Затишье — самый паршивый признак на войне. Год живу по этому правилу — если в степи тихо, пора смазывать салазки, — и ведь ни разу оно меня не обмануло. Не меня одного, конечно. Весь мир затаился и ждёт, гадает, что ещё вылезет из нашей дыры — когда-то тихого, как говорится, забытого богом и людьми, провинциального Пашутина.
И всё-таки мы держимся. Последнего каменного гиганта остановили неделю назад на подступах к Белому Яру. С тех пор они больше не появлялись, но вся степь от Полтакова до Красного озера теперь завалена обломками скал. Торчат вкривь и вкось, как развалины миллионного города.
К ползучим теням тоже вроде приспособились. Просто не гаси свет на ночь, и никто тебя во сне не задушит.
Вот с белыми осами никак не справимся. Хотя средство защиты нашли — маскхалат. На худой конец — обычный докторский халат, если, конечно, сумеешь так скрючиться, чтобы целиком под него залезть. В белое они не жалят. По-родственному, что ли, относятся, чёрт их разберёт, но всё-таки — спасение. Сколько народу полегло, пока додумались! А уж скотина на фермах вся перевелась, до самого Абакана. Чего ещё ждать? Чтоб реки кровью потекли? Говорят, видели уже и такое, но, возможно, врут.
Народы мира, понятное дело, содрогнулись, прислали к нам своих физиков-химиков, приборов привезли, пробирок — изучают. Но в самое пекло их лезть не заставишь, и что там, в Пашутине, делается — неизвестно. Из людей оттуда никто не выходил с самого дня «Хэ», спаслись только те, кто в отъезде был. Как вот я, например.
Помню, накануне выписал мне военком командировку — везти пятерых призывников в Красноярск, на сборный пункт, или, как в армии говорят, в холодильник. Это вечная повинность военкоматского заместителя — призывников возить. Служба хлопотная, беспокойная, но знакомая. А потому снарядился, получил билеты и «макар» свой служебный, номер 2873, построил ушастых, отобрал спиртное, у кого нашёл, отказался от подношений со стороны родственников — «чтобы, если можно, не в глухую какую часть, а поближе», погрузил личный состав в служебный ПАЗик и в темноте уже — на станцию. Через полчаса дрыхли мои ушастые в плацкартном вагоне, распятерив тайком последнюю нереквизированную грелку самогона. Пацанва, что с них возьмёшь. Откуда им было знать, что эту грелку по моему указанию дед Панарин вчера ещё зарядил успокоительным травяным сбором. Ничего, к утру будут как огурчики. А иначе всю ночь пробузят, другим пассажирам жизни не дадут. Страшнее призывника в вагоне только дембель…
В общем, проконтролировал я отбой, да и сам прилёг подремать вполглаза. Колёса стучат, луна из-за шторы пробивается, вверенное подразделение храпит на полках. Армейский уют. Особенно если войны нет. Но вот с этим-то как раз и не задалось.
В полночь проехали Бельтыры без остановки. Тепловоз наддал в полях так, что и перестука больше не слышно, катим, как с горы на лыжах. И вдруг — шкррабадах! Хруст, треск, вагон подпрыгнул, орлы мои с полок посыпались. Тормоза завизжали, будто весь поезд разом закричал. Хотя, может, кто и кричал — не разберёшь. Трясло и кидало, пока не встали намертво, не то ещё на рельсах, не то уже поперёк. Вскинулись пацаны, глазами хлопают, к окошкам прилипли. Разом выветрило из голов и самогон, и травяной сбор.
— Что там, товарищ капитан?
Как будто я им Бог Саваоф.
— Спокойно, — говорю. — Собрать вещи, возможно, будет высадка. Но только по моей команде. Шишек не набили?
Нет, вроде, все целы. Ну и хорошо. Велел им сидеть на местах, а сам — к проводнице.
Она в тамбуре дверь открыла, наружу выглядывает.
— Что там? — спрашиваю.
— А я что, Бог Саваоф? — отвечает. — Авария какая-то. Может, корову сбили… Связи с начальником нет.
И снова высунулась. Я встал рядом, тоже шею тяну, пытаюсь тепловоз рассмотреть. Мельтешит там что-то, не разглядеть в темноте. Трактор, что ли, на путях?
Как вдруг снизу, прямо из-под колёс, что-то как кинется! Темное, длинное, и луна блеснула, будто по мокрому. Клац! Возле самого уха. Я отпрянул, успел только заметить — клешня, как у рака, но размером с ковш от «Беларуси», живо утянулась под вагон. Ни хрена себе!
— Это ещё что за… — поворачиваюсь к проводнице, а она как стояла в дверях, в поручень вцепившись, так и торчит, дура.
— Назад! — кричу и за руку её дёргаю. — Убери голову!
Только вижу вдруг — головы-то и нет. Тёмный фонтанчик бьёт над плечами — прямо на китель льётся.
Я по службе кое-чего видывал. Завалы разбирал после взрыва на снарядном складе. Потаскал «двухсотого», и на носилках, и в мешке. Но в этот раз не смог удержаться — вывернуло меня наизнанку посреди тамбура. В глазах поплыло, чуть не отрубился. Но тут в пол подо мной что-то садануло снизу так, что площадка горбом выгнулась. Я отлетел к стене, еле устоял, за стоп-кран схватился.
Рано в обморок падать, думаю. Не время теперь.
Ещё раз грохнуло — в полу щель появилась, а в ней та самая клешня. И заработала, с визгом, со скрежетом. Натурально — ножницы по металлу.
Я из тамбура кинулся в вагон, дверь за собой захлопнул. Да что в той двери? Пассажиры с полок выглядывают, смотрят испуганно.
— Что происходит, капитан?
Попробуй объясни, что происходит. Я бы и сам хотел знать!
— Ерунда какая-то происходит, граждане. Отходим в тот конец вагона. Без вещей. К окнам попрошу не подходить.
— А что там, что? — кричат. — Нападение? Ограбление?
Вынул я из кобуры «Макаров», номер 2873, дослал патрон, поставил на предохранитель.
— Удавы с клешнями в нашей местности водятся? — спрашиваю, ни к кому не обращаясь. Так, на всякий случай.
Тут из соседнего купе высовывается девушка — я её ещё при посадке в поезд срисовал, думал, неплохо бы телефончик попросить.
— Как вам не стыдно, — говорит, — военный человек, а людей детскими страшилками пугаете!
— Детскими? — переспрашиваю, а у самого перед глазами проводница без головы.
Ладно. Пускай страшилки. Главное в нашем положении — сохранять спокойствие.
— Здесь женщине плохо! Врача надо! — пассажиры волнуются. — На воздух бы ей!
— Придётся подождать, — говорю. — На воздух сейчас нельзя.
— Да что там стряслось?!
— Пока неизвестно. Уточняется.
Тут оно и уточнилось. Дверь тамбура хрустнула, разлетелась в куски, и первый в моей боевой биографии червь-секач попёр в атаку…
Да. Всего-то год прошёл. А кажется — полжизни. Сколько за это время случилось разного — и не вспомнишь. Каменные гиганты, ржавые пески, осы, холерная буря, медведка… Первый тот налёт секачей кажется теперь пустяком. А ведь спасся чудом тогда. Если бы не Маринка — та самая, из соседнего купе, — не видать бы мне больше города Абакана. И как это она сообразила, что секач только по запахам ориентируется? Распылила духов полфлакона — он и заблудился в трех перегородках. Крушит, ломает, клешнёй лязгает, да всё мимо….
Удирали потом кто как мог — степью. Но на переправе через Ессейку догнали нас секачи. Из пацанов моих двое погибли. Я все патроны расстрелял, да без толку. Духи, одеколоны, дезодоранты, у кого были — кончились. А твари всё пёрли и пёрли со стороны родного Пашутина…
Трое тогдашних призывников до сих пор со мной служат — Славка, Глеб и Баир. Зубры-сержанты теперь, истребители экзофауны, полные штаны фасону. И Маринка в нашей команде. А куда ей? Воспитательница во фронтовой полосе, прямо скажем, не самая востребованная профессия. Тут нужны бойцы, и то не всякие, а такие, у кого соображалка, как у Маринки, работает. Физики на них молятся, за образцами посылают. А начальство…
Ну, про начальство разговор особый. То ли с него победных рапортов требуют, то ли на пенсию не терпится — не пойму я. Казалось бы, закрепились на позициях, научились больше нечисти бить, чем её рождается, — дай людям передышку, смену готовь, пусть учатся салабоны, пока мы живы! Нет. Затеяли рейд прямо в пекло — в Пашутин, где даже радиосвязи не будет, глушит её что-то. Причём сами-то не полезут, куда с такими пузами! А ты, товарищ капитан, ноги в руки и шагай, рискуй ребятами, разведай точно, откуда выдвигаются на нас каменные гиганты, да заодно накачай для науки бочку мёда белых ос, которые его сроду не собирали…
Вот такая на данный момент диспозиция. Ворчать-то я могу сколько угодно, но только себе под нос, потому как железнодорожная станция Пашутин уже не помещается целиком в угломерную сетку моего бинокля. А это значит, что мы на месте. Добрались.
С виду — городок как городок, никаких признаков экзофауны. Разрушения, конечно, есть, но не катастрофические. Нам-то, особенно после выбросов лавы в Бельтыры, казалось, что Пашутин — это вообще глубокий космос. Какая-нибудь чёрная дыра на месте города, и всё. Нет, оказывается, стоит, родимый. Вон колокольня, вон больница, вон ларёк, где я всегда курево покупаю… Покупал. А вон, над деревьями, флаг на ветру мотыляется. Это, братцы мои, военкомат. Видимо, цел, свеж, и крыша не течет. А замначальника первого отдела лежит тут на пузе за мусорной кучей и в бинокль с опаской зелёнку разглядывает. Что за жизнь?!
Краем глаза замечаю знак Баира: есть движение! Смещаю директорию обзора на пятиэтажку и вижу: дверь подъезда медленно открывается. Ну, сейчас выползет какая-нибудь тварюга…
Что такое?! Я даже привстал. Из подъезда вышел мальчонка лет семи. Курточка, шапочка, сапоги — по лужам шлёпать. И ведь зашлёпал! Подобрал с земли какую-то щепку, бросил её в ручей и вприпрыжку следом. Синдбад-мореход ты этакий! Куда ж тебя несёт?! А если шипохвост из-за угла?!
Рядом Маринка заёрзала, щебёнкой шуршит — видимо, о том же подумала и уж готова бежать, спасать. Ещё бы! Год живых детей не видела воспитательница. Но я на неё, конечно, пришикнул, чтоб не отсвечивала. Показываю своим: держать позицию, а сам встаю и, по возможности бесшумно, приближаюсь к пацанёнку. Мало ли какие могут быть сюрпризы? А вдруг это и не человек, а, скажем, белый рой так мимикрирует? От грёбаных ос всего можно ждать. Правда, детьми они раньше не прикидывались, но кто знает? Может, это неправильные осы.
Бегу, значит, крадучись, по сторонам зыркаю, но больше за мальчишкой слежу. Мальчишка как мальчишка. Кораблики пускает, и ничего важнее для него нет на целом свете. Я и сам когда-то таким был.
Чтобы не напугать его ненароком, я остановился поодаль и позвал:
— Эй, мальчик!
Он обернулся, смотрит на меня, глаз прищурив. Никакого страха, наоборот, вижу — обрадовался.
— Шоколадка есть? — спрашивает звонким голоском.
— Найдётся, — говорю.
Снял рюкзак, достал пайковую плитку, протягиваю.
— Что надо сказать?
Он опять щурится.
— Ничего не надо говорить, — отвечает серьёзно. — Я скажу, когда надо будет.
Смешной парнишка.
— Да ты, брат, суров! — усмехаюсь. — Как тебя зовут?
Молчит, вгрызается в плитку.
— Ясно, — говорю. — Значит, имени нет.
— Есть, — бурчит. — Серёжа меня зовут.
— Другой разговор. А меня — дядя Витя.
Протягиваю ему руку, но он будто и не замечает.
— А родители твои где, Серёжа?
Не отвечает, хмурится.
Понял, отстал. Спросим что-нибудь полегче.
— Где же ты живёшь?
Кивает на пятиэтажку.
— Там.
— Может, в гости пригласишь?
Он оглядел меня критически с ног до головы.
— Ну, пошли.
Мы зашагали обратно к пятиэтажке.
— И много народу тут живёт? — интересуюсь.
— Много. Только сейчас никого нет.
— А где они?
— Гулять ушли.
Вот тебе раз, думаю. Гуляют они! Хуже места для прогулок, чем город Пашутин, на всём свете, пожалуй, не найдешь.
— Как же вы экзофауны не боитесь?
— Кого?
— Ну, этих, знаешь? Зверей. Тут разные в округе попадаются…
— Ага, зверей знаю, — он вдруг посмотрел на меня этак испытывающе. — Но ты же нас защитишь?
Неуютно мне стало от этого взгляда. На слабо берёт, что ли?
— Да уж постараюсь, — говорю осторожно.
— А ты один пришёл?
И опять вопрос будто с подвохом. Что за чёрт, чего я так напрягаюсь, когда с ним разговариваю? Может, потому, что сроду с детьми дела не имел? Тут бы специалиста надо…
— Зачем же один? — говорю. — Со мной ребята надёжные. Кстати, хочешь, познакомлю тебя с одной тётенькой?
Смотрит исподлобья.
— Она тоже солдат?
— Она воспитательница.
Морщится.
— Воспитательница… Здесь солдаты нужны!
— Не бойся, — говорю. — Она и солдат тоже. В обиду мы вас не дадим. Так я её позову?
Кивает.
Подал я знак своим, дескать, второй номер ко мне, остальные на месте. А Маринка уж тут как тут.
— Ну и любите же вы, мужчины, поболтать! С голоду умрёшь, пока наговоритесь! Пошли чай пить, что ли!
И берёт Серёжку за руку. Идут они впереди, а я следом. Шагаю и удивляюсь, как это ловко у неё получается: всего-то, кажется, парой слов с пацанёнком перекинулась, а успела и познакомиться, и свисток подарить, и разузнать побольше моего. Сказки он любит. У них, оказывается, все дети сказки любят. Только девочки больше любят про каменных гигантов, а мальчики — про шипохвоста и червя-секача. Кто, интересно, им такие сказки рассказывает? Вот ведь бедолаги! Военное поколение…
— Только мне одно непонятно, — встреваю. — Ваши-то взрослые как с монстрами управляются?
Молчит Серёжа. Маринка смотрит на меня осуждающе. Опять я, видно, невпопад сморозил. Однако, что же это получается?!
— Взрослых совсем нет, что ли?
Он головой мотает.
Ну, дела! Чем дальше в лес, тем больше чудес.
— А кто же вас кормит?!
— А чего нас кормить? Не маленькие, сами едим.
Мы вошли в подъезд. Пыльно, не обжито, и запаха-то жилого нет. Маринка начала было подниматься по ступенькам, но он её за руку тянет.
— Не туда!
И сворачивает под лестницу. Я как только подвальную дверь увидел, так сразу и вспомнил: дом-то этот мне знаком! Тут в подвале подотчётный военкомату объект БУ-1 — бомбоубежище системы гражданской обороны на консервации. Только консервации уже никакой нет, толстая стальная дверь настежь.
Так вот где они от экзофауны прячутся! Хотя всё равно непонятно. Дверь эта любому секачу — на полчаса работы клешнёй.
Ну, вошли, осматриваемся. Тепло, светло. Откуда у них электричество-то? Но самое удивительное — помещение вроде нисколько и не изменилось с тех пор, как мы с начальником ГО его ревизовали и опечатывали. Чистота и пустота. Что хотите со мной делайте, а на детскую комнату это не похоже. Хоть своих короедов я ещё не нажил, но с племяшками-то возился, видел, во что они любую жилплощадь в пять минут превращают. А эти вдобавок одни, без взрослых…
— А где же у вас кухня? — спрашиваю Серёгу. — Спите на чём? И вообще…
Но он будто и не слышит. Подошёл к стене, уткнулся чуть не носом и говорит:
— Я солдат нашёл!
И сейчас же в комнату вошли две девочки, курносая и белобрысенькая, одна в розовом платьице, другая в зелёном.
— Давайте знакомиться, — говорит Маринка. — Как вас зовут?
Белобрысенькая оглядела нас без особого интереса и молчит. А курносенькая разочарованно так:
— Двое солдат — мало!
— Там, наверху, ещё есть! — гордо заявляет Серега.
И тут, кажется, со всех сторон сразу повалила детвора — разномастные мальчишки и девчонки лет от пяти до восьми, в пальтишках, курточках, свитерках и платьицах. Их было человек пятьдесят, не меньше. Обступили нас и разглядывают молча. Маринка, смотрю, тоже дара речи лишилась. А я так и вовсе растерялся. Здесь, в самом пекле, посреди квадрата ноль, на всех картах обозначенного как территория наивысшей опасности, — целый детский интернат. Предложить бы им лакомства какого, да разве на такую ораву без обид разделишь?
Серёга подошел и пальцем в меня тычет.
— Этот про зверей рассказывает.
— А про каких? — послышались голоса. — Ну-ка, расскажи!
— Погодите, ребята, — говорю. — Рассказывать будем, когда придумаем, как нас на большую землю вывезти!
— Нет, сейчас рассказывай! — вихрастый мальчишка требует.
И все за ним:
— Да! Да! Давай, солдат! Про зверей!
Переглянулись мы с Маринкой. Что тут поделаешь?
— Ну, что звери, — начинаю, — они разные бывают. Каменные гиганты, например…
— Про гигантов не надо, — перебивает Серёжа. — Дальше!
— Ну, или, скажем, шипохвост. Опаснейшая тварюга… то есть, прошу прощения. Животное. Хотя, говорят, он больше сродни грибам…
Смотрят угрюмо. Недовольны.
— Тогда что же, — бормочу. — Червь-секач бывает. У него клешня, как…
— Да это мы всё знаем! — заявляет курносенькая девочка и отворачивается. — Тоже мне, про зверей он рассказывает!
Вижу, аудитория разочарована. Но тут вдруг на помощь приходит Маринка.
— Извините, товарищ капитан, — говорит. — Был один случай… вы тогда по ранению в госпитале лежали, с нами в рейд не вышли. А ведь мы с ребятами что-то совсем невероятное встретили… Даже докладывать не стали — всё равно никто не поверит.
Смотрю — ушки навострили. А Маринка продолжает, серьёзно так:
— Сделали мы привал на берегу Ессейки. Костра не разводили, сидим, закусываем всухомятку. Как вдруг выходит из воды рыба и прямо на нас!
— Минутку, сержант. Кто выходит? — переспрашиваю.
— Рыба. Натуральный сом, килограммов на четыреста! Зубищи — во! — ладонь показывает. — Ноги как у крокодила, на носу — бивень. А шустрая! Не успели моргнуть, как она хвать Глеба…
— Глеба?
— Ну, то есть хотела его схватить, да он не растерялся, вместо себя рюкзак подсунул!
Детишки рты разинули, слушают.
— Ну, ну, — говорю. — И что?
— И что! Пополам! — Маринка рубит воздух.
— Рюкзак?
— Рюкзак! А потом — на меня! Представляете? — это она детишкам. Те кивают дружно.
— Ужас какой! — говорю. — Как же вы спаслись?!
— Как, как! Чудом! — Маринка задумалась. — Хорошо, у Баира зажигалка под рукой оказалась. Он к рыбе сбоку подбежал, зажигалкой чиркнул, тут она вся и вспыхнула.
— Рыба?
— Ну, конечно! Вода в Ессейке сами знаете какая. Вот рыба и пропиталась, только чиркни.
— И сгорела? — спрашиваю.
— Вчистую! Одни угольки остались.
Смотрю на детишек, а у них у самих глаза как угольки светятся, уши каждое маринкино слово ловят.
— М-да, — говорю. — Что же вы такой ценный экземпляр не уберегли? Наука теперь и не узнает, как эта рыба выглядела.
— Я знаю! Я! — закричала вдруг курносенькая девочка, подбежала к стене, провела по ней рукой…
И тут я, ребята, чуть не сел, где стоял. Стена осветилась во всю ширину, будто солнце в окно заглянуло, небо голубое засияло, а далеко внизу, смотрю, земля. Дома, деревья, дорога — и всё летит навстречу.
— Вы… где это такую штуку взяли? — шепчу.
— С собой привезли, — Серёга деловито так. — Это глаз осы. Что она видит, то и мы.
— Вот она, рыба! — радуется девчонка.
И вижу — действительно. С кучи на кучу мусора пересигивая, несётся здоровенная монстяра — рыбий хвост, рог на носу, зубастая пасть, а по бокам лапы так и мелькают! И не просто несётся, а приближается со спины к каким-то людям в военной форме.
Вдруг Маринка как закричит:
— Да ведь это наши! Стой! Не надо! — и к выходу.
Остальное я уж на бегу сообразил, прыгая за ней через ступеньки.
Глаз осы. Телекамера на летящем беспилотнике. А там, в подвале, — экран. Значит, Баир, Глеб и Славка лежат в засаде и не знают, что сзади к ним зверюга приближается.
Как же я бежал! Но Маринка всё равно впереди оказалась.
— Баир, зажигалку! — вопит, перепрыгивает через лежащих и прямо нос к носу сталкивается с рыбой.
Та только рогом мотнула — Маринку отбросило через всю улицу, как куклу, и в стену дома ударило. Я на бегу сажу в рыбью морду из «макара» номер 2873, но без заметного эффекта. А эти трое все глазами хлопают.
— Да поджигай же её, суку! — ору Баиру.
И тут, наконец, полыхнуло. Глеб со Славкой еле успели отскочить с опалёнными мордами. Баир кое-как уберёгся, только хэбэшка на нём загорелась. Но мы его быстро притоптали — и к Маринке. Лежит, не шевелится, голова запрокинута.
— Девочка моя. — шепчу, — пожалуйста, будь жива!
— Руки убери, — стонет. — Знаю я вас…
Утёр глаза рукавом по-быстрому. Вроде никто не заметил.
— Ну, что, тореадор, — спрашиваю, — крепко приложилась?
— Нога… ох! И ребро. Ничего, терпимо. Помогите встать.
Подхватили мы её под руки и бегом назад, в подвал.
От рыбы одни угольки остались, но ведь рыба эта наверняка не последняя тут.
— Главное, я был уверен, что ты детишкам заливаешь! Так, для налаживания контакта… Баир! Почему не доложили про такую экзофауну?
Удивляется.
— Да я в первый раз такую вижу!
— Ничего-то ты, командир, не понял, — тихо говорит Маринка.
Это уж точно. Ладно, разберёмся. Вот и подъезд. Спускаемся по ступенькам… Стоп. Подвальная дверь закрыта. Не просто закрыта, а заперта на все свои стальные запоры. Стучу рукояткой пистолета.
— Бесполезно, — говорит Маринка. — Они не откроют.
— Почему это не откроют?
— Потому что игра не окончена. Солдатики ещё живы.
— Какие солдатики?! О чём ты?
Сияет глазищами своими загадочно.
— А ты не заметил, Витя, что было самое странное в этих детях?
Ничего себе вопрос!
— Да в них вообще всё странное! Что ты хочешь — дети войны!
Качает головой.
— Не то. Самое странное — у них не было ни одной игрушки. Ни куклы, ни медвежонка, ни самолётика. Какая бы ни была война, дети должны играть.
— Ну и что?
— Они играют в нас.
Та-ак. Этого мне только не хватало! Я послал ребят следить за обстановкой на улице, а сам присел возле Маринки.
— Ты только не волнуйся, — говорю. — У тебя просто лёгкая контузия. Головой ударилась…
— Подожди, послушай. Эту рыбу я действительно придумала. Ничего такого раньше не было.
Опять двадцать пять за рыбу деньги!
— Как не было?! — спрашиваю. — А кто ж тогда тебя рогом…
Но она договорить не даёт.
— Это они её создали. Так же, как раньше — каменных гигантов, секача, шипохвоста… Это все их игрушки — экзофауна и солдатики. Они напускают на нас зверей и смотрят через осиный глаз, кто победит.
— Ни черта себе игры! Да разве может нормальный человек…
— Они не люди, Витя.
— А кто?!
— Не знаю.
Сижу я рядом с Маринкой на полу под дверью, прислонясь к железу затылком — так легче соображать, — но всё равно чувствую себя таким же контуженным. Потому как начинает мне казаться, что она дело говорит!
— То есть ты хочешь сказать, что вот эти мальчишки и девчонки и есть наши враги?
— Нет. Они хоть и не люди, но всё равно — дети. Просто им рассказывали плохие сказки.
С ума я сойду от этих сказок!
— И что же нам теперь делать?
— Им нужно помочь.
— Во-от, — вздыхаю облегчённо. — Слава богу, начинаешь в себя приходить. Вывести их отсюда мы впятером не можем. Можем только попытаться дойти до своих и вернуться со спасателями.
— Им не нужны спасатели, — улыбается Маринка. — Им нужна мама… А вы идите.
— То есть как это — идите?! А ты?!
— А я буду сидеть здесь и рассказывать сказки.
— Где здесь? Под дверью?! Они тебя даже не услышат!
— Услышат, — смеётся. — И увидят.
И показывает куда-то на потолок. Я поднимаю голову. Прямо над нами на потолке, вцепившись лапками в извёстку, сидит белая оса…
Оставался самый сложный участок перед станцией. Землю здесь будто трактором вспахали. В любой момент из-за бугра может появиться клешня секача, щёлкнет наобум, и ничего не успеешь сделать, сколько ни поливай себя дезодорантами…
— Баир! Рви первым! Славка, за ним! Глеб!
Нормально прошли ребята. Теперь я. Последнему идти труднее всего. Если секач почувствовал сотрясение почвы, мог уже и подрыться поближе. Прыгаю с кочки на кочку. Но вот, наконец, и стена. Можно передохнуть. Однако только присели, как совсем рядом, за стеной, вдруг просыпалась щебёнка.
Так, ребята. Похоже, у нас гости. Баллоны приготовить. Толовые шашки. Да, и зажигалку на всякий случай. Сам же оттягиваю затвор своего верного «макара» номер 2873. Толку от него мало, но как-то мне всегда с ним спокойнее…
Шорох ближе. Ещё ближе… Вот сейчас появится из-за угла… Кто? Секач? Шипохвост? А может, сразу оба?
И тут они появились. Вдвоём. Плюшевый медведь и весёлый розовый поросёнок. Оставляя в пыли круглые нечеловеческие следы, они бодро зашагали по дороге, распевая во всё горло:
— Куда идём мы с Пятачком — большой-большой секрет! И не расскажем мы о нём! О нет, и нет, и нет!
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Правильная сказка», Александр Геннадьевич Бачило
Всего 0 комментариев