«Настя»

Настя (fb2) - Настя [СИ] (Лунные дети - 1) 577K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Сиваков

Александр Владимирович Сиваков Настя (Лунные дети — 1)

КНИГА ПЕРВАЯ. НАСТЯ

Самое большое счастье, которое может выпасть в жизни, — это счастливое детство.

(А. Кристи «Автобиография»)

001_ВАЛЬКИРИЯ_ НА ЗАРЕ НОВОГО МИРА

Интеллект во вселенной — величина постоянная, а людей рождается всё больше и больше.

Фраза, конечно, глупенькая, рассчитанная на массового потребителя, но для начала этой статьи она сгодится. Тем более, некий глубинный смысл в ней есть.

Если отразить процесс развития человеческой популяции на диаграмме (на абсциссе — века, на ординате — сумма научных знаний), получится классическая парабола — объём информации с течением времени возрастает в геометрической прогрессии. Впрочем, судить о филогенезе потомков Адама по степени развития науки — не очень умно. Точнее, очень не умно. Всё равно, что судить о созревании индивидуума по тому, в каком классе он учится. Школьные годы — не самый длительный период человеческой жизни.

Не буду говорить банальную фразу про то, что филогенез повторяет онтогенез — для некоторых это не столь очевидно. Но вот то, что общество развивается по таким же принципам, что отдельный организм — это идея заслуживает пристального внимания.

Сначала мы прошли биологический период развития и сформировались как вид. Так уж получилось, что Homo sapiens не сразу занял лидирующие позиции в биологической структуре планеты — нам пришлось пройти солидную школу выживания. В филогенезе этот период соответствует внутриутробной стадии развития.

Следующим этапом становления можно считать социализацию — своеобразное младенчество человечества — он начался с возникновения первобытнообщинного общества. Люди, словно среднестатистические дошкольники, учились жить вместе: вырабатывали правила и законы совместного проживания, с позиций нашего времени подчас довольно жёсткие. (Чего стоит Второзаконие Ветхого завета) Но с этим приходилось мириться. Люди — если между нами — довольно вредные существа.

Феодальный строй (подростковый период) стал апофеозом этапа социализации — жёсткая структура управления, изобретённая в те века, как нечто идеальное существует до сих пор. Даже сейчас нам кажется, что строгая иерархия, когда существует один руководитель и множество подчинённых — это единственная и незыблемая структура любого общества. Цивилизация макроранов в своё время избрала другой путь развития: структура их общества напоминает головной мозг человека с многоуровневыми структурами организации нервных клеток. Но это совсем другая история, об этом мы ещё поговорим.

Когда социализация общества завершилась и исчерпала сама себя, основным показателем эволюции на долгое время стали параметры экономического развития — зрелые годы человеческой расы. Произошёл постепенный переход от натурального хозяйства к обмену и товарно-денежным отношениям. «Товар-деньги-товар» — стандартная схема, работающая до нынешнего времени. Развивать её дальше не имело смысла — так же, как изобретать заново таблицу Менделеева. И снова эволюция зашла в тупик.

История нашей цивилизации насчитывает сорок тысяч лет. И всё это время мы упорно и последовательно движемся вперёд. Когда возникает необходимость вывести человечество на новый виток развития, мать-природа бывает очень изобретательна.

Развитие науки и техники — вот что стало основным показателем процесса эволюции, начиная с девятнадцатого века. Чуть ли не ежечасно совершалось множество открытий и изобретений во всех областях человеческих знаний. Это делало жизнь людей чуточку проще и комфортнее. Когда собака лижет пилу, она пьянеет от вкуса собственной крови и не может остановиться. То же самое происходило с нашей популяцией — в какое-то время нам казалось, что возможности человека безграничны.

Но мы ошибались.

Естественные и точные науки достигли пика своего развития на стыке двадцатого и двадцать первого веков. В то время появилось такое количество абстрактных, оторванных от практического применения областей знаний, что даже неискушённому в тонкостях философии становилось понятно: науки вырождаются. Некоторым я могу показаться ханжой, тем не менее выскажу предположение: любые знания должны приносить практическую пользу — если они становятся абстрактными, то не имеют право на существование.

Отдавая весь жизненный потенциал развитию технологий, никто не задумывался, насколько опасна ситуация, когда моральные и этические ценности отступают на второй план. Именно это обусловило начала трёх мировых войн. Оружие массового поражения оказалось в руках тех, кто ради идеи мог уничтожить миллионы человек. Но это, как говорил один писатель-классик, совсем другая история.

Научно-техническая революция создала базис для возникновения информационной эры развития человечества. В середине двадцать первого века лидирующие позиции в экономике и политике планеты заняли организации и люди, которые владели большими объёмами информации. Особенно ценными на рынке оказались персональные данные, оперируя которыми можно было эффективно воздействовать на любую глобальную ситуацию.

В двадцать втором веке, после биологической катастрофы и Третьей мировой войны, человечество оказалось отброшенным на несколько сот лет назад. Именно тогда стало понятно, что консервативный институт управления, когда планета разделена на государства и каждое администрируется своим правителем, потерял всякую актуальность, и следует вырабатывать новую структуру власти.

Именно в это время на политической сцене появились Навигаторы — два десятка человек, взявших на себя ответственность за управление нашей планетой. Навигаторы стали определяющей силой существования Земли на протяжении пяти сотен лет — до нынешних пор.

Моим постоянным читателям известно моё негативное отношение к институту Навигации в общем и к представителям нынешней правящей элиты в частности. Однако не могу не признать, что в первые века своего существования Навигаторы оказались единственной силой, способной вывести человечество из затяжного кризиса.

Мы последовательно, со значительным ускорением, прошли экономический период развития, технический; информационный был с успехом заменён на морально-этический — и после этого развитие нашего общества резко застопорилось.

Казалось бы, чего ещё можно добиваться — мы живём в мире, на редкость безопасном и благополучном. Это и настораживает. Любая цивилизация предыдущих времён, арийская, семитская, американская — неважно, какая, — рушилась на пике своего развития, когда правители и народ благоденствовали, пожиная заслуженные плоды после многих сотен лет войн и конфликтов.

Снова повторю, что природа на редкость изобретательна. Нынешние Навигаторы закостенели в своём развитии. Они научились удерживать в относительном спокойствии наш мир, но не в силах указать, в какую сторону следует двигаться дальше.

Следует немного поразмышлять над новостными сайтами — и становится ясно, что эволюция уже начала очередной виток своего развития — только это мало кто видит, потому что всё происходит не по указу Навигаторов, а само собой — по воле Всевышнего, если оперировать идеалистическими категориями.

За последние несколько десятков лет мир сильно изменился. Интеллект человеческой популяции впервые за всё время обозримой истории возрос на несколько порядков — и это произошло очень быстро, за считанные года.

Что заставляет задуматься.

Дети с повышенным уровнем умственного развития рождались всегда, во всё время существования человеческой цивилизации. Эти случаи были не часты и они всегда оказывали особенное влияние на ход исторических и культурных процессов.

Пабло Пикассо начал рисовать в полтора года, Моцарт уже в три года выступал с концертами, Акрит Йасуал в семь лет самостоятельно провёл хирургическую операцию, Александр Македонский в 25 лет завоевал полмира — примеров можно привести множество — многие дети-гении оставили заметный след в мировой истории.

Высокая одаренность — это всегда отклонение в строении мозга и в психическом развитии. По данным генетических исследований трёхсотлетней давности, до некоторых пор такой тяжкий дар выпадал примерно одному из тысячи, развивался в нужной мере у одного из миллиона, а действительно гением становился один из десяти миллионов. Цифры весьма условные, но порядок чисел, видимо, достаточно отражал истину.

Стандартная судьба среднестатистических вундеркиндов была незавидна — основной всплеск творческой активности таких детей приходился на ранний и средний подростковый возраст; с течением времени их интеллект сравнивался по уровню с таковым же окружающих людей, а то и падал ниже обычного уровня, словно они за несколько первых лет своей жизни исчерпывали какой-то ресурс, отпущенный природой.

А может быть их просто напросто не умели воспитывать.

А потом научились.

Ибо число детей-гениев стало возрастать с поразительной быстротой.

Данные о количестве вундеркиндов, в нашей Сети засекречиваются, но мне удалось вывести приблизительную статистику. Итак:

2550–2555 годы — 19 человек

2555–2560 годы — 16 человек

2560–2565 годы — 17 человек

2565–2570 годы — 11 человек

2570–2575 годы — 360 человек

2575–2580 годы — 450 человек

2480–2485 годы — 620 человек

2485–2490 годы — 780 человек

2490–2495 годы — 910 человек.

Если после прочтения этой статистики кто-то попытается меня убедить, что эволюция нашего общества стоит на месте, я буду иметь наглость этому не поверить.

Как-то так, господа…

Продолжаю: количество детей-гениев держится в полнейшей тайне — приведённые выше статистические данные мне приходилось добывать полулегальными методами. В чём смысл подобной конспирации? Ответ на этот вопрос так прост, что даже не интересно писать. Раздел примитивной политологии, страница три (не ищите в учебнике, это я так шучу). Допустим, в социуме появляется сила, которая в обозримом будущем может изменить состояние общества в ту или иную сторону. Необходимо сделать всего две вещи.

Первое — сохранять полнейшую тайну до тех пор, пока это возможно, с целью избежания всяких социальных эксцессов и активизации личностей, могущих воспользоваться ситуацией с неблаговидными целями.

Второе — попытаться взять ситуацию под контроль. Так как мы имеем дело не с каким-то искусственным проектом, а со слепыми силами природы, с которыми особенно не поспоришь, в ход вступает основное правило большой политики (примитивная политология, страница пять) — «не можешь предотвратить — возглавь». Вместо того, чтобы иметь в активе сотни очень умных детей, каждый из которых имеет своё мнение, зачастую весьма отличное от мнения Навигаторов, проще собрать этих малышей в одну кучу и всем СОВОКУПНО вдолбить в головы, как нужно жить дальше. И лет через НАДЦАТЬ вместо диссидентов с не совсем понятно, насколько большими возможностями, мы получим адекватных представителей человеческого сообщества, полностью лояльных к существующей власти.

Теперь пришпорим лошадей. Всё, что я только что написала — это мои глупые домыслы, ни в коей степени не являющиеся официальной версией происходящих событий. Но есть одно большое НО (извиняюсь за невольную тавтологию). Слишком уж аккуратно складывается пазл. И о детях-гениях всем СМИ упорно молчат, и места скопления вундеркиндов имеются на Земле в количестве, превышающем всякие разумные пределы.

Навигаторы имеют к этому самое прямое отношение — не нужно быть аналитиком чтобы понять: сокрытие информации в подобных масштабах возможно только с высшего политического уровня.

Вопрос: насколько мои глупые домыслы являются глупыми.

Историческая справка. Время действия — 2470 год. Место действия — Сибирь, Кемеровская область, затерянный в тайге академгородок. Главный персонаж — Андрей Андреевич Кравцов, талантливый учёный-социолог.

В двадцать шесть лет он возглавил кафедру своего родного института, в двадцать девять — получил степень магистра, а в тридцать два — стал самым молодым академиком за всю историю современной науки. Темы работ Андрея Андреевича касались большей частью вопросов глобальной социологии и возрастной психологии.

В то время Навигаторы пока не обращали внимания на некоторое увеличение количества вундеркиндов, поэтому статистика ещё не была засекреченной. Кравцов, совершенно случайно (по его собственным словам) наткнувшись на данный факт, заинтересовался феноменом, и вскоре в трёх научных сетевых журналах появилась большая статья, подписанная его именем.

Усложнять просто, упрощать — сложно. Андрей Андреевич был мудр и многословен. Рядовые читатели едва смогли уловить основную мысль исследования: в современных вундеркиндах важно не столько их количество, сколько качество.

Физическое развитие вундеркиндов нового поколения не отступает от общепринятых норм, зато умственное развитие достигает критического уровня по всем показателям.

В четыре месяца среднестатистический малыш узнаёт мать, в десять — может выполнять команды взрослых, в год — легко повторяет простые слова. На втором году жизни совершенствуется ходьба, улучшаются координация движений и понимание речи, значительно увеличивается словарный запас. В возрасте 4–7 лет дети приобретают относительную самостоятельность. В тесной связи с этим находится формирование моральных качеств, элементарных эстетических восприятий, норм общественного поведения. Развивается мышление, сначала конкретно-реалистическое, а в начале школьного возраста и абстрактное. Развитие более высоких ступеней мышления завершается к 13–15 годам.

У «вундеркиндов новой волны» всё происходит несколько иначе. Функциональное созревание головного мозга происходит на порядок быстрее. Уже через месяц жизни ребёнок способен воспринимать информацию и примитивно классифицировать её. В два-три месяца, при благоприятных условиях (если родители дают возможность находится рядом с письменными источниками информации), малыш способен читать отдельные слоги и простые слова. Глазами и мозгом — но не голосом. В пять месяцев навык чтения приобретает стабильный характер.

К тому времени, как у ребёнка в достаточной степени развивается артикуляционный аппарат и он может связно выражать свои мысли, у него в головёнке накапливается столько всего, что своей неожиданной гиперактивностью малыш пугает родителей и наставников. Андрей Андреевич описал два случая, когда дети с повышенным уровнем интеллектуального развития были отправлены в школу для умственно неполноценных, а ещё в одном случае родители от ребёнка отказались, автоматически, кстати заметить, утеряв свои родительские права. «Были, значит, веские основания», — добавляет Кравцов, не уточняя, в чём именно они выражались.

Жить в одной семье с вундеркиндом в то неспокойное время становилось на самом деле занятием не для слабонервных. Родитель может выдержать многое, даже многочасовые бдения над постелью своего больного чада, но когда годовалый малыш днями напролёт главу за главой одолевает страницы тома, по раз едва ли не больше, чем сам читатель, — это, мягко выражаясь, нервирует.

«Мы имеем дело с людьми нового поколения, — подводит итог Андрей Андреевич. — Антропогенез начался с появления Homo habilis — человека умелого. По данным современной науки мы пережили шесть этапов биологической эволюции, венцом которой до некоторых пор был вид Homo sapiens. Утверждаю со всей категоричностью, на которую способен: теперь мы стоим на пороге появления нового биологического вида — Homo superius — человек высший.»

Именно с лёгкой руки Кравцова «вундеркиндов новой волны» назвали суперами — название прижилось с лёгкостью, с какой патроны входят в автоматную обойму. (Кстати сказать, с латынью у почтенного социолога были некоторые проблемы, ибо в названии на обе ноги хромают и грамматика, и орфография; даже с принципом словообразования можно поспорить).

В раннем младенческом возрасте у обычных детей эмоциональность прямо взаимосвязана с умом: чем богаче переживания, тем психически сложнее и богаче человек, и чем эмоциональнее пережито нечто, тем глубже оно остается в памяти как жизненный опыт. Эмоциональных переживаний у супера более чем достаточно: его физическое развитие остаётся на уровне, как у прочих детей (в пять месяцев он едва может самостоятельно повернуться со спинки на животик и, опираясь на ладошки, высоко поднять голову), но умственное развитие по некоторым параметрам приближается к пяти-шестилетнему возрасту). Физическое и умственное интеллектуальное развитие резко не совпадают друг с другом, поэтому в первые годы жизни (да и во все последние, если не лукавить), суперы испытывают постоянный стресс. Это накладывает отпечаток на развитие характера — любой супер очень сложен в общении, причём даже с близкими родственниками, что уж говорить про наставников и потенциальных педагогов.

Я так и не смогла докопаться, кому первому пришла в голову создать школы для суперов. Методом исключения могу вывести, что этому немало поспособствовал Кравцов — на всей планете нельзя было отыскать более толкового специалиста по детской социологии.

Двадцать три года назад, в 2472 году, одновременно на нескольких материках — Евразийском, Северолатинском, Южнолатинском и Австралийском — появились первые учебные заведения для гениальных детей. В первый год их было четыре, потом — пять, уже на третий год — девять.

Правительственные СМИ с первых дней даже существование этих школ пытались засекретить. У акул пера и клавиатуры ничего не получилось: во-первых, количество школ вырастало так стремительно, что чисто физически (точнее, географически) этого нельзя было скрыть; во-вторых, вокруг новых школ стремительно вырастало такое количество сплетен, слухов и домыслов, что пресечь их можно было единственным способом: выпустив наружу часть какой-нибудь безобидной информации. Даже этого не было сделано! Никогда бы не подумала, что два десятка наших Навигаторов не знают простеньких приёмов классической политологии.

Спустя некоторое время «Штук» вокруг них немного поутих — люди привыкли. Homo sapiens — это вообще существо с поразительной степенью адаптации. А через несколько лет оказалось, что из четырёх Школ незаметно для общественности выросла целая сеть специализированных педагогических учреждений. По разным данным их было от двадцати до тридцати восьми. И в каждой обучалась не одна сотня детей.

Некоторые радикально настроенные к Правительству СМИ время от времени пытались поднять вопрос о том, что число детей-гениев вырастает в геометрической прогрессии и превышает всякие разумные пределы, но эта информация бродила по страницам жёлтой прессы, ни разу не выбравшись на просторы официальных изданий. Рядовым обывателям приходилось довольствоваться непроверенными слухами, которые делали учеников-суперов чуть ли не монстрами в человеческом обличии.

Школы стали узкоспециализированными. Где-то в Панаме проходила подготовка солдат, три «Штуки» на Африканском континенте занимались подготовкой специалистов-биологов. Сибирский регион воспитывал космонавтов. В России, под Вологдой, находилась Школа Навигаторов. Каждый, окончивший эту школу, имел все шансы занять ключевое место в политике любой населённой планеты Федерации.

С лёгкой руки, точнее сказать, с бойкого пера одного из сетевых журналистов учебные заведения для суперов стали называть «Штуками». Это было перевранная аббревиатура официального названия «Школа юных талантов» — ШЮТ. (Сначала были юмористы, что аббревиатуру ШЮТ перевирали в «Шутки», но это как-то не прижилось) …

Вообще, если историю педагогики нашей планеты за два десятка последних лет рассмотреть чуть более дотошнее, чем это делается в ВУЗовских учебниках, возникает громадное количество вопросов.

Лично я, пока работала над материалами к данной статье, так и не смогла понять, каким образом за короткое количество времени смогли отыскать множество преподавателей, согласившихся работать с суперами, и почему об этих героях от педагогики не известно вообще ничего — ни в одной базе данных не имеется ни одного байта информации — будто людей не было, нет и никогда не существовало. Но ведь кто-то должен обучать суперов? Невольно поверишь самым невероятным слухам, например, что готовится инопланетное вторжение и в качестве преподавателей на суперов в поте лица (или что там у них) работают инопланетяне.

Шестнадцать лет назад — 25 ноября — тема школ для высокоодарённых детей начала обсуждаться всеми СМИ. Это произошло одновременно — в один день и по всей Сети, — словно кто-то из Навигаторов милостливо махнул мизинцем левой руки, открывая информационную завесу.

Мир припал к экранам визоров. В сумбурных репортажах малыши, которые едва умели ходить, решали многоэтажные уравнения с первообразными и интегралами, наизусть читали целые страницы из «Этических принципов нейроники», с маститыми экономистами всерьёз обсуждали плановые проблемы колонизации планет, перед школьной доской с мелком в руке забирались на такие высоты теоретической математики, что даже самые высокомудрые последователи Евклида начинали путаться в показаниях.

На первый взгляд казалось, что в появившейся лавине информации, стоит только захотеть, можно отыскать ответы абсолютно на все вопросы. Однако, приглядевшись повнимательнее, становилось ясно, что Навигаторы таки проснулись от многолетней спячки и учинили то, что нужно было сделать в самом начале: «слили» общественности множество фактов, цифр и мнений, которые только казались значимыми, на самом деле не несли никакой смысловой нагрузки. Очень «топорная» работа, с какой стороны не смотри: не сказала бы, что открывать секрет Полишинеля — это занятие для утончённых интеллектуалов.

Суперы очень умны — об этом все знали; на порядок умнее многих представителей человеческого рода — в этом тоже никто не сомневался; с десяти биологических лет они обучаются в особых школах — тоже, вроде бы, общеизвестный факт… Больше, собственно говоря, из этих репортажей ничего нельзя было узнать. Даже ни одной школы для суперов ни разу не показали изнутри — только снаружи и то на таком расстоянии, что виднелись только крыши и контуры каких-то одноэтажных строений, похожих на казармы. Жуть какая-то, одним словом.

Само собой, нашлись недовольные, на территории Сети развернувшие целую компанию под девизом «Детей нельзя лишать детства!» В ход пошли все возможные с точки зрения политтехнологической этики приёмы — законные, и не совсем.

Ответом послужило выступление всё того же Кравцова.

«Если суперов поставить перед необходимостью обучаться в обычных школах, это будет всё равно, что я буду заставлять профессора математики изо дня в день сдавать мне экзамен по таблице умножения, — сказал он, — и такое моё поведение, при любом раскладе, будет воспринято как изощрённое издевательство. У всех суперов есть пунктик… особенность характера — они очень не любят, когда их интеллект не воспринимают всерьёз. А наши горе-воспитатели именно это мне и предлагают сделать. „Верните детям детство!“ Человека, который может руководить научно-исследовательским институтом, усадить в колыбельку и в качестве развлечения дать ему мягкую игрушку — что для него может быть оскорбительнее?»

Эта речь оказалось точкой над I в споре о необходимости существования специальных учебных заведений для суперов.

Тем не менее, по какой-то странной прихоти Андрея Андреевича, которую он комментировать отказался, суперы до десяти лет были вынуждены учиться в обычных школах рядом с нормальными детьми. Среднестатистический супер, который вполне мог читать лекции на первых курсах физматов, был вынужден сидеть за одной партой с тем, кто только-только с трудом преодолевал таблицу умножения. Это было, мягко выражаясь, не совсем понятно.

Всё закончилось, так и не начавшись по-настоящему: люди утомились обсуждать тему школ для суперов — новой информации не поступало, а мусолить старые репортажи быстро приелось. Да и к чересчур умным детям как-то очень быстро привыкли.

Привыкли настолько, что восприняли как должное факт, что у первого человека нашей планеты — Сенатора Германа Иванова — родившаяся десять лет назад дочка оказалась супером.

Это — не первый супер в среде высокоставленных лиц. Однако есть ньюансы. Полина Германовна — единственный и горячо любимый ребёнок Германа Геннадьевича, и именно в этом году она поступает в «Штуку» (по моим данным — в Вологодской области, в отделение Навигации). Теперь всё зависит от того, насколько крепко господин Иванов держит в руках бразды правления нашей конфедерацией. Если его власть чисто номинальная, тогда в нынешнем раскладе вряд ли что-нибудь изменится. В случае же, если влияние Сенатора распространяется на систему образования, нас ждут интересные события, связанные и с суперами в общем, и со школами, где они обучаются — в частности.

Я не буду экстраполировать события. Ждать осталось совсем немного. Через месяц-другой всё станет на свои места.

Напоследок — забавный факт. Мне довелось пообщаться с учительницей начальных классов из небольшой школы в Северной Латинии. Благодаря стечению обстоятельств, в классе, где она преподаёт, из пятнадцати учащихся четверо — суперы. Даже с поправкой на нынешние времена для одного среднестатистического и довольно малочисленного класса в сельской школе — это феноменально высокий процент.

— Добрый день, Лидия Константиновна!

— Здравствуйте.

— Готовится материал об особенностях обучения детей с повышенным уровнем умственного развития. У вас в классе целых четыре супера. Что Вы можете сказать об этих детях?

— Это не дети!

— Несколько… хм-м… категоричное утверждение.

— Дети — это прежде всего люди. Маленькие, но всё же люди. А суперы…

— Слишком умные?

— Да. Но не это главное. Знаете, какое главное отличие людей от представителей инопланетных рас?

— Критериев много. Какие именно Вы имеете в виду?

— Психологические. У инопланетян отличный от нашего образ мышления, основанный на принципах другой логики.

— Интересное наблюдение. Но при чём тут суперы?

— Суперы отличаются от людей так же резко, как люди — от уроженцев иных планет.

— То есть, суперы, по вашему мнению, больше инопланетяне, чем люди?

— Не нужно передёргивать. Я сказала только то, что между людьми и суперами очень большая разница. Гораздо больше, чем между, допустим, людьми разных вероисповеданий, культур или даже живущих в разные исторические эпохи.

— У вас есть доказательства?

— Сколько угодно. Каждая минута общения с суперами — это целый ворох доказательств. Насколько я понимаю, вы никогда не встречались с этими… существами.

— Да, вы правы.

— Вот вам самый свежий пример, с моего сегодняшнего утреннего урока. Постарайтесь ответить на простой вопрос: почему птицы осенью с севера улетают на юг?

— Потому что на севере холодно, а на юге тепло.

— Верно. Это стандартный ответ. А теперь подумайте, как на этот же вопрос мог ответить супер.

— Даже не знаю…

— Птицы осенью улетают на юг, потому что пешком идти долго.

— У вашего воспитанника великолепное чувство юмора

— Зря вы смеётесь. Это не чувство юмора, он и не думал смеяться. Это — стиль мышления.

— Чем докажете?

— Второй супер, независимо от первого, ответил на этот вопрос точно так же. А знаете, сколько, по их мнению, получится, если от ста отнять единицу?

— Дайте подумаю… При вычислении они использовали двоичную систему счисления?

— Это ВЫ так думаете с позиций НАШЕЙ — ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ — логики. А у них снова, опять же, независимо друг от друга, получился одинаковый результат.

— Так сколько же это будет?

— От ста отнять единицу? Два нуля!

— Верно говорят — всё элементарное — просто. Они не знают друг друга?

— Учась в одном классе? Знают, конечно. Но, в то время, когда я задавала вопросы, они не имели возможности общаться между собой.

— Но они же могли между собой договориться?

— Не представляя, какие вопросы я буду задавать и то, что мне вообще придёт в голову о чём-то их спрашивать? Я уверена, что если хоть сейчас любому суперу на другом конце Земли задать два этих вопроса, мы не услышим ничего нового. У суперов — принципиально иной стиль мышления — как Вы этого не понимаете!

— Придётся признать, что в чём-то Вы правы…, — закончила я диалог, нисколько не убеждённая в правоте педагога.

Итак, в десять биологических лет в жизни каждого супера наступает новый период — он поступает в «Штуку» — и их дальнейшее существование погружается в тьму неведения. Даже не могу предположить, чем они занимаются в школе, кто их учит, чему, а — главное — куда деваются суперы, закончившие курс обучения. До сих пор не встретила ни одного человека с дипломом об окончании Школы Юных Талантов.

Это — материал для следующих статей, которые, надеюсь, не заставят себя долго ждать, если только мой грав по нелепой случайности не нырнёт в воды Атлантического океана.

Адью, господа!

002 _пролог

«Эйнштейн создал эту головоломку в конце девятнадцатого века. Он утверждал, что даже без всяких ограничений во времени 98 % населения земного шара не в состоянии ее решить. В этой головоломке нет никаких хитростей, она построена только на логическом мышлении.

1) Есть 5 домов (N1..N5), каждый из которых одного определённого цвета;

2) В каждом доме живёт человек другой национальности;

3) Каждый из этих пяти людей пьёт только один напиток, курит только сигареты одного вида и содержит одно домашнее животное;

4) Ни один из пяти человек не пьёт напитков, не курит сигарет и не имеет такое же животного, как его сосед.

Вопрос: Кто держит рыбок?

Условия:

— Англичанин живёт в красном доме;

— Швед держит собаку;

— Датчанин пьёт чай;

— Зелёный дом находится слева от белого дома;

— Владелец зелёного дома пьёт кофе;

— Человек, курящий PallMall держит птичку;

— Человек, живущий посередине, пьёт молоко;

— Владелец жёлтого дома курит Dunhill;

— Норвежец живёт в первом доме;

— Человек, курящий Marlboro, живёт рядом с человеком, который держит кошку;

— Человек, держащий лошадь, живёт рядом с курильщиком Dunhill;

— Человек, курящий Winfield, пьёт пиво;

— Норвежец живёт рядом с синим домом;

— Немец курит Rothmanns;

— Человек, курящий Marlboro, живёт рядом с человеком который пьёт воду.

Отметьте время, необходимое вам для решения данной задачи»

Прочитав последнюю фразу, я задумалась, размышляя, зачем нужно указывать время. Похоже, один из показателей данного теста — самооценка. Если у меня не получится решить задачу за указанный мной же самой период, то это значит, что я завышаю свои возможности, если решу быстрее — занижаю, а если уложусь вовремя… Что лучше?

В клеточке, где нужно было написать время, я решительно поставила большой прочерк и тут же написала ответ.

Сразу зажёгся зелёный индикатор.

В точку.

Я с облегчением перевела дыхание.

Специализация окончена.

Первый курс обучения пройден.

Теперь только от компьютера зависит, по какой специальности мне придётся учиться в следующие четыре года.

Затаив дыхание, я подняла глаза на главный монитор и не смогла сдержать торжествующей улыбки. Именно этого я и ожидала.

Аналитик.

003

Но это было в самом конце учебного года, в середине мая, и явилось итогом восьми с половиной месяцев работы, учёбы, конфликтов и примирений, не знаю уж, чего ещё. Меня даже пытались два раза убить. Умная, говорили, чрезмерно.

Сейчас я оглядываюсь назад и мне кажется, что прошло много лет. На самом деле — всего ничего.

Самый первый день в новой школе я запомнила до мельчайших подробностей. Особенно вторую его половину, когда я распрощалась со всеми домашними и осталась наедине с новой жизнью.

Так уж получилось, что из дома я никогда не уезжала так вот, надолго. Даже если мы куда-нибудь и летали отдыхать, то всей семьёй, и когда Санька была совсем маленькой. Санька — это моя сестрёнка. Хотя, нет, один раз я всё-таки уехала из дома на целый месяц и всё это время пролежала в больнице. Не люблю, если честно, об этом вспоминать…

Впрочем, расскажу обо всём по порядку.

У нас самая обычная семья — папа, мама, два ребёнка, множество самых разных родственников и по отцовской и по материнской линии.

А самое главное заключается в том, что обычной нашу семью всё-таки можно назвать с большой натяжкой. Скорее, она стандартная; в последнее время суперов рождается всё больше и больше. Иногда под одной фамилией и под одной крышей живут два-три супера, а если кто-то и говорит, что это исключение, то исключение, которое стало почти правилом. Санечка, слава Богу, вполне обычный ребёнок, чему я, кстати сказать, очень рада. Как вы уже поняли, супером в нашей семье являюсь я. И именно мне сызмальства была уготована привилегия обучаться в одной из специальных школ, которые предназначаются для таких, как я.

Всё, что я знала про эти школы раньше, до поступления в «Штуку», не выходило за пределы информационных сообщений СМИ, которые не баловали изобилием информации.

То, что я попала в «Штуку» — в этом для меня неожиданности не было. Мои родители уже через несколько дней после рождения дочери, то есть меня, поняли, что я — не совсем обычный ребёнок и сызмальства приучали меня к мысли, что я буду учиться в спецшколе. Сюрпризом оказалось направление именно в Школу Навигаторов, которая занимала первую позицию в негласном рейтинге всех «Штук» ВООБЩЕ.

До сих пор я считаю, что тогда, при распределении, произошла немыслимая ошибка. Вместе со мной перед дверями кабинета в министерстве сидели ещё несколько девочек моего возраста и один мальчик, совсем крохотный, лет пяти. Я вошла первой, усевшись в кресло перед компьютером, приготовилась отвечать на вопросы. Первый же заставил надолго задуматься.

— Основная идея реформ Сервия Туллия?

— Он разделил… разделил всех жителей Рима на… э-э-э… классы согласно… Благодаря его реформам появилось понятие классового сословия, что являл…

— В каком году потерпел аварию «Челленджер-10»?

— В две тысячи сто двадц… Не знаю!!! (Кстати сказать, 28 января 1986 года. ПРИМЕЧ. АВТОРА)

— Перечислите периоды вегетативного развития растений!

Темп вопросов и их количество меня просто ошеломило. Уже через десять минут блиц-опроса я уверилась в том, что «Штуки» мне не видать как собственных ушей. (Хотя, похоже, люди придумали эту поговорку, когда зеркал ещё не изобрели)

Вскоре я перестала думать и даже сама не помню, что именно и на какие вопросы я отвечала. Это было очень необычно, по крайней мере, для меня. С некоторых пор я заподозрила, что у меня абсолютная память; даже если я очень хотела что-нибудь забыть, у меня это не получалось. Что же именно было в то время, пока я сидела перед компьютером, вспоминается эпизодично.

На несколько минут компьютер успокоился. Я сидела в кресле, чувствуя, что руки сильно дрожат, а по лицу стекают крупные капли пота. Уже можно уходить? Или будет специальная команда?

Неожиданно экзамен продолжился. Главной темой второй части опроса была история и — почему-то — математика. Путаясь в датах, иногда ошибаясь на целые века, мне удалось кое-как рассказать про царствование Нерона и возникновение католической конфессии христианства, про сегментарный базис тригонометрии и про Третью Республику во Франции, про гносеологию и Империю атлантов. Зато когда началась экономическая география я «поплыла». Почти на все вопросы мне пришлось отвечать честно «не знаю», ситуацию немного спасло моё знание средневековых экономических моделей в Западной Европе. Удалось также немного «блеснуть» на знании логики, зато в политологии опять пришлось путаться, тем более вопросы были такие, что обычных отрывочных знаний из стандартной энциклопедии, по которой я готовилась к экзамену, не хватало.

— Последствия влияния анархизма на политическую картину мира семнадцатого века?

— Бакунин и Кропоткин…, — пискнула я и сама себе стала противна. В каком веке жили эти Бакунин и Кропоткин? Разве в семнадцатом? То, что именно они были как-то причастны к анархизму — это я знала точно, но вот даты, проклятые даты! Почему именно сейчас я не могу вспомнить ничего?!

— Самое скандальное произведение Сталина? — Невозмутимо последовал следующий вопрос.

— Я ещё на прошлый вопрос не ответила! — Моему возмущению не было предела. Должна же я была когда-нибудь сорваться. Впрочем, бунт исчез в самом зародыше. Что я могла сделать против компьютера? Не мониторы же, в конце концов, бить!

— В семнадцатом веке вообще анархизма не было! А Сталин написал «Головокружение от успехов»!

И тут же подумала, что, может быть, ни один ответ не принят, потому что я ответила сразу на два вопроса. И кто знает, Сталин написал «Головокружение» или Ленин? Кто их там разберёт, кому эта эпоха интересна кроме историков!

— Перечислите основные страны Азиатского экономического альянса двадцать третьего века.

Тут я ответила без запинки, история послеамериканского мира мне была более-менее известна. Тем не менее, жуткое нервное напряжение сказалось тем, что я перепутала Китай и Парагвай, а на следующем вопросе поместила Индию в число стран третьего мира, где та никогда не была. Или была?

И хоть бы огоньки загорались, красный и зелёный, в зависимости от того, насколько верным был ответ. Нет же!

И целый час такой нервотрёпки. Выйдя из кабинета, я механически протопала мимо родителей и только в граве, уже на полдороге домой, жалобно улыбнувшись, пролепетала:

— Подумаешь, буду учиться в обычной школе, чего тут такого…

Но сама понимала, насколько это будет неправильно. К обычным детям, самые умные из которых в семь лет только учились читать, я относилась с некоторым пренебрежением. Общаться с ними мне было просто-напросто неинтересно, поэтому я их всегда сторонилась. Да и они не были от меня в восторге. Мало кто любит умных сверстников.

Каким же было всеобщее удивление, когда на следующий день по сети пришёл вызов, в котором сообщалось, что Бахмурова Анастасия Вадимовна, то есть я, 2584 года рождения, белая, планета Солнце-3, приглашается для обучения в Школу юных талантов, отделение Навигаторов.

Я несколько раз перечитала письмо, а потом впервые в жизни чуть не упала в обморок.

Последние дни жизни дома прошли словно в каком-то сне. Я слонялась по комнатам, переставляла с места на место какие-то безделушки, ходила по саду… С удовольствием сходила бы к какой-нибудь подружке, но друзей у меня не было, а Сашеньке всего пять лет, ей в жилетку не очень то поплачешься. Несмотря на нашу разницу в возрасте, которая у других девочек служит препятствием к дружбе, нас она наоборот связывала. Моя сестра была, пожалуй, единственным человеком, которого я и любила, и люблю по-настоящему. Но слишком уж она маленькая и глупенькая…

Впрочем, это всё лирика. Навряд кого-нибудь из читателей интересуют мои семейные дела. Перейду к повествованию, ради которого, собственно говоря, я и начала всё это писать.

Если судить по карте, Школа Навигаторов располагалась в парковой зоне в одном из малонаселённых районов Вологодской области. Местность там, действительно, оказалась совсем уж пустынной: под гравом среди моря пожелтевшей листвы мелькали редкие дома крохотных деревень, один раз на горизонте показались какие-то дымящие трубы, ленты шоссе были пустынными, на небе не видно ни одного грава, внизу — ни одного автомобиля. Такое ощущение, словно всё вокруг вымерло не одно десятилетие назад и не собиралось возрождаться. Раньше я даже не представляла, что где-нибудь на нашей обжитой сверхтехнологичной планете есть такие места.

Тем неожиданней оказалась надпись на небе, которая вспыхнула почти перед самым нашим носом. «АНТИГРАВИТАЦИОННАЯ КАРАНТИННАЯ ЗОНА». Санька с мамой, сидящие на заднем сиденье дружно ойкнули, а я, чувствуя себя рядом с папой более защищённой, просто закрыла глаза.

Отец от неожиданности сделал в воздухе довольно сложный пируэт, хотя буквы были виртуальными и врезаться в них мы никак не могли.

— Это ещё что такое? — Буркнул он, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло.

Я понимала его недоумение. Такие карантинные зоны ставились, как правило, вокруг объектов, имеющих стратегическое значение, например заводы, административные учреждения, космопорты. Особые резонаторы изменяли частоту излучения гравитационного поля Земли. Любой грав, очутившийся в зоне их действия, тут же камнем падал вниз.

Располагать подобную зону вокруг «Штуки»… Кто знает, может и моя будущая школа — тоже стоит в ряду стратегических объектов? И, может быть, занимает в рейтинге охраняемых объектов не самую последнюю позицию? Мне это, если честно, польстило.

Папа повёл грав вдоль границы карантинной зоны, выискивая место для посадки. Оно вскоре отыскалось тут же, совсем неподалёку от того маршрута, по которому мы летели. Несколько десятков метров в радиусе асфальтированная площадка, со всех сторон утопающая в зелени.

Постоянное воздействие антигравитационных полей вызывало неконтролируемый рост всех растительных форм. Если кто-нибудь лениться ухаживать за тем местом, над которым часто и низко пролетают гравы, то оно вскоре начинает напоминать пейзаж нашей планеты из какого-нибудь доисторического периода.

Эта площадка была так себе, не особенно ухоженной, но и не особенно запущенной. Папоротники, окружающие его, были, конечно, в добрый десяток раз больше стандартного размера, но полётам это пока не мешало.

Мы приткнулись вровень между двумя ярко раскрашенными гравами. Первый из них какой-то любитель экстремальных сочетаний красок размалевал в жёлтый цвет с серыми проплешинами, на боку его вызывающе выделялась карикатурная металлическая заплата.

Второй же грав оказался ещё более изысканным — голубым, с эмблемой венерианского госпиталя на бампере. Само собой, грав был наш, земной; на Венере подобной техники отродясь не водилось. Просто у кого-то из здешних гостей нестандартное чувство юмора. Подобные ребята думают, что если прилепить наклейку широко известной фирмы по производству гравов на старую развалюху — то это очень хорошая шутка. А если эмблему венерианского госпиталя повесить на земнойграв — вообще обхохотаться можно.

В дальнем углу площадки стоял ещё один грав, самый обычный, без всяких отличительных признаков, скорее всего, взятый напрокат. Там я увидела первых здешних людей. Русоволосый мальчишка с нездорово бледным лицом отстранялся от отца, глядя в нашу сторону. Понятно, стеснялся.

Девочка, стоящая рядом, очень похожая на него, но старше, лет тринадцати, удивлённо смотрела на брата. Судя по всему, она не принимала происходящее всерьёз. Мне сразу стало понятно, что она не из наших. Я уже научилась среди прочих детей выделять суперов по жёстким и более оформленным чертам лица. У обычных малышей такого не бывает.

Они все сгрудились вокруг своего грава и почему-то выглядели очень нелепо. Мне не хотелось, чтобы так же нелепо выглядели мы, и я сказала:

— Ну, ладно, пойду я, наверное…

Мама предложила меня проводить. Пришлось мягко объяснить, что мне уже десять лет, и если я, словно первоклашка из самой обычной школы, появлюсь в «Штуке» с родителями, авторитета мне это не прибавит. Папа одобрительно закивал, мама была вынуждена смириться. Она с удовольствием вылизывала бы меня со всех сторон, несмотря на мой возраст и на то, что я всё-таки не совсем простой ребёнок. Для мамы, что супер, что не супер — всё одно.

— Настенька, ты уж поаккуратнее там, ладно?

Это опять же мама со своей заботой. Даже Санечка по маминому выражению лица поняла, что происходит что-то нехорошее, и напряжённо смотрела на меня. Я даже немного разозлилась. В самом деле, я ведь не на Марс улетаю. Дома мне, конечно, бывать придётся меньше, но ведь это не повод для похоронного настроения. В последние дни перед моим отъездом родители вообще были как в воду опущенные. Кстати, интересная фраза. Это как? Наверное, взяли человека за шиворот, окунули в озеро, а потом про него, мокрого и несчастного, медленно обтекающего, говорят, что он как в воду опущенный? Забавно.

Я даже улыбнулась своим мыслям, но тут же посерьёзнела. Решила, что если родители увидят моё довольное лицо, то могут и обидеться. Мне они, само собой, ничего не скажут, но когда обижаешься только для себя, то это ещё хуже.

Я спрыгнула из грава на нагретый солнцем асфальт, бросила на плечо крохотный рюкзак. В нём уместилось всё имущество, которое сочла для себя обязательным я. Потом с трудом вытащила с заднего сиденья громадный чемодан. Там были вещи, которые сочла обязательными для меня мама. Мы с ней разошлись во мнениях по поводу минимума вещей, необходимых мне в первое время. Я бы с удовольствием взяла пару кофт и персональник, для чего вполне хватило крохотного рюкзака. Это — на самом деле необходимые вещи. Мама же умудрилась отыскать столько всего, что один только список весил чуть ли не больше меня самой. В конце концов, объём багажа ограничился только моей грузоподъёмностью.

Мне никогда ни с кем не приходилось прощаться, я не совсем представляла, как это делается. Чмокнула Сашку в лоб, пожала руку папе, маме — после некоторого колебания — тоже. Ну и пусть, что слишком по-мужски. Зато со стороны выглядит красиво. Я обратила внимание, что тот мальчишка, который прощается со своими родственниками, слишком уж странно косится на меня. Я всерьёз заподозрила, что он не со второго, тем более, не с третьего курса, а, как и я, — абитуриент. Я на всякий случай сделала так, чтобы папа очутился между мамой и мной. Слишком уж странное у мамы стало лицо. Ещё расплачется и неконтролируемо начнёт выражать свои эмоции. Не хватало, чтобы мальчишка потом рассказывал своим друзьям — моим будущим одноклассникам, как я тут со всеми целовалась. Мальчишки — они вредные, от них всего ожидать можно.

Папа присел передо мной на корточки.

— Настюша, ты уверена, что всё в порядке?

Я знала, зачем папа это делает. Однажды на его платформе в поисковике я ввела фразу «присесть на корточки». Первым же результатом оказалась книга о воспитании детей, довольно зачитанная, а в найденном абзаце маститый психолог объяснял, что родителям при общении с маленькими детьми лучше делать так, чтобы их глаза находились на одном уровне. Таким образом, ребёнок подсознательно не будет чувствовать себя ниже своего собеседника. Я тогда подумала, что это какая-то муть, и положила книгу обратно. Но папа, похоже, так не считал. Каждый раз, как он разговаривал со мной, то присаживался на корточки.

Я думала, что обо всё этом будет смешно вспоминать, когда мы вырастем, я — физически, папа — гм… педагогически.

— Да, конечно. Всё хорошо.

Я взяла за ручки чемодан, со вздохом проверила его вес, прикинула, сколько мне нужно будет идти, ещё раз вздохнула.

Нет, всё равно, чтобы там ни было, но родителей мне придётся оставить здесь.

Сделала несколько шагов в сторону тропинки, уводящей вглубь леса, обернулась. Все смотрели на меня.

— Да ладно вам, — моё голос предательски дрогнул. — Чего вы все такие? Я вообще хоть каждый вечер к вам приезжать могу, если вы хотите.

— Устанешь ты каждый вечер ездить. — Сказал папа. — Ты хотя бы на выходные, ладно?

Я кивнула. Просительный тон отца, если честно, расстроил меня. Он меня очень редко о чём-нибудь просил, тем более, вот так, почти униженно, поэтому я почувствовала себя не очень уютно.

А потом неожиданно для меня самой мои глаза стремительно начали наполняться слезами, пришлось опустить голову, чтобы этого не было видно. Не хватало ещё под самый конец выдать что-то в этом роде.

— Пока! — Сказала я ещё раз и быстрым шагом пошла по тропинке. Слёзы сами собой высохли.

Я не опасалась, что выбрала неправильную дорогу: других тут просто напросто не было. И слегка удивилась, когда тропинка через несколько минут растворилась в болоте, под ногами подозрительно захлюпало. Пришлось пойти обратно. Когда я очутилась там, откуда начала свой путь, мои родители с Сашкой уже улетели. Мальчик всё ещё о чём-то разговаривал со своими. Стараясь, чтобы он меня не заметил, я обошла площадку по периметру, разыскала ещё одну тропинку, и двинулась по ней.

Теперь я вышла на верный путь. Тропинка вскоре раздвоилась. Стрелка на фанерном щите безапелляционно указывала вправо, прямо на ней чётко было выведено: «МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ. ШКОЛА ЮНЫХ НАВИГАТОРОВ».

Над головой проскользила тень очередного грава. Интересно, здесь он-то тут откуда? Для тех, кто там сидит, карантинная зона не является препятствием? Или это «внутренний» транспорт?

Уже в самом начале пути чемодан показался мне очень тяжёлым. Сейчас же он стал вообще неподъёмным. Кроме как по этой дороге в школу ребятам из грава идти некуда (во всяком случае, я на это надеялась), не пройти мимо меня они не смогут. Я решила немного подождать и посмотреть, кто там прилетел. Может, они и чемодан помогут дотащить.

В глубине леса, в нескольких десятках шагов от дороги, я очень кстати заметила деревянный стол с двумя скамейками по обе стороны. Со всех сторон он оказался укрыт кустарником. Если просто идёшь по тропинке, то заметить его довольно сложно. Смахнув со столешницы разноцветные кленовые листья, я устроила там свой багаж, уселась на скамейку и из этого своеобразного укрытия принялась наблюдать за дорогой. Прошло десять минут, двадцать… Я уже хотела отказаться от своих планов, но тут моё терпение оказалось вознаграждено. На дороге появился высокий мужчина в военной форме. Я совсем не разбираюсь в званиях, но издалека разглядела количество и размер звёздочек на погонах, они не оставили сомнений в том, что их обладатель — далеко не последний человек в Генеральном штабе.

Вместо того, чтобы попросить о помощи, я банально струсила. Не люблю начальство во всех видах. Точнее, опасаюсь связываться с сильными мира сего. Я даже присела на корточки, чтобы меня не заметили. У меня ещё слишком яркими были воспоминания, когда мне пришлось отказываться от той работы, которую мне пытались навязать Навигаторы по науке. Несмотря на то, что институт биохимии не имеет никакого отношения к военному ведомству, в кабинете начальника за единственным столом сидел человек в военной форме.

— Папа, говоришь, не разрешает? А у тебя своей головы нет, что ли?

Он разговаривал грубо. Это было немудрено: навряд ли его кто-нибудь учил общаться с маленькими девочками. Мне это, честно говоря, понравилось. Ненавижу, когда взрослые сюсюкаются.

— Вы хотите, чтобы я родителей не слушалась? Уверены?

Военный хмыкнул, потёр чисто выбритый подбородок.

— Интересная постановка вопроса. Скажу «да» — это чревато. «Нет» — мяч в мои ворота… Ладно, подойдём к проблеме с другой стороны. У меня достаточно полномочий, чтобы переубедить твоего папу. Ты САМА согласна?

И тут я испугалась. Кто его знает, этого типа, как он папу будет переубеждать. Навряд ли папа будет от этого в восторге. Я быстро затрясла головой.

— Я тоже не хочу.

— С этого и нужно было начинать. Свободна!

На этом визит к моим неудавшимся работодателям закончился, оставив после себя самые неприятные впечатления. Именно поэтому я стала бояться начальства, особенно в погонах. Точнее, не боятся, а опасаться. И не самого начальства, а того, что они смогут сделать, если вдруг им что-то не понравится.

Рядом с военным шли мальчик и девочка, держащие его с двух сторон за руки. Мальчик — моего возраста, девочка — года на два младше. Сразу становилось понятно, что они, как и я, только приехали в школу. Вряд ли кто-нибудь из старшекурсников согласился бы, чтобы его провожали родители.

Я завистливо вздохнула, разглядев девочку: она была самой настоящей красавицей. ПризнАюсь без ложной скромности, я тоже далеко не дикобраз, но по сравнению с этой барышней, которая сейчас невозмутимо топала по дороге, я сама себе показалась самой настоящей дурнушкой. Бывают же на свете такие красивые дети!

Хорошо рассмотреть идущих по тропинке мне мешала густая листва. Да я и не особенно хотела это сделать. Когда они скрылись из виду я выбралась из своего укрытия на «главную трассу» и повлачилась дальше.

Дорога замысловато петляла. Вот бы увидеть того, человека, который её проектировал или хотя бы протаптывал. Интересно, в глазах у него есть огонёк безумия?

Вскоре среди ветвей начали проглядывать кирпичные постройки.

Чтобы сократить путь, я свернула с дороги и пошла через перелесок. Здания, белевшие сквозь ветви деревьев, куда-то затерялись. Минут пять, наверное, я упорно брела вперёд, решила повернуть обратно, оказалась там, где ещё не была, захотела вернуться — попала в такую трущобу, которые видела только по визору в фильмах про Африку, уже совсем было решила, что заблудилась, как совершенно неожиданно вышла на крохотную лужайку. В нескольких сантиметрах от земли, точнее, от травы, висели два грава, стайка ребят чуть постарше меня что-то оживлённо обсуждали, сидя на стволе поваленного дерева. При моём появлении все как один замолчали.

Я подошла ближе.

— Привет! Я в школу правильно иду?

Они переглянулись с таким видом, словно я поинтересовалась методами разведения бесхвостой породы кроликов.

Не люблю, когда мне приходится находиться в центре всеобщего внимания. Последний раз нечто похожее происходило, насколько я помню, в детском садике, где мне на новогоднем утреннике пришлось исполнять роль главной Снежинки. Мне пришлось петь какую-то глупенькую песенку, в то время, как все на меня смотрели. Это оказались не лучшие мгновения моей жизни.

— Ты откуда такая? — Лениво поинтересовался один из мальчишек.

У меня есть такая особенность: чем больше я чувствую себя не в своей тарелке, тем сильнее наглею. Точнее, пытаюсь изобразить наглость. В психологии это называется защитный блок.

Так же произошло и сейчас.

— Тебе не всё равно?

— Нет, — хмыкнул тот. — Может, я с тобой познакомиться хочу.

— Мал ты ещё знакомиться со мной.

— Ты наглая! — В тоне моего собеседника послышалось что-то вроде уважения. — Из новеньких?

— Будто не видно.

— Топай туда!

По его широкому жесту трудно было догадаться, куда именно нужно идти, но я была рада и этому. Я поспешно, чуть быстрее, чем это нужно было, направилась в указанном направлении, ожидая, что за спиной кто-нибудь хмыкнет или захихикает — обычная стадная реакция, на которую не стоило обращать внимания, тем более, обижаться. Но там была полная тишина. Мне даже не нужно было поворачиваться, чтобы понять, что они все смотрят мне вслед.

Эта встреча здорово выбила меня из колеи.

Да ну их всех вместе со всеми ихними тайнами!

Я ускорила шаги.

Чем больше проходило времени, тем яснее я сознавала, что я всё-таки заблудилась. На редкость глупая ситуация. Остановившись, я прислушалась. Вокруг царила полная тишина. В верхушках сосен шумел ветер. Под ногами стрекотали кузнечики.

Через десять минут, совершенно измучившись, я, наконец, добралась до спортивного городка, на котором не было ни одного человека. Но, по крайней мере, тут хоть был не лес, а более-менее обитаемые места.

Я походила по волейбольной площадке, потрогала туго натянутую сетку, потом по лесенке залезла на высокую металлическую конструкцию, с десятиметровой высоты огляделась вокруг, надеясь что-нибудь рассмотреть, но вокруг только шумело бесконечное море листвы. Вдали, среди деревьев снова мелькнул идущий на посадку грав. Начало учебного года, ребята подтягиваются.

Я спустилась вниз по канату. Мне показалось, что он толще, чем нужно. Туго переплетённые жилы нагрелись под солнцем, создавая под рукой ощущение чего-то биологически живого, например, ствол какого-то экзотического дерева.

Торопиться некуда. В моём вызове обозначено время — 18 часов. У меня в запасе ещё пол-дня, которым я могла располагать в своё удовольствие. Пожалуй, сейчас можно даже слегка передохнуть.

Я уселась на бортик маленькой шестиугольной песочницы. По поводу удовольствия — это так, к слову. На самом деле стало тоскливо. Сразу подумалось, насколько всё происходящее сейчас со мной необычно. Скитаюсь по парку словно неприкаянная, и никому до меня нет дела. Очень резкий контраст по сравнению с домашней опекой. Дома за мной постоянно присматривали, и папа, и мама, и многочисленные родственники, в школе — учителя, вожатые. А здесь — полная самостоятельность. Можно просидеть в этом лесу день, два, три дня, да что там дни: неделю. И никто не будет искать и указывать, куда можно идти, куда — нельзя. Разве что дома начнут волноваться, почему я на выходные не приезжаю.

Заметив, что сижу в песочнице, я заулыбалась. Неужели в этой школе есть кто-то, кто играет в песочек? Впрочем, подумала я, удивляться тут нечему. Дети в «Штуке» учатся умные, с этим не поспоришь, даже не просто умные, а супер умные. Тем не менее, они всё-таки дети и ничто детское им не чуждо.

После обильного ночного дождя песок оказался очень мокрым. Размышляя, я автоматически лепила куличики. Первый, второй, третий… Когда передо мной выстроился добрый десяток, я перешла к более сложным сооружениям и начала строить замок. Самый настоящий, средневековый, с башенками и узенькими выемками бойниц. Под это занятие лучше думалось.

Всю последнюю неделю жизни дома я бродила по Сети, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь информацию о моей будущей школе. Тщетно. Создавалось ощущение какого-то вселенского заговора молчания вокруг всех «Штук» вообще и вокруг Школы Навигаторов в частности.

Мне даже удалось выпросить у папы карточку взрослого доступа в сеть, что тоже не принесло никаких результатов. Однако, вдоволь побродив по Графонету и нахватавшись всякой побочной информации, так или иначе касающейся обучения в «Штуках», я поняла, что этот так называемый экзамен, по поводу которого я так сильно переживала — фикция. Я даже всерьёз заподозрила, что, даже если бы не ответила ни на один вопрос, меня бы всё равно приняли. Не было ещё ни одного случая, чтобы супер учился в обычной школе. Кстати, неужели из «Штук» никого никогда не выгоняли?

Хотя, фикция, похоже, — не совсем правильное слово. Вполне возможно, информация о начальном уровне ученика уже сидит в памяти какой-нибудь здешней машины. Ведь зачем-то нужна была проверка знаний?

Интересно будет поднять здешние архивы и поподробнее узнать про «Штуки». Сколько их, какие ребята там учатся, историю существования этих школ вообще. Если же и здесь информации не будет, то её нет вообще. А такого в принципе быть не может.

— Привет!

Сейчас, сидя в песочнице и сооружая стену башни, я вспоминала свою прошлую жизнь с улыбкой. Подумать только, те ребята, которые со мной учились, сейчас пошли в четвёртый класс и проходят — подумать только! — разбор предложений по частям речи.

Супера можно вычислить в первый месяц его жизни. Но законодательно к ним относятся так же, как ко всем остальным детям. А с семи до десяти лет нам даже учиться приходится в стандартной школе с обычными и — извиняюсь — очень глупенькими детьми. Интересно — зачем? Чтобы мы поняли, какие мы другие? Или это ОНИ сызмальства должны понять, что с точки зрения интеллекта, суперы стоят на ступень выше их самих? Интересная проблема.

— Это ты всё построила? А можно я с тобой?

Я, углубившись в собственные мысли, не сразу расслышала вопрос, а потом подскочила, словно ужаленная. Прямо передо мной стоял мальчик, может быть чуть старше меня самой, и с интересом разглядывал песчаные постройки. Под глазом у него красовался живописный синяк.

— М-можно, — пролепетала я, тоскливо вглядываясь в лицо пришедшего, не издевается ли он. Это был первый здешний супер, кто решил пообщаться со мной.

Зачем?

Я не исключала, что всё это вполне может закончиться тем, что из кустов выскочит стайка мальчишек, которые обсмеют и меня, и моё не в меру детское занятие.

Не доверяла я таким вот предложениям дружбы. Конечно, понимаю, что там, где я собираюсь учиться, ребята не в пример умнее, чем в обычных учебных учреждениях. Однако, по моему глубокому убеждению, мальчишки, какими бы умными они не были, остаются мальчишками. И он собирается сидеть в одной песочнице со мной? Ни за что не поверю!

Мальчик, похоже, не шутил.

— Я ещё один замок построю! — Решил он, разглядывая мои постройки. — А потом между ними можно будет перебросить мостик. — И вопросительно посмотрел на меня, словно в моих силах было ему запретить.

«Замок… мостик… Ерунда какая-то в голову лезет…Говорил мне папа, не читай Фрейда!»

Несколько минут мы молча занимались своими делами. Причём я потеряла всякий интерес к тому, что происходит на моём строительном объекте, теперь меня мучил только один вопрос: как с наименьшими потерями выкрутиться из сложившейся ситуации? Ведь если этот парень хоть одному человеку в этой «Штуке» скажет, за каким занятием меня застал, единственное, что мне останется — это уйти в другую школу. Причём я совсем не преувеличиваю. Если какой-нибудь оптимист мог полагать, что в «Штуках» порядки мягче, чем в обычных школах, то я придерживалась противоположного мнения; у меня были все основания подозревать, что совсем нет — гораздо жёстче.

— Тебя как зовут? — Спросил мальчик. Он был в длинных, до колен, шортах и лёгкой джинсовой куртке.

— Настёна. В смысле, Настя.

— ЗдОрово!

— Чего здорового-то? — Не совсем дружелюбно буркнула я, не совсем уверенная в лояльности собеседника.

— Имя красивое. И даже очень.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, поэтому склонилась над своим замком, чтобы это не было так сильно заметно.

— А тебя как?

— Никита.

— У тебя имечко тоже ничего, — сочла нужным сказать я.

— И на том спасибо.

Никита, высунув от усердия кончик языка, принялся с помощью указательного пальца в цилиндре самой большой башни проделывать окошечки. Он выглядел обычным мальчишкой и даже на супера не очень походил. Каждый раз, как я не пыталась его рассмотреть, я задерживалась взглядом на его синяке. Его, судя по всему, поставили совсем недавно: краснота только-только начинала переходить в синеву.

— Ты с какого курса, Никит?

— С первого.

— То есть, уже со второго? — Пришлось уточнить мне.

Не походил он на первоклашку, хоть тресни!

— Нет, с первого.

— Так ты только недавно сюда приехал?

— Ага. А ты что думала?

— Я думала, тебе лет одиннадцать- двенадцать.

— Десять, — улыбнулся мальчик. — Но за комплимент — спасибо.

— Пожалуйста. А почему ты без всего?

— Вещи в главном корпусе оставил и пошёл гулять. Что ещё делать?

Тот факт, что Никите столько же, сколько и мне, может быть, мы даже учиться будем в одном классе, сразу настроил меня на дружелюбный лад. Теперь, казалось, даже мельчайшие преграды между нами были устранены. Наш диалог стал постепенно налаживаться.

— Ты издалека, наверное? — Спросил мой собеседник.

— С чего ты взял?

— Мне так показалось.

— Из Питера.

— Надо же! Я тоже! — Воскликнул мальчик. — А где ты там жила?

— Почему — «жила»? Я до сих пор там живу. На Васильевском.

— А я на Петроградке.

— Странно, что мы до этого ни разу не встретились.

— Ничего странного, — рассудительно ответил мальчик. — Питер большой.

Я кивнула, соглашаясь. Да, мол, большой. Третий по величине на планете после Пекина и Москвы — куда уж больше.

— Ты уже устроился?

— Сказали к шести подойти к административному корпусу, а сейчас ещё трёх нет.

Я мельком взглянула на браслет мобильника.

— Как там вообще в «Штуке», нормально, жить можно?

Никита остолбенел. В прямом смысле этого слова. Медленно поднялся и остался стоять, не сводя с меня изумлённого взгляда.

— Так ты тоже только поступила?

— Да.

— А где твои сумки?

— Там, в кустах, — кивнула я.

Последовала немая сцена. Мы молча смотрели друг на друга, и чем больше проходило времени, тем более неприятной становилась пауза. До меня уже стало кое-что доходить.

— А чего ты тогда тут делаешь? — Через минуту обрёл дар речи мой собеседник.

Что мне было отвечать? В песочнице играю?

Я молча поднялась. С удовольствием бы ударила ногой по замку (так и подмывало это сделать), но стало жалко, слишком уж красивым было сооружение.

Никита побагровел и отвернулся. Он оказался не таким любителем эстетики, как я: его замок разлетелся под ударом кеды.

Тут я окончательно поняла, что произошло. Мой новый знакомый увидел меня без вещей и подумал, что я старшекурсница. Чтобы подлизаться ко мне, он начал играть со мной. Теперь он очутился в таком же положении, что и я минуту назад. Если я только намекну кому-нибудь, что он тут копался в песочнице — ребята его заживо съедят.

— Сделаем вид, что всего этого не было, хорошо? — Запинаясь, предложила я. Это был не самый лучший выход, но больше мне ничего не пришло в голову.

— Хорошо, — едва слышно процедил Никита, глядя в сторону.

Он сделал несколько шагов прочь, но видя, как я копаюсь с чемоданом, заколебался и подошёл ко мне.

— Помочь?

— Помоги.

Мальчик легко подхватил мою сумку, чуть поморщившись от неожиданной тяжести — чемодан, и легко пошёл по дорожке. Я безропотно последовала за ним.

Мы долго молчали.

— У тебя тут чего — кирпичи? — Наконец, спросил он.

— А если я скажу, что да, от этого что-нибудь изменится? Скажешь, чтобы я сама несла? — Вопросом на вопрос ответила я, потом призналась. — Даже не представляю — мамка собирала. Мне самой интересно, что можно напихать в такой громадный чемодан.

— Навряд ли что-нибудь полезное. — Предположил Никита. — Хорошего не может быть так много. Может всю эту радость в пруд зашвырнуть?

Мы как раз проходили возле небольшого водоёма.

— Только попробуй, — я постаралась придать своему голосу угрожающие нотки. — Следующим — сам полетишь.

— Шутка! — Поспешно отозвался мой новый знакомый. Так поспешно, что я сразу поняла — он меня боится.

И не столько меня, сколько того, что я могу о нём рассказать.

Может быть, кому-нибудь и нравится, когда люди его боятся, но я этого не переношу.

— Не соблаговолишь сообщить, куда мы направляем наши стопы?

Никита чуть не выронил сумку.

— В главный корпус пойдём.

— Насколько он главный? Главнее всех остальных?

— Я откуда знаю. Называется главным.

— Так и написано? Мелом на стене? Не хочу, конечно, обижать тебя, Никита, но я бы не стала доверять надписям, которые написаны мелом. Тем более, на стене.

— Там табличка висит.

— Это другое дело. Табличка — это признак надёжности и благосостояния. А не помнишь, из чего была табличка?

— В каком смысле?

— Из бумаги, из фанеры, из чего-нибудь ещё?

— Из бронзы.

— Бронза — это здорово. А как ты узнал, что именно из бронзы? Понимаешь, Никита, есть такие люди, которые любят делать далеко идущие выводы. Из обыкновенного предположения, допустим, посредством строгой логики они извлекают вывод, из него — второй, из второго — третий, из третьего — четвёртый, и так далее. Они идут всё дальше и дальше, всё больше убеждаются в своей правоте, но забывают, что то, с чего они начали — это всего-навсего предположение, которое не суть, что правильно. Они бывают очень удивлены, когда понимают, что почему-то все их безукоризненные выводы и предпосылки привели к неверному итогу…

Я чувствовала, что несу полную ерунду, и у меня были все основания полагать, что с каждым словом в глазах Никиты я выгляжу всё глупее и глупее. Но что было делать? Надо же было мне хоть как-то его заболтать. Я сразу поняла, что чем витиеватее я буду говорить, тем больше вероятность, что происшедшее несколько минут назад он так и не вспомнит.

Моя уловка сработала. Если бы я выражалась односложно, тем более молчала, Никита продолжал про себя мусолить историю в песочнице и переживал бы. Теперь же у него голова занята совсем другим.

Единственное «но»: тема про основы формальной логики оказалась не настолько захватывающей, насколько мне этого хотелось бы. Пришлось срочно менять направление диалога.

— Ты давно приехал в это благословенное учреждение?

— В семь утра.

— А почему не в пять? Было бы гораздо смешнее.

Никита сделал очень длинную паузу; я подумала, что он принял мои слова за неудачную шутку.

— В темноте грав не люблю водить.

— Ты разве сам его водишь?

— Да. Папка меня уже давно научил.

— Ты сюда без родителей добрался?

— Ну да.

— На граве?

— На чём же ещё. Не на подводной же лодке!

— И права у тебя есть? — Недоверчиво продолжала допытываться я.

— Права с пятнадцати выдают. Для суперов никто отдельных законов не издавал.

— А как же ты без прав?

— Кто тут смотрит на эти права? — Отмахнулся он. — В Питере — да — на каждом углу патрульные. Там бы я и сотни метров не пролетел. А уже в десяти километрах от города — вообще ни одного.

— И ты такое расстояние один пролетел? — Всё ещё не верила я. — С самого Питера и досюда?!

— Какое ещё «такое»? Если бы я из Сибири летел — это да, честь мне и хвала. А тут всего две области, этим и хвастаться стыдно.

И что мне нужно было на это ответить? Я прожила уже десять лет и за всё это время и двух метров не пролетела на граве самостоятельно, а Никита просто так утверждает… Мальчишка ведь запросто мог совершить вынужденную посадку где-нибудь на границе между Вологодской и Питерской областью — его бы долго пришлось искать. Ладно, может быть, у него не очень умный папа, но мама-то куда смотрит? Или им вместе сын настолько безразличен?

Я снова решила сменить тему разговора. Если нам придётся учиться вместе, у меня ещё будет возможность узнать, что происходит у него в семье. Просто так, из чистого девчоночьего любопытства. А если он окажется в соседнем классе или будет водиться с другой компанией, то это ещё лучше: не придётся загружать голову лишними проблемами.

— И как тебе тут?

— Я пока ещё ничего не знаю, — признался мальчик. — Я сначала по территории гулял. Как-то там всё странно.

— Что именно? — Не поняла я.

— Вообще — всё. Людей почти нет, хоть через день уже учёба начинается. А те, что есть, — так лучше бы их не было. Кому не задай вопрос — или молчат или цедят сквозь зубы, так, что больше и подходить не хочется.

— Это точно, — согласилась я. — Мне тоже довелось на одну компанию набрести. Они себя вели так, словно я им помешала труп закапывать.

— Я этому нисколько не удивляюсь. Даже мне жутковато в школе одному стало. Вот я пошёл найти кого-нибудь из нормальных людей, кто ещё на территорию не зашёл.

— Ты имеешь в виду, там все ТАКИЕ?

— По крайней мере, ты первая из нормальных, кого я встретил. На стоянке, правда, с родителями пацан какой-то целый час торчит, но я к нему подходить не стал, какой-то он болезный. И в главном корпусе ребята с нашего курса сидят, ждут шести часов, но там шумно и все с сумками, кто ест, кто спит, — короче, бардак полный. Я тоже туда не ходок. Так что можно сказать, что я никого не знаю. Ты первая. Кстати, а где твои родители?

— Угадай.

— Ты сирота?

— Дурак ты! Я самостоятельная. А родители меня проводили и уже уехали. Что я, сама не доберусь куда нужно?

Никита с таким уважением посмотрел на меня, что я сразу поняла, насколько всё-таки хорошей была идея оставить родственников на стоянке.

Через несколько минут мы добрались до больших деревянных ворот с затейливой резьбой по периметру. «ШКОЛА ЮН» было написано на левой створке. «НЫХ ТАЛАНТОВ» заканчивалось на другой. И внизу, буквами чуть поменьше, надписано: «Отделение Навигаторов»

Большой жёлто-зелёный плакат на перетяжках над воротами гласил: «Добро пожаловать!»

Мы подошли к воротам. На будочке около входа белела новенькая надпись «Лицам старше шестнадцати лет вход строго запрещён». Я помедлила, остановившись у черты. Мне казалось, что стоит только сделать шаг — и всё тут же будет по-другому.

Мальчик, аккуратно подстриженный, в ослепительно белой рубашке и тёмном костюме вышел из будки, весело посмотрел на нас.

— Чего не заходите? Боитесь?

Я тут же сделала несколько шагов вперёд и остановилась. Не хватало ещё, чтобы меня считали за трусиху.

Появился второй мальчишка, одетый так же элегантно, как первый,

— Туда! — Кивнул второй мальчик, весьма широким жестом указывая в глубину территории.

— Куда именно?

— Найдёшь, не маленькая. — И посмотрел на Никиту. — А ты чего туда-сюда шляешься? Stultus!

— Absibi disce omnes! — Не задумываясь, ответил ему мой новый знакомый.

Мальчишка хотел ответить, но потом махнул рукой и ушёл в свою дежурку.

Я не могла не восхититься:

— Ты даже ругаться по латыни умеешь?

Никита смутился.

— Обычный бытовой грубиян. Надо было на место поставить. А ещё супер.

— А о чём вы говорили?

— Ты что, разве латыни не знаешь? — Вытянулось лицо моего собеседника.

Я смутилась.

— Я в языках не очень. Так, кое-что поняла, но не совсем…

— Он сказал, что я дурак, а я ответил, что по себе не нужно судить о других.

— Здорово! Молодец. Это он тебя проверял, «супер» ты или нет.

— Если бы кому-нибудь из обычных детей нужно было сюда пробраться, он бы латынь выучил по любому.

— В десять лет? Не-е, Никита, ты слишком высокого мнения о современных малышах. Если бы он МЕНЯ о чём-нибудь спросил, максимум, что я смогла бы сказать, это «Dura lex, sed lex» или что-нибудь в этом роде.

— Тоже неплохо.

Пройдя вахту. Никита обернулся, с ненавистью посмотрел в сторону каморки дежурных.

— Вырядились! Уроды!

— Чего это ты так на них?

— Неважно…

Мы пошли по широкой асфальтовой дорожке. С обоих сторон стояли небольшие скульптуры. Никита увидел, что я их рассматриваю.

— Навигаторы позапрошлого века, — пояснил он.

— А-а…

Я бы с удовольствием взяла его за руку, слишком непривычно было всё вокруг, но признаться кому-то в своей слабости — тоже удовольствие ещё то.

Долговязая девочка в потёртых, обрезанных чуть выше колен джинсах вскапывала клумбу, часто вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.

— Поздоровайся с ней, — предложил Никита.

— Зачем?

— Увидишь.

Мне не хотелось далеко уходить от своего спутника, тем не менее, оставив сумки около него, я подошла к девочке. Та бросила на меня быстрый взгляд и невозмутимо продолжила свою работу.

— Здравствуйте.

— Привет, — буркнула девочка и отвернулась.

— Вы не подскажете, где тут первый курс собирается?

Девочка даже не обернулась.

— Не подскажу.

Мне сразу расхотелось с ней разговаривать.

— Теперь ты поняла? — Спросил Никита, когда я возвратилась к нему. — Сборище грубиянов. Мы скоро тоже станем такими.

— Ещё чего! — Я была твёрдо уверена, что кто-кто, но я в любом случае останусь самой собой. — И ещё, кто тебе сказал, что они грубияны? Они просто не хотят ни с кем общаться.

— Не вижу большого отличия.

— Может быть, тут принято ставить новичков на место.

— Зачем? Мы и так только поступили сюда, находимся на самой нижней ступени. Зачем это лишний раз показывать?

— На следующий год, когда сами будем так делать, тогда и узнаем.

— Дурак ты!

— Не обзывайся.

— Прости.

— Ладно.

Вообще-то я вежливая, но тут не смогла сдержаться. Мне и так было не по себе, а тут ещё Никита со своими страшилками.

Первое впечатление о школе у меня сложилось самое положительное. Её территория напоминала большой парк. Можно идти по тропинке пять, десять минут и вокруг не будет ничего, только лес. Потом появляется лужайка с длинным кирпичным зданием, вокруг — плохонькие неухоженные клумбы, какие-то непонятные плакаты, несколько потёртых скамеек — и полная тишина, ни одного человека. Даже если несколько раз обойти вокруг здания, вглядываясь в окна, ничего не изменится. Кажется, что в нём много лет никто не живёт. Можно пойти дальше — и метров через сто встретится точно такое же здание — ещё более безлюдное, ещё более пустынное, хотя, дальше, вроде бы уже некуда. Тем не менее, следы жизни всё-таки присутствуют: в урнах полным-полно обёрток от каких-то полуфабрикатов, пыль с крохотного пятачка перед входом небрежна подметена.

Мы обошли несколько таких зданий с номерами от четырнадцати до девятнадцати. В конце концов я попросила Никиту вернуться обратно, в более обитаемые места.

— Тоже страшно стало?

Я молча кивнула. Только когда мы очутились на главной аллее, я внутренне немного расслабилась.

Мальчик шёл рядом нахмурившись и избегая смотреть в мою сторону. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что после того эпизода в песочнице он только ищет случая уйти от меня куда-нибудь подальше и в одиночестве зализать раны, нанесённые его уязвлённому самолюбию. К этому времени я уже придумала, как можно поступить.

— Никита, — я попробовала притвориться смущённой. — Ты… знаешь что…. Никому не говори, что я в песочнице играла, ладно? А то девчонки, если узнают, засмеют. Ладно?

Мальчик испытующе посмотрел на меня, потом улыбнулся.

— Ладно. Мы вдвоём хороши были. — И после некоторого колебания, добавил. — Зато у меня замок лучше получился. Больше.

— Больше — это не значит лучше, — нашлась я. — Зато у меня красивее.

— Мужчины всегда практики, а женщины — эстеты.

— Юношеский максимализм.

— Почему это — юношеский? — Обиделся мальчик.

— Если бы ты был повзрослее, — спокойно заметила я, — то в своих сентенциях не оперировал бы категориями «всегда» и «никогда».

Наступила пауза, после которой мы расхохотались. Инцидент оказался исчерпан, заодно мы как бы ненароком проверили интеллект друг друга. Никитин меня — вполне устраивал. Мой — Никиту — не знаю. Надеюсь, я ничего особенно глупого не успела сказать. Напряжённость, возникшая в наших отношениях, так же быстро исчезла, как и появилась.

— Пойдём в административный корпус.

— У меня на вызове написано, что там нужно быть только к шести.

— Карточку получишь. Да и ребята все там ждут, лучше уж с ними.

— Что за карточка?

Сумки были тяжёлыми, Никита очень устал и старался этого не показать, поэтому он обрадовался что появилась причина остановится и перевести дух.

— Вот! — Вытащил он из нагрудного кармана толстенький пластиковый прямоугольник.

Я повертела карточку в руках. Карточка как карточка, ничего особенного, с одной стороны — большая бледно-зелёная цифра «двести пятьдесят», с другой — три аккуратно заполненные строчки.

— Крикливый Никита Максимович. Ты, что ли?

— Я, — буркнул Никита и поспешно сунул карточку в карман.

Фамилии он своей стеснялся, что ли?

— Какая-то она тяжёлая, эта карточка.

— Там электроники всякой понапихано — нам и не снилось, — ответил мальчик. — Говорят, что если такую карточку потерять — то из «Штуки» сразу вылетишь, даже мяукнуть не успеешь.

— Думаешь, всё так серьёзно?

— Откуда я знаю. Пробовать как-то, знаешь, не очень хочется.

— А что это за цифра — «двести пятьдесят»?

— Какие-то очки, — в голосе Никиты ясно начало читаться сомнение. Я сразу поняла, что мы добрались до тех вопросов, о которых ему известно не больше моего.

— Тебе разве ничего не объяснили, когда карточку выдавали?

— Там такая зараза сидит… Впрочем, сама увидишь.

— Давай ты за одну ручку понесёшь, а я за другую.

Моё предложение было воспринято в штыки.

— Ещё чего! Надорваться хочешь? — Он опять схватился за сумку.

— А ты сам не боишься надорваться? — Поинтересовалась я.

Никита ответил с некоторой досадой, словно ему приходилось объяснять самые очевидные вещи.

— У мужиков всё совсем по-другому устроено. Мы можем зачахнуть, если, наоборот, что-нибудь тяжёлое день-два не потаскаем.

Чтобы скрыть усмешку, я сделала вид, что заинтересовалась дальним пейзажем. За все десять лет жизни рядом со мной мой собственный папа, например, говоря о себе, никогда не оперировал такими категориями, хотя и не давал повода усомниться в противоположном. Никита — довольно забавный мальчишка. Вдобавок ко всему супер, это лишний плюс. Сколько раз такое бывало, знакомишься с кем-нибудь, всё вроде бы идёт нормально, хихикаем, шепчемся, копаемся в своих игрушечных принадлежностях, а потом вдруг мой новый знакомый или знакомая случайно узнаёт, что я супер — и с этого момента в наших отношениях наступает резкий перелом. Неважно, сколько ребёнку лет — пять, шесть, семь, пятнадцать — в глазах его ясно читается одно-единственное чувство — страх. Создаётся впечатление, что обычные люди впитывают боязнь к суперам с материнским молоком, начинают нас опасаться задолго до того, как могут связно объяснить причину своих страхов. Что это — обычное людское неприятие любой инаковости?

Я покосилась на мальчика, который шёл чуть сзади. Молодец, уже весь вспотел, а сумку волочет, даже пытается улыбаться, словно всё происходящее его только развлекает — не больше.

Он — супер, значит у меня есть много шансов подружиться с ним на длительное время. Это же просто прекрасно!

Я тут же одёрнула себя. Тут, вокруг, суперами будут все, и мне нужно как-то привыкать к этой мысли.

Административный корпус оказался громадным зданием из тёмного мрамора. Таких основательных построек за чертой больших городов я ещё не видела. Широкие окна смотрели на мир могильными провалами стёкол, солнечные лучи, отражаясь на стенах, слепили глаза.

За металлической дверью нас встретил мальчишка в таком же строгом костюме, что на КПП. Если обязанность встречать первоклашек и нравилась ему ещё утром, теперь она уже успела изрядно надоесть, подумалось мне.

— По коридору и направо — там получите карточку, — буркнул он, задержал взгляд на моём спутнике, подозрительно прищурился. — Ты ведь там уже был, разве нет?

— Я её провожу, — кивнул Никита в мою сторону.

— Не положено.

— Кем — не положено? — Набычился мой спутник. — Тобой, что ли?

Тогда я впервые увидела этот жест, который впоследствии мне приходилось наблюдать не раз и не два: мальчик опустил голову и, недвусмысленно сжав кулаки, сделал шаг в сторону своего собеседника. Вид у него при этом был не очень дружелюбный.

Тут любой на всякий случай отступит, и только после этого начнёт выяснять, кто прав, кто виноват.

Дежурный сделал шаг назад, но выяснять ничего не стал, и сразу потерял все свои позиции, и моральные и стратегические. Теперь ему только и оставалось что скривиться, глядя, как мы проходим мимо.

— Скажи спасибо, что твоя карточка ещё не активирована, — выдавил он, наконец, нам в спину. — Если сегодня после собрания увижу — кранты тебе устрою.

— И я тебе, — пообещал Никита, не останавливаясь, — без всякой активации. Ты только скажи, когда можно начинать, ладно?

Я даже пошла вдоль стены, чтобы быть понезаметнее, мне казалось, что вот-вот вспыхнет драка.

Когда мы прошли несколько метров по тёмному узенькому коридору, я немного пришла в себя.

— Зачем ты так на него?

— Деловые больно, — буркнул мой спутник. (Это была его обычная манера общения). — «Положено — не положено…» Два года проучились — и думают, что им уже всё можно.

— То-то я смотрю, у тебя синяк, — не смогла я сдержаться. — Пускай не лезут, да?

Он остановился.

— Настя! — Начал он проникновенно. — Я тащу твои сумки. Я показываю, куда идти и что делать. Я даже отвечаю на твои вопросы, хотя сам ничего не знаю. Что мне ещё нужно делать, чтобы ты ко мне не привязывалась по всяким пустякам?

Я почувствовала, что стремительно краснею.

— Извини. Ляпнула, не подумав.

— В следующий раз думай.

Мы пошли дальше.

Не скажу, что Никита вёл себя так, как на его месте вёл бы себя воспитанный и культурный мальчик, но рядом с ним я почувствовала себя надёжно, в ту минуту ничего большего мне и не было нужно.

Мы подошли к кабинету, на котором висела медная табличка «ЗАВЕДУЮЩАЯ УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ»

Никита стукнул в дверь.

— Да? — Раздался изнутри женский голос.

Женщина сидела посреди просторного светлого кабинета на фоне выцветших от солнца бледно-розовых штор, окна были заставлены разнокалиберными горшочками с геранью. Она очень походила на престарелую учительницу: лицо с правильными чертами, очки в роговой оправе с толстыми плюсовыми линзами, деловой костюм.

— Фамилия? — Поняла она голову от каких-то записей, причём окинула меня таким коротким взглядом, что за ту долю секунды, что она на меня смотрела, можно было определить только пол — не больше.

— Бахмурова Настя.

— Двойная?

— Что — двойная? — Не поняла я.

— Фамилия — двойная?! — Вдруг разозлилась женщина.

— Од-динарная. Бахмурова.

— Так и говори, что Бахмурова! Спрашиваю о фамилии, а они, все как один, начинают свою биографию рассказывать! — Она что-то коротко записала в толстый журнал. — Год рождения?

— Восемьдесят четвёртый.

Женщина поглядела на меня поверх очков.

— До нашей эры или после?

— До… То есть, после…, — пролепетала я, снова не совсем понимая смысл вопроса.

— Говоря иначе, уважаемая Бахмурова, вам на данный момент больше двух с половиной тысяч лет?

— Две тысячи пятьсот восемьдесят четвёртый… Г-год рождения, в смысле…

Больше она на меня не кричала. Наверное, посмотрела на цвет моего лица и поняла, что ещё немного — и я чего доброго грохнусь в обморок.

Я едва помню, как выбралась из кабинета, сжимая в руках злополучную карточку.

— Наорала? — Сочувственно спросил Никита.

Я молча кивнула.

— Ты не волнуйся, она на всех так орёт. Сначала я думал, что ей только мальчики не по вкусу, теперь оказывается — все.

— Мне не нравится в этой школе, — сказала я. — Ещё ни одного нормального человека здесь не встретила.

— А меня?

Я вспомнила, как мы вдвоём копались в песочнице и мне стало смешно. Как, интересно, можно назвать десятилетнего супера, занимающимся таким делом? Не «нормальным» — это точно.

— Ты из-за этой кобры расстроилась? — Продолжал успокаивать меня Никита. — Она не стоит того, чтобы из-за неё увольняться отсюда. Представляешь, как глупо будет, если вся твоя жизнь окажется поломанной из-за того, что, когда тебе было десять лет, ты в учебной части встретила кобру в юбке?

Я была вынуждена согласиться. Да, сейчас уезжать домой по меньшей мере глупо. Но вот если и учителя будут такими же, не обязательно все, хотя бы два-три, можно будет даже не распаковывать чемоданов. Лучше уж учится в общей школе и быть лучшей среди обычных детей, чем терпеть постоянные унижения в среде равных. По крайней мере, я лично так считала.

— Ладно, пойдём к ребятам, — сказал Никита. — Там повеселее будет.

И мы пошли.

ТАМ действительно оказалось повеселей. Довольно большая аудитория была украшена какими-то немыслимыми ёлочными украшениями, разноцветными флажками, переливающимися под светом ярких ламп массивными гирляндами. Посреди всего этого мишурного великолепия расположилась кучка детей. Суперы, человек тридцать, впервые, наверное, оставшиеся без родителей, жались к стенкам, растерянно улыбались друг другу, иногда, чтобы побороть смущение, шёпотом заговаривали со своими соседями, но болтовня быстро замолкала. На меня почти никто не обратил внимания, чему я была очень рада. Устроившись неподалёку от сооружения, напоминающего институтскую кафедру, я с интересом принялась разглядывать моих будущих одноклассников. Никогда не видела столько суперов в одном месте. Мне даже показалось, что я узнала нескольких девочек, с которыми уже однажды где-то встречалась, но подходить к ним не решилась. Напуганные, как и все остальные, они вряд ли могли бы чем-нибудь помочь.

Никита помялся рядом с полминуты и ушёл, едва кивнув напоследок. Я даже слегка обиделась. Что он, стеснялся знакомства со мной, что ли?

И тут я увидела того, кого совсем не ожидала встретить. По крайней мере, тут, в «Штуке» в толпе абитуриентов. Я даже слегка расширила глаза, видя, как очень загорелая девочка в шортах и вызывающе яркой футболке, довольно высокая для своих неполных десяти лет, стоит около входной двери, и о чём-то весьма живо общается с дежурным старшекурсником.

Я сразу узнала её. Полина Иванова. Единственная и любимая дочь ныне действующего Сенатора Земли. Самый известный ребёнок нашей планеты. Мне, конечно, было известно, что мы с ней — одногодки (по этому поводу некоторые взрослые даже шутили), но то, что мы будем учиться на одном курсе, может быть даже в одном классе — это оказалось полнейшим сюрпризом.

На фоне прочих детей из-за своей самоуверенности Иванова казалась ученицей как минимум второго-третьего класса.

Хочу признаться: я крайне любопытна. Мне стало интересно, о чём так долго можно разговаривать с парнем, которого, может быть, видишь впервые в жизни, и я подошла ближе.

— А Васильев тоже здесь? — Спросила Иванова.

— Васильев — в пятом классе, это двадцать восьмой корпус.

— И как он учится?

Дежурный пожал плечами.

— Нормально, как и все. Если пять лет оттянул. Иначе бы вылетел.

— Папуля у него противный — жуть, — продолжила девочка. — Сынок, наверное, весь в него.

Я увидела, что старшекурснику не совсем приятно заниматься сплетнями, но прервать свою собеседницу он не решался. Он не останавливал её, иногда поддакивал, но сам не говорил ни слова. Это могло продолжаться до бесконечности.

Ивановой, наконец, надоело вести монолог, и она развернулась, намереваясь уйти, но тут увидела меня.

— Привет! Подслушиваем?

— Я?! — Моё лицо вспыхнуло. — Я нечаянно тут…

Есть у меня такая особенность, унаследованная от папы: у меня очень нежная кожа. Я постоянно краснею по всякому поводу и даже без. Иногда, даже достаточно упомянуть в любом постороннем разговоре моё имя, как я чувствую, как краска заливает лицо.

Полина взглянула на меня. Так оценивающе и внимательно мог смотреть ценитель на произведение живописи. Мне захотелось провалиться сквозь пол.

Само собой, я никуда не провалилась. А Иванова сразу перестала обращать на меня внимание, словно меня тут вообще не было, и снова повернулась к своему собеседнику, забыв, что хотела уйти. В любой другой ситуации я бы обиделась на такое демонстративное невнимание, сейчас же я была этому только рада, и потихоньку пошла дальше, всё более ускоряя шаги. Только очутившись в другом конце зала, я смогла отдышаться.

Там я наткнулась на ту самую девочку, которую я видела на дороге рядом с военным. Она сидела на своём рюкзачке, держа в руках большую куклу с пушистыми светлыми волосами. Сама девочка была более чем миниатюрной, кукла казалась чуть ли не больше её самой. Теперь я поняла, почему посчитала её намного младше.

Забавный фактик: на кукле был одет джинсовый костюм, точно такой же, как и на её владелице. Интересно, это так задумано или же всё вышло совершенно случайно?

Помню тогда, в парке, меня поразила красота девочки. Вблизи она оказалась ещё привлекательнее. С непонятным благоговением я разглядывала очень правильные черты её лица, греческий профиль носа, большие зелёные глазищи (не глаза, а именно глазищи, они были больше обычного размера и завораживали то ли немного необычным цветом, то ли своей глубиной). Всё это вкупе создавало ощущение удивительной гармонии. Подобное я видела только однажды, в каких-то очень старых японских мультиках, где персонажей рисовали с утрированно-большими глазами, из-за чего все: и мальчики, и — особенно — девочки, получались трогательно-красивыми.

У незнакомки были очень чёрные волосы и забавная короткая причёска: кончики волос едва доходили до половины щеки…

Неожиданно я поймала себя на том, что совершенно беззастенчиво пялюсь на незнакомого в общем-то человека и с видимым усилием отвела взгляд в сторону.

А потом мне вдруг подумалось, что если внешность незнакомки оказывает такое впечатление на меня — девочку, то как же должны быть ошарашены представители противоположного пола. Я украдкой оглянулась по сторонам. Мальчишки в пределах видимости занимались своими делами, кучковались по двое по трое, тихонько разговаривали между собой и вроде бы все были заняты своими делами, но при каждом удобном случае косые взгляды то и дело обращались в нашу сторону. Разглядывали, само собой, не меня.

Сначала мне стало обидно, потом — завидно. Хорошо всё-таки быть красивой. Если бы я сама притопала сюда с куклой и вот так вот сидела, обнимая её, тут бы, наверное, такой хохот поднялся бы, что и на улице было бы слышно. А эта маленькая барышня сидит как ни в чём не бывало, только лицо чуть порозовело, и смотрит в пол. Смущается. Интересно, с чего это ей смущаться? Неужели за десять лет своей жизни не привыкла к тому, что на её внешность все обращают внимание? Или это из-за куклы? Если ей уж так нравится это раскрашенное чудо, причём настолько что даже в школу готова её тащить, почему тогда в какой-нибудь пакет эту ляльку не упаковала? Зачем обязательно выставлять на всеобщее обозрение свои пристрастия?

Всё это промелькнуло у меня в голове за какие-то доли секунды, потом я отвернулась и принялась разглядывать ребят. Снова я подумала, что впервые вижу столько суперов в одном месте, из-за этого на какое-то время возникло ощущение нереальности происходящего. Подумать только, они такие же, как я; и я буду с ними со всеми учиться! Сколько времени я ждала этого дня!

Когда человек хочет чихнуть и что-то вынуждает его сдерживаться, то, чем больше он ждёт, тем большее облегчение испытывает, когда всё-таки чихает. Я целых три года, учась в обычной школе, с нетерпением ожидала когда можно будет включить голову на полную мощность. Я, конечно, осваивала литературу всяких направлений, придумывала сама для себя тысячи разных задачек, тут же их решала, находила самые изощрённые темы, о которых можно было поломать голову; если описывать все мои ухищрения — книги не хватит. Если мне нечего было читать, мне обязательно нужно было что-нибудь слушать, если и это не получалось, приходилось просто над чем-нибудь размышлять. Так уж устроены мы, суперы. Что для нас насущной необходимостью является получение информации, неважно, какой именно и в какой форме. Я знаю даже случаи. Когда суперы наизусть выучивали телефонные справочники.

Если бы кто-нибудь знал, как это мучительно: читать под партой «Основы экономической статистики» в то время, как остальные ребята с трудом одолевают умножение на четыре… Лучше бы я хотела чихать!

От нечего делать я пересчитала ребят. Их оказалось тридцать восемь. Я — тридцать девятая. Солидно. Когда я училась в обычной школе, у нас в классе было пятнадцать человек, в соседнем — одиннадцать. Здесь качество обучения гораздо выше, следовательно, и нагрузка больше, пожалуй, класса на три нас разобьют, если не на четыре.

Интересно, а Иванова со мной в одном классе будет или нет? До сих пор я видела её только по визору. Везде, где бы ни появлялся сенатор, рядом всегда оказывалась его дочка. Я немного завидовала Полине; самым обидным, пожалуй, было то, что я была на полгода старше её, потому что родилась двадцатого июня, Иванова, насколько я знаю, четвёртого декабря. А если мы окажемся в одном классе, мне придётся каждый день смотреть на неё и осознавать, насколько большего ей удалось добиться за десятилетие своей жизни в отличие от меня. Пренеприятная перспектива. Хотя, с другой стороны, всё это из-за того, что у нас оказались разные стартовые позиции. Если бы я, к примеру, была дочерью Сенатора…

Дальше я даже и думать не стала. Глупо экстраполировать невозможную, в принципе, ситуацию, тем более, когда так мало исходных данных. Кто знает, если бы я родилась в сенаторской семье, может я вообще бы сочла за радость учиться в обычной школе и всеми силами старалась бы скрыть, что я супер. (Планета у нас большая, иногда попадаются и такие кадры) Кому известно, что в голове у сильных мира сего, кроме этих самых сильных? Хотя, пожалуй, очутиться в одном классе с Ивановой — это, пожалуй, было бы довольно познавательно; интересно понаблюдать за этой девчонкой в обычной жизни. Какая она? Добрая? Злая? Самоуверенная? Любит командовать? Или подчиняться? Всё-таки у неё папуля — ого-го, обычной девочкой она быть не может — это однозначно.

А ещё хорошо бы очутиться в одном классе с этой самой малышкой, которая всё ещё сидит рядом со мной в обнимку с куклой. Из-за чисто эстетических потребностей. Приятно на такую красавицу хоть иногда посмотреть…

Хотя, нет, перебила я сама себя. Пожалуй, я чересчур поторопилась со своими желаниями. Не нужно её в моём классе! Вредина она, скорее всего, несусветная. Ни разу не видела красивых людей с хорошим характером. Всегда почему-то бывает так, что внешняя красота обратно пропорциональна красоте внутренней.

Рядом со мной сидели два мальчика, увлечённых разговором. Специально я не прислушивалась, но некоторые фразы волей-неволей слышала.

— У меня шесть первых мест по математике, — сказал полноватый светловолосый парень своему собеседнику, — это в области. А на материке — три вторых.

— Зато я в НИИ физики полгода работал, — ответил ему сосед. — И деньги за это получал каждый месяц.

Мне даже стало за них стыдно. Суперы, а хвастаются друг перед другом, словно самые обычные малыши. Детский сад какой-то! Будь я хоть немножечко посмелее, обязательно осадила бы их. А так мне приходилось сидеть рядом и слушать их болтовню. И как-то обидно становилось, что мне самой нигде поработать не пришлось, хотя несколько раз предлагали.

Эти двое мальчишек отбили у меня всякую охоту прислушиваться и приглядываться к тому, что происходит вокруг. Теперь я поняла Никиту, потому что сама не люблю очень людных мест, предпочитаю лишний раз посидеть в одиночестве.

Я включила персональник и углубилась в чтение средневековой приключенческой книжки. Главный герой — некий капитан Блад, волею судьбы ставший пиратом, — все свои сражения выигрывал за счёт своего недюжинного интеллекта. И сюжет оказался закручен — лучше не придумаешь. Немудрено, что я увлеклась.

Время летело быстро, я едва успевала листать страницу за страницей, не забывая поглядывать на часы.

— Можно я посмотрю, что ты читаешь? — Вдруг тихо спросила девочка с куклой, настолько тихо, что я её едва услышала.

— Да, конечно, — я чуть повернула экран, не удержалась, чтобы мельком не взглянуть на её личико. Красивая она всё-таки, что тут можно сказать!

— «Капитан Блад»? — Уточнила девочка, заглядывая мне через плечо.

— Он самый.

— Нигде не могу разыскать что-нибудь о Сабатини, хотя много его читала. Историк он хороший, но когда начинает писать что-нибудь о море, то лучше читать без деталей.

— Почему? — Заинтересовалась я.

— Я немножко парусным спортом увлекаюсь, поэтому разбираюсь во всяких тонкостях, — смущённо призналась моя собеседница. — Персонажи делают совсем не то, что нужно делать, как если бы всё происходило на самом деле. Когда дует сильный боковой ветер, Блад даёт команду поднимать крюйсель. Это большой парус на корме судна, — пояснила она. — Всё, что может из этого получиться — это корабль начнёт вращаться на одном месте. Или во время штиля, чтобы использовать небольшие порывы ветра, поднимают грот, когда любой дилетант скажет, что было бы достаточно поднять какой-нибудь брамсель, — девочка безнадёжно махнула рукой. — Плюс ко всему прочему, персонажи постоянно названия парусов путают. Вот скажи, ты бы стала такое читать?

Моя визави испытующе смотрела на меня, ожидая ответа. Я поёжилась под её взглядом, потом неожиданно для себя улыбнулась.

— Стала бы. Чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь? Очень хорошо написано. Мне нравится.

— А мне нет, — она помолчала минуту, потом неожиданно спросила. — Ну, что, знакомиться будем?

— Давай, — я опять не смогла сдержать улыбки. — Я — Настя.

— А я — Марина. Только меня почему-то все Маришей зовут.

— Правильно тебя зовут. Здесь тебя тоже все так будут звать, так что особенно не удивляйся.

— Почему?

— Тебе очень идёт. Круглое какое-то имя. И пушистое. Прямо как ты сама, — всё это я проговорила, внимательно глядя в глаза собеседнице. Я совсем не психолог, но мне было крайне интересно, как она реагирует на прямые комплименты.

Марина опустила глаза, на её щеках появились аккуратненькие ямочки. Всегда завидовала тем девочкам, которые умеют так улыбаться; по-моему, это очень красиво.

Знаете, есть такое понятие «де жавю». По-моему, у меня в то мгновение случилось то же самое. Я смотрела, как улыбается моя новая знакомая, и не могла избавиться от ощущения, что где-то и когда-то я такую улыбку уже видела. Но ведь такого не могло быть, так ведь? Если бы я где-нибудь увидела Марину, то — однозначно — не смогла бы этого никогда забыть, слишком уж впечатляющая у неё была внешность. Да и вообще я редко что-нибудь забываю, только от нервного напряжения или от нестандартных условий, в которых оказывается психика (Как, например, во время экзамена)

И тут рядом с нами внезапно появился мальчишка. Обычный, в общем-то, мальчик, слегка белобрысый; не очень большой и не очень маленький, так, среднего роста; но выглядел куда старше нас с Мариной (я бы ему дала лет двенадцать), был он слегка слегка хулиганистый, судя по живым глазам; и довольно симпатичный.

— Привет! Вы тут знакомитесь друг с другом, да? Я тоже хочу. Тебя как зовут? — Повернулся он к моей новой подруге, полностью игнорируя моё присутствие.

И вёл он себя со спокойной уверенностью, словно точно знал, что не получит от ворот поворот.

— Марина. — Улыбнулась та в ответ. Мне показалось, что от постоянных улыбок, которые ей пришлось раздавать в последние несколько часов, рот у неё уже должен был бы болеть.

— А я — Ромка, — мальчик тоже на несколько секунд растянул губы. — Кузнецов. Ты только приехала?

И потекла обычная беседа, которая бывает у только что познакомившихся людей. Другие мальчишки на Ромку уже с завистью оглядывались.

Я сама могла бы растрогаться этой пасторальной сценой, если бы меня не останавливал один-единственный факт: мне было точно известно, что и Марина и Ромка уже знакомы. Именно их я видела, когда сидела на скамейке около дороги, они шли по дороге рядом с военным, Марина держалась за одну его руку, Рома — за другую. Все втроём они болтали между собой и совсем не производили впечатление незнакомых людей.

«Странные, однако, дела начинают твориться вокруг», — мелькнуло у меня в голове.

Я бы с удовольствием поразмышляла, зачем они скрывают от других ребят своё знакомство, но слишком уж мало знала и Маришу, и Рому, чтобы смоделировать нечто более-менее достоверное, и решила заняться этим попозже.

Я снова склонилась над монитором, но капитан Блад как персонаж перестал мне нравится. Тем более, я, используя свои более чем скудные познания в парусном спорте, пыталась себе представить, что именно и как происходит на корабле с парусами — и путалась всё больше и больше. Наконец я выключила компьютер. Делать мне будто больше нечего — разбираться в тонкостях средневековой техники. Хотя, говорят, до сих пор находятся оригиналы, которые не в восторге от того, что живут на самой развитой планете человечества; они стараются быть ближе к природе, полагая в подобной близости обрести душевное равновесие. Они почти полностью отказываются от тех благ, которые может предоставить современная цивилизация, живут в каких-то немыслимых хижинах, не пользуются Интернетом, электричеством, водопроводом… Короче, жизнь у них такая, что я её себе даже близко представить не могу.

Когда наступило шесть вечера, в зале возникло какое-то движение. Я подняла голову. В дверь протиснулся растрёпанный молодой дядечка в очках. Пиджак у него был слегка помят, галстук висел косо, и вообще он производил вид человека, только что выбравшегося из потасовки в школьном коридоре.

— Здравствуйте! — Кивал он детям, мимо которых проходил. — Добрый день! Здравствуйте! Приветствую вас! Здравствуйте!

Таким образом он добрался до кафедры рядом со мной.

Тут же наступила полная тишина.

Дядечка взобрался наверх, остались видны только его грудь и голова. Когда он оглядел нас, по лицу его продолжала бродить растерянная улыбка.

— Здравствуйте, дети! — Сказал он. Микрофона на кафедре не оказалось и говорил он тихо, однако, как я сказала, вокруг царила полная тишина, и в ней было отчётливо слышно каждое слово. — Меня зовут Михаил Сергеевич. Я директор Школы Навигаторов. Рад приветствовать вас в стенах нашей школы. Я очень надеюсь, что годы, проведённые в стенах нашей школы, — он на секунду запнулся, словно понял, что слишком много говорит о «стенах» этого учебного заведения, потом поправился, — что годы, проведённые здесь, запомнятся вам. — Наступила длительная пауза. — У вас есть карточки, — продолжил директор полувопросительным голосом, — а у кого их ещё нет, можно получить их в учебной части, у завуча, это там, недалеко, на первом этаже. На карточке стоит ваше имя и количество баллов. Если баллов станет минус двести пятьдесят, то придётся отчислять вас из «Штуки»… то есть, из школы. Надеюсь, ничего этого не случится… И ещё, я вот тут, на трибуне, оставлю связку браслетиков, — послышался стук металла об дерево. — Они выглядят как обычные мобильники, но таковыми на самом деле не являются. Когда вы оденете их себе на руку, то ваши карточки активируются. Снимать их с руки нельзя до конца периода обучения. Если снимите, то карточка прекращает работать, и это значит, что вы отчислены из школы. Поэтому внимательно выбирайте, куда их одеть; левшам, скорее всего, для этого понадобиться использовать правую руку, а правшам — левую. Самое главное, что вам нужно знать: браслеты и карточки должны находиться рядом друг с другом, не дальше пяти метров. Если расстояние окажется больше, то карточка опять же перестанет работать.

— А если у нас какие-нибудь хулиганы отберут карточку и убегут с ней? — Поинтересовался мальчик. который стоял совсем рядом со мной.

— Надо как-нибудь… чтобы выяснить отношения без таких вот некрасивых экцессов…

— Или мы купаться будем? — Спросила какая-то девочка.

Директор беспомощно оглядел присутствующих, нервно поправил очки.

— Если вы будете купаться… то… всё равно как-нибудь нужно, чтобы они были вместе. Положите карточку в пакетик… и прицепите… к трусикам, чтобы не потерять… или куда-нибудь ещё… — Михаил Сергеевич смущался всё больше и больше, паузы между его фразами становились всё продолжительнее, мне даже показалось, что у него очки запотели. — Вот, значит, как… Или можно без пакетика, ибо эти карточки невосприимчивы ко всяким… неблагоприятным факторам, в смысле, внешним воздействиям.

Директор перевёл дыхание, словно только что протащил и сбросил с плеч тяжёлый мешок.

— Вот, собственно говоря, и всё…

Михаил Сергеевич мелкими шажками посеменил к выходу. Не дойдя половины расстояния до двери, вернулся.

— Совсем забыл, — с извиняющейся улыбкой промолвил он. — Жить вы будете в пятом корпусе. Как выйдете из нашего Административного корпуса — и по аллейке направо. Там увидите, будет написано «Первый курс».

— А учиться как? — Поинтересовался уже знакомый мне девичий голос. — И где?

Михаил Сергеевич, который уже успел спуститься с кафедры, даже не стал подниматься.

— Завтра подойдёте в учебный корпус — и там сразу разберётесь.

— Во сколько? — Спросила та же девочка. Я привстала на цыпочки, чтобы её рассмотреть. Так и есть — Иванова. Ничего другого я не ожидала.

— В семь или в восемь… можно и в девять, и в десять… как вам будет удобно. Вот…

Во время программной речи директора школы тишина была не совсем полной. Это я поняла, когда он ушёл. Тогда наступила действительно ПОЛНАЯ тишина.

— Кто-нибудь понял, что это был за комик? — Спросила Иванова. Он прошла к кафедре, несколько секунд поколебалась, потом всё-таки решила встать на место лектора. Из-за трибуны осталась видна только её голова.

— Короче так, ребята. Директора у нас нет. Если кто-нибудь сомневается, поднимите руки!

Руки, само собой, никто не поднял.

— Очень хорошо. Сейчас будете подходить ко мне, называть свои фамилии и получать браслеты. Одевать их, я думаю, пока не стоит. У кого почерк хороший? — Иванова оглядела безмолвствующих детей, её взгляд задержался на мне. — Иди сюда!

Я снова почувствовала, что стремительно краснею.

— Я?

— Ты, кто же ещё! Садись рядом и составляй список всех, кто тут есть.

— А если я в персональнике будут печатать, а потом распечатаю, чтобы по алфавиту получилось? — Мой голос дрожал так, словно я разговаривала не с Ивановой, а с самим Сенатором.

— Тоже дело, — легко согласилась девочка, взяла себе тоненький браслетик, покрутила его в руках. — Меня, надеюсь, знаешь, как зовут?

Я молча кивнула.

Марина, которая всё ещё не отпускала из рук куклы, оказалась Добровской, Рома, который с ней знакомился — Кузнецовым, Никита — Крикливым, впрочем, последние две фамилии я и так уже знала. Интересная, замечу, у Никиты фамилия. Необычная. Такую раз услышишь — и больше никогда не забудешь, даже если очень захочешь это сделать.

Кстати, если я уж заговорила об именах. До сих пор я считала, что Полина — довольно редкое имя, а в нашем классе их оказалось целых три, включая Иванову, которая даже с какой-то ревностью разглядывала неожиданно появившихся своих тёзок.

Через несколько минут все браслеты, кроме одного, были разобраны.

— Это чей? — Спросила дочка Сенатора, поднимая его над головой. — Ничей? Ну и ладно, — она небрежно сунула его в карман шорт. — Пойдёмте пятый корпус искать, что ли?

Ребята послушно потянулись за ней.

Я вышла из Административного корпуса самой последней, не переставая дивиться абсурдности происходящего. В роли директора я ожидала увидеть кого угодно: от старенькой суховатой бабушки до той кобры в очках, которая выдавала нам карточки. Но человек за кафедрой на роль директора нашей «Штуки» не годился ни по каким параметрам. Всего моего смирения не хватит даже для того, чтобы уважать этого дядечку, не говоря о большем.

Он был жалким и напуганным, каждый раз смотрел на нас так, словно мы его сейчас начнём бить (Может, его старшекурсники и бьют время от времени?), а когда произносил свою речь, то двух слов связать не мог. И это — главный человек здешней «Штуки» — главного учебного заведения всей планеты? Не верю!

Странные тут, однако, порядки. Зачем он только здесь нужен, этот свадебный генерал?

На всякий случай я отложила в голове этот вопрос, чтобы было, о чём подумать на досуге. Априори следует признать факт, что всё, что здесь происходит, кому-то и зачем-то нужно. Только вот кому и зачем?

Пятый корпус, как это ни странно, мы отыскали быстро. Большое двухэтажное строение из обтёсанных брёвен напоминало сказочный теремок, если бы только не тёмные стёкла окон, которыми тот смотрел на мир, и этим по солидности очень напоминал административный корпус. На парадной двери висела медная, потемневшая от времени табличка «ХОЛЛ 1 КУРС» — и больше ничего.

Мы, все тридцать девять человек, остановились, глядя на этот пейзаж. Замок на двери отсутствовал, на ней не было даже самой примитивной ручки.

— Что вы все на меня смотрите? — Буркнула Иванова. Судя по всему, она была озадачена не меньше нас.

«Может в двери скрытый сенсозамок?» — Мелькнуло у меня в голове.

Иванова, похоже, подумала то же самое. Она подошла к двери и поводила рукой над тем местом, где обычно делали такие замки: чуть выше и правее геометрического центра двери. Тщетно. Дверь оставалась закрытой.

И тут заговорил Никита. Подсознательно я чувствовала, что без него дело не обойдётся, он обязательно найдёт способ высунуться из толпы прочих ребят.

— У нас карточки не активированы. Стоит только пройти активацию — и всё тут же заработает.

Иванова оглядела его с головы до ног, хмыкнула:

— Если ты такой умный, может первым активируешь свою и пройдёшь туда?

— Запросто.

Мальчик сбросил с плеча рюкзак, вытащил из кармана браслет, несколько секунд постоял, собираясь с мыслями, наконец перевёл дыхание и решительно защёлкнул его на левом запястье рядом с браслетом мобильника. Карточка в его нагрудном кармане тихонько загудела. Никита озабоченно вытащил её, осмотрел с обеих сторон, снова бросил в карман.

— И что теперь? — Иронически осведомилась Иванова. Мне кажется, она слишком ревниво отнеслась к своей должности руководителя и почему-то увидела в моём знакомом своего потенциального конкурента.

Никита подошёл к двери, и та просто растворилась в воздухе. Пронёсся всеобщий вздох восхищения. Подобные технологии применялись в космической технике, на военных объектах и ещё — в очень дорогих земных гостиницах. Такой эффект называется направленным силовым полем или попросту вакуумным полем. Пробить такую дверь невозможно ничем, кроме, пожалуй, направленного нейронного взрыва. Встретить вакуумные поля тут, в ничем не примечательном холле для детей-суперов — это по меньшей мере странно. Интересно, а стены тут тоже прямую ядерную бомбардировку могут выдержать? При случае было бы неплохо узнать, из чего они состоят.

Вопросы множились с невероятной быстротой, но на них пока не было ни одного ответа.

Загудели активируемые карточки. Я вытащила из кармана свой браслет. Мне почему-то стало тоскливо. Сколько раз я прощалась со своей гражданской жизнью — и не сосчитать. Сначала — когда отправила на граве моих домашних, потом — когда переступала порог КПП, в третий раз — получая карточку, теперь вот — активируя её. Дай Бог, это последняя ступенечка на моём пути в эту школу. Сколько же можно?

Подчиняясь внезапному порыву, я защёлкнула браслет не на левой руке, а на правой. Не знаю, почему. Скорее всего из-за того, что на ней с детства привыкла носить мобильник, который теперь лежал где-то на дне сумки.

Гудение, вибрация, карточка дрогнула, словно живая, цифра «двести пятьдесят» на её экране на несколько секунд сменилась надписью «активация пройдена».

Вот и всё.

Теперь я окольцована на целых пять лет. И всё это время придётся тщательно следить, чтобы карточка не удалялась от браслета больше чем на пять метров. Карман какой-нибудь специальный сделать для неё, что ли? Или на грудь повесить, на цепочку? И последний вопрос, в ряду прочих самый главный: ЗАЧЕМ?

Сейчас полностью деревянные дома встретить трудно, большей частью это пластиковые новоделки, замаскированные под старинные строения. Тот дом, куда мы вошли, оказался по-настоящему деревянным. Полутёмный коридор вёл в большую комнату, в которой длинными рядами стояли стулья. В дальнем конце находилось что-то вроде сцены. Некоторые ребята уже дурачились на ней, с опаской поглядывая на входную дверь. Не надо быть глубоким психологом, чтобы понять, что они чуть ли не в первый раз в жизни так надолго остались одни, и ожидали, что вот-вот появится кто-нибудь из здешнего начальства и устроит им хорошенькую взбучку.

— Они молчат и просто ждут

что этой ночью всё придёт

Наступит то, что ветер шепчет

На рассвете, — дурным голосом прокричал высокий сероглазый мальчишка куплет из «Лунных детей».

Это была довольно известная современная рок-опера, которую сейчас исполняют все, кому не лень. В данный момент мальчик очень удачно скопировал голос Димы Золотого, кумира старших школьниц, чьё капризно-спесивое личико несколько последних месяцев не сходило с экранов визоров.

Напоследок мальчик высунул язык и склонил голову набок. Я фыркнула, настолько комично это получилось. Дима Золотой тоже склонял голову набок, наверное считал, что в таком ракурсе его лицо выглядит в более выигрышном свете. Только вот язык он никогда не высовывал.

Я неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд и быстро обернулась. Иванова, которая по своему обыкновению стояла в стороне от остальных детей, внимательно смотрела на меня. В ту же секунду она отвела глаза.

Интересно, чего это она меня рассматривает? Всё ещё думает, что я тогда за ней подслушивала в чём-то подозревает? На редкость неловко получилось!

— Так, малыши, вы долго ещё будете тут развлекаться?

Угадайте с трёх раз, кто это мог сказать.

Ребята, все как один, воззрились на Иванову.

— А что делать? — Спросил мальчик, изображавший Золотого.

— Пойдёмте на второй этаж, похоже, там жилые комнаты.

— А по шее нам не будет за такое самоуправство? — Поинтересовался низенький рыжеволосый мальчик.

Иванова хмыкнула:

— Я вас туда позвала, а не вы сами пошли, поэтому это будут мои проблемы, а не ваши.

На втором этаже я с некоторым недоумением рассматривала висящие на стенах картины, цветочные горшки, расставленные по подоконникам, всякие скатерти на журнальных столиках, вазочки и салфеточки под ними. Я понюхала большие жёлтые цветы, они оказались искусственными.

Здесь было в меру уютно. Говоря В МЕРУ я имею в виду, что точно такой же уют можно обнаружить в любой уважающей себя гостинице, но никак не в жилом помещении, где обитают постоянно.

Когда я присмотрелась повнимательнее, то поняла, что порядок был наведён наспех: под тумбочками оказались свежие разводы от мокрых тряпок, кое-где по укромным углам валялись забытые ненужные мелочи вроде расчёсок и блокнотиков. Мне удалось даже отыскать кристалл с какими-то древними фильмами. Его я оставила для себя, полагая, что прошлому владельцу он вряд ли понадобится.

Потом я начала осматривать комнаты, которых всего оказалось двадцать, нас — тридцать девять. Арифметика более чем простая: по два человека в комнате.

Если у меня раньше и были какие-нибудь подозрения, то сейчас я окончательно убедилась в том, что теперь это здание — полностью наше. А до этого в нём жил тот курс, который сейчас стал вторым. Слишком много тут было всего такого, что безоговорочно на это указывало.

Сразу вспомнилась надпись «ПЕРВЫЙ КУРС» на входных дверях. Теперь понятно, почему она такая статичная. В самом деле, зачем её перевешивать, если на следующий год мы переедем в здание второго курса, наверное, более благоустроенное, чем это, а на наше место снова въедут первоклашки?

Ребята бродили по второму этажу, громко разговаривая между собой.

— Тут пищевик старый! — С негодованием выпалил мальчишка, выбегая из одной комнаты и вбегая в следующую.

Рядом со мной распахнулась ещё одна дверь. Оттуда вышла полная светловолосая девочка.

— Тоже мне, — объяснила она, ни к кому особенно не обращаясь, — нашли дуру.

— Что? — Не поняла я, подумав, что девочка говорит мне.

— Прямо под окном волейбольная площадка. Это мне, значит, пять лет слушать, как они по мячу бьют? — И ничтоже сумняшеся вошла в комнату напротив.

Я уселась на большой диван, стоящий между двумя, висящими на стене зеркалами, попрыгала, сидя, пробуя крепость натянутой кожи. И диван самый настоящий, старинный, без дураков. Красивый, удобный и, судя по всему, очень дорогой. Хорошо всё-таки здесь!

Вдруг откуда-то появился Никита, невозмутимо уселся рядом.

— О, ты тут? Уже выбрала, где будешь жить?

— Да нет, я подожду, если где-нибудь место останется… Не хочу бегать вместе со всеми.

— Правильно, что не хочешь! — Иванова устроилась с другой стороны. Я даже вздрогнула от неожиданности, из воздуха она материализовалась, что ли?

Так близко я видела дочь Сенатора впервые. На меня пахнуло каким-то сложным, едва уловимым ароматом, это были то ли какие-то пряности, то ли очень хороший дезодорант. Я невольно отодвинулась.

— Не бойся, я не кусаюсь, — хмыкнула та.

— Я не боюсь.

Сейчас я вспоминаю всё это с улыбкой, но тогда, вынуждена признаться, голос мой дрожал, словно я зачитывала собственный смертный приговор.

Девочка смотрела на меня, я — на неё. Глаза у неё оказались серыми, пытливыми, очень внимательными, губы кривились в тонкой усмешке.

— А мне почему-то кажется, что ты от меня в ужасе. Хочешь жить со мной в одной комнате?

Я опешила и не нашлась, что ответить. И, само собой, жутко покраснела.

А ещё я не поверила, что вопрос задан серьёзно. И где-то в подсознании подумала, что может сейчас идёт какая-то проверка. А стоит мне только согласиться…

Всё это проскочило в подсознании, почти не задерживаясь. Какая ещё проверка? Разве Иванова вместе со всеми не бегала, разыскивая нужный холл, разве она на общих основаниях не получала карточку?

Я едва смогла прошептать:

— А почему ты со мной хочешь?

— Ты не вредина.

— С чего ты взяла? — Я впервые обратилась к ней. Обратилась на «ты», и после этого даже нашла в себе силы улыбнуться.

— Ты краснеть умеешь, — дружелюбно пояснила Иванова. — И симпатичная, с тобой приятно будет в одной комнате жить. Ну?

Никита с интересом прислушивался к нашему разговору.

— Ты думаешь, нам разрешат?

Моя собеседница хмыкнула:

— Ты вообще, с какой планеты к нам? Не знаешь, кто я такая? Или до сих пор думаешь, что придёт какой-нибудь добренький дядечка и что-нибудь посмеет мне сказать? Хватит, уже приходил.

Я взглянула на мальчика, словно ждала, словно ждала от него подсказки, что нужно делать. Он едва заметно передёрнул плечами с видом, что, мол, я, разбирайся сама. От Ивановой наш безмолвный диалог не укрылся.

— Это твой брат? — Поинтересовалась она.

— У тебя в школе был «этикет»? — Спросил у неё Никита, поднимаясь со своего места.

— Был. И что?

— Пора бы знать, что в присутствии какого-нибудь человека невежливо говорить об этом человеке в третьем лице.

И ушёл.

Это называется «поставить на место».

Я бы на месте моей будущей соседке по комнаты умерла со стыда, та только слегка порозовела.

Да, не сошлись ребята характерами, что тут ещё можно сказать. Точнее, слишком уж сошлись, а теперь отталкиваются друг от друга словно два одноимённых полюса в магните.

— Ну, что, ты решила? — Голос Ивановой перестал быть дружелюбным. Я поняла, что, стоит мне сейчас отказаться, я стану её врагом на всю оставшуюся жизнь.

— Меня Настей зовут. Пойдём?

Комнату себе Полина, как это и следовало ожидать, выбрала самую лучшую. Просторная, светлая, с двумя аккуратно застеленными кроватями у противоположных стен. Перед окном — двухместный письменный стол, в разных углах по обе стороны от него — интернет-кресла. Ещё один крохотный столик с обтекаемым корпусом пищесинтезатора. Это — минимум любого уважающего себя кабинета. Были тут и свои излишества. Пушистый серый ковёр, настолько большой, что казался не ковром, а полом. Такой я видела впервые: ноги по щиколотку утопали в ворсе. Мерно раскачивался маятник ходиков. В самый неожиданный момент из крохотной дверки, которую я сначала не заметила, высунулась серая птичка и прокуковала семь раз. Семь часов. Часики, оказывается, ещё и с кукушкой. Здорово.

За окном шумели вековые дубы школьного парка. Между стволами деревьев блестела гладь озера.

— Здесь довольно мило.

Иванова фыркнула:

— Ты говоришь прямо как героиня какого-нибудь старого фильма.

Она прошла по комнате, переставляя с места на место какие-то безделушки, подошла к пищесинтезатору, открыла его крышку и принялась изучать написанные на оборотной стороне технические характеристики.

— От голода мы тут не умрём, — наконец, последовал комментарий. — Но сам пищевик — жуткая рухлядь. Если можно будет, обязательно поменяю. Есть хочешь?

— Я сегодня даже позавтракать не успела.

— Иногда на меня такое находит: люблю похозяйничать, — сообщила Полина, сосредоточенно нажимая кнопки. — Только не думай, что я всегда буду готовить.

— Не буду.

После импровизированной трапезы мы принялись разбирать сумки…

Так я оказалась в одной комнате с Полиной Ивановой — самым, пожалуй, известным ребёнком на нашей планете. Раньше я её видела только по телевизору и даже представить себе не могла, что когда-нибудь буду сидеть в метре от неё и наблюдать, как она аккуратными кучками раскладывает по кровати всякую полезную мелочь из своего чемоданчика.

— Моё! — Заявила она, усаживаясь в кресло. Руками Полина плотно обхватила подлокотники и сразу стала похожа на средневековую принцессу на троне.

Я нейтрально пожала плечами. Девочка сползла с кресла.

— С тобой неинтересно, — заявила она. — Какая-то ты беззубая. Ты спорить вообще умеешь?

— Наспоримся ещё за пять лет. Ты хочешь, чтобы я с первых же минут начала выяснять с тобой отношения?

Полина подняла брови:

— Ты не такая пушистая, как я надеялась.

— Первое впечатление редко бывает верным.

— Когда ты краснела, ты притворялась?

— Нет.

— Тогда всё в порядке. Человек, который умеет краснеть, редко бывает плохим.

Мы продолжили разбирать багаж.

— Подумать только, — Полина оглянулась вокруг так, словно только что зашла в комнату, — пять лет в этой конуре.

— Всего год, — успокоила я её.

— С чего ты взяла?

— Табличку на двери видела?

— Где написано «ХОЛЛ 1 КУРСА»? Да, а что?

— Ей лет пятьдесят, не меньше…

— Тут всё под старину сделано, — вставила Полина.

— Я не о том. Её ни разу не перевешивали. Значит в следующем году здесь тоже будут жить первоклашки. А мы переедем куда-нибудь ещё.

— Хорошо бы в более солидные апартаменты, — она снова бросила вокруг взгляд миллионера, который случайно зашёл в притон.

— Будут тебе солидные, не волнуйся.

— А я и не волнуюсь, — несколько минут Полина раскладывала в ящики стола канцелярские принадлежности, потом хмыкнула:

— У меня создаётся ощущение, что ты знаешь больше, чем все остальные.

— С чего ты взяла?

— Откуда, например, тебе известно, что на следующих курсах наши…, — она запнулась, подбирая слово, — жилищные условия улучшатся?

— Это элементарно. Даже проще, чем сложить два и два. Когда ты на вахте с дежурным болтала, помнишь, что он говорил? Что первый курс живёт в этом холле, а Васильев, пятикурсник — в двадцать восьмом. Как ты думаешь, для чего остальные двадцать семь корпусов? И, кстати, двадцать восьмой, вполне возможно, не последний.

Полина задумалась. Потом кивнула.

— Как, оказывается, всё просто, — сказала она. — Значит, мы тут прозябаем, зато старшекурсники живут как короли. По два-три человека в целом корпусе.

— Вот-вот. По человеку на этаж.

— И всё-таки ты меня подслушивала, — с глубоким удовлетворением в голосе произнесла Полина.

— Извини, я нечаянно. Тем более, ты особенно-то и не пряталась.

— Да ладно, с кем не бывает, — отмахнулась Полина. — Я и сама любопытная — просто жуть.

— Я тоже, — не могла я не признаться, — иногда.

— Я рада, что мы так быстро нашли, в чём совпадаем друг с другом, — и тут же поменяла тему. — Я бы с удовольствием пообщалась со здешним начальством.

— Ты имеешь в виду того дядечку, который называет себя директором?

— Дядечку! — Хихикнула Полина. — Это точно, что он «дядечка», по другому и не скажешь. Никогда бы не подумала, что здесь, в этой школе, такое начальство.

— Это не начальство. Он нас боится до потери сознания.

— Я тоже это заметила. Наверное, думает, что мы взглядом можем убивать, или что-нибудь в этом роде. Сама знаешь, какие истории по Сети ходят.

— Настоящее начальство мы увидим сегодня вечером. Или, максимум, завтра.

Полина внимательно на меня посмотрела.

— С чего ты взяла?

— Обычная логика.

— Два плюс два?

— Даже проще.

— Не объяснишь?

— Нет, — спокойно ответила я.

— Почему?

— Когда это произойдёт — я смогу всё объяснить. А если я не права — зачем тебя смешить и зря свои акции опускать?

— Логично. И вообще, — восхитилась она сама собой, — как я удачно тебя выбрала!

— Ты вообще что-нибудь слышала «Штуках»?

— Нет, — помрачнела Полина. — Пыталась отыскать в Сети, но там только какие-то байки. А сайты «Штук» закрыты лучше, чем сайты наших военных Навигаторов.

Я кивнула, соглашаясь, но ни капельки Ивановой не поверила. Имея самым близким родственником Сенатора планеты, она вне всякого сомнения должна знать много такого, что недоступно среднестатистическому человеку. Только вот, похоже, все свои тайны первой попавшейся любопытной подружке она открывать не намерена. Ну, и ладно. Не очень-то надо. В ближайшие несколько дней и так всё выяснится.

— Как ты думаешь, — спросила Полина через минуту, — у меня когда-нибудь получится стать здесь главной?

Я вытаращилась на мою новую подругу:

— В каком смысле?

— Мне не хочется прозябать среди остальных ребят, — призналась она. — Когда я училась в школе, то была старостой всего начального звена, с первого по третий класс. Хорошо бы и здесь куда-нибудь пробиться.

Я даже не посчитала нужным скрыть невольную усмешку.

— Если ты будешь вести себя так, как вела до сих пор, думаю, месяца тебе хватит, чтобы стать старостой всей нашей «Штуки».

Моя новая подруга заулыбалась:

— Это было бы просто великолепно.

— Кстати, а кто такой Васильев, о котором ты в учебном корпусе с дежурным говорила?

— Сыночек нашего министра по связи. Вредный и толстый мужик, не люблю таких. И отпрыск его, подозреваю, недалеко от папы ускакал.

Я ни за что не сказала бы про какого-нибудь взрослого, что он вредный и толстый, однако и своей новой подруге делать замечание постеснялась и промолчала. Потом до меня дошло.

— Подожди! — Сказала я. — Васильев ведь в пятом классе. Значит, ему уже четырнадцать лет. Или даже пятнадцать. И ТЕБЯ попросили ЗА НИМ присмотреть?

— Ты его просто не знаешь, — пренебрежительно отмахнулась Полина. — У меня папуля хороший и умел меня воспитывать. А Васильев абсолютно не приспособлен к жизни. Я вообще не понимаю, как он до своих пятнадцати дожил. Тем более, здесь.

В коридоре послышался шум. Ребята явно ссорились, разговор шёл на повышенных тонах.

Девочка выглянула за дверь:

— Что там такое?! Вы ещё подеритесь!

— Так я первый эту комнату занял! И сумку свою сюда положил! А они вдвоём припёрлись!

— Если комната твоя, так и сидел бы в ней!

— Я что — барбосик, чтобы в комнате, словно в будке, сидеть?!

Полина вышла, оставив дверь приоткрытой. Я с интересом прислушивалась к развивающейся ссоре. Сразу скажу, что у меня нет извращённого желания слушать, как кричат друг на друга в общем-то не совсем знакомые между собой люди. В нашей семье так уж повелось, что у нас никто никогда не ссорился, да и ребята в моём старом классе подобрались на редкость уживчивые, поэтому я никогда не видела, как протекает среднестатистический скандал. Я даже не представляла, что из-за такого вот пустяка, как размещение в той или иной комнате, можно наговорить тому парню, рядом с которым собираешься учиться не один год, всякие гадости. Потом же хуже будет. Неужели ребята этого не понимают?

Похоже, нет. Ссора разгоралась.

— Всем успокоиться!! — Взвизгнула Полина. Голос у неё настолько изменился, что я даже не сразу поняла, что это кричала она. — Теперь давайте по порядку!

Я поняла, что именно случится в самое ближайшее время, и включила персональник. К тому времени, как Иванова, взволнованная и раскрасневшаяся вбежала в комнату и потребовала список всех учеников, распечатка уже была готова.

Полина даже не соизволила удивиться, восприняла мою оперативность как должное, и умчалась обратно.

— Нас тут тридцать девять человек, — послышался её голос. — Девятнадцать мальчиков и двадцать девочек. Комнат тоже двадцать. Сейчас вы мне скажете номера комнат и кто с кем живёт, потом будем разбираться дальше.

Очень не вовремя я проявила любопытство и высунулась из-за двери. Полина обрадовалась, увидев меня.

— Это ты?! Записывай, а я буду говорить!

Я молча подчинилась. Мне как-то неловко было осознавать себя стоящей перед нестройной шеренгой моих будущих одноклассников, зато Полина в роли старорежимного прапорщика явно чувствовала себя как рыба в воде, прохаживалась взад вперёд, бросала деланно — озабоченные взгляды на лист бумаги в моей руке, говорила преувеличенно значительным голосом. Подозреваю, что она слегка рисовалась.

Впрочем, каждому своё.

— Во-первых, что за счастливчик у нас живёт один?

Одна из девочек несмело подняла руку.

— Фамилия? — Осведомилась Полина.

— Батюкова.

— Стоп! — Неожиданно для себя громко проговорила я и смутилась от всеобщего внимания.

— Что ещё? — Повернулась ко мне Полина.

— Такого не может быть. У нас мальчик должен лишним быть, а не девочка.

Иванова сориентировалась мгновенно.

— Все встали рядом со своими соседями!

Разобрались попарно. Тут же всё выяснилось. Марина, смущаясь встала около Ромы. Куклы у неё, слава Богу, не было, но теперь она вертела в руках плюшевого котёнка.

— Вы что — офонарели? — Свистящим шёпотом осведомилась Полина, остановившись напротив них. — У вас хоть какие-то понятия о приличиях имеются?

— Ромка сказал, что хочет со мной в одной комнате… — залепетала Мариша, готовая расплакаться.

Мальчик прятался за её спину. Это у него не получалось, он был на голову выше своей подруги.

— Вон! — Коротко бросила Полина. Не дождавшись реакции на свои слова. Схватила Рому за шиворот, толкнула к первому попавшемуся мальчишке. — Будете вместе.

— А чего ты тут раскомандовалась? — Выворачиваясь из её рук, со злостью в голосе спросил Рома.

Я удивилась, когда увидела Полинину реакцию на этот бунт. Девочка мгновенно успокоилась, а потом даже заулыбалась.

— Ты на самом деле хочешь знать, почему я тут раскомандовалась? — Неожиданно дружелюбно спросила она.

— Хочу! — Ромка был похож на забавную растрёпанную птичку, готового за крошку хлеба отдать свою крохотную воробьиную жизнь.

— Кто ещё хочет? — Весело осведомилась Полина, обводя взглядом шеренгу.

Ребята, само собой, молчали.

— А ты, Мариночка? — Ласково поинтересовалась она у девочки.

Марина, наконец, не выдержала и расплакалась, закрыв лицо руками. Мне почему-то показалось, что Полина именно этого и добивалась.

— Ты в меньшинстве, Ромчик, — с притворной горестью вздохнула Полина. — У тебя есть два выхода. Ты можешь продолжать качать свои права, тогда я приложу все усилия, чтобы ты вылетел из «Штуки» самым первым. А слов на ветер я не бросаю. Ты ещё не имел возможности в этом убедится, но убедишься, думаю, в течение ближайших нескольких дней. Есои доживёшь и никуда не уедешь. Есть ещё один вариант. Ты тихонько становишься в строй, и мы забываем про наши разногласия. ВООБЩЕ забываем, — она выделила первое слово. — «Вообще» — это значит, что что бы ни случилось, ни с тобой, ни со мной, сегодняшнее происшествие я больше ни разу не вспомню. Выбирай!

Мальчик колебался недолго. Опустив голову, он занял место в строю, рядом с тем мальчишкой, которого назначила ему в соседи Иванова.

Полина только криво усмехнулась, после чего перестала обращать внимание на мальчика, словно ничего минуту назад не происходило.

Дальше всё пошло как по маслу. Никита вызвался помогать всем с расселением; прилежно таскал из комнаты в комнату сумки, вещи, столы тумбочки и всякие мелочи; с Полиной он тоже вёл себя так, словно между ними ничего не было.

— Понял, что я ему не по зубам, — шепнула мне Полина, когда мальчик с уже изрядно потёртым списком в руке подошёл к нам, чтобы что-то уточнить.

Никитины усилия оказались вознаграждены. После многочасовых пертурбаций как-то так странно получилось, что он остался в угловой комнате — одной из самых лучших — абсолютно один.

— По-моему, он нас обхитрил, — не преминула заметить я.

Полина, похоже, тоже это поняла, поэтому тему предпочла не развивать.

До самого вечера мы разбирали вещи и устраивались.

Время от времени к нам забегали ребята, что-то спрашивали у Полины, та отвечала, несколько раз надолго уходила.

— Так я и знала! — Заявила она, вернувшись после очередной своей отлучки, — во всём холле — ни одного взрослого. Мы предоставлены сами себе!

Последнюю фразу она произнесла с всем воодушевлением, на которое только была способна.

— Произошло что-то такое, после чего ты в этом убедилась?

Полина несколько секунд «переваривала» мой вопрос.

— Как-то ты странно говоришь… Вообще-то, да. Там ребята на первом этаже из зала стулья убрали.

— Что — все? — Не поверила я. — И куда?

— Ага, все. Расставили аккуратненько, вдоль стен, чтобы не мешали. Ни один здешний комендант, как бы он ни шифровался, этого бы не смог выдержать, обязательно прибежал бы разбираться.

— Интересно, что они там собрались делать?

— Не представляю, — ответила Полина. — И как-то не очень хочется узнавать. Я ведь не тиранка средневековая. Хотят устроить дискотеку — пусть устраивают. Зачем лишать народ маленьких радостей жизни?

— А ты на дискотеку не собираешься?

— Однозначно — нет. Во-первых, сразу хочу провести линию между мной и остальными, иначе, если будут вспоминать, как я с ними прыгала по танцплощадке, не будут воспринимать меня серьёзно. Во-вторых, — Полина даже принялась загибать пальцы, — одним своим присутствием я отравлю атмосферу всеобщей радости. На меня будут нехорошо коситься — мне это надо? А в-третьих, — Полина душераздирающе зевнула, — хочу выспаться. Думаешь, легко целый день на пьедестал карабкаться? А завтра, если ты права, будет ещё тяжелее. Так что… Ты, похоже, тоже никуда не идёшь?

— Я не люблю всякое… такое, — я даже покрутила пальцами в воздухе, словно надеялась, что это натолкнёт меня на нужные мысли, но яснее выразиться так и не смогла.

Не знаю, насколько Полину удовлетворило моё путанное и более чем краткое объяснение.

— Кстати, запоминай, что я тебе говорю, — сказала она, — пригодится в жизни. Если уж ты попала со мной в одну комнату, я из тебя настоящего Навигатора сделаю. Все ахнут. Первое место на планете не обещаю, я уже застолбила территорию после папули, но вот второе — это сколько угодно. Единственное условие: чтобы ты на двойки не училась.

Спать, кстати, она так и не стала. Сначала копалась у себя в персональнике, потом забралась в интернет-кресло и долго вращалась в нём, чуть ли не вниз головой, сняла шлем, отбросила его в сторону (тот закачался на тонком шнуре), вытерла рукой вспотевший лоб.

— Ничего не понимаю! — Пожаловалась она. — Изнутри сайт тоже закрыт. Хотела папке позвонить — обсмеяли, послали… даже не буду говорить, куда. Пр-ридурки! — С чувством закончила она.

— Не надо ругаться.

— Это я-то ругаюсь? — Возмутилась моя подруга. — Ты бы ИХ послушала!

— На твоём месте я бы на них не равнялась.

— И то верно, — на удивление быстро согласилась Полина.

Она выбралась из кресла, сделала несколько мелких шажков, разминая затёкшие ноги.

— И погода там на сайте идиотская — ночь, жуткий ливень, в двух шагах ничего не видно… Надеюсь, она хоть иногда меняется… У тебя мобильник есть? — Спросила она без всякого перехода.

— Есть.

— Дай позвонить, а? А то я свой не взяла, подумала, не понадобится…

Я отыскала в сумке браслет телефона и протянула ей.

Полина устроилась на постели, одела мобильник на руку, подождала, пока он не включится, и принялась набирать номер, вполголоса диктуя в микрофон цифры. Так она провозилась довольно долго. Потом отдала браслет обратно.

— Так я и думала. Полная информационная блокада. Здесь телефон не принимает. Ты вообще видела где-нибудь на нашей планете места, где мобильник может не принимать?

— А если на улицу выйти?

— Неохота, уже ночь. Завтра попробуем. Да и навряд ли у нас что-нибудь получится. Если бы было всё так просто… Жалко только, что папуля волноваться будет.

Кому «папуля», а кому и Сенатор. Я незаметно взглянула на лицо моей подруги, в нём не было ни малейшего следа насмешки. Мне стало ясно, что она настолько сильно любит своего отца, что готова называть его папулей перед любым, даже едва знакомым человеком.

Если честно, то это была самая первая чёрточка её характера, которая мне понравилась.

С первого этажа послышались тяжёлые музыкальные аккорды.

— Пойти, что ли, сказать, чтобы они там потише сделали? — Вслух задумалась Полина, потом махнула рукой. — А, ладно, пусть развлекаются!

Музыка звучала недолго. Уже в половине одиннадцатого всё затихло, ребята начали расходится по своим комнатам.

К нам заглянул Никита.

— А чего вас не было?

— Исчезни! — Голосом мага, изгоняющего нечисть, потребовала Полина. Последние четверть часа она сидела перед трюмо и с таким вниманием смотрела на своё изображение, словно собиралась сама себя загипнотизировать.

— Не захотели, — объяснила я. — Настроения нет.

Никита молча закрыл дверь.

— Ходят тут всякие…

— Ты на ведьму похожа, — отозвалась я, — сидишь распущенная перед зеркалом, прямо мурашки по коже бегут, как на тебя взгляну. Перед тобой ещё свечки не хватает.

— Зачем — свечка?

— Не знаю. Просто я помню всякие фильмы, там всегда ведьмы перед зеркалами со свечками и с распущенными волосами садятся, чтобы колдовать.

Полина тут же принялась собирать волосы в хвостик. Наверное, она не очень хотела походить на ведьму.

— А где наш список? — Спохватилась она.

— Ты его в правый верхний ящик стола положила, — сообщила я со своего места. Я как раз сидела на том самом кресле, которое Полина назвала своим, и лениво листала какую-то книгу.

— Молодец, внимательная, — похвалила она меня, доставая искомое, наскоро пробежала его глазами. — Тридцать девять — настолько не круглое число…

— И что?

— Мне кажется, нас должно быть сорок. Только вот где этого последнего искать?

— Может на КПП спросить? — Предложила я.

— Если я сейчас кого-нибудь пошлю на КПП., — не без резона возразила мне Полина, — то рискую не дожить до завтрашнего утра.

Я была вынуждена согласиться.

Отсутствующий сороковой человек не давал Полине покоя. Я видела, как она время от времени подходит к двери и прислушивается к происходящему в коридоре.

— Да не волнуйся ты, приедет он, никуда не денется, — успокаивала я её. — Была бы ещё девочка, мы могли бы волноваться… Вдруг она как наша Мариша к жизни совсем не приспособлена? А мальчишка — он в любом случае вывернется, где бы ни очутился.

Полинино беспокойство раскрыло мне ещё одну положительную чёрточку характера моей соседки. Если бы она просто давала всем понять, что она тут главная — и точка, то для меня её образ оказался бы совсем непривлекательным. Сейчас же, когда она места не находила от беспокойства за абсолютно незнакомого человека, в то время, как остальные наши ребята давным-давно спали и ни о чём таком не думали, я поняла, что Полина чувствует свою ответственность за каждого, кем взялась руководить. Молодец, что ещё сказать. Дай Бог каждому такого директора.

Когда я через несколько минут вышла из комнаты… как бы это так сказать помягче… по своим личным делам, то увидела, как по лестнице поднимается невысокий полненький мальчик. Лицо у него было тоскливым, словно он вот-вот расплачется, на носу прочно сидели большие круглые очки.

Увидев меня, он остановился и воззрился на моё лицо с таким испугом, словно я только что прямо на его глазах восстала из гроба.

— Привет!

Он даже не поздоровался.

— Первый класс тут живёт? — Спросил мальчик, ставя на пол сумки, в каждую без труда мог уместиться он сам со своим младшим братом впридачу.

Вот и последний персонаж появился. Теперь всё сошлось — сорок человек, двадцать комнат, по два человека в комнате.

— Пойдём, провожу, — вместо ответа предложила я.

Он, по прежнему с каким-то непонятным испугом, воззрился на меня, потом быстро закивал.

Никита открыл дверь сразу же, будто стоял перед входом и ждал, кто сейчас придёт. Он был в толстом сером свитере, в одной руке держал раскрытую книгу, в другой — недоеденный бутерброд.

— Соседа тебе привела, — отрапортовала я. — Знакомься!

— Жаль, — вздохнул мальчик, — умеешь же ты настроениё портить, Наська! Ладно, заходи! — Пропустил он в комнату моего спутника. — Если ты в технике не шаришь, значит подружимся. Если шаришь — извини. Двум художникам вместе не ужиться…

Последнюю фразу я расслышала уже из-за закрытой двери. Мог бы, кстати, и спокойной ночи пожелать!

— Укомплектовались! — обрадовала я Полину. — Последний пришёл.

— Наконец-то! Кто такой? — Вскинулась моя новая подруга, приготовившись печатать. Клавиатуру она вытащила почему-то из-под подушки.

— Мы не успели познакомиться. Да это и не важно, завтра разберёмся.

— Полный бардак начинается с таких вот мелочей, — сказала Полина. Она подпрыгивала, сидя на кровати, словно проверяла крепость пружин.

— Тоже из фольклора твоего папы?

Полина склонила голову, словно размышляла, издеваюсь я или нет. Наконец, ответила:

— Ага.

И с интересом стала ожидать комментариев.

Я ничего не ответила и принялась устраивать на столе большую пластиковую вазу.

— Завтра цветы какие-нибудь соберу. Клумб тут много. Надеюсь, нам за это ничего не будет?

Всё-таки психология — не мой конёк; перевести разговор на другую тему у меня не получилось.

— Если решили сегодня всех переписать, то не нужно откладывать на завтра, — произнесла Полина нудным и монотонным голосом, не обращая никакого внимания на мои уловки. Так, наверное, в бюрократические времена зачитывали доклады, которые никому не были нужны, в том числе самим докладчикам. Потом, видя что я отношусь к её словам более чем прохладно, безнадёжно махнула рукой. — Да ну тебя. Для вас же стараешься!

Неожиданно дверь распахнулась.

Я уронила вазу, благо, та не разбилась. Полина взвизгнула и прикрылась одеялом, хотя была полностью одета. В дверях стоял Никита.

— Вы кого мне привели? — Голос у него дрожал от возмущения.

— Во-первых… — сбивчиво принялась объяснять я, не совсем представляя, что именно буду говорить.

Полина, которая уже успела опомниться, выручила меня.

— Во-первых, сядь и успокойся, — твёрдым голосом приказала она. — Настюх, дай ему стул. Во-вторых, — теперь моя подруга заговорила сладко-сладко, — если ты считаешь, что мы не понимаем, почему ты взялся помогать нам с расселением, то глубоко ошибаешься, это невооружённым глазом видно. Комнат двадцать, нас — тридцать девять. Ты решил поселиться один. Если бы ты не выкаблучивался, то сам бы выбрал соседа. А теперь у тебя выбора нет, живи с тем, кого Бог послал.

Только потом я поняла, что чем более сладким голосом вещает Полина, тем быстрее и дальше нужно от неё убегать. А самые жуткие гадости она вообще говорит таким тоном, словно малышам в детском садике сказку на ночь рассказывает.

— Интересно, — произнесла я в глубокой задумчивости, — что это такое он тебе сказал, что ты через минуту примчался сюда?

— Неважно, — буркнул Никита и отвернулся.

— Ещё как важно! — Так же сладко мурлыкнула Полина. — Никиточка, колись!

— Пойду я лучше!

И он ушёл.

Когда за ним закрылась дверь, мы переглянулись и расхохотались.

— Ты чего в одеяло закуталась?

— А… это? — Удивилась Полина с удивлением оглядывая себя. — Рефлекс такой. Если сидишь на кровати и кто-то врывается в комнату, то обязательно нужно прикрыться. А ты, что, по-другому бы сделала?

— Не знаю, — честно ответила я.

Полина прыснула.

— Что такое?

— Я до сих пор не могу поверить, что мы тут совсем одни, — весело поведала она. — Ни разу не была в том месте, где ни одного взрослого. И, представить только, я — главная! Точнее, мне главной быть не впервой, но САМОЙ главной я ещё никогда не была.

— Во-первых, я бы этому не радовалась, — сказала я. — Завтра начнётся такое, что уже к вечеру ты начнёшь искать заместителей, на которых можно свалить хоть чуточку обязанностей. Если бы ты сказала любому взрослому, что он будет полностью отвечать за жизнь и здоровье десяти детишек, таких, как мы, то он бы, если только не полный идиот, тут же бы повесился. А у тебя их сорок. И ты сама не очень то… большая.

— А во-вторых — чего? — Слабым голосом поинтересовалась Полина после долгого молчания.

— А во-вторых, мне почему-то кажется, что начальников у тебя гораздо больше, чем подчинённых. Нас только сорок, а старшекурсников как минимум две сотни. И учителей здесь, судя по всему немеренно, всё-таки контролировать поведение малолетних суперов — это адски-трудная задача. И каждый из вышеперечисленных будет над нами командовать.

— Ты просто пессимистка, — сказала моя собеседница таким голосом, что сразу стало понятно: она пытается убедить сама себя.

— Есть и «в-третьих», — решила я добить её окончательно. — То, что ты главная — это заслуга твоего папы, а не тебя. Ты ещё пока ничего выдающегося не сделала, за что тебя можно было бы хвалить.

— Ты со мной в первый же день хочешь поссориться, да? — Голос Полинки начал плаксиво дрожать. Я её понимала. Представьте только: щеночек пополз на улицу погулять, там его пинали все, кому не лень, наступали на него, кусали, гоняли… Он, потрёпанный, жалкий, вернулся в свою будку, только лёг спать — а его кто-то из братьев хватает за ухо. Ситуация: обиднее не придумаешь.

Таким щеночком оказалась Полина, а злым братиком, точнее, сестрёнкой — я.

— Полин, ты только не обижайся, но лучше, по-моему, если я сразу буду говорить, что думаю, чем молчать и думать про себя. Это ещё никого до добра не доводило.

— Ты права, — вскоре отозвалась моя подруга. Судя по голосу, она даже заулыбалась. — А как ты думаешь, — она приподнялась на локте, глядя на меня, — у меня всё получится?

— Не знаю. Давай спать, а?

— Спокойной ночи! — Её голос глухо прозвучал из-под одеяла.

Обиделась, значит. Спряталась. Не нужно быть психологом, чтобы понять, что наружу вылез совсем уже младенческий инстинкт: под одеялом — самое надёжное убежище.

— Ага, — сказала я.

А про себя подумала, какие же мы всё-таки дети. Ведь десять лет — это не так-то уж и много. Интересно: выживем?

Свет выключился сам.

004

Я проснулась среди ночи от жуткого грохота. Сначала мне показалось, что произошла какая-то глобальная катастрофа и стены комнаты начинают разваливаться. Спросонок начала шарить рукой рядом с постелью, пытаясь включить ночник, потом вспомнила, что не дома. Дрожащим голосом спросила:

— Что случилось?! Полина, это ты?!

— Всё в порядке, спи! Это я с кровати упала.

— Зачем? — Меня разобрал смех.

— У меня дома стена с другой стороны, — мрачно объяснила моя невидимая собеседница и пообещала. — Если кому-нибудь об этом расскажешь — убью на месте.

Меня разбирал хохот, я не могла ответить ни слова. Полина несколько секунд послушала меня, потом подозрительно осведомилась:

— Бахмурова, у тебя истерика, что ли?

Я едва смогла взять себя в руки:

— Похоже на то.

— Знаешь, есть такое хорошее народное средство…

— Только не надо давать мне пощёчины, я уже успокоилась.

— А то смотри, это я быстро — мяукнуть не успеешь.

После этого я долго не могла уснуть. А когда уснула, то как-то так получилось, что не успела я закрыть глаза, как уже нужно было вставать.

Одеваясь, Полина косилась на меня, ожидая, наверное, что я буду насмехаться над ней из-за ночного происшествия. Я молчала. Наконец, девочка не выдержала.

— Как спалось? — Деланно безразличным голосом поинтересовалась она.

— Плохо. Ерунда какая-то снилась.

— Какая?

— Представляешь, приснилось, что я с кровати упала!

Полина замерла, во все глаза уставившись на меня. Такого поворота событий она явно не ожидала.

— С какой ещё кровати? — Подозрительно осведомилась она.

— Думаешь, я помню? — отмахнулась я. — Я даже не совсем уверена, что это я была, может ещё кто-то. Делать мне больше нечего — сны запоминать. Так и головы никакой не хватит.

Полина успокоилась, а через минуту даже заулыбалась.

— Как ты думаешь, что мне сегодня одеть? — Спросила она.

— Чем тебе вчерашняя футболка разонравилась?

— Ты ещё скажи, чтобы я шорты одела! — В голосе моей собеседницы прозвучал откровенный ужас. — Это — самый быстрый способ дать мне понять, что ты ничего в одежде не смыслишь. Я пытаюсь пробиться в нашем классе на какую-нибудь официальную должность, а значит, мне и имидж нужно соответствующий поддерживать. Мне нужно то, что на литературном языке называется «деловым костюмом».

Я взяла полотенце и пошла в душ. Там стояла солидная очередь. Обескураженная, я вернулась обратно. Полина сидела перед зеркалом и пыталась что-то сотворить со своими, если уж совсем честно, жиденькими волосами.

— Раньше вставать надо, — заметила она. — Папа говорит, что после восьми утра поднимаются или аристократы или идиоты.

— А я кто по-твоему? — С интересом спросила я.

— Ты всего на три минуты встать опоздала, так что для первого раза это не считается. Тем более, я тебя не так-то уж и хорошо знаю. А к тому времени, как ты задержишься с подъёмом в следующий раз, я уже смогу ответить на твой вопрос.

— Спасибочки.

Полина долго молчать не могла. Стоило только наступить небольшой паузе, она тут же принялась рассуждать, что, на самом деле, всё у нас идёт неправильно.

— У нас школа Навигаторов, правильно? Самая главная из всех «Штук» вообще. И это не важно, что мы всего лишь на первом курсе. Нам по статусу не положено, чтобы мы по утрам в очереди к умывальнику стояли. Вот сейчас поживём без комфорта, вырастем, разозлимся — и устроим революцию, пусть знают!

— И кого ты смещать собираешься, если мы и так главными будем?

Полина задумалась.

— Но ведь в Правительстве не все Навигаторы — из суперов? Есть и обычные люди? Вот их-то мы и сместим.

— А потом что будем делать? — Продолжала допытываться я.

— Что-нибудь придумаем… Да и что ты в самом деле, — разозлилась она, — я шучу, а ты на самом деле уже прикидывать начинаешь. У тебя чувства юмора вообще нет.

— Есть, только оно у меня… хм-м… специфическое.

— Впервые оказываюсь в положении, в котором постоянно находится мой папа: пожаловаться некому, — поведала она мне через минуту. — Если нам и вправду доведётся сегодня встретиться со здешним начальством, я выскажу претензии, это за мной не задержится. Только вот думаю: мне за это по шее не накостыляют?

Я никогда не была хорошим физиономистом, но лицо Полины было таким выразительным, что, стоило ей только о чём-нибудь подумать — я тут же понимала, что пришло ей в голову. Сейчас в глазах у неё явно мелькнул огонёк беспокойства. Она всерьёз опасалась, что кому-то из вышестоящих может не понравиться её излишнее рвение.

— Никита сказал к вам придти, — раздался голос с порога. Полина едва сдержалась, чтобы не завизжать, как она это сделала вчера; ей удалось вовремя взять себя в руки, она даже не повернулась, продолжая смотреть в зеркало.

— Анастасия Ивановна, кто это у нас там? — Деланно безразличным голосом поинтересовалась она.

«Анастасия Ивановна? Я, что ли? А почему „Ивановна“?!»

В дверях стоял тот самый мальчик, который вчера появился самым последним. Пухлощёкая растрёпанная со сна физиономия в больших круглых очках придавала ему настолько комический вид, что я тут же забыла про Полину и не совсем вежливо фыркнула.

— Никитин сосед, — доложила я. — Которого мы вчера не записали.

— Передайте своей компаньонке, что меня зовут Марек Кирилин, я занимаюсь психологией. Всё.

И он ушёл.

Полина тупо посмотрела ему вслед, потом повернулась ко мне.

— Что это было? — И, не получив ответа, пожаловалась. — Я скоро привыкну к тому, что сюда никто не стучится. А через неделю вообще начну удивляться, если кто-нибудь дверь будет открывать не ногами, а руками.

— Зачем ты меня Ивановной назвала?

— Потому что отчества твоего не знала.

— У меня папу всю жизнь Вадимом звали.

— Позвони ему и скажи, что теперь он — Иван. На то, чтобы его перекрестить моего нынешнего статуса дочери Сенатора вполне хватит. Я даже могу бумагу выписать…

К девяти мы собрались в актовом зале на первом этаже. Мальчишки оказались сознательными: о вчерашней дискотеке напоминали только неровно стоящие ряды стульев.

Полина прохаживалась по сцене, углублённая в свои мысли, время от времени окидывала собирающихся ребят рассеянным взглядом, наконец, остановилась, пальцем по головам пересчитала присутствующих.

— Так, ребята, — сказала она, — чтобы между нами не оставалось никаких недомолвок, сразу хочу предупредить: за место старшей я не держусь. Если кто-то хочет встать на моё место: я препятствовать не буду, как только посчитаете нужным, проголосуете поднятием рук. Примитивная демократия: обычного большинства будет достаточно, чтобы на моём месте очутился тот, кого вы захотите здесь видеть. Всем ясно? — Услышав в ответ молчание, она удовлетворённо кивнула. — Теперь к делу. Я не знаю, что и как сегодня будет происходить, поэтому подробные инструкции дать не могу. Скажу только одно: если появятся какие-нибудь проблемы — пулей ко мне, не раздумывая, иначе за дальнейшее я отвечать отказываюсь. Руки не распускать, что бы ни случилось. Никита, это тебя в первую очередь касается. Мы интеллектуалы, а не каскадёры, понятно? Башкой нужно работать, а не кулаками.

Мне стало интересно, чего это Полинка так разоряется. Я отыскала взглядом Никиту. Увидела — и сразу всё поняла: на его лице живописным жёлто-зелёным пятном расплывался вчерашний утренний синяк.

— Кто-нибудь знает, где тут учебный корпус? — Под конец поинтересовалась она, не дождавшись ответа, вздохнула. — Ладно, пойдёмте искать! — И легко прыгнула со сцены.

Мы всей гурьбой высыпали на улицу. Там нас ждала первая неожиданность. Двое парней, лет по двенадцать-тринадцать, сидящие на стоящей в стороне скамейке, при нашем появлении вскочили с места и двинулись нам наперерез. К тому времени, как мы до них добрались, они выстроились, загораживая нам проход. Руки в карманах, ничего не выражающие лица, позы — деланно расслабленные.

— Стройтесь, — процедил тот, кто был выше. — По росту.

— И не отнимайте наше время, — добавил второй.

— Кто у вас главный? — Осведомился первый. — Уже выбрали?

— Да, — улыбнулась Полина, выходя вперёд.

Я сразу подумала, что недаром она целое утро выбирала, что нужно одеть: выглядела она не в пример презентабельнее, чем вчера. Джинсы, короткая джинсовая куртка, оранжевая водолазка (хоть тресни, неравнодушна она к этому цвету!), с волосами ничего особенного сделать так и не получилось: они попросту были собраны в аккуратный высокий хвостик.

Разглядев Полину, ребята с изумлением вытаращились на неё. Один даже непроизвольно сделал шаг назад.

— Мне тоже становится? — С такой же милой улыбкой осведомилась девочка.

Старшеклассник замешкался.

— Да, — ответил он, глядя куда-то в сторону. Второй ткнул его локтём в бок, что-то коротко прошептал.

Полина встала в шеренгу первой, хотя нам сказали, что становиться нужно по росту, а она не была не самой высокой.

— Давайте-давайте, ребятки, стройтесь, — скороговоркой пробормотала она. — Мне самой интересно, что сейчас будет.

Старшеклассник прошёлся вдоль образовавшегося строя.

— Короче так, — сказал он и откашлялся, опасливо стрельнул глазами в Полинину сторону, — вы тут самые маленькие и ничего не знаете, поэтому будете слушаться старших, то есть нас. Это понятно?

Мы молчали. Все смотрели на Полину, но она ничего не говорила, только глаза её смотрели так весело, словно ей анекдоты рассказывали, а не объясняли, как жить дальше.

— Я не слышу ответа! — С угрозой в голосе проговорил оратор. Ребята, на которых падал его взгляд, хмыкали и переглядывались.

— Ладно, не хотите по-плохому, по-хорошему будет ещё хуже, — сказал второй, который держался чуть в стороне. — Сейчас у каждого из вас есть школьные карточки. На каждой — двести пятьдесят баллов. Это — ваш статус, слагающийся из поведения, успеваемости и тому подобных вещей. Чем больше баллов — тем лучше. Минус двести пятьдесят — исключение из «Штуки». А теперь все вытащили свои карточки, я вам сейчас покажу фокус.

Он поднял руку с каким-то мудрёным устройством, размерами напоминающим стандартный силикатный кирпич.

— Андрюша, сними-ка с каждого по десять… нет, по двадцать очков.

Наши карточки дружно булькнули. Дрожащими руками я долго не могла вытащить свою, а когда у меня это получилось, мне пришлось убедиться, что из двухсот пятидесяти вчерашних очков у меня осталось двести тридцать.

Вот оно, значит, как! Теперь понятно, чем тут будут пугать!

— Чего вы хотите? — Сухим и резким голосом осведомилась Полина, глядя на свои баллы.

— Всего! — Нагло потребовал высокий. — Скажем полы мыть — будете полы, скажем унитазы драить — будете унитазы драить, скажем…, — он хмыкнул, не закончив. — Короче, всё будете делать.

— А вы не сильно широко будете улыбаться?

Я даже не поворачивая головы могла со стопроцентной вероятностью определить, чей был это голос. Никитин, чей же ещё!

Мальчик сделал шаг вперёд. Рядом с ним очутился Ромка — вчерашний приятель Мариши. Смотрелись они немножко комично: Рома был чуть ли не на пол-головы ниже своего спутника.

— Вы-то кто такие?

— Неважно, — набычился Никита (с некоторых пор знакомая для меня поза). — Милые мои, вы не рассчитали, что вас тут двое, а нас — сорок. Не боитесь в кустиках остаться?

Старшеклассники нервно переглянулись. Похоже, эта мысль уже приходила в их головы и оставила после себя много следов.

— Наше дело маленькое, — примиряющимся голосом объяснил первый.

— С нас взятки гладки, — подтвердил его напарник. — Мы сказали — и свободны.

— А там делайте, что хотите. Нам-то что.

— Вот-вот.

И они пошли прочь. Один из них что-то начал говорить в своё устройство, исполняющее, как мне стало понятно, на территории «Штуки» функции мобильника.

Всем нашим тут же стало понятно, что именно произошло. Это была полная и безоговорочная победа Никиты. Старшекурсники, сначала пытались строить из себя командиров, но после Никитиного вмешательства наперебой принялись уверять всех, что они — просто холопы, которые и очутились здесь только потому, что их послали. А потом вообще предпочли исчезнуть от греха подальше.

Всё правильно. Кто же знал, что первоклашки окажутся такими боевыми и не захотят занимать приличествующее их положению первое место. С конца, разумеется.

Во взгляде, который Никита бросил на Полину, читалось плохо скрываемое торжество.

И тут наши карточки снова булькнули. Когда я взглянула на свою, я чуть не выронила её. У меня осталось только двести очков! Из двухсот пятидесяти! А я ещё даже до школы не добралась!

Полина, сжимая в руке карточку, подошла к Никите.

— Урод! — Выдавила она ему в лицо. — Тебе что, больше всех надо? Я тебе сказала, не высовываться! И чего ты добился?

Она говорила тихо, но её свистящий шёпот был слышен гораздо отчётливее, чем если бы она кричала.

Никита вспыхнул:

— Выбирай выражения, Иванова! Я, в отличие от некоторых, чужие задницы вылизывать не буду!

— Будешь! — Нежно проворковала Полина. — Если я скажу.

— Это ТЫ так думаешь.

— Можешь прямо сейчас устроить голосование и выяснить, кто из нас старший. Согласен?

— Мне на твои голосования с высокой колокольни…

Полина продолжала улыбаться. Меня, если честно, от этой улыбки, мороз по коже продирал, я знала, чем всё это заканчивается. И смотрели они друг на друга так, что, казалось, очутись между их лицами лист бумаги — тот вспыхнет и сгорит без остатка.

И вдруг к ним подошёл Марек — наш утренний знакомый.

— Тоже мне, начальнички, — сказал он, близоруко поверх очков вглядываясь в лица стоящих перед собой. — Ладно, вы пока меряйтесь амбициями, а мы все пойдём учиться. — И двинулся по асфальтовой дорожке, нимало не заботясь, идёт кто-нибудь за ним или нет. За ним двинулись некоторые наши ребята, неловко переглядываясь между собой.

Не хотела бы я очутиться на месте Никиты или Полины! Они, удивительно похожие, обиженно посмотрели вслед мальчику, потом удивлённо воззрились друг на друга.

— Кто это? — Тихо спросила Полина.

— Сказал, что психологией увлекается, — так же тихо ответил Никита.

— А, да-да, заходил вроде бы утром. Я не успела его разглядеть.

— Против такого психолога дружить надо.

— Это точно. Если по-другому у нас не получается…

Я уже как-то упоминала, что тонкости человеческих взаимоотношений — не мой конёк. Лишний раз я имела возможность в этом убедиться, когда они потопали рядом, мирно беседуя между собой, только что за руки не взялись. Такого поворота событий я ожидала меньше всего. Все разногласия между ними, казалось, тут же забылись. Некоторое время я вместе с остальными ребятами таращилась вслед ушедшей парочке, потом мы бросились их догонять.

— Можно я с тобой? — Спросила Марина, очутившись рядом, стрельнула в меня своими глазищами, широко улыбнулась.

Я только кивнула. Она схватила меня за руку. Ладошка у неё оказалась маленькой и горячей. Я даже озабоченно взглянула девочке в лицо: не больна ли? Нет, не похоже, что у неё температура, слишком уж бодрая и, кстати, чем-то донельзя довольная. Больные такими не бывают. На несколько секунд мне показалась, что рядом со мной не Мариша, а Санька. Моя сестрёнка тоже любит ходить со мной, взявшись за руку.

— Марин, тебе кто-нибудь говорил, что ты очень красивая?

— Все говорят, — смущённо хихикнула моя спутница. — А что — я на самом деле симпатичная? — Кокетливо поинтересовалась она, причём, судя по её лукавому личику, ответ ей был известен заранее.

— Хоть я сама девочка, — ответила я со всей искренностью, но иногда и мне хочется повесить на стену твою фотку, чтобы иногда смотреть.

— Здорово! — Восхитилась Марина — Таких комплиментов мне ещё никто не говорил! Настёна, а ты не подлизываешься ко мне? — Вдруг с беспокойством осведомилась она.

Я так удивилась, что даже не сразу нашлась, что можно ответить. Настёной меня называли только дома и очень-очень близкие люди. А тут вдруг… Ладно, она могла догадаться, ничего в этом странного, наверное, нет; всё-таки такой вариант моего имени имеет некоторое распространение.

— Зачем? — Вопросом на вопрос ответила я.

Моя спутница этим удовлетворилась и ещё крепче сжала мне руку.

Сама не представляю, зачем я завела этот разговор. Наверное, мне показалось, что, если я с самого начала скажу Маринке, что думаю о её внешности, нам будет проще общаться в дальнейшем.

Учебный корпус мы искали долго. По прошествии получаса нам, наконец, удалось добраться до пятиэтажного здания с большими стёклами, затемнёнными, словно в нашем холле, почти до состояния зеркальности. Оно удачно вписывалось в окружающий пейзаж, и на фоне потемневших стволов высоких деревьев почти не было заметно.

Мы вышли к нему сзади, где на стоянке в полном беспорядке были припарковано несколько десятков гравов разных форм и расцветок. Вокруг «Штуки» — карантинная зона, значит на этих гравах ребята передвигаются только по территории школы. Я сразу подумала, что было бы неплохо завести свой собственный грав. Только вот каким образом? Их здесь покупают, или из дома можно выписать?

Никакого дежурного перед входом не оказалось. Мы просто подошли — и дверь растворилась в воздухе. Мы восприняли это как должное. Как же быстро ко всему привыкаешь!

Войти внутрь всей толпой у нас не получилось. Полина попыталась протиснуться в дверь вместе с какой-то девочкой, та снова стала непрозрачной. Ей пришлось пропустить девочку вперёд, потом пройти самой.

— Интересно, зачем такие сложности? — Пробормотала Марина у меня за спиной. — Здешнее начальство не любит…

Я сделала шаг вперёд и не услышала окончания фразы, а когда дверь снова стала прозрачной, Марина уже закончила.

— Всё в порядке? — Подошёл к нам Рома.

— Да! — Удивилась я такой заботливости. Мне стало неловко, когда я сообразила, что вопрос был обращён не ко мне, а к Марише.

Девочка восприняла это как должное.

— Не дёргайся, — в голосе её прозвучала сложная смесь раздражительности и снисходительности.

Рома засмущался и исчез.

Странные всё-таки отношения между этими ребятами.

То помещение, где мы очутились, очень напоминало вестибюль какой-нибудь дорогой гостиницы, сделанной под старину. Низкие пластиковые потолки, тяжёлые драпировки на окнах, коричневый большими клеточками линолеум. На противоположной от входа стене располагался длинный ряд лифтовых дверей.

Впечатление портили только расписания уроков, вывешенные на стенах, доски объявлений, какие-то сложные графики и чертежи, кнопками прикрепленные в самых неожиданных местах. Некоторое время мы с боязливым любопытством бродили, разглядывая интерьеры. Мимо нас деловито пробегали старшеклассники. С насмешкой поглядывая на нас, они входили в лифтовые кабинки и уезжали, кто вверх, кто вниз. Над кабинками весело перемигивались цифры этажей, то с минусом, то с плюсом.

Всё это было кусочком студенческой жизни, интригующей и непонятной, и я поняла, что всегда мечтала о таком вот деятельном существовании.

— Бахмурова! — Послышался голос Полины.

Я подошла.

— Как ты думаешь, нас тут кто-нибудь встречать будет?

Этот вопрос прозвучал для меня самым настоящим комплиментом. Вокруг бродят четыре десятка суперов, а Иванова обратилась за помощью именно ко мне. Это что-то, да значило!

— Тут расписание для всех курсов висит, — ответила я. — Кроме нашего. Такое ощущение, будто нас в этой школе вообще нет.

— И что это значит? — Спросила Полина, пытливо глядя на меня. — Или мы не в тот корпус пришли?

— Боюсь, что расписание нам самим придётся писать.

— С чего ты взяла?

— Сколько взрослых ты тут видела? — Вопросом на вопрос ответила я.

— Двух, — тут же ответила Полина. — Один — директор, вторая — выдра, которая карточки нам выдавала.

— Тебе не кажется, что даже для крохотной деревенской школы это маловато, не то что для Школы Навигаторов? Мы тут живём почти сутки. По теории вероятности за это время мы должны были хотя двух-трёх учителей встретить.

— Ты имеешь в виду, — глаза девочки расширились, голос прервался от волнения, — что тут ВООБЩЕ НИ ОДНОГО ВЗРОСЛОГО?!

По гробовой тишине, которая возникла после этих слов, я поняла, что наши ребята с интересом прислушивались к нашему разговору, и теперь пытались осмыслить происходящее.

Время от времени появлялись экспериментальные школы, в которых из процесса обучения максимально устраняли человеческий фактор (так это, вроде, называется в Интернете?). Функции преподавателей исполняли роботы. Ничем хорошим это не заканчивалось. Возникали многочисленные психологические проблемы. Больше трёх лет не могли выдержать даже самые смиренные ученики.

Полина уселась на корточки, сжимая голову руками, словно та набухала изнутри и была готова взорваться. Я её понимала. Одно дело — играть в Навигатора, зная, что рядом есть взрослый человек, который подскажет, если вдруг возникнет критическая ситуация, пожурит, если что-то сделал не так, подскажет, что можно и нужно делать сегодня, завтра, послезавтра. Другое — быть просто старшим.

Впервые я видела Полину в критической ситуации. Мне даже стало её жалко, настолько маленькой и несчастной она мне показалась. Впрочем, это ощущение тут же пропало. Девочка медленно поднялась, обвела всех взглядом, судорожно перевела дыхание.

— Ребята! — Объявила она. — Все дружно рассматриваем расписания и ищем свободные кабинеты. Если найдём хоть один — в нём и будем заниматься.

— Чем? — Спросил худенький светловолосый мальчик в очках.

— Там будет видно, — бросила Полина, но на лбу её появилась морщинка. Похоже, тоже задумалась, что мы будем делать в абсолютно пустом классе без всяких учителей.

Мне очень хотелось, чтобы по поводу учителей я ошиблась, и они всё-таки каким-нибудь образом очутились бы на месте.

Ребята принялись бродить по вестибюлю, внимательно разглядывая расписания.

Я тоже пробежалась взглядом по графикам. Все были написаны разными почерками. Больше половины предметов я не знала и могла только догадываться об их содержании, очень часто вместо названия предмета стояла сложная аббревиатура. Однако время и номера кабинетов были прописаны чётко.

— Полина, — подошла к своей соседке по комнате, — по-моему, у нас 217 и 218 аудитории.

Та удивлённо воззрилась на меня.

— Уже вычислила?

— Это единственные свободные. Посмотри сама, — предложила я. — И до самого вечера ни у одной нруппы занятий там нет.

Полина обошла все расписания, долго подсчитывала, шевеля губами, потом решительно тряхнула головой.

— Ребята! — Громко сказала она. — Пойдёмте, я знаю, куда идти!

В лифт можно было заходить по одному: двое в очень тесной кабинке не умещались, а если и умещались, то лифт категорически отказывался подниматься.

Я думала, что Полина уедет первой, вместо этого она подошла ко мне.

— Как ты так быстро посчитала?

— Я не считала, это и так видно.

— Думаешь? — Озадачилась девочка.

Я молча кивнула. Можно было бы, конечно, хотя бы в общих чертах объяснить, каким образом у меня это получается, но Полина была не в том настроении, чтобы меня слушать. А считала я очень просто: в своём воображении я построила таблицу со всеми номерками аудиторий, по вертикали отображались десятки, таких столбиков было тридцать, по горизонтали — единицы — их, само собой, десять; всего учебных классов оказалось триста. Как только я видела в расписании номер аудитории, цифра в моей виртуальной таблице тут же пропадала. После того, как я просмотрела все расписания, в таблице остались две сиротливых циферки: двести семнадцать и двести восемнадцать. Куда уж проще. Или Полине ничего неизвестно о таком вот простеньком способе?

Когда я вошла в тесную кабинку, двери тут же захлопнулись, сила тяжести вдавила меня в пол и двери тут же открылись. Перемещение произошло почти мгновенно.

«Здесь даже не нужно указывать этаж, — поняла я. — Похоже, это указано в карточке. Мы при всём своём желании не на тот этаж попасть не сможем»

Длинные светлые коридоры с большими окнами были такими же, как во всех обычных школах. За одним, впрочем, исключением: двери тут оказались настолько близкими друг к другу, что как-то не верилось, что за ними — настоящие учебные классы, а не какие-нибудь кладовые для инвентаря.

«Или они очень длинные?» — Задумалась я, потом подошла к окну и удивлённо расширила глаза. По высоте — четвёртый этаж, если не пятый. Откуда, если с улицы здание трёхэтажное? А если судить по номеру аудитории, то вообще второй. Впрочем, первая цифра в номере даже в обычном мире не всегда обозначала этаж.

Когда все ребята снова собрались вместе, мы всей гурьбой отправились искать наши кабинеты. Полина забежала вперёд и указательным пальцем по головам пересчитала всех проходящих мимо. Судя по её умиротворённому виду в конце подсчёта, все сорок первокурсников оказались на месте.

Я хотела сказать ей что-нибудь язвительное, но сдержалась. В конце концов, ей скоро должно надоесть при каждом удобном случае всем показывать, что она тут главная.

Нужные аудитории оказались расположенными напротив друг друга в крохотном закоулке. На правах старшей Полина первой открыла дверь. Ребята ожидали увидеть всё, что угодно, но не то, что там оказалось на самом деле.

Совсем крохотная комната. С потолка на толстых гофрированных шнурах свисают интернет-костюмы, больше похожие на глубоководные скафандры, чем на компьютерную периферию.

Тут, наверное, следует сделать крохотный экскурс в историю техники. Для работы в земной графической сети, ещё в начале существования последней, разработали специальные интернет-кресла. Минимальный набор такого кресла включает в себя сапоги, перчатки, шлем и сиденье, похожее на велосипедное. Этот набор позволяет совершать в виртуальном пространстве базовые движения: шевелить руками и ногами, ходить, прыгать, сидеть, лежать, оглядываться… Для того, чтобы комфортно работать в Интернете большинству пользователей вполне хватает этих немудрёных приспособлений.

Сложность, а, следовательно, и стоимость кресла увеличивается по мере увеличения той площади тела, которую он охватывает. Чем больше количество сенсорных датчиков, тем более сильные и глубокие ощущения можно испытать. Не хотелось бы вдаваться в такие подробности, но существуют даже специальные насадки интернет-костюмов, разработанные специально для взрослых. Надеюсь, вы понимаете, что тут имеется в виду…

Я, конечно, слышала, что самые последние разработки интернет-кресел уже вовсе и не кресла, а настоящие костюмы, но такого вот великолепия, если честно, не видела даже по визору, тем более, не ожидала встретить здесь.

Даже Полина, глядя на висящие ровными рядами и отражающие лучи утреннего солнца костюмы, потеряла дар речи. И, кстати, самая первая опомнилась.

— Вот это да! — Прошептала она. — Даже у меня таких нет! — В голосе у неё прозвучала неподдельная обида. — Похоже, здешняя администрация на нашем образовании экономить не будет.

Я даже с завистью подумала, что она — настоящая дочь Сенатора. Как бы мне хотелось мыслить вот такими вот глобальными категориями!

— Короче, так, ребята, — это опять была Полина. — Здесь — двадцать костюмов, в комнате напротив — тоже, наверное, двадцать. Девочки — сюда, мальчики — туда. Прыгаем в сеть, а там уже будем смотреть, что дальше делать.

Сколько я не разглядывала интерьер помещения, в котором мы находились, никаких пультов управления мне обнаружить не удалось, из чего можно было предположить, что костюмы включатся автоматически.

Я, как всегда, оказалась права. Первые несколько секунд мне пришлось болтаться внутри костюма словно одинокой селёдке в пустой консервной банке, потом крошечные сервомоторчики принялись регулировать размеры. Складывалось ощущение, что сначала кто-то мягко, но твёрдо, обхватил руками плечи, медленно повёл ладонями вниз, аккуратно обводя кистями рук очертания тела. В последнюю очередь нужный размер приобрели сапоги.

— Поднимите руки вверх, — попросил безликий голос. — Теперь присядьте. Сообщите, когда будете готовы войти в сеть.

— Я готова.

Вместо обычной заставки операционной системы перед глазами поплыли какие-то сложные настроечные таблицы. Тот же голос монотонно перечислял блоки системы и после некоторой заминки сообщал, что они загружены. Вскоре мне это порядком поднадоело. До сих пор я была уверена, что примерно такой же по длительности процесс происходит в звездолёте перед его отправлением. Чтобы обычный интернетовский костюм, каким бы навороченным он ни был, сканировался столько времени?!

— Блок визуального контроля… загружен. Блок системы обнаружения… загружен. Блок системы безопасности… загрузка запрещена. Блок…

Это ещё что за новости?

Я даже не успела задуматься над возникшим казусом загрузки; меня выбросило в сеть словно пустую запечатанную бутылку из-под шампанского с большой океанской глубины. Довольно необычное ощущение. Канонический вход в Интернет: это когда пространство вокруг медленно выплывает из тумана, приобретая очертания, как правило, платформы. Сейчас же меня выбросило откуда-то снизу, сильно подбросило над полом, я только крякнула, приземлившись на жёсткие плиты пола.

Оказывается, удариться копчиком — это очень больно, гораздо больнее, чем я могла себе представить. Вот это и есть самое прямое следствие отсутствия системы безопасности, будь она неладна. И с чего это, интересно, она отключилась? Или её кто-то отключил? Но ведь за такие художества можно и на Клатру на годик-другой. Впрочем, тут, в «Штуке» всё совсем по-другому. Может здесь так принято?

Помещение, в котором мы очутились, очень напоминало зал ожидания какого-нибудь космопорта: громадный ангар, светлые блестящие полы, большие матовые стёкла на высоте выше человеческого роста, за которыми, к сожалению, нельзя было рассмотреть ничего конкретного. Вместо канонического потолка над головой самым причудливым образом переплетались фрагменты несущих конструкций.

Ребята появлялись таким же образом, как я: их выбрасывало откуда-то из пола, они, ошарашенные мотали головой, словно собаки, выскочившие из воды. Подозреваю, что минуту назад я сама делала то же самое. Больше никого в более чем обширном помещении не было.

У одного из ребят возникли проблемы с визуализацией: часть тела в районе правой коленки у него оказалась полупрозрачной. Я оглядела себя. У меня с этим всё было в порядке. Впрочем, вданным момент моё тело было настолько простым, что тут и показывать-то особенно было нечего.

Если у человека проблемы с быстродействием компьютера или он собирается совершать сложную работу, ему во время нахождения в Сети, приходится сбрасывать свою привычную графическую оболочку, как правило, это изображение какого-нибудь современного артиста, певца, или кто там ему больше нравится, и он остаётся в стандартной. Тогда со стороны он кажется человечком, у которого грубо, словно на рисунке очень маленького ребёнка, зеленоватым цветом обрисованы контуры основных частей тела: руки, ноги, голова. Само собой, и действия такие незамысловатые оболочки могут производить самые примитивные: бегать, прыгать, сидеть, стоять, говорить — и всё. Сейчас все наши ребята были в таких стандартных оболочках.

Я давно привыкла ко всяким сетевым зрелищам, но вид множества ошарашенных зелёных человечков — это я скажу вам, зрелище ещё то. Нервно хихикнув, я уселась на пол. И тут же испытала гамму разнообразных ощущений, которые трудно передать несколькими словами.

Во-первых, мне впервые пришлось пользоваться интернет-костюмом. По сравнению с теми интернет-креслами, которыми мне пришлось пользоваться, по полноте ощущений это составляло такой же контраст, как разница между интеллектом обезьяны и человека. Я чувствовала всё ВООБЩЕ!

Не только тогда, в первый раз, но и все последующие дни, работая в этом костюме, я почти постоянно теряла ощущение виртуальности, мне казалось, что всё происходящее вокруг существует на самом деле.

Во-вторых, мне не очень часто приходилось пользоваться примитивными графическими оболочками. У меня есть любимый персонаж: девочка с головой кошки. Именно им я и пользовалась дома бОльшую часть времени. Этот персонаж был обрисован не очень чётко, много памяти не занимал, и с ним я практически не расставалась. Теперь же, став простым человечком «руки-ноги-голова» и одетая в сверхсложный костюм, я имела возможность почувствовать всем своим телом всё то, что чувствовал бы такой гипотетический человечек.

Я легла на спину, перевернулась на живот, сделала несколько движений, словно плыву. В голову мне приходят почему-то только кинологические сравнения. В то время я была похожа на щеночка, которого всю его сознательную жизнь, целый месяц, продержали в картонной коробке, а потом выпустили на громадный, залитый солнцем луг.

Ко мне подошёл тот самый парень с полупрозрачной коленкой, долго разглядывал меня. Он так широко улыбался в том, физическом мире, что даже на его нынешней сверхпримитивной оболочке тоненькая линия рта изогнулась аккуратным корытцем.

— А я знаю, кто ты, — заявил он.

Я вскочила, покраснев.

— И кто же?

— Мариша.

— С чего ты взял?

— Больше никому в голову не придёт вот так вот кататься по полу, словно котёнок на лугу.

Он ушёл, я только хмыкнула ему вслед. Умник! На что он надеялся, когда пытался меня узнать среди нескольких десятков таких же катающихся по полу детей? Да и на котёнок на лугу — тоже довольно странноватая картина. Телёнок — это я ещё понимаю.

Кто-то встал, подняв сразу две руки.

— Так, малыши, хватит с ума сходить! — Я поняла, что это Полина. Говорить подобным образом могла только она. — Я — Иванова, если кто ещё не сообразил. Выстроились все в шеренгу. Да хватит же орать, сколько вам говорить!!

Все понемногу успокоились.

— Поровнее встаньте!

Было видно, что она тянет время. Что делать дальше не совсем было ясно. Ни дверей, ни каких либо ещё проёмов, могущих служить каноническим выходом из зала, не было видно. А просто так стоять в одной шеренге и ничего не делать как-то глупо.

Раздумывая над тем, что моя соседка по комнате будет делать, когда мы выстроимся, я немного замешкалась, поэтому очутилась в строю самой последней.

И не пожалела об этом.

Пол в центре зала вдруг вздрогнул и раздался в разные стороны, так величаво из океанских волн могло бы вынырнуть какое-нибудь доисторическое чудовище. Чудовище и вправду появилось: огромное, в чешуе, сине-зелёного цвета, с громадными рыбьими глазами. Вместо воды с его шкуры посыпались осколки керамической плитки, которым был вымощен пол.

В ряду детей возникла паника. Они бросились врассыпную, толкая друг друга и отчаянно крича. Мне удалось никого не сбить с ног, я сразу бросилась в сторону и присела на корточки.

Уроды! За такие художества в Сети даже годика-другого Клатры будет мало. Лет десять, как минимум. С очень строгим содержанием.

Особенно мне не нравилось то, что блок безопасности не работает, о чём не позволяла забыть боль чуть пониже спины. Похоже, что не у меня одной: прихрамывая, кто-то пробежал мимо. Ещё один нежно баюкал ушибленную кисть руки. Чудовище продолжало медленно вздыматься вверх.

При включенной системе безопасности пользователь от любого удара в виртуале, будь он хоть сто раз смертельным, в физическом мире испытывал лишь лёгкие неудобства. Система безопасности амортизировала любые воздействия, которые потенциально могли иметь даже минимальный риск для клиента. Все без исключения игры в первую очередь проверяли именно блок безопасности, потом уже всё остальное. Из этого становится понятным, что наши нынешние приключения с выключенным блоком — игра на грани фола. Все, воздействия, которые испытывает на себе виртуальное тело, без всяких компенсаций передаётся физическому. Опасность была настолько велика, что об этом даже не хочется говорить.

Я оглянулась. Теперь уже никто не обращал особенного внимания на чудовище, постоянные пользователи Сети и не к таким зрелищам привычны. Причиной первоначальной паники явился эффект неожиданности. Сценаристам зрелища можно было поставить пятёрку. Тишина в громадном зале, монументальная архитектура только усиливает эффект спокойствия и статичности — и вдруг начинается ТАКОЕ!..

Ребята не разговаривали друг с другом. Трудно общаться, когда все вокруг на одно лицо. Мы встали гурьбой. Теперь Полина уже не высовывалась, поняла, что она тут не главная, и наряду с остальными пассивно ждала последующего развития событий. Среди остальных ребят я уже не могла её различить.

Неведомый сценарист не давал нам скучать, эти события последовали незамедлительно.

Чудовище принялось стремительно уменьшаться. В сети я и не такое видела, но тут не могла отвести взгляд от процесса трансформации. С точки зрения эстетики это было очень красиво. Крылья распахнулись, заняв почти весь объём помещения. Перья, искрясь, разлетелись в разные стороны, растворяясь в воздухе. Голова вывернулась наизнанку. Я даже зажмурилась, ожидая как минимум зрелища крови и мяса, но вместо этого из шеи вырос огромный цветок, очень похожий на кувшинку. Цветок втянулся обратно, кожа начала слезать, так стремительно, словно чулок с ноги…

Не буду описывать всё, что там происходило, всё это продолжалось довольно долго. Краешком сознания я прикидывала, сколько же нужно кропотливой работы, чтобы написать вот такую программу. Но вместе со всеми заворожено смотрела на происходящее.

— Достать бы эту программку, — вполголоса расфантазировался кто-то из ребят, оказавшийся рядом. — Прямо ходячий учебник по психотехнологиям.

Я повернулась к неожиданному собеседнику:

— Думаешь, нас гипнотизируют?

— Ты что — совсем дурак? — Хмыкнул тот в ответ. — Попробуй отвести взгляд!

Через несколько секунд я была вынуждена признать правоту незнакомца. Даже разговаривая с ним и оборотившись к нему всем телом, я тем не менее, продолжала смотреть в другую сторону. А решив повернуть голову, вдруг почувствовала, что шея — это совершенно автономный орган и нужно приложить определённое усилие, чтобы она повиновалась сигналам мозга. Проще было закрыть глаза, что я незамедлительно и сделала. Не люблю всяких гипнотических технологий. Однажды по визору я видела, как один гипнотизёр заставил женщину вообразить себя кошкой. Она ходила на четвереньках, мяукала, вообще делала много всяких уморительных вещей. Все зрители смеялись, а мне было совсем не до смеха, потому что на её месте я почему-то представила себя, а потом подумала, насколько страшным оружием является гипноз. Страшным и… как бы это так сказать… неэтичным.

Голова, наконец, сумела договориться с шеей, куда мне нужно смотреть. Я сумела отвернуться, а потом из-под полуопущенных ресниц оглядела ребят. Все, как один, смотрели на завлекательное зрелище, даже мой сосед, который говорил о психотехнологиях. Я не совсем вежливо ткнула его локтём в бок. Тот без всяких усилий повернулся, посмотрел на меня.

— Чего пихаешься?

— На тебя что — не действует?!

Этот вопрос остался без ответа. Презрительно хмыкнув, тот отвернулся.

Хорошо бы узнать, кто это такой, чтобы в реале высказать, что я о нём думаю. Не признается ведь. И оказаться может кем угодно, от Полины до Мариши. Уже тогда, кстати сказать, в первый же день, я подсознательно поселила этих девочек на разные полюса.

Но Полинка так хмыкать не умеет. Я хоть не очень долго её знаю, но уверена, что она на редкость интеллигентна для таких штучек. Маринка — белая и пушистая, она тоже не будет грубить. Скорее всего кто-то из мальчишек…

Нет, похоже, этот карнавал в самом деле не совсем благоприятно воздействовал на интеллект. Я из сорока детей, из которых-то и по именам знаю всего двух-трёх, пытаюсь вычислить, кто повёл себя со мной грубо. В чём смысл?

Всё закончилось так же неожиданно, как началось. Особенно для всех остальных ребят (кроме меня), которые разглядывали превращения чудовища. Представьте себе, что вы любуетесь какой-нибудь картиной на вернисаже, и вдруг кто-то перед самым вашим носом сминает её и выбрасывает. Точно такое же чувство испытали ребята, когда на месте феерического зрелища вдруг ничего не оказалось. И даже искорёженные плитки пола восстановились и приняли свой первозданный вид.

В стене раздвинулся небольшой проём. Это случилось совсем рядом со мной. Я была готова ко всяческим неожиданностям и довольно проворно увернулась, но не сдержала нервного вскрика, что в наступившей тишине выглядело не очень красиво. Успокаивало только то, что для всех остальных моя личность осталась полнейшей загадкой.

Вошла невысокая русоволосая девочка лет десяти-одиннадцати, тоненькая и довольно симпатичная (по крайней мере, на мой вкус). Одета она была более чем старомодно: светлая футболка, светло-синяя изрядно потёртая юбочка до колен, совсем уже немыслимый для нашего просвещённого времени передник (так, вроде, называлась эта деталь одежды?). На голове её красовалась красная шапочка с ажурными, словно вырезанными из картона краями.

— Постройтесь! — Коротко приказала она.

Ребята начали переглядываться. Второе построение за один день? Тем более от кого-то в оболочке обычной девчонки? Это уже слишком.

— Ну! — Прикрикнула девочка. Она сделала замысловатый жест рукой, в которой держала корзиночку, и пол ощутимо тряхнуло. Одно из стёкол посыпалось вниз.

Это оказалось достаточным стимулом для послушания. Ребята выстроились в одну шеренгу.

— Михаил Сергеевич — там, а я — тут. И зовут меня — Красная Шапочка, — произнесла незнакомка звонким голосом. — Это понятно?

— Чего тут непонятного! — Буркнул кто-то из ребят. — Ты, значит, здесь всем заправляешь?

Мне показалось, что так мог сказать только Никита.

— Вот именно, — спокойно подтвердила Красная Шапочка. — Сегодня по дороге сюда ребята снимали с вас баллы в реале, я то же самое могу устроить здесь. И буду этим пользоваться. Меньше чем полсотни очков за раз я не снимаю, так что, если кто-то за время общения со мной проштрафится шесть раз — считайте, что в «Штуке» вы больше не учитесь. Это ясно?

Все подавленно молчали.

Красная Шапочка мило улыбнулась.

— Очень хорошо, что вы такие понятливые. Теперь по одному заходите ко мне.

В стене выросла дверь. Красная Шапочка исчезла в ней.

— Я первая.

Я поняла, что это была Полина и автоматически взглянула на её коленку. Почему-то очень важным показалось узнать, кто насмехался над Мариной. Я украдкой оглядела присутствующих. Человек с прозрачной коленкой стоял одним из последних.

Полина скрылась за дверью.

— Бахмурова, это ты? — Подошёл ко мне кто-то.

— Ну?

— Ты или нет?

— Ну, я. Как ты меня узнал?

— Догадался. Что ты про всё это думаешь?

— Про Красную Шапочку? — Буркнула я. — Чего про неё думать?

— Нет, я про это землетрясение. Такого ведь просто не может быть.

— Но было же!

— Ты что ль, Никит?

— Я, — призналась зелёная фигура. Человечек почесал рукой голову. — Это какую же программу надо сочинить, чтобы так здорово тряхнуло! Я бы месяц потратил.

— Вот и наша Шапочка месяц, наверное, потратила.

— Всё равно, — Никита нахмурился. Это выглядела очень комично на рисованном лице. — Не стыкуется ничего. А если бы что-нибудь развалилось?

— Стекло вылетело. Тебе мало?

— Я про другое. Только для того, чтобы произвести впечатление на пугливых первокурсников целый месяц корпеть над программой? А если бы стены не выдержали?

Он подошёл к валяющимся на полу осколкам и задумчиво принялся расшвыривать их ногами в разные стороны.

Я тут же очутилась рядом.

— Не понимаю, чего тебе не нравится?

— Всё — не нравится.

Дверь открылась, и появилась Полина. Теперь уже не в виде стандартного зелёного человечка, а в самом обычном, в котором ходила на земле, разве что на пару лет моложе.

— Чего выставились? Следующий!

— Что она там делает?! — Бросились к ней с расспросами ребята.

— Оболочки раздаёт. Земные. По спискам.

Я пошла следующей.

Комната, в которой происходило действо оказалась совсем крохотной. Красная Шапочка сидела в кресле, держа в руках мелко исписанный лист бумаги.

— Папа кто?

— Пожарник. Из службы спасения, — залепетала я, огорошенная столь неожиданным вопросом.

— Значит, права качать не будешь. Это радует. Фамилия?

— Бахмурова.

Красная Шапочка пробежала пальцем по листу, остановился на одной строчке.

— Есть такая.

В воздухе материализовалась фотография.

— Когда фотографировалась?

— В семь лет.

— Совсем оборзели, — кротко вздохнула она. — Со следующего года введу правило, чтобы при поступлении в «Штуку» пользовались фотографиями не более чем годовой давности. Детский сад тут развели!

— Я…

— Стой на месте и не шевелись!

Я почувствовала, как моё тело стремительно изменяется.

— Всё, можешь идти!

Я оглядела себя, насколько это было возможно в отсутствии зеркал. Да, это была я сама. Такая же, как в реальном мире три года назад.

— Сменишь фотографию или поменяешься с кем-нибудь оболочкой — вылетишь из «Штуки» быстрее чем кошка с собачьей выставки. Тут школа, а не бордель. Наказывать буду я. Страницу с буквой «Ж» у меня из словаря какие-то доброжелатели выдрали, поэтому на мою жалость можешь не давить, не знаю, что это такое. Всё, топай отсюда, ты не одна!

Я вышла, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы. Хорошо ещё, что костюм не был предназначен, чтобы эти слёзы показывать всему виртуальному миру. Кобра в кабинете завуча по сравнению вот с этой девчушкой — не более чем ласковая бабушка.

Почему же они тут все такие грубые, а?!

— По-моему, ты маленькая была красивее, — сказала Полина, едва только я вышла в зал. Теперь меня можно было узнать.

— Отомстила за вчерашнее, да?

— Ну, — хмыкнула довольная Полина. — И, если честно, думала, ты обидишься.

— Ага, жди.

Рядом тут же очутился вездесущий Никита. Мне показалось, что я его теперь смогу узнать в любой оболочке.

— Девчата, я всё понял!

— Что ещё? — Слабым голосом осведомилась Полина.

— Это была не одна, а две программы. Первой нас всех тряхнуло, а второй разбило стекло, чтобы мы думали, что тряхнуло всё здание! Это ведь просто, как пять копеек!

На пороге возникла разъярённая Красная Шапочка.

— Вы совсем охренели?! — Взвизгнула она. — Думаете, я ждать вас буду?! С каждого — минус пятьдесят очков!

Я почувствовала вибрацию своей карточки, которая в реале лежала где-то в правом кармане, и чуть не расплакалась у всех на виду (такое явное выражение эмоций скрыть бы не удалось). На балансе — то пятьдесят очков! Ещё учиться не начала, а уже сто баллов потеряла! Как так можно жить?!

Инициализация (так я для себя назвала происходящее действо) закончилась быстро. Когда последний мальчик вышел из кабинета, вместе с ним появилась Красная Шапочка с корзинкой в руке. Там лежало что-то, прикрытое сверху светлой тряпочкой.

На сей раз строить нас Красная Шапочка не стала.

— Так, малыши, — девочка чуть шевельнула бровями, рядом с ней с громким хлопком появилось старинное кресло, в которое она тут же уселась. — Будем знакомиться. Михаила Сергеевича вы уже видели. Надеюсь, он произвёл на вас НУЖНОЕ впечатление. Настоящий руководитель Школы Навигаторов — я. Зовут меня, как я уже сказала, — Красная Шапочка. Если кого-то интересует моя биография — найдите одноименное произведение Шарля Перро, там всё есть. Захотите узнать больше — посмотрите старый детский видеофильм, называется «Про Красную Шапочку» Моя оболочка — оттуда. Если же вас заинтересуют факты моей биографии, не входящие в эти два произведения — искать не советую. — Она улыбнулась, обнажив белые, по-детски неровные зубы, сняла с колен корзиночку, некоторое время задумчиво разглядывала её, словно видела впервые. Я даже не успела уловить, когда внешний вид корзиночки изменился. Теперь это было нечто большое и объёмное, сплетённое из гибких чёрных прутьев. — Кто у вас старший — этого я не спрашиваю — и так ясно. — Красная Шапочка, обернувшись, взглянула в сторону Полины. — Значит, хочешь очутиться на моём месте?

— С чего ты взяла?

— Минус пятьдесят, — мило улыбнувшись, ответила ей девочка, потом обратилась ко всем. — И так будет с каждым, кто рискнёт обратиться ко мне на «ты». — Снова повернулась к Ивановой. — А что касается твоего, в общем-то логичного вопроса, то могу сказать только одно: слишком много ты перед сном болтаешь.

Я могла только догадываться, какие эмоции испытала Полина, но они были достаточно сильны: черты её лица заколебались, словно очертания горизонта в сильном потоке тёплого воздуха.

Наблюдая за моей соседкой, я не сразу осознала смысл произнесённых слов, а когда сообразила, то не смогла поверить в происходящее. Красная Шапочка призналась в том, что подслушивала наш разговор?! И не просто призналась, а проконстатировала факт. У неё что — совсем никакого такта?!

Впрочем, навряд ли при описании событий, происходящих в «Штуке» мне стоит оперировать подобными категориями. В который раз за последние два дня мне захотелось уехать домой. Насколько реальная жизнь в школе отличалась от той, которую я рисовала в своём воображении!

Красная Шапочка продолжала говорить. Мягко, но в то же время с командно-металлическими интонациями в голосе. Не знаю, каким образом ей удавалось соединять в себе столь противоположные признаки, может быть, во всём был виноват её образ маленькой симпатичной девочки. Интересно, кто она на самом деле?

— Первое. Что касается учёбы. За вами тут никто бегать не будет. Можете ходить на занятия, можете не ходить, можете опаздывать, можете не опаздывать — за этим никто смотреть не будет. Можете вообще не посещать школу — на это всем будет наплевать. Но раз в месяц вы будете сдавать экзамен, по всем предметам — сразу. В качестве оценки вы будете получать соответствующее количество очков. Это — единственный стимул, чтобы вы учились со всевозможной отдачей. Минус двести пятьдесят очков — исключение из «Штуки», впрочем, сегодня утром ребята вам об этом уже сказали. — Красная Шапочка поёрзала в кресле, усаживаясь поудобнее. — Второе — баллы. Или очки, кому как больше нравится. На территории школы, а так же за её пределами во весь период обучения за вами будет вестись доскональное наблюдения. Лично я баллы буду снимать за передачу информации касающейся или меня или моей школы посторонним лицам, неважно, в какой форме — устной, письменной, артикулярной, или любой другой, какую вы изобретёте. Также, кстати сказать, не советую награждать меня лично нелицеприятными эпитетами. Вам же хуже будет. — Она произнесла эту фразу едва слышно, почти шёпотом, от этого голоса у меня мурашки по коже побежали. — Всё, что вы скажете в любой момент времени, может быть использовано против вас. Так же, если я посчитаю, что сказанное каким-либо образом может быть использовано не во благо школы…, — девочка не договорила, но её угроза всем осталась понятна.

— Третье — как вести себя со всеми остальными курсами. Вы тут самые мелкие, поэтому всем подчиняйтесь. — Красная Шапочка медленно приподняла худенькие незагорелые плечи. — Хотя я на этом не настаиваю, мне лично от этого ни тепло ни холодно. Есть некоторые лица, которые по сроку службы имеют полномочия снимать баллы. Я бы на вашем месте с ними не спорила.

— И делать всё, что они скажут? — Послышался дрожащий от негодования голос Никиты. Он был первым, кто осмелился заговорить.

— Минус пятьдесят за наглость, — даже не смотря в его сторону, с лёгкой усмешкой проговорила девочка. — Я никому слова не давала. Теперь отвечаю по существу вопроса. Да. Делать всё, что они скажут. Впрочем, мне-то что, — она снова сделала движение плечами. — Я уже объяснила положение вещей, два раза повторять не буду. Ещё, кстати сказать, минус пятьдесят — за тупость. Последнее. Весь курс вашего обучения основан на самообслуживании. Вы получаете вопросы к экзамену, идёте в библиотеку, а потом столько времени, сколько считаете нужным, готовитесь по ним. Можете тратить на учёбу по десять минут в день, можете сидеть над учебниками круглые сутки. Важен результат. Через месяц, после экзамена, получаете следующий блок вопросов — и снова по ним готовитесь. Система примитивная, но действенная.

Красная Шапочка устало и грузно встала со своего кресла. Мне сразу бросилось в глаза это несоответствие. Про себя я решила, что в реале тому человеку, который носит оболочку Красной Шапочки, не может быть меньше тридцати. Какую бы оболочку не одевал человек в виртуальном мире, по динамике его движений в некоторых случаях можно вычислить его половую и возрастную принадлежность. Одно дело, как двигается десятилетний малыш, пусть даже и супер, другое — престарелая грузная женщина. Красная Шапочка больше походила на вторую категорию. Может она и была ребёнком, но тогда уж точно ребёнком полненьким, который утомлён своим избыточным весом.

— У вас будет появляться множество личных вопросов разного характера. — Теперь девочка стояла, чуть опустив голову, глядя в пол прямо перед собой. Создавалось впечатление, что она размышляла вслух. — Я — никого не принимаю. У вас есть старшая, обращайтесь к ней. Если кто-то, нарушая субординацию, придёт ко мне, то сначала вы должны будете найти ОЧЕНЬ веские причины оставить вас в этой школе. А когда отыщете, тогда будем решать все остальные вопросы.

Красная Шапочка исчезла. Без всяких спецэффектов, просто растворилась в воздухе. Пока все ребята таращились на то место, где она только что стояла, девочка появилась в двух шагах от Полины. Все шарахнулись от них, словно от прокажённых.

— Теперь поговорим про тебя, Иванова. Амбиций у тебя хватит для десяти таких, как я, поэтому полагаю, ты на своём месте. Но это не даёт тебе право считать, что ты чего-то там из себя представляешь. Тут я полностью согласна с твоей соседкой по комнате. — Красная Шапочка говорила медленно, отчётливо выговаривая каждое слово. Она неотрывно смотрела на свою собеседницу. Я видела напряжённую спину Полины и понимала, что она прилагает значительные усилия, чтобы выглядеть спокойной. — И авторитетом своего папули на меня давить не стоит. Как это звучит ни абсурдно, но здесь он не имеет никакой власти. Вообще. — Красная Шапочка сделала шаг вперёд. Теперь девочки стояли почти вплотную друг к другу. Несмотря на то, что Полина была в графической оболочке двухлетней давности, они оказались почти одного роста. — Ты — единственный человек, который имеет право заходить сюда в любое время дня и ночи. Общаясь со мной, советую выбирать стиль общения, в противном случае рискуешь не проучиться в нашей школе и нескольких дней. Были прецеденты, — последнюю фразу Красная Шапочка словно выплюнула из себя. — Сегодня в двадцать один восемнадцать придёшь ко мне за инструкциями, которые не обязательно слышать этой мелочи, — она показала на стоящих вокруг детей. — Я закончила.

— Это не мелочь, — процедила Полина, глядя в пол.

— Минус пятьдесят. Мелочь, — привычно мягким голосом возразила Красная Шапочка. — Ещё спорить будем?

Я попыталась подсчитать количество очков, оставшееся на карточке моей подруги, и подивилась её выдержке. Полина умела держать себя в руках, я бы на её месте разревелась.

— Ну? — Настаивала Красная Шапочка, снизу вверх глядя на свою собеседницу.

Полина молча покачала головой.

Губы Красной Шапочки искривились в усмешке, она едва заметно кивнула.

— Я заметила, что вы все почему-то не горите желанием проводить время в моём обществе, — саркастически сказала она. — Я сделаю робота, он проведёт экскурсию по нашей школе.

Внезапно повернувшись ко всем спиной, она пошла прочь, в сторону своего кабинета. Дверь, даже не успев закрыться за ней, с неприлично-чмокающим звуком втянулась в стену.

Ребята собрались вокруг Полины. Никто ничего не говорил, она тоже молчала.

Некоторое время ничего не происходило, потом в центре зала пол заколыхался, оттуда появилась высокая человеческая фигура. Человек был в плаще и шляпе с широкими полями. Он встал в полный рост, отряхивая колени. Типично человеческое движение. Когда он повернулся в нашу сторону, я едва смогла сдержать возглас удивления. Это был Сенатор.

Первой опомнилась Полина. Неверными шагами, словно в каждое мгновение готовая броситься бежать прочь, она подошла к отцу.

— Ты кто?

— Робот, — бесцветным голосом ответил тот. — А что касается моей внешности, то это лично тебе передала привет Красная Шапочка.

— Ты можешь стать кем-нибудь ещё?

— Изменение моей внешности заблокировано.

— Ну и ладно, — с неожиданной лёгкостью согласилась Полина. — Пойдёмте, ребята!

Всё здание оказалось декорацией. То-то, наверное, удивился Никита со своими выкладками! Едва только Сенатор сделал первый шаг, всё вокруг исчезло — стены, пол, потолок… Мы очутились под холодным ночным дождём.

Не знаю, что думали другие ребята, но у меня в тот момент полностью исчезла граница, отделяющая реальность от виртуального мира. Костюм для выхода в Интернет оказался настолько хорош, что я каждой клеточкой своего тела ощущала холодные струи воды, стекающие по коже, отдельные капельки. Даже волосы намокли, так и хотелось засунуть их под воротник кофты.

Я, конечно, понимаю, что уровень развития современной техники позволяет создавать виртуальный мир, по многим параметрам не отличающийся от обыкновенного, физического, однако настолько высокая степень реальности даже для человека, привыкшего к современным технологиям — это всё-таки слишком.

То место, где мы очутились, очень походило на декорации к плохонькому фильму ужасов: ночь, густой клочковатый туман, уродливые корявые деревца, под ногами хлюпает болотная жижа. Можно было только предполагать, насколько обширной территорией располагал сайт «Штуки»: всё, что оказывалось в нескольких шагах, терялось в непроглядной тьме.

Я снова почувствовала в своей руке маленькую горячую ладонь Мариши. Интересно, почему она именно ко мне тянется, а не к кому-нибудь ещё?

— Можно с тобой, Настёна? — Послышался её шёпот.

— Да, конечно. Всё в порядке?

— Ага. Только страшно немножко, — смущённо призналась девочка.

— Ты во сколько лет фотографировалась?

— В десять.

— Ты, оказывается, здесь самая старшая среди нас, а боишься, словно какая-нибудь малышка.

— У меня просто самая новая оболочка, — мягко поправила меня Марина. Она задорно улыбнулась, подняла лицо вверх и открыла рот, ловя капли дождя. — Здорово получается, — сказала она. — Капельки на губах чувствую, а в рот ничего не попадает. Интересно, а изобретут когда-нибудь такие костюмы, чтобы не только всей кожей чувствовать, а внутренностями тоже?

— Мне и от этого костюма не по себе, — буркнула я.

— Ну а всё-таки? — Допытывалась Марина.

— Следующее слово интернет-технологий: шлем с электродами. Оденут на голову такую штучку — и все удовольствия в одном флаконе, причём без всяких там датчиков и рецепторов.

Моя спутница замолчала, обдумывая услышанное. Я бы ни за что не призналась ей, что это не я такая умная, что эту фразу я недавно вычитала в Сети в каком-то диссидентском издании.

Мы шли долго, минут десять. Наконец из окружающего мрака начали проступать очертания зданий полусферической формы. Человек, который конструировал сайт, похоже, был романтиков, которые зачитывались похождениями космических экспедиций и во всех земных делах оставляющих отпечаток своего увлечения. Как иначе можно объяснить тот факт, что все эти здания были один к одному похожи на базы землян на бескислородных планетах?

Дождь усиливался. Упругие струи били по лицу, растворяли ярко-жёлтый цвет крохотных окон, струясь, стекали по металлическим поверхностям многочисленных строений.

— Ко мне! — Прокричал Сенатор.

Мы стали собираться вокруг него. Вдалеке раздался громкий звук, похожий на взрыв. Сенатор на это никак не отреагировал.

— Это — сайт нашей школы! — Громко начал объяснять он, пытаясь перекричать шум дождя. — Здесь, — он сделал широкий жест рукой, — учебные корпуса. Те, которые поменьше — курсовые, для каждого курса — свой. Вы не имеете права заходить в корпус не своего курса. Ваш — вот он! — Сенатор постучал кулаком по полусфере ближайшего здания, сморщился от боли, когда случайно попал по острой заклёпке. — Корпуса побольше — учебные базы, где расположены технические модели и ситуации. Самый большой корпус — библиотека, в ней вы будете проводить основную часть времени, отведённого для учёбы. Правила пользования библиотекой — такие же, как на земле, с этим трудностей возникнуть не должно. Книги оттуда выносить нельзя, пользоваться литературой разрешено только в пределах читального зала.

Сенатор, наклоняясь вперёд, чтобы противоборствовать дождю, двинулся вдоль стены. Мы пошли вслед за ним.

— Здесь! — Показал Сенатор на едва видимый овальный зазор в стене.

— Что — тут?! — Изо всех сил заорал кто-то из ребят.

— Дверь! Заходите!

— А вы?!

— Я — робот! И без карточки! У меня не получится! Я вас тут подожду!

Я не уверена, что передаю слова Сенатора дословно, слишком большой шум стоял вокруг, до меня едва ли долетало одно слово из пяти, но общий смысл был примерно такой.

Конструктор сайта впридачу ко всему оказался человеком с очень нестандартной пространственной логикой. И ещё мне кажется, что он пытался воздействовать на нашу психику постоянными контрастами. Только что мы были под жутким ливнем, в грязи, среди металлических полусфер, напоминающих инопланетные пейзажи. А, пройдя за овальную дверь, сразу оказались в громадной комнате, устланной коврами. В центре, уютно потрескивая дровами, горел камин, вдоль стен, занавешенных портьерами, стояли мягкие глубокие кресла.

При нашем появлении сотнями разноцветных огоньков вспыхнула большая люстра под потолком.

Мы собрались перед камином, протягивая к огню дрожащие руки.

Кто-то, обжёгшись, отдёрнул руку.

— Это виртуал? — Спросил он. — Или реал? Что-то я ничего не понимаю…

Ему никто не ответил.

Только очутившись в сухости и тепле я поняла, насколько сильно промокла и замёрзла. У моей спутницы зуб на зуб не попадал, я сама выглядела не лучше.

— Сильно замёрзли? — Подошёл к нам Рома.

— Терпимо, — ответила Марина.

— Давайте в реал выйдем на минутку. — предложил мальчик. — Погреемся хотя бы.

— Ты знаешь, как отсюда в реал выйти? — С интересом осведомилась Марина. — Или фантазируешь, чтобы нам ещё хуже стало?

— Нет, я просто думал…

Он смутился и отошёл.

— Зря ты так на него, — сказала я Марине. — Он просто хотел позаботиться о нас. Мне бы льстило, если бы за мной так ухаживали, как Ромка за тобой.

— Маленький он ещё ухаживать! — Бросила Марина.

Мне стало смешно. Это она-то Ромку считает за маленького! Хотя сама, несмотря на свою самую взрослую среди наших ребят оболочку, съёжившаяся и дрожащая, по размеру больше напоминает котёнка, вылезшего из таза с водой, чем человеческого детёныша.

— Это, значит, наша штаб-квартира? — Спросила Полина, по-хозяйски обходя помещение. Она посидела в одном кресле, в другом, заглянула за портьеру, надолго исчезла в дальнем углу, вернулась довольная.

— Там несколько переходов кто-то оставил, — сообщила она. — Один из них — в библиотеку. Пойдёмте напрямую?

— А как же твой папа? — Спросила какая-то девочка.

Впервые я видела, чтобы человек так быстро переходил от полной умиротворённости к состоянию крайнего гнева.

— Какой ещё папа?! Это робот!!

— Всё равно жалко, — сказала другая девочка. — Он там стоит один, мокнет, ждёт нас…

Мы потянулись на улицу, с сожалением покидая почти домашний уют нашей будущей резиденции.

— А ты видела, как он по заклёпке ударил? — Шёпотом спросила меня Марина, оглядываясь на остальных ребят, чтобы кто-нибудь случайно не услышал.

— Видела, — так же шёпотом ответила я.

— Он почти как человек.

— Красная Шапочка специально такую имитацию сделала, чтобы нашу Полинку посильнее обидеть. — Не дождавшись моей реакции, Марина продолжила рассуждать. — Только ведь Полина умная, она на такие фокусы не ведётся.

— Тогда бы она так не орала, что это не её папа, — резонно ответила я.

Марина опустила глаза.

— А если бы на его месте был ТВОЙ папа?

Я ничего не ответила. Действительно, как бы я в этом случае реагировала?

На улице ничего не изменилось, стояла такая же темень, хоть глаз выколи, даже дождь, вроде бы, стал ещё сильнее, хотя несколько минут казалось, что больше уже некуда. Вода, пузырясь, текла по асфальтовой дорожке в кювет.

Мы пошли дальше. Ребята жались к Сенатору. Я чуть отстала (не люблю толпы), поэтому не слышала всех объяснений нашего экскурсовода. Робот что-то говорил, указывая то в одну, то в другую сторону. Вскоре мы добрались до самого большого купола. Насколько я помню, это была библиотека.

Ребята начали заходить внутрь. Я очутилась в библиотеке одной из последних, мне было интересно посмотреть на Сенатора. Тот сделал несколько шагов в сторону, сунул руки в карманы и съежился под холодными каплями дождя, ожидая, пока все пройдут. Насколько человеческая поза!

В вестибюле было людно. Семи — восьмилетние дети озабоченно сновали взад-вперёд, некоторые останавливались на несколько секунд и пропадали, рядом возникали другие малыши, бросали быстрый взгляд вокруг, соображая, где очутились — и тут же убегали по своим делам. Подобным образом работали те самые переходы, несколько из которых Полина отыскала в нашем корпусе. Действительно, на сайте такая погода, что куда проще сделать переход и перемещаться между объектами напрямую, минуя «улицу», чтобы не бродить по грязи и под дождём.

— Я думала, что они тут все взрослые будут, — прошептала мне Марина.

— Оболочку выдают один раз — и на весь период обучения, — так же шёпотом ответила я. — Если сфотографировалась для вступительных документов в восемь лет — то все пять лет будешь восьмилетней по сайту бегать.

— Хорошо, если бы в реале так было. Представляешь? Всю жизнь прожить — и чтобы тебе всегда восемь лет было!

Я была не согласна с собеседницей, но в дискуссию решила не вступать: не до того было.

Место, где мы очутились, очень напоминало обычную земную (правда, очень большую) библиотеку в старинном стиле. (Помешались они тут на старине, что ли?) Паркетные полы, длинные коридоры, высокие деревянные двери с узкими высокими зеркалами вместо стёкол, ковры, развешанные по стенам, на всех лестницах — ковровые дорожки, мебель — семнадцатого-восемнадцатого века, всё это освещается неверным светом свечей в бронзовых подсвечниках.

Мы поднялись на второй этаж.

Со стороны это, наверное, выглядело довольно забавно: Сенатор в окружении четырёх десятков детей от семи до десяти лет гордо, словно крейсер, шествовал по коридору. Старшекурсники, попадавшиеся навстречу, жались к стенкам и с любопытством разглядывали процессию. Я понимала, в чём дело. В Сети, само собой, можно было встретить кого угодно, даже зелёного орангутанга в доспехах рыцаря (со мной однажды было такое в какой-то байме), но здесь, на сайте «Штуки», было принято пользоваться земными оболочками. Да и если бы кто-нибудь всё-таки решился нарушить запрет, Сенатор был последним, изображение которого нарушители решились бы использовать в качестве графической оболочки.

— Здесь — зал каталогов, — говорил робот, указывая на двери, около которых мы проходили, — тут — зал по именам авторов от А до О, там, дальше, — от О до Я. В следующем зале книги распределены по именам. Читальные залы маркируются латинскими буквами — от А до ЖЭ.

— Что нужно, чтобы получить книги? — Спросила Полина.

Сенатор на секунду остановился, взглянув на неё.

— Ничего, — ответил он. — Находите книгу в каталоге, потом в зале, садитесь и читаете. Информацию нельзя копировать никаким способом: ни на аудио, ни на видео, нельзя распечатывать, тем более нельзя выносить литературу за пределы библиотеки. Всё это карается снятием всех очков и изгнанием из «Штуки». Почти все книги — в одном экземпляре, а вас — много.

Это заставило меня задуматься. Странная тут, однако, библиотека! Насколько я могу судить, с точки зрения реала, виртуальная книга — самый обычный текст, упакованный в графическую оболочку. В обычной Сети библиотека — это просто собрание книг; там можно зайти на Сайт, скопировать нужные произведения — и спокойно уйти. Оригиналы остаются в том месте, где они и были. Здешняя же библиотека — такая же, как земная, в реальном мире. Или тут книги не копируются с носителя на носитель, а перемещаются? А в чём смысл?

Улучив время, я отстала от основной группы и заглянула за одну из дверей. На меня дохнуло прохладной сыростью, словно из пещеры. Я закрыла дверь и побежала за ребятами.

— Ты где была? — Спросила Марина.

— Шнурок развязался.

Девочка не поняла моей шутки, не совсем удачной, и опустила взгляд на мои ноги. Никаких шнурков у меня там, само собой, не было. Когда я дома фотографировалась, то была обута в летние сандалии. Автоматически я тоже взглянула на свои ноги, потом перевела глаза на её — и вздрогнула от неожиданности. Правая коленка Мариши была полупрозрачной! Значит там, у Красной Шапочки, она сама на себя наговаривала? Зачем?

— Костюм барахлит, — пожаловалась она, заметив, куда я смотрю. — Это, наверное, блок визуализации глючит.

— Ага, — рассеянно подтвердила я.

Библиотеку мы осмотрели быстро.

— Последнее, что мы осмотрим — общий корпус, — сказал нам Сенатор, когда мы снова собрались в вестибюле. — Там вы будете сдавать экзамены и получать вопросы к следующим.

В общем корпусе царила атмосфера самой обычной земной школы. Впервые увидев множество ребят в одном месте, я заметила, что их костюмы имеют одну общую черту: на рукаве каждого в области плеча светились яркие полоски. Больше пяти ни у кого не было. Я поняла, что это — указатель того, на каком курсе находится ученик. Мои выводы подтверждались тем, что, стоило только нам преодолеть порог общего корпуса, у всех нас на плече вспыхнула одинокая голубая полоска. Первый курс.

В вестибюле висели графики экзаменов с точным, до минуты указанием, когда эти самые экзамены сдавать. Я отыскала первый курс. Пятого октября, двенадцать двадцать.

— Сейчас вы получите список вопросов к первому экзамену, — сказал Сенатор.

Мы зашли в просторный класс, на одном из столов оказалась кипа листов с вопросами. Мы разобрали их. Хватило вровень каждому. Не удержавшись, я наскоро проглядела свой и с ужасом расширила глаза. Неужели всё это у нас будут спрашивать?!

— Кто принимает экзамен? — Спросил рыжеволосый мальчик.

— Не знаю, — последовал краткий ответ.

Мы вернулись в наш корпус озадаченные и подавленные. Больше всего смущал тот факт, что никто нас тут учить не собирался. Полное самообслуживание. Сам приходишь в библиотеку. Сам выбираешь нужные книги, сам готовишься. А важен только конечный результат.

Как там сказала Красная Шапочка? Система примитивная, но действенная. Куда уж действеннее!

Совершенно случайно внутри нашего корпуса вместе с нами очутился Сенатор. Некоторое время он с изумлением разглядывал интерьер.

— Странно, пробормотал он. — Во мне запрограммировано, что сюда заходить нельзя.

— Погрейтесь! — подошла к нему Марина. — Вы же совсем замёрзли. У нас вон и камин работает.

Ребята зафыркали: предлагать погреться роботу. Девочки отнеслись к словам Марины более сдержанно. Скорее всего, из-за того, что нам было не впервой общаться со своими куклами так, словно это живые существа. А робот — чем не кукла?

— Ну, всё, ребята, у вас больше ко мне вопросов нет? — Спросил Сенатор.

Вопросов, конечно, было множество, но все молчали, переполненные новыми впечатлениями.

— Я вам больше не нужен?

— Нет, не нужны, — за всех ответила Полина. — Спасибо вам.

— Не за что.

Сенатор с каким-то странным смущением оглядел нас, улыбнулся, опустил руку в карман плаща и вытащил оттуда… пистолет! Ребята замерли, глядя на него. Только сейчас, задним числом, я понимаю масштабы грозившей нам тогда опасности. Среднестатистическим пользователям Сети, особенно игровых сайтов, видеть оружие не в новинку, тем более им пользоваться. А что касается того, сколько раз ребята «погибали» под чужими пулями, так подсчитать это — никаких калькуляторов не хватит. Но в тот момент все как один забыли, что наши блоки безопасности не работают. Если бы Сенатор принялся палить в ребят, мы бы лёгкими ранениями не отделались. Подозреваю, что раны от таких виртуальных пуль для реального тела могли бы иметь вполне летальный исход.

Впрочем, Сенатор сделал то, что мы от него ожидали меньше всего. В полной тишине он вставил ствол себе в рот и нажал на курок.

Выстрел прозвучал неправдоподобно сильно. Белесо-розовые сгустки брызнули на ковёр. Я стояла совсем рядом, что-то острое царапнуло меня по щеке. Я тупо уставилась в нечто, лежащее у меня в ладони, чрез секунду я поняла, что это был осколок кости черепа, и завизжала так, как этого не делала, наверное, никогда в жизни.

Что творилось вокруг — этого даже нельзя описать! Все бегали, кричали что-то нечленораздельное… Сенатор ничком лежал на полку. Тёмная струйка крови лениво выползла из-под головы, остановилась и начала застывать в мягком пушистом ворсе ковра.

Я обратила внимание на Полину, которая среди всеобщей суеты единственная стояла неподвижно. Она мрачно смотрела на тело робота, потом подняла голову вверх и заговорила. Слова её звучали громко и отчётливо, голос звенел от напряжения. Процентов восемьдесят из её слов я не поняла, а остальные двадцать… лучше бы и не понимала, потому что она ругалась. Никогда бы не подумала, что встречусь с девочкой, которая умеет ругаться настолько нехорошими словами. Я не рискну даже с многоточиями процитировать хотя бы одну фразу.

Красная Шапочка, к которой она обращалась, появилась за её спиной. Холёная, аккуратненькая, в своей обычной позе — сжимая ручку корзинки двумя руками. На губах застыла неопределённая улыбка.

— Ладно, Иванова, будет тебе, — сказала она, даже с какой-то усталостью в голосе.

Полина резко обернулась.

— Понравился спектакль? — Не дожидаясь ответа, вздохнула. — Баллы я с тебя снимать не буду, иначе ты уедешь прямо сейчас. Но наказать тебя нужно. Кстати, малыши, для того, чтобы выйти из Сети достаточно просто сказать «Выход».

Она исчезла.

Тело Сенатора начало бледнеть, постепенно растворяясь в воздухе.

И тут началось самое настоящее светопреставление. Кресла начали взрываться одно за другим. Шкаф, стоящий в углу комнаты накренился и рухнул всей своей многокилограммовой тяжестью, от чего пол содрогнулся. Камин принялся выворачиваться наизнанку, стёкла окон посыпались вниз звенящими мелкими осколками. За какие-то десять секунд наш уютный корпус превратился в невесть что. Я даже не рискну назвать это свалкой, на свалке и то, как правило, больше порядка.

Ребята с визгом носились по комнате, пытаясь увернуться от летящих осколков мебели. Я заметила какого-то мальчишку, который настолько испугался, что — единственный из всех — стоял посреди комнаты, боясь даже пошевелиться.

— Выход! Выход! — Раздались возбуждённые голоса.

— Выход! — Едва смогла прошептать я.

Выбравшись из костюма, я едва добралась до ближайшего стула, рухнула на него и откинулась на спинку сиденья. Не было сил даже держать прямо голову. Полина сидела на полу, привалившись спиной к стене. Несколько раз промахнувшись мимо кармана, она вытащила свою карточку, она увидела число баллов, лицо у неё изменилось, она быстро спрятала её назад.

Рядом со мной устроились ещё несколько девочек, все как один бледные до синевы. Только Марина более-менее сохраняла присутствие духа и даже пыталась улыбаться побелевшими от напряжения губами.

— Нас всех чуть не убили, — сказала Полина.

Кто-то из девочек не смог удержаться от язвительного замечания:

— Очень ценное наблюдение.

— Заткнись! — Бросила Полина, даже не оборачиваясь — У кого ещё не загрузился блок безопасности? — Этот вопрос был обращён ко всем присутствующим.

— У меня, — тихо сказала Марина, и даже подняла руку, словно прилежная первоклашка.

Все присутствующие одновременно загалдели.

— Лучше спроси, у кого он ЗАГРУЗИЛСЯ. — Это была всё та же рыжеволосая девочка.

Полина уничтожающе взглянула на неё. Про себя я отметила, что она, похоже, не любит терять инициативу и посочувствовала себе. Вот ведь послал мне Бог соседку по комнате. (Уже тогда я начала подозревать, что хлебну с ней лиха)

(И, кстати, оказалась права)

Впрочем, обо всём по порядку.

— И у кого блок безопасности ЗАГРУЗИЛСЯ? — Последнее слово она проговорила совсем уже ядовитым голосом

Все промолчали. Полина задумалась. Все взоры устремились на неё. Именно она была старшей, на кого ещё было смотреть. Но она даже близко не представляла, что можно сделать. На редкость глупая ситуация.

— Девчата, кто из вас в компьютерах разбирается?

Она скривилась так, что я сразу поняла, что ей самой неприятно от своего заискивающего голоса.

И тут словно какой-то тумблер переключился. Полина заговорила быстро и решительно.

— У кого есть какие идеи, кто виноват и что делать?

Она и не ожидала ответа.

— Красная Шапочка. Это она всё сделала, — подал голос кто-то из девочек.

— А кто-нибудь ещё в этом сомневается?

— Она просто показала, кто там, в Сети главный, — выдвинула предположение светловолосая девочка. — Меня Таня зовут, если кто не знает.

— И что? — Коротко осведомилась Полина.

— Если бы она просто сказала нам, что мы должны её слушаться, то обязательно нашёлся бы кто-нибудь, кто мог ей не поверить. А так всем всё сразу стало понятно. Не знаю, как у вас, а у меня с карточки полсотни очков слетело только за то, что я дверь ногой закрыла.

— Ты-то откуда знаешь?

— У меня кофта тонкая. Я чувствовала, что с карточкой происходит, пока была в сети. Когда с неё очки снимаются, то она вибрирует по-особенному, ни с чем не перепутаешь

Последней из костюма выбралась невысокая темноволосая девочка, имени которой я не помнила. Всхлипывая и закрывая лицо руками, она выбежала в дверь. После неё остался стойкий неприятный запах.

— Её прямо в скафандре вырвало, — мрачно заметил кто-то.

— А как теперь? — Озабоченно спросила Полина. — Костюм ведь теперь грязный… будет… там, внутри. — Она в замешательстве оглянулась. — Чего вы все на меня так смотрите?

Ребята молчали.

— Ну? — Мрачно осведомилась она, меняя тему. — Может кто-нибудь ещё к папочке уехать хочет?

Во всём происшедшем была виновата только она и никто больше. Но наши девчонки не смели и слова сказать в её обвинение и только с немым обожанием разглядывали свою руководительницу. Не нужно быть психологом, чтобы понять, что каждый примерил происшедшее на себя. А если бы она сама была на месте Полины и Красная Шапочка вот так вот запрограммировала самоубийство робота, изображающего собственного отца? Отец, конечно, не настоящий, виртуальный, но всё равно это очень и очень неприятно.

— Чудненько! — Полина начала задумчиво бродить по помещению под внимательными взглядами остальных ребят, потом вдруг обратилась ко мне.

— Бахмурова, ты вроде бы девчонка умная, объясни мне, зачем этой дегенератке с корзиночкой объяснять нам, что она в Сети самая главная и сильная, если она на самом деле самая главная и сильная? — Спросила она и зачем-то хлопнула себя по нагрудному карману куртки.

Я никогда не рассматривала вопрос в данном ракурсе, поэтому надолго задумалась. Другие девчонки, перешёптываясь, разглядывали меня с таким видом, словно я с белоснежными крылышками за спиной только что влетела к ним в окно. Я не сразу поняла, почему, потом догадалась. Дочь сенатора (подумать только!) назвала кого-то умной. До этого ведь дорасти нужно!

Наверное, на моём лице так выразительно мелькала напряжённая работа мысли, что Полина принялась следить за мной с интересом зоолога, разглядывающего предсмертные судороги белой крыски после инъекции очередного препарата.

— А если бы она этого не сделала, ты бы была уверена в этом?

Не знаю, оправдала я Полинины ожидания или нет, но та кивнула с таким глубоким удовлетворением, словно я только что разрешила глобальнейшую проблему бытия.

— Ответ правильный, — сказала она. — Молодец.

Я восхитилась ей. Надо же, только что сидела в луже, даже просила у меня помощи, но, стоило только ей только выяснить, что нужно, тут же обратила ситуацию в свою пользу.

— Нужно с мальчишками поговорить, — решила она. — У них голова совсем по-другому устроена, может что-нибудь умное скажут.

— С чего вы взяли? — Спросил тоненький голос из-за спины.

Полина так заулыбалась, что я всерьёз начала опасаться за целостность её лица. Конечно, на «Вы» назвали, тут любой заулыбается.

— Так думаю Я. Этого мало?

За сегодняшний день произошло множество событий, большей частью негативных, но то, что случилось только что — это мне не понравилось больше всего. Не хватало ещё, чтобы после встречи с Красной Шапочкой и официального признания своей должности старшей курса, Полина принялась задирать нос выше головы.

В комнате напротив никого не оказалось. Это было не удивительно: мальчишки покрепче нас, да и времени, чтобы привести себя в порядок, им нужно куда меньше. Они ждали нас около выхода из корпуса. Мы оживлённо принялись делиться впечатлениями. Чуть в стороне от всех стояла девочка, которая, несмотря на холодный ветер, была в одной футболке. Куртку она держала в руках, с брезгливой гримасой отстраняя от себя.

Тут я вынуждена признаться, что сожаление — это было не самое первое чувство, что я тогда испытала; я сразу подумала, как хорошо, что ЭТО не случилось со мной.

Когда мы всей гурьбой добрались до холла, там нас ждал сюрприз. На стене около входной двери был повешен пёстрый плакат. «СЕГОДНЯ, 2 СЕНТЯБРЯ, В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА, СБОР ВСЕХ ПЕРВОКУРСНИКОВ В АКТОВОМ ЗАЛЕ ХОЛЛА». Вокруг текста был нарисован орнамент из немыслимо — ярких цветов. Внизу, рядом с надписью АДМИНИСТРАЦИЯ танцевали, взявшись за руки, три разноцветных чёртика. Нарисованных, само собой.

Ребята некоторое время разглядывали художество неизвестного автора. Это было трогательно, но нелепо. Так же, как если бы команда военного звездолёта в зоне боевых действий решила отметить Рождество и развесила бы между пультами и дисплеями командной рубки ёлочные украшения.

Только одна из девочек прошмыгнула внутрь, едва не врезавшись в растворяющуюся в воздухе дверь. Если на неё и обратили внимание, то тут же об этом забыли. Я узнала эту девочку: именно её вырвало, когда она была в скафандре.

Бедненькая, ей, наверное, невыносимо стыдно и она сильно переживает.

— Что за идиотизм! — Сказал кто-то из мальчишек.

— А когда мы туда придём, они нам кукол начнут дарить, — отозвался второй.

— Или велики! — Поддержал его третий.

Мальчишки вступили в оживлённую дискуссию, высказывая предположения одно абсурднее другого. Каждая фраза встречалась новым взрывом хохота.

— Не вздумайте кто-нибудь туда идти! — Предупредила Полина, когда мальчишкам надоело смеяться и все взоры, наконец, устремились на неё. — Помните утренних красавцев? Этим — нужно то же самое, только начинают они издалека.

— А если они хотят с нами подружиться? — Тихо спросила Марина.

— Зачем?

Девочка смутилась.

— Я не знаю, может быть…

— Не знаешь, значит молчи! — Не совсем вежливо прервала её Иванова. — Каждое действие должно иметь логику, особенно здесь, в «Штуке», когда дело касается отношений между двумя курсами. Эти проблемы позвольте решать мне. Резюме: если сегодня после половины девятого я увижу кого-нибудь на первом этаже, — она запнулась, несколько секунд подумала, потом махнула рукой, — не маленькие, сами придумайте, что я тогда с вами сделаю.

Полина сорвала плакат, скатала его в трубочку, сунула трубочку подмышку и вошла внутрь. Ребята потянулись за ней.

Марина догнала её:

— А можно я это объявление возьму?

— Это ещё зачем?

— Мне чёртики понравились, — призналась девочка, опуская глаза.

Лицо у Полины стало непонятным.

— Добровская, ты издеваешься надо мной? — Слабым голосом осведомилась она.

— Почему — издеваюсь? — Искренне удивилась Мариша. — Они же смешные!

— Кто?

— Чёртики. Я их вырежу.

Несколько секунд Полина решала, издеваются над ней или нет, в конце концов молча отдала плакат.

— Много ли нужно ребёнку для счастья? — Насмешливо осведомился Марек, проходя мимо. — Нарисовали чёртиков — она и рада. Как идиотка детсадовская.

В отношении Мариши только он, пожалуй, мог сказать такую гадость. На него все зашикали, а у Никиты, который во всё время разговора маячил сзади нас, был такой вид, словно он сдерживался из последних сил, чтобы не дать своему сожителю по физиономии. Хоть он по натуре и драчун, но, думаю, сдержался по тем причинам, что и я минуту назад.

— Бывают же такие уроды! — Со злостью произнесла Полина, когда мы очутились в нашей комнате. Я рассеянно кивнула, хотя не совсем понимала, о ком она говорит. В этой школе мне пока ещё не удалось встретить ни одного человека, который не подходил бы под такое определение.

— А ещё психолог, — продолжала моя соседка. — Таких психологов надо по соснам развешивать.

— По поводу сосен — это ты, положим, перебрала, но типаж интересный, — заметила я в ответ. — До сих пор полагала, что все, кто так или иначе связан с психологией — на редкость располагающие к себе люди, через несколько слов могут втереться в доверие к любому индивиду. А наш Марек ведёт себя диаметрально противоположно. Интересно — почему?

— Придурок потому что!

— Полин, не злись. Сама говорила, что мы должны держаться друг за друга, а сама как себя ведёшь?

— Если я буду позволять нашим обижать друг друга, ничего хорошего из этого не получится. Тем более Маришку. Я такой, как она, в четыре годика была. Или даже в три. Куколки, раскраски, чёртики всякие… нарисованные… Вот идиотизм!

— Ты чего ругаешься?

Полина смотрела в свою карточку.

— Помнишь, я Красную Шапочку дегенераткой обозвала?

— Ну?

— Ещё полсотни как не бывало!

— Сколько же у тебя теперь осталось?

Полина приоткрыла рот, словно хотела ответить, но ничего не сказала.

— Сама знаю: ноль.

Полина молча кивнула. Лицо у неё было расстроенным.

— Вот что, — сказала вдруг она. — Сейчас как раз период, когда мы сами устанавливаем правила. Давай договоримся, что если вопрос о количестве очков не задаю я, то он — бестактный.

— А если его задашь ты?

— Тогда всё идёт так, как это и должно идти. Ещё не хватало, чтобы количество очков от меня скрывали!

Дверь без всякого стука распахнулась.

Заплаканная девочка, возникшая у нас на пороге, заставила Полину резко измениться в лице. Подозреваю, что несколько мгновений у неё продержалась мысль, зачем она вообще взялась за бразды правления.

— Тебе-то чего нужно? — Спросила она.

— Машка уезжает!

— Какая Машка?

— Которую в скафандре вырвало…

Потемнев, словно грозовая туча, Полина вышла из комнаты. Я, чуть помедлив, последовала за ней. Понимаю, что это не очень красиво — лезть не в своё дело, но тогда мной двигало только любопытство — и ничего больше. Командовать Иванова умела — это я уже поняла. А вот насколько хорошо у неё получиться общаться с людьми?

Через минуту я с сожалением поняла, что всего в этом мире уметь нельзя. Точнее, я и раньше это подозревала, а сейчас лишний раз имела возможность в этом убедиться. Из Машиной комнаты Полина вышла донельзя расстроенная.

— Что, совсем плохо? — Спросила я.

Та молча кивнула.

— А если Марека попросить?

— Она наорала на меня, — убитым голосом поведала мне Полина. — Обвинила меня во всём, в чём только можно. И в чём нельзя тоже. Я на самом деле высовываюсь всюду как дура, да? А все не говорят мне об этом только потому, что у меня папа — Сенатор, да? Или нет?

Девочка с надеждой смотрела на меня, губы её дрожали, словно она была готова расплакаться.

Я бы ни за что в жизни не сказала, что я на самом деле думаю по этому поводу. Во-первых, мне с Ивановой ещё пять лет нужно было учиться, во-вторых, если Полина из-за меня уедет из «Штуки» — я этого не смогу себе простить.

— Давай Марека попросим с ней поговорить, — повторила я.

— Какого Марека? — Вскинула на меня глаза Полина.

— Который с Никитой живёт. Он говорил, что занимается психологией — вот и пусть практикуется.

— Это идея. Поговоришь с ним?

— А почему я?

— Мы с ним поцапаемся — это как пить дать.

— С чего ты взяла?

— Я что, по-твоему, себя не знаю? Увижу его, вспомню, как он утром себя вёл со мной — и выскажу ему соображения, как ему жить дальше, он, конечно же, в долгу не останется — и начнётся скандал. А скандал нам не нужен, так ведь?

Я кивнула и пошла к Мареку.

— Кто там ещё? — Раздался голос из-за двери.

— Это я, Марек. Можно войти?

— Никиты нет.

— Я к тебе.

Наступила пауза.

— Ладно, запрыгивай!

Мальчик сидел на диване и печатал в персональнике.

— Чего тебе?

— Марек! — Произнесла я проникновенно. — У меня к тебе громадная просьба. Даже две. Ты не мог бы себя вести хотя бы нанемножечкоповежливее? Хотя бы по отношению к девочкам?

— Нет! Вторая просьба в таком же стиле?

Такой ответ не особенно меня расстроил, ничего другого я не ожидала.

— Не совсем. А это правда, что ты психологией занимаешься?

— Правда.

Марек даже изволил улыбнуться.

Никогда не любила одержимых, чем бы они ни занимались. Даже если объектом приложения сил такого человека является наука, пусть даже самая безобидная, своей односторонностью фанатик причиняет многочисленные неудобства всем: и родственникам, и знакомым, и просто окружающим. Марек, подозреваю, — из таких. Только если дело касается психологии, он оживляется, всё остальное его не интересует вообще. И как прикажете на такого парня воздействовать?

— Классно. Интересно, наверное, знать, что в чужих головах делается?

Марек со вздохом отложил персональник.

— Подлизываешься, — проконстатировал он. — Воздействуешь на самолюбие. Втираешься в доверие. Иначе говоря, ищешь подходы. Тебе чего нужно?

— Чтобы ты с одной девочкой нашей поговорил. С ней сегодня неприятность случилась, она теперь хочет уехать.

— Что за неприятность?

— Когда Красная Шапочка разгромила наш корпус, её стошнило прямо внутри скафандра.

Марек снял очки, взглянул на меня не по — близорукому цепкими глазами.

— Не нужно приносить смысл в жертву красоте.

— Ты о чём? — Не поняла я.

— О речи. Она блеванула?

Я со вздохом кивнула.

— Ясно. Пошли!

Первое, что я заметила, войдя в Машину комнату — вчерашняя Маришина кукла, сидящая на самом видном месте — в кресле около входа. Тут же оказалась и сама Марина. Как тесен мир: она оказалась Машиной соседкой. Когда мы вошли, Марина вымученно улыбнулась нам. Причина подобного поведения была понятна. Посреди комнаты стояла большая сумка. Маша резкими движениями бросала туда одежду. Полина маячила неподалёку со страдальческим выражением лица.

Марек уселся на стул в углу комнаты с таким видом, словно и стул, и комната были его собственными.

Маша, подняла голову.

— Ты чего пришёл? — Бросила она.

— Уезжаешь? — Равнодушно поинтересовался мальчик.

— Тебе-то что?

— Ничего. Посмотреть пришёл.

— Всё? Посмотрел? Теперь проваливай!

— Слабенькой, значит, оказалась? Не выдержала прелестей здешней жизни?

— Проваливай, говорю! — Теперь Маша разозлилась по-настоящему.

Марек остался сидеть на своём месте и даже поёрзал, устраиваясь поудобнее. Я сразу вспомнила Красную Шапочку — она ёрзала точно так же..

— У тебя в школе суперы были? — Поинтересовался он как ни в чём не бывало. — Ах, да, ты же из деревни. Какие там суперы. — Он помолчал. — Значит, ты была школьной суперзвёздочкой. Самой умной. Учителя тебя любили. Ты была не просто лучшей, а самой лучшей. Под твою планку даже некого было поставить. А как только ты очутилась среди себе подобных, то сразу стало ясно, кто ты есть на самом деле. Никто. Сидела бы лучше дома, чем причинять беспокойство посторонним людям. И каково нам будет учиться здесь после того, как ты уедешь — ты об этом подумала? Эгоистка маленькая. Уродка моральная. Мало тебя ремнём били, если били вообще.

Девочка опустилась на пол, рядом со своим чемоданом, глядя на Марека большими круглыми глазами. ТАК её ещё никто не оскорблял.

— Думаешь, если очутишься в обычной школе, тебе будет легче чем здесь? Как бы не так. Только кто-нибудь узнает, что тебя из «Штуки» выгнали… — Он хмыкнул, глядя, как Машины глаза стремительно наливаются слезами. — Ты станешь всеобщим посмешищем. — И поспешил уточнить. — Это в лучшем случае. Если у твоих родителей хватит возможностей, тебя переведут в другую школу, ты даже попробуешь притворяться обычным ребёнком, только навряд ли это получится. И придётся тебе проситься обратно. Когда тебе будет лет двенадцать, ты снова вернёшься в «Штуку», может быть даже в нашу, и придётся тебе учиться среди десятилеток. И опять же ты окажешься изгоем. Этакая дылда среди малышей. Тебе эти проблемы нужны? — Марек поднялся. — Ты подумай хорошенько. Обблевала ты свой скафандр — и что? У нас некоторые мальчишки тоже не удержались, до сих пор свои скафандры моют. Так в чём проблема? Никто из них и не собирается уходить. Наоборот, прикалываются друг над другом. — Уже около двери он обернулся. — Правда говорят, что все девчонки дуры. У вас головы совсем по-другому устроены, фиг разберёшься, что у вас там внутри…

— Подожди! — Слабым голосом окликнула его Маша. Марек остановился, вопросительно глядя на свою собеседницу. — А правда, что мальчики… тоже…

Тот не ответил и молча ушёл.

Мы остались одни. Маша долго сидела, съёжившись и обхватив себя руками, потом несмело улыбнулась.

— Я и вправду дура, — сказала она. — Уезжать собралась — глупость какая… Вы идите, девчата, и не бойтесь, я никуда не уеду. Просто посижу тут немножечко, а потом все вещи обратно разложу. И Мареку спасибо скажите.

Мы послушно удалились.

— Вначале я ему хотела по физиономии съездить, — сообщила Полина. — Но у тебя было такое лицо, мне показалось, что ты сделаешь это сама. А потом всё как-то так интересно образовалось. Я уже склонна поверить, что он психолог, и психолог очень хороший, слишком уж быстро всё разрулил, я и мяукнуть не успела.

— К Мареку зайдём?

— Зачем?

— Маша ведь просила ему спасибо сказать, — напомнила я.

— Ладно, давай. Хотя мне кажется, ничем хорошим это не закончится.

— Кстати, имя «Марек» — это довольно редкое, да?

— Оно не редкое, оно польское. А зачем ты спрашиваешь?

— Просто почему-то вспомнила.

Сожитель Марека висел в кресле и быстро-быстро перебирал руками, словно что-то вязал. Для современных людей, выросших в эпоху графического Интернета подобное зрелище было привычнее, чем вид сидящего за письменным столом. А разглядывать человека, который находиться в сети было так же неприлично, как… даже не могу подобрать сравнения. Как, допустим, рассматривать сидящего в туалете.

Именно поэтому, окинув Никиту быстрым взглядом, мы дружно повернулись к нашему психологу. На наш стук он отреагировал недовольным «Кто там ещё?!», а увидев, что это мы, ничуть не изменил своего агрессивного настроения.

— Чего опять припёрлись?

Полина потеряла дар речи, что-то глухо промычала, и повернулась ко мне, всем своим видом показывая, что передаёт бразды правления последующим диалогом в мои руки.

— Тебе Маша спасибо сказала, — запинаясь, поведала я. — Она никуда не едет.

Марек, лежащий в постели и читающий потрёпанную книгу, даже не соизволил встать.

— А мне что с того? Я ей не брат, чтобы этому радоваться.

— Но ведь ты поговорил с ней. Мы думали, тебе интересно будет знать, чем всё закончилось.

— Это и так было ясно. Маменькина дочка. Слабая психика. Первый раз очутилась за пределами дома — её и начало крутить. А чем всё закончилось — это и ежу понятно, докладывать мне было необязательно… Кстати, вот вам ещё: разговаривать я с ней пошёл из-за эгоистических побуждений, решил проверить некоторые моменты. Получилось. А теперь — топайте отсюда, я вас не приглашал.

— Глупый ты, Марек, — сказала Полина.

— А ты умная? Почему тогда очков меньше, чем у всех?

Полина лучезарно улыбнулась. Для меня это было сигналом.

— Пойдём! — Заторопила я её, схватила за руку и потащила к выходу. — Нам ещё уроки делать нужно… Столько всего задали… А Маша сейчас, наверное, вещи обратно раскладывает… И пищевик у нас, наверное, скоро сгорит, там провода немного подплавились..

Не помню, что именно я тогда говорила; моей главной задачей было болтать без остановки, чтобы Полина в моём монологе не нашла возможности вставить свои комментарии по поводу поведения Марека. Это мне удалось, я вытащила её за дверь, а скандал так и не успел разгореться.

— Я знаю, зачем вы сюда пришли. — Бросил нам вслед Марек, когда дверь уже закрывалась. — Подлизаться ко мне. Думаете, что если вам самим придёт в голову уехать, я тоже буду вас отговаривать. Как бы не так. Пальцем не пошевельну!

— Урод моральный! — С чувством произнесла моя подруга, когда мы очутились за дверью.

— Ага! — Раздался в ответ довольный голос. Даже лёжа на кровати, он умудрился пожать плечами.

Дверь, наконец-то, захлопнулась.

Полина понемножку остыла.

— А я говорила, что ничем хорошим это не кончится, — произнесла она таким тоном, будто обвиняла меня во всём, что случилось.

— Мы его поблагодарили — и то ладно.

— Есть такой тип людей, которые в любой гадости могут найти что-нибудь хорошее. Ты, наверное, из таких, да?

— Наверное.

Стрелки на часах приближались ко времени, которое было назначено Полине Красной Шапочкой. Моя подруга, обложившись книгами, в позе лотоса сидела на своей кровати. По тем лукавым взглядам, которые она время от времени бросала в мою сторону, я поняла, что мне устроена какая-то мудрёная проверка. И как, позвольте спросить, на всё это реагировать? Напомнить о встрече или не стоит?

Терпение, оказывается, — не самая сильная сторона моей новой сожительницы. В девять часов Полина слегка заволновалась, в пять минут десятого — начала тихо паниковать, в десять минут десятого её беспокойство достигло своего апогея.

— Бахмурова! — Наконец, позвала она.

Я подняла голову от персональника:

— Что?

— Я пойду посмотрю, чем там ребята занимаются.

— Хорошо, иди.

Полина вскочила с постели, сделала несколько шагов по направлению к двери, потом вернулась обратно.

— Я всё поняла! — Заявила она. — Ты надо мной издеваешься.

— Я? Издеваюсь? — У меня настолько хорошо получилось удивиться, что Полина некоторое время колебалась, прежде чем продолжить.

— Ты ведь знаешь, что у меня назначена встреча с Красной Шапочкой?

— Знаю, — спокойно ответила я. — Через шесть минут.

— А почему не напоминаешь?! — Этот вопрос она почти выкрикнула.

— Я вижу, что ты и сама это помнишь. Не нужно считать других глупее себя, хорошо?

Сжав губы, Иванова проследовала к интернет-креслу, уселась в него, резким движением нахлобучила на голову шлем. Бросила на меня такой взгляд, что у меня волосы чуть не задымились.

Ну и ладно, пусть злится. Нужно понемножку начинать её воспитывать. Если не я, то кто?

Мне уже доводилось упоминать, что неприлично наблюдать за человеком, который работает в Сети. Тем не менее, я не могла отказать себе в удовольствии иногда поглядывать на Полину и угадывать, что с ней сейчас происходит в виртуале. Вот она быстро-быстро перебирает ногами, к гадалке не ходи, понятно, что ищет апартаменты Красной Шапочки. Время уже — двадцать две минуты десятого. Опоздала. Поделом, теперь будет знать, как надо мной психологические эксперименты проводить! Нам и одного психолога много!

Двадцать восемь минут. Опять принялась дрыгать ногами, только уже помедленней. Устала? Нет, скорее всего, пришла, куда нужно, и теперь степенно ищет искомый кабинет, делая вид, что никуда особенно не торопится.

Я склонилась над персональником, но глаза невольно устремлялись к соседке, поза которой стала приобретать некоторую статичность. Наконец, её карточка знакомо булькнула и Полина застыла, словно оловянный солдатик. Понятно: пришла и выслушивает инструкции. А очки сняты за опоздание.

Я едва сдержала тяжёлый вздох. Мало того, что она — старшая нашего класса, она ещё и дочка Сенатора планеты; Красная Шапочка вполне могла бы предложить ей сесть. Так нет же, не предложила, хотя вокруг никого нет, кого могло бы искусить подобное панибратство. Интересный персонаж. Неужели Красная Шапочка считает себя настолько самодостаточной, что готова отвергнуть возможность дружбы с дочкой самого высокопоставленного лица обитаемой части галактики?

Полина стояла навытяжку долго, минут двадцать. Меня это стало даже утомлять. Только я собралась укладываться спать, девочка, наконец, стянула с головы шлем, некоторое время щурилась, словно там, где была, глаза успели отвыкнуть от яркого света.

— Что она тебе сказала? — Не смогла удержаться я от нетерпеливого вопроса.

Полина взглянула на меня так, словно не узнала меня. Молча выбралась из сетевых принадлежностей, скользнула в своё любимое кресло, несколько минут просидела нахохлившись, словно больной цыплёнок, затем с мрачной торжественностью в голосе провозгласила:

— Я сейчас унижаться буду.

— Передо мной? — Удивилась я.

— Что? А, нет, перед тобой я буду унижаться послезавтра. Или завтра. Скорее всего — завтра. А сейчас мне нужен Никита. Позовёшь?

— Хорошенькое начало! — Расхохоталась я. — Если ты собралась перед Никитой унижаться, то сама и должна к нему идти. А то какое же это для тебя унижение будет?

— Пойдём вместе?

Я с радостью согласилась. Если бы Полина меня не пригласила, я бы напросилась сама. Всё-таки интересно, чего ей такого сказала Красная Шапочка, если она сразу же решила поговорить с Никитой. И не просто поговорить, а начать унижаться перед ним.

Пока мы шли, у меня в голове прокручивались возможные варианты. Я уже немножко знала Полину, поэтому могла предположить, что ради себя она унижаться ни перед кем не будет. Но у неё обострённое чувство ответственности; если дело касается всех ребят вообще, тут она не остановится ни перед чем. Только что при чём здесь Никита? Какую он может принести пользу? Для начала предположим, что Полинка знает о Никите не больше, чем я. Даже меньше, если учесть, что познакомилась я с ним на полдня раньше. А что о нём известно мне?

Он имеет какое-то отношение к технике, что видно из вчерашнего разговора с Мареком, когда он говорил, что двум художникам вместе не ужиться. Полина этого не слышала. Этот вариант отметаем.

Второе: у Никиты довольно серьёзные амбиции. Нужно вспомнить, что в начале разговора у Полины снялись очки. Может быть она хочет на время предложить свою должность старшей Никите? Тоже навряд ли. Когда кому-нибудь что-нибудь отдаёшь на время, первое, о чём необходимо подумать: насколько реально вернуть отданное назад. А я уверена на девяносто девять процентов, что, если Никита станет главным, обратно свою должность он не отдаст. И этот вариант — в сторону. Скажу без ложной скромности: если уж Полинка захочет кого-нибудь временно поставить на своё место, это буду я: меня она знает немножко больше, чем остальных, да и вела я себя до сих пор так, что не давала повода сомневаться в мягкости моего характера.

Третье: Никита не прочь подраться, о чём наглядно свидетельствует живописный синяк на щеке. Может быть Полина хочет использовать именно это качество? А почему именно после разговора с Красной Шапочкой? Впрочем, от Ивановой всего можно ожидать. Ещё заставит Никитку найти в реале и поколотить Шапочку…

Нет, пожалуй, слишком мало информации, чтобы промоделировать могущее произойти с большой достоверностью.

— Это вы? — Удивился Никита.

— Кто же ещё? — Поинтересовалась моя подруга, протискиваясь в дверь.

— И чего ты хочешь?

— Поговорить с тобой.

— Говори. Только Марек спит. Может выйдем из комнаты?

— Ещё чего!

Она прошла по комнате, аккуратно распинывая ногами валяющуюся на полу обувь, привстав на цыпочки, заглянула в тот угол, откуда доносилось ровное сопение Никитиного соседа, уселась на стул около стола, на котором горел ночник. Мальчик устроился около неё. Я осталась около двери, каждую секунду ожидая, что Полина передумает и вышлет меня вон. От неё всего можно было ожидать. Этого не произошло. Может быть потому, что Полина тут же про меня забыла.

— Только что была у Красной Шапочки и столько всего узнала, что впору энциклопедию издавать о жизни в нашей «Штуке». Красная Шапочка мне сказала, что каждый курс в нашей школе — это отдельное государство со своими законами, силовыми и финансовыми структурами, со своим административным делением. На четвёртом курсе, к примеру, анархия, на пятом — жёсткая диктатура, на третьем — что-то очень похожее на демократическую республику, на втором — вообще не понятно, что. И только от нас зависит, каким образом мы будем организовывать нашу жизнь на целых пять лет.

— Не от нас, а от тебя, — поправил её Никита. — Или я не прав?

— Ладно, пусть будет от меня, — согласилась Полина. — Если ты так желаешь. С завтрашнего дня я начну разговаривать со всеми ребятами, с каждым — персонально. Нам столько всего нужно сделать, что голова идёт кругом.

— Например?

— Достать где-нибудь денег, чтобы обеспечить хотя бы минимальные жизненные удобства. Мне сегодня девчонки на старые пищевики жаловались. Для начала было бы неплохо их поменять, чтобы с голоду не умереть. Да и заправки у них едва ли на неделю хватит.

— А мы тут при чём? — Не понял мальчик.

— Как ты думаешь, кто финансирует «Штуки»?

— Навигаторы, кто же ещё!

— Нет. — Страшным шёпотом ответила Полина. — Ребята сами зарабатывают деньги, в основном в Сети. А потом оборудуют на них и жилые помещения, и учебные классы, вообще — всё. Мы на первом курсе, поэтому общие сборы нас пока затрагивать не будут, но уже со следующего курса на придётся обслуживать не только нас самих, но и какую-то часть школьной территории.

— А если мы откажемся?

— Я тоже об этом спросила. Красная Шапочка сказала, что отказавшиеся работать во благо школы больше двух суток в ней не проучатся. Мне придётся выяснить, кто из наших какими талантами обладает и стараться максимально это использовать. Иначе мы тут и месяца не сможем продержаться.

— Нам учиться надо, а не деньги зарабатывать, — возразил Никита. — Иначе бардак получится.

— Мы должны пытаться всё это совмещать, — терпеливо объясняла девочка. — Все так живут. А мы ничем не лучше их.

— Ладно, завтра мы ещё наспоримся по этому поводу. А зачем тебе понадобился я?

Полина сцепила ладони между собой, так сильно, что костяшки пальцев побелели.

— Я не знаю, что ты ещё умеешь делать, — медленно заговорила она, — но кулаками ты махаешь виртуозно. По крайней мере, мне так кажется из-за твоего синяка. Я права? Давай договоримся так: если ты готов отвечать за нашу безопасность, то больше я тебя ни по каким вопросам беспокоить не буду.

Она смотрела в сторону. Никита раздвинул губы в улыбке, потом задумался, взъерошив короткий ёжик волос.

— И каким же образом мне отвечать за вашу безопасность? — Спросил он.

— Извини, конечно, Никита, но это твои проблемы. — С притворным огорчением ответила ему Полина. — Я тебе готова дать самые широкие полномочия. То есть, если ты решишь, что правильно будет всех хулиганов со старших классов зарыть на лужайке за нашим корпусом — я тебе слова против не скажу. Напротив, буду помогать всеми возможными средствами — делай то, что считаешь нужным. Но и спрашивать буду соответствующе. Если хоть с одной нашей девчонкой произойдёт какая-нибудь неприятность, я, Никиточка, лично твою карточку в окну вышвырну.

— Слушай, Иванова! — Вскочил Никита со своего места. — Выражения выбирай!

— Сядь! — Процедила Полина. Мальчик, как ни странно, подчинился. — Ты помнишь тех уродов, что нам сегодня утром встретились?

— Помню. — Кивнул Никита. — И что?

— Мне очень не понравились их намёки. И вообще всё их поведение. А так, как я тут старшая, мне нужно, чтобы ничего подобного больше не повторилось. И я постараюсь сделать для этого всё возможное. Если нужно будет тебе пятки вылизать — вылижу прямо здесь и не поморщусь. Только согласись!

По поводу пяток — это Полина, конечно, преувеличила. Но подобная образная речь произвела на мальчика впечатление. Но для приличия он всё-таки решил поломаться.

— А если они опять баллы будут снимать? Ты понимаешь, что у меня всего полсотни очков, а я только день проучился! Стоит мне только завтра устроить разборки и это не понравится Красной Шапочке — всё, можно собирать вещи!

— У меня — минус сто пятьдесят. И что? Бахмурову вместо себя ставить, а самой в кусты?

Вспомнив обо мне, Полина повернулась к двери:

— Проходи, Настюх, чего ты как бедная родственница у порога мнёшься?

Я подошла к ребятам.

— Почему у тебя так мало очков? — Удивилась я. — У тебя же совсем недавно было ноль!

— С Красной Шапочкой пообщалась, будь она неладна!

Из её кармана послышалось электронное бульканье. Сильно побледнев, девочка вытащила карточку, закусила губу, несколько раз глубоко вздохнула и только после этого посмотрела на неё.

— Теперь ещё меньше, — пролепетала она и глаза её стали стремительно наполняться слезами.

Я никогда не видела, как Полина плачет. И, если честно, очень не хотелось на это смотреть. Но больше всего не хотелось, чтобы Полина плакала в этой комнате, перед Никитой. Она ведь при своём темпераменте может сделать с ним всё что угодно, чтобы не оставлять свидетелей своего позора.

— Ладно, Полиночка, пойдём! — Схватила я её за плечо и потащила к двери. — Всё в порядке, ты только не переживай!

Полина безропотно дала себя увести, но около двери опомнилась.

— Уйди, Бахмурова!

Если бы она толкнула меня чуть сильнее, я, пожалуй, не смогла бы удержаться на ногах.

Полина уселась на то самое место, с которого я увела её минуту назад. Я видела, что на её лбу выступили капли пота, ярко блестевшие в свете ночника.

Никита сидел потупившись, словно был в чём-то виноват.

— Ну, что? — Шёпотом спросила она

— Ладно. Я согласен вас охранять. Но мне нужно будет ещё четыре человека.

— Два, — жёстко возразила Полина. — Зато выбирать будешь сам.

Я удивилась, насколько быстро она перешла к своему обычному тону.

— И чтобы два человека сорок охраняли?! Нет, Иванова, ты какую-то ерунду несёшь. Иди лучше поспи, а завтра на свежую голову поговорим.

— Ну, во-первых, не сорок, а тридцать восемь, а во-вторых…

— Заладила, во-первых, во-вторых! — Шёпотом заорал Никита, оглядываясь в сторону спящего психолога. — Ты понимаешь, что сейчас нам самое главное одну-две недели продержаться, чтобы свой статус зафиксировать. А потом уже можно считать, сколько реально нужно людей! Короче так: завтра ВСЕ мальчишки будут исполнять мои распоряжения! Все до единого! Иначе проваливай вон со всеми своими полномочиями!

Я даже закрыла глаза, полагая, что начнётся драка, но Полина меня в очередной раз удивила. Когда я через несколько секунд осмелилась посмотреть в её сторону, она, присев на корточки, пыталась заглянуть Никите в лицо.

— Никиточка, — говорила она, — я, конечно, понимаю, что на тебе сейчас громадная ответственность, но тебе нужно как-то к этому привыкать. Если ты каждый раз будешь так нервничать…

Она уговаривала его до тех пор, пока не проснулся Марек и крайне невежливо не послал нас спать.

— Совсем офонарели, четыре часа ночи! — Возмущался он нам вслед.

И, хотя ещё не было одиннадцати, Полина предпочла в дискуссию не вступать и потащила меня за собой.

Очутившись в комнате, она тут же уселась в своё кресло, обхватила колени руками и задумалась, глядя куда-то в пространство. Я сразу поняла, о чём она думает. Об очках. Точнее. об их отсутствии.

Установилась такая тишина, которая бывает в доме, где умер человек. Любой, даже самый малейший звук казался неуместным.

Спать расхотелось. Сначала я подошла к окну, долго вглядывалась в темноту, прижимаясь лбом к холодному стеклу, потом взглянула на часы и всё-таки решила, что нужно укладываться спать. Полина продолжала сидеть в той же позе. Всем своим видом она выражала безразличие и отчаяние.

Я уселась рядом, благо размеры кресла это позволяли, приобняла одной рукой.

— Полина, не переживай так.

Она передёрнула плечами, сбрасывая руку.

— Не трогай меня! И вообще уйди отсюда!!

— Ничего не изменится от того, что ты будешь сама себя взвинчивать.

— Тебе хорошо говорить! — Зашептала девочка срывающимся голосом. — Если тебя из «Штуки» выпрут, сколько людей об этом узнают? Максимум — десятка два. А если я приеду домой — полсотни планет будут это обсуждать. И папе будут всякие неприятные вопросы задавать. Я о папиной репутации беспокоюсь больше, чем о чём-либо ещё. Он меня растил, воспитывал — а я ему такую свинью подложу!

— Но ведь ещё ничего не случилось?

— Случится. Завтра. У меня — минус двести. Между прочим, мы ещё и учиться по-человечески не начали.

Тут я уже не нашлась, что можно ответить. Если бы я спросила «А кто в этом виноват?», то я сама себя перестала бы уважать; слишком уж это некрасиво.

Я всегда полагала, что хоть немножечко знаю людей, но Полина в который раз разуверила меня в этом. Она вдруг легко вскочила с кресла и выпалила на одном дыхании:

— Ладно, не стоит об этом переживать! Всё, проехали! Больше об моих очках ни слова! У меня для тебя есть сюрприз!

Я опешила и недоверчиво взглянула в лицо:

— Ты серьёзно?

— Да! Хочешь узнать, какой?

— Я о другом. Ты в самом деле готова забыть всё, что с тобой случилось?

— А что со мной случилось? — Дурашливо заморгала Полина, потом посерьёзнела. — То, что я живу с тобой в одной комнате — это не повод портить тебе настроение. Я не выходила за тебя замуж, чтобы взваливать на тебя свои проблемы. Всё, больше об этом не говорим!

Некоторое время мы молчали. Я пыталась собраться с мыслями.

— Приятный? — Наконец, спросила я.

Полина удивилась, потом до неё дошло.

— Ты о сюрпризе? Да, в какой-то степени.

— Тогда давай, показывай. Люблю приятные сюрпризы.

— Помнишь, я про Марека говорила? Что у него имя нестандартное?

— Помню. И что?

— Мне Красная Шапочка дала список нашего класса. И никакого Марека там нет.

— И где этот список?

— На платформе оставила. Сейчас принесу.

Полина подошла к своему интернет-креслу, надела сапог, перчатку, шлем и принялась всем телом извиваться. Я поймала себя на том, что снова с любопытством её рассматриваю. Бродить по сети на одной ноге и сохранения равновесия балансировать одной верхней конечностью — это шоу ещё то!

Полина выделывала всякие па минут десять. Наконец, на мониторе появился длинный список, потом из печатника выскользнула бумага.

— Ну, как я тебе? — Поинтересовалась она, снимая шлем и вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

— А? — Повернулась я к ней.

— Только не ври, что не видела.

— Видела, — призналась я. — А зачем ты так?

— Повыпендриваться перед тобой захотелось, — нимало не смущаясь поведала Полина. — Мало кто умеет в виртуале с одной рукой и ногой жить. А всё началось с того, — она сделала интригующую паузу, — что однажды я играла в какую-то навороченную стрелялку. Прошла все уровни, и в конце самого последнего правая половина костюма полностью отказала! А очки терять не хочется — просто жуть! И сохраниться уже нельзя было. Представляешь, каково мне было: какие-то драконы вокруг, совсем рядом вулкан работает, чуть зазеваешься — и сразу в лаву, с воздуха обстреливают… А я — одноногая и однорукая…

— И как, получилось у тебя до финиша дойти?

Полина несколько мгновений колебалась, словно решала, обмануть или нет, потом, похоже, решила, что не стоит.

— Нет, — и тут же реабилитировала себя. — Зато я в таком виде прожила пять часов двадцать семь минут. После этого ходить в Сети по ровной поверхности на одной руке и ноге — это для меня всё равно, что на танке по Невскому проехаться.

Интересное сравнение. Никто из тех, с кем я была знакома до этого, не оперировал бы подобными категориями. Именно после этой фразы я вдруг остро осознала, что все вокруг меня — в той или иной степени — чужие. И Полина — тоже, несмотря на то, что она моя соседка по комнате и, как следствие этого, вроде как самый близкий в данное время для меня человек.

— Тут есть Кирилин, но не Марек, а Игорь, — сообщила я, внимательно проглядев список. — Зачем он нас обманул?

— Может он просто пошутил?

— В таком случае у него чувство юмора оставляет желать лучшего. Это ни капельки не смешно.

— Позвать его?

— Зачем?

— Чтобы спросить…

У Полины стали такие глаза, что даже после этих двух слов я поняла, что говорю ерунду, правда, почему это ерунда — этого я не понимала, и остановилась.

— Бахмурова! — В Полининых глазах, казалось, навеки, поселилась мировая скорбь. — Мне тебя искренне жаль. У тебя никакого дипломатического таланта.

— При чём тут это?

— Ну, спросишь ты у него, почему он поменял имя, он тебе ответит, в итоге ты удовлетворишь своё любопытство — и всё. Слишком мал удой с факта, что он шифруется под другим именем.

Я задумалась, вспоминая значение слова «удой». Вроде бы вспомнила.

— Что же ты предлагаешь?

— Молчать. До первого удобного случая. Тем более, этот материал из таких, что за время своего хранения не уменьшают свою ценность, а увеличивают.

— А вот этого я точно не понимаю.

— Если уж я решила сделать из тебя Навигатора, то придётся объяснить, — вздохнула девочка, услышав мой упавший голос. — Тем более, мне не так-то уж много осталось…, — эту фразу она произнесла вполголоса. — Ну, так вот, если ты прямо сейчас скажешь, что Марек — это на самом деле не Марек, а Игорь, то ни у кого это никаких особенных эмоций не вызовет; его ещё никто толком не знает, ребятам всё равно, как его зовут. А когда пройдёт время, мы все передружимся, более плотно начнём общаться друг с другом, все будут знать, что Марек — это Марек, вот тогда информация про его настоящее имя станет настоящей бомбой, и такой ценной, что ей даже можно будет шантажировать.

— Теперь понятно, — сказала я и подумала, что Полина очень вовремя объяснила мне, как нужно себя вести. Я как раз хотела указать ей на некоторые интересные вещи, касающиеся Марека. А теперь сохраню их для себя. Кто знает, вдруг мне и вправду придётся его когда-нибудь шантажировать? Список «интересных вещей» начинался самым простеньким вопросом: откуда Марек знает, что Маша — из деревни. А заканчивался вопросом настолько интересным, что я не могла удержаться, чтобы всё-таки не задать его Полине.

— Кстати, а карточка Марека до сих пор у тебя?

— Я её ещё утром ему отдала, ты что, не помнишь?

— Когда?!

— Когда он пришёл к нам. Помнишь, я тогда ещё перед зеркалом сидела и тебя Ивановной обозвала?

— Помню. А дальше что?

— Потом он сказал, чтобы я ему отдавал карточку. Я отдала. Он сказал «всё» — и ушёл.

— «Всё» — это я тоже помню. А про карточку как-то из головы вылетело.

Полина с жалостью посмотрела на меня:

— Ты, наверное, устала? Ложись спать. Я тебе могу даже постель расстелить.

— Расстели!

Я, наверное, слишком широко заулыбалась. Полина тут же возмутилась:

— Обойдёшься! — Потом недоверчиво спросила. — Ты в самом деле про карточку ничего не помнишь?

— Стала бы я тебя обманывать!

— Ты бы всё-таки отдохнула немножечко, Настя.

— Некогда отдыхать. Ты список вопросов к следующему зачёту помнишь?

— Ага, наизусть, — съязвила Полина.

— Нам всё это и за год не выучить. А зачёт уже через месяц. Так что расслабляться некогда.

— Думаешь, так постоянно будет?

— Надеюсь, нет. Просто пугают для начала. Говорят, первые курсы во всех институтах — самые трудные. Навряд здесь по-другому.

— Давай для начала список вопросов вытащим из Сети и распечатаем.

— Только у ребят нужно спросить, — тут же сказала Полина, — вдруг у кого-нибудь проблемы с печатником или с бумагой. Тогда нужно распечатать и им… Кстати! — Её лицо озарилось. — Тебе не кажется, что заниматься поодиночке — по меньшей мере нерационально?

— Хочешь, чтобы ребята готовили уроки все вместе?

— Я предложу им это. Думаю, они не откажутся. А ещё лучше, — девочка заходила по комнате, не в силах сдержать возбуждение, — если мы друг другу преподавать будем. Я, допустим, хорошо знаю политологию, ты — химию, Марек — психологию. Выберем предметы, которые нам больше всего нравятся — и будем друг друга по ним учить.

— Только вот вряд ли Марек согласится.

— Да что ты к нему привязалась в конце концов! — Разозлилась Полина. — Думаешь, я ему рога не обломаю, когда мне это будет нужно?

«Думаю — нет», — мелькнуло у меня в голове, однако я решила промолчать.

А здорово всё-таки Марек-Игорь Полину достал, если она только при одном упоминании его имени приходит в бешенство!

— Самая главная проблема — безопасность, — заявила она, — и в данный момент она более-менее решена. Всё остальное — завтра. Ты во сколько дома спать ложилась?

— Когда как.

— А я всегда — в десять.

— И не скучно тебе было всю жизнь по расписанию жить?

Полина остановилась.

— Нет, конечно, — ответила она. — Потому что даже не представляла, что можно делать как-то иначе… Ладно, ты как хочешь, а я — спать. Пока!

Хотя я несколько минут назад тоже собиралась укладываться на боковую, но именно в самый последний момент всё-таки решила на пару минут выбраться в Сеть. Второй день уже пользуюсь здешним компьютером, а в Графонет с него так и не выходила. Неправильно это. Надо посмотреть, что там и как. А больше всего меня интересовала платформа моего персональника, которая должна стать моей второй комнатой, только не в реальном мире, а в виртуальном, в Сети.

После изобретения нейронных процессоров последнее, восьмое, поколение «Пентиумов» уступило место новому поколению вычислительных машин — «Аксонам». Быстродействие последних позволило в корне модифицировать земной Интернет. Пространство Сети стало графическим. Контраст был таким же разительным, как разница между наборной строкой символьного компьютера и окнами Windows.

В новой редакции Интернет оказался похож на громадную виртуальную планету. На этой планете были свои материки, объединяющие сайты различных направлений: коммерческие, научные, развлекательные, информационные… Материки делились на зоны влияния различных прокси-компаний, внутри же этих зон располагались территории, которые в старом, аналоговом, Интернете назывались сайтами.

После американской катастрофы 2131 года из сетевого сленга стали изгоняться английские слова, некоторые заменялись неуклюжими русскими синонимами, тем не менее, слово «сайт» оказалось нетронутым. Может быть потому, что найти русский эквивалент этому короткому слову оказалось затруднительно.

Пространство виртуальной сетевой планеты было величиной условной: можно было войти в крохотный, ничем не примечательный домик и очутиться посреди бескрайней пустыни или в каком-нибудь парке аттракционов; всё зависело от фантазии мастера, создавшего сайт.

В корне изменилась архитектура компьютерной техники. Постоянное подключение к Интернету сделало возможным некоторые компоненты системного блока перенести в виртуальный мир. Изменения коснулись в первую очередь всех видов памяти. Каждому компьютеру в реальном мире соответствовала виртуальная платформа в сети, имеющая вид прямоугольного сооружения, парящего в пространстве. Именно на ней и располагались индивидуальные компоненты компьютера.

Первые платформы, серые, с острыми выщербленными краями, очень напоминали бетонные гробы, что немало забавило пользователей. С течением времени они изменились, приобрели цвет и объём, а форма некоторых оказалась настолько своеобразной, что оставалось только удивляться богатой фантазии их владельцев.

Самый обычный пейзаж Интернета — это тысячи висящих в сером пространстве платформ всяких цветов, форм и размеров. Внизу, на поверхности планеты, в лёгкой электронной дымке помех — многочисленные вывески сайтовых реклам и огоньки, окаймляющие посадочные площадки для платформ.

Большей частью платформы тихо парят, изредка мягко сталкиваясь друг с другом, так же противодействующей силой отбрасываются назад, это значит, что их владельцы отсутствуют или занимаются своими делами, не требующих сетевых ресурсов. Если пользователь проявляет активность и вводит адрес, его платформа приподнимается над остальными и стремительно исчезает в сером тумане…

— Спокойной ночи, Полина! — Сказала я.

Моя ненаглядная соседка что-то неразборчиво пробормотала и отвернулась к стене, закутываясь в одеяло.

Тут же выключился свет. Этого ещё не хватало! Автомат запрограммирован на «Спокойной ночи?» А если мы с Полиной поссоримся и никто этой фразы не скажет, свет, что, всю ночь будет гореть?

Несколько минут я бродила по комнате в темноте. Полинка уже спала, или, по крайней мере, хорошо притворялась. Свет так и не включился. Надо бы, наверное, завтра разобраться с этой системой. Ещё не хватало выстраивать режим дня в зависимости от того, когда начинает или прекращает работать освещение!

Я уселась в интернет-кресло, закрепила на поясе карабин, забралась в сапоги, на несколько размеров больше, чем нужно, поёжилась от неприятного ощущения холодной кожи обуви, одела перчатки и шёпотом, чтобы не разбудить подругу, сказала:

— Включение компьютера.

Клавиатура начала послушно подмигивать. Вскоре прямо над клавиатурой, в воздухе, появилась оранжевая шестиконечная звезда. Я уменьшила яркость.

— Система загружена, — подтвердил приятный женский голос.

— Выход в Графонет! — Приказала я, одевая на голову шлем. И успела заметить заставку, возникшую на мониторе: стальное графонетовское небо с множеством одинаковых тёмных прямоугольников платформ. Мне они всегда напоминала летящие по воздуху гробы, поэтому, подав команду на выход в Интернет, я всегда торопилась забраться в шлем.

В настоящей сети картина была гораздо более пригляднее, чем на заставке, которая почему-то, вот уже почти столетие, с начала эпохи графического Интернета, не менялась. Та же самая шестиконечная звезда на голубоватом фоне переливалась всеми цветами радуги.

— Графонет приветствует вас! — Раздался приятный женский голос.

Бродя по Сети, я однажды наткнулась на статью об этой женщине. Она записала эту фразу, когда ей было двадцать три года, тогда она работала диктором на местном визо — канале. Потом она состарилась, умерла, а пользователи Сети ещё много-много лет будут слушать это приветствие. «Интернет приветствует вас». Не знаю, как других людей, но меня эта простенькая фраза заставляет вспомнить о бренности бытия.

Я решила не удивляться ничему, что бы ни происходило на территории сайта «Штуки» и подсознательно ожидала каких-нибудь сюрпризов. Однако ничего такого при входе в Сеть не случилось: он оказался более чем стандартным: через голубой туман медленно начали проступать контуры стен и предметов.

С этого компьютера в сеть я никогда не выходила, поэтому, очутившись на незнакомой платформе, с интересом принялась вертеть головой. Пришлось пробормотать несколько цифр, фокусируя зрительные пластины, похоже, у предыдущего владельца шлема было неважное зрение. Тогда я как-то не подумала, что вчерашним вечером этим шлемом пользовалась Полина.

Разглядев интерьер крохотного помещения, в котором очутилась, я не смогла сдержать возгласа удивления.

Вокруг царил жуткий беспорядок, какого мне не приходилось видеть ни разу в жизни, ни в реальном, ни в виртуальном мире. Вся мебель — разгромлена, стенные шкафы — и те выкорчеваны из стен, полки — разбиты, все держатели методично вырваны, даже лак вроде бы содран с дверей. Про всё остальное говорить не приходилось: книги с оторванными страницами, корешками вверх, выдранные из переплётов, валялись по всей комнате, пол был усеян бумагами всяких форм и размеров, преобладали тетрадные листы, исписанные мелким убористым почерком.

Среди всего этого беспорядка я даже не сразу заметила незнакомца в углу комнаты. Это был человечек, каких рисуют очень маленькие дети: вместо туловища — овал, даже не очень ровный, четыре палочки, по одной на каждую конечность, кружок — голова, внутри — две точки — глаза и пара небрежных штрихов, долженствующих обозначать рот и нос — стандартная оболочка перемещающегося по сети. Я сразу подумала, что выгляжу точно так же, поэтому внешнему облику странного посетителя нисколько не удивилась.

Важным было другое: то, чем занимался незнакомец. Он с увлечением копался в какой-то картотеке. Просмотренные карточки из плотного желтоватого картона он не глядя бросал через плечо. Одна из таких карточек спланировала к моим ногам. Я подняла её. Речь шла о технических данных фотонной тяги.

Почему-то именно это возмутило меня до глубины души. Подумать только: кто-то собирал всё это, исписал горы бумаг, потратил уйму времени, чтобы собрать и классифицировать нужную, я полагаю, для моего дальнейшего обучения, информацию. А какой-то козёл…

По другому я его назвать не могла, хоть не очень привыкла оперировать нецензурными словами.

Находясь в состоянии, близком к шоку, я стояла посреди комнаты, и только и могла что хлопать глазами, наблюдая за происходящим и про себя награждать незнакомца всякими эпитетами, среди которых почему-то преобладали зоологические термины..

Козёл покончил с очередным ящиком, сбросил его на пол и приступил к следующему. Его методичности можно было позавидовать.

Я пыталась собраться с мыслями. Говорят, что залезть в чужой карман гораздо более прилично, чем забраться на постороннюю платформу. По крайней мере, в силу чисто физических причин в кармане не может очутиться столько личной информации, сколько умещается на одной платформе. Особенно если учесть, что из-за особенностей строения платформ память, могущая располагаться на ней, не имеет объёма, говоря иначе, просто-напросто неограниченна.

Я конечно понимаю, что платформа является моей личной собственностью не более двух дней, но ведь это не повод устраивать на ней погром? Комната, кстати, принадлежит мне ровно столько же. А если в мою комнату кто-нибудь ворвётся и начнёт в ней всё громить, насколько это будет логично?

Я нервно хмыкнула, на миг представив себе эту картину. И забыла, что мне нужно соблюдать тишину. Человек повернулся и увидел меня. Реакция последовала незамедлительно. Я не успела ничего предпринять, а он уже бежал ко мне. Мчался так, словно земля горела у него под ногами. Я только успела слабо прикрыть рукой лицо. Жест почти полностью бесполезный в реальном мире, тем более, в сети, где даже в костюме-минимуме лицо прикрыто прочным шлемом.

Он схватил меня за руку и куда-то потащил. Сначала я пыталась сопротивляться, но потом поняла, что незнакомец гораздо сильнее меня, и смирилась с происходящим. Хуже всего было то, что он держал меня за руки, за две руки сразу, а это значит, что выйти из Сети самостоятельно, нажав определенную комбинацию клавиш на клавиатуре, я не могла. Голосовое управление я включать не стала, не уверенная в должном быстродействии незнакомого компьютера.

Оказывается, зря.

— Что тебе нужно?

Он не отвечал. Подвёл меня к окну, деловито принялся связывать мне руки за спиной, опять же молча, что мне не нравилось всё больше и больше. Убить человека, который находится в виртуале в стандартном костюме, в котором сейчас была я, довольно затруднительно; ничего такого я не боялась. Но вот причинить множество неприятностей при желании можно очень даже легко.

И эти неприятности не замедлили произойти. Незнакомец даже не стал открывать окно — резким движением локтя выбил раму и выбросил меня в образовавшийся проём.

…Вот так да!

Несмотря на более чем нежный возраст, мне в уже приходилось один раз падать с интернетовской платформы. Самое главное было при этом не забывать, что находишься в виртуальном мире, а не в реальном. При падении повредить, тем более, сломать конечности было просто-напросто невозможно, даже находясь в костюме улучшенной тактильной чувствительности, что уж было говорить про учебный костюм-минимум из сапог, перчаток и шлема. Здесь с большей вероятностью можно было получить психическую травму, чем какую-либо ещё.

Сначала, очутившись в плотном сером пространстве, я вскрикнула, потом взяла себя в руки, вспомнив, что рядом Полина. Ещё не хватало разбудить соседку по комнате. Тем более, я её знала не так долго, всего два дня. Не хватало ещё начинать знакомство с таких неприятных вещей, как внеплановая ночная побудка.

— Всё в порядке, — шёпотом уверила себя я.

Парить в воздухе — это только на первый взгляд приятно и красиво. На самом деле ощущения довольно препаршивые, особенно если воздух тяжёлый, насыщенный водяными парами, вокруг — полная темнота, а руки связаны за спиной. Огни сайтов перемигиваются далеко внизу, но почему то кажется, что поверхность совсем близко и она ощетинена чем-то очень острым. Невольно группируешься, принимая позу эмбриона. А падать в свернувшемся положении неприятно даже кошке, которая по всем законам природы может упасть только на четыре лапы — и никак иначе. Вторая же половина психики во главе со всеми рефлексами требует упасть именно на четыре лапы, то есть на две ноги и две руки. Человеческая психика пытается разрешить парадокс: вкупе с желанием сгруппироваться возникает не менее острое желание развернуться… — и что делать?!

Это противоречие — чуть ли не единственное, что отравляло мне жизнь, пока я парила в воздухе. Я даже стала размышлять, что это за гад такой сбросил меня с родной платформы. В голову как назло ничего не лезло. Какой-нибудь здешний вредитель-хулиган? Или прошлый владелец компьютера? Это вряд ли. Какой смысл ему разрушать всё то, что собирал не один день. Одна картотека с типами фотонной тяги чего стоит. Написать громадное количество карточек таким мелким почерком, оставить всё это следующему владельцу компьютера. А потом всё перепутать и разбросать. В чём смысл?

«Попробуем рассуждать логически. Тот, кто сейчас у меня там, на платформе, явно что-то ищет. Почему именно сегодня? Похоже, посчитал, что, утомлённая событиями сегодняшнего дня, я буду спать как убитая, поэтому это — один из немногих дней, когда платформа будет с большой степенью вероятности пуста.

Второе: что ему там надо? К сожалению, я знаю слишком мало, чтобы так сразу ответить на этот вопрос. Поживём — увидим. Но начало учёбы, конечно — потрясающее! Если и дальше всё так пойдёт, то скучать будет некогда»

Потом мои мысли переключились на погоду. Насколько извращённым должно быть мышление человека, чтобы устроить над своим сайтом вечную ненастную ночь? Вчера вечером Полина жаловалась на погоду, сегодня днём я имела возможность понять, что климат не изменился, а теперешнее состояние атмосферы убедило меня в том, что погода на сайте меняться не будет никогда. Обрадовать этот факт может только людей (кстати, почему-то довольно многочисленных), которым нравится плохая погода. Я тоже не имею ничего против дождя, если он быстро заканчивается и если в это время сидишь в уютном доме, а не бродишь по улице…

Земля приблизилась неожиданно. Кажется только что далёкие огоньки проглядывали сквозь туман откуда-то глубоко снизу, и вот я уже, извиваясь, скольжу по холодному мокрому металлу. Так и есть, упала прямиком на какой-то купол. Хорошо ещё, что в этом простеньком костюме, а не в том, в котором мы учимся. В этом можно слегка поранить голову, ладони и ступни, как раз те места, на которые одеты интернетовские принадлежности. В навороченном костюме, который позволяет испытать всю гамму тактильных ощущений, да ещё с отключенной системой безопасности… Пожалуй, то, что осталось бы от меня в таком случае, было бы проще закрасить, чем отскрести.

Я плюхнулась прямиком в лужу, вровень на то самое место, которое ещё не перестало болеть после моего сегодняшнего выхода в Сеть в школьном костюме, и не смогла сдержать стон. Вот ведь не вёзёт, а! И руки, связанные за спиной не помогли.

Кое как обретя равновесие, я крохотными шажками, не переставая морщиться и постанывать побрела через темноту. Не может быть такого, чтобы мне кто-нибудь не встретился бы!

Сначала я думала, что дождя не замечаю потому, что привыкла к нему, только потом, когда уже очутилась в реале и вспоминала этот марш-бросок под дождём я поняла, что в том простеньком интернет-костюме, которым я пользовалась, его немудрено было не заметить.

Затрудняюсь сказать, сколько времени я бродила в темноте между куполов, но никак не меньше получаса. Кого-нибудь повстречать у меня так и не получилось. Я уже начала прикидывать, как отреагирует Полина, когда утром, проснувшись, увидит моё тело, безвольно висящее в интернет-кресле. Конечно, она сразу увидит руки, зафиксированные у меня за спиной, и поймёт, что в виртуале меня кто-то банально связал. Интересно, что интересного она скажет, освободив меня?

Помниться, именно тогда я дала себе зарок никогда не выходить в Сеть без голосового управления. С одной стороны, эта функция крайне неудобна: всё, что вы не говорите, даже самым тихим шёпотом, программа воспринимает как потенциальную команду, пытается её распознать и спрашивает, стоит ли исполнить необходимое действие. Это очень утомительно и поглощает львиную долю системных ресурсов. С другой стороны, если выйти в Интернет, имея голосовое управление, то будешь застрахован от таких вот казусов со связанными руками.

Металлические купола безмолвствовали. Дверей ни в один из них я отыскать так и не смогла. А если бы и нашла, что — головой с разбега в них стучаться? Все они были похожи один на другой, только общий был гораздо больше всех остальных, но и около него тоже никого не было. Немудрено — ночью никто не учиться. А если такие любители и находятся, то они, учась не первый год, накопили у себя список необходимых переходов и перемещаются между пунктами назначения напрямую, минуя «улицу».

Я уже почти потеряла всякую надежду выбраться с сайта до утра, но совершенно случайно набрела на небольшой столбик, высотой чуть ниже меня. Он был тёмного цвета и совершенно сливался с окружающей местностью, из-за чего я заметила его, только столкнувшись с ним.

Некоторое время я недоуменно разглядывала эту деталь пейзажа, и почти уже пошла дальше, но тут совершенно случайно на конце столбика заметила нечто, напоминающее клавиатуру. Нагнувшись, долго и пристально изучала странный выступ. Так и есть — клавиатура. Выглядит она очень нелепо, так смотрелся бы, наверное, телевизор на лесном пеньке. Вода, пузырясь, стекала между клавишами, мокрыми и склизкими от постоянной сырости и дождя. На них кое-где видна даже краска, которой были нарисованы буквы. Интересно, зачем здесь эта клавиатура и работает ли она?

Постараться что-нибудь напечатать? А в чём смысл, если не видно монитора? И чем печатать — носом?

Есть такая поговорка: голь на выдумки хитра. Теперь, получив хотя бы призрачный шанс на свободу, собственной изобретательностью я удивила сама себя. Отыскала невдалеке кусочек проволоки, взяла его в рот и, крепко зажав его зубами, принялась нажимать на кнопки.

Т-Р-Е-Б-У-Е-Т-С-Я-П-О-М-О-Щ-Ь

А что ещё мне было писать?

Я постояла, прислушиваясь к шуму дождя, потом повторила призыв, добавив в конце, что имею срочную необходимость связаться с учениками первого курса.

Прошло несколько томительных минут. Вдали послышались голоса, которые стремительно приближались. Наконец, рядом появились мальчик и девочка лет восьми в блестящих чёрных дождевиках. Их возраст меня обмануть не мог: оболочки на этом сайте раздавали один раз и на весь период обучения, тут никому не могло быть меньше шести и больше десяти.

— Ты откуда такой красивый? — Поинтересовался мальчик.

Обычный сетевой шовинизм. Неизвестные лица в стандартных интернетовских оболочках априори имеют мужской пол.

Девочка молча принялась развязывать узелки.

У меня едва получилось пошевелить пальцами, разминая затёкшие руки.

— Я с первого курса, — сказала я. — Первый раз за всё это время вышла в Сеть со своего компьютера в холле — и меня кто-то сбросил с платформы. А саму платформу разгромил.

— Как это — разгромил? — Не понял мальчик.

— Все шкафы переломал, все записи перепутал, там вообще ничего целого не осталось.

Пока я жаловалась, девочка внимательно смотрела на меня, потом они с мальчиком синхронно переглянулись.

— Ну, что, слетаем, посмотрим? — Спросил мальчик.

Девочка поморщилась, нерешительно потопталась на месте, потом кивнула.

— Ладно!

Я даже не успела удивиться. Они взяли меня за руки, с двух сторон, и поднялись в воздух.

— Помнишь, где твоя платформа? — Осведомилась девочка.

— Нет.

— Эх, ты.

Мы двигались очень быстро, но через несколько минут скорость нашего движения замедлилась: рядом с нами из воздуха появлялись серые в выбоинах поверхности платформ, очень похожие на бетонные гробы начала графического Интернета.

— Первокурсники в шестом квадрате! — Прокричал мальчик своей спутнице.

Многие из платформ оказались заняты: через светящиеся окна виднелись смутные человеческие фигуры.

Мне вспомнился ночной полёт на метле в «Мастере и Маргарите» (это кино я видела совсем недавно, перед тем, как отправилась на учёбу). Думаю, главная героиня романа испытывала те же ощущения, что и я. Мне настолько понравился этот способ передвижения, что я решила во что бы то ни стало отыскать подпрограмму, отвечающую за полёт. Это гораздо проще, чем бродить под дождём.

Наконец мы добрались до группы платформ, все окна в которых были тёмными. Я сразу узнала свою платформу: через выбитое окно пробивался слабый желтоватый свет.

— Это — моя!

Когда мы очутились в помещении, я смогла разглядеть своих неожиданных спасителей. Ничего примечательного в их внешности не было: дети не так сильно, как взрослые, отличаются друг от друга. Я только отметила нос девочки, чуть больше стандартной длины, но это ей, как ни странно, шло.

— Ничего себе! — Присвистнул мальчик, когда они обошли мою платформу по периметру. Злоумышленника, само собой, на ней больше не было: всё, что можно было обыскать, он обыскал. И ту самую злополучную картотеку, которую он потрошил, когда я появилась на платформе, он допотрошил до конца: содержимое всех ящичков валялось, разбросанное, по комнате.

— Жалобу подавать будешь? — Спросила девочка.

— Кому?

— Красной Шапочке.

— А можно как-нибудь без этого?

— Можно, — ответил мальчик.

— Нам-то что, — добавила девочка.

Не прощаясь, они взялись за руки и вылетели в окно. Обиделись, что ли?

Надо было спросить хотя бы, с какого они курса.

Всё происшедшее со мной за последний час напоминало дурной сон. Я отыскала остатки стула, ножки которого оказали отломанными, уселась на седушку и задумалась о своей нелёгкой жизни, устроив подбородок на переплетённых пальцах рук. Проще было создать новую платформу, чем восстанавливать старую. Будто у меня больше проблем нет, чем заниматься сортировкой книг и карточек. Кстати, книги тут ведь не из школьной библиотеки? Тогда их, пожалуй, стоит оставить. Насколько я понимаю, электронные книги на здешнем сайте — дефицит (я имею в виду — личные). А вот всё остальное…

На уборку ушло чуть больше четверти часа. Я вышла в реал, убедилась, что Полина безмятежно спит (даже слегка похрапывает во сне), бросила взгляд на часы — половина двенадцатого, и принялась форматировать отдельные фрагменты помещения. Несколько раз пришлось выходить в Сеть и перетаскивать книги в сторону, чтобы случайно не уничтожить их.

Под конец платформа приобрела первозданную чистоту, словно компьютер только что сошёл с заводского конвейера. Впечатление портила только кучка потрёпанных томов в дальнем углу.

У платформы оказалось даже нечто, напоминающее балкон. Закончив уборку, я вышла на него (так и тянет написать: «подышать свежим воздухом», но о каком воздухе в виртуале может идти речь?). Наверное, мне просто захотелось полюбоваться окрестностями.

Я дала платформе самый малый ход и принялась разглядывать проплывающие мимо величественные сооружения. Абсолютное сходство с бетонными гробами, особенно если смотреть снизу и чуть сбоку! Интересно, вид платформ на здешнем сайте канонизирован или можно применять оболочку на своё усмотрение? Скорее, первое, иначе нашёлся бы хоть кто-нибудь, если не изменивший вид своей платформы, то хотя бы разукрасивший её в более весёлый цвет.

Неожиданно мимо проплыла платформа, в окне которой горел свет.

Кто-то из наших или в кучку первоклашек затесался старшекурсник?

Я хотела сделать так, чтобы наши платформы чуть соприкоснулись, но немного не рассчитала, и из-за сильного удара едва смогла удержаться на ногах.

— Какого хрена?! — Заорал косматый старик, выскакивая на свой балкон. Я чуть не умерла от страха.

— Я… нечаянно… Я уже… тут… ухожу…

— Ты кто?!

— Меня Настя зовут, — призналась я, чувствуя, что жить мне остаётся не больше минуты. — Бахмурова.

— Настюх — ты, что ли?! — Расхохотался старик. — Проходи, сейчас я состыкуюсь с твоим гробом!

Я покачала головой, отступая на шаг.

— Не пойду! Вы кто?

— Да Никита я, неужели не узнала?!

Вскоре мы сидели на его платформе.

Никита нарядился под какого-то древнего рокера: кожаная куртка с множеством заклёпок, огромные, на пол-лица солнечные очки, густая чёрная борода, пышная шевелюра седых волос.

— Это точно ты? — Недоверчиво осведомилась я.

— Кто же ещё! — Самодовольно хмыкнул рокер, обошёл вокруг заваленного бумагами стола, по хозяйски развалился в кресле, с усмешкой воззрился на меня. — Моя платформа, каким хочу, таким и хожу. Как я тебе?

— Жуть!

— Я тоже так думаю.

— Чуть не умерла от страха, когда тебя увидела. Не можешь оболочку…, — я запнулась, — подемократичнее подобрать?

— Мне нравится.

Мне оставалось кротко вздохнуть. А что ещё можно сделать? Мальчишки живут в каком-то своём непонятном мире, понять их абсолютно невозможно.

— Тебе чего не спится? — Спросил Никита.

— А тебе? Ты ведь каждое утро заспанным приходишь!

— А тебе-то что с того? Я же не могу только учиться и учиться, мне и жить когда-нибудь надо!

— Это ты ЗДЕСЬ живёшь?

Я глядела обширное помещение, напоминающее зал деревенской библиотеки. В нём было так много всего (особенно книг и всяких записей), в нём царил такой порядок (относительный, конечно), что я не могла вслух не позавидовать.

— А ты чего такая взъерошенная? Случилось чего?

Я кивнула, некоторое время собиралась с мыслями, а потом принялась рассказывать о своих злоключения.

Когда я закончила, рокер расхохотался. Смеялся он долго и со вкусом, хлопая себя по коленям, обтянутым узкими джинсами, откидываясь назад и показывая блестящие в полумраке золотые зубы. Он вытирал выступающие от сильного смеха слёзы.

Кто бы смог узнать в этом развязном бородатом мужике десятилетнего мальчишку?

— По тебе актёрский факультет плачет, — сказала я. — Если выгонят из «Штуки» можешь пойти туда. С руками оторвут.

— Ох, уморила! Ох, не могу! — Продолжал веселиться рокер. — Это надо же: вышла в Сеть — и сразу с платформы сбросили! Я хоть в совокупности пять лет из своих десяти провёл в Интернете, каждому козлу прямо говорил, что он — козёл, но довыпендриваться до ТАКОГО у меня ни разу не получалось! Ты прямо все возможные неприятности на себя цепляешь!

— Хватит смеяться, я спать хочу! Успокой меня — и я пойду.

Никита, хохотнув ещё несколько раз, замолчал.

— Ладно, — сказал он неожиданно серьёзным голосом. — Если хочешь, оставляй свою платформу рядом смоей, я тебе какую-нибудь литературку скопирую, мебель расставлю, а потом пудовый замок напрограммирую: ни один гад больше не сунется.

— Сделай пожалуйста, ладно?

Очутившись в реале и стащив с головы шлем, я долго сидела, бессмысленным взглядом глядя прямо перед собой. Как в анекдоте: сходила, называется, за хлебушком.

День оказался более чем насыщенным.

Я почистила зубы, умылась, уже собиралась ложиться спать, но не смогла сдержать искушения и включила монитор. За несколько минут вид моей платформы разительно изменился: Никита уже успел написать программу для нескольких глубоких кресел, около стены начал появляться письменный стол, очертаниями пока ещё напоминающий верстак для рубки мяса…

Перед тем, как уснуть, я почему-то вспомнила Марека. Хоть он и на редкость неприятный тип, но всё-таки молодец. Отыскал слова, чтобы заставить Машу изменить свои намерения. И мальчишек оговорил — даже не запнулся. То, что никого из них не стошнило — это ясно как два плюс два; одежда на всех была чистой.

И всё-таки множество вопросов, связанных с ним, не давало мне покоя. И самый главный — почему я ничего не помнила про то, как Полина отдала ему браслет. Гипноз? И, в конце-то концов, каким образом он без карточки вчерашним вечером смог войти в наш корпус?! Или у него уже карточка была? Где он её отыскал ночью?

Сначала мне странной показалась Маринка Добровская со своим Ромой, теперь — Марек Кирилин. Да и Никита какой-то не такой: целыми ночами висит на сайте «Штуки», в жуткой оболочке, от которой любой среднестатистический человек запросто начнёт заикаться… Кругом одни загадки!

Может быть, именно так начинается классическая паранойя?

005

— Опять проспала? — Сказала Полина сразу, как только я открыла глаза.

— Я легла спать после полуночи.

— И чем же вы занимались, позвольте полюбопытствовать?

Всё случившееся со мной вчера напоминало дурной сон. Говорить об этом мне не хотелось. В конце концов, зачем осложнять жизнь моей соседки по комнате своими проблемами?

— В Сети была.

— Вопросы распечатала?

Я молча покачала головой.

Полина фыркнула так, что мне сразу стало понятно, насколько она не одобряет моего поведения.

— Бахмурова, иди умойся, а? На тебя жутко смотреть!

Я поплелась в душевую. По пути успела бросить взгляд на часы. Без четверти девять.

Цейтнот.

По начавшей уже складываться традиции в девять часов утра мы собрались в зале на первом этаже.

— Мы назовём этот зал — актовым, — сказала мне Полина, усаживаясь на сцену, высота которой позволяло применять её край вместо скамейки.

— А почему именно актовым? — Я смахнула с покрашенных облупленных досок далеко не гипотетическую пыль и устроилась рядом.

— Звучит красиво.

Мои губы против воли расползлись в улыбке.

— Ты у меня разрешение спрашиваешь, как этот зал назвать, или ставишь в известность об уже совершившемся факте? Тогда зачем ты это делаешь?

— Бахмурова, с тобой общаться невозможно! — Скривилась Полина. — Как я сразу не разглядела, какая ты вредная!

— Ты здесь главная, в любой момент можешь дать команду — и я поменяюсь местом с тем, кто тебе больше понравится.

— Ну уж нет!

Вот и пойми её логику!

Никита появился самым последним, покрасневший, заспанный, но чем-то очень довольный.

— Так, ребята, — поднялась на сцену Полина, все по привычке замолчали, — с каждым днём жить всё веселее и веселее, — объявила она, губы её скривились в иронической усмешке. — Вчера вечером я была у Красной Шапочки и узнала много всякой информации. Первое и самое главное: во всей «Штуке» только двое взрослых и к нам они не имеют никакого отношения. Вообще. Можно даже сказать, что они напрочь отсутствуют. Обслуживающего персонала тоже нет, так что ухаживать за нами никто не будет. Роботов-уборщиков из здания нашего холла забрал прошлый курс, потому что это они их купили. Не будем наводить порядок — весь холл превратиться в свалку. Деньги на все свои потребности мы тоже должны зарабатывать сами.

— Как? — Спросил кто-то из мальчиков.

— Работать мы будем в Сети — это вне всяких сомнений. Чем именно придётся нам заниматься — этого я пока сказать не могу. Сегодня вечером я перепишу все ваши увлечения, хобби, интересы, кто чем занимался, может кто-нибудь уже работал в Интернете. Только после этого я смогу сказать, в какую область деятельности нам придётся окунуться.

Полина говорила ещё долго, но ничего нового я больше не услышала. Разговор в основном вертелся вокруг организационных проблем, связанных с жизнью в холле.

— Простыни нам тоже самим стирать? — Обескуражено спросила девочка, стоящая рядом со мной.

— Заработаем деньги — купим роботов. А пока придётся всё делать самим.

— А если из дома привезти?

— Для начала можно. Но лично у меня не хватит совести сидеть у папы на шее. Мы уже достаточно взрослые, чтобы заботится о себе сами. Да здесь и не принято это. Всё оборудование, любая вещь длительного пользования — всё это должно приобретаться на общие деньги и принадлежать всему курсу, а не только одному человеку. Навряд ли чьи-нибудь родители согласятся работать на сорок человек.

— И когда нам всё это успеть? И работать, и учиться, и ещё неизвестно, чем заниматься!

— Мы не первые, — ответила Полина так быстро, словно ждала этого вопроса. — Из этой «Штуки» вышло полтора десятка выпусков. Все как-то учились. И мы сможем.

Снова посыпались десятки вопросов. Полина отвечала. На мой взгляд, иногда она молола сущую чепуху, но делала это столько уверенным тоном, что никто не мог заподозрить подвоха.

— А когда можно домой ездить?

— Вообще-то — в любое время.

— Даже сейчас?

— Да. Но не нужно забывать, что каждый месяц — экзамен.

— А отпрашиваться ни у кого не надо?

— Разве что — у меня.

Последнюю фразу Полина мурлыкнула очень мягко, тем не менее, внимательно оглядывая ребят. Я на несколько мгновений почувствовала на себе её цепкий обеспокоенный взгляд. Всё прошло без сучка и задоринки: никто не запротестовал. Полина, похоже, до сих пор не могла привыкнуть к своей должности старосты курса и после очередной опасной фразы ждала, что кто-нибудь возмутиться тем, что она не в меру раскомандовалась.

— Ребята, хватит! — Наконец, попросила она. — Теперь Я вас кое о чём спрошу. Кто-нибудь из вас понимает, зачем все эти сложности?

Никто не ответил.

— А я понимаю, — в полной тишине продолжила девочка. — В политике существует такое понятие как «Навигаторская команда». Если в Сенат приходит новый Навигатор, то он, как правило, за очень короткий срок меняет большинство подчинённых на своих, уже проверенных людей, которых знает ни один год и на которых может положиться как на себя самого. — Она помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. — Из нас пытаются создать такую команду. Если мы будем вместе работать, вместе учиться, вообще — всё делать вместе, то если кто-нибудь из нас придёт к власти… к ОЧЕНЬ большой власти, то он будет иметь возможность выбрать тех, на кого можно положиться. У меня всё.

Полина сошла со сцены. Её место тут же занял Никита. Он без обиняков приступил к делу.

— У нас сегодня намечается заварушка. Кто умеет драться?

Сразу вызвался Рома. Он полез на сцену. Марина попробовала его удержать, но не тут-то было.

— По лицу бил когда-нибудь? — Спросил его Никита.

Рома огорчённо покачал головой.

Мальчик надолго задумался.

— Ладно, оставайся, — наконец, решил он. — Кто ещё?

Ребята принялись переглядываться между собой.

— Я на секцию карате ходила! — Сказала полная русоволосая девочка. Я вспомнила, что она живёт в комнате напротив нашей.

— Имя?

— Катя. Агалакова.

Никита мельком он оглядел крепко сбитую фигуру девочки, и на его лице промелькнула странная гримаса

— Ты не смотри, что я такая толстая, — обиделась Катя, словно прочитав его мысли. — Мне тренер говорил, что это хорошо.

— Чего тут хорошего?

— Если бы я была худой, меня одним пальцем можно было бы с ног свалить. Да и удар у меня сильный. Так наверну, что мало не покажется!

— Охотно верю. Считай, что ты меня уломала. Добро пожаловать в нашу команду. — Это всё? — Осведомился он, обращаясь ко всем присутствующим, потом повернулся к Полине. — Это — те самые двое, о которых мы с тобой говорили вчера.

— Мы с тобой договаривались о двух мальчиках, — сухо напомнила ему Полина. Наверное, ей не очень нравилось, когда кто-нибудь командовал теми людьми, которых она считала «своими».

— Откуда я знал, что всё так повернётся.

— Ладно, бери, что с тобой делать.

— А нас никто не будет спрашивать? — Осведомилась Катя. В её голосе не было ни агрессии, ни возмущения, только любопытство.

Никита вопросительно взглянул на Полину. Та молча покачала головой.

— Нет, никто, — ответил он.

Катя пожала плечами и отошла в сторону, словно узнала всё, что хотела, приняла информацию к сведению — и не больше. Казалось, что услышанное не произвело на неё ровно никакого впечатления.

— Ладно, если больше желающих нет, всех остальных я рекрутирую на одно только сегодняшнее утро. Барышни могут уходить.

Девочки захихикали, я — тоже. Меня ещё никогда не называли барышней.

— И что вы с ними будете делать? — Осведомилась практичная Полина. — Я имею в виду, с теми пацанами, которых вы поймаете?

— Дурное дело нехитрое, — сказал Никита. — По башке — и в кусты, всего делов-то. Пусть лежит, соображает, стоит ли с нами дальше связываться.

— Их нужно допросить.

— Чего? — Изумился Никита. — И что у них спрашивать? Как они докатились до такой жизни?

— Я найду, что спрашивать. Нужно только найти безопасное место, чтобы их свои не отыскали.

— Есть такое место. Тут совсем недалеко заброшенный домик стоит, прямо в лесу, туда и потащим.

— Ты уверен, что он заброшен?

— Там плесени — по колено! Я, когда в первый день приехал, туда заходил.

Это убедило Полину.

Мальчишки оставались в зале минут десять, наконец, вышли и направились к выходу из холла.

Дальнейшие события я могу реставрировать из чужих рассказов. Всё случилось на удивление быстро. Пока Полина раздумывала, стоит ли нам выходить на улицу или лучше остаться в здании, мальчишки всей гурьбой прошли несколько метров и вровень в том самом месте, где это случилось вчера, дорогу им преградили четверо ребят.

— Ну, что, пацаны?… — Едва успел сказать один из них.

Наши мальчишки окружили ребят, а потом принялись молча и сосредоточенно их бить.

Стоя за дверью, мы прислушивались к тому, что происходит на улице, но ничего нельзя было различить.

— Может помочь ребятам? — Тихо спросила Марина.

— Мы им только мешать будем. Сиди! — Не совсем вежливо оборвала её Полина. Она приоткрыла дверь, заглянула в образовавшуюся щелочку, быстро закрыла и шумно перевела дыхание.

— Правильно говорят: ждать и догонять хуже всего, — сказала она.

Вскоре появился запыхавшийся и весёлый Никита.

— Всё, барышни, пойдёмте!

Когда мы появились, связанного обрывками каких-то верёвок щуплого белобрысого мальчишку засовывали в мешок, настолько большой, что он туда мог уместиться не один раз.

— Где вы такой мешок нашли? — Спросила Полина.

— В чьей-то комнате валялся, — отмахнулся Никита, руководящий процессом заталкивания пленника мешок. — Вы совсем идиоты?! — Заорал вдруг он. — Сверху на него мешок оденьте — и всё!

Больше всех в драке досталось Ромке — он сильно хромал, правая бровь у него оказалась рассечена. Увидев это, Марина ойкнула, вытащила свой носовой платок и принялась вытирать ему лицо, что-то укоризненно выговаривая.

— Да ладно тебе! — Слабо отбивался мальчик, которому, похоже, было неловко перед остальными ребятами.

— Не вертись, кому говорю! — Шептала Марина, слюнявя тонкую ткань и вытирая остатки крови. — Вечно тебе больше всех нужно! Зачем ты в драку полез? Будто без тебя не смогли бы обойтись!

Я единственная стояла рядом и всё хорошо слышала. Занятая лечебными процедурами, Марина не обратила на меня никакого внимания.

— Хватит, наверное, сюсюкаться, а? — Бросил Никита, проходя мимо них.

Ромка вспыхнул и отошёл в сторону.

Пленник начал громко мычать.

— Только тявкни! — Хриплым шёпотом предупредил Никита, наклоняясь к мешку.

Связанный несколько раз дёрнулся, потом понял, что это бесполезно, и затих.

— Он не задохнётся? — Озабоченно спросила Марина, которая умудрялась оказываться в центре всех событий. — Наверное у него насморк, что-то больно громко сопит.

— Это он от злости. А ты бы не злилась, если бы тебя вот так вот повязали?

— Я бы ещё и кусаться начала, — вздохнула девочка.

Полина появилась откуда-то сбоку, совсем не оттуда, откуда её ждали.

— Что, уже?

— Клиент готов, — самодовольно доложил Никита.

— А остальные где?

— Разбежались.

— Ха!

— Нам и этого за глаза хватит.

— Смотря с какой стороны посмотреть.

— С какой ни смотри. Главное — выбрать нужный метод воздействия. Я вот, например, слышал, в средние века, чтобы заставить кого-то заговорить…

— Давайте молча. — Попросила Марина. — Не надо заставлять его нервничать, нам ещё с ним работать.

— Добренькая ты наша, — хмыкнул Никита. — По голове мы ему дали, кляп в рот засунули, в мешок запихнули — куда уж больше! Если мы при этом будем молчать — он вообще рехнётся.

— Ты не бойся, — ласково сказала Полина в сторону мешка. — Мы тебя убивать не будем, чуть-чуть помучаем — и всё

Связанный забился с новой силой.

— Хватит над ним издеваться, — снова сказала Марина. — Человек же всё-таки! — её красивое личико омрачилось гримасой страдания, словно только что связали и засунули в мешок не постороннего мальчишку, а её саму.

Ребята тащили извивающийся и мычащий мешок через лес втроём, часто меняясь. Один раз даже удалось несколько шагов протащить мешок мне, пока какой-то мальчишка не оттолкнул меня:

— Куда лезешь?

Я не обиделась.

Со стороны мы, наверное, были похожи на шайку малолетних преступников, стащивших на складе интересный мешок и теперь ищущих место, где его можно растормошить. Только вот этот мешочек время от времени подозрительно дёргался.

Когда остановились передохнуть, Полина сказала, что «клиента» нужно было затащить в корпус, а не таскать по всему лесу.

— В корпусе его сразу найдут, — возразил мальчик. — Кто знает, вдруг их карточки и на наш холл работают?

От быстрой ходьбы у Марека постоянно запотевали очки, поэтому он сильно отставал. Когда он в очередной раз остановился и принялся протирать линзы уголком грубой куртки, я подошла и протянула ему свой носовой платок.

— Думаешь, я буду твои сопли по моим очкам размазывать?

Я уже начала привыкать к постоянной грубости этого парня, поэтому после его слов не испытала особенного потрясения.

— Я этим носовым платком ни разу не пользовалась.

— Тогда ладно.

Он невозмутимо принялся протирать свои очки моим носовым платком, закончив, протянул платок мне.

— Считай, что я тебе его подарила.

— Зачем? И чего ты вообще ко мне привязалась?

— Я думала, что психологи такие вопросы не задают.

— Почему — не задают? — Не понял Марек.

— Слишком уж простенький вопрос. Сам бы мог догадаться.

Впервые я видела озадаченного Марека. Ответить-то он мог, но обнародовать этот ответ — нет. Я его понимала.

Мотивы своего поведения я, само собой, знала. У меня этот толстенький мальчишка с несчастным выражением на лице вызывал острую жалость. Находясь рядом с ним, я испытывала чувство, которые переживает устроенная во всех отношениях взрослая девочка по отношению к своему незадачливому младшему брату. Марек, похоже, тоже это понимал, но ни за что не признался бы в этом.

— А ты вправду психологией увлекаешься? — Спросила я, чтобы прервать это не в меру затянувшееся молчание.

— Я преподавал её.

С моей точки зрения, это было серьёзное заявление. Мне было известно, что способности суперов частенько используют в своих целях вполне серьёзные и солидные учреждения. Даже мне два раза предлагали штатную должность в НИИ биохимии. Папа строго-настрого запретил мне даже думать об этом.

— Котёнок, тебе чего не хватает? Денег? Известности? Чего-то ещё?

Себе я такие вопросы не задавала.

— Нет вроде бы…

— Вот поэтому сиди и не дёргайся. У тебя, Настёна, ещё всё впереди.

Частенько можно было видеть в какой-нибудь конторе или лаборатории пяти — шестилетнего малыша, на которого сначала все бегают смотреть, как на местную достопримечательность, потом привыкают; это не выходит за пределы нормы. Однако супер на преподавательской должности — явление крайне редкое, если не сказать больше. Психологию в школе не изучают, значит Марек преподавал, как минимум, в институте. Неминуемо возникали вопросы, извиняюсь за невольную тавтологию, психологического характера. Мало кто из взрослых согласились бы на то, чтобы их обучал ребёнок, пусть даже очень умный. А вот Мареку удалось пробиться на такую должность. А значит он не так прост, как это кажется на первый взгляд. За его глупенькой и, если совсем уж честно, малосимпатичной внешностью скрывается недюжинный ум. И эти фокусы с браслетом и карточкой не давали покоя, словно больной зуб.

Подружиться с этим парнем на всякий случай, что ли?

— Марек, а покажи какой-нибудь фокус.

— Я что тебе — фокусник?

— Я имею в виду, психологический.

— Нет.

— Ну, пожа-алуйста.

Таким жалобным голосом я могла упросить сделать всё что угодно папу. На Марека это тоже подействовало.

— Отвечай быстро, — сказал он. — Какого цвета холодильник?

— Белого.

— Что пьёт корова?

— Воду.

Марек надолго замолчал.

— И это всё? — С интересом осведомилась я.

— Всё, — мрачно ответил мальчик.

— А в чём соль?

— Ты ответила неправильно.

— Что же, по-твоему, может пить корова?

— Нет, так-то ты ответила правильно, но все обычно отвечают — молоко. А вот это уже неправильно.

Я даже остановилась.

— Ничего не понимаю.

Марек уже сам был не рад, что связался со мной.

— Это называется методом жёстких языковых штампов-ассоциаций. Мозг нормального человека, получив в короткий момент времени сумму ассоциаций «холодильник — белый — корова — пить», не может дать иного ответа, кроме как «молоко».

— Но я же ответила про воду?

— У тебя голова по-другому устроена.

— Теперь всё понятно. — После длительной паузы, чтобы не оказаться совсем уж невежливой, я сказала. — Здорово.

Притвориться у меня не получилось; при этих словах мой голос был такой, словно я думала ровно наоборот. Марек обижено засопел и отстал.

Вот как бывает. Просто так, ни за что ни про что, человека обидела. Тем более, того, с кем собиралась подружиться.

Откуда ему было знать про особенности моего мышления? Я и сама вообще-то про это забыла. Одно время я пыталась разобраться, почему ответы на многие психологические тесты у меня разняться с ответами прочих людей, неважно, суперов или нет. Я чувствовала небольшую разницу в психологических параметрах, но в чём именно состоит отличие — этого я уловить не могла. Перечитав множество литературы, я стала подозревать, что основное отличие моего мозга от мозга других людей — жёсткое структурирование данных. Сейчас я постараюсь объяснить попонятнее.

Как правило, люди, воспринимая информацию, просто «запоминают» её, то есть пытаются сохранить её, «наслаивая» на всё то, что уже имеется в голове. Из-за этого самые различные факты, выводы из них, даты, числа, имена, номера телефонов — всё это смешивается между собой настолько, что срабатывает предохранительный психический клапан: та информация, что была накоплена в период бодрствования, за ночь почти полностью стирается, остаётся только самое необходимое, а, зачастую, что-нибудь глупое и бесполезное. Представьте себе компьютер, все файлы в котором смешаны между собой без всякого подобия структуры. Пользоваться подобным механизмом почти невозможно. Голова среднестатистического человека напоминает именно вот такой горе-компьютер.

Главная особенность моей памяти состоит в том, что я никогда ничего не забываю. С самого детства (хотя, я и сейчас не очень взрослая)… скажу точнее: с того момента, как я себя помню, каждый факт, любую воспринимаемую информацию я оставляю в жёстко структурированной ячейке, включающей заголовок, ключевые слова и список таких же «ячеек», с которыми может быть связана искомая. Например, я узнаю, что Наполеон родился в 1769 году. Я не просто запоминаю данную дату. Я отыскиваю в памяти ячейку с заголовком «Наполеон» (заполненную, кстати сказать, не так полно, как мне этого хотелось бы), и оставляю дату его рождения там. Заодно заношу год в список ключевых слов. Интересно, а что там у нас в ячейке «1769»? О, да тут много всего! Окончание англо-майсурской войны, год рождения Аракчеева, получение Айркрайтом патента на прядильную машину, год рождения немецкого поэта и историка Арндта, первая архипелагская экспедиция русского флота…

Это по алфавиту.

И таких наименований — больше полутора сотен. Каждый факт имеет ссылочку к другой ячейке, там — десятки других подобных ссылок. Иногда, когда мне нечем заняться, я могу просто лежать с закрытыми глазами и путешествовать по памяти словно по Интернету. Иногда я забираюсь в такую глубину, что сама удивляюсь, каким образом, когда и — главное — для чего я всё это запоминала. Впрочем, особенно удивляться тут нечему — на самом деле всё очень просто и логично. Когда любому фактику, даже самому крохотному, отведено отдельное место, как можно его забыть?

Резюме: мало обладать головой, нужно уметь ею пользоваться.

Думаю, уже стало ясно, почему на вопрос Марека я ответила не так, как он этого ожидал. Для меня все перечисленные нашим доморощенным психологом слова лежали в разных семантических «ячейках» памяти, они не пересекались между собой ни в каких областях.

Через несколько минут у меня возникло подозрение, что мы заблудились. Мы шли уже довольно долго, Никита чаще оглядывался назад, чем смотрел вперёд, глаза его начали нехорошо бегать. Мне стало его жалко. Если кто-нибудь из ребят поймёт то же, что и я, парень окажется в луже. Да и мешок тяжёлый, такой лишних пару метров пронести — это уже проблема. А сколько мы зря пробегали?

Только я собралась утвердиться в своих подозрениях, прямо перед нами очутилась крохотная деревянная избушка. Я такие видела только в исторических фильмах. Стены были сложены из толстых, плотно подогнанных друг к другу брёвен, окна закрывались самыми настоящими ставнями, один из которых висел на одной петле. Экстерьер завершала тонкая коричневая от ржавчины труба. Никита, казалось, удивился этой избушке больше, чем все мы вместе взятые.

— Как в сказке! — Восхищённо воскликнула Марина. — Прямо избушка на курьих ножках! — И посмотрела на меня так, словно ожидала, что я вместе с ней разделю её радость.

Внутри оказалось сыро и темно. Единственное окно почти не давало света. Пахло чем-то затхлым. Потемневшие от постоянной сырости полы немилосердно скрипели. В одном углу стояла кровать, в другом — старый колченогий стол, какая-то тумбочка — это была вся обстановка.

Ребята затащили мешок с пленником и бросили около порога.

Никита даже потёр руки от удовольствия.

— Сначала нужно предупредить по поводу очков, — сказала Полина. — Если с меня сейчас эти идиотские баллы будут слетать с такой же скоростью, как и вчера, я до вечера не доучусь.

— Хорошо, — коротко ответил Никита.

Мы сняли с головы мальчишки мешок. Он растерял весь свой гонор, губы у него дрожали, глаза цеплялись за каждое увиденное лицо.

— Привет, котёнок! — Поздоровался Никита, присаживаясь перед ним на корточки. Пленник ничего не ответил, только с испугом уставился на мальчика, угадав в нём главного (по крайней мере, на этом допросе).

— Для начала позвони своим подельникам и объясни, что если с нас слетит хоть один балл, из школы ты вылетишь через десять секунд. Вот твоя смерть, — Никита помахал перед лицом мальчишки его карточкой, которую незаметным движением фокусника извлёк у него из-за пазухи. Карточка была вставлена в пластиковый футляр со шнуром. — Выбросим в окно — и дело с концом, — сообщил Никита, преувеличенно аккуратно снимая с шеи пленника шнурок. — Сколько у тебя тут? Минус сорок? Фу! У меня и то больше. Как же ты так, птенчик, с других очки снимаешь, а со своими разобраться не можешь?

— Дайте рацию, — хрипло сказал мальчик.

Никита, не глядя, протянул руку назад. Андрей вложил ему в ладонь рацию и отступил назад.

— Живут же люди, — сказал Никита, разглядывая диковинный механизм.

Я стояла слишком далеко, поэтому не совсем точно увидела, что же так заинтересовало Никиту. Скорее всего, сам факт того, что есть что-то, что может работать, даже если мобильники оказываются вне зоны действия. Рация, размерами больше похожая на кирпич, чем на средство связи, внушало почтение только одними своими размерами.

— Я тут, у них, — сказал мальчик в микрофон, нажав несколько кнопок.

— Тебя схватили? — Насмешливо поинтересовался голос, настолько высокий, что было непонятно, кому он принадлежит, мальчику или девочке.

— Да.

— Выкручивай сам, Серёга, не надо было тормозить. Скажешь что-нибудь лишнее — пеняй на себя. Удачи!

— Вот сволочь рыжая! — С чувством сказал мальчишка, отключив рацию.

Никита самодовольно хмыкнул.

— Для начала ты нам подаришь рацию, — сказал он. — И объяснишь нам, как она работает.

— Я не знаю. Мы в прошлом году рации у пятого курса купили.

— За что?

— За полторы тысячи очков каждая.

— Ага…, — задумался Никита.

Рядом оказалась Полина, которая с интересом наблюдала за ходом допроса.

— Баллы на карточках — обычная форма расчётов между курсами? — Быстро спросила она.

— Только между старшими, — ответил Сергей, вытаращенными глазами глядя на дочь Сенатора. Судя по всему, её одну сейчас он испугался больше всего того, что происходило с ним до сих пор. — Которые умеют с очками работать.

— Что значит — работать?

— Начислять себе очки и снимать.

— Если они начисляют себе какое-то количество очков…

Полина не договорила. Пленник понял её правильно и закончил:

— Точно такое же количество очков нужно с кого-нибудь снять.

— Например?

— С младшекурсников.

— Разрешение на это даёт Красная Шапочка?

— Нет.

— Как? — Удивилась Полина.

— Это не её компетенция. Если ребята смогут понять, как работает система начисления и снятия баллов, значит им уже можно работать с ними. Если нет…, — он едва заметно шевельнул плечами.

— Когда вы научились работать с баллами?

— Недавно, — опустил глаза Сергей.

— Врёт! — Встрял Никита, всё это время внимательно глядящий на него.

— Не вру!

— Не зли меня, котёнок, — с недоброй ухмылкой произнёс Никита. — Тебе в «Штуке» надоело учиться, да?

— Мне его жалко, — прошептала мне на ухо Мариша, — а если бы Никиту так кто-нибудь поймал — тогда бы что?

— Никита бы не стал разбоем заниматься, — так же шёпотом ответила я ей.

— А если бы стал? — продолжала допытываться моя подруга. — Тебе бы его ни капельки не было жалко?

— Нет! — Мой голос прозвучал, наверное, излишне резко. — Тогда я бы первой его карточку спрятала бы куда-нибудь.

Марина ничего не ответила, но как-то незаметно отстранилась от меня.

Допрос продолжился совсем в другом направлении.

— Кто здесь главный?

— Красная Шапочка! — Быстро ответил мальчик.

— Кроме неё? — Раздражённо осведомилась Полина.

— На каждом курсе свой старший.

— А Михаил Сергеевич?

На сей раз пленник надолго задержался с ответом.

— Я не знаю, чем он занимается.

Я вышла на улицу, заподозрив, что ничего нового больше не услышу.

Какой-то мальчик сидел на корточках, обхватив руками колени. Я подошла к нему, уселась рядом. Он поднял голову.

— Что?

Он оказался мне незнаком. Черноволосый, с короткой стрижкой, узкие, упрямо сжатые губы, внимательные глаза. И, в общем, если совсем уж честно, мог бы быть посимпатичней.

— Ничего, — ответила я. — Просто вижу, ты скучаешь, решила хоть как-нибудь тебя развлечь.

— Не нужно меня развлекать.

Мы замолчали.

— У тебя брат или сестра есть? — Вдруг спросил он.

— Сестра. Санечка.

— Младшая?

Я кивнула.

— Супер?

— Нет.

— Тебе повезло. У меня брат — супер. Старше меня на пять лет. В этом году «Штуку» заканчивает. Сколько раз домой приезжал — и хоть бы слово сказал, что тут творится.

— Он в какой «Штуке» учится, в нашей?

— Нет, в Израиле.

— А-а, — я украдкой взглянула на лицо моего собеседника. Глаза у него были тоскливыми.

— Не знаю, почему тебе так не нравится, что он никому ничего не рассказывает, — продолжила я. — Я, например, дома ни за что не скажу, как тут ко мне относятся. Тем более, Сашке. Думаешь, если они будут знать, как здесь над нами издеваются, нам будет лучше? Или им?

Мальчик вздохнул и отвернулся. Да, сегодня явно не мой день. С Полиной чуть не повздорила из-за сущей ерунды — раз, хотела подружиться с Мареком — не вышло, Маринка из-за меня за что-то надулась, теперь вот этот мальчишка…

— Тебя как зовут?

— Коля, — с неожиданной симпатией отозвался мой спутник. — Я тебе даже фамилию скажу: Белохвостиков, ты только не смейся.

— Чего тут смеяться, очень даже красивая фамилия. — Я вспомнила, что видела её во вчерашнем списке. Только мне казалось, что её обладатель — как минимум блондин. — А меня зовут Настя.

— Ага, — кивнул он, видимо не зная, о чём можно говорить дальше.

Несколько минут мы посидели молча.

— Ты Иванову давно знаешь? — Вдруг спросил он.

— Только вчера познакомились.

— Да? — В голосе Коли послышалось недоверие. — А с этим… как его…

— С Никитой? Я тоже знаю его со вчерашнего утра, как и Полина.

— А чего же вы тогда, — мальчик замолчал, подыскивая слова, — вместе держитесь?

— Так уж получается.

— Сошлись характерами?

— Точно!

— А можно к вам?

Я расхохоталась.

— Раньше в Великобритании существовали закрытые клубы. Думаешь, у нас что-то вроде этого?

Коля смутился и ничего не сказал.

— Добро пожаловать. Ты уже с нами. Расписываться нигде не нужно.

— Да я и так… Не собирался…, — смутился мальчик.

— Считай, что я неудачно пошутила.

— Ты ведь с Ивановой в одной комнате?

— Угадал.

— И как она тебе?

Я задумалась. Полина — это не тот человек, о котором можно болтать с первым встречным.

— Ещё не разобралась. Я её не так давно знаю. На первый взгляд — обычная девчонка. Не представляю, что ещё ты ожидаешь от меня услышать.

— Ничего особенного. — Коля хмыкнул. — Никогда бы не подумал, что когда-нибудь буду учиться в одной школе с дочкой нашего Сенатора.

— Я тоже.

— А у тебя папа кто?

— В службе спасения работает.

— А у меня главная в семье — мама. Она в банке работает.

Так мы сидели, разговаривали, я время от времени поглядывала на дверь нашей избушки. Допрос, похоже, как я и предполагала, перестал быть интересным; ребята потянулись на улицу.

Я так увлеклась разговором, что даже не заметила, как рядом появилась Полина.

Коля от неожиданности ойкнул и вскочил, застывая по стойке «смирно».

— Настюха! Мне нужно с тобой поговорить! Срочно!

Я уже упоминала о том, что у неё на редкость выразительное лицо. Сейчас, увидев подругу, я всерьёз испугалась: такой взъерошенной я её ещё никогда не видела.

Полина цепко схватила меня за локоть и потащила за собой. Когда мы отошли метров на десять, она, наконец, отпустила мою руку.

— Настя, мне нужна твоя помощь!

— Хорошо, что случилось? — Залепетала я, уверенная, что произошло что-то совсем уж плохое.

— Помнишь, как Машу вчера вырвало прямо внутри костюма?

— Помню.

— Мы костюм так и не помыли. А сегодня, может быть, мы будем заниматься совсем в другой аудитории Если ребята кто-нибудь из старшекурсников влезет в этот костюм… Даже не знаю, кому за это достанется. Меня в любом случае не обойдёт. А у меня и так очков меньше, чем у всех.

Я всё поняла.

— Мне больше некого попросить, Настенька, — Полина обняла меня за плечи, вгляделась в лицо. — Пожалуйста, помой тот костюм, а? Если ещё не поздно.

Ненавижу, когда меня о чём-нибудь просят так вот униженно. И Настенькой она назвала меня впервые за время нашего знакомства.

— Я Машку не могу попросить, сама понимаешь…, — продолжала лепетать девочка.

— Ладно! — Не совсем вежливо прервала я её. — Я всё сделаю. Только не надо меня больше называть Настенькой.

— Почему? — Полина вытаращила глаза так забавно, что я фыркнула. — Тебе не нравится?!

— Очень даже нравится. Но ТЕБЕ это не идёт.

Никогда в жизни, наверное, я так быстро не бегала, и до учебного корпуса добралась за десять минут, хотя в самом начале пути не была уверена, что вообще смогу его найти.

Среди множества разнокалиберных листочков с расписаниями я отыскала нашу вчерашнюю аудиторию. Вчера мне это не удалось, сегодня она оказалась на листочке с надписью «2 КУРС». Тут же стояло и время начала занятий — 7.30. Они занимаются уже два часа. Молодцы, рано просыпаются! Только вот мне от этого совсем плохо. Можно надеяться только на то, что внутри костюма существует автономная система очистки, которая сработала ещё вчера.

Беглым взглядом я окинула остальные стенды с расписаниями. Свободных аудиторий на сей раз оказалось четыре. Можно будет выбирать, так, что ли?

Я уже почти подошла к лифту, как неожиданно моя карточка булькнула. Не так, как я к этому привыкла, когда снимают очки, а совсем по другому; удовлетворённо, что ли, словно заряженный под завязку персональник.

Дрожащими руками я вытащила из кармана карточку и почувствовала, что мне трудно дышать. Такого просто быть не может! Вместо моих родных ста пятидесяти баллов на ней горела надпись «185246». Я даже не представляла, что дисплей карточки имеет такую разрядность!

Кажется, тогда я начала глупо улыбаться, не в силах поверить в происходящее. Несколько минут я стояла, привалившись к стене и пытаясь собрать в одно целое разбегающиеся мысли. У меня почти двести тысяч очков. Такое вообще может быть? И что мне теперь с ними делать? А главное, как теперь мне жить среди ребят, у каждого из которых не больше полутора сотен?

Чем больше проходило времени, тем больше я понимала, что такое количество очков — это очень и очень неприятно. А какими глазами мне теперь смотреть на Полину, у которой — минус двести?!

Вспомнив, наконец, зачем я здесь, я поплелась по коридору, продолжая разглядывать злополучную карточку. Век бы её не видеть!

Вдруг количество моих очков стало прежним. Я прошла несколько шагов, пока не осознала этот факт, потом резко остановилась и пошла обратно.

Мне удалось отыскать ту гипотетическую черту, за которой очки резко увеличиваются, каждый раз на произвольное, но очень большое количество. Стоило мне только шагнуть обратно, количество очков становилось прежним.

Я несколько раз прошла туда-сюда, но потом опомнилась. У меня есть вполне серьёзное и важное дело, а я тут занимаюсь всякими глупостями.

Уже подходя к двери вчерашней аудитории, я почувствовала что-то неладное. Предчувствие меня не обмануло. Приоткрыв дверь, я увидела нелепо болтающиеся в воздухе человеческие фигуры в костюмах. Меня сразу заинтересовали странные позы учеников. Никогда бы не подумала, что где-то в нашей «Штуке» существуют места, в которых можно вести себя так, как это делали они. Кто-то сидел в позе лотоса, кто-то… возлежал (так вроде называется, когда человек лежит на боку, поставив под голову локоть), ещё один человек лежал на спине в строго горизонтальном положении и не шевелился вообще, а кто-то скакал на лошади (по крайней мере, это — первая ассоциация, которая у меня возникла; будь я более испорчена в моральном отношении, вполне могла бы подумать что-нибудь неприличное)

Среди всего этого, на полу, стояли две девочки и о чём-то весьма ожесточённо спорили. Негритянка лет двенадцати с многочисленными тоненькими косичками и рыжеволосая девочка с некрасивым нервным лицом.

На скрип приоткрываемой двери они обернулись.

— Чего тебе? — Не совсем вежливо бросила рыжеволосая.

— Мне костюм помыть нужно.

Девочки ошарашено уставились на меня.

— Так это ты? — Удивилась негритянка.

— Вот, — глубоко оскорблённым тоном процедила рыжеволосая, с непонятной ненавистью глядя на свою собеседницу, потом повернулась ко мне. — С какого курса, с первого?

Я кивнула.

— Вчера мы немножко поссорились с Красной Шапочкой…

— Не надо здесь её вспоминать! — Быстро сказала рыжеволосая девочка. — И вообще, вам вдвоём будет теперь проще объяснить ей, что тут было. Меня это не интересует. Разбирайтесь сами!

Саня, если меня в это дело впутаешь — пожалеешь!

— ЗачемКр… ей что-то объяснять? — Не поняла я.

— Потому что она сейчас сюда придёт.

— Для чего?

— Это ты у неё спроси, — кивнула она на негритянку. Быстрыми шагами, ловко уворачиваясь от нелепо двигающихся ребят в костюмах, прошла к своему, принялась возиться со всякими застёжками, озабоченно поглядывая в нашу сторону, наконец, закрыла щиток шлема и полностью покинула реальный мир.

Я подошла к негритянке ближе. Опасаюсь давать эстетическую характеристику лицам своего пола и другой расы, тем не менее не могу не упомянуть, что на мой взгляд Саша была довольно красивой, и ещё, она не вызывала чувство неестественности, как это всегда бывает, когда рядом оказывается чернокожий человек. Просто, обычная девчонка, разве что свет кожи чуточку не такой.

— Меня Настей зовут.

— Мне-то что?

Александра смотрела на меня совсем не дружелюбно. Сначала я заулыбалась, потом моя улыбка потухла.

— Что случилось?

— Ты знаешь, что я Красную Шапочку сюда вызвала?

— Зачем?!

— Потому что это её обязанность — поддерживать порядок в учебном корпусе. Нам и своего холла хватает. Сегодня с утра залезаю в костюм — а там такой запах… И попробуй разберись, кто виноват! Ты что, раньше не могла прийти?

— Не могла. Мне только что сказали.

— А у самой головы нет? Нагадила — и в кусты.

— Вообще-то, это не совсем я. Меня попросили.

— Нагадить?

— Нет, убрать.

Негритянка задумалась.

Она поймала мой взгляд (я как раз разглядывала ребят в скафах у неё за спиной), и очень засмущалась.

— Ты тут третий день учишься и уже прогибаешься? — Хмыкнула она. — Начало хорошее. — И сделала шаг вперёд, оттесняя меня к двери.

— Ничего я не прогибаюсь! — Возмущению моему не было предела. — Меня просто ПОПРОСИЛИ. Если заставить мыть костюм ту, кто на самом деле виноват, то она отсюда вообще уедет.

Мы стояли в нескольких шагах друг от друга. И тут вровень между нами в воздухе начал материализовываться какой-то предмет. Я непроизвольно ойкнула и сделала шаг назад, увидев, что это появляется Красная Шапочка. Она была в том облике, к которому я уже привыкла: платьице, передничек, большущая корзина в руках. Только через несколько секунд, когда через её тело перестали просвечивать детали окружающего пейзажа, я вдруг сообразила, что всё это происходит в реальном мире, и второй раз в жизни чуть не грохнулась в обморок.

В виртуале возможно всё. Программист берёт подпрограммку с видом какого-нибудь чудовища, вводит в компьютер сетевые координаты того места, где эта подпрограммка должна внедрится — и вот уже весь виртуальный мир наблюдает материализацию чудовища во всех, как говорится, красках.

Это в Сети.

Но что вы можете сказать о подпрограмме, которая выходит из компьютера и бродит по реальному миру?! Я скорее поверю в ожившего покойника!

— Александра Хорд, — сказала Красная Шапочка, — у вас — минус двести восемнадцать очков. Бахмурова Анастасия — у вас — плюс сто пятьдесят очков. Теперь я вас слушаю.

Мы молчали. Не знаю, настолько сильные эмоции были написаны у меня на лице, но Красная Шапочка вдруг подошла ко мне, аккуратно протянула свой мизинец.

— Потрогай!

Я дотронулась и отдёрнула руку, словно обжёгшись.

— Убедилась, что я реальна? А теперь рассказывайте!

Мы снова молчали. Впервые мне довелось видеть Красную Шапочку очень близко и довольно продолжительное время. Я смотрела на её колени, на незагорелые тоненькие икры ног, белые, чуть запылившиеся носки, изрядно потёртые сандалии. Меня поразила крохотная дырочка на одном из носков. В виртуале прорисовка таких мелочей «кушает» львиную долю программных ресурсов. А в реале?

Что-то я совсем запуталась… Или я сейчас в виртуале? Но ведь Красная Шапочка — вот она, передо мной…

В то время я даже мысли себе не допускала, что это просто загримированный под компьютерный персонаж обычный ребёнок. Не знаю, поймёте вы меня или нет, но каждый раз при появлении Красной Шапочки создавалась какая-то особая психическая аура, атмосфера, не представляю, как это будет правильнее назвать. Короче, вы твёрдо уверены, что перед вами — именно она и никто больше.

— Я жду ещё десять секунд.

Я решилась взглянуть Красной шапочке в лицо и который раз поразилась, насколько хищные у неё глаза. Красивые, но хищные.

— У меня костюм был грязный, — наконец, запинаясь, проговорила Саша. — В него кого-то стошнило.

— Тебя? — Спросила Красная Шапочка, поворачиваясь ко мне.

— Да, — потупилась я.

— Не ври. Минус пятьдесят.

Моя карточка булькнула

Саша странно дёрнула губами, словно хотела то ли засмеяться, то ли заплакать.

— И что вы предлагаете мне сделать? — Теперь Красная Шапочка обращалась к нам обеим.

— Ничего, — едва слышно прошептала я. — Мы сами разберёмся. Извините за беспокойство. Спасибо, что пришли.

Лицо Красной Шапочки вытянулось. Это было так по-человечески, что я потеряла всякие сомнения, что она более чем реальна. Не один компьютерщик, каким бы одарённым он ни был, такую эмоцию нарисовать не сумеет.

— Ты что — идиотка? — В её обычном монотонно-металлическом голосе впервые прорезались человеческие интонации. — Где? — Тут же осведомилась она без всякого перехода. Мы ничего не успели ответить.

Глаза Красной Шапочки сузились, словно она прислушивалась к чему-то, неслышному нам, потом она коротко и деловито осведомилась. — Насколько она большая? — Помолчала ещё несколько секунд. — Зону нестабильности перекрыть, всё крыло первого этажа проверить на вирусы. Провести общий тест на стабильность реала и виртуала. Если коэффициент больше ноль — семь — срочно доложить!

Она озабоченно направилась к выходу, только около двери вспомнила о нас.

— Минус триста, — бросила она, остановившись на мгновение. — Если ещё раз из меня шута сделаете — вылетите из «Штуки» без всякой арифметики.

Я долго смотрела на закрывшуюся дверь, а когда повернулась к Саше, то увидела, что опустилась на корточки и плачет, как-то трогательно по-детски закрыв лицо ладошками.

Я выхватила из кармана карточку. Там было сто очков. Всё правильно. Это те, которые остались у меня после того, как Красная Шапочка сняла пятьдесят за неудавшийся обман. А как же триста? С каждого или с нас обеих? Но ведь у Саши — минус двести восемнадцать. Это значит, её только что отчислили?!!

Я уселась рядом с ней, хотела обнять за плечи, но потом решила, что не стоит так фамильярничать с не очень знакомым человеком.

— Как очки делить будем? — Подняла она заплаканное лицо. — По-братски?

— Это как?

— Сто пятьдесят с меня и сто пятьдесят — с тебя?

— Но ведь у тебя тогда…

Саша опять разрыдалась.

— Может быть с нас очки вообще не будут снимать? — Несмело предположила я, стараясь не смотреть на её вздрагивающую спину.

— Будут, — едва смогла сказать Александра. — Если Красная Шапочка сказала — обязательно слетят. Триста она сняла с нас двоих. Мы сами должны договориться, с кого сколько, иначе через десять минут триста слетит и с тебя, и с меня.

— Тогда только с меня. Так можно?

Саша перестала плакать и недоверчиво уставилась на меня.

— Ты серьёзно?

— Моя карточка вполне может это выдержать в отличие от твоей.

Саша всё ещё не верила и смотрела на меня таким недоверчивым взглядом, каким смотрит бездомная собака на человека, протягивающего ей очень хороший кусок мяса.

— Просто скажи: «С меня — триста», — прошептала девочка.

— С меня — триста, — твёрдым голосом проговорила я.

Моя карточка булькнула. Я даже не стала смотреть, что там осталось, чтобы лишний раз не огорчаться. И так знала: минус двести. Как у Полины. Эх, осталось бы у меня хоть немножечко из тех очков, что вдруг появились на первом этаже! Кстати, уж не с этим ли эффектом связано экстренное исчезновение Красной Шапочки? Хорошо бы спуститься вниз и выяснить кое-какие подробности. Если перекрыта та часть зала, где моя карточка начала неправильно работать, то тут и сомнений быть не может. Только вот её слова по поводу соотношения реала и виртуала… Не скажу, что я спец в интернетовских технологиях, но тут даже не нужно быть супером, чтобы понять, что такого просто-напросто быть не может. Какое ещё соотношение реала и виртуала? Возникает впечатление, что виртуал иногда проникает в наш реальный физический мир. Подтверждение тому — Красная Шапочка. Несмотря на то, что это — самая обычная компьютерная программа, она разгуливает по «Штуке» так невозмутимо, словно наша школа — это пространство сайта. Но ведь сайт — это просто набор ноликов и единиц в биосхемах компьютера… Опять я начинаю путаться…

Я уже перестала удивляться всему. Даже если бы стены класса, где мы сейчас находимся, разрушились и мы с Сашей очутились бы в болоте под бесконечным проливным дождём, я бы восприняла это как данность и ни капельки этому не удивилась бы.

Зато удивила меня Саша. Вместо того чтобы поблагодарить, она уставилась на меня откровенно неприязненным взглядом.

— И чего ты хочешь?

— В каком смысле? — Тогда я её на самом деле не поняла.

— Если ты думаешь, что я за эти триста очков костюм буду мыть, то ты просто дура.

— Ничего я не думаю! — Ответила я более резко, чем это было необходимо. — Где тряпка какая-нибудь?

Саша проводила меня в туалет, разыскала ветошь, показала, где можно взять ведро и налить воду. Только когда я принялась разбирать неудобный костюм на составные части, она, наконец, не выдержала.

— Ты и в самом деле собираешься его мыть?

— Будто не видно! — Настроение у меня было не самое радужное. Благодаря какой-то незнакомой девчонке у меня за один раз пропало триста очков — это раз; мне предстояла грязная и неприятная работа — два; та самая незнакомая девчонка, которую я, можно сказать, спасла, сидит прямо передо мной, обзывает меня всякими нехорошими словами и разве что не хихикает — три…

Ну и что с того, что её зовут, как мою сестру? Если всех Саш в школе жалеть, то карточек всего нашего класса не хватит, чтобы их ублажить!

— Слушай, Настя! — Лицо девочки озарилось. — Ты же говоришь, что ты тут не при чём? Это ведь не тебя туда стошнило? Нет! Пригони девчонку, которая занималась в этом костюме — и пусть себе чистит.

— Нельзя — её. Иначе она из «Штуки» уедет.

Грудная пластина оказалась намертво прикреплённой к корпусу. Я отчаялась её снять и принялась разбирать плечи, благо составные части костюма были скреплены между собой так, что их можно было разобрать без применения инструментов.

— Ну и что? — Спросила Саша. — Пусть уезжает. Меньше народа — больше кислорода. Проще учиться.

— Я очень надеюсь, что на втором курсе не буду говорить, как ты сейчас.

Яна хмыкнула.

— Если будешь всех жалеть — больше трёх месяцев здесь не проучишься.

Интересная дата. Почему именно больше трёх месяцев, а не больше двух или, к примеру, одного?

— А у нас все такие. Мы друг друга жалеем.

— И у всех одинаковое количество очков? — Насмешливо поинтересовалась Саша. — Каждый вечер собираетесь и делитесь друг с другом? То-то я смотрю, почему ты такая добренькая. Для всего курса триста очков — это не очень много. С каждого — семь с половиной.

Я прикинула, сколько это будет, если триста разделить на сорок. Да, верно, семь с половиной. Быстро считает, молодец!

— Это самый настоящий рекорд! — Продолжала куражиться Саша. — Я почти уверена, что ни на одном курсе нашей школы коммунизма ещё не было. А кто у вас Генеральный секретарь?

— У нас Генерального секретаря нет, — ответила я, вспомнив, что на втором курсе, как говорила Полина, неизвестно-что-именно. — И Президента — тоже. А главная у нас — Иванова. Мы ещё не придумали, как её называть.

Глаза Саши, и без того большие, стали ещё больше.

— Полина?!

Я кивнула.

— Ничего себе! — Ошарашено пролепетала моя собеседница. — Наши девчонки, конечно, болтали, что она теперь в нашей «Штуке» в этом году учится, но я не верила. И как она — сильно зверствует?

Словечко Александра отыскала — лучше не придумаешь. Это Полинка-то наша зверствует?

— Да нет, она нормальная, чего ты сразу так на неё…

— Вначале — они все нормальные. Посмотришь, что из неё через месяц будет.

Спохватившись, Саша судорожно расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, пошарила рукой за пазухой, вытащила оттуда карточку, которая, как и у нашего утреннего пленника, висела на шее на цепочке, взглянула на неё и заметно успокоилась.

Непонятно, чего она так взъерошилась, что такого опасного сказала?

— Я с ней в одной комнате живу, — зачем-то брякнула я.

Сама не знаю, чего я хотела этим добиться, но уж точно не того, что получилось. Услышав мои слова, Саша ойкнула и отступила на шаг, с испугом глядя на меня.

— Что — правда? — Прошептала она. — Тогда я… я сама всё тут помою… ты только не волнуйся, ладно?

Тут я впервые за всё время пребывания в «Штуке» разозлилась по-настоящему.

— И что с того, что она со мной в одной комнате живёт? Из-за этого меня нужно бояться?

— Я тебя не боюсь, — смутилась Саша. — Просто я…

Всё оставшееся время, пока я мыла костюм, она, присмиревшая, сидела в стороне, посверкивая белками глаз. Несколько раз девочка порывалась мне что-то сказать, но не решалась.

Когда я закончила, Саша зачем-то проговорила.

— Мы их скафами называем.

— Кого?

— Ну, вот эти вот, — она указала подбородком на интернет-костюмы, — а то ты каждый раз говоришь «костюм», «костюм», а это неудобно.

— Ты мне лучше скажи, — попросила я, вытирая ладонями мокрый лоб. Мы стояли в туалете, и я мыла ведро, — ты по поводу того, что можно делиться очками шутила или нет?

Саша сначала не поняла.

— Ах, да, — вспомнила она, — ты же ещё ничего не знаешь! Говоришь имя, кому ты хочешь перевести очки, количество очков — и они тут же переходят на карточку того человека. Знаешь, что, — у Саши был такой вид, словно она на что-то решилась, — я в библиотеке в восьмом зале сижу. Если найдёшь меня — присаживайся, там и поболтаем.

Она убежала, так и не поблагодарив меня за те усилия, что я на неё затратила. Я едва ли обратила на это внимание, всё моё существо переполняла громадная радость. А ведь Полина могла бы уехать домой, так и не узнав, насколько просто было её спасти. (Долго думала, брать ли последний глагол в кавычки, но потом решила, что не стоит; спасение нашего «Генерального секретаря» должно стать самым настоящим, без всяких кавычек. А вот «Генеральный секретарь» — это, вне всякого сомнения, более чем сомнительный титул, вот его нужно обозначить кавычками. И вряд ли Полина согласится им стать.)

Две из свободных аудиторий, номера которых я запомнила, оказались на другом этаже. Лифт упорно возил меня с этого этажа на первый и обратно; на другой попасть не получалось. Те же аудитории, которые я могла осмотреть, оказались пустыми. Время — почти одиннадцать. Где так долго могут бродить наши ребята?

Та часть зала около лифта, где у меня в прошлый раз прибавилось количество очков, оказалась огорожена стойками с натянутыми между ними верёвками, вдоль которых бродили хмурые старшекурсники с красными повязками на рукавах.

Я посчитала, что немного начинаю разбираться в особенностях здешней жизни. Похоже, кто-то из учеников пытается разобраться в системе начисления и снятия очков. Времени было много: целое лето. Они думали, прикидывали, вычисляли и сейчас, в первые дни нового учебного года, проверяют свои летние выкладки.

Ну и ладно, удачи.

Только бы среди этих ребят не оказались такие, какие пристают к нам уже второй день. Или, может, это и есть они?

Все наши ребята оказались на крыльце. По тому молчанию, которое установилось при моём появлении, я поняла, что ждали именно меня.

— Где тебя носит? — Недовольно осведомилась Полина. На этом её выговор и ограничился; всё-таки она считала себя мне обязанной.

Неожиданно мне бросилось в глаза, как сильно она изменилась за несколько последних дней — похудела, осунулась, даже в глазах у неё появилась какая-то сумашедшинка. Казалось, что Полина за три дня прошедших дня повзрослела сразу на несколько лет.

Как она была не похожа на ту девочку, какой я впервые увидела её, когда она весело болтала с дежурным старшекурсником! Мне и самой казалось, что времени с тех пор прошло — месяц, не меньше.

Я уже упоминала, что очень не люблю быть в центре всеобщего внимания, но новая информация была настолько важной, что её нельзя было удерживать.

— Ребята! У меня есть для вас новость. Очень хорошая! — Я стояла на крыльце, словно на трибуне, все смотрели на меня снизу вверх. Как это ни странно, но у меня не было обычной робости. Может я начинаю привыкать к новой жизни? Общение с моей соседкой по комнате явно идёт мне впрок. С кем поведёшься, как говориться…

Я кратко пересказала, что мне удалось узнать про возможность делиться друг с другом очками. Закончила я свой монолог просьбой, хоть немного помочь Полине, у которой минус двести; мне показалось, что сама она попросить об этом напрямую постесняется. Я, например, про себя сказать постеснялась, хотя у меня было столько же.

— Пятьдесят моих — Ивановой! — Раздался первый несмелый голос.

— Семьдесят!

— Сто!

Ребята соревновались в щедрости, а Полинина карточка булькала беспрерывно.

Через минуту у Полины оказалось больше трёх тысяч очков. Сколько именно, я разглядеть не смогла: она быстро сунула карточку и расплакалась.

Впервые я видела, как она плачет по-настоящему, совсем по-младенчески закрыв лицо двумя ладошками, съёжившись и отвернувшись к стене. Я хотела её успокоить, но она только дёрнула плечом. Прошло много времени, прежде чем она успокоилась и, всё ещё продолжая всхлипывать, повернулась к ребятам, которые стояли перед ней, но смотрели в стороны: им было неловко видеть плачущую Полину.

Какой-то мальчишка года на два старше нас вышел из дверей школы и замер, очутившись на импровизированной трибуне и перед своеобразным митингом. Боком-боком, он прошёл мимо нас и быстрыми шагами стал удаляться прочь, беспрестанно оглядываясь.

Это разрядило всеобщую атмосферу, ребята рассмеялись. Полина тоже несмело улыбнулась.

— Когда моего папу выбрали Сенатором, — заговорила она прерывающимся от волнения голосом, — в самой первой своей речи он сказал, что постарается оправдать возложенное на него доверие. Я хочу повторить то же самое. И ещё. Если уж так получается с очками, я вам обещаю, что или мы всем курсом доучимся до конца или все сразу разъедемся по домам. Вот…

Это был очень трогательный и патетический момент. Забегая вперёд, с сожалением скажу, что за весь период нашего обучения в «Штуке» — единственный. Больше такого никогда не повторялось. Да и Полине, как мне кажется, уже через несколько минут стало стыдно за своё поведение, за то, что совершенно неожиданно для себя на виду у всех так расчувствовалась. А жаль. Мне, например, понравилось. Кажется, что за какую-то минуту мы все стали друг другу настолько близки, насколько это вообще было возможно.

Стало уже традицией, что именно я сообщала номера свободных аудиторий. Некоторые ребята подозрительно щурились в мою сторону, словно пытаясь разгадать секрет, как я так быстро могу их определять.

На сей раз свободная пара аудиторий находилась не напротив друг друга, а в противоположных концах здания.

— Мальчики — направо, девочки — налево, — распорядилась Полина излишне суховатым голосом. После происшедшего ей было немного не по себе.

— А можно наоборот? — Пошутил какой-то мальчишка.

— Можно, — не без юмора «позволила» Полина. — Девочки — налево, мальчики — направо.

Мы разошлись.

— Всё в порядке? — Шёпотом спросила она меня.

Я кивнула. Можно было бы сказать, конечно, сколько у меня очков, но я решила погодить с этим до вечера. А то как-то некрасиво получится, всё равно что брать в долг у человека, который час назад получил наследство. А до вечера со своим балансом я решила кое-как доковылять: всё-таки у меня работа не такая опасная, как у Полинки. Да и по жизни я не особенно высовываюсь.

Кстати, интересно, заметила ли Полина, что я ей баллы со своей карточки не переводила?

Аудитория оказалась как две капли воды похожей на вчерашнюю. Девочки забирались в костюмы, весело переговариваясь. Полина была задумчивой.

— Столько всего нужно сделать, — сказала она (наши костюмы висели рядом) — на обычный сайт можно спуститься с платформы персональника, понахватать всякой всячины — и подняться опять. А тут конструкция сайта — нечистый ногу сломит. Сейчас опять будет ночь, дождь, где наши домашние платформы искать — ума не приложу! И ещё не понятно, где нас выкинет! А на платформы как забираться? Маразм!

— Ты бы с Никитой поговорила, — предложила я. — Он целыми ночами в Сети висит. Наверняка об этом сайте он сейчас знает больше, чем все мы вместе взятые.

— Это дело! — Согласилась Полина, повеселев.

В Сеть нас выбросило внутри нашего корпуса. Увидев перевёрнутую мебель, мне сразу подумалось, что здесь, в «Штуке», очень неприятная традиция устраивать погромы жилых помещений. Хорошо, что пока только виртуальных и до нашей с Полиной комнаты в холле пока ещё никто не добрался. Не хватало ещё, чтобы и там кто-нибудь «навёл порядок»!

— Как тебе твоя платформа? — Подошёл ко мне Никита. Со вчерашнего дня я отвыкла видеть его маленьким, поэтому не смогла сдержать невольной усмешки.

— Я ещё там не была.

— Увидишь — не падай.

— Хватит мне падать. НапАдалась уже.

— Я в переносном смысле.

— После того, как я тебя увидела в оболочке старика-рокера, я уже ничему, связанному с тобой, не удивлюсь. Только вот если Красная Шапочка узнает, что ты разгуливаешь, пусть даже по своей платформе, не в этой оболочке, какая сейчас у тебя, у тебя будет куча проблем.

— А кто скажет? — Подозрительно прищурился он. — Не ты случайно?

Я заверила его, что нет, очень мне нужно на своих же наговаривать.

— Тогда всё в порядке.

— Скажи мне Никит, — я помолчала, собираясь с мыслями. — А может компьютерная программа по реалу бродить?

— Запросто! В виде дисков, — принялся перечислять он, — в виде распечаток разных…

— Нет, я про другое…, — прямо между нами из-под пола вынырнула какая-то наша девочка, мы отпрянули в разные стороны, потом продолжили разговор. — Я сегодня Красную Шапочку видела. В реале. Она даже дала до себя дотронуться.

Никита смотрел на меня гораздо дольше, чем Полина вчера. И взгляд у него становился таким же, как у неё — участливым и понимающим.

Как раз в это время подошла Полина.

— Иванова, — сказал мальчик, — ты бы поменьше Настю нагружала, что ли? Я не знаю, что вы там вечерами у себя в комнате делаете, но у неё компьютерные глюки оживают.

— Этот компьютерный глюк, как ты его называешь, триста очков с моей карточки снял!

Ребята, удивительно похожие, воззрились на меня. Первой опомнилась Полина.

— Бахмурова! — С угрозой в голосе начала она. — Совокупное количество очков на всех карточках — это фонд курса. Если ты такими темпами будешь разбазаривать народное достояние…

— Я, что ли, сама эти очки ей вручила, а? — Огрызнулась я, потом мне стало смешно. «Народное достояние»! Нашла словечко. И вправду, Генеральный секретарь, кто ещё будет оперировать такими категориями.

— Вот что, Наська, — предложил Никита, — расскажи свою биографию за сегодняшний день, только чтобы интересно было, а мы послушаем, а вместе решим, что с тобой делать.

Он, конечно, же шутил, но у меня такое чувство юмора прилива энтузиазма не вызвало.

— Давайте потом, в реале. Сейчас времени нету. Полина, ты вроде хотела с кем-то поговорить?

— Ага! — Она увлекла Никиту за собой, и они вполголоса принялись совещаться.

Вскоре мальчик ушёл.

— Сказал, что сейчас приведёт свою платформу, — доложила мне Полина, — а на ней уже мы доберёмся до наших.

— А как он её найдёт? — Полюбопытствовала я.

— Это его проблемы, — отмахнулась Полина.

— Хорошо, что он не вспомнил, как ты обещала, больше ни в чём кроме охраны его не использовать.

— Охрана — это работа, а то, что я его прошу сделать здесь — для него это так, развлечение.

Под Полининым руководством мы принялись наводить порядок в корпусе. Сначала она просто давала указания, куда и что складывать, потом не вытерпела, и сама принялась работать наравне со всеми.

— Пока им объяснишь, — буркнула она, проходя мимо меня, — проще всё самой сделать.

Куча мусора посреди помещения неумолимо росла. Наконец, появился Никита.

— Разойдитесь, чтобы я кого-нибудь из вас не форматнул, — сказал он и снова ушёл.

Очень долго ничего не происходило, потом куча мусора дрогнула, и составляющие её обломки принялись медленно расползаться по тем местам, где были до этого. Ребята, жавшиеся к стенкам, ошарашено наблюдали за всем этим.

— По-моему, форматирование — это как-то по-другому, — сдавленным голосом выразил общую мысль кто-то из мальчишек.

— Ребята! — Попросила Полина. — Когда Никита сюда войдёт, закройте свои уши ладонями, я буду сильно ругаться.

Когда интерьер нашего корпуса стал точно таким же, как был в то время, как мы в нём появились, вернулся Никита. Уши, само собой, никто не закрыл, ребята, напротив, с интересом принялись наблюдать, что сейчас будет.

— Я применил обратный операнд времени, — сообщил мальчик. — Подумал, что так будет лучше.

— Что ещё за обратный операнд? — Слабым голосом осведомилась Полина.

— Это гораздо эффективнее, чем если всё отформатировать, а потом заново программировать каждую вещь, — принялся объяснять он. — Правда придётся немного подождать, но что делать. Теперь время здесь будет течь с такой же скоростью, как и раньше, только в обратную сторону. К завтрашнему дню всё станет точно таким же, как было вчера.

— А потом придёт Красная Шапочка и начнёт наводить порядок, — пошутил кто-то из ребят и ойкнул.

— Ты чего?

— По-моему, у меня с карточки очки слетели.

— А ты болтай побольше, — посоветовали ему в ответ.

— Ребята! — Сказала Полина. — Не нужно лишний раз говорить… сами понимаете, о ком. У нашего курса не так-то уж много очков.

— Так что же, теперь о ней вслух даже вспомнить нельзя? — Удивлённо спросил кто-то.

— Если просто вспомнить, я думаю, можно, — ответила Полина. — Но ведь добром же её никто поминать не будет? — Потом её взгляд наткнулся на Никиту, они долго смотрели друг на друга. — Делай что хочешь, — наконец вздохнула девочка. — Ты меня уже утомил.

— Кто был на своих платформах и сможет их узнать со стороны? — спросил мальчик.

Оказывается, ребята из своих комнат в холле почти не выходили в Сеть, а те, кто выходил, даже не представляли, как эти платформы выглядят.

— Да ну вас! — Огорчился он. — Ладно, кто хочет со мной — пойдёмте, будем разбираться на месте!

Никитина платформа висела прямо около входа в наш корпус, выполняя функцию своеобразного козырька от дождя.

Пока мальчишки разбирались с платформами, мы под руководством Полины из фрагментов валяющегося мусора вытащили обрывки бумаг с вопросами и собрали из них целый экземпляр, который тут же размножили в сорока экземплярах.

— Сегодня сходим в библиотеку и осмотримся, — решила Полина. — А с завтрашнего дня вплотную начинаем заниматься учёбой. Иначе суета со всеми остальными вопросами грозит затянуться не на один день.

Прошло полчаса.

Мальчишки, смущённые, принялись просачиваться в корпус, ни на какие вопросы они не отвечали. Когда вернулся Никита, Полина потребовала объяснения.

— Все платформы болтаются в дальнем углу сайта. Сюда им подлёт запрещён.

— А как же твоя платформа? — Вкрадчиво поинтересовалась девочка. — Почему ОНА здесь?

— У меня там столько всего понапичкано…

— Откуда?

— Мы уже три дня в «Штуке» живём. Ты думаешь, что я всё это время только спал и ел?

Полина потёрла подбородок.

— Значит, ты можешь перепрограммировать остальные платформы, — сказала она полувопросительно.

— Не могу.

— Почему?

— Я не программист, — с непонятным вызовом ответил Никита, словно в этом факте была виновата его собеседница. — На этом сайте такая защита, что у меня программка каждые десять минут по всем швам трещит. Свою платформу я ещё могу поддерживать в рабочем режиме, а чужие — нет. Времени не хватит. И желания. Я не нанимался чужие компы налаживать.

— Тогда сделаем так, — тут же отдирижировала Полина. — Если ребятам или мне что-нибудь понадобится, будешь осуществлять связь между нашими платформами и сайтом.

— Ага, — тихонько сказал кто-то у меня над ухом. Я обернулась. Марек-Игорь стоял рядом и удовлетворённо кивал, углублённый в свои мысли и совсем не замечая меня.

— Ты чего такой довольный? — Не удержалась я.

Марек поднял глаза, увидел меня, лицо его на мгновение омрачилось.

— Не твоё дело!

— А всё-таки? Ну, пожа-алуйста, Маречек!

И снова моя уловка сработала.

— Она сказала «если ребятам или ей» что-нибудь понадобится.

— Ну и что?

— Она ребят на первое место поставила, а себя — на второе. А это очень даже хорошо.

— Ты молодец. Наблюдательный.

Марек недовольно фыркнул и отвернулся. Я покраснела, поняв, что тут, пожалуй, переборщила. Наверное, он сообразил, что я подлизываюсь.

Никита, наконец, соизволил возмутиться последними словами Полины:

— Ты сказала, что больше ни для чего меня не будешь занимать, только для охраны, — повторил он мою недавнюю фразу.

— Это в реале, — выкрутилась моя соседка. — А есть ещё виртуал. Это совсем другой мир. И обязанности тут у тебя будут совсем другие.

Никита вздохнул и кротко осведомился:

— Полиночка, может тебя куда-нибудь послать, а?

— И кому от этого хуже станет? — Спокойно осведомилась девочка. — Мне ты создашь только временные неудобства, а себе всю жизнь испортишь. Думаешь, я не отыщу среди нас ребят, которые за пару дней в программке здешних платформ разберутся? Отыщу, хотя и будет трудновато. А вот здоровье своё драгоценное в борьбе со мной ты себе попортишь, а потом уедешь домой. Тебе это очень надо?

Могу только предположить, что за мысли мелькали в голове у Никиты. Тем не менее, он согласился, едва заметно кивнув головой.

Я с облегчением перевела дыхание, а про себя подумала, что обязательно нужно будет вечером сказать Полине, чтобы она так сильно на Никиту не нажимала. Хоть я и не психолог, но почти уверена, что Никита — из тех ребят, которые могут один, два, три, двадцать раз стерпеть, а на двадцать первый всех врагов придётся собирать в одно целое из разных мусорных урн (Это я, конечно, образно выражаюсь). Полина хоть и пытается строить из себя опытного Навигатора, но неправильность её отношения к Никите видна невооружённым глазом.

Интересно, кстати, будет спросить, что думает по этому вопросу Марек; он не далее как минуту назад доказал, что анализирует такие мелочи, обращать внимание на которые ни одному нормальному человеку в голову не придёт. И его недовольство моей особой, кстати сказать, мне совершенно непонятно. Будь я мальчишкой — другое дело, среди лиц одного пола взаимная антипатия, ни на чём не основанная — обычное явление), но я — девочка, тем более, на взгляд многих (и на свой собственный) очень даже симпатичная. Не может быть, чтобы я не нравилась Мареку! Так, как он, ко мне ещё никто не относился. Нет, во что бы то ни стало я с ним подружусь, хотя бы из спортивного интереса!

Внешне переходы напоминают полупрозрачные теннисные мячики, висящие в воздухе. Во избежание путаницы их можно раскрасить в разные цвета или на каждом из них сделать надпись, куда он ведёт. У переходов есть второе название: ссылки; наверное, оно осталось от старого, неграфического, Интернета. Для того чтобы воспользоваться таким переходом, нужно сжать его обеими руками — и вы тут же попадаете туда, куда он ведёт.

В нашем корпусе нам удалось отыскать полтора десятка переходов. Шесть из них вели в библиотеку, ещё три — розового цвета, — в технические корпуса, остальные шесть — неизвестно, куда. Полина задумчиво жонглировала висящими в воздухе шариками. Наконец, решившись, обхватила руками один из них. Ничего не произошло, только шарик на несколько секунд вспыхнул изнутри багровым светом и вновь потух. Девочка недоумевающе захлопала глазами.

— Переход запрещён, чего тут непонятного, — пояснил Никита. — На этом Сайте много таких мест, куда нам доступ пока ещё запрещён.

— А ТЫ можешь туда пройти? — Полина выделила голосом слово «ты».

— Я — могу. Только смысла не вижу. Мне ещё в «Штуке» учиться не надоело.

— А всё-таки?

— Полина, ты вынуждаешь меня сказать какую-нибудь ересь. Территория Сайта прослушивается так же «плотно», как и наши комнаты, неужели ты этого ещё не поняла?

Девочка опустила глаза. Конечно, она всё это понимала.

— Ладно, если с платформами у нас ничего не получается, мусор расползётся по своим местам только завтра, пойдёмте в библиотеку, — решила она. — Хоть посмотрим, что там и как. Только распечатки с вопросами не забудьте захватить с собой.

Остальные переходы работали безукоризненно. Обхватив руками плотный тёплый от прикосновения чужих рук шарик, я даже закрыла глаза, а открыв их, увидела, что уже в библиотеке.

Полина уже выясняла отношения с каким-то мальчишкой с другого курса.

— Пятьдесят, — скучным голосом говорил он, глядя куда-то в сторону. — У других больше. А мне просто баллы нужны.

Иванова колебалась.

— А что ещё у тебя есть?

— Да всё что угодно! — Оживился старшекурсник, сообразив, что дело пошло. — Есть программы, чтобы передвигаться по воздуху, любые: от самых примитивных до навороченных. Оружие на любой вкус. И ещё…, — он наклонился и что-то прошептал в самое ухо своей собеседницы.

Полина размахнулась и со всех сил залепила ему пощёчину.

— Урод!

Мальчишка схватился за щёку и некоторое время насупившись разглядывал Иванову, потом резко повернулся и пошёл прочь.

— Кто это? — Подошёл к ней Никита.

— Торгаш, — презрительно бросила Полина, глядя вслед своему недавнему собеседнику. — Начал с копировальщиков, а закончил наркотиками. Пр-ридурок!

Последнее слово она произнесла так выразительно, что я невольно поёжилась. Зато Никита явно заинтересовался.

— Какими нароктиками?

— Тебе-то это зачем? — Подозрительно прищурившись осведомилась Полина.

— Просто интересно, чем тут люди занимаются. Нам тут ещё пять лет жить, надо же хоть примерно обстановку знать.

— ЭТО — тебе знать не нужно, — ответила она тоном, исключающим всякие дальнейшие расспросы. — И вообще, чадо малолетнее, если начнёшь заниматься чем-нибудь подобным, запомни — вылетишь из «Штуки» быстрее, чем кошка с собачьей выставки. И ни на какие твои заслуги не посмотрю. Понял? Не знаю, как другие относятся к сетевым наркотикам, но мой папка против, значит против и я. Вздую так же, как за настоящие. — Никита хотел что-то ответить, однако Полина холодным голосом предупредила. — Всё, вопрос закрыт.

Когда все ребята через переходы перебрались в библиотечный корпус, мы всей толпой двинулись по коридору первого этажа, прошли мимо залов с каталогами, мимо двери с цифрой один, два, три, остановились перед четвёртой дверью. Полина привычно пересчитала нас по головам. Я ждала, что она скажет что-нибудь вроде «Не отставайте» или «Не растягивайтесь», но она промолчала и решительно толкнула дверь. Войти красиво у неё не получилось: дверь открывалась в другую сторону.

Я уже привыкла к постоянным играм программиста сайта нашей школы с пространством, поэтому почти не удивилась, когда внутри небольшого, в общем-то, куполообразного корпуса за обычной комнатной дверью оказалась полная пустота. Вчера я заглянула в один из таких читальных залов и решила, что попала не туда. Оказывается — туда.

Прямо в воздухе висело три сильно чадящих факела, которые отбрасывали на пол едва видимые круги света. Только дверь за последним из ребят захлопнулась, факелы пропали, мы оказались в полной темноте.

— Не фига себе! — Не сдержался кто-то из ребят.

— Не ругайся! — Отозвалась Полина.

От их голосов не прозвучало ни малейшего эха, от чего можно было сделать вывод про обширность невидимого пространства.

— Пойдёмте вперёд, чего вы тут столпились! — Продолжила девочка и первой двинулась в темноту. Мы последовали вслед за ней. Вскоре нам пришлось возвратиться; впереди оказалась стена.

— Я недавно в байму такую рубился, — сказал кто-то из мальчиков. — «звёздный странник». Там на первых пяти уровнях точно такие же пещеры были и так же всё было в полной темноте.

— А в чём смысл — в темноте баймить? — Спросил девичий голос.

— Производителям нужно было, чтобы байма хоть чем-нибудь от других отличалась, вот они и напрограммировали: начало — в пещере и в полной темноте. А что ещё нового-то можно придумать?

Тут же развернулась обширная дискуссия, затрагивающая новейшие способы привлечения пользователей на свои сайты.

— А самое лучшее — это вообще — в космосе и на других планетах!

— Скажешь ещё! Самое интересное — это на земле, на твоей собственной платформе!

— Что там может быть интересного? Я свою платформу знаю лучше чем свои пять пальцев.

— В том-то вся суть. Когда ты всё так хорошо знаешь — и тут вдруг всякая чертовщина начинает происходить… У меня одна байма началась с того, что из под стола…

— Много вы понимаете! Вы вообще, наверное, настоящихбаймеров ни разу в жизни не видели.

— А ты видел?

— Я — видел! Самые сложные баймы — это, знаешь, какие? Это когда лунатик все твои мысли читает.

Лунатик — это было сленговое имя любого противника в Сетевой байме. Можно только догадываться про этимологию этого названия — при чём тут естественный спутник нашей планеты?

— Издеваешься? — Не поверил кто-то из девочек.

— А вот и нет! — Ответил тот же мальчик. — Наши ребята тоже думали, что ментоскопы в Сети это — какая-то туфта. А потом проверили — оказалось, что, да, на самом деле в некоторых играх мысли напрямую из головы читаются.

— Прямо в Сети? — Этот голос я сразу узнала: это спросила Мариша.

— Так я же тебе о том и говорю. Ты в того же «Странника» поиграй. Стоит тебе только подумать, что пойдёшь направо — и тут же все лунатики начинают вправо стрелять. У нас даже мастера появились: думают, что пойдут в одну сторону, а идут в другую — так и выигрывают.

Это дало мне пищу для размышлений. Одерживать победу только из-за того, что поступаешь не так, как думаешь — на это, по-моему, не каждый способен.

Например, я — пас.

Даже не представляю, как это можно: думать об одном, а делать совсем по-другому. Очень редко приходилось слышать о людях, которым удаётся обманывать ментоскопы.

Этот прибор — единственное техническое изобретение неземной расы. В 2477 году наши космонавты установили первый контакт с чуждой инопланетной расой, представителей которых сетевые СМИ тут же назвали макроранами (rana — лягушка (лат.) ПРИМЕЧ. АВТОРА), потому что они были похожи на земных лягушек, отличаясь от последних только громадным размером и наличием интеллекта. Ксенодипломатии в то время не просто не существовало: никто из Навигаторов в самом страшном сне не представлял, что может существовать дисциплина подобного рода. Именно поэтому к разумным лягушкам, живущих в другой части вселенной, отношение было снисходительным и в чём-то даже юмористическим. Снималось множество фильмов, в которых макрораны представали перед зрителями в роли недалёких созданий, живущих в пещерах и землянках, все помыслы которых были направлены на сохранение рода и на развитие ментальных способностей, которые, кстати сказать, были развиты у них не в пример сильнее, чем у землян.

В комедиях и даже драмах того времени наличие последней способности вуалировалось или подвергалось откровенной профанации. Зрители покатывались со смеху, разглядывая, как зелёное большеглазое существо, покрытое слизью, вместо того, чтобы спасти самую положительную и красивую героиню фильма, сидит в углу и тужится, пытаясь силой мысли обрушить не главного злодея шкаф, в то время как землянин, орудуя лазером и пулемётом, делает всё, что нужно сделать в такой ситуации, и, само собой, побеждает по всем параметрам.

Так продолжалось до тех пор, пока представители дипломатического корпуса не начали более чем явно выражать экспансионистские намерения.

— Наше существование связано с одной планетой, — ответил главныймакроран. — В вашем распоряжении — миллионы планет. Почему вы настаиваете именно на освоении нашей среды обитания? Вы считаете, что наша биологическая цивилизация не сможет противостоять вашей технической?

Вопрос был задан не по дипломатически жёстко. Представитель земной расы не привык к подобной прямоте, поэтому не нашёлся, что можно ответить.

Через месяц на всех компьютерах Земли, даже, говорят, на тех, которые по каким либо причинам не были подключены к Сети, на мониторах появилась одна и та же картинка — чертёж непонятного прибора.

«Это — демонстрация наших возможностей», — сообщил макроран, исполняющий роль дипломата.

Демонстрации хватило с лихвой. Больше земляне не помышляли ни о какой экспансии в мир макроранов. Сразу стало ясно, что нашей науке ещё долго не добраться до той планки, которую своим изобретением поставили макрораны: по их чертежам построили первый в мире когициоскоп — прибор для чтения мыслей. Чуть позже название упростили до ментоскопа. Сразу засекретить принцип действия прибора не удалось (как и всё гениальное, он был более чем прост), а потом уже стало поздно.

Правда, существовало одно НО: сердцем любого ментоскопа являлся чип, который обычная промышленность создать не могла. Учёные даже примерно не понимали, каким образом он работает. Это было очень обидно.

Однако макрораны поставляли эти чипы в неограниченных количествах. Взять их поставки на жёсткий контроль почему-то не получалось, постоянно выходило так, что в пунктах назначения контейнеров с чипами не досчитывались.

Именно поэтому очень быстро появилось множество самопальных модификаций основной схемы. Самый простенький — транслятор — одевался на шею домашнего животного, поэтому хозяин в любой момент мог точно знать, о чём думает его любимец. Самый же распространённый тип ментоскопа — официальный — служил атрибутом представителей власти.

Постоянно принималось множество законов, ограничивающих сферу применения ментоскопов. Один из них — самый последний — совсем недавно вообще запретил его продажу в Солнечной системе.

Принцип действия прибор прост: мозг любого существа, имеющего ту или иную степень интеллекта, излучает слабые биотоки. Ментоскоп воспринимает эти сигналы и перерабатывает в удобный для восприятия сигнал, как правило — аудио.

Я сразу задала себе вопрос: можно ли применять обычный интернет-костюм в качестве ментоскопа? Теоретически, для расшифровки биотоков мозга компьютер использоваться может. Для этого, правда, нужна большая и сложная программа, но последняя вполне может быть составной частью программы игровой. Однако для минимальной конфигурации ментоскопа нужно ещё устройство, которое являлось бы рецептором биополя. Обычный шлем для работы в Сети подобного компонента не имеет. Нет даже ничего, что хотя бы отдалённо напоминает это.

Значит то, о чём болтают ребята — это полная ерунда? Чтобы столько людей независимо друг от друга пришли к одному ошибочному мнению?

Как-то не очень в это верится.

Однако, я сильно отвлеклась.

Ребята разговаривали всё оживлённее и оживлённее и, казалось, полностью забыли о цели своего пребывания в темноте

— Что вы там разорались? — Раздался голос одного из старшеклассников, который появился откуда-то сбоку, на мгновение осветил себе лицо карманным фонариком.

— Слышь, мужик, где тут книги? — Спросил Никита.

— Новенькие? — Насмешливо поинтересовался незнакомый пользователь библиотеки. — Первоклашки? Пойдёмте!

Метров через десять мы подошли ко второй двери. Как я с облегчением отметила, за ней оказался самый обычный библиотечный зал — что ещё сказать. Шкафы с длинными полками, заполненные рядами книг в коричневых переплётах. Несколько мальчиков, сидевших на корточках и листающих толстые желтоватые страницы, оглянулись в нашу сторону. Помещение было довольно большим, не на одну сотню человек, а людей в нём было не больше десятка. Ровными рядами стояли столы, вместо стандартных стульев около них располагались кресла-качалки. Стен было не видно: всё пространство от пола до потолка занимали шкафы с книгами. Над каждым сидячим местом с потолка свисали большие лампы с зелёными абажурами.

Полина собрала всех вокруг себя.

— Так, ребята, — сказала она, — хватит нам ходить толпой, это уже становится смешным. По системному времени сейчас четырнадцать часов, в восемнадцать собираемся в нашем корпусе. В реал отсюда желательно не выходить. Никаких торговых операций не совершать, что бы и по какой угодно низкой цене вам не предлагали. В конфликты не вступать. То имя, о котором вы сами знаете, не упоминать. Ходите, осваивайтесь, постарайтесь за эти четыре часа ни во что не вляпаться. В крайнем случае, ищите меня, Бахмурову или Никиту…

Я даже вытаращила глаза от такого заявления. Я-то тут при чём?

Когда все начали расходиться, я подошла к Полине.

— Знаю, о чём ты спросишь, — не дала она открыть мне рот. — Просто к слову пришлось. Если вдруг и вправду кто-нибудь ребят подойдёт к тебе, постарайся уж как-нибудь разобраться. Если что-нибудь пойдёт не так, я тебя сильно ругать не буду.

И она ушла, оставив меня в полном одиночестве. В одной руке у меня была кипа бумаг с вопросами к экзамену, в другой — молоток, который я забыла оставить в корпусе. Вид у меня со стороны, наверное, был ещё тот!

И тут я вспомнила про Сашу. Не про мою сестрёнку, а про другую, негритянку, с которой познакомилась, когда чистила скаф. Что она там говорила? Что будет сидеть в восьмом зале? Сейчас — самое время продолжить знакомство. Полина нас зачем-то привела в четвёртый. Почему, интересно, именно в этот? Может «четыре» — это её любимое число?

Я, единственная из всех, вышла из читального зала и принялась пробираться к выходу. Факелы, являющиеся ориентиром входа, куда-то подевались. Мне долго пришлось бродить в полной темноте, пока я не нащупала на кирпичной, склизкой от постоянной сырости стене нечто, очень напоминающее дверь.

Это нечто и оказалось дверью, большой, деревянной и скрипучей. Сразу за дверью была крохотная площадка, от которой вверх вела винтовая лестница с высокими каменными ступенями. Вот так раз! Тут, оказывается, не две двери, и даже, наверное, не три, а гораздо больше. И все ведут в разные места, не только в читальный зал библиотеки.

Я очень любопытная, поэтому никогда бы не смогла себя простить, если бы не поднялась по лестнице и не посмотрела, куда она ведёт.

Подниматься пришлось долго. На стенах были нацарапаны непонятные символы, чем-то очень напоминающие китайские иероглифы (хотя, может быть, мне так кажется из-за того, что я ни одного из них не знаю), а каждая следующая ступенька казалась выше предыдущей.

В самом конце лестницы оказался тупик: путь мне преградила каменная стена. Можно было ожидать чего угодно, только не этого. Зачем строить длинную лестницу в никуда? Я даже постучала по стене рукой, прежде чем вспомнила, что я в виртуале. Впрочем, и в виртуале, чтобы напрограммировать такую стену, тоже нужны определённые усилия. Вон как красиво и качественно всё сделано, каждый бетонный шовчик виден, будто наяву. Если бы я не знала, что действие происходит в виртуале, сама бы ни за что не догадалась.

Я уже развернулась, чтобы пойти обратно, но тут за стеной послышался звук, очень тихий, на пределе слышимости. Я приложила ухо к стене. Монотонный невыразительный голос повторял одно и то же:

— … регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом, а также разъясняющими его процессуально-правовыми предписаниями… — И, после паузы, снова. — …Регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом…

Мне стало настолько страшно, что я сама не помню, как добралась до нижнего этажа. Даже здесь, в полной темноте, я чувствовала себя уютнее, чем там, наедине с этим жутким голосом. Наверное, именно так могли бы разговаривать зомби, если бы таковые существовали.

Наверное, именно чувство страха подстегнуло меня: не прошло и минуты, и я выбралась в общий коридор. Дверь с надписью «ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ N4» захлопнулась за моей спиной с глухим стуком, словно крышка гроба. Первый раз в жизни я испытала настолько острую любовь ко всему человечеству: хотелось броситься на шею каждому встречному.

— Ну его, это четвёртый зал, — шёпотом сказала я сама себе. — Вообще больше никогда в него не зайду!

Я несколько раз прошла взад-вперёд по коридору. Последний читальный зал был десятым. Я долго колебалась, прежде чем осмелиться хотя бы приоткрыть её. За ней, как и за дверью четвёртого читального зала, оказалась темнота. Однако мне очень не понравилось, что на внутренней стороне двери, на плотной металлической обшивке зияли крохотные дырочки, очень похожие на пулевые отверстия. Не скажу, что я эксперт по оружию, но на баймовых сайтах иногда бывала, а там некоторые детали, особенно касающиеся экипировки игроков, довольно реалистичны.

Ну, и что мне было делать?

В конце концов я уселась на корточки рядом с восьмым залом, где училась тёзка моей сестрёнки, и привалилась спиной к стене, решив одной в зал не заходить. На сей раз блок защиты в скафе оказался включен, но мне от этого было не легче. Точнее, легче, но ненамного. Когда в тебя стреляют из оружия среднего калибра, пусть даже виртуального — это в любом случае приятным быть не может. А кто знает, вдруг и в этом читальном зале такие же перестрелки, как в десятом?

Который раз я ловила себя на мысли, что все мои мысли заняты тем, что я пытаюсь отыскать во всём происходящем логику. Однако это пока ни к каким явным результатам не приводило. Складывалось впечатление, что здешний уклад жизни смоделировал человек с полным отсутствием всякой логики или с логикой настолько извращённой, что нужно было быть по меньшей мере сумасшедшим, чтобы её понять.

Казалось, чего уж проще: сделать большой красивый зал, один на всех, тем более, нас не так-то уж и много, всего двести человек (пять курсов, на каждом — сорок учеников), одну часть зала отвести для картотеки, другую — для самого, собственно говоря, читального зала. Вместо этого мы должны бродить по разным комнатам, антураж которых больше напоминает баймовые сайты, чем серьёзные помещения для обучения, и решать множество проблем, которые к процессу обучения не имеют никакого, даже самого отдалённого отношения.

Как выглядит обычная работа в Сети? Человек, выходящий в Интернет, оказывается на платформе, которая принадлежит его компьютеру. Платформа парит в воздухе над громадной виртуальной планетой, на которой располагаются сайты. Если вам нужно войти на какой-либо сайт, вы вводите команду, ваша платформа срывается с места — и через несколько секунд вы оказываетесь над тем сайтом, адрес которого ввели. Вам остаётся только спуститься вниз, на сайт, а там уже можно делать то, за чем, собственно говоря, вы здесь появились. Если это библиотечный сайт — можно начинать рыться в базах данных, если игровой — бегать по всяким пещерам с сокровищами или по любым другим порождениям фантазии программиста. Существуют множество сайтов самых разных направлений и с очень отличным друг от друга оформлением, все сетевики стараются переплюнуть друг друга.

Но всё-таки существует вещь, которая объединяет любые сайты — функциональность. Например, новостной сайт как правило, имеет вид множества крохотных комнат, в каждой из которых — стол, кресло, визор, поисковик. Это — то, что необходимо для получения новостей из любого, даже самого отдалённого уголка обитаемой галактики в любом удобном формате.

Финансовые сайты, к примеру, имеют более сложную структуру. Кабинет пользователя оборудован мониторами, показывающими состояние рынка ценных бумаг на крупнейших биржах, органайзерами, справочниками, электронными устройствами порой самого неожиданного назначения. Однако и здесь всё строго функционально и удобно.

Сайт же нашей новой школы, с моей точки зрения, по этим двум параметрам вполне мог бы занять первое место. С конца, разумеется. Полагаю, если сайт учебный, то всё в нём должно направлено на исполнение именно этой задачи — получения и проверки знаний. Что же получается в итоге?

Платформы наших домашних компьютеров болтаются в дальней части сайта. Это — ладно. Но почему их нельзя подогнать ближе к корпусу? Почему доступ на территорию сайта разрешён только из костюмов, то бишьскафов в учебных кабинетах, но не с компьютеров в холле? Почему, в конце-то концов, выдача книг в здешней виртуальной библиотеке «на дом» не разрешается? Что страшного будет в том, если я скопирую нужный файл и дома, в полной тишине, находясь на своей родной платформе, спокойно его изучу?

Почему-то мне пришло голову, что, будь я сетевым программистом и меня кто-нибудь попросил бы сконструировать как можно более неудобный учебный Сайт, работа на котором должна из простого процесса превратиться в сущее мучение, то больше чем здешний программист я сделать бы не смогла.

И последний, самый главный вопрос: зачем?

Полина уже попыталась ответить на этот вопрос, сказав, что преодоление возникающих трудностей должно сплотить наш класс в единую навигаторскую команду. Не очень, если честно, в это верится. Слишком уж много этих трудностей. И все какие-то… нелепые, другое определение подобрать сложно.

Ребята проходили мимо, занятые своими проблемами, весело щебеча, словно обычные люди в простой школе. Мимо прошла стайка девочек. Никто почему-то не горел желанием входить именно в четвёртый зал.

Однако мои усилия, наконец, увенчались успехом: невысокий мальчик восточной внешности, то ли китаец, то ли японец, я не умею их отличать, решительно дёрнул на себя ручку двери.

Я вскочила на ноги:

— Можно я с вами?

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Кто такая?

— Настя. Бахмурова

— Я спрашиваю, с какого курса?

— С первого.

Он подумал секунду.

— Ладно, пойдём. Вопросов не задавать. Держись правой стороны. Голову лучше пригнуть.

— Зачем?

— Ты что — идиотка? Я сказал: вопросов не задавать.

Мы шагнули в темноту. Я хотела взять моего невольного спутника за руку, но тут резко отдёрнул ладонь, словно я собиралась сделать что-то неприличное.

Мне приходилось идти, ориентируясь только на звук шагов. Не представляю, каким образом мне удалось почувствовать опасность, скорее всего сработала интуиция, то, в литературе называется шестым чувством. Я присела — и тут же над головой пронеслось что-то большое и тяжёлое, похожее на лопасть громадного вентилятора. Я едва сдержалась, чтобы не закричать и дальше двигалась чуть ли не на четвереньках, хотя больше ничего подобного не происходило.

Заскрипела отрываемая дверь, недалеко от меня появился светлый проём.

Я хотела поблагодарить моего спутника, но тот уже ушёл. Ладно, не хочет — не нужно, за ним я не побегу.

Интерьер этого читального зала в точности напоминал таковой же четвёртого: шкафы с книгами, столы, плафоны с лампами над столами, ребята, листающие книги. Разве что зелени было много: то там то сям стояли глиняные тазы с большими комнатными растениями. Я мельком оглядела помещение: Саши среди занимающихся не было. Это, впрочем, ни о чём не говорило: читальный зал был слишком большим, чтобы его можно было охватить одним взглядом; Саша вполне могла сидеть в одном из укромных уголков, каких тут было множество.

Просто ходить по залу и разглядывать сидящих там ребят мне показалось не совсем приличным, для начала было бы неплохо взять какую-нибудь книгу — а там уже будет видно, чем заниматься дальше.

Я уселась на первое попавшееся место — в глубокий стул с мягкими подлокотниками, и углубилась в изучение вопросов. Молоток пришлось положить на колени. Вот ведь незадача: что мне теперь до вечера всюду его за собой таскать?

Первый вопрос: Понятие предмета социологии. Закон и право — определения, этимология терминов; основные положения государственного устройства.

И далее, и далее… И всего таких вопросов сто двадцать восемь. Часть из них относилась к высшей математике, часть — к наукам естественного характера, но основную долю составляла всё-таки социология и сопутствующие дисциплины.

Нужно было бы, конечно, сообразила я только сейчас, сходить в зал каталогов и только после этого рыться в здешних книжных шкафах, однако возвращаться обратно через тёмное пространство, в котором за просто так можно потерять голову, лишний раз не хотелось. Мне пришлось искать нужную литературу вручную.

Перебрав несколько сотен книг, я остановилась на «Введении в теорию современного правового государства». Это название показалось мне наиболее соответствующим теме первого вопроса. Книга оказалась изрядно зачитанной. Я прихватила ещё несколько книг из этой же ячейки, потом прошла к длинному столу в конце зала.

С одной стороны от меня оказалась симпатичная светловолосая девочка, как и всем здесь, включая меня, ей было не больше восьми. Она окинула меня быстрым взглядом, тряхнув высоким «хвостиком», и снова склонилась над своими записями. С другой стороны — двое мальчишек, которые не обратили на меня ровно никакого внимания. Пыхтя от усердия, они увлечённо вычерчивали какую-то суперсложную схему.

Я даже забыла, что хотела поговорить с Сашей и открыла первую страницу.

Странное ощущение, к которому я уже начала привыкать. Очередная серия длинного сериала под названием «Прощание с прошлой жизнью». И называется она, наверное, «Начало учёбы». Первая книга, которую я читаю. Первый абзац. Первая мысль, которую мне нужно вложить в свою голову в качестве студентки.

«Право служило и служит тому, чтобы упорядочить сосуществование людей в обществе путем разработки разрешающих и запрещающих нормативов. Понимание правовых проблем отдельной личности в значительной мере облегчается, если понятны взаимосвязи, определяющие их. Существование современного правового государства не мыслится без размежевания функций законотворчества, государственного управления и юрисдикции. Законодательство регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом, а также разъясняющими его процессуально-правовыми предписаниями…»

Что-то в прочитанном показалось мне знакомым. Я перечитала ещё раз, и вдруг меня словно громом огорошило: это были те самые слова, которые говорил странный нечеловеческий голос за каменной стеной в конце лестницы!!

Так страшно мне никогда не было никогда в жизни. Каким образом обладатель этого голоса смог узнать, что именно я буду читать через несколько минут? Зачем он это говорил? И, главное, как он узнал, что я это услышу?

У меня так сильно затряслись руки, что это было заметно даже в виртуале. Не представляю, какую глупость я могла бы совершить, если бы именно в эту минуту не появилась Саша. Тряхнув многочисленными косичками, она невозмутимо уселась рядом со мной, достала из сумочки кипу брошюрок и принялась раскладывать их по столу в известном только ей порядке.

Краем глаза Саша, наверное, увидела выражение моего лица, бросила на меня быстрый обеспокоенный взгляд.

— У тебя такой вид, словно ты привидение увидела, — прошептала она.

Её неторопливые точные движения, которыми она перекладывала с места на место свои бумаги, позволили мне немного прийти в себя.

— Что-то вроде того, — пролепетала я.

— Тише, — Саша по-прежнему избегала смотреть в мою сторону.

Я снова принялась за чтение и опять наткнулась на злополучный абзац про то, что законодательство регламентируется правовыми нормами. Теперь я более чем уверена, что этот факт запомню на всю оставшуюся жизнь.

Чернокожая рука с длинными тонкими пальцами положила мне на страницу лист бумаги, на котором от руки было что-то написано. Я вздрогнула, удивлённо взглянула на Сашу, та делала вид, что она тут не при чём.

«НЕ СИНУС ПОКАЗЫВАЙ КОСИНУС ЧТО ТАНГЕНС ТЫ КОТАНГЕНС МЕНЯ ЛОГАРИФМ ЗНАЕШЬ ФОРМУЛА»

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что читать нужно через слово. Только вот что это за шпионские страсти?

С как можно более невозмутимым видом я положила записку в карман, показывая, что всё поняла.

Я листала свою книгу, привычно поглощая строчку за строчкой, автоматически запоминала прочитанное, но основная часть сознания была направлена на ожидание того, что сделает моя соседка по столу.

Мальчики, вычерчивающие схему, куда-то ушли, на его место уселся тот китаец, с которым я сюда пришла. На меня он не обратил ровно никакого внимания. Я решила отплатить ему тем же. Не хочет он со мной общаться — не надо. Сама я ему навязываться не буду.

Следующую записку Саша передала мне минут через десять. Как и в прошлой, нужные слова в неё перемежались со всякими математическими терминами. Смысл записки заключался в следующем: я должна была выйти в общий зал и ждать Сашу около лестницы на второй этаж.

Удивляясь сама себе (влезать во всякие авантюры — это было совсем не в моём характере), я встала со своего места, тоскливо взглянула на книги, которые намеривалась просмотреть. Теперь их нужно расставлять туда, откуда они были взяты. Если бы я только знала, столько бы не набирала!

Сверяясь со сложными буквенно-цифровыми обозначениями, мне удалось разместить все книги, не знаю уж, насколько правильно я это сделала..

Я вышла за дверь библиотеки, встала на четвереньки и, стыдно признаться, в такой вот более чем позорной позе преодолела расстояние до двери в большой мир, почти не ошибшись в направлении. Несколько раз в воздухе свистело что-то, напоминающее лопасти пропеллера, я падала и вжималась в пол. Всё обошлось.

— Ты чего тут делаешь? — Подозрительно осведомился проходящий мимо мальчишка, когда я добралась до места, указанного Сашей и остановилась, поджидая её.

— Просто стою. А что, нельзя?

— Нельзя. Проходи, не задерживайся.

Я сделала несколько шагов в сторону. Он удовлетворился этим и ушёл. Я возвратилась на прежнее место. Тут же появилась Саша, воровато оглянулась по сторонам, привычным движением приложила палец к губам, поманила меня за собой. Мы поднялись на второй этаж и очутились в длинном коридоре. Одна стена была пуста, с другой стороны тянулся длинный ряд одинаковых металлических дверей.

— Здесь почти никто не бывает, — сказала Саша. — Это закрытые фонды.

— А как сюда можно попасть?

— Только с персонального разрешения Красной Шапочки.

— У меня его нету! — Испугалась я.

— А мы сюда и не собираемся заходить. Нам дальше.

В конце коридора, в торце, оказалась ещё одна дверь, деревянная, самая обычная (если такое понятие можно применить к виртуальным предметам), за которой обнаружилось крохотное помещение. Как только мы вошли, включился свет.

Уборочные механизмы, стоящие вдоль стены при нашем появлении зажужжали, кое-кто даже тронулся с места, но потом всё быстро успокоилось.

Саша пропустила меня вперёд, потом вошла сама, плотно закрыла за собой дверь, привалилась к ней спиной.

— Всё! — Широко улыбаясь сказала она. — Здесь можно говорить всё, что думаешь. Тут прослушки не работают.

Я подняла брови.

— Не веришь? — Она задорно хмыкнула. — Красная Шапочка — уродка, каких ещё свет не видел. — После этих слов помолчала минуту. — Вот видишь, — сказала она. — И ничего не происходит. Это — дежурная фраза для проверки. Если бы я сказала это в коридоре, очки с меня слетели тут же. Значит, говоришь, ты с первого курса?

— Да.

— И много вы успели узнать?

— Смотря, что ты имеешь в виду.

Саша уселась на корточки, обхватив руками колени, несколько секунд раздумывала, глядя в пол перед собой, потом вскочила на ноги.

— Задавай мне любые вопросы, а я буду на них отвечать. Только ответь сначала на мой. Почему ты мне помогла?

Я решила сказать правду.

— У нас было одинаковое количество очков. Я только начала учиться, а ты учишься уже давно. Мне было бы не так обидно вылететь из «Штуки», как тебе.

Девочка долго молчала.

— Ты в Бога веришь? — Вдруг спросила она.

Я почему-то смутилась.

— Да нет, как-то не получилось.

— Я думала, что только верующие такие альтруисты.

Саша протянула мне руку. Я пожала её, не скрывая охватившей меня радости. Немудрено: это был первый здешний человек, с которым у меня получилось познакомиться.

— Значит мы будем дружить, Саша?

Саша задумалась очень надолго, мне даже показалось, что она обиделась, наконец, произнесла.

— Только чтобы об этом никто не знал. А мои ребята вообще никогда не должны видеть нас вместе.

— Почему?

— У нас в «Штуке» нет такого понятия как «дружба». Все сразу подумают, что, если я со старшего курса, а ты с младшего, то ты сошлась со мной только для того, чтобы что-нибудь получить, а я помогаю тебе из-за жалости, из-за альтруизма или из-за чего-нибудь ещё.

— Но ведь это не так.

— Я знаю, — Саша улыбнулась одними губами. — Ладно, давай, спрашивай, у нас мало времени. Иначе меня могут спохватиться.

У меня в голове роились миллионы вопросов, я даже не сразу смогла сформулировать первую фразу.

— Это правда, что вся территория школы под контролем?

— Да. Аудио- и видеодатчики. Объёмного сканирования. Слышала о таких?

Я о таких слышала, поэтому ответила утвердительно. Главное отличие подобных датчиков в том, что пространство прослушивается как бы изнутри. Если в обычных датчиках качество воспринимаемого ими звука зависит от дальности расстояния между датчиком и источником звука, то в объёмных каждый кубический сантиметр контролируемого пространства словно бы снабжён отдельным микрофоном, звук одинаково хорошо слышен на любом удалении.

— Даже если ты будешь с кем-нибудь переписываться записочками, информация всё равно дойдёт до Красной Шапочки, — продолжила моя новая подруга. — Так что нет ничего такого, о чём она бы не знала.

— Зачем ей это?

— Чтобы контролировать нас. Если я правильно понимаю, такой способ — один из немногих, которыми можно более-менее поддерживать порядок в нашей «Штуке».

— С этим можно бороться?

Саша аккуратно приподняла узенькие плечи.

— Только вот такими партизанскими методами. Каждый курс изобретает что-нибудь своё. Способов много, нужно только над этим работать… Я не технарь, поэтому не надейся, что я смогу тебе что-нибудь объяснить.

— Ты вообще-вообще ничего не знаешь?

— Почему же — вообще ничего… мне, например, точно известно, что Красную Шапочку, когда о ней разговариваешь, по имени называть ни в коем случае нельзя. Тогда Программа тут же включает все прослушки и начинает передавать запись всего разговора ей самой. Так она всегда узнаёт, что именно о ней говорят.

— Как же вы тогда общаетесь?

— Элементарно! Мы вместо её имени называем какие-нибудь числа, каждый раз — разные. Например, кто-нибудь говорит, «Сегодня пятнадцатая полсотни очков с одного пятикурсника сняла». А ему отвечают: «Тридцать шестая совсем обнаглела. Вот ведь не найдётся никого, кто выяснил, кто она такая в реале, чтобы настучать ей по морде». А третий говорит: «Вы, ребята, про свою семьдесят восьмую поаккуратнее болтайте, как бы чего не было. Много было таких крутых»

— А почему каждый раз числа разные? — Полюбопытствовала я. — Не проще её каким-нибудь одним числом называть или прозвищем каким-нибудь?

— Не проще. День-два-три её так поназываешь, потом Программа может догадаться, кто именно имеется в виду.

Мы замолчали.

— А как вы это место отыскали? — Показала я взглядом на стены помещения, в котором мы сидели.

— Нам о нём пятикурсники сказали. За пятьсот баллов.

— Проще собраться где-нибудь за пределами школы.

— Каждый раз, как нужно сказать что-нибудь важное, собираться не будешь.

— Это точно. Вы всегда ЗДЕСЬ сидите, если хотите сказать друг другу что-нибудь важное? — Я сделала ударение на слове «здесь».

— Иногда бывает. Это — не одно такое место.

— Мне о нём можно сказать ребятам?

— Нет! — Быстро ответила Саша. — И то, о чём я тут тебе рассказываю — об этом как-нибудь так говори, чтобы никто не догадался, что это всё я тебе рассказывала.

— Зачем такие сложности?

— Ты просто не знаешь Красной Шапочки. Она иногда ребят выгоняла и за менее серьёзные вещи. То, что я тебе рассказываю — вы обо всём этом сами должны узнавать

— А вообще — кто такая Красная Шапочка?

Моя собеседница вздохнула.

— Всякое говорят. Мне, например, кажется, что это — программа.

— Почему?

— Слишком она… предсказуемая. И всегда всё знает. Человеку это трудно делать. А кто-то думает, что Красная Шапочка — это Михаил Сергеевич.

При упоминании этого имени я не смогла сдержать невольной усмешки. Саша это заметила.

— Вот. И все так смеются. А кто знает, чем он там в кабинете у себя занимается!

Мы помолчали.

— Я сегодня Красную Шапочку в реале видела, — у меня едва получилось произнести это твёрдым голосом.

Девочка кивнула:

— Она иногда выходит из компьютера.

— Как?!

— Откуда я знаю! — Досадливо поморщилась Саша. — Тут, в «Штуке», вообще столько всякой чертовщины происходит, что если во всём этом разбираться, трёх жизней не хватит.

— Это точно. Чертовщины, — подтвердила я, вспомнив голос за стеной.

— Только не вздумай кому-нибудь об этом сказать. Особенно когда приедешь домой.

— Почему?

— Как только мы выходим за пределы «Штуки», сразу включается подслушка в карточке. А по браслету сигнал передаётся сюда.

— То есть, пока мы учимся в «Штуке» нас контролируют постоянно? — Уточнила я.

Саша огорчённо кивнула.

— Но ведь так же нельзя жить!

— Получается, что можно. — Саша сжала мне ладонь, успокаивая. Руки у неё были холодными и сухими. — Не переживай. К этому быстро привыкаешь.

— К тому, что тебя постоянно контролируют? Не верю!

— Правильно, что не веришь, — тут же опровергла свои собственные слова Саша. — Но в любом случае, это всего на пять лет, так что…

Она встала, потянулась, разминая затёкшие ноги. Я продолжала сидеть, снизу вверх глядя на неё.

— А если на другую планету улететь и там всё рассказать кому-нибудь? Прослушка до туда достаёт?

— Попробуй. Вполне возможно, что, когда ты вернёшься, то окажется, что ты тут уже не учишься.

Я только вздохнула.

— Ты хочешь спросить что-нибудь ещё?

— Я много чего хочу спросить, только тебе это навряд ли понравится. Не хочу пользоваться твоей добротой.

— Ладно, чего уж там, пользуйся. Если бы не ты, я бы сейчас уже домой летела.

— А почему у тебя так мало очков на карточке?

Саша сцепила пальцы рук, словно на что-то решаясь.

— Это всё наши мальчишки. Только никому не говори.

— При чём тут мальчишки?

— Они к вам вчера подходили?

— И вчера, и сегодня. А когда мы не согласились исполнять, что они сказали, то очки с нас снимали. Кстати, а ты можешь хотя бы примерно описать механизм прибора, с помощью которого можно начислять и снимать очки?

Саша с новым интересом посмотрела на меня, в полутьме сверкнули белки её глаз.

— Ты технарь?

— Нет, я мальчишкам хотела сказать.

— Это слишком сложно. Да я и не знаю. Наши ребята над этим работают, но им ещё далеко.

— В смысле? Вы не умеете снимать очки? — Не поверила я.

— А что тут такого?

— А как же вчера..?

— Ага! — Хихикнула Саша. — Они куда-то позвонили — и очки слетели, верно?

— Ага.

— Они с пятикурсниками договорились. Знаешь, сколько тысяч наш курс заплатил за каждый такой звонок? Я даже говорить не буду — это полный антракт! Теперь мы все в жутком минусе. А у вас там какие-то боевики попались, наших ребят избили, а одного вообще куда-то утащили. Не знаешь, куда?

— Знаю. Его уже отпустили. Наверное.

Если бы только знать, что всё, происходящее вчера (да и сегодня утром, кстати сказать), — блеф, то можно было бы выбрать совсем другую линию поведения и избежать ненужных жертв!

— Я, кстати, против была, когда мы все голосовали, — извиняющимся голосом проговорила Саша, — трёх голосов не хватило, будь они неладны!

— Интересно, а ваш главный «за» был или «против»? У нашей Полинки, например, контрольный пакет акций, так вроде это называется — пятьдесят один процент в любом голосовании. Хоть она и говорит о демократии, но, мне почему-то кажется, как она захочет — так и будет. А у вас как?

— У Катьки-то? Да она вообще не голосовала. Сказала, что все эти голосования — полная ерунда.

Я даже дар речи потеряла от такого заявления.

— И вы её пустили командовать?

— Она ни у кого не спрашивала. Ты, кстати, её видела. Мы с ней разговаривали перед тем как Красная Шапочка пришла.

— Она рыжая такая, с косичками?

— Ага.

— Видела. И только тогда поняла, как нам с Ивановой повезло. Она ни за что бы ни сделала так, как эта ваша Катька. Ей бы даже в голову не пришло оставлять кого-то наедине с Красной Шапочкой. Она скорее сама бы из «Штуки» вылетела, чем подставила бы кого-нибудь из своих.

— Давай не будем об этом, ладно? У нас тоже многие Катькой недовольны.

— А революцию не получается устроить? — Полюбопытствовала я.

— Кому она нужна эта революция. — Горько вздохнула Саша. — Все сидят тихонько по своим комнатам, главное, чтобы их не трогали — и ладно, — она едва заметно улыбнулась. — Почему-то на всех курсах главные — девочки.

— Это потому, что мы умнее мальчишек.

— Мы не умнее, мы просто быстрее развиваемся, — поправила меня Саша. — А чуть позже наш интеллект выравнивается. А пацаны — они предприимчивые — вот и вылезают на все посты.

Мы ещё немножко пообсуждали девчоночьи проблемы, связанные с нашей нелёгкой жизнью в мире мальчишек. В конце концов, Саша заторопилась:

— Ладно, мне уже пора. Извини, конечно, но если кто-нибудь из наших узнает, что я тут с тобой болтала…

— Не бойся, не узнают. Я хотела ещё кое-что спросить. Зачем перед входом в читальные залы…, — я замолчала, не в силах подобрать нужные слова.

— Это как в баймах, — ответила девочка, — для того, чтобы войти в зал нужно преодолеть какое-нибудь препятствие. Я всегда в восьмом занимаюсь, там проще всего проходить, над головой большая железная штука кружится — и всё. Самое сложное — во втором: там пол качается, иногда на сто восемьдесят градусов переворачивается. Меня даже вырвало пару раз.

— А в десятом?

— Стреляют.

— Насмерть?

— Да ты что! — Непритворно испугалась Саша. — Больно, конечно, обидно, сколько бы ни прошёл, после каждого попадания к самому входу возвращаешься, но не насмерть, нет! В четвёртом самое главное — правильное направление выбрать. Если не туда пойдёшь — можно заблудиться и до вечера там проходить.

— Мы всем классом в самом начале туда зашли.

— И как — заинтересовалась Саша, — выбрались?

— Представь себе — нет. До сих пор там ходим.

Саша расхохоталась, сверкнув в полутьме белоснежными зубами.

— Ладно, теперь самый последний вопрос. Тут очень…, — я запнулась, подыскивая нужные слова, — очень трудно учиться?

Девочка тяжело вздохнула.

— Я много раз думала, что, где бы я теперь ни очутилась, что бы со мной ни произошло, хуже, чем здесь, мне никогда не будет.

Я взяла её ладонь в свою руку и не нашлась, что можно ответить. Девочка порывисто встала.

— Всё, мне пора.

— Когда мы сможем встретиться?

— Номер телефона запомнишь?

— Да.

Она назвала несколько цифр.

— Это — мой домашний телефон. На выходных можешь мне позвонить, я домой приезжаю примерно раз в месяц. Как-нибудь пересечёмся.

Мы расходились по отдельности, словно в старых шпионских фильмах, сначала вышла Саша, вслед за ней — я.

Как только я спустилась вниз, меня угораздило столкнуться с тем парнем, который уже сделал мне замечание несколько минут назад.

— Что ты делала на втором этаже? — Без обиняков спросил он.

В прошлый раз я ничего предосудительного не совершила, поэтому притворяться мне почти не пришлось, теперь же пришлось сделать значительное усилие, чтобы выглядеть спокойной.

— Я просто заблудилась. — Как можно более дружелюбным голосом объяснила я. — А что?

И очень не вовремя вспомнила, что на моей карточке — минус двести. Если этот мальчишка имеет желание и возможность снять с меня баллы, мне придётся туго.

— Ещё раз тебя в этом крыле увижу — пеняй на себя.

Он ушёл, а я, всё более ускоряя шаги, пошла по коридору к знакомой двери с цифрой «8». Когда я предыдущие два раза без приключений преодолела тёмное пространство между коридором и читальным залом, это придало мне чувство уверенности; я расслабилась, чего мне делать не следовало.

Мне показалось, что дверь совсем рядом, я приподнялась, и тут же затылок обожгло тупой болью. В глазах на мгновение потемнело, хотя, кажется, как может потемнеть в глазах, если вокруг и так полная темнота?

Полагаю, что некоторое время я даже провела без сознания, прежде чем рассудок не прояснился и я не смогла двигаться дальше. Само собой, теперь у меня даже помысла не возникало подняться на две ноги. Даже преодолев границу читального зала, я несколько шагов проползла на четвереньках. Несколько ребят, оглянувшись на меня, хихикнули. Это отрезвило меня. Стараясь сдержать стон боли, я выпрямилась в полный рост и направилась к шкафу с книгами, где стояло злополучное «Введение в теорию». Если бы дело происходило не в виртуале, а в реале, дело вполне могло бы закончиться сотрясением мозга и как минимум неделю пришлось бы носить бинты. Однажды я целый месяц пролежала в больнице с сотрясением мозга; не скажу, что у меня от этого остались самый радужные воспоминания.

Саши не было. Я уселась на своё прежнее место, оказавшись в полном одиночестве, что меня, кстати сказать, порадовало, и углубилась в текст.

Время летело незаметно. Я поднимала глаза к большим часам, висящим на противоположной стене и с удивлением замечала, что прошло полчаса, час, полтора часа, два… Когда стрелки изобразили без четверти шесть, я решительно захлопнула книгу.

Всё. Хватит. На первый вопрос я могла ответить без запинки. Совокупно с этим я узнала ещё множество вещей, которые вполне могут пригодиться для ответов на другие вопросы, не только по социологии.

Где-то в подсознании мгновенно, словно электрическая искра, проскочило несложное вычисление: сто двадцать восемь вопросов, на каждый — два часа, двести пятьдесят шесть часов, если заниматься по шесть часов в день — сорок два дня и шесть в периоде. Гораздо больше месяца, который остаётся до экзамена. Да, пожалуй, не стоит тратить на один вопрос так много времени. Часа будет вполне достаточно, тогда к экзамену можно будет успеть подготовиться.

Та-ак, а что там дальше? Вопрос номер два: «Векторное исчисление и теория матриц. Основы тензорного исчисления. Тензоры, их свойства, правила действий над ними»

Я чуть не вскочила с места. Как я вчера не задумалась над содержанием этого вопроса? Они что — офонарели?! Им теперь что — весь учебник по тензорному анализу пересказывать?! Тем более, несмотря на всю мою любовь к математике, о тензорах я имела самое общее представление.

Но моих знаний хватало, чтобы понять, что нет смысла разбираться в тензорном исчислении, если не имеешь представления про исчисление векторное, а чтобы освоить векторное нужно, как минимум, знать, что такое матрицы. И всё это в одном вопросе!! Тут не то что двух часов — недели будет недостаточно!

Перехода в наш корпус я не смогла найти, поэтому под привычным для нашего сайта проливным дождём мне пришлось бродить между корпусами, отыскивая наш. Все они были похожи один на другой, отличаясь друг от друга незначительно лишь размерами.

Во время своих блужданий я встретила нескольких наших ребят, совместными усилиями нам удалось добраться до корпуса. Мы, конечно, сильно опоздали.

— Семнадцать! — сказала Полина, глядя на меня. — Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, — сосчитала она моих спутников. — А где остальные?

Я пожала плечами. Полина ушла. Я подошла к девчонкам, которые примостились вокруг разбитого дивана; из разорванной во многих местах кожи сиротливо торчали пружинки.

— Кто разбирается в тензорной математике? — Спросила я.

На меня воззрились так, словно я спросила что-то совсем несусветное.

— Я этим немножечко занималась, — отозвалась незаметная русоволосая девочка. — А тебе зачем?

— Тебя как зовут?

— Лена Прокопова.

— Полина сегодня утром предложила заниматься вместе, — объяснила я. — Это хорошая идея. Я это поняла уже на втором вопросе. Не знаю, как вам, но мне одной в этом не разобраться.

— И что? — Не понимала моя собеседница. — Хочешь, чтобы я это тебе объяснила?

— Не мне. Всем.

— Я не смогу — всем, — смутилась Лена.

— А мне бы одной объяснила?

— Тебе бы — да.

— Тогда и всем остальным сможешь.

— Не смогу.

Я не стала её переубеждать, потому что не представляла, как это можно сделать. Ещё несколько дней назад я была точно такой же, боялась вставить слово в разговор, в котором участвовало больше двух человек, чуть что — сразу начинала краснеть, а всё закончилось тем, что сегодня мне пришлось произнести речь перед четырьмя десятками не очень знакомых людей — и я ни разу не запнулась. В психологии это называется практическое преодоление комплексов.

Кстати, о психологии. У нас ведь есть Марек!

Он сидел в стороне от всех и что-то записывал в тоненькой тетрадке в клеточку. Когда я подошла, он тут же захлопнул тетрадь.

— Чего тебе?

Я кратко объяснила ситуацию. Марек оглянулся, на кого я показываю.

— Типичная тихоня, — тут же определил он. — Флегматико-меланхолический тип. Такую можно поймать только на чувстве вины.

— И что ты будешь ей говорить?

— Почему я? У тебя самой языка нету, что ли? Попытайся донести до неё мысль, что общество нуждается в ней, а она его посылает без всякой на то причины — вот и всё. Могла бы и сама, кстати, сообразить.

— Я не уверена, что у меня получится, — замялась я.

— Какие вы все, бабы, беспомощные! Ладно, сейчас я приду.

Он появился через минуту, бесцеремонно, словно ледокол, вклинившись в плавное течение нашего разговора.

— Эх, ты! — Сказал он, близоруко поверх очков вглядываясь в объект своей работы. — Тебя как человека попросили… Трудно, что ли?

И ушёл.

— Да нет, не трудно… — забормотала Лена, виновато хлопая глазами. — Ладно, я объясню, только…

Она даже не смогла придумать, что именно «только». Я в очередной раз восхитилась Мареком. Он всё-таки молодец, несмотря на все свои причуды.

— Наябедничала, — сказала мне Лена. Я даже не совсем поняла, спрашивает она или обвиняет.

— Я просто попросила его помочь нам.

— Всё равно ты наябедничала, не отпирайся.

На сей раз обвинение последовало от одной из девочек, которая с интересом слушала наш разговор.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — спокойно парировала я. — Наябедничать можно только начальству, а Марек — один из нас. Логично?

Это было логично, и со мной все согласились.

Время от времени открывалась дверь, и в корпус просачивались группки наших ребят — по два-три человека.

Только в восьмом часу вечера собрались все сорок.

— Нет, ребята, так не пойдёт, — сообщила Полина. — Было же сказано: в шесть часов.

— Мы заблудились!

— Переходов не было!

— А что, нельзя было догадаться, что всё так будет?

Мы дружно выбрались в реал.

Я ожидала, что школьные коридоры будут пустынны, и крайне удивилась, когда поняла, что вечером они ещё более оживлены, чем утром или днём. Многие ребята только заходили. Улучив момент, когда мы проходили мимо стендов, я пробежала глазами по расписаниям. Самые ранние занятия начинались в 6.10 и заканчивались в 17.40. А сейчас уже больше семи!

Вопрос: что тут все делают?

По дороге в холл я рассказала Полине про эпизод с Мареком и Леной.

— Преподавателя по математике ты отыскала, молодец, Бахмурова. А что касается Марека… Сколько бы ты его не хвалила, но какой-то он непонятный.

— Из-за того что назвался не своим именем?

— Хотя бы.

— А по-моему, он просто обычный грубиян.

— Ты хоть раз в жизни видела таких примитивных грубиянов?

— Нет.

— Вот. И я тоже.

— Радует только то, — сказала я, — что нам ещё пять лет с ним учиться, за это время по любому успеем выяснить, кто он такой.

— Лучше бы побыстрее. Помнишь, я тебя просила обойти наших ребят и проанкетировать их?

— Помню.

— Вот сегодня ты этим и займёшься.

Мне оставалось только согласиться, что я и сделала.

— Часика через полтора, ладно? Мне нужно подготовиться.

Очутившись в комнате, мы занялись своими делами, Полина принялась рисовать электрические схемы. Когда заканчивалось место на очередном листке, она брала следующий и состыковывала его с предыдущим наподобие мозаики. Я принялась составлять список вопросов, которые нужно будет задавать ребятам, но в голову упорно ничего не лезло. Не написав и полудесятка строк, я со вздохом отложила персональник в сторону. Полине в это время перестало хватать места на столе, и она со всеми своими бумагами переместилась на пол.

— Что это ты делаешь?

— Рисую пускатель антигравитационной установки.

— Зачем?!

В моём голосе прозвучала такое изумление, что моя соседка по комнате подняла голову и внимательно посмотрела на меня снизу вверх.

— Ты издеваешься? Как это — зачем? Мы же договорились: я нарисую схему пускателя, а ты в это время сделаешь схему питания…

— Когда?

— В библиотеке. Как раз перед тем, как я с Ромкой поругалась.

— Ты с Ромкой поругалась? — Продолжала недоумевать я. — Когда? Меня ведь там не было!

— Где тебя не было?

— В библиотеке. Точнее, в том читальном зале, где была ты с ребятами. Я сразу же ушла.

— Куда — ушла?! — Прервала меня Полина. — Я сразу же сказала, никому не расходится, и мы всё время были вместе, на виду друг у друга. Ты даже на минуту не могла никуда уйти. Тем более, мы с тобой за столами напротив сидели — визави, так, вроде, это называется?

Я долго молчала, приводя мысли в порядок, несколько раз испытующе взглянула на подругу, пытаясь определить, не шутит ли она. Нет, она не шутила. И лицо у неё было серьёзным, даже обеспокоенным. (Немудрено: соседка по комнате с ума сходит, тут любой начнёт волноваться!)

— Полина, — как можно мягче проговорила я. — Я тебе сейчас дословно процитирую твои слова, попытайся вспомнить, говорила ты их или нет. Только хорошенько вспомни, это очень важно.

— И что же я такого сказала? — Подозрительно осведомилась девочка.

— Как только мы вошли в читальный зал, — начала я рассказывать, тщательно подбирая слова, — кстати, в четвёртый, я не знаю, почему ты именно его выбрала, ты сказала, что ходить всей толпой — это уже становится смешным, поэтому можно разойтись, а в шесть часов назначила встречу в нашем корпусе.

— Ничего такого не было! — Возмутилась Полина. — Мне бы в голову не пришло такое ляпнуть! Я, наоборот, сказала, что первые несколько дней, что бы ни случилось, в Сети будем держаться вместе. Хватит с меня проблем в реале, чтобы ещё и в виртале с кем-то сцепиться!

Всё, что говорила Полина, было очень логично, настолько, что я уже была готова усомниться в правильности моих собственных воспоминаний. Действительно, Полина не за что бы ни отпустила ребят самостоятельно бродить по сайту «Штуки» в третий день их обучения, когда они ещё ничего не знают и с лёгкостью могут влипнуть в любую неприятную ситуацию.

Но ведь и я же не сумасшедшая!!

Несколько минут мы молчали.

— Мы ведь всё это время были рядом друг с другом, — пролепетала Полина, пытаясь осмыслить случившееся. — Не совсем рядом, но, по крайней мере, в куче. И никак не может быть, чтобы у тебя было одно, а у меня — другое.

— Если только…

— Что?!

— Если только нам не создавали индивидуальныйвиртуал. Для каждого.

— Бахмурова, окстись! Ты представляешь, сколько для этого нужно программных ресурсов?

— Представляю. Много. Но ты сама говорила, что правительство на нашем обучение экономить не намерено.

— Но не до такой же степени!

Очень вовремя пришёл Никита.

— К вам можно?

— Заходи, — сказала Полина.

— Чего это вы какие-то странные?

Мы сообщили новость.

Подойдите к первому попавшемуся человеку и скажите ему, что его фамилия на самом деле Мазардухниев и на самом у него десять братьев и двенадцать сестёр, а потом посмотрите ему в глаза.

У Никиты стали точно такие же.

— Вы офонарели, — сказал он.

— В каком читальном зале мы сегодня занимались? — Вместо этого спросила я.

— В тридцать восьмом.

— Их всего десять, — ответила я. — По крайней мере, в моёмвиртуале. — И мы все сначала были в четвёртом.

— Один читальный зал на всех, — тихо сказала Полина. — Зато такой большой, что в нём все ученики «Штуки» умещаются. И ещё на три таких школы места бы хватило.

Последовавшая немая сцена была достойна пера Гоголя.

— Я полагал, что хоть немного Интернет знаю, — слабым голосом сказал Никита. — Оказывается — я в нём вообще не разбираюсь. То, что вы сейчас говорите — у меня в голове не укладывается.

— У каждого своя виртуальная реальность, — подвела я итоги.

— Но зачем, зачем?! — Воскликнула Полина.

— Вот это нам и нужно выяснить, — мрачно сказал мальчик, — и чем быстрее, тем лучше.

Мы долго сидели, думая каждый о своём и время от времени косясь друг на друга. Наконец Полина не выдержала.

— Никита!

— У?

— Я там, в твоёмвиртуале, как себя вела?

— Как обычно. Задиралась вовсю. Показывала, кто там главный. Тебя Маришка в лужу посадила. Ты с ней о чём-то там поспорила, а она оказалась права.

Полина покраснела.

— Ничего этого не было! — Принялась оправдываться она. — Сам понимаешь. С Ромкой слегка поцапалась — это было, не спорю. И опять же из-за Маришки. Я ей замечание сделала, пустяковое, в общем-то, а он на меня сорвался, словно пёсик цепной. Только в его виртуале этого, наверное, не было. То-то я смотрю: он ходит, как ни в чём не бывало, даже улыбается мне, хотя я думала, что только мы в реал выйдем — он мне в лоб даст.

— За нами постоянно наблюдает Программа, — последнее слово Никита произнёс таким выразительным голосом, что написать его со строчной буквы было бы преступлением против истины, — анализирует каждый наш шаг, а потом в соответствии с этим моделирует поведение каждого из нас в сети. Вот и всё.

— Думаешь, я для каждого такая… — Полина запнулась, подыскивая нужное определение.

Мне пришлось подсказать:

— Эгоистичная.

— Как бы не так! — Последовало энергичное возражение. — Если бы я была эгоистичной, то заботилась бы только о себе.

— Необязательно, — сказал Никита.

— Обязательно! «Эго» — в переводе с латинского — «я».

— Можно удовлетворять свои амбиции заботясь о других. Вот если бы ты не стала главной на нашем курсе, что тогда?

Полинка посмотрела на него с видом мученицы первых веков христианства.

— Что тогда? — Рассеянно повторила она. — Не знаю. — Помолчала, раздумывая. — И вообще всё это ерунда! Я бы в любом случае, рано или поздно, стала главной. Есть у меня что-то такое…

— Харизма, — подсказала я.

— Может быть, — отозвалась моя подруга. — Это по-научному. А по-человечески, у меня столько эгоизма, что хватает энергии заботиться не только о себе, но и о других.

— От скромности ты не умрёшь, — фыркнул мальчик.

— Точнее, от её отсутствия, — поддакнула я.

У Полины стало такое несчастное лицо, что я тут же перевела разговор в более практическое русло.

— Надо бы ребятам сказать.

— Точно! — Подскочил Никита. — Прямо сейчас всех соберём.

— Не нужно никого собирать, — слабым голосом отозвалась Полина. — Сейчас всё равно нужно будет всех обойти, чтобы составить анкеты. Вот во время анкетирования каждому и объявишь. Ладно, Настя?

По этому вопросу я поняла, насколько Полина выбита из колеи последними событиями; обычно она меня называет Бахмуровой или Настюхой.

Я молча кивнула.

— Хоть что-то стало понятно, — заметил Никита. — Всё-таки три дня учимся, пора хотя бы один ответ получить, а то вокруг одни вопросы.

— И что за ответ? — Заинтересовалась Полина.

— Почему вход на сайт с платформ в холле запрещён.

— И почему же?

— Если каждый работает в своём виртуале, а тут появится кто-нибудь со стороны, то вся синхронизация может рассыпаться.

Тут мы перестали понимать происходящее и хором спросили:

— Как это?

Мальчик поморщился:

— Даже не знаю, как это объяснить. Ну, представь, ты в своём виртуале с Ивановой ссоришься, а Иванова в своём виртуале воркует с тобой как ни в чём не бывало. И тут врываюсь во всё это безобразие я на своей платформе с тутошнего компа. Что я увижу?

— И что же ты увидишь? Ты ведь, кстати, уже врывался сегодня. — Вспомнила Полина. — Ничего странного не заметил?

— Не обращал внимания, но вроде бы нет. Похоже, эти виртуалы вначале сосуществуют друг с другом, потом, чем больше мы совершаем действий, тем больше они расходятся. Время от времени, наверное, они даже соприкасаются, — принялся вслух раздумывать мальчик, — когда что-нибудь начинает идти одинаково, но ненадолго. Я влез в виртуалы утром, когда ещё ничего важного не успело произойти, тогда у всех нас был почти один виртуал. А вечером это навряд ли бы получилось.

— Только не пробуй этого второй раз, пожалуйста, ладно? — Тут же попросила Полина. — Не нравится мне почему-то всё это.

— А кому нравится? — буркнул в ответ Никита. — Сейчас я ребят приведу — попробуем с ними всё обсудить.

У меня вызвал подозрение тот факт, что он так ничего и не пообещал.

Через пять минут Никита привёл с собой ещё трёх мальчишек, одного из них я очень даже хорошо знала — это был Маринин Ромка, остальных двух я просто время от времени видела рядом с Никитой.

— Это Денис, это — Андрей! — Представил их мальчик. — Они в технике тоже немного шарят.

Ребята без лишних церемоний расставили стулья вокруг Полининого кресла и уселись на них, так, что моя соседка очутилась в центре полукруга. Я устроилась чуть поодаль.

Все долго молчали, никто не решался заговорить первым. Наконец, Никита откашлялся:

— Ребята, надо что-то делать, что ли?

Они заговорили одновременно, перебивая друг друга… Не рискну пересказывать содержание этого диалога, слишком уж много там было технических терминов, скажу только, что минут через двадцать разговор сам собой увял. Я слушала их со смешанным чувством жалости и стыда. Не скажу, что после разговора с Сашей я знала куда больше их, но то, что мне было известно — это было бы существенным дополнением в картину происходящих событий. Но я же обещала никому ничего не говорить! Только вот кому я это обещала — живому человеку или программе?

Впервые в жизни мне приходилось выбирать из двух зол: предать мою дружбу с Сашей (с которой, кстати, даже подружиться толком не успела) или оставить в полном неведении наших ребят. Я не была оригинальна и выбрала меньшее.

— Ребята! — Тихо сказала я. — Сейчас я вам кое-что скажу, только не спрашивайте, откуда я это знаю, хорошо? Полина, дай мне, пожалуйста, сто очков, а то у меня минус двести!

— Триста — Бахмуровой! — Сказала Полина. Наши карточки булькнули.

— Теперь рассказывай! — Потребовала она.

Я пересказала мой разговор с Сашей, почти дословно. Я ожидала, что с моей карточки начнут слетать очки, особенно когда перешла к способу, каким образом можно обмануть программу, называя вместо имени того персонажа, который всем набил оскомину (это я так сказала), что-нибудь ещё, например, любое число. Как ни странно, моя карточка оставалась безмолвной.

Реакция ребят на мой рассказ оказалась… как бы сказать поточнее… в общем — предсказуемой. Полина вытаращилась на меня так, словно видела впервые в жизни, Никита мрачно поглаживал подбородок, глядя на меня так, как смотрели, наверное, палачи, размышляя, как бы половчее отхватить своей жертве голову, остальные просто кривились, будто выпили что-то не то.

— Бахмурова! — Не выдержала, наконец, Полина. — Ты откуда всё это знаешь?

— Я же просила не спрашивать.

— А я буду! — Взвизгнула девочка. — Я должна знать, что происходит вокруг! — И тут же снизила тон голоса. — Или это в твоёмвиртуале было?

— Я не уверена, что это был мой виртуал. Точнее, я кое-кому помогла в реале, и за это он мне рассказал всё это.

(Я намеренно применила мужской род местоимения, чтобы ввести в заблуждение тех, кто решит выяснить, кто есть кто, в первую очередь — Красную Шапочку)

— И ты ему пообещала, что не скажешь, кто он такой? — Догадался Никита.

— Я пообещала, что вообще ничего никому не скажу. Даже то, что я только что сказала.

— Ладно, — потухла Полина. — Считай, что ты оправдана: своими тремя сотнями очков ты распорядилась с толком.

Следующие несколько минут мы сидели, молча глядя друг на друга. Разговор не получался. Как могло быть иначе, если каждое слово, сказанное здесь, могло стать известным Красной Шапочке? Если за любую удачную идею, высказанную вслух, могли слететь очки?

— Нам нужно собраться где-нибудь за пределами «Штуки», — сказал Ромка. — Нейтрализовать карточки гораздо проще, чем бороться с датчиками объёмного сканирования.

Никита кивнул.

— Я уже пытался разобраться с какими-то безделушками на сайте. Вся техника там — биотическая.

— Биотическая?! — Хором воскликнули остальные ребята.

— Биотическая, — спокойно подтвердил мальчик. — Как у ранов. Поэтому разобрать какой-нибудь механизм и посмотреть, что там внутри не стоит и пытаться — всё равно не получится. Максимум, что мы можем сделать — это обернуть карточки в какой-нибудь сильно экранирующий материал.

— В эти выходные можем встретиться у кого-нибудь дома, — предложил то ли Денис, то ли Андрей, я ещё не научилась их различать.

— Карточки я беру на себя, — вызвался второй из них. — На каких бы волнах они не передавали сигнал, его всегда можно экранировать. Я поэкспериментирую…

— Соберётесь у меня дома, — сказала Полина. — Места там достаточно.

— У тебя? Там одной охраны, наверное, — дивизия, — сказал Никита. — И тут — мы. Сомневаюсь, что нас подпустят хотя бы на пару километров к твоему дому, пока не проверят каждую митохондрию в наших клетках и лояльность к власти всех родственников до пятого колена. Не нужно мне такой радости.

Рома активно закивал: ему тоже это было не нужно.

Полина помрачнела, потом её лицо вновь озарилось радостью:

— У нас есть участок в Греции. Есть такой островок — Лемнос — это недалеко от Болгарии, у нас там дача. С охраной там никаких проблем не возникнет, мне нужно только предупредить их, что вы приедете. Я вам потом скажу, как туда можно добраться.

— Много там людей? — Деловито осведомился Никита.

— В охране? Человек десять, наверное, — растерялась Полина.

— Я имею в виду — вообще. Обслуживающего персонала.

— Не знаю, никогда этим не интересовалась. — Уловив несколько недоумённых взглядов, Полина сочла нужным пояснить. — Они приучены на глаза не показываться. Если я никого не вижу, откуда мне знать, сколько их там — двое, двадцать, двести…

— Ну, по поводу двухсот — это ты положим, загнула, — отозвался Ромка. — Не может там быть двух сотен человек.

— Ты просто не видел этой дачи. Там и две тысячи человек может уместиться, а мы о них никогда не узнаем.

— Полина! — Сказала я со своего места. — У меня такое предложение. Если уж мы решили собраться на твоей даче, этого не стоит делать из-за пятерых человек. Можно пригласить весь наш класс.

— Согласна! — Тут же ответила моя подруга. — Я бы и сама это предложила, только не успела. И ещё, Никит, ты натолкнул меня на одну очаровательную идею. В папиной резиденции есть один хитрый кабинет, где он ведёт все переговоры, его стены обшиты каким-то материалом, который не пропускает ни один вид излучения. Не помню, как он называется, но в его описании есть фраза про «абсолютную экранизацию». Я дам команду, чтобы к следующим выходным таким материалом обшили то помещение, где мы соберёмся. Тогда можно будет говорить всё что угодно без всякого опасения. Как вам такая идея?

— Ты представляешь, сколько это будет стоить? — С тихим ужасом в голосе спросил Денис.

— Папа будет только рад, если я позволю израсходовать на меня хоть какую-нибудь сумму, — отмахнулась Полина. — Тем более, я это не так-то уж и часто ему позволяю. Больше возражений не будет?

Никита выразительно посмотрел на Андрея, тот сразу заговорил, словно получил разрешение.

— Идея очень даже очень. Но почему бы не пойти дальше? Можно обернуть этим материалом наши карточки…

— Ты думай, чего говоришь! — Бросил Никита со своего места. — Я вот, например, сейчас подумал и сообразил, что ничего у нас не получится. Весь наш разговор до этого — полная туфта! Карточка должна постоянно подавать сигнал на браслет. А если ты обернёшь карточку — никакого сигнала не будет. И если мы соберёмся в экранируемом помещении — мы тоже исчезнем со всех датчиков. Это будет всё равно, что мы оставим карточку дома, а сами пойдём куда-нибудь прогуляться…

Ребята разошлись. У меня, наконец, пропало ощущение, что события последних трёх дней непонятны только мне, а все остальные, включая мою многоуважаемую соседку, ведут себя так (или, по крайней мере, хорошо притворяются), что всё в порядке, а если и происходит что-то не то, то это в пределах нормы.

Полина хотела снова приняться за чертёж, но отложила бумаги в сторону, с огорчением посмотрела на уже начерченные схемы, в позе лотоса уселась на своё любимое кресло, задумалась, подперев голову руками

— Не представляю, что теперь со всем этим делать, — сказала она. — Мы с тобой вообще ни о чём таком не договаривались?

— Нет.

— Жуть!

— Это точно. А на какой вопрос ты отвечаешь?

— На пятнадцатый.

— С какой стати?

— Мы договорились, что каждый возьмёт себе по одному… — она хлопнула себя рукой по лбу. — Ведь и этого тоже не было!

— Не было, — подтвердила я. — И по математике я лектора, получается, не смогла отыскать.

— Что ещё за лектор? — Заинтересовалась девочка.

Я рассказала всю историю с самого начала.

— Так не пойдёт! — вскочила Полина. — Именно в этом эпизоде я намерена разобраться до конца! Нужно хотя бы примерно прикинуть, насколько программе хорошо известен характер каждого из нас. Если я правильно понимаю, в этом эпизоде каждый из ребят вёл себя типически: Лена — стеснялась; ты — пыталась ей помочь с помощью Игоря, то бишь Марека; сам же Марек, то есть, Игорь, то есть, нет, правильно — Марек — помогал ей, причём в своей обычной манере.

— И что ты предлагаешь?

— Когда будешь опрашивать ребят, то обязательно поговори с каждым из них, что именно происходило тогда.

— Хорошо.

Хоть я и сказала «хорошо», но на самом деле мне было так плохо, что хуже не придумаешь. Если у каждого в нашей школе свой реал, то как быть с тем, что говорила мне Саша? И была ли она на самом деле или это — персонаж Программы, следящей за порядком? С другой стороны, Саша ведь, когда назначала мне встречу в читальном зале — она ведь в реале находилась?

— Так ведь жить нельзя! — Плаксивым голосом прервала мои размышления Полина. — Я уже начинаю забывать, что было в реале, а что — в виртуале. Минуту назад меня Никитка эгоисткой обозвал, ещё через минуту даст мне в лоб, а потом я забуду, где это было — в компьютере или на самом деле! И как мне себя с ним тогда вести в следующий раз?

— Такое, думаю, ты не забудешь, — улыбнулась я.

— Хорошее забывается быстрее, чем плохое, — философски заметила моя соседка.

— Ты по-прежнему считаешь, что все эти трудности — для того, чтобы крепче сплотить нас?

— А как иначе?

— По-моему, нас наоборот хотят как можно дальше развести друг от друга.

— Мне тоже иногда начинает так казаться, — подумав, ответила Полина, — и я бы с тобой охотно согласилась, если бы не одно громадное «но»: я не вижу в этом ровно никакого смысла.

— Я тоже.

А про себя я подумала, что, может быть, когда мы увидим во всём происходящем смысл, лучше нам от этого не станет.

— А по поводу твоего эгоизма… — решила я обнародовать давно не дававшую мне покоя мысль. — Всё равно ты бесчеловечная в самом нехорошем смысле этого слова. Вчера, когда Машку стошнило, что ты сказала в первую очередь? (Это, кстати, было в реале, я это точно помню) Не посочувствовала ей, не бросилась вслед успокаивать, а сразу про костюм принялась волноваться, что он внутри загрязнился.

— Я так и думала, что ты начнёшь обвинять меня во всех смертных грехах. Только вот согласись, Настюха, в мировой истории ещё не было примеров, чтобы кого-то в десятилетнем возрасте сверстники кого-то называли на «Вы», так ведь?

Я бы с удовольствием промолчала, но Полина смотрела на меня так выжидательно, что мне пришлось кивнуть.

— Вот, а меня вчера назвали на «Вы», если ты не заметила. Если бы я вела себя неправильно, ничего этого не случилось бы.

Я снова была вынуждена согласиться.

— Кстати, в первую очередь я подумала не про костюм, а про то, что моя мысль разделить мальчишек и девчонок по двум классам оказалась очень удачной. Если бы Машку стошнило при мальчишках, она бы этого не вынесла, как бы её нашКошмарик не уговаривал.

— Как ты нашего Марека назвала? — Фыркнула я, не сдержавшись. — Кошмарик? Это точно!

Полина сосредоточенно склонилась над своим персональником, через несколько минут подняла глаза:

— Кстати, Бахмурова, не забудь это записать где-нибудь.

— Что?

— Ну, то, что я тебе говорила, как меня на «Вы» назвали.

— Это ещё зачем?

— Когда через много-много лет в какой-нибудь энциклопедии знаменитостей будут писать мою биографию, было бы неплохо, чтобы упомянули об этом факте, который достаточно выразителен, чтобы…, — она не договорив, расхохоталась, опустив голову в ладони.

Я тоже несмело хихикнула.

Шуточки у неё, однако! А я уже было почти поверила в её претенциозность. Но в краешке сознания у меня осталось подозрение, что, может быть, она и не шутила.

— Ты чего на меня так смотришь? — Встрепенулась Полина.

— Просто так. А что — нельзя?

— Можно, смотри, что с тобой поделать. — Она встала с кресла, по-кошачьи грациозно потянулась, подошла ко мне, заглянула мне через плечо. — А что ты там пишешь?

— Составляю список вопросов к моему опросу. Даты рождения ребят нужно писать?

— Всё пиши. И даты рождения, и даты смерти, и имена всех родственников, и их даты рождения, адреса, имена собачек и кошек, сыновей и дочерей… Я потом сама разберусь, что мне нужно, что нет.

— Это ещё зачем?!

— Мне с ребятами пять лет учиться. Откуда я знаю, что мне завтра или послезавтра понадобится? Тем более, информация — это очень дорогое изделие, она никогда лишней не бывает.

— Считай, что ты меня убедила… Кстати, ты собаками никогда не занималась?

— Как ты узнала?! — Изумилась Полина. — Я тебе об этом никогда не говорила!

— Догадалась, — улыбнулась я одними губами.

Не рассказывать же мне, в конце концов, что анализировать порядок слов в предложениях меня научил Марек. Только заядлая собачница может в списке сначала поставить кошек и собачек, а потом сыновей и дочерей.

Все наши комнаты были пронумерованы. Я начала свой обход с той, на двери которой висела цифра «один» и вышла из неё через полтора часа. Тёзка Полины с фамилией Феоктистова и Илона Кравцова — обе дочерна загорелые, черноволосые, подвижные и очень-очень похожие друг на друга, словно две родные сестры, встретили меня так бурно, словно я была их самым близким родственником, который вчерашним вечером умер, а сегодняшним утром воскрес и теперь пришёл, чтобы сообщить про себя эту новость. Они напоили меня чаем с каким-то очень замысловатым домашним печеньем (мои домашние «пирожки» закончились ещё вчера), а потом так же осторожно, как Коля Белохвостиков, принялись меня расспрашивать, как давно мы — Никита, Полина и я — знаем друг друга

— Да что вы, сговорились, что ли! — Не выдержала я. — Мы все познакомились три дня назад!

Девочки переглянулись с таким видом, что сразу стало ясно: мои слова они не ставят ни в грош.

— Вообще-то я пришла задать вам пару вопросов, — сообщила я, решив, что пора, наконец, взять быка за рога. — Точнее, пятнадцать. Иванова досье на каждого составляет.

— Это ещё зачем? — Насторожилась Илона. Я отличала её от Полины Феоктистовой только по одежде.

Мне стало понятно, что им не понравилось слово «досье», которое я упомянула не совсем удачно. Немудрено, я бы от такого тоже вздрогнула.

— Было бы странно, если бы она, будучи главной нашего курса не знала, кем руководит.

— Руководит? Ну-ну, — бросила Полинина тёзка и отошла в сторону, давая понять, что тему развивать не намерена.

Это её последнее «ну-ну» мне очень не понравилось. Зачатки будущего бунта? При случае я решила намекнуть моей ненаглядной соседке, что не всё гладко и спокойно в датском королевстве. Или не стоит пока её волновать? Ладно, пройду всех ребят, а там видно будет.

Илона сначала принялась отвечать на вопросы, однако постепенно разговорилась, я едва успевала записывать, сколько у неё тётей и дядей, кто где живёт и кто чем занимается.

— Дядя Фред — это брат моей мамы, живёт на Цитрее, Жардэрроз 81-B, — рассказывала мне Илона. — Он художник. Я даже два раза к нему в гости ездила.

— Это не нужно… Говоришь, 81-B? — Я лихорадочно записывала.

— Ага. Когда мы у него были последний раз, он собирался жениться. Как тётеньку звали — из головы вылетело, только помню у неё комплекция, за три дня на граве не облетишь, а бегает как девочка. У неё ещё три сына, совсем взрослых…

— Про сыновей не нужно, — перебила я её. — У меня тетрадка скоро закончится.

Полина оказалась менее разговорчивой, ответила на пятнадцать вопросов, которые я ей предложила; но сверх этого не сказала ни слова.

Уже собираясь уходить, я вспомнила о просьбе Ивановой.

— Девчата! У меня для вас новости. Совсем недавно мы вычислили, что виртуал в «Штуке» у каждого — свой.

— Это как? — Нахмурилась Илона.

Полина тоже поглядывала на меня с недоверием.

Я, как могла, объяснила положение вещей. Девочки ошарашено переглядывались, но мне ничего не говорили. Устав ждать, я поднялась.

— Ладно, пойду я. У меня только один, самый последний вопрос: мы сегодня в читальном зале вместе были или нет?

— Иванова сама нас распустила, — ответила Илона. — И все тут же разбежались.

До этих слов я была полностью уверена, что из читального зала ушла я одна.

Забегая вперёд, могу сказать, что именно в читальном зале виртуалы ребят разделились окончательно. Если до читального зала кое-что совпадало, то слова Полины о том, что можно расходиться слышали абсолютно все и все тут же разбежались! Полина, считая, что держит все нити руководства в своих руках, оказалась в глупом одиночестве!

Выйдя из их комнаты, я взглянула на часы и ужаснулась. Если на каждую комнату тратить полтора часа, а комнат — двадцать, это сколько же мне времени нужно?!

В следующей комнате оказались мальчишки.

— Мне нужно заполнить анкету, — сразу заторопилась я, поздоровавшись. — Меня Иванова послала.

Один мальчишка меня даже не заметил, он находился в Интернет-кресле. Второй, светловолосый, круглолицый, остриженный почти налысо, настолько смутился, что даже не пригласил меня сесть.

Я села сама.

— Фамилия, имя, отчество, дата рождения, — прочитала я первый вопрос.

— Дронов Алексей Вячеславович, родился года в СевернойЛатинии 25 сентября 2584 года.

— У тебя там папа с мамой жили?

— У меня нет родителей. Они на права не сдали. Я в детском доме жил.

— А ты их помнишь?

— Нет!

В его голосе послышалось лёгкое раздражение.

Я посмотрела на него и поняла, что Лёша меня не обманывает и на самом деле ничего не знает. У суперов, кстати, очень редко бывает, что они не помнят или не могут объяснить какие-нибудь обстоятельства своей жизни, потому что начинают воспринимать происходящее вокруг чуть ли не с первых минут после рождения.

Просмотрев остальные вопросы, я пришла в некоторое замешательство. Все они так или иначе касались родственников респондентов. А что делать, если ни одного родственника нет?

— Где был твой детский дом, Лёша?

— В ***.

Мне всегда казалось, что дети, выросшие в детских домах, без родителей, должны хоть чем-то отличаться от прочих детей. Например, я очень люблю Сашеньку; не представляю, как могла бы прожить без мамы; а папа, по-моему, — самый лучший из всех мужчин, которые есть вообще. Как можно существовать без осознания всего этого? Когда нет мамы, к которой можешь прибежать и пожаловаться на разбитую коленку? Когда нет папы, который, ты точно это знаешь, защитит тебя от всего плохого, что только может быть? Когда нет маленьких братика или сестрички, о которых можно позаботиться?

— Тебе плохо было в детском доме, Лёшенька? — Тихо спросила я. А потом подумала, что Лёша — первый и единственный мальчик, которого я назвала уменьшительно-ласкательным именем.

И не испытала при этом никакого дискомфорта.

— Почему же плохо? Хорошо, — улыбнулся мой собеседник. — За мной все ухаживали. Никто меня не обижал. А сюда меня отправили без всяких экзаменов. Нас там было шесть человек.

— Что же это за детский дом такой? — Удивилась я.

— Частный. Семейный. Очень маленький. И элитный. А папой у нас был дядя Вова. Очень хороший дяденька. Прямо как Михаил Сергеевич.

Это сравнение вызвало у меня целую бурю эмоций. С другой стороны, чем мне не понравился нынешний директор «Штуки»? Точнее, тот человек, которого считают за директора? Что он мне такого плохого сделал, что я сразу насмехаться над ним начала?

— И ещё у меня сестра есть.

— Родная?

— Нет, приёмная. Точнее, я приёмный.

— Ты хочешь сказать, что она — твоя сводная сестра?

Лёша молча кивнул.

— Как её зовут?

— Катя Мелетина.

— А отчество?

Лёша надолго задумался.

— Её папу Витей зовут.

— Значит, Викторовна.

— Может быть. Но это неточно.

— Где она живёт?

— Апрель-4, Четвёртая область, город Становой, 67.

— Это далеко.

Мальчик кивнул.

— А её родители тебя, значит, удочерили, то есть, усыновили?

— Нет, они меня почему-то не очень любят.

— Но ты же сказал, что Катя — твоя сводная сестра…, — растерялась я.

— Мы с ней договорились, что я буду её братом, но Катины родители…, — Лёша замялся.

— Тогда я просто напишу, что она — твоя лучшая подруга.

— А это надо?

— Что?

— Писать адрес, дату рождения, если она просто подруга.

— Надо, Лёша.

Он только кивнул, заранее соглашаясь со всем.

— Тебе, наверное, даже в гости не к кому съездить.

— Почему не к кому? Я в детдом могу поехать, если захочу. Или к Кате. Потихонечку, чтобы никто, кроме неё, меня не видел.

— А хочешь съездить ко мне домой в гости? — Предложила я, сама не ожидая того, что скажу.

— Зачем?! — Лёша вроде бы даже испугался.

— Просто так. Ребята часто друг другу в гости ходят. Не будет ничего такого, если ты приедешь ко мне.

Мальчик согласился. При этом у него было такое странное лицо, словно он ожидал, что я сейчас рассмеюсь или начну над ним издеваться.

Бедненький.

Наверное, все детдомовские дети — такие. Я больше чем уверена, что никогда в жизни он по-настоящему не отмечал свой день рождения. И никто никогда не дарил ему никаких подарков.

Я бы так не смогла…

Анкету я заполняла быстро. Лёшу с его отсутствием родственников было не о чем спрашивать. Увлекался он точным науками и, в основном, теоретической алгеброй. Довольно банально для супера, как мне показалось.

Его сосед в это время вышел в реал. Он снял шлем и, щурясь, стал оглядываться вокруг. Увидев меня, встрепенулся, вскочил с кресла:

— Здравствуйте!

Я сразу подумала про Полину, которая несколько минут назад хвасталась, что её называют на «Вы». Хотя, с другой стороны, не живи я с ней в одной комнате, на меня вряд ли бы кто-нибудь обращал бы особое внимание. И «тыкали» бы, словно обычной девчонке.

— Привет! Мне анкету нужно заполнить для Ивановой.

Он просмотрел список вопросов.

— Стасов Денис Викторович, — забубнил мальчишка так, словно отвечал скучный урок. — Родился 5 мая 2584 года в городе Донец Воронежской области…

Никаких сюрпризов Денис Стасов мне не принёс. Мама у него была медсестрой, папа работал главным заместителем управляющего в каком-то банке. В остальном его биография была самой заурядной из всех возможных. Я даже заскучала, пока мы не добрались до блока вопросов, связанных с родственниками. У него, так же, как у Илоны, их оказалось множество.

— Кем, говоришь, он работает?

— В строительной фирме, менеджером. А его жена — тётя Аня — стюардессой в Космофлоте. Она родилась на десять лет раньше его на Альтаире-4. У неё пять братьев и три сестры…

Я едва смогла сдержать стон отчаяния. Ну почему люди так плодовиты?!

Когда я закончила с записями, время приближалось к десяти вечера.

— Ребята, у меня для вас новость.

— А чего таким замученным голосом? — Осведомился Денис.

— Мне нужно будет сказать это ещё семнадцать раз.

— А почему не двадцать восемь?

— Комнат всего двадцать, в одной я уже была, Никита с Полинкой и так всё знают, так что…

На ребят новость о том, что у нас всех разные виртуалы, не произвела особенного впечатления.

— Я почти был уверен, что будет что-то похожее, — тихо сказал Лёша.

— Откуда?

— У меня есть один хороший знакомый в Сети, он много всякого о «Штуках» рассказывал. И говорил, что Сеть тут какая-то странная. Два человека могут зайти на один и тот же сайт, провести там целый день — и ни разу не встретиться друг с другом.

Я бы с удовольствием пообщалась с Лёшей на эту тему, но время меня начинало поджимать.

— Ладно, ребята, я пойду, мне пора…

Мы живём в холле всего три дня, и наши комнаты только-только начинают приобретать черты их владельцев.

В мальчишеских царит лёгкий мужской беспорядок, все вещи, как правило, свалены в какое-нибудь одно место, одежда пока ещё лежит в сумках, всё это вытаскивается на белый свет по мере необходимости.

Комнаты девочек отличаются порядком и какой-то даже гротескной чистотой. Всё аккуратно протёрто, вычищено, выбито и выстирано. Всякие мелкие детали — безделушки, салфеточки, а в комнате Мариши — даже плюшевые игрушки, создают ощущение особого девчоночьего уюта, который, по-моему, появляется сразу, стоит только любой девочке войти в первое попавшееся помещение помещение и переставить там с места на место несколько вещей.

Это было первое, о чём я подумала, когда очутилась в следующей комнате, настолько сильно она отличалась от стереотипов, что я успела выстроить. Книги — обычные, бумажные, которые сейчас можно найти разве что только в антиквариатных лавках, громоздились друг на друга, образовывая собой нечто вроде миниатюрных башен и стен между ними. Всё остальное пространство оказалось занятым всякими деталями и электронными приспособлениями, большинство из которых я видела впервые в жизни и могла только догадываться об их назначении. Непонятно, каким образом можно было всё это перевезти сюда, помниться, не было никого, кто заявился бы в «Штуку» с персональным фургоном.

А самое главное — это то, что обитатели этой комнаты оказались девочками!

Одну из них я немножечко знала — рыжеволосая, довольно плотная, но не толстая, она один раз имела возможность отличиться — как только Красная Шапочка разгромила наш виртуальный корпус и Полина оказалась настолько выбитой из колеи, что не могла связать двух слов, эта девочка пыталась взять инициативу в свои руки, точнее, Полина так подумала (но это не важно). Всё это закончилось ничем: дочка Сенатора оказалась не из слабонервных и быстро вырулила ситуацию в нужное русло. Тем не менее, эту рыжеволосую я имела возможность запомнить.

— Добрый день! — Сказала я.

— Привет, Бахмурова! — Ответила вторая девочка, не сходя со своего места. Она лежала на кровати с пакетиком орешков в одной руке и стаканом какого-то напитка в другой. Она была русоволосой, очень даже симпатичной (на мой взгляд), носила большие круглые очки, которые, кстати сказать, очень ей шли, однако мне не понравилось, что она выглядела очень уж развязной. Точнее, не знаю, насколько правильно я употребляю это слово. Попробуйте сами подобрать антоним к прилагательному «скромная».

Рыжеволосая захлопнула фолиант, который листала во время того, как я вошла в комнату.

— Тебе чего? — Спросила она.

— Иванова попросила меня заполнить анкету на всех учащихся.

— Что за анкета? — Русоволосая, наконец соизволила встать с кровати, долго шарила ногами под кроватью, пытаясь отыскать тапочки.

Я показала список вопросов. Сначала ей, потом рыжеволосой.

— Иванова слишком многое себе позволяет, — хором сказали они.

Хор получился очень слаженным; я даже заподозрила, что прежде чем это сказать, они долго и кропотливо тренировались.

Во те раз! Не хватало мне ещё каждому из респондентов объяснять, зачем и почему нужно анкетирование, да ещё и заниматься Полининой апологетикой!

— Девчата! — Устало произнесла я. — Иванова — единственная из нас, у кого столько эгоизма, что его хватает на четыре десятка человек. Вы об этом никогда не думали?

Они вытаращили глаза так, что я сразу поняла: да, они об этом не думали.

— Если кто-нибудь из вас будет готов каждую минуту вылететь из «Штуки», причём не за свои, а за чужие грехи — пожалуйста, Иванова готова предоставить вам такую возможность. Можете начинать прямо сейчас. Мне нужно будет только сбегать и сказать Полинке, что она уже не главная. Только не нужно уподобляться тем девчонкам, которые руководят сейчас на старших курсах. Они только называются старшими, а как только запахнет жареным — сразу убегают в кусты. Я сегодня утром видела одну такую. Она только узнала, что придёт Красная Шапочка — сразу сказала, что она тут не при чём — и прыгнула в скаф, и нам вдвоём пришлось во всём разбираться.

— В чём — разбираться? — Спросила рыжеволосая. — И как она могла от Красной Шапочки в скафе прятаться, если Красная Шапочка — в Сети? Что-то ты путаешь, Бахмурова!

— Вот-вот! — Поддержала её подруга.

Очень осторожно, дабы не сказать чего-нибудь лишнего, мне пришлось объяснить происходящее вокруг. Не скажу, что на девочек это произвело большое впечатление, однако на меня они стали смотреть не в пример дружелюбнее.

— Ладно уж, присаживайся, — сказала русоволосая. Я совсем забыла сказать, что во всё время моего монолога мне пришлось стоять перед девчонками, словно они меня допрашивали.

Я присела, разложила свои бумаги — и дальше всё пошло совсем уж хорошо, за исключением того, что к списку диссидентов, который пока что состоял из одного имени, прибавилось ещё два. Кстати сказать, рыжеволосую девочку звали Яной, фамилия у неё была — Кудрина. Вторая — русоволосая — оказалась Лилей Савкиной…

Свой обход я закончила в половине первого ночи. Совершенно измученная, я вернулась в комнату. За последние несколько часов я узнала столько нового, что хотелось сжать голову, дабы она не лопнула от переполнявшей её информации.

В первый день наш класс представлялся мне безликой массой, в которой ярко выделялось несколько человек: Полина, Никита, Мариша и, пожалуй, её друг Ромка. Постепенно из толпы «выявлялось» всё больше и больше людей: Марек, которого на самом деле зовут Игорь, Катя Агалакова, вызвавшаяся драться рядом с Никитой, Маша Серова, живущая в одной комнате с Маришей (та самая Маша, которая чуть не уехала)…

А за последние несколько часов я перезнакомилась с остальными ребятами, узнала множество всяких историй; впору было начинать писать роман — жизненного опыта у меня теперь было под завязку.

Список диссидентов пополнился до шести человек. По тщательном размышлении я решила Полине пока ничего не говорить: ребята, которым не нравилась её власть, не собирались предпринимать ничего опаснее чем пересуды за её спиной и тихие насмешки.

Многие из наших ребят успели поработать в разных научных учреждениях. До этого опроса я не предполагала, насколько часто используется труд суперов: из сорока ребят двадцать восемь уже имели стаж более двух лет. Я им даже позавидовала: жизненного опыта у них, наверное, куда больше моего. Что я видела в своей жизни? Пожалуй, ничего особенного — всё общение для меня ограничивалось членами моей семьи и немногочисленными соседями. А вот ребята, которые успели поработать, научились находить общий язык с совершенно посторонними взрослыми людьми, окунулись в круг проблем, который их интересует, вообще — они могут посмотреть на жизнь с другой — взрослой — точки зрения.

Полина спала, сидя за столом, обняв персональник и положив голову на клавиатуру. По монитору бегали ряды цифр.

Я потрогал её за плечо. Она глубоко вздохнула, но не проснулась.

Я, тоже вздохнув, уселась рядом. Она так хорошо спала, что было жалко её будить.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, Полина с непринуждённостью просыпающегося зверя перешла от сна к бодрствованию.

— Сколько времени?

— Скоро час.

— Ты закончила?

— Да.

— И что?

В ответ я молча протянула Полине солидную кипу листов: тетради, которой я начала свой опрос, не хватило.

— Ничего себе! — Изумилась она.

— Люди любят о себе рассказывать. Здесь, кстати, далеко не всё из того, о чём они говорили.

— Это можно как-нибудь упорядочить?

— На это нужно время. И какая-нибудь программа для работы с базами данных. Это — как минимум.

— Всё так сложно?

— Ты не представляешь, насколько. Тут столько всего…

Полина принялась раскладывать принесённые мною бумаги на манер карточного пасьянса.

— Какие-нибудь предложения-пожелания-жалобы-просьбы были? — Осведомилась она, не поднимая головы.

— Были. Все жалуются, что зарядка в пищевиках почти закончилась. Некоторые уже друг к другу кушать ходят.

Полина рассеянно кивнула, продолжая раскладывать бумаги, чем очень напомнила мне Сашу в библиотеке, которая делала то же самое со своими брошюрами.

Я сходила в душ, переоделась в пижаму, улеглась в постель, но ни тут то было

— Кстати, как там Лена?

— Какая ещё Лена? А-а, Прокопова… Она и вправду относится к … как там говорил Марек … к флегматико-меланхолическому типу… говоря иначе — стесняется всего, чего можно и чего нельзя, великолепно знает математику, но при этом лекции читать напрочь отказывается.

— Ты её убедила?

— Ага. Посмотрела на неё поверх очков и сказала: «Тебя же как человека попросили, а ты…»

— А где ты очки достала? У Марека одолжила?

— Я просто представила, что они у меня есть.

— А она?

— Согласилась, куда ей было деться.

— Значит способ Марека сработал?

— На все сто. Кстати Марек не имеет ко всему этому никакого отношения.

— Что, — явно огорчилась Полина, — совсем?

— В его виртуале ничего похожего не было. А когда я задала ему задачку, сказала, одна девочка, которая относится к такому-то психологическому типу, не хочет делать то-то и то-то, и не потому, что такая вредная, а из-за своей природной застенчивости. Он, почти не раздумывая, сказал то же самое, что в моёмвиртуале. Дословно.

Полинино лицо омрачилось настолько сильно, насколько это вообще было возможно. Я её понимала, потому что испытывала похожие чувства. Если мне точно известно, что кто-то знает обо мне больше, чем знаю о себе я сама — это одно, но когда этот же самый тип притворяется мною перед четырьмя десятками моих одноклассников, причём так, что последние не подозревают подмены — это уже совсем другое.

И ещё мне подумалось: если то, что происходит на нашем сайте втиснуть в тесные рамки наших земных законов, или хотя бы в более просторные рамки законов Федерации, то обнаружиться хотя бы что-нибудь, в чём не было бы нарушений?

Я уже почти начала засыпать, но тут Полина осчастливила меня сообщением:

— Хотела найти что-нибудь общее.

— И что — нашла? — Полюбопытствовала я.

— Нашла. Почти все наши мальчишки увлекаются гонками и гоночными гравами. Завод открыть по их изготовлению, что ли?

— Думаешь, потянем? Завод — это тебе не фирма по разведению огурцов. Слишком серьёзное предприятие. Даже если мы все будем его обслуживать, нам некогда будет учиться. Плюс ко всему прочему нам слишком часто придётся общаться со всякими взрослыми. А ты сама говорила, что чем меньше мы будем общаться с окружающим миром, тем лучше.

— Ладно, помолчи, я пошутила, — она снова склонилась над бумагами.

— Кстати, твой Никита — чемпион района, — пробормотала она через несколько минут. — По гонкам на гравах.

— Он настолько мой, насколько же и твой, — спокойно отпарировала я, переворачиваясь на другой бок, подозревая, что уснуть в ближайшее время у меня не получится.

Полина хмыкнула.

— Вот ещё кое-что, Настюха, ты вроде хвасталась, что умеешь решать логические задачки, вот тебе одна из них: что общего ты видишь во всей этой кипе информации?

— А ты подумай.

— Ничего не придумывается.

— Плохо ты думать умеешь.

Полина подняла брови.

— Ты уже что-то нашла?

— Тут и искать особенно нечего. Ты читай, читай, Я там много чего написала. Ответ напрашивается сам собой.

Полина машинально опустила взгляд в бумаги, потом снова подняла глаза:

— Бахмурова, не зли меня. У меня времени и так мало, тем более, уже половина второго ночи, а тут ты ещё свои шарады загадываешь. Говори, что ты там нашла!

— Ты не обратила внимания на родителей наших ребят. Папы четырёх из них работают в банках, а мама Коли Белохвостикова — вообще президент «ГАЛАКТИЧЕСКОГО КРЕДИТА»

Полина ахнула:

— Это же самый большой банк в солнечной системе! То-то я всё думала, почему мне показалась знакомой Колькина фамилия! Даже мамку его теперь припоминаю. Серьёзная такая вся из себя тётенька, в очках, в костюме, на который несколько гравов купить можно, чем-то идеальную журналистку из дешёвенького фильма напоминает.

Она говорила что-то ещё, склоняя Колину фамилию во всех возможных вариациях, но я этого уже не слышала, потому что всё-таки смогла заснуть. Кстати, впервые в жизни (если, конечно, не принимать в расчёт новогодних ночей) мне приходилась засыпать настолько поздно.

006

Минут через сорок Полина меня разбудила. Сначала я долго не могла сообразить, чего от меня хотят, потом, опять же впервые в жизни, мне захотелось убить человека.

— Чего тебе?

— Настюха, не груби. Мне нужно, что бы ты позвала сюда Белохвостикова и остальных четырёх, кто там бишь они.

— Прямо сейчас? — Я взглянула на часы, отказываясь верить в правильность показания циферблата: двадцать пять третьего ночи.

— Да, прямо сейчас. Мы открываем банк, если ты ещё не в курсе. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше.

— Полиночка, ты уверена, что это нужно делать именно теперь? — Ласково спросила я её. Таким тоном, наверное, разговаривают врачи-психиатры со своими пациентами.

— Уверена. Когда завтра откажут все наши пищевики, проблем будет гораздо больше, чем сейчас, если попытаться разбудить пятерых мальчишек.

— Пойдём тогда вместе будить их?

Полина на удивление легко согласилась.

— Я — Белохвостикова, а ты — всех остальных. — Предложила она. — Пойдёт?

— Ага! — Быстро закивала я, надеясь, что Полина не передумает: Белохвостиков казался мне вреднее всех остальных.

Не буду описывать, чего нам стоило поднять в три часа ночи со своих постелей пятерых людей и собрать их в Полининой комнате. Совсем забыла сказать, что собирательное существительное «ребята» я применила к четырём мальчикам и одной девочке.

— Как их зовут? — Шёпотом осведомилась Полина, отозвав меня в сторону.

Я сказала. Память только однажды дала мне повод пожаловаться на неё.

— Сергей Кравченко, — бормотала девочка, записывая имена в крохотную записную книжку. — Денис Стасов, который с Лёшкой живёт, Саша Пачинов, Катя Леонидова… Белохвостикова я и так знаю, его — не надо.

Все они были не своей тарелке, протирали заспанные глаза, почему-то жались друг к другу, словно замерзающие котята.

— Бахмурова! — Сказала Полина. — Давай, председательствуй.

— А ты?

— А я в сторонке посижу, если ты не против.

У Полины был слишком хитрый вид, чтобы её о чём-нибудь можно было спрашивать. И так было понятно: ничего не ответит.

Пять пар глаз внимательно смотрели на меня.

Я откашлялась:

— Короче, так, ребят. Все, кто собрались сейчас в этой комнате имеет то или иное отношение к банковскому делу. Как сказал мне один из вас, деньги проще всего делать, работая с самими деньгами. Именно так мы и поступим. Нам нужно открыть банк. У меня всё. Спасибо.

Все продолжали ошарашено смотреть на меня.

— Хреновый из тебя председатель, Настюха, — сказала Полина. — Или ты по принципу: краткость — сестра таланта?

— А что ещё говорить? — Искренне удивилась я.

— Э, подождите! — Обрёл дар речи Коля Белохвостиков. — Вы вообще понимаете, о чём говорите? Вы знаете, что это значит — открыть банк?!

— Сейчас узнаем, — мгновенно сориентировалась моя соседка, устраивая подбородок на переплетённых пальцах рук. — Давай, выкладывай!

— Сотни документов! Десятки подписей! Со столькими людьми нужно договориться!

— С людьми нам договариваться нельзя, — на всякий случай сообщила я. — Никто не должен знать, что мы — дети. Тем более, суперы.

— Всё это как-нибудь обойти можно? — Спросила Полина.

Коля, который продолжал бессвязно выкрикивать список проблем, осёкся и оказался категоричен:

— Нет, нельзя!

Денис — мальчик с живыми тёмными, какими-то разбойничьими глазами, — напротив, оживился:

— Почему же нельзя? На периферии нашей Солнечной системы есть так называемые банки-однодневки, — объяснил он, поворачиваясь в нашу сторону, — которые создаются только для того, чтобы провернуть какую-нибудь одну серьёзную операцию на Главной бирже. Потом эти банки объявляют себя банкротами — и всё. Для того чтобы зарегистрировать такой банк много телодвижений не нужно.

Катя тоже заинтересовалась.

— Тем более, если замаскироваться под банк-мост! — Сказала она.

— И кого ты мостировать собираешься? — Подал голос Сергей, он сидел в стороне с таки видом, словно не собирался участвовать в разговоре, но поворот последнего его почему-то заинтересовал.

— Да кого угодно! Никто не откажется. Дай мне биржевую сводку — и я тебе через десять минут дам список тех ребят, которые с радостью примут услуги любого мост-банка!

Сергей пожал плечами.

— А потом? — спросил он. — Нужно будет ведь с руководством подопечного банка встречаться?

— Обойдутся! А если найти, кто не в ладах с законом, они сами будут рады побыстрее разобраться с делами.

— Но ведь это же противозаконно!! — Заорал Белохвостиков, вскакивая с места. — Вас уже только за одни такие идеи нужно вязать!

— Настюха! — Тихонько, но чтобы было всем слышно, попросила Полина. — Дай ему вафлю какую-нибудь или печенье, чтобы он заткнулся! Ребята, вы продолжайте-продолжайте, — замахала она руками, — не обращайте на нас внимания, ладно?

Спор возобновился с новой силой. Белохвостиков сначала обиженно сопел, не вступая в дискуссию, но в какой-то момент всё-таки не выдержал.

— Что за ересь вы несёте! — Схватился он за голову. — Негативный процент взимается только с юридических лиц! Пора бы знать, что уже полтора года как вышел закон…

Полина тронула меня за плечо:

— Пойдём, мы тут лишние.

— Куда?! Это наша комната!!

— Пусть пообщаются. Я всё равно из их арго ни слова не понимаю. Ты, подозреваю, тоже. Не будем мешать. В гости к Маришке сходим. Или к Никите.

— В три часа ночи?! Ты в своём уме?

— Тогда просто по улице прогуляемся. Ты когда-нибудь гуляла по улице ночью?

— Ни разу, — пришлось признаться мне.

— Вот сейчас мы и преодолеем это досадное упущение твоей биографии. Одевайся!

Гулять по улице в три часа ночи — это звучит, может быть романтично, но романтики в таком занятии, честно сказать, ни на грош. Около нашего холла не оказалось ни одного фонаря, и темень была такая, что хоть глаз выколи, хоть два — видно будет одинаково. Мой романтичный настрой растворился под холодным и нудным осенним дождём, который был таким мелким, что его нельзя было заметить, но через несколько минут куртку можно было выжимать.

Когда мы вернулись в нашу комнату через четверть часа (ровно на столько хватило нашего общего с Полиной энтузиазма), ребята уже утихомирились.

— Их всех арестовать нужно, — доложил нам Коля. — Прямо сейчас. Они — социально-опасные типы. Общество нам за это ещё спасибо когда-нибудь скажет.

Полина вопросительно воззрилась на его остальных.

— Банк открыть можно, — доложил Денис. — Есть множество лазеек. Правда кое с кем в реале пообщаться придётся. Два-три человека, не больше.

— Два-три — это ладно, — кивнула Полина. — Что ещё?

— У нас не хватает юридических знаний, — вздохнула Катя.

— У двух девочек папы работают в каких-то больших адвокатских конторах, — вспомнила я. — Если они не помогут, даже не знаю, что можно тогда сделать.

— Тогда наймём консультанта со стороны, — решила Полина. — И будем работать с ним в виртуале.

— Лишние расходы, — сказал Коля. — Да и вопросы придётся задавать очень грамотно, чтобы он ни о чём не догадался.

— Составишь список вопросов, — не терпящим возражения голосом приказала Полина. — Сначала мы дадим их нашим девчонкам, если они не смогут внятно на них ответить, будем нанимать консультанта. И вообще, Коленька, слишком уж много ты знаешь…

— Что, убивать пора? — Пошутил Белохвостиков.

— Наоборот. Эксплуатировать тебя нужно нещадно. Банком нашим будешь управлять, понял?

— Не надо! — Хором воскликнули остальные ребята (точнее, три мальчика и одна девочка).

— Бунт на корабле? — Сухо уточнила Полина.

Те начали переглядываться и, наконец, все трое молча покачали головами.

— Вот и ладненько, — тут же успокоилась моя соседка. — Что ещё нужно кроме юридической помощи?

— Деньги, — потупился Коля. Это было первым, что он сказал, находясь на правах старшего.

— Сколько?

— Много.

— Точнее! — Потребовала Полина. — И вообще, Белохвостиков, чего ты тянешь, ты что — издеваешься надо мной?!

— Сто тысяч, — теперь мальчик глядел в стол.

— Я достану тебе полтора миллиона. Только с возвратом.

Коля вскочил.

— По… по…

— Полтора, — повторила Полина. — Хватит?

— Ещё как хватит!

— Я не буду требовать у тебя отчёта в их использовании, но если через год ты мне их не возвратишь в полном объёме, мы с тобой сильно поссоримся.

— Я через полгода возвратю… то есть, возвращу! Даже через четыре месяца! Через три!

— Остынь. Я сказала, через год, значит через год. Прокрутишь их лишний раз, не мне тебя учить. А теперь спокойной ночи, — закончила она без всякого перехода, — нам пора спать.

Когда все ушли, она тут же принялась колдовать над пищесинтезатором.

— И есть хочется — прямо живот к спине прилипает, — пожаловалась она, — и спать, и просто отдохнуть по-человечески… Даже не знаю, чего больше. Картошку будешь?

— Прямо сейчас?

— Когда же ещё?

— Если жареную, то буду. Остальная уже надоела.

— Надоела! — Перекривляла меня Полина. — Хорошо ещё, что хоть картошку наша развалюха не разучилась готовить. И вообще, Бахмурова, разленилась ты до невозможности. Мне по статусу не положено домашними делами заниматься, а я целыми днями только и делаю, что кнопки на пищевике нажимаю.

— Найми слугу.

Полина задумалась, что мне очень не понравилось. Какое-то время у меня были серьёзные опасения, что она на самом деле приведёт в нашу комнату кого-нибудь из девчонок и заставит её нас обслуживать. Оказывается, думала она совсем о другом.

— Настя, а зачем нам выходить за пределы «Штуки»? Мне кажется, у нас в школе достаточно ребят, которые хорошо знают юриспруденцию.

— Они заставят нас очками расплачиваться. Услуги юристов всегда были дорогими. Такую сумму загнут, что нам несколько месяцев придётся учиться, чтобы рассчитаться с ними.

— Можно договориться об оплате деньгами.

— Попробовать можно. Только деньги здесь не в ходу, сама, наверное, понимаешь.

Полина понюхала кусок хлеба, который только что вытащила из синтезатора, и брезгливо отложила в сторону.

— Даже простой хлеб с каждым днём всё хуже и хуже. Всё, решено! Завтра утром, точнее, уже сегодня, поеду домой, возьму деньги для Коли, заодно понакупляю всякой всячины, в первую очередь — зарядку для синтезаторов.

— Нет такого слова — «понакупляю».

— Ну и что, что нет. Главное, что ты меня поняла. Поняла ведь?

Я не отвечала.

— Настюха, ты чего молчишь? Обиделась, что ли?

— Я уже устала говорить. Целый день болтаю. Сколько же можно?

Жареную картошку мы поглощали в полном молчании. Полина, скривившись, сначала принялась вытаскивать и раскладывать по краю тарелки какие-то компоненты блюда, потом, когда внутри уже почти ничего не осталось, махнула рукой и съела всё.

— Спокойной ночи, что ли?

— Спокойной ночи, — вздохнула я, вспомниная, что выключатель за эти три дня никто из нас так и не удосужился отыскать. Свет, само собой, потух, но осталось неприятное ощущение. Не совсем приятно, когда не ты управляешь каким-нибудь механизмом, а механизм — тобой.

— По-моему, подача электроэнергии на «Спокойной ночи реагирует», — предположила я.

— Или на то, что мы вдвоём ложимся в кровати, — выдвинула свою версию Полина. — А то получается, если мы с тобой поссоримся и ничего друг другу говорить не будем — что — всю ночь со светом спать? А так — всё просто. Давление на пол исчезает…

Чтобы подтвердить своё предположение, она встала и некоторое время скиталась в темноте вокруг своей кровати.

— Ты ещё тапочки одень, — посоветовала я. — Может на босые ноги пол не реагирует.

Полина одела тапочки, через минуту снова улеглась в постель.

— Не получается, — пожаловалась она. — Дурдом какой-то!

И тут в дверь постучали.

— Кого там нелёгкая принесла? — Возмутилась моя подруга. — Совсем офонарели, четыре часа ночи!

— Ещё трёх нет! — Сказал кто-то за дверью

— Это у тебя чувства юмора ни на грош нет. — Отозвалась моя соседка. — Это я цитирую, как меня вчера из чужой комнаты выперли. Тогда, кстати, трёх тоже не было. Не было даже полуночи.

— Кто же это так — ТЕБЯ?!

— Ты что ли, Белохвостиков?

— Я, — грустно отозвался невидимый собеседник.

— Ладно заходи, что ещё с тобой делать!

Мальчик открыл дверь, в проёме на фоне освещённого коридора показался его силуэт.

— Доброе утро! — Сказал он.

Наступила длительная пауза.

— Коленька, — осторожно поинтересовалась Полина. — Я тебе сейчас задам один вопрос, ты только не обижайся. У тебя в роду психические заболевания были?

Мальчик фыркнул.

— А как, по-вашему, свет ночью можно включить?

— Как? — Заинтересовалась я.

— Ответь мне — тогда посмотришь. Доброе утро!

— Доброе утро!

Одновременно вспыхнули все лампочки. Полина даже закрылась рукой от яркого света.

— А мы всё гадали, как тут всё это устроено, — сказала я.

— А я всегда говорил, что женщины и техника — несовместимы, — довольным голосом заявил мальчик, усаживаясь на краешек Полининой постели. — Моя мама до сих пор думает, что виртуальная платформа находится в компьютере.

— Где же ещё по-твоему? — Спросила Полина.

— В Сети!

— А Сеть где — под столом, что ли?!

Мальчик вскочил. Не знаю, почему, но именно на этот вопрос он отреагировал неадекватно.

— Ребята, не ссорьтесь, а? — Попросила я. — Четыре часа ночи всё-таки.

Они расхохотались, а потом уже забыли, по какому поводу хотели поссориться.

— Всё равно я не понимаю, — сказала Полина. — Я ведь утром встаю, ничего такого не говорю, тем более, говорить некому — Бахмурова постоянно просыпает — а свет всё равно включается.

— Утром у Программы совсем другой режим работы, — терпеливо пояснил мальчик.

Я со вздохом подумала, что да, пожалуй, Коля прав. Не знаю, как другие представительницы моего пола, но лично мне, особенно с позиций строгого логического мышления, понять принципы работы большинства здешних механизмов — абсолютно нереально.

— Я вообще-то по другому поводу сюда зашёл, — вспомнил Коля. — Полин, ты когда деньги собираешься мне привозить?

— Завтра.

— Нужно, чтобы кто-нибудь поехал с тобой.

— Это ещё зачем?

— Мой папа всегда говорил, что когда дело касается денег суммой больше ста тысяч, человек никогда не должен находится в одиночестве.

— Думаешь, я их сама у себя могу украсть?

— У тебя кто-нибудь может украсть.

— Пусть только попробуют!

— Полина! — Попросил мальчик. — Не шути, пожалуйста, с такими вещами, ладно?

— Коленька, уйди, будь добр, отсюда по-хорошему, а? Мне спать осталось три часа.

— Всё равно, подумай над моими словами. Даже здоровые сильные мужики для перевоза сумм в несколько раз меньше инкассаторов нанимают, у…

— Сгинь!

Он осёкся на полуслове, пожелал нам спокойной ночи и ушёл.

Полина молчала очень долго, я подумала, что она уснула.

— Доброе утро!

Я вздрогнула, потому что сама уже начала засыпать. Мне пришлось ответить. С удовольствием пошутила бы по поводу четырёх часов, но было на самом деле четыре часа, мне только и осталось что промолчать.

Свет в очередной раз включился, Полина сидела на краешке моей кровати.

— Бахмурова, ты проснулась?

— Да.

— Не верю. Иди умойся.

— Это ещё зачем?

— Чтобы я точно знала, что ты не спишь. А то будешь потом думать, что всё это тебе приснилось

— Ты опять собираешься с кровати навернуться?

Первый раз я видела, как Полина краснеет. Её стойкий загар растворился в нахлынувшем румянце.

— Что ты имеешь в виду? — Запинаясь пробормотала девочка.

— Прости, пожалуйста. Я просто сонная и злая. Меня ещё никогда столько раз за одну ночь не будили.

— Я — вообще не спала. Что же мне теперь — бегать по всему холлу и стёкла бить?

— Я уже извинилась, Полина. Сделать это ещё раз, стоя на коленях, как святая Урсула перед Папой Римским?

— Лучше как Папа Римский перед Атиллой, — хихикнула девочка, — более выразительно… Короче, я прямо сейчас поеду домой. Когда вернусь — не знаю, предполагаю, что завтра… точнее, сегодня вечером, но, может быть, задержусь ещё на день или на два. Это зависит от того, как у меня дела пойдут. У меня список из двадцати трёх пунктов получился, что мне надо сделать и что купить. Вместо себя я оставляю…, — она сделала интригующую паузу.

— … меня, — докончила я за неё.

— Ты-то откуда знаешь? — Упавшим голосом осведомилась Полина.

— У тебя больше выбора не остаётся.

— Вообще-то верно, — согласилась она, несколько минут сидела неподвижно, раздумывая о чём-то своём (я за это время чуть не уснула). — А самое главное, мне нужно денег у папы занять. Для Белохвостикова. Довольно большую сумму, что не очень радует. Очень надеюсь, что папа сейчас на Земле… Проклятая изоляция, даже новостей нельзя узнать!

— А просто так ты не можешь деньги взять? — Полюбопытствовала я. — Обязательно занимать нужно?

Мне были непонятны такие отношения между членами одной семьи, тем более, между ближайшими родственниками. Впрочем, кто поймёт этих Сенаторских отпрысков?

— Могу просто так взять. Даже больше чем уверена, что папа будет на этом настаивать. Но не буду.

— Почему?

— Не хочу.

— А всё-таки?

— Если ты этого сразу не поняла, то не поймёшь вообще, не стоит и пытаться.

— Ладно, не буду пытаться, — послушно отозвалась я.

— Знаешь, Настюха, сонная ты мне нравишься больше — такая покорная, что дальше некуда.

— Так что же от меня в конце концов требуется?

Вместо ответа Полина взглянула на потолок.

— Тысячу моих — Бахмуровой, — сказала она.

Карточки привычно булькнули.

— Столько-то — зачем? — Буркнула я.

— Пригодится. Постарайся их не растранжирить и оставить к моему приезду хотя бы половину. Больше мне от тебя ничего не надо.

Я молча кивнула.

— И с ребятами чтобы ничего не случилось.

Я опять кивнула.

— Ладно, спи, — наконец смилостивилась девочка. Наверное, у меня, сонной, был слишком уж жалобный вид…

007

Будильник на мобильнике звенел не переставая. Звон лез в уши, создавалось ощущение, что кто-то, пока я спала, вскрыл черепную коробку и сотни маленьких серебряных колокольчиков били прямиком по обнажённому мозгу.

— Выключение! — Бормотнула я в мобильник. Он не отреагировал. — Выключение мобильника!! — Рявкнула я заплетающимся языком.

И поняла, что мой телефон тут не при чём — это был Полинин будильник — у меня с таким противным зуммером сроду не водилось. Не знаю, сколько уж времени он звенел, но когда я смогла, проклиная всё на свете, добраться до него и отключить, звон продолжился у меня в голове.

Половина девятого. Она, значит, на восемь его поставила? Вот враг рода человеческого! Нет, чтобы дать мне выспаться хотя бы лишние пятнадцать минут!

В дУше как всегда была очередь, что настроения мне не прибавило. Я уселась на скамейку, стоящую около стены. На ней уже сидели наши вчерашние финансовые гении, все как один тоже клевали носами.

— А чего это вы странные? — Подошёл к нам Рома. — Не выспались, что ли? — И, не дождавшись ответа ушёл.

На первом этаже я появилась в десятом часу. До сих пор Полина никогда не опаздывала, поэтому ребята притихли, ожидая её.

Заспанная, я даже забыла, что нужно стесняться, взобралась на трибуну, зевая во весь рот.

— Ребята, — пришлось мне объявить, — вы уж простите, что так получилось, но сегодня главная — я. Всё, идёмте учиться! — И вознамерилась спуститься обратно (говорить долго и красиво, как это любила делать дочка Сенатора, у меня не получалось), но не тут то было.

— А где Иванова? — Выкрикнул кто-то

— Она уехала домой и обещала скоро вернуться. Сегодня вечером, завтра или послезавтра.

— А откуда нам знать, — осведомился тот же голос, — может сегодня ночью в вашей комнате революция произошла? Может Иванова, связанная, под кроватью лежит?

— Не смешно!

Ребята потянулись за мной.

Краешком сознания я чувствовала необычность происходящего, но всего лишь краешком сознания — не больше; нынешний статус старшей над четырьмя десятками суперов я воспринимала как должное. Может быть это происходило из-за того, что мне очень хотелось спать, может быть я просто привыкла к общему вниманию.

Если бы, кстати заметить, мне несколько дней назад кто-нибудь только бы намекнул, что мне придётся исполнять обязанности Полины, я бы рассмеялась ему в лицо.

Так-то вот иногда поворачивается жизнь.

Первая неожиданность подстерегала нас сразу около выхода из холла. Прямо около крыльца расположилась вчерашняя четвёрка ребят. Точнее, не уверена, что это были именно те ребята, я не очень хорошо в прошлый раз их рассмотрела.

Я отчаянно завертела головой: Никита как сквозь землю провалился. Интересно, он вообще сегодня был или нет?

Наши ребята сгрудились в кучу и выдавили меня из толпы словно зубную пасту из тюбика.

Один мальчишка кивком отозвал меня в сторону.

— Что вам нужно?

— С Ивановой поговорить. Где она? — Со мной разговаривал тот самый мальчишка, которого мы допрашивали вчера в избушке. Оставаться с ним тет-а-тет я бы не рискнула, но за моей спиной стояло четыре десятка человек, которые, я в этом была уверена, не дали бы меня в обиду; это придавало мне уверенности.

— Иванова уехала и скоро обещала вернуться. Пока я вместо неё. Если вам что-нибудь нужно, можете обращаться ко мне, я передам.

— Нам нужна именно Иванова — она у вас старшая, — ответил другой мальчик.

— Я вместо неё. По крайней мере, сегодня..

Взгляды ребята скрестились на мне словно шпаги у дуэлянтов.

— Ладно, допустим, ты тут главная, — сказал один мальчик. — У вас вчера вроде бы кое-что здесь случилось, — при слове «здесь» он показал пятачок земли под ногами.

— Случилось.

— И даже вроде бы с нашими ребятами.

— Если вы со второго курса, то да.

Они переглянулись. Я передёрнула плечами.

— Не представляю, сколько можно наступать на одни и те же грабли. Желание повыпендриваться ещё никого до добра не доводило. Сейчас вы все в жутком минусе, — принялась я размышлять вслух. — Вам этого мало? Мне кажется, ещё одной сделки со старшекурсниками ваши карточки не выдержат.

— Это была ошибка. Просто некоторые ребята подумали, что было бы неплохо объяснить вам, кто есть кто в нашей школе.

— Вместо этого МЫ объяснили им.

— Это точно. Наш староста об этом узнал только на второй день.

— Она просто идиотка. Извиняюсь, конечно.

— Нечего извинятся, так оно и есть.

— Ладно, но при чём тут я? Зачем вы пришли?

— Мы извиниться хотели, — нестройным хором ответили мальчишки.

На несколько секунд я потеряла способность говорить.

— Считайте, что извинения приняты, — пролепетала я, наконец. — Я обязательно передам то, что вы сказали, Полине.

Мальчишки немного помялись, словно хотели сказать что-то ещё, но не решались, потом развернулись и пошли прочь.

— Ребята! — Окрикнула я их. — Подождите! У меня только один вопрос: вы от себя пришли или от всего курса?

— От себя, — сказал белобрысый.

— Ага, они придут, — добавил другой. — Если бы вы и их так же побили, как нас вчера…

— Катька знает, что вы здесь? — Быстро спросила я.

— Нет, — ответил вчерашний.

— А откуда ты про неё знаешь? — Изумился третий, который до сих пор не вступал в дискуссию

— Я с Ивановой в одной комнате живу. — Начиная свой монолог, я не знала, чем его закончу. В качестве вступительного аккорда я решила, что будет нелишним поднять курс Полининых акций. — А ей известно всё ВООБЩЕ. Даже то, на сколько очков вас надули старшеклассники, когда вы расплачивались с ними. — Само собой, мне ничего подобного не было известно, я только высказывала свои предположения, но откуда это было знать второкурсникам? Тем более, моим одноклассникам, которые стояли рядом и при этих словах изумлённо вытаращились на меня. — Я вообще не понимаю, как вы живёте с такой старшей как ваша Катя? Какие функции она исполняет, что вы безропотно считаете её за старшую?

— Но кто-то главным должен быть?

— А что нам делать?

Эти два вопроса выявили весь спектр существующих мнений.

То, что я произнесла дальше — это было настолько необычно, что я слушала себя как бы со стороны, удивляясь сама себе, как я могу ТАКОЕ говорить.

— Если я всё правильно понимаю, внутри вашего класса несколько обособленных друг от друга групп, каждая из которых творит то, что считает нужным. Так ведь? — Я не стала дожидаться ответа. — У меня к вашей группе есть деловое предложение, от которого, надеюсь, вы не сможете отказаться. Переходите к нам. А будет ещё лучше, если вы перетянете на нашу сторону как можно больше людей со своего курса.

— В каком смысле — переходить к вам? — Не понял белобрысый мальчишка. Как я поняла, среди своих спутников он считался за старшего. А вчера, наверное, он дрался лучше всех, почему поймали именно его.

И ещё я вспомнила, что имя этого мальчишки — Сергей.

— Если вы понимаете, что старшая должна быть и вам большей частью наплевать, кто именно это будет, почему бы вам не считать за старшую нашу Иванову?

— Мы со второго курса, а она с первого!

— Это что-то меняет? Где-нибудь написано, что на каждом курсе должен быть свой руководитель?

— Нигде этого не написано, — смутился Сергей, — но… не полагается ведь… — Последнюю фразу он произнёс совсем уж жалобным голосом.

— Во-первых, Серёжа, чего-либо существенного можно добиться только всем вместе, — принялась я перечислять, — а социальная структура именно вашего курса в корне не практична. Вы проучитесь пять лет — так и не сможете добиться чего-нибудь дельного. Во-вторых, все кому не лень будут вас пинать. В этом году вы получили по шее от ребят на год младше вас, а что будет в следующем? А через год? Вам очень приятно будет, если вас совсем малыши будут застраивать? А Иванова вас в обиду не даст — это я вам обещаю. Уже сейчас в наших руках огромная сила, хотя учимся мы всего четыре дня. Через неделю люди в очередь будут становиться, чтобы…

И тут, как говорится, Остапа понесло.

Меня действительно «понесло». К сожалению, не помню подробностей моего вдохновенного монолога. Меня словно прорвало. Я говорила долго, красиво и витиевато; так, что могла дать фору даже Полине. Моя речь была выдержана в лучших традициях предвыборных гонок в передовых демократических государствах.

— …Так-то вот, ребята, — закончила я. — Думайте, может надумаете чего-нибудь. Вместе мы сможем сделать гораздо больше, чем поотдельности.

Я пошла дальше, мои ребята безмолвной толпой двинулись вслед за мной, второкурсники остались стоять. Не знаю, смотрели они мне вслед, а если и смотрели, могу только догадываться, с каким выражением на лицах, потому что рядом очутился Марек.

— Только не оборачивайся, — прошептал он.

— Почему? — Так же шёпотом осведомилась я.

— Иначе испортишь то впечатление, что ты на них произвела.

Я нахмурилась:

— А какое впечатление я на них произвела?

— Нужное. Кому говорю: не оборачивайся!

Я молча подчинилась и даже выпрямила спину, словно шла по подиуму.

— Молодец, — тихо похвалил Марек. — А когда дойдёшь до перекрёстка, пройдёшь шагов двадцать прямо, повернёшь обратно, потом свернёшь направо или налево.

— Это ещё зачем, если нам прямо нужно?

— Чистая психология. Пусть эти клиенты видят, что ребята за тобой словно овечки ходят в прямом смысле этого слова.

— Полина тебя за такие сравнения не похвалила бы.

— Знаю. Но я с тобой говорю, а не с ней.

— Хорошо, я сделаю, как ты говоришь. Только у меня к тебе просьба будет.

— Какая? — Тут же насторожился Марек.

— Не отходи от меня, пожалуйста ни на шаг. Ни здесь, ни в виртуале. Мне так спокойнее будет.

— Виртуал у каждого свой, — мрачно ответил Марек. — Ты что — забыла?

— Сейчас программа слышит и анализирует каждое наше слово. Думаю, если ты сейчас согласишься, то и в моёмвиртуале ты от меня не отстанешь.

— Это буду не я, а моя подделка.

— Извини, Маречек, мне всё равно, кто мне будет давать дельные советы ты или твоя виртуальная копия.

— Всё понятно, — сообщил мальчик таким тоном, будто ставил диагноз. — До уровня Ивановой ты не дотягиваешь ни по каким параметрам. У неё прирождённая способность руководить, она не терпит, если кто-нибудь распоряжается в её присутствии. А ты, Бахмурова, руководить не умеешь и боишься ответственности. Тебе — типичная ведомая, и тебе обязательно нужен ведущий или кто-нибудь, с кем можно было бы посоветоваться… Кстати, идея перетянуть вчерашних ребят под крылышко Ивановой — это чья идея?

— Я импровизировала.

Марек даже споткнулся, некоторое время шёл молча, собираясь с мыслями, наконец, заикаясь, осведомился:

— П-полина вообще ничего п-про это не знает?

— Я хочу устроить ей сюрприз.

— Ага, — с каждой секундой Марек мрачнел всё больше и больше. — Она тебе за такой сюрприз голову против резьбы открутит.

— А почему против резьбы?

— Чтобы назад нельзя было вкрутить. Думаешь, Ивановой нужны лишние проблемы в виде гавриков со второго курса?

— А ещё психолог, — укорила я моего собеседника. — Хоть я в психологии полный ноль, но даже мне и то понятно, что если бы нас было не сорок, а восемьдесят, то Полина была бы в два раза счастливее.

Мальчик задумался, потом кивнул:

— Пожалуй, ты права.

— Кстати, а почему ты всегда называешь её по фамилии?

— Она — дочка Сенатора.

— А меня?

— Что — тебя?

— Меня ты почему называешь по фамилии?

— Ты с ней в одной комнате живёшь. А сейчас вообще исполняешь её обязанности. У меня язык не повернётся называть тебя какой-нибудь Аськой.

О таком варианте своего имени я только читала в книгах, это меня развеселило. Потом нас догнала Марина в яркой красной куртке, схватила меня за руку, и наш с Мареком разговор как-то сам собой увял.

— Привет! — Улыбнулась она. Так мило, что даже Марек растянул губы в ответ, потом спохватился, его лицо опять приобрело обычное выражение

— Настёна, а ты не боишься? — Спросила девочка, пытливо глядя на меня восхитительными большими глазами.

— А чего я должна бояться?

— Ты ведь сегодня самая главная.

— Боюсь, — честно призналась я. — Ты даже не можешь себе представить, как сильно.

— Я бы так не смогла. Всегда думала, чтобы командовать над людьми, которых больше десяти, нужно специально учиться.

— Или родиться дочкой Сенатора. Я тоже так думала до сегодняшнего дня.

До сих пор я насмехалась над Полиной, когда она по головам пересчитывала ребят, теперь же сама, улучив момент, попыталась понезаметнее сделать то же самое. Первый раз у меня получилось тридцать пять, второй — сорок три. Я попросила Марину мне помочь, она предложила забежать вперед и встать около какой-нибудь двери. Я согласилась. Ближайшая дверь оказалась входной в учебный корпус, а ребят оказалось тридцать девять. Я сразу поняла, кого нет.

— Где Никита? — Спросила я у Марека, который вполголоса разговаривал с каким-то мальчишкой. Тот бросил на меня недовольный взгляд, словно мы не болтали непринужденно несколько минут назад.

— Он остался в холле и сказал, что сегодня в школу не пойдет.

— Почему?

— А я откуда знаю! — И отвернулся.

Вот и пойми его!

Интересно, что бы на моём месте сделала Полина? Молчать, как я, она явно не стала бы. А я, наверное, слишком беззубая для того, чтобы исполнять ее обязанности. По крайней мере, с Никитой разбираться я точно не буду. Да и нет его здесь.

Марек тоже хорош. Попросила его как человека не отходить от меня, а он…

— Как в первый день, — сказала я, просмотрев расписания. — Двести семнадцатая и двести восемнадцатая. И еще, ребята. Пока уж мы тут вместе, я кое что скажу. Не нужно забывать, что виртуал у каждого свой, поэтому ведите себя типически, но особенно не выделывайтесь. Если вы с кем-нибудь поссорились или помирились, не нужно свое отношение к этому человеку переносить в реальность. Впрочем, не маленькие, сами должны понимать. Сегодня учимся до четырех вечера, потом продолжим заниматься в нашем холле. И, пожалуйста, не опаздывайте, как вчера, нужно уважительно относится друг к другу. Некоторым не очень приятно ждать других по полтора-два часа.

— Девочки сегодня в каком кабинете? — Насмешливо осведомилась рыжеволосая Яна.

Я понемногу просыпалась, поэтому в голову мне начали пробираться более-менее сложные мысли. Первое, что я подумала — это то, что Яна уже не один раз имела случай «отметиться», но тогда старшей была Полина. Интересно, сейчас, в ее отсутствии, не решится ли наша доморощенная диссидентка на более решительные меры?

— Как хотите, — ответила я.

Ребята начали переглядываться. Я поняла, что не вовремя принялась вводить демократизацию.

— Мальчики — в двести семнадцатой, — сухо скомандовала я, чуть обескураженная своей ошибкой.

— Дорвалась! — Услышала я шепот за спиной, с трудом сдержала порыв повернуться. Вроде бы это сказала Яна.

Тоже мне… даже не знаю, как бы ее обозвать… поласковее…

В лифте мы должны были ехать по одному. На правах старшей я воспользовалась кабинкой первой. Следующим поднялся Марек и поманил меня в сторону.

— Всё в порядке? — Коротко осведомился он.

— Да, — я даже, наверное, заулыбалась, обрадованная такой заботой.

— Нечего лыбиться. Тебе ничего не показалось странным?

— Что мне должно было показаться странным? Яна?

— Какая еще Яна? Рыжая? — Марек скривился так, что мне сразу стало ясно, что он про неё думает. — Обычная бытовая грубиянка. Она тут не при чём. Я про ребят, которые извиняться пришли.

— А что? — Удивилась я. — Хорошие ребята. Точнее, насколько они хорошие — не знаю, но поступили они очень даже очень.

— Трудно с тобой, Бахмурова, — вздохнул мальчик. — Иванова сразу бы всё поняла. Даже без меня. А ты ничего не видишь, даже когда я тебе об этом напрямую говорят.

— Напрямую?

— Напрямую!! — Заорал Марек так, словно перед этим долго сдерживался. — Ты что, не понимаешь, что здесь не может быть таких хороших и наивных мальчиков, которым дали по морде — и они приходят извиняться. Если бы они принялись отлавливать нас поодиночке и избивать до полусмерти — вот этому я нисколько бы не удивился. А то, что они извиняются — это, даже с натяжкой, детским садом не назовешь. Ты настолько наивна, что готова поверить в любую ерунду!

— А зачем они тогда…?

Марек помрачнел.

— Мне кажется, что на втором курсе есть свой психолог. И еще мне кажется, что с его помощью все свои шаги второкурсники просчитывают до миллиметра. Может быть они и пришли извиняться только для того, чтобы ты предложила им перейти на нашу сторону. Вспомни точно, что они тебе говорили

Я пересказала дословно.

Марек схватился за голову:

— Ты что — на самом деле ничего не поняла? Они тебя планомерно подводили к мысли, что их староста — никуда не годный руководитель, что у них внутри курса полный разброд, они только и ждут, чтобы пришел кто-нибудь добренький и взял их под свое крылышко.

— Прости, Марек, я этого не поняла.

На этот жалкий лепет мальчик не обратил никакого внимания, и досадливо отмахнулся рукой, словно от надоевшей мухи:

— Да ну тебя!

— Что же нам делать?

Не в силах устоять на ногах, я уселась на корточки, снизу вверх глядя на своего собеседника. Наверное, у меня был слишком уж несчастный вид, Марек смягчился. Это проявилось только в том, губы его перестали кривиться в презрительной усмешке, зато из той речи, что он приготовил для меня, подозреваю, он не изменил ни одного слова.

— Всё человечество делится на две группы: ведущие и ведомые. Вторых гораздо больше. К ним ты и относишься. Я тебе об этом говорил минуту назад, а сейчас только лишний раз убедился. Стоит только кому-нибудь сказать тебе, что и как нужно делать — ты тут же это сделаешь. А чтобы додуматься до чего-нибудь самой — это со скрипом; даже если и сподобишься, будешь сомневаться и десятки раз, а потом и других будешь утомлять всякими вопросами. Тебе с твоими талантами нужно в одной комнате с Ивановой жить, чтобы ей было, кому в жилетку плакаться — и больше никуда не высовываться. Очень удивляюсь, что Иванова именно тебя на свое место поставила, а не кого-нибудь еще.

Марек, конечно, мастак говорить всякие гадости, но здесь он превзошел самого себя. Я почувствовала, что лицо заливает краска — но это было то единственное, что осталось от той, прежней Насти. Именно в этот момент я ощутила себя совсем другой. Нынешняя Настя Бахмурова, опустив глаза, чтобы не было заметно выражение лица, лихорадочно просчитывала варианты своего дальнейшего поведения. Обидеться? Именно этого, наверное, Марек и добивается, чтобы увидеть, как я, обиженная, буду себя вести. Надавить на то, что он — мальчик, а я — девочка? Для него я в первую очередь ВРИО Ивановой, а потом уже — всё остальное. Пристыдить? Это будет совсем не в моём характере, ни в прошлом, ни в нынешнем. Оставалось одно — смириться. Если говорить совсем уж честно, сделать это для меня было проще, чем что-либо еще; притворяться почти не пришлось.

— Да, Маречек, ты прав, прости, пожалуйста.

С его лица пропала напряженность (или мне это только показалось?)

— Мне от твоего «прости» ни тепло ни холодно. — Лицо его исказила кривая усмешка. — Никогда не имел возможности сражаться на психологической дуэли. Что же…, — мальчик вдруг цепко схватил меня за грудки. — Короче так, Бахмурова, если ты без меня старшекурсникам хоть слово скажешь, я тебя уволю без выходного пособия. Ты меня поняла?

Я его не поняла, тем не менее быстро-быстро закивала головой. На мгновение Марек показался мне сумасшедшим, и я слегка испугалась.

— Давай, топай. И не вздумай чудить — урою!

А вот это уже — чисто уголовный жаргон. Теперь бы я нисколько не удивилась, если бы узнала, что стажировку по какой-нибудь психологии преступного мира (если такой предмет у психологов есть) Марек проходил на Клатре.

Он ушел, а я едва-едва начала приходить в себя. В первый день нашего знакомства Марек казался мне глупеньким несчастным парнем, мне его даже было жалко. Теперь же у меня в голове не могло уложиться, каким образом я могла ТАК о нем думать. Это же просто монстр в человеческом обличии! Неужели я раньше не видела какие у него глаза? Тем более, он постоянно носит толстые плюсовые линзы, его глаз я просто-напросто не могла не заметить!

Рядом очутились Марина с Ромой. Марина всегда умудрялась оказываться в эпицентре происходящих событий. А Рома, подозреваю, в отсутствии Никиты решил стать моим телохранителем. Вместе с Мареком, которого я сама попросила быть рядом, они составляли весьма живописную пару и очень походили на героев одного весьма популярного сериала, где сыщик-интеллектуал и сыщик-боец перемещались с планеты на планету и с успехом раскрывали всякие запутанные преступления. Марек даже внешне походит на сыщика-интеллектуала, тот был таким же полненьким и в очках. А вот Рома до роли бойца явно не дотягивает; слишком уж был маленький и щуплый.

— Что случилось? — Спросила Марина.

Я вцепилась в ее руку, как утопающий хватается за спасательный круг.

— Ничего особенного. Ты, Маришечка — одна из немногих, кто никогда никого не обманывает, за что ты мне и нравишься.

Она опустила глаза.

В нашем виртуальном корпусе за ночь все вещи разлетелись по своим местам в том самом порядке, в каком их расшвыривала Красная Шапочка. Тот самый «обратный операнд времени». Или «операнд обратного времени»? К сожалению, я не очень разбираюсь во всех этих технических терминах.

Теперь тут царило такое же благолепие, которое было во время нашего первого появления. Я уже успела позабыть, насколько тут всё красиво и здорово.

Интересно, что бы на моём месте сделала сейчас Полина? Наверное, уселась бы на главное кресло и толкнула какую-нибудь речь.

Кресло возвышалось в самом центре корпуса и очень напоминало таковое же в нашей с Полиной комнате. Я уселась в него. Ребята с интересом воззрились на меня. Я немного посидела и слезла вниз. Очень глупо что-либо говорить, если велика вероятность, что я сейчас в гордом одиночестве, а все люди вокруг — порождения программы.

Не говоря ни слова, я отыскала переход в библиотеку, обхватила руками шарик, холодный и тяжелый, словно сделанный из ядреной пластмассы — и тихо по-английски исчезла. Ну и ладно, что невежливо. Это Полина чувствует себя среди подопечных как рыба в воде, а мне: чем меньше вокруг людей, тем лучше. Тем более, таких вот — агрессивно настроенных.

Я даже забыла, что попросила Марека быть рядом, да это уже и не имеет значения. После того, как он в последний раз пообщался со мной, у меня исчезла всякая охота видеть рядом его лицо. Ромка — это ещё куда не шло, против него я ничего не имею, а вот Марек…

Мне подумалось, что Полина очень не вовремя решила съездить домой. Ребята еще не совсем привыкли друг к другу, ко мне, мы ничего не знаем, как с кем себя вести, что делать и каким образом, через месяц — экзамен, к которому нужно усиленно готовиться, а она…

Хотя, может быть, она всё сделала правильно. Кто знает, что будет у нас в классе через неделю-другую? Вполне возможно, что съездить домой для Полины самое время — именно сейчас. Тем более, я уже привыкла доверять Полининому чутью.

На первом этаже библиотеки совершенно случайно я отыскала крохотный уютный зальчик. Больше всего это было похоже на декоративную оранжерею. Между развесистыми растениями с разноцветными большими бутонами цветов то там то сям стояли скамейки. Мне удалось отыскать свободную.

С того места, где я устроилась, не было видно никого из остальных ребят, создавалось впечатление, что я в полном одиночестве. Прямо Сад камней какой-то, только в роли камней скамейки с учениками.

Где-то совсем рядом журчала вода. Ручей? Скорее, жалкая подделка под него. Чахлый ручеёк ржавой воды тёк по полу и с небольшой высоты падал в углубление на земле. Если уж тут, в «Штуке» настолько гениальные программисты, подумала я сразу, могли бы напрограммировать нормальный цвет ручья, а то первая ассоциация, которая рождается, когда смотришь на этот ручеёк — что он состоит из мочи.

Ладно, хватит думать про всякую ерунду, пора заняться делом.

Я уселась на корточки перед скамейкой, разложила по седушке список вопросов, ещё один листок, пустой, устроила в стороне, похлопала себя по карманам. Вот незадача, ручку не взяла! Такая простая вещь, напрограммировать её ничего не стоит — минут пять, не больше, с этим даже я могу справиться. Однако моя платформа, с которой я могу заняться программированием далеко, а здесь — где её взять? Такая простенькая вещь, и в этом мире, и в реальном, а её отсутствие может серьёзно испортить жизнь.

Попросить у кого-нибудь?

Оставив на скамейке листы с вопросами, я тихонько побрела на поиски приключений, каковые не замедлили начаться. Не успела я сделать нескольких шагов, как наткнулась на скамейку, где расположились двое. Если бы я успела понять, чем они занимаются. то, конечно, исчезла бы со всевозможной быстротой. К сожалению, они заметили меня первыми и отстранились друг от друга.

— Чего тебе? — недовольно осведомился мальчик. Очень даже плотный, черноволосый, лет двенадцати. На меня он смотрел крайне недружелюбно.

Конечно, тут любой будет недоволен, если ему помешать целоваться. Глубоко из подсознания ко мне пыталась пробиться мысль, что, может быть, он делал что-нибудь ещё, слишком уж свободно держались джинсы у него на поясе, это было видно даже под толстым вязаным свитером. Однако дальше подсознания эту мысль я не допускала. Маленькая я ещё думать о таких вещах.

— У вас ручки не будет? Или печатника какого-нибудь? — Залепетала я. — А то я забыла, а мне обязательно нужно…

— Держи! — Сказал мальчик, открывая свою сумку и протягивая мне печатник. — С первого курса?

Я молча кивнула.

— В следующий раз никому в этом зале не мешай, иначе отгребёшь по полной программе. Ясно?

— Ясно. Спасибо Вам! Всего хорошего!

Я даже не помню, как добралась до своей скамейки.

Вот мне и урок на будущее. Нужно ребят предупредить, что есть у нас такая комната… как бы её назвать политературнее? Во: «Комната психологической разгрузки»! Если кто-нибудь из старшекурсников находится в ней, то мешать ему нельзя, иначе можно «отгрести по полной программе».

Опять же, закономерный вопрос: а вдруг эта комната — только в моём виртуале? Вдруг Программа даёт каждому, как говориться, по мере его испорченности?

Да, пожалуй, будет лучше, если я промолчу. Навряд ли ребята с нашего курса потеряют много очков на такой глупости, как вот эта. Всё, решено. Это — точно не моё дело!

Мне необходимо заниматься совсем другим. Если уж Полина так не вовремя исчезла, я, находясь на её месте, обязана придерживаться её политики. Как она вчера говорила? Если мы находимся в школе, то мы должны учиться, а всё остальное по мере возможности оттеснять на второй план. Итак — учёба. Для начала необходимо всесторонне проанализировать список вопросов; до сих пор у меня нашлось время только бегло просмотреть их.

Анализ занял минут десять. Однажды я уже имела возможность просматривать вопросы, но тогда меня больше интересовала их тематика и содержание. Теперь же мне приходилось «взвешивать» каждый вопрос, анализировать его зависимость от других вопросов, пытаться объединить сходные между собой. Аналитика — это мой конёк. Разбираясь с множеством сложно зависимых друг от друга данных, я как никогда раньше чувствовала себя в своей тарелке.

«Глобальных», вопросов вроде вчерашнего второго про теорию матриц и тензорное счисление, оказалось совсем немного — шесть, бОльшая часть остальных так или иначе входила в них.

Через полчаса я составила список новых вопросов. Точнее, вопросы остались старыми, я просто поменяла их местами и систематизировала. Они стали выглядеть не так страшно, как вначале, и теперь напоминали экзаменационные билеты на первых-вторых курсах среднестатистического ВУЗа.

Первое — сделано, против строчки с этой циферкой можно поставить жирную галочку. Теперь — второе: нужно срочно раскрутить громадный маховик машины, которую условно назовём «самостоятельным обучением». Скорее всего, сначала ребята будут упрямиться; кто-то не захочет слушать лекции, кто-то — читать. Должно пройти совсем немного времени, чтобы всем без исключения стала понятна выгода такого способа обучения. Кстати, неужели никто из старшекурсников до этого не додумался? Надо бы узнать при случае, как и у них поставлен учебный процесс. Хотя, как узнаешь, с ними поздороваться — и то страшно. Ладно, сейчас об этом думать не обязательно.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку кресла, вспоминая в алфавитном порядке анкеты своих одноклассников.

Итак, Агалакова Катя. Она — по спортивной части, пояс по карате, две победы в небольших зональных соревнованиях… Да, пожалуй, ничему хорошему она нас научить не сможет. Точнее, уметь драться — это, может быть, довольно полезная вещь, но не в данной конкретной ситуации.

Следующая — Батюкова Полина. Эта барышня (так называет нас — девочек — Никита) утверждала, что очень хорошо знает астрономию. Флаг в руки: у нас как раз четыре вопроса касаются основ астронавигации. Зачем нам — политическим Навигаторам — знать настоящую — астрономическую навигацию — ума не приложу. Но, если есть вопросы, должен быть и ответы.

Теперь — Бахмурова Настя, то есть я. Что касается лично меня, то с удовольствием прочитала бы курс лекций по логике или хотя бы по статистике — в этих науках я ориентировалась как рыба в воде. К сожалению, вопросов по этим предметам пока нет, вполне возможно, они появятся позже; не надо забывать, что мы всё-таки первый месяц учимся. Резюме: мне пока можно отдохнуть.

Следующее до боли знакомое имя — Белохвостиков. Если дело будет касаться денег и иже с ними — тут ему равных не будет. Кстати, восемнадцатый и девятнадцатый вопросы немного задевают финансовую систему — вот их-то и нужно предложить Коле. Если тот отговорится тем, что работает директором банка и занят по самую макушку — у него есть целых четыре заместителя — кого-нибудь из них по любому получится уломать.

Гранина Надежда. Множество самых разных призов на Олимпиадах по физике. Без комментариев.

Дронов Алексей Вячеславович. Я невольно улыбнулась, вспомнив этого мальчишку. Когда я заполняла анкеты, то заболталась с ним, узнала кучу всякой информации, но только не ту, которая на самом деле нужна для работы. Ладно, у меня ещё будет возможность узнать, чем он увлекается.

Иванова Полина Германовна. Пропустим.

Кирилин Марек — психолог. Тоже комментарии, надеюсь, не требуются. Тем более, читать лекции — это для него привычное дело, пусть и ведёт психологию во всех её видах…

Я открыла глаза только добравшись до Черкасова Володи, в списке он оказался последним.

Всех, вроде, распределила. Слава Богу. А договариваться с ребятами, само собой, буду в реале. А ещё лучше, если подписывать договоры с ними будет моя соседка по комнате. Посмотрим, как всё повернётся.

Эх, быстрей бы Полина приехала!

Некоторое время я сидела в кресле, слушая журчание воды и представляя, что я на лесной лужайке. Воображение никогда не было сильной стороной моей личности: сколько я не тужилась, из головы упорно не выходил мутный ржавый ручеёк на полу.

Вот незадача: даже отдохнуть у меня по-человечески не получается. А работы, между прочим, я за неполный час сделала столько, сколько среднестатистическому человеку на день хватило бы.

И тут я неожиданно вспомнила одну странную вещь: тому мальчишке, на которого я случайно наткнулась в этом зале совсем недавно, было лет двенадцать-тринадцать. Как такое могло произойти, если оболочки в этой школе дают один раз — и на весь период обучения? Девочке, которая была рядом с ним — да, ей было восемь, сколько и должно быть. Но почему же мальчишка такой взрослый?

Чем больше проходит времени, мелькнуло у меня в голове, тем больше несуразностей и странностей во всём происходящем я нахожу. Но ведь должно это когда-нибудь закончится?

Всегда любила решать логические задачки. С каждым часом, что я провожу в стенах этой школы (сразу вспоминается Михаил Сергеевич с его «стенами нашей школы»), у меня крепнет ощущение, что сейчас я очутилась внутри самой большой и самой интересной загадки из всех, что мне попадались во всей моей жизни. Вот бы её решить!

По собственному опыту знаю, что чем сложнее задачка, тем проще бывает ответ. Один-единственный символ — и тут же распутываются сотни логических клубков, все допущения становятся фактами, подозрения — уверенностью, всё зыбкое и туманное приобретает чёткость форм и очертаний, все сомнения отпадают и является Истина — голая и безоговорочная. Тут же всё становится понятно — что, зачем и как происходило, почему всё было именно так, а не иначе. Именно поэтому я была более чем уверена, что ответ на многочисленные здешние загадки будет очень простой и очевидный. К сожалению, я даже близко к нему пока ещё не подобралась.

Ладно, все организационные вопросы решены, чем бы теперь заняться? Как я не оттягивала этот момент, но всё-таки нужно топать в библиотечный зал. Вот ведь как бывает в жизни: раньше я ни за что бы не подумала, что когда-нибудь буду бояться идти в библиотеку. Какой зал сегодня осчастливить своим появлением? В десятом — стреляют, в восьмом — можно получить по голове пропеллером, зато там Саша. Во втором пол качается, иногда с переворотом на сто восемьдесят градусов. В тамбуре четвёртого читального зала можно бродить несколько дней — и не добраться до пункта назначения.

А что в остальных? Готова поспорить на что угодно, все люди, которых я знаю, начиная от моего папы и заканчивая Никитой, тут же бросились бы это выяснять.

Все, только не я.

«Пойду в восьмой. Саша говорила, что там проще всего проходить, надеюсь, она не шутила»

В библиотечных коридорах царило обычное оживление. Я столкнулась с двумя нашими мальчишками. Вчера, когда я заполняла на них анкеты, один из них пытался угостить меня полузасохшими булочками с каким-то непонятным вареньем, утверждая, что это «очень вкусно». Пришлось, зажмурившись, съесть одну, чтобы лишний раз не обижать человека.

Я окликнула мальчишек, они переглянулись с одинаковыми кривыми усмешками и пошли дальше. Даже булочка вчерашняя не помогла. Делают вид, что не знают меня, что ли? Зачем? Сначала я даже немного обиделась, но потом до меня начало кое-что доходить.

Допустим, всё, существующее вокруг меня, — это мой личный виртуал. Точнее, мне даже допускать ничего не нужно, — это известно точно. Программа, создающая его, должна держать в памяти, множество разных параметров, от, например, количества читальных залов и интерьеров в них, и до психологических тонкостей характеров тех искусственных персонажей, с которыми я общаюсь. Допустим, я с кем-то поссорюсь или, наоборот, помирюсь — и это нужно запомнить. Плюс ещё необходима синхронизация с поведением реальных людей в реальном пространстве (которая, кстати сказать, работает из рук вон плохо, недаром мы вычислили, что происходит в Сети, уже на второй день пребывания в школе). Всё это требует огромных системных ресурсов. «Нейроны» — не спорю, очень сильные машины, но даже их быстродействия, похоже, для решения всех здешних проблем не совсем хватает. Именно поэтому время от времени возникают такие вот программные глюки, когда знакомые люди вдруг становятся незнакомыми, кто-то здоровается с тобой два раза, а уж про всякие мелочи — этого и говорить не стоит. Если, к примеру, обратить внимание на детали интерьера, подозреваю, они будут сильно отличаться. Сегодня, допустим, шторы в четвёртом зале — жёлтые, завтра — зелёные, послезавтра вместо штор будут жалюзи, а на следующий день база данных загрузится не полностью — и окон не окажется вообще.

На четвереньках я преодолела «тамбур», не без юмора размышляя, что такой способ передвижения для меня становится более чем привычным, открыла дверь в читальный зал, тут же вскочила на ноги, чтобы не подвергаться насмешкам читающей публики — и окаменела. В зале никого не было. Ровными рядами стояли пустые столы, на некоторых лежали книги — и развёрнутые и закрытые, лампы с синими абажурами (вчера вроде были зелёные… или нет?) бросали на деревянные столешницы ровные яркие круги — вокруг царило полное спокойствие и умиротворение. Только вот люди куда-то подевались. Создавалось полное ощущение того, что прозвучал какой-то сигнал — все встали, а потом дружно и организованно покинули помещение.

Я была очень близка к тому, чтобы в полной панике проделать тоже самое — и внезапно ВСЁ поняла!

Точнее, поняла я не всё, для этого не хватало исходных данных, но то, что мне стало ясно — именно это меня мгновенно успокоило. Впервые за всё то время, что я проучилась в «Штуке» меня охватило чувство настолько сильного восторга. Хотелось прыгать по библиотеке, переворачивать полки с книгами и кричать во всё горло. Подумать только, у меня получилось!

Теперь мне стало понятно, что происходит на здешнем Сайте!

И я прямо сейчас проверю обоснованность моих выкладок!

Скрывая безумную радость, я немного покопалась в картотеке, отыскала книгу по истории банковского дела, уселась в кресло и не без некоторого злорадства с деланным безразличием принялась перелистывать страницы. Как и у всех очень старых книг бумага была тёмно-жёлтой и очень шершавой — казалось вот-вот фолиант рассыплется и оставит после себя на столе горстку праха.

Некоторое время ничего не происходило, потом входная дверь отворилась и появился мальчишка, с некоторым удивлением оглядел пустой зал, стрельнул глазами в мою сторону, принялся рыться в картотеке, время от времени бросая на меня беспокойные взгляды, наконец не выдержал.

— Ты чего здесь одна? — Спросил он.

— Понятия не имею. — Эту фразу я произнесла как можно более безразличным голосом и глаза постаралась сделать наивные и бесхитростные, словно у цыплёнка, который только что высунул голову из яйца. Не знаю, насколько хорошо у меня это получилось, я никогда не умела хорошо притворяться, но мальчишка ушёл ещё более озадаченным, чем до разговора со мной.

Вскоре начали подтягиваться остальные ребята, и уже через несколько минут читальный зал приобрёл обычный вид.

— Бахмурова, тебе по голове сразу дать или ты сначала что-нибудь скажешь?

Я вздрогнула, обернулась и покаянно потупилась. Рядом со мной сидел Марек.

— Сначала ты просишь, чтобы я не отходил от тебя ни на шаг, а потом исчезаешь неизвестно куда, — принялся выговаривать он мне громким шёпотом. — Мне что — делать больше нечего — искать тебя по всем сёлам и весям?

— Когда я тебя просила, ты ещё не наорал на меня.

— Во-первых, я не орал, а спокойно объяснял, кто ты такая; ты ещё не видела, как орут и как ору я, иначе бы не забыла. Во-вторых…

— Заткнись!

Это коротенькое слово оказало на Марека сильнейшее действие: впервые за всё время нашего знакомства я увидела его удивлённым: рот его приоткрылся, глаза, и без того сильно увеличенные толстыми плюсовыми стёклами, стали ещё больше.

— Это ты мне?

— Кому ещё? — Гримасе, которую я сделала при этих словах, вполне мог позавидовать какой-нибудь зловещий киношный персонаж. — Уйди отсюда по-хорошему, иначе сам в лоб получишь! — Марек сделал шаг назад, прямо сидя на стуле) — Сначала говоришь всякие гадости, а потом удивляешься: «Чего это меня, мол, никто не любит». Считай, что чашу моего терпения ты переполнил. А если совсем честно, то мне уже надоело притворятся примерной девочкой, так нашим ребятам и передай, — мне удалось прошипеть эту фразу несмотря на полное отсутствие в ней шипящих согласных. — С этой минуты я начинаю новую жизнь. Теперь вы все будете молиться, чтобы Иванова побыстрее вернулась. Всё, вали!

В подтверждение серьёзности своих намерений я открыла «Историю банковского дела», с видимым наслаждением вырвала первую страницу, с названием, оторванную страницу разорвала на две части, потом — ещё на две части, бросила их на пол, то же самое проделала со второй страницей, с третьей, с четвёртой. Почти все ребята, находящиеся в библиотеке, оборачивались и смотрели, что я делаю. Когда я отрывала пятую, Марек исчез. Вот только что сидел на стуле рядом, вытаращенными глазами смотрел на разбросанные по полу страницы — и его уже нет. Стул был пуст. Пропал даже небольшой пакет, который мальчик притащил с собой и повесил на спинку своего стула. Интересно, что в нём было?

А потом динамика пространства резко снизилась. Движения ребят замедлились, стали тягучими и плавными, словно они вдруг очутились под водой; скорость и, как прямое следствие этого, тембр голосов стали уменьшаться, пока не переросли в неразборчивое басовитое гудение…

Наконец, всё застыло.

Я — единственная в читальном зале — оставалась в ясном физическом и моральном состоянии и окружающее воспринимала вполне адекватно. Полная неподвижность ребят продолжалась минуты три. Я за это время успела пройти между рядов, заглянула в несколько раскрытых книг, лежащих на столе, попробовала перевернуть одну страницу, но та не поддалась: вся книга казалась высеченной из единой глыбы. Парадокс замедления времени.

Я этому нисколько не удивлялась; скажу даже больше: чего-то подобного я и ожидала.

Всё вокруг осветилось желтовато-зелёным светом, по стенам, по потолку быстро пробежали ряды непонятных символов. Не успела я опомниться — окружающие меня люди снова пришли в движение. Всё стало так же, как и раньше, за некоторыми исключениями; например, пропала разорванная мной книга, исчезла девочка, которая сидела ближе всех к нам с Мареком, ушёл в небытие громадный книжный шкаф, занимающий пространство противоположной от двери стены.

Все мои выводы полностью подтвердились, причём так явно, что у меня исчезли всякие сомнения в собственной правоте. Теперь я постараюсь объяснить, что именно произошло.

Ответ на загадку пустого читального зала, а так же на десятки других, возникающих за последние несколько дней, оказался более чем прост. Я совсем недавно говорила, что чем сложнее задача, тем проще ответ. Так и вышло.

В аналитике очень важным является правильная постановка вопроса. Зачастую в нём — уже половина ответа. Я попыталась ПРАВИЛЬНО сама себе задавать вопросы.

Примем за аксиому, что всё, происходящее вокруг — зачем-то и кому-то нужно. Зачем и кому — это уже вопрос из совсем другой оперы.

Итак: для чего каждому ученику «Штуки» отдельный виртуал? Почему бы не сотворить один виртуал на всех? Да потому что единственная задача, которая стоит перед неведомым «кукловодом»: воздействовать на нас, на нашу психику, а мы все разные, словно небо и земля. Чего стоит хотя бы Мариша со своими куклами и котятами, то бишь нарисованными чёртиками, и Никита со своим нездоровым интересом к программированию и к сетевым наркотикам (почему-то это мне больше всего запомнилось, наверное, из-за Полининой реакции). Каждый из ребят нуждается в личном подходе — и он его получает. Как проще всего воздействовать на психику? Через наиболее уязвимое место. Что лично для меня является ахиллесовой пятой? Я никогда не скрывала своих способностей к аналитике. С глубокого детства любила решать академические задачи по формальной логике. Я этим занималась до тех пор, пока мне это не надоело: всё, что мне попадалось оказывалось слишком простым. Мне было достаточно один раз прочитать условия любой задачи, даже очень сложной, — и я тут же видела все варианты ответов. То есть, моё мышление настолько упорядочено и логично, что вывести меня из психологического равновесия может только одно: необходимость существовать в мире, где напрочь отсутствует всякая логика. Мне даже стало стыдно, как я раньше до этого не додумалась.

Впрочем, это всё были чисто формальные выводы, их нужно было проверить. Как? Очень просто! Каждый виртуал настроен на определённого человека, на его поведение, на каждое моё действие Программа должна отвечать соответствующим образом. А если повести себя неадекватно? Причём настолько неадекватно, что нужных ответов у Программы не останется?

Я исполнила задуманное — и то, что случилось, превзошло все мои самые смелые ожидания: сначала из виртуала «стёрся» Марек, а потом, когда после этого накопившиеся противоречия не исчезли, перезагрузился весь виртуал. Конечно, было бы проще стереть одну меня, но это единственное, что Программе оказалось недоступно: я здесь была единственным физически существующим человеком.

Итак, сегодня во что бы то ни стало нужно поговорить с ребятами и выяснить, насколько наши виртуалы отличаются друг от друга. Подозреваю, что, чем больше сами ребята не похожи друг на друга, тем сильнее не совпадают их виртуалы. Прямо какой-то библейский принцип: каждому по делам его, точнее, по его душевному устроению.

Во всех событиях, даже самых обыденных и банальных подсознательно ищешь логику? Вот тебе мир, где логикой и не пахнет!

Любишь возиться с техникой? Вот тебе виртуал, где вся техника — биотическая, созданная макроранами. Отвёрткой и паяльником тут ничего не сделаешь, нужно вооружаться как минимум инструментарием генных инженеров, а в биологии парень — полный ноль. (Это я снова о Никите) И как прикажете жить?

Интересно, а что Маришку делать заставляют? Таскать за хвост котят? Отрывать головы у кукол? Сжигать красивые рождественские открытки?

Теперь я точно знала, что вся компьютерная реальность в моём виртуале — искусственная, ни одного живого человека здесь нет. Интересно, с чего это Никита взял, что виртуалы время от времени пересекаются? А что бы он сказал на то, что я перезагрузила виртуал, не выходя из него? (А то он всё считает себя компьютерным гением!)

После некоторого размышления я решила всё-таки ничего ему не говорить. Если он на самом деле умный, то в любом случае очень скоро придёт к тем же выводам, что и я. А вот отношения с Никитой из-за своего длинного языка я могу очень быстро и легко испортить. Навряд ли ему понравится, что какая-то девчонка с помощью логических умозаключений узнала больше, чем он сам со всеми своими знаниями, умениями и амбициями.

В тот момент я впервые вывела для себя принцип, которые впоследствии неоднократно подтверждался: в аналитике самое главное — это не способность сложить два и два, а умение держать результат в тайне.

Пропавшая у меня со стола при перезагрузке книга появилась на прежнем месте в целом виде. Я посмотрела на обложку: книга та же самая «История банковского дела». Интересно, почему я именно её взяла? Ах, да, мы же банк открываем, было бы неплохо хоть что-нибудь о деньгах почитать, хотя бы посмотреть значения терминов, которые вчера испугали Полину.

Я открыла первую страницу и снова прозрачным взглядом уставилась прямо перед собой. Я думала о Саше. Когда мы с ней познакомились (в реале, кстати), она, с самыми добрыми, как мне тогда показалось, намерениями, пригласила меня в восьмой читальный зал и сказала, что занимается там. Неужели она, учась на втором курсе, до сих пор не знает, что виртуалы у всех — разные?! Максимум, на что я могла бы рассчитывать — встретиться с её виртуальной копией, а она встретилась бы с моей — и этим дело бы ограничилось. А то, что наговорила мне та, поддельная Саша — это как позволите понимать? Делить всё на четыре? На восемь? Понимать всё с точностью до наоборот? Но ведь я кое-что уже успела разболтать нашим ребятам!

Я закрыла глаза (как делала всегда, чтобы максимально сосредоточиться; не мешают внешние раздражители) и принялась подробно вспоминать весь наш разговор.

Первое, о чём мы сразу заговорили — это о том, что вся территория «Штуки» находится под контролем аудио- и видеодатчиков объёмного сканирования, от которых в принципе скрыться невозможно. Ребята придумывают всякие способы избавится от контроля Программы, и это, похоже, отнимает у них львиную долю времени. Ни в коем случае нельзя называть Красную Шапочку по имени, потому что тогда она сама начинает прослушивать, что о ней говорят.

Второе — Красная Шапочка. Неизвестно, кто она такая — хотя бы человек или компьютерная программа. В любом случае, возможности её почти не ограничены. Дело доходит до того, что эта симпатичный киношный персонаж бродит по реалу и по виртуалу, немало ни смущаясь тем фактом, что это — два разных мира со своими сильно отличающимися друг от друга физическими законами, причём один из миров — реален, второй — не совсем реален, точнее, совсем не реален.

Третье. Все курсы в «Штуке» живут сами по себе, взаимодействуя друг с другом минимально, в основном на коммерческой основе. Дружба ребят из разных классов не приветствуется, а замеченные в этом могут понести наказание.

И последнее. Обучение в «Штуке» зачем-то разбавлено эпизодами байм. Зачем — пока ещё не совсем ясно.

Это — пожалуй, всё.

На восьми аксиомах зиждется фундамент современной классической геометрии. Лобачевский изменил с плюса на минус знаки в четырёх из них — и возникла новая геометрия, названная его именем.

То же решила сделать и я. Всё, что мы узнавали в реале, я оставила как есть, а в тех сведениях, которые мне сообщала Саша в виртуале, я поменяла знаки. Мне самой было крайне интересно промоделировать, что получится, если принять простенькое допущение: всё, сказанное моей недавней подругой — ложь.

А картина мира, которая явилась моему взору, потрясала воображение.

На территории «Штуки» отсутствуют все виды контроля, хотя очки почему-то время от времени слетают… Стоп! Ведь слетают они только тогда, когда мы в виртуале. Когда же мы, допустим, в холле, то ничего подобного не происходит. Вот и разгадка! А Программа посредством Саши пыталась меня, а моим посредством и всех ребят, убедить в том, что она гораздо глобальнее, чем есть на самом деле.

Далее. Красная Шапочка имеет не такую демоническую сущность, как это кажется на первый взгляд. Обычный виртуальный персонаж, правда, донельзя вредный. Единственный вопрос: каким образом она выходит из компьютера? Ладно, этот вопрос оставим на потом.

Третье. На самом деле ничего особенного в отношениях классов между собой нет. Ребята запросто дружат друг с другом, так, будто учатся в самой обычной школе. Только вот старшеклассникам не очень интересно водиться с малышами, у них достаточно своих, «взрослых», проблем, поэтому мы оказались в своеобразном бойкоте.

Программа всеми доступными ей средствами пытается укрепить в нас уверенность, что она — глобальнее и мощнее, чем есть на самом деле. Пока всё логично, да? Покоя мне не давал один-единственный факт: наше с Сашей знакомство. Если бы мы с ней впервые встретились в виртуале, я бы про чернокожую девочку постаралась забыть как про очередной нездоровый глюк. Но ведь она находясь в реальном мире зачем-то предложила мне встречу в виртуале? Или она заодно с Программой?

Очень вовремя я вспомнила подозрения Марека о том, что на втором курсе работает психолог, едва ли не сильнее его самого. А если и Санька и иже с ней пляшут под его дудку?

Пожалуй, самое умное, что мне остаётся сделать в данной ситуации — это отыскать в реале мою вчерашнюю подружку и проверить, насколько правильны мои выводы. Заодно посмотрим, насколько хорошо работает голова у Марека. Прямо про своего психолога Сашка, конечно, не скажет, да я и не такая глупая задавать вопрос в лоб. А вот по всяким оговоркам, да и так, между строчками, вполне можно прочитать нужное, главное, знать, что именно тебе нужно.

Время приближалось к трём часам. Я вспомнила, что назначила ребятам встречу в нашем корпусе в четыре. Пожалуй, ещё пятнадцать-двадцать минут — и нужно будет собираться. А то неудобно получится: других ругаю почём зря за опоздания, а сама опаздываю.

Я опустила глаза в многострадальную книжку. Мало того, что я сегодня её рвала, я умудрилась открыть её на первой странице и за полтора часа не прочитать ни строчки! Такого со мной ещё не было.

«История банковского дела».

Я заставила себя углубиться в текст. Уже после первого абзаца я надолго задумалась. Перечитала его ещё раз — и у меня возникло острое желание увидеться с Белохвостиковым. Прямо сейчас, сию же минуту. Идея, которая пришла мне в голову, была настолько сумасбродной, что вполне могла бы сработать.

Я быстренько собралась, проще говоря, отыскала то место, откуда я брала книгу, а потом, быстро, насколько это возможно, направилась к выходу. Мне опять пришлось бродить под дождём между одинаковыми корпусами, отыскивая нужный. Сразу подумалось, что нужно бы сказать Никите, чтобы он сделал переходы: по одному на каждого. Не откажется ведь, я надеюсь, это не так то уж и сложно. И как-то нужно придумать, чтобы эти переходы были всегда с собой. Это — последнее — самое сложное — потому что их нужно в чём-то носить. Значит, ещё сумки нужно наколдовать. Маленькие, поясные, которые будет удобно с собой носить И тоже сорок — чтобы всем хватило.

Нос к носу я столкнулась с каким-то парнем. Он шарахнулся от меня в сторону и убежал крупными прыжками, словно в фильме, где действие происходит в невесомости. Я уже устала всему удивляться, поэтому просто тупо посмотрела ему вслед и пошла дальше.

В нашем корпусе царила полная идиллия: тихонько потрескивал камин, уютно тикали откуда-то появившиеся на стене часы. (Или они тут были, и я просто не обращала на них внимания?) Из детей там был только Марек. Мрачный, он сидел за столом в углу зала и нервно перелистывал какую-то толстую книгу. Я сразу поняла, что, когда он увидел меня, с трудом сдержался, чтобы не вскочить и не запустить этой книгой в мою сторону.

— И как это понимать?

Я присела чуть поодаль, от приторно ласкового голоса моего собеседника мне было не по себе. А если учесть, что мы тут одни…

— Что?

— Всё, — кратко ответил Марек. Стёкла его очков зловеще блеснули. — Во-первых, меня крайне интересует, всерьёз ли ты говорила, по поводу того, что тебе надоело быть хорошей девочкой и далее по тексту. А во-вторых, когда здесь соберутся все наши ребята, ты объяснишь нам, как ты выбросила меня из читального зала. А уж потом мы будем решать, что с тобой делать дальше.

— Куда я тебя выбросила? — Всё ещё не понимала я.

— Сюда. Я не успел и моргнуть — уже сижу тут с этой идиотской книжкой на коленях!

Он отбросил том в сторону. Я успела прочитать вытесненное золотом на чёрном фоне название «Зигмунд Фрейд. Собрание сочинений». Не сказала бы, что это самое лучшее чтение для воспитанного десятилетнего супера. Впрочем, Марек — психолог, это его профессиональная литература.

Только вот оформлена книга почему-то словно Библия — такой же строгий стиль, толщина, чёрная обложка, золотые буквы названия.

— Ты на самом деле считаешь, что во всём виновата я?

— А кто ещё?

— С какой-то стороны это верно, но с другой… Ты ведь не настоящий. Я это прекрасно знаю. И ты это знаешь. К чему притворятся? — Я положила подбородок на переплетённые пальцы рук, всей своей позой выражая абсолютное спокойствие и даже скуку. — Я аналитик, Марек. Говоря иначе, факты, которые я узнаю, не просто откладываются в голову в изолированные друг от друга ячейки, эти ячейки активно взаимодействуют между собой и создают новые факты. Понимаешь? Мне точно известно, что происходит на нашем сайте. Сейчас программа пытается хоть как-нибудь сохранить статус кво, именно поэтому тебя сюда и послали, а не перезагрузили вместе с остальным виртуалом. Только всё равно я не поверю, что ты — настоящий.

— Настя, что за ересь ты несёшь? — Впервые за всё время нашего общения я видела на лице мальчика столь явные следы растерянности. — Я — ненастоящий? Ты хоть сама понимаешь, что ты сейчас говоришь?

— Ещё один «прокол», — лениво констатировала я. — Настоящий Марек меня по имени ни разу не называл.

— Ты не делаешь скидки на то, что ты вывела меня из психологического равновесия. — Мальчик горько усмехнулся, качнув головой. — Никогда бы не подумал, что я буду кому-то доказывать, что я — это я.

— Я могу задать тебе один-единственный вопрос, после которого ты перезагрузишься, — сказала я. — Программе, может быть, и известен ответ, но его слишком долго придётся искать, поэтому проще будет экстренно убрать тебя из виртуала.

— Задавай.

Я подошла к нему и прошептала в самое ухо:

— Фамилия у тебя на самом деле Кириллин, а вот имя — совсем не Марек. Как тебя зовут на самом деле?

Мальчик ошарашено приоткрыл рот.

— Как это?

— Если ты скажешь, какое у тебя настоящее имя, то сразу реабилитируешь себя по всем пунктам, — я, не отрываясь, смотрела на него, пытаясь уловить начало процесса трансформации. — Всем ребятам это давным-давно известно, а ты, болезный, думаешь, что всех обманул.

Последнюю фразу я добавила вслепую, навскидку, надеясь попасть в цель. Если Программа сейчас лихорадочно роется в архивах аудио- и видеоинформации, снятых с наших датчиков в холле, то ей совсем не обязательно знать, что о настоящем имени Марека известно только мне и Полине. Вместо того, чтобы проверять архивы только нашей комнаты, пусть-ка попробует проверить во всех двадцати, а потом ещё покопается в голосах со всех остальных датчиков: и в коридорах, и на первом этаже, и где там они есть ещё.

Честное слово, я не отворачивалась ни на секунду, только моргнула, а когда открыла глаза, то Марека уже не было.

Думаю, не стоит даже говорить, что я этому нисколько не удивилась, только лишний раз порадовалась правильности своих выводов, которые теперь подтвердились окончательно и бесповоротно.

И что теперь делать? Сидеть здесь и ждать четырёх часов, чтобы подтянулись все остальные ребята — по меньшей мере глупо. Этот виртуал — только для меня. Допустим, если я никого сегодня не дождусь и уйду в реал одна, то настоящие ребята об этом никогда нее узнают; они сейчас — каждый в своём мире, где я веду себя как воспитанная девочка, дожидаюсь всех остальных и мы покидаем недра Сайта вместе, как это и положено дружному классу.

Мимо меня, прямо около лица, проплыл шарик перехода. Я рефлексивно хотела его схватить, но вовремя отдёрнула руку. Не хватало ещё очутиться где-нибудь у чёрта на куличках, а выбираться потом придётся пешком, на своих двоих, под дождём, как это уже однажды произошло.

Интересно всё-таки получается. «У каждого свой виртуал» — это очень обтекаемая и вроде бы безобидная фраза. А что за всем этим скрывается? Ведь это же целый мир. Мой мир, в котором я сама устанавливаю правила, сама генерирую ход событий. Да, если я прямо сейчас выйду в реал, настоящие ребята об этом никогда не узнают (если только Программа не решит как-то синхронизировать моё исчезновение с их виртуалами). Но ведь те ребята, которых я встречу в моём виртуале завтра — они потребуют у меня отчёта, почему я исчезла, никого не предупредив.

Чем больше я размышляла над сложившейся ситуацией, тем труднее мне становилось дышать. От открывающихся возможностей в прямом смысле этого слова захватывало дух. Если мне не дают покоя лавры моей обожаемой соседки по комнате, здесь, в моей реальности, я запросто смогу сместить её со всех должностей и единолично командовать всем классом, да что там классом, целой школой! А настоящая Полина, как и все остальные ребята, об этом не будут иметь ни малейшего представления!

А я то считала, что разные виртуалы — это способ отдалить нас друг от друга. Как бы не так! Это — способ дать нам возможность самореализоваться, своеобразный психологический полигон, донельзя приближенный к реальности. И только от нас зависит, кем мы станем в этой реальности.

Последнее, о чём мне следовало бы подумать, это как распорядиться той информацией, которой я сейчас обладаю. Первое, что напрашивается само собой: в реале рассказать об этом всем остальным ребятам. Но так ли это будет правильно? С точки зрения элементарных порядочности, вежливости, такта, не знаю, чего уж ещё, — да. Но существует такое понятие, как дипломатия. (Это меня Полина научила, будь она неладна!) Одна из целей дипломатии, насколько я помню (в соответствии со словарным определением) — защита интересов государства или определённого круга лиц. Итак, кого мы будем защищать? Ребят? Нет, тогда уж проще будем всё им рассказать. Себя? Уже теплее. Своя рубашка ближе к телу. Каким образом?

На этом вопросе я застопорилась и дальше не могла двинуться ни на шаг. Всё-таки политика и иже с ней — это не мой конёк. Я люблю простые и логичные вещи, а в сфере социальных взаимоотношений никакой логикой не пахнет.

Если уж Полина нашла, сколько выгод можно «сдоить» с того факта, что Марек называется другим именем, я думаю, после того, как она узнает, что у всех ребят — абсолютно непересекающиеся между собой виртуалы — после этого в том молоке, что она надоит, коней можно будет купать.

Всё, решено! Говорю только Полине и никому другому! Хотя… Очень вовремя я вспомнила о Мареке. Парень он вроде бы не плохой, язык держать за зубами умеет. Тем более, я хотела наладить с ним дружеские отношения. Вот и повод. Я ему сделаю такой шикарный подарок, что он останется мне благодарным до конца своих дней. Он единственный из всех (кроме Полины, разумеется) будет знать, что наши виртуалы — абсолютно разные. Как психолог он должен быть в восторге.

— Выход!

Виртуальность медленно померкла. Дольше всего держалась панелька меню в верхней части поля зрения и часы слева внизу. На них было двадцать минут четвёртого. Когда я взглянула на часы, нолик как раз сменился аккуратной единичкой.

Я выбралась из скафа и пошла к выходу, уворачиваясь от девчонок, которые, вися в своих костюмах, выделывали разнообразные па, порой самые неожиданные. Они двигались настолько активно, что со стороны казалось, будто они занимаются гимнастикой. Уже перед самым выходом кто-то умудрился съездить мне по уху. Только закрыв дверь я смогла почувствовать себя в относительной безопасности.

Итак, теперь мне во что бы то ни стало нужно объясниться с Сашей.

По расписанию мне удалось узнать, что занятия второго курса проходят в 418-й и 420-й аудиториях. Сегодня они начинались в 10.20, а заканчивались в 16.20. Осталось всего пятьдесят минут. Проще дождаться, пока Саша будет выходить из здания, чем пытаться разыскать её внутри. Тем более, насколько мне не изменяет память, доступ на этажи с четырёхсотыми номерами аудиторий нам, как первоклашкам, пока ещё запрещён.

На улице болтаться мне не хотелось, поэтому я с ритмичностью маятника принялась бродить взад-вперёд по пустынному первому этажу. Изредка мимо проходили группы ребят, потом за ними с тихим гудением проезжали крохотные роботы-уборщики — и снова всё затихало.

Так прошло уже несколько классов. Время приближалось к четырём часам. Я уже собралась становиться на пост около лифта, но тут в очередной стайке ребят мелькнули знакомые чёрные косички. Санька!

Она мне однажды говорила, что нельзя делать вид, будто мы знакомы. Правда, это было в насквозь фальшивомвиртуале, тем не менее, у меня не возникло желания это проверять. Вместо того, чтобы привлечь к себе внимание, я истуканом осталась стоять на своём месте, только взглядом обозначая своё желание пообщаться. Сашка прошла мимо, задев меня кончиком своего платья, едва оглянулась. За несколько мгновений, что она смотрела на меня, я успела заметить, как на её лице последовательно появляется сначала удивление, затем — недоумение, потом — замешательство, наконец — страх.

Эта последняя эмоция меня озадачила больше всего. С чего это вдруг ей меня бояться? Разве только из-за того, что она меня в чём-то обманывала.

Я принялась ждать. Пять, десять, пятнадцать минут, двадцать… Моего терпения хватило вровень на полчаса. Только я собралась уходить, примчалась Саша.

— Привет!

— Здравствуйте. — Она избегала смотреть в мою сторону.

— Ты меня не узнаёшь…, Саша? — Я запнулась, потому что чуть не сказала «Санечка», как всегда привыкла называть мою сестрёнку.

— Почему не узнаю? — Отвернувшись промолвила она. — Узнаю. Меня ждёшь?

— Тебя.

— Ты забыла меня?

— С чего ты взяла, что я тебя забыла?

— Я думала, — смутилась я, — ты хоть поздороваешься со мной по-человечески.

— Поздороваюсь? А если нас кто-нибудь увидит?

— Я специально выбрала место попустыннее.

— Попустыннее? — Оглянулась она по сторонам. — Ладно, принимается.

Она, прыгнув, уселась на подоконник, крохотные косички, чёрные до синевы, разметались в разные стороны. Устроила сумку на коленях, словно отгородившись ей от всего остального мира словно щитом.

— Чего тебе?

— Мы с тобой подружились в реале, а не в виртуале, поэтому не нужно притворяться, что всего этого не было.

— И не думала притворяться. — Саша сделала крохотную паузу. — Я тебе не осталась ничего должна, так ведь?

— Так, — ответила я.

Саша едва заметно кивнула:

— Это хорошо.

— И насколько я помню, мы с тобой после этого не ссорились.

— Нет.

— Чего ты улыбаешься?

— Ты очень неуклюже пытаешься выведать у меня, что было с тобой в моём виртуале.

Саша покопалась в сумке, вытащила оттуда крохотный механизм, похожий на фотоаппарат, поставила его на подоконник рядом с собой, утопила в корпусе гротескно-большую кнопку.

— Глушилка! — Пояснила она, посмотрела на меня, что-то в моём лице ей не понравилось, девочка зачем-то пододвинула глушилку ближе к себе, словно боялась, что я в любой момент могу выхватить дорогое, судя по всему, оборудование, и убежать.

Интересно, почему вчера она ни единым словом не обмолвилась, что такая техника вообще существует? Точнее, не она, а её компьютерная подделка. Я тут же сама ответила на свой вопрос: значит Программе в тот момент не нужно было, чтобы я об этом знала. И вообще, как-то странно всё получается: допустим, я вчера всё то время, что находилась внутри Сети, общалась только с теми персонажами, что создала Программа. В таком случае Сашин рассказ о местах, где датчики контроля не работают — гроша ломанного не стоят. Программа не стала бы сообщать информацию, которая позволила бы обойти её собственный контроль. Как я вчера об этом не подумала?!

— Значит вы уже обо всём догадались? — Спросила Саша.

— Я догадалась. Другие ребята тоже, наверное, что-то подозревают, но мне об этом ничего не известно. У меня только один вопрос. Зачем ты назначила мне встречу в библиотеке, если знала, что у каждого свой виртуал?

Саша показала белые блестящие зубы. Я бы даже не осмелилась назвать это улыбкой; так, гримаса.

— Хороший вопрос, — похвалила она. — И даже очень. — И задумалась, вытянув вперёд ярко-розовые губы, таким движением, словно хотела кого-то поцеловать.

— Хочешь меня обмануть?

— Хотела бы — обманула! — Чуть более резче, чем этого требовала ситуация, ответила Саша. — Пойдём на улицу!

— Пошли, — согласилась я.

— Выходить будем поодиночке. Встретимся около КПП.

— Так далеко?! — Вырвалось у меня.

— В Новгородской области — вот это далеко, а около КПП — совсем близко.

В будочке дежурного по КПП никого не было. Наверное, ребята дежурили в ней только в первый день учебного года, чтобы нас встретить.

Через двадцать минут мы уже брели по лесной тропинке за территорией «Штуки». Солнце пробивалось через затейливо переплетённые еловые ветви и создавало сложный свето-теневой узор, который колыхался медленно и мерно, словно ковёр под порывами ветра.

— А как же датчики объёмного сканирования? — Не без ехидства поинтересовалась я. — Не боишься, что нас тут подслушают?

— Нет. Кто тебе о них сказал?

— Ты сама.

Саша, опустив голову, принялась на ходу распинывать валяющиеся по дороге шишки.

— Что ещё я тебе понаговорила?

— Некоторые полезные вещи. Например, что на нашем сайте существуют места, где можно вести конфиденциальные разговоры.

Я не видела выражение Сашиного лица, но успела заметить движение губ. Улыбается? Усмехается? Недовольно кривится?

— Только всё это — полная ерунда! — Закончила я.

— Что — ерунда?

— Про датчики объёмного сканирования. И про укромные места. Никакого контроля в нашей школе не ведётся. Тем более, глобального. Кое-где сканеры стоят, но это только для того, чтобы поддерживать мифы про контроль. А в Сети нас действительно контролируют на каждом шагу, но там это делать совсем просто.

— Об этом тоже я тебе говорила? — Вскинулась девочка.

— Нет, об этом я сама догадалась. Сегодня.

— И ребятам ничего не успела рассказать? — Обеспокоилась девочка. На лбу у неё появились две аккуратные морщинки, зрачки по-кошачьи сильно расширились, пока она дожидалась ответа.

— Расскажу, — опрометчиво пообещала я. — У меня вообще сегодня куча новостей. Например, что виртуал можно запросто перезагрузить.

Первый раз в жизни я видела, чтобы человек так сильно удивлялся. Саша вытаращила глаза, приоткрыла рот, воззрилась на меня с таким видом, словно я прямо на её глазах превращалась в Красную Шапочку.

— Как? — Едва прошептала она.

— Просто. Как и всё гениальное. Достаточно начать вести себя неадекватно — и всё. Что я кстати, и сделала. Я вообще человек неконфликтный, а сегодня впервые в жизни мне пришлось наорать на ни в чём не повинного человека. А потом ещё и книгу порвать, чего мне никогда в жизни не пришло бы в голову…

— Так, значит, это из-за тебя сегодня на нашем Сайте всякая чертовщина творится?

— Прости, Саш, я не знала, что мои опыты на чём-то ещё отражаются.

— Отражаются?! — Взвизгнула девочка. — Да ты чуть Сайт не спалила!

— Тебе-то зачем волноваться? Пусть начальство беспокоится. Или программер, который такую неустойчивую конструкцию создал.

— Я в «Штуке» целый год проучилась, — серьёзно объяснила Саша. — И ещё четыре хочу проучиться. Я люблю эту школу. И сделаю всё, чтобы она была.

— А как же твоя дежурная фраза для проверки защиты?

— Что за фраза?

— «Красная Шапочка — уродка, каких свет не видел». Правильно?

— Я этого не могла сказать, — тут же открестилась она.

— Я также знаю, что ты считаешь Красную Шапочку программой.

— Я из этого никогда не делала особой тайны.

— И ещё я знаю, что у вас проводили голосование, нужно ли вступать в конфликт с нашим курсом или нет, против было три человека, среди них — ты.

Саша насупилась. Голосование, похоже, было тайным, и то, о чём я сказала — об этом могло знать совсем немного людей.

— Я тебе сейчас целую твою фразу дословно процитирую. Я тебе сказала, что мы, девочки, умнее мальчишек, а ты ответила, что мы не умнее, мы просто быстрее развиваемся, и чуть позже наш интеллект выравнивается. А пацаны — они предприимчивые — вот и вылезают на все посты.

— Да, я могла так сказать, — наконец с усилием выговорила Саша.

— И тебе приятно, что кто-то полностью копирует тебя и живёт своей жизнью, а ты даже не подозреваешь, что он делает в твоей оболочке?

— Мне всё равно.

— У меня, кстати, есть номер твоего телефона, — пустила я в ход самую тяжёлую артиллерию и произнесла несколько цифр. — Ты и его мне дала. Твой телефон?

— Мой, — отвернулась Саша. — Давай не будем об этом, а? Это не моё дело, чем Программа без меня занимается. Она даёт мне возможность жить, учиться, работать — мне больше ничего не нужно.

— А другие, значит, как хотят, так пусть и живут, да? — Уточнила я.

На симпатичном личике Саши впервые за всё время нашего разговора мелькнула улыбка.

— Ну, если хотят, пусть не живут.

Она свернула с асфальтовой дорожки и побрела в лес. Я безропотно последовала за ней.

— Я знаю, почему ты так держишься за эту «Штуку» и так хочешь в ней учиться, — наконец сказала я. — В виртуале исполняются все твои желания, я права?

Саша резко остановилась и повернулась ко мне. Ветка, которая она выпустила из руки, закачалась прямо между нашими лицами.

— Ты учишься, как и все остальные ребята, а в качестве приятного бонуса работаешь какой-нибудь гейшей… Нет, ты, пожалуй ещё маленькая. Тогда управляешь «Штукой». Впрочем, чего мелочиться? Всё-таки за год можно многое достичь. Может быть ты главная в нашей части света? Или вообще на материке? Тогда ты — Сенатор Земли или кто-нибудь покруче, хотя, кажется, кто может быть круче..? Может у тебя какая-нибудь фабрика или завод? А если ты увлекаешься науками, то своя лаборатория? Ведь в виртуале, где реальна только ты, возможности безграничны.

По Сашиному лицу я видела, что какая-та часть моих предположений верна.

— Ребята, конечно, все как один, делают вид, что просто учатся. Разговаривать про свои виртуалы, тем более, про чужие — это очень плохой тон. Именно поэтому ребята даже внутри одной комнаты разобщены так, словно живут на разных материках. И когда они приезжают домой, то они ни слова не говорят, что здесь происходит, чтобы кто-нибудь из блюстителей законности или нравственности не заинтересовался, что происходит на Сайте.

— Замолчи!

— До сих пор я была права? У меня остался только один вопрос. Объясни, зачем ты назначила мне встречу в виртуале? Ведь ты же точно знала, что не придёшь туда

Саша уселась на корточки, обхватила руками колени.

— Меня попросили, — глухо прозвучал её голос.

— Кто?

— Ты не имеешь никакого права меня допрашивать.

— Я тебя не допрашиваю, мне просто интересно.

— Красная Шапочка.

От неожиданности я тоже опустилась коленями в толстый ковёр пожухлой листвы. На краю сознания мелькнула мысль, откуда в сосновом лесу столько листьев?

— К-красная Шапочка?! Она-то тут при чём?

— Она мне пообещала пять тысяч очков, — произнесла Саша механическим голосом, — за то, чтобы я назначила тебе встречу в читальном зале.

Сказать, что эта новость огорошила меня — это значит не сказать ничего. Сама Красная Шапочка начала плести против меня интриги. Возгордиться, что ли?

— Только для того, чтобы под завязку напичкать меня ложной информацией? — Пришлось уточнить мне. — Не вижу в этом смысла.

— А я вижу. Ты к аналитике имеешь какое-нибудь отношение?

— Имею. Самое прямое.

— Вот и ответ. Такие как ты — это самые опасные люди. Всё должно идти своим чередом. Ты учишься в школе всего три дня…

— Четыре!

— Неважно… четыре дня, а уже знаешь столько всего, сколько многим неизвестно и на втором году обучения.

— По-твоему, я слишком умная?

— И не только по-моему, — подняла глаза Саша, увидела, что я стою перед ней на коленях, опустила их, уставилась на меня. Не знаю, что за взгляд у неё был, но меня рефлексивно передёрнуло. — Умных в нашей школе любят, но очень умных — нет. И стараются их по возможности нейтрализовать.

Мне не очень понравилось слово «нейтрализовать». Окружающий лес из уютного и красивого превратился в декорацию к «ужастикам». Со всех сторон нас обступали сосны с толстыми стволами, тёмными от времени и постоянной влаги, какие-то другие корявые деревца без листьев, с одними только ветками, короткими и толстыми, словно обрубки пальцев.

— Ты не понимаешь, что тут происходило, когда вы приехали, — неожиданно звонким голосом заговорила Саша. — Над вами издевались все подряд. Первоклашки в подгузниках! Ребята заключали пари, куда вы пойдёте дальше, кого выберете главным, у кого что будете спрашивать… Так здорово мы ещё никогда не веселились. А те ребята, которые сначала пришли вас бить, а потом мириться — это было апофеозом. Ваш разговор записали, как ты перетягивала их на свою сторону, — вся «Штука» до сих пор корчится под столами от хохота. Ты, само собой, делишь первое место с этим вашим страшненьким психологом… Как вы там его называете? Кошмарик? «Какое впечатление я на них произвела? — Нужное!», — довольно удачно скопировала моя собеседница голоса из нашего с Мареком диалога. — Жалко, что Иванова уехала, над ней смеяться было ещё веселее, всё-таки Германовская дочка. Ты, кстати сказать, тоже довольно забавный персонаж, не переживай. — Саша вдруг посерьёзнела, так резко, словно рубильник переключился. — И тем неожиданнее стало то, что из всего этого спектакля, который перед вами играли все, кому не лень, ты сделала правильные выводы. А это не есть хорошо.

— И что теперь?

— Теперь я должна тебя убить.

Саша сказала это просто, словно сообщала, что теперь нужно погладить кошку. Она встала, разминая затёкшие от долгого сидения ноги.

— Только не надейся, что я шучу. Я уже убила двух человек. Совсем недалеко отсюда, вот за той сосенкой. Был такой факт в моей биографии, чего уж тут скрывать. Мальчика и девочку. Когда они узнавали, что хочу их убить, они до самой последней секунды думали, что я шучу. А я совсем не шутила. — Саша упорно смотрела себе под ноги. — Ты думаешь, что убить человека — это очень трудно? Нет, легко. Просто нажимаешь на курок — и всё. Самое трудное — подготовиться к этому. А я подготовилась. Самого первого — мальчика — я убивала ножом. Вот это действительно оказалось трудно. Много крови, грязи, он ползал по земле, смотрел на меня и орал, словно поросёнок — было очень противно. Я вообще чуть из «Штуки» не уехала. А потом оказалось, что лучше всего — пистолет. Одно движение пальца — и всё… Не подходи ко мне! — Предупредила она, хотя я не сделала ни одного движения, и отступила на шаг, продолжая смотреть в мою сторону. На несколько секунд мне удалось рассмотреть её глаза: большие (словно у моей сестрёнки), но бессмысленные и затуманенные. — У меня есть пистолет. Вот. — Саша вытащила из кармана джинсов бластер. Совсем крохотный, но настоящий. Это было видно по монитору: слишком уж он был детализирован. А на первый план выступал столбик интенсивности заряда.

«FULL».

Что это значит?

— Ты ничего не хочешь мне сказать? Ну, хоть что-нибудь. — Её речь стала перерастать в горячечный шёпот. — Мне просто интересно, что может сказать человек, который через минуту умрёт. Ты мне скажешь что-нибудь? О чём ты сейчас думаешь? О папе с мамой? О сестричке? Или о Полине? — Саша облизала розовые губы. Это странно выглядело на чернокожем лице. — А у тебя много очков? У тебя ведь много очков, правда? Дай мне их, пожалуйста. Я знаю, ты не жадная, ты ведь мне их уже давала.

Именно после этих слов я поняла, что Саша говорит абсолютно серьёзно. Если раньше у меня и была слабенькая надежда, что девочка шутит, что она может рассмеяться, хлопнуть меня по плечу и сказать: «Ну, как я тебя разыграла?», то теперь эта надежда, так и не вылупившись, умерла окончательно.

Её взгляд всё не мог сфокусироваться в одной точке и метался из стороны в сторону.

— Переведи на меня очки, тогда я убью тебя сразу и ты не будешь мучиться, честное слово! Не будешь мучиться — это ведь очень хорошо, как ты этого не понимаешь!

Я медленно покачала головой и сказала «Нет». Точнее, хотела сказать, но из горла не вырвалось ни одного звука, и только по выразительному движению губ моя собеседница поняла, что я отказываюсь.

— Ну и ладно. А ты просто дура. Тебе ведь очки всё равно больше не понадобятся. Жалко, да? Ты, значит, ещё и жадина. Я тебя и за это тоже накажу. В нашей школе жадинами быть нельзя. Совсем нельзя.

Даже после того, как я поняла, что меня будут убивать (по настоящему!) и глядя на энергетический наконечник лазера, который Саша направила мне прямиком в переносицу, я нисколько не боялась. В голове не умещалось, что уже через несколько секунд я перестану существовать. Вот только что я была, жила дышала, думала какие-то свои мысли, чего-то боялась, какие-то вещи любила, какие-то — не очень, что-то откровенно ненавидела, кого-то любила, кого-то — только пыталась полюбить — и всё это в долю секунды исчезнет. Я — со всеми своими радостями и горестями, со всеми антипатиями, симпатиями и вообще — вся я — исчезну! Полностью! И навсегда!

Вот скажите, лично Вы можете себе такое представить? Я — не могла.

И именно поэтому совсем не боялась. Если говорить совсем уж честно, я любовалась Сашиным лицо, которое сейчас, когда девочка была очень возбуждена, выглядело особенно красиво.

Последнее, что я увидела — дёрнувшийся на спусковом крючке указательный палец. И даже успела подумать, интересно, почему он называется спусковым крючком, ведь это — обычная кнопка?

А потом пёстро-жёлтая земля стремительно полетела мне навстречу…

00 8 _эпилог_превиртуал

Я открыла глаза и тут же зажмурилась. Прямо надо мной висела громадная полусфера, которая переливалась всеми цветами радуги и медленно пульсировала, создавая неприятное ощущение чего-то биологического. За те несколько мгновений, что глаза были открыты, я поняла, что нахожусь внутри этой сферы. и не просто внутри, а в самом центре. Оболочка сферы медленно пульсировала, создавая ощущение чего-то живого.

— Очнулась?

Я открыла глаза. На кровати рядом со мной сидела Красная Шапочка. Феерия света не затрагивала её: Красная Шапочка словно подсвечивалась изнутри голубоватым светом, поэтому казалась полупрозрачной. Я сделала движение, чтобы посторониться.

— Не бойся меня, я не кусаюсь. Меня ели — такое было. Я же сама на других людей никогда не набрасывалась.

Я часто и глубоко задышала, пытаясь до конца прийти в себя. Наконец, у меня это получилось.

Я прошептала несколько слов. Красная Шапочка наклонилась, чтобы расслышать, потом недовольно (как мне показалось) переспросила:

— Что?

— Я умерла?

От неожиданности она расширила глаза, а потом расхохоталась, запрокидывая голову и обнажая по-детски неровные зубы.

Я бросила на неё тоскливый взгляд. Быстрей бы эта комедия закончилась, то ли! Красная Шапочка явно не собирается осведомляться о моём здоровье или желать мне скорого выздоровления. Тогда зачем она здесь? И вообще — где я?

Стараясь сделать это как можно незаметнее, я пощупала ладонью место, на котором лежу. Что-то очень твёрдое, можето быть даже камень, но не холодное. Если ложе в самом деле из камня, то валяюсь я на нём давно — успела нагреть своим телом. Хотя, вряд ли — совсем не замёрзла. Да и температура… такая… комнатная.

— Нет, Бахмурова, ты не умерла, — отсмеявшись, сообщила, наконец, моя собеседница. — Я тебя, конечно, здорово по голове приложила, но чтобы твои мозги НАСТОЛЬКО повернулись — этого я, если честно, не ждала.

— Меня кто-то спас, да? — Перед моими глазами словно наяву появилась Саша с бластером в руке. — Кто? Ты?

— Конечно, я, — с удовольствием подтвердила Красная Шапочка. — Кто ещё может появиться в нужное время в нужном месте, да ещё с точностью до долей секунды?

— Зачем ты… это сделала?

— Я поддерживаю порядок в школе. Точнее, стараюсь это делать, — поправилась она, — по мере своих сил. Можешь мне поверить на слово: то, что мои подопечные палят друг в друга — это не совсем нормальная ситуация. Я имею в виду, совсем не нормальная.

— Саша сказала, что уже убивала.

Красная Шапочка мрачно уставилась куда-то поверх моей головы.

— Однажды возникла такая необходимость. Мне пришлось выбрать исполнителя. Никто не учёл того, что маленькие девочки не созданы, чтобы убивать себе подобных. Тем более, никто не мог себе представить, что после убийства у неё в голове что-то повернётся — и ей понравиться это делать.

— Вы просто так признаётесь в том, что тут происходят убийства? — Не поверила я.

— Я повторяю, — напряжённо сказала Красна Шапочка, выделяя каждое слово. — ОДНАЖДЫ. ВОЗНИКЛА. ТАКАЯ. НЕОБХОДИМОСТЬ.

— Где сейчас Саша?

— Тебе-то зачем это знать?

— Интересно.

— Она уехала. Больше ты её не увидишь.

— Куда?

— Поговорим о чём-нибудь ещё.

— У помню её телефон и могу позвонить ей домой.

Лицо Красной Шапочки омрачилось:

— А вот этого делать не советую.

— Иначе — что? — Зло осведомилась я. — Тоже возникнет какая-нибудь необходимость?

— Зачем же так радикально? — Красная Шапочка вдруг улыбнулась. — Есть гораздо менее агрессивные средства манипулировать поведением людей.

— Какие?

— Ты у нас — будущий Навигатор, пора бы самой знать.

— Тогда… что тебе нужно?

— Мне? — Красная Шапочка деланно-невинно захлопала длинными ресницами. — Что мне может быть нужно? Ничего особенного. Я — всего лишь маленькая девочка из леса. Самая главная моя задача — отнести бабушке пирожки. Пора знать биографию начальства. Или тебе в детстве сказки не читали? — Дабы подтвердить своё высказывание, Красная Шапочка кивком указала на стоящую на коленях корзинку, даже приподняла тряпочку, показывая пирожки.

— Если хочешь — угощайся, — предложила она. — Бабушка, говорят, старенькая, ей много не надо. А у тебя организм молодой, тем более, измучен всякими житейскими неприятностями, тебе необходимо здоровое питание. Ну, что, будешь кушать?

Над кроватью заклубился приторный пирожковый запах. Я быстро-быстро закивала, а когда получила пирожок, то принялась поглощать его с такой жадностью, словно неделю не ела.

— Только не надо притворяться, что ты голодная, — со вздохом сказала Красная Шапочка. — Ты ведь просто хочешь выяснить, насколько реален этот виртуал. Ну, что, вкус чувствуешь?

Я была вынуждена кивнуть.

— А понимаешь, почему?

Теперь я молча мотнула головой.

Доев пирожок, я больше брать не стала. Даже забыла про них, ожидая разъяснений.

— Сейчас мы находимся в пре-виртуале, — сказала Красная Шапочка. — Это часть виртуала, в котором могут пребывать физические объекты вроде тебя или вот этих пирожков.

— Такого не может быть, — слабым голосом запротестовала я.

— Неужели? — Красная Шапочка снова показала безукоризненно-белые зубы. — А почему?

— Виртуал — это порождение компьютера, а реал — это физический мир.

— Очень неубедительно. А теперь послушай меня. Если создавать виртуал на слабеньком компьютере, то мирок получится ущербный. В нём можно будет пробежаться по озеру или пройти сквозь дерево… Пейзажи вокруг — да, впечатляющие, но если пройти несколько десятков шагов, то любую деталь этого пейзажа можно будет потрогать руками. Короче, кругом одни декорации. На более мощных компьютерах и виртуал получается качественней. Какие-то ограничения тоже существуют, но, по крайней мере, головой об облако уже не стукнешься. Чем серьёзнее воспроизводящая техника, тем сложнее виртуал. Существует такое пороговое значение технического развития, когда виртуал можно населять персонажами с осознанием самих себя. То есть существа будут вести свою собственную жизнь, решать какие-то свои проблемы и при этом даже не подозревать, что они живут в искусственном мире.

Я молчала. Красная Шапочка во время своей речи сидела неподвижно, только губы её шевелились и зрачки медленно пульсировали, то сужаясь, то расширяясь.

— Переходим ко второй части лекции. Сначала небольшой вопрос. Можно ли создать виртуал внутри виртуала?

Я едва заметно покачала головой.

Красная Шапочка подняла брови:

— Ты даже не хочешь хоть немножко подумать, — в её голосе послышалась обида, словно у крохотной девочки, которой пообещали и не дали лакомство. — На сайтах земного Интернета иногда заходишь в кладовку, где и одному человеку на первый взгляд, тесно будет, а внутри — футбольный стадион. Что это, если не виртуал внутри виртуала?

Красная Шапочка встала с моего ложа, сделала несколько шагов в сторону, чуть не задела головой переливающуюся сферу и вернулась обратно. Усаживаться не стала, осталась стоять.

— Значит, весь наш мир — это чей-то виртуал? — Спросила я, глядя на своюдиректриссу снизу вверх.

— Ты хочешь, чтобы я просто так, прямо здесь, как бы ненароком поведала все тайны бытия? — Юмористически осведомилась Красная Шапочка. — Ага, жди! — Она помолчала минуту. — Хотя, с другой стороны, и так уже выболтала достаточно.

— Достаточно — для чего?

— В принципе, всё, что я хотела, я уже сказала, — наконец, задумчиво продолжила Красная Шапочка, словно не слыша вопроса. — У тебя великолепные стартовые позиции. Раз — ты учишься в «Штуке» Навигаторов. Два — ты аналитик. Три — гораздо быстрее своих коллег с предыдущих курсов «допёрла», что тут происходит. Резюме: думаю, ты очень быстро догадаешься обо всём остальном.

— Спасибо. За комплимент.

В голове снова зашумело. Я попыталась улыбнуться, но у меня не очень получилось.

— А теперь поговорим о менее приятных вещах. Ты ведь в семье не единственный ребёнок, да?

Красная Шапочка пытливо вгляделась моё лицо.

Я напряглась.

— У меня есть сестра.

— И ты её очень любишь, верно? — Не услышав ответа, директрисса вытащила из корзиночки лист бумаги, протянула мне. — Это она?

Я вскочила, вглядываясь в прямоугольник изображения. Это была Сашка! Сестрёнка стояла перед окном, глядя прямо в объектив фотоаппарата. Ветер развевал длинные тёмные волосы, бросал их по плечам; непослушные пряди сползали на лицо. Лицо у Саньки было очень серьёзным, даже торжественным, словно у фотоперсонажей девятнадцатого века, когда сняться на камеру — это было целое событие в жизни.

За Сашиной спиной я разглядела фон своей собственной комнаты: шкаф, большое зеркало в углу комнаты, контуры интернет-кресла…

— Это фото сделано десять минут назад, — напряжённым голосом сообщила Красная Шапочка, о которой я, рассматривая распечатку, почти успела забыть.

— Зачем?

Голос мне изменил, вопрос она прочитала по губам.

— Раз, тебе нужно было показать. Два, мне самой было интересно на твою сестру посмотреть. На редкость миленькая девочка. Ты тоже так считаешь, да?

Я глядела на медленно шевелящиеся губы собеседницы и не понимала, что именно та говорит.

— Три, в отношении Александры Вадимовны у меня имеются некоторые планы, которые я намериваюсь претворить в жизнь.

— Что за планы?

— Не знаю, как тебе, — Красная Шапочка смотрела мне прямо в глаза, очень холодно и без всякого выражения, так смотрят глубоководные рыбы в иллюминаторы подводных аппаратов, — но мне будет очень неприятно, если с ней что-нибудь случиться.

— Что с ней может случиться? — Мой голос был спокоен как никогда раньше. Наверное, в психологии это как-то называется: я испугалась так сильно, что всё происходящее с собой стала воспринимать словно со стороны, став из главного персонажа зрительницей.

— Откуда я знаю, — передёрнула узенькими плечиками Красная Шапочка. — Человек — это очень сложный биологический механизм, в нём одновременно происходят сотни тысяч всяких процессов, физических, химических, гистологических, анатомических, физиологических, каких-то там ещё… Если вдруг хоть в каком-нибудь процессе произойдёт ошибка — это неблагоприятно отразиться на всём остальном организме, и мы получим болезнь, которая может оказаться любой: от банальной простуды до быстротечной летальной инфекции. Это — внутренние опасности. Есть и внешние. На улице, к примеру, может случиться много чего неприятного. Грав полем заденет, кирпич на голову упадёт… Хоть мы об этом редко задумываемся, но, если подсчитать, то опасностей на самом деле — сотни. Особенно для крохотной девочки. Я могу тебе предложить защиту для твоей сестры.

— Защиту?! — Удивилась я, внутренне готовая к любому повороту разговора кроме такого.

— Вот именно, — кивнула Красная Шапочка. — Я лично буду отвечать за то, чтобы с твоей Санькой ничего не произошло. А взамен вынуждена попросить об одной маленькой услуге.

— Что за услуга?

— Тебе её будет выполнить очень и очень просто. Согласна?

— Да!

Красная Шапочка впервые за всё время нашегоразговора пришла в лёгкое замешательство.

— Ты даже не подумала.

— Над ЭТИМ мне думать не нужно, — я выделила голосом местоимение «этим». — Моя сестра не должна подвергаться никакой опасности что бы ни случилось!

— Ты даже не хочешь узнать, о чём именно я тебя попрошу?

— Не хочу. Я всё равно согласна.

— Очень похвальное рвение! — Удовлетворённо кивнула Красная Шапочка. — Молодец, Настенька.

— Называй меня по фамилии, если уж решила шантажировать!

— Фу, какое некрасивое слово! — Поморщилась Красная Шапочка. — Зачем так грубо? Мы просто стараемся быть полезными друг другу.

— Чего тебе надо? — Я едва сдерживала ярость.

— Чтобы ты молчала, — просто ответила моя собеседница.

— О чём? — Зло бросила я.

— О том, что происходит в нашей школе.

— Это всё? — Не поверила я.

— О всех твоих выводах, догадках, озарениях не должен знать ни один человек. Думаю, это не такая-то уж серьёзная плата за безопасность твоей сестрички.

— А если кто-то без меня обо всём догадается?

— Это не твои проблемы. Твоя проблема — молчать. До первого апреля. Я лично буду это строго контролировать.

— До первого апреля? — Переспросила я.

— Вот именно, — улыбнулась Красная Шапочка. — А после — делай всё, что тебе заблагорассудиться. Можешь даже написать письма во все сетевые газеты и телестанции — тебе за это ничего не будет. И Сашке — тоже.

— И что же случится первого апреля?

— Думаю, ты станешь патриотом нашей «Штуки» и тебе самой не захочется, чтобы у нас возникли какие-то проблемы.

— Посмотрим, каким патриотом я стану.

— Посмотрим, — как эхо отозвалась Красная Шапочка.

— И всё-таки, странная дата, — вполголоса пробормотала я.

Красная Шапочка расхохоталась:

— Как трудно вам, аналитикам, жить; во всё вы стараетесь отыскать логику! Ладно, так уж и быть, скажу, откуда такая дата, чтобы ты не мучилась. Раз, я страхуюсь от случайностей, потому что вполне могла бы дать тебе срок два-три месяца. А за полгода ты в любом случае вникнешь в суть нашей жизни. Два, первого апреля начнётся подготовка к специализации, и тебе будет не до всякой ерунды. Три, мне просто нравиться этот праздник. День смеха — чем плохо? — Красная Шапочка глубоко вздохнула. — Ладно, пора тебе отсюда топать. Все вопросы мы вроде обговорили, договор составили. Фото, кстати, можешь оставить себе — лишний стимул не совершать разные глупости.

Красная Шапочка повернулась спиной и растворилась в воздухе.

Я даже не успела моргнуть — и поняла, что лежу у себя в комнате, на своей собственной постели. На прикроватной тумбочке, повёрнутый ко мне, стоит мой собственный персональник, с монитора которого прямо на меня смотрит Сашино лицо, глаза сестрёнки кажутся особенно большими и печальными.

— До первого апреля нам придётся как-нибудь потерпеть, — прошептала я. — А второго апреля, Санечка, мы с тобой в этой дурацкой школе устроим Армагеддон!

Оглавление

КНИГА ПЕРВАЯ. НАСТЯ

001_ВАЛЬКИРИЯ_ НА ЗАРЕ НОВОГО МИРА

002 _пролог

003

004

005

006

007

00 8 _эпилог_превиртуал Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg