«Город Живого ZUO»

Маленькая повесть, которая посвящается всем пиплам, живущим в городе Z…

Глава 1. О неведомой дали, бегающих окнах и едущей крыше

По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно стая серых мышей, прямо по крышам, шел задумчивый нечесанный дождь.

Слепая, грустная осень, спрятавшись в опавшей листве, мирно дремала под стук падающих капель.

Стайки случайных мыслей бродили над городом в поисках головы, в которую можно было бы приткнуться, но все их поиски были тщетны, так как дождь разогнал всех прохожих по своим коробкам из железобетона и закрыл все окна в городе, вдохнув в сознание людей мирный сон. Уснуло все. Птицы перестали петь, мухи утомились жужжать, а кошки – пить молоко. Погасли все лампы, потому что ток тоже устал, сменил минус на второй плюс, уравновесился и ушел на покой. Исчез.

В эту минуту на окраине забытого города, на улице заросшей лопухами, отворилось окно и вышло в мокрый дремлющий мир, под льющиеся с неба потоки воды, устремившись в неведомую даль, простиравшуюся за городом, оставив за собой голый и пустой проем.

Даль начиналась сразу за последним домом по улице Лопухов, с вечнозеленого соснового леса, шумевшего что есть силы даже когда не было ветра, а все потому, что росшие там сосны мнили себя корабельными. Каждая снилась себе уже готовой мачтой и потому несносно скрипела по ночам.

Вслед за окном, в опустевший проем высунулся заспанный лохматый человек. Он был такой же нечесанный, как дождь и потому весело подмигнул ему, словно старому знакомому. В ответ дождь радостно обдал его водяными брызгами, что избавило человека от нелюбимого обряда умывания. Он лишь стер с лица воду и высунулась в пустой проем еще дальше, пытаясь угадать, куда сбежало его окно. Он успел заметить его в неведомой дали за городом, – оно мелькало среди ревматических сосен. Человек успокоился – теперь, по крайней мере, он знал где его искать. А успокоившись он пошел пить чай на свою авангардную кухню, что делал всегда в таких случаях. Авангард был представлен вечно тоскующими бледно-зелеными стенами и задумчивой колченогой табуреткой. На табуретке стоял натюрморт из ржавого чайника и огрызка антоновского яблока.

– А-га, – промолвил умытый человек, – вот сейчас-то я и позавтракаю.

В этот момент, нарушая строгость авангардного ряда и неся с собой хаос реализма, в кухню на бреющем полет влетела шестиструнная гитара и, не успев затормозить, с грохотом воткнулась в вечно тоскливую стену.

– Ах, да! – вспомнил небритый и нечесанный человек, – пора заниматься. Он взял в руки чайник и перевернув его, три раза сильно встряхнул. Внутри что-то забулькало, но ничего не пролилось. Человек минуту помедлил, а затем робко напомнил, обращаясь куда-то в глубины чайника:

– Вась, а Вась? – пора заниматься… – на что чайник разразился проклятиями и вырвавшись из державших его рук, грохнулся на пол.

– Вась?… – снова негромко напомнил о себе человек.

– Да не Вася я! – громыхнуло из чайника, – а Майк! По нашему значит – Миша, – добавил он немного смягчившись. Небритый человек испуганно прижался к стене и промямлил: Миша… а ты кто?

– Кто-кто… гений я. Непонятый.

– Да ну!

– Ну да!

– Миша, – осмелился спросить размазанный по стене человек, – а что ты можешь?

– Многово я могу, – самодовольно заявил чайник, – могу тесать, пилить. Паять могу. Могу шнурки отпарить, макароны продуть, а потом наехать на уши. Могу мышей не ловить.

– Не надо, они хорошие.

– Ну да. А еще могу пространство искривлять вокруг себя. Правда при этом появляются побочные действия: у тех, кто рядом, извилины узлом заплетаются, и едет крыша.

– Это не страшно, – сказал человек и прибавил задумчиво, – а у кого она сейчас не едет?… Ну ладно, пора заниматься.

Глава 2. У кого не едет?…

Так было всегда. Да. Так было всегда. Он смотрел сквозь стену на эти синие, с белыми блестящими вершинами, горы словно видел их в первый раз. Но это было неправдой. Он видел их с тех пор как появился на свет впервые, а было это ох как давно…

Бездонное фиолетовое небо приковывало к себе его отрешенный взгляд. Оно вытягивало из его головы все суетные мысли, растворяя их в себе, разбавляя все горести и пустые печали фиолетовой краской.

Он знал, что когда-нибудь уйдет туда навсегда. Быть может это случится через сто лет, а может сейчас… Но уйдет обязательно.

Он знал, что здесь он уже не жилец. Здесь среди царства глухой немощной пустоты ему уже просто нет места. Он казался себе именно тем яблоком, которому некуда упасть. А когда некуда упасть, это уже – конец.

Как отрадно видеть всю жизнь одни горные вершины с вечными снегами и нетающим льдом. «Наверное, я уже разучился воспринимать остальное, – думал он, вытянувшись на жесткой сетке железной койки и положив босые ноги на спинку кровати, – как тяжко знать все наперед о других, а о себе не знать ничего».

«Вот сейчас сюда войдет женщина и принесет мне абрикосовый сок», – подумал он с легкой грустью, но в то же время слегка улыбнулся. Иногда жизнь забавляла его своей непосредственностью.

Она уже поднимается по лестнице, я слышу ее шаги. Она ступает неслышно и осторожно, боится расплескать мой драгоценный напиток. Она держит в руках серебряный поднос с кувшином.

Неслышно позади него растворилась дверь, и на пороге появилась восточная женщина Цинь.

– Я принесла тебе сок, мой господин, – сказала она и превратилась в туманное облако, распадаясь на куски и исчезая прямо на глазах. «Вот так всегда, – подумал он с грустью, осушая кувшин по космическим каналам не вставая с постели, – не везет тебе, Абрахамс Синяк.»

Глава 3. Вот так всегда

(О мутности)

Никогда не глядите в мутную даль. Это недостойно и вредно для здоровья. Это может позволить себе лишь совсем потерянный человек, по уши погрязший в грехах, закоснелый и потому мутный как сама эта даль.

К тому же, гляди не гляди, а там все равно ничего нет. Пухлые облака, влачащие свое жалкое существование на маршрутах воздушных течений. Прокисшая серость неба, и отдаленный стук журавлей-колодцев, разносящийся по всей обширной округе разноголосых мутностей, потерявшийся средь этой гипертрофированной пустоты.

О да! Ты огромна – Великая мутность! Твоим слугам нет счета, а деяньям – конца. Всепоглощающая, всеобъемлющая, ты делаешь из людей мутный кефир или поросячье пойло. Но спросила ли ты их об этом? Хотят ли они всю жизнь быть кефиром или поросячьими завтраками… Что? Никто не отвечает?… страшно.

И откуда ты только взялась, хочу я знать? Издалека? Похоже. Хотя – нет, – ты все время была где-то рядом, до поры витала поблизости, прикидываясь то туманом, то слякотью, то пчелиным пометом. Ты можешь меняться. И поэтому от перемены мест слагаемых сумма меняется очень быстро. Или просто – от перемены мест. И уже не уследить. Сменил место, знак, душу, и вот она уже тут как тут. И ты больше не ты. Ты больше никто. Ты – мутный. А серая мутность пострашнее проказы. Она входит незаметно, по капле, просачивается сквозь поры ослабевшей души, замутняя ее первородный цвет.

О люди! Бойтесь! Идет время Великой Мутности.

Глава 4. Пора заниматься

(Явление Вертиполоха)

Когда бродивший по городу дождь окончательно утомился и иссяк, на окраине его возник Вертиполох. Вернее возник он в доме №6 по Комсомольской улице, и возник не весь.

Сначала на маленькой уютной кухоньке появились его голые волосатые ноги в хайкинга американской армии и носках Бундесвера. Через пять минут над ними обозначилась голова с умными черными глазами. И уж затем, с минутку померцав, воплотилось в натуре его тело.

Тетушка его никак не ожидала, что все произойдет так быстро, и поэтому была обескуражена появлением на кухне как раз к обеду. Она накинула на него халат, чтобы прикрыть природную наготу, и усадила за стол. Вертиполох с чавканьем погрузил содержимое тарелки в свое чрево и задумался. Странные и грустные мысли бродили в его голове.

– Вот есть я, – думал он, почесывая волосатую ногу, – я есть вот, – снова думал он и чесал свою ногу. – Да…! Вот есть суп!

– Был, – мягко поправила тетушка.

– Да, был, – согласился Вертиполох, – но его уже нет?!

– Нет, – согласилась тетушка.

– Печально, – изрек племянник, – надо все обдумать. Пойду пройдусь.

Он встал и вышел сквозь узкий коридор на улицу, оставив после себя атмосферу глубокой тайны. Тетушка, вся окутанная ею, убрала со стола, вымыла посуду, и, посмотрев на зиявший в конце коридора дверной проем, промолвила с сожалением:

– Опять исчез. Ох уж эти дети…

Когда Вертиполох возник на улице, там уже шел снег. Он снял хайкинг и носок бундесвера и поставил свою оголенную ногу в слякотную лужу.

– Ах, да, – вздохнул он, – уже зима.

Но он ошибался на 180, было собственно еще жаркое лето, и кругом пели птицы. Снег шел только у него во дворе.

– Кругом одни загадки, – выдвинул он свой июньский тезис и пошел, куда глаза глядят.

В этот момент тихое бормотание мыслей, ворочавшихся в голове у Вертиполоха, было нарушено появлением бегущего куда-то окна и бегущего за ним человека.

Глава 5. Ты кто?

Стой, проклятый тупой квадрат!!! – орал человек, прыгая босиком по камням, так как был абсолютно голым, – мне же холодно!

– Между прочим – параллелепипед! – парировало окно, пробегая мимо Вертиполоха.

– Чего???! – от неожиданности голый человек остановился. Воспользовавшись этим, окно исчезло в кустах.

Голый, увидев, что все пропало, впал в транс. Он упал на четвереньки и забормотал, пугливо озираясь:

– Да как же это, да куда же… Люди!!!

– Все проходит, брат мой, – подбодрил его стоявший рядом Вертиполох, – это суета.

В этот момент из-за угла с диким воем вылетела шестиструнная гитара и резво взмыла вверх, там она на секунду затормозила, сделала три мертвых петли, и, сверкнув на солнце лакированными плоскостями, вошла в штопор. Своим невидимым концом штопор уткнулся в Вертиполоха.

– Воздух!!! – заорал насмерть перепуганный человек и зарылся на три метра в землю.

Вертиполох резко бросился в сторону и, споткнувшись, тяжело плюхнулся в канаву с водой.

Со страшным грохотом, словно обрушился небоскреб, гитара вошла в землю, насмерть придавив трех муравьев и сломав лапу подвернувшемуся кузнечику. Весь мокрый Вертиполох вылез из канавы. От развороченной земли валил пар. Неподалеку из земли торчала голова с искаженным от радости лицом.

– Милый мой! – весело крикнула голова, – да вы мне жизнь спасли! Я просто обязан напоить вас чаем.

Вертиполох выдернул из земли слегка дымившуюся гитару, закинул ее за плечо и, обняв голого человека, зашагал с ним по направлению к Привокзальной улице.

Глава 6. Чай

А там их ожидало тепло и уют авангардной кухни: колченогий табурет и тоскливо-зеленые стены.

– Люблю уют, черт возьми, – сказал Вертиполох, входя в кухню и швыряя гитару в угол.

– Да, – поддакнул голый и вытянулся на дощатом полу. Он мирно прикемарил в углу и уже начал посапывать, когда Вертиполох неожиданно вспомнил о цели своего посещения:

– Э! – воскликнул он, – а где же чай?

– Он вот, – сказал человек и ткнул пальцем в пустоту.

– Здесь.

– Да где? – переспросил Вертиполох.

– Да вот же, – пояснил человек, – он везде. Его надо просто вожделеть очень сильно, и он появится. Помни, если ничего нет, а очень хочется, то надо вожделеть, и все появится само собой. Понял?

– У-гу, – загадочно сказал Вертиполох.

– Ну тогда вожделей, а я немного посплю, – сказал человек и провалился в сон. А Вертиполох уселся на полу, скрестив ноги, подобно индейским йогам и стал вожделеть.

Когда через полчаса ничего не появилось, он не огорчился и стал вожделеть в другую сторону.

Теперь он хотел бутылку кефира и котлету, которую можно есть только зимой, маленькую и сморщенную, но очень желанную. Он вожделел ее всеми силами своей души, и когда, наконец, перед ним возник поднос с бутылкой кефира и котлетой в розовой дымке, он в изнеможении рухнул на пол, потеряв остаток сил и ныряя в глубокий обморок. Но Подсознание его улыбнулось: он добился своего и скоро будет сыт…

Когда Вертиполох очнулся, ни кефира, ни котлеты на полу не было. Он огляделся: голый человек исчез.

– Сволочь, – выругался Вертиполох, и поправив халат, шагнул через оконный проем в вечный дождь.

Глава 7 (историческая)

Рождение ZUO

По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих словно стая серых мышей, прямо по крышам шел задумчивый нечесанный дождь.

Рядом с ним шагал, запахнув полы своего халата, Вертиполох. Он был голоден, обманут и недоволен жизнью. Он шагал, не разбирая дороги, ему было все равно, куда идти. И он пошел в «Снайпер». Вернее, не совсем так: «Снайпер» вдруг ощутил, что нужен ему больше жизни и возник на дороге, которая вела в пустоту. Теперь она вела в «Снайпер».

Вертиполох увидел, что идет не один, впереди него шагал какой-то мэн. Он догнал его и хлопнул по плечу: – Здорово, Джо! – Я не джо, – ответил мэн, – я пипл Кузьмичев.

– Ага, а я Вертиполох! – Это в кайф!

И они вошли в «Снайпер» уже друзьями. Поднявшись по лестнице на второй этаж, они остановились и отряхнули с себя воду, висевшую на одежде крупными каплями. Из-за двери вдруг раздался страшный скрежет, словно стая облезлых кошек застряла в трубе. – Что это? – испуганно вопросил Вертополох. – Не боись, – успокоил его пипл Кузьмичев, – это наш третий.

Он отворил дверь, за которой открылась небольшая комната, заваленная аппаратурой. Чего здесь только не было: гитары, стулья, барабаны, синтезаторы и микрофонные стойки были свалены в одну кучу, поверх которой восседал еще один лохматый мэн в клубах сизого дыма и с бутылкой «Столичной» в руке. Увидев гостей, он дико заорал и оскалился: – Привет, пиплы!!! – Привет, – согласился пипл Кузьмичев и сказал Вертиполоху, – заходи, третьим будешь.

Через минуту они уже выпивали на троих. Так родилось «ЗЮ» (ZUO).

Глава 8. Какое все зеленое!

Пипл Кузьмичев сказал: «Мы будем звать тебя Верт»! И Вертиполох согласился быть Вертом. Так выходило даже лучше. И жизнь потекла дальше, а потом вообще забила ключом, разбрасывая веселые брызги во все стороны.

До тех пор, как Верт возник в этом городе и повстречал по дороге к «Снайперу» пипла Кузьмичева, а следом и Марыча (это тот лохматый мэн, который любил детей и выпить), всем им чего-то не хватало, но теперь…

Теперь они проводили вместе все свободное время, так как другого у них не было. «Снайпер» стал их домом. Здесь они собирались каждый вечер и, разобрав кучу гитар, валявшихся на полу, и кое-как натянув на них струны, бренчали что есть силы, вымещая на несчастных инструментах все свои эмоции. Эмоци й было не мало, и от этого струны рвались как прогнившие нитки, но они натягивали все новые и новые, до тех пор, пока не родился Пурик. Пурик умел немного стучать на барабанах. Поэтому, когда тот слегка подрос, Марыч притащил его в «Снайпер». После чего Пурик стал сотрясать стены мощными, но не в тему, ударами по барабанам. Спустя месяц он измочалил их вконец, и выкинул в окно, сбив по дороге пролетавшую мимо ворону.

Шло время… Птицы стали облетать «Снайпер» стороной, люди обходить его, а пиплы потянулись туда стаями.

Пипл Кузьмичев научился слегка бренчать на гитаре и писать песни. Марыч освоил «Бас». Пурик собрал новые барабаны и выстрогал из поваленной березы новые палочки. Один Верт не научился играть ни на чем, плюнул на все и стал называться непонятным словом «менеджер». Но после плюнул еще раз и стал великим кинорежиссером, потому что стал снимать фильм про «ЗЮ».

О! Вы не знаете, что такое «ЗЮ»?! Видели ли вы когда-нибудь, что такое «ЗЮ»?! А это надо было видеть…

С течением времени «Снайпер» переполнился внутренней энергией, выплескиваемой каждый вечер пиплами из «ZUO», и стал светиться по ночам. Над ним изменилась роза ветров, и пролетавшие мимо самолеты проваливались в воздушные ямы, которых над городом стало больше, чем здорового неба. Зима покинула эти края, потому что снег таял уже в воздухе, еще не достигнув земли, отчего все время шли дожди. Пропитанная избыточной влагой северная земля, на которой стоял забытый город, прониклась доверием к жившим на ней пиплам и зазеленела навечно. Все пропало за буйно разросшимися деревьями и травами, зацвели даже заборы и телеграфные столбы, вследствие чего тут же встал вопрос о переименовании города, хотя прежнее название все забыли.

Ранним утром пипл Кузьмичев вышел на крыльцо своего дома и, посмотрев окрест, зевнул и сказал: – Какое все зеленое! С тех пор город стал называться Зеленогорск.

Глава 9. Перерождение (легенда)

Он отчетливо помнил тот день, когда восточная женщина Цинь растаяла у него на глазах, превратившись в облако, и унеслась куда-то в сторону Тибетских гор.

С той поры никто больше не навестил его и не сказал ему ласкового слова. А как его хотелось услышать! Все женщины миры забыли о нем единогласно, словно его никогда и не существовало. Но он жил и пил кефир! И потому был жив еще семьсот лет, а потом впал в спячку. Страшные сны будоражили его истосковавшуюся душу: «… Она уходила куда-то вдаль, неслышно ступая ногами по теплому песку. Завернутая в прозрачную шелковую накидку, которая, облегая ее стан, подчеркивала стройность фигуры. Боже, как же она была прекрасна!»

Они любили друг друга безумно, но сказка не может продолжаться вечно, и настал день, когда она сказала ему, что должна уйти. Нет, она любит его по-прежнему, но она должна уйти в пустыню. Что-то зовет ее, какой-то внутренний голос. Кажется, это зовет Бог… И она ушла, оставив его наедине с мерзкими обшарпанными стенами, железной койкой и протухшим кефиром. Одного. Он знал, что иначе она не могла поступить, и не винил ее… но это было жестоко.

Он не мог пойти вместе с ней и остаться тоже уже не мог. Все было просто и непонятно…

Три года он провисел один. В комнате, заполненной жужжанием мух и поскрипыванием натянувшейся веревки. А потом появилась Цинь и, встав рядом на табуретку, поцеловала его в губы. Когда он упал на пол, оборвав веревку и сломав себе шесть ребер, она стала ухаживать за ним, и вскоре он опять встал на ноги.

Как оказалось, чувства меняются почти мгновенно. Теперь он ненавидел свою сказку и любил Цинь. Но его словно преследовал рок: настал день и Цинь, превратившись в облако, улетела в далекий Тибет, опять покинув его. Круг замкнулся. Он должен был умереть опять… Но он устал умирать уже в который раз. Устал грустить и тосковать. Быть мертвым – очень трудно. И вот тогда он махнул на все и стал Живым.

Глава 10. Живой

Когда Живой появился все в том же «Снайпере», он понял, что все происходящее с ним на этом свете, было не зря. И все пиплы тоже поняли, что они появились не зря. И Верт понял. И пипл Кузьмичев и даже Марыч.

Живой сразу вошел в «ZUO» и больше из него не выходил. Он стал рвать струны вместе с «ZUO», петь с ними песни и писать их. А потом решил стать таким же великим режиссером, как Верт, и стал им, после того как снял всем известный клип группы «ZUO» к их теме «Одна ночь в сумасшедшем доме».

Клип обошел все телестудии страны, вызвав страшный ажиотаж вокруг команды. Чуть позже на всей земле уже не было человека, которому не хотелось бы провести в сумасшедшем доме хотя бы одну ночь. (Признайтесь себе, вы ведь тоже этого хотите.)

Пиплы из «ЗЮ» стали страшно известны. Их наперебой разрывали ведущие менеджеры, телефоны их постоянно сотрясались от грохота звонков, но однажды их вдруг не стало. Огорченные менеджеры подошли к окну и увидели, как: …По дороге, ведущей из одной пустоты в другую, меж домов, похожих, словно стаи серых мышей, брел задумчивый нечесанный дождь…

Конец мая – 24 июня 1991 г. Павловск

Оглавление