Стивен ПОПКЕС
ВЕЛИКИЙ КАРУЗО
__________________
© «Если» № 9, 2005.
© Steven Popkes. The Great Caruso. 2005.
Норма бросила курить, когда обнаружила, что беременна. Все ее поздравляли, но каждый счел своим долгом напомнить, как важно во время беременности не курить. Ведь это ужасно вредно для ребенка! Норма смирилась, но пообещала себе, что уж после родов-то она оторвется... Однако не тут-то было. В городской больнице Альбукерке новорожденный Ленни показался ей таким крошечным и сморщенным, он с таким отчаянным усилием дышал и цеплялся за жизнь, что Норма решила дать ему еще пару лет — пока она кормит грудью и все такое... Но уж когда он окрепнет, никто не запретит ей дымить как паровоз!
Томас, кстати, тоже не одобрял этой ее вредной привычки. Впрочем, он вообще не одобрял всего, что не надо было вдыхать через нос... Он был в восторге от того, что она бросила курить. Точнее, был бы в восторге, если бы его не застрелили за неделю до того, как Норма узнала о беременности. Он играл в местной рок-группе «Тюрбан Кингс», но пристрастие к кокаину его сгубило. И хотя Томас был настоящий красавчик, Норма всегда знала, что все это у них ненадолго. Когда его не стало, ей пришлось всерьез задуматься о хлебе насущном. Вздохнув, Норма стала искать работу. После полутора месяцев бесплодных поисков ей удалось зацепиться за место служащей хладокомбината, неподалеку от университета. Никотиновую жажду она утоляла, слоняясь в клубах табачного дыма возле индейцев, которые торгуют безделушками из бирюзы на углу Старого города. Нередко можно было встретить ее на улице перед дешевой забегаловкой, рядом с каким-нибудь древним мексиканцем, попыхивающим изумительно скверной сигарой. Плюс иногда удавалось выкроить минутку для «пассивного перекура» на грузовом причале, рядом с вечно раздраженными сослуживцами. Благодаря этим уловкам жизнь казалась Норме почти сносной. «Два года, всего два года»,— твердила она себе. А потом она снова начнет курить, и все будет прекрасно.
Но когда Ленни исполнилось пять, по телевизору, как назло, день и ночь стали твердить о том, как плачевно пассивное курение сказывается на умственных способностях детей. Норма точно знала, что если возьмется за сигарету, от курения в доме ей не удержаться. Скрепя сердце, она решила потерпеть еще немного — пока Ленни не освоится в школе.
Когда ему было десять, Норме стукнуло пятьдесят — опасный возраст, если верить газетам. Возраст, когда запросто можно взять да и отбросить копыта от сердечного приступа. А что приводит к сердечным приступам? Правильно, сигареты... Она ведь не хочет, чтобы сыну пришлось хоронить ее? Он ведь еще совсем малыш... И только когда Ленни, тридцатилетний здоровяк, уже несколько лет отслужил в полиции Альбукерке, Норма решила: все, с нее хватит. Помирать — так с музыкой! Теперь ей было семьдесят, и похоронить мамашу — его сыновний долг. В конце концов, рано или поздно ему в любом случае придется это сделать...
Ей никогда не забыть эту затяжку. Пожар в горле, мурашки до кончиков пальцев, кровь в лицо и резкий зуд в глазах... Боже, как давно она не чувствовала себя такой здоровой и счастливой! Она будто снова стала сопливой девчонкой, и это была ее первая сигарета... И как тогда, в тринадцать лет, через минуту-другую она позеленела и ее вырвало. «Ну что ж, — философски рассудила Норма, — за удовольствия надо платить».
Не прошло и пары недель, как она уже снова смолила по две пачки в день.
Ленни, разумеется, пришел в ужас. Явившись к ней домой, он, перекрикивая музыку, пытался поговорить с матерью. В доме Нормы всегда звучала музыка: блюз, кантри, классика, рок... Если мотив был знакомый, она непременно подпевала ему. По красоте и нежности ее голос больше всего напоминал рычание переполненного городского автобуса, однако Норму это нисколько не смущало.
Сперва Ленни пытался вести с ней душеспасительные беседы.
— Ну, мам, — упрашивал он, — ты ведь держалась столько лет! К тому же тебе уже за семьдесят, а это не шутки.
Потом он объявил ей бойкот: неделю не пускал в свой дом и запретил видеться с внуками. Но из этой затеи тоже ничего путного не вышло. Ленни с семьей жил на одной улице с матерью, в таком же четырехкомнатном бунгало, и если Норма не могла попасть к внукам, те сами прибегали к ней.
Убедившись, что уговоры и угрозы не возымели никакого эффекта, Ленни перешел к «зачисткам территории». Пользуясь служебным положением, он просто врывался к ней и конфисковывал все найденные сигареты. Эта тактика могла сработать: курево стоило теперь одиннадцать долларов за пачку, а Норма за тридцать лет так и не сменила работу... Припертая к стенке, она стала искать способ курить, не храня при этом сигареты в доме. А еще лучше — найти сорт подешевле, чтобы не жалко было и пожертвовать несколькими пачками в месяц. В интернете, как оказалось, можно найти все. «Реджинальд Сигаретс», крошечная фирмочка, основанная на Сандвичевых островах (которые прежде, пока не отделились, звались Гавайями), торговала сигаретами по почте. В этом была масса преимуществ. Во-первых, Норма дала им адрес ближайшего отделения «до востребования», чтобы Ленни не мог доставать сигареты из почтового ящика раньше нее. Во-вторых, они поступали из другой страны, а значит, не облагались грабительскими американскими налогами. В-третьих, они обходились дешевле изначально, поскольку были синтетическими.
На сайте компании немало говорилось о медицинских преимуществах таких сигарет перед натуральными, и Норма знала, что ответить, когда Ленни все-таки вычислит ее. Хотя как раз на это ей самой было глубоко наплевать. Она резонно рассудила, что всегда можно опорожнить несколько пачек «Реджинальда» и наполнить их старыми добрыми «Мальборо». А Ленни пусть думает, что она курит синтетику. Однако когда прислали первую партию, новые сигареты ей понравились. Да, по вкусу они уступали «Мальборо», зато были, что называется, «забористее».
Когда Ленни, как и следовало ожидать, обо всем пронюхал, она продемонстрировала ему пачку.
— Вот! — визгливым старческим голосом заявила она. — Видишь?! Они полезные!
— Мам,— возразил Ленни, глянув на пачку,— в них ведь все равно есть табак.
— Да, но ты взгляни на цифры! Вот здесь, сбоку. Видишь, они намного лучше, чем «Мальборо».
Ленни только вздохнул, и Норма поняла, что победа осталась за ней. У нее наконец-то были сигареты. Жизнь наконец-то начинала складываться!
Пять лет спустя Норма проснулась от привычного утреннего кашля. Выбравшись из кровати, она заковыляла вниз, чтобы поставить кофе. Дожидаясь, пока он закипит, она как всегда включила радио — утреннюю программу классической музыки. Была неделя оперы (а оперу Норма обожала), передавали какую-то старинную запись Энрико Карузо — «великого Карузо», как говаривала ее матушка, когда Норма была еще девчонкой. Дожидаясь по-настоящему сильного приступа кашля, знаменующего начало дня, она подумала мельком, что надо будет как-нибудь взять посмотреть один старый фильм о Карузо — там, где еще играет Марио Ланца. Вдруг в горле у Нормы запершило, словно там что-то застряло. И что самое противное, это что-то не собиралось оттуда выходить. Норма в панике бросилась к раковине, чтобы выпить воды, но спазмы в груди буквально парализовали ее. Все, что ей оставалось, это стоять прямо и не падать. Эта штука, чем бы она ни была, постепенно продиралась вверх по горлу, и вскоре Норма выплюнула ее — окровавленную и покрытую слизью — в раковину.
Это был комочек примерно четверть дюйма в ширину и вдвое больше в длину. Норма выудила его из раковины и поднесла к глазам. Он был пористый, как губка, и неожиданно твердый на ощупь. Она аккуратно промыла его под краном.
Она догадывалась, что это. То самое, о чем ей столько твердил Ленни. Рак легких. Не то чтобы это стало для нее неожиданностью, но неужели так скоро? Норма вздохнула. За удовольствия надо платить.
Радио зашипело, и она машинально поправила волну, не отрывая глаз от выпавшего из нее комочка пораженной плоти. Тот слегка вибрировал в пальцах. Просто так, из любопытства, Норма поднесла его к уху. Звук был едва различим, но ошибки быть не могло: он пел. Пел вместе с Карузо. И тоже весьма неплохо.
Врач не знал, что и сказать. Норма уже битый час сидела в его кабинете, а он все изучал результаты обследования. Женщине до смерти хотелось курить. Поймав себя на этой мысли, она сочла ее забавной и хрипло хихикнула.
Доктор Пибоди поднял на нее глаза и так грозно сдвинул брови, что Норма сразу притихла. Здесь явно было не до смеха. Ну что ж, она посмеется потом. Когда покурит.
— Миссис Карстейрс... — начал было доктор Пибоди.
— Мисс, — перебила его Норма.
— Что, простите?
— Я не замужем. Так что «мисс» будет в самый раз.
Врач кивнул.
— Буду с вами откровенен: мне и самому не вполне ясно, что с вашими... гм... легкими. Но явно что-то не то. И не только с ними. Затронуты также трахея и гортань. Необходимо провести дополнительные исследования. — Он помолчал. — Вы курите?
— Разумеется, — радостно сообщила она. — Две пачки в день.
— Вот как, — заметил доктор с плохо скрываемым неодобрением.
— Да, кстати, об исследованиях... — Норма покопалась в сумочке. — Может, вам пригодится вот это? Вытащив из недр своего ридикюля прозрачный пакетик, Норма водрузила его на стол. Некогда трепещущий комочек плоти теперь высох и сморщился, поэтому она встала, смочила бумажное полотенце и промокнула его. Однако и это не помогло: комочек не ожил.
— Что... это? — пролепетал доктор.
Норма пожала плечами и вложила ссохшийся шарик ему в руку.
— Без понятия, — сказала она. — Но эта штука была во мне. Откашлялась вчера утром. Вот, думала, вам пригодится...
Доктор Пибоди не отвечал. С брезгливым ужасом он смотрел на кусочек мертвой плоти в своей ладони.
Врач велел ей явиться снова на следующей неделе. Когда Норма пришла, он был не один. В кабинете кроме него сидели еще три врача — видимо, для моральной поддержки. Консилиум пришел к мнению, что у нее рак легких какой-то редкой, возможно, даже неизвестной разновидности. Норма с притворной заинтересованностью поразглядывала рентгеновские снимки, потом мило улыбнулась и, извинившись, попросилась в туалет. Доктора кивнули все разом, словно связанные одной ниточкой.
Выбравшись из кабинета, Норма решительно направилась по коридору к выходу, а оттуда — прямиком на стоянку. Приехав домой, она устроилась за кухонным столом в компании бутылки портвейна и пачки любимого «Реджинальда».
Доктор Пибоди, разумеется, позвонил Ленни. Рабочий день еще не кончился, а он уже барабанил кулаками в ее дверь.
— Что тебе нужно, Ленни? — крикнула Норма из-за двери.
— Ради Бога, мама! Ты знаешь, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ты вернулась в больницу!
Она отхлебнула вина. Бутылка к этому моменту, не устояв перед ее вполне здоровой жаждой, уже почти опустела.
— Не хочу.
— Что это еще за «не хочу»! А умереть — хочешь? Пибоди сказал, если начать лечение вовремя, у тебя хорошие шансы.
Норма отрицательно покачала головой. Потом, спохватившись, что сын ее не видит, ответила вслух:
— Нет!
— Мам, ты что, пьяна?
— Как ты мог обо мне такое подумать! — воскликнула она возмущенно.
— Тебе не стоит пить в твоем возрасте.
— Меня многого лишали в детстве.
— Ну, пожалуйста, мам! Ты должна туда пойти.
Норма прислонилась лбом к двери.
— Нет, — повторила она, старательно выговаривая слова. — Не должна.
— Ну, мам!
— Я так решила! — выкрикнула она. — Мои легкие — что хочу, то и делаю. Могу я, в конце концов, сама выбрать, умереть мне или нет?! Это мое священное право!
— Кстати, раз уж ты заговорила о священном. Не хочешь слушать меня, послушай хотя бы церковь. Знаешь, что тебе там скажут? Чтобы ты быстренько подняла свою задницу и бегом бежала в больницу!
— Нехорошо так разговаривать с матерью, Ленни.
— Нехорошо вести разговоры через дверь.
— А почему нет? — Норма постучала по дереву. — По-моему, отличная дверь.
Ленни минуту помолчал. Даже не видя его, она знала, что сейчас он озадаченно трет переносицу. Наконец он предпринял еще одну попытку:
— Впусти меня.
Она снова покачала головой.
— Завтра поговорим.
Предоставив сыну кричать за дверью, сколько влезет, Норма нетвердым шагом направилась в спальню. Как это важно — иметь хороший жесткий матрац, думала она. Если не держишь равновесие, хотя бы не свалишься с кровати...
Однако не видеться с Ленни вечно Норма не могла. Да и не хотела. Она гордилась своим сыном: застенчивый и худенький в юности, теперь он стал таким высоким и сильным. Кроме того, она всегда была неравнодушна к мужчинам в форме. Именно этим в свое время пленил ее и Томас — у «Тюрбан Кингс» были похожие на униформу сценические костюмы.
Ленни пытался добиться от матери вразумительного ответа, почему она отказывается от лечения. Такого ответа у Нормы не было. Было только инстинктивное чувство, что все идет своим чередом: с этим телом она пришла в эту жизнь, с ним, когда понадобится, из нее и уйдет. Но споры с сыном действовали на нее удручающе.
Через неделю после побега от доктора Пибоди Норма отправилась в ближайший магазинчик, чтобы пополнить запасы хлеба и мороженого. Вернувшись домой, она увидала на крыльце своего дома человека с дипломатом.
Когда она подошла ближе, он поднялся. Вид у незнакомца был странноватый. Во-первых, он был чрезвычайно тощим. И хотя покрой дорогого костюма призван был скрыть это обстоятельство, худоба просвечивала сквозь него, как солнце через стекло. Скулы явственно выпирали над впалыми щеками, и если бы не полные губы и большие глаза, он выглядел бы отталкивающе. А так вид у него был просто затравленный и унылый, словно у монаха, горько сожалеющего о своем обете.
Незнакомец шагнул ей навстречу.
— Мисс Карстейрс? — спросил он, протягивая руку.
— Да, — попятившись, осторожно ответила Норма.
— Я Бен Кори.— Он уронил невостребованную ладонь.— «Реджинальд Сигаретс».
С минуту Норма молча смотрела на него. Потом разрозненные звенья сложились у нее в голове в единую цепочку.
— Это связано с моим раком легких?
Он улыбнулся:
— Именно.
— И что же тут особенного? Ведь я заядлая курильщица.
— Может, поговорим в доме? — предложил гость.
Норма пожала плечами.
— Можно и в доме, мне не жалко.
Руки у Бена были длинные и тонкие, запястья бесследно терялись в рукавах пиджака. Теперь, когда он, потягивая кофе, сидел за столом напротив, Норма прониклась внезапным уважением к его портному. Костюм настолько полнил его, что Бен казался просто очень худым человеком. На самом же деле он был настоящим скелетом.
— Вы адвокат?
Бен аккуратно поставил на стол свою чашку.
— Нет, всего лишь инженер. А также управляющий, ведущий менеджер, главный бухгалтер, президент компании и совет директоров в одном лице. А по совместительству продавец и веб-дизайнер. Как раз адвоката мне пришлось нанять.
Норма выпрямилась.
— Я не понимаю...
Бен откинулся в кресле. Оно даже не скрипнуло под ним.
— Я разрабатываю табачный продукт. Он производится маленькой фабрикой на Кубе. Потом фабрика переправляет его для упаковки в Северную Каролину. Оттуда готовые пачки попадают на склад в Нью-Джерси. Веб-сайт, зарегистрированный в Южной Африке, посылает заказы в Нью-Джерси. Почтовая служба США доставляет их вам. Компания «Реджинальд» зарегистрирована на Гавайях. Собственно говоря, единственная реально существующая часть фирмы — это кабинет в моем доме, в Сент-Луисе.
Бен отхлебнул кофе.
— Ясно, — кивнула Норма. — Значит, вы делаете сигареты.
— Не совсем, — осторожно поправил ее Бен. — Я делаю табачный продукт. А точнее, я конструирую маленькие машинки, задача которых — взять табак, разобрать его на кусочки и сложить заново, уменьшив содержание канцерогенов и токсинов. Со всего Юга на фабрику привозят сушеные табачные листья, а увозят нечто, лишь отдаленно напоминающее сушеные табачные листья. Это и есть «табачный продукт».
— И какое отношение все это имеет ко мне?
Бен раскрыл дипломат и извлек оттуда два рентгеновских снимка. Он аккуратно положил первый перед Нормой.
— Вот ваши легкие.
— Я их уже видела. Где вы это взяли?
— Откопал в Сети. Знаете, там можно найти все, что угодно, если потратить немного времени и денег. — Он выложил второй снимок рядом с первым. — А вот обычный рак легких.
Разница была очевидной. Нормальный рак легких (если, конечно, можно так выразиться) выглядел как пятна неправильной формы. В ее же собственных легких было нечто, состоящее из ровных линий и многоугольников. Бен указал на нестандартный квадрат.
— Я почти уверен, что это усилитель. А вот тут, рядом — низкочастотный фильтр. Причем, судя по всему, весьма оригинальной конструкции. Эти круги — что-то вроде датчиков.
От взгляда на эту картину у Нормы защемило в груди.
— Что за чертовщина творится у меня внутри?!
— Этого я не знаю.
— Но вы хотя бы знаете, как это получилось?
Бен покачал головой.
— Нет. То, что с вами произошло, невозможно.
— Невозможно?! — Норма ткнула пальцем в снимки. — Но вот же оно, прямо перед вами.
Бен снова кивнул и улыбнулся лучезарно, как череп.
— Это так.
Норма уставилась на него.
— Ладно. Теперь объясните.
Бен вытащил из дипломата несколько листов бумаги.
— Всю работу в моем бизнесе делают нанороботы. Знаете, такие малюсенькие машинки размером не больше клетки. Предположим, однажды вместо нормальных механизмов мы получили бракованную партию. Каким-то образом эти существа, выполнив свою обычную работу, остались в табаке. Не знаю, как им это удалось, но их скопление прошло контроль, сушку, резку, упаковку и даже облучение и в конечном счете вместе с сигаретами попало к вам. Потом они вдруг принялись работать у вас внутри — причем занялись не разрушением, а целенаправленным созиданием. Впрочем, это все только мои догадки. На самом деле, такое совершенно невозможно.
Норма медленно, чуть ли не по слогам произнесла:
— Маленькие машинки у меня внутри? Ваши машинки?
— Что-то вроде того, — кивнул Бен. — Вот только я не знаю, на что именно они запрограммированы. Да и никто не знает.
— И как много их было? Этих... скоплений?
— Насколько я могу судить, только одно.
— Почем вы знаете?
Бен развел руками.
— Пока что-то такое проявилось только у вас.
— Быть того не может! — Норма всплеснула руками и саркастически воскликнула: — Столько счастья — и в одни руки!
— И не такое бывает, — философски заметил президент «Реджинальд Сигаретс».
— И что же эти ваши наномашинки во мне делают?
— Сложно сказать. Похоже, мои нанороботы были заражены или, говоря точнее, перепрограммированы особями какой-то иной разновидности. Это тем более вероятно, что способность к сотрудничеству — часть их сущности. Но я не уверен, чем именно они сейчас занимаются.
— А что они могут делать? — поинтересовалась Норма. — Чем занимаются «особи иной разновидности»?
— Всевозможными вещами. Один вид, например, создает музыкальные инструменты, — сказал Бен, опираясь о стол. — Гобои там разные, флейты, тубы... Или, скажем, если они прибыли из Индии — то, соответственно, ситары или что-нибудь в этом роде. Другой вид был предназначен для обслуживания немецкой коммуникационной системы. Были еще наномашины для консервирования бананов, их заказывали из Малайзии... В общем, ассортимент огромный.
Норме вспомнилось пение слизистого комочка.
— У меня в легких музыкальные машинки. И это ваши машинки.
— Как я уже говорил, они вовсе не мои, — возразил Бен. — Те, что когда-то были моими, по сути, уже погибли.
— А вы точно не адвокат? — спросила Норма.
— Будь я адвокатом, не сидел бы сейчас здесь, — успокоил ее Бен.
— Тогда зачем вы здесь?
Он уставился на свои руки и заговорил только после долгой паузы.
— Чтобы присутствовать при Акте Творения...
— Это еще что за новости? — опешила Норма. Бен придвинулся к ней.
— Поймите, при любом раскладе эти штуковины должны были просто уничтожить вас. Мои нанороботы, например, действуя согласно моей программе, превратили бы ваше тело в табачный продукт. В любом случае, для вас результат был бы однозначно печальным и фатальным. Однако те роботы, что живут у вас внутри, явно заняты чем-то другим. Они строят, и строят нечто цельное. Взгляните на снимок, это же очевидно! Так же очевидно, как и то, что вы все еще живы и на вид совершенно здоровы.
— Да, настолько здорова, что сейчас же отправляюсь в клинику, чтобы мне вырезали всю эту гадость.
— Вот за этим-то я и пришел. Я хочу отговорить вас.
Норма уставилась на него.
— Вы что, псих?
Бен расцвел в улыбке.
— Возможно. И люди, и нанороботы сделаны из одних и тех же веществ: углерод, азот, кислород, кое-какие металлы... И они, и мы — все вышли из праха земного. Но роботов построил человек. А теперь произошло нечто невероятное. Они строят человека. Это чудо.
— Чудо?
— Именно.
— Это все равно что сказать, будто рак — чудо.
Бен решительно замотал головой.
— Вовсе нет! Рак — это производное, явившееся результатом накопленных ошибок организованной системы. Это следствие случайных событий...
Норма тряхнула головой, которая уже шла кругом от этого чудака и его манеры разговаривать.
— В чем же тут разница? — поинтересовалась она.
— Появившись в системе, — с воодушевлением продолжал Бен, — рак выводит ее из строя. Он никоим образом не улучшает эту систему, он ничего не создает. Рак неплодотворен. А поселившиеся в вас роботы сделают вас лучше.
— Они убьют меня, вот что они сделают.
Бен пожал плечами.
— Определенный риск, конечно, есть. Но и мы, и они — все мы дети Земли. Мы выразители ее воли, и эти малышки тоже. — Он кивнул на рентгеновские снимки. — Этот низкочастотный фильтр очень смахивает на фильтры, использующиеся для замыкания цепи в нервных клетках. Ни в одной программе ни одного вида наномашин нет ничего подобного. Они додумались до этого сами. Это вам не рак!
— Однако эта штука и сведет меня в могилу.
— Но ведь вы смирились с тем, что вас погубит болезнь, не так ли? Иначе вы не сбежали бы от доктора Пибоди.
— Это совсем другое дело.— Норма на секунду задумалась.— Это была моя болезнь. Мое собственное тело словно говорило мне: пора, твое время истекло. А эти штуки... они чужаки, пришельцы!
— Микроскопление состоит из нескольких сотен машин. Это чуть больше горчичного зернышка. Оно пустило в вас корни — именно в вас и ни в ком другом.
— Вы хотите сказать, эти штуки меня выбрали?
— Нет, что вы. Они не могут выбирать. Это всего лишь маленькие автоматы. Как хромосомы или сперматозоиды. Ребенок ведь тоже результат деятельности генов, но гены не способны производить селекцию. Из таких вот автоматов появились и мы с вами. Так что нанороботы вас не выбирали. Это Земля выбрала вас.
— Нет, вы все-таки псих. И все равно эти штуковины загонят меня в гроб.
— Мы можем немного подтасовать карты. — С этими словами Бен вытащил из дипломата баллончик-ингалятор.— Вот FTV. Все без исключения наномашины устроены так, что прекращают работу в его присутствии. FTV используется для насыщения воздуха в нанофабриках — в качестве меры предосторожности. Если вы будете дышать им, то это может, по крайней мере, замедлить их развитие.
— Однако это не в ваших интересах, не так ли?
— Отнюдь. Продолжая аналогию, это что-то вроде предродовой подготовки. Вынужденная отсрочка даст им возможность как следует освоиться в окружающей обстановке.
Норме снова вспомнилось пение губчатого комочка.
— А если они вырвутся наружу? Я не хочу, чтобы они поработили мир или отмочили еще что-нибудь в этом роде.
Бен снова полез в дипломат и на этот раз извлек оттуда небольшой квадратный приборчик.
— Пока мы с вами беседовали, это устройство проводило анализ воздуха в комнате. Взгляните сами: никаких наномашинок.
— Может, они затаились? Как споры грибов?
— Так кто из нас псих?
Норма задумалась.
— Пибоди сможет их вырезать?
Бен покачал головой.
— Не думаю. Они ведь существа коллективные. Удалите часть звеньев цепи, и они бросятся выстраивать ее заново. Только тогда им придется восстанавливать утраченные навыки и просчитывать новую топологию, получившуюся в результате операции. Думаю, от этого будет только хуже.
— Признайтесь, вы ведь сказали бы так в любом случае?
Бен снова пожал плечами и ничего не ответил.
В конце концов, она все равно готовилась к смерти. А так — хоть какое-то приключение...
Норма глубоко вздохнула. Нет, дыхание пока ровное. Не хуже чем обычно.
— Ладно,— сказала она.— Я согласна.
Жизнь, казалось, вернулась на круги своя. Норма больше ничего не выкашливала. Вот только когда она разговаривала, голос ее странно вибрировал и дрожал. Однако это, рассуждала она, еще не слишком большая плата за роботов, живущих у тебя в легких.
Компания «Реджинальд Сигаретс» бесследно исчезла с рынка. Правда, Норму Бен предупредил об этом заблаговременно, так что в подвале у нее была припасена дюжина аккуратно упакованных коробок.
Однажды, спустя приблизительно месяц после первого разговора с Беном, Норма проснулась в настроении нервозном и раздражительном. Когда Ленни пришел с утренним визитом, она в сердцах велела ему убираться. Голос у нее ломался, как у пятнадцатилетнего мальчишки.
— Мам, впусти меня, — попросил Ленни.
Норма приоткрыла дверь.
— Ну, чего тебе?
— Брось, мам, не злись. Я ведь твой сын, ты еще не забыла?
— Я знаю, кто ты такой, — проворчала Норма, но посторонилась, пропуская его в дом.
— Симпатичную ты тут музычку слушала, — заметил он, кивнув на радиоприемник. — Кто это пел?
— Хватит мне зубы-то заговаривать! — Норма уперлась кулаками в бока. — У тебя же на лице написано: тебе от меня что-то нужно.
— Мам, тут такое дело... Скоро твой день рождения и все такое... — Он запнулся и протянул ей конверт. — В общем, с днем рождения.
Норма открыла конверт и нацепила на нос очки. Это были билеты в оперу. Два билета на «Дон-Жуана».
— Ты ведь так любишь музыку, — застенчиво пробормотал Ленни.
— Я подумал, может, тебе захочется...
Норма не сразу нашлась с ответом.
— Почти сорок лет тебя знаю, — проговорила она наконец, чмокнув сына в щеку, — а ты до сих пор меня удивляешь.
Целую неделю она подпевала всему, что слышала по радио,— иногда складно, но чаще не очень. Голосила вместе с Патси Клайн, выводила слащавые рулады дуэтом с Синатрой, похлопывала и притопывала под рок-н-роллы Элвиса.
Дожидаясь, когда Ленни за ней заедет, Норма пребывала в таком волнении, что заставила себя трижды сходить в туалет — на всякий случай, чтобы не пришлось бежать в дамскую комнату на самом интересном месте.
Ленни ради такого случая даже нацепил галстук и вообще был так мил, что Норма, дабы доставить ему удовольствие, решила на один вечер забыть о сигаретах. Не надеясь на свою силу воли, она оставила пачку «Реджинальда» в ящике комода.
Поездка в машине по вечернему городу, парадный подъезд театра, людный зрительный зал и их места — в середине, у самого оркестра, — все было словно подернуто праздничной дымкой счастья. Норма устроилась в кресле, а когда свет начал гаснуть, положила ладонь на руку сына. Зазвучала увертюра.
«Я ведь слышала это тысячу раз», — говорила она себе. Но теперь, сыгранная и спетая людьми из плоти и крови, здесь, совсем рядом, эта музыка словно ожила. В середине второго акта, когда Эльвира начала свое гневное соло, Норма вдруг всем телом наклонилась вперед. Ее душило нестерпимое желание откашляться. Но не успела она что-нибудь предпринять, как приступ прошел сам собой. Однако вскоре неприятные ощущения повторились и на этот раз сильнее. Похоже, начинался один из тех мучительных приступов кашля, во время которого из нее однажды вышел тот губчатый комочек. Она почувствовала, что не сможет сдержаться. Надо было срочно уходить.
Зажав ладонью рот, Норма встала и торопливо засеменила по проходу. Ленни проводил ее удивленным взглядом, но она исчезла в фойе раньше, чем он успел опомниться. Туалет. Где же здесь туалет?! Не найдя двери с табличкой, Норма выбежала на улицу, чтобы прокашляться или опорожнить желудок в какой-нибудь мусорный бак.
Оказавшись на свежем воздухе, она вздохнула полной грудью, и ей стало легче. В ушах все еще звучал гневный голос Эльвиры, измученной Дон-Жуаном и собственной слабостью. Норма открыла рот, и вдруг, словно чистый горный родник, из нее хлынул поток музыки. Трепещущая мощь собственного голоса сотрясала ее тело, заставляла сердце биться сильнее и сладко щекотала легкие.
Ежедневно слушая музыку, Норма впитывала ее всем телом, каждой клеточкой. И вот эта музыка наконец прорвалась наружу. Норма замолчала, лишь когда закончилась ария. Перед ней стоял Ленни.
— Мам, ты в порядке? — спросил он с тревогой. Норма кивнула. Ей не хотелось говорить.
— А это было круто, — осторожно заметил он. — Немного неестественно, пожалуй, но все-таки здорово.
— Правда?
— Угу.— Он кивнул.— Правда.— Ленни помолчал.— Завтра пойдем к доктору Пибоди.
— Отстань.
Норма улыбнулась. Она снова была молода, и мир переливался перед ней разнообразием возможностей. Ей было шестнадцать, она, ухмыляясь, сидела за рулем старенького «шевви» с сигаретой в зубах и гнала машину вперед по шоссе — прямому, словно стрела, и гладкому, как стекло.
В 1711 году, перед премьерой свой новой оперы в Лондоне, Георг Гендель побился об заклад, что из-за кулис выкатит запряженная живыми лошадьми колесница, над сценой воспарит челн с тенорами, а еще грянут фейерверки и появятся не один, а целых два огнедышащих дракона... Опере вообще и опере в Альбукерке в частности никогда не были чужды нововведения.
По словам Бена, на прослушивании Норма имела целых два преимущества. Во-первых, возраст. Согласитесь, нелегко сделать из хорошенькой тридцатилетней дивы семидесятипятилетнюю старуху. И дело даже не в том, что проделать этот фокус с Нормой было гораздо проще. Главное, она, в отличие от молодых оперных див, ничего не имела против. Ну и во-вторых, у нее был голос. Как только директор труппы согласился ее прослушать, она получила место.
Нельзя сказать, чтобы ей доставались главные роли. Она играла старых вдовушек, коварных свекровок, скупых трактирщиц, древних предсказательниц — короче говоря, любые роли, подходящие по возрасту и не настолько крупные, чтобы представлять интерес для молодых певиц. Норму это вполне устраивало. Она от души наслаждалась новой работой.
«Ничего себе, — думала она иногда, прыская себе в горло из баллончика, — подумать только! Я — великий Карузо!»
Два года пролетели незаметно. Норма все время боялась, что в ее голосе, учитывая его природу, появятся какие-нибудь неприятные металлические нотки. Но вместо этого он звучал на удивление человечно. «Как выдержанное терпкое вино», — отозвался о нем один критик в Кистоуне. «Блестяще!» — восклицал его коллега в Скоттсдейле. А дальше она и не ездила. В те годы оперный театр испытывал проблемы с финансированием, и труппа не выезжала на гастроли восточнее Амарилло и западнее Нидлса.
Впрочем, Норму не смущало и это. Музыка никогда ей не надоедала, пение не теряло своего манящего блеска. Но однажды, когда она слушала «Риголетто», готовясь к роли Магдалены (читать ноты она так и не научилась), Норма взглянула в зеркало. Выглядит она так же, как всегда, но что происходит у нее внутри? За последние два года голос Нормы не только не ухудшился, но даже развился. Кашель ее больше не мучил. О произошедшем напоминали лишь ежедневная доза FTV из баллончика да два рентгеновских снимка в рамочках на стене.
Норма вгляделась в свое отражение. Не за горами восьмидесятилетие, и это заметно.
«Что там происходит? — думала она. — Я должна была умереть еще два года назад. Я живу чужой, украденной жизнью...»
Где-то в глубине души Норма чувствовала, что крошечные машинки у нее внутри затаились и ждут...
— Чего они ждут? — спросила она у Бена, потягивая кофе. Стоял теплый мартовский день, и они сидели на веранде открытого кафе возле театра. Это был ее восьмидесятый день рождения.
— О чем вы? — Бен смущенно откинулся в кресле. По сравнению с нормальными людьми, он все еще выглядел ужасно худым, хотя за последние несколько лет заметно поправился. Теперь глаза на его лице смотрелись почти пропорционально, да и рот не выделялся так сильно, как прежде. — Разве вы не счастливы?
— Счастлива.
— Тогда не задавайте лишних вопросов.
Норма фыркнула и поболтала ложечкой в чашке.
— Это и есть то чудо, которое вы так жаждали увидеть?
Бен загадочно улыбнулся в ответ.
— Я повидал достаточно.
— Эти наномашины... Они столько труда на меня потратили — и ради чего? Почему они остановились?
— Из-за FTV.
— Чушь, я в это не верю. По-моему, FTV было всего лишь поводом. Я думаю, они решили остановиться. По каким-то своим причинам.
— Вы считаете их умнее, чем они есть. — Бен зажмурился под весенним солнышком.
— Здесь дело не в уме. — Норма побарабанила пальцами по столу. — Для того чтобы иметь цель, много ума не требуется. А у них есть цель. Как это вы тогда сказали? Мое пение — это производное их цели.
— И какова же, по-вашему, эта цель?
— Почем я знаю? Может, отправить шифровку на Луну или послать экспедицию к Андромеде, а может, построить более удобную подземку... — Норма задумчиво помолчала. — Я перед ними в долгу.
— Глупости, вы ничего и никому не должны. Считайте это наградой за праведную жизнь.
Норма хмыкнула. Ее преследовало ощущение проходящего времени, словно у нее внутри работал часовой механизм. Итак, выбор был за ней. Что ж, теперь ей восемьдесят. Когда-то ведь придется сделать выбор... Когда не останется ни зубов, ни ума, выбора у нее уже не будет. Так почему не теперь, когда такая возможность есть?
— Черт подери, — вслух пробормотала она, — я готовилась умереть от рака легких. Чем эти штуки хуже?
Бен встрепенулся:
— О чем это вы?
Норма смотрела вслед велосипедисту, лавировавшему в оживленном уличном движении.
— Я перестала пользоваться ингалятором.
— Когда?!
— Только что.
Результат не замедлил сказаться. Нанороботы только того и ждали. Месяц спустя после прекращения ингаляций Норма проснулась в своей постели и поняла, что не в состоянии дотянуться до телефона. Ленни по дороге на работу заскочил к ней и нашел ее в плачевном состоянии. Врачи «скорой» ходили по комнате, словно в замедленном кино. Когда они еле-еле тащились мимо нее, их руки оставляли следы в воздухе. Аппараты на груди и кислородная маска казались легче пуха. Норма улыбнулась и куда-то улетела...
Очнулась она в больничной палате, с маской на лице и распятым Христом напротив. Взгляд у него был сочувственный — разумеется, настолько, насколько возможно сочувствие, когда висишь, прибитый к кресту железными гвоздями.
Должно быть, ее подключили к каким-то приборам, потому что стоило ей очнуться, как в палату тут же вошла медсестра. Минут через десять появился и доктор Пибоди.
Вид у него был торжествующий. Казалось, он все эти годы мечтал об одном — сказать ей, что время упущено и теперь ее может спасти только операция.
Норма оторвала маску от лица.
— Когда мне можно будет поехать домой? — прохрипела она. Пибоди окаменел на полуслове. Ради того чтобы увидеть его лицо, можно было потерпеть даже черные пятна перед глазами.
— Мисс Карстейрс... — начал он.
— Да знаю, знаю, — нетерпеливо перебила его Норма, — я умираю. Назначьте мне сиделку, чтобы я могла получать кислород дома.
Доктору Пибоди самому, кажется, не хватало воздуха.
— Что-нибудь еще? — ласково спросила Норма. Пибоди как ветром сдуло.
Как только он исчез, в палату вошел Бен.
— Подождите-ка, дайте, я угадаю. Вы отказались от операции?
Норма кивнула и, истощив запас сил, опустилась на подушку.
— Вытащите меня отсюда. Лучше я умру у себя дома.
Ленни говорил, что ей крупно повезло: пневмония оказалась не слишком серьезной. Боли, которых так боялась Норма, так и не появились. От перспективы потонуть в собственных жидкостях она тоже была милосердно избавлена. Оставалась только сильнейшая и непроходящая слабость. Поднять руку или перевернуться на другой бок казалось почти невыполнимой задачей. Повезло, говорите? Пожалуй...
Ленни переехал к ней. Бен навещал ее ежедневно. Раз в два дня приходила сиделка — помогала ей мыться и проверяла кислород.
Норма постепенно привыкла к кислородной трубке. Не будучи в силах изменить ход событий, эта штука хотя бы облегчала его. Норма представляла, с какой радостью принимали эту помощь ее наноработяги.
— Так значит, это Земля, да? — с улыбкой обратилась она к Бену. — Земля говорит во мне?
— Теперь я так не думаю, — раздраженно отвечал Бен. — Это просто глупость. Еще не поздно, и вы можете снова начать пользоваться FTV..
Позади него со страдальческим выражением лица стоял Ленни.
— Не уходи, мам... — тихо проговорил он.
— Все уходит, — сказала она спокойно, уплывая вдаль. — И я тоже.
Норма парила над лесом, а может, фабрикой — трудно было сказать наверняка. Мир внизу пребывал в лихорадочном движении. Огромные деревья стремительно росли и переплетались меж собой так густо, что отдельные ветви различить было невозможно. Дороги таяли вдалеке, превращаясь в кусты, а кусты плавно сменялись морем. Воздух полнился рабочими шумами: перестуком молотков, визжанием пил, людскими голосами. Повсюду в поте лица трудились похожие на паучков существа, а когда Норма пролетала мимо, они оборачивались к ней с тем, что называлось бы улыбкой, будь они укомплектованы необходимыми для улыбки органами.
Прямо из-под земли выросла скамейка. Норма приземлилась на нее.
«Все это я, — думала она, переполненная гордостью. — Каждый паучок, каждая машина и фабрика. Все я». Потом к ней подсел Энрико Карузо. Не тот грузный, страдающий ожирением Карузо со старых фотографий, а симпатичный и стройный, похожий на Марио Ланца.
Норма взглянула на него.
— Так ты теперь призрак?
Он рассмеялся звучным ванильным смехом.
— Вряд ли. Просто клетки твоего мозга одна за другой умирают, и мы подумали, что это самое меньшее, что мы можем сделать. Все это, — он взмахнул мягкой рукой по направлению к морю, — твой собственный мир. Он не имеет ничего общего с действительностью. Но поскольку это твой мир, ты видишь то, что хочешь видеть.
— А-а, — протянула Норма и улыбнулась. Разлитая в воздухе музыка разрешилась темой из «Трубадура» Верди. Эта мелодия была здесь весьма кстати, однако Норме не хотелось петь. Сейчас ей достаточно было слушать. — Ты случайно не знаешь, что сейчас происходит в моей комнате?
Энрико задумался на мгновение.
— Я знаю лишь то, что известно тебе. Ты впала в кому. Ленни рассказывает Бену о том, каким образом ты завещала распорядиться своими останками. Бен изобретателен, так что наверняка все устроит.
— Мы споем им?
— Обязательно. Всей сетью.
— Это то, чего вы хотели?
Энрико пожал плечами:
— Нам этого достаточно. А тебе?
Норма улыбнулась заходящему солнцу.
— Мне тоже.
Спускались сумерки. Океан бледнел в прозрачной пурпурной дымке, а вместе с ним и закат, и наступающая ночь. Все подаренные ей фантазией образы постепенно гасли. Тьма сгустилась, пока Норма вслушивалась в музыку деловитых наномашинок.
— Ты, конечно, этого не увидишь, — с сожалением заметил Энрико, когда наступила ночь.
Желая его успокоить, Норма нащупала его руку в темноте. Рука была теплой и сильной. Она крепко пожала ее и рассмеялась.
— Поживи с мое — и не такое увидишь.
Перевела с английского Зоя ВОТЯКОВА
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Великий Карузо», Стивен Попкес
Всего 0 комментариев