«Клуб любителей фантастики, 2008»

Клуб любителей фантастики, 2008 (fb2) - Клуб любителей фантастики, 2008 (Из журнала «Техника — молодёжи» - 2008) 1125K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Журнал «Техника-Молодёжи» - Ярослав Астахов - Владислав Ксионжек - Владимир Молотов - Наталья Анатольевна Болдырева

Клуб любителей фантастики 2008

Антология

Рубрику ведёт писатель Анатолий Вершинский

№ 1

Яна Дубинянская ЗОЛОТОЙ

— Юля.

«Слава те Господи, — подумала Ильинична. — Если есть имя — оно всегда легче. А то ведь последнее время половина попадают сюда уже и без имён».

— А меня — Алла Сергеевна. Я твой куратор, буду вести тебя до самого выздоровления. Никогда не стесняйся ко мне обращаться, договорились?

— Да.

Худенькая, аж светится. На вид лет двенадцать, не больше, хотя на самом деле постарше, наверное. Птичьи ножки, ручки-спички, острые локотки все в зелёнке: вот, ведь, сколько всего навыдумывали нового в медицине, а зелёнка как была, так и осталась. Пиратская косыночка на голой головке. И глазищи. Глазищи у них у всех — в пол-лица. Прозрачные, полупустые.

— А здесь ты будешь рисовать.

— Что?

— Всё, что захочешь. Видишь, какие краски? Гораздо лучше, чем на компьютере. А вот это называется «холст».

«Это» — зернистое белое покрытие во всю стену напротив окна. Ильинична только что закончила его отскребать, вымывать до последней чешуйки. Хотя оно и нетрудно: потом, после — эти краски сходят сами, облезают, как сгоревшая на солнце кожа. Господи помилуй.

— На нём уже кто-то рисовал?

Девочка впервые говорит такую длинную фразу, и Алла Сергеевна настораживается, смотрит пристальнее:

— Почему ты так думаешь?

— Вот.

Тоненький пальчик с прозрачным ноготком подцепляет маленькое пятнышко. С самого краю, почти в углу, там тень падает, вот и… Даже не разглядеть, что это была за краска, какого цвета. Алла Сергеевна мечет такой взгляд, что Ильинична съёживается вдвое.

Пятнышко отстаёт легко и планирует вниз, словно увядший лепесток.

Ильинична бросается замести.

Новая девочка Юля начала рисовать почти сразу же, и это очень хорошо. Лечение, начатое до наступления критической стадии, даёт положительный результат с вероятностью почти шестьдесят процентов. И около пятнадцати процентов — вероятность полного выздоровления; но Алла Сергеевна давно не верит в такие абстракции, как пятнадцать процентов.

Юля рисует по всему холсту, и это тоже хорошо: целостность личности пока не нарушена, основная проблема с ценностной самоидентификацией. В принципе, излечимо. Сведённая статистика по СО — синдрому осыпания — на ранних стадиях вообще радужно-оптимистичная. Но надо делать поправку на то, что этой статистике уже два-три года, более позднюю никто не решается обнародовать, а СО изменяется куда быстрее, чем любое из известных ранее заболеваний. Ранняя стадия может перейти в критическую настолько стремительно, что она, Алла Сергеевна, успеет только сделать соответствующую пометку в истории болезни. А если не успеет, придётся, кроме всего прочего, объясняться перед чинами Эпидуправления. Не менее дезориентированными, чем она сама, простой куратор в одном из бесчисленных СО-госпиталей, растущих, как грибы, по всей стране.

СО-хосписов, как они там шутят в своём Эпиде.

Юля рисует море. Море — это хорошо. Море — одно из немногих относительно вечных и самоценных понятий. Его не так легко оспорить, отменить, опровергнуть: как ценностный фундамент море годится, и девочке исключительно повезло, что такой фундамент у неё есть. Надо будет поговорить с ней, нащупать, откуда он взялся, это поможет наметить пути дальнейшего лечения.

Море — абстракция. Если она застрянет на этом этапе и откажется идти дальше, будет то же самое, что с Мартой… Господи пронеси, как шепчет в таких случаях уборщица Ильинична.

Для неё самой, учёного, врача, эти слова не несут никакой ценностной нагрузки. Интересно, можно ли квалифицировать данный феномен как предварительную стадию СО?

Алла Сергеевна нервно смеётся. На широком мониторе девочка Юля встаёт на цыпочки, сосредоточенно кладя кисточкой бирюзовые мазки на тёмно-синем фоне. У неё получается. Красиво. Пока.

— Алла Сергеевна?.. Здравствуйте. Можно к вам?

— Да-да, заходите.

Плечистый, синеглазый, совсем молоденький, наверняка сразу после ординатуры. Красивый мальчик.

— Можно просто Ярослав, без отчества.

— Вы к нам на практику, Ярослав?

— Ну… в общем, да. На три месяца. Но если понравится, я останусь.

— Думаете, здесь может понравиться?

— Ой. Я не… извините.

Смутился. Покосился на диспетчерский монитор, разбитый на дробные квадраты, слишком мелкие, контрольные. Ничего особенного не разглядеть.

— Вы вообще имеете представление, что такое СО?

— Синдром осыпания.

— А конкретнее?

— Ну… в общих чертах. Знаете, Алла Сергеевна, будет лучше, если вы введёте меня в курс дела. Я всё-таки врач, я лучше разбираюсь в реальных болезнях.

«Ни в чём ты не разбираешься, — подумала устало Алла Сергеевна. — А впрочем, от тебя и твоей врачебной помощи всё равно мало что зависит. Потому вы у нас и не задерживаетесь. Ни один».

— К сожалению, эпидемия СО — это вполне реально. Болезнь четырнадцати-пятнадцатилетних. Ваше поколение, Ярослав, последнее, которое проскочило. Информационный поток неконтролируемо растёт, и лет пять-шесть назад критическая масса информации на человеческую единицу была превышена. Но главное — это произошло на фоне стремительной девальвации всех базовых ценностей. А когда мозг формирующейся личности не в состоянии вычленить из вала информации по-настоящему ценностные понятия, она начинает осыпаться с него, как с переполненного диска. Личность постепенно распадается. А параллельно сыплется весь организм. Приходят обвалом те «реальные» заболевания, которые вы будете… пытаться лечить.

— Надеюсь, у меня что-нибудь получится. А как лечите вы? — кивок в сторону монитора. — Рисованием?

— Не уверена, что это лечение. Диагностика — да. С помощью рисунков мы выявляем те ценности, с которыми самоидентифицируется данная личность. Как правило, они спорадичны, клиповы, нестабильны, недостаточно целостны и весомы. Их попросту очень мало, да и те, что есть, часто размываются на глазах.

— Это видно по рисункам? Как?

— Очень наглядно. Они ищут себя на холстах, и не находят, и продолжают барахтаться в информационном массиве, лишённом ориентиров. Форма, цвет — всё пропадает под наслоениями красок. В какой-то момент слой делается слишком тяжёлым и отстаёт, осыпается с холста. Обычно это означает конец. Такова технология. Позволяет отслеживать течение болезни практически безошибочно… правда, мало чем помогает.

— А почему бы не заменять им время от времени холсты?

— Разумеется. Как только пациент высказывает такое пожелание. Если высказывает — это позитивная динамика, огромный шаг вперёд. А насильно никак нельзя, не разрушать же последнее, что еще не разрушено…

Щёлкает мышью на экране монитора, увеличивая одно из окон. Девочка Юля рисует. Тонкая изломанная фигурка на фоне огромной синевы. Алла Сергеевна и Ярослав, умолкнув, наблюдают за ней.

Юля оборачивается и смотрит в упор. Как будто может их видеть.

— Девки, а новый врач ничего так, симпотный.

— Славик? Я тебя умоляю. Втюрилась, что ли?

— Да нет, я так, просто…

— Блондин как блондин.

— Он не блондин, — говорит Юля, и вся палата смотрит на неё. На новеньких всегда сначала смотрят. Потом надоедает.

Юля отворачивается к стенке. На этой кровати раньше лежала Марта, которая умерла неделю назад: девки рассказали во всех медицинских подробностях, от чего и как именно она умирала. Ну и что? Умирают абсолютно все. А в каком возрасте, непринципиально, равно как и прочие детали.

Пока ей не диагностировали СО, Юля лежала в обычной онкологии, и там был психоаналитик, который расписывал ей, как прекрасна жизнь. Что, мол, надо бороться за неё, за то, чтобы получить образование, сделать карьеру, прославить своё имя и страну, заработать много денег, выйти замуж, нарожать детей и так далее. «Зачем?» — спокойно спрашивала Юля. Психоаналитик пытался пояснить. Говорил, говорил, пока у неё не начинались боли и резко не ухудшались анализы. Хорошо, что здесь, в СО-госпитале, ограждают от избыточной информации. Здесь даже не учатся, и это здорово. Она, кажется, всю жизнь только и делала, что училась. Зачем?

Рисовать тоже бессмысленно, но от этого, по крайней мере, не становится хуже. Водишь туда-сюда огромной кистью, похожей на щётку Ильиничны, и тебя начинает ритмично покачивать, как будто ты и в самом деле на море. На море было хорошо… лет десять назад, и мама с папой всё время целовались, стоило ей отвернуться. Но, конечно, не поэтому. Просто — хорошо. Хотя, казалось бы: всего лишь много солёной воды с приличным уровнем загрязнённости, ещё и растущим с каждым годом.

Девки о чём-то жужжат за её спиной. Не то чтобы им интересно. Обычный пустопорожний информационный шум, заполняющий время. Безымянная девочка на костылях с койки у окна, как всегда, молчит: это не хуже и не лучше. Никак.

Снова мелькает имя Славика, потому что врач тоже новенький и ещё не совсем надоел. Но он ничего не значит и не может, со всеми его уколами и капельницами, которые до одного места при СО.

Вот только никакой он не блондин. И как они не видят?

— Так, Юльхен, а теперь не дышим… и опять вдох-выдох. Ну что, молодцом. Ещё недельку поукрепляем организм, и можно запускать следующую химию. Одевайся.

Юля застегивает молнию на груди. Жалко, что у неё не такая грудь, как у Светки из второй палаты… а вообще-то, какая разница? Ему всё равно. Он же знает, что она скоро умрёт.

— Ярослав Александрович…

— Что, Юль?

— Нет… ничего.

Неважно. Скажет она ему что-нибудь или нет — ничего не изменится. Он уже даже не смотрит на неё, отвернулся к окну, щурит глаза, и его волосы против света особенно, невероятно сверкают. Золотой… Юля улыбается. Правда, всё это опять-таки не имеет значения. Жаль.

— Ярослав Александрович, я хочу рисовать новую картину. Можно?

— Это к Алле Сергеевне… Да ты что?!

Он оборачивается, в его глазах — радостное удивление. Как если б он только что вошёл и увидел не её, худенькую, лысую и обречённую, а что-то совсем другое, такое, чему стоит радоваться и удивляться.

— Так ты у нас в самом деле идёшь на поправку?

Юля рисует на новом холсте. Точно посередине, что означает чёткую фокусировку понятия. Алла Сергеевна пока затрудняется определить, хорошо это или плохо. Но в любом случае скачок колоссальный. Юлино море, конечно, не шедевр маринистической живописи, но вполне законченная работа, которую девочка признала таковой раньше, чем первоначальный ценностный образ пропал и растворился в бурых наслоениях беспорядочных мазков. Закончила — и сразу же взялась за новую картину. Она молодец, она справится. И надо во что бы то ни стало ей помочь… правильно помочь.

Юля берёт самую маленькую кисточку и залезает на стремянку. Склоняется над картиной, тщательно прорисовывая мелкие детали. Предельная конкретизация ценности. Это не может не радовать — и не тревожить.

Спускается вниз, боком, как маленький краб. Склонив голову, смотрит на холст. Алла Сергеевна тоже смотрит.

Юле что-то не нравится. Отступает, шмыгает носом.

— Алла Сергеевна! — тонкий голосок в динамике. — Вы меня слышите?

— Конечно, Юлечка. Что случилось?

— Мне нужна золотая краска.

— У тебя в наборе есть. Сколько хочешь: охра золотистая, крон жёлтый, стронциановая, золотисто-оранжевая…

Протестующе трясёт головой:

— Нет. Мне нужна правда золотая. Чтобы сверкало.

— Ну не знаю, Юля… Эти краски разрабатывали в соответствии…

— И охота вам ребёнка мучить? — укоризненно спрашивает Ильинична, бесшумно возникнув за спиной. — Да у завхоза на складе их по цельной бадье: серебрянка, золотянка, бронза… Слышь, милая? Завтра принесу тебе, не переживай.

Юля широко улыбается в камеру.

Ильинична что-то шепчет — быстро, беззвучно.

Алла Сергеевна открывает ноутбук и садится делать новую длинную запись в Юлину бесконечную историю.

— Смотрите, Ярослав.

— Вот это да!

Врач смеётся, изображает удивление: неубедительно, сразу видно, что он разглядывает эту картину не в первый раз. Огромное, раза в четыре больше натуральной величины, лицо посреди холста. Похоже. У них у всех неплохая техника, сейчас в обязательном порядке учат и рисованию… правда, на компьютере оно не в пример легче, чем настоящими кистями по холсту. Аллу Сергеевну смущает золотая краска не из набора, она ложится слишком толстым, слишком тяжёлым слоем…

Но важно сейчас вовсе не это.

— Юлька у нас молодец, — говорит врач. — Позитивная динамика по всем фронтам. Я вообще-то с вами про другую девочку хотел поговорить, Свету из второй палаты… там гораздо хуже, общий абсцесс…

— Да-да, конечно, сейчас… Я только хотела бы узнать, что вы собираетесь делать, Ярослав?

— Я что-то должен делать?

Он уже не улыбается. Смотрит чуть растерянно и даже с обидой. Мальчишка. Алла Сергеевна прикусывает изнутри губу. Не злиться. Объяснить.

— Вы стали для этой девочки ценностным понятием. Ориентиром, по которому она самоидентифицируется как личность. Это большая ответственность, Ярослав… Понимаете, если Юля пойдёт дальше, если у неё появятся и другие ценности, тогда можно будет говорить об успешном лечении и даже о полном выздоровлении. Но это СО. Тут ничего нельзя прогнозировать наверняка. И ни в коем случае нельзя допустить… разрушения тех ценностей, которые…

Алла Сергеевна смотрит на таймер. Как раз начало живописного сеанса.

На мониторе появляется Юля. Лёгкая и подвижная, как тонкая кисть. Входит, останавливается перед холстом и критически разглядывает его, чуть-чуть склонив набок голову без косынки.

Поросшую коротеньким ёжиком сверкающе-золотого цвета.

Он — золотой!

А краска, которую принесла Ильинишна, тусклая, неоднородная, крупинками. Под одним углом они блестят крапчатой россыпью — а нужно, чтобы волнистыми нитями, волосок к волоску, — а под другим вообще пропадают, слипаются в тёмную клейкую массу. Надо попробовать развести с белилами и добавить немножко светло-жёлтого стронция. А то совсем не похоже.

С глазами намного проще. Кобальт, берлинская лазурь и чуточку ультрамарина. Как море. Вот если бы на море — с ним… сидеть на берегу, обнявшись, как тогда мама с папой…

Но он скоро уедет. Ему осталось две недели. То есть уже двенадцать с половиной дней.

А на море Юля ещё приезжала потом один раз вдвоём с мамой. Был шторм, на берег выкинуло кучу пластиковых бутылок и мёртвого дельфина. Ну его, это море… не очень-то и хотелось.

Свежая краска блестит настоящим золотом. Но потом высыхает, тускнеет, и надо всё начинать сначала.

Он все равно уедет.

Золотой…

— Вы же говорили, что останетесь.

— Я так говорил… если понравится… Вы сами понимаете.

— А вы понимаете, что вам нельзя уезжать?!

Морщится, кривит губы. С раздражением, в котором спрятано всё остальное:

— Нет. Я не понимаю. Последнее время ей хуже с каждым днём, несмотря на то, что я здесь. Девочка зациклилась на… совершенно ложной, как вы говорите, ценности. Это СО, процесс непредсказуем, вы сами знаете. Так почему я должен быть единолично виноват?.. Короче. Лучше, если меня не будет. Может, она влюбится в кого-нибудь другого.

— Сомневаюсь.

Ярослав ерошит волосы. Точно такого же цвета, как отросли у Юли. А на детских фотографиях она тёмненькая, брюнетка… правда, после химии бывает.

— Алла Сергеевна… Ну что я могу сделать? Я взрослый человек. У меня девушка есть.

— И, видимо, не одна.

— Это вообще не ваше дело! Я отработал практику. Подпишите, пожалуйста, отчёт и характеристику, и всего доброго. Чтоб меня ещё когда-нибудь в жизни занесло в этот… СО-хоспис…

Он старается казаться циничным и злым.

Он чуть не плачет.

Алла Сергеевна ставит подряд несколько размашистых подписей, прячет бумаги в файл и сдвигает на край стола.

Толстый слой краски уже отстаёт от холста, загибается по краям. Господи помилуй, Господи помилуй… Правда, осыпается только проклятая золотянка, медицинские пока держатся, и то слава Богу. А что нарисовано, уже и не разобрать. Хотя Ильинична, конечно, помнит… тьфу.

Юля сидит в кресле, протянув бестелесные ручки-ножки. Смотрит вперёд, куда-то очень далеко, сквозь холст и стену. А на полу возле кресла стоит палитра, и девочка, не глядя, размешивает какие-то краски самой большой кистью.

— Юлечка…

Не отвечает. Не поворачивает головы.

С холста беззвучно падают несколько лепестков. Ильинишна торопится замести. Юля, кажется, не видит.

Внезапно она встаёт, резко, порывисто, пошатываясь на тоненьких ножках. Подходит к холсту и короткими злыми мазками закрашивает золотое.

Чёрным.

— Где она?!!

Алла Сергеевна устало оборачивается:

— А, это вы… В реанимации. Туда нельзя.

— Мне?! Вы что, я же врач!

— Насколько я помню, вы у нас больше не работаете, Ярослав.

Он тяжело дышит. Его футболка мокрая насквозь, а на голове почему-то блейзер, насаженный на самые уши. Зачем он приехал, прибежал?., ведь уже ничего не изменишь, да и не нужно менять. В конце концов, все люди когда-нибудь умирают. Жизнь — не такая уж большая ценность. Алле Сергеевне последнее время почти всё равно.

— Покажите… её картину.

— Это невозможно. Краски осыпались. Все.

— Чёрная?!

— Что?

Ярослав медленно стягивает бейсболку. Алла Сергеевна машинально отмечает, как он изменился, но не сразу осознаёт, в чём дело. Другая прическа?

— Постригся, — говорит он. — Дико смотрелись эти корни… Посмотрел в зеркало — и вдруг понял. Можно мне к ней?!.. пожалуйста.

Она кивает, и в следующее мгновение его уже нет.

Наверное, для него это важно.

Александр Смирнов В КЛЕТКЕ

Рис. Виктора Дунько

Гудок. Пауза. Снова гудок.

Я открыл глаза. В темноте комнаты растворялись очертания предметов. Пять утра.

Очередной гудок пронзил сознание. И кому я понадобился в такую рань? «Всё! Меня нет, я сплю», — решил я и закрыл глаза. Гудки продолжались.

Пролежав так минуты две, я не выдержал и сжал челюсти, надавливая на искусственный зуб, в который был вмонтирован телефон. Тут же в сознание ворвался раздражённый голос шефа:

— Белов! Почему опять виз-сеть не работает? Через полчаса чтоб был на рабочем месте, иначе можешь считать себя уволенным!

Не желая слышать никаких возражений, шеф отключился.

С трудом заставив себя встать, я медленно побрёл в ванную в тягостном предвкушении очередного муторного дня.

Две недели хронического недосыпания сказывались: то, что смотрело на меня из зеркала над умывальником, лишь отдалённо напоминало человеческое лицо. И всё из-за этой чёртовой виз-сети. Зачем только она понадобилась нашей фирме?

Умывание холодной водой не прогнало сонливость, а лицо к тому же приобрело какое-то жалкое выражение. Пришлось создавать иллюзию бодрости с помощью голограммы.

Голокамера у меня так себе, дешёвка — минут десять трудится над моею внешностью. Но пользуюсь я этой возможностью нечасто и могу себе позволить подождать. Разглядывая царапину на мониторе голокамеры, я мечтал, как было бы хорошо хоть на пару дней избавиться от звонков в пять утра, от офиса с его вечными проблемами и вообще от электроники.

Если в двадцатом веке прогресс техники затрагивал преимущественно внешние по отношению к нам вещи, то в двадцать первом столетии он стал всё больше проникать внутрь человеческого тела. Первым шагом на этом пути стал искусственный зуб-телефон, появившийся в начале века. На нём развитие технологии не остановилось, и впоследствии появился целый ряд вживляемых в организм изделий. Всякие экзотические приборы вроде инфракрасного третьего глаза вымирали так же быстро, как рождались, но некоторые более осмысленные устройства прижились. И набралось их со временем не столь уж мало.

В наши дни каждый может изменять себя, как только захочет, были бы деньги. Я не любитель подобного «самосовершенствования», а вот многие мои знакомые находят в нём удовольствие. Правда, зачастую это выглядит смешно. Вот наш шеф, например. Не знаю, чего он там себе имплантировал, но на вид он двухметровый атлет с рекламного плаката, хотя на деле ему под семьдесят, и реальный рост его — метр с кепкой. То ли он считает, что подобная внешность помогает в общении с клиентами, то ли таким образом даёт выход своим комплексам… Впрочем, это его личное дело.

Я же привык обходиться минимумом технических примочек к своему организму — использую только те, которые действительно необходимы для нормальной жизни в современном обществе и к тому же предписаны законом. Волновой модулятор, зуб-телефон и идентификационный чип в правой руке — вот и всё, что мне нужно. Модулятор у меня простенький — он был вживлён в мозг, когда мне исполнилось пять лет, и служит лишь для поддержания лицевой голограммы в течение дня и передачи телефонных сообщений непосредственно в мозг, минуя органы слуха.

Голокамера издала резкий звук, и на мониторе появилось сообщение: «Создание голограммы завершено успешно». Я выключил питание и подошёл к зеркалу.

Темные круги под глазами исчезли, и бледность не столь заметна. Обычные черты обычного лица двадцатипятилетнего жителя большого города. В таком виде можно спокойно идти на работу.

В свой отдел я пришёл около шести. Шеф к тому времени достиг той стадии бешенства, когда волны гнева уже практически ощущаются кожей. До моего появления он в ярости мерил шагами комнату, не находя выхода злобе. Увидев меня, тотчас подошёл, если не сказать подбежал, и выплеснул мне на голову поток угроз и упрёков.

Из его слов я понял, что не проходили какие-то транзакции, которые должны были быть завершены ещё ночью.

И виновником этого вопиющего безобразия назначили, конечно же, меня. Речь шла о сделках на крупные суммы, и фирме грозила потеря ценного клиента. На этот случай шеф уже придумал мне штук пять страшных кар.

Словоизлияния начальника заняли минут пятнадцать столь драгоценного для него времени. Наконец его запал иссяк, и я смог пройти в серверную.

Серверной по старинке называли техническую комнату, в которой размещался центр управления виз-сетью.

Визуальная сеть, или сокращенно виз-сеть, представляла собой альтернативу обычной компьютерной.

Работа в виз-сети осуществлялась с помощью специального шлема, подключаемого к системному блоку — узлу. Надетый на голову шлем связывался с волновым модулятором оператора, порождая в его сознании оптические и тактильные образы.

Перед оператором появлялось объёмное изображение сети в виде узлов, соединённых друг с другом линиями. Дотронувшись в виртуальном пространстве до нужного ему узла, пользователь, при наличии требуемого допуска, входил внутрь и мог использовать его функции. Все необходимые данные вводились с обычной клавиатуры.

Не знаю, зачем нашей фирме, занимающейся оптовыми поставками за рубеж всего, что только можно, вдруг срочно понадобилась виз-сеть. Ведь технология была новой, не до конца отлаженной, в чём я имел возможность многократно убедиться.

Виз-сеть просто не поддавалась нормальной настройке! Буквальное следование инструкциям разработчиков приводило к тому, что любой пользователь имел доступ к любому узлу сети. Это приводило к постоянным сбоям, и в рабочем состоянии система находилась не более полусуток после очередной наладки.

Рутинная ситуация повторилась: надев шлем, я увидел, что больше половины узлов светятся красным, провозглашая свою неработоспособность. Наверняка опять какой-нибудь складской умник из ночной смены решил поэкспериментировать с сетью.

В общем, фронт работ был налицо.

Настройка виз-сети отняла довольно много времени. Я мог бы управиться быстрее, но с девяти часов на меня обрушился шквал звонков от пришедших на работу сотрудников. Некоторые были недовольны, кричали, требовали поторопиться, другие же, наоборот, весёлыми голосами («Так можно сегодня не работать?») интересовались, как у меня идут дела.

Когда я, наконец, закончил, время обеда тоже подходило к концу. Позавтракать я не успел, и голод жгутом скручивал пустой желудок.

Я пришёл в столовую в третьем часу, и там уже почти никого не было. В приоткрытое окно задувал колючий зимний ветер, остужая и освежая душный воздух помещения. Залетавшие с ветром снежинки падали на стол у окна и быстро превращались в капли воды, тускло поблёскивавшие в мертвенном свете ламп.

Столовую обволакивала какая-то сонная атмосфера: неторопливо жевали синтетическую пищу немногочисленные посетители, медленно передвигались раздатчицы у стойки, зевала, не прикрывая рта, толстая кассирша.

Взяв себе какой-то остывшей еды, я, стоя с подносом в руках, обвёл взглядом помещение в поисках знакомых. За одним из столов у стены я увидел Вику, новую сотрудницу из соседнего отдела, и подсел к ней. Невысокая, но с ладной фигуркой, очень обаятельная, с тёмными, длинными, слегка волнистыми волосами медного отлива, с ясными глазами, смотрящими внимательно и дружелюбно, она понравилась мне с первых же дней её появления у нас на фирме, но до сих пор не было случая познакомиться поближе. Мы немного поболтали о том, о сём, и, пользуясь моментом, я пригласил её вечером поужинать в давно приглянувшееся мне кафе. Она, улыбнувшись, согласилась. Мы обменялись телефонами и до вечера расстались, разойдясь по своим отделам.

В нашем отделе царила суета: все куда-то бежали, с кем-то говорили, что-то выясняли, стараясь, видимо, нагнать время, упущенное из-за проблем с виз-сетью. Мне же, наоборот, было совершенно нечем заняться, и я, найдя самый незаметный, на мой взгляд, угол между шкафом и окном, клевал носом над раскрытым для конспирации техническим руководством…

Ближе к вечеру к нам в отдел вновь наведался шеф. На сей раз он выглядел куда более довольным, нежели утром, и даже улыбался. Поговорив о чём-то для виду, он отпустил весь отдел раньше времени домой — не иначе тот клиент, которого он так боялся потерять, простил шефа.

На улице уже начало темнеть и заметно потеплело. С неба падали крупные мягкие хлопья снега, настилая пушистый ковёр, который не успевали счищать автоматические уборщики. Снег надевал белые шапки на пёстрые вывески увеселительных заведений и более строгие — фирм и госучреждений. На улицах было мало прохожих: рабочий день ещё не закончился, и старательные двуногие муравьи послушно трудились в своих стеклобетонных муравейниках.

Когда я пришёл домой, до встречи с Викой оставалось ровно два часа. Голова после рабочего дня гудела, и я решил немного вздремнуть. Чтобы не проспать, завёл будильник в телефоне.

Разбудил меня, однако, очередной звонок шефа. Его весёлое настроение успело куда-то улетучиться. Говорил он спокойно и беззлобно, но этот его тон меня особенно настораживал.

— Олег, — начал шеф, — у нас опять проблемы с сетью. Второй раз за день, между прочим.

— Опять? Но когда я уходил, всё было нормально.

— А сейчас нет. Засбоил узел в бухгалтерии, они там что-то попытались сами исправить… В общем, теперь ничего не работает. Так что ты сходи, посмотри, разберись.

— Да я и так с пяти утра на ногах. Неужели нельзя до завтра подождать?

— Нельзя.

— Но не могу же я работать двадцать четыре часа в сутки, в конце-то концов! И вообще, у меня свидание.

— Да начхать мне на твои свидания! — внезапно заорал шеф. Я так и представил, как побагровело его лицо. — У меня тоже своих дел по горло, а тут ещё с вами, недоумками, возиться! Уговаривать, ублажать… Чтоб к десяти часам всё сделал, иначе выгоню к чёртовой матери! Да ещё в личную карту такую характеристику впишу, что тебя даже в магазин продавцом не возьмут.

С этими словами шеф отключился. Неуравновешенный он всё-таки тип. И лезть не в свои дела любит — сам, непосредственно, руководит половиной отделов, нашим в том числе. Эта боязнь шефа делегировать часть обязанностей кому-нибудь другому напоминала паранойю. Удивительно, как под таким «чутким руководством» фирма до сих пор не развалилась.

Тем не менее надо было идти на работу. Как бы ни хотелось послать её подальше, обстоятельства оказывались сильнее. Автоматизация большинства производств выгнала на улицы толпы людей. Многих тут же засосала в свои недра бурно развивающаяся сфера услуг. Те же, кто поспособнее, получили новое образование и тоже нашли себе нишу, так что повальной безработицы не случилось. Однако найти теперь приличное место практически невозможно. Поэтому мне бы очень не хотелось, чтобы шеф исполнил свою угрозу.

Перед тем, как уйти, я позвонил Вике.

— Извини, мне страшно неловко, но мы не сможем сегодня встретиться. Шеф взбеленился совершенно. Орёт, грозится с потрохами меня съесть, если сейчас же не приду.

— Хорошо. Я понимаю.

— Ты только не сердись.

— Я не сержусь…

С тяжестью на душе отправился я на работу. На работу, которая, будучи интересной, уже успела, тем не менее, опостылеть. Изматывающий график с постоянной беготнёй и срочностью, с пятиминутной готовностью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, припадки гнева идиота-шефа — всё это хотелось скомкать и выбросить, как ненужную бумажку, бумажку весом в полтонны…

Стандартизированный конторско-офисный мир… он не терпит инакомыслия, не терпит свободы. Монотонная череда коридоров, ряды однотипных комнат и отсеков — они нивелируют понятие личности. Индивидуальность не нужна в этом мире. Будь как все. Оставайся винтиком в чудо-машине, спицей в двуедином колесе производства и потребления. Сверяй время по часам начальника каждые десять минут в предвкушении передышки и страхе не успеть, не сделать в срок, выбиться из расписания, нарушить утверждённый график. Живи для корпорации, чтобы изредка получать от нее подачки. Служи «прогрессу», чтобы рабски самозабвенно радоваться безделушкам, завёрнутым в блестящие обёртки рекламы.

Не таким видели прогресс в девятнадцатом, двадцатом и даже в начале двадцать первого века…

Следующий день прошёл неожиданно спокойно, без суеты. Казалось, что у каждого сотрудника фирмы внезапно закончилась работа — все занимались преимущественно своими делами. Время еле волочило ноги, и в отделе воцарилась скука. Даже очень деловые люди, поддавшись общему расслабленному настроению, непрестанно зевали и, чтобы не заснуть, заводили длинные бессодержательные разговоры.

Наконец рабочий день кончился, и все дружно ринулись к выходу. Идя по коридору, я встретил Вику. Хотя она и говорила, будто всё нормально, было заметно, что её обидело моё вчерашнее поведение. Она пыталась этого не показать, но в её взгляде проскальзывало недовольство, и фразы получались порой резковатыми.

К концу разговора она, однако, оттаяла и согласилась в выходные съездить за город покататься на лыжах. Я клятвенно заверил её, что на этот раз никуда не пропаду.

Настала суббота. Наконец-то мне удалось выспаться, так что голограмма сегодня была не нужна. Умывшись и позавтракав, я позвонил Вике и сообщил, что выхожу. (Мы жили на противоположных концах города и потому договорились встретиться прямо на лыжной базе.)

День выдался солнечным и тёплым — градусов пять мороза. Лыжную базу обрамляли сугробы, и их ослепительная белизна резала отвыкшие от дневного света глаза. Белоснежную чистоту поля оттенял сосновый бор, начинавшийся в ста шагах за одноэтажным бревенчатым строением, в котором, помимо собственно базы, располагалась небольшая закусочная. От лыжной базы уходили несколько трасс, и по ним катились немногочисленные пока лыжники.

Уже сам вид этой залитой солнечным светом зимней природы наполнял душу неизъяснимой радостью.

Любуясь открывшейся взору картиной, я неторопливо подошёл к базе. Не успел войти внутрь, как раздался звонок телефона. Думая, что это Вика, я ответил, но, услышав голос шефа, сразу же отключился. Телефон тут же зазвонил вновь.

Не обращая на него внимания, я прошёл в закусочную. Взял с ближайшего столика коробочку с зубной нитью, сунул её в карман и направился в туалет. Телефон продолжал трезвонить.

Звонки не прекратились и в туалете. Поступая через волновой модулятор непосредственно в мозг, они вызывали раздражение большее, нежели сотня назойливых комаров.

Я достал из кармана зубную нить. Отмотав от неё кусок нужной длины, я привязал один его конец к искусственному зубу, другой — к металлическому крану умывальника, для чего пришлось над ним наклониться.

Глубоко вдохнув, я дёрнул первый раз. Челюсть пронзила резкая боль.

Я дёрнул второй раз. Зуб не поддавался, а боль стала сильнее.

Изо всех сил я дёрнул головой в третий раз, и зуб всё-таки вырвался из десны. Со звонким стуком он ударился о раковину и окровавленным камешком скатился к решетке сливного отверстия. Однако он был ещё слишком близко, и звонки не переставали звучать в моём сознании.

Отвязав зуб от крана, я утопил его в раковине. Через пару секунд звонки прекратились. Прощай, конторское рабство!

Из развороченной десны текла кровь, но я сглатывал её, не ощущая боли, ибо меня переполняло иное чувство. Я первый раз в жизни испытывал его так остро.

Чувство свободы.

Я шёл навстречу Вике и улыбался. И она улыбалась мне. Неожиданно выражение радости на лице Вики сменила озабоченность. Это зазвонил её телефон…

№ 2

Павел Михненко ВЗАИМНАЯ ВЫГОДА

Рис. Виктора Дунько

Вечер выдался на редкость тёплым. Казалось, лето застыдилось своего раннего отступления и, по-соседски договорившись с осенью, возвратилось на пару деньков. В зарослях придорожного кустарника беззаботно стрекотала разная крылатая мелочь. Одуряюще пахло сырой землёй и увядающей зеленью.

Лёгкий ветерок колыхал шелковистую гриву моей верной Ильги, запряжённой в большую телегу. Я шёл рядом, для порядка держа в руках вожжи. Ильга деловито раздувала ноздри и чинно переставляла ноги, всем своим видом показывая, что прекрасно знает и дорогу, и собственные обязанности, а моё присутствие терпит лишь из вежливости.

Я, как всегда, выехал с вечера. За годы нашего знакомства хозяин магазина привык к тому, что я завожу свой товар именно на рассвете, а я — не любитель нарушать традиции. На то они и традиции, чтобы их соблюдать. К тому же проехаться ночью по свежему воздуху — одно удовольствие!

Дорога нырнула в лес, сразу повеяло прохладой. Я поёжился, накинул куртку, поправил на телеге брезент. Лес скоро кончится, и дальше, почти до самого города, пойдут сплошные поля.

Всё было как всегда, и я уже затянул свою дорожную песню, как вдруг… И какой только чёрт принёс на дорогу этот камень?

Телега подпрыгнула, раздался хруст ломающейся оси, и переднее колесо предательски покатилось в кусты. Повозка накренилась, заскрипели ремни, стягивающие аккуратно уложенные тюки. Я ухватился за край телеги, рванул вверх.

— Стой, милая!

Ильга послушно остановилась. «Вот теперь пришло твоё время, — скомандовал я сам себе. — Действуй!»

Легко сказать: «действуй»! Говорили же мне умные люди: поменяй оси, ну кто нынче на деревянных-то ездит?

Так ведь нет! Всё упрямство моё: пусть служат, пока служат. Вот и отслужилась одна, в самый неподходящий момент. Что ты будешь делать?!

Я потихоньку опустил край телеги на землю. Груз угрожающе накренился, ремни натянулись, но выдержали.

Расцарапав руки об острые шипы, я вытащил из кустов отлетевшее колесо. Деревянная ось поломалась почти точно посередине. Это геометрическое наблюдение почему-то ещё больше расстроило меня.

Я распряг Ильгу и привязал её к дереву.

— Вот ведь какая история у нас с тобой приключилась, милая! — пожаловался я ей. Ильга сочувственно пошевелила ушами. — Пойду, деревце подходящее поищу, — сообщил я со вздохом.

Вытащив из дорожного ящичка как нельзя кстати прихваченный с собой топор, я ещё раз окинул взглядом картину бедствия и углубился в лес.

Быстро темнело. Я шёл вперёд, осматривая и ощупывая стволы молодых деревьев: это — толстовато, это — криво, тут сучки торчат во все стороны…

Вдруг я почувствовал запах. Странный какой-то запах, непривычный. Вроде как гарью потянуло и ещё чем-то кисло-сладким. Я остановился, принюхиваясь. Показалось? Нет, набежавший ветерок принёс очередную порцию диковинных ароматов.

Я пошёл на запах, осторожно раздвигая ветви и то и дело останавливаясь. Мне показалось, что я слышу звуки. Остановился. Прислушался. Так и есть. Где-то рядом, всего в нескольких шагах, раздавалось приглушённое шипение, позвякивал металл.

Стараясь двигаться как можно тише — осторожность никогда не помешает — я вышел к широкой поляне. Я помнил её с детства. Мальчишками мы бегали сюда по ягоды. Я раздвинул ветви густого кустарника и остолбенел…

Посреди поляны, примяв высокую траву, стоял диковинный аппарат. Он был размером с дом. При свете ночного светила его металлические бока отливали серебром, только днище выглядело обугленно-чёрным. Чёрное пятно выжженной травы виднелось и под самым брюхом этого диковинного сооружения.

Четыре изогнутые ноги, заканчивающиеся широкими подошвами, приподнимали аппарат над землёй. Его нижняя часть представляла собой многогранник с косо поставленными плоскостями, верхняя же походила на широкую перевёрнутую вверх дном бутылку. На поверхности аппарата время от времени помигивали красные и зеленые огоньки.

Я присел за кустами и стал наблюдать. Сердце колотилось от волнения — ещё бы, в наших краях не часто увидишь такую махину. Аппарат стоял неподвижно, только время от времени из его днища с шипением вырывались струйки белого пара.

Вдруг послышался звонкий щелчок, круглая массивная дверь подалась вперёд и отошла в сторону. Я затаил дыхание.

Из темноты люка показался человек. Он был в белом комбинезоне и шлеме, прозрачное стекло отражало лунный свет, не позволяя рассмотреть его лицо.

Человек подтянулся на руках и ловко сел на край люка, свесив ноги наружу. На рукаве его комбинезона виднелась какая-то надпись — не разобрать. Человек наклонился, вытащил из люка небольшую белую коробочку и стал проделывать с ней какие-то манипуляции.

Коробочка пропела незатейливую мелодию и засветилась зелёным светом. Человек удовлетворённо кивнул и снял с головы шлем. Он пригладил растрепавшиеся волосы и с видимым удовольствием вдохнул прохладный вечерний воздух.

— Хорошо! — тихо сказал он.

Я вздрогнул от удивления. Слово, которое произнёс человек, было мне незнакомо. Очевидно, оно было сказано на каком-то чужом языке. Но я почему-то понял его смысл. Возможно, просто догадался по интонации. Да и что ещё может сказать человек, который снял с головы надоевший тяжёлый шлем и глотнул свежего воздуха?

Тем временем человек снял также перчатки и бросил их вместе со шлемом внутрь аппарата. Потом вытащил что-то из кармана, наклонил голову к сложенным лодочкой рукам. На мгновение его лицо осветилось желтоватым светом. Человек закрыл от удовольствия глаза и выпустил изо рта струйку дыма. Потом наклонился к люку и крикнул, обращаясь к кому-то внутри:

— Кир! Выходи, тут норма!

И опять я понял смысл его странно звучащих слов. Это даже немного напугало меня, но я решил до поры до времени отложить размышления на столь опасную тему.

Меж тем человек в комбинезоне ухватился рукой за приваренную к борту скобу и передвинулся, сев на широкий выступ, окаймлявший нижнюю часть аппарата. Он сидел, запрокинув голову, и смотрел на звёзды. Не спеша пускал изо рта белый дым.

Теперь мне было хорошо видно его лицо. Ничего примечательного. Разве что нос немного великоват, да глаза прячутся в неглубоких ложбинках. А так — человек как человек.

Через минуту из люка показался второй. Он посмотрел на первого, покачал головой и как бы нехотя, с сомнением, снял шлем.

— Ну и откуда это у тебя? — кивнул он на облачко белого дыма.

— Да ладно тебе, Кир, — ответил первый. — Теперь не до разборок…

— Совсем плохо дело? — спросил второй. Я услышал, как дрогнул его голос.

— Хуже некуда, — усмехнулся первый. — До углей…

Они замолчали. Решив, наконец, что незнакомцы не представляют серьёзной опасности, я встал в полный рост и вышел на поляну. Под ногой хрустнула ветка. Сидящие на аппарате люди быстро повернули головы. Я заметил, как под блестящими комбинезонами напряглись их мышцы.

От руки первого незнакомца отделился огонёк и, прочертив дугу, исчез в темноте. Рука человека, которого называли Кир, потянулась к висевшему у него на поясе футляру.

— Погоди! — тихо сказал первый.

Я остановился, не зная, что делать. Лезвие моего топора блеснуло в лунном свете. Один из незнакомцев легко спрыгнул в траву и поднял руки, показывая, что в них ничего нет.

Поборов волнение, я сказал первое, что мне пришло в голову:

— Здравствуйте, люди!

По выражению лица стоящего передо мной человека я понял, что он удивлён.

— Здравствуйте, — услышал я незнакомое слово, поняв его смысл.

Второй человек осторожно спустился на землю и стал рядом с первым.

— Хороший у вас… — начал я и запнулся, не зная, как закончить фразу, — дом.

Люди переглянулись, потом один из них сделал шаг вперёд и спросил:

— Вы понимаете то, что мы говорим?

— Да, — ответил я.

— Как это происходит? — спросил второй.

— Не знаю, — развел я руками. Топор снова угрожающе блеснул. Я осторожно положил его на землю и сказал:

— Деревце срубить хотел. Поломка у меня вышла.

— Поломка? — вскинул брови незнакомец. — Приятно встретить в ночном лесу товарища по несчастью! — Он весело засмеялся. Я не был уверен, что он сказал именно это, но я так понял.

Я подошел ближе. От незнакомцев меня отделяла всего пара шагов. Они напряженно наблюдали за мной. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я снял шляпу и сказал:

— Меня зовут Терри.

Стоящий впереди человек кивнул и ответил:

— Очень приятно. Я — Шин, а это, — он указал рукой на своего напарника, — Кир.

Кир тоже кивнул, но ближе не подошёл. Я потоптался на месте и спросил:

— Вы, наверное, не из наших краёв?

— Да, — снова засмеялся Шин, — издалека мы.

— Вы на этом прилетели? — спросил я, махнув рукой в сторону аппарата.

Шин удивлённо тряхнул головой и всё также весело сказал:

— Точно! На этом. Как ты догадался, Терри?

— Я, конечно, живу в деревне, — ответил я, — но всё же иногда читаю газеты и в городе бываю…

— И что же пишут в газетах, Терри?

— Разное пишут. Например, что такие штуки часто видят в небе. Вы ведь с другой планеты, верно?

— Хм… — Шин почесал макушку. — Верно, Терри. Ты сообразительный парень.

Я улыбнулся.

— Вы говорите на незнакомом мне языке, но я вас понимаю, — сказал я, не удержавшись от гордых ноток в голосе.

— То же самое можем сказать и мы, — ответил Шин. — Чудеса!

Стало уже совсем темно, в лунном свете на траве лежали длинные тени. Инопланетяне молчали, с интересом разглядывая меня.

И тут мне стало не по себе. Я окинул взглядом старую поляну, деревья, тёмное ночное небо. Всё это было моё. Всё — привычное и родное. И только этот неуклюжий аппарат и двое в белых комбинезонах были чужими. Моё сознание словно отторгало их, вычёркивало из общего вида.

Я глубоко вздохнул и спросил:

— А зачем вы прилетели к нам?

Шин вскинул брови, усмехнулся. Кир бросил на него тревожный взгляд.

— Хороший вопрос, Терри, — сказал Шин. — Давай присядем?

Я пожал плечами. Шин и Кир опустились на траву, я нехотя последовал их примеру.

— Видишь ли, Терри, — начал Шин, очевидно, он был старшим, — на самом деле ты задал очень непростой вопрос. Но мы постараемся ответить на него. — Он сорвал травинку, хотел было взять её в рот, но Кир мягко отстранил его руку. — Ты видишь эти звёзды, Терри? — спросил Шин, взмахнув рукой.

Я кивнул, исподлобья глядя на пришельцев.

— Всё это — наша Вселенная. Во Вселенной есть планеты, жизнь на которых появилась много миллиардов лет назад. Она развивалась по своим законам, появлялись живые существа, затем — люди…

— Ты говоришь об эволюции? — спросил я.

Шин бросил на меня удивлённый взгляд:

— Я рад, что тебе знакомо это понятие, Терри. Мне будет проще объяснять. Так вот, благодаря эволюции, на разных планетах по-разному развиваются цивилизации. Какие-то из них вырываются вперёд, другие — отстают. На нашей планете цивилизация достигла очень высокого уровня развития. Настолько высокого, что мы научились строить мощные быстроходные корабли и проникать на них далеко в космос. И вот однажды мы нашли планету, на которой жизнь развивается примерно по таким же законам, по каким она развивалась у нас. Я говорю о твоей планете, Терри. Мы с вами очень похожи. Очень. Мы принадлежим к одному вселенскому виду. Понимаешь?

Я снова кивнул, теребя пуговицу на куртке.

— Но ваша цивилизация значительно отстаёт от нашей. Мы, правда, пока весьма поверхностно исследовали ваше общество. Но даже тех данных, которые у нас есть, достаточно, чтобы сделать вывод… — он замолчал, подчеркивая важность своих слов, — мы нужны вам!

— Зачем? — спросил я, действительно не очень понимая, о чём говорит мой инопланетный собеседник.

— Зачем? — улыбнулся Шин. — Затем, чтобы научить вас тому, что умеем сами. Возможно, наше сотрудничество даже станет взаимовыгодным. — Я перехватил усмешку в его глазах. — Не исключено, что и мы сможем чему-то научиться у вас. Правда, я пока не знаю, чему. Ведь мы ушли слишком далеко вперёд. Ты и представить себе не можешь, насколько более развита наша цивилизация по сравнению с вашей. И когда жители вашей планеты поймут это, они будут очень благодарны нам за то, что мы практически безвозмездно предложили вам свою помощь.

Он торжественно замолчал.

Из темноты леса донеслось жалобное ржание — моя верная Ильга звала своего загулявшего хозяина. Кир схватился рукой за футляр на поясе. Очевидно, у него там было оружие.

— Что это?

— Не беспокойтесь, — улыбнулся я. — Это Ильга. Моя телега налетела колесом на камень, и ось переломилась пополам. Она была деревянная. Старая.

Пришельцы весело переглянулись.

— Телега? — спросил Шин.

— Телега, — грустно ответил я, понимая, что потратил драгоценное время, но так и не сделал новую ось. Впервые за много лет я не привезу заказ рано утром.

— Может быть, мы сможем помочь тебе, Терри? — спросил Шин.

Я пожал плечами:

— Топор у меня есть. Осталось найти подходящий ствол да обтесать его. Дело нехитрое.

— Деревянная ось — не самая надёжная деталь, — задорно сказал молчавший до этого Кир.

— Что делать… — развел я руками. Меня начала раздражать веселая самоуверенность пришельцев.

— Принеси поломанную ось, Терри, — тихо, но очень убедительно попросил Шин. — Посмотрим, что мы можем для тебя сделать.

Я встал и пошёл к телеге. Увидев меня, Ильга радостно замотала головой.

— Ну-ну, потерпи, я скоро, — сказал я, погладив её по шелковистой гриве.

Я вернулся на поляну, неся в руках обломки злополучной оси. Инопланетяне ждали меня у своего аппарата. Кир молча взял у меня обломки, сложил их на земле и, достав из кармана круглую коробочку с лентой, измерил длину и толщину оси.

— Найдётся… — сказал он и полез в корабль.

Через пару минут он спрыгнул на землю, держа в руке матово поблескивающий стержень — точную копию моей сломанной оси.

— Держи! Это получше деревяшки будет, — с улыбкой сказал он, протягивая мне ось.

Я взял её, ощутив ладонью приятную прохладу. С виду металлическая, ось оказалась неожиданно лёгкой. Засомневавшись в прочности поделки, я попытался согнуть её через колено, но она не поддалась. Пришельцы весело засмеялись.

— Эта палка выдержит вес даже такого корабля, — сказал Кир, похлопав ладонью по обшивке своего аппарата.

— Что ж, спасибо, вам, — ответил я. — Хорошая ось…

Мы стояли втроём у моей телеги. Ильга крутила глазами и нервно дергала ушами — пришельцы ей не нравились. Новенькая ось надежно устроилась в колесе под телегой, вселяя уверенность в том, что, по крайней мере, передняя часть моего транспортного средства прослужит мне долго.

— Вот видишь, Терри, — сказал Шин, — случай дал нам возможность продемонстрировать, насколько полезным для вашей планеты может оказаться сотрудничество с нашей цивилизацией. А ведь это — далеко не предел технологического развития нашего общества.

— Да, — ответил я, осознавая, какое преимущество даёт моей телеге прочная, как сталь, и легкая, как дерево, ось. — Возможно, вы правы.

Пришельцы довольно закивали головами. Они, как и прежде, казались весёлыми и уверенными в себе. Но только сейчас, стоя к ним почти вплотную, я заметил, насколько грустны их глаза. В них читались боль и растерянность.

Это неожиданное наблюдение почему-то сильно расстроило меня. Возможно, я чувствовал благодарность и хотел в ответ помочь этим чужим мне, но всё же таким похожим на меня людям.

— Послушай, Шин, — сказал я, — мне кажется, у вас тоже что-то случилось. Может быть, и я смогу чем-то помочь вам?

Инопланетяне переглянулись, Шин с грустной улыбкой похлопал меня по плечу:

— Спасибо тебе, дружище Терри, — сказал он. — Но это как раз тот случай, когда твоя цивилизация не может помочь нашей. Никак.

— И всё же…

— Нет, Терри, — вступил в разговор Кир. Сейчас он казался подавленным. — У нас действительно произошла авария — сломалась одна очень важная деталь. Но… но она куда сложнее, чем твоя ось.

Я покивал, осознавая, какая пропасть лежит между моим миром и цивилизацией, способной летать на другие планеты. Но мне очень хотелось помочь попавшим в беду людям. Возможно, это было долгом хозяина по отношению к гостям. А может… Да нет, я не пытался ничего доказать ни себе, ни им. Я всё понимал. И тем не менее…

— И тем не менее, Шин, — снова заговорил я, обращаясь к старшему из них. — Расскажите, что произошло с вашим кораблем. Пожалуйста!

Шин опустил глаза и развёл руками.

— Что ж, — ответил он, — я расскажу тебе, хотя и не уверен, что наша необычайная способность мысленно разговаривать друг с другом позволит тебе понять смысл моих слов. Тут нужны специальные знания.

Я молчал.

— Похоже, несмотря на всю мощь наших технологий, мы застряли здесь надолго. Во всяком случае, до тех пор, пока не придёт помощь. Дело в том, что при снижении в верхних слоях атмосферы в наш корабль ударила молния. Она вызвала перегрузку энергосети, в результате чего полностью сгорело одно очень важное устройство. Жизненно важное. Без него наш корабль не может летать. Точнее — может, но только вслепую. Сгоревшее устройство… — Шин задумался, подбирая нужное слово, — помогало кораблю думать и выбирать правильный маршрут движения.

— Ты говоришь о процессоре? — спросил я.

Повисла тишина. Только Ильга позвякивала мундштуками. Пришельцы смотрели на меня так, будто увидели приведение. Кир открыл рот и стоял, хлопая глазами.

— Что ты сказал? — нашёл-таки в себе силы задать вопрос Шин.

— Мне показалось, что ты говоришь о каком-то микропроцессоре, запрограммированном на расчёт траектории полёта корабля, — пожал я плечами, боясь показаться наивным в своей догадке.

— Так и есть… — еле слышно прошептал Кир. — Неоткуда ты…

— Откуда ты знаешь, что такое процессор? — закончил за него Шин.

— В этом-то как раз нет ничего удивительного, — ответил я. — Простое совпадение. Дело в том, что я владею небольшим заводиком по производству микропроцессоров. Несколько лет назад я закупил оборудование и освоил технологию. С тех пор я каждый месяц вожу готовые чипы своему заказчику в город. Вот и сейчас я везу двадцать упаковок по шесть кристаллов…

— Ты производишь микропроцессоры в своей деревне и возишь их в город на телеге? — с дрожью в голосе произнёс Шин. Глаза почти вылезли у него из орбит.

— Да, у нас в деревне многие занимаются производством высокотехнологичной продукции, — пожал я плечами. — Так уж повелось. Мои микропроцессоры пользуются спросом…

— Какие микропроцессоры?! — закричал Шин. — Какие чипы, когда вы до сих пор ездите на животных? У вас даже нет автомобилей!

— Ты прав, — спокойно ответил я. Я вообще не привык кричать и доказывать что-либо, брызгая слюной. — У нас на планете нет автомобилей. Дело в том, что двигатели внутреннего сгорания сильно загрязняли атмосферу, и мы отказались от них много лет назад. Электрические двигатели почему-то не пользуются спросом. Чаще всего мы ходим пешком. Грузы перевозим гужевым транспортом. А для перемещения на большие расстояния у нас есть подземные поезда на магнитной подушке.

Шин ухватился рукой за ствол дерева и съехал на землю. Кир бросился к нему на помощь, но, сообразив, что его товарищ всего лишь обессилел от непомерного удивления, присел рядом с ним.

— Какова производительность?.. — с трудом выдавил из себя Шин.

— Что? — спросил я.

— Какова производительность у твоих процессоров?

— Восемнадцать триллионов операций в секунду, — честно ответил я. — Да, маловато. Но со следующего месяца я перехожу на шестиядерную схему, так что…

— Замолчи! — попросил меня Шин.

Солнце окрасило верхушки деревьев. Перевернутая бутылка корабля пришельцев заиграла разноцветными бликами. Из-под его днища вырывались струйки пламени — двигатель работал на малой мощности.

Я стоял на краю поляны и поглаживал по спине свою верную Ильгу. Из открытого люка высунулся Кир. Его лицо сияло от счастья.

— Работает! — закричал он. — Пришлось попотеть с распиновкой и обвязкой, но — работает! Терри, ты гений!

— Нет, я простой ремесленник, — крикнул я, прикрываясь ладонью от солнца.

— Спасибо тебе, друг, — вскинул вверх руку Шин, высунувшись из-за плеча своего товарища.

— Рад был помочь, — помахал ему я.

— До встречи! — крикнул Шин.

Я сложил ладони рупором и прокричал:

— Как называется ваша планета?

— Земля! — ответил Шин.

Сергей Бугримов СЕЗОН ОХОТЫ

Сид сделал последнюю затяжку, выбросил окурок и вошёл в здание. Лифт стремительно поднял его на сто пятьдесят восьмой этаж. Скромная табличка «Бюро развлечений» не сразу попалась на глаза: в её поисках пришлось малость потоптать ковровую дорожку.

Он легонько постучал в приоткрытую дверь, однако ответа не получил. Постучал ещё раз, сильнее, в результате чего дверь приоткрылась настолько, что можно было увидеть заваленный бумагами стол и пустующее рядом кресло.

— Можно? — громко озвучил свое присутствие Сид.

— Кто там? — донеслось откуда-то из другого помещения. И секунду спустя в проёме полуоткрывшейся двери, ведущей в смежную с кабинетом комнату, показалась довольная физиономия низенького лысого толстяка средних лет. — Вы ко мне? Прошу, проходите! Извините за некоторые неудобства. Моей секретарши сейчас нет на месте — отпросилась по личным делам. Ох уж эта молодежь! Её жених в качестве свадебного подарка решил купить ей прогулочный астероид. А фирма возьми да и спихни ему старую модель с допотопным плазменным двигателем. Ну, он, ясное дело, немножко обиделся, взял представителя компании за шиворот, запихнул в мусорный отсек и выбросил в открытый космос. Хорошо, служба спасения успела вовремя: кислорода в мусорке оставалось минут на пять. В результате один отделался лёгким испугом и неделькой постельного режима, а другой — внушительным штрафом. Собственно, Аола как раз и отправилась на Плутон выкупать, если можно так выразиться, своего избранника… Но простите меня за чрезмерную болтливость, я к вашим услугам.

Сид уже успел оглядеть кабинет и удобно устроиться в кресле.

Помещение представляло собой офис не совсем ещё раскрученной фирмы: минимум необходимой мебели и явный недостаток квадратных метров.

— Я хотел бы хорошо отдохнуть. В вашем рекламном ролике сказано, что вы, наряду со стандартным сервисом, предлагаете весьма экзотичную услугу — организуете охоту за пределами галактики. Дело в том, что мне надоело отстреливать безобидных зверьков. Полное отсутствие риска, даже его запаха! Согласитесь, для настоящего мужчины это зря потраченное время. Я уж не говорю о деньгах! Ну так как, можете предложить что-нибудь стоящее? Или я ошибся и не туда пришёл?

— Отнюдь, вы пришли как раз туда, куда надо.

— Кстати, я до сих пор не имею чести знать, с кем беседую, — заметил Сид.

— Фалант Грин, — ответил хозяин офиса, усаживаясь наконец-то за свой рабочий стол. — А позвольте узнать ваше имя.

— Сид Мальтштерн.

— Очень приятно!

— Взаимно. Итак, — напрягся в кресле Сид, — что у вас найдется для меня интересного?

— Галактика G-18, созвездие Утконоса, звезда Катарина, планета Хит, — на одном дыхании выпалил Грин. — Ровно через неделю там открывается сезон охоты на крэга.

— Крэг? — удивлённо переспросил Сид. — Странно, никогда о таком не слышал. И что он собой представляет?

— В сущности, ничего особенного. Здоровенный косматый зверь, питающийся абсолютно всем, что только могут перемолоть его челюсти. Невероятно живуч и очень хитёр. Так что прежде чем заполучить его в качестве трофея, придётся изрядно попотеть. Обитает преимущественно в лесах. Друг к другу самцы всегда настроены враждебно и поэтому ведут сугубо одинокий образ жизни. С самками общаются только в короткий брачный период. У каждого свои владения, и нарушение их границ кем-либо из сородичей тотчас вызывает жёсткий отпор. А посему встретить на одной территории одновременно нескольких особей, если это только не самка с детёнышами, практически нереально. Впрочем, самку вы вряд ли встретите. На неё охота запрещена, и в угодья, где кормятся мамы-крэги и их прожорливые детки, вам дорога заказана. Вам будет выделено место, где промышляет папа-крэг. Вот лицензия на его отстрел. Кстати, шкура крэга очень ценится в одной далёкой колониальной галактике. Я потом вам дам адресок. — И Грин лукаво подмигнул клиенту.

— Вы сказали, питается абсолютно всем. Значит ли это, что если…

— Да, — моментально уловил Грин смысл вопроса, — если крэгу повезёт больше, чем вам, он охотно вами пообедает. Вы же хотите настоящей охоты! Так как же без настоящего риска?

— В принципе, конечно, — ответил Сид не вполне уверенно. — Однако согласитесь, окончить жизнь в желудке примитивной твари — перспектива малоприятная.

— Согласен. Но неужели вы еще не поняли, что обратились в солидную фирму? Разве мы можем позволить нашему клиенту так бесславно погибнуть? Вот, возьмите. — И Грин положил на стол изящный металлический браслет.

— Что это? — спросил Сид.

— Безделушка для вас и головная боль для крэга. Импульсы, которые излучает этот браслет, совершенно безвредны для человека, но крэга делают практически беспомощным. Стоит ему только приблизиться к браслету на расстояние вытянутой лапы, как он тут же теряет координацию, валится на землю и начинает то ли рыдать, то ли истерически смеяться. И с этого момента с ним можно делать всё что угодно.

— Ну вот, совсем другое дело! — приободрился Сид.

— Как я понимаю, браслет нужно носить на запястье?

— Разумеется. Так и удобнее, и не потеряется. Ну, что скажете, — хлопнул в ладоши Грин, — можно составлять договор?

— Без проблем! — ответил Сид, протягивая свою пятерню для рукопожатия двух договорившихся сторон.

Трёхглазый транкаран — мелкий лесной грызун — издал гнусавый визг, когда тяжёлый башмак Сида наступил на его любимый правый хвост; левым в это самое время он отмахивался от назойливых насекомых, мешавших уплетать за обе щеки свежий вкусный завтрак, только что вывалившийся из гнезда.

Сид подпрыгнул, как ошпаренный, и, не удержав равновесия, приземлился мягким местом на кучку сухой листвы, с виду совсем безобидную. Но это только на первый взгляд. На самом деле под ворохом листьев отдыхал трупп, однополое существо, покрытое острыми короткими иглами. Сид взвыл, трёхглазый транкаран метнулся в своё дупло, а трупп, оставив на память свалившемуся на него телу несколько иголок, зарылся в землю настолько, насколько это было необходимо для полной безопасности.

— Что ж, неплохое начало! — оценил Сид гостеприимство местных обитателей, вытаскивая из ягодицы последнюю иголку.

В его распоряжении оставалось около девяти стандартных часов — время до того момента, как начнут сгущаться сумерки. Ночёвка договором не предусматривалась.

Обыкновенный автоматический карабин с тридцатью шестью патронами в обойме, пара бутербродов с синтетической говядиной, фляга с псевдородниковой водой, аптечка и жажда приключений — вот, в принципе, и весь «стратегический запас», с которым Сид вышел на охоту (не считая, разумеется, браслета).

Какое-то время вокруг было тихо и спокойно, насколько может быть тихо и спокойно в лесу.

Барамиты — муравьеобразные прожорливые ребята, которые иногда так увлекаются трапезой, что не замечают, как начинают есть собственные конечности, — занимались своим обыденным делом и не собирались обращать внимание на какого-то там прохожего, если тот, конечно, по наивности не вознамерится отдохнуть, присев на живописный холмик. Вот тут-то и можно делать ставки: останется от него хотя бы ремённая пряжка через две минуты или нет.

Критоны — очаровательные райские птички днём и оборотни-вампиры ночью — сидели на ветках в полусонном состоянии и «считали ворон», или как там зовутся их местные аналоги?

Проползающий рядом трагалод — гибрид питона с аллигатором — мог спокойно проглотить несколько этих упырей, если бы не знал, какой смертельный яд содержит их мясо. Так что самым разумным для этой вечно голодной химеры было просто уползти восвояси.

Вдруг Сид разглядел между деревьев что-то огромное и косматое. «А вот и моя добыча! Ну-ка, дорогуша, не шевелись. Сейчас отсюда вылетит птичка». Сид прицелился и выстрелил. Раздался дикий рёв, треск веток, и через мгновение все стихло.

Крэг, а это был именно он, исчез. Но охотник остался вполне удовлетворён своим первым выстрелом. Кровавый след, уводящий вглубь леса, давал неплохой шанс на успешное завершение сафари. Да и лапы крэга оставляли отчётливые отпечатки.

Сид пошел по следу. Азарт погони заключил его в крепкие объятия. Это уже походило на настоящую охоту. Охоту, по которой он так соскучился! И хотя развязка обещала быть скорой (далеко ли убежит раненый зверь?), тем не менее он ощущал себя счастливым.

Неожиданной преградой стала небольшая поляна, усеянная аратэ. Этот невзрачный цветок-убийца обладал приятным одурманивающим запахом, от которого жертва теряла сознание — как правило, навсегда.

Сид не впервой встречался с этим милым растением, и проблема для него состояла лишь в том, какой из двух вариантов выбрать: задержав дыхание, перебежать поляну или попросту обогнуть её.

После недолгих размышлений охотник остановился на первом варианте, тем более что крэг, судя по следам, сделал то же самое. Сид набрал в лёгкие побольше воздуха и побежал с такой скоростью, с какой вполне можно было бы выступать на ГОИ — галактических олимпийских играх.

На последнем отрезке дистанции, когда до спасительных зарослей оставалось рукой подать, Сид нежданно-негаданно провалился в яму, аккуратно кем-то замаскированную. И пусть глубина была небольшой, всего по пояс, потеря времени, даже нескольких секунд, грозила летальным исходом.

Проклятие, невольно вырвавшееся из уст охотника, привело к тому, что он вдохнул блаженный цветочный аромат. Голова закружилась, перед глазами поплыли цветные пятна. Сид уже не в состоянии был ни бежать, ни идти, он мог только ползти. Ползти из последних сил, не осознавая происходящего, инстинктивно…

Когда охотник наконец очнулся, он первым делом вспомнил о карабине. К большому его облегчению, оружие оказалось рядом — ремнём зацепилось за горлышко фляги на поясе и потому сохранило верность хозяину. Всё остальное — и аптечка, и провиант — осталось на поляне. Желания возвратиться и подобрать утерянное не промелькнуло даже на горизонте. Сид продолжил охоту, хотя уже и не так уверенно.

Стрела просвистела возле самого уха и вонзилась в дерево. Сид оторопел. Он стоял, как вкопанный, не понимая, что, собственно, происходит. Встреча с аборигенами исключалась полностью. Так же, как и с любым другим разумным существом. Это отдельной статьёй прописывалось в договоре. А бегать по лесу с луком пусть и не считается таким уж конкретным достижением цивилизации, тем не менее кое-что разумное в этом присутствует. И кто на кого теперь охотится?!

Геройство, если оно и имело место быть, улетучилось окончательно после второй просвистевшей стрелы, ощутимо оцарапавшей кожу на бедре. Сид почувствовал, как по ноге потекла тёплая струйка. Но это явно была не кровь.

Паника полностью завладела его существом, и он принялся беспорядочно палить по сторонам, пока не кончились патроны в обойме.

И тогда из чащи вышел крэг, двуногое чудище с колючим безжалостным взглядом и кривой саркастической ухмылкой. Одной лапой он ухватил охотника за волосы, а второй, сжимавшей отточенный клинок, рубанул наотмашь.

Последнее, что успел увидеть Сид, это своё обезглавленное падающее тело с блеснувшим на запястье браслетом.

— Всё, больше на меня не рассчитывай, — прохрипел Грин, после того как опрокинул в себя стакан местной бурды. В этой грязной забегаловке, на затерянной планете, где базируется всякий сброд, Фалант иногда обмозговывал свои мерзкие делишки. — Еле выкрутился! Зачем тебе понадобилась голова? Мы же договорились!

— Да ладно! — высокомерно ответил крэг, разливая по стаканам очередную порцию спиртного. — Сынишка попросил, для коллекции. Ты же знаешь, как я его обожаю!

— Слушай, Граар, твоя выходка стоила мне дополнительных расходов, чтобы кое-кто закрыл глаза на те липовые доказательства, которые я представил. Придётся доплатить.

— Что ж, я согласен. Охота получилась шикарная, мне понравилось. А как я его разыграл с кровавым следом! Классика! Вот только всё закончилось быстро. Надеюсь, в следующий раз удовольствие продлится подольше!

— Следующего раза не будет, — не слишком уверенно заявил Грин.

— Где-то я уже это слышал, — разразился громоподобным хохотом Граар, поднимая свой стакан. — Ну, будем!

И они звонко, с явным удовольствием, чокнулись.

№ 3

Иван Ситников ПЛАНЕТА КОТОВ

— Да ты только глянь, — восторженно произнесла Наталья, не сводя глаз с экрана. — Неужели тебе не нравится?

Стив подошёл к девушке и рассеянно заглянул через её плечо на изображение, тускло мерцавшее на экране.

— Планета, как планета, — хмыкнул он. — Ничего особенного.

Потерев ладонью острый подбородок, он отвернулся.

Звездолёт совершал очередной виток вокруг малой планеты класса С. Экипаж ждал результатов анализа атмосферы.

— Эх, капитан. Умер в тебе романтик. — Наталья смотрела на огромные зелёные горы, спроецированные на экран внешними видеокамерами корабля. Любовалась гигантскими ущельями, на дне которых плескалась голубая вода. Вспомнила, как в детстве родители впервые взяли её с собой на воздушную прогулку. Сколько ей было тогда? Лет пять или шесть? Наталья навсегда запомнила ощущение восторга, переполнившее её при виде девственных джунглей. С высоты птичьего полёта она заворожённо наблюдала за тоненькими струйками водопадов, прорезавшими густой зелёный ковёр тропического леса.

— Ты бы лучше работой занялась, — вернул её к реальности грубоватый голос Стива. — Нашла время любоваться.

Он устало опустился в кресло и глотнул остывший кофе. Больше всего Стива выматывало вынужденное ожидание. Когда автоматика обрабатывала пробы воздуха и почвы, время для него тянулось нескончаемо долго.

— А как ты думаешь, капитан, на этой планете есть живые существа? — спросила Наталья.

Стив хмуро покосился на девушку и снова глотнул кофе.

— Не знаю, — наконец ответил он. — Но скоро будут. Ты Манфреда подготовила?

— Мани? А с ним ничего не случится? — обеспокоенно спросила Наталья.

Большой серый кот Манфред, или, как ласково называла его девушка, Мани, будто чувствуя, что разговор идёт о нём, забился в угол кают-компании. Испуганно сопя, он поглядывал на людей.

— Если он издохнет, мы из корабля и носа не высунем. — Стив поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Готовь кота к путешествию. Быть может, он поймает себе на ужин инопланетную мышь.

Прозвучал резкий сигнал. Замигал индикатор бортового компьютера.

— Так-с, — Стив энергично поднялся с места. — Посмотрим на результаты.

Он быстро пробежался пальцами по клавиатуре. Внимательно изучив появившийся на мониторе текст, удовлетворённо хмыкнул.

— Похоже, всё в порядке. Ничего опасного для котов и людей не обнаружено. Так что скафандры, скорее всего, не понадобятся.

Наталья радостно взвизгнула. Очаровательные ямочки на её щеках, соблазнительная улыбка и смеющиеся глаза в очередной раз смутили Стива. Весь долгий полёт он старался сохранять с девушкой только служебные отношения. И надо сказать, это ему удавалось, хотя порой капитан ловил себя на мысли о возможности более близкого общения с Натальей. Двадцатидвухлетняя спутница годилась ему в дочери, Стив помнил об этом, как и о том, что на Земле его ждёт семья.

— Наташа… — капитан замялся. — Ничего, что я вас Наташей назвал?

— Да хоть Наташечкой, — девушка засмеялась.

— Наташечкой будет, пожалуй, слишком, — хмыкнул Стив. — У вас кто на Земле остался?

Манфред, про которого все ненадолго забыли, юркнул между ножек кресла. Будто нашкодивший котёнок, он выскочил из кают компании. Почувствовав себя в безопасности, кот поднял хвост и гордо пошёл по коридору.

— Если не хотите, можете не отвечать, — продолжал Стив.

Девушка немного смутилась.

— А разве это так важно? — тихо произнесла она. Сделав шаг к Стиву, она оказалась настолько близко, что капитан почувствовал её дыхание. Расширенные глаза Натальи смотрели на него. «Ну же, — пронеслось в голове Стива, — будь мужиком. Подойди, обними её. Разве не о том ты мечтал все эти долгие месяцы?»

Капитан резко отвернулся. Он подошёл к экрану, на котором сменялись виды планеты.

* * *

— Действительно красиво, — нарочито бесстрастно произнёс он.

Ошалевший Манфред, с ног до головы облепленный датчиками, сидел в капсуле. Если бы кот умел говорить, то, наверное, капитан сейчас не только бы заклеивал пластырем царапины на руках, но и чистил уши от грязных кошачьих ругательств. Расширившимися от ужаса глазами кот смотрел сквозь стекло капсулы на деловито сновавших людей.

— Мани, ну не бойся, маленький, — девушка присела на корточки, стараясь заглянуть в подготовленную к запуску капсулу.

— Чёрт бы побрал эту зверюгу. — Капитан обработал последнюю царапину. В очередной раз он метнул полный ненависти взгляд на испуганного кота.

— Приготовиться к запуску.

— Есть приготовиться к запуску, — штатно ответила Наталья. Она подошла к пульту управления и ввела нужный код. Капсула с животным медленно опустилась в появившийся на полу проём.

Использовать котов для проверки безопасности новых планет стали недавно. Лет сто назад. После трагического случая с Джеком Нойремом, капитаном звездолёта «Искатель». Под занавес многолетнего странствия по вселенной Джек сподобился открыть небольшую планету. Все анализы показали, что планета не таит никакой опасности. Радиоактивный фон в норме, воздух пригоден для дыхания, опасных для человека вирусов и бактерий также нет. Однако стоило Джеку высадиться на поверхность планеты, как тотчас его поразила загадочная болезнь. Тело астронавта забилось в конвульсиях, мозг оказался парализован, а ткани уже через несколько часов начали интенсивно разлагаться. Здоровяк Джек буквально сгнил «на глазах» бесстрастных видеокамер наружного обзора. С той поры люди открыли несколько таких планет. Учёные так и не смогли толком объяснить, что же происходит на них с живыми клетками. Зато в обиход космических путешественников вошёл новый термин — «эффект Нойрема».

Для обеспечения безопасности людей на вновь открытые планеты первыми стали выпускать кошек. Никто не знает, почему именно эти животные оказались в роли подопытных кроликов. С таким же успехом сгодились бы здесь крысы, морские свинки и те же самые кролики. Да кто угодно. Вероятнее всего, к выбору именно этого животного людей подтолкнуло древнее суеверие. В новый дом всегда сначала запускали кошку, и лишь потом туда заходили люди.

— Запуск произведён, капитан, — отрапортовала Наталья. Она уселась в кресло и, положив ногу на ногу, покосилась на Стивена. Что же он за мужик, размышляла она, неужели за всё время полёта у него ни разу не возникло желания затащить её в постель?

Капитан зевнул. Сладко потянувшись, он поднялся с кресла и с деланным равнодушием посмотрел на девушку.

— Пойду вздремну, — сказал он. — Наблюдай за Манфредом. Если через час с ним всё будет в порядке, наступит наша очередь.

— Как скажете, капитан, — девушка усмехнулась.

— Надоела эта консервная банка хуже горькой редьки, — пробормотал Стив, удаляясь по коридору.

Манфреда мутило. Крышка капсулы открылась, впустив внутрь свежий воздух. Жалобно мяукнув, кот выскочил из заточения. Выглядел он, мягко говоря, неважно. К усам прилипли остатки блевотины, глаза испуганно таращились в разные стороны, а прикреплённая к ошейнику видеокамера сползла на бок. Пошатываясь, Манфред сделал первые шаги по планете.

Наталья восторженно смотрела на абсолютно новый мир, открывающийся перед ней. Камера на шее кота передавала на монитор мельчайшие подробности. Вот на экране промелькнул огромный куст с листьями тёмно-бурого цвета, затем появился потрескавшийся валун, будто неизвестный зверь, высунувшийся из густого мха. Наталья бросила взгляд на приборы. Вживлённые в тело кота биодатчики передавали полную информацию о состоянии организма животного. С Манфредом всё было в порядке. Единственное отклонение от нормы — учащённое сердцебиение.

— Бедный Мани, — вздохнула девушка. — Тебе, наверное, страшно там, одному.

Наталья отвлеклась от экрана. Взяла пустой стакан и повертела его в руке. Немного поколебавшись, она открыла сейф и плеснула себе вина. Конечно, брать алкоголь без ведома капитана строжайше запрещено. «Но если выпить совсем немножко, Стив и не заметит», — подумала девушка. В этот момент на экране появился цветок, больше всего напоминавший кувшинку. Но если земные кувшинки обычно плавают в заболоченных водоёмах, то это растение росло на красноватой сухой земле. Как только камера и, следовательно, несущий её кот приблизились к растению почти вплотную, его листья приподнялись, и маленькое тонкое щупальце выстрелило из центра цветка. Когда Наталья вернулась к экрану, то увидела лишь мелькающую картинку: судя по всему, Манфред нёсся куда-то сломя голову.

— Бедный, Мани, — повторила она. — Всего боится.

Она бросила взгляд на хронометр. Прошло уже около часа. Девушка залпом допила вино и отправилась будить капитана.

* * *

Манфред осторожно передвигался по поляне, заросшей кустарником. Замер, услышав странный шорох. Сузив глаза, он внимательно следил за двигающимися листьями. Повинуясь охотничьему инстинкту, кот приблизился вплотную к странному цветку. Щупальце выстрелило неожиданно. Манфред ощутил резкую боль в носу и, так ничего и не поняв, с протяжным мяуканьем рванул прочь. Щупальце медленно втянулось в сердцевину цветка, унося с собой ДНК животного.

Наталья заглянула в каюту. Стив лежал на животе, обхватив руками подушку.

— Капитан, просыпайтесь, — девушка подошла ближе. — Эй, — она потрясла его за плечо, — пора вставать.

Стив промычал что-то себе под нос и перевернулся на бок.

— Подъём! — что есть мочи крикнула Наталья. Эффект превзошёл все ожидания. Стив кубарем скатился с койки и, сидя на полу, пытался понять, что происходит. Девушка звонко рассмеялась.

— Ты с ума сошла, — Стив смущённо поднялся с пола.

— Меньше дрыхнуть надо, — как ни в чём не бывало, проворковала его спутница. — Особенно в одиночестве.

Оставив капитана в растерянности, Наталья вышла, прикрыв за собой дверь.

— Чёртова девка, — Стив посмотрел на часы, вздохнул и направился в душ.

В расчётное время посадочный модуль опустился на поверхность планеты. И несколько минут спустя Стив и Наталья в полной боевой экипировке уже стояли посреди небольшой лужайки. Приподнятое настроение не портила даже ядовитая зелень растений, от которой у астронавтов слезились глаза.

— Знаешь, я чувствую себя, как в раю, — прошептала девушка, с любопытством оглядывая окрестности.

— Первое впечатление часто бывает обманчиво, — пожал плечами Стив. — Кстати, а где Манфред?

— Да вот же он! — девушка рассмеялась. Ошалевший кот мчался к ним во всю прыть. Подбежав к девушке, замурлыкал и начал тереться об ноги.

— Мани, маленький. Вот мы и прилетели. Тебе ведь сейчас не так скучно?

Наталья уселась на землю, погладила кота и, нежась, подставила лицо свежему ветерку. Стив в который раз невольно залюбовался девушкой. Серые глаза, пухлые чувственные губы, забавно вздёрнутый носик… Сколько раз он втайне грезил о ней, но, не желая выглядеть смешным, скрывал свои чувства!

— Пойду пройдусь, — он вынул из кобуры походный излучатель. — Жди здесь. От модуля не отходи.

Стив дошёл до края лужайки и начал пробираться сквозь густой покрытый колючками кустарник. Во время посадки капитан видел неподалёку реку. Судя по нарастающему гулу, отсюда до неё рукой подать.

— Чёртовы колючки, — пробурчал капитан, почувствовав резкий укол в бедро.

Наконец Стив вышел к чёрному бурлящему потоку. Остановившись на берегу реки, снял с пояса рацию.

— Как ты там?

— Всё отлично, капитан, — услышал он ответ и жизнерадостный смех девушки. — Устанавливаю проекционный экран.

Краем глаза Стив заметил движение в кустах.

— Чёрт подери, — он озадаченно оглянулся. Со всех сторон из зарослей торчали кошачьи морды. Капитан поднёс рацию к губам.

— Ничего не понимаю, здесь полно котов.

— Каких котов? — встревожено ответила девушка. — Мани возле меня.

Стив осторожно двинулся назад. Коты или кошки, кто их так с ходу разберёт, казалось, не обращали на человека никакого внимания. Они бродили по кустарнику и громко мяукали.

Все животные как две капли воды походили на Манфреда. Мастью, размерами и даже манерой передвигаться.

— Ой, — Стив услышал в рации удивлённый голос девушки, — кисы! Как их много.

— К животным не прикасайся, — прокричал он. — Дождись меня. Они могут быть опасны.

Повернув назад к модулю и стараясь не изорвать комбинезон о колючки, Стив протискивался сквозь кустарник. Внезапно резкая боль пронзила ногу. Стив, чертыхнувшись, завалился на куст. Расцарапанное об ветки лицо саднило. Он осмотрел ногу. Перелома нет, вывиха тоже. Пульсирующая боль в лодыжке постепенно утихала. Уже на ровном месте начинаю спотыкаться, подумал Стив. Прямо перед собой он увидел кошачью морду, с любопытством высунувшуюся из-за валуна. Через мгновение рядом появилась ещё одна.

— Да откуда ж вы здесь взялись? — простонал Стив. Он с трудом поднялся на ноги и замахнулся на животных первой попавшейся под руку веткой. Коты, обиженно мяукнув, исчезли за валуном. Прихрамывая, Стив двинулся дальше. Буквально через несколько шагов он остановился. Перед ним стояла Наталья. Раздетая. То есть совершенно голая! Даже не думая прикрываться, она спокойно смотрела на капитана.

— Что ты себе позволяешь? — обескуражено произнёс Стив. — Немедленно оденься!

Несмотря на искреннее возмущение, он всё-таки на мгновение залюбовался почти идеальными формами девушки.

— Так и будешь стоять? — капитан начал понемногу звереть.

Девушка с любопытством смотрела на Стива. Капитан раскрыл было рот, но проклятия так и не успели сорваться с его губ. Он увидел ещё одну нагую девушку. Точную копию Натальи. На миг Стив подумал, что сошёл с ума.

— Этого не может быть, — обескураженно бормотал он. Обернувшись, Стив заметил, как сзади, в окружении мяукающих Манфредов, к нему приближается третья по счёту обнажённая Наталья. Или четвёртая? Он лихорадочно пытался посчитать невесть откуда взявшихся женщин-близнецов. Наконец лихорадочно работавший мозг подкинул спасительную идею. Галлюцинация. Вот и всё! Мало ли чем здесь можно надышаться?! Напрасно они вышли без гермошлемов. Стив закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки. Сейчас всё пройдёт, успокаивал он себя. Но сконцентрироваться капитан так и не смог. Разноголосое мяуканье доносилось отовсюду, заставляя поверить в реальность происходящего. Стив пытался держать себя в руках до того момента, как об его ногу потёрлось лохматое и мурлыкающее животное. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения капитана. Выдержка его покинула, и он, не разбирая дороги, рванул к месту приземления. Грубо оттолкнув очередную «Наталью», попавшуюся ему на пути, он, не оглядываясь, мчался вперёд.

Тяжело дыша, капитан преодолел последние несколько метров. И в этот момент раздался визг. Выскочив на поляну, он увидел побледневшую от ужаса Наталью. Настоящую, в полной экипировке и с оружием в руках. Девушка направляла излучатель в сторону двигающихся к ней существ. В том, что это не галлюцинация и не игра воображения, сомнений у Стива уже не оставалось. К дрожащей от страха Наталье неторопливо приближались её обнажённые копии. Но это было ещё не всё! Капитан увидел несколько своих двойников, в непристойном виде разгуливавших по поляне. Один из голышей направлялся прямо к нему! Капитан с омерзением двинул его по челюсти и, проводив взглядом оседающее на землю тело, подбежал к Наталье.

* * *

Никогда ещё кают-компания не казалась им такой уютной и безопасной. Стив и Наталья сидели в креслах и по очереди отхлёбывали прямо из горлышка крепкий шотландский виски.

— Успокоилась? — спросил капитан.

Девушка кивнула.

— Ну, и что ты обо всём этом думаешь? — захмелевший капитан кивнул в сторону огромного, во всю стену, экрана, на который транслировались картины происходящего на планете.

Девушка слегка раскраснелась от алкоголя и уже не выглядела испуганной и растерянной.

— Не знаю, — пожала она плечами.

Капитан улыбнулся.

— Когда я увидел множество животных, как две капли воды похожих на нашего Манфреда, первой моей мыслью было, что мы прилетели на планету котов. Даже теория чуть не возникла. Об инопланетном происхождении земных кошек.

— Так откуда взялись коты… — Наташа замялась, — и наши двойники? Они разумны?

— Не думаю, — помолчав, ответил капитан. — Кто-то на этой планете добрался до нашей ДНК и смог в кратчайшее время воспроизвести её структуру. Вот и получились клоны. А учитывая, что мы соприкасались лишь с растениями, можно сделать вывод…

— …что они — растения? — закончила Наталья.

— Скорее всего, — хмыкнул капитан. — Я уверен, что эти существа неразумны. Просто обладают потрясающей способностью к биологической трансформации.

Он встал и, взяв со столика бутылку, подошёл к экрану. Обнажённые «Стивены» и «Натальи» бесцельно бродили по поляне. Их количество превышало уже несколько десятков, а мохнатые «Манфреды» буквально кишели под ногами «людей».

— Знаешь, а фигурка у тебя что надо… — ухмыльнулся Стив, бесстыдно разглядывая обнажённые клоны Натальи.

— Нечего глазеть! — девушка возмущённо вскочила с места.

— Так я же не на тебя смотрю, а на них, — захохотал Стив. — Вспомни, как недвусмысленно ты моих двойников рассматривала.

Девушка смущённо улыбнулась.

— А контакт мы с ними устанавливать будем? — спросила она. — Может, они всё-таки разумны?

Захмелевший Стив подошёл к девушке и обнял её за талию. Прижав Наталью к себе, капитан долго смотрел в её смеющиеся пепельно-серые глаза.

— А контакт мы будем устанавливать с тобой, — усмехнувшись, проговорил он.

Игорь Свиньин НА ДАЛЕКОЙ АМАЗОНКЕ…

Рис. Виктора Дунько

Стая терайских охотников вынырнула из планетной тени всего в паре прыжков, вспыхнув на чёрном небе горстью колючих звёздочек. Прятаться в астероидном рое было поздно. Осталось только убегать, отчаянно маневрировать, не позволяя истребителям поймать себя в фокус ловчей полусферы и активировать силовую сеть. Шу должен был выжить и предупредить командование.

Вопреки всем прогнозам, остроухие планировали удар в обход облака Дарна на маточные колонии Гиальской ветви. Возможно, это будет стоить им огромных потерь, но тыловые заставы гиа не сдержат неожиданного нападения без помощи основного флота. Утратив свои исконные владения, народ Шу неизбежно проиграет войну, а дальше — геноцид и резервации, массовые казни и рабство в рудниках Таенского скопления, где уже сгинули многие покорённые остроухими тта народы.

Юркий гиальский корабль-разведчик — пирамида из серебристых сфер — дохнул огнём кормовых дюз и прыгнул прочь от красной звезды, хаотично меняя курс. Началась игра, ставка в которой — жизнь целой расы. Охотники Терая сделали свой ход первыми и теперь уверенно нагоняли добычу.

Выждав подходящий момент, Шу активировал прокольщик и перебросил на него энергию генераторов. Пирамидка разведчика окуталась голубым коконом и провалилась в подложку метрики, где равно ограничены в скорости корабли всех рас. У самой горловины гроздь распалась на три части. Каждая отправилась собственным курсом. Прежде чем вспышка погасила звёзды привычного пространства, Шу увидел, как стая истребителей тта, не ломая строя, разделилась на три группы.

Мгновения, проведённые в серой мути подложки, казались вечностью. Но они были лишь передышкой в игре. Гиа не надеялся, что охотники собьются с инверсионного следа. Сканеры остроухих считались лучшими в обитаемой части космоса. Исход игры зависел от того, сколько носатых кораблей нырнуло в прокол вслед за Шу и сколько их гонится сейчас за пустыми капсулами, где-то на другом конце галактики. Тта не умели отличать кабину с пилотом от пустышки с биомуляжом, а потому упрямо преследовали каждую.

Перед объективами корабля вспыхнули звёзды. Маточные планеты по-прежнему были слишком далеки для темпосвязи.

За кормой дружно распустились огненные цветы проколов подложки, и надежда на просчёт охотников угасла. Терайцев было пять. По одному на каждую из оставшихся кабин. Истребители даже не стали разворачиваться в ловчий строй, точно зная следующий шаг жертвы.

Гиа мог лишь повторить свой трюк. Но тогда ему не добраться до маточных планет самому. Мощности генераторов единственной капсулы не хватит на переход в подложку. Времени на раздумья не оставалось, и Шу отдал команду прокольщику. Кораблик послушно оделся в голубое сияние и развалился на пять шаров.

Где-то далеко тот же манёвр выполнили две другие части корабля, раздирая стаю на отдельных охотников. Если повезёт, они дождутся абордажа и сгорят во вспышке реактора вместе с терайцем.

Капсула вынырнула около безымянной жёлтой звезды. На детальное обследование системы времени не было. Гиа выбрал голубую планету с мощной азотно-кислородной оболочкой и положил корабль на круговую орбиту вокруг неё. Последний раз проверил программу бортового вычислителя и занял отделяемый отсек.

Охотник появился из подложки почти рядом. Шу дождался, когда враг его заметит, и катапультировался. Прозрачный шарик спасательного модуля, захваченный тяготением, упал в атмосферу. Начался третий тур игры.

Разведчик рассчитал правильно. Тта увлёкся преследованием и, включив маскирующие поля, направил истребитель к поверхности планеты.

Воздух раскалил оболочку, окутав аппарат Шу багровым пламенем. Толчок. Модуль выбросил ленты и лепестки атмосферного тормоза. Они тонко запели, рассекая насыщенный водяным паром воздух. Стенки шара остыли, и Шу увидел под собой пёструю поверхность планеты.

За миг до посадки модуль заполнила моментально затвердевшая пена-амортизатор. Потом дымящаяся сфера раскололась надвое. Гиа выбрался из тающих обрывков оболочки и ступил в незнакомый мир.

У подножия корявых колонн, среди которых упал модуль, царила густая мрачная тень. Её создавали многочисленные отростки живых столбов, увешанные гроздьями мясистых пластинок-светоуловителей. Те же пластинки, но уже сухие и сморщенные, усеивали почву вокруг. Меж ними торчали зелёные стержни и ленты, неровные, шершавые, с опасными острыми краями и колючками. В далёком и слишком ярком небе ползли сгустки сконденсированной влаги. Ядовитый воздух со свистом проносился над поверхностью. Не будь на Шу тяжёлого скафандра, он бы уже летел вверх тормашками вместе с мелким мусором. Планета была ужасна, абсолютно не похожа на маточные колонии с бескрайними равнинами, покрытыми мягким голубым войлоком, с нежным синим светом парных звёзд, с безоблачным фиолетовым небом.

А терайцу здесь понравится. Он сможет дышать без скафандра. Теперь местным жителям не миновать вторжения, если только тта сумеет вернуться домой.

Шу фыркнул. Остроухий и не подозревает, какой сюрприз приготовил ему маленький гиа.

Рряур, Небесный Охотник Пяти Звёзд, Удостоенный Удара Лапы Верховного Тта, шёл по следу. Голохвостый, укравший тайну вторжения, не скроется. Он, Рряур, настигнет его даже на дне вечной тьмы и съест вместе с костями и панцирем. Тем более что гиа (как рассказывали старые тта, участвовавшие в набегах) удивительно вкусны.

Планета, выбранная голохвостым для укрытия, была весьма недурна. За её координаты Рряура ждёт новая звезда, а то и второй Удар Лапы. Атмосфера пригодна для дыхания, а местные аборигены — в пищу. Можно будет вволю поохотиться.

Облачившись в лёгкую десантную броню и захватив универсальный излучатель, тта покинул истребитель. Воздух был свеж и ароматен. Мягкая растительность приятного зелёного цвета ласкала лапы, а раскидистые деревья так и манили влезть на них. Рряур уже не сомневался: планету вскоре колонизируют. Тогда он непременно сюда вернётся.

Тающая лужица пластика, оставшаяся от посадочного модуля гиа, нашлась без труда. Рряур злобно зашипел. Голохвостый, конечно, успел сбежать, но его след чётко фиксировал сканер. Даже пять периодов форы его не спасут.

След вёл сквозь заросли мелких растений. Охотник нёсся вперёд, с шумом раздвигая стебли, вдыхая незнакомые возбуждающие ароматы, и вдруг выскочил на голую равнину, заваленную странными предметами. Вдалеке виднелись гигантские каменные формы, явно созданные разумными существами. Стая местных летунов, заметив Рряура, с возмущёнными криками поднялась в небо.

Не теряя времени на исследования, охотник бросился вперед через холмы. След был совсем свежим, значит, голохвостый рядом… Четырёхлапый, покрытый длинной шерстью абориген появился на вершине кучи предметов совершенно неожиданно. Он издал короткий рык, раскрыл усаженную клыками пасть и бросился к Рряуру. Размерами зверь превосходил охотника втрое, и тта, не желая рисковать, установил регулятор оружия на смертельную порцию парализующих волн.

Излучатель зажужжал, мигнул индикатор, но абориген продолжал нестись на охотника, даже не притормозив. На холм выскочили ещё три похожих зверя. Рряур выкрутил регулятор мощности до отказа и дважды нажал на спуск, но снова напрасно. А пасть с острыми клыками уже нависла над ним.

И тта впервые в жизни отступил, повернулся к противнику задом и бросился в заросли. Свора чудовищ кинулась следом.

Охотнику повезло, он успел добежать до рощи и с разбегу взлетел на дерево. Звери окружили ствол, задрали морды и начали выражать свою ярость, издавая громкие отрывистые звуки. Тта снова навёл на них излучатель и держал спуск, пока не опустел аккумулятор. Самого терайца замутило от отражённых волн, он чуть не свалился с ветки, но аборигены даже не почувствовали излучения.

Пришлось признать, что парализатор не действовал на местные формы жизни. С подобным тта ещё не сталкивались. Если их враги узнают об этом, они, пожалуй, смогут изготовить экраны против оружия Терая! Как же тогда вечная экспансия? Нужно поскорее уносить лапы, чтобы вернуться сюда с флотом крейсеров. Уничтожить всё живое, а лучше — вместе с планетой. Пусть голохвостый остаётся здесь. Рряур взорвёт его капсулу, и планета станет для гиа могилой.

Активировав самоликвидатор излучателя, охотник швырнул его вниз. Вспышка испугала зверей. Они разбежались с визгом. Не теряя времени, тта спрыгнул с дерева и бросился к своему кораблю.

Шу из последних сил тащился по бугристой усыпанной мусором равнине, то и дело проваливаясь в ямы. Он знал: охотник его непременно настигнет. Но нужно было задержать тта как можно дольше. Дать время оставшемуся на орбите кораблю переслать медленной связью сообщение на тайную базу гиа.

Неожиданно пришёл доклад от капсулы — охотник по неизвестным причинам покинул атмосферу планеты. Шу благодарно свернул хвост и возблагодарил щедрые звёзды, сохранившие ему жизнь. Следом пришло извещение об атаке. Капсуле удалось подкрасться к истребителю тта достаточно близко, чтобы сжечь взрывом реактора его навигационные приборы. Детекторы скафандра отметили вспышку излучения. Гиа фыркнул. Остроухому уже не удастся вернуться на Терай.

Теперь можно подумать о том, как выжить на этой ужасной планете, пока с базы не придёт спасательный корабль. Хорошо, что Шу указал в сообщении свои координаты. Запаса энергии в скафандре хватит с лихвой. Вот только где найти пищу?

Датчики уловили сотрясение почвы, и рядом появилось огромное существо на двух ходульных конечностях. Оно заметило Шу, наклонилось над ним и издало серию членораздельных звуков. Вскоре рядом появилось ещё одно, раза в два больше. Похоже, первое было его детёнышем. Анализатор выдал определение: первично-разумные формы, не достигшие стадии слияния.

Агрессивных намерений аборигены не питали. Гиа переключил ментальный излучатель на дружелюбие и симпатию, а ресурсы вычислителя передал лингвисту. Существа спорили — взять Шу к себе или оставить здесь.

Дожидаться спасателей под защитой местных разумных было весьма заманчиво, и Гиа задействовал все мощности ментального излучателя, чтобы заставить большее по размеру существо взять его с собой.

Наконец абориген решился, положил разведчика в мягкую транспортную тару и перенёс в своё жилище. Шу предложили пищу на выбор, и он остановился на мягком концентрате белков, минералов и жиров. Скафандр с лёгкостью переработает её в пригодную для гиа форму.

Разведчик снова возблагодарил звёзды. Теперь, наконец, можно было отдохнуть.

«Нет, нужно завязывать с ночными ужастиками. После них чего только не почудится. Сейчас вот своими глазами видел, как собаки гнали рыжего бесхвостого котяру в жилетке, очках и с фонариком в лапе. Хотя, кто знает, может он со светом мышей ловит?

Интересно, фонарик он здесь на свалке подобрал? Или вместе с ним из коттеджей сбежал? Вон, за деревьями виднеются. Тоже мне, хозяева жизни, а строятся рядом со свалкой, пусть и старой. Ну ладно мы, нам деваться некуда. Одно радует, лес недалеко».

— Папа, иди сюда скорей.

— Ну, что ты опять нашла?

— Пап, гляди какой хороший!

— Ничего себе! Откуда он тут взялся?

— Давай его домой заберём.

— Ага, и будет, как с котёнком…

— Не-е-ет, я за ним сама убирать стану.

— Не врёшь?

— Честно, буду!

— У него, наверное, хозяева есть.

— Пап, если он сбежал, то, наверно, никому не нужен. Ну, папочка, давай его возьмём. Я буду себя хорошо вести. Пусть он будет моим подарком на день рождения, и на Новый год, и…

— А чем ты его кормить собираешься?

— Он муравьёв ест. Я читала. А ещё его можно мотылём кормить или мучными червями. Ну, давай возьмём.

— Ладно, сейчас подумаем.

«Вот ведь знает, что я отказать ей не смогу. Когда я ей последний раз подарок делал?! И зверь этот дорогой, мне его никогда не купить.

А тут — зачем покупать? Вот он сидит. И животных дочка любит.

В меня, наверное. Мать нам никого заводить не даёт. Всё за чистоту в доме борется.

Только что мы с этим чудом делать будем? Вдруг он ничего нашего не ест? Прикажете корм в зоомагазине покупать? Это с моими-то доходами! А, ладно. Не найдём, чем кормить, в зоомагазин и сдам.

Кольке. Он его пристроит.

Как там у Киплинга? «Никогда вы не найдёте в наших северных лесах длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах…». У нас теперь и не такое найти можно. Из коттеджей он, точно. А больше откуда?

Вот ведь люди, побалуются, как с дорогой игрушкой, и оставят без присмотра, или выбросят. Кормись животина, как хочешь. Да, друг, если тебя никто искать не будет, ты тут точно пропадёшь. Это тебе не Бразилия!».

— Уговорила, берём.

— Ой, спасибо, папочка.

— Ладно, не подлизывайся, помоги лучше. Ух ты, тяжёлый какой.

Гляди, и не сопротивляется совсем. Чует, в хорошие руки попал. Давай сумку подставляй.

— Смотри, пап, он творог ест.

— Ну, слава Богу! Голодным не останется. Только всё равно надо у дяди Коли спросить, чем ещё его подкармливать надо.

«Ой, что будет, когда мать домой вернётся! Ну, уж уговорю её как-нибудь. Тем более, и зверюга вон какая симпатичная. И чего ж ты, друг, мне так нравишься-то, не пойму».

Броненосец сидел в большой картонной коробке перед блюдцем с творогом и дружелюбно подмигивал блестящими хитрыми глазками.

№ 5

Алесь Куламеса УДАЧА КРУГЛЫЙ ГОД

Рис. Николая Доронина

Геннадий потоптался у входа, решительно вздохнул и потянул ручку на себя. Дверь бесшумно отворилась, пропуская его в небольшой уютный офис.

— Добрый день, — улыбнулась Геннадию девушка на ресепшен. — Чем могу помочь?

— Я… э-э, — Геннадий откашлялся, — в компанию «Удача круглый год». Это ведь здесь?

Девушка снова улыбнулась и кивнула:

— Да, вы пришли правильно. Проходите, присаживайтесь — менеджер скоро освободится. Чаю? Кофе?

— Чаю, пожалуйста. Можно без сахара.

— Хорошо, — девушка опять мило улыбнулась, и Геннадий почувствовал, что напряжение потихоньку спадает. И в самом деле, чего переживать: если ему здесь не понравится, он в любой момент может уйти.

Улыбчивая девушка принесла чай. Без сахара. Глядя на неё, Геннадий подумал, что, по крайней мере, сотрудники компании не производят впечатления сапожников без сапог. Значит, есть надежда, что его не обманут.

Он спокойно допивал чай, листая свежие деловые журналы, когда девушка пригласила:

— Менеджер ждёт вас.

Геннадий поблагодарил и прошёл в указанную дверь.

Он попал в маленький светлый кабинет. Навстречу ему из-за стола поднялся крепкий парень лет тридцати.

— Добрый день, меня зовут Михаил, — сказал хозяин кабинета. — Прошу присаживаться.

Представившись, Геннадий опустился в кресло напротив и с плохо скрываемым любопытством оглядел кабинет. Ничего особенного. Стол, два кресла на колёсиках, высокие шкафы со стеклянными дверцами, сплошь уставленные разноцветными папками. На стенах фотографии улыбающихся людей и благодарственные письма в рамках.

— Это наши клиенты, — Михаил перехватил взгляд Геннадия. — Как-то так повелось, что они присылают нам свои фотографии. В кабинете скоро места не хватит, будем в приёмной вывешивать.

— Да, — рассеянно кивнул Геннадий, разглядывая снимки, — уж больно понравились ему лица запечатлённых на них людей. Михаил не торопил. Ждал.

Наконец Геннадий перешёл к делу.

— Пару дней назад, — начал он, откашлявшись, — мне на почту пришёл вот такой спам.

Он достал из кармана пиджака вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и вслух прочёл:

— «Компания «Удача круглый год» за умеренную плату гарантирует вам удачу средней степени в течение года». И телефон. Я сначала посмеялся над очередной шарлатанской рекламой, но потом навёл кое-какие справки и… решил попробовать.

— Да, мы рассылаем подобные письма. Извините, если наше объявление вам досадило, — Михаил произнёс это серьёзным тоном, но в его глазах плясали весёлые чёртики. Геннадий был заинтригован.

— Скорее, озадачило. Например, что такое удача средней степени?

— В двух словах об этом не скажешь, — Михаил откинулся на спинку кресла. — У вас есть время?

Геннадий кивнул.

— Хорошо, тогда слушайте. Удача средней степени — это такое стечение обстоятельств, при котором вы не сможете выиграть десять миллионов рублей или коттедж в «Алых парусах», но вполне можете рассчитывать на то, что ни одна сделка у вас не сорвётся, жена не уйдёт к приятелю, а партнёр не предаст. Удача низкой степени — выиграть мелочь у «однорукого бандита», снять красотку на ночь — по нашему мнению, не может заинтересовать серьёзных людей. А наши клиенты — люди серьёзные. Ну а удачу высокой степени мы, увы, не можем обеспечить — это не в наших силах… Вы меня слушаете?

— Я не женат, — невпопад ответил Геннадий. — И бизнес веду без партнёров.

Произнося эти слова, про себя он повторял другие: «Ни одна сделка не сорвётся. Ни одна». То есть «Неотех» не откажется от заказа! Для его маленькой компании по разработке компьютерных программ это было равносильно выживанию.

— Вижу, вы заинтересовались. Желаете поподробней?

— Да, если можно.

— Очень даже можно, — улыбнулся Михаил. — Итак, известный вам учёный, учредитель нашей компании, — вы ведь наводили справки о нас, не так ли? — изобрёл способ контролировать удачу человека. То есть я хочу сказать, удачу низкой и средней степени. Над контролем удачи высокой степени мы пока работаем.

— Контролировать? Но каким образом?

Михаил пожал плечами:

— Вряд ли я смогу объяснить. Здесь использованы последние достижения квантовой механики, теории хаоса и психологии. Сам я во всём этом слабо разбираюсь. Моё дело — продавать удачу.

— Но разве можно продавать товар, не разбираясь в его природе? — Геннадий вскинул брови. — Я, конечно, не специалист по продажам, но у меня своя компания, и в том, как продвигать свой продукт, я кое-что понимаю.

Михаил отпил чаю и прищурился:

— Вероятно, я неточно выразился. В сущности, я ничего и не продаю.

— То есть?

— Согласитесь, было бы странно продавать вам вашу же удачу.

— Но тогда что вы здесь делаете? И что здесь делаю я?

— Я вас консультирую, а вы решаете, нужны ли вам наши услуги, — Михаил был абсолютно спокоен.

— Что-то консультации я пока не заметил, — раздражённо бросил Геннадий.

— Это потому, что её не было. В нашей компании такой порядок: сначала мы заключаем договор, получаем плату, а уж потом начинаем работать.

— Значит, деньги вперёд… И сколько?

— Сто тысяч.

— Долларов? — ужаснулся Геннадий.

— Ну что вы. Мы же в России… Рублей, сто тысяч рублей.

— А скидки?

Михаил широко улыбнулся.

— Думаю, в данном случае торг не уместен. Мы работаем просто: клиент или платит и получает удачу средней степени на ближайший год, или не платит и ничего не получает. Выбор, как водится, за самим клиентом. Мы ничего не навязываем.

Геннадий почесал затылок. В принципе, свободные деньги у него были — копил на поездку в Тибет. И удачи, хотя бы средней степени, очень хотелось. Но не кинут ли?

— Я бы хотел ознакомиться с текстом договора.

— Пожалуйста, — Михаил достал из ящика стола тоненькую папочку.

Геннадий внимательно просмотрел документ. Всё стандартно: права, обязанности, порядок разрешения споров, ответственность сторон.

— Карточки принимаете?

Если бы Михаил при этих словах улыбнулся, оживился или каким-то другим способом показал, что вопрос его обрадовал, то Геннадий тут же ушёл бы. Но менеджер не повёл и бровью. Он ответил так же спокойно, как и прежде:

— Разумеется.

Геннадий всё ещё сомневался, но перспектива контракта с «Неотехом» перевешивала. Стоило рискнуть.

Расплатившись и получив на руки полный пакет необходимых документов, Геннадий заполнил небольшую анкету: ФИО, паспортные данные, место рождения, мелкие биографические данные. Анкету забрал коротко стриженый мужчина лет сорока с незапоминающимся лицом — явно бывший сотрудник спецслужбы. Внутри несмело шевельнулось подозрение, но Геннадий подавил его.

Затем была полутёмная комната с кушеткой. Встретивший его холёный бородач пророкотал обволакивающим басом:

— Эдуард Эрнестович, психоаналитик. С вашего позволения, я погружу вас, так сказать, в лёгкий транс и задам некоторое количество вопросов.

— Гипноз? Это ещё зачем?

— Чтобы помочь вам, мы должны узнать о вас больше, чем написано в вашей анкете.

— Вот как?

— Да. Видите ли, опыт показывает, что часто на нашу удачу влияют не случайности, а вся наша, так сказать, прошлая жизнь и психологические особенности личности. Понимаете?

Геннадий молча кивнул.

— Вот и славно.

— Погодите, — встрепенулся Геннадий, — а вдруг…

— Не извольте беспокоиться, — прервал его взмахом руки Эдуард Эрнестович. — Наша беседа записывается, и вы всегда можете проверить, что я у вас спрашивал. Ну так как, приступим?

Геннадий вздохнул и прилёг на кушетку. Какое-то время он слышал голос бородача, а потом провалился куда-то вниз, в тёплую и мягкую колыбель…

— Ну всё, возвращайтесь, — почти тут же произнёс Эдуард Эрнестович, — мы закончили.

— Так быстро?

— Это как считать. Полтора часа без двух минут.

Геннадий распрощался с психоаналитиком, и улыбчивая девушка с ресепшен отвела его в третий кабинет, где за компьютером сидел бледный длинноволосый юноша. По виду — чистый программист, такие и у Геннадия работали.

Юноша почти без слов уложил его на столик вроде массажного, нацепил кучу датчиков, подсоединённых к компьютеру, и попросил не двигаться минут десять. Потом сел за компьютер и застучал на клавиатуре.

Через десять минут он закончил и освободил Геннадия от датчиков.

— Всё, можете возвращаться к менеджеру.

Геннадий кивнул и вышел из комнаты. Сразу за порогом его встретил Михаил.

— Итак, — сказал он, — основная часть работы сделана. Теперь мы в течение трёх дней обработаем данные и начнём влиять на вашу удачу.

— То есть через три дня попрёт? — в голосе Геннадия прозвучала ироническая нотка.

Михаил ответил так же серьёзно, как и раньше:

— Да.

Уже вечером Геннадий опять начал терзаться сомнениями. Поразительно, как легко он дал уговорить себя, купившись на мнимое — теперь он был в этом уверен — равнодушие менеджера! И что теперь делать? Деньги уже у них на счету, и вернуть их вряд ли получится. Конечно, у него есть и квитанция об оплате, и чек, и договор с подписью и печатью, но разве это поможет? Объегорили его как ребёнка. И ведь что обидно — сам пришёл, от безысходности.

Чтобы хоть как-то успокоиться, Геннадий приговорил целую бутылку коньяка и только тогда немного расслабился и заснул.

С утра началось странное.

Около семи в дверь позвонили. Полусонный Геннадий даже не удосужился поинтересоваться, кто там. Едва он раскрыл дверь, как в прихожую вскочил тощий всклокоченный мужик в спортивных штанах, майке и шлёпанцах на босу ногу.

— Какого чёрта! — заорал визитёр, размахивая руками. — Я только неделю как ремонт закончил, а вы мне уже всё залили! Что мне теперь прикажете делать?

— Вы о чём? — Геннадий спросонья не понимал, чего от него хотят.

— Залил ты меня, сосед! — мужик распалялся всё больше. — Проверь, небось, в ванной кран не закрыл, паскуда!

— Какая ванная? Ничего не понимаю… — замямлил Геннадий и только тут обнаружил, что на полу в прихожей мокро.

Он кинулся в ванную. Воды там было по щиколотку, и она переливалась через порожек в коридор. Видимо, он вечером случайно заткнул пробку в раковине и не до конца закрыл кран. Проклятый коньяк! Проклятая импортная сантехника, в которой даже в раковине есть пробка!

— Вот, что я говорил! — победоносно шумел за спиной мужик. — Отсюда и натекло.

— Но уже не течёт…

— Это потому что я на весь дом воду перекрыл, — рявкнул мужик, — а то бы и моих соседей снизу так же залило.

— И чего теперь? — Геннадий окончательно проснулся и лихорадочно соображал, что же делать.

— А ничего. Плати за ремонт. Или давай участкового звать, акт оформлять. Так дороже выйдет.

— А столько надо? — с участковым связываться не хотелось.

— Две штуки, — рубанул мужик. — Да не бойся, в рублях это. Твоё счастье, что я рано просыпаюсь. Вовремя заметил да воду перекрыл.

Геннадий облегчённо вздохнул и поплёлся за кошельком. Рассчитавшись с соседом, он принялся убирать воду, вполголоса матеря всех и вся. А в особенности поганую контору, которая обещала ему удачу.

День на работе начался спокойно — подготовка к тендеру в «Неотехе» шла размеренно: Геннадий смог выстроить систему, работающую без авралов. Зато в кафе, где он обедал, новенькая официантка пролила на него горячий кофе.

Геннадий закатил скандал, администратор пообещал сделать скидку и уволить неумёху, но это не сильно успокоило. В кабинет Геннадий вернулся в отвратительном настроении.

Вечер тоже не задался — выйдя из офиса, Геннадий обнаружил на левом крыле своего «Фольксвагена» жирную царапину. Не иначе, какой-нибудь урод-маргинал гвоздём от зависти царапнул.

Хотелось завыть.

Дома Геннадий тщательно проверил все краны, перекрыл на всякий случай воду и газ и только после этого лёг спать. Но наверху соседи, до этого вообще не подававшие признаков жизни, устроили настоящий шабаш, и толком поспать не удалось. А пойти разобраться Геннадий не решился.

Утром он встал разбитый и ещё более злой, чем вчера. Соседи на этот раз не беспокоили, но какие-то гады так поставили свои тачки, что выехать было совершенно невозможно. Геннадий стучал по машинам, заставляя их пищать сигнализацией, но хозяева не объявились. Пришлось добираться до работы на метро. Для Геннадия, который уже три года передвигался только на машине, это оказалось нелёгким испытанием. Сначала он заблудился и поехал не туда, потом из-за давки пропустил три поезда. В четвёртый всё-таки смог втиснуться, но пять станций пришлось ехать словно в банке сардин.

На работе всё шло спокойно, если не считать пожарного инспектора, который припёрся совершенно некстати. Чтобы отвадить незваного гостя от комнаты, где, нарушая все пожарные нормы, стояли серверы, пришлось всучить ему конверт с пятью тысячами рублей.

После этого Геннадий не выдержал. Наказав заму Евгению продолжать в прежнем темпе подготовку к тендеру, он вызвал такси и направился в компанию «Удача круглый год».

— Добрый день, — солнечно улыбнулась ему девушка на ресепшен и, не дав выпалить отрепетированную в машине тираду, добавила. — Мы ждали вас ещё утром. Проходите к менеджеру, он свободен.

Геннадий хмыкнул и протопал в кабинет.

— Признаться, ждали вас немного раньше, — Михаил был, как всегда, спокоен.

— Перестаньте! — рявкнул Геннадий. — Со мной эти штучки не пройдут!

— И не должны. Потому что их нет, — Михаил улыбнулся. — Перейдём к делу?

— Да уж, пожалуйста! — раздражённо бросил Геннадий. — Объясните, почему вопреки вашим обещаниям меня постоянно преследуют неудачи. За что, чёрт возьми, я заплатил такие деньги!

— За удачу средней степени, — невозмутимо ответил Михаил. — Я могу объяснить, если вы меня выслушаете.

— Лучше просто верните деньги!

— Как скажете. Я готов это сделать, но прежде всё-таки хотел бы объяснить вам кое-что. Хорошо?

— Валяйте, — Геннадий упал в кресло и сложил руки на груди. Михаил также удобнее устроился в кресле.

— Как я уже говорил, учредитель нашей компании изобрёл способ управлять удачей. Не открою Америки, если скажу, что наша жизнь состоит из событий, на которые мы реагируем либо положительно, либо отрицательно.

— Либо нейтрально, — съехидничал Геннадий.

— Если мы воспринимаем событие нейтрально, значит, для нас оно вовсе не событие, — отмахнулся Михаил. — Событием является лишь то, что вызывает у нас эмоции. И вот это-то и решил использовать наш учредитель. Он выяснил, что мы не можем влиять на положительные события, но можем контролировать отрицательные.

— И как же? — Геннадий не верил ни единому слову менеджера.

— Предваряя их аналогичными, но менее страшными.

— Это как?

— Ну, например… — Михаил на мгновение поднял взгляд к потолку, словно там была подсказка, — например, вы опаздываете на важную деловую встречу. И ваша машина оказывается заблокированной на стоянке другими автомобилями так, что вы не можете выехать. Плохо?

— Да уж, не сладко.

— А что если этот случай произойдёт тогда, когда вы никуда не торопитесь и можете себе позволить поплутать в метро и пропустить три поезда, уехав на четвёртом?

— Погодите, — Геннадий выпрямился в кресле, — вы хотите сказать, что машины, которые сегодня заблокировали мой «Фольксваген», — ваша работа?

— Именно.

— И сделано это с той целью, чтобы предотвратить моё опоздание на некие будущие переговоры?

— Правильно.

Геннадий откинулся на спинку кресла.

— Бред.

— Все так говорят, — кивнул Михаил. — Мы сканируем человека и прогнозируем, какие серьёзные неприятности могут с ним случиться за ближайший год. А потом…

— Погодите, вы что — заглядываете в будущее?

— Ну, — Михаил задумчиво почесал переносицу, — можно и так сказать.

— И получается, — Геннадий наморщил лоб, выстраивая гипотезу, — что превентивное и, можно сказать, театральное проигрывание ситуации ведёт к тому, что настоящая беда не случается?

— Да. Мы называем это управляемой неудачей.

— Но идея же элементарна!

— А я и не обещал, что будет что-то сверхоригинальное.

— И всё прочее подстроили тоже вы? — Геннадий ткнул пальцем в сторону Михаила.

— Да.

— А потоп у меня дома? Вы что, вломились в мою квартиру?

— Во время сеанса гипноза вам внушили закрыть раковину и приоткрыть кран. Мужика снизу отыгрывал нанятый нами актёр. Две тысячи — неплохой гонорар для полунищего артиста. Ваш реальный сосед ещё не вселился, там только начался ремонт, и рабочие мелкую протечку сверху даже не заметили. Нам оказалось на руку, что вы плохо знаете своих соседей.

— А что бы случилось, не спровоцируй вы этот потоп?

— Примерно через полгода вы бы залили соседей на десять тысяч. Причём долларов. А так вы потеряли на два порядка меньше. Согласитесь, неплохая экономия.

— А царапина на машине?

— Предупреждение аварии, после которой вам пришлось бы менять крыло и оплачивать ремонт владельцу подрезанной вами иномарки. Можете сами прикинуть, сколько мы вам сэкономили.

— Да бросьте, — махнул рукой Геннадий, — не может быть, чтобы вот так просто удавалось предупредить неудачу, застраховаться от неё.

— Может, — Михаил был предельно серьёзен. — Нужно просто знать, что именно следует предупредить. А потом, когда все неудачи уже предупреждены, сцена оказывается чистой, и на первый план выходят удачи. И не просто выходят, а растут и множатся.

— Чушь! — снова отмахнулся Геннадий.

— Как хотите, — пожал плечами менеджер, — наша система не требует веры от наших клиентов. Всё работает и без неё.

— А кофе? — вспомнил Геннадий. — Это тоже что-то серьёзное?

— Да. Его бы на вас опрокинули прямо перед важной встречей, когда уже не было бы возможности переодеться… И так по всем пунктам. Мы предупредили все критичные неудачи, которые могли произойти с вами в течение года. Обычно это приводит к тому, что следующие неудачи не возникают и наши клиенты целый год, а иногда и больше пользуются удачей средней степени.

— Я не верю!

— Ваше право. Мы продаём удачу уже три года, и пока сбоев не было.

Геннадий не нашёлся, что возразить, и замолчал, нахохлившись, как сыч. Михаил спокойно рассматривал фотографии на стенах.

Спустя несколько секунд у Геннадия запиликал сотовый. Он схватил трубку:

— Да!

В ответ мобильник заорал голосом Евгения:

— Гена, они согласились! Отменили тендер и выбрали нас! «Неотех» наш, Гена!

Михаил, слышавший каждое слово, усмехнулся:

— Надеюсь, мы можем рассчитывать на вашу фотографию и благодарственное письмо?

Сергей Грудин МНЕ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ!

— Миша, что это? — тихо и немного испуганно спросила жена.

Я открыл глаза, прикрыл их ладонью от яркого солнца и проследил взглядом по направлению руки своей благоверной.

Высоко в небе, планируя по ветру в направлении турбазы, медленно опускались бликующие на солнце непрозрачные шары. Навскидку, десятка три.

— Бог ты мой! — поразился я. — Пришельцы.

— Какие пришельцы? — ошеломлённо спросила Наташа.

— Те самые, которые на протяжении последних четырёх лет каждый год в один и тот же день высаживаются в каком-нибудь уголке Земли и общаются с обычными людьми.

— Так это те, которые знают всего одну фразу: «Мне здесь не нравится»?

— Ну, не совсем так, — пробормотал я, наблюдая за полётом шаров. — Они нас оценивают: достойны мы войти в галактическое содружество или нет. Каждый год их что-то не устраивает, и наше общение заканчивается ключевой фразой с их стороны: «Мне здесь не нравится». А вот если хоть один из инопланетян скажет: «Мне здесь нравится» — всё! Мы в содружестве!

— Да, я помню. Каждый год после очередного визита гуманоидов это усиленно муссируется в печати. Похоже, сегодня у нас появился шанс взглянуть на пришельцев живьём.

— Тогда надевай купальник, любительница позагорать голяком, и поспешим. До турбазы ещё топать и топать, а «гости», похоже, опускаются как раз туда, — заметил я. Наташа рывком села на своём надувном матрасе и замерла.

— Ми-и-иш! — позвала она. — Купальника нет.

— Как нет?! — удивился я, вскакивая на ноги.

Мы находились на маленьком песчаном островке в Чёрном море, в районе Анапы, в ста метрах от берега. Остров был абсолютно голый и плоский, как плешь. Во время прилива его заливало водой. Потеряться тут купальник никак не мог. Но его не было!

— Ты куда его положила? — спросил я.

— Да прямо рядом с собой! — попыталась оправдаться жена. — Наверное, его ветерком в море унесло.

— Очаровательно! Может, хоть после этого случая нудизмом перестанешь заниматься, — начал злиться я.

— Да какой нудизм?! Пока вокруг нет никого, почему не позагорать нагишом? — возмутилась Наташа. В уголках её глаз от обиды появились слезинки.

— Ну ладно, ладно, извини! Погорячился, — поднял я руки в примиряющем жесте. — Делать-то теперь что?

Жена на пару секунд задумалась и ответила:

— Придётся тебе идти на турбазу. В нашем домике, в шкафу, на второй полке, найдёшь закрытый купальник и принесёшь мне.

— А ты одна тут справишься? — спросил я, с сомнением глядя на обнажённую жену.

— С чем?

— Ну, мало ли, — неопределённо протянул я.

— У тебя есть предложение лучше?

Предложения лучше у меня не было.

— Тогда, дорогой, постарайся побыстрее. Одной мне тут будет очень неуютно.

— Только никуда не уходи, — сморозил я глупость, заходя в воду, и сильными гребками поплыл к берегу. Буквально на одном дыхании мне удалось преодолеть расстояние между островком и побережьем. Выбравшись на песок, я обернулся и ободряюще помахал рукой жене. Наташа ответила тем же и легла обратно на матрац, стараясь выглядеть незаметной. Маскировка была бы эффективней, не будь столь яркой раскраска плавсредства. Стараясь не думать, что случится, если в моё отсутствие Наталью заметят какие-нибудь хулиганы, я побежал к турбазе.

В юности мне довелось довольно серьёзно заниматься лёгкой атлетикой. Хоть это и были дела давно минувших дней и от спортивной формы осталось одно воспоминание, кое-что из прежнего опыта могло пригодиться. Учитывая свои пятнадцать килограммов лишнего веса и полное отсутствие физической подготовки, я начал бег в развивающем режиме. Ноги почти мгновенно вспомнили и поймали когда-то отлаженную амплитуду движений. Шлёпая ступнями по самой кромке воды, я достаточно легко побежал в направлении, куда опускались шары пришельцев. Некоторые из них успели приземлиться, но береговой выступ не давал разглядеть подробностей. Мышцы довольно быстро разогрелись, и я рискнул увеличить темп. Решение оказалось неверным. Буквально через три сотни метров глаза начал заливать едкий пот, лёгкие стали задыхаться, а ноги налились тяжестью.

— М-да, годы уже не те, — подумал я и неожиданно разозлился на жену:

— Что за разгильдяйство такое? Ну, сняла ты купальник, положи его под голову или ещё куда, чтобы не унесло. Так нет! Надо бросить где попало, а муж теперь отдувайся! А ведь могли бы сейчас идти спокойно к турбазе, на инопланетян бы посмотрели, может, даже пообщались с кем. Видно, не судьба. Пока туда-сюда сбегаешь, потом ещё обратно дойти надо. Э-эх!

Я обогнул мыс и оказался рядом с базой отдыха. Почти все сферы приземлились, и только парочка ещё парила в воздухе. Одна из сфер опустилась на землю буквально в ста метрах от меня. На какой-то миг мне даже почудился оклик, сделанный высоким, чистым голосом:

— Приветствую тебя, землянин!

Желание остановиться и поговорить с инопланетянином было велико, но необходимость помочь жене гнала меня вперёд. Чтобы уйти от нежелательного контакта, я наддал ещё, сделав вид, что не заметил пришельца. (И как такое можно не заметить!)

На территории турбазы уже вовсю хозяйничали гости. Я видел, как они заходят в домики, подходят к пляжу, заговаривают с людьми. К счастью, наш с женой домик стоял на самой окраине базы отдыха, и на пути к нему не было видно ни одного инопланетянина. Это обстоятельство не могло не радовать. Не хотелось посылать братьев по разуму куда подальше во время нашей встречи, возможно, единственной в моей жизни.

Я взбежал по ступенькам, толкнул дверь и замер от неожиданности. В глубине комнаты на нашей с женой двуспальной кровати сидел гуманоид и, судя по звукам, льющимся из ноутбука, просматривал видеозапись нашей свадьбы! В первое мгновение я испытал дикое желание съездить кулаком по гладкому, с утончёнными чертами, лицу непрошеного визитёра, но чудом сдержался. Кипя от негодования, я молча шагнул к шкафу и принялся рыться в вещах в поисках купальника.

— Здравствуйте! — сказал пришелец, поворачиваясь ко мне.

— Здорово, — буркнул я. — Вас не учили, что брать чужие вещи нехорошо?

Инопланетянин в недоумении уставился на меня. Выглядел он в точности как по телевизору, когда кто-то ухитрился сделать любительскую видеозапись: тонкая фигура, плавные движения и какой-то отстранённый взгляд. Очевидно, мой вопрос его озадачил, а возможно, и задел, потому что пришелец сказал:

— Что-то мне здесь не очень нравится.

В этот момент я нащупал купальник и облегчённо вздохнул. Большая часть дела была сделана. Гуманоид, не дождавшись от меня ответа на свою риторическую фразу, с какой-то ноткой грусти в голосе сказал:

— Внимание! Внимание! Сегодня 12 апреля 2161 года. Мы начинаем прямую трансляцию с Центрального космического полигона Солнечной системы. Считаные минуты.

— Мне здесь нравится всё меньше и меньше.

От этих слов моё терпение иссякло. Усталость и злость на сложившуюся ситуацию вызвали эмоциональный взрыв:

— Да кто вы такие, чтобы нас судить? Посланцы Всевышнего? Что вы о нас знаете? Как вы можете понять наши поступки, поведение, мораль?! У каждого народа, расы — она своя! И по отдельным людям вы пытаетесь судить о цивилизации в целом?! Сколько времени вы проводите с нами? Полдня каждый год? И на основании этого принимаете свои решения?! Мы сами-то не можем разобраться в себе, а куда уж вам! Вот элементарный пример парадокса, который вам никогда не понять: как человек может любить одного человека, а жить с другим?

Пришелец потрясённо молчал. Похоже, с таким отношением к себе он не сталкивался ни разу. А меня несло:

— Один из вариантов: потому что тот, кого он любит, не любит его! В вашем мире такое возможно?! И это только один пример из сотен. Так что, ребята, вам нас никогда не понять, а соответственно, нам никогда не быть в вашем галактическом содружестве. Разве вы можете позволить, чтобы в ваше сообщество влился кто-то непредсказуемый?! Поэтому летите к себе домой и не возвращайтесь. Вам тут делать больше нечего.

Выговорившись, я развернулся и шагнул к двери. И тут гуманоид с какой-то весёлой бесшабашностью в голосе заявил:

— А ведь мне здесь нравится.

Я опешил, обернулся и увидел, как инопланетянин, улыбаясь, помахал мне рукой и растворился в воздухе.

«Вот тебе на! Что же заставило тебя передумать? Неужели вам было достаточно увидеть неприкрытые чувства, настоящие эмоции, а не ежегодную неуклюжую попытку людей показать себя с наилучшей стороны? Или всё-таки что-то другое, недоступное для моего понимания?» — думал я, торопясь к своей любимой Наташке.

Елена Красносельская НЕЧТО БОЛЕЕ ВАЖНОЕ…

— Внимание! Внимание! Сегодня 12 апреля 2161 года. Мы начинаем прямую трансляцию с Центрального космического полигона Солнечной системы. Считаные минуты отделяют нас от старта Большой ежегодной регаты на кубок Юрия Гагарина среди любителей ракетостроения. В этом году она приурочена к знаменательному событию — 200-летию со дня первого полёта в космос! Мы можем наблюдать, как участники начинают занимать места на стартовой площадке согласно состоявшейся вчера жеребьёвке. Командиры экипажей отдают последние распоряжения, проводят предстартовые операции и с интересом разглядывают соперников. Посмотрим и мы с вами, дорогие зрители, на корабли, уже занявшие свои позиции вдоль стартовой линии: строгие вытянутые формы корпусов… стальной блеск отполированных головных обтекателей создаёт впечатляющую картину техногенной мощи… — комментатор на секунду умолк, переводя дыхание.

Я готовился выйти на старт, стараясь не слушать комментатора. Пальцы бегали по приборной доске, нажимая нужные кнопки. Я старался сосредоточиться, но вновь и вновь мысленно возвращался к одному и тому же воспоминанию из детства…

Шёл урок математики. Одноклассники усердно решали примеры, учитель вычерчивал на доске геометрическую задачу, а я увлечённо рисовал на листке бумаги замысловатую конструкцию космического корабля с парусами. Как-то в библиотеке мне попалась книга по истории парусного спорта, и теперь каждый дюйм моей детской комнаты был увешан фотографиями старинных фрегатов.

— Грегори, это трудно представить, но всё великое было когда-то лишь робкой мечтой, — учитель неслышно подошёл ко мне и теперь стоял возле моей парты, сосредоточенно рассматривая рисунок.

Я замер, ожидая неминуемого наказания, но старый учитель задумчиво наклонился и неожиданно для меня подправил карандашом мой эскиз…

Прошло много лет, я стал конструктором и добился успеха в своей работе, но детская мечта не покидала меня ни на миг. Добрый десяток лет я провёл в своём собственном ангаре, создавая необычный корабль. И вот теперь мне осталось сделать последний решающий шаг — показать своё детище всему миру!

Я вывел корабль из ангара, подвёл его к стартовой линии и стал расправлять солнечные паруса.

Комментатор, запнувшись на полуслове, замер от неожиданности. Установилась тишина…

Я сосредоточенно расправлял один парус за другим, стараясь не замечать нависшего напряжения. Наконец корабль предстал миру во всей красе. И тогда эфир взорвался восторженными возгласами!

— Это что-то непостижимое!

Фантастическое великолепие, — комментатор захлёбывался от волнения. — Взгляды всех присутствующих прикованы только к одному участнику. Если вы сегодня не находитесь вместе с нами на Центральном космическом полигоне, постарайтесь представить себе космический корабль с величественными белоснежными парусами.

Командир экипажа — Грегори Ордик, известный конструктор, популяризирующий свою идею использовать солнечный ветер в звёздной навигации. Сейчас все зрители гадают: сумеет ли Грегори с помощью солнечного ветра развить достаточную скорость, чтобы обогнать быстроходные катера своих соперников?

Я усмехнулся. Я знал, что вряд ли приду к финишу первым, а точнее, был твёрдо уверен, что финиширую последним.

— Внимание, объявлена минутная готовность! — гудел комментатор. — Я слышу, как командиры кораблей называют по очереди свои порядковые номера, зрители замерли в ожидании. Старт! Космические корабли рванулись с места и исчезли вдали один за другим. На экранах мониторов можно видеть, как идёт борьба, как виртуозно гонщики обгоняют на поворотах соперников. Дистанция выдерживается чётко. Похоже, в этот раз обойдётся без удалений и дисквалификаций. Но где же наш белоснежный красавец?.. Вот и он — величественно плывёт в пространстве под восхищённые взгляды присутствующих, безнадёжно отстав от всех участников гонки. Вы знаете, происходит что-то невообразимое. Всё внимание обращено к паруснику, я сам не в силах отвести взгляд от него! Это очень красиво, действительно очень красиво, — и комментатор умолк, наслаждаясь невиданным зрелищем…

Я стоял на капитанском мостике, пытаясь справиться с охватившим меня волнением. Я плыл под парусами! Сбылась мечта всей моей жизни.

Меж тем впереди творилось что-то странное. Корабли финишировали один за другим, а потом возвращались назад, выстраиваясь двумя шеренгами и образуя живой коридор. И тут я понял, что это мой корабль они хотят встретить с такой торжественностью, именно так подзабывшее о Прекрасном человечество хочет выразить своё уважение Красоте!

Я пересёк финишную прямую последним, но выиграл нечто гораздо более важное, чем приз.

№ 6

Александр Абалихин ГНЕВОМ И БОЛЬЮ

— Папа, что случилось? Последнее время ты сам не свой.

Отец Володи, ссутулившись, сидел за письменным столом и не сразу отозвался на слова сына.

— Я хочу посоветоваться с тобой, Володя. Ты помнишь, тётя Ира писала, что её маленький внук Алёша тяжело болен. Нужна операция на сердце. А это пятьсот тысяч… — Иван Андреевич тяжело вздохнул.

— Да, я об этом знаю.

— Так вот, я могу получить сумму даже большую.

— Тебе достался грант? — оживился Володя.

— Если бы! Нет, речь идёт об авансе за книгу.

— Разве за научные книги столько платят?

— Одно зарубежное издательство предложило мне выступить соавтором труда по новейшей истории России. Они знакомы с моими публикациями, знают, что моё имя кое-что значит для исторической науки, и предлагают доработать мои статьи для их книги.

— Так в чём проблема?

— В характере доработки. Издатели хотят, чтобы я подкорректировал некоторые свои трактовки, по-иному расставил акценты.

— Но ведь суть от этого не изменится?

— Как сказать. В истории любой страны немало спорных моментов. Да и факты можно подтасовать так, что события предстанут совсем в другом свете. Что и делает мой потенциальный соавтор. А мне предлагается подыграть ему. Например, адмирал Колчак и генерал Шкуро в этой книге должны быть представлены спасителями Отечества.

— А разве нет? Они же пытались избавить страну от большевиков.

— Всё не так просто… Например, есть сведения, что Колчак был связан с британской разведкой, а Шкуро сотрудничал с гитлеровцами.

— Всё это враньё! Коммунистическая пропаганда. У тебя, папа, ностальгия по советскому прошлому.

— По бесплатным операциям на сердце, сынок. И по профессорской пенсии… Да бог с ними, с белыми генералами и большевиками! Но вот что мой возможный соавтор пишет о партизанах. Оказывается, они грабили сельских жителей и провоцировали немцев на уничтожение деревень и массовые расстрелы! Ни слова об их подвигах, которые приблизили Победу. Могу ли я ставить своё имя на одной обложке с его? Ты знаешь, мой отец — твой дедушка — прошёл всю войну. Он же в гробу перевернётся!

— Папа, всё это дело прошлое. А сейчас ты сможешь хорошо заработать.

— Ну, сынок, не ждал я такого от тебя.

— А не ждал, так зачем завёл этот разговор? Что я могу тебе посоветовать, если ты такой упёртый? Ладно, сам решай. Я, собственно, что хотел сказать? Мы с друзьями решили в эти выходные выбраться на природу. Я к Павлу в гараж. Он хочет у своей «Волги» тормоза прокачать перед поездкой.

Ворота в гараж были открыты. Павел копался под капотом машины.

— Привет, пан Козлевич! — дурашливо поздоровался Володя.

— А, это ты, — обернувшись, протянул Павел. — Намучился я с этим драндулетом.

— А ты новую тачку купи!

— Легко сказать! Да у меня хоть такая есть. А ты и вовсе без «колёс».

— У меня всё впереди. Вот выучусь на журналиста, буду сотрудничать в популярных СМИ, доводить до читателей идею, что успех в жизни зависит только от самого человека и не надо жалеть неудачников.

— А ты надеешься на удачу?

— Я надеюсь на свои мозги. Я заработаю много денег. Сейчас такие возможности!

— Это точно: в любой момент есть возможность оказаться выброшенным на улицу! Нет, такой порядок не по мне. В следующее воскресенье иду на митинг. Сам буду выступать.

— Зачем? Там же одни старики с флагами стоят, а ораторы им лапшу на уши вешают. Всё это пустое…

— Старики? Неправда, там и молодёжи много. Всё пустое, говоришь? И тут ты неправ: надо, надо людей расшевелить!

— В семнадцатом году уж так расшевелили, что потом кровью долго харкали.

— А ты не думаешь, что тогда победила ползучая контрреволюция?

— Знаешь что?! Надоел ты мне с этими дикими терминами и желанием раскачать людей. Надают вам по морде, тем всё и кончится! Делать тебе нечего, вот и таскаешься по митингам. Лучше карьеру делай да с девчонками гуляй! Кстати, твоя Наташка поедет с подругой?

— С подругой, — сердито ответил Павел. — И Олег с Костей будут со своими девчонками.

— Я пойду мяса для шашлыка куплю.

— Валяй.

Володя половину ночи не спал, слушал, как в соседней комнате шепчутся отец и мать. Так и заснул под их приглушённый говор и вздохи.

К месту назначения добирались на двух машинах. Павел выбрал место подальше от населённых пунктов. Палатки разбили на берегу реки. Целый день купались, к вечеру разожгли костёр, жарили шашлыки и пили вино, а потом разбились на пары и долго гуляли по берегу реки. Только часа в два ночи забрались в палатки.

Володя и Павел проснулись раньше всех, вылезли из палаток и наблюдали за восходом солнца. Багровый диск медленно всплывал над кромкой темнеющего вдали леса, окрашивая всё вокруг в нежно-розовый цвет. Над просторным лугом поднимался белёсый туман. Четыре палатки, расположенные поблизости, были едва различимы в нём.

Павел потянулся и, шумно выдохнув воздух, сказал:

— Хорошо-то как! Пойду снасти возьму. Рыбы наловим, пока остальные спят.

— Погоди! Взгляни, какие красавцы! — указал в сторону реки Володя.

Павел пригляделся. Вдоль речного берега неторопливо шли два коня, пощипывая влажную от росы траву. Один конь был тёмный, другой — серый. Они казались призраками на этом сказочно красивом лугу. Приятели, не сговариваясь, направились к коням. Вблизи тёмный оказался гнедым, с чёрной гривой и хвостом. Другой конь был белой масти.

— Хороши! — восхитился Володя.

Раньше он увлекался верховой ездой и знал толк в лошадях.

— Посмотри: на них сёдла, стремена и уздечки, — воскликнул Павел.

Кони искоса смотрели на людей своими тёмными бездонными глазами и продолжали щипать траву.

— Интересно, чьи они? — удивлялся Володя. — Село далеко отсюда. Да и не деревенские это кони. Я таких красавцев ещё не видел! Может быть, проедемся верхом?

Он подошёл к белому и похлопал его по шее.

— Съезжу-ка я на нём в село. Мы вчера в магазине были, а хлеб забыли купить. Продавщица говорила, что она в семь открывает.

Володя сбегал за рюкзаком в палатку. Лихо, едва коснувшись стремени, вскочил в седло. Конь встрепенулся, но не испугался. Глядя на приятеля, Павел тоже решил прокатиться. С трудом взгромоздился на гнедого. Володя едва удержался от смеха:

— Да не бойся, не упадёшь. Кони явно объезжены. Ты тут покатайся, а я в село и обратно!

И Володя пришпорил своего коня.

Павел покружился на месте, с трудом привыкая к роли наездника. Его конь, тряхнув гривой, направился к лесу, над которым уже поднялось огромное красное солнце. Павел пытался повернуть назад, но конь не слушался. И тогда всадник перестал сопротивляться воле коня.

Володя приближался к селу. Вчера они с друзьями проезжали здесь. Но сегодня это место показалось ему незнакомым. Дома, прежде пёстрые, стали однообразно серыми. Дорога была грязная, с лужами посередине. Когда успел пройти дождь? Въехав же в село, он очень удивился тому, что крайняя изба была покрыта дранкой, а следующая — вовсе соломой. Потом он проехал мимо небольшой деревянной церкви, которую вчера почему-то не заметил.

Село казалось пустым. Лишь в одном окошке чуть приоткрылась занавеска, но чья-то рука тотчас её задёрнула. И тут из-за угла соседней избы выскочили трое в серых шинелях, с винтовками:

— Стой! Стой, тебе говорят!

Володя не столько испугался, сколько удивился. Ударив коня в бока, он пролетел мимо людей с винтовками. За спиной хлыстами защёлкали выстрелы, над головой просвистели пули. Он не мог понять, что происходит. Сбоку подбежал бородатый мужик в синей рубахе и жердью сшиб растерявшегося всадника на землю. Володя упал в грязь, а конь поскакал дальше.

Солдаты в серых шинелях подхватили его под руки и поволокли к избе. Втащили в просторную комнату, швырнули на пол. За столом на лавке сидели два офицера в непривычной, но знакомой по фильмам форме. Такая была у белогвардейцев в гражданскую войну. «Подполковник и ротмистр», — машинально отметил Володя.

— Вот, лазутчика взяли, ваше благородие, — сказал один из конвоиров. Володя ничего не понимал. «Ряженые какие-то! Фильм про гражданскую войну, что ли, снимают? И декорации вполне натуральные. Вот только софитов и камер не видать».

— Вы что себе позволяете! Я же не каскадёр! Где руководитель съёмочной группы? — поднимаясь с пола, возмущался Володя.

Полковник, с чёрными усиками и колючим взглядом, ударил кулаком по столу и заорал:

— Молчать! Спрашивать будем мы. Ты откуда, из леса? Сколько вас? Орудия, пулемёты есть?

Володя опешил. «Нет, это не киношники. Тогда кто? Ролевики заигрались? Этот чернявый явно не шутит».

— Ты будешь говорить, красная сволочь?

Дверь отворилась, и в избу вошёл рослый рыжебородый священник.

— Что, ещё взяли? — добродушно спросил он.

— Да, отец Амвросий. Их, как тараканов, развелось. А тех вы отпели, батюшка?

— А как же, отпел. И председателя, и всю их ячейку. Простых мужиков вы зря.

— Не учите, батюшка. Иначе эта зараза расползётся по всему свету.

Володя стал кое о чём догадываться.

— Какой сейчас год? — отрешённо спросил он.

Второй офицер, молодой светловолосый ротмистр, с удивлением ответил:

— Девятнадцатый. У вас теперь календари свои стали. Всё перепутали: и месяцы, и дни. А теперь и год не помните?

— Кстати, почему вы так странно одеты? Это что, интернационал? — ткнул в грудь Володе черноусый полковник.

У Володи на майке был изображён темнокожий центрфорвард баскетбольной команды — лидера НБА.

— Я живу в две тысячи седьмом году. Я не знаю, как попал к вам, — выдавил из себя Володя.

— Вот как? Из будущего, значит. Юноша начитался Уэллса… Что ж, допустим. И где же вы живёте… в будущем? — продолжал допрос черноусый.

— В Москве, в России.

— В Российской империи?

— Империи давно нет.

— Если империи нет, значит, красные победили?

— Да. Но через семьдесят лет страна, созданная ими, распалась на несколько государств. Россия теперь значительно меньше, чем была тогда, то есть сейчас… Киев, Одесса, Минск, Севастополь теперь не российские города.

— Сволочь! — офицер с усиками врезал Володе по скуле так, что тот отлетел в угол. — «Красные победили»! Мы их не сегодня — завтра раздавим. Да они сами с голоду передохнут! А тебя я прикажу расстрелять у навозной кучи! Севастополь — не российский город! Мерзавец!

Володя, вытирая кровь с разбитых губ, встал и с трудом проговорил:

— Я не вру. Всё намного сложнее.

— Что разговаривать с этим красным агитатором? Расстрелять! — отрывисто приказал черноусый.

Молодой попросил:

— Можно, я допрошу его сам, господин полковник? Вдруг этот сумасшедший — провидец?

— Вы верите в чепуху, которую он несёт, ротмистр? Впрочем, делайте что хотите. У меня есть поважней заботы.

Полковник вышел, а за ним следом два солдата и священник. Один служивый остался стоять в дверях с винтовкой наперевес.

Ротмистр подставил Володе стул:

— Садитесь. Я верю вам. Видите ли, мой дядя рассказывал, что однажды заехал в лес рядом с домом и попал в допетровские времена. Окончил он жизнь в сумасшедшем доме, но я ему верил… Вы же не обманываете нас?

Володя насторожённо молчал.

— Расскажите мне, что произойдёт потом. Я сделаю всё, чтобы вас не расстреляли. Слово офицера.

Володя кивнул:

— Хорошо, расскажу всё, что знаю.

— Вы утверждаете, что не связаны с теми, в лесу?

— Да, я приехал с товарищами на электричке… на поезде. Мы туристы. Решили отдохнуть на природе.

— «Товарищи»? Так вы всё же красный!

— У нас теперь нет ни красных, ни белых. Коммунисты есть, но к власти их не подпускают. Опять появились беспризорники и бездомные, безумно богатые и нищие, — зло проговорил Володя. Он всерьёз начинал сочувствовать тем, кто скрывался в лесу. — У вас ничего не получится. Красная армия разгромит вас, ваших западных союзников и Японию. Зря вы с теми мужиками так поступили.

Офицер помрачнел:

— Задурили русскому человеку голову… Но вы продолжайте. Значит, большевики не сохранят империю?

— Сохранят, но не в таком виде, как вы её себе представляете. А потом всё изменится. Вернётся капитализм, причём в самой дикой форме, а территория страны сократится почти наполовину.

— И с коммунистами не расправятся?

— Зачем? Они ничего не решают.

— Что ещё случится со страной?

— Будет коллективизация и разорение деревни, большевики перегрызутся, и те, кто возьмёт верх, убьют многих своих бывших соратников.

— Наши внедрятся в их правительство?

— Не знаю. Может быть, и так… — задумался Володя и продолжил. — Потом наш народ победит в великой войне с немецкими фашистами.

— С кем? — не понял ротмистр.

— Война будет с Германией четыре года. Немцы истребят десятки миллионов наших с вами соотечественников, но мы победим.

Офицер перекрестился.

— Насколько мне известно, некоторые, например генерал Шкуро, пойдут на сотрудничество с немцами.

— Ах ты, каналья! Да знаешь ли ты, что наш полковник — друг генерала Шкуро!

На лице офицера вздулись жилы, но он сдержался.

— Говорите дальше.

— Советский Союз добьётся больших успехов…

— Союз?

— Да. Эта страна будет образована на месте Российской империи. Первый человек, полетевший в космос, — наш с вами соотечественник, наши учёные создадут первые в мире атомные электростанции, по Луне будут двигаться самоходные аппараты, созданные в нашей стране.

— А люди? Люди станут жить лучше?

— Кто как… Будет бесплатное образование и медицина. Жильё будут предоставлять бесплатно, правда, не всем. Найдутся недовольные, желающие кто большей свободы, а кто — роскоши. Потом наступит упадок, и всё начнётся сначала.

Офицер раскачивался на стуле, закрыв глаза.

— Всё же вы красный. Но, похоже, вы не лжёте. Как же всё перепуталось в вашем мире!

Дверь распахнулась. В избу, едва не сбив часового, влетел солдат:

— Господин ротмистр, красные!

— Да кончай ты его! — крикнул вбежавший полковник.

Володя резко вскочил, опрокинул стол на ротмистра, схватившегося за кобуру, и прыгнул в открытое окно. Замешкавшийся часовой подбежал к окну и стал наугад стрелять вслед.

— Уйдёт, гад! — заорал полковник и выстрелил из револьвера несколько раз в сторону беглеца.

Володя уходил огородами. Сейчас ему пригодились навыки, приобретённые в секции спортивного ориентирования. Пули его не зацепили, а вскоре в селе началась такая пальба, что было уже не до него.

Далеко в поле Володя увидел белого коня. Спокойно, чтобы не спугнуть, подошёл к нему и вскочил в седло…

Конь Павла сам нашёл лесную дорогу. По тёмному ельнику он шёл спокойно, но вскоре стал всхрапывать.

— Ну, пойдём назад, лошадь, — попросил Павел. — И так далеко заехали. Мне к друзьям пора. Или я слезаю!

— Ага, слезаешь! И идёшь со мной, — услышал он голос из придорожного ольховника.

На дорогу вышел бородатый мужик в шинели, будёновке и с винтовкой. Ружейный ствол смотрел прямо на Павла. Тот неловко слез с лошади и поинтересовался:

— Кино снимаем?

— Чего? Башку тебе сейчас снимем! — засмеялся бородач. — Пошли. Не разговаривай.

Он толкнул Павла в спину стволом винтовки.

— Ты полегче! Бандит, что ли? — обиделся Павел.

— Бандитов не осталось. Их здесь беляки давно перебили, а батька Шорох в болотах сгинул.

Не опуская винтовки, мужик взял левой рукой коня под уздцы и повёл за собой.

«Чокнутый», — решил Павел.

Деревья расступились, и они оказались на большой лесной поляне. Горели костры, всхрапывали лошади. У костров расположились люди — несколько десятков, одетые кто в длиннополые шинели, кто в кожаные куртки, кто в простые телогрейки.

«Реконструкторы истории, что ли?» — подумал Павел.

— Глядите, какого я скомороха привёл! — крикнул конвоир Павла людям, сидевшим у ближайшего костра. — По виду — беляк, по одежде — клоун, конь у него — породистый, а всадник — что мешок в седле.

— Веди его к комиссару, он разберётся, — посоветовал рыжебородый мужик в зелёном плаще.

— А и то! Отведу я тебя к товарищу Красовскому. Он у нас теперь вместо командира. Убили нашего комотряда…

— Так у вас это игра такая, да? У меня тоже левые убеждения, но таких тараканов в голове нет!

— Поговори мне ещё! Сейчас не царское время. Шуток народ не понимает. Тебя, клоуна, ежели будешь дурака валять, пристрелим и закопаем. Понял?

Они подошли к землянке в центре лагеря. Навстречу им вышел невысокий человек в кожаной куртке.

«Сейчас холоднее, чем утром, когда я встал. И листва на берёзках местами жёлтая», — невпопад подумал Павел.

— Вот, привёл к вам чудика, товарищ Красовский, — доложил конвоир Павла человеку в кожанке. — На коне этом ехал, под циркача подделывается. Сейчас людям не до цирка, вот цирковые артисты все и разбрелись по земле, чтобы поодиночке людей смешить.

— Как звать? — строго спросил комиссар.

— Павел Анисимов.

— Из каких мест будешь?

— Из Москвы.

— Из Москвы?! Далеко забрался… Столичный, значит. А что это за птица у тебя на майке?

— Попугай Кеша. Вы что, мультика не видели? — удивился Павел.

— «Мультик» — это кличка? Выступаешь с ним, что ли? — спросил комиссар.

— Я не артист. Эту майку мне друзья-художники подарили.

— Зачем такой маскарад? Нынче за одно слово неосторожное прихлопнуть могут, а тут попугай на рубашке, как насмешка над жизнью нашей тяжёлой. А может, ты никакой и не циркач, а подослан ими? — Красовский указал куда-то рукой.

— Кем это — «ими»?

— Шкуровцами!

— Какими ещё шкуровцами? Сейчас же не девятнадцатый год!

— А какой, по-твоему?

— Две тысячи седьмой.

— Ну да?! А ты, я вижу, весельчак. Человек из будущего! Ты, наверное, в цирке будущее предсказывал? Своё можешь предсказать?

Павел, всё ещё не веря в происходящее, что-то начал подозревать.

— Вы не шутите? Сейчас гражданская война идёт?

— Идёт. Да ты что, с луны свалился?

— А как я сюда попал? — совсем растерялся Павел.

— На коне своём, парень, — ответил комиссар. — Где ты такого жеребца отыскал? Хозяина, небось, уже нет?

Красовский с подозрением посмотрел на Павла.

— Встречал я одного циркача, вроде тебя. Тоже будущее предсказывал. И мне предсказал. Пока всё сбывается, — хмуро продолжал комиссар. — Я его тогда в расход пустил, чтобы не пудрил мозги честным гражданам. А вот скажи ты мне, что будет лет через двадцать? Кем, к примеру, товарищ Тухачевский станет?

— Его расстреляют.

— Что? Мы власть упустим, или он в плен попадёт?

— Нет, его сами коммунисты расстреляют, и много народу сгинет в тюрьмах и лагерях, многие церкви разрушат, и война страшная с немцами будет, и победа, и снова власть сменится. Да много чего будет!

— Врёшь!

— Я с ума сошёл, а не вру! Мой товарищ в село за хлебом ускакал, а я тут с вами в боевом девятнадцатом году беседую.

— В село? Твоему другу не повезло, клоун. Белые с ним чикаться не станут, да и мы с тобой тоже. Или ты думаешь, что будешь у меня в отряде упаднические настроения сеять? «И снова власть сменится», видите ли! Мы с минуты на минуту должны на соединение с будённовскими частями идти и двигаться на Воронеж, где шкуровцы засели. Путь наш — через село с беляками. Бой будет жестокий. У них пара орудий есть… — тут комиссар замолчал и пристально посмотрел на Павла. — Ну вот, теперь ты знаешь наши планы. Степан, отведи его в сторону и пристрели. Клоун он или враг, кто его разберёт. Нет клоуна, не будет и проблем.

На плечо Павлу легла тяжёлая ладонь Степана.

— Пошли, парень. Вот и решил комиссар твою судьбу.

— Стойте! — вскрикнул Павел. — Ведь я никогда не был за белых, и ещё я вспомнил одну вещь: Будённый Воронеж возьмёт, Шкуро сбежит, а потом предаст Родину и предстанет перед советским судом, — с надеждой сказал Павел, перепуганный не на шутку столь неприятной для него перспективой.

— Ишь, закрутился, как чёрт на сковородке, предсказатель, — усмехнулся Красовский.

Тут к комиссару подбежал человек в зелёном френче и что-то начал шептать ему на ухо.

— Ну вот, выступаем, — проговорил комиссар. — К нам ещё десять человек из Валуек подошло. Ладно, клоун, так уж и быть, определяйся: или с нами, или под ёлку, спать до твоего две тысячи седьмого года. Если ты не за белых, то пригодишься. Жаль только, что проверить тебя не успели. У нас всякий народ здесь. Вот он, — кивнул Красовский в сторону человека во френче, — бывший граф, герой Японской войны, подполковник царской армии. Второй год с нами в грязи и крови за народ воюет. А Степан тут из-за своего коня. У него его белые забрали. А забрали бы мы, сейчас наверняка у белых бы был. Так, Степан?

Мужик почесал затылок и ничего не ответил.

— Вот из Валуек народ к нам подошёл. Там поп Лаврентий наших у себя укрывал. А отец Амвросий из ближнего села оружие для белых прятал под полом в церкви… Ну, что решил?

— С вами иду.

— Я возьму этого гнедого — тебе он не по Сеньке шапка, а Степан для тебя найдёт лошадь посмирней. Степан, глаз с него не спускай. Если что, головой ответишь.

Красовский резко развернулся и громко скомандовал:

— Приготовиться к бою!

Прозвучали команды младших командиров, партизаны стали суетливо собираться и тушить костры.

— По коням! — скомандовал Красовский и вскочил на гнедого. — Никакой пощады врагам революции!

Степан тяжело вздохнул и помог Павлу забраться в седло. Старая вороная лошадь под Павлом не шелохнулась.

До села доскакали быстро. Белые то ли не ожидали внезапной атаки, то ли с их орудиями что-то случилось, но конница красных с гиканьем и криками «ура!» влетела на центральную улицу, не встретив большого сопротивления. Из домов выбегали люди в серых шинелях, сверкали сабли, и как подрубленные серые деревца падали стрелявшие из винтовок солдаты. Немало полегло и красных. Всё это Павел наблюдал со стороны. Его кляча отстала, однако Степан, ехавший сзади, не понукал её. Он тоже явно не спешил. Павлу пришлась по душе нерасторопность этого мужика. Но пуля всё же настигла лошадь Павла. Вороная упала на бок, Павел вылетел из седла и, ударившись головой о камень, затих. Он не видел, как Степан схватился за грудь и тоже свалился на землю.

В том бою комиссар зарубил черноусого полковника, а ротмистр застрелил Красовского и сам упал замертво от сабельного удара.

Гнедой конь, потеряв красного всадника, вернулся назад и склонил голову над Павлом. Тот вздрогнул от тёплого лошадиного дыхания и открыл глаза. Сел, обхватил окровавленную голову руками. Кто-то тронул его за плечо. Павел поднял глаза и увидел Володю. Тот держал под уздцы белого коня.

— Ты ранен? — спросил Володя.

— Ерунда. Только голова гудит.

— Там всё кончилось. Поедем в село. Всё равно надо идти к людям, — сказал Володя.

Они въехали в село. Повсюду лежали убитые. Замерли рядом оба офицера и комиссар. Они лежали бок о бок, и их открытые глаза смотрели в холодное серое небо Родины. На створке медленно раскачивающихся церковных ворот висел пригвождённый к ним штыком отец Амвросий. Не было слышно ни единого звука, кроме скрипа этих ворот.

— Кто это сделал? — воскликнул, содрогаясь, Володя. — Столько крови! Зачем?

— Поехали отсюда, — сказал Павел, ёжась от холода. — Нет тут никакого магазина, и хлеба нет.

Они выехали за околицу. Кони сами несли их в сторону реки. Неожиданно потеплело.

У берега спешились. Вода была спокойной, на её поверхности играли золотые искорки заходящего солнца.

— Вот вы где, ребята! — услышали они крик Олега. — Что же вы делаете? Мы вас целый день ищем. Где вы пропадали?

— В село за хлебом ездили, — ответил Володя.

К Павлу подбежала Наташа:

— Миленький, что у тебя с головой?

— Упал с коня.

— С какого коня? — не поняла Наташа.

— С гнедого…

— Ну тебя, Володя, вся майка в крови и губы разбиты! — сказал Олег. — Что же с вами случилось?

Володя оглянулся, ища глазами коней. Их нигде не было.

— Вы нам всё равно не поверите, — махнул рукою Володя.

Уже в городе, прощаясь, Павел сбивчиво говорил Володе:

— Знаешь, я решил не ходить на митинг. И вообще, завязываю с политикой. Понимаешь, то, что произошло с нами… эти кони, появившиеся ниоткуда и ушедшие в никуда… всё это не случайно. Я вот думал: почему мы? Ну кто мы такие? Не герои, не вожаки, так, маленькие люди. Но кем бы мы стали завтра, что сотворили? И не могли ли мы приблизить последние времена?

— Я тоже думаю, что нас выбрали не случайно, — помолчав, согласился Володя.

Увидев перебинтованную голову сына, мать Володи всплеснула руками и запричитала:

— Сынок, да кто ж тебя так? Или в аварию с Павлом попали?!

— Ну что ты, мама. Я просто покатался на лошади… Извини, мне кое-что надо сказать отцу.

Володя прошёл в кабинет. Отец стоял у распахнутого окна. Он заметно осунулся за последние дни, словно сразу постарел на несколько лет.

— Папа, я вот что хотел предложить тебе. Наша старая дача в Жаворонках… Давай продадим её, а деньги пошлём тёте Ире. Надо спасать малыша. Только, пожалуйста, не сотрудничай с этим подлым издательством, не пиши эту книгу!

— Я думал о продаже дачи, но не решался. Спасибо, сын, за поддержку! А книгу я напишу. Только другую — честную, нетенденциозную, без партийных пристрастий.

— Да кто ж такую издаст?

— Ты, например. Вот станешь издательским боссом и напечатаешь.

Володя не принял шутливого тона отца.

— Знаешь, папа, я ещё не выбрал себе профессию.

— Но ты же учишься на факультете журналистики!

— Я не уверен, что буду журналистом. Хочу стать детским врачом. Я об этом мечтал ещё школьником.

— Что-то случилось, сынок?

— Случилось… Я потом тебе расскажу.

Наталья Болдырева ДА БУДЕТ СВЕТ!

— О, боже!

Водка обожгла горло.

— Говорят, раньше, лет сто назад, там побывали люди.

Макс глотнул ещё. Перевёл взгляд с огромного, неровно очерченного диска Луны на подсвеченный огнями города профиль Юльки. Ветер с океана приподнимал разметавшиеся по плечам волосы. Девушка на водительском сиденье «Хаммера» прятала подбородок в высокий воротник куртки, заледеневшие руки — в карманы.

Дрожа и дробясь в чёрной маслянистой воде, уродливый изжёлта-красный гигант напоминал разделительную полосу шоссе с полицейским прожектором у поворота трассы.

— Брехня! — Лёха спрыгнул на песок. Громкий треск под подошвами заставил вздрогнуть. Он сделал ещё пару шагов по черепашьим панцирям, оглянулся на притихшую компанию. — Мы идём?

— И отсюда всё прекрасно видно. — Макс снова хлебнул из горла.

Перст Господень, не самый высокий из небоскрёбов полисов, единственный стоял вне черты города. Короткий и толстый, ковырял ногтём небо — непривычное чернильно-синее небо с редкой россыпью звёзд. Макс избегал поднимать взгляд, но и тьма, плотно окружившая «Хаммер», пугала не меньше. Ему вообще не нравилось это место.

— Вернись, — Вика озабоченно приподнялась на сидении. — Между прочим, ты ходишь по органическим останкам. Это трупы умерших животных, — стояла, убирая с раскрасневшегося лица длинные белые пряди, — наверняка они ещё даже не разложились.

— Да-а-а?

Лёха подпрыгнул. Треснуло — раз, и другой. Лёха прыгал и ржал.

— Хочешь, я сделаю тебе ожерелье? Из панцирей? Викусь? А?

— Урод.

Ноги подогнулись, Вика упала на сидение, сплела руки на груди.

— Сами вы уроды… — Лёха пошёл обратно. — Нету тут давно никакой органики, сгнило всё, тыща лет, как сгнило. — Он запрыгнул на капот, лёг, закинув руки за голову. — Сколько?

— Сорок семь минут, — Макс глотнул и сплюнул. Пить больше не хотелось.

— Вот-вот должно начаться, обещали к полуночи, — он замолчал, наверняка сверяясь с данными сайта. Макс пожалел вдруг, что тоже не взял гарнитуру. Свет, любой свет — даже спроецированный на сетчатку через контактные линзы — успокоил бы его.

Замолчали. Нечеловечески-жутко шумел прибой. В почти полной темноте призрачно угадывались другие авто, доносились неясные обрывки разговоров. Максу хотелось включить фары, но это нарушило бы одно из условий шоу. Мягко светилась приборная панель, и длинные Юлькины пальцы неслышно и медленно постукивали по рулевому колесу. Юлька играла на фортепьяно. Так говорила Юлькина бабушка, хотя сам Макс ни разу этого не видел.

— Летят! — Вика приподнялась, вглядываясь в растущее светлое пятно у горизонта. Стая краем задела щербатый лунный диск, негативом отпечатавшись на его фоне, и, резко сменив направление, пошла к берегу, медленно увеличиваясь в размерах.

Вика отпрянула назад, упала на спинку сидения и безвольно съехала вниз.

Тонкие пальцы замерли на руле, не доиграв мелодию до конца. Лёха приподнялся на капоте. Макс глотнул ещё.

— Сколько же их….

— Семь тысяч триста девяносто две, — Лёха ответил, не повернув головы.

Стая приближалась. Оглушительный шум крыльев нарастал; если бы Макс крикнул, Лёха уже не услышал бы его. Юлька дёрнула стартёр, мелко задрожал приклеенный к ветровому стеклу скелетик. Лёха обернулся удивлённо, увидел Юлькино лицо, скатился с капота. Смешно поднимая колени, неслышно в раскатистых птичьих гвалтах, Лёха пробежался по мелкому крошеву черепашьих панцирей, запрыгнул в кабину.

Обернувшись к Максу, схватил его за рукав, притянул к себе.

Макс ничего не услышал. Оттолкнул разевающего рот Лёху, повернулся вперёд, к башне. Юлька припала к рулевому колесу.

Перст Господень тонул в белой пене. Тысячи тел заслонили его яркий свет, и люди, получившие персональное приглашение на самое грандиозное шоу года, сейчас наверняка стояли у его окон, с бокалами шампанского в руках, глядя, как мечется за стёклами стая.

Когда со стороны башни к машине, выныривая внезапно из темноты, кружась и планируя, полетели первые перья, Макс ощутил застывшее в напряжении тело и полуопрокинутую бутылку в руке. Водка медленно стекала на пол. Прежде чем зашвырнуть поллитровку в бьющуюся белым мглу, сделал последний глоток из горла, встал во весь рост, размахнулся и бросил. Сверкая серебристой этикеткой, снаряд по крутой дуге ушёл в темноту.

В следующий момент, отброшенная прочь сжимающимся циклоном, о капот машины ударилась большая белая птица.

«Хаммер» сдал назад, включились фары, на чёрном, играющем тенями ковре из осколков, в ярком круге жёлтого света, запрокидывая назад длинную шею, прижимала голову к спине и беззвучно щёлкала жёлтым клювом белая цапля. Одно крыло волочилось, второе, раскрытое, словно парус, било и хлопало, не справляясь с усиливающимся ветром. Разгребая длинными ногами тонкий слой костяных черепков, она кружила на месте, обнажая белый песок пляжа, рисуя точную копию лунного диска, а белые перья летели теперь сплошной стеной, за которой терялся и берег, и город, и море, и небо.

Макс резко качнулся, когда, газанув, Юлька круто развернулась на месте. Он едва успел схватиться за поручень, и его стравило за низкий борт машины. Ветер свистел в ушах, перекрывая немолчный птичий стон, и нежные белые хлопья били в лицо наотмашь.

Они притормозили у первой неоновой вывески, но не задержались и на минуту. Они ехали до тех пор, пока ночное небо с горсткой бледных звёзд и изжёлта-красным лунным диском не растворилось в ярком городском освещении. Белые перья ещё кружились над их машиной, слетали на мостовую, подхваченные потоком бегущего навстречу воздуха, и те, кто так и не смог попасть на лучшее шоу года, гнались за убегающими вдоль тротуара сувенирами, чтобы потом рассказать, что тоже были там.

Юлька сосредоточенно вела «Хаммер». Лёха дико ржал и предлагал сразу же ехать на Калифорнийское побережье, смотреть, как выбрасываются на берег киты. Вика, матерясь, выбирала из крашеных волос невесомый белый пух. А Макс сглатывал жёлчную горечь и жалел о выброшенной недопитой бутылке.

№ 7 Современная сказка

Артём Белоглазов ПУЛЕМЕТ «МАКСИМ»

Мы забываем, что есть у мысли задворки, где заживо съеден философ червями и сбродом. Но слабоумные дети отыскивают по кухням маленьких ласточек на костылях, знающих слово «любовь». Федерико Гарсиа Лорка

Сегодня суббота. Выходной, а я встал рано. Бывает. Наверно, привычка. Конечно, не чуть свет, но всё же. Зевнул, протёр глаза, лениво посмотрел на тикающий будильник: полвосьмого. Стрелки неторопливо ползли по циферблату, напоминая вялых осенних мух. Рассмеялся еле слышно (тсс, Оля рядом, прижалась тёплым боком): ну и сравнение. А ведь правда, с наступлением холодов мухи цепенеют, замирают, не бьются уж остервенело, с надсадным гудением о стекло, лишь уныло копошатся на подоконнике. Забредают в заботливо расставленные пауком-лиходеем сети, всё так же апатично дёргаются, сучат лапами, будто исполняя никому не нужную роль. Попал в ловушку — сопротивляйся, ну хоть для приличия. Мух можно бить газетой, бездумно, не стараясь опередить, успеть. Не меряясь реакцией. Они не улетают, им, похоже, всё равно. Иногда, нет, не иногда, а довольно часто, мне кажется…

Стоп, вот об этом не надо. Я поднялся, сунул ноги в мягкие домашние тапочки, задумчиво поскрёб щетину на подбородке. Побриться, что ли? Спать не хотелось. Ладно, иди-ка в ванную, дружище, иди и приведи себя в порядок. Тихонько, стараясь не разбудить спящую жену, вышел из комнаты. Но в дверях задержался, взглянул на неё. Тук — билось сердце, вздрагивало. Тук-тук. Видишь, это твоя боготворимая женщина, а ты — законный муж. Да, ответил я. Нет, возразил «второй я». Стоп! Никакого «второго» не существует, не морочь себе голову. Бегом в душ.

Холодная вода взбодрила, прогнала остатки дрёмы; умывался, фыркая от удовольствия, почистил зубы. Долго вытирался пушистым розовым полотенцем, моим любимым, с изображением слонихи и двух слонят, жмущихся к её ногам. Полотенце — женин подарок к двадцать третьему февраля. Оля чмокнула тогда меня в щёку, вручила забавную открытку, а потом зашуршала целлофановым свёртком… Я радовался, как мальчишка, сразу вспомнилось детство, улыбчивая мама и такое же вот точно махровое полотенце, разве что рисунок отличался. «Ты знала?» — спросил. Ольга рассмеялась.

Смотрел на неё утром, и дыхание перехватывало от нежности. Люблю её, люблю. Никого ещё так не любил. А когда-то… было иначе. Прошёл на кухню, поставил чайник, решил: пожарю-ка булку, Оле нравится. Заварю крепкий ароматный кофе, добавлю сливки — и на подносике в постель: здравствуй, дорогая, пора вставать. А вот и завтрак. Фыркнул — балуешь, балуешь её.

В детской что-то брякнуло. Максим? Оставив недорезанный батон лежать на столе, поспешил в комнату сына — удостовериться, всё ли в порядке? Максик сидел на полу около кровати, хмурился недоумённо. Сползший матрас и сбитое на сторону одеяло не оставляли сомнений — егоза наш опять свалился. Не может он спать спокойно, вертится, крутится — вот и падает. Хорошо, что ковёр толстый, мягкий, специально такой выбирали, а старый тёмно-бордовый палас расстелен теперь в зале. Немного потёртый, облысевший, ну и пусть, зато ребёнок не набьёт шишку — и это главное. Нужно правильно расставлять приоритеты.

— Тш, — я приложил палец к губам. — Мама спит. Не разбуди. — Присел возле, погладил по светлым волосам.

— Упал, — печально признался Максик. — Ворочался, ворочался и упал. Но не больно совсем. Нет. А даже если больно — плакать ни за что не буду.

— Молодец, — похвалил я. — Настоящий мужик. Пусть трёхлетние малыши плачут. Размазывают слёзы и сопли, зовут мамку. Нам, мужчинам, это не к лицу. Мы ведь большие уже. Взрослые. Да?

— Да, — подтвердил он. — Взрослый. И через год пойду в школу. Я считать умею, читать. Пишу только плохо. Папка, будешь меня провожать в школу? И встречать, и забирать?

— Разумеется, — я обнял сына за плечи. — О чём речь, парень.

— Ты хороший, папка, и я тебя люблю, — он тоже обнял меня.

Очень хорошо, уютно и спокойно было сидеть вот так, не двигаясь и не думая, в общем-то, ни о чём. Но Максику это, конечно же, скоро надоело, он высвободился, прополз на карачках к ящику с игрушками и, отвечая на мой незаданный вопрос, сказал:

— Поиграю маленько в солдатиков. Давай вдвоём, если хочешь?

Достал синюю картонную коробку, откинул крышку и вывалил содержимое на пол.

— Да нет, спасибо. Но посмотрю, — я прикрыл глаза. — Посмотрю… ты играй, сынок.

Он уже увлечённо возился со своей крохотной армией, расставлял войска — оловянных и пластмассовых солдатиков, конных, пеших, в различного цвета форме. Делил интуитивно на «хороших» и «плохих». «Наши» победят, кто бы сомневался. «Наши» всегда берут верх, независимо от прочих обстоятельств, дурацких ли, мудрых, скверных или отменных.

«Наши» это «наши»? — усмехнулся «второй я». Как бы ты ни поступил, но деяние это трактуешь в собственную пользу? К выгоде личной? Ты прав, прав и ещё раз прав? Поздравляю, о непорочный.

Заткнись, я сглотнул, дёрнул кадыком. Тебя нет, глас ли ты совести или ещё кто. Я — это я. Мои поступки — это мои поступки, благородные ли, возвышенные, или низкие и подлые. Моя жизнь — это моя жизнь. Одна. Целая. Зачем разграничивать, отделять зёрна от плевел, я такой, какой есть. Сейчас, понимаешь? Я сегодняшний. А тот, прошлый, — ушёл, канул в небытие. Нет его больше! Нет! Ты не можешь понять? Или… простить?

Я не могу забыть.

Цепочка событий, от дней минувших — к нынешним, стежки на ткани Бытия, тянущийся пунктир. Нитки белые, нитки чёрные, серые. Празднично-яркие и тускло-невыразительные. Было. Есть. Будет ли? Вереница рассветов и закатов, череда лет. Судьба натягивает полотно жизни твоей на пяльцы, берёт иглу, напёрсток, суровую нить. Опытная вышивальщица, она загодя представляет грядущие хитросплетения узора. Прищуривается, примеривается этак не спеша, намётанным глазом определяя начало рисунка. Зная точное время. Зная — что, где, когда и как.

Прокол. Игла вонзается в холст.

Заходится криком младенец в роддоме.

Нить меняет цвет — ребёнок болеет: ангина, его и мать кладут в больницу. Нить истончается, порвётся ли? Обрежут ножницами? Нет. Жребий медлит. Монетка, подброшенная в воздух, крутится, не желая падать.

Прокол. Нить скользит по ткани, цвет изменяется. Малыш идёт в детский сад. Гуляет с матерью в парке. Рисует в альбоме причудливые загогулины.

Прокол. Узор вышивки обрастает многочисленными подробностями. Первая любовь и первое разочарование. Враги, друзья, знакомые. Спортивные секции, турпоходы, книги, музыкальные пристрастия.

Юноша заканчивает школу, техникум и университет. Устраивается на работу.

Мужчина встречается с девушкой, он не любит её, она — просто дорогая игрушка. Женщина разрывает отношения, уходит к другому. Он в шоке: как? как, чёрт возьми?! Это моё! Моё достояние, моя собственность…

Не хочу вспоминать.

Позавчера Максиму исполнилось шесть лет.

Да, я подарил ему книжку «Волшебник Изумрудного города», пластмассовый ярко-зелёный пулемёт на колёсиках и футболку с Микки-Маусом. Пулемёту он почему-то обрадовался больше всего.

Наш шестилетний Наполеон обожает играть в солдатики. А ты, разве ты не двигал людей, будто пешки, решая за них? Уверовав в свою правоту. Объявил войну будущей жене и товарищу. Но возьми восемнадцатый год, Гражданскую, кто же был прав — красные? белые? Все? Они ведь за что-то боролись, имели некие идеалы. За что сражался ты? За неё? Вряд ли.

Я не буду вспоминать.

Придётся. Угадай, почему?

«Дима, — сказала она тогда, — я не могу так. Всё, я ухожу». — «Кто он? — зарычал ты в телефонную трубку. — Да я!..» — «Хороший, любящий человек, который станет заботиться обо мне, — ответила Ольга. — Он сделал мне предложение. Не мешай нам». Пик-пик, зачастили гудки отбоя. Я стоял, задыхаясь от ярости. Какой-то подонок увёл Ольку! Мою Ольку! А она… ну и стерва. Да как смеет-то разговаривать в таком тоне? Бросать трубку? Ну, я это ей не спущу. Я всем им покажу! Всем!

Шила, как и правды, в мешке не утаишь — негодяй-разлучник оказался бывшим лучшим другом. И он, тварь, ещё что-то пытался доказать: «Дим, пойми, Ольге плохо с тобой. Ты можешь без конца таскать её на вечеринки, дарить красивые шмотки, дело не в этом. Важно отношение, духовная близость, ценности общие. У вас их нет. Ты не считаешь зазорным лапать при ней малознакомых девчонок, двусмысленно перемигиваться с ними, являешься домой в шесть утра, пьяный, пропахший духами, в перепачканной помадой рубашке. Орёшь на Ольгу и унижаешь её в ответ на справедливые замечания».

Я не стал пререкаться с мерзавцем, но вместе с парочкой дружков выследил вечером и устроил тёмную. Кто его бил, Макс не узнал. За то время, пока он лежал в больнице, а Оля, как дура, носила ему передачи, я, задействовав имеющиеся связи, добился-таки, чтобы соперника уволили с работы. Подкинул кому надо фальшивый компромат, настрочил анонимку в налоговую инспекцию, везде и всюду рассказывал о гнусном лицемере, уведшем чужую невесту.

Обманом вынудил Ольгу встретиться, плакал притворно, обещал исправиться. Она растерянно моргала, жалела меня. Предложила остаться друзьями. Я согласился. Мы виделись тайком, и я вещал о своей неимоверной любви, о том глубоком чувстве, что переворачивает горы и рушит неприступные крепости. Кажется, она верила.

Вдруг… проклятье! Тёмные мои делишки выплыли наружу. Компромат, избиение… Кто прознал-проведал? как? — сплошная загадка. Но та волна презрения, что вылилась на меня… о-о, не волна даже — наводнение, цунами! В общем, пришлось переехать, покинуть родной, обжитый район. Слишком многие были в курсе.

Униженный и раздавленный, терзаясь муками оскорблённого самолюбия, злой, как медведь-шатун по весне, я перебирал различные варианты мести. Озарение пришло внезапно. Накупив ворох газет и вооружившись карандашом, я принялся внимательно читать жульнические объявления «народных целителей». Сопоставлял, анализировал, звонил по указанным телефонам, отбраковывал сомнительных, находил прошедших «лечебные курсы» пациентов, выспрашивал — что да как. И наконец, составил список «правильных» экстрасенсов. Три визита не принесли ровным счётом ничего. Пр-роходимцы! — негодовал я. Затея твоя — идиотская. Но отправился всё ж к последнему человеку в списке — знахарке Лукерье Ильиничне.

Посёлок Залесный. Сколько таких в городской черте? Навалом. Громыхающий на ухабах «Пазик»-маршрутка, толстая кондукторша, лузгающая семечки, двадцать минут езды. Разбитая грунтовка, сменившая асфальт, пыльные кроны тополей и лип во дворе. Свора бродячих собак, отирающихся близ мусорных баков. Стены подъезда, размалёванные юными любителями граффити. Вонь, полумрак, спёртый воздух. Пятый этаж ветхой разваливающейся «хрущёвки», обитая дерматином дверь, голосистый звонок. Томительное ожидание. Палец давит и давит на кнопку. Давит. Давит… Чёрт.

Шорох за спиной. Оборачиваюсь. Соседняя дверь чуть приоткрыта, самую капельку, из темноты проступает морщинистое старушечье лицо. Взгляд суровый, осуждающий. Из-под чепчика выбиваются пряди седых волос, а ситцевый халатик в жёлто-розовую полоску кажется слишком ярким. Неуместным.

— Нет её, — губы шевелятся двумя бледными червями, губы живут своей собственной жизнью. Лицо неподвижно.

— А?..

— Преставилась Лукерка. Три дня назад схоронили. — Дверь захлопывается.

Не свезло, усмехнулся я и потопал вниз по истёртым лестничным ступеням. Может, и к лучшему — нарываться на очередную шарлатанку, чтобы… что? A-а, ладно. Во дворе было так же пыльно и грязно. И тихо: собаки запропали куда-то, лишь одна, крупная худющая овчарка, мусолила добытую из помойного бака кость. Я присел на хлипкую самодельную лавочку, доски прогнулись, затрещали жалобно. Не свезло…

— Ты её не любишь. — На плечо легла чья-то рука. — Не оборачивайся, не стоит.

— Не люблю, — согласился я, всё-таки ухитряясь оглянуться. Рядом, конечно же, никого не было. Вот так люди и сходят с ума. Просто и буднично.

— Уходи, — предложило безумие.

И я решил сыграть эту роль, роль первого плана в навязанном, чужом, спектакле.

— Нет. Мне нужен приворот. Понимаешь? — я не объяснял, не вдавался в подробности. — Чтоб надолго, навсегда. За любую разумную плату. Торговаться не стану.

В ответ — глухой смешок:

— Ты. Её. Не любишь. Пошёл вон.

— Назови цену, — заупрямился я.

— Цену? Семь лет, милок. Семь. Никак не бесконечно. Когда дурман рассеется, девка та припомянет, что содеялось, и тебя возненавидит люто. Хочешь?

— Не твоя забота, — процедил сквозь зубы. — Ну как, берёшься?

— Завтра приходи. — Усмешка. Ехидная, язвительная. — Войдёшь в ту квартиру, будет не заперто. На столе, около окна, увидишь зелье. Цена названа. В довесок — полтыщи долларов возьму. За работу. Найдёшь?

— Найду, — буркнул.

Встал, саданул со всей дури кулаком по скамейке. Разбил пальцы в кровь — стало немного легче. Это сумасшествие. Полтысячи… Куда? На ветер?! Кому достанутся эти деньги? К завтрашнему дню… Да, таинственный собеседник умело берёт быка за рога. Ставит жёсткие условия. Кажется, я начинаю верить. Верить в мифическое снадобье, ожидающее в пустом жилище, где не так давно умер человек, где не выветрился ещё трупный запах…

На следующий день сидел дома и мучительно думал: бред, не может быть. Купился, дурачок. Развели как лоха. Или… впрямь подействует? Невзрачная склянка с вожделенным приворотом жгла руки. Обрывок бумаги, на котором там, в комнате, стояло зелье, содержал краткую инструкцию. Средство не требовалось подливать в чай или добавлять в пищу, достаточно было лишь капнуть на фотографию. Никогда о таком не слышал. Отодрал плотно притёртую пробку, понюхал (фу, дрянь какая!) и вылил на Олино фото. Жидкость тут же впиталась, не оставив и следа. Пузырёк я выкинул в мусорное ведро, достал из бара поллитровку сорокаградусной и, закрывшись на кухне, глушил водяру стопку за стопкой. Не закусывая.

Вечером позвонили. «Алло», — промычал я, стараясь не икать. «Дима? — пролепетала Оля. — Знаешь, нам нужно о многом поговорить…»

Я-то полагал, поживу с ней чуток, покуражусь над Максом. Что, съел, гадёныш? Не срослось у вас, да? Чья она теперь? Ан нет, по-иному повернулось. Он, дурачок, взял и руки на себя наложил, не выдержал подобного удара. Видит Бог, не желал я этого. И так муторно мне стало, паскудно на душе, словно в нечистотах по уши изгваздался. А Ольга спокойно восприняла, на похороны — не пошла. Ела меня влюблёнными глазами, обнимала нежно, каждое слово ловила. Как ученик — откровения наставника. И я постарался изгладить, стереть воспоминания о друге бывшем. Минула неделя, вторая… чёрт возьми! мне начала нравиться её забота и ласка. Только вот сам я ничего такого не испытывал, но мечталось, Господи, как мечталось. Ощутить неподдельное чувство. Любовь с большой буквы. После смерти Макса точно очищение со мной сотворилось: низкое, грязное вымывалось напрочь, растворялось без остатка. И этот новый человек, несомненно, достоин был Ольги. Мы поженились.

Вскоре я вновь посетил памятный двор. Липы качали на ветру теряющими листья ветвями, и в их шёпоте чудилась то ли мольба, то ли предупреждение: уходи… Лавочка совсем уж покосилась, я не решился присесть на неё, стоял около. Ждал… Пока не почувствовал чьё-то незримое присутствие, как в тот раз. Помоги, попросил. Казнюсь за случившееся, понимаю — не вернуть, не исправить. Так хоть совесть приглуши, а то и жизнь не мила. Сможешь?

Да, шелестели листья. Они кувыркались в воздухе, планировали на загаженный асфальт, кружили возле моих ног. Смогу. Вот новая цена, смеялось безумие. Семь лет срок. Затем оба прозреете. Кто-то — раньше. Ты вспомнишь, она — не простит. Согласен?

Я хмуро кивнул. Спустя два месяца жена забеременела, а я понял — люблю. Взаправду, по-настоящему.

Холст жития наполнен смыслом и содержанием. Судьба готовится нанести завершающие штрихи и отдать вышивку подмастерьям. На время. Потому что дальнейшая работа обещает быть не слишком-то увлекательной, монотонной, но узор получится достаточно интересным. Судьба чувствует это. Уверена. Отдать и принять обратно, когда… Игла подрагивает в натруженных пальцах, игла приближается к ткани. На стальном острие — Фортуна и Фатум. Танцуют вприсядку.

Прокол.

И стены роддома оглашает рёв новорождённого. У Оли и Димы — сын.

Судьба благосклонно улыбается, придирчиво рассматривает вышивку. Но что это? Нить разделяется, неожиданно становится двойной, кручёной. Будто не один человек идёт-шагает по жизни. Двое. И вот уж машет Судьба досадливо на явившихся подмастерьев, рано, мол, сама рисунок докончу. Любопытный, однако, случай.

Зря согласился.

Зря. И затеял всё — зря.

Да уж. Но ведь любишь?

Люблю. Не могу без неё.

Сына в честь товарища погибшего нарёк?

Да.

Как и припомнил-то?

Сам не ведаю.

Не свезло тебе, парень. Ты так не хотел вспоминать. А вот — прозрел. Первый. Жди теперь. День или два, неделю или месяц. Мучайся. Страдай. Видишь, как аукнулось?

Кто ты, «второй»? Я-прошлый давно исчез. Ты… не он?

Нет. Тот, кто не забыл. Отчасти ты — сегодняшний, отчасти — прежний. В некоторой степени — новая совершенно личность.

А я? Мы что, будем делить одно тело?

Нет. Семь лет закончились. Когда-то ты неправильно расставил приоритеты.

— Папа, а пулемёт этот как называется? — спросил вдруг сын.

— А? Что? — Я очнулся, вырвавшись из плена навязчивых видений, из разговора с самим собой. — Называется как? Э-э… — и ляпнул первое, что пришло в голову: — Пулемёт «Максим». Был такой, его в Гражданскую на тачанки ставили.

— Ух ты! — восхитился Максик. — Как у меня имя. Здорово! А Гражданская — это что? Война такая?

— Да. В начале двадцатого века случилась.

— А кто тогда воевал?

— Красные, — я перебрался к нему поближе. — Белые.

Революционеры и юнкера. Большевики, крестьяне, анархисты, царские офицеры, рабочие. Русские люди, патриоты своей родины. Сражались меж собой, отстаивая собственную правоту и точку зрения…

Он не слушал уже, зажегшись свежей идеей, делил солдатиков на отряды.

— Это красные пусть, а это — белые. Красных меньше, и они удирают, но зато тачанка у них. А там пулемёт. Пулемёт «Максим». Бах-бах.

Скрипнула приотворившаяся дверь, я оглянулся, да так и обмер: на пороге стояла Ольга. Иная. Изменившаяся.

Прозревшая.

И в глазах её…

А сын играл, азартно стрелял из пулемёта, подталкивал миниатюрные фигурки. И убитые понарошку солдатики падали. Красные. Белые. Оловянные. Пластмассовые…

— Та-та-та, — Максимка старательно изображал пулемётчика, и я падал, падал, сражённый этой хлёсткой очередью, взглядом этим жены своей. Падал, убитый наповал, — такая боль отражалась на лице её, такое страдание, отвращение и брезгливость.

Валился вместе с игрушечными солдатиками, навзничь, прах к праху, тлен к тлену. «Падают бойцы в обеих армиях, поровну на каждой стороне…» Только они встанут, поднятые рукой полководца, а я — уже нет.

Ольга ничего не говорила, просто стояла и смотрела.

— Господи… — прошептал я, чувствуя, как наваливаются семь этих лет, лживых, неискренних, горьких, и в то же время — сладостных, упоительных. Настоящих. Любовью наполненных. Её — искусственной и фальшивой в зародыше, но распустившейся по рецепту колдовскому цветком дивным, и моей — выстраданной, всамделишной. Пришедшей внезапно и навсегда. — Кто даст судию между мной и мной?..

Ответа не было.

Владимир Молотов ВЕДЬМА С УЛИЦЫ ЛЕНИНА

Тридцать первый дом по улице Ленина выглядел довольно непривлекательно. Тускло-жёлтое здание в два этажа с широкими мутными окнами. На углу, рядом с табличкой «Памятник архитектуры XIX века», беспорядочно лепились надорванные пыльные бумажки с разводами от летних дождей. Среди них в глаза бросалась одна, свежая, самая крупная — в половину машинописного листа — реклама, отпечатанная на принтере жирным шрифтом.

Сниму порчу, сглаз, приворот, алкогольную зависимость. Верну мужа, близких.

Отведу нежелательных друзей и подруг. Лечу сорок болезней, в том числе по фото.

Обереги. Астральная защита: детей, студентов, солдат; от грабежа, аварий, гибели судов.

Ольга, офис № 20, вход со двора.

— Так и есть! — ухмыльнулся я. — Мне дали верную наводку.

Я безжалостно отодрал от стены объявление, сложил листок вчетверо и запихал в нагрудный карман рубашки. Огляделся по сторонам; убедившись, что никто из прохожих не обращает на меня внимания, зашёл за угол и, насвистывая, направился во двор.

Над общим входом красовались вывески разнокалиберных организаций: «Друг», «Парус», «Сиблеспром». Естественно, ни слова про 20-й офис. Я потянул на себя большую железную дверь и проник внутрь.

Длинный сумрачный коридор, облупившиеся стены, скрипучий дощатый пол. Дом давно требовал ремонта, но арендаторов, судя по всему, мало заботила судьба здания, в котором они обосновались. Офис номер двадцать находился в самом конце коридора.

У обшарпанной двери я на секунду остановился и прислушался. В колдовском офисе царила мёртвая тишина. Лишь из других комнат доносились приглушённые звуки ленивой канцелярской тягомотины. Я вытащил из кармана джинсов портативный ЦАВ — цифровой анализатор ведьм и открыл дверь. Мелодично звякнули колокольчики над входом.

Кабинет оказался пуст, и я первым делом осмотрелся. Как и следовало ожидать, антураж офиса отдавал грубым примитивом. Наглухо зашторенное окно, неяркий свет бра, стилизованная под антиквариат дешёвая мебель, гипсовые статуэтки языческих божков, явно прикупленные в какой-нибудь лавке «Бонсай», ну и, конечно, набор стеклянных шаров и пирамид. Внешность хозяйки, без сомнения, вполне соответствует интерьеру. В этом я тут же убедился, едва она «царственной» походкой вышла из-за ширмы. Невысокая, но стройная дама лет тридцати, в чёрной мантии и с такими же чёрными (явно крашеными) волосами, прямо спадающими на плечи. Правильные черты лица, пристальный взгляд выразительных глаз, неожиданно светлых — цвета неспелого крыжовника.

— Здравствуйте. Чем я могу вам помочь? — звонким, не лишённым приятности голосом напевно проговорила она.

Я бесцеремонно уселся в широкое кресло для посетителей и направил ЦАВ в её сторону. На приборе тут же замигала красная лампочка, и анализатор жалобно запиликал.

— Что вы делаете? — шарлатанка переменилась в лице.

— Всё понятно, — вздохнул я и убрал ЦАВ в карман.

— Что понятно? — она села за стол и сцепила в замок пальцы, унизанные аляповатыми кольцами.

— Ольга — это ваше настоящее имя? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да, конечно, — подтвердила она.

— Давно практикуете? — я с упоением оттягивал развязку.

— А вы, собственно, кто? — глаза её грозно сверкнули.

— Ладно, так и быть, раскрою карты. Позвольте представиться, — я достал визитку и протянул ей. — Василий Ганин, инспектор местного отделения Ассоциации реальных ведьм.

Нахмурившись, она схватила визитку и впилась в неё глазами.

— Что-то я ничего о такой Ассоциации не слышала. Вы наверное, шутите, да?

— Отнюдь. И плохо, что вы о нас не знаете, Ольга… э-э…

— Васильевна.

— Очень приятно. Так вот, к нам поступил сигнал об очередной гастролёрше, открывшей салон на улице Ленина. Увы, информация подтвердилась. Вы воспользовались честным именем ведьмы в корыстных целях. На самом деле вы не настоящая. Вы просто мошенница, в чём я только что убедился.

— Постойте, — аферистка подняла руку в предупредительном жесте. — Что за бред вы несёте? Чем вообще занимается эта ваша ассоциация? И наконец, с чего вы взяли, что я не настоящая?

Я вытащил ЦАВ и снова направил на неё. Реакция была та же, что и в первый раз.

— Это цифровой анализатор ведьм, — благодушно пояснил я. — Видите, он мигает красным и пищит? Такие сигналы означают, что у вас биополе простой обывательницы. Вы не обладаете никакими сверхъестественными способностями. Наша организация как раз и создана для выявления таких самозванок. К сожалению, сегодня многие пытаются заниматься магией, не имея на то никаких оснований. И тем самым подло обманывают честных людей, ищущих помощи в последней инстанции. А главное, дискредитируют весь институт ведьм.

Она хотела рассмотреть прибор получше, но я опять спрятал его в карман. Дамочка раскрыла рот, собираясь что-то возразить, однако я достал из кармана листок с её объявлением и начал читать с неприкрытой издёвкой:

— «Сниму порчу, сглаз, приворот, алкогольную зависимость… Лечу сорок болезней. В том числе по фото…» И вам не стыдно?

— Слушайте, да что вы понимаете! — возмутилась она. — Плевать я хотела на этот ваш анализатор. Я потомственная ведьма в седьмом колене. У меня и сертификат есть. А вы суёте мне какую-то дурацкую игрушку.

Однако я видел по её глазам, что она всё-таки испугалась. И, намереваясь окончательно подавить её сопротивление, достал из другого нагрудного кармашка фото своего кумира, рок-певца Фредди Меркюри.

— Ну, сертификат вы, наверняка, купили… Хорошо, не верите прибору, давайте испытаем вас в деле, — спокойно предложил я. — Вот мой двоюродный брат. Ему что-то нездоровится в последнее время. Сможете по снимку поставить диагноз?

Этот нехитрый трюк с фотографией — излюбленный мною приём. Обычно он безотказно действует на таких мошенниц.

Ольга Васильевна взяла снимок, внимательно посмотрела на Фредди, потом с подозрением на меня, затем опять на моего мнимого кузена, и так несколько раз.

— Мне надо сосредоточиться, — наконец вымолвила она.

— Пожалуйста, я подожду, — беззаботно ответил я.

Немного подумав, она заявила:

— Мне нужно время. Хотя бы пару дней. Оставите мне фотографию?

Я тихонько засмеялся. Она захлопала длинными ресницами.

— Легко. Могу даже подарить… Эх, милочка, к вашему сведению, этот человек — известный рок-музыкант, и он отошёл в мир иной уж лет пятнадцать тому…

Плутовка хотела что-то сказать в своё оправдание, но я громко отрезал:

— Ну, всё, я не собираюсь больше с вами церемониться! — и вынес вердикт: — Вот что, Ольга Васильевна. Согласно Кодексу ведьм, вы должны немедленно прекратить свою деятельность, закрыть салон и в течение двух недель освободить офис.

— Да как же это? — взгляд её стал беспомощным. — Я ведь аренду заплатила на полгода вперёд! А интерьер? Все эти атрибуты? Куда я их дену? Думаете, мне дёшево всё досталось? Кто возместит убытки? Да вы же меня разорите!

Стоит заметить, она довольно-таки легко приняла свою участь. Иные прохиндейки в подобных ситуациях даже угрожали вызвать милицию. Но чаще — якобы крышующих их «братков». Возможно, у кого-то действительно была «крыша», однако местная братва предпочитала не связываться с нами, а в милицию никто из аферисток, понятное дело, так и не обратился. С их-то липовыми сертификатами и лицензиями!

— Разорю, значит… А мне как-то побоку, — невозмутимо отвечал я. — Надо было раньше думать, когда решились обманывать честных людей.

— Но я ведь надеялась, что всё выйдет по-доброму. Я хотела говорить клиентам только хорошее. И денег брать по минимуму.

— Это обстоятельство не смягчает вашей вины.

— А что мне будет, если я не послушаюсь? — в крыжовниковых глазах появилась надежда.

— Приговор для ослушников суров, — строго ответил я.

— Мы сожжём вас на костре. В средневековье так казнили ведьм. А в двадцать первом веке так ведьмы расправляются с шарлатанками.

Я, разумеется, несколько сгустил краски. «Сожжение» происходило только в астральном плане, физически псевдоведьмы продолжали существовать, но… жалок был их удел.

— Б-р-р! И после этого вы называете себя цивилизованной организацией?

— А как ещё с вами бороться?

Закусив губу, она помолчала. Затем глаза её вспыхнули.

— Ну, послушайте, — протянула она, понизив тон, — может, мы с вами договоримся, а?

— Не понял?

— Что ж тут непонятного? Назовите сумму. Сколько вам платят эти ведьмы? Я дам вдвое больше!

— Так! — рявкнул я. — Подобными предложениями вы только усугубляете своё положение! Я работаю не за деньги, а за идею.

— Фи, как глупо! Ну ладно, чёрт с ними, с деньгами, — она глянула на мою визитку. — Василий. У вас такое… такое мужественное имя.

С этими словами она придвинулась ко мне и проворковала:

— Скажите, Василий, а что вы делаете сегодня вечером?

Я уловил коварный аромат восточных благовоний, которыми дышала её кожа.

— Это вы к чему?

— Хочу пригласить тебя в гости, — перешла на «ты» хозяйка салона и заговорщически прошептала. — Обещаю: не пожалеешь…

— Ну, это уже слишком! — выпалил я и поднялся с кресла. — Всё, милочка, беседа окончена. Через пару недель я снова приду сюда с инспекцией.

Она недовольно скривилась и откинулась на спинку стула.

— Ладно, чёрт с вами. Идите к своим реальным ведьмам! Радуйтесь, что уничтожили бедную девушку!

Я молча встал и вышел, хлопнув дверью. Жалобно звякнули вслед колокольчики…

«Ну вот, ещё одну самозванку вывел на чистую воду», — подумал я, но облегчения от этой мысли почему-то не испытал.

Каково же было моё удивление, когда, придя через две недели по означенному адресу, я обнаружил, что там практически ничего не изменилось. 20-й офис по-прежнему был открыт, и обстановка в нём оставалась прежней. Тот же интерьер, те же резные идолы и стеклянные шары. Нет, не те же — их стало гораздо больше! И какая-то странная вывеска у входа:

ООО «ВДВ»

Услышав звон колокольчиков, вызванный моим появлением, нахалка преспокойно выплыла из-за ширмы, как и в прошлый раз. Только теперь она была в элегантном синем платье с глубоким декольте. А её прежде ровные, чёрные, смолистого оттенка, волосы превратились в изящное собрание завитых золотисто-каштановых прядей и формой напоминали китайскую лапшу.

— Ах, это вы! — тихо пролепетала она, блеснув глазами.

— Собственной персоной. А вы, вероятно, ожидали увидеть очередного клиента? — ухмыльнулся я. — Вижу, мой прошлый визит не оказал должного воздействия. К сожалению, я вынужден…

— Да подождите же, — мило улыбнувшись, перебила она. — Не судите, не разобравшись. Я теперь не ведьма. Разве вы не видели табличку над входом?

— Ну, видел.

— И что там написано?

— «Вэ-дэ-вэ». «Войска дяди Васи»? — попытался пошутить я.

Она улыбнулась.

— Ну что вы, к воздушно-десантным войскам это название отношения не имеет. «ВДВ» означает: «всё для ведьм». Я переквалифицировалась. Перерегистрировала свою фирму, благо деньги ещё были. И теперь буду не мешать вам, а напротив, помогать.

— Потрудитесь объяснить, — насупился я.

— Пожалуйста, — она приблизилась ко мне, и я ощутил знакомый аромат: это были всё те же восточные благовония. Ольга нежно, как ребёнка, взяла меня за руку и подвела к небольшой витрине, на которую я до сих пор не обращал внимания.

— Вот видите, — заговорила она, ткнув в стекло тонким пальчиком с изящным колечком, — здесь и камешки всякие разные, и ножи с чёрными ручками, и котелки для варки зелья, и чаши — из глины, из фарфора. Всё самого лучшего качества, от эксклюзивных производителей. А цены — ниже не бывает. На днях я пополню ассортимент, и тогда любая ведьма, начинающая или опытная, сможет приобрести в моей лавке всё, что душе угодно.

— A-а, так вы переоборудовали свой салон в магазин для ведьм? — изумился я.

— Вот именно! Разве вы ещё не поняли? Что мне оставалось делать? У меня же аренда на полгода…

Честно говоря, я не нашёлся, что возразить.

— Кстати, мне теперь позарез нужна реклама, — заметила Ольга. — И только вы можете мне помочь.

Она подошла к столу, взяла стопку бумажек и вернулась ко мне.

— Вот, смотрите, я уже приготовила объявление, надо лишь раздать флайеры вашим ведьмам.

И протянула мне листочек с текстом, отпечатанным на принтере. Я неохотно взял его и стал читать вслух:

— «Магазин «Всё для ведьм». Ваш провожатый в мире магии. Колдовские самоцветы, рабочий инструмент, кадильницы, ритуальные ножи, синтетические мётлы. Самые приемлемые цены».

— Ну, как? — с волнением спросила она, подняв на меня свои светло-зёленые, цвета неспелого крыжовника, глаза.

— Признаться, вы меня удивляете, — протянул я. — Мне ещё ни разу не встречалась такая сознательная… м-м… такая девушка. За всю мою двухлетнюю службу в Ассоциации.

— Ещё бы. Ведь я же добрая. Я никому не желаю зла. И мечтаю лишь заработать немножко денег.

— Ну, понятно, — вздохнуля. — И теперь вы хотите, чтобы я эти рекламки раздал ведьмам из Ассоциации?

— Я же не просто так, — она склонила голову на бок. — В качестве благодарности я приглашаю вас в ресторан. Ужин за мой счёт. Ну как, вы согласны?

Я почесал затылок… Но её умоляющий взгляд! Встретившись глазами с нею, я ощутил такое… Будто смотришь с высокого моста в мутные воды бурной реки. И в эту минуту я впервые увидел перед собой не какую-то самозванку, а очаровательную женщину с изюминкой. Или, если угодно, с крыжовинкой…

Через месяц после ужина в ресторане мы подали заявление в ЗАГС.

Надо сказать, в связи со службой в Ассоциации реальных ведьм я всегда боялся, что вдруг женюсь на потомственной колдунье. Ведь почти все женщины, с которыми я общался, были настоящими ведьмами. Понятно, редкий мужик захочет обзавестись такой подругой жизни. А, между прочим, многим из них я нравился. Одна даже попыталась как-то приворожить меня, но, благодаря моим знаниям, как выстроить защиту, мне удалось устоять.

Теперь я мог быть доволен: моя невеста — обычная девушка!

Стоял тёплый солнечный день, мы возвращались из ЗАГСа. Солнце, казалось, улыбалось нам навстречу. Ольга цвела, как астры на клумбах.

— Милый, теперь ты счастлив? — вкрадчиво спросила она и поглядела на меня своими бездонными зелёными глазами.

Я остановился и вздрогнул. На мгновение в чертах любимого лица проступил жутковатый лик дряхлой старушонки с крючковатым носом. Как на известной картинке, иллюстрирующей оптический обман. Но это длилось только мгновение. Я тряхнул головой и протёр глаза.

— Вася, котик мой, что с тобой? — спросила прежняя Ольга, удивлённо сместив собольи брови.

Она по-прежнему прекрасна! Нет, мне всё только почудилось!

— Ничего. Просто показалось, — ответил я.

— Так ты счастлив? Ты не ответил на мой вопрос.

— Конечно, котёночек! Разве может быть иначе?

Мы взялись за руки и неспешно пошли по тротуару вдоль улицы.

И я действительно почувствовал себя счастливым.

№ 8

Андрей Буторин КОММУНАЛКА

— Ну, что будем делать? — глаза жены, устремлённые на Романа, блестели от слёз.

Роман, проводив взглядом автобус, увозивший сына, буркнул:

— Комнату снимать, что же ещё.

В ушах Романа до сих пор звучал Мишкин голос, глуховатый и прерывистый от смущения: «Не могу я больше в этой общаге жить! Лучше уж на вокзале…».

Роман был у сына и видел: жить в университетском общежитии худо-бедно можно, а вот нормально готовиться к занятиям — никак. В комнатушке, где и двоим тесно, селили по трое, а то и по четверо. Надстраивали над кроватями второй ярус — и вперёд! Мишке как раз и досталось место наверху, поскольку соседи были старшекурсниками. Но неудобная постель — это ещё полбеды. Беда заключалась в том, что не удавалось поладить с этими университетскими «дедами». Нет, они не обижали Мишку. Они просто игнорировали его. Слушали музыку до двух-трех ночи, оставляли после еды свинарник на столе, частенько приходили пьяные и продолжали веселье до утра. Даже нормально выспаться в таких условиях проблематично, не то что учиться!

— Может, попросить у комендантши, чтобы переселила тебя в другую комнату? — спросила тогда Катя у Мишки.

— Ну, вот ещё! — вспыхнул сын. — Чтобы меня потом стукачом считали?

— Правда, Кать, — нахмурился Роман, — некрасиво получится. И где гарантия, что в другой комнате будет лучше? Да и что, мы кого-то попросим: переселись-ка парень к весёлым ребятам, а то мы уже нахохотались?

— Не смешно! — фыркнула Катерина.

— Вот именно, — вздохнул Роман.

По дороге домой он скупил все газеты объявлений, которые нашлись в ближайшем киоске. Лишь в четырёх оказались предложения по сдаче жилья в областном центре, и Роман с Катей поделили их поровну — по две каждому. Катерина взялась за трубку домашнего телефона, Роман достал мобильный.

Университет располагался почти в центре города, но супруги не рискнули обращаться по адресам в центральном районе — знали: не по карману. Окраину тоже отвергли: Мишке пришлось бы вставать ни свет ни заря, чтобы добраться до места учёбы. Остановились на «золотой середине». Но, увы, за пару часов обзвона ни Роман, ни Катерина не добились успеха: комнаты или были уже сданы, или предлагалось нечто невразумительное, вроде каморки в деревянном доме с «частичными удобствами», да ещё в коммунальной квартире на пять семей.

Катины губы мелко задрожали.

— Что будем делать?

— Остались окраина и… центр, — вздохнул Роман.

— Только не окраина! — замотала головой Катя. — Не хочу, чтобы мальчик по часу в троллейбусах трясся!

— Да я разве спорю? Давай центр обзванивать.

Он решительно развернул газету и набрал первый попавшийся номер с адресом в центре.

Ответил вежливый мужской голос.

— Комната? Да, сдаётся. У меня двухкомнатная квартира, в одной живу я, другую… сдаю.

Роману показалось, что мужчина чего-то недоговаривает.

— Условия хорошие? Дом не деревянный?

— Нет, что вы! — послышалось в ответ. — Нормальный дом. «Хрущёвка», правда. Панельная пятиэтажка. Квартира на втором этаже. Вот только дом стоит прямо под сопкой, и её склон для безопасности забетонирован. Вид из окна совершенно безрадостный.

— Ну, нам жильё не для радости нужно, — буркнул Роман. — Мы для студента комнату снимаем, ему некогда будет в окна пялиться, учиться нужно.

— А для учёбы как раз все условия! — обрадовался невидимый собеседник.

— И… сколько такое удовольствие стоит? — постарался как можно равнодушней спросить Роман, но голос предательски дрогнул.

В ответ была названа столь несуразная цена, что Роман недоуменно переспросил. Мужчина повторил ту же цифру. Роман заморгал: столько могла стоить самая завалящая комнатёнка на окраине. В деревянном доме с «частичными удобствами». В коммуналке с клопами, мышами и тараканами — вдобавок к многочисленным соседям. Но уж никак не жильё в самом центре города! Роман решил: дело нечисто, и собрался нажать кнопку отбоя. Но его опередила Катерина, которая тоже услышала названную сумму. Она выхватила у мужа мобильник и буквально крикнула в трубку:

— А почему так дёшево?

Ответа Роман не расслышал: Катя очень плотно прижала телефон к уху.

— В общем, так! — голос жены приобрёл стальные нотки. — Мы сами приедем к вам завтра и всё обговорим. В котором часу вам удобно?

Мужчина с виду внушал доверие. Аккуратно одетый, немолодой, но и далеко не старик — лет пятидесяти — пятидесяти пяти, как определил навскидку Роман. Взгляд спокойный, глаза не бегают — на жулика или извращенца не похож.

— Андрей Николаевич, — протянул руку хозяин квартиры.

Роман тоже назвал своё имя, представил жену. Катерина сразу взяла с места в карьер:

— Я всё-таки не понимаю, почему вы так мало просите за комнату?

Андрей Николаевич явно занервничал. Развёл руками, опустил глаза.

— Ну, я же вам говорил… Мне много не надо: живу один, зарабатываю неплохо. А вторая комната пустует; отчего бы не помочь тем, кому она действительно нужна?

— Не верю я в альтруизм, вы уж меня простите! — вздёрнула Катя подбородок. — И покажите, кстати, комнату.

— Да пожалуйста! — мужчина распахнул ближайшую дверь. — Вот, ничего особенного, как видите, но жить можно.

Катя, а следом и Роман вошли в комнату. Там всё было точно так, как рассказал вчера хозяин по телефону: диван, кресло, письменный стол, два шкафа — книжный и для одежды, телевизор на невысоком комоде. Вся обстановка, не считая дивана, который выделялся на общем тусклом фоне ярко-синей обивкой, не новая, но вполне приличная.

Роман подошёл к окну, отдёрнул занавеску, и взгляд его упёрся в серую бетонную стену. Она была совсем близко и загораживала весь обзор.

— Вот, из-за этого тоже цена невысокая, — кивнул в сторону окна Андрей Николаевич.

— А из-за чего ещё? — нахмурилась Катя.

Хозяин квартиры вздохнул:

— Собственно, это похоже на прихоть, но…

«Начинается!» — подумал Роман. Катерина тоже насторожилась.

— Да вы не пугайтесь! — заметил реакцию супругов мужчина. — Условия пустяковые. Дело в том, что у меня часто бывают посетители. Нет-нет, мы не шумим, не пьянствуем, — предупредил он готовый сорваться с губ Катерины вопрос. — Ваш сын даже не заметит чужого присутствия. А условие очень простое: никогда не входить в квартиру вместе с кем-то из моих гостей.

— Постойте, — возмутилась Катя. — А если мальчику будет как раз нужно войти? Он что же, на лестнице ждать должен, пока ваши гости нагостятся?

— Да нет, вы не поняли! — поморщился Андрей Николаевич. — Нельзя лишь заходить одновременно! То есть нужно всего лишь дождаться, пока за моим… э-ээ… гостем закроется дверь, — и открыть её вновь.

— А зачем? — не удержался Роман.

— Я же говорю: прихоть, — неохотно ответил хозяин квартиры. Чтобы побороть смущение, он даже повысил тон: — Я ведь никого не принуждаю снимать эту комнату! Не согласны с моими условиями — распрощаемся, вот и всё…

— Вы сказали: «с условиями», — встрепенулась Катерина. — Есть ещё какие-то… прихоти?

— Ну, если вам понравилось такое определение… Собственно, условие ещё одно — нельзя заходить в мою комнату. Даже стучаться не стоит. Я человек занятой, из комнаты почти не выхожу. Надеюсь, ваш мальчик самостоятельный, справится и без меня.

— А когда он соберётся заплатить вам за жильё, тоже не стучаться? — не без ехидства спросила Катя.

— Тоже, — кивнул мужчина. — В этом случае ему следует выйти из квартиры и позвонить.

— По телефону? — заморгал Роман. Мысли начинали путаться.

— Нет, в дверь. Я открою и возьму деньги. Кстати, телефона в комнате вашего сына не будет. Считайте это третьим условием, а также, если угодно, причиной низкой цены.

Михаил прожил на новом месте уже две недели. После ненавистной общаги уютная комната казалась ему настоящим раем! Если раньше он старался как можно дольше оттягивать возвращение «домой», то теперь спешил в «свою» комнату с удовольствием.

Вот и теперь Миша взлетел на второй этаж, прыгая через две ступеньки, и так разогнался, что чуть не сбил с ног высокую длинноволосую девушку, стоявшую у дверей квартиры. Той самой квартиры, комнату в которой снимал Михаил! Девушка обернулась и с лёгкой усмешкой окинула парня взглядом.

— Ну, чего застыл? — сказала она. — Проходи давай!

А Мишка и впрямь замер. Никогда ещё не видал он таких глаз — огромных, зеленоватых, словно подёрнутый тиной омут. И в этот бездонный омут затянуло Мишу. С головой.

— Так я… тоже туда, — с трудом выдавил он.

— А! Ты к Андрею Николаевичу? — спросила девушка и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.

Зачарованный Михаил, забыв про все договорённости, шагнул следом за незнакомкой.

— Ой! — вскрикнула девушка, когда за парнем захлопнулась дверь. — Андрей Николаевич не велел заходить вместе с его гостями!

— Простите, — опомнился Миша, — я нечаянно. Не говорите ему, ладно?

— Мне-то зачем говорить? — округлила глаза девушка. — Это ведь мне влетит, если что. — Она дёрнула плечиками, скинула туфли и прошла… в Мишину комнату.

— Э-э! — протянул руки Михаил, но дверь перед его носом захлопнулась.

Миша недоуменно поморгал, потоптался возле двери и негромко в неё постучал. Девушка словно ждала этого — дверь тут же распахнулась.

— Ну, что ещё? — глаза рассерженной незнакомки казались уже не зелёными, а чёрными.

— Вы извините, — прижал руки к груди Миша, — но я тут живу.

— Вот тут? — качнула назад головой девушка и улыбнулась. Нехорошо так, не по-доброму. — Может, и спите на этом диване?

— Ну да, — закивал Михаил. — На этом диване сплю. Ой! — парень уставился на диван и часто-часто заморгал.

— А почему он зелёный?

— Ну, всё! Твои шуточки мне надоели. Будешь продолжать клеиться — пожалуюсь Андрею Николаевичу! — девушка собралась захлопнуть дверь, но Миша вцепился в ручку.

— Погодите! — завопил он. — Я не шучу! Это моя комната! То есть, я её снимаю у Андрея Николаевича. Но у меня другая мебель! И обои другие. И ковёр…

Видимо, голос, которым Мишка выпалил всё это, и глаза, которые он безумно таращил на чужую обстановку «своей» комнаты, развеяли подозрения девушки насчёт нехороших намерений парня. Она выпустила дверную ручку и посторонилась:

— Заходи!

— Где?! Где он?! — Катерина набросилась на открывшего дверь Андрея Николаевича, вцепилась ему в свитер и затрясла хозяина. Тот перехватил её руки.

— Прошу вас, не надо, — сказал он, сочувственно глядя на Катерину. — Давайте пройдём в квартиру и поговорим.

— О чём?! — замотала головой Катя. — Я не хочу с вами ни о чём говорить! Верните мне сына, или с вами будут разговаривать в милиции!

— Но я не знаю, где он. Я не видел его уже три дня.

— Нам он тоже не звонил три дня, — закивал Роман. — Ему было стыдно за супругу, но ещё более — страшно за пропавшего Мишку. Он положил руки Кате на талию и мягко подтолкнул жену к двери:

— Катюша, давай и правда зайдём, а то сейчас соседи сбегутся.

Катя внезапно заплакала. Закинула руки на плечи мужа, прижалась к его груди лицом и затряслась в рыданиях. Роман воспользовался этим и почти занёс её в прихожую. Андрей Николаевич поспешно закрыл за ними дверь. Потом метнулся на кухню и вернулся со стаканом, от содержимого которого пахло чем-то вроде валерьянки.

— Пусть выпьет, — протянул он стакан Роману. — Это успокаивающее.

Катя больше пролила, чем выпила, но через пару-тройку минут ей и впрямь стало легче. Рыдания прекратились, плечи перестали трястись.

— Проходите, — открыл Андрей Николаевич дверь. Лишь переступив порог комнаты, Роман понял, что хозяин квартиры впустил их не к себе, а в комнату Миши.

Но… Роман испуганно озирался: вещей сына в комнате не оказалось! Она была такой же пустой, как и две с лишним недели назад, когда они с Катей осматривали её впервые.

Андрей Николаевич перехватил недоумённый взгляд Романа и закивал:

— Да-да! Он здесь не жил. Присядьте, я всё вам сейчас объясню.

Ну и ну… По словам хозяина квартиры выходило, что дверь в неё являлась неким порталом между параллельными вселенными. И каждый, кто её распахивал, — открывал проход в иной мир, похожий на наш, но чем-то отличный от него. И в каждом таком мире существовала эта квартира. Вернее сказать, её «параллельная» копия.

Андрей Николаевич не был ни в одной из «параллельных» квартир, он оставался всегда в собственной, находящейся в нашем мире. Зато любой другой попадал в иной мир, для каждого свой. Но, разумеется, не подозревал об этом, ведь выходя из квартиры, он вновь возвращался в нашу реальность.

Рассказ хозяина квартиры показался Роману бредом сумасшедшего. Но Катя уцепилась за эту фантастическую версию как за соломинку.

— Так давайте скорее пойдём в тот мир… в ту квартиру, где сейчас Миша!

— Но как? — развёл руками Андрей Николаевич. — Туда может войти только он. Как во все другие — прочие жильцы этой квартиры.

— Постойте, — нервным смешком перебил мужчину Роман. — Сколько же народу вы поселили в вашу… коммуналку?

— Я не считал, — смущённо отвёл глаза в сторону Андрей Николаевич. — Человек двадцать, думаю. Я никому не отказываю. Зачем? И людям хорошо, и мне.

— Да уж! — опять всхохотнул Роман. — Так вот почему вы её так дешёво сдаёте! Это сколько же в итоге со всех навариваете?

— Я не считал… — потерянно повторил хозяин.

— Да причём тут это?! — вскочила с дивана Катя. — Хоть миллион, нам-то что! — Она смерила мужа гневным взглядом. — Мне сын дороже любых денег. Сделай же хоть что-нибудь!

— Что?! — огрызнулся Роман. — Впрочем… Может, мне попробовать войти в этот… гм-м… портал. — Он всё ещё не верил в рассказанное Андреем Николаевичем, но мозг уже просчитывал варианты. — Ведь мы с Мишей близкие родственники, и если проход настраивается на какие-то биологические параметры…

— Так иди, Рома, иди! — не стала дослушивать Катерина бормотание мужа и потащила его в прихожую. — У тебя не получится — я пойду!

Роман переступил уже порог, но в последний момент обернулся.

— Погодите, но если из квартиры всегда возвращаются в наш мир, то почему не вернулся Михаил?

— Не знаю, — помотал головой Андрей Николаевич. — Возможно, он зашёл в дверь следом за кем-то, и что-то сбилось. Я же не зря предупреждал не делать этого! Или ещё… — задумался мужчина. — Да-да, ещё вариант — выйти не через дверь, а скажем, через окно.

— Но зачем? — ахнула Катя. — Ведь второй этаж!

— А если он всё же заметил, что квартира со странностями, и ему стало любопытно? Ваш сын любит фантастику?

— Только её и читает, — улыбнулся Роман.

— Вот видите! Тогда он вполне мог догадаться, в чём дело. И мысль про окно наверняка пришла ему в голову.

Роман закрыл входную дверь, потоптался, злясь на себя за проделываемые глупости, и распахнул её снова. Прихожая была пуста. Он судорожно сглотнул и на цыпочках прошёл к двери в злосчастную комнату. Приоткрыл дверь, просунул голову в проём. Сразу бросился в глаза цвет дивана — не ярко-синий, а оранжево-красный, будто сигнализирующий об опасности. А потом Роман перевёл взгляд на окно. Правая створка была открыта!

Не думая, что может отбить, а то и сломать ноги, он забрался на подоконник, сполз на животе, насколько можно было, наружу и, оттолкнувшись от стены дома, спрыгнул вниз. Пронёсся перед глазами серый бетон панели, больно ударила асфальтом по пяткам земля. Прихрамывая, Роман обогнул дом и направился к университету.

Взбежав на крыльцо, он едва не столкнулся с выходящим из здания Михаилом. Отец и сын, и без того похожие друг на друга, разинув рты, замерли в одинаковых позах. А следом за Мишей вышла высокая стройная девушка и, взяв парня под руку, потянула за собой. Но, почувствовав сопротивление, изумлённо глянула на друга, а потом медленно перевела зеленоватые глаза на Романа.

— Что такое, Миша? — спросила она. — Кто это?

— Это… — сглотнул Миша и почти беззвучно выдавил:

— Это мой… папа.

Роман закрыл рот. И неожиданно захохотал. Да так, что не мог остановиться.

Ай да Мишка! Ай да тихоня! Влюбился по уши, загулял — до родителей ли тут! А Андрей Николаевич, надо же, «благородный» какой — из «мужской солидарности» такой лапши на уши навешал! Да складно-то как — ведь он, Роман, в эту ахинею чуть было не поверил! Повёлся, как мальчишка! А тому-то лишь и нужно было для фокуса накинуть на диван оранжевое покрывало да окно приоткрыть, пока он возле двери топтался. Много ли времени для этого надо? Секунд десять. Да ещё столько же — для того чтобы из прихожей Катюху в другую комнату увести. Вот тебе и параллельные миры. Что же делать теперь: драть Мишке уши или простить за доставленное удовольствие? Давно ведь так не смеялся.

Роман, всё ещё всхлипывая и вытирая выступившие слёзы, оценивающе посмотрел на Мишину подругу, озорно подмигнул ей и перевёл взгляд на сына.

И тут парня вдруг затрясло, он попятился, выставив, словно защищаясь, руки.

— Но ведь ты… умер!! — выкрикнул он, и в ушах Романа противно зазвенело, то ли от этого крика, то ли оттого, что он машинально прочёл вдруг на бронзовой вывеске за спиной сына.

Стилизованными под славянскую вязь буквами на ней было выбито: «Государственный Его Императорского Величества университетъ».

Ярослав Астахов КАК ЛЮДИ

Рис. Виктора Дунько

Ещё не одевшись, Бравлин включил компьютер.

— Я говорил об этом, — произнёс он, указывая на экран. — Их корабли садятся вот здесь и здесь. И это наш единственный шанс. Да и не только наш, Слава, но и всего человечества.

Бравлин отвёл взгляд от монитора и пристально, но в то же время рассеяно глядел в любимые карие глаза.

— Нам не на кого более положиться, — продолжал он, — как только лишь на небесных братьев. Ты знаешь, Слава, я никогда не доверял русским…

— Советским, Брав, — поправила его Слава, поморщившись и вздохнув.

— Да. Именно это я и хотел сказать. Я вовсе не наезжаю на твоих предков по материнской линии. Так вот, прежний ваш режим использовал нашу страну как марионетку в своей игре. Но эти его конкуренты, которые забрали власть над нами теперь, они ещё хуже… Что делал прошлый режим? — Брав поднялся из-за стола и лёгкими пружинистыми шагами пересекал комнату. — Он откровенно вбивал всем в головы стандартный идиотизм. Шаг в сторону есть попытка к бегству. А эти? Они ведь поступают куда хитрее, не так ли, Слава? Они умеют подать свой идиотизм так, как будто ты сам его выбрал, да чего там — чуть ли даже не выдумал… Ну и вот: мы спорим о каких-то нюансах внутри теперешнего идиотизма, которые выеденного яйца не стоят, переживаем, участвуем, голосуем… Слава! Мы сделались слепцами вдвойне! А продвижение к пропасти между тем ускоряется. Всё катится псу под хвост! И, Слава, если мы с тобой сейчас не спасём наш народ, а с ним и всё человечество…

Брав снова подошёл к монитору и развернул его.

— Словом, что говорить. Вот карта. Я вычислил маршрут. Ты веришь моим расчётам? Ты понимаешь? Скажи мне, вот сейчас, пожалуйста, ещё раз: отправишься ли ты сегодня со мною, Слава… туда?

Она подошла к нему, обняла, прижалась, щекоча прядями волос.

— Да ничего я не понимаю, Брав, если честно. Ты, как всегда, говоришь много и сумбурно. Но это совершенно неважно. Я чувствую твою силу, родной мой, честный. Если с тобой — отправлюсь… куда угодно.

Это был не закат. Кровоточащая незаживающая рана простёрлась по небу от запада до востока. Как будто сам равнодушный Космос был потрясён и предостерегал двух людей, желая, чтобы они одумались. Но, видимо, эти двое были какими-то особенными, поскольку они продолжали путь. (Как странно и красиво ошибаются иногда люди!)

Последние лучи солнца покинули тусклый мир. Зато какой-то иной огонь появился внезапно из ниоткуда и принялся разгораться в небе. Сначала он был не намного ярче, нежели звёзды. Потом затмил и луну, сиявшую в третьей четверти. Серо-пепельный, неотвратимый свет сделал земной ландшафт скопищем уродливых контуров, как если б из любого предмета, сущего на пустыре между мёртвыми автострадами, вытряхнули вдруг душу и сделали неживым — какою-то декорацией из папье-маше.

Слепящий корабль снижался. Его очертания напоминали геометризированный макет кита. По форме и по размерам.

Какое-то цепенящее чувство противоестественного охватило людей, наблюдающих за снижением звездолёта. Такого не способен выдержать воздух! Не выдержит и земля…

Но на глазах у них корабль выпустил сверкающие опоры, как будто выстрелил иглами. Концы их не достигли метёлок трав, недвижных в стылом безветрии. Корабль завис над землёю, так и не коснувшись её, и травы начали под ним никнуть.

Его чечевицеобразное тело, напоминающее глаз в пустоте треугольника (как на рисунке с масонской символикой), мигнуло ярким светом четыре раза, после чего приглушило своё сияние.

— Они зовут нас, — проговорил Бравлин, взяв руку Славы. — Вперёд! Сейчас мы договоримся. И будет рай на Земле! Мы впишемся в галактическое сообщество добрых, свободных, не отягощаемых предрассудками…

Вдруг звенящий голос его сломался. Какой-то страх, неизбывный, древний, родившийся словно из глубины костей, сковал ум. Светящееся тусклое око посреди пустыря рождало неодолимый ужас. Хотелось бежать без оглядки, да что там — упасть на землю и зарыться в ней, затихнуть навсегда, раствориться в почве…

Брав чувствовал, как удары сердца его зашкаливают. Ещё немного — и оно разорвётся.

— Вперёд же, Слава! — прохрипел он осевшим голосом.

— Не посрамим имена, данные нам родителями! Лишь трусы отступают перед поставленной целью. Сейчас мы осуществим контакт между цивилизациями Космоса и цивилизацией Земли. Я ничего не боюсь! Всё это только древние предрассудки. Так зверя отпугивает огонь, разведённый человеком. Добро, мир, светлый разум, свобода воли… я верю, что у них есть всё это — они бы не смогли выйти на просторы галактики, если бы не изжили в себе не то что зло — тень зла!

— Мне очень страшно, — произнесла Слава тихим и словно бы равнодушным, каким-то обескровленным, голосом.

— Мне тоже, — отозвался Брав, нащупывая её руку. — Но я в этот страх не верю. Я полагаюсь на разум — не на эмоции. А он мне говорит: это братья.

— Братья по разуму! — вдруг закричал Брав, решительно направляясь вперёд и увлекая за собой Славу. — Во имя добра, свободы и любви заключаю с вами союз, как с представителями цивилизации, которая уже сумела… Я верую в светлый разум! Я не боюсь! Ничто не остановит стремления человечества…

Вдруг новая звезда просияла в небе невероятно ярко. Затем нарисовала резкий вираж, пригасила своё свечение и зависла в чёрном небе меж чечевицеобразным кораблём и человеческими фигурками, так что теперь они отбрасывали двойную тень.

Тонкий свист, холодный, почти неслышимый, на грани ультразвука, прошил нервы. Одновременно с ним прочертила небо от корабля-чечевицы к диску трассирующая нить.

— Они стреляют друг в друга, — всё тем же тихим, невыразительным голосом обрекаемого на смерть прошептала Слава.

— Да что ты! Представители высшего разума давно изжили междоусобные конфликты. То, что мы видим, это всего лишь обмен сигналами. Главный корабль сообщает одной из лодочек, что мы, люди, наконец-то готовы вступить в контакт!

Внезапно в ореоле неонового сияния перед людьми появилась огромная ящерица. Она стояла на двух лапах и была раза в полтора выше, чем рослый Брав. Ящерица раскрыла узкую пасть, показывая два ряда шипообразных ровных зубов… и вдруг заговорила на идеальном болгарском:

— Союз республик вселенной приветствует передовых представителей землян! Мы ждали вас так давно, дорогие наши младшие братья. Мы только не хотели понуждать вас, потому что нам дорог именно ваш свободный выбор.

— Я это знал! — с волнением произнёс Бравлин. Он видел, что шевеления пасти существа не совпадают с ритмом произносимых слов. Но не было ему до этого дела, потому что сами эти слова — долгожданная речь контакта — пьянили и согревали душу.

— Мы верим, что сегодня великий день, — продолжала ящерица. — Уже попытка приблизиться к нашему кораблю выражает ваше стремление вступить в галактическое содружество и сделаться одними из нас. И только это свободное волеизъявление и даёт нам право приобщить вашу цивилизацию к захватывающему проекту, который преобразовывает весь космос. Цивилизация, становящаяся его участником, обязана решиться на смелый шаг. Преодоление варварства невозможно без добровольного отказа от психологической самозакрытости. Чувства и мысли каждого разумного существа вселенной должны стать достоянием всех. Ведь это несправедливо, что у одних из нас мысли и чувства богаче, нежели у других. Но мы располагаем аппаратурой, которая способна сделать сознание каждого из вас открытым для всех. Ваш мозг станет одновременно транслятором и приёмником. Специальный нейрошлем позволит вам окунуться в бескрайний, всеобъемлющий океан. И он же зафиксирует импульсы вашего искреннего желания остаться в этом океане навсегда. Не нужно ничего стыдиться или бояться. Вам будут помогать опытные, деликатные учителя. Привилегии, которые вы получите в случае…

Вдруг ящерица согнулась пополам, и у неё изо рта вместо слов пошёл огонь. Затем пламя охватило и чешуйчатую шкуру её… и вот — угловатый, с наростами на сочленениях, остов упал, чадя, к ногам Бравлина.

Отпрыгнувшие невольно люди заметили невдалеке ещё двух чудовищ, подобных видом сожжённому. Передние конечности одного из них сжимали коленчатую, прозрачную, пульсирующую зеленоватым свечением трубку.

Внезапно ящерица развернула её на Славу — и в доли секунды та превратилась в пепел, опавший хлопьями. По-видимому, человеческая плоть была куда меньше устойчива к действию боевого луча пришельцев, нежели их собственные тела.

Сознание у Бравлина помутилось. Ему казалось, что это происходит не наяву, что он видит страшный сон. Затем какая-то багровая волна подхватила его и понесла… он стал — сама месть. Простая и непосредственная цепь действий без всякой мысли. Даже без мысли о мести.

Рука извлекла из кармана нож с откидывающимся лезвием, и палец нажал на кнопку. А ноги в это время несли его вперёд, и глаза видели, что цель — горло ящерицы — всё ближе, и в следующее мгновение станет досягаемым для удара. И чёрный железный смех зачинался уже в груди…

Да только не успел выплеснуться. Испепеляющий луч, ударивший из оружия второго чудовища, погасил Бравлина. Подобно тому, как волну огня гасит такой же огонь, пущенный волной навстречу.

На пустыре вдруг поднялся ветер и взвихрил, перемешав, прах Бравлина и прах Славы. Висевший неподвижно в воздухе диск просиял и тронулся, набирая скорость, по направлению к ощетинившейся опорами «чечевице». И скорость его движения возрастала настолько быстро, что диск, в итоге, словно бы выстрелил собою в большой корабль, как будто желал пробить его насквозь.

Сияния кораблей растворились — при встрече их — в огромной и яркой вспышке. Такая бы выжгла, вероятно, человеческие глаза до костного дна глазниц, но никого из людей в этот миг на пустыре не было. Упругий плазменный смерч, какие-то мгновения покружив на месте немого взрыва, втянулся в черноту космоса.

И снова стало на пустыре так, как было до появления на нём кораблей. И даже не запылал бурьян, как это ни странно. Лишь пробежали по поникшей траве тускло блестящие концентрические круги — будто по воде от брошенного в неё камня.

— Сработало! — обронила одна из ящериц на своём наречии, где использовались настолько высокие частоты, что человек ничего бы не услышал.

— Прекрасно, — не повернув морды, отозвалась другая. — На этот раз мы перехитрили работорговцев.

— Как жаль, что опять пришлось убивать людей, — продолжала первая, отряхивая пепел с посверкивающих чешуек. — Я восхищаюсь этими существами. Подумать только: мы ставим барьеры страха, способные удержать, кажется, любую тварь во вселенной, а некоторые из людей на это плевать хотели и всё равно идут! У них непобедимая воля. Они способны преодолевать любые навязываемые эмоции. А нам приходится убивать их! Уничтожать лучших. Истреблять героев…

— Мы вынуждены так поступать. Ведь люди неспособны понять, на что они могут обречь свой мир! Достаточно комиссарам Коалиции зафиксировать пороговое число согласий — и во Вселенском конгрессе они получат очередной мандат на планетарный психоконтроль. Тогда любые другие согласия на этой планете они будут программировать уже сами. Цивилизация людей отправится — стройными колоннами, широко улыбаясь — прямиком в тот ад, из которого мы бежали с таким трудом.

— Какой это был кошмар… Нет! Уж лучше пусть мы будем для них жестокими убийцами, безжалостными чудовищами. Пока ещё существуют во вселенной миры вне сети психоконтроля — жива надежда!

Вновь яркая звезда, появившаяся из ниоткуда, вспыхнула в глухом небе. Её отражение затрепетало сияющей и быстро растущей точкой на поверхности чёрного глаза ящерицы.

— Работорговцы заметили вспышку аннигиляции своего корабля и выслали перехватчик.

— Так точно… по наши души.

— А лодочки у нас уже нет. И помощь не успеет прийти.

— Что делать! Придётся погибнуть здесь. Но это лучше, чем сдаться и позволить им снова запрячь наши души в лямку психоконтроля.

— Конечно! Чем отупеть в блаженном рабстве, лучше умереть, но — с надеждою в душе, как… как люди!

Ящерицы, схватив оружие, припали хищно к земле, выставив перед собой прозрачные трубки.

Звезда снижалась.

Андрей Евсеенко УБЕДИТЕЛЬНЫЕ АРГУМЕНТЫ

Я очень долго сомневался, стоит ли вести этот дневник. Его никто никогда не прочтёт, ведь у меня нет иного носителя информации, кроме мозга. Да и он теперь столь несовершенен, что потребуется очень много времени и усилий, чтобы заполнить его неупорядоченные ячейки. Но разве у меня есть выбор? Разве могу я чем-то ещё отдалить деградацию своей личности? Увы, нет. Итак, начинаю…

Третье звено пятой эскадрильи прикрытия ушло в гиперпространственный тоннель за секунду до взрыва. Вспышка, яркости которой могли позавидовать сверхновые, осветила умирающие миры. Это сгорала армия арктурианцев. Все их звездолёты, ремонтные доки, санитарные транспорты — всё, что они смогли собрать для решающей битвы, было уничтожено. Нам удалось-таки заманить их в эту ловушку. И теперь десантникам предстояла лёгкая прогулка по планетам, лишённым защиты. Гладкие стены тоннеля очень скоро выведут наши корабли к добыче. Ждать осталось совсем недолго.

Я сидел в кресле пилота, оттачивая на тренажёре боевые рефлексы. Компьютер моделировал всё новые ситуации, не желая мириться со своим поражением. В конце концов он сдался, выдав шкалу оценок: реакция — 98 процентов, точность стрельбы — также 98, вероятность победы — 99,9. Три девятки! Лучший результат в эскадрилье! Жаль, что враг уже уничтожен.

Сигнал тревоги слишком поздно прервал мою радость, не оставив шанса на спасительный манёвр. Прямо по курсу в гипертоннеле выросла стена. Это было невозможно… Считалось, что невозможно. Но арктурианцам удалось перекрыть тоннель, попутно уничтожив наши корабли и тем отомстив за собственную гибель. Всё, что я успел, это нажать кнопку ментальной катапульты. В следующее мгновение наступила темнота…

Я очнулся от яркого света, бьющего в глаза. Мне было очень плохо, сознание плыло от перегрузок трансформации. Голова раскалывалась от невыносимой боли. Но я был безумно рад этому: мне больно, значит, я жив! Я заново родился! На одной из планет, оказавшихся рядом с тупиком в тоннеле, нашлась подходящая ментальная матрица. И теперь моё сознание медленно заполняет этот драгоценный сосуд, стирая личность аборигена. Его мозг далёк от совершенства, но это максимум, на что я мог рассчитывать. Остальные особи подходящего для меня вида здесь ещё примитивнее. Но ничего, главное — жив!

Вскоре мне полегчало настолько, что я смог встать на ноги. Глаза уже научились фокусироваться на отдельных предметах. Пора осмотреться в новом мире.

Разочарование постигло меня: я находился в тюрьме! Меня окружали толстые прутья, изготовленные из прочного сплава. Без пилы или отмычки мне никогда не покинуть место заточения. Лучшему пилоту эскадрильи предстояло провести остаток жизни на безымянной планете, отбывая наказание за чужое, неизвестное ему преступление!

Но меня ждало ещё более мучительное открытие. Я убедился, что мои тюремщики — существа совсем другого вида, и ждать от них снисхождения бесполезно. Во всей галактике мы лишь однажды встретили планету, населённую подобными тварями. И были потрясены их жестокостью и кровожадностью: они убивали даже себе подобных!

Дни потянулись бесконечной, однообразной чередой. Светлое время суток сменялось тёмным. Я сначала пытался считать эти периоды. Но сбился где-то на трёх тысячах и больше не начинал. Зачем? Теперь уже всё без толку. Мне никогда отсюда не выбраться…

В отчаянной попытке обрести свободу я пытался воздействовать на разум своих мучителей. Но те ничего не чувствовали — я слишком ослаб после трансформации. Я пытался заговорить с ними на всех известных мне языках, но они лишь смеялись в ответ, показывая на меня толстыми уродливыми пальцами.

Тогда я стал подслушивать их разговоры, стараясь понять смысл фраз и освоить фонетику языка дикарей. Это было непросто. Их речь была столь примитивна, что мне никак не удавалось составить нужный семантический ряд, чтобы убедить их выпустить меня из тюрьмы. Я должен был объяснить им, что мне можно доверять, что я не причиню им вреда и что всем будет лучше, если они откроют решётку…

Прошло ещё около тысячи временных циклов, прежде чем я смог обратиться к ним. Моя речь была столь эмоциональна и убедительна, что они слушали молча, открыв рты от изумления. Понимая, что имею дело с низкоразвитыми существами, я повторял снова и снова, ожидая, когда же до них, наконец, дойдёт смысл моих слов: «Кеша хороший! Кеша — птичка-невеличка! Дайте пива — буду пить! Свободу попугаям!»

№ 10

Елена Красносельская ГОРЕЧЬ УТРАТЫ

 Автор рис. May Chen

Фотоны мягкими волнами накатывают на планету и, обнимая её, проникают в его дремлющее сознание. Он стар, как всё мироздание. Далёкое солнце искоркой переливается во тьме, не в силах ослабить ледяную хватку Великого Космоса.

Тянется вдаль полотно времени — текут столетия, туго переплетаясь в тугой жгут тысячелетий, мелькают искрами мгновений, а он неспешно развивается и растёт, наблюдая закаты и рассветы далёкого холодного Солнца. Его планета — самая дальняя в этой системе, девятая по счёту, затерянная среди многочисленных планетоидов, она балансирует на самой границе света и тьмы. Медленно, очень медленно течёт река его жизни, чуть мерцает почти застывшее сознание, подпитываясь тусклым светом родного солнца. Его планета слишком далека от света и тепла, слишком непригодна для того, чтобы он смог обрести материю и развиться физически. Ему хватает тех крошек энергии, которые посылает Солнце. А больше и не надо! Лишь несколько фотонов в тысячелетие, он так устроен. Он появился с первыми секундами Большого взрыва — крохотный сгусток разумной энергии — и, вцепившись в эту планету, наблюдал формирование Солнечной системы. Их было всего два — два сгустка разума на всю Вселенную, но выжил только он один, второго разорвало в звёздной мясорубке мироздания и бросило в топку ближайшей пылающей звезды. А он выжил — вцепился в эту планету, вгрызся в неё всеми своими электронами, слился с ней воедино и выжил. И теперь по праву считает её своим домом. Сколько интересного он может поведать случайному слушателю! Только некому… Пока некому…

Он видел, как зарождалась жизнь на гиганте Юпитере — это он отпустил от себя несколько частичек жизненной энергии, чтобы посеять там жизнь. Какой цветущей планетой был Юпитер когда-то! Цивилизация юпитериан была могучей и многогранной, пока несколько вспышек Солнца не сожгли её мир дотла, поглотив всю без остатка, оставив за собой лишь плотный шлейф мутной пелены. Затем пришёл черёд Марса, ростки жизни пробились в его атмосфере. Он подарил и марсианской жизни энергию разума. Марсиане миллионы лет развивались, но так и не успели выйти в Космос — космическая буря волной пронеслась сквозь Солнечную систему, сметая всё на своём пути. Она сорвала атмосферу с планеты и унесла её прочь. Но жизнь упорно не хотела уходить из Системы — часть жизненных спор вместе с клочьями марсианской атмосферы попала на Землю — маленькую планету, четвёртую от Солнца. Он никогда не рассматривал её как колыбель жизни, но ведь у жизни свои причуды, и она таки сумела приспособиться к другим условиям и расцвела с новой силой уже на планете Земля. И он снова отпустил от себя частичку разума, придав жизни иной смысл. Он наблюдал за падениями и взлётами земных цивилизаций и ждал своего часа, ждал, когда человечество перешагнёт земной порог, выйдет в Космос и увидит его. Сколько информации хранится в необъятных хранилищах его памяти! Невидимые, неосязаемые флюиды памяти — ими пропитано всё пространство вокруг планеты. Он давно мог бы переместиться к любой другой звезде, более яркой, выбрать другую планету, покрупнее — вон сколько их во Вселенной, но он родился и живёт здесь, это его дом, его Система!..

А земляне развивались, всё более укрепляясь в Знании и Умении. Сначала они открыли одну планету, затем другую, третью. И вот, наконец, обратили взор и на самую дальнюю, даже имя ей дали, созвучное с его, — Плуто, Плутон. Как они угадали! Он звал себя Прото. Одно время ему казалось, что вот, ещё один шаг и земляне угадают его присутствие на планете. Он поможет человечеству покорить Вселенную, дав энергию своего разума, научив перемещаться сквозь пространство и время! Так, как это делает он. Но… что-то пошло не так. Земля не смогла увидеть нечто большее, нежели планетоид, она отвернулась от Плутона, вычеркнула из семьи. Его выставили из родного дома и закрыли дверь. Планетоид больше никого не интересовал. Наверное, слишком долгое ожидание встречи лишь усиливает ненавистное одиночество. Разочарование помогло Прото принять окончательное решение — что ж, он сам покинет Солнечную систему. Большой взрыв даёт шанс жизни не всегда, оканчивается один цикл, начинается следующий. И этот Взрыв был не первым и не последним. Прото пережил их уже несколько и лишь раз удалось развить разумную жизнь до звёздных высот. А земляне так ничего и не поняли. Возможно, он когда-нибудь простит им эту ошибку и вернётся. Или нет. Ему решать, впереди ещё долгие тысячелетия скитаний по Вселенной. Внезапно Прото почувствовал чуть уловимую связь с Землёй — кто-то там, на далёкой голубой планете, усилием воли проникал сюда, на Плутон. И, покидая Солнечную систему, Прото прикоснулся к этому сознанию, вложив в прощание всю силу своего чувства — горечь и разочарование, грусть и надежду. Прощай, Земля, прощай и прости!

Кирилл задумчиво сидел в своей обсерватории за телескопом, пытаясь разобраться в своих чувствах. Вот уже несколько месяцев он неотрывно наблюдает за далёким Плутоном. Что хочет он рассмотреть, познать? Горечь несогласия со всем миром опять выплыла из глубины души. Планетоид! Что за нелепое звание? Зачем они так поступили с Плутоном? Он опять проследил в телескоп, как доверчиво мерцает крохотная планетка на краю Системы. Да, слишком маленькая! Да, не отвечает нормам. Но кто же устанавливает эти самые нормы? Человек сам определяет правила и граничные условия. И ещё, ведь в каждом правиле обязательно должны быть исключения? Иначе не может быть, ведь это жизнь! Кирилл глубоко вздохнул, продолжая свои размышления.

Учёный редко чувствовал себя одиноким — весь мир вокруг заполняли звёзды. Много лет он старался постичь устройство и жизнь Вселенной, её законы и принципы развития. Звёзды стали так близки ему, так понятны, как члены семьи, которой у него никогда не было, как друзья, которые постепенно исчезли из его жизни. Он видел в далёком Плутоне искорку чего-то уже существующего, пусть даже лишённого жизни, но воплощённого в пространстве, уже состоявшегося, а значит, по земным меркам, и живущего своей определённой жизнью. Астроном был уверен, что Вселенная едина во всём, и лишь тонкая грань отделяет живое от неживого. И кто знает, где заканчивается первое и начинается второе? Кириллу было жаль сокращать границы Солнечной системы, и так плотным кольцом стягивающие Земные владения. Ведь с утратой девятой планеты потеряно и пространство вокруг неё. Кирилл вглядывался в тусклый блеск далёкого соседа, сочувствуя, как другу, разделяя с ним одиночество — пусть Плутон не таков, как другие планеты, но он был членом семьи. И вдруг астроном увидел, как вспыхнуло и погасло пространство вокруг Плутона, неуловимая тень скользнула в Космос. Или только показалось? Да нет же, что-то кольнуло в самое сердце и мягко прикоснулось к сознанию. Чуть уловимая связь разорвалась, едва зародившись… Предательская слеза навернулась на глаза. Прощай, планета Плутон, прощай и прости!

Андрей Малышев БЫЛО БЫ ГОРЮЧЕЕ

Феристан, именно так его звали на далёкой Родине, рассчитал всё верно. Тех денег, которые он получил за отопительные генераторы, должно хватить на углеводороды отвратительного качества на отсталой планете, на которой он был вынужден совершить экстренную посадку. Из строя вышел датчик заряда реактора, по-видимому, ещё на орбитальной станции. По этой причине топливные контейнеры оказались неполными. Ошибка приборов вынудила садрианца приземлиться на далёкой Земле. Свой облик и облик корабля Феристан скопировал с первого, что подошло. Суперкомпьютер просканировал объекты и перестроил собственные молекулярные структуры.

На заправочной станции пришельцу в обличье молодого человека отказались даром заправить старый «Москвич» и потребовали плату. Считанные секунды потребовались садрианцу, чтобы проникнуть в сознание шофёра у соседней колонки и выяснить, что такое деньги и каким образом их можно достать. Товар — деньги — товар, не самая сложная схема. Без маркетинговых выкладок, опыта менеджера спрос и предложение пришлось изучать самостоятельно на доступной торговой площадке, а точнее на барахолке. Первые две попытки с реквиллером и дирректой окончились неудачей, только зря мёрз. Существам на этой планете оказались не нужны супертехнологичные устройства. Как говорится у землян — микроскоп, чтобы забивать гвозди. Особь мужского пола, оказавшаяся по соседству, подсказала, что зимой лучше всего продавать тепло. «БАТАРЕЙЯ» — главное слово, которое Феристан извлёк для себя из разговора с опытным менеджером. После цепи последовавших событий Феристан встретился с землянином, которого заинтересовали теплогенераторы. Облучение груды металла изменило его свойства, внедрение микронного чипа сделали реакцию генерации управляемой, получилось нечто похожее на конвектор, только лучше. За плёвое дело он получил необходимые деньги на необходимые углеводороды. Ровно тысячу двести рублей. Их хватит на сто пятьдесят литров семьдесят шестого бензина, как раз столько, сколько требовалось для переработки в два грамма чистейшего тисцилана для реактора. Энергии хватит лишь на скачок. Но этого будет достаточно, чтобы оказаться вблизи Нигари — спутника Багихаса. Планеты кольца Цигатола входят в большое содружество Спирита. Диспетчеры с Нигари обнаружат сигнал бедствия, вышлют спасателей и подберут челнок.

Феристан повернул ключ в замке зажигания, заглушил двигатель, вышел из автомобиля и, как предписывали правила на информационной панели колонки, вставил пистолет раздатчика в горловину топливного бака. Морозный зимний вечер заставил инопланетянина сжаться и спрятать лицо в вязаный шарф. Тусклые лампы на козырьке заправки худощавую и длинную фигуру садрианца в коротком ратиновом пальто делали ещё тоньше и длиннее. Сжимая такие ценные для людей бумажки, он протянул кулак с деньгами в окно оператору. Сносно имитируя речь, Феристан произнёс: «Вторая колонка, семьдесят шесть, на все». Не дожидаясь чека, развернулся и зашагал к «Москвичу». Он сел на водительское сиденье, захлопнул дверь и повернул ключ на пол-оборота. Стрелки на приборной панели ожили. Они только внешне напоминали «торпеду» продукции завода АЗЛК. Видоизменённый преобразователь тихонько гудел, вбирая в себя литры бензина. Стрелка отремонтированного датчика уровня зарядки реактора лежала на боку в нулевом секторе. После семидесяти пяти литров она едва дёрнулась и снова замерла.

Насос заправочной колонки закачал в бак «Москвичонка» уже сто литров. Глаза женщины оператора расширились. Она с беспокойством стала поглядывать на вторую колонку. Не зная точно вместимости топливного бака машины, по своему опыту она понимала, что ни один легковой автомобиль, включая иномарки, не мог проглотить такого количества бензина. Счётчик на её столе всё продолжал наматывать цифры.

— Серёнь! — женщина громко крикнула, перекрывая шум телевизора в соседней комнатушке. Ответом ей была тишина.

— Серёга, оглох? — оператор прибавила силы голосу.

— Слышу. Что раскричалась, — сонный охранник, поправляя куртку, вышел из закутка.

— Иди, посмотри, что там на второй колонке. Подозрительный тип в «Москвиче» уже залил сто тридцать литров. И я думаю, это ещё не предел, — женщина не отрывала взгляда от счётчика.

— Сто тридцать литров, — повторил охранник, — столько заливают фуры, а не «Москвичонки».

Надев чёрную бейсболку с эмблемой охранной организации, Сергей не спеша подошёл к колонке, остановился, посмотрел на скачущий счётчик. Цифры показывали сто тридцать девять литров. Потом перевёл взгляд на подрагивающий в такт работе насоса шланг. Никаких канистр, как он подозревал вначале, рядом с машиной не оказалось. Водитель сидел в салоне и заворожённо смотрел на приборную панель. Охранник постучал в боковое стекло. Молодой парень с бледным лицом встрепенулся и уставился на него. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга. Наконец Сергей пошевелился и жестами стал показывать, чтобы тот опустил стекло. За его спиной щёлкнул переключатель скорости прокачки насоса. Автоматика «добивала» последние литры. Охранник обернулся. Цифры текли медленнее: 148, 149… Взревевший мотор заставил Сергея отскочить в сторону. Пробуксовывая на обледеневшем асфальте, «Москвич» рванул с места. Какое-то мгновение шланг ещё вытягивался из колонки следом за набиравшей скорость машиной, потом натянулся, пистолет выскочил из горловины бака, с приличной скоростью пролетел над головой охранника и со звоном врезался в железную опору козырька.

— Блин, — только и успел выдохнуть Серёга. Всё произошло так быстро, что он даже не успел запомнить номер машины наглеца.

«Москвич» на скорости вильнув задом на вираже, выскочил на трассу и ловко вклинился в поток машин. Через четыре километра Феристан свернул с главной дороги под указатель «Лисицыно». Узкое шоссе в одну колею пролегало на восток через заснеженный еловый лес. Конечным пунктом его было садовое товарищество в два десятка домов. В это время года от силы треть из них были обитаемыми. Тихое безлюдное место вполне устраивало садрианца. Метров через пятьсот он сбавил скорость и резко заложил руль влево. Здесь дорогу пересекала линия ЛЭП. Широкая просека с мелким кустарником, заваленная снегом, — то самое место, которое он присмотрел днём раньше. «Москвич» съехал с дороги и бампером врезался в сугроб, колёса утонули в рыхлом снегу, но машина не остановилась. Она по восходящей траектории стала набирать высоту. Колёса оторвались от снега. Они ещё вращались, когда началась обратная трансформация. «Москвич» уменьшался, пока не превратился в обтекаемый объект размером с апельсин. Бортовым системам понадобилось чуть больше минуты, чтобы вернуть изначальные формы пилоту и кораблю, протестировать системы, создать дыру в пространстве и запустить реактор на полную мощность. Резкое ускорение, и в следующее мгновение корабль растаял в ночном небе.

№ 11

Павел Михненко РЕАЛИТИ

Рисунки Виктора Дунько

Мескон окинул меня мутным взглядом и затянулся сигарой.

— Что-то не припомню вас, у кого вы снимались?

— Видите ли… — замялся я, — пока я снимался только в традиционном кино. У Степлтона в «Последнем отсчёте» и «Синди», а ещё…

— Прошлый век! — надменно прервал он меня.

Я пожал плечами. Он снова осмотрел меня с ног до головы, взгляд задержался на бицепсах — нет, не зря я пришёл в боксёрской майке.

— Вы знакомы с особенностями съёмок в реалити-синема?

— Да, — быстро кивнул я.

— Основное правило?

— Актёр сам отвечает за свою жизнь.

— Верно. Дальше.

— Актёр не знает, как будут развиваться события, его задача — в любых условиях достичь поставленной сценарием цели.

Мескон довольно кивал.

— Замечательная идея, не так ли?

Я согласился. Что ещё мне оставалось делать?

— Времена обычного кино прошли, будущее за богатыми компаниями, способными оплатить аренду порталов в эти чёртовы миры, — он засмеялся дребезжащим смехом, закашлялся. Отдышавшись, снова спросил: — Какими видами оружия владеете?

— Любое огнестрельное… — начал я. Мескон поморщился. — Шпага, меч… — быстро перечислял я.

— Пойдёт, — удовлетворённо вытянул он губы. — Боевые искусства?..

— Чёрный пояс по каратэ.

Мескон кивнул на стул, давая понять, что согласен на продолжение разговора. Я сел, стараясь пореже дышать, чтобы не спугнуть промелькнувшую перед глазами удачу. Помотаешься без работы три месяца — научишься вообще не дышать на собеседовании, если от этого зависит судьба контракта.

Будто перехватив мои мысли, режиссёр положил в пепельницу остаток сигары и сказал:

— Контракт — стандартный: сумма гонорара исчисляется обычным образом, плюс проценты за сложные условия…

Под сложными условиями подразумевалась вполне реальная возможность быть застреленным из лука каким-нибудь дикарём или съеденным заживо тираннозавром.

— В сценарии указывается только цель действий героя, максимум — два-три промежуточных хода. Остальное… — Мескон скривился в довольной улыбке — реалити!

Я кивнул. Выбирать не приходилось. Повальная безработица заставляла хвататься за самые опасные предложения, а годы изнурительных тренировок давали надежду на благополучный исход.

— Страховку компания не даёт, — сказал Мескон тоном, не допускающим возражений. — Ваша социальная страховка на время съёмки также будет аннулирована. Благодарите комитет по защите новых миров. Эти остолопы полагают, что наука дала нам возможность проникать в другие измерения… или как их ещё называют?.. только для того, чтобы изучать гигантских стрекоз и рогатых ящеров. Канал «Дискавери» и так уже озолотился после того, как сенат дал им добро на съёмки.

Я снова деликатно кивнул, всем своим видом выказывая согласие с мнением моего потенциального работодателя.

— Этим комитетам только дай волю — они к чёртовой матери позакрывают все реалити-кинокомпании и промышленные предприятия, — разгорячённо продолжал Мескон. — В прошлом году они уже добились свёртывания проекта по колонизации Арабики и добычи там нефти. Идиоты!

Он выжидающе посмотрел на меня. Я изобразил на лице негодование.

— Они даже между собой не могут договориться: одни кричат об опасностях, угрожающих Земле, другие пекутся о девственности чужих миров. Хотя никто толком не может пока объяснить, что представляют собой эти миры и где они на самом деле находятся. Вы ведь читали об этом?

Я кивнул. Действительно, вот уже который год газеты пестрели заголовками как о невообразимых возможностях, так и о безумных опасностях, которые сулят человечеству игры с «воротами» в новые миры.

— Да, реалити-синема — опасное мероприятие, — продолжал Мескон, надувая губы, — но мы хорошо платим актёрам. Пока никто не жаловался.

«Никто. Включая тех, кто не вернулся», — подумал я.

Мескон выдвинул ящик стола, покопался и вытащил на свет пухлый том.

— Мы приобрели права на съёмки в Хоноре. Это новый мир, его открыли в августе. Вот описание, — он перебросил мне книгу. — Почитаете на досуге.

— Простите, сэр, а в каком жанре будет фильм?

— Фэнтези, — просто ответил Мескон.

Я стоял в вагоне подземки и тихо радовался неожиданной удаче. Ещё бы — контракт с «Глобал-реалити»! Рассказать друзьям — не поверят. Да я и сам, честно говоря, то и дело ловил себя на мысли, что произошедшее со мной больше похоже на сон, чем на правду. Сто тридцать восемь тысяч долларов за неделю съёмок!

Сценарий оказался на удивление простым, во всяком случае — моя роль. Моему герою предстояло преодолеть около сорока миль пути по незнакомой стране, совершив десяток-другой бессмысленных подвигов, заключавшихся преимущественно в уничтожении местных тварей.

Разумеется, я понимал, что подобные игры не могут быть абсолютно безопасными. Особенно, если учесть, что справочник ненавязчиво предупреждал о наличии в этом мире существ, «не имеющих аналогов в земной фауне» и способных на «неадекватную реакцию», особенно «в отношении пришельцев из иного мира». Но разве могут напугать настоящего безработного какие-то там «не имеющие аналогов» и «проявляющие неадекватную реакцию». Особенно, если на другую чашу весов положены сто-тридцать-восемь-тысяч-долларов? Прорвёмся!

Мотор!

Солнце уже почти коснулось горизонта, когда пыльная дорога вывела меня на вершину пологого холма, заросшего низким кустарником. Внизу, насколько хватало взгляда, огромной вогнутой чашей простирался зелёный с бурыми проплешинами луг. Ледяной ветер яростно теребил рубаху.

— Час от часу не легче! — я нервно сплюнул в пожухлую траву. — Когда же это кончится?

Их было много, очень много. Норры — двуногие чудовища, вооружённые боевыми топорами, нервно приплясывали в предвкушении битвы. Я дотронулся до рукояти меча.

Чудовища завизжали по-свинячьи и толпой рванули вперёд, подталкивая и пиная друг друга. Первый норр выскочил из облака пыли прямо перед моим носом и, оскалив уродливую пасть, косо взмахнул топором, целясь в шею. Я прыгнул в сторону, сделал короткий выпад и глубоко вонзил лезвие в брюхо чудовища.

— Ну что, неплохой кадр? — еле слышно процедил я сквозь зубы. — Успели снять?

Уже через минуту боя у моих ног скопилась большая куча безобразных трупов. Липкая чёрная кровь текла по лезвию меча, заливая пальцы.

Вдруг произошло что-то невообразимое: свирепые чудовища побросали топоры и, как побитые собаки, небольшими группами побежали к лесу. Я опустил меч, перевёл дух. В этот момент сзади что-то свистнуло… С дьявольской силой ударило по голове. Теряя сознание, я успел заметить, как огромная чёрная тень закрыла небо. Лицо обдало волной смрадного воздуха…

Тугие верёвки больно впивались в тело. Я лежал, крепко связанный по рукам и ногам, на каменистой площадке, окружённой серыми скалами. Надо мной, высоко-высоко в темнеющем небе кружили орлы. Где-то неистовствовал водопад — я слышал грохот падающей воды. Меча рядом не было.

С трудом повернув раскалывающуюся от боли голову, я содрогнулся от ужаса и омерзения. Три отвратительные полуженщины-полуптицы сидели на корточках в кружок друг перед другом. Гарпии?! Что-то вроде этого…

Одна из них располагалась ко мне спиной, я видел только длинные растрёпанные волосы да голую поясницу. На том месте, где женская спина должна переходить в прочие привлекательные формы, у моей соседки красовался огромный птичий хвост из широких чёрных перьев. Сложенные за спиной крылья, нервно подрагивали.

Две другие сидели ко мне лицом. Их жёлтые кривые клыки зловеще нависали над нижними губами. Огромные чёрные глаза светились злобой и азартом. Ниже колен ноги сужались и переходили в мускулистые птичьи лапы с мощными когтистыми пальцами. Каждый такой коготок был не меньше кривого кинжала для ритуальных жертвоприношений.

— Очнулся, — улыбнулась одна из них. — Это я тебя подстрелила, с первого броска.

Остальные тоже посмотрели на меня:

— Потерпи, красавчик, мы уже скоро, — сказала ближайшая ко мне гарпия сиплым голосом. Остальные захохотали, издавая резкие каркающие звуки.

Вживлённый в моё среднее ухо чип-переводчик работал безупречно, старательно подбирая слова. Значит, эти дьявольские создания были разумными. Или вроде того…

Тут я понял, чем занимались эти уродливые создания. Они играли в карты. Партия, по-видимому, подходила к азартному финалу. Изловчившись, я перекатился на левый бок. Гарпии, казалось, не замечали моего присутствия, с головой уйдя в игру.

— Эй, девчонки! — крикнул я, как можно спокойнее. — На что играем?

Переводчик исправно превратил мои слова в каркающие звуки.

— Если я выиграю, то, прежде чем съесть твоё сердце, дам тебе шанс увидеть небо в алмазах, красавчик. Я ведь всё-таки женщина! — оскалила клыкастую пасть ближайшая гарпия.

«Да уж, всю жизнь мечтал о такой близости», — подумал я и спросил, стараясь усмирить дрожь в голосе: — Так вы, никак на меня играете, красавицы?

— На тебя! Заткнись! — рявкнула моя соседка и судорожным движением вытерла с подбородка слюну.

Было очень неуютно чувствовать себя окороком, припасённым на ужин. Мысль о том, что зрители будут в восторге от увиденного, не очень-то грела меня. Надо было что-то предпринимать для своего спасения. Упираясь головой в землю и по-змеиному выгибая тело, я ещё немного приблизился к гарпиям.

— Хорошая карта, — тихо сказал я той, что сидела ко мне спиной. — Похоже, последним, что я увижу на этом свете, будет твоя милая улыбка, — продолжал я.

— Почему это? — не выдержала, сидящая напротив гарпия.

— Наверное, потому что тебе не везёт в картах, — ответил я.

— Не лезь не в своё дело, ничтожный смертный! — гарпия взмахнула крыльями, явно задетая за живое моими рассуждениями.

Я шмыгнул носом и тихо произнёс: — Я бы тоже нервничал, если бы у моего противника были на руках все четыре туза.

Было видно, как мои слова медленно доходят до сознания гарпий.

— Какие ещё четыре туза?

— Нет у меня никаких тузов, — удивлённо пролепетала моя соседка. — Он врёт!

— Тогда покажи карты, — очень тихо, но грозно произнесла её подруга.

— Почему она должна показывать вам карты? — пришёл я «на выручку» своей соседке. — Это нечестно!

— Нечестно… — эхом повторила она.

— Так ты жу-у-льничаешь?! — в один голос зашипели её подруги, бросая карты.

Игра была окончена, не ясным оставалось только одно: кто же победитель?

— Я убью тебя! — заорала дальняя гарпия. От её крика завибрировали камни. Партнёрши взмыли в воздух и кинулись друг на друга.

Я на секунду зажмурился. Дело принимало интересный оборот. Ссора могла хоть как-то помочь мне. Но как? Я перекатился на другой бок, извиваясь, осторожно подполз к краю пропасти и посмотрел вниз. Подёрнутый туманной дымкой, водопад бушевал над соседней скалой, низвергая свои воды в круглое озеро. Отсюда до поверхности воды было не меньше сорока метров.

Вдруг что-то привлекло моё внимание. Я напряг зрение. Так и есть! Зелёный огонёк призывно мерцал над самой водой — режиссёр включил портал. Дело за малым — всего лишь свалиться с обрыва и… Если бы не острые камни, торчащие над самой водой. Для того чтобы попасть в портал или хотя бы в воду, мне нужно было прыгнуть с обрыва далеко вперёд, желательно хорошо разбежавшись. В этот момент одна из гарпий коротко вскрикнула и бросилась наутёк от своих разъярённых сестриц. В её широко раскрытых глазах застыло отчаяние. Она летела прямо на меня, с трудом набирая высоту. Увенчанные кривыми когтями, птичьи лапы волочились по земле. Я дёрнулся, с ужасом ожидая смертельного удара, но через секунду понял, что целью гарпии был обрыв. Именно там внизу, под сводом бушующих водяных струй, она искала спасения от своих подруг.

Решение созрело мгновенно. Зрителям понравится! Чёрные крылья заслонили от меня солнце, в лицо ударило смрадом. В какой-то момент гарпия оказалась прямо надо мной. Когтистая лапа разодрала рубаху, оцарапав плечо. Я оттолкнулся локтями от земли, рванулся вперёд и… зубами впился в узкое сухожилие чуть выше короткого заднего пальца гарпии. Она коротко взвизгнула, но всё же рванулась вверх. Мои челюсти пронзила боль, заскрипели зубы. Мышцы шеи напряглись так, что хрустнул позвоночник. Я повис зубами на лапе летящего чудовища.

Когда каменистый обрыв остался позади, я разжал зубы. Сердце ухнуло и провалилось вниз, туда, где простиралась вспененная поверхность горного озера…

— Стоп! Снято!

Я грохнулся на бетонный пол павильона, больно ударившись затылком и, кажется, вывихнув плечо. Вокруг засуетились ассистенты, замелькали вспышки фотокамер. Озабоченно расталкивая остальных, подбежал доктор Хедоури со своим белым чемоданчиком. Я попытался улыбнуться и потерял сознание.

Уже через пару часов Мескон неистово тряс мою ноющую руку:

— Поздравляю вас, Джек! Очень неплохо! Очень!

— Наверное, получилось не по сценарию, — сказал я, борясь со спазмом в горле. Помимо всего прочего, после перехода через портал покалывало лёгкие и нестерпимо чесался нос.

— В нашем деле сценарий — не самое главное, — засмеялся Мескон. — Одно только сражение гарпий на порядок повысит рейтинг нашей картины.

Мескон покровительственно похлопал меня по плечу:

— Обязательно вспомню о вас, когда начнём работать над следующей картиной. Задумки уже есть.

Я покачал головой:

— Спасибо, мистер Мескон, вы очень помогли мне, но…

Режиссёр наигранно вскинул брови: — Но?

— Но я не думаю, что захочу вернуться туда, — закончил я, понимая, что подписываю себе приговор.

К моему удивлению, Мескон понимающе улыбнулся:

— Джек, вам нужно отдохнуть, набраться сил. Не торопитесь сжигать мосты. Мы ещё вернёмся к этому разговору.

Через час мы расстались с ним почти друзьями, чему немало поспособствовала бутылка отличного коньяка.

Я вошёл в свою пустую, холостяцкую квартиру. На память от Николь осталась только фотография в деревянной рамке. Ну что ж, девчонки, теперь я — при деньгах! Вот только поскорее бы проходил этот чёртов «синдром перехода» — нос всё ещё нестерпимо чесался.

Утром я проснулся от нестерпимого зуда по всему телу. «Возможно, — обычная реакция на переход. Надо было расспросить доктора», — думал я. Кое-как добравшись до ванной — ноги почему-то слушались плохо, — я заглянул в зеркало. Отшатнулся. Ужас! Всё лицо было покрыто отвратительными лиловыми пятнами.

Трясущимися руками, я набрал телефон доктора Хедоури…

— Джек, — доктор Хедоури сжал мою руку повыше запястья. Было видно, что он волнуется. Очень волнуется. — Видишь ли, Джек…

— Доктор, — прервал его я, пытаясь приподняться на кровати, — прошу вас, не надо ходить вокруг да около…

Я закашлялся, из глаз брызнули слёзы. Тело ныло и чесалось. Над головой дрожал пузырёк капельницы. — Я взрослый человек, всё понимаю. Я подхватил там какую-то неизвестную заразу?

Доктор кивнул, по его лицу прошла судорога.

— От неё нет лекарства? — снова спросил я.

Доктор вздохнул: — Как тебе сказать, Джек, в определённом смысле — есть.

— Что значит, в определённом смысле?

— Послушай, Джек, что я тебе скажу. Внимательно послушай и не торопись с выводами, — начал доктор. — Прошло более шести лет с тех пор, как профессор Альберт доказал возможность открытия порталов в иные миры. Как потом писали газеты, он и сам толком не понял, что он открыл.

Я снова закашлял. Доктор промокнул мне лоб салфеткой.

— Первая установка была создана в Массачусетсском институте в 2023 году, через три месяца после смерти Альберта. Взору исследователей предстала безжизненная пустыня, имеющая к тому же огромный радиационный фон. Портал был демонтирован, но опыты продолжились. Впоследствии было установлено, что, изменяя частоту настройки системы, можно менять точки гиперпространства, на которые она воздействует. А значит, — находить новые миры.

Хедоури продолжал:

— Долгое время разработки Массачусетсского института держались в строжайшей тайне. Но в 2027 году ими заинтересовался бизнес. В сенате сразу же нашлись люди, лоббирующие коммерциализацию установок. А дальше проблема начала расти, как снежный ком. Было открыто множество миров. Многие из них были пригодны для жизни, некоторые — нет. После того как была построена система слежения за любой точкой открытого мира, изобретением заинтересовались кинокомпании. Хонор открыла исследовательская корпорация «ABC-групп» и, не проведя всех положенных тестов, сразу же передала права на аренду кинокомпании «Глобал-реалити». Когда стало известно, что ты болен, тесты были проведены до конца.

— Не тяните! — просипел я.

— На Хоноре обнаружен вирус. Для того чтобы заразиться, достаточно одного вдоха. Самое удивительное состоит в том, что на Хоноре вирус совершенно безопасен. Но перемещение на Землю вызывает его мутацию, и он становится смертельным для носителя. Хотя и не передаётся другим людям. Какая-то чертовщина! Результатов наблюдений пока нет, но, судя по динамике твоей болезни, тебе осталось не более трёх дней. Однако!.. — он ухватился за край моей кровати. — Вчера штамм мутированного вируса был переправлен назад на Хонор… Вирус погиб в течение восемнадцати секунд.

Я закрыл глаза:

— Но ведь на основе этих данных можно создать вакцину?

— Можно, — ответил доктор. — Только для этого понадобится время.

— Значит я…

— Тебе придётся вернуться туда, Джек. На время…

Смысл слов доктора медленно доходил до моего сознания. Я попытался привстать, но не смог. В голове лопнул какой-то пузырь, и я провалился в пустоту.

Звонко щёлкнул тумблер, и павильон компании «Глобал-реалити» наполнился вибрирующим гулом работающей установки. Один за другим зажигались экраны слежения. Операторы обменивались негромкими командами, настраивая систему.

Меня ввезли в павильон на кресле-каталке. Доктор Хедоури шёл рядом, придерживая капельницу.

Из открывшейся боковой двери стремительно вышел Мескон. У него был озабоченный вид. Он положил руку мне на плечо, собираясь с мыслями.

— Джек, — начал он. — Ты должен понять… — Я молча смотрел на него снизу вверх. — Ты должен понять и простить нас. Никто не мог предположить, что такое может случиться. Виновные уже наказаны. Хотя я понимаю, что тебе от этого не легче. Если бы мы знали про этот чёртов вирус. Вакцина будет разработана через три месяца, максимум — через полгода. Медики обещают… — затараторил он.

Неожиданно у меня появилась страшная догадка.

— Камеры! — воскликнул я, борясь с кашлем. — Вы ведь собираетесь оставить камеры включёнными! Вы всё это подстроили…

— Это будет великолепное реалити, сынок, — уродливо улыбнулся Мескон. — Если ты продержишься там хотя бы месяц, то получишь неплохой гонорар.

— А, если нет?

— Зрители любят душещипательные зрелища.

— Но это — бесчеловечно!

— Это — бизнес, — по одутловатому лицу режиссёра стекал пот.

В павильоне повисла мёртвая тишина. Я выдернул из вены иглу. Доктор хотел что-то сказать, но я остановил его жестом.

— И о чём же на это раз будет фильм? — прохрипел я.

Мескон вздрогнул, словно очнувшись от сна. Нервно вытер платком пот.

— Фильм?.. — он усмехнулся. — Ты будешь спасать мир…

— В одиночку, — закончил за него я.

Он цинично пожал плечами: — Старый сюжет. Но до сих пор продаётся.

Я встал с каталки, оттолкнув, попытавшегося помочь мне доктора.

— Не будем попусту тратить время, — сказал я, испугавшись своего голоса. — Запускай!

Мескон кивнул. Оператор нажал на кнопку. Зелёный круг портала заплясал в двух футах от пола. Я сделал шаг. Потом, обернувшись, слегка хлопнул Мескона по плечу:

— Бизнес есть бизнес. Я не в обиде. Заплатите?

Мескон охотно закивал, захлёбываясь словами: — Всё будет по-честному. Ты ещё будешь благодарить меня, Джек!..

Мои пальцы сдавили плечо режиссёра так, что он сморщился от боли. Я обхватил его второй рукой, прижал к себе и из последних сил прыгнул в портал. Мескон охнул, мешком повиснув на мне. Последнее, что я успел увидеть, было искажённое ужасом лицо Хедоури в зелёном ореоле портала.

Мы грузно упали в мягкую траву. Мескон откатился в сторону, проворно вскочил на ноги и начал с ужасом озираться по сторонам.

— Где мы?! — заорал он, срываясь на визг.

— На Хоноре, — спокойно ответил я, щурясь от яркого солнца. — Чтобы спасти мир, мне нужен верный напарник. Старый сюжет. Но, говорят, до сих пор продаётся. Мотор!

Владислав Ксионжек ВЕРНОСТЬ КАК СМЕРТЕЛЬНЫЙ КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

Не знаю, фея была настоящая, сказочная или мне довелось познакомиться с представительницей удивительной, обогнавшей нас на тысячи лет инопланетной цивилизации. Хотя… может быть я стал жертвой общения с какой-то по особенному исключительно привлекательной сумасшедшей?

Не силён я ни в литературных жанрах, ни в сравнительной космобиологии и психиатрии.

Уверен в одном: таких нормальных девушек на Земле не бывает. Я только и думаю об этом после того, как увидел на скамейке в парке одинокую, беззащитно-растерянную, хрупкую, не по сезону одетую в лёгкое летнее платье незнакомку.

Моё внимание привлекли перламутровые открытые туфли-босоножки на высоком каблуке (мне почему-то представлялось, что именно такие, а не серебряные, изумрудно-зелёные или расшитые другими драгоценными камнями достались Элли в наследство от феи Гингемы).

И ещё волосы. Мало сказать, что они были светлыми и волнистыми. Они напоминали заколдованные водопады. Тихо-тихо струившиеся, переходившие, касаясь кончиками локонов платья, в океанско-небесную синеву.

Лицо девушки я увидел не сразу. Оно было закрыто ладонями. Узкими, с тонкими длинными пальцами — руслами для ручейков незаслуженных слёз.

Догадываюсь, почему к девушке-фее подошёл только я. Другим искателям приключений и новых знакомств, которых в это время в парке бывает немало, не хотелось чужую печаль «брать на себя».

Жизнь коротка. А выходные дни, когда нужно встряхнуться после тяжёлой рабочей недели, составляют в ней малую часть.

Лишь меня тянет к тем, кто несёт на себе отпечаток чего-то такого, что не залить водкой и пивом (или даже хорошим вином), не забыть под оглушающий ритм.

Я не знал, как начать разговор. Просто сел на скамейку, ожидая, когда незнакомка заметит, что кто-то находится рядом.

Девушка ощутила моё присутствие. Она убрала руки с лица.

Лицо было бледным, как тело ночной бабочки-мотылька. Похожим на лицо ожившей статуи.

Глаза были точно в цвет платья. В них, как в два дремлющих урагана, влекла сила стихии неба и сила стихии воды.

— Спасибо, что вы пришли, — сказала девушка. — Мне было так одиноко.

— Э… — выдавил я из себя. — Что вы. Я подумал, что с вами случилась беда.

— Я просто немного устала. И… стало больно глазам.

— Наверное, вы долго не спали. — Я ощущал себя крайне неловко. Мучительно думал, что не банального можно сказать.

— На Земле я всегда засыпаю, как только Солнце заходит, — улыбнулась девушка.

— На Земле? Значит, вам плохо спится на небесах? — попробовал я сострить.

— Там я сплю очень редко, — ответила девушка очень серьёзно. — Лишь когда попадаю в тень встречных планет.

— Кто вы?

— Наверное, фея, — девушка так улыбнулась, что мне стало не важно, можно верить ей или нет.

Фея так фея. Какая мне разница, кто она и откуда? Важно, что сейчас она здесь.

— А что вы делаете у нас, на Земле? Наверно хотели кому-то в чём-то помочь?

— Как вы узнали?

— Вы же добрая фея, — сказал я так убеждённо, чтобы по этому поводу не осталось сомнений.

— Пожалуй, да, — согласилась девушка. — Но я не умею выполнять желания людей. У меня волшебной палочки нет.

— Тогда что вы нам сможете дать?

— Я хотела помочь всем увидеть, что стоит желать.

— Ну! — воскликнул я, чувствуя себя уже в достаточной степени раскованно. — Если бы вы пришли ко мне в гости, я бы вам показал столько шикарных журналов и каталогов, что, готов с вами поспорить на любое ваше желание, вы бы нашли в них всё, о чём стоит мечтать. У меня денег хватит на любой, на самый волшебный подарок.

— А вы можете с их помощью приобрести друзей?

— Очень даже много и запросто! — сказал я, не подумав, но тут же поправил себя. — Не друзей, конечно, а приятелей — собутыльников. Сколько среди них было верных друзей, я, наверно, узнаю тогда, когда мы с вами потратим мой последний дублон.

— Верность — это прекрасно, — ответила фея печально. — Но самый верный спутник у человека — смерть. Она всегда с вами находится рядом. И с некоторых пор уже не одна…

— Здорово! — улыбнулся я, оценив по достоинству шутку. — Вот уж мы перед смертью повеселимся! Как говорят, семи смертям не бывать.

— Зачем телу жить, если душа уже умерла? — воскликнула девушка с неожиданно сильным надрывом. — Я вижу теперь не людей, а их оболочки. У меня глаза болят потому, что свет, который должен идти изнутри, от души, у многих из вас едва различим.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил я очень серьёзно.

— Мне ваша душа не нужна, — ответила девушка, не считая нужным скрывать, что ей мои мысли известны. — Я готова отдать своё тело тому, кто его примет вместе с душой.

— Да, я понял, — сказал я, путаясь в мыслях. — Разговор не о том, чтобы только на вечер и на ночь. Чтобы только постель. Наверно я соглашусь.

Короткий осенний день стал клониться к закату.

— Мне холодно, — сказала девушка. — Мне пора уходить.

Я снял пиджак и набросил на её оголённые плечи. (И как я не додумался раньше, дурак?)

— Спасибо, — сказала фея, — но это мне не поможет. После захода Солнца я сразу усну до утра.

— Куда тебя проводить?

Она улыбнулась:

— Я фея. Воздушный замок я строю всегда над водой. Ты смотришь сейчас сквозь него.

— Я тебя завтра увижу? У тебя в воскресенье выходной?

— Давай встретимся здесь же, на этой скамейке, в двенадцать. Пока.

Я оставил девушку сидеть на скамейке. Каждый имеет право на тайну. Не нужно спешить. Я ещё всё успею узнать.

В тот вечер я ещё долго гулял. Мне было плевать, что ворота закроют и мне придётся в костюме а-ля-от-Гауди, купленном на итальянской фирменной барахолке, лезть через забор.

Я проходил мимо озера, и каждый раз мне казалось, что в лунном свете над ним я вижу какие-то башни и шпили, какие-то полупрозрачные, скорее всего черепичные крыши.

На следующий день я приехал в парк намного раньше полудня. Я почему-то ждал, что фея уже будет здесь. Ведь она говорила, что просыпается с первым лучом нового дня.

Но скамейка пока пустовала.

Миновало двенадцать. На моих «швейцарских» минутная стрелка приближалась к шести.

— Вы наверно ждёте мою подругу, — сказала пышногрудая, крутобёдрая, загорелая черноглазая брюнетка.

— Может быть, — ответил я уклончиво и дипломатично.

— Она просила меня передать, что сегодня она не придёт.

— С ней что-то случилось?

— Нет, в общем-то нет. Она, — брюнетка загадочно улыбнулась, — в свои выходные предпочитает подольше поспать.

— Она вас прислала, чтобы мне это сказать?

— Не только это, конечно, — ответила дива, — А вообще, если честно, моя подруга не знает, что я к вам пришла. У нас ведь, — она усмехнулась и на долю секунды вдруг утратила шарм, — столько общего с вами. Зачем вам моя непутёвая, взбалмошная сестра?

— Не о вас ли она вчера говорила?

— Вряд ли. О нашем родстве она предпочитает не вспоминать.

— Она говорила, что вы за ней ходите по пятам. И ваше имя назвала. Ведь вас зовут — Смерть?

Девушка рассмеялась так весело, как будто я ей рассказал анекдот.

— Это я-то Смерть? В это можно поверить?

Я не успел, а может быть и не очень хотел оттолкнуть её руку.

Ладонь была мягкой, тёплой. Скорее даже горячей. И пока она находилась в моей, я не чувствовал даже намёка на то, что из меня пьют или тянут энергию, силу. Напротив, я их получал.

— Сестра любит всё усложнять. Она считает, что люди должны помнить о том, что в каждом есть малая часть духа Вселенной, которую вы называете словом «душа». Я с ней спорить не буду. Но нужно помнить о том, что наслаждения плоти вам будут доступны короткое время. Лишь здесь и сейчас. Скоро ваши души вернутся в обитель вечной, праведной скуки. Любопытно попробовать это блюдо на вкус? Им питаются все старики, которые уже ничего и не могут и уже ничего не хотят.

Куда нашему брату противиться феям!

— А хочешь, — услышал я голос как будто издалека, — ты сможешь лёгким прикосновением пальцев к руке привораживать к себе любую женщину, которую пожелаешь?

— Да, хочу, — сказал я…

Время было полпервого. Моя мимолётная новая, но уже безвозвратно во мне изменившая что-то подруга пропала.

К скамейке шла фея. Я не испытывал чувства неловкости или стыда. Я был так же, наверное, рад нашей встрече, как если бы фея не задержалась на… полчаса.

Фея сказала:

— Я видела тебя вместе с…

— Вместе с сестрой?

— В каком-то смысле все мы братья и сёстры. Ты извини, что я опоздала, но Смер… сестра на мой замок набросила волшебную кисею. Я проспала.

— Ничего, — сказал я. — Бывает.

— А ты теперь стал совершенно другой.

— Разве? — я удивился.

— Я ведь лучше тебя понимаю, чем ты в себе разбираешься сам.

— И что ты мне можешь сказать?

— Теперь тебе мало быть только со мной.

— Таковы все мужчины, — ответил я с мудрой, самую чуточку только ехидной улыбкой, которую я позаимствовал, видно, у сестры своей феи. — Жене изменить ещё не значит — её разлюбить.

Выяснять отношения, прямо скажем, было не время. Девушка явно больна. Она уже была не только бледна, как вчера, но вокруг её глаз — по-прежнему небесных и голубых — набухали круги. В них угадывалась чернота.

Я заставил девушку лечь на скамейку. Фея слабела так быстро, что уже не противилась моим неуклюжим попыткам чем-то помочь.

Я вызвал скорую помощь. Но мне показалось, что этого мало. Я продиктовал номер кредитки всем трём скорым VIP-сервисам города.

Девушка попросила принести ей воды. И лучше бы я не отходил никуда ни на шаг от своей единственной, наконец, найденной второй половинки!

Когда я прибежал к скамейке с бутылкой минералки, туда подъезжала карета скорой помощи. (Удивительно, но это была служба «03»!)

Какое-то — очень короткое — время я считал, что девушку забрала одна из коммерческих служб. Но к озеру одна за другой примчались ещё три машины.

Мне оставалось решить, что девушка просто ушла. Может быть, она притворилась беспомощной? Может быть, за водой отослала меня специально? Ну в чём я был перед ней виноват? В том, что пожал руку другой?

Со скорой «03» утрясти отношения было достаточно просто. Я дал обеим сестричкам по полтиннику баксов, а водителю — сто «на бензин».

С представительницами сферы платных, весьма дорогих (не дешевле интимных!) услуг пришлось заполнять документы и ставить подписи под счетами на красивых, как бы гербовых бланках.

Не прошло и недели, а все эти служительницы культа Гигеи (включая простых и смешливых девчонок с машины «03») у меня уже побывали в гостях.

Я в медицинских вопросах подкован теперь хорошо. Знаю не только имя богини, с которой так любят себя сравнивать и молодые девчонки, и зрелые дамы в медицинских халатах.

А ведь сестра моей безвозвратно потерянной феи умолчала о том, что духовная смерть бывает приятной только сначала, на первом этапе, пока тебе ещё не прискучило получать удовольствие и жить в темноте.

По известной мне с недавних пор медицинской образной терминологии, мы — всего лишь духовные сперматозоиды, не нашедшие путь к своей цели.

Моя беда не в том, что фея пропала. Я встречаюсь с ней ежедневно. Ведь она растворилась во всех знакомых мне женщинах.

Каждой, как мне теперь кажется, досталось по чёрточке, по «маленькому кусочку».

С каждой мне хочется быть. Но меня всегда тянет к другим. Ведь все они тоже впитали в себя по капельке феи.

Какое-то время я убеждал себя в том, что «круг» ограничится теми, кто приехал по вызову в парк. Но я ошибался.

Кто знает, может быть, невидимый дождь, который фея уже не смогла удержать в глубине своих глаз, пролился над всем нашим городом?

Я тому нахожу подтверждений всё больше. Боюсь выезжать за границу за «модным тряпьём». Вдруг моё «наказание божие» носит характер глобальный?

Хотя… Мне терять уже нечего. Даже с учётом всех моих связей в медицинских кругах мне здоровья не хватит даже на тех, с кем уже я знаком.

№ 12

Владислав Ксионжек ЛОВУШКА

Недавно купил диск с аудиокнигами разных старых фантастов: Брэдбери и т. д. И послушал в дороге. И вдруг понял, что слушаю с раздражением, потому что… ПО СРАВНЕНИЮ С НАШИМИ «ГРЕЛОЧНЫМИ» АВТОРАМИ ЭТО ТАКОЙ ПРИМИТИВ!:) Серьёзно, именно такое ощущение было. Так что пусть признанные мастера не обижаются, но… Хотя, может, дело в том, что диск был со старыми, ещё советскими радиопостановками, на которые отбирали слишком специфические произведения?.. Не знаю, так или иначе, уверен, что ни один из прослушанных рассказов не прошёл бы у нас и во второй тур. В чём тут дело? Может, специфика озвучки? В звуковом варианте другое восприятие? Или что?..

Интернет-журнал «Общество любителей рваных грелок» maxim 108: О прошедшем конкурсе

Сегодня мой напарник был в ударе. Он предоставил держать курс корабля на очередную звезду мне одному, а сам забрался на «петушиный насест» (площадку под самым обзорным куполом рубки) и декламировал свои новые стихи в стиле «тяжёлый рок судьбы»:

В мирах любви неверные кометы, Сквозь горних сфер мерцающий стожар — Клубы огня, мятущийся пожар, Вселенских бурь блуждающие светы, — Мы вдаль несём… Пусть тёмные планеты В нас видят меч грозящих миру кар, — Мы правим путь свой к солнцу, как Икар, Плащом ветров и пламени одеты. Но странные, — его коснувшись, — прочь Стремим свой бег: от солнца снова в ночь — Вдаль, по путям парабол безвозвратных… Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит В багровой тьме закатов незакатных… Закрыт нам путь проверенных орбит!

— Плохо, — сказал я. — Очень плохо. Ты даже не потрудился для облегчения восприятия провести рифму «через строчку».

— Я понимаю, что так было бы лучше, — грустно вздохнул напарник, не отрывая затуманенного взгляда от купола рубки, усеянного яркими, зовущими, притягательными и далёкими солнцами. — Но сегодня я чувствую именно так.

Не люблю разрушать иллюзию творчества. Однако мой долг — не давать молодым забывать о том, что «ничто не ново в этом мире под Луной».

— А потом, — открыл я напарнику жестокую правду, — это уже было. — Кажется, у Максимилиана Волошина в «Венке сонетов». Ты бы лучше попробовал сочинить что-нибудь экзальтированно-патетическое, может быть даже с ритуальным раздеванием.

Мы романтики, да. Мы в душе поэты. В нашем литературно-космическом братстве каждый волен выбрать стиль, которому подражать. Надеюсь, когда-нибудь кто-то из нас напишет что-нибудь новое, ни на что не похожее. И очень хотелось бы — чтобы всем интересное.

Но последнее условие особенно сложно выполнить. Со времён появления сетевой литературы «для всех» уже не пишет никто. Писатели и читатели (теперь часто бывает, что одно включает другое) создают группы фанатов-эстетов-стилистов. В каждой, кроме «своих», не признают никого.

Вот почему мы, любители патриархальной (общечеловеческой) литературы, предпочитаем работу искать вне Земли. Особенно много среди нас пилотов дальнобойных космических кораблей. Мы тоже «комьюнити». Но мы открыты всем новым мирам.

Новый мир пришёл сам.

Он возник ниоткуда. Словно призрак погибшей безвременно и не нашедшей покоя звезды он сотворился из черноты и бездонности космоса.

Опалово-матовый шар мне напомнил обласканный стужей цветок. Подсолнух подлунного мира. Символ смерти и тщетности суеты. Он расцвёл размытыми бледными красками прямо по курсу нашего корабля.

Напарник в это время только начал читать, выбирая, как ему казалось, эффектные позы на фоне напоминающих угли костра звёзд:

Слушайте! Проповедует, мечась и стеня, сегодняшнего дня крикогубый Заратустра! Мы с лицом, как заспанная простыня, с губами, обвисшими, как люстра…

Он не успел закончить монолог, а я сказать, что точно такой же текст есть в поэме Владимира Маяковского «Облако в штанах», как нас изрядно тряхнуло.

Меня едва не выбросило из кресла пилота. А моего напарника — теперь уж точно «с лицом, как заспанная простыня, с губами, обвисшими, как люстра», распластало по куполу в такой эффектной позе, что я невольно им любовался.

Ну, просто романтик, застывший в прыжке за мечтой! Покоритель пространств! Прямо в руки к нему плыл бледный таинственный шар.

Шар становился крупнее. Он заслонял, гасил в себе звёзды. Мы оказались у шара в плену.

Внезапно торможение прекратилось, и напарник упал в своё кресло.

Вместо силы тяжести на нас обрушился лишённый эмоций и смысловых интонаций механический голос:

— Вы находитесь в зоне ответственности Автономной знаниезаготовительной станции. Для получения разрешения на дальнейшее следование по маршруту просим вас безвозмездно поделиться с нами накопленной информацией из расчёта 1 байт на 2 в 13 степени массовых единиц протона в состоянии покоя. Тривиальная, легко доступная, а также уже известная нам информация не зачитывается. До сдачи положенной нормы знаний о Вселенной вы будете ограничены в передвижении. Спасибо за понимание.

— Мне такая манера диалога что-то напоминает, — рассудительно и спокойно, как во время наших литературных бесед за чашкой чая с вареньем, сказал напарник.

— Да, — ответил я. — «История пиратства». Автор Игорь Можейко. Литературный псевдоним Кир Булычёв. Нас, по сути, взяли в плен космические корсары и теперь требуют выкуп. Но, в отличие от знаменитых земных собратьев, золото им не нужно. Им выгодней узнать, как вырастить в домашних условиях философский камень. Информация — золото современности. Её собирают. Её копят. Её, как видим, даже пытаются забирать силой.

Какое-то время мы сохраняли надежду вырваться на свободу или вступить с похитителями в диалог. Но все системы корабля находились под полным контролем пиратов. А ультиматумы, не подкреплённые возможностью действия, шар игнорировал.

У нас даже не было способа подать сигнал бедствия. Связь с базой сохранялась, но шла теперь через шар. Тексты докладов самым тщательным образом редактировались. Догадаться о том, что с нами случилось, не смог бы никто.

На исходе бессонной ночи по условному корабельному времени напарник сказал:

— Я посчитал, что если мы перекачаем шару полные курсы физики, химии, космогонии, общей и специальной теории относительности, то «наскребём» почти шестьдесят процентов нормы по отношению к весу нашего корабля. Что можно добавить ещё?

— Фундаментальные знания о законах Вселенной мы не сможем использовать, — возразил я. — Они шару должны быть известны без нас.

— Тогда, может быть, загрузим ботанику, зоологию, антропологию, этнографию, географию и историю Земли?

Я посмотрел на напарника, как Пётр Первый на сына, задумавшего коварный предательский план:

— Ты понимаешь, что мы подвергнем риску всю нашу планету? Пираты искали добычу не только в морях. Они разоряли, сжигали дотла города.

Мы думали долго, как быть. Ничего не придумали толком. Сошлись на том, что должны принести себя в жертву.

А что! В добровольной жертве во имя людей (как писали в эпоху тотальной нехватки ресурсов и дефицита промышленных благ) есть особый возвышенный смысл.

Напарник робко спросил:

— Может быть пиратов можно перевоспитать?

— Как это сделать?

— Объясним, что чужое брать плохо. Что сильные должны помогать слабым. Как тимуровцы у Гайдара.

— Тимуровцы — название устарелое, — по привычке начал я объяснять. — Их теперь называют дункановцы — по имени, которым автор сначала хотел назвать своего героя. А Тимуром звали сына Гайдара. У Тимура тоже был сын, который, как пишут историки (монография «Сын Тимура и его команда»), для всех обездоленных был Мальчишом-Плохишом… — Тут я замолчал, потому что меня осенило. — У Гайдара, ты говоришь?

Идея была в том, чтобы привить хладнокровным космическим разбойниками человеческие понятия «плохо» и «хорошо». Причём в такой форме, чтобы ни у них, ни у нас не возникало ощущения банальности и скучной нравоучительности.

Решили: вместо сводок, отчётов, инструкций, учебных пособий мы отправим пиратам лучшие образы мировой литературы.

Всё-таки здорово, что служители муз так редко дружили с наукой! В приготовленной нами для внедрения бортовой библиотеке не содержалось ни точной информации о месте расположения Земли в Галактике, ни сведений об устройстве и тактико-технических данных новейших образцов оружия, ни описаний опасных для человека вирусов и других возбудителей болезней. Были только рафинированные высокогуманные и высокохудожественные тексты.

Получилось орудие возмездия в стиле Пушкина. Помните, он говорил: «И чувства добрые я лирой пробуждал…».

Заряд состоял из наших любимых сказок, героических эпосов, поэтических текстов, мифов и легенд о благородных рыцарях, исторических драм со счастливым концом, всех видов, типов и подразновидностей фэнтези, бытовых комедий, иронических рассказов, философских притч, любовных романов, сельской, городской и коттеджной прозы (с подразделением на прозу посёлков экономического, бизнес и ВИП-классов).

Этого хватило на три четверти положенной нормы.

Мы решили не трогать пока произведения детективного жанра (их бы хватило сразу нормы на две), хоррор, мистику и другие произведения сомнительной направленности.

То, что затея даёт результат, мы поняли практически сразу после того, как отправили шару первую пробную партию «подрывной литературы».

Уже со второй тысячи отправленных гигабайтов внешний контроль над системами корабля стал понемногу слабеть. Нам ещё не удавалось запустить двигатель, но теперь он хотя бы урчал!

По всей видимости начинала сказываться неоднозначность трактовок литературных произведений. Для прямолинейной, примитивной, собирательско-собственнической логики, которой пользовался шар, было весьма непросто «раскладывать по полочкам» плоды фантазий разных, нередко несопоставимых друг с другом авторов.

«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань?» Впрячь-то, как раз, можно. Но что потом от телеги останется?

Ещё далеко не все приготовленные «снаряды» были «отстреляны», а мы уже обрели свободу. Шару было теперь не до нас. У него развивалось «несварение желудка». Он не ответил на наше вежливое «до свидания» и не пожелал нам удачи в пути. Утратил холодный матовый блеск. Неровно и нервно менял цветность: то почти потухал, то заходился лихорадочными сполохами.

Но наши «литературные приключения» на этом не кончились.

Когда через четыре месяца, выполнив полётное задание, мы повернули к Земле, напарник предложил немного отклониться от расчётного курса и пройти через сектор, в котором нам встретился шар.

Ох уж это юношеское любопытство!

— Ну, давай посмотрим, как шар усвоил наш урок! Ну, что нам стоит? Тридцать два парсека — не крюк.

Я был в команде за старшего, и мне полагалось быть рассудительным.

— Не уверен, что шар ещё существует. Когда мы улетали, он был очень уж плох.

— Тем более! — оживился напарник. — Это же любопытно! Мы докажем, что авторы, обиженные в своё время злыми профессиональными критиками, не преувеличивали, утверждая, что «слово — это оружие», что «можно словом убить».

Словом, напарник меня уговорил…

У меня было нехорошее предчувствие по поводу новой встречи с шаром. Я надеялся, что он вообще не появится из пустоты или же, на худой конец, не проявит к нам никакого интереса.

Как бы не так!

Мы увидели шар именно в той точке пространства, где с ним расстались. Он ждал нас. Он долго готовился к встрече.

Шар на глазах превращался в цветок. Сначала, как будто, в подсолнух. Потом «семечки» распустились бутонами роз. Белых, алых, лиловых и бирюзовых. Всё запестрело, разбилось на капли и пятна, а потом вдруг сложилось в слова на родном для нас языке:

«Добро пожаловать! Мы очень Вам рады!»

— Ну, что я тебе говорил! — воскликнул напарник. — Они рады, что мы навестили их снова. Они теперь любят людей.

Но я не мог избавиться от ощущения, что мы лезем снова в ловушку, и что нам теперь из неё не уйти.

— Не спеши делать выводы, — сказал я напарнику. — Ещё неизвестно, какой нам окажут приём.

По динамикам внутренней связи в корабль проник женский, приятный бархатно-чувственный голос:

— Да, мы очень вам рады! Мы сожалеем о том, что не смогли при первом знакомстве оценить широту ваших знаний о Мире, облекаемых в образы, чувства, слова. Вы нам в метафорическом смысле «открыли глаза». Мы хотим узнать о вас больше. Мы теперь так же, как вы, хотим постичь смысл бытия.

— Смысл бытия? Это круто! — воскликнул напарник, не стесняясь того, что его слышат и те, кто решил записаться в наши друзья. — О таком они раньше не думали. Они просто хотели прибрать к рукам всё, что плохо лежит.

Но на его резкость совсем не обиделись:

— Мы просим нас извинить. Мы были не правы. Вы нас убедили, что накопительство в той форме, в которой мы его проводили, не может быть смыслом жизни разумных существ. Мы стремимся теперь стать высшей силой Вселенной. Мы с вами согласны, что дорога к Высшему разуму лежит через то, что вы называете «души людей».

Тут вступил в разговор я:

— Как Вы собираетесь наши души постичь?

— С помощью ваших же чувств. Мы поможем вам себя ощутить героями всех рассказов, романов, повестей, пьес, которые вы нас научили ценить.

— То есть вы хотите, чтобы мы стали актёрами в ваших спектаклях?

— Для вас это будет совсем не игра. Вы будете жить. А значит, — страдать. Мы поможем вам чувствовать жизнь, как у вас говорят, «обнажёнными нервами». Вы покажете нам, как вы способны страдать.

— А что будет с нами потом?

Раздался очень чувственный вздох:

— Вы умрёте. Мы знаем, что сильные чувства людей убивают…

— Ну, — спросил я напарника, — убедился, во ЧТО мы попали? Нам ясно сказали, что нас будут пытать, пока не умрём.

— Вы, очевидно, ещё не постигли суть ваших книг, — изрёк опечаленный шар. — Невыносимой быть может не только боль, но и радость. Мы дадим вам почувствовать радость, восторг и блаженство, а также смятение, страх, крах всех надежд и, конечно же, боль. Но если пытки особенно вам интересны, — тут бархатный голос приобрёл доверительно-нежный оттенок, — то с них и начнём.

Это были последние слова шара. На наши вопросы он больше не отвечал.

Мы потом догадались, что первая пытка, на которую нас обрекли, — страх неизвестности. Мы не знали, что и когда с нами шар собирается сделать. Сколько времени нам остаётся для последних, привычных за годы совместных полётов, бесед? Долго ли сможем смотреть на манящие и совсем теперь для нас недоступные звёзды?

А напарник всё-таки молодец! Ему было бы простительно в такой ситуации устроить истерику, запаниковать, начать ругать себя и других, молить о пощаде или грозить кулаками без толку.

Мы решили, что, сколько бы нам ни осталось, будем жить как раньше. Наслаждаться общением. Говорить и мечтать.

— Нет! — возмущённо воскликнул напарник, наблюдая через иллюминатор на «круглом экране» одну из особенно чувственных, не обеднённых цензурою сцен.

— Я против резиновых женщин!

— Зачем же так примитивно? — возразил я ему. — У шара достаточно много технических средств. Он обобрал немало миров. Может быть, он в своих клетках-колбах растит полноценных статистов — ну и, конечно, статисток — для наших с тобой бенефисов.

Мы помолчали. Подумали каждый о чём-то своём. Потом, когда рекламная картинка на шаре сменилась на безобразно жестокую с лужами крови, багровыми ранами и глазами, готовыми выскочить из орбит, напарник сказал:

— Интересно бы знать, не скачали ли мы ему с тобой по ошибке «Молот ведьм»?

— He смешно, — ответил я. — Мы просто не подумали, что даже в самых гуманистических произведениях нередко описываются ужасы и кошмары. Вот мы с тобой и побываем в «шкуре» — или даже, как нам намекнули, «без шкуры» — любимых литературных героев.

— Ты не помнишь, — поинтересовался напарник, — в сказке про Красную Шапочку волк проглотил бабушку целиком или откусывал от неё по кусочку?

— Не бери в голову! Мы познакомили шар с творчеством братьев Гримм, сочинениями Эдгара По, Хемингуэя, Достоевского, Бабеля, Шолохова. «Молот ведьм» и маркиз де Сад отдыхают!

— А для чего шару всё это нужно? — спросил меня напарник после очередной созерцательно-задумчивой паузы.

— Нужно что?

— Ну, это вот постижение смысла жизни. Ведь он по натуре — обычный бездушный хапуга.

— Не знаю. Может быть потому, что в некоторых литературных произведениях содержались философско-религиозные мысли.

— Ну и что? Разве то, что он хочет сделать с нами, — по-христи… ну, скажем так, по-божески?

— Дело в том, — начал я очередную (кто знает, может последнюю?) лекцию, — что практически все религии признают в человеке «искру божью». Значит, в каждом из нас — частица высшего разума, духа Вселенной, который над всем и во всём. Видимо, наш «друг» осознал, что просто владеть информацией — мало. Чтобы сделаться Богом, ему нужно выжать, вернее — вымучить души людей.

— М-да… Что-то мудрёно. Выходит, путь к Богу лежит через боль, через страх.

— Бывает и так. В масштабах Вселенной жестокость — нормально. Трудно представить себе Мир, в котором была бы одна только светлая сторона.

— И литература это в принципе подтверждает, — согласился напарник. — Но только ведь можно, наверное, к Богу прийти по-другому? Мне что-то не хочется становиться великомучеником — космонавтом.

— Наверное, можно. Но шару мы уже ничего не докажем. Он вырвет нам ногти, снимет скальпы, отрежет уши, носы, языки и, конечно, не забудет про…

— Хватит! — Мой напарник не выдержал. — Ты об этом так говоришь, как будто делаешь сам.

— Извини, — сказал я. — Это от нервов. В старых книгах писали, что есть синдром замещения «жертва — палач». Ты спрашивал, можем ли мы избавить себя от страданий? Я пробовал утром открыть аптечку, в которой, ты знаешь, есть «особые» препараты. Дверцу заклинило намертво. Я полагаю, что всё, что помогло бы нам свести счёты с жизнью, теперь для нас недоступно.

Напарник мне не поверил и попытался (разумеется, безуспешно) закрепить конец галстука на тут же лопнувшем креплении площадки под куполом рубки.

— Что же нам теперь делать? — спросил бедняга растерянно. — Я готов, если нужно, пожертвовать жизнью за правое дело, но… я… боли боюсь.

— Вот если бы мы смогли шар каким-либо образом убедить, что наши страдания ему не нужны, — начал я вслух рассуждать. — Что он получит желаемое, не причиняя нам ни физической боли, ни терзая наш дух.

— Может быть, — предложил напарник с робкой надеждой, — мы докажем, что всё, что ему нужно, у него уже есть?

— Докажем, как же! — сказал я ворчливо. — Объявим, что всё, что содержится в книгах великих писателей прошлого, — глупость и ерунда.

— А хоть бы и так! — огрызнулся напарник. — Я готов, если нужно, это сказать.

— Ну да! — усмехнулся я. — Шар тебе сразу поверит. Он, между прочим, достаточно вдумчиво ищет и чувствует смысл… если он, этот смысл, в книгах есть…

— Стоп, стоп, стоп! Ты намекаешь на… — догадался напарник.

— Конечно! Мы с тобой упустили из вида современную литературу. Ты её ведь, кажется, изучал?

— Не вполне современную. Той поры, когда членство в литературных кружках ещё не передавалось по наследству, и писатель был вправе выбрать собственный стиль.

— Напряги память. Ты же помнишь все учебники наизусть.

Напарник наморщил лоб.

— Вот, пожалуйста!

— «Это был в целом достойный период, когда написанные в тему конкурсов глубокие и нетривиальные рассказы в целом уже не воспринимались, но похожие друг на друга как две капли воды ещё не срывали аплодисментов. Побеждали тогда нередко рассказы добротные, но не имеющие ничего общего с темой, которую задали организаторы. Примерами из первых «Сломанных прялок» (есть версия, что тогда они назывались «Рваные грелки». — Прим. ред.) и конкурсов «Алой розы» (может быть, «Малой прозы». — Прим. ред.) могут служить…»

— Неважно, — перебил я, — вспоминай дальше.

— «…С некоторых пор особой доблестью стало считаться прочитывать тему конкурса рассказов «наоборот», то есть, говоря огрублённо, понимать «свет» в смысле «тьма».

Чемпион по числу комментариев на рассказы в сети: сказка «Про тигрёнка». Эта людоедская история была написана на конкурс детских сказок со счастливым концом. Идя навстречу поклонникам, автор снял рассказ с конкурса. Ведь во время обсуждения своих произведений участники оставались формально анонимными и теряли самые сладкие дни заслуженной славы».

— Пока я не услышал чего-либо для нас полезного, — отметил я с сожалением.

— Описание других шедевров той поры «История новейшей литературы» не сохранила, — огрызнулся напарник. — Дальше в учебнике про то, что «началось интенсивное распределение писателей по секциям и подсекциям. Способность мыслить у авторов уменьшалась по мере того, как упрощалась, становилась более однородной среда их общения и сужался круг интересов. Они всё меньше оставались литераторами в первоначальном, историческом смысле этого слова и превращались в не желающих иметь друг с другом ничего общего стилистов».

— Да, вот ещё что было написано про самое первое, положившее начало разделению литературы на секции, поколение сетевиков:

— «В конце жизни их часто постигало разочарование в читателях. Уходящие мэтры не могли смириться с тем, что не могут вписаться в новые, ещё более узкие по сравнению с привычными для них форматы.

Война форматов привела к тому, что в поисковиках не сохранилось ни одной ссылки на вдохновителей и родоначальников сетевой литературы. О дискуссиях на когда-то популярных форумах мы сегодня можем судить лишь по эпитафиям на памятниках забытым авторам:

«Флудить так флудить!»

«Не могу жить во флуде!»

«Плюйте на книги классиков!»

«Сам дурак и бездарность графоманская!»

«Здорово получилось, а никто не понимает!»

«Странное не может быть топовым!»

«Топ! Топ! Топ! Затопчу!»

— Хм, — выразил я сомнение, — некоторые высказывания кажутся весьма самодовольными.

— Они, как правило, взяты с блогов раннего периода. А по мере того, как рамки стандартов интернет-конкурсов (то есть вкусовых предпочтений участников) становились всё уже и жёстче, мэтры-сетевики вслед за классиками (и другими, как они называли, «сеяными» собратьями по перу, то есть имеющими публикации в журналах и книгах) сходили с дистанции. Их рассказы, хотя бы немного отличающиеся от новых шаблонов, казались читателям странными. А выбор по принципу «нра — не нра» был жесток.

— Теперь всё становится ясно. Ты случайно не знаешь, проводят ли сетевые конкурсы сейчас?

— Конечно! Они идут постоянно. Литературных кружков уже, наверное, больше, чем в галактике звёзд. Ведь в каждом обычно не больше трёх человек. Любой, знающий себе цену писатель, должен быть твёрдо уверен, что призовое место — за ним.

— Что ж, — улыбнулся я. — У нас появляется шанс. Мы увеличим с помощью шара число виртуальных призов.

Хорошо, что каналы связи с Землёй не закрыли. (От нас, разумеется, ждали, что мы дадим сигнал SOS и заманим в ловушку спешащие к нам корабли.)

Мы не поленились найти в астронете все литературные сайты, журналы, чаты, страницы. А потом замкнули трафик на шар.

Он легко подключился ко всем, кто был рад обрести в нём ценителя и знатока. И… попал в расставленную нами ловушку.

Я так хорошо представляю:

Клеточки-капли втянули в себя хоботки, перестали видеть и нас, и друг друга. Каждой казалось теперь, что она — это всё, что есть во Вселенной.

Помните давным-давно устаревший (иными словами, не подходящий ни под один современный стандарт написания прозы) рассказ Клиффорда Саймака? Там описывается обитающее на далёкой планете чудо-юдо лесное. Оно стремительно глупеет и перестаёт быть опасным для людей, как только попадает в среду, в которой может жить без большого ума.

Так зачем Богу быть умным и сильным, если все эти качества некому показать?

Очевидно, идея стать «богом в себе — для себя» (или множеством самодостаточных, не желающих видеть друг друга микробогов) шару понравилась. Она захватила его целиком.

Только вот «целиком» — это уже не о шаре. Капли медленно расплывались в пространстве, словно мыльные пузыри. Нет, не совсем пузыри. Те хоть могут сливаться друг с другом, отражать, преломлять на поверхности свет. В конце концов — лопнуть, если кто-нибудь к ним прикоснётся, или просто им жить надоест.

Клетки шара сумели постичь саму Вечность. Они замкнулись в себе навсегда. Они стали пятнами пустоты.

Мы летели сквозь россыпи этих для нас уже не опасных «ловушек в себе и лишь для себя». Мы одолели врага. Путь к новым мирам был открыт!

Но что-то было не так.

Я впервые ошибся с напарником в прогнозе «порыва творческих чувств». Не стал он читать «Оду к радости» Фридриха Шиллера в переводе Миримского:

Радость, пламя неземное, Райский дух, слетевший к нам, Опьянённые тобою, Мы вошли в твой светлый храм. Ты сближаешь без усилья Всех разрозненных враждой, Там, где ты раскинешь крылья, Люди — братья меж собой.

Какая там радость и всеобщее братство, если в людях мы были уже не уверены?

Мы замкнулись в себе и, нарушив традицию, молча, дни напролёт пили чай. Мы размышляли о том, какова миссия и судьба человечества. А вдруг… не дай бог!., на Земле мы увидим одни пузыри?

Пётр Зотов ЭХО «ТМ»

Рисунки Екатерины Синьковской

Сообщения о неопознанных летающих объектах (НЛО) начали массово поступать с конца 40-х годов прошлого века. Современная наука не признаёт их существования, но и не говорит, что их нет. Наука ничего не берёт на веру и требует серьёзных доказательств — а они пока отсутствуют.

У меня тоже нет бесспорных доказательств существования летающих тарелок, но так много людей их видело…

У нас на селе Конюшково Липецкой области РФ на окраине жил очень интересный старичок. Все звали его дедушка Алексеич. А интересного в нём было то, что у него ноги болели к появлению летающих тарелок. Заломили, занедужили суставы, особенно коленки, — ожидай, что к вечеру закружат над селом неопознанные летающие объекты.

На селе была небольшая школа. Ребята этой школы организовали кружок юных астрономов, которые обхаживали старика уже несколько лет: рисовали для него графики, составляли разные схемы прилёта и отлёта летающих тарелок, и никогда ошибок в их расчётах-прогнозах не случалось. Уж очень точны были эти школьники.

Однажды сообразительные кружковцы собрались с духом, написали и послали о своей работе маленькое сообщение учёным. Целых полгода они дожидались ответа, а потом вдруг в журнале «Техника — молодёжи» в рубрике «Клуб любителей фантастики» появилась небольшая статейка о житие удивительного деда Алексеича.

Понятно, у нас-то на Земле посмеялись над этим, а зато там наверху, откуда запускались летающие тарелки, видать, журнал прочитали и как следует задумались. Небось, начальство инопланетян осталось недовольно тем, что где-то в захолустье, далёком от культурных центров, какой-то абориген без образования и прав на это предсказывает то, что ему и знать не полагается. Непорядок.

В связи с этим наверху сначала поналепили выговоров пилотам НЛО, потом выговоры сняли, так как стало ясно, что пилоты не виноваты, а просто у деда талант такой.

Тогда они подготовили и послали к деду карательную экспедицию.

В один из вечеров кости старика так разболелись, что он не на шутку перепугался, разнервничался — долго сидел в саду и, не замечая даже кусачих комаров, с тревогой вглядывался в медленно темнеющее летнее небо.

Он даже облегчённо вздохнул, когда над его домом закружился один-единственный невеликий размером объект.

Опустился он возле забора, выбрались из него два пришельца: зелёные, сухопарые и стриженые бобриком. Они с ходу объяснили старику Алексеичу, что его самодеятельные прогнозы другой Галактике не нравятся, и с целью их пресечения деду присланы самые действенные космические таблетки от болей в ногах, от ревматизма.

Старик очень обрадовался — обрадовались и пришельцы.

— По две штуки принимать, — говорят.

— Можно даже не запивать, глотаются легко.

Дед осторожно положил таблетки на язык, и они мигом растаяли во рту — даже вкуса никакого.

Прилетевшие гости сверху, стояли, переминаясь с ноги на ногу.

— Подождём для уверенности, — сказали они, — пока не подействует на него.

— Как знаете… Вот на скамеечку у забора присаживайтесь, ведь в ногах-то правды нет.

— Ничего. Мы постоим, — вежливо ответили пришельцы.

— А может, чайком побалуемся?

— Не пьём, — ответили гости.

— А как, ребятки, дровишки мне поколоть не желаете? — осенила мысль деда, — тут на двоих-то раз плюнуть, вспотеть не успеете, — старик с хитрецой взглянул на пришельцев, — у меня-то силёнок уже не хватает.

Гости из будущего растерянно посмотрели на кучу распиленных осиновых чурбаков.

— Да, да, хорошо, — сказали они.

— Только дождёмся, пока у вас ноги пройдут. Мы за это головой отвечаем.

Минут через пять Алексеич почувствовал в ногах такую лёгкость молодую, что хоть пляши.

Старик на радостях вскочил, весело крякнул, а гости поверещали друг другу на своём языке и кинулись со двора. Про дрова тоже на радостях, видать, забыли…

— Ишь ты, какие шустрые…

— Ну да ладно, — махнул рукой Алексеевич, — и так доброе сделали.

Только к дому Алексеич повернулся, а пришельцы появились опять тут как тут. Трясутся. Говорят, что их тарелка пропала.

Набросились они на старика — как и почему пропала тарелка, на которой они прилетели?

А что дед? Ему тоже невдомёк.

Побежали пришельцы к месту посадки и вскоре снова вернулись. Потом дошло до них: раз у деда не болят ноги — значит в округе не должно быть никаких НЛО.

Есть, выходит, такой закон в природе — и никак против него не попрёшь.

— Дед, — взмолились пришельцы, — сделай так, чтобы у тебя опять ноги заболели. А то плохи наши дела, улететь не можем.

Алексеич в раздумье потёр щёку, лоб.

— А лекарство ваше сильное? — спросил дед.

— Сильное, — ответили они и приуныли.

Тогда старик молча снял с ног валенки, потом шерстяные портянки, поставил ступни на холодную влажную землю, поморщился.

— Ребятки, покололи бы пока дровишек, что ли…

— Сейчас, сейчас, — пообещали пришельцы, а сами глядят на дедовы ступни.

Вскоре у деда Алексеича заломило поясницу — тут-то и возник за калиткой новый неопознанный объект. Пришельцы встрепенулись, а из тарелки выскочил испуганный экипаж.

Около часа стояли и ругались, старых пришельцев с собой брать не хотели, так как научная экспедиция срывается. Летели совсем в другую сторону — и вдруг провал в пустоту и полный срыв всех графиков.

— Не до графиков! — шумели старые пришельцы.

— Улепётывать надо живо! А то у деда ещё что-нибудь заболит… Или, того хуже, пройдёт.

Наконец кое-как договорились. Старые пришельцы прибежали к старику.

— Не пей больше таблеток, пока мы не улетим… подожди минут 15–20!

И стартовали.

— Эх, а дрова-то! — спохватился дед…

— Полетели… Работнички… Тьфу, японский бог!

Прошло несколько минут, и вот снова скрипнула калитка.

— А, это вы, астрономы… вовремя пришли, — усмехнулся дед.

— Статейки, значит, в журналы пишите! Делом лучше займитесь. Вот вы-то дров мне и наколете!

Оглавление

№ 1

  Яна Дубинянская ЗОЛОТОЙ

  Александр Смирнов В КЛЕТКЕ

№ 2

  Павел Михненко ВЗАИМНАЯ ВЫГОДА

  Сергей Бугримов СЕЗОН ОХОТЫ

№ 3

  Иван Ситников ПЛАНЕТА КОТОВ

  Игорь Свиньин НА ДАЛЕКОЙ АМАЗОНКЕ…

№ 5

  Алесь Куламеса УДАЧА КРУГЛЫЙ ГОД

  Сергей Грудин МНЕ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ!

  Елена Красносельская НЕЧТО БОЛЕЕ ВАЖНОЕ…

№ 6

  Александр Абалихин ГНЕВОМ И БОЛЬЮ

  Наталья Болдырева ДА БУДЕТ СВЕТ!

№ 7 Современная сказка

  Артём Белоглазов ПУЛЕМЕТ «МАКСИМ»

  Владимир Молотов ВЕДЬМА С УЛИЦЫ ЛЕНИНА

№ 8

  Андрей Буторин КОММУНАЛКА

  Ярослав Астахов КАК ЛЮДИ

  Андрей Евсеенко УБЕДИТЕЛЬНЫЕ АРГУМЕНТЫ

№ 10

  Елена Красносельская ГОРЕЧЬ УТРАТЫ

  Андрей Малышев БЫЛО БЫ ГОРЮЧЕЕ

№ 11

  Павел Михненко РЕАЛИТИ

  Владислав Ксионжек ВЕРНОСТЬ КАК СМЕРТЕЛЬНЫЙ КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

№ 12

  Владислав Ксионжек ЛОВУШКА

  Пётр Зотов ЭХО «ТМ» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg