«Лифт»

Анатолий Сергеевич МЕЛЬНИКОВ

ЛИФТ

Я замер перед дверью директорского кабинета. Она была чуть приотворена. За нею - все разом - шумно переговаривались несколько человек.

- Прошу внимания! - знакомый директорский голос перекрыл все остальные. - Зачитываю заключение комиссии. Сейчас нужно будет его утвердить. Итак, слушайте: "16 сентября 1987 года в 18 часов 53 минуты в Доме творчества Литфонда произошел выброс кабины магнитно-импульсного лифта № 3 за пределы основного здания. Установлено, что в момент происшествия в кабине лифта пассажиров не было. После опроса свидетелей комиссия пришла к заключению, что сход кабины произошел в результате самопроизвольного замыкания аварийного контакта лифта (так называемой "красной кнопки"). В соответствии с приложенным к данному Заключению актом о профилактическом ремонте лифта № 3 от 15 сентября 1987 года, накануне происшествия лифт с помощью электромагнитного импульса был одномоментно поднят на крышу здания. Ввиду позднего времени окончания работ и устойчивой сухой погоды было решено шахтный люк крышкой не закрывать, с тем чтобы на следующее утро продолжить ремонт лифта № 3. После окончания упомянутого ремонта 16 сентября в 18 часов 34 минуты лифт № 3 был опущен в шахту. Крышка шахтного люка после этого оставалась открытой. Потребовалась, однако, доводка пульта управления лифтом. Был объявлен получасовой перерыв в работе для отдыха ремонтной бригады, но еще до окончания этого срока лифт самопроизвольно включился, и его кабина, набрав предельную скорость, вылетела из шахты. Как показывают свидетели происшествия, кабина поднялась на значительную высоту, пробила облачность и исчезла из поля зрения. Через четыре дня кабина лифта была обнаружена в море пограничной службой и выловлена, а затем доставлена на пляж Дома творчества для расследования..."

Директор сделал паузу и продолжил со значением в голосе:

- "Заключение. Комиссия считает, что сход кабины лифта № 3 произошел самопроизвольно, в результате конструктивных недоработок пульта управления. Директору Дома творчества надлежит предъявить рекламации заводу-изготовителю. Принять во внимание, что происшествие не повлекло за собой человеческих жертв. Стоимость утраченной в результате аварии кабины магнитно-импульсного лифта № 3 следует отнести за счет средств Литфонда СССР".

- Все согласны, товарищи?.. Тогда давайте ставить подписи...

Я с силой распахнул дверь кабинета и предстал перед членами комиссии.

Первым на мое появление отреагировал директор:

- По какому вопросу, уважаемый?

- По самому главному, - отвечал я. - Который вы только что обсуждали.

- А какое вы имеете к этому отношение? - с явным неудовольствием проговорила дама лет пятидесяти с красивыми седыми прядями в волосах. Комиссия работу закончила. Имеется заключение. К нему, как нам думается, добавить нечего.

Она не мигая смотрела мне прямо в глаза, словно хотела вытолкать меня за дверь этим своим упорным взглядом.

Я заметил, что под заключением стояла пока что одна подпись директора.

- Считаю необходимым сделать важное заявление, - твердо и отчетливо произнес я.

Члены комиссии застыли на месте, в кабинете сделалось тихо.

Я пересчитал их глазами. В комиссию входило пятеро.

Потом я сказал:

- В момент происшествия в кабине лифта находилось разумное существо...

За сутки до описываемых событий я проснулся еще до восхода солнца в двенадцатом номере на седьмом этаже, который в моей литфондовской путевке был обозначен, как № 712. Сел на кровати. Плотно сжал губы, слегка втянув их вовнутрь. Это можно сделать с закрытыми глазами. Ощущение только что минувшего сна все еще было сильно во мне. Теперь сжать веки. Открыть глаза, прищуриться.

Когда требуется встать рано, лицевая гимнастика йогов помогает побороть сонливость.

Поработать углами рта - вверх, вниз. Попеременно. Выдвинуть вперед челюсть. Убрать назад. В голове проясняется. Наконец, можно проделать упражнение "признак льва", а потом - обычную гимнастику.

Я сидел в полумраке комнаты на постели, с вытаращенными глазами и вываленным на подбородок языком, как вдруг резко зазвонил телефон. Рывком я подскочил к столу, схватил трубку.

- Слушаю!

- Предлагаю партию в шахматы до завтрака, - произнес раскатистый мужской голос, в котором угадывался чужеродный акцент. Даже треск и шипение в трубке не могли изменить этот неповторимый тембр.

Я как мог приветливее поблагодарил Иностранного Писателя, голос которого сразу узнал, и с досадой бросил трубку. Отказываться было неудобно, но ранние звонки мешают асанам и медитации.

Уже полностью рассвело, а солнце было еще где-то за горами. Я раздвинул шторы. Мимо окон мелькнула огромная тень. Скорее всего неопознанный летающий объект. Но к ним уже все привыкли.

После памятного контакта с пришельцами в подводных глубинах Бермудского треугольника - недаром там отмечались аномалии! сенсационности вокруг представителей иных миров, неопознанных летающих объектов и их предполагаемого превосходства над нашей цивилизацией поубавилось.

Пришельцы могли жить на Земле лишь в глубинах океана, и были ближе к дельфинам, чем к людям. Их обнаружили случайно, во время глубоководных погружений в районе Бермуд. Контакты с ними были крайне затруднены. Мы могли достичь их лишь с помощью специально оборудованных батискафов. Подниматься на поверхность океана они не могли. Связь с внешним миром у них осуществлялась с помощью летающих тарелок, которые, как выяснилось, с легкостью опускались даже в толщу океана. Существовал также почти непреодолимый языковой барьер...

Как видите, толку от того, что они вокруг нас летали, было немного.

Солнечные лучи заиграли на склонах гор, высвечивая огромные валуны и темно-зеленые кроны деревьев. Сидя на балконе седьмого этажа в "позе ворона", я наблюдал, как солнце поднимается из-за гор.

Поросшие лесом горы занимали половину видимого горизонта. Плавными уступами они опускались к северу. Другую половину горизонта застилало море. На линии, отделявшей сушу от воды, высились стройные корпуса новеньких пансионатов, походившие на корабли у причалов, погрузившиеся до самой ватер-линии. Железобетонными килями они глубоко врезались в заповедную рощу - гордость всего побережья. Первозданную природу - сосны, самшит, тую, барбарис и низкий подлесок, увитый лианами, - упрятали за металлические решетки. Деревья и кустарники выглядывали из-за них, словно приговоренные к пожизненному заключению.

Позади корпусов, тоже сквозь лес, было проложено приморское шоссе. Только наивные люди могли думать, что уникальная роща сосны третичного периода не пострадает от такого соседства. Словно в насмешку кто-то вывесил на металлической решетке щит с надписью: "Заповедник - памятник природы". Вот именно: памятник!

...Время "кагасаны" кончилось. Нужно было бы разучить еще "уткурдану", но сейчас уже нет свободной минуты. Попрыгаем в следующий раз.

В обширном коридоре, возле Трапезной, где стояли шахматные столики, Иностранного Писателя не оказалось. Я решил поискать в холле первого этажа, возле лифтов. В этот сравнительно ранний час там было многолюдно. Труженики колхозных нив и угольных шахт, доярки, механизаторы, кооператоры, врачи-проктологи, официантки Центрального дома литераторов и другие Отдыхающие, кто сидя, кто стоя, обсуждали какие-то неотложные дела.

Справа от входа, среди живых цветов, висел портрет Писателя с Мудрым Взглядом. Неподалеку, за столом, расселись несколько человек, вроде бы какая-то комиссия или жюри. Они принимали и регистрировали бумаги, передаваемые им Отдыхающими.

В центре стола с важным видом восседал Старичок, видимо, председатель. Посеребренные сединой усы придавали лицу Старичка добродушное выражение. На нем была надета форменная куртка бойца вневедомственной охраны. В петлицах - изображение перекрещенных винтовок с примкнутыми штыками.

Вокруг стола суетились в основном женщины. То и дело они настойчиво повторяли:

- Борис Иванович! Не забудьте мою фамилию вписать!

- Борис Иванович! Прошу вас, не перепутайте!

- Когда результаты конкурса?

Приосанившись, Борис Иванович принимал рукописи, делал пометки карандашиком в журнале. Неторопливо отвечал:

- Через недельку, вероятно, подведем итоги, всем объявим...

Немолодая женщина забеспокоилась:

- А мне уезжать вскорости, через три дня, - и обвела очередь растерянным взглядом.

Старичок ее приободрил:

- Вы нам конвертик с марочкой и адресочком оставьте. А мы вам сообщим результаты по почте.

- А рукопись мою тоже вернете?

- Никак нет! - твердо возразил Борис Иванович. И добавил со знанием дела:- Рукописи не рецензируются и не возвращаются!

- На всякий случай запишите: Степанова я, - негромко сказала женщина. - Вдруг вам понравится. У меня рассказ про древних ящеров...

Я примостился возле Старичка на стуле, обтянутом искусственной кожей. В его уверенности в себе и умении разговаривать с незнакомыми людьми было что-то успокаивающее, надежное. Очередь таяла на глазах, поскольку Отдыхающие и члены жюри поспешали теперь в Трапезную.

Настал момент, когда Борис Иванович остался совсем один за столом. Он деловито сложил полученные рукописи в папки из мягкого желтого картона.

- Разрешите полюбопытствовать, - обратился я к Старичку, - что у вас тут происходит? Какой-то конкурс? Вы меня, конечно, извините за любопытство.

Старичок наградил меня доброй улыбкой.

- Мне ваш интерес, можно сказать, дорог, молодой человек! - с живостью проговорил он. - Сразу видно, что вы из Пишущих. Вот мы, Отдыхающие, задумали провести литературный конкурс. В актуальном жанре... научной фантастики! Находимся где? В Доме творчества! В каком? Литературного фонда СССР! К чему это обязывает? Не весь же день лежать на пляже. Нельзя же только и думать, что о постели и вкусной пище... Что еще требуется? Пища духовная. Иными словами, творить... по мере сил и способностей. Не одним вам, Пишущим, осмелюсь выразиться, дерзать...

- Ну, а жюри у вас есть?

- Как водится, существует и жюри из... компетентных людей.

Тут в голосе Бориса Ивановича прозвучала нотка неуверенности.

- Все в нем наши, Отдыхающие, - продолжал он. - Но... никак не могу найти настоящего писателя, чтобы возглавил.

- Как не можете найти? Да тут их пруд пруди. Полный пляж!

- А какие они с виду-то? Те, что на пляже, на писателей не похожи.

- Ну, это вы хватили, Борис Иванович! Присмотритесь как следует. Все один к одному. Элита!

- То-то и оно, что элита... - развел руками Борис Иванович. - А ты мне писателя подавай!

Я пообещал Борису Ивановичу узнать, нет ли тут кого-нибудь из писателей-фантастов, кто больше других пригодился бы для жюри. Затем я позавтракал каким-то блюдом с экзотическим восточным названием (отчего оно не стало вкуснее) и решил подняться к себе в номер до того, как отправиться на пляж. Я подошел к лифту в холле первого этажа и нажал кнопку вызова.

Мои личные отношения с лифтами издавна были сложными. Помнится, в доме, где я прожил два десятка лет, лифт словно бы невзлюбил меня. Иначе трудно было бы объяснить все происходившее между нами. Я всегда старался выполнять инструкцию пользования лифтами и потому никогда не курил в лифте, не сорил, не перегружал его, старался не нажимать на две кнопки сразу, ни разу не написал на стенке кабины ни единого слова. И все же, когда я обычно утапливал кнопку седьмого этажа, лифт редко доставлял меня по назначению. Он обычно останавливался на третьем. Я снова нажимал кнопку с цифрой 7. Мое упорство, видимо, выводило лифт из себя, но и тогда он не поднимался выше пятого этажа. Однажды мне даже пришло в голову, что высота, на которую поднимается лифт, зависит от его настроения. Чем оно лучше, тем выше он поднимается, и наоборот. Я, видимо, обладал собственным полем или излучал какие-то волны, которые действовали на лифт угнетающе.

При последующем надавливании на кнопку лифт непременно поднимался выше, чем требовалось. Если теперь я имел неосторожность снова нажать на семерку, лифт опускал меня на первый этаж.

"Вызову диспетчера!" - пригрозил я ему однажды. Тут же в кабине погас свет, и мне пришлось ощупью отыскивать кнопки на панели. В конце концов я приспособился: жал кнопку восьмого этажа, выходил там, а потом спускался на один этаж по лестнице.

На восьмой этаж лифт путешествовал беспрепятственно. Когда я выходил, он некоторое время стоял на месте, словно желая удостовериться, что больше не понадобится. Затем двери его захлопывались, снова открывались, опять затворялись, - и так раз до десяти. И было непонятно: то ли лифт торжествовал свою маленькую победу надо мной, то ли в нем просыпались угрызения совести, и он стремился показать, что извиняется.

Описываемые события относятся к моему второму приезду в Дом творчества, или Литфонд, как его тут называют для краткости. Впервые я прибыл сюда ранней весной, а точнее, в апреле позапрошлого года. Тогда все здешние лифты были норовистые, к тому же - устаревшей конструкции. Они редко останавливались на нужном этаже, но с этим еще можно было мириться. Конечно, во многих случаях виноваты были сами постояльцы дома, как Пишущие, так и Отдыхающие. Они произвольно манипулировали кнопками, нажимая их по две-три сразу. В результате они все-таки куда-нибудь попадали: либо на самый верх, в библиотеку, либо вниз, в холл первого этажа. Я же чаще всего оказывался на последнем, тринадцатом этаже, где, руководствуясь своим богатым опытом общения с подобного рода подъемниками, предпочитал выйти и завершить путь пешком.

Мне припомнилось, как в свой первый приезд я решил пожаловаться на лифты директору Дома. Он посмотрел на меня добрыми кавказскими глазами, весь расцвел в улыбке и долго благодарно пожимал мне руку:

- Спасибо, дорогой! Давно хочу заменить их на новые, но не могу без жалоб со стороны Отдыхающих. Пиши заявление.

Заявление я написал. Событие это в течение трех дней отмечалось шумными празднествами, которые происходили попеременно в ближайших горных аулах и в приморских ресторанах.

Приехав снова в этот южный Дом творчества, я убедился, что лифты здесь действительно установлены новые. Однако работали они теперь на ином принципе и вместо скрипучих тросов приводились в действие бесшумно, магнитным полем. Подъемники были скоростными, а потому имели обтекаемую форму и внешне напоминали артиллерийские снаряды. Правда, большинство Отдыхающих и Пишущих об этом даже не подозревали. Отмечено было, что лифты стали намного надежнее, реже выходили из строя. И выкрутасничали они меньше, хотя остановить их на нужном этаже все же не всегда удавалось.

Иногда им делали профилактику, как и другим, нормальным лифтам. Тогда на крыше дома снимались защитные колпаки, кабины извлекались из колодцев, и ими занимались бригады монтеров.

Для мгновенного подъема кабины на крышу пользовались "красной кнопкой", которая давала кратковременный импульс, в результате чего кабина как бы "выстреливалась" вверх. В нормальных условиях нажимать на "красную кнопку" запрещалось, и она была опломбирована.

Я приношу извинения за столь подробный рассказ о лифтах в Доме творчества, но без этого трудно было бы понять дальнейшее.

...Двери лифта приветливо распахнулись передо мной. Я вошел в кабину и привычно нажал кнопку седьмого этажа. Лифт тронулся, но по прошествии нескольких секунд я почувствовал, что он тормозит. Было ясно, что кто-то вызвал кабину. На табло вспыхнула цифра 5. Дверь отворилась. Я глянул в проем и обомлел. Напротив двери стоял... динозавр! Не гигантский какой-нибудь, а примерно двухметровый, аккуратный такой, коренастый. Тонкими человеческими пальцами он сжимал обыкновенный термос. Мощная челюсть ящера открылась, и он прохрипел вопросительно:

- В-в-вер-х?

Замешательство помешало мне ответить. Створки двери автоматически захлопнулись, и лифт продолжал движение вверх.

Уже у себя в комнате я решил, что это был ловкий розыгрыш. Каков костюмчик! На любом карнавале ему обеспечена первая премия. Жаль, что за те несколько секунд, пока были открыты двери лифта, не удалось как следует рассмотреть "динозавра".

Собирая пляжную сумку, я вспомнил про термос в лапах... Нет, мне четко запомнились тонкие человеческие пальцы! У хозяина этого замечательного костюма был только один просчет: всем известно, что у ящеров были когтистые лапы.

Иностранного Писателя я обнаружил на пляже Литфонда. Он расположился на лежаке под пестрым "грибком", неподалеку от входа, где в тот сезон покоилась огромная Коряга, выброшенная за ненадобностью морем. Рядом с гостем лежали австралийские джинсы "блюз-юнион" и тенниска со стоячим воротничком.

Иностранный Писатель встал и принес мне извинения за неявку на партию в шахматы. В тот условленный час ему позвонили из-за границы, но связь прерывалась и разговор затянулся. Но я на него уже не сердился и готов был продолжить наши литературные беседы. Гость - что было удачно бегло говорил по-русски (он сказал, что в свое время учился в Москве, в Университете имени Лумумбы).

Познакомились мы с ним за два дня до описываемых событий и уже успели обменяться мнениями о памятниках древней переводной литературы - апокрифах. В них меня привлекали поэтический вымысел и элементы фантастики в сочетании с самым неподдельным реализмом. Иностранный Писатель, видимо хорошо знакомый с предметом, обратил мое внимание на популярность апокрифов среди читающей публики на Руси начиная с XI века. Он даже напомнил мне подробности, которые я успел забыть, связанные с русским списком "Хождения Богородицы по мукам", датируемым XII веком. В него произвольно были включены русские языческие боги Троян, Хоре, Велес и Перун. Разумеется, они отсутствовали в византийском оригинале и в югославянском переводе этого апокрифа.

На вид Иностранный Писатель был вполне спортивен, пятидесяти с небольшим лет. Он был обладателем великолепного бронзового загара, какой можно увидеть лишь на зарубежной торговой или туристской рекламе. Лицом он был человек восточный, с черными вьющимися локонами на голове; на верхней губе у него топорщилась узкая щеточка усов. Глаза гостя - на удивление были бездонной голубизны, а взгляд прямо-таки излучал мудрость. Рядом с ним собеседник чувствовал, что общается с незаурядной личностью.

На спине Иностранного Писателя сверкали капельки соленой морской влаги.

Мы не спешили начать беседу. Прежде всего мы передвинули лежаки в тень, стараясь уйти от преследовавшего нас солнца. Гомонившая вокруг литературная публика тем временем демонстрировала друг перед другом купальные костюмы, халаты и кроссовки многих зарубежных фирм. Это считалось престижным. Смысл их разговоров, к счастью, до нас не доходил.

Я задал гостю обычный, внешне простой и даже наивный вопрос:

- Каких наших современных писателей вы знаете?

Обычно иностранные гости называют две-три фамилии и потом смущенно замолкают. Если, конечно, они не специалисты в этой области.

Ответ Иностранного Писателя был для меня неожиданным:

- Всех.

- Как всех? - опешил я.

- Я прочел произведения всех писателей вашей страны, знаю их содержание, сюжеты, главных и второстепенных героев...

- Ну да, - пробормотал я, - вы же прекрасно владеете русским языком, учились у нас. Но ведь дело не только в знании языка...

- У меня была возможность прочесть все произведения, о которых вы спрашивали.

- Фантастика!

- По-вашему - фантастика. Для меня это в порядке вещей. Литература, изобразительное искусство вашей страны - не первые, которые мне приходится изучать.

- Вы изобрели какой-нибудь эффективный способ?..

- Не могу раскрыть профессиональный секрет, не спрашивайте. Кое-что мне все же у вас непонятно, и, собственно, потому я здесь, чтобы докопаться, так сказать, до истины. Надеюсь, вы сможете дать мне кое-какие разъяснения.

- Но, помилуйте, какие я могу дать вам разъяснения, если вы читали больше меня? Я ведь не могу похвастаться, да и никто на этом пляже, хотя здесь собралась литературная публика, не осмелится утверждать, что прочел произведения всех писателей!

- ...Вы сможете мне помочь, - настойчиво сказал Иностранный Писатель, когда мы с ним в очередной раз переместились с лежаками в тень. - Кое-что объяснить...

Он начал перечислять прочитанные им произведения в хронологическом порядке. Среди прочих он назвал "Житие святого человека божия Алексия", "Повесть об Акире премудром", "Поучение Владимира Мономаха", "Повести временных лет", "Слово о полку Игореве", "Задонщину", "Домострой", "Прение живота и смерти"... Иностранный Писатель говорил без запинки, словно читал хрестоматию по древнерусской литературе. Упомянул он и самые начала непереводных произведений на Руси: "Сочинения протопопа Аввакума", "Вирши Симеона Полоцкого и Кариона Истомина", "Эпитафию Сильвестра Медведева на смерть Симеона Полоцкого" и другие. Потом заговорил о русских классиках восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого века. Иногда, в ходе перечисления, попадались малознакомые имена, вроде авторов старинных песен: Ивана Макарова, Дмитрия Давыдова, Леонида Радина, Екатерины Студенской, Алексея Мерзлякова, Евгения Гребенки, а то и вовсе не известные фамилии. Причем последние, как ни странно, относились все больше к современным литераторам, на которых у меня не хватало времени.

"Ну и иностранец, - с завистью подумал я, - не голова, а лазерный диск компьютера!"

Гость наконец смолк, вглядываясь в синие, с солнечными бликами, волны моря.

- Странные вещи пишут у вас в книгах, - задумчиво произнес он вдруг. Одно произведение я тщательно проверил, и оказалось, что оно не соответствует подлинным историческим фактам.

Я насторожился.

- Вот, например, князь Андрей Болконский, а также семья Ростовых и другие персонажи в произведении графа Льва Толстого "Война и мир", продолжал Иностранный Писатель, - ведь таких реальных личностей не существовало... Это подтверждается всем произведенным мною анализом романа. Я просмотрел все бумаги графа, побывал в его доме в Ясной Поляне. Пришлось проверить даже по регистрационным записям Москвы, а также по родословным книгам дворянства. Нигде нет ни строчки! Никаких упоминаний об этих аристократах... То же самое, к слову, я обнаружил в сочинениях сэра Вальтера Скотта. Интересно, но с фактами не совпадает! Я посетил музей в Абботсфорде, в Шотландии, где нынешняя хранительница наследия писателя, его праправнучка по имени Патришиа любезно предоставила мне возможность читать бумаги сэра Вальтера.

- Разумеется, их не было, - спокойно согласился я.

Мой собеседник резко приподнялся на своем лежаке.

- Ага! Вы признали это! - выпалил он.

Я никак не мог взять в толк, что его так взволновало.

- Вы только что признали, что некоторых персонажей "Войны и мира", как и большинства героев сэра Вальтера Скотта, как реальных личностей, никогда не существовало.

- Да, конечно. Но что вас так удивляет?

- Меня удивляет то, что у вас пишут о вымышленных личностях. Вам самим это не кажется странным?

- Нет, не кажется, - ответил я. - Ведь речь идет о литературе художественной, где такая вольность считается нормой.

- Хм... Нормой? А вымышленные события - тоже норма?

-Да.

- Значит, ваших читателей устраивают вымышленные истории о вымышленных личностях?

- В основе художественного вымысла лежит повседневная реальность. А вымышленные, как вы настойчиво повторяете, личности имеют в жизни вполне реальных прототипов.

- Почему же ваших авторов - да и читателей - не устраивают сами прототипы? Они что же, недостаточно интересны? Требуется приправить их вымыслом, как некое пресное блюдо - специями?

Солнце снова добралось до наших пяток, так что нам срочно понадобилось передвинуться в тень.

- Существует целое направление "литературы факта", - начал я, - где реальны и события и люди. Имеются, наконец, мемуары, письма, дневники и другие документы. Мы бы многого не узнали о своем великом Толстом, не будь у нас всего этого. Да и о многих других. А какую литературу вы сами предпочитаете?

- Я - за документальную литературу. Там, где я родился, целые поколения моих сограждан воспитываются на ней. У нас - это единственно признанная литература. Наши авторы пишут о конкретных индивидуумах и реальных событиях...

- Но мне кажется, - напомнил я, - что лишь недавно вы с симпатией отзывались о древних апокрифах - произведениях насквозь вымышленных. В свое время они тоже не приветствовались и даже были под запретом, поскольку противопоставлялись литературе канонической...

- Хм, - произнес Иностранный Писатель, будто поперхнулся, и тут же продолжал: - В последнее время - не могу об этом умолчать - начали появляться отдельные нетипичные произведения, в которых фигурируют вымышленные персонажи.

Наша критика встречает их в штыки. Идеологи разоблачают их с высоких трибун, как явления чуждые и нездоровые. Таким писателям трудно найти издателя.

- Вы считаете это нормальным явлением?

- Я считаю документальную литературу единственно приемлемой, - твердо сказал Иностранный Писатель. - В нашей литературе, да и во всем изобразительном искусстве, - все реально. Зачем что-то выдумывать и тем вводить людей в заблуждение? Зачем сочинять небылицы? Ведь каждая особь любого общества разумных существ - уникальна. В силу этих причин книги наших авторов посвящены конкретным историческим личностям и событиям. И только.

- Любопытно. Я и не знал, что у нас на Земле есть уголки, где к литературе и искусству подходят с такими мерками.

- Вы сказали: на Земле? - глаза Иностранного Писателя сузились.

- Ну да.

- Не знаю, готовы ли вы к встрече с инопланетянами. Моя человеческая внешность - всего лишь видимость, чтобы не привлекать к себе внимание. Я прибыл сюда из галактики "Голубая туманность"...

- Надеюсь, вы меня не разыгрываете?

- Ничуть.

Признаюсь, я ему сразу поверил. И, как только это произошло, меня взяла оторопь. Одно дело слышать о пришельцах, и совсем другое столкнуться с кем-либо из них нос к носу.

Но внешность у него была самая что ни на есть земная. Гость словно читал мои мысли, поскольку тут же сказал:

- Пришлось обо всем позаботиться, чтобы избежать ненужных эмоций. В массе своей человечество не готово к контактам со внеземными существами. Поэтому я появился здесь под видом Иностранного Писателя...

Постепенно я обретал присутствие духа. Неожиданно я стал обладателем сокровеннейшей тайны, связанной с заветной мечтой человечества встретиться во Вселенной с себе подобными.

"Мой" Иностранный Писатель не был похож на глубоководных пришельцев из Бермудского треугольника. Он мог существовать рядом с человеком. Жил в одном со мной доме - разговаривал, загорал, принимал пищу. Впрочем, последнее ничего не доказывало. С уверенностью можно было говорить об ином виде космических пришельцев - о посланцах галактики "Голубая туманность".

Встретиться с новым видом - большая удача не только для меня, как автора фантастических рассказов, но и для всего человечества. Для того чтобы пообщаться с новыми пришельцами - а ведь Иностранный Писатель явно не был один на нашей планете, - не нужно было забираться в батискаф и опускаться в глубины океана. Пришелец был здесь, рядом. Да и языковой барьер оказался преодоленным как бы сам собой.

Я начал забрасывать его вопросами:

- Как вы выглядите на самом деле?.. На какой планете живете? Как вы ее называете?

- В нашей системе Голубого Солнца - семь планет. Три из них обитаемы. На Полемо сосредоточена промышленность, на Сенецо - сельское хозяйство и на Пастино - культурная жизнь. Такое разделение сложилось исторически. Но каждая планета, в принципе, способна обеспечить себя всем необходимым. На Сенецо - это родина нашей цивилизации, - планете с исключительно благоприятными природными условиями, мягким влажным климатом, имеется множество чистых водоемов. Последнее очень важно для нас, поскольку - подготовьтесь еще к одной неожиданности - мы цивилизация ящеров...

- Постойте, постойте! - заволновался я. - Но ведь на Земле тоже жили ящеры, -анатозавры, стегозавры, тарбозавры, стиракозавры, апатозавры, талорурусы, - но они вымерли 50 миллионов лет назад. До сих пор ученые спорят, что явилось причиной их гибели.

- Сложись у вас на Земле благоприятные условия для гигантских рептилий, - сказал Пришелец, - и кто знает, может быть, сегодня я беседовал бы не с человеком, а с ящером разумным...

- Какими путями пошла эволюция на ваших обитаемых планетах? поинтересовался я. - Есть ли различия во внешности и уровне развития ваших ящеров?

- На Полемо, Сенецо и Пастино насчитывается несколько десятков видов больших и малых рептилий, - ответил ящер. - Все они заняты в определенной сфере жизни общества, в зависимости от уровня интеллекта и особенностей физического развития.

Сельским хозяйством, например, заняты в основном крылатые ящеры. Культура и наука - удел высокоинтеллектуальных рептилий, к которым принадлежу и я.

- Если планета Сенецо так прекрасна, что вас заинтересовало на нашей Земле?

- Сенецо - действительно прекрасная планета. Но мы, как и вы, ищем контакты с себе подобными. Наша миссия здесь - углубленное изучение планеты Земля и ее цивилизации. Масса Земли, народонаселение, производительные силы - для нас давно не загадка. Проникнуть в глубины человеческой психики, в тайны науки и так называемого творчества - вот чем мы сейчас заняты. Отсюда мой интерес к вашим литературным произведениям, к действительному и мнимому в ваших книгах. Вызывают интерес и другие виды творчества...

- О нашей литературе мы немало беседовали. Расскажите мне подробнее о вашей. Неужели действительно ваша официальная критика не допускает никаких отклонений от фактов?

- Ни малейших! Все должно быть строго документировано, вплоть до мелочей. Например, вы пишете о таком важном событии, как появление на свет потомства вашего героя. Так вот, помимо данных о родителях, указываются все присутствовавшие на торжестве, номера их личных удостоверений, фазы наших лун, даже совпадение прогноза погоды. В общем, множество сведений приводится, которые могут быть полезны будущим исследователям...

- Но тогда, осмелюсь высказать это вслух, здесь не столько творческий процесс, сколько механическое накапливание фактов. И никаких попыток их анализа!

- Не согласен! - решительно возразил Пришелец. - В накапливании фактов есть своя прелесть... И польза. Количество переходит в качество. А главное - исключается всякая фальсификация! И для тех, кто, подобно мне, присматривает за литературой и искусством на Сенецо, тоже удобно - никаких проблем!..

- Нет, я понимаю творческий процесс по-иному, - возразил я.

- Нам трудно понять друг друга, - примирительно сказал посланец галактики "Голубая туманность". - Даже если предположить, что мозг человека и ящера разумного приблизительно равны по объему и весу, восприятие, и психика, и оценки действительности у нас все равно будут различными.

Как понять, например, что отдыхающая Степанова написала фантастический рассказ про древних ящеров? - продолжал Иностранный Писатель. - Я между делом заинтересовался здешним конкурсом.

Что заставляет людей браться за перо? Стремление к познанию самих себя? Или это прием для активизации мышления? Как они реагируют на необъяснимые явления?

Если сейчас я приму свой обычный облик, как поведут себя люди, находящиеся на этом пляже? - неожиданно проговорил он. - Насколько прочна их психика?..

- Вряд ли это следует делать... - начал было я и запнулся.

В глазах моего собеседника вдруг появился какой-то особенный блеск. Цвет их быстро менялся. Бездонная голубизна растворилась без следа, уступив место красновато-коричневым тонам. Глазницы запали, углубились, резко обозначились надбровные дуги. Ротовая полость выдвинулась вперед, нос приплюснулся. Уши сдвинулись ближе к макушке и торчали там двумя треугольниками. Волосы на голове удлинились и поредели.

Я, словно зачарованный, смотрел на эти превращения. За две-три минуты облик моего собеседника изменился до неузнаваемости. Передо мной, посреди пляжа, стоял на задних лапах ящер, каких мы много раз видели на рисунках наших натуралистов. Короткие передние лапы ящера заканчивались тонкими чувствительными пальцами. Ноги были мощнее человеческих. Стоял он очень прямо, опираясь на обрубок хвоста, словно австралийский кенгуру.

Память моя, подобно электронно-вычислительной машине, мгновенно отыскала сходную картину, виденную мной в проеме лифта. Это был тот самый ящер.

Только теперь я обратил внимание на одну необыкновенную особенность его облика. С ног до головы, от лап до кончика хвоста ящер был покрыт гладкой... почти человеческой кожей!

- Что вы натворили! - крикнул я ему. - Осторожно!

На литературном пляже поднялся невообразимый переполох. Отдыхающие и Пишущие, увидев рядом с собой монстра, с криками бросились врассыпную. Те, кто располагался ближе к камышам, побежали сквозь них к зданию Литфонда. Большинство почему-то предпочло прыгнуть в море.

Ящер начал метаться по пляжу. Из-под его ног во все стороны летела крупная морская галька. Видимо, он не знал, на что решиться. Сквозь шум и гам перепуганных насмерть литераторов до меня долетели шамкающие звуки, исходившие из пасти рептилии:

- А-шип-ка, ка-кая а-шип-ка! Про-вал ми-с-с-ии!

Наконец он подбежал к кромке воды, огляделся по сторонам и... бросился в море. Люди начали выскакивать на берег со скоростью антарктических пингвинов. В одно мгновение в море не осталось ни души.

Ящер показался на поверхности метрах в ста пятидесяти от берега. Потом снова ушел на глубину и больше не показывался.

* * *

В холле первого этажа толчея была, как на вокзале: день отъезда и заезда одновременно. Только что приехавшие и уезжавшие толпились вокруг своих чемоданов, кофров, баулов, дорожных сумок и пишущих машинок в футлярах. Некоторые нервничали, выходили на воздух, под козырек над входом, курили без перерыва. Все разговоры вертелись вокруг ящера.

Я искал Иностранного Писателя: побродил среди людей, заглянул в кабину междугородного телефонаавтомата. Все было тщетно - Пришелец как сквозь землю провалился. Я-то знал, что он должен непременно объявиться снова. В человеческом облике.

Решил пойти на поиски - сквозь заросли самшита, к камышам. Пляж, солярий, укромное местечко в зарослях ежевики. Пахучие кустики фенхеля на песчаном склоне. Под ногами хрустел белый гравий, шуршал темный песок, шелестели квадратные цементные плитки. Поиски были напрасны.

Но он должен был вернуться для того, чтобы объясниться со мной. Ведь он так и не понял, почему на Земле предпочитают художественный вымысел строгой документальности.

...Вдруг я его увидел. Издали узнал его австралийские джинсы и тенниску со стоячим воротничком. Пришелец вышагивал по направлению к зданию Литфонда, петляя среди кустов ежевики. Нас разделяло метров пятьдесят, и мне хотелось крикнуть ему, чтобы он подождал, но я этого не сделал - меня что-то удержало. Я последовал за Пришельцем, решив, что догоню его.

Расстояние между нами тем временем не сокращалось. Вот он миновал кустики фенхеля, вышел на белые плитки дорожки. Я неотступно следовал за ним, и все время мне казалось, что я его сумею нагнать.

Он свернул налево, начал спускаться по лестнице терренкура. Я побежал следом, но поскользнулся на влажных плитах дорожки и едва не упал. Пришелец между тем исчез во входной двери. Я отстал от него метров на двадцать. Так что в тот момент, когда я проник в холл первого этажа, Пришелец был уже в кабине лифта. Вход в лифт, как я успел заметить, был загорожен щитом ввиду ремонта. Пришельца это не остановило. Я видел, как он нажал кнопку, а поскольку при этом он высоко поднял руку, я тут же понял, что он надавил "красную кнопку".

Двери за Пришельцем захлопнулись. Больше я его не видел.

В шахте лифта послышался нарастающий гул.

Здание Литфонда вздрогнуло, как при землетрясении. Тональность гула все время возрастала. Через несколько секунд гул перешел в вой, а вой - в свист. В свое время я пережил землетрясение в Ташкенте и потому опрометью бросился наружу.

Находившиеся перед зданием люди вдруг начали задирать головы вверх. Послышались возбужденные крики:

- Ай! Гляди-ка... летит!

- Ракета!

- Какая ракета? Снаряд!

- Сейчас взорвется!

- Да нет же! Эта штука улетает...

Я выскочил из-под козырька и посмотрел вверх.

Белое сигарообразное тело уходило вертикально в небо, поднимаясь над крышей здания. Я не сразу сообразил, что это - кабина лифта. Скорость ее полета возрастала на глазах, и вскоре кабина превратилась в светлое пятнышко в голубом, необъятном океане неба.

* * *

Под дверью номера 712 я обнаружил крохотную записку на клочке бумаги, удивительно напоминавшем пергамент:

"СПАСИБО ЗА КОНТАКТ".

* * *

Через несколько дней после памятного происшествия кабину лифта № 3 выловили в море. Со всей определенностью я мог сказать, что она сыграла роль модуля при стыковке Пришельца с его космическим кораблем. От удара о воду кабина сплющилась и для прежних целей уже не годилась. Ее оставили лежать на пляже Литфонда, неподалеку от Коряги, вплоть до приезда компетентной комиссии.

Еще через неделю приехала представительная делегация, которая попыталась восстановить происшествие во всех подробностях. Пригодились при этом показания свидетелей, среди которых фигурировал и я. Никто кроме меня не знал истинной подоплеки событий. Так что мой рассказ многое прояснил. Правда, не все в него поверили, хотя ящера на пляже и выброс кабины лифта через крышу здания видели многие. Особенно активно мне возражала дама из комиссии с седыми кудрями. Видимо, ей не хотелось переделывать заключение. Все было готово, только подписать - и можно отправляться на пляж! А тут я со своими свидетельствами...

Исчезновение Иностранного Писателя прошло незаметно. В книге регистрации чьей-то рукой был отмечен его отъезд на родину - как раз в день происшествия с лифтом.

Думается все же, что его срочно отозвали на Пастино те, чьи надежды он не сумел оправдать...

А с литературным конкурсом Отдыхающих получилось не совсем складно. Мне вскоре пришлось уехать из Литфонда, поскольку срок моей путевки закончился. Я так и не смог сдержать данное Борису Ивановичу обещание найти профессионального писателя-фантаста для их жюри. Чем там все кончилось - не ведаю.

Москва - Пицунда. 1983 - 1988 гг.