Нэнси Кресс Самая знаменитая девочка в мире
2003
Самая знаменитая девочка в мире высунула мне язык.
— Это все мои куклы Барби, и ты их не бери!
Я побежала к маме:
— Кира не хочет делиться!
— Кира, дорогая, — сказала тетя Джули тем странным напряженным голосом, который появился у нее с тех пор, как случилось ЭТО, — поделись своими новыми куклами с Эми.
— Нет, они мои! — сказала Кира. — Люди из новостей дали их только мне!
Она пыталась удержать в руках всех Барби разом, девять или десять, а потом расплакалась.
Теперь она плакала часто.
— Джули, — сказала мама по-настоящему тихо, — она не обязана делиться.
— Нет, обязана. Именно потому, что теперь она что-то вроде… о, боже, хотела бы я, чтобы ничего этого не случилось! — Потом тетя Джули тоже заплакала.
Предполагается, что взрослые не плачут. Я посмотрела на тетю Джули, потом на глупую, все еще орущую Киру, потом снова на тетю Джули. Все было неправильно.
Мама взяла меня за руку, увела на кухню и посадила себе на колени. В кухне было совсем тепло, пеклись печенья из шоколадного теста и поэтому все было хорошо.
— Эми, — сказала мама, — я хочу поговорить с тобой.
— Я уже большая, чтобы сидеть у тебя на коленях, — сказала я.
— Нет еще, — ответила мама, прижала меня крепче? и я почувствовала себя совсем хорошо. — Но ты уже достаточно большая, чтобы понять то, что случилось с Кирой.
— Кира говорит, что она этого сама не понимает!
— Ну, в каком-то смысле это верно, — сказала мама. — Но ты в любом случае поймешь. Ты знаешь, что Кира была с тобой на пастбище, когда прилетел большой космический корабль.
— Можно взять печенье?
— Они еще не готовы. Сиди смирно и слушай, Эми.
Я сказала:
— Ну, да, я все это знаю! Спустился корабль, открылась дверь, Кира вошла, а я убежала далеко и не попала.
А потом я позвонила маме по мобильнику, а она вызвала 911 и прибежали люди. Не тетя Джули — за Кирой в этот день дома присматривала моя мама. Примчались полицейские машины и скорая помощь. Машины заехали прямо на пастбище, распугивая коров. Если б коровы не проломились через изгородь, то, клянусь, несколько их машины задавили бы. В общем, классное было зрелище.
Кира пробыла там долго. Полицейские кричали на маленький космический корабль, но он не открывался и никак не реагировал. Я наблюдала за ними из верхнего окна, куда мама велела мне уйти, через бинокль дяди Джона. Прилетел вертолет, но прежде чем он успел что-то сделать, дверь корабля открылась, Кира вышла, а полицейские рванули вперед и схватили ее. А потом корабль просто взлетел и исчез, пройдя мимо вертолета, и с тех пор все думают, что Кира самая крутая на свете. Но я так не считаю.
— Я ее ненавижу, мама.
— Нет, так не надо. Но Кира привлекает все внимание и… — Она вздохнула и стиснула меня крепче. Это было приятно, хотя я уже большая, чтобы так меня держать.
— Кира поедет на телевиденье?
— Нет. Тетя Джули и я договорились вас обоих удерживать от телевиденья, журналов и всего подобного.
— Кира и так во всех журналах.
— Не по своему выбору.
— Мамочка, — сказала я, потому что так хорошо сидеть у нее на коленях и еще так приятно пахло печеньем, — а что Кира делала на корабле?
Она напряглась.
— Мы не знаем. Кира не может вспомнить. Разве что… она тебе ничего не рассказывала, Эми?
— Она говорит, что не может вспомнить.
Я повернулась, чтобы посмотреть маме в лицо.
— Так почему же ей до сих пор шлют подарки? Это же было в прошлом году!
— Знаю.
Мама поставила меня на пол и открыла духовку, чтобы потыкать печенье. Они пахли волшебно.
— А почему, — спросила я, — дядя Джон больше не приходит домой?
Мама прикусила губу.
— Не хочешь ли печенья, Эми?
— Хочу. Так почему?
— Иногда люди просто…
— Тетя Джули и дядя Джон развелись? Из-за Киры?
— Нет. Кира здесь не при чем, и ты запомни-ка это, юная леди! Я не желаю, чтобы ты смущала ее еще больше, чем сейчас!
Я откусила печенье. Кира не смущается. Она просто плакса и хрюшка-Барби, и я ее ненавижу. Я не хочу больше, чтобы она была моей кузиной.
Ну что такого великого — побывать в каком-то глупом космическом корабле? Ничего. Она даже об этом ничего не помнит!
Мама закрыла лицо руками.
* * *
2008
Шепоток прошел по всему кафетерию: «Это она… она… она!»
О, черт! Я уткнулась в свое молоко. В прошлом году в кафетерии подавали шипучку и коку, стояли торговые автоматы с конфетами и чипсами, но новый директор все это убрал. Он настоящий ублюдок. Часто компании «Очистим Америку» нашего нового президента насильно впихивают в наше горло, говорит папа. Только он не говорит «впихивают», потому что считается, что это круто, так думают все родители из города Картер-Фоллс-Хай. Школьная форма. Тихая молитва. Обязательные уроки гражданственности. Выгоняют из школы за все, в чем нет духовности. Такое дерьмо.
— Это точно она, — сказал Джек. — Я видел ее картинки онлайн.
Ханна сказала:
— Как считаешь, что они сделали с ней в корабле, когда она была маленькой?
Энджи хихикнула и облизала губы. У нее по-настоящему грязный разум. Картер, который что-то вроде ути-ути, хотя и член футбольной команды, сказал:
— Это не наше дело. И она была тогда просто ребенком.
— И что? — ухмыльнулась Энджи. — Никогда не слышал о педофилах?
Ханна сказала:
— Космические педофилы? Взрослей, Энджи.
Джек сказал:
— А она милашка.
— Я думала, ты хочешь девственницу, Джек, — сказала Энджи, все еще ухмыляясь.
Картер сказал:
— Э-э, отстаньте от нее. Она просто зашла сюда.
Я следила, как Кира неуверенно шла к столикам кафетерия. Мониторы строго следили за всеми. У нас повсюду мониторы, так же как повсюду на улицах национальная гвардия. «Очистим Америку», чертова задница. Кира щурилось: она близорука, но ей не нравится носить контактные линзы, потому что они зудят. Я еще ниже согнулась над своим молоком.
Энджи сказала:
— Кто-то мне говорил, что Кира Ланден — твоя кузина.
Все головы рывком повернулись в мою сторону. Черт разрази эту стерву Энджи! Где это она услышала? Мама обещала мне, что никто в школе не узнает, а Кира никому не скажет! Ей и тете Джули пришлось переехать, говорили мама с папой, потому что у тети Джули после развода настали тяжелые времена и ей надо было быть ближе к своей сестре, и я должна это понять. Что ж, я поняла, но если Кира расхвастается и все мне испортит… Это моя школа, а не ее, я потратила тьму времени, чтобы попасть в хорошие группы, в которые никогда не входила в средних классах, и никакая до отвращения знаменитая кузина этого мне не испортит. Она не умеет даже танцевать.
Джек сказал:
— Кира Ланден твоя кузина, Эми, реально?
— Нет, — сказала я, — конечно, нет.
Энджи сказала:
— А я слышала другое.
Картер сказал:
— Так это просто сплетни? Ты вредишь этим людям, Энджи.
— Боже, Картер, прекрати. Слабак!
Картер покраснел. Ханна, которой он нравился, хотя и не догадывался сам, сказала:
— Приятно, когда хоть кто-то по крайней мере пытается быть добрым к другим.
— Плюнь это в свой суп, Ханна! — сказала Энджи.
Джек и Ханна переглянулись. Именно они принимали решение для группы, да и для других групп тоже. Энджи слишком глупа, чтобы это понять или осознать, что ее могут выдавить. Я ей не сочувствую. Она этого заслуживает, даже если быть выдавленным — это по-настоящему ужасно. Идешь в одиночку по коридорам и никто в твою сторону не поглядит, над тобой смеются за твоей спиной, и не можешь даже сохранить своих друзей. И все-таки Энджи этого заслуживает.
Ханна прямо посмотрела на меня тем взглядом, который Джек называет «взглядом полицейского допроса».
— Эми… Кира Ланден — твоя кузина?
Кира сидела в одиночку на конце стола. Кучка ребят, настоящие кобры, что заправляют лабораторией ВР, сидела на другом конце, вроде как посмеиваясь над нею, но без настоящего смеха. Я увидела Элеонору Мэрфи, избранную королевой гала-концерта ВР, хотя она еще не в старших классах, то окинула Киру холодным оценивающим взглядом, а потом презрительно отвернулась.
— Нет, — сказала я. — Я тебе уже говорила. Она не моя кузина. На самом-то деле, я ее никогда не встречала.
* * *
2018
Я уставилась на виллу с недоверием. Не на охрану — всех богатых нынче охраняют, мы — нация параноиков и, наверное, не без причин. Это касается безумцев-террористов, доморощенной патриотической милиции, сторонников власти Белый или Черных, не говоря уж о молодежных бандах, мелких наркобаронах и контрабандистах черного рынка. Плюс, конечно, ответ властей на это, когда иногда кажется, что все до единого девятнадцатилетние в стране ходят по улицам в камуфляже — кроме, конечно, тех девятнадцатилетних, которые уже засвидетельствованы в качестве безумцев-террористов, доморощенной милиции, сторонников власти Белых и т. д. Все остальные из нас продолжают жить обычной жизнью.
Так что охранники не удивили меня — удивила вилла. Это была миниатюрная копия Запретного Города — в Миннесоте.
Начальник охраны застал меня глазеющей разинув рот на крутые изогнутые крыши, позолоченные арки, на восьмиугольную пагоду.
— Документы, пожалуйста.
Я собралась и посмотрела профессиональным взглядом, т. е. лучше сказать не отчаявшимся. Но, конечно, была в отчаянии. Но даже Кира не должна ничего знать.
— Я Эми Паркер — кузина мадам Ланден, — формально представилась я. — Мадам Ланден меня ждет.
Забудьте о непроницаемости китайцев — охранник смотрел с таким подозрением, словно я сказала, что являюсь уйгуркой-мусульманкой. Он изучил меня, изучил мои документы, он посмотрел на компьютере, совпадает ли скан моей радужки. Я прошла сквозь металлодетекторы, детекторы взрывчатки, детекторы детекторов. Меня основательно, но пристойно прощупали. Наконец, он пропустил меня во внутренние ворота и следил за мной всю дорогу, пока я не прошла под аркой с резными неуместными павлинами и драконами.
Кира ждала меня во дворике за аркой. Она была в агрессивно-модном синем спортивном костюме с двойным рядом крошечных зеркалец, нашитых спереди. Волосы выкрашены очень светлыми и подстрижены резко асимметрично в стиле, ставшем популярном после нынешней датской модели Бригитты. В этом традиционном китайском дворике, усаженным цветущими сливами в фарфоровых горшках, с прудом, где плавали золотистые карпы, она выглядела либо смешно, либо экзотично, в зависимости от вашей точки зрения. Точка зрения была именно тем, зачем я сюда прибыла. Мы не виделись друг с другом восемь лет.
— Привет, Эми, — сказала Кира своим низким, чуть хрипловатым голосом.
— Привет, Кира. Спасибо, что встретила меня.
— С удовольствием.
Была ли в ее голосе насмешка? Вероятно. Если так, то я этого заслужила.
— Как тетя Джули?
— Не имею понятия. Она отказывается от всякого контакта со мной.
Я выпучила глаза — я этого не знала. А должна была бы знать. Хороший журналист выполняет домашнее задание. Кира улыбнулась мне, и на сей раз в улыбке безошибочно присутствовала насмешка. Я стиснула зубы, о боже, я не могу себе позволить сорвать это интервью. Моя работа зависит от него. Людей сокращают и Пол не выбросил меня только потому, что я сказала с отчаяньем страха: «Кира Ланден — моя кузина. Я знаю, она отказывается от всех интервью, но, может…»
Кира сказала:
— Садись, Эми. С чего начнем? Для какой службы ты теперь пишешь?
— Таймс-онлайн.
— Ах, да. Ну, что ты хочешь узнать?
— Думаю, начнем с главного. Как ты познакомилась с генералом Чжоу?
— На вечеринке.
— О-о. И где же проходила эта вечеринка?
Она совсем не хотела мне помочь.
Кира скрестила ноги. Дорогая синяя материя спортивного костюма соответственно растянулась. Она выглядела сказочно, и я подумала, не сделала ли она какую-нибудь пересадку. Но, в общем, она всегда была хорошенькой, даже когда ей было десять и она была самой знаменитой девочкой в мире, озадаченно мигая в неуклюжее телевизионное оборудование шестнадцатилетней давности. Мой робокам перемещался позади меня, автоматически записывая нас с наиболее выгодных ракурсов.
— Вечеринка проходила у Кэрол Перес, — ответила Кира, называя вашингтонскую хозяйку, которую я видела только по программе новостей из высшего общества. — Я познакомилась с Кэрол в Йейле, конечно. Я познакомилась там с прорвой людей.
Да, это точно. Ко времени колледжа Кира рассталась с застенчивостью по поводу того, что же случилось с ней, когда ей было десять. Она выработала нечто вроде великолепного подхода — у нас еще были общие друзья, — состоявшего в загадочности в комбинации с дурной славой. Она тонко напоминала людям, что обладает опытом уникальном во всем человечестве, ни разу с тех пор не повторившемся, и хотя говорит она об этом без охоты, да, верно, что она проходит сеансы глубокого гипноза и, возможно, все-таки вспомнит, что же там в действительности происходило…
К концу первого семестра она «вспомнила». Со вкусом, скромно, ничего такого, чтобы мода окрестила ее сумасшедшей. Пришельцы были маленькими и ходили на двух ногах, они надели ей на голову что-то вроде шлема, и она смотрела голограммы, в то время как они предположительно записывали ее реакцию… Нет она не может вспомнить ничего особенного. Во всяком случае, пока.
Йейл все это съел. Интеллектуалы, особенно политические, дебатировали намерения пришельцев в терминах будущей политики Соединенных Штатов. Расшевелилось воображение преподавателей искусств. Люди из общества решили, что Кира Ланден — интересная добавка к их вечеринкам. И ее пригласили.
— Кэрол устроила вечеринку в своем доме в Вирджинии, — продолжила Кира. — Дипломаты, люди на лошадях, все как обычно. Чун-фу и меня представили друг другу, и мы оба сразу поняли, что здесь может быть нечто особенное.
Я всматривалась в нее. Могла ли она в самом деле быть такой наивной? У Чжоу Чун-фу уже было две любовницы-американки. Китайцы-хань, партия Чжоу и Соединенные Штаты ныне союзники, объединенные в своих акциях против террористов из западной части Китая, уйгур-мусульман, которые дестабилизируют Китай своей отчаянной войной за независимость. Уйгуры проиграют. Все это понимают, вероятно, даже сами уйгуры. Но пока что они взрывают в Пекине и Шанхае, в Сан-Франциско и Лондоне, иногда бешено договариваясь о выкупе, иногда с надменными политическими манифестами, иногда, как кажется, из чистой ярости. Резня, даже после вековой к ней привычки, заставляет бледнеть даже дипломатов. И генерал Чжоу поднаторел во всем этом. Рабочие лошадки прессы, вроде меня, не имеют доступа к секретным данным, однако слухи связывают его с некоторыми самыми зверскими акциями. Он держит дом в Миннесоте, потому что его легче всего достичь в ракетных полетах над полюсом.
И Кира верит, что у них «особые» романтические отношения?
Невероятно, но кажется, что верит. Пока она говорила об их знакомстве, о своей жизни с Чжоу, я не замечала ни следа иронии, сомнения, простого смущения. И определенно ничего хоть издали напоминающего стыд. Я отметила гнев, и это было самое интригующее в ее поведении. На кого она злится? На Чжоу? На свою мать, зашнурованный образец совершенства, которая отвергла ее? На пришельцев? На судьбу?
Она отклонила все политические вопросы.
— Кира, ты одобряешь то, как развивается китайско-американское сотрудничество?
— Я одобряю то, как развивается моя жизнь. — Звонкий смех, подчеркнутый ноткой гнева.
Мы прошлись по вилле, и она позволила мне фотографировать все, даже из спальню. Громадная постель под балдахином, резные шкафчики, горшки со сливовым цветом. Чжоу или какой-то заспинный пиар-советник решил, что партнерша китайского политического деятеля должна выглядеть не слишком сурово, ни слишком по-американски. Прошлому Киры давалась честь ее присутствием, даже ели она сама глядела в будущее — таким ясным было то, что я вывела. Я записывала все. Кира ничего не вымолвила, сопровождая меня, обычно даже не смотрела в мою сторону. Она расчесала волосы перед витиевато-резным зеркалом, покопалась на туалетном столике, сидя в глубокой задумчивости. Словно забыв о том, что я здесь.
Молчание Кира нарушила только тогда, когда она провожала меня к воротам. Она вдруг сказала:
— Эми… ты помнишь нашу школу? Тот ВР-концерт?
— Да, — осторожно ответила я.
— Ты, я и наши мальчики были в комнате джунглей. Там был виртуальный бой кокосами. Я бросила в тебя кокосом, попала, я ты притворилась, что даже не заметила этого.
— Да, — ответила я. Из всего моего избегания, из того, что я делала с ней в те ужасные, чудовищные, жестокие подростковые годы, она решила вспомнить именно это!
— Но ты видела. Ты знала, что я там.
— Да. Я извиняюсь, Кира.
— Не тревожься об этом, — сказала она с такой сверкающей улыбкой, что я сразу поняла, на кого был направлен ее гнев. Она дала мне интервью из старых семейных уз, или из желания продемонстрировать разницу наших сравнительных позиций, или еще их чего-то, но злилась она на меня. И всегда будет злиться.
— Извини, — снова сказала я с подчеркнутой неадекватностью. Кира не ответила, просто повернулась и пошла в свое крошечный Запретный Город.
* * *
Моя история имела большой успех. «Таймс» пустила ее на плоский экран, на 3-D и ВР, и запросы на нее вылезли за пределы шкалы. Впервые кто-то оказался внутри компаунда Чжоу, впервые встретился с американской подружкой загадочного генерала, впервые так близко видел стиль их жизни. Загадочное столкновение Киры с пришельцами шестнадцать лет назад придало истории уникальную остроту. Даже те, кто ненавидел эту историю — а таких было множество, называвших ее вызывающей, аморальной, декадентской, симптоматичной и так далее, — заметили ее. Моя система сообщений чуть не рухнула под грузом поздравлений, осуждений, предложений работы.
На следующий день Кира Ланден созвала пресс-конференцию. Она опровергла все. Да, меня пригласили на виллу Чжоу, но только в качестве родственницы на чай. Мы договорились, что не будет никаких записей. Я нарушила соглашение, записав все тайком, что поставило под угрозу китайско-американские отношения. Кира говорила со слезами на глазах. Китайское посольство прислало гневное опровержение. Государственный департамент был раздражен.
И «Таймс» уволила меня.
Стоя в свое квартире, все еще окруженная массой цветов, прибывших вчера, я смотрела в никуда. Удушающе сладкие ароматы вызывали тошноту. Дикие, глупые идеи бушевали в моей голове. Я подам в суд. Я покончу с собой. Киру действительно подменили пришельцы. Она больше не человек, а страшный фантом человека из ВР-триллеров, и мой долг — разоблачить ее.
Какая глупость. Только одна мысль была верной.
После стольких лет Кира нашла способ отыграться.
* * *
2027
На второй год войны пришельцы вернулись.
Дэвид сказал мне это, когда я купала ребенка в кухонной раковине. Двойня, Люси и Лем, с визгом носились по крошечной квартире, как парочка баньши. Квартирка тесная, но она недалеко от работы Дэвида, и мы счастливы, что заполучили хотя бы ее. Ведь идет война.
— Телескоп Бландинг засек корабль пришельцев, направляющийся к Земле. — Дэвид произнес потрясающую новость скучно, как все, что он ныне говорит мне. И впервые за две недели он стал инициатором разговора.
Я покрепче ухватила Робина, извивающегося младенца, скользкого от мыла, и уставилась на него.
— Когда… Как…
— Хорошо бы тебе хоть раз закончить фразу, — сказал Дэвид с бесстрастным гиперкритицизмом на все, что я говорила в те дни. Так было не всегда. Дэвид не всегда был таким. Депрессия, сказал мне его доктор, которая, к несчастью не поддается доступным лекарствам. Что ж, великолепно, значит Дэвид в депрессии. Да вся страна в депрессии. Все напуганы, жалки, ходят с серыми от тревоги лицам из-за этой непредсказуемо внезапной войны с ее биоатаками, Q-бомбами, ЭМИ-нападениями, все из которых выглядят случайными. Мы все в депрессии, но не все из нас отыгрываются на людях, с которыми живут.
Я спросила с большим тщанием:
— Когда Бландинг засек пришельцев, и верят ли ученые, что это те же самые пришельцы, что явились сюда в июле 2002 года?
— Вчера. Да. Ты должна либо мыть Робина, либо не мыть, а не бросать важную родительскую работу в самом разгаре. — И он покинул помещение.
Я прополоскала Робина, завернула его в громадной, посеревшее от старости полотенце и положила ребенка на пол. Он улыбался мне; такой добродушный по природе ребенок. Я дала Люси и Лему, слишком маниакальным к сладостям, по одному печенью, отложенному про запас, и включила интернет. Аватара Трубача, которого кто-то создал слегка похожим на картинки Честного Эйба Линкольна, была в разгаре сообщения, передавая, должно быть, наспех скачанные архивные съемки из устаревших сайтов.
Показывали тот маленький, оловянного цвета космический корабль, что приземлился на коровьем пастбище дяди Джона двадцать пять лет назад, и Киру, выходящую из него с выражением изумления на маленьком личике. Боже, да она была чуть старше Люси и Лема. Показывали корабль, стартующий прямо вверх, мимо армейского вертолета. В тот раз ни следящие телескопы, ни спутники не засекли судна большего размера, ни прилетающее, ни уходящее… либо наша технология теперь улучшилась, либо у пришельцев другой план игры. Теперь экран переключился на картинки с Бландинга, которые выглядели всего лишь точкой в пространстве, пока компьютеры не увеличили ее, снабдив графикой и «искусственно добавив» различные воображаемые внешние виды, трассы и другие спекуляции. Посреди объяснений, даваемых строгим голосом «Авраама Линкольна», я уловила, что траектория судна закончится на том же коровьем пастбище, что и в прошлый раз — если, конечно, она не изменится — и что прибытие на Землю ожидается через тринадцать часов семь минут.
На экране появился китайский генерал, объявивший в переводе, что Китай готовится сбить нарушителя.
— Мама! — пронзительно завизжала Люси. — Мое печенье кончилось!
— Не сейчас, дорогая.
— Но у Лема осталось его печенье, а он не хочет делиться!
— Погоди минуту!
— Но мама…
Интернет резко выключился. Интернет.
В потрясающей жутковатой тишине раздался голос Лема, почти заглушивший голос его сестры:
— Мама! Я слышу какие-то сирены…
* * *
Три дня хаоса. Я никогда не верила, что паника — древнеримские уличные бунты, полностью вышедшие из-под контроля, убийственная паника — может случиться в Соединенных Штатах, в серых городах, вроде Рочестера, штат Нью-Йорк. Да, случались периодически расовые бунты в Атланте, краткие периоды грабежей в Нью-Йорке или военной истерии в Сан-Франциско, однако национальная гвардия живо изолировала их в тех районах, где насилие и так было образом жизни. Но эта паника охватила весь город Рочестер — в холодном феврале, и, следя по интернету, когда вообще работали установленные камеры сайта, я испытала сюрреальный ужас. Ведь предполагалось, что это Америка.
Людей публично обезглавливали на лужайках музея искусств, их дыхание застывало в морозном воздухе за секунду до того, как из их отрубленных голов в сторону камеры хлестала кровь. Никто не мог сказать, почему их казнят, и есть ли вообще этому причина. Здания, которые национальная гвардия защищала от бомб китайских террористов, взрывались обезумевшими американцами. Любого американца китайского происхождения или похожего на китайца, или просто, по слухам, происходившего от китайцев, так зверски избивали, что отвращение возникло бы и у четырнадцатого века. Мертвый изрубленный ребенок был брошен на пожарной лестнице четвертого этажа и валялся там целые три дня, расклевываемый птицами.
Я держала детей в тесноте ванной комнаты, где не было окон для битья. Или для заглядывания. Электричество отключилось, потом включилось, потом отключилось совсем. Перестали подавать тепло. Дэвид оставался у окна гостиной на случай, если в здании начнется пожар и у нас не останется другого выхода, кроме эвакуации. Даже во время этого ужаса он все преуменьшал и критиковал:
— Если бы ты запасла больше еды, Эми, может быть, детям не надо было снова есть овсяные хлопья.
— Тебе никогда не удавалось держать их спокойными и тихими.
Спокойными и тихими. Вороны на пожарной лестнице выклевывали глаза мертвого ребенка.
Как только Люси, Лем и Робин наконец-то засыпали, я включала радио. Бунты взяты под контроль. Нет, не взяты. Президент мертв. Нет, жив. Президент объявил чрезвычайное положение. Массивная биоатака на Нью-Йорк. Нет, на Лондон. Нет, на Пекин. За этими атаками стоят китайцы. Нет, у китайцев бунты похуже наших, их текущий хаос смешался с хаосом их предыдущей гражданской войны. Именно эта гражданская война разрушила три года назад китайско-американский альянс. А потом во время своих гражданских переворотов китайцы атаковали Аляску. Может быть. Даже сеть международной разведки не была полностью убеждена в том, кто же именно выпустил в Анкоридже крыс, зараженных бубонной чумой. Однако, Белый дом объявил, что китайские эксцессы стали непереносимы для Западного мира.
Я не вижу, какие из эксцессов могут быть еще хуже.
А потом все кончилось. Армия справилась. Или, наверное, хаос самоорганизовался, как некая разновидность чумы, и просто завершил свой курс. Все оставшиеся в живых были к нему уже иммунны. Выждав еще неделю, Дэвид и я — но не дети — вышли из нашего здания в руины, чтобы начать выстраивать заново некое экономическое и общественное существование. Мы никогда не оставляли детей одних, но даже так Дэвид нашел изолированный случай, чтобы сказать, выражая негодование каждым членом собственного тела: «Именно ты хотела иметь детей. Я не знаю, как далеко я могу зайти в оплате твоего неверного суждения».
Вот когда я получила e-mail от Киры.
* * *
— Почему ты пришла? — спросила меня Кира.
Мы смотрели друг на друга в федеральной тюрьме в горах Катскел к северо-востоку от Нью-Йорка. Тюрьма, построенная в 2002 году, была произведением искусства. Ничего не могло проникнуть ни внутрь, ни наружу, включая бактерий, вирусов и даже радиацию. Кира сидела напротив меня, испуганная женщина, которая в действительности находилась на расстоянии двух миль, запертая в какой-то камере, которая, наверное, выглядела совершенно не похоже на ее голограмму в центре для посещений.
Я медленно произнесла:
— Я не могу сказать, почему я пришла.
Это было правдой. Или, вернее, сказать-то я могла, но здесь было смешано так много мотивов, что ей никогда не понять. Потому что на эти два дня мне удастся уйти от Дэвида. Из-за детства, что мы с ней делили, неважно насколько отравленном случившимся, тем не менее сейчас напоминавшем мне Аркадию. Потому что я хотела увидеть Киру униженной, страдающей, как когда-то из-за нее страдала я. Потому что у меня была некая безумная идея, такая же сумасшедшая, как хаос, в котором мы жили две недели назад, что, может быть, у нее находится ключ к пониманию необъяснимого.
Она спросила:
— Ты пришла позлорадствовать?
— Отчасти.
— Хорошо, ты имеешь право. Только помоги мне.
— По правде говоря, Кира, ты не выглядишь как тот, кому вообще нужна помощь. Ты кажешься хорошо накормленной, вымытой, и за этими стенами ты в достаточной безопасности. — Это больше, чем у моих детей. — Кстати, как ты оказалась здесь?
— Меня посадили в ту же секунду, как заметили корабль пришельцев. — В ее голосе слышалась горечь.
— По какому обвинению?
— Без всяких обвинений. Я задержана для блага государства.
Я спросила ровным голосом:
— Из-за корабля пришельцев или из-за того, что ты спала с китайским врагом?
— Тогда они не были врагами! — гневно сказала она, и я увидела, что моя догадка подвела ее к точке, когда ей захотелось сказать мне: «а катись-ка ты…» Но она не отважилась.
Выглядела она неплохо. Упитанная, мытая, как я сказала. Однако, больше не милашка. Что ж, с тех пор, как я ее видела, прошло девять тяжелых лет. Нежная кожа загрубела и сморщилась гораздо больше моей, как если бы она провела массу времени на солнце. Волосы, когда-то ослепительно золотые, были тускло-каштановыми с прядями седины. Моя тетя Джули, ее мать, погибла пять лет назад в дорожном инциденте.
— Эми, — сказала она, явно контролируя себя, — боюсь, что они просто задержат меня здесь навечно. У меня больше нет никаких связей с китайцами, и я не знаю ничего об этом корабле пришельцев. Я просто тихо жила под чужим именем, а они ворвались в мою квартиру посреди ночи, сковали и бросили сюда.
— Почему ты не обратишься к генералу Чжоу? — жестоко спросила я.
Кира только глядела на меня с таким отчаяньем, что я почувствовала презрение к ней. Она была — и всегда будет — сентиментальной. Я помню, что она в действительности думала, когда этот военный монстр любил ее.
— Расскажи мне, что произошло после 2018 года, — сказала я, и увидела, как она вцепилась в это с отчаянной надеждой.
— После того, как вышла твоя история… я извиняюсь, Эми, я…
— Не надо, — резко сказала я, и она оказалась достаточно сообразительной, чтобы остановиться.
— Я бросила Чун-фу, или, скорее, он бросил меня. Я тяжело пережила это, хотя предполагаю, что была большой дурой, чтобы не подумать, что он именно так и отреагирует, чтобы не предвидеть… — Она отвернулась, старое страдание заново проступило на ее лице. Я подумала, что слово «дура» даже и близко не покрывает истины.
— Во всяком случае у меня были старые друзья, которые помогли мне. Большинство людей не хотело иметь со мной ничего общего, но несколько верных обеспечили мне новые документы и работу на крабовой ферме на мысе Кейп-Код. Знаешь, работа мне нравилась. Я и забыла, как хорошо себя чувствуешь, работая на воздухе. Конечно, это отличалось от работы на молочной ферме отца, но ветер, дождь, море… — Она уплыла в воспоминания о том, что я никогда не видела.
— Я познакомилась с крабовым фермером по имени Дэниел, и мы жили вместе. Я никогда не называла ему своего настоящего имени. У нас родилась дочь Джейн…
Мне казалось, что я уже видела страдание на ее лице. Я ошибалась.
Я спросила по возможности мягче:
— Где сейчас Дэниел и Джейн?
— Погибли. Биовирусная атака. Мне казалось, я не смогу после этого жить, но, конечно, смогла. Люди все могут. Ты замужем, Эми?
— Да. Я его ненавижу. — Я не планировала это сказать. Но что-то в ее страдании высвободило мое собственное. Кира не казалась потрясенной.
— Дети?
— Трое чудесных. Двойняшки-пятилетки и шестимесячный.
Она наклонилась вперед, словно растение, изголодавшееся по солнцу.
— Как их зовут?
— Люси, Лем и Робин. Кира… ты думаешь, как именно я могу тебе помочь?
— Напиши обо мне. Ты ведь журналист.
— Нет. Больше нет. Ты завершила мою карьеру. Неужели ты действительно не знала об этом?
— Тогда созови пресс-конференцию. Разошли сведения в отделения новостей. Напиши письма в конгресс. Только не дай мне гнить здесь до бесконечности только потому, что они не знают, что со мной делать!
Она действительно не имела никакого понятия, как делаются вещи. Все еще сама невинность. Я еще не была готова выпалить, что все ее страдания просто глупость. Вместо этого я сказала:
— Пришельцы хоть как-то общаются с тобой со своего корабля?
— Конечно, нет!
— Корабль ушел, ты знаешь?
По ее лицу было ясно, что она не знает.
— Они ушли?
— Две недели назад. Подошли не ближе Луны. Если б у нас имелась, хоть какая-то приличная космическая программа, если б она имелась хоть у кого-нибудь, мы могли бы попробовать войти с ними в контакт. Но она просто осмотрела нас с такой дистанции, а потом отвалили.
— Да пусть они катятся к черту! Я бы хотела, чтобы их сбили!
Она удивила меня: как языком — Кира, несмотря на свои сексуальные приключения, всегда была несколько жеманной — так и ненавистью. Должно быть, удивление проступило у меня на лице.
— Эми, — сказала Кира, — они испортили мне жизнь. Без того похищения, — слово, в действительности, не слишком-то подходило, — когда мне было десять лет, родители никогда бы не развелись. Я не стала бы отщепенкой в школе. Я никогда бы не встретилась с Чжоу, но вела бы себя, как… и, конечно, не оказалась бы теперь в этой трахнутой тюрьме! Они явились сюда, чтобы испортить мою жизнь, и это им удалось.
— Ты ни в чем не виновата, — сказала я ровным голосом.
Кира уставилась на меня.
— Не смей судить меня, Эми. Ты с твоими живыми детьми, с твоей жизнью, свободной от всякого подозрения, что ты в чем-то уродлива и опасна, потому что несколько часов в детстве, о которых ты даже ничего не можешь вспомнить…
— Не можешь вспомнить? А как насчет шлема, мелькающих картинок и наблюдающих пришельцев? Ты все это придумала?
В ярости она рванулась, чтобы ударить меня. Но там, конечно, ничего не было. Вместе мы были лишь виртуально. Я встала, чтобы унести с собой свою половинку фарса.
— Пожалуйста, Эми… пожалуйста! Скажи, что ты мне поможешь!
— Ты дура, Кира. Ты ничему не научилась. Ты считаешь, что тюремщики разрешили бы тебе встретиться со мной, если б хотели держать тебя здесь спрятанной ради блага государства? Думаешь, тебе позволили бы послать мне письмо? Тебя, считай, почти уже выпустили. И когда тебя выпустят, попытайся вести себя так, словно тебе уже не десять лет.
Мы расстались с презрением и гневом друг к другу. Я надеялась, что больше никогда ее не увижу и о ней не услышу.
* * *
2047
Когда пришельцы вернулись в следующий раз, они приземлились.
Я была в павильоне джунглей в плейленде со своей внучкой Лехани. Ей нравились джунгли. Я же была ими восхищена; после всех передряг, после долгой-долгой войны ВР в конце концов достигла такого коммерческого уровня, что Робин, Люси и Лем, отец Лехани, тоже играли там. Конечно, государственные приложения ВР, голо и ИИ — совсем другая материя, но с этим я не имела ничего общего. Я вела очень маленькую, замкнутую жизнь.
— Я пойду в Юнь Лань, — сказала Лехани, поднимая на меня глаза с сияющей, искренней надеждой юности на маленьком личике. Каждое исполненное желание рай, каждое сокрушенное — вечное разочарование.
— Да, в джунгли пойти можно, но нам надо дождаться очереди.
Поэтому она стояла в очереди рядом со мной, прыгая с ноги на ногу и держась за мою руку. Никто никогда не говорил мне, что быть бабушкой так приятно.
Когда, наконец-то, подошла наша очередь, я зарегистрировала ее, повесив на шею чип, который станет информировать меня о каждом ее шаге, как и о мельчайших изменениях в проводимости ее кожи. Если она испугается, или ей станет скучно, я об этом узнаю. Взрослых не пускают в джунгли плейленда, это испортило бы детские ощущения. Лехани широко улыбнулась и побежала сквозь виртуальную завесу. Я включила карту, связанную с ее чипом, и села за столик в вестибюле, окруженная цепочками детей постарше, регистрирующихся для других ВР-плейлендов.
Потягивая чай, я просматривала свою электронную почту, когда вдруг включился большой экран вестибюля.
«Новости! Новости! Замечен корабль пришельцев, направляющийся к Земле! Правительственные источники сообщают, что он напоминает те корабли, один из которых приземлялся в Миннесоте в 2002 году, а другой долетел до лунной орбиты в 2027, однако…»
Люди вокруг меня просто взорвались. Зажужжали, засигналили своим детям, а в случае одной глупой женщины — бессмысленно завопили. Под прикрытием этого гама я попробовала слинковаться с Центральной, прежде чем сайт безнадежно зависнет.
«Библиотека, — набрала я, — общий раздел, штат Мэн, поиск данных».
«Готов», — ответил крошечный экран.
«Свидетельство о смерти, имя Дэниел, та же дата, что и в свидетельстве о смерти на имя Джейн, года с 2020 по 2026».
«Поиск…»
Из плейлендов начали выбираться дети, с большой неохотой прерывая свое ВР-время. Кира не назвала мне фамилию Дэниела. У меня так же не было ни малейшего понятия, какой фамилией она пользуется сейчас. Но если она просто хочет остаться незамеченной среди обычных людей, то его фамилия сойдет, а Кира всегда была сентиментальной. Правительство, конечно, точно знает, где она, но они был знали вне зависимости от имени, которым она пользуется, или даже независимо от фальшивых документов. Записана ее ДНК. Пресса тоже может выследить ее, если решит озаботиться. Приземление пришельцев означает, что озаботятся обязательно.
Мой ручник высветил: «Дэниел Этан Пармани, умер 16 июня 2025 года в возрасте сорока двух лет, и Джейн Джулия Пармани, умерла 16 июня 2025 года в возрасте трех лет.»
«Второй поиск. Соединенные Штаты. Найти: Кира Пармани, возраст…» Каким может быть возраст, который, как Кира думает, сойдет для нее? Двадцать лет назад в тюрьме она выглядела гораздо старше, чем была. «…возраст от пятидесяти до семидесяти».
«Поиск…»
Лехани появилась в двери джунглей в полной ярости. Она высмотрела меня и подбежала.
— Леди говорит, что играть больше нельзя!
— Знаю, милая. Посиди-ка у бабушки на коленях.
Она взобралась ко мне, уронила голову мне на плечо и разразилась гневными слезами. Я мимо нее уставилась в ручник.
«Шесть совпадений». Все высветились. Шесть? С фамилией вроде Пармани и в паре с именем Кира? Я вздохнула и чуть передвинула Лехани.
«Позвонить поочередно».
Кира оказалась вторым совпадением. На звонок она ответила сама, голос не встревоженный. Она еще не слышала.
— Алло?
— Кира, это Эми, твоя кузина. Слушай, только что засекли подлетающий корабль пришельцев. Тебя снова станут искать. — Тишина на другом конце. — Кира?
— Как ты меня нашла?
— Удачные догадки. Но если ты хочешь спрятаться от федералов или от прессы…
Ее снова могут бросить в тюрьму, и кто на сей раз знает, когда она выберется? Самое меньшее — пресса превратит ее жизнь, какая она ни есть сейчас, в жалкое зрелище. Я спросила:
— Тебе есть куда уйти? Какой-нибудь не слишком близкий, но самый надежный друг со спальней в задних комнатах или странным строением на коровьем пастбище?
Она не засмеялась. У Киры никогда не было слишком развитого чувства юмора. Правда и время сейчас не очень подходит для розыгрышей.
— Да, Эми, есть. Почему ты меня предупреждаешь?
— О, господи, Кира, что мне на это ответить?
Может, она поняла. А, может, нет. Она просто сказала:
— Хорошо. И спасибо. Эми?..
— Что?
— Я снова вышла замуж. И счастлива.
Это сильно похоже на нее: выбалтывать личное, о чем никто не спрашивал. На секунду я тоже стала старой Эми, озлобленной и ревнивой. После моего ужасного развода с Дэвидом я не вышла замуж и даже больше не влюблялась. Подозреваю, что и раньше не любила. Но момент прошел. У меня есть Робин, Лем и Лехани и, время от времени, когда она в стране, Люси.
— Поздравляю, Кира. А теперь двигай. Они могут найти тебя за сорок секунд, если захотят, ты же знаешь.
— Знаю. Я позвоню тебе, когда все кончится, Эми. Где ты?
— Округ Принс-Джордж, Мериленд. Эми Сьютер Паркер. Прощай, Кира, — я оборвала линк.
— Кто был на линке? — спросила Лехани, очевидно решив, что слезами ничего не добьешься.
— Бабуля знала ее очень давно, дорогая. Ну, пошли домой, ты сможешь поиграть с кошкой мистера Гриндла.
— Да! Да!
Всегда так легко отвлечь неиспорченного.
* * *
Корабль пришельцев провисел на лунной орбите большую часть трех суток. Естественно, у нас там никого не было; ни у единой нации на Земле больше не было того, что можно было бы назвать космической программой. Но имелись спутники. Может, мы общались с пришельцами, или они общались с нами, может, мы пробовали их уничтожить, или приманить, или угрожать. Или даже все разом, только разными нациями разными спутниками. Простым людям, вроде меня, ничего не сообщали. И, конечно, пришельцы со своего корабля могли делать, что угодно: перехватывать радио, глушить военные сигналы, засеивать облака, посылать сообщения истинным верующим. Откуда мне знать?
На третьи сутки трое агентов из комиссии народной безопасности, последней политической реинкарнации этой конторы, прибыли, чтобы расспросить меня о местопребывании Киры. Я правдиво ответила, что не видела ее двадцать лет и не имею понятия, где она находится сейчас. Она вежливо поблагодарили меня и удалились. Ньюс-камеры стеной толпились у ее дома, скромного здания из затвердевшей пены в небольшом пенсильванском городке, и по косточкам разложили течение ее жизни, но фактически так ее и не нашли, что превратило это в историю о невезучести.
После трех суток на лунной орбите небольшое судно пришельцев приземлилось в предгорной саванне Восточной Африки. Каким-то образом оно проскользнуло мимо всей службы наблюдения, как словно бы ее у нас и не было вовсе. Судно приземлилось как раз в виду деревушки кикуйю. Два маленьких мальчика пасли овец и заметили его, один из них вошел внутрь.
К тому времени, когда мир узнал об этом после звонка, сделанного по единственному комлинку в деревне, ребенок уже был внутри корабля пришельцев. На сцену примчались люди из новостей и люди из правительства. Восточная Африка находилась в своем обычном состоянии запутанной гражданской войны, зарождающейся засухи и свирепствующих эпидемий. Границы теоретически были на замке. Но разницы никакой не было. Велся орудийный огонь, распространялась дезинформация, оглашались ультиматумы. Робокамы продолжали все записывать.
— Он похож на корабль, который видела ты? — тихо спросил Лем, глядя новости рядом со мной. Его жена Амалия была на кухне с Лехани. Я слышала, как они смеются.
— Он выглядит таким же.
Сорок пять лет улетучились, и я стояла на коровьем пастбище дяди Джона, глядя, как Кира заходит в оловянного цвета корабль и выходит из него самой знаменитой девочкой в мире.
Лем спросил:
— Как думаешь, чего они хотят?
Я уставилась на него.
— Ты считаешь, что я не думала об этом четыре с половиной десятилетия? И что все думали не об этом?
Лем молчал.
В небе над судном пришельцев появился вертолет. Это тоже было знакомо, пока он не снизился и я не поняла, какого он гигантского размера. Начали выбегать солдаты с оружием наизготовку, рявкали команды. Ньюсмен, может, живой, а может, и виртуальный, говорил: «Нам приказано прекратить все репортажи об этом…» И он исчез.
Черная туча дымовой завесы вырвалась из вертолета, но робокам успел показать выгрузку тяжелого вооружения. Лем сказал: «Боже мой! Это же бомбы!» Из черной тучи донесся огонь орудий.
Потом все новости полностью отключились.
* * *
Конечно, все сообщения дико противоречили друг другу. По меньшей мере шесть разных агентств в трех разных странах получили обвинения. Сто три человека погибли на месте и бесчисленное множество в последующих бессмысленных бунтах. Одним из погибших оказался второй маленький мальчик, который наблюдал приземление.
Первый ребенок взлетел с кораблем. Единственно это картинка появилась после введения правительством визуальной и электронной блокады: небольшой судно поднимается неповрежденным на черной тучей, устремляется в небо и исчезает в ярком африканском солнечной свете.
Мальчика кикуйю выпустили примерно в сотне миль, возле другой деревушки, но прошло много времени, прежде чем об этом узнали простые люди.
Кира не позвонила мне после того, как улегся фурор. Я поискала ее, но на сей раз ей посчастливилось в выборе союзников. Если правительство и установило, где она, а я предполагала, что так оно и есть, то никто меня об этом не проинформировал.
Да и зачем им?
* * *
2075
Иногда желанный нам мир приходит слишком поздно.
Конечно, это был не тот мир, который кому-то был нужен. Страны третьего мира, особенно, но не исключительно, в Африке, в основном еще оставались неуправляемы. Вонючие городские трущобы, болезни, террор местных военных князьков. Каждодневная нужда, жестокость и страдания, все это делает порядки значительно хуже при безумных конвульсиях геноцида. Большая часть земного шара так и жила всегда, с малой надеждой на предвиденные изменения.
Однако, в Соединенных Штатах, с плотно охраняемыми границами и жесткими порядками, случилось чудо. Булки к рыбе, нечто задаром, бесплатный обед, которого никто не ждал: нанотехнология.
Эта промышленность была еще в зародышевом состоянии. Однако, она принесла растущее процветание. А с процветанием пришло то, о чем предполагается, что здесь не нужны деньги, но всегда наоборот: мир, щедрость, цивилизованность. И еще одно: космическая программа, причина всех ажиотажных новостей, которые я намеренно не смотрела.
— Нечестно говорить, что цивилизованность принесли нано, — протестовала Люси. Она вернулась из журналистской командировки в Судан, оставившей ее тощей и с наполовину выпавшими волосами. Люси неохотно рассказывала подробности, а я не слишком расспрашивала. При взгляде в ее глубоко запавшие глаза мне казалось, что я не выдержу ее ответов.
— Цивилизованность — побочный продукт денег, — сказала я. — Голодающие к друг другу не цивилизованы.
— Иногда цивилизованы, — сказала она, глядя в какое-то болезненное воспоминание, которого я не могла и вообразить.
— Часто? — поинтересовалась я.
— Нет. Не часто.
И Люси резко вышла из комнаты.
Я научилась спокойно дожидаться, когда она будет готова вернуться ко мне, так же, как она научилась ждать, но менее безмятежно, пока она будет готова вернуться в те части мира, где она зарабатывает свое пропитание. Моя дочь уже стара для того, чем она занимается, но она, почему-то, не может этого бросить. Раненная, больная, наполовину лысая, она всегда возвращается.
Однако, Люси частично права. Не только нынешнее богатство Америки привело ее к нынешней цивилизованности. Культура этого десятилетия оптимистическая, терпимая, в строгих формах — еще и простая реакция на то, к чему шло до этого. Качание маятника. Он не может не качаться.
Пока я дожидалась Люси, я вернулась к своей вышивке. Теперь, когда нано легко начали делать нам все, что угодно, вещи, которые сделать сложно, снова вошли в моду. Мелкие вещи мои глаза уже не видят, но кое-что я сделать еще могу. Под моими пальцами на паре шлепанец расцветали розы. На дерево рядом со мной прилетела птица, уселась на ветку и торжественно следила за мной.
Я еще не привыкла к птицам в доме. Вообще говоря, к этому дому своих сыновей я тоже не привыкла. Все комнаты в два этажа выходят в открытый небу центральный дворик. Над двориком находится что-то вроде невидимого щита, который я не понимаю. Он не пропускает холод и насекомых, но его можно наладить так, что он может пропускать или не пропускать дождь. Щит не выпускает птиц, которые живут здесь. Таким образом, у Лема есть миниатюрный, с кондиционированным климатом, с тщательно спроектированными ландшафтами, домашний Эдем. Птица, следящая за мной, была ярко-красной с экстравагантным золотым хвостом, несомненно генетически измененная для долгой и здоровой жизни. Другие птицы светятся в темноте. На одной что-то вроде голубого меха.
— Кыш, — говорю я ей. Я люблю свежий воздух, но геномодифицированные птицы приводят меня в содрогание.
Когда Люси возвращается, кто-то входит вместе с ней. Я откладываю свою работу, наклеиваю на лицо улыбку и готовлюсь быть цивилизованной. Визитерша пользуется палочкой, передвигаясь очень медленно. У нее редкие седые волосы. Я испускаю легкий крик.
Я даже не знала, что Кира еще жива.
— Мама, догадайся, кто это! Твоя кузина Кира!
— Привет, Эми, — говорит Кира, и ее голос не изменился, все такой же низкий и хрипловатый.
— Где… как ты…
— Ну, тебя-то всегда легко найти, помнишь? Это меня трудно обнаружить.
Люси спросила:
— Тебя сейчас ищут, Кира?
Кира. Люси слишком скоро привыкла к новой гражданской формальности. Дети Лема и Робина должны бы называть ее мисс Ланден или мэм.
— О, наверное, — отвечает Кира. — Но если они покажется, я просто скажу им, что мой слуховой имплант снова испортился.
Она опустилась в кресло, которое любезно изогнуло себя под ней. Он такого у меня тоже до сих пор мурашки, но Кира, похоже, не против.
Мы уставились друг на друга, две древние леди в комфортабельных мешковатых одеждах, а я вдруг увидела ее двадцатишестилетней кричаще одетой любовницей вражеского генерала. Каждая деталь в зимнем воздухе резко выделялась: синий спортивный костюм с двойным рядом крошечных зеркал, нашитых спереди, асимметричная прическа цвета золотых листьев. Это случалось со мной все чаще и чаще. Прошлое гораздо яснее настоящего.
Люси сказала:
— Я приготовлю чай, хорошо?
— Да, дорогая, пожалуйста, — ответила я.
Кира улыбнулась.
— Она кажется добрым человеком.
— Слишком добрым, — сказала я без объяснения. — Кира, почему то здесь? Тебе снова надо прятаться? Наверное, это не самое лучшее место.
— Нет, я не прячусь. Они либо ищут меня, либо не ищут, но мне кажется, что уже нет. У них и так руки заняты «Селадоном».
«Селадон» — это вызывающе новая международная космическая станция. Когда я впервые услышала это название, я подумала, почему так странно назвали космическую станцию? Но оказалось, что это фамилия какого-то инженера, который изобрел такие дешевые ядерные устройства, что можно легко перемещать грузы на орбиту с Земли и обратно. И переместили прорву всего. Станция все еще растет, но является домом ста семидесяти ученых, техников и администраторов. Плюс, теперь, и двух пришельцев.
Они появились в солнечной системе два месяца назад. Вспыхнули обычные тревоги, но бунтов не было, по крайней мере в Соединенных Штатах. Люди пристальнее следили за своими детьми. Но теперь у нас уже была космическая станция, место для контакта с пришельцами без того, чтобы им надо было приземляться. И, возможно, Новая Цивилизованность (именно так, с заглавных букв, писали о ней журналисты) тоже внесла свое. Я не могу судить. Но пришельцы провели примерно месяц, переговариваясь с «Селадоном», а потом высадились на борт, а несколько отобранных людей перешли на борт их родного судна, и все стало напоминать вечеринку с чаепитием, подкрепленную службой безопасности сокровищницы транснационального банка.
Кира смотрела на меня.
— Ты не много времени уделяешь возвратившимся пришельцам, не так ли, Эми?
— Фактически, совсем не уделяю.
Я подобрала свою вышивку и принялась за работу.
— Ты переключилась, правда? Ведь обычно ты интересовалась политикой, а я нет.
Казалось странным так говорить, имея в виду ее карьеру, но я не стала спорить.
— Как ты, Кира?
— Старею.
— О, да. Я знаю, каково это.
— А твои дети?
Я заставила себя вышивать.
— Робин погиб. Попал в перестрелку. Его прах погребен здесь, под тем лиловым деревом. Люси ты видела. У Лема с женой все прекрасно, у их двоих детей и троих моих правнуков.
Кира кивнула без удивления.
— У меня трое приемных детей, двое внуков. Чудесные дети.
— Ты снова замужем?
— Поздний брак. Мне было шестьдесят пять, Билли — шестьдесят семь. Парочка сгорбленных седых новобрачных с артритом. Но у нас было десять хороших лет, и я благодарна за них.
Я поняла, что она имеет в виду. Под конец становишься благодарным за все добрые годы, независимо от того, что было потом. Я сказала:
— Кира, я все еще не понимаю, зачем ты здесь. Конечно, мы тебе рады, но все-таки — почему сейчас?
— Я скажу. Я хочу знать, что ты думаешь о пришельцах, высадившихся на «Селадоне»?
— Ты могла бы связаться по комлинку.
На это она ничего не ответила. Я продолжала шить. Люси принесла чай, разлила, и снова ушла.
— Эми, я действительно хочу знать, что ты думаешь.
Она говорила серьезно. Это было важно для нее. Я поставила чашку.
— Хорошо. По понедельникам я думаю, что они совсем не на «Селадоне» и все это придумало правительство. По вторникам я думаю, что они здесь, чтобы сделать именно то, что кажется на первый взгляд: установить контакт с людьми, и впервые они считают, что это для них безопасно. Другие три раза мы встречали их солдатами и бомбами, со страхом того, что они высадятся на нашей планете. Теперь есть место для взаимодействия, не подходя чересчур близко, и мы не визжим на них в панике, а они ждут установления торговых и/или дипломатических отношений. По средам я думаю, что они как черви прогрызают дорогу к нашему доверию, собирают знания о нашей технологии, чтобы потом нас поработить или уничтожить. По четвергам я думаю, что они пришельцы, они чужие, и как мы можем хотя бы надеяться понять их резоны? Они не люди. По пятницам я надеюсь, по субботам впадаю в отчаянье, а по воскресеньям я беру выходной.
Кира не улыбнулась. И я вспомнила в ней это: у нее не слишком развито чувство юмора. Она сказала:
— А зачем они брали меня и мальчика-кикуйю в свои корабли, как ты думаешь?
— По понедельникам…
— Я серьезно, Эми!
— Как всегда. Ну, хорошо, я предполагаю, они просто хотели узнать нас, поэтому выбрали двух растущих представителей и забрали к себе, чтобы вытащить все секреты наших физических тел для будущего использования. Они могли даже взять пробы твоей ДНК, ты же понимаешь. Ты никогда не промахивалась. На какой-нибудь далекой планете могут бегать маленькие, выращенные в культуре клеток Киры. Или, сейчас, не такие уж и маленькие.
Но Киру не интересовали возможности генетической инженерии.
— Мне кажется, я понимаю, почему они явились.
— Понимаешь? — Однажды она сказала мне, что пришельцы прибыли только для того, чтобы разрушить ее жизнь. Но такого рода заблуждения только для молодых.
— Да, — ответила Кира. — Я думаю, они явились сюда, не сознавая причины. Они просто явились. Кроме всего прочего, Эми, когда я об этом думаю, я не могу реально объяснить, почему я делала половину всего в своей жизни. В то время это казалось доступным курсом действия, поэтому я так и поступала. Почему пришельцы должны быть иными? Можешь ты сказать, что по-настоящему понимаешь, почему поступала так, а не иначе, всю свою жизнь?
Могу ли я? Я задумалась.
— Да, Кира. Я думаю, что могу так сказать, очень даже могу. Я не говорю, что мои резоны были хороши. Но они были постигаемы.
Она пожала плечами.
— Значит, ты отличаешься от меня. Но я скажу тебе вот что: любой план правительства для обращения с пришельцами не сработает. И знаешь, почему? Потому что это будет один план, один набор подходов и процедур, и очень скоро что-то изменится на Земле, на «Селадоне» или у пришельцев, и тогда план перестанет срабатывать, а все отчаянно будут пытаться заставить его работать. Они будут пытаться остаться в состоянии контроля, но по-серьезному никто ничего не может контролировать.
Она произнесла последние слова с таким нажимом, что я оторвалась от своего шитья. Она действительно имеет это в виду, это банальное и очевидное прозрение, которое вдвигает, как последний край познания?
И все-таки, это был последний край познания, потому что каждому надо добыть его в муках, своим собственным путем, путем потерь, ошибок, рождений и чумы, войны и побед, а иногда жизнью, оформленным одним единственным часом, проведенным в космическом корабле пришельцев. Все — только фураж для той же банальности, для раздирающего сердце вывода. Все старое и новое одновременно.
И все же…
Внезапная нежность к Кире нахлынула на меня. Мы провели большую часть наших жизней, сцепившись в бессмысленной битве. Я осторожно потянулась к ней, чтобы не растревожить свои скрипучие суставы, и взяла ее за руку.
— Кира, если ты веришь, что не можешь ничего контролировать, тогда и не пытайся это делать, иначе с гарантией этот курс приведет туда, где не контролируешь ничего.
— Никогда за всю свою жизнь я не могла понять разницу… а это что еще за чертовщина?
Меховая голубая птица приземлилась ей на голову, запустив лапами в волосы.
— Это одна из геномодовых птичек Лема, — ответила я. — В их конструкции нет страха перед людьми.
— Фу, какая глупая идея! — сказала Кира, хлопая птицу с завидной силой. Птичка улетела прочь. — Если эта тварь сядет на меня снова, я ее задушу!
— Да, — сказала я, засмеялась, и не стала объяснять, над чем же смеюсь.
Гужов Е., перевод Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Самая знаменитая девочка в мире», Ненси Кресс
Всего 0 комментариев