«Разум океана»

С. Гагарин Разум океана

«Дельфос» в переводе с древнегреческого означает «брат».

Фантастическая повесть[1]

Взрыв в Сангарском проливе

Диссертацию Бакшеев защищал в субботу вечером. Потом был традиционный банкет. Подвыпивший председатель ученого совета обнимал Степана за плечи и клялся обязательно приехать к нему на Дальний Восток.

Веселились допоздна, потом Володя Данилов увез их с Таней на пустую дачу своих родителей, обещая приехать лишь в понедельник, — мол, отдыхайте и наслаждайтесь природой.

Дача стояла на отшибе, кругом был лес, рядом большое озеро. Они хорошо выспались, потом долго купались, загорали, собирали цветы, дурачились, гонялись друг за другом и надеялись, что понедельник никогда не наступит. А вечером примчался осунувшийся Володя и сказал, что началась война.

* * *

…Его каюта была у самой воды, и светло-зеленые волны бились в стекло иллюминатора.

Умываясь в тесном закутке, он наплескал на пол, смущенно посмотрел на мокрые следы, оставленные подошвами домашних войлочных туфель, поискал какую-нибудь тряпку или ветошь, не найдя ничего, огорченно вздохнул и стал одеваться.

В кают-компании уже позавтракали, буфетчица Надя гремела посудой за перегородкой, справа от капитанского кресла в одиночестве сидел за столом долговязый старпом.

— Привет науке, — весело махнул он Бакшееву. — Долго спишь, Степан Иванович. Надюша, чайку покрепче профессору.

Степан хотел снова сказать этому дылде, что никакой он не профессор, но знал, что тот ответит: «Значит, будешь профессором», — это неизменно повторялось вот уже две недели их знакомства, — молча пожал Игорю руку и сел напротив.

Сухогрузный пароход «Имандра», приписанный к Владивостокскому торговому порту, шел из Владивостока. Его трюмы были забиты мукой, сахаром, различными консервами и промышленными товарами.

Кроме команды, на борту находились пять военных моряков с молоденьким лейтенантом-артиллеристом во главе. Они обслуживали зенитные орудия, установленные на кормовых и носовых банкетах парохода. Были и пассажиры: угрюмый капитан пограничник и военно-морской врач Степан Иванович Бакшеев, он спешил к месту службы, на свой корабль.

Двое суток назад «Имандра» отошла от причала и, оставив по правому борту Русский остров, легла курсом на Сангарский пролив, что между японскими островами Хонсю и Хоккайдо.

Степан допил чай, встал из-за стола, поблагодарил буфетчицу и посмотрел на старпома, продолжавшего сидеть в кресле.

— Что делать думаешь, Игорь?

— На боковую, профессор, до обеда на боковую; с половины четвертого на ногах…

— В такой день… Чудак, — сказал Бакшеев.

— Их будет еще немало, этих солнечных дней у берегов Страны восходящего солнца.

— Что, уже подошли?!

— Спохватился, — лениво зевнул Игорь. — Два часа идем Сангарским…

Степан повернулся и одним махом вылетел на мостик.

Пароход шел левой стороной пролива, и остров Хоккайдо был виден как на ладони, тогда как Хонсю едва синел на горизонте.

Степан поздоровался с Василием Пименовичем Приходько, старым дальневосточным капитаном, кивнул рулевому, посмотрел на подволок рубки. Там шаркали ногами: видимо, третий штурман, юный парнишка, брал пеленги по главному компасу.

— Япония, Василий Пименович? — спросил Бакшеев, хотя ничего другого, кроме Японии, здесь быть не могло.

— Она самая, доктор, — ответил капитан.

Степан вышел на крыло, почувствовал, как начинает припекать солнце, увидел впереди странной формы пароход с четырьмя трубами, взял бинокль и поднес к глазам.

— Железнодорожный паром, — услышал он рядом голос капитана. — Идет из Хакодате в Аомори.

— Вы бывали здесь? — спросил Степан капитана.

— Неоднократно, — ответил Приходько. — Еще до революции стоял на линии Владивосток — Иокогама. Да и в Хакодате приходилось бывать.

Сверху спустился третий штурман: он шмыгнул в рубку, шепча что-то про себя, наверное, пеленги, чтоб не забыть их цифровые значения. Потом он появился на крыле ходового мостика и только теперь заметил Бакшеева, поздоровался и сказал, обращаясь к Приходько:

— Точка есть, Василий Пименович.

— Через пятнадцать — двадцать минут определяйтесь, — сказал капитан. — Оно вам не во вред, побегать-то.

— Сводку слыхал, доктор? — спросил он Бакшеева. — Лезет к Волге, сволочь.

— Сегодня еще не слышал, — ответил Степан.

— И эти, — капитан кивнул в сторону берега, — зашевелились…

«Имандра» шла вперед, к Тихому океану. Море было удивительно красивым и безмятежным, и ничто не напоминало о том, что где-то за тысячи километров идут жестокие бои, льется кровь и воздух пахнет сгоревшим порохом.

— Куда он идет, стервец?! — крикнул Приходько.

Степан вздрогнул от неожиданности и глянул прямо по курсу.

Навстречу «Имандре» полным ходом мчался сторожевой катер с японским флагом на корме.

Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой. Третий штурман беспокойно глянул на капитану, тот сердито пыхтел, но не произнес ни слова. «Имандра» шла вперед, не меняя курс и не сбавляя ход. Когда до столкновения остались считанные метры, катер резко принял влево и проскочил по правому борту советского парохода.

На мостике скалил зубы молодой офицер в фуражке с высокой тульей. У носового пулемета стоял матрос и, когда катер поравнялся с «Имандрой», взялся за рукоятку и направил ствол в ее борт, будто намереваясь открыть огонь.

— Вот так каждый раз, — тяжело вздохнув, сказал Василий Пименович, когда японцы, покрутившись вокруг судна минут пятнадцать, ушли в сторону коробок-домиков Хакодате. — И войны с ними нет, а чувствуешь себя, как на бочке с порохом.

В 13 часов 10 минут пароход «Имандра» миновал Сангарский пролив и вышел в Тихий океан.

Степан Бакшеев вновь поднялся на мостик. Шла вахта второго штурмана. Капитан после обеда ушел в каюту. Пролив миновали благополучно, на вахте стоял достаточно опытный судоводитель, и старик мог позволить себе отдохнуть.

Сразу после выхода из пролива судно окружили дельфины. Их было много, несколько десятков, они обгоняли пароход, пересекали его, курс у самого форштевня, ныряли под киль, выпрыгивали из воды — словом, резвились кто во что горазд. В четырнадцать часов дельфины исчезли, словно по команде. Еще через пять минут матрос, он стоял на правом крыле, крикнул:

— Смотрите, какой-то предмет!

Штурман и Бакшеев вышли из рубки на крыло.

— Где? — спросил второй штурман.

— Вон, смотрите! Движется…

Бакшеев увидел над водой темный веретенообразный предмет, который приближался к правому борту их парохода.

— Вот еще один! — крикнул матрос. — Справа…

«Торпеды!» — подумал Бакшеев, но сразу же отогнал эту мысль, ибо теперь явственно видел, что это были дельфины.

— Дельфины, — сказал он побледневшему штурману, ухватившему рукоятку машинного телеграфа. — Только странные какие-то…

Животные нырнули под днище «Имандры», второй штурман хотел ответить Бакшееву, повернулся к нему, открыл рот…

Степан таким его и запомнил: бледное лицо вполоборота, рыжеватые волосы, фуражка с позеленевшим крабом и смятым верхом, застиранный белый китель, застегнутый на одну пуговицу…

Чудовищный взрыв расколол «Имандру». Над разорванным пароходом поднялся водяной столб. Потом он стал оседать. Бакшеев успел почувствовать, как неведомая сила подняла его тело, потом он долго куда-то летел, и все исчезло.

Самурай Дзиро Накамура

Только что прошел дождь, и умытый асфальт берлинских улиц ярко блестел на солнце.

Такси он отпустил за квартал до особняка на Тирпицуфере.

Здесь находилось управление военной разведки и контрразведки — абвер.

Человек, приехавший на такси, прошел несколько метров по тротуару, отвернул обшлаг пиджака, посмотрел на часы и замедлил шаги. Берлинское время — тринадцать часов пятьдесят одна минута. Его ждали ровно в четырнадцать, и следовало войти в точно назначенный час.

— Господин полковник, обер-лейтенант Генрих Шрайбер прибыл по вашему приказанию!

— Отлично, Шрайбер. Поздравляю. За парижскую операцию наш фюрер наградил вас Железным крестом. Хайль Гитлер!

— Хайль!

— Перейдем, однако, к делу. Полагаю, что вы хорошо отдохнули и готовы снова выполнять свой долг перед рейхом…

— Так точно, господин полковник.

Заместитель начальника первого отдела абвера, занимающегося разведывательной работой в иностранных государствах, придвинул кожаную папку, раскрыл ее, достал лист бумаги и положил сверху.

— На этот раз, Шрайбер, вы получите задание весьма щекотливого характера, — сказал он. — Завтра вечером отправитесь самолетом в Японию, к нашим союзникам, в качестве заграничного сотрудника газеты «Фёлькишер Беобахтер». Журналистское ремесло вам знакомо, и затруднений в этой части я не вижу. Дело в другом. Япония — активный член Антикоминтерновского пакта, наша единственная союзница на Тихом океане, и если мы своими акциями ухудшим отношения между нашими государствами… Вы, конечно, понимаете, чем это обернется для нас с вами?

— Разумеется, господин полковник.

— И тем не менее мы не можем оставить союзников нашего ведомства без опеки. Теперь по существу. Токийский филиал первого отдела информирует о новых работах японских друзей по созданию оружия для ведения морской войны. Известны случаи загадочного исчезновения американских подводных лодок и советских торговых кораблей. Ваша задача — выяснить суть этого оружия, добыть его секрет. Подробностей мы не знаем. Из Токио нам сообщили лишь фамилию автора изобретения: профессор Дзиро Накамура…

* * *

Это произошло в городе Урава, префектура Сайтама, за шестьдесят лет до описываемых событий. В старинной самурайской семье родился первенец. Впоследствии новорожденного будут именовать профессором Дзиро Накамурой.

Потомок древнего рода, отец Дзиро Накамуры занимал в буржуазно-помещичьем блоке прочное положение. До рождения сына он активно участвовал в политической жизни страны, а затем, ближе к японо-китайской войне, занял руководящий пост в одной из крупнейших промышленных корпораций.

У него родилось еще двое детей, но больше других он любил первенца Дзиро.

Когда Дзиро подрос, любимым его занятием стала рыбная ловля, а потом и охота на морского зверя. С любопытством и тщательностью он постоянно рассматривал внутренности своей добычи, словно искал ответы на свои еще неосознанные вопросы…

В девятьсот пятом году Дзиро Накамура — студент-биолог Токийского университета. А с последнего курса он неожиданно для всех уходит добровольцем в действующую армию — тогда шла война с Россией.

Его направили было в полевые лекари, но Дзиро ответил, что бросил скальпель, чтобы держать оружие, и потребовал отправить его на передовую.

О храбрости этого добровольца рассказывали легенды, но, понижая голос, добавляли, что лучше держаться от него подальше. Он страшен в своей храбрости, в своем диком фанатизме…

В университет Дзиро Накамура вернулся через полгода после войны. Он стал еще более худым, скулы заострились, из-под век тяжелым холодным блеском горели глаза.

Наград, а их было немало, лейтенант запаса Дзиро Накамура не носил.

Как голодный на рис, набросился Накамура на учебу. Окончив университет, он устроился работать в лаборатории профессора Китазато. Но в чем-то они не поладили, и Накамура ушел. Вскоре он исчез из Токио. Вновь возник Накамура в двадцатых годах. Он опубликовал ряд работ по микробиологии в Америке, появились его статьи и в японской научной печати. Дзиро Накамура с блеском защитил диссертацию и стал работать в Токио в первоклассно оборудованной собственной лаборатории. Одновременно он читал курс микробиологии в университете и вскоре получил профессорское звание.

Когда «доблестная императорская армия» высадилась в Маньчжурии, Накамура уже стал известным специалистом в своей области. Лаборатория его была весьма обширной и прекрасно оснащенной. Все относили это за счет наследства, которое осталось после отца. Но дело обстояло иначе. Деньги профессор Накамура в обстановке строжайшей секретности получал от военного ведомства. Такой же тайной была окружена и его подлинная деятельность.

* * *

Последняя диспетчерская радиограмма с «Имандры» была принята в 12 часов 30 минут. Через два часа судно уже лежало на дне океана, разорванное пополам.

Дежурный диспетчер Владивостокского морского торгового порта Марина Попова записала в журнале: «Имандра» не вышла на связь».

Утром 19 июля этот факт отмечался в сводке для начальника Дальневосточного пароходства. Опытные радисты центральной радиостанции обшаривали эфир, отыскивая в хаосе звуков четыре буквы «У-Т-И-Г» — позывные «Имандры». Затем в поиски включились все судовые радиостанции и военные корабли Тихоокеанского флота.

Двадцатого июля диспетчер доложил:

— «Имандра» молчит.

— Могла выйти из строя рация, — тихо, словно для себя, произнес начальник пароходства.

— Да нет, рация новая, — сказал начальник отдела связи, — и потом, ведь у них есть аварийный передатчик.

— Послезавтра они должны быть в Петропавловске, — сказал главный диспетчер. — Подождем…

* * *

«Совершенно секретно, государственной важности

Начальнику II спецотдела штаба императорского военно-морского флота

Копия: Начальнику военной лаборатории «Оба» профессору Дзиро Накамуре.

С глубочайшим удовлетворением информирую уважаемых лиц о том, что новое оружие, обозначенное в переданном мне циркуляре кодовым словом «фуэ», оправдало все ожидания. Я имел личное удовольствие наблюдать его действие при ликвидации советского парохода «Имандра», затонувшего со всем экипажем. Поздравляю всех вас с успехом, и да послужит он прославлению в тысячелетиях нашей несравненной Страны восходящего солнца и великого императора!

Искренне склоняющий голову Мицуёси Набунага, капитан флота его императорского величества, начальник группы «Тэтта».

Резидент абвера

Таня стояла к нему спиной, закрывая собою солнце, и он видел темный ее силуэт, врезанный в сине-желтое небо. Степан хотел, чтоб она повернулась, и почему-то боялся этого.

Желтого в небе становилось все меньше, приливали холодные краски, дрогнула и повернулась Таня, и Степан не увидел за нею солнца.

Теперь это уже не пугало, теперь он видел ее глаза и ощутил на губах край чашки — чашку протягивала ему Таня. Она сказала Степану, что это чай и его надо выпить поскорее. Степан жадно хлебнул. Звякнула и рассыпалась на части упавшая на землю чашка.

«Зачем она так?» — горько подумал Степан о Тане, но Таня исчезла. Теперь он ел горячие пирожки с мясом и досадовал, что в них много перца…

Внезапно он почувствовал, как поднимают его чьи-то руки, зеленое исчезло, синего тоже не было больше, только глухие человеческие голоса ударяли в застывшее сознание, не могли проникнуть в него, бессильно отступали и снова бились о невидимую преграду, как мухи об оконное стекло.

С первым глотком воды внешний мир стал реальным, Степан услыхал татаканье двигателя, высокие голоса проникли в сознание, и Степан знал теперь, что он спасен…

* * *

Трамвайная линия от Иокогамского порта до деловой части города давно нуждалась в ремонте. Вагоны валились из стороны в сторону, яростно скрежетали и повизгивали на поворотах, пассажиры хватались за ремни, провисавшие от стены к стене, но терпели все это молча…

И расхлябанность дороги, и эта терпеливость пассажиров, и вся мешанина европейского с азиатским, заполонившая Иокогаму, странным образом воздействовала на Генриха Шрайбера, теперь носившего имя Генриха Раумера, нового корреспондента гитлеровской партийной газеты «Фёлькишер Беобахтер» в Японии.

Неделю назад он прибыл на Острова, нанес визит германскому послу, устроил небольшой товарищеский ужин для группы немецких журналистов, проживавших в Токио.

Теперь он приехал в Иокогаму и готовился к встрече с местным резидентом абвера, тщательно законспирированным и опытным разведчиком, который должен был вывести Раумера на сверхсекретную деятельность лаборатории профессора Накамуры.

Встреча была назначена на сегодняшний вечер. С утра Раумер отправился бродить по городу, знакомясь с его особенностями и обитателями. Одновременно он хотел убедиться в отсутствии слежки.

Генрих Раумер ходил по улицам Иокогамы, неожиданно садился в автобус, выезжал в пригород на такси, блуждал лабиринтами жалких лачуг и крохотных магазинчиков-лавчонок, толкался в толпе грузчиков в порту и сейчас возвращался на дребезжащем трамвае в город.

Его притиснули к задней стенке тормозной площадки, молодая девушка с густой черной челкой на раскрасневшемся лбу прижалась грудью к его рукам. Раумер держал их локтями вперед, еле сдерживая волну распаренных человеческих тел.

Девушка попыталась высвободиться, повернуться к Раумеру плечом, трамвай дернулся, под ногами заскрежетало, снова упали люди, трамвай набирал скорость; Раумер стоял рядом с девушкой, она подняла голову, посмотрела ему в глаза, тряхнула челкой, отвернулась и стала пробиваться к выходу.

Вряд ли ей удалось бы выйти, но Раумер отчего-то решил покинуть трамвай. Он раздвинул людскую массу, энергично пуская в ход локти, встал впереди девушки, и она пошла за ним, как миноносец в кильватер линкору.

Спрыгнув на мостовую, Раумер подал девушке руку, стукнули деревянные подошвы гэта, она слегка присела, благодаря за помощь, и скользнула мимо Раумера, исчезнув за прозрачной дверью парикмахерской, где вместо вывески сверкал стеклянный шарик.

Раумер проводил ее взглядом, достал платок и вытер шею. Трамвай ушел. Тени удлинялись и в ряде мест перекрыли узкую улицу. До встречи оставалось два с половиной часа, и по-прежнему было жарко.

…Дом, где жил доктор Адольф Гофман-Таникава, представлял собой типичный «бунка-дзютаку» — распространившийся в двадцатом веке гибрид традиционного японского жилища и европейского строения. Первыми к их строительству приступили деловые люди, японцы, связанные коммерческими и иными контактами с представителями неазиатского мира. Особенное развитие эта уродливая архитектура, пытающаяся совместить несовместимое, получила в приморских городах, теснее других соприкасавшихся с тем, что чуждо и неприемлемо японской душе.

В «бунка-дзютаку» Гофмана-Таникавы японская часть дома служила для приема соответствующей категории гостей, постройка европейского типа предназначалась для других. Белых он принимал, как правило, только в комнатах, покрытых циновками — татами.

Генриха Раумера хозяин встретил радушно, расспрашивал о Берлине, новостях с Восточного фронта, угостил плотным ужином в добром немецком духе: «Вспомним фатерлянд, дорогой земляк». Сосиски с капустой были недурны, пиво из холодильника тоже. Раумер сказал об этом доктору, хозяин довольно заулыбался и ответил, что готовил он сам, для земляка старался.

Вспомнилось: о любви резидента к тайнам кулинарии тоже есть строчка в характеристике, и Раумер усмехнулся.

О деле пока не было сказано ни слова.

Адольф Гофман-Таникава был довольно высок для японца, несколько полноват, скулы едва обозначались на лице, волосы темно-каштановые, густые, голова с широким лбом без намека на лысину. Прямой нос и большие, прижатые назад уши, подбородок вялый, слегка раздвоенный. Мало японского было в облике хозяина, разве что глаза выдавали его причастность к островной нации.

После ужина Гофман-Таникава предложил сигареты и посерьезнел сразу, давая всем видом понять: настало время приступить к делу.

Раумер начал первым:

— Итак, что вы можете добавить к сообщению, которое вы передали в Берлин?

— Почти ничего. Но с вашей помощью я надеюсь проникнуть в тайну.

— Располагайте мною. Я к вашим услугам.

— Благодарю вас.

Гофман-Таникава легким щелчком сбил с сигары серую шапочку пепла в перламутровую раковину.

— Мне стало известно, что лаборатория профессора Накамуры находится на одном из необитаемых островов Тихого океана. Координаты острова тщательно засекречены. Их знают три-четыре человека во всем государстве. Мне эти люди известны. Попытаться сделать их информаторами бесполезно — самураи, фанатики. Пришлось действовать другим путем.

Доктор выдержал паузу. Раумер, смотревший во время разговора в сторону, повернул голову и вопросительно взглянул на него.

— Через профессора Накамуру, — с явным удовольствием произнес Гофман-Таникава.

Раумер приподнял брови, но ничего не сказал, разочаровав хозяина: Гофман-Таникава рассчитывал на больший эффект.

— Разумеется, косвенно, — сказал доктор.

Раумер больше не смотрел в сторону.

— Случайность, не больше, но главное в нашем деле — искать в хаосе случайного то, что необходимо явится залогом успеха, — несколько рисуясь, сказал Гофман-Таникава.

Эту черту его характера Раумер отметил в своей памяти еще в Берлине.

— Года три назад я принял в свою клинику молоденькую медицинскую сестру. Она пришла ко мне с рекомендацией моего коллеги, ведающего медицинской школой, эту школу и окончила девушка. Хороший отзыв и приятная внешность заставили меня принять положительное решение… Нет, нет, — сказал он, заметив мелькнувшую на губах Раумера улыбку, — это не то, о чем вы подумали. Просто в моей клинике существует правило: обслуживающий персонал воздействует благотворно на больных, и привлекательной внешностью в том числе. Коллега мой оказался прав: у Тиэми Тода был природный дар сестры милосердия, — продолжал доктор. — Через год она стала лучшей моей помощницей в операционной, а ведь ей было лишь восемнадцать. Жила Тиэми с матерью, скромная, трудолюбивая девушка, я привязался к ней, как к родной дочери. И вот случайность. Недавно умирает ее мать, она болела давно, иной раз я заглядывал в их квартирку, кое-чем помогал. Перед смертью мать Тиэми Тода передает мне шкатулку с просьбой распорядиться ее содержимым по своему усмотрению, но не оставить девочку без помощи.

В комнату неслышно вошла то ли экономка, то ли служанка хозяина — высокая японка с плоским и до удивления круглым лицом.

Она подняла левую руку вверх и пошевелила пальцами, потом согнула руку в локте и сделала ею полуоборот в воздухе.

Доктор ответил ей похожим жестом, только правой рукой, женщина кивнула и выскользнула из комнаты.

— Китоки — глухонемая, очень удобно иметь такую особу в доме, — сказал Гофман-Таникава. — Скоро придет Тиэми, я вас представлю.

— Это необходимо? — спросил Раумер.

— Особой необходимости в этом нет, но и вреда тоже. Ведь наши отношения с вами вполне легальны.

— Хорошо, я не возражаю. Продолжайте, пожалуйста.

— Короче, в шкатулке были жемчужины, довольно ценные, хватило бы Тиэми закончить медицинский факультет, но главное для нас не это. В шкатулке я обнаружил документы, неоспоримо доказывающие, что Тиэми — дочь профессора Накамуры!

— И он, конечно, ничего об этом не знает? — спросил Раумер.

— Естественно, он никогда не был женат, и мать Тиэми, бывшая любовница Накамуры, никогда и никому о рождении дочери от него не говорила.

— Гм, это уже что-то… И как вы использовали такой козырь?

— Постарался, чтобы об этом узнал папаша. У меня не было почти никаких сведений о его нраве, но я попал в точку. Очевидно, старик догадывался о возможном существовании ребенка. Как бы там ни было, но он примчался сюда, в Иокогаму, хотя я знаю, как труднее даже ему, добиться разрешения покинуть остров. И вот тут-то я сделал свою игру. Профессору требовался ассистент, опытный патологоанатом, он искал его через свое ведомство, об этом узнал я и подсунул старику своего человека, некоего Косаку Хироси, специалиста моей клиники. У меня он работает совсем немного, я знаком с ним по Китаю, но Косаку свой человек, и, кроме того, он неравнодушен к Тиэми.

— Он обработан вами?

— Тут дело сложнее. Косаку Хироси выполнял ряд моих поручений, не зная истинного их назначения. Он тщеславен и любит деньги. У меня есть на него компрометирующие материалы. Но задания, связанного с профессором Накамурой, он не получил. Думаю, лучше сделать это вам. Вас я представлю Хироси как моего близкого друга, и вы быстро найдете с ним общий язык.

— Отводите от себя удар в случае провала?

Раумер сощурился и в упор посмотрел на хозяина.

— Что вы, — улыбнулся Гофман-Таникава, — как можно так думать?! Таково указание шефа, и мы оба должны его выполнить. Впрочем, позволю себе заметить, что мой провал принесет больше вреда рейху, нежели ваш. Не сердитесь, камерад, и не хотите ли выпить?

— В Берлине известно, в каких трудных условиях приходится вам работать здесь, в этой стране, — примирительным тоном сказал Раумер.

— Это хорошо, что вы стали это понимать там, на Тирпицуфере, — откликнулся хозяин дома. — Кемпетай и тайная военная полиция просто вздохнуть не дают свободно. Любой контакт японца с представителем белой расы берется на контроль и всесторонне исследуется. Ни одна японская девушка не имеет права принимать какие-либо ухаживания со стороны иностранного подданного. Я, так сказать, наполовину европеец, и это помогает мне встречаться с людьми неяпонского происхождения. Вот и о вашем визите будет известно. Правда, в этом случае я принял меры… Поймите меня, камерад, — лицо Гофмана-Таникавы приняло грустное выражение, — хоть я работаю в дружественной великому рейху стране, но и мне бывает иногда не по себе… Кемпетай — это ведь не просто контрразведка. Это организация с весьма широкими полномочиями по охране японского образа жизни от влияния Запада. С тайной полицией немного полегче. Она имеет среди населения такое огромное количество информаторов, что не успевает изучить их донесения с более или менее приличной степенью точности. Это тот случай, когда шпиономания идет на пользу разведчикам. У вас не так много времени, — продолжал резидент, — через три дня Косаку Хироси и Тиэми Тода на подводной лодке отправляются к папочке Тиэми на остров, координаты которого — увы! — неизвестны.

— Мне не ясны ваши намерения относительно роли дочери Накамуры, — сказал Раумер. — Не думаете ведь вы, что…

— Нет, не думаю. Пока… Насколько я знаю Тиэми, заставить ее работать на нас против отца, появление которого она встретила с величайшей радостью… Нет, пока это исключено. Вот если Хироси сумеет окончательно подчинить ее своему влиянию, тогда другое дело. Но в любом случае позиция Косаку, позиция жениха дочери профессора, естественно, укрепляется.

— Что-нибудь прояснилось по существу работ лаборатории? — спросил Раумер.

— Ясного мало. Собственно, нам ничего не известно. Накамуру знают как микробиолога, но в последние годы его работы вообще не публиковались. Правда, мы определили, что между исчезновением американских подводных лодок, таинственной гибелью русских торговых судов и лабораторией Накамуры существует прямая связь. Какая? Что ж, это попытается выяснить наш Хироси. Главное, не скупитесь, мой друг, повторяю: он тщеславен и любит деньги. Но специалист отличный — Накамура будет доволен. Мы — тоже.

— Когда вы сведете меня с этим препаратором?

— Патологоанатомом, — поправил доктор. — Завтра утром. Ночевать я оставлю вас у себя. Кстати, вот и Тиэми. Это ее голос. Сейчас вы увидите лучшую представительницу японской нации. Входи, Тиэми, мы ждем тебя.

С легким шорохом раздвинулись стены, в комнату вошла Тиэми Тода. Раумер повернулся, привстал и узнал в ней девушку из трамвая.

Испытание темнотой

— Мы весьма сожалеем, господин Бакшеев, но его превосходительство склонен рассматривать ваше появление у берегов Японского государства как попытку проникнуть на чужую территорию с целью шпионажа в пользу иностранной державы, с которой божественный император находится в состоянии войны. Мы удручены необходимостью сообщить вам, господин Бакшеев, что подобное деяние рассматривается как преступное и влечет за собой высшую меру наказания — смертную казнь через повешение.

— Насколько мне известно, наши государства в апреле сорок первого года заключили договор о нейтралитете. Или за последние двое-трое суток обстоятельства изменились?

— О каком государстве вы говорите, уважаемый господин Бакшеев?

— О Советском Союзе, разумеется, гражданином которого я имею честь быть и с представителями которого категорически настаиваю на встрече.

— Но позвольте, его превосходительство не допускает и мысли о том, что вы гражданин Советского Союза. Разве мы стали б задерживать вас в этом случае?!

— Так кто же я, по-вашему, черт возьми?!

Не стоило, конечно, выходить из себя. Этот тип из контрразведки или еще откуда сразу заулыбался и стал более любезным, прямо до тошноты.

— Мы хорошо понимаем ваши чувства и соболезнуем вам, как достойному противнику, сделавшему неверный ход и попавшему под неумолимое колесо судьбы. Ваша родина далеко отсюда, но мы скрасим вам последние минуты и, возможно, попытаемся что-нибудь сделать для вас, если вы отнесетесь к нам со столь же высоким уважением и поможете в нашей неблагодарной, но такой важной для государства работе. Чашечку сакэ, сигареты, кофе? Не стесняйтесь, мы радушные хозяева, но не пора ли нам перейти на английский?

— Почему? — спросил Бакшеев. — Вы отлично говорите со мной по-русски. За кого вы меня принимаете, в конце концов?

— Как жаль, как жаль, господин Бакшеев… Что же, видимо, мне самому придется назвать ваше подлинное имя… Джон Фулбрайт, агент американской разведки! Не так ли?

— Это легко опровергнуть, если вы дадите мне возможность встретиться с советскими представителями, — спокойно, хотя сделать это было нелегко, сказал Бакшеев.

— Умная мысль, мистер Фулбрайт, — улыбнулся японский контрразведчик. — Конечно, из союзнических соображений Советы без колебаний признают в вас кого угодно. Только мы верим в первую очередь фактам.

— Каким же?

— Факт номер один: сообщение наших сотрудников, находящихся в Штатах, о вашей предполагаемой высадке. Факт номер два: обнаруженный на нашем побережье труп подлинного Степана Бакшеева.

— Что?

— Не хотите ли вы взглянуть на его документы?

Контрразведчик приподнял газету, лежавшую на столе, и Степан увидел потемневший от воды бумажник, тот самый, который еще в мирное время покупала Таня, и его содержимое: покоробившиеся документы рядом.

«Китель, — подумал Степан. — Ведь на мостике я был в кителе…»

— Вы сказали о трупе? Могу я увидеть его? — тихо спросил он.

— К сожалению, он сильно обезображен, мистер Фулбрайт, к тому же видеть покойников вообще не очень приятно. Мы передали советским представителям трех спасенных нами членов экипажа судна и тело господина Бакшеева вместе с теми вещами, которые могли бы подтвердить, что этот несчастный действительно Бакшеев. Кое-что из его документов мы позволили сохранить для себя в качестве сувениров, а также для того, чтобы иметь возможность убедить вас, коллега, в необходимости говорить правду.

— Я не понимаю вас, — сказал Степан. — Да и как может человек засвидетельствовать… свою собственную смерть… Что за бред?!

— Тело Бакшеева в нашем присутствии опознали спасшиеся советские моряки. Очень жаль, мистер Фулбрайт, мы надеялись на разговор джентльменов. Что ж, вы этого не захотели сами.

Он поднялся, склонился над столом, и Степан услыхал, как за дверью звякнул звонок.

…Если человек не родился слепым, темнота для него никогда не бывает бесцветной. Она обступила Степана, как только захлопнулась позади дверь. Степан опустился на четвереньки и ощупал руками пол. Пол был гладкий, не каменный, не железный, не деревянный, а какой он, Степан определить не сумел. Помедлив, он выпрямился, старательно таращил глаза в тщетной надежде увидеть хоть маленькую толику света, но света не было, и только оранжевая темнота со всех сторон набрасывалась на него.

Степан выдвинул ногу вперед и носком ботинка очертил полукруг. Нога не встретила препятствия, и он твердо поставил ее на пол, сделав первый шаг в темноте.

Снова нагнулся, намереваясь разведать невидимое пространство руками. Пальцы обежали поверхность, показалось, что чуть подальше, справа, поверхность обрывается…

Степан наклонился, зажал в кулаке пустоту, потерял равновесие, судорожным движением рванулся вверх, чтобы встать на ноги, не успел подняться, взмахнул правой рукой и упал.

Лиловые пятна замелькали повсюду: они роились в беспорядочной суете, собирались в бесформенные клубки, рассыпались, кружились, кружились и вновь сливались в бесформенные образования. Клубков становилось все больше и больше, они соединялись друг с другом, их движение становилось медленным, пространство между ними все уменьшалось, и, когда оно вовсе пропало, лиловое исчезло, и повсюду застыли огненные круги.

Степан оперся на левую руку, перевернулся, лег на живот и пополз к золотистым елочкам, замаячившим впереди, пополз к ним, крепко, до боли, зажмурив глаза. Он не мог определить, сколько полз вот так по гладкому полу, вначале не подумал об этом, а когда сообразил, ладонь вдруг ощутила препятствие. Степан вздрогнул от неожиданности, замер, отдернув руку от того, что притаилось в темноте, с минуту не двигался, затем вновь нашел препятствие, ощупал его и понял, что перед ним стена.

Не отнимая ладони от стены, Степан подтянул обе ноги, повернулся и встал на колени. Затем выпрямился во весь рост, при этом он потерял на мгновение встреченную им преграду, непонятный страх стиснул гулко стучавшее сердце. Он рванулся вперед и, не рассчитав, больно ударился о стену головой.

Степан потер ушибленное место, рука скользнула к глазам, закрывая их, но багровые круги не исчезали, и он шагнул к ним навстречу.

Степан считал шаги, это занимало его мысли и помогало бороться с темнотой. Вот закончилась первая сотня шагов, он начал отсчет второй, стена оставалась такой же, как и в начале пути, и казалась бесконечной.

На числе «двести одиннадцать» он вдруг явственно услыхал частое дыхание справа, протянул руку и, растопырив пальцы, схватил ими… воздух. Тот, кто дышал справа, отодвинулся дальше. Степан прыгнул, выбросив руку вперед, не удержал равновесия и с размаху упал на пол…

Бесшумно надвинулось сверху черно-черное небо. Оно медленно падало на Степана, лежавшего ничком на полу, и он затылком чувствовал его неотвратимую тяжесть.

Степан повернулся на спину, чтобы лицом к лицу встретить врага, подвинувшись назад, нашел спиною стену, оперся на нее.

Он не знал, сколько времени так просидел. Когда устала спина, Степан поднялся, снова обошел пространство, где были он и темнота. Тщательно ощупав стену, Степан так и не обнаружил следов двери и вообще ничего не обнаружил. Но теперь он знал, что помещение круглое, звуков никаких стены не пропускают, потолок высокий, по крайней мере, Степан не смог его достать, хотя и пытался прыгать с поднятой вверх рукой. Ему сильно хотелось есть, но на его окрик в темноту никто не отозвался. Потом Степан попросил воды, и опять темнота молчала. Он предполагал, что за ним наблюдают, его слышат. Степан чувствовал, как кто-то смотрит на него, но, может быть, он ошибался, ведь мерещились ему серебристые пчелки и зеленый туман.

Он двинулся вдоль бесконечной стены, через каждые три шага останавливался, колотил по стене кулаками и, срывая голос, кричал:

— Откройте! Откройте! Откройте…

Теперь он не считал ни шагов, ни остановок. Как и тогда, в море, сейчас его мучила жажда. Губы потрескались, язык одеревенел, и теплое удушье уводило в небытие…

* * *

Момент возвращения к нему сознания Степан определил довольно точно. Он вспомнил, что в темноте ни разу не открыл глаз, и сейчас за сумерками увидел небольшую люстру прямо над головой. Степан закрыл глаза, и люстра исчезла.

— Как чувствуете себя, господин Бакшеев? — услышал он ласковый голос.

Степан повернул голову и затылком ощутил подушку. Он не ответил на вопрос, помедлил и открыл глаза. Люстра была на месте. Бакшеев приподнял голову, люстра сдвинулась с места, выдвинулось улыбающееся лицо мужчины в очках.

— Мы очень рады приветствовать вас, господин Бакшеев, — сказал человек и повторил вопрос: — Как вы чувствуете себя?

— Спасибо, хорошо, — буркнул Степан. — Уже вечер?

— Нет, сейчас полдень. На вас светофильтры. Наверное, вы можете их уже снять.

Степан поднял руку к лицу, и сумерки исчезли.

«Странное дело, — подумал он, — куда девалась жажда? Мне почти не хочется пить».

Он остановил взгляд на узком графине с вишневого цвета жидкостью.

— Вы уже выпили два таких графина, — сказал человек в очках. — Но если хотите еще…

Степан покачал головой.

— Где я нахожусь? — резко спросил он.

— У друзей, господин Бакшеев, у ваших друзей! — воскликнул незнакомец.

— Я настоятельно требую встречи с советскими представителями, — сказал Степан.

— Ну зачем так торопиться? Мы выяснили, что вы действительно есть Степан Бакшеев. Наши сотрудники несколько поторопились… Теперь вам лучше чем кому-либо, понятно, как это неосторожно — торопиться.

— Я продолжаю настаивать, — сказал Бакшеев.

— Видите ли, — продолжал человек в очках, — нам стало известно, что вы биолог, специалист по головоногим моллюскам и китообразным…

— Какое это имеет значение в данной ситуации?

— Не хотите ли пить? Ах, простите, я забыл предложить вам завтрак. Вы сможете подняться?

Завтрак подали сразу, он был изыскан и обилен, но Степан поел немного, хотя с трудом сдерживал желание проглотить принесенную еду.

Когда убрали посуду, Степан узнал, что от него требуется несколько консультаций по ряду биологических вопросов, связанных с его специальностью. Это совсем недолго, а потом его отправят домой.

— Считайте, что этим вы отплатите за наше гостеприимство, — ласково улыбаясь, сказал человек в очках. — А сейчас отдыхайте, работу начнем завтра. Хотите почитать? Я пришлю вам русские книги. Чехов, Достоевский? Хорошо?

До вечера Степан Бакшеев валялся в постели, бездумно просматривая «Братьев Карамазовых», книга была издана на русском языке в Харбине. Когда за широкими решетчатыми окнами стало темнеть, его охватил страх.

Принесли ужин. Степан сказал пожилому японцу-слуге:

— Прошу вас, не выключайте на ночь свет. И если можно, снотворное…

Старик кивнул головой.

Утром пришел человек в очках. Он принес Степану новую одежду, вежливо пожелал доброго пути, проводил до выхода и простился у крыльца небольшого домика.

«А где тюрьма?» — подумал Степан, и тут к нему подошли два крепких парня в светлых костюмах.

Они взяли его под руки, как берут больных, бережно и аккуратно, и повели к большой легковой машине, стоявшей поодаль.

Ехали часа полтора-два. Бакшеев прикидывал время по солнцу.

Они проехали город, два небольших поселка и там, где дорогу пересекло шоссе, остановились.

— Извините, — сказал один из сопровождавших, — мы завяжем вам глаза. Во избежание неприятностей советуем не пытаться срывать повязку.

Он поднес к лицу Степана черный платок, ловко набросил его — повязка плотно охватила глаза.

Степан почувствовал, как сбавила ход машина и через минуту остановилась.

— От господина Каваматы, объект «Ниссан-мару», — сказали с переднего сиденья.

Послышался короткий окрик, машина медленно тронулась.

Когда Степана вывели из автомобиля, он ощутил на лице ласковое прикосновение влажного теплого ветра. Резко пахло гниющими водорослями.

«Море, — подумал Степан, — море…»

Его тронули за локоть, предлагая идти, и Степан принялся считать шаги, двенадцать — прямо, свернули налево, еще двенадцать, теперь направо и, кажется, вниз, девятнадцать шагов… Проводники, держащие Степана под руки, остановились.

— «Ниссан-мару»? — сказал тот, что был слева.

— Не могли бы вы побыстрее? — прошипели так близко и неожиданно, что Бакшеев отшатнулся. — У меня, вы понимаете, на счету каждая минута!

— Не надо сердиться, капитан, — примирительным тоном сказал правый проводник. — Мы сделали все, что могли.

— Хорошо, но пожалуйста, побыстрее. Я должен выдать расписку?

— Да, она уже готова. Соблаговолите только вот здесь поставить свое имя.

Степан вдруг остался один. Никто не держал его, он расправил грудь, потянулся и снова ощутил на себе чужие руки. Но уже совсем другие, в этом-то он разобрался сразу.

— Пожалуйста, вперед! — приказали сзади.

Он шагнул раз и второй, поверхность пружинила, провожатые распределились спереди и сзади и веди Степана за руки, как ребенка.

«Трап, — догадался Бакшеев. — А теперь палуба…»

Он подумал, что сейчас его вновь возьмут под руки, но они продолжали идти гуськом. Шагов через тридцать, коротких, неровных шагов, Степана остановили:

— Здесь люк. Спускайтесь осторожно.

— Снимите повязку, — сказал Степан.

— Это мы сделаем внизу. Спускайтесь.

Перебирая скобы, Бакшеев протиснулся в слишком узкий для его туловища люк. Когда закончились скобы, он протянул руки и стал поворачиваться, обшаривая пространство.

Кто-то прикоснулся к его затылку, и черная повязка упала с глаз.

Яркая лампочка на низком подволоке заставила зажмуриться Степана, он поднес к глазам ладонь, прикрывая свет.

Его подтолкнули в спину, он нагнул голову, чтоб не задеть ею за низкий подволок, подошел к овальной двери с высоким порогом — комингсом. За дверью тянулись вдоль переборок двойные, с пробковыми матрацами, койки, свет здесь не был ярким, и Степан насчитал таких коек двенадцать, по шесть с каждого борта.

Он задержался немного, и вновь его подтолкнули. Степан не оборачивался, но все время чувствовал того, кто идет позади.

Вместе миновали они этот отсек, снова протиснулись в овальную дверь, за нею тянулся короткий коридор, а справа чернела неширокая щель. Степану велели остановиться, худая, с длинными пальцами рука отодвинула его в сторону, исчезла в черной щели, расширила ее, щелкнул выключатель, и Степан увидел крохотную каюту, скорее собачью конуру — такой она ему показалась.

— Вот ваше место, — сказали позади. — Можете лечь, если хотите.

«Если сумею», — подумал Степан Бакшеев и втиснулся в каюту.

Небольшая дверца захлопнулась за ним. Степан стоял согнувшись, потом услышал какие-то команды, в брюхе субмарины заурчало — а что он находится на подводной лодке, Степан уже не сомневался. Пробухали подошвами матросы. Потом стало тихо, за переборкой раздался звонок, кто-то крикнул непонятное по-японски, подводная лодка качнулась, застучали дизель-моторы, и Степан почувствовал, что субмарина движется.

Он постоял еще немного, низкий подволок прижал голову к груди, стоять так было неудобно, и Степан присел на краешек узкой койки.

Субмарина уходила в неизвестность.

Вулкан

Тонкая струйка воды прозрачной нитью повисла над кроной раскидистой сосны, оросила темно-зеленые иголки и светлыми каплями по желтому стволу убежала в землю.

Тиэми Тода заглянула в фарфоровый сосуд — она держала его в руке — и увидела, что он пуст. А ей надо полить еще две сосны и вот тот трехсотлетний дубок, гордость ее отца, и клены она не напоила тоже.

Перед девушкой стояло около двух десятков фарфоровых горшочков, в которых росли самые настоящие деревья, только уменьшенные во много раз.

Она посмотрела вокруг, надеясь догадаться, где можно достать воды, ведь этот кувшин принес ей Косаку Хироси: она еще плохо ориентируется в странном жилище отца.

Тиэми поставила пустую посуду и опустилась на татами. Ведь Косаку Хироси обещал вернуться через десять минут, а отца она увидит теперь лишь во время обеда.

Мысли девушки вновь вернулись к патологоанатому.

«Какой он веселый, — подумала Тиэми Тода о Косаку Хироси. — И умный… Много, наверное, знает интересного, прожил такую трудную жизнь».

Впервые она встретилась с ним в Иокогаме. Шеф Тиэми, доктор Адольф Таникава, человек, который нашел девушке отца, представил ей своего молодого коллегу, недавно поступившего в клинику, и сказал, что вместе с ним Тиэми уедет к профессору Накамуре.

…Тиэми почувствовала, что дверь за ее спиной бесшумно открылась. Здесь все открывалось и закрывалось бесшумно. Она обернулась и увидела Аритомо Ямаду, молодого ассистента профессора Накамуры. Их познакомили на второй день после прибытия Тиэми в лабораторию.

— Здравствуйте, Тиэми, — сказал Аритомо Ямада, — Косаку Хироси задержал профессор, поэтому освободится он не скоро. Мне поручено развлекать вас.

Тиэми улыбнулась:

— И с чего вы начнете выполнять это поручение?

Ассистент смутился.

«Ой, да он совсем еще мальчик», — подумала Тиэми, считавшая себя достаточно взрослой в свои двадцать лет.

— Не знаю, — сказал Аритомо. — Что-нибудь придумаем вместе. Давайте погуляем, а потом пойдем встречать подводную лодку. Масаси Кэндо, это наш начальник охраны, сказал мне, что она прибывает часа через два.

— Принесите мне воды, — сказала Тиэми и протянула Аритомо сосуд, — придется сначала полить эти деревья. Потом я согласна участвовать в выполнении порученного вам задания. Так и быть, развлекайте меня, Аритомо-сан.

…Они стояли на берегу подземного залива и ждали появления субмарины. Собственно, подземным залив следовало называть относительно. Над головами синел кусок настоящего неба, и, когда солнце поднималось достаточно высоко, оно заглядывало в кратер потухшего вулкана.

Весь остров, где разместилась лаборатория профессора Накамуры, представлял собой гигантский, торчащий из воды вулкан. Внутри он был полый, залитый океаном, с которым сообщался подводным каналом, настолько широким, что через него свободно проходила подводная лодка и всплывала в бухте, окруженной базальтовыми стенами. Лучшее место для секретной лаборатории трудно было бы отыскать. Со стороны океана случайный наблюдатель не увидел бы ничего, кроме безжизненных скал.

Но внутри потухшего вулкана профессор Накамура и его люди без устали трудились над новым оружием.

Тиэми Тода, конечно, не знала, чем занимается ее отец. Профессор-биолог, крупный ученый — вот, пожалуй, и все, что ей было известно.

— Пришли встречать гостей с острова, госпожа? — услышала Тиэми мужской голос за спиной.

Она обернулась и, оступившись, едва не упала. Аритомо Ямада поддержал ее за локоть.

Перед девушкой, кланяясь, стоял кряжистый японец, пожилой, в форменной фуражке, с плечами борца и крупными зубами. Он обнажил их, приветливо улыбаясь.

— Да, — сказала Тиэми и вопросительно посмотрела на молодого спутника.

— Масаси Кэндо, начальник охраны, — представил плечистого японца ассистент профессора. — А это Тиэми Тода, дочь господина Накамуры.

Тиэми улыбнулась охраннику, тот еще ниже склонил голову, не снимая фуражки, потом резко выпрямился и протянул руку, указывая на что-то за спиной Тиэми.

— А вот и гости, — сказал Масаси Кэндо.

— Смотрите, Тиэми, лодка всплывает! — воскликнул Аритомо.

Сверху ударили яркие лучи, и в свете их девушка увидела, как в бухте вырастает среди пены продолговатый корпус субмарины.

Тиэми с трудом удержалась, чтобы не захлопать в ладоши, — так это было красиво.

Вот на мостике рубки показалась человеческая фигура, из носового люка выскочили два матроса, и лодка двинулась к причалу.

Вскоре они стояли у борта субмарины. Ее командир поприветствовал обитателей острова, почтительно улыбнулся Тиэми.

— Вы получили извещение о том грузе, майор? — спросил командир у Масаси Кэндо.

— Разумеется, и я здесь, чтобы лично принять его.

— Что ж, получайте, — ответил командир и отдал вниз приказание.

Прошло несколько минут, и вот тогда Тиэми Тода впервые увидела его.

Она смотрела в другую сторону, на корму, откуда матросы передавали ящики на берег, поэтому не видела, как вылезал он из носового люка.

Тиэми Тода обернулась, когда матросы субмарины свели его на причал и он остановился прямо перед Кэндо, едва достигавшим головой до мощной груди этого человека.

Она увидела его крупное продолговатое лицо с голубыми, скорее синими, глазами, русые волосы, курчавую бородку, ею успели зарасти подбородок и щеки, прямой нос и сильные руки, немного согнутые в локтях, и всю его позу, настороженную, словно у бойца, не знающего еще, кто будет его противником и в какую минуту начнется бой.

— Я майор Кэндо, — сказал начальник охраны. — Мне поручено встретить и проводить вас в приготовленное помещение. Вы говорите по-японски?

— Вам следовало начать с этого вопроса, майор, — ответил этот человек.

Когда он заговорил, Тиэми Тода вздрогнула. Ее вдруг пронизал непонятный страх. Тиэми вспомнила, что видела эту сцену во сне. Вот все так и было. Подводная лодка, подземный причал, таинственный незнакомец, звук его голоса. Она видела это во сне, и сейчас он должен взглянуть на нее, Тиэми Тода, дочь профессора Накамуры. Сейчас он посмотрит на нее так, как было это во сне.

И страшно ей потому, что помнит Тиэми Тода, чем закончился тогда ее сон.

Он посмотрел на нее, этот человек.

Тиэми закрыла глаза, пошатнулась, ухватилась рукой за Аритомо Ямаду.

— Что с вами? — шепнул ассистент.

Девушка открыла глаза. Незнакомец уходил прочь, сопровождаемый майором Масаси Кэндо.

* * *

— Вы доктор Бакшеев?

— Да.

— Мне чрезвычайно приятно приветствовать вас в моей лабораторий, молодой коллега. Меня зовут профессор Накамура.

Степан Бакшеев пожал плечами и ничего не ответил. После некоторой паузы профессор Накамура спросил:

— Скажите, ведь вы работали в Океанологическом институте?

— Да.

— И являетесь автором статьи «К гипотезе о разумной жизни в океане»?

— Совершенно верно.

— Очень хорошо. Прошу вас садиться. Вы свободны, Масаси Кэндо.

Майор повернулся и осторожно притворил за собой дверь.

Степан Бакшеев продолжал стоять посреди просторного, с огромным окном, кабинета профессора Накамуры, заставленного полками с книгами, лабораторным оборудованием. За окном Степан увидел розоватый пейзаж с просвечивающей сквозь дымку горой Фудзи. Внимательно всмотревшись, Бакшеев понял, что это искусная имитация: и за этим окном такой же базальт, как и тот, из которого состоит весь остров.

— Садитесь, пожалуйста, — вновь сказал Накамура.

Степан опустился в низкое кресло.

— Приступлю сразу к делу, — сказал профессор.

Степан пожал плечами, промолчал.

— Вы находитесь в моей лаборатории, где проводятся опыты с морскими животными. Мне известны обстоятельства, при которых вы попали к нам. Знаю также, что вы — специалист по головоногим моллюскам и другим морским животным, в частности — по дельфинам. Теперь мы будем работать вместе, и от ваших успехов в работе будет зависеть ваша свобода.

— Я ваш пленник?

— Ну зачем так, доктор Бакшеев, — возразил Накамура. — Вы мой коллега.

Бакшеев никогда не слыхал о профессоре с этой фамилией, хотя хорошо был знаком с работами японских морских биологов и даже жил некоторое время на Островах, где он и изучил язык. Впрочем, ничего удивительного в неосведомленности Степана не было. Работы профессора Накамуры были засекречены еще задолго до того, как Бакшеев поступил в университет.

Степан посмотрел на сидящего перед ним профессора. Был Накамура худым смуглым стариком, впалые щеки, глаза прятались за сильными увеличительными стеклами очков без оправы, седые волосы коротко острижены, тонкие губы поджаты, и, когда улыбается Накамура, поблескивают золотые зубы.

Одет он был в белый накрахмаленный халат, халат застегивался сзади, из левого рукава высовывался протез с неподвижными желтыми пальцами.

— Надеюсь, мы сумеем договориться с вами, доктор Бакшеев.

— Что я должен делать?

— Пока ничего. Привыкайте. Отдохните после дороги, а завтра вам покажут ваше рабочее место.

— Я хотел бы…

— Что бы вы хотели?

— Нельзя ли сообщить моим близким хотя бы, что я жив…

— Мы подумаем над такой возможностью, — сказал Накамура и встал. — Скажите, вы большевик?

Степан Бакшеев поднялся тоже.

— Большевик.

— Никогда не видал живого русского большевика. Китайских приходилось. Ну что же, возможно, это даже лучше, что вы большевик… Сейчас вас проводят к себе. До следующей нашей встречи советую ознакомиться с последней научной информацией по биологии дельфинов. Необходимую литературу вам принесут.

Накамура взял Степана Бакшеева за локоть и подвел к двери.

Она распахнулась. На пороге стояла пожилая японка.

— Табэ, отведите доктора в комнату номер семь, — сказал профессор Накамура.

* * *

К вулканическому острову, где пряталась секретная лаборатория, примыкала бухта, надежно защищенная от океана скалистыми берегами. С внешним миром сообщалась она небольшими проходами в ее северной части. Эти проходы были закрыты теперь решетками, и открыть их мог только Масаси Кэндо и сам профессор. Бухта была просторной и глубокой. Коридор, пробитый в скале, соединял ее с основной лабораторией.

На третий день после прибытия Степана Бакшеева разыгрался шторм. Волны били в каменную грудь острова, злобно ворча, откатывались назад и вновь шли на приступ.

Но в бухте было тихо. И только рябь от проникавшего между скал ветра морщинила зеркальную поверхность потемневшей воды.

Вдруг у одного из камней, в изобилии нагроможденных у внутреннего берега бухты, появилась черная голова. Голова медленно повернулась, блеснуло широкое стекло и настороженные глаза за ним, изо рта уходила за спину трубка. Потом все исчезло. Через две минуты у второго камня послышался всплеск, и из воды поднялся человек, затянутый в черный резиновый гидрокостюм. Человек казался уродливым, горбатым из-за двух баллонов со сжатым воздухом за спиной. Он оглянулся и замер, когда ему показалось, будто он слышит шорох, потом скрылся среди камней.

Если б кто-нибудь следил за ним сверху, то увидел бы, как вышедший из воды устроился поудобнее в камнях, отстегнул от пояса резиновую сумку и вытащил оттуда ящичек со множеством ручек и кнопок. Из ящика человек выдвинул длинный металлический стержень, словно хлыст, закачавшийся над ним, покрутил одну-вторую ручку, нажал какие-то кнопки — сбоку на ящике загорелся красный глазок. Он снова нажал кнопку, потом отнял палец и вновь опустил его на светлую пуговку кнопки.

В это же мгновение за многие километры от острова под рукой человека с наушниками на голове легли на бумагу строчки трехстишия средневекового японского поэта Басё:

Едва-едва добрел Усталый до ночлега… И вдруг — глициний цвет!

Где-то далеко, на безымянном острове, человек в черном гидрокостюме и сдвинутой на лоб стеклянной маске нажимал на белую кнопку. И через океан неслись проникновенные классические стихи Басё:

Увидел я раньше всего В лучах рассвета лицо рыбака, А после — цветущий май.

Человек с наушниками записывал на бумаге:

За колосок ячменя Я схватился, ища опоры… Как труден разлуки миг!

Еще через некоторое время бессмертные стихи превратились в деловые строчки рапорта Генриха Шрайбера-Раумера, отправленного в Берлин, на Тирпицуфере, 74, в «лисью нору» адмирала Канариса.

«Адольф Гофман-Таникава подготовил агента Косаку Хироси, японца по национальности, патологоанатома, 29 лет. Завербованный под кличкой Кёрай, Косаку Хироси с помощью Таникавы внедрен в лабораторию профессора Накамуры. Согласно сообщению, прибыл на место и приступает к работе.

Раумер».

Друг или враг?

— Спасибо, отец. Вы так добры ко мне.

— Ты здесь хозяйка, Тиэми. Я сделаю так, чтобы ты не нуждалась ни в чем.

— Я буду помогать вам, отец, в вашей работе.

— Отдохни еще немного, Тиэми. Осмотрись, привыкни к новой обстановке. Тебе, наверное, скучно у меня… Здесь нет твоих подруг… И ты единственная женщина на острове, не считая старой Табэ. Но помощники мои — молодые люди. Они будут рады сопровождать тебя на прогулках. Я скажу, чтоб тебе приготовили костюм для подводной охоты.

— Это, наверное, очень интересно, отец.

— Конечно. Раньше я сам увлекался подводной охотой, а сейчас не имею права тратить свое время на развлечения. Судьба нашей родины зависит от меня, Тиэми.

— Отец, я…

— Понимаю, ты хотела бы знать, чем твой отец занимается здесь, на острове. Не так ли?

— Я не любопытная, отец.

— И все же тебе хотелось бы знать… Не спорь, это можно понять. Что ж, ты узнаешь об этом, но не сразу. Видишь ли, я тебе вполне доверяю, но следует тебя подготовить к восприятию нескольких совершенно необычных для тебя истин. Кстати, Тиэми, тебе никогда не казалось, что животные, окружающие человека в его жизни, будто понимают, о чем ты думаешь или говоришь?

— Да-да, отец, я не раз замечала и размышляла об этом!

— Вот видишь. И что ты думала по этому поводу?

— Я была еще девочкой, у меня была собака, и мне иногда становилось жутко, когда собака смотрела на меня. Мне все время казалось, будто она хотела что-то сказать.

— И это собака, имеющая относительно небольшой мозг! А ведь существуют гораздо более высокоорганизованные животные, со сложным, не уступающим в этом отношении человеку мозгом. И обладающие при этом такими качествами, каких нет у человека. И вот поставить эти качества на службу нашему народу… Словом, ты все узнаешь. Скажи, ты давно знакома с этим Косаку Хироси?

— Я работала с ним в одной клинике, и, как ты знаешь, мы приехали сюда вместе. Он интересный, хороший человек.

— И нравится тебе? Ладно. Вот и он идет сюда.

— Здравствуйте, господин профессор, здравствуйте, Тиэми.

— Мы рады вас видеть, молодой человек. Оставляю дочь на ваше попечение. Покажите ей нашу библиотеку и проводите в сад. Она не была еще там, а вы, насколько мне известно, все уже осмотрели…

— Кроме океанариума, господин профессор.

— Ну там мы побываем все вместе. Пришлите ко мне в лабораторию Аритомо Ямаду.

— Хорошо, сэнсей.

* * *

Стая мелких рыбешек медленно продефилировала к коралловым кустам и разбилась на группы, одна за одной исчезавшие меж ветвей. Из впадины показались продолговатые тени и бок о бок поплыли к отвесной скале, облепленной разноцветными водорослями.

— Посмотрите, какое богатство красок! — послышался в наушниках Степана Бакшеева звонкий голос Аритомо Ямады.

— Жалко, что нельзя это сфотографировать, — ответил Степан.

Аритомо вытащил нож и протянул его вперед, стараясь отделить от скалы оранжевый стебель.

— Это очень вкусно, если умело приготовить, — сказал он и стал складывать водоросли в сумку, прикрепленную к поясу. Пузырьки воздуха от его головы хрустальной цепочкой уходили к поверхности.

— Не пора ли нам возвращаться? — спросил Степан Бакшеев. — Мы далековато забрались.

— Дальше острова не уйдем, — ответил Аритомо Ямада. — Ведь бухта закрыта со всех сторон. Сюда не проникнет и отсюда не уйдет ни одно существо с диаметром тела больше дюйма.

Он закрыл сумку, повис вниз головой и, перебирая ногами-ластами, заскользил вдоль скалы.

Степан остался на месте. Это была его первая подводная прогулка в особых скафандрах, позволявших человеку чувствовать себя в море буквально как рыба в воде, и Степан не мог отделаться от ощущения, что он загадочным образом приобрел вдруг способность летать, быть легче окружающей среды, становиться невесомым. К человеку такая способность приходит во сне, и, познав ее наяву, Бакшеев был так захвачен всем этим, что на время забыл о своем непонятном для него положении то ли гостя, то ли пленника.

К работе его еще не привлекали, если не считать работой чтение литературы о дельфинах, ее в большом количестве поставлял ему ассистент профессора Аритомо Ямада.

«Сегодня началась вторая неделя моего-пребывания на этом странном острове, — размышлял Степан Бакшеев. — Профессор почему-то не пожелал со мной увидеться еще раз…»

Степан вспомнил, как на второй день в его комнате появился молодой японец и сказал, что его зовут Аритомо Ямада, профессор, мол, Накамура поручил ему показать доктору Бакшееву лабораторию.

То, что Степан увидел здесь, на острове, потрясло размахом, широтой интересов человека, сделавшего все это. Отличное оборудование, первоклассная аппаратура… Назначение многого было ему непонятно. Кое-что проводник Степана объяснял, а иногда говорил: «Узнаете со временем». Вежливо, но уходил от ответа. И Бакшеев чувствовал, что самого главного ему, конечно, не показывают. Собственно говоря, он видел лабораторию для всесторонних исследовательских работ в области биологии морских животных. И он был не столь наивен, чтобы думать, что в этой лаборатории, куда надо за многие мили добираться на подводной лодке, занимались невинным препарированием осьминогов и дельфинов.

Бакшеев вспомнил, как перебирал он пачку книг и реферативных статей, принесенных Аритомо Ямадой, и нашел брошюру с занятным заголовком — «Младшие или старшие братья по разуму?». Книга заинтересовала Степана. Автор не сомневался в разумности дельфинов, он ставил вопрос: не разумнее ли людей эти загадочные существа? Издана брошюра была в Мельбурне…

После первой встречи Степан Бакшеев видел профессора Накамуру еще один раз, когда Аритомо привел Степана в океанариум. Накамура отдавал распоряжения лаборантам, собиравшим у стенки океанариума какую-то аппаратуру.

Профессор увидел Бакшеева, кивнул ему и, не говоря ни слова, удалился, сопровождаемый лаборантами. Они уходили, согнувшись под тяжестью ящиков.

Здесь, в океанариуме, Бакшеев понял, что интерес Накамуры к дельфинам далеко не академический. Дельфины были хозяевами этого гигантского сооружения. Океанариум состоял их трех бассейнов, соединявшихся между собой. Каждый из них имел площадь не менее тысячи квадратных метров. Помимо бассейнов существовали помещения поскромнее размерами, но тоже с океанской водой. От одного из бассейнов прямо в скалу уходил трехметровой ширины рукав. Вся система бассейнов сообщалась с бухтой. И всюду, во всех помещениях океанариума, Степан видел дельфинов. Здесь были афалины и гринды. И только в одном из загончиков Бакшеев увидел беломордых дельфинов.

— Что это? — спросил он Аритомо Ямаду. — Вы работаете с дельфинами? Зачем?

Аритомо Ямада пожал плечами.

— Я должен вам все показать. Рассказывать — прерогатива господина профессора…

* * *

После посещения океанариума Степана Бакшеева не беспокоили целый день. А к вечеру пришел Аритомо Ямада и принес статью американского ученого «О загадочных свойствах кожи дельфинов».

— Это интересно, — сказал Аритомо Ямада. — Ознакомьтесь, пожалуйста.

Этой статьи Бакшеев раньше не видел. Американец обратил внимание на то, что дельфины непостижимым образом уменьшают завихрения при движении в воде и развивают такую высокую скорость, что она явно не соответствует силе их мускулов.

Ученый предположил, что поток воды вблизи хвоста плывущего дельфина движется назад относительно окружающих слоев воды, а задняя часть тела дельфина уменьшает завихрения..

«Что ж, это понятно, — подумал Бакшеев, листая статью и вспоминая о «парадоксе Грэя», — попросту гидродинамические свойства тела дельфина гораздо более совершенны, чем в конструкции любого аппарата, созданного человеком для движения в водной среде…»

Он отвел глаза от статьи и покосился на Аритомо Ямаду, стоявшего у стены. Ассистент рассматривал — или делал вид, что рассматривает, — копию с картины Сессю «Горный пейзаж».

«Не этим ли они здесь занимаются? — подумал Степан. — Разрабатывают оптимальную форму торпед и субмарин, изучая особенности строения тела дельфинов…»

— Гидродинамические свойства тела дельфинов — вчерашний день науки, — словно прочитав его мысли, заговорил вдруг Аритомо Ямада. — Быстроходность этих животных обеспечивается не только формой и мускульной энергией хвоста.

— Вы имеете в виду строение кожи?

— Да, и в той статье, что вы держите в руках, говорится об этом как о каком-то откровении.

Аритомо Ямада усмехнулся, подошел к Степану и взял из его рук статью.

— Вот смотрите: «Нами установлено, что дельфины обладают специфической структурой кожного покрова с его гидрофобными, антитурбулентными и гасящими свойствами. Одной из причин столь быстрого движения их в воде является существование двигательного механизма кожи, сбивающего вихревые потоки вокруг быстро перемещающегося тела». Об этом мы знали уже несколько лет назад.

«Зачем он говорит мне это?» — подумал Степан.

— Вы ведь тоже работали над этой проблемой? — спросил его Аритомо Ямада. — Можете не отвечать, но я должен предупредить, что за вашими исследованиями постоянно следили. Впрочем, на деятельность профессора Ветрова, вашего шефа, режим секретности не распространялся. Не так ли?

— Верно, — сказал Степан Бакшеев. — Это верно.

— Ветров многое успел сделать, — продолжал Аритомо Ямада. — Он приблизился к решению главной проблемы, и если бы не эта его нелепая смерть…

Аритомо Ямада вдруг замолчал, пересек комнату Степана и опустился на татами.

«Стоп! — подумал Бакшеев. — Он знает даже о Ветрове?! Что это значит? Кто он, этот парень? Спокойно, Степан, спокойно, держи ухо востро…»

— Итак, о коже дельфинов, — сказал Аритомо Ямада. — Эта статья устарела, господин Бакшеев.

— Устарела?

— Конечно. Ведь существует уже искусственная кожа, обладающая свойствами настоящей. Она испытана и показала, на что способен предмет, обшитый такой кожей и движущийся в воде. Мне бы хотелось, чтоб вы вместе со мной поработали над этой проблемой.

— Вы создали такую кожу? — спросил Бакшеев.

— Да, я создал ее. Но есть еще ряд нерешенных вопросов. Жаль, что вы не сможете поработать со мною вместе…

— Почему не смогу? — спросил заинтересованный Степан.

— Профессор Накамура имеет в отношении вас другие планы.

— Какие?

— Об этом он скажет вам сам.

Степан Бакшеев понял, что расспрашивать Аритомо Ямаду бесполезно.

— Вы говорили об искусственной коже, — сказал он.

— Да, говорил. Мне удалось проникнуть в механизм кожи дельфинов, и я попытался имитировать его.

— Это любопытно, — сказал Бакшеев.

— Как-нибудь покажу вам ее в действии.

Аритомо Ямада поднялся, оставив статью на татами, прошел к двери и обернулся:

— Уже поздно. Вам нужно хорошо отдохнуть. Завтра мы пойдем на подводную прогулку. Майор Масаси Кэндо подписал для вас разрешение.

Он помедлил, нащупал за спиной рычаг, отодвигающий массивную дверь в глубь стены, и тихо проговорил:

— Сожалею, что нам не придется поработать вместе. До завтрашнего дня, господин Бакшеев.

Дверь бесшумно раскрылась и вновь сомкнулась. Аритомо Ямада вышел, оставив Степана Бакшеева наедине со своими мыслями.

* * *

Тень Аритомо Ямады исчезла в зарослях водорослей. Степан наслаждался невесомостью своего большого тела. В гидрофонах послышался шум. Степан посмотрел вверх и увидел группу дельфинов, промчавшихся у поверхности. Степан шевельнул ногами и двинулся вниз, туда, где скрылся Аритомо Ямада.

Ему показалось, что какой-то продолговатый предмет проскользнул стороной.

«Аритомо Ямада? — подумал Степан. — Нет, там он не мог оказаться. Кто-нибудь третий?..»

Додумывая эту мысль, Степан продолжал опускаться, и вот он уже видел стоявшего на выступе скалы Аритомо Ямаду.

Вдруг Степан Бакшеев рванулся вперед. За спиной Аритомо Ямады он увидел быстро приближающуюся тень и, прежде чем сумел различить, что это такое, рванулся вперед с криком: «Сзади, сзади!»

Аритомо Ямада мгновенно повернулся; на него неслась трехметровая рыба-меч. Ее страшное оружие сейчас пронзит насквозь скафандр и беззащитное тело человека. Бакшеев мчался наперерез, но его скорость была ничтожна по сравнению со скоростью живого меча.

Аритомо Ямада успел броситься ничком в заросли авизалии, страшное оружие пронеслось рядом со спиной Аритомо Ямады и вонзилось в расщелину скалы.

Рыба-меч попала в западню.

Она принялась яростно извиваться всем телом, с силой ударяла хвостом, дергалась, пытаясь освободиться, и обрывки водорослей, перемешанных с илом, закрыли место, где едва не разыгралась трагедия.

Когда рыба вонзила свой меч в расщелину, Бакшеев выхватил нож и бросился к ней. В замутненной илом воде он еще различал веретенообразное тело чудовища и нанес несколько быстрых и сильных ударов.

Рыба-меч продолжала вырываться из западни, окрашивая кровью воду.

Прошло еще немного времени, и рыба-меч перестала двигаться вовсе. Медленно оседали на дне обрывки водорослей и частички ила.

Аритомо Ямада вплотную подплыл к Степану, схватил руками за плечи и приблизил свой шлем к шлему Бакшеева. Глаза Аритомо Ямады сквозь двойное стекло скафандров в упор смотрели в лицо Степана.

— Вы спасли мне жизнь, — растроганно произнес Аритомо Ямада. — Я ваш должник, господин Бакшеев.

— Меня зовут Степан, — ответил Бакшеев. — И бросьте говорить об этом.

Он снял руки Аритомо Ямады со своих плеч и посмотрел на часы, вмонтированные в запястье скафандра.

— Надо же, — удивился он, — прошло всего четыре минуты с тех пор, как я стал опускаться, чтобы найти вас здесь…

— Пора возвращаться, — сказал Аритомо Ямада. — Пойдемте.

— А трофей? — спросил Бакшеев.

— Пусть остается на месте.

Пологие ступени опускались в бухту метра на четыре в глубину. По ним Бакшеев и Ямада поднялись на площадку и по галерее, соединяющей бухту с помещениями океанариума, прошли в комнату, где раздевались перед спуском в воду. Здесь они сняли скафандры и передали их молчаливому средних лет лаборанту в желтой униформе, которую носила охрана лаборатории и обслуживающий персонал.

Аритомо Ямада подхватил сумку с водорослями и знаком велел Бакшееву следовать за ним.

Молча дошли они до комнаты Степана, и только возле нее Аритомо Ямада тронул Бакшеева за локоть.

— Отдыхайте, а я пойду приготовлю это… — Он поднял и опустил сумку. — Я зайду за вами позднее. Хочу познакомить вас с дочерью профессора Накамуры. Интересная девушка.

Он помолчал.

— О нашем приключении не говорите.

Степан согласно опустил голову.

— Спасибо, — сказал Аритомо Ямада, сжал Бакшееву локоть и зашагал по коридору, залитому светом матовых ламп.

* * *

Сильная струя воды вырывалась из брандспойта и хлестала по лоснящейся на солнце палубе американского танкера «Челленджер». День стоял жаркий, и матросы то и дело принимались окатывать палубу забортной водой, хотя и ее температура была не на много ниже температуры воздуха.

«Челленджер» шел в Австралию с грузом горючего для английских и американских самолетов в сопровождении конвоя из двух корветов — кораблей противолодочной обороны.

Ричард Кэррол, капитан «Челленджера», в последние дни не уходил с мостика. Танкер проходил район, где можно было ожидать нападения с воздуха или из морских глубин, а на борту судна — десять тысяч тонн авиационного бензина, и на эти юркие кораблики, что шныряют рядом, у капитана были не очень большие надежды. Ричард Кэррол и спал на мостике, приспособив для того узкий диванчик в штурманской рубке.

Сейчас, в полдень, Ричард Кэррол склонился над штурманским столом и прикидывал циркулем, сколько миль осталось до места, где, согласно шифрованной радиограмме, их ждал дополнительный конвой.

Как выяснилось впоследствии, первым увидел их матрос Перкинс. Он стоял на переходном мостике со шлангом в руках и окатывал танки струей воды. Трудно сказать, что заставило его взглянуть в сторону океана, но Перкинс глянул туда и увидел на блестящей поверхности его две темные точки, параллельными курсами идущие к борту «Челленджера». Корветы-телохранители спокойно шли впереди и сзади подопечного корабля.

Разинув рот, Перкинс застыл, глядя на приближающиеся предметы, шланг выскользнул из его рук и упал, дергаясь от напора воды и швыряя струю в разные стороны.

Наконец Перкинс пришел в себя, с криком «Торпеды! Торпеды!» метнулся к противоположному борту, прыжком перемахнул через леерное ограждение и бросился в океан.

На палубе услышали крик. Люди в панике заметались по судну. Ричард Кэррол стоял на крыле мостика и, вцепившись в планшир, лихорадочно рассчитывал маневр судна, чтоб уйти от торпед. Он скомандовал: «Право на борт!» Громадное судно стало медленно разворачиваться. Капитана удивило, что корветы продолжают идти как ни в чем не бывало. Неужто не слышат они шума винтов субмарины?

Теперь Ричард Кэррол ясно видел, что взрыв неизбежен, торпеды шли прямо на «Челленджер», капитан отвернулся и не щурясь, невидяще глянул на солнце…

— Смотрите! Смотрите, сэр! Это кричал второй штурман.

Капитан оглянулся и увидел, как черные точки свернули с пути и уходят прочь от «Челленджера». Ричард Кэррол схватил бинокль, и едва он успел поймать торпеды в окуляры, они пошли друг другу навстречу.

Зеленая колонна медленно вырастала из воды. Вершина ее была увенчана белой клубящейся пеной. Колонна поднималась все выше и выше, вот она замерла и с грохотом вернулась в океан. Крутая волна резко тряхнула танкер, и маленькие корветы по рубки зарылись в ней.

Вскоре океан успокоился. Танкер «Челленджер» продолжал идти прежним курсом, неся в своем брюхе горючее для самолетов. Командиры корветов, когда они все благополучно пришли в базу, клятвенно уверяли Ричарда Кэррола, что их гидроакустики не зафиксировали ни шума винтов подводной лодки, ни шума двигателей торпед, и искоса поглядывали на серебряный вихор капитана танкера.

* * *

— Мне просто не верится, Аритомо Ямада… Неужели это те самые водоросли, что вы нарвали в бухте?

— Те самые.

— Тогда вы волшебник, — сказал Бакшеев.

— А вам не нравится, Тиэми Тода? — спросил у девушки молодой ассистент.

Дочь профессора Накамуры сидела несколько поодаль, потупив глаза, и не произнесла ни слова за весь вечер, по крайней мере, с тех пор как сюда, в комнату Аритомо Ямады, вошел Степан.

Не сразу услыхав вопрос, она вскинула глаза, мельком взглянула на Степана и, обращаясь к Аритомо, едва слышно произнесла:

— Да, мне понравилось, очень… — И снова опустила глаза.

«Что это она? — подумал Бакшеев. — Пуганая какая-то…»

А Тиэми Тода думала о том странном сне, какой привиделся ей еще в Иокогаме, и о герое этого сна — он сидел сейчас с нею вместе и нахваливал кушанье, приготовленное Аритомо Ямадой.

— Расскажите о дельфинах, — попросила девушка Аритомо. — Их так много здесь…

— Хорошо, — сказал молодой японец. — Я расскажу вам об одном замечательном дельфине. Его называли Джеком из Пилароса. Недалеко от Новой Зеландии есть Французский пролив с быстрым течением. Он начинается у островов Дюрвиль и Пиларос Саунд и доходит до Тасманского залива. Предательские течения и острые подводные скалы создали проливу плохую славу…

Первой познакомилась с этим замечательным дельфином шхуна «Бриднель» из Бостона. Произошло это в один из штормовых дней 1871 года. Шхуна шла в Сидней. И тут команда заметила перед носом корабля большого серо-синего дельфина.

Матросы по ошибке приняли его за молодого кита и хотели было загарпунить, но жена капитана отговорила их. Пробираясь сквозь туман и дождь вслед за играющим дельфином, корабль благополучно прошел через опасный пролив. Так началась удивительная карьера Джека. С тех пор он всегда ожидал проходящие корабли, чтобы провести их через пролив. Скоро он стал известен среди моряков во всем мире.

Джек встречал корабли, приветствуя их прыжками. Моряки и пассажиры разражались аплодисментами и радостными криками. С тех пор как Джек заступил на службу, в водах Французского пролива не было ни одного кораблекрушения.

Джек обычно плыл недалеко от корабля, время от времени подныривая под него, чтобы вынырнуть у противоположного борта, словно сторожевая собака, загоняющая овцу в стадо. И когда корабль подходил к пенящимся водам Французского пролива, Джек вырывался вперед и оставался перед форштевнем корабля на виду у рулевого, пока судно не преодолеет опасную зону.

В 1903 году пьяный пассажир с корабля «Пингвин» выстрелил в Джека из пистолета. Команда корабля хотела линчевать этого пассажира, и капитану пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить матросов отказаться от своего решения. В течение двух недель Джек не появлялся на «службе», и все решили, что он убит. Но однажды ясным утром он снова появился, этот надежный лоцман Французского пролива.

Муниципалитет Веллингтона принял постановление, защищающее Джека от покушений на его жизнь. Этот закон моряки выполняли с особой радостью.

После случая с «Пингвином» Джек никогда больше не выходил встречать этот корабль — единственное судно, которому он отказывал в помощи. Моряки перестали наниматься на это судно, утверждая, что «Пингвин» проклят. И в конце концов корабль наскочил на скалы и затонул.

Джек оставался на своем посту до апреля 1912 года, а потом пропал так же неожиданно, как и появился… Благодарные люди воздвигли Джеку памятник на одной из набережных Веллингтона…

— Удивительные животные, — проговорила Тиэми Тода. — Мне кажется, что они все знают о нас, людях…

Степан и Аритомо Ямада переглянулись.

Когда перешли к чаю, Ямада сказал Степану:

— Вы отлично знаете наш язык. Я пытался изучить русский, но за недостатком времени в этом далеко не преуспел. Мне известно, что у русских есть замечательные поэты.

— Конечно, — сказал Степан. — Но в Японии каждый японец пишет стихи.

— Писать стихи — не значит быть поэтом, — возразил Аритомо. — Прочтите что-нибудь по-русски.

Бакшеев пожал плечами.

«Дела, — подумал он, — самое время устраивать литературный вечер… Неизвестно, что со мной будет завтра, дома меня уже похоронили… Ну что ж, надо читать стихи. Это не самое худшее из того, что мне предстоит…»

Он помедлил немного и принялся читать негромким глуховатым голосом:

— Чародейкою-зимою Околдован, лес стоит. И под снежной бахромою, Неподвижною, немою, Чудной жизнью он блестит. И стоит он, околдован, — Не мертвец и не живой, — Сном волшебным очарован, Весь окутан, весь окован Легкой цепью пуховой…

Звуки чужого языка проникали в сознание Тиэми Тода, и ей казалось, будто она понимает, о чем говорит этот огромный человек, так не похожий на тех, кто окружал ее всю жизнь.

А Бакшеев продолжал читать стихи: Тютчева, Лермонтова, Блока. Наконец он замолк и пристально посмотрел на девушку. Она словно завороженная смотрела на него и на этот раз не отвела глаз.

— Вы любите стихи? — спросил Бакшеев по-японски.

— О да, — ответила Тиэми.

— Она сама их пишет, — улыбаясь сказал Аритомо, — и даже опубликовала некоторые из них.

— Это интересно, — сказал Степан, — прочитайте, пожалуйста.

Тиэми не заставила себя упрашивать. Она склонила голову и стала читать. Это были традиционные японские трехстишия — хокку:

Поставить паруса легко, Но, оттолкнув от лодки землю, Каким ты ветром паруса наполнишь?

«Как жаль, что сны не повторяются, — подумала она. — Я хотела бы увидеть снова…»

Зеленая луна Светит в глаза, И горячим становится сердце.

«Этому человеку можно довериться, — подумал Аритомо Ямада. — Он такая же птица в клетке…»

Я ищу опору И хватаюсь за нити, Оборванные нити дождя.

«Нельзя сидеть сложа руки, — подумал Бакшеев. — Неизвестность лишает уверенности в своих силах. Надо искать выход».

Черная сакура Зацветает в душе. Скоро ли грянет гром?

Бесшумно раздвинулись двери, и вошел, улыбаясь, Косаку Хироси. Тиэми поднялась на ноги, вслед за нею встал Степан, чувствуя, как затекли ноги от непривычной позы.

Аритомо Ямада продолжал невозмутимо сидеть.

— Извините, — сказал Косаку Хироси, — я помешал вашей беседе, но профессор просит господина Бакшеева почтить его своим посещением. Мне поручено проводить вас.

Он низко поклонился и повернул к двери. Бакшеев нерешительно посмотрел на Тиэми, потом на Аритомо. Последний едва заметно наклонил голову.

— Простите… Ваши стихи прелестны, но мне необходимо уйти, — сказал Бакшеев, обращаясь к девушке.

Она не ответила, и Степан вслед за Хироси вышел в коридор.

* * *

— Мне нужно спросить вас кое о чем, господин Бакшеев, — сказал профессор Накамура, когда они остались вдвоем.

— Готов ответить вам, насколько это в моих возможностях, при условии, что не будут затронуты интересы моей страны и ее союзников.

— Понимаю вас, — сказал Накамура. — Можете мне поверить, что ни о чем подобном я и не помышлял. Речь идет о сугубо научной проблеме. Меня интересует ваше мнение по такому вопросу: чем объяснить нередкие случаи обсыхания животных и гибель их на берегу? Вам известны, конечно, такие случаи?

— Еще бы, — ответил Степан. — Я специально выезжал на Камчатку для расследования причин гибели большого количества китов.

— Согласитесь, что это странно. Животные, обладающие великолепными способностями ориентироваться в водной среде, вдруг теряют это качество и оказываются на берегу! Не объясняется ли это массовым психозом, толкающим животных на коллективное самоубийство?

— Мне кажется, следует разграничивать случаи одиночного и группового обсыхания, — произнес Бакшеев. — Вы знаете, как развито чувство взаимопомощи у дельфинов. Можно предположить, что первое животное, попав на мель и не имея возможности выбраться в безопасное место, подает сигнал бедствия. Остальные дельфины спешат на помощь и разделяют судьбу жертвы.

— А что вы скажете об одиночных обсыханиях?

— Ответить на этот вопрос однозначно гораздо труднее, — сказал Бакшеев. — По всей вероятности, внешние условия, в которые попадает дельфин, выводят из строя его эхолокационный аппарат. Ведь известно, что случаям обсыхания сопутствуют штормовая погода, ветер, дующий с моря, высокая зыбь. У нас на Охотском море, где большая амплитуда колебания между приливным и отливным уровнями, есть настоящие китовые ловушки, обычно в устьях рек. Во время сильного шторма грунт перемешивается с пузырьками воздуха, образуется среда, в которой эхолокационные сигналы дельфинов и китов искажаются. Эти помехи дезориентируют животных и сбивают их с правильного курса.

— Любопытно, — сказал профессор. — Но чем вы объясните массовое выбрасывание животных в спокойную погоду и одновременно, как будто они подчинялись какой-то команде со стороны? Не думаете ли вы, что животные действительно совершают самоубийство, выполняя чью-то волю? И поступают так, отдавая себе отчет в том, что они делают?

— Но для этого надо признать, что они наделены разумом, — возразил Бакшеев.

— А разве вы думаете иначе? — спросил профессор Накамура.

…Аритомо Ямада встретил Степана за поворотом коридора.

— Я ждал вас, — сказал он Бакшееву.

В комнате он подошел вплотную к Степану и тихо проговорил:

— Ничему не удивляйтесь. Не торопитесь отвергать предложения Накамуры. Он сделает вам их завтра. Вам нужно выиграть время. И мне тоже. Я — ваш друг.

Он нащупал ладонь Бакшеева и стиснул ее.

— Вспомните рыбу-меч. Как она попала в бухту, если все выходы и входы наглухо закрыты службой майора Масаси Кэндо?

Тайна профессора Накамуры

Кошмар повторялся несколько раз, и, чтобы справиться с ним, Степан открыл глаза, посмотрел на часы с суточным циферблатом. Стрелки часов свидетельствовали о том, что в обычной жизни наступило утро.

«Что оно принесет мне? — подумал Бакшеев, с трудом повертываясь в небольшой круглой ванне. — Этот разговор с профессором Накамурой… И слова Аритомо Ямады. Действительно, как могла попасть в бухту эта хищница? Значит, есть неизвестный охране проход? И Аритомо не хочет, чтоб кто-нибудь узнал о нем… Кто он? На провокатора не похож, да и к чему им эти проверки? Убрать меня можно было и раньше…»

Так и не приняв решения, Бакшеев закончил туалет и в ожидании завтрака уселся за принесенные вчера Аритомо Ямадой рефераты. Степан перелистывал страницы, делая на полях пометки карандашом, и вдруг увидел прямо перед собой пожилую японку, она бесшумно вошла в комнату. Двери комнат на этом острове не имели внутренних запоров.

Бакшеев узнал Табэ, служанку профессора.

— Господин приглашает вас позавтракать с ним вместе, — сказала она, поклонилась, попятилась к двери, еще поклонилась и исчезла.

Степан неплохо ориентировался в расположении жилых и служебных помещений лаборатории и без труда добрался до комнаты, служившей кабинетом. Здесь были сам профессор, его дочь, Аритомо Ямада, Косаку Хироси, майор Масаси Кэндо и мрачного вида японец, его Бакшеев видел впервые.

— А вот и господин Бакшеев, — очень любезно произнес Накамура. — Садитесь, пожалуйста. С сегодняшнего дня вы можете считать себя сотрудником лаборатории.

«А о том, захочу ли я этого, меня и не спрашивают, — подумал Степан. — Что ж, сотрудник так сотрудник. Поглядим, что будет дальше».

— Вы знакомы со всеми, кроме капитана Мицуёси Набунаги, — сказал профессор. — Капитан редко бывает здесь, у него трудная должность, но Мицуёси Набунага блестяще справляется с нею, и сегодня мы рады видеть его и познакомить с вами.

Табэ внесла поднос и стала оделять всех чашечками с едой.

— Вы написали отчет о вскрытии? — спросил Накамура у Косаку Хироси.

— Да, господин профессор, — приподнимаясь, ответил патологоанатом.

— После завтрака принесите материалы сюда.

— Хорошо, сэнсей.

Накамура взглянул на Тиэми Тода.

— Ты неважно выглядишь сегодня. Ты нездорова?

— Нет, нет, все в порядке, отец.

— Вы, Аритомо Ямада, сегодня займитесь с Фаситором. Что-то не нравится мне его поведение. Наш новый коллега попозже присоединится к вам.

Профессор Накамура с улыбкой посмотрел на Бакшеева.

— Вы не возражаете против совместной работы с Аритомо Ямадой? Нет? Вот и прекрасно.

После завтрака все поднялись, сложив ладони около груди. Один за другим сотрудники лаборатории удалились. Профессор Накамура и Бакшеев остались одни.

— Не хотите ли закурить? — спросил профессор, протягивая коробку с сигарами.

— Благодарю, — сказал Бакшеев, но сигару не взял.

Заядлый курильщик, он после приключений последних недель утратил всякую тягу к табаку.

— Я много знаю о вас, Бакшеев, — начал Накамура. — Мне нравится смелость ваших идей. К сожалению, профессор Ветров слишком рано ушел из жизни…

— Да, профессор Ветров рано умер, — сказал Степан.

— Я несколько осведомлен о вашей совместной работе и благодарю провидение, которое привело вас ко мне. Надеюсь, здесь, на этом острове, вы будете таким же талантливым исследователем, каким были у профессора Ветрова.

— Что именно требуется от меня? — спросил Бакшеев.

— Пока ничего. Для начала я кое-что покажу вам. Об этом ваш шеф мог только мечтать. Идемте со мной…

Одна из стен этого помещения была сплошь покрыта разнообразной аппаратурой. Назначение ее было мало понятным Бакшееву, и он с любопытством оглядывал ряды индикаторных ламп, экранов, напоминающих экраны осциллографов, бесчисленные тумблеры и кнопки. На остальных стенах приборов было тоже немало, но между ними оставалось хоть какое-то свободное пространство.

Посреди комнаты возвышался пульт, рядом, под углом друг к другу, стояли два кресла. Они напоминали кресла из парикмахерской. Впечатление усиливали странные колпаки над изголовьями, словно аппараты для сушки волос.

Профессор Накамура подвел Бакшеева к одному из кресел и знаком пригласил сесть. Степан повиновался. Кресло оказалось весьма удобным.

Бакшеев скосил глаза вправо и увидел, как профессор отошел к боковой стене, навстречу ему выдвинулся стержень с утолщением на конце. Накамура приблизил этот стержень ко рту и проговорил несколько слов, их смысла Степан не сумел различить.

«Микрофон», — подумал Бакшеев.

Затем профессор вернулся к Степану, продолжавшему сидеть в кресле, и руками взялся за колпак над его головой.

— Сейчас вы увидите, как далеко ушел я по сравнению с профессором Ветровым, — горделиво произнес Накамура. — Сидите спокойно.

Накамура щелкнул тумблером, и колпак стал опускаться на голову Степана. Он снова подумал о сходстве колпака с тем, какие надевают на головы модниц, и решил, что стать вдруг завитым, как барашек, — не самое страшное из ожидавших его неожиданностей.

Колпак закрыл голову до половины лица. Стало темно. Степану вдруг вспомнилась та темнота, он опустил глаза и с облегчением различил свет, идущий из-под колпака снизу.

— Приготовьтесь! — услыхал он голос профессора.

Бакшеев не видел хозяина лаборатории, но по голосу понял, что тот устроился в кресле рядом.

Вдруг Степан ощутил мелодичный звон. Он сразу понял. Именно не услышал, а ощутил… Непосредственно своим сознанием, мозгом, без участия органов слуха.

Звон сменился низким гудящим тоном, затем раздался тоненький свист и звуки, напоминающие плач ребенка.

Степану показалось вдруг, что голова у него постепенно разбухает, увеличиваясь в размерах. Он забыл, что голова стиснута обручами колпака, и попытался тряхнуть ею. Голова даже не шевельнулась.

Снова раздался свист, он становился все пронзительнее. У Степана заложило уши. Наконец свист оборвался на самой высокой ноте, и появился голос:

— Хорошо, что ты пригласил меня, Старший Самурай.

Эти слова были произнесены по-японски, и Степан понял, что говорит не профессор, тем более сразу же за этой фразой в его мозгу возникла другая.

— Я тоже рад встрече с тобой, — ответил голос. Это был голос Накамуры.

— Но причины, вызвавшие радость у тебя, и мое желание встретиться с тобой различны, Старший Самурай.

— Ты говоришь загадками.

— Сейчас я скажу все.

— Нет, нет! Не сейчас! Сегодня я снова встречусь с тобой позднее. Понятно? Позднее…

Бакшееву показалось, что профессор испуган.

— Хорошо. Что хочешь ты от меня, Старший Самурай?

— Рядом со мной находится молодой коллега. Он давно ищет встречи с тобой, Старшая Мать. Он ученый. Зови его Доктор.

— Я рада приветствовать вас, Доктор, — произнес все тот же далекий голос. Степан сообразил, что обращаются к нему.

— Поздоровайтесь, Бакшеев, — вмешался профессор.

Степан разжал губы, пытаясь произнести хоть слово, но не мог ничего сказать, снова стала увеличиваться голова, он догадался, что отвечать надо мысленно, попытался сосредоточиться, услышал: «Я плохо слышу его», почувствовал, будто голову разрывают на части, хотел крикнуть, и вдруг все исчезло.

Открыв глаза, он увидел перед собой обтянутое желтой кожей лицо профессора Накамуры. Единственной рукой профессор расстегивал ему ворот рубашки.

— Вы можете встать?

Степан тряхнул гудевшей головой и приподнялся в кресле.

— Вот и хорошо, — сказал профессор. — Мне следовало вас проинструктировать… Но может быть, так оно лучше.

— Что это было? — спросил Степан.

— Потом, потом, — сказал профессор Накамура. — Идите отдыхать.

Он подошел к пульту, возвышающемуся между кресел, и нажал одну из многочисленных кнопок.

Степан поднялся из кресла и встал на ноги, стараясь унять в них противную дрожь. Голова сильно кружилась.

Вошел Ямада.

— Проводите коллегу в его комнату, — сказал профессор. — У него было чересчур много впечатлений сегодня.

Пошатываясь, Степан направился к выходу. У двери его поддержал за локоть Аритомо.

— Отдохните как следует, — вслед Бакшееву проговорил профессор Накамура. — Завтра вы будете мне нужны.

Степан и Аритомо прошли длинными коридорами, и у стеклянной двери, ведущей на площадку перед океанариумом, Степан остановился.

— Мне хотелось бы выйти на свежий воздух, — сказал он Аритомо.

Молодой японец толкнул дверь, и они вышли в гигантский кратер, высоко над ними округло синело небо.

— Хотите сигарету? — спросил Аритомо Ямада.

— Нет, подождите, — сказал Бакшеев.

Он услышал тихий всплеск, повернулся и увидел, как из-под скалы, по каналу, уходящему в нее, выплыла крупная, не менее трех метров, самка-афалина, зарылась в воду, с шумом выскочила на поверхность и через открытый шлюз прошла в средний бассейн.

Бакшеев удивленно взглянул на своего спутника.

— Это Фист-кых, — пояснил Аритомо Ямада. — Старшая Мать Фист-кых. Это с ней вы сейчас говорили.

* * *

Громадная афалина медленно ходила кругами, держась в полуметре от стенок. За нею следовала группа из пяти дельфинов.

— Фист-кых рассказывает им о встрече с человеком, — сказал Аритомо, — со Старшим Самураем — профессором Накамурой. Он сам придумал себе такое имя. А они считают, что слово «самурай» означает нечто вроде основателя семейства.

Аритомо говорил спокойно, а Степан стоял ошеломленный.

— Значит, — начал он нерешительно, — профессор Накамура сумел…

— Да, — перебил его Аритомо, — сумел установить с дельфинами прямой контакт. Только не оборачивайтесь, пожалуйста, сюда идет Косаку Хироси. Не говорите ничего лишнего при нем.

— Какие изящные животные, — заговорил Хироси, подходя к ним и показывая рукой на дельфинов в бассейне. — К сожалению, мне приходится иметь с ними дело, когда они уже неподвижны.

— Вы хотите сказать, что предпочли бы резать их живыми? — сощурившись, спросил его Ямада.

— Что вы, коллега, ничего подобного я не имел в виду. Просто ваша интересная работа с этими разумными существами мне больше по душе, — сказал Хироси.

— А мне казалось, что ваше призвание — орудовать ножом, и только, — резко ответил Ямада.

Косаку Хироси слегка скривил рот, затем зубы его блеснули в улыбке.

— У вас дурное настроение, коллега. Простите за назойливость, но я не сумел этого вовремя рассмотреть. Извините. Мы продолжим наш разговор как-нибудь в другой раз.

Он поклонился, попятился назад, затем повернулся и зашагал к дверям, ведущим во внутренние помещения лаборатории. Глухая злоба душила Хироси, когда он миновал порог и двинулся в операционную.

«Ну погоди, щенок, — думал он. — Я найду для тебя достойную расплату за эту наглость. И этот русский… Они, видимо, заодно. Накамура хочет доверить русскому тайну. Старый кретин! Почему он так носится с этим русским? Зачем он ему? И Тиэми стала неузнаваемой с тех пор, как этот человек появился на острове… Нет, нет, это невозможно! Надо что-то предпринимать, надо поближе сойтись с этим Бакшеевым. Зачем он нужен Накамуре?..»

Оставшиеся у океанариума Аритомо и Степан медленно шли вдоль бассейнов. Наступило время кормления дельфинов, и служители в желтой униформе выносили из вспомогательных помещений лаборатории корзины с пищей.

— Пойдемте на берег бухты, — сказал Аритомо.

По дороге Степан спросил:

— Зачем вы так с ним?

— Косаку Хироси — нехороший человек.

— Но именно от вас я слышал совет относительно выдержки. Зачем наживать себе врагов? Да еще в такой ситуации и в таком месте…

— Вы правы.

Они прошли по берегу и присели у края воды на плоский камень.

— Неужели это наконец случилось? — спросил Бакшеев.

— Странно, что от вас я слышу этот вопрос. Ведь вы с профессором Ветровым шли к тому же.

— Да, целью нашей работы было и установление контактов с дельфинами тоже. Собственно говоря, для профессора Ветрова это было основной целью. Я же настроен был скептически, хотя возможность этого признавал. Более того, профессор Ветров поручил мне готовить код для зашифровки дельфиньих сигналов, но работа эта так неожиданно прервалась…

— Так вот, профессор Накамура построил аппарат, который позволяет ему говорить с дельфинами, как нам с вами, — сказал Аритомо.

— Это невероятно! — воскликнул Степан. — Это же такие возможности!

Аритомо Ямада горько усмехнулся.

— Не торопитесь с выводами, — сказал он. — Наша лаборатория является сверхсекретным объектом военного министерства. Понимаете? Военного!

— Вы хотите сказать, что дельфинов можно использовать в военных целях?

— Не «можно», а используют. Помните мрачного капитана Мицуёси Набунагу? Он периодически появляется здесь и увозит дельфинов. Тех, кто прошел собеседование с профессором Накамурой. Не думаю, чтоб этот капитан использовал их для демонстрации различных фокусов перед высокими военными чинами.

— Подождите, — сказал Степан. — Давайте по порядку. Для начала об изобретении профессора Накамуры.

— Это не его изобретение. Ему принадлежит идея. Правда, он величайший специалист по дельфинам. Но профессор Накамура — страшный маньяк. Он не останавливается ни перед чем ради достижения своей цели. А главная его цель — мировое господство Страны восходящего солнца.

— Он не оригинален. Мы воюем сейчас с таким же маньяком.

— Так вот, аппаратуру для преобразования дельфиньего «языка» в язык человеческий создал радиоинженер Тамики Уэда.

— Где же он?

— Несчастный случай. Майор Масаси Кэндо — большой специалист в этой области. Одно слово профессора — и с любым из нас происходит несчастный случай. Но главное — аппарат изготовлен, он работает, дельфины разговаривают на человеческом языке и отвечают на вопросы профессора Накамуры.

— Вы хорошо осведомлены обо всем, Аритомо, — сказал Бакшеев.

— К сожалению, я знаю очень мало. Например, я не знаю, что делают с дельфинами, проинструктированными профессором Накамурой? Как работает аппаратура? Уэда был хорошим парнем, но и он, создав этот аппарат, не знал всего.

— Нам надо узнать как можно больше обо всем. Но мне не верится, что дельфинов можно использовать во зло. Ведь главной чертой их натуры является проявление добрых чувств к человеку. Еще у Плутарха немало сведений об этом. Помните?

— Да, его рассказ о том, как дельфины спасли Телемака, сына Одиссея, от гибели.

— У Геродота, — сказал Бакшеев, — есть легенда об Арионе. Он возвращался после плавания в Грецию, на него напали пираты и взяли в плен. Пираты собирались бросить Ариона в море, но он упросил их разрешить ему перед смертью поиграть на лире. Своей игрой Арион привлек внимание одного дельфина, и, когда пленник был сброшен в море, дельфин подхватил его и вынес на берег.

— Древние греки верили, что дельфины были когда-то людьми и помнят об этом. Да… Но вы не знаете профессора Накамуру, Степан. Это страшный и хитрый человек. Нам не известно, о чем он говорит с дельфинами перед тем, как они попадают в руки капитана Мицуёси Набунаги.

— Вы правы, Аритомо. А эта… Ну та, с которой я говорил…

— Фист-кых? Старшая Мать? О, это необыкновенное существо. Царица среди дельфинов. Это по нашим понятиям, конечно… У них нет ни королей, ни генералов. Ну и чем она вас заинтересовала?

— Во время контакта Фист-кых потребовала какого-то разговора с профессором Накамурой. Высказала нечто вроде просьбы.

— И что же профессор?

— Отказался. И как мне показалось, встревожился.

— Понятно. Он попросту не хотел, чтоб при разговоре присутствовали вы. Кстати, неспроста он так любезен с вами. Будьте осторожны, Степан.

Наступило молчание. Потом Аритомо Ямада едва заметно улыбнулся, и лицо его приобрело мягкое выражение.

— Вы нравитесь Тиэми, — сказал он вдруг.

— Не выдумывайте, Аритомо, — смутился Бакшеев. — Расскажите-ка лучше о себе. Почему вас так волнует моя судьба?

— Я отвечу на этот вопрос, — сказал Ямада. — Моего отца убили жандармы. Он учил меня жить честно и уважать людей независимо от того, какого цвета кожа у них, и помогать, когда им трудно. Он был членом Нихон Кёсанто.

Первый рассказ Фист-кых

…Я хочу рассказать о том предпоследнем похолодании, захватившем большие пространства в северной части планеты. Было это за две тысячи поколений до моего собственного рождения. Впрочем, и это Великое Похолодание необходимо мне как отправная точка, ориентир во времени, ибо от него начинается Эпоха Цели.

А началось это с того, что большая гора, извергающая пламя, опустилась на воду. Ничего подобного мы не знали, разве что напоминало это пробуждение подводного вулкана.

Вскоре огонь исчез, и тогда мы впервые увидели пришельцев. Наш народ назвал их Треххвостыми. Не хуже нас они чувствовали себя в водной среде, хорошо плавали и умели передвигаться вертикально, выходя из Океана на сушу.

Старшие Матери сразу распознали в них разумных существ и передали нашему народу: гостеприимно встретить пришельцев. И мы делали все, что могли.

Я родилась спустя две тысячи поколений, но я говорю «мы», поскольку особенностью психики дельфинов является способность растворяться во Времени и осознавать себя живущей за тысячи поколений до твоей теперешней жизни.

Мы делали для них все, что могли. Приносили им пищу, они брали ее, но мы никогда не видели, как едят эти опустившиеся в воду существа. Мы охраняли их от хищников, лишенных разума, и потом поняли, что вооружены они несравненно сильнее, нежели наш народ.

Правда, нам удалось спасти трех пришельцев. Мы не поняли, что случилось, но увидели вдруг, как начали опускаться они на дно, не властные над своими телами. Группа Отцов, наблюдавшая за пришельцами в стороне, мгновенно бросилась к ним и на своих спинах вынесла к поверхности.

Тогда и был установлен первый контакт с пришельцами. Через некоторое время все наши, находившиеся неподалеку от горы, опустившейся в Океан, услышали сигнал, выражающий благодарность. Все поняли, что нас благодарят пришельцы…

За первым сигналом последовали более сложные, иногда мы не понимали их и сообщали об этом пришельцам. Но постепенно мы научились поддерживать друг с другом связь.

Наши сигналы в чистом виде пришельцы не воспринимали. Они создали сложное устройство, и это устройство переводило нашу речь на их язык. Так же поступали они и тогда, когда хотели сказать что-нибудь нам.

Наш народ подружился с пришельцами. Мы узнали от них о существовании других миров, их посетили пришельцы до того, как опуститься в наш Океан, о культуре и жизни мира, где родились наши гости. А мы рассказывали им о тайнах Океана, собирали образцы камней, растений и живых обитателей, чтоб они могли показать своему народу, какова жизнь в нашем Океане.

Но всему приходит конец. И вот настало время, когда пришельцы должны были нас покинуть. В последний раз собрались вместе с ними наши Старшие Матери. И тогда они сказали пришельцам:

— Давно, очень давно существует наш народ, обладатель разумного начала в Океане. И всегда мы считали, что главная цель нашего народа — существовать. И все, что мы делали, мы делали для этого и ради этого.

Но появились вы, существа из другого мира, и нам стало понятно, что жизнь наша лишена цели. Ведь вы тоже создали идеальные условия существования вашего вида на родной планете. Но это не удовлетворило вас, вы покинули свой мир и скитаетесь во Вселенной в поисках новых миров. Что движет вами? Тяга к знаниям? Мы тоже стремимся узнать побольше. Многие знания, позволяющие нам одолевать темные, непонятные пока для нас силы Океана, хранятся в слоях его, заменяя нам библиотеки и музеи. Более того, одна из самых главных обязанностей дельфина — сообщать обо всем интересном и важном всем остальным. Но почему мы не рвемся куда-то, почему нет у нас всеобъемлющей, охватившей все наши помыслы цели? Ведь мы тоже разумные существа…

Пришельцы долго обдумывали ответ, а Старшие Матери терпеливо ждали его. Наконец пришельцы нам ответили.

— Во время наших странствий по Галактике мы встречали цивилизации, которые замкнулись в своем развитии, достигнув высокой его степени. Они потеряли стремление к движению вперед, одержимость в одолении препятствий… Трудно сказать, довольны ли жизнью обладатели Разума, свернувшегося в замкнутое кольцо… Но никто не вправе определить развитие чужой судьбы. Поскольку же вы сами говорите, что не удовлетворены своим существованием, значит, вы понимаете, что одного лишь существования и безмятежного гармоничного слияния с природой недостаточно. Мы понимаем, как важна для дальнейшего развития разумного вида цель. Мы попробуем дать ее вам, хотя хотелось бы, чтоб эту цель нашли вы сами…

И Треххвостые пришельцы рассказали Старшим Матерям, что за границей Океана, на суше, откуда мы сами когда-то пришли, появился новый разумный вид. Эти существа, так же как и мы, теплокровны и дышат тем же воздухом, что и дети Океана. Они передвигаются, опираясь двумя конечностями о землю, живут стаями, как рыбы, у них зародилось уже подобие членораздельной речи. Их разум еще дик и темен, но пришельцы считают, что существа эти выживут и создадут новую разумную цивилизацию на твердой поверхности нашего мира.

— Они развиваются очень быстро, эти наши младшие братья, — сказали нам пришельцы, — но пока они влачат жалкое существование. Мы хотели помочь им, но поняли, что только в самостоятельной борьбе с природой они обретут свободу. Эти двуногие уже пытаются воспользоваться дарами Океана, они ловят в нем рыбу, и рано или поздно вы столкнетесь с ними. Вот ваша цель: помогите им, разумные жители Океана, научите их тому, что умеете сами, передайте свои знания, вступите с ними в контакт. Ведь вы родились на одной планете и скорее поймете друг друга.

Эти существа, возможно, будут причинять вам много неприятностей. Не озлобляйтесь, помните, что ваш разум гораздо более древний, а это — дети, которых еще долго придется вам наставлять на истинный путь. И может быть, они вырастут такими же беспокойными, как мы, и будут стремиться покинуть свою благоустроенную колыбель. И тогда через них вы обретете то, чего не хватает вам, жителям Океана, сегодня…

Так сказали пришельцы и вскоре исчезли, чтоб никогда уже не вернуться. Старшие Матери долго обдумывали слова пришельцев и потом согласились с ними. И началась в Океане Эпоха Цели.

Второй рассказ Фист-кых

О тех давних временах, когда дельфины вернулись в Океан, даже у нас не сохранилось ясного представления. Бесспорно одно: и люди, и дельфины на заре возникновения земной жизни вышли из Океана. И имели, по-видимому, общего предшественника. А затем пути эволюции разошлись. Ваши родоначальники остались на суше и стали людьми. Миллионы лет назад, когда земли было меньше, чем сейчас, кому-то необходимо было вернуться в Океан. Это и сделали наши далекие предки.

Трудно сказать, кто выиграл от этого разделения сфер существования. Вы создали цивилизацию, которая позволила создавать искусственную среду для обитания. Вы строите жилища, производите разные предметы, вещи и носите искусственный покров, который называете одеждой.

Вернувшиеся в лоно предков дельфины стали совершенствоваться в пределах каждого индивида. В воде мы становимся невесомыми, и силы мышц нам достаточно для передвижения в любом направлении. Поэтому нам не нужны ваши летательные аппараты, ваши корабли, ваши громоздкие и дорогостоящие приспособления, увеличивающие вашу скорость движения в родной стихии — на земле.

Каждый дельфин воплощает в самом себе все достижения нашей цивилизации.

Океан населяют не только дельфины, но и множество иных существ. Об этом вам хорошо известно. Но только мы, дельфины, способны сохранять и передавать из поколения в поколение всю накопленную информацию.

Мы все равны и каждый вид — дельфины, киты, белухи — разумен по-своему, у каждого вида своя жизнь, мы не мешаем друг другу. Океан велик и щедр к своим детям.

Основу общества дельфинов составляет семья. Во главе ее стоит Старшая Мать. Старшая потому, что в этой семье есть и другие матери, ведь каждая семья объединяет до одиннадцати поколений.

Наши мужья не живут с нами вместе. Они составляют отдельную группу Отцов и находятся поодаль, готовые тем не менее всегда прийти на помощь своим детям и женам.

Большое число поколений в одной семье позволяет сосредоточивать в ней множество полезных сведений об особенностях Океана, уловках наших врагов, событиях прошлого времени.

У нас есть история рода, мы передаем ее из поколения в поколение, и каждая Старшая Мать хранит в своей памяти во всех подробностях события того времени, когда в Океан опустились пришельцы и принесли нам Эпоху Цели.

Как бы ни был совершенен мозг, он не в состоянии вместить информацию, собранную миллионами себе подобных за миллионы лет. На помощь нам приходит Океан. На определенных глубинах простираются его Особые слои. На них мы записываем все сведения и при необходимости можем всегда ими воспользоваться. Как это происходит, какой принцип положен здесь в основу — этого я не могу объяснить, так как на земном языке нет таких понятий, аналогов.

Океан служит для нас и гигантской сетью связи — и друг с другом, и между отдельными группами. В Океане есть подводные звуковые каналы, каналы-волноводы. По этим каналам звуки, особенно те, какие вы называете низкочастотными и инфразвуками, проходят, не теряя силы, по нескольку тысяч километров. Это дает нам возможность в любую минуту связаться с любым из сородичей. На всей линии связи у нас есть маяки, они служат для ориентировки при перемещении по Океану.

Кроме того, при дальних плаваниях по Океану мы ориентируемся по солнцу, луне, звездам, а также по вкусу морской воды и различным запахам, растворенным в ней.

Дельфины непосредственно превращают звук в зрительный образ, и наоборот. Мы можем передавать друг другу любую зрительную ситуацию.

Что же составляет основу нашего внутреннего, духовного мира?

Мы давно следим за вами, люди. Еще с тех пор, когда пришельцы поручили нам опекать наших земных собратьев. Мы знаем, что как только первый человек, увидев плывущее дерево, решил отправиться на нем по Океану, он и его потомки стали одержимы Идеей Проникновения.

Люди начали с освоения Океана. Вначале они плавали по его поверхности, постоянно совершенствуя свои корабли. Затем они стали проникать в морские глубины.

В последние годы люди принялись за исследования неба. Человечество рвется к нему, жертвуя своими сыновьями, чьи тела мы не раз находили среди обломков упавших в море аппаратов. И пытались спасти, но они погибали раньше, чем падали в волны.

Теперь мы видим, как люди в своих стремлениях, поисках цели становятся похожими на тех далеких пришельцев, и дивимся мудрости их.

В последние годы Совет Старших Матерей — они координируют всю деятельность нашего вида, связанную с осуществлением задач Эпохи Цели, — предпринимал самые активные попытки установить связь с Человечеством.

Смелые и наиболее мудрые из нас жертвовали своей жизнью во имя Цели. Мы знаем, что люди не признают нас разумными существами, ловят дельфинов крепкими, неподдающимися нашим зубам сетями, убивают так же, как и других, лишенных разума обитателей Океана.

Раньше мы жили с людьми как добрые соседи. Люди обращались к нам за советом и помощью, и мы спасали их в море, загоняли рыбу в сети, получая за это вознаграждение от рыбаков. Дельфины умеют ловить рыбу несравненно лучше, но свою долю мы брали, чтоб не обидеть людей.

Мы понимали, что земные братья наши считают нас прирученными животными, и пока довольствовались этим, полагая, что по мере дальнейшего развития цивилизации на земле люди придут к полному духовному общению с нами.

Но вскоре все изменилось.

Люди принялись уничтожать дельфинов. Нам ничего не стоило уйти от такой участи. Океан велик, и места в нем много. Но Совет Старших Матерей решил, что мы не имеем на это права. Мы обязаны идти и идти к человеку, пытаясь связаться с ним, даже если эти попытки приносят дельфинам смерть. Ведь и люди жертвуют собою, пытаясь проникнуть в Океан.

Наши сородичи сами шли в сети, подплывали к тем участкам суши, где в воду устремлялись большие массы людей. Мы пытались вступить в контакт с человеком. Но человек не понимал нас.

Мы меняли тактику, изобретали другие методы. Все оставалось по-прежнему. Мы проводили ваши суда в опасных местах, наводили рыбаков на косяки рыбы, спасали тонувших в воде людей. Время от времени большие группы дельфинов появлялись в определенном месте строго в определенное время, стараясь периодичностью и постоянством появления привлечь внимание людей.

Время от времени мы шли на крайние меры. По принципу, который вы, люди, называете добровольным, дельфины группами и в одиночку выбрасывались на землю в надежде привлечь внимание людей.

Все было напрасно.

И вот в последний период мы заметили, что люди заинтересовались нами. Появились устройства, где дельфинов изолировали от Океана и подолгу держали, предлагая выполнять ряд действий, которые для человека имели определенное значение. Дельфины с большой охотой выполняли их, ведь это соответствовало и нашим намерениям, и подробно информировали нас, Старших Матерей.

Стало ясно, что и человек ищет способ связаться с нами. Для нас такая новость была большой радостью. Мы поняли, что скоро завершится Эпоха Цели, ибо Цель будет достигнута.

С чем шли мы к людям? Более пятидесяти миллионов лет назад наши предки вернулись в Океан, мы накопили огромные знания, но они оседают в Особых слоях Океана бесполезным грузом. Они будут переданы людям. Мы поможем вам проникнуть в Океан, мы сделаем для вас все, и наградой нам за это будет осознание того, что мы достигли Цели: объединились с разумными собратьями. И может быть, люди передадут нашим потомкам свою жажду Поиска, свою Идею Проникновения…

«Черный ящик» инженера Уэды

Фаситор одним из первых узнал об установлении контакта между дельфинами и людьми. Едва он получил сообщение о свершившемся, как сразу же направился в тот район Океана, где сотрудники из лаборатории профессора Накамуры производили отлов дельфинов. Вернее, это им казалось, что они ловят дельфинов. На самом деле весть о достижении Цели распространилась по Океану, и выделенные Советом Старших Матерей для контакта с людьми дельфины сами шли в расставленные для них сети.

Когда Фаситор появился в океанариуме, Фист-кых уже не раз беседовала с профессором Накамурой. Она рассказывала ему о своем роде, об Эпохе Цели, об устройстве дельфиньего общества. Она знала также и о том, что Старшему Самураю для блага всего человечества нужна помощь собратьев из Океана.

Совет Старших Матерей уполномочил Фист-кых развивать контакты со Старшим Самураем. Совет считал, что профессор Накамура представляет весь род человеческий и действует по его поручению.

Смысл просьбы профессора Накамуры сводился к следующему.

Он разъяснил Фист-кых, что люди построили множество различных кораблей, позволяющих им передвигаться по Океану и даже в его глубинах. Это не было неожиданностью для Старшей Матери. Такие корабли существовали еще задолго до ее рождения. Но случилось так, заявил ей Старший Самурай, что отдельные из этих кораблей вдруг вышли из повиновения и нападают на своих создателей и на те суда, которые остались послушны людям, топят их, уничтожают вместе с людьми, разрушают их жилища на берегу. И люди, сказал профессор Накамура, отчаялись. Они никак не могут одолеть вышедшие из повиновения машины.

Совет Старших Матерей, наблюдавший в последнее время, что в Океане действительно происходит нечто странное, подтверждающее слова профессора Накамуры, принял решение оказывать помощь людям. Понятие «война» дельфинам не было известно. Не знали они и что такое ложь…

Профессор Накамура предупредил Фист-кых, что выполнение его просьбы, просьбы от имени Человечества, будет сопряжено с определенными жертвами для дельфинов. Они попросту будут исчезать из жизни, принося тем самым добро людям.

Совет Старших Матерей принял к сведению предупреждение Старшего Самурая и широко оповестил Океан, зная, что тем не менее недостатка в добровольцах пожертвовать собой ради достижения Цели не будет.

Дельфины получали инструктаж от профессора Накамуры, напутствие Старшей Матери Фист-кых и попадали в распоряжение капитана Мицуёси Набунаги. На подводной лодке, в специально оборудованном на ней аквариуме, он увозил дельфинов с острова. Назад они не возвращались…

Фаситор прибыл в лабораторию профессора Накамуры уже после появления там Фист-кых.

Дельфин Фаситор был Старшим Отцом, руководил объединением взрослых дельфинов-мужей, которые держатся в общем роду несколько особняком. Хотя у дельфинов нет никакой власти одних над другими, в человеческом смысле, Фаситор все-таки занимал положение, приблизительно равное со Старшей Матерью Фист-кых.

Когда профессор Накамура узнал о прибытии Фаситора и о его готовности пожертвовать собой, он предложил оставить Старшего Отца в океанариуме. Накамура заявил, что в лаборатории Фаситор принесет гораздо больше пользы, наставляя вместе с Фист-кых младших сородичей.

Для проведения операции «Фуэ» руководитель секретной военной лаборатории профессор Накамура предпочитал использовать молодых дельфинов.

* * *

— Вы бывали у нас в стране? — спросил у Степана Аритомо Ямада.

— Да, — ответил Бакшеев, — мне довелось трижды приезжать в Японию.

— И конечно, приезжали в Киото?

— Разумеется. Посетить Киото считает своим долгом каждый гость вашей страны, ведь это настоящий музей древнеяпонской архитектуры!..

— А не довелось ли вам увидеть Философский сад?

— Я слышал о нем, но видеть не доводилось.

— Жаль… Философский сад существует более шестисот лет. Расположен он при одном из буддийских храмов и предназначался для тех, кто хотел бы погрузиться в медитацию, уйти в себя, в самоуглубление. Пожелавший этого проходил на деревянный помост, покрытый ровным слоем песка, среди которого в определенном порядке размещены камни. Их шестнадцать, разной формы и высоты, шестнадцать серых камней среди желтого песка. Вы садитесь на помосте и видите перед собой пятнадцать камней…

Аритомо Ямада замолк.

— Но вы сказали — шестнадцать, — осторожно заметил Бакшеев.

— Нет, я не оговорился. Камней действительно шестнадцать, и в этом легко убедиться, стоит лишь пройти вдоль помоста и пересчитать камни. Но если вы остановитесь, то, в какой бы точке помоста ни сели, вы будете видеть лишь пятнадцать камней, вы не увидите все камни одновременно. И вот, чем больше вы остаетесь в этом саду, с тем большей силой охватывает вас желание увидеть все камни сразу, хотя вы уже убедились, что это невозможно. Наверное, создатели сада хотели показать всем тем, кто приходил в него, что никому не доступно до конца узнать истину, — познание не может исчерпать себя без остатка, и для каждого человека существует шестнадцатый, скрытый от него, камень Неведомого.

— Да, — сказал Степан, — вам следует добавить еще, что мир познаваем в бесконечной цепи человеческих поколений, и я с радостью констатирую вашу принадлежность к материалистам.

— А я и не протестую против зачисления в эту категорию, хотя формально считаюсь буддистом, по семейной традиции все Ямада — буддисты. Кроме моего отца, разумеется.

— Странно… Я уже думал об этом. Ведь в Японии много буддистов, а неотъемлемой частью этой религии является протест против любых войн. Как это сочетать с японским милитаризмом, духом военщины, экспансионистскими тенденциями? Извините меня, Аритомо…

— Вы вправе задать мне этот вопрос, Степан, хотя мне и не просто на него ответить. Я ведь сказал уже, что большинство японцев исповедуют определенную религию по традиции. Кстати, в Японии достаточно и христиан с их десятью заповедями, которые они, как и их европейские братья по Дзэсусу Кирисито — по-вашему Иисусу Христу — успешно нарушают, и в первую очередь заповедь «Не убий!». Кроме того, надо учитывать нашу национальную психологию, исторические условия развития страны. Японцам всегда было тесно на дрожащих от подземных толчков островах. В то же время японские власти всеми средствами сдерживали проникновение западной цивилизации на острова, отгораживались от внешнего мира. А затем сработал эффект пружины… Кроме того, большое значение в поддержании такого духа, о котором вы говорили, Степан, имело «бусидо».

— Свод моральных устоев, которыми должно руководствоваться японское рыцарство? — спросил Бакшеев.

— Да, — ответил Ямада, — вы довольно точно охарактеризовали суть «бусидо». С незапамятных времен «бусидо» искусственно культивировалось в нашей стране, его пытались представить как концентрированное выражение японского национального духа.

— Понимаю, — сказал Бакшеев. — Мне думается, японский народ прежде всего надо воспитывать в духе миролюбия и добрососедского отношения к остальным.

— Так будет! Должно быть, я верю в это! — воскликнул Аритомо Ямада.

Степан молча положил руку на плечо своего нового друга.

* * *

…Они сидели на краю бассейна и смотрели, как резвится в воде пара молодых дельфинов: Фката-си и Фтирис. По указанию профессора Накамуры Степан и Аритомо только что провели с дельфинами сеанс обучения человеческому языку.

— Какой интерес преследует профессор Накамура, заставляя нас учить их этому? — спросил Степан. — Ведь с помощью его аппарата — кстати, как он его называет? — можно беседовать с дельфинами совершенно свободно…

— Не знаю, — ответил Ямада, — но цель тут какая-то есть. Может быть, где-то там, куда отправляют дельфинов, с ними тоже приходится объясняться. А аппарат — его называют «Голос Нихона» — всего один. Тамики Уэда создал его в одном экземпляре.

— Но ведь можно, изучив его устройства, построить новые?

— Нет, это невозможно. «Голос Нихона» — типичный «черный ящик». Он действует, но никто, кроме Тамики Уэды, не может объяснить, почему он действует. А инженер Уэда уже никогда больше ничего не объяснит.

— Странно, что профессор Накамура убрал его, не постигнув тайны аппарата…

— Я уже думал об этом, — сказал Аритомо. — Очевидно, Уэда проник в тайну исчезновения дельфинов из океанариума. Когда-нибудь мы узнаем об этом.

Он поднялся, подошел к лесенке, уходящей в воду бассейна, сел на ступеньку и хлопнул ладонями. Фтирис и Фката-си мгновенно перестали носиться и подплыли к Аритомо Ямаде.

— Фтирис, сейчас очередь Фката-си, — сказал Аритомо Ямада, — подожди в стороне.

Фтирис крякнул, перевернулся и отплыл к стене бассейна. Фката-си терпеливо ждала, когда человек начнет обучать ее своему языку.

— Направления «вправо» и «влево» мы разучили, — сказал Ямада. — Сейчас разучим «вниз» и «вверх».

Фката-си внимательно посматривала на него.

Аритомо вновь поднял руку.

— Вниз!

Стремительно нырнув, Фката-си вновь заняла прежнее положение.

— Вверх!

И эта команда была быстро усвоена.

— Молодец, — сказал Аритомо. — Дайте ей рыбину!

Бакшеев сунул руку в корзину с рыбой и протянул Фката-си. Она издала звук, напоминающий скрип ржавых дверных петель, в воздухе мелькнуло стремительное тело, и челюсти, усеянные острыми зубами, аккуратно приняли рыбу из рук Степана.

Фката-си подплыла к Фтирису, наблюдавшему за всем со стороны, передала ему рыбу и, высунув голову из воды, прокрякала:

— Хор-р-р-рошо!

У Фтириса дело пошло еще быстрее. Ведь он видел предыдущий урок и сразу понял, что хотят от него люди.

— Какая быстрота усвоения! — сказал Степан.

— Это и понятно. Ведь и Фката-си, и Фтирис прошли беседу с Накамурой. Они знают о контакте, их восприимчивость обострилась оттого, что теперь они осведомлены относительно намерений людей.

— Конечно, все это так, я понимаю, и все же зрелище бесподобное. Вы-то к этому уже привыкли, а у нас с профессором Ветровым, к сожалению, не было «черного ящика» инженера Уэды.

После усвоения дельфинами команд «вперед» и «назад» Аритомо Ямада решил закончить урок.

— Хотите сигарету? — предложил он Бакшееву.

— Давайте, — сказал Степан.

Они закурили, наблюдая, как служители открывают ворота, соединяющие бассейны. Едва они были открыты, Фката-си и Фтирис выскользнули в общий бассейн.

На площадке, повисшей над одним из бассейнов и соединенной переходным мостиком с внутренними помещениями лаборатории, вдруг возникла фигура Косаку Хироси.

Патологоанатом неизменно улыбался.

— Господин профессор просит вас проследовать к нему, Ямада-сан, — сообщил он.

Аритомо Ямада отшвырнул окурок сигареты.

— Хорошо. Сейчас иду.

Косаку Хироси приветливо помахал Степану рукой и стал спускаться вниз.

— Как ваши успехи? — спросил он Бакшеева.

Степан пожал плечами.

— Работаем по программе профессора Накамуры, — сказал он.

— Аритомо Ямада — талантливый ученый, — заметил Хироси. — Мы учились с ним вместе в университете. Уже студентом он поражал профессоров своей эрудицией и оригинальностью мышления.

— Вы учились вместе? — спросил Степан.

— Конечно. Аритомо Ямада ничего не говорил вам обо мне? Скрытность — особенность его характера. Вы заметили, что он, мягко говоря, недолюбливает меня?

— Видите ли… — начал Степан.

— Нет, нет, я не жду ответа. Ваше положение весьма сложное, и мне не хотелось бы усложнять его еще больше. Дело в том, что еще в университете нам с Аритомо нравилась одна девушка. Нас было двое, и она предпочла меня. Я хотел жениться на ней, но вдруг выяснилось, что невеста тяжело больна. Это меня не остановило, но она не захотела выйти за меня замуж и покончила с собой. С той поры Аритомо Ямада стал считать меня своим врагом.

«Если он не врет, то Аритомо напрасно так бросается на Хироси, — подумал Бакшеев. — Возможно, его стоит привлечь на свою сторону».

— У меня в Японии старая, больная мать, — продолжал Хироси. — Ради нее я поехал сюда, на остров. Ведь здесь хорошо платят, и работа в лаборатории профессора Накамуры освобождает от военной службы…

— А мне казалось, что каждый японец считает честью для себя воевать за божественного императора, — усмехнулся Степан.

— Вы глубоко ошибаетесь. Многим моим соотечественникам не по душе эта война, — сказал Хироси. — Вы человек с другого берега, и я могу прямо сказать вам об этом.

«Уж не провокатор ли?» — подумал Бакшеев.

— И вот попадаешь в такое место… — Косаку Хироси обвел рукою вокруг. — В такое место, и рядом никого, с кем можно было бы поделиться своими сомнениями.

— Вы ведь приехали сюда с Тиэми Тода? — перебил его Бакшеев, уловив странное выражение его глаз.

— Да, с нею я работал в клинике в Иокогаме. Тиэми Тода хорошая девушка. Чем-то похожа она на покойную мою невесту. Но в последнее время она изменилась. Не понимаю, что с нею творится…

«Может быть, он действительно просто одинокий человек… Тогда ему по-настоящему плохо. Кажется, Косаку Хироси стоящий парень», — подумал Степан.

— Знаете, — оживился вдруг Хироси, — мне пришла в голову мысль устроить подводную прогулку. Вы, Тиэми Тода, ну и я. Может быть, удастся уговорить Аритомо Ямаду? Хотя вряд ли, со мною вместе он не пойдет. Вот если только вы его пригласите…

— А почему бы и нет? — сказал Бакшеев.

«Прогулки по дну бухты — это совсем неплохо, — подумал он. — Глядишь — и наткнусь на выход из этой вулканической западни. Ведь попала же сюда каким-то образом рыба-меч…»

— Давайте организуем прогулку завтра, — предложил Хироси. — Я возьму на себя получение пропусков у майора Масаси Кэндо.

— Хорошо, — согласился Бакшеев, — давайте на завтра. С Аритомо Ямадой я переговорю.

Бакшеев протянул Хироси руку, повернулся и медленно побрел в сторону выхода из океанариума на берег бухты.

* * *

Еще тогда, во время прогулки по бухте с Аритомо Ямадой, он показал Степану направление на выход из бухты в океан.

— Сейчас выход перекрыт и тщательно охраняется людьми майора Масаси Кэндо, — сказал Ямада Бакшееву.

И теперь Степан решил обследовать берег бухты и подойти по возможности поближе к выходу из нее.

Вдоль берега тянулась вымощенная обломками камней и присыпанная песком пешеходная дорожка. Бакшеев медленно брел по ней, изредка останавливался, поднимал камешек и бросал его в фиолетовую воду бухты. Постепенно он обошел треть всей окружности, замкнувшей скалами поверхность бухты. Основной конус вулкана с океанариумом, причалом для стоянки подводных лодок и лабораторией оставался у Бакшеева за спиной, впереди он увидел, сразу за поворотом, большой, в три человеческих роста, камень, камень напоминал присевшего у воды медведя. Степан остановился, рассматривая его. Ему вдруг захотелось повернуться, и Степан не мог понять, почему этого ему захотелось. Степан повернулся и вздрогнул.

Позади, метрах в пяти, держа автоматы у пояса, стояли два охранника в форме канареечного цвета.

До выхода из бухты оставалось метров сто пятьдесят, ну, может быть, двести.

— Нельзя, — сказал тот, что стоял справа. Он шевельнул автоматом. — Пожалуйста, назад.

«М-да, — сказал про себя Бакшеев. — Но откуда они так неожиданно появились?»

Он шагнул к ним навстречу, огромный, светлые волосы, отросшие за последние недели, копной громоздились на голове и спадали к плечам. Охранники едва достигали ему до груди. Степан шагнул к ним навстречу, они не дрогнули, и только один из охранников приподнял ствол автомата.

Степан сделал второй шаг, и желтые охранники отступили в сторону, пропуская его.

Он неторопливо прошел мимо них и через полсотни метров повернулся.

Позади никого не было.

«Чудеса, — подумал Бакшеев. — Видно, этот Масаси Кэндо действительно знает свое дело».

Когда он расстался с Косаку Хироси, было уже далеко за полдень. Часов у Бакшеева не было, его старые «кировские» отобрали при аресте, а новых ему никто не догадался презентовать, и Степан не знал, сколько времени провел он, бродя среди скал, заполнивших берег. Сейчас солнце уже цеплялось диском за причудливые выступы утесов, и Степан прибавил шагу, не решаясь задержаться здесь до наступления темноты.

Он прыгал с камня на камень, торопливо шагал там, где направление дорожки совпадало с прямой линией на вход во внутреннюю часть бухты, и сворачивал с нее, снова прыгая по камням там, где дорожка уходила в сторону.

Неожиданно один из камней, на него Степан едва успел встать ногой, подломился, и, потеряв равновесие, Бакшеев упал, сильно ушибив правую руку.

Ругая себя за неосторожность, он поднялся на ноги и вдруг увидел, что камень, который подвел его, скрывает собою какой-то предмет. Видно, спрятан он был надежно, но камень повернулся под ногой Бакшеева, невольно открыв то, что скрывалось под ним. Степан наклонился и увидел небольшую резиновую сумку. Он оглянулся по сторонам и осторожно взял ее в руки. «Странная находка, — подумал он. — Это спрятано здесь неспроста…»

Он внимательно осмотрел ее, снова огляделся, присел на корточки и попробовал открыть сумку. Сначала это ему не удавалось, потом Степан разгадал секрет запора сумки и открыл ее. Там был портативный радиопередатчик.

«Дела, — подумал Бакшеев. — Вот это находка! Но чей он, кто спрятал здесь радиопередатчик? Разумеется, это не филиал официальной островной радиостанции. А что же тогда? Кто его хозяин? Кто-нибудь из обитателей острова? Он связывается с внешним миром без ведома профессора Накамуры и майора Масаси Кэндо? Но кто он? Кто?»

Бакшеев аккуратно закрыл резиновую сумку, уложил ее на прежнее место и прикрыл камнем. «Надо разыскать Аритомо Ямаду, посоветоваться с ним», — подумал Степан.

* * *

Постепенно темнело, и, когда Степан подошел к входу в океанариум, на небе проклюнулись первые звезды.

Бассейны были ярко освещены электрическими люстрами. Движение дельфинов привлекло внимание Степана, и он подошел поближе.

В углу неподвижно застыла в воде Фист-кых. Рядом держался старый дельфин-отец Фаситор. Группа молодежи шумела — свистела, верещала, ухала, повизгивала — в центре бассейна.

Степан различил среди других дельфинов Фката-си и Фтириса. Вот Фтирис высунулся на половину корпуса из воды и крякнул:

— Внимание! Начали!

Конечно, голос его лишь отдаленно напоминал человеческий, но эти два слова, произнесенные по-японски, Бакшеев отчетливо различил.

Группа молодых дельфинов отплыла к стенке бассейна, освободив его среднюю часть. Это место заняла Фката-си, а Фтирис отодвинулся к противоположной стене. Изумленный Степан, забыв обо всем на свете, следил за этими приготовлениями.

Вот Фтирис вновь высунулся из воды, и Степан услышал команду:

— Вправо!

Фката-си тут же бросилась в правую от Фтириса сторону.

— Назад!

И Фката-си вернулась на место.

— Вниз!

И, изогнувшись, веретенообразное тело Фката-си шло на дно бассейна.

«Вот уж этого я не ожидал, — подумал Степан. — Ведь они обучают друг друга человеческому языку!»

Вдруг он увидел Фист-кых. Сопровождаемая Фаситором, она медленно направилась к нему.

Старшая Мать и Фаситор остановились в метре от стенки бассейна, у самых ног Бакшеева, и разом подняли головы, пытливо разглядывая его маленькими умными глазами.

«Чего они хотят? — подумал Степан. — Будто вот-вот заговорят со мной…»

Фаситор открыл пасть, заскрипел, дважды свистнул, заскрежетал, словно водил напильником по бруску железа.

Степан видел, как двигалось у Фаситора дыхало, вот Фаситор смолк, но дыхало продолжало вибрировать, и Бакшеев понял, что дельфин издает звуки, неразличимые для человеческого уха.

«Черт возьми, — подумал Степан, — сюда бы «ящик» Тамики Уэды».

Он подумал еще, что надо позвать Аритомо Ямаду и рассказать о только что увиденном уроке человеческого языка, и Степан решил было идти за ним. В это время Фаситор перестал «говорить» ультразвуком. Фист-кых тоже молчала, молодежь сгрудилась, прекратив занятия, Фтирис подталкивал боком Фката-си. Бакшеев собрался идти и вдруг почувствовал, как чья-то рука сжала его локоть.

— Пытаетесь разговаривать с Фаситором? — услышал он голос Аритомо Ямады.

— К сожалению, это пока невозможно, — сказал Степан. — А ведь они явно хотят сообщить нам что-то важное.

— Мне это тоже приходило в голову. И Фист-кых, и Фаситор в последнее время ведут себя довольно странно.

— А вы знаете, что я видел сейчас?

И Степан рассказал Аритомо о том, как Фтирис и Фката-си обучали молодых дельфинов человеческому языку. О радиопередатчике, найденном на берегу, он попросту забыл в ту минуту.

— Очень интересно, — сказал Ямада. — Жаль, что они прекратили это. Завтра попробуем вызвать их на такое действие. Вообще я давно отметил, что «посвященные» каким-то удивительно быстрым способом передают свой опыт другим, и те обучаются почти мгновенно.

— Да, — согласился Бакшеев, — в лаборатории профессора Ветрова мы всегда отмечали, что в своей страсти к новому и необычному познанию дельфины где-то сходны с человеком, с его жаждой исследований и творчества. Дельфины ведь зачастую сами изобретают оригинальные игры и трюки. И это очень важный фактор, профессор Ветров придавал ему большое значение.

— А не задумывались ли вы тогда, в своем институте, что дельфины воспринимают навязанную им тренировку обучения различным трюкам как своего рода игру, которая поможет добиться взаимопонимания с человеком? — спросил Ямада.

— Признаюсь, такие мысли приходили в голову всем нам, а профессор Ветров, по-моему, никогда не сомневался в разумности дельфинов. И теперь вот выяснилось, что он был совершенно прав… Да! — вдруг вспомнил Степан. — На берегу я нашел радиопередатчик.

Ямада резко остановился — они шли уже во внутреннее помещение, — оглянулся по сторонам и схватил Бакшеева за рукав.

— Радиопередатчик? — переспросил он. — Каким образом?

Бакшеев стал рассказывать о своей прогулке, желтых охранниках и о камне, где он обнаружил рацию.

— Надеюсь, вы оставили все на месте? — спросил Аритомо.

— Да, я решил, что полезнее сначала выяснить, кому принадлежит рация.

— Конечно. Завтра вы покажете, где она, и мы поочередно будем наблюдать.

* * *

Фаситору не по душе были и остров, и бассейн, и аппаратура профессора Накамуры, и сам профессор. Фаситор намеревался поделиться этой неясной тревогой с Фист-кых, но, не имея конкретных фактов, подкрепляющих сигналы его подсознания, решил выждать, разобраться в причинах, порождающих необъяснимое пока чувство тревоги.

Потом поступил запрос Совета Старших Матерей. Совет просил уточнить у человека, первым вступившего в контакт с дельфинами, почему он, Старший Самурай, так настойчиво требует у них уничтожения определенных кораблей. Дело в том, что случайно оказавшиеся в местах их гибели дельфины обнаружили после взрыва мертвых людей. Совет хотел знать, нет ли здесь какой-либо связи. И если связь есть, если уничтожение взбунтовавшихся машин ведет к гибели людей, то дельфины не могут участвовать в этом. Надо искать другие пути, не причиняющие зла человеку. Возможно, Старший Самурай не осведомлен. Следовательно, необходимо сообщить ему об этих обстоятельствах.

Но в последнее время Фист-кых, как и Фаситора тоже, не приглашали на беседы с профессором Накамурой. И вскоре они узнали через связного, дежурившего у входа в бухту со стороны Океана, что два их сородича отказались выполнять просьбу Старшего Самурая и его помощника. Они шли в атаку на взбунтовавшийся корабль, и вдруг один из них сообщил по каналу Всеобщей Связи: «Вижу на корабле людей. В результате уничтожения машины гибель их неизбежна. Очевидно, произошла ошибка. Принимаю решение погибнуть самому — корабль не трогать». Затем он обменялся коротким сообщением со своим напарником, и тот разделил его участь. Дельфины погибли, не тронув корабль, потому что там оказались люди.

Совет Старших Матерей вновь запросил Фист-кых и Фаситора, но они ничего не могли сообщить Совету. Профессор Накамура уклонялся от беседы с ними. Тогда Фаситор решил объясниться с Фист-кых. Но Старшая Мать ничего не сумела объяснить ему. Они решили подождать еще.

* * *

— Вы пойдете с нами? — спросил Степан у Аритомо Ямады:

— Нет, — ответил тот, — наверное, я не смогу составить вам компанию.

— Понимаю, — сказал Степан. — Вы не идете потому, что там будет Косаку Хироси. Но ведь не только он, но и Тиэми Тода, и я, наконец. Кроме того, я хочу использовать эту прогулку для поисков прохода. Помните рыбу-меч?

— Все это так, но дело не в Косаку Хироси, хотя мне совсем не улыбается спускаться с ним под воду. Я не доверяю этому человеку.

— Мне кажется, что вы несправедливы к нему, дорогой Аритомо Ямада.

— Так он рассказал вам об этом? Что ж, действительно, на первый взгляд может показаться, будто я отношусь к нему неприязненно из-за старого соперничества, окончившегося не в мою пользу. Нет, дело не в этом. Просто я убежден, что он причастен к смерти своей невесты. У меня нет никаких фактов, но я уверен, что это так…

Степан хотел возразить Аритомо Ямаде, но передумал.

— Прибыл капитан Мицуёси Набунага, — продолжал молодой японец. — Он просто почернел от злобы. Сразу потребовал встречи с профессором Накамурой, тот назначил ему время. Их встреча состоится в четырнадцать часов. Возможно, я смогу присутствовать при этой беседе. Разумеется, не явно. Об этом они ничего не узнают. Теперь вы понимаете, почему мне нельзя идти на подводную прогулку?

— О да, конечно, — ответил Степан, — извините меня за то, что я напомнил вам старую историю.

— Пустое, — сказал Аритомо Ямада. — Желаю вам отыскать выход из бухты. Будьте осторожны, смотрите, чтоб спутники ваши не нашли его вместе с вами.

* * *

Капитан Мицуёси Набунага резко вскочил на ноги и зашагал по комнате.

— Успокойтесь, — сказал Накамура, — вы самурай, а не слабая духом женщина.

Набунага остановился перед изображением божества милосердия — одиннадцатилицей и тысячерукой Каннон.

— Вам легко говорить о спокойствии, — произнес он глухо, — вы слишком большой человек для того, чтобы с вами случилось неожиданное, а я вынужден буду сделать себе харакири, если подобная неудача повторится.

— Что ж, о такой смерти мечтает всякий самурай. Но к делу. Значит, произошло все так, как на «Челленджере»?

— Именно так. Разве что взрыва было два, а не один. Ведь мы послали в атаку на этот авианосец четырех дельфинов. Сколько дней мы выслеживали его! И все полетело к чертям… Мы действовали по вашей инструкции. Дельфины спокойно позволили надеть на себя контейнеры со взрывчаткой, мы установили реле, объяснили им с помощью вашего кода предстоящую задачу и вывели на цель. И они пошли прямо к авианосцу. Но когда он был уже обречен и на палубе поднялась паника, вдруг дельфины отвернули от корабля, и каждая пара стала сближаться. Один за другим грохнули взрывы. Авианосец остался цел. Что происходит, сэнсей? Что стряслось с этими тварями? Может быть, они испугались?

— Это исключено, капитан, — произнес профессор. — Страх исключается. Здесь другое.

— Что ж? — нетерпеливо спросил капитан Набунага.

— Инстинкт. Запрет на любое зло, причиняемое человеку, стал у дельфинов инстинктом. Они наверняка увидели на палубе людей, сопоставили с этим информацию о прежних взрывах и пришли к выводу, что, если они взорвут авианосец, эти люди на палубе станут мертвецами, человечеству будет причинено зло. Вот и все, капитан.

— Но необходимо что-то предпринимать! — воскликнул Набунага.

— Недаром эта Фист-кых требует встречи со мной, — продолжал профессор Накамура. — Они все поняли или только догадываются… Первый тур мы свели вничью. Попробуем двинуть в игру русский козырь.

— Вы имеете в виду этого большевика?

— Вот именно. Я заставлю его убедить дельфинов в нашей лояльности по отношению к остальному человечеству. Что же касается истинной подоплеки, то этот доктор Бакшеев будет уверен в том, что льет воду на свою мельницу. Об этом я позабочусь…

— Я преклоняюсь перед вашим умом, сэнсей.

— На случай неудачи у меня заготовлен иной, на этот раз беспроигрышный вариант. Но всему свое время. Пойдемте в океанариум, посмотрим на «забастовщиков».

Профессор Накамура поднялся и в сопровождении капитана Мицуёси Набунаги вышел из комнаты.

За сотню метров от помещения, где происходил этот разговор, Аритомо Ямада снял с головы небольшие наушники и рукавом халата вытер со лба пот.

* * *

…Степан Бакшеев присел возле раковины и, склонив в сторону голову, заглянул под верхнюю створку. На бледно-лиловой поверхности мантии матово голубела большая жемчужина. Степан минуту любовался ею, потом оглянулся вокруг, подыскивая что-нибудь, чем можно было бы помешать раковине захлопнуть створки, когда он попытается избавить ее от драгоценности. Он увидел продолговатый обломок скалы и протянул руку, чтобы поднять его.

И вдруг что-то налетело на Бакшеева, сбило с ног, завертело, толкнуло и отбросило от раковины, и она тоже исчезла в клубах поднявшегося со дна ила.

— Вы живы? — услыхал он сдавленный голос Тиэми Тода.

Только теперь ощутил Степан ее руки, вцепившиеся ему в плечо.

— А почему я должен был умереть? — спросил он.

— Смотрите!

Мутная завеса редела, и Степан увидел. На том месте, где он только что любовался жемчужиной, возвышался огромный кусок базальта, способный накрыть и нескольких человек. Раковина-жемчужница осталась лежать под ним.

— Так это вы меня оттолкнули? — спросил Степан. — Он схватил руку Тиэми, спрятал в своих могучих ладонях… — Спасибо, — переходя от волнения на русский язык, сказал он.

Тиэми промолчала. Осторожно освободила она руку и поплыла прочь. Степан Бакшеев последовал за нею.

— А где Косаку? — спросил он, догоняя девушку.

Тиэми не ответила. И тут послышался голос Косаку Хироси.

— Где вы, друзья? Что случилось?

Слева появилась его фигура.

— Я чуть не сыграл в ящик, — сказал Степан, — то есть меня едва не убило обломком скалы. Спасибо Тиэми. Она выручила.

— Как же так, — растерянным голосом произнес Хироси. — Надо быть осторожнее… Плывем домой?

— Да, пора уже, — ответил Степан. — Не стоит больше искушать судьбу.

Когда они сняли скафандры, Хироси вдруг заторопился в лабораторию.

— Я обещал господину профессору подготовить один важный материал. И совсем забыл про него… Извините, я ухожу, друзья.

Он ушел. Степан Бакшеев подошел к Тиэми Тода, положил руку на ее голову.

— Ту жемчужину… Я хотел подарить ее вам…

Тиэми вздрогнула, приникла к Степану и резко отстранилась.

— Вы большой и сильный, — сказала она. — И совсем не хитрый. Как ребенок. Надо уметь скрывать свои чувства и видеть чувства других. Этот человек вас ненавидит и хотел убить. Я видела, как Косаку Хироси столкнул камень…

Дельфины узнают правду

С начальником охраны лаборатории и острова майором Масаси Кэндо Бакшеев столкнулся в коридоре, соединяющем жилые помещения со служебными. Степан разыскивал Аритомо Ямаду, намереваясь рассказать ему о подводном приключении и последних словах Тиэми Тода.

— Вы торопитесь, господин Бакшеев? — улыбаясь, спросил Масаси Кэндо.

Степан остановился.

— Я задержу вас ненадолго, для вашего же блага, господин доктор. Дело в том, что вы неудачно выбираете места для прогулок. Мне сообщили, что вас задержали мои люди. Считаю своим долгом предупредить, что, если бы это произошло ночью, я не имел бы чести разговаривать с вами сейчас. Охрана получает фотографии всех обитателей острова, они узнали вас в лицо и предложили повернуть назад. Ночью же мои люди обязаны стрелять в любую тень, появившуюся за пределами лаборатории и океанариума…

— Понимаю, господин майор. А сейчас я могу быть свободным?

— О да, конечно!

Майор Кэндо поклонился и, продолжая улыбаться, скрылся за поворотом коридора.

«Вот вы и предупреждение получили, господин Бакшеев, — подумал Степан. — Теперь держите ухо востро!»

Он продолжал разыскивать Аритомо Ямаду, заглядывал повсюду и размышлял о зловещем намерении Косаку Хироси.

«Неужели это правда? Может быть, ей померещилось? Зачем Хироси убивать меня? Приказ Накамуры или происки Масаси Кэндо? Но убрать меня можно и менее сложным способом. Нет, очевидно, я нужен им. Тогда Косаку Хироси представляет иные силы и вынужден действовать втайне и от майора, и от профессора. Втайне от всех. Но кто стоит за ним? Или девушка ошиблась?»

Эти мысли настолько заняли Бакшеева, что он не заметил показавшегося в боковом проходе Аритомо.

— Наконец-то! — воскликнул Ямада. — Я узнал, что вы вернулись, но нигде не мог отыскать вас.

— Я тоже искал вас, — сказал Степан.

— Нам нужно поговорить.

Они прошли к бассейнам океанариума и остановились у кромки одного из них.

— Эти-то, наверное, не выдадут нас профессору Накамуре и майору Масаси Кэндо, — грустно улыбаясь, сказал Бакшеев, кивнув на дельфинов.

Увидев у стенки бассейна людей, дельфины остановили все занятия и прислушивались к человеческим словам, высунув головы из воды.

— Если бы мы могли поговорить с ними так, как говорит Накамура, — с горечью сказал Аритомо Ямада. — Но вы, Степан, кажется, получите такую возможность…

— Я?! — переспросил удивленно Степан. — Каким образом?

— Сейчас расскажу. Но прежде о хозяине радиопередатчика. Я знаю его.

— Кто же он?

— Когда вы были на дне бухты, я выбрал удобный момент, вышел на берег бухты и спрятался за обломками скалы. С собой я взял морской бинокль. И вот через полчаса из воды показалась человеческая фигура в скафандре. Неизвестный огляделся по сторонам, подошел к камню, достал из-под него рацию. И тут он сбросил мешавшую ему маску. В бинокль я хорошо рассмотрел его лицо.

— И кто же это был?

— Косаку Хироси.

* * *

Когда Тиэми Тода вошла к нему в комнату, Косаку Хироси незаметным движением набросил край покрывала на обложку лежащей перед ним книги — томика Нагаи Кафу, — дабы не обнаружить перед девушкой своего пристрастия к эротической литературе.

— Я очень рад твоему визиту, Тиэми, — заговорил Хироси, поднимаясь. — В последнее время ты совсем позабыла обо мне. Почему ты избегаешь моего общества?

— Я ненадолго, Косаку, — сказала девушка. — Может быть, мне не следовало приходить сюда.

— Ну что ты, Тиэми. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Я опечален тем, что твои глаза перестали лучиться, когда ты обращаешь их в мою сторону.

— Ты умеешь красиво говорить, Косаку Хироси, и, признаюсь, твои слова всегда задевали мое сердце. Но я перестала тебе верить. Скажи, за что ты хотел убить этого человека?

— Что с тобой, Тиэми? О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, о ком и о чем. Ты свалил скалу сегодня.

— Ах, ты про этого русского… Я давно заметил, что он нравится тебе, но не думал, что до такой степени. Ты даже обезумела от своих чувств к нему, Тиэми Тода. Для меня это большой удар. Уверяю, тебе показалось.

— Отвечай на мой вопрос, Косаку Хироси.

— Тебе просто померещилось. У меня и в мыслях не было ничего подобного.

— Померещилось? Хорошо, пусть будет так.

Тиэми Тода вышла. Косаку Хироси вытащил из-под покрывала спрятанный от глаз девушки томик Нагаи Кафу и злобно швырнул его в угол.

«Проклятая девчонка! — подумал он. — Она может выдать меня, и тогда все пропало. Конечно, покушение на этого русского можно подать как следствие ревности, но… Не хотелось бы иметь личные счеты с этим медведем. Да и Масаси Кэндо нельзя настораживать. И медлить нельзя. Сегодня же… Нет, сегодня не успею, тогда завтра… Да, завтра передам Гофману, чтоб субмарины были готовы к походу на остров. Примерные координаты мне уже известны, а потом, когда субмарины подойдут, я дам им пеленг».

* * *

Все было так же, как и в тот день, когда Степан Бакшеев впервые сел в кресло, напомнившее ему кресло из парикмахерской. Поблескивающая многочисленными лампами аппаратура, экраны с пульсирующими кривыми, мерный гул и два кресла возле пульта с тумблерами и кнопками.

— Прежде чем мы приступим к основной задаче, я должен сказать вам несколько слов.

Профессор Накамура пристально посмотрел на Бакшеева, затем отвел взгляд и протянул руку к стене.

— Как вы уже знаете, — сказал он, — я разрешил Аритомо Ямаде рассказать вам обо всем. Мне удалось расшифровать язык дельфинов и вступить с ними в связь. Она поддерживается с помощью вот этого аппарата. Рассказывать о его устройстве не имеет смысла. Оно очень сложное и действует по принципам, пока еще не известным современной науке.

Степан молчал. Он думал о судьбе инженера Уэды и о том, что ему предстоит сделать через несколько минут.

— Вам, специалисту, нет необходимости объяснять, какие возможности открываются перед человеком, сумевшим привлечь этих животных на свою сторону, — продолжал тем временем Накамура. — Но сейчас идет война; и мне не до подводных кладов или океанографических исследований. Мы используем дельфинов во время морских сражений как санитаров. Они подбирают матросов и офицеров, упавших в воду, спасают раненых, доставляя их на специальные госпитальные суда. Гуманная роль, не правда ли?

Профессор Накамура с улыбкой посмотрел на него. А Степан вдруг вспомнил те мгновения, когда «Имандра» подверглась атаке, и внезапно понял, что торпедировали их тогда обманутые дельфины…

— Но в последнее время животные избегают сотрудничества с нами, — сказал профессор Накамура. — Необходимо принять определенные меры. Я пришел к мысли, что одной из таких мер будет беседа о коммунистических идеалах. Да-да, не удивляйтесь. Ваши взгляды близки этим животным. Откровенно говоря, я их не разделяю, но для пользы дела считаю возможным, такой обмен информацией. Сейчас вы будете говорить с Фист-кых, Старшей Матерью. Это глава дельфиньей семьи. Я сказал «говорить», но это понятие весьма условно. Когда установится контакт и вы услышите голос Фист-кых, начинайте мысленно отвечать ей, напрягая всю волю, чтобы сосредоточиться на одном и не отвлекаться по иному поводу. Вы готовы?

— Да, — ответил Степан.

— Прекрасно, — сказал Накамура. — Для первого раза вы назовете себя. Потом расскажете об основных принципах коммунизма и объявите, что вы Главный Коммунист планеты.

— Но это не так, — возразил Бакшеев.

— А какая разница? Ведь здесь, на острове, вы единственный большевик, а остров настолько изолирован от внешнего мира, что сам превратился в отдельный мир. И здесь вы — Главный Коммунист, Бакшеев, равно как и я — Старший Самурай. Садитесь, пожалуйста, в кресло. Я буду сидеть рядом и слушать вашу беседу. На первый раз — принципы, во второй беседе вы должны будете убедить Фист-кых, что принципы эти обязывают их беспрекословно выполнять наши указания, в этом, мол, их долг перед Человечеством. Приступайте.

Бакшеев сел в кресло. Накамура спросил в микрофон, готова ли к беседе Фист-кых, и, получив утвердительный сигнал, опустил на голову Степана электронный колпак.

Раздался мелодичный звон. Бакшеев перестал ощущать свое тело, ему почудилось, будто он растворился в окружающем пространстве, и только его мозг продолжает жить, напрягаясь от непривычной работы. Степан твердил слова, какими он хотел встретить Фист-кых, он боялся сбиться, мучительный страх проникал в мозг, мелодичный звон продолжался, Степан увидел себя как бы со стороны, и тогда возникли слова:

— Это ты, Старший Самурай?

— Нет, нет! — закричало где-то внутри Степана. — Это я, Степан Бакшеев.

И сразу он сообразил, что его имя ничего не говорит Старшей Матери, оно попросту не укладывается ни в одно из тех понятий, что переданы ей профессором Накамурой. Наступила тишина, глубокая, тяжелая тишина, Фист-кых молчала, и Степан лихорадочно собирал мысли, чтоб стереть ими тишину, заполнившую пространство между ним и разумным существом из Океана.

— Я — другой человек, — произнес, наконец, Степан, — и хочу говорить с тобою, Фист-кых.

И еще он подумал, как здорово, что в свое время он овладел японским языком. Ведь дельфины общались с людьми только по-японски.

— Мое имя Степан, — сказал Бакшеев.

— Я слушаю тебя, Степан, — откликнулась Фист-кых. — Говори, я слушаю тебя, — повторила она.

И Степан стал говорить, вернее, мысленно произносить слова, какими он хотел поведать Фист-кых подлинную историю человеческого рода, не приукрашивая и не сгущая краски, историю, подчас жестокую и не делающую чести человечеству. Но она была, эта история, и люди не могут от нее отказаться. Другое дело — будущее. Люди живут ради него, и каждое столетие приближает их к такой жизни, какая единственно достойна человека. И если сейчас идет страшная война, люди убивают друг друга, то начали эту бойню те, кто хочет будущего лишь для одной группы населения Земли. Как если бы дельфины-гринды напали на дельфинов-афалин и уничтожили их под предлогом того, что им, гриндам, стало тесно в Океане. Тяжело рассказывать об этом, потому что война — позор человечества, но собратья по разуму должны знать правду. На земле есть люди, они учат других, как навсегда избавиться от этого позора, и он, Степан, принадлежит к их числу…

Бакшеев заторопился. Он знал, что разговор слушает профессор Накамура, старался строить мысли так, чтоб не вызвать у него подозрений. Степан знал и то, что через несколько минут Аритомо Ямада отключит профессора от общей сети и даст сигнал… И тогда он, Бакшеев, сумеет сказать Фист-кых самое главное, но в его распоряжении всего несколько мгновений…

Вот он, сигнал!

Торопясь, Бакшеев сообщил Старшей Матери самое главное и услыхал далекий, замирающий, с оттенком глубокой боли голос:

— Нас обманули… Мы видели мертвых людей среди обломков и терялись в догадках. Значит, люди умеют лгать?

— Нет-нет! — закричал Степан. — Старший Самурай не такой, как другие! Он плохой человек, враг остальных людей!

— Я сообщу Совету Старших Матерей. Как встретиться с тобой?

— Уходите! Все уходите! Здесь ждет вас опасность!

— Мы уйдем вместе, — донеслось до сознания Степана, — вместе уйдем…

Завертелся оранжевый шар, разбрызгивая искры. Он вертелся все сильнее и лопнул наконец, осыпав Степана радужными осколками.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой искаженное злобой лицо профессора Накамуры. Профессор широко разевал рот и размахивал руками. Степан понял, что Накамура кричит, но до его слуха не доносилось ни единого звука.

«Оглох, наверное, — подумал Бакшеев. — Успел он услышать или нет? Кажется, успел. Иначе чего ему так бесноваться?»

Он скосил глаза и увидел рядом трех охранников с автоматами в руках. Поодаль стоял майор Масаси Кэндо.

«Попался, — подумал Степан. — Меня успели засечь… Но о чем кричит профессор?»

В голову пришла мысль о преимуществах глухого, которого разносят в пух и прах, он улыбнулся, и Накамура, увидев это, вдруг подпрыгнул, затопал ногами, размахнулся и сухоньким кулачком неожиданно больно ударил Степана.

Степан дернулся, инстинктивно напрягся, намереваясь ответить, но сдержался…

И вдруг почувствовал, что он слышит.

— …Животное! Да, превращу вас в животное! — визгливо кричал профессор Накамура. — И ваших приятелей, этих тварей, тоже!

Очевидно, перед этими словами профессор Накамура разъяснил причину своего негодования, но Бакшеев не слышал начала разговора и не мог установить, что известно и чего не знает Накамура.

— Заприте его, — приказал профессор майору Масаси Кэндо. — И не спускайте с него глаз. Эти большевики умеют проникать сквозь стены. Уберите же его! — пронзительно завизжал он.

* * *

Подводные лодки уходили ночью.

Одна за другой, с промежутком в тридцать минут, отошли таинственные субмарины от причалов Вильгельмсхафена, главной базы германского подводного флота, расположенной на левом берегу устья реки Везер. Оставив с правого борта остров Гельголанд, обе подводные лодки направились в сторону английского канала, где во французском порту Шербур их ждали еще две субмарины.

Отряду подводных лодок предстоял тяжелый поход — пересечь по диагонали Атлантику, спустившись на юг до мыса Горн, а затем сложный переход через Тихий океан, с заправкой в тайных базах, разбросанных по островам Полинезии.

В ночь, предшествующую выходу субмарин из Вильгельмсхафена, флагман отряда фрегаттен-капитан Отто Шрайбер был вызван в Берлин, на улицу Тирпицуфере, 74. Его принял в своем кабинете начальник одного из отделов абвера генерал Лахузен.

— Послушайте, фрегаттен-капитан, — сказал Лахузен, — вашей операции придается такое значение, что напутствовать вас хотел лично адмирал Канарис. Но, к сожалению, шеф срочно вылетел на Восточный фронт — так пожелал сам фюрер. Мне поручено передать вам, что руководство абвера разделяет мнение гросс-адмирала Деница о ваших высоких командирских качествах. Однако не забывайте, фрегаттен-капитан, о том, что вы не только моряк, но и разведчик. Никаких необдуманных действий по дороге туда, как ни велико было бы искушение пустить на дно парочку-другую кораблей противника. Помните, что удачное проведение порученной вам операции позволит нам отправлять на дно десятки и сотни вражеских кораблей, сделает нас подлинными хозяевами в Мировом океане. Все инструкции вами получены. Избегайте излишних радиопереговоров. Информация о переходе только с условленных пунктов и по завершении задания. И еще. Пользуюсь случаем передать вам привет от вашего брата Генриха.

— Где он, господин генерал? Я не видел его около двух лет…

— Он там, куда вы направляетесь. Может случиться и так, что вы встретитесь. Только не задерживайтесь в пути. Обстановка в мире постоянно меняется, а нам нельзя опаздывать. Промедление разведчика равносильно его гибели, фрегаттен-капитан. С нами бог!

* * *

— Мне нужна хорошая яхта с небольшой и надежной командой, — сказал Генрих Раумер, корреспондент берлинской «Фёлькишер Беобахтер» в Японии, доктору Адольфу Гофману-Таникаве.

— Не слишком подходящее время для морских прогулок, — отозвался резидент. — Куда вы собрались, Раумер?

— В гости к профессору Накамуре.

— Вы шутите?

— С чувством юмора у меня всегда было неладно. По крайней мере, во время общения с коллегами по разведке. Вот малая толика юмора в самом существе задумываемой операции — это совсем другое дело. Юмор здесь придает ей элегантность и интеллектуализм. Итак, вы поможете найти мне яхту? Разрешение на выход в море у меня есть.

— Вы намерены вернуться? — спросил Гофман-Таникава.

— Все зависит от того, как справится с порученным заданием ваш препаратор…

— Патологоанатом, — поправил доктор.

— Именно он. Прошу меня извинить за недостаточную откровенность, дорогой Адольф, но вы согласитесь, что чем меньшее число людей будет знать о цели моего выхода в море, тем лучше для сохранения тайны. И вам так спокойнее…

— Резонно, Генрих. Я, собственно, и не допытывался… Это хорошо, что вы довольны Косаку Хироси. И я рад за него и за вас. А главное — за дело, которое, судя по всему, успешно продвигается вперед. Будет у вас яхта, Генрих…

— Спасибо. Что еще вы приготовили по тому вопросу?

— Ряд научных материалов о работах ученых самых различных стран по дельфиньей проблеме. Я старался составлять эту подборку как можно осторожней. Наш интерес к дельфинам может навести кое-кого на далеко идущие домыслы.

— Вы правы, Адольф. Давайте-ка посмотрим вместе, что вы раздобыли. И я возьму все с собою. Мне это может пригодиться в самое ближайшее время.

Адольф Гофман-Таникава молча протянул Генриху Раумеру, известному в Берлине как старший лейтенант абвера Генрих Шрайбер, синюю коленкоровую папку.

— Все здесь, — сказал он.

Раумер развязал тесемки и поднес к глазам первый листок.

— «На греческой монете, выпущенной около 2500 лет назад, — вслух прочитал разведчик, — был изображен человеческий глаз, в поле зрения которого дельфин…»

Гофман-Таникава улыбнулся.

— Издалека вы начали, Адольф, — заметил Раумер.

— Скажу больше, — отозвался резидент абвера, — я предложил бы считать этот знак символом нашей операции. Открытие профессора Накамуры в поле зрения германской разведки… Ваше мнение, Генрих?

— Вы романтик, Адольф… В определенной мере это не лишнее качество для разведчика. Но только в определенной мере… Не больше. Ваше предложение будет приятно шефу. В своем рапорте я непременно подчеркну информацию о монете древних греков, — продолжил Генрих Раумер. — Странно лишь одно: почему осуществить контакт с этими «бывшими людьми» удалось японцу?.. Именно японцу. Почему?

— Японцы не занимались массовым промыслом дельфинов, — ответил Гофман-Таникава. — И может быть, «людям моря» как-то известно об этом… Ведь еще Плутарх писал, что из всех живых существ лишь дельфину природа даровала то, что ищут лучшие философы человечества — способность к бескорыстной дружбе. «Дельфину ничего не надо от людей, — подчеркивал Плутарх, — но тем не менее он их великий, друг и многим оказывал помощь…» Правда, сами люди оставались глухими к настойчивым призывам иной цивилизации…

— Позвольте, Адольф! — прервал хозяина дома Раумер. — Вы и в самом деле считаете этих животных цивилизованными существами?

— Я только исхожу из тех сведений, которые передал наш агент Косаку Хироси. Если они достоверны — а в этом нет причин сомневаться, у Косаку Хироси трезвый, аналитический ум, — то следует признать, что профессор Накамура вступил в контакт со второй земной цивилизацией.

Раумер хмыкнул.

— Боюсь я, — сказал он, — что ведомству, занятому расовыми проблемами, не по вкусу придется вся эта история. Мы не сумели до конца убедить мир в превосходстве одних человеческих рас над другими, а тут появляются эти морские бестии, у которых мозг в полтора раза больше нашего. Может быть, оставить их в покое? А? Что скажете, Адольф?

Гофман-Таникава с интересом взглянул на берлинского коллегу.

— Если вы это и всерьез, Генрих, то уже поздно, — ответил он. — Нам нужна их помощь, чтобы победить в океане. Расовыми проблемами займемся после того, как солдаты великой Германии высадятся на побережье всех континентов. Тогда нам понадобятся дельфины не только для уничтожения вражеских кораблей. Они будут нашими связными, разведчиками океанских глубин, нашими руками и глазами под водой. Овладеть всем океаном — значит, овладеть еще одним миром. А теоретическое обоснование нашего владычества предоставьте, Генрих, специалистам из ведомства Альфреда Розенберга. Будьте спокойны, Генрих, дельфины, принятые на службу великому рейху, займут в нашем обществе подобающее им место.

* * *

Аритомо Ямада, не постучав, быстро сдвинул дверь и вошел в комнату дочери профессора Накамуры. Девушка поднялась и удивленно смотрела на ассистента своего отца.

— Только вы можете его спасти, Тиэми Тода, — взволнованно произнес он. — Только вы!

— Но что он сделал? Почему его заперли? Отец говорит, что он преступник, безумец, опасный для окружающих маньяк.

— Ложь, Тиэми Тода! Степан Бакшеев — замечательный человек и настоящий ученый. Он раскрыл правду дельфинам, ты ведь тоже знаешь теперь о них все. И Степан рассказал им о твоем отце, о его преступлении перед человечеством. Твой отец и Косаку Хироси готовят расправу над Степаном. Его хотят использовать в качестве подопытного животного при экспериментах.

— Я не верю вам, Аритомо Ямада.

— Это слишком чудовищная правда, лучше бы кто-то другой поведал ее тебе. Может быть, Степан… Он, наверное, сумел бы сделать это иначе.

— Говорите же!

— Тогда слушай.

…Когда Аритомо Ямада закончил рассказ, Тиэми Тода не проронила ни слова. Она сидела, опустив голову, и длинные тонкие пальцы ее теребили край кимоно.

— Ты веришь мне? — спросил Аритомо Ямада.

Тиэми Тода молча поднялась и, не обернувшись, вышла из комнаты.

* * *

Мрак, таившийся по углам, с усилием преодолевало желтоватое пятно электролампы, забранной в решетчатый колпак. Пол был застлан грубо выделанным татами из рисовой соломы; низкий овальный столик да твердый валик, служивший подушкой, составляли все убранство помещения.

Окна в камере, как, впрочем, и в других помещениях острова, отсутствовали. Дверь уходила при открывании в стену и не имела традиционного в европейских тюрьмах «волчка».

По подсчетам Степана прошло двое суток. Тогда за ним пришли.

С охранниками был майор Масаси Кэндо. Неизменная улыбка и на этот раз растягивала его губы.

— Господин профессор просит вас проследовать в лабораторию, — вежливо, но без обычного поклона сказал начальник охраны. — Покажите ваши руки.

Степан протянул руки вперед, почувствовал, как их охватили металлические обручи. Он потряс наручниками, майор Масаси Кэндо знаком остановил его.

— Не трудитесь, — сказал он. — Это для вашей же пользы. Вы очень сильны и безрассудны.

Степан шел, окруженный желтыми стражами, и думал о необходимости увидеть Аритомо Ямаду, связаться с ним, поведать о новой затее профессора Накамуры.

Они подошли к помещению операционной. Хозяин лаборатории, облаченный в белый халат с короткими рукавами, держал единственную руку с растопыренными пальцами перед собой и ждал, когда она просохнет. Рядом стоял служитель и готовился надеть профессору на руку резиновую перчатку.

Накамура подошел вплотную к Степану.

— Вы не захотели помочь мне убедить этих тварей сотрудничать с нами, — сказал он. — Сейчас вы увидите, какой путь избрал я для достижения все той же цели.

Охранники усадили Степана Бакшеева в высокое кресло неподалеку от широкого стола, на котором высился огромный продолговатый чан, наполненный водой. Охранники встали за спиной Степана.

По команде профессора Накамуры четыре служителя внесли дельфина. Он лежал на длинном куске парусины. Служители осторожно опустили дельфина в чан, закрепили ему голову и удалились.

Вдруг Бакшеев увидел Косаку Хироси. Патологоанатом вошел в операционную, неся в руках стеклянный ящик с хирургическими инструментами. Хироси увидел Бакшеева и едва заметно пожал плечами, будто давая понять, что он, Косаку Хироси, здесь ни при чем.

— Приступим, — сказал профессор Накамура, и вдвоем с Хироси они принялись колдовать над головой дельфина.

Вдруг дельфин дернулся, брызги полетели во все стороны. Накамура и патологоанатом отступили в сторону, держа в руках окровавленные инструменты.

— Что вы делаете, изверги! — крикнул Степан. — Ведь это мыслящее существо!

Косаку Хироси снова пожал плечами, профессор Дзиро Накамура что-то пробормотал неразборчиво, повернувшись спиной к Бакшееву.

Дельфин перестал биться и замер. Он совершенно не дышал.

«Если дельфин еще жив, — подумал Степан, — то находится в глубоком оцепенении. Такое состояние бывает у людей, перенесших эпилептический припадок».

Степан Бакшеев попытался подняться в кресле, но охранники взяли его за локти и настойчиво потянули назад.

Неожиданно дельфин ожил. Его движения были неестественно быстрыми, и Степан узнал в них признаки, предвещающие смерть.

Расплескав воду из чана, дельфин затих.

— Русские говорят: первый блин комом. Не так ли? — сказал профессор Накамура. Служитель мыл его руку под краном.

— Вы преступник… Убийца!

— Преступление — относительное понятие. Все зависит от того, по какому кодексу оно рассматривается. Дельфины не хотели работать на божественную империю добром, заставим их служить нам другим методом. Небольшая операция на мозге — и эти твари становятся послушным орудием в моих руках. Они будут нести взрывчатку туда, куда им будет приказано. Следующим на этом столе будет Фаситор, затем — Фист-кых. И они начнут работать на империю безо всяких бредовых идей о благе для всего человечества. Честное слово, Бакшеев, если б я не был уверен в том, что первым на земле установил контакт с дельфинами, то считал бы их вашими учениками. Дельфины — агенты красных! Неплохо для газетных заголовков, не правда ли?

Профессор Накамура улыбался.

— Вы чудовище, вы недостойны называться человеком!

Степан Бакшеев рванулся с кресла и, облепленный повисшими на нем охранниками, бросился к профессору. Накамура попятился, Степан был страшен.

Кто-то из охранников ловко ударил его ребром ладони по шее, и Степан потерял сознание.

* * *

Капитан яхты, арендованной Адольфом Гофманом-Таникавой для берлинского корреспондента, принял своего пассажира в небольшом рыбачьем поселке, лежащем на Тихоокеанском побережье острова Сикоку. Когда Генрих Раумер оказался на борту, капитан, малоразговорчивый, угрюмого вида кряжистый японец, вывел яхту из бухты Сусаки, прошел миль пятьдесят к осту, потом повернул к югу, оставив за кормою мыс Мурото.

Он еще не раз менял курсы и весь день беспокойно оглядывал горизонт, успокоившись только ночью, когда передал штурвал помощнику, хромому, с изрытым оспой лицом корейцу. Третий член экипажа яхты, моторист, почти не вылезал из машинного отделения, где споро суетился на редкость сильный двигатель.

Весь день Генрих Раумер провалялся на койке в тесной каюте, которую капитан отвел своему пассажиру. Он пытался уснуть, но сон не приходил… Раумер знал, кто командует отрядом подводных лодок, идущих из далекой Германии. Мысль о встрече с единственным братом, да к тому же близнецом, не давала Раумеру покоя. Как и у многих немцев, сентиментальность, связанная с культом семьи, домашнего очага, патриархальных традиций, была отличительной чертой Генриха Раумера-Шрайбера тоже.

Пытаясь отвлечься, он вновь возвращался к синей коленкоровой папке, содержавшей самые разнообразные сведения о дельфинах. Ведь не исключено, что ему, разведчику, придется вступить в сложную психологическую игру с этим профессором Накамурой. Поэтому чем большую проявит Раумер эрудицию по части дельфинов, тем лучше. Да еще присутствие этого русского, о котором сообщает Хироси… Раумер работал в России, долго жил в Прибалтике и знал, как трудно работать с русскими, невозможно заранее, с большой точностью, рассчитать их поступки.

«Не было печали, так черти накачали», — вспомнил он русскую поговорку, вздохнул и раскрыл синюю папку.

Первым он прочитал сообщение о том, как дельфины обратились за помощью к людям. Удивительную историю рассказали рыбаки, ведущие промысел тунца у берегов Франции, около Канн. Команда «Кориандра» поняла: что-то неладно, — когда услышала невероятный шум, который создавали два десятка дельфинов, неистово выпрыгивавших из воды. От стада отделилось взрослое животное и стало подталкивать впереди себя, видимо, только что родившегося детеныша, который плыл с трудом. Один из рыбаков бросился в воду и поднял на палубу детеныша дельфина. Несколько минут ему делали искусственное дыхание, но спасти дельфина не удалось — он умер от удушья. Оказалось, он родился с дефектом — непроходимостью дыхательных путей.

Раумер отложил листок, порылся в папке…

«Интересно, — думал он, — значит, дельфины понимают, что люди, которые в них стреляют, могут прийти к ним на помощь. Нет, требуется иной поворот. Если мы вступим с ними в контакт, надо поставить вопрос так, что есть на земле люди, которые ненавидят дельфинов, и люди, которые относятся к ним дружелюбно. Последние — мы, немцы… Следовательно, и работать дельфинам необходимо только на нас. Старый римский принцип «разделяй и властвуй» в дельфиньем царстве! За эту идею можно получить дополнительную благодарность адмирала…»

Раумер прочитал еще одну информацию, подготовленную для него резидентом абвера.

Новозеландский журналист биолог Антони Алперс в книге «Дельфины и мифы» рассказывает, что греческие моряки иногда обращаются к афалинам, громко выкрикивая «Василь», и те, услышав, останавливаются как вкопанные, с выставленной головой, чтобы посмотреть, кто их звал, а при повторном зове подплывают к судну. Этот же биолог описал следующий случай. Греческий рыбак, находясь в лодке, играл на гитаре; музыка привлекла дельфинов, которые подплыли вплотную к лодке…

«Но пора выходить на связь, — подумал разведчик. — По-моему, мы достаточно отдалились от Островов. Где этот желтолицый пират? Надо узнать у него координаты яхты…»

Через час с небольшим яхта легла курсом на запад. Генрих Раумер сообщил последние сведения об острове профессора Накамуры флагману отряда субмарин, прибывших в никому не известный район Тихого океана. Следившая за радиообменом «лисья нора» адмирала Канариса не увидела необходимости во встрече двух разведчиков-братьев. Фрегаттен-капитану было предписано действовать самостоятельно согласно полученным в Берлине инструкциям и новым, сообщенным Раумером на субмарину данным. Корреспонденту «Фёлькишер Беобахтер» вменялось в обязанность возвратиться в Токио, дождаться там преемника и вылететь в столицу третьего рейха для получения нового задания.

Расплата

После разговора с Бакшеевым Фист-кых вернулась в океанариум и немедленно информировала Фаситора.

Фаситор подумал, что все его неясные предчувствия оправдались, но не стал сообщать эту мысль Фист-кых, и без того подавленной и растерянной.

Он предложил поставить в известность Совет Старших Матерей, но Фист-кых и большая часть содержавшихся в океанариуме дельфинов считали, что до тех пор, пока нет полной ясности во взаимоотношениях между обитателями лаборатории, тревожить Совет преждевременно. Необходимо разобраться в обстановке, окончательно уточнить, соответствуют ли действительности слова Большого Человека, как условно называли они Бакшеева.

Тем не менее был разработан план, предусматривающий возвращение дельфинов в Океан. Он строился на использовании второго подводного хода. Его начало, замаскированное среди обломков базальта и водорослей на дне бухты, уводило в толщу острова, а затем туннель выходил непосредственно в океан. О существовании этого естественного туннеля охрана острова не подозревала.

Сложная часть плана состояла в необходимости открыть в нужный момент шлюзы бассейнов океанариума, чтобы дельфины получили возможность выйти в бухту, откуда начинался туннель. У Фист-кых были свои соображения по этому поводу, но она пока не торопилась высказать их. Фаситор предложил прыгать через барьеры, и дельфины поскучнели: не каждому из них был под силу такой прыжок. Поскольку другого выхода не было, остановились пока на предложении Фаситора.

На второй день после разговора Фист-кых с Большим Человеком из бассейна забрали молодого дельфина Фукиса, большого приятеля Фтириса. Все решили, что с ним будет проведена беседа: его будут убеждать выполнить волю Старшего Самурая. Поэтому Фукис заявил, что он поначалу согласится, а в океане попытается освободиться от страшного груза, уничтожающего корабли, и уйти от тех, кто убивает своих сородичей.

Фист-кых считала, что ему не следует даже соглашаться служить Старшему Самураю, но молодежь поддержала Фукиса, молодые дельфины считали, что для борьбы со Старшим Самураем этот метод вполне годится.

Фукис не вернулся. Он погиб в операционной, когда профессор Накамура и Косаку Хироси вторглись в его мозг, устанавливая в нем электроды.

После Фукиса взяли еще двоих. Смерть первого из них видел Степан Бакшеев; операция на мозге второго прошла успешно. Теперь дельфин слепо подчинялся сигналам особого передатчика. Их принимали вживленные в мозг антенны-электроды и управляли поведением лишенного разума дельфина. Профессор Накамура сдержал свое слово. Он превращал мыслящих обитателей океана в слепое орудие убийства.

После первой удачной операции Накамура распорядился подготовить Фаситора.

* * *

— И ты, дочь самурая, можешь защищать того, кто хотел поколебать могущество нашего государства?! Мои уши отказываются слышать это…

— Я не верю, чтобы этот человек мог сделать что-нибудь дурное людям.

— Каким людям?! О чем ты говоришь? Да, он собирался сделать добро. Но он коммунист, Тиэми Тода, а для них не существует ни высокого рода, ни сана. Я хотел использовать его знания на пользу Японии, а он пошел против меня. И потому должен умереть.

— Я прошу тебя, отец…

— Нет, нет! Он наш враг! И мне непонятно, почему тебя так волнует судьба этого русского.

— Я люблю его, отец.

* * *

«Крепко меня ударили, — подумал Бакшеев. — Ну и приемы у них…» Голова кружилась, ныла шея, он поднялся и подошел к двери, прислушался. Тихо. Бакшеев ощупал дверь, пытаясь определить хоть какое-то подобие запора. Но поверхность всюду была гладкой.

Ему почудилось вдруг, будто он слышит слабый отзвук далекого выстрела. «Показалось», — решил Степан и лег на спину, положив голову на жесткий валик.

Шаги в коридоре. Нет, это не часовой, это не его шаги, нет, не его… Степан приподнялся, опершись на локоть.

— По распоряжению майора Масаси Кэндо я должен доставить этого человека на допрос.

Степан узнал голос Аритомо Ямады. Он поднялся с жесткой татами и замер в ожидании.

— Необходимо предъявить письменный приказ, — сказал часовой.

— Вот он.

За дверью раздался короткий вскрик и послышался шум упавшего тела. Тяжелая дверь отошла в сторону, и на пороге Степан увидел своего друга Аритомо Ямаду. В руках он держал автомат. Скорчившийся охранник валялся у порога.

— Быстрее, Степан, быстрее! — проговорил Ямада.

— Давайте внесем его в камеру, — сказал Степан Бакшеев, показывая на охранника. — Он жив?

— Может быть.

Вдвоем они внесли охранника в камеру и закрыли дверь на запор.

— Теперь пойдем к профессору Накамуре, — сказал Ямада. — Нельзя допустить, чтобы он ускользнул. Мы захватим его врасплох, и тогда уже сами будем диктовать свою волю. Нельзя его упустить, нельзя!

Аритомо спустил предохранитель автомата, прижал его к бедру и пошел впереди. Степан последовал за ним, внимательно прислушиваясь к коротким фразам Аритомо, который рассказывал о событиях минувших суток.

Он начал с распоряжения майора Масаси Кэндо поставить охрану у помещений, занимаемых Тиэми Тода и служанкой Табэ. Аритомо Ямада не знал, что это приказ профессора Накамуры, и считал инициативой начальника охраны.

— Ее нужно освободить, — сказал Степан.

— Это мы сделаем, — ответил Аритомо. — Я приготовил три скафандра. В них мы уйдем с острова.

В это время Степан вновь услыхал приглушенный звук орудийного выстрела.

— Вы тоже слышите? — спросил он у Аритомо Ямады. — Мне не показалось?

— Конечно, нет. Это опять стреляют они.

— Кто «они»?

— Подводные лодки.

Степан протянул руку, ухватил Аритомо за рукав куртки, остановил его и повернул к себе.

— Объясните же, что здесь происходит? Куда мы идем? Что я должен делать? Какие лодки? Должен же я хоть что-то знать обо всем!

— У нас мало времени, — спокойно сказал Ямада.

И он коротко сообщил Бакшееву, что ночью при неизвестных обстоятельствах исчез один из охранников майора Масаси Кэндо. Из тех, кто стоит вахту на внешней стороне бухты, у самого океана. Его быстро хватились, подняли тревогу, хотели сообщить сторожевому кораблю. Корабль несет патрульную службу в десяти милях от острова, но радиостанция оказалась поврежденной. Та же участь постигла и аварийный передатчик.

Остров оказался изолированным от внешнего мира. Майор Кэндо метался по острову, организуя тщательные розыски, искоса посматривая на сотрудников лаборатории.

Но события только развивались. Рано утром у входа в бухту, закрытого бонами и прочной металлической решеткой, охрана обнаружила резиновую шлюпку, а в ней — исчезнувшего охранника, крепко связанного. На груди у него был пакет. Неизвестные лица на японском языке предлагали выдать профессора Накамуру и всю документацию, связанную с работой его лаборатории. Профессора и материалы предлагалось поместить в резиновую шлюпку и отбуксировать катером на две мили от берега. В противном случае остров будет уничтожен подводными лодками.

— Подводными лодками? — переспросил Степан.

— Ну да. Через час после обнаружения охранника они появились на горизонте сразу с четырех сторон. Четыре субмарины. И стреляют сейчас они. На острове нет артиллерии.

— Что с профессором Накамурой?

— Он куда-то исчез. По-моему, Накамура спешным порядком готовит новые торпеды. Оперированные дельфины выполнят любое его приказание. Но идемте быстрее! Мы можем уйти подводным ходом. Я узнал о нем от Фист-кых. Уйдем и уведем дельфинов. Вернее, они уведут нас с собой.

Аритомо и Степан были неподалеку от комнаты Тиэми. Аритомо остановился и передал Бакшееву автомат.

— Возьмите, — сказал он. — Я попробую без стрельбы. Подождите меня.

Он вывернул из-за угла и не спеша двинулся к охраннику. Тот нервно метался у дверей в комнаты Тиэми Тода.

— Что там происходит? — спросил он подходившего Аритомо Ямаду.

Часовой нарушил строжайшее правило острова. Люди охраны не имели права ни под каким предлогом разговаривать с сотрудниками лаборатории.

— Стреляют, — сказал Аритомо, подходя поближе. — Что это?

Аритомо Ямада обернулся и протянул руку в сторону. Часовой вздрогнул от неожиданности и взглянул туда. Аритомо мгновенно ударил его по горлу. Охранник упал вниз лицом.

— Идите сюда, Степан, — тихо позвал Аритомо и, когда тот подошел, протянул ему второй автомат.

— Подержите, я открою дверь.

Дверь отошла в сторону, и они сразу увидели Тиэми Тода. Девушка изумленно смотрела на возвышавшегося рядом с Аритомо Ямадой Степана.

— Вы живы! — вырвалось у нее.

— Где отец? — спросила Тиэми Тода.

— Не знаю, — мрачно сказал Ямада. — Нам надо уходить отсюда.

— Куда? — спросила Тиэми.

— В океан. Пошли!

Аритомо пропустил девушку вперед и, выждав, когда она отойдет немного, тихо сказал Бакшееву:

— Мы не можем уйти без профессора. Брать его с собой рискованно. Оставлять — тоже. Надо разыскать его, а Тиэми Тода оставим пока в надежном месте.

— Хорошо, — сказал Бакшеев.

* * *

Его снабдили взрывчаткой, уложенной в пакеты, и пакеты удобно обняли сигарообразное тело дельфина, чтоб сопротивление воды было наименьшим.

Передатчик послал сигналы в мозг, и электроды-антенны приняли их. Дельфин, нагруженный взрывчаткой, выскользнул в приоткрытый проход и, постепенно набирая скорость, поплыл к одной из подводных лодок, окруживших остров.

Очередь была за Фаситором. Но тот что-то не давался, и майор Масаси Кэндо отправился к профессору Накамуре за консультацией.

Здесь у входа в кабинет, он и столкнулся с Аритомо и Степаном. Майор не успел даже удивиться появлению Бакшеева, как уже лежал на полу со связанными руками. Недаром Аритомо Ямада был чемпионом дзюдо в университете. Да и сил у молодого ученого было побольше, чем у старика майора.

— Почему закрыта дверь в кабинет? — крикнул Аритомо. — Масаси Кэндо, отвечайте!

— Предатель, — процедил сквозь зубы майор.

Степан приподнял ствол автомата и выпустил десяток пуль в то место, где находился механизм, запирающий дверь. Раздался скрежет, скрип, и дверь подалась в стену.

— Вперед! — крикнул Ямада.

Масаси Кэндо подняли с пола и, не развязывая ему рук, втолкнули в образовавшийся проем.

Они миновали прихожую, вошли в кабинет. Профессора не было. Вдруг послышался женский крик. Он донесся из личной лаборатории Накамуры, примыкавшей к кабинету.

— Это Тиэми Тода! — крикнул Степан.

Изготовив автомат, он бросился в лабораторию. Аритомо побежал за ним, забыв о майоре. Начальник охраны остался стоять посреди кабинета со связанными за спиной руками.

Вбежавший в лабораторию Степан замер на мгновение у порога. В одном из углов просторного зала с рядами полок, заставленными химической посудой, боксами и аппаратурой, в кресле с высокой спинкой сидел обнаженный до пояса профессор. Его голова бессильно свалилась на испещренную темными пятнами грудь. Поблескивал в электрическом свете седой бобрик, ноги и руки были опутаны светлым шнуром.

А рядом… Рядом с креслом стоял с искаженным от злобы и страха лицом Косаку Хироси. Он держал в руке металлический прут и медленно поднимал его, глядя на приближающуюся от боковой двери Тиэми Тода.

— Отец! — крикнула Тиэми Тода и бросилась к профессору.

Косаку Хироси взмахнул прутом.

Степан вскинул автомат, судорожным движением нащупал спусковой крючок, но сбоку от него загрохотала очередь — это стрелял Ямада.

Прут опустился. Тиэми Тода упала на пол, сраженная ударом патологоанатома. Хироси лежал неподвижно лицом вниз, неестественно подвернув под себя руки.

Степан Бакшеев опустился рядом с Тиэми и, взяв ее руку, осторожно сжал двумя пальцами у запястья. Пульс не прощупывался.

— Что с ней? — спросил Аритомо Ямада.

Бакшеев не ответил. Он до боли зажмурился, зная, что девушка умирает.

На плечо ему опустилась рука Аритомо.

— Профессор очнулся, — сказал он.

Бакшеев встал на ноги и повернулся к креслу. Теперь он отчетливо видел следы раскаленного прута: им Хироси пытал профессора Накамуру.

Профессор застонал. Он поднял голову и помутневшими от страданий глазами обвел стоявших перед ним людей. И отрывисто, как в бреду, заговорил, едва ворочая языком:

— Моя дочь… Остров… Через пять часов… Моя дочь… Взрыв… Взрыв… Через пять часов… Тиэми… Взрыв…

— Что это значит? — спросил Бакшеев.

— Остров заминирован, — сказал Аритомо. — Очевидно, Накамура включил взрывной механизм, и через пять часов произойдет взрыв.

— Наверное, раньше, — сказал Степан. — Ведь он не помнит, сколько времени прошло с тех пор, когда он потерял сознание… И мы не знаем тоже.

— Вы правы. Надо торопиться. А где Масаси Кэндо? — вдруг спросил Аритомо Ямада.

— Черт возьми! — вырвалось у Бакшеева. — Мы совсем забыли о нем. Он, конечно, сбежал в суматохе и сейчас вернется сюда со своими людьми.

— Стойте на месте, — сказал Аритомо. — Покойный инженер Тамики Уэда говорил мне, что здесь имеется один секрет. Я попытаюсь сейчас использовать его.

Он забросил автомат за плечо, пересек лабораторию и принялся сбрасывать склянки с полок у противоположной стены. Степан стоял на месте и смотрел на тело Тиэми Тода.

— Степан! — услышал он крик Ямады.

Бакшеев поднял глаза и увидел вдруг, что их разделяет трещина в полметра шириной. Она пересекала весь зал и увеличивалась в размерах.

— Бегите сюда! — крикнул Аритомо, но оцепеневший Степан завороженно смотрел на движущийся пол, стены, мебель той части помещения, где стоял Аритомо Ямада.

— Сюда! — снова крикнул молодой японец.

В это время донесся глухой взрыв. Лишенный разума, нагруженный взрывчаткой дельфин настиг наконец одну из подводных лодок и отправил ее на дно.

Бакшеев приблизился к трещине, а часть пола, где стоял Аритомо Ямада, смещалась вправо, одновременно отодвигаясь все дальше и дальше.

Степан перепрыгнул трещину, оглянулся в последний раз на Тиэми Тода, и вдруг Аритомо Ямада крикнул:

— Берегись!

В той части помещения, которая оставалась неподвижной, возникли желтые фигуры охранников. Их привел майор Масаси Кэндо. Он протянул руку вперед, и его люди вскинули автоматы.

— Ложись! — крикнул Степан, падая на пол и хлестнув очередь по охранникам.

Двое упали. Майор продолжал кричать, размахивая руками. Пули летели над головами Аритомо и Степана, звенело стекло разбиваемых колб, пробирок, сосудов.

У Степана кончились патроны, он отшвырнул автомат и увидел, как сузилось пространство между стенами их части и той, где оставались желтые церберы майора Кэндо. Еще мгновение, и они скрылись из виду. Площадка продолжала поворачиваться. Степан поднялся и увидел, как Аритомо меняет обойму у автомата.

— Больше нет, — сказал молодой японец, — последняя… Вас не задело, Степан?

— Кажется, нет, — ответил Бакшеев. — Куда нас выведет этот секрет?

— Не знаю. Посмотрим.

Через несколько минут площадка остановилась, и сразу же в стене открылся проход. Аритомо Ямада поднял автомат, подбежал к проходу и махнул Бакшееву рукой.

— Скорее сюда! — позвал он.

Когда Степан вместе с Аритомо Ямадой миновали образовавшийся проход, они увидели, что очутились на площадке океанариума.

Глава одиннадцатая, и последняя

Фаситора готовили для уничтожения подводных лодок. После операции его поместили отдельно. Но случившиеся в аппаратуре неполадки заставили майора Масаси Кэндо отправиться на поиски профессора, где он неожиданно столкнулся со Степаном Бакшеевым и Аритомо Ямадой.

Когда раздались орудийные выстрелы, люди майора, так и не дождавшись его, побросали снаряжение, приготовленное для Фаситора, и разбежались, оставив камеру открытой. Лишенный разума Фаситор выплыл из камеры и медленно кружился на поверхности бухты.

Бакшеев и Аритомо Ямада в это время по секретному ходу проникли в океанариум.

— Я возьму скафандры! — крикнул Аритомо. — А вы открывайте все шлюзы!

Степан бросился к бассейнам. Дельфины выпрыгивали из воды, визжали, щелкали, свистели. Они поняли, что сейчас придет освобождение, они снова станут свободными детьми Океана.

Фист-кых находилась в среднем бассейне. Степан привел в действие механизм, раскрывающий шлюзы, и Старшая Мать с группой молодых дельфинов, среди них были и Фтирис со Фката-си, быстро переместились в последний бассейн. От бухты их отделяла единственная преграда.

Показался Аритомо Ямада. В руках он держал скафандры, на шее болтался автомат.

— Вот ваш, — сказал он, протягивая Степану скафандр.

Костюм был раза в полтора длиннее оставленного Аритомо Ямадой для себя, но и в него Бакшеев облачился с трудом.

— Быстрее, быстрее! — торопил Аритомо.

Все дельфины сгрудились у ворот в бухту. Аритомо натянул скафандр раньше Степана и открыл последний шлюз. Фист-кых и ее сородичи оказались в бухте.

Наконец и Степан был в скафандре. Он оглянулся и увидел выбежавших на площадку перед океанариумом желтых автоматчиков.

— Аритомо, смотрите! — крикнул он.

— За мной! — крикнул Ямада.

Вдоль кромки бассейна они выбежали на берег бухты.

Степан и Аритомо пробежали, уходя от погони, еще сотню метров и бросились в воду. Глубина у берега была небольшая, и они торопились уйти подальше, надеясь на толщу воды: вода защитит их от пуль.

Дельфины держались поодаль. Высунув головы из воды, они следили за непонятными им действиями людей.

Кружащий по бухте Фаситор подплыл к дельфинам. Но Фист-кых напрасно пыталась установить с ним контакт.

Неожиданно на бетонной площадке, нависшей над бухтой, возникла фигура охранника с автоматом в руках. Загремели выстрелы. Аритомо Ямада повернулся и ответил короткой очередью. Человек на бетонной площадке качнулся и рухнул в воду. Аритомо и Степан, отстреливаясь, продолжали двигаться к центру бухты, туда, где ждали их друзья из Океана.

Когда на бетонной площадке снова появился охранник, в обойме автомата Аритомо Ямады не было больше патронов, и он отшвырнул бесполезное теперь оружие. Долговязый, с лошадиным лицом солдат вскинул к плечу автомат. Пули чмокнули рядом со Степаном, он услышал жалобный стон Фката-си и увидел, как окрасилась кровью вода вокруг нее.

В то же мгновение Фтирис рванулся к берегу. Охранник, припав на колено, менял обойму у автомата. Он не торопился, уверенный в своей безопасности, ведь эти двое в воде, безоружные и беспомощные. А дельфины охранника не интересовали.

Он снова вскинул к плечу автомат, и вдруг перед ним взлетело сигарообразное тело Фтириса. Своими страшными зубами дельфин ухватил охранника за шею. Фтирис с охранником рухнули вниз.

Дельфин, познавший контакт с человеком и научившийся понимать, как различны бывают люди, пересилил инстинкт и впервые в истории своего рода напал на человека…

* * *

Навсегда останется неизвестным, почему профессор Накамура заявил, теряя сознание, что взрыв произойдет через пять часов. Взрыва не было ни через пять, ни через десять часов.

Люди и дельфины достигли входа в подводный туннель. Фист-кых вошла в него первой. Ей предстояло одолеть основной его участок, проходивший в толще базальта. Он заканчивался подземной пещерой, куда поступал воздух. Не будь в туннеле этой пещеры, своеобразной перевалочной станции, дельфины не смогли б воспользоваться этим подводным выходом в океан: им попросту не хватило бы воздуха для дыхания.

За подземной пещерой проход лишь наполовину был заполнен водой. Верхняя его часть оставалась свободной, и только у самого выхода туннель снова полностью уходил в воду.

Аритомо и Степан оказались вместе с дельфинами на свободе, и некоторое время люди плыли под водой, стремясь уйти подальше от острова. Затем они вынырнули на поверхность. Полсотни дельфинов во главе с Фист-кых окружили Степана и Аритомо Ямаду.

Остров черной громадой высился в полумиле, подводных лодок с их низкими рубками люди не рассмотрели. Океан был спокоен, солнце стояло высоко на небосклоне.

Аритомо Ямада отвязал от пояса большой мешок. Мешок развернулся в нечто, напомнившее Степану волокушу. В передней части сооружения, сделанного из эластичного материала, прикреплялись длинные тросики с петлями на свободных концах.

— Ложитесь сюда, — показал Аритомо Бакшееву.

Степан вполз на волокушу и схватился за ручку во внутренней стороне ее, Аритомо лег рядом с ним. Затем он издал губами особый звук. Фист-кых первой подхватила петлю одного из свободных концов, еще пятеро дельфинов впряглись в волокушу, и она легко заскользила по воде, неся на себе двух бывших пленников таинственного острова.

А на острове майор Масаси Кэндо продолжал поиски Степана Бакшеева и Аритомо Ямады. Охранники, которые видели беглецов, были уже мертвы и ничего не могли рассказать своему шефу.

Через три часа тщательных поисков, когда охранники обшарили весь остров, майор Масаси Кэндо понял, что этих людей ему не суждено найти.

С помощью охранников, строго соблюдая необходимый ритуал, майор похоронил в водах бухты Тиэми Тода, Косаку Хироси, профессора Накамуру и трупы своих людей.

Теперь майор Масаси Кэндо был совершенно спокоен. Он сделал все, что мог, но все равно оказался в долгу перед божественным императором и сейчас только смертью мог рассчитаться за этот долг.

Масаси Кэндо подозвал к себе старшего охранника и передал ему два ключа. Он пояснил охраннику, что первый ключ откроет дверь, где хранится нечто такое, чем он, майор Масаси Кэндо, разрешает угостить заслуживших это людей. Второй ключ от другой двери, за нею находится телефон. Ровно через четыре часа — начальник охраны повторил это дважды — старший охранник должен набрать на диске телефона три семерки и позвонить майору. Сам он, майор Масаси Кэндо, отправится сейчас отдыхать. Снова повторил он про четыре часа, три семерки и, оставив ключи охраннику, удалился.

Первый ключ действительно открывал охранникам комнату с большим количеством горячительных напитков и деликатесных продуктов. После тревожных часов, истекших с момента появления у острова неизвестных подводных лодок, после перестрелки стоило, право, доставить себе удовольствие.

Начальник охраны отправился в личную лабораторию профессора Накамуры. Она изменила свой облик, ведь исчезла третья часть помещения, но кресло профессора осталось, в нем умер самурай Дзиро Накамура, и Масаси Кэндо сел в кресло, прикрыв воспаленные глаза. Ему захотелось уснуть в покойном кресле, и сон постепенно овладевал им. Майор Масаси Кэндо испугался, что действительно может уснуть и не исполнить долга. Он привстал в кресле, расстегнул мундир и достал кривой, серповидной формы, нож в чехле. Когда он снял чехол, сходство ножа с небольшим серпом усилилось, их различало лишь то, что нож этот был заточен не изнутри, а снаружи и предназначался специально для харакири.

Конечно, если соблюдать все правила, то рядом с майором Масаси Кэндо должен быть кто-нибудь из друзей, чтобы в конце обряда снести ему голову мечом. Но в этой сложной обстановке начальник охраны не мог позволить себе такой роскоши, никто не должен был знать о задуманном им, и потому Масаси Кэндо предстояла долгая и мучительная смерть.

* * *

Шестерка дельфинов уносила двух беглецов все дальше и дальше от острова, делая не меньше восьми миль в час.

Три подводных лодки по-прежнему стояли у острова, выжидая сигнала от агента абвера Косаку Хироси, прошитого автоматной очередью и уже похороненного в бухте.

Четвертая субмарина погибла от необъяснимого взрыва. Это обстоятельство и молчание Косаку Хироси тоже заставляло нервничать командиров и представителей дома с улицы Тирпицуфере, что в Берлине.

* * *

Прошло четыре часа.

Старший охранник отправился выполнять последний приказ майора Масаси Кэндо. Начальник охраны был еще жив. Он надеялся умереть за четыре часа, но не рассчитал своих возможностей. Жизнь продолжала оставаться в его теле, сознание было ясным, хотя силы оставили майора, и он не мог даже приподнять голову, откинутую на спинку кресла.

Старший охранник разыскал дверь, открыл ее ключом и на небольшом возвышении увидел телефон, обычный телефон белого цвета. Больше в этой комнате, скорее, каморке ничего не было. И диск у телефона был самым обычным. Вложив палец в отверстие с цифрой семь, охранник трижды повернул диск. Третий поворот диска замкнул электрическую цепь, и искра ударила во взрыватель.

Командиры субмарин, окруживших остров, видели с мостиков своих кораблей, как над усеченным конусом старого вулкана взметнулось облако багрового дыма, и до них донесся нарастающий грохот. Конус острова стал медленно разваливаться на части. Клубы черного дыма, прорезываемого багровым пламенем, окутали остров, но было видно, как конус распался и на месте его вершины вырос зловещий оранжево-сизый столб.

Дрогнуло дно океана. Страшная трещина расколола его. Океан устремился во впадину, чтобы заполнить ее и погасить подземное пламя. Огромные массы воды двинулись с разных сторон и, столкнувшись на месте взрыва, образовали гигантский водоворот.

Подводные лодки пытались уйти. Командиры их успели дать ход машинам. Но было поздно. Ринувшиеся к месту взрыва потоки захватили субмарины, понесли их к центру водоворота.

Образовавшаяся от взрыва волна мчалась, теряя силу, растекаясь по океану. Она догнала группу дельфинов, увлекающих Степана Бакшеева и Аритомо Ямаду. Но они и не заметили волну, они слились с океаном, и волна приняла их на свою грудь. Дельфины и люди продолжали идти на северо-восток.

Это направление выбрал Бакшеев. Он объяснил Аритомо, что такой курс может быть единственно приемлемым для них. На юге — острова Океании, занятые японскими войсками, на востоке — безграничный Тихий океан, на западе — Япония и оккупированные ею Филиппинские острова. Если же они пойдут на северо-восток, то достигнут широт, где проходят пути советских судов, идущих из Америки в СССР.

Весь следующий день шел теплый дождь. Он был как нельзя кстати. У людей было всего по фляге воды с собой. И вода стала главной проблемой в их путешествии. Что касается пищи, то людей это не заботило. Дельфины постоянно охотились и то один, то другой подносили к волокуше рыбу.

Фист-кых больше не впрягалась в упряжку. Она шла справа от волокуши, и рядом с нею, словно беспомощный детеныш, двигался безумный Фаситор.

На третий день они увидели дымки на горизонте. По команде Аритомо дельфины свернули влево. Впереди замаячил силуэт военного корабля. Когда люди приблизились к нему, они отчетливо различили белый флаг с красным солнцем посередине.

— Назад! — крикнул Аритомо Ямада.

Волокуша отвернула от корабля незамеченной. Люди и дельфины продолжали свой путь.

Солнце заставило людей прикончить запасы воды, и теперь они утоляли жажду, высасывая влагу из рыбы, доставляемой для них дельфинами.

Шестой день путешествия застал их совершенно измученными. Степан потерял уже счет дням и никак не мог точно определить, сколько же суток прошло с той поры, когда они покинули остров профессора Накамуры.

В океане стало холоднее, солнце нагревало воздух уже с меньшим старанием, и вскоре волокуша с обессиленными людьми вошла в густой туман.

* * *

…Острый форштевень корабля неожиданно возник в кабельтове от волокуши. Степан крикнул — дельфины замедлили ход, корабль быстро проносился мимо. Степан закричал изо всех сил и понял, что его услышали, когда увидел за кормой проскочившего корабля вскипевший бурун.

Степан затормошил Аритомо Ямаду, хриплым голосом повторяя: «Корабль! Корабль!» Он успел заметить полосатый флаг на корме. Но в охватившей его радости от того, что встретил союзников, Степан совсем забыл, что для Аритомо Ямады это флаг воюющей с его страной державы.

Это был американский фрегат патрульной службы. Он осторожно приближался к людям, лежащим на волокуше. Дельфины пришли в буйный восторг. Они выпрыгивали из воды, всевозможными звуками выражали свою радость.

Только Фист-кых оставалась неподвижной, и Фаситор рядом с нею тоже был безучастным.

С фрегата, застопорившего ход, спустили шлюпку, и вскоре Степан Бакшеев с Аритомо Ямадой были на палубе американского корабля.

Их друзья дельфины окружили фрегат и продолжали танец радости в честь спасения людей.

И тут произошло непоправимое. Молодой матрос, рыжий щуплый парнишка, уселся за турель зенитного пулемета и из чистого озорства хлестнул очередь по окружившим фрегат дельфинам.

Пули миновали всех, кроме Старшей Матери Фист-кых. Но она умерла не сразу и успела послать сигнал страха, что сильнее сигнала бедствия.

В ту же минуту у борта фрегата не осталось ни одного дельфина. Только тело Фист-кых покачивалось на воде, и ничего не понимающий Фаситор осторожно подталкивал его мордой.

С бешеным криком рванулся Бакшеев к мальчишке у пулемета. Степана схватили сильные руки матросов, и подоспевший врач наклонился над ним со шприцем в руках.

Фрегат двинулся дальше по своим военным делам.

После укола Степан потерял сознание, и его осторожно снесли вниз.

Дельфины не вернулись больше. Повинуясь последнему приказу Фист-кых, они мчались туда, где ждал их Совет Старших Матерей. Они мчались туда, где ждали их рассказа о первом контакте с человечеством.

Примечания

1

Публикуется в сокращении.

(обратно)

Оглавление

Взрыв в Сангарском проливе

Самурай Дзиро Накамура

Резидент абвера

Испытание темнотой

Вулкан

Друг или враг?

Тайна профессора Накамуры

Первый рассказ Фист-кых

Второй рассказ Фист-кых

«Черный ящик» инженера Уэды

Дельфины узнают правду

Расплата

Глава одиннадцатая, и последняя Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg