«Пробежка ввысь»

Юрий Александрович Хвалев ПРОБЕЖКА ВВЫСЬ

В комнате теней давным-давно заблудилась ночь. Темнота проникала во всё, даже в воздух, делая его тяжёлым и несвежим. Штрихи чёрных, неживых силуэтов нависали над чем-то: ещё живым, тёплым и сопящим в две дырочки. Обычно, чтобы привыкнуть к темноте, нужно закрыть глаза и немного подождать. Или сосчитать до двадцати. 1,2 … 19, 20. Вот она видимая темнота. Теперь можно не торопясь описать чёрный хлам этой комнаты. В углу телеящик без киноскопа, в центре стол на трех ногах (одна хромая), у стены гардероб с выходной одеждой, рядом книжный шкаф с ушедшими классиками, на стене циферблат с отлетевшими стрелками. Много разных, грязных мелочей, которые опустим, главное: в комнате продолжает спать человек.

Часы в уме просчитали прошедшее время и произвели бой: бом, бом, бом…

В комнате послышался шорох; по одеялу пробежала волна, ещё одна — последняя ударилась о стену, и словно с того света в темноту комнаты вынырнули две костлявые руки.

— Пора вставать, — прозвучало вперемешку с зевотой. — Пора…

Телодвижения были медленными и осторожными. Кости, сухожилия, мозг, кровеносное давление получали нагрузку постепенно, небольшими порциями движения. Похлопав себя по щекам, словно отгоняя старость, тело оделось в выходное пальто и вышло на улицу. В теле по-прежнему проживала старушка — Н.В.З. (Ф.И.О.), далее НВЗ.

Для неё дневная жизнь была обычным сном, во время которого она копила силы, чтобы ночью выйти на работу. На предприятии по пошиву флагов в ночную смену работали в основном старушки. Заказов поступало немерено, только денег платили мало, едва сведёшь концу с концами. От такой скудности сама отдашь концы. Но она не отдавала. Жила. Чего-то ждала.

Многоточие тусклых фонарей невзрачно освещали дорогу. Перед работой неплохо бы перекусить и НВЗ свернула влево. До контейнера, куда бросали вкусные объедки, добралась без приключений. Сытое крысиное семейство в количестве десяти штук, развалилось пузишками вверх, нисколько не страшась знакомой старушки.

— Ну, вы, хвостатые, — ласково сказала НВЗ, — Дайте-ка я…

Словно рыбак, знающий, где клюёт рыба, она запустила руку в контейнер и сразу выловила бутерброд с колбасой. Вторая попытка тоже оказалась удачной — бутылочка со сладкой газировкой.

— Ну, вот… — сказала она, — сытая и почти счастливая могу работать.

Ласково дёрнув маленького крысёнка за хвост, НВЗ побрела дальше.

Попутный ветер дул её в спину. Ветер любил эту одинокую, безобидную старушку, опекал, подкармливал свежим воздухом. И она отвечала ему взаимностью, иногда журила за то, что он безжалостно рвёт её работу — флаги. Надо сказать, что ветер почему-то ненавидел флаги.

* * *

Пройдя охранника, НВЗ пошла в цех, в котором, выполняя очередной срочный заказ, бесперебойно стрекотали ткацкие станки. Звонко прыснул короткий гудок, сигнализируя всем о начале третьей смены. Отвесив кроткое рукопожатие сменяемой старушки, НВЗ почувствовала какую-то обнадёживающую теплоту её руки, при чём глаза вообще ничего не выражали. Провожая её недоумённым взглядом, НВЗ заметила вдалеке мастера, который маховыми движениями руки звал НВЗ подойти. Она указала ему на станок. Его кисть, порхающая лёгким листком, вдруг сжалась в каменный кулак. НВЗ подошла к мастеру.

— Зайди, — сухо сказал он.

НВЗ прошла в кабинет с обычной обстановкой. Стол с зелёным сукном, старомодный телефон, графин на столе, в углу переходящее знамя того времени. Всё как обычно, только в виде исключения, возможно, неосторожно жужжали назойливые мухи.

Мастер плюхнулся на стул, случайно потревожив содержимое стола стеклянным перезвоном, при этом графин даже не качнулся.

— Ты, почему не подходишь к телефону? — спросил мастер.

— Я вчера подходила, брала трубку — только гудки куда-то исчезли.

— У меня есть телефон с гудками. Потом, дам… А теперь о главном…

Переходя на шёпот, мастер поманил её пальцем и открыл рот для дальнейшей говорильни. НВЗ почувствовала неприятный запах мух, прислушалась, точно: «уже под мухой, — подумала она, — и жужжит это у него, где-то в глубине живота».

— Наш хозяин, Рауль, м-м-м… — Недовольно промычал мастер, потому что никак не мог выучить отчество хозяина. — Под следствием… За не уплату налогов в особо крупных размеров. Во как!

— Ой, ой, ой, — выкрикнула НВЗ и схватилась за сердце.

— Тихо, ты… — Мастер пригрозил её восклицательным пальцем. — Там такое. Полнейшая конфискация, всего. А у него такие бабки…

— Ой, ой, ой, — выкрикнула НВЗ и схватилась уже за печень.

«Если боль вернется, — подумал мастер, — и ударит её ещё раз по сердцу. Старушка может не выдержать. Может помереть» Поэтому мастер быстро достал из ящика банковскую карточку и шлёпнул её по столу, как какой-то костяшкой домино.

— Вот! Это тебя! Здесь твоя разовая премия! — Мастер ухмыльнулся. — Наш хозяин, Рауль, м-м-м, молодец. Успел. А что, всё равно деньгам пропадать, так он не дал пропасть, а перечислил нам всем, поровну. Расписывайся в получении.

Мастер достал ведомость.

НВЗ искала глазами фамилию и не могла найти, возможно, её смущали цифры со многими нулями, словно баранки к чаю, они мельтешили в глазах. НВЗ расписалась.

— Неужели, всё это мне.

— Тебя, тебе. И ещё конверт. — Мастер достал из кармана конверт. — Здесь секретный пинкод. Сейчас расскажу, как снять деньги.

Зазвонил телефон. Мастер взял трубку.

— Тебя, — спокойно сказал он.

— Да, — сказала в трубку НВЗ.

— Ваша очередь на эвтаназию подошла, — говорили в трубке. — Завтра вам нужно взять оговоренную сумму, чистое бельё и явиться по указанному адресу.

— Я отказываюсь…

— Поздно. Повторяю, ваша очередь на эвтаназию подошла…

Наложить на себя руки верующему человеку недопустимо, и НВЗ решила переложить эту миссию на других, поэтому и написала заявление на эвтаназию.

* * *

Кое-как отработав смену и всё ещё не веря в своё денежное счастье, НВЗ вернулась домой. Уже в подъезде она почувствовала пока необъяснимую перемену в невзрачных этажерках маленьких квартир. На подоконнике распустились цветы, обычное явление, вкрутили лампочку — тоже ничего особенного. И всё-таки было что-то необычное. Тихо звучал джаз. Он низвергался маленьким водопадом вниз. И НВЗ взглянула вверх, чтобы лучше уловить забытую, любимую мелодию она подставила ладони. Последнее время дом наполнялся только плачем похоронного марша. Вот и на перилах остались лежать, словно пыль его минорные аккорды. НВЗ наслаждалась музыкой, а пыль она машинально смахнула. Шаг за шагом она приближалась к квартире, где звучала музыка, и с каждым шагом ей хотелось: заново жить, любить и верить. И с этими чувствами, почти помолодевшая, она подошла к своему жилищу. Это звучал её патефон.

Из всех щелей дверной коробки пробивался свет. В квартире кто-то был; ей так не хотелось входить, но она вошла.

Горела свеча. В коридоре стояла толпа. Потревоженная светом тьма позволила осветить только их профиль, поэтому НВЗ увидела лишь половинки людей. Один из них самый большой, наверно, мужчина, держал патефон с бегающей по кругу пластинкой.

— Не забирайте музыку, — жалобно сказала НВЗ. — У меня уже есть деньги. Я заплачу долг.

— Я знаю, что у тебя уже есть много денег, — весело сказал мужчина.

— Дурак! — сказала, по-видимому, женщина. — Сначала поздоровайся с мамой.

Тут нужно сделать небольшое отступление: мужчина был вполне сносный индивидуум, имел нормальную справку из психдиспансера; работал дальнобойщиком. Дорогую машину, тем более товар, ведь дураку не доверят.

— Здравствуй, мама, я твой сын — Винидикт. А это моя пятая жена Цыля. И трое детей…

— Тьфу, дурень! — возмутилась Цыля. — Шестеро детей!

— Да, шестеро. Только трое не мои…

Где-то за спинами послышался переходящий низкий трёп, и там же высокий переходящий лепет.

— М-м-м, хи-хи-хи, — Цыля глупо засмеялась, — А-а-а, мы к вам в гости. Это вам.

И Цыля протянула три занюханные гвоздики неопределённого цвета.

— Проходите, — нерешительно сказала НВЗ. — Но я не помню, чтобы у меня был сын. Возможно, но это было так давно.

— Как не помнишь?! — возмутился Винидикт. — Я твой сын! Я… Я твой единственный наследник! Вот смотри!

Для усиления позиций тут же возмутился переходящий низкий трёп, а эстафету подхватил переходящий высокий лепет.

Винидикт снял штаны и раком, вылавливая свет свечи, показал задницу.

— Вот, родимое пятно! И ещё! — подсовывая плешивый затылок. — Вмятина на голове от булыжника! Видишь?! Ну что, узнаёшь?!

— Да, возможно, — о чем-то размышляя, сказала НВЗ. Но…

— Ещё есть фотография, — доставая фото, сказала Цыля. — Вот, это вы, а это он.

С фотографии смотрела молодая женщина, а рядом стоял маленький мальчик.

— Что вы хотите?

— Твои деньги! — хотели выкрикнуть все, но Цыля начала первая — издалека.

Банальная речь сводилась к одному, что всё дорожает, дача не достроена, авто нужно поменять, детей надо выучить и т. д. и т. п. Потом она достала сложенный ромбиком список и, словно подбивая под конкретную смету определённую сумму, начала тупо, нагло перечислять.

— А я уезжаю в Париж, — решительно сказала НВЗ. — Это мая заветная мечта.

— Зачем?!!

— Я хочу увидеть Париж и умереть!

— Какой Париж? Зачем Париж? — Винидикт ничего не понимал.

— Зачем же так далеко ехать? — при слове «умереть» Цыля улыбнулась. — Можно увидеть, например, Владимир и умереть. Или Таганрог…

— Или же свой двор… увидеть… и умереть… — поддакнул Винидикт.

Полчеловеки окружили НВЗ. Трудно предположить, чем это всё кончилось, если бы не стук в дверь. Вошли двое в белых халатах.

— Мы за вами, — сказал один. — Пришло время эвтаназии.

— Чего пришло?! — буркнул Винидикт.

— А-а-а… — сказал второй. — Старушка добровольно уходить из жизни.

— Чего!! — закричал почти разбогатевший сын. — Я вам, бля, такую афтаназью покажу! Пошли вон отсюда. Без вас справимся…

Пока толпа боролась за жизнь старушки, НВЗ воспользовалась паузой. Достала конверт и, отдав уже заученные цифры на съедение огню, задула свечу.

* * *

В уютном ресторане, окружённая одиночеством и дымом тонкой дамской сигареты, сидела таинственная незнакомка и о чём-то мечтала. Тайна, которая мучила официанта, заключалась в том, что изысканно сервированный закусками стол был, не тронут. Только вино чуть-чуть пригублено. Проходя мимо столика, официант почувствовал её взгляд; уделил внимание.

— Посмотрите, — сказала незнакомка, указывая на улицу. — Что это там?

Официант направил взгляд сквозь полированное стекло по указанию её холёной руки.

— Мадам, это машина министра Алена Жюпе.

— Нет, немного дальше…

— А-а-а. Афиша. Сегодня в Оперном театре премьера.

— Нет, нет. Ещё дальше, немного левее…

— М-м-м, мадам, извините, но дальше… только контейнер для отходов.

— По-моему, там явно кто-то есть. Я вижу движение.

— Мадам, мне право неловко, но это крысы.

— Крысы?

— Да.

— Отнесите это им.

Она небрежно указала на закуски и затушила сигарету.

— Но мадам, у нас ресторан для VIP-персон, мы не обслуживаем крыс.

— А вы обслужите, пожалуйста, я хорошо заплачу.

С маской явного недовольства, которую правда прикрывала другая маска — угодника, официант принялся за работу. Поставив закуски на искрящуюся металлом тележку, он выкатился на улицу.

Когда крысиная трапеза закончилась, он вернулся чтобы доложить.

— Сколько их? — пригубив вино, спросила незнакомка.

— М-м-м. Мадам, я не успел сосчитать, они так быстро крутятся. Кажется, их десять.

— Десять?

— Да.

— Значит, все живы. Спасибо, за хорошую новость.

— Извините мадам, но я вас совсем не понимаю.

Послышались шаги. Шли двое в белых халатах, похожие как две капли воды. Они направлялись к ней, два медбрата близнеца: один держал маленький саквояж, другой — нехорошие мысли. При виде их у официанта появилась очередная маска — сочувствия, но как он не старался на лице вырисовывался гипсовый слепок ужаса.

— Мадам, мы за вами, — сказал первый.

— Чёрт возьми! Как вы меня нашли?

— Нам помогли члены организации «эвтаназия без границ», — отрапортовал второй.

— Вы предлагаете, чтобы я вступила в эту организацию?

— Мы не предлагаем, мы требуем!

— Когда это нужно сделать?

— Это нужно было сделать ещё вчера, — сказал первый.

— Но вчера я должна была подняться на Эйфелеву башню, мне не хватило ровно полчаса. Я хотела увидеть этот город с высоты полёта ветра.

— Хорошо, вы можете это сделать, — сказали два медбрата. — Только мы вас будем сопровождать.

Скоростной лифт в небо, и вот они уже на небесах смотровой площадки. Погода замечательная: ясно, тихо, безветренно. И уже пора уходить.

— Пора, — доставая шприц, сказал первый.

Второй, сволочь, промолчал, хотя должен был сказать дежурную фразу.

— Я готова, — сказала она.

Неожиданно налетел ветер. И дунул так, что у первого выпал шприц, а второй подавился несказанной дежурной фразой. Ветер обнял её своими сильными невесомыми руками. Поднял высоко; ещё выше… ещё. В царство бесконечности.

P. S.

А что касается бедного Винидикта, то когда задуло свечу, он вдруг вспомнил что страдает страшной скотофобией. Поэтому тут же, не раздумывая, он залез в пустую дыру киноскопа и переключился на другую программу, где постоянно работал ИБС. Что такое ИБС. А вы не знаете? Источник Бесперебойного Света. По-нашему, Солнце.

26.11.2007