«Пять граммов бессмертия»

Пять граммов бессмертия (fb2) - Пять граммов бессмертия [сборник] 1365K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Аркадий Неминов

Аркадий Неминов Пять граммов бессмертия

Современная сказка про зоопарк, или Удивительные похождения Спеца

Часть 1

Глава 1

В одном городе решили организовать зоопарк. Мэр этого города – человек, приятный во всех отношениях – в детстве очень любил животных и мечтал, чтобы в их маленьком городке был зоопарк. И эту свою мечту он пронес через всю жизнь, а, когда стал мэром, у него появилась реальная возможность ее осуществить.

Сказано – сделано! И через некоторое время в небольшом скверике на берегу речки появился дом для зверей. Впрочем, зоопарком его пока назвать было трудно, ведь кроме территории, огороженной металлическим заборчиком, двух павильончиков для кассира и туалетов ничего и не было. А самое главное – пока не было самих зверей!

Но мэр, а звали его Пал Палыч, был, к тому же, человеком ответственным, и уж коли чего задумал, не успокаивался, пока не достигал максимального результата. А задумал Пал Палыч собрать в своем необычном зверинце представителей фауны со всех континентов. Но, поскольку для этой его идеи места было явно недостаточно, то пришла ему на ум одна безумная мысль: все звери в его зоопарке должны быть очень-очень маленькими… ну, как кошки, к примеру.

На эту мысль Пал Палыча навела статья, прочитанная им в одном научно-популярном и достаточно серьезном журнале. В ней говорилось об удивительном открытии, сделанном учеными-археологами, обнаружившими очень древние захоронения карликовых (ростом не более метра) людей и таких же животных. Например, были обнаружены останки древнего слона величиной с современного дога!

Позвал мэр к себе на прием своего зама по специальным вопросам – Андрея Петровича, которого за глаза по-дружески называл Петровичем или просто – Спецом, и поставил ему задачу: найти способ превратить огромных животных в маленьких и почти ручных, и доставить их в зоопарк как можно скорее.

Пал Палыч знал, что заму можно было поручить все, что угодно, не опасаясь, что тот завалит дело. Петрович был, что называется, Специалистом с большой буквы, мастером на все руки, обладающим абсолютным чувством долга и ответственностью за порученное дело.

Это был поджарый, чуть выше среднего роста мужчина лет сорока – сорока пяти, с рыжеватыми усами и волнистыми, с ранней проседью, темными волосами. Его умные карие глаза на скуластом лице, всегда серьезные и внимательные в кабинете начальника, были готовы тотчас же прищуриться в открытой добродушной улыбке, стоило ему только отвлечься от серьезных городских дел. При этом у его глаз собирались веселые лучики морщинок, а упрямый, немного раздвоенный подбородок уже не придавал его лицу суровый вид.

Спец обладал завидной энергией и природным чувством юмора, любил позубоскалить и посмеяться. Одевался он просто, любил джинсы и куртки, но эта некоторая небрежность в одежде нисколько не портила его, а наоборот – только подчеркивала его спортивность и легкость. В мэрии его уважали и ценили все – от уборщицы тети Клавы до мэра Пал Палыча.

Поскреб Спец затылок и сперва, было, приуныл, – ведь задача-то непосильная, а не выполнить ее нельзя: очень он не хотел огорчать любимого начальника. Но потом повеселел, потому что вспомнил про свою дальнюю родственницу – весьма древнюю старуху, которая жила вот уже лет 90 безвылазно в маленькой заброшенной деревушке на краю света. Ведь по слухам была та старушка самой настоящей колдуньей!

«А что, надо попробовать, уж если не она, то и никто мне не поможет!» – решил Спец. Оформил командировку и поехал к той колдунье. А чтобы не являться к ней с пустыми руками, прихватил с собой нехитрые подарки: тульские пряники, шоколадные конфеты «Мишка на севере» и пуховую шаль – а что еще можно подарить особе столь почтенного возраста?

Долго добирался Петрович до места и наконец, с горем пополам, он все-таки вышел к старой покосившейся избушке. Удивительно, но в той заброшенной деревеньке почему-то кроме двух одиноких избенок да старого колодца с неизменным журавлем ничего и никого больше не и было! Даже собак!

Постоял он недолго в нерешительности возле одной из них, почесал в затылке, да и постучал осторожненько в дверь. Никто не отозвался. Тогда Спец тихонько толкнул дверцу, и она со скрипом, словно нехотя, приоткрылась.

В темной горнице также никого не оказалось. Посередине стоял по виду еще крепкий дубовый стол, покрытый когда-то белой, но давно застиранной салфеткой. На стене висели допотопные ходики, которые, впрочем, не ходили. В углу, за рваной занавеской, угадывалась большая русская печь. Напротив нее, в другом углу, где должна была находиться икона, стоял большой горшок со странного вида растением: его продолговатые листья были словно изъедены молью. Над столом низко нависала лампа с большим абажуром. Все пребывало в некотором запустении, как будто бы в избе давно не живут. Потоптавшись на месте, Спец решительно подошел к столу, придвинул тяжелый табурет, стряхнул пыль с салфетки и достал из дорожной сумки гостинцы, приготовленные для старухи.

«Я просто немного подкреплюсь», – сказал он сам себе. – Все равно у старухи наверняка есть нечего, да, может, и не живет она здесь уже».

Поев, Спец завалился на холодную печь как был в одежде, укрылся пуховой подарочной шалью и мгновенно уснул.

Проснулся он от ощущения, что на него кто-то смотрит. Спец открыл глаза и вздрогнул от ужаса: прямо ему в лицо уставились злобно горящие глаза на старой сморщенной физиономии с крупным шишковатым носом и кустистыми бровями. Криво усмехнувшись, бабка, – а это была именно она, прошамкала:

– А чего это ты, мил-человек, мой харч стрескал? Али терпежу не хватило? А может, не мне вез?

– Вам, бабушка, как не вам! Простите, Христа ради! Думал, уж померли вы!

– А ведь ты врешь! – немного подумав, процедила старуха. – Ну, да ладно. Говори, зачем пришел… хотя я и так знаю. Или сумлеваешься? – старуха хищно усмехнулась, обнажив при этом ярко-желтый клык.

Спец промолчал, с недоумением следя за старухой, которая прошаркала к кадке со странным растением.

– Хошь табачку-то, а? – подмигнула бабка. – Хор-р-роший самосадик! А скусный какой! Да и не простой он…

Старуха сорвала пару листков, размяла их между пальцами, сложила в неизвестно откуда появившийся крохотный кулек и, ловко скрутив козью ножку, достала из тряпья у себя на животе изогнутую, как дуга, спичку. Помусолив самокрутку во рту, старуха вдруг с треском чиркнула спичкой о свой страшный клык. Вспыхнул огонек и с шипением перебежал на поднесенную цигарку, а старуха с укором произнесла:

– Не веришь-таки! А зря! Щас докажу!

Она сделала пару шагов в направлении Спеца, при этом глубоко затянувшись и, кашлянув, глядя прямо в глаза, вдруг голосом Пал Палыча забасила:

– Ты пойми, Петрович, этот зоопарк для меня – все! Ну, придумай что-нибудь. Очень на тебя надеюсь. А за мной не заржавеет, ты ж меня знаешь! – и старуха ну в точности, как это обычно делает мэр в минуты волнения, потеребила себя за ухо.

– Ну, как? Похоже? – бабка, вдруг потеряв интерес к Петровичу, устало присела на край дубового табурета.

У Спеца похолодела спина.

«Ведьма, ей-богу, ведьма!» – пронеслось у него в голове.

– Сам ты ведьма, придурок! – старуха сплюнула желтую слюну себе под ноги. – Говорю тебе, я – экстрасенс! Смотришь, небось, телик-то?

– Бабушка, милая, выручай. Ты ведь наверняка все можешь! – заканючил Спец, лихорадочно соображая, каким же образом она узнала про задание, порученное мэром.

«Неужели, просто считала мысли?» – возникла в его мозгу догадка.

А бабка, отвернувшись к закопченному окошку, с каким-то даже удовлетворением заключила:

– Значит, все-таки не веришь ты в магию. Я-то ведь пошутила про телик-то, да и откель здесь телевизору взяться? А хочешь проверить мою магию на собственной шкуре? – Старуха резко повернулась к Спецу и, не дав раскрыть ему рта, укоризненно и с какой-то детской обидой добавила: – А не надо было сжирать мои подарки! – Потом, вздохнув, пояснила: – Ну, нету здеся сельпо, почитай, лет тридцать уже! Я ведь все сама могу сотворить, а вот конфеты – нет, вкуса не помню!

Бабуся подошла к печке, вытащила смятую шаль, зачем-то понюхала и проворно запихала ее за пазуху.

– За полушалок – благодарствуйте, порадовал! – церемонно поклонилась она и, охнув, придерживая поясницу, поплелась к столу. – Сам-то каких будешь? Ну, чьей породы? Чего-то я тебя не припоминаю… Да мне и без надобности, хучь ты мне трижды сродственник! Я тебя сюды не звала! Зла я на тебя за конфеты! – словно оправдываясь, повторила она. – Я тебе помогу все ж таки, – немного помолчав, сказала старуха. – Да только есть одна закавыка. Стара я для энтих делов – силушка здеся требуется непомерная, а у меня на завтра стирка намечена. Нету никаких возможностев. Сечешь поляну, огузок? – вдруг закричала она голосом Юрки, закадычного дружка Петровича еще с детства. – Так вот я и говорю, – продолжила старушенция уже своим голосом, – недосуг мне!

– А как же ваше обещание, бабушка? – Спец аж подскочил от такого поворота.

Старуха, явно с удовольствием, долго «держала паузу», всматриваясь куда-то сквозь собеседника, не забывая при этом почесываться и одергивать бесчисленные одежды.

– Так ты, касатик, все сам и сделаешь, а я подскажу. Дело, конечно, мудреное, да ты, я вижу, хват еще тот! – она озорно подмигнула вконец ошарашенному Петровичу и, внезапно хлопнув себя по колену, затряслась в беззвучном старческом смехе.

Вдруг старуха, так же неожиданно перестав смеяться, словно что-то обдумывая, медленно, глядя на Спеца сверху вниз, заговорила: – Ты, касатик, ничего не бойся. Подойди-ка, друг ситный, вот к тому цветочку, – и старуха указала направление желтым пальцем с безобразно длинным ногтем.

Он подошел к кадке, и вдруг на его глазах из цветка полез, изгибаясь, как уж, коричневый росток. Спец смотрел во все глаза, а росток тем временем уже принимал замысловатую форму, смутно напоминая что-то до боли знакомое…

– Ну, неужто не узнал? – осклабилась старуха. – Да ты возьми в руки-то, не дрейфь!

Он машинально протянул руку, и на его ладонь упал… пейджер, вернее, прямоугольное коричневое гнездо с красноватыми кнопками-почками, расположенными в ряд, и экраном из блестящего, зеленого, в прожилках листа!

У Спеца глаза на лоб полезли. Вот это да! Он с благоговейным ужасом взирал на чудо «электронно-древесной» техники, от изумления не в силах произнести ни слова. Бабка, лукаво поглядывая на растерявшегося Петровича и, явно наслаждаясь произведенным эффектом, осведомилась:

– Умеешь пользоваться-то?

Спец беспомощно оглянулся на старуху и обомлел: перед ним была уже не безобразная старая развалина, а самая что ни на есть красавица с рекламы «Покупайте только у нас!». И пока он переводил дух, красавица в строгом деловом костюме сноровисто раскладывала какие-то брошюрки и инструкции на дубовом бабкином столе.

– Пожалуйста, подойдите сюда, – низким грудным голосом позвала девица, – мне поручено ознакомить вас с правилами пользования «Преобразователя» на длинных, средних и ультракоротких волнах.

Петрович, открыв рот, хотел, было, уже пошутить на тему «а что вы делаете сегодня вечером?», как вдруг какая-то неведомая сила, растянув ему губы в подобострастной улыбке и по-лакейски согнув спину, приблизила его к красавице. Та, как будто ничего не замечая, продолжала говорить своим завораживающим контральто:

– Преобразователь модели «ПМЭ-1У» расшифровывается как Преобразователь Магической Энергии…

– А цифра «1» означает, что это – первая модель, а буква «У» – это универсальный? – решил блеснуть эрудицией сообразительный Спец. – И в чем же его универсальность?

Девица вздохнула, видимо, недовольная тем, что ее перебили:

– Отчасти вы правы. Кроме того единица означает, что поле воздействия Преобразователя рассчитано на одного человека. А что касается универсальности, то, находясь в пределах нашей страны, ему не нужно никакого источника питания, кроме естественной энергии космоса и земли наших предков. Вне пределов страны достаточно вставить в нишу обычную универсальную аккумуляторную батарейку от мобильного телефона. А это отверстие предназначено для подключения универсального зарядного устройства для мобильника.

– Это что же, вроде, как бы роуминг получается? – не унимался Петрович.

– Ну, вроде того, если вам так более понятно! – отрезала серьезная девица и продолжила: – Для начала необходимо указать континент, страну, затем задать координаты среды обитания биологического объекта или можно просто вызвать карту искомого района и кликнуть нужную точку на карте, как, к примеру, в навигаторе, после этого выбрать животное и нажать на эту кнопку, – девица ткнула изящным ногтем. – После необходимого контакта с объектом и воздействием на него вы снова сможете стать человеком, нажав на ту же кнопку! У вас есть вопросы? – доброжелательно улыбнулась она.

– А для чего… – начал, было, озадаченный Спец, но девица тут же перебила:

– Не утруждайтесь, сейчас объясню. Чтобы найти с животным общий язык, надо в него превратиться! – девица снова улыбнулась. – Теперь понятно?

Он по-прежнему ощущал себя непроходимым тупицей, но признаться в этом красавице был не в силах.

– Хорошо, – произнесла она и, не дожидаясь реакции собеседника, стала медленно растворяться в воздухе, а вместе с ней исчезли и чудесный запах, и листки со стола.

– Дурень ты, дурень, а еще антеллихент! – проскрипел ставший уже привычным голос старухи. Она сидела на печи и увлеченно ковыряла большой изогнутой спичкой в недрах своей пасти. – Чему тебя только в школе учили?

Кряхтя и отдуваясь, она слезла с печки и направилась к двери.

– Не получится из тебя толку, Андрюшка! Дундук ты, одно слово! А ишо сродственник… тьфу! – Бабка, поправив тряпье на груди, вдруг утробно зевнула. – Зря ты, дурья твоя башка, с друганом своим Юркой с физики сбегал. Знал бы тогда, что… «для того, чтобы произвести какие-либо действия над величинами, необходимо перейти к единой системе единиц измерения…» – сообщила вдруг старуха противным голосом физички Галины Алексеевны, которую Спец не переваривал еще в школе.

– Бабушка, – взмолился Петрович, даже не отреагировав на то, что старуха назвала его по имени, – не извольте гневаться. Виноват, кругом виноват! Велите слово молвить! – выпалил он почему-то в несвойственной ему манере подхалимажа. – Все сделаю, только объясните по-простому: что надо делать!

– Ладно, шут с тобой, – бабка еще раз зевнула. – Только ты, касатик, тогда и мне службу сослужи, а я уж, так и быть, научу тебя с энтой штукой управляться.

– Что сделать-то надо, бабуля? – простонал Спец, усиленно соображая, какую еще гадость приготовила ему вредная старуха.

– Но-но, я могу и передумать! – перехватила мыслишку колдунья, выходя во двор. – Значитца, так. Есть здеся недалече, за той речушкой, – старуха неопределенно махнула куда-то вдаль, – пещерка махонькая, а в ней лаз вглыбь уходит. Да все косо, косо и упирается в дверку железненькую. У меня от той дверки ключик имеется. Добрые люди сказывали, что за дверкой той есть комнатушка… – старуха вдруг умолкла и шумно высморкалась в новый полушалок. – Эх, молодость, молодость! А ты, Андрюшенька, не слыхал, часом, чего там ваши светила про продление жизни бормочут? Ишо не изобрели там чего? А-а-а, вижу, ни черта ты не слыхал, деревня! Я намедни тут голос Америки словила, так они болтают, что их ученые секрет знают… Да ладно, где та Америка… О чем бишь я? Да, так вот. Зайдешь в комнатушку и принесешь мне оттуда сундучок. Да ты спишь, што ли?

Спец понуро стоял рядом со старухой. Он с тоской думал о том, что зря влез в эту авантюру, к тому же ему очень хотелось есть, спать и вообще – домой.

– А что в сундучке-то? – поинтересовался он уныло.

– Не твово ума дело, – насупилась старуха, – но тебе, как родному, скажу: веришь – нет, а я могу многое! Разные травы знаю, хвори всякие лечу. Это еще от моей прабабки идет. А вот бессмертия не дано! Когда моя бабка-знахарка помирала, то рассказала о монахе, заточенном еще при Иване Грозном в темницу за колдовство. И было старцу уже тогда триста лет. Секрет он знал, да с собой унес. Ларец-то этот – его! Усвоил? – старуха хитро подмигнула. – Ну что, согласен помочь бабушке секрет тот прознать, а себе в карьере пособить? – и, не дожидаясь ответа, пригрозила корявым пальцем: – А чтобы ты, касатик, с сундучком тем али без него не сбег, я тебе поводыря свово дам. Он за тобой приглянет, да и тебе не скушно будет!

С этими словами старуха, выпростав из-под тряпок ржавую гребенку, стала с остервенением расчесывать свои космы. Затем она внимательно поглядела на гребешок и с довольным хмыканьем вдруг зажала что-то в кулаке.

– Ну, вот и славненько! – пробормотала бабка себе под нос, бухнулась на колени и замерла в позе кающейся грешницы, положив голову на сомкнутый кулак.

Петрович еще некоторое время потоптался в нерешительности и, видя, что никаких изменений не происходит, робко позвал:

– Бабуся, а бабуся!

Не дождавшись никакого ответа, он, брезгуя прикоснуться руками, тихонько ткнул старуху носком ботинка. К своему изумлению он почувствовал, что его носок провалился в пустоту! Вместо бабки на лужайке перед избой лежал ворох тряпья, точно повторяющий контур тела исчезнувшей старухи. С досады, что она снова над ним посмеялась, Спец с размаху поддел ногой тряпичный муляж и тут же отпрянул: на месте откинутого тряпья лежало невиданное им прежде существо, сильно напоминающее обыкновенную блоху, коих он во множестве видел на Юркином псе, только размером с черепаху.

Отвратительная тварь имела коричневую окраску, шевелила усиками и озорно поблескивала выпуклыми глазками. Она вдруг невысоко подпрыгнула, шлепнулась на спину с глухим стуком и зашевелила мохнатыми лапками.

Самым удивительным оказалось то, что на лапках у блохи были подковы! Маленькие, довольно изящные, но по виду – самые настоящие подковки! Он готов был поклясться, что блоха этот фокус проделала специально, чтобы похвастаться. Спеца чуть не вырвало. Он поискал глазами какую-нибудь палку, чтобы хоть как-то обезопасить себя от непонятной твари.

– Даже не думай! – раздался уже знакомый надтреснутый голос старухи, и Спец, уже привыкший к различным метаморфозам, все же сильно вздрогнул.

– Да ты не кривись, не кривись. Про энто самое дело еще Лесков писал. Читал, небось, про Левшу-то? Ну, да ладно. Я вот тебя попрошу, касатик, – проскрипела начитанная блоха-старуха, переворачиваясь опять на живот, если блестящий жесткий панцирь можно было так назвать, – собери-ка мои пожитки да и отнеси их в горницу, а я пока приведу себя в порядок.

В последней фразе ему даже почудились некоторые кокетливые нотки. Он только крякнул в ответ и с изумлением и отвращением проследил взглядом за блохой, с каким-то даже достоинством упрыгавшей за избушку.

Глава 2

Наконец подготовка к походу была закончена, и бедный Петрович, шагая за блохой, резво цокающей подковками, думал о бренности всего сущего и о непостижимости природы бытия. Такие умные мысли совсем нечасто посещали его, и он с уважением поглядывал на блоху, заставившую задуматься о высоком.

Тем временем путники подошли к небольшой речушке, заросшей по берегу кустарником и выгоревшей на солнце травой. Блоха деловито шлепнулась в воду и скрылась из виду. Спец подошел к тому месту, куда она прыгнула, и стал вглядываться в мутную воду.

– Кхм, хм! – услышал он вдруг чей-то негромкий кашель у себя за спиной. Сзади, опираясь на палку, стоял вылитый шолоховский дед Щукарь из известного кинофильма. – Здеся и рыбы-то нет, не говоря про людей!

Щукарь усмехнулся в седые усы, поправил ушанку с заломленным ухом и стал хлопать себя по бокам, видимо, в поисках курева. Так ничего и не найдя, он плюнул и подошел к Петровичу.

– Я извиняюсь, конечно, можно полюбопытствовать: уж не к нашей ли бабке Лукерье вы пожаловали? У нас здеся лет тридцать, почитай, никого не было. Да и остались во всей деревне только мы с Лукерьей. Вот я и подумал, – со значением подняв палец, продолжил дед, – ежели не ко мне, тогда – к ней! – и, удовлетворенный своим логическим выводом, почесал нос палкой.

– Ну да, к ней… мне бы на тот берег переправиться. У вас здесь не глубоко? – спросил Петрович.

Старик еще раз многозначительно кашлянул и поманил его за собой. Они подошли к кустам неподалеку, и Щукарь, заговорщицки подмигнув, выволок откуда-то из зарослей утлую лодчонку, позеленевшую от старости и покрытую какой-то слизью.

– Карета подана! – старик был явно доволен произведенным эффектом. Еще раз кашлянув, сообщил: – Я для Лушки что хошь сделаю! – и добавил, немного подумав: – И для ее гостей – тоже!

После этого загадочный дед повернулся и исчез за кустами.

«Ну, дела!» – Спец почесал затылок. Однако проблемы с переправой уже не существовало, и он, критически оглядев лодчонку, столкнул ее в воду. Оттолкнувшись от берега веслом, Петрович направил свой «корабль» к горке, на которую указывала блоха…

Пристав к довольно отлогому противоположному берегу, измученный борьбой с непослушной посудиной, Спец выполз на сушу, прилег, подложив под голову подвернувшийся валун, и подумал, что неплохо было бы сейчас подзаправиться, ведь целый день крошки во рту не было…

– Поосторожней можно?! – раздалось над самым ухом Петровича. Валун вдруг зашевелился и отполз. Блоха, – а это была она, недовольно вращая глазками, увещевала: – Вот ты все о брюхе своем думаешь, а знаешь, почему я так долго живу? Ем мало! А если и ем, то корешки да листочки, ягоду опять же, грибочки всякие. Я, это… «виртарьянка», вот!

– Может, вегетарианка? – хмуро поправил ее Спец. – Я бы сейчас и траву съел!

– Ну, пусть вегер… верген… тьфу, напасть! Язык сломаешь! Дык ты, милок, аккурат на своем обеде и сидишь!

Спец поспешно приподнялся, но ничего, кроме обычной для речного берега растительности, не увидел. Зато увидел огромного земляного червя, выползавшего из-под смятой травы.

– Ну, чего смотришь, хватай его, уползет ведь! – блоха дробно, по-старушечьи засмеялась. – Этот червячок не простой, – отсмеявшись, назидательно продолжила мудрая блоха, – тебе будет достаточно только его кусочка, чтобы насытиться на неделю. Старичка-то, Саввича, помнишь? Ему трех хлебаков хватает на зиму. Я научила! Да лови же его, уйдет!

– Значит, хлебак? – Петрович схватил извивающегося червя за кончик и поднял над землей. – А как его есть-то? Может, пожарить или еще как?..

Он поднес червя поближе к глазам и почувствовал вдруг, как тело червяка стало меняться на глазах. Червь начал растягиваться, как резинка, из коричневого он вдруг превратился в ярко-зеленого, затем – в желтого. От увиденного Спец сразу есть расхотел.

– Что за черт! – воскликнул Петрович и отбросил его на траву. Хлебак мгновенно принял прежний вид и, проворно извиваясь, попытался скрыться.

– А ты все же споймай его да в коробочку пристрой, тады он безобразничать и перестанет! – старуха-блоха указала отвратительной лапкой на спичечный коробок, валявшийся под кустом. – Небось, Саввич обронил.

Послушавшись мудрого совета прихватить хлебака, Спец, ведомый проводником-блохой, добрался до неприметной горки, снизу облепленной рыжим кустарником, а сверху сплошь заросшей бурым мхом. Блоха долго топталась у подножия, словно соображая куда идти, затем, видимо, приняв решение, поскакала прямо к черному пню, за которым угадывалось небольшое углубление в каменной стене горки.

– А горка-то не такая уж и маленькая, – изрек Спец и прибавил: – А пещерки-то – тю-тю!

Блоха, не обращая никакого внимания на слова Петровича, продолжала что-то вынюхивать за пнем.

– Слава Богу! – она подпрыгнула от радости. – Я нашла! Ступай ко мне, да осторожнее, на меня не наступи!

«А это мысль!» – пронеслось в голове у Спеца, но он усилием воли прогнал крамолу, вовремя вспомнив про телепатические способности его спутницы. Но ей, похоже, было не до того: она вплотную прижалась панцирем к одному из углублений у подножия и почти с геометрической точностью вписалась в рельеф.

– Надави на меня рукой, только не слишком сильно, я все-таки, как-никак, женщина, – пошутила старуха-блоха.

– Как надавить?

– Нежно! – голосом Жеглова из «Места встречи изменить нельзя» прохрипела она.

Он осторожно подошел к блохе, превозмогая отвращение, легонько надавил на ее глянцевое и оказавшееся очень твердым брюшко, и… ничего не произошло! Блоха не издавала ни звука, она практически сливалась с поверхностью каменной стенки, лишь маленькие подковки поблескивали в отсветах заходящего солнца. Почесав в затылке, Спец решил еще разок испытать на прочность брюшко блохи. Он уже протянул, было, руку, как вдруг обнаружил, что в нише уже никого нет, впрочем, как нет и самой ниши, а вместо нее образовалась узкая вертикальная щель, которая прямо на глазах становилась все шире и глубже. Открыв рот, он как завороженный наблюдал за метаморфозой, происходящей с, казалось бы, незыблемой поверхностью горы. Щель тем временем превратилась в узкий проход, теряющийся где-то в недрах.

– Бабушка! – наконец-то опомнившись, позвал свою спутницу Петрович. – Ты где? – И подумал про себя: «Неужто раздавило?» Ему даже стало жалко вредную старуху.

– Не дождетесь! – тотчас сварливо откликнулся знакомый голос уже за спиной. – Ты, милок, не сумлевай-ся, – блоха подобралась поближе к проему, – все идет, как прабабка мне говаривала. Только вот… – блоха помолчала в раздумье, – есть одна закавыка! Бабка сказывала, что схемка али чертежик какой должны быть. Ну, подсказка, то есть, как до лазу-то добраться. Ты сам погляди-ка: здеся, у входа, нет ли чего похожего? Глаза-то у тебя, небось, помоложе будут!

Спец сделал осторожный шаг внутрь и огляделся…

Когда-то в ранней юности со своим неразлучным дружком Юркой они сбегали с уроков и, шатаясь по парку близ школы, мечтали, как поедут покорять неведомые просторы и окунутся в настоящие приключения. Эх, Юрка, Юрка, где ты сейчас?

Его приятель сразу же после школы уехал поступать в мореходку, и после ее окончания, женившись, так и остался в другом городе. В родной дом он приезжал довольно редко, но и в те короткие приезды он обязательно заходил к Петровичу, и они за рюмкой чая вспоминали свои детские мечты. Юрка, став моряком, отчасти исполнил свое желание путешествовать по миру.

– Вот теперь и я окунулся в приключение… на свою голову! – невольно произнес вслух Петрович, знобко поежился от сырого холода, исходящего из темной пещеры, и обернулся к блохе: – Бабуся, нет здесь ничего, да и не видно ни зги!

В следующий момент темнота как будто отступила, и картина, представшая перед глазами, вновь поразила Спеца: у самого входа в проем обнаружился самый настоящий пластиковый зеленый стол со стулом из той же серии. На столе разместилось все то, что любой усталый и голодный путник не мог вообразить себе даже в самых сладких мечтах.

В центре стола возвышалась большая пластиковая бутыль с темной жидкостью, а вокруг разместились: восхитительный шашлык на шампурах и свежая зелень с овощами на тарелке, дымящаяся плошка с ярко-красным борщом со сметаной и большая краюха черного ноздреватого хлеба. Кроме этого на длинной тарелке благоухала копченая рыбина, а рядом стояла ваза с фруктами. Спец сглотнул слюну.

– Ну, бабуся, ну удружила! – простонал он и ринулся к угощению.

Наконец, насытившись, Петрович отвалился от стола. За едой он совсем позабыл про благодетельницу-блоху, и ему захотелось отблагодарить ее за праздник души, который она ему устроила. Спец огляделся, но блохи нигде не было видно. Темнота как-то внезапно сгустилась, накрыв и лужайку перед входом в пещеру, и ржавые кусты по краям, и даже стол с объедками и недопитой бутылью с квасом. Его взгляд снова остановился на проеме. Внутри явно было светлее, чем снаружи, и, повинуясь скорее древнему инстинкту, нежели любопытству, Спец побрел на огонек.

Шагнув в пещеру, он убедился, что слабый свет, увиденный снаружи, не мираж, а реальность! Мириады светляков, облепившие все своды маленькой пещеры, образовывали как бы гирлянды нежно-зеленого свечения, и это было так красиво, что вполне примиряло нынешнее его положение с пугающей действительностью… И еще. Он, оказывается, уже успел соскучиться по сварливой старухе-блохе, так некстати его бросившей. И только он об этом подумал, как откуда-то из темноты позади себя он услышал знакомое дробное цоканье. «Блоха!» – радостно выдохнул Спец.

– Касатик, а касатик! – раздался знакомый призыв. – Ты там не уснул, часом? Нельзя, милок, здеся спать, никак нельзя – сгинешь! – Блоха подошла вплотную. – Пока вы кушать изволили, – язвительно заметила она, – я все разведала и разузнала, и даже лаз нашла! А чтобы тебе посветлей было, ступай-ка к столу да принеси мне бутыль. Квасок-то скусный, а? Ядреный! Сама на хлебаках настаивала! Ну, иди, иди с Богом!

Спецу стало безумно интересно, каким это образом можно заставить квас, пусть и на хлебаках, сделать источником освещения. А оказалось, все очень просто: по указанию блохи он вылил остатки действительно очень вкусного кваса и поставил пустую бутыль вплотную к одной из стен. Не успел отойти, как словно по мановению волшебной палочки, к бутыли устремилась светящаяся река из светлячков, тоже, видимо, любителей бабкиного зелья. В мгновение ока бутыль превратилась в яркий фонарь неиссякаемого мягкого света.

«Здорово! – восхитился Спец бабкиной сметке. – Ай да блоха! Кому-то рассказать – ведь не поверят!» И тут же поймал себя на мысли, что почему-то именно это, по сути, простое и объяснимое с точки зрения физики и биологии явление, вызвало у него гораздо больший восторг, чем все, что ему довелось увидеть до этого.

– То ли еще будет ой-ой-ой! – важно ответствовала подкованная в области культуры блоха, видимо, все же не решившись пропеть слова известной песни голосом Аллы Пугачевой.

* * *

Тем временем мэр не находил себе места. Шагая по кабинету взад-вперед и беспрерывно теребя себя за ухо, он никак не мог успокоиться. Вызвал секретаршу и осведомился: не было ли звонков от зама по спецвопросам. Получив отрицательный ответ, помрачнел, уселся в кресло и забарабанил по столу пальцами.

Он был хорошим руководителем и болел душой не только за дело, но и за людей, его окружавших. Петрович был для него не просто замом, но еще и другом. Он не сомневался, что, если Спец сказал «сделаю», то за результат можно не беспокоиться. Но мэр все-таки беспокоился, и не столько за результат, сколько за жизнь своего зама, понимая, что того остановит только сама смерть.

Потеряв всякое терпение, вновь вызвал секретаршу.

– Сколько времени прошло с тех пор, как Андрей Петрович не выходит на связь?

– Три дня, – отвечала секретарша, – да вы не волнуйтесь так, Пал Палыч! Может, у него с телефоном что или зарядка кончилась… а, может, он вообще его потерял.

– Лучше уж телефон, чем голову… Вот что, Лидочка. Вызови-ка ты мне начальника охраны, да и чайку сделай покрепче!

Через минуту в кабинет мэра негромко постучали:

– Можно, Пал Палыч?

Перед мэром появился большой и важный начальник охраны. Если бы кому-нибудь пришло вдруг в голову сравнить этих двух людей по внешнему виду на предмет их подчиненности друг другу, то ни у кого не возникло бы ни малейшего сомнения, что лысый здоровяк в дорогом черном костюме при белой рубашке с галстуком – это руководитель, а неприметный коротышка в мятой одежде – его подчиненный!

– Вызвал я тебя вот по какому делу, – всматриваясь снизу вверх в лицо начальника охраны, сказал мэр. – Есть у меня подозрение, что Петрович наш в беду попал. На звонки, понимаешь, не отвечает, да и сам на связь не выходит. А уж почитай неделя как уехал. А самое главное – не сказал куда, где его теперь искать! Есть соображения по этому поводу?

Начальник охраны задумался:

– Имеется у меня одна мыслишка на этот счет. Но надо ее проверить.

– Вот и проверяй, а завтра доложишь. Свободен! – Мэр встал из-за стола, подошел к окну и закурил.

* * *

А в это самое время Спец примерялся к бутыли-фонарю, соображая, как бы половчее его нести, чтобы светляки в кучу не сбивались.

– Ты, Андрюшенька, – увещевала блоха, – запомни только одно: держись все время правой стороны, сколько бы развилок тебе ни повстречалось. А когда пойдешь обратно – левой! Уразумел? – старуха говорила, а сама при этом усердно копошилась в углу пещерки, в самой темной ее стороне.

– Это еще надо обратно вернуться! – пессимистично проговорил Спец, подмечая, что блоха уже перестала копаться в углу.

– Не боись, все будет тип-топ! – не удержалась блоха от молодежного сленга. – Слушай дальше. Когда дойдешь до дверки, откроешь ее вот энтим ключиком… да подойди ты поближе, Андрюшенька.

Спец понуро приблизился к блохе и увидел в самом углу, на разрытой блохой земле, старинный ключ, весь покрытый бурым налетом.

– Серебряный! – не без гордости сообщила блоха. – Энтим самым ключиком ту дверку-то и откроешь. Да, чуть не забыла! Хлебака-то не потеряй. Он тебе еще пригодится в казематах-то.

– Да я на сто лет ухожу что ли? – вскричал Спец.

Старуха-блоха невозмутимо продолжила:

– Делай, что говорю! Так вот. Как в комнатку-то войдешь, не пужайся, если увидишь страсти какие. А оглядись вокруг: нет ли поблизости ларца али сундучка какого. Может, старец где и припрятал его. Пошуруй там. И учти, без ларца не приходи. Все одно не получится! – блоха как будто бы усмехнулась.

Тут Петрович уже не выдержал:

– Да что ты о себе возомнила, старая карга?! Я тебя не боюсь! Захочу, пойду за твоим проклятым ларцом, а нет – пошлю и тебя, и ларец, и всю твою деревню к чертовой матери! Только вы меня и видели.

Блоха невозмутимо выслушала и вдруг заговорила, будто смущаясь, голосом Пал Палыча:

– Петрович, да плюнь ты на все! Вертайся взад. Я ей-богу не осерчаю! Ну его, этот треклятый зоопарк. Как-нибудь перезимуем и без него! – и тут же закричала Юр-киным голосом: – Ну, что, огузок, сдрейфил? Я так и думал, мечтатель хренов, что слабо тебе!

Юрка называл его огузком только в моменты сильного раздражения или обиды. И хотя друзья, сидя за одной партой с самого первого класса, ссорились нередко, Юрка все же позволял себе применять это малоизвестный термин лишь в самых крайних случаях. Почему его закадычный друг выбрал именно такое, обидное для Спеца прозвище, тот, вероятно, и сам не знал. Это только потом, много позже, Спец, со смехом и удовольствием вспоминая школьные годы, только разводил руками, удивляясь, почему название бедренной части говяжьей туши вызывало у него, маленького, такие неприятные ассоциации.

Но не Юркины подначки умерили пыл Спеца, который никогда не ловился на «слабо», – именно слова Пал Палыча, как ни странно, задели его за живое, вернули прежний задор и решимость во что бы то ни стало довести начатое до конца. Видно, старуха была еще и неплохим психологом.

– То-то же! – удовлетворенно произнесла блоха, без труда уловив позитивную перемену в Петровиче. И, как ни в чем не бывало, продолжила: – А не сможешь ты выйти без ларца потому, что не простой тот ларец. Это он тебя не выпустит, коли не возьмешь его. Планида его такая – отдаться в руки только тому, кого старец назначил.

– Вот те и кочерыжка! – Спец чуть не поперхнулся. – А я-то здесь причем? Каким таким боком?

– Дурень ты все ж таки! – не удержалась блоха. – Неужто до сих пор не скумекал, что только тебе и дозволено за энтим ларцом спуститься. Ладно, расскажу, слушай.

С этими словами блоха почему-то огляделась воровато и начала вещать тоном бабки-сказительницы:

– Давно это было, еще при Ивашке Грозном. Жил в этих краях старец трехсотлетний. Один он был такой, почитай, на всю Русь-матушку… да что там – на Русь! На всю землю грешную. Старец тот прапрадедом доводился моей прабабке. Она тогда махонькая совсем была. Ей он под большим секретом обмолвился о своем знании-откровении про бессмертие не только души, но и тела бренного. За то его и заточили вороги – слуги царевы, что не поведал он им свою тайну колдовскую. И открыть сию тайну повелел лишь своему потомку в десятом колене, да и то, если только тот сам явится. Понял теперь, что неспроста ты здеся? На тебе ответственность наша родовая лежит, и ты ей следовать должон!

Оглушенный такой потрясающей новостью и придавленный вековой ответственностью, Петрович посерьезнел и, шмыгнув носом, произнес:

– Ладно, не сердись, бабуся… неужели я не понимаю! Я это, пойду, пожалуй. – Он повернулся к входу в тоннель, но вдруг мысль, его посетившая, заставила вновь развернуться: – Бабушка, а что я пить-то буду? Вдруг и впрямь задержаться придется?

Блоха опять как будто бы усмехнулась:

– А хлебак-то на что? Он тебе и еда, и вода, и мать родна!

Спец достал дедов коробок и осторожно заглянул вовнутрь. Червяк за это время сильно усох в размерах и выглядел еще более несъедобным, чем прежде.

– Да ты не сумлевайся, сродственник, травить тебя али голодом морить мне резону никакого нет! Поверь старой бабке, зато потом спасибо мне скажешь, – блоха ласково, как показалось Петровичу, на него взглянула.

Спец вздохнул, поднял повыше фонарь и шагнул в темноту тоннеля. Немного освоившись в темноте и дождавшись, когда привыкнут глаза, он осторожными шагами направился по узкому проходу.

Все, что его окружало, выглядело весьма безрадостным: и низкий, едва не касающийся головы потолок со свисающими лохмотьями паутины, и сырые, все в плесени, стены, и каменистый, в колдобинах и выщерблинах, пол. Но он, подбодренный сознанием собственной значимости, не особо обращал внимание на такие мелочи.

Душа его пела. Еще бы – кто он был такой до этой поездки? Рядовой член общества. Ну, работа, семья, друзья – вроде все нормально, все как у людей. А тут, поди ж ты, как все повернулось! Жизнь сразу наполнилась каким-то смыслом – знать, не зря он начал топтать эту землю сорок лет тому назад…

Ему вспомнились школьные и студенческие годы, скорая женитьба на красавице однокурснице Анечке и распределение мастером на завод, где он и познакомился, а впоследствии очень сдружился со своим начальником цеха Пал Палычем. Петрович только диву давался, какую головокружительную карьеру сумел сделать его начальник за сравнительно небольшой срок. А ведь тот был немногим старше его самого! Буквально за несколько лет Пал Палыча сначала повысили до главного инженера, а затем, после ухода на пенсию директора их завода, перевели на его место.

Дальше – больше! Никто и не удивился, когда на очередных городских выборах мэра прозвучала кандидатура нового директора завода, сумевшего вывести предприятие на недосягаемую прежде высоту.

Выиграв выборы с большим отрывом, новый градоначальник Пал Палыч первым делом позвал в свой роскошный кабинет своего старого друга, которого никогда не забывал! Так Петрович в одночасье стал заместителем мэра по специальным вопросам. Эта должность впервые появилась в штатном расписании мэрии по личному указанию Пал Палыча.

Как бы там ни было, а Спец дошел до первой развилки. Казавшийся довольно ярким светлячковый фонарь заметно убавил люмены. Или светляки разленились, или запах бабкиного кваса выдохся, но разглядеть что-то уже в трех шагах было почти невозможно. Все же, практически на ощупь, и памятуя про правые повороты, он кое-как прошел еще три или четыре разветвления.

Он так и не сумел понять, сколько всего отходило рукавов от основного русла нескончаемой тоннельной реки. Наконец, изрядно подустав, он вдруг чуть было не расшиб лоб обо что-то твердое на пути. Поднеся светляков поближе и протерев рукавом шершавую поверхность, Петрович с удовлетворением обнаружил то, что и ожидал увидеть. Он стоял перед дверью в неведомое!

Дверь эта представляла собой кованую в заклепках поверхность из непонятного металла, без единого пятнышка ржавчины. Посередине черного, как смоль, полотна торчала кованая ручка замысловатой формы, а под ней висел огромный амбарный замок с такими же заклепками и малюсенькой скважиной для ключа.

– Сбылась мечта идиота! – произнес вслух Спец, цитируя Остапа Бендера, и вздрогнул от звука собственного голоса, глухо раздавшегося в абсолютной тишине лабиринта. Он поднес к бутыли запястье с часами – подарком мэра. Стрелки показывали раннее утро.

«А ведь я даже и спать почему-то не хочу», – подумалось ему.

Поежившись и втянув голову в плечи, дрожащей рукой Спец просунул серебряный ключик во чрево замка и приготовился к усилию для его поворота в замочной скважине. Но ключ провернулся на удивление с легкостью, и дужка замка под собственной тяжестью отпала, оставаясь висеть на кованых петлях. Кое-как сняв тяжеленный замок, Петрович, неумело перекрестившись, с силой уперся обеими руками в железную дверь. С натугой она отворилась.

Спец опасливо шагнул внутрь маленькой темницы. Фонарь со светляками, видимо, решил окончательно подвести его в самый ответственный момент: бутыль в темноте была едва различима.

«Чертова старуха! – с горечью подумал Петрович. – Все-таки подвела меня под монастырь!»

Но почему-то именно эта мысль вдруг развеселила его, снимая накопившуюся тревогу с души и возвращая утерянное, было, присутствие духа. И все его последующие действия уже подчинялись трезвому рассудку.

Окончательно успокоившись, Спец отставил уже бесполезную бутыль и, напрягая глаза в кромешной тьме, стал обходить темницу по периметру, обшаривая стены руками. Он в детстве читал в какой-то книге, что именно так и делал главный герой. И тут же поймал себя на том, что с момента его приключения он слишком часто стал вспоминать детство.

– Ладно, продолжим осмотр, – сказал он вслух сам себе и понял, что так даже лучше – вслух не так страшно!

Он шаг за шагом ощупывал грубые стены в плотном покрывале паутины, не забывая при этом периодически простукивать носком ботинка и нижнюю часть стены. Наконец на уровне груди его рука наткнулась на небольшое неровное углубление в стене, видимо, выдолбленное каким-то не слишком подходящим для этого предметом. У Петровича заколотилось сердце. Вот, похоже, и кончились его мучения. Цель прямо перед ним! Он глубоко вздохнул, прижался спиной к стене и сполз на земляной, почему-то совсем не холодный пол. Затем закрыл глаза и незаметно для себя крепко заснул.

Проснулся Спец в панике: во сне за ним гнался дед Щу-карь и пытался накормить горстью шевелящихся жирных червей. Он открыл глаза и долго не мог понять, почему он ничего не видит. Наконец, вспомнив, что с ним приключилось, он почувствовал сильнейшую жажду. Машинально он пошарил в карманах, и его рука наткнулась на спичечный коробок с хлебаком внутри. Тотчас же в памяти всплыли слова старухи-блохи о «матери родной». Хмыкнув, Петрович даже порадовался, что не видит содержимого коробка. Делать нечего. Он осторожно достал неподвижного червя, оторвал маленький кусочек, положил его на язык, превозмогая отвращение, и стал прислушиваться к своим ощущениям.

Удивительно, но он почувствовал, что кусочек, словно масло или шоколад, стал медленно таять на языке, наполняя рот живительной влагой. И это ощущение было настолько яркое, что Спец невольно рассмеялся. С чувством жажды пропало и чувство голода. Это было восхитительно и непостижимо!

«Ай да бабка!..» – на ум тотчас пришло продолжение фразы от Пушкина, вполне здесь уместное.

Глава 3

Утром, придя на работу, мэр первым делом поинтересовался у секретарши: не приходил ли начальник охраны.

– Нет, его еще не было, – ответствовала та, – но он звонил откуда-то из пригорода и просил передать, что скоро будет с очень важными известиями.

Мэр помолчал:

– Как только появится, немедленно ко мне!

Через час перед мэром стоял начальник охраны в сопровождении пожилой женщины с простым и добрым лицом.

– Знакомьтесь, это Мария Константиновна! – Охранник был явно собой доволен. – Она вам расскажет кое-что очень интересное.

Мария Константиновна, краснея и сбиваясь, поведала мэру действительно удивительную историю о том, как Андрей Петрович – ее сосед по даче – неделю назад звонил своей жене и рассказал, что поехал в деревню к своей дальней родственнице, то ли колдунье, то ли ведунье. И что Аня, его жена, сильно плакала, узнав об этом. Любопытная соседка, в отличие от тучного охранника, сумела выпытать причину ее слез.

Дело в том, что той деревни вот уже лет тридцать как не существует! После строительства дамбы в том районе всю местность затопило, и все немногочисленное население прилежащих деревень оттуда давным-давно перебралось в соседние районы. Все это она узнала от родной тетки ее мужа, уехавшей из тех мест вместе с семьей несколько лет тому назад и остановившейся у них в его отсутствие, – сам он был в то время в командировке. Погостив пару дней, родственница поехала дальше, а Аня забыла в суматохе рассказать мужу об этом визите. А недавно он спешно уехал, оставив жене записку, что отправляется ненадолго по делам. Но каково же было ее удивление, когда Андрей позвонил с дороги и сообщил, что едет к той самой колдунье. А Аня из-за плохой связи опять не смогла предупредить мужа о том, что деревни давно нет, и теперь сильно беспокоится, тем более что с тех пор звонков от него так не было.

Мэр вздохнул и рассеянно посмотрел на охранника, стоявшего с видом человека, выполнившего свой долг до конца.

– Что будем делать дальше? – спросил у него Пал Палыч.

– Может быть, запросить тамошние власти? – пожал плечами охранник.

Мэр кивнул и вызвал секретаршу…

Ответ не заставил долго себя ждать. Пал Палыч, морща лоб и яростно теребя ухо, читал листок, переданный по факсу: «…на Ваш запрос сообщаем, что в настоящее время в указанном Вами месте означенный населенный пункт не значится…» Мэр отбросил факс. Значит, все правильно, но куда же тогда поехал Петрович? Все вопросы так и остались без ответов. Ну, что ж, подобное надо лечить подобным!

– Лидочка! – снова позвал он секретаршу. – А скажи-ка мне, Лидочка, нет ли у тебя на примете какой-нибудь колдуньи или экстрасенса, на худой конец? Я слышал, ты этим интересуешься?

– А зачем вам, Пал Палыч? Ой, простите, пожалуйста! – она прикрыла рот ладошкой.

– Значит, надо! – неожиданно жестко ответил всегда вежливый мэр. Лидочка задумалась.

– Да, есть один мужичок. Очень сильный медиум. Он еще называет себя черным магом.

– Ну, пусть хоть и магом. Пригласи-ка его ко мне, – попросил мэр и добавил: – Сегодня!

Когда перед Пал Палычем возник странный тип в лоснящемся костюме и старомодном широком галстуке, он поначалу даже не поверил, что этот человек, внешне напоминавший Чехова со своей бородкой клинышком и круглыми очечками, действительно черный маг. Тот, устало улыбаясь и глядя прямо в глаза мэру, вдруг участливо произнес:

– Не трудитесь, я в курсе того, зачем вы меня пригласили. Мне нужна фотография вашего пропавшего сотрудника.

– Лидочка, – нажал мэр на кнопку селектора, – принеси личное дело Андрея Петровича.

Маг долго колдовал над фото Спеца, потом глубоко вздохнул и уверенно произнес:

– Я могу сказать, что чувствую, но, боюсь, вы меня не поймете. Это вообще не поддается логическому объяснению…

– Да о чем вы? – вскричал мэр.

– Ваш Андрей Петрович именно там, куда и собирался отправиться – в глухой деревне! Вернее, он там и не там! – И в ответ на промелькнувшее в глазах мэра изумление, усмехнувшись, произнес: – Я же говорил, что не поймете!

Мэр нахмурился. Еще никто так откровенно не смеялся над ним.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказал! Понимаете, – маг замялся, – это произошло в другой реальности! В параллельном мире, – другими словами. Для него все существует в действительности, в том числе и деревня, которой уже нет в нашем измерении. Это как из одной комнаты попасть в другую – невидимую, через потайную дверь, понимаете? – маг говорил все это мэру на полном серьезе, но, в то же время, как с маленьким, явно щадя его психику.

Мэр задумчиво посмотрел в окно:

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно!

– Что же теперь делать?

– Ничего!

– Но он хотя бы жив?

– Да!

– Он вернется?

Тут уже задумался маг:

– Я не Господь Бог – не знаю! – честно признался он.

Тем временем в городке все газеты писали о будущем зоопарке. И надо же, каким-то непостижим образом журналисты пронюхали, что зоопарк будет необычным. Кроме этой многообещающей и малопонятной информации жители ничего не узнали. Но и это уже было бомбой! Об этом судачили на всех кухнях и перекрестках. Какие только домыслы и версии ни звучали! Журналисты с удовольствием подхватывали эти слухи, которым сами же и дали ход. Дальше – больше! Одним городским энтузиастом-общественником через газету был даже объявлен конкурс на самое смелое предположение. Возникли даже идеи о каких-то морских чудовищах.

Как всегда бывает, в последнюю очередь об этих слухах узнал сам мэр. Он негодовал! Вызвав главного редактора местной газеты, распек его в пух и прах! Тот только руками разводил. Но дело было уже сделано. Отступать поздно, а от Петровича до сих пор никаких вестей не было. Успокаивало только то, что, по мнению мага, который своей спокойной уверенностью произвел на мэра сильнейшее впечатление, его зам жив.

«Ну, что ж, если не получится, как задумывал, поселю хотя бы обычных зверей», – решил он. В общем, Пал Палыч был расстроен. Но в душе у него все-таки жила надежда, что Спец вернется, и не с пустыми руками…

* * *

Не случайно говорят, что на сытый желудок и думается легче. Петровичу пришла на ум одна очень интересная мысль. Он нащупал в темноте бутыль, отколупнул малюсенький кусочек хлебака, просунул его в узкое горлышко и стал ждать. И – о чудо! Постепенно наливаясь тускловатым светом, бутыль опять превратилась в шедевр инженерной мысли, высветив небольшое пространство вокруг Спеца. Подняв импровизированный фонарь повыше, он осмотрелся, но кроме унылых, в густой паутине стен ничего не обнаружил. Но, тотчас вспомнив о вчерашнем открытии, повеселел. Ниша!

Спец перерыл ее всю вдоль и поперек, но, кроме паутины и мягкой пыли, в неглубокой нише ничего не было! Он был убит! Все надежды на скорое возвращение рухнули в одно мгновение. У него закружилась голова, и пересохло во рту. Но первая неудача только придала ему решимости.

Петрович, теперь уже вооруженный фонарем, продолжил обход своих владений. И первой находкой стали останки его далекого пращура. В дальнем от двери углу под толстым слоем паутины белели кости с черепом. Больше в малюсенькой, примерно два на два метра каморке ничего не было. В отчаянии Спец принялся обстукивать стены, но тщетно – с таким же успехом мышь может скрести бетонный пол своими маленькими коготками! И тут его снова осенило! Пол, именно пол!

Он еще раз обошел каморку, теперь уже освещая только земляную поверхность и попутно очищая ее ногами от многовекового праха. Но тут возникла новая проблема: чем копать, ведь впопыхах он не подумал даже об элементарном инструменте. И старуха хороша! Не могла подсказать. Что делать? Вернуться и прихватить хоть что-то невозможно – не отпустит проклятый сундук… если, конечно, старуха не врет. Он опустился на пол и, скорее от безнадежности, похлопал себя по карманам – кроме всякой мелочи и бесполезной теперь мобилы ничего не было. А что, если… Спец достал телефон. Это была одна из последних моделей Nokia. Снял заднюю крышку и осмотрел ее. Да, как он и ожидал, она была хоть и довольно тонка, но из металла! Ну, что ж, на безрыбье…

Кое-как сделав из крышки некое подобие совка, Спец носком ботинка расчертил все четыре квадрата площади на сектора и приступил к работе…

…Спец копал и копал, как заведенный, если так можно назвать усердное ковыряние плотного грунта крышкой мобильного телефона. Он забыл о времени, голова его была пуста, как барабан, в котором болталась только одна мысль: «Надо!»

Наконец он выдохся: была разрыта примерно половина площади, но все безрезультатно! Он снова привалился к стене и задумался. Попытался поставить себя на место старца. С одной стороны: нужно, чтобы никто чужой не нашел клад, а с другой, наоборот: свой обязательно должен отыскать! Петрович еще раз тщательно осмотрел грубо обтесанные, потемневшие от времени стены, но ничего, заслуживающего внимания, не обнаружил. Тогда он снова подошел к нише.

Для чего она была нужна? Возможно, там хранились продукты для старца или какие-нибудь предметы быта… Хотя, какие там предметы для человека, заточенного заживо? А ведь это место просто идеально для того, чтобы оставить там подсказку. Во всяком случае, он бы так и сделал… правда, как разглядеть дно ниши? Голова туда точно не пролезет! Вот бы сюда зеркальце… и Спец впервые пожалел, что он не женщина. Эврика! Петрович поднял присыпанный землей совок-крышку. Внутренняя сторона ее была глянцевой. Вполне сойдет за зеркало. Свет тоже есть. Вперед! Воодушевленный новой идеей, он принялся тщательно очищать поверхность ниши. Наконец, все было готово. Вооружившись крышкой-зеркалом и подсвечивая фонарем, Спец принялся миллиметр за миллиметром исследовать поверхность ниши.

От сильнейшего напряжения у него слезились глаза и дрожали руки, и с каждым миллиметром обследованной площади его покидали и силы, и надежда. Прошла, наверное, целая вечность, когда ему показалось, что он что-то разглядел. Не веря своим глазам, тщательно проверил. Сомнений не было: на неровной поверхности он явственно различил нацарапанный контур какого-то предмета, напоминающего листок растения. И этот листок замысловатой формы – он готов был поклясться – как две капли воды походил на те, что раскуривала бабка!

«Йес!» – Петрович победоносно поднял кулак. Подсказка найдена – в этом он уже не сомневался. Но надо было ее еще разгадать. Соблюдая предельную точность, он воспроизвел рисунок на разровненном полу каземата. Листок имел вид удлиненного сердечка или, скорее, наконечника древнего копья, острый конец которого указывал прямо на противоположный от останков угол, еще не разрытый крышкой мобилы. Он не спеша подошел к углу и уже без фанатизма, осторожно, будто собирая улики, принялся скрести землю своим универсальным инструментом.

Очистив от земли стену в самом углу, он обнаружил на ней точно такой же рисунок, нацарапанный на глубине примерно десять сантиметров от поверхности земли. На этот раз листок был изображен вертикально, а острие было направлено вверх. Больше никаких сообщений старец не оставил. Спец задрал голову. Высота была около трех метров.

– И как же я туда заберусь? – не без сарказма спросил он у останков старца. Останки молчали.

– Думай, потомок, думай! – приказал он сам себе. Ведь не было же у старика лестницы, в самом-то деле! А он туда как-то забирался. Петрович вновь стал царапать своим, теперь уже незаменимым инструментом, стену прямо над стрелкой. То, на что он втайне надеялся, не заставило себя долго ждать. Одно из неприметных углублений в стене вдруг стало осыпаться. Воодушевленный, он довольно скоро откопал первую ступеньку, представляющую собой узкую и довольно глубокую, как раз под ступню, нишу. Дальнейшее было делом техники. Последнюю, самую верхнюю, девятую ступеньку Спец, обсыпанный песком с головы до ног, расковыривал практически на ощупь, поскольку свет фонаря уже не доставал до нее.

«А ведь надо еще там, наверху, искать Бог знает что!» – Петрович уже почти ненавидел своего предка, заставившего так мучиться своего потомка. Ну что ему стоило аккуратненько закопать клад в земле! Но тут же понял, что, будь он сам на месте старца, никогда бы так не сделал.

Спец включил мобилу, и она засветилась на некоторое время вполне приемлемым в этих условиях желтым светом. Хорошо, что он вовремя отключил телефон за ненадобностью, ведь в этом, Богом забытом месте, отсутствовали даже намеки на какую-либо связь.

Зажав в зубах телефон, еще сохранивший заряд батарейки, Петрович, как альпинист, поднялся по отвесной стене и принялся изучать ее. Он уже и не удивился, когда на стене под самым потолком увидел еле различимое знакомое изображение. Но на сей раз листок имел другой вид – продолговатая форма осталась прежней, а острия не было вовсе. Это могло означать только одно: клад был под листком!

Спец осторожно обозначил нишу под изображением, без труда нащупав ее контуры. Ниша была гораздо меньше, чем ступеньки. Разрывая крышкой слежавшийся за века песок, он, наконец, почувствовал, как она вдруг уперлась во что-то инородное.

Клад, а это был он, представлял собой, вопреки ожиданиям Петровича, позеленевшую от времени, запаянную с двух сторон медную капсулу сантиметра два в диаметре.

«Вот так сундук! – Спец, глянув в сторону останков, сунул капсулу в карман. Скорее всего, хитроумный старец вначале прятал капсулу в своем посохе, о котором упоминала старуха, когда описывала своего предка. А когда старика заточили, он просто перепрятал капсулу в более надежное место. – Ну, да ладно. Мавр сделал свое дело, мавр должен уходить!»

Петрович посмотрел на часы и ахнул. Они показывали 23.00. Неужели он провозился почти сутки? Спец прислушался к себе.

Удивительный червяк дал ему потрясающую возможность: работая, как каторжный, без еды и питья, он не чувствовал практически никакой физической усталости. Подняв повыше неиссякаемый, опять-таки за счет хлебака, фонарь, Петрович в последний раз оглядел унылые стены каземата.

– Прощай, мой бедный пращур, я выполнил твою волю! – он искренне поклонился костям, и ему вдруг почудилось, что из угла с останками прошелестел вздох облегчения. – Прости, если что не так. Видит Бог, я старался!

Он развернулся и вышел в открытую дверь…

Обратный путь Спец проделал, будто в полусне, автоматически фиксируя все левые повороты. Он думал только об одном: что же может находиться в капсуле? Какой-нибудь порошок, или газ, или, может быть, письмена? Как бы там ни было, теперь он – полноправный ее владелец! И еще он был горд собой! Шутка ли – разрешил головоломку, совсем как в детских книжках про пиратов и сокровища.

Мысли его плавно перенеслись к бабке. Анализируя все, что с ним произошло, он понял, что бабка специально все подстроила так, чтобы он не смог разобраться в пейджере. А кто бы разобрался, если перед тобой стоит такой отвлекающий от сути происходящего объект, как эта красотка с томным чарующим голосом, сыплющая непонятными терминами. Вот он сам же и попросил старуху о помощи. А она, как бы нехотя, согласилась. Ай да бабка!

Незаметно для себя Спец вышел в залу, где он расстался с блохой. Светлячки на сводах заметно потускнели, или ему это показалось? Но невооруженным глазом было видно, что блохи здесь нет! А самое главное – проход был закрыт!!!

«Я замурован?!» – Он не мог в это поверить.

Петрович сел на пол и обхватил голову руками. Тотчас же на него навалились неимоверная усталость и тоска. Кричать, звать на помощь – бесполезно, да никто его за этими стенами и не услышит. Он вспомнил про ключ, который остался торчать в замочной скважине отброшенного им замка. Может быть, и здесь есть какая-то дверь?

Он снова встал и начал медленно обходить стены. Подошел к тому месту, где был проем, но ничего, даже самой маленькой щели, не обнаружил.

Спец тщетно пытался найти хоть какой-то выход из создавшегося положения. Более глупой ситуации и представить себе было невозможно. Он не мог понять, почему его не дождалась старуха-блоха и почему, а главное – как закрылся проход без его вмешательства. Ответов не было, зато при нем оставался хлебак – палочка-выручалочка!

Это была хорошая мысль. Он положил в рот еще один крохотный кусочек, привалился к стене и закрыл глаза.

С ощущением полной сытости пришло и ощущение спокойной уверенности в том, что все будет хорошо. Он зачем-то посмотрел на часы, хотя особого смысла в этом не было. Здесь, в полутьме сводчатой залы, наполненной тишиной, время будто бы остановилось.

Но что это? Ему почудилось, что он услышал неясный гул. Спец прислушался. Нет, кажется, показалось! Он даже подошел к бывшему проему и зачем-то приложил ухо к стене, полагая, что звук мог идти снаружи. И тут Петрович действительно отчетливо услышал гул, но исходил он не снаружи, а изнутри, точнее, откуда-то снизу. И в это время раздался уже вполне ощутимый рокот, сопровождаемый вибрацией и звуком падающих камней. Пол в пещере явно дрогнул, а со сводов посыпалась мелкая, искрящаяся светляками пыль. Это было очень похоже на землетрясение!

Снизу под ногами явно что-то происходило! Из черного тоннеля то и дело раздавался грохот падающих булыжников. Спецу показалось, что ему стало нечем дышать. Прежде проблем с нехваткой воздуха не наблюдалось. Естественная вентиляция, даже в замурованной пещере, непостижимым образом все-таки присутствовала – видимо, были выходы из пещеры на поверхность. Но сейчас признаки удушья были налицо, кроме того, явственно ощущался запах сероводорода – признак действующего вулкана.

«Только этого мне еще не хватало!» – Спец, в ужасе прижав полу рубашки к лицу и отступая к дальнему углу, увидел, как из тоннеля показалось густое черное облако пыли или газа. В это время раздался ужасающий грохот, в лицо дохнуло горячим воздухом, и неведомая сила отшвырнула его к стене. Со всего размаху он ударился затылком обо что-то твердое и, падая, прежде чем потерять сознание, успел подумать, что теперь ему хотя бы понятно, почему пол в каземате был до странности теплым…

Глава 4

Спец очнулся от того, что кто-то его хлестал по щекам. Он открыл глаза, глубоко вздохнул и закашлялся. Сильно болел затылок. Над ним склонилась сморщенная физиономия старухи, а рядом, опираясь на палку, смолил цигарку Щукарь-Саввич.

– Эк тебя шандарахнуло, Андрюшенька! – Старуха заботливо выбирала из волос Петровича какой-то мусор. Он сел и огляделся. Вокруг валялись огромные куски бывшей горы, еще дымилась полуразрушенная вершина, а рыжий кустарник от песка и пыли сделался серым.

– Это было извержение или землетрясение? – спросил Спец.

– А кто ж его знает, паря! – подал голос Саввич. – В энтих краях такого отродясь не бывало. Еще мой дед…

– Ладно, хватит брехать! – оборвала разговорчивого деда старуха. – Не видишь, человеку отдохнуть надоть. Может, он чудом от смерти лютой спасся! – и, обращаясь к Спецу, продолжила: – Мы с Саввичем тебя, касатик, еле углядели, когда стенка-то трещину дала, и часть ее обвалилась. Видим: лежишь, болезный, весь в пыли и прахе, ножки-рученьки раскинул. С-под завалу еле выволочь тебя горемычного успели, когда началась энта заваруха! Сами едва ноги унесли! Знаю, знаю, касатик, что спросить меня хочешь. Все тебе поведаю, как на духу, дай только срок!

Накопилось у Спеца к старухе вопросов, накопилось! Наконец, когда бабка привела его в избушку, накормила и напоила, она поведала ему о том, что никак, по ее уверениям, не могла рассказать до его путешествия за кладом. Иначе бы «сродственник» просто не согласился.

А не рассказала она ему самую малость: Спец должен был испытать свою судьбу, ни много ни мало! Такова была воля старца! Когда Петрович ушел в тоннель, проклятый проход тут же стал закрываться, и блоха сама едва успела оттуда выпрыгнуть. Хотя она и была колдуньей, чары старца ей были не по зубам. Оставалось смириться и ждать, насколько удачливым и счастливым будет потомок в десятом колене!

Она предполагала, что из горы должен быть как минимум еще один выход, но где он находится и сможет ли сам Петрович им воспользоваться – старуха не знала. Она также понимала, что он может вообще не вернуться! Кто знает, какие еще испытания подготовил ему древний колдун. На всякий случай она, снова приняв свой прежний вид, пригласила Саввича, и они продежурили целые сутки у подножия горы. Дальше Петрович все уже знал.

– А теперь, касатик, твоя очередь, – нетерпеливо проговорила старуха. – Ну, нашел ларец-то али обронил в руинах? – бабка перестала дышать.

– Нашел, бабушка, нашел! – и Спец вытащил капсулу.

На старуху было страшно смотреть: так исказилась ее и без того уродливая физиономия. Трясущимися руками она проворно схватила ее и стала вертеть так и сяк, пытаясь понять, как она открывается.

– Неужто энто и есть наш родовой секрет? Надоть его Саввичу показать. Он мастак на разные технические премудрости. Как думаешь, касатик?

После недолгих мучений капсула с помощью Саввича была с большой осторожностью вскрыта. Они втроем сидели за бабкиным столом. Спец и Саввич, который, как выяснилось, был племянником старухи, с нетерпением ожидали ее приговора. А она, шевеля губами, читала свернутый в трубочку древний пожелтевший пергамент, испещренный непонятными знаками. Наконец, старуха оторвала затуманенный взгляд от пергамента, встала из-за стола и молча вышла из горницы.

Спец вопросительно посмотрел на Саввича, тот только плечами пожал. Через некоторое время открылась скрипучая дверь, и в горницу с охапкой каких-то трав деловито вошла старуха. Она бросила охапку рядом с печкой, и воздух сразу же наполнился дурманящим, терпким, почти полынным ароматом.

– Что это ты, матушка, полынь-то притащила?

Старуха, не обращая внимания на вопрос Саввича, уверенно подошла к кадке и принялась сосредоточенно копошиться у мощного корневища. Петрович, обращаясь к Щукарю, вполголоса произнес:

– Не иначе, будет варить зелье по рецепту старца! – и, подмигнув старухиному племяннику, продолжил: – Скоро и ты станешь бессмертным!

Саввич только вздохнул и, с видом заговорщика поманив за собой Петровича, вышел из избы. Спец поспешил за ним. Во дворе Саввич, сворачивая неизменную цигарку и щурясь, произнес:

– Ты, мил человек, говори, да не заговаривайся! То – великая тайна! И знать ее не положено никому! Даже мне! Ты думаешь, почему мы с Лукерьей здеся одни живем? И в округе, почитай, верст на сто никого нету? Не знаешь?!

Он немного помолчал:

– Так и быть, расскажу, хоть Лушка и не велела. Теперь уж все одно! – он обреченно махнул рукой, выплюнул цигарку и поправил свой треух. – Случилось это, – начал свой рассказ Саввич, – лет тридцать назад. Деревенька наша в ту пору была хоть и небольшая, но справная. Дворов, почитай, штук сорок. Скотина, сады да огороды – все как полагается. И вот как-то собрал нас Тимофей Кузьмич – это наша шишка местная, районная, в общем – и говорит: «Вы, мол, сельчане, собирайте свои манатки да и дуйте отсель куда подальше! Будет здеся строиться гидротехническое сооружение. Так, мол, решили там, наверху, и вас, дураков, не спросили! Короче, зальет здеся всю округу и будет вместо вашей чахлой деревушки море разливанное – водохранилище, то есть! Выделят вам подъемные, даже помогут вещички да живность перевезти, а кто не захочет – силой, мол, увезем! Даем десять дней на сборы!» Делать нечего, стали потихоньку все вокруг собираться, а наша Лукерья – дай ей Бог здоровья – ни в какую! Не поеду, и все! Здеся, мол, все мои предки похоронены, и я останусь! Я тогда, ясное дело, моложе был. Правда, уже не жил со своей Матреной, слава Богу, и – прямиком к Лукерье.

«Тетка Лукерья, что творишь? Ни тебя, ни меня не спросят – увезут силком и все тут!»

А тут Луша мне и говорит: «Ты, племяш, меня держись! Ничего не бойся, а завтра приходи до свету ко мне, я тебе, как родичу кровному, кой-чего поведаю!»

И рассказала, что тайна у нас есть! Нельзя, мол, нам никак отсель уходить, иначе сгинет все, что завещано предком нашим – колдуном великим, который покоится в горке за рекой и следит за нами из своего подземелья.

Собрали мы пожитки нехитрые, да и ушли в пещерку, что в горушке была. На следующий день Луша меня привела обратно, а уж никого и нет! Совсем никого – ни людей, ни живности, ни дворов, ничего, окромя двух наших избенок!

У меня глаза на лоб полезли! Как так? Избы-то где? Ведь не увезли же, в самом деле, сельчане их с собой! А тут даже следа от них нет, как будто и не было никогда, даже травка не примята! Один только колодец и стоит, что я когда-то по молодости смастерил. Упал я тогда на колени, чую, разумом сейчас тронусь, а Лукерья мне и говорит:

«То чудо – от старца идет, он – наш ангел-хранитель, а оставил он нас, чтобы мы волю его исполнили!»

Больше она мне ничего не сказала. Сообщила только, что ждет человека одного, который поможет ей в этом. А мне наказала, чтобы я каждый божий день обходил берег и, увидев того человека, был готов помочь ему во всем, что ни попросит! – Щукарь помолчал в раздумье. – Вот и дождались! Да только, я кумекаю, кончилась наша спокойная житуха… что-то будет!

– Эй, соколики! – наконец донеслось из горницы. Когда родственники вошли в избу, они ахнули – их встречала знакомая Спецу красавица, но уже с длинной русой косой, в русском, расшитом бисером сарафане и в кокошнике (старуха была в своем репертуаре)!

В руках красавица держала поднос. На нем, вместо полагающихся для встречи дорогих гостей хлеба-соли, стояла глиняная чашка, исходящая паром, а запах бы такой, что – м-м-м! – словами не передать! Девица церемонно поклонилась, и Петрович с Саввичем невольно ответили тем же.

– Присаживайтесь к столу, мои дорогие родственники, – пригласила красавица. – Я хочу, – проговорила она более торжественным тоном, – уведомить вас, что чудо, наконец, свершилось! Чудодейственный состав, завещанный нам нашим общим предком, получен! Я очень долго ждала этого и даже ради важности момента предстала перед вами в этом обличье. Но главное, что мы втроем на пороге величайшего события мирового значения, – девица стала вдруг говорить как-то выспренно. – Мы – единственные в мире – можем испытать блаженство вечной жизни!

Она прикрыла глаза и вдруг продолжила резко:

– Но это накладывает на нас и громадную ответственность! Прежде всего, это неразглашение нашей тайны, даже самые близкие ничего не должны знать! – при этом она выразительно посмотрела на Спеца. – Нам не следует отличаться в поведении от остальных людей, которые будут стареть и умирать, но о нашей тайне они даже догадываться не должны! Иначе это может стоить жизни и нам, и тому, кто узнает эту тайну! – она сделала паузу. – Здесь сказано, – она кивнула на свиток, – «Да умрет тот, кто предаст огласке тайну сию, и умрет тот, кто постигнет ее от предателя!»

Спец живо представил картину: умирающая древняя старуха – его жена – протягивает к нему, по-прежнему сорокалетнему, руки и, шамкая беззубым ртом, хрипит только одно слово: «Почему?». Его передернуло. Он решительно встал и открыл уже, было, рот, чтобы выразить свое негативное к этому отношение, как девица, опередив его, мягко произнесла:

– Не надо слов, я и так все понимаю. На это очень трудно решиться. Но не торопись! Подумай, сколько прекрасных дел ты бы мог совершить, сколько построить домов, скольких сыновей ты бы мог вырастить и посадить аж целый лес деревьев! И все это – благодаря нашему великому предку! – Она низко в пол поклонилась свитку на столе.

Спец задумался. В словах девицы был смысл. А что, может, и вправду попробовать? А если не понравится, то…

– Я вот хочу спросить… – начал он, но умеющая читать мысли девица его опять перебила:

– Нет! Назад дороги не будет! Или сейчас или никогда! Или вечность, или небытие! – она помолчала. – Есть, правда, еще и третий вариант, о котором я уже упомянула, – пожертвовать не только собой!..

Глава 5

Спец понемногу приходил в себя, рассеянно разглядывая из окна поезда, увозящего его домой, заброшенные поля и деревья в пышном осеннем убранстве, проплывающие мимо. Они напомнили ему все, что приключилось с ним в деревушке в последние часы перед расставанием с вновь обретенными и теперь уже наверняка потерянными навсегда для него родственниками.

Он вспомнил старуху в образе красавицы, которая потратила уйму времени, терпеливо объясняя ему все возможности чудесного пейджера. Она даже снабдила его небольшой брошюркой-инструкцией по пользованию удивительным прибором, который, как выяснилось, умел даже репродуцировать живой организм! Петрович тогда еще посмеялся над этим – чего-чего, а эта функция уж явно была перебором!

Вспомнил он и унылого ее племянника Саввича, и подаренный им мешочек с засушенными хлебаками, и дымящееся и благоухающее Зелье бессмертия, а главное – свое, наверное, самое важное решение, когда-либо принятое им в жизни.

Да, он отказался стать бессмертным, как бы фантастически это не звучало! Отказался от того, о чем веками мечтало человечество и сочиняли фантасты всех времен и народов, понимая, что физическое бессмертие невозможно, а вечна – лишь душа, как вечно стремление человека к недоступному и непостижимому, к чему он, Петрович, вопреки логике и здравомыслию, прикоснулся вплотную! Он был буквально в шаге от этого самого бессмертия и мог стать чуть ли не самим Агасфером!

Но он не захотел уподобляться легендарному персонажу, обреченному по преданию на вечные странствия по земле до второго пришествия Христа. Он отказался от всего этого ради своей семьи, ради Юрки, ради Пал Палыча – ради той жизни, что его окружала, со всеми ее радостями и горестями. Он ни о чем не жалел!

Зато с собой он вез древесный Преобразователь. И, хотя с его помощью Петрович мог мгновенно переместиться куда угодно, он все же решил поехать домой обычным способом, чтобы еще раз спокойно поразмыслить о своей новой жизни под стук вагонных колес, да не испугать внезапным своим появлением простых смертных.

Он понимал, что теперь он пусть и такой же смертный, но все же не совсем обычный человек! Теперь он сможет превращаться в животных! Сможет с ними разговаривать! Сможет перемещаться в пространстве! Черт возьми, да он – настоящий счастливец!

…Когда Петрович предстал пред ясными очами мэра, на него обрушился град обвинений. Он тщетно пытался вставить хоть слово в свое оправдание. Наконец, выдохшийся Пал Палыч, тяжело дыша и исподлобья глядя на зама, замолк, нервно доставая сигарету.

– Пал Палыч, дорогой, ну ничего же не случилось! Все хорошо! Все живы-здоровы! Даже более того, я чуть было не стал… – тут Спец вовремя прикусил язык. – В общем, все кончилось замечательно. Но всего я тебе рассказать не могу. Не моя это тайна! Да и не поймешь ты!

– Вот опять! – мэр всплеснул руками. – Я это уже слышал и, представь себе, все понял! Не дурак, поди. Знаю, что ты был в несуществующей деревне. Все знаю, только объясни мне: как ты мог туда попасть, если ее физически нет!

Петрович и сам был несказанно удивлен, когда, возвратившись, узнал об этом потрясающем факте от жены. Он еще подумал тогда, что, видно, не случайно его еще в поезде посетила мысль о том, что с новыми родственниками он уже никогда не встретится.

– А это видел? – Спец достал пейджер. – Это как раз оттуда! И потом, я и сам все до конца не понимаю!

Мэр покрутил в руках странную вещицу прямоугольной формы, похожую на птичье гнездо, с зеленым глянцевым экраном с прожилками, как у обыкновенного древесного листа и кнопками, напоминающими нераспустившиеся почки, только круглые.

– А это что за хреновина такая? – в минуты волнения мэр не выбирал выражений.

– А вот я тебе кое-что сейчас покажу! – Спец с заговорщицким видом, вспомнив все, чему его обучила благодарная красавица, стал тыкать в почки-кнопки и напряженно всматриваться в бледные изображения на зеленом дисплее.

– Скажи, Палыч, тебе какое животное больше всего нравится?

– Слон! – не задумываясь, ответил мэр.

– Нет, слон, пожалуй, слишком! А поменьше? Из домашних, например.

– Ну, может, кошка… нет, лучше кот! У меня, знаешь, в свое время…

Мэр не договорил. У него отвисла челюсть и подкосились ноги: там, где только что сидел его заместитель, внезапно появился огромный черный кот, на шее которого болталось на веревочке прямоугольное гнездо со светящимся экраном. Он, как ни в чем не бывало, умывал лапками усатую морду и лукаво поглядывал на мэра. Закончив умываться, котяра потянулся, изогнув спину, и вдруг прыгнул на стол.

– Брысь! – только и смог вымолвить Пал Палыч.

Кот фыркнул, как бы выражая свое недовольство, и вдруг, подцепив коготками ниточку от прямоугольной штуковины, потянул ее в направлении мэра. В это время резко звякнул зуммер селектора, и оттуда раздался бодрый голос секретарши:

– Пал Палыч, к вам начальник охраны. Пропустить?

Мэр помедлил, затем, заговорщицки подмигнув коту, выдохнул:

– Зови!

Он встал из-за стола, стараясь прикрыть собой пушистое животное. Вошел охранник, отдуваясь и тяжело дыша, и прямо с порога забасил:

– Пал Палыч, по агентурным данным Андрей Петрович объявился на даче. Мне Мария Константиновна звонила!

В это время за спиной мэра послышался шорох и громкое кошачье шипенье.

Начальник охраны вопросительно взглянул на мэра и осведомился:

– Вы никак кошку завели, Пал Палыч? – он внимательно оглядел кабинет.

Мэр лукаво улыбнулся, игнорируя вопрос:

– Запоздала твоя агентура! Он сам пришел – собственной усатой и пушистой персоной! – с этими словами он отошел от стола и широким жестом фокусника указал на стол. Но… на столе, кроме обычного рабочего беспорядка, ничего не было.

Охранник недоуменно и подозрительно посмотрел на мэра, пытаясь понять мотивы его странного поведения:

– Кто?

Мэр уже оправился от удивления и, шаря глазами по огромному кабинету, поспешно сказал:

– Кто-кто? Дед Пихто! Пошутил я. Ступай с Богом, спасибо за информацию.

Когда охранник вышел, мэр покачал головой и сказал как можно более ласково:

– Ну, давай, котик, вылезай!

И «котик» не заставил себя ждать. Он вылез из-под стола и тяжело вспрыгнул на стол. На шее у него по-прежнему болталось «гнездо». Мэр с опаской подошел к черному красавцу, осторожно погладил его, еще более осторожно снял прибор с шеи кота и положил его перед ним.

– Мяу! – благодарно сказал кот и нажал острым изогнутым когтем на одну из трех кнопок на приборе.

То, что это – некий прибор, мэр уже понял, как понял и то, что именно с его помощью произошло это потрясающее превращение. Не успела эта мысль покинуть мэра, как перед ним снова сидел и улыбался его друг и заместитель.

– Ну, как?! – довольный произведенным эффектом, Спец заботливо выключил пейджер.

– Потрясающе! – только и произнес мэр, догадываясь, почему его друг не захотел показаться на глаза начальнику охраны в таком виде.

– То ли еще будет! – и Спец рассказал мэру, как, по его мнению, можно осуществить его грандиозный замысел. Закончив излагать план действий, он добавил: – Только это должно быть между нами. Никто об этом знать не должен! Иначе сорвется все! – И еще раз многозначительно повторил: – Ни единая душа!

На другой день Спец оформил командировку на три месяца. Дома он сказал своим, что опять уезжает, и на этот раз за границу. Дочери пообещал привезти заморские подарки. И тут жена стала с обидой ему выговаривать:

– Если бы ты знал, как надоели мне твои бесконечные командировки! Я уже измучилась без мужских рук. Ну что, мне соседа опять просить починить забор? А мыши! Ты, например, знаешь, сколько мышей у нас развелось – по ночам бегают на кухне. Я уже боюсь, что какая-нибудь заберется в постель к дочери.

Спец рассеянно слушал ее жалобы.

– Мышеловка не помогает, – продолжала жена, – эти хитрецы тащат все, кроме приманки!

Спец встрепенулся:

– Мыши, говоришь! А это мысль! Как раз и попробую…

– Что попробуешь? Ты о чем? – жена с тревогой посмотрела на мужа. – Не заболел? Вот они, твои проклятые командировки!

– Подожди, Аня, – прервал ее Петрович, – вот с мышами-то как раз я тебе и попробую помочь!

– Когда? Ты ведь уже завтра уезжаешь!

– Сегодня и попробую! – Спецу уже не терпелось осуществить задуманное.

Первым делом Петрович попросил домашних оставить его одного хотя бы на час. Жена покрутила пальцем у виска, забрала дочь и вышла из дому. Он, недолго поколдовав над пейджером, обернулся отвратительной серой крысой с длинным хвостом и красными глазками. Крыса покрутилась по кухне и принялась за дело.

Петрович был не просто умной крысой, он был крысой с человеческим умом, правда, без опыта общения с себе подобными. Но с крысиным видом он обретал и заложенные в нее природой навыки и знания. Поэтому, принюхиваясь к разным запахам, он открывал для себя целый мир со своим законами и правилами поведения и был, что называется, уже в теме. Вот и сейчас он точно знал, что стоит ему, крысе, появиться, как любая мышь бросится наутек. Но правила диктовали свое поведение. Надо было, прежде всего, пометить свои новые владения. Затем необходимо встретиться с Мышиным Королем этого подвала и вразумить его действовать по новым правилам. Ну, что ж, надо попробовать!

После недолгих поисков он предстал перед самим Мышиным Королем. Спец, с одной стороны, понимал всю несуразность происходящего, но с другой, был абсолютно убежден, что всё, живущее на Земле, подчиняется одним и тем же законам. Сильнейший всегда прав – один из главных законов биологии. Есть и другой закон: живи и дай жить другим, что тоже неукоснительно выполняется… к сожалению, только в животном мире. И сейчас настала пора применить оба этих закона.

Мышиный Король представлял собой довольно крупную особь со светло-серой, в отличие от его более темных собратьев, лоснящейся шкуркой. Он сидел в половинке старого пакета из-под молока и грозно шевелил усами. Вокруг шныряли рядовые – дозорные мыши.

Крыса-Спец остановился поодаль, держа определенную дистанцию – один из важнейших элементов уважения к противнику. Он привстал на задние лапки и заговорил.

Несмотря на небольшие различия между особями одного вида, и даже одного семейства, собеседники прекрасно понимали друг друга. Так, русский человек, не зная языка, может запросто понять украинца или, скажем, серба.

Крыса-Спец объяснил королю, что этот подвал издавна принадлежал его клану. Но, по объективным причинам, его многочисленный род был вынужден уйти. Какие причины? Опасная болезнь, вызванная какой-то химией, которую там, наверху, разбросали наши злейшие враги – люди. Эта зараза, распространяющаяся как эпидемия, косит всех грызунов, особенно мышей. Несмотря на общеизвестный факт, что крысы – одни из самых выносливых животных на Земле, даже им пришлось уйти из этих мест. Оставшиеся на своих местах грызуны покрылись страшной коростой и подохли в страшных мучениях! Теперь же, когда угроза поголовного заражения крысам уже не так страшна, его, как самого быстрого, послали узнать, не поселился ли кто в подвале, чтобы предупредить их об опасности.

– И когда же собираются уважаемые родственники опять здесь поселиться? – подал голос король после продолжительного молчания. По всему было видно, что он находится под большим впечатлением от услышанного!

– Как только мыши покинут это страшное место, Ваше Величество!

Крыса-Спец уже не сомневался в благополучном исходе этой кампании. Пробегая мимо сплошной серой массы, расступающейся перед ним, он подумал: «А ведь Аня была права – их действительно целая прорва!»

Его крысиное сердце ликовало! Девица не соврала: пейджер не только умел превращать в животных, он еще и давал возможность общения на их языке и, более того, вселял уверенность в силы и возможности самого Спеца!

«Нет, все-таки как ловко я придумал с эпидемией! Ну и растерянная же мордочка была у этого надутого индюка! Смех, да и только!»

Часть 2

Глава 1

Получив перед путешествием полный список животных, которых хотел бы видеть мэр в своем зверинце, Спец ахнул: слишком уж большая география была средой их обитания. Ну не ездить же ему, в самом деле, по всему миру в поисках этой экзотики. Возможно, единственно правильным решением было найти зоопарк, где представлено наиболее полное собрание всех особей. Засев за справочники, он выбрал Бронкский зоопарк Нью-Йорка.

Проблемы туда попасть не было. Для этого, по большому счету, даже не требовалась въездная виза – Преобразователь в считанные секунды мог доставить Спеца хоть на край света! Проблемой было заполучить животное. Другая проблема – доставить его в родной город. А если учесть их количество, то возникала и третья проблема.

Обычному рядовому гражданину, пусть и наделенному определенными полномочиями и финансовыми возможностями, все это, конечно, было бы не под силу. Но не Спецу! Ведь кроме волшебного пейджера и бесценных хлебаков, подаренных Саввичем, у него еще было сильнейшее желание выполнить поставленную задачу!

Спец набрал на дисплее название континента, страны и города, глубоко вздохнул и нажал на красную кнопку. Его тотчас как будто бы обдало сильным порывом ветра. Затем вокруг бешеной каруселью замелькали разноцветные слепящие огоньки, потом наступила темнота, и он отключился.

Очнувшись, Спец обнаружил себя сидящим на обшарпанной скамейке рядом с человеком примерно одного с ним возраста, абсолютно бомжеватого вида, который с изумлением на давно не бритой физиономии смотрел на него, открыв рот.

Это был совершенно опустившийся человек. Несмотря на жару, на нем была грязная плотная синяя джинсовая куртка, застегнутая на все пуговицы, просторные рваные брюки неопределенного цвета и неожиданно щегольские черные туфли-лодочки, подвязанные к ступням бечевкой. На кудлатой голове незнакомца была надета мягкая плюшевая кепка.

– Ты кто?! – дохнул бомж перегаром и указал на Петровича огрызком огурца.

При этом он говорил по-английски! И Спец, к своему изумлению, его прекрасно понял, хотя в школе с грехом пополам осваивал только немецкий. Он огляделся. Они сидели неподалеку от какого-то парка или сквера. Было раннее утро, ветерок лениво шевелил листьями экзотических деревьев.

– Дед Пихто! – машинально ответил он любимой поговоркой мэра.

– Дедпихто, – медленно повторил бомж, – странное имя! Ты – ирландец? – он деловито заворачивал нехитрую снедь в газету «New York Times».

– Почему – ирландец? – удивился Спец.

Но бомж, казалось, уже забыл о своем вопросе и занялся более важным делом – он с увлечением ковырялся в зубах обломком спички, настороженно поглядывая при этом на явного иностранца, судя по одежде, возникшего на его скамейке так неожиданно. Может, он переодетый коп? Вон как подкрался незаметно! Или, того хуже, конкурент, претендующий на его скамейку? Правда, на бездомного он не похож…

– А по мне – хоть китаец, лишь бы в душу ко мне не лез! – бродяга сплюнул под ноги незваного гостя. – Значит, Пихто? – он произнес новое имя Спеца с ударением на первый слог. – И чего тебе надо, мистер Пихто? Есть ко мне претензии? – он подозрительно покосился на карманы его пиджака, стараясь определить наличие оружия.

– Вовсе нет! – удивился такой реакцией Петрович. – Просто я ищу зоопарк. Бронкский зоопарк!

– Ты чокнутый? – удивился в ответ американец. – Как же еще может называться зоопарк в Бронксе? Нет, ты не коп! Ты – точно иностранец, хотя и шпаришь по-нашему без запинки! – успокоился бомж. – А я – Сэм, можно просто Сэмми! – он привстал и церемонно наклонил голову. – Руки не подаю – грязная! Он расстегнул куртку, под которой оказалась грязно-лиловая майка с надписью «Boss». Брюки на его худой фигуре держались с помощью провода в белой оплетке.

– Жарковато сегодня! – Он с удовольствием подставил лицо ветерку.

– Послушай, Сэм, ты знаешь, где здесь зоопарк?

– Почему не знаю, вон там! – он махнул в сторону парка. – Приятель у меня там смотрителем служит… а тебе зачем, иностранец? – он опять подозрительно взглянул на собеседника.

«Вот это удача!» – пронеслось в голове у Спеца.

– Хочу туда попасть. Дело у меня к нему есть, к приятелю твоему. Познакомишь?

– А мне-то, какой навар? Баксы есть? – Сэмми снова критически оглядел Спеца с ног до головы.

– Не волнуйся, не обижу. Век будешь помнить!

Бронкский зоопарк располагался на огромной территории и представлял собой конгломерат практически все известных ареалов, включая джунгли Африки и Конго, и даже Гималаев. В справочнике Спец узнал, что свыше четырех тысяч животных, населяющих этот зоопарк, живут в условиях, максимально приближенных к естественным. Заблудиться на более чем ста гектарах земли было немудрено, и без знающего проводника не обойтись.

Джон, приятель Сэмми, оказался на редкость молчаливым парнем лет тридцати пяти, одетым в ковбойку и джинсы, заправленные в короткие щегольские сапоги. На голове у него была шляпа с короткими полями. Ни дать, ни взять – американский ковбой из фильма про Дикий Запад. Невозмутимый вид, неспешная походка, спокойная уверенность во взгляде разительно отличали его от Сэмми и с самой лучшей стороны характеризовали как служащего одного из самых больших зоопарков в мире. Ведь животные лучше всего воспринимают именно спокойных и уравновешенных людей.

– Что вы хотели узнать, мистер? – спросил Джон. – Если это криминал, то я – пас! Я слишком дорожу этой работой. Сэмми знает, как она мне досталась.

– У него даже джип казенный имеется! – встрял Сэмми. – Кстати, Джонни, у Пихто есть одна штука – закачаешься! Он мне утром дал попробовать малюсенький кусочек и, веришь, мне до сих пор не хочется ни есть, ни пить! И похмелье как ветром сдуло! Это просто чудо! У Пихто этого добра навалом!

– Что ты там такое бормочешь? – Джон недоверчиво, с кривой улыбкой посмотрел на друга. – Небось, вчера опять набрался, как поросенок, вот и привиделось тебе невесть что!

– Сэмми прав! С помощью моих хлебаков я могу накормить всех ваших зверей за короткое время, и ваш зоопарк на этом сэкономит не одну сотню тысяч долларов! А тебя сразу повысят в должности!

– Ну, а тебе-то какой резон? – Джон подозрительно смотрел на Спеца. – Хоть ты и говоришь без акцента, но я-то вижу: ты – не американец, Пихто! Меня не обманешь! Чего тебе надо на самом деле? Кто ты такой? Шпион? Откуда? Что-то хочешь взамен?

«Да, деловой американский подход виден невооруженным глазом. Джону, видно, придется сказать все, как есть», – подумал Спец. И он объяснил, кто он и с какой целью здесь оказался, опуская, правда, слишком шокирующие подробности.

– Ну вы, русские, и выдумщики! Всегда относился к вашей нации с недоверием! Уж не обижайся! – произнес потрясенный рассказом Джон. И, даже попробовав его хлебака, он все еще был в большом сомнении. Больше всего его заинтересовал чудо-прибор, с помощью которого Пихто собирался уменьшать животных в размерах. Он долго и тщательно разглядывал «птичье гнездо» и цокал языком:

– Это что, разработка ваших русских ученых? Какие-то космические технологии, стилизованные под русский народный антураж?

Сэмми же, с любопытством заглядывая через плечо своего товарища, возбужденно приговаривал:

– Я же говорил, я же говорил!

Петрович только разводил руками и виновато улыбался: мол, не вправе разглашать государственную тайну!

– Друзья, поверьте. В свое время вы все узнаете!

Джонни, все еще пребывая в сомнении, осведомился:

– Но как мы соберем в одном месте столько разных животных, ведь они распределены по разным секторам огромной территории? И потом, они же сожрут друг друга! Нет, это бред!

– Послушай, Джон, я все продумал! Мы с тобой объедем на твоем джипе всех зверушек по моему списку, выберем понравившиеся особи, превратим их с помощью моего прибора в карликовых и…

– Нет, так не пойдет! – прервал его Джон. – Это уже порча американского имущества. Меня уволят!

– А если я их куплю?

– Да у тебя никаких денег не хватит, чтобы их купить! И вообще, эти животные – наша американская собственность и гордость! Они не продаются!

Джон, а вместе с ним и приосанившийся Сэм, тут же преисполнились чувством патриотизма.

Спец их вполне понимал.

– Ну, хорошо, – помолчав, продолжил он, – а что бы ты, к примеру, сделал на моем месте? Джонни, подумай, я ведь действительно могу помочь накормить ваших животных нашим стратегическим продуктом. Его у нас едят космонавты, то есть, астронавты, по-вашему. Звери долгое время не будут нуждаться в еде и питье! И потом, на сэкономленные деньги ваша администрация сможет приобрести новое пополнение!

– Ладно, – после некоторого раздумья произнес Джон, – надо сначала проверить на бегемоте. Ты помнишь, Сэмми, этого бегемота? Ну, того, который заболел, я тебе его еще показывал. Так вот, наши эскулапы на него уже рукой махнули. Мы его перевезли. Он тут недалеко, в клетке. Умирает. А усыпить жалко!

– ОК! – с готовностью согласился Спец, хотя в душе сильно сомневался в лечебных свойствах хлебаков.

Умирающий бегемот пребывал в жалком состоянии. Бедное животное лежало на полу клетки, бока его судорожно вздымались, из пасти раздавалось ужасное хрипение, глаза были полузакрыты, а запах, исходящий от него, был просто невыносим! Спец отщипнул кусочек драгоценного продукта и передал его Джону, который, по совету вездесущего Сэмми, растолок его в порошок и развел в бутылке воды. Затем Джон через трубку, вставленную в пасть бегемота, осторожно влил туда все содержимое бутыли.

Прошла целая минута, прежде чем стали происходить невероятные вещи. Вокруг клетки к этому времени собралась толпа зевак, несмотря на развешанные таблички, запрещающие приближаться к клетке. А происходило следующее: сначала бегемот открыл глаза и перестал хрипеть, затем он как-то странно вздрогнул и засучил ногами. Потом, затихнув на мгновение, он вдруг резко поднялся и, открыв пасть, оглушительно заревел. При этом его маленький хвостик уморительно задрожал.

Толпа неистовствовала в своем ликовании! Хлопали все, кто стоял рядом. Услышав победный рев бегемота, подъехал на своем джипе и сам старший смотритель.

Джон был сражен, а Сэмми глядел на Спеца с благоговением.

– Я же говорил, Джонни, – захлебывался он словами, – этот русский – просто волшебник!

Петрович и сам чувствовал себя волшебником. Как же он сейчас был благодарен Саввичу за чудесный подарок! И как он там?..

Глава 2

– Кофе, господа? – спросил Джим Паркинс, высокий чрезвычайно худой тип с вытянутой физиономией и длинным вислым носом. В своем щегольском костюме-тройке он несколько нелепо смотрелся в огромном кабинете, заставленном чучелами животных и птиц. Главный менеджер Бронкского зоопарка настороженно смотрел на Спеца и Джона, когда они удобно устроились в креслах, стоящих напротив его стола. – Хотя, я знаю, Джон предпочитает цейлонский чай… не так ли?

Действительно, по словам того же Джона неулыбчивый Паркинс непостижимым образом знал все обо всех своих подчиненных, а, главное, был в курсе всех дел в своем огромном хозяйстве. Ну, на то он и был – Главный!

– Не откажемся, спасибо! – ответил за двоих Джон.

– Ну, что же, – через некоторое время продолжил Джим, обращаясь к Спецу, – мистер Пихто, Джон вкратце рассказал мне о вас и о вашем лекарстве, и поэтому у меня к вам есть несколько вопросов. Сколько вы хотите за ваше чудодейственное лекарство? У вас имеется лицензия на продажу его в Америке? Это действительно разработка русских для космоса? Где вы остановились и у кого проживаете? У вас есть полномочия вести переговоры? Как надолго вы приехали?

Спец молчал, подавленный шквалом вопросов. Он просто не знал, что ответить. Его выручил Джон.

– Видите ли, сэр, – со спокойным достоинством начал он, – дело в том, что мистер Пихто не говорит по-английски. Он буквально вчера прилетел из России к своим родственникам-эмигрантам, живущим в Нижнем Бронксе. Они – мои хорошие соседи, так я с ним и познакомился. Я ведь немного понимаю по-русски, – после того, как подружился с этими приятными людьми. Это я, сэр, уж простите меня, пригласил его попытаться вылечить бедного бегемота, когда узнал, что Пихто у себя на родине частным образом изобрел новое лекарство и с успехом апробировал его на русских животных. Он ведь по образованию химик, но много лет проработал в ветеринарной клинике. Сейчас – на пенсии по здоровью, что-то с легкими. Вот его и пригласили американские родственники – полечиться у наших врачей, потому что у нас более продвинутая медицина! – самозабвенно врал Джон. – Его единственной целью, кроме лечения, было посещение именно нашего зоопарка и знакомство с нашими животными. Это – мечта всей его жизни! К тому же, Пихто любезно согласился передать бесплатно имеющееся у него лекарство взамен на разрешение беспрепятственно перемещаться в нашем зоопарке столько, сколько он пожелает. А что касается научных разработок для космоса, то это – выдумки вечно пьяного болтуна Сэмми.

Но Сэм – вовсе не плохой парень! Его весь Бронкс знает! Хотя когда напьется, болтает черти что. Да вы сами подумайте, сэр, разве «Кэй Джи Би» с его длинными руками выпустило бы за кордон кого-нибудь с препаратом, представляющим хотя бы малейшую государственную тайну? А тем более, если это касается космоса?! И это с их русскими амбициями! Полный бред!

Петрович усиленно делал вид, что не понимает ни слова из этой поистине пламенной речи своего нового друга, так вовремя пришедшего ему на помощь. Между тем, слова Джона, по-видимому, произвели впечатление на Главного менеджера. Он встал и прошелся по кабинету.

– Джон, а какого черта делает этот забулдыга на моей территории? Мне уже не первый раз докладывают о том, что его тощую задницу видели рядом с тобой. Почему бы тебе не избавить всех нас от этой пьяной рожи навсегда… если тебе дорого это место, конечно?

– Мистер Паркинс, сэр, ради Бога, простите меня, но Сэмми, когда трезв, вполне безобидный малый! Я иногда приглашаю его немного погреться в своем джипе. К тому же он здорово мне помогает охранять вольеры от пьяных, случайно попавших на нашу территорию. Он с ними быстро разбирается – по-свойски и, заметьте, сэр, совершенно бесплатно!

Последний аргумент, как показалось Спецу, убедил менеджера больше всего.

– Ну, хорошо! – Паркинс снова сел за свой огромный стол. – Я принял решение! Я разрешаю тебе, Джон, сопровождать уважаемого мистера Пихто по всей территории зоопарка. Более того, на время его пребывания у нас, проведения осмотра и лечения зверей освобождаю тебя, Джон, от необходимости заниматься твоими прямыми обязанностями. Их я возложу на старшего смотрителя Харриса. А если и дальше у вас все пойдет так же гладко, я сделаю тебя старшим вместо Харриса. – Он выделил голосом слово «тебя» и, немного помолчав, добавил: – И чтобы ни одна душа об этом не узнала. Нам не нужны конкуренты. Ты меня понял, Джон? От этого будет зависеть твоя карьера! – он снова встал из-за стола и подошел к собеседникам:

– Да, и вот еще что. Пожелай своему русскому от меня скорейшего выздоровления! И скажи ему, что американская медицина, как и все на свете – лучшая в мире! А теперь уносите ваши задницы, пока я не передумал! – С этими словами он, сделав подобие улыбки на лице, пожал руки обоим.

– Что-то я подустал сегодня, – сказал Джон, выходя с Пихто от Главного. Он был очень доволен собой! Еще бы, почти безнадежную ситуацию он сумел переломить в свою пользу. А Сэмми – хорош, чуть было не угробил все своей болтовней! И Джим был недоволен… Ну, да ладно, главное, что в итоге все так удачно сложилось. Он посмотрел на Пихто и подумал: «Да, этот русский – не так прост, как показалось на первый взгляд, но товар у него уникальный. Такого отпускать от себя нельзя! Ему надо помочь во всем! А прибор у него – просто фантастика! Хорошо, что я про него не проговорился, а то Паркинс не упустил бы момента вцепиться мертвой хваткой. Пока же все тихо и спокойно. А когда русский уедет, у меня останутся и товар, и должность!»

– А скажи-ка, друг мой Пихто, – спросил Джон, когда, получив свою порцию благодарности от Спеца, они вышли из зоопарка, – у тебя есть, где переночевать? Или ты предпочтешь составить компанию Сэмми? – и, не дожидаясь ответа, предложил: – А поехали ко мне в Нижний Бронкс! У тебя ведь там тоже живут «родственники»? – и он весело подмигнул Спецу.

Джон снимал небольшую по Нью-Йоркским меркам квартирку на втором этаже большого доходного дома. Это было типично американское жилье – нечто вроде большой студии, где кухня, спальная, гостиная и прихожая не разделялись перегородками. Но все было вполне удобно и логично. Обстановка была хоть и небогатой, но достаточной для проживания холостяка, оснащенной всем необходимым. Даже имелась большая клетка с попугаем, уныло сидящим на жердочке.

– Неразлучник?! – сразу признал птицу Спец. – А где же его собрат?

– Бедняга Том умер два дня тому назад. А Джерри, видишь, заскучал. Времени, веришь, не хватает. В магазин надо ехать, хоть и не слишком далеко, а все никак не соберусь…

– А как же ты их различал? Может, это и не Том умер вовсе?

Но Джон его уже не слышал. Уставший, он безмятежно спал на старом диванчике.

Несмотря на длинный и насыщенный событиями день, Спец не чувствовал себя разбитым. Возможно, это было за счет несомненной удачи в продвижении к поставленной цели. Все-таки ему здорово повезло с новыми знакомыми. Неплохие ребята эти американцы!

Он включил телевизор и стал лениво переключать многочисленные каналы. Петрович глубоко задумался. Первый этап пройден благополучно: у него есть возможность беспрепятственного передвижения по всей территории зоопарка, да еще и в сопровождении гида, водителя и помощника – в одном лице.

«Хорошо, – думал он, – ну, найду я всех животных, каких надо. Может, даже удастся уменьшить кого-то, если, конечно, это будет не единственный экземпляр и не из Красной книги. Возможно, даже уговорю Джона продать мне его. Думаю, денег, полученных мэром, мне хватит, но ведь надо еще умудриться сделать это так, чтобы никто не заметил! Хотя потом, наверное, все равно заметят! И кто будет виноват? Конечно, Джон, кто ж еще? И тогда его могут не только уволить, но и посадить! Нет, только не это! Что же делать?»

По телевизору тем временем показывали какое-то фермерское хозяйство. Голос за кадром со свойственным американцам оптимизмом перечислял, сколько поголовья овец держит немолодой фермер. Показали и счастливого фермера, который с напряженной улыбкой, волнуясь и размахивая руками, воодушевленно рассказывал про свои фермерские подвиги. Он схватил пробегающую овцу и, показывая на отросшую шерсть, объяснял, сколько долларов с этой Долли он снимет после продажи руна.

«Да, – отвечал фермер голосу за кадром, – назвал ее так в честь знаменитой клонированной овцы». Спец с улыбкой смотрел на его мучения перед камерой. И тут его словно громом поразило – он все понял! Он понял, как можно решить все проблемы!

Первым делом он схватил брошюрку и, шевеля губами, как прилежный школьник, долго тыкал в кнопки, поминутно заглядывая в инструкцию; наконец, с облегчением выдохнул и откинулся на спину кресла. Теперь он также знал, как можно помочь и бедному Джерри (или Тому?) обрести друга! Он посмотрел на спящего Джона и улыбнулся, представив его удивление, когда тот проснется. Он потер руки и приступил к делу.

Спец проснулся на своем неудобном кресле от громкого крика Джона.

– Пихто! – орал он, – ты посмотри, что в клетке. Мои попугаи! Их двое! Но как? А-а-а, я понял, это ты решил мне сделать подарок и, когда я спал, съездил и купил второго. Хотя, нет, постой, магазины, когда мы приехали домой уже не работали! А сейчас они еще не работают! Может, соседи?.. Да нет, я бы знал, если у кого рядом были неразлучники…

Он подошел ближе к клетке и вдруг замер с открытым ртом. Не в силах произнести ни слова, он дрожащим пальцем указывал на ножки попугаев. Теперь Спец и сам увидел то, на что не обратил внимания ночью. На левой ножке каждой из птиц не хватало по одному среднему коготку.

– Видишь, – наконец заговорил Джон, – они ОБА без одного коготка! Это Джерри, – я его купил уже такого! А у Тома все было в порядке. Я их так и различал! А теперь они оба Джерри! – Он долгим взглядом поглядел на Спеца, и тот сдался:

– Да, ты прав! Второй Джерри – его клон! Понимаешь, Джон, мне это удалось! Теперь не надо будет забирать ваших американских животных! Мы их просто клонируем! Ты рад?!

Еще бы! Конечно, Джон был рад! В глубине души он надеялся, что вся эта история с уменьшением – бред сивой кобылы! Он, Джон, все равно никогда бы не допустил никакого уменьшения, а тем более – вывоза их животных в какую-то там Россию. Даже за деньги! Джон последнее время много об этом думал. Да, деньги в его стране решали все, но, покопавшись в самом себе, он понял, что его собственные слова о патриотизме вовсе не бравада перед иностранцем! К тому же, Джон сильно надеялся, что свои баксы он все равно заработает с помощью того же Пихто. Он, правда, еще пока не решил, как именно, но чутье подсказывало ему, что его новый друг – единственный шанс подобраться поближе к великой американской мечте!

Джону даже было немного жалко бедного русского мечтателя. Но теперь все по-другому! Как говорится, и волки американские целы, и овцы сыты, хоть и клонированные!

Глава 3

– Алло, дорогой, ты меня слышишь? – в трубке Петровича звучал взволнованный голос жены. – Как ты там? У нас все хорошо, все здоровы! С дочкой тоже все нормально. Как у тебя продвигаются твои дела? …Неплохо? Ну, я рада! Сколько тебе еще там придется сидеть, в этом Нью-Йорке? Кстати, а правда, что этот зоопарк – такой грандиозный? …Вот бы дочке все показать! …Да, я понимаю, понимаю… Слушай, чуть не забыла, представляешь – мышей нет!!! Ни одной! Это фантастика! И у ближайших соседей – тоже! Что ты такое сделал с ними? Соседи не нарадуются. А Мария Константиновна, когда я ей рассказала, что это – дело твоих рук, даже пирог с капустой – большущий – нам принесла и велела тебе кланяться. Ну, ладно, все, я заканчиваю. Приезжай скорее. Пока. Целую!

Спец был весьма доволен разговором с Аней. Его жена еще раз подтвердила истину: чтобы что-то сделать, надо просто делать! Спец улыбнулся, вспомнив, с какой гордостью она описывала разговор с соседкой, упоминая заслуги мужа. За всю их прошлую совместную жизнь она так им не гордилась, как из-за этих мышей! Даже тогда, когда он с завода перешел на службу в мэрию.

Петрович с теплотой вспомнил, как они познакомились. Аня всегда отличалась сдержанностью в проявлении своих чувств. Наверное, именно этим скромная одногруппница Анечка и привлекла внимание молодого, целеустремленного и честолюбивого парня. Помнится, на пятом курсе он занял первое место в личном зачете на общеинститутских легкоатлетических соревнованиях. Все девчонки из группы бросились поздравлять его тогда, и только Аня не подошла к нему, а лишь издалека заинтересовано посмотрела. Да, точно, именно тогда все у них и началось…

Петрович очень любил свою жену, которая, как спящая царевна после пробуждения, раскрылась по-настоящему в браке с ним. Она расцвела, стала заботливой и нежной, любящей женщиной, преданной своему мужу, понимающей его, как никто, и разделяющей с ним все его победы и неудачи. И, даже когда она порой и ворчала на мужа, это ничуть не обижало и не злило Петровича, ведь он понимал, что сам он – далеко не сахар!

А сейчас победа была просто необходима! Ведь теперь, когда операция по устранению грызунов прошла на ура, надо было применить полученные навыки в масштабах уже неизмеримо больших, нежели подвал собственного дома. К тому же у него созрел новый план действий. Заключался он в следующем.

Сначала они с Джоном планомерно объедут весь зоопарк в поисках нужных для клонирования животных.

Затем Петрович вступит в визуальный контакт с понравившимся кандидатом, который должен пребывать при этом в спокойном состоянии. Как предписывала инструкция, клонирование было возможным только в том случае, если объект будет неподвижным в течение хотя бы одной минуты! Он вспомнил беднягу Джерри. В своем горе тот мог сидеть на жердочке в позе каменного истукана часами!

Потом клонированное животное необходимо будет уменьшить до нужного размера и поместить в специальный контейнер на колесах или трейлер.

Поиски трейлера решено было поручить Сэму, который уже, было, заскучал, лишившись необходимости целыми днями пробиваться в поисках хлеба насущного. «Хэлбэк», как на американский манер называли хлебака Сэм и Джон, полученный им в подарок в первый день знакомства, освободил его на некоторое время от этого весьма увлекательного занятия! К тому же Сэмми знал толк в технике, ведь в прошлом он был неплохим автослесарем и электриком. Трейлер должен быть сделан по заказу, финансируемому Петровичем.

Конструкцию разработал многоопытный в теме животных Джон. Она была продумана до мелочей и включала в себя перегородки, отсеки, проходы и ясли для спокойного пребывания различных по характеру, темпераменту и кулинарным предпочтениям животных. Также там было предусмотрено место и для оператора Пихто. Автомобиль Джона возьмет трейлер на прицеп. Трейлер будет снабжен хорошей вентиляцией, а от любопытных глаз и ушей он будет защищен звуконепроницаемыми стенами без окон. Была придумана версия передвижного полевого госпиталя. Для этого по бокам трейлера будут изображены большие красные кресты.

Сэма, по настоятельной просьбе главного ветеринара Пихто, на время его пребывания в зоопарке оформили санитаром на подхвате, чему тот рад был безмерно. Ведь теперь он был и сыт («хэлбэк» мог ему еще пригодиться на черный день!), и в тепле, и даже при небольшом денежном довольствии. К тому же, ему разрешалось ночевать в трейлере, а заодно и следить за порядком в этом «Ноевом ковчеге», – как он его тут же и окрестил. А что, неплохое название, хотя и не совсем точное: каждой твари здесь будет, к сожалению, не по паре, а лишь по одному экземпляру! И только одно условие было Сэмми не по душе – на вверенной ему территории исключался всякий алкоголь, ведь животные не выносят пьяных! Но ради такой работы можно было и потерпеть.

После того, как трейлер вместит всех животных, – а с чудесным прибором это не проблема, – его нужно будет переместить в зоопарк его родного города. С этой проблемой Спец на практике еще не сталкивался, хотя и обсуждал ее с красавицей во время уроков по изучению возможностей «ПМЭ-1У».

Суть процесса сводилась к помещению в поле действия Преобразователя трейлера, но обязательно вместе с оператором, то есть с ним, Петровичем. Но во время инструктажа ему и в голову не пришло спросить всезнающую девицу о размерах этого самого поля. Цифра «1» в названии говорила, что энергии Преобразователя хватает на одного человека! И, следовательно, большой трейлер в этом поле не поместится! И, значит, ему придется перемещаться туда-сюда, как заведенному, с каждой тварью на руках? От такой перспективы у Спеца засосало под ложечкой и учащенно забилось сердце. Нет, надо было что-то придумать!

Это было большой проблемой, которую было невозможно просчитать заранее. Спец также понимал, что Преобразователь не был способен уменьшить трейлер пропорционально размеру животных – конструкцией прибора такая функция не предусматривалась!

Если гора не идет к Магомету, значит, надо подтолкнуть этого самого Магомета к горе! Другими словами, если нельзя уменьшить в размерах трейлер, значит, надо увеличить поле действия прибора до размеров трейлера. Только и всего! А кто у нас главный по технике? Конечно, Сэм!

Когда перед Сэмми стояла какая-нибудь конкретная задача, все его нутро, отравленное алкоголем, буквально требовало его еще в больших количествах – уже как допинг. Без него Сэмми впадал в состояние, близкое к анабиозу. Но алкоголь был исключен из списка препаратов, допущенных к употреблению.

Решено было применить к Сэмми те же методы, что и к больному бегемоту, только в дозах, соразмерных с его тщедушным телом. Чудодейственный эликсир взбодрил Сэма, и он вскоре предложил простое решение. Вместо батарейки было решено попробовать использовать автомобильный аккумулятор, коммутированный с автомобильными устройствами, понижающими напряжение до необходимого значения, подобно тому, как тот же мобильник подключается к прикуривателю автомобиля для подзарядки. Приспособление было, наконец, собрано и готово к испытанию. На следующий день была намечена генеральная репетиция.

Для Петровича наступал переломный момент. Если не получится перемещение трейлера, это будет означать только одно – провал! А он никак не мог его допустить, ведь на карту ставилась не только карьера, но, прежде всего, вера в свои способности. А его семья? Как он будет смотреть в глаза жене и дочери, которых он так часто оставлял одних ради этой самой работы. И что же? Вернуться ни с чем? Расписаться в собственном бессилии, несмотря на такие волшебные предметы, попавшие в его распоряжении с таким трудом?!

Ему будет стыдно и перед его благодетельницей – старухой-колдуньей, благословившей его на подвиги. Прощаясь, старуха и растроганный Саввич сказали ему тогда, что гордятся им, что верят в него – потомка легендарного старца в десятом колене! Он и сам был горд собой…

Завтра, все произойдет завтра. А ведь может статься и так, что, перемещаясь в том трейлере, он просто разобьется, ведь подобный эксперимент никто никогда еще не проводил. Даже в космос сначала отправляли Белку со Стрелкой – собак, а не человека! Петрович по сути рисковал жизнью, рисковал оставить свою семью без кормильца. Вот когда он первый раз пожалел о том, что отказался от бессмертия! Нет, лучше вообще об этом не думать. Не случайно говорится: утро вечера мудренее.

Надежда – вот что для Петровича сейчас было самым главным! Надежда и вера в себя.

В качестве объекта перемещения, пока не был готов трейлер, решили использовать старую клетку, которая не так давно была последним пристанищем умиравшего бегемота. Клетку требовалось переместить на хоздвор, располагавшийся в противоположной части зоопарка.

В центр уже вычищенной клетки поместили и надежно закрепили обычный канцелярский стул, оборудованный устройством, закрепленным под сиденьем и закрытым от посторонних глаз выкрашенной под цвет стула фанерой. Через спинку стула Сэм вывел проводок со штекером, который надо было просто воткнуть в Преобразователь.

Пихто, под восхищенным взглядом Сэма и недоверчивой улыбкой Джонни, с видимым волнением устроился на стуле и, немного поколдовав над пейджером, ткнул в нужную точку на карте зоопарка.

– Поехали! – крикнул он по-гагарински и провалился в слепящий круговорот ярких огней.

* * *

Тем временем мэр, также получив от Петровича ободряющие новости, не сидел, сложа руки. Пал Палыч проявил кипучую деятельность и неуемную энергию в обустройстве своего мини-зоопарка. Он нагнал рабочих, пригласил специалистов-озеленителей и главного консультанта по флоре и фауне. Его задачей теперь было организовать у себя некое подобие Нью-Йоркского зоопарка. Строились специальные помещения, были завезены растения определенных климатических зон, которые разместили в павильонах наподобие оранжерей, чтобы теплолюбивые животные оказались в привычных для себя условиях и не страдали от сурового российского климата. Обустройство шло полным ходом, с нетерпением ожидали самих зверей, которые должны были стать в скором времени полноправными жителями зоопарка.

Сегодня Пал Палыч был в благодушном настроении. Подготовка к приему животных была практически завершена. Рабочие и озеленители постарались на славу. Мэр был безмерно горд своей задумкой. Еще бы, ведь он не только практически осуществил свою давнюю детскую мечту, но и пошел дальше!

У него в городе, во-первых, появится именно зоопарк, а не зверинец, как задумывалось изначально. Звери не должны сидеть в клетках и выполнять исключительно коммерческое назначение. Нет, они будут жить как будто бы на воле, оставаясь при этом визуально доступными для всего населения их городка, а также для их изучения специалистами. Этим и отличался зоопарк от зверинца.

Во-вторых, они будут необычными, уникальными по своим размерам. Именно это и позволит вместить всех на такой маленькой площади. В конце концов, мы не в Нью-Йорке, да и животные не будут страдать из-за вынужденно малой территории, отведенной под зоопарк…

Глава 4

Придя в себя от знакомой карусели из ветра и разноцветных огней, Спец тут же вздрогнул от пронзительного сигнала, что исходил от здоровенного контейнеровоза, на всех парах несущегося прямо на его клетку. Он, впервые оказавшись внутри, а не снаружи клетки, чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Его клетка стояла посередине шоссе за территорией зоопарка! Отчаянно визжа тормозами, контейнеровоз едва не врезался во внезапно появившуюся преграду на его пути, остановившись буквально в нескольких дюймах от клетки!

Из кабины огромной махины с не менее пронзительным ревом выскочил взъерошенный водила и, потрясая кулаками, на чем свет стоит начал костерить улыбающегося Спеца. Несмотря на неточность приземления, Петрович ликовал! У него опять все получилось!

Теперь оставалось только прикинуть разницу в весе трейлера и клетки и подобрать подходящие по своим техническим параметрам источники питания. Но это уже была техническая формальность!

На глазах изумленных авто-зевак он не спеша покинул свое убежище и, рассеянно помахав им рукой, двинулся навстречу своему триумфу. За клетку и ее содержимое он не волновался – в Америке традиционно испытывали уважение к частной собственности – основе западной государственности. Предусмотрительный Джон перед перемещением повесил на самом видном месте клетки табличку «Собственность Бронкского зоопарка» с номером своего телефона.

Не успел Спец дойти до южного входа в зоопарк, как подъехавшие полицейские уже руководили операцией по возвращению собственности ее законному владельцу. А через полчаса об этом авто-инциденте уже никто и не вспоминал.

Прикинув примерный вес доставленного к тому времени трейлера со всеми его будущими обитателями, друзья заполнили его чугунными болванками вместо животных для чистоты эксперимента. После этого была произведена пробная переброска «Ноевого Ковчега» из одной части огромного зоопарка в другую. Все прошло как нельзя лучше.

Предстоял следующий, самый ответственный этап операции под названием «Клонирование», ведь вся подготовка к содержанию и перевозке животных была завершена. Дело оставалось за малым.

Во-первых, найти всех заявленных в списке зверей. А мэр в своих желаниях не поскупился на разнообразие фауны. Кто только ни был представлен в этом списке: помимо обычных животных встречались и довольно редкие, а порой и редчайшие экземпляры. Чего стоили одни названия: красная панда, снежный леопард, золотистая обезьяна или белоснежный журавль из джунглей Гималаев? А человекообразные гориллы из Конго или тапиры с гиббонами из африканских джунглей? Всего в списке из сотни животных примерно около тридцати были довольно редкими. И, хотя общее количество едва ли составляло десятую часть всех видов, скажем, Московского зоопарка, для маленького города и эта цифра являлась очень значительной. И почти все, за исключением лишь некоторых экземпляров, имелись в здешнем зоопарке!

Во-вторых, как уже упоминалось, клонировать животных можно было при условии их хотя бы минутной неподвижности. И в этом была самая большая сложность, поэтому решено было начать с самого спокойного из них.

Когда трое друзей приблизились к первому кандидату на клонирование – ленивцу, тот флегматично поблескивал глазками даже тогда, когда Спец со своим прибором подобрался к нему чуть ли не вплотную, как того требовала инструкция. Настроив Преобразователь, он направил на зверька излучатель и нажал кнопку. И тут произошло неожиданное! Вместо того, чтобы раздвоиться, ленивец вдруг исчез! Друзья были в шоке! На бедного Джона без сострадания было невозможно смотреть.

– Ведь ты же клонировал Джерри! В чем дело? – негодовал Джон. Его карьера и даже свобода(!) – были под угрозой.

Спец и сам ничего не понимал. Он еще раз проверил правильность своих действий и убедился, что все было сделано без ошибок. Тогда он стал внимательно читать многочисленные сноски и примечания.

Вот оно! Эврика! В примечании говорилось о том, что объект клонирования не должен спать! В этом случае замедлялась мозговая активность, что приводило к нежелательным последствиям! Неужели исчезновение бедного ленивца – и есть результат такого последствия?!

Наверняка, ленивец все же уснул, пока Спец готовился к его клонированию. Но как вернуть сонного зверька из небытия? И он углубился в чтение инструкции, пытаясь найти хоть какое-то упоминание об этой операции.

Сэм, как мог, успокаивал упавшего духом друга:

– Джонни, мы с трех метров не заметили этого ленивца. Не заметят его и другие, ведь это не слон, в конце концов.

– И хвала Господу, что с этим русским горе-ученым мы не начали со слона. На бедняге ленивце мы и закончим! Если что, я смогу оправдаться, что это была плата за спасенного бегемота.

Между тем волшебник-неудачник, затаив дыхание, вчитывался в прыгающие перед глазами строчки. Он уже понял, что автор инструкции, видимо, забыл предусмотреть возможность отмены операции. А как было бы здорово, как в компьютере, например, нажать на полукруглую стрелку, и – порядок! Постой-ка, а это что? Внизу, в самом углу экрана, мерцало нечто похожее на такую стрелку-прожилку. Слепец! Стареешь, брат Петрович! Он, мысленно перекрестившись, нажал на стрелку, и… тут же услышал вопль Сэмми, стоявшего под деревом, на голову которому свалились сразу оба ленивца!

Отсмеявшись, друзья на радостях даже решили пропустить по бутылочке пива. Но прежде надо было уменьшить клона в размерах. И тут опять возникла проблема: кто есть кто! Оба ведь неразличимы!

Изначально Петрович хотел, было, проделать это с взятым наугад подопытным мохнатым экземпляром, но тут вдруг в Джоне снова проснулся патриот, и он поставил жесткое условие «не издеваться над американскими животными!» Не думал Петрович, что споткнется на таком ровном месте. Но выход-то должен же быть!

Посовещавшись, друзья решили забрать оба экземпляра, не уменьшая пока никого. Была даже на всякий случай придумана версия карантина для ленивцев. А завтра, на свежую голову, они решили все это еще разок обсудить.

«…Клонированное животное отличается от настоящего скорее даже не по химическому составу, а по энергетическому. Овечка Долли развивалась совершенно по другим законам, которые ученым еще не известны… Трансгенные свиньи дают больший приплод, а их поросята растут гораздо быстрее обычных. Но исследования показали, что четвертое, пятое, шестое поколения таких свиней уже не способны к размножению. Это означает, что с ними явно не все в порядке…»

Эту вырезку из газеты принес радостный Сэмми. Он, по устоявшейся уже привычке, проверял мусорные баки на предмет получения информации об окружающем мире. Просматривая вчера вечером после бутылочки пива газету, он наткнулся на статью о клонированных животных. Его поразили не столько последствия клонирования, сколько то, каким образом можно отличить клонированных от их натуральных собратьев.

– Понимаешь, Пихто, – кричал он, размахивая клочком газеты, – в этом решение! Надо только собрать прибор, с помощью которого можно замерить их энергетический потенциал! А это, учитывая твой приборчик, смекалку и сообразительность вашего покорного слуги, – при этих словах он театрально поклонился, – не составит никакого труда! – и он принялся с жаром, размахивая руками и брызгая слюной, посвящать в технические премудрости Джона и Пихто.

Но Петрович его почти не слушал. Он думал как раз о бедных трансгенных свиньях (слово-то какое отвратное – трансгенные!) и о том, что могло бы ожидать его клонов через четыре – пять поколений, будь у них возможность размножения.

«С другой стороны, – размышлял он, – откуда взяться приплоду? Вывезти пару – не реально. Тем более это и не входило в его задачу. С этой точки зрения он еще не рассматривал свою миссию. – А ведь действительно! Бедные зверушки будут просто лишены такой уникальной и естественной возможности, как создание семьи и ощущение радости материнства и отцовства. А, уменьшенные до неестественных размеров, они, скорее всего, станут испытывать постоянный стресс от общения с людьми, которые будут выглядеть в их глазах просто гигантами – и он вспомнил книжку о Гулливере, прочитанную им в детстве, которая произвела на него тогда неизгладимое впечатление.

«Звери вымрут, не оставив потомства. Это будут несчастные звери! И он, Петрович, тот злой колдун, который превратит жизнерадостных животных в несчастное их подобие! Да, они – просто клоны, и животные из зоопарка не пострадают, но клоны – тоже живые существа и тоже достойны счастья, они тоже имеют полное право на полноценную жизнь!»

От всех этих мыслей у Спеца разболелась голова, и испортилось настроение. Теперь, после этой проклятой заметки в газете из мусорного бачка, у него просто перевернулась жизнь! Спец был в отчаянии! Он представлял себя теперь в виде атлета, удерживающего двумя руками канат, который тянули в разные стороны добровольцы из толпы. Теперь он сам стоял на арене своих принципов. В одну сторону его тянули ответственность и чувство долга, а в другую – собственные морально-этические ценности.

Его новые американские друзья не могли не заметить разительную перемену в настроении Пихто. Сэмми, увлеченный своей новой технической идеей, замолк в растерянности, а Джон, давно уже наблюдавший за Пихто, сразу понял: что-то произошло.

– В чем дело, Пихто? – спросил он участливо. – Ты не заболел? На тебе лица нет. Неужели на тебя так подействовала проблема разделения животных? Или ты озаботился судьбой клонов? – Джон всегда отличался проницательностью и аналитическим складом ума.

– Да, друзья мои, представьте себе, мне их жалко! Но задание есть задание! В конце концов, я здесь на работе, мне платят командировочные, я на хорошем счету… – Пихто как будто сам себя уговаривал. Пока он говорил, щеки его пылали, а в его взгляде в первый раз можно было прочитать нерешительность! Таким потерянным американцы своего русского друга еще не видели!

– Успокойся, друг, – Джон положил руку на его плечо, а Сэмми ободряюще кивнул, – ты просто делаешь свое дело. Ничего личного!

О, Боже! Сколько раз Петрович слышал эту фразу из новомодных фильмов. И всегда это фраза прикрывала нечто мерзкое, гадкое и неприятное. Но это было в фильмах, а сейчас он – в своей собственной жизни, которую проживает именно здесь и сейчас! И решение надо принимать ему и никому больше!

С другой стороны, Петрович не вправе лишать население своего города радости от общения со зверьем. Тем более он уже был наслышан о грандиозных мероприятиях по организации зоопарка. Джон и Сэм, конечно, правы: это – его работа! И к тому же, благодаря Преобразователю, у него имеются уникальные возможности всегда помочь своим подопечным. Петрович теперь в полной мере понял и оценил знаменитую фразу Экзюпери насчет ответственности за тех, кого мы приручили. Он что-нибудь придумает там, на месте. Может быть, предоставит кому-нибудь из зверей пару. А что, чем черт не шутит?! Или, к примеру, восстановит чьи-нибудь первоначальные размеры! Ну, что ж, жизнь продолжается. Все не так уж и плохо!

Петрович улыбнулся:

– За работу, друзья! Все в порядке, это просто была минутная слабость. Я просто немного устал. За работу! – еще раз повторил он и пожал им руки.

Глава 5

Пока Сэм работал над изобретением нового устройства, Спец и Джон продолжили начатый эксперимент с клонированием над следующим по списку животным – бенгальским белым тигром. Спец в свое время, интересуясь животными, много читал про них, в особенности – про хищников. Более всего его интересовали тигры как самые большие, самые умные, самые благородные и самые сильные из всех хищников. Даже царь зверей – лев – мельче чуть ли не в два раза самых крупных тигров и во столько же раз слабее. Известно, что, кроме охотников, именно тигры вытеснили львов из Азии. Тем более что вольер зоопарка с этими грозными обитателями как раз находился рядом. Да и мощный рев хищников не раз напоминал о своем существовании. Тем более что применительно к тигру требовался совершенно другой подход.

Красавец-самец лежал на солнцепеке совсем по-кошачьи. Друзья с осторожностью подошли к металлической сетке, отделяющей владение тигров от всего остального мира. Хищник расположился вблизи заграждения. Спец легонько постучал по сетке для привлечения внимания полосатого красавца. Тот, настороженно приподняв голову и приоткрыв глаза, уставился на людей, посмевших его потревожить.

– Сейчас, красавчик, сейчас, – проговорил Петрович, набирая на приборе алгоритм превращения в тигра. Через несколько секунд на полянке перед дверцей в ограждении появился еще один представитель кошачьих, но несколько иного вида. На дисплее, который остался в руках Джона, горела надпись: «Семейство кошачьих. Тигр амурский».

Джон уже получил все необходимые инструкции по пользованию нехитрым прибором и, будучи человеком скрупулезным и пунктуальным, как нельзя лучше подходил Спецу в роли ассистента. Он открыл проход в сектор, и амурский тигр, не спеша, с достоинством зашел вовнутрь.

Хозяин, увидев непрошеного гостя, подобрался и ощетинился, выгнув по-кошачьи спину. Он угрожающе зарычал, готовясь отразить нападение более крупного пришельца. Но гость повел себя крайне дружелюбно, здороваясь и всячески выказывая свое почтение.

Если бы Джон мог понимать язык животных, то за рыканьем, впрочем, уже совсем негрозным, он бы услышал примерно такой диалог:

– Приветствую тебя, мой бенгальский брат! – начал гость. – Прошу не сердиться на меня за то, что я нарушил твое уединение и послеобеденный отдых. Я пришел с добрыми намерениями. У меня есть к тебе очень интересное предложение, после которого я сразу же уйду. Пожалуйста, удели мне немного внимания!

– Ну, что ж, – немного расслабившись, произнес бенгалец, и его голубые глаза сверкнули. – Я нисколько не сержусь. Напротив, здесь бывает немного скучно, и я с удовольствием тебя выслушаю.

При этом хозяин обошел кругом гостя, рассматривая его со всех сторон и оценивая его рыже-черный окрас шкуры.

Надо сказать, что тигры всех видов гордятся своим уникальным окрасом и очень ревностно относятся к соперникам по красоте. Оставшись, впрочем, удовлетворенным увиденным, он остановился напротив гостя и сел, обратившись в слух. Гость также уселся, точь-в-точь повторив позу бенгальца, и начал говорить:

– Я – амурский тигр из далекой России, самый крупный из всех видов тигров, недавно появился в этом зоопарке для того, чтобы ознакомиться с бытом и условиями проживания наших собратьев в Америке и, если многоуважаемый хозяин не против, ознакомить и его с нашим российским бытом. А сделать это стало возможным благодаря новой технологии – клонированию. Клон лучшего из представителей славной породы тигров, – при этом амурец склонил голову перед хозяином, – отправится с ответным визитом в далекую Россию, чтобы, вернувшись, рассказать о житье-бытье их русских родственников, проживающих как в неволе, так и в бескрайней тайге на свободе.

Бенгалец встал и с достоинством задумчиво начал прохаживаться взад-вперед перед амурцем, попутно демонстрируя свою необычную шкуру с черно-белыми полосами. Его, искусственно выведенная в 70-е годы двадцатого столетия порода, являющаяся украшением любого зоопарка, на воле не смогла бы прокормиться из-за своего броского светлого окраса. И это немного угнетало белого тигра. Нет, он ни в коем случае не считал себя ущербным, напротив, он даже гордился своей необычностью, но в глубине души немного завидовал своим рыжим братьям, более удачливым в охоте.

Он смотрел на амурца и представлял себя рядом с ним на охоте в тайге! Он сам с большим удовольствием оказался бы там, но понимал, что бросить свою семью, двух тигрят было выше его сил. Но, раз есть возможность хотя бы его двойнику попасть туда, то почему бы и нет!

– Что я должен сделать? – деловито спросил бенгалец.

– Просто постоять неподвижно некоторое время, совсем недолго, и не пугаться появления своего двойника.

При появлении двойника бенгалец, несмотря на предупреждение, чуть было не бросился в драку. От возмущения наглым поведением клона он даже не успел удивиться этому волшебству. Еще бы, клон, не обращая ни на кого внимания, словно всю жизнь провел на этом пятачке, по-хозяйски направился именно в то место, где у бенгальца была припрятана тушка недоеденного кабанчика, выданного ему накануне смотрителем. Этого хозяин вольера позволить пришельцу никак не мог!

Вдвоем с амурцем они оттеснили белого клона в угол загона, а затем подогнали его к стоящему наготове Джону. Тот направил излучатель Преобразователя, и… вот уже черно-белый пришелец, размером с небольшую кошку, испуганно жмется к металлической сетке ограждения. А там уже и Джон подоспел со специальным сачком и большой спортивной сумкой, в которую маленький бенгальский клон был с успехом и помещен.

Попрощавшись с хозяином, гость вышел из вольера и через некоторое время, восстановленный в своем прежнем человеческом обличье, он уже ехал рядом с Джоном.

– Ты знаешь, Пихто, – говорил Джон, – я поначалу сильно испугался за тебя, когда этот бенгалец угрожающе зарычал и изготовился к прыжку.

– Знаю, знаю, – поспешил перебить его Спец, – ведь именно за эту его манеру рычать перед прыжком тигру и приписывается благородство, в отличие от других кошачьих – например, леопардов, которые бесшумно нападают сзади. Я, признаться, и сам немного струхнул.

Друзья ехали к трейлеру, где их уже поджидал Сэмми со своим новым устройством. Теперь можно было не сомневаться, что процесс клонирования животных проблем не составит, ведь на примере тигра – одного из самых несговорчивых животных – можно было представить себе всю предстоящую картину действий…

Сэмми, как всегда, если у него что-то получалось, сиял, как блин на сковородке. Рядом с ним в коробке из-под торта лежало нечто, опутанное разноцветными проводами.

– Я коммутировал потенциометр, реостат и… – начал было объяснять новый Эдисон, но его нетерпеливо прервал Пихто:

– Сэмми, дорогой, потом объяснишь, лучше расскажи, как этим пользоваться.

Прибор в эксплуатации оказался совсем несложным: подсоединив Преобразователь к устройству и направив излучатель на объект, оператору остается только нажать кнопку и отметить показание стрелки на приборной панели потенциометра. Если сравнить оба показателя, станет ясно, какое из животных является клонированным, так как энергетический потенциал клона должен быть иным. Для разных животных энергетика может быть разной. Для усиления сигнала Преобразователя и требовался реостат.

Принцип работы устройства из объяснений Сэма был, в общем-то, понятен, а вдаваться в технические подробности ни Пихто, ни Джону не хотелось. Им хотелось скорее опробовать прибор на бедных ленивцах, проведших ночь в трейлере.

Ленивцы вовсе не казались бедными или несчастными, они удобно устроились в одном из отсеков трейлера и мирно спали рядышком, зацепившись огромными когтями за проложенную под крышей трейлера толстую деревянную балку. Отличить их было просто невозможно.

Когда разбуженные ленивцы были развешены по разные стороны балки, чтобы они опять не «перемешались», Спец под руководством Сэмми проделал все, что было необходимо. Удивительно, но прибор работал! Они действительно отличались уровнем потенциала! Сэмми испытывал триумф! Ради этого мгновения стоило жить! Он был счастлив.

Джон же был сосредоточенным, было заметно, что его тревожит некая мысль.

– Послушай, Пихто, – начал он, – как ты считаешь: у кого из них энергетический потенциал должен быть выше?

Этот простой вопрос поставил всех в тупик. Действительно, это вопрос принципиальный, и вовсе необязательно, что энергетика клона должна быть ниже.

И тут Пихто опять осенило: надо замерить потенциал у тигров и интерполировать полученный результат на ленивцев!

Как и предполагал Спец, энергетика клона все-таки оказалась немного меньше, чем у его натурального двойника. Таким образом, друзья опытным путем подтвердили высказывания биологов. Теперь ничто не мешало до конца осуществить задуманное.

Поскольку все животные из списка имели различный характер и норов, было решено продолжить клонирование с самых неспокойных, так как они дадут бесценный опыт общения с остальными. А самой бешеной по темпераменту была признана обезьяна-ревун.

– Когда я только поступил на службу в зоопарк, – рассказывал Джонни, – мне было поручено объехать всю территорию с целью ознакомления с предстоящим фронтом работы. И вот, когда почти вся территория была мало-мальски изучена, я вдруг отчетливо услышал лай собак. Надо сказать, при хоздворе имелись две собаки – овчарки. Но это были вышколенные псы, которые без команды никогда бы не подали голос. А тут целое собачье представление, время от времени прерывающееся ревом ослов. Что за шутки?!

Джон поспешил на шум, который и привел его к вольеру с ревунами. Оказалось, что это именно они и издавали звуки, так похожие на лай собаки и рев осла. Насколько они были шумными, настолько и непоседливыми. Они ни секунды не сидели на месте.

Спец только почесывал в затылке, размышляя, как их успокоить хотя бы на минуту. А пока он ломал голову, Джон и Сэмми веселились, глядя на уморительные трюки, проделываемые шумными обезьянами.

– Гляди, Джонни, – кричал Сэм, – этот глупый самец схватил кусок лианы, а потом тут же отбросил, да еще с таким испугом, будто это змея какая-то! – Сэмми хохотал, как ребенок. И Спецу вдруг пришла гениальная идея, навеянная словами Сэма! Он вспомнил поразивший его в детстве эпизод из книги Киплинга про Маугли, в котором огромный питон Каа одним только своим видом усмирил и подчинил своей воле стаю мартышек, застывших в гипнотическом трансе. Вот оно, решение!

Вскоре друзья и сами убедились в справедливости высказываний известного писателя: ревун, сидевший в одиночестве на дереве, увидев Спеца в образе огромного сетчатого питона, буквально остолбенел, а его безволосая морда выражала неописуемый ужас.

Возможно, гипнотические свойства змей, приписываемые им некоторыми исследователями, были и не причем, но факт оставался фактом. Когда к дереву подошел Джон со своим прибором, ревун оставался неподвижным и безмолвным. Впрочем, через пару минут он, обрадованный отсутствием страшного врага, оглушительно вереща, пустился со всех ног к своим соплеменникам, не обратив ни малейшего внимания на своего двойника, вдруг возникшего на том же дереве.

Глава 6

Мэр нервничал. Последний разговор с Петровичем вызывал у него смутные опасения. Петрович был явно не в своей тарелке. Говорил неохотно, часто вздыхал. Такого пессимизма от него Пал Палыч никак не ожидал. На вопрос мэра: «что произошло?», Спец процитировал ему статью о клонировании из какой-то нью-йоркской газеты. Зачитывая ее, Спец выделил голосом то место, где говорилось о печальном результате исследований потомков клонированных свиней.

Мэр тогда только отмахнулся. Подумаешь – какие-то свиньи не дали потомство! А может, это была случайность?

И только на следующий день мэр, вспомнив разговор с замом, задумался сам. Он знал, что Петрович никогда не стал бы раздувать из мухи слона и беспокоить по пустякам. Пал Палычу как человеку были близки сомнения Спеца, но как мэру, обещавшему всему городу устроить праздник – было не до сантиментов. Тем более механизм был уже запущен. Зоопарк будет населен зверями, и точка! Сейчас ему было не до потомков клонированных зверей. Все потом, потом!..

Прошло уже полтора месяца с тех пор, как Петрович уехал в Нью-Йорк. Все уже было практически готово к приему дорогих гостей. Все газеты уже раструбили об этом – на этот раз пресса не ошиблась в своих догадках: открытие зоопарка мэр действительно решил приурочить к знаменательной дате – дню города, которая наступит ровно через месяц. И, судя по недавнему разговору с замом, в сроки он укладывался.

Петрович, нехотя, словно боясь спугнуть удачу, сообщил, что все идет по плану, и большая часть работы по клонированию и уменьшению животных из списочного состава уже проделана. Звери помещены в специальный трейлер, в котором они и будут потом доставлены к месту их постоянного проживания.

А здорово придумал Петрович с клонированием! Когда мэр в первый раз услышал об этом от зама, он сначала вообще решил, что тот шутит. Конечно, про овечку Долли не слышал только глухой. Но клонировать всю заказанную им сотню зверей – это было из области фантастики! Впрочем, после того, как Петрович на его глазах с легкостью превратился в черного кота, мэр уже безоговорочно принимал на веру все, что сообщал ему друг.

И все же Пал Палыч чувствовал, что Петрович что-то не договаривает. Видимо, не все было гладко с его работой. Но об этом Спец пока помалкивал.

А ночью мэру приснился сон. Будто он – король некоего маленького королевства, а его подданные – сплошь одни животные. И они разделены на две касты, подобно индийским. Одна каста – «жрецов» – богатая, всемогущая и счастливая, может иметь семьи, рожать детей, занимать высокие посты в королевстве. Тогда как другая каста – «неприкасаемых» – вынуждена влачить жалкое бездетное существование на черных работах.

Король понимает: долго так продолжаться не может, уже назревает революционная ситуация, которая может привести к свержению его монаршей власти. И виноват во всем этом безобразии будет только он, король, допустивший несправедливость к своим подданным!

Мэр проснулся весь в поту и долго не мог выйти из состояния оцепенения, в котором пребывал после ночного кошмара.

– Надо же такому присниться! – произнес он вслух и потер виски. Настроение у него было отвратительным. И первый раз в жизни Пал Палыч начал собираться на работу с большой неохотой.

Он сидел за своим рабочим столом неподвижно вот уже часа полтора. Секретарша время от времени осторожно заглядывая в его кабинет, каждый раз поражалась его виду и поведению. Утром мэр, отказавшись от традиционного чая, – дома он не завтракал, – попросил у нее таблетку от головной боли и приказал никого с ним не соединять. Такого еще никогда не было! Всегда бодрый и приветливый, сегодня шеф был немногословен и угрюм. Он сидел, тупо уставившись в одну точку, и даже не ответил Лидочке, которая поинтересовалась: не перестала ли у шефа болеть голова.

Пал Палыча одолевали невеселые мысли. После сегодняшней ночи он поймал себя на том, что запомнил свой сон в мельчайших подробностях и красках. Это был явно дурной признак, ведь раньше такого не происходило!

«Может, я старею?» – спрашивал себя мэр. Он никогда не задумывался об этом, ведь сорок пять лет для мужчины – не возраст!

Но не сегодня! Он сидел и с грустью вспоминал свою семью, которой был лишен вот уже почти десять лет. Свою жену Вику, которая, изменив ему с заезжим артистом, вскоре уехала к нему в другой город вместе с их младшей дочерью Ирочкой. Своего старшего сына Вадима – военного, служившего на маленькой заставе, у которого своя жизнь. Он недавно женился и теперь готовился стать отцом. И своего отца он тоже не забывает: пусть не часто, но звонит по праздникам, поздравляет отца, интересуется его делами, его личной жизнью. А какая тут личная жизнь? Любимая работа, родной город – вот и вся его личная жизнь!

Несмотря на вынужденную разлуку с детьми, мэр старался поддерживать с ними отношения. Он дорожил этим, как любой нормальный человек и любящий отец. И теперь именно этот факт заставил Пал Палыча серьезно поразмыслить над тем, вправе ли он лишать потомства своих будущих подопечных, пусть даже и в четвертом поколении?

Сейчас его голова была занята только этим. И чем больше он думал, тем яснее понимал, что невольно сам себя загнал в ловушку, из которой не видел никакого выхода.

* * *

Между тем, дело потихоньку продвигалось к завершению. Почти все животные из списка были отобраны и «обработаны» – как невесело шутил Сэм. Он вообще очень хорошо вписался в дружный коллектив «ветеринаров». Только первое время был не в своей тарелке, но то ли воздух, пропитанный ароматом растений, то ли дозированное применение эликсира, настоянного на «хэлбэке» сделали свое дело. Он снова превратился в того, кого и сам уже изрядно подзабыл – хорошего и веселого рубаху-парня, преданного друга и отличного специалиста своего дела.

Львиную долю работы Сэмми с удовольствием взваливал на свои плечи и очень гордился своим новым положением – помощника Джона и Пихто.

Все они ходили в белых халатах и вызывали неизменное уважение окружающих. Только завидев джип, транспортирующий трейлер с красными крестами на бортах, все водители с готовностью уступали место. Слава Богу, что среди зверей и птиц, удостоившихся внимания эскулапов, больных было на удивление мало, хотя для наших друзей после истории с бегемотом это уже не было проблемой.

А перемещаться по огромной площади зоопарка было непросто. И это несмотря на хорошие для подобной местности дороги, где, как правило, границы территорий образованы естественными водными преградами и, оставаясь практически невидимыми, терялись среди холмов и пышной растительности. Все было устроено с огромной любовью к животным, заботой о них и уважением к посетителям.

Любая скала, подмытый потоком берег, твердый, как камень, ствол исполинского дерева, переплетенные лианы – все это создавало ощущение подлинности. И самое главное, эта смесь природного и искусственного декора давала животным возможность бегать, прыгать, охотиться, лазить по скалам и деревьям, устраивать гнезда, добывать пищу – в общем, вести себя так же естественно, как и на воле.

Спец не рассматривал свою миссию здесь как некую трудовую повинность, напротив – он отдыхал душой и телом среди этого великолепия флоры и фауны. Но в последнее время, помимо переживаний о бедных потомках клонов, ему также не давала покоя мысль о том, что не все отмеченные мэром звери находились здесь, в Бронкском зоопарке.

Так, например, очень редкий и необычайно красивый вид обезьян – золотистая обезьянка – водился лишь в Китайском заповеднике, а карликовые бегемоты – в Австралийском зоопарке (хотя Петрович, хоть убей, не понимал, зачем мэру понадобился именно карликовый бегемот, если все привезенные им звери и так будут карликовыми?!).

Дело было в том, что пейджер оказался не таким продвинутым, как зооконсультанты мэра! Той же золотистой обезьяны, занесенной в Красную книгу и категорически запрещенной к вывозу, в его памяти не было, и, значит, превратиться в нее Петрович не мог, что значительно облегчило бы ему процесс клонирования. Из полуторамесячного опыта работы с различными животными и птицами Петрович в очень редких случаях, как, например, с ленивцами, обходился без превращения. Животные, как правило, очень настороженно относились к людям даже в условиях, весьма приближенных к естественным. Видимо, им все равно приходилось волей-неволей сталкиваться не с самыми лучшими представителями рода человеческого. Да и отправиться за пределы Америки он мог только один. И кто его знает, как все сложится там без неоценимой помощи его новых друзей.

Можно было бы, наверное, махнуть на них рукой, ведь он и так выполнил подавляющую часть работы. Но тогда задание не было бы выполненным на все сто! И в этом был весь Петрович! Он не мог успокоиться, пока все вопросы не будут решены, тем более, что время пребывания Спеца в командировке со страшной скоростью мчалось на убыль.

Что касается китайского заповедника, обезьяны там вообще предоставлены сами себе! Они живут в горах среди бамбуковых зарослей. Добраться туда, оставаясь незамеченным, было нереально, но, если даже и удалось бы подобраться к животному близко, заставить обезьяну замереть хотя бы на минуту вряд ли возможно. Уж он-то сейчас об этом знает, как никто другой!

Остаться незамеченным! Вот именно! Его словно стукнуло! Он живо вспомнил исчезнувшего ленивца. Тогда это произошло случайно, но теперь такая случайность ему очень бы пригодилась. И у него возникла новая идея.

Рассказав о проблемах и своей идее Джону и Сэмми, Спец вовсе не рассчитывал получить от них мгновенную поддержку, однако Джон сразу же успокоил его:

– О клонах, Пихто, можешь не волноваться. Мы с Сэмми позаботимся о них в твое отсутствие. А что касается проблемы с невидимостью, что-нибудь придумаем. Да, Сэмми?

Но Сэм, казалось, не слушал. Он о чем-то напряженно размышлял, о чем красноречиво говорил его сморщенный лоб.

– Джентльмены, я, кажется, знаю, как решить эту проблему – сделать тебя, Пихто, невидимкой. Я даже придумал рабочее название своему новому изобретению, – Сэмми приосанился, – устройство-невидимка модели «SM-3», что означает «Сэмюэль Майллз-3», то есть третье по счету изобретение. Ну, как?

– Замечательно, если только твоя «SM-3» действительно будет работать, – охладил его пыл скептик Джон.

– Я рассуждал так, – начал Сэм, – когда исчез ленивец, Пихто объяснил, что это было случайностью, вызванной сном. И когда на меня свалился даже не один ленивец, а сразу оба, я тоже, как и Пихто, сразу подумал, что эту возможность пейджера неплохо было бы как-то использовать. И такой случай представился сейчас!

Мы с помощью снотворного усыпим тебя, Пихто, нажмем на кнопку клонирования, и ты тю-тю – исчезнешь! Перед этим, естественно, тебе надо будет набрать нужные координаты. Через некоторое время ты уже будешь в своем Китае и можешь делать свою работу, оставаясь невидимкой, даже когда проснешься. Что скажешь?

Спец потер виски:

– Подожди, дай разобраться. Значит, сначала вы меня здесь усыпите, затем проявится побочный эффект клонирования и я исчезну. Но как вы нажмете кнопку для отправки меня в Китай, если вместе со мной исчезнет и Преобразователь?

– Вот для этого и нужен таймер – основа моего прибора! – просиял Сэмми. – Мы выставляем на таймере время срабатывания кнопки перемещения на более поздний срок, чтобы она сработала уже после того, как ты исчезнешь вместе с пейджером. Теперь понятно?

– И что дальше? – не утерпел Джонни.

– А дальше Пихто уже на месте проснется и, в зависимости от обстоятельств решит, оставаться ему невидимым или нет. Ему достаточно будет нажать на полукруглую стрелку на дисплее, чтобы вновь стать видимым. Я надеюсь, с обезьяной он справится и переправится назад.

– А почему ты решил, что я проснусь невидимым? Это – большой вопрос! Ведь если это не так, обезьяны разбегутся, и все наши приготовления пойдут насмарку.

– Ты прав, Пихто, я об этом не подумал, – Сэмми был огорчен.

– Постойте, друзья, а что мы теряем, если все это отрепетируем здесь? – вскричал Джон.

Все, конечно, с ним были согласны. Репетицию решено было провести сразу после создания «SM-3».

На следующий день сияющий Сэмми принес небольшой сверток, завернутый в любимую Сэмми «Times». Внутри оказался… обычный, на первый взгляд, квадратный будильник, с обратной стороны которого были прикреплены две маленькие коробочки и небольшая плата с припаянными транзисторами, сопротивлениями и тому подобной ерундой. Все это было опутано проводами, но еще оставалось место, на которое и указал изобретатель:

– Сюда вставляется твой пейджер, лицевой стороной наружу. Ты принимаешь снотворное, потом на циферблате часов выставляешь время срабатывания кнопки перемещения, затем нажимаешь на кнопку клонирования и сразу же – на кнопку перемещения. И все, дело сделано! Понимаешь, Пихто, все это ты можешь проделать и без нас! Остается только определить время, в течение которого подействуют таблетки, и понять, что произойдет, когда ты проснешься. Джонни, ты принес снотворное?

Наконец, все было готово. Пихто был усажен и закреплен ремнями к «экспериментальному» стулу», а на шею ему повесили будильник с пейджером с выставленными координатами хоздвора, где, кроме собак, к моменту его появления, как рассчитали друзья, никого не должно быть.

Решено было дать две таблетки. Как уверял Джон, эта доза имела почти мгновенное действие и продолжала работать в течение восьми часов, то есть, примерно до шести утра следующего дня. На протяжении всего эксперимента Сэмми с Джоном будут дежурить на хоздворе, куда они отправятся сразу же после перемещения их товарища.

– Поехали! – уже традиционно воскликнул Пихто, проделав все необходимые манипуляции, и закрыл глаза.

Глава 7

Джона разбудил какой-то посторонний звук, доносящийся снаружи. Он осторожно вышел из джипа, чтобы не потревожить посапывающего на заднем сиденье Сэмми, и тихо прикрыл дверцу. Свой джип они припарковали на хоздворе недалеко от входа. Светало. Он посмотрел на часы. Было около пяти. Джон зябко поежился от утреннего холодка и прислушался. В противоположном от них углу довольно большой площадки явно что-то происходило.

Подойдя поближе, он увидел следующую картину: Ланкастер, один из псов, живших при хоздворе, вел себя в высшей степени странно. Он с глухим ворчанием вертелся вокруг своей оси, шерсть у него была вздыблена, пасть оскалена. Второй же пес – Йорк – тоже из породы немецких овчарок, испуганно жался к своей будке. Оба пса – старожилы зоопарка – зарекомендовали себя как надежные, воспитанные и преданные животные, не раз помогавшие смотрителям в их нелегкой работе. Но сейчас, проснувшись, они оба вели себя необычно, хотя и по-разному.

Тем временем более смелый Ланкастер, нюхая воздух, осторожными шагами приближался к ангару с хозяйственной утварью, стоящему вплотную к ограждению недалеко от их будок. Он подошел поближе и остановился, продолжая угрожающе ворчать и усиленно принюхиваться. Джон, уже догадавшись, в чем дело, следовал за ним.

– Пихто, а Пихто! – негромко позвал Джон, замечая, как вздрогнул от его голоса Ланкастер. Видимо, у старого пса нервы были на пределе. Прижав уши и оскалив пасть, он оглянулся на Джона, словно прося поддержки и, глухо ворча, снова уставился в совершенно пустой темный угол. Джон хотел, было, снова подать голос, как вдруг пес насторожился. Его поведение несколько изменилось. Он зарычал с еще большей злобой, но невооруженным глазом было видно, что старый пес сильно растерян. Он попятился назад, шерсть его вздыбилась, ноздри раздулись, при этом он медленно поворачивал голову, как бы следя за чьим-то перемещением.

Тут от неожиданности вздрогнул и сам Джон: на том месте, куда минуту назад рычал Ланкастер, преспокойно стоял их старый знакомый – канцелярский стул, обитый умелыми руками Сэма.

А это означало, что их эксперимент удался! Но, если на появившемся стуле никого не было, значит, Пихто уже проснулся и сошел с него, оставаясь при этом невидимым! …Или он все еще на стуле? Джон подошел и стал осторожно тыкать пальцем в пространство над сиденьем. Сзади раздался смех. Так смеялся только Пихто:

– Смотри, не проткни меня насквозь!

Джон обернулся и, к своему удовольствию, а также к неописуемой радости обоих псов, прыгающих вокруг, увидел его собственной, немного помятой, персоной.

– Вы себе не представляете, – захлебывался от возбуждения Спец, когда его окружили друзья, – какое это незабываемое ощущение – быть невидимым! Ты видишь всех, тебя – никто! Если бы не собаки, я бы с вами, ребята, сыграл здесь забавную штуку. Парни, у нас все получилось! Да, а вы обратили внимание, что, когда я покинул стул, он моментально стал видимым! И еще, я видел самого себя, свою одежду, пейджер на шее, предметы у себя в кармане, а также все, что меня окружает! Но меня со всеми моими личными вещами не видел никто!

Петрович подумал о том, что такой же адреналин он получил во время своего удивительного путешествия за «кладом» своего предка, а также, когда услышал предложение стать бессмертным от Лукерьи. Но это уже были совсем другие ощущения. И ему до жути захотелось домой к жене и дочери.

– Что-то ты погрустнел, Пихто! – от зоркого взгляда Джона ничто не ускользало! – С чего это вдруг? Ведь эксперимент удался!

– Да вот, вспомнилось кое-что… – его вдруг стало безумно интересно: а как бы поступили его американские друзья, окажись они перед таким фантастическим выбором?

– Скажите, друзья мои, – наконец решился Спец, понимая, что таким своим вопросом не нарушает бабкиных запретов, – если бы вам предложили стать бессмертными, как бы вы поступили?

Наступила продолжительная пауза. Американцы уставились на своего русского друга, как на сумасшедшего, но тот был вполне серьезен.

– А почему ты спрашиваешь об этом? – Джон участливо и несколько настороженно взглянул на Пихто. – Ты, часом, головой во время последнего эксперимента не ударился? Или твой русский чудо-пейджер и на это способен? – последние слова он произнес с кривой улыбкой.

– Я вполне здоров! – успокоил его Петрович, игнорируя последнее замечание. – Просто стало интересно. Так как все-таки? Чисто гипотетически!

– Я бы – с огромным удовольствием! – подал голос Сэм. Он мечтательно закатил глаза. – Подумайте сами, джентльмены: если я бы стал бессмертным, это означало, что мне бы не пришлось рыскать в поисках еды, ведь голодная смерть мне бы уже не грозила! Мне не нужно было бы бояться простуд, когда я ночую на скамейке в парке, не надо опасаться болезней, которые я мог бы подцепить, болтаясь зимой по ночлежкам, я бы не дрожал при виде зеленых чертей при запое! И потом, подумайте, друзья, как это здорово видеть, что твои недруги сдыхают, а ты – все еще коптишь небо назло всем. Тем более мне и терять-то особо некого! – он помолчал. – Я тебе не говорил, Пихто, а ведь у меня была когда-то семья… и даже маленький ребенок. Джонни знает, как я любил свою Энни, пока она не спуталась с Патриком О Гилви из химчистки на Седьмой Авеню. Этих ирландцев я просто ненавижу! Вот, кстати, если бы я его пришил тогда, я бы смог, не напрягаясь, отсидеть в каталажке любой срок… кроме пожизненного, конечно! А так, мне просто пришлось набить ему морду и убраться восвояси до приезда копов. Вы бы слышали, как визжал этот ирландский недоносок! Да, я ушел, бросив все, но я не жалею об этом, ведь теперь я живу свободной жизнью… Разве что, иногда мне немного хочется увидеть Лизи – мою дочку. Ей теперь, кажется, около девяти… Нет, джентльмены, бессмертие – чертовски привлекательная штука, особенно для таких хороших парней, как я! А ты что скажешь, Джонни?

– А мне вот есть, кого терять! – Джон задумчиво пригладил каштановые вихры. – В Колорадо у меня живет сестра с мужем – единственный родной мне человек. И потом, я собирался жениться! Вот, только получу повышение по службе и тут же найду себе подружку по вкусу. А скажи-ка, Пихто, а можно сделать так, чтобы и твоя девчонка тоже получила бессмертие? Хотя, нет, ни в коем случае! А если она мне надоест? Пусть уж лучше я сам буду выбирать себе любую! Нет, правда, в этом бессмертии что-то есть! Представляете картину: старший менеджер Паркинс, Харрис, смотрители, да и сам Босс постепенно дряхлеют, а я все такой же! И, естественно, кого, как не меня – старожила – назначать на повышение? Точно! Ух, я бы развернулся! – он немного помолчал. – Жаль только, что этого не может быть! И все же, Пихто, почему ты у нас об этом спросил? После того, что я увидел и узнал о тебе, я могу поверить даже в такую невероятную штуку, как бессмертие! Или ты нам не все рассказал?

Спец только улыбнулся в ответ и развел руками. Он в это время думал о своей дочери. Знали бы американцы, что он сознательно отказался от этого самого бессмертия! В это они бы точно не поверили! Он подумал, что всю бессмертную жизнь его съедала бы тоска и угнетала мысль, что все его родные, близкие и друзья один за другим однажды покинут его навсегда. И самое страшное, когда это коснется собственного ребенка!..

Они сидели на лавочке хоздвора, подставив лица теплым и ярким лучам взошедшего солнца, пробудившего зверье и птиц, на разные голоса воспевающих утро нового дня.

Спец посмотрел на приятелей:

– А если бы вам было бы о ком заботиться, кого любить? Если бы у вас был закадычный друг – не разлей вода, с которым провели всю сознательную жизнь, был бы начальник – он же верный товарищ и благодетель, любимые жена и дочь, без которых не мыслишь своего существования? Как бы вы поступили тогда?

Джон и Сэмми ничего не ответили, задумавшись каждый о своем. И в этом их молчании Петрович уловил только одно – подтверждение собственному поступку.

– Ну, что ж, – произнес Петрович, поднимаясь со скамейки, – вернемся к нашим баранам. Я теперь смело могу отправляться в путешествие за обезьянкой, и без проблем вернуться обратно.

На завтра был назначен перелет в далекую китайскую провинцию Сычуань, где в национальном заповеднике «Волун» водились самые удивительные животные – золотистые курносые обезьяны.

Эти обезьяны жили в горах, на высоте от полутора до трех с лишним тысяч метров. Нижнюю часть этого пояса занимали заросли бамбука и вечнозеленых растений. Зимой тут порой наблюдались температуры ниже нуля и снегопады, не случайно этих обезьян также называли «снежными».

Снежная обезьяна ярко-золотого окраса, с мордочкой синего цвета очень эффектно выглядела бы на фоне российского снега. Она была одним из самых ярких во всех смыслах животных, попавших в мэрский список.

Наконец, наступил час «X». Друзья рассчитали такое время старта, чтобы Пихто проснулся в утренние часы, чтобы у него было больше шансов уложиться с делами в световой день. На всякий случай Джон отдал другу свою теплую куртку и шапку, хотя это время года там бывает достаточно тепло:

– Вдруг ты попадешь в горы и не заметишь во сне, как обморозишься.

В его словах был резон, и Спец не стал отказываться.

Его посадили на ставший уже неотъемлемой частью путешествий стул, теперь уже оснащенный по рекомендации Сэмми подлокотниками. А, чтобы путешественник не вывалился, Сэм также приладил к стулу автомобильные ремни безопасности, принесенные им со свалки старых машин. Он всерьез задумался об автомобильном кресле, но эта идея была отвергнута друзьями из-за его громоздкости.

Пихто, в теплой куртке и шапке с пейджером на шее, пристегнутый автомобильными ремнями к канцелярскому стулу, выглядел среди буйной летней растительности зоопарка более чем экстравагантно, но ни его самого, ни его друзей это абсолютно не смущало. Их всех тревожила лишь неизвестность и возможная опасность, подстерегавшая путешественника в неведомом краю.

«Поехали!» – Спец уже через несколько секунд провалился в темноту и не мог видеть взволнованные лица его американских друзей, не перестававших удивляться загадочному русскому характеру и этому чудаку, рискующему жизнью ради идиотской идеи своего босса. Нет, они никогда не поймут, что движет этим удивительным человеком из-за океана, который за эту титаническую работу получит, разве что, командировочные!..

…Петрович очнулся от страшной головной боли, сильно саднило лоб. Он открыл глаза и увидел себя сидящим на стуле, непостижимым образом застряв в кроне огромного раскидистого дерева. Он осторожно пошевелился, но стул не шелохнулся – видимо, его заклинило в извилистом капкане причудливо изогнутых толстых веток. Он потрогал лоб и нащупал огромную шишку, полученную, судя по всему, в результате приземления или, правильнее сказать, «придеревливания».

– Еще легко отделался! – сказал он сам себе и попытался освободиться от впившихся в его тело ремней, спасших ему жизнь. – Вот спасибо, Сэмми!

Крепкие американские ремни на удивление легко раскрыли свои объятия, и он аккуратно, стараясь не порвать куртку, которая в этот ранний час тоже была очень кстати, стал спускаться с трехметровой высоты.

Сквозь утреннюю дымку, куда ни кинь взгляд, везде просматривались бамбуковые заросли, перемежающиеся редкими деревьями с точно такими же раскидистыми кронами. А ведь он мог попасть и на бамбук, который пронзил бы его вместе со стулом, как булавка жука в коллекции энтомолога. О таком варианте развития событий ни он, ни его друзья почему-то даже не подумали. Наверняка Сэмми укрепил бы днище его «летательного аппарата» чем-нибудь металлическим.

«Да, всего не предусмотришь!» – вздохнул Спец и резко обернулся на хруст сухой ветки: на него шел большой зверь со смешной мордой. Это был бамбуковый медведь – панда, который держал в пасти большой кусок бамбука, волоча его по земле, что весьма мешало ему передвигаться. Спец едва сдержал себя, чтобы не пуститься наутек, но тут до него дошло: панда его не видит и даже не чувствует его запаха! Правда, Петровича сильно выручил ветерок, дувший в его сторону.

Забавный и неуклюжий зверь шел прямо на него, усердно борясь с непокорным бамбуком. Петрович от греха подальше снова вскарабкался на дерево, чтобы оглядеться хорошенько, да и стул не мешало высвободить из плена ветвей. На нем ведь еще предстояло вернуться назад.

Наконец, когда мишка скрылся в бамбуковой рощице, Спец огляделся: его «посадочное» дерево было одним из самых высоких, и находилось у самого подножия горы с заснеженной вершиной. В это утреннее время солнце уже достаточно ярко осветило и саму гору, и бамбуковые заросли, и удивительную красоту здешних мест во всем ее непередаваемом многообразии.

Петрович отцепил стул, оказавшийся довольно крепким и, спустившись с дерева, припрятал его в ближайшей роще, пометив схрон самодельной стрелкой из кусков сухого бамбука, повсюду валявшегося на земле. Перекусив незаменимым в таком путешествии кусочком хлебака, он направился к горе. Словно исполинский зеленый еж ощетинилась она бамбуком, который заметно редел ближе к вершине. Где-то там должны обитать удивительные золотистые объекты его охоты. Ему пришла мысль, что теперь он еще побывает и над равниной, ведь под ней ему уже приходилось путешествовать.

Спец шел уже довольно долго. Прошло часа два, прежде чем он стал различать в тишине, нарушаемой шумом пернатых и шелестом растительности, еще и другие звуки. Они могли принадлежать только обезьянам. Петрович старался передвигаться как можно осторожнее, чтобы треском сучьев под ногами не испугать их.

Обезьяны – традиционно осторожны. Он знал, что в этом месте земного шара на территории китайского заповедника опасность для десятка вида животных могла представлять только сама природа с ее катаклизмами. Землетрясения здесь были не редкостью. Все животные в заповеднике чувствовали себя абсолютно спокойно, и он тоже не собирался нарушать эту идиллию, ну, если только самую малость.

Да, Пал Палыч знал, кого включать в свой список! Петрович никогда не видел ничего подобного! Перед его взором открылась изумительная картина: на небольшой открытой полянке суетились несколько золотистых красавцев. Маленькие, с синими смешными мордочками, вздернутыми носами и ярко-золотыми телами, детеныши весело крутились возле своих родителей. На деревьях поодаль, то тут, то там золотом вспыхивали на солнце удивительные шкурки их многочисленных соседей. Он сосредоточился на облюбованной им семье, состоящей из родителей и четырех отпрысков.

Петровича особенно привлек самый старший и, как показалось ему, самый спокойный из детишек. Он деловито расхаживал вокруг площадки, видимо, подражая матери, собирающей молодые побеги бамбука. Вдруг Старшенький, как его уже окрестил Спец, остановился, напряженно вглядываясь в заросли. Увидеть Петровича он не мог, унюхать – тоже. Петрович специально встал с подветренной стороны, памятуя встречу с пандой. Но ведь что-то же заинтересовало маленького любопытного зверька.

Спец пошевелился и, неосторожно наступив на сухую ветку, издал непроизвольный громкий треск. Старшенький заинтересовался еще больше. Но, на удивление, он не испугался, а наоборот – сделал несколько шагов по направлению к невидимке-Спецу. Сейчас они, затаив дыхание, стояли друг против друга на расстоянии двух метров, и Петрович с удовольствием во все глаза рассматривал молодого представителя этого уникального вида.

Между тем родителям, похоже, было не до него – они тщетно пытались разнять сцепившихся друг с другом остальных деток. Старшенький, оглянувшись на шумную свару, пошел прямо на Петровича, видимо, собираясь погулять в одиночестве – подальше от надоевших братьев и сестер.

«На ловца и зверь бежит!» – Петрович был доволен. Он на некотором отдалении сопровождал любознательного красавца, выжидая удобного случая для его «обработки».

Наконец, Старшенький остановился. Скорее всего, обезьяны этого вида, как и многочисленные их собратья, предпочитают перемещаться по деревьям, поэтому длительные пешие прогулки не для них. Устал и он. С умным видом он настолько сосредоточенно изучал побег бамбука, что Спец, не удержавшись, вдруг прыснул в кулак и тут же в испуге закрыл рот обеими руками.

Старшенький оглянулся. На этот раз его физиономия выражала не только интерес, но и сильный испуг. Он замер, напряженно вслушиваясь в какофонию лесных звуков.

«Вот он, момент!» – подумал Петрович, осторожно доставая пейджер из прибора SM-3. Направив излучатель на замершую обезьянку, он успел нажать на кнопку, прежде чем Старшенький, напуганный непонятными звуками, бросился назад, к своей семье, все еще продолжавшей ссориться.

А на его месте уже стоял двойник, уменьшенный до размеров котенка. Пока клон озирался, силясь понять, почему все вокруг стало таким огромным, Спец, быстро принял свой обычный вид, ведь теперь в невидимости особого смысла не было.

Он осторожно подхватил обезьянку и, поместив ее за пазуху куртки, поспешил, довольный, обратно. Осталась самая последняя и приятная часть путешествия, дорога назад – в американский зоопарк!

Глава 8

Когда Спец с обезьянкой за пазухой вышел на исходный пункт, его глазам представилась следующая картина: по всей местности между рощицей, где был спрятан стул, и его посадочной площадкой были разбросаны обломки этого самого стула с остатками изгрызенных ремней.

«Славно мишки поработали! – догадался Спец. – Делать нечего, придется перемещаться без стула».

Изрядно устав, он присел под одним из раскидистых деревьев, спрятавшись в его тени. Солнце палило нещадно, и Петрович снял куртку и шапку. Маленькая курносая обезьянка испуганно жалась к нему и жалобно попискивала. Спец прикрыл ее шапкой, и она затихла.

И в это время он почувствовал неуловимое движение сверху, мелькнула чья-то черная тень, на миг заслонившая пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи. Спец вздрогнул, и нехорошее предчувствие беды разом сковало его сердце. Он посмотрел вверх, и… у него перехватило дыхание: буквально в метре от своей головы он увидел желтые горящие глаза на пятнистой клыкастой морде. О, ужас! Это был знаменитый дымчатый леопард или, как его еще называли, «саблезубый наших дней» – из-за его несоразмерно больших клыков. В списке мэра эта чрезвычайно свирепая особь не значилась, и это было правильно!

Спец оцепенел, не в силах пошевелиться. Леопард, свесившись с дерева наподобие ленивца с помощью мощного и длинного хвоста, неотрывно глядел на него, оскалив пасть и обнажив острые загнутые клыки, видимо, еще не приняв окончательного решения. И вдруг из его горла вырвалось угрожающее рычание, обдававшее Спеца удушающим смрадом.

«Обезьянка! – мгновенно догадался Спец. – Он учуял моего Старшенького!»

Он, не думая о себе, инстинктивно схватил шапку с пищащей от страха обезьянкой, учуявшей смертельную опасность, и прижал ее к груди. И это было последним его действием перед тем, как он с ужасом почувствовал на себе тридцатикилограммовую тушу бросившейся на него саблезубой пятнистой кошки.

«Конец!» – промелькнула мысль, и его сознание угасло…

* * *

Пал Палыч, наконец, принял для себя трудное, но такое необходимое решение. Он не будет заселять свой зоопарк бедными клонами, обреченными на вымирание. Без пар звери не смогут завести потомство. Клонировать пару противоположного пола невозможно – чудо-прибор, по словам Петровича, этого не умел. И бедные звери должны будут состариться и умереть в одиночестве! Мэр, прочувствовав на своей собственной шкуре, что это такое, не желал подобного никому, и животные не были исключением.

Они, в отличие от человека, не могли распорядиться своей судьбой. В рамках зоопарка они полностью подчинены воле человека. И именно человек должен нести ответственность за их жизни.

А чтобы жители города не остались без животных, он решил заселить его обычными зверушками обычных размеров, но обязательно парами! Пусть их будет немного, и хотя место их обитания по своим размерам не позволит им разгуляться, это будет только их территория, и здесь им будет хорошо! Уж об этом мэр позаботится!

Он поднял трубку мобильника и стал набирать номер зама, заранее понимая, какой удар он нанесет своему другу, рисковавшему жизнью ради этой затеи. И теперь мэр должен ему сказать, что все его старания были напрасными! Но Петрович, умный и порядочный человек, все поймет и простит, тем более тот и сам в последнее время был не в восторге от идеи с маленькими клонами – Пал Палыч в этом нисколько не сомневался. Итак, вперед!

* * *

– Э-эй, мил человек! Андрю-ю-ша! Очнись, болезный! – пробился вдруг до сознания Петровича сквозь плотную пелену забытья чей-то до боли знакомый прокуренный тенорок. Спец открыл глаза и снова их захлопнул! Этого не может быть – на него смотрела довольная улыбающаяся физиономия… деда Щукаря в неизменном старом треухе!

– Саввич, ты? Какими судьбами? – Спец приподнялся, широко улыбаясь. Он был искренне рад снова встретиться со своим, как ему думалось, навсегда потерянным родичем.

Петрович сидел под тем же самым деревом, с которого на него бросился леопард. Рядом с ним в куртке копошился Старшенький, играя коробком со спичками, видимо подаренным ему дедом.

– И-и, мил человек, нешто мы без понятия, когда сродственника выручать надоть? Да только опоздал я чуток, не успел ирода клыкастого до времени прогнать. Чуть, было, не помял он тебя! Не болит спина-то? Котяра пятнистый аккурат тебе на холку прыгнул! – он хитро прищурился и похлопал себя по карманам болоньевой куртки. Достав козью ножку, он принялся неторопливо набивать ее самосадом из расшитого кисета.

– Вроде ничего не болит, – Спец пошевелился, проверяя свои ощущения, – испугался я очень! – Он с содроганием вспомнил оскаленную пасть леопарда.

Готовясь к перемещению в Китай, Петрович изучил фауну заповедника «Волун», и ему еще подумалось тогда, что именно с «саблезубым» ему меньше всего хотелось бы встретиться, ведь основной добычей этих кровожадных хищников был крупный рогатый скот, козы и дикие свиньи. Были случаи нападения голодных дымчатых леопардов даже на людей.

А Петрович столкнулся с очень крупной особью, длиной примерно около метра. Ужас внезапной встречи с хищником, видимо, навсегда отложил в памяти Спеца светло-желтый окрас шкуры леопарда с темно-коричневыми удлиненными пятнами, его белоснежную грудь и длинный с черными кольцами хвост.

– Еще бы не испужаться! – усмехнулся Саввич. – Луша мне сразу молвила: «Не вздумай опоздать, племяш, кошка энта давненько пасет Петровича нашего и в одночасье клыком своим пропороть его сможет! Нельзя такую несправедливость допустить!» Но, пока «гнездо перелетное» готовила, замешкалась чуток. Слава Богу, все ж успели! Ты бы видел, как котяра этот перетрухал, когда я туточки явился! Вмиг тебя выпустил. Только его и видели!

– Но как, как вы обо мне узнали???

– Эх, паря! Запамятовал ты, однако, с кем дело-то имеешь! – Щукарь, закончив набивать козью ножку, потянулся к Старшенькому за спичками. Тот, недовольно вереща, накрыл коробок своими золотистыми маленькими лапками с черными ноготками.

– Какой ты, однако! – Дед ласково потрепал обезьянку по голове, но коробок отобрал. – Я тебе так скажу, Андрюшенька: бабка Лукерья наша – не просто древняя старушка и моя благодетельница. Она провидица и ведунья, которая видит все и может все! Колдунья – одно слово! – Дедок на мгновение задумался о чем-то своем. – Да, так вот, для нее ведомо то, чего другим не дано. Она, мил человек, знает, что было, что есть и что будет! А как сие происходит, того никому ведать не положено, даже мне! – Саввич глубоко затянулся махоркой и сквозь дым взглянул Петровичу в глаза: – Знаешь, Андрюшенька, скажу тебе, как родному: я вот иногда кумекаю: а на кой сдалось мне то бессмертие? Чего мне с ним делать? С кашей есть? Одно хорошо, ты у нас теперича есть. А то – скука смертная, хоть волком вой! Я ведь как думал? Буду жить вечно, да радоваться! А что вышло? – Дед сплюнул себе под ноги. – Вот, хочу покататься по свету белому, на людишек посмотреть, себя, дурня старого, показать… если Лушка позволит, конечно. Авось, все не так грустно будет. Хотя дело это, конечно, нелегкое! Лукерья сказывала, что с нашего-то миру в ваш переходить опасно: сгинуть можно в одночасье, то бишь, дороги обратной не найти! А здеся, ежели остаться, снова смертным сделаешься! Такие вот пироги!

– Так это что же получается? – встрепенулся Спец, и у него сильно заколотилось сердце. – В нашем мире бессмертие невозможно? Оно только у вас реально?

Дед задумчиво почесал нос:

– А кто ж его знает, мил человек! Сие мне не ведомо… Все может быть…

– Получается, если бы я согласился на предложение бабки Лукерьи, то остался бы в вашей реальности навсегда, и все мои близкие тоже были бы совсем другими людьми, если они вообще существовали бы?! – Спец был глубоко озадачен, если не сказать – поражен. Он никак не мог прийти в себя от мысли, что, прими он другое решение, его путешествие к бабке закончилось бы для него весьма печальным образом. Старуха-то, выходит, далеко не все ему тогда рассказала… Неужели специально?!

Он вздохнул и спросил Щукаря, с интересом за ним наблюдавшего:

– А как же ты назад-то попадешь, Саввич?

– Дык с помощью «гнезда», вестимо! Нешто по-другому можно? Вот я и кумекаю, Андрюшенька: а может, бросить мне ту житуху вечную к такой-то матери, а? Погулять в волюшку у вас напоследок? Чего я в жизни-то своей видал, окромя деревни да Лушки… дай ей Бог здоровья! Как думаешь-то? Ты ж мне сродственник как-никак!

– Не знаю, дед! Решай сам! Но, если что, приму тебя к себе, не сомневайся. Будешь жить у нас, с моей семьей. Тебе понравится! А там и бабку какую-нибудь себе подыщешь, чтоб не скучно было, да и заживешь новой жизнью среди людей!

– Спасибо, конечно, коли так! – Саввич растроганно шмыгнул носом. – Эх, паря, да я бы, может, с радостью, только вот закавыка одна имеется…

Он помолчал, горестно вздохнул и стал обреченно скручивать очередную «козью ножку»:

– Лушка! Нешто она одна-одинешенька останется? Негоже так, не по-людски! Нет, не могу я так!..

– А как она там, бабка-то? Как поживает и вообще? – Спец даже не удивился, что и Саввичу этот животрепещущий вопрос о бессмертии до сих пор не дает покоя. Он почувствовал, как неспокойно на душе бедного старика, обреченного на вечные сомнения и терзания, борьбу с самим собой, со своей совестью. И неизвестно, что в конечном итоге он выберет: вечную жизнь или быструю смерть…

– А что Лукерья? Живет, не тужит! Кланяться тебе вот велела, просила передать, чтоб не забывал ее… Правда, совсем она из ума выжила: теперича только красавицей-молодухой по деревне и расхаживает. «Мне так думается лучше!» – заливает. А потом запрется у себя в горнице и всё чего-то кашеварит, – готовит, значит, всё зелья свои проклятые, да меня за реку посылает за травами чудными. Нешто опять чевой-то задумала?.. – Саввич снова вздохнул. – Ладноть, пора мне уж. А ты, паря, береги себя, у тебя ведь жена и дочка. И их стереги пуще глазу! Знаешь, Андрюшка, я только сейчас понял, каким дурнем был, когда Матрену свою бросил. Веришь, нет – никогда не вспоминал ее, а тут приснилась намедни!.. Ну, бывай, сродственник, и не поминай лихом! – он обнял растроганного Спеца, неуклюже ткнул прокуренным ногтем в «гнездо» и исчез, как и не было.

Петрович глубоко вздохнул, набрал нужный алгоритм перемещения и, оглядев в последний раз красоту ландшафта, потревоженную некоторым присутствием цивилизации в виде обломков мебели, нажал на «пуск».

Сэмми и Джон, прождав в условленном месте практически целый день, уже стали беспокоиться, как вдруг услышали верные признаки появления Пихто: чертыханья на русском языке. Довольно интеллигентный, он, тем не менее, своими крепкими выражениями иногда не позволял американцам усомниться в том, что его родной язык на голову выше английского в этой ипостаси.

Пихто приземлился на площадке хоздвора, в очередной раз удивив всех точностью попадания в нужный квадрат. Обрадованные друзья были несколько обескуражены «безлошадностью» их русского путешественника, но главное – жив был сам наездник, да еще и с удивительным маленьким зверьком за пазухой!

Его ждала новость. На телефон, который Пихто за ненадобностью оставил Джону, несколько раз приходили непонятные сообщения. Джон догадывался, что это было связано с работой. За все время пребывания Пихто у него в гостях это был первый случай связи, инициируемой начальством. Обычно Пихто сам звонил своему шефу. Значит, нечто важное и срочное, а, судя по количеству сообщений, – очень важное!

Пихто, нахмурившись, набрал нужный номер. Он долго слушал, что ему говорили на том конце трубки, тщетно пытаясь вставить слово, тяжело вздыхал и только хмуро кивал в ответ. Затем коротко что-то сказал на своем трудном языке и закончил разговор. Друзья вопросительно смотрели на него, но пока не торопили с вопросами. Они понимали, что произошло нечто очень важное.

Пихто еще раз тяжело вздохнул и направился к скамейке, стоящей у собачьих будок. Сэм и Джонни поплелись следом, перенимая его испортившееся после разговора с начальством настроение.

…Когда Пихто кончил говорить, наступила долгая пауза – все трое пребывали в замешательстве…

– Что же делать со зверями? – наконец, произнес Сэмми. – Им овладело двойственное чувство: с одной стороны, он был рад, что клоны остаются в Америке, с другой – ему было жаль потраченного труда. Кроме этого, он надеялся, что после удачной переправки животных в Россию о нем узнают и заговорят как о непревзойденном механике и конструкторе уникальных приборов.

– Не знаю, – честно признался Петрович, – понятия не имею, что теперь с ними делать. Для меня это как гром среди ясного неба! Можно, конечно, им опять придать прежний вид. Наверное, руководство зоопарка только обрадуется такому пополнению. Вот, только как им все это объяснить?

Ему было очень стыдно перед друзьями, которые потратили столько времени впустую. Но в глубине души он был доволен, что маленькие клонированные зверушки не уедут в далекую и холодную Россию, где будут чувствовать себя одиноко…

– А я знаю! – подал голос Джонни. – Я знаю, что надо делать. Мы здесь устроим зверинец! Помнишь, Пихто, ты мне объяснял разницу между зоопарком и зверинцем? Так вот, огромный зоопарк у нас уже и так есть, а мини-зверинец мы с Сэмми организуем сами!

– А как ты объяснишь руководству, откуда взялись эти мини-звери? – уныло поинтересовался Спец. – Не будешь же ты рассказывать всем про русский чудо-прибор!

– А почему бы и нет? – тут же отреагировал Джон. – Я им скажу правду, вернее – полуправду. Скажу, что ты занимался здесь, помимо всего прочего, секретными экспериментами в области клонирования, так как на родине тебя бы за это посадили. И ты, в благодарность за оказанное тебе гостеприимство и помощь, решил сделать подарок американскому зоопарку, передав все права при этом мне… и Сэму! Ты ведь не будешь против, Пихто, подписать соответствующий документ? Представляешь, как будет здорово! На территории зоопарка – зверинец, где будет выставлены на всеобщее обозрение некоторые из самых экзотических видов животных, обитающих здесь. Люди, желающие посмотреть зверей, могут прежде полюбоваться на их маленьких клонов. Это же реклама, притом живая! А главное – эксклюзивная! Мы откроем свое дело! С администрацией зоопарка, думаю, тоже договориться можно. А если не договоримся, черт с ними! Уйду отсюда, и мы с Сэмми будем ездить по Америке, устраивая показы. Это будет то еще шоу! И пусть они подавятся должностью старшего смотрителя! Теперь я и сам буду нанимать себе смотрителей!

Всегда сдержанный и спокойный Джон в этот момент был неузнаваем! Глаза и щеки его горели, ноздри раздувались, кулаки сжимались и разжимались. Он был одержим в своем порыве!

– Мы будем богаты, Сэмми! Правда, есть и некоторые технические сложности: когда клоны будут умирать, мы не сможем воскрешать их без твоего, Пихто, прибора. И второй момент – у них по-прежнему не будет пар, и они не смогут оставить потомство! Знаешь, я тоже проникся мыслью, что это просто необходимо сделать. Если бы только мог оставить свой пейджер нам… – он с надеждой посмотрел на Пихто и, увидев его отрицательный жест, продолжил: – Но ничего, пока клоны живы, мы с Сэмми все равно успеем изрядно заработать! – он подмигнул Спецу и Сэму.

– Друзья, можете не волноваться – теперь-то я смогу посещать вас настолько часто, насколько это потребуется, чтобы нашим маленьким друзьям было комфортно и не одиноко. Здесь, на месте, клонировать и уменьшать животных для создания маленьких семей гораздо удобнее, тем более с такими помощниками, как вы! Все, что от меня зависит, сделаю. Уж будьте уверены! – Петрович смотрел на них с улыбкой. – А что касается документа, о котором ты, Джон, говорил – я, безусловно, не против. Но для того, чтобы у тебя не возникало никаких проблем с законом, этот документ требует тщательной проработки и нотариального заверения. Сейчас же этими делами заниматься некогда. Давай так: ты подготовишь все необходимые бумаги и позвонишь мне, а за мной дело не станет! Договорились?

– Ты прав, Пихто! Именно так и мы и сделаем. У меня на примете есть очень хороший адвокат. Спасибо тебе, дружище, за нас с Сэмми большое спасибо! – И он с чувством крепко пожал руку Спецу. Сэм тут же последовал его примеру. – Вот увидишь, ты еще будешь гордиться нами. Кстати, если пожелаешь, мы также составим контракт между нами, где тебе будет положен процент от прибыли. Детали контракта можно обсудить и по телефону!

Да, деловой хватке Джона можно было позавидовать! Спец был вполне доволен сложившейся ситуацией, в которой все без исключения стороны – они с мэром и Джон с Сэмом – были абсолютно удовлетворены! Россияне – морально-этической стороной проблемы, американцы – материальной!

К тому же, Петрович был очень рад за бывшего бомжа Сэмми, а теперь уважаемого Сэмюэля Майлза, вновь открывшего себя и счастливого в своей новой и интересной жизни. Тот оказался к тому же добрым и отзывчивым человеком. А уж в его конструкторских способностях теперь не сомневался никто.

Джонни тоже сумел найти себя благодаря всей этой истории. Он открыл в себе доселе дремавшие способности организатора, генератора идей, администратора, оратора, наконец. Джон, возможно, впервые понял, что кроме пресловутой великой американской мечты о миллионе долларов есть еще и другие, не менее важные ценности: любовь к ближнему, сострадание и бескорыстная забота, доверие и привязанность к людям. Он научился дружить и понимать окружающих!

Спец отдал Джону его куртку, но золотистую курносую обезьянку он все-таки решил оставить себе – в память о своем удивительном приключении. Там, дома, он сумеет позаботиться о ней. Он передаст ее уже в естественном виде в их маленький зоопарк, и этим он будет выгодно отличаться от большого Бронкского! И, не будь он самим собой, если не доставит Старшенькому такую же красивую самочку.

Спец не любил долгих прощаний. Обнявшись со своими преданными американскими друзьями и пристроив обезьянку на коленях, он комфортно разместился в почти новом автомобильном кресле, которое неугомонный Сэм решил все-таки подготовить к такому случаю. Набрав координаты родного города, Спец по обыкновению глубоко вздохнул и, нажав кнопку «пуск», успел прокричать гагаринское «поехали!»

Конец.

Семья Адамовых

Глава 1

В одном заштатном городишке на границе Европы и Азии жила вроде бы самая обыкновенная среднестатистическая семья: отец, мать и двое их детей – мальчик, который был постарше, и девочка. Внешне семья Адамовых ничем от других не отличалась: глава семьи – Петр Игнатьевич – работал главным бухгалтером в одном научном институте, занимавшимся планированием в области экономики; его жена, Варвара Николаевна, преподавала экономическую географию и биологию в одном из городских техникумов; а дети учились в школе.

Всем вокруг было невдомек, что рядом с ними проживают поистине уникальные люди! Ведь каждый из членов этой семьи обладал удивительными способностями! Так уж сложилось по жизни.

Учащиеся техникума, в котором работала Варвара Николаевна, пожалуй, только одно могли бы сказать о своем преподавателе: на ее занятиях было бесполезно ловчить. Она непостижимым образом узнавала: списал человек или нет. При этом ей даже не нужно было находиться в аудитории. Одни относили эту ее способность к интуиции, другие – к психологии, третьи – к большому опыту, а четвертые – к экстрасенсорным способностям. Но как бы они все поразились, узнав истинную причину такой прозорливости!

Их преподаватель умела… читать мысли, – как бы фантастически это ни звучало! К тому же, она обладала сильнейшими врожденными гипнотическими способностями и могла внушить что угодно, кому угодно и когда угодно!

Феноменом она была с самого детства. Первые ощущения своей необычности маленькая Варенька получила еще в нежном возрасте, когда, уловив нехитрую мысль своей молоденькой мамы, вдруг перестала реветь во время ее уединения с мужем.

В детстве Варя воспринимала эти свои телепатические способности, как нечто вполне естественное, пока не осознала, что ее собственные ответные реакции на тайные мысли окружающих сильно озадачивали, если не пугали последних. Более того, это воспринималось людьми скорее негативно, ведь вмешательство в свой внутренний мир никого не могло обрадовать.

Прочувствовав это, Варвара замкнулась в себе и уже никогда никому не давала понять, что видит собеседника насквозь!

Равных ей не было! Школу она закончила с золотой медалью, а пединститут – с красным дипломом. И девушку вовсе не тяготило, что все знания, полученные ею в школе и даже в институте, не соответствовали ее отличным отметкам!

В конце концов, не ее вина, что отвечала она на вопросы преподавателей их же собственными, но не высказанными словами! Было это настолько эффектно, что ни у кого не возникало ни малейшего сомнения в знаниях этой молчаливой девушки.

Варя довольно быстро поняла, какие исключительные возможности в жизни подарила ей природа. В любви, как и на войне, для достижения победы все способы хороши. И Варенька, никогда не блиставшая ни красотой, ни фигурой, ни особым женским шармом, ни обаянием, тем не менее не испытывала никакого недостатка в парнях. Подруг, правда, по той же причине у нее не было, и на первый взгляд это было довольно странным. По характеру она была достаточно спокойной и доброжелательной. Да и на ее фоне любая, мало-мальски следящая за модой, девушка выглядела бы более чем выигрышно!

Но кто отважится дружить с той, которая всегда выходит победительницей? Было непонятно, как эта невысокая, с крепко сбитой фигурой девушка с пронзительными серыми глазами и скромной прической, игнорирующая косметику и фирменные шмотки, умудряется буквально завораживать парней?! Этот факт чрезвычайно удивлял и раздражал окружающих!

И только она сама знала, что всем этим победам над молодыми людьми она обязана только своим способностям!

Не исключением стал и ее родной Петруша, который и сам не заметил, как оказался под венцом с тихой и неприметной девушкой с темной родинкой под левым ухом. А ведь он с Варей только один раз и потанцевал на вечере в пединституте, куда его притащил приятель по группе.

Она сама подошла к видному темноволосому Петру, пригласив его на белый танец, и целый вечер потом он рассказывал ей о своих увлечениях и планах на жизнь. Разборчивая в мужчинах Варя сразу поняла, что этот перспективный и умный юноша – ее шанс, и упускать его она не собиралась!

Петя был ей ровней. В нем она почувствовала то, чего не было ни у кого из ее знакомых парней – огромный потенциал, скрытую энергию и удивительные способности! Чрезвычайно рациональной по натуре Варе на тот момент ничего другого и не было нужно…

Петр Игнатьевич или просто Игнатьич, как его любовно называли сослуживцы, проработал в институте много лет и пользовался заслуженным уважением как простых сотрудников, так и директората НИИ.

Главбуха сравнивали со знаменитым Корейко, который тоже, служа счетоводом, умел в уме без особого труда умножать и делить огромные числа, не извлекая из этой способности никаких дивидендов. Он даже внешне немного напоминал этого литературного героя, воплощенного на экране великим Евстигнеевым. Такой же высокий лоб интеллектуала с глубокими залысинами, добрые карие глаза с хитроватым прищуром и вечно смущенная улыбка. Только ростом Игнатьич был не в пример выше, и в плечах пошире. Да и чудаком Игнатьича не считали.

Ведь, в отличие от скромного и аскетичного героя «Золотого теленка», всеми силами стремящегося затеряться в толпе, Игнатьич, не имея за душой ни копейки, всегда жаждал славы! А его выдающиеся математические способности были лишь каплей в бескрайнем море его мощного аналитического, поистине финансового ума! Ума, от которого бедный бухгалтер страдал, подобно другому известному со школы литературному герою.

Директор НИИ, в котором работал Игнатьич, даже и не скрывал своей зависимости от главбуха в вопросах экономики. Но, как и все вокруг, даже не подозревал, что таилось в душе скромного молчаливого интеллигента, который считал себя, ни много, ни мало… непризнанным гением, вынужденным скрывать свою гениальность, сдерживать ее всю жизнь!

Петр Адамов всегда знал о своей особости и был совершенно убежден, что достоин известности, если не всемирной, то, хотя бы, в рамках отдельно взятой страны! Но… он был просто бухгалтером, зажатым в рамках должностных инструкций и экономической политики страны. Вся система, в которой он вырос, как бы кричала ему: «Не высовывайся!».

Уже в ранней юности он имел вполне честолюбивые амбиции и желания. В институте он очень неплохо учился, и ему прочили заманчивые перспективы, предлагая остаться на кафедре. Он и свою кандидатскую диссертацию на тему планирования и учета в области водоснабжения и канализации одного из районов города защитил в рекордно короткие сроки.

Идеи, выдвинутые в этой работе, были настолько оригинальны, прогрессивны и грамотны, а способы их реализации – настолько безупречны с точки зрения экономики, что тянули даже на докторскую! К тому же, они вполне могли бы пригодиться и городу! Но, как это обычно у нас бывает, после блестящей защиты диссертация была благополучно всеми забыта, а ученая степень придала молодому ученому-экономисту лишь небольшую прибавку к окладу.

Поработав немного в стенах родного института, он понял, что учить ленивых молодых людей, которых в основной своей массе интересовало все, кроме самой учебы, ему не хотелось. Сделав такой вывод, он перешел в НИИ, являвшийся филиалом московского, где довольно быстро вырос до старшего научного сотрудника, занимаясь перспективами планирования одной из отраслей народного хозяйства Уральского региона.

Его революционный подход к делу очень скоро вызвал недовольный ропот на местах – в тех предприятиях, куда он ездил в командировки, пытаясь внедрить свои новаторские идеи. Никто не хотел рисковать, брать ответственность на себя. Никто не желал подставляться. Директор НИИ Василий Андреевич Тимофеев стал получать сначала осторожные звонки от директоров предприятий, затем гневные письма, в которых нелицеприятно отзывались о слишком напористом возмутителе спокойствия, будоражащим души простых работяг своими крамольными речами и мешающим работать по-старинке.

Наткнувшись на злобное непонимание непосредственного начальства в лице руководителя отдела, Игнатьич, было, приуныл и опустил руки. К тому же он понимал, что и по карьерной лестнице, куда гнала его амбициозная натура, путь заказан – пробиться через плотную и неприступную стену кумовства и протекционизма в институте было просто невозможно! И он с радостью согласился на очень своевременное предложение Тимофеева занять вакантное место главного бухгалтера института.

Директор только что с трудом отправил на пенсию прежнего бухгалтера – «старую грымзу», боявшуюся всего на свете и на всякий случай запрещавшую всё, что было в ее власти. А тут – весьма ретивый и весьма талантливый сотрудник, костью в горле застрявший в своем отделе. Он был тем самым «чемоданом без ручки», которым и пользоваться невозможно и выбросить жалко!..

Они действительно стоили друг друга: Петр – целеустремленный, чрезвычайно честолюбивый, но не удовлетворивший свои яростные амбиции, и Варвара – способная подчинить себе всех, но так и не сумевшая влюбить в себя своего мужа, полученного как боевой трофей.

Через положенное время в семье Адамовых появились дети и, как успели убедиться родители, получились они тоже не совсем обычными! А как могло быть иначе? Гены взяли свое!

Старший, Никита – высокий худощавый юноша – внешне был почти полной копией своего отца. И только серые выразительные глаза были материнскими. От отца он перенял также и любовь к точным наукам. Еще в возрасте пяти лет он разобрал старый дисковый телефон, а потом собрал его, но уже кнопочным, приспособив под клавиши несколько разрезанных на части ластиков.

В пятом классе он, прочитав кое-какую литературу и объездив полгорода в поисках различных деталей, сконструировал подобие компьютера! Причем наделил его такой памятью и быстродействием, что позавидовал бы, наверное, и сам Билл Гейтс!

А в выпускном классе он изобрел… вечный двигатель! Да-да, именно «Перпетуум Мобиле», который работал на энергии, получаемой из космоса!..

Когда именно у талантливого мальчугана возникла вдруг эта безумная идея, он и сам не вспомнил бы. Она просто неожиданно включилась в его мозгу, словно лампочка, будто кто-то невидимый решил, что уже пора. И все его мысли с той секунды были подчинены только ей.

Идея создания вечного двигателя, во все времена волновавшая умы изобретателей всего мира, была несправедливо заброшена как абсурдная после открытия закона сохранения энергии. Еще в 17 веке Парижская академия наук приняла официальный запрет на рассмотрение таких проектов.

Но, прочитав однажды высказывание одного известного томского профессора и философа А. К. Сухотина, о том, что «… неуклонно подогревая интерес, идея вечного двигателя стала своего рода идейным двигателем вечного сгорания, подбрасывающим свежие поленья в топки ищущей мысли», юный Никита и сам стал тем самым «свежим поленом»!

Раздумывая над этой проблемой, он пришел к простой по своей сути мысли, что если и нужно что-то отбросить, то не эту пресловутую идею-фикс, а груз знаний земных законов! Ведь если предположить, что энергия неиссякаема (что, по сути, так и есть!), то и двигатель, потребляющий такую энергию, должен работать практически вечно, несмотря на все его энергетические затраты.

Надо только суметь извлечь такую энергию, сохранить ее и научиться применять по назначению! Ведь НЛО использовали именно ее – Энергию Космоса! Извлечение этой энергии и стало его первоочередной и основной задачей!

Ему даже стали сниться сны на эту тему. Один из них – особенно четкий – он запомнил в мельчайших подробностях.

Будто бы он совершенно один бредет под покровом ночи по древнему подземному проходу старинной крепости с фонарем и картой, на которой крестиком обозначено место закладки «черного ящика». Что находилось в этом ящике, и почему он должен был его найти, Никита не знал. Он только понимал, что это – чрезвычайно важно!

Он долго петлял по лабиринтам, глотая пыль, почти физически ощущая, как противно она скрипит на зубах, и ему было страшно и одиноко. А неведомая сила гнала и гнала его вперед, заставляя отбросить все сомнения.

Наконец, он добрался до конечного пункта своего следования – небольшой галереи в конце узкого прохода. Простукав одну из стен, он обнаружил тайник, замаскированный под окружающие камни. Но заглянуть в него юноша так и не успел, потому что… внезапно проснулся!

Он долго потом лежал с открытыми глазами и все никак не мог прийти в себя, заново прокручивая эпизод за эпизодом. Затем он встал и зарисовал карту, которую помнил вплоть до мелочей. У него и раньше была очень неплохая зрительная память, но в этом случае она действовала как-то особенно: словно невидимый проектор включился в его мозгу, и Никите оставалось только успевать зарисовывать яркие и четкие картинки.

Почему он это делал, объяснений не было. Но что-то опять подсказывало ему: это сделать необходимо! Он убрал листок подальше, а вскоре уже и забыл о странном сне! Тем более, сновидения на эту тему как-то сами собой прекратились.

Летом Никита со всей семьей обычно выезжал на дачу. И в один из таких теплых летних денечков произошло событие, последствия которого перевернули всю жизнь семьи Адамовых.

Вдвоем с отцом они любили побродить или поездить на своем старом запорожце по окрестностям дачного поселка, где у них имелся небольшой домик с участком. И как-то, заехав достаточно далеко, они совершенно случайно наткнулись на группу людей, ведущих земляные работы. Отец с сыном подошли поближе и увидели остатки каких-то старинных построек – то ли крепости, то ли мощной стены.

Этими людьми оказались археологи. В течение всего лета они метр за метром раскапывали развалины древнего города, обнаруженного с вертолета, являющиеся, возможно, самым таинственным археологическим памятником на территории России. С высоты птичьего полета были замечены контуры крепостных стен, руины домов, центральная площадь и четыре входа.

Получается, что местные жители ничего таинственного в этих руинах не видели! Может быть, они думали, что это остатки некоторых не очень старых зданий. И только энтузиазм любителей, которые появились в этих местах, сделал абсолютную древность достоянием общественности.

Город-крепость древних ариев по неясной причине была оставлена хозяевами и сожжена примерно 4 тыс. лет назад. Тем не менее, этот город, название которого фигурирует во многих легендах, относительно хорошо сохранился (гораздо лучше, чем арийский город Синташта).

Раскопки города-крепости, названного в прессе «Уральской Троей» и «Русским Стоунхенджем», тем не менее, шли очень низкими темпами, поэтому многие вопросы относительно целей и способов постройки этого сооружения остались неясными. Вместе с тем, многие исследователи наделили его мистическими свойствами и дали определение ему как описанному в легендах духовному центру древней Сибири и Урала.

Все газеты в то время писали о сенсационной находке, строя различные догадки по поводу спрятанных в ее недрах тайн древности. Крепость была возведена в ранг исключительной достопримечательности. И сюда поспешили различные паломники и туристы. Этому способствовала создаваемая вокруг музея своего рода мистическая атмосфера и интерес к потусторонним силам.

Никита с отцом тоже ездили туда несколько раз, благо, в последнее время отреставрированные проходы крепости укрепили и разрешили осмотр посетителями.

Слушая экскурсовода, рассказывающего об удивительном открытии, Никите внезапно пришла в голову странная мысль о том, что среди этих древних развалин могли бы быть следы и других цивилизаций, даже более развитых, нежели современная!

Следуя за гидом по узким коридорам, он вдруг отчетливо вспомнил свой сон и нарисованную им схему с крестиком, которая, как ему показалось, чем-то напоминала все, что он сейчас с интересом рассматривал вместе с другими экскурсантами.

Когда же он нашел свой листок, то… не смог сдержать радостного возгласа удивления: на бумаге была изображена карта тех самых останков старинной крепости! Его сон в точности воплощался в жизнь! Оставалось только подготовиться и в самое же ближайшее время осуществить задуманное.

Никита сильно волновался, несмотря на благополучный исход событий, произошедших в его сне-предсказании. Но все-таки, это был сон – возможно, некий посыл, команда к действию, план, которого он должен придерживаться. И как все произойдет на самом деле, было неизвестно! В случае чего, ему никто не смог бы помочь, ведь он пока не стал посвящать в свои планы близких. Просто не захотел рисковать, опасаясь, что ему не поверят и могут помешать. И потом, в его сне других действующих лиц не было!

Поэтому, вооружившись фонарем, маленькой саперной лопаткой и самодельной картой, он потихоньку вышел из дома, завел отцовский «Запорожец», и уже через некоторое время он оказался у металлического заграждения, которым были обнесены раскопки.

Смелый парень беспокоился, что могут возникнуть трудности с охраной этого объекта, но, на удивление, крепость не охранялась!

Никита осторожно перелез через сплошной забор и, только оказавшись внутри, включил фонарь. Он вошел в подземелье. Отрытые проходы позволяли идти во весь рост, но без карты найти искомую галерею было бы просто невозможно. Он развернул свою схему, и лишний раз подивился непостижимости происходящего, а также уникальности собственной зрительной памяти, о чем даже не подозревал!

Мало-помалу он добрался, наконец, и до той самой галереи, обозначенной на карте, как место искомой закладки. Сюда, кажется, он с экскурсией не заходил. Вот и стена, выложенная огромными булыжниками. И тут впервые он задумался о том, почему археологи, почти четыре месяца работавшие здесь, ничего не обнаружили? Кому, как не им, имевшим все необходимое, это было сделать проще?

Он напрягся, вспоминая свой сон. Точно, во сне он ясно видел, что поддался второй снизу булыжник, оказавшийся очень легким, хотя и чрезвычайно твердым. Он еще подумал тогда, что минералы такими свойствами не обладают!

Никита еще раз прикинул расположение крестика на схеме и лопатой очертил квадрат стены с небольшим запасом по горизонтали. Затем стал осторожно простукивать камни. Результата не было.

Тогда ему пришло в голову, попробовать еще немного углубиться, и он принялся копать плотный грунт, насколько это было возможно. Через час работы он откопал еще три булыжника, расположенных в одном ряду. Очистив землю, он стал простукивать и их.

Вдруг ему показалось, что один из них отозвался более звонко. Он попытался просунуть лезвие лопаты между кладками справа, слева, сверху… Раз, и его лопата провалилась в пустоту. Ура, кажется, есть! Еще одно усилие, и крупный булыжник с идеальными боковыми гранями подался назад. Действительно, весил он не больше обычного строительного кирпича, хотя на первый взгляд должен был весить никак не меньше пятидесяти килограммов!

С замиранием сердца он осветил нишу и в самой ее глубине обнаружил то, что не успел разглядеть во сне – небольшой черный предмет в форме цилиндра. Он осторожно взял его в руки. Запаянный со всех сторон, он был изготовлен из неизвестного металла и казался почти невесомым.

«А вдруг он радиоактивен!» – пришло ему в голову запоздало. Он находился словно в том самом своем сне, и все происходящее воспринималось им настолько ненастоящим, что его не испугала даже мысль о возможной опасности, таящейся в находке.

Глава 2

Уже дома, кое-как вскрыв цилиндр, Никита обнаружил свернутый в трубку рулон тончайшей несминаемой фольги, на которой были начертаны… подробнейшие схемы передачи Энергии космоса и чертежи прибора для ее улавливания и аккумулирования!

Несмотря на сложности с расшифровкой пояснений к чертежам и схемам, Никита все же уловил их суть.

Заключалась она в следующем: к Земле в свое время был запущен искусственный спутник, находящийся на геостационарной орбите. Другими словами, схема движения этого спутника была рассчитана таким образом, чтобы он все время находится в одной и той же точке над поверхностью планеты. Достигалось это путем уравнивания скорости его вращения с оборотом планеты вокруг своей оси.

Спутник был оснащен мощными солнечными батареями, способными практически непрерывно улавливать радиацию Солнца, за исключением того времени, когда он попадал в тень Земли.

Вырабатываемая батареями энергия (уровня 5–10 ГВт) передавалась на поверхность Земли хорошо сфокусированным пучком СВЧ-излучения. Затем этот пучок уже на Земле преобразовывался в энергию постоянного или переменного тока технической частоты.

Такая схема позволяла использовать интенсивный и достаточно мощный поток солнечного излучения, существующий на геостационарной орбите, и передавать полученную энергию на поверхность Земли непрерывно, вне зависимости от времени суток и погодных условий!

Никиту особенно поразило то, что сама эта идея оказалась далеко не новой! Интересуясь проблемой вечного двигателя и изучая материалы, связанные с ней, он наткнулся на статью одного американского специалиста в области космических исследований – Питера Е. Глэйзера, который еще в 1968 году предлагал нечто подобное.

Но в то время его революционные идеи так и не нашли продолжения из-за отсутствия технических возможностей.

Теперь же такой компактный приемник пучка космического СВЧ-излучения в виде подробного чертежа был перед ним! Так в руках Никиты оказался ключ к разгадке проблемы получения неиссякаемой энергии! Современных материалов и технологий, как выяснилось, было вполне достаточно для изготовления такого прибора. Кое за чем ему пришлось съездить в столицу, кое-что он нашел в своем городе, но, в конце концов, прибор был сконструирован и опробован.

Радости его не было предела! Эпохальное изобретение было получено в провинциальном российском городке в домашних условиях обычным, хотя и весьма талантливым парнем!

Не об этом ли столько веков не мечтало человечество в лице гениев технической мысли?! Им всем не хватало главного – абсолютного знания! И теперь это Знание появилось, но только у одного представителя человеческой расы – Никиты!

Поэтому можно было себе представить разочарование окрыленного успехом юноши, когда его не приняли всерьез чиновники патентного бюро, куда он обратился с заявкой на изобретение!

Для них он был слишком юным для изобретателя! Чиновников не убедила даже работающая модель двигателя, ведь все, что не укладывалось в их понимании, было непостижимо! Так и не решившись дать квалифицированный отказ на его заявку, они просто проигнорировали ее, даже не пытаясь вникнуть. Так бюрократы от науки лишили человечество того, что само плыло к ним в руки – величайшего и ценнейшего изобретения всех времен и народов – вечного двигателя!

Другой человек на месте Никиты наверняка трубил бы во все колокола, кричал на всех перекрестках, пока не пробил эту глухую стену тупого равнодушия и непонимания. Но, к сожалению, с одной стороны у него перед глазами был печальный пример его гениального, но несчастного отца, а с другой стороны – его собственная непомерная гордыня, не позволившая ему добиваться официального признания своего таланта!

Замкнувшись в себе, он стал искать другой выход своему творческому порыву. Ему захотелось хоть как-то применить двигатель на деле. И очень скоро в городе появился один странный автомобиль.

Если кому-нибудь вдруг пришло бы в голову проследить за неприметным потрепанным «Запорожцем», они были бы несказанно удивлены тем, что колесящий по городу автомобильчик никогда не заезжает на заправку! Все дело было в уникальном двигателе, который не нуждался в топливе! Никита – владелец этой облагороженной автодворняги, питающейся солнечной энергией, также усилил ее модернизированными им же механизмами привода трансмиссией. Отец, которому он вкратце рассказал о своем сне и его последствиях, конечно же поддержал его и радовался вместе с ним, как мальчишка!

Энергия космоса, используемая Никитой, была непостижимой, как сам космос, и не подчинялась земным законам физики.

Марина – младшая из Адамовых – тоже была своеобразным ребенком. Маленькой она совершенно не отличалась от своих сверстниц. И только в школе ее способности проявились и раскрылись в полной мере. Выяснилось, что Марина… умела лечить! Причем лечила она всех без разбора – людей, животных, ничуть не уставая и не отвлекаясь от учебы.

Получалось у нее это настолько естественно и непринужденно, что поначалу ничего не чувствовал и сам больной. Он, просто постояв рядом с Мариной, чудесным образом избавлялся от головной или суставной боли! Для лечения более серьезных хворей Марине приходилось прикладывать руки на больной орган, и только! Ее сумасшедшая энергетика ощущалась даже на расстоянии!

Об этой ее удивительной способности знали не только в школе, где училась Марина, но и во дворе и даже районе! Ко всему прочему, эта привлекательная юная девушка со старомодной толстой темно-каштановой косой и правильными чертами лица была и сама по себе очень приветливой и улыбчивой. Ее отцовские большие карие глаза с длинными ресницами всегда излучали только доброту и участие.

«Наша красавица! Наш ангел-хранитель!» называли ее окружающие.

Такая всеобщая любовь к дочери немного беспокоила и даже раздражала старшее поколение семьи Адамовых. Сама же Марина достаточно спокойно относилась к своей популярности и не видела ничего дурного в том, что время от времени ей приходилось помогать соседям и даже просто незнакомым людям, прознавшим об ее удивительном даре.

Как бы там ни было, но благодаря именно Марине фамилия Адамовых стала известной в городе. И этот факт тоже сыграл свою роль в жизни всей семьи…

Наступили 90-е годы. Время переворота жизненных устоев, стереотипов, время нового мышления, нового подхода и новых перспектив. То тут, то там стали открываться разрешенные теперь и даже всячески поощряемые государством кооперативы.

Марина, окончив школу, поступила в мединститут. Когда она оканчивала четвертый курс, ее отец решил организовать медицинский кооператив «Эскулап», поставив на поток встречи дочери с нескончаемой толпой жаждущих излечения людей. И, хотя для Марины было в радость помогать людям, но с ростом ее популярности времени на учебу оставалось все меньше и меньше.

Адамов-старший, благодаря воздействию на местные органы власти своей жены Вареньки, без труда добился открытия такого кооператива в подвале их дома, несмотря на отсутствие у дочери законченного медицинского образования. Теперь Марина в строго отведенное время вела прием, даже не подозревая, какой доход она приносит своей семье.

«Блаженная!» – говорил про нее брат, который к тому времени, завершив высшее образование по специальности «кибернетические механизмы», работал на одном из закрытых предприятий города. Он уже и сам подумывал над организацией собственного дела, поскольку их закрытое предприятие по мере уменьшения средств на «оборонку» со стороны государства плавно переходило на вполне открытый выпуск товаров народного потребления.

Наступили благодатные времена для предприимчивых и умных людей. Талант, коим обладали очень немногие, ценился теперь главным образом одной стороной – материального его воплощения. «Срубить побольше бабла!» – вот главный девиз того времени.

Игнатьич тоже не остался в стороне. Наладив процесс извлечения из людских болезней материальной выгоды, он оставил работу в НИИ, который к тому времени находился на стадии разброда и шатаний.

Перед директором Тимофеевым встал вопрос: по какому пути пустить их никому уже не нужный паровоз планирования. Либо просто перепрофилироваться, оставаясь на рельсах науки, либо растащить по кускам лакомый пирог институтской недвижимости, включившись в процесс «прихватизации» госсобственности.

Решили остановиться на последнем варианте, благо заниматься наукой за копейки надоело всем. Охотников до «научного пирога» оказалось даже больше, чем нужно. Но главбуха в том списке почему-то не оказалось!

У нашего экономиста возникла другая грандиозная идея: создание инвестиционного акционерного общества с привлечением средств населения. Идея сама по себе была хоть и новаторской, но совсем не оригинальной, и уж точно не гениальной, но для Игнатьича и она была неким пробным шаром выхода из тени творческого застоя на широкую дорогу предпринимательства.

Но, чтобы осуществить эту задумку, требовался стартовый капитал. А заработать в то смутное время можно было одним единственным способом: купить дешевле да продать дороже!

На западе вовсю развивался компьютерный бизнес, а в их городе, равно как и в стране в целом, о компьютерах знали лишь понаслышке. Для закупок большой партии требовались громадные деньги, которых в городской казне не нашлось. Поэтому городское руководство, внимательно выслушав Игнатьича и не особо вдаваясь в его бизнес-план, охотно выдало разрешение на создание нового акционерного общества, что позволило новоиспеченному главному акционеру прийти в один из коммерческих банков на законных основаниях.

Банковское начальство, в отличие от городского, деньги считать умело. Особенно чужие. Поэтому пресловутый бизнес-план штудировался с особой тщательностью. Заломив невообразимые комиссионные, банк, наконец, выдал Игнатьичу необходимые средства. Начало было положено!

Общество было названо «ААА» – по числу трех его учредителей, носящих фамилию Адамовы. Адамов-старший стал директором, Никита, как никто другой знавший компьютеры, был привлечен отцом в качестве технического консультанта и эксперта. На Варе было ведение всех деловых переговоров и общение с потенциальными вкладчиками, то бишь с населением. Дочь в состав учредителей не вошла, получив от отца в подарок свой кооператив.

И дело пошло. После осуществления благородной цели – повальной компьютеризации города, принесшей, тем не менее, колоссальные дивиденды всем заинтересованным лицам, Игнатьич задался другой, более приземленной целью – получение сверхприбылей!

Были выпущены акции «ААА» с портретом Адамова-старшего, которые раскупались населением города, как горячие пирожки. Еще бы! Эти акции, стоившие изначально недорого, через некоторое время можно было сдать обратно в любой из многочисленных приемных пунктов, открытых повсеместно во всех районах города. И как сдать! С каждым днем цена на эти акции росла, как на дрожжах! Буквально в течение трех-четырех месяцев можно было заработать на акциях «ААА» до 100 % прибыли!

Дальше – больше! Об акциях узнали и за пределами их городка. Из области и даже из других областей приезжали целые делегации трудовых коллективов с огромными деньгами для покупки «адамок», как стали теперь называть в народе эти красивые бумажки, чем-то напоминавшие японские йены. Это был полный успех!

К Игнатьичу потянулись ходоки из других регионов с просьбой открытия в их городах филиалов «ААА». На телевидении постоянно крутились рекламные ролики про деревенского парнишку, который продав последнюю корову, приобрел «адамки». Ролики заканчивались всегда очень хорошо: парнишка, превратившись в матерого «партнера», с удовольствием отдыхал с умопомрачительными красотками на Канарах.

Игнатьич никогда не был скупым. Деньги как таковые не были для него самоцелью. Он просто любил рискованные эксперименты. Для него вся эта история с «ААА» была не больше, чем игра, которую он затеял из чистого любопытства. Впрочем, создав исключительную по эффективности финансовую схему, он прекрасно понимал, что она не рассчитана на долгое время. Ведь базировалась она на простой, как огурец, идее: предыдущие обогащались за счет последующих. И, чем больше зарабатывали на баснословных процентах первые, тем больше требовалось вложений от последних.

По законам математики такой двигатель финансовой пирамиды не мог быть вечным, несмотря на многочисленные приемные пункты «Адамок». Всеобщее благоденствие вкладчиков могло наступить только в случае непрерывности процесса, то есть, если «ААА» постоянно бы привлекала вклады все большего числа людей. Новые вклады шли бы на выплату дивидендов предшествующим вкладчикам. А, чтобы купить акции по повышенной цене у новой очереди вкладчиков, понадобились бы еще более новые деньги, при этом во все больших количествах. В эту игру можно было играть долго, поскольку населения в России – сто пятьдесят миллионов! Играть до тех пор, пока рынок вкладчиков не придет к насыщению.

Игнатьич был хотя и рисковым, но трезвым игроком и, насытившись бесконечным приливом адреналина, понял, что несколько заигрался, и пора давать задний ход.

К тому же, сам главный финансист осознавал, что концентрация денежной массы в одних руках вообще не выгодна государству, иначе какие остаются рычаги для управления народом? Когда некоторое количество денежной массы остается невостребованным (основы экономики), происходит настоящая война за обладание этими средствами!

Игнатьич войны не хотел. Он понимал, что уже почти три года эта огромная и неповоротливая финансовая машина, работая, как часы, вот-вот должна заглохнуть, причем с большим шумом народного возмущения. К тому же, несмотря на выплату всех налогов, которые подняли городской бюджет на невообразимую высоту, директор «ААА» спинным мозгом чувствовал жадное дыхание фискальных органов у себя за спиной.

Надо было что-то решать. Но что? Адамов-старший крепко задумался. Если бы он был один, без семьи, ему не пришлось бы принимать мучительные для себя решения. Одно он знал совершенно ясно: надо расплатиться со всеми без исключения! Он не хотел, чтобы хотя бы один человек посчитал его вором. Для него это было чрезвычайно важно.

Игнатьич хотел быть честным человеком, пусть даже в собственных глазах. Поэтому «Адамки», находящиеся на руках населения, надо было погасить во что бы то ни стало посредством продажи всех имеющихся активов, движимого и недвижимого имущества. А затем на остатки средств уехать из города, а, может, даже и из страны. Петр Игнатьевич был реалистом и прекрасно понимал, что ему не простили успеха, и в случае краха с удовольствием набросятся со всех сторон, как голодные волки. Ведь тогда он уже не будет Адамовым всемогущим.

Но больше всего Игнатьича беспокоило то, что его дочь, не имеющая к «ААА» никакого отношения, может сильно пострадать в результате бегства главных акционеров. На ней могут выместить злобу все недовольные. А их будет предостаточно! В том, что его план полной распродажи понравится далеко не всем, Игнатьич нисколько не сомневался.

И, значит, дочь необходимо было брать с собой.

Марина, закончив мединститут и получив диплом терапевта широкого профиля, продолжала с удовольствием заниматься лечебной практикой в своем сверхпопулярном кооперативе. И, хотя ее брат объяснял такое внимание к «Эскулапу» родством с учредителями «ААА», девушка знала, что именно ее дар и сделал «Эскулап» тем, чем он стал.

Ей очень нравилось приносить людям радость от возвращенного им здоровья, давать свободу от болей и болезней. В отличие от большинства целителей она ощущала не опустошение, граничащее с болезнью, а наоборот – прилив сил и энергии!

Ее огромный энергетический потенциал, данный от природы, словно батарея заряжал свою хозяйку с утра, и требовал разрядки в течение всего дня. Поэтому, исцеляя окружающих, она избавлялась от этого перезаряда и сама.

Кооператив, однажды запущенный ее отцом, приносил неплохой доход, который теперь находился в полном ее распоряжении. Это позволяло Марине практически ни от кого не зависеть.

А пока про «ААА» не говорил разве что ленивый. И, чем больше в средствах массовой информации восхваляли ее создателя, тем мрачнее становился он сам. Игнатьич готовил пути отступления.

По просьбе отца Никита подбирал во всемирной сети, доступ к которой он получил одним из первых в городе, место, куда можно было бы уехать всей семьей в случае финансового коллапса.

– Папа, скажи, что я должен найти? Какая страна тебе нужна – маленькая, большая, на юге, на севере? Что ты ищешь, в конце концов, и для чего? – спрашивал обеспокоенный странной просьбой отца Никита.

Если бы Игнатьич и сам знал ответ на этот вопрос…

– Не знаю, сынок, – честно признавался он, – наверное, где теплее. Уральский климат мне уже изрядно надоел! А насчет страны – куда-нибудь подальше от всех…

Игнатьич опасался, что, если на него вдруг объявят розыск, то хотелось бы, чтобы правительство его нового места жительства его не выдало. Но таких стран наверняка нет, если они входят в состав ООН.

«Может быть, обратиться за советом к Лопуху? (Это был его одноклассник, работающий в городской прокуратуре) – думал старший Адамов. – Возможно, он посоветует, насколько, в случае чего, мне следует опасаться за свою жизнь и свободу. Правда, у меня с ним никогда не было даже приятельских отношений… Впрочем, раньше времени гнать волну тоже не стоит!..»

– Постой, сынок, что это? – встрепенулся Игнатьич и указал на экран.

«Островное государство Аруба в группе Малых Антильских островов в Карибском море, недалеко от побережья Венесуэлы. Население до 70000 человек, принадлежит Нидерландам с 1816 года. До этого остров, населенный индейцами, был открыт испанским мореплавателем Алонсо де Охеда в 1499 году», – прочитал он на мониторе.

– Отец, ты куда клонишь? Постой, я, кажется, понял – у нас проблемы?! Нам надо скрываться? Это из-за «ААА»? – догадался не на шутку встревоженный Никита.

– Боюсь, что так, сынок! Эта финансовая схема не имеет продолжения, к сожалению. И, когда мы начнем кампанию по распродаже корпорации, я не исключаю возможности, что не всем моим соратникам и помощникам эта идея придется по вкусу. Понимаешь, меня могут просто обмануть и присвоить наше имущество. И тогда в городе начнется паника! А виноватыми окажемся только мы – те, кто все это затеял… Именно поэтому я хочу, чтобы мы все отсюда уехали и как можно скорее! Я виноват перед всеми вами, сынок, за то, что подверг опасности, за то, что не все предусмотрел, хотя и знал, что этим все кончится. Знал и не смог устоять от соблазна… И еще я хочу сказать, что, несмотря на такие возможные последствия, я все же рад, что сумел воплотить в жизнь хотя бы один из своих проектов. Мы проверили свои силы, оценили свои возможности, получили колоссальный опыт в масштабах региона, в десятки раз превышающего эту самую Арубу. Но теперь нам надо готовиться к отъезду. Я пока займусь визами и всем остальным. А ты – попробуй поговорить с сестрой об этом. Только прошу тебя, сделай это аккуратно!

Глава 3

– Ты все не так поняла, Маришка! – горячась, проговорил Никита, обращаясь к сестре. Он сидел в ее кабинете в подвале, перестроенном под кооператив «Эскулап».

Марина отошла к высокому, под самый потолок, окошку, через которое можно было увидеть тротуар перед домом. Она не могла поверить своим ушам!

– А как я должна была понять твои слова, ведь ты же ясно произнес: нам надо сваливать из страны! Или я, по-твоему, дура?!

– Понимаешь, все не так просто. Я ведь не говорил, что это нужно делать прямо сейчас. И вообще, может, этого и не произойдет. Папа ясно сказал: «На всякий случай!». Никита и сам понимал всю нелепость своего жалкого объяснения.

– На какой такой случай? Объясни же, наконец, толком. Что происходит?

Когда Никита сбивчиво и с неохотой изложил суть, Марина ясно представила себе глаза ее пациентов, в которых читалось: «Вот она – отродье богатеев, разворовавших страну! Все Адамовы – воры!»

Она уже сейчас готова была провалиться сквозь землю. Придя в себя, наконец, она проводила Никиту, притихшего от разительной перемены, произошедшей с младшей сестрой. Девушка устало опустилась в свое директорское кресло и, обхватив голову руками, глубоко задумалась.

Все, что ей было так дорого, что приносило радость и удовлетворение, было разрушено в течение десяти минут! Она была просто раздавлена свалившейся на нее новостью. Что будет с их домом, ее работой, ее друзьями? Что будет с Максом?!

Марина познакомилась с Максимом еще на первом курсе института, когда тот спросил ее о чем-то на занятии по анатомии человека. Они тогда разговорились и больше уже не расставались. Их видели только вместе. Даже здесь, в кооперативе, именно Макс распоряжался всем персоналом и регулировал вопросы, в которые она старалась не вникать, чтобы не отвлекаться от основной работы. Они ведь собирались пожениться в этом году!

И зачем только она, дурочка, откладывала на потом решение этого вопроса, хотя Макс уже на втором курсе сделал ей предложение. Все некогда, все не до того. Учеба и работа целыми днями. А Макс – вот он, здесь. Всегда рядом, всегда под боком!

Так, может быть, именно сейчас ей и надо соглашаться?! Ведь она и сама этого очень хочет!

С другой стороны, именно Макса она и не хотела бы втягивать в их семейные неприятности. Как мягко она сказала – неприятности! Еще неизвестно, в какой степени закрытие «ААА» коснется их всех! И все же, насчет Макса надо посоветоваться с отцом.

Марина снова загрустила, подумав о том, что действительно лучше будет уехать. Во всяком случае, она – без вины виноватая – не будет ни от кого прятать глаз… А лечить людей можно везде, в конце концов, пусть даже и на том острове. Как его там… Арубе?

Вся семья Адамовых сидела в прихожей на чемоданах. Визы были получены, билеты куплены, распоряжения отданы. Для окружающих была придумана легенда о предстоящей зарубежной командировке Игнатьича для обмена опытом и организации западных филиалов «ААА».

На всех руководящих постах оставались верные(?) соратники, которые уже были предупреждены о скором прекращении деятельности их фирмы. Им были даны распоряжения о немедленной распродаже приобретенной фирмой собственности для полного расчета с населением.

По приблизительным подсчетам Игнатьича, если не воровать и четко следовать его плану, через три, максимум пять месяцев, можно было расплатиться со всеми без исключения, правда, уже только по номиналу! Он предупредил своих многочисленных замов на местах, что надо прекратить рекламные кампании и через прессу объявить о погашении «Адамок».

Итак, все готово к отъезду. Такси вот-вот должно подъехать. Игнатьич с тревогой смотрел на молчаливую Марину, уткнувшуюся отрешенным взглядом в одну точку. Он чувствовал себя виноватым, хотя сделал все, что мог, в этой непростой ситуации. Ему невольно вспомнился очень неприятный разговор, который состоялся с ее женихом накануне, после которого Максим убежал из их дома, даже не взглянув на дарственную, оформленную Игнатьичем на его имя по просьбе дочери. Он видел, как подрагивали губы Марины, как хмурился лоб.

Марина, перехватив взгляд отца, попыталась улыбнуться, показывая, что не сердится на него и все понимает… Но от этого Игнатьичу было не легче.

А все началось с того, что перед тем памятным разговором, вернее, монологом со стороны Адамова-старшего (Макс так ни слова и не произнес!) у них с дочерью состоялась своя «задушевная» беседа. Марина пришла посоветоваться по поводу своего жениха.

– Папа, почему бы Максу не поехать с нами? – в лоб спросила она. – Мы любим друг друга. К тому же, мы все равно хотели пожениться в этом году!

– Вот и надо было! Кто вам мешал? – нахмурился Игнатьич.

– А в чем, собственно проблема, папа? Я, конечно, понимаю, что сейчас не самое подходящее время: переезд и все такое. Но мы можем это сделать и там, на острове! – искренне удивилась Марина.

– Марина, пойми… Как бы это тебе объяснить… В общем, здесь нам нужен свой человек, понимаешь?

– Нет! – дочь смотрела на отца во все глаза. – Зачем? Мы ведь все равно уезжаем! И уже, насколько я понимаю, никогда не вернемся! Или ты в этом не уверен?

– Не в этом дело! Да, действительно, скорее всего, мы вряд ли сможем вернуться, даже если сильно захотим. Но уехать отсюда – совсем не значит уехать от всех проблем, полностью избежать опасности! Нас могут достать везде, если захотят! В том числе – и на далеком острове. Короче, мы должны знать, что происходит в наше отсутствие, чтобы корректировать свои действия.

– А твои хваленые замы?

– Я никому не доверяю! Ты ведь знаешь, даже этот наш отъезд пришлось оформить, как служебную командировку! Это, кстати, еще одна причина, почему сейчас нельзя брать с собой Макса. Все всё сразу поймут! Понимаешь? И тогда нам точно отсюда уже не выбраться!

– Я понимаю, папа. Наверное, ты прав! – Марина опустила голову. Проклятый отцовский бизнес отнимал у нее любимого человека!

– Дочка, – отец заглянул ей в глаза, – я тебе обещаю: твой жених рано или поздно станет твоим мужем. Надо только еще немного подождать!

Игнатьич посмотрел на сына – свою гордость. Тот сидел, сосредоточенно рассматривая свои ногти. Внешне совершенно спокойный, Никита, тем не менее, был взволнован. У него, владельца изобретения поистине мирового масштаба, имелись свои далеко идущие планы.

И только Варя была как всегда собрана и деловита. Уже в который раз она пересчитывала немногочисленные, но самые дорогие и необходимые на чужбине на первое время вещи. Игнатьич знал, что Варя была всегда ему поддержкой и опорой, хотя знал он и то, что, как мужчина, он мало что значил для своей жены. Любовью здесь, к сожалению, и не пахло.

Он вздрогнул, словно очнулся, от резкого звонка телефона. Это звонил таксист.

– Ну, что ж, семья, вперед, к новой жизни! – и, вставая, неопределенно махнул рукой куда-то вдаль…

Максим, бывший жених Марины, был очень расстроен. Долгих пять лет он ждал от нее положительного ответа на свое предложением руки и сердца. И вот, наконец, дождался определенности, но не от нее, а от ее отца, который фактически решил откупиться от него! И, самое главное, его Марина при этом промолчала!

Максим ничего не понимал, ведь ничто не предвещало такого исхода, такой реакции со стороны его единственной и неповторимой Мариночки. Когда он позвала его к себе, он, прихватив торт и шампанское, уже предвкушал праздник.

За круглым столом собралась вся ее семья. Каждый из них по-своему, но с достаточной теплотой относился к нему на протяжении всего их знакомства.

Радостный и взволнованный, Макс присел к столу, соображая, как лучше начать – сразу, как положено, обратившись к отцу Марины, попросить руку его дочери, или немного подождать. Но, взглянув на невесту, удивился ее растерянному виду, никак не вязавшемуся с торжественностью обстановки.

Петр Игнатьевич же, встав из-за стола, очень серьезно произнес:

– Максим, ты прекрасно знаешь, как мы все к тебе относимся, – он обвел широким жестом всех присутствующих, – ты для нас стал уже давно членом семьи, но… – он сделал паузу, – иногда обстоятельства выше нас. Мой бизнес – на грани разорения, несмотря на внешнее его благополучие. Более того, не исключены и самые жесткие меры по отношению ко мне и моим близким. Марина и все мы подвергаемся реальной опасности, оставаясь здесь. Поэтому мы были вынуждены принять единственно правильное, хотя и горькое для всех нас решение, уехать из страны! – он опять сделал длинную паузу. – Максим, у меня есть к тебе предложение. Надеюсь, оно хоть как-то возместит тебе моральный ущерб, нанесенный отъездом Марины. Я, как ее отец, хочу подарить тебе кооператив «Эскулап». Вот дарственная, оформленная на тебя. Возьми, пользуйся и постарайся нас понять! И еще… – Он потянулся за бумагами, но Максим этого уже не видел. Пелена, вдруг застлавшая ему глаза, ослепила и оглушила его. Это был крах!

Не дослушав, он вскочил с места и выбежал, хлопнув дверью. Только потом, отдышавшись и немного успокоившись, он поймал себя на мысли, что Марина, во время монолога ее отца, так и не подняла глаз на Максима и не проронила ни слова. Он какое-то время еще ждал ее на улице, но, так и не дождавшись, поплелся к себе, уверенный, что любимая его просто использовала…

Этого он ей простить не мог. И кооператив этот он пошлет куда подальше. Гори он и все Адамовы синим пламенем!

«Аруба, А-ру-ба! Как интересно звучит это название! Ар-руба-а-а! Что это слово напоминает?» – Марина, прижавшись лицом к иллюминатору, пыталась уловить ассоциации, которые вызывают у нее название маленького островного государства, затерянного в Карибском море.

Как она любила читать и перечитывать романы о пиратах и отважных капитанах, вызволяющих прекрасных девушек из плена. Как представляла она себя на берегу такого вот островка посреди пиратского моря. И вот теперь она и сама летит сейчас на этом лайнере туда, в ее мечту. Правда, настроение у нее было отнюдь не праздничным. Она поняла, с каким русским словом ассоциируется это название – обрубить! Она сама обрубила все корни, связывающие ее с отечеством, родным городом, пациентами, Максимом.

Дом, в котором поселилась семья Адамовых, мало чем отличался от многих других таких же, утопающих в тропической растительности среди пальм и кактусов причудливых форм и расцветок. Но для Адамовых, всю жизнь, проведших в трех комнатах типовой многоэтажки – это была роскошь, да еще какая!

Игнатьич купил эту виллу через риэлтерское агентство у проигравшегося в пух и прах в местном казино текстильного магната из Нидерландов. Магнат, вынужденный заложить виллу в счет карточного долга, сильно не пострадал – таких вилл на острове у него было еще три. И не только на этом острове!

Двухэтажная вилла была оснащена по последнему слову техники. Шесть спален, огромная столовая с подсобными помещениями, каминный зал с небольшим, но действующим камином, подвал со спортзалом и многочисленными коммуникациями. Были даже две комнаты для прислуги, жившей при магнате, а в его отсутствие следящих за порядком внутри и снаружи дома. А также небольшой садик с непременным бассейном и ухоженными дорожками, выложенными узорчатой плиткой.

Но больше всего всем понравился огромный белоснежный балкон, опоясывающий дом по периметру, позволявший любоваться бескрайним, сверкающим на солнце, синим морем. На балкон выходили все спальни, и этот факт сильно радовал домочадцев, ведь это хоть как-то объединяло их, затерявшихся в недрах непривычно большого дома.

Была в восторге и Марина, никогда прежде не видевшая такого великолепия. Она на время даже отвлеклась от своих горьких мыслей.

Взяв напрокат небольшой автомобиль, Адамовы буквально за полтора – два часа объехали, не торопясь весь небольшой островок. Широкой душе Игнатьича площади в 193 кв. км было явно недостаточно. Даже его родной город был больше!

Надо было с чего-то начинать. Ему, человеку с неуемной кипучей энергией, не терпелось познакомиться с местным островным руководством, но сначала не мешало бы хорошенько осмотреться.

Монархия во главе с королевой – основа государственного устройства Нидерландов – не случайно была отмечена вниманием Адамова-старшего. Входя в состав королевства, славящегося своими свободными взглядами на многие вещи, запрещенные в остальной Европе и Америке, остров совсем недавно получил статус автономии со своей конституцией и государственным управлением. И это вполне устраивало Петра Игнатьевича Адамова – ведь на кону стояла его свобода! А автономия острова позволяла надеяться, в случае чего, на самостоятельное решение в вопросах выдачи своих граждан. Во всяком случае, Игнатьич сильно на это рассчитывал…

Глава 4

Город Ораньестад – столица острова, в котором поселились Адамовы, располагавшийся на южном побережье, был просто крошечным, но безумно красочным! Его название переводилось как «Апельсиновый город», и, хотя апельсины здесь не произрастали, здания, выполненные в голландском стиле, были выкрашены не только в ярко оранжевый апельсиновый цвет, но и во все цвета радуги. Обилие церквей и музеев располагало людей, впервые попавших в этот рай земной, на определенный минорный лад, в то время как бесконечное множество пляжей с искрящимся на вечном солнце белым песком буквально кричало, что жизнь – еще и большой праздник!

«И на этом празднике жизни нам предстоит провести остаток дней?» – со смешанным чувством радости, тревоги и сомнений думал Игнатьич, слоняясь по улицам городка. Их вилла находилась на первой линии домов от берега, и его ноги невольно приводили к воде.

Текстильный магнат умел подбирать места для своих вилл! Основная масса пляжей со всей инфраструктурой туристического бизнеса находилась на западном побережье, и с этой стороны острова было сравнительно немного праздно шатающегося народа.

Адамов подошел к самой воде. В путеводителе, купленном по приезде, указывались средние температуры в это время года. В январе температура воздуха достигала 30 градусов, воды – до 28. Он разулся и, закатав штанины, прошелся по воде вдоль берега. Вода действительно была, как парное молоко.

– Какой кайф! – вырвалось у него невольно.

– О! Вы – русский?! – послышался сзади удивленный и радостный возглас на чисто русском языке. Игнатьич вздрогнул и оглянулся.

Неподалеку от него стоял мужчина средних лет в надвинутой на глаза большой соломенной шляпе. Одет он был не как все туристы – без обязательных шорт и кричащих маек. Свободные светлые брюки и рубашка с коротким рукавом выгодно оттеняли его мужественное, дочерна загорелое лицо с пронзительно-голубыми глазами. Он широко и благожелательно улыбался, показывая всем своим видом, что искренне рад неожиданной встрече.

– Разрешите представиться: Максимов Олег Эдуардович, гражданин королевства Нидерланды, – достаточно церемонно проговорил бывший соотечественник, не переставая улыбаться, – живу здесь неподалеку! – он махнул рукой в направлении, откуда пришел и сам Игнатьич. – Я слышал, что некая русская семья приобрела виллу в нашем районе. Знаете, здесь все про всех становится известным еще задолго до того, как должно произойти! – пошутил Олег Эдуардович. – А ведь мы с вами соседи. Да-с! Мне очень приятно осознавать, что я наконец смогу хоть с кем-то поговорить на родном языке. Ну, что же мы стоим? Не хотите ли пройти ко мне? Заодно и поболтаем! – Ему было явно приятно общение.

Да, ностальгия у русских всегда была в крови!

Макс стоял у почтового ящика, озадаченно вертя в руках красочный конверт с иностранным штемпелем и заморской, необычного вида маркой. «Нидерланды» – прочел он в строке отправителя, и сердце его защемило. Он увидел на конверте такое родное, тщательно спрятанное им в недрах души имя: Marina Adamova.

После отъезда Адамовых на его имя пришла бандероль, полученная, но так и не вскрытая им. Обида, нанесенная этой семьей, до сих пор не прошла, отравляя и без того унылое его существование.

С бьющимся сердцем, немного поколебавшись, Макс все-таки вскрыл конверт. Марина писала, что они неплохо устроились на острове Аруба в Карибском море. Она усиленно занимается языком, ее брат целыми днями пропадает в местной автомастерской, мама хлопочет по хозяйству, осваивая местную кухню. И только отец после неожиданной встречи с их соотечественником из Москвы – их теперешним соседом – ходит сам не свой в постоянной задумчивости.

Она писала о том, что сильно скучает и надеется, что Макс, несмотря ни на что, не осуждает ее. Она понимает, какую боль они все ему причинили.

«Как там наш, вернее, твой «Эскулап»? – спрашивала она в письме. – Продолжает ли работать в том же ритме? Что говорят об Адамовых? Какова вообще обстановка в городе после их отъезда?»

Что мог сказать Макс, если бы даже захотел ответить? Что все плохо? Что все валится у него из рук? Что ее любимое детище превратилось исключительно в аптечный пункт, который – по настоянию в свое время той же Марины – уже полгода функционировал на базе кооператива? Что сам Макс за весь этот месяц ни разу там так и не появился?

Он мог бы, конечно, немного успокоить Марину, написав ей, что про них никто особо не вспоминает – не так уж много времени и прошло. Разве что, рекламу «ААА» по местному каналу ТВ не гоняют, да закрылись несколько пунктов приема «Адамок».

Но Максу было не до «ААА». Ему надо было что-то решать с «Эскулапом». Уже несколько раз звонили сотрудники кооператива, которые после увольнения Марины остались практически без пациентов, а, значит, и без зарплаты. Да и аптекарша просила подвезти кое-какие лекарства. Он встряхнул головой и достал бандероль.

Внутри, как он и ожидал, лежала дарственная на «Эскулап» и все учредительные документы на его имя. Петр Игнатьевич был, как всегда, по-бухгалтерски скрупулезен.

– Ну, что ж, Макс, теперь ты – единственный владелец и директор известного и очень популярного медицинского кооператива! – он подошел к зеркалу и невесело усмехнулся своему унылому отражению: – Вернее, некогда популярного!..

Игнатьич проснулся как всегда рано. Потянувшись, вышел на балкон. Было еще не слишком жарко. С моря тянуло утренней прохладой и ободряющей свежестью. Голубое безоблачное небо сулило прекрасную погоду. Он с удовольствием глубоко вздохнул. Нет, наверное, никогда он не сможет привыкнуть к этим одуряющим запахам, щекочущим ноздри. То ли каких-то экзотических растений под балконом, названия которых он так и не запомнил; то ли исходящих от высоких кустарников с яркими цветками, рассаженных по периметру его красивого дома; то ли доносящихся со стороны моря, плескавшегося в каких-нибудь ста метрах.

Он полюбил эти ранние часы, когда можно было просто посидеть на балконе в кресле под тентом и поразмышлять о жизни.

А мысли в голове старшего Адамова роились, как муравьи в потревоженном муравейнике. Еще бы, встреча с бывшим соотечественником перевернула все его представления о перспективах будущей деятельности и вообще жизни на этом Богом забытом клочке суши.

Сам Олег, по его рассказу, вот уже несколько лет занимался в муниципалитете города проблемами транспорта, куда входил не только наземный, но и морской. Оказывается, здесь, как и на испанских островах, в большой моде были небольшие подводные лодки, совершающие увлекательные путешествия с туристами по определенным подводным маршрутам с заходом на места гибели старинных судов. Даже в их городке существовал музей с подводными сокровищами, найденными на таких кораблях и любезно переданных, а точнее, проданных городу за приличные деньги удачливыми искателями приключений, коих во множестве водилось в здешних водах.

Олег Максимов был вполне доволен своей жизнью. Закончив МАДИ и поработав на АЗЛК, он очень быстро понял, что не хочет делать «убогие машины, еле передвигающиеся по убогим дорогам убогой страны».

Еще в детстве, начитавшись приключенческой литературы, он ночами напролет мечтал о далеком острове вдалеке от цивилизации, где посвятит свою жизнь поиску сокровищ.

И надо же было такому случиться: к ним в студенческую группу перевели из МГИМО неприметную девушку Аллу – дочь бывшего посла Нидерландов! После какой-то серьезной болезни она была вынуждена уйти в академический отпуск на целых два года. И по совету отца, который после отставки уже не мог должным образом повлиять на ректорат престижного ВУЗа, перевелась в МАДИ, где ректором был его институтский приятель.

Такого шанса предприимчивый Олег упустить не мог! Два года он, скрепя сердце и стиснув зубы, обхаживал неглупую и образованную девушку. И, хотя Аллочка вовсе не была уродом, особенно при наличии необходимого слоя косметики, для Олега она была далеко за пределами его эротических фантазий. Но ДЕЛО – прежде всего, и Аллочка, наконец, дала свое согласие на пылкое предложение Олега выйти за него замуж.

После окончания ими института Олега распределили на АЗЛК, и он, по настойчивой просьбе тестя, вынужден был отмотать на ниве отечественного автомобилестроения положенный трехлетний срок. Тесть сдержал свое обещание, данное ему перед свадьбой: по своим старым каналам и связям он сумел пристроить молодого специалиста Максимова при российском посольстве в Амстердаме на какую-то третьестепенную хозяйственную должность.

Олег был на седьмом небе! Наконец-то его детские мечты начали сбываться! И не беда, что рядом некрасивая и не вполне здоровая жена. Главное, он получил, что хотел – свободу от обрыдлой ему «совковой» жизни!

В посольстве он продержался целых пять лет, пока был жив тесть. После его смерти Алла, уехав на похороны, обратно не вернулась – осталась с матерью. Как и большинство женщин, в вопросах любви она была достаточно прозорливой, но и она не сразу раскусила своего обожаемого Олега. А поняв, что он никогда не любил ее, долго не решалась уйти от него и уехать с чужбины, где ей было очень несладко.

Находясь при муже, она так и не нашла себе работу по душе. Детей они тоже не нажили – сказались ее извечные проблемы со здоровьем. Она пыталась занять себя домашними делами, но и это было ей в тягость. К мужу она тоже постепенно охладела, не получая от близкого человека ожидаемого тепла, поддержки и сочувствия.

Поэтому, уехав, она через некоторое время прислала ему письмо, в котором просила о разводе. Олег, конечно же, не возражал.

За время работы в посольстве Максимов обзавелся нужными знакомствами и связями. Особенно приглянулся ему остров Аруба, входящий тогда в конфедерацию Нидерландских Антильских островов.

Выехав однажды по делам в Араньестад, он влюбился в этот чудесный остров. Ему даже показалось, что он узнал его из своих детских снов.

Все остальное время он потратил на оформление вида на жительство и последующего гражданства, благо с его крепкими связями это оказалось несложно. А после истории с местным музеем, которому он помог существенно пополнить запасы подводных сокровищ, он получил вожделенную возможность не только стать его гражданином, но и приобрести шикарный дом и работу.

Это произошло во время его работы в госдепартаменте при правительстве Антильских островов. Его, как отвечающего в том числе и за морской транспорт, часто посылали в помощь таможенной службе – выяснять вопросы, связанные с контрабандой на морских судах.

В тот памятный день Олег отправился в местное таможенное управление, где в это время разбирался инцидент с иностранным кораблем, задержанным местными пограничниками в территориальных водах Арубы. Это было небольшое судно, приписанное Кипру – такому же островному государству. Что-то было не в порядке с разрешением, к тому же груз, находящийся в трюмах судна, не был отмечен в соответствующих декларациях. А это уже была контрабанда!

Маленький кругленький грек – капитан суденышка – никак не мог успокоиться, он размахивал руками, отчаянно вращал черными рачьими глазками и беспрестанно что-то говорил на своем непонятном языке. Его не понимал никто. Было решено ждать приезда переводчика из Амстердама, чтобы хоть как-то разобраться в этом практически международном конфликте. Грек был в отчаянии!

Когда приехал Олег, тот уже молчал, обреченно уставившись в одну точку. Олег немного знал греческий, ведь именно этот язык изучала его Алла, когда училась в МГИМО. Сейчас он был рад этому факту. У него даже сразу всплыли некоторые фразы из греческого разговорника, по которому они с Аллой, дурачась, строили диалоги на тему: «Как вы провели свои летние каникулы?»

Устроившись напротив потерянного грека, Олег двумя фразами вывел его из ступора. По мере их беседы, грек все больше веселел, а Олег напротив – мрачнел. Из сбивчивого рассказа капитана, как понял Максимов, выходило, что их судно с коммерческим грузом, следовавшее в Венесуэлу, попало в небольшой шторм и дало течь. На борту для таких случаев, когда было невозможно устранить неполадки изнутри, имелся глубоководный скафандр для ремонтных работ вне судна. И капитан послал своего специалиста за борт.

Каково же было удивление грека, когда этот водолаз показался на поверхности со старинным кувшином в руке. Очистив его от многослойного налета, капитан с восторгом убедился в исключительной ценности этого сосуда. Ведь помимо художественной, была еще и материальная ценность – он был изготовлен из чистого серебра очень высокой пробы!

Оказалось, что под его кораблем на сравнительно небольшой глубине находилось затопленный галеон то ли испанского, то ли итальянского происхождения. Развалившийся и засыпанный песком, он лежал на возвышенности, по сравнению с недосягаемым для их водолазного снаряжения дном. Возможно, под ним были и другие затопленные корабли!

Кое-как законопатив небольшую щель, образовавшуюся в днище, маленький грек три дня посвятил изучению останков старинного галеона, битком набитого сокровищами – в основном серебряной посудой, очень хорошо сохранившейся.

Олег был сражен! То, что нашли морские пограничники в трюмах кипрского судна, было бесценно! И он это понимал, как никто другой. Надо было что-то предпринимать! В голове у него созрел хитроумный план, которым он и не преминул воспользоваться.

Представитель Нидерландских королевских властей Максимов (как обозначил он греку свою скромную должность), сильно преувеличив последствия «проступка» капитана судна, якобы нарушившего закон о контрабанде в территориальных водах суверенного государства, предложил последнему выгодную сделку.

В результате этой сделки он, капитан, не подвергнется томительному ожиданию суда, который обязательно лишит его свободы на долгие годы, и при этом весь товар все равно будет конфискован в пользу Нидерландов. В лучшем случае, даже если его и не осудят, капитан обязательно потеряет выгодный контракт со своими работодателями.

Но все будет совсем иначе и любезный капитан благополучно отправится в свою Венесуэлу, если весь запрещенный к провозу контрабандный груз из трюмов перекочует в запасники острова Аруба. Ведь в этом случае сокровища пройдут по Актам не как конфискованное имущество, а как дар дружественному государству в знак уважения и дружбы.

Максимов сильно рисковал, так как погрешил против истины – этот бесценный груз по праву принадлежал только нашедшему его греку.

Но грек, видимо, припрятавший самое ценное, сразу же согласился на это предложение. Он подписал документ, состряпанный Максимовым, из которого следовало, что тот «…передает безвозмездно клад, состоящий из следующих предметов старины… (далее следовал длинный список ценностей) …представителю Нидерландов О. Максимову».

Документ, подписанный удовлетворенным Олегом и бессовестно обманутым греком, был заверен нотариусом и передан собственноручно губернатору острова.

Все ценности Максимов тут же передал в музей, а взамен он скромно попросил у муниципалитета какой-нибудь «захудалый домишко» на Арубе, что и было ему предоставлено из собственного городского жилищного фонда с большой помпой и чтением приветственной телеграммы от самой королевы Беатрикс! Правда, захудалым домишком его роскошную виллу назвать было довольно трудно!

Глава 5

Игнатьич поднялся с кресла. У него, наконец, созрел план действий. Он знал, куда и в каком направлении можно будет приложить свои силы и невостребованную энергию.

Это решение далось ему нелегко. Он, мучительно взвешивая все «за» и «против», поговорив с Максимовым, пришел к неутешительному для себя выводу: здесь, на чужом маленьком острове, его финансовому гению ничего не светит! Ровным счетом НИ-ЧЕ-ГО.

А что он, собственно, ожидал? Что его примут здесь с распростертыми объятиями? Его, жалкого эмигранта, беглеца, да еще и без пяти минут арестанта! Кому вообще нужны его гениальные экономические способности здесь – в богатой, сытой, праздной стране? Собственно, «самостоятельную» Арубу, и страной-то нельзя назвать! Так, одно название, что государство!

Вот Россия – это другое дело! Но его, Адамова – человека с выдающимися способностями экономиста, в его родной стране не поняли, не приняли, не заметили его гения, не увидели в нем мессию!

А ведь Игнатьич просто мечтал быть полезным своему отечеству! И деньги при этом были не так уж и важны! Главным для него всегда было лишь одно – признание собственного народа и оценка по заслугам! А что получилось в итоге? Суета, деньги… в общем, шелуха, мишура и мусор!

Что его ждет здесь? В лучшем случае, если его просто оставят в покое и не будут мешать его планам. Боже мой, каким планам? Что он может планировать здесь, на этом жалком клочке суши? Вот, разве, только его сын…

Адамов с теплотой подумал о Никите. Вот кто мог бы прославить их фамилию! Пусть этого не случилось в родной стране, но ведь это вполне может произойти здесь, на западе? Да им, Адамовым, стоило только шевельнуть пальцем, только намекнуть насчет изобретения вечного двигателя, и все эти буржуи побегут к ним наперегонки, наперебой предлагая свои контракты! Лишь бы примазаться к их славе, урвать хотя бы ее кусочек!

Существовал только один момент, не дававший Игнатьичу до конца поверить в эту идиллическую картину в отношении сына, нарисованную им в своем воображении.

В разговоре с Максимовым Петр Игнатьевич очень осторожно затронул тему патентов вообще и продвижения изобретений, в частности. Олег тогда сразу же произнес ту сакраментальную фразу, которая гвоздем засела в мозгу Игнатьича: «здесь никому нельзя верить!»

Аргументируя этот постулат, Олег рассказал одну историю, рассказанную ему по секрету одним из его знакомых по посольству. История эта была связана с мытарствами какого-то ученого-химика, кажется – поляка-беженца, который долгое время безуспешно пытался получить патент на свое изобретение. В конечном итоге ему все же удалось это сделать, но только после получения им официального статуса эмигранта, а затем, через весьма продолжительное время, вида на жительство. За это время химическая наука сильно продвинулась вперед, и его «ноу-хау», мягко говоря, сильно устарело.

Все дело было в том, что официально оформить патент на себя мог только гражданин страны.

«А мы ведь даже не эмигранты, – подумал тогда Адамов, – а всего лишь собственники недвижимости, что не возбраняется их законами!»

– Но причем здесь недоверие? – удивился тогда Игнатьич.

– А притом, – ответил Максимов, – что если бы этот гениальный поляк не был беден, как церковная мышь, было бы гораздо быстрее и проще!

Покоробило тогда Игнатьича сразу два факта: необходимость официального статуса для получения патента и полное отсутствие у них денег на ускорение этого процесса.

Был еще и третий путь, про который сказал тогда Максимов. Оказывается, польскому химику еще изначально предложили просто продать свое изобретение. При этом, правда, поляк потерял бы все права на свое детище, и владельцами патента стали бы совсем другие люди! Это было хоть что-то, но упрямый и гордый поляк не согласился. И Игнатьич его вполне понимал!

Вряд ли бы он и сам решился продать гениальное изобретение Адамова-младшего! Это было все равно, что продать за деньги, скажем, свою честь, или совесть, или собственное имя. Нет, мы пойдем путем другим!

Мы не будем ломиться в закрытую дверь, как тот горе-ученый. Мы сначала заработаем деньги, чтобы на них приобрести возможность получения долгожданного патента. А, получив его, прославим в веках фамилию Адамовых. Она еще прозвучит! И пусть это будет не он сам, а его сын! Это ничего. Фамилия-то от этого не пострадает!

Если уж им суждено жить в чужой стране, на острове, у самого синего моря, что ж – сама судьба указывает ему путь. И путь этот – море! Была, правда, одна закавыка, но и ее с помощью своих близких Игнатьич собирался решить.

Адамов-старший принял окончательное решение. Он постучал в комнату сына:

– Никита, ты спишь?

– Сплю, папа. Еще рано! – сын был явно недоволен.

Вчера Никита пришел поздно. Он снова был на тусовке с дискотекой и обильным алкоголем со своими новыми друзьями из автомастерской, где проводил практически все свободное время. У него сильно болела голова, и ему было не до разговоров. Но отец был неумолим:

– Послушай, мне надо с тобой серьезно поговорить. Это очень важно! – отец выделил голосом слово «очень».

Выслушав отца, Никита призадумался. То, что он сейчас услышал, было в высшей степени необычно и интересно! Ведь это и ему давало возможность снова проявить себя в своем лучшем качестве.

Но для осуществления смелого и дерзкого отцовского плана тоже требовались деньги, а их-то как раз и не было после приобретения виллы. То баснословное состояние, которое по бумагам числилось за «ААА» было вложено в бизнес и имущество там, на родине…

– Но где взять такие деньги, папа? В банке нам никто не даст! Не в казино же их выиграть? – Никита осекся и посмотрел на отца. – А что, может, и вправду попробовать? А, пап?

Игнатьич и сам пришел к точно такому же выводу, когда думал над этой проблемой. Он помнил, как, отдыхая в Испании, они с Варей решили зайти в то игорное заведение просто так, из любопытства. И каково же было удивление их обоих, когда, поддавшись искушению сыграть в рулетку один разок, они, увлекшись, выиграли довольно приличную, по меркам казино, сумму. Когда они уходили, встревоженные не на шутку владельцы осторожно поинтересовались у русской пары, как надолго они приехали и вздохнули с облегчением, узнав о скором их отъезде.

Тогда он еще подумал, что выигрыш этот был целиком заслугой его Вари, которая ни разу(!) не ошиблась в ставке. Жена тогда только отшутилась, но по ее смеху Игнатьич понял, что попал в точку. Его Варя, видимо, обладала не только телепатией и внушением. У нее присутствовал, оказывается, и еще один уникальный дар – безошибочная интуиция, незаменимая в азартных играх! Фортуна здесь была только на стороне Варвары.

– Да, ты прав, сынок, это – хорошая мысль. Я поговорю с мамой, – задумчиво проговорил Игнатьич, понимая, насколько трудно будет уговорить жену. Но идея того стоила!

Тем временем в уральском городке начали происходить странные вещи. Быстро распространился слух о том, что «Адамки» скоро подешевеют. Все бросились продавать. На улицах образовались громадные очереди. Оставшиеся пункты продаж не справлялись с ажиотажной сдачей их населением. Дело доходило до драк. Люди записывались с ночи. В общем, наступал тот коллапс, который предсказывал Игнатьич. Подключились правоохранительные органы, которые получили многочисленные заявления от граждан, обманутых в своих ожиданиях. Это было начало конца «ААА».

Поползли слухи, что руководство во главе с Адамовым, прихватив многие миллионы, удрало за границу. Не все заместители Адамова, как он и предполагал, были способны устоять от искушения воровством. Большинство распоряжений президента было не выполнено. Больше половины имущества было разворовано и присвоено. Скандала было не избежать!..

Эти неутешительные для Адамовых новости Марина получила от Максима, который, ввиду чрезвычайности ситуации, забыв про обиды, подробно изложил в своем, буквально надрывном, письме.

Он рассказал также, что «Эскулап» опечатали. Выяснить причины удалось с большим трудом.

Официальная бумага, полученная им в горсовете, объясняла эту несправедливость так: «…в связи с реорганизацией жилищного фонда и капитальным ремонтом коммуникаций…» В общем, сотрудники были уволены, а он, Максим, лишившись возможности заработка, устроился в местную поликлинику терапевтом. В личном плане у него ничего не изменилось. Он по-прежнему скучал и надеялся на встречу.

Не знал Максим, да и не мог знать того, что истинной причиной закрытия кооператива «Эскулап» было заочно заведенное дело на АО «ААА». Но, поскольку формально кооператив уже не принадлежал членам его семьи, решено было от греха подальше прикрыть изначально созданное Адамовым детище. Таким образом, то, чего опасалась Марина, все-таки произошло. Макс, пусть и косвенно, тоже пострадал от их знакомства.

Пока Игнатьич излагал Варе причину его просьбы посетить местное казино, она все больше убеждалась, что ее Петруша не зря пугал ее своим необычным поведением в последнее время. Он опять задумал грандиозный план!

Варя никак не ожидала, что его далеко идущие проекты примут такую причудливую форму. Видимо, здешний морской воздух настолько сильно влияет на чужаков, что даже ее муж решил сменить свое привычное амплуа бухгалтера на совершенно противоположное.

Ее Петруша задумал приобрести подводную лодку, чтобы отправиться на ней на поиски затонувших сокровищ! И для покупки такой лодки, – а в этом ему должен был посодействовать их сосед Олег, и была нужна довольно приличная сумма.

– Варя, теперь твой выход! Не тушуйся, ты не хуже меня знаешь, что у тебя это без труда получится. Мы все очень на тебя надеемся. Никита, кстати решил оснастить лодку своим двигателем. Ты бы знала, как он обрадовался, когда я ему рассказал о своих планах. К тому же, ты же знаешь, что последнее время он все чаще стал прикладываться к бутылке, а наши занятия отобьют ему всякую охоту бегать по кабакам.

Последний аргумент для любящей матери был самым убедительным.

Казино, как и все остальные увеселительные и развлекательные заведения, находилось на западном побережье острова. Игнатьич и Варя поразились красочному великолепию и помпезной роскоши этой обители человеческих страстей. Все здесь располагало к тому, чтобы пробудить и вытащить наружу один из самых живучих инстинктов человека – азарт, граничащий с алчностью!

Народу в казино, по размеру превышающего испанское, где дебютировала Варя, было не слишком много. Адамовы специально выбрали не самый поздний час, чтобы как можно меньше людей узнало о предстоящем триумфе русской пары.

– Ну, тряхнем молодостью?! – пошутил Игнатьич, обращаясь к жене. Он немного нервничал, тогда как Варя была на удивление спокойна.

Они подошли к столику с рулеткой, возле которого уже стояло несколько иностранцев. Подбадривая друг друга, немцы, а это были именно они, время от времени бросали на расчерченное поле по нескольку фишек. Игра шла вяло. Изрядно накачанные спиртным, они сейчас со смехом уговаривали своего краснолицего товарища поставить оставшиеся у него последние несколько фишек на зеро. Краснолицый стоял в нерешительности у стола, зажав свое оставшееся богатство в потном кулаке. Он даже перестал прикладываться к кружке с пивом. По его лицу было видно, что его гложут сомнения.

– Поставьте на двойку! – вдруг произнесла по-английски Варя, с интересом наблюдавшая эту сцену. Краснолицый немец поднял на нее мутные глазки:

– Вы так думаете, мадам? Ну, что же, устами женщины глаголет истина! – перефразировал известную фразу немец и кивнул крупье, небрежно бросая фишки на стол. Пока крутилась рулетка, он что-то говорил своим приятелям, показывая на Варю и Игнатьича.

Наконец, шарик остановился.

– Двойка! Вы выиграли! – бесстрастно произнес крупье, придвигая к немцу его выигрыш. Краснолицый с хохотом ударил себя по ляжкам.

– Майн гот, мадам! – кричал немец. – Да вы просто волшебница! Я поспорил с моими друзьями, если я сейчас выиграю, то на весь выигрыш угощу всех здесь присутствующих. А если проиграю, напьюсь с горя!

Игнатьич и Варя, купив на тысячу долларов фишек, приступили к игре. Народ, тем временем, стал потихоньку прибывать. И, чем больше было народу, тем теснее становилось у рулеточного стола. Всем хотелось посмотреть на удачливую немолодую женщину, одетую в строгое вечернее платье, которая под пьяный смех краснолицего немца, не отходящего от нее ни на шаг, все выигрывала, выигрывала, и выигрывала…

Варя была в ударе! Игнатьич с удивлением обнаружил в тихой скромнице Вареньке настоящий азарт игрока. Никогда прежде не замечаемый им блеск ее глаз красноречиво говорил о том, что Петр Игнатьевич, оказывается, еще очень плохо знает свою жену.

Тем временем, сменился уже второй крупье. Вскоре был объявлен небольшой технический перерыв для проверки рулеточного стола. Сам администратор с извинениями попросил об этом удачливую пару, сходу выигравшую довольно приличную сумму. Это был первый случай в многолетней практике администратора. На его веку были и баснословные выигрыши, и проигрыши подчистую, но такого припомнить он не мог!

Удивительная женщина, играя почти два часа без перерыва, ни разу не ошиблась! Это было каким-то колдовством, потому что в корне противоречило теориям относительности и случайных чисел!

Администратор был в растерянности. Даже тогда, когда известный игрок из Амстердама проиграл здесь целое состояние и был вынужден заложить свой дом, не было такого ажиотажа вокруг рулетки, как сегодня. Нет, здесь что-то было не так! Пока техники проверяли столик, а удачливые русские угощались коктейлем за счет заведения за причиненные временные неудобства, администратор поспешил на совет к боссу.

– Пригласи этих русских сюда, – сказал босс, – я хочу сам на них посмотреть. А им скажи, что у нас так принято – приглашать дорогих гостей к хозяину заведения. Сколько примерно они выиграли?

– Около двухсот тысяч!

– Неплохо для начала! – крякнул босс и отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Когда чета Адамовых поднялась к хозяину казино, они уже примерно догадывались, о чем пойдет разговор. Хозяин – уже не молодой, грузный мужчина с лысой и круглой, как бильярдный шар, головой без шеи сверлил гостей пронзительными черными, как уголь, глазками из-под мохнатых бровей. Он тяжело поднялся навстречу гостям, отдуваясь.

Расплывшись в широкой, несколько фальшивой улыбке, он поздоровался за руку с Игнатьичем. Варе же он церемонно поцеловал руку и проводил до роскошного кресла.

– Господа, – начал он, продолжая улыбаться, – я весьма польщен вашим вниманием к моему скромному заведению. Тем не менее, господа, должен заметить, что на моей большой практике, а это без малого тридцать пять лет, не было еще случая столь блистательной и беспроигрышной игры. А если это и происходило, – уж поверьте старому волку, съевшему зубы на игровом бизнесе, – значит, дело не чисто! Обязательно выявлялся какой-нибудь технический трюк! – при этом он хитро подмигнул русскому. – Вы уж простите меня, грешного, за эти слова. Поверьте, ничего личного, только бизнес! Вы позволите, мадам? – он достал из стола дорогие гаванские сигары. Не спеша достал из коробки одну, затем, спохватившись, предложил и собеседнику. Тот отказался.

Хозяин встал из-за стола и, расхаживая по кабинету и попыхивая дорогим табаком, продолжил:

– Впрочем, меня не интересуют ваши секреты. Я хочу знать, сколько вам надо? То есть, сколько вы еще хотите выиграть? – он подошел к Адамову и заглянул ему в глаза. – Поймите и меня! Этот бизнес я строил долгие годы. Мое казино – единственное на побережье. Я не хочу разориться в одночасье. Но и запретить вам играть по нашим законам я тоже не могу. Поэтому давайте договариваться! Господа, я хочу знать, сколько еще я вам должен, чтобы вы больше никогда не приходили в мое казино?

– Около ста тысяч по самым скромным подсчетам, – выговорил удивленный таким поворотом Игнатьич после непродолжительного молчания.

– По рукам! – поспешно проговорил босс, усаживаясь за стол и на ходу доставая чековую книжку. – Только и вы, мои дорогие, будьте уж столь любезны подписать мне один документ, из которого будет следовать, что ваших многоуважаемых персон мы здесь никогда не будем иметь удовольствие лицезреть! А я уж позабочусь о том, чтобы этот бумаженция приобрела официальный статус! – с этими словами он поднял трубку и попросил администратора срочно вызвать нотариуса.

Глава 6

Следующие две недели прошли в приятных хлопотах. Игнатьич с сыном и Олегом объезжали причалы острова, где базировались экскурсионные подводные лодки. Они все были примерно одного типа и различались лишь годом выпуска и степенью износа. Наконец, когда было решено, какая все-таки модель более или менее подходит под задуманный проект, Игнатьич и Олег ударили по рукам. Максимов, уже давно втянувшийся в «капиталистические» отношения, как нельзя лучше подходящие к его собственной натуре, был по-деловому краток – он хотел за свои услуги десять процентов от стоимости лодки.

Он был уже посвящен в планы Адамовых по поиску затонувших кораблей. За эти деньги Максимов был обязан, благодаря своему служебному положению, оформить на имя Адамова приличную посудину, оснащенную современной навигацией.

Никита был в своей стихии. Уже целый час они с отцом осматривали свое богатство. Максимов не подвел. Им достался действительно очень неплохой экземпляр. Небольшая, но очень шустрая и маневренная подлодка показала на тест-драйве очень неплохую крейсерскую скорость.

Оставалось ее только перестроить: оснастить своим движком, преобразовать внутреннюю часть для комфортного проживания небольшого экипажа, снабдить необходимым поисковым оборудованием и пускаться в путь.

Но для начала требовался «курс молодого бойца» – обучение судоходству, вождению и прочим премудростям, необходимым для получения лицензии на право вождения и разрешения на навигацию. Все было по-взрослому. Для этого требовалось время, деньги и желание всех участников предстоящей экспедиции.

Если говорить про время и желание, то этого добра у Адамовых было в достатке.

У мужчин наблюдался прилив сил – их ожидала очень интересная и, главное, сулящая заманчивые перспективы работа.

Марина интенсивно изучала нидерландский и даже немного фламандский – второй язык в Голландии, не слишком сильно отличающийся от первого. Она собиралась сдавать экзамены для подтверждения своего медицинского диплома, чтобы как можно скорее приступить к любимой работе. Попутно ей уже пришлось помочь кое-кому из местных, которые уже знали об удивительной русской девушке, недавно приехавшей с семьей. Слухи об экстрасенсе, снимающим боль наложением рук, со скоростью урагана пронеслись по всему острову! История повторялась. Про Адамовых теперь узнали, опять благодаря Марине.

Исключение составляла лишь Варвара, которая, поначалу обрадовавшись свалившейся роскоши и возможности проявить себя в домашнем хозяйстве, быстро поняла, что заниматься только этим ей безумно скучно. Но для работы по специальности требовался безупречный язык, которого у нее, естественно, не было. Надо было искать что-то другое, по душе. Но что? Вот вопрос!

Другое дело – деньги! Их, как выяснилось, все же не хватило… Гениальный финансист Адамов первый раз в жизни просчитался в смете расходов! Им было учтено все, кроме специфики местной жизни. Изначально они рассчитывали заниматься своей подлодкой в арендованной у кого-нибудь мастерской на причале, но очень скоро убедились, что ушлые местные жители, весьма ревниво относящиеся к своей собственности, задают много неудобных вопросов относительно истинных целей русских. Были сделаны даже прозрачные намеки на получение доли в результате их туманной кампании.

Игнатьич, как огня боящийся огласки, никак не мог этого допустить! Тогда и возникла необходимость в приобретении в собственность какой-нибудь недвижимости в виде дока или верфи на узкой полоске причала, чтобы максимально ограничить контакты с соседями. А это уже были непредвиденные расходы, ведь здесь, на крошечном острове, любой клочок земли был даже не на вес золота – он стоил много дороже!

Поэтому, чтобы заниматься подлодкой в приемлемом для ремонта и оснащения месте, надо было иметь куда более солидную сумму, чем предусмотренная ранее. Источник заработка в виде колеса фортуны здесь на острове был для Адамовых закрыт. Марина, несмотря на почти постоянный поток посетителей, тоже не могла обеспечить всю семью, так как по местным законам она не имела право без соответствующей лицензии заниматься медицинской практикой. Здесь за этим очень строго следили. Это была не Россия-матушка! Марина с благодарностью принимала только то, что ей давали сами пациенты.

Оставался только единственный выход, столь успешно апробированный уже дважды. Но – уже на материке. И не в одном казино, а в разных и, по возможности, осторожно, не привлекая внимания, выигрывая понемногу на мелких ставках, обходя их все по порядку. Намечался хет-трик Варвары!

На этот раз Варя сама предложила этот единственный для всех выход. После получения письма с Родины, ее муж очень беспокоился по поводу стремительно начавшейся заварухи с «ААА». Он опасался, что будет объявлен его розыск через Интерпол, а это было уже серьезно, и неизвестно, чем все могло закончиться! Во всяком случае, неприятная возня с местными правоохранительными органами положительного имиджа семье Адамовых явно не прибавила бы.

«Надо поскорее уходить в нейтральные воды!» – горько шутил Петр.

Прошла уже целая неделя с тех пор, как уехала Варя. Они условились, что она будет звонить каждый день. Но так выходило не всегда. Из номера Амстердамской гостиницы, в который она, полумертвая от усталости, каждый раз возвращалась поздно ночью, было уже неудобно. Днем же Петю дома было застать невозможно, впрочем, и не только его.

Амстердам славился не только своими цветами. Индустрия развлечений была на недосягаемой высоте. Куда там Мадриду или Барселоне, где побывала Варя! Здесь можно было оттянуться по полной программе, – как сказал бы Никита.

Кого только не встретила Варя на старинных улицах современного мегаполиса. Женщина из российской глубинки, ничего подобного прежде не видевшая, первое время она никак не могла привыкнуть ни к местным нравам, ни к местным обычаям, ни к местным жителям, беспечно покуривающим разрешенную здесь «травку».

Но дело – прежде всего, как говорил ее Петруша. Составив список казино, Варя планомерно, день за днем обходила их все, посвящая каждому казино целый день. Она буквально валилась с ног. Первые дни у нее буквально раскалывалась голова от перенапряжения, духоты, дыма, гула, красок и света.

Твердо помня наказ мужа, она делала все, чтобы ничем не выделяться, и это ей вполне удавалось. Намеренно проигрывая через раз, она все же не забывала, что основная ее задача вытащить из каждого казино по приличной сумме. Поэтому играть приходилось подолгу и допоздна, тщательно имитируя радость от выигрыша крупных сумм и огорчение – от проигрыша незначительных.

Наконец, нужная сумма постепенно сложилась, надо было уезжать, но что-то удерживало Варю. И разобраться с этим щемящим чувством она никак не могла. Может быть, она не хотела покидать этот старинный город, ставший за время недолгого ее пребывания удивительно близким? Или просто не хотелось возвращаться на маленький островок, где она чувствовала себя не в своей тарелке? В России, занятая с утра до вечера в техникуме и бесконечными хлопотами по дому, она не знала даже такого понятия – скука!

Варя и сама не поняла, почему перед самым отъездом она спустилась в ресторан, расположенный на первом этаже. Она села за столик и заказала чашку кофе. Какое-то смутное тревожное чувство сразу же овладело ею.

Она беспокойно огляделась. Все здесь ей показалось знакомым, виденным уже не раз. Это было настоящее де-жавю!!! Вот и сейчас она почему-то была уверена, что за той стенкой есть проход в коридор, ведущий во внутренний двор с другой стороны фасада гостиницы.

Варя, не допив, встала, находясь в полуобморочном состоянии.

– Мадам! – окликнул ее официант. – Выход не там!

– Я знаю! – уверенно проговорила Варя – Я сейчас…

Официант понимающе кивнул и отвернулся, тут же забыв про странную женщину с безумным взглядом.

Она прошла по длинному коридору, уверенно продвигаясь мимо подсобных помещений. Самое интересное, что она великолепно знала и эти помещения, и то, что там хранится… или хранилось? Она была как в полусне. Ею овладело совершенно удивительное и необъяснимое чувство. Она как бы раздвоилась на две неравные части, и прежняя ее часть, сильно растерянная, отдала бразды правления другой – совершенно незнакомой, уверенно направляющей свою хозяйку в неизвестность.

Миновав извилистый коридор, Варя действительно вышла во внутренний двор старинного здания. Все было ей знакомо. Она была готова в этом поклясться!

– Что вам здесь нужно, мадам?! – вдруг раздался чей-то недовольный голос. – Заблудились что ли?

Варя оглянулась. В другом конце двора стояла пожилая женщина в косынке с ведром в руке. Она явно жила здесь. Варя хотела было извиниться, но тут же поймала себя на мысли, что женщина говорила на непонятном ей языке, кажется, фламандском, который Варя не знала, но, тем не менее, прекрасно ее поняла! И тут ее осенило – она поняла не язык, а просто уловила мысли этой женщины.

В суматохе Варя совсем забыла о своем уникальном даре, поскольку подключала его только усилием воли. Сейчас же ей очень хотелось понять, что с ней происходит.

– Послушайте, я ищу комнату. Вы не знайте, кто-нибудь сдает здесь? – произнесла она по-английски первое, что пришло в голову, но женщина, покачав головой, ушла в дом. Не успела Варя сообразить, что это означает, как на крыльцо вместо нее вышел молодой высокий темноволосый парень, видимо, ее сын.

– Вы что-то хотели, мадам? – вежливо поинтересовался он на неплохом английском. – Мама говорит только по-фламандски! Так что же вы хотели?

– Я бы хотела снять у вас комнату.

– А с чего вы взяли, что мы сдаем? Вы ошиблись! Мама хотела нанять прислугу. Наша-то уже две недели как уволилась – вышла замуж. А-а-а, – догадался парень, – наверное, в ресторане перепутали! Этот Ян – такой болван, а еще официант. Но, если вы согласны на эту работу, у вас будет своя комната. Хоть и небольшая, но вполне уютная, вам понравится! Проходите, пожалуйста. Об оплате договоримся, даже не сомневайтесь!

Словно сомнамбула, на негнущихся ногах Варя прошла за парнем и… застыла на месте, кровь отхлынула от ее лица: она узнала этот дом!

ЭТО БЫЛ ЕЕ СОБСТВЕННЫЙ ДОМ!

Вот здесь находится детская, там гостиная, а за коридором – маленькая кухня с большой изразцовой печкой. И тут же всплыло воспоминание. Она, маленькая, бежит за кошкой, спотыкается о мешок с картофелем, небрежно поставленным в угол, и падает, расшибая лоб о печку…

– А печка у вас где? – вдруг вырвалось у нее, а рука невольно потянулась ко лбу, где должен быть несуществующий шрам.

– Печка? – удивленно переспросил парень. – Ее давно демонтировали. А зачем она вам? У нас паровое отопление. Не волнуйтесь, вы не замерзнете зимой! Проходите в эту комнату, – и парень указал… на ее БЫВШУЮ СПАЛЬНЮ!

Варя с закрытыми глазами могла бы обойти ее! Она отчетливо, до мелочей помнила и знала здесь каждый уголок!

Она невольно зажмурила глаза, переступая порог. Но тут же открыла их, почуяв чужой запах, и огляделась. Да, все здесь, конечно же, было другим. Но это была ее комната! В этом она могла бы поклясться!

Парень, вглядевшись в ее лицо при свете небольшой люстры, вдруг произнес дрогнувшим голосом:

– Простите, а мы с вами нигде не встречались? Мне очень знакомо ваше лицо. Очень! Хотя вы, судя по всему, иностранка?

– Я – русская. Меня зовут Варвара Адамова. И мы с вами видеться не могли. А как вас зовут?

– Питер.

– Послушайте, Питер, вы не могли бы мне показать весь дом? – ей не терпелось еще раз убедиться в своих непонятных ощущениях и догадках.

– Да, да, конечно! Ступайте за мной! – парень явно силился что-то вспомнить, не отрывая при этом взгляда от Вариного лица.

Она шла за Питером, но в этом не было никакой необходимости. Все это она знала с самого детства! Она ничего не понимала! Она вдруг остановилась перед дверью под лестницей, ведущей в чулан.

– Питер, – слабым от волнения голосом проговорила она, – а вы не могли бы открыть эту дверь? – она оглянулась и поразилась перемене в лице парня.

Питер, явно что-то вспомнив, уже и сам без напоминания поспешно открывал дверь. Он молча шагнул в чулан и, недолго повозившись, вдруг издал сдавленный вскрик. Варя зашла в темноватое, сильно захламленное, тесное помещение, освещенное лампочкой под потолком, и увидела… себя, молодую, на портрете в руках у Питера.

Это был портрет, выполненный в манере старых фламандских мастеров, обрамленный потрескавшейся, когда очень красивой рамой. Неизвестный художник изобразил её у окна во весь рост, в простом светлом с оборками платьице, задумчиво глядящую куда-то вдаль. Она стояла вполоборота к зрителю, так, что была отчетливо видна маленькая темная родинка под левым ухом. А Варя с непередаваемым ощущением даже вспомнила это свое самое лучшее и любимое платье!

– Это – родная сестра моей прапрабабки – дочери мясника, и она была… колдуньей! – У Питера побелели губы. Еще немного, и он бы упал в обморок, но тут раздался резкий голос, приведший его в чувство:

– Питер, а Питер! – позвала мать своего сына из глубины дома.

Глава 7

Игнатьич метался по большому дому. От Вари не было никаких вестей. Последний раз она звонила позавчера.

А ведь договаривались, что она будет выходить на связь каждый день. Наверняка что-то случилось! Он знал обязательность своей жены. Дети, как могли, успокаивали его.

За время отсутствия Вари Игнатьич с Никитой нашли очень приличную мастерскую, в которой ремонтировались катера и другой мелкий водный транспорт. Хозяин ее недавно умер, а его жена, сильно нуждавшаяся в деньгах, решила избавиться от ненужной обузы. Их единственная дочь давно жила в другой стране и дала матери согласие на продажу их семейного бизнеса, который, впрочем, можно было назвать таковым с сильной натяжкой.

Налоги и прочие накладные расходы съедали большую часть прибыли от сдачи в аренду, а сейчас, когда съехали прежние арендаторы, стала и вовсе убыточной.

– Мне вас сам Бог послал! – воскликнула хозяйка, когда Адамовы пришли к ней с предложением приобретения ее мастерской. – Но у меня есть условие: все должно быть оформлено максимально быстро и за ваш счет! Если вы согласны, я вам уступлю ее на четверть меньше ее фактической стоимости. Мне надо расплатиться с долгами, к тому же во Франции, где живет сейчас моя дочь, у меня родилась внучка, и я туда должна буду уехать года на два. А там – как получится. Ну что, согласны?

О таком предложении Игнатьич не мог и мечтать! Ведь эта мастерская, находясь у самого причала, как нельзя лучше соответствовала их собственным планам. А маленькая подлодка могла бы стоять рядом на приколе. Нужны были только деньги, за которыми уехала Варя. Но пока ни Вари, ни денег не было.

Оставив хозяйке мастерской задаток и договорившись о сделке, Адамовы, посовещавшись, решили, что нужно ехать на материк и выяснить, что же с ней произошло. Отправиться на поиски жены должен был сам Игнатьич, а Никите предписывалось нанять рабочую силу для переоборудования подлодки и как можно скорее приступать к осуществлению их грандиозной затеи.

Когда Игнатьич добрался до гостиницы, в которой остановилась его жена, было уже достаточно поздно, чтобы начинать поиски. У администратора он узнал только то, что Варвара Адамова выписалась еще вчера и уехала. Игнатьич решил остаться на ночлег. Утро вечера мудренее – рассудил он и уснул, утомленный слишком большим количеством событий за один день.

Потрясенная Варя вышла на крыльцо. Переполнявшие ее чувства невозможно было описать! Теперь на все она смотрела уже совсем другими глазами – той колдуньи, дочери мясника, – как сказал про ее далекую прародительницу Питер.

– Мадам, вы не могли бы зайти в дом? – позвал ее парень, приоткрыв дверь. – Мы с мамой хотели с вами поговорить.

– С удовольствием! – ответила Варя.

Они сидели втроем за круглым столом в той самой комнате для прислуги. После того, что произошло, у голландской семьи не было ни малейшего сомнения, что Варя здесь не случайно. Во всяком случае, она отчетливо уловила их мысли в этом направлении.

– Кто вы на самом деле? – вопросы, вертевшиеся на языке у Питера, посыпались, как из рога изобилия. – Почему вы как две капли воды похожи на нашу далекую родственницу? Что вы хотите от нас? Зачем вам понадобилась вводить нас в заблуждение насчет поиска комнаты? Почему вы попросили меня открыть чулан под лестницей?

Варя не знала, что и ответить. Она и сама хотела бы это знать, и поэтому честно рассказала о своих ощущениях, о том, почему ее потянуло в этот дом, о том, что видит глазами той девушки-фламандки и помнит каждый закоулок родного жилища, не претерпевшего почти никаких изменений. И что теперь ей делать со всем этим – она понятия не имеет.

Питер все время синхронно переводил матери, которая, напряженно слушая его, постепенно менялась в лице. Когда он закончил, мать, уронив голову на стол, вдруг зарыдала горько и безутешно.

Варя поняла – женщина что-то знает! Она силилась проникнуть в ее мозг, но кроме каких-то неясных обрывков мыслей ничего не уловила.

Перестав плакать и немного успокоившись, женщина, наконец, начала рассказывать. Питер начавший было переводить, вскоре замолчал, пораженный рассказом. Он сидел, открыв рот, неотрывно глядя на мать, боясь пропустить хоть слово.

Варе переводчик был не нужен. Она улавливала все, что говорила ее родственница. Теперь она не сомневалась – само провидение привело ее в дом далеких предков!

Началось все много лет назад, когда в семье фламандского мясника родилась вторая дочь. Поначалу никто не замечал ее необычности. Но, став постарше, Лаура – так звали девочку – начала проявлять настоящие чудеса: она без труда лечила людей, читала мысли окружающих, могла навязать любому человеку свою волю, едва взглянув на него. Могла даже убить, не прикасаясь, если бы захотела!

Мясник и его жена очень боялись этих способностей своей дочери, но еще больше они боялись, что кто-то узнает об этом в городе и все дойдет до духовенства. Фламандцы не забыли те времена, когда ведьм сжигали на кострах. В их роду по отцовской линии уже была ведьма, казненная посреди городской площади таким страшным способом.

Надо было что-то делать. И тогда мясник решил отправить свою дочь от греха подальше к своим дальним родственникам – в глухую бельгийскую деревушку. Лауре тогда исполнилось 18 лет. Отец посадил ее на корабль, где капитаном был его давний знакомый, пообещавший за приличную мзду доставить ее до места. Тогда-то и был заказан тот самый портрет, написанный талантливым художником – соседом мясника.

И только потом безутешные родители узнали, что судно попало в лапы пиратов, разграблено и затоплено со всеми людьми на борту. Умирая через много лет, сильно разбогатевший мясник написал в своем завещании, что, если когда-нибудь объявится сама Лаура или ее потомки, то его семья или ее потомки должны будут безоговорочно передать родственникам половину всего имущества, нажитого к тому времени.

Само завещание хранилось в городском нотариате, а его заверенная копия вот уже без малого 200 лет переходила из рук в руки, как семейная реликвия. Хранить ее по воле умершего мясника должен был самый старший из рода, после смерти которого она передавалось на хранение следующему представителю старшего поколения.

За это время богатство семьи мясника только прирастало и, в конце концов, его потомки выкупили все здания, примыкавшие к внутреннему двору, в том числе и доходный дом, ставший впоследствии гостиницей, в которой и остановилась Варя.

Об этом документе вспоминали только в скорбные моменты ухода из жизни очередного потомка мясника. И каждый, получивший его, в глубине души надеялся, что при его жизни этот документ так и останется только семейной реликвией и ничем больше…

Игнатьич сидел в ресторанчике на первом этаже гостиницы и, рассеянно ковыряясь вилкой в нехитром завтраке, раздумывал, с чего ему начать поиски Вари. За время ее отсутствия, какие только мысли не посетили его. Первое, что пришло в голову – это полиция, которая забрала Варю из казино за мошенничество. И это был самый безобидный сценарий его размышлений. Ведь ее могли ограбить или даже убить за те деньги, что она выигрывала в казино. Кто их знает, этих обкуренных местных уголовников? В России он бы ни за что не отпустил ее одну. А здесь…

Это Олег ему напел, что в Амстердаме все спокойно, что полиция следит за порядком, а на улицах гуляют допоздна, не боясь криминала. Да и выхода у них тогда не было… Ну, не мог он ехать с ней!

Он выложил на стол маленькую Варину фотографию, на всякий случай взятую с собой, и с грустью подумал о том, как мало теплых слов он ей говорил.

– Вы ищете эту женщину? – раздался за спиной Игнатьича чей-то голос. Он вздрогнул и обернулся. Молодой официант, участливо глядя на Игнатьича, указывал на фото: – Метрдотель сообщил мне об этом. Она была здесь вчера, сидела за этим самым столиком, а затем пошла туда, – он махнул рукой в сторону коридора. – Я еще подумал, что она ищет туалет, и хотел ей подсказать, но она сказала, что все знает. Больше я ее не видел.

Игнатьич расплатился, поблагодарил официанта и пошел в направлении, указанном словоохотливым официантом. Он вышел во внутренний двор и огляделся. Не искушенный в области архитектуры, он понял, что очутился в самом сердце средневековой старины, скрытой от глаз туриста, которую не смогли изменить ни время, ни события, ни люди.

«Ну, куда она могла деться из этой каменной мышеловки?!» – он постоял в нерешительности и направился к крыльцу в глубине большого двора. На крыльце Игнатьич снова замешкался. Он вынул фото из кармана и решительно постучал в дверь, не найдя звонка.

За дверью была тишина.

– Хозяева, вы дома? – крикнул Игнатьич, и эхо разнесло по двору его плохой английский. Он постучал сильнее, и дверь вдруг, скрипя несмазанными петлями, нехотя приоткрылась под его натиском.

Он осторожно вошел в полутемную прихожую и пребольно ударился ногой обо что твердое.

– А, черт! – в сердцах выругался Игнатьич, хватаясь за голень. – Хозяева, вы где?? – он ощупал предмет, о который ударился. Похоже на чемодан. Он чиркнул зажигалкой и обомлел: это был… чемодан его Вари!!!

Уже целый час Варя, Питер и его мать сидели у городского нотариуса, просматривающего документы, сверяя каждое слово с большим гроссбухом. Наконец, он оторвался от бумаг и произнес:

– Ну, что же, все в порядке, я могу вас поздравить! Если вы потомок родственников многоуважаемой семьи Ван Руиж, вам действительно отходит 50 % от всей их собственности!

Пока убеленный сединой нотариус нудным голосом перечислял все имущество, отраженное в документах на собственность, Варя слушала и не слышала. Она не верила ни глазам, ни ушам! Она просто отказывалась верить в это чудо!

Ведь еще совсем недавно она была просто Варварой Адамовой – русской беглянкой, человеком без Родины, а сегодня она – потомок семьи Ван Руиж, почти миллионерша! Как выяснилось, стоимость недвижимости, передаваемой ей по завещанию, во много раз превышало ее даже самые смелые предположения. Сомнений у Вари по поводу ее принадлежности к этому уважаемому роду не было, как не было их и у новых ее родственников, особенно после того, как Варя описала все, что знает об их доме.

Для потрясенного нотариуса, которому была поведана удивительная история с предоставлением вещественного доказательства в виде портрета юной фламандки, очевидно, чудом спасшейся из пиратского плена и оказавшейся в далекой России, этого тоже показалось достаточным.

Особенно произвел на него впечатление рассказ Питера о том, как безошибочно ориентировалась незнакомка в их доме. Несмотря на отсутствие у русской прямых документальных подтверждений родства, он все же счел представленные ему доказательства вполне убедительными. Ведь и со стороны представителей семейства Ван Руиж никаких возражений не было. В его стране к старинным завещаниям и другим подобным документам привыкли относиться с почтением и благоговением.

Знал бы он, чего стоило пожилой женщине данное ею согласие! Какая мучительная борьба происходила в ее душе! Какими глазами смотрел на нее единственный сын и наследник, вынужденный подчиниться воле матери, которую почитал и любил! Но, воспитанная в духе послушания, богобоязненная женщина, никогда не посмела бы ослушаться последней воли своего уважаемого предка.

На всякий случай нотариус тщательно записал всё услышанное им от матери и сына, заверил записанное подписями присутствующих, скрепил печатью и аккуратно спрятал необычный документ у себя в сейфе.

Как во сне, Питер и его мать пожали руку невозмутимому нотариусу, который передал все права на владение гостиницей, ранее принадлежавшей семье Ван Руиж, и составляющей приблизительно половину стоимости всего имущества, новой владелице – Варваре Адамовой!

Сама Варя даже под страхом смерти могла бы поклясться, что за время всей этой процедуры ни в коей мере не воспользовалась своими природными возможностями ни в отношении новых родственников, ни, тем более, старенького нотариуса. А там… кто знает?!..

Глава 8

Первое, что пришло в голову Игнатьича, это вызвать полицию. Но, поразмыслив, он сообразил, что придется рассказать им, чем занималась его жена в городе столько времени и почему возвращалась так поздно домой совершенно одна, без сопровождения мужа. Так, чего доброго, докопаются и до казино! Начнутся ненужные расспросы. Нет, надо было что-то предпринимать самому.

А, может, ее спрятали здесь, в доме? От этой мысли его даже озноб пробрал! Хотя, будь он похитителем, и держа ее в собственном доме, то уж входную дверь запер бы наверняка. Он немного успокоился и стал планомерно, комната за комнатой, обходить весь большой дом, но ничего примечательного не обнаружил. Дом, как дом.

Что же, все-таки, здесь произошло?..

Кроме Вариного чемодана, который он бы не спутал ни с каким другим, благодаря особым наклейкам, других следов пребывания его жены не было. Он вернулся в прихожую, чтобы внимательнее осмотреть чемодан, как услышал снаружи чьи-то шаги и голоса.

Что делать? Он быстро юркнул в незапертую комнатку под лестницей и затаился, обратившись в слух.

Разговор шел на английском языке. Молодой мужской голос что-то бубнил, проглатывая слова, и Игнатьич ничего не понял. Вошедшие люди потоптались в прихожей, и мужской голос отчетливо произнес:

– Вариа, может быть, вы пока поживете у нас? Я помогу ваш чемодан перенести в комнату. Или вы сразу хотите перебраться в ВАШУ гостиницу? – мужчина, как отметил про себя Игнатьич, почему-то, выделил голосом слово «вашу».

Варя, а это была именно она, спокойно ответила:

– Благодарю тебя и твою маму за гостеприимство, Питер. Я действительно воспользуюсь вашим предложением, пока не приду в себя. Согласитесь, не каждый день становишься владелицей такой недвижимости! Мне надо ознакомиться и с самой гостиницей, и с сотрудниками, а вы, Питер, пожалуйста, представьте им меня, как полагается в таких случаях.

Игнатьич не верил собственным ушам! Его Варя – владелица гостиницы?! Это что, сон??? У него вдруг закружилась голова, потемнело в глазах, и он мешком повалился на пол, увлекая за собой старый стул, который с грохотом опрокинулся рядом.

Очнулся Игнатьич уже в светлой комнате, лежа на узкой кровати. Рядом находилась его Варя, которая с озабоченным видом осторожно хлопала его по щекам. В центре комнаты за небольшим круглым столом сидели молодой парень и пожилая женщина с грубоватым и изможденным лицом, очевидно, его мать. Они оба хмуро наблюдали за гостями.

– Что здесь происходит, Варя? Где я? Кто эти люди? – спросил он с тревогой в голосе и вдруг он все вспомнил: – Варя, о какой гостинице здесь шла речь? Что все это значит?

– Петруша, ты только не волнуйся! Понимаешь, в это трудно поверить, но я теперь действительно владелица гостиницы, в которой еще вчера жила сама в качестве гостя!

Представляешь, оказывается, я – потомок древнего фламандского рода! И эта гостиница – мое законное наследство! Мы – богаты, представляешь!! Это все, – она сделала круговой жест рукой, – до мелочей мне знакомо! Но – памятью моей древней прародительницы. Понимаешь?! Я тебе сейчас покажу ее портрет.

С этими словами она развернула бумагу, и… Игнатьича опять чуть не хватил удар: на портрете была почти фотографическая копия его Вари, – как когда она впервые пригласила его на белый танец на институтском вечере.

Никита еще раз обошел лодку кругом. После покраски она обрела даже некоторый лоск. Неслучайно он так долго колдовал над своим новым изобретением. Он придумал такой состав покрытия, который позволял лодке светиться, находясь под водой! При этом природа такого свечения была не химической – в краску не был добавлен фосфор или другой химический элемент со схожими свойствами.

Все дело было в самом покрытии, которое, контактируя с поверхностью лодки, заряжалось от нее и испускало достаточно яркий свет. Достигалось это путем внедрения в состав густой краски специальных микроскопических светодиодов. Именно они и были его главным достижением и гордостью Никиты.

А необходимо это было в том случае, если бы потребовалось лечь на грунт и осветить пространство вокруг лодки на расстоянии до трех метров, подобно большой плавучей лампе. Прожектора в данном случае были неудобны, так как давали направленное и не всегда удобное освещение. Причем, функция эта могла легко отключаться!

Никита был доволен собой. Он за короткое время решил практически все вопросы по оснащению лодки как внутри, так и снаружи. Он даже придумал ей название, правда, пока еще не согласованное с отцом: «Новый Наутилус». А что, звучит, если принять во внимание ее истинное назначение. Только, вот, что-то ни от отца, ни от матери нет никаких вестей. А ведь до конца недели – окончательного срока оплаты за мастерскую, осталось буквально два дня!..

И только вечером отец взволнованным дрожащим голосом рассказал Никите такое, что не сразу уложилось в голове сына. Вот это да! Нет, их жизнь после отъезда стала не просто насыщенной, она стала непредсказуемой!

– Господа, я собрал вас для того, чтобы сообщить очень важное для всех известие! – Питер говорил суховато, с плохо скрываемой горечью. – С этого момента у вас – новый хозяин, вернее, хозяйка. Позвольте представить вам госпожу Варвару Адамову! – Питер специально говорил по-английски, чтобы понимала и Варя. Он церемонно поклонился Варваре и сделал жест рукой, приглашая высказаться.

Варвара, смущаясь, подошла к большому креслу за директорским столом и впервые огляделась, оценивая интерьер. Кабинет управляющего гостиницей представлял собой перестроенное из двухкомнатного номера помещение, обставленное старинной дорогой мебелью из мореного дуба.

Огромный письменный стол располагался в глубине прямоугольного кабинета прямо напротив входа. С двух сторон по стенам, обшитыми дубовыми панелями, стояли стулья для сотрудников и посетителей. Рядом со столом находились четыре мягких резных кресла для особых гостей.

Все было сделано с большим вкусом, и Варе было непривычно и неловко ощущать себя в такой помпезной обстановке.

– Присаживайтесь, пожалуйста! – произнесла она чуть охрипшим от волнения голосом, опускаясь в удобное, теперь уже свое, кресло. – Мне очень приятно со всеми вами познакомиться! Надеюсь, что это чувство взаимно. В дальнейшем меня будут интересовать только свои собственные ощущения по этому поводу, – ее голос окреп. Она вдруг почувствовала себя самой собой, как будто бы всю жизнь только этим и занималась.

Более того, она вдруг отчетливо поняла, что это и есть ее истинное предназначение в жизни. Все, что было до этого момента – не в счет! Вернее, вся прожитая жизнь представлялась ей теперь некой дорогой, ведущей ее к определенной цели. И эта дорога, наконец, закончилась, ведь Варя достигла своей цели, о которой даже и не догадывалась!

В тот момент Варвара Адамова не узнавала саму себя. Она в полной мере ощутила себя Луизой Ван Руиж, и была абсолютно этим удовлетворена. Ничего, кроме этого восхитительного ощущения полноценности жизни, ей уже не было нужно! Ей даже было все равно, как к этому отнесется ее семья. Теперь она знала точно: именно это и есть ее дело, ее жизнь, и никто ей больше не нужен.

Где-то в самой глубине души была еще жива маленькая частичка Вари Адамовой, которой такие мысли были просто дикими. Ну, как можно откреститься от своей прошлой жизни, от своих детей?! В ее крохотном сердечке эта крамола не укладывалась! Но властной Луизе эти сопли были ни к чему! И это она произнесла твердым, с металлическими нотками голосом, не терпящим возражений:

– А сейчас, пожалуйста, приступайте к своим обязанностям, а замдиректора попрошу остаться!

Игнатьич, в отличие от Питера, испытывал двойственные чувства. Если Питер мог только сожалеть об утраченном имуществе и бизнесе, не слишком радуясь новому приобретению в лице русской родственницы, то Игнатьичу было сложно даже описать свои противоречивые эмоции.

С одной стороны, эта новость, так его поразившая, сулила безбедное существование всей семье. С другой стороны, его неприятно поразила та перемена, произошедшая с Варей после получения наследства. Нет, это была вовсе не его Варя!

Скорее всего, женщина, сидящая сейчас за дубовым столом, была той самой фламандкой с портрета, правда, уже немного повзрослевшей, уверенной в себе, властной и закрытой от всех. И эту, незнакомую ему и такую чужую женщину, он бы не хотел видеть рядом с собой.

Оставшись с Варей наедине, Игнатьич впервые почувствовал себя не в своей тарелке. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы и она не почувствовала его негативную реакцию.

– Послушай, Варя! Я все могу понять. У тебя, наверное, снесло крышу от такого события! Понимаю, а у кого бы ни снесло?! Но позвонить-то можно было? Почему мне пришлось, как ищейке, искать тебя по всему городу, вынюхивать, выспрашивать, а потом еще и переживать, не случилось ли чего с тобой? И потом. Ты ведь не забыла, что нам срочно нужны деньги?!

– Знаешь, Петруша, – после некоторого раздумья произнесла Варя, – ты прав: у меня и вправду снесло крышу, потому, что я… больше НЕ ХОЧУ возвращаться на остров! Мое место здесь! Мне надо входить в курс дела. И с вами на вашей подлодке я тоже не поплыву!

Я вообще сомневаюсь в этой твоей детской затее. Я уже давно хотела тебе сказать, что между нами становится все меньше и меньше общего. И, чего греха таить, мы – давным-давно не муж и жена, почти чужие люди, живущие рядом по привычке, ради детей. Ты ведь никогда меня не любил! И ты это знаешь не хуже меня! Просто сегодня я поняла это с особой ясностью. И пусть это будет называться «снесло крышу!»

«Еще бы! После такого-то куша!» – невесело усмехнулся про себя Игнатьич.

– Другими словами – развод? – вымолвил он обреченно, словно бросаясь в омут с головой.

– Да! – без тени сомнения твердо произнесла Варя.

– Ну, что ж, если ты так решила, я не буду препятствовать, хотя все это очень неожиданно и… печально. А как быть с нашим имуществом, домом, с детьми наконец?

– Петя, дети – взрослые, и уезжать, насколько я понимаю, с острова они не захотят. Дом останется вам. У меня есть, где жить, как видишь. А имущества совместного у нас с тобой никакого и нет! Все, что было, осталось на родине, а здесь – совместно нажить мы не успели, да и не наживем уже! – Варя говорила, и все больше понимала, что с каждым звуком своего голоса она как бы стряхивает с себя всю накопившуюся за долгую жизнь с Петром усталость и непреодолимую женскую тоску. – Насчет денег не беспокойся, все, что я выиграла в казино – ваше, как и договаривались! Если вам этого будет мало, я, наверное, теперь уж смогу вам помочь. Только вот разберусь с делами… Ты поезжай, Петя, поздно уже, да и задержался ты здесь порядком. И знай, я всегда всех вас буду рада видеть здесь, у себя!

Игнатьичу резануло слух это «у себя», и он понял, что это – все! Он хмуро кивнул Варе, забрал деньги и ушел, не оглядываясь и не прощаясь.

В дверь негромко постучали.

– Войдите! – строго произнесла Варя. Ей нравилось быть такой строгой и деловой. В кабинет вошел заместитель управляющего гостиницы. Это был тип Вари. Он даже чем-то напоминал ее Петра – такой же высокий и поджарый. Разница была только в черной пышной шевелюре этого мужчины и маленьких усиках, которые ему очень шли. Невооруженным глазом было видно, что этот мачо знает себе цену.

Пожалуй, было еще одно существенное отличие – во взгляде!

У Петра глаза были всегда какие-то виноватые, что ли. Даже в моменты своего триумфа он как бы оправдывался перед кем-то за свой успех. У Риккардо же – так звали ее зама – взгляд был дерзкий, очень мужской, даже вызывающий!

И это ей жутко понравилось! Посмотрев ему в глаза, она вдруг отчетливо уловила его мысли, которые были вовсе не о работе! То, что она поняла, было настолько по-женски лестно, что она простила ему даже форму, в которую он их облек!

И это не было просто банальной похотью! Вовсе нет! Это были мысли мужчины-завоевателя, мужчины-самца, почуявшего свою самку. И Варя в первый раз в жизни вдруг ощутила себя не просто женщиной, а желанной! Ей не нужно было самой лезть на амбразуру, сражаться с врагами, захватывать в плен и завоевывать боевые трофеи, как было всегда в ее жизни. Не нужно было служить опорой и поддержкой умного и талантливого, но такого слабого мужа!

Теперь она СЕБЯ почувствовала таким трофеем. И ЕЙ БЫЛО ЭТО БЕЗУМНО ПРИЯТНО!

– Присаживайтесь, пожалуйста, – уже мягче произнесла она, старательно избегая смотреть ему в глаза, чтобы не сбиваться с официального тона. – Я пригласила вас, чтобы вместе разобраться в премудростях ведения дел. Опыта у меня в этом нет никакого, а желания сколько угодно!

Она взглянула на него из-под ресниц, и даже без телепатии в его глазах она ясно прочитала абсолютную готовность. Он готов был помочь ей в деле, гораздо более важном для нее – стать любящей и любимой женщиной!

Глава 9

Когда все приготовления по подлодке были завершены, уменьшенный на одного члена экипаж призадумался. Пускаться в плавание в составе двух человек было не только сложно, но и опасно! Обязательно нужен был хотя бы еще один человек для подстраховки, а лучше – два или три, учитывая специфику предстоящего путешествия. Марина была не в счет, так как сразу же категорически отказалась принимать участие в подводной экспедиции. К тому же, кто-то действительно должен был находиться на суше. Хотя бы для того, чтобы поднять в случае чего тревогу!

Итак, Игнатьич – капитан и штурман, Никита – главный механик и судоводитель, а ведь еще нужен как минимум кок, судовой врач, матрос на подхвате и для подстраховки, а также глубоководный водолаз и ремонтник.

Впрочем, курсы водолазов, по мнению Игнатьича, должны были пройти все члены команды без исключения. Никита предложил поговорить со знакомыми ребятами из автомастерской, но Игнатьич решительно отверг это предложение, мотивируя тем, что о предстоящей экспедиции тут же узнает весь остров! Опять же, существовал и языковый барьер.

– Ты пойми, сынок, – убеждал отец, – в экипаж подбирают людей одной ментальности. В бездне, находясь в замкнутом пространстве, особо остро всплывают любые противоречия, которые в обычных условиях не заметны!

– И что же делать, где мы возьмем таких людей? Выпишем из России? И тут они одновременно подумали об одном и том же человеке.

– Марина! – закричали они почти в один голос. Они сидели на балконе, а Марина в это время находилась на кухне. Теперь она была главной и единственной хозяйкой в доме, а также семейным врачом, кухаркой, прачкой и домработницей в одном лице.

– Мариша, как поживает твой Макс? – начал отец издалека. – Он уже устроился на работу после поликлиники?

Марина в свое время рассказала родителям, что Максу не понравилось на новом месте. Главврач оказалась на редкость стервозной дамой. Придиралась по пустякам, да и зарплату он получал до смешного мизерную.

«Она тебе просто завидовала, когда ты работал в «Эскулапе», а сейчас злорадствует!» – утешала его в письмах Марина. Но, судя по его последним электронным посланиям, Макс был не в духе, если не сказать – совсем расклеился.

– Нет, папа, не ушел… да и некуда ему пока!

Макс рассказывал Марине, что хотел, было, устроиться в один из многочисленных медкооперативов, открывшихся в их городе, но там ему везде под разными предлогами отказывали. Он, конечно, догадывался об истинной причине этих отказов – история с «ААА» трактором проехалась по его жизни и карьере. В маленьком городке ни от кого ничего не скроешь, и всем было известно, что он был близок к Адамовым, что воспринималось большинством, как красная тряпка для быка.

Возня с «адамками» тем временем уже вовсю набирала обороты. Не утихали скандалы вкладчиков с представителями «ААА», оставшимися после исчезновения первых замов-проходимцев, назначенных Адамовым-старшим, которые разворовали большую часть капитала. Но искали, похоже, не их, а того, кто их назначил, и с кого все это начиналось.

Судя по последним статьям в периодической прессе, все больше и больше фамилия Адамова звучала только в негативном контексте.

– У нас возникла идея, – продолжил отец. – А не пригласить ли нам его в гости? Как ты на это смотришь? Деньги на билет, я думаю, мы ему наскребем!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что… – начала Марина, зардевшись.

– Именно это папа и хотел сказать! – нетерпеливо перебил ее Никита. – Понимаешь, после того, как мама осталась в своем Амстердаме, нам не хватает как минимум одного члена экипажа. Было бы просто здорово, если бы ты согласилась уговорить его.

– И тогда у нас будет исключительно семейный экипаж! – закончил его мысль Игнатьич.

– Это ты так плавно подвел беседу к тому, что наша свадьба будет условием его согласия стать на вашей посудине недостающим членом экипажа? – голос ее задрожал. – Папа, я очень тебя прошу, позволь Максу приехать без всяких условий. Ты же знаешь, что мы не поженились из-за твоего бизнеса! Ты у меня и так в долгу! – Марину словно прорвало. Все обиды, накопленные дочерью за это время, выплеснулись наружу.

Игнатьич, оставшись без жены, никак не мог допустить ссору с любимой дочерью.

– Хорошо, прости меня. Я сильно виноват перед тобой. Я, конечно же, приглашаю Макса приехать к тебе безо всяких условий. Вы можете пожениться! И, если он не захочет составить нам компанию, я обещаю оставить вас в покое! Но нам, действительно, нужен кто-то из своих…

Марина не ожидала такого поворота. Она даже растерялась, что ее одержимый идеями отец сдался так быстро.

– Хорошо, папа, спасибо тебе. Я не сержусь и все понимаю, ведь я – твоя дочь! А с Максом вы поговорите сами, без меня. Обещаю никак не влиять на него. По рукам?

– По рукам! – и они трое пожали друг другу руки.

Олег Максимов никак не мог уснуть. В голову лезли самые разные мысли. После последнего разговора с Адамовыми, которым он помог с подлодкой, принятое им решение насчет комиссионных с ее продажи сильно беспокоило его.

А ведь они обрадовались! Наверняка собираются огрести неизмеримо больше! И чего он, дурак, ляпнул, не подумав! Но с другой стороны, пускаться в пугающую неизвестность, в эту пучину морскую, ему тоже не очень хотелось.

Он снова вспоминал свое детство. О своих мечтах жить на далеком острове и искать затонувшие сокровища. Он даже Адамову, кажется, об этом говорил. И что же? Он ведь уже прошел по этому пути почти до конца, добился практически всего, о чем мечтал. И, когда осталась самая малость, буквально только его слово, он отступил, сведя все к бизнесу! Правда, Адамов его и не приглашал, подчеркивая, что экипаж у него будет исключительно семейным!

Но ведь и сам Олег не предлагал свои услуги в этом качестве. Он даже обрадовался про себя, когда не услышал приглашения от Адамова. И получается, Олег – сдрейфил?! Предпочел тихую спокойную жизнь своим юношеским порывам! Он себя уже презирал за это. А, может, еще не поздно?..

Олег Максимов принял важное для себя решение. И, словно сбросив тяжелый груз, крепко уснул. И в первый раз за все время пребывания его на Карибском море он увидел свой давно забытый детский сон про пиратов, море и сокровища.

Разговор был достаточно непростым. Олег с Игнатьичем уже больше часа сидели на огромной, напичканной техникой, кухне Максимова. Олег убеждал Петра в том, что его помощь на судне будет необходима.

Игнатьич не любил людей, которые быстро меняли свои решения. Такие люди, по его мнению, были ненадежны и потому опасны, тем более в такой экспедиции, где требуется взаимопонимание, круговая порука и взаимовыручка. Именно поэтому его идея насчет сугубо семейного экипажа и была в приоритете. Но, если бы Олег это предложил сразу, Игнатьич, возможно, и согласился бы.

Максимова он считал слишком меркантильным.

– Да пойми ты, Олег, – хмурился Игнатьич, – не все зависит только от меня. Мой сын – полноправный член экипажа, и вправе высказать и свое мнение по этому поводу, к тому же, скоро должен приехать жених Марины. Я надеюсь, что он станет членом экипажа в качестве кока и судового врача. Марина говорила, что он очень недурно готовит. Вот, только деньги надо раздобыть на его билет. Стыдно признаться, но мы с этой лодкой очень поиздержались. Хотел вот попросить у тебя в долг. Дашь?

– Петя! – Олег впервые обратился к Игнатьичу таким образом. – Давай договоримся так: я тебе отдам ВСЮ сумму моих комиссионных, а ты меня берешь четвертым в экипаж. Водолазное дело я освоил еще лет пять тому назад! Очень мне тогда захотелось, да и была возможность бесплатно пройти эти курсы. И автодело я знаю, недаром ведь учился в Автодорожном, да и работа на автозаводе даром не прошла. Никита меня немного натаскает, и я – готовый ремонтник и водолаз!

Аргумент насчет необходимой суммы сыграл не последнюю роль, и Игнатьич сдался.

– Ладно, будь по-твоему! Поехали к Никите. Я только деньги Маришке занесу. Вот она обрадуется! А ты точно получил корочки водолаза?

Месяц пролетел незаметно. Все трое членов экипажа прошли необходимую водолазную подготовку. Олег оказался действительно неплохим механиком – Никита им был вполне доволен. Они уже много раз выходили в море для испытания лодки в разных режимах эксплуатации, моделируя всевозможные ситуации. Проверялось и залегание на грунт, и экстренное всплытие, и погружение, а также режимы движения в разное время суток.

Макс все это время находился в приподнятом настроении. Еще бы, после телефонного разговора с Мариной у него будто крылья выросли! Даже то, что ему пришлось устроиться в заводскую амбулаторию, в которую он уже вторую неделю ходил, как на каторгу, его больше не раздражало. Марина сообщила, что это предложение исходило от ее отца! А это дорогого стоило. Даже томительное ожидание своей очереди в ОВИРе, где он должен был получить загранпаспорт, показались для него счастливым мгновением. Дело оставалось за визой. Но и это были уже приятные хлопоты!

Когда все уже было подготовлено для отъезда, ему впервые стало немного грустно. Ведь предстояло проститься с матерью. Ему было тяжело оставлять ее совсем одну. Сын все честно рассказал о своих планах, и они решили, что, устроившись, он обязательно возьмет и ее на тот далекий волшебный остров – Арубу.

– Ты только вдумайся, мама, как здорово звучит его название – Ар-ру-ба! – Максим мечтательно закатил глаза. – Как будто бы трубят фанфары на моей с Маришкой свадьбе! И ты на нее обязательно приедешь! А пока займись-ка загранпаспортом…

Уже находясь в аэропорту, Макс с какой-то особенной горечью осознал, что, несмотря на предвкушение радости встречи с любимой, ему очень тяжело покидать свой маленький город. Но его ждала Марина, ждала другая жизнь, быть может, нелегкая, но счастливая. В этом Максим не сомневался ни одной секунды. Ведь это будет жизнь с любимой женщиной!

Через некоторое время в маленьком аэропорту Аранье-стада Максима встречала вся семья Адамовых, за исключением Варвары. Он уже знал от Марины о разводе ее родителей, о том, что ее мама вышла замуж, что она – хозяйка небольшой гостиницы и очень счастлива в своей новой жизни. Да, теперь и у него, Макса, наступает новая жизнь!

Свадьба Марины и Максима прошла почти незаметно. По сложившейся в России традиции, после официальной церемонии все направились на виллу Адамовых, чтобы, не стесняясь, по-русски продолжить застолье в тесном кругу. Гостей практически не было, если не считать обязательного теперь Олега, который пришел со своей молоденькой подружкой, и двух девушек – новых приятельниц Марины.

Невеста была просто ослепительна в своем белоснежном платье. К волосам были приколоты белоснежные живые розочки. Она была счастлива! Максим тоже уже расслабился после свадебных волнений. Они сидели с тестем на балконе и беседовали о предстоящих планах на жизнь.

Максим видел себя только врачом. За те несколько месяцев, что он успел поработать на заводе, он впервые почувствовал себя членом большого слаженного коллектива, в котором сумел добиться уважения.

Игнатьич, ничего не скрывая, рассказал о своих замыслах, не забыв при этом упомянуть о недокомплекте экипажа, чем сразу заинтересовал Макса. Адамов даже не предполагал, что его взволнованный рассказ о предстоящей экспедиции найдет у зятя такой живой отклик. Макс буквально впитывал каждое его слово. А когда тесть осторожно поинтересовался, как зятек отнесся бы к предложению занять место четвертого члена экипажа с обязанностями кока и судового врача, того аж затрясло от возбуждения!

– Конечно, еще бы! Да я с огромным удовольствием! Вы еще не пробовали моей стряпни!

На необходимость прохождения курсов по подводному плаванию Макс только радостно кивнул. Игнатьич пожал ему руку, а про себя подумал: «Свой человек! Я в нем не ошибся!»

Глава 10

Дни шли за днями. Вот уже и Макс ничем не отличался от остальных, с энтузиазмом берясь за любое порученное дело. Под руководством водолаза-ремонтника Олега все будущие подводники в обязательном порядке должны были уметь в случае необходимости проводить простейшие работы по обслуживанию подлодки не только на стапелях, но и под водой.

И только один член экипажа составлял исключение: капитан, который не слишком уверенно чувствовал себя в глубоководном скафандре. Но зато, как выяснилось, он оказался непревзойденным штурманом, и его решили к подводным работам не привлекать.

Максим справлялся со всеми обязанностями с большой охотой и умением. Он и сам не ожидал от себя, что ему будет по душе разбираться не только в человеческом организме.

Наконец, наступил час генеральной репетиции. Для начала было решено отправиться по местам уже известных экскурсионных подводных маршрутов. Об этом позаботился Олег. Затем предстояло следовать по маршруту, разработанному Игнатьичем и Олегом, у которого давным-давно была заготовлена примерная схема подводных захоронений древних судов, выигранная им когда-то в карты у одного из многочисленных искателей кладов, которую тот оценил в пять тысяч баксов.

Еще будучи сотрудником посольства, Олег очень любил появляться в различных увеселительных заведениях Амстердама. В таких местах разрешалось не только употребление спиртного и курение травки – там не запрещались и азартные игры, организованные самими посетителями. Правда, для этого ему приходилось немного изменять внешность во избежание нежелательных встреч со знакомыми по службе, но отрывался он по полной программе.

Сверкающий на солнце «Новый наутилус» качался на привязи у причала рядом с мастерской. Марина, пришедшая провожать своих мужчин, даже немного всплакнула. Она оставалась одна на целых три дня – именно на такой срок был рассчитан пробный маршрут. Ей также пришлось смириться, что, находясь под водой, лодка была лишена связи с внешним миром.

Не была забыта и давняя корабельная традиция с шампанским, разбивающимся о борт судна. Марина еще долго стояла на причале и махала рукой тому месту, где только что исчезла ярко-голубая посудина, почти незаметная на фоне бирюзовых волн. Она вдруг поймала себя на мысли, что именно эту картину она и видела в своих детских снах про отважного капитана, которого она провожала, стоя на берегу…

Все шло по плану. «Новый наутилус», словно большое морское животное, бороздил водное пространство Карибского моря. Мощные прожектора то и дело выхватывали из темноты черные останки затопленных кораблей, засыпанные донным илом и песком, да разноцветных подводных обитателей, шарахающихся при приближении субмарины.

Экскурсионный маршрут, показавшийся всем членам экипажа бесконечно скучным, давно остался позади. Подводная прогулка была рассчитана на полчаса, в течение которых всем желающим предоставлялась уникальная возможность поглазеть на несколько затопленных старинных испанских корветов, лежащих на боку, и хорошо просматривающихся с экскурсионных субмарин, а также на два военных немецких корабля с пробоинами в бортах и баржу неизвестного происхождения, зарывшуюся кормой в песок.

Четверо мужчин радовались, как дети! Это было удивительное чувство, ни с чем несравнимое и ни на что не похожее. Никогда и никому из них еще не приходилось испытывать ничего подобного! Находясь в непривычной для себя обстановке, в абсолютно замкнутом пространстве достаточно долгое время, они, тем не менее, не ощущали никакой тревоги или страха перед открывшимся им подводным миром. Они были буквально заворожены потрясающим видом за иллюминаторами.

Настроение у всех было приподнятое и, несмотря на прошедшие без сна сутки, вахту решено было нести втроем. Через каждые шесть часов один из них отправлялся на отдых, продолжавшийся не менее восьми часов. Таким образом, максимальное время вахты для каждого члена экипажа составляло восемнадцать часов с тремя получасовыми перерывами на отдых и еду.

Это было вполне приемлемо для всех и одобрено судовым врачом Максом. Правда, первые сутки плавания, невзирая на график, прошли для всех практически без сна. Очень уж интересно было вокруг!

Кончались уже вторые сутки плавания. Экипаж вошел в привычный ритм несения вахты. Самочувствие у всех было превосходным.

Система вентиляции, доработанная Никитой, была снабжена специальными ароматизаторами, позволяющими при желании изменять микроклимат подлодки, подгоняя его под вкус подводников. Сегодня все дышали воздухом соснового бора. Для полного ощущения не хватало лишь шума леса и пения птиц. Но и это хитроумный механик обещал обеспечить в будущем.

Одно было странно: то, что встречалось на пути следования «Нового наутилуса», мало соответствовало схеме Олега, несмотря на точное следование ее координатам. Грешить на новейшее навигационное оборудование лодки не было никаких причин. И только в одной координате карта не ошиблась. Уже в самом конце маршрута точка, особо помеченная на схеме, действительно соответствовала некоему объекту.

Здесь явно было что-то, чего путешественники не могли обойти вниманием. Лодка вплотную подошла к какой-то черной продолговатой возвышенности. Необходимо было осмотреться и лечь на грунт.

На испытаниях экипаж не раз проделывал подобную операцию, но на ровном и чистом дне, здесь же оно было сплошь усеяно торчащими во все стороны какими-то обломками в виде штырей или балок. Осторожно подведя лодку, как можно ближе к объекту, все же удалось найти небольшую ровную площадку. Было включено круговое освещение, позволившее хорошо рассмотреть перевернутое вверх дном огромное судно.

Капитан отрядил для его обследования штатного водолаза Олега, снабдив его рацией и необходимым инструментом. Остальным членам экипажа оставалось только ждать, прильнув к иллюминаторам, и наблюдать за своим товарищем.

Судно было глубоко зарыто в песок, задрав носовую часть под углом примерно тридцать градусов. В районе кормы ниже ватерлинии Олег обнаружил небольшую, как ему сначала показалось, пробоину в борту, видимо, проделанную торпедой.

Специальной лопатой он стал осторожно и методично откапывать борт от песка в районе пробоины, которая постепенно увеличивалась в размерах. По мере продвижения раскопок становилось понятным, насколько огромна была эта продолговатая вертикальная дыра с рваными и острыми краями.

Посветив внутри, насколько позволял луч света мощного ручного фонаря, Олег обнаружил лишь поломанные переборки, полуистлевшие палубные доски и разный мусор, перемешанный с песком, илом и водорослями. И, только приглядевшись, он сумел различить вдоль оси судна пространство, более-менее пригодное для продвижения и дальнейшего исследования.

Олег доложил обо всем капитану и получил разрешение на дальнейший осмотр при условии соблюдения максимальной осторожности. Края пробоины и искореженные взрывом переборки внутри корабля, могли повредить скафандр. А это уже грозило неминуемой гибелью!

Для расчистки прохода от торчащих острых кусков металла требовались специальные электромеханические ножницы, приспособленные для подводных работ. Олег, работая как одержимый, даже не заметил, как прошел почти час, настолько захватила его предстоящая встреча с манящей неизвестностью.

Капитан время от времени запрашивал подводника, не нужна ли ему помощь, но каждый раз неизменно получал отказ. И когда Олег, наконец, сообщил, что можно продвигаться дальше, был послан Макс – для подстраховки снаружи.

Тем временем Олег осторожно пробирался вдоль судна мимо машинного зала, держа путь к кубрикам. Судно было не слишком старым – возможно, лет сорок – шесть-десят.

То там, то тут валялась разбитая мебель и предметы обихода. Судя по всему, это был какой-то транспортный корабль. Олег обследовал почти все каюты, пока не дошел до капитанской, судя по имеющимся в ней предметам.

Мебель, приборы, серая разбухшая масса, бывшая когда-то книгами, там же он обнаружил и сейф, привинченный к полу над самой его головой – судно ведь было перевернуто! Увы – сейф был заперт, и открыть его не представлялось возможным. Необходимо было что-то придумать. Ведь там мог находиться судовой журнал, который сумел бы пролить свет на национальную принадлежность судна и содержимое его трюмов!

Олег попробовал хоть как-то пошевелить сейф и вдруг с удивлением почувствовал, что тот поддается – половые доски, к которым он был привинчен, сгнили. Он налег сильнее и… не успев отстраниться, упал придавленный тяжеленной громадиной. Если бы это произошло на суше, он был бы уже раздавлен! Вода смягчила падение, но ноги все-таки остались под ним. Слава Богу, скафандр, кажется, не пострадал, но высвободиться в одиночку, не повредив его, было невозможно.

Он в отчаянии передал SOS капитану, рассказав по рации, что с ним приключилось. Макс поспешил на помощь, и уже через некоторое время Олег был высвобожден.

Было решено оставить сейф на судне, а самим вернуться на субмарину, чтобы уже всем вместе решить, как поступить дальше.

– Может, вытянуть его втроем? – предложил Никита, когда они уже сидели в кают-компании. – Наверняка так будет проще!

– Это вряд ли! – Олег потирал правую голень. Нога покраснела от сильного ушиба, но, по заключению судового врача перелома не было. – Втроем будет сложнее протиснуться. Есть вероятность зацепиться за что-нибудь и порвать скафандры или, того хуже, уронить его кому-нибудь на ноги.

– А что, если попробовать вскрыть автогеном прямо на месте? – предложил Макс. – У нас ведь есть автоген?

Все посмотрели на главного механика.

– Ну, да, я взял автоген, но еще не успел испытать! – Никита был смущен. Ему было неприятно, что до такой простой мысли додумался не он, а судовой врач.

– Вот и испытаем! На деле! – подытожил Игнатьич. – А теперь всем отдыхать, утро вечера мудренее!

На большой глубине наступление утра определить невозможно, но все проснулись вовремя. Сказалась всеобщая заинтересованность в разрешении возникшей проблемы. Поскольку водолаз-ремонтник временно вышел из строя, посылать пришлось главного механика.

Игнатьич, конечно, беспокоился за сына, но осуществить задуманное кроме него было все равно некому.

Вскоре Никита отправился на задание. Потянулось томительное время ожидания. Капитан включил громкую связь и нажал кнопку вызова:

– Никита, прием. Как слышишь? Ответь!

Послышался треск микрофона:

– Папа, я ничего не понимаю! Сейфа нет! Он пропал! Папа, ты меня слышишь?! Здесь что-то про… – голос его вдруг оборвался, а вместе с ним исчез и характерный треск микрофона.

Олег и Максим замерли, глядя на побледневшего Адамова, который, теряя самообладание, пробовал еще и еще связаться с сыном. Но из проклятых наушников не доносилось ни единого звука! И только мерное тиканье больших командирских часов на дрожащей руке капитана нарушало зловещую, пугающую тишину.

Глава 11

В ночь перед возвращением субмарины Марина спала плохо. Снились какие-то обрывки картинок: свадебная церемония, кооператив «Экулап», мать со своим новым мужем, и папа, который настойчиво звал ее в море. Она помнила, что отказала ему в своем сне, и он, отчаливая от берега и стоя на капитанском мостике, долго махал ей рукой. Лодка стала погружаться, а папа все стоял и стоял, виновато улыбаясь, пока не скрылся под водой вместе со своей субмариной. Она кричала ему, плакала, но ничего поделать не могла!..

Марина проснулась вся в слезах и поту. Во рту у нее пересохло, учащенно билось сердце. Она боялась себе признаться, что это – плохое предчувствие! Она пошла в ванную и умылась, но неприятное саднящее чувство не покидало ее. Она все же постаралась взять себя в руки и занялась приготовлением к встрече дорогих ей людей.

Нужно было сделать достаточно много по хозяйству, и Марина, постепенно втянувшись в домашние хлопоты, забыла на время про свою утреннюю тревогу.

Олег и Макс осторожно пробирались по затонувшему судну в поисках Никиты. Олег, несмотря на свою распухшую ногу, с молчаливого согласия капитана, решился подстраховать Макса.

Когда они добрались до капитанской каюты, то увидели, что на месте падения сейфа зияла большая дыра, в которую, по всей видимости, провалился и Никита. Рядом валялся его автоген.

Связи с Никитой по-прежнему не было. Они ползком подобрались к краю проема и заглянули вниз, освещая провал мощным лучом фонаря. Проклятый сейф, пробив гнилые доски палубы, валялся внизу на песке, но Никиты рядом с ним не было.

Посовещавшись, друзья решили, что Олег останется наверху, а Макс спустится вниз и будет постоянно держать связь с остальными членами экипажа. На всякий случай Максим был привязан прочным канатом.

Макс медленно пробирался по дну, стараясь смотреть под ноги и по сторонам одновременно. Над ним было небольшое пространство, образованное верхней палубой с одной стороны и высокими бортами с другой, которое, по мере продвижения к носу, увеличивалось из-за угловой осадки судна при затоплении. Никиты нигде не было.

И вдруг Макс вздрогнул от неожиданности – он почувствовал звуковую вибрацию, как если бы кто-то стучал металлом по металлу. Он развернулся и пошел на усиливающийся стук. Кто еще мог здесь стучать, кроме Никиты?!

Значит, он жив, слава Богу! Макс тут же поспешил передать остальным это обнадеживающее предположение. Подойдя ближе, Макс с удивлением увидел такую картину: Никита, как ни в чем не бывало, долбил железкой, похожей на лом, какой-то металлический шкаф в надежде сбить большой замок.

Шкаф был прикреплен к борту и вряд ли мог повторить судьбу сейфа. Замок не сбивался, да и содержимое его, по всей видимости, не могло быть ценным. Никита был цел и невредим и, увидев Макса, очень обрадовался. При этом он показал на свое переговорное устройство, скрестив руки, давая понять, что оно не работает. Макс также жестами предложил Никите оставить шкаф в покое и следовать за ним.

Теперь им уже ничего не мешало вскрыть сейф, применив автоген. Недолго повозившись, Никита с успехом вырезал отверстие на месте замка. Они открыли тяжелую дверцу, и… обнаружили то, что раньше, судя по всему, было судовым журналом – разбухшую кашеобразную массу. Рядом находился заржавленный наган времен второй мировой войны. Больше в нем не было ничего! Эвакуация, видимо, была настолько спешной, что из сейфа не забрали самое ценное – личное оружие и судовые документы, или капитана на тот момент уже не было в живых.

Однако надо было возвращаться на субмарину. Обратная дорога обошлась без приключений.

Игнатьич учинил Никите форменный разнос. Никогда он еще не позволял себе разговаривать с сыном в таком тоне. Но теперь Никита был и его подчиненным!

– Как ты мог не дать о себе знать? Я понимаю, что при падении у тебя нарушилась связь, но почему ты не попытался ее восстановить, ведь ты же – механик? Не попытался выбраться или предпринять хоть что-то, чтобы мы все за тебя не волновались?

Говоря все это, Игнатьич спускал пар, сбрасывал накопившиеся за все время усталость и напряжение. С другой стороны он прекрасно понимал юношу, который не смог удержаться от соблазна дальнейшего исследования судна. А время под водой летит ох, как незаметно!

Никита, как мог, оправдывался.

Когда он проник в капитанскую каюту, которую тоже не сразу нашел, первое что он заметил – это пропажу сейфа. Его это настолько удивило и испугало, что он даже не сразу обратил внимание на аккуратный пролом, проделанный упавшим сейфом. Видимо, Олег сильно потревожил его в первый раз. Он сделал неосторожный шаг и провалился вслед за сейфом. Он, конечно, пытался взобраться, но без посторонней помощи это было сделать довольно сложно, да и опасно: не исключалась вероятность повреждения скафандра.

Зная, что помощь все равно придет, Никита решил продолжить поиски в надежде найти что-нибудь интересное…

Выговорившись и успокоившись, экипаж в полном составе решил, что на сегодня приключений достаточно, и надо готовиться к обратной дороге. Несмотря на неудачи с поисками клада на судне, все были довольны, ведь все закончилось хорошо и без серьезных неприятностей, если не считать распухшую ногу Олега.

Но были, все же, и обретения – это неоценимый опыт взаимовыручки и поддержки в экстремальной ситуации! Особенно порадовал Игнатьича Олег, который не стал отсиживаться из-за больной ноги. А ведь Адамов в нем сильно сомневался!

Макс тоже показал себя парнем, что надо. Достойный муж был у его любимой дочери!

Дорога домой всем показалась легкой прогулкой. Лодка шла на всех парах, показывая завидную скорость. Все бортовые системы работали отлично. Запас Космической энергии, питающей супердвигатель подлодки, рассчитанный на долговременную бесперебойную работу под водой, а также для жизнеобеспечения экипажа, судя по приборам, был почти не израсходован. Да и для ее пополнения достаточно было просто всплыть на поверхность.

Игнатьич теперь был твердо уверен в своей небольшой команде! Их ждали новые приключения. Была бы только настоящая карта затонувших кораблей, если такая существует, конечно. Но это – в идеале! Как рассказывал Олег, многие бесшабашные головы искали затонувшие суда буквально вслепую, наудачу спускаясь на дно, и находили же! Правда, на это у них, порой, уходили многие годы!

А вот у Адамова столько времени нет. Он очень опасался, что даже на этом острове спокойно жить ему не дадут.

Борис Сергеевич Карнаухов – старший следователь городской прокуратуры – был вызван к начальству. Настроение у него после ухода жены вот уже вторую неделю было отвратительным. Мало того, что напоследок она устроила ему скандал, так еще и пригрозила отобрать квартиру со всем ее содержимым.

Безмозглая курица, она даже не представляла, насколько ему сейчас это безразлично! Он, всю жизнь прожив вдвоем с матерью, никогда не испытывал особой потребности в собственной семье. В этом отчасти была виновата его строгая и любящая родительница, бывшая школьная учительница русского языка и литературы.

И даже когда в возрасте сорока пяти лет, поняв, что так дальше продолжаться не может, он с большой неохотой и опаской принял недвусмысленные притязания дочери своего начальника.

Ниночка была та еще штучка! Уже дважды побывавшая замужем и не нажившая детей (всякий раз находились весомые отговорки для ее очередного мужа), она пускалась во все тяжкие после очередного развода. Рестораны, бары, ночные клубы с обязательным мужским стриптизом были основными ее пристрастиями и увлечениями!

А ведь глупой ее назвать было трудно! Она неплохо училась и в школе, и на юрфаке, и подавала неплохие надежды в качестве адвоката, когда проходила практику в горсуде. Но ее взбалмошная натура всегда одерживала верх.

Такая уж она уродилась. Внешне довольно привлекательная, она никогда не испытывала недостатка в ухажерах, а папины связи и денежки помогали ей с легкостью выбираться из разных передряг, в которые она попадала с неизменной периодичностью. И ее отец-прокурор, бесконечно страдающий от выходок единственной дочки, ничего поделать не мог, ведь даже замужество мало изменило ее характер.

Она и в супружестве не стеснялась в выражениях по отношению к своему новому мужу – Карнаухову, причем слово «малахольный» было самым приличным в ее лексиконе!

Знала бы она, что в школе за Борькой Карнауховым стойко закрепилась кличка «Лопух» по причине его беззащитности и рассеянности. Ведь он, Борька, с детства зачитывался детективами и ничего другого в жизни не признавал и не замечал…

«Наверное, сейчас будет про Нинку спрашивать», – с тоской думал младший советник юстиции майор Карнаухов. Он робко постучал в дверь шефа:

– Вызывали, Николай Петрович?

Начальник сидел в большом кресле за большим столом, и сам он был большой и важный.

Николай Петрович поморщился – никак не мог он привыкнуть к такому невоенному обращению к нему, полковнику, старшему советнику юстиции, начальнику городского управления прокуратуры, бывшему начальнику оперативного отдела МВД. Он задумчиво посмотрел на зятя.

Да, права Нинка – уж больно он какой-то несуразный и нескладный этот Боря Карнаухов, но зато не пьет, не курит и за бабами не волочится! В конце концов, правильно сделал полковник, когда пригрозил дочери, что если она оставит его без наследников, то и он лишит ее наследства! Он же и посоветовал ей приглядеться к своему неженатому подчиненному.

– Проходи, не стесняйся! – шеф сделал приглашающий жест по направлению к длинному брифингу, установленному перпендикулярно его столу. – Я вызвал тебя, Боря, по одному щекотливому вопросу, – он сделал паузу, – но сначала хотел поинтересоваться: как у тебя с Ниной? Она мне тут что-то такое невразумительное рассказывала про вашу размолвку, да я не особо понял.

«Началось!» – подумал майор, но вслух бодро произнес:

– Да все в порядке, Николай Петрович! У нас с Ниной просто небольшая семейная ссора. Ничего особенного. Не волнуйтесь! – сам Карнаухов был спокоен. Он знал, что шеф очень рассчитывал на него в отношении своей дочери и был на его стороне. – А в чем, собственно, дело?

– Видишь ли, майор, хочу поручить тебе одно дельце. И от того, как ты его раскрутишь, будет зависеть твоя дальнейшая служба! Ты ведь не отказался бы от должности моего заместителя и погон подполковника, а? Все-таки, чин советника юстиции звучит лучше, чем младшего советника? – он хитро подмигнул Карнаухову.

– Я не вижу связи с Ниной Николаевной! – майор по-прежнему был спокоен.

– А ты не гони лошадей, зятек! – нахмурился тесть. – Дело в том, что я тебя хочу отправить в командировку за границу, а Нинку – оформить к тебе в помощники, она, как никак, юрист 2-го класса! А что, пусть тоже съездит, развеется немного… может, дури меньше будет!

– Вы это серьезно, Николай Петрович? – Карнаухов не верил собственным ушам. В командировку, да еще и за границу! Такого еще не было! Видно случилось что-то из ряда вон выходящее! Он даже не обратил внимания на неприятную перспективу поездки вместе с женой.

– А то! – начальник явно наслаждался произведенным эффектом. – А скажи-ка мне, Боря, помнишь ли ты такого Адамова Петра Игнатьевича? Ты ведь с ним вместе в школе учился?

– Ну, да! Только мы с ним даже приятелями не были – больно он заумный был… А-а-а, понял! – протянул, догадавшись, Карнаухов. – Командировка с ним связана? Он ведь, кажется, президент знаменитой «ААА»? Неужели, за границу драпанул?

– Вот именно! – полковник встал из-за стола и стал прохаживаться по большому кабинету. – По данным Интерпола в Амстердаме объявилась его жена – госпожа Адамова Варвара Николаевна, у которой теперь в собственности целая гостиница! Смекаешь?! А там, – он указал пальцем в потолок, – требуют выяснить, куда же делись деньги вкладчиков! Короче, у меня есть соответствующие бумаги, и дело на эту семейку уже в производстве! Мне поручили найти голову, с которой начала гнить рыба под названием АО «ААА». Я внятно объясняю? А ты Адамова хорошо знаешь! Нам и денежку на это дело подкинули сверху. В кои-то веки! Уж больно дельце горячее! Я бы и сам с удовольствием полетел, но решил, что тебе, все же, сподручней. Тем более, и языки вы с Нинкой неплохо знаете, не то, что я. Уразумел?

– Так точно! – теперь по-военному ответил майор.

– То-то же! – шеф улыбнулся. – Ну, ступай в канцелярию, готовься! Просмотри все материалы по этому делу. Через неделю в дорогу. Успеете собраться-то? И смотри у меня, чтоб с Нинки глаз не спускал! Сам понимаешь, не мог я ее одну здесь оставить, всю бы печенку мне проела! Еле убедил начальство по ее кандидатуре. А там вам и помириться проще будет, да и мне спокойней! В общем, помни мою доброту, зятек. И смотри, не подведи!

Глава 12

Адамовы сидели в столовой на своей вилле за большим столом и отмечали удачно завершившееся первое путешествие. Каждый из них взахлеб рассказывал Марине о своих ощущениях. Молчала лишь она одна.

Она слушала, смеялась со всеми, улыбалась, когда Макс изображал испуг Олега при виде собственного ушиба, и никак не могла отделаться от мысли, что все это может повториться еще раз. И она опять увидит тот страшный сон. Настроение у нее при этом снова испортилось, и она ушла в спальню, сославшись на головную боль.

От Игнатьича не укрылось перемена в настроении дочери:

– Чего это она? – спросил он у Макса.

Тот только плечами пожал.

– А я, кажется, знаю, – произнес Никита, работая вилкой, – ей стало завидно, что не пошла в море с нами!

Игнатьич с сомнением посмотрел на сына – шутит тот или нет.

– Да нет, я думаю, как раз наоборот! Она тревожится за всех нас и, в особенности, за своего молодого супруга. Она вообще не хочет, чтобы мы всем этим занимались. Она за нас просто боится, понимаешь?

– Пап, да не бери в голову. Женщины всегда беспокоились за своих близких. Во все времена и у всех народов!

Никита был, конечно, прав. Игнатьич посмотрел на Максима, который сидел молча, опустив голову.

– Макс, а ты что скажешь?

– Не знаю! Но я это тоже почувствовал. Марина мне ничего по этому поводу не говорила, но я-то ее очень хорошо знаю!

– Я не про ее чувства, а про твои! Ты сам-то не передумал?

Но Макс молчал, потому что не мог разобраться в себе. С одной стороны, безусловно, его интерес к самой кампании по поиску затонувших сокровищ сохранялся, несмотря на несколько увядший энтузиазм после волнений за своих друзей во время их недолгого плавания. С другой стороны, ему было безумно жаль жену, сходящую с ума от страха за него.

Но Игнатьич понял его молчание по-своему. Он не хотел заставлять зятя, но тогда разрушились бы все его планы! Тем не менее, он также понимал, что без огромного желания, энтузиазма и куража в таких экспедициях делать просто нечего! Человек может выполнять все на «отлично», но это все равно будет насилием над собой! В экипаже должно присутствовать единомыслие во всем – в работе, мыслях, настрое, бесшабашности, наконец!

Ну, что ж, принимать волевое решение все-таки придется, несмотря на обещание, данное дочери, а жаль…

– Макс, – заговорил Игнатьич, – я понимаю тебя и Марину. Я вообще всех должен понимать по рангу – как отец, как тесть и как капитан! Но и ты должен меня понять. Без четвертого члена нам не обойтись, и ты это прекрасно знаешь! Я не могу все изменить на этом этапе. Если бы ты отказался сразу, этого разговора не было. Но ты дал согласие, и мы все на тебя рассчитываем! Я не могу из-за твоих сомнений отменить следующую экспедицию, которая продлится месяц. Мы с Олегом обсуждали предстоящее плавание, и я как раз сегодня собирался об этом объявить. Поэтому давай договоримся так:… ты с нами поедешь в следующую экспедицию, а я тебе торжественно обещаю: решишь уйти по возвращении, препятствовать и зла держать не буду, как бы все ни сложилось, и никому не позволю тебя в чем-нибудь упрекнуть! Ну, как, по рукам?

– Да! – коротко ответил Макс. – Спасибо вам… за понимание!

Гостиница, которую разыскали майор Карнаухов с женой, оказалась небольшим старинным трехэтажным зданием в романском стиле. Здание практически не перестраивалось со времен, когда оно еще было доходным домом. Все эти сведения туристы из России почерпнули из небольшого путеводителя по гостиницам и отелям Амстердама, купленном еще в аэропорту. На всякий случай, они оба приехали по туристической визе, чтобы не привлекать ненужного внимания к своим персонам.

С утра чета Карнауховых, как и положено любопытным туристам, с удовольствием побродила по великолепному городу, поглазела на местные достопримечательности, полюбовалась старинной архитектурой, покаталась в экскурсионной карете, поплавала на прогулочном катере по живописным каналам.

Затем они пообедали в кафе в центре города, сфотографировались на память на фоне знаменитого Музея мадам Тюссо, прошлись по кварталу Красных фонарей и побывали в уникальном парке тюльпанов. В общем, за целый день Карнауховы вполне убедились в справедливости других названий столицы Нидерландов – Нового Вавилона и Северной Венеции, которые придумали ей потрясенные иностранцы, впервые побывавшие в этом свободолюбивом городе.

Возвратившись в гостиницу, они только и смогли, что наскоро поужинать в небольшом ресторанчике на первом этаже и улечься спать.

Назавтра они снова спустились в ресторан и заказали кофе. В этот утренний час народу было немного. Кроме них была еще одна пожилая пара и двое молодых парней, сидящих за соседним столиком.

Похоже, это были старые приятели – они шумно смеялись и говорили на своем непонятном языке. Карнаухов рассеянно оглядывал интерьер и соображал, с чего следует начать расследование.

И вдруг чуткое ухо следователя уловило в разговоре молодых людей знакомую фамилию – Адамова! Причем произнесена она была ими обоими, но с абсолютно разными интонациями. Вывод напрашивался сам собой – они были с ней знакомы или что-то о ней знали!

«Это удача!» – решил майор. Он был неплохим психологом и знал, как «разговорить» любого человека. Тем более ему для начала было просто необходимо получить любую информацию. А в такой неформальной обстановке сделать это было гораздо проще.

– Господа, – начал он, обращаясь к парням по-английски, – вы, я вижу, местные, не могли бы нам с женой помочь?

Парни перестали смеяться и вопросительно посмотрели на иностранца.

– Да, пожалуйста. Что вы хотели узнать? – произнес один из них – высокий и черноволосый, украдкой глянув на часы.

От Карнаухова этот жест не укрылся, но он, встал со своего места, захватив чашку, и присел за столик к удивленным парням:

– Вы позволите? Я вас ничуть не задержу! Поверьте, это очень важно для меня!

Чернявый хмуро кивнул, а второй рыжеватый, с веснушками по всему лицу, удивленно взглянул на Карнаухова.

– Я здесь впервые, – начал говорить майор, – а вы, вижу, здесь завсегдатаи! Именно поэтому к вам и подошел. Дело в том, что я журналист. Зовут меня Борис Карнаухов. Приехал из России. Моя журналистская специфика – отели и гостиницы крупных городов мира. – При этих словах он вынул из кармана путеводитель и помахал им перед носом парней. – Я побывал во многих местах, но ваш старинный город мне понравился больше всего. Я выбрал эту гостиницу за ее неповторимый стиль и архитектурный шарм. Теперь мне понравился еще и кофе, – он приподнял свою чашку, улыбнувшись, – но самое главное, мне понравился персонал! Я еще не встречал такой предупредительности к иностранцам вроде меня. Может, случайно вы что-нибудь знаете об администрации, которая смогла так организовать работу своих сотрудников? Мне это нужно для публикации комментариев от обычных рядовых посетителей гостиничного ресторана. А затем я постараюсь встретиться и с управляющим, хотя, как правило, такие люди неохотно идут на контакт с журналистами. Вы случайно не знаете, он очень строгий?

Последующей реакции следователь Карнаухов никак не ожидал! Парни прыснули! Чернявый, представившись Питером, с улыбкой произнес:

– Вы извините нас, господин Карнаухов, но вам удивительно повезло, потому что я как раз и есть владелец и управляющий этой гостиницы… правда, бывший, а Ян, – он указал на конопатого, – официант этого самого ресторана! Если хотите, я вам расскажу удивительную историю, которая произошла совсем недавно, в результате которой я всего этого лишился!

– Конечно, буду вам очень признателен! – майор и не ожидал такой удачи. Он достал диктофон и приготовился слушать, тогда как его жена уже облюбовала место за стойкой бара.

То, что услышал Карнаухов от Питера, было чрезвычайно важно и безумно интересно! Словно кадры из какого-то приключенческого фильма, перед мысленным взором следователя проносились удивительные и непостижимые картины превращения «бедной русской женщины» в богатую фламандскую наследницу.

«Как же, бедная!» – усмехнулся про себя майор.

Словоохотливый Питер, явно недовольный резким поворотом в его судьбе, видимо, сильно нуждался в таком благодарном слушателе. Ему нужно было выговориться, излить душу, пусть и первому встречному. Так обычно откровенно беседуют двое совершенно незнакомых людей в купе поезда дальнего следования. А майор Карнаухов был именно таким слушателем.

Теперь следователь знал все или почти все. Особенно его поразил рассказ о старинной картине, хранящейся двести лет в доме Питера. Также сыщик выяснил, что Адамова развелась со своим мужем, живущим на Арубе, и вышла замуж за своего зама Риккардо.

Следователь был доволен, но удивлен тем, что, по словам парней, ни Адамова, ни ее бывший муж вовсе не производили впечатления богатых людей. Наоборот, это были люди, скорее, нуждающиеся.

Карнаухов поблагодарил парней и пообещал им прислать из России большую заметку с их интервью. Впрочем, парней это мало интересовало.

Его Нина, тем временем, вовсю флиртовала с барменом, накачиваясь мохито. Она попала в свою стихию, удивляя круглолицего работника барной стойки безудержностью в употреблении спиртного в такое неподходящее время. Бармен только качал головой и растерянно улыбался.

Оставив жену в ресторане, Борис решил, не откладывая, поговорить с Варварой Адамовой. Он еще не решил пока, каким образом вести с ней беседу, как к ней относиться. Но то, что он уже узнал об Адамовых от человека, вовсе не заинтересованного в их выгораживании, сильно поколебало его предубежденность в отношении этих людей.

И он решил просто поговорить с ней, как с женой своего школьного приятеля. И это было самым правильным на данном этапе расследования.

Игнатьич не преувеличивал, когда называл примерную продолжительность грядущей экспедиции. Недаром друзья, пользуясь служебным положением Олега, проштудировали все документы на тему поисков сокровищ, находящихся в музее острова. Это были обрывки судовых журналов, фрагменты старых лоцманских карт, рукописные схемы и многое другое, свидетельствующее о неподдельном интересе человека к тайнам моря.

Впрочем, за точность и правильность этих документов поручиться было невозможно, как они сами уже убедились. Поэтому им не показалось странным, что столь ценные сведения хранятся в музее совершенно открыто. Несмотря на это, примерный план нового путешествия был набросан с учетом добытых сведений, тем более в некоторых документах были указаны и промеры глубин с точными координатами. Если первый поход был призван проверить лодку и экипаж на прочность, то второй – исключительно для поисков затонувших кораблей.

Но подготовка перед новым походом все же была необходима. Кроме приспособления для расчистки места раскопок от донного песка, Никита задумал превратить обычный металлоискатель в искатель драгоценных металлов!

Для воплощения этой гениальной идеи им было изобретено не менее гениальное устройство, которое могло на расстоянии до трех метров определять не только химический состав металла, но и его массу!

В основу устройства был положен принцип работы спектрографа – прибора, используемого в химических и физических лабораториях для спектрального анализа химических элементов и металлов в частности.

Никита, объединив в одном корпусе металлоискатель и спектрограф, собрал в итоге свой уникальный прибор, для краткости названный «Драгметискателем». А, вкупе с очень мощной батареей, подпитываемой от основного аккумулятора космоэнергии субмарины, он получил возможность использовать его на расстоянии.

Спектрограф при желании настраивался на тот или иной химический элемент и, зафиксировав соответствующий импульс от определенного металла, содержащего этот элемент, передавал его на маленький дисплей, снабженный помимо экрана световыми индикаторами, соответствующими искомым элементам. Загорающийся красный индикатор соответствовал золоту, зеленый – серебру. На дисплее при этом высвечивался вес элемента в килограммах с точностью до одной сотой.

Причем, если одновременно были найдены оба металла, то загорались обе лампочки, а на экране – два числа разного цвета, совпадающего с цветом индикаторов. Были и еще две лампочки, на всякий случай, – синяя и желтая: для платины и бронзы, но даже в музее не было изделий из этих металлов.

Испытания проводились на Марининых украшениях. Все радовались, как дети, когда завернутые в тряпку золотые кольца, спрятанные в одном из ящиков стола, были тотчас же обнаружены Никитой уже на расстоянии трех метров миганием красного индикатора, да еще и с указанием общего веса золотых изделий!

Затем эксперимент усложнили: золотые и серебряные украшения были помещены на дно бассейна по четырем углам в четырех алюминиевых кастрюлях, причем в первой было только золото, во второй – серебро, в третьей – то и другое, а четвертая была пуста. Все кастрюли были пронумерованы. Никита должен был, подойдя к кастрюле, назвать номер и сказать, что в ней спрятано. В трех случаях он не ошибся, правильно истолковав даже третий вариант. И только у четвертой – пустой – замешкался. Он не мог понять, почему индикаторы погасли. При этом у него было такое растерянное лицо, что остальные участники эксперимента прыснули со смеху. В общем, эксперимент прошел на ура! Все еще раз убедились в конструкторском гении младшего Адамова.

Макс уже рассказал Марине о разговоре с отцом, и она была в прекрасном расположении духа. Максим и сам много думал об этом после разговора с тестем. И, в конце концов, разобрался в своих желаниях. Он понял, что поиски сокровищ, даже ради самых благих целей, не для него! Ему хочется работать по своей специальности, лечить людей вместе со своей женой, растить детей здесь на земле и радоваться солнцу, траве, деревьям, впитывая естественный, а не искусственный аромат природы.

И понял он это, когда тесть снял с него груз ответственности за уже данное им однажды обещание влиться в состав команды субмарины. Но это обещание Максим был намерен выполнить до конца!

Глава 13

Борис Сергеевич сидел в мягком кресле для гостей и внимательно смотрел на женщину, которая была, что называется, в своей тарелке. Если бы он увидел ее вот такую в их городке, обязательно обратил бы на нее внимание, несмотря на свою сдержанность, природную скромность и смущение перед прекрасным полом.

Она являла собой тот тип женщины, который всегда привлекал мужчин не внешней привлекательностью, хотя ничего отталкивающего в ее простом лице с темной родинкой под левым ухом не было, а каким-то внутренним шармом, неуловимым блеском глаз, а также неповторимой манерой произносить слова и держаться на людях.

Она выглядела гораздо моложе своих лет. В досье на Варвару Адамову он прочел также, что она, проработав в техникуме преподавателем, перешла к своему мужу на должность кадровика и пресс-секретаря. Ни о каких организаторских способностях в скромном деле не было сказано ни слова! Наоборот, из характеристики с предыдущего места работы следовало, что она – безынициативный и вялый работник, хотя и весьма пунктуальна. К тому же, умела держать своих студентов в строгости.

Однако сейчас перед ним сидел уверенный в себе руководитель в безупречно сидящем на ее легкой фигуре дорогом костюме. Ухоженные руки, прическа, осанка – все говорило о том, что она на своем месте, а ее сияющие глаза – что она еще и счастлива, как женщина.

Варя тоже с интересом изучала бывшего одноклассника ее Петра, приехавшего сюда с женой, по его словам, в качестве туриста. Он ей сообщил, что совершенно случайно узнал от официанта фамилию владелицы гостиницы и не преминул этим воспользоваться. И теперь, смакуя прекрасный кофе, он рассказывал о школьных годах, проведенных совместно с Петром.

Если бы знал многоопытный следователь, что от проницательного взгляда этой женщины не укрылись истинные причины его появления! Она прочитала его мысли, едва он перешагнул порог ее шикарного кабинета. И только его действительно позитивный настрой в отношении Адамовых, который она без труда уловила, не позволил ей отнестись к представителю российских правоохранительных органов с должным предубеждением.

– А где же Адамыч? – невинно поинтересовался Борис, упомянув школьное прозвище Петра. – Он тоже с вами?

– Нет, к сожалению, мы с ним расстались, и я повторно вышла замуж за местного жителя, работавшего в этой гостинице до меня.

И она рассказала Карнаухову историю ее появления в этой гостинице, уже слышанную от бывшего владельца и совпадающую даже в мелочах.

– Петр с детьми живет на острове Аруба. Нам ведь пришлось уехать из России. Вы, Борис, наверняка, наслышаны об истории с его фирмой «ААА»? – поинтересовалась она, ничем не выдавая свою осведомленность в отношении гостя. – В сущности, Петя – человек очень порядочный и очень щепетильный в денежных вопросах, и он быстро понял, что придуманная им финансовая схема даст сбой в обозримом будущем. И последствия этого коллапса, в первую очередь, затронут не только последних вкладчиков, но и первых лиц фирмы. Ни для кого не секрет, что в нашей стране не любят разбираться в том, кто прав, а кто виноват на самом деле. Лес рубят – щепки летят! И пострадать мог не только он сам, но и я, и даже наши дети. Поэтому мы решили уехать, чтобы в спокойной обстановке мой муж смог бы урегулировать все финансовые проблемы. А перед отъездом он снабдил своих замов подробнейшими инструкциями урегулирования ситуации. Акции должны были быть погашены по номиналу в течение трех месяцев за счет продажи всех активов, включая движимое и недвижимое имущество фирмы. Но получилось совсем иначе. Как выяснилось, его бесстыдно обворовали собственные замы! Верите или нет, Борис, но мы ведь практически все оставили на родине, взяв только необходимую сумму для покупки дома на Арубе…

– А чем сейчас занимается ваш бывший муж? Не пытается подточить изнутри своими финансовыми пирамидами загнивающий запад? – пошутил Карнаухов.

Варя шутку не приняла:

– Ей-богу, Борис, понятия не имею. Теперь у него своя жизнь, у меня – своя! – ответила она без улыбки. Но потому, как она эта произнесла, Карнаухов понял: Варя чего-то не договаривает. Наверняка она знает больше! Но давить на нее, демонстрируя корочки старшего следователя, он не хотел. Ведь она могла предупредить бывшего мужа о приезде представителя прокуратуры.

Борис, ободряюще улыбаясь, произнес, вставая:

– Ну и ладушки! Я все равно хотел посетить Нидерландские Малые Антильские острова. Знаете, мне особенно рекомендовали посетить три острова: Бонайре, Кюрасао и Саба. Теперь же я обязательно съезжу и на Арубу. Только уговор: Адамычу ни слова! Вот будет ему сюрприз от Лопуха – это мое школьное прозвище! – и Борис смущенно рассмеялся.

Наконец все приготовления были завершены. Теперь на подлодке появились некоторые новшества: фонограммы, сопровождающие соответствующие ароматы в системе вентиляции, возможность просмотра широкоформатного видео, большая стереосистема. Все было максимально продумано, чтобы внутри замкнутого пространства люди не чувствовали себя ущемленными.

В кают-компании появился большой обеденный стол с удобными креслами, бильярд и даже небольшая библиотечка с русскими изданиями. Олег принес с собой кота, недавно подаренного ему девушкой, с которой он был на свадьбе Макса и Марины. У всех было приподнятое настроение.

Утром, по заведенному уже порядку, члены экипажа обменялись рукопожатиями и заняли свои места. «Новый наутилус» медленно отчалил от берега, отдаваясь мутным водам Карибского моря.

На этот раз Марина не пошла провожать своих мужчин – что-то удержало ее, к тому же ей надо было готовиться к сдаче последнего экзамена на право получения медицинской лицензии. Курсы нидерландского языка она успешно прошла еще два месяца назад, а, общаясь с соседями и пациентами, она получала еще и дополнительную языковую практику.

Она решила навести порядок в своем большом доме. На отцовском письменном столе, как всегда, была навалена куча разных бумаг и папок. Хотя Никита снабдил всех домашних компьютерами, собранными им по одному ему известным схемам, отец по старинке составлял документы обычным для него способом – при помощи ручки и бумаги. Корзина для мусора была переполнена. Отец забывал ее очищать, и использованные скомканные листки валялись повсюду.

Марина, улыбнувшись, стала подбирать их с пола, как вдруг ее внимание привлек один, на котором она с удивлением прочитала свое имя! У нее забилось сердце. Она развернула листок. Это был черновик завещания! Она с замиранием стала читать, покрываясь холодной испариной!

В завещании, составленном ее отцом перед самой экспедицией, – судя по дате, он оставлял все имущество своей дочери! Из этого следовало только одно: ее отец прекрасно отдавал себе отчет, насколько опасен был этот поход. Вот почему он сказал Максиму, что отпустит его из команды после экспедиции, если тот сам захочет. Он опасался и за него!..

…Прошло уже две недели, как Адамовы отправились в плавание. Все шло своим чередом. Марина устроилась в городской госпиталь ассистентом терапевта. Для самостоятельной практики она должна была отработать минимум полгода в этой должности. Параллельно она занималась и частными приемами. В больнице знали о Марининых способностях и даже в некоторых случаях прибегали к ее помощи, когда традиционная медицина оказывалась недостаточно эффективной.

Вот и сегодня день выдался на редкость тяжелым. Идя под вечер к себе домой, она прокручивала в голове весь суматошный день. У крыльца своего дома она увидела мужчину, сидящего на скамейке. Он явно поджидал кого-то. Услышав Маринины шаги, он обернулся:

– Вы, наверное, Марина? – проговорил он на чистом русском языке, отчего у нее сразу сжалось сердце. Она вспомнила предостережения отца о «длинных и цепких руках российского правосудия».

– Да, с кем имею честь?

Немолодой лысоватый мужчина поднялся со скамейки:

– Разрешите представиться: Карнаухов Борис Сергеевич, школьный друг вашего отца. – Он смотрел на нее открытым взглядом. В его усталых, в красных прожилках серых глазах читалась доброжелательность, а плохо выбритое доброе лицо осветила смущенная улыбка.

А «Новый наутилус» все наматывал и наматывал морские мили, бороздя просторы Карибского моря. Все шло по намеченному плану, и ничего примечательного не происходило.

Олег, сменившись с вахты, сидел в кают-компании и лениво просматривал старые журналы, оставшиеся с прошлой экспедиции. Он все еще никак не мог отойти от радостного возбуждения – еще бы, он, наконец, осуществил свою детскую мечту! Но теперь его занимали уже совсем другие мысли – о том, что будет дальше.

Допустим, они найдут сокровища. Допустим, этих денег будет достаточно, чтобы безбедно жить. А что потом? О чем еще можно будет мечтать?

Вон у Петра есть дети! Как он тогда переживал за Никиту, когда исчезла связь. Его чуть удар не хватил! А у него, Олега, есть кто-то, о ком также можно было беспокоиться, заботиться? Нет и еще раз нет!

Ему почти сорок, а чего он достиг в этом плане? Все время он куда стремился, бежал, не щадя себя и других, а половина жизни уже пролетела! И что осталось за спиной, кроме казенного дома на затерянном острове? Даже друзей он толком не приобрел! Адамовы – не в счет. Петр до сих пор относится к нему настороженно, хоть и не подает вида.

Ему нужна семья! И дети! Обязательно дети, чтобы было кому рассказать о своих приключениях, мыслях, о своих ошибках, чтобы предостеречь их от негатива, чтобы научить, как жить правильно!..

А сам-то он правильно жил? Все ловчил что-то в погоне за своими призрачными мечтами, перепрыгивая через три ступеньки, перешагивая через людей, порой просто не замечая их. Почему он раньше об этом не задумывался?

За иллюминатором наблюдалась все та же унылая картина – бесконечная песчаная пустыня с курганами донных наносов. Если бы не пестрое многообразие морских обитателей, шарахающихся от луча носового прожектора, можно было умереть со скуки!

Игнатьич потер усталые глаза и посмотрел на часы. Было полшестого утра. Несмотря на ночную вахту, спать ему не хотелось. В командном отсеке он был один, если не считать Немо – персидского кота и любимца экипажа. Тот развалился на столе – излюбленном своем месте во время несения вахты капитаном. Из всех членов экипажа именно Петр был выбран котом в качестве своего доверителя и фаворита. Даже к Олегу, у которого кот жил некоторое время, кот так не относился.

Вот и сейчас Немо разлегся на куске ватмана с наклеенной на него копией фрагмента судового журнала со старого испанского корвета, затонувшего лет сто пятьдесят назад. Котяра, не отрываясь, смотрел на Игнатьича, словно хотел что-то сказать.

– Умный котик! Я помню, что через полчаса смена! Потерпи еще чуток и пойдем баиньки! Э-эй, поосторожней! – прикрикнул он на кота, который неловко шевельнувшись, зацепил когтями плохо приклеенный к ватману документ. Немо, обидевшись, спрыгнул со стола, уступая место человеку.

Этот чудом сохранившийся пожелтевший фрагмент карты всегда был для Игнатьича самой большой загадкой. Именно на нем неизвестный капитан нанес координаты какого-то места, никак их не прокомментировав. И приблизительно здесь, на этой широте, судя по приборам, и находилась сейчас субмарина!

Ломая голову над этой загадкой, Игнатьич пришел к выводу, что капитан старинного судна, возможно, и дал пояснения в судовом журнале, но до наших дней они не дошли. В музее, откуда Олег снял копию фрагмента, находился и поднятый с корвета капитанский сундучок красного дерева, в котором, кроме остатков судового журнала, завернутого в парусину, лежала курительная трубка, да несколько испанских золотых монет, датированных серединой 18 века.

«Как бы там ни было, надеюсь, нам повезет больше!» – подумал Адамов, ведь маршрут лодки лежал и через эту самую точку.

Но пока они не могли похвастаться удачными поисками. За две недели плавания команда обнаружила несколько скоплений затонувших судов, но, благодаря показаниям чудо-прибора, не пришлось тратить уйму времени на исследование останков. «Драгметискатель» неизменно указывал на полное отсутствие этих металлов. Даже «бронзовая» лампочка не хотела зажигаться желтым цветом.

Ну, что же, пройдена только половина пути. Игнатьич снова сел на свое рабочее место и, отметив положение лодки по приборам, сверился с координатами на фрагменте. Они совпали!

Он приказал Никите застопорить ход и включить полное круговое освещение. Теперь вдвоем с Максом они принялись не торопясь изучать открывшуюся им панораму. Субмарина давала освещение в радиусе около трех метров, и потому они не сразу обратили внимание на темную округлую возвышенность примерно в десяти – пятнадцати метрах от лодки.

Капитан приказал подойти как можно ближе и лечь на грунт. Теперь объект можно было рассмотреть лучше. Но то, что они увидели, заставило их открыть рот от изумления.

Неизвестный предмет куполообразной формы приблизительно шести метров в диаметре выступал над поверхностью дна в половину человеческого роста. Абсолютно гладкая матовая сферическая поверхность темно-серого цвета отражала тусклый свет, исходящий от подлодки, во все стороны. Это было настолько необычно и так не вязалось с окружающей средой, что путешественники буквально потеряли дар речи и только во все глаза смотрели на объект явно неземного происхождения.

– Это же похоже… – начал было Макс, первый оправившийся от шока.

– На НЛО! – закончил за него подошедший Никита.

Игнатьич и сам видел: то, что напоминало купол, скорее всего, было лишь верхней, самой малой частью так называемой летающей тарелки.

У него захватило дух! НЛО – этого еще им не хватало! Но откуда? Почему здесь, на дне океана? Почему она не улетела? Неужели потерпела аварию? Или здесь ее лежбище?!

Не успели члены экипажа осознать до конца всю грандиозность своей находки, как вдруг все явственно почувствовали легкую вибрацию, постепенно усиливающуюся.

– Что происходит? – вскричал Адамов, собираясь отдать команду на срочное всплытие, как вдруг сильная тряска дополнилась оглушительным ревом, ощущаемым даже на слух в герметичной подлодке.

Члены команды, прильнувшие к иллюминаторам, попадали на пол, сметенные неведомой силой. Игнатьич сильно ударился головой о переборку и, падая, увидел ослепительно белую вспышку света, озарившую все кругом.

«Конец!» – мелькнуло в его затухающем сознании, а перед глазами всплыло растворяющееся во мраке озабоченное лицо дочери.

Глава 14

Карнаухов с любопытством оглядел большой дом, который вызвал у него смешанные чувства. Дорогая мебель, картины на стенах, предметы интерьера поражали своей роскошью и помпезностью. Сама же молодая хозяйка всем своим видом, аккуратной, но простенькой одеждой как-то совсем не вписывалась в эту обстановку, смотрелась чужеродным телом.

Поймав его взгляд, Марина спокойно произнесла:

– Вы, Борис, не удивляйтесь, вся обстановка сохранилась от прежнего хозяина. Нашего здесь совсем немного. Не успели мы еще как следует все это обжить. Не привыкли мы к такой обстановке, да и времени на это тоже не было! – она смотрела на гостя несколько смущенно, но прямо и открыто.

«Таким глазам можно доверять!» – отметил про себя многоопытный следователь.

Они сидели в гостиной и пили чай. Марина молча и настороженно смотрела на него, видимо, не слишком поверив словам насчет совместных школьных годах с ее отцом.

– Да вы не пугайтесь, Марина, я действительно учился с Петром в одном классе. Может быть, даже он рассказывал вам о Лопухе, любящем детективы? Но вас я не хочу обманывать! Скажу, как есть: именно поэтому мне и было поручено моим прокурорским начальством вести это дело. Я уже поговорил со многими людьми, знающими вашу семью, и даже с вашей мамой, и у меня сложилось вполне благоприятное впечатление обо всех Адамовых.

– Вы видели мою маму?! – обрадовано воскликнула Марина. – Как она там?

– Все в порядке, не волнуйтесь! Всем бы так хорошо было, как ей, уж поверьте мне! Она рассказала мне все, что с вами приключилось: почему вы уехали из страны, и как она стала владелицей гостиницы, как развелась с вашим папой и вышла замуж за другого. Не рассказала она только о том, чем занимается ваш отец, чем дышит, так сказать!

Поэтому, по долгу службы я обязан был приехать в ваш дом. Уж не обессудьте! Но, повторюсь, у меня пока нет никаких оснований подозревать Петра в махинациях, мошенничестве, утаивании средств, украденных и вывезенных из России, каковые ему инкриминируют. Не буду скрывать от вас, что у нас были такие подозрения. И мне необходимы неопровержимые доказательства его честности. Мне просто необходимо поговорить с ним, либо, в его отсутствие, с кем-то из близких ему людей. Прочувствовать, так сказать, обстановку на месте. Слишком уж большие деньги тут замешаны. Вон, даже начальство мое не поскупилось отправить обычного уральского следователя в загранкомандировку, да не куда-нибудь, а в Голландию! И эту командировку я должен отработать по полной программе.

Марина встала и, ни слова не говоря, ушла куда-то из гостиной. Через минуту она вернулась с каким-то помятым листком, вырванным из блокнота:

– Вот прочтите. Это я нашла в мусорной корзине в кабинете отца. А потом я вам отвечу на все ваши вопросы.

Прочитав набросок завещания, Карнаухов задумался. Документ, предназначенный для самого дорогого ему человека, не мог не отражать истинное положение вещей, включая его имущественную составляющую. В нем говорилось, что Адамов-старший завещает своей дочери единственное недвижимое имущество в виде дома на острове Аруба. Ни о каких счетах в банках в завещании не было сказано ни слова! Если бы у него был капитал, вывезенный из России, он обязательно был бы упомянут! Иначе и быть не могло! Но почему он оставлял дом только дочери? А как же его сын Никита? Почему он был обделен вниманием отца?!

Как бы там ни было, этот документ свидетельствовал в пользу предположения, что Петр Адамов вовсе не был беспринципным вором. Он был, скорее, несчастным человеком, вынужденным покинуть родину.

Единственное, в чем можно было бы его обвинить, это в присвоении денег на покупку дома. Но это далеко не те средства, ради которых Бориса Карнаухова послали в командировку. Ну и, конечно, в том, что, организовав такой бизнес, он бросил его, не рассчитавшись с долгами. Но это – уже другая статья! И не в его, Бориса, компетенции!

Хотя, кто знает, позволили бы власти Адамычу это сделать? Скорее всего, посадили бы, сделав козлом отпущения! В назидание другим.

И тут Карнаухова как стукнуло: предстоящие выборы мэра города! Вот основная причина его спешной командировки! Обманутые вкладчики руководителей города интересовали в последнюю очередь. Гораздо более важным было набрать политические очки перед выборами, и такой человек, как Адамов, примерно наказанный, был бы той самой козырной картой, позволившей мэру продлить свои полномочия еще на один срок! Вот почему прокурорское начальство не пожалело никаких средств. Вот откуда посулы его тестя и обещания повышения в должности и звании, если Карнаухову удастся что-то накопать на Адамова! Им всем нужны были веские доказательства его вины, чтобы подключить Интерпол.

Правильно Адамыч сделал ноги! Борис, как никто другой, теперь знал это наверняка…

Следователь вздохнул с облегчением. Ему было собственно уже не важно, чем сейчас занимается в настоящее время его одноклассник Адамыч и почему он не упомянул в завещании своего сына. Главное, он – не виноват в присвоении и вывозе из страны огромных денег. Об этом говорило всё: и явно неподдельная смятая бумага, и показания близких, и интерьер дома, а самое главное – то, что, к сожалению, не отнести к вещдокам, – собственные чутье, опыт и знание людской психологии.

Он с теплотой посмотрел на его дочь. Адамычу можно было позавидовать. У него двое прекрасных детей! И это – уже богатство!

– Мариночка, скажите мне только: ваш отец не затеял вторую «ААА» на этом прекрасном острове? Ваша мама мне так на этот вопрос и не ответила! – Карнаухов улыбнулся, бережно убирая черновик завещания в папку. – Хотя многим нашим с вами соотечественникам согрело бы душу известие о подрыве экономики проклятых буржуинов.

– Да что вы! – Марина даже подскочила. – Вместе с моим братом и мужем папа занимается исключительно исследовательской деятельностью, финансируемой здешними властями! У них исследовательская подводная лодка, принадлежащая острову. И вообще, это очень опасное дело! А вы тут шутить изволите! Кстати, в составе их команды и представитель здешних властей. Вы можете об этом узнать в городском муниципалитете. Его зовут Максимов Олег. Он из наших бывших. Он, собственно, и был инициатором этой опасной экспедиции! – с жаром на одном дыхании выпалила Марина, мысленно коря себя за вынужденную ложь.

Но Карнаухову, похоже, эти объяснения показались вполне достаточными.

«Вот почему он не вписал сына в завещание», – сообразил Карнаухов, – он рисковал не один, а со своим сыном и зятем! Но ради чего? Неужели только из-за научных исследований?»

– А что они исследуют? Ведь, насколько я знаю, у вашего папы другие научные пристрастия – экономические?

– Они обследуют подводный шельф. Дело в том, что Максимов по роду своей деятельности отвечает за безопасность транспорта, включая также и подводный. А последнее время участились случаи столкновения прогулочных подлодок с затонувшими объектами. Вот ему и поручили подобрать команду специалистов, которые смогли бы квалифицировано решить эту проблему. Как вы знаете, водный и особенно подводный туризм пользуется огромной популярностью на Арубе и приносит большие доходы в казну. Кроме того, им поручено разработать новые безопасные маршруты таких подводных экскурсий.

– И все-таки я не понимаю, почему этот Максимов обратился к вашей семье – людям, далеким от всего этого? Неужели на острове не нашлось других, более достойных специалистов?

– Максимов – единственный русский на этом острове. И он хотел создать команду из бывших соотечественников. А обучиться подводному делу оказалось не так уж и сложно. Возможно, вы не знаете, но мой брат Никита – отличный изобретатель и механик. Кто, если не он, годился для этой роли? А поскольку экипаж маленькой подлодки должен состоять минимум из четырех человек, Максимов пригласил также моего мужа и отца. У папы после «ААА» отпала всякая охота заниматься финансами. А жить-то как-то надо! А эта работа весьма неплохо оплачивается муниципалитетом.

Карнаухов во время рассказа Марины все записывал на портативный магнитофон. Он был удовлетворен ответами дочери Адамова. Все выглядело вполне убедительно и логично.

Он с грустью попрощался с Мариной и пообещал обязательно еще раз навестить Адамовых, но уже не как следователь, а как знакомый или даже друг семьи.

Придя в отель, в котором он остановился, Карнаухов достал из портфеля смятый листок. Рядом с ним он приложил копию заявления, составленного Адамычем при открытии своей фирмы, захваченную им из дела. Невооруженным глазом было видно, что оба документа были написаны одной и той же рукой!

От опытного следователя, правда, не ускользнуло некоторое напряжение в голосе и поспешность Марины, перед тем, когда она стала говорить о его подводных исследованиях. По большому счету Карнаухову следовало бы проверить ее слова в городском муниципалитете насчет Максимова и его задания. Уж больно странно, что такой, наверняка дорогостоящий, проект был доверен человеку, не так давно появившемуся на острове, совсем недавно ставшего гражданином Нидерландов! Не похоже это западный подход к делу…

Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что копать глубже не стоит по трем соображениям. Во-первых, это сразу бросило бы тень на этого Максимова, не имеющего отношения к расследованию. Тем более у Карнаухова не было права интересоваться гражданином иностранного государства, если нет прямых доказательств его причастности к какому-либо преступлению. Да и то, не самому, а через местную полицию.

Во-вторых, если городская администрация все же не имеет никакого отношения к их подводным путешествиям, то это тем более вызовет нездоровый интерес уже к обоим русским и вызовет ненужную огласку. Для его расследования даже тот факт, что они на свой страх и риск занялись, предположим, поисками сокровищ с тех затонувших кораблей, о которых упомянула Марина, его расследованию ничего не дает. Ну, ищут и что? Наоборот, это лишний раз подтвердило бы, что Адамовы – бедны, как церковные мыши, если ради денег они отважились на такую опасную затею!

И, наконец, в-третьих, эта симпатичная семья в дальнейшем может и ему самому ох, как пригодиться! А что? Чем черт не шутит! Может быть, ему еще придется обратиться к ним с какой-нибудь просьбой? Нет, портить отношения с Адамычем ему было никак не с руки!

Да и в его оперативное задание входило лишь выяснение причастия Адамова к пропавшим деньгам вкладчиков. И он это выяснил! К тому же, срок его командировки уже подходил к концу, а, по словам дочери, Петра не будет еще недели две, как минимум.

Задерживаться здесь не было уже ни времени, ни возможности. Лимит средств, будь он не ладен, тоже был исчерпан! Плюс затраты на его мнимую помощницу – Нинку, зависшую в барах Амстердама. Он так и не уговорил жену сопровождать его на Арубу, вопреки обещанию тестю не спускать с нее глаз. Хотя, Карнаухов об этом нисколько не жалеет – она испортила бы все впечатление о прекрасном острове и о его обитателях.

Игнатьич как бы видел себя со стороны. Вот он в парадной морской форме капитана стоит на мостике, отдавая честь толпе на берегу, провожающей его подводный корабль. Он горд собой, своей службой, своей лодкой, которая отходит от берега и начинает медленно погружаться. Он держится за поручни и, почему-то, не торопится сойти в люк! А лодка опускается все глубже и глубже! И вот он уже под водой, но ему совсем не страшно, ведь дышится ему легко и свободно!

Рядом проплывают диковинные разноцветные рыбы, а он спокоен и даже весел! А вон, какая интересная рыбина с большой шарообразной головой! Рыба подплыла к Игнатьичу вплотную, заглянула ему в глаза и вдруг произнесла механическим голосом:

– Пробуждайтесь, пожалуйста!

Игнатьич вздрогнул от неожиданности и очнулся. Он находился в незнакомом помещении сферической формы. Стены, потолок, пол – все было обито каким-то мягким пористым серебристым материалом. Он сидел в центре помещения в кресле, очень удобно облегавшим тело. Прямо перед ним на стене был вмонтирован большой овальный экран, мерцающий мягким голубоватым светом. Больше в комнате ничего и никого не было. Вдруг экран ожил, и раздался все тот же механический голос:

– Пожалуйста, смотрите на экран!

На экране в хронологическом порядке мелькали события: вот они, собираясь отплывать, жмут друг другу руки; вот они медленно плывут в толще мутной воды, огибая подводные рифы; вот они уже у скопления затонувших кораблей безуспешно исследуют своим «Драгметискателем» останки древних посудин и, наконец, они у сферического матового купола.

Далее картинка, резко изменив качество, очень ярко и сочно отразила то, что Игнатьич уже не мог видеть. На экране он увидел свою подлодку, мерцающую голубым светом, беспомощно лежащую на боку. К ней направляются несколько маленьких, не больше метра, фигур с вытянутыми большими головами в белых облегающих одеждах под прозрачными скафандрами и таких же шарообразных шлемах. Вот они со знанием дела открывают входной наружный люк и проникают внутрь лодки.

Игнатьич видит себя, лежащим на полу командного отсека, неловко подвернув под себя руку. Далее невидимая камера охватила и остальных лежащих на полу членов экипажа: Никиту и Макса, и даже кота Немо, который, выгнув спину дугой и вздыбив шерсть, неотрывно глядел теперь с экрана на Игнатьича. Далее картинка сменилась, и показалось испуганное лицо Олега в своей каюте. Его полные ужаса глаза, побелевшие губы и дрожащие руки, беспомощно шарившие по койке. Он, видимо, только что пробудился после вахты.

Вот существа в белом под руки волочат всех обитателей подлодки, облаченных уже в прозрачные шлемы и скафандры. Один из пришельцев торжественно несет Немо в маленьком прозрачном пузыре. Игнатьич даже невольно прыснул от смеха. Вот вся процессия подошла к огромной перевернутой тарелке, сверкающей круглыми глазами иллюминаторов, расположенных по всему периметру.

Так вот он каков – этот инопланетный корабль! Игнатьич даже присвистнул невольно! А пришельцы оказались примерно такими, как их изображали. Надо же, а он еще смеялся, глядя на те картинки. Вот и досмеялся!..

На выступающей части нижнего пояса тарелки зияло овальное отверстие прохода, к которому вытянулось нечто вроде транспортерной ленты, на которую, как на эскалатор в метро, взошли все. Причем, пришелец с Немо был первым. Видимо, кот для пришельцев представлял не меньший интерес, чем люди!

Экран погас, и голос за кадром произнес:

– Надеюсь, вы поняли, что все, что с вами произошло, не случайно?

– Что вы имеете в виду? – Игнатьич был чрезвычайно озадачен. – Что – все? То, что мы обнаружили ваш звездолет?

– Все, что произошло с вами и вашей семьей с того самого момента, когда ваш сын впервые увидел свой удивительный сон. Вы помните, что он вам рассказывал об этом?

– Ну, да, в общих чертах! Ему приснилось, что на месте раскопок старой крепости он нашел схему приемника космоэнергии. Я еще тогда удивился этому факту, но подумал, что ему, как и Менделееву, пришло откровение во сне. Такое уже бывало в истории. Ничего особенного, если учесть способности моего сына… Постойте! – осенило Игнатьича. – Вы хотите сказать, что это ВЫ САМИ направляли его все это время?! Но зачем???

– Около 600 лет назад по земному летоисчислению наш корабль потерпел крушение в этих водах. При падении энергосистема корабля вышла из строя. Запасов уже аккумулированной энергии было достаточно не только для поддержания жизнедеятельности всех членов команды в течение ближайших 800 лет, но и создания необходимых условий для существования и развития под водой. Но этой энергии не хватало для самого главного – возвращения на свою планету. Для этого понадобился бы новый приемник Космической энергии, изготовить который возможно было только в век развитых технологий. Поэтому чертежи такого приемника было решено заложить под крепостью, находящейся на территории, где в свое время должен будет появиться человек, избранный для осуществления великой миссии – создания такого прибора и доставки его к нашему кораблю. Вы хотите спросить меня, – продолжал голос, – почему был выбран именно ваш сын? Все гораздо проще, чем вы думаете! Разумные существа, населяющие нашу планету, наделены не только способностями, которые вы здесь на Земле называете ясновидением, яснослышанием, левитацией, телепатией. Мы имеем возможность вычислять и отслеживать землян со схожими способностями. Более того, мы можем заглянуть и в будущее на много веков вперед. Так, еще шестьсот лет назад выбор пал на вашу семью, все члены которой изначально обладали незаурядными с земной точки зрения способностями. У нас есть возможности и соответствующие технологии влиять на судьбы интересующих нас людей. В вашем случае мы лишь немного скорректировали судьбу членов вашей семьи, дабы ускорить процесс получение прибора.

«Так вот в чем дело! – подумал потрясенный Игнатьич. – Неужели вся эта затея с «ААА» тоже пришла ко мне в голову совсем не случайно, а с подачи пришельцев? Неужели они манипулировали не только Никитой, но и мной, подталкивая нас всех к выезду за рубеж?

И остров на мониторе сына, и встреча с Максимовым, и подлодка – неужели это все было по их сценарию?! А моя семья – просто марионетки в руках этих омерзительных существ?! И это они погубили нашу жизнь, превратили в изгоев на собственной родине, вынужденных бояться своей тени. Да кто они вообще такие, почему позволяют себе вмешиваться в людские судьбы? Тоже мне – властители мира!» – Ему стало нечем дышать от ярости и бессилия. Захотелось закричать, излить на них, бесстрастных тварей, свою горечь, обиду, злость!..

Немного успокоившись, он все же взял себя в руки. Игнатьич решил пока ничего не предпринимать, ведь здесь он был не один. И, как капитан, он отвечал за свою команду головой.

Глава 15

Голос с металлическим тембром умолк, видимо, давая капитану возможность осмыслить и переварить все услышанное.

– У меня есть вопросы, можно? – спросил Игнатьич, окончательно приходя в себя.

Голос ответил почти сразу же:

– Я знаю все, о чем вы сейчас хотите меня спросить, а также – какие чувства только что испытали, узнав всю правду! Хочу сказать несколько слов в оправдание нашим действиям, хотя в другой ситуации не стал бы этого делать. Вы совершенно правы: мы действительно можем и должны контролировать людей. Вы лично и ваша семья – не исключение! Но на то у нас есть причины! Если бы не наше вмешательство в «земные» дела, человечество уже давно бы вымерло! Это мы спасаем вашу планету от смертоносных метеоритов, воздействия комет и других космических тел; это мы предотвращаем техногенные катастрофы, которые уже неоднократно ставили вашу планету на грань вымирания; это мы предотвращаем мировые войны, грозящие массовыми истреблениями; это благодаря нам человек вообще появился на этой планете! Человек по своей природе очень любопытное и крайне неосторожное существо. Но, говоря конкретно о вас, мы признаем, что в данном случае вы вправе знать больше, чем другие. Вы хотели узнать подробнее: кто мы, откуда, как попали на Землю и так далее. Отвечу на все вопросы по порядку. Итак, о нашей планете. Название ее ничего вам не скажет, так как она расположена в другой галактике. Она имеет схожие физико-химические характеристики, как и Земля, за исключением лишь продолжительности времени суток – из-за другой скорости вращения планеты вокруг своего солнца. В наших сутках пятьдесят два часа. Во всем остальном, что касается природных условий – нет большой разницы. С точки зрения полезных ископаемых наша планета давно исчерпала свои ресурсы. Именно это и подвигло в свое время наших ученых разработать другие технологии получения энергии. Так были открыты возможности получения Космоэнергии, – как назвал ее ваш сын. Экспедиции в основном связаны с поиском братьев по разуму для получения и обмена информацией, новых технологий и знаний о вселенной. А это, соответственно, необходимо для уверенности в своем будущем. Цивилизация обречена, если она не знает, что ее ждет завтра! В среднем мы живем 250 лет. Когда-то люди на Земле тоже обладали такими же возможностями, как и мы, и жили около двухсот лет, но это – отдельная история, и мы не будем ее касаться. Все экспедиции с нашей планеты готовились с учетом возможных катаклизмов и непредвиденных ситуаций, поэтому отправлялись всегда особи обоих полов, тщательно подобранных друг к другу для продолжения рода, если в этом будет необходимость. Мы – уже третье поколение первых астронавтов, прибывших на Землю, и второе, родившееся здесь на корабле. По внешнему виду мы немного отличаемся от вас, и поэтому вынуждены не появляться в вашем обществе, дабы не контактировать визуально, но можем принимать любые формы для осуществления своих планов на Земле. У вас это называется мимикрией. Мы не обладаем, к сожалению, иммунитетом, присущим землянам, поэтому вынуждены появляться на суше только в самых крайних случаях. Последний раз это было связано с закладкой капсулы с чертежами, о чем я уже вам говорил. Любой контакт с вами смертелен для нас. Поэтому наше общение возможно только посредством экрана.

Теперь отвечу, почему мы не воспользовались помощью с нашей планеты. Все та же причина – отсутствие связи, для восстановления которой наших запасов энергии не хватит. Для них – мы давно погибли! Нет связи – нет информации! Что касается наших планов, – а это ваш очередной вопрос, не так ли? – мы используем ваш прибор, приемник Космоэнергии, для установки его на наш звездолет… уж не обессудьте, без вашего на то разрешения. И улетим на свою планету. Этого момента мы ждали очень долго! И, наконец, дождались!

Я ответил на все ваши вопросы, связанные с нами? Теперь я отведу вас к друзьям, чтобы вы вместе могли решить свою дальнейшую судьбу.

Голос умолк, а Игнатьич вздохнул с облегчением, поняв, что с его членами команды тоже все в порядке. В это время стенка бесшумно отъехала, зажегся яркий свет, и Игнатьич шагнул в проход.

Марине после ухода следователя стало немного не по себе. И, хотя Карнаухов произвел на нее неплохое впечатление, неприятный осадок от его посещения все же остался.

Судя по всему, этот дядя Боря вовсе не так прост! Как все-таки вовремя она нашла черновик папиного завещания, в котором перечислено все имущество отца. Именно по нему Карнаухов должен сделать вывод, что у них, Адамовых, за душой нет ничего, кроме этого дома.

Ну, что ж, справедливость должна восторжествовать! Скорей бы уж они приехали! Вчера Марине опять, в который уже раз, снился тот проклятый сон, но теперь, почему-то, вместе с отцом на мостике стоял и Никита! И она опять кричала им, предупреждая об опасности. И снова ее никто не услышал. А лодка неумолимо погружалась, унося в пучину ее самых близких и родных людей…

По мере продвижения Игнатьича по лабиринтам звездолета зажигался яркий белый свет, указывая ему дорогу. Наконец, миновав два или три поворота, он подошел к большому отсеку, бесшумно распахнувшему перед ним свои вогнутые створки. Игнатьич шагнул вперед и увидел своих друзей, сидящих за круглым столом в облегающих креслах и с удовольствием поглощающих какую-то пищу ярко-зеленого цвета, выдавливая ее прямо в рот из небольших разноцветных тюбиков. Не было видно только кота Немо.

Увидев своего капитана здоровым и невредимым, они радостно вскочили со своих мест и принялись его обнимать. Игнатьич подумал в тот момент, что именно в таких экстремальных ситуациях по-особому проявляются и чувства, обычно сдерживаемые в обычной обстановке.

Успокоившись и рассказав все, что он узнал от пришельцев, Игнатьич по совету остальных тоже попробовал содержимое тюбиков. Несмотря на необычный цвет, пища показалась ему вполне съедобной, напоминая по вкусу нечто среднее между рыбным паштетом и кабачковой икрой.

В разных по цвету тюбиках ощущался и разный оттенок вкуса этого «паштета». В красных тюбиках вкус явно был креветочным, в синем – крабовым, в зеленых – ощущалась морская капуста. И таких тюбиков, изготовленных из какого-то полимерного материала, напоминающего латекс, было десять или двенадцать сортов.

Надо отдать должное инопланетным кулинарам: еда эта была настолько сытной, что Игнатьичу хватило буквально несколько глотков из взятых наугад тюбиков, стоящих в специальных подставках, чтобы почувствовать себя сытым.

В качестве жидкости употреблялась обыкновенная вода, но сгущенная непостижимым образом до консистенции желе. Она тоже была размещена в таких же тюбиках, но только прозрачных. На каждом таком тюбике была нанесена полоска. Игнатьич насчитал их шесть или семь разных видов. Ребята, которые уже успели «попить», сказали, что вода с разными метками тоже неуловимо отличается по вкусу.

Видимо, пришельцы не были большими гурманами. В отличие от землян, они рассматривали пищу исключительно в качестве энергетического топлива для своего организма. Судя по всему, тюбики содержали необходимый и достаточный набор микроэлементов и питательных веществ. Очевидно, что на земной еде они бы столь долго не прожили!

Настроение команды было неплохим, но капитан видел в глазах своих друзей мучивший их и его самого только один вопрос: что будет с ними дальше? Видимо, это не укрылось и от пришельцев.

И, как только друзья поели, все тот же «голос за кадром» продолжил:

– Мы собрали вас здесь вместе, чтобы каждый из вас решил для себя свою дальнейшую судьбу. Но, прежде чем вы будете задавать вопросы, мы бы хотели сделать вам предложение, которое может показаться вам на первый взгляд странным и даже неприемлемым: МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ВАМ ЛЕТЕТЬ С НАМИ НА НАШУ ПЛАНЕТУ! Для каждого из вас там найдется занятие. Ваш организм с нашей помощью будет адаптирован для жизни у нас, и вы сможете прожить в четыре – пять раз дольше. Наша планета не знает войн, горя и катаклизмов. Мы давно не делим территории, так как все жители, независимо от их расы, являются одним народом и населяют всю планету. У нас нет границ, каждый волен жить, где и как захочет! Есть только одно табу: никто не имеет право мешать жить другим и должен творить на благо себе и обществу. Каждый труд в почете, каждая профессия пользуется уважением окружающих, каждый житель приносит пользу обществу в той мере, на какую способен. Даже уход из жизни раньше времени у нас хотя и не приветствуется, но и не запрещен.

Это предложение – эксклюзивно! И сделано оно вам в благодарность за нашу возможность вернуться домой. Никому из землян раньше такого не предлагалось! Вы вольны решать каждый за себя, но тому, кто из вас захочет вернуться, мы будем вынуждены скорректировать память. Другими словами, вернувшиеся забудут все, что связано с нашим звездолетом. Это – просто меры предосторожности!

Голос умолк, и потянулась томительная пауза раздумья над словами пришельцев. Наконец капитан, как старший, подал голос, видя, что взоры членов его команды снова обратились к нему:

– Если мы не захотим принять ваше предложение, каким образом нас доставят на остров?

– Ваша лодка цела, мы немного изменили ее приводную часть, поставив свой аккумулятор, энергии которого вам вполне хватит лет на пять ее эксплуатации. Затем он самоликвидируется. А ваш приемник Космоэнергии мы уже установили на свой звездолет.

Еще один нюанс, капитан: ваш сын больше не сможет создать подобный прибор. Об этом мы позаботимся. Человечество пока не готово к такому открытию. Надеюсь, что в этом вы уже успели убедиться!

Игнатьич посмотрел на сына – тот с мольбой и надеждой глядел на отца. Они друг друга поняли без слов. Он перевел взгляд на Макса. И тот заговорил:

– Я, безусловно, никуда не полечу! У меня есть любимая жена и работа. Я и так счастлив! Мне ничего не надо, кроме этого. Тем более я вам не успел сказать, Марина перед отплытием сообщила мне, что беременна. Я скоро стану отцом, а вы – дедом!

– Я тоже остаюсь на острове! – подал голос Олег. – Я много думал и пришел к выводу, что очень хочу настоящую семью, как у Макса и у тебя, Петр. Мне нравится моя земная жизнь и другой мне тоже не надо. Приеду и женюсь, ей-богу! А сокровища с затонувших кораблей я все равно найду, рано или поздно – осуществлю свою детскую мечту!

– Мы правильно поняли вас и вашего сына, капитан? – вдруг раздался голос невидимого собеседника.

– Да, – после некоторой паузы сказал Игнатьич, – мы согласны лететь с вами на вашу планету! Надеемся, что наш с ним потенциал до конца раскроется хотя бы у вас! – старший Адамов произнес это вдруг внезапно охрипшим от волнения голосом. – Так, Никита?

– Совершенно верно, папа! Я так рад. Это же здорово! Нам безумно повезло! Только, вот, как же мама и Марина? – Никита в растерянности посмотрел на отца. Тот не ответил. Он и сам все время думал об этом.

Игнатьич представил, как Марина будет жить без него и Никиты. Конечно, у нее сейчас прибавится забот и хлопот, ведь она скоро станет матерью. Но вот так, в одночасье, лишиться отца и брата – это будет для нее серьезным ударом!

Он перевел взгляд на сына. Вон, как загорелся Никита этой идеей! Как блестят у него глаза, как раскраснелись щеки. Даже с очередной технической идеей он так не возбуждался. Нет, если уж лететь куда-то, то вдвоем!

А Марина… что ж, теперь у нее есть муж и скоро будет ребенок. К тому же, рядом на материке живет ее мать. Решено! Пусть будет так!

Все это время, пока Адамов-старший рассуждал, взвешивая все «за» и «против», пришельцы никак не проявляли нетерпения. И, только после того, как он принял решение, голос произнес:

– Мы не сомневались в таком исходе дела! Более того, мы позволим вам всем вместе отправиться на подлодке домой. А вас двоих, капитан, мы ждем обратно через двое суток. Пусть для вас это будет еще одна проверка принятого решения. Ровно через сорок восемь часов, если ваша подлодка не появится у нашего корабля, мы улетим. Память пока будет скорректирована только у двоих из вас. Если вы, капитан, или ваш сын все же передумаете улетать, мы найдем возможность стереть и вашу память, можете не сомневаться!

– У меня есть вопрос, – заговорил притихший от такого поворота событий Олег, – что будет с субмариной? Она стоит больших денег, и нам с Максом не хотелось бы ее потерять.

– Не беспокойтесь! Она будет перемещена в то место, куда укажут ваши друзья, когда они вступят на борт звездолета.

– Когда мы сможем отправиться домой? – нетерпеливо спросил Максим.

– После некоторых необходимых безвредных процедур с вашей памятью, которые не займут много времени, вы сможете сделать это уже сегодня. И еще. Мы знаем, что значила для вас всех эта экспедиция, поэтому мы кое-что приготовили для вас. Подойдите, пожалуйста, к тому месту в стене, которое окрашено в желтый цвет. Там вы найдете красную кнопку, на которую надо нажать. Все, что вы увидите – ваше! Это наш подарок вам – землянам!

Игнатьич подошел к желтой вогнутой двери, бесшумно открывшейся после нажатия кнопки, и ахнул. В большой круглой комнате, оборудованной стеллажами, были расставлены сокровища разных времен и народов, поднятых со дна пришельцами! Чего тут только не было! Куда там городскому музею Араньестада! Если бы Никита применил свой чудо-прибор золотоискатель, то увидел бы, как зажглись все четыре лампочки, а на дисплее загорелись разноцветные цифры весов, вряд ли уместившиеся на табло.

Обратная дорога для каждого члена экипажа подлодки «Новый наутилус» пролетела незаметно. Для Макса и Олега – в радостном ожидании берега. Ведь их экспедиция прошла на редкость удачно! Они нашли бесценные драгоценности на каком-то затонувшем судне, которое, по мнению капитана Адамова, само было занято поисками затонувших сокровищ. Иначе чем можно было объяснить их происхождение – разное по национальной принадлежности и возрасту.

Правда, ни Макс, ни Олег, если бы их расспросили об этом подробно, вряд ли смогли все вспомнить и рассказать в деталях. Видимо, сказалась сильная усталость и эмоциональное перенапряжение, связанные с долгим пребыванием в закрытом пространстве подлодки. У новичков такое случается!

Главное, они возвращались домой даже раньше намеченного срока и далеко не с пустыми руками!

Для отца и сына Адамовых, которые с грустью глядели на своих счастливых товарищей, не все было так радужно. Им предстоял разговор с Мариной. И они оба не знали, как сказать дорогому им человеку, что они больше никогда уже не увидятся.

Но это был их выбор! Это была их жизнь! Это было их дело и их предназначение!

Эпилог.

– Ну-ка, поворотись, сынку! – полковник юстиции хлопнул по спине Карнаухова. – А загорел-то как! Небось, с Нинкой на пляжах разных всю дорогу торчали, а?! Мне бы такие задания! Да ты садись, садись, а я пока почитаю, что ты там наваял! – шеф сел за стол и раскрыл отчет своего подчиненного. Он внимательно прочитал все и, немного подумав, произнес: – Ты сам-то веришь во все это? Или просто пожалел бывшего одноклассника, а? – он хитро посмотрел на зятя и, видя его изменившееся выражение лица, продолжил: – Ну, ну, не обижайся, я пошутил! Я тебе доверяю, но… – он сделал многозначительную паузу, – ТЕПЕРЬ это – уже не так важно. Я вчера получил ответ от наших коллег из Амстердама. И знаешь, что они написали? Погибли твои Адамовы – отец с сыном! Тамошние следаки на острове Аруба обнаружили недалеко от берега брошенную экскурсионную подлодку, которая по документам принадлежала Адамову-старшему! На ней, кроме их личных вещей, ничего не было. Судя по отсутствию подводного снаряжения, они оба отправились исследовать какое-то затонувшее судно и не вернулись. Водолазы обшарили все дно вокруг стоявшей на приколе субмарины, но никаких следов так и не обнаружили! Видимо, их отнесло течением. Да мало ли что могло произойти! Неизвестно, какие морские твари водятся в тех водах.

Вот так-то, зятек! Дело закрыто в виду гибели фигуранта. Ну, да ладно, судьба наказала Адамова по-своему. За свои поступки, даже и без злого умысла, отвечать все равно приходится! Если не перед законом, так перед Богом! Ты лучше расскажи, как там себя моя Нинка вела?..

– Петя, Никита! Ну-ка идите скорее сюда, сорванцы этакие. Папа с работы пришел! – кричала Марина двум близнецам четырех лет, возившимся на заднем дворе дома. – Мама, приведите их, пожалуйста, в дом, уже становится прохладно.

Она была на кухне, когда увидела подъехавшую машину мужа.

«Чего-то он рановато сегодня», – подумала Марина, вытирая мокрые руки о полотенце и выходя на крыльцо. Да он не один! Кто же это? Неужели?!

– Дядя Боря! Как я рада вас видеть! Какими судьбами. Ну, проходите, проходите в дом. Макс, ты почему меня не предупредил? – проговорила Марина с укоризной, но при этом счастливо улыбаясь.

– Это – сюрприз! Борис не велел! Он к нам погостить приехал, представляешь?! – Максим тоже был рад этой ее реакции на гостя – единственного близкого человека с Родины, после того, как Макс вызвал свою маму после рождения сыновей.

Борис Сергеевич тоже был рад этой встрече. Он только сейчас смог вырваться в отпуск, да еще один, без сопровождения Нины. Теперь он тоже папа! Нина, как кормящая мама, поехать не могла. Его дочь – отрада всей его жизни – отнимала много времени. Но именно она сотворила чудо со своей матерью – Нину теперь было не узнать! Карнаухов не мог и предположить, что его непутевая Нинка может так измениться!

Он, глядя на счастливое семейство Адамовых (Макс взял фамилию жены), тоже был счастлив! Может быть, солнце здесь такое, что даже потеря близких людей, не может омрачить радости жизни!

Карнаухов посмотрел на чистое, без единого облачка небо, прищурился от яркого солнца, светившего здесь как-то по-особенному ласково, и глубоко вздохнул, вбирая свежий морской воздух всей грудью.

«Господи, хорошо-то как!» – И его доброе усталое лицо расплылось в широкой улыбке.

Конец.

Пять граммов бессмертия

Задумавшись над вопросом о том, чем живое существо отличается от любого материального предмета, философы древности пришли к выводу, что существует некая эфемерная субстанция, жизненная сущность, «душа». Собственно, об этом говорится и в Библии: сотворив человека, Бог вдохнул в него жизнь, то есть вложил в него душу.

Глава 1

Голубой волнистый попугайчик Сеня ни с того ни с сего вдруг яростно застрекотал в своей круглой клетке, подвешенной над столом профессора Осипова. Викентий Сергеевич недовольно посмотрел на Сеню и укоризненно спросил того:

– И чем, осмелюсь вас спросить, уважаемый коллега, вы, собственно, недовольны? У нас, как говорит Сева, все на мази! Остался только последний штришок! Вы понимаете, коллега, что это означает? Переворот в мировой науке, только и всего! И мы с вами и нашим общим ассистентом Всеволодом Николаевичем Колмогоровым станем знаменитостями! Да-с!

Удивленный такой потрясающей новостью, попугайчик примолк, с интересом наблюдая за своим хозяином – известным ученым-биологом, руководителем лаборатории наследственных болезней Института биологических проблем РАМН. Ему, бедной птице, было даже невдомек, что на протяжении всей его не слишком долгой, с точки зрения человека, попугайской жизни профессор Осипов бился изо дня в день над одной единственной проблемой – продлением жизни больных с тяжелыми наследственными нарушениями. Но все десять долгих лет с тех пор, как профессор получил лабораторию и ставил опыты над собратьями Сени по лаборатории – белыми мышами и кроликами, результаты были неизменно отрицательными. Не знал Сеня и того, что идея продления жизни, занимавшая умы всего человечества во все века его существования, но так пока и не решенная, тревожила воображение и пытливый ум Викентия Сергеевича с момента его осознания себя и окружающего мира.

Но толчком ко всему послужило событие, произошедшее, когда он учился в школе: умер отец Викеши – Сергей Борисович, работавший обычным участковым врачом в городской поликлинике. Он страдал редким заболеванием, связанным с обменом веществ, передающимся по наследству в их семье. От этой болезни умерла и мать Сергея Борисовича, а сам он, страдавший этим недугом на протяжении последних лет, все мечтал, чтобы его единственный сын, любимый Викеша, решивший к тому времени пойти по стопам своего отца, разрешил, наконец, эту проблему, ставшую их семейным проклятием. С этого момента произошло и полное переосмысление тринадцатилетним юношей своих устремлений и желаний.

Его эфемерные мечтания о продлении человеческой жизни в общем плане сузились до вполне определенной проблемы: найти способ исцеления его рода. Вот тогда Викеша и поклялся себе во что бы то ни стало найти ключ к решению этой задачи.

С девятого класса биология для него стала предметом поклонения. Он точно знал, чего хотел. Вся его жизнь тогда представлялась в виде прямой дороги к заветной цели – созданию универсального лекарства: особого фермента, позволяющего лечить патологическую наследственность. Уже тогда в среде одноклассников он получил прозвище Профессор. А дал его, кстати, лучший друг и сосед по парте и подъезду Валерка Грошев.

Это был тот еще фрукт! Сколько Викеша себя помнил, Валерка всегда пытался его переплюнуть. И не потому, что ему это надо было по жизни, нет, просто Валерка не терпел быть вторым! А, находясь рядом с Викешей Осиповым, ему приходилось частенько довольствоваться статусом «вечно второго». Когда же ему удавалось в чем-то опередить своего дружка, Валерка был счастлив. Самое смешное, он вовсе и не стремился быть лидером в каком-нибудь мероприятии – будь то спортивные соревнования, олимпиада или даже драка с пацанами из соседнего класса! Главное, чтобы быть впереди Профессора, пусть даже десятым, если только Осипов будет одиннадцатым!

Викешу всегда смешила и удивляла эта его причуда, которая, впрочем, подвигала середнячка Грошева на определенные усилия, позволяя ему выбиваться из серой массы.

«Ну, что ж, если ему так хочется, а тем более двигает вперед – ради Бога! Да и мне не будет скучно!» – думал в такие минуты Профессор. И только один единственный раз в жизни Викеша пожалел, что не отшил в свое время навязчивую дружбу своего соседа. Зато этот единственный раз запомнился ему на всю жизнь, поскольку круто ее изменил.

А дело было в девочке Наденьке, соседке, поселившейся в их доме и пришедшей в один прекрасный день в их с Валеркой класс. Тогда, в двенадцатилетнем возрасте, когда мальчишки и не думают об амурах, а девочки заняты, как правило, обсуждением одноклассниц на предмет степени модности их шмоток, Викеша вдруг обратил внимание на эту необычную девчонку. В принципе, ничего особенного в ней не было – обыкновенное лицо со вздернутым носиком, светлые, коротко постриженные волосы, худенькая фигурка. Но глаза! Именно глаза Нади ошеломили его тогда. Синие-пресиние, словно вечернее небо в самый разгар лета.

Ее посадили на свободную парту прямо перед ними. Она обернулась тогда к Викеше и что-то спросила у него. Получив обстоятельный ответ, она в благодарность весело сверкнула своими необычайными глазами и поразила всегда спокойного Профессора в самое сердце. Возможно, она произвела впечатление и на его соседа, но Валерка на ее появление никак не отреагировал. А Викеша, по натуре и так довольно сдержанный, замкнулся в этой своей тайне на целых пять лет, страдая по красавице Наденьке, с каждым годом становящейся все краше. Или это только в его глазах она была красавицей?!

А Наденька, казалось, вовсе не замечала этих тайных воздыханий Профессора – серьезного, довольно рослого, молчаливого и не по годам интеллектуально развитого парня. Но это было не так! Она давно его приметила. Его и его друга Валерку. Они даже были похожи внешне – оба брюнеты, спортивные, широкоплечие, правда, Профессор носил очки. Но, если в Валерке она видела обычного парня, не хватавшего звезд с неба, но вместе с тем веселого и непредсказуемого, то Профессор был человеком целеустремленным, знающим, чего он хочет от жизни, но закрытым от окружающих, – как ей тогда думалось.

И каково же было ее удивление, когда во время выпускного вечера Профессор вдруг пригласил ее на танец, а затем с подкупающей простотой без обиняков взял и выложил ей все о своих к ней чувствах. Наденька была поражена! Довольно симпатичная, общительная и веселая девушка, участвующая во всех общественных мероприятиях, она не испытывала недостатка во внимании к ней со стороны не только одноклассников, но и других парней и даже мужчин, невольно ловя на себе их взгляды на улице. Но от Профессора она никак не ожидала услышать подобное признание. Не ожидала, но обрадовалась, поскольку тоже испытывала к нему симпатию.

Викеша сразу почувствовал, что Надя совсем не против их встреч, и поэтому поделился радостной новостью с Валеркой. Тот отреагировал несколько вяло, как показалось Викеше, которому и в голову не приходило, что Надя тоже очень нравилась его другу. Просто они об этом никогда не говорили.

Вот тогда-то Валерка и решил действовать. Он решил, что «вечно второй» должен, наконец, взять реванш, ведь призом в этой борьбе будет отнюдь не грамота или медаль!

…Когда Надя отказала Викеше в третий раз, он не выдержал и потребовал объяснений. Но она, как всегда мягко тронув его за плечо, попросила немного подождать. Мол, не время еще, надо окончить институт. Им ведь троим – Викеше, Валерке и Наде, студентам пятого курса мединститута, оставалось учиться совсем немного. И Профессор продолжал покорно ждать! А Валерка времени даром не терял!

Это только потом Викеша узнал случайно, что тот втайне от всех встретился с отцом Нади. В результате этого разговора Надин отец категорически запретил дочери встречаться с Викешей, тем более – выходить за него замуж. После окончания института, когда Профессор, оправдывая свое прозвище, уже начал заниматься наукой, а Надя вышла замуж за Валерку, Викеша как-то встретил на улице Надину мать, и она по простоте душевной рассказала, почему Надя выбрала не его. Оказалось, что Валерка привел убийственные доводы, касающиеся болезни, унесшей жизни членов семьи Осиповых. И этот факт родители привели Наде в качестве неоспоримого аргумента в пользу другого кандидата на ее руку и сердце.

Как бы там ни было, научный гений Викентия Осипова стал проявляться уже в первые годы его деятельности. Получив отставку от любимой девушки, он сначала заставлял себя работать на износ, чтобы усталостью заглушить душевную боль. Затем просто втянулся, увлекся, получая от процесса работы почти физическое наслаждение. А когда узнал от Надиной матери причину неудачи в личной жизни, окончательно убедился в своем жизненном предназначении. Если уж любимая женщина отказала ему, узнав о проблеме их семьи, что уж говорить о других женщинах, на которых, впрочем, Профессор вообще перестал обращать внимание. И только одна девушка, работавшая в секретариате НИИ, где Викеша занимался своей наукой, с пониманием отреагировала на прискорбные факты, касающиеся его генеалогического древа.

Они сидели в кафе после первого дня знакомства. Он уже был аспирантом и готовился к защите кандидатской по теме, которую вынашивал еще со школы, а она, будучи студенткой-вечерницей института управления, устроилась на должность делопроизводителя. Скорее от безысходности, чем от большой симпатии, он рассказал Леночке обо всем, включая и проблемы со здоровьем родственников, обосновывая этим обстоятельством свой выбор жизненного пути.

Лена тогда восприняла все как должное и высказала даже искреннюю уверенность в благополучном разрешении этой проблемы, которой Викентий собирался посвятить жизнь. Они стали встречаться. Викеша и не заметил, как оказался женатым человеком. А когда у него родилась дочь Катенька, и вовсе стал считать себя счастливым. Не омрачило тогда его существование даже назначение на одну из руководящих должностей в институте заклятого друга – Валерки Грошева. Впрочем, они особенно и не пересекались по работе – тот занимался исключительно хозяйственной деятельностью. Неприятным было только одно обстоятельство: его Лена находилась в непосредственном подчинении Грошева.

Ведь много лет назад, когда Викеша узнал, за кого выходит Наденька, это настолько выбило его из колеи, что он оборвал все отношения с бывшим другом и даже не пошел на их свадьбу, хотя приглашение получил. Он сослался на занятость. К тому же очень кстати наметилась командировка на международный симпозиум, на который он с удовольствием и полетел. С тех пор ни с ней, ни с Валеркой, ни с Надей Викентий не общался. Да и все остальные знакомые и приятели тоже как-то выпали из его жизни.

Профессор вздохнул и посмотрел на часы. Ого! Как быстро пролетело время. Рабочий день закончился, сотрудники лаборатории постепенно разошлись по домам, прощаясь с засидевшимся завлабом, который только рассеянно им кивал в ответ, и он остался совсем один.

Сегодня, как назло, Сева – его правая рука и незаменимый помощник, а по совместительству и потенциальный зять – отпросился с работы. У него были на это веские причины – сдавал на права! Профессор усмехнулся: Сева очень напоминал его самого в этом возрасте – сама целеустремленность и деловитость сверх всякой меры. Катя – наоборот, вся в мать – такая же бесшабашная и такая же добрая и отзывчивая.

Что бы он без нее делал, без своей Леночки? Она, и только она привела его, наконец, к победе! Если бы не Лена, которая не отходила ни на шаг от своего любимого Кеши, он бы зарос и одичал в своих лабораторных джунглях, среди непроходимого леса реторт, колб, пробирок и мензурок. За все время поистине сумасшедшей работы она буквально насильно впихивала в него еду и питье, заставляла спать, гулять и вообще – не отрываться от жизни.

Сравнение среды своего обитания с джунглями для Профессора было вовсе не случайным, ведь только такой опытный «абориген», как Профессор, мог без труда сориентироваться среди этого хаоса. К тому же, наличие в лаборатории большого количества подопытной живности – кроликов и мышей, а также престарелого Сени – его пернатого друга, как нельзя лучше ассоциировалось с таким определением.

Попугайчика подарили сослуживцы, когда десять лет назад Викентий Сергеевич получил лабораторию. И все это время Профессор под бдительным оком своего пернатого коллеги планомерно, день за днем проводил опыты, собирал по крупицам, оттачивал и скрупулезно компоновал составляющие фермента – зернышки, которые ему удавалось отшелушить от целой горы плевел отрицательного результата. Торопить Профессора с исследованиями никому бы не пришло в голову, он сам подгонял себя и других, насколько это было возможно, но, если бы Викентий Сергеевич поведал кому-нибудь еще об одной причине такой гонки, то несказанно удивил бы этим и наверняка прослыл старым чудаком. Дело в том, что век волнистых попугаев не так долог – не больше десяти лет, и Профессор дал себе слово, что найдет формулу еще при жизни Сени…

Ну, ничего, теперь, когда уже все получилось, пусть и теоретически, на бумаге, у него есть шанс продлить и собственную жизнь, и жизнь других людей. Ему нужно было поторопиться – симптомы проклятой болезни, скосившей его близких родственников, стали потихоньку проявляться и у него. По опыту своей семьи он знал, что в запасе у него не так уж много времени!

Ему осталось только смешать несколько ингредиентов, затем поместить состав на плиту, которую он включил заблаговременно (так они называли лабораторную плитку – специальное устройство для нагрева посуды с химикатами), и нагреть до определенной температуры.

«Черт, как же плохо без помощника!» – снова подумал Профессор с досадой, осторожно переливая горючую смесь в реторту, предназначенную для нагрева. Плюс ко всему не пришла и незаменимая лаборантка Зиночка, заболевшая так некстати…

В это время громко и пронзительно, как показалось порядком уставшему Профессору, зазвонил телефон.

«Проклятие, как это не вовремя!» – ругнулся про себя профессор, вздрогнув от неожиданности. Держа в правой руке реторту с драгоценным составом, левой он потянулся к трубке, лежащей на столе поодаль, и не заметил, как из наклоненной невзначай посудины прямиком на раскаленную плиту потекла тоненькая струйка прозрачной жидкости.

Мгновенная вспышка, оглушительный взрыв и жар, опаливший лицо!.. Мощная ударная волна отбросила Профессора и, уже падая с прижатой к уху трубкой, последнее, что он услышал, был взволнованный голос жены:

– Кеша, Кеша, что у тебя там стряс…

Глава 2

– Бедный ты мой, бедный! – проговорила Лена, заботливо поправляя одеяло на муже. Уже вторую неделю он лежал дома после больницы, куда попал сразу после взрыва в лаборатории.

Ее Кеша потерял почти все, над чем работал долгие годы. Пожар, начавшийся в лаборатории после взрыва, уничтожил плоды его десятилетнего труда. Сгорели все записи, материалы и результаты многолетних исследований. Все пошло прахом. Хорошо еще, сам Кеша чудом остался жив.

Когда прогремел взрыв, который услышала в трубке Лена, она все поняла и приняла все необходимые меры, вызвав охрану, пожарных и «Скорую помощь». Прибежавшие первыми охранники успели вытащить из огня Профессора, часть живности, включая попугая, и ворох каких-то бумаг из открытого сейфа. Но основная часть документов была безвозвратно утеряна. Выгорело поллаборатории прежде, чем пожар был потушен.

Кеша тоже немного обгорел: у него было опалено лицо, пострадали руки, но все-таки ему повезло, если так можно сказать про человека, побывавшего в самом эпицентре пожара. В момент взрыва он упал под дубовый стол, и именно этот факт спас ему жизнь Охранники сумели его вынести из задымленного помещения раньше, чем ядовитые продукты горения сделали свое черное дело. Задохнулись лишь кролики и часть мышей.

Кеша все время пребывал в забытьи. Периодически приходя в сознание, он открывал глаза, просил пить и снова отключался. Лена не отходила от него. Хуже всего было то, что его болезнь, словно почувствовав свободу, навалилась с удвоенной силой. Не помогали уже и лекарства, которые хоть как-то тормозили ее. Случай с пожаром спровоцировал новый толчок, и Кеша буквально угасал на глазах, что подтвердил и его лечащий врач Андрей Анатольевич, последние дни дежуривший возле постели больного вместе с Леной.

Вот и сегодня врач отвел Лену в сторонку и проговорил охрипшим от волнения и недосыпа голосом:

– Елена Дмитриевна, мужайтесь! Викентию Сергеевичу осталось совсем недолго. Возможно, несколько часов, и вы должны об этом знать. Я бы посоветовал пригласить всех родственников, чтобы они успели с ним попрощаться.

Этот врач был старым другом ее Кеши. Когда-то давно они, кажется, учились вместе в институте. И в последние годы он частенько наведывался к ним, пристально следя за самочувствием своего давнего товарища и подопечного.

Лена и сама понимала, что Кеша уходит. Поэтому она вняла совету Андрея Анатольевича и позвала дочь и Севу. Теперь они все собрались в комнате, где лежал больной глава семьи. Наступила гнетущая тишина, время от времени прерывающаяся хриплыми вздохами Викентия Сергеевича.

– Лена! – раздался вдруг слабый голос больного. – Лена, Сева здесь?

– Я здесь, Викентий Сергеевич! – наклонился к нему ассистент.

– Сева, слушай и не перебивай! Я хочу, чтобы ты женился на моей дочери и ни при каких обстоятельствах не оставлял нашу семью. Позаботься о них обеих.

И еще! – Он прикрыл глаза, переводя дыхание. – Я знаю, что все сгорело… Но я в тебя верю, как в ученого. Мы с тобой многое прошли вместе, я уверен, ты не отступишься и продолжишь… – он помолчал. – Сева! Я нашел эту формулу, понимаешь?! Нашел! Мне оставалось только получить состав лабораторным путем… Не успел… Я ее записал в мою тетрадь… но теперь ничего не помню… Ты мне обещаешь, что закончишь? Обещаешь?

– Да, да, конечно, обещаю! Обязательно, не волнуйтесь! Я и сам этого очень хочу! Сделаю все, что смогу!

– Надо больше, чем сможешь, Сева. Извини, я виноват… Мне следовало тебя дождаться. Не делать одному, но… я был, как одержимый… Прости меня… – Викентий Сергеевич снова устало прикрыл глаза и после продолжительного молчания позвал:

– Катя, дочка!

– Я здесь, папочка! – Катя, не скрывая слез, взяла отца за руку.

– Катюша, и ты, Лена – простите меня, если я вас чем-то когда-нибудь обидел. Я всегда хотел чего-то добиться в жизни и… не успел! Жаль. Я так хотел! Лена, ты для меня всегда была лучшей женщиной на свете и ею останешься даже там, – он попытался улыбнуться и показал глазами на потолок. – Не горюй, я читал, что и там жить можно. Жить и любить вас обеих! Катя, держись Севы. Он…

Викентий Сергеевич не договорил. Голова его упала на грудь.

– Он потерял сознание, вам надо уйти, – сказал доктор, подходя к Профессору, – если что, я позову вас.

После похорон Лена была сама не своя. На работу она ходила через силу. К тому же намечались кадровые перестановки. Директор института уходил на пенсию, и в НИИ наблюдались разброд и шатания. На место директора объявились сразу три кандидатуры: два его старых зама – они уже давно примеряли на себя директорское кресло, – и новый помощник директора по хозяйственной части Грошев, который хотя и не имел прямого отношения к науке, но научное звание у него было – в институт он пришел, будучи доктором наук. Ему и прочили директорское кресло представители наиболее осведомленной части институтского электората.

Так и произошло. Именно Грошев Валерий Петрович и возглавил НИИ. Правда, злые языки утверждали, что тут не обошлось без блата, ведь его тесть занимал определенный пост в министерстве. Эти же языки также намекали, что и научное звание, полученное им накануне его перевода из этого министерства, где он проработал под началом своего известного тестя, также было присвоено ему чуть ли не в кулуарах. Ведь никто никогда не видел ни одной научной публикации ученого с фамилией Грошев.

Новая метла с места и в карьер принялась выметать все старое и устоявшееся в научной среде института. Были закрыты сразу несколько перспективных и не очень направлений. Смещены со своих должностей многие руководители. Был вызван на ковер к директору и новый заведующий лабораторией Наследственных болезней – Колмогоров, которому еще не доводилось посещать столь высокие кабинеты.

– А, проходите, проходите, дорогой Всеволод э-э… Николаевич! – приветствовал директор завлаба, утвержденного на эту должность при прежнем директоре по просьбе самого Осипова, когда тот пришел в себя после взрыва в лаборатории. – Присаживайтесь, пожалуйста. Ну, как, завершили уже ремонт? – он с любопытством разглядывал молодого сотрудника и не мог не отметить, что за внешней скромностью невысокого блондина в аккуратном костюме угадывается твердость характера и внутренняя сила, выраженная в его взгляде, четкой походке, манере держаться. Несмотря на некоторую неловкость, которую испытывало подавляющее большинство людей, приходящих в этот кабинет, Колмогоров не выглядел растерянным, а его серые глаза смотрели открыто и дружелюбно.

– Да, спасибо за заботу, Валерий Петрович! Уже почти все восстановлено, слава Богу. Осталось только совсем немного – оборудование, колбонагреватели, новые лабораторные плитки, опять же, животных подопытных…

– Дорогой мой Всеволод Николаевич, все это замечательно, но больше всего меня интересуют записи профессора Осипова, его последние наработки. Я слышал, что его недавние опыты были очень обнадеживающими. Что вы на это скажете?

– Вы правы. Мы с профессором были на грани открытия лекарства. Не хватало последнего звена, и ингредиент был теоретически выведен буквально в последний день перед взрывом, но, к сожалению, Викентий Сергеевич не успел получить само лекарство – помешала проклятая случайность!

– Так, так, – забарабанил пальцами по столу Грошев, – случайность, значит! А где были вы сами, уважаемый господин Колмогоров? Почему вас с ним не было? Почему он вообще ставил опыты в одиночку, ведь по инструкции это не положено? Молчите? Я понимаю, что вы как бы и не причем! Вероятно, у вас есть какой-то оправдательный документ, подтверждающий правомочность вашего отсутствия на рабочем месте в момент, как вы изволили выразиться, несчастного случая? Опять молчите? Так что же, есть документ или нет?

– Валерий Петрович, вы же сами знаете, что у нас не принято было…

– Вот именно – было! Теперь такого не будет! Бывший директор сильно распустил вас и весь институт, где царили разгильдяйство, выдаваемое за демократичность, и расхлябанность, выдаваемая за доброжелательность! Никакой трудовой дисциплины – и вот результат! Погиб человек, испорчено народное имущество, которое, между прочим, стоит немалых денег, а самое главное – уничтожены результаты многолетних исследований! А кому отвечать, позвольте вас спросить, за все это безобразие? Я вам отвечу: мне – новому руководителю, сменившему быстренько ушедшего на пенсию старого маразматика! И… еще вам, дорогой мой новый завлаб!

– Мне? Почему мне? У меня ведь была уважительная причина отсутствия – я сдавал на права! Вот, пожалуйста! – Колмогоров вытащил из кармана водительское удостоверение и протянул его Грошеву.

Грошев взял его, брезгливо повертел в руках и пренебрежительно бросил на стол.

– Вы все-таки, уважаемый господин Колмогоров, не понимаете всей меры ответственности, свалившейся на ваши плечи, – Грошев встал из-за стола и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. – Поймите меня правильно. Мне надо принимать меры. Расследование все еще продолжается, и с меня требуют соответствующие меры по отношению к виновникам, пусть даже косвенным, этого происшествия. А у вас нет никакого официального подтверждения вашим словам. Следовательно, это – прогул, повлекший за собой необратимые последствия! У вашей лаборантки Козыревой, кстати, с этим все в порядке – налицо больничный лист! Такие вот дела! И было бы еще у вас оправдание в виде результатов эксперимента. Но и их нет! Так что не взыщите, дорогой мой Всеволод… э-э э… Николаевич, я вынужден принять адекватные этой ситуации меры. Короче, я бы вам посоветовал написать заявление по собственному желанию, от греха подальше. Поверьте, для вас – это самый лучший выход!

Директор сел на свое место, давая понять, что аудиенция закончена.

– Да, и не забудьте ваши права водительские. Они теперь вам очень пригодятся! – директор криво усмехнулся.

Сева забрал документ и вышел из кабинета, не произнеся ни слова. Это был крах! Все пропало! Как теперь он сможет выполнить обещание, данное перед смертью своему учителю и наставнику? Как плохо все складывается!

Что теперь он скажет Кате и Елене Дмитриевне?! Что теперь вообще ему делать???

Он пришел в лабораторию, ни на кого не глядя, сел за стол, уронив голову на руки, и глубоко задумался. Сотрудники, искренно любившие нового завлаба, понимали, что произошло нечто страшное, и подавленно молчали. Только лаборантка Зиночка Козырева подошла к нему и тихо спросила:

– Что-то случилось, Всеволод Николаевич?

Сева посмотрел на нее затуманенным от слез взглядом:

– Все кончено, Зиночка! Я в большом долгу перед Профессором.

Затем он встал, молча собрал свои вещи и быстро написал заявление об уходе, которое оставил на столе. Оглядев напоследок лабораторию с притихшими сотрудниками, в которой провел десять самых счастливых лет своей жизни, он остановил взгляд на попугае Сене – любимце Профессора. Притихший Сеня, словно понимая, что происходит, сидел, нахохлившись.

– Не волнуйся, мой друг, тебя я здесь не оставлю. Ничего, мы еще с тобой повоюем, я тебе это обещаю! – Сева прихватил клетку с попугаем, попрощался со всеми и вышел за дверь.

Теперь у него начиналась другая жизнь.

Когда дверь за Колмогоровым закрылась, Валерий Петрович даже немного пожалел его – лично против этого молодого ученого он ничего не имел. Да, жаль, что эпохальное открытие не будет сделано теперь – в ЕГО институте. А как было бы здорово!

Он представил, ЧТО бы написали газеты, не сгори эти бумаги во время взрыва. Этот Колмогоров наверняка бы довел все до конца, и было бы создано уникальное лекарство – бомба в научном мире. И все это – в институте под ЕГО руководством. А это – Государственная премия, наверняка и звание академика… Академик Грошев! А что, очень даже звучит! Жаль, что пока это все откладывается на неопределенное время.

Грошев полез в ящик своего стола, куда при переезде переложил несколько старых папок с документами с прежнего места работы.

– Ну-ка, ну-ка, что там такое? – Он открыл первую попавшуюся папку и углубился в чтение. Это была их совместная с Викешей Осиповым дипломная работа как раз по той самой теме, над которой тот трудился потом до самой своей смерти. Надо же, сколько воды утекло!

Он даже вспомнил, почему эта работа оказалась именно у него, а не у Осипова. Потому что это он, а не инфантильный Викеша, предложил забрать из института их работу, чтобы можно было и дальше развивать эту тему. Забрать-то забрал, а отдать не отдал – все было как-то недосуг, да и подходящего момента не было. Или желания?

Сам Валерка вовсе и не собирался заниматься этой научной тягомотиной. Ему хотелось тогда всего и сразу! И таким вариантом была женитьба. Еще бы, Наденька, как выяснилось, была не только красавицей, но и очень выгодной партией. Ее папаша уже тогда занимал серьезный пост в министерстве здравоохранения и мог бы сделать для своего зятька немало полезного. Но Надя, как назло, неровно дышала к этому упертому Профессору, который, кроме своей науки, ничего и никого вокруг не видел. Вот тогда-то и пришла Валерке на ум гениальная идея дискредитировать своего извечного соперника в глазах Надиных родителей.

Валерка помнил этот день до мелочей. Они тогда только-только успешно защитили дипломную работу. Причем именно Профессор настоял на совместном творчестве, мотивируя это тем, что ему будет некогда заниматься оформлением. Вот чудак, да Валерка только и мечтал об этом – быть хотя бы соавтором перспективнейшего направления в медицине. Это только бессребреник Профессор вот так, за здорово живешь, мог разбрасываться своей славой. Ну, на то он и гений. А Валерка своего не упустит!

Он и не упустил. Пришел с этой своей идеей к Викеше и предложил забрать из института успешную работу. А потом отнес ее отцу Нади и рассказал, что они оба – авторы этой работы, отмеченной по заслугам в их институте, – претендуют на руку и сердце его дочери. Но, как честный человек, он, Валерий Грошев, не может не предупредить их семью об опасности, грозящей потомкам Осипова в связи с плохой наследственностью. Он так прямо и сказал тогда ее отцу – У Осиповых плохая наследственность!

– Надо же, а Надя мне ни о чем таком не рассказывала, – задумчиво произнес Алексей Иванович. – Она вообще у меня девушка скрытная. Ваши сведения, молодой человек, я, безусловно, проверю по своим каналам. И, если это правда, то сделаю все, чтобы не допустить этот брак! А что же сама Надя? К кому из вас она благоволит?

– Это надо спросить у вашей дочери, но мне кажется, что мы с Викешей в этом плане совершенно равны! – скромно произнес Валерка… и это было неправдой!

Он умел быть весьма убедительным, особенно если на карту было поставлено очень многое. Ему до колик хотелось добиться благосклонности всесильного собеседника, сделать его своим союзником. Он поставил на эту лошадку, и она пришла первой!

Женитьба на Наде была только необходимой ступенькой, этапом большого пути. Работа в министерстве под началом тестя, защита кандидатской, а затем и докторской диссертации – это только приятная плата ее отца за Валеркино покровительство его взбалмошной дочери. Надя даже родить не смогла – сказалась биологическая несовместимость супругов. Но Валерка был уверен, что этот печальный факт – его собственная плата за женитьбу на нелюбимой женщине, с которой он жил, стиснув зубы.

Да, он достиг многого – чего стоит только руководство таким институтом в его возрасте? Тесть, уйдя на пенсию, успел выполнить напоследок свое обещание – устроить его на эту должность. И пусть у Валерки нет ни детей, ни настоящей семьи, зато именно сейчас он стал свободным от многих обязательств. Теперь у Валерия Петровича развязаны руки – никто и ничто не сможет помешать ему делать то, что он захочет. Ему больше не надо бояться, что Наденька побежит жаловаться своему папаше. Теперь у грозного Алексея Ивановича руки коротки!

Директор Грошев бережно закрыл папку, пригладив рукой обложку, и убрал вглубь своего директорского стола. Затем нажал на кнопку селекторной связи:

– Эвелина? Принесите-ка мне чашечку крепкого кофе, да погорячее! Я ждать не люблю, прошу запомнить! – Он с удовлетворением откинулся в роскошном кожаном кресле и с наслаждением закурил сигару из коробки, подаренной тестем.

Глава 3

Дни потянулись за днями. Сева, целыми сутками лежа на диване, предавался извечному российскому занятию всех обиженных и оскорбленных – ничегонеделанью, хотя сам вовсе не считал это занятие бесполезным. Ведь он искал выход из сложившейся ситуации. Но чем дольше Сева предавался этим поискам, тем больше запутывался в лабиринтах тупиковых решений.

Все его, казалось бы, гениальные придумки натыкались на стену административного равнодушия нового директората НИИ, ни под каким видом не допускавших на территорию института посторонних лиц, к коим теперь принадлежал и Сева.

А без инструментария он не представлял себе продолжение работ. Ведь он не был теоретиком, как покойный профессор, хотя и считался одним из лучших его учеников. Даже если вдруг ему бы и удалось вывести эту проклятую формулу последнего ингредиента, ему бы все равно понадобилось практическое ее подтверждение в лабораторных условиях. На домашней кухне этого не сделаешь – хотя бы в силу чрезвычайной опасности такого эксперимента. Не говоря уж об отсутствии простейших химикатов. Нет, без лаборатории не обойтись в любом случае!

Слава Богу, что у Севы сохранились формулы ранее выведенных профессором Осиповым ингредиентов, составляющих искомый фермент. Оставался лишь маленький шажок – эта проклятая формула!

И профессор в свой последний рабочий день ее вывел! Но – то Профессор, а вот ему, Севе, это вряд ли под силу… Надо смотреть на вещи реально, чего там греха таить! Но пробовать и пытаться он все равно будет, чтобы потом не упрекать себя за бездействие. Но ведь и жить на что-то тоже надо!

Ему уже и самому надоело существовать за счет жены. Правда, сегодня и она не пошла на работу – прихворнула малость, как она выразилась. Ее целый день мутило, болели голова и горло.

Сева встал с дивана и подошел к жене. Она спала тревожным сном, вздрагивая и бормоча что-то невнятное. Тяжело же ей приходится. И на работе выматывается со своими иностранцами (его жена была гидом-переводчиком), и дома надо мужа успокаивать и подбадривать.

Все, надо брать себя в руки! Да вот хотя бы извозом заняться, что ли? Ему вспомнились ехидные слова Грошева о том, что права могут пригодиться. Как ни горько это осознавать, но, к сожалению, он прав!

– Сева, помнишь, я тебе говорила, что у прогулочной коляски болтается переднее колесо? Оно того и гляди, отвалится! Ты меня слышишь? Подремонтируй, пожалуйста, а то пока тебя допросишься, Санька сам скоро начнет заниматься ремонтом! – раздался из спальни сонный голос недовольной Кати.

– А что, с него вполне станется! – рассеянно отвечал Сева, увлеченный своим, ставшим уже рутинным, ночным занятием – теоретической химией. Вот уже четыре года он безуспешно бился над своей формулой. Порой казалось, что вот – он уже нащупал необходимые пропорции, но нет! Желаемое соотношение в который раз ускользало от него, как угорь из порванной сети.

Сева оторвал затуманенный взгляд от компьютера, протер воспаленные глаза и посмотрел на огни спящего города из окна кухни, где обычно проходили его бдения. Он встал и подошел ближе, вглядываясь в светящиеся прямоугольники окон соседнего дома, пытаясь пофантазировать на тему: что могло заставить их коротать время в столь поздний час.

В который раз Сева ловил себя на мысли, что с тех пор, когда он был вынужден уволиться из института и перебиваться случайными работами и извозом, он ничтожно мало продвинулся к своей заветной цели. А жизнь уходит. Вот уже и Саньке четвертый год!

Его мысли плавно перенеслись на свою гордость – любимого сыночка. Как же он развит! Да что там, просто вундеркинд! Еще с пеленок Санька стал проявлять живейший интерес к окружающему миру и людям. Особая связь у него была с бабушкой Леной, души не чаявшей в единственном внуке. Они, казалось, понимали друг друга с полувзгляда, проводя почти все время вместе. И не потому, что им, родителям, было некогда. Просто Саньке больше всего на свете нравилось общаться именно с бабулей, которая уже к трем годам обучила его чтению и даже письму печатными буквами.

Учеба Саньке давалось чрезвычайно легко, схватывал он молниеносно. Запоминал практически все, что говорила ему его обожаемая «ба». Сам мальчишка предпочитал говорить немного, если произносил что-то, то исключительно по делу. Севе даже казалось, что Санька как-то миновал обязательную стадию развития речи малыша – пресловутое «агуканье». Во всяком случае, Сева не помнил, чтобы сын произносил что-то нечленораздельное. Он предпочитал жесты словам, выговаривая их только по необходимости. В свои три с небольшим года он знал наизусть несколько любимых бабушкиных стихотворений из Лермонтова, Пушкина, Блока и Есенина, произнося их «детским» языком. Но домашние его вполне понимали.

Сугубо детские книжки Барто или Чуковского Саньку интересовали мало. Впрочем, по ним он с легкостью научился читать, и после этого они сразу же были забыты навсегда. Он вдруг стал обращать внимание на предметы, которые по его возрасту, казалось, должны быть выше его понимания. Но самым удивительным был его странный интерес к предмету поздних занятий отца.

Произошло это так. Как-то Сева случайно оставил на кухонном подоконнике распечатанные на принтере последние свои ночные выкладки. А когда пришел днем на обед – он подрабатывал грузчиком в соседнем магазине – увидел, что его Санька сидит на полу в кухне и с большим вниманием изучает его творение.

Причем, что особенно поразило изумленного Севу, – Санька это делал с карандашом в руке! Сева тогда только подивился нездоровому интересу сына, но листки с его «пометками» забрал. Когда же вечером, продолжая работу, стал их просматривать, то обнаружил каракули сына на полях против нескольких формул, выведенных Севой в последние дни. Он сначала не придал этому никакого значения, но каково же было его удивление, когда, исправляя свои ошибки, вдруг увидел, что именно напротив них и были расположены эти самые карандашные пометки!

Не веря своим глазам, он еще раз все перепроверил и убедился, что они были сделаны отнюдь не случайно! Санька отметил именно ошибочные химические формулы! Это не укладывалось в голове и требовало незамедлительной проверки.

В тот же день вечером Сева провел эксперимент: он выписал на отдельном листочке бумаги целый ряд формул известных химических соединений, намеренно сделав ошибки в некоторых из них.

Санька в это время возился у себя в комнате с новой железной дорогой, подаренной ему на трехлетие. И Сева, ничего лучше не придумав, положил в игрушечный вагончик свернутый в трубочку листок вместе с карандашом и стал ждать. Мальчик пытливо посмотрел на отца, выхватил из подъехавшего к нему вагончика листок и с интересом развернул «тест».

Немного подумав, тут же начал водить карандашом по бумаге, а затем встал и молча отдал изумленному Севе свою «работу». После этого невозмутимо продолжил игру, а оторопевший Сева увидел знакомые закорючки напротив… ошибочных формул!

Он вышел из детской и, все еще пребывая в тихом шоке, подошел к большому зеркалу в коридоре.

– Ты родил гения! – сказал Сева своему отражению. – И не спорь со мной!

– Но откуда у трехлетнего малыша могут быть фундаментальные знания по химии? – недоумевало Севино отражение. – Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда!

– А это что? – Сева торжественно продемонстрировал зеркалу лист с формулами. – То-то же! – и прибавил, отходя от своего озадаченного отражения: – Лучше не задумываться!

С того самого момента Сева, как бы парадоксально это не звучало, в процессе работы согласовывал свои действия с сыном, для которого, казалось, все было просто забавой. Для себя молодой папа объяснял выдающиеся успехи Саньки его потрясающей интуицией и феноменальными экстрасенсорными способностями, доселе дремавшими и вдруг открывшимися. Ведь известно, что экстрасенсы, которые могли видеть прошлое и будущее, взглянув только на фото, без особого труда различавшие предметы даже по цвету через непроницаемую повязку на глазах, не могли объяснить природу этого феномена. Это просто у них было и все! Правда, у подавляющего большинства из них такие способности возникли вследствие каких-либо потрясений. И только у очень ограниченного числа людей подобные выдающиеся способности передавались по наследству.

Сева знал точно, что ни по его линии, ни по линии Кати таких «колдунов» не было. Оставалось предположить, что этот уникальный дар проявился у сына благодаря особой «ученой атмосфере», царящей в их доме со дня рождения Саньки.

И Сева пользовался этим даром, что значительно экономило его время. Но дело продвигалось туго. Нужны были свежие идеи и, самое главное, возможность работать и проверять свои теоретические выкладки на практике – в лабораторных условиях.

Без практики Сева был словно слепой, бродящий по пустыне в поисках воды, не имея в руках даже лозы. Но его грела одна мысль – он не бросил поиски, не опустил руки, даже начал зарабатывать небольшие деньги, чтобы не сидеть на шее жены и тещи.

Он помнил наказ умирающего профессора – заботится о его девочках. Вот он и заботится! А формулу он все равно рано или поздно выведет! Сева даже пытался найти другие лаборатории, занимающиеся сходными проблемами. Но, к большому сожалению, ему это сделать не удалось – никто не хотел рисковать своими деньгами, вкладываясь в сомнительную идею.

Можно было, конечно, устроиться в какую-нибудь химическую лабораторию кем угодно и потихоньку, втайне от всех, заниматься своими изысканиями. Но этого было бы нечестно перед памятью покойного Профессора. Сева в принципе не хотел вести двойную игру. Он не считал нужным скрывать свое дело. Он предпочитал мучительные, но свободные ночные бдения вороватым попыткам творить, прячась за чужими спинами, словно какой-нибудь воришка.

Сева вздохнул, отошел от окна и посмотрел на экран ноутбука. В правом нижнем углу маячила «иконка» нового письма, видимо, только что пришедшего.

Интересно, от кого могут приходить письма в такой час?

Он открыл письмо неизвестного корреспондента и с удивлением прочитал:

«Подойди в лабораторию в 2222, возьми в 222, сделай 22».

Что за бред? И кто тот шутник, который связал его ник с лабораторией? Он снова перечитал письмо, но ясности не прибавилось. Цифры какие-то – одни двойки! Однако, все это очень странно!

Ладно, надо ложиться спать – завтра с утра его дежурство в магазине. Сева посмотрел на часы – ого, второй час ночи! Взгляд его упал на календарь, висящий на стене. Он вздрогнул: 22-е число! Снова посмотрел на экран. Так, может, неизвестный автор письма намекал именно на сегодняшний день? Тогда выходит, что другие две двойки – это время, т. е. десять часов вечера!

Сева заинтересованно приблизился к монитору. А что могут означать остальные группы цифр? Если его предположение верно и ему сегодня надо попасть в лабораторию к 22-м часам, тогда оставшиеся цифры могут относиться только к самой лаборатории. Итак, три двойки надо как-то сгруппировать, например, 22 и 2, либо 2 и 22, а может быть, 2 и 2 и 2? И тут Севу осенило! Конечно же, у них в лаборатории было три больших несгораемых шкафа, где хранились разные химикаты, и первая двойка могла указывать на второй шкаф, тогда вторая – на вторую полку в шкафу, а третья – на второй химикат или то, что теперь сейчас там находится…

Хорошо, допустим, некто предлагает ему сегодня прийти в лабораторию, вытащить из наверняка запертого шкафа нечто, находящееся там, и… сделать 22? Чушь какая-то! Сева почесал в затылке и отправился спать – утро вечера мудренее!

Глава 4

Весь день из головы не Севы не выходило злополучное письмо. Он никак не мог взять в толк, кому понадобилось так шутить над ним. Врагов нажить он вроде бы еще не успел. В его бывшей лаборатории все к нему относились вполне по-дружески. Да и сам он был человеком незлобивым, не завистливым и коммуникабельным. От этого всего у него голова шла кругом. Какие только мысли не посетили его за сегодняшний день. И чем ближе подходило время к десяти, тем больше он нервничал, ведь он так пока ничего и не решил.

Он хотел сначала посоветоваться с Катей, но в последний момент почему-то передумал. Скорее всего, Сева подспудно уже сделал свой выбор, но справедливо опасался, что жена его отговорит. Ведь он и сам сильно сомневался в правильности своего решения ввиду очевидной абсурдности этой затеи.

Но… любопытство – один из извечных грехов человека – великий двигатель не только глупости, но и прогресса. Итак, решено! Сева скажет Кате, что отправляется «бомбить» на своей кормилице, а сам подъедет к институту. А там как Бог положит!

Без четверти десять Сева уже стоял у пустующего здания родного НИИ. Как давно его здесь не было! Он с тоской оглядел фасад, затемненные окна, облупившееся крыльцо парадного входа и вдруг обнаружил неяркую полоску света, выбивавшегося из-под входной двери. Сева подошел ближе. Так и есть! Через щель между железной массивной дверью и выщербленной кафельной поверхностью порога пробивался свет. За дверью явно кто-то находился. Скорее всего, охранник или дежурный. В его время, насколько он помнил, институт запирали, ставили на сигнализацию и все. Сева посмотрел на часы. До назначенного срока оставалось не так уж и много времени.

«Была, не была!» – решил он и подошел к двери, не имея, впрочем, ни малейшего представления о том, что он скажет охраннику, поинтересуйся тот, какого черта понадобилось чужаку в столь поздний час в институте. Сева впопыхах даже не позаботился о какой-нибудь мало-мальски приемлемой легенде. Так ничего и не придумав, он решительно постучал в дверь и прислушался. Ничего не происходило. Тогда он толкнул ее, и… она, как в сказке, отворилась!

– Есть кто-нибудь? Мне только позвонить, а телефон сдох! – произнес он в пустоту большого вестибюля первое, что сразу пришло в голову. – Эй, хозяева!

Сева осмотрелся. В просторном и безлюдном помещении справа от входа стоял большой стол, на котором лежала стопка старых журналов. На стуле, придвинутом вплотную, висела чья-то старая болоньевая куртка черного цвета.

«Видимо, охранник отошел в туалет, – подумал Сева. – Ну, что ж, тем лучше. Ни с кем не нужно объясняться!»

Он подошел к шкафчику, висевшему на стене, и открыл незапертую(!) дверцу. Все ключи оказались на своих местах. Сева безошибочно, почти механически, взял ключ от своей бывшей лаборатории.

«Да, кто-то действительно решил мне помочь! – решил Сева. – В таком случае, мне ничего не остается, как следовать всем указаниям. Вряд ли он решил подставить меня таким способом. Хотя, кто его знает…»

Он поднялся на свой этаж и подошел к лаборатории. Вставил ключ и открыл дверь. По памяти нащупал выключатель, но, вовремя спохватившись, отдернул руку. Если это подстава, его так и возьмут – при свете – тепленьким, как говорится, на месте преступления! Хорошо, что в кармане его куртки, в которой он занимался извозом, всегда лежала зажигалка – так, на всякий случай. Ведь сам он никогда не курил.

Сева щелкнул зажигалкой и осветил тусклым неровным огоньком свои бывшие рабочие пенаты. Здесь практически ничего не изменилось! Главное, все три шкафа были на месте, да и кто их будет трогать, этих монстров?

Он подошел ко второму шкафу и с замиранием сердца дернул за массивную ручку, но… она не поддалась! А на что он, кретин, рассчитывал? Эти шкафы всегда были заперты на ключ, даже во время рабочей смены. Сотрудники получали реактивы и препараты только через лаборантку. Неужели это все-таки подстава! Но зачем? Чтобы упрятать его за решетку за незаконное проникновение? Но кому он нужен, тем более сейчас, спустя столько лет?

Сева прислушался. Снаружи вроде было тихо. Он стоял в темноте посреди лаборатории и не знал, что ему делать дальше. Более дурацкого положения трудно было представить!

Привалившись спиной к шкафу, он опустился на корточки и попытался успокоиться. Надо взять себя в руки и поразмыслить. Если его зазвали в НИИ, обеспечив при этом беспрепятственный проход вовнутрь и снабдив ключами от лаборатории, значит, некто заинтересован в том, чтобы у него все получилось, иначе все это не имело никакого смысла. Ведь арестовывать его здесь, судя по всему, явно не собирались!

И если он правильно расшифровал этот ребус с двойками, то второй шкаф должен быть открыт. Стоп, а кто сказал, что второй по счету, а, может быть, им присвоены номера? Сева поднялся и снова чиркнул зажигалкой, освещая поверхность всех шкафов. Так и есть! Какой-то умник нарисовал белой краской на самом верху трехзначные инвентарные номера – 222, 223 и 224! Как все просто – 222! Боже, как все просто! И это был самый первый из шкафов. Сева потянул на себя дверцу и… тот же результат! Он еще раз дернул ручку – нет, закрыто наглухо! На всякий случай он проверил и третий шкаф… Да, без ключа здесь не обойтись!

Он стал лихорадочно шарить в темноте под шкафами, но ничего, кроме пыли, не обнаружил. Сева снова задумался. А как бы поступил он сам, если нужно было так спрятать ключ, чтобы его легко мог найти нужный человек? Он снова осветил двухметровых железных монстров, стоявших здесь с незапамятных времен. Да, он бы положил ключ на самый верх шкафа № 222, ведь с пола ключ не увидеть. Сева схватил ближайший стол, приставил его к первому шкафу и принялся осторожно ощупывать пыльную поверхность крыши. Есть! Он глубоко и удовлетворенно выдохнул:

– Свершилось! – и отпер дверцу.

В шкафу все полки были уставлены колбами, банками, склянками – в общем, здесь тоже мало что изменилось. Сева стал вспоминать текст письма. Что там было дальше? «Сделай 22». И что это означает? Ладно, надо собраться. Что мы здесь имеем? В шкафу четыре полки. Может быть, полки тоже пронумерованы? Нет! Тогда одна из двоек может быть номером полки по порядку, но сверху или снизу – вот вопрос! Допустим, сверху, тогда другая цифра – это вторая по порядку склянка, если считать слева направо!

Ну-с, посмотрим. Он взял высокую банку с герметичной крышкой со второй полки сверху и поднес пламя зажигалки поближе. На бумаге, наклеенной по всей поверхности банки, не было никаких надписей, цифр или пометок. Тогда Сева на всякий случай взял то же самое, но уже со второй полки снизу. Это была точно такая по форме банка, но с обыкновенной соляной кислотой, о чем говорила написанная выцветшими от времени чернилами ее химическая формула. Значит, загадочная банка и есть та, что ему нужна!

Он глянул на часы. Прошло только десять минут, а ему показалось, что вечность! Все, надо отсюда выбираться. Сева закрыл шкаф на ключ, положил его на место, убрал стул и запер входную дверь.

Обратный путь был проделан быстрее молнии. И только в по-прежнему пустом вестибюле, как ему показалось, произошли некие едва уловимые перемены. Он повесил ключ в шкафчик и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

И уже в своей машине по дороге домой, прокручивая в голове все, что с ним приключилось, он вдруг отчетливо понял, что изменилось в вестибюле: на стуле отсутствовала куртка охранника!

А из этого следовало, что тот забрал куртку и снова куда-то отлучился. Что значит – куда-то? Ведь в помещении она ему не нужна, значит, он вышел наружу! Точно, этот охранник следил за ним, находясь на улице где-то поблизости, чтобы убедиться, что Сева вышел из института!

Охранник – вот тот человек, кто все это организовал! Это было уже кое-что. Остальное выяснится после вскрытия банки.

…Катя устала сегодня, как никогда. Французская делегация, приехавшая на медицинский симпозиум, который должен состояться через три дня, решила использовать это время с большой пользой для себя. Делегацию, состоящую в основном из мужчин, мало волновали магазины. Все хотели увидеть достопримечательности Москвы, желательно – как можно больше и за короткий срок.

Поэтому Катино руководство попросило ее составить список мероприятий по удовлетворению интеллектуального и культурно-познавательного голода французских ученых, занимающихся исследованиями в области наследственных патологий. Об этом Катя узнала от своего шефа. Для нее не составило особого труда подготовить необходимую программу с обязательным посещением Третьяковки, Пушкинского музея, Кремля и некоторых других мест, пользующихся у приезжих неизменным интересом.

Она удивилась еще больше, когда выяснилось, что иностранцы приехали на симпозиум, который будет проходить в бывшем институте ее отца! Вот так совпадение!

Катя пришла домой совершенно разбитая после первого дня беспрестанной беготни с оравой французов, которые вели себя не лучше детей. Они постоянно куда-то разбредались, задавали глупые, чисто мужские, не относящиеся к делу вопросы, делали прозрачные намеки и оглушительно хохотали по поводу и без.

Ей не раз приходилось сопровождать подобные делегации, и она давно привыкла и к суете всегда многолюдных мест, и к подобным разговорам и намекам, касающихся ее внешности и фигуры. И хотя ей, как женщине, было весьма приятно осознавать, что ее внешние данные не оставляют равнодушными мужчин, на работе она старалась не допускать никаких вольностей и пресекать на корню все попытки иностранцев делать ей комплименты, как женщине.

Катя очень любила свою работу, позволявшую применять неплохие знания трех языков – английского, французского и немецкого. К тому же, ей нравился родной город и его история.

Но в последнее время она стала как-то особенно уставать. Вот и сегодня после французских медиков сильно разболелась голова, гудели ноги, и хотелось только одного – лечь и чтобы ее никто не трогал!

– Что с тобой, Катюша? На тебе лица нет! – спросила встревоженная Елена Дмитриевна, увидев, как дочь, не переодевшись, легла на диван в гостиной. – Ты не заболела?

– Не знаю, мама. Что-то устала сегодня, да и голова болит. Дай какую-нибудь таблетку. Хочу немного полежать. Не возражаешь? Как там Санька?

– Не нравится мне твое состояние! Ты давно делала анализы? Посмотри на свое лицо. Ты очень бледна! Давай-ка я тебе температуру померяю! – Елена Дмитриевна сунула дочери под мышку градусник. – А с Санькой все в порядке. Ты знаешь, я сегодня вырезала из таблицы Менделеева квадратики с химическими элементами. У меня возникла идея наклеить их на Санечкины старые кубики, которые все равно валяются без дела! И еще из старого букваря цифры, с нуля до девяти, которые тоже хочу наклеить на кубики.

– Зачем? – вяло поинтересовалась Катя, не открывая глаз.

– Как это зачем? Саньке ведь очень нравится возиться с записями Севы. Вот пусть и играет в свою химию! Думаю, он очень обрадуется! Сева ведь говорил, что он откуда-то все это знает, но ведь я его этому не учила! Сева уверяет, что обнаружил у Саньки эти способности совершенно случайно! Катя, ты меня слышишь? – Она подошла к спящей дочери, осторожно вынула градусник и отошла потихоньку, скорбно качая головой. Не нравились, ох, не нравилась ей эти внезапная усталость и головная боль при нормальной температуре.

У ее мужа были похожие проявления его проклятой болезни. Но ведь ему тогда было гораздо больше лет! Надо обязательно показать Катюшу специалисту.

Глава 5

Сева остановил машину у самого подъезда. Ему не терпелось вскрыть банку и посмотреть, что за сюрприз таится внутри запечатанной лабораторной посудины, к тому же, тщательно заклеенной бумагой без опознавательных знаков. Севе пришла мысль о том, что неплохо бы вскрыть эту банку вне дома. Так, на всякий случай! Мало ли что…

Сева достал банку, включил освещение и осторожно поболтал ею возле самого уха. Это была явно не жидкость. Шороха сыпучего продукта он тоже не услышал. Он принялся осторожно сдирать приклеенную на совесть бумагу, и увидел… свернутую в трубку полуобгоревшую общую тетрадь. Это был любимый дневник профессора Осипова, в который тот заносил самое важное. Сева узнал бы его из тысячи!

Обугленная тетрадка являла собой жалкое зрелище. Побывав в аду, она, словно феникс, возродилась из пепла, чтобы передать привет от умершего учителя. Только вот прочитать этот дневник, к сожалению, вряд ли было возможно: листки словно спеклись между собой, некоторые из них обгорели до основания. Но больше всех пострадали крайние части.

Судя по всему, неизвестный доброхот дневник не открывал, видимо, опасаясь повредить листы еще больше и тем самым поставить под угрозу ценные сведения. И это было очень разумно.

Ну, что ж, это сделает сам Сева. Придя домой, он шаг за шагом принялся исследовать драгоценный документ. Профессор вносил в свой дневник самое главное – результаты очередных опытов, не доверяя компьютеру. Объяснял он свои чудачества просто: дескать, тетрадь он всегда носит с собой, а «железка» может поломаться в самый ответственный момент, или, хуже того, ее могут и вскрыть!

У Севы заколотилось сердце – еще чуть-чуть и он доберется до самого последнего дня, а это значит, что скоро все закончится!

Какое счастье, что не перевелись еще люди с открытым сердцем и чистой душой!

Он осторожно пинцетом подцепил последнюю, самую хрупкую из страниц…

Сейчас… сейчас… о, нет – чуда не произошло! Все, что можно было разобрать на ней, умещалось буквально в несколько слов:

«Ура! Свершилось, я нашел! Последний ингредиент сост…» и далее запись, как назло, обрывалась из-за обгоревшей части страницы.

Сева чуть не заплакал от злости и обиды. Человек, пытавшийся ему помочь, на самом деле сослужил плохую службу – отнял последнюю надежду, затеплившуюся, было, при виде профессорской тетради.

Скорее от безысходности, чем из любопытства, он включил компьютер. Вдруг его новый корреспондент прислал еще что-нибудь? Предчувствие не обмануло – в углу мерцала «иконка» нового письма.

Он с нетерпением открыл его, и перед глазами предстала одна-единственная строчка. Это была скопированная ссылка на какой-то интернетовский сайт.

Сайт был посвящен проблемам наследственности. В опубликованной там статье говорилось о международной медицинской ассоциации, которая учредила грант за разработку лекарственных препаратов для борьбы с проявлениями тяжелых патологий по линии наследственности. В статье, в частности, упоминалась и болезнь, от которой погиб Профессор и его родственники.

Статья была написана сухим медицинским языком, изобилующим специальными терминами, и была предназначена явно не для широкого круга читателей. Приславший эту ссылку был явно в теме и знал, чем занимался Сева и какие проблемы пытался решить. Иначе и быть не могло.

В статье также была указана и сумма гранта, выделенного ассоциацией на исследование в этой области генетической науки. Более того, там говорилось, что на днях намечается симпозиум, который будет проходить в Институте биологических проблем – бывшем Севином институте.

Тут было над чем подумать! Получалось, что его тема вовсе не закрыта, как он полагал, а совсем наоборот – стала суперактуальной, если даже международная ассоциация занялась этой проблемой!

И значит, вот уже как минимум несколько недель об этом знает весь заинтересованный научный мир! Почему же тогда Грошев не поставил его, Севу, в известность, не пригласил на беседу, наконец? Кто, как не Колмогоров, ученик Осипова, был более осведомленным по этой теме?

Вывод напрашивался сам собой. Грошев назначил заниматься этим другого ученого! Но кого? Сева, конечно, отстал от жизни, но не настолько, чтобы не знать по именам всех, кто когда-либо занимался сходными вопросами. Скорее всего, все дело в этой огромной сумме, и Грошев просто не хочет ни с кем делиться! Неужели он надеется, что без Севы с его Осиповскими наработками, у них что-то получится? В любом случае, Грошев получит этот грант, а там – хоть трава не расти!

Информация, полученная от неизвестного доброжелателя, была для Севы очень важной и ценной. Оставался загадкой лишь сам доброжелатель…

Может быть, что-то прояснится на сайте его бывшего института? Сева проштудировал все новости и в статье о симпозиуме обнаружил активную строку: «генетическая патология». Кликнув на нее, Сева открыл договор, заключенный той самой международной ассоциацией и директоратом НИИ о совместном сотрудничестве в области проблемы патологии наследственности.

Договор был стандартный, ни к чему особо не обязывающий. Имелись там и приложения с согласованиями тем, разработок и даже расценками на те или иные исследования. В частности, в одном из них говорилось, что «… на исследование в области поисков замены так называемого мутантного фермента в клетках организма человека с генной патологией выделялось до 75 % гранта».

Сева ошеломленно смотрел на монитор. Так это же его конкретная тема! Именно замена мутантного фермента! И это, судя по приоритетному субсидированию, являлось чуть ли не главной задачей медицинского форума!

Так вот, где собака зарыта! Теперь вся картина более или менее стала проясняться. Неизвестный доброжелатель решил привлечь внимание Севы шарадой с ключевым словом «Лаборатория». Ведь в случае, если Севу это не зацепит, то и дальнейшие контакты становятся бессмысленными.

Но ведь можно было, наверное, как-то передать эту тетрадь по-другому, без риска? Например, по почте! Ведь наверняка у него и Севин домашний адресок имеется!

Но с другой стороны, если предположить, что Севе все фиолетово, тогда неизвестный отправитель сильно рисковал тем, что возможные ценные сведения из профессорского дневника окажутся не в тех руках и могут просто сгинуть.

Нет, доброжелатель вовсе не так уж и глуп! Так кто же он, этот дальновидный и знавший Севу человек? Ясно одно – чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было встретиться с тем охранником из института.

Обладатель черной болоньевой куртки Сергей работал в институте уже полгода. Это был средних лет атлетически сложенный мужчина, дежуривший сутки через двое с двумя сменщиками.

Сева, несколько дней продежуривший у входа в институт, и под разными предлогами заходивший вовнутрь, вскоре понял их график. От одного из них – мужичка лет пятидесяти, выходившего покурить на крыльцо, он и узнал в подробностях о Сергее.

Сева даже придумал легенду о якобы разыскиваемом им друге детства. Выяснив все о времени работы Сергея, Сева, улучив момент, пришел в его смену, как и в первый раз – к десяти вечера.

Если бы не было так много грустного во всей этой истории, Сева наверняка расхохотался бы, глядя на его огорошенную физиономию. Судя по всему, Сева попал по адресу.

Простодушный охранник не смог скрыть своей реакции, когда увидел перед собой Севу. Он уже, видимо, сильно пожалел, что так неосмотрительно открыл входную дверь на стук, хотя правилами это строго воспрещалось.

– Вам чего? – наконец вымолвил он после секундного замешательства.

– А я к тебе, Сергей. Вижу, узнал ты меня! Может, впустишь, поговорить надо. Ты ведь не хочешь выяснений отношений со своим начальством, когда станет известно, что в твое дежурство в помещение института проникали посторонние люди?

Сергей только крякнул в ответ, но гостя пропустил. Усевшись на свое место, Сергей хмуро уставился на Севу. Невооруженным глазом было видно, что ему крайне неприятна эта встреча.

– Да ты не дрейфь! – первым нарушил молчание гость. – Мы с тобой заодно! Мне бы только понять, кто тебя на это подбил? Пойми, меня ты можешь не опасаться, а тому человеку я очень благодарен. Он мне здорово помог! Понимаешь? Мне необходимо поговорить с ним.

– С ней! – сухо произнес пришедший в себя Сергей. – Этот человек – женщина! В общем, это – моя жена! Она вас хорошо знает. Вот и попросила меня открыть дверь ровно в десять и спрятаться куда-нибудь, чтобы вас не спугнуть. А затем, через десять-пятнадцать минут проследить, когда вы выйдете… А как вы меня вычислили?

– А ты вещи свои не оставляй, где попало! – Сева усмехнулся наивности парня. – Знает меня, говоришь? И как же зовут твою жену?

– Зина Козырева! Она у вас лаборанткой работала, помните? Сейчас она – младший научный сотрудник! – не без гордости сообщил охранник.

– Как же, как же! Зиночка! Она училась тогда, кажется, на четвертом курсе! И почему же она мне просто не позвонила? Она боялась чего-то?

– Вот именно! Когда умер ваш профессор… забыл его фамилию, а вас выгнали, она осталась практически без работы. Вот она и пошла к новому директору – просить, чтобы он оставил ее в институте. Ей не хотелось терять место в НИИ, ведь через два года она заканчивала мед и хотела защитить диссертацию именно здесь, где ее все знают и хорошо относятся.

А директор – гадюка – предупредил, что, если узнает, что Зинка связывалась с бывшими сотрудниками, то она вылетит с работы, как пробка! Поэтому она все это время и тряслась, – парень усмехнулся, – дуреха! Я ей говорил, что есть много других мест, не пропадем! А она уперлась!

– И давно она тебе все это рассказала?

– Совсем недавно. Все в себе держала, чтобы меня не расстраивать. А тут вижу, ходит сама не своя, все думает о чем-то. Я не выдержал. Спросил. Она мне все и выложила. Очень хотела вам помочь. Говорила, что это очень важно и для дела и, возможно, для вас. Правда, была не уверена, что вы придете. Вот и упросила меня помочь ей!..

– Я все понял, Сергей. Спасибо тебе и Зине. Можешь ей передать привет от Севы и скажи, что теперь ей бояться нечего. Я ничего не забыл, и все эти годы занимался исследованиями, правда, пока безуспешно. А информация, которую она мне передала, очень для меня важна. Очень!

Валерий Петрович ощущал необычайный прилив энергии, вызванный недавними событиями. Вот уже несколько недель в научных медицинских кругах только и говорили о его институте, не забывая упомянуть добрым словом и директора! А в этом – только его личная заслуга!

Кто по крупицам собирал все мало-мальски значимые материалы по проблемам патологии наследственности? Кто списывался и созванивался со всеми более-менее известными мировыми специалистами в этой сфере? Кто пробивал среди единомышленников идею создания международной ассоциации и подбил западных партнеров на раскрутку богатых, но неизлечимо больных спонсоров? Кто, в конце концов, подвиг этих больных толстосумов создать фонд, где сформировался этот грант?

На все эти вопросы Валерий Петрович мог бы с гордостью ответить одним единственным личным местоимением!

Его заслуга была даже не в том, что, создав ассоциацию, он привлек всеобщее внимание к этой, пока не разрешенной проблеме. Главным было то, что все бразды правления будут сосредоточены в одних руках – его и Институте, что даст наибольший эффект для мозгового штурма. Ну, а всяческие побочные приятности в виде распределения самого гранта и председательства в Попечительском Совете Ассоциации, дающем неограниченные возможности управления деньгами и решениями этого Совета – всего лишь им лично заслуженные привилегии!

Он добился главного – финансирования! А, когда есть деньги, можно двигаться и дальше. Грошев не был бы директором и хорошим стратегом, к коим он себя справедливо причислял, если не умел бы планировать и просчитывать на несколько шагов вперед. Он понимал, что с него рано или поздно спросят результаты исследований, на которые он уже получил большие деньги, и поэтому он проделал предварительную колоссальную работу по поиску того, кто мог бы возглавить эти работы.

Перебрав множество кандидатур, и не только в своем НИИ, чьи научные исследования каким-то образом пересекались с темой профессора Осипова, он, наконец, остановился на одном из самых талантливых ученых из его института, которому он посулил золотые горы в случае успеха. Правда, в успехе этого предприятия Грошев сильно сомневался, понимая, что материальная составляющая в данном случае вряд ли поможет.

Ближе всех к успеху после Осипова был, несомненно, его ученик – верный соратник и родственник Колмогоров, но тот по слухам совсем опустился, работая чуть ли не грузчиком. Но не это было главной причиной нежелания директора видеть у себя в институте молодого последователя Профессора.

Дело было в самом Грошеве, вернее, в его непомерной гордыне. Не мог Валерий Петрович переступить через себя, даже когда на кону стояла его собственная репутация! Это было выше его сил! Одна только мысль, что ему придется извиняться перед этим мальчишкой-выскочкой и униженно приглашать обратно сводила его с ума.

Было, правда, еще одно, из-за чего он никогда бы не принял Колмогорова обратно, и в чем Валерий Сергеевич не хотел признаваться даже самому себе. Грошев не мог допустить, чтобы на его горизонте опять появилось имя Профессора, которого он ненавидел и боялся даже после смерти.

А вся уже проделанная работа по этой теме была связана только с покойным Осиповым. Если мальчишке и удастся добиться успеха, ненавистная фамилия тут же всплывет из небытия, затмив его, Грошева, навсегда.

Глава 6

Анализы, которые показала Катя специалисту, давнему другу ее отца Андрею Анатольевичу Спесивцеву, изрядно того насторожили. Налицо были все признаки начинавшейся болезни. Подобную клиническую картину ему уже приходилось наблюдать у больных, у которых происходили некоторые изменения так называемых лизосомных ферментов, контролирующих процесс внутриклеточного расщепления. То же самое происходило и с самим Осиповым, а, судя по его рассказам, с его отцом и бабушкой. Все эти изменения происходили исключительно на генном уровне.

А следствиями этих изменений являлось накопление нерасщепленных макромолекул и увеличение числа лизосом в клетках различных тканей организма. Специалисты называли их еще «пенистыми» клетками. Такое накопление приводило к нарушению нормального функционирования клеток и их гибели. Чем сильнее функция фермента была нарушена мутацией, тем быстрее наступала гибель клеток в тканях, и тем быстрее прогрессировало заболевание.

Процесс лечения таких больных сильно затягивался и был малоэффективен. В крайних случаях предлагалось хирургическое вмешательство для удаления органа, отвечающего за всю цепочку – селезенки. Процесс на время действительно замедлялся, вызывая у пациентов временное облегчение, но накопление пенистых клеток не прекращалось, и основная нагрузка при отсутствии селезенки ложилась уже на костную ткань. Разрушалась костная система больного, и кончалось это, как правило, очень плачевно.

Андрей Анатольевич был дружен не только с самим Осиповым, наблюдавшимся у него последние годы, но также и их общим институтским товарищем Грошевым, который теперь возглавлял институт! Спесивцев, которого также интересовала эта проблема, не мог не заметить информации о предстоящем симпозиуме по генной патологии. Более того, он даже был приглашен Грошевым, но, насколько он знал, усиленная работа для решения этой проблемы пока успехом не увенчалась, несмотря на мощное финансирование со стороны Международной Ассоциации.

Он также был знаком и с Колмогоровым – ближайшим помощником Осипова, но и тот был не у дел.

Оставалось надеяться только на молодой организм его новой пациентки и счастливый случай.

– Катя, не отчаивайтесь! Всегда есть надежда на выздоровление. Не хочу от вас скрывать, что ваши анализы меня беспокоят. Необходимы будут более тщательные исследования, и мы с вами должны надеяться на лучшее. Все будет хорошо! Надо надеяться и верить! – Как ни старался Спесивцев говорить как можно бодрее, но его глаза все-таки выдавали нешуточную озабоченность.

– Спасибо, доктор, я и так стараюсь быть бодрой и не терять присутствия духа. Это мне тоже, вероятно, досталось по наследству от отца! – она невесело усмехнулась. – Все равно. Будь, что будет. Жалко только сына. Маленький он у меня еще…

Андрей Анатольевич только головой покачал в ответ, провожая Катю до двери. Ее действительно могло спасти только чудо.

– Ба! Ба-а! – протяжно звал Санька Елену Дмитриевну, возившуюся на кухне. – Иди сюда, я тебе что-то покажу!

Бабушка, заслышав тоненький голосок любимого внука, поспешила в детскую, где тот игрался с ее подарком – кубиками с химическими элементами и цифрами. Она не сомневалась, что эти кубики его заинтересуют, ведь то, что рассказал ей Сева о сыне, было непостижимым! Они тогда всей семьей думали над этим феноменом, но так и не пришли к единому мнению. Наиболее правдоподобной выглядела версия Севы насчет его экстрасенсорных способностей. Другая же версия – Кати – о том, что талантливый ребенок изучил премудрости химии по записям Севы и, будучи чрезвычайно одаренным, самостоятельно освоил некие азы, просто не укладывалась в голове. Все эти объяснения без сомнения были большой натяжкой, но других-то не было!

Она подошла к внуку и ахнула: на полу перед довольным малышом из кубиков были выложены формулы различных, известных еще со школы, химических соединений: окислов, оснований, кислот. Но не только это поразило бабушку. Насколько разбиралась в химии сама Елена Дмитриевна, Санька выложил и уравнение какой-то химической реакции, с выделением свободного кислорода. Она, потеряв дар речи, изумленно смотрела на внука. Он тоже с интересом наблюдал за реакцией бабушки.

– Ну, как, ба? Тебе нравится? – он смотрел на нее внимательно, без улыбки, совсем не по-детски.

– Санечка, миленький, а что это ты здесь изобразил? – Она решила не смущать внука своим безграничным изумлением.

– Ну, как же ты не понимаешь? Это же формулы! – искренне удивился он.

– А что это за формулы такие, внучек?

– Это, это… игра такая!

– А кто тебе показал эту игру – папа? – невинно поинтересовалась бабушка.

– Я сам! – тут же ответил он.

– Санечка, а эта длинная цепочка из кубиков что означает?

– Это… реакция… какая-то… Я не знаю! – Санька, сидя на полу, задумчиво покачивал ногой. – Все, мне надоело!

Он встал и, расшвыривая кубики ногами, вышел из детской на кухню. Там, взобравшись с ногами на табурет, уставился на улицу.

Что и требовалось доказать! Елена Сергеевна уже не сомневалась, что зять был прав – ее внук оперировал формулами, в которых ничего не понимал! Тем не менее, факт оставался фактом!

– Ба, пошли гулять, смотри, как на улице солнышко светит! И ребята вон снеговика лепят! – прокричал Санька из кухни.

Елена Дмитриевна подошла к окну. За окном лежал почерневший мартовский снег, светило яркое солнце. Весна уже входила в свои права. Как же хорошо, когда после тяжелой холодной зимы, ассоциирующейся у нее теперь со смертью Кеши, приходит весна, сметая на своем пути вместе со снегом еще и печаль невосполнимой утраты.

Именно весной у Елены Дмитриевны всегда почему-то появлялась надежда, что все у них в семье будет хорошо, несмотря на постоянно нависающую угрозу болезни. Надо надеяться на лучшее, обязательно только на лучшее.

– Собирайся, мой дорогой, на улицу. Пойдем, погуляем. А потом вернемся домой обедать. Скоро и мама должна прийти из поликлиники.

Сева вот уже второй час колесил по городу, не замечая голосующих прохожих, хотя выехал именно «бомбить». Со стороны можно было бы подумать, что этот небритый мужчина за рулем недорогой иномарки кого-то разыскивает. Он, действительно, искал и не находил, но не человека – ответ на мучавший его вопрос: что ему делать дальше? И, чем больше он наматывал километры на колеса своей верной старушки, тем меньше понимал, как ему поступить с новой информацией, полученной от Зины.

Сам того не замечая, Сева машинально подъехал к ее дому. Конечно, она могла переехать или жить по месту прописки мужа, но сейчас он находился рядом с местом ее прежнего проживания. В свое время ему доводилось как-то провожать ее после вечеринки, организованной у них в лаборатории. А зрительная память у Севы была просто превосходной.

Он оставил машину и зашел в ее двор. Зачем он здесь? Зина все равно на работе. Что он вообще хочет выяснить у человека, который боится всего на свете?

– Всеволод Николаевич! Это вы? – вдруг раздалось за его спиной. – Что вы здесь делаете?

Сева непроизвольно вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла… сама Зина, держа за руку маленького ребенка, закутанного с ног до головы шалью.

– Зиночка! Как я рад вас видеть! Вы меня узнали?! Я, наверное, сильно изменился. Оброс вот. Извините меня за этот вид. Я, вообще-то, даже и не собирался к вам. А вы разве не работаете?

– Я на больничном по уходу за ребенком. Дочку к врачу водила. Нас выписали. Завтра уж надо будет выходить на работу. Я и так всю неделю дома сидела. Всеволод Николаевич, вы меня извините, я не могу пригласить вас домой. Потом объясню. Я тоже давно хотела с вами поговорить, но опасалась, что вы… не совсем в форме. Про вас, знаете, разные слухи ходили. Я так обрадовалась, когда узнала от мужа, что вы в седле. Давайте так: я отведу дочку домой, а потом мы с вами где-нибудь встретимся и поговорим. Да вот, хотя бы в соседнем кафе.

– Хорошо, я там и подожду, если мой вид вас не шокирует.

– Ну, что вы, какие пустяки! Я приду минут через двадцать.

В кафе, где устроились бывшие сослуживцы, было не слишком много народу. Они выбрали самый дальний столик от входа, «чтобы не мозолить никому глаза», – как пояснила Зина. Она беспрестанно оглядывалась по сторонам и была немного напряжена.

– Вы меня простите еще раз, Всеволод Николаевич, за то, что я вас в дом не пригласила. У нас было бы не совсем удобно – при Сергее. У меня от него секретов нет, конечно, но есть сферы, в которые его посвящать не стоит. И вообще, чем меньше он будет знать, тем спокойнее ему будет работать.

– Ну, что вы, не стоит извиняться. Я все понимаю – и ваши опасения, и страхи, и чем продиктовано ваше решение зашифровать свое послание.

– Да, да, именно так! Когда Сергей рассказал мне о вашей встрече с ним, я обрадовалась, что вы не бросили это занятие, и посчитала своим долгом предупредить вас через Интернет, что ваша тема стала очень актуальной! Если бы вы не пришли сегодня, я бы вам все равно написала о последних событиях в институте и, в частности, в нашей лаборатории. О том, что вашей темой поручено заниматься людям, далеким от этой проблемы. Я, честно говоря, не понимаю нашего директора. Почему он не пригласил вас и не поручил это вам? Неужели он настолько поверил слухам, что даже не попытался с вами поговорить и выслушать. Для меня это большая загадка. А вы сами как думаете, Всеволод Николаевич?

– Ума не приложу, Зиночка. Для меня это, как гром среди ясного неба. Я и сам не знаю, что мне делать! Все это время я продолжал заниматься поисками. Кое-чего добился и даже немного продвинулся вперед. Но без лаборатории это все – мышиная возня! Теория не может существовать без практики. Мне чудовищно не хватает элементарных опытов, но путь в лабораторию мне закрыт!

Сева глядел на Зину и думал, что теперь у него хотя бы есть единомышленник и, возможно, помощник.

А Зина смотрела в окно и о чем-то напряженно думала.

– А, может быть, вам надо просто прийти в институт и поговорить с Грошевым без всякого приглашения? Ведь должен же быть он заинтересован в успехе дела? – Она с надеждой посмотрела на Севу.

Он только отрицательно покачал головой.

– Если бы он хотел, давно бы со мной связался…

Прошел уже месяц после симпозиума, но Грошева не покидало удивительно приятное чувство осознания собственного триумфа, которое он испытал на этом, поистине грандиозном по своему размаху форуме. Да, Валерий Петрович умел пустить пыль в глаза, особенно когда мог себе это позволить. Чего стоила только доселе невиданная в этих стенах техническая оснащенность зала заседаний! А прекрасные бытовые условия для проживания приезжих ученых-генетиков, а обширная культурная программа? Они надолго запомнят Грошевскую гостеприимность!

Но за праздниками неизбежно приходят будни, и они-то как раз радовали не особо. Вот и сегодня ему предстояло услышать отчет о проделанной за этот период работе своего назначенца – нового заведующего лабораторией наследственных болезней Игоря Сергеева – одного из лучших специалистов в своем деле, который пригласил в помощники давнего сотрудника этой же лаборатории Зину Козыреву, работавшую еще при Осипове.

Зина, выросшая из студентки-лаборантки в МНС, дело свое знала, но как самостоятельный ученый ничего собой не представляла. Она была интересна Грошеву в другой ипостаси – быть его глазами и ушами не только в своей лаборатории, но и в институте. И с этим делом она, кажется, справлялась.

Глава 7

– Не может быть! – в который уже раз повторял Сева, когда его теща поведала об очередных интеллектуальных подвигах его сына. – Это же похоже на реакцию замещения! Вы ничего не путаете? Именно в таком виде было составлено – с выделением кислорода? – не мог успокоиться счастливый папа. – У меня просто нет слов!

Он сидел дома на кухне, отложив газету. Санька копошился в детской. Услышав разговор взрослых, он пришел туда же:

– Папа, я просто играл. Я не знаю, как у меня это получается. Но мне нравится так играть. Эти кубики – волшебные, и они умеют разговаривать! А когда я смотрю на твои листочки, мне кажется, что я это уже видел, но… давно. Так бывает, папа? – он испытующе и серьезно смотрел на Севу, который не знал, что и ответить.

– Конечно, мой милый. Так всегда бывает между отцом и сыном. Мы же с тобой связаны, вот тебе и кажется, что ты это уже видел. Моими глазами видел, понимаешь?

– Нет, папа, не твоими, я знаю! Но мне все равно не понятно и… иногда страшно, – Санька упрямо мотнул головой. Потом вздохнул и произнес горько, совсем не по-детски: – Ничего вы не знаете, а еще взрослые!

Он повернулся и ушел к себе. Сева и Елена Дмитриевна переглянулись. Он только развел руками, а она покачала головой, затем подошла поближе к зятю и вполголоса прибавила:

– Порой мне кажется, что я вижу перед собой не маленького внука, а взрослого Кешу! – и, помолчав, добавила: – Послушай, мне надо с тобой поговорить… о Кате! Ты, знаешь, мне не нравится, что с ней происходит.

Она была у врача, но мне ничего толком не рассказала. Я подозреваю самое худшее, понимаешь? – она с тревогой смотрела на зятя. Сева подошел к Елене Дмитриевне и обнял ее за плечи: – Не волнуйтесь, мы что-нибудь обязательно придумаем. Иначе и быть не может! – прибавил он.

Когда теща вышла, Сева стал еще раз лихорадочно обдумывать Зинино предложение по поводу встречи с Грошевым. Ему уже позвонил сегодня утром лечащий врач Кати и сообщил о результатах ее анализов. Судя по всему, у них остается не так уж много времени. Нет, надо пересилить себя и идти на поклон к директору, и показать ему свои самые последние наработки. Может, это поможет в поисках решения проблемы, даже если тот его и не возьмет после этого в институт… Зина правильно сказала: надо попытаться! Ну, что ж, попытка не пытка!

– А, здравствуйте, здравствуйте, уважаемый господин Колмогоров! Признаться, удивлен был вашим звонком. Никак не ожидал, что вы еще в теме. Я наслышан о вас, как бы это помягче сказать, что вы, извините, грузчик в магазине!

– Добрый день, Валерий Петрович, а откуда, собственно…

– Слухом земля полнится, дорогой Всеволод э-э… Николаевич, – перебил директор. – И должен вам заметить, что именно поэтому меня заинтриговал ваш звонок. Хотя вы уже, вероятно, в курсе того, что у нас в институте вновь занимаются вашей с Осиповым темой известные ученые? – он в упор посмотрел на Севу.

– Из интернета! – подтвердил Сева. Подставлять Зину он не хотел.

– И что же в таком случае вы хотели мне сообщить, уважаемый бывший коллега?

– У меня есть наработки по теме, и они могут быть полезны вашим сотрудникам.

– Боюсь, что нам использовать ваши, как вы изволили выразиться, наработки, вряд ли целесообразно. Поймите: я, как руководитель, не могу допустить такие вольности по отношению к личному составу. Это может быть истолковано неправильно и… оскорбительно, как акт недоверия. Как это будет выглядеть? Некий человек со стороны предлагает свои услуги штатным сотрудникам института, получающим зарплату за свою работу. Боюсь, меня не поймут, если я сделаю такой опрометчивый шаг. Я доходчиво объясняю?

– Так в чем же дело? Примите меня в штат! Поймите, все только выиграют, если…

– А вы, я вижу, за это время приобрели не только навыки грузчика, но еще и беспрецедентную наглость! – грубо перебил его Грошев. – Я вас больше не задерживаю, молодой человек!

Директор встал из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

Катя шла по улице и ничего вокруг себя не видела. В мозгу крутилась одна единственная фраза, произнесенная Андреем Анатольевичем: «…всегда есть надежда на выздоровление…». Значит, она больна и, судя по всему, той же самой болезнью, что и ее умершие близкие родственники.

Как же – надежда! Откуда ей взяться, если никто еще не придумал средства от этого недуга. Ее отец и ее муж бились над обузданием этой напасти. Но тщетно! Что же будет с ее сыном, с мамой и Севой?..

Она не заметила за горькими раздумьями, как дошла до дома. Она представила, что ей придется все рассказать своим родным. Хотя, вероятно, Спесивцев уже позвонил Севе. Она помнила, так было и с отцом. Первым делом врач тогда проинформировал маму. И она потом места себе не находила. Катя села на лавочку во дворе и задумалась.

С другой стороны, она, прожив не слишком долгую жизнь, ничем себя не запятнала. Она всегда просто любила их всех: родителей, мужа, сына Саньку. И, конечно, свою работу. Никому не причинила вреда и тем более – зла. Очень обидно уходить вот так рано. Она могла бы сделать еще много хорошего и для своих близких, и для людей вообще…

Ее мысли вдруг переключились на нечто иррациональное. Катя даже внутренне удивилась самой себе, ведь раньше ни о чем таком она, прагматик до мозга костей, никогда и не думала.

Возможно, в другой жизни ей повезет гораздо больше, и она проживет долго и счастливо? Ведь читала же она где-то, что души праведников переселяются в другие тела, чтобы продолжать творить добро. Она даже вспомнила название этого явления – реинкарнация! Правда, современное христианство отвергает переселение душ, проповедуя другие истины – о Рае и Аде, но ранние христиане вполне допускали такую возможность.

Катя вспомнила свой недавний разговор с одним немецким туристом, приехавшим в составе группы на экскурсию по городам Золотого кольца. Они тогда коснулись темы религии. Катя не особенно разбиралась в этом вопросе, да и истовой верующей себя не считала. Но тема, затронутая в экскурсионном автобусе, следовавшем по пути к храму Христа Спасителя, была поднята самими экскурсантами.

Разговор шел о разности понимания некоторых религиозных догм представителями различных христианских направлений – католицизма и православия. Вот тогда-то и взял слово этот профессор теософии Боннского университета.

Это был уже немолодой, но еще довольно крепкий мужчина с волевым и одновременно добродушным лицом. Он тогда произнес краткую лекцию на эту тему, коснувшись и различий в представлениях о самом рае православными и католическими священниками.

«Христиане-формалисты, как протестанты, так и католики, – сказал он тогда, – представляют Рай как некое место на небесах, где все играют на арфах, где улицы вымощены золотом, где Бог обитает в центре города, заменяя собою муниципалитет. Такие представления рождаются на основе скудных знаний о Боге либо незрелых суждений о Нем. Тем не менее, разумные христиане не должны отрицать возможность загробной жизни только потому, что никто не знает, какая она.

– А что имеется в виду под загробной жизнью? – заинтересовалась Катя. – Вы говорите о переселении души в другие земные тела? Другими словами, о реинкарнации?

– Современные христиане отвергают доктрину реинкарнации потому, что не находят в Библии ее подтверждения. Они утверждают, что учение о переселении душ является поздним дополнением к библейской традиции, а откровение Иоанна запрещает добавлять что-либо к священным текстам или удалять что-либо из них. Однако следует заметить, что именно этот запрет на вольное обращение со священными писаниями породил множество критических замечаний, поскольку современные исследователи установили, что некоторые библейские книги были составлены после «Апокалипсиса».

Откровение Иоанна не всегда считалось последним Текстом канонических христианских писаний. И если это действительно так, верующие христиане должны смириться с существованием реинкарнации, несмотря на то, что учение о ней пришло в христианскую традицию достаточно поздно… А вы-то сами верите в переселение душ? – спросил Катю профессор.

Она только пожала плечами. Катя тогда подивилась такой трактовке священного писания знатока мировых религий, но в глубине души была согласна с этой точкой зрения. Катю всегда интересовали знаменитые личности, предсказатели и прорицатели от Нострадамуса до Ванги, а совсем недавно она прочитала про легендарного Эдгара Кейси – христианского писателя и бывшего учителя воскресной школы, лечившего людей, находясь в глубоком трансе. Он также безошибочно умел предсказывать будущее. Согласно Кейси, Христос не только верил в реинкарнацию, но и перевоплощался около тридцати раз, прежде чем явиться в мир в облике Иисуса из Назарета.

Но, как бы там ни было, она находилась сейчас здесь, на Земле, в своем еще достаточно молодом и привлекательном теле, и все мысли о бессмертии души все же не могли в полной мере компенсировать то уныние, которое овладело Катей после посещения доктора Спесивцева. И все же теперь его пожелание не терять надежды стало восприниматься ею как-то по-новому. Она не то чтобы смирилась с безысходностью грядущего, вовсе нет, но ее как бы отпустило внутреннее напряжение, она словно бы сходила в церковь на исповедь и причащение.

Катя никогда не была фаталисткой. Не вполне доверяла теории неизбежности судьбы, придерживаясь другого взгляда: человек может изменить свою судьбу, если очень сильно этого захочет и поверит в это безоговорочно. Да и подтверждений этому было хоть отбавляй. Взять хотя бы случаи с чудесными исцелениями людей, на которых махнула рукой медицина, вылечившихся от смертельных болезней без видимых и объяснимых причин. Человеческий мозг – предмет до сих пор малоизученный. Но даже то, что удалось узнать ученым, позволяет утверждать, что мозг и его потенциальные возможности задействованы человеком лишь процентов на пять, не более.

С этим позитивным настроем Катя и направилась домой. Ничего, теперь ей будет легче бороться за свое счастье пока еще побыть на этой грешной земле.

– Вызывали, Валерий Петрович? – Зина, робко постучав в кабинет директора, остановилась на пороге роскошного помещения. Не слишком часто ей приходилось здесь бывать, несмотря на ежемесячные телефонные отчеты вот уже на протяжении почти четырех лет.

– А, Козырева, проходи, – Директор сидел за своим огромным столом и перебирал бумаги. Закончив, посмотрел на растерявшуюся сотрудницу.

– Рассказывай, что нового в лаборатории? Как там продвигаются твои дела под руководством Сергеева?

– Да все по плану вроде. А что именно вас интересует, Валерий Петрович?

– А скажи-ка мне, Зинаида, уж не ты ли рассказала некоему Колмогорову о наших институтских делах? Может быть, ты с ним общалась на эту тему?

– Что вы, нет, конечно! Я помню, о чем вы меня предупреждали. Как можно?! А почему вы спросили, Валерий Петрович? Что-то произошло?

– Да вот приходил он ко мне. Просился назад, говорил о неких своих наработках. Неужели он и вправду преуспел в этом вопросе? Можешь узнать, насколько серьезно он продвинулся или это всего-навсего был треп? Может, действительно у этого выскочки есть то, о чем мы не знаем? А знать должны, понимаешь меня? Но ему не надо говорить, что это – мое поручение!

– Все сделаю, не беспокойтесь. Все узнаю аккуратненько и доложу.

– Ну, ступай, пожалуй… да смотри, лишнего не сболтни! Узнаю, что за моей спиной орудуешь, выгоню с «волчьим билетом»!

– Что-то ты задержалась, Катюша, – озабочено проговорила Елена Дмитриевна, вглядываясь в лицо дочери. – Ну, что сказал врач?

– Да ничего особенно, мама, – уклончиво ответила Катя, но, глянув на встревоженное лицо матери, помедлила и решительно продолжила: – Да, ты была права! Врач сказал, что у меня те же симптомы, что и у отца. Я больна… Но главное – даже не я, а мой сын! Что будет с ним, если я с этой проклятой болезнью не справлюсь? – Она смотрела на мать в упор. – Ты не должна была рожать, зная, что подвергаешь смертельной опасности свое потомство! И… я тоже не должна была! – последние слова она произнесла с надрывом, нервы ее не выдержали, и она зарыдала.

Елена Дмитриевна не стала ничего говорить. Она только подошла к рыдающей дочери, крепко прижала ее голову к своей груди и, укачивая ее, словно маленькую, все повторяла и повторяла одну и ту же фразу:

– Все будет хорошо! Все будет хорошо!

Глава 8

На следующий день Сева собрал семейный совет, на который пригласил и лечащего врача Кати. На повестке стоял только один вопрос – о ее госпитализации, на которой настаивал доктор Спесивцев. Елена Дмитриевна и Сева склонялись к тому же. Против была лишь одна Катя. Она мотивировала это необходимостью быть рядом с дорогими людьми все отпущенное ей время. Она была непреклонна и ни на какие уговоры и доводы не реагировала.

– Ну, как вы не поймете? Вы – это все, что у меня есть сейчас. Ничего другого уже не будет, а вы хотите меня лишить оставшейся радости? Не бывать этому! – Катя упрямо смотрела в сторону, плотно сжав губы и кулаки.

Елена Дмитриевна только скорбно покачала головой. Встретившись взглядом с доктором, она понимающе кивнула.

Тот отвел ее в сторонку:

– Елена Дмитриевна, голубушка, боюсь, что с таким настроем мы Катю можем очень скоро потерять. Я понимаю, что вы хотите пойти у нее на поводу, но поймите и меня: я, как лечащий врач, несу за нее ответственность. Тем более при подобном заболевании она должна быть под постоянным врачебным контролем, т. е. в стационарных условиях.

– Вы правы, конечно, Андрей Анатольевич. Что же нам, насильно ее отправлять? – у женщины задрожал голос.

– Ну, хорошо, дорогая Елена Дмитриевна, под вашу личную ответственность! И держите меня в курсе. Я вот тут на столе оставил все необходимые рецепты и рекомендации, – он посмотрел на нее сочувственно. – Я вас понимаю. Очень хорошо понимаю. Я ведь тоже отец. До свидания.

Сева мучительно вспоминал формулу, пришедшую ему во сне. Он как будто бы сидел с профессором в институтской аудитории, сдавая ему экзамен по прикладной химии. И, отвечая на билет, вдруг с ужасом понял, что во время подготовки сделал непростительную ошибку, перечеркивая этим всю работу. А профессор с улыбкой указал ему на ошибку и объяснил, как нужно было сделать.

Сева все исправил и получил совсем другой, правильный результат. И тут он понял, что это и есть потерянная в огне формула искомого фермента! Он так этому обрадовался, что проснулся чуть свет с мыслью поскорее ее записать, пока она еще была в памяти. Но – увы! Вот уже три часа ему никак не удается ее воспроизвести.

Он последовательно перебирал на компьютере все ее варианты, но таких комбинаций было бесчисленное множество, и времени на их доскональную проверку даже с помощью специальной компьютерной программы пришлось бы затратить слишком много. А его уже практически не осталось.

Он разложил свои распечатанные на принтере листки на кухонном столе, и в который раз пересматривал все снова и снова, пытаясь понять, где ошибка. Устав, он оторвал туманный взгляд от бесконечных цифр и символов и с грустью посмотрел в окно, за которым сейчас ярко светило солнце, и оглушительно чирикали воробьи.

Севе вдруг сильно захотелось глотнуть этого свежего весеннего воздуха, напоенного ароматом распускающейся листвы и вскопанной дворником клумбы под окном. Он распахнул окошко, и свежий ветерок наполнил небольшую кухню вихрем звуков и запахов. Листки веером разлетелись по кухне, сброшенные внезапным порывом весеннего ветра. Сева бросился закрывать окно.

– Папа, – раздался голосок Саньки, а у тебя здесь не так! – он держал в руке один из листков бумаги.

– Что не так, сынок? – не понял он.

– Сейчас я тебе из кубиков соберу! – и Санька убежал к себе в комнату.

Сева остался в кухне, понимая, что даже удивительных способностей сына недостаточно для осмысления того, чем занимался его папа.

– Готово, папа, посмотри! – бодро раздалось из детской.

Сева поспешил туда скорее из любопытства.

Но, кажется, свершилось чудо! На полу была выложена из кубиков химическая формула фермента, очень напоминавшая ту, которую он так ясно увидел во сне.

Не веря своим глазам, он переписал формулу на листок и бросился к компьютеру для ее проверки с помощью специальной программы, разработанной институтскими программистами для этой цели еще по просьбе профессора Осипова. Через несколько секунд на экране появилась лаконичная надпись, подтверждающая ее правильность.

– Ура-а-а!!! – заорал Сева на всю квартиру. Он хохотал, как одержимый, пока не собрал всех домочадцев на кухне. – Катя, ты спасена! Твой сын тебя спас! Он только что подсказал мне решение! Мы с ним нашли формулу замены мутантного фермента! Старик Осипов – светлая ему память – там, на небесах может теперь спать спокойно. Его внук поставил жирную точку в решении этой проблемы! Вы понимаете, что произошло?! Мы с Санькой возродили эту формулу из пепла, как птицу Феникс!

– Ты уверен, дорогой? – Катя держала за руку улыбающегося Саньку.

– После проверки программой – да! Конечно, надо еще подтвердить опытом. Но это уже частности. Хотя без этого мы не сможем его зарегистрировать как изобретение… – Сева задумался. – Но как это все осуществить без лаборатории? – Он посмотрел на жену и тещу.

– Может быть, попросить Зину, чтобы она тебя опять провела в институт? – робко поинтересовалась Катя.

– Зина боится всего. Одно дело – организовать проникновение в лабораторию ночью, а другое – дать мне возможность проделать опыт. Для этого нужно реально там работать, иметь доступ к препаратам и оборудованию, нужны идеальные условия, помощники наконец, чтобы исключить все случайности. А этот компонент, – Сева кивнул на листок с формулой, – вообще очень горюч, а при определенных условиях и взрывоопасен! Я теперь понимаю, что могло произойти в лаборатории. Малейшая неосторожность – и катастрофа неизбежна! Нет, здесь она нам не помощница… Если только… не попросить ее саму провести этот опыт! Она вполне справилась бы с этим. Правда, существует вероятность, что наше открытие может быть просто присвоено. Охотников, наверняка, найдется в достаточном количестве. Но выхода у нас все равно нет. Мне уже наплевать, кто будет автором, лишь бы вылечить тебя! Так что Зина – единственный в данном случае вариант!

Прошла целая неделя напряженного ожидания с тех пор, как Сева передал Зине Козыревой все материалы по новому ферменту. Он каждый вечер звонил ей и выяснял, как проходят опыты, но каждый раз слышал от нее практически одну и ту же фразу: мы работаем, испытываем, надо подождать.

Последнее время Катя только и делает, что ждет. Правда, теперь это ожидание подкреплено реальной надеждой на выздоровление! И, чем больше она ждала, тем сильнее нервничала.

Самое тяжелое, как оказалось, это не томительное, почти физическое ожидание неизбежного конца. С этой мыслью можно свыкнуться. Ведь существуют же в буддизме, например, представления о смерти как о чем-то сильно ожидаемом и необходимом, как об инструменте для достижения просветления, нирваны. Особенно понравилось Кате изречение Эпикура, вычитанное ею совсем недавно:

«…Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения… Все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия… Глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причиняет страдания, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что-то не тревожит присутствием, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол – смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда не существуем мы. И, значит, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют…»

Теперь же, когда у нее появилась надежда, она впервые поймала себя на мысли, что с этим-то она как раз свыкнуться и не может. Оказывается, нельзя привыкнуть к надежде. Можно всю жизнь надеется на что-то или кого-то, а привыкнуть к этому невозможно, иначе она, эта надежда, перестает быть ею в принципе. Она перерождается в нечто другое, обыденное. А ведь именно надежда – это ожидание нового, того, чего еще не было или чего-то очень хорошего. Сейчас же – это было даже не ожиданием, а неким улавливанием, вычленением из потока информации крупиц известий или любых слухов и недомолвок из скудных пересказов разговоров мужа с Зиной – единственной ниточкой, связывающей их с миром науки, где ковались ее будущее здоровье и благополучие. Вот и сегодня она с упорством маньяка, ожидающего свою жертву, с надеждой и страхом услышать, что ничего не получилось, ждала восьми вечера – времени связи с Зиной.

Наконец-то проклятая стрелка подползла к нужной цифре, и Сева, включив телефон на громкую связь, вслушивался в долгие и протяжные гудки.

– Алло, Всеволод Николаевич, вы прямо как часы! Здравствуйте! Ну, что же, хочу вас обрадовать. Опыты на мышах показали, что препарат работает превосходно. Директор Грошев готовит большой доклад к внеочередному симпозиуму в Лондоне. А вам и вашей жене можно будет готовиться к госпитализации, как только мы получим официальное подтверждение от Минздрава на его использование. Это займет не больше месяца, уверяю вас. Алло, вы меня слышите? Вы рады?

– Как месяц, Зина? Мы не можем ждать! Болезнь прогрессирует, и пока она еще в стадии развития, ее можно остановить. Промедление может вызвать необратимые процессы.

– Вы меня тоже поймите. Я только передаю то, что мне поручено, не более. Я и так выполнила все свои обещания, не так ли? И без меня у вас вообще бы ничего не получилось!

– Да-да, Зиночка, не обижайтесь. Мы вам очень и очень благодарны. Но болезнь не спрашивает и не ждет. Зина, я могу на вас надеяться, что вы и впредь нам поможете?

– Что вы имеете в виду?

– Вы можете принести мне образец МОЕГО препарата?

– Что вы такое говорите, Всеволод Николаевич?! Да вы с ума сошли! Это – уже не ваш и не мой препарат, и даже не институтский! Это – российское достояние, а, может быть, и мировое, а значит, охраняется соответствующим образом! Нет-нет, это совершенно исключено! Всеволод Николаевич, да вы не волнуйтесь, все будет хорошо! Я сама пойду к Грошеву и попрошу его протолкнуть фермент через Минздрав как можно быстрее! А вас буду по-прежнему держать в курсе.

– Спасибо, Зина. До свидания… – Сева повесил трубку и повернулся к жене.

– Катюша, ты слышала? Все в порядке. Еще немного подождем, и все. Надо обязательно подключить Андрея Анатольевича. Может, это ускорит продвижение препарата.

– Сева, я знаешь что подумала? А ведь про тебя в институте и не вспомнят, как только Грошев обнародует новый фермент на этом своем симпозиуме. Понимаешь? Все лавры достанутся только ему, а о тебе и моем бедном отце ни одна собака не гавкнет! Тебе не кажется, что это несправедливо?

– Катя, сейчас не это главное, ты же знаешь.

– Знаю, знаю! Но пойми, нам надо и потом, после выздоровления, как-то жить. А там крутятся громадные деньги. Неужели тебе все равно? Мало того, что ни твоего имени, ни имени моего отца не будет упомянуто в научных кругах, мы же еще и нищими останемся!

– Но здоровыми, не забывай! А будет здоровье, будет и все остальное. Как-нибудь заработаем…

– Вот именно – как-нибудь! – задумчиво произнесла Катя. – И меня это сильно напрягает, что как-нибудь…

Глава 9

Ночью Кате стало плохо. Ей приснился сон, который начинался замечательно: будто бы она и маленький Санька идут по большому полю, усеянному красивыми цветами. Они идут вдвоем и беззаботно болтают о чем-то. Им очень хорошо. Санька идет рядом, наклоняясь то и дело, чтобы сорвать очередной понравившийся цветок для букетика. Над головой висит яркое солнце, а там впереди, за полем, в маленькой чистенькой деревеньке, их ждет красивый белоснежный дом под покатой крышей с зеленой черепицей. Это их дом. Там они живут все вместе, большой дружной семьей. Они торопятся, потому что им надо успеть к обеду, где их с нетерпением ждут ее отец, мать и любимый муж…

Но вдруг погода изменилась. Налетел, откуда ни возьмись, злой порывистый ветер, принеся с собой холод и шквал внезапно хлынувшего дождя. Разом потемнело небо, и тропинка через поле сразу растворилась в сплошном месиве из полевой грязи, черной воды и поникших цветов.

– Санька, бежим быстрее! – закричала испуганная Катя и дернулась в сторону сына. Но тут она с ужасом поняла, что не видит и не слышит его из-за сплошной стены ливня и громовых раскатов. Более того – она не знает, в какую сторону бежать! – Санька, где ты? Отзовись, сынок! – кричала она с надрывом. Но очередной раскат грома заглушил ее крики, а яркие сполохи молний ослепили глаза.

Она продолжала идти, не переставая звать сына, и все вглядывалась и вглядывалась сквозь водяную пелену, застившую глаза, в надежде увидеть его. Она уже давно сбилась с пути, бредя наугад, но знала, что спасительная деревушка где-то совсем рядом…

Вдруг она теряет опору под ногами, проваливается в какую-то глубокую яму, падает, ударяясь грудью и животом обо что-то твердое, и понимает: вот он – конец! Катя в панике кричит от невыносимой боли и… просыпается.

Но нестерпимая боль продолжает терзать тело и после пробуждения. Кажется, болит все – грудь, живот, спина…

– Сева! – позвала она мужа слабым голосом, хриплым от еле сдерживаемого крика. – Сева, проснись, мне очень плохо!

Сева моментально поднял голову, будто и не спал:

– Что с тобой, родная? Где болит? Живот? Сейчас, сейчас… Где-то здесь лекарство… Сейчас все будет хорошо… Только потерпи немного! – он, лихорадочно распаковывая лекарство, оставленное доктором для таких экстренных случаев, с ужасом думал, что именно об этом его и предупреждал Спесивцев – новой стадии болезни, сопровождаемой сильными болями в области селезенки. Лекарство это содержало наркотик, и должно было на некоторое время снять изнуряющую боль.

Наконец, ближе к утру, Катя успокоилась и забылась тревожным сном – еще одной стороной воздействия снадобья. Разбуженная Елена Дмитриевна, сидя на кухне, с мольбой смотрела на зятя:

– Сева, дорогой, ну что же ты тянешь? Надо немедленно звонить Спесивцеву. Он же обещал посодействовать. У нас уже совсем не остается времени! Надо что-то делать! Что ты сидишь? – Она была на грани срыва.

– Я думаю, что предпринять… Давайте так: вы позвоните доктору и расскажите ему обо всем. Пусть он приедет и осмотрит ее. Может быть, ее придется госпитализировать. «Скорую» без него не вызывайте. Только с его ведома! Пусть он сам им все объяснит, если понадобиться забрать ее в больницу. А я съезжу в одно место. Я скоро вернусь.

Когда Сева подъехал к дому Зины, по его расчету она должна была как раз выйти, чтобы успеть на работу вовремя. И действительно, она не заставила себя долго ждать. Как только она появилась в дверях подъезда. Сева приоткрыл дверцу своего авто:

– Зина, доброе утро! Я могу подвезти вас на работу?

– Всеволод Николаевич? – удивилась она. – Что вы здесь делаете так рано? Что-то случилось? – она смотрела встревожено.

– Случилось, Зина. Давайте я вам все по дороге расскажу.

– Ну, хорошо, поехали. Ой, я с вами даже не поздоровалась от неожиданности. Доброе утро, хотя, судя по всему, для вас оно не такое уж и доброе?

– Вы правы. Как я и предполагал, у моей жены ухудшение наступило гораздо раньше, чем наш фермент получит официальное разрешения на использование. Не можем мы больше ждать! Теперь вся надежда только на вас!

Мне просто необходимо это лекарство. Вопрос жизни и смерти! Медлить нельзя ни одного дня! Сегодня или никогда! Выручайте, Зина! – он говорил чеканными фразами, и голос его звучал глухо.

Воцарилось продолжительное молчание. Зина, глядя прямо перед собой, напряженно думала. Наконец, она произнесла:

– Вы меня высадите, пожалуйста, пораньше, не доезжая до института. Не хочу, чтобы нас видели вместе. Вы поезжайте домой, Всеволод Николаевич, а я вам позвоню. Не волнуйтесь, я сделаю все, что в моих силах и возможностях!

Игорь Александрович Сергеев в который уже раз задавал себе один и тот же вопрос: вправе ли он делать то, на что его толкает директор. После их последнего разговора у Сергеева остался очень неприятный осадок. Он чувствовал себя отвратительной марионеткой, которую дергал за ниточки могущественный кукловод.

Но Сергеев не хотел быть куклой! У него, серьезного ученого, имеющего свое направление в биологии, многочисленных учеников, научные труды, новый руководитель института вызывал чувство гадливости и горького разочарования.

Когда Игорю Александровичу было предложено возглавить новое приоритетное направление, впрямую не связанное с его темой, он сразу же отказался, но через полчаса уговоров, разъяснений, посулов и даже откровенных, хотя и завуалированных угроз вынужден был согласиться. В конце концов, он – действительно «солдат от науки», как выразился Грошев.

Ну, не драться же с ним, в самом деле. А последствия его отказа наверняка грозят перечеркнуть результаты многолетнего труда…

Игорь Александрович сразу понял, с кем имеет дело. Такой человек, как Грошев, не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Сергеев прекрасно помнил институтские слухи в отношении Колмогорова. В общем, ему пришлось приступить к делу, стиснув зубы.

Но теперь он молчать не мог.

Когда его ассистентка и помощница Зиночка принесла записи Севы Колмогорова, содержащие научную бомбу, он сначала несказанно обрадовался. Еще бы, его миссия, как руководителя этой темы была завершена. И он мог приступать, наконец, к своим делам. Но все оказалось куда сложнее!

Он прекрасно знал со слов Зины, кем и каким образом был получен фермент, который сейчас с такой помпой преподносится всему научному сообществу как изобретение мирового значения, полученное под руководством директора института Грошева. А про истинного изобретателя – Колмогорова – не было сказано ни единого слова!

Сергеев был честным человеком, к тому же высококлассным специалистом и понимал, насколько нужно было жить этой темой, каким гением нужно быть, чтобы получить панацею от болезни, обрекающей на смерть людей с генетическими патологиями.

А тут еще этот разрекламированный симпозиум, на который пригласили и его, Сергеева, как одного из соавторов Грошева, а также в качестве руководителя лаборатории, где было получено замечательное лекарство.

Что он будет говорить там, в Лондоне? Что это они под руководством великого Грошева создали это лекарство и поэтому достойны всяческих похвал, премий и почестей?

– Игорь Александрович, можно мне с вами поговорить? – оторвала его от невеселых мыслей Зина. – Это очень важно! – она смотрела умоляюще.

– Да, конечно, внимательно слушаю, – напряженно проговорил Сергеев. Неужели всегда молчаливая Зина догадывается, что у него на душе, и хочет высказать свою точку зрения.

– Это касается Колмогорова и… его жены Кати! – голос помощницы звучал взволнованно. Было видно, что разговор ей дается с трудом. – Так вот, я сегодня перед работой разговаривала с Всеволодом Николаевичем, и он мне сообщил, что Катя – при смерти! Без полученного в нашей лаборатории ЕГО лекарства ей не выжить. И они уже не могут ждать официального разрешения от Минздрава. Короче, он попросил меня передать ему лекарство уже сегодня. Что вы думаете на этот счет?

– А почему вы меня об этом спрашиваете, Зина? – он перевел дух. Ему очень не хотелось с кем бы то ни было обсуждать моральную сторону вопроса, связанного с ферментом. – Вы и без меня очень хорошо знаете, где оно находится. Ключи тоже у вас имеются. Или вы боитесь, что я буду против?

– Признаться, я думала о том, чтобы передать ему фермент без спросу, но посчитала своим долгом рассказать именно вам об этом, как непосредственному руководителю и…

– …и переложить ответственность на меня? – закончил фразу Сергеев. – Знаете, Зина, я могу понять, что движет вами, и почему вы решили все рассказать мне. Лично бы я поступил по-другому, не впутывая никого. Но то – я! А сейчас получается, что если я не разрешу, может погибнуть человек, хотя формально, как руководитель лаборатории, я поступлю правильно. А если разрешу, то взвалю на себя всю ответственность за возможные негативные последствия! В любом случае, вы останетесь в стороне, не так ли? Умно, ничего не скажешь! – Завлаб хмуро поглядел на нее и, не дожидаясь ответа, спросил: – А сами-то вы что хотели?

– Я бы хотела им помочь. Они это заслужили хотя бы тем, что имеют полное моральное право на испытание собственного препарата на самих себе, как Кох или Луи Пастер! А что касается меня, зря вы так! Я всего лишь слабая женщина, к тому же подчиненная… Но – вы правы – я не хочу рисковать, а помочь очень хочу!

– Ну, что ж, и я такого же мнения. И все же, никакого официального разрешения за моей подписью не будет, но неофициально я вам даю свое добро! Действуйте, Зина! Давайте сделаем так: вы возьмете из сейфа столько, сколько надо, но завтра это количество должно быть срочно синтезировано и положено на место. Договорились? А теперь не теряйте драгоценного времени. Надеюсь, что все пройдет хорошо.

Проводив Зину, Игорь Александрович подумал, что если уж ему и придется покривить душой на симпозиуме, то компромиссное решение, принятое им сейчас, хоть в какой-то мере компенсирует в его собственных глазах постыдный для него поступок у директора.

Теперь ему придется помалкивать, а громкие разоблачения на время отложить. Если бы кто-нибудь сейчас вдруг смог заглянуть в самую глубину души Игоря Сергеева, то он бы увидел, что на самом ее донышке затаилось радостное облегчение, ведь теперь он избавлен своей совестью от необходимости поднимать скандал, неизбежно обернувшийся бы непредсказуемыми последствиями. И, что уж тут греха таить – обидно было бы также лишиться возможных дивидендов от эпохального открытия.

«Зина сказала про себя, что она – слабая женщина, – подумал он, – но и я тоже, к сожалению, далеко не сильный мужчина».

Но, в отличие от Зины, Сергеев тщательно скрывал свои слабости от окружающих. Ему проще было думать, что он только дает себе отсрочку в разоблачении злодея-Грошева. Пусть это будет позже, не сейчас, но обязательно будет… когда наступит подходящее время… может быть…

Второй день Катя спала, как убитая. Введенный ей фермент мужа дал неожиданный эффект – она, вопреки прогнозам, неожиданно впала в состояние беспробудного, почти летаргического сна. Но это уже был сон выздоравливающего человека, что и показала сегодня следящая за ее состоянием аппаратура.

Сева, а вместе с ним и все домочадцы, наконец-то вздохнули спокойно. Для самого Севы этот факт выздоровления жены и был высшей наградой за проделанный многолетний труд. Он добился, чего хотел. И ничего другого он не желал. Если бы сейчас его спросили, чего он хочет больше всего на свете, то он бы, не задумываясь, ответил: покоя и еще раз покоя!

Только теперь он понял, как смертельно устал от всего – от постоянного страха за Катину жизнь, от вынужденного творческого застоя, от бесконечной суеты в поисках хлеба насущного…

Пока Катя находилась в больнице, Сева решил отметить этот радостный день ничегонеделаньем и остаться дома вдвоем с сыном. Он предупредил в своем магазине, что приболел. Теща тоже решила развеяться и съездить на кладбище, навестить мужа и рассказать ему потрясающую новость о выздоровлении дочери.

Отец и сын валялись на диване, рассматривая новую детскую книжку с картинками, купленную накануне Севой.

Это были сказки братьев Гримм. Открыв книжку наугад, Сева начал читать вслух о чудесном превращении калифа в аиста. И, пока он читал, он еще больше укреплялся в своей мысли о природе выдающихся знаний Саньки в области биологической химии: ответы на все вопросы следует искать именно в иррациональной сфере – сфере непознанного, неизведанного, мистического, паранормального.

Глава 10

Валерий Петрович нервничал с самого утра. До долгожданного симпозиума оставалось буквально несколько дней, а у него еще не все было подготовлено к докладу. Не хватало отчета Сергеева, обещавшего принести его еще вчера.

– Эвелина! – позвал он секретаршу. – Сергеев вчера не приносил отчет?

– Нет еще, Валерий Петрович! Поторопить?

– Не надо, я сам. Соедини-ка меня с ним, – Грошев старался говорить как можно более спокойно, чтобы не распалять себя раньше времени. – Игорь Александрович? Доброе утро. Грошев беспокоит. Помнится, мы с вами договаривались о сроках сдачи отчета о проделанной работе… Очень хорошо! …Что вы говорите? Кто пришла? …И что она хочет? …Ах, даже настаивает?! Так, понятно. Ну, что ж, зайдите тогда ко мне вместе с ней. Все, жду! … Эвелина, завари, пожалуйста, чайку покрепче. На троих. И конфеты какие-нибудь найди, что ли!

– Итак, чем могу? – любезно, но сухо осведомился директор у гостьи, когда они втроем расположились за длинным столом. Грошев еле сдерживал себя от ярости, возмущенный неожиданным визитом представителя журналистской братии. До сих пор журналисты ничего подобного себе не позволяли.

– Вы меня извините, ради Бога, за столь бесцеремонное вторжение в святая святых российской науки, – произнесла молодая светловолосая женщина в строгом костюме, эффектно подчеркивающем ее стройную фигуру, – но, поверьте, это была вынужденная мера! Дело в том, что я – сотрудник одного очень влиятельного интернет-портала, связанного исключительно с научными исследованиями в области медицины. Именно наш портал контролирует все сайты этой тематики. Для этого у нас есть свои широкие возможности. Так вот, мне было поручено встретиться с вами, не поднимая шумихи, так сказать, без звонков, согласований и тому подобной официальщины, чтобы не вызвать преждевременного ажиотажа из-за просочившейся информации. Это – о поводе моего неожиданного визита. Теперь о цели. Мы хотим созвать пресс-конференцию с участием всех, кто способен правильно и адекватно преподнести и, самое главное, донести нужную информацию для всех заинтересованных лиц и организаций!

– Это вы, собственно, о чем? – Грошев насторожился, но его настроение явно изменилось.

– Да я, собственно, о будущих покупателях! Вы ведь собирайтесь после лондонского симпозиума решать вопросы, связанные с возможностью заработать на этом открытии?

Директор чуть было не поперхнулся чаем. Да что себе позволяет, эта особа?! Первым его порывом было выпроводить нахалку из кабинета, но он снова сдержался и, немного помолчав, произнес:

– Ну, об этом я еще не думал… и вообще, почему вы решили, что в этом или каком-то другом вопросе мне нужны помощники или советчики?

– А вот это зря! Думать о заработке никогда не рано, чтобы не было слишком поздно, а от помощи отказываться вообще глупо, вы уж извините за прямоту, если не хотите, конечно, плестись в хвосте!

– На что это вы намекаете? – Директор начал терять терпение, выслушивая наглые речи бесцеремонной журналистки. В его голосе стали прослеживаться угрожающие нотки раздражения – Я не намекаю, а говорю прямо: без помощи профессионалов вам не обойтись! Государственная машина в лице Минздрава быстро наложит лапу на ваше личное изобретение, и вы, если повезет, будете вторым в очереди за дивидендами.

– А вам-то, какая корысть? Что вы вообще можете сделать?

– Мы с помощью нашего портала создадим такое общественное мнение, которое поможет вам выиграть в суде процесс против госчиновников, если до этого дойдет. Обеспечим вам гарантированную победу, так сказать, ну, а мы получим свой процент… скажем, за рекламные услуги. Теперь понятно, в чем наша корысть?

Валерий Петрович повидал на своем веку немало всяких людей, в том числе и журналюг, но с таким ярким и неприкрытым цинизмом ему встречаться еще не приходилось. Он на мгновение даже потерял дар речи, настолько эта, с позволения сказать, дамочка, возмутила его своей манерой высказываться без обиняков, называя вещи своими именами, нисколько не стесняясь регалий и возраста собеседника.

Грошев посмотрел на Сергеева, который за все это время не проронил ни слова, и сидел с выражением лица человека, на которого свалился ушат грязи. Но надо было что-то решать.

– Игорь Александрович, – обратился директор к завлабу, – спасибо, что привели ко мне столь приятного собеседника. Мы с вами поговорим позже, отчет свой оставьте, я его позже посмотрю. Вы, пожалуй, идите к себе, а я еще немного побеседую с… – он выразительно посмотрел на журналистку.

– Мария Пахомова! – отрекомендовалась гостья.

– …с госпожой Пахомовой, чтобы обсудить ее э-э… предложение.

Когда Сергеев вышел, Грошев вскочил со своего места и нервно заходил по комнате, а журналистка, как ни в чем не бывало, достала из своей модной сумочки длинные дамские сигареты и закурила, с невозмутимым видом поглядывая на директора. Наконец, успокоившись, он снова сел за свой рабочий стол.

– Послушайте, госпожа Пахомова…

– Можно просто Мария!

– Мария, – директор поморщился от фамильярности наглой девицы, – ну, хорошо, допустим, я соглашусь на подобную пресс-конференцию. Я, признаться, и сам об этом подумывал, но решил, что это следует сделать после Лондона, когда возникнет большой резонанс в мировой прессе. Мне казалось, что так будет легче пробить свои авторские права на лекарство. Разве не так?

– Вы меня удивляете, Валерий Петрович. Да за такой лакомый кусок, каким является ваше лекарство, здесь передерутся еще до того, как вы пересечете линию вылета в аэропорту. Будьте уверены, в Минздраве после получения ваших материалов по этому препарату уже составлен список доверенных фармацевтических фирм-реализаторов вашей продукции.

Основной барыш осядет именно у этих компаний. Это же государственная машина, насквозь погрязшая в коррупции! Господин Сергеев мне сказал, что от министерства до сих пор нет никакого ответа. Ведь так? А как вы думаете, почему так долго не выдается разрешение на препарат, получивший подтверждение своей эффективности у вас в лаборатории, и который так необходим не только в нашей стране, но и за рубежом?

– Вы хотите сказать, что ваша конференция может изменить положение дел, если, конечно, все так и происходит, как вы говорите?

– Еще бы! Не забывайте о четвертой власти. Ее влияние еще никто не отменял.

– Ну, хорошо, допустим. А какие гарантии вы мне даете? Вы тут упомянули о некоем проценте?

– Вы имеете в виду официальный договор? – вопросом на вопрос ответила журналистка. – Думаете, что эта бумага вас защитит от всех проблем? Ну, что же, я и это предусмотрела! А на наш сайт, название которого вы можете посмотреть в этом договоре, зайти можно хоть сейчас.

С этими словами девушка достала документы…

– Ты думаешь, он клюнул?

– Еще бы! Особенно его убил договор. Ты был прав, когда сказал, что эти люди старой формации больше верят печатям, пусть и сделанным за полчаса до встречи!

– Здорово ты все-таки придумала с этой пресс-конференцией! Представляю его лицо, когда он тебя узнает! А ты не боишься, что у нас ничего не получится? Такой скандал, да еще при скоплении прессы!

– Сева, назад дороги нет! Я тебе говорила, что все равно добьюсь справедливости? Пусть даже такой ценой. Пусть даже путем невинного обмана. Но это – праведная ложь во имя спасения добрых имен моего отца и моего мужа.

– Катюша, тогда ради той же справедливости надо приплюсовать имя еще одного человека – Александра Всеволодовича Колмогорова, – улыбнулся Сева. – Слушай, а как тебе пришла в голову идея с интернет-порталом? Таковой действительно существует?

– Ты понимаешь, я наткнулась на него совершенно случайно. И тогда мне пришла мысль использовать именно его в качестве прикрытия. Ведь гораздо легче спрятаться за образом интернет-журналистки, нежели какого-нибудь печатного издания. А вдруг ему захотелось бы удостовериться: числится ли у них в штате некая Мария Пахомова. Ну, а выудить договорчик из недр той же «паутины» тоже не представлялось сложным, не говоря уже о печати, которую пришлось придумывать и изготавливать прямо в конторе, что находится в подвале соседнего дома. Я ее давно приметила. Вот и пригодилась.

– Ну, ты, Катя, даешь! Никогда бы не подумал, что ты на такое способна!

– Да я и сама от себя этого не ожидала. Хорошо, что мне еще подыграл завлаб Сергеев – хороший мужик оказался! Так натурально играл, ты бы видел его лицо там, в кабинете у Грошева.

– Все это, конечно, здорово и замечательно, но согласия-то он тебе так и не дал?!

– Пока не дал. Он оставил у себя договор о сотрудничестве и сказал, что сообщит о своем решении уже сегодня. Во всяком случае, я сделала все, что могла в данной ситуации. Ведь без разрешения директора института пресс-конференцию на его территории провести невозможно.

– Катя, а как ты вообще собираешься созвать такую прорву журналистов? Для этого, как минимум, нужен специалист-профессионал.

– Или жена такого специалиста. Ты помнишь, я тебе как-то рассказывала про свою институтскую подругу Ленку? Так вот, у нее муж работает именно в этой сфере. Он – редактор одного издания, связанного с компьютерными технологиями. Я думаю, он нам и поможет. К тому же, у него наверняка есть возможность выхода на тот самый интернет-портал, если будет необходимость – вдруг Грошев захочет выяснить поподробнее обо мне перед пресс-конференцией. Не думаю, что он начнет копаться в контактах на сайте портала в поисках связи с руководством. У него совсем мало времени, а подготовка к пресс-конференции – дело серьезное, хлопотное и трудоемкое.

– Ну что, Игорь Александрович, задали же вы мне работы! Откуда она вообще взялась, эта журналистка? – спросил директор завлаба, принюхиваясь к тонкому аромату французской парфюмерии, витавшему в кабинете после ухода яркой представительницы современного журналистского поколения.

– Да я и сам в растерянности, Валерий Петрович! Понимаете, все произошло так внезапно. Мне позвонил один мой приятель и попросил принять его знакомую для очень важной беседы. Я не посчитал в этой просьбе ничего необычного и согласился. А когда она пришла и вкратце пояснила суть дела, я решил связаться с вами, а вы тут как раз сами и позвонили. Вот, собственно, и все.

– Ну, а что вы сами думаете по этому поводу? Устраивать нам пресс-конференцию или нет? Вам ведь тоже придется отвечать на вопросы журналистов.

– Я думаю, Валерий Петрович, это дело стоящее! Хотя девица эта довольно бесцеремонна, но в ее словах, безусловно, есть логика. Вам, конечно, видней, но мне кажется, она права в одном – о лекарстве должны в первую очередь узнать здесь, в России. И эта пресс-конференция нам явно не помешает! А мы уж к ней подготовимся. Во всяком случае, я!

– За мной тоже дело не станет! Я им устрою прием не хуже, чем на международном симпозиуме! – Грошев уже принял решение, и ему не хотелось задумываться над тем, что именно в истории с журналисткой ему показалось немного странным…

Люди по своей сути достаточно противоречивы, даже в оценке собственного «я». Они порой просто не хотят замечать очевидное в угоду своей страсти или мечте. А Валерий Петрович всегда мечтал о всеобъемлющей славе, и на пути к ней он ничего и никого не замечал.

Глава 11

Вадим, муж Ленки, действительно оказался профессионалом. Ему уже не раз приходилось заниматься подобными делами – приглашать журналистов, организовывать брифинги и пресс-конференции. Узнав от жены, для кого и по какому случаю устраивается подобный сход, он с энтузиазмом взялся за дело. В ход были пущен весь арсенал имеющихся у него рычагов воздействия на журналистскую братию.

Зал заседаний НИИ был переполнен до отказа представителями всех мало-мальски известных печатных и интернет-изданий. Журналисты в накладе не остались: не каждый день попадешь на пресс-конференцию, посвященную открытию мирового масштаба! К тому же, администрация института постаралась на славу, организовав все как нельзя лучше.

– Волнуешься, Катя? – задал глупый вопрос ее муж, который сам не находил себе места, первый раз попав в такую торжественную обстановку. Он то и дело нервно оглядывался на снующих там и сям фотокорреспондентов, увешанных камерами, невозмутимых операторов с аппаратурой и хипповатого вида девиц с блокнотами, громко переговаривающихся между собой. Вся эта шумная компания явно была в своей тарелке, чего никак нельзя было сказать о чете Колмогоровых.

– Еще бы! – не сразу отозвалась Катя. Она была только с виду спокойна. В ее голове беспрестанно прокручивались один за другим возможные варианты развития событий. Ведь сегодня в этом действе она назначила себе главную роль. Сегодня будет ее выход, ее премьера, ее дебют!

Они сидели в первом ряду и с волнением взирали на пока еще пустой длинный стол на сцене, уставленный микрофонами. Оставалось буквально несколько минут до начала пресс-конференции.

Наконец, все угомонились, и за столом на сцене, освещенной театральными софитами, устроились три человека: директор Грошев, завлаб Сергеев и личный пресс-секретарь Грошева – Алексей Курочкин – молодой парень, недавно принятый в штат института, но уже благосклонно допущенный к телу босса. Как утверждали злые языки, этот упитанный розовощекий коротышка со светлым ежиком волос и курносым носом приходился каким-то дальним родственником одному из функционеров министерства, где раньше работал и сам хозяин.

Если Грошев выглядел раскованным и улыбчивым, то Сергеев заметно нервничал, не зная, куда девать руки. Вся атмосфера в зале для него явно была неприятной.

Слово взял молодой пресс-секретарь. Хорошо поставленным звонким голосом он важно произнес:

– Господа, все мы здесь собрались по одному очень важному для всей мировой науки поводу – открытию огромного значения в области медицины, перевернувшего представления специалистов о наследственной патологии. Я говорю о лекарстве, которое можно смело считать панацеей в лечении так называемых лизосомных болезней накопления или ЛБН, как сокращенно называют их врачи. Эти болезни, чтобы было понятно непосвященным, связаны с нарушением обмена веществ, они передаются по наследству. Такие больные, как правило, до недавнего времени были просто обречены, так как эффективных методов лечения до сих пор не было. Учитывая, что большая часть нашей сегодняшней аудитории – представители широкой прессы, постараемся удержаться от специальной терминологии и объяснить суть открытия доступным языком, чтобы было понятно основной массе заинтересованных лиц.

Рядом со мной находятся основные разработчики этого лекарства, называемого для краткости ферментом. Это всем известный человек – директор Института биологических проблем РАМН, доктор биологических наук, профессор Грошев Валерий Петрович и руководитель лаборатории патологии наследственных болезней, где и был получен этот фермент, Сергеев Игорь Александрович. Пожалуйста, господа, задавайте свои вопросы в порядке очередности, поднимая руку и представляясь. Наши уважаемые ученые с удовольствием на них ответят.

Курочкин лучезарно улыбнулся, тряхнул ежиком и сел на место с видом человека, выполнившего свой долг. При этом он вопросительно посмотрел на директора, тот одобрительно кивнул. Ему явно понравилась вступительная речь своего приближенного.

Сева с тревогой поглядел на Катю, которая, пока выступал пресс-секретарь, сидела с плотно сжатыми губами. Лицо ее было бледно, она тяжело дышала, а на лбу выступили мелкие бисеринки пота. Казалось, еще миг, и она не выдержит.

Сева положил руку на ее плечо, успокаивая, и ободряюще улыбнулся. Катя, благодарно кивнула и прошептала ему на ухо:

– Не бойся, я знаю, когда выступить. Пока еще не время. Посмотри-ка лучше на Грошева. По-моему, он не только меня узнал, но и стал уже кое о чем догадываться.

Сева перевел взгляд на директора, сверлившего взглядом их с Катей. Вид у него при этом был сильно озадаченным, ведь Колмогоров не был в списке приглашенных. Но Валерий Петрович всегда обладал крепкими нервами и ничем не выдал своего отношения.

Тем временем Сергеев монотонно отвечал на вопрос журналиста, поясняя суть изобретения. Он старался говорить более-менее понятным всем языком, но то и дело скатывался на медицинскую терминологию, что очень напрягало слушателей и несколько рассеивало их внимание.

Прошло уже полчаса конференции, когда очередной журналист поинтересовался предысторией создания фермента. К этому времени аудитория уже расслабилась. В зале было довольно шумно, фотокорреспонденты, вдоволь нащелкав своими камерами, уже негромко переговаривались, явно собираясь сворачиваться. Но многочисленная видео– и телеаппаратура все еще работала, мигая красными глазками и поблескивая объективами при свете ярких вспышек одиночных фотографов.

Слово взял Грошев. Он, хоть и выглядел немного усталым, но был спокоен и даже вальяжен. Говорил он веско, тщательно подбирая слова, стараясь опускать специфические термины и, в отличие от Сергеева, сумел удержать внимание аудитории. То ли его бархатистый баритон особым образом влиял на слушателей, то ли его внушительная фигура и гордо посаженная голова с седеющими висками чисто внешне вызывали уважение, но факт был налицо: пока говорил директор, в зале стояла мертвая тишина!

По всей видимости, он не ожидал никаких подвохов со стороны Колмогорова, который сидел с кротким видом. Что же касалось журналистки Пахомовой, то она, в отличие от своих коллег, еще не задала ни одного вопроса. Может, она хотела это сделать в последний момент? Как бы там ни было, но Валерий Петрович ни одним мускулом не дал понять, что нервничает по этому поводу.

Говорил он в основном о понятных всем вещах: количестве больных у нас и за рубежом, методах их лечения, о долгих годах поисков лекарства. Он вспомнил свои студенческие годы, когда свой многолетний труд он начал с обычной дипломной работы.

В своей речи Валерий Петрович старался не называть ни одного имени, ни одной должности. Делал он это намеренно. Но, постепенно увлекшись, он все же, обмолвился о своем бывшем сокурснике Осипове, которому ставилась в вину непроизвольная задержка с открытием фермента на целых четыре года.

– Уважаемый ученый, – сказал он, – проявил непростительную, даже преступную халатность, что в конечном итоге стоило ему жизни! Но, благодаря моему назначению на эту должность, ситуацию удалось благополучно разрешить, и результаты не заставили себя долго ждать!

Выслушав очередную порцию аплодисментов, он с удовлетворением сел на место, всем своим видом показывая, что пора заканчивать затянувшуюся пресс-конференцию. Ведь он сам уже поставил точку своим выступлением.

Директор многозначительно посмотрел на своего ретивого пресс-секретаря, который уже вскочил с места, готовясь исполнить волю босса, как вдруг Мария Пахомова подняла вверх руку с блокнотом.

– Разрешите? У меня вопрос к господину Грошеву.

Курочкин вопросительно посмотрел на директора. Тот благосклонно кивнул головой.

– Да, пожалуйста, но это – последний вопрос. Мы уже выбиваемся из регламента. Не забудьте представиться, пожалуйста.

– Да, да, конечно. Я – Екатерина Колмогорова, дочь профессора Осипова и жена кандидата биологических наук, старшего научного сотрудника Всеволода Колмогорова – истинного автора этого изобретения! Господин Грошев, – Катя была спокойна, как никогда, – вы не хотите рассказать всем присутствующим, каким образом и от кого была получена формула фермента, созданного впоследствии в лаборатории уважаемого Игоря Александровича Сергеева? – она с вызовом посмотрела на вмиг посеревшего Грошева.

Только теперь он понял, кто и ради чего затеял это журналистское представление.

Между тем женщина продолжила:

– Может быть, если вам трудно говорить, попросим на этот вопрос ответить самого Сергеева?

В зале наступила оглушительная тишина, которая вдруг взорвалось криками: «Что происходит?», «Требуем ответа!»

Ничего не понимающий Курочкин, растерянно глядя на Грошева, закрывшего лицо руками, попытался призвать расходившуюся журналистскую братию к порядку, но все было тщетно.

Фотокоры с новой силой защелкали техникой. Еще бы! Такая сенсация! Аудитория ревела и свистела на все лады, пока не встал со своего места бледный Игорь Александрович Сергеев. Зал мгновенно затих, ловя каждое слово человека, от слова которого зависела сейчас судьба всех причастных к этому скандалу людей, а самое главное – тайна авторства эпохального открытия!

– Простите меня, ради Бога, – начал он тихим голосом, обращаясь в зал. Затем повернулся к директору, который сидел с каменным лицом: – И вы тоже меня простите, Валерий Петрович, но больше молчать я не могу и не буду! – он снова повернулся к залу, и голос его окреп: – Господа, я хочу сделать официальное заявление! – он медленно обвел всех присутствующих грустным взглядом. – Да, я немного покривил душой, когда отвечал на вопросы журналистов. Я говорил, что фермент был синтезирован в нашей лаборатории, но я умолчал, каким образом мне попала его формула. В моих словах не было лжи, была преднамеренная недосказанность, о чем я сейчас очень сожалею. Действительно, формулу этого фермента мне передала моя помощница Зинаида Козырева, лично знавшая профессора Осипова и его ассистента Всеволода Колмогорова. Зинаида, будучи студенткой, работала под началом профессора лаборанткой. А получила она эту формулу от господина Колмогорова, который и является истинным автором этого изобретения!

Не успел он произнести последние слова, как зал загудел, как встревоженный улей. Послышались сначала отдельные выкрики, которые тут же были подхвачены множеством голосов:

– Ав-то-ра! Ав-то-ра! Ав-то-ра!

– Господа, – Сергеев поднял руку, призывая зал к тишине, – господа, Всеволод Колмогоров находится здесь, в этом зале. Пусть он сам расскажет о своем детище. – Игорь Александрович сел на место, не глядя на директора.

На душе у него было легко и свободно. Тяготило его лишь одно – сделал он этот важный для себя шаг не по собственной инициативе, а только с подачи бесстрашной дочки профессора Осипова. И еще, ему до удивления было наплевать на последствия своего поступка. Может быть, единственного мужественного поступка в своей жизни!

– Иди, милый. Ничего не бойся! Расскажи им обо всем, – напутствовала Катя растерявшегося мужа.

Сева встал с места и повернулся к залу, собираясь с духом.

– На сцену! Выходите к микрофонам! Вас не видно! – раздались крики из зала.

– Постойте! – вдруг загремел усиленный микрофоном голос директора Грошева. – Это подлог! Вас ввели в заблуждение! Это заговор против меня и Института! Я требую расследования! Позовите охрану! – Директор был почти в истерике.

В зале началось нечто невообразимое. Со всех сторон раздавались крики: как одобрения, так и недовольства.

Сквозь улюлюканье и свист прозвучал взволнованный голос Игоря Сергеева:

– Я обращаюсь ко всем: пожалуйста, прекратите безобразие! Вы уже слышали здесь всех, кто хотел высказаться! Дайте же возможность сказать и Колмогорову, – похоже, он сам решил взять бразды правления пресс-конференцией в свои руки. Курочкин в это время усиленно обмахивал папкой красного, как рак, Грошева. – Всеволод Николаевич, пожалуйста, пройдите на сцену к микрофону.

– Почему вы здесь распоряжаетесь, господин Сергеев? Я пока еще директор, и вы находитесь в моем подчинении! – привстал с места Грошев, уничтожая взглядом своего завлаба.

– А почему вы пытаетесь заткнуть ему рот, Валерий Петрович? Если вы считаете себя правым, вам нечего бояться выступления вашего бывшего сотрудника, не так ли? Поднимайтесь, господин Колмогоров. Все ждут вашего заявления!

Сева под шквал аплодисментов поднялся на сцену и, взяв микрофон, подошел ближе к краю, словно как можно дальше хотел дистанцироваться от врага, сидящего за спиной.

– Друзья мои, – начал он хриплым от волнения голосом, – поверьте, не этого момента я ожидал последние четырнадцать лет. Вовсе нет! Этот долгожданный миг наступил для меня месяц назад, когда в лаборатории, в которой я когда-то работал под руководством моего дорогого учителя, был получен по моей формуле фермент, спасший жизнь моей жене Кате – дочери профессора. Вот тогда-то я и понял, что жизнь свою я прожил не зря. Сейчас же я счастлив, что справедливость восторжествовала, и мир узнает, кто на самом деле был первооткрывателем этого изобретения. И я говорю отнюдь не о себе! К сожалению действительно, как здесь и было упомянуто, взрыв в лаборатории прервал опыт по получению готового препарата, который теоретически вывел именно Викентий Борисович Осипов. В результате пожара погибли его последние записи, но кое-что все же сохранилось. И я готов это представить в качестве доказательств. В результате моего вынужденного увольнения из института мне четыре года в домашних условиях пришлось искать безвозвратно утерянную формулу ингредиента, заново подбирая необходимые пропорции. И наконец, совсем недавно, мне это удалось сделать. Справедливости ради хочу также добавить, что серьезным помощником в этом деле, как бы фантастически это ни прозвучало, оказался мой собственный сын! Но это уже совсем другая история! Главное то, что препарат был получен вовремя и апробирован на моей жене, в то время находящейся при смерти!

Наступила недолгая тишина, вновь прервавшаяся щелканьем фотокамер и выкриками с мест. Но настроение в зале изменилось. Сторонников версии директора явно поубавилось. Но сам Грошев, похоже, сдаваться без боя не собирался.

– Господа! – он снова взял слово, дождавшись, когда Сева сел на свое место, и шум в зале несколько поутих. – Господа, вы же видите, вас нагло обманывают! Рассказывают сказки о гениальных детях, которые могут заткнуть за пояс целый институт с научным потенциалом мирового значения. Неужели вы поверите, что в домашних условиях, кустарно, можно совершить переворот в науке?!

– Но ваш собственный сотрудник Сергеев подтвердил все сказанное Колмогоровым! – раздался чей-то голос с места.

– Здесь нет противоречий! Да, представьте себе! Уважаемый мной руководитель лаборатории так же, как и вы сейчас, попал под влияние кучки авантюристов от науки. Это все равно, что принести в скупку краденую вещь и сдать ее за деньги, как свою собственную! Сейчас все поясню!

Глаза Грошева разгорелись. Он был прекрасным оратором и мог без труда подчинить себе любую аудиторию. Начав говорить, он всегда пользовался известным ораторским приемом, приковывая внимание слушателей каким-нибудь шокирующим заявлением. А, обладая в полной мере превосходной логикой и искусством риторики, мог убедить собеседников в чем угодно. И уж если он владел, хотя бы, толикой правды, в конце его страстных речей она вырастала до пределов истины в последней инстанции.

– Господа, когда я вам рассказывал о моем сокурснике, покойном Осипове, я из уважения к его родственникам не стал объяснять, как все происходило на самом деле. Но сейчас, когда меня самого обвиняют в плагиате и чуть ли не в мошенничестве, я молчать не буду! Так вот, у меня здесь находится один документ, который я прихватил собой так, на всякий случай. И, как видите, он пригодился! – с этими словами он достал из портфеля старую папку и с многозначительным видом прочитал название своей с Осиповым дипломной работы. – Эта дипломная работа, как вы можете убедиться, находится именно у меня, а не в семье покойного профессора! Не это ли, как минимум, является косвенным доказательством моей правоты? Далее могу также поведать почтеннейшей публике, – директор явно сел на своего любимого конька – риторику, – сей документ хранился у меня в кабинете в незапертом ящике рабочего стола. В своем институте я ни от кого никогда и ничего не скрывал. Но, как выяснилось, совершенно напрасно! Мне стало известно, что некий гражданин под покровом ночи, воспользовавшись временным отсутствием на своем месте охранника, проник в мой институт. Затем, через некоторое время, вышел из него, прихватив кое-что с собой, спрятав под одежду. У вас, я понимаю, сразу возникают как минимум три вопроса: откуда это мне стало известно, кто этот злоумышленник и что он унес из НИИ? – Грошев сделал театральную паузу. – Отвечаю: известно это мне стало из видеоматериалов скрытых камер слежения, установленных при входе в институт, которые бесстрастно зафиксировали… господина Колмогорова!!! А на третий вопрос пусть ответит он сам! Встаньте, Колмогоров! Отвечайте, вы проникали тайком во вверенный мне институт? Да или нет? Отвечайте же, мы все ждем!

Сева встал и, беспомощно оглядываясь на жену, с ужасом понимая, что вся их затея с треском провалилась, пробормотал:

– Да, но…

Дальше ему не удалось сказать ни слова. Громкий свист, хохот и крики с мест зазвучали с новой силой, но направлены они уже были на другую жертву.

– Господа! Прошу еще немного вашего внимания! – звонкий голос директора гремел, как глас Божий, подкрепленный энергетикой толпы, безоговорочно отдавшей свои голоса ему – триумфатору: – Хочу заявить во всеуслышание: я подаю в суд на этого, с позволения сказать, ученого за то, что он путем кражи и присвоения моей интеллектуальной собственности фактически обвинил меня в подлоге и опорочил мое имя в глазах широкой общественности! Надеюсь, что вы все придете на этот громкий процесс. Благодарю вас за внимание! Пресс-конференция окончена.

Глава 12

– Все пропало, Катя! Зачем я тебя послушал и согласился на эту экзекуцию! – сокрушался Сева, когда они возвращались домой с пресс-конференции, превратившей в конечном итоге их благородные намерения в обвинительный акт против них же самих, без вины виноватых!

– Хватит скулить, Сева! – довольно грубо оборвала его жена. – Да пойми ты, борьба только начинается. Нам еще предстоят нешуточные баталии. Но отступать нельзя. Наше дело правое, и победа будет за нами! Знаешь, Сева, я думаю, что тоже готова присоединиться к твоим собственным словам насчет «не зря прожитой жизни». У меня – то же самое ощущение, только главное в моей жизни еще впереди! И дело даже не в том, что мы, как минимум, должны отмыться от банальных обвинений в воровстве, конечная наша цель – восстановить добрые имена! А за это придется, ох, как придется побороться. Кстати, нам нужен очень хороший адвокат.

* * *

– Всеволод Николаевич? – в трубке звучал приветливый мужской голос. – Здравствуйте! Вы меня не знаете, я случайно присутствовал на недавней пресс-конференции, где стал свидетелем вашего выступления, и меня до глубины души тронуло то, что вы там говорили, и возмутил тот беспредел, который был учинен вокруг вашего имени и имени покойного профессора Осипова! Дело в том, что я – адвокат, и, хотя пока не очень известный, но достаточно амбициозный и хваткий, чтобы взяться за ваше дело и выиграть его! Если вы в этом заинтересованы, давайте с вами встретимся сегодня вечерком, скажем, часиков в восемь в кафе «Улыбка» – это недалеко от вашего дома, знаете? Я к вам сам подойду! Вы теперь человек известный! Да, забыл представиться: меня зовут Виталий Андреевич Чуркин. До встречи!

Сева в задумчивости положил трубку и присел на диван. После той проклятой конференции их домашний телефон буквально разрывался от звонков разных людей (когда только успели пронюхать его номер?!) Особенно раздражали вездесущие журналюги, которым оказалось мало его фиаско, им, видите ли, подавай все из первых рук!

По совету Кати Сева старался не вступать ни с кем в беседы, отвечал односложно и нехотя, давая понять, что подробности он намерен огласить только в зале суда, который должен состояться через три месяца. Были и откровенно злорадные и даже возмущенные звонки. Сочувствующих практически не было. Казалось, что от него отвернулись все, включая немногочисленных приятелей.

И только близкие как могли успокаивали совсем упавшего духом Севу. Катя по своим каналам усиленно искала подходящего адвоката, но те, которых ей рекомендовали, по разным причинам вежливо отказывались.

А тут – пожалуйста – он сам объявился! Так почему бы не встретиться с человеком, который присутствовал на конференции, проникся проблемой, посочувствовал ему и даже сам предложил свои услуги?

На всякий случай Сева поискал его имя во всемирной паутине, но ничего примечательного или стоящего внимания не обнаружил. Будь, что будет, во всяком случае, другой альтернативы пока все равно нет! Видимо, Чуркин – из молодых да ранних! Вон и голос у него вполне молодо звучал по телефону. Катя, конечно, будет недовольна, но чем черт не шутит?..

Виталий Андреевич действительно оказался молодым приветливым человеком, к тому же, обладавшим весьма располагающей внешностью. Когда Сева пришел в назначенный час в кафе, то сразу же приметил высокого стройного юношу в строгом сером с отливом костюме при галстуке, сразу поднявшимся из-за столика и приветственно помахавшего ему рукой.

Его открытое, немного удлиненное лицо с правильными чертами светилось улыбкой, обнажавшей превосходные зубы. Уверенная манера держаться, внимательные серые глаза, аккуратная прическа с идеальным пробором – все просто кричало: вот он – образец успеха, здоровья и процветания! С таким хотелось иметь дело.

– Присаживайтесь, пожалуйста, дорогой Всеволод Николаевич! – широким жестом адвокат указал на стул напротив себя. – Я уже заказал нам кофе. Вы ведь не будете против? – он ободряюще улыбнулся. – Я очень рад, что вы приняли правильное решение, согласившись на встречу со мной. У меня хоть и небольшой послужной список дел, но все они – выигранные! Вот, кстати, моя визитка! – и он протянул собеседнику карточку, расписанную золотыми вензелями, в центре которой была скромная лаконичная надпись: «Виталий Чуркин, адвокат», и номер сотового телефона.

– Очень приятно! – растянул губы в улыбке Сева.

– Не будем переливать из пустого в порожнее, сразу к сути! Повторяться не буду, меня очень заинтересовала ваша проблема. И я хочу взяться за это дело как минимум по трем причинам: во-первых, я глубоко уверен в вашей правоте и честности, во-вторых, вы мне симпатичны чисто по-человечески и, наконец, в-третьих, не скрою, я хочу сделать себе имя на этом процессе! Да-да, не удивляйтесь! Я намерен выиграть это громкое дело и прославиться! Что же в этом плохого? Как видите, я – человек открытый и с вами абсолютно откровенный! К тому же, я не состою ни в одном адвокатском бюро, никем не ангажирован. Я – адвокат-одиночка, поэтому не боюсь давления, откуда бы оно ни исходило! – Он отпил кофе и внимательно посмотрел на Севу, которого весьма впечатлил его монолог и напор. – Есть еще один момент, уважаемый Всеволод Николаевич. Я имею в виду гонорар. Так вот, в отличие от многих, у меня строгое правило: деньги я беру только в случае выигрыша дела! Вы удивлены? Да, представьте себе! И потом, я же понимаю, сейчас для вашей семьи любая сумма была бы неподъемной. Я ведь навел справки – вы перебиваетесь случайными заработками, а ваша жена только-только оклемалась от болезни. Кстати, как ее самочувствие?

Сева только благодарно кивнул.

– Понимаю, – продолжил Виталий Андреевич, – вам надо подумать, но хочу сразу предупредить: ваши противники тоже не сидят, сложа руки. Промедление смерти подобно. Или вы уже нашли себе адвоката?

– Нет, нет! – поспешно сказал Сева, все уже про себя решив. – Вы знаете, Виталий Андреевич, вы мне тоже симпатичны и мне нравятся ваши напор и прямолинейность, без этих адвокатских уверток и недомолвок. И, хотя я человек не очень решительный, на вашу кандидатуру лично я согласен, но мне необходимо посоветоваться с женой, тем более она-то как раз и занимается поисками адвоката.

– Конечно, конечно, но с ответом не затягивайте. Помните о народной мудрости, которая гласит: «Дают – бери, а бьют – беги!», хотя лично я предпочитаю другое окончание этой пословицы: бьют – давай сдачи, да так, чтобы впредь никому неповадно было!

Когда Сева рассказал Кате о встрече с адвокатом, первой ее реакцией было глубокое сомнение:

– Не нравятся мне люди, спешащие на помощь, когда их не звали! Другие-то ведь не согласились, хотя это были сильные и опытные зубры, не то, что некоторые. Причем выходила я на них по знакомству. А этот сам предложил! Да кто он такой вообще – без роду и племени? – она вертела в руке его визитную карточку. – Какой-то Чур-кин! Ты же сам говорил, что даже в интернете про него ничего не нашел! Контора-то у него в городе есть хотя бы? Здесь указан только телефон мобильника, а адреса никакого нет!..

– Вот я ему позвоню, заодно и спрошу. Катя, а вдруг это тот, кто нам нужен! Да, вот такой молодой, неопытный, но прыткий и зубастый. Такие и роют землю, как кроты! Таким вот, нахальным, часто и везет! Он ведь сказал, что все дела, которые вел, выиграл. Других-то адвокатов у нас все равно пока нет, а время идет. А если он нас не устроит, заменим его к чертовой матери! Этот Чуркин даже аванс не берет! А, Кать?

– Неужели он так тебе понравился, Сева? – начала сдаваться жена. – Ладно, звони ему, соглашайся, а там видно будет!..

– Ну-с, дорогой Всеволод Николаевич, располагайтесь поудобнее! – весело проговорил Виталий Андреевич, когда тот пришел к нему в небольшую адвокатскую контору, расположенную в одном из многоэтажных офисных центров на окраине города. – Здесь, конечно, не домашняя атмосфера, но… чем богаты! – и он несколько смущенно обвел рукой слишком скромную, почти спартанскую обстановку, где кроме канцелярского стола, небольшого шкафа с затемненными стеклами и двух стульев для посетителей, ничего не было. – Я здесь совсем недавно, – словно оправдываясь, пояснил адвокат, поймавший разочарованный взгляд Севы, скользнувший по убогой обстановке с голыми едва крашеными стенами. – Еще не успел как следует обжиться. И потом, я в основном предпочитаю встречаться с клиентами в другой обстановке – либо в кафе, либо у них дома, где все располагает к душевной и более непринужденной беседе. Если вы не возражаете, следующая встреча будет у вас дома – так сказать, для ознакомления с местом, где ковалась панацея от страшной болезни! – Он смотрел на Севу доброжелательно и без улыбки. – А пока рассказывайте все, как на духу!..

…Прошло уже полтора месяца тревожных ожиданий неизвестности и близкой развязки. Несмотря на то, что неутомимый адвокат беспрестанно повторял одну и ту же фразу о неизбежной победе в судебной битве, Сева был все-таки неспокоен.

Нет, ничего плохого о Виталике, как он за глаза называл Чуркина, Сева сказать не мог. Наоборот, тот дневал и ночевал у них дома, изучая документы, предоставленные ученым в подтверждение его четырехлетней ночной деятельности. А накопилось их более чем достаточно, чтобы разобраться несведущему в биохимии и фармакологии человеку. Поэтому без Севы это сделать было просто немыслимо!

По словам Виталика, в его задачу входило отобрать из груды материала те документы, которые наиболее четко могли бы дать наглядную и полную картину поэтапного создания формулы фермента. Выстроенные таким порядком многочисленные распечатки с бесконечными химическими формулами и комментариями должны были убедить любую экспертную комиссию, «откуда росли ноги у изобретения».

Наконец, набралась уже целая папка этих «убедительных аргументов в пользу ответчика». Оставалось проделать ту же работу и с электронными носителями – извлечь из старенького Севиного ноутбука те же аргументы, ведь именно с помощью компьютерной программы и была подтверждена правильность формулы, выведенной отцом и сыном Колмогоровыми.

И тут произошло непредвиденное! В самый ответственный момент подвела техника – вышел из строя компьютер!

Дело происходило в послеобеденное время, и никого из домочадцев Севы дома не было. Виталик был в ванной, а Сева, расположившись на кухне, по просьбе Чуркина занимался объединением всех важных для экспертизы файлов в один. Он уже готовился вывести его на печать, как вдруг внезапно вырубилось электричество. Так иногда бывало в их доме, особенно если кто-то из соседей занимался ремонтом. Ноутбук тут же погас.

– Что за ерунда, Сева? – воскликнул Виталик, вышедший с полотенцем в руках и увидевший потухший монитор. – Он что, не работает без батареи?

– Ну да, я ведь, кажется, говорил вам это. Родная-то недавно сдохла, а новую я так и не успел приобрести. Все некогда было… – оправдывался Сева.

– Чего-то не припомню… – наморщил лоб адвокат. – Что же делать?

– Не беда, я мигом слетаю на лестничную клетку и посмотрю пробки!

Через несколько минут свет был восстановлен, но Сева вернулся красный и возбужденный:

– Представляйте, какой-то идиот на нашем щитке вырубил все тумблеры! Соседи повыскакивали, и давай на меня наезжать, как будто это я нахулиганил! Ладно, давайте продолжать.

Но не тут-то было: ноутбук работать отказывался – не желала загружаться операционная система.

– Ничего не понимаю, – сокрушался Сева, – такого еще не было! Виталий Андреевич, а вы в этом разбираетесь?

– К сожалению, на уровне обычного пользователя! – развел руками адвокат. – Но у меня есть один знакомый мастер по компьютерам. Я ему сейчас позвоню, и все будет в порядке!

Уже через час ноутбуку был поставлен неутешительный диагноз – поломка жесткого диска.

– Понимаете, – хмурил брови Эдик, косматый крепыш, вызванный Виталиком для ремонта, – скорее всего, накрылся контроллер – это такая электронная плата, а причиной вполне мог послужить этой сбой питания! Этим часто грешит «Макс» – его диски рассыпаются от этого на раз!

– Кто? – в один голос переспросили Сева и Виталик.

– Фирма есть такая – «Maxtor», которая производит винчестеры. У «Quantum», например, такие же проблемы. А у вас как раз «Maxtor»! И кстати, почему вы не пользуйтесь «Пилотом» – это же элементарные меры предосторожности именно в таких случаях?!

Сева только руками развел.

– И что же теперь делать? Информация-то хоть сохранилась? – с надеждой в голосе робко поинтересовался он.

– Сейчас ничего не могу сказать, но по опыту знаю, что, как правило, вся «инфа» сохраняется. Важно не напортачить при определении истинной причины поломки. Если не возражаете, «винт» я заберу с собой, а через пару дней отдам Виталику.

* * *

– Алло, Леха, узнал меня? Необходимо встретиться! Часиков в восемь. В том кафе, что рядом с институтом! Есть хорошие новости!

Вот так всегда – даже слова не даст никому вставить! Ну и натура у человека – только себя и слышит! Хорошо, что сам позвонил, а то Алексей уже собирался ему набирать, несмотря на строгую договоренность по поводу односторонней связи. Но причина у Леши была более чем уважительной – его к себе вызвал шеф.

Последнее время Валерий Петрович сильно благоволил своему молодому помощнику. Особенно приблизил он его после скандальной пресс-конференции, где внешне спокойный и вальяжный директор показал себя очень горячим и импульсивным человеком, хотя и с крепкими нервами.

Огромное впечатление произвела на Лешу обличительная пламенная речь директора, в результате которой подавляющая часть отнюдь недружелюбного зала перешла на его сторону. Алексей видел собственными глазами, насколько поменялось настроение у журналистов. А ведь буквально несколько минут назад во время речи этого бедолаги Колмогорова ему, Алексею Курочкину, человеку весьма далекому от всех этих разборок, хотелось буквально провалиться сквозь землю! Словно он являлся не пресс-секретарем, а чуть ли не соучастником преступления! И его, как сообщника упыря-директора, прямо здесь и сейчас заклеймят позором!..

– Вызывали, Валерий Петрович?

– А, Леша, проходи, дорогой! Ну, как дела? Что нового от твоего приятеля? Есть подвижки? Ведь он уже почти полтора месяца работает над этим делом. А ведь ты, помнится, обещал, что ему и месяца будет достаточно!

– Вот как раз сегодня вечером и буду с ним встречаться! Он обещал поделиться хорошими новостями.

– Ну, давай, давай! Не подведи! От этого зависит не только моя, но и твоя жизнь и карьера. Это я тебе обещаю! Завтра доложишь. Ступай.

* * *

– Севочка, что-то я не вижу нашего милого юношу Виталия. Не заболел ли он? – спросила как-то вечером Елена Дмитриевна, когда они всей семьей сели ужинать. – Или он уже закончил сбор информации?

Сева механически жевал и не реагировал на слова тещи. Его остановившийся взгляд упирался куда-то в скатерть. Казалось, он ничего не слышит и не видит вокруг себя.

– Сева, голубчик, с тобой все в порядке? – уже громче спросила теща, встревоженная его странным поведением. На него уставились уже все члены семьи.

– А? Что вы сказали? – очнулся Сева. – Да-да, спасибо, очень вкусно!

Тут уж не на шутку всполошилась Катя:

– Дорогой, что случилось? – она знала это его состояние и без ошибки определила, что у мужа явно возникли серьезные неприятности.

Сева поднял на нее глаза, в которых были ужас и растерянность одновременно:

– Катя, не хочу тебя пугать, но у нас, кажется, большие проблемы! Мы остались без адвоката, без доказательств и без малейшего шанса на успех дела!

Наступила мертвая продолжительная тишина. Сева встал из-за стола и, шатаясь, словно пьяный, вышел из кухни. Вскоре он вернулся с газетой в руках.

– Читай! – он ткнул пальцев в небольшую заметку.

Катя с ужасом прочла заголовок вслух:

– Очередная жертва дорожного разгильдяйства.

«Вчера в 22.45 на пересечении улиц … произошло дорожно-транспортное происшествие с участием легкового автомобиля марки «Шкода» и самосвала «КАМАЗ», груженого песком. В результате лобового столкновения водитель иномарки некто Чуркин В. А. получил травмы, не совместимые с жизнью, и скончался еще до приезда «Скорой помощи», не приходя в сознание.

Как утверждают случайные очевидцы, несчастный случай произошел по вине иномарки, передвигавшейся на высокой скорости и вылетевшей на полосу встречного движения, не вписавшись в поворот. Удар был настолько силен, что легковушка в один момент превратилась в груду смятого железа. Водитель самосвала отделался легкими ушибами.

По предварительным данным погибший находился в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения. Судя по удостоверению, найденному при нем, погибший Чур-кин являлся адвокатом. Все вещи погибшего были уничтожены в результате пожара…»

– Ты понимаешь, Катя, при нем были все мои документы и диск с материалами для суда. Он мне позавчера звонил и сказал, что заберет у Эдика диск с восстановленными данными… И бумаги он всегда носил с собой в кейсе. Я ведь его как раз сегодня ждал…

Катя посмотрела на мужа:

– Ты хочешь сказать, что отдал ему всё?! И записи, и винчестер?

– Ну, да. Винт надо было ремонтировать, а записи, как он сказал, заверить у нотариуса.

– Но почему ты не сделал копию для себя или не поехал с ним к этому нотариусу?

– Ну… не знаю… Виталик сказал, что это просто формальности, и он сам все быстро уладит и привезет мне. К тому же, он очень торопился… и…

– Понятно! – оборвала его жена. – Ты как всегда оказался тюфяком и растяпой! Как можно быть таким беспечным и недальновидным?

– Понимаешь, Катя, есть здесь одна странная штука: Виталик вообще не пил! Еще в первый день нашего знакомства он мне говорил, что, несмотря на то, что любит встречаться в кафе, никогда не позволяет себе выпить, потому что находится на работе. А поскольку работает круглые сутки, то не пьет совсем! А тут еще и за рулем! Странно это как-то! Жаль его, хороший был парень!

– Действительно, как-то непонятно все… – задумалась Катя. – Не похоже это на него, всегда собранного и делового. Неужели это все подстроено? Но как и, самое главное, зачем? Кому вообще мог помешать какой-то рядовой адвокат?.. Постой, Сева, – ее вдруг осенило, – у нас ведь есть еще папина тетрадь! Это ли не самое главное доказательство? Давай, неси ее сюда!

Сева поплелся в комнату. Спустя некоторое время оттуда раздался его душераздирающий крик:

– Не-е-т!

Все, как по команде, бросились на голос. В комнате, привалившись спиной к большому письменному столу, служившему еще Катиному отцу, сидел на полу поникший Сева. По его щекам катились слезы.

– Катя, тетрадь пропала!!!

Глава 13

Алексей Курочкин проснулся с сильной головной болью. Он вообще последнее время спал очень плохо. Ему мучили ночные кошмары. Стоило ему только закрыть глаза и провалиться в тревожный сон, как тут же невидимыми обручами начинало сдавливать грудь, становилось тяжело дышать, все тело – он это чувствовал физически! – покрывалось липким потом. А перед глазами одна за другой начинали сменяться страшные картины. Во всех этих кошмарах зримо или незримо обязательно присутствовал образ его погибшего приятеля Виталика, но теперь жертвой становился уже он, Алексей, и именно на него обрушивались все беды и напасти.

Каждую ночь в своих страшных снах Алексей снова и снова переживал ужас собственной смерти: то его сбивала машина, за рулем которой с каменным выражением лица сидел Чуркин; то на него с крыши здания вдруг падал огромный камень, и в последний момент Алексей видел искаженную гримасой злорадства улыбку своего одноклассника; то он проваливался в неизвестно откуда взявшуюся на тротуаре яму и, падая в бездну, отчетливо слышал откуда-то сверху злой смешок адвоката. И каждый раз он с тоской понимал, это ему наказание… Наказание за смерть разбившегося в автокатастрофе бедного Виталика, которого Алексей втянул во все эти дрязги.

А во всем виноват его «благодетель», будь он трижды проклят! Это он, однажды позвав Лешу к себе в кабинет, фактически отравил все его существование, опутав своими интригами, словно паутиной! И Алексей сейчас бьется в этой липкой паутине маленькой беззащитной мошкой, ожидая своего убийцу – всесильного паука!

Он снова закрыл глаза, и перед ним отчетливо всплыла картина начала его конца, конца его порядочности и спокойной безоблачной жизни.

– Алексей Константинович, – торжественно произнес тогда директор, – я очень доволен вашим самообладанием и присутствием духа во время непростой ситуации, сложившейся в ходе пресс-конференции. Мне понравилось, что вы до конца и с честью исполнили свои обязанности пресс-секретаря, поэтому я хочу предложить вам повышение: вы согласны занять должность моего личного помощника с соответствующими полномочиями и заработной платой?

Алексей растерялся:

– Я?! Конечно!.. Спасибо за доверие и…

– Вот и хорошо, – Грошев, не дожидаясь конца Лешиной тирады, нажал кнопку селектора: – Эвелина, зайдите!

Когда в кабинет вошла вышколенная секретарша, в руке она уже держала ручку и бумагу.

– Подготовьте приказ о назначении Курочкина Алексея Константиновича помощником директора по связям с общественностью с сегодняшнего дня! Вот так, дорогой мой помощник, – обратился Грошев к Алексею, когда за секретаршей закрылась дверь, – надеюсь, понимаешь, какую ответственность это на тебя накладывает? – директор сразу же перешел на «ты».

– Конечно, Валерий Петрович! Вы можете во мне не сомневаться и положиться во всем! – с жаром абсолютно искренне произнес Леша.

– В таком случае, мое первое поручение тебе будет, я бы сказал, несколько деликатного свойства. И это, подчеркиваю, касается только нас двоих! Ты ведь наверняка помнишь, что на той конференции прозвучало, что у Колмогорова есть некие документы, подтверждающие его причастность к изобретению – полуобгоревшая тетрадь профессора, бумаги и тому подобное? Так вот, мне необходимо получить эти доказательства! Любой ценой!

– Вы хотите, чтобы я…

– Бог с тобой! Конечно, нет, но ты должен найти такого человека, который смог бы войти в семью Колмогоровых и сделать это. Я уже думал над этим вопросом и пришел к выводу, что легче всего это будет сделать адвокату. Поэтому я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы господа Колмогоровы испытали серьезные трудности с поиском хорошего адвоката. Для этого мне пришлось задействовать все свои немалые связи! Есть у тебя на примете такой человек?

– Но… Валерий Петрович, это же… воровство!!! – Алексей не верил собственным ушам!

– Ничего подобного! – спокойно отрезал Грошев. – Судебное заседание – это противоборство двух сторон, все равно, что ведение боевых действий. А исход сражения зачастую решают разведчики – те, кто добывают нужную информацию. Понимаешь? Нам нужен такой разведчик! Мы должны знать, что за душой у нашего противника, иначе проиграем бой! А это значит, мы потеряем все! Я говорю мы, потому что это коснется и тебя, твоего будущего в этих стенах. Короче, приведи мне такого адвоката, а я ему сам поставлю задачу. И еще, хочу тебя заверить, что ничего криминального в моем задании не будет. Это всего лишь копии! И ничего более! Ну, так есть у тебя шустрый приятель желательно с юридическим образованием, который хотел бы хорошо заработать в случае нашего успеха? Конечно, поменьше, чем ты, но все же.

– Представьте себе, есть, Валерий Петрович! – воскликнул Алексей. – Это мой одноклассник Виталик Чуркин. Правда, я слышал, его недавно уволили из коллегии адвокатов за какие-то махинации с документами…

– Ну и чудесно! – просиял Грошев. – Именно такой ушлый нам и нужен!

Алексей вздохнул и посмотрел на часы. Было раннее утро, начинался новый день. Как он сейчас завидовал любому, кто встречал это утро с надеждой и уверенностью в наступающем дне. А что делать ему, ведь на нем «дамокловым мечом» повисла страшная кара за содеянное преступление. Пусть и без злого умысла, по неведению, по наивности и глупости…

А действительно ли он не ведал? Алексей снова и снова перебирал в памяти тот памятный диалог с приятелем, назначившим ему встречу в кафе.

Виталик уже сидел за столиком, когда Алексей появился в назначенный час.

– Леха, можете готовить тугрики! Задание твоего шефа я выполнил на все двести процентов! – с места и в карьер заявил приятель.

– Что это значит?

– А то и значит, что я сделал даже больше, чем он велел: я не только изъял всю вещественную доказуху, но и лишил их возможности восстановить данные с компьютера! Тут, брат, моя смекалка пригодилась и всего лишь две сотни рубликов! Кстати, и на офис мне тоже пришлось раскошелиться, хоть и снял я его только на два дня! Передай хозяину, что и эти расходы тоже пусть включит в гонорар! Здесь все: и материалы по ферменту и все мои затраты! – он указал глазами на кейс, стоящий под столом.

– Что ты такое говоришь, какие еще рублики? – нахмурился Леша, которому Виталик и вся эта история нравились все меньше и меньше. – Тебе же, насколько я знаю, надо было только копии сделать!

Виталик усмехнулся:

– Это тебе, чистоплюю, он так сказал, а мне четко поставил задачу: изъять или уничтожить все доказательства! А что касается денег, я их заплатил одному пацану во дворе дома Колмогоровых, чтобы он по моему сигналу устроил маленькое светопреставление на лестничной площадке. Я и сам не ожидал такой удачи, когда Севин древний ноутбук гавкнулся от этого, как миленький! А дальше – дело техники, вернее, техника – одного моего кореша-компьтерщика! Короче, Леха, мне было велено все материалы передать через тебя, что я и делаю! – с этими словами Виталик, словно шпион, придвинул ногой к собеседнику потертый кейс. – Передай шефу, что завтра мне надо валить из города, пока Колмогоров не хватился пропажи. Я ему сказал, что все материалы передам послезавтра, а значит, времени у вас – сутки! Иначе твой директор сильно пожалеет, что со мной связался. Будь уверен, – он подмигнул Алексею, – я знаю, как подстраховаться!

Когда на следующий день Алексей пришел к Грошеву и вместе с кейсом слово в слово передал угрозы Виталика, у того на лице не дрогнул ни один мускул.

– Что ж, от такого подонка, как твой одноклассник, это следовало ожидать! Но он получит обещанное и даже больше! – шеф мстительно улыбнулся. – Я ведь честный человек и должен выполнять свои обещания, не так ли? Сделаем вот что: ты назначишь ему встречу сегодня вечером в том же кафе, где вы виделись. Там передашь ему этот же кейс с деньгами, но… – он сделал многозначительную паузу, – у меня есть к тебе одна маленькая просьба: ты незаметно положишь ему в кофе вот эту таблеточку… – он положил на стол пластмассовую коробочку-таблетницу и открыл ее крышку.

– Это отрава?! – от вида на первый взгляд обычной таблетки у Алексея похолодело все внутри.

– Ха-ха-ха! – громогласно рассмеялся Грошев. – Ну, ты и уморил меня! Начитался плохих детективов? Я что, похож на сумасшедшего? Мне в моем положении только криминала не хватало! Нет, уважаемый Алексей э-э… Константинович, никого травить я не собираюсь. Я, как говорил О. Бендер, чту уголовный кодекс! Это – безобидное быстродействующее снотворное, и нужно оно только для того, чтобы мои люди немного проверили твоего приятеля и его машину на предмет припрятанного компромата. Он ведь сказал, что не дурак и подстраховался, но и мы с тобой тоже не идиоты, чтобы выпускать на волю бомбу, грозящую взорваться в любую минуту! Мы ведь должны попытаться как-то ее обезвредить?!

Я понятно излагаю, Леша? Тем более ты утверждал, что этот… как его… Чуркин держит все важные документы при себе.

– Да-да, Валерий Петрович, извините меня за… эту минутную слабость, – Алексей взял коробочку и опустил ее в карман. – А можно узнать, что за люди…

– Леша, лишнего тебе знать не нужно! Поверь мне, мало знаешь – крепче спишь! Скажу только, что в том кафе есть один официант – ты должен его помнить – худенький такой, маленький, с усиками и темными прилизанными волосами. Его зовут Геннадий. Как только твой адвокатишка выпьет свой кофе, ты подзовешь Гену и уйдешь. На этом твоя миссия будет полностью завершенной! – Грошев с сомнением покосился на Алексея. – Снотворное-то сумеешь ему подложить, помощник? Или на это у тебя тоже кишка тонка?

– Валерий Петрович, а мне кажется, что вам не стоит опасаться шантажа со стороны Виталика. Я ведь его хорошо знаю. Он хоть и шалопай, но не законченный отморозок, да и меня он подставлять не будет…

– Все, разговор окончен! Вы свободны, господин Курочкин, пока еще мой помощник…

Алексей скрипнул зубами, вспоминая, как он, словно зомби, побежал исполнять приказ всесильного начальника. Каким же недоумком он тогда был! Как ему сразу не пришло в голову, что бедного Виталика в покое ни за что не оставят! Ежу понятно, что этот директорский прихвостень – официант Гена – влил в бесчувственного Виталика алкоголь, растолкал его и усадил пьяного за руль, а, может быть, вдобавок накачал еще и «психотропами». Много ли ему, непьющему, надо?!

И ведь как этот подлец Грошев все рассчитал! Алексей теперь навсегда повязан по рукам и ногам, ведь он – соучастник преступления! Связующее звено, так сказать. И – косвенный убийца!

И тут его будто что-то толкнуло. От пришедшей вдруг мысли у него похолодели конечности, и сразу пересохло в горле: а кто сказал, что, убрав одного из главных свидетелей, Грошев на этом остановится?! Ведь из них троих теперь только он, Алексей, еще знает о страшной тайне!

Леша нервно сглотнул подступивший к горлу комок. Надо было что-то делать, но что?

И тут его снова осенило. Конечно же, он, как и покойный Виталик, должен подстраховаться! Алексей даже повеселел. Нет, он знает, что надо делать! Он подробнейшим образом опишет, как все было, с указанием имен и фамилий, ничего не утаивая. И адресует это письмо Колмогорову. Алексей даже придумал надпись на конверте:

«В случае моей смерти передать Колмогорову В. Н. лично в руки!»

Да, именно так! Тянуть с этим он не будет. Завтра же напишет, спрячет где-нибудь в квартире, а потом пойдет к Грошеву и намекнет: мол, если что, письмо с компроматом незамедлительно попадет в руки правосудия! Директор теперь ему не страшен!

Алексей прошел в ванную и сунул голову под ледяную воду, чтоб унять головную боль, с новой силой сжавшей виски. Стало немного легче. Приняв обезболивающее и снотворное, он снова улегся, закрывшись с головой.

«Не пойду сегодня на работу! Пошло оно все к черту! Гори все синим пламенем!»

И, уже проваливаясь в сон, он с ужасом сообразил, что ему категорически нельзя было принимать эти препараты вместе! Однажды он чуть было не погиб из-за этого. Его тогда чудом откачали.

Как сказал врач, спасший ему жизнь, все дело было в индивидуальной непереносимости сочетания двух этих препаратов, в то время как по отдельности они были для него совершенно безвредны. Алексей даже специально держал их в разных местах. Но сегодня этот факт почему-то вылетел из головы…

Странно, но теперь у него не было того животного страха, который он испытал в прошлый раз, когда смерть только немного обожгла его своим ледяным дыханием. Наоборот, сейчас ему было удивительно хорошо, и каким-то шестым или седьмым чувством он уже знал, что этот сон не будет кошмаром…

* * *

– Может быть, мне все-таки пойти с вами? – беспокойно предложила Елена Дмитриевна, когда они присели на «дорожку» перед тем, как отправиться на заседание суда, назначенного на сегодня. – Понимаешь, я подумала вот о чем: а вдруг понадобятся мои свидетельские показания?

– Мама, я тебе уже говорила, что существует юридическая процедура, при которой свидетелей приглашают на заседание суда заранее. Если тебя адвокат не пригласил, значит, твое присутствие не требуется. И вообще, с Санькой кто-то должен остаться? – сказала Катя.

– Не нравится мне этот ваш Аронович! – Елена Дмитриевна покачала головой. – Скользкий он какой-то.

– Ага, а воришка Чуркин вам больше нравился? – с горечью в голосе спросил Сева.

– Но ведь эту тетрадь так и не нашли! – робко возразила теща. – И потом, не пойман – не вор! Это ведь только наше предположение!

– А куда она делась, по-вашему? Испарилась? Только Виталик видел, где я ее держал! Хоть и не принято говорить о покойниках плохо, но я и сам оказался жертвой обаяния этого проходимца. Не всегда, видно, первое впечатление самое верное. Одна только Катя и проявила тогда здоровый скептицизм. Не хочу показаться пессимистом и предвосхищать события, но я до сих пор далеко не уверен, что мы как-нибудь сможет выкарабкаться без этой тетради, украденной Чуркиным, даже с помощью Ароновича. Ведь как назло – абсолютно все обернулось против нас: сначала это необъяснимое хулиганство с электричеством и, как следствие, выход из строя ноутбука, затем воровство тетради, потом несчастный случай с Виталиком!..

– Опять ты, Сева, нудить начал? – поморщилась Катя. – Да еще перед судом! Семен Григорьевич считается очень сильным адвокатом, не зря его нам Вадим предложил. Аронови не раз вытаскивал его фирму из заведомо провальных дел. Надеюсь, что и с нами он не просто так полтора месяца кряду возился. Нет, я ему доверяю! – твердо проговорила Катя, вставая. – Пойдем, Сева, время поджимает.

Она обняла мать и произнесла ей на ухо:

– Держи за нас кулачки!

– С Богом! – неумело, в спину перекрестила уходящих детей неверующая Елена Дмитриевна.

– Прошу встать! Суд идет! – громким голосом произнесла секретарь суда. – Слушается дело… Истец – Грошев Валерий Петрович… Ответчик – Колмогоров Всеволод Николаевич… О защите чести и достоинства… А также в краже со взломом… Слово для обвинения имеет прокурор Васильев…

– Уважаемый суд… Из материалов дела следует, что… ответчик при большом скоплении представителей прессы фактически обвинил истца в присвоении интеллектуальной собственности в виде научного открытия в области медицины, а именно: препарата для излечения наследственных болезней ЛБН… Это беспрецедентный акт… Известный ученый, директор солидного заведения… Вопиющий пример беспринципности в науке… Оболгал серьезнейшего научного деятеля… Втоптал в грязь честное имя… Под покровом ночи… Вероятно, сфотографировал необходимые материалы… с целью присвоения научного труда в виде студенческой дипломной работы, написанной истцом в соавторстве с неким Осиповым… Существуют видеозаписи съемки скрытой камерой…

Неопровержимые улики… Налицо воровство интеллектуальной собственности… Таким образом, на основании вышеизложенного, заслуживает наказания в виде… лишения свободы…

Все, что происходило в зале суда, для Севы пронеслось одним сплошным страшным ураганом в виде обрывков фраз и речей, громких высказываний, возгласов с мест разношерстной толпы, набившейся в помещение суда до отказа. Теперь он сидит на пресловутой скамье подсудимых! Он, который за всю свою жизнь даже мухи не обидел! Что же это происходит? Неужели это не сон?! И разве не во сне этот строгий прокурор в голубом кителе произносит сейчас эти страшные слова о лишении его… свободы!! За что?! За то, что он, просиживая ночами напролет, корпел над формулами после тяжелого трудового дня в магазине? За то, что он, получив этот фермент, спас жизнь не только своей жене, но и многим тысячам несчастных? И теперь, найдя панацею от страшной болезни, он потеряет свободу и свое доброе имя?

А что будет с Катей, Санькой и Еленой Дмитриевной? Почему-то именно перед тещей ему было особенно стыдно. Может быть, из-за того, что он их всех подвел, так безалаберно профукал то, что надо было беречь пуще глаз, так бездарно распорядился своим открытием, и не только своим, а, в первую очередь, открытием ее мужа, чье имя упоминается здесь, в лучшем случае, нейтральном контексте…

Глава 14

– Слово для защиты имеет адвокат ответчика Аронович…

Адвокат, разложив свои бумаги, не спеша поднялся со своего места.

Это был очень колоритный человек! Небольшого росточка, полноватый, отдувающийся на каждом шагу, с залысинами на большой голове, он производил впечатление очень умного и образованного человека. Его круглое, добродушное и, на первый взгляд, простое лицо очень скоро убеждало любого собеседника, что перед ним человек себе на уме, человек, знающий себе цену, умеющий добиться своего во что бы то ни стало!

Глаза улыбчивого толстячка Ароновича, как маленькие черные буравчики, заглядывали, казалось, в самое нутро собеседника, выворачивая наизнанку его душу и тело. Судейские, давно знавшие Семена Григорьевича, старались избегать ссор с ним, даже не отдавая себе в этом отчета. А за пределами зала суда выказывали ему всяческое почтение.

Сева с тоской приготовился слушать. Для него было совершенно очевидно, что только чудо может освободить его от этого груза обвинений, неопровержимых улик и убийственных доказательств, так ловко собранных обвинителем и предоставленных на всеобщее обозрение как безоговорочно доказанную вину.

– Господа, прежде всего, я хочу спросить всех здесь присутствующих: кого-нибудь убили, не дай Бог, или изнасиловали, может быть, совершили ограбление века? Нет, и еще раз нет! Речь на этом судебном слушании не идет о каком-нибудь ужасном и мерзком преступлении. Здесь говорится о краже собственности, как мы все поняли из слов уважаемого господина прокурора. Но не материальной собственности в виде дорогого авто или фамильных бриллиантов, а интеллектуальной и, я бы сказал, эфемерной собственности, а, возможно, речь даже идет о плагиате. И на этом основании – о якобы порочащем истца заявлении моего подзащитного о том, что он и есть тот самый автор фермента. Заметьте, уважаемый суд, господин Колмогоров напрямую никого не обвинял! Он просто сказал, что создал формулу, на основании которой и было синтезировано это лекарство. И здесь нам предстоит разобраться, кто же у кого похитил эту самую собственность в виде идей, мыслей, титанического многолетнего интеллектуального труда, принесшего, наконец, всем обреченным на смерть людям избавление от страшного недуга. Встает вопрос – кто же истинный автор этого пресловутого фермента, кто, так сказать, его родитель? Тут нам тыкали в нос некой дипломной работой, которую якобы мой подзащитный даже не украл, а то ли сфотографировал, то ли так запомнил, но использовал для своих гнусных целей: выдать ее за свою! Не так ли, господин прокурор, у вас это прозвучало? Я ничего не упустил? Ведь эта дипломная работа как лежала в столе Грошева, так и осталась лежать нетронутой! Позвольте, но у меня тут же возникает один маленький вопрос: а почему сам многоуважаемый истец не воспользовался этой студенческой работой и не создал без всякой посторонней помощи это лекарство раньше, когда о Колмогорове еще никто не знал в научном мире? Я вам сам отвечу на этот вопрос! Ему было некогда заниматься научной деятельностью вообще и этой тематикой в частности. Господин Грошев не был ученым, он был чиновником от науки. Дабы не отвлекать уважаемый суд, я хочу опустить долгий перечень занимаемых им должностей в Минздраве под началом его тестя, человека достойного и уважаемого, но такого же чиновника… вечная ему память! Остановлюсь только на последней. На должности директора, которую господин Грошев занял совсем недавно, занимаясь в институте хозяйственной, подчеркиваю, деятельностью. И что же получается? До прихода в НИИ, равно как и в самом институте, Грошев ни минуты не был занят научной работой. Что, по-моему, даже и не требует особых доказательств. Это – во-первых. А во-вторых, даже если бы он и хотел это сделать, сама эта пресловутая студенческая работа – безусловно, талантливая в свое время, но сырая с точки зрения современной науки – представляет собой разве что исторический, а вовсе не научный интерес. И тем более не является каким-то открытием теперь, в данный промежуток времени. Идеи там есть, но их требовалось развить, довести до ума. А на это необходима была прорва времени, сил и энергии. И каждодневный кропотливый труд! Это не мое голословное утверждение. Мнение экспертов, подшитое к делу – тому подтверждение! И совсем другое дело – мой подзащитный, который в свое время трудился в вышеназванном заведении на протяжении десятка лет под руководством своего шефа, наставника, научного руководителя – известнейшего ученого-генетика профессора Осипова. Того самого, который всю свою жизнь положил на поиски лекарства от болезни, унесшей жизни его родных, его самого, и чуть было не погубившей его дочь. Именно Осипов – соавтор той самой дипломной работы, о которой здесь все время велась речь. И я вас спрашиваю: зачем Колмогорову красть сегодня то, что у его наставника и так было еще вчера?! Но что, господа, мне кажется особенно интересным? Покопавшись в архивах мединститута, я нашел рецензии руководителей дипломного проекта студентов Осипова и Грошева, в которых говорится об исключительной способности только одного из вышеперечисленных дипломников. Нетрудно догадаться, что это был именно Осипов! Материалы также приложены к делу. Идем дальше. Что же мы видим, уважаемый суд? Есть два соавтора одной работы, один из которых никогда не занимался и не занимается наукой, а второй на это положил жизнь!

– Позвольте! – раздался голос прокурора. – Это голословное утверждение! У истца имеется ученая степень доктора наук, и вы не можете утверждать, что, работая в министерстве, он не занимался научной деятельностью!

– Вы абсолютно правы! – добродушно согласился Аронович. – Я вам больше скажу: у меня с собой протокол заседания ученого совета, из которого следует, что тема, по которой была защищена докторская диссертация, не имеет даже отдаленного отношения к той, что была освещена здесь, в этом зале. В деле на этот счет также имеются отзывы экспертов. Эта, с позволения сказать, диссертация, как оказалось, была защищена в очень узком кругу. Ученый совет, на рассмотрение которого была представлена эта работа, был в неполном составе, что отражает тот же протокол. И это уже само по себе является нарушением! Но, если быть до конца точным, – а я уж постарался в этом убедиться, то из всего этого неполного состава в действительности присутствовал всего лишь один человек! Уважаемому суду интересно, кто же эта персона, мужественно присутствовавшая на горе-защите? – Аронович с живым интересом посмотрел на хмурого судью и, не дождавшись от него ответа, продолжил: – Этим человеком был не кто иной, как тесть нашего уважаемого истца и его научный руководитель по совместительству! Как вы понимаете, это – незаконная защита, косвенно доказывающая несостоятельность господина Грошева как ученого! Допрос «мертвых душ», якобы присутствовавших на той защите, также приложен к делу.

В зале началось нечто невообразимое: гробовая тишина, воцарившаяся было во время выступления адвоката, в одночасье нарушилась гулом голосов, смехом и выкриками с места: «Позор!», «Мошенник!», «Долой!» и т. п.

– Попрошу зал успокоиться и вести себя подобающим образом, в противном случае заседание суда будет проходить закрытым порядком! – грозно прикрикнул судья, пожилой седовласый мужчина с изможденным лицом, облаченный в строгую черную мантию. – А вас, господин адвокат, попрошу не отвлекаться от сути искового заявления. Попрошу ближе к существу вопроса.

– И опять вы правы, ваша честь! Именно – существо вопроса! И я намерен доказать здесь, что вором интеллектуальной собственности является не мой подзащитный, а истец. Но, простите, я несколько забежал вперед. Продолжаю! – при этом адвокат театрально поклонился в сторону судьи, которого, судя по его недовольному выражению лица, это несколько покоробило.

– У меня здесь, – он выразительно постучал пухлым пальцем по своей аккуратной папочке, – должны были быть и материальные подтверждения моих слов, т. е. доказательства многолетнего труда моего подзащитного, но вот какое дело – их нет! – Аронович снова насладился паузой. – И нет их по той же банальной причине – краже! Да-да! У Колмогорова из квартиры пропали все вещдоки, напрямую связанные с этим делом, а именно: тетрадь профессора Осипова, полученная им в тот злосчастный вечер, когда его засекли институтские камеры слежения; целая папка с черновиками, отпечатанными на его принтере, доказывающие хода мыслей Колмогорова. Был выведен из строя ноутбук Колмогорова, в котором также имелись необходимые для судебного заседания доказательства. Возникает вопрос: кто и зачем лишил моего подзащитного такой доказательной базы? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой, но, как юрист, я не вправе бездоказательно озвучивать его!

Аронович был в своем репертуаре. Он не мог без театральщины! В этом он был весь. Но еще он был и знатоком своего дела и палку никогда не перегибал.

– Ваша честь, уважаемые господа, все, что я здесь привел, в пух и прах разбивает обвинения прокурора против моего подзащитного с точки зрения якобы похищенной им идеи. Собственно, если она и похищена или, правильнее будет сказать, использована, то отнюдь не у истца, а у его наставника профессора Осипова. Ко всему прочему, у меня на руках имеются результаты дактилоскопической экспертизы, проведенной после снятия отпечатков пальцев в двух помещениях института, а именно – в лаборатории и кабинете директора, включая и пресловутую папку с дипломной работой. Результаты таковы: отпечатков пальцев Колмогорова на папке не было, тогда как в других местах, включая ручки дверей директорского кабинета и лаборатории, они были, несмотря на то, что с тех пор прошло достаточно много времени. Согласитесь, было бы более чем странно, если бы Колмогоров беспрестанно снимал и надевал перчатки, как ненормальный. На пленке скрытой камеры также явственно видно, что он не пользовался данным предметом туалета. Другими словами, Колмогоров в ТОТ день вовсе не был в кабинете директора, поскольку был в ДРУГОМ кабинете. Это первое доказательство. Остается развенчать и второй пункт обвинения в факте самой кражи, как выразился уважаемый прокурор – «под покровом ночи». Справедливо возникает вопрос: если он не вор, тогда что же понадобилось ответчику в институте в столь неурочное время? И вот тут нам на помощь придут очевидцы этого события, а также те лица, которые напрямую посодействовали этому, с позволения сказать, вторжению в святая святых российской науки. Ничего, что я так витиевато? – Аронович вновь поклонился судье, которого явно раздражала эта его манера говорить.

Но адвокат был в своей стихии, и остановить его было нельзя.

– Я хочу пригласить в зал судебного заседания первого свидетеля по делу – Козырева Сергея Васильевича.

– Секретарь, пригласите Козырева, – устало обратился к помощнице судья.

Молодая секретарь своим зычным голосом прокричала в сторону двери:

– Приглашается свидетель Козырев.

Открылась дверь, и красный, как рак, здоровый молодой парень неуклюже прошествовал к стойке перед судьей. Он нервно огляделся, не зная, куда девать могучие руки и, найдя глазами улыбающегося адвоката, кивнул ему, как старому знакомому.

– Назовите свое имя, год рождения, род занятий, – монотонно произнес судья.

– Козырев я, Сергей Василич! Семьдесят второго года рождения, работаю охранником в институте… – он выжидающе посмотрел на судью.

– Господин адвокат, можете приступить к допросу вашего свидетеля.

– Благодарю, ваша честь! – толстячок вскочил с места и подошел к Козыреву. – Сергей Васильевич, – доброжелательно начал он, – что вы можете рассказать уважаемому суду о том вечере, когда вы видели господина Колмогорова?

– Ну, в общем, меня Зинка – жена моя – попросила, чтобы я открыл входную дверь в десять вечера, а сам, значит, спрятался где-нибудь поблизости, чтобы вот он, – кивнул Козырев в сторону поникшего головой Колмогорова, – прошел вовнутрь. Ну, я так и сделал!

– Очень интересно, – потер руки адвокат, – что же было дальше?

– Ну вот. Он вошел, взял ключ от лаборатории и пошел наверх…

– Одну, секундочку, Сергей Васильевич, откуда вы знаете, какой он взял ключ?

– Нешто я своих ключей в ключнице не знаю! Я ведь, когда этот товарищ поднялся наверх, посмотрел, тот ли он взял. Вижу: точно, от лаборатории!

– А от кабинета директора ключ висел на месте?

– Ну да!

– Вы не могли перепутать, может быть, Колмогоров взял оба ключа? – стал настаивать адвокат.

– Да нет же! Говорю, что все остальные были в своих гнездах. Все крючки были заняты, кроме одного – где висел ключ от лаборатории.

– Ну, хорошо! Продолжайте, пожалуйста, – Аронович отошел от Козырева и сел на место, показывая всем своим видом, что самое главное он уже узнал.

– Так вот. Потом минут через десять я вышел за дверь и стал дожидаться, когда он выйдет. А когда он вышел, я вернулся и убедился, что все ключи снова в полном комплекте. Больше мне сказать нечего! – парень перевел дух, словно занимался тяжелой работой.

– Уважаемый Сергей Васильевич, вы обмолвились здесь, что об этом вас попросила ваша жена. А зачем это было нужно, она вам пояснила? Ведь вы же пошли на явное нарушение своих должностных обязанностей. Вы это понимали?

Сергей тяжело вздохнул:

– Так-то оно так, но Зина мне сказала, что это очень важно для науки, для Севы и людей вообще! Что от этого зависит и ее карьера. Тем более, она Севу хорошо знала… Короче, уговорила она меня. Кто ж знал, что новый директор камер понатыкал. Когда только успел?

– У меня к свидетелю больше вопросов нет! – удовлетворенно произнес Аронович.

– У обвинения есть вопросы к свидетелю? – спросил судья и, получив отрицательный ответ от прокурора, осведомился у адвоката: – Господин Аронович, у вас заявлены еще свидетели. Будете приглашать?

– Да, да, обязательно! Это жена предыдущего свидетеля – Козырева Зинаида Михайловна.

Когда вызванная в качестве свидетеля Зина оказалась в зале, до отказа набитом людьми, она испугалась. Куда подевался ее боевой настрой, ее решительность. Сейчас она нервничала так, что у нее тряслись руки и буквально подкашивались ноги. Вот ведь дура! Что она наделала? Как бы дело ни повернулось, она одна будет во всем виновата! И хоть этот толстяк-адвокат ей говорил, что никакого криминала нет, все равно, при любом раскладе, она неизбежно пострадает!

Если дело выиграет директор, он ее тут же уволит, а если победит Сева, то уже при новом руководстве ей могут припомнить про фермент, нелегально вынесенный из института, да еще наверняка всплывет факт двойной игры. Подлый Грошев в отместку постарается это обнародовать. А, будь что будет! Скажу все как есть!

Тем временем, когда было покончено с необходимыми формальностями, связанными с установлением личности свидетеля, Аронович вновь приступил к вопросам:

– Скажите, Зинаида Михайловна, почему вы попросили своего мужа пойти на должностное нарушение, обеспечив проход господина Колмогорова в здание института?

– Когда я узнала, что в нашей лаборатории вновь открыли тему, которой занимались вплотную Осипов и Колмогоров, и на ее разработку выделены огромные деньги, я и подумала, что кому как не Севе… простите, ответчику, этим заниматься? Нет, я ничего не имею против Игоря Александровича, нашего нового завлаба, которому это было поручено, но Сергеев ни сном, ни духом, как говорится, никогда не касался этой проблемы! И что же, нам опять начинать все с нуля? А у Севы оставались записи Осипова. К тому же, после несчастного случая с пожаром я случайно обнаружила сильно обгоревшую тетрадь профессора, куда он записывал результаты опытов, но без Севы мне было в ней не разобраться. Да я ее и трогать-то боялась! Того и гляди рассыплется, настолько она пострадала от огня. Вот я и решила дать знать об этом ему, и по возможности подключить к теме. А, поскольку директором Грошевым под страхом увольнения мне было запрещено общаться с прежними сотрудниками, а вынести тетрадку я боялась, то и написала по электронной почте Севе инструкции по получению записей профессора. Я рассуждала так: если Сева уже далек от всего, как про него говорили, он просто проигнорирует мое сообщение, а если он все-таки продолжает заниматься наукой, то не побоится прийти ночью в институт. В другое время суток это было бы сделать просто невозможно! Это была еще такая проверка, понимаете? А когда я убедилась, что Сева забрал тетрадь, то встретилась с ним и выяснила, что он – на грани открытия фермента. Я ему даже посоветовала прийти к Грошеву и предложить свои услуги или хотя бы отдать наработки, но тот его даже слушать не захотел и практически выгнал.

– Правильно ли я вас понял, Зинаида Михайловна, что вы организовали через своего мужа-охранника проход в здание института моего подзащитного с целью получения последним записей профессора Осипова?

– Совершенно верно!

– Отлично! Расскажите тогда, каким образом в вашей лаборатории оказался этот фермент. Как он был получен? Кто является его истинным разработчиком? Пожалуйста, ничего не бойтесь и ничего не скрывайте. Статью за дачу ложных показаний еще никто не отменял!

– Да я и не боюсь! Хватит, отбоялась уже! Расскажу, как на духу, все, как было…

…Когда Зина закончила говорить, в зале опять раздались выкрики с мест. Но на этот раз кричавшие поддерживали приунывшего, было, Колмогорова. Судья снова оглушительно стукнул своим молотком:

– Последнее предупреждение! И я буду вынужден выпроводить вон особо несдержанных!

– Господин адвокат, у вас есть еще вопросы к свидетелю?

– Нет, ваша честь!

– Господин прокурор?

– Да, если позволите.

Прокурор в упор взглянул на Зину:

– Скажите, свидетель, как вы объясните, что полученная вами из рук Колмогорова формула фермента сразу же не была обнародована именно как его открытие? Почему вы скрыли этот факт от общественности, если это действительно так, как вы это нам сейчас рассказали?

Зина замялась. Ну, как объяснить всем, что для нее, как, впрочем, и для всех остальных на тот момент, не это было самым важным. Сам факт получения лекарства в их лаборатории затмил все остальное! Да и, чего уж греха таить, подспудные мыслишки по поводу наград и почестей тоже посетили ее тогда.

От прокурора не укрылось замешательство Зины, и он повторил вопрос, но уже с другой, победной интонацией:

– Мы ждем от вас ответа, свидетель. И я уже не стану повторять вам насчет ответственности за ложные сведения!

– Понимаете, – начала Зина, – это действительно моя вина. Я смалодушничала, утаив от руководства института истинного автора формулы, зная отношения директора к Севе. Я боялась, что это сильно помешает получению лекарства, и Севина жена умрет! Поймите, мы получили, наконец, искомое лекарство. Это был триумф! Победа! А так начались бы разбирательства: что да как. И потом, я ведь рассказала об этом своему руководителю Сергееву. Но как-то все вдруг завертелось – премия эта большая, предстоящая поездка Грошева и Сергеева на лондонский симпозиум… И вообще, мое дело маленькое! Я – только исполнитель!

– Но вы же все-таки получили большую премию за разработку фермента? Тем самым как бы подтверждая заслугу исключительно вашей лаборатории. Почему же тогда вы не позаботились о Колмогорове, который никаких денег не получил? И вы ведь не отказались от этой премии, как герой Евгения Леонова в известном некогда фильме с одноименным названием! Вы не опротестовали ее законность на том этапе, когда все ваши страхи и сомнения были уже позади, не так ли? Молчите?! У меня нет больше вопросов к свидетелю! – торжественно объявил прокурор.

– Ваша честь, разрешите пригласить еще одного свидетеля по делу – Сергеева Игоря Александровича? – подал голос Аронович после того, как пристыженная Зина села на свое место.

– Прошу. Секретарь, обеспечьте явку.

При появлении Сергеева по залу прошелся приглушенный шепоток. Еще не забылась, видно, его речь на пресс-конференции. Игорь Александрович за эти три с небольшим месяца сильно сдал. Выглядел он сейчас не лучшим образом. На щеках горел лихорадочный румянец, лицо было несколько отекшим, словно он не спал несколько ночей подряд, а большие мужицкие руки, покрытые до запястий густым черным волосом, сейчас предательски дрожали.

«Видно, несладко пришлось завлабу! – подумал Сева. – Не только мне вся эта история вышла боком!»

Тем временем Сергеев, кое-как уняв дрожь в руках, приготовился отвечать на вопросы, которые стал ему задавать пухлый адвокат:

– Чем было вызвано ваше решение заявить во всеуслышание на пресс-конференции, что Грошев не является автором и руководителем группы разработчиков полученного в вашей лаборатории фермента?

– Я руководствовался исключительно высшей справедливостью, поскольку авторами фермента являются другие люди. Я себя к ним также не причисляю, несмотря на то, что именно у нас и был впервые он получен. Важен не сам факт получения лекарства, а изначальная формула составляющих его ингредиентов. А она была разработана вне нашей лаборатории.

– Кем же она была разработана? Что вам об этом известно?

– Я не первый год работаю в институте, и знаю всех ученых, когда бы то ни было занимавшихся и занимающихся проблемами в этом направлении. Могу сказать лишь одно: кроме профессора Осипова и его ближайшего соратника и помощника Колмогорова не могу отметить никого. А по логике вещей, коль одного из этих уважаемых мной ученых, к сожалению, нет в живых, значит, остается только Колмогоров! Он и есть автор этого изобретения! Или соавтор, как минимум, того же Осипова, который, как известно, получил эту формулу в свой последний день. Вероятно, Колмогоров сумел восстановить утраченное! – Сергеев говорил монотонным, тусклым голосом, глядя прямо в глаза Ароновичу.

– Что вы можете сказать об участии уважаемого директора Грошева в этом деле? Какую роль он играл во всей этой истории, на ваш взгляд?

– Я протестую, ваша честь! – подал голос прокурор. – Адвокат задает свидетелю абстрактные вопросы из области этики, навязывая тем самым свою оценку происходящего!

– Протест принимается! Господин Аронович, будьте любезны задавать конкретные вопросы по существу! – строго произнес судья.

– Хорошо, задам вопрос по-другому: Грошев принимал участие в последующем продвижении препарата для его широкого применения?

– Насколько я знаю, он подписал документ для Минздрава с просьбой разрешить его внедрение. Но мы до сих пор не получили официального разрешения, несмотря на то, что уже апробировали его на особо нуждающихся пациентах. Мы с Козыревой вынуждены были это сделать… нелегально. Но случай был из ряда вон выходящий! Вопрос стоял о жизни или смерти. Сейчас этот человек, слава Богу, здоров!

– Вы говорите о жене Колмогорова?

– Да!

– У меня больше нет вопросов!

– У прокурора? – спросил судья.

– Да, если не возражаете. Скажите, Игорь Александрович, а вы получили премию за эту разработку?

– Получил, но…

– Вот именно, получили! – перебил его прокурор. – И у вас не возник вопрос, за что вам дирекция выписала премию в таком размере? Кстати, сколько вы получили, если не секрет?

– Это не имеет отношения к делу. Свою премию я рассматривал, как награду за сам факт создания препарата, за апробацию на подопытных животных. Я, в конце концов, нес ответственность за вероятные негативные последствия при применении лекарства Екатериной Колмогоровой!

– Из материалов дела следует, что вы не давали никакого официального разрешения на вынос фермента за пределы института. И это расходится с тем, что вы только что сказали!

– Официально не давал, но…

– Тогда каким образом он оказался у Колмогоровых? – снова не дал ему закончить мысль прокурор. – Другими словами, вы захотели остаться чистеньким, если бы вдруг что-то произошло? И тогда пострадала бы не только Колмогорова, но и Зинаида Козырева, на свой страх и риск вынесшая украдкой препарат из института? Молчите? Вам нечего сказать?! Тогда получается, что премия-то все-таки была выписана не совсем заслуженно, а?

Сергеев униженно молчал, раздавленный фактами, отнюдь его не красившими.

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к этому… свидетелю! – уничижительным тоном процедил прокурор и обвел зал взглядом учителя, излившего свой праведный гнев на голову провинившегося школяра.

Судья тяжело поднялся с места:

– Объявляется перерыв на два часа.

Катя подошла в перерыве к адвокату, устроившемуся в кресле в коридоре зала заседаний.

– Семен Григорьевич, как вам кажется, у нас есть шансы на выигрыш?

Адвокат искоса посмотрел на Катю:

– Шансы есть всегда! Но многое, к сожалению, зависит от личности самого судьи, а также от того, насколько его сумеет убедить сторона обвинения. Пока это у нее очень неплохо получается. Надо отдать должное прокурору: он построил совершенно правильную линию обвинения, при которой он старается дискредитировать главных наших свидетелей. А они, кроме одного – не без грешка, как видите. По сути все может свестись к тому, что мы останемся без свидетелей, которым можно доверять. И это плохо, так как они оба косвенно подтверждают авторство Всеволода Николаевича! За неимением у нас прямых доказательств – этот факт может нам серьезно осложнить жизнь! Однако обвинения в краже со взломом, я думаю, нам удалось снять благодаря Сергею Козыреву – единственному нашему свидетелю, заслуживающему доверия. А там видно будет. Но вы не отчаивайтесь – уже сам этот факт позволяет вашему мужу избежать реального лишения свободы!

– О чем вы говорите?! А его запятнанная репутация? А честное имя моего отца? Неужели все так плохо?

– Я не сказал, что все плохо. Я говорю только о нашей слабой свидетельской базе. Был бы еще один реальный свидетель, безоговорочно доказывающий авторство Всеволода Николаевича, тогда мы бы не только выиграли дело, но и выдвинули встречный иск с аналогичным обвинением.

Его прервал резко прозвучавший звонок мобильного телефона. Это была Елена Дмитриевна.

– Да, мама, – голос Кати прозвучал устало и несколько раздраженно. – Да, был отключен – нельзя в суде… Пока еще ничего неизвестно, но, похоже, хорошего мало… Адвокат говорит, что нужен еще хотя бы один надежный свидетель… Значит, ненадежные! – Катя раздражалась все больше. – Ладно, мама, извини, я тебе потом позвоню… – она нажала кнопку отбоя и впервые подумала, что еще не пребывала в таком отчаянии, даже тогда, когда сама была на волосок от смерти.

– Семен Григорьевич! – она снова посмотрела на адвоката, уже жующего бутерброд. – А какие, на ваш взгляд, безоговорочные доказательства смогут переломить ситуацию в нашу пользу?

Адвокат закончил жевать, тщательно вытер пухлые губы кружевным платочком и, пробуравив Катю своими пронзительными глазками, просто произнес:

– Нужны доказательства того, что Всеволод Николаевич сам лично дошел до этого открытия. А у нас их, к сожалению, нет! Вы меня извините, Екатерина Викентьевна, мне надо кое-куда отлучиться и вообще немного подумать перед прениями, пройтись, размяться, так сказать. А вам я тоже советую расслабиться. Мы с вами сделали все, что могли. Остается только надеяться на лучшее…

– Прошу всех в зал! Заседание суда продолжается! – раздался громкий голос секретаря.

Все потянулись в зал, переговариваясь на ходу и бросая заинтересованные взгляды на колоритного адвоката, с деловым видом проследовавшего на свое место. Уныло поплелась и Катя. Ее внутренние опасения подтвердились. Несмотря на блестящую речь адвоката, ей все время казалось, что-то идет не так. И адвокат только что подтвердил это сам…

Сева чувствовал себя неважно. Сильно разболелась голова; несмотря на то, что душное помещение проветрили, ему как будто не хватало воздуха. Судя по лицу Кати, видимо, побеседовавшей с адвокатом, дела шли не слишком хорошо. Уж больно были не равны силы: он – человек, которого фактически лишили профессии, почти разнорабочий, хотя и с ученой степенью, и его оппонент – директор НИИ и просто очень богатый человек.

В нашем мире справедливость – такая же роскошь, как милосердие, доброта, отзывчивость. Там, где правят деньги, все эти общечеловеческие категории, порой, уходят на второй план, если не на третий или четвертый, уступая кумовству и корпоративным интересам…

Судья встал и, следуя положенной процедуре ведения судебного заседания, осведомился у сторон, имеются ли незаявленные ранее свидетели или дополнительные документы, появившиеся в течение судебного разбирательства.

– Нет, ваша честь, – важно проговорил прокурор с места.

Адвокат, поднявшись, хотел, было, произнести то же самое, прибавив мысленно слово «к сожалению!», как вдруг раздался громкий голос, прозвучавший откуда-то из конца зала:

– Есть свидетель! Есть! Стойте! Подождите! Ради Бога, выслушайте! У нас есть еще один свидетель!

Возле открытой входной двери стояла пожилая женщина, держа за руку ребенка трех – четырех лет. Это была Елена Дмитриевна.

– Мама?! – невольно вырвалось у Кати. – Что ты здесь делаешь? Ты еще и Саньку привела!

Глава 15

Наступила непродолжительная пауза. Взоры присутствующих на заседании людей вновь обратились на судью, который сидел сейчас с несколько растерянным видом, так не вязавшимся с его служебным положением. Еще бы, за его многолетнюю судебную практику он повидал всякое. Случались даже выстрелы в зале заседаний, к счастью, не повлекшие за собой печальных последствий. Но такого, чтобы во время судебного заседания посторонний человек просил выслушать его в качестве свидетеля, да еще без ведома адвоката, он не припоминал.

Судья колебался. Процедура судебной машины, выработанная годами, требовала незамедлительного выдворения возмутителя спокойствия и продолжения ведения заседания в рамках закона.

Возможно, в другой ситуации он, не задумываясь, так бы и поступил, но сегодня был ДРУГОЙ случай. Вынесенный им уже в своих мыслях вердикт должен был покарать в общем-то невинного человека, пострадавшего от юридической казуистики, грубо говоря, от недостатка оправдательных доказательств, ввиду частичной дискредитации основных свидетелей.

Всем вокруг, да и ему в том числе, был искренне симпатичен этот несчастный чудак-биолог, буквально на коленке, у себя дома совершивший эпохальное открытие и спасший от смерти жену. Но, как известно, побеждает в конечном итоге сильнейший – тот, у кого на сей момент больше козырей, а не тот, который вызывает симпатию. Сердцем судья был на стороне Колмогорова, нисколько не сомневаясь в его честности и даже авторстве, хотя никак материально и недоказанном, но, к сожалению, он вынужден выбирать не сердцем…

Он прекрасно понимал, что для подсудимого, не совершившего преступления, даже самый мягкий, но, все-таки, обвинительный, а не оправдательный приговор, и есть самое большое наказание…

Наконец, он прервал молчание:

– Властью, данной мне законом, я принимаю решение… выслушать и допросить еще одного свидетеля – защиты, как я понимаю, дабы впоследствии не пускать дело на доследование и вновь не собираться всем составом на повторные слушания. Если, конечно, не возражают обе стороны судебного следствия.

– Я ни в коей мере не возражаю! – тут же подал голос адвокат.

– Что скажет уважаемый прокурор? – судья смотрел на Васильева в упор.

Прокурор встал и, по своему обыкновению, обвел зал взглядом. Он медлил, так же, как и судья. Более того, он был просто взбешен. Это, уже по сути выигранное им дело тормозится, и из-за кого? Какой-то старухи, пришедшей в суд с ребенком? Что она может еще сказать? Что ее дорогой зятек по ночам что-то там писал? И что из этого следует? Или адвокат надеется, что ребенок сможет разжалобить суровый закон?

Ну и что из того, что он, прокурор, и сам не верит в авторство Грошева. Да и какой тот, к черту, ученый? Типичный хозяйственник, к тому же с крупными деньгами и связями! Тем более не надо было сопляку Колмогорову буром переть на эту махину без должной подготовки.

Ха, они, безусловно, надеялись на этого театрального хлыща Ароновича. Действительно, у него мало кто выигрывал, но и он, Васильев, тоже не лыком шит! И сейчас от него – прокурора – зависит весь исход дела…

А чего он, собственно, опасается? Нет, будь эта старушка даже самой колдуньей, им всем не одолеть его! И пусть не думают, что он испугался какой-то новой свидетельницы с малолеткой. Решено!

– Я тоже не возражаю! – твердо произнес прокурор, выдержав взгляд судьи.

– Хорошо. Заседание продолжается. Секретарь, пригласите свидетеля… э-э…

– Осипова Елена Дмитриевна и Колмогоров Александр Всеволодович! – раздался голос вошедшей женщины. – Мы вдвоем, если можно. Пожалуйста! – умоляюще добавила она.

Судья только обреченно кивнул головой. На семь бед – один ответ! Он уже и так нарушил все, что можно! К тому же закон допускает вызов в качестве свидетеля несовершеннолетнего в сопровождении наставника или педагога. Будем считать его бабушку наставником.

– Вызываются свидетели: несовершеннолетний Колмогоров Александр Всеволодович и Осипова Елена Дмитриевна.

Пока они шли через весь зал, находясь под прицелом сотни глаз, в голове Елены Дмитриевны крутился ее диалог с внуком накануне приезда в суд.

«Как же так? – задумалась Елена Дмитриевна сразу после разговора с дочерью. – Почему она сказала, что нужен хотя бы еще один свидетель? Нет, видно не зря она не доверяла этому проныре-адвокату! Что же делать?»

– Бабуля, что случилось? – подал голос Санька. Он стоял рядом и вглядывался в лицо Елены Дмитриевны, стараясь понять, почему у его бабушки так испортилось настроение после разговора с мамой.

– Плохи дела, внучек! Папу твоего могут плохие дяди осудить, понимаешь? А он не виноват! Ни в чем не виноват!

– А разве так бывает?

– Выходит, что бывает, дорогой мой.

– Так что же делать, ба?

– Не знаю, Санечка. Ума не приложу. Адвокату, видите ли, не хватает еще одного свидетеля! – она говорила с ним, как со взрослым, даже не задумываясь, понимает ли ее ребенок. Скорее, она говорила сама с собой. Говорила и не находила никакого выхода из этой ситуации.

– Ба, а давай поедем к папе и маме! – Санька смотрел на нее не по-детски серьезно.

– Санечка, мама же нам запретила, – начала, было, говорить Елена Дмитриевна, но, глянув в глаза внука, осеклась: в его взгляде она увидела знакомые упрямые искорки, которые она видела только в одних, хорошо известных ей глазах – глазах ее покойного мужа. Это были его глаза! И им она не могла отказать!

– Хорошо, ты прав, внучек! Собирайся, мы поедем в суд к папе и маме. И будь что будет!

Елена Дмитриевна стояла перед судьей, автоматически отвечая на формальные вопросы, необходимые перед допросом свидетеля, а сама все еще не могла прийти в себя от такой своей смелости, неизвестно откуда вдруг взявшейся у нее. Она и понятия не имела, что именно будет говорить здесь.

Все было, как во сне. Будто и не она вовсе стоит посредине зала, и не на нее, а на кого-то другого смотрят сейчас все присутствующие – чужие и родные для нее люди, ожидая – кто с интересом, кто с недоверием, а кто и с надеждой, что поведает им незваная гостья. Но теперь словно какая-то неведомая сила стала вдруг руководить ею и заставлять отвечать на все вопросы судьи почти не задумываясь, без всякого волнения.

Тем временем судья, предупредив ее об ответственности за дачу ложных показаний, уже предоставил слово улыбчивому адвокату, который, похоже, и сам был в некотором замешательстве.

– Уважаемая… э-э… Елена Дмитриевна, что вы, как теща ответчика, можете пояснить по сути предъявленных ему обвинений? Вы ведь в курсе, в чем обвиняют вашего зятя на этом судебном заседании?

– Конечно! Еще бы! Мне ли не знать, что хотят охаять и упечь за решетку честнейшего и безобиднейшего человека, спасшего жизнь моей единственной дочери, матери моего внука! Вот он, Санька, и помог отцу найти эту проклятую формулу! А вы все устроили здесь судилище над невинным человеком! Да нам всем его боготворить надо! Он спас мир от этой чумы – ужасной болезни и проклятия рода Осиповых. Мой бедный Кеша перевернулся бы в гробу, если бы узнал, за что пытаются осудить его ученика – человека, который довел его дело до конца. Человека, пообещавшего ему на смертном одре закончить создание этого фермента и выполнившего свое обещание. Граждане, опомнитесь! Вы совершите вопиющую несправедливость, если не оправдаете Севу! – Елена Дмитриевна говорила громко и четко. Слова ее лились как бы сами собой, независимо от нее, внося в зал свежую струю какой-то необъяснимой энергии, силы и чистоты.

– Скажите, пожалуйста, – продолжил весьма довольный ее речью адвокат, – вы вот здесь упомянули о своем внуке, который якобы помог своему отцу найти формулу. Как это нужно понимать?

– А так и понимать! Вы не смотрите, что он маленький. Да, ему еще не исполнилось и четырех, но, как вы знаете, великий Бах в этом возрасте уже писал музыку! Так вот, я утверждаю, что мой внук Александр способствовал получению формулы фермента, подсказав Севе ее последнюю составляющую! Я понимаю, что это звучит дико и неправдоподобно, но это – факт! Я вот тут кое-что захватила… – при этих словах Елена Дмитриевна достала из пакета, который принесла с собой, какие-то листки писчей бумаги и передала их адвокату. – Это первые, так сказать, попытки моего внука помочь отцу. Сначала это выражалось в форме игры, а затем и более целенаправленно. Вы не думайте, мы не сумасшедшие! Поначалу мы и сами не могли в это поверить, ведь его никто никогда не учил даже азам химии. Тем более, применительно к медицине. Но Сева – ученый, и он неоднократно подвергал нашего мальчика, если так можно выразиться, проверке. И каждый раз мы с изумлением убеждались, что у Санечки непостижимым образом присутствуют глубочайшие знания предмета именно в этой области науки, которой занимается его отец и всю жизнь занимался дед! На этих листочках вы увидите, как Санечка отмечал карандашом формулы, где, по его мнению, Севой были допущены ошибки во время его работы. Затем на другом листке уже сам Сева проверял нарочно написанные им неверно формулы, которые мой внук снова отметил. И так далее. Я собрала все эти листочки, слава Богу, они сейчас пригодились!

– Елена Дмитриевна, – не унимался Аронович, – так вы на полном серьезе утверждаете, что именно ваш четырехлетний внук явился фактическим соавтором вашего зятя?

– Трехлетний! Ему четыре будет только через два месяца. Да, утверждаю!

– У меня нет больше вопросов! – адвокат был в шоке. Он никак не мог даже представить, что одним из его свидетелей все-таки станет незаявленная им на судебные слушания теща ответчика, которая подтвердила лишенные здравого смысла эти домыслы насчет соавторства ее внука. Да, все полтора месяца домочадцы Колмогорова ему об этом талдычили, но Семен Григорьевич знал одну простую истину: порой наглая ложь выглядит гораздо правдивее, чем чистая правда! А на суде – особенно! Поэтому многоопытный адвокат не стал рисковать и заявлять Елену Дмитриевну – чтобы не доводить дело до абсурда. Ну, кто на суде(!) может поверить в эти россказни?! – Он посмотрел на публику и усмехнулся про себя: это следовало ожидать – судя по изумленным лицам большинства из присутствующих в зале, к этим словам отнеслись, мягко говоря, с явным недоверием.

В зале воцарилась растерянная тишина.

– И вы верите всей этой чепухе?! – вдруг раздался голос до сих пор молчавшего истца. Грошев поднялся с места, нарушая процедуру, но, спохватившись и вспомнив вовремя, что раз он в свое время отказался от положенного ему адвоката, то мог выступать сейчас и в этой роли, обратился к судье: – Вы позволите, ваша честь?

Судья только кивнул в ответ.

– Уважаемые граждане, ваша честь, я не хотел здесь выступать в качестве адвоката самого себя по той простой причине, что это блистательно сделал прокурор, но теперь, когда суд стал превращаться, извините, в балаган, я молчать не могу и не хочу! Я лично уже второй раз слышу эту ахинею насчет гениального ребенка, неизвестно как получившего знания ученого. Да вы только вслушайтесь в это! Нас здесь что, держат за непроходимых идиотов? Чудеса, наверное, случаются, но в сказках, а не здесь, в здании государственного суда. Нет, я лично эти бредни слушать не намерен! Пусть даже тысяча экспертов подтвердят, что эти жалкие бумажки не подделка, но всему же есть предел, господа! Мы не в цирке, и фокусы нам здесь не нужны! Я решительно протестую против этого шоу с гениями ясельного возраста!..

– И напрасно, Валерка! – вдруг изрек мальчик своим неожиданно звонким голоском. Он смотрел в упор на Грошева, освобождаясь от опеки своей бабушки, которая все это время держать его за руку.

Зал ахнул. По рядам прошелся шепоток, который, нарастая, стал переходить в гул голосов: люди, не в силах скрыть свои эмоции. Такого видеть и слышать еще никому не доводилось!

Грошев, выпучив глаза, как-то боком попятился, с шумом опрокидывая стул, на котором сидел все это время. У него отвалилась челюсть. Мертвенная бледность покрыла все лицо. Нос заострился, а из открытого рта слышались только какие-то нечленораздельные звуки. Наступила немая сцена.

Теперь все взоры без исключения были направлены на маленького мальчика, который произнес эту фразу. Он ее изрек хотя и голосом ребенка, но тоном вполне взрослого, даже умудренного жизненным опытом, человека! Более того, человека, который мог себе позволить такое простецкое, если не сказать, фамильярное обращение к убеленному сединами респектабельному господину директору!

Наконец, Грошев обрел дар речи:

– Эт-то… что т-такое ты здесь сейчас сказал, м-мальчик? – спросил он сорвавшимся голосом, заикаясь, но стараясь придать ему отеческие интонации. Было видно, что он из последних сил пытается держать себя в руках. На его лице даже возникло некое подобие улыбки. – Ты нас здесь не п-пугай так! Кто тебя п-попросил так обратиться к взрослым людям? Бабушка?

– Не дури, Валерка! Ты меня прекрасно узнал, не так ли? Да и твоя давняя особенность – заикаться при сильном волнении – оказывается, никуда не делась. И выражение твоего лица совсем не изменилось с тех самых пор, когда еще в школе ты просил меня списать контрольную по химии! Ты ведь прекрасно знал наперед, что хоть я и не откажу тебе, но непременно замечу, что ты опять воруешь чужие мысли! Помнишь?..

В зале началось нечто невообразимое. Все повскакивали со своих мест в надежде подобраться поближе, чтобы не упустить из вида ничего, что здесь и сейчас происходило! Исключением не стал даже судья, который так и остался стоять с поднятым молотком, как монумент самому себе, забыв о том, что хотел грозно предупредить расходившийся зал.

Глава 16

– Что ты… вы… ты говоришь, м-мальчик? – заикаясь, произнес вконец убитый Грошев. Конечно же, он сразу узнал эти интонации, принадлежавшие только одному человеку на свете, всегда позволявшему себе разговаривать с ним, Валеркой Грошевым, в таком тоне. И именно эти слова произносил, перед тем как дать списать, его сосед и заклятый друг Викеша Осипов – Профессор.

Валерка был сражен наповал! Это было настолько странно и непостижимо, что прежняя реальность происходящего уже стала отходить на второй план, уступая место новой – той, в которой находились только они двое – два друга, ставших врагами. И теперь прошлое вновь вернулось. И не важно, что перед Валеркой сейчас стоял маленький белобрысый мальчуган, главное, что он смотрел на него глазами Профессора, говорил его словами, его интонациями, словно в теле мальчугана поселился сам Викеша, и это он, а не мальчонка, задавал свои вопросы бывшему соседу по парте.

– Так что, Валерка, может, ты хочешь, чтобы я рассказал всем, как ты меня подставил с олимпиадой по химии в восьмом классе? Как выкрал мою работу из учительской, поскольку не хотел моего первенства. А, когда поднялся скандал, и я догадался, кто это сделал, и пригрозил вывести тебя на чистую воду, ты меня умолял этого не делать и пообещал мне за это…

– Хватит, довольно, Викеша! Ну, зачем нам ворошить прошлое? – поспешно прервал его Грошев. Он говорил с мальчиком, обращаясь к нему, как к давнему знакомому, не осознавая, где находится и как это выглядит со стороны. Словно в прострации, он находился в полной власти Саньки, который между тем, как ни в чем не бывало, сложив руки на груди – любимый жест Викентия Сергеевича – стоял напротив своего визави.

– Что ты хочешь от меня? Зачем ты пришел? Ты ведь уже умер!

– А ты не догадываешься? Разве не ты затеял это судилище над моим учеником? Разве не ты, обвинив его в воровстве якобы твоей идеи, собираешься засадить его за решетку как последнего преступника? Тебе было мало тех денег, которые ты незаконно присвоил за фермент, открытый не тобой и даже не в твоем институте! Тебе надо было еще публично унизить хотя бы мою память! Стать, пусть и после моей смерти, первым, а не вечно вторым! Что ты скажешь на это, Валерка? Отвечай!

– Прости, Викеша! Я виноват перед… тобой… во всем! Знаешь, я хочу повиниться перед тобой: это ведь я тогда сказал отцу Нади, что в вашей семье наследственная патология…

– Я это знал, Валерка, от ее матери. Еще раньше мне Андрюха Спесивцев говорил, что видел тебя выходящим из ее квартиры, да я тогда не поверил. Никак не мог я подумать, что ты это сделаешь так подло – за моей спиной! Да, Валерка, ты то еще дерьмо! И всегда им был! Всю свою никчемную жизнь ты продолжаешь делать гадости. Имей в виду, Валерка Грошев, хотя бы и после своей смерти, но я все-таки намерен вывести тебя на чистую воду во всех твоих гнусных делишках и похождениях, начиная с учебы в институте. Пусть все узнают, что ты за фрукт! А свидетелем пойдет тот же Спесивцев. Помнишь, небось, ту нашумевшую историю с пропавшими деньгами из Комитета комсомола мединститута? Андрюха ведь видел тебя тогда…

– Викеша, я ведь извинился! Конечно, я заберу этот треклятый иск! Прости меня, если сможешь. Просто захотелось большего… славы захотелось… – Грошев опустил голову. Он напоминал провинившегося школьника.

Все, кто наблюдал эту сцену, поймали потом себя на мысли, что совершенно забыли в тот момент, с КЕМ разговаривал истец, перед КЕМ извинялся.

– Ладно, Валерка, Бог простит! А извиняться ты должен не передо мной – я-то тебя давно простил, все-таки и сам виноват, что не смог вовремя тебя разглядеть, остановить и уберечь от подлости. Все некогда мне было оглядеться, что вокруг-то делается. Для меня только работа и имела значение. А ведь были еще и люди, которые меня окружали, которым я был небезразличен. Нет, дорогой мой бывший друг, тебе придется просить прощение у Севы Колмогорова и моей дочери, а также у жены моей, Лены. Я все сказал, Валерка, и помни о своих словах и обещаниях! Итак, я жду!

Грошев, как сомнамбула, послушно повернулся к Севе и произнес дрогнувшим голосом:

– Извините меня, Всеволод Николаевич, за все извините! – затем он проделал то же самое в отношении Кати и Елены Дмитриевны, которая, прикрыв рот ладошкой, страдальчески глядела на бывшего грозного обвинителя.

Лицо Грошева было по-детски обиженным, но было видно, что он немного не в себе.

Мальчик довольно хмыкнул, повернулся к секретарю и деловито, тем же «профессорским» тоном, осведомился у нее:

– Надеюсь, вы все зафиксировали в протоколе, милочка? – он приподнял одну бровь.

Та только изумленно кивнула в ответ.

Он посмотрел на продолжавшего стоять, как истукан, Грошева, и осведомился у него уже другим, строгим официальным тоном:

– У вас еще есть ко мне вопросы, уважаемый истец, он же адвокат?

– Нет! – на той же покаянной ноте произнес тот и для убедительности отрицательно покачал головой.

Затем мальчуган обратился к судье:

– Ваша честь, ведите, пожалуйста, заседание, не могу же я это делать за вас. Все должно быть в рамках закона!

Судья послушно, как завороженный, произнес:

– Господин Аронович, у стороны защиты есть еще вопросы к свидетелю… э-э… Колмогорову Александру?

– Никак нет! – почему-то по-военному, но на полном серьезе, ответил тот.

– У стороны обвинения?

– Тоже нет, ваша честь… хотя, погодите, если позволите, я все-таки задам несколько вопросов нашему необычному и, главное, неожиданному свидетелю.

– Да, пожалуйста, но не забывайте, что это… несовершеннолетний… э-э… свидетель.

Прокурор, оправившийся одним из первых, оценил сложившуюся обстановку как стопроцентно проигрышную для себя. Трехлетний(!) пацан буквально разгромил всю его стройную систему обвинения. Прокурор, будучи достаточно грамотным и современным человеком, быстро понял, что все здесь происходящее – из области запредельного и непознанного.

О переселении душ он тоже слышал, но в судебной практике таких случаев еще не было. Он это знал наверняка. И как себя вести в этом смысле, даже не представлял. Но без боя он тоже сдаваться не собирался. Он что-нибудь придумает, и сейчас же! Потом может быть уже поздно. Ситуацию следует переломить, иначе этот мозгляк и нюня Грошев действительно отзовет иск!

Он встал с места и, понимая всю абсурдность происходящего, произнес как можно более мягким тоном:

– Скажи… те, свидетель, от чьего имени вы сейчас только что говорили с истцом Грошевым? Кто сейчас говорил за вас?

– Я сам! – мальчик подошел к бабушке и взял ее за руку.

– То есть от имени заявленного здесь Колмогорова Александра Всеволодовича?

– Ага!

– Но мы же все здесь слышали, как вы говорили от лица покойного профессора Осипова, да и сам истец называл вас Викешей.

– Ага! – мальчик, шмыгая носом, был предельно лаконичен.

– И как вы это нам объясните? – прокурор начал терять терпение. Он уже понял, что метаморфоза с превращением из обыкновенного малыша в пожилого профессора закончилась, и уже произошел обратный процесс.

Теперь перед ним находился уже обыкновенный маленький мальчик, которому тяжело стоять неподвижно, неинтересно разговаривать с незнакомыми дядьками и вообще скучно.

– Вы меня понимаете, свидетель?

– Ага! – в третий раз повторил мальчонка и дернул за одежду бабушку, призывая ее наклониться к нему поближе. Сама она, словно изваяние, застыла неподвижно с каменным выражением лица. Лишь плотно сжатые губы и горящие глаза указывали на то, что она пристально следит за происходящим.

Елена Дмитриевна наклонилась к внуку и ее лицо на мгновение расслабилось.

– Извините нас, господин прокурор, и вы, ваша честь, но моему внуку надо в туалет, – Елена Дмитриевна смущенно улыбалась.

Объявляется перерыв! – провозгласил судья. – На пятнадцать минут!

– Что вы обо всем этом думаете теперь, Семен Григорьевич? – спросила Катя адвоката, когда они вышли в коридор.

– Теперь я нисколько не сомневаюсь в исходе дела. Ваша матушка, дай ей Бог здоровья, совершила просто чудо, если это так можно назвать в свете произошедшего. Что это было? Реинкарнация? Переселение бессмертной души вашего батюшки в вашего сына? Знаете, я тоже никогда бы раньше не поверил во всю эту белиберду с мистикой и тому подобной чепухой, если бы сам не был этому свидетелем! Я, конечно, читал в популярной литературе о всяких таких случаях – дежавю и прочих необъяснимых явлениях, но, безусловно, не верил в это, как любой здравомыслящий человек. Кстати, а вы не слышали ничего по поводу исследований так называемой души? Нет? Ну, что вы! Были проведены опыты с группой добровольцев во время их сна. Так вот, выяснилось, что когда люди глубоко засыпали, вес их тела уменьшался в среднем на пять граммов! Представляете? И отсюда был сделан вывод, что именно столько весила душа, которая отправлялась путешествовать, пока физическая оболочка находилась в покое! А когда они просыпались, вес снова становился прежним! Каково?! У меня просто нет слов! Но, как бы там ни было, наш маленький герой сумел изменить ситуацию. И я буду не я, если не воспользуюсь этим и не выиграю теперь это дело! А вы обратили внимание, Катерина Викентьевна, как поспешил прокурор к Грошеву, когда объявили перерыв? Сейчас, наверное, колет его на предмет неких тайн в его биографии. А вы случайно не знаете, о чем здесь говорил ваш сын устами Викентия Сергеевича, вечная ему память?

– Понятия не имею! Папа никогда при мне не рассказывал о своих студенческих годах. Я даже думаю, что и мама тоже ничего об этом не знает. Он вообще был на редкость замкнутым человеком… – она немного помолчала. – Знаете, я ведь тоже никак не могу прийти в себя. Я как будто снова увидела отца – настолько Санька в него перевоплотился. Взгляд, интонации, его любимые словечки. У меня даже слезы из глаз брызнули, когда он закончил.

– Я обратил внимание.

– А мама! Как она вообще выдержала?! Я думала, что она упадет в обморок. Она словно окаменела, и только Санька, когда вновь взял ее за руку, будто расколдовал ее.

– Прошу в зал! – вновь раздался громкий голос секретаря.

Начинался заключительный акт судебной эпопеи…

Дверь, отделяющая совещательную комнату от зала заседаний, открылась, и вышел судья. Его непроницаемое лицо, годами натренированное на отсутствие признаков эмоций, выражало только одну суровую сосредоточенность.

– Встать! Суд идет! – прогремел голос секретаря.

Судья сухо кивнул залу и произнес:

– Прошу садиться. Господин прокурор, у вас еще есть вопросы к свидетелям Колмогорову и Осиповой?

– Нет, ваша честь.

– Суд объявляет следствие законченным и переходит к судебным прениям. Прошу высказаться стороне обвинения. Пожалуйста, господин Васильев.

Встал прокурор и, оглядев зал, начал говорить ровным и спокойным голосом. Он был полной противоположностью Ароновичу. Васильев и внешне сильно отличался от адвоката. Это был высокий, поджарый, с военной выправкой человек, знающий себе цену. В своем синем кителе – в тон своим глазам – выгодно подчеркивающем его сдержанную мужественность, он и как мужчина производил весьма благоприятное впечатление на публику.

– …таким образом, факт появления ответчика ночью инкогнито в стенах института не вызывает сомнения. Справедливости ради, вынужден признать, что адвокату удалось в ходе допроса свидетеля Козырева Сергея подвергнуть сомнению сам факт проникновения в кабинет директора, но, даже если Колмогоров и не воспользовался студенческой работой Грошева и Осипова, это никоим образом не доказывает его авторства на изобретение. А это означает, что обвинения, предъявленные ответчику в части его косвенного оговора в отношении истца, остаются без изменения. Что касается свидетельских показаний господ Сергеева и Козыревой, то мне они представляются сомнительными, так как сами эти люди не обладают, на мой взгляд, безупречными личностными качествами. С одной стороны, они рассуждают о высшей справедливости, тогда как с другой – попирают эту самую справедливость ради денег, из чувства страха, а также широкой известности и славы – то, что могло принести им это открытие. На основании вышеизложенного считаю, что вина ответчика доказана в том, что он опорочил доброе имя истца и нанес ему моральный вред, выраженный в косвенном обвинении его в плагиате и присвоении интеллектуальной собственности. Ответчик заслуживает наказания, предусмотренного статьями…

Далее Сева уже ничего не слышал. Слово «наказание» за несовершенное им преступление затмило все, произнесенное прокурором, включая даже слова «условно» и «штраф». Для него это все уже было не важно. Важно то, что прокурор, хотя и снял обвинение в краже со взломом, тем не менее, считал его все равно виновным. Теперь было дело за адвокатом, а потом и за судьей…

Между тем уже начал говорить адвокат, приводя собранные воедино доказательства и показания свидетелей в пользу ответчика. Речь его на сей раз была более сухой и деловитой. Он уже не позволял себе тех вольностей, которыми так изобиловала его речь до этого выступления. Сейчас же это был оратор, трибун. Куда девались его кошачьи повадки и улыбка?! Глаза Ароновича метали гром и молнии. Наконец он коснулся эпизода с передачей фермента Катерине, и голос его зазвучал мягче:

– …и последнее. Как уже было сказано выше, именно сам факт получения госпожой Колмогоровой этого лекарства еще раз подтверждает, на мой взгляд, уже доказанную истину: только семья автора изобретения имеет моральное право на испытание на самих себе ими же созданного препарата. А также еще и то, что Зинаида Козырева и ее руководитель Сергеев пошли на риск и должностные нарушения из чувства справедливости, отдав лекарство, не разрешенное Минздравом, не кому-нибудь, а именно этой семье. Надеюсь, что уважаемый суд примет во внимание также и все то, о чем поведали нам здесь удивительный маленький свидетель и его бабушка. Листочки, которые она принесла, лишний раз доказывают, каким образом и в каких условиях моему подзащитному приходилось работать над созданием своего детища. А удивительный и непостижимый по своей сути диалог двух бывших друзей только подтверждает мое высказывание об истинности авторства Осипова и его помощника Колмогорова. Этот диалог приоткрывает и некую завесу тайн молодости истца, что также отнюдь его не красит, а самое главное, доказывает, кто на самом деле является первооткрывателем фермента. Все эти факты и доказательства, мною изложенные и представленные, говорят исключительно в пользу невиновности моего подзащитного. Человека, который своим трудом и своей жизнью доказал самое главное для себя: он не зря жил и работал, он создал панацею от целого ряда заболеваний, спас от смерти свою жену и дал возможность вылечиться многим тысячам обреченных. Я закончил. Благодарю за внимание.

– Прошу слова! – неожиданно раздался голос Грошева.

– Пожалуйста, господин Грошев, – произнес судья. – Только уточните, в качестве кого вы будете выступать – истца или своего адвоката?

– Истца! И, как истец, хочу заявить, что я снимаю свой иск по причине плохого самочувствия и невозможности далее продолжать свое участие в этом судебном заседании. Я пережил шок, после которого вряд ли адекватно смогу реагировать на все происходящее. Я отзываю свой иск ввиду обеща… личных причин! – Грошев сел на место, закрыв лицо руками.

Глава 17

– Знаешь, Сева, все-таки ты был не прав!

– Ты о чем, Катя?

Они сидели в небольшом кафе и мирно беседовали.

– Да я все про этот суд, – задумчиво продолжила она. – Мне кажется, надо было послушать Семена Григорьевича и выдвинуть встречный иск о защите твоей чести и достоинства! Уверяю, мы бы его выиграли! А так этот хлыщ Грошев легко отделался, просто отозвав свой иск. И как все обставил, подлец – «ввиду плохого самочувствия!»

– Да брось ты, Катя. Он же извинился перед нами всеми и… перед Санькой, а, значит, твоим отцом. Звучит это, конечно, странно, но факт остается фактом, и это слышали все! К тому же, все и так поняли истинную причину этого отзыва. И знаешь, я рад, что все этим кончилось. Я не хочу уподобляться Грошеву и произносить пусть и справедливые, но обвинения в чей-либо адрес. Не хочу, понимаешь? Мне достаточно того, что ты жива и здорова, что фермент, наконец, получил официальный статус как самостоятельное лекарство, что мы занимаемся с помощью Ароновича вопросом патента на изобретение и, как он утверждает, добьемся, что будет признано мое авторство. Ну, чего еще нам не хватает? Ведь получилось все, как ты и хотела!

– Так-то оно так, но я считаю, что зло должно быть наказано!..

– Кстати о зле! Ты помнишь ту нашумевшую историю со странным самоубийством пресс-секретаря директора, которое произошло сразу после гибели Чуркина? Так вот, по институту до сих пор бродят упорные слухи, что это как-то связано с гибелью Чуркина. Оказывается, он был хорошо с ним знаком, чуть ли не со школы, и дело здесь не чисто. Их видели вместе в кафе недалеко от института, как раз перед тем страшным ДТП! Понимаешь?! И это якобы и послужило причиной его ухода из жизни! Я тут подумал на досуге над этой информацией и пришел к выводу, что в этом есть определенный смысл. Если связать воедино кражу той тетради, все эти поломки-исчезновения вещ-доков и предположить, что гибель Виталика не случайна, то все сходится! И очень смахивает на банальное устранение свидетеля заказчиком! А кто у нас заказчик? Тот, кому было выгодно лишить нас вещдоков, т. е. …

– Грошеву! – выдохнула Катя. – Значит, ты тоже считаешь, что Чуркин действовал именно по указке директора и тетрадку он украл тоже для него?

– Конечно! Ну, подумай сама, кому она была нужна, кроме нас и нашего противника на суде? И я не знаю, чем бы все закончилось, если бы не Санька!

– Постой, постой, тогда, следуя этой логике, и зная, что Виталик и этот самоубийца знакомы…

– …можно предположить, – подхватил ее мысль Сева, – что и того парня тоже убили! И я рад, что дело по тому ДТП, как выяснилось, пока не закрыто, и следствие продолжается. Очень надеюсь, что этого надутого индюка Грошева прижмут к ногтю за более тяжкие преступления.

– Ладно, черт с ним! – Катя вздохнула. – Что там слышно с твоим восстановлением в институте? Тебе ведь новый директор обещал отдать лабораторию!

– Всему свое время. Он сказал, что восстановит, как только я получу патент. Еще немного терпения. А все-таки молодец, этот Аронович! Он сказал, что постарается этот вопрос решить в ускоренном порядке! Что бы мы без него делали?! Хотя, если бы не Санька…

– Вот об этом-то я и хотела с тобой поговорить здесь, а не дома.

– А в чем дело? Ты не хотела, чтобы нас слышала Елена Дмитриевна?

– Не она, а наш сын. Понимаешь, после того случая на суде я стала замечать за ним одну странность: он снова стал… прежним!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я несколько раз в течение этого месяца пыталась с ним заговорить… ну, как с отцом, понимаешь? А он никак не реагировал! Смотрел на меня удивленно и не понимал. И потом, ты, например, видел хоть раз, чтобы он прикоснулся к кубикам с химическими элементами? А вчера я ему подсунула твой листок, на котором он помог вывести тебе эту формулу. Так вот, он его рассматривал вверх ногами!

– Ты хочешь сказать, что наш сын стал обычным ребенком? Что у него испарились все его знания?

– Вот именно! Душа моего отца, похоже, покинула Саньку! Или… она временно затаилась, чтобы в нужный момент опять прийти к нам на помощь! Но разве такое бывает? Сева, не знаю, что и думать!

– Знаешь, Катя, а, может быть, это и к лучшему, что наш сын будет жить только своей жизнью. Со своими ошибками и открытиями, радостями и горестями. Жить со своей собственной, а не чужой, пусть самой родной и дорогой душой! Ты говоришь, что душа профессора его покинула как будто? А, может быть, она и не собиралась там оставаться навсегда? Может, твой отец, не успев выполнить свое земное предназначение, через нашего сына завершил, наконец, то, зачем он пришел в этот мир. И теперь его душа, успокоившись, вернулась туда, где ей и положено быть. Я много думал, перерыл кучу книг на эту тему, и мне попалась статья одного американского исследователя, изучавшего древнюю культуру племен Африки. У них считалось, что душа переходит после смерти родителей к их детям. Таким образом, в теле одного человека могла одновременно находиться не одна душа, а несколько… В общем, не случайно говорится, что чужая душа – потемки! Лучше не задумываться над тем, чего нам постичь невозможно! В любом случае, это только предположения…

– Ты, наверное, прав, что это – к лучшему! Ладно, ты допил? Пойдем домой. У нас еще целая куча дел!

Эпилог

– Колмогоров! Я к тебе обращаюсь! – раздался недовольный голос учителя химии. – Ты решил уравнение? О чем ты только думаешь? Вот уже пятнадцать минут стоишь у доски и мечтаешь, вместо того, чтобы решать задачу!

– Я сейчас, Анна Викторовна! Еще минуту!

– Все, хватит! Садись, Колмогоров, на место. Ставлю тебе очередную двойку! – химичка вернулась к своему столу и с недовольным видом раскрыла журнал. – Пора, Колмогоров, поговорить с твоим отцом. Тебе не стыдно? Сын известного профессора-биолога, ученого, автора нашумевшего изобретения! А ты в химии – полный ноль! Видно, поговорка про недалеко упавшее яблоко явно не про тебя! Я бы сказала, что про тебя есть другая пословица: насчет природы, которая отдыхает на детях гениев! Ладно, не обижайся! Я слышала от учителя литературы, что ты пишешь романы?

– Не романы, а повести. Фантастические!

– Хорошо, писатель ты наш, а двойки все же по моему предмету исправить придется! Договорились?

– Конечно, Анна Викторовна! Не сомневайтесь. Ну не дается мне эта химия, хоть плачь! Не мое это!

– Я могу с тобой, Саша, конечно, позаниматься дополнительно, но лучше попроси своего отца, чтобы он уделил тебе немного времени. Ведь у тебя по другим предметам дела обстоят неплохо? Кто знает, может быть, мы все еще будем гордиться, что жили бок обок с самым известным фантастом всех времен и народов!

Учительница захлопнула журнал, так и не поставив двойку. А вдруг и вправду своим «неудом» она нарушит ход истории, и Александр Колмогоров не станет великим писателем? «Эффект бабочки» ведь никто не отменял!..

Конец.

Оглавление

Современная сказка про зоопарк, или Удивительные похождения Спеца

  Часть 1

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть 2

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

Семья Адамовых

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Эпилог.

Пять граммов бессмертия

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg