«Из коридора в коридор, или Секрет маленькой Амалии»

Из коридора в коридор, или Секрет маленькой Амалии (fb2) - Из коридора в коридор, или Секрет маленькой Амалии 351K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Адвоинженер

Из коридора в коридор или секрет маленькой Амалии Текстуальный джаз «Алколит» Адвоинженер

© Адвоинженер, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Предисловие первое, предпоследнее

Господа, перед вами текст, сложенный многими причинами, но малыми усилиями. Писано под музыку «толстых» в свободное от безделья время. Да, признаю, и это факт бесспорный, что в поэме кроме близкой сердцу ненормативной лексики и слэнга 80-х, встречаются слова и выражения вполне обычные, почти скучные, однако необходимые для воплощения замысла, сути которого, автор до сих пор не разумеет.

с уважениемV. ADVOINGENER

Из коридора в коридор

Я, тот самый я, которого знаю с детства, который ненавидит все прекрасное и прелестное, тот я, для которого «театр» и «преисподняя» синонимы, а белый лебядь на пруду – вершина всех искусств, оказался на сцене…

О, госпадя, ладно… сциена так сциена, что там у нас. В углу двое каких-то молодеющих чуваков умного вида сосредоточенно копошили аппаратуру. Центр занимал стол под красным сукном – не иначе президиум, и… Ура! Я впервые увидел рампу, увидел грубо, зримо. Увидел и проникся…

– Вам чего – это была та самая «очковая» борода из угла с аппаратурой.

– Вадика не видели?

– Он там – борода немного всплыла над колонкой

– Где?

– Там – махнула борода, при этом, очки и нос снова погрузились внутрь динамика.

– Блять, я же просто так спросил, мне на хер ваш Вадяй не сдался!

– Они в буфете, пиво пьют.

– Понятно.

Я стоял и думал – что правильнее – вернуться в коридор, найти парикмахерскую и сесть рядом с Ленкой… или, пойти в буфет, застать там двух пьяных идиотов и попытаться доказать им, что в рабочий день положено пить не отходя от кассы. Ленка – баба аппетитная, добрая и пьет весело, а Вадя и Сявик – мудилы законченные.

– Как в буфет попадают в этом царстве тьмы и печали?

– Молодой человек! – голос принадлежал даме.

В каком бы состоянии я не был, но отличаю баб по голосам на раз. Чу, кто-то кашлянул, но знаю – это она, не в том смысле, что единственная и неповторимая, а просто – особа женская.

– Весь ваш, незнакомка, томим томленьем упованья, горю невиданной звездой, и наслаждаюсь мигом чудным от всех чудес преображения.

– Пойдем, отведу, меня зовут Лариса.

– Не слышал в это утро слов прекраснее, чем «Лариса». Я счастлив, обновлен, пристыжен, скован, сперва Вас за «Ирину» посчитал.

– Давно пьете?

– Мадам, тот вечер был залит воспоминанием, нахлынуло так много, сжимало сердце, грудь давило.

– Что пили господа?

– Столетний «Арманьяк», настоенный на корочках лимона и скорлупе ореха Кракатук.

– Пришли! – она толкнула дверь, и…

…Солнце, такая масса солнца хлынула в меня…

В углу стояло пианино, буфет на восемь столиков был пуст, но… в уголке дремали два безобразных трупа, которых при рождении нарекли Вадимом, Вячеславом.

– Шампанского, Лариса, прошу, – не откажите, за столь приятное знакомство благодарю Аврору, лично Ильича.

– Пожалуй, только у меня репетиция.

– И я умру в театре, вот просто лягу там, в углу напротив сцены, и буду обожать театр, а пуще ту, которая сразила.

– Ну, давай, за знакомство.

– А можно, я буду любоваться солнцем, пропущенным стаканом сквозь дивный голос, и буду каждый звук снимать глотком искристого напитка. Но прежде, сяду там, на расстоянии метра, чтоб не смутить, не бросить тень, не оскорбить, знакомством не унизить.

– Чем занимаешься, поэт?

– Внимаю, звук ловлю и наслаждаюсь обретеньем смыслов.

– Разве на работу не надо сегодня?

– Сегодня, – что есть сегодня? – сегодня слово, равное вчера. Нет, сегодня мир так грубо вторгся и так меня перетряхнул, что я оставил жалкие потуги посчитать секунды. Сегодня все твое, мне можно не на Вы?

– И… что ты предлагаешь?

– Соединить усилия, отпраздновать приход театра в убогую каморку-келью заблудшего и одинокого в плаще.

– Интересное предложение.

– Один кивок, – шампанское, цыгане, Бродский…

– Ну, хорошо, я в шесть свободна буду, ты придешь?

– Я не уйду, а лягу у порога, неслышно растворюсь в огнях: я – тень, я – импеданс, я – горло.

– Смотри, я буду ждать!

– Уже пришел не уходя, уйду, чтоб снова возвратиться.

– О, какие люди в Голливуде! – Сявик грубо тормошил второго ангела смерти

– Вадяй, морда пьяная, смотри, у нас гости!

Ангел открыл глаза, посмотрел на меня, потом на Ларису, уставился на стол – Дай стакан, деревня! Я вижу с нами дама. И… у меня есть, что сказать под выпить.

– Говори, честный старик, только без грубостей.

Вадик встал во весь свой хрупкий рост:

…Прорывом объективированного мира является не только подлинное человеческое общение, но и, извиняюсь за грубость, сфера собственно творчества. Истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе трагический надлом – мир объективности непрестанно грозит разрушить экзистенциальную коммуникацию.

И сознание этого приводит нас к утверждению, что всё в мире, в конечном счёте, терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции, поэтому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви.

Но, государи мои, глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придаёт нашей привязанности особую чистоту и одухотворённость…»

Выпьем, господа, и всплакнем о замкнутости нас в самих себе.

Зал иностранных делегаций

Пришлось выпить, ибо не выпить, не было никакой возможности. Сгенерировав тост, Вадяй пал, расчувствовавшийся Сявик принялся горячо обнимать буфетчицу, я думал о незащищенности любви и плакал, а Лариса задумчиво смотрела в окно. Вдруг из репродуктора прозвучал голос, как две капли похожий на глас самого Левитана

…Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в зал для иностранных делегаций. Повторяю – группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в зал для иностранных делегаций…

– Везет же некоторым – сказала буфетчица – ни разу в жизни не была, Нинка рассказывала, – там все есть, и тебе джинса, и фирма: жвачка, мальборо, тряпки

…Повторяю, группа неразрушающего контроля…

Я выглянул в окно и обомлел – самолеты – большие, маленькие, разные – голубые, красные, кружились в плавном танце.

– Ба, Санта-Розалинда, это-ж аэропорт!

– Гыыы, вот блин, ищут какую-то группу, тащат их силком в рай, а эти *****и бухают где-то и в ус не дуют. Да, моя хорошая?! – Сявик усадил буфетчицу на колени и баловал из своего бокала шампунью.

Вдруг меня пронзило.

– Сява, похоже, я знаю этих *****ов.

– Да ладно, откуда?

– Откуда?! Это мы, придурок, это нас – идиотов ждут в зале для избранных, – тебя, меня и этого, как его… – я щелкнул пальцами

– Вадю! – подсказал испуганный Сявик – Иди ты! Нас, зачем нас… не может быть?! – Он осторожно снял с колен застывшую буфетчицу – ****ец, во, попали!

– Ротаааааааааааа, паааадъем! – в буфет ворвались трое военных – на сборы 45 секунд, неподчинение – расстрел.

– Ты мне позвони, обязательно позвони, слышишь, я буду ждать – я обнимал Ларису, а она горячо шептала мне на ухо – слышишь, не пропадай, обещай, что найдешься…

Вадяй принял горизонтальное положение, а Сявик лихорадочно пытался добить из горла шампань.

– Финита ля комеди, допрыгались супчики, с вещами на выход!! – радостно орал офицер, – бабы, если они настоящие, дождутся… Не плачь девчооонка, прайдут дажди…

Офицер выстроил нас по росту, скомандовал – на-а-а-пр-а-а-в-у-у, а-а-а-гом а-а-арш! – и мы с эскортом двинулись навстречу светлому будущему.

– Стой, смирнааааааааа! Привести себя в порядок. Нас остановили перед входом в святая святых.

У огромных дверей, отделанных дубовыми панелями, стояли часовые в парадной форме с полной выкладкой. Я пригладил волосы, застегнул пару пуговиц на рубашке, Сява подтянул штаны, а Вадик продолжил разглядывать потолок. Наконец двери открыли и нас отконвоировали внутрь.

– Бляха муха! – Сявик не смог сдержать удивления.

И правда, перед нами возникли Грановитые палаты, – один в один. Скажу по секрету, я никогда этих палат не видел, даже открытки не смотрел, но по моим представлениям они нисколько не уступают Янтарной комнате. Роскошь убранства, великолепие интерьера, золото инкрустаций, – все это производило зловеющее впечатление – символика властвования, вплетенная в орнаменты и узоры, начисто подавляла всякую иную эстетику и создавала ощущение урочища тьмы.

– Стой, на-а-апр-а-а-аву-у! – снова осмотрели, удовлетворенно хмыкнули, и препроводили далее.

Таким макаром мы прошли семь постов, два КПП и один специальный пункт досмотра, где всех раздели догола, заодно забрали авоськи с шампанью, пообещав вернуть на выходе. Вадя долго прятал за спиной фляжку, но и ее отобрали. Наконец завели в маленькую комнатку, выкрашенную в зеленый цвет, и сказали, что сейчас будет инструктаж.

– Сява, – обратился к нему Вадик – ты главное молчи, квакнешь еще не туда, за милую душу пятеру огребешь.

– Не учи отца ебацца – буркнул тот в ответ – сам знаю, не маленький.

Через какое-то время в комнату вошел подполковник, хмуро поздоровался и сказал:

– Так, сейчас вас представят на особую комиссию. Там вам дадут поручение особой важности и, что самое главное, особо секретное. Подпишите здесь и зарубите себе на носу – за разглашение расстрел, без всякого суда. Вопросы?

– Вадя, какого хуя ты им фляжку отдал? – очень кстати вставил Сявик.

– Еще вопросы – нет, хорошо. Расписывайтесь!

Мы расписались, и подпол ушел.

Снова под конвоем повели обратно – через семь постов, два КПП и специальный пункт досмотра – раздели, одели, вернули фляжку, авоськи с шампанью. Затем вывели обратно. Куда? – прально, в Грановитые палаты.

– Можете присесть, вас вызовут

Мы сели на Грановитую скамейку и пустили фляжку по кругу

– Интересно, где тут буфет? – обратился Вадя в пространство

– Пей, давай, Хайдеггер хуев! Если бы не твой тост, нас бы не повязали

– Че материшься, какой на*** Хайдеггер?

– Совсем уже… ты, когда тост говорил, кого цитировал?

– Большую советскую энциклопедию. Я искал там слово "***», наткнулся на странный текст. Видать, пьян был не по-деццки, сдуру заучил, – ну, чтоб было чем выебнуться.

– Дебил, он же враг всего прогрессивного!

– Кто, ***?

– Хайдеггер. Фашист он, Заратустра недобитый.

– А ты откуда знаешь?

– Бля, пили тут с одним. Кароче, пошли с Маскаем в каптерку, бахнули поллитру – мало. Ваня позвонил куда-то, мы поперлись за добавкой. Пришли, а там кафедра философии, представляешь. Вышел мужик, спирт за пазухой прячет. Мы ему – мол, давай, чего тянешь. А он – ребята, возьмите меня, я, типа в завязке, хоть нюхнуть, на вас посмотреть. Чуть не плачет. Сжалились, взяли – ну, он и нюхнул… Все мозги проебал этой философией.

– Так ты теперь экзистенциалист? Жан Поль Сартра лелеешь в кармане, а Маркса предал?

– Не трогай Карлу. А Жан-Поль, чтоб ты знал, за социализм с человеческим лицом выступал. Кстати, нюхач говорил, что у него сифилис был

– У Сартра?

– Бля, причем здесь Сартр, у нюхача. Утверждал, что заразился без всякой еб…, без всякого сношения.

– От святаго духа?

– Не, от телки какой-то, но воздушно-капельным

– Понятно, хорошо, что от телки.

– А дальше… дальше че было?

– Дальше… дальше мы заняли еще 250 грамм и в баню занырнули.

– Это прально, под спирт – баня за милую душу. Эх, счаз бы…

– Смирнаааааа, отставить флягу, для прохождения комиссии, шахг-о-о-о-м арш!

Мы оказались в особо овальном кабинете перед особо гигантским столом, за которым заседало особое совещание.

– Родина выбрала вас для выполнения особо важного задания. Надеюсь не надо объяснять, какого уровня доверие вам оказано – председательствующий строго поглядел на нас.

– Особое… служу совескому саюзу – проблеял Вадяй.

– Хорошо, вас отправят на секретный объект номер ноль, где вы, в составе других товарищей, должны в кратчайшие сроки создать новое супер-оружие оборонного значения. Вопросы?

– Там бабы есть? – ляпнул Сявик.

– На объекте номер ноль есть все, что необходимо для решения наиважнейшей государственной задачи, понятно?

– Так точно!

– Вылетаете через 14 минут, с вашими родственниками мы уже попрощались. Дальнейшие инструкции получите в самолете. Майор Симеонов вас проводит, желаю успехов.

Майор подал знак, и нас вывели. Пройдя еще пару КПП, мы оказались пристегнутыми к скамейкам военно-транспортного самолета. Симеонов раздал противогазы и сухой паек.

– Слышь, майор, плеснуть бы не грех, а?

– Успеется!

– Ага, как же, знаю я вас, гуманистов. Мы тут жизнями рискуем, сам знаешь, на какой объект летим, кругом враги, а родина не может своих лучших сынов остограммить.

– Ладно, только по-быстрому – Симеонов протянул фляжку.

– Вот, совсем другое дело, теперь хоть на Марс.

Меж тем самолет вырулил на полосу, разогнался и….

…После набора высоты вам будут предложены прохладительные напитки и легкий завтрак, приятного полета…

– Вадя, фляжка у тебя?

– Спокуха, Дункель, а куда-б ей деться.

– Давай скажем, что в тубзик надо, там и покурим.

– Эй, служивый, где тут эм-жо?

– Прямо и направо, за занавеской.

Пока Вадя и Сявик отсутствовали по первейшей надобности, я думал. Думал о Ларисе, о том, что наше внезапное знакомство не могло быть простой случайностью. Ибо перед тяжелыми испытаниями обычно ниспосылают знак или сон, который подлежит пристальному изучению и толкованию. Лариса не была сном, значит, она или знак, или перст судьбы. – И… что мы имеем? – ни телефона, ни адресочка, – вот болван. Как мы порой безрассудны и наивны, как беспечны, как неосмотрительны. Знать бы, что родина задумала, так отсиделись бы в подвале у Ефимыча. Можно было с собой Ларису взять. Травили бы себе анекдотцы, попивали бы спиртик, смотрели бы съезды партии – чем не судьба? Нет, понесло в театр…

– Пить хочешь? – Симеонов протягивал мне фляжку

– Аперитив?

– Он самый!

– Спасибо, товарищ! – я изрядно отхлебнул.

– Ученые?

– Вроде как.

– Уважаю – он снова протянул сосуд

– Долго лететь?

– Да, пес его знает… каждый раз по разному маршруту летим, военная хитрость, понимаешь?

Я понимал. Понимал все, понимал Симеонова, этого пыльного майора, который летает и водит конвой и у которого в бумажнике есть фотография какой-нибудь Насти, а может и сама Настя. Скорее даже так, – и Настя есть, и Наташа есть, и он, бедняга, меж двоих мучается.

– Как Настя?

Майор остолбенел, потом долго и мучительно кусал губы, наконец, произнес хрипло:

– Я не знаю, кто ты такой, но раз родина тебе доверяет, то и я доверяю. Понимаешь, у меня проблема огромная, даже не знаю, с чего начать.

– Наташа?

Симеонов впал в ступор и не откликался на простые сигналы. Я взял из его рук фляжку, глотнул, потом приставил ее к губам майора и скомандовал:

– За Родину! – Майор послушно хлебнул, закашлялся, но ожил.

– Как, ты и про нее знаешь?

Я знал…

Знал всех Наташек и Настен, Ларис и Ирин, не лично, но хорошо. Потому что любил их. Любил искренно и страстно. Нет, не в натуре, конечно, не в физиологическом смысле – душой. Был открыт, ждал, мечтал, надеялся и верил. И в ответ на искренность желаний они появлялись. Каждый раз, когда душа тосковала от одиночества и взывала к спасению, они оказывались в непосредственной близости.

Казалось бы, нет никого вокруг, а хлебнешь туману, представишь себе пустынный берег на пороге уходящего дня, и… Вот она, вся такая близкая и сказочная, манящая и воздушная, – только руку протяни. И представала не из пены морской, не из пьяного сновидения, но вдруг, внезапно, просто откуда-то из ниоткуда.

Появлялась, потому что позвал истово, всей душой, со всей силы могучего крика, идущего из глубины надеждой тронутого сердца. И позвал не для утех и сладострастий, не для самовозвышения и похотливого восторга, а звал, поскольку не мог иначе, поскольку ощущал в ту минуту свою близость с той, которую не видел, но которую готов был принять целиком, и… она, вся такая сказочная и далекая, манящая и земная, уже шла рядом.

Почему, ну, объясни мне хоть ты, замшелый придурок, Симеонов, почему мы так боимся самого лучшего, что может дать нам небо – женщин, тех самых Наташ и Настен.

Почему мы тупо утыкаемся в стакан или в пошлый анекдот, когда ее появление практически неизбежно.

Кому нужен мужлан с перегаром, который врет о своих генитальных достижениях? – Никому, слышишь, Симеонов, – длина нашего протооргана не имеет значения, как не имеет значения ширина плеч, окружность груди и размер яиц.

Запомни, майор, не в этом дело. Выбрось из головы казарму, сальный юмор отцов-командиров, скабрезные намеки приятелей. ***ня все это, причем, ***ня полная.

Ощути в себе не комиссара с наганом наголо, но мужчину с душой открытой и разумом незамутненным.

Отринь, Симеонов, всякое слово, что не имеет отношение к любви, убери из головы сталь и броню, вылези, блять, из своего блиндажа, сними каску, поставь ружо. И закрой, наконец, боевой устав пехоты – ты же устал от него, майор.

Отпусти себя на волю, солдат…

Декаданс

Плач по майору отправил меня в мир грез. Сначала мне приснилась Наташа. Шел снег – белый, мягкий, несуетный, и я шел вместе с ним, шел по длинной аллее, снегом окутанной, перспективой запутанной, но твердо шел, точно зная куда идти.

Она задумчиво сидела на скамейке. Я сел рядом, положил ей руку на плечо:«Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется – только очень жди!» – встал, взял под козырек и удалился – весь неузнаный и загадочный.

Затем, на городском причале, повстречал Настю.

Ах, этот знойный, летний полдень. Морской ветерок развевал ей волосы, а она… она все смотрела вдаль – туда, туда, за линию горизонта. Я грубо обнял ее, развернул к себе и хищно поцеловал в губы.

– А я и не знала, что любовь может быть кусачей.

– Настя, милая Настя, этот поцелуй – проверка. Ты не должна этого делать – скажи мне да, – и я уйду навсегда, скажи нет, – и я паду пред тобой на колени

– Нет, конечно, нет! – сказала Настя и нежно поцеловала меня в лоб.

– Ты же понимаешь, что мы не можем, просто не имеем права быть вместе.

– Я понимаю, но мне все равно.

– Спасибо, Настя, ты прости меня!

– Тебе надо идти, Симеонов?

– Родина, зовет, э, друг, проснись, тебя спрашивают – посоловевший Симеонов тряс мое плечо

– Кто?

– Там – он махнул рукой – иди и не бойся, я прикрою тебя, товарищ.

…Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в первый салон, вас ожидают, повторяю, группа неразрушающего контроля, срочно…

– Идем, идем, вот только найду товарищей по несчастью.

Ангелы смерти нашлись в служебной комнате. Сява нежно ворковал со стюардессой по имени Жанна, а Вадик под гитару вел заунывную партию норвежского гостя:

«… мама, милая, мама, я тебя не ругаю…»

– Пили?

– Только за знакомство, вот те хрест!

– Ладно, тогда по маленькой, и…

«… что меня ты так рано в двк отдала. я сегодня с друзьями, мама, жисть иную встречаю, и прошла незаметно золотая пора…»

– Вадя, кончай, мы нужны родине, не время распускать нюни!

– Пусть еще споет, пожалуйста – в помещение вошли две стюардессы – у нас перерыв пятнадцать минут, генерал никуда не денется.

– Раз дамы просят, Вадимчик, пригладьте вихры, смойте слезы и вдарьте боевую.

– Я хотел расстрельную – улыбнулся Вадя – боевую сам чеши. Я же уклонист, забыл?

…Спи Семен, спи, – спи, понимаешь, спи. Мент приедет на козе, захуячит в капезе…

– Давай, лучше окурок.

– Да-да, пожалуйста, Вадя, спойте окурок.

Я сел на пристяжное кресло, Сява разлил всем, усадил Жанну на колени, а Вадя затянул

«… Из колымского белого ада Шли мы в зону в морозном дыму. Я заметил окурочек с красной помадой И рванулся из строя к нему…»

Сколько лирики прошло лагерным путем, даже подумать страшно. Что мы, кто мы без лагерей и колоний. Великая родина все самое лучшее получала оттуда. Можно было получить это и отсюда, но родина не могла допустить даже малую вероятность ошибки. Человек на воле мог себе позволить слабость, каприз, болезнь. А там… Наверно, – это и был план ГОРЛО, – чтоб всех нормальных смешать с лагерной пылью в обмен на величие момента

«… Баб не видел я года четыре, Только мне, наконец, повезло. Ах, окурочек, может быть, с Ту-104 Диким ветром тебя занесло…»

Милые вы мои, совграждане великой страны, сколько-ж нам осталось наслаждаться? Быть обращенными внутрь и ненавидеть наружу. Ребята, нутро долго в неволе не сохраняется. Если вы думаете, что жрачка и бухло – есть предел мечтаний, то вы правы. Но если вы думаете, что это не так – вы правы вдвойне. Хитрость заключается в том, что это так и не так одновременно. Мир, – он никак не может быть подогнан под нашу убогость. Вернее так, под убогость можно подогнать господствующее представление о мире, но не сам мир. А уж под господствующее представление можно подогнать всех тех, кто «господство» за благо почитает.

«… И жену удавивший татарин, И активный один педераст Всю дорогу до зоны шагая, вздыхали, Не сводили с окурочка глаз…»

Нельзя прятать чувства в оболочку безразличия – чувство там не сможет ни удержаться, ни выжить. И ум невозможно припаять к идиотическому. Вы мне скажите, что форма содержательна, а содержание оформлено. Что они – форма и содержание – находятся в диалектическом единстве. Они-то да, а вот мы, человеки… В каком единстве я должен находиться с доносом на меня, а? – Принять и возлюбить того, кто мне подарок решил преподнести.

«… С кем ты, стерва, любовь свою крутишь? С кем дымишь сигареткой одной? Ты во Внукове спьяну билета не купишь, Чтоб хотя б пролететь надо мной…»

Если у тебя отнимают каждый день все то, что ты любишь или полюбить готов, то… Я в единстве с кем должен быть – с тем, кого отняли или с тем, кто отнял. Пятая печать, скажите. Отсутствие свободы выбора, бла-бла-бла. Нет, дорогие мои, – то страх, обычный страх перед тем, что больше меня, перед гребаной социальной системой. И все, просто страх. Поэтому лагерь, место хуже которого нет, оказался последним оплотом свободы. Дальше боятся некуда.

«… В честь твою заряжал я попойки И французским поил коньяком, Сам пьянел от того, как курила ты „Тройку“ С золотым на конце ободком…»

– Какой декаданс, какие люди, какие дамы! – в дверях стоял сам генерал, собственной персоной – Ар-р-решите войти и выразить честной компании свое почтение.

Супер-лазер

– Просим, милости просим, товарищ генерал, присаживайтесь – засуетились стюардессы.

– Спасибо, я на минутку. Вы продолжайте – пейте, веселитесь, я ненадолго украду молодого человека – тут генерал повернулся ко мне – но сначала выпьем за встречу и за милых дам! – он поднял стакан – не возражаете?

– Сделайте одолжение.

– Тогда, уделите мне минутку вашего драгоценного времени, господин «экзистенционалист», – генерал похлопал меня по плечу и глазами показал – мол, все, пора – я правильно произнес?

Я поднялся, выпил – экзистенциалист вообще-то, впрочем, не суть.

– Прошу, проходите, пожалуйста – генерал любезно пропустил меня вперед – я в курсе за Камю, и Шестова читал, давненько, правда, это было…

Первый салон напоминал мягкий вагон. Собственно, все было как в мягком: коридор, купе, диваны… Только купешек было не десять, а всего три. Мы зашли, генерал сел на один диван, мне указал на другой, – аккурат, напротив.

– Что угодно-с, Камю для разогреву, а может, капельку Абсента?

– Я бы предпочел Армянский, три звезды

– Молодец, уважаю! – генерал нажал на кнопку – Жанна, душенька, дай нам Армянского с лимончиком. Да, еще пачку Мальборы.

Через минуту появилась Жанна – вся накрахмаленная, сияющая, свеженькая.

– Пожалуйста, коньячок, я сразу в графинчик налила, как вы любите, лимончик порезала, орешки, сигареты…

– Спасибо, милая! Чтоб я без тебя делал. Ух, смотри мне, проказница – генерал шутливо похлопал стюардессу – скинуть бы годков двадцать пять…

– Вы, я вижу, – обратился ко мне генерал – не очень удивлены происходящим. Это похвально. Но, позвольте полюбопытствовать, отчего?

– Пожалуйста. Собственно, – чему прикажете удивляться? Меня никто ни о чем не спрашивает, берут как чемодан, куда-то несут, везут, открывают, закрывают – вещам удивляться не положено, вот я и наслаждаюсь.

– Вам не интересно, куда Вас везут, зачем, почему именно Вас?

– Если бы от меня что-нибудь зависело, а главное, – если бы я эту зависимость сознавал, ощущал связь с великой задачей, гордился бы этим доверием, – то да, конечно, было бы интересно. А так… сейчас мы пьем коньяк, а через пять минут меня поставят лицом к стене, отберут исподнее, что-нибудь еще сотворят на благо родины.

– Ну, зачем так. Вас ведь вежливо пригласили, по всей форме.

– Под конвоем-то… Ладно, спасибо за приглашение, хоть выпью доброго коньячку с вежливым товарищем генералом.

Мой собеседник широко улыбнулся – Спасибо за комплимент. Вы не стесняйтесь – пейте, закусывайте, а я меж тем доведу некоторые подробности.

Я кивнул, налил и приготовился слушать.

– Все просто. Нам нужен супер-лазер, самый мощный в мире, и мы хотим, чтобы Вы поучаствовали в его создании

– И все?

– Почти. Лазер этот особенный. Подробности здесь – тут генерал вынул из портфеля черную папку и помахал ею – Успеете ознакомиться. Мы знаем, что ваша группа умеет мощность вытягивать.

– О, госпадя, делов-то. Сделали бы свою громадину, позвали бы, налили – мы бы вытянули вам вашу мощность.

– Не все так просто, уважаемый. Знаете, Вы пока полистайте материал, ознакомьтесь. Есть правда одно но – генерал сделал паузу – никто, даже ваши коллеги, не должен знать того, что здесь написано. Когда вас доставят на объект, каждый получит свое отдельное спецзадание. Однако… руководство настояло, чтобы я Вас ознакомил с этим – он протянул мне папку.

Через каких-то полчаса я закрыл последний лист. Генерал все это время терпеливо сидел напротив, курил и прихлебывал коньячок.

– Вопросов нет?

– Нет.

– Совсем нет?

– Совсем нет.

– А Вы внимательно со всем ознакомились?

– Весьма внимательно.

– И поняли, что Вас ждет?

– Понял.

– И нет ни одного вопроса?

– Я же сказал «все понял». Поэтому… какие уж тут вопросы, спасибо за коньяк

– Ну, хорошо. Скажите, мне просто интересно – Вам наплевать на свою жизнь?

– Нет, отнюдь, ни в коем случае.

– Не понимаю.

– Чего?

– Ну, при таких обстоятельствах, люди обычно пугаются, начинают нервничать, требовать, протестовать, отказываться.

– И… что дальше с людьми происходит? Вы возвращаете их, куда – домой, на рабочее место, в театр или может, прямо в Гагры?

– Нет, конечно. Сами понимаете, вернуть мы никого не можем.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Понять хочу, что вы за человек.

– Зачем, ну, вам-то это зачем? Мы же материал расходный, задачу решим и… поминай, как звали, – под списание попадаем.

– Даже не знаю, считайте, что я Вам симпатизирую, что Вы мне не безразличны…

– Послушайте, генерал, давайте просто допьем коньяк и разбежимся по своим коридорам. Вы с докладом, наверх, я со своим архиважным заданием – вниз, в подвал. Вы будете решать задачи войны и мира, судьбы родины и ее светлого будущего, а я – как поднять мощность дурацкого лазера и не сдохнуть, раньше, чем вы из него пальнете.

– Вы, по-моему, так и не поняли всей грандиозности замысла.

– Да мне плевать на грандиозность, а замысел вполне очевиден.

– Вы безразличны к судьбам страны, планеты?

– А Вы? Если не сможете ответить нормально, лучше не отвечать.

– Я нет. Для меня Родина не пустой звук. Знаете, сколько войн прошел – четыре.

– Для Вас, генерал, «человеки» пустой звук, для меня – «родина», зато коньяк нам нравится одинаковый. По первому пункту у нас неустранимые расхождения, а по второму полное согласие. Подеремся, поцелуемся?

– Я читал Ваши работы в области лазерной термоупругости, впечатляет.

– Не могу похвастаться тем же. Вы видно по секретным изданиям шли?

– Нет, я больше по командирской части. Ладно, надеюсь, мы друг друга поняли.

– Благодарю за оказанный прием, товарищ генерал. Приложу все силы, постараюсь оправдать высокое доверие, живота не пожалею…

– Гм. Смешно. На посошок?

– Как прикажете.

…Внимание, через 20—25 минут наш самолет совершит посадку в аэропорту номер ноль. Просьба всем пассажирам занять свои места, привести спинки кресел в горизонтальное положение и пристегнуть ремни, приятного полета…

Жизнь налаживается

Следующая пара дней ушла на хлопоты.

Во-первых, переселились из самолета в общежитие семейного типа, – получили четырехкомнатную квартиру на троих. Удобно. Дежурить договорились по очереди, раз в три дня. Дежурный должен был встать пораньше, включить чайник, разбудить остальных, прибрать вчерашние следы, вынести бутылки, расставить возле мусоропровода, вытряхнуть пепельницы, протереть стол, – короче, марафет. Ну, и закуп «слатенького» тоже ложился на него. Хлеб, масло, колбаса, сыр, консервы, томаты – весь изысканный набор.

Меня назначили начальником группы НК, дали отдельный закуток в ангаре №31. Вадю и Сяву приписали туда же. Мы должны были осуществлять контроль оптических и опто-электрических элементов супер-лазера, селектировать их – создавать оптимальные наборы, искать дефекты и прочее. Но главное, сосредоточить усилия на доработке параметров, обеспечивающих максимальную мощность генерации и разрушительную силу в одном, отдельно взятом импульсе.

В третьих, нас прикрепили к столовке, надо сказать, вполне приличной.

Далее оказалось, что в гражданской части объекта есть ресторан «Северное сияние», коктейль-бар «Спортивный», кафе «Аэлита», пельменная «Рябинка» и пивбар «На труда». Еще пара продмагов, универсам, кинотеатр «Знамя», Дом культуры строителей и Комбинат бытового обслуживания. А еще Парк культуры и отдыха имени Клары Цеткин.

Высокое начальство жило в спецрайоне, и, как нам сказали, некоторые даже в отдельных коттеджах. Остальные проживали в «хрущевках» и «брежневках» семейного типа.

Пропускной режим, казавшийся поначалу бесконечным и безнадежным, перестал замечаться день на третий

– Ваш пропуск!

– Привет, Семеныч, как жизнь?

– Эх, разве это жизнь. Вчера посидели, голова никакая.

– Так ты это… в обед к нам подбеги, полечим.

– Парни, я отдам, ей-богу отдам, выручайте…

Вадя кайфовал не по-деццки. Спирт – этот наиважнейший продукт жизнедеятельности– имелся в неограниченном количестве. Конечно, только для тех, кто умеет из пары инструкций отжать 320 литров годовых. Он был назначен «материально ответственным» нашей группы и тут же подал по всей форме заявку на получение спирта…

Сперва заявку рассматривала Марина Николаевна из первого отдела

– Зачем Вам столько спирта?

– Для работы.

– Не несите чепухи, я не девочка!

– Марина Николаевна, я не буду приводить все безобразные выкладки, Вы их знаете не хуже меня. Скажу правду, можно?

– Можно.

– Вадик – он гений!

– И…

– Из обыкновенного дестиллятора делает такую машинку – двойной перегонки, потом фильтры грубой и тонкой очистки, немного лимонного сока…

– Хм, и как?

– Приходите сегодня на «попробовать» Это, доложу я вам, «весчь», посильнее Фауста будет.

– Давайте заявку.

Потом была Инесса Федоровна из ПЭО

– Что-о-о-о?

– Инесса Федоровна, Марина Николаевна подписала

– Знаю, она звонила уже. Не знаю, что вы ей наплели…

– Инесса Федоровна, Вы стихи любите?

– Ну… допустим, люблю. При чем здесь стихи?

– Мы собираемся кружок поэзии организовать при ДК.

– Да ладно, что, правда?

– Как на духу. Мы же не шабашники. Помните… и дольше века длится день…

– Слушайте, если я вам столько спирта выпишу, вы не то, что стихи, забудете, как маму мамой называть.

– Что в имени тебе моем… Инесса Федоровна, неужели вы думаете, что это все нам. А дни рождения, праздники, новый год? Мы-ж о коллективе!

– Ладно, убедил, давай.

Далее ее визировала бухгалтерия

– К кому можно с заявкой?

– Идите к Алене.

– Алена, здрассьте.

– Давайте!

– Прошу.

– Не многовато?

– Алена, милая, это капля от необходимого. Буквально от всего отказались!

– Да, а где вас поселили?

– Корпус два для семейников, третий этаж

– Может и приду, если позовете…

– Для вас всегда открыта в школе дверь

И, только после всего этого, заявка вместе со мной прибыла в ОМТС

– Вам чего?

– Спирту!

– Заявку давайте!

– Вот…

– Сколько, сколько!!!!!

– Десять процентов ваших!

– Будем знакомы, меня зовут Анатолий Полич. Нам такие, как воздух нужны. Если че, звони сразу мне. Вижу, – вы люди серьезные, грамотные. Поставлю-ка я вашу заявочку в первоочередные. Так, счаз и штампик выправим.

За короткое время мы оказались при деньгах, относительно неплохом трехразовом питании, талонах, спирте и жилье. Чудеса, вот он – социализм в его ведущих тенденциях. Сява совершил ряд мужских подвигов с работницами кухни, комбината бытового обслуживания и даже одной дамой из бухгалтерии. Жизнь постепенно разворачивалась лицом к усталым путникам.

Квятковский

Через пару недель мы собрали три стенда, прогнали на них несколько сот образцов, отобрали самые чистые, из которых смонтировали первый твердотельный каскад. Мощность пошла вверх. Нам придали еще двух электронщиков Васю и Валеру. Они были как две капли старки – малопьющие, одного роста, одной упитанности и увлекались одним и тем же – изготовлением игровых компьютеров. Последнее увлечение давало неплохую прибавку, поскольку их компы-игрушки пользовались спросом. Но дело ребята знали.

Постепенно в нашей курилке начали появляться физики, а затем и лирики. Курнуть разок-другой, трепануться за науки, спирта занять или погонять в игрушки. Чудной народ – говорил Сява – формулы чертят на раз-два, а пить по-человечески не умеют.

Вадя, как и предполагалось, собрал двойной перегонный куб – сосуд скорби и печали, а так же установку тонкой очистки. Источник жизни получил высший бал и международное признание. В других уголках люди тоже не сиднем сидели, но наш куб и Вадина рецептура были вне конкуренции. Он гнал виртуозно, гнал, никого не допуская до прибора, только своими руками. Сява утверждал, что работая, мастер произносит заклинания, шепчет, делает таинственные пасы, чертит пентаграммы и вообще, что-то тут от нечистого.

В конце концов, народ потребовал праздника:«Ребята, вы тут уже почти месяц, где вступительный взнос, где новоселье, нехорошо»

И правда, негоже было так долго томить научную общественность, и мы разослали приглашения на ближайшую пятницу.

Стол ломился от яств. Колбаса «Любительская», плавленный сыр «Дружба», фрикадельки в томате, селедка «Иваси», соленые огурцы бочковые, бычки в собственном соку, кабачковая икра. Украшением стола был «столетний арманьяк» из куба скорби.

Научсоты прибывали и до, и после назначенного часа. Короче, после третьей все признали, что до нашего приезда на объекте не было никакой цивилизации, а уж теперь заживем…

Постепенно народ разогрелся, пришли соседи, коридор заполнился курящими, люди разбились на группки. Кто– то доказывал теорему Ферма, кто-то рисовал черные ящики, теоретики спорили с экспериментаторами. Сява нашел еще пару жарких женщин и гитару, а Вадя без запинки воспроизводил Хайдеггера и Сартра в присутствии одной дамы из лаборатории обработки металлов давлением.

Я вышел на воздух. Плевать на колючую проволоку, на режим, на совок – жизнь прекрасна и удивительна. В самых, казалось бы, неуютных обстоятельствах, когда вокруг секретность, казенщина, профессиональный патриотизм, проявлялось нечто такое, что не имело отношения к системе, холодной и горячей войнам, «личным делам» и подпискам о неразглашении. Что-то такое, что сразу и непосредственно трогало душу.

Где и как скрывалось это «нечто» – в уголках губ, смешках, понимающих взглядах, вздохах, шуточках, поворотах головы, – но «оно» точно присутствовало, – позволяло дышать, думать, смеяться и грустить. Когда вдруг, нечаянно, из-под костюма, статуса, должности или формы проглядывало человеческое, – смешливое, возвышенное или трагическое, – когда люди на секунду-другую отпускали погулять свой страх, тогда за колючей проволокой вопреки всем законам вставало солнце, слышался звук морских волн и дул свежий ветер свободы.

– Гуляем, воздухом дышим? – пока я размышлял кто-то присел на скамейку

– Ага, вдыхаю и курю по-полной.

– Квятковский, будем знакомы – и человек протянул мне руку.

– Очень приятно – ответил я и представился.

– У вас гуляют?

– У нас, милости прошу, есть кое-какие деликатесы.

– Не откажусь, но, если позволите чуть после. Вы мощность тянете?

– Тянем.

– А нелинейные преобразователи, когда ставить будете?

– Не знаю, когда проектировщики отмашку дадут.

– Лавинный эффект просчитали?

– Давно.

– Как бороться собираетесь с пробоем, куда девать избыток накачки, ведь КПД преобразования не превысит пятнадцати процентов, даже теоретически.

– Ой, давайте сегодня просто повеселимся, ладно?

– Значит, Вы меня поняли…

Я-то сразу его понял, но продолжать тему не мог никак. Черная папка, проклятая черная папка – там было решение этой проблемы. Как я мог ему сказать, что при том самом, одном – единственном выстреле, который надо произвести, избыток накачки снесет все и вся – и тебя, и меня, и его.

– Мне кажется, что в проекте предусмотрен ряд эффективных мер, позволяющих не только поглотить непреобразованную часть, но и направить эту энергию на последующую генерацию

– Действительно, – сказал Квятковский – чего это мы свободное время тратим на приращение общественно необходимого продукта. Это как-то не по-марксистки. Что у Вас за коньяк?

– Двойной перегонки на лимонных корочках и скорлупках.

– Сказка, музыка сфер! Вперед, мой драгоценный друг, может, мы еще успеем спеть до отбоя Варшавянку.

Я шел и думал: что это – проверка на вшивость или брожение умов. Конечная сборка засекречена, и само место сборки тоже. Более того, засекречено все, касаемо конфигурации схемы, количества каскадов и, самое главное, реального источника накачки. Мы пока работаем с мини-моделями, а на мини-моделях предусмотрен механизм защиты, слив избытков. Поэтому, анализ модели не может показать отсутствие механизма поглощения на реальном образце.

Значит, товарищ Квятковский это предположил. Интересно, на каком-таком основании. Просто прикинул сброс энергии на обычном лазере и умножил на отношение мощностей. Так, что получил… Стоп, величина внушительная, но не очень страшная. Он еще сказал – нелинейные преобразователи плюс лавинный эффект. Полагает, что при каскадной схеме с использованием нелинейных преобразователей возможно не арифметическое увеличение мощности, а геометрическое.

Так-так-так, прикинем, ага, – тогда нужно умножить не на 10, а на десять в степени… Оба-на, все так просто – при лавинном преобразовании потребуется энергия атомной бомбы. Ай, молодца, ай, умница. И где-ж ее взять…

– Вы что кончали, Квятковский?

– Физфак в семьдесят шестом.

– Ясно, кто читал нелинейку?

– Зельд.

– Повезло

– Как сказать.

В этот момент мы вошли в нашу обитель. Боже, как я люблю спонтанные праздники, но еще больше – званные ужины. Особенно, когда уходит весь этот официоз.

Солитоны

Праздник органично перешел в интимную фазу. Нет, не подумайте, что в интимно-физиологическую, ни Боже мой. Интим – это разговор по душам, тихое пение под гитару, стихи на балконе, сигаретка на двоих. Квятковский вписался сразу – после первого глотка задружил с Вадей, они вместе выпили, прихватили даму с давлением, и ушли по-английски… на кухню – петь расстрельные.

Сява пытался учить какого-то физика наслаждаться глотком неразведенного – Ты, главное, не боись, пожжет и перестанет. Ощути его в процессе прохождения, не дрыгай горлом, не напрягай кишку, расслабься. Дай ему влиться в себя…

Ко мне подошла стройных форм Ирина. Она работала на ИВЦ, а вот кем именно…

– Я смотрю, Вы все молчите, скучаете…

– Боже упаси, молча наслаждаюсь торжеством момента

– Какого, если не секрет

– Ну, слава богу, у нас мощность пошла на поправку, раз. Вроде бы вписались в коллектив, два…

– Третье будет?

– Только компот. Третье – это ощущение тишины, прохлады, ночи

– Уже теплее

– Мы тут обещали кружок любителей поэзии создать

– И стоя на стуле читать Симонова?

– Что-то в этом духе, скорее Маяковского – стихи о заграничном паспорте

– Сами не балуетесь?

– Балуемся, но стихов не пишем.

– Отчего-ж, у вас бы получилось

– Боюсь, что после первых строк, меня принудительно зачислят в Союз совесских писателей, вышлют в Переделкино и, под страхом санкций, предусмотренных статьей 58.10 УК РСФСР, потребуют внести изменения в гимн. А этого я себе позволить никак не могу, – святое.

– Ну-ну…

– Ирина, не воздать ли нам поэтам Пушкинской поры?

– С удовольствием!

Мы чокнулись. Откуда ни возьмись, появился Вадя.

– Пойдем, ты должен это видеть.

– Составите нам компанию? – обернулся я к Ирине

– Составлю, более того, никуда Вас от себя не отпущу.

Вадя вывел нас в коридор, затем на лестничную клетку, сказал – тссс, и поманил за собой. Мы спустились несколько ступеней вниз и замерли. Пролетом ниже незнакомый мне человек читал стихи и, что самое удивительное, читал хорошо, сдержанно, твердо, прочувствовано:

…Светить Светило Будет так же На Земле, не для всех родной… Как было, И останется всё, Башмаками других бродяг. Будет затоптан Жалкий след мой Зарывайте меня хоть как! А на что мне хороший гроб-то? Смастерит мне хороший гроб. Гробовщик толковый …Может быть, И что-ж такого? Да, умру я! На заплёванный шар земной!

– Мишаня, кто это написал?

– Рубцов, Николай.

– Сильно, давай еще.

– Не, на сухую никак, надо бы увлажнить гортань и связки.

– Тогда, милости просим к нам – Вадя обнял декламатора и повлек.

Мы расселись вокруг стола

– Разрешите представиться, Михаил Бойко, страшно ненаучный сотрудник.

– Очень приятно! – все представились по очереди.

– Теперь, когда верительные грамоты вручены и все реверансы сделаны, мы можем перейти на «ты»? – Миша улыбался – Верите, слово «ВЫ» меня пугает и вгоняет в прострацию.

– Тогда, взвесимся на брудершафт!

– Поддерживаю.

Вадя выдернул из-под Сявы гитару, взял пару сочных аккордов, но петь, пока не торопился.

– Ребята! – Миша сиял – Приятно встретить просто человека, а уж людей, причем таких веселых и молодых, вдвойне.

– Чему уделяешь рабочее время? – спросил я его.

– А, так, глупостям разным.

– Секретным?

– Брось, какая секретность, проклятым солитонам.

В комнату вернулся Квятковский.

– Ба, Михаллованыч! И Вас прибило к острову свободы?

– Квят, привет, дорогой. Ясное дело, пришел поддержать молодежь.

– Ирина, – теперь Квятковский сосредоточился на даме – Вы, пожалуйста, будьте осторожней. Мишка, он сердцеед известный. То, се, стихи, цветы, цунами – опасность там, где хорошо.

– Кто бы уж напугал по-настоящему. Все хорохорятся, как до дела, так пшик… сразу работы невпроворот, начальство, установка, стрельбы.

– Вадя, давай, родной, нашу-расстрельную.

И Вадя, надо отдать ему должное, даванул в тему.

«… Виноградную косточку в теплую землю зарою,

И лозу поцелую и спелые гроздья сорву,

И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье,

Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву,

Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.

А иначе зачем на земле этой вечной живу?»

Два нелинейщика за один вечер – это, я вам доложу…

Штирлиц знал, сколько будет дважды два

Пока Вадя вместе с Окуджавой терзали струны наших заблудших потемков, я размышлял. Что мы имеем? Вдруг к нашей скромной группе проснулся интерес – это факт.

Почему, да потому что весть о росте мощи достигла многих ушей. Допустим, и Миша, и Квят и есть те мсамые уши. Дальше. И тот, и другой поспешили знакомиться. И если Квят пошел прямо в лоб – здравствуйте, вы мощь ведете – то Мишка по кривой – на него как будто случайно наткнулся Вадик. Из этого вытекает, что Квят действует по собственной инициативе, раз его не беспокоит вопрос, как он выглядит, а Мишаня пытается разыграть его величество случай. Может быть застенчивость? – Нет, Квят намекнул о его сердцеедстве. Поставим ему пятерку за честность, а Мишке за артистизм.

Чего они хотят? – Видимо, познакомиться поближе. Зачем, – чтобы быть рядом с подъемом мощности, как-то повлиять на процесс.

Как? – Только убедив меня в чем-то или предложив какой-либо способ, доселе мне не известный. О втором пути думать нечего – факт отрицательный. Остается первый. Убедить, но в чем? – Не поднимать мощность. Глупо, каскадная схема не мое изобретение, контроль качества и селекция – тоже. Меня можно заменить, или нельзя?

Зайдем с другого конца. Убедить в чем-то ином, например, выдать отрицательный результат. Однако есть параллельные группы, дублеры. У них при проверке результаты будут другими – Не вариант. Предположим, что меня хотят толкнуть на эксперимент.

Где тут поле для пытливых? – Ага, вспомним Квята – нелинейные затворы и лавинный эффект. Плюс Мишкин солитон. Соединяем в гипотезу, и… Стоп. Если на крутом участке нелинейности возникнет пробой, допустим, искусственный, то… Добавится еще и низкочастотный импульс, который соберет энергию со всех непопавших в световую накачку частот, и… не может быть, неужели возникнет солитон. Ну, возникнет и возникнет – сгорит к чертям силовая установка. Хрень какая-то.

– Молодой человек задумался? – стройная Ирина щелкала пальцами прямо перед носом

– Извините, это Арманьяк, чуть не отключился.

– Да, странно, мне показалось, что Вы заняты вычислениями. Поверьте, я уже видела эти провалы. Мощность не отпускает?

– Ой, Ирина, от Вас утаить что-либо… я бы не решился. Лучше сразу в прорубь.

– Я Вам верю, как родному

– Трудно возражать прекрасной даме, я прошу прощения, что прервал – Квятковский говорил иронично, но, как мне показалось, вполне серьезно – мне представляется, что наш молодой друг решал несколько иные задачки.

– Да, и какие именно?

– Он думал о том, с чего-бы это вдруг два немолодых, хотя и не старых, нелинейщика оказались в одно время в одном месте, аккурат, подле его скромной персоны. И, скорее всего, наш друг совсем недолго решал эту задачу. Что нужно им от простого инженера – вот вопрос. Вы ведь простой, можно сказать, простейший инженер, не правда ли?

– Квят, знаешь, – это перебор. Изображаешь из себя Мессинга – Мишке явно не понравилось услышанное.

– Миша, дорогой, наш уважаемый начгруппы не производит впечатление имбецила. Я, собственно, хотел откомплимантить, не более того.

– Нет, нет. Это весьма интересно, пожалуйста, продолжайте – я решил принять игру.

– Спасибо. Я осмелился предположить, что молодой человек, конечно, понял, что и я, и Михаил появились сегодня неспроста. Я также полагаю очевидным и то, что эта «неслучайность» дала повод к дальнейшим гипотезам, типа «они что-то или чего-то хотят» А вот что именно? Это и пытался вычислить наш инженер. Более того, наверно он предположил, что в процессе роста мощности могут возникнуть некие эффекты, проектом не предусмотренные. И даже то, что они (эффекты) нелинейной природы. Чем и объяснил себе наш интерес. Однако это не объясняет того, что мы от него хотим. Я мыслю в правильном направлении?

– Да, совершенно верно, я так и рассуждал.

– Квят, перестань, очень прошу. Просто не было удобного случая поговорить, но… У нас впереди масса времени, успеем, – и выпить по-доброму, и покалякать о делах наших скорбных.

– Мальчики, как с вами интересно, может еще про солитоны, только поподробнее. Уж больно тема волнующая – Ирина была «сама заинтересованность»

– Простите нас, Ирина. Ведь все, что мы изображаем – скучнейшие кванты, лавины, солитоны – лишь пыль в глаза, чтоб получить в награду одобрение, улыбку, тайный знак от той, кто миром верховодит взглядом, наклоном головы и трепетом ресниц

– Полегчало, давно бы так. Вадим, Вы нам сыграете еще?

– Охотно, только что. Из грустного, из запрещенки, из Вагантов?

– Хайдеггера давай, Орфей! – Сява застыл на пороге – Ты-ж яго пигменула, ты-ж яго пидвела…

Напряжение

– Сява, ты как здесь?

– Стреляли. Чего зауныли, акадэмики? Либо вы пьете, как люди умственного труда, либо поражаетесь в правах.

– Пьем, пьем!! – завопили все хором.

Сява вытащил из-за спины двух женщин.

– Прошу любить и жаловать, Надя и Савва.

– Уже любим, уже жалуем…

– Тогда, отставить науки, время разбрасывать руки – и Сява заграбастал обоих прелестниц, – вперед, к победе корпускулятивизма в одной, отдельно взятой обители.

Лед был сломан и кураж, мягкой, веселой волной покатился по нашему скромному жилищу. Тот же Сява навестил соседку (Лида), выпил на брудершафт, изъял у нее магнитофон «Весна» и… конечно, по доброте душевной, притащил с собой. Лида, надо воздать ей, тут же выпила не морщась, закусила благодарным поцелуем от Сявы (высокий класс), за две секунды навела порядок на столе и приковала к себе Мишаню, полностью исключив его дальнейшее участие в дискуссии.

Квятковский танцевал попеременно, то с Надей, то с Саввой, иногда бросая призывные взгляды на Ирину, но та весело отмахивалась. На звуки музыки сбежался, подрастаявший было, народ, квартира загудела с новой силой, и праздник весело въехал в завтрашний день.

Я, Вадя и Ирина переместились на кухню. Вадяй на секунду удалился, и вскорости вернулся с поллитровкой.

– Это, – гордо произнес он – экспериментальный образец, прошу дегустации!

Разлили по чуть-чуть… Вдохновение, очарование, торжество вкуса, благородство, изысканность. Напиток пробуждал чувство законной гордости и торжественное волнение.

– Вадимчик, нет слов, – это музыка, застывшая в банке.

– Рецепт разработан лично мной, под моим же руководством – улыбнулся сомелье – но ингредиенты, пропорции, режимы возгонки, очистки, настойки, держатся в строжайшей тайне. Даже от первого отдела

– Скажите мне, мальчики – откуда вы, с каких вершин спустились, что ищите в краю далеком, кого кинули в краю родном?

Как она была хороша в тот момент!

– Себя, сударыня, себя я потерял. Себя искал, – нашел у Ваших ног. Верните мне меня, но после, только не сейчас. А ноне, – не взыщите, не отвергайте, не гоните – Вадяй умел творить на гнусных диалектах обольщения.

– Я читала, что исландцы с детства пишут саги, стихами говорят и чувствуют спиной – Ирина цвела, а может, цвет давал напиток или зелье, которое сложилось из напитка и общения.

– Ах, что за взгляд, движенье, поворот, – отрада глаз моих, Ирина, Вы беззаветно хороши, прекрасны Ваши речи, но… Вас выдают глаза.

– И что же они выдают?

– Не что, а кого. Вы счастливы, мадам, и именно сейчас, в сию минуту, а может… влюблены?

Ирина улыбнулась, притянула Вадю к себе и крепко поцеловала в губы – Вот и ответ.

– Теперь я снова друг, опять, лишь друг. О, ужас!

– Мальчики, я хотела спросить, можно?

– Конечно! – ответили мальчики хором.

Ирина замолчала, задумалась, но так и не решилась на близкий разговор.

– Ладно, не сейчас, когда-нибудь потом.

– Потом, останется в тогда, и где-то не найдет того, кто здесь, за поворотом, стоял тихонько рядом, или смотрел издалека…

– Блин, здорово, а еще можешь?

– Могу ли – не вопрос – обязан, должен, трепещу и с обожанием смотрю в глаза прелестнице лукавой.

Под милый треп я расслабился, налил себе немного волшебства, и стал смотреть в окно, вернее в точку за окном.

– Не выкурить ли нам по трубке мира – Вадяй подмигнул мне, и мы вышли на балкон

– Что-нибудь скажешь? – обратился он

– По поводу Ирины?

– Не дури, ладно. Ирина молодец, но не об этом речь. Что происходит, наконец. Откуда рай и райские условия, чего они хотят и чем кому грозят

– Давай не сейчас

– Как скажешь, я задней точкой ощущаю напряжение

– Я тоже, однако, рановато говорить

– И Сявик сам не свой, – как объяснить ему?

– На днях отвечу – расскажу, что знаю.

– Добро, тогда… пойдем гулять Ирину – ох, хороша голуба, чертовски хороша…

Плазма

Следующий месяц прошел в трудах праведных. Мощность лезла вверх, каскады прибавлялись, активные элементы исправно росли, силовые установки совершенствовались. Наш «крохотуля» пробивал сквозные отверстия в броне за считанные наносекунды. Все шло по плану, даже немного лучше. Начальство радовалось, аки дети малые.

Работы на полигоне тоже шли полным ходом. Все готовились перейти от мини-модели к опытному образцу первого каскада, который монтировался в далеком секрете.

Неожиданным приказом нам повысили зарплату и выдали премиальные. С такой радости мы обзавелись электрофоном «Вега», магнитофоном «Нота» и кучей грампластинок фирмы «Мелодия». Теперь кроме домотканного кантри в доме поселилась советская и зарубежная эстрады, немного джаза и чуток классики. Мы-ж интеллигенция, бля… или кто?

Вместе с ростом пресловутой мощности росла и популярность напитка НК, выстраданного в сосуде скорби и печали. Вадя, скромно потупив глаза, выслушивал похвалы и восторги, но секрета, подлец, не выдавал.

Сявины подвиги на ниве ублажения дамского техперсонала стали притчей во языцех. К нему стояла внушительная очередь одиноких и ужасно одиноких. Скажу более, любое появление Сявы в зоне действия бытового обслуживания, общепита, поликлиники начиналось и заканчивалось бурными и продолжительными объятиями переходящими в…

Тут уже зона прайвеси, и настоящие джентльмены об этом умалчивают.

Интересным казалось то, что Сявины дамы как-то мирно уживались друг с другом. Будто незримая рука выстроила их в правильную очередь, и кто-то очень важный внушил, что нарушение грозит полным исключением и дальнейшей обструкцией. Сяву любили, ждали, желали, но уважали и принимали беспрекословно. Свое время контролировал только он.

Пару раз мы пересекались с Квятковским, разок мимоходом виделись с Мишаней. Ни намека, ни полслова. Меня даже отпустило. Со своими сокамерниками я откровенничать не стал, сказал, что всех волнует пробой на силовом агрегате и возможность возникновения взрыва на больших мощностях. Оба ангела пожали плечами и удовлетворились объяснением. Ученые – народ странноватый.

Объем благ превысил самый смелые прогнозы, и мы решили, что настал момент для выхода в свет – ресторан, а после вечер отдыха в ДК.

М-да, совейский ресторант – это вам не ишака купить. И почему все наши рестораны похожи меж собой, что близнецы-братья, как партия и ленин. Все, абсолютно все, оказалось родным – и пятна на скатерти, конусом свернутые салфетки непонятно-красного цвета, отсутствие приборов, хлеб на столе, пустые солонки, наряд официантки и надпись на тарелках «Общепит». Меню поражало многообразием и оригинальностью сюжета:

Утверждаю:

Директор Треста ресторанов и столовых

Загоняйко И. С.

______________/подпись/

«___» _______ 19___ г.

/круглая печать/

М Е Н Ю

1. Салат летний, 200/150/50 гр.……………….…… 47 коп.

2. Азу по-татарски, 350/250/100 гр.……….……2,34 руб.

3. Цыплята табака, 450/300/100/50 гр………..…….. нет.

4. Коньяк 3 звездочки, 1 (бут.), 0,5 л………. 12,92 руб.

5. Шампанское советское, 1 (бут.),0,75 л……6,40 руб.

6. Вода минеральная «Нарзан» 1 (бут.),0,5 л…24 коп.

7. Хлеб 1 кус.……………………………..……………………2 коп.

/подпись/калькулятор/

– А, ладно, давай, родная, неси что есть, сегодня Соломон гуляет… После третьей все как-то исправилось – нормальный салат и азу ничего, под коньячок – то.

– Добрый вечер, не помешаю? – перед нами стоял сам Черноруцкий, профессор, доктор наук, руководитель огромного отдела Экспериментальных методов исследования высокотемпературных процессов – мы тут небольшой компанией, отмечаем, так сказать, юбилей плазмы, не желаете присоединиться. Ей богу, все свои, милейшие люди, пойдемте

– Огромное спасибо за приглашение, но это так неожиданно. Более того, с минуты на минуту, мы ожидаем наших дам (блеф), поэтому, если не возражаете, с удовольствием поприветствуем Вашу компанию чуть позже – я сказал это и почувствовал себя шпионом.

Черноруцкий оказался человеком вежливым:

– Отлично, пару секунд можете уделить, наедине. Надеюсь, коллеги простят

Мы вышли в холл

– Как идут дела? – спросил он

– Вполне приемлемо.

– Наслышан. Ничего необычного не замечаете?

– Нет, а должен заметить?

– Понимаете, у нас с теоретиками третьего дня интересная дискуссия состоялась. Некоторые утверждают, что на большой мощности…

– Нелинейка?

– Совершенно верно, но это было бы полбеды. Нашлись умники, которые высказываются круче. Мол, на этой нелинейке солитон сидит. Но и это еще не все. И при определенных условиях, наш солитон расти начнет, вплоть до момента… сейчас попробую попроще. Короче, пара ребят прикинули, что возможно образование электро-магнитной аномалии, свойства которой даже предсказать трудно. Спрошу еще раз – ничего необычного не видели – вещи не исчезали, шутка – плазмой не пахнет?

– Давид Семенович, Вы меня ставите в щекотливое положение

– Знаю, знаю. Секретность, будь она трижды проклята. Я читал отчеты, там ни полслова.

– В отчетах написана истинная правда, как на духу.

– Да… Так, значит, истеруют теоретики?

– Похоже на то.

– Тем не менее, приглашение в силе. Правда, приходите, будет весело.

Огни святого эльма

Я вернулся за столик в глубокой задумчивости. Ситуация вокруг роста мощности становилась все запутанней. Если раньше я полагал, что высоколобых волнует взрыв, то теперь понял, что это не так. Взрыв они вычислили давно и нисколько этому не удивились. Сначала выстрел, а затем взрывная волна уничтожает само орудие и все вокруг него. Разумно и практично – мол, звиняйте, дорогие сограждане и прочая мировая общественность. У нас авария, сами понимаете.

Ладно, обойдемся без патетики.

Яйцеглавые, через формулки, гипотезы и оценочки, увидели аномалию, и… потеряли сон. Странно, ежедневно эти марсиане сбрасывают на бедных сослуживцев, родных и близких тонны всех и всяческих гипотез, начиная от того, что Ленин был женщиной-гермафродитом и заканчивая принципиальным отсутствием материальных начал вселенной. Значит, это не гипотеза, а что? – Прально, если не теория, то, как минимум, рабочая гипотеза.

Так, с этим разобрались. Ну, допустим, рабочая, какие следствия? Блин, вот я тормоз. Они ее гоняют по матмоделям на ВЦ, и, судя по всему, гоняют давно. Черт, черт, черт… Ирина, прекрасная Ирина, скромный служащий вычислительного центра и, как бы, случайная знакомая двух демонов-нелинейщиков.

Стоп, только без эмоций. Пойдем дальше. Весьма вероятно, что они получают устойчивый результат на моделях, т. е. уверены в достоверности, адекватности и сходимости. Ага, поэтому им не терпится в реале убедиться. Но пока реал, как реал – все на линейке, все путем. Или нет? Профессор пошутил – вещи не пропадали… Попробую угадать – у них вылезла какая-нибудь черная дыра, туннель или… солитон, который качает дармовую энергию.

Аномалия ЭМ-поля. Что же они имеют ввиду?

– Сява, все серьезно, соберись, – случилось что-нибудь странное за последние несколько дней? Отвечай быстро, не задумываясь!

– Бляха муха! Так и знал, что просечешь. Пойми, я его пожалел…

– Кого, Сява?

– Евдокимова Серегу

– Электротехника с татуировкой из второй смены.

– Его самого

– Быстро и шепотом – что конкретно произошло?

– Короче, третьего дня он с утра пришел никакущий – бледный, задыхается, фонит на километр, работать не может, руки дрожат,. А у нас профилактика, как назло.

– Сява, правду говори, только правду, без домыслов.

– Ладно. Пожалел его, налил из аптечки 100 грамм.

– Дальше, и без херни, пожалуйста, про подумал, пожалел…

– Дальше… Показалось мне, что стрелка большого вольт-амперметра чуток задрыгалась.

– На самописце все нормально было, я сам видел.

– Говорю – показалось, самописец инерционный, малька.

– Дальше.

– Послал я этого горе-электрика на силовую – диодный мост пощупать.

– Не тяни!

– Через пять минут смотрю – нет его, пошел туда. Веришь, – сидит рядом с блоком и крестится. Я ему – Евдох, сука, ты че, до белки допрыгнул. Он смотрит на меня и не видит. Съездил ему по мордасам разок-другой, буквально волоком вытащил из зала. И тут он мне – видел двенадцать апостолов с нимбами. Где? – Там, и рукой машет. Я еще сотку накинул, он и вырубился. Пришлось в каптерку запихать. Мужик он нормальный, если-б я в отчете отписал, то евдохе ****ец, сам понимаешь, запрут в психушку. Прости, подумал, что белка, пожалел, чисто по-человечески.

– Понятно, Огни святого Эльма?

– Да откуда там напряженности взяться. Это-ж статика.

– Так, слушай сюда внимательно: сейчас ты достаешь нам двух девушек, любых, но сейчас

– Без проблем, через пять, максимум, десять минут.

– Первый, пошел! Теперь Вадя, тебе задание: после того, как прибудут Сявины девушки, и мы с ними подойдем к столу Черноруцкого, ты иди в холл, типа покурить, и смотри внимательно, кто побежит по телефону звонить. Понял?

– Так точно, херр капитан!

Минут через пятнадцать пришли страшно удивленные Надя и Савва

– Мальчики, заранее надо предупреждать, мы бы приоделись, припудрились.

– Девочки, ни слова больше, нужна ваша помощь, выручайте. Дело надо по-быстрому провернуть, а потом в ДК на танцы пойдем. Идет?

– Канешна, что делать-то?

– Сейчас мы все вместе подойдем вон к тому столику. Я скажу пару слов, поблагодарю, и мы откланяемся.

– И только-то, фуууууу. Давай, мы Вас поцелуем… или приревнуем.

– Не надо, в следующий раз, хорошо. Сейчас сделайте все так, как я прошу.

– Уважаемые коллеги. Разрешите выразить Вам и Вашим прелестным спутницам сердечную признательность за приглашение и поздравить всех Вас с Вашим профессиональным праздником – Днем рождения Плазмы. Нас многое объединяет.

Возьмусь утверждать, что все мы любим одну и ту же даму… Физику – мать и королеву всех наук. Разумеется, не считая наук точных – диалектики, философии, истории…

Я решил стать инженером, ну, и немножко физиком, когда прочел в школьном учебнике об огнях святого Эльма. Помню, что сразу возмечтал увидеть этот эффект в натуре. И что Вы думаете – сбылась мечта идиота.

С праздником Вас, успехов и побед в деле укрепления плазменных состояний. За термояд!

– За термояд, стоя! – хором откликнулся стол.

Под музыку вивальди

Отправив Сяву, Вадю и двух дам на танцы, я устремился домой. Сейчас мне нужно было побыть в одиночестве. Я многого не понимал. Что за аномалию ищут умники и для чего она им. Хорошо бы получить хоть какое-нибудь объяснение, но от кого – вот вопрос. И как с этим объяснением, если его удастся получить, быть и жить.

Допустим, мне разъяснят, что при определенных условиях можно вытащить на свет божий явление, природу которого еще только предстоит понять. И… Что я должен сделать – написать рапорт? Или согласиться на сверхсекретное сотрудничество ради прогресса науки и блага всего человечества. Оба варианта чистое самоубийство.

М-да, проблемка.

Можно, конечно, сделать вид, что ничего не понимаю, никого не трогаю и продолжаю починять примус. Однако есть объективные риски. Например, само явление, которое может проявиться в любой момент. Как и когда это случится, я не знаю. Как и не знаю того, какие меры предосторожности следует предпринять. Бахнет, и поминай, как звали, – не убьет, так разрушит чудо-лазер. И уж тогда… все огребут сполна.

Или сообщить о своих догадках куда следует, как ни противен был бы этот способ, – пусть разбираются органы. Правда, у меня нет ни одного доказательства существования аномалии, а догадки относительно математической модели и заговора супер-умников, просто бред.

Когда нет приемлемого варианта, лучше подождать развития событий. Я плеснул себе порцию НК и включил Вивальди.

Из приятного одиночества меня вырвал протяжный звонок в дверь. На пороге стояла Ирина.

– Мне надо с Вами поговорить, лучше на улице

– Здравствуйте, Ира. Не сказать, что удивлен, но… проходите, пожалуйста.

– Вы многого не знаете, идете на ощупь. Поверьте, это опасно по-настоящему

– Хотите пару глотков «НК»?

– Давайте, только быстро, и… пойдем

– Нет, Ира. Я никуда не пойду, не взыщите. Просто опасно, опасно по-настоящему… Слова. Когда меня сюда приглашали, если только это можно назвать приглашением, о кое-каких рисках предупреждали. Под подписку, между прочим

– Поверьте, все не так, как Вы полагаете. Я не враг Вам, наоборот…

– Ирина, дорогая моя, мы же советские люди, живем по законам одной большой семьи. Ты, я, он, она – вместе дружная семья… Помните? Конечно, какие могут быть враги среди коллег, сослуживцев, людей науки. Оппоненты, не более. И никакой, я повторяю, никакой групповщины – только конструктивная критика и товарищеское участие. Я предлагаю Вам успокоиться, выпить чаю или чего покрепче, послушать Времена года и поговорить о чем-нибудь светлом и прекрасном.

– Вы ужасно самоуверенный тип!

– Ужасный, – да, самоуверенный, – не знаю. Ира, Вы очень мне симпатичны, пожалуйста, сядьте и расслабьтесь.

– Хорошо, тогда наливайте, а я на секунду скроюсь в вашей ванной, не возражаете

– Нисколько, накрою стол, одену этикет, смахну пылинки и повешу смокинг

Значит, Ирина. Они решили, что на Ирину я клюну быстрее, чем на Квята или Мишку. Умно, тем более заманчиво. Связь с Ириной удобна, поскольку напоминает роман, а не заговор. Но зачем Ирине это, раз она не физик, не горит наукой и не похожа на сотрудницу спецслужб… хотя, откуда-б мне известно о последнем. Тут есть интрига!

– У меня готово, как Вы?

– Я здесь, уже иду

Чудесная, прекрасная, волшебная – она выпорхнула из ванной и оказалась совсем рядом, почти у критической черты

– Немая сцена, я ослеп.

Ну, за любовь!

Да, уважаемый читатель, вместо описания сцен интимного характера, хочу предложить вам рассуждение главного героя об интиме и интимной деятельности, записанных с его пьяных слов друзьями из группы неразрушающего контроля.

Я хочу сказать кое-что о наболевшем, о любви. Да, господа, именно о том, что нам так близко, так далеко от нас, одновременно.

Я мыслю сам себя, а значит, существую в дарованном сознании, как точка, вне иных прямых, отрезков, дуг и чисел. Вот координаты (a b c) – они меня обозначают в пространстве мировых сознаний. Другого мыслю априори, в предположении начальном полагая за ним свойства общие, присущие моей модели человека.

А он другой, – совсем не я. И тот другой, как совокупность данных, как массив, по времени влекомый, моим сознанием берется в момент один, потом в другой… и снова уточняется модель.

Теперь я знаю, как он пьет, чем любит запивать, когда закусывать спешит. Но я не знаю главного – как мыслит он себя, какое место сам себе отводит, чем выбор делает, какую этику блюдет. Вот вам интим обычного порядка.

Но есть интим другой, вне вычислений и моделей. Когда от собственного я, сокрыть пытаешься другую, и защитить, как ни парадоксально, от себя.

Да-да, друзья, не рожи бить по первому призыву, не слать коробками цветы, и обещанья сыпать, как из рога…

Сдержать себя во благо ей – вот чувством продиктованное бремя. Построить чувство в форме уважения – второй по главности предмет, и, третье, тут секрет особый, – я мыслю нас, как равного себе, когда мое и наше симметрично, и собственно мое, подчинено несобственному мы.

И в объяснение всему – любовь, и это есть интим – сокрытая от посторонних глаз природа собственно причины. И я не знаю, почему она (причина эта) возникла в связи с этой дамой. Не с той, что признана за королеву красоты или себя считает королевой. А раз не знаю почему, то значит, и не я решение принимал. Не я велел соприкоснуться душам, я принял, ощутил и осознал сам результат прикосновенья.

Кто так решил? – интим полнейший, но к этому лицу нет права обратить вопрос, претензию, негодованье, потребовать гарантий и выплаты страховки или от дома отказать.

Рассказывать о чувстве, приводить сравненья, вплетать расцвет, закат, весну, сирень – по-моему, испортить первозднанность, привлечь внимание к тому, что тайну жизни составляет, не общую, а именно твою.

Поднимем, други, за интим – за ту, которая не я, но вместе с я слагает мы, и мы ее не вычитает, и за того, кто дарит нам чудесный вздох прикосновенья.

Первые пропажи

Приближался час передисклокации. Куда – на полигон. Лабораторная часть была признана завершенной, и завершенной успешно. Оставалось закончить ряд проверок, подытожить материал, сдать оборудование и… ждать приказа.

Мы жили как обычно, если не считать моих свиданий с Ириной. Коллеги по цеху понимающе улыбались, когда вдруг, ни с того, ни с сего, средь шумного бала, я ставил стакан, извинялся, и со ссылкой на внезапно возникшие непредвиденные обстоятельства, удалялся по срочному делу.

– С тобой стало сложно – сказал Вадя

– Почему?

– Вроде, берем литр на посидеть, у тебя случается надобность, а мы с Сявой остаемся с перебором

– Не пейте до конца, оставляйте

– Угу, так ты еще предложишь женское исподнее надеть – Сява всем видом выражал бурное несогласие

– Ладно, виноват. Но и вы поймите – не могу, не имею права под дозой выполнять внеслужебные поручения особо секретного свойства.

– Мы тебя понимаем, дело святое. Но… как-то уж больно серьезно все

– Есть грех… иначе не умею

– Кто-о-о-о, ты-ы-ы?

– Не, сознание внутри и мир вокруг

– Ну, слава богу, ожил на часок. Давай, за нас без прибамбасов!

За пару дней до переезда приключилась странность. Исчез Сявин тестер – как сквозь землю провалился. Это было ЧП, о котором необходимо сообщать и отчитываться. Однако общая практика позволяла вместо отчета о ЧП делать акт списания и предъявлять осколки – мол, простите, шел, упал, очнулся – разбит прибор. Так мы и сделали, но чувство неудовлетворенности осталось. Как-то нелепо исчез, – вне посторонних и без всякой пьяни.

Вечером, за кружкой доброго «НК», Сява высказался:

– Чесс говоря, не врубаюсь, куда тестер подевался!

– Забей, списали и лады. Найдется как-нибудь

– Ну, я же не дебил. Поставил на магнит, ушел, вернулся – амба. Что за херня…

– А помнишь, Вадя пропадал. Мы в ванную его вложили, он был без признаков дыхания, чуть вышли на балкон курнуть, вернулись – ванная пустая.

– Он Q (x) искать пошел…

– Ага, тогда его «Сибирская» добила!

– Не, плавленный сырок в томате.

Но на следующий день пропал другой тестер. И тут нас заколбасило всерьез.

– Это уже не смешно!

– Сява, не пори горячку, попробуй думать головой.

– Специально, сука, положил на то же место. Ушел, вернулся – ни хуя. Марксизм и мистика в квадрате!!

– Все успокоились. Тут дело круче, чем марксизм. Похоже, что-то лезет.

– Понятно… вернее непонятно кто, но с****ил два прибора

– Короче, спишем под шумок на Вадю.

– Я шел, упал, очнулся… как всегда?

– Вадяй, не время класть поклоны, что думаешь?

– Похоже, – то оно.

– Кто, нелинейность?

– Нет, чужое поле…

– Вадяй, ты бредишь, акстись, родной, откуда?

– Я чувствую его. Напомню техника, который страшный суд увидел.

– Апостолов он видел.

– Корона, как корона – огни святого Эльма, – свят, свят, свят.

– И в майский день июньская гроза. Нечисто, братцы, надо много думать

Ягодки начались потом, на полигоне.

Парк культуры и отдыха им. Клары Цеткин

Что за чудо эта натура! Почему лес, который вырос сам по себе, вне пятилетнего плана, так хорош в любое время года и при всякой погоде. Ведь никто не утверждал архитектурно-планировочных заданий, не согласовывал проект, не подписывал разрешений на вырост и не сдавал государственной комиссии объект, готовый к эксплуатации. Надо воздать и первому в мире государству рабочих и крестьян, которое сделало все, дабы лесу было не скучно. Можно сказать, попыталось оживить тайгу – придать ей советского лоска, отправив туда не перевоспитание миллионы любителей дикой природы.

Мы, как люди ограниченные в перемещениях, любили прогулять по парку, окунуться в неспешное существование и ощутить иной порядок бытия. Здесь одиночество человека выглядело органичным, естественным и необходимым.

И правда, трудно представить, чтобы лес приветствовал демонстрации в защиту мира или митинги в поддержку угнетенных тружеников, изнывающих под игом капиталистического рабства. Но человека, одиноко идущего по аллее, человека размышляющего, задумчивого, несуетного, лес принимал как родного.

Почему? Бог его знает, может быть, единство мира и мировосприятия для леса не содержало никакой загадки, было, как само собой. А может быть, ему был ясен замысел творца в силу самого факта существования. Зачем рефлексия, когда проект судьбы известен и смерть лишь элемент задуманного цикла.

Накануне отправки на полигон, я решил нанести визит зеленому другу. Не в ущерб зеленому змию, конечно, но в равновесие. Лес вел себя скромно, будто не желал докучать своим присутствием тому, кто сам пришел тихонько.

Господи, сколько странностей совершает человек, имеющий в запасе немного времени и массу заблуждений. Я – главный, первый на земле. Зачем тебе это, родной? Слыть первым средь всего, что вне тебя лежит, тобой не создано, и лишь возможность уничтожить – есть причина самовознесенья. Вера в то, что все создано в подлунном мире для и во благо человека, ничем не отличается от любой другой веры. Я верую, а значит, не нуждаюсь ни в оправдании, ни в доказательстве. Я верю в то, что иерархия понятий тождественна природному проекту – я царь, а значит господин, и с Господом стою в одной упряжке, на дружеской ноге, к примеру.

Так и тебя, родной, не обойдет проект. Ты думал, что проект для леса создан, что ты иной, ты не трава – ошибся в главном, пока живой – ты для проекта равен лесу. Тот кубометры должен нарастить, а ты произвести работы – спилить, на тачку погрузить, доставить в срок, и сгинуть. Выполнил родиной поставленную норму – избавь нас от хлопот – умри, исчезни с горизонта, исключись – теперь ты для проекта лишь обуза.

Я пытался думать о предстоящих испытаниях, о том, что аномалия не дремлет, об Ирине, о странной суете вокруг дивана… Не получалось – лес мешал.

Отринь все лишнее, когда наедине, когда не подчинен причинам, лежащим вне тебя, ну ощути свободу, наконец, или подумай о любви. В единстве с миром, и только так, душа не чувствует ущерба, но…

Йо-хо-хо, пятнадцать человек на сундук мертвеца… и цель оправдывает средства, и надо быть сейчас, и действовать спешить – вина, мой друг, вмененная себе за благо жить сегодня, сильнее Фауста, поверь.

Переговоры

– Слава Богу, Вы здесь. Хорошо, что успел.

Передо мной стоял Квятковский.

– Мне необходимо с Вами поговорить.

– К услугам Вашим, весь внимание…

– Скажите, что Вы знаете об аномалии?

– Ничего.

– Бросьте, не тот момент!

– Послушайте, я бы предпочел не играть в шпионов. Если есть, что сказать, говорите. Нет – прощайте.

– Извините, взял неправильный тон. Хорошо, давайте я начну иначе. Скажу прямо, – Вы мне кажитесь человеком проницательным. Поэтому я предположил, что Вы о многом догадались самостоятельно. Например, о том, что существует группа людей, крайне заинтересованная в Вашем сотрудничестве. О том, что эти люди не без основания предполагают существование аномалии поля при приближении мощности накачки к пороговому значению. При этом, Вы, как всякий разумный человек, не знали с кем и о чем можно разговаривать без ущерба для себя и других. Я правильно рассуждаю?

– Допустим, в Ваших словах есть рациональное зерно. Но… сами понимаете, мне проще молчать и слушать, так что… продолжайте

– Спасибо. Мы пытались понять, видели ли вы что-нибудь. Но Вы умело уклонялись. Потом, нам на секунду показалось, что Вы подали сигнал к общению – огни святого Эльма, связь с Ириной, два акта на списание приборов…

– Я проверял свои предположения.

– Ага, я так и думал. Кивните – видели огни?

– Не видел, слышал пьяный бред насчет апостолов

– Прибор, что с ним?

– Разбился.

– Я знаю теорему «шел, упал, очнулся».

– Не знаю, что с прибором, отсутствует прибор, исчез. Подозревал, что кто-то шутит так, а может, хочет возбудить контакт – мол, мы же говорили, что есть оно – вы нам не верили, смотрите сами.

– Доходчиво и остроумно. Не возникало ли иных гипотез?

– Была одна – чужое поле.

Квятковский, аж, присвистнул – Во как, и кто-ж такое ляпнул, если не секрет.

– Секрет, один чудак из банки с этанолом.

– Вадим, – вот умница, ай, молодца. Жму руку, выражаю восхищение. А Вы?

– Я остудил слегка – откуда бы оно?

– По нашим данным – есть такое дело. Вадимчик пальцем небо зацепил.

– Подробнее нельзя?

– Ну, отчего-ж, извольте. И он в двух словах попытался изложить суть, которая, вкратце, сводилась к следующему. При применении нелинейных преобразователей выскакивает пара дополнительных частот, которые при определенных условиях взаимодействуют меж собой. Если энергии много, то основная ее часть идет на подкачку несущей частоты, однако при приближении к пороговому значению взаимодействие по нелинейному закону той, лишней, пары образует хитрую волну. И эта волна начинает жрать у основной ее энергию, растет и пробивает поле – так возникает аномальность. Что дальше, мы не знаем.

Есть гипотеза, что аномальность имеет сложную конфигурацию и затрагивает не только электрические и магнитные параметры поля. В ее пределах может быть искривлено само пространство-время. Какие на натуре выплывут эффекты, никто пока не разумеет. Но мы хотим узнать, и, соответственно, хотим, чтоб Вы этому содействовали.

– Как Вы себе представляете мое содействие. Допустим, аномалия выскочила всерьез. Я же не смогу ее скрыть – вся регистрирующая аппаратура лопнет.

– Мы просчитали, что ее можно обойти, но попытаться сохранить кусочек. Законсервировать в слабом поле. Когда Вы сказали об огнях, мы не на шутку переполошились. Предположили, что кто-то третий с Вами работает.

– Хорошо, законсервировали, дальше что. Как я проведу эксперименты, исследования… без аппаратуры, разрешений, согласований

– По-старинке, наблюдением и созерцанием. Кусок бумажки, фольга, проволочная рамка. Все это нехитрые приспособы. Нам нужны некоторые качественные параметры пока.

– Ладно, теперь о целях. Кроме собственно познания, какие еще секреты, виды, интересы?

– У всех свои. Пока не знаем, что можно захотеть. Разбег большой – от благ до путешествия в пространстве-времени ином

– Чего боитесь, почему не вышли к руководству?

– А я не знаю, вышли или нет. Официоз испортит праздник. Военным не нужна наука – они хотят сбивать мишени. Если объявить открытие, то супер-оружие станет целью два. Объект придется открывать, военных прятать, лазер тоже. Короче, канитель большая

– Инструкции с собой?

– Извольте, очень рад, что мы договорились

– Я не давал согласия, хотел лишь посмотреть, прикинуть что и как

– Вполне понятно. Я бы так и сделал.

– И… да, Ирина может быть свободна?

– Тут не моя премьера, не копенгаген, лучше промолчу.

Он еще раз пожелал мне всех и всяческих и откланялся.

Пора было собираться в дорогу. Эх, птица-тройка, куда ты уносишь меня…

Ирина

Было и еще одно смурное дело. Ирина. Скрывать далее свою осведомленность не имело никакого смысла, тем более, она рано или поздно узнает о разговоре с Квятом. Женщины – самая тяжелая наука. Куда там нелинейностям с аномалиями, – пустяк, химера, а женщина – реал, да что реал – реал в квадрате, в превосходной степени эн.

Ирина была дома. Одного взгляда на меня ей хватило.

– Квятковский?

– Угу

– И что… он все сказал?

– Не знаю – много, ничего

– Итак, ты в курсе, что теперь?

– Теперь… я завтра еду

– Знаю, а как же я, вернее мы…

– Пришел тебя спросить. Проблема снята, меня почти завербовали, твоя задача решена?

– Дурак, какой же ты дурак. О, госпади, не знаю, что сказать… Ты мне не веришь?

– Умом, но сердце говорит другое… я сам обманываться рад

– Дурак вдвойне. Мне Ваша нелинейность, вся – до лампы, до венеры, до гнезда. Мне нужен ты в любом финале – достаточно, еще признаний? Я и тогда боялась за тебя, теперь вдвойне бояться стану.

– Ириша, милая, прости, не мог иначе, должен был сказать. Нельзя, ну, просто невозможно промолчать, когда все стонет от сомнений. Сама пойми – я не хочу тебя терять, я не хочу тебе не верить.

– Наплюй на них, – на лазер, бомбу, на ученых, на всех, кто встрял, кто лжет, кто должен. Есть я, я жду тебя любого – уставшего, возвышенного, злого. Не отвергай меня, прощай, люби, терпи и принимай… и верь – без тягостных раздумий или нелепых толкований – любовь не терпит показаний. У нас с тобой одна судьба.

– Ириша

– Да

– Иди сюда

– Я здесь, я близко, вот рука…

– Мне будет не хватать тебя… и нас, укрывшихся в твоей ладони.

– Ты чаще думай обо мне, храни и помни – надеюсь, верю, и люблю. Я жду, считаю вздохи и реву, вернее плачу – нет, нет – волнуюсь за тебя, молю послать тебе удачу.

Предисловие второе

Дорогой читатель, как ни странно, но мы исчерпали часть первую текстуальной джаз-поэмы «Из коридора в коридор или исповедь демокрита», которая, как теперь стало ясно автору, называлась «Группа Неразрушающего контроля». Это тем более удивительно, что часть первая начиналась совершенно спонтанно, почти с матерных плевков в прекрасную действительность. А дошло дело и до высоких чувств-с.

Парадокс, правда?

Что начиналось с низа – из мата, алколита – вдруг выросло до описания треволнений, любовного лепета и мук душевных. А там, я извиняюсь, и крепкое словцо вставить трудновато. Поэтому такая льгота осталась только у друзей героя из неразрушающего контроля, двух славных алконавтов – Вади и Сявы. Посмотрим, что они нам преподнесут далее, в части второй.

Сам автор надеется, что его герои благополучно преодолеют все трудности нулевого объекта. Однако, у литературного джаза есть странная особенность, пришедшая из джаза музыкального – импровизация и свинг. И тут, дорогие мои, даже автор не в силах противостоять природе. Уж, если захлестнет, накроет – только держись, может случиться всякое. Вот, собственно, и все предисловие.

Да, забыл, как пишется постскриптум… Автор имеет намерение немного погодя добавить к поэме весь тот джаз, под который писалась каждая глава. Куда, спросите, пока не знаю, наверно прямо в текст иль коммент…

С уважениемV. ADVOINGENER

Амурские волны

Ехать предстояло долго, посему нам выдали сухой паек и разрешили взять с собой все необходимое. Ну, мы и взяли.

В автобус набилось человек тридцать. Сразу вспомнились выезды на картошку. Ай, хорошо – песни, анекдоты, новые знакомства. Сидишь себе на рядке, а рядом…

– Разрешите представиться, профессор Зильберман, квантовая оптика

– Очень приятно, а мы «Неразрушающий контроль» – ничего не разрушаем, но всех контролируем

– Могу я присесть?

– Сделайте одолжение

– С музыкой поедем?

– Под вальс, профессор.

– М-да, «Амурские волны» сейчас бы не помешали.

– Море волнуется, раз, море волнуется, два, и… вуаля, маленький глоток Амура, не угодно? Чтоб освежить милые сердцу воспоминания. Былое и думы, так сказать.

– Не откажусь, премного благодарен. У меня в кульке кое-какая снедь припасена – редисончик, лучок, пара помидорчиков, вареная картошечка, яйца в крутую. Прошу… без всякого стеснения, налетайте.

Ничто нас в жизни не может… вышибить из союза. И снова, в который раз, под давлением свободы отступили тягостные обстоятельства. Они нас под страхом жизни в автобус, а мы уже и стол накрыли, и познакомились, и гитару настраиваем.

– Ребята, дорогие мои, – горячился чуть потеплевший Зильберман – говорю вам, как человек, переживший и многое, и многих – теоретическая физика и сами теоретики – есть источник всех бед. Они аморальны, поскольку не ощущают запах пороха, лишь цифру об эквиваленте. Ему (теоретику) все божья роса – что спичкой чиркнуть, что атомную бомбу предложить к накачке.

– А Вы, профессор, Вы сами кто, неужели экспериментатор?

– Я…, я – это совсем другое дело, я – теоретик, но… Давайте, лучше выпьем за союз!

– Меча, орала, нерушимый?

– Нет, нет. За союз между людьми разных взглядов. Теоретики, где вы? Слышите, я вас, *****ов, прощаю и пью за вас, придурков, не чокаясь, как на похоронах!

Постепенно хмурое утро и заспанность на лицах исчезли, в салоне стало весело и шумно.

– Ребятки, пойдемте к нам.

– Давайте, Вы поближе подходите.

– Ой, у Вас гитара есть, – хорошо-то как. Петь будем?

– И петь, и пить, и целоваться…

– У нас Машка поет, заслушаешься. Мария, давай, сюда скорей, тут у ребят гитара!

Вадяй с гитарой был, как король на именинах. Что тут поделать – молодость.

– Маша, что петь будем?

– Стоп, люди, у меня предложение. Вадя, внимание, в честь профессора Зильбермана и его друзей из отдела квантовой оптики, исполняется танго " Утомленное солнце». Маша, готова? Тогда, с первой цифры в си-бемоль мажоре, вместе с евреями, поехали…

…Утомленное солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты призналась, что нет любви…

Пела Маша, пел Вадя, пел Сява, пел профессор Зильберман, пел автобус, уносящий всех в приют для инакомыслящих и приговоренных. Нет, скорее, это пела сама жизнь, которая цепляется за всякий повод, чтобы расцвести. Не важно, где и когда – на руинах вымышленного царства, в окопах Сталинграда или вблизи точки абсолютного нуля.

Накануне испытаний

Прибыли, расселились, получили комнату в дощатом домике. Инструктаж провели, выдали пакеты индивидуальной защиты, взяли подписки, отказы, все дела. Потом привезли на «установку». М-да, родина не пожалела средств на дело мира. Куда там доктору Зло – жалкое ничтожество, дешевый фраер.

Снова ангар, снова номер, снова инструктаж… однако, секретность. Объявили, что на установке действует сухой закон, что нарушение влечет…

Господи, когда уже эти идиоты, начнут с реальностью считаться. Людей, которых сюда привезли, никто за живых-то не держит. Но пить нельзя, нарушение грозит дисциплинарной мерой.

Вадя со страху сразу к фляжке приложился. Капитан, который инструктаж проводил аж, присел.

– Что вы себе позволяете, немедленно прекратите, я приказываю сдать…

– Бабе своей приказывать будешь, ублюдок – Сява порой забывал куртуазность – слышь, мудила, еще раз вякнешь не по делу, сожгу на*** первым же выстрелом, усек. Нам тут терять нечего, на одного козла меньше будет.

Капитан просто дар речи утратил:– Я, я… вызову наряд… Сява для закрепления материала приблизился вплотную. Капитан побелел. – Пей, сука, за наше здравие!! Тот послушно отхлебнул.

– Парни, я же при исполнении, вы че, я-ж по-службе…

– Как звать? – рявкнул Сява.

– Игорем буду

– Вот что, князь. Ты тут веди себя скромнее. Иначе, сам понимаешь. Инструкцию блюди, но не усердствуй. Меня сдашь – оглянуться не успеешь, как приставлен будешь… к награде, что всего дороже. Пока свободен, если че, докладывай, лады?

– Так точно!

– Иди, и хорошо служи, родной, но помни – ты за все в ответе.

Так решились проблемы с дисциплиной, с досмотром и с пьянкой на рабочем месте. А говорили, что военные плохо соображают. Нет, не соглашусь. Вот, например, капитан – оказался очень смышленым.

Рабочие места нам организовали в непосредственной близости от входа в силовой блок первого каскада. Обустроились быстро, благо аппаратуры вокруг стояло немеряно. И наша, и не наша – теперь какая разница. Собрали что смогли, отгородились стенками из аппаратов. Уют на работе – первое дело.

Отобедали в столовке, размещенной в павильоне. Прям, как в парке культуры. Сява острым взглядом нашел слабое звено в цепи работников кухни и… вышел с закусоном. Талант! Под конец дня присели, хлебнули

– Не нравится мне это место – сказал Вадя – неуютно как-то

– Ага, бабу некуда пригласить. Придется вспомнить детство.

– Так, группа, у меня есть два слова по секрету. Кроме рабочих чертежей имеется еще бумажка.

– Бля, какого хера они молчали раньше

– Сява, это не они. Это другое.

Я в двух словах объяснил суть. Нам нужно установит рамку постоянного тока, присоединить ее к автономному источнику, и замаскировать под защитный экран

– Ща, сделаем.

И правда, не прошло и получаса, как все было готово.

– Эй, начальник, попробуй, отыщи.

Среди многих сотен проводов, тысяч единиц различных приборов, железа всех размеров и мастей, тонкую рамку найти не удалось.

– Смотри, тумблер сюда вывели. Порядок, лови себе свою Амалию

– Молодцы. Объявляю перед строем бла..

– Хорош ****еть, налито, ждем тост, начальник

– За… а, давай за то, что вместе пропадаем, никак пропасть не можем до конца.

– Не ссы, Вадяй, прорвемся, у меня предчувствие, что все ***ня, твое здоровье

Сявин неистребимый оптимизм оказался, как нельзя кстати. Я смотрел на него и удивлялся в который раз. Откуда в нем это презрение к опасности. Казалось бы, прижали, руки заломили… Ан, нет! Наш Сява вне унынья, и волю не парализует страх. Куда-то бежит, снимает баб, кого-то ****ит, выпивает – живет по-полной, не ведая сомнений, не считаясь с угрозами. Вы сами слышали – ***ня, пожалуй, лучше и не скажешь.

Маленькая амалия

Утро в день начала испытаний выдалось пасмурным. Все, кто с вечера проливал через себя, делал профилактику, выглядели под стать – туманно и седовато. Ну, таков удел работников умственного труда.

Выслушали очередного начальника о том, насколько важна и ответственна наша миротворческая миссия, как ждет родина положительных результатов и почему вся американская военщина трепещет.

Начали пробный разгон. Ничего особенного. До трех должны были выйти на первый порог. Постепенность и умеренность. Наши блоки вели себя прекрасно. Тянули все подряд. Еще бы, столько сил потрачено. Пообедали, покурили. Ну, с Богом, и я включил заветный тумблер…

Тишина. Собственно, никаких оваций или салютов не предполагалось. Порог – дело хитрое. Вроде, по приборам он уже достигнут, а в натуре… Натурой управляет кое-кто поважнее. Может у него еще обед или, допустим, сончас.

Ближе к половине третьего я попросил Вадю проверить контур, – мало ли, может обрыв. Вадя кивнул и вышел…

– Сява, где алхимик?

– Так ты– ж его послал с проверкой

– Сходи за ним, подальше от греха

– Ща, приведу

Наконец явились оба.

– Гыыыыыыыыыы, оно там – расплылся Вадя

– Кто?

– Ну, Амалия твоя, цветет и пахнет

– Что ты видел?

– Сходи и глянь, красиво, такие огоньки смешные

Я побежал. Открыл дверь, отодвинул сетку ограждения и увидел… Как по заказу внутри нашего секретного контура гуляло поле – переливалось, искрило, в углах висели те самые огни…

На меня спустилось умиротворение. Так просто, так наивно, зачем все эти треволнения. Захотелось покурить, а лучше притащить сюда двух дебилов, пустить по кругу… Ирина, милая, Ирина, так хорошо, что мы с тобой встретились… Меня прошибло на слезу. – А я, свинья такая, тебе не верил, ты прости меня

– Прихуел, совсем накрыло. Начальник, валим отсюда – Сява тряс меня за плечо– валим по-быстрому, эта твоя Амалия дама строптивая.

Меня выдернули из оцепенения.

– Хорош, давай отключай.

Я вырубил тумблер

– Что это было?

– А мы откуда знаем. Амалия сидела в рамке, а ты ревел поблизости. Все

– Не, так не пойдет, надо идти по плану

– Че делать, говори.

– В три дадут номинальную нагрузку. Нам надо сделать маленький контур, например, использовать калькулятор. Напаять контур прямо на крышку, запитать от батарейки и попытаться втащить туда Амалию. Большой пока не включать. Сява, теперь тебе – смотри, от порога и плюс 20 процентов, надо идти быстро, иначе солитон начнет мощность жрать.

– Понял.

– Вперед, Магеллан, вперед, Колумб!

Когда дали первый порог, наш калькулятор лежал «забытым» в первом блоке

– Кто сходит за дамой?

– Давай, пойдем вдвоем. Если что, второй вытащит.

Через две минуты оба вернулись сияющими. Вадя похлопал себя карману

– Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокай…

– Взяли?

– А то!

– Так, теперь надо сделать небольшой регулятор тока. Будем ее дрессировать

– Пара пустяков – сказал Сява.

Тем временем мощу вывели на первый порог всерьез. Накачка ухала, как та мортира.

– Вояки руки потирают. Завтра, поди, стрелять начнут

– Ветер в жопу!

– Давай, покормим девушку.

– Не, вечером, увидят еще.

Наконец, что– то где-то выбило, напруга упала, забегали техники, заматюгалось начальство. На сегодня решено было прекратить подачу, и нас, всем составом, отвезли в поселок.

– Сейчас, сейчас, моя хорошая – Вадя нарезал кусочки фольги– подожди немного, сейчас покормим тебя. Он стал посыпать калькулятор мелкой нарезанной фольгой. Калькулятор покорно съел все – фольга бесследно исчезла.

– Какая голодная

– Давай, на нее фонариком.

Мы направили на Амалию луч – фонарь погас через две секунды.

– Съела! – Вадя был в полном восторге

– Погоди, хватит пока, подумать надо

– Че тут думать, можа, ей радио местное скормим, все польза.

– Вадя, отключай!

– Не, лучше, уменьшим до предела напругу, пусть поспит.

– Ладно, ставь на минимум.

– Готово!

Прально говорят, что детей нужно холить, лелеять, баюкать… Маленькая Амалия только начинала делать свои первые шажки.

Нечаянная радость

Впервые за долгое время я сразу уснул. Не ворочался, не вставал курить. Лег и провалился, как в детстве. Сначала появился отец. Молодой, подвижный, кудрявый, черноволосый.

– Привет, сынок.

– Здравствуй, папа, как ты?

– Вполне, здесь прилично кормят, хорошая компания – Дядя Роба, Арон Михайлович, Раевский, Бушманов, Небылицын, Кофман. Я наконец выучил английский, защитился. Сейчас пишу кое-что

– Правда, очень рад. Ты счастлив?

– Наверно, но это не имеет значения. Как мама?

– Мама… – я заплакал.

– Ты не стесняйся, сынок, поплачь.

– Я даже не знаю, как ей сказать.

– О чем?

– Ну, ты же знаешь наше положение.

– Ах, это. Не волнуйся, перемелется. Все изменится, поверь…

– Папа, когда ты лежал в больнице, помнишь, я очень боялся приходить. Знаешь почему?

– Конечно, сынок, успокойся. Ты боялся на меня посмотреть, потому что знал, сколько дней мне осталось, и боялся, что я пойму это по твоим глазам. Я знаю, знаю. Ты – хороший сын, не терзай себя и не вини. Пора, тебя Ирина ждет

– Хорошо, папа. Не пропадай надолго, ладно. Я скучаю

– Иди, сынок, сейчас ее время

Я вышел за дверь, спустился по каменной лестнице и увидел ее, стоящую возле регистратуры

– Ириша!

– Здравствуй, родной. Был у отца, как он?

– Папа, с ним все хорошо. Он в компании друзей, пишет книгу, защитился

– Слава Богу

– Сказал, что сейчас твое время

Она улыбнулась – Как жаль, что мы не успели познакомиться

– Ириша, как там, на большой земле?

– Скучно, милый, все замерло, остановилось

– А ты?

– Жду тебя, жду каждый день, каждую секунду, молюсь, надеюсь.

– Но ведь мы тут, как бы навсегда.

– Нет, мой хороший, конечно нет, верь мне.

– Я читал секретный документ, из черной папки.

– Врет секретный документ, папка врет и генерал секретный, тоже врет. Все будет хорошо

– Вот, и Сява так говорит.

– Сява душой чистый, поэтому многое видит сердцем. Милый, не терзай себя и не мучь.

– Я очень хочу вернуться!

– Так и будет. Просто доверься себе и поступай, как велит сердце.

– Не уходи, останься, я прошу.

– Мне пора, родной…

Я открыл глаза и почувствовал себя абсолютно свежим, радостным и бодрым. Самое удивительное, что два ангела тоже проснулись. Мало того – весело трепались, хохотали, звенели ложками, а по комнате вовсю сновали солнечные зайчики. Ого, это что-то новенькое.

– Э, придурки, где похмельный синдром, где абстинентное состояние?

– Веришь, сами волнуемся. Вроде, вчера взяли на грудь прилично, а с утра – хоть бы хны.

– Я знаю, в чем дело – встрял Вадя – это маленькая Амалия. Я ее уже покормил, чуть добавил напряжения, она и резвится

– Вадя, ты сбрендил?

– Почему, Амалия все понимает, она хорошая

– С этим все ясно, больше ему не наливаем

Мы, с аппетитом, позавтракали, выкурили по сигарете, но радость никуда не исчезла. Чудны дела твои…

Большая подготовка для маленькой такой Амалии

Пока шли подготовительные работы, и весь народ готовился к пробным стрельбам и приезду важной комиссии, мы были заняты воспитанием маленькой Амалии.

Во-первых, научились пересаживать ребенка со стула на горшок – с одного контура на другой. На это ушло какое-то время, немного мата и куча терпения.

Во-вторых, множить – добавляя напряжения, высаживать Амалию на другие контуры, сохраняя ее на начальном. Очень удобное свойство в диверсионной работе. Идешь и заражаешь коммуникации врага, потом даешь напряжение и… враг потерял все сигналы.

В третьих, транслировать. Заставлять прыгать с контура на контур. Хитрость заключалась в том, что на втором контуре надо создать напряжение выше, чем на первом.

И, наконец, баловать – кидать ей всякие предметы. Проводники съедались, диэлектрики выплевывались.

Оказалось, что Амалия при слабом напряжении «спит» – не проявляет себя, при сильном – «чудит», – начинает поглощать энергию из всех источников подряд. Свет, электричество и радиацию съедала не поперхнувшись. Могла утащить легкие предметы, золотинки от конфет «Белочка» например.

Мы таскали ребенка с собой в наперстке, на мини контуре, но могли в одночасье вырастить дитя до размеров исполина. Нужно было только совместить ее контур с любым другим замкнутым контуром, находящимся под напряжением или странслировать на него.

Амалия нас любила. Ну, еще бы, родители, как-никак. С ее появлением из нашей жизни исчезли похмелье, насморк, иные досадные недомогания. Сява уверял, что его потенция, и до той поры вполне удовлетворительная, растет с каждым днем. Я бы не поверил, если бы не… Дамы рвали героя на части.

Более того, мы стали постоянно улыбаться. Утро – хорошо, день – отлично, вечер – чудесно, ночь – распрекрасненько. Даже бухать не хотелось – зачем, итак настроение хоть куда.

Вадя выдвинул гипотезу о том, что Амалия – вход в иное пространственное измерение– кран наоборот. Чем сильнее открываешь, тем больше воды этот кран забирает.

И тут меня пробило. Ешкин свет, если мы посадим Амалию на большой контур, к которому незаметно присоединим источник питания, то…. будем контролировать всю энергию внутри контура и, при необходимости, сможем погасить любое устройство, будь то фонарик или электростанция.

Я поделился соображениями с группой

– Так, мол, и так, если найдем контур, запитаем его, то…

– А че его искать – сказал Сява – все же колючкой огорожено, чем не контур?

– Сява, ты – гений! Пять баллов

– Гений тот, кто придумал людей за проволокой держать, ему спасибо

– Осталось только присоединить питание

– Как два пальца… Этого говна тут, как грязи.

– Еще можно Амалию присадить на телефон, телеграф и почту, т. е. на электросеть – задумчиво произнес Вадим

– Семь баллов

– Ага, и на контуры накачки

– Девять

– Плюс поставить контур на выходе из активного элемента

– Десять

– Стоп, можно просто запретить…

– Молчи, ни слова более. За работу, товарищи!

И товарищи взялись. Мы запитали колючую проволоку в восьми местах. Окружили контурами и сам супер-лазер, и накачку, и электростанцию, и… Подсадили Амалию во все резервные сети, телефоны, кабели правительственной связи. К концу недели объект был окутан контурами со спящей Амалией, но… к каждой кроватке был подключен будильник (источник пробуждения), местонахождения которого знали только мы.

Тем временем, в связи с прибытием большого начальства, на объекте стоял полный аврал. В задачи комиссии входил прием объекта в эксплуатацию, т. е. пробный залп. Ох, и бегали же все вокруг.

Нам эта суета оказалась более чем на руку. Никто ни о чем не спрашивал, когда видел нашу «странную» активность. Действительно, чего спрашивать, когда комиссия вот-вот приедет. Понятно же, что по своей воле никто не станет канавы рыть, колючую проволоку перетягивать и столбики вкапывать заново. Если делают, значит, так надо – начальству видней.

Накануне приезда объект блестел, аки рождественская звезда. И… да, находился в пределах досягаемости Амалии.

Удастся ли нашей девочке справиться с объектом номер ноль? Мы очень надеялись на успех.

Р. В. С.

На Бога надейся, а сам не плошай. На очередном реввоенсовете группы как-то сам встал вопрос о надежности нашей схемы. Да, Амалия теперь жила везде и всюду, но управлять ее пробуждением могли только мы.

– А если нас того, в особый отдел, например? Всех разом.

– М-да, тогда все, – накрылась диверсия

– Стоп. Есть идеи, как сделать пробуждение Амалии автономным от нас.

– Легко, надо состряпать схему, которая независимо ни от чего включит заданное напряжение в определенный момент.

– Да, ты этот момент знаешь?

– Откуда.

– Представь себе, что мы зададим момент включения произвольно. Что будет?

– Если до выстрела – ничего, нас тут и похоронят за срыв особо важного. После – похоронит сам выстрел.

– Молодец. Значит, надо совмещать момент включения Амалии с выстрелом. Тогда все подумают, что причина не в лазере, а в реакторе.

– И энергетиков под расстрел?

– В противном случае – под взрыв.

– Чет, не очень. Может, попробуем убедить всех, что природная аномалия здесь. Мол, так и так, внезапно проснулась. Ну, место такое, херовое. Надоть переезжать. А хватит у родины средств еще на один полигон, не хватит…

– Отставить про родину. Сделаем так. В любом случае, взрыва допускать нельзя, правильно? Следовательно, автономное включение, при чем, подстрахованное на три раза, делать надо. Например, при достижении напряжения накачки какого-то значения, система включается.

– Не вопрос, считай, что уже сделано.

– Второе. Трансляторы объединить в цепь надо? – Надо. Третье, иметь на себе мини-Амалию – если че, то своей Амалией перезапустить систему. И последнее. Систему принудительного, но дистанционного включения. Допустим, позвонил на номер 2222 плюс добавочный 11, сработало устройство активации напряжения в контуре постоянного тока, и… Амалия проснулась. Какой у нас на силовой телефон, 235? Ну, вот, с него и начнем. Вадя, на тебе телефон и мини контура. Сява, на тебе – «автономка». Задачи понятны?

– Более чем, разрешите идти.

На это у нас ушло какое-то время. В итоге мы получили следующее. Весь полигон по контуру «колючка» был под Амалией. Более того, энергоблок, накачка, лазер, жилые объекты, тоже. Амалия сидела во всех сетях и системах телефонной связи. Включить Амалию можно было вручную, дистанционно или, при сильной накачке, она должна была проснуться сама, по будильнику, так сказать.

– Начальник, хорошо бы испытать!

– Ага, полстраны сбежится.

– Мы тихонько…

– Конкретнее, пожалуйста.

– Ну, первый залп сбоим, а второй пропустим. Они (комиссия) напрягутся, расслабятся и водку жрать побегут. Ведь до отъезда высоких чинов взрывной накачки не будет. А как только всерьез начнут, так сработает «автономка».

– Лады.

Проверка на вшивость

Мысль материальна. На следующее утро нас потащили в особый отдел. Оказалось, для профилактики. Строго спрашивали, строго смотрели, угрожающе кивали головой

– Нам все известно!

– Я рад.

– Чему?

– Тому, что больше выяснять нечего. Могу идти?

– Куда идти? Мы Вас только что пригласили.

– «Все известно» – ваши слова. Если все, то, как учит нас наша совецкая наука диэлектрика, не осталось ничего, что было бы неизвестным. Значит, я ничего нового сказать не смогу. Чего понапрасну терять драгоценные секунды?

– Перестаньте паясничать! Что Вы можете сказать о готовности установки.

– Установка готова

– Сами знаем, а еще?

– Установка готова к приезду высокой комиссии.

– Вы издеваетесь?

– Боже упаси. Спрашиваете конкретно, конкретно отвечаю. Нет, так нет.

– Не подведет?

– Кто?

– Лазер

– Не знаю

– Как не знаю, а кто знает?

– Лазер знает. Я не лазер, отвечаю лишь за конкретные параметры. Заданная мощность достигнута, все параметры тех. задания выдержаны, элементы проверены, отобраны, подогнаны друг другу. Обо всем написано в актах и отчете.

– Читали мы и акты, и отчеты. Но у нас есть информация, что с вашей группой не все чисто.

– Вопрос ко мне какой, я не понял?

– Все Вы прекрасно поняли. Что можете сказать о своих коллегах.

– А, так вы о коллегах. Придурки, надо их немедленно изгнать с объекта за профнепригодностью.

– Вы, уважаемый, наверно забыли, где находитесь. Если забыли, мы можем напомнить.

– Ой, простите, виноват. Я отстранен, прикажете сдать отвертку?

– Думаете, у нас нет средств, заставить Вас быть миленьким и сговорчивым. Да, в две секунды, мало не покажется!

– Послушайте, господин особист. Хотите меня припугнуть… чем? ****юлями, отстранением от должности, порченой анкетой. Может, не будем травить время понапрасну. По*** мне: и объект ваш, и вы со своими угрозами, и партия ваша злоебучая, туда же. Есть вопросы нормальные? Нет, тогда либо отпускайте, либо уводите. Но лазер, ты включать будешь, чекист. Не включишь, – сам понимаешь, где окажешься. Я тебя там и поздравлю.

– Ну, сука, смотри, пройдут испытания, доберусь до вас, блядей, сгною, понял!

– Напомню классика – холодная голова, чистые руки и горячее сердце. Утром, днем и вечером, и… все, как рукой снимет. Засим, разрешите откланяться. Прощевайте, дяденько. Да, и не ешьте на ночь сырых помидор, умоляю…

– Я тебя предупредил, смотри. Обещаю, это не последняя наша встреча.

– Предупрежден, значит, вооружен. Так, начальник?

Сяву и Вадю помурыжили – помурыжили, но отпустили.

– *******! – вынес вердикт Сява.

– Интересно, куда их спрячут на время выстрела?

– Ближе к центру земли, наверно. Особо ценные не должны подвергаться опасности.

– Хер с ним, своих дел выше крыши.

– Завтра с утра шмон, спецы нагрянут, надо все проверить.

– Так, что у нас еще не в порядке? Пройдем по всем цепям…

– Давай.

– Колючка?

– Есть!

– Накачка?

– Есть!

– Реактор, лазер, общага…

– Есть!

– Трансяция?

– Есть!

– Наливай!

– Есть!

Меня беспокоило только то, что все идет гладко, без сучка, без задоринки. Опыт подсказывает, что в самый ответственный момент пропирает какая-нибудь такая херня, что… Ладно, не будем о грустном.

Обломы

Она и проперла. С самого утра не заладилось. Какой-то асс-водила, зацепил грузовичком пару столбиков с колючкой, и мы лишились главного щита. Во время шмона порвали контур силового блока. Где, кто и как – загадка, но порвали. Распоряжением главного особиста на время работы комиссии отключили внутреннюю связь – Зачем, спрашивается? Видимо, чтобы шпионы не могли вести друг с другом переговоры. Под занавес, везде понаставили военных – ну, чтоб лазер не с****или. Решили: раз колючки нет, то… кабы чего не вышло. Короче, мы остались без «колючки», «автономки», дистанционного управления и силового контура. Всего с парой небольших «кроваток»

– Какие идеи?

– Даже материться не хочется – Сява устало прикурил – блят, что за страна такая. Приличную диверсию, и ту, соорудить невозможно. Обязательно найдутся две тысячи придурков, которые затупят ровно на столько, чтобы великий замысел провалился.

– Не, Сява, у нас премьеры не проваливаются. На них просто не ходят.

– Так, унынье прочь, уходит в ночь последний… все к лучшему в этом наилучшем из миров. Сегодня-завтра колючку восстановят, вместе с комиссией уйдут и солдаты, телефон к вечеру заработает, – иначе, как бабы трепаться будут. Сегодня попробуем двумя кроватками что-нибудь накрыть, побалуемся немного.

– Ладно, как будить?

– В первой серии глушим 1-й и 4-й, во второй-2-й, 6– й, в третьей – 7-й.

– Ясно, все равно жаль.

– И мне жаль. Терпи, Сява, ты же мужчина.

Вот уж действительно, всем законам закон. В нашей сверхплановой стране, никогда и ничего по плану произойти не может в принципе. Помню, как-то в ресторане познакомился с женщиной, которая работала в Научно-исследовательском институте НИИ «Центрпромстройпроектавтоматика». Посидели, выпили, поговорили. Оказалось, что она возглавляет сектор экономического планирования. Спрашиваю ее:

– Что планируете?

– Выпуск кирпичей на 2024 год – отвечает.

– А на 2023 уже спланировали? – это я тонко поддерживаю интеллигентный разговор.

– Да, аккурат, в прошлом году – и, правда, аккурат, 40 лет Моисей и компания из Египта ломились.

– Значит, можно спать спокойно, в 2024 кирпич будет? – шучу я. Все психологочески подкованные уверяют, что женщины шутку любят, вот и стараюсь

– Ха, его и в этом-то году не хватает. И если темпы нехватки будут расти быстрее, чем темпы ввода новых мощностей, то к 2024 году в стране ни одного объекта не построится – тут уже разговор от флирта свернул на «плановую систему».

– Понятно, а кто планирует темпы ввода новых мощностей?

– НИИ «Средмашпромпроект».

– Так согласовали бы с ними цифру: Вы им выпуск, они Вам мощности, скорректировали и вперед… – ох, уже и сам не рад был, что про эти кирпичи спросил. Дались мне эти кирпичи. Ну, нет их, и не будет никогда. А если очень надо, – идешь на ближайшую стройку и ****ишь сколько утащить сможешь. И всего делов-то, – нет, понесли ботинки Митю…

– Это никак невозможно. Даже не буду объяснять почему, поверьте на слово. – Я верил ей и ее слову, поскольку не верить, не имело ни значения, ни смысла, ни резона.

– То есть, вопрос о кирпичах на 2024 останется нерешенным? – язык мой – враг мой, хвааатит уже кирпичей, пора двигаться в сторону чувств-с.

– Ну, скажем так, мы его решим полностью, но не окончательно.

На том и завершили кирпичную тему.

Вот и сейчас, мы хотели вопрос закрыть окончательно, но как оказалось, не смогли это сделать полностью. Жизнь внесла свои коррективы. А жизнь, как известно, субстанция хитрая, сама все по местам расставит, научит, заставит.

Комиссия, комиссия, комиссия… эти три понятия объединяют в себе то, что так выгодно отличает нас от прочего человечества, о чем все мы мечтаем сидя у камелька долгими зимними вечерами, чего страстно желаем во всякую минуту своего существования.

Пламенность, дорогие мои, и еще раз пламенность. Комиссия, как обладатель высочайшего доверия, пламенеет от имени и по поручению, а те, кого она проверяет, в свою очередь, пламенеют перед ней.

Вспомните величайшего Николая Симонова в гениальном фильме «Петр Первый» : «Дети мои! Я суров был с вами, но справедлив! Не для себя, но для вашего же блага…». Во, как! И сыграл божественно – глазищи горят, кудрищи вьются, решительный, высокай, младенца в попку цалует… Кавалерист, прям, дух захватывает. Я когда смотрел, то чувствовал на себе всю мощь искусства перевоплощения.

И, правда, чего мы все скурвились и закурковались. Ведь ежели не для себя человек старается, бьется с косностью, бюрократизмом, взяточничеством, очковтирательством… то, я извиняюсь, без жертв обойтись никак не возможно-с. Кто-ж за здорово живешь бородищу отдаст. И, каждый приличный патриот желает знать, где сидит фазан, – это еще Маркс в манифесте написал. Или он так в любви Женни объяснился, не суть.

Да, комиссия, таки, приехала.

Комиссия

Началось все с того, что нам выдали новую спецодежду – комбинезоны и желтенькие каски, как у горняков. Заставили переодеться, старые халаты забрали. Хорошо, что Вадяй смонтировал петли с мини-Амалией в спичечные коробки.

Далее прискакал взмыленный инженер по технике безопасности и дурным голосом заорал, что у нас не установлено ограждение

– Аааааааа, комиссия идет, а у вас ничего не огорожено. Где таблички «Осторожно, высокое напряжение», «Осторожно, лазерное излучение»?? Меня-ж под суд, ааааа…

Я посмотрел на Сяву.

– Инженер прав, срочно необходимо установить ограждение вокруг силовой установки и головки, и… подчеркиваю, повесить не просто таблички, а таблички с подстветкой, чтобы и в темноте было видно, понятно?

– Да, да, да. Обязательно с подстветкой, спасибо, что напомнили – прорыдал инженер

Сява хмыкнул, и они с Вадей довольные удалились. Да, господа, жизнь – она сама накажет очень строго. Через час контур с Амалией был установлен, при чем, установлен официально. Требования по ТБ – есть еще одно яркое проявление заботы о человеке.

Вторым номером был главный электрик корпуса.

– Мать вашу, не разберешься, где и что. Сколько силовых щитов запитано?

– Все, как положено, – на каждый агрегат плюс один общий рубильник

– Хер знает, что творится. Куча непонятных проводов нашлась, на щит не заведенных. Ваши времянки?

Мы напряглись

– Ды-к, только сейчас инженер по ТБ визжал, что нет подсветки на ограждении. Мы и кинули…

– Сука, как он заебал… так, комиссия пройдет, всю свою ***ню проверьте и заведите на щит. Найдете лишнее, мне докладную. Ученые, мать вашу, соплей понавешали, а мне отвечать прикажете. Давайте акт, подпишу, так и быть, но с вас причитается

– Мы, как лучше хотели. Один приходит – то сделайте, другой это. Еще особисты связь вырубили, ничего согласовать невозможно.

– Парни, все понимаю, сам хожу под статьей, верите. С этими, блять, мудилами, хер чего сделаешь по уму. Ладно, не дрефь, прорвемся. Спирт за вами!

– Без вопросов.

– Хороший мужик – сказал Сява – правильный.

Минут через пятнадцать прибежал очердной особист.

– Где сведения по извлечению драгметаллов?

– В бухгалтерии.

– Нет там ни хуя. Золото извлекали, – где отчет?

– Ты че, начальник, с дуба рухнул, какое золото…

– Парни, мне по*** на это золото, мне бумага нужна. Нам контроль повесили. Теперь требуют. Есть че-нибудь?

– Ну, есть у меня отчет по сдаче приборов и микросхем – сказал Вадя.

– Ага, давай, хоть его…

– Так он никем кроме нас не подписан?

– Давай, давай. Я счаз у всех подпишу.

– Выпить хочешь?

– Не, забегу, как канитель кончится, спасибо, за мной должок, потом отработаю.

Следом объявился начальник участка

– Как тут у Вас?

– Нормально

– Проблемы есть?

– Да, нет, вроде, готовы ко всему.

– Молодцы, смотрите, чтоб без сучка. Уедет комиссия – хоть на голове стойте. А сейчас… ни-ни, чтоб без запаха. Да, и кипятильники все на***. Договорились.

– Иван Терентьевич, только что был энергетик – орал, как потерпевший. Сказал, что времянки оборвет.

– Яйца пусть себе оборвет, Прометей сраный. Ну, все нос суют в чужую жопу. Че там у вас?

– Постоянку кидали во все места – для освещения, для паялов. В проекте нет, а работу с нас спрашивают. Контакт отстегнется, прикажете, блок целиком снимать?

– Понятно, если, кто залупаться начнет, ко мне его направляйте, лады? Вы, ребята, главное мощу обеспечьте на своем участке. Все остальное утрясем. Есть что подписать, а то у меня еще выше крыши…

Последним был главный инженер.

– Орлы! Смотрите у меня. Все хорошо?

– Нормально, все проверили, все фурычит.

– Ну, с Богом. Да, комиссия придет, молчите, отвечайте только на вопросы. Кратко, по делу, ну, сами понимаете. Чтоб без неожиданностей.

– Да, век бы их не видеть

– Цыц, тут дело государственное – улыбнулся главный – все, некогда, держите хвост пистолетом, глядишь, пронесет – и он стремительно убыл, неся на себе все заботы большого проекта

Чу, шепоток пробежал по рядам научсотов, инженеров и техников – идут, уже близко!

Полянский

– Счаз бы выпить – сказал Сява – вроде, и «по***» эта комиссия, а все равно, – не по себе как-то…

– Успеем, надо потерпеть, может еще чего подкинут – Вадя сохранял олимпийское спокойствие. Он вообще редко нагревался до кипения, а теперь, после того, как пригрел на груди Амалию, стал просто улыбчивым истуканом.

– Вадя, ты достал, Будда завшивленный. Ей-богу, стал на Феникса похож.

– Может на Сфинкса… а чего париться, собственно. Ну, скажи мне, – что можно выяснить за семь секунд. Строго посмотреть, покивать, показать, что вникают, поздравить, пожелать и уйти с государственной заботой на челе.

– Гений, без тебя знаю, но твоя каменная харя, уже во, где сидит. Ты еще женись на своей Амалии, глядишь, она тебя в эмиграцию утащит, будете там жить-поживать…

Наконец показалась вельможная группа. Впереди, стремительной походкой двигался невысокого роста человек. На его плечах болтался лабораторный халат, а на голове сидела каска горняка.

– Господи, неужели сам Полянский!

Чуть сзади шли четверо, среди которых, я увидел и «товарища генерала», и уж только потом шла вся остальная толпа. Они двигались от участка к участку. Остановятся, пару минут поговорят, запишут чего-то и идут далее. Дошло время и до нас.

– Это кто? – спросил Полянский у семенившего рядом Руководителя проекта.

– Это силовой блок первого каскада, накачка, так сказать.

– Нет, кто эти люди?

– Группа неразрушающего контроля, специалисты по контролю и селекции элементов.

– Как дела, ребята?

– Отлично!

– Стрельнет сильно?

– Думаем, что превзойдет аналоги.

– Нам очень нужен этот лазер. Враги думают, что поставят нас на колени со своей ПРО. Что мы не найдем противоядия на их пресловутые Шатлы, но… они еще не знают с кем связались, верно?

– Сделали, что могли.

– Вижу, молодцы. Генерал, посмотрите, какие здесь у нас молодцы собраны. Как на подбор – Полянский обратился к «товарищу Генералу»

– Я знаю этих орлов, сам подбирал – товарищ генерал довольно улыбнулся.

– Проблемы есть? – обратил к нам вопрос Полянский

– Нет, все решаем в рабочем порядке

– Хорошо, – он пожал нам руки, и толпа двинулась дальше.

Однако, «товарищ генерал» на секунду задержался и шепнул мне – Есть разговор, конфиденциальный, найдете для меня минутку?

Я развел руками:– С полным нашим удовольствием, товарищ генерал

– Тогда, не прощаюсь – и он устремился вслед уходящей Комиссии.

Официоз прошел, как и предполагалось, безболезненно. Но оставалась еще демонстрация – три пробных серии, по результатам которых комиссия должна была составить и подписать АКТ приемки установки в эксплуатацию. Я еще раз попытался просчитать выгоды.

Если мы не будем включать Амалию, то, скорее всего, серии будут успешными, лазер примут, всех поздравят, наградят, но мы останемся с неиспытанной Амалией.

Если переусердствуем, заглушим сильно несколько выстрелов, – это может вызвать подозрения и проверки. Лазер могут не принять, или отложить приемку на какое-то время. Всем дадут нагоняи, усилят режим, ору будет…

– Вадя, Сява, идите сюда! Нужен совет. Прошу, еще раз подумайте, сколькими включениями сможем обойтись – одним, двумя, тремя?

– Мы же пять запланировали!

– Пять много, хорошо бы обойтись одним

– Не, один раз мало. Упадет, но мы не сможем построить зависимость падения мощи от напряжения на контуре Амалии. Придется на глазок. А это, сам понимаешь, не вариант.

– Понимаю. Давайте предположим, что зависимость падения мощности от напряжения на контуре линейная. Тогда нам достаточно двух точек плюс одна проверочная.

– Начальник, давай так – включим сначала на половине, а потом и при полной напруге. И будь, что будет. В пределах двух сбоев из 30 они не забеспокоятся.

– Договорились. Два включения. На 7– м выстреле и на 24. На седьмом – половина, на 24– по-полной.

…Внимание, внимание, готовность номер одни, всем занять свои места, через две минуты начнется обратный отсчет…

Обратный отсчет

10

Я вдруг стал спокоен, как танк. Собственно, чем мы рискуем. Провалим эксперимент, закроем супер-ружье, и… Не получится, – ну, что-ж, пытались, боролись, делали, что могли. Миллионы наших сограждан покорно принимали уготованные обстоятельства. Плетью обуха не перешибешь, уж, лучше по-доброму, вдруг простят, отпустят. А если заупрямишься, детей подвергнут испытаниям, карточки отберут, с работы попрут. Их можно понять, страх за себя, за близких, соглашательство, доносительство, враги… Странно, но очень много раз я себя ловил на мысли, люди, которые здорово разбирались в технике, науке, балете были абсолютно наивны в оценках нашей действительности.

9

Многие убеждали меня, что социализм «няка», самый прогрессивный строй, а капитализм обречен. Причем, делали это совершенно искренно. Как, скажите мне, примитивная пропаганда смогла промыть мозги, способные решать квантовые задачи, строить атомные станции и запускать космолеты. Как мог человек, успешно занимающийся вопросами мироздания, так наивно подходить к оценке вполне очевидных вещей. Государство объявило, что человек его собственность – это правильно, поскольку… далее шло какое-то замороченное объяснялово, в основном опирающееся на посылку «нельзя жить в обществе и быть свободным от общества».

8

Государство запретило всякую свободу – перемещения, вероисповедания, слова, действия – это правильно, потому что… у нас другая свобода в чести. Свобода пить до поросячьего визга, прогуливать работу, срать, где попало, жить на халяву. И эта, «подлинная» свобода, отрицает или делает ненужной свободы юридические. Зачем, когда и так тепло, когда можно не напрягаясь минуту прожить. Не думать о завтрашнем дне, не откладывать на учебу детям, не волноваться по поводу рабочего места, не рисковать своим имуществом… не, не, не. Все льготы отрицательные – не делай, не действуй, не рискуй.

7

Позвольте, а как свою жизнь строить, изменять, преобразовывать. Коллективно, – отвечают, ибо ты сам – не более, чем ноль без палочки. Как ноль, это все остальное ноль, если меня нет. Пока я есть, себя ощущаю, осознаю – я и есть та единственная палочка, на которую опереться можно. Вы, конечно, мной можете пренебречь, поскольку полагаете, что человеческий ресурс неисчерпаем. Этого нет, возьмем другого. И отрицание индивидуальности заведено в основание вашей гребанной общественной науки. Социальный атом без всяких добавок. Ага, а бомбы кто придумывать будет – атом петя или атом вася? Тут не прет идейка о всеобщем равенстве. Когда начальству надо, оно вспомнит и как меня зовут, и что я кушать люблю – только бомбу сделай, или лазер.

6

Сладкое слово свобода. Что это? Свобода «от» или свобода «для». Я свободен от всякой обязанности, свободен от исполнения своих обещаний, от соблюдения всякой нормы, правила… Я свободен и могу принимать на себя права и обязанности, нести бремя ответственности, могу соблюдать нравственный и юридический закон. Есть ли связь или общий корень между свободой «от» и свободой «для». В институте нас удолбили формулкой «свобода – есть осознанная необходимость», применяя ее в том смысле и отношении, что подчиняясь воле правящего класса или его авангарда, направившего тебя в лагерь или трудармию, отобравшего имущество, посадившего жену, отца, сына, ты должен орать от счастья, поскольку этот самый авангард размахивает книжечкой, на которой написано «Самое верное в мире учение».

5

Нет, дорогие мои, ничего общего свобода с необходимостью подчиняться кому-либо или чему-либо не имеет. Напротив, если мои мысли, чувства, поступки определяются не мной, мне навязаны под страхом или угрозой, если мной беззастенчиво манипулируют, обманывают, при этом, называя обычное принуждение «осознанной необходимостью, то я, извините, плюю в харю. Свобода – это то, что содержит свои основания внутри себя и нигде более. Если я сам, своей волей что-то решил, заключил сделку, принял чужую обязанность, рискнул, совершил ошибку, уверовал, полюбил… это свобода и последствия свободы воли. А всякая прочая ерунда, – за родину, за партию, – всегда заканчивается на «ни шагу назад».

4

Первым актом свободы является обретение сознания, вторым – отделение себя от всего остального, обретение собственного объема и места в мироздании – установление личности. Далее, идут: этическая самооценка, вина и ответственность. Остальное от лукавого. Подчинение обстоятельствам, переложение вины, избегание ответственности – путь из свободы в сиюминутный комфорт, уступка страху, утрата личности. Я, как все, я из большинства, я – несамостоятельная часть… о, как! Сложно вам, частям большого организма. Там, наверху, где некий мозг управляет своими частями, и вершатся жизни отдельных атомов, все разумно, сакрально и торжественно. Простая человечность исключена. Еще бы, судьбы мира, мать их так, не терпят суеты.

3

Господи, Боже мой. Все подвиги, все достижения – удел свободных. Не послушных, правильных и хороших, а именно свободных людей, которые способны что-то совершить, могут и хотят это сделать, равно, как могут принять на себя и риск, и ответственность за собственные деяния. Нет ничего проще, чем ссылаться на несвободу, на вынужденность, на приказ, на «не могу отказать» – слыхали тысячи раз. Я не герой, не праведник, не святоша, не гений, я простой, я как все… знаю, замечательная частичка «не», всего две буквы, которые исключают человека из мира тех, кто признает других за равновеликих себе, которые отправляют его в тень, в ненастоящее. Туда, где нет цветов и запахов, любви и дружбы, лишь жалкие обертки и пустое время.

2

Мы должны, просто обязаны совершать поступки, только так достигается цель бытия – познание. Истины, женщины, любви, мира вокруг и себя самого. Отказ от поступка означает немедленный переход в бытие сейчас, в бытие, вырванное из времени, а значит, это есть отказ от собственной судьбы, и принятие судьбы чужой, общей, к примеру. Неужели так страшно смотреть правде в глаза, быть, а не слыть, не мифологизировать себя и реальность, назвать вещи своими именами. Неужели невозможно себя мыслить вне принудительной системы, вне манипуляций, шантажа и угроз – что, страшно, холодно, одиноко? Страшно остаться без костылей, поддержки, одобрения.

1

Выбор сделан, и за него придется ответить. Хотел остаться на обочине, в углу, в тени, на кухне – не получилось. У многих получалось, у меня нет. Почему, наверно оттого, что не смог усидеть, не смог приспособиться по-настоящему – чтоб без статей, диспутов, стихов, ехидства. Не смог, и нечего жалеть. Дай Бог нам всем удачи, мужества и решимости.

0

Испытания

Ухнуло, сверкнуло, смолкло – загорелась зеленая индикация.

Ура, есть излучение!

Ухнуло, сверкнуло… ухнуло, сверкнуло…, вплоть до седьмого пуска.

«Ну, Вадя, не подведи, родной!»

Ухнуло, но как-то вяло, еле-еле. Индикатор показал отсутствие излучения.

И снова: ухнуло, сверкнуло, – зеленый.

Это было нечто. Седьмой выстрел не случился, зато случились все остальные. Разумеется, кроме двадцать четвертого. Результаты превзошли все ожидания. Суперлазер выдал мощу по-полной, сжег все мишени, ничего не вылетело, не сгорело, не сломалось. Просто было два холостых выстрела – испытания, с кем не бывает.

Радость и ликование царили на полигоне. Еще бы, такую громадину испытали. Довольное начальство подписало акт ввода в эксплуатацию, и отправилось в полном составе на закрытый банкет.

Мы, как люди невеликие, хряпнули за успех прямо на рабочем месте.

– Ну, чего молчим?

– Надо бы добавить напряжения – сказал Сява, – на половинке что-то пролезло.

– А на двадцатьчетвертом вообще тишина – ни накачки, ни излучения

– Значит, начнем добавлять.

– Где-ж его столько взять?

– Комиссия слиняет, пьянка дня два будет. Нароем еще источников.

– Они потащат бомбу под накачку, как пить дать

– Скорее всего, уже подтащили. Скоро узнаем.

Тут перед нами нарисовался порученец и сразу обратился ко мне.

– Вас срочно просят прибыть в блок №29

– Ха, а я знаю, где блок 29?

– Вас проводят, пожалуйста, следуйте за мной

– Привет товарищу генералу – улыбнулся Вадя – поздравь его от нас

Меня усадили в машину и…

– Добрый вечер, принимайте поздравления – генерал встал на встречу и крепко пожал мне руку – превосходные результаты, мы даже не ожидали.

– Да, но на седьмом и двадцатьчетвертом сбоило…

– Понимаю, профессиональный интерес, прежде всего, так?

– Что-то в этом роде

– Уважаю. Честно скажу, люблю профессионалов. Все эти хмыри от идеологии, прочий народец, кормящийся от барского стола, меня не интересует. Только и знают, что на мозги давить. Но мы с Вами, согласитесь, прежде всего, люди дела. А уж только потом вспоминаем об идеологическом содержании сделанного.

– Я не люблю идеологию, ничего в ней не смыслю. Тут, намедни, особист угрожал. Видимо, по идеологическим соображениям.

Генерал махнул рукой

– Не обращайте внимания, собачья работа сказывается

– Так о чем Вы хотели поговорить со мной, товарищ генерал

– Подождите, сначала коньячку. Вы, помнится мне, Армянский предпочитали. Так у меня случайно бутылочка завалялась. Не угодно-с, за успех-то.

– Не откажусь.

Генерал пригласил меня к столу, на котором стояли бутылка коньяка, аккуратно нарезанный лимон, ваза с фруктами, тарелка сервелата…

– Богато живете!

– Кто воевал, имеет право – генерал улыбнулся – ну, за успех

Мы выпили.

Товарищ генерал

– Тут у меня кое-какой материал лежит – генерал похлопал рукой по портфелю, – хочу, чтобы Вы разъяснили мне кое-что.

– Извольте, что за материал?

– А материалец вот какой. По оперативным данным, на объекте номер ноль была создана группа, куда входили некоторые, довольно заметные, личности. Например: Квятковский, Черноруцкий, Бойко, Джуромская и другие. Знакомы Вам эти люди?

– Более менее.

– Хорошо. Там также сказано, что Вы с названными лицами приятельствовали, и, как бы это сказать, – с одной из них, в интимной связи состояли. Вы мне простите эту убогую казенщину, но…

– Да, состоял, приятельствовал.

– И в работе группы участие принимали.

– Нет, в работе участия не принимал, обсуждал лишь общие вопросы.

– Если не секрет, что за вопросы?

– Что с ними?

– Ничего, абсолютно ничего, пока. От Вас зависит.

– В каком смысле?

– Если Вы мне объясните, в чем дело, прольете свет, так сказать.

– И я должен Вам верить, с чего бы это. Манипуляции, типа «от вас зависит», на меня не действуют. Нет, не от меня. И что Вам помешает, получив сведения, отдать людей на растерзание потемкам?

– Не должны, я и не рассчитывал на ваше скорое согласие. Я хочу предложить вам сделку. Вы и Ваша группа отзываетесь с полигона и прямо сейчас отправляетесь домой. Само собой, со всеми благодарностями и льготами. Я также могу отозвать Ирину. Будете с ней жить-поживать и добра наживать.

– Да, как мило, что взамен?

– Взамен Вы вводите меня в курс дела, открываете свои «маленькие хитрости».

– Хитрости… нет никаких хитростей.

– Есть, в папке лежат расчеты, выполненные на ЭВМ, из которых явствует, что вблизи порога, образуется некая аномалия…

– И что? Вы полагаете, что расчет модели и реальность тождественны друг другу. Они и меня предупреждали о такой возможности. Советовали увеличить скорость прохождения «опасного» участка. Как видите, ничего не случилось, все сработало отлично.

– Вижу? Я вижу, что два выстрела съелись под чистую, как вы изволили, – «сбоили». Может, назовете причину сбоя.

– Вы меня за кого-то другого принимаете. Причин может быть тысяча и одна.

– Понимаю, однако, что-то не дает мне удовольствия поверить Вам безоговорочно.

– Генерал, мы тут можем до скончания века упражняться в куртуазных словесах. Объяснитесь. Я с удовольствием уеду, забрав друзей, Ирину. Но… правила «не верь, не бойся, не проси» никто не отменял.

– Я ведь вправду Вам симпатизирую, хотя Вы в это не верите. Ладно, оставим. Теперь по сути. Вы исходите из того, что «медные каски» хотят войны по определению. Что, если Вы дадите им в руки очередную цацку, то ей тут же воспользуются люди в погонах, стрельнут, взорвут, еще как-нибудь навредят человечеству. Увы, это не совсем так, вернее, совсем не так. Мы очень хорошо себе представляем дальнейшую нецелесообразность наращивания оружия массового уничтожения, раз. Полнейшую безответственность нашей политической верхушки, два. Не бойтесь, здесь нет прослушки, только Вы и я. Третье, современное оружие – фактор скорее политический, нежели военный. И, наконец, самое существенное, фактор более внутриполитический, чем может показаться на первый взгляд. Вот Вы мне при первой встрече бросили, что не любите «мою родину», но за «человеков» и пострадать готовы. В отличии от меня, для которого люди «трава». Помните?

Я кивнул, а генерал продолжил:

– Мне стало любопытно. Как же так, вроде бы, и я не кровожадный минотавр, и музыку люблю, читаю много… а меня зачислили в разряд приверженцев фашизма. Утрирую, но суть, надеюсь, уловили. Конечно, Вы многого не знаете и знать не должны – так устроена наша идиотская система. Вы, человек, который знает больше чем другие по сути, не имеете права знать всякую хрень, вроде раскладок сил в генштабе и политбюро. Посему не принимаете в расчет, вполне себе, практичные проблемы карьеристов. Вам кажется, что класс «вождей» един в своем стремлении Вас унизить и Родиной распорядить

я в свой карман. Ведь, так, кивните просто…

Я снова кивнул. Не зря при первой встрече «товарищ генерал» показался мне человеком непростым.

– Так вот. Я в страшном сне себе не вижу, что атомная мощь, сработает, сюда или отсюда… и не хочу, и может, посильнее Вас, давать ружье на цели старцев-идиотов. Однако, я не хочу контроль над старцами терять. Мне нужен лазер для «переворота». Ну, чтобы не пугать, скажу помягче, – для интриги. Я знаю, вернее, верю и надеюсь в то, что Вы с коллегами, из благородных побуждений, сумели обуздать мощу. Не важно, как, но важно, что сумели. И я уверен, что никакой угрозы больше нет. Второй и двадцатьпятый выстрел тому примеры. Простите, – двадцатьчетвертый. Кивать не надо, все вижу по глазам. И я не спрашиваю, как и почему. Добились – молодцы, опять утерли нос военным. Конечно, пару слов, и особисты не оставят и следа о вашем пребывании на земле, но Вы… Вы к этому готовы, Вы сразу шли сюда с сознанием конца, не так ли…

И снова в точку (кивок)

– Вы успокойтесь, ничего для вас не будет. Ни особистов, ни угроз, ни поражения в правах. Я сразу говорю – Вы сделали лишь то, что я хотел, поверьте,… для этого я Вас нашел и притащил сюда. Свое Вы отыграли на отлично, награда ждет, свобода прямо за стеной, осталось лишь немного потерпеть стенанья старого вояки. Ваше здоровье!

Мы чокнулись.

– Практически, я все сказал. Вы только гарантируйте, что выстрела не будет – кивком, тостом… и все, финита, Симеонов ждет за дверью.

– А можно отсюда позвонить на блок, предупредить двух ангелов о том, что скоро ехать?

– Звоните, милости прошу.

Я взял трубку и набрал 235, и… еще прибавил две единицы.

– Дежурный силового блока слушает!

– Передайте, пожалуйста, группе неразрушаюещего контроля, чтоб готовились к отправке

– Есть, записал.

– Всего доброго – я повесил трубку и повернулся к генералу

– Вот и все, никаких хитростей, спите спокойно, дорогой товарищ…

Генерал стоял с рюмкой в руке.

– Поздравляю с успешным выполнением наиважнейшего государственного задания!

– Спасибо, собственно, не знаю, как и реагировать на услышанное. Понимаете, все прикидки нелинейщиков нуждаются в экспериментальной проверке, чего мы здесь сделать не могли по многим причинам. Мы воспользовались их предупреждением и проходили опасный участок, наращивая мощность быстро. Да, возникла пара сбоев, причина которых совершенно непонятна. Однако, сбои есть и это может стать основанием для пристального изучения. Я не исключаю, что при дальнейшем, т. е. лавинном росте мощности, сбои не повторятся или не участятся. В любом случае, реальная эксплуатация системы сопряжена с многими рисками.

– Вам бы в разведке служить, – генерал всем своим видом выражал радушие.

– Похоже, заканчивается эра диктатуры «пролетариата»?

– А ее и не было никогда. Заканчивается время, если точнее цикл, фаза той системы, которая возникла в результате переворота семнадцатого года. Это точно. И весь вопрос заключается в том, как преодолеть слом старой системы с минимумом неприятностей, хотя… вряд ли такое возможно. Но некоторые, так сказать «страшные» угрозы, можно как-то нивелировать. Если не избавиться совсем, то хотя-бы снизить уровень опасности.

– Не знаю, генерал, как сложится моя судьба, и Ваша… но был бы рад узнать, что с Вами все в порядке.

– Дорогой мой, Вы никогда не избавитесь от комплекса интеллигентного человека, посему… всегда будете жить во внутренней эмиграции, всегда будете настроены оппозиционно к любому начальству. Будь это начальство коммунистическим, социалистическим или «подлинно» демократическим. А я, при любом раскладе, останусь наверху, каким – бы этот верх не стал. Так, что… мы остаемся при своих. Как Вы тогда сказали: мне с докладом наверх, а Вам – в подвал. Такое место нам отведено и, главное, что с этими местами мы согласны. На посошок?

– Охотно. Мне нечего Вам подарить, генерал, разве… вот этот коробок – и я протянул ему коробку спичек, в которой был спрятан контур с Амалией.

– Спасибо, очень любезно с Вашей стороны. В свою очередь, заверяю Вас, что буду предельно осторожен с огнем. Всего доброго, успехов и… Удачи!

Эпилог

Я вышел и сразу очутился в объятиях Симеонова

– Друг, страшно рад, за тебя. Поздравляю! – мы расцеловались

– Ты, как, Симеонов?

– Веришь, у меня все фиолетово, лучше не бывает, женился. Угадай на ком?

– Наташа?

– Точно, ждем сына!

– А Настя как? Я думаю, что ты на городском причале с ней объяснился…. Ах, этот знойный, летний полдень, да, Симеонов. Морской ветерок развевал ей волосы, а она… она все смотрела вдаль – туда, туда, за линию горизонта…

Симеонов, по обычаю, впал в ступор, правда, на сей раз выпал оттуда сам, без посторонней помощи.

– Ой, я и забыл, что ты эта… того, все видишь. Ага, тяжело мне было, но я ей сказал, что…

…Мы не можем, просто не имеем права быть вместе…

– Ты что, подслушивал! Блин, ну, тебя. Короче расстался с Настей

– Молодец, Симеонов, уважаю. Надо это отметить.

– Будь спок, в самолете уже стол накрыт, генерал распорядился, да… и Жанна сама не своя, как на иголках.

– Понимаю, парней тоже отпустили.

– Их уже везут на аэродром.

– И вещи взяли?

– Наверно. Тут вот еще что. Скажи мне, как друг, объясни. Наташка говорит, что, когда она ждала меня, сидела в парке на скамейке, к ней подошел человек, по описанию похожий на тебя…

– Вот странно, я-ж на объекте просидел

– Да, знаю я. И этот человек сказал…

…Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется – только очень жди…

– Значит, это был ты?

– Симеонов, скажи, ты счастлив?

– Да, офигенно!

– Так будь себе счастливым до конца. Какая разница, кто был, и кто чего сказал. Ты получил награду за поступок, забудь о частностях. Подумай о Наташе, о вашем сыне, о любви…

– Странный ты, я-ж тебе, как другу… а, ладно, все равно – с меня банкет, договорились

– Симеонов, с тобой в разведку, а уж, на банкет, так с полным нашим «хорошо».

И точно, когда я зашел в самолет, все было накрыто. Нам отвели каюты в первом классе, но сели все в специальном отделении для банкетов. Накрахмаленные стюардессы, а особенно Жанна, не скрывая радости, хлопотали вокруг нас.

– Вадимчик, пока еще Вы терзвый, как собака, не откажите, и первый тост, пожалуйста, что поумней, за нас, но главное, за это… – я щелкнул пальцами

– За любовь! – Сява и Жанна сказали это одновременно

И Вадя сказал:" Люди, один умник по фамилии Хайдеггер, спьяну или с похмелюги, написал в моем сердце такие строки:

…Прорывом объективированного мира является не только подлинное человеческое общение, но и сфера собственно творчества. Истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе трагический надлом – мир объективности непрестанно грозит разрушить экзистенциальную коммуникацию. И сознание этого приводит нас к утверждению, что всё в мире, в конечном счёте, терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции, поэтому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви. Но глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придаёт нашей привязанности особую чистоту и одухотворённость…

Выпьем, господа, и прекратим свою замкнутость в самих себе, ибо, несмотря на всю философию и всех философов, любовь способна преодолеть и крушение, и конечность, и предопределенность, и отрешенность. Так за любовь, друзья мои.»

Самолет летел и летел, а мы все пили и пели во славу любви, поскольку только любовь была, есть и будет единственным связующим всего и вся на нашей хрупкой планете, только любовь способна перешагнуть время и пространство, трудности и преграды, разлуки и обреченность.

На этом можно было бы и закончить, если бы не одно но…

По прилету, нас провели через зал иностранных делегаций, где торжественно наградили и поблагодарили, вручив памятные подарки и доставили в целости и сохранности до дверей с дубовыми панелями. Распрощавшись с гостеприимными официальными лицами, мы, нагруженные по самое «немогу», доплелись до буфета, который оказался совершенно пуст, если не считать знакомой нам буфетчицы.

– Мальчики, Сява! – звонко обрадовалась она – Радость-то какая, уж и не мечтала, не верила, что увидимся, шампанского?

– Легко, давай, за встречу, хорошо, что все на месте – и Сява усадил ее на колени.

– Чего приуныл, начальник – Вадя, сидел расслабившись – все будет, сам же знаешь

– Угу, я знаю, но сердце больно ноет…

– Не в первый раз.

– Как в первый, впрочем, все неважно, все к лучшему, поверь

– И ты не унывай, все лучшее всегда с собой

Пробило шесть часов, и в ту же минуту открылась дверь

…солнце, такая масса солнца хлынула в меня…

– О, Госпади, Ириша!

– Да, милый, это я…

И снова я ослеп

2011г. ЧелябинскАдвоинженер , 2011

Оглавление

Предисловие первое, предпоследнее

Из коридора в коридор

Зал иностранных делегаций

Декаданс

Супер-лазер

Жизнь налаживается

Квятковский

Солитоны

Штирлиц знал, сколько будет дважды два

Напряжение

Плазма

Огни святого эльма

Под музыку вивальди

Ну, за любовь!

Первые пропажи

Парк культуры и отдыха им. Клары Цеткин

Переговоры

Ирина

Предисловие второе

Амурские волны

Накануне испытаний

Маленькая амалия

Нечаянная радость

Большая подготовка для маленькой такой Амалии

Р. В. С.

Проверка на вшивость

Обломы

Комиссия

Полянский

Обратный отсчет

  10

  9

  8

  7

  6

  5

  4

  3

  2

  1

  0

Испытания

Товарищ генерал

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg