«Источник миров»

Генри Каттнер Источник миров Сборник фантастических романов

Источник Миров (Перевод с англ. С. Грекова)

Глава 1

Из окна отеля Клифорд Сойер мог хорошо разглядеть панораму Фортуны — города, наполовину скрытого полярной мглой. Вдали сверкали мелкие скопления огней шахтерского лагеря, голубые окна больницы, ярко-желтые — офисов и жилых зданий. Клифорд не видел самой шахты, но всем существом чувствовал ее присутствие. От едва ощутимых, глухих, равномерных ударов вибрировали все предметы. Так было всегда, и днем и ночью, вот уже семнадцать лет. С тех пор как открылась шахта, работы под полярной шапкой не останавливались ни на минуту. Урановая руда нужна людям…

В стекле отразился силуэт Клей Форд. У девушки были блестящие волосы цвета жженого сахара, высокий гладкий лоб и огромные голубые глаза. Все в ней завораживало Сойера, и, несмотря на богатый опыт общения с противоположным полом, он был вынужден признать, что никогда ранее не встречал девушки со столь необычной внешностью. Клифорд открыто любовался ею, одновременно припоминая любопытные подробности ее прошлого. Два месяца назад Клей унаследовала половину акций урановой шахты, и Клифорд основательно переворошил архив Комиссии по атомной энергии в Торонто, пока не добрался до ее личного дела…

Вспомнив о тех делах, Сойер широко улыбнулся. Он вслушивался в странный акцент, с которым говорила девушка, но не слышал слов.

— Я сделаю все, что смогу, — произнес он. — Правда, у меня нет оружия. Я обычно работаю с компьютером, а не с револьвером. Расскажите, пожалуйста, подробнее. Председатель не послал бы именно меня, если бы не был уверен в том, что я решу эту проблему по-своему. Итак, вы сказали — привидения?

— Да, привидения, — твердо повторила девушка, вновь смутив Сойера своим акцентом. — Наши доходы уменьшаются. Люди отказываются работать на некоторых уровнях! Шахта заколдована. Я не сошла с ума, мистер Сойер, хотя мой компаньон очень бы хотел, чтобы вы так думали. Он собирается закрыть шахту! — Клей судорожно сжала ладони. — Я знаю, мои слова напоминают бред сумасшедшего. Но, мистер Сойер, меня хотят убить!

— Вы можете это доказать?

— Могу.

— Хорошо. А что касается закрытия шахты, то вряд ли Комиссия позволит это. Вы зря беспокоитесь…

— У Комиссии не останется выбора, если шахта иссякнет. В конце концов, правительство финансирует лишь те проекты, которые дают прибыль. Но Альпер… — Она нервно вздрогнула. — Я его боюсь. Он странный человек. И он что-то нашел в шахте. Вернее, кого-то… — Клей замолчала и неуверенно улыбнулась. — Это все пустые слова. Но ведь пленка, снятая в шахте, может стать доказательством?! Вот почему я обратилась к вам, мистер Сойер. Я хочу разобраться во всем этом, пока мы с Альпером окончательно не спятили. На восьмом уровне шахты прячется женщина… Или ее тень. Я знаю, это звучит нелепо, но я могу вам показать ее! Еще там есть привидения.

— Тень женщины?! — пробормотал Сойер. — Привидения?! На кого они похожи?

— Похожи? — она задумалась. — Пожалуй, на колосья.

— Ага, понимаю. — Клифорд почесал переносицу. — Эта женщина в шахте, она… может быть, она одна из жительниц Фортуны?

— Нет. Я знаю всех женщин в городе. Кроме того, это… Это не человек. Вы скоро поймете, что я имею в виду. Альпер запретил мне спускаться на восьмой уровень. Да и шахтеры там больше не работают. Но сам он часто бывает там и разговаривает с этой… женщиной. Возвращается он сам не свой… Теперь я боюсь ходить одна. Когда я проверяла автоматические кинокамеры на восьмом уровне, я брала с собой двух телохранителей. Конечно, смешно бояться такого старика, как Альпер. Ведь он даже ходить не может без трости, но…

— Нет, — прервал ее Сойер. — Вы абсолютно правы относительно Уильяма Альпера. Он может оказаться опасным, у нас на него обширное досье. Раньше его и на милю не подпустили бы к шахте, несмотря на то что он является ее совладельцем. Его имя и сейчас значится в списках потенциально опасных людей. Но он опытный горный инженер, хотя и со странностями.

— Я знаю, — Клей кивнула. — Мне кажется, что он никогда в жизни не проигрывал и считает себя единственным человеком в мире, который никогда не ошибается. У Альпера навязчивая идея превосходства над другими людьми. Сейчас он руководит производством и считает свое положение таким же непоколебимым, как закон всемирного тяготения.

— Просто он стареет, — возразил Сойер, — и это его пугает. В определенном возрасте это случается со многими.

— Он вовсе не так стар, как кажется. Просто изнурял себя всю жизнь, а теперь силы уходят, и я думаю, что он готов на все, лишь бы вернуть молодость. И, кажется, Альпер верит в то, что у него появилась такая возможность, мистер Сойер. Эта женщина-призрак из шахты… Она может заставить его сделать все, что угодно. И, похоже, это именно она хочет моей смерти.

Сойер пристально посмотрел на девушку.

— Позвольте задать вам немного странный вопрос, мисс Форд? Загадочная женщина неожиданно появляется в шахте… По-моему, это не самое важное, что вы хотели мне рассказать, не правда ли, мисс Форд?

— Боже! — пробормотала Клей.

— Я не могу распознать ваш акцент, — ледяным тоном продолжал Сойер. — Может быть, вы сообщите мне, где вы родились?

Она резко вскочила, едва не опрокинув кресло, прошлась по комнате и, остановившись напротив Клифорда, отчеканила:

— Не валяйте дурака! Вы все прекрасно знаете.

Сойер улыбнулся и покачал головой.

— Я знаю… но не верю в это, — сказал он. — Естественно, председатель Комиссии приказал провести полное расследование, и когда вы… пришли сюда…

— Я не знаю, кто я такая, — сердито произнесла девушка. — Я не знаю, откуда я. Что я могу поделать со своим акцентом? Я же не специально так говорю. Как бы вам понравилось, если бы вы однажды очнулись в урановой шахте, не представляя себе, кто вы, откуда и как туда попали? — Она обхватила руками свои плечи и поежилась. — Мне это совсем не нравится, но что я могу поделать?

— Если бы вы исчезли в шахте, чтобы потом появиться… — начал Сойер.

— Я тут ни при чем!

— …вы бы сейчас не чувствовали растерянности, — невозмутимо продолжал Клифорд. — Вы бы вряд ли тогда искали объяснения происшедшему. Мы ничего не знаем — ни кто вы, ни откуда. И боюсь, никогда не узнаем.

Она кивнула.

— Я ничего не помню. Проснулась я в шахте… Старый Сэм Форд нашел меня и даже удочерил, хотя тоже не знал, кто я такая. Он заботился обо мне, ни о чем не спрашивая, — голос Клей смягчился. — Сэм был очень добрым, мистер Сойер, и очень одиноким. Он ведь сам управлял шахтой. В те годы Альпер лишь вкладывал деньги, но никогда не появлялся здесь, пока старый Сэм не умер.

— Мисс Форд, а вы не связываете свое появление здесь с этой странной женщиной? Может быть, она прибыла сюда оттуда, откуда ранее прибыли вы сами? Другая, которая подобно вам…

— Но она совершенно не похожа на меня. Она из изнеров, это боги!

Клей внезапно замолчала и удивленно уставилась на инспектора.

— Постойте, я, похоже, начинаю вспоминать. Это слово — изнер… Разве в английском есть такое слово?

— Я никогда не слыхал его. Постарайтесь припомнить!..

— Не могу, — девушка покачала головой. — Смысл ускользает. Английский я изучала во сне, под гипнозом. Это слово тоже часть моих снов, но оно не английское. Впрочем, все это чепуха. Вернемся к делам. Итак, у меня есть доказательства существования этой женщины.

Она завернула рукав блузки и, морщась, отодрала пластырь, освободив кассету с микропленкой.

— Не думайте, что это было очень просто, — Клей усмехнулась. — Я установила кинокамеру на восьмом уровне, надежно заэкранировала от радиации со стороны выработки, но, когда появились привидения, пленка засветилась. Наверное, они очень радиоактивны. Пленка оказалась полностью засвечена. Но… посмотрите сами.

Пройдя в угол комнаты, она достала из шкафа небольшой проектор.

— Переверните, пожалуйста, картину. На обратной стороне экран. Видите — я хорошо подготовилась. С тех пор, как я вынула пленку из камеры, она всегда при мне. Слава Богу, Альпер ни о чем не догадывается. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре, пока я не соберу достаточно фактов.

Щелкнул выключатель, и желтый луч заплясал на экране.

Внезапно Клей резко спросила:

— Мистер Сойер, вы ни разу не поинтересовались привидениями?

— Верно, — сказал Клифорд, — не поинтересовался.

— Значит, вы мне не верите! Но это правда! Они появляются из стен. Шахтеры редко их встречают, потому что эти привидения живут в толще земли, — она говорила торопливо, захлебываясь словами. — Подумайте, сколько шахт на Земле! Нам просто повезло, что они оказались именно здесь. Они напоминают… яркие вспышки.

На экране что-то сверкнуло. Девушка нервно рассмеялась:

— Это не привидение, просто блик. Смотрите, сейчас начнется.

Показались влажные каменные глыбы, испещренные следами отбойных молотков и буров, где-то далеко гудели механизмы, перемалывающие горную породу. Внезапно добавились новые звуки: шум тяжелых шагов и стук трости о камни. На экране появилась сутулая фигура, едва различимая во мраке. Сойер напрягся. Для него больше не существовало ничего, кроме маленького экрана. Он услыхал грубый голос Альпера, повелительно зовущий кого-то.

— Иете! — эхо прокатилось по туннелю. — Иете!

— Смотрите, — прошептала Клей. — Видите вон там, слева?

Вначале Сойеру показалось, что камни засветились изнутри. Потом появилось видение, похожее на стройную, очень высокую женщину. Она грациозно склонилась над Альпером. Сойеру показалось, что в туннеле зажурчала вода. В смехе женщины, холодном и звонком, было так же мало человеческого, как и в ее движениях.

Потом раздался голос, больше напоминавший музыку, чем речь простого смертного. Слова звучали по-английски, но с тем странным акцентом, который Клифорд еще раньше заметил у Клей Форд. Он искоса взглянул на девушку, та не отрывала взгляда от экрана. Губы Клей приоткрылись, обнажая прелестные зубки.

Изображение загадочной женщины периодически пропадало вместе со звуком, но слова разобрать все равно не удавалось — мешало гулкое эхо.

Наконец заговорил Альпер, почти закричал:

— Иете, ты здесь?! Но ты опоздала! Ты на три дня опоздала! Я не могу так долго обходиться без энергии!

Голос Иете звучал равнодушно:

— Кому ты нужен, старик? Кому интересно, сколько ты еще протянешь? Ты убил девчонку?

— Я не могу сделать этого, — буркнул Альпер. — Если я убью ее, у меня будут большие неприятности. Может быть, я даже потеряю шахту. Кто тогда будет вам поставлять руду? — Он осекся. — У меня есть одна идея. Но потребуется несколько дней.

— Кого заботит смерть хома? — перебил его музыкальный голос таинственной дамы. — Она ничего не стоит, как и всякий хом, как и ты, старик. Не понимаю, почему я трачу на тебя время?

— Я же говорю: у меня есть идея. Дай мне энергии и неделю сроку, и я установлю контроль над шахтой. Клянусь, что закрою ее совсем и передам тебе. Только дай мне энергии. Иете! Я уже почти…

— Нет. Хватит. Я устала от тебя, старый хом. Придется мне самой покончить с девчонкой!

Иете стала удаляться. Альпер, тяжело дыша и шаркая, бросился следом.

— Энергия! Мне нужна энергия! — в его крике слышалось отчаяние. — Дай мне энергию, Иете!

— Хватит, — произнес ледяной голос. — Пока девушка жива, ты ничего не получишь.

— Как ты не понимаешь?! — с горечью воскликнул Альпер. — Если бы ты хоть раз вышла на поверхность, то поняла бы меня… Кто ты, Иете? Что ты такое?

— Спроси об этом через три дня. А пока можешь считать меня богиней. Все. Теперь иди, старик. Делай что хочешь, но девушка должна умереть.

— Нет, Иете! — крик Альпера загремел в узком туннеле. — Без энергии я не смогу ничего сделать!

— Ты не получишь ни капли, хом. Прощай!

Тень растаяла, и Альпер заметался по коридору. Луч фонаря прыгал по стенам, но вокруг были только мертвые камни.

Клифорд и девушка молча продолжали смотреть на пустой экран. Сойер мысленно все еще находился в шахте, слышал уханье насоса и перестук молотков. Ощущение было настолько полным, что, когда комната осветилась, он не сразу осознал, где находится. Клей настороженно смотрела на него.

— Ну? — вопрос прозвучал нетерпеливо. — Что вы думаете об этом, мистер Сойер?

Инспектор встал, подошел к окну и закурил, любуясь огнями ночного города. Через минуту он обернулся и произнес:

— Что я думаю? Пожалуй, я скажу совсем не то, что вы ожидаете от меня услышать. Я не уверен в том, что какое-то потустороннее создание вынуждает Альпера продать душу. Но вот пленка… Она действительно интересна, если, конечно, вас, мисс Форд, кто-то не дурачит.

— Не может быть! — горячо возразила Клей. — Но кто же такая Иете? Как вы думаете?

— Очевидно, кто-то пытается получить контроль над шахтой. Есть страны, очень нуждающиеся в уране. И все это может оказаться просто хитрой инсценировкой, призванной сыграть на навязчивой идее старика. Вы поняли, что он говорил об энергии?

Клей Форд покачала головой.

— Я ничего не понимаю. Но эта Иете меня пугает…

— Эта пленка, она единственное доказательство, или у вас есть еще что-нибудь? — спросил Сойер. — Мне бы хотелось вернуться в Торонто со всеми имеющимися материалами. Ваша история меня заинтересовала. Я займусь расследованием и постараюсь обеспечить вашу безопасность.

— В шахте установлена еще одна камера. Может, забрать из нее пленку?

— Пожалуй, это было бы неплохо. Но не опасно ли для вас спускаться на восьмой уровень?

— Я никогда не хожу одна, — заворачиваясь в меховое манто, произнесла девушка. — Мне пора. Хотелось бы взглянуть на…

Дверь задрожала под ударами, и грубый голос проревел:

— Откройте!

Глава 2

Сойер бесшумно подошел к проектору, смотал пленку и спрятал ее в карман.

— Это Альпер! — Клей была очень напугана. — Он не должен меня здесь видеть! Я пропала!

— Спокойно. Я не люблю квартир с одним выходом. — Клифорд достал связку ключей. — Выйдите незаметно и ждите меня на улице. В шахту спустимся вместе. Вы хорошо меня поняли?

— Да-да, — прошептала Клей, опуская капюшон. — Быстрее!

Стук повторился, но на этот раз он был громче и продолжительнее. Стекла задребезжали.

— Сойер! — раздалось за дверью. — Вы дома?!

— Иду, — спокойно ответил Клифорд, закрывая дверь за мисс Форд.

Улыбаясь тому, с какой поспешностью она выскочила из его номера, он подошел к главной двери и отпер засов.

— Входите… — Лицо Сойера было невозмутимым. Незваный гость обвел комнату цепким взглядом. Был он высок, но настолько широк в кости, что казался приземистым. Массивное лицо прорезали глубокие морщины. А огромные кустистые брови и скрытые под ними колючие глазки придавали их владельцу окончательное сходство с троллем.

— Вы помните меня, мистер Сойер? — не дожидаясь ответа, Альпер шагнул в комнату. Двигался он мощно, подобно танку, и казалось, сам воздух раздвигается перед ним. Увидев экран на стене, он бросил мрачный взгляд на Клифорда.

— Подайте мне стул, мистер Сойер. Я старый человек, и мне тяжело стоять. Благодарю. — Он грузно опустился на стул, поставив трость между колен. — Вижу, вы смотрели увлекательный фильм.

Клифорд промолчал.

— Я тоже смотрел, — продолжал Альпер. — Вас это удивляет? Отель строился в те годы, когда уран был в высшей степени секретным материалом. Сэм Форд и я присутствовали, незримо, конечно, на многих тайных собраниях, происходивших в этой комнате. Так что сегодня я стал свидетелем интересной встречи. — Он перевел дух и вперился в Сойера тяжелым взглядом. — Я пришел, чтобы сделать вам предложение, мистер Сойер.

Клифорд лишь холодно улыбнулся.

— Боюсь, вы недооцениваете ситуацию, — вновь заговорил старик. — Я собираюсь предложить вам…

Он говорил больше минуты. Выслушав все, Сойер рассмеялся и отрицательно покачал головой. Альпер тяжело вздохнул.

— Молодые люди так неразумны, — произнес он. — У вас, вероятно, есть какие-то идеалы. Но с возрастом ваши взгляды очень изменятся. — Казалось, Альпер глубоко задумался, но, тряхнув головой, продолжал: — Мне не хотелось бы этого делать, ну да ладно. Посмотрите на это и выскажите свое мнение. — Он протянул Сойеру какой-то маленький предмет.

Инспектор осторожно взял крохотный, не больше таблетки, металлический диск с закругленной нижней частью.

— Я изобрел его сам! — в голосе Альпера послышалось самодовольство. — Это трансивер. Он излучает и принимает звук. Но звук не простой. Биение сердца, ток крови по артериям, шум дыхания. Обычно мы не замечаем этих звуков, но их можно усилить.

Откинувшись на спинку стула, старик неприятно рассмеялся.

— Усилитель? — спросил Клифорд, думая о том, как велика неприязнь, которую испытывает к нему Альпер.

Внезапно диск завибрировал. Сойер взглянул на гостя, одна рука которого находилась в кармане.

— Это вы заставляете диск дрожать? — спросил он. Старик кивнул.

— Но почему вы показали прибор мне? — удивленно спросил инспектор.

— Скажу вам правду, — Альпер мрачно улыбнулся. — Я сделал его для Клей Форд. Вы внимательно просмотрели пленку и слышали, как я сказал, что у меня есть способ поставить девчонку на колени. Видите, мистер Сойер, мои слова не были пустой похвальбой. Мой трансивер способен на многое.

Клифорд с удивлением посмотрел на безумца.

— Я могу вам доверять больше, чем вы думаете, — усмехнулся Альпер. — Единственное, чем я не стану рисковать, — это своей сделкой с той… ну, вы понимаете, о ком я говорю.

— Неужели вы поверили в то, что она способна вернуть вам молодость?

— Вы — идиот! — рассвирепел старик. — Что вы знаете о физиологии? Откуда берется энергия, которую вы так бездарно тратите? Вы — молодые. Вся энергия от солнца! Фотосинтез превращает солнечное излучение в топливо для организма. И эту энергию можно передавать от одного живого существа к другому. Позже вы поверите мне. Мефистофель не собирался покупать душу Фауста. Я знаю, Фауст сумел доказать дьяволу, что душа его имеет ценность, это он заставил купить ее. Вот и я надеюсь убедить Иете в том, что могу оказаться полезен ей. Я знаю, что она требует взамен энергии, и жизнь мисс Форд в моих руках. Но я не хочу совершать убийство. Начнется расследование, а это ужасно. Этот прибор я разработал для Клей, но, похоже, на моем пути возникло новое препятствие, — старик усмехнулся. — Ну что ж, я готов. Начнем.

Альпер был стар и слаб, поэтому Клифорд Сойер никак не мог ожидать того, что произошло дальше. Альпер резко вскочил, отбросив трость. Внешность его не изменилась, но теперь от всей его фигуры прямо-таки веяло неукротимой силой. Трость коснулась пола, и Альпер прыгнул.

Клифорд был молод и хорошо тренирован, но он не успел ничего предпринять, когда, вслед за звоном упавшей трости, на него обрушилось тяжелое тело, припечатав его к стене, стальные пальцы сомкнулись на горле инспектора. Комната поплыла перед глазами Сойера, и, теряя сознание, он почувствовал, как что-то давит на макушку.

И вдруг все прекратилось.

Услышав звон трости, Клифорд приготовился к нападению, и хотя Альпер нанес удар первым, когда старик внезапно ослаб, рука Сойера, почти автоматически, нанесла жестокий удар в солнечное сплетение противника. Все произошло мгновенно.

Придя в себя, Клифорд увидел Альпера, беспомощно распластавшегося на полу. Опираясь на одну руку, старик безуспешно пытался подняться.

— Подай мне трость, — странная улыбка промелькнула на его бледных губах. — Через него танталовые электроды контактируют с твоим мозгом. С возрастом хрящ превращается в кость. Мне повезло — ты молод. Если попробуешь удалить трансивер, ты погибнешь. А со временем он врастет в кость.

Желание убить Альпера все еще владело Сойером, но, осознавая свою беспомощность, он решил выждать — вдруг представится удобный случай избавиться от старика, тем более что тот пока был настроен миролюбиво.

— Если я не способен убрать передатчик сам, это могут сделать врачи.

— Возможно. Однако, согласись, я создал первоклассный прибор.

— Да? Лучше признайся, где ты его украл?

Альпер хмыкнул.

— Я и сам неплохой инженер. Правда, сознаюсь, идея не моя. Но я увидел такие возможности, каких не видел изобретатель. Изначально это был обыкновенный преобразователь звуковых колебаний в электрические. Я просто немного доработал его. Трансивер принимает звуки, которые ты сам издаешь, но которые обычно не слышишь, усиливает их и транслирует в кости черепа. Ты слышишь звуки, по сравнению с которыми рев иерихонской трубы кажется шепотом. — Альпер расхохотался и продолжал: — Ты знаешь, на что способен ультразвук? Он разбивает стекло вдребезги, сжигает дерево, разрушает человеческий мозг. Так-то, мистер Сойер! Ты никогда не сможешь избавиться от моего подарка, и никто, кроме тебя, не будет слышать сигналов. Ты, мой мальчик, можешь сойти с ума. Так не лучше ли делать то, что я прикажу?

Старик смотрел на Сойера с явной симпатией, но руки инспектора непроизвольно сжались в кулаки.

— И не вздумай убить меня. Тебе это не поможет. Мы с тобой теперь крепко связаны. Убьешь меня — умрешь сам. И еще, мой прибор может работать как микрофон. Приемник у меня в кармане. Отныне я буду слышать все твои разговоры. И скоро я узнаю, что содержит вторая пленка, спрятанная в шахте. Хотя навряд ли там есть что-либо интересное. Итак, — своим видом старик давал понять, что возражать или сопротивляться бесполезно, — прежде всего ты сообщишь в Торонто о том, что тревога оказалась ложной. Что же касается этой девчонки — Клей Форд, то ей лучше всего уехать. Чтобы излечиться от галлюцинаций, ей, пожалуй, стоит отдохнуть в каком-нибудь южном санатории. Если же она останется и опять начнет совать нос туда, куда не следует, Иете расправится с ней — хладнокровно и без всякой жалости.

— Кто такая Иете? — спросил Сойер, но Альпер не хотел отвечать, а может быть, знал не больше его самого.

— Все. Хватит вопросов. Пора действовать. И запомни: если ты ухитришься сбежать и избавиться от трансивера, что, впрочем, возможно — в конце концов, что сделал один человек, другой всегда сможет сломать, — так вот, если это случится, я найду тебя и пристрелю, как собаку. Все, что мне нужно, так это закрыть шахту. Тогда Иете даст мне энергию, очень много энергии. — Холодный взгляд Альпера скользнул по лицу инспектора: — Надеюсь, теперь ты понимаешь, что, работая на меня, ты спасаешь свою жизнь? Что ты на это скажешь?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Почти. Я прибыл сюда не развлекаться и, кажется, проиграл первый тур, — спокойно произнес Сойер. — Все рано или поздно проигрывают.

— Не все, — с гордостью объявил Альпер.

— Допустим, — Клифорд невозмутимо пожал плечами. — Мне и раньше случалось проигрывать, но я всегда знал, что есть кто-то, кто выиграл бы, очутись он на моем месте. Мне же остается только предупредить Комиссию.

— Интересно, как ты собираешься послать предупреждение и при этом уцелеть, — старик ухмыльнулся. — Если ты достаточно умен, то сможешь получать выгоду с обеих сторон. И то, что ты получишь от меня, намного больше того, что могут тебе предложить официальные органы.

— Должно быть, это будут чертовски большие деньги, чтобы компенсировать вот это, — Сойер постучал себя по голове.

— Я могу удалить передатчик. — Альпер замолчал, ожидая реакции Сойера, но, видя невозмутимость инспектора, продолжил немного разочарованно: — Даже сняв передатчик, я буду чувствовать себя в полной безопасности — кто поверит твоему рассказу? Однако я уверен в том, что мы с тобой поладим.

— Как же ты удалишь его? Сам же сказал, что передатчик со временем врастет в кость.

— Его не трудно будет убрать, если предварительно отключить питание. Выключатель у меня в кармане. Но не пытайся завладеть контрольным устройством. Я потратил на его разработку не одну неделю, и разгадать его секрет тебе не удастся. Самому Гуддини не удалось бы освободиться от него.

Мужчины пристально смотрели друг на друга.

Наступившую тишину внезапно разорвал рев сирены. Оконные стекла задребезжали. Альпер с Сойером одновременно повернулись к окну.

Механический вой прекратился, и чей-то голос, усиленный динамиками, загремел над поселком:

— Внимание! Тревога в шахте на восьмом уровне! Тревога на восьмом уровне!

Альпер, выругавшись, повернулся к Сойеру:

— Эта бестолковая сука спустилась в шахту. Я же ее предупреждал, а она все равно полезла! И Иете только что разделалась с ней!

Глава 3

Как во сне пробирался Клифорд Сойер сквозь сумятицу улиц. Сгорбленная фигура Альпера, закутанная в меха, маячила впереди, указывая дорогу.

Вдали мерцала ледяная гладь озера Лэти Снейз, вдали сверкали огни Фортуны. Поселок казался одиноким островком, воткнутым в макушку земного шара, подобно передатчику в голове Сойера.

В Фортуне не было улиц, здесь ничего не росло, сюда не вела ни одна дорога. Вечное полярное молчание окутывало город, подобно савану. Край мира.

Спотыкаясь на деревянных мостках, соединяющих все постройки в поселке, захлебываясь ледяным воздухом, Клифорд спешил за Альпером. Со всех сторон к шахте стекались люди.

Не замедляя шага, старик и инспектор прошли мимо энергостанции, обеспечивающей Фортуну водой, светом, теплом и снабжающей шахту необходимой энергией.

Альпер протиснулся ко входу мимо возбужденных рабочих. Громкоговорители к этому времени уже прекратили разносить тревожную весть по поселку, но здесь, около шахты, волнение не утихало. В воздухе повисло напряженное молчание.

— Опять привидения! — услыхал Сойер чьи-то слова. — Они выходят из стен!

— Мисс Форд спустилась вниз! И привидения утащили ее! — выкрикнул кто-то.

Альпер, словно одержимый, бросился к лифту. Клифорд едва поспевал за ним. Войдя вслед за стариком в кабину, он подумал о том, что их желания странным образом совпали: ни тот ни другой не хотели гибели Клей Форд.

В шахте всегда очень шумно: стук отбойных молотов, визг буров, уханье насосов, лязг вагонеток. Сейчас тишину, повисшую в туннелях, нарушали лишь тревожные голоса шахтеров. Все работы были остановлены.

Лифт медленно опускался, все шахтеры столпились возле лифтовой шахты. Молоты и буры валялись около стен, испещренных прожилками руды, очень богатой руды. Призраки знали, какую шахту выбрать.

— На восьмом уровне привидения роятся, как пчелы! — крикнул кто-то из рабочих, когда кабина медленно проплывала мимо очередного уровня. Альпер только кивнул. Войдя в лифт, он сразу же завладел рукой Сойера и повис на инспекторе.

Кабина остановилась. Альпер, тяжело дыша, зашептал ему в ухо:

— Не пытайся ничего сделать, Сойер. Лучше помоги мне выйти — у меня почти не осталось сил.

— И как же ты собираешься выкручиваться? — Сойер ехидно улыбался. — Это твоя ошибка, Альпер. Если мисс Клей Форд погибнет, начнется расследование. А вы знаете, чем это грозит вам, мистер Альпер? — Лицо его расплылось в издевательской улыбке. Внезапно нахмурившись, Сойер холодно добавил: — Моя смерть тебе тоже не поможет.

— Мои заботы оставь мне, — прошипел старик. — Делай, что тебе говорят, и молчи. Пойдем.

Выйдя в туннель, они слились с молчаливой, настороженной толпой. Редкие голоса звучали глухо, на этом уровне было самое высокое давление.

Клифорд почувствовал неестественный для шахты запах. Озон!

— Она пошла туда, мистер Альпер, — один из шахтеров махнул рукой. — Вот этот парень был с ней.

— Что тут произошло? — Сойер подскочил к говорившему так стремительно, что тот невольно отшатнулся. Рабочие заволновались, лучи фонарей заплясали по влажным стенам. Вперед вышел высокий парень в шахтерском комбинезоне.

— Я и Эдди спустились вместе с мисс Форд, — низким голосом начал он. — В туннеле никого не было, мы ведь не работаем на восьмом. Мисс Клей послала Эдди за камерой, а сама осталась здесь…

Странный звук заставил их оглянуться. В том месте, где туннель круто заворачивал, появилось неясное, едва различимое мерцание. Послышался легкий перезвон, и ощутимо усилился запах озона.

— Продолжай, я слушаю. — Шахтеры расступились перед Альпером, и, войдя в круг, он снова уцепился за локоть Сойера. Нервы Клифорда напряглись до предела.

— Эдди скрылся за тем поворотом, — кивком шахтер указал направление. — Извините, мистер Альпер, но дальше я не пойду! — Было видно, что никакая сила не заставит его сделать хотя бы шаг. — Ну, так вот, свернув за угол, Эдди закричал, а потом вылезли привидения… Нет, сначала появились вспышки, а потом заорал Эдди. Мисс Клей сказала, что нужно пойти и забрать камеру. Она шла первой. Мы были уже у самого поворота, и тут Эдди испустил такой вопль, какого я в жизни не слышал. Ну, я побежал назад и поднял тревогу, — голос у парня был смущенным.

— Мисс Форд кричала? — спросил Сойер.

— Нет, сэр.

Альпер пробормотал что-то и медленно направился к повороту, навстречу мерцающим огонькам. Наступила гнетущая тишина. Вздохнув, Клифорд зашагал следом. Рабочие с ужасом смотрели на двух человек, уходящих в темноту. Туннель уже поглотил мисс Форд и их приятеля Эдди, и теперь суеверный страх парализовал людей.

— Сойер, — прошептал Альпер, — предоставь все мне. Сам ничего не предпринимай. Я тебе запрещаю, понял?

Я все время держу пальцы на блоке управления. Клей в руках у Иете. Я попробую ее спасти, но… — Он замолчал. Пояснений не требовалось — Иете могла легко справиться с ними обоими.

По мере их продвижения по туннелю запах озона ощущался все сильнее. Альпер, поддерживаемый Сойером, упрямо шагал вперед. Картина, открывшаяся за следующим поворотом, заставила их остановиться.

На сыром полу лицом вниз лежал мертвец. Над его телом кружилось множество крылатых огней, как бы расщепленных надвое. Они действительно напоминали колосья. Заполняя весь коридор, крылатые огни своим танцем поднимали резкий порывистый ветер. Запах озона щипал ноздри. Зрелище было великолепным и одновременно наводило ужас.

— Как грифы над трупом, — подумал вслух Клифорд. — Стервятники!

Сойер почувствовал, как дрожит тело старика. Альпер громко позвал:

— Иете! Иете, ты здесь?!

Знакомый ручеек смеха зажурчал во тьме. Это был единственный ответ, но, услышав его, Альпер встряхнулся и решительно направился вперед, стараясь не поворачиваться спиной к порхающим огням.

Клифорд тихо спросил:

— Ты знаешь, что это такое? Они могут убить нас?

— Не знаю и знать не хочу. Быстрее! Иете здесь, и я смогу получить энергию.

Сойер колебался. У него появился шанс. Когда старик получит энергию, будет поздно. А сейчас…

Не размышляя более, он резко прыгнул влево, освободившись от веса Альпера, и принял боевую стойку.

Правый кулак, как спущенная пружина, устремился к цели. Удар такой силы, окажись он точным, мог стать смертельным.

«Последний шанс, — успел подумать Клифорд. — Врет он или нет, но контрольное устройство будет у меня».

Голова Сойера взорвалась от боли. Коридор, привидения — все закружилось в бешеной карусели.

Широкая ладонь Альпера стиснула его кисть еще до того, как он пришел в себя.

— Идем! Быстрее! Не делай так больше. Сейчас не время сводить счеты.

Шатаясь и бормоча проклятия, Сойер поплелся дальше. Крылатые огни некоторое время кружились над ними, но вскоре, словно утолив любопытство, оставили их, вернулись к трупу шахтера и продолжили свой бесконечный, бессмысленный танец.

Туннель постепенно расширялся. Впереди на стене виднелся светлый круг, подобный тому, какой оставляет луч прожектора. В самом центре круга, устремив в темноту взгляд, застыла Клей Форд.

Сойер осмотрелся и протер глаза. Запрокинутая голова Клей и ее распростертые руки были плотно прижаты к светящемуся камню, словно прикованные. Несмотря на безумное желание освободиться, она не могла сдвинуться ни на дюйм. И лишь частое дыхание да блеск глаз говорили о том, что девушка еще жива.

Внезапно Клей закричала, обращаясь к кому-то скрытому во тьме:

— Ты не сделаешь этого! — в голосе слышался гнев, смешанный с отчаянием. — Ты не посмеешь! Только боги имеют право!

Сойер повернул голову и проследил направление ее взгляда. Во тьме что-то шевелилось. Иете! В глубине туннеля замерла неестественно высокая фигура, закутанная в тени, как в темную вуаль. Клифорд тщетно пытался сфокусировать зрение на лице и фигуре Иете. Изображение было зыбким, как воздух в знойный день на экваторе. Зато голос оказался ясным и сильным. В нем звучала небесная музыка, недоступная смертным.

— Я скоро, очень скоро буду Богиней, — мечтательно проговорила Иете. — Но откуда ты меня знаешь, хом? Ты ведь настоящая хом, не землянка? Как ты сюда попала?

Иете неожиданно перешла на незнакомый язык. Едва она закончила говорить, послышались всхлипывания Клей:

— Я не понимаю тебя! Я ничего не помню! Кто ты?

Альпер выступил вперед. Заметив краем глаза какое-то движение, девушка попыталась повернуть голову.

— Иете! — закричал он. Клей обернулась.

— Кто это? Альпер, это вы?

— Успокойся, Клей, — мягко произнес он. — Если хочешь остаться в живых — успокойся.

— Разве жизнь хома имеет какую-либо ценность? — язвительно спросила Иете. — Наши дела закончены, старый хом. Я получила девчонку.

— Не делай этого! — в отчаянии воскликнул Альпер. — Если она умрет, я потеряю шахту. А ты не получишь руды.

— Жизнь этой хом имеет для тебя слишком большое значение, — рассмеялась Иете. — Но на самом деле она ничего не стоит.

— Ее тело обнаружат! — кричал Альпер. — Меня обвинят в убийстве! Иете, не надо, прошу тебя!

— Тело? — в ее голосе звучало презрение. — Ее тело никто не найдет. Но до того, как она умрет, я хочу кое-что узнать. Если бы я раньше поняла, что она хом!.. Но вы все, как животные, похожи один на другого. А девчонка все время говорила на вашем языке. Ну что ж, теперь мне известно, кто она, но я не понимаю, как она смогла пройти через Врата. И пока я не узнаю этого, она останется в живых. Однако я не собираюсь… Впрочем, тебя это не касается. Когда я допрошу ее, надобность возвращаться в ваш мир, скорее всего, отпадет. Прощай, старый хом.

Высокая, гибкая фигура склонилась вперед, и из-под вуали показалась грациозная рука, сжимающая сияющую золотую полоску дюймов шести длиной. Полоска раскрылась и превратилась в пучок крылатых огней. Золотое сияние слепило глаза. Держа полоску перед собой, Иете медленно приближалась к пленной девушке, круг на стене становился все ярче.

Альпер с трудом перевел дыхание. При вспышке таинственного огня по его телу прошла судорога, и, отшвырнув от себя инспектора, он, как загипнотизированный, двинулся к Иете. Он шел, не замечая ничего вокруг.

— Отдай мне эту штуку! — прохрипел он сдавленным голосом, простирая вперед руки. — Иете! Позволь мне прикоснуться к нему!

Заметив, что рука старика далеко от кармана с пультом, Сойер бросился вперед, навстречу женщине. Он еще толком не знал, что предпримет, но прекрасно понимал, кто сейчас наиболее опасный враг, к тому же у него возникло отчаянное желание захватить крылатый огонь. Возможно, тогда у него появится ключ к пониманию происходящего, если оно вообще доступно пониманию.

Все произошло с ошеломляющей быстротой. Руки Сойера сомкнулись на укутанной в серую вуаль фигурке за мгновение до того, как Альпер приблизился к ней вплотную. Стараясь удержать одной рукой гибкое и твердое, как стальной канат, тело, другой он потянулся к крылатому пламени. Но удержать Иете было ничуть не проще, чем легендарную змею Митгард.

Иете издала дикий, яростный крик, прозвеневший как удар гонга, и попыталась вырваться. Очень скоро Клифорд понял, что взялся за непосильное для него дело, но, стиснув зубы, задыхаясь, он изо всех сил продолжал цепляться за гибкое тело таинственной дамы.

Что-то пролетело мимо лица Сойера и, рассыпая искры, упало на пол. Сдавленно вскрикнув, Альпер ринулся вперед, толкнув по пути инспектора. Пытаясь удержать равновесие, Клифорд взмахнул руками, и Иете вырвалась, подобно вихрю.

Овладев крылатым пламенем, Альпер начал на глазах преображаться. Годы спадали с него, как старые одежды. Тело выпрямилось, живот втянулся, плечи развернулись, лицо, лишенное морщин, отвердело, бесследно пропала седина, глаза засверкали безумным торжеством. Теперь перед Сойером стоял человек молодой, сильный и ловкий.

— Вот он! — завопил Альпер. — Источник энергии!

— Отдай! — простонала Иете. — Ты сам не понимаешь, что делаешь! Ты получил слишком много энергии! Смотри, Врата уже открываются! Скорее отдай мне Птицу, старый хом!

Она протянула руки и шагнула к Альперу. Тот отпрыгнул назад, хохоча, как безумный.

Только теперь Сойер заметил, что на самом деле Альпер ничуть не помолодел. Лицо по-прежнему хранило печать прожитых лет, но исчезли дряблость и нездоровый старческий румянец. Телом Альпер не стал моложе, но приобрел отличную физическую форму. Энергия, казалось, вытекала из него золотыми струями.

Иете попыталась обеими руками схватить огненную полоску, Альпер увернулся, но, поскользнувшись, ударил в стену раскрытыми пылающими крыльями таинственного источника энергии. Раздался неописуемый музыкальный аккорд, светящийся круг стал таким ярким, что на него было больно смотреть. Клей казалась едва различимой тенью на фоне этого бешеного сияния.

— Сожми Огненную Птицу, Альпер! — закричала Иете. — Сейчас мы все провалимся! Альпер, оставь ее у себя, только сожми!

Воздух звенел вокруг них. На месте освещенного круга теперь зияло отверстие, ведущее в длинную, вырезанную во льду трубу. Ужасный вихрь подхватил всех и поволок по туннелю, яростно завопила Иете. С гудением и свистом огненные птицы проносились и исчезали в отверстии. Некоторые ударялись о стены и медленно угасали.

Альпер, охваченный ужасом, обеими руками стиснул Огненную Птицу, но было поздно. Налетевший вихрь подхватил их, протащил по камням и, раскрутив, бросил в сияющую мглу. В бесконечный полет…

Глава 4

Дикий, пронизывающе-холодный ветер, казалось, превратил тело в сплошную глыбу льда, но мгновение спустя все прекратилось, и Сойер очутился в длинном бледно-зеленом коридоре цилиндрической формы. Справа от него, дрожа, стояла Клей Форд, а слева и немного сзади прислонился к стене Альпер. Он все еще сжимал в руках свое сокровище.

Внимание Клифорда привлекла большая группа высоких и неестественно стройных людей, поспешно удаляющихся в глубь туннеля. Некоторые из них оглядывались и рассеянно улыбались.

Сойер взглянул на Клей. В глазах девушки, округлившихся от изумления, застыл вопрос. Тогда инспектор обратился к старику:

— Ты меня слышишь, Альпер?

Голос гулко, подхваченный эхом, прокатился по коридору.

— Да, слышу… — старик закашлялся.

— Где мы? — Сойер не стал дожидаться, пока тот придет в себя.

Альпер расправил плечи, взглянул на Сойера сверху вниз и внезапно издевательски расхохотался. С пугающей легкостью отделившись от стены, он двинулся к инспектору.

— Я не знаю, как мы попали сюда. Но вот…

Он разжал руку, и золотая полоска тускло засветилась в полумраке. Толстые пальцы старика сжали ее, и, подобно лепесткам цветка, распахнулись, медленно разгораясь, огненные крылья. Альпер ударил полоской по ледяной стене, отозвавшейся мелодичным звоном. Вопреки ожиданию, ничего не произошло. Растерянно улыбнувшись, он ударил сильнее. Полоска ярко вспыхнула.

— Сожми ее, Альпер!

Они обернулись на голос и впервые отчетливо, без темной вуали, увидели Иете. Она удалялась следом за подобными ей существами. Своей грациозностью и излишне удлиненными линиями тела она напоминала героинь Эль Греко. Казалось, остальные создания пребывали в трансе, и только Иете, словно борясь с неведомым сопротивлением, нашла в себе силы повернуть голову. Ее лицо поразило Сойера. Заостренное внизу, оно сильно расширялось к огромным, блестящим, как у змеи, глазам, обрамленным чересчур длинными ресницами. Уголки тонкого ярко-алого рта были загнуты в полубезумной улыбке. Такие лица любили изображать этруски у своих каменных статуй. Серьги — в виде сфер с множеством отверстий и яркими огоньками внутри — украшали ее уши. Бледно-зеленая мантия широкими складками ниспадала с плеч. Странный наряд Иете, как, впрочем, и всех, кто ее окружал, дополняла маска, укрепленная на затылке так, что невозможно было понять, есть ли у Иете волосы.

— Быстрее сожми пластину! — прошептала она. — Вы все равно не сможете вернуться!

— Сожми ее, Альпер! — бросил Сойер и повернулся, чтобы подойти к старику. Но сделать три шага, разделявшие их, оказалось невозможным. Плотный, тяжелый воздух тысячами мельчайших игл впился в его тело.

— Я уже пыталась, — произнесла Клей. — Повернуться невозможно. Даже стоять на месте трудно. Погляди, мы уже начинаем двигаться!

Сойер тщетно сопротивлялся нарастающему давлению. Впереди Иете тоже пыталась бороться с воздушным потоком, но он уносил ее вслед за вереницей высоких фигур.

— Альпер! — в голосе Иете послышалась растерянность. — У тебя Огненная Птица, ты можешь свободно передвигаться в этом коридоре. Отдай ее мне!

Альпер страстно сжал пластину, свет померк. В тишине смех старика прозвучал дико.

— Я нашел источник энергии! Только идиот может подумать, что я верну его тебе!

— Но мне он необходим, — Иете чуть не плакала. — Ты не понимаешь, что делаешь! Неужели жизнь этой маленькой хом дороже моей? — Теперь в ее голосе слышалась угроза: — Ты что, думаешь, я не смогу убить тебя? Как только мы доберемся до конца туннеля, Огненная Птица снова окажется у меня! — Глаза ее сверкали. — Отдай ее сейчас же, и я подарю тебе жизнь. Но торопись, старый хом, торопись!

Одна из окружавших Иете фигур покачнулась и налетела на нее плечом. Иете гневно вскрикнула, и глухое эхо прокатилось по коридору. Но остальные спутники Иете, казалось, не обратили на нее ни малейшего внимания. Безжизненные фигуры молча увлекли ее вперед.

В конце туннеля проход закрывали полупрозрачные зеленые шторы, колышущиеся, как утренний туман. Загадочные существа попарно проходили сквозь завесу и исчезали.

— Слушай внимательно, Альпер! — вновь раздался звонкий голос Иете. — Ты опоздал, и Богиня уже послала за мной. Сейчас меня схватят. Если хочешь жить, спрячь Огненную Птицу! Я попробую помочь тебе, но не показывай Птицу никому, пока я не появлюсь.

Внезапно стена тишины отделила Иете от троих землян. Последний раз блеснули ее глаза, и она исчезла в складках штор.

Альпер нервно потер лоб и с сомнением взглянул на Клей.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал он. — Мы… Где мы? Клей, по-моему, она думает, что ты знаешь, куда мы попали.

Клей сжала руку Сойера. Мягкий, но сильный напор воздуха продолжал подталкивать их в спину, и Альперу пришлось сделать три шага, для того чтобы догнать их.

— Кажется, я начинаю понимать, — произнесла девушка. — Моя жизнь в Фортуне была сном, а сейчас я начала просыпаться. Там, в конце туннеля, — мой мир. Там живет мой народ. Хоманд. Им правит Изнер… О нет! — Ее пальцы судорожно впились в руку Сойера. — Я не могу вернуться туда! Мне нельзя возвращаться!

Резко обернувшись, Клей попыталась вернуться, но ноги ее скользили на ледяном полу. Она сбросила сапоги и попыталась бежать назад, однако отвердевший воздух не давал ей возможности сдвинуться с места.

— В чем дело, Клей? — воскликнул Сойер. — Чего ты боишься?

— Теперь я все помню, я помню Изнера, — голос ее дрожал. — Когда мой дед еще был рабом в замке, Иете уже стала избранницей Богини. В следующем ранге, став жрицей, она бы получила право носить Двойную Маску. А потом я исчезла. — Клей ощупала свое лицо, словно оно казалось ей столь же незнакомым, как и воспоминания. — Меня не было около двух лет, если, конечно, здесь время течет так же, как на Земле. Они назначили меня в жертву Огненной Птице. Что же теперь делать?! — Безумный взгляд девушки остановился на лице инспектора.

— Постой, — Сойер медленно выговаривал каждое слово, — там, в конце коридора, находится твой мир, это другой мир, не Земля… Я правильно тебя понял?

— Да! — голос ее сорвался на крик. — Вы видели Иете?! Вы видели остальных?! И ты еще думаешь, что ты на Земле? Это чужой для вас мир!

Окинув взглядом зеркальные своды туннеля, одну за другой фигуры со странными масками на затылках и своих растерявшихся спутников, Клифорд задумался. Может быть, он еще не очнулся от последнего удара, нанесенного Альпером, и все, что он видит, кошмар воспаленного сознания?

— Сон это или явь, нужно действовать, — наконец произнес он. — Альпер, ты можешь идти навстречу потоку. Попробуй остановить нас.

Старик обошел Сойера и уперся руками ему в грудь, однако тяжелая волна воздуха продолжала тащить их с той же легкостью, что и раньше. Оставив инспектора, Альпер схватил тонкую руку Клей Форд и попытался удержаться на месте, но ноги его скользили по полу, и выход неотвратимо приближался.

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — Сойер обреченно вздохнул. — Что нас ждет снаружи, Клей?

— Город! — резко выдохнула девушка. Она еще пыталась бороться с непонятной силой, влекущей ее к выходу. — Хоманд. Мой мир. Мне нужно еще многое вспомнить, но одно я знаю точно — Иете опасна!

— Расскажи, что ты знаешь о ней, — Клифорд весь подобрался. — И побыстрее, у нас мало времени.

— Она — Изнер, бессмертная. Она из расы богов, которые правят Хомандом. Им невозможно причинить ни малейшего вреда, они не стареют. Богиня может править вечно, если не допустит никакой ошибки, народ не свергнет ее.

— Богиня? — переспросил Сойер.

— Не совсем. Просто Изнер, такая же как и Иете, но она обладает огромным могуществом. Она имеет право носить Двойную Маску и Черную Мантию. Иете говорит, что должна стать Богиней через три дня. Вероятно, за время моего отсутствия произошли крупные волнения, не будь этого, Иете не на что было бы надеяться. А сейчас она собирается править Хомандом, если, конечно, не лжет. Я боюсь!

— Волнения? — Сойер пристально смотрел на нее. — Как они могут отразиться на нас?

— Волнения среди богов, — задумчиво произнесла Клей, — откуда простому хому знать об этом? Иногда ни с того ни с сего часть изнеров исчезает, растворяется, как туман, но никто не понимает, почему это происходит. А порой снизу приходит странный, жуткий народ, и даже боги не способны ни уничтожить его, ни победить. Многие гибнут во время таких нашествий. Если мы выйдем, меня отдадут Огненной Птице, и она сожрет меня. Церемония будет очень торжественной.

— Ну, это мы еще посмотрим, — возразил Сойер. — Птица — это та штука, что в руках у Альпера?

В смятении Клей покачала головой:

— Для меня все это в диковинку. Привидения, летающие огни, которые воруют уран. В Хоманде мы ничего подобного не встречали. Известно только, что там, куда бросают жертвы, в глубине Источника Миров, видны всплески пламени, похожие на взмахи крыльев. Оттуда они и получили свое название. Но никто в городе не видел настоящих птиц, таких, как были в шахте. Да и об уране мы никогда не слышали.

Она помолчала.

— У меня все путается в голове. Воспоминания о Земле и Хоманде — все перепуталось!

— А это что? — Альпер показал свой трофей.

— Не знаю. Хотя Иете и называет ее Огненной Птицей, но мне кажется, что это просто символ, талисман. Он и впрямь напоминает птицу.

— Когда птица раскрывает крылья, воздух начинает сгущаться, — перебил ее Альпер. — И вдобавок эта штука открывает стену, я сам видел! Правда, только с одной стороны, — смущенно добавил он.

— Ключ, открывающий дверь между мирами?! — Глаза Клей вспыхнули. — Так вот почему Иете так хотела заполучить его назад! Она собирается стать Богиней, но без борьбы Двойную Маску не получить. Чтобы убить Изнер, которая сейчас правит, Иете потребуется очень много энергии.

— Точно! — прорычал Альпер. — А эта штука и есть источник энергии. Я буду хорошо хранить ее. Иете что-то нужно от меня. Она говорила…

— Идиот! — взорвалась Клей. — Иете — наполовину богиня, а ты в нашем мире — хом, ничтожество. Неужели не ясно?!

— Альпер, старый хом! — Сойер внезапно рассмеялся. — Ты вступил в сделку с дьяволом, но тебе досталась слишком короткая ложка. Послушай меня. Мы все здорово влипли, и, чтобы выбраться, нам придется помогать друг другу. Мне кажется, тебе стоит вынуть из меня этот чертов передатчик. Лучше используй его против Иете. Как только мы выберемся наружу, то сразу же попадем в ее руки, и, может статься, трансивер окажется твоим единственным оружием. Да и моя помощь лишней не будет.

— Нет, — тяжело ответил старик, с подозрением глядя на инспектора, — я здесь в безопасности и не собираюсь никуда выходить. А власть над тобой я терять не хочу. Ты мне еще можешь пригодиться.

Сойер промолчал. Ветер все быстрее гнал их, и туманный занавес был уже совсем близко.

«Как поток электронов в лучевой трубке, — неожиданно для себя подумал Клифорд. — Занавес — это катод. Мы летим к нему, и свернуть невозможно».

Наконец загадочное покрывало коснулось их лиц, и ветер последним, самым мощным рывком вышвырнул их наружу сквозь хлопья тумана.

Щурясь от яркого света, Сойер огляделся. Он стоял на небольшой каменной площадке, и под ним расстилался огромный, шумный город, к которому спускалась широкая лестница. Ноги Клифорда слегка дрожали. Воздух здесь был спокойным, и стоять прямо и свободно казалось немного непривычным.

— Ну, вот я и дома, — с нежной грустью произнесла Клей. — Это Хоманд.

И Клифорд услышал долгий и тяжелый вздох девушки.

Глава 5

Площадь, открывшаяся их взорам, являла собой редкое зрелище. Высокие, величественные изнеры, облаченные в зеленоватого цвета мантии, гордо расхаживали в толпе более низкорослых хомов. В стороне небольшая группа богов медленно раскачивалась в такт непривычной мелодии. Их бесстрастные лица-маски взирали на окружающую толпу невидящими глазами.

У подножия лестницы о чем-то горячо спорили несколько изнеров, их звенящие голоса далеко разносились в прозрачном воздухе.

Один из богов, только что сошедший на площадь, внезапно остановился, потряс головой и, издав пронзительный крик, бросился в толпу. Люди в панике расступились перед ним.

Странный это был мир — пронизанный яркими солнечными лучами, заполненный чужими непривычными звуками, накрытый куполом холодного равнодушного неба. Сойер во все глаза смотрел на этот мир, незнакомый, но до боли реальный. Он наконец-то встретился с представителями расы, к которой принадлежала Клей Форд. Те же высокие скулы, тот же неземной разрез глаз, сияющих на смуглых приветливых лицах. Хомы носили короткие туники и облегающие штаны. Их стройные, такие же, как у землян, фигуры казались приземистыми на фоне длинных, змееподобных тел изнеров.

Площадь, многолюдная и беспокойная, была окружена каменными зданиями нелепой, неземной архитектуры. Между ними извивались узкие, кривые улочки, быстро теряясь в хаосе причудливых кварталов. Вдали над крышами виднелись шпили гигантских башен, построенных из того же зеленоватого льда или, быть может, стекла, из которого состояли стены туннеля. В лучах заходящего солнца они сверкали, подобно огромным изумрудам.

— Замок! — Клей взмахнула рукой. — Видишь? Во время Праздника Открытия Источника Миров сияние крыльев Огненной Птицы отражается от этих башен и освещает полгорода.

Изнеры продолжали спускаться по лестнице. Постепенно они растворились в пестрой толпе, заполняющей площадь, и только Иете нерешительно остановилась у подножия лестницы и оглянулась. Ее нечеловеческое лицо пылало яростью, но в глубине больших змеиных глаз притаился страх. Она смотрела мимо Сойера, туда, где за складками туманного занавеса спрятался Альпер. Внезапно, прошипев что-то на непонятном языке и изогнувшись по-звериному, женщина повернула лицо к площади. Дрожащая рука Клей вцепилась в плечо Клифорда. — Смотри, — прошептала она. — Богиня! — Девушка натянула капюшон своей шубки до самых бровей. — Я попробую спрятаться. Может быть, меня не узнают. Ах, если бы тут был мой дед!

Сойер сочувственно сжал руку Клей.

Через площадь по направлению к ним двигались две колонны высоких воинов, разрезая на три части беспорядочно колышущуюся толпу. Зеленые мантии развевались на плечах воинов. Когда первый ряд приблизился к ступеням, изнеры расступились, и вперед вышла Богиня.

На мгновение Сойер потерял чувство реальности. Все происходящее показалось ему диким кошмаром. Во время путешествия по ледяному туннелю Клифорд был уверен в том, что в конце концов они выберутся на поверхность где-нибудь в окрестностях Фортуны или снова попадут в шахту. Но над головой было чужое небо, и чужое солнце освещало незнакомый город — Хоманд. На какой планете находится этот Хоманд?

— Клей! — позвала Богиня глубоким грудным голосом, и девушка, протяжно вздохнув, медленно откинула капюшон.

Длинное грациозное тело Богини окутывала черная мантия, настолько черная, что на ней невозможно было сфокусировать взгляд. Ткань полностью поглощала свет, и создавалось впечатление, что на месте женщины разверзлась огромная дыра в пространстве. Лицо Богини закрывала белая, лишенная выражения маска с двумя плоскими изумрудными линзами, вставленными в отверстия для глаз. Сойер невольно задумался о том, как выглядит мир, если смотреть на него через такие линзы.

Взгляд Богини остановился на Клей. Несколько секунд она рассматривала девушку, а потом обратила внимание на Клифорда. Юноша почувствовал легкий ожог, но внимание Богини уже привлек туманный занавес, вернее то, что скрывалось за ним. Иете торопливо заговорила, пытаясь отвлечь Богиню, но ее попытка оказалась тщетной.

Роковое любопытство побудило Альпера выглянуть из-за занавеса, и как только два зеленых луча, бьющих из-под маски, коснулись его, старик безвольно уронил руки, медленно вышел на площадку, пересек ее и, словно робот, стал спускаться по лестнице. Руку с зажатой в ней Огненной Птицей он прятал в кармане.

Богиня подала какую-то команду, охранники молча направились к землянам. Иете загородила дорогу воинам и выкрикнула какой-то приказ. Воины замерли в нерешительности. Сойер подумал, что если Иете действительно готовится вскоре надеть жуткую маску Богини, то остальным изнерам, видимо, не следует ссориться с ней.

Шурша мантией, Иете величественно подошла к Богине. Они стояли друг против друга, слегка покачиваясь, как две кобры перед прыжком.

— Она угрожает Богине, — тихо прошептала Клей. — Она обещает той… Подожди! Послушай!

Богиня произнесла несколько слов, и ее ледяной голос разнесся над притихшей площадью. Толпа заволновалась.

— Что она говорит? — Сойер изнывал от любопытства. — В чем дело?

— Тихо! Не мешай слушать! Она пригласила Иете на Открытие Источника, это равносильно вызову на поединок. По правилам побежденный умрет. Это ее право как Богини, и никто не может воспрепятствовать ей. Если Иете погибнет, то она останется Богиней.

— Я думал, что изнеры бессмертны, — удивленно проговорил Клифорд.

— Да, для других. Но сами изнеры знают, как можно убить себе подобных, и это оружие всегда хранится у Богини. Никто из хомов не представляет, как оно действует. Богиня решила воспользоваться им на Открытии Источника, а это очень рискованно — она может погибнуть сама. — Клей невесело рассмеялась. — Зато я напоследок смогу неплохо развлечься. Зрелище будет интересным.

— Что ты хочешь сказать? — Сойер покрепче сжал руку девушки. — При чем тут Открытие?

— Эта церемония проводится лишь в тех случаях, когда необходимо принести очередную жертву. Богиня узнала меня, так что сам понимаешь…

После слов, произнесенных Богиней, Иете отпрянула и что-то тихо прошипела, но, услышав смех Клей, обернулась, пронзив девушку испепеляющим взглядом. Сережки закачались, по маске пробежали золотые огоньки. Клей задрожала и прижалась к Сойеру. Губы женщины изнер изогнулись в зловещей усмешке. Ее огромные сверкающие глаза нашли Альпера, безвольно застывшего на ступенях.

— С тобой я разберусь позже, — тихо произнесла она. — Но запомни: ни слова об Огненной Птице. Иначе мы все пропали. Ты понял меня, хом?

Тот лишь тупо кивнул.

Иете отвернулась и направилась к Богине, а охранники бросились вверх по лестнице. Холодные, нечеловечески сильные руки схватили Сойера и поволокли через площадь. Клей лишилась чувств, Альпер же, наоборот, начал бешено отбиваться, но с ним быстро справились.

Солнце уже опускалось за крыши домов, когда изнеры провели троих пленников по извилистым улочкам в сторону дворца. Быстро сгущались тени, и один за другим зажигались фонари. Улицы были настолько узки, что пленников приходилось вести по одному. Сойер оказался лишенным возможности поговорить с девушкой. Он шел как в тумане, пытаясь разобраться в ворохе беспорядочных мыслей. Мимо проплывали причудливые дома. Откуда-то лилась странная, фантастическая музыка. Запахи были такими же непривычными для землян, как и все остальное. Мальчишки швыряли в толпу какие-то предметы, вынимая их из плетеных конусообразных корзин.

По мере приближения к дворцу на улицах становилось тише, редкие прохожие жались к стенам, уступая дорогу угрюмой процессии. Сойер часто ловил на себе сочувственные взгляды горожан, но было ясно, что помощи ждать неоткуда. Из одного окна вылетел полугнилой фрукт и угодил в голову изнера, шагавшего впереди Клифорда. Тот быстро поднял голову, отыскал взглядом нужное окно и, усмехнувшись, пошел дальше. По спине Сойера пробежал холодок.

Им оставалось пройти не больше квартала, когда в небе раздался ужасный грохот и косые, окрашенные заходящим солнцем в кровавый цвет струи дождя забарабанили по крышам. Окна и двери поспешно захлопывались, матери уводили домой сопротивляющихся детей, и пленники дошли до ворот дворца по совершенно пустой улице.

Стеклянные, замысловато украшенные ворота закрывала сеть из медных пластин, спадающая широкими складками до самой земли. Один из охранников подошел вплотную к стене и издал чистый, высокий звук, напомнивший Сойеру земную флейту. Медный занавес затрепетал и начал медленно подниматься.

Вдали, на аллее, послышался неясный шум. Дождь не позволял разглядеть, что там происходит. Внезапно на площадку перед воротами вылетела дюжина запряженных лошадьми повозок. Ржание, крики, стук колес, захлебывающийся лай собак слились в сплошной гул, многократно отраженный от стен домов. Лошади, пятнистые, как леопарды, неслись вскачь по булыжной мостовой. На передней повозке, свесив ноги, сидел немолодой уже толстяк и подгонял лошадь, и без того летящую галопом.

Не прошло и десяти секунд, как бешеный караван достиг дворцовых ворот и налетел на столпившихся там воинов. Начался невообразимый хаос. Собаки путались под ногами и оглушительно лаяли, лошади хрипели, люди ругались, они обрушили на бедных животных град ударов.

Даже невозмутимые, величественные изнеры вынуждены были уступить дорогу сумасшедшей компании.

Сойер почувствовал, как на его запястьях сомкнулись железные пальцы охранника, и он позволил оттеснить себя к одной из стен дома. Изнеры страшными голосами выкрикивали приказы и проклятия, тщетно пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, но только увеличивали сумятицу. Внезапно одна из повозок перевернулась. Тюки с мокрой шерстью покатились по земле.

Клифорд заметил возбужденный, горящий надеждой взгляд Клей.

Она буквально вытянулась вперед, насколько ей позволяла рука охранника, и вглядывалась в лица проезжающих мимо людей. Сойер прикинул свои шансы и попытался вырваться. Поскользнувшись на мокрых камнях, охранник потерял равновесие и ослабил хватку. Сойер освободил правую руку, резко перебросил охранника через бедро и вместе с ним влетел под ноги того, который держал Клей.

Девушка словно ждала этого момента. Ловко, как змейка, она выскользнула из шубки и одним прыжком подскочила к передней повозке. Радостно вскрикнув, старик-возница нагнулся и подхватил ее. Телега, не снижая скорости, с лязгом пронеслась мимо. А вслед за ней и вся кавалькада, грохоча, скрылась вдали.

Железная рука схватила Клифорда за плечо — еще мгновение, и она рывком поставила его на ноги. Инспектор выругался. Надежды на освобождение не осталось, Сойера со всех сторон окружили все охранники. Несколько собак носились вокруг изумленного изнера, державшего в руках шубку с капюшоном. Сойер внезапно ощутил пустоту в душе. Клей затерялась в родном для нее городе.

Медный занавес ворот наконец поднялся, створки распахнулись, и взору Клифорда открылся широкий стеклянный коридор. Толчок между лопаток — и он шагнул вперед, под тяжелые складки, успев в последний момент оглянуться.

Белая пушистая шубка Клей Форд валялась на мокрых камнях, раскинув рукава, как бы в порыве бесконечного отчаяния.

Занавес с глухим шумом опустился, и створки ворот захлопнулись за спиной Клифорда, отрезав его от внешнего мира. Сойер очутился во дворце правительницы Хоманда.

Глава 6

Альпер сидел на скамье, выступающей из стеклянной стены, и неприветливо смотрел на Сойера. Тот расположился на полу в противоположном углу камеры.

— Ты дурак, — наконец заговорил старик. Клифорд не обратил на его слова никакого внимания.

— Ты помог ей бежать, — продолжал Альпер. — Очень глупо с твоей стороны. Теперь мы оба поплатимся за это.

Сойер медленно обвел взглядом голые, идеально гладкие стены. Никаких отверстий. Когда их втолкнули сюда, дверь закрылась, не оставив не малейшего следа, она словно срослась со стеной. Освещалась камера неизвестным на Земле способом, никакого источника света Клифорду обнаружить не удалось.

— Мне тоже здесь не очень нравится, — угрюмо произнес Сойер. — Однако ничего не поделаешь, теперь мы в одной упряжке.

— Упряжка! — Альпер почти кричал. — Мы не на ипподроме, идиот! Это не Земля!

— Если ты знаешь больше моего, то вместо того, чтобы орать, рассказал бы, что тебе известно. Иете говорила что-нибудь об этом мире?

— Нет. В шахте она появлялась в виде тени. Ты сам видел. А однажды она прикоснулась ко мне, и я почувствовал необыкновенный прилив сил, — он с любовью погладил золотую полоску. — Тогда-то я и решил отдать ей все, что она попросит.

— Уран, например?

— Да. Она не хотела, чтобы руду вывозили. Поэтому я и попытался закрыть шахту, но об этом мире я абсолютно ничего не знал.

— Мне кажется, что нам следует договориться, — сказал Сойер. — С Торонто я связаться не могу, сколько мы тут проторчим — неизвестно, так что нам лучше поладить.

Старик кивнул.

— Хорошо, — инспектор улыбнулся. — Тогда в первую очередь ты должен освободить меня от передатчика.

— Нет.

— Почему? Меня не нужно больше контролировать.

— А вдруг ты захочешь кого-нибудь убить, — Альпер прищурился. — Я прекрасно знаю, парень, о чем ты думаешь.

— Ты кретин! — Сойер начал злиться.

Старик немного помолчал.

— Хорошо, — задумчиво произнес он. — Пожалуй, нам не стоит ссориться. Но передатчик останется на месте, мне так спокойнее. А теперь к делу! Нам надо как-то выпутаться из сложившейся ситуации. Что ты предлагаешь?

— Ждать.

Прошло минут десять. Пленники сидели молча, изредка обмениваясь короткими недоверчивыми взглядами.

Неожиданно сверху донесся звук. Подняв голову, Клифорд обнаружил на потолке светящийся квадрат со стороной примерно в три дюйма. Он наблюдал за тем, как пятно сначала расширилось, а затем стало прозрачным, обнажив структуру стекла. Внезапно яркая вспышка превратила сверкавший участок стены в зеленоватый пар, обдав лицо Сойера жаром. Но температура быстро понизилась до нормальной, пар рассеялся по комнате, и изумленные пленники увидели квадратное отверстие.

«Видимо, — подумал инспектор, — молекулы этого стекла способны переходить в газообразное состояние, минуя жидкое, как наш сухой лед».

В отверстии показалась голова изнера, увенчанная хрустальной короной. Лоб его был покрыт мелкими каплями пота. Большие прищуренные глаза с интересом рассматривали землян. Так люди иногда наблюдают за муравьями.

Как будто что-то решив для себя, изнер вытянул тонкую руку и положил на колени Альперу сверток в квадратный фут величиной, черный и слабо мерцающий.

Прежде чем пленники успели пошевелиться, голова пришельца исчезла, и жуткий холод затопил камеру. Зеленый газ устремился к отверстию, и стена вновь стала монолитной, а воздух чистым и прозрачным.

Альпер осторожно коснулся свертка, и тот начал разворачиваться, пока не превратился в кусок черной ткани, поглощающей все световые лучи. На ней не было завязок или ремней, в сложенном состоянии ее, по-видимому, удерживало собственное силовое поле.

Приглядевшись внимательнее, Сойер понял, что на коленях у старика лежит огромный плащ, настолько большой, что непонятно было, как его ухитрились свернуть в такой крошечный пакет.

Из складок плаща выпал клочок бумаги. Альпер подхватил его и поднес к глазам, держа за уголки. Пробежав глазами текст, он разразился торжествующим смехом, искоса взглянул на Сойера и быстро сунул руку в карман.

Пульсирующий комок боли разорвался в мозгу Клифорда, бешеный ток крови разрывал вены, все поплыло перед глазами.

Но на этот раз он успел приготовиться. Он внимательно следил за лицом Альпера, пока тот читал записку, и успел угадать дальнейшее за секунду до того, как пальцы старика оказались в кармане и нащупали кнопку.

Когда мозг инспектора, пронзенный дикой болью, отключился, натренированные мышцы спортсмена продолжали выполнять полученный ранее приказ.

Внимание Альпера отвлекла черная ткань, лежащая на его коленях, и едва тяжелое тело инспектора ударило его в грудь, старик от неожиданности выпустил кнопку, возвращая тем самым своего противника в нормальное состояние.

Короткая серия ударов в челюсть, в живот и коленом в лицо бросила обмякшее тело Альпера на пол.

Сойер нагнулся, собираясь нанести последний, завершающий удар в основание черепа, но профессиональная осторожность взяла верх. Инспектор не был уверен в том, что он сможет обезвредить передатчик. Чтобы обезопасить себя хотя бы на время, Клифорд еще пару раз стукнул Альпера лбом об пол, убедился, что тот без сознания, и, перевернув грузное тело на спину, сунул руку в заветный карман.

Прибор, на котором была единственная маленькая кнопка, оказался не крупнее наручных часов. Поднеся коробку к уху, Сойер произнес несколько слов — из прибора донесся его собственный голос. Значит, Альпер не лгал и действительно мог следить за ним, как бы далеко ни находился. Клифорд шагнул в сторону — и в его голове вновь загудело, еще шаг — и гудение переросло в раскаты грома. Поспешно вернувшись, Сойер сунул прибор в карман. Желание убить Альпера пропало.

Положение казалось безнадежным. Сойер со злостью смотрел на распростертое перед ним тело, пытаясь что-нибудь придумать. Старик как-то сказал, что в передатчике есть хорошо замаскированный выключатель. Он принялся внимательно разглядывать коробку. Может быть, секрет выключателя состоит в его простоте? А может, его и вовсе не было — Альпер мог и соврать. Но попробовать стоило.

Через четверть часа он понял всю тщетность своей попытки, спрятал прибор и поднял с пола записку.

Хотя письмо было написано на безукоризненном английском языке, казалось, что автор его впервые пользовался подобными буквами. Письмо гласило:

Альпер, я постараюсь тебя спасти, но ты должен мне помочь. Мы можем найти общий язык. Ты отдашь мне Огненную Птицу, а я сумею тебя защитить. Сделай всё так, как я скажу, и можешь ничего не бояться. Такие плащи носят слуги Богини. В темноте ты в нем будешь невидим. Стена откроется, если приложить пуговицу плаща к тому месту, которое засветится при ее приближении. Смотри, не обожги пальцы. Когда набросишь капюшон, услышишь гудение. Иди так, чтобы оно не ослабевало, и выйдешь туда, где я буду ждать тебя. Держись в тени и ни с кем не разговаривай. Владелец такого плаща имеет право не отвечать на вопросы.

Чтобы я могла помочь тебе, надо сохранить все в тайне. Хом, пришедший с тобой, должен умереть.

Энергию для этого возьмешь у Огненной Птицы, но не жадничай, бери ровно столько, сколько тебе нужно, чтобы убить его.

Иете

Сойер сжал кулаки. Он смотрел на Альпера и боролся с искушением свернуть тому шею. Но здравый смысл и на этот раз возобладал. Клифорд поднял плащ, оказавшийся на удивление легким, и задумался. Он не знал, какую игру ведет Иете, но возможность вырваться из стеклянной тюрьмы он упускать не собирался. Правда, Альпер оставался реальной угрозой. Стоит ему прийти в себя, и он сможет в любой момент пустить в ход свою адскую машинку. Сойер покачал головой. Из опыта он знал, что из любого положения существует какой-то выход, нужно только как следует поискать. Но где? И тут его осенило. Все было на удивление просто.

Клифорд запустил руку Альперу в карман и завладел золотой полоской, а затем на обороте послания написал:

Выражаю свою благодарность за любезно предоставленную возможность убраться отсюда. Я мог убить тебя, но предпочитаю не рисковать. Однако для большей безопасности я прихвачу с собой Огненную Птицу. Если ты еще хоть раз включишь передатчик, ты ее больше не увидишь. Иете хватит энергии надолго, а вот тебе навряд ли. Поэтому оставь меня в покое, и я обещаю вернуться за тобой, когда сделаю все, что задумал. Хорошенько подумай, прежде чем нажмешь кнопку.

Подписываться Сойер не стал. Завернув прибор в записку, он сунул его в карман старику, набросил на плечи плащ и отыскал необходимую пуговицу.

Одна из стен тускло засветилась. Пуговица постепенно накалялась. Когда жар стал нестерпимым, стена вспыхнула, и Клифорд отпрянул. Зеленый пар наполнил комнату, образовав в стене прямоугольное отверстие. Сойер быстро выбрался наружу и зашагал по коридору. Огненная Птица приятно согревала ему грудь.

Он пожалел, что не воспользовался случаем и не пополнил запас энергии, но для этого нужно было открыть Птицу, а рисковать ему не хотелось, несмотря на то, что чувствовал он себя усталым и голодным. Перед ним стояла нелегкая задача, и Сойер понятия не имел о том, как к ней подступиться…

Вскоре впереди послышался шум дождя и забрезжил сумрачный свет. Длинные косые струи воды били в мостовую, причудливо переливаясь в свете фонарей, барабанили по плечам и капюшону, иногда заглушая монотонный гул, ведущий Клифорда к неведомой цели.

Стараясь держаться в тени, он брел по мокрым улицам чужого города, ведомый звуком, доносящимся из двух пуговиц, пришитых к капюшону. Он не мог определенно сказать, насколько сильно этот мир отличается от Земли, но того, что он уже успел узнать, было достаточно, чтобы двигаться с осторожностью, не доверяя окружающей тишине.

Наука изнеров, по-видимому, далеко опередила земную. Они использовали сверхпроводимость, умели конденсировать огромные количества энергии и мгновенно высвобождать ее. Взять хотя бы испарение стеклянной стены, правда, способ ее восстановления не совсем понятен. «Достижения их науки огромные, — думал на ходу Клифорд. — Но что с того, что им знакомы физические и химические законы? Цивилизации могут иметь много общего и все же быть принципиально разными, не способными понять друг друга. Пускай здесь так же, как и у нас, лают собаки, играют дети и по вечерам зажигаются окна домов, но моральные ценности могут оказаться совсем другими, даже противоположными нашим, — он грустно улыбнулся. — Но все же где-то у огня сидит сейчас милая девушка Клей и рассказывает милому старому толстяку о далеком и прекрасном мире по имени Земля».

Неожиданно гудение в ушах стало много тише. Немного постояв, Сойер повернул под прямым углом к первоначальному направлению. По всей вероятности, Иете тоже отправилась на встречу.

Что же делать? Можно было попробовать найти Клей и ее деда, но без знания местного языка надежды на это мало. Пока он будет искать девушку, кто-нибудь из изнеров отыщет его. С другой стороны, у него было кое-что ценное для Иете, и можно попробовать сторговаться с ней. А вдруг удастся вернуться на Землю? Чем черт не шутит. Но с Иете лучше держаться осторожно, да и Птицу надо сначала спрятать.

Однако загадывать было рано, слишком многого он не знал. Иете могла подстроить любую ловушку, могла даже убить его, лишь бы завладеть Огненной Птицей, поэтому Клифорд шел, вслушиваясь в каждый звук, вглядываясь в каждую тень, надеясь только на свою удачу.

Его единственным козырем была Птица, и он одинаково боялся и хранить ее у себя, и где-нибудь спрятать.

«Понять бы, что нужно этой чертовой Иете!» — раздраженно подумал Сойер. Звук в ушах опять стал тише. Сойер остановился под окном, из которого доносился плач ребенка. Наконец ему удалось сориентироваться, и он отправился дальше. Из-за какой-то двери истерически залаяла собака, скребя когтями и пытаясь вырваться. Клифорд удалился уже шагов на тридцать, когда совсем было затихший лай возобновился с новой силой. Без сомнения, за ним кто-то шел. Юноша нырнул в густую тень и замер, вглядываясь в полумрак. Но если у него и был преследователь, то он оказался надежно защищен от посторонних глаз. Улица выглядела совершенно пустынной.

Выбора не было, и он зашагал дальше, изредка осторожно оглядываясь и стараясь двигаться по самым темным местам.

На ходу Сойер размышлял о том, что весь его разговор с Иете будет известен Альперу и, следовательно, в сделке будут участвовать не двое, а трое. Если, конечно, тот третий не взбесится и не убьет Сойера, как только придет в себя и обнаружит пропажу. Но этот риск был неизбежен, оставалось рассчитывать только на здравый смысл старика.

Конечный пункт прогулки был уже где-то рядом. Последние четверть часа сигнал был очень устойчивым, и Клифорд надеялся вскоре увидеть Иете. Ему чертовски надоело блуждать под дождем. Завернув за угол, он неожиданно остановился, едва не поскользнувшись на влажных камнях мостовой. Перед ним возвышалась каменная стена, окружавшая город по всему периметру. Слева находились огромные железные ворота, запертые и хорошо охраняемые. По стене расхаживали часовые — хомы в металлических доспехах и с короткими трубками в руках, являющимися, по-видимому, оружием. Среди них выделялся своим гигантским ростом один изнер. Он часто поглядывал на стену и что-то высокомерно объяснял низкорослому офицеру-хому.

Сойер юркнул в какую-то нишу и задумался: «Наверняка Иете разыскивают, и, может быть, имеет смысл выйти и отдать Огненную Птицу? Но что будет потом?.. Что же касается этой женщины, мечтающей стать Богиней, то ее поведение я до некоторой степени могу себе представить».

Приняв окончательное решение, он огляделся и осторожно пошел по аллее. Нужно было как-то перебраться через стену.

Вскоре такая возможность представилась, и, перебравшись на другую сторону, Сойер мягко спрыгнул на траву. Осмотревшись, он обнаружил, что находится среди высоких деревьев, в просветах между которыми угадывалась линия горизонта, размытая потоками дождя. В стороне, меж кустов, мелькнул тонкий луч света.

— Я здесь! — раздался нетерпеливый голос Иете. — Все в порядке. Быстрее иди сюда.

Инспектор осторожно двигался на ее голос. Ноги скользили по сырой земле, дождь хлестал в лицо, ветер прижимал полы плаща к промокшим ногам. Впереди, под ветвями, можно было различить слабое свечение, похожее на отражение от водной глади света небес.

Клифорд прошел около десяти ярдов, когда его внезапно остановил повелительный окрик:

— Стой!

Сойер тут же замер. Через секунду послышался мягкий, мелодичный смех.

— Хорошо, — сказала Иете. — Иди.

Было в ее тоне что-то настораживающее, но инспектор все-таки медленно направился в ее сторону. Нервы его уподобились натянутым канатам. Всем своим существом инспектор чувствовал неведомую опасность, но продолжал приближаться к зарослям. Внезапно он поймал себя на том, что считает шаги.

— …пять, шесть, семь, — на восьмом нога не нашла опоры, и, не. удержав равновесия, Клифорд полетел в пустоту.

Где-то наверху послышался злой, торжествующий хохот.

Объятый ужасом Сойер падал в бездну, разверзшуюся под его ногами. В одно мгновение он с пугающей отчетливостью понял, что с ним произошло. Твердь, на которой раскинулся город хомов, оказалась лишь малой частью другого, неведомого мира. И сейчас, угодив в дыру, которую он принял за гладь озера, Сойер увидел под собой бледно-серебристое небо и полускрытую облаками далекую поверхность. Часть облаков имела мрачную, грозовую окраску.

Время для Сойера изменило свой бег, секунды, казалось, растянулись в часы. Внезапно что-то хлестнуло его по лицу, руки непроизвольно вцепились в какие-то тонкие, но достаточно прочные нити. Рывок оказался так силен, что инспектор чуть не потерял сознание от резкой боли в позвоночнике. Планета далеко под ногами Сойера раскачивалась, как в дурном сне. Инспектора начало мутить, и он зажмурился, судорожно хватаясь пальцами за ломающиеся нити. С трудом заставив себя открыть глаза, Клифорд посмотрел вверх. Обнаженные корни, за которые он держался, были такими слабыми и ненадежными, что инспектор боялся пошевелиться.

Теперь у него появилась возможность как следует рассмотреть огромное отверстие над головой. Край почвы вокруг пролома оказался столь тонок, что деревьям пришлось в поисках пищи выпускать свои корни далеко в пустоту. И хотя Клифорд зацепился за наименее тонкие из них, в ярде от себя он видел крепкие, вполне надежные стебли, способные легко выдержать вес человеческого тела. Но добраться до них было непросто.

За шиворот Сойеру посыпались мелкие камни, и над краем обрыва появилось жестокое, бледное лицо Иете, на котором явно читалось разочарование: хом был еще жив.

— Альпер! — негромко позвала женщина. — Альпер, это ты?

Сойер молчал, прикидывая, есть ли шанс перебраться на более толстые корни.

Снова послышался шорох падающих камней. Иете еще ниже наклонилась над пропастью.

— А, ты не Альпер! Ты влез не в свое дело и попал в мою ловушку. Ну что ж, вини только свою глупость, — она рассмеялась. — Не знаю, стоит ли тебя оттуда вытаскивать?

Клифорд не ответил, прекрасно понимая, что надеяться можно только на себя. Мышцы его ныли от усталости, развязка неотвратимо приближалась, но сдаваться просто так не хотелось, и Сойер начал медленно перемещать свое тело, тревожно прислушиваясь к треску корней.

— Если Огненная Птица с тобой, — вновь заговорила Иете, — то я тебя вытащу. Ну что, ты принес ее? — Она помолчала. — Конечно, принес, ты же не дурак. Давай ее сюда, и я помогу тебе выбраться!

Не отвечая и не глядя на нее, Клифорд попытался принять наиболее удобное для прыжка положение. Наконец, глубоко вздохнув, он бросил свое тело вперед, вдоль стены. Бездна разверзлась у него под ногами, и пальцы его, как клещи, впились в твердую шершавую кору. Ухватившись поудобнее, Сойер прижался лицом к влажной, прохладной поверхности скалы. Внутри у него все сжалось от пережитого напряжения.

Сверху раздался резкий злой возглас, и мимо Клифорда пролетело несколько камней. Он поднял глаза и увидел, как Иете карабкается по склону, бормоча что-то на своем языке. Догадавшись, что это ругательства, инспектор расхохотался. Сейчас, чувствуя твердую опору под ногами, он склонен был видеть жизнь в более светлых тонах, чем минуту назад.

— Что у тебя произошло? — в голосе Иете слышалась тревога. — Еще раз повторяю: если хочешь спастись, отдай Птицу. Я не хочу тебя убивать. Я ждала Альпера.

Но Сойер не слушал ее. Заметив нору в отвесной стене, он оплел ногами толстый корень, освободил одну руку и сунул ее в отверстие. Внутри зашевелилось что-то пушистое. Клифорд отдернул руку, и вслед за ней показалась любопытная мордочка с черными бусинками глаз. Зверек, очень похожий на белку, крепко держался коготками за выступающий из земли корешок и удивленно смотрел на человека, вероятно, впервые встретившись с подобным животным.

Сойер хмыкнул в веселом изумлении, чем сильно испугал белку. Быстро развернувшись в узком проходе и мазнув пушистым хвостиком человека по лицу, она юркнула назад. Свободной рукой Клифорд вытащил теплый, отчаянно сопротивляющийся комочек и сунул его в другую, более широкую дыру. Белка обиженно пискнула и скрылась. Затем инспектор вытащил из кармана Огненную Птицу.

Нажав на края слегка мерцавшей во тьме полоски, он заставил ее открыться. Сияющие крылья развернулись, и свет, подобный солнечному, залил черноту провала. Клифорд почувствовал, как живительный поток энергии вливается в его жилы, сметая усталость.

— Огненная Птица! — закричала Иете, увидев сияние. Он застыла на краю обрыва. — Я спасу тебя, только отдай мне Птицу!

Однако Сойер уже хорошо знал, насколько можно доверять словам изнера. Восстановив силы, он поскорее сжал Птицу. Инспектор не мог знать, какие опасности таит в себе этот чужеродный предмет. Прекрасно помня крылатые огни, танцевавшие над трупом шахтера, он не хотел рисковать понапрасну. Крылья сложились, и поток энергии медленно угас, но Клифорду больше не хотелось ни пить, ни есть, ни спать. Отдавать Птицу ему тоже не хотелось. Тем более теперь, когда найдено такое удобное место, чтобы ее спрятать.

Засунув золотую пластину в нору, Сойер забил отверстие камнем и присыпал землей, затем попытался выбраться из дыры. Корень угрожающе затрещал, и затею пришлось оставить.

«Дьявол! Нельзя же вечно болтаться здесь, словно рождественский гусь. Но если я сорвусь, то погибну, да и Огненная Птица для всех исчезнет. Хотя… — Сойер вдруг весело усмехнулся, — хотя не для всех. Белка из любопытства может выкопать камень. Ну что ж, тогда она станет самой богатой белкой в мире. Иете, во всяком случае, Птица все равно не достанется».

Успокоив себя таким образом, Клифорд поднял голову. Пора было начинать торговаться.

— Эй, Иете! Ты меня слышишь?

Трава на краю обрыва заколыхалась, обдав Сойера дождем брызг, и в просвете показалось лицо Иете.

— Если поднимешь меня, то мы сможем договориться.

— Я тебе не верю. Отдай сначала Птицу.

Сойер вздохнул.

— Хорошо, но мне так ее не достать, спусти что-нибудь.

В футе от его лица появилась длинная узкая рука. Подивившись такой доверчивости, инспектор ухватился за тонкое запястье и, слегка дернув, заорал:

— Тащи! Или я тебя сброшу вниз!

Ответом был дикий крик ярости. Сойер внутренне содрогнулся. Рука Иете бешено извивалась, удерживать ее было труднее, чем живую змею. Стиснув зубы, юноша стал медленно подниматься по отвесной стене. Корни подозрительно затрещали.

— Перестань, Иете! Вытащи меня, иначе мы оба свалимся!

Женщина зашипела как гадюка:

— Идиот, ты думаешь, что я не смогу тебя вытащить?

— Так какого же черта ты ждешь! Тащи, кому сказал! Ну!!!

Сойер очень медленно поплыл вверх. Над головой он слышал тяжелое, свистящее дыхание.

«А ведь она скорее умрет, чем уступит», — подумал Сойер, а вслух спокойно произнес:

— Я, кажется, сейчас сорвусь. Тащи скорее, Иете, а то у меня вспотели ладони, корни скользят… Но тебя я не отпущу.

Глаза Иете сверкали, как изумруды. По мере того как корни выскальзывали из уставшей, вспотевшей ладони Сойера, женщина все ниже и ниже свешивалась над бездной. Сережки, как маленькие фонарики, освещали ей дорогу к гибели. Оказавшись на самом краю обрыва, она злобно зашипела и изо всех сил дернула руку. Послышался треск оборвавшегося корня.

— Жизнь прекрасна, — философски заметил Сойер, раскачиваясь в воздухе.

Он не видел, за что успела ухватиться Иете, но особых надежд не питал, понимая, что теперь ей приходится удерживать не только его, довольно тяжелого мужчину, но еще и себя.

Иете пристально смотрела вниз, как будто ожидая чего-то. Вдруг на ее лице появилось необъяснимое выражение торжества, и, холодно рассмеявшись, она выпустила корень, нырнув вниз и увлекая за собой Сойера.

Удивляясь собственному спокойствию, Клифорд уставился на быстро удаляющееся отверстие с поросшими травой краями. Он не понимал, что происходит.

Неожиданно над краем дыры появилось темное мужское лицо, но через мгновение исчезло, скользнув в сторону. Тренированная память инспектора зафиксировала его с фотографической точностью.

Встречный ветер свистел в ушах, временами заглушая чистый, звонкий смех Иете. Инспектор и Иете неслись навстречу черным грозовым облакам, готовым принять их в свои объятия. Уж не они ли. заставили женщину-изнер броситься в бездну? Но как конденсированный пар может помочь им?

Внезапно Клифорд все понял. И чем дольше они летели, тем больше он убеждался в правильности своей догадки. Верхний край тучи оказался кронами деревьев. Они стремительно приближались. В последний миг Сойер закрыл глаза. Удар оказался удивительно слабым. Листья хлестнули по лицу, слегка оглушив, ветви мягко прогнулись, принимая на себя вес двух человек, и распрямились, выбросив обоих вверх. Второй удар оказался намного слабее первого, и, кувыркаясь между ветвей, Клифорд успел подумать лишь о том, что деревья в этом мире оказались намного добрее к нему, чем люди. Сейчас он почувствует твердую почву под ногами… В этот момент голова Сойера с глухим стуком ударилась о сук, и он впервые в жизни с удовольствием потерял сознание.

Ему казалось, что он лежит на холодных камнях булыжной мостовой. Серебристые тени плясали перед глазами. «Выложенная булыжником туча — это что-то новенькое», — ошарашенно подумал инспектор и приподнял голову, чтобы осмотреться. Тут же ледяная рука ударила его в лоб, и он больно треснулся затылком.

— Где она? Что ты молчишь? Куда ты ее дел? — вопросы посыпались градом.

Иете попыталась сорвать плащ с лежащего без движения мужчины, но у нее ничего не вышло, и она рванула с такой силой, что тот покатился, то и дело стукаясь головой о камни. Оранжевые круги поплыли у Клифорда перед глазами.

Очнувшись, он увидел склоненное над ним бледное этрусское лицо, озаренное с боков яркими фонариками. В вышине, ярдах в пятидесяти над островом, мрачно нависал купол внешнего мира.

— Я ее уронил, — пробормотал Сойер, поднимаясь. — Куда мы попали?

— Это плавающий остров. — Иете снова стала трясти его. — Ты точно ее уронил?!

Голова нестерпимо болела. Обломанные ветви над головой ясно указывали тот путь, которым Сойер прибыл сюда. То, что он ухитрился остаться в живых после такого падения, было чудом, хотя и не самым удивительным. Намного невероятнее был факт существования летающих островов.

— Но на чем же он держится? — инспектор ударил кулаком по камню. — Это безопасно?

— Откуда я знаю?! — зло бросила Иете. — На чем держится Солнце?.. Не морочь мне голову, где Птица?

— Я выронил ее, когда мы падали, но успел заметить место. Советую тебе обращаться со мной повежливее, иначе…

— Куда она упала? — перебила женщина, оглядываясь, словно затравленный заяц.

— Не скажу!

Удар был молниеносным, и Сойер не успел прикрыться. Упасть ему также не удалось. Холодная, гибкая рука перехватила его запястье, и Иете стала выкручивать руку инспектору.

— Ты мне ответишь, хом!

Благодаря полученной от Огненной Птицы энергии Клифорду удалось вывернуться, и, резко выдохнув, он рубанул ребром ладони чуть пониже светящейся сережки. Плоть женщины оказалась твердой, как сталь.

Удар только взбесил ее. Невнятно ругаясь на своем музыкальном языке, Иете крепче сжала кисть землянина и дернула ее вверх. Сойер застонал. Кости выскакивали из суставов, мышцы готовы были вот-вот разорваться, холодный пот заливал глаза.

Превозмогая боль, он прохрипел:

— Ну что ж, давай, сломай мне руку.

Глаза Иете округлились.

— Я не хом, — тяжело дыша продолжал Сойер. — Силой ты не заставишь меня говорить. Если не хочешь по-хорошему — ломай!

Она так и сделала. Клифорд взвыл и завертелся на месте, стараясь, пока еще не поздно, спасти руку. Его выручило неожиданное вмешательство.

Увесистый камень, прилетевший неизвестно откуда, ударил Иете прямо в лоб. Выпустив кисть Сойера, женщина стала медленно заваливаться назад.

Пущенный с такой силой булыжник должен был непременно разнести ее череп вдребезги, но за миг до соприкосновения из головы Иете вырвалось странное сияние, смягчившее силу удара.

«Выходит, изнеры действительно неуязвимы, — мелькнуло в голове инспектора. — Теперь ясно, почему она прыгнула вниз. Она-то ничем не рисковала, а вот я, если бы не деревья, обязательно бы разбился».

События продолжали стремительно развиваться.

Из густой листвы послышались пронзительные крики, и на землю посыпались отвратительные приземистые существа, мало чем напоминающие люден. Даже изнеры, со своими непропорционально длинными телами, больше напоминали землян, чем эти уроды. Но они передвигались на двух ногах, умели метать камни, и, кроме того, некоторые из них были вооружены длинными стальными ножами. Они носились по поляне, распространяя едкий запах мускуса и издавая нечленораздельные вопли.

Сильные руки схватили Сойера и, несмотря на сопротивление, легко, как ребенка, подняли в воздух. Впрочем, достаточно аккуратно.

Теперь инспектор смог разглядеть их получше: могучие руки изгибались в любом направлении так, словно были лишены костей, а головы с низкими приплюснутыми лбами обладали невероятной способностью подниматься вверх на длинной, выдвигающейся из грудной клетки суставчатой шее, напомнившей Сойеру шеи черепах.

Дикари передавали его с рук на руки, рассматривали пустыми, почти прозрачными глазами и обменивались нелепыми хрюкающими звуками, весьма далекими от человеческой речи. Клифорда мутило от запаха мускуса. Один из дикарей протянул к нему огромные лапы и, неторопливо ощупав лицо и уши землянина, с силой крутанул ему голову. Теперь Сойер увидел то, что происходило за его спиной. Его шея затрещала. И тут, уже почти простившись с жизнью, он разглядел Иете и ту свалку, которую женщина-изнер устроила вокруг себя.

— Иете!!!

Толстая ладонь зажала ему рот, но женщина услышала крик инспектора. Дико завывая, словно обезумевшая волчица, она ринулась к Сойеру, расшвыривая врагов, как кегли. Его крик наполнил мышцы Иете свежими силами, и Сойер благоговейно наблюдал, как она, подобно урагану, проламывается сквозь ряды дикарей, рассыпая вокруг себя желтые искры.

«Такую силу можно счесть божественной», — подумал Клифорд, вглядываясь в искаженное яростью бледное лицо Иете.

Прорвавшись к землянину, изнер издала чистый и протяжный звук, скорее похожий на удар гонга, чем на восклицание, рожденное человеческим горлом. Инспектору даже показалось, что он видит расплывающиеся в воздухе круги звуковых волн.

Реакция дикарей оказалась неожиданной. Забыв про пленника, они повернули свои черепашьи головы и, не мигая, уставились на Иете.

Воспользовавшись заминкой, Клифорд выхватил из ближайшей руки длинный, как сабля, нож и по самую рукоятку вогнал его в грудь отпустившего его дикаря.

— Брось, не теряй времени! — крикнула женщина. — Сними плащ и кинь его на землю! Быстрее!

Сойер рвал с себя черную накидку, краем глаза наблюдая за раненым дикарем. Тот, не обращая ни малейшего внимания на землянина, поднял руку и небрежно, одним рывком, выдернул нож. На его широкой груди не осталось даже следа, только с обнажившегося лезвия скатилось несколько капель золотистой жидкости.

—. Неуязвим, — испуганно прошептал Сойер. — Я здесь единственный смертный!

Тем временем сорванный и отброшенный в сторону плащ плавно опускался на траву, все больше раскаляясь, пока не вспыхнул ярко-белым искрящимся пламенем.

Пустые белесые глаза дикарей, не отрываясь, следили за ослепительно сверкающей материей. На их лицах появилось отрешенное выражение, и дикари потянулись к пламени, как мотыльки. Все окружающее, включая Сойера и Иете, было забыто.

С ужасом Клифорд подумал о том, что могла бы сделать с ним эта страшная женщина, если бы он отдал ей Огненную Птицу. Плащ разгорался все ярче, черпая энергию из какого-то непонятного источника. Дикари подступали к нему, возбужденно распихивая друг друга, к ним присоединялись новые, выбегая из леса и заполняя поляну.

Движимый неясной тревогой, Сойер обернулся. Раздвигая плечами толпу зачарованных существ, Иете торопливо пробиралась к нему. Клифорду не нужно было объяснять, что случится, когда женщина доберется до него. Круто развернувшись, он побежал.

Глава 8

За деревьями на фоне серебристо-туманного неба отчетливо вырисовывалась гряда высоких, темных холмов. Сойер с трудом преодолевал крутой склон. Он бежал, не имея никакого стоящего плана. Единственным его желанием было оставить между собой и Иете как можно большее расстояние. Он внимательно смотрел под ноги, ни на секунду не забывая о том, что находится на острове, плавающем в атмосфере неведомого мира. Вскоре он очутился в лощине, затянутой серебристым туманом. По всей вероятности, где-то здесь кончалась земная твердь.

Сойер подбежал к берегу и с трудом остановился, уцепившись за ствол толстого, нависающего над обрывом дерева. Все — конец пути. Опустившись на колени, Клифорд перегнулся через край. Свободно висящие в пространстве корни слегка отклонялись назад, еще одно доказательство того, что остров движется. Ниже можно было разглядеть множество таких же островов-облаков, расположенных на разных уровнях. Они неторопливо плыли между летающими островами, напоминая ступени гигантской лестницы.

«Так вот почему ворота Хоманда так тщательно охраняются, — догадался Сойер. — По мере того, как острова поднимаются и опускаются в своем медленном дрейфе, можно попасть из одного мира в другой…»

Он посмотрел вверх и оторопел. Внутренняя поверхность купола мира отливала алым пламенем, на его фоне то и дело мелькали белые вспышки. Это очень напомнило инспектору миф о конце света, но он быстро сообразил, что видит всего-навсего отблески горящего плаща. Околдованный этим зрелищем, Клифорд неотрывно смотрел на пылающий свод, пока смутное предчувствие не заставило его оглянуться. Иете была уже в нескольких шагах. Теперь Сойер оказался между двух огней. Обхватив покрепче шершавый ствол и оплетя ногами корни, он стал ждать неизбежного, надеясь только на провидение, не раз выручавшее его в критических ситуациях. Женщина-изнер заметила его силуэт и удовлетворенно рассмеялась.

— Вот ты где, — нежно звучал ее голос. — Ты еще можешь спастись, если скажешь, где Птица, до того как я тебя сцапаю.

Глянув вниз, Сойер спокойно произнес:

— Давай поговорим, только стой, где стоишь. Если двинешься, я спрыгну.

Иете усмехнулась, но не очень уверенно. Теперь она двигалась много медленнее. Вздохнув, Клифорд нагнулся над пропастью, из-под ног посыпались камни. Иете сразу же остановилась.

— Осторожнее, хом! Ты можешь упасть.

— Я не хом, и ты не можешь мной командовать. На этом острове нет Птицы. Она упала не сюда, я видел. Скажи, почему ты прыгнула сюда? Ты не знала о том, что здесь полно дикарей?

— Я вовсе не собиралась прыгать именно на этот остров. Если бы ты не стащил меня раньше времени, мы попали бы совсем в другое место и…

— Вот оно что, — перебил ее Сойер. — Ты хотела сбросить Альпера с того острова, а потом спуститься и ограбить труп. Мило. Но я, кажется, оказался тебе не по зубам. Скажи, что я получу в обмен на Огненную Птицу?

— Ты сдохнешь, если не отдашь ее мне! — Она придвинулась еще на два шага.

Клифорд столкнул вниз крупный булыжник.

— Представь на минуту, что это был я, да еще с твоей Птицей в придачу.

Иете неохотно остановилась.

— Нет-нет, она не здесь. Ты же обыскивала меня, должна знать. Если бы Птица была со мной, неужели я до сих пор бы тут околачивался? Я давно бы открыл Врата и вернулся на Землю!

— Кретин! — презрительно бросила Иете. — Ты не смог бы их открыть.

— Альпер же смог.

— Потому что я открыла замок. — Женщина замолчала. — Если бы замок был заперт, твоя птичка оказалась бы бесполезна, она лишь вызвала бы настоящих Огненных Птиц.

— А кто они такие?

Иете собиралась ответить, но внимание ее отвлек новый звук, идущий из верхнего мира. Воздух звенел от гулких ударов большого колокола.

— Набат! — женщина посмотрела вверх. — Колокола тревоги. Они наконец-то заметили, что острова поднимаются.

Звук перемещался, словно невидимые сигнальщики передавали эстафету один другому. Верхний мир готовился к битве, и Сойер от всей души пожелал успеха его обитателям.

— Они действительно неуязвимы? — спросил он.

— Кто, селлы? Да, так же, как и мы.

— Но ведь существует оружие, которое может уничтожить вас?

— Есть, — она усмехнулась. — Но не у тебя, хом! Убить можно кого угодно, но только сама Богиня может обнажить оружие, способное уничтожить изнера. А селлы… Их можно не бояться, их слишком мало.

«Ну что ж, — подумал Сойер. — Сейчас дикарей слишком мало для того, чтобы справиться с Иете, но ведь их может стать и больше». Он с надеждой поглядел во тьму, плывущую под ногами.

В какофонию звуков влился грохот барабанов. Дикари отвечали на вызов. Остров содрогнулся, подчиняясь неумолимому ритму, напомнив Клифорду о пресловутых иерихонских трубах, своим ревом способных разрушать крепостные стены. Грохот нарастал, и инспектор не сразу понял, что кости его черепа резонируют.

«Альпер, — прошептал он. — Ну конечно, его разбудил набат. Вот старик поднялся, увидел, что меня нет, вот его рука скользнула в карман, пальцы нащупали блок управления… — Сойер очень ясно представил себе, как старик мечется по камере, бросаясь на стеклянные стены. — Вот он нашел листок и читает его… Хватит ли у него благоразумия, чтобы удержаться от рокового шага, или же ярость полностью овладеет им?»

— Альпер, слушай внимательно, — негромко произнес Клифорд, и отдаленный грохот в его мозгу начал затихать. — Иете, а что такое Огненная Птица? — продолжал он уже громче, тщательно выговаривая слова. Этот вопрос должен был заинтересовать старика и отвлечь от кровожадных мыслей.

— Ключ, — равнодушно ответила женщина. — Ключ между мирами. А кроме того, это затвор Источника. Вообще-то такое название относительно, в вашем языке нет необходимых понятий. — Она помолчала. — Ты напрасно интересуешься этим, тебе не удастся воспользоваться Огненной Птицей. Даже изнеры не могут управлять силами, скрытыми в ней. С помощью Огненной Птицы очень легко вызвать катастрофу. Лучше верни ее, и я оставлю тебя в живых.

— Самое щедрое обещание из всех, что я получал в жизни, — Сойер весело рассмеялся.

Пока Альпер и Иете нуждались в нем, жизнь его оставалась в безопасности. Нужно было извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации.

— Слушай, хом! Богиня ненавидит меня, и от того, верну ли я себе Огненную Птицу, зависит моя жизнь. Если бы оставшиеся три дня мне удалось провести в вашем мире, то Двойная Маска автоматически перешла бы ко мне. Но из-за глупости Альпера мне пришлось вернуться в Команд. За это я убью его. Мне опасно находиться в этом мире. Если охранники найдут меня, то мне придется драться с Богиней, а без Птицы я слаба. Имея же ее, я могла бы победить или в крайнем случае сбежать в ваш мир.

— Может быть, мне лучше обратиться к Богине? — ехидно спросил Сойер. — Слышишь, Альпер? — последние слова прозвучали очень тихо.

— Заткнись, животное! — свирепо выкрикнула Иете, приблизившись к нему.

— Назад! — приказ инспектора прозвучал, как удар хлыста. — Если хочешь получить Птицу, обещай отправить меня на Землю. — И потом он поспешно добавил: — Вместе с Альпером и с Клей, если она пожелает.

— Клей предназначена в жертву, и ее ищут люди Богини. А тебя и Альпера я отошлю. Давай Птицу!

— Не так быстро! Что ты можешь сделать из того, на что неспособна Богиня?

— Я подарю тебе жизнь! — прохрипела Иете, делая шаг вперед. — Богиня ничего не знает! Только я смогу провести вас через Врата!

— Хорошо, — медленно произнес Сойер, глядя на проплывающие внизу острова. — А доказательства? Почему я должен тебе верить? — Он очень надеялся на то, что Альпер сумеет заметить малейшую фальшь и предупредит его.

Женщина бросила на него испепеляющий взгляд.

— Изнеры — почти боги. Ты должен гордиться тем, что я разговариваю с тобой, животное! Ладно, слушай. Очень давно мы были такими же смертными, как хомы. Мы жили тогда в том мире, который ты видишь внизу. Тысячу лет назад наши мудрецы открыли Источник Миров, и это позволило нам мутировать. Мы стали богами. Разум остался прежним, но анатомия полностью изменилась. Наши тела неуязвимы, нам не нужно есть, спать, пить, мы никогда не болеем. Правда, приходится время от времени пополнять энергию, но ее нам дает Источник. В вашем языке существует такое понятие, как превращение элементов? Именно это с нами и произошло, мы стали изотопами самих себя. Ты знаешь, что во Вселенной множество миров и материи, множество состояний, но их гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Среди них существуют и такие, что полностью недоступны твоим органам чувств. Тем не менее они столь же реальны, как и твоя родная планета. Именно таков Хоманд. Ваши Земля и Солнце невидимы для нас, и наоборот. Наша планета состоит из элементов, неизвестных вам. И все же, несмотря ни на что, ваш мир доступен для нас благодаря Источнику. Он черпает энергию из других миров, подобно тому, как вы черпаете ее от Солнца.

«Биологические трансформаторы энергии, — подумал Сойер. — Рентгеновский снимок изнера мог бы многое объяснить. А вдруг внутри у них катушки индуктивности. Впрочем, это не главное».

— Ты так и не сказала ничего об Огненной Птице, — произнес он громче.

— Птица — регулятор энергии Источника. Но ее украли. — Помолчав, Иете уверенно добавила: — Это сделала Богиня, и с тех пор начались наши беды. В последнее время мы черпали энергию из шахты на Южном полюсе вашего мира. Там, как ты знаешь, большие запасы урана. Наш Источник тоже находится на полюсе, но, к сожалению, на Северном, и вдобавок ваш уран оказался слишком мощным топливом для Источника. Вы сами не понимаете, насколько он опасен, хотя и делаете из него бомбы. Обычно, когда мы натыкаемся на столь сильный источник энергии, Огненная Птица, после насыщения, складывает крылья и отключает наш Источник до тех пор, пока мы не отдалимся на безопасное расстояние. Иначе наступит переполнение, и Источник взорвется, уничтожив всех изнеров.

— Понятно, — сказал Сойер. — Одна из функций Огненной Птицы — это выключатель, датчик безопасности. Дальше.

— Когда наши миры оказались рядом, Огненная Птица сложила крылья. Источник закрылся, и Богиня смогла вытащить ее, в тот момент это не представляло опасности. Как только Источник был лишен контрольного устройства, два мира притянулись друг к другу разноименными полюсами, и пока Птица не окажется на своем месте, они не смогут разойтись. Источник Миров спит. Изнеры получают все меньше и меньше энергии, но они пока не понимают, в чем дело. Только мы с Богиней знаем правду, но и она до конца не осознает того, что случилось, и не знает местонахождения Огненной Птицы. Временами наш мир попадает в пустынные области, лишенные источников энергии, тогда мы пополняем ее тем, что приносим жертвы. Это позволяет нам некоторое время продержаться. Изнеры полагают, что сейчас именно это и произошло. Итак, до тех пор пока Птица не вернется на свое место, мы будем вынуждены приносить жертвы, чтобы сохранить свою жизнь. И все равно катастрофа неминуема. Жертвы дают очень мало энергии, а если изнер тратит ее больше, чем получает, то в его организме происходят необратимые изменения. То же, если не ошибаюсь, происходит и с изотопами.

Сойер вспомнил трансформации урана: уран — нептун — плутоний — снова уран, но уже с другими свойствами и массой — изотоп.

— Потому что они нестабильны, — задумчиво ответил Сойер. — В кого же превращаются изнеры, в селлов?

Иете искоса глянула на него.

— В облако газа. Спустя какое-то время они появляются в Ледяном Зале, ты сам все видел. Но что происходит с ними перед возвращением, никто не знает. — Она нетерпеливо протянула руку. — Ну, теперь ты отдашь Птицу или предпочитаешь умереть?

— А откуда взялись дикари? — спросил Клифорд, стараясь полностью ввести Альпера в курс дела.

— Это наказание нам за то преступление, что совершила Богиня. Я похитила у нее Птицу, и как только получу Двойную Маску, верну Огненную Птицу в Источник. И тогда все беды моего народа прекратятся.

— Ты могла бы вернуть Птицу Богине, — Сойер хитро прищурился. — Кстати, а зачем она утащила ее? Ведь это же идиотизм. Или, может быть, не она ограбила Источник?

— Она, кто же еще! — воскликнула Иете. — Она хотела получить энергии гораздо больше, чем мог дать ей Источник. За это она должна понести наказание. Я не хочу ее спасать. Но я спасу свой народ.

Инспектор подозрительно посмотрел на нее. Наконец все встало на свои места, и единственное, что теперь волновало Сойера, — сумеет ли Альпер передать этот разговор Богине, когда она будет допрашивать его.

— Но ты так и не объяснила мне, что же такое настоящие Огненные Птицы и какая связь между ними и этим маленьким талисманом?

— Единственное, что я тебе скажу, — неожиданно разозлилась Иете, — это что они питаются ураном в вашей шахте. Еще они могут высасывать энергию из хомов. И из тебя тоже. Надеюсь, тебя ожидает именно такая участь, — она злобно посмотрела на Сойера.

— А вдруг Богиня узнает о том, что Птица у тебя?

— Она знает. Но постарается сделать так, чтобы больше никто не узнал об этом. Источник доверили ей, и вряд ли она захочет рассказать о том, что она позволила… что она украла Птицу.

Иете, похоже, прочитала по лицу Сойера все, что он думал по поводу ее истории, но не особенно испугалась.

— Думаешь пойти к ней и рассказать? Не советую. Во-первых, Богиня заставит тебя отдать Птицу. Во-вторых, она тут же избавится от тебя. И поверь, на это у нее могущества хватит. Она не собирается расставаться со своей мантией, и если я умру, ты просто исчезнешь. Она не станет торговаться с хомом. Как ты думаешь, почему я не встретила тебя около замка?

— Ты чего-то боишься?

— Конечно. Я отказалась принять вызов на Церемонию, и солдаты теперь разыскивают меня. Спрятаться я могу только в другом мире, а для этого нужно открыть Врата. Богиня не сможет пройти за мной.

— Врата, ведущие на Землю? — спросил Сойер, но, увидев, как Иете вздрогнула, ледяным тоном добавил: — Или, может быть, в другое место? Помнится, в шахте ты хотела куда-то увести Клей, чтобы допросить ее. Но я не думаю, что ты собиралась в Хоманд, да и мы попали сюда не по твоей воле, — Сойер впился в нее взглядом. — Ветер в Ледяном Зале нес всех в одну сторону. Всех, кроме Альпера. А у него была Огненная Птица…

— Понял наконец, — нетерпеливо перебила Иете. — Источник поглотил уже много жертв, и хомы прячутся. Город кишит солдатами, в любой момент меня могут схватить. Теперь ты понимаешь, что положение отчаянное? Отдай мне Птицу или прыгай к чертовой матери.

Женщина приблизилась еще на пару шагов.

— Думай, хом, да или нет? Ну!

Клифорд поглядел в темную бездну, пронизанную косыми лучами яркого белого света, отражающегося от верхнего купола. По всей видимости, плащ все еще продолжал пылать за холмом. На поднимающихся островах, освещенных неясными отблесками, была заметна какая-то возня.

— Одного ты не учла, Иете, — Сойер говорил очень спокойно, и это насторожило женщину. — Сейчас ты все поймешь, — продолжал он, отвечая на ее взгляд. — Та иллюминация, которую ты устроила на поляне, привлекла сюда всех дикарей, или селлов, как ты их называешь. В Хоманде, мне кажется, скоро поднимут настоящую тревогу. Если не веришь, подойди к краю и посмотри сама.

Иете сделала шаг, и Сойер поспешно добавил:

— Не приближайся ко мне, а то спрыгну!

Изнер одарила его презрительным взглядом и, перескакивая с камня на камень, легко подобралась к обрыву. То, что Иете увидела внизу, заставило ее злобно зашипеть. В неярком отраженном свете можно было разглядеть, что острова буквально кишат селлами. Словно саранча, они прыгали с острова на остров, ничего не замечая вокруг. Взгляды их странных прозрачных глаз были прикованы к источнику света.

Внезапно почва под ногами вздрогнула. Иете с криком покатилась по камням. Клифорда от падения спасло только то, что он крепко, обеими руками держался за ствол дерева, но рывок оказался так силен, что инспектор едва не разбил лоб, ударившись о твердую шершавую кору. Затем остров накренился, и на Сойера посыпались мелкие камни, обломки сучьев и прочий лесной мусор. Повернув голову, он едва успел уклониться от огромного булыжника, который непременно сбил бы его с ног, если бы не мгновенная реакция инспектора.

Остров успел подняться так высоко, что кроны его деревьев тесно сплелись с корнями, торчащими из купола. Сквозь клочья тумана Клифорд видел каменные стены Хоманда с тяжелыми железными воротами посередине. Они возвышались над головой подобно Райским Вратам. Створки были приоткрыты, и гул колоколов разносился над городом.

Сойер обхватил ногами наклоненный ствол, устроился поудобнее и с интересом стал наблюдать за стремительно развивающимися событиями.

Глава 9

Густая волна человеческих фигур хлынула со стороны верхнего мира и, перехлестнув через край обрыва, подобно водопаду, обрушилась на остров. Отблески света играли на полированной поверхности таинственного оружия хомов, стальные трубки сверкали, как штыки.

С глухим воем дикая орда селлов понеслась им навстречу. Сильные гибкие руки извивались, как змеи, и зажатые в них ножи, казалось, исполняли безумный танец над вжатыми в плечи черепашьими головами.

В тот момент, когда водоворот сражающихся фигур приблизился к городским воротам, в воздухе, перекрывая шум битвы, трижды ударил гонг, и в толпе, посреди сцепившихся тел, появились трое изнеров. Статные богоподобные существа с бешено сверкающими глазами размахивали длинными пылающими кнутами, и каждый удар сопровождался раскатами грома и резкими, гневными криками.

Производимые изнерами звуки заставили Иете круто обернуться к Сойеру. Сверкнув глазами, она метнулась к дереву, за которым укрывался инспектор.

— Стоять! — Человек казался странно спокойным, и Иете замерла в нерешительности. — Я прыгну, ты знаешь…

— Только не думай, что тебе удалось выиграть, — ее лицо исказилось, глаза мрачно вспыхнули. — Ты узнал сегодня слишком много, а лишнее знание не способствует долголетию. Мы еще встретимся. Обязательно!

Грациозно, как дикое животное, Иете скользнула за камни и легко помчалась к холмам, прочь от поля битвы, от изнеров.

Потеряв ее из виду, Клифорд сделал несколько неуверенных шагов от обрыва по направлению к атакующим селлам. Сталкивающиеся массы людей города и дикарей заставляли содрогаться остров, раскачивали его, как во время шторма волны раскачивают легкий парусник.

Один из полубогов, не обращая внимания на стальные клинки, со всех сторон потянувшиеся к нему, врезался в самую гущу битвы, взмахнул огромным бичом, и раскрученная молния обрушилась на головы человекообразных рептилий.

Селлы, охваченные пылающим кольцом, дико визжали, извивались и корчились на обугленной земле. Их собратья топтали распростертые под ногами тела. Но никто не умирал. Потрясенный инспектор во все глаза смотрел, как поверженные дикари поднимались, безвольно качая уродливыми головами, и, медленно придя в себя, вновь бросались в драку.

Оглянувшись на ближайший холм, Клиффорд заметил бегущего к нему человека. Хом тяжело дышал и размахивал руками, изредка что-то выкрикивая на своем языке. Сойер инстинктивно подался к обрыву, но внезапно замер в недоумении. Он узнал это темное лицо. Именно его он видел над собой в тот миг, когда вместе с Иете сорвался в бездну.

Заметив, что Сойер стоит на самом краю пропасти, человек остановился, протянул к нему руки и выкрикнул только одно слово:

— Клей!

Сойер на секунду растерялся, а затем, одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, схватил хома за плечи.

— Клей?! Что ты знаешь? Где она? Кто ты? — вопросы посыпались градом.

Человек радостно засмеялся, кивнул несколько раз, взял Сойера за руку и направился в глубь острова.

Клифорд покорно шагал рядом с незнакомцем. Он растерялся. Этот хом не укладывался в ту стройную логическую систему взаимоотношений, которую инспектор успел выстроить в своем сознании за время пребывания в Хоманде. Тревожно осмотревшись по сторонам, он попробовал заговорить с незнакомцем по-английски:

— Ты следил за мной. Почему?

Человек промолчал.

— Если ты видел, как я падал на остров и как остров поднимался, значит, это ты поднял тревогу? — продолжал Сойер. — Мы идем туда, где прячется Клей?

— Клей! — повторил с улыбкой хом и ускорил шаг.

На вершине холма они остановились. Внизу разворачивалась картина грандиозной битвы. Селлы рвались к воротам, но было ясно, что город им не захватить. Остров селлов находился гораздо ниже города, и хомы оказались в более выгодном положении, чем дикари. Раз за разом они сбрасывали дикарей на головы их же соплеменников, и те с воем откатывались, чтобы через минуту вновь устремиться вперед.

Клифорд заметил, что на ту часть острова, которая была закрыта каменным сводом верхнего мира, в одном месте низвергается узкий поток воды. Идущий в Хоманде дождь проникал на остров через отверстие, послужившее ранее ловушкой для Сойера.

— Идем! — бросил он, схватив своего спутника за рукав, но тот неожиданно заартачился, показывая в другую сторону.

Клифорд посмотрел с ужасом в указанном направлении и заметил притаившуюся за деревьями Иете. Сверкающие сережки бросали зловещие отблески на ее возбужденное лицо. Сражающиеся в долине изнеры не могли ее видеть, но от наблюдателя, скрытого за холмом, Иете не смогла бы спрятаться.

— Она нас не видит, — произнес Сойер, обращаясь к спутнику, хотя тот вряд ли мог его понять. — Надо уносить ноги. Пойдем!

В этот момент один из селлов оглянулся, встретился с Сойером взглядом, и неожиданная догадка сковала инспектора: глаза дикаря были такими же, как у Иете, как у любого из изнеров — большие, овальные и слегка раскосые, сверкающие подобно драгоценным камням. Их отличала только пустота и какое-то глубоко спрятанное безумие.

Проводник дернул Клифорда за руку, выведя того из оцепенения, но не успели они сделать и двух шагов, как новое событие захватило все внимание инспектора.

Один из изнеров вырвался вперед и, подобно святому архангелу с огненным мечом, гнал перед собой вопящих дикарей. Удар в грудь длинным ножом, пущенным могучей рукой, вызвал на прекрасном лице подобие презрительной усмешки. Но внезапно ярко-зеленые глаза остекленели, кнут выпал из ослабевших рук, ослепительное пламя на миг озарило место сражения и пожрало изнера.

Селлы и хомы отскочили в стороны, замерли и тупо уставились друг на друга, но, словно вспомнив, зачем они здесь собрались, с яростными криками вновь бросились друг на друга.

«Когда изнер расходует энергии больше, чем может получить, он исчезает!» — вспомнил Сойер, но заниматься этим вопросом сейчас не было времени. До возвращения в Хоманд нужно было еще кое-что сделать, причем сделать тайно, чтобы даже его попутчик ни о чем не догадался.

— Идем, — инспектор рукой указал направление. — Поднимемся там, где я свалился.

Отверстие, через которое хлестал ливень, находилось на высоте трех ярдов, но узловатые, переплетенные корни опускались до самой поверхности холма.

— Ты первый, — Сойер сопровождал слова соответствующими жестами.

Хом уцепился за корни, подтянулся и мгновенно исчез из виду. Выждав немного, Клифорд последовал за ним, внимательно осматривая земляные стены. Вскоре его взгляд наткнулся на знакомую нору.

Дрожа от возбуждения, он выворотил камень и сунул руку в тайник. Огненная Птица оказалась на месте, доставив своим видом Сойеру истинное наслаждение. Быстро спрятав за пазуху драгоценный талисман, инспектор торопливо поднялся на поверхность, где его появления ожидал дружелюбно улыбающийся хом.

Никем не замеченные, они проникли в город и зашагали в каком-то одному хому известном направлении. Сойер совсем не ориентировался в лабиринте узких улочек. Он решил полностью положиться на проводника.

Во время прогулки по Хоманду им несколько раз приходилось прятаться в подворотнях, пережидая патрули. Улицы кишели солдатами, но спутник Клифорда, по всей видимости, обладал хорошо развитым чувством опасности, так что им удалось не попасться на глаза воинам-изнерам.

Неожиданно за одним из поворотов инспектор заметил пару покачивающихся на уровне глаз фонариков. Это могли быть только сережки Иете.

— Вот оно что, — прошептал Клифорд. — Пользуясь переполохом из-за гибели изнера, она сумела скрыться и теперь следит за мной, выбирая удобный момент для того, чтобы напасть. Но она не уверена в том, что Огненная Птица у меня.

Проводник тронул Сойера за плечо и, когда тот обернулся, кивком головы указал на небольшую арку. Хом позвенел ключами, и дверь, пропустив беглецов, с глухим стуком захлопнулась у них за спиной. Двигаясь в кромешной тьме, беглецы сошли по каменным ступеням и через узкое окно выбрались на кривую неосвещенную улочку.

Клифорд не замечал домов, мимо которых они торопливо пробегали. Опасного старика необходимо было во что бы то ни стало убедить воздержаться от непродуманных действий.

Сойер и его попутчик проскользнули внутрь и оказались в комнате с низким сводчатым потолком. Фонарь, распространяющий едкий запах горелого масла, давал очень мало света, и по углам залегли густые тени.

Помещение всем своим видом напоминало хлев. В задней его части располагались кормушки, и несколько лошадей склонили к ним пятнистые головы. Под ногами шныряли куры. На длинных лавках, стоявших вдоль стен, сидели хомы. При появлении гостей все головы повернулись в сторону двери, и Сойер увидел суровые лица людей, готовых дорого продать свою жизнь.

В тени, на тюке соломы, поглаживая большого пестрого кота, не без удобств расположившегося на его коленях, развалился старый толстяк. Рядом с ним на потертом голубом плаще спала Клей Форд, подложив руку под перемазанную в саже щеку.

Старик нежно потрепал девушку по волосам. Она вздрогнула, заморгала и принялась тереть кулачками сонные глаза. Хом положил ладонь на ее затылок и повернул Клей лицом к вошедшим. С радостным визгом девушка вскочила на ноги и повисла на шее Клифорда.

— Сойер… Сойер… — нежно шептали ее губы.

Инспектор не меньше ее обрадовался встрече. Приятно было снова увидеть милое знакомое лицо. Наконец-то появилась возможность поговорить с кем-то, кто мог толком объяснить происходящее. Но Клей неожиданно защебетала на своем родном языке.

— Ну вот, и ты тоже! — на лице Клифорда мелькало выражение легкой обиды, и Клей смущенно перешла на английский. От сильного возбуждения она путала слова.

— С тобой все в порядке? Все это произошло из-за меня! А я тут сплю. Извини, мне очень жаль…

— Говори помедленнее, — перебил ее инспектор.;— Я плохо понимаю коктейль, который ты состряпала из двух языков! — И, дотронувшись до свежей ссадины на ее лице, спросил: — Откуда это?

— А, приходили охранники. Они сожгли дом дедушки, но мы скрылись. Они меня и сейчас, наверное, ищут, но нападение селлов отвлекло их. А что было с тобой?

Резкий голос заставил Клей оглянуться. Сойер посмотрел в ту же сторону. Старик улыбался, но взгляд его был холодным и цепким. Девушка, сразу став серьезной, подвела к нему Клифорда.

— Это мой дед, его зовут Зэтри. Я рассказала ему об Огненной Птице и о том, что говорила Иете до прихода Богини. Он бы хотел расспросить тебя поподробнее обо всем, что с тобой произошло, но сейчас нет времени. Селлы уже ворвались в город, и нам, возможно, придется драться на улицах. Зэтри спрашивает, не знаешь ли ты чего-то, что могло бы помочь нам.

— Что конкретно его интересует?

Клей перевела слова Сойера, и глаза старика сверкнули. Он торопливо заговорил, подавшись вперед всем телом. Девушка переводила.

— Изнеры поработили наш народ несколько столетий назад. Нас лишили всего, даже права самим думать. Для них мы просто скот. Но сейчас появилась возможность покончить с этим. — Клей перевела дух. — Дед говорит, что не стал бы рисковать своими людьми, спасая тебя, если бы не надеялся, что ты сможешь нам помочь.

Взмахом руки Сойер остановил ее.

— Скажи Зэтри, что если он хочет сбросить иго изнеров, то я с ним заодно. Я начал это дело с попытки остановить расхищение урана в Фортуне, и я закончу его. Для этого я теперь знаю достаточно. Но я не хочу погибнуть. Изнеров сейчас трогать нельзя. Без них селлов не остановить. — Он перевел взгляд на девушку. — У хомов есть оружие против дикарей?

Клей неуверенно покачала головой.

— Нет, насколько я знаю. Даже изнеры не способны убить их. Селлы обычно трепещут перед ними, и поэтому изнерам до сих пор удавалось побеждать их. Но сегодня что-то вызвало такой взрыв ярости с их стороны, что ручаться ни за что нельзя.

— Расскажи мне побольше об этих существах, — попросил Сойер. — Как вам удавалось договариваться с ними раньше, до изнеров?

— Но это началось совсем недавно, — лицо девушки выражало растерянность. — Они появились уже при изнерах. Хомы ничего не знали о них. Но Зэтри долгое время был рабом в замке Богини, и ему удалось кое-что узнать. Например, почему изнеры опасаются дикарей.

Клей внимательно посмотрела на своего деда, а затем продолжила, обращаясь к Сойеру:

— Слово «селл» на языке хомов означает — младший брат, в котором живет чувство недоброго соперничества. Существует предание о том, что Богиня однажды совершила какой-то грех, и Источник чуть не погиб. Теперь всю расу ожидает страшная кара. Изнеры пришли сюда из другого, запретного мира, и никто не вправе проникнуть туда, да никто из нас и не мог бы. Но когда Источник умирал, селлы получили возможность забраться на летающие острова и с тех пор постоянно нападают на Хоманд. Некоторые полагают, что внизу развивается и копит силы новая, более могущественная раса богов и скоро изнерам придет конец.

— Но они же совершенно не похожи друг на друга! — изумился Сойер.

— Да, — кивнула девушка. — Изнеры и сами этого не понимают. И тем не менее связь существует.

Клей на секунду задумалась.

— Огненные Птицы появились в шахте в тот момент, когда селлы начали свое вторжение. В Хоманде никто и никогда не видел Огненных Птиц, они появляются только на Земле.

— Точно, на другом конце Источника, — подтвердил Клифорд. — Это чертовски интересно. Три разумные расы — это, должно быть, три различных аспекта проблемы, но…

Яростные крики изнеров прервали его на полуслове. Все замерли. В убежище повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь отдаленными звуками боя.

За то время, что Сойер находился в этом помещении, шум сражения заметно усилился. Из этого можно было сделать один вывод: селлы прорвались в город, а защитники отступают. «Пора бы изнерам пустить в ход свое хваленое оружие», — мрачно подумал инспектор.

Наступившую было тишину внезапно разорвали дикие вопли, перемешанные с руганью. Голоса приближались, и неожиданно Сойер узнал среди них тот единственный, который не спутал бы ни с каким другим.

— Иете! — угрюмо бросил инспектор и подскочил к двери.

Старик двигался гораздо быстрее, чем можно было от него ожидать. Он бросился следом за инспектором и подал какой-то знак одному из хомов. Лампа, освещавшая сарай, погасла.

Подойдя к двери, Клифорд осторожно приоткрыл ее и остановился на пороге, внимательно вглядываясь в темноту. Зэтри встал рядом с инспектором. В конце улицы началась непонятная возня. Когда глаза Сойера привыкли к полумраку, Сойеру удалось разглядеть дерущихся. Двое изнеров, более рослых, чем Иете, по всей видимости охранники, волокли ее по направлению к замку. Женщина бешено сопротивлялась и выкрикивала ругательства. Фонарики ее сережек мотались из стороны в сторону, бросая призрачные отблески на всех участников схватки.

Изнеры, казалось, не обращали на угрозы Иете ни малейшего внимания. Их ничего не выражающие маски, прикрывавшие затылки, бесстрастно взирали на пустынную улицу и на небольшую группу людей, наблюдавших за ними из укрытия.

— Вероятно, она следила за нами, — медленно произнес Сойер, глядя вслед охранникам. — Хотелось бы мне знать, что придумает Богиня?

— Устроит дуэль во время Церемонии Открытия Источника, — донесся откуда-то сзади голос Клей. — Погибнет или Богиня, или Иете, но для нас-то ничего не изменится. Изнеры как правили, так и будут править Хомандом, если мы не сумеем избавиться от них. Пойдем, нам надо продумать план действий.

— Ладно, только объясни мне одну вещь: какого дьявола они носят эти двойные маски?

Ответ прозвучал с улицы:

— Отличный вопрос, мой мальчик. Глянь-ка, что я тебе принес.

Сойер подпрыгнул, как ужаленный. Этот низкий мрачный голос, скрывающий насмешку в каждом звуке, мог принадлежать только одному человеку. Повернувшись к Зэтри и другим хомам, Клифорд обреченно произнес:

— Познакомьтесь, это Альпер!

Высокая, грузная фигура вынырнула из покрывающего улицу мрака и направилась к входу в конюшню.

Двигался Альпер легко, как юноша. И хотя он немного сутулился, по всему было видно, что энергии у него хоть отбавляй. Его огромное тело загородило дверной проем, в каждой руке он держал по улыбающейся маске со слепыми глазами.

Глава 10

Зэтри опустился на свой трон, сложенный из тюков соломы. Раскачивающаяся лампа отбрасывала смутные тени на лица сидящих вдоль стен. Альпер, стоя в кругу света посреди помещения, внимательно разглядывал собравшихся вокруг хомов.

Грохот сражения становился все громче. Боевой клич хомов, смешиваясь с воем селлов, гремел по узким улочкам города. Временами какофонию звуков прорезали гневные окрики изнеров, пытающихся подбодрить отступающих солдат.

Повернувшись лицом в направлении дворца, Альпер тихо заговорил, обращаясь лишь к одному Сойеру:

— Они собираются ускорить Церемонию Открытия. Я говорил с этим… — он потряс в воздухе своими трофеями. — Это было совсем не трудно. Пока вы с Иете мило беседовали на острове, я повидался с Богиней и рассказал ей о том, что происходит. Но про Огненную Птицу она не знает и, к счастью, не поняла, почему я смог заставить тебя повиноваться.

Альпер переложил одну из масок под мышку, освободившаяся рука опустилась в карман.

— Куда ты подевал Птицу? — голос старика зазвучал угрожающе. — С ней все в порядке?

— Она надежно спрятана, — ответил Сойер, прислушиваясь к легкому шуму, возникшему под черепом. Ощущение оказалось настолько знакомым, что инспектор, не скрывая охватившей его ярости, шагнул к Альперу.

— Перестань! — глаза Клифорда сверкнули. — Ты же знаешь, что таким образом ничего не добьешься, разве что убьешь меня.

Гул в голове прекратился.

— Ладно, парень, — Альпер казался слегка встревоженным. — Я знаю, ты говоришь правду. Ведь Иете обыскала тебя… Я просто хотел тебе напомнить о том, что нас связывает. После твоего разговора с Иете у меня возник новый план, и сейчас, когда благодаря нападению дикарей нам удалось освободиться, можно его осуществить. Было бы неплохо, если бы Зэтри помог нам.

Альпер протянул деду Клей одну из масок. Зэтри осторожно принял ее, пристально следя за действиями гостя. Пожав плечами, землянин закрепил на своем лице вторую маску.

— Я хочу спасти твою внучку, — приглушенным голосом произнес он и торопливо добавил: — Ну и себя, разумеется. Для этого у меня есть неплохой план. Если ты нам поможешь…

Старик вздрогнул, секунду постоял, будто сомневаясь, а затем решительным движением надел маску. Голубые глаза хома не соответствовали улыбающемуся лику изнера.

Альпер дал Зэтри время прийти в себя и, когда хому удалось побороть изумление, вновь повторил сказанное.

Сойер ошарашенно уставился на Альпера и деда Клей. Хотя землянин говорил по-английски, а хом отвечал ему на своем языке, они прекрасно понимали друг друга. Остальные хомы тоже начали удивленно переглядываться.

— В чем дело? — спросил инспектор, повернувшись к девушке.

— Наверное, эти маски предназначены для общения, — неуверенно проговорила Клей. — Так вот как Иете удалось выучить ваш язык. Изнеры живут очень долго, если не вечно, и за тысячи лет уходят так далеко в познании выбранной для себя области науки или искусства, что порой перестают понимать друг друга. Для решения этой проблемы они, вероятно, и создали такие маски. Интересно, как Альпер ухитрился раздобыть их.

— Меня это тоже удивляет, — задумчиво произнес Клифорд. — Я не доверяю Альперу. А что говорит твой дед?

— Хочет узнать, в чем заключается план этого человека. Говорит, что может провести в замок, но только не сейчас, потому что Церемония, скорее всего, уже началась и на улицах небезопасно.

— Мой план очень прост, — послышался глуховатый голос Альпера. — Сойер знает, где спрятана Огненная Птица. Если я получу ее, то смогу заставить Иете открыть туннель, ведущий на Землю.

В выражении, запечатленном на его маске, проскользнуло что-то предательское, и Клифорд подумал, что она, возможно, отражает истинные намерения говорящего.

— Как же ты собираешься этого добиться? — инспектор подозрительно посмотрел на старика.

— Ты отдашь мне Птицу, а я, в свою очередь, освобожу тебя от трансивера. По-моему, это вполне справедливо. Потом я отправлюсь к Иете и вмонтирую прибор в ее голову. Ну а дальше, сам понимаешь, она сделает все, что мы попросим.

Сойер промолчал, с сомнением глядя на собеседника, Зэтри же, напротив, потребовал объяснений.

Выслушав Альпера, он бросил Клей короткую фразу, и та подвела инспектора к старику. Клифорд наклонил голову, давая хому возможность обследовать ее.

— Ну что, ты согласен или нет? — нетерпеливо заговорил Альпер, едва закончилась процедура осмотра. — Я заберу Птицу на Землю, и тогда отпадет необходимость закрывать шахту. Клей, если захочет, может уйти с нами. Все, что сейчас нужно, это забрать Птицу и прикрепить прибор к голове Иете. Пусть она откроет Врата, и тогда мы все покинем этот мир, захватив с собой Огненную Птицу. Но нужно успеть это сделать до начала Церемонии.

Зэтри что-то ответил, и Альпер пожал плечами.

— Ты должен мне довериться. Я же… хотя постой! Он стянул с себя маску и протянул ее Сойеру.

— Надень. Тебе он верит, парень, постарайся его убедить. Нам нужно попасть в замок.

Клифорд с подозрением посмотрел на загадочный предмет.

— Откуда я могу знать, что, надев ее, не превращусь в покорного кретина? У меня уже есть один твой подарок, и мне бы не хотелось получить еще что-нибудь в том же духе.

Альпер передернулся.

— Чушь! Я же надевал ее! Это обычное переговорное устройство. Между собой изнеры общаются телепатически, но с хомами им необходимо как-то разговаривать. Маски служат для этого. Они передают последовательность образов и представлений, понятных собеседнику. Наш мозг работает подобно радиопередатчику, излучая информацию, которая усиливается с помощью маски и передается твоему собеседнику. Альфа-волна, постоянно излучаемая мозгом, является как бы несущей частотой. Впрочем, это лишь мои предположения. Речь, ты ведь знаешь, — не единственный и далеко не лучший способ общения… Как, например, происходит передача информации внутри человеческого тела?..

Молча кивнув, Сойер надел маску и, секунду помедлив, открыл глаза. Возникшая перед ним картина глубоко потрясла все его чувства. Даже в раннем, ничем не омраченном детстве ему не доводилось видеть мир таким ярким и красочным. Запахи сена и горящего масла вызывали у него состояние эйфории. В душе воцарился покой, и уверенность в своих силах овладела им.

«Излучение? — подумал Сойер. — А почему бы и нет? Обычно импульсы мозга чертовски слабы и не воспринимаются органами чувств, но ведь сейчас на мне что-то вроде радиостанции для ментальных излучений. Не удивительно, что изнеры чувствуют себя богами, они же никогда не снимают эти приспособления».

Немного придя в себя, Клифорд увидел голубые глаза Зэтри, уставившиеся на него сквозь овальные прорези такой же маски.

— Ты понимаешь меня? — произнес старик на своем языке, и хотя сами слова были не знакомы Сойеру, смысл их мгновенно возник в его сознании, причем переведенный не только образами, но и игрой света и тени, не только звуками, но и запахами. Весь этот набор ощущений, непонятным образом возникший в голове Сойера, приобрел ясный для земного человека смысл еще до того, как отзвучало последнее слово хома.

— Клей говорила мне про этого Альпера. Ты ему веришь?

— Нет. Но выбирать-то не приходится, — ответил Клифорд и посмотрел в ту сторону, откуда доносились вопли селлов. — Либо придут изнеры и схватят нас, либо дикари ворвутся в город и всех перебьют. Нам нужно раздобыть какое-нибудь оружие. Есть у вас взрывчатка?

— Немного есть, — старик пожевал губами. — Но будет ли она эффективна, я не уверен. Неужели ты думаешь, что изнеры позволят нам иметь оружие против селлов? Это ведь будет оружие и против них. Правители, правда, владеют чем-то достаточно мощным для того, чтобы справиться с дикарями, но использовать это оружие, мне кажется, они не станут. Это для них самих небезопасно.

Осторожный стук прервал разговор. В дверях появился невысокий хом, он что-то прошептал на ухо старику и исчез. Зэтри вновь обратился к инспектору.

— Башни дворца светятся, — севшим голосом произнес он. — Это означает начало Церемонии, и Иете с Богиней уже вошли в Зал. Выйти оттуда может только одна, Богиня в Черной Мантии. План твоего приятеля рухнул.

Зэтри обеспокоенно посмотрел на Клей. Сойер машинально взглянул в ту же сторону, и его поразила красота девушки. Надев маску, Клей стала еще обворожительней. Повернувшись к Альперу, чтобы сообщить о начале Церемонии, Клифорд с удовлетворением обнаружил, что его спутник не показался ему привлекательнее ни на йоту. Выслушав инспектора, Альпер усмехнулся.

— Иете в любом случае нужна Огненная Птица. Иначе ей не победить. Мы должны пробраться к Источнику и сделать так, чтобы она нас заметила. И тогда, клянусь вам, она наплюет на Церемонию и сделает все, что я от нее потребую. Мы сможем вернуться на Землю.

Клей перевела слова землянина, и Зэтри некоторое время молча разглядывал собеседника.

— Врата, через которые ты собираешься попасть домой, очень опасны. Подумай…

— Клей же проходила их! — перебил его Альпер.

— Да, — произнес хом и, обращаясь уже к Сойеру, продолжил: — Раньше я посылал внучку вслед за Иете. Другого выхода у нас не оставалось, и пришлось рисковать. Изнер часто приходила в одно укромное место заниматься магией или чем-то похожим. Моя внучка не раз подсматривала за ней, но так ничего и не поняла. Иете сжимала в пальцах что-то сверкающее, и в воздухе возникала светящаяся спираль. Я тогда еще не знал ничего об Огненной Птице, но знал, что соперница Богини проходила сквозь эту спираль и исчезала. Тогда-то я и догадался, что таким образом можно покинуть наш мир.

Зэтри замолчал, глядя куда-то в пустоту.

— Дальше! Что было дальше? — поторопил его Сойер. Старик словно очнулся.

— Дальше? Ну, я решил спасти Клей. Однажды мы с ней спрятались недалеко от того места, о котором я только что говорил. Что было потом, тебе лучше расскажет внучка, — он с нежностью посмотрел на девушку.

— Я мало что помню, — начала Клей. — Помню, как дедушка подтолкнул меня вслед за Иете. Помню, как я куда-то упала. Кругом была темнота, и тогда вновь появилась светящаяся спираль. Теперь я знаю, что это такое. Ну… Ну и я потеряла сознание. Очнулась уже в урановой шахте, забыв все, кроме своего имени.

Клей говорила по-английски, и Альпер, до сих пор молчавший, неожиданно вмешался:

— Та темнота, в которую ты угодила сразу же после перехода, — это Нижний Мир. Богиня многое рассказала мне, когда допрашивала во дворце. Ее интересовало все, что касалось Иете. Она утверждает, что Врата — процесс, замкнутый наподобие кольца…

— Кстати, насчет Богини, — перебил Клифорд. — Если она так сильно обеспокоена, то, может быть, нам удастся с ней договориться?

— Нет. Для изнеров мы не больше чем животные. Мы им не интересны. Огненная Птица — это ключ к их бессмертию. Я даже не представляю, чем все может закончиться.

Сойер тяжело вздохнул.

— Да, Источник Миров — настоящее чудо, и как он действует, остается только догадываться. Насколько я понял, ныне он связал воедино Землю и Хоманд, и изнеры получают жизненную энергию из нашего мира. Канал, соединяющий нашу родину с вашей, обычно нестабилен. Конец его, противоположный Ледяному Залу, постоянно изменяется и способен трансформироваться в тот тип материи, из которого состоит мир, вступивший в контакт с Хомандом. Что же касается Огненной Птицы, то она, мне кажется, не что иное, как преобразователь энергии и одновременно проводник. Она забирает энергию из пространства, из урановой шахты, из всего, с чем соприкасается. Поэтому с помощью Птицы можно открывать Врата между мирами. При переходе наши тела претерпевают своеобразные изменения, перестраиваются ткани, меняется частота мозга, молекулярная структура тел. Таким образом, Врата для нас являются всего лишь возможностью перестроить организм применительно к данным условиям обитания. Вероятно, именно поэтому только изнерам под силу открыть проход. Иете объяснила, что их тела состоят из материи, отличающейся от нашей так же, как изотоп отличается от обыкновенного элемента. Они получают энергию непосредственно от Источника, подзаряжаясь подобно аккумуляторам.

Альпер снисходительно улыбнулся.

— Любая энергосистема на Земле имеет предохранители. Как ты думаешь, почему Огненная Птица перекрыла поток энергии, хлынувший в Хоманд из земной шахты? Физическая связь между нашими мирами существует, а энергия не поступает. Поэтому, я полагаю, настоящие Птицы не появляются в Хоманде, ведь Врата закрыты для всех видов энергии. Страшно представить, что могло бы произойти, не сработай предохранительная система. Однако изнеры страдают от недостатка питания, и хоть они и приносят жертвы, этого явно недостаточно… Куда изнеры исчезают, когда перерасходуют запасы? Почему возвращаются? Значит, где-то они восстанавливают свои силы. Черт возьми, нам надо поскорее убираться отсюда, ибо Богиня не на шутку встревожена создавшимся положением. Сойер, ты должен убедить Зэтри помочь нам!

Клей перевела, и хом внимательно посмотрел на землянина сквозь прорези маски.

— Спроси его, — обратился он к девушке. — Что ему конкретно нужно?

— Я хочу получить Огненную Птицу и забрать ее с собой на Землю.

— А что это тебе даст?

— Бессмертие, — ответил Альпер после небольшой паузы и, покачав головой, добавил: — Силу и бессмертие. Разве этого мало?

— А почему ты решил, что я соглашусь тебе помочь? — голос Зэтри был на удивление спокойным. — Ты хочешь у себя на Земле создать расу, подобную изнерам? Хомы и земляне очень похожи. Мы родились людьми и не должны становиться богами. Я уже не молод, но жить вечно я не хотел бы. Смерть нужно встречать, как заслуженный отдых после трудной жизни. Среди людей не должно быть вечно юных.

Зэтри бросил короткий взгляд на Альпера и медленно произнес, обращаясь ко всем находящимся в комнате:

— Я не хочу, чтобы этот человек получил Огненную Птицу! Я не поведу его во дворец!

— Браво! — Сойер не смог удержаться от смеха. — Молодец Зэтри! Я тоже ему не верю. Он, конечно, может меня убить с помощью своего дьявольского изобретения… — инспектор резко обернулся к Альперу, одарив старика презрительным взглядом. — Я не стану тебе больше помогать! Хочешь Огненную Птицу, на меня не рассчитывай!

Хозяин шахты нетерпеливо взмахнул рукой.

— Хорошо, — холодно произнес он. — Я ожидал чего-то подобного. Ну что ж, придется заняться этим самому. Видит Бог, я хотел договориться по-хорошему.

Пока окружающие в замешательстве смотрели на Альпера, он подскочил к окну и пронзительно свистнул. С улицы ответили звонкие голоса изнеров, и, прежде чем кто-либо успел пошевелиться, дверь, сорванная с петель страшным ударом, рухнула на пол.

В образовавшемся проеме возникли две высокие, закутанные в мантии фигуры. Третий изнер, остановившись поодаль, с едва заметным презрением оглядел грязный сарай и людей, собравшихся под его крышей.

Неуловимым движением Альпер сорвал маску с лица Сойера, и мир для того лишился ярких красок.

«Как в кино, — подумал Клифорд. — Словно цветная лента внезапно стала черно-белой».

Старик-землянин тем временем закрепил маску у себя на голове и проговорил, чеканя каждое слово:

— Девчонку можете забирать. Богиня хотела принести ее в жертву. Эти двое, — он кивнул в сторону инспектора и Зэтри, — пойдут с нами. Остальных можно уничтожить.

Пряча под маской торжествующую улыбку, Альпер посмотрел на инспектора, растерявшегося от подобного вероломства.

— Это твой последний шанс, парень. Мне нужна Огненная Птица!

Глава 11

Еще не успели затихнуть последние слова Альпера, а Сойер уже принялся лихорадочно искать пути к освобождению. Обстановка осложнялась тем, что вопли селлов и лязг оружия неумолимо приближались. Казалось, сражение развернулось прямо под окнами злополучной конюшни.

— Нужно торопиться! — озабоченно произнес Альпер и добавил, обращаясь непосредственно к Сойеру: — Не будь дураком, парень! Твоя жизнь в моих руках, и только благодаря мне изнеры до сих пор не расправились с тобой. Отдай Птицу, и у тебя будет все, что захочешь.

Стоявший ближе других изнер протянул неестественно длинную руку, схватил Клей за плечо и увлек ее в темноту.

С диким криком Сойер прыгнул следом, но его остановила железная длань одного из изнеров. Рывок оказался так силен, что зубы инспектора лязгнули, он едва не откусил себе кончик языка.

— Стой! — крик Альпера ударил по ушам. — Стой, изнер! Богиня обещала его мне. Надеюсь, ты не забыл?

Послышался тяжелый вздох, и изнер выпустил свою жертву.

— Сойер, не валяй дурака! — торопливо зашептал Альпер. — Я договорился…

Внезапно замолчав, он сдернул маску и исподлобья глянул на застывшие высокие фигуры.

— Незачем им нас слушать. Я обещал Богине, что помогу вернуть Птицу. Она хочет скрыть факт кражи. Не тебе объяснять положение дел во дворце. Ради этой вещицы она готова на все, и если я обману ее — я погибну. Ты же помнишь, насколько тесно твоя жизнь связана с моей? Подумай, Сойер.

Шум боя настолько усилился, что временами заглушал слова старика, и, прислушиваясь к нарастающему грохоту, Клифорд пытался найти какой-нибудь выход из сложившейся обстановки. Нужно было спешить, пока Альпер не додумался обыскать его. И тут он заметил, что лицо Зэтри все еще закрывает чудесная личина.

— Ладно, ты выиграл! — Сойер передернул плечами, ощутив на мгновение теплоту скрытой на груди Птицы. — Я покажу тебе место, где она спрятана. Но мне нужен свет.

— Подожди! — Альпер резко подался вперед. — Изнеры не должны ничего видеть.

Сойер кивнул и направился к светильнику, висящему в центре сарая. Устремленные на него со всех сторон лица были полны ожидания, никто не шелохнулся, но по выражению глаз окружающих Клифорд понял, что хомы готовы к любым неожиданностям.

Нехорошо усмехнувшись, Сойер сорвал стекло с лампы и резким движением метнул ее в кучу соломы. С сухим треском пламя взлетело к потолку, заставив хомов броситься в разные стороны. Всех, кроме одного, который с невероятной быстротой раскидал горящую солому по всему помещению. Он не знал, что именно затеял землянин, но понял одно — нужно устроить пожар.

В следующую секунду Сойер уже выкручивал запястье Альпера, краем глаза наблюдая за действиями Зэтри.

Старый хом вскочил на ноги, едва только огонь заметался по конюшне, и уже отдавал быстрые команды слегка замешкавшимся помощникам. Изнеры, бросившиеся было на выручку своему инопланетному союзнику, внезапно оказались окруженными плотным кольцом людей.

Рослые богоподобные существа с нежными лицами оказались страшными противниками. Каждый их удар повергал наземь кого-нибудь из хомов, ломались человеческие кости, но люди словно не замечали увечий — они вставали и вновь шли в бой. Жажда мести заставила их забыть о боли.

Сойеру тоже пришлось нелегко. Альпер обладал чудовищной силой, и Клифорд в первый момент с трудом удержал его огромное тело. Однако спустя несколько минут старик перестал сопротивляться: то ли он задумал какую-то каверзу, то ли просто желал сберечь остаток сил. Эта передышка дала Клифорду возможность упрочить свои позиции. Взяв руку Альпера в болевой хват, он стер пот со лба и огляделся.

Огонь, пожирающий солому с ненасытностью дикого зверя, уже не потрескивал. Он монотонно гудел, и этот гул, усиливавшийся с каждой секундой, перерастал в устрашающий вой, вынуждая сражающихся отодвигаться ближе к дверям. Жар становился невыносимым.

Перепуганные лошади хрипели, били копытами, метались по сараю с дико выпученными глазами, бросались на стены, не находя выхода, пока наконец не вырвались на свободу, увлекая за собой и хомов, и изнеров, и землян.

Пожар, устроенный Сойером, привлек внимание селлов, появившихся к тому времени в конце улицы. Инспектор рассчитывал именно на это. Несмотря на свое численное превосходство, хомы не смогли бы противостоять двум богам, но дикари, если бы они прорвались, могли надолго задержать изнеров. А такой поворот событий давал Сойеру и его новым друзьям возможность скрыться.

Услышав довольно близкий вой селлов, Клифорд коротко рассмеялся и вдруг, развернувшись всем корпусом, ударил Альпера в висок. Подхватив бесчувственно повисшее тело, инспектор оглянулся.

— Зэтри! — позвал он, пытаясь взглядом отыскать старика в мешанине тел.

Задыхающийся, с бледным лицом, Зэтри висел на левой руке гиганта, вцепившись в нее бульдожьей хваткой. Тот тщетно пытался вырваться, и хотя лицо изнера скрывала маска, было видно, что он сильно устал. Наконец кое-как он освободился от нескольких хомов и занес кулак над головой старика.

— Берегись! — крикнул Сойер, но Зэтри его не слышал.

Страшный кулак медленно опускался. Глаза изнера сверкнули, он наклонил голову и… внезапно исчез. В воздухе остались только радужные круги — последствие ослепительной вспышки. Гигант лишился энергии и отправился в таинственное путешествие туда, куда отправляются все изнеры, когда беззвучный зов настигает их.

Зэтри, потеряв опору, с трудом удерживал равновесие. Он шатался, тряс головой и бросал бессмысленные взгляды на окружающих сквозь прорези маски, чудом сохранившейся на нем.

Клифорд наклонился, стащил вторую маску с лица Альпера и надел ее. Окружающий мир вновь преобразился, наполнился сочными красками и чарующими звуками. Маска сидела очень плотно, и теперь стало понятно, почему Зэтри не потерял ее во время драки.

Лежа на мостовой, Альпер медленно приходил в себя. Метнув злобный взгляд на инспектора, он осторожно потянулся к карману, но, как оказалось, напрасно. Молодой человек нагнулся, ухватил его за локти и резким рывком поставил на ноги.

— За мной! — хрипло выдохнул Зэтри и бросился на улицу. Клифорд побежал следом, волоча своего пленника, как тюк с сеном.

Приблизившись к невысокой, скрытой в стене двери, хом через плечо бросил короткую фразу, подгоняя отставших, и оглянувшийся назад инспектор увидел дикарей, навалившихся на последнего изнера. Их глаза сияли золотым хищным светом, отражая огни пожарища.

Альпер, до сих пор не оказывавший сопротивления, внезапно рванулся и, оттолкнув Сойера, попятился, прижимаясь к стене. Его потные пальцы сомкнулись на передатчике, и на губах владельца шахты зазмеилась торжествующая улыбка.

— Прикажи этому!.. — задыхаясь, начал Альпер. — Вести во дворец… Живо…

И, как бы в подтверждение того, что Сойер лишен всякого выбора, он почувствовал в голове глухой нарастающий гул.

— Я не понимаю тебя, Альпер! С кем ты? — едва шевеля губами, спросил Сойер. — Кого ты пытаешься обмануть, нас или Богиню?

— Идиот, неужели ты до сих пор не понял? Я с Уильямом Альпером и больше ни с кем! — ответил старик, тяжело переводя дыхание. — Я не лгал. Мы действительно договорились с Богиней, но я ей не верю. Изнеры не считают нас разумными существами, и если даже оставят в живых, то на Землю все равно не отпустят. Да и без Огненной Птицы мне долго не протянуть. Поэтому я ставлю на Иете, а ты уговоришь хома провести нас во дворец. — И, многозначительно помахав в воздухе правой рукой с зажатым в ней передатчиком, добавил: — Мне кажется, что тебе лучше согласиться, мой мальчик.

Зэтри не понимал, о чем говорят земляне, но общая ситуация была предельно ясна, и хом не стал мешкать.

В воздухе серебристо сверкнула веревочная петля. Она захлестнула жирную шею Альпера и начала затягиваться.

Схватившись за горло, Альпер просипел:

— Останови его, Сойер! Это же и твоя жизнь!

— Не надо, — спокойно произнес Зэтри. — Не трудно догадаться, о чем он говорит. Мне очень жаль, инспектор, но я должен позаботиться о Клей. Скажи ему, чтоб не дергался. Я стар, но у меня еще хватит сил его придушить.

— Сойер, тебе что, жить надоело?! — в отчаянии хрипел Альпер. — Скажи этому ублюдку…

— Хом говорит, что ты можешь убить меня, — безразличным тоном ответил Клифорд. — Но тебя это все равно не спасет. Сейчас его волнует только судьба Клей, и с нами он церемониться не станет.

— Передай своему земляку, что ему лучше вытащить руку из кармана, — вступил в разговор Зэтри. — Он боится смерти, так пусть знает, что ни его жизнь, ни твоя, ни даже моя собственная не помешает мне сделать то, что я задумал.

Сойер перевел. Медленно и явно неохотно Альпер вытащил руку, и у Клифорда появилась робкая надежда.

— Зэтри, прикажи ему вынуть из меня этот чертов прибор.

— Ну, нет! — взорвался Альпер, услышав слова инспектора. — Хоть режьте!

— Он не станет этого делать, — грустно усмехнулся хом. — Мы оба старики, и поэтому неплохо понимаем друг друга. — Он сделал многозначительную паузу, а потом снова заговорил: — Я поведу вас в замок. Ты удивлен тем, что я передумал? — взгляд его впился в Сойера.

— Да.

— Нужно нечто большее, чем Огненная Птица, чтобы стать богом, — Зэтри задумчиво улыбнулся. — Мне трудно объяснить. Альпер может стать бессмертным, но ему никогда не стать неуязвимым. — Старик неожиданно подмигнул инспектору и весело добавил: — Переведи ему мои слова!

— С этого момента можно говорить только шепотом!

Услышав слова хома, Сойер обернулся и внимательно посмотрел в глубь уходящего во тьму туннеля. После того как они спешно покинули улицу, им пришлось долго пробираться под землей. Веревка по-прежнему сжимала шею Альпера, и свободный конец ёе был накручен на левую кисть Зэтри, внимательно разглядывавшего стены.

Сложенные тысячелетие назад, тяжелые гранитные плиты были скреплены странным флюоресцирующим составом, и коридор казался разделенным на множество светящихся квадратов. Зэтри двигался вдоль них, явно что-то высматривая. Наконец он остановился возле одного из них и нажал на скрытую в верхнем углу пружину. Светящийся абрис начал медленно темнеть, каменная панель бесшумно отошла в сторону, открыв темный, гулкий проход.

Повернувшись к Сойеру, Зэтри чуть слышно прошептал:

— Охранников не должно быть. Все изнеры, не участвующие в сражении, сейчас в Зале Миров. Мы находимся как раз под ними… — старик вдруг мрачно рассмеялся. — Ладно, пойдем, и смотри в оба.

Сойер двигался следом за Альпером, и внезапно ему показалось, что перед ним разверзлась Ниагара. Оглушенный, он остановился и задрал голову. Вверху, исчезая в туманной бесконечности, переливались золотые струи.

Медленно продвигаясь вперед, путники вышли к длинной узкой лестнице, зигзагами подобно молнии огибавшей золотой водопад. Только здесь инспектор смог разглядеть, что странные струи, падающие с неба, не более чем обычный для мира изнеров занавес.

— Нам придется подняться на самый верх, — тихо проговорил Зэтри. — Только ступайте тихо. Если кто-нибудь появится, быстро скройтесь за занавесями.

Он раздвинул золотые волокна и указал на маленькую шестиугольную комнату, напоминающую ячейку в пчелиных сотах, с разноцветными переливающимися стенами. Цвета менялись, смешиваясь и вновь распадаясь, в таинственном, завораживающем ритме.

— Не смотрите, эти цвета гипнотизируют, и человек засыпает! — предупредил Зэтри. — Скажи об этом Альперу, он нам еще пригодится.

Сойер, не оборачиваясь, перевел слова хома. Взгляд инспектора был прикован к маленькой женской фигурке в дальнем углу шестигранника. Клей сидела, откинув голову и безвольно уронив руки на колени. Ее сонные глаза неотрывно следили за причудливо изменяющимся рисунком на стене. Взглянув в этом направлении, Сойер оглядел огромную и очень странную комнату. Удивленный, он с большим трудом отвернулся.

Зэтри осторожно постучал по стеклянной стене, но Клей лишь едва пошевелилась, зачарованная игрой света. Старик постучал еще раз, на этот раз громче. Очень медленно девушка повернула голову.

— Хорошо, — удовлетворенно пробормотал Зэтри. — Мы пришли вовремя. Ее еще можно спасти. — Повернувшись, он пристально посмотрел на Сойера. — Человек из другого мира, слушай меня внимательно. У нас только два пути: либо свобода, либо вечное рабство. У меня есть свой план, но он очень опасен. Я хочу, чтобы ты знал — избежать риска нельзя.

Он помолчал и, продолжая смотреть в глаза Сойеру, мягко спросил:

— Отвечай честно. Огненная Птица у тебя с собой?

Клифорд заколебался, он пытался понять, что кроется за странным взглядом старика и за его не менее странным вступлением. Но так и не придя ни к какому выводу, вздохнул и ответил честно:

— Да.

— Я рад, — Зэтри перевел дыхание. — Тогда мы сможем выиграть.

Альпер подозрительно посмотрел на своих спутников, словно начиная о чем-то догадываться.

— Что говорит этот хом? — обратился он к Сойеру. — Переведи!

— Спокойно! — Зэтри резко дернул за веревку и вновь обернулся к инспектору. — Я хочу, прежде чем мы начнем действовать, рассказать тебе еще кое о чем. Ты видишь Клей? Она совершенно беспомощна, и есть только один способ ее освободить: изнеры не охраняют эти камеры потому, что выпустить пленника можно, только заняв его место!

Произнеся это, Зэтри быстро шагнул вперед и всем корпусом налетел на Сойера. Удар отбросил инспектора на стену, и тут он к своему изумлению почувствовал, как та поддается под его тяжестью.

Глава 12

Стены закружились в безумном хороводе. Казалось, они перемещаются относительно друг друга по сложной, но вполне определенной системе. Падая на пол, Клифорд успел заметить, что сила, которая вовлекла его в это бешеное светопреставление, в то же мгновение вытолкнула Клей наружу.

Сойер вскочил на ноги и бросился к прозрачной стене в отчаянной, но тщетной попытке вырваться. Когда первый порыв остыл, он смог разглядеть скрытое маской лицо Зэтри, прижавшегося к стеклу с той стороны.

— Прости меня, — донесся до него мягкий голос. — Я собирался сам занять это место, но ты единственный из нас, кто может уцелеть, у тебя есть шанс, а для любого другого… — Он обреченно махнул рукой.

Клей рухнула перед стариком на колени, но тот нежно поднял ее и поставил на ноги.

Клифорд смотрел на эту картину, с трудом фокусируя взгляд. Переменчивые узоры, бегущие по стене, уже начали действовать: его мозг погружался в гипнотическое оцепенение. Собрав последние силы, он постучал по стеклу.

— Скорее, черт возьми! Я засыпаю. Если ты не собираешься убить меня самым подлым образом и тебе есть что сказать, говори!

— Не смотри на стены, — прошелестело в затуманенном сознании Сойера. — Закрой глаза и слушай. Я тебя не предавал. Только ты можешь спасти наш народ и при этом сам спастись. Если же ты погибнешь, то погибнем и мы все. Если бы у меня была хоть малейшая надежда, я вошел бы в камеру сам. Но только у тебя есть передатчик, и благодаря ему ты можешь сопротивляться внушению. Понимаешь, это сможешь сделать только ты один.

Зэтри взглянул на ничего не понимающего Альпера и дернул за веревку.

— Насколько твоя жизнь в его руках, настолько же его в моих. Я не пожалею никого, даже себя, для достижения той цели, к которой шел всю жизнь. Альпер никогда не согласится вынуть из твоей головы передатчик, поэтому на Церемонию придется идти тебе. И хотя ты жертва, но ты не беззащитен. У тебя есть Огненная Птица. Помни, это твой самый главный и, пожалуй, единственный козырь. Хотя пути наши непонятны тебе, ничего не попишешь, без тебя нам не справиться.

Сойер услышал мелодичный голосок Клей. Он приоткрыл глаза и сквозь плывущие разноцветные узоры увидел, как девушка ошарашенно осматривается по сторонам.

Зэтри мягко встряхнул ее и, повернувшись к пленнику, продолжил:

— Соберись, у нас очень мало времени. Тебя могут забрать в любую минуту. Итак, ты пойдешь на Церемонию, но не как тупой скот, слепо подчиняющийся приказам, а вполне сознательно. Как только почувствуешь, что гипноз одолевает тебя, вызывай Альпера, и он нажмет кнопку. Я ему все объясню. Так мы сможем уберечь твой разум от разрушительного воздействия стен этой комнаты. Никто из хомов не знает, что происходит на Церемонии, однако точно известно, что жертва, прежде чем достаться Огненным Птицам, должна быть полностью лишена воли. А мои люди постараются выступить вовремя. У нас есть взрывчатка, и если удастся разрушить стену дворца и впустить внутрь селлов, то мы спасем тебя. Перед окончанием Церемонии дворец начнет светиться, и все дикари соберутся под его стенами. Для того чтобы натравить их на изнеров, придется проломить стену самого Зала Миров. И когда начнется драка, — глаза хома хищно блеснули, — изнеры попытаются применить свое последнее оружие. Они могут справиться с селлами, тогда у нас останешься только ты. Зэтри внезапно замолчал и внимательно всмотрелся в лицо землянина.

— Ты меня слышишь? — спросил он встревоженно. — Приоткрой глаза. Я хочу убедиться, что ты еще в своем уме. Так. Отлично. Слушай дальше. Если ты увидишь, что изнеры побеждают, выбери момент и прорывайся к Источнику. Ты должен будешь бросить туда Огненную Птицу. Но запомни, сначала ее нужно открыть!

Сойер, едва шевеля губами, пробормотал:

— Но Альпер… Он говорил…

— Да, это так, опасность велика. Изнеры бессмертны, пока Источник их защищает. Мы не способны убить их, но мы в силах разрушить сам Источник. Конечно, это может разнести в клочья весь верхний мир, весь Хоманд. Но!.. — Зэтри горько усмехнулся, — если победят изнеры, мы все равно погибнем. Уж лучше умереть в бою, уничтожив целую армию врагов и зная, что тебя не забудут, чем в одиночку, как раб.

Старик замолчал, переводя дыхание.

— Нам пора уходить. Объясни Альперу, что он должен делать, но не говори о последней части плана. Если он поймет, что Птица от него ускользает, он откажется помогать. — Зэтри смущенно кашлянул. — Посмотри на меня, юноша. Только на секунду. Я не прошу у тебя прощения, я сделал то, что должен был сделать. Ты наша единственная надежда. Но поверь, мне бы очень хотелось пойти вместо тебя. Веришь мне?

— Верю. А о прощении и о том, что ты сделал, поговорим потом, если мне удастся выбраться. Теперь к делу, Альпер, я хочу… Альпер! Зэтри, разбуди его!

Альпер, ничего не понимая в разговоре, слишком долго глазел на цветной хоровод красок и сейчас стоял, безвольно опершись о стену, глядя перед собой абсолютно пустыми глазами. Хом начал трясти старика, пытаясь разбудить. Немного в стороне, прислонившись к стене, замерла Клей, никак не реагируя на происходящее. Выглядела она немногим лучше Альпера.

— Альпер! — снова позвал Клифорд, все еще не рискуя кричать. — Альпер, ты слышишь меня? Проснись!

— Я не сплю, — неожиданно трезвым голосом ответил тот. — Со мной все в порядке! — Ему наконец удалось вырваться из рук Зэтри. — Но, Сойер! Ты хоть соображаешь, куда ты попал? Посмотри вокруг!

Но инспектор не стал оглядываться. С трудом придя в себя после первой волны отрешенности, он больше не хотел открывать глаза. Да и времени на это не было.

— Слушай, Альпер, — начал он, — если хочешь получить Огненную Птицу, сделаешь все, что я скажу. Ты слышишь меня?

— Да, да, — рассеянно произнес старик. — Чего ты хочешь?

Сойер вкратце передал ему свой разговор с Зэтри, но Альпер только бормотал себе под нос что-то непонятное:

— Сердце атома… Танец электронов… Семь оболочек и огненные круги в камере, где пляшут электроны.

Я и раньше предполагал, но только сейчас убедился в этом. Ты понимаешь, Сойер, что…

Клифорд смотрел на Альпера и не мог понять, что происходит с его глазами. Фигура старика вдруг стала расплываться, принимая невообразимые очертания, голос стал дребезжащим, стены камеры мелко дрожали. Казалось, что световые волны, да и звуковые тоже, изменяли модуляцию, согласуясь с вибрацией стен.

— Это циклотрон! — воскликнул Альпер. — Синхрофазотрон, космотрон, называй как хочешь. Какие-то адские силы разгоняют электроны в камере. Представляешь планетарный циклотрон? Где-то здесь должна быть фокусирующая аппаратура, она создает пучок мощных энергоемких лучей. Ты видишь их, Сойер? Это те зеленые лучи. Видишь?

Вибрация тем временем стала совсем невыносимой. Она заставляла дрожать каждый мускул, каждый нерв Клифорда. Лица за стеклом поплыли, перед глазами закружились цветные узоры. Сойер зашатался, теряя сознание. Последними словами, вырвавшимися из его губ, были обращенные к Альперу слова о помощи.

Где-то в глубине черепной коробки возник неясный гул. Постепенно усиливаясь, перерос в звук, напоминавший отдаленное рычание льва.

Золотистый туман, заполнявший его мозг, отступил, и Сойер хрипло выкрикнул:

— Хватит, Альпер! Достаточно!

Грохот в голове стих, превратился в еле слышный шепот.

Осмотревшись, Клифорд обнаружил, что стеклянные стены исчезли. Теперь он находился в центре гигантской сферы, которая, вращаясь, приковывала взгляд, готовая в любой миг погрузить свою жертву в сладостное забвение. Только легкая пульсация в голове мешала Сойеру подчиниться губительному ритму.

В ушах еще звучали последние слова Альпера: «Атом… Танец электронов… Циклотрон…»

Клифорд задрал голову и увидел изнеров. Высоко в сияющем небе возвышалось множество золотых кресел, расположенных кольцом и вращающихся вокруг невидимой оси, проходящей через центр сферы, в которой был заключен Сойер. Из-за большого расстояния крохотные фигурки казались не больше кукол, а число их было столь велико, что человеческий разум отказывался постичь столь грандиозную картину. Создавалось впечатление, что изнеры висят в воздухе, но, присмотревшись, Клифорд заметил призрачное, мерцающее сияние, соединяющее всех членов величественного форума. Но не все места были заняты. Пустовало около двух третей тронов.

«Остальные либо дерутся с селлами, либо исчезли, когда израсходовали свою энергию», — мелькнуло в голове у инспектора.

Посередине образованного сверкающими пьедесталами круга находился яркий до рези в глазах шар. Две богоподобные фигуры возвышались около него, разделенные этим непонятным предметом, пожирая друг друга глазами. Изредка между ними проскакивали зеленые молнии.

Клифорду с трудом удавалось сосредоточиться на каком-либо определенном предмете: сфера, в которой он был заточен, начала вращаться все быстрее по широкой орбите. Глубоко внизу он различал головы, увенчанные стеклянными коронами и с двух сторон прикрытые масками — слепыми, ничего не выражающими сзади и живыми, весело улыбающимися впереди. «Одна смотрит в прошлое, а другая устремлена в будущее», — подумал инспектор.

Орбита, по которой двигалась его тюрьма, незаметно изменялась, и с каждым витком Сойер оказывался все ниже и ниже. Теперь он вращался вокруг коронованных фигур, то приближаясь к ним, то вновь удаляясь. Из сияющего шара вырывались длинные языки пламени. Они переплетались между собой, свивались в невообразимые спирали и исчезали в воздухе, пронизанном золотистым свечением.

Находясь в апогее орбиты, Сойер заметил, что его сфера далеко не единственная в этом искрящемся пространстве. Еще несколько переливающихся всеми цветами шаров кружились вокруг центрального пылающего шара. В каждом из разноцветных шаров замер пленник. Из-за хоровода красок их трудно было сосчитать, но, вспомнив слова Альпера, Клифорд попытался проследить их орбиты. Семь. Семь оболочек, по которым бесчисленные электроны совершают полет сквозь время, вращаясь вокруг ослепительного ядра.

Шар в центре разгорался. Сквозь полуприкрытые веки Клифорд с ужасом увидел, как одна из замкнутых в сферу человеческих фигурок нырнула прямо в центр огненного сгустка. На мгновение темный сгорбленный силуэт мелькнул на ослепительном фоне и сгинул, поглощенный бушующим пламенем. Яростная вспышка резанула по глазам инспектора, но сквозь радужные круги он сумел разглядеть зеленые молнии, вновь зазмеившиеся между двумя замершими около ядра изнерами.

Мысли Сойера беспорядочно метались, в голове царил полный сумбур. Слишком много впечатлений, слишком много непостижимого для простого человеческого разума. Постоянное вращение укачивало, но легкий шум под черепом помогал сохранять сознание относительно ясным.

— Чуть-чуть прибавь, Альпер, — попросил инспектор, и его голос загрохотал, многократно отраженный стенами камеры. — Еще немного. Вот теперь хорошо.

Клифорд подумал о том, насколько искаженным кажется его голос тем, кто слушает его, собравшись около приемника.

— Я ось, — пробормотал Клифорд. — Ось, вокруг которой вращается камера. Сначала я был «протоном», когда, растолкав заряды, вломился в эту клетку, но теперь я «электрон», вращающийся вокруг огненного ядра. Кто может сказать, из чего состоят электроны?

Перед его внутренним взором внезапно возникла жуткая картина: маленькие электроны на своих орбитах, и каждый из них — скрюченный человечек, заключенный в разноцветном шаре. Сойер поспешно отогнал неприятное видение и задумался над более насущной проблемой.

«Ядро имеет семь энергетических оболочек. Чей это атом? Скорее всего урана, ведь именно его выкачивали Крылатые Огни с земного полюса. Электроны движутся по семи орбитам вокруг его тяжелого ядра. Господи, — внезапно осенило Сойера, — да это же Источник!

Источник Миров! И где-то там начинается коридор, соединяющий этот мир с Землей».

Напрягая зрение и щурясь от нестерпимого блеска, инспектор старался проникнуть взором внутрь ядра, чтобы увидеть другой конец коридора, выходящего на Землю. Но это была безнадежная затея. Однако усилие не прошло даром. Благодаря ему Клифорд намного четче увидел разделенные шаром фигуры. Белую, как снег, и черную, как сам космос, с масками, будто плавающими в пустоте.

Богиня и Иете.

Значит, это и есть Церемония Открытия Источника, и только одна из них останется здесь, тогда как другая…

«Интересно, — подумал инспектор, — что может заставить умереть бессмертного бога?»

Тем временем жертвы одна за другой ныряли в пылающее ядро, и все более яркие молнии проскальзывали между соперницами.

«Электроны» с внешних уровней занимали более близкие орбиты, приближаясь к центру. Как только один из них исчезал в пламени, его место занимал другой.

Внезапный толчок вышиб из головы Сойера все мысли. Его камера перешла на более близкую орбиту.

«Замечательно, — мрачно подумал он. — Я уже на шестом уровне, затем свалюсь на пятый, потом на четвертый, и так до самого низа, прямо в ядро…»

Инспектор вздрогнул. Погибнуть только ради того, чтобы дать немного энергии двум сцепившимся изнерам, его никак не устраивало.

«И все же что это за страшное оружие? И каким образом они черпают из Источника свои силы?»

Словно специально для того, чтобы помочь Сойеру найти ответ, яркий свет ядра стал тускнеть. Теперь землянин отлично видел двух женщин, сцепившихся над бездной.

Один из «электронов» чуть замешкался над Источником, будто не желая падать. Возможно, жертва пришла в себя, и сразу же зеленое пламя захирело и начало угасать.

Короткое мгновение Сойер мог разглядывать пылающий шар, не опасаясь за свои глаза. И хотя он не рискнул заглянуть в самую глубь Источника, но двух Богинь, остановившихся, чтобы передохнуть, он рассмотрел как следует.

Огромные злобные глаза Иете, напоминающие глаза змеи, горели тем же безумным пламенем, которое бушевало в Источнике. По ее лицу стекали капли пота. На широкой белой мантии виднелись следы попадания молний — огромные черные пятна. Тело ее раскачивалось из стороны в сторону, усиливая сходство со змеей. Она не могла прервать поединок ни на одно мгновение.

Так же раскачиваясь и глядя со смертельной ненавистью на соперницу, стояла Богиня. На ней была черная мантия, и там, куда попали молнии, ткань светилась ярко-зеленым пламенем.

Неожиданно Клифорд понял, что за оружие использовали изнеры…

Лица врагов были обнажены. Снятые маски они держали на уровне груди, сжимая обеими руками.

Лица Богини и Иете излучали дикую ярость. Ожидание затягивалось. Но вот очередная жертва рухнула в Источник, и схватка возобновилась.

Глава 13

Пламя взметнулось вверх, пронзая багровыми языками все окружающее пространство, искривляя орбиты, по которым неслись прозрачные клетки с заключенными в них беспомощными людьми. Скорость вращения шаров стремительно возрастала. Да, Альпер был прав. Источник Миров напоминал циклотрон.

С каждой новой жертвой Источник выбрасывал все более мощный заряд энергии, но она не распространялась во всех направлениях, подкармливая изнеров, ее сдерживало жесткое силовое поле, разгоняющее «электроны» до головокружительной скорости.

Сойер ничего не мог сказать о природе этого поля, однако был почти уверен в том, что все происходящее каким-то образом связано с магнитосферой Земли, ось которой, проходя через полюс, невидимой иглой вонзалась в Источник.

В циклотроне элементарные частицы, разогнавшись до субсветовых скоростей, испускали сильное излучение, которое специальными устройствами фокусировалось в мощный энергетический луч. В ускорителе изнеров не было искусственной фокусирующей системы, но тем не менее в нем двигались заряженные частицы. Сомневаться в этом не приходилось — отражающие панели, окружающие гигантский циклотрон, уже начали светиться бледным, призрачным сиянием.

Сойер перевел взгляд на Иете.

Глаза ее, устремленные на соперницу, горели, как у кошки. Из укрепленной на груди маски вырывались два нестерпимо ярких изумрудных луча.

— Это, пожалуй, похуже, чем взгляд Горгоны, — пробормотал Клифорд.

Не менее устрашающе выглядела и Богиня. Но больше всего инспектора поразил контраст между застывшими на масках нежными улыбками и неописуемой ненавистью, написанной на лицах их хозяек.

Все больше и больше жертв исчезало в адском котле, называемом Источником Миров, и с каждым мгновением Сойер на шаг приближался к гибели. Но он совершенно забыл о грозящей ему опасности. Все внимание инспектора захватила дуэль.

Соперницы были достойны друг друга. Искусство, с которым они защищались и наносили ответные удары, вызывало восхищение. Сойер прекрасно понимал, что ставкой в их поединке была жизнь, и отдавал должное мастерству, которое они проявляли во время боя.

Внезапно Иете высоко подняла маску, и два изумрудных луча, как два клинка, впились в левое плечо Богини. Женщина пошатнулась, руки ее на мгновение опустились, и повторный удар зеленой молнии пробил мантию. Из ужасной раны хлынула золотистая жидкость.

«Золотая кровь! — пронеслось в потрясенном мозгу Сойера. — Надо же — золотая кровь!»

Едва появились первые капли, как присутствующие в Зале изнеры, ахнув, повскакали со своих мест. Иете издала пронзительный, торжествующий вопль.

Неожиданная тошнота и головокружение отвлекли Сойера от захватывающего зрелища. Его темница вновь сменила орбиту, теперь она находилась совсем близко от ядра. Но инспектор не обращал на это ни малейшего внимания, раздосадованный тем, что на секунду выпустил сражающихся из поля зрения.

Иете допустила ошибку. Решив, что она уже нанесла Богине смертельную рану, Иете слишком высоко подняла маску, служившую не только для нападения, но и для защиты, и это помешало ей парировать ответный выпад Богини. Рукой, залитой кровью, разъяренная правительница сжала свое страшное оружие и начертила им спираль в воздухе. Траектория и скорость ее руки в точности повторяли те же параметры, с которыми энергия двигалась в ядре. По-видимому, Богиня готовилась к последней схватке и собиралась использовать всю силу Источника. Полыхнула слепящая молния, и вслед за этим раздался нечеловеческий крик боли.

Когда языки пламени опали, Сойер увидел, что маска Иете наполовину ослепла. Один кристаллический глаз оказался полностью выжженным.

Ослабев вдвое, Иете попыталась нейтрализовать преимущество врага удвоенной скоростью. Единственный луч ее маски метался, сплетая огненную паутину вокруг закутанной в черное фигуры. Перехватив маску здоровой рукой, Богиня изо всех сил старалась отразить стремительный натиск, свивая вокруг себя защитную сеть.

Энергия Источника быстро иссякала. «Электроны» сыпались в ядро, как горох, всякий раз заставляя пламя вспыхивать с новой силой и вливая в Источник все новые капли быстро расходуемой энергии.

Новый рывок, и Сойер оказался на ближайшей к центру орбите. Еще несколько мгновений — и он попадет в пекло. Посмотрев вниз, инспектор невольно зажмурился. Ярко, очень ярко… Казалось, Источник обжигает не только глаза наблюдателя, но и сам мозг.

Неожиданно боль исчезла, и Сойер увидел все с поразительной ясностью. Окаймленный широким кольцом Источник сверкал, как зеркало. В нем отражалось золотое небо… а в центре Источника что-то бурлило, выбрасывая протуберанцы пламени.

Казалось, слепящий свет вырывается из самого центра мироздания. А может быть, с полюса Земли? Сойер не мог этого понять, да в данный момент это его и не интересовало. Инспектор не мог оторвать глаз от Источника. Его вид подавлял. Сойер падал, и он хотел упасть, он стремился вниз, туда, где пузырился жидкий металл, холодный и блестящий, как ртуть.

«Нет, это не металл», — подумал юноша.

Он отчетливо видел разрозненные пятна, кружащиеся в том же ритме, что пузыри и узоры на стенах его камеры.

— Альпер! — истошно выкрикнул Клифорд, и звук его голоса заметался в тесном пространстве, отражаясь от стен. Глухой, грозный набат зазвучал в мозгу. Дыхание стало напоминать свист самолетных турбин.

Хотя и с трудом, но все же Сойер оторвался от зрелища, полного тайного очарования. Теперь он знал, что представляет собой Источник Миров. Еще никому из людей не удавалось увидеть такое, ни один самый изощренный ум не способен был вообразить ничего подобного.

Вращение ячейки, в которой был заперт Клифорд, приостановилось. Он больше не хотел быть жертвой. Собравшись с силами и подбадриваемый раскатами грома в голове, Сойер отчаянно боролся с магическими чарами Источника.

Он закрыл глаза.

Падение в бездну прекратилось.

Ядро казалось инспектору огромной пастью, широко раскрытой и замершей в ожидании пищи. Но «пища» сопротивлялась, и поверхность зеркала подернулась легкой дымкой, как от холодного дыхания.

Внизу продолжался поединок, однако изумрудные молнии поблекли, а разряды становились все слабее.

Отступив на шаг, Богиня удивленно посмотрела вверх.

Тяжело дыша и опустив одноглазую маску, Иете тоже подняла голову. Узнав землянина, она расхохоталась.

«Вот сейчас, — понял Сойер, — нужно достать Птицу!»

Он не знал, что за этим последует, но другого выхода не было. В любой момент он мог нырнуть в хищную пасть Источника.

Однако какая-то таинственная сила сковала Сойера. И хотя он отлично понимал, что происходит, тем не менее не мог двинуть ни единым мускулом. Вращение ячейки инспектора возобновилось.

— Альпер! — прорычал он. — Давай еще! Только не перестарайся!

Шум в голове усилился, создавая впечатление надвигающегося железнодорожного состава. Он стал невыносимым.

— Хорошо, — прохрипел Сойер. — Оставь так.

Где-то внизу раздался грохот взрыва. Все изнеры, как по команде, повернули головы в направлении непонятного шума. Но следующий взрыв, а за ним страшный треск рассыпающейся стены и звон стекла рассеяли все сомнения. Кто-то пытался взять приступом замок.

Изумленно озираясь, изнеры поднимались со своих тронов. Вероятно, раньше никто и ничто не могло прервать Церемонию Открытия.

Сойера опять потрясла развернувшаяся над ним картина: сонм богов, стоящих в пустоте, и гигантская действующая модель атома у их ног.

Не успело затихнуть эхо второго взрыва, как золотое небо расколола кривая, ветвистая трещина. На прозрачный помост обрушилась целая лавина битого стекла и осколков гранита. Стены Зала Миров разваливались, и в образовавшиеся проломы устремлялись целые полчища дикарей.

Несколько секунд изнеры пребывали в полном оцепенении, настолько их потрясла невероятность происшедшего. Веками укреплялась их уверенность в собственной исключительности и в рабской покорности остального мира, и теперь они не могли никак постигнуть того, что замок пал и в их святая святых ворвались визжащие змееподобные дикари, вооруженные всего лишь ножами.

Богиня первой пришла в себя и ледяным голосом бросила короткую, отрывистую команду. Перекликаясь звонкими, мелодичными голосами, изнеры повернулись к селлам. Жуткое отвращение появилось на лицах богов, когда они стали приближаться к вопящей массе человекообразных существ.

«А ведь это отвращение к себе подобным», — подумал Сойер, вспомнив кровь Богини и золотистую жидкость на кинжале, пронзившем грудь селла.

Две неуязвимые расы сошлись, и началась новая битва.

Укрепленные на затылках изнеров маски с безразличием взирали на Источник, на Сойера и на все, что осталось позади, так, будто это уже кануло в прошлое и больше не имело никакого значения.

Богиня выкрикнула еще одну команду, по рядам изнеров прокатился гул, в котором явственно слышались торжествующие нотки, и тысячи рук взметнулись над головами. Из глазниц поднятых вверх масок вырывались зеленые молнии, освещая дикие, разъяренные лица селлов и холодные, жуткие улыбки изнеров.

Огромный дикарь, намного опередивший своих товарищей, уже собирался схватить первого из своих врагов, когда несколько лучей скрестились на его покрытой чешуей груди. Сойер увидел, как у основания шеи селла появилась страшная рана и он, яростно взвыв, рухнул ничком. Из раны его ударила струя золотистой жидкости. Но это не остановило его, дикарь попытался одной рукой дотянуться до маски, глаза которой были устремлены в небо, а другой сжимал горло сразившего его изнера. Два смертельных врага в каком-то диком танце кружились на стеклянном полу, посреди расширяющейся лужи золотой крови, которая, достигнув края помоста, сверкающим водопадом срывалась в бездну.

Смертельно раненный селл, собрав все оставшиеся силы, бросился вниз, увлекая за собой и изнера. Они пролетели вдоль поддерживающих помост хрустальных колонн, так и не разжав объятий.

Поединок, произошедший на глазах Сойера, заставил его вспомнить о себе. Изнеры тратили слишком много энергии, и Источник каждую секунду мог потребовать новых жертв.

Сосредоточив все внимание на грохоте, сотрясавшем его мозг, Клифорд попытался напрячь мышцы правой руки. Это ему удалось. Теперь он мог действовать. Сосредоточившись, он представил себе, как его шар отодвигается от Источника, переходит на дальнюю орбиту. И шар подчинился… Инспектор смог на какое-то время расслабиться.

Новый рывок потряс тело инспектора. Времени оставалось очень мало. Истощившееся ядро заглатывало жертвы одну за другой, исторгая каждый раз яркие языки пламени.

Скоро оно поглотит всех хомов, и тогда… наступит его очередь…

Стиснув зубы, Клифорд попросил:

— Еще, Альпер.

Это была боль во имя спасения, и ее необходимо было вытерпеть. Сойер думал о том, что заключенные в своих ячейках хомы шли на смерть добровольно. Ядро в атоме притягивает электроны, да и электроны стремятся к ядру. Если достаточно сильно сопротивляться этому притяжению, то, возможно, удастся спастись… Однако магическая пляска теней и красок оказалась столь завораживающей, что долгой борьбы Сойер мог и не выдержать.

Инспектор вновь попытался дотянуться до Огненной Птицы. Рука двигалась чертовски медленно, но это сейчас было единственным, что он в состоянии был сделать для своего спасения.

Битва к тому времени уже разгорелась в полную силу. Селлы, подобно колосьям под серпом, падали под ударами изумрудных молний. Многие из них бросались в пропасть, увлекая за собой одного, а то и двоих изнеров. Весь помост был залит светящейся, нечеловеческой кровью.

Неожиданно Сойер догадался, почему это место называлось Залом Миров. Окружающее Источник кольцо тронов символизировало границу между двумя мирами, отделяя Хоманд от Нижнего Мира.

Мысли об этом не мешали Клифорду выполнять основную задачу. Рука медленно продвигалась к цели, и пальцы уже погрузились в заветный карман. Спасет его Птица или нет — об этом Сойер не думал. Он просто делал то, что должен был делать, каждую секунду и каждым нервом ощущая, как огромная, непонятная сила пытается стянуть его вниз, в самый центр пылающего ядра.

Взгляд Клифорда, брошенный вниз, выхватил из общей картины сражения Иете. Не обращая на селлов ни малейшего внимания, она подбиралась к Богине, которая настолько увлеклась битвой, что ничего не замечала позади себя. Подкравшись достаточно близко, Иете нанесла точный, хорошо рассчитанный удар, поразив соперницу в единственную еще способную держать оружие руку. Маска Богини упала, и по ней дробно застучали золотистые капли. Богиня медленно обернулась.

Что произошло дальше, Сойер рассмотреть не успел, так как его снова тряхнуло, и ячейка еще ближе придвинулась к Источнику.

В голове юноши творилось что-то невообразимое. Сознание, подхлестываемое громовыми раскатами, пыталось управлять обессиленным телом, одновременно сопротивляясь притяжению огненного ядра. Его нервы, мышцы, кости — все стремилось к Источнику, и только стальная воля не позволяла ему совершить это самоубийство.

В сознании Клифорда странным образом уживались два желания: одно звало вниз, к смерти, другое же толкало к жизни, заставляя двигаться руку, вцепившуюся в Огненную Птицу.

Уже находясь на грани обморока, Клифорд увидел, как открываются сияющие золотые крылья.

Глава 14

Энергия хлынула в тело Сойера живительным, приносящим облегчение потоком. Огненная Птица, казалось, рванулась из рук, стремясь вернуться в Источник. Однако если она попадет туда, то единственная для Сойера возможность вернуться на Землю будет потеряна, причем навсегда. Но долго ли он сможет балансировать на краю смерти, борясь с чудовищным притяжением?

У Клифорда не оставалось выбора. Он высоко поднял руку с трепещущими в ней сияющими крыльями. Увидев это, Иете замешкалась, и выпущенная ею молния, вместо того чтобы добить ставшую беззащитной Богиню, ударила в гущу сражающихся, лишь слегка задев ту, которой предназначалась.

Богиня вскрикнула и, спотыкаясь, направилась вокруг Источника к Сойеру, к тому сокровищу, которое он сжимал в руке. Иете, забыв про своего врага, с другой стороны бросилась к юноше.

Неизвестно, что вмешалось в ход событий, то ли сам Источник, то ли Огненная Птица, но стеклянные стены камеры внезапно исчезли, и Сойер грохнулся на помост с высоты шести футов. Иете устремилась к нему. Не зная, как защититься от этой страшной женщины, инспектор вскочил и торопливо заковылял прочь.

Богиня, сверкнув глазами, хрипло выкрикнула:

— Иете!

Потом, превозмогая слабость, она обеими руками подняла свое грозное оружие.

Иете резко повернулась, и в тот миг ослепительный разряд вонзился в единственный глаз маски, лишив ее всякой защиты. Иете с недоумением посмотрела на Богиню, отбросила бесполезный теперь предмет и, расхохотавшись, метнулась к землянину.

Сильный удар сбил Клифорда с ног. Он выронил Птицу и покатился по скользкому от крови полу.

Завладев столь желанным для нее талисманом, Иете издала пронзительный, полный торжества крик, который внезапно перешел в вой смертельно раненного животного.

Две стремительные, безошибочно направленные Богиней молнии прошили насквозь высокое грациозное тело, которое не смогла бы теперь возродить к жизни даже Огненная Птица.

Изнеры умирали медленно. Боль и отчаяние на лице Иете в последний момент сменились железной решимостью. Осознав свое поражение, она хотела сейчас только одного: не дать выиграть сопернице.

Сойеру показалось, что он смотрит замедленное кино. Мимо него по воздуху проплыла золотая Птица, затем когда-то белая мантия с легким шелестом скользнула по его лицу. Зеленые молнии терзали тело Иете, но она продолжала идти вперед, к темной фигуре, очевидно, не думая о смерти.

Богиня и Иете встретились возле бурлящего пламени Источника Миров. Два гибких тела сплелись в борьбе и рухнули в пылающую бездну, унося с собой и свою вражду, и причину раздоров — Огненную Птицу.

Это была смерть не только двух изнеров, это была гибель всей расы богов.

Сцепившаяся пара, угодив в Источник, окуталась странным газообразным облаком, распадаясь на атомы. А затем разрозненные частицы начали склеиваться в какую-то новую фигуру.

Сойер ничуть не удивился, когда за пеленой поредевшего пара начал различать извивающиеся конечности и сверкающие на приплюснутых головах пустые глаза.

Селлы!

Он уже знал, что так и будет. Инспектор наконец понял, что изнеры и селлы — не два народа, имеющие общих предков, а одна, единая раса. Невольно на память ему пришел жутковатый рассказ Стивенсона о докторе Джекиле и его порочном двойнике мистере Хайде. Один человек в двух лицах.

«Интересно, — думал Сойер, — каким образом изнерам удалось перешагнуть пропасть, отделяющую простого смертного от бога? Как им удалось перестроить свой организм? Теперь этого не сможет узнать никто, — вздохнул он про себя. — Однако изнеры сильно рисковали. Ведь достаточно было Источнику перестать поставлять энергию, изотопы, составляющие их тела, становились нестабильными. В результате достаточно долгого перебоя с энергией изнеры неизбежно должны были превратиться в селлов».

Трансформация, происшедшая на глазах инспектора, оказалась отнюдь не последним звеном в этой цепочке изменений вида.

Тела селлов и превратившихся в них изнеров продолжали падать в Источник, другим концом выходящий, как предполагал Сойер, на Землю. По его поверхности, исполняя замысловатый танец, все так же пробегали туманные тени. Но даже там, в глубине Источника Миров, изнеры и селлы не прекращали смертельную самоубийственную схватку.

Затем в глубине бездны, поглотившей Богиню и Иете, Клифорду почудился трепет крыльев, и вскоре у самой зеркальной поверхности замелькали яркие блики света.

Сойер в ужасе попятился. Он однажды уже встречался с этими тварями в шахте Фортуны, но теперь у него не было ни Иете, ни золотого талисмана, и ничто не могло защитить человека от этих адских созданий.

Из неуправляемого Источника ударил фонтан энергии, состоящий из множества крылатых огней. Воздух наполнился высокими, пронзительными криками. Ужас хлынул в Хоманд.

Взлетев высоко вверх, птицы огненными копьями обрушивались на сражающихся, будто притянутые магнитом.

Теперь цикл изменений подошел к концу. Изнеры, оказывается, распадались не на два, а на три элемента, и третий — крылатый огонь — призван был уничтожить первые два.

Повсюду вокруг Сойера раздавались взрывы. Инспектору показалось, что еще немного — и он сойдет с ума. Человеческий разум не в состоянии был выдержать все злоключения этого безумного дня. Понемногу Клифорду удалось взять себя в руки.

Вот какая картина возникла в его мозгу:

«После того как Иете украла из Источника Огненную Птицу, растратившие энергию изнеры стали трансформироваться в селлов, которые, в свою очередь, исчерпав все запасы энергии, превращались в крылатые огни и отправлялись в урановую шахту на Земле, прочно сцепившуюся с Хомандом. Там они жили до полного энергетического насыщения. Иете, несомненно, собиралась оставить все как есть до тех пор, пока не станет Богиней. В общем-то этот процесс мог повторяться бесконечно и был для изнеров абсолютно безопасен, пока различные формы не встречались друг с другом. Но вот Огненная Птица — своеобразный регулятор — была уничтожена, и процесс вышел из-под контроля. Очень похоже на классическое земное превращение: уран 238 — нестабильный плутоний — уран 235 — критическая масса — взрыв».

Наконец последняя неизвестная величина была введена в уравнение.

Гигантский циклотрон содрогнулся. На какое-то мгновение Сойер сквозь хрустальный пол увидел все три элемента слившимися в единое целое — полузмей, полуангел с нестерпимо сияющими крыльями, а затем масса изнера превысила критическую и… грибовидное облако повисло над Хомандом. Громоподобное эхо прокатилось по ближайшим холмам и затихло в отдалении.

В середине хрустального пола дымился обугленный Источник Миров.

Боги оставили Хоманд навсегда.

* * *

К действительности Клифорда вернула нестерпимая головная боль. Инспектор огляделся по сторонам и, заметив брошенную маску Иете, долго, не отрываясь, смотрел на нее. Ему казалось, что Источник взорвался давным-давно — может быть, сто, а может, даже тысячу лет назад.

В проломе показались незнакомые люди, и сначала послышался робкий шепот, а затем радостные крики. Над городом покатился праздничный колокольный звон. Вокруг расстилался счастливый освобожденный мир, но для Сойера развязка еще не наступила. Он стоял в самом центре бывшего святилища изнеров, и к нему, неся с собой смерть, медленно приближался человек в маске.

Энергия, полученная от Огненной Птицы, иссякла, и теперь Уильям Альпер выглядел дряхлым стариком. Он шел неуверенно, ослабевшие ноги с трудом поддерживали его грузное тело.

Вероятно, Альпер подобрал маску на поле боя, когда пробирался к Сойеру, и инспектору показалось очень забавным то, что вместо грозного изумрудного пламени в ее прорезях мигают маленькие поросячьи глазки старика.

Остановившись в нескольких футах от инспектора, старик тихо и печально произнес:

— Ее больше нет. Зачем ты позволил ей исчезнуть?

— Дорога на Землю для нас закрыта, — услышал Клифорд собственный голос. — Можешь убить меня, но это уже ничего не изменит. Нам придется жить в Хоманде.

— Жить здесь? — горько переспросил Альпер. — Долго ли я протяну без Огненной Птицы? Ты-то хоть молод. Ты сможешь найти себе дело, жениться, завести семью. А что делать мне? На Земле я мог править, а здесь…

— Да уж, в этом мире тебя никто не станет слушать, — перебил его Клифорд.

— Эй, Альпер! — донесся знакомый голос, и круглая, коренастая фигура Зэтри появилась в зале.

Сойер не знал, что произошло между двумя стариками, да и не очень этим интересовался. Для него наступила минута последнего, решительного поединка, в котором никто не мог ему помочь.

— Альпер, подожди-ка! — голос хома гулко прокатился под сводами.

— Ждать?! — взвизгнул Альпер. — Чтобы меня опять надули? Ну нет!

Он повернулся к инспектору и злобно процедил сквозь зубы:

— Без Огненной Птицы я очень скоро умру, но ты, ты умрешь раньше!

Правой рукой старик потянулся к передатчику, и Сойер прыгнул на него, заранее понимая, что опоздал.

Целый мир взорвался в его мозгу, наполняя черепную коробку нестерпимым грохотом, словно циклотрон теперь был расположен внутри нее и бешено раскручивал свою спираль, пока Сойер приближался к врагу.

Схватившись за голову, инспектор ощутил под руками твердые края маски. А ведь он совсем забыл о ней и даже не удивился тому, что понимал слова Зэтри.

Краем глаза он заметил, как хом сжал ладонями виски и, сорвав с себя маску, швырнул ее на пол. Лицо его было искажено дикой болью.

Все это промелькнуло перед Сойером за долю секунды, но он успел сообразить, в чем дело, и, рассмеявшись, сорвал с лица созданный изнерами предмет.

Обрушившись на Альпера, он сбил того с ног, но старик, даже лежа, продолжал давить на кнопку. Клифорд не имел ничего против. Он понял, почему у Зэтри было такое несчастное лицо, и знал, что происходит в голове Альпера. Ведь маски — это передатчики, и они многократно усиливали мысли человека.

Навалившись на старика всем телом и не давая тому возможности сбросить губительный прибор, Клифорд нащупал трансивер и еще глубже вдавил кнопку управления.

Альпер заорал. Страшный грохот, всего лишь оглушавший Сойера, разрывал мозг старика на части. Он пытался сопротивляться, но это ни к чему не привело. Инспектор был гораздо сильнее.

Сойер изо всех сил нажимал кнопку, надеясь лишь на то, что старик успеет отыскать скрытый выключатель до того, как эта пытка убьет их обоих, ибо пока трансивер оставался включенным, жизнь Сойера была связана напрямую с жизнью его мучителя.

Пальцы Альпера судорожно шарили по коробке, но Клифорд не решался предоставить старику большую свободу действий.

И вдруг наступила пронзительная, звенящая тишина. Ошалев от внезапной перемены, Сойер приподнялся на локтях и потряс головой. На стеклянном полу что-то негромко звякнуло. Не в силах поверить в невероятную удачу, инспектор осторожно протянул руку и подобрал металлический диск.

Приемник.

Дрожащей рукой он ощупал верхнюю часть черепа. Ничего. Наконец-то он оказался свободен.

Клифорд отпустил Альпера, и тот затих, перевернувшись на бок. Тяжелая голова запрокинулась. Сквозь прорези маски на инспектора уставились серые, уже ничего не видящие глаза.

Поднявшись, Клифорд долго, с некоторой грустью смотрел на покойника. Когда же он повернул голову, то первым, кого он увидел, был Зэтри, семенящий к нему по заваленному обломками полу.

Немного в стороне, возле разрушенной стены стояла Клей. Встретившись с Клифордом взглядом, она робко махнула рукой. Сойер улыбнулся девушке, но с места не двинулся. Он слишком устал для того, чтобы преодолеть разделявшие их несколько ярдов.

Сойер с любопытством разглядывал сожженный Источник. В нем больше не было ничего пугающего — просто груда оплавленного металла.

А где-то там, на другом конце разрушенного туннеля, осталась недостижимая теперь Земля.

Сойер думал о том, что ему не в чем себя упрекнуть. Он сделал все, что был должен, и даже кое-что сверх того.

А там, на родной, потерянной навсегда планете, в городе Торонто чья-то рука напишет на его досье одно короткое слово: «Закрыто».

Сойер тряхнул головой, чтобы отогнать это видение. Теперь у него другой дом — Хоманд.

Повернувшись к ожидающей его девушке, Клифорд с трудом встал и, покачиваясь, направился в ее сторону.

«Человек, — думал в этот момент Сойер, — способен жить в любом мире. Я молод, и если постараться, то и у меня может быть все хорошо. Но Землю я не забуду. И каждый раз, когда напьюсь, если, конечно, в этом мире есть аналог виски, я буду рассказывать о ней часами, о зеленых лесах и голубых озерах своей родины».

* * *

Сквозь прорези улыбающейся маски мертвые глаза Уильяма Альпера равнодушно взирали на Сойера, бредущего над золотистой бездной.

Ось времени (Перевод с англ. Е. Фенлар)

1. Рио. Встреча

То, что этого никогда не было, я могу доказать. Ира Де Калб заставил меня ждать уйму времени, прежде чем позволил мне описать эту историю. Теперь я могу рассказать о том, чего никогда не происходило. Начну с парадокса. Главный парадокс этой истории в том, что в ней отсутствуют парадоксы. Все в ней происходит согласно законам логики. Не человеческой, конечно, и не в рамках логики этого времени и пространства. Я не знаю, совершат ли люди снова когда-нибудь путешествие, подобное тому, которое совершили мы. Возможно ли будет попасть в это скрещение различных измерений, где плавают миры. Плавают вечно и никогда, плавают в пространстве и вне его, плавают по оси, протянувшейся через время от самого начала до самого конца. От самого истока времен, от первых туманностей, где материя еще только начинала обретать вес, до самого конца, до абсолютной энтропии, когда вся структура космоса рухнет и превратится в хаос, тянется эта ось. От рассвета до темноты. От начала до конца. И как наш материальный мир нанизан на ось пространства, тянущуюся через все Мироздание, так и сфера времени нанизана на свою ось, ось времени. Вселенское Божественное ожерелье, порожденное пустотой и пожираемое в конце времен плазмой.

Я этого никогда не мог представить себе этого целиком, понять до конца, это было выше моего понимания, и потребовались объединенные знания трех великих цивилизаций, разделенных во времени, чтобы создать такую концепцию, в которую даже сама Вселенная входит лишь как незначительный элемент. И даже этого оказалось недостаточно для полного сознания. Понадобилось то, чего даже я, теперешний, никогда не смогу описать более или менее реалистично, хотя и видел его собственными глазами — лицо Эа.

Видел его сквозь время, которое еще наступит, сияющее в пурпурных сумерках на агатовом небе. Оно говорило со мной шелестом ветра, вечно несущегося над мертвой пустынной Землей. Я думаю, что Лицо Эа во все времена будет находиться там, на пустой поверхности мертвой планеты, смотреть, как бесконечные дни сменяются ночами, долгими, как столетия. Оно навсегда останется в вечности памятником людям, а мертвая земля, принявшая в себя человечество, будет служить Лицу, как и прежде, когда только рождалась и жила, стремительно приближаясь к своему концу. Я был там. Я видел его. Был? Буду? Могу быть? Теперь уже не знаю.

Знаю точно другое — из всех историй, рассказанных на Земле, эта больше любой другой заслуживает того, чтобы быть рассказанной.

Все началось с того, что я был вовлечен в эксперимент. Теперь, когда я понимаю, что настоящее, прошлое и будущее — всего лишь каменные плиты тротуара, порядок которых может быть нарушен, я знаю, что первый шаг был сделан два месяца назад. Это было в этом времени и пространстве, вернее, во времени и пространстве, которые существовали два месяца назад…

Что такое жизнь? Для меня это Большая Гонка, которая начинается с момента рождения. Ты вскакиваешь на тобогган, мчишься с горы, в конце которой падаешь. Заезд только один, и бесполезно требовать еще одну попытку. Тебя просто оттолкнут, потому что слишком много людей ждет своей очереди. Тебе дается всего лишь сорок-пятьдесят лет. Это все, что у тебя есть.

Я добровольный пленник тобоггана уже тридцать пять лет. Джереми Кортленд. «Денвер Порт», «Фриско Ньюз», «Бюллетень Эй Эм», «Эй Пи», «Тайм», «Кольер»… Иногда штатный сотрудник, иногда на подхвате. Я наклонялся с тобоггана, пытаясь срывать плоды со стремительно пролетающих мимо плодовых деревьев, иногда попадались нормальные, но чаще довольно странные. Я много ездил по всему свету — наверное, в сидении моего тобоггана была заноза, с самого детства я ерзал и не мог сидеть спокойно, все время пытаясь ухватить пролетающее мимо меня. Многие годы в самых разных газетах под сообщениями можно было увидеть черную строчку: «Передано по телеграфу Джереми Кортлендом».

Россия, Китай… Батискаф Пикара, войны, сверхзвуковые и межпланетные корабли, Большой Глаз Паломара… Забастовки шахтеров… Грязный фермер в Северной Дакоте, ни с того ни с сего обретший дар творить чудеса. Конечно, никто из его многочисленных пациентов не излечился, что, впрочем, нисколько не подорвало доверие к нему.

Большая Гонка. Я хватал по пути все, до чего смог дотянуться. Женитьба, развод, множество мелких связей, долгие поиски работы и денег. В общем, жизнь не сахар, но я и не ждал Рая.

Мои глаза, когда-то яркие, потускнели и перестали быть такими ясными, как раньше, кожа на лице стала одутловатой, к подбородку прибавился второй, но гонка продолжалась, и заноза в сидении никуда не пропадала. Скрываясь от алиментов, я махнул в Бразилию для участия в подводных исследованиях бассейна Амазонки. По приезде я описал свои впечатления и продал рукопись в «Эй Пи». В тот же день я прочел в газете, что созданы искусственные 105 и 107 элементы таблицы Менделеева. Астатин и Фракций — недостающие звенья в периодической таблице. Когда-то, пару биллионов лет назад, их было полно, а затем они распались на другие элементы, но Собор и Гиорде воссоздали их при помощи большого циклотрона.

Рядом с этой заметкой я увидел большой заголовок: «Вторая жертва, погибшая от загадочных ожогов», но тогда я не задумался над этим. Такие смерти от странных ожогов уже происходили в США, но теперь они, кажется, распространились и на Южную Америку. В этой же газете была еще одна заметка, касающаяся меня лично, но тогда я даже не подозревал об этом: Ира Де Калб начал работу над чем-то в высшей степени секретным. Секрет Полишинеля, проект настолько секретный, что о нем мог узнать в Рио каждый, у кого были деньги, чтобы купить газету. У меня же здесь была своя, довольно странная проблема.

Все это происходило за шесть недель до того странного события. Вы подумаете, что это парадокс, но если вы поймете, что я хочу сказать этим, то вы поймете, что это не так.

Я шел по тенистой аллее, ведущей к улице Овидор. Я не могу сказать, что я делал здесь летним утром в три часа. Я много выпил предыдущей ночью, играя в «шмен-де-фер». В кармане пиджака у меня топорщилась солидная пачка банкнот, а в кармане плаща — другая. Я шел, опустив голову, и видел, как в лунном свете сверкают носки моих ботинок. Небо тоже сверкало — звездами. Улица сверкала огнями фонарей. Весь мир сверкал вокруг меня.

Я стал богат и намеревался теперь покончить со всем, купить маленький домик в Петрополисе и наконец-то засесть за академический обзор современной жизни, который я давно собирался написать. Я думал об этом, хотя и был пьян. Но ведь я протрезвею, а решимость моя останется.

Я редко принимал серьезные и ответственные решения, но это было крайне серьезным, и я знал это. Вот здесь, на освещенной луной аллее, происходит поворот в жизненном пути Джереми Кортленда. Что произошло затем, я так никогда и не узнал потому, что, к счастью для меня, я был слишком пьян и просто не мог этого понять. Я просто не смог это даже отчетливо разглядеть.

Оно появилось из черной тени и с распростертыми руками двинулось в мою сторону. Две руки коснулись меня, но они не хотели этого, в этом я уверен. Они прошли мимо моих ушей, и я услышал звук, напоминающий шипение. В моем мозгу что-то лениво зашевелилось, как будто откуда-то из глубины выплыла забытая мысль, забытая давно и прочно.

Я прикоснулся к нему, но лучше бы я этого не делал. Я думал о моих деньгах. Рука моя приблизилась к чему-то, я до сих пор не знаю к чему, могу только сказать, что оно было гладкое и обжигающее. Теперь я думаю, что обожгло меня трением. То, к чему я прикоснулся, вращалось с неимоверной скоростью, хотя зрением обнаружить это было невозможно. Трение сожгло кожу на тех частях ладоней, которые прикоснулись к нему. Я читал, что когда касаешься чего-то, раскаленного добела, в первый момент оно кажется холодным, но в тот момент я не знал еще, что обжегся. Я крепче прижал ладонь к… не знаю к чему, но оно быстро удалилось от меня, а я остался на месте, тряся ладонью, которую жгло. Я смотрел вслед чему-то черному, удаляющемуся от меня с пугающей скоростью.

Я был слишком ошарашен, чтобы закричать, а к тому времени, как пришел в себя, вообще стал сомневаться в том, было ли что-нибудь на самом деле. Через десять минут я обнаружил, что деньги мои исчезли. Вот так, значит, это не стало поворотным пунктом на моем пути, но если бы этого не произошло, я бы никогда не встретился с Ира Де Калбом. Так что, может быть, это и был поворотный пункт.

Иногда мозг наш бывает ужасно медлительным, так же как и чувства. Рука не знала, что она обожжена, а мозг не мог осознать того, что возникло передо мною. Он просто отказался воспринимать то, чего не может быть.

Я вернулся в свой отель и лег в постель, пытаясь убедить себя, что встретил вора. Поделом — не шляйся по ночному городу набитый деньгами. Вор забрал деньги — вот и все. Он… или что-то другое, на краткий миг лишь коснулось меня. Все это было слишком невероятным, но раз произошло, значит, было возможно, и мозг должен примириться с этим. С этой мыслью я заснул, но ненадолго. Рано утром я подскочил на кровати от очень странного ощущения, какого я не испытывал никогда в жизни, и даже встреча не улице Овидор не могла затмить его.

Ощущение возникло во мне в области солнечного сплетения — беззвучный взрыв энергии, будто во мне внезапно родилось солнце. Я не могу подобрать слов, чтобы описать свои переживания, но в тот момент я чувствовал, что от этого таинственного источника по моему телу расходились круги жизненной энергии, невероятной первобытной силы. Время перестало существовать для меня. Я лежал и буквально купался в энергии, и новая кровь бурлила в моих жилах. В тот момент я почти понял, что со мной происходит, но кто-то внезапно отключил источник энергии.

Я резко вскочил, вконец опустошенный, лишившись чудесной энергии. Мною овладел ужас от понимания того, почему это произошло и что было причиной отключения энергии. Голова моя кружилась от резкого движения. Серый цвет рождающегося дня окрасил небо и осветил комнату. Я сидел, сжимая голову руками. Я точно знал — где-то погиб человек.

Я хотел снова лечь и уснуть, но зачем-то кое-как оделся и, преодолевая боль в голове, собрав нервы в кулак, вышел на улицу и нашел зевающего таксиста. Видите, я даже знал, где должен находиться труп. Я не мог знать заранее, куда именно нужно ехать, но двинулся в правильном направлении. И я нашел его. Он лежал недалеко от фонтана, на небольшой площади возле того места, где я встретился с вором.

Утро было холодным и спокойным.

Это был индеец, возможно, бродяга. Я стоял на пустынной площади, смотрел на него, слыша, как по городу уже начинают ездить машины. Если бы меня застали здесь, это было бы слишком подозрительно. Я еще никогда не видел людей, умерших от ожогов, но откуда-то знал: причиной смерти было именно это. Собственно говоря, он и не обгорел в полном смысле этого слова. Я смотрел на его изъязвленную кожу, и что-то кольнуло. Мне показалось, что его ожоги от трения, и, посмотрев на собственные руки, сразу понял, что раны индейца — близняшки моим. Я стоял и переводил взгляд со своей ладони на кожу этого человека… и вдруг все произошло снова. Снова где-то в животе произошел взрыв, снова вспыхнуло солнце, снова по жилам заструилась живительная энергия.

Я подал свои заметки в «Эй Пи». В Рио уже произошло пять подобных убийств, прежде чем я решил покончить с этим, опубликовав в газете рассказ обо всем, что произошло со мной. Этот рассказ о загадочных смертях с присовокуплением ошеломляющих подробностей о моей способности раньше всех обнаруживать трупы был напечатан даже в американских газетах.

Сейчас, размышляя над этим, я понимаю, что меня не арестовали по обвинению в убийстве только лишь потому, что не могли представить, каким образом я мог его совершить. К счастью, рука моя зажила раньше, чем полиция и газеты обнаружили таинственную связь между мной и убийствами.

После пятого убийства я махнул в Нью-Йорк. Мне казалось, что если я уеду из Рио, то убийства прекратятся. Вполне возможно, что они начнутся в Нью-Йорке, однако я все же решился. Кроме того, я чувствовал себя не лучшим образом.

2. Пятно и камень

В аэропорте меня ждала записка. Сам мистер Роберт Дж. Аллистер пожелал видеть меня. Я был потрясен. Аллистер был владельцем нескольких газет и иллюстрированных изданий, тиражи которых были сравнимы с тиражами «Лайф» и «Тайм». Я тут же, из аэропорта, позвонил ему, чтобы договориться о встрече на завтра, но он хотел меня видеть прямо сейчас. Я вошел в здание, прошел через холл, где толпились люди. Из приемной меня без лишних церемоний провели прямо в «святая святых», и я даже подумал, что, наверное, недооценивал себя все прошлые годы.

Сам Аллистер поднялся из-за стола и протянул мне руку. Я прошел вперед, утопая в пушистом персидском ковре по щиколотки. Он пригласил меня сесть. Вид у него был усталый и гораздо менее бодрый, чем на фотографиях в газетах.

— Значит, вы и есть Джереми Кортленд, — заговорил он неожиданно высоким голосом. — Я наблюдал за вашей работой в Рио. Очень и очень… неплохо. Не хотели бы вы оставить ее на время?

Я открыл рот от изумления, а он устало улыбнулся.

— Я хочу предложить вам поработать на меня, — продолжил он. — Я объясню. Вы знаете Ира Де Калба?

— Это тот самый? Новый Эйнштейн?

— В некоторой степени. Он дилетант, хотя, возможно, и гений. Его ум скачет, как кузнечик. Вы наверняка слышали, что Де Калб разработал новую область математики, но даже не подумал ее практически использовать. Он… впрочем, вы все сами поймете, когда познакомитесь с ним. Сейчас он занимается чем-то совсем новым, очень новым и очень важным. Я хотел, естественно, чтобы кто-нибудь об этом написал и предложил ему, а Ира Де Калб потребовал вас.

— Почему меня?

— У него есть свои соображения по этому поводу, и, может, он вам объяснит все, но я не могу. — Он протянул мне контракт. — Ну так как?

— Хорошо, я попытаюсь, — сказал я. — Но если эта работа мне не понравится…

— Понравится, — угрюмо ответил Аллистер. — Когда вы познакомитесь с Ира Де Калбом, вам понравится, гарантирую.

Дом Де Калба вписывался в склон горы, как будто ее построил сам Френсис Ллойд Райт, и когда я взобрался наконец на верхнюю террасу по ступеням из серого камня, то уже едва дышал. Служанка оставила меня в комнате и предложила подождать.

— Мистер Де Калб ждет вас, — сказала она, — но он будет через десять минут.

Одна из стен комнаты, в которой я оказался, была стеклянной, и через стекло открывался вид на Аппалачские горы, покрытые изумительными по красоте лесами. В комнате кроме меня находилась женщина, и я сразу узнал ее, хотя мог видеть только очертания прекрасной фигуры на фоне льющегося из окна света. Она встала из-за стола, когда я вошел.

— Доктор Эссен! — воскликнул я. И сразу проникся уважением к своей будущей работе. Не может быть, чтобы такие люди, как Ира Де Калб и Лотта Эссен, собрались вместе из-за какой-то ерунды. Я знал доктора Эссен потому, что дважды брал у нее интервью сразу после Хиросимы. В то время меня интересовал ее совместный проект с Фришем и Меснером. Мне очень хотелось спросить, что она делает здесь, но я удержался от расспросов. Немного зная ее, я понимал, что узнаю много больше, если она захочет говорить сама.

— Мистер Де Калб попросил меня встретить вас, мистер Кортленд, — сказала она приятным мягким голосом. — Я очень рада снова встретиться с вами. У вас в Рио было небольшое странное приключение, не так ли?

Она снова лукаво улыбнулась мне. Ее нежное лицо обрамляли коротко остриженные волосы, а глаза… светло-серые, почти стальные, разили, как копья, если вы прямо встречали ее взгляд. В целом она производила впечатление мягкой и нежной женщины, но ее быстрый пронзительный взгляд пугал, словно предупреждая, что в этой мягкой усталости есть что-то от пантеры, приготовившейся к прыжку. Этот взгляд открывал то, что скрывала модная прическа, — умную голову с изощренным мозгом.

— Я разрешу мистеру Де Калбу рассказать вам все, — сказала она. — Вы оказались вовлечены в одну историю гораздо больше, чем полагаете. — Она помолчала, не глядя на меня. Носком лаковой туфельки он подцепила угол ковра. — У нас есть немного времени до прихода Де Калба, и я хочу оценить вашу реакцию на… на кое-что. Идемте со мной.

Мы вышли в холл, опустились по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, и оказались в большой, великолепно обставленной комнате. «Кабинет Де Калба», — подумал я. Однако все книжные полки были пусты, и на всем лежал слой пыли.

— Камин, мистер Кортленд, подойдите — сказала Эссен, показав рукой на камин.

Я подошел ближе и опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть то, на что указывала Эссен. Это был обычный камин из обычного камня, но на одной стороне его было какое-то пятно. Бешено закружились мысли, и я понял, что значит, когда говорят, что время остановилось. В голове одновременно вспыхивали и гасли тысячи разных образов и мыслей, но в тот миг, когда я увидел пятно, то сразу понял: трансмутация. Не знаю, почему я так подумал. Затем, не успев прийти к какому-либо разумному выводу относительно того, что происходит со мной, я вновь очутился в той аллее в Рио, в три часа утра. Снова движение чего-то темного из закоулка. Я опять слышал шипение в ушах, ощущал ожог от прикосновения. Я вспомнил взрыв источника энергии во мне в тот момент, когда происходила смерть человека. Я знал, что все это связано между собой — и то, что произошло со мной, и это пятно на камине. У меня не было никаких оснований для такого вывода, не было доказательств, но я был железно уверен в своей правоте.

Я, не спрашивал ни о чем, просто внимательно осматривал камин. Пятно было неправильной формы. Казалось, что камень в этом месте перешел в какое-то другое состояние. Оно была мне совершенно неизвестно. Серый цвет камня обрывался внезапно, и начиналось другое вещество, почти прозрачное, с темными прожилками и крупными зернами на деревянных панелях, которыми были обшиты стены. На ковре, висящем рядом с камином, тоже было точно такое же пятно. Я посмотрел на доктора Эссен.

— Не прикасайтесь к нему, — сказала доктор Эссен.

Но я и не собирался, мне было не нужно касаться его, чтобы узнать, каковы будут последствия. Я знал, что, прикоснувшись, получу ожог как от трения, хотя все казалось абсолютно неподвижным. Доктор Эссен, похоже, тоже это знала, я понял это по выражению ее лица. Я еще раз вгляделся в прожилки в пятне. Причудливо перекрученные между собой, они казались совершенно инородными в теле полупрозрачного материала.

Я поднялся.

— Что это? — голос мой чуть дрожал.

— Это Некрон, — ровным голосом ответила она, так внимательно глядя мне в лицо, что мне стало не по себе. — Так назвал это вещество мистер Де Калб. Слово ничем не хуже и не лучше других. Это… это новый вид материи, мистер Кортленд. Вам приходилось встречаться с чем-то подобным? — Ее глаза буквально сверлили меня.

— Пожалуй, нет, — ответил я. — Но…

— Хорошо, я понимаю, — прервала она меня. — Просто я хотела убедиться кое в чем и убедилась. Пойдемте отсюда, и ради Бога, прошу вас, не задавайте никаких вопросов, пока вы не просмотрите запись.

— Запись? Что…

— Ее нашли во время раскопок на Крите. Она очень любопытная. Вы увидите ее. Идемте.

Она заперла дверь.

Мистер Де Калб был похож на древнюю греческую статую и не выглядел на свои 47 лет. Он был похож на юношу, высокого, прекрасно сложенного, волосы его были коротко острижены. Его лицо было спокойно, и, казалось, никакие переживания или невзгоды не смогли избороздить морщинами его гладкий лоб. По всему было видно, что он прекрасно владеет собой и умеет подавлять свои эмоции. Это было лицо Будды, спокойное, сосредоточенное, но в глазах его была одна странность: я не мог определить их цвет. Они, казалось, были затянуты пленкой, как у кошек. «Светло — голубые, — подумал я, — а может, серые или совсем бесцветные».

Он крепко пожал мне руку, опустился в кресло и, вытянув длинные ноги, казалось, забыл обо мне, но затем хмыкнул и стал рассматривать меня своими бесцветными глазами. Во всех его движениях, дикции, манере говорить — во всем чувствовалось, что он презирает весь мир и всех людей, наверное, кроме себя. «Ну что же, — подумал я. — Он имеет на это право. Он гений».

— Рад приветствовать тебя, мистер Кортленд, — сказал он. — Ты мне нужен. Не из-за твоего ума, которого у тебя не так уж много, и не из-за твоих физических достоинств, которые наверняка пострадали в схватке с неумолимым временем, но я уверен, что мы сможем работать вместе.

— Меня послали сюда взять у вас интервью для газеты, — сказал я.

— Нет, — Де Калб поднял палец. — Ты ошибаешься. Роберт Аллистер, издатель, мой друг. У него есть деньги, много, и он хочет, чтобы весь мир служил ему. Ты заключил с ним контракт и теперь должен делать то, что скажет он, а он сказал, что ты будешь работать со мной. Ясно?

— Предельно, — ответил я. — Небольшая поправка: так я работать не стану. В контракте ясно сказано, что я буду репортером, но там нет ни слова о рабстве.

— Ты и будешь репортером. Бога ради, я дам тебе интервью, но прежде всего запись. Я не вижу смысла в бесплодном споре… Доктор Эссен, не будете ли вы так любезны… — и он кивнул на шкаф.

Она достала из шкафа пакет и передала его Де Калбу. Человек с профилем античной статуи положил пакет на колени и забарабанил по нему пальцами. Пакет был размером с портативную пишущую машинку.

— Я показывал его только доктору Эссен, — сказал он.

— Я польщена, Ира, — сухо сказала Эссен.

— Теперь я показываю это тебе, — нисколько не смутившись, продолжил он.

Де Калб протянул мне пакет.

— Положи его на стол, придвинь стул, садись. Прекрасно. А теперь разверни.

Они оба наклонились вперед, выжидающе глядя на меня. Я видел помятый металлический ящик, прямоугольный, серо-серебряного цвета, выпачканный в грязи.

— Это неизвестный нам металл, — сказал Де Калб, — я думаю, что это сплав. Его нашли пятнадцать лет назад во время раскопок на Крите и прислали мне. Они не могли открыть его, и он оставался запертым до недавнего времени. Ты, наверное, понял, что этот ящик с секретом, и мне понадобилось долгих четырнадцать лет, чтобы разгадать его. Сейчас я открою ящик для тебя.

Руки Де Калба мягко легли на поверхность ящика, но пальцы, нажимающие в разных местах, побелели от напряжения.

— Сейчас ящик откроется. Но я не буду смотреть. А вы, Лотта? Я думаю, что нам обоим не следует этого делать, пока мистер Кортленд…

Больше я не слушал, потому что ящик стал медленно раскрываться. Он раскрывался, как драгоценный камень или цветок, все грани его, плоскости, ребра смещались друг относительно друга, переливаясь разными цветами, и вскоре движение прекратилось. Передо мной оказался… кристалл? Ребра, грани, углы… И тут же в моем мозгу началось движение. Как струна откликается на вибрацию камертона, так мой мозг отреагировал на странное воздействие этого ящика. Как будто невидимый мост протянулся между ящиком и моим мозгом. Словно в моем мозгу раскрылась книга, и ее страницы начали переворачиваться. Время спрессовалось в микроскопический комок. Листы книги вертелись с бешеной скоростью, открывая мне свое содержание. В моем мозгу воспроизводилась запись. Вся история Жизни мгновенно пронеслась перед моим внутренним взором, но мозг не успевал реагировать, не успевал запоминать. Я все видел, но сразу же забывал. Мозг тонул в водовороте информации. Нет, я забывал не все. С красного неба над пустынной планетой на меня смотрело Лицо. Лицо Эа. Комната закружилась передо мной.

— Возьмите, — промурлыкала у меня за спиной доктор Эссен.

Все еще не приходя в себя, я посмотрел перед собой и увидел стакан виски. Не знаю, был ли я без сознания, но в глазах у меня стоял туман, комната плыла перед глазами. Я с благодарностью выпил виски.

3. Видение времени

— Что ты видел? — прозвучал голос Де Калба.

— Вы… Вы тоже видели это? — Виски помогло мне справиться со стрессом, но я был еще не совсем в себе. Я не хотел говорить о том, что промелькнуло у меня в мозгу за бесконечно короткие мгновения. Впрочем, и о том, что ускользнуло, тоже, но все же мне надо было поговорить об этом.

— Я видел это, — торжественно, но угрюмо сказал Де Калб. — Лотта тоже. Теперь ты. Нас трое. Все мы видели одно и то же, но три свидетеля одного происшествия расскажут о нем по-разному. Каждый видит в соответствии со своим интеллектом и адаптивными возможностями психики. Что видел ты?

Я взял стакан с остатком виски. Мысли мои тоже кружились в голове. Такие же терпкие и жгучие. Еще десять минут, подумал я, и мысли мои исчезнут.

— Красное небо, — медленно заговорил я. — Пустынная земля. И… — Я замялся. Слово застряло у меня в горле. Я не мог произнести его.

— Лицо, — нетерпеливо подсказал мне Де Калб. — Ты видел лицо, продолжай.

— Лицо Эа, — выдохнул я.

«Откуда мне известно имя? Эа и время… время…» — Внезапно виски выплеснулись из стакана. Реакция была такой сильной и неожиданной, что я не мог управлять собой. Держа стакан обеими руками, я поднес его к губам и жадно выпил. Через минуту я успокоился и снова овладел собой.

— Время, — осторожно сказал я, позволяя мысли овладеть моим мозгом, подобно холодной темной волне. — Время. Далекое будущее. Многие тысячелетия после нас. Все это есть там, в Записи. Возникали и погибали великие цивилизации, одна за другой, пока… Пока не остался один город. Это был последний город — город Лица.

— Ты видел, что это город? — Де Калб даже приподнялся. — Мне, чтобы понять это, понадобилось три просмотра Записи.

— Я не видел его. Я просто… знаю.

Я закрыл глаза. Передо мною снова появилась пустынная земля, темная, почти черная, под кроваво-красным небом. Я знал, что Лицо огромно. Оно было высечено в скале, и я был уверен, что сделали это человеческие руки, но создавалось впечатление, что лицо это существует вечно. Казалось, что однажды оно проснется, сделает гримасу отвращения и освободится от нагромождения камней, бросив прощальный взгляд на вечность, сквозь багровую ночь этого мира.

— Там есть люди. Я чувствую их. Чувствую их мысли. Люди в громадном городе за Лицом…

— Это некрополь, — сказал Де Калб. — Но… Да, пожалуй, это город.

— Улицы, — сонно говорил я, глядя в пустой стакан. — Многоэтажные дома. Люди ходят, разговаривают, живут, думают. Почему вы думаете, что это некрополь?

— Позже, продолжай.

— Мне очень хочется, но я не могу, все уплывает.

Я закрыл глаза, вспоминая Лицо. У меня были силы, чтобы заставить себя вспоминать, но не хотелось вновь сталкиваться лицом к лицу с вечностью. На Лицо Эа было жутко смотреть, в нем было все, было ощущение бесконечной сложности, мудрости, всезнания, всего того, что недоступно простому смертному. Я мучился, даже думая о нем.

— Это портрет? — спросил я. — Или просто символ? Что это?

— Город, — просто сказал Де Калб. — Народ, Судьба, призыв о помощи и еще очень многое, чего нам не понять никогда.

— Но… но будущее! — воскликнул я. — Этот ящик, разве его не нашли на развалинах Крита? Ведь его нашли в старых развалинах? Разве можно в прошлом найти то, что говорит о будущем? Это бессмысленно!

— Именно так это и выглядит для того, кто не понимает природу времени, — в голосе Калба послышалось презрение. Он откинулся в кресле и сложил руки на груди, глядя на меня серыми глазами.

— Ты читал Шпенглера, Кортленд? — спросил он.

Я поморщился и кивнул.

— Я понимаю, он действительно раздражает, но он гений. Он описал то, что случилось с городом Лица. Общество тянется от «культуры» к омертвению, окаменению цивилизации. Именно это и случилось с городом Лица. Я использовал глагол в прошедшем времени для этого некрополя будущего. Он существует. Он так же реален, как Рим и Вавилон, но люди в нем не люди в том смысле, как это понимаем мы. Они, скорее, боги для нас.

Он посмотрел на меня, как бы ожидая возражений. Я молчал.

— Они боги, — продолжал Де Калб. — Шпенглер ошибался, полагая, что цивилизация развивается по простой дуге. Достаточно сравнить Рим XIII и Рим XVI века, чтобы заметить, что он вновь возродился и занял свое место в человеческой цивилизации. Я не собираюсь спорить со Шпенглером, но я не согласен с его идеей о символической ценности города как единицы культуры. После того, как ты посмотришь запись не один раз, ты поймешь, что я имею в виду.

Он замолчал, придвинул к себе вазу с фруктами, взял апельсин, долго рассматривал его, а затем заговорил снова:

— Сейчас я хочу показать тебе кое-что на примере этого апельсина. Город Лица прошел путь своего развития и стал некрополем. Когда-то Рим тоже был некрополем, а Нью-Йорк еще будет. Но это вовсе не будет означать конец цивилизации, так как город — это еще не весь народ. Еще остаются маленькие городки, которые будут только процветать, избавившись от тирании мегаполиса, от доминирующей роли метрополии. Когда темные века опустились на Европу, это не было концом цивилизации. Просто возникли и стали развиваться новые, но город Лица — совсем другое дело. Он действительно некрополь, вокруг него нет деревень и поселков, во всем мире существует только он — город, где живут люди. Но они не люди — они боги.

— Значит, это не некрополь, — заметил я.

— Для нас он некрополь.

— Почему?

— Ты видел мой камин, видел пятно на нем. Это пятно разрастается! Медленно, но верно, и по мере увеличения пятна скорость роста увеличивается. Это произошло и в том мире. Он стал весь некронным, кроме самого города. Разве ты не почувствовал этого, когда смотрел Запись? Нет? Еще почувствуешь. Жители города не могут спастись, когда против них сама Вселенная. Они обратились к нам, и у нас есть шанс, мы можем спасти их. Пока я не знаю, как, но знают они, иначе бы не обратились к нам.

— Подождите, — сказал я. — Давайте проясним ситуацию. Что вы хотите от меня лично? Что могу сделать я и почему именно я?

Де Калб заворочался в кресле, тяжело вздохнул и уставился на апельсин так, как будто видел его впервые в жизни.

— Ты прав, Кортленд. Давай рассмотрим факты. Первое — Запись. Она, по сути, книга, но не книга, сделанная человеком, и постигается не чтением. Ее содержание проникает прямо в мозг, и каждый раз, когда ты просматриваешь весь объем информации, в мозгу что-то оседает. В Записи есть и то, что наш мозг не в состоянии воспринять, и оно ускользает от нас… Ящик был найден на Крите, где пролежал под землей три, может пять тысяч лет. А может, и миллион. Он случайно попал ко мне, и я не мог открыть его, хотя и пытался разными способами. Я пробовал с помощью рентгена увидеть его содержимое, но, конечно, мне это не удалось, пробовал радиацию, ультрафиолетовые лучи, инфракрасные лучи и многое другое. И что-то сработало. В один прекрасный день ящик открылся. — Он посмотрел на меня. — Этот ящик — письмо. Он послан к нам через время. Нет, конечно, не именно к нам, не лично, но адресовано оно людям, у которых развита техническая цивилизация.

— Хорошо, — сказал я. — Предположим, что это призыв о помощи. Не буду спорить, быть может, Я и сам это пойму, если стану часто просматривать Запись, но почему вы думаете, что судьба города зависит от именно от нас? Если ящик настолько стар, как вы говорите, то, может быть, город существовал в далеком прошлом? Жители города сделали Запись, не могу отрицать этого, и бросили ее в Реку Времени, ее прибило к нашему берегу. Мы сумели прочесть ее, но вдруг это запись древней цивилизации, жившей миллион лет назад? Обо всем этом я мог бы написать, но….

— Ты здесь не для того, чтобы писать в газеты, Кортленд, — резко сказал Де Калб.

— Таковы мои функции, как написано в контракте.

— Тебя выбрал не Аллистер, — тяжело сказал Де Калб. — И не я, — он снова заворочался в кресле. — Позволь мне договорить. — Он подбросил апельсин в воздух и поймал его. Раздался сочный шлепок. — Первый раз я открыл ящик в своем кабинете. Ты сам видел, что он раскрывается, как цветок. Он раскрылся впервые за миллион лет. Ящик раскрывается в четырех, а может, даже в большем числе измерений. Мы не можем воспринять этого, но в первый раз».. — Он помолчал. — Тогда… произошло еще кое-что. — Он снова помолчал и неохотно добавил. — Что-то вышло из ящика.

4. В горах Святого Лаврентия

Я снова молча ждал, но на этот раз терпение быстро иссякло, и я спросил:

— Что вам известно?

— Некрон, — сказал он. — Он растет. Он никогда не перестанет расти, пока… — Он помолчал, пожал плечами. — Мы должны поверить в то, что они в будущем, и помочь им. Они хотят, чтобы мы сделали это. Хотят быть уверенными в том, что им поможем мы, ведь если мы не придем им на помощь, то погибнем и сами. Некрон будет разрастаться и поглотит весь наш мир, превратив его в инертную, некронную, мертвую материю… Это смерть для всего, именно потому я и назвал это вещество Некроном. Некрон — совершенно новая форма материи, смерть энергии. Некрон разрушает высший закон Вселенной, закон увеличения энтропии. Энтропия, сама по себе, стремится к хаосу, но Некрон — другой крайний случай. Некрон — материя с нулевой, умершей энергией.

— Значит, — сказал я, — люди Города решили устроить западню для тех, кто сумеет открыть ящик?

— Да. Но они вынуждены были так поступить. Они хотят заставить нас откликнуться на их мольбу о помощи, и теперь нам придется это сделать, если мы хотим, чтобы мир жил.

— Значит, вы убеждены, что они существуют в будущем, а не в прошлом?

— Ты видел Лицо? Ты чувствовал, как во времени, разделяющем нас, развиваются и гибнут цивилизации? Как ты можешь сомневаться в этом, Кортленд?

Я молчал, вспоминая.

— Впрочем, дело не в этом, — сказал Де Калб. — Это вопрос чисто академический. И прошлое, и будущее — одинаковы в ткани, сплетенной из времени, ты скоро сам поймешь это.

— Как же мы можем помочь им? Если уж сами они не могут отвести угрозу от своего мира, то что можем мы? Это смешно, они же живут на миллионы лет позже, и кроме того, если путешествие во времени возможно для ящика, разве это гарантия того, что сможет переместиться живой человек? Что мы не промахнемся и не попадем в уже мертвый город.

— Нет, нет, Кортленд. Тебе нужно еще многому учиться. Позволь мне самому думать обо всем этом. Некрон может быть уничтожен. Или, по крайней мере, проблемы, которые он вызывает, могут быть разрешены. Я уверен, что это можно сделать только одним способом: трое мужчин и одна женщина должны отправиться в будущее, к Лицу Эа. Именно это имели в виду люди Города, когда посылали к нам свою Запись.

— Почему вы так уверены?

— О, доказательств много. Запись была послана нашей цивилизации, помнишь?

— Но вы же сказали, что Запись была найдена на раскопках на Крите!

— Конечно. Но древние минойцы не открывали ящик, и я предполагаю, что ящик этот существовал задолго до времени Тесея, но он оставался закрытым, потому что на Земле еще не было технически развитой цивилизации, способной разгадать секрет замка. Только люди — мужчины и женщины, выросшие в техногенной цивилизации — способны решить проблему Некрона.

— Почему же они не послали письмо прямо в нашу эру, почему они промахнулись на несколько тысяч лет?

— Я не эксперт в вопросах путешествий во времени, — раздраженно буркнул Де Калб. — Может быть, такая точность принципиально недостижима. Откуда мне знать? Но я могу доказать, что письмо попало именно к тому, кому оно было адресовано.

Я все время искал ошибку в его рассуждениях.

— Вы сказали, что необходимо решить проблему Некрона, уничтожить его. Вы уже имеете решение?

Де Калб воззрился на меня.

— Нет, пока еще нет. Некрон весьма любопытное вещество, нетипичное, он абсолютно инертен, у него нет спектра поглощения, спектра излучения, на него ничего не действует. Это совсем новый вид материи. Пока я не могу уничтожить Некрон, зато я уверен, что смогу сделать это, если воспользуюсь помощью жителей Города Лица. Вообще-то говоря…

Зазвонил телефон. Доктор Эссен резко обернулась, Де Калб усмехнулся, кивнул ей и пробормотал:

— Я думаю, это он, — как бы отвечая на немой вопрос молодой женщины, и взял рубку.

Я слышал в трубке чей-то возбужденный голос.

— Муррей, — сказал, поморщившись, Де Калб. — Муррей, я все знаю, но…

Однако собеседник не дал ему договорить. Голос в трубке стал таким громким, что разносился по всей комнате. Де Калб слушал с отрешенным видом и наконец, выпрямившись, сказал:

— Муррей, Муррей, послушайте, здесь Кортленд.

В трубке что-то заклокотало. Де Калб ухмыльнулся.

— Знаю. Возможно. Кортленд тоже недолюбливает вас, но это сейчас не важно. Вы можете прийти сюда? Да, это важно, я хочу вам показать кое-что. — Он заколебался, посмотрел на Лотту Эссен, пожал плечами. — Послушайте, Муррей, я хочу показать вам один ящик.

— Ты ведь знаешь полковника Муррея Харрисона? — спросил Де Калб, положив трубку.

Я кивнул. Я знал его и, признаться, очень не любил, так как его человеческие качества находились в чудовищном противоречии с его способностями. Это был старый военный из Уэст-Пойнта, но вел он себя как настоящая истеричка, не умеющая владеть собой, и в то же время у него был точный, никогда не ошибающийся ум робота. Никто не мог отрицать его таланта. И еще он страшно гордился тем, что всегда стоит за справедливость, хотя это далеко не всегда было так. Прекрасный техник, гений стратегии и тактики. Он подтвердил все это во время военных действий на Тихом океане в 1945 году. Однажды я написал о нем очерк, достаточно честный, но ему это не понравилось.

— Вы и его берете в дело? — спросил я.

— Приходится. Мне ничего не остается… Впрочем, это не важно. Да он и сам настаивает на этом, хотя совершенно не понимает важности дела.

— Ира, — робко вступила в разговор доктор Эссен. — Ты действительно уверен, что это необходимо?

— Ты сама знаешь, что не уверен, Лотта. — Он нахмурился. — Но нам нельзя терять времени. Я боюсь ждать. Кортленд… — он повернулся ко мне. — Я думаю, что тебе пора получить побольше информации. Я хочу кое-что тебе рассказать о нас — о тебе и себе. Ты уже понял, что ты связан со всем этим, и не в моих силах заставить тебя принять или отвергнуть это.

Я кивнул. Я понял это, как только увидел лицо, вернее почувствовал. Я вспомнил о том, что произошло со мной в Рио. Я не понимал связи, которую я ощутил между этим пятном на камине и тем существом, которое обожгло меня в Рио. Смерти людей… Прекратились ли они в Рио? Может, теперь они начнутся здесь? Ведь не может же все это оказаться простым совпадением. Сейчас мне ничего не оставалось делать, кроме как ждать.

— Вот мой рассказ, — начал Де Калб. — Наша история — твоя, моя, доктора Эссен и, может, полковника Харрисона. Я не знаю, хотя мне очень хотелось бы знать. Начнем, — он тяжело вздохнул. — Когда я много раз просмотрел Запись, я понял, что где-то на Земле есть место, имеющее для нас огромное значение. Я не могу сказать, почему это так, однако мне удалось определить его координаты. Это заняло некоторое время, потому что пришлось привести все меры того мира к земным шкалам. Но повторяю, я сделал это и поехал туда. — Он замолчал, пристально глядя на меня, но почти сразу продолжил:

— Ты когда-нибудь бывал в горах Святого Лаврентия? Знаешь ли ты, насколько дики горы в тех краях? Кажется, они совсем рядом, несколько часов лета, но как только стихает шум двигателя, кажется, что ты очутился на другой планете. Звенящая тишина окружает тебя, и ты можешь ощущать ее чисто физически. Я нанял людей, которые стали рыть шахту. Они считали меня человеком, у которого в кошельке много денег, а в голове мало ума, и поэтому не догадывались о моей цели и не искали ответов на вопросы. Нам удалось найти под землей то, что я искал. Они выкопали вокруг этого места полость в земле, после чего я рассчитался с ними и отпустил. Сам же я спустился вниз, чтобы осмотреть, что нашел, — он рассмеялся.

— Это было двадцать футов пустоты, Кортленд, то, что я определил с помощью своих инструментов, имело овальную яйцеобразную форму. Я мог пройти сквозь это, но внутри этой овальной пустоты пространство и материя уже принадлежали этому миру, и барьер между нашим и чужим мирами находился в каком-то другом измерении. Я не встречал барьера, входя в яйцо и выходя из него. Но человек, переходя из света в тень, тоже не встречает барьера, хотя аналогия эта, пожалуй, поверхностна. Однако внутри овала что-то было, и я долго старался обнаружить, что именно, но помогло мне в итоге только облучение ультрафиолетом. В этой пустоте я увидел какую-то тень. Я увеличивал мощность излучения, уменьшал, изменял его частоту, играя верньером настройки, как скрипач на скрипке. Я охотился за таинственной тенью, как кот за мышью, пока наконец не увидел… — он замолчал и ухмыльнулся.

— Нет, пока я не скажу тебе, что я увидел. Ты мне не поверишь. А сейчас, Кортленд, настало время прочесть тебе небольшую лекцию о природе времени. Он все еще держал апельсин, поворачивая его в руке. — Сфера, — заговорил он, — вращается на оси. Назовем это Землей. — Другой рукой он взял из вазы серебряный нож, лезвие которого в форме листа было чуть шире апельсина, и с наслаждением вонзил нож в него…

5. Носители смерти

А затем случилось нечто совершенно неожиданное. Только что я сидел, удобно устроившись в кресле, и смотрел, как Де Калб расправляется с апельсином, как вдруг… Снова во мне вспыхнул источник энергии. Комната исчезла для меня, и Де Калб и доктор Эссен перестали быть для меня реальностью. По моим жилам и нервам заструилась живительная энергия. В этот миг для меня ничего не существовало, кроме этого сладостного ощущения, которое я даже не могу описать словами. Первое, что я увидел, когда комната вернулась на место, была кровь, текущая по рукаву Де Калба. Сначала я ничего не понял. Кровь — естественный спутник смерти, и я знал, что мгновение назад где-то поблизости умер человек. Вскоре все чувства постепенно вернулись ко мне, и я, резко выпрямившись в кресле, посмотрел на Де Калба.

Краска схлынула с его лица. Он смотрел на свою порезанную руку тупым невидящим взглядом. На лезвии ножа была кровь. Значит, Де Калб просто порезался, порезался… Наши глаза встретились, и в этот момент понимание происшедшего одновременно вспыхнуло в наших глазах. Значит, он тоже ощущает это, и в нем тоже происходит взрыв энергии. Мы оба молчали. В словах не было необходимости. После долгого молчания я взглянул на Эссен. Серая сталь ее глаз спокойно встретила мой взгляд, но во взоре было легкое замешательство.

— Что случилось? — спросила она.

Звук ее голоса пробудил нас обоих, вернул из забытья.

— Ты не знаешь? — Де Калб повернулся к ней. — Нет, конечно, нет. Но Кортленд и я… Кортленд, как часто с тобой… — Он не закончил.

— Впервые это произошло в Рио, когда произошла первая смерть, — ровным голосом ответил я. — А вы?

— Когда погиб человек здесь. И очень слабо, когда смерти происходили в Рио.

— О чем вы говорите? — спросила доктор Эссен.

С трудом подбирая слова, Де Калб рассказал ей.

— Что касается меня, — закончил он, глядя в мою сторону, — то это началось, когда я впервые открыл Запись. — Он помолчал, глядя на пораненную руку., а затем, отложив нож и апельсин, достал платок и перетянул ладонь. — Я совсем не ощутил боли, — сказал он как бы сам себе.

А затем, обращаясь ко мне:

— Я открыл ящик, и тут, я уже говорил об этом, что-то выскользнуло из него и исчезло в направлении камина, где и образовалось некронное пятно, — он угрюмо посмотрел на него сузившимися глазами.

— Кортленд, — сказал он, — когда ты впервые увидел пятно на камине, тебе не показалось оно знакомым?

Я вскочил так резко, что опрокинул кресло, и с жаром заговорил:

— Де Калб, где-то только что умер человек. Что-то убило его! Что-то делает нас, вас и меня, соучастниками убийства! Мы должны прекратить это! Это не научная диссертация — это банальное убийство, мы должны знать правду. Но криком и руганью вряд ли получится. Истина находится в этом ящике и одновременно в далеком будущем. Это пришло оттуда в наш мир и теперь уничтожает его.

— Я выпустил это что-то. Разумеется, сам не зная, что делаю, я просто открыл ящик Пандоры и выпустил из него смерть. Теперь нам остается только молиться, чтобы в этом ящике оказалась и надежда на спасение.

— Скажите, чем я могу помочь. Я все сделаю. — пылко воскликнул я. — Но давайте больше не будем говорить о теории. Я слишком устал от этих смертей, я и сам в опасности. Вы тоже. Что мы можем сделать?

— Убийца нам не угрожает ничем, опасность для нас кроется в законе. Если наша связь с убийствами будет установлена, нас могут обвинить в соучастии. Что нам делать? Хотел бы я сам знать это. Я уверен, что тень, что вылетела из ящика, оставляет после себя некронные пятна, как отпечатки пальцев. Это живое и крайне опасное существо. Оно коснулось меня, пролетая, и мне показалось, что с меня заживо сняли кожу. Ты прикасался к нему?

Я рассказал ему о своем опыте ночного общения с таинственным существом.

— Хорошо, — сказал Де Калб. — Мы оба в опасности, а не пустил ли Некрон корни в тебе?

Сначала я не понял его, потом во мне все оборвалось.

Де Калб, глядя на меня, кивнул.

— В себе я не обнаружил никаких признаков заражения, и думаю, что с тобой ничего не случилось. Хотя все это еще ничего не доказывает.

— А вы видели его? — спросил я.

Он колебался.

— Я не уверен. Думаю, что видел. Расскажи мне, пожалуйста, подробнее и постарайся ничего не упустить, даже незначительное.

Когда я закончил, он обменялся взглядами с доктором Эссен.

— Оно, безусловно, разумно, — сказала она.

— А способ, которым оно передвигается? — спросил Де Калб. — Это очень важно, ведь его даже нельзя схватить и удержать, ты согласна, Лотта?

— Ожог трением? — переспросила она. — Скорее всего, оно вращается не в пространстве.

— Конечно, нет, — сказал Де Калб. — Может, во времени? Разумеется, в ограниченных пределах. Достаточно колебаться в пределах нескольких секунд. Оно выглядит, как тень, как масса без веса и имеет огромную скорость без пространственного смещения. Кортленд пытался схватить его. Это же движение во времени! Колебания, вибрация. Вибрация с периодом в несколько секунд, камертон вибрирует в пространстве.

Почему не может существовать камертон, вибрирующий во времени? В очень узком временном диапазоне? Неудивительно, Кортленд, что ты не смог удержать его. Как можно удержать вибрирующий металлический стержень? Ты получил ожоги потому, что своим весом пытался препятствовать колебаниям во времени. Оружие, которым мы захотим его убить, тоже должно колебаться во времени с тем же периодом, что и существо.

— Значит, это существо дрожит, как лист? — спросил я.

Де Калб отмахнулся от меня.

— Разумен ли этот убийца? — спросил он. — Действует ли он, сообразуясь с чем-нибудь, или же это просто инстинктивная страсть к убийствам? — Он поморщился. — Нет, сейчас нам нужно думать о Некроне. Мы понятия не имеем, что это такое. И, может, не узнаем никогда, если не доберемся до Лица Эа.

Я вздохнул и сел. За последние полчаса я испытал слишком много потрясений и чувствовал себя неуверенно и неуютно. Мир моей жизни словно разрезали надвое. То, что было до — и то, что будет после.

— Значит, нам нужно совершить путешествие во времени, — слабым голосом произнес я. — Знаете, Де Калб, вы сошли с ума. Вы просто сумасшедший!

У него осталось достаточно энергии, чтобы презрительно усмехнуться.

— Я думаю, что ты будешь считать меня еще более сумасшедшим, если я скажу тебе, что увидел в овальном яйце в шахте, но сначала я должен завершить свою лекцию, чтобы ты хоть что-нибудь понял.

— Тогда не стоит медлить.

Он снова взял нож и апельсин. Вставив нож в разрез, он разделил апельсин на две части. Линия разреза находилась чуть выше экватора, если предположить, что апельсин — Земля. Верхняя часть апельсина осталась на лезвии ножа. Снизу Де Калб приложил нижнюю часть апельсина, создавая иллюзию целого плода.

— Предположим, что лезвие — это плоская страна — двухмерный мир, рассекающий трехмерную сферу. Если я буду вращать нижнюю часть апельсина, ты даже не заметишь, что она вращается отдельно от верхней.

Для тебя апельсин целый, ось же остается неподвижной относительно плоскости, которая рассекает плод. Теперь отрежем еще одну часть апельсина. И снова эта ось останется неподвижной. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, — честно признался я.

Де Калб ухмыльнулся и положил апельсин в вазу.

— Это требует немного мозгов. Правда, я и сам еще не вполне понимаю. Наша наука еще не дошла до этого, но я уверен, что теоретически есть возможность совершать путешествие во времени. Исходя из этого, мы можем объяснить появление у нас Записи. Люди Города Лица послали этот ящик по оси времени, которая, как ты помнишь, пронизывает одну и ту же точку пространства в каждый данный момент времени. Они бросили ящик в реку Времени, как потерпевший бедствие бросает бутылку с запиской в море. Вот смотри… — он поднял два пальца, большой и указательный. — Это два времени, наше и их. Но они могут… — тут Де Калб прижал один палец к другому, — иметь общую точку, то есть пересекаться. Правда, я еще и сам толком не понимаю, как это происходит, ведь их время отстоит от нашего на много тысяч лет. Если человек переходит из одного пространства в другое, необходимо как минимум, чтобы эти пространства соприкасались. Видимо, со временем должно быть так же.

— Хорошо, — сказал я. — Пока хватит. Я принимаю весь этот бред. Теперь давайте выкладывайте, что вы видели в своей пещере?

— Я видел тебя, Кортленд.

Я раскрыл рот и глаза.

Он широко улыбнулся.

— Да, да, я видел тебя, спящего на дне яйца. Еще я видел также себя, спящего, и доктора Эссен, спящую, и, наконец, я видел полковника Харрисона Муррея.

Он с торжеством смотрел на меня, и улыбка его стала шире.

— Вы точно сошли с ума, — глупо заметил я.

— Ты думаешь о том, что никогда не бывал в горах Святого Лаврентия. Может быть. Но и доктор Эссен не была там. И я не был. Возможно, и полковник Муррей. Но ты будешь там, мой друг, как и все мы, — улыбка его погасла, а голос снова стал усталым. — Все мы очень изменились. Ты понимаешь? Мы все стали намного старше, но это не время состарило нас, а какие-то переживания, события. Жуткие, счастливые, радостные, приводящие в трепет. Да, мужчины выглядели усталыми, состарившимися. Но вот доктор Эссен почему-то выглядела моложе, — он пожал плечами. — Мне нечем это объяснить, я могу только рассказать о том, что видел, — он улыбнулся мне.

— Ну, хватит об этом, закрой наконец рот, Кортленд, уверяю тебя, это был именно ты, а это значит, что тебе предстоит вместе с нами совершить прыжок в будущее, в мир Лица Эа. Я откуда-то знаю, что мы все вместе встанем перед этим Лицом, которое пока видели только в мысленных видениях. Да, я уверен в этом. Я сам видел нас, спящих на полу. Вокруг нас были приборы, регулирующие сон, и мы путешествовали во времени. Мы будем перемещаться во времени, как этот ящик. Отсюда, из нашего времени, мы переместимся по временной оси в мир Лица Эа, но на этой оси не существует обратного движения, так что нам не грозит опасность встречи с самими собой, — он улыбнулся почти счастливо.

— Вы понимаете, что это значит? Это значит, что когда те четверо проснутся и выйдут из пещеры, мы войдем в нее и перенесемся в будущее.

Я встряхнул головой. В моем мозгу мелькали странные видения. Все они не имели для меня никакого смысла. Все кроме одного. Но затем одно стало для меня совершенно определенным.

— Нет, не все, — сказал я.

— Отчего?

— Потому, что у вас не все дома, простите, что я употребил сленг. У меня все в порядке, я знаю, где мне хорошо, и не собираюсь скакать по временным осям, мне и тут, на этой, неплохо. Я напишу о вас очерк, мистер Де Калб, самый лучший в мире, но от ваших авантюр — увольте. Я не буду с этим связываться.

Де Калб молча ухмылялся, но его взгляд ясно читался и без слов.

— Свяжешься, потому что уже повязан с нами Некроном.

6. Полковник Харрисон

Полковник Харрисон прекрасно выглядел для своих шестидесяти лет. У него была прекрасная фигура военного, чем он очень гордился. Правда, иногда в запале он забывал об этом, и выправка слезала с него, как старая кожа со змеи, и тогда он становился обыкновенным брюзгливым стариком до тех пор, пока снова не вспомнит, что он военный. Лицо его, грубое, точно вырубленное из камня, всегда было сморщено в недовольную гримасу. Голос был неожиданно тонок для мощной фигуры, как, впрочем, и визг, на который он переходил, когда начинал злиться. Сейчас он был чертовски зол.

— Так уж, видно, должно быть, Де Калб, если Господь создал человека идиотом, то ему уже ничем не поможешь! Слава Создателю, мы не идиоты. Вы должны бросить все, чем занимаетесь, помимо заказа министерства обороны, — он подозрительно посмотрел на меня, — и заняться выполнением того, что обещали.

— Я выполнил ее и доложил результаты в Бюро, — ответил Де Калб. — Я наметил для ваших сотрудников дальнейшее направление работ. Боже мой, да не бледнейте вы так, это совсем не секрет, слишком многие работают в этой области.

Он ухмыльнулся и продолжил:

— Нет никакого секрета, полковник. Единственное, что представляет собой ценность, — главная тайна в техническом обеспечении работ, а эта информация хранится работниками бюро очень тщательно. В исследованиях заняты лучшие умы, бюро работает в полную силу. Они работают по моему плану, и, поверьте, справятся не хуже меня. Если бы я продолжил выбирать крошки, это была бы бесполезная трата моего ума. Моя работа кончилась в тот момент, когда я изложил свои идеи физикам и психологам, которые досконально все перепроверят и воплотят в жизнь.

— Это решать мне, — недовольно возразил Муррей.

От окна послышался спокойный и полный достоинства голос доктора Эссен:

— Ира, быть может, показать полковнику Запись…

— Конечно, спорить бессмысленно. Кортленд, ты займешься этим?

Я открыл шкаф, достал ящик, завернутый в полотно, и поставил на стол между Де Калбом и Мурреем. Полковник подозрительно следил за моими действиями.

— Если это какая-то идиотская шутка… — начал он.

— Уверяю вас, дорогой сэр, ничего похожего вы раньше не видели. Я думаю, что, когда вы увидите это, то никаких возражений против того, над какой проблемой я работаю, у вас не будет.

Де Калб развернул ящик. На столе лежал грязно-голубой предмет, настолько же непроницаемый для человеческого мозга, как и проблема перемещения во времени. Вселенная и судьба человечества были заключены в нем.

Пальцы гения прикоснулись к нему, раздался легкий скрип, и ящик раскрылся как бутон.

Я не стал смотреть. Я чувствовал, что ничего уже не смогу воспринять сегодня, пока мозг не оправится от потрясения. Я смотрел на потолок и видел, как по нему бегут причудливые постоянно меняющиеся отблески. Это был свет, отраженный от лепестков цветка. Даже это производило сильное гипнотическое воздействие. В доме стало тихо, и казалось, что из ящика волнами выходит тишина конца мира. Она поглощает все звуки, кроме тяжелого дыхания Де Калба и хриплых выдохов Муррея, который сидел, не двигаясь, и поглощал вспышки света, проникавшего сюда сквозь бездну времен. Я почувствовал, что мною овладело сильное предчувствие. Я напряжено ждал, ждал, когда во мне снова вспыхнет источник энергии. Ждал новой смерти, может быть, совсем рядом со мной, у меня на виду. Смерти кого-то в этой комнате. Я ждал, что эта смерть может настигнуть меня самого, что каменный холод разольется по моему телу, где пустит свои корни Некрон. Ящик закрылся, и огни на потолке погасли. Муррей медленно выпрямился… Де Калб тяжело откинулся в кресле, не сводя глаз с Муррея.

— Вот и вся история, — сказал он.

Почти час потребовался Муррею для того, чтобы рассказать обо всем, проясняя ситуацию, где он неожиданно для себя играет какую-то роль. Мы с любопытством смотрели на него, как будто ожидая чего-то нового. Того, что почерпнул он, просматривая Запись. Но на лице его ничего не отразилось. Это было очень странно, так как я знал, что Муррей весьма эмоциональная, почти истерическая натура. Может, он научился владеть собой? Сейчас, когда он задавал холодные, четкие вопросы Де Калбу, на лице его не было никаких эмоций.

— И вы узнали меня? — спросил он, глядя сузившимися глазами на Де Калба. — Я был там, в этой… пещере?

— Да, полковник.

Муррей спокойно смотрел на него. Кончики губ его опустились вниз, по всему было видно, что он пришел к какому-то решению.

— Де Калб, — сказал он. — Вы изложили интересную историю. Но вы кузнечик, и всегда были таким. Вы теряете интерес к любой проблеме, как только решите самую трудную ее часть. Выслушайте меня, проект индоктринации, над которым вы работали, еще не завершен, а вы отошли от этого дела. Я понимаю почему, вы получили какие-то результаты в области гипноза и теперь хотите воспользоваться ими сами.

— Это неправда, Муррей! Черт побери! Это неправда! — Де Калб был настолько поражен, что даже не возмутился. — Вы же видели Запись. Вы сами все видели.

— Хорошо, — помолчав, сказал Муррей. — Я видел Запись. Хорошо. Предположим, что вы отправитесь в будущее. Предположим даже, что вы сможете вернуться обратно сюда же, в наше время, на это уйдет не больше десяти секунд. Как видите, мы не теряем времени на это. Но сколько потребуется энергии! Вы же вернетесь сюда совсем другим человеком, усталым, старым, совершенно не заинтересованным в нашем проекте. Я не могу пойти на это! Я требую: сначала закончите работу, а потом можете делать то, что вам заблагорассудится.

— Это невозможно, Муррей. Вы не сможете так поступить, помните, я же видел и вас в пещере. Вы тоже будете с нами.

Муррей нетерпеливо махнул рукой.

— У вас здесь есть телефон? Благодарю вас. Я не могу спорить с вами, у меня на это совершенно нет времени.

Мы сидели, наблюдая, как он набирает номер. Он вызвал министерство.

— Говорит Муррей, — хрипло сказал он. — Я у Де Калба в Коннектикуте. Знаете, где это? Я вылетаю немедленно и хочу, чтобы меня встретили. Буду около трех. Со мной будет газетчик, некий Кортленд. Знаете такого? Теперь слушайте, это очень важно. — Муррей сделал глубокий вздох и холодно посмотрел на меня. Затем очень четко и разборчиво произнес: — Кортленд как-то связан с теми убийствами в Бразилии, о которых писал. Я привезу его для допроса.

7. Из-под контроля

Мне нравилось, как он ведет самолет. Руки его суетливо дергали за рычаги, ноги с трудом находили педали, и самолет непрерывно рыскал по курсу, вместо того чтобы лететь ровно и спокойно. Муррей явно нервничал. Я смотрел вниз, на деревья, на склоны гор, на дороги, блестевшие в лучах солнца. По дорогам бежали черные точки — автомобили, по небу — облака, а по кронам деревьев — тень от нашего самолета.

— Вы знаете, что ничего не сможете сделать, Муррей, — сказал я. Это были первые слова, произнесенные мной в течение последних полутора часов, которые мы провели в полете. Говорить нам было не о чем, теперь от нас ничего не зависело.

— Я сделаю то, что нужно, — ответил он, не глядя на меня. — У Де Калба есть связи, и не менее могущественные, чем у вас. И, кроме того, я могу доказать, что не имею ни малейшего отношения к этим убийствам. Я верю в это, Кортленд, но если есть хоть какая-то правда в том, что сказал Де Калб, то ты носитель смерти.

— Но схватили вы меня не потому, что уверены в моей вине, а потому, что хотите остановить Де Калба.

— Ну, разумеется, — ответил он, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Я предположил то, что было на поверхности.

Мы снова летели молча. Муррей явно нервничал, видимо, на него подействовала Запись. Он всеми силами пытался избавиться от того, что пробудилось в нем, и это мешало ему вести самолет спокойно. Наконец я не выдержал и взял у него из рук рычаги управления.

Это был прекрасный маленький самолет, шестиместный, который при хороших условиях мог лететь без вмешательства пилота. Если бы у меня спросили, какое у меня сейчас настроение, я бы ответил, что именно такое, какое должно быть у человека, которого ждут большие неприятности. Просто они пока еще не начались.

Муррей издал хрюкающий звук, и я повернулся к нему, а затем… время остановилось. У меня возникло чувство, что по самолету что-то быстро движется. То, что я впервые встретил в Рио, вернулось. Внутри меня вспыхнул источник энергии, но мощность его излучения не возросла до взрыва. Внезапно источник отключился. Таинственного пришельца в самолете уже не было.

Муррей согнулся, медленно наклоняясь вперед. Я не видел его лица, но облегчение длилось одно мгновение. Сперва внутри меня что-то бешено запульсировало и снова отключилось. С гравитацией произошло что-то непонятное. Земля вдруг начала поворачиваться вокруг нас, нависая сверху. Это тело Муррея, навалившись на рычаги, лишило самолет управления. Во мне бешено пульсировали вспышки энергии, но я не мог даже двинуться с места. Через пару секунд я все же смог преодолеть себя, дотянулся до рычагов и взял управление.

Мозг словно раздвоился. Одна половина его находилась в самолете, следила за полетом, а другая плавала в бездонной пустоте. Я понимал, что где-то рядом со мной находится Муррей, с головой, упавшей на грудь, и с обмякшим в кресле телом. Муррей мертв. Мертв? Ну, разумеется, мертв. Ну, несомненно. Я хорошо знал действие Некрона, я слишком хорошо прочувствовал его влияние. Второй, бодрствующей половиной мозга я осознавал, что нахожусь в очень тяжелом положении, Джерри Кортленд в опасной ситуации. В штабе ждут, Муррея. Ждут, что он прилетит вместе с подозреваемым в убийствах. Я был подозреваемым, и снова произошло убийство, и когда, тогда — когда в воздухе были только я и Муррей. Бодрствующая часть моего мозга знала, что делать, и я полностью доверился ей. Я совсем не помню, как развернул самолет и направил его обратно, но тем не менее это мне удалось. Однако ничто, ни время, ни расстояние, не существовали для той половины мозга, которая плавала в бездонной пустоте.

— Ну как, теперь ты в порядке? — услышал я голос Де Калба.

Я неуверенно выпрямился в кресле, и комната поплыла перед моими глазами. Но все равно это была знакомая комната. Я видел, как доктор Эссен склонилась над кушеткой, видел чьи-то блестящие ботинки, видел плечо, на котором что-то поблескивало. Должно быть, я привез Муррея, мертвого Муррея?

— Это… это Некрон, — с трудом проговорил я.

— Я знаю, знаю, — сказал Де Калб. — Ты же нам говорил. Неужели ничего не помнишь?

— Я не помню ничего, кроме Муррея.

— Мне кажется, его не спасти, — ровным голосом сказал Де Калб.

— Он еще жив?

— Пока что да.

Оба мы повернулись к кушетке, где стояла Эссен с взволнованным лицом.

— Адреналин ему помогает, — сказала она. — Но реального улучшения не будет, и как только действие лекарства прекратится, ему опять станет хуже.

— Может, отвезти его в больницу? — спросил я.

— Не поможет, — сказал Де Калб. — Доктор Эссен тоже врач. Она уже и так сделала все, что могут предложить ему в больнице. Это существо нанесло удар в такое место, где не помогут ни скальпели, ни кислород, ни адреналин. Я не знаю, что делать, но и доктора тоже не знают, — он нетерпеливо передернул плечами. — Этот убийца в первый раз не довел дело до конца. Ты помешал ему. Но чем? Ты знаешь?

— Это происходило прерывисто, оно то уходило, то возвращалось, — я постарался как можно подробнее описать свои переживания.

— Самолет летел, так? — бубнил Де Калб. — Во всех предыдущих случаях жертва была неподвижна. Пожалуй, это кое-что проясняет. Если некронное существо вибрирует во времени, оно должно быть локализовано в пространстве, а самолет летел быстро, и поэтому атака не завершилась полностью. Правда, смерть полковника все равно неминуема, несмотря ни на что.

Я кивнул.

— Только все это будет трудно объяснить в министерстве.

— Оттуда уже звонили, — сказал Де Калб. — Я ничего не ответил, я не мог, я хотел подумать. — Он ударил кулаком по столу и воскликнул: — Я не понимаю этого, я же видел Муррея в пещере с нами! Я видел его!

— А не может быть так, — спросила доктор Эссен, — что ты видел в пещере труп полковника Муррея? Мертвое тело, а не спящего человека?

Он повернулся к ней.

— Для меня очевидно, — продолжала она, — что мистер Кортленд во всем этом является каким-то катализатором. С того момента, как он вошел в дело, все развивается с пугающей быстротой, и я думаю, что пора принимать окончательное решение. Как ты думаешь, Ира?

Де Калб нахмурился.

— Что с Мурреем?

— Он умирает, — ровно ответила Эссен.

— Я знаю только одно средство, чтобы оттянуть его смерть, — неогипноз, — сказал Де Калб. — Хорошо, если он поможет, мы же пробовали его только на спящих. Поможет ли он в данном случае, я не, знаю.

— Мы можем попытаться, — сказала Эссен. — Это шанс, я уверена, что, будь он в сознании, он не позволил бы нам отправиться сквозь время, а теперь мы можем взять его с собой. Нужно действовать, Ира.

— Сможем ли мы сохранить ему жизнь, пока доберемся до шахты?

— Думаю, да. Не могу поручиться, но…

— Нам его не спасти, но, может быть, люди Города смогут сделать это? К тому же Муррей был с нами там, я видел его! Кортленд, ты сможешь доставить нас на этом самолете в горы Святого Лаврентия?

— Ну разумеется, мистер Де Калб, — сказал я, почти сорвавшись. — Разумеется, мистер Де Калб, куда вам будет угодно.

Вход в шахту на склоне горы был виден издалека. Он выделялся темным пятном среди бледной полярной растительности. Однако с воздуха его было легче заметить, чем добраться к нему по земле. Мы вышли из самолета на небольшой поляне у подножия горы. Подняться на гору было довольно сложно, но что нам оставалось делать? Де Калб и я несли тело полковника Муррея на руках, а доктор Эссен с небольшим саквояжем шла рядом и все время наблюдала за стариком. Однажды нам пришлось остановиться, чтобы она могла ввести ему адреналин. Я еще не пришел ни к какому решению, мог прямо сейчас просто уйти от них, но это означало, что я остаюсь на земле в большой опасности. Пока я решил думать о чем-нибудь другом, чтобы не принимать окончательного решения. Я подумал, что дойду до шахты, а там посмотрим.

— Это не будет выглядеть так, что я как бы бегу от наказания? — спросил я Де Калба, когда мы остановились у шахты, чтобы перевести дух.

Верхушки деревьев перешептывались над нашими головами. Солнце посылало нам свой теплый свет.

— Ну, если ваша теория верна, то, как только я войду в шахту, мое «альтер эго» выйдет из нее. Мне остается надеяться только, что у него есть хорошее алиби.

— У него есть алиби, Кортленд, а у тебя — будет. Но сейчас нам надо думать о другой операции, Некрон, Кортленд, Некрон! Инфекция разума. Инфекция самой Земли, даже инфекция самой материи. Что же я выпустил в мир, когда открыл ящик? Когда я узнаю об этом? Через десять минут — и через миллион лет. Как только мы спустимся в шахту, — он покачал головой. — Идем!

8. Фантастическое путешествие

Я не думаю, что действительно собирался пускаться в это фантастическое путешествие по оси времени, я решил, что помогу спустить полковника Муррея по стволу шахты вниз. Мне казалось, что все это происходит во сне, я не считал это реальностью. Я был уверен, что проснусь в своем гостиничном номере в Рио.

На дне шахты находилась узкая пещера, и лучи наших фонариков выхватывали из тьмы грубые шершавые стены. Мы внесли Муррея в пещеру и уложили его на место, куда указал Де Калб. Доктор Эссен сразу склонилась над пациентом, затем подняла его голову и кивнула.

— Есть еще время, — сказала она.

Де Калб махнул рукой и, светя фонариком на стены, сказал:

— Время! Вот где время! Эта пещера и все находящееся в ней расположено на оси, вокруг которой вращается сфера времени, вращается прошлое и будущее.

Это было сказано немного напыщенно, но тем не менее впечатляло. Мы с доктором Эссен молча слушали его, стараясь вникнуть в смысл его концепции, но Де Калб уже приступил к действиям.

— Сейчас с Мурреем все в порядке. — Он опустился на колено возле саквояжа, который несла Эссен, раскрыл его, откинул все четыре стенки, и я увидел какие-то странные приборы, поблескивающие стальными поверхностями. Де Калб начал собирать непонятную мне конструкцию, скрепляя вместе стержни и подвешивая на них блестящие баллоны. Все вместе это напоминало фантастическое дерево.

— Ну, Лотта, — сказал он, закончив работу, — теперь твоя очередь.

— Ира, — колеблясь, сказала она, — …хорошо.

Пока они работали, я светил им фонариком. Прошло довольно много времени, когда Де Калб удовлетворенно хмыкнул. Послышался тонкий нервный звук, и дерево стало двигаться. От удивления я выронил фонарик. Де Калб протянул руку и выключил его. Доктор Эссен тоже выключила свой фонарик. Темнота была бы кромешной, если бы медленно двигающееся дерево не поблескивало огоньками. Постепенно темнота в пещере стала сереть, как будто огоньки дерева постепенно растворялись в пыльном воздухе пещеры и насыщали тьму своим светом. Становилось ясно, что мы находимся в овальной полости, окруженной темнотой шахты.

В полумраке я разглядел доктора Эссен. Она сидела, положив руки на толстый металлический лист, лежащий у нее на коленях. На листе были натянуты провода, как струны, и она как будто играла на них, перебирая пальцами. Звука не было слышно, но света становилось все больше и больше.

— Теоретически, — сказал доктор Эссен, — все это было разработано много лет назад, но только сейчас, когда мы находимся в особом типе пространства, можно практически реализовать это устройство. Еще в 1941 году я опубликовала несколько статей по этому вопросу. Матричная структура атомов. Но тогда практическое применение моего открытия было невозможно. Только здесь, на оси времени, я могу проверить правильность своей теории. Я создала матричную структуру вещества, но период ее колебаний можно регулировать…

— Кортленду совсем не обязательно все знать об этом, — сказал Де Калб неожиданно весело. — В теории еще много такого, чего и я не могу понять. Мы направляемся в «терра-инкогнита», но я все же думаю, что мы попадем-таки в город Лица Эа. Каким-то непонятным образом мы пока что выполняем правила этой игры — хотя и вопреки логике. Каким-то образом все расположилось так, что мы четверо вошли в полость, где лежали спящими, — неощутимые и невидимые ни для кого. Только в ультрафиолетовом свете можно было увидеть наши тела.

Муррей может, конечно, умереть, но если теория верна, то некронное существо выпадает из времени, и может быть, полковник излечится. Некоторые яды в больших дозах могут быть и лекарством. Возможно, долгая каталепсия вне времени вылечит его. Я думаю, что люди Города предвидели такой поворот событий. Ты засыпаешь, Кортленд?

Я засыпал. Нежное монотонное гудение, издаваемое вращающимся деревом, действовало на меня гипнотически, но тогда я этого не понимал. Внезапно мне захотелось встать и уйти, но я тут же понял, что решение уже принято за меня. Нервы мои напряглись. Я вовсе не хотел пускаться в это сумасшедшее предприятие. Самоубийца нередко отказывается от своего намерения в последний момент. Я напряг все свои силы и с трудом сдвинулся со своего места на четверть дюйма. И тут же услышал голос Де Калба:

— Нет, нет. Матрица пространства уже сформировалась.

В голове у меня звенело, а серый свет, как паутина, слепил. Сквозь него где-то вдали во времени и в пространстве я увидел. Это было…

Возможно, это были мы сами на другом конце замкнутого круга времени. Просыпались после своего путешествия длительностью в миллион лет. Но это двигались они, я был неподвижен.

Я был запечатан во времени и в пространстве и чувствовал, как мое сознание угасает, подобно пламени догорающей свечи. Оно уходило от меня все дальше и дальше, а я погружался в небытие. Следующее, что я должен был увидеть, это Лицо Эа, смотрящее в кроваво-красные сумерки конца мира. Затем пламя окончательно угасло, фонтан иссяк и с тихим шелестом последние струйки утекли куда-то в глубины моего мозга.

— Теперь нам осталось только ждать, — где-то в бесконечной дали прозвучал голос Де Калба. — Теперь нам нужно ждать — миллион лет.

9. Странное пробуждение

Волны с тихим шепотом накатывали на таинственный берег. «Должно быть, — подумал я, — это во сне».

Сон?

Я не мог ничего вспомнить. Этот шепот был словами, но смысл их скользил по поверхности моего мозга, не оставляя ничего после себя. Зрение? Я был слеп. Где-то вдали угадывалось какое-то шевеление, но оно для меня не имело никакого смысла. Ощущение? Разве что тепло. Только голос — очень тихий, — может быть, даже музыкальный инструмент. Но слова были на английском языке. Но в тот момент разве что-нибудь могло удивить меня? Нет, я был совершенно пассивен, и только ощущения приходили и уходили обратно во тьму, окружавшую меня, оставаясь за стеной моих чувств.

Какой мир? Какое время? Что за люди? Пока для меня это все не имело смысла.

— …ждать здесь так долго, — сказал чей-то печальный голос, такой нежный и мягкий, что у меня напряглись голосовые связки, как будто я хотел ответить ей. Затем голос изменился. Он стал умолять — я, даже находясь в ступоре, понимал, что ни один человек не смог бы отказать обладательнице такого голоса в том, о чем она просила.

— Значит, теперь я могу идти, Лорд? О, пожалуйста, позволь мне уйти! — Английский язык был очень странным: — с одной стороны, архаическим, а с другой — более сложным, чем язык моего времени.

— Отдых в течение часа в Лебедином Саду, — продолжал молящий голос, — я снова приду в себя. — Послышался вздох, мелодичный, почти музыкальный.

— Мои волосы — взгляни на них, Лорд! Они совсем потускнели! Никакого блеска! Только один час в Лебедином саду — и я снова смогу служить тебе! Можно мне идти, мой Лорд? Можно мне идти?

Никто не смог бы отказать ей. Я, зачарованный музыкой этого голоса, лежал. И тут, как будто мне плеснули водой в лицо, я услышал грубый мужской голос:

— Придержи язык, придержи язык. И не пытайся задобрить меня, называя Лордом.

— Но уже столько времени прошло, я умру, я знаю, что умру! Ты не можешь быть таким жестоким со мной. Я все равно буду называть тебя Лордом. А почему нет? Теперь ты мой Лорд. Ведь в твоих руках находится моя жизнь или… — Вздох ее мог разорвать любое сердце. — Мои бедные волосы, — сказала она. — Звезды совсем погасли в них. О, какая я стала страшная! Что же будет, если он сейчас проснется и увидит меня такой? Лорд, позволь мне провести один час в Лебедином Саду и…

— Успокойся. Я хочу подумать.

Наступила тишина. Затем сладостный голос что-то пробормотал на незнакомом мне языке. Мужчина сказал:

— Ты же знаешь правила.

— Да, Лорд. Прости меня.

— Хватит дерзостей. Слушай меня, когда этот человек проснется, приведи его…

— В Лебединый Сад? О, Лорд Пайнтер! Я буду любить тебя вечно!

— Это не обязательно, — сказал хриплый голос. — Только приведи его туда, куда надо. Ты поняла меня?

— Я должна идти через Город? О, я умру, мой Лорд, не сделав и десяти шагов. Мои бедные туфли… О, Лорд Пайнтер, почему не прямая передача?

— Если тебе нужны новые туфли, ты получишь их. Я не хочу тебе снова напоминать, что это секретное поручение, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь случайно настроился на нашу частоту. Передатчик в Городе настроен на…

Голос стих вдали, и вместе с ним стих голос девушки. Еще некоторое время стояла тишина, а затем послышался звук шагов и легкий женский смех, похожий на журчание воды в фонтане.

— Старый болван, — сказала девушка и снова рассмеялась. — Если ты думаешь, что я… — снова она заговорила на незнакомом языке, которого я раньше никогда не слышал.

Затем я ощутил, что могу шевельнуться, что тело вновь подчиняется мне.

Я открыл глаза и взглянул в лицо девушки. Логика была абсолютно беспомощной оттого, что не могла объяснить мне мои ощущения. Позже я понял, в чем дело, я узнал, кто она и почему сердца мужчин тают перед ней. Было невообразимо приятно смотреть на это дивное лицо, на эти тонко очерченные губы, на эти глаза, постоянно меняющие свой цвет, на эти гиацинтовые волосы, в которых еще кое-где нежно вспыхивали звезды. Она склонилась надо мной, и украшенные кольцами пальцы тронули мое плечо. Голос ее был ласковый и мягкий, полный теплоты и доверительности.

Все мое замешательство растаяло, сейчас, когда надо мной склонилось это прекрасное лицо, я забыл, кто я такой, где я, что со мной произошло. Вероятно, она и была здесь для того, чтобы произвести подобный эффект.

Я узнал это лицо. Но в этот момент я даже не пытался как-то объяснить себе происходящее. Мне казалось, что язык у меня распух и не может шевельнуться во рту, а разум в легкой дымке. Отчего это? От сна (или мне ввели какой-то наркотик, пока я был без сознания)? Не знаю. Во всяком случае, сейчас я мог только смотреть на нее. У меня не было сил даже удивляться. Я смотрел на это прекрасное лицо, так знакомое мне, и слушал этот красивый, отдаленно знакомый голос.

— С тобой уже все в порядке, — произнесла мурлыкающе она, глядя на меня своими изменяющимися глазами. — В совершенном порядке. Не беспокойся. У тебя хватит сил, чтобы сесть? Я хочу тебе кое-что показать.

Я оперся на локоть и медленно с помощью девушки выпрямился, сел и осмотрелся. Я был одет в незнакомую темную одежду и сидел на низкой кушетке, которая представляла собой блок твердого, но эластичного материала. Мы были одни в этой маленькой комнате, стены которой были сделаны из того же материала, что и кушетка, — твердые, но тем не менее эластичные. Все было выкрашено в одинаковый цвет — цвет сна. Девушка была, как солнечный луч. Гладкая нежно-золотистая кожа, полуприкрытая тонкой шелковой вуалью бледно-желтого цвета, легкой, как паутинка. В волосах ее вспыхивали и угасали звезды. Глаза сейчас были ярко-голубыми, но теперь, когда я встретился с ней взглядом, они потемнели и стали почти фиолетовыми.

— Посмотри, — сказала она. — Вот сюда, на стену.

Я повернулся и посмотрел. В дальней стене находилось круглое отверстие, в котором я увидел грубую каменную стену, серое свечение и четыре неподвижные фигуры, лежащие в пыли. В первый миг для меня это не имело смысла, потому что мозг мой еще спал. А затем…

— Пещера! — внезапно сказал я.

Да, это была пещера. Маленькое сверкающее дерево было последним, что я увидел перед тем, как я погрузился в сон, из которого я каким-то странным образом был перенесен сюда. Рядом с деревом лежал Де Калб, левее его — доктор Эссен. Металлическая плита с натянутыми проводами все еще находилась у нее на коленях, а лицо прикрыто локтем. Волосы разметались в пыли. В ее угловатом теле обнаружилась сейчас неожиданная грация и привлекательность. Она совершенно расслабилась во сне, который длился уже много — несколько тысяч? — лет. Глаза мои задержались на мгновение на ее лице, затем я перевел взгляд на Муррея, который лежал неподвижно. Я снова посмотрел на доктора Эссен, стараясь понять, чем же все это меня встревожило. Оно было… оно было… Но еще одна фигура привлекла мое внимание, и я тут же забыл об Эссен. Ее вытеснило из моей головы изумление, я внезапно узнал того, четвертого, что лежал на пыльном полу пещеры. Я смотрел на него, будучи не в силах произнести ни слова. Ведь до этого момента я мог предполагать, что все мы просыпаемся, медленно, мучительно, и я был первым, кто проснулся, Однако четвертым человеком, которого я увидел в пещере, был Джерри Кортленд! Я! Я с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что вполне могу управлять собой. Девушка с участием улыбнулась мне.

— Со мной все в порядке, — сказал я, — но я еще там. — Я помолчал. — Остальные тоже проснутся? Де Калб. Доктор Эссен… Они…

Она колебалась.

— Проснулся только ты, — сказала она наконец.

Я неуверенно подошел к стене и заглянул в пещеру. Но пещеры там не было. Я понял это, когда подошел поближе. Я увидел, что в стену вмонтирован экран — вроде телевизионного, только изображение в нем было очень четким, с ощущением глубины пространства. Это изображение было отдалено от меня в пространстве, может быть, отдалено и во времени. Быть может, я смотрю сцену, которая произошла неделю назад, а может, и больше. Это было очень неприятное ощущение, я всем существом почувствовал, как рвется моя тонкая связь с миром. Я немного испуганно посмотрел на девушку.

— Раз я сейчас не в пещере, значит и они тоже? Эта сцена была снята, когда мы все еще не проснулись, — я почувствовал, что говорю не то. — Прости, — сказал я и потер рукой лицо, — что же случилось?

10. Музей

Девушка ослепительно улыбнулась мне, и я сразу понял, кто она и почему мои глаза так долго задерживались на лице доктора Эссен, стараясь разгадать ее загадку. Я встретился с пронзительными сияющими глазами девушки и понял, что смотрю сейчас в глаза Лотты Эссен, но мгновение полной уверенности прошло. Глаза девушки изменили цвет со светящегося голубого на серый, длинные ресницы опустились, и вся моя уверенность сразу пропала. Осталось подобие. Эта девушка — Лотта Эссен. Мой мозг сначала пытался найти хоть сколько-нибудь реалистичное объяснение тому, что сейчас доктор Эссен стояла передо мной юная и прекрасная, и только ее пронзительный взгляд оставался прежним.

Видимо, это все же доктор Эссен, проснувшаяся до меня и оставившая своего двойника в пещере. Конечно же, это она, превратившаяся в молодую девушку для каких-то своих целей. Сейчас она заговорит со мной и обо всем расскажет… Но нет, это же не маска. Это была именно девушка, молодая и чарующе красивая. Черты ее лица были именно такими, какими они были у доктора Эссен, будь она на двадцать лет моложе и посвяти она себя служению своей красоте, а не науке. Затем я снова уловил вспышку серых глаз и понял, что это все же Лотта Эссен — не похожая на нее девушка, а она сама. Ведь мозг человека уникален, он не может воспроизвестись в другом человеке. Я смотрел в глаза Лотты Эссен, каким бы невозможным мне это ни казалось.

— Доктор Эссен? — осторожно спросил я. — Доктор Эссен?

Она рассмеялась.

— Ты еще спишь, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь? Лорд Пайтнер, этот старый дурак, ждет нас, и мы должны поторопиться.

Я только разинул рот. Ну что я мог сказать? Если она не хочет ничего объяснять, как я могу заставить ее говорить? И все же я был уверен…

— Я здесь, чтобы приветствовать тебя, — сказала она. Она говорила так, как будто я был иностранцем, с которым она должна быть вежлива, но реального интереса я для нее не представлял. — Меня учили делать такую работу. Я помогаю людям обрести себя и чувствовать себя спокойнее. Все это большая тайна — но Лорд Пайнтер все объяснит тебе. Я только посредник, хотя и хороший. Очень хороший. Лорд Пайнтер вызвал меня, когда понял, что ты просыпаешься. Он думал, что его страшная физиономия тебя так перепугает, что ты не ответишь ни на какие вопросы. — Она хихикнула. — Во всяком случае, мне кажется, что он именно так и думал. — Она помолчала, глядя на меня проницательным испытывающим взглядом, какой я часто ловил на себе, когда передо мной была доктор Эссен. Затем она пожала плечами.

— Он расскажет тебе ровно столько, сколько тебе нужно знать. Для меня это все слишком сложно. — Она посмотрела на экран, где были видны неподвижные фигуры, лежащие на полу, и мне показалось, что я заметил замешательство на ее лице, когда она переводила взгляд с одного лица на другое. Затем она снова пожала плечами.

— Пойдем, нам пора, если мы задержимся, Лорд Пайнтер меня побьет. — Казалось, она серьезно была обеспокоена такой перспективой. — И, пожалуйста, не задавай вопросов, — добавила она. — Мне все равно запрещено отвечать тебе, даже если я знаю, что сказать.

Я смотрел на нее так пристально, что глаза мои заблестели от тщетных попыток увидеть больше, чем они могли увидеть, и проникнуть в глубину ее мозга. Я был уверен, что это был мозг Лотты Эссен. Девушка беззаботно улыбнулась мне и отвернулась.

— Пойдем же, — сказала она.

Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Очевидно, я должен играть в ту же игру, что и она. С некоторой иронией я спросил ее:

— Ты назовешь мне свое имя?

— На этой неделе я Топаз, — сказала она. — На следующей буду кем-нибудь еще. Но пока можешь называть меня так.

— Благодарю тебя, — сказал я сухо. — А в каком году ты живешь, Топаз? И в какой стране? Где я?

— Лорд Пайнтер все скажет тебе. Я просто не хочу, чтобы меня побили.

— Ты говоришь по-английски, значит, я где-то недалеко от дома.

— О, английский знают все, — ответила она. — Это язык Матери-Планеты, во всей Галактике говорят по-английски. Это же общий язык… О, меня побьют. Идем!

Она повернулась и потащила меня за руку, пока мы не оказались у стены, на которой виднелась кнопка. То, как девушка двигалась, как протянула руку к кнопке, было похоже на танец. В стене открылся проход, и Топаз повернулась ко мне.

— Это Город, — сказала она.

Я видел зачатки такого Города и в наше время: Чикаго, Манхеттен, Детройт. Но тогда все это выглядело уродливо, грубо. Этот Город был Городом машин, металлическим Городом, по жилам которого струится невидимая энергия. Безобразный Город? Нет, скорее пугающий.

Топаз провела меня к какому-то устройству в виде чаши, обитому изнутри подушками. Мы сели в него, и это странное средство передвижения стартовало. Не знаю, были ли у него колеса, но этот кар мог двигаться в трех измерениях, поднимаясь в воздух, чтобы преодолеть препятствие на своем пути. Он по непредсказуемой, причудливой траектории мчался по этому звучащему городу.

Самым странным в Городе был звук. Я смотрел по сторонам, чисто автоматически отмечая те достопримечательности, о которых следовало бы упомянуть в будущих статьях, которые я уже никогда не напишу. В городе был один звук, чистый, протяжный и громкий. Это был, конечно, не звук музыкального инструмента, но он постоянно менялся по частоте. Я спросил Топаз о нем, и она, посмотрев на меня взглядом Лотты Эссен, сказала:

— О, это для того, чтобы переносить шум, невозможно избавиться от звука, не ослабив эффект, поэтому звук преобразуется в гармонический, приятный для слуха. Это частотная модуляция. Кажется так оно называется. Единственная возможность избавиться от этого шума в Городе — это накрыть его звуконепроницаемым колпаком. Но это сильно ослабило бы эффект, как ты, наверное, знаешь.

— Нет, я не знаю, — сказал я. — Что за эффект?

Она повернулась ко мне и тут же испугалась.

— О, я вижу, ты не понимаешь, тогда я не стану ничего говорить, пускай это сделает Лорд, и это будет для тебя неожиданностью.

Я не стал спорить с ней. Я был слишком занят наблюдениями. Я не могу описать его это город, даже не буду пытаться. Вы можете сами представить его себе, если захотите. Исключительная точность и совершенство линий, технологично и функционально, одна всемогущая эргономичная машина, состоящая из множества других.

Снаружи казалось, что город пуст, людей нигде не было видно. Под куполом серого неба нас было только двое. Серый свет дня был чистым и каким-то компактным, сгущенным. В этом серо-стальном воздухе раздавался звук Города, звук этого мира, который не был моим и находился не в моем времени.

Где же кроваво-красный закат конца этого мира? Где Лицо Эа? Откуда донесся крик о помощи?

Может, тот мир находится где-то вне Города? С осью времени произошло что-то странное. Но стоп! Если я начну об этом думать, то сойду с ума от страха. Все происходящее вышло из-под контроля, и мне ничего не осталось, кроме как плыть по течению.

Мы приблизились к зданию из стекла и стали, и Топаз легко выскочила из кара. Взяв меня за руку, она подвела меня прямо к низкой двери, которая пропустила нас и тут же закрылась. Мы оказались в лифте, который, судя по моим ощущениям в ногах и желудке, быстро поднимался вверх.

Панель отодвинулась, и мы оказались в маленькой комнате, подобной той, где я проснулся.

— Ну вот, — с явным облегчением произнесла Топаз, — вот мы и на месте. Ты вел себя хорошо и не задавал много вопросов, поэтому, прежде чем покинуть тебя, я покажу тебе кое-что.

Она коснулась кнопки на стене, и панель отодвинулась. За ней оказалось толстое стекло. Топаз нажала еще одну кнопку, и стекло скользнуло вниз. Свежий ветер ударил нам в лицо. Я затаил дыхание и прильнул к окну. Мы находились высоко над Городом, и передо мной раскинулись его окрестности, покрытые прекрасными зелеными лугами, на которых тут и там виднелись желтые цветы, тонкие ленты голубоватых ручейков, сверкающих в лучах солнца. Мне показалось, что я даже расслышал пенье птиц.

— Этот мир, — сказала Топаз. — Мир, в котором мы живем. А Город — это музей.

— Музей? — переспросил я. — Какой музей?

— Город. Он остался только один, у нас. Здесь одни машины и роботы, разве это не ужасно? Раньше, в варварские времена, всегда строили такие города. Мы сохранили один из них. Он работает, как и раньше, вот почему нельзя закрыть его колпаком: тогда пропадет весь эффект воздействия на зрителя. В Городе никто не живет. Сюда только возят студентов и экскурсии. Наш мир не здесь.

— Где же живут люди? Не в деревне же?

— О нет, мы живем не так, как в темные времена, теперь у нас есть передача, и нам не нужно скапливаться всем в одном месте.

— Передача?

— Это передатчик, — она обвела рукой комнату, где мы находились. — А та комната, где ты проснулся, — приемник.

— Приемник чего? Передатчик чего? — Я чувствовал себя Алисой в Стране Чудес.

— Материи, конечно. Ведь это гораздо проще, чем передвигаться пешком. — Она снова нажала на кнопки, и панель со стеклом вернулась на место, скрыв от меня чудный пейзаж. — А теперь, — сказала она, — нам пора идти. Правда, я не знаю куда… Лорд Пайнтер…

— Знаю, старый дурак.

Топаз рассмеялась.

— Приказ Лорда уже должен был прийти, посмотрим, пленка уже на месте. — Она снова нажала на кнопку.

— Пойдем.

В голове у меня завертелось, и звук этого древнего, чудесного, ужасного Города растаял вдали.

11. Тридцатисекундная интерлюдия

Это было немного похоже на спуск в скоростном лифте. Сознания я не потерял, но физические ощущения от передачи были такими, что я полностью потерял ориентацию и теперь не могу воспроизвести в деталях все подробности передачи. Все, что я помню, это мгновенная вибрация стен комнаты, внезапное исчезновение силы тяжести и сильное головокружение, а затем, без какого-либо изменения в ощущениях пространства, стены комнаты успокоились. Но они уже не были бледно-серыми и эластичными. Теперь стены состояли из перекрывающихся металлических пластин, похожих на чешую, на которых то там, то тут виднелись следы ржавчины. Это комната была заметно меньшего размера, и я был в ней один.

— Топаз, — позвал я, осматриваясь, — Топаз! — А затем, не получив ответа. — Доктор Эссен, где вы?

Тишина. На этот раз мне было труднее прийти в себя. Видимо, такие вещи, как изумление, тоже накапливаются, я не знаю почему. Второй раз я совершил прыжок в неизвестное, и, по-видимому, снова меня перебросило не туда, куда надо.

Я тупо смотрел на стены и пытался перебороть панический страх. Похоже, что на этот раз я переместился по временной оси и очутился в той же комнате в Городе-Музее, но уже во времени, когда этот мир умер.

Я остался один на один с собой, в совершенно незнакомом мире, запертый в этот ржавый железный гроб.

Положение мое было не из приятных и оптимизма не добавляло.

Мне требовалось что-то, чтобы разрушить мои ужасные предположения. Очевидно, первое, что мне нужно сделать, — это выйти отсюда. Снова что-то случилось с силой тяжести, я как будто потяжелел, колени мои буквально подгибались, будучи не в силах держать удвоенный вес. Я собрал все свои силы и с трудом двинулся к стене, отчаянно сопротивляясь силе, которая придавливала меня к полу.

Я нажал на стену, послышался скрежет ржавых петель, и дверь отворилась.

Все, что происходило, происходило слишком быстро, но осознал я это позже. В следующие тридцать секунд произошло главное событие в этом мире — во всяком случае, из тех, что касались меня лично. Через открытую дверь проникал воздух, слышалось жужжание, гудение и слабое постукивание. Я мог предположить все что угодно.

Я стоял на пороге огромной комнаты. По ней во всех направлениях тянулись громадные железные заржавленные балки. Они были такие громадные, что при взгляде на них сразу приходили воспоминания об архитектуре Египта. Эти балки тянулись вдоль комнаты во всех направлениям и, вероятно, предназначались для передвижения по ним. Я обратил внимание на то, что почти все они заржавели, и только те, по которым мог бы пройти человек, были отполированы до блеска.

Через большие окна в стене комнаты я мог видеть город, но Топаз сказала, что у них нет городов, кроме музея. Может, так оно и есть, может, я опять вернулся по временной оси и теперь смотрю на город, который подобен музею, но который живет, хотя и очень стар. Громада города, может быть даже некрополь, в том смысле, в котором употребил этот термин Де Калб. Везде были запустение, грязь, ржавчина и позаброшенные дома. Небо было черным, хотя это был день. В туманных небесах виднелось очень тусклое и слабое двойное солнце.

На улицах я видел людей, при виде которых вновь обрел самообладание. Ненадолго, потому что вскоре я заметил нечто странное и страх подступил опять. Эти люди двигались как привидения. Я с изумлением смотрел на них, пока не понял, в чем дело. Я ожидал увидеть в городе будущего либо машины, перевозящие людей, либо подвижные тротуары. Здесь же я увидел на улицах установленные через равные промежутки какие-то диски. Человек становился на диск и исчезал для того, чтобы через мгновение оказаться на другом и спешить на третий диск.

Передача материи используется для передвижения людей. Быстрым взглядом я окинул город и увидел много любопытного, но не стану описывать это. Самое главное, что я осознал после тридцатисекундного пребывания здесь, — это существование самого Города. Еще два важных момента. Первый — это возросшая активность в громадной комнате, а второй — то, что происходило совсем рядом со мной.

В дальнем конце комнаты что-то зашевелилось. Я не мог рассмотреть, что там было, из-за большого расстояния. Люди в темных одеждах столпились вокруг чего-то. Я разглядел большой стол, вроде операционного, и лежащего на нем человека или труп. Над столом висела сеть — паутина из какого-то тонкого светящегося вещества, а может быть, и света. Мне пришло в голову, что это модель нашей нервной системы. Нижние концы блестящих нитей соединялись с телом на столе, наверху же они исчезали в лабиринте балок, и не было видно, чем они кончаются. Некоторые нити были цветными, некоторые просто блестящими. Яркий цветной свет непрерывно перемещался по нитям, ярко вспыхивая на пересечениях. Но все это было не так важно для меня, как то, что стояло рядом со мной, ожидая меня.

Это самая трудная часть моего рассказа. Мне хочется ее изложить наиболее четко.

На меня смотрел высокий человек. Он стоял здесь, когда открылась дверь, и, видимо, ждал меня. Он был одет так же, как и остальные — в темную обтягивающую одежду. На лице его не было никаких эмоций, как на лицах греческих статуй или Будды. Это был Ира Де Калб.

Все в голове у меня закружилось, и я уже ничего не понимал. Этого не могло быть! Этот Де Калб не мог быть Де Калбом, как Топаз не могла быть доктором Эссен, но в таком случае не было никаких отличий в физическом смысле этого Де Калба от того. Это был тот самый Де Калб, которого я видел спящим в пещере, с которым отправился в путешествие по Оси Времени. Ни моложе, ни старше, в нем ничего не изменилось, за исключением одной мелочи. У того Де Калба, которого я знал, были глаза, подернутые пленкой, как у птицы. Они были серыми с легкой голубизной. Этот же Де Калб смотревший на меня с безразличной холодностью, как будто видел меня впервые в жизни, имел странные глаза.

Они были сделаны из стали, нет, даже не из стали, а из какого-то неизвестного мне металла, блестящего, как серебро. Я видел в них свое отражение, маленькое и движущееся. Я вздохнул, чтобы заговорить, но не издал не звука. Он стоял передо мной неподвижно, но не как живой человек. Так стояла бы металлическая статуя, у которой невозможно заметить ни малейшего движения. Казалось, он даже не дышал.

Я тут же вспомнил, что и тот, земной, Де Калб двигался крайне необычно, как автомат. Затем металлические глаза пришли в движение, нет, это шевельнулся я. И даже не шевельнулся, а пошел к нему. Это нельзя было назвать движением в полном смысле этого слова. Я как будто падал вперед, произвольно подставляя ноги под себя, под центр Тяжести. Меня буквально тянуло к нему, и я как бы катился вниз по склону, будучи не в силах остановиться.

Его глаза на абсолютно бесстрастном лице двигались, и мое маленькое отражение в них все увеличивалось. По мере того, как я приближался к нему, я падал в безвоздушную бездну. Глаза его были устремлены в мои глаза, они гипнотизировали меня, проникали глубоко в мой мозг, зондировали его. И затем я почувствовал, что он смотрит моими глазами. Как будто он проник в ту часть моего мозга, которая воспринимает импульсы моих зрительных нервов.

Телепатическая связь? Не знаю. Я знаю только то, что Де Калб проник в мой мозг.

Я резко повернулся и бросился в комнату, которая была передатчиком, и закрыл за собой дверь. Я был здесь один, но странные металлические глаза смотрели на комнату моими глазами. Я не мог контролировать свои движения и с удивлением смотрел, как моя рука потянулась к стене и мой палец нажал на кнопку. А когда стены комнаты стали вибрировать и в моей голове все закружилось, что подсказало мне о близости передачи, я почувствовал, что мое тело и воля вновь стали свободными. Я был свободен и мог делать то, что хотел, говорить, что хотел…

Но только не о том, что случилось только что. Видимо, он ввел в мой мозг запрет, но это для меня было просто и все это произошло за тридцать секунд. Все, что я рассказал сейчас, — это мысли и заключения, которые пришли ко мне потом, когда у меня уже было достаточно времени, чтобы подумать над этим. Я побывал в комнате со ржавыми балками, видел город, расположенный на планете, не входящей в солнечную систему, видел лабораторию, укрепленную так, чтобы она могла выдержать повышенную силу тяжести. Я встретил взгляд Ира Де Калба… и вернулся в передатчик. Стены комнаты завибрировали и исчезли.

12. Лебединый сад

Топаз всплеснула руками в искреннем восхищении.

— Выходи же быстрее! — воскликнула она. — Это же Лебединый сад! Чего же ты ждешь, я беру назад все, что говорила о Лорде Пайнтере. Посмотри, разве это не чудо?

Я молча вышел вслед за ней. Прошло так мало времени, что я был уверен, что она даже не заметила моего отсутствия. Что-то вмешалось в функционирование передатчика и выдернуло одного из нас, что позволило другому продолжить путь. Топаз сразу же открыла дверь и выскочила наружу, а затем, охваченная прелестью увиденного, не обратила внимания на мою кратковременную задержку.

А я… Неужели я действительно успел совершить путешествие по Галактике? Не приснилось ли мне все это? Может, все это возникло в моем мозгу в то время, пока тело мое спит на временной оси в ожидании конца мира? Готовясь ко сну, я уже научился полностью игнорировать время как основной фактор нашей жизни. В этом мире мне, видимо, придется игнорировать пространство. В этом мире передатчиков материи пространство не значит ничего. Можно жить на Центавре и получать на завтрак свежие рогалики из булочной Чикаго. Можно переместиться на Сириус к другу, чтобы взять у него почитать книгу, потому что это проще, чем сходить за угол в библиотеку. В мире уничтоженного пространства время тоже теряет свой смысл и значение. Точно так же, как, уничтожая время, мы можем пренебрегать пространством.

Я оказался в мире невероятностей. Еще пару минут назад я за тридцать секунд переместился во времени и в пространстве, а девушка, сопровождавшая меня, даже не заметила этого. Девушка, называвшая себя почему-то Топаз. Я был слишком потрясен, чтобы спорить с ней, и хотя мой разум уже обрел некоторую устойчивость, раз я мог управлять своими эмоциями, но все же я ощущал неуверенность в нем. В его правильном функционировании. Я тупо шел за Топаз, разглядывая прелестный пейзаж, зная, что вместе со мной на все это великолепие смотрят металлические глаза, бесстрастные и холодные.

Топаз оборачивалась ко мне, полная восторга, и ее легкая вуаль сверкала на солнце. Она пробежала пальцами по волосам, спугнув пару звездочек, улыбнулась мне через плечо и устремилась к чему-то, что было похоже на занавес из белых нитей. Легкий ветерок шевелил его складки. Подойдя ближе, я обнаружил, что это рощица небольших, в человеческий рост деревьев, похожих на пальмы, но со стволами и листьями, похожими на хлопья снега. Все они отличались друг от друга и напоминали большие кристаллы.

Мы шли по узкой тропинке, и Топаз любовно касалась рукой цветов. Земля под нашими ногами была мягкой и приятной. Вскоре мы оказались на поляне, где среди причудливо разбросанных камней извивался, весело журча, ручей. Ветер немного усилился, и деревья стали таинственно перешептываться. Удивительное, упоительное очарование этой планеты полностью захватило меня.

— Садись, — предложила Топаз. — Я не знаю, почему Лорд Пайнтер послал нас сюда, но полагаю, что он присоединится к нам, когда сочтет, что мы готовы. Разве здесь не великолепно? Теперь в моих волосах снова засверкают звезды. О, садись прямо сюда…

— Прямо на камень?

— Нет, это не камень, это кресло. Смотри, — она опустилась на один из камней, и тот легко подался под ее весом, принимая форму ее тела, как бы обнимая девушку.

Я ухмыльнулся и тоже сел, чувствуя, как эластичное вещество обтекло все выпуклости моего тела, хотя они были далеко не так соблазнительны, как у Топаз. Я решил не думать ни о чем, потому что события разворачивались помимо моей воли. Они привели меня в этот мир и поставили в довольно сложное положение. Единственное, что мне оставалось делать, — это расслабиться и не сопротивляться, пока не придет время действовать. Я надеялся, что пойму, когда настанет этот момент. Расспрашивать о чем-нибудь это прекрасное, но легкомысленное создание не имело смысла. Может, когда появится Лорд Пайнтер…

— Попробуй фрукты, — предложила Топаз, указывая на ручей.

Я взглянул. Это был вовсе не ручей, его можно было бы назвать текущим кристаллом, который висел в воздухе на высоте трех футов от земли без всяких опор. Он начинался из земли под самыми деревьями и, причудливо огибая камни, скрывался под землей на другом конце поляны. С того места, где я сидел, я мог коснуться его извива. По течению двигался шар, большой, как апельсин, но бледно-зеленого цвета. Топаз вытянула руку и, дождавшись, когда он подплывет поближе, вытащила из потока. Она его подала мне, холодный и сверкающий каплями воды.

— Съешь его, если хочешь, — сказала она. — И вообще, делай, что хочешь, а я ненадолго отлучусь. О, я была так внимательна к тебе, я провела возле тебя столько часов, дожидаясь, пока ты проснешься, что мои волосы потускнели и стали ужасными, — она тряхнула своими кудрями, и лицо ее просветлело. — Я покажу тебе, — пообещала она, — я вся обсыплюсь звездной пылью, но нужно хорошенько все подготовить, чтобы выбрать нужный цвет и нужную форму. А может, мне украсить руки кометами, как перчатками?

Где-то между деревьями, откуда мы пришли, послышался чистый звук гонга. Топаз посмотрела в ту сторону, откуда донесся протяжный звук.

— О, — сказала она, — Пайнтер… Лорд Пайнтер.

Я почувствовал, что мой мозг оживился. Шпион, который узурпировал мой мозг, приготовился к действию. Но… к какому?

Я откусил бледно-зеленый ароматный плод. Меня это не касается, это дело Де Калба, а мне нужно узнать побольше, прежде чем предпринимать что-либо. Я впился зубами в сочную мякоть и ощутил слабый привкус алкоголя. Это было восхитительно вкусно.

— Лорд Пайнтер, приветствую тебя в Лебедином Саду! — Топаз грациозно поднялась из камня-кресла и отвесила притворно почтительный поклон. — И хотя я очень плохо выгляжу сейчас по твоей вине, я все нее приветствую тебя.

— Успокойся, Топаз.

Я услышал знакомый голос. Я тоже встал и повернулся на звук и увидел выходящего из зарослей на тропинку Пайнтера. Тот же высокий голос, та же могучая фигура с военной выправкой. Плотно сжатый рот под скошенными плоскостями щек и бледно-голубые глаза Муррея. Это был полковник. Конечно, в этом не было ничего удивительного, пока что этот мир оказывался населен моими знакомыми.

А может быть, это был просто сон, в котором живем мы трое. Может быть, они тоже считают это явью и ни о чем не подозревают. А что, если только я знаю, что это нереальность?

Муррей, если, конечно, это был не сон, выглядел замечательно, по крайней мере, много лучше, чем я помнил. Значит, поражение Некроном излечивается скачками во времени.

Находимся ли мы в мире Лица, проснулись ли мы или все еще спим? Найду ли я себя в этом мире? Найду ли доктора Эссен под маской молодости и красоты, называющей себя Топаз? Найду ли Де Калба? Не знаю…

Я смотрел вокруг себя, но никто ничего не говорил. Откуда же взялся прозвучавший в моем мозгу голос?

Лорд Пайнтер прошел мимо меня, и его старые ноги уверенно топтали землю. На нем была прекрасно сидевшая военная униформа. Он внимательно посмотрел на меня, но если и узнал, то ничем не показал этого. Он кивнул мне.

— Добрый день. Я надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? Эй, принесите сюда ящики.

Он отошел в сторону, и я увидел двух молодых солдат, которые несли ящики, обитые стальными полосами с прорезями внизу. Я обрадовался, потому что это были первые незнакомые для меня люди в этом мире. Значит, все-таки не сон. Я повернулся к Муррею, который сидел на одном из ящиков, все еще внимательно разглядывая меня. Я сел напротив и стал ждать. Уж чего, а времени у меня было море.

— Топаз показала пещеру, где мы нашли тебя?

Я кивнул.

— О, я сделала все, что ты приказал, Лорд, — начала говорить Топаз, — я считаю…

— Тихо, Топаз, — сказал Пайтнер с явным раздражением. — И снова обратился ко мне: — Как тебя зовут?

— Кортленд, — ответил я и добавил с иронией, — Лорд Пайнтер.

— Джоб Пайнтер, — поправил его Муррей, — Топаз любого зовет лордом, когда ей что-то нужно. У нас не приняты титулы.

— О, не всегда… — начала было Топаз.

— Топаз, прекрати немедленно и оставь нас ненадолго. — По лорду было видно, что он уже всерьез начал сердиться.

— О благодарю тебя, — она одним движением подскочила на ноги, сияя улыбкой. — Мне еще так много надо сделать. Мои волосы… Позовите меня, когда я понадоблюсь.

Она быстро растворилась в листве близлежащих деревьев. Тонкая и грациозная, она, похоже, не осознавала этого. Быть прекрасной для нее было так же естественно, как дышать.

Я смотрел ей вслед, все больше убеждаясь в том, что это дивное молодое лицо принадлежало Лотте Эссен, если представить ее себе на двадцать лет моложе и предположить, что все свою жизнь она посвятила не науке, а собственной красоте.

— Кортленд, — начал Пайнтер, все также пристально вглядываясь в меня, — нам есть о чем поговорить. Я прослушал твой разговор с Топаз после пробуждения. Я полагаю, что ты из двадцатого столетия. Это верно?

— Ты знаешь, что я спал в пещере, и, вероятно, видел меня.

— Да, мы проанализировали организмы и ткани всех спящих. Радиоактивность низкая, это говорит о том, что сон начался до атомной войны. Я не сомневаюсь, что это путешествие во времени, но ты должен мне объяснить, как спящие очутились здесь и как я оказался там.

Я смотрел на поляну сквозь снежно-белые деревья. Два солдата выполнили свою миссию и исчезли. Топаз отсутствовала. Мы сидели совершенно одни, и только ручей весело пел между нами.

— Может быть, ты сам объяснишь мне все, Муррей? — спросил я.

— Муррей? Почему Муррей?

— Хорошо, пусть будет Пайнтер, но объясни мне ты лучше. Произошло много такого, что я не могу понять.

— Буду рад объяснить тебе все что смогу, это займет всего пару минут. — сказал Пайнтер, показывая на ящики. — Правда, я и сам не знаю, как ты здесь очутился, и еще, похоже, ты меня знаешь.

— Я знаю человека с именем Муррей, который как две капли воды похож на тебя, раз уж ты хочешь играть. Мне совершенно ясно, что происходит. Ты и остальные просто проснулись раньше меня, на месяцы, на годы. Вы пришли в этот мир и нашли в нем свое место, а теперь не признаете меня. Или, быть может, у тебя есть более разумное объяснение?

Он выдохнул, и на лице его проявилось нетерпение.

— Кажется, я начинаю понимать, двойники привели нас в замешательство. Ты действительно ничего не знаешь?

— Нет.

— Очевидно, я был с тобой в пещере, с нами была еще женщина, правда, я не узнал ее. Третьим был Белем. — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Белем. Там откуда мы прибыли, его звали Ира Де Калб.

— Белем — не человек, он механдроид, ты не знал этого?

13. Проблема Пайнтера

Нечеловек, я вспомнил его глаза цвета холодного металла, я позволил этой мысли проникнуть глубоко в мой мозг, адресуя ее тому, кто завладел моим сознанием тогда, в пространственном лифте. Сначала отклика не было, но потом, тихий как шепот, пришел ответ:

— Наблюдай и жди.

— Я не знаю, кто такие механдроиды, — сказал я, стараясь быть спокойным. — К тому же я ничего не знаю о мире, где меня нет. Скажи мне, Пайнтер-Муррей, кто ты, помнишь ли ты Лицо Эа?

— Я могу навести справки, но твои слова ничего не говорят мне, у нас очень много колоний в обитаемых мирах.

— Чепуха, — сказал я совершенно беззаботно, — забудь о моем вопросе.

Если он что-нибудь и помнил о Лице, то предпочитал молчать.

— О’кей, какой сейчас век?

Он ответил мне, и я понял, что это время не было концом мира и ни в одной галактике Лицо Эа еще не смотрело сквозь багровый сумрак. Что-то пошло не так во время нашего путешествия и разбудило нас слишком рано. Мы проснулись на тысячу лет раньше положенного, и я оказался единственным, кто помнил о нашей миссии, о том, зачем мы отправились сквозь время. Вспомнил! Внезапно что-то проснулось во мне, и я спросил Пайнтера:

— Скажи, а не может такого быть, что ты, например, Муррей, но страдающий глубокой потерей памяти? Амнезия, ты проснулся и ничего не помнишь…

— Невозможно, — сказал он, — я знаю и помню всю свою жизнь. Я был рожден Джобом Пайнтером на Коллханне в 111 году от земных родителей. Это было пятьдесят лет назад, и я могу припомнить всю свою жизнь без пробелов.

— Хорошо, — сказал я, — может быть, у тебя есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

— Пожалуй, ничего… — протянул он.

Его голос внезапно стал отдаляться от меня, я сделал хриплый вздох…

Откуда-то из далекого прошлого в мой мозг ворвался знакомый поток энергии. Пайнтер и сад начали плыть у меня перед глазами, словно нематериальные тени. Для меня перестало существовать все, кроме грандиозной вспышки энергии. То же самое я чувствовал, когда на Земле Некрон убивал. Я увидел лицо Пайнтера, смотрящего на меня сузившимися голубыми глазами. Похоже, что я покраснел.

Я не отметил, сколько времени отсутствовал, однако полковник уже успел сообщить кому-то о случившемся. Когда я очнулся, он все еще держал около губ миниатюрный микрофон. Он продолжал говорить, но язык был для меня незнакомым. Я сидел неподвижно, не в силах даже думать, не то что перемещаться, а он смотрел на меня своими голубыми глазами.

Я сделал над собой усилие и попытался придать лицу привычное вежливое и доброжелательное выражение и даже вспотел от этого. Я понял, что, растеряв своих товарищей по миссии, я не оторвался от другого своего спутника, от Некрона, существа, которое убивает, заражая все живое своей заразой.

Пайнтер опустил наконец микрофон.

— Кортленд, один из тех, кто помогал вскрывать пещеру, сейчас погиб. Он оказался сожжен заживо, и такого у нас еще никто не видел. Мне кажется, что ты только что почувствовал это… Расскажи мне о том, что ты знаешь.

Я тупо смотрел на него, и мне казалось, что стальные глаза сейчас смотрят на Пайнтера сквозь меня.

— Это любопытно, — холодно сказал голос Де Калба внутри меня, — пообщайся с ним, делай то, что он тебе будет предлагать. Кажется, я начинаю понимать, что происходит.

Я вздохнул. Надеяться оставалось только на удачу, потому что все нити я упустил из рук и события были полностью мне неподвластны.

Пайнтер достал из ящика шлем и протянул его Кортленду.

— Вот, — сказал он, — так мы сможем полностью понять друг друга, не задавая вопросов. Это прибор для обмена мыслями. Быстро и эффективно.

Я скептически посмотрел на приспособление. Да, хорошо Де Калбу предлагать мне пойти на сотрудничество с Мурреем. Мне же неизвестно, какие у него истинные цели. Впрочем, Де Калб был мне понятен еще меньше. И тот и другой работали не на меня.

— Я подумаю, — засомневался я. — Я не понимаю…

— Не беспокойся, этот прибор настроен только на основные вопросы, — нетерпеливо стал объяснять Пайнтер, — мы просто глянем друг другу в мозги. — В приборе стоит фильтр, убирающий всякие тривиальности, опознается только информация, которая касается путешествия во времени. Я узнаю по этому вопросу при помощи шлема все за три секунды, и гораздо подробнее, чем если бы ты рассказал мне об этом словами. А ты узнаешь все то, что хотел бы узнать от меня, и мы сможем говорить как нормальные цивилизованные люди, понимая, о чем разговаривают, а ты не будешь задавать мне вопросы через два слова на третье. Давай, решайся.

Я, все еще сомневаясь, взял шлем. Еще немного времени я колебался, но, вспомнив о смерти, произошедшей за последние десять минут, я понял, что терять время непростительно. Все может повториться. Я боялся, что Пайнтер свяжет мои переживания и убийства, и тогда… Обвинит меня в убийстве… интересно, заметил ли он что-нибудь, когда произошло убийство… а может, и лучше будет, если он все узнает.

Шлем скользнул на голову и, казалось, обнял ее, прилегая плотно, как лайковая перчатка к руке. Пайнтер сказал что-то о проецировании.

— В твое время существовали книги. Так вот, когда читаешь хорошую книгу, то чувствуешь сразу, какую мысль хотел донести до тебя автор. Этот прибор — дальнейшее развитие книги. Ты с его помощью можешь на время переселиться в образ реально существовавшего исторического лица. Мы обменяемся знаниями, а в случае необходимости и ты и я можем пользоваться библиотекой проекций.

Пайнтер был занят настройкой прибора, а у меня появилось время на размышления. Это конечно же предвестник записи… Один из шажков от сложного к совершенному…

Из большого ящика вылетела яркая световая спираль. Скорость была неимоверная, казалось, что фотоны брызжут из нее. В этот миг я ощутил себя буквально другим.

Я стал человеком по имени Банистер, родившимся на Земле уже после Хиросимы. Я стоял в каком-то блиндаже глубоко под землей, а за столом сидел генерал, поигрывая пистолетом. Здесь мы были в относительной безопасности, ведь на Земле сейчас уже не было полностью безопасного места. Между нами и поверхностью находилась целая миля фильтров, счетчиков Гейгера и веществ, поглощающих радиацию.

Это была война, у которой не было законов, которая не подчинялась никаким правилам. Политики высшего эшелона, которые должны были умереть в теплой постели от возраста, пожелали убивать сами. Это именно они открыли ящик Пандоры, из которого на Землю обрушились все горести и несчастья. Они получили то, что должны были найти в своих постелях, забрав с собой миллионы жизней.

Вторая атомная война. Я, Банистер, никогда не думал о ней, я просто жил ею. Наверное, меня уже тогда коснулась когтистая лапа мутации… я уже тогда понимал, что мыслю совсем не так, как те, кто старше меня по званию. Иногда я спрашивал себя, к чему меня могут привести эти перемены в мышлении.

Генерал сказал:

— Ну, где рапорт?

Я подал бумаги.

Генерал положил пистолет на стол и зло осклабился.

— Практическая польза есть? Это для нас основное.

— Да, сэр, — ответил я. — Устройство может переносить материю на сотни тысяч миль, правда, для этого требуется приемник. Это уже сейчас позволит начать колонизацию других планет. Достаточно послать на планету корабль с приемником, и откроется бесперебойная и прямая линия передачи материи: оборудование, материалы, продовольствие. Даже люди. Это только начало.

— Передатчик материи, — задумался генерал и вдруг внезапно хлопнул ладонью по столу. — Прекрасно. Новый дешевый способ доставки бомб.

— Изобретатель настаивает на мирном применении, сэр, — заметил я. — Я слышал, что война кончилась.

Он взглянул на меня.

— Да, сынок, война кончилась вчера, но кто мешает нам ее снова начать?

Вот откуда я знал, что мутация коснулась моего мозга. Генерал и я думали по-разному. У нас были различные понятия о жизни. Такая малость, он не был рожден в атомном веке, а я рожден именно тогда. Я был адекватен реальности, а он нет.

Я взял пистолет со стола генерала. Все равно его мозг никому не нужен.

Затем я стал кем-то другим.

— Города? — спросил я посетителя. — Нет, что вы, мы не будем их восстанавливать, они нам не нужны…

— Но мир лежит в руинах.

— Нас спасет техника.

— Вы имеете в виду, что машины будут работать там, где не смогут работать люди?

— Разве они не работают?

Да, они работали. Я был так стар, где-то под сотню лет, и даже я уже не мог вспомнить времени, когда земля не была радиоактивна. Не вся, конечно.

Те люди, что смогли выжить, сконцентрировались на островах, где степень заражения не была такой сильной. Путешествия, даже на самолете, были чрезвычайно опасны. Но у нас были передатчики материи, так что мы не были разобщены. Мы начали повальную колонизацию планет, но Земля все еще оставалась домом. Еще много времени должно было пройти, чтобы она полностью очистилась от заразы и стала обитаемой, а пока что ее должны восстанавливать машины.

— Я покажу вам свой план, — сказал я. — Пойдемте со мной. Я умру задолго до того, как найдет применение мой механдроид, но этот день обязательно наступит.

Он последовал за мной по коридору, очень могущественный человек, пожалуй, самый могущественный в мире, который шел сейчас за мной, словно школьник.

— Нам нужно колонизировать Галактику, люди не смогут справиться с этим, да и машины тоже. Машины потерпят неудачу потому, что они лишены эмоций и воображения. То, что нужно, — это человеческая машина, или механический человек. Исключительное создание. Что-то наподобие моего механдроида.

Я откинул занавес и показал ему сильное молодое тело в стеклянном ящике. Вокруг него суетились машины и слегка подрагивали провода.

— Это один из моих механдроидов. Они не могут воспроизводиться, но их можно создавать и производить. В данном случае машины дают жизнь человеку.

— Он выглядит, как человек.

— Я выбрал его родителей сам. Мне ведь нужна наследственность. Мне пришлось немало повозиться, пока я отобрал хромосомы, наиболее отвечающие моим целям, и уже только после всего этого появился на свет механдроид. Сразу после рождения он получил полное образование и комплекс чувств. Конечно, с помощью машин. Его научили мыслить, как машина. Теоретически человеческий мозг способен на это, но никогда не было проведено полной серии экспериментов. Механдроиды, я уверен, могут разрешить все проблемы человечества, и более того, разрешить их оптимальным образом.

— Обучение машинами? — с сомнением повторил мой посетитель.

— Машины должны служить людям. Они должны освободить людей, освободить их мозг от рутинной деятельности. Механдроиды откроют людям пути к высшей науке!

— А в этом нет опасности? — спросил посетитель, глядя на механдроида.

— Нет никакой, — уверенно ответил я.

14. Рожденный на Веге

Затем я стал еще кем-то.

Сатурн занимал надо мной полнеба, когда я бежал по извилистым улицам Города от механдроида. Мне хотелось найти кого-нибудь, кто знал бы, что делать. Но, казалось, в этом Городе нет ни одного человека. Никого, кроме создания, молчаливо меня преследовавшего.

Возвращение домой? Я был рожден на Веге. Мне было шестнадцать, и я совершил прыжок через все пространство вместе с группой юных — нас было девять человек, — чтобы посетить Землю. Как и все группы туристов, мы начали с других планет.

Мы вышли из передатчика вещества на Титане, и с этой минуты все происходящее ускорилось. Нас стал преследовать механдроид. Все мы рассыпались в разные стороны, но мне, как всегда, не повезло, и я врезался в группу механдроидов, которые чем-то занимались. Они стояли вокруг стола в большой комнате. На столе лежало тело, а над столом висела, поблескивая контактами, сеть — нейронная матрица. Я знал достаточно много, чтобы понять смысл происходящего, и поэтому остановился здесь и начал наблюдать.

Механдроиды делали супермехандроида. Люди, конечно, уже размышляли над такой возможностью и все же немного побаивались. Ведь если механдроиды были поразительно умны, то супермехандроид будет вообще непостижимым для людей. Механдроидов люди могут контролировать, а супермехандроид будет неуправляем. Раньше говорили, что механдроиды помогут людям разрешить галактические проблемы, и уже было решено создать механдроида второго поколения, но потом это было запрещено. Вопреки закону, передо мной на столе под сверкающей нервной сетью лежало тело будущего супермехандроида. Если это могучее существо с совершенным умом и отсутствием эмоций оживет, оно будет представлять чрезвычайную опасность для человечества.

Я повернулся и побежал прочь, преследуемый механдроидами. Изредка до меня доносились чьи-то жалобные крики. Значит, для того, чтобы механдроиды могли создать механдроида второго поколения, им необходимо уничтожить всех людей в этом Городе, именно этим они, похоже, и были заняты. Я заскочил в исследовательскую лабораторию и, схватив вакуумный скафандр, побежал к выходу.

Уже через пару часов я сидел в горах в полумиле от Города, глядя на купол и размышляя, надолго ли хватит кислорода. В компании Сатурна да звездного неба я чувствовал себя совершенно одиноким. Наконец я увидел космический корабль, в наше время они уже были настолько редки, что это явление показалось чудом, удачей. Я сразу понял, для чего он сюда прилетел. Корабль завис над Городом — и через мгновение от купола и самого Города не осталось ничего, кроме вспышки света.

Я подал сигнал «SOS», и меня подобрали. По пути обратно я слушал разговоры о том, что нам пора снова взять механдроидов под жесткий контроль, что необходимо контролировать каждый отдельный экземпляр, не давая им собираться вместе и создавать супера. Думаю, что все это в известной степени подпортило мне удовольствие пребывания на Земле. Она уже была восстановлена, все следы радиоактивности исчезли. На Земле был оставлен всего один машинный Город-Музей, но сама планета мне показалась очень маленькой.

Так странно знать и понимать, что именно с нее все началось когда-то. С нее мы начали колонизацию Галактики, где теперь стали хозяевами.

Затем я стал кем-то еще.

Я стал Джобом Пайнтером. Возможности отдельного человека ограничены, но возможности расы — нет. Нельзя сказать, что мои возможности были неограниченными, но все же они мне казались достаточно большими. Моя ценность в обществе была высока. А почему нет? Я был хорошим профессионалом своего дела: я руководил Седьмым Галактическим Сектором с основной базой на Земле. Да, я всегда знал, что делать. По крайней мере, до тех пор, пока не обнаружилась та пещера в горах Земли и я не увидел Джоба Пайнтера, спящего в ней. Нет, я не потерял своей квалификации, просто был озадачен, но все же я мог разгадать эту загадку.

Об исчезновении механдроида Белема мне было немедленно доложено. В этом мире, где учеба начинается с самого рождения и где она продолжается всю жизнь, некомпетентность человека на своем месте не прощается. Исследуя обстоятельства исчезновения Белема, я приказал выяснить, сколько еще механдроидов исчезло за это время, и тут же приказал произвести розыск по всей Галактике, почти не надеясь на успех. Человеческая раса завоевала Вселенную. Конечно, возможности человека не велики, но машины, которые он создает, не имеют никаких ограничений. Пришло время научиться не только их делать, но и осуществлять над ними жесткий и непрерывный контроль.

Я планировал направить Белема на изучение системы Бетельгейзе. Этот механдроид существенно превосходил своих собратьев по скорости ума и по реакции, и я возлагал на него большие надежды. Когда же я решил проверить, каковы результаты работы Белема, оказалось, что он исчез. Была проведена большая работа по исследованию всех обстоятельств, при которых он исчез. Мы изучили все записи и проследили все его перемещения вплоть до самого момента исчезновения, обнаружив при этом немало интересного. Очевидно, Белем решил, что ему необходимо исчезнуть, чтобы решить поставленную перед ним задачу.

Наконец забрезжила надежда. В секторе Андромеды мы обнаружили нечто странное, до сих пор не встречающееся ни на одной планете. На полюсе планеты, вращающиеся вокруг звезды, готовой взорваться, мы обнаружили новый тип материи, она была абсолютно нейтральна. Мы немедленно объявили карантин в этой системе, намечая провести здесь дальнейшие исследования.

Никогда нельзя предугадать, к чему приведут исследования механдроидов. Эти существа замечают такие незначительные детали, что человек не обратил бы на них ни малейшего внимания. Они никогда не довольствуются достигнутыми долями процента — им всегда нужна абсолютная истина, стопроцентная вероятность, и поэтому я не слишком удивился, обнаружив в записях Белема координаты оси времени на Земле.

Мы прибыли в указанную точку. Белем уже разработал метод расформирования специальной атомной структуры, чтобы разбудить спящие объекты. Какие объекты? Это я узнал очень скоро.

На временной оси, которая проходила недалеко от древнего русла реки Св. Лаврентия, мы нашли пещеру, с помощью специального облучения нам удалось увидеть четырех людей в этой пещере. Они были погружены в наркотический сон. Одним из них оказался механдроид Белем. Вторым был я. Другие — неизвестные мне мужчина и женщина.

Директор обсудил ситуацию на Совете.

— Значит, Белем обнаружен, — сказал я.

— Думаю, что да, — ответил директор. — Но и ты тоже в той пещере. Это значит, ты находишься сразу в двух местах, очевидно, как и Белем. Ты знаешь, как могут быть опасны механдроиды в неортодоксальных ситуациях. Вспомни, что произошло на Титане двадцать лет назад. Вероятно, эти четверо из далекого прошлого. Они приняли наркотик, чтобы погрузиться в сон и освободить свой мозг от восприятия времени, а специальное устройство непрерывно перестраивало их атомную структуру.

— И, судя по всему, я вместе с ними.

— Ты ничего не помнишь об этом? Но они — все трое — пришли из прошлого.

— Круговое время? Или спиральное?

— Не знаю, — ответил директор. — Этот вопрос чисто теоретический. Самое простое — это разбудить их и узнать, что с ними произошло, как они попали на ось времени. К тому же отпускать механдроида путешествовать по времени слишком опасно. Что же касается тебя…

Никто из нас не имел ответа на этот вопрос. Я стоял здесь, перед ними, живой и реальный, но мой двойник, мое второе я, спал на оси времени.

— Разбуди их, — сказал директор.

Это был очевидный шаг и, наверное, единственно возможный.

— Хорошо, — сказал я. Это было мое дело. Дело, которое нужно было завершить несмотря ни на что. Люди конечны во времени — человечество бесконечно.

Затем я снова стал Джереми Кортлендом. Мы были в Лебедином Саду, я и Пайнтер, и глядели друг на друга. Тени тех, в кого я переселялся, все еще бродили в моем мозгу, постепенно теряя краски жизни, тускнея, слабея, удаляясь.

Все это я прочел в памяти Пайнтера, а он прочел все, что нужно, в моей, кроме того, что механдроид Белем — Де Калб — шпионит за ним с помощью моего мозга. Я был уверен в этом так, как будто сам Де Калб сказал об этом мне. Остатки той информации, которую я получил из памяти старого вояки, уже покинули мой мозг, но в нем еще остались воспоминания о том приключении, которое я пережил во время передачи вещества, когда смог побывать на планете среди механдроидов.

И внезапно я все понял… вспомнил толпу механдроидов вокруг стола, на котором лежало тело и над которым нависала матрица нейронов. Однажды, двадцать лет назад, мальчик уже видел это на Титане. Созидание супермехандроида — запрещенный эксперимент. Теперь я понимал, что тот город был превращен в пыль, чтобы остановить опасность.

Теперь это происходило снова. Где-то в недрах Галактики создается новый супермехандроид. Партнер не знает об этом, а я не могу смогу ему рассказать, потому что на выдачу этой информации у меня стоит гипнотический запрет, который наложил на меня Белем.

Белем был слишком силен и умен. Я не мог выдать его и эту тайну, даже если бы захотел. Вдруг я понял, что Пайнтер теперь знает многое из того, что знаю я. Он смотрел на мена, и лицо его посерело.

— Теперь я знаю, что это за вещество, которое мы обнаружили на Андромеде. Вы назвали его Некроном.

Значит, теперь он знает, что Кортленд носитель того создания, что убивает, и убивает мгновенно и безжалостно, но он не упомянул об этом. Вместе этого он с тревогой заговорил о Белеме.

— Белем должен был работать над открытием системы Бетельгейзе. Это было для него достаточно просто, и я подозреваю, что он стал исследовать побочные факторы и обнаружил, что в системе звезды, готовой взорваться, существует Некрон. Когда произойдет взрыв, сила его разнесет атомы Некрона по Вселенной и заразит все планеты. Почему-то Белем решил, что ось времени… — Он помолчал, хмуря брови. — Не может ли быть так, что он специально оставил записи? Может, он хотел, чтобы мы нашли пещеру, Кортленд?

— Откуда я могу знать? Теперь у тебя есть все, что было в моей голове.

— Наверное, так оно и есть. Где же теперь Белем?

Я знал, но не мог сказать ему.

— Почему исчез Белем? Почему исчезли десять других механдроидов? Почему они не рассказали о возникшей проблеме всему миру?

— Потому, что они ведут какую-то работу в тайне, — сказал он. — Теперь вопрос: что это за работа, которую надо делать тайком от всех? Добровольно отказываясь от помощи всей мировой науки? Только одно. Механдроиды хотят решить эту проблему сами… а это значить может только одно: они делают супермехандроида, — твердо сказал Пайнтер. — Это должно было произойти. Сцилла и Харибда. Ведь супермехандроид ничуть не менее опасен, чем Некрон.

— Но почему? — спросил я, убежденный, что некронная зараза гораздо хуже, чем любая человекоподобная машина, какая бы совершенная она ни была.

— Потому что механдроиды, возможно, будут повиноваться Некрону, а не нам, — горько сказал Пайнтер. — Механдроиды уязвимы потому, что они человекоподобны. Супермехандроид, может быть, будет неуязвим. Предположим, что он будет действовать только в соответствии с правилами абсолютной логики, без всяких моральных принципов. Тогда он решит, что живые формы материи вообще не нужны. Никто этого не знает. Никто не может предвидеть его поведения и предопределить образа мыслей.

Я покачал головой.

— Не спрашивай меня ни о чем. У меня куча своих проблем, например те четверо, что спят в пещере. Где-то должен быть ответ на все, Пайнтер. Должен быть!

— Есть один ответ, — сказал он так угрюмо, что холод пробежал по моему телу. — Наверное, все же лучше рассказать тебе правду.

15. Рассыпающаяся плоть

Четыре молчаливые фигуры лежали под пылью тысячелетнего сна в глубине небольшой искусственной пещеры. Я снова видел их и вместе с тем ощущал тяжесть шлема у себя на голове и осознавал, что вокруг меня Лебединый Сад, и даже краем уха слышал дыхание Пайнтера. Я смотрел стереофильм и видел пещеру глазами камеры.

— Это запись, которую мы сделали, когда открывали пещеру, — пояснил Пайнтер. — Теперь внимательно наблюдай за тем, что произойдет. Никто не знает об этом, только ты, я и несколько техников, которые занимались съемкой. Мы сохранили это в тайне. Но… нет, смотри… и ты увидишь.

В пещере было очень тихо. Ничто не двигалось в ней несколько тысячелетий, и казалось, даже воздух остекленел. Само время в ней замерло, когда путешественники во времени забылись здесь в долгом сне. Но вот в камере заплясали лучи фонарей. Техники Пайнтера начали работу, пытаясь раскрыть камеру, пытаясь выпустить… что? Что-то ужасное. Я это понимал по тону Пайнтера.

Огни вспыхивали, гасли, загорались снова, пронзая полумрак пещеры. Вот камера отъехала назад, и я увидел Пайнтера, окруженного помощниками-машинами.

Все смотрели на яйцо времени, в котором находились четверо спящих.

Мне было любопытно услышать голос раннего Пайнтера и сравнить с голосом того, кто сидел сейчас рядом со мной на камне.

— Какие у нас шансы? — спросил он. — Они могут проснуться?

Кто-то ответил ему, и некоторое время он смотрел на спящих, переводя взгляд с одного на другого, затем я услышал его слова:

— Мы должны взять одного из них сюда. Если это действительно путешествие во времени, значит они спят очень долго и для них пробуждение может оказаться большим потрясением. Нужен кто-нибудь, кто смог бы смягчить эффект, ускорить приспособление к новому миру. Пожалуй, подойдет… Топаз.

Я знал, почему он вспомнил Топаз. Он видел доктора Эссен, и подсознательно черты ее лица заставили вспомнить его о девушке.

— Пошлите за Топаз, — повелительно сказал он, и голос его эхом прокатился по пещере.

Точно так же это прозвучало бы и в наше время.

Сейчас самое время рассказать о языке, на котором говорили. Это был, несомненно, английский, но заметно-изменившийся. В него вошло много новых слов и понятий, некоторые слова исчезли, другие приобрели новое значение. Моему современнику язык был бы в основном понятен. Изобретение передачи материи раздвинуло горизонты человеческой цивилизации. Бейсик — и основой для него стал английский.

Внезапно изображение на экране мигнуло и погасло. Пайнтер возле меня нетерпеливо заговорил:

— Сейчас будут производить эксперименты, исследовать ткань одежды, определять век, откуда пришли странники, и многое другое. На это все уйдет шесть часов. После этого они приступят к вскрытию силовой оболочки, — пояснял, быстро прокручивая информацию, Пайнтер. К этому времени появилась Топаз. — Теперь смотри.

Снова передо мною возникла пещера. В ультрафиолетовых лучах я ясно видел лица спящих, но в пещере на этот раз царила суета. Перед камерой то и дело сновали люди, занятые чем-либо. Они носили линзы, длинные светящиеся трубки, какие-то стержни, прямые и изогнутые. Я слышал звонкий смех Топаз и недовольные краткие реплики Пайнтера.

— Смотри, — сказал Пайнтер у меня над ухом. — Это произошло внезапно.

Я увидел, как в самом воздухе пещеры появилась большая трещина, а уже от нее потянулись паутинки маленьких. Камера на мгновение показала спящих, их лица были искажены, как будто я смотрел на них через разбитое стекло или вещество с иным, нежели у воздуха, коэффициентом преломления. Затем пещера на мгновение потемнела. Четыре тела как будто перенеслись в другое измерение. Я видел это так ясно и так отчетливо, что они казались мне объемными. Я даже ощущал их, как будто мог дотронуться. Еще мгновение — и вот они уже стали частью нормального пространства. Та энергетическая оболочка, которую тысячу лет назад сформировала доктор Эссен, больше уже не изолировала спящих от времени и пространства.

В пещере все еще было темно, и этот красный полумрак с поблескивающими огнями напоминал мне что-то… И тут я замер. Тела рассыпались. Ужас овладел мною. Я даже пощупал себя — не превратилось ли мое тело в пыль. Но, ощутив под пальцами твердую плоть, я успокоился, хотя на экране видел свое тело рассыпавшимся на мельчайшие частицы. Я видел собственную дезинтеграцию в красном сумраке пещеры. Видимо, нам все же не удалось обмануть время, от которого мы укрылись в энергетическом яйце, но я знал, что это еще не конец. Я предчувствовал что-то еще более кошмарное.

Внезапно, к своему замешательству и ужасу, я понял, в чем дело, красноватый полумрак, слабые огни, поблескивающие в багровом мареве… Я видел это раньше. Я вспомнил Лицо Эа, смотрящее на ночь мира, и понял, что превращение нашей плоти в пыль не было случайностью.

Я видел, что все мы четверо были убиты в нашем тысячелетнем забытье, превращены в ничто. Для чего?

Кем? Я не мог даже предполагать, хотя и понимал, что ответ заключается в этом красноватом полумраке, заполнявшем пещеру. В нем кроется ответ. Ничто не происходит случайно — я был полностью уверен в этом. Это было спланировано… Кем? Людьми Города Лица, которые вызвали нас из тьмы тысячелетий? Предвидели ли они эту вынужденную остановку в середине пути? А если предвидели, то с какой целью сознательно и хладнокровно уничтожили нас, превратив в пыль. Нет, не так. Я ведь жив, и Топаз… и Белем… и Пайнтер. Только я один еще оставался самим собой. Откуда-то я знал, что в глубинах мозга Пайнтера скрывается Муррей. Я видел пронзительные глаза Лотты Эссен на прекрасном лице Топаз. Да и Де Калб тоже был где-то здесь, просто спал до времени, укрывшись за металлическими глазами Белема. Значит, мы не мертвы. Я смотрел на холмики пыли, образовавшиеся на полу пещеры там, где лежали наши тела.

— Вот что произошло в пещере, — сказал Пайнтер. — Это не все. В то же время произошло еще нечто странное, смотри.

Сцена на экране изменилась. Теперь включилась камера, стоящая сбоку, и на переднем плане оказался Пайнтер, а за ним Топаз. Их лица были внимательны, они смотрели на то, как разбивается энергетическая оболочка. Камера снимала события, происходившие минуту назад, и я снова смотрел, как раскрывается яйцо. Снова началось изменение в камере, снова возник красный муар… Теперь, как только тела стали рассыпаться, я увидел лицо Пайнтера крупным планом. Искаженное гримасой боли, оно вдруг стало белым, затем глаза его сверкнули, как будто он понял нечто чрезвычайно важное, но вмиг снова потухли. Колени подогнулись, и он рухнул на пол. Кто-то выскочил из толпы и подхватил его, осторожно опустил на пол. Рядом, не издав ни звука, упала Топаз. Вокруг поднялась суматоха. Пайнтер шевельнулся, и толпа подалась назад и он сел. Краска снова вернулась к его лицу. Топаз тоже шевельнулась, подняла руку и, не открывая глаз, поправила волосы, упавшие на лоб, жестом совершенно естественным, как будто ничего не произошло.

Пайнтер у меня над ухом сказал:

— Вот так это было. Обморок. Никто из нас не пострадал. Но давай вернемся к моменту, когда оболочка треснула, а мы с Топаз упали в обморок. Снаружи пещеры была толпа, ожидавшая, что же будет. Удивительно, до чего же любопытны люди. Их собралось довольно много, и наши камеры отсняли интересные подробности.

Теперь я увидел склон горы и толпу женщин и мужчин на нем. Они поднимались из долины — оттуда, где я в последний раз видел девственные леса Канады. Вдали виднелось низкое белое здание, сверкающее в лучах солнца среди зелени.

— Это здание, — сказал мне Пайнтер, — один из передатчиков. Люди идут оттуда. Они прибывают со всей Галактики. Невозможно узнать, откуда каждый из них. Жаль, конечно, так как… Смотри…

Я посмотрел и увидел… свое лицо.

Количество двойников все увеличивалось. Голова моя кружилась оттого, что я пытался подсчитать, сколько Джерри Кортлендов может существовать в одном мире в одно и то же время. Один — рассыпался в пыль в пещере, другой — сидел здесь, в Лебедином Саду с Джобом Пайнтером, а третий — поднимался по склону горы к пещере, пробираясь сквозь толпу. Это был точно я. На мне были рваные штаны и какой-то заношенный пуловер. Я повернул налево вместе с толпой, чтобы обогнуть камень. В толпе возбужденно закричали, а из пещеры появился красный свет.

— Мы вернулись назад, к тому моменту, когда тела в пещере стали рассыпаться, — напомнил мне Пайнтер. — В пещере я и Топаз упали в обморок. А тут… следи за собой.

Я заметил удивление на своем лице, а затем… я упал.

— Когда ты проснешься, — сказал мне Джоб Пайнтер, — то окажешься в комнате-передатчике в Городе, с тобой будет Топаз. Помнишь?

— Значит, ты считаешь, что тот человек в толпе — я? Я, который сейчас сидит тут? Но это же невозможно. Я все помню! Я отправился в пещеру в двадцатом веке и никогда не выходил с толпой из передатчика, не шел к пещере. Ты же говорил, что разбудил меня в пещере!

— Не совсем так, — сказал Пайнтер. — Я просто не хотел запутывать тебя. В этом деле много такого, чего никто не может понять. Я хотел, чтобы ты был самим собой, пока я не узнаю от тебя как можно больше. Теперь я сказал тебе правду. Что может быть запутаннее, чем все это?

— Но я же не тот человек с горы? Кто он? Откуда он? Он не я.

— Нет, ты и есть он. Ты же видел, что стало с телами в пещере? Твой двойник, мой двойник, двойник Белема, женщина — все они рассыпались. А кто ты, я не знаю, и это плохо, но ничего необычайного в этом нет. Галактика велика, и в ней много людей, не зарегистрированных нигде. Может, ты один из них. Мы пытались узнать все о тебе, но напрасно. Ни по отпечаткам пальцев, ни по фотографиям тебя нигде не нашли. Однако именно ты упал в обморок на склоне холма. Тебе пришлось приходить в себя гораздо дольше, чем нам. Когда ты проснулся, то назвал себя Кортлендом, а потом еще и преподнес мне поистине фантастическую историю. Ты и сам веришь в это, а значит, не обманываешь меня.

— Конечно, нет. Я пустился в путешествие вместе с остальными. Я…

— Ты рассыпался в пыль, — нетерпеливо заметил Пайнтер.

— Погоди, мне показалось… кажется, я заметил что-то в толпе возле тебя. Включи снова.

Вспыхнул экран со сценой на холме. Камера дрогнула и поехала чуть влево, остановившись на человеке, который только что появился в кадре.

Де Калб! Нет, не Де Калб, Белем!

Он повернулся к камере, и я увидел, как свет отражается от его блестящих металлических глаз. Освещение вновь стало красноватым. Толпа всколыхнулась, сгрудилась вокруг меня, точнее моего двойника, когда тот упал. Белем покачнулся, но холодный мозг механдроида собрал все свои ресурсы, чтобы противостоять тому, что нарушало его целостность, и механдроид сделал то, что не сумел человек. Он пошатнулся, оперся рукой о камень, затем согнулся и спрятал лицо в ладони. Уже через четверть минуты он поднялся и спокойно пошел к передатчику. Шел он твердым шагом, но на лице его было заметно замешательство.

Пайнтер прошептал мне на ухо:

— Вот как все было с ним!

В глубине моего мозга шевельнулось удивление. Белем тоже смотрел фильм через мои глаза и произнес почти то же, что и Пайнтер:

— Так вот как это происходило! Кажется, теперь я почти все понял.

16. Подземелье

В Лебедином Саду стояла тишина. Пайнтер снял со своей головы шлем и задумчиво смотрел на меня. Я смотрел в лицо полковника Муррея, но встречал взгляд Пайнтера, рожденного в 111 году на Колханне. Наконец он заговорил.

— В пещере спали четверо, и четверо же потеряли сознание в тот миг, когда тела рассыпались. Это говорит о том, что мы не просто внешние двойники тех аннигилировавшихся путешественников во времени. Больше я пока ничего сказать не могу, сам не понимаю этого до конца. Сейчас над этим работают мыслящие машины, и скоро у нас будет результат их анализа. Кортленд, когда мы обменивались мыслями, я заметил кое-что… Топаз — двойник женщины в пещере?

— Да, она двойник доктора Эссен, — сказал я, — больше того, я думаю, что это она и есть.

Про себя я никак не мог понять, у всех есть личностные двойники, кроме меня. Тем не менее я видел, как рассыпался Джерри Кортленд. Это может означать только то, что мой двойник — человек без имени. Он пришел туда ниоткуда, упал в обморок, а проснулся уже Джерри Кортлендом, то есть мною. Я больше никогда не осмелюсь уснуть в этом мире от страха проснуться не собой! Я видел, как я рассыпался в пещере по причине, мне непонятной. Я мертв. Когда этот человек проснется, я… я…

— Ол-райт, Кортленд, — сухо сказал Пайнтер. — Я оставлю тебя здесь на час. По крайней мере, здесь ты в безопасности. Топаз сейчас придет к тебе.

— Я пленник?

— Нет, не совсем, — он улыбнулся мне сочувственно. — Ты хочешь того же, чего хотим и мы все — ответов на вопросы. Я думаю ты сказал правду. Я уверен в этом, если в данной ситуации можно хоть в чем-то быть уверенным. Конечно, может быть, ты умеешь скрывать свои мысли… Некоторое время мы будем наблюдать за тобой, пока не выясним подробности. Топаз через час приведет тебя ко мне, я надеюсь, что к тому времени буду иметь ответы на вопросы.

Он попрощался со мной, повернулся и исчез в зарослях, направляясь к передатчику. Я не мог понять, почему он не убил меня. Он ведь не мог не понять, что в пещере нас было не четверо, а пятеро. Пятый… самый опасный убийца в Галактике. Некрон-убийца прибыл вместе со мною. Я не знаю, как именно, но это так же верно, как то, что я не Джереми Кортленд, а черт знает кто, какое-то безымянное существо, пришедшее неизвестно откуда и неизвестно зачем. Инфекция была во мне, но где? В теле? В мозгу? В памяти? Я не знал, но понимал, что в любой момент могу ощутить взрыв энергии, который будет означать смерть. Еще одну смерть.

Пайнтер тоже знал это — он прочел об этом в моей памяти. Конечно, он не был человеком, решающим все, но когда он доложит обо всем на Совете, там долго размышлять не станут и решат просто убить Кортленда. Так бы поступил я на их месте и был бы прав. Мне же предложили ждать. Чего? Казни?

Мне захотелось рассмеяться, когда я вспомнил, какой сложной мне казалась жизнь в моем мире. А ведь мне приходилось иметь дело с одним временем и с одним пространством. С одним Джерри Кортлендом! Но я и тогда не мог справиться с собой: в сидении моего тобоггана торчала заноза. Теперь Джерри Кортленд мертв и превратился в горстку пыли на полу пещеры где-то в чужом мире.

В этом нет логики? Разумеется. Но и ситуация, в которую я попал, сродни иррациональной. Реальность и нереальность… Я увидел в потоке бледно-зеленый апельсин, достал его и откусил. Во рту возник вкус алкоголя, необычайно восхитительный. Сок потек в мое горло и…

— Это опасно, — внезапно сказал голос в моем мозгу.

Я сжал руками голову, чисто импульсивно, как бы стараясь выдавить из моего мозга это. Он был там — Де Калб — Белем, — со своими холодными металлическими глазами, смотрящими на мир через мои глаза своими металлическими холодными мыслями.

— Ты можешь читать мои мысли? — спросил я вслух.

— Только, когда ты стараешься, чтобы я их понял, как сейчас. Этот плод, который ты ешь, затуманивает разум. Выброси его, теперь я буду руководить тобой.

Я из упрямства откусил еще кусок плода. «Никто не приглашал его в мой мозг», — подумал я как бы со стороны. Прекрасный Лебединый Сад уплывал куда-то вдаль. У меня не было причин доверять ни Де Калбу, ни Белему. Мне совсем не нравились методы наглого механдроида. Он силой проник в мой мозг, бесцеремонно занял там кресло наблюдателя-шпиона и еще осмеливается давать мне указания. Лучше бы он занялся чем-нибудь другим. Я бы, например, с удовольствием заглянул в мозг Топаз. Она не только очень красива, но и непредсказуема в своем поведении, как дикая кошка. Я много бы дал, чтобы узнать, что она думает обо мне. Думаю, что я был бы приятно удивлен, — я же видел, как она улыбается мне. А что касается Пайнтера, то я и так прекрасно знаю таких людей. Вечное стремление к абсолютной истине. Из них получаются фанатики. Этот человек не позволит мне остаться самим собой, я уверен в этом.

— Брось плод, — говорил мне Белем. — Брось его!

Я и не думал слушаться его. Напротив, я решительно вознамерился откусить еще кусок, но рука моя не повиновалась мне. Я вообще не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Плод просто выпал из моих пальцев и упал в поток. С сожалением я смотрел, как он скрылся за излучиной.

— Видишь тот пурпурный плод? — спросил голос. — Вон появился из-за поворота, возьми его.

Я решил ничего не делать, но моя рука достала продолговатый пурпурный плод, похожий на сигару, и поднесла его ко рту. Он тоже был вкусный, правда, безалкогольный. Легкое опьянение стало проходить, и уже я сам, без помощи механдроида, охотно откусил еще кусок.

— Хорошо, — сказал голос Белема. — Мне совсем не хочется заставлять тебя делать что-то, это слишком утомительно, а тебе вскоре могут понадобиться мои силы. Постарайся, пожалуйста, понапрасну не утомлять меня.

— Как ты делаешь это? — спросил я. — Где ты? В левом отделе мозжечка?

— Там у тебя юмор, — мрачно ответил механдроид. — У нас этого нет. Я не собираюсь объяснять тебе все подробно, но не вижу причин, почему бы тебе не рассказать, где я сейчас. Именно там, где ты видел меня в последний раз. Мое тело осталось в том же месте, но я вошел с тобой в постоянный, мысленный контакт. Я слышу и чувствую то же, что и ты. Я могу читать твои мысли и даже управлять твоими движениями, хотя это и сложно. Нравится тебе это или нет, но наши судьбы будут связаны, пока я снова не отделюсь от тебя.

— Послушай, — сказал я, свирепея. — Вот плывет еще зеленый апельсин, может, съедим его вместе?

— Доешь пурпурный плод, — приказал Белем. — Может, даже тебе придется съесть еще пару. Я переправлю тебя с помощью передатчика в один подземный район, о существовании которого я догадывался, но только теперь, когда проник в память Пайнтера, узнал наверняка. Это в высшей степени секретная зона, но мы с тобой сможем проникнуть туда и выполнить одну важную задачу. Для тебя это так же необходимо, как и для меня. Пока ни ты, ни я не понимаем своего предназначения. Но мы связаны с тобой осью времени, в месте, где оба спали. Мы…

— Не забывай, что там был и Пайнтер, — напомнил я.

— Я знаю. Я вместе с Пайнтером исследовал твою память и теперь знаю все основное. Я уверен, что теперь стал кое-что понимать. Наша задача сейчас — посетить подземное правительство, и если ты сейчас пойдешь обратно к передатчику…

— Почему я должен идти? — Я ощутил, что легкое опьянение совсем пропало. — Это мой мозг, а не твой. У меня куча своих проблем. Залезай в кого-нибудь еще и делай с ним эти свои грязные дела. С меня хватит с лихвой и того, что я пережил с Пайнтером… И когда…

— И когда он точно будет знать, что ты носитель некронного убийцы, он без колебаний принесет тебя в жертву. Ты идешь, или я снова должен заставить тебя?

Я хотел выругаться, но прежде чем слова пришли мне на ум, я услышал звонкий смех. На поляну выбежала Топаз и радостно запорхала вокруг меня. Она вся была усыпана сверкающими звездами разного цвета, разной формы. Они покрывали ее всю — волосы, лицо, руки, одежду…

— О, как я прекрасна! — кричала она в поистине ребячьем восторге. — Скажи, ты когда-нибудь видел что-нибудь более прекрасное?

— Никогда! — заверил я. — Я…

Но тут мои челюсти щелкнули, и я едва не прикусил язык. Мышцы мои напряглись, и я без всякого желания со стороны своей персоны повернулся и пошел по тропинке к передатчику.

В мозгу у меня презрительно прозвучал холодный металлический голос:

— Люди!

Я с интересом наблюдал, как мои руки выбрали нужные кнопки на стене, нажимали их в нужной последовательности. Конечно, это механдроид, глядя на них моими глазами и управляя моими руками. Он-то в отличие от меня знал, что делает. Похоже, и действительно знал. Комната завибрировала, я почувствовал головокружение и тошноту… а затем выпал из реальности в забытье. Вышли мы уже в большом подземном зале, который, я почему-то был уверен, находится под землей. Здесь было много людей, и никто не обратил на меня внимания. Я потолкался между ними — наполовину по собственному желанию, наполовину по воле моего узурпатора. Люди здесь были одеты самым разнообразным образом, так что мой костюм тоже не привлекал ничьего внимания.

Я думаю, что здесь был жизненный центр системы передачи материи. Только где он находился, в глубинах какой планеты, я не знал. Может быть, здесь люди со всех концов Галактики делали пересадку в своих путешествиях.

Я пробрался сквозь толпу к ряду кабин передатчиков и вошел в одну из них. Закрыв за собой дверь, я стал нажимать кнопки на стене.

Было странно, что я так долго нахожусь в этом времени и так мало познал этот мир. Где бы я здесь ни был, за исключением Лебединого Сада, я все время был под крышей, в помещениях. А что делается на поверхности планет, я не знаю и, может быть, не узнаю этого никогда.

Стены комнаты вновь стали неподвижными, двери открылись. Я вышел в длинный белый коридор, залитый ослепительным светом.

— Это подземелье, — раздался голос механдроида.

17. Мир Белема

Я, вероятно, был бы разочарован, если бы ждал волшебства. Передо мной был просто коридор. Обыкновенный, белый и пустынный.

— Когда-то здесь были толстые двери и крепкие замки, это бывший Арсенал Правительства, — сказал механдроид. — Иди вперед.

Я послушался и вскоре ощутил странную вибрацию, пронзившую как током все мое тело. Она исчезла почти в тот же момент, как и появилась.

— Ты только что миновал пространство между катодом и анодом. Это поле предназначено для уничтожения любого механдроида, но для человека абсолютно безвредно. Нам запрещено заходить в это подземелье.

Значит, механдроиды все же уязвимы.

— Конечно, — тут же откликнулся Белем. — Любое существо можно привести в состояние небытия. Чем менее устойчив и адаптивен организм, тем проще его уничтожить. Эта система слишком громоздка и ограничена по мощности, она предназначена для защиты и, кстати, будучи настроена определенным образом, может уничтожить и тебя. Тут есть и другие устройства, разработанные специально для уничтожения людей без специальных опознавательных магнитных меток.

Я уже выходил в коридор. Вдруг все исказилось. Я никак не мог сфокусировать взгляд, так как обычная привычная перспектива была нарушена. У меня закружилась голова. Вокруг как будто исчезла сила тяжести. Я не могу описывать то, что невозможно описать. При нормальной перспективе все предметы уменьшаются при удалении, стремясь к воображаемой точке, расположенной на невидимом или видимом горизонте, здесь же они сходились надо мной. Наверное, это было искажение, возможное только в пространстве иной вселенной, близкой к концу. Я ничего не понимал, ориентация была полностью нарушена, мне казалось, что я проваливаюсь туда, куда направлял взгляд. Это уже был не коридор. Это была белая зияющая пустота. Вокруг ничего, только острие конуса, направленного на меня со всех сторон. Я попытался двинуться вперед, но почувствовал, что неминуемо упаду.

— Иди вперед, — настаивал Белем.

Я закрыл глаза и пошел. Так было, несомненно, легче. Затем по команде Белема я приоткрыл глаза и побежал, стараясь не смотреть перед собой. Было не ясно, бежал ли я или просто падал в этот конусообразный коридор.

— Я не могу долго управлять тобой, мне нужен отдых, — сказал Белем. — Просто расслабься и позволь мне владеть твоим сознанием. Все, что смущает тебя здесь, всего лишь оптический обман. Не сопротивляйся мне, этот порог только для людей, я все вижу нормально.

Я с трудом заставил себя не закрывать глаза. Ощущение бесконечного падения ни на секунду не оставляло меня и моментами даже усиливалось. Я сдерживался, чтобы не реагировать на тот бред, который мне виделся. Я все шел и шел… Куда? К какой точке? К точке, где все исчезнет? Только так я могу назвать вершину этого оптического конуса. Я подошел ближе и… просто прошел сквозь нее. Я не смогу этого объяснить, это была оптическая иллюзия, обман зрения. Впереди снова открылся белый коридор, и я с опаской пошел по нему до того места, где он начинал ветвиться. Белем безошибочно направил меня по новому пути.

На стенах через определенные промежутки были нарисованы иероглифы. Если бы не Белем, я так и не понял бы, что они отмечают двери. Механдроид приказал мне остановиться у одной из таких дверей. Я коснулся стены, и она разошлась в стороны, образуя овальную щель, которая увеличивалась до тех пор, пока я не смог пройти через нее в помещение. Панель бесшумно сомкнулась у меня за спиной.

Это была большая комната. В углу стоял передатчик вещества. На стенах были смонтированы панели управления, довольно сложные, насколько я успел их рассмотреть. На небольшом возвышении находился небольшой прозрачный ящичек. Его освещали два ярких луча света, бьющие из цилиндров, установленных по бокам крышки. Внутри ящика я увидел нечто напоминающее мрамор, только он был необычного золотистого цвета.

— Я не знаю, что это, но оно должно исполнить три моих желания, — нервно проговорил я.

— Юмор — это защитная реакция психики на страх, — бесстрастно сказал механдроид. — Именно поэтому я выбрал такой сложный и неудобный путь сюда, проникнув в твой мозг. Люди с подозрением относятся к механдроидам, и ни один из нас не был еще так далеко. Ты единственный, с кем я мог рассчитывать проникнуть сюда. Я думаю, что в этом ящике находится именно то оружие, против которого у нас нет защиты. Пока вокруг него поле — оно безвредно, а если поле отключить, то кристалл проявит активность.

— Что это?

— Это сгусток энергии. Сейчас он заряжен положительно, но когда активизируется, то заряд станет отрицательным и кристалл создаст вокруг себя специфическое поле диаметром в одну милю, в этом поле не сможет работать ни один передатчик вещества.

— Это не так уж и опасно, это ведь не сложно — пройти милю до ближайшего передатчика.

— Ты прав, но предположим, что люди захотят напасть на нашу лабораторию. Ты ее видел. Они быстро поставят ящик, пока он не активен, в передатчик, настроенный на нашу планету. Одно мгновение — и он у нас. Это парализует все наши энергетические установки, и мы окажемся полностью беззащитными.

— Как надолго?

— Не знаю, но думаю, что на продолжительное время. Когда ящик активизируется, его уже невозможно будет сдвинуть с места, но сейчас его можно переносить. Посмотри, ты можешь его коснуться?

Я протянул руку, но дотронуться не смог, уперся в невидимое поле, которое не пускало меня к кристаллу.

— Я так и думал, — сказал Белем, — попробуй нажать кнопку на возвышении.

Я сделал это, и когда уже во второй раз потянулся, то рука свободно прошла и я коснулся ящичка. Защитное поле исчезло. Ящик оказался совсем не тяжелым, и я мог легко поднять его.

— Хорошо, но скажи, при чем тут я? С какой стати я должен помогать тебе?

— Если ты не станешь мне помогать, то Пайнтер убьет тебя, — терпеливо разъяснил Белем, — а если этого не сделает он, то постараются другие, как только узнают, что ты носитель некронного убийцы. Я, кажется знаю, в чем дело, и если ты мне поможешь, то уверен, что смогу разрешить и твою проблему. Я буду защищать тебя. Для этого у меня две причины. Первое, я не могу покинуть твой мозг, для этого нам нужно войти вновь в физический контакт. Если тебя убьют — я тоже погибну. После завершения нашего дела мы с тобой вернемся в мир, где нахожусь теперь я и где мы с тобой впервые увиделись. А вторая причина…

Внезапное резкое сокращение всех мышц тела заставило меня согнуться. Я стал падать вперед. Пол стремительно приближался ко мне, и я почувствовал, что мышцы мои снова расслабились. Только это позволило мне избежать падения. Я был настолько поражен, что не обратил внимания на зеленый луч с извивающимися как у каракатицы щупальцами, который находился в том месте, откуда я только что упал.

— Парализующее излучение, — отозвался Белем.

То, что происходило дальше, заняло пару секунд времени. Как только я вновь почувствовал, что у меня есть ноги и они держат меня, я обернулся и увидел, что овальная дверь бесшумно открывается и на пороге стоит человек с оружием.

Это был Пайнтер. Его голубые глаза сверкали, а рот был перекошен негодованием. Его оружие напоминало рапиру с соплом на конце. Резиновый край сопла, похожий на губы, конвульсивно сжимался и разжимался.

Механдроид почувствовал присутствие Пайнтера быстрее, чем я, и заставил меня броситься в сторону чуть раньше, чем разряд пришел в место, где я был до прыжка. У меня не было никакого оружия, а Пайнтер уже снова поднимал рапиру. Я не знал, что мне делать.

— Не знаю, успокой его, дай мне подумать, — моментально отозвался Белем.

Я поймал взгляд Пайнтера и попытался остановить его гипнозом.

— Погоди, не стреляй, я…

Он ничего не ответил, просто продолжил целиться в меня. Я мучился вопросами: следил ли он за мной с самого начала или… как много ему известно… почему он решил убить меня, даже не попытавшись выслушать… почему он даже не удивился, обнаружив меня здесь…

Рапира уже была готова к бою и жадно всасывала воздух, готовая в любой миг выбросить парализующее щупальце. Бежать мне некуда. Мне не избежать здесь, в тесном пространстве, встречи с этим лучом. Разве что в сторону пьедестала… но я неминуемо столкну ящик…

Столкну…

Это было решение, причем настолько простое, что никто из нас не дошел до него раньше. Все гениальное — просто. Я схватил стеклянный ящик и бросил его в лицо Пайнтеру. Нельзя сказать, чтобы он был заторможенным, и, вероятно, мозг его осознал опасность уже в тот момент, когда он увидел его у меня в руках, но сделал он то единственное, на что я рассчитывал. Он отбросил рапиру и поймал драгоценный груз на лету. Я не стал ждать финала и, как только увидел, что руки у противника заняты, рванул к передатчику материи. Ударом ноги я закрыл за собой дверь и бросился к стене с кнопками настройки.

— Белем! — крикнул Я.

Он услышал меня и быстро взял под контроль мое тело, ловко и привычно нажимая кнопки, программируя маршрут. Полированные металлические стенки завибрировали, и я перестал их видеть.

18. Космическое крушение

— Тебе не стоит выходить, — услышал я голос Белема. — Мы сейчас в камере передатчика заброшенного космического корабля и находимся у Беты Центавра. Он очень древний. Мы знаем немало передатчиков подобных этому. В таких ситуациях они бывают очень полезны. Я не мог установить настройку так, чтобы мы сразу попали на нашу планету. По индикаторам Пайнтер легко мог бы нас вычислить.

Я чувствовал, насколько мне тяжело дышится, но механдроид сказал, что нам нужно торопиться.

— Мы захватили с собой несколько кубических ярдов воздуха, но надолго их не хватит. Не мешай мне сейчас.

Я смотрел, как мои руки крутили заржавленные диски на стене, и мне стало не по себе, когда я подумал о мрачных глубинах космоса, окружающих нас. И еще о том, какой песчинкой в мироздании является наше прибежище. Песчинка, которая летит в чужой звездной системе и из которой с каждой секундой улетучивается наш последний воздух. К счастью, для моего душевного равновесия, в течение этих часов пребывания в будущем, у меня осталось мало времени, чтобы обдумывать все происходившее со мной. Я так внезапно очутился в мире, культура которого была для меня абсолютно чуждой, что мог совершенно спокойно сойти с ума. Стены завибрировали и стали расплываться. Сквозь прозрачный металл я уже видел ярко-зеленую траву и круг домов с низкими крышами, похожими на китайские. Единственные живые существа, которых я увидел тут, были голубь с красной лентой в клюве, летящий низко над землей, и дурашливый пес, который бежал за голубем и безуспешно пытался схватить зубами ленту. Я мог бы даже слышать его лай.

— Скорее, — сказал Белем, и мои руки снова стали крутить диски и нажимать кнопки. Я и не подозревал, что может существовать столько передатчиков. Некоторые из них имели прозрачные стены, и я мог видеть, что нас окружает, другие же были начисто отрезаны от внешнего мира, и я исчезал оттуда, так и не узнав, где побывал. В одной из камер я увидел на полу два огромных красных цветка странной формы, их, наверное, оставил тот, кто пользовался передатчиком до нас.

После нескольких перемещений Белем наконец сказал:

— Здесь нам нужно выйти и перейти на другое направление. Я думаю, что теперь мы уже можем переместиться в нашу лабораторию, открой дверь.

Я вышел в город, похожий на тот, который я уже видел в этом мире. Толпы людей в самых разнообразных одеждах кишели на улицах. То один, то другой человек исчезали в кабинках и снова появлялись уже из других.

Я снова повернул диски. Стены завибрировали и исчезли. Затем все успокоилось, и я открыл дверь. Снова та же площадь, но на этот раз толстый мужчина уже почти исчез в толпе, хотя я и успел боковым зрением увидеть его белый плащ.

— Закрой дверь, — сказал Белем.

Я ощутил, что им уже владеет паника, и понял, что он был сильно испуган, хотя и старался не показать этого.

— Все очень просто, — сказал он скорее себе, чем мне. — Приемник в моей лаборатории больше не работает, и значит это только одно — Пайнтер обнаружил нас. Правда, я не знаю как, но от этого не легче, во всяком случае, он успел выслать туда свое оружие. — Белем не назвал оружие, но у меня в мозгу сразу же всплыло видение стеклянного ящика с куском золотого мрамора в нем.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Тогда отпусти меня, с нами все кончено.

— Совсем нет, — резко ответил Белем. — Нам нужно найти ближайший к лаборатории действующий приемник, а оттуда мы дойдем пешком. Там есть тайные ходы, которые правительству не обнаружить. В конце концов, прошло еще слишком мало времени, чтобы произошло что-либо серьезное. Я должен вернуться в свое тело, а ты с нами будешь в большей безопасности, чем с правительством. Поверни ручки, быстро.

Кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь, но стены уже завибрировали, и мы стали перемещаться в бесконечном пространстве к тому миру, где находилась лаборатория. Я предполагаю, что для такого перемещения в пространстве тело человека рассыпается на молекулы, которые вновь собираются в приемнике, хотя я могу и ошибаться. Когда я снова стал самим собой, то уже находился в маленькой кабине, где сильно пахло машинным маслом. Я открыл дверь и сразу же узнал этот странный бледный дневной свет, полосы света на черном небе и далекое холодное двойное солнце над полуразрушенным городом.

Сейчас город был очень оживлен, люди в униформе двигались по улицам на низких квадратных карах, летящих почти над землей. Гражданские то исчезали, то появлялись снова из кабинок передатчиков, а над ржавыми крышами домов виднелась ослепительно-голубая игла. Я знал, что это.

— Быстрее, — сказал Белем. — Иди за угол и вставай на диск, на его черную половину. Если ты поторопишься, то тебя здесь не успеют узнать, я думаю, что ищут здесь именно нас.

— Меня, а не нас, — сказал я, выходя из кабины. — Не удивлюсь, если Пайнтер специально выпустил меня, чтобы выследить, где находишься ты, правда, я уверен, что он не догадывается о том, что ты был все время рядом со мной. Вот диск. Теперь что?

— Вставай на него, на темную его половину.

Диск был диаметром около шести футов. На темной его половине была нарисована стрела. Я осторожно встал на нее и теперь уже стоял на светлой половине, и диск был точно такой же, но вокруг меня уже стояли другие дома. Отряд солдат вдали быстро подошел к большому диску, погрузился на него и исчез.

— За угол, — торопил меня Белем. — На темную половину диска. Скорее!

Одним прыжком я пересек темное пространство этого странного города. Вскоре мы остановились возле массивного забора. Это было похоже на свалку, здесь громоздились летательные аппараты самого разного вида, кары и еще какие-то машины, о назначении которых я не мог догадаться.

— Иди туда, ты увидишь маленький корабль, только смотри, чтобы тебя никто не видел, когда будешь входить в кабину.

Я нашел корабль, влез внутрь и сел в кресло пилота с ободранной обшивкой. Интересно, кто в последний раз сидел в этом кресле, направляя корабль в пучины космоса? Белем нетерпеливо прервал мои мысли, и по его приказу я закрыл дверь и откинул трап. Никто нас не заметил, хотя я все время ощущал, что на меня нацелено сопло рапиры с раздувающимися губами. Мгновение спустя кто-то уже открывал дверь кабины. Огромная лаборатория была голубой от дыма, наполнявшего ее, и еще более голубой от пронзительного света самого конуса иглы, которая прорывала голубое небо. Неподвижная фигура Белема стояла там, где я оставил ее, когда уходил.

19. Мрамор

Мне было любопытно смотреть в это чужое лицо после того, как его мысль была частью моей жизни. Бесстрастное лицо, странные быстрые металлические глаза… Да, это был Де Калб. Мне показалось, что свое собственное тело показалось ему чужим, потому что он сделал несколько коротких шагов вперед-назад.

— Ты похож на Де Калба, — .сказал я. — И двигаешься, как он… Белем, где сейчас Де Калб?

Он быстро взглянул на меня.

— Я же сказал, что начинаю понимать, но пока точно не знаю, у меня нет всей информации. Смотри!

Я взглянул туда, куда он показывал. Передо мной лежала огромная комната, где возле панели управления суетились механдроиды, может быть, они создавали голубой купол света, который защищал лабораторию. Изредка световая завеса в некоторых местах рвалась. Нападение? Штурм? Но ведь прошло так мало времени с того момента, как я сбежал от Пайнтера! Значит, главный штурм еще впереди! Под светящейся сетью все еще лежало на столе тело. Возле него работали механдроиды, старательно пытающиеся вдохнуть жизнь в это суперсущество.

— Самое главное происходит здесь сейчас, — сказал Белем. — Я нужен там. У меня нет ни времени, ни умственной энергии, чтобы решать твои проблемы. Позже, если мы останемся живы, я помогу тебе.

Он быстро повернулся и пошел к столу, а я молча последовал за ним. Супермехандроид лежал на столе с закрытыми глазами, и в его лице было что-то нечеловеческое, хотя черты лица казались вполне человеческими и даже знакомыми. Белем? Я смотрел на это лицо, но не мог понять, откуда у меня это ощущение, что я его уже видел. Человек? Машина? Или то и другое?

— Он уже жив? — спросил я.

— Для того чтобы узнать это, нужно еще четыре дня, — ответил один из механдроидов.

Он говорил по-английски безукоризненно правильно, как машина, казалось, что он изучал язык по пластинкам и теперь воспроизводил все шумы, которые были при воспроизведении, даже щелчки.

— Он уже жив и начал мыслить, но для полного оживления должно пройти еще четыре дня. Я думаю, что наша защита выдержит этот срок, хотя может не хватить энергии.

— А мы сможем сбежать отсюда тем же путем, которым я проник сюда? — спросил я.

— Не можем же мы взять его с собой, нет, это невозможно, единственное, что нам остается, — это защищаться и надеяться, что мы сумеем закончить работу вовремя. Хотя я в этом и сомневаюсь, — печально заметил он.

— В первый раз, когда вы делали механдроида, — бестактно заметил я, — они уничтожили целый город, почему бы им не сделать этого и сейчас?

— Они считают это ошибкой, — отозвался Белем. — Сейчас они усовершенствовали оружие, и к тому же им хочется узнать, чего мы добились. Если у нас не останется выхода, мы взорвем себя сами.

— Но ты должен работать, пока…

— Естественно, — ответил Белем. — Если есть малая, но отличная от нуля вероятность того, что мы добьемся успеха, было бы глупо отказываться от этого шанса. Я механдроид и, пока живу и мыслю, обязан работать над решением проблемы, которая поставлена передо мной. А решение проблемы может быть осуществлено только супермехандроидом. Поэтому мы создаем его.

— Я полагаю, — сказал я, — что во всех вас стоит встроить блок, который бы сделал вас неопасными для цивилизации.

— Это ни к чему. Супермехандроид вовсе не представляет угрозы для цивилизации, Пайнтер ошибается. Людям вообще свойственно ошибаться. Человек-машина опасен только для тех, кого следует уничтожить. Люди игнорируют то обстоятельство, что мы тоже мыслим и можем принимать решения. Рано или поздно люди поймут, что супермехандроид необходим. Проблемы, встающие перед человечеством, слишком сложны для них и для нас. — Белем взглянул на спокойное лицо супермехандроида, а затем повернулся и пошел куда-то. Я поспешил за ним. Мы прошли мимо механдроидов, занятых работой, которые не обратили на нас ни малейшего внимания. Белем приближался к ржавой металлической стене. Он нажал на что-то, и стена раскрылась перед ним. Мы снова оказались в передатчике, откуда я впервые увидел эту лабораторию. На ржавом полу лежал кусок мрамора. И все. Теперь он стал серебряным.

— Он же раньше был золотой, — сказал я.

— Трансмутация. Превращение радиоактивных элементов.

— Он такой маленький.

— Подними его.

Я попытался и, хотя я легко мог обхватить кусок мрамора пальцами, поднять мне его не удалось. Казалось, что он привинчен к полу.

— Никакая сила не может сдвинуть отрицательно заряженное активированное тело, — сказал Белем.

— Даже бесконечная сила? — спросил я.

— Существование одного автоматически исключает другое…

— Я пошутил, — сказал я.

Однако его не удовлетворил мой ответ. Меня тоже. Я пнул ногой кусок мрамора и запрыгал на одной ноге, корчась от боли.

Я не могу описать битву, так как не понимаю, как она происходила. Изредка стена голубого света рвалась в нескольких местах, и тогда механдроиды начинали суетиться вокруг панели управления, пока стена не восстанавливалась. Вероятно, снаружи наша защитная стена выглядела весьма любопытно. В лаборатории не чувствовалось никаких признаков паники. Механдроиды спокойно делали свое дело. Белем был занят своими делами. Я ходил по лаборатории и наблюдал, воображая, что я военный корреспондент. Иногда я заглядывал в передатчик вещества, но кусок серебряного мрамора все еще лежал там, не собираясь исчезать.

Я чувствовал себя неуютно в этом мире, мире будущего, потому, что не мог понять здесь самых основных взаимоотношений человека с обществом. Я видел этот мир в действии, но не понимал, почему здесь все происходит именно так. Для людей этого мира пространство не значило ничего. Человек мог жить у черта на рогах, в самом дальнем конце Галактики, и тем не менее мог бы на завтрак получать калифорнийские апельсины прямо с дерева. Да, пространство для них не существовало, а значит, должна была измениться сама система мышления.

Способ воевать тоже должен был измениться. Самое главное в этой войне — это сделать противника неподвижным. Этот кусок мрамора был, как гвоздь, которым нас приколотили к планете, это значит, что нам нужно придумать клещи, которыми можно вытащить этот гвоздь. Я уже начал мыслить галактическими масштабами, и у меня в мозгу рождались странные идеи, например, прицепить этот кусок к какой-нибудь планете с помощью лучевых тросов и вытащить его отсюда, как трактор вытаскивает из кювета машину. Я рассказал об этой идее Белему, тот серьезно подумал и заметил, что идея чересчур фантастическая и у нас нет никаких возможностей для ее реализации.

Обескураженный, я сел и стал думать дальше.

— А почему ты уверен, что супермехандроид сумеет решить проблему Некрона? — спросил я Белема.

Он работал с каким-то хитроумным прибором, состоящим из разноцветных линз, и его спокойное лицо совершенно не менялось.

— Я могу лишь надеяться на это, — ответил он. — Мы создаем его именно для решения этой проблемы, и мощь его мозга намного будет превосходить мощь моего.

— Он будет свободен в принятии решений?

— Да, в известных пределах, но он будет делать все, чтобы решить свою проблему.

— Но что еще он будет решать? Кроме Некрона?

— О, это будет очень мощный мозг, способный абсолютно на все.

Он снова вернулся к своей работе, но через некоторое время снова заговорил:

— Я все время размышляю над Некроном. Материя и мысль связаны друг с другом. Может быть, некронное вещество может облекать себя в форму своей жертвы, форму того, кто служит ему пищей.

— Ты думаешь, он убивает ради пищи?

— Ты об этом знаешь столько же, сколько и я, а может быть, и больше. Мы не знаем, почему это существо убивает. Единственный, очевидный ответ — для восстановления своего существования, даже организм с нулевой энтропией нуждается в этом.

Он задумчиво смотрел на голубые вспышки в своей машине и думал о чем-то. Задумался он ненадолго — на несколько минут. Я смотрел, как черная молния пробила голубую завесу и черное облако вплыло в лабораторию. Трещина в стене быстро залечилась, а облако мгновенно рассеялось. Белем повернул ручку прибора, сдвигая две линзы.

— Вполне возможно, что мы уже никогда не узнаем ничего о Некроне, — сказал он. — Мы не сможем выстоять. Командование принял здесь Военный Совет.

— Не Пайнтер?

— Он входит в Совет и трижды голосовал против уничтожения планеты. Он не хочет уничтожать нас.

— Это очень любезно с его стороны. Особенно после того, как он пытался убить меня в Подземелье.

— Парализовать, — поправил меня Белем.

Снова установилась тишина. Белем работал, а я смотрел.

— А что произошло бы, если бы у нас была возможность создать такой же кусок мрамора? — спросил я немного погодя.

— Два куска, оба отрицательно заряженные, отталкивали бы друг друга, но, к несчастью, у нас нет ни времени, ни оборудования, чтобы создать второй кусок.

— Но вам достаточно расколоть этот пополам, — сказал я. — Тогда они просто вытолкнут друг друга за пределы Галактики. Верно?

— Нет, и, кроме того, это невозможно, так что и смысла нет говорить об этом. При расколе разрушается и электронная матрица, целое никогда не бывает больше суммы составляющих его. И сумма составляющих всегда равна целому.

— Значит, ты никогда не слышал о Банахе и Тарски, — сказал я.

— О ком?

— Однажды я писал очерк об их работе. Меня очень заинтересовали их расчеты. Парадокс Банаха-Тарски — так он называется — это метод разделения твердого тела на части, затем соединения в целое, но с другим объемом.

— Я должен вспомнить об этом, — сказал Белем. — Ведь я прочел всю твою память. Это ведь чисто теоретическая разработка, да? — Он обыскал мою память, и я чувствовал себя, как пациент перед врачом.

— Да, теоретическая, — сказал я. — Однако кто-то сумел ее решить практически, только я не помню подробностей.

— Нет, помнишь. Ты просто не можешь найти их у себя в памяти, — сказал Белем, глядя на меня. — Ты просто не властен над своей памятью, но информация где-то хранится, очевидно, я недостаточно хорошо изучил содержание твоей памяти. Ты помнишь имя — Робинсон?

— Н… нет.

На лице у него было все то же спокойное выражение, но я чувствовал, как возбуждение его возрастает.

— Кортленд, — сказал он спокойно. — Я снова хочу войти в твой разум. Я думаю…

20. Последняя защита

Очевидно, он думал, что я буду возражать, хотя для него это не имело значения. Я видел, как его глаза расширились, глядя прямо в мои глаза. Но вот их фокус изменился, и теперь они смотрели куда-то внутрь, за мои глаза. Я видел, как тело его остается неподвижным, а лицо застыло, потеряло всякое выражение. Он снова заговорил со мной, но голос его теперь звучал в моем мозгу.

— Помни, все здесь, в твоей памяти, правильно подобранная ассоциация — и все всплывет. Подсознание не забывает ничего. Робинсон, Калифорнийский университет…

«Калифорния…» — подумал я, и что-то щелкнуло, переключилось, и я увидел перед собой раскрытую страницу — ту, которую я читал тысячу лет назад. Печать была четкой, и я хорошо разбирал слова.

Профессор Рафаэль М. Робинсон из Калифорнийского университета доказал, что можно разделить твердую сферу на пять частей, из которых можно сложить две сферы, каждая из которых равна по объему исходной сфере. Одна сфера формируется из двух частей, а вторая из трех. Иными словами, сумма объемов пяти частей равна объему исходной сферы и равна сумме объемов двух сфер, то есть вдвое большему объему.

И это все. Для Белема этого было, конечно, недостаточно, и я чувствовал, как он нетерпеливо обшаривает мой мозг в поисках, но и он не смог найти там того, чего там не было. Вскоре он покинул мой мозг, и металлическая фигура снова зашевелилась. Белем повернулся и молча пошел к столу, где начал что-то рисовать. Когда я задал ему несколько вопросов, он рассеянно послал меня к черту, так это началось. Бесполезно спрашивать меня, как это кончилось, я не понимаю. Смешно претендовать на то, что я хоть что-нибудь понимаю в этом, хотя все происходило у меня на глазах. Не легко. Не быстро. Это заняло так много времени, что чуть не стало бесполезным, ведь штурм продолжался. Я мог следить за первыми стадиями эксперимента Белема. Он забросил свою работу с линзами и целиком переключился на парадокс Банаха-Тарски. Я наблюдал, как он формирует сферы, грани, но затем у меня заболела голова от этого.

Он попытался сделать то, что любому человеку казалось невозможным. Через некоторое время я отошел и стал смотреть на игру огней около защитной стены. На первый взгляд все казалось благополучным, но я ощущал возросшую опасность, на мои вопросы никто не отвечал, но я видел, что движения механдроидов стали более быстрыми. Они знали, что нужно торопиться. Супермехандроид на столе изменился, нейронная сеть над ним упростилась, и теперь в ней светились только основные узлы и каналы. Неподвижное тело лежало на столе, окруженное голубоватым сиянием, как в коконе.

Механдроиды столпились вокруг стола, склонившись над ним. У меня создавалось впечатление, что они слушали советы своего новорожденного собрата, более того, некоторые из них выпрямлялись и куда-то торопливо направились, как будто выполняя приказ. Они работали, зная, что им оставалось жить часы, а может, минуты. Черная молния, снова прорвавшая голубую завесу, вызвала бешеный приступ активности механдроидов.

Красное облако медленно выплыло под огромные своды лаборатории, но теперь уже брешь не закрылась. В красном облаке вспыхнул красный столб, который стал расти, грозя разрушить стены.

Позади меня послышался звук колокола. Все механдроиды и я повернулись на этот звук…

Белем стоял у своего стола, и на его лице, как обычно бесстрастном, появилась тень торжества.

— ВОТ ОНО, — сказал он.

Число механдроидов вокруг операционного стола заметно уменьшилось. Многие подошли к Белему, чтобы посмотреть.

В воздухе над его столом плавала сфера размером с грейпфрут. Он лучами света, как ножами, разрезал эту сферу на пять частей. Эти разрезы, конечно, были не простые, казалось, лучи света режут сферу на части так, что разрезают даже молекулы. И вот уже в воздухе плавает пять частей. Я был почти уверен, что сфера была разрезана в четырех измерениях, так как я совершенно не мог сфокусировать свое зрение на них, я не мог смотреть на эти части без боли в глазах. Я закрыл глаза, но после долгого вздоха присутствующих рискнул открыть их.

Там, где плавала одна сфера, теперь их было две.

— Это же делают и амебы, — сказал я. — Что особенного в размножении делением?

— Не болтай, — сказал Белем. — И будь готов бежать, как только я прикажу. Времени осталось совсем мало, — он бросил встревоженный взгляд на окно.

Все в огромной лаборатории без суматохи готовились к бегству, вся огромная нейронная сеть была свернута и помещена в глубь кокона из голубого сияния. Стол уже не стоял на полу, а висел в воздухе без всяких опор. Значит, передатчики вещества уже готовы к действию, подумал я.

— Возьми эту трубку, — сказал Белем, — и иди в камеру передатчика и держи ее так, чтобы голубой конец был направлен вверх, я приду через минуту.

— Даже если ты сможешь расколоть этот мрамор, — сказал я, — уверен ли ты в успехе?

— Сейчас некогда разговаривать, просто пойди в камеру передатчика и открой дверь.

Серебряный мрамор все еще лежал на полу. Он был освещен красным светом, заполнявшим лабораторию. Красный свет исходил из длинного цилиндра, пронзавшего защитное поле и упорно расширяющегося, несмотря на все усилия механдроидов погасить его.

Белем методично работал со всеми своими призмами, линзами и трубками. Стол с закутанным в кокон сияния телом висел в воздухе, готовый к отправке в любой момент, как только передатчики начнут функционировать. Я разглядел лицо спящего. Оно потрясло меня, хотя я и не могу объяснить почему.

Супермехандроид спал, но он уже был готов проснуться. Во всяком случае, мозг его бодрствовал, и вся лаборатория была наполнена излучениями этого могущественного мозга. Мне подумалось, что я понимаю, что происходит сейчас за этим лбом. Странное дело, но меня снова встревожило что-то знакомое в его лице. Правда, сейчас не было времени думать над этим, но я был уверен, что видел это лицо раньше. Защитные стены лаборатории могли рухнуть в любой момент. Но вот снова вниз поползли огненные экраны, отделявшие нас от нападающих, наверное, Белем использовал последние энергетические резервы, чтобы закончить свои эксперименты.

В лаборатории сверкали разноцветные молнии, носились тени от балок. Один из механдроидов что-то сказал Белему на своем языке. Я ничего не понял, но в ответе Белема я услышал имя Пайтнера. Белем повернул призму. Говорил он громко, но спокойно. Я почувствовал что-то странное в воздухе, какой-то низкий, почти неслышный гул. Не знаю, что это было, просто какие-то волны накатывались на нас, что-то такое, чего я никогда не ощущал раньше, но все же понял, что же это такое, только спустя некоторое время.

Спящий просыпался, не физически, тело его было беспомощно в своем коконе из света, но разум его уже общался с разумом его создателей, могучий разум, работающий как исключительно точная, мощная машина, для которой не было ничего невозможного, ничего непостижимого. Белем отложил в сторону свои призмы, схватил меня за руку и повел по металлической дорожке в другой конец лаборатории.

— В чем дело? — в замешательстве спросил я, следуя за ним против воли, так как ничего не мог противопоставить этой железной руке, стиснувшей мой локоть.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Мы нужны в другом месте, здесь закончат остальные.

— Но я хочу посмотреть…

— У нас нет на это времени.

Я с сомнением посмотрел на него. Хотя в его тоне прямой угрозы не было, но кто его знает?

— Так что же случилось?

— Нас атакуют люди под командованием Пайнтера, и мы должны сдержать их, пока не заработают передатчики. Я действую по приказу. Супермехандроид дал указания. Он сказал мне, что надо делать… Смотри!

21. Инфекция распространяется

Рухнула последняя защита. Яркая вспышка озарила алым светом все углы лаборатории. Затем свет угас, и еще некоторое время, но совсем недолго на стенах лаборатории слабо трепетало голубое пламя… В окно влетело копье из алого пламени, а сразу за ним стальной цилиндр десяти футов в диаметре, который с силой ударился в стену со скрежетом рвущегося металла. Толстые балки рвались под страшным давлением этого титанического тарана, как гнилые нитки. Затем он остановился. Этот стальной цилиндр, вероятно, был длиной в целую милю. Часть его, примерно тридцать футов, через проломленную стену проникла в лабораторию. Дно снаряда открылось, и сквозь стеклянную стенку я увидел кабину, все стены которой были в приборах и ручках управления. Перед большим пультом сидел сам Пайнтер, руки которого непрерывно двигались, поворачивая рычаги. Одна секция цилиндра раскрылась, и оттуда выскочили люди, одетые в светлую форму и вооруженные шпагами с расширяющимся острием.

Я рискнул оглянуться. Вдали я увидел механдроидов, собравшихся вокруг платформы, на которой лежало их творение. Там же, рядом я заметил кинжальные вспышки света — точно такие же, какими Белем разрезал сферу, но солдаты Пайнтера были совсем близко от меня. Их было человек десять, и выглядели они достаточно жутко в своих зловеще сверкающих плащах с капюшонами.

Белем небрежно повернулся спиной к солдатам и посмотрел на меня. Уже дважды я испытывал это ощущение: расширившиеся глаза… они устремились прямо в мой мозг, и вот он уже смотрит моими глазами, из моего мозга. Я почувствовал, что он полностью взял мою волю под свое управление. Вероятно, он полагал, что я буду сопротивляться. Я бы и сопротивлялся наверняка, но не знал его намерений. Он стал контролировать не только мое тело, но и мой мозг. Мысли Белема? Да нет. Это мои собственные, но они смешались с мыслями механдроида. Он использовал мой мозг, как мы используем телеграфный ключ, чтобы послать сообщение, вызов.

Времени для сопротивления у меня не было, потому что ответ пришел мгновенно.

Вверху, под самым потолком, появилось то, что откликнулось на зов. Оно возникло из ничего, буквально из ничего обратилось в реальность и двинулось вперед с устрашающей скоростью. Я даже не мог сфокусировать на нем свой взгляд. Я узнал это существо, узнал эту страшную скорость. Затем где-то в центре моего существа вспыхнул источник чистой энергии, как это было уже много раз до этого. Нет, сейчас это было по-другому. Еще никогда это создание не являлось по зову. Кто бы он ни был, откуда бы он ни появился, всегда он возникал по собственной воле. И вот сейчас он появился по моему зову, нет, по зову Белема, и это наполнило меня ощущением, что теперь-то я узнаю и что-то пойму.

Вспышка энергии ослепила меня, и я стал ждать, пока она начнет угасать, но она не угасала. Вместо этого еще вспышка… и еще. Волна за волной накатывали на меня. Еще никогда со мной не было ничего подобного. Я был потрясен, измучен таким перенапряжением своих нервов, ударами, которые обрушивались на мое сознание. Я не мог ни о чем думать, я чувствовал, что тону в этом шквале энергии. Она не прекращалась, и я решил уже, что теперь эта буря никогда не уляжется, что она будет продолжаться вечно…

Я увидел Пайнтера в стальном цилиндре. Он встретился со мной взглядом, и я прочел ужас в его глазах. Я не мог сдвинуться с места, нервы были натянуты как струны, они горели, они были замкнуты накоротко. Я почти ничего не видел и не слышал. Я заметил только, что Белем исчез в черной пасти бокового отверстия цилиндра, а уже через мгновение появился позади Пайнтера. Он дернулся и отвернулся от меня, но рука механдроида легла ему на плечо, а глаза Белема взглянули прямо в глаза Пайнтера. Я понял, что Белем уже вышел из моего мозга, хотя мысли мои были путанными. Я совсем забыл о солдатах, но теперь увидел их. Все они были мертвы, и я понял, какой смертью они погибли. Я вспомнил ту цепь бешеных взрывов энергии, которые вконец измотали меня. Убийственное создание исчезло, но неплохо повеселившись тут.

Белем и безмолвный послушный Пайнтер шли ко мне. Я почувствовал железные пальцы механдроида на своей руке — и вот я уже снова мог двигаться, хотя с соображением все еще было туго. Белем, казалось, слушал голос, который никто из нас не слышал. Он даже произнес как бы про себя: «Времени совсем мало», — и поторопил нас. Я обернулся и увидел, что камера передатчика уже пуста. Группа механдроидов со своим медленно просыпающимся Спящим тоже исчезла. Вероятно, они были уже где-то на ужасно отдаленной планете в бескрайних просторах Галактики.

— Идем, — сказал Белем, и мы двинулись к передатчику.

Заржавленные стены завибрировали, растаяли… Распыленные атомы наших тел перенеслись через глубины космоса, чтобы затем вновь собраться в наши тела в ином месте и времени. Яркие панели вокруг нас замерцали и успокоились. Мы переместились из одного мира в другой.

Белем открыл дверь, и мы вышли, нет, вошли в каменную пещеру, на полу которой маленькое, поблескивающее листьями дерево, в пыли лежала металлическая пластинка с натянутыми, как струны, проводами. Белем удовлетворенно вздохнул.

— Кортленд, приведи сюда Пайнтера, — сказал он.

Я повиновался, двигаясь, как во сне. Возможно, это были последствия встречи с некронным чудовищем. Белем наклонился над сложным устройством, с помощью которого доктор Эссен создавала колеблющуюся матрицу, изолирующую нас от внешнего пространства.

— Бесполезно, — сказал он. — Я так и думал.

Я смотрел на каменные стены, за которыми лежала моя планета. Мне было страшно приятно осознавать, что эти камни — часть Земли. Вот здесь, в этой пещере, тело мое на моих глазах рассыпалось в пыль. Интересно, остались ли где-нибудь здесь наши следы?

— Эта пещера на временной оси, — медленно сказал я. — И это нехорошо, если, конечно, ты не сможешь запустить машину доктора Эссен. Она слишком сложна для тебя, Белем?

— Проблема не в этом. Она в действительности очень проста, все дело в различии наших разумов. Мы можем понять, как нужно действовать каменным топором неандертальца, но не сможем воспользоваться им потому, что для этого нужны соответствующие мускулы и подготовка. Аналогичная ситуация и с человеческим мозгом, только это гораздо более сложная штука. Любое изобретение принадлежит своему времени. Изучив этот аппарат, я смогу переконструировать его так, чтобы он работал и в моих руках. Но только доктор Эссен сможет запустить именно этот аппарат. Однако у нас совсем мало времени, а у меня есть другие планы.

Он взглянул на закрытую дверь кабины передатчика, и она тотчас стала отворяться. Я даже подумал, что существует мысленная связь между механдроидами, действующая на расстоянии. Белем взял меня за руку, и я увидел, что из кабины вышел второй механдроид. Он пришел сюда из мира ветра и пыли, так как его волосы были взъерошены, а на одежде лежал слой красноватой пудры. В руках он держал, очень осторожно, молочно-белый кристалл, формой напоминающий яйцо. Не говоря ни слова, он шагнул вперед, вложил кристалл в руки Белема и вернулся в передатчик. Дверь за ним закрылась, и он, вероятно, отправился в незнакомый мне мир. Белем осторожно положил яйцо между стеклянным деревом и бесполезным устройством доктора Эссен.

— Яйцо сделает то, что должно быть сделано, — сказал Белем. — Оно создаст для нас временное силовое поле. Оно не потребляет космическую энергию, как аппарат доктора Эссен, но я надеюсь, что это поле защитит нас на некоторое время до рождения супермехандроида. После этого все будет делать он.

— Что именно? — спросил я. — Усыпит нас и будет держать в этой матрице? А затем пошлет нас в будущее? Может быть, я больше не хочу туда отправляться? Что я могу там сделать один? Де Калба нет, Эссен нет. Даже Муррея, от которого, правда, и так никакого толку, и то нет. Уж лучше я останусь здесь, и, хотя я слишком мало видел здесь, мне все же кажется, что это интересный мир. Если бы ты не вмешивался, возможно, мне бы удалось поладить с Пайнтером.

— За исключением одного, — сказал он хладнокровно. — Ты носитель некронной инфекции. Я думаю, что люди Лица с самого начала задумали это, как средство, чтобы предотвратить то, что ты сейчас предложил.

— А ты? Почему ты вошел в это дело? — спросил я. — Ведь к тебе оно никакого отношения не имеет?

— Во-первых, пришел приказ, и я должен повиноваться, даже не понимая его.

— От супермехандроида? — ехидно спросил я.

— Да. А во-вторых, — он посмотрел на меня через плечо, и холодная улыбка скользнула по его лицу. — Я должен идти туда по приказу. Ты — потому что тебя гонит туда некронная инфекция. А ты знаешь, почему должен идти Пайнтер?

— Потому что ты загипнотизировал его. Разве нет?

— Пайнтер тоже носитель.

Я разинул рот.

— Да, да. Иначе почему он не убил тебя, хотя знал, что ты носитель смертельной опасности? Предположим, что он убил тебя, а смерти продолжаются? Тогда все подозрения пали бы на него, а пока ты жив, ты отводишь от него подозрения.

— Хорошо, — медленно сдался я. — Это многое объясняет, и это, пожалуй, единственная причина, почему он идет за нами. Неужели супермехандроид заботится об этом?

— Конечно, нет. — Белем что-то делал со сферой. Руки его работали так же тонко и артистично, как и руки Де Калба. — Конечно, нет. Истинная причина в другом. Возможно, ты и сам уже догадался. Почему ты во всем мне доверяешь? Без твоего доброго согласия я не смог бы сделать и половину того, что сделал. Неужели ты не знаешь, что ты и я должны идти в мир Лица вместе, как тогда, когда мы впервые отправились в путь?

Я стоял молча в пыльной комнате. Неудивительно, что я ощутил дрожь, когда встретил металлический взор Белема. После долгой паузы я сказал дрожащим голосом:

— Де Калб? Де Калб?

— Возможно, — сказал он спокойно. А затем он тронул пыль на полу, взглянул на меня лукаво: — Де Калб, здесь Де Калб — вот это. Но… — он постучал себя по лбу, — я думаю, что он еще живет вот здесь…

У меня подогнулись ноги, и я был вынужден сесть в пыль. Может быть, в ту самую, в которую рассыпалось мое тело. Я вспомнил тот мгновенный обморок, в котором оказались все нынешние двойники четырех спящих, когда те превратились в пыль.

— Тебе бессмысленно идти в мир Лица одному, — сказал Белем. — Ведь ты еще никогда не оставался один в нашем мире. С тобой всегда кто-то был, Топаз — доктор Эссен, или Пайнтер — Муррей, или я — Де Калб. Кто мы на самом деле, никто не знает. Только сейчас начинает брезжить слабый свет истины.

Я набрал воздуха, чтобы заговорить, но тут раздался звук открывающейся двери, который удивил нас обоих и только Пайнтер, погруженный в гипноз, не шевельнулся. Я дернулся, но Белем опередил меня. Он положил руки на молочно-белый шар, готовый при любой опасности активизировать его, создав силовое поле, которое оградит нас от любого нападения на какое-то время.

22. Воссоединение

Мы оба, я и механдроид Де Калб, ждали, что из камеры передатчика выскочат солдаты, но из открытой двери никто не появился. Зато мы услышали голос, женский голос, чистый как родник, звонкий и спокойный. Теперь я это видел совершенно отчетливо и ясно.

— Ира? — произнес голос. — Мистер Кортленд? Полковник Муррей, вы здесь?

«Доктор Эссен, — пронеслось у меня в голове. — Лотта Эссен?» — И вот она уже на пороге. Появилась Топаз. Она была одна. Да, это была именно Топаз, и тем не менее это была Эссен.

— Я ждал ее, — сказал Белем. — Я даже не вызывал ее, я был уверен, что она придет. Это шар, Кортленд, и он действует все сильнее и сильнее. Я полагаю, что скоро он выйдет из-под нашего контроля. Так это и есть Лотта Эссен?

Я знал, что любое движение чувств легко изменяет подвижное лицо девушки, но к такой перемене я был не готов. В один миг исчезли легкомыслие и жизнелюбие девушки, а вместо них появились настороженность, напряженность и постоянное ощущение опасности.

— Солдаты, — выдохнула она, спеша к нам по толстому слою пыли, которая, может быть, была ее телом, — они преследуют меня, Ира. Ты Ира? — она вопросительно смотрела в лицо Белема.

Механдроид кивнул.

— Они гонятся за тобой? — спросил он. — Что это значит? Что они знают? Впрочем, об этом после. Включай свой аппарат, быстро!

Она опустилась на колени возле металлической пластины, с сомнением коснулась ее.

— Соединения изменились, — сказала она. — Я могу, конечно, переключить их, но это потребует времени.

Я в замешательстве кивнул головой. Конечно, это не был голос доктора Эссен, так как его производили голосовые связки Топаз. Это был бесстрастный, холодный голос. Ничей голос. Да и лицо, которое, несомненно, было лицом Топаз, как-то изменилось.

— Много?

— Много, — она смотрела в лицо Белема, и сквозь спокойное безразличие проступала легкая возбужденность Топаз.

— Солдаты… — Белем с шумом дышал сквозь зубы. Он повернулся и посмотрел на открытую дверь передатчика, откуда один за другим появлялись солдаты, и его рука легла на шар, из которого вырвался столб золотого пламени, который накрыл нас, как шатер. Яркость его немного угасла, и вскоре мы уже могли смотреть сквозь полупрозрачный туман шатра. Из кабины передатчика выскакивали солдаты и сразу же направляли на нас свое оружие. Вспышки огня ударялись о наш шатер и угасали, не причиняя нам ни малейшего вреда.

— Мы в безопасности, — спокойно сказал Белем. — По крайней мере, несколько дней. А затем проснется супермехандроид. А доктор Эссен тем временем займется своей машиной.

Она кивнула, тряхнув кудрями. Осторожно обойдя мерцающее стеклянное дерево, Лотта остановилась перед молочно-белым яйцом, которое даровало нам временное спасение.

— У меня сохранились какие-то смутные воспоминания, — сказала она. — Вспышка света — я очнулась и стала собой, но у меня осталось ощущение, что я была какой-то девушкой по имени Топаз, — она нахмурилась. — Может быть, я что-нибудь пойму, если осмотрю твой проектор, Ира? Белем? Кто ты теперь? — она испуганно посмотрела на его лицо.

— Я Белем, — ответил механдроид. — Ты понимаешь, как ты вышла из состояния Топаз и стала сама собой? Здесь, на временной оси, тела спящих рассыпались в прах, и разум их смешался с разумом их физических двойников, и как это случилось, неизвестно. Почему разум мой, Пайнтера, Топаз стали доминирующими, а разум Кортленда поглотил разум своего нового хозяина, тоже неизвестно. — Он замолчал.

В этот момент Топаз — доктор Эссен — наклонилась к молочно-белому яйцу, взяла его обеими руками, подняла его высоко вверх и изо всех сил швырнула на каменный пол. Конечно, это была Топаз, ибо доктор Эссен, Лотта Эссен, не была способна на такое.

Огненный шар вокруг нас стал рваться на куски. Солдаты с криками рванулись вперед. Белые огненные копья пронзали нашу завесу и высекали огонь из каменных стен пещеры. Топаз радостно захохотала, и тогда двинулся Белем. Он упал на колени возле разбитого яйца, свет которого постепенно угасал, руки его ощупали разбитый шар, и все тело его начало светиться. Огненный шар вокруг нас стал быстро восстанавливаться. Разорванные куски пламени соединились, и защитный слой снова стал крепким и непроницаемым.

Я ощутил чудовищную энергию, которую излучал разум и тело механдроида. Даже воздух внутри шатра слегка колебался. Белем использовал себя, чтобы вновь создать защитную оболочку. Все тело его содрогалось под напором страшной энергии. Пайнтер, забытый всеми в страшной суматохе, внезапно зашевелился, и я видел, как он сделал шаг вперед, затем другой. Лицо его слегка оживилось. Разум Белема потерял контроль над Пайнтером, и тот вышел из состояния гипноза. Из-за тонкой огненной завесы, которая была нашей единственной надеждой, доносились крики солдат. И тут я услышал повелительный голос — голос офицера.

— Топаз! — кричал он. — Останови механдроида!

Ее ответ подтвердил то, что уже было и так ясно, она была их орудием. Она никогда не превращалась в Лотту Эссен. Вероятно, их машины прочли в ее мозгу всю правду и сделали ее инструментом в своих руках. Она до сих пор оставалась их самым опасным орудием и еще не была обезврежена.

Я услышал ее звонкий смех, когда раздался крик офицера, и повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, что она достала из складок платья миниатюрную копию парализатора, который Пайнтер пытался использовать против меня. Это было оружие, а не игрушка. Я видел, как палец Топаз медленно нажимает на спусковой крючок, готовясь послать парализующее излучение в Белема. Механдроид ничего не видел и не слышал. Он сконцентрировал все свои силы на том, чтобы поддерживать силовое поле активным. Сейчас все зависело от меня.

Я толкнул Топаз, и парализующее облако пролетело мимо Белема. Топаз свирепо посмотрела на меня и снова направила оружие на Белема, но я успел перехватить ее руку. Топаз оказалась неожиданно сильной. Она извивалась, как змея, стараясь вырваться. Но была не только Топаз. Я ничего не мог поделать с Пайнтером, который уже почти полностью пришел в себя и теперь медленно тянул руку к поясу, где у него висел пистолет. Топаз боролась со мной и теперь старалась направить дуло на меня. Защитный барьер вокруг нас снова стал рваться на куски. Силы Белема были явно на пределе.

Я лихорадочно пытался найти выход из создавшегося положения. В первую очередь мне надо было обезвредить Пайнтера. Я даже думал, не загипнотизировать ли мне его, но это умение не входило в число моих способностей. Мой взгляд упал на маленькое стеклянное дерево. У его основания была кнопка, которую тысячу лет назад нажимал Де Калб. После трех неудачных попыток я смог дотянуться до нее носком ботинка. Топаз сражалась со мной так яростно, что я едва удерживался на ногах, но вот ветви дерева вспыхнули, началось медленное движение.

— Пайнтер! — крикнул я. — Смотри! Смотри!

Он еще не полностью вышел из-под гипноза и послушался моего приказа. Он повернулся, увидел движущиеся ветви, сделал гримасу и отвернулся.

Я схватил Топаз и, грубо повернув ее, заставил посмотреть на дерево.

— Смотри, Пайнтер! — кричал я. — Смотри, Топаз!

Я успел заметить, как он повернулся и стал смотреть на колдовское кружение, не будучи в силах отвести взгляд. Он стоял, и вскоре разум угас на его лице, а руки опустились. Топаз тоже прекратила борьбу и смотрела на дерево. Они оба были загипнотизированы. Пайнтер заговорил сонным голосом:

— Кортленд, это ты?.. Де Калб! Что случилось?

— Муррей, — позвал я его осторожно, я знал, что это может быть обман, но вполне возможно, что под гипнозом проснулся разум Муррея. Белем судорожно вздохнул, и тело его обмякло. Силовое поле заколебалось и исчезло, оголив нас перед солдатами, которые теперь изумленно смотрели на нас. Они искали взгляд Пайнтера, но встретили взгляд Муррея.

— Стойте! — рявкнул он им. — Стойте!

В смятении они подались назад. Пока они подчинились. Ведь они думали, что он Пайнтер, но так ли это?

Он повернулся ко мне и прошептал:

— Кортленд, что случилось? Я спал? Мне снилось, что я — Пайнтер.

Среди солдат начался шум. Они что-то говорили офицеру. Момент был критический. Пайнтер-Муррей повернулся к ним.

— Стойте! — снова крикнул он. — Ждите приказа! Это помогло на время, но они не будут ждать долго. Приказ бросить оружие немедленно превратит их нерешительность в неподчинение.

Но все решилось неожиданно просто. Серый свет замигал вокруг нас, исчез, снова появился. Послышалось жужжание. Свет все сгущался, и в сером тумане солдаты исчезли, как привидения…

Белем с трудом поднял голову.

— Теперь мы все здесь, — сказал он. — Пайнтер-Муррей, Кортленд… и… доктор Лотта Эссен… Белем — Де Калб.

Только после этого я повернулся. Стоя на коленях возле своего аппарата, Топаз вращала ручки управления. «Да нет, не Топаз», — подумал я. Лицо было ее и тело тоже, но когда она пристально посмотрела на меня и улыбнулась, я узнал серые глаза Лотты Эссен. Гипноз освободил ее, как освободил Муррея, из тюрьмы чужого разума, чужого тела.

— Сейчас я присоединюсь к вам, — сказал Белем и стал смотреть на вращающееся дерево.

Под куполом серого цвета наступила тишина. Когда механдроид повернулся к нам, он так и остался человеком-машиной, но на нас смотрел металлическими глазами Де Калб. Он улыбнулся.

— Прощай, Белем, — сказал он. — Теперь мы снова вместе.

— Но почему это случилось, почему? — допытывалась Лотта Эссен. Она, несомненно, говорила голосом Топаз, но это все же был ее ум, ее слова.

— Мне кажется, я понимаю. — произнес Де Калб губами Белема. — То, что мы попали в эту эру, вовсе не случайность. Мы четверо отправились на битву с Некроном, и я думаю, что будет именно битва. То, что случилось здесь, — просто тренировка, тест, а теперь мы отправляемся на окончательный бой.

— И некронный убийца с нами, — сказал я.

— С нами, потому что он неотъемлемая часть всей ситуации.

— Но подождите, — сказал Муррей. — Что стало с Пайнтером? Где Белем? Где Топаз? А ты, Кортленд, ты все время был собой?

— Все они присутствуют в наших разумах, — сказал Де Калб. — Как раньше мы в их. «Альтер эго» Кортленда было постоянно подавлено им. Почему произошло так, а не наоборот, я не знаю, но вспомните, Кортленд постоянно был нашим катализатором.

— Я должен добавить еще кое-что, — заметил я. — Мы никогда не получим назад свои тела, эти тела мы заимствовали. Если вы предпочитаете правду… Настоящие владельцы… Может быть, спят. Но кто из вас теперь рискнет уснуть? Можем ли мы теперь быть уверены, что проснемся самими собой? У каждого из нас два разума в одном теле. Что же случится, когда мы вернемся из этого путешествия?

— Увидим, когда вернемся, — твердо сказал Де Калб. — Мы будем спать, Кортленд, и проснется в конце мира тот, кому суждено проснуться.

Он колебался.

— Пора, — сказал он. — Смотри на дерево, Кортленд. Лотта и Муррей, смотрите. Значительно позже мы узнаем правду, когда проснемся в конце мира и посмотрим в Лицо Эа.

23. Лицо

Пока мы спали, время вращалось вокруг своей оси, текло, как река, крутилось, как колесо, вокруг своей оси, неслось вдаль, как Галактика, в бесконечном пространстве времени, а мы, неподвижные, спали в самом центре движения и, наверное, видели сны. Волны времени раскрывались перед нами, как волны Красного моря перед Моисеем, и из этих волн на меня смотрели любопытные лица, которые произносили слова на незнакомых языках. Эти слова звучали как бы издалека, но я слышал эти голоса, ощущал эти руки, которые трясли меня, заставляя проснуться. Затем среди этих голосов раздался властный голос. В волнах времени появилось и взглянуло на меня знакомое лицо, то самое, которое я видел в конце света. Я видел спокойные металлические глаза, слышал спокойный голос, полный мощи и силы. Его глаза встретились с моими. Я не мог сопротивляться его взгляду.

— Спи!

Волны времени сомкнулись надо мной, и я перестал существовать, но сны снова и снова возвращались ко мне. Снова ткань времени истончалась, снова любопытные лица склонялись ко мне, чьи-то руки трясли меня, стараясь разбудить. Но это были странные лица, такие странные, что я удивлялся даже во сне. Среди них, среди этих искаженных лиц, виднелась фигура, большая спокойная фигура человека-машины. Я узнал его по глазам и по той энергии, которую он излучал, заглушая голоса, залечивая дыры в ткани времени, и снова уходил в небытие.

Проходили неизмеримые интервалы времени, и сны возвращались, и на этот раз уже не лица смотрели на меня. Это были яркие точки света. Они слепили мне глаза, будоражили меня. Я пытался отвернуться, и тут среди них я увидел глаза — металлические глаза, светящиеся под дугами бровей, услышал отдаленный рокот голоса, который звучал, как гром. Огни погасли, как свечи на сильном ветру. Гром был почти осязаемым и исходил из мощного источника. Я знал, что это за источник. Я знал, так как видел металлические глаза, хотя они сильно изменились. Человек-машина уже не был похож на человека. Лицо его изменилось, как изменились условия его существования, как изменились его функции.

— Спи! — пророкотал гром сквозь пучину времени и пространства. И на этот раз я погрузился в такой сон, который уже ничто не могло нарушить… Тогда я думал, что могу много написать о Лице Эа, смотрящем на сумерки конца мира, но теперь, когда я пытаюсь, мне трудно подобрать слова. Я видел то, чего никогда не видел ни один смертный, но парадокс в том, что я не могу никому передать это. Между знанием и незнанием лежит пропасть, которую можно преодолеть одним, и только одним, способом. Нужно сделать шаг. Вам нужно пойти — точно так же, как мы пошли к концу времени, и встать перед Лицом Эа. Тогда я смогу рассказать, что я увидел, тогда увидел, впрочем, тогда мне нет смысла рассказывать, вы и сами все узнаете и поймете.

Я проснулся.

Долгий, долгий сон уходил из моего мозга, оставляя меня там, где я никогда не бывал. Это была ось времени, но место очень изменилось. Сонными глазами я смотрел на серый купол, окружающий нас, сквозь него пробивался сумрачный красный свет.

Теперь мы уже были не под землей. Видимо, бесконечно долгое время — песчинку за песчинкой — снесло эту гору. Первым я увидел лицо Муррея и задумался над тем, кто проснулся на этот раз, Муррей или Пайнтер. Я смотрел, как он сел на пыльный пол, протер лицо руками. Лицо его казалось розовым в пробивающемся красном свете. Я так и не понял, Муррей это или же Пайнтер.

Де Калб взглянул на меня улыбающимися глазами, приподнялся и сел. Топаз подняла свою кудрявую головку с пыльного пола и быстро оглядела всех нас. Это была и Лотта Эссен, и Топаз одновременно.

— Мы уже на месте? — спросила она.

Вместо ответа я показал рукой на свет, пробивающийся сквозь серый купол.

Мы смотрели на открывающийся перед нами мир и везде видели одно и то же. Плоский серый мир, и лишь кое-где на сером фоне виднелись розовые прожилки, изредка переплетающиеся между собой. Весь мир стал некронным. Весь, кроме…

Мы молча смотрели на Лицо Эа. Серый купол задрожал над нами и исчез. Мы оказались в красном полумраке. Слабый ветер доносил до нас какой-то странный, совершенно незнакомый нам запах. Никто из нас не проронил ни слова. Время для разговоров истекло, и высшая власть забрала инициативу в свои руки. Мы смотрели на Лицо Эа.

Как я могу описать его вам? Вы знаете, что я неоднократно видел его в Записи, видел точно с того же места, где мы стояли сейчас, но далее я понимал, что это лицо излучает глубочайшую мудрость, непознаваемую смертными. Оно было выше человеческого понимания. Когда я смотрел на него сейчас, я видел утес, возвышающийся над серой некронной равниной-пустыней. Сначала я не разглядел в нем лица, ибо оно было слишком сложно для моего восприятия. Я чувствовал себя пещерным человеком, увидевшим лицо Эйнштейна. Тому тоже нелегко было бы понять, что он видит перед собой существо той же породы, что и он сам. Между Лицом и мной лежала такая же интеллектуальная пропасть.

Я смотрел на него и постепенно начинал узнавать, это не стало для меня большой неожиданностью. Белем уже дал мне ключ к этой загадке. Город, сказал мне он, это машина для обеспечения жизни человека, своего рода механдроид, только куда более совершенный. И этот город, Город-Лицо… Оно смотрело на нас спокойным взглядом, тем самым взглядом, который я ощущал во время сна. Глаза, которые раньше были металлическими, теперь изменились, и я узнал их. Голос, который был рокочущим голосом, уже не звучал, но он просто ощущался всем существом. То, что когда-то было человеком-машиной, теперь выросло, развилось, синтезировалось со всем человечеством, ведь прошли целые тысячелетия.

Я ничего не понял в этом удивительном симбиозе, так что вряд ли смогу сообщить вам что-нибудь конкретное. Человечество тоже изменилось, возможно, остались и любовь, ненависть, страх, другие чувства, но не в той форме, которая привычна для нас. Может, люди внешне совсем не изменились, возможно, по улицам и площадям Города-Лица, который стал последним прибежищем человечества, двигались мужчины и женщины. Я не знаю. Я ходил по улицам, но я так и не понял, какие люди окружали меня. Я сказал, что голос уже не был нужен Лицу, и сейчас, когда он хотел, чтобы мы подошли, ему не нужно было звать нас. У человека отпала необходимость слушать зов, осмысливать его, решать, стоит ли подчиняться, и лишь после этого прилагать соответствующие мышечные усилия. Все это стало не нужным.

Когда Лицо позвало нас, беззвучно, просто что-то неудержимо повлекло нас к нему. У нас не было возможности сопротивляться, когда мы неслись по воздуху над серой пустыней, пронизанной розовыми прожилками. По мере приближения Лицо становилось все больше и больше, и вот уже невозможно увидеть его целиком. Мы уже не могли видеть широкий лоб, гладкий подбородок, крылья носа, щеки, пронизанные морщинами бесконечной мудрости и знания, которые были недоступны ни машине, ни человеку в отдельности. Каменные стены раскрылись, поглотили нас. Что я увидел? Мне бы очень хотелось рассказать. Я мог бы бесполезно размахивать в воздухе руками, говоря о спиральных улицах, об удивительных домах, мимо которых мы проносились, но если бы я начал описывать их, сказалось бы, что это самые обычные дома, самые обычные улицы, как в любом современном нам городе. Там все было иным. Ничего такого, что можно описать словами…

Вполне возможно, что улицы вместе с домами сами проносились мимо нас. Я даже подумал в какой-то момент, что весь город находится в непрерывном движении, как и положено машине. И если движение прекратится, то умрут и город-машина, и все человечество. Я смогу сказать вам, что мысли заполняли весь этот город, как дым фабричных труб заполняет крупный город нашего времени. Они проникали в мой мозг и покидали его, оставляя после себя обрывки воспоминаний. Иногда получалось так, что они задевали разум сразу двоих из нас, и тогда наши мысли переплетались между собой, рождая в мозгу каждого из нас чужое воспоминание…

Много лет назад Де Калб сказал, что эти люди — боги. Он оказался прав, эти люди во многом превосходили тех богов, которым поклонялись в наше время. Мы шли через их город, чувствовали их мысли, дышали их воздухом, но не видели никого. Но они были тут. Они были вокруг нас, я совершенно уверен в этом, даже не видя их, не слыша. Я просто знаю это. Вы ведь уверены, что у стула есть спинка, когда садитесь на стул и откидываетесь на нее, не глядя? Вот и у меня было странное ощущение, что если я неожиданно повернусь, то столкнусь лицом к лицу с кем-нибудь из жителей города, но мне ни разу это не удалось. Скорее всего, я не смог ни разу повернуться в том направлении, в котором надо.

Мне бы очень хотелось увидеть их.

24. Борьба с Некроном

По мере приближения к центру спирали мыслей становилось все больше, и вот уже невозможно было понять, где свои мысли, где чужие, настолько все переплелось в наших головах. Вдруг резко стало темно. Я думаю, что мы перемещались по длинному туннелю внутри каменной стены. Вновь обретя зрение, мы обнаружили себя в большой пустой комнате. Я не могу описать ее, так как все перспективы были искажены. В комнате раздался голос, нам показалось, что сама комната говорит с нами, воздух в ней давит на наши умы. Это говорило Лицо Эа.

Я уже слышал этот голос раньше, если его, конечно, можно назвать голосом, человек-машина, охранявший нас сон во время путешествия во времени, говорил:

— Спи! — Это был именно тот голос, который совсем не изменился даже по прошествии тысячелетий.

— Вы видели мое появление на свет, — сказало Лицо Эа. — Мы вместе пришли сюда, к концу этого мира, я охраняло ваш сон не просто так. Теперь вы мое оружие потому, что Некрон уничтожить невозможно. С вашей помощью его можно устранить из нормального времени и нормального пространства. Для этого я выбрало вас. Для этого я сохраняло вас в путешествии во времени. Подумайте сами, и вы все поймете.

В моем мозгу и, я полагаю, в мозгу моих спутников промелькнула четкая последовательность изображений человекоподобного, несущего смерть существа — это был Некрон. Он осциллировал во времени и, касаясь очередной жертвы, убивал ее сам, становясь все более похожим на человека.

— Он уже частично человек, — снова прозвучал голос Эа. — Вы научились бороться с ним и, чтобы спасти себя и нас, вы покончите с ним. Некрона никто, кроме вас, не может коснуться, но мы можем изгнать его из нашей вселенной, не только из пространства, но и из времени. Мы должны изменить само время, прошлое, настоящее и будущее.

Снова у нас в мозгу пробежали видения. Я увидел галактики, вращающиеся вокруг своих осей, и, более туманно, я увидел, как время, неразрывно связанное с мирами, тоже вращается вокруг своей оси.

— Мне нужен инструмент, — снова заговорило Лицо, — чтобы отделить некронную инфекцию от нормального пространства и времени. Этот инструмент вы. Вы понимаете свою задачу? Белем уже решил подобную задачу в далеком прошлом. Теперь вы должны решить ее в гораздо большем масштабе. Мы должны разделить Вселенную на две сферы, абсолютно равные друг другу. В противном случае нарушится баланс, существующий во Вселенной. Эти сферы будут отличаться только в одном, одна вселенная будет из Некрона, а другая нормальная. Они никогда не придут в контакт между собой ни во времени, ни в пространстве. Понимаете ли вы свою задачу? Вы должны сражаться, как мое оружие против некронной вселенной, и вместе мы сможем разделить Вселенную на две части.

Голос стих.

И затем началось движение. Стены комнаты исчезали в темноте, или, может быть, мне это только казалось? Или, может, это я сам двигался? Мы, все четверо, были компонентами взрыва, который разделил нас, швырнул сквозь пространство и время. Вокруг себя я видел звезды, которые перемещались очень быстро. Я был один. Я знал, что двигаюсь сквозь время, то есть двигаюсь не постоянно, а вибрирую, качаюсь, как маятник, с периодом в несколько секунд. Точно с таким же, как и у некронного существа.

Вокруг меня тоже все двигалось. Я видел только звезды, но почему-то был убежден, что мои спутники тоже где-то неподалеку. Вдруг передо мной появилась скользящая тень, которая двигалась ко мне все быстрее и быстрее, постоянно увеличиваясь в размерах. Я увидел ее и тоже стал увеличиваться. Я устремился к ней и увеличивался до тех пор, пока не сравнялся с ней в размерах. И я коснулся ее, и вспышка пламени озарила все вокруг и тут же погасла. Теперь существо приобрело четкие очертания. Но только очертания, так как в нем не было ничего человеческого. Может быть, это была моя воля, а может, воля Лица, что именно я сблизился с этой тенью. Я не знаю, как мне удалось схватить ее. Может быть, это было не физическое действие, а умственное. Я ощущал сильное давление, и чтобы ему противостоять, мне приходилось напрягать все силы — и физические и мысленные.

Постепенно враг поддавался, но не везде, а в отдельных местах — может, во времени, а может, в пространстве, возможно, мы все четверо окружили его и теперь врезаемся в сопротивляющуюся субстанцию?

В окружающей меня темноте вспыхивали и гасли солнца, огненные дуги озаряли темный купол. Это стремительно скатывались с небосклона звезды — ведь я двигался во времени очень быстро. Я ощутил резкий толчок и стал падать назад. Темное лицо моего противника занимало почти половину черного неба, а я все падал и падал. Я падал назад и назад… пока вдруг не ощутил поддержку, и к моим душевным силам присоединились силы моих четырех друзей. Мы четверо слились воедино, хотя и сохраняли каждый свою индивидуальность. Холодные четкие мысли Белема — Де Калба озарили меня, как свет, отраженный от граней бриллианта. Яростная свирепость Муррея-Пайнтера, холодная рассудочность и бесконечное жизнелюбие Топаз-Эссен… Я почувствовал, как противник стал поддаваться нашим объединенным усилиям. Мне казалось, что я смотрю сразу с четырех сторон, с четырех различных точек во времени. Как это могло быть?

Ответ внезапно пришел ко мне. Мы были оружием — обоюдоострым клинком, именно для этого мое тело и тела остальных были обращены в пыль, когда открылась камера на оси времени. Две идентичные матрицы не могут существовать одновременно во времени и пространстве, но для того, чтобы выполнить задачу разделения Вселенной, нужны были две матрицы, существующие в различных временах.

Ни один разум, зафиксированный в определенном времени, не может соприкоснуться с Некроном. Для этого необходимо существование в двух временах. Лицо Эа удвоило нашу мощь, когда вложило удвоенный разум в тело, абсолютно идентичное тому, что получили мы при рождении.

Мы уже разыграли эту битву в миниатюре, когда были разбужены во время своего путешествия к концу мира и теперь были готовы к решающему бою. Некрон был загнан в угол, и ему уже некуда было отступать во времени. Наш многократно умноженный Мозг мог сфокусироваться на нем.

И битва только начиналась.

С яростной беспощадностью наш счетверенный разум обрушился на некронного противника — с яростью Пайнтера, который разрушал крепостные стены Белема, с яростью полковника Муррея, который обрушивался на врагов, мы нападали на черные некронные силы, желающие уничтожить Вселенную и всех нас вместе с ней.

Иногда, найдя слабое место в наших объединенных силах, противник теснил нас, но могучий мозг Эа перегруппировывал нас, и мы снова заставляли отступать противника. Если бы хоть один удар некронного противника попал в цель, мы все были бы уничтожены, но этого не случилось. Частью наших сил была Топаз, в которой сочеталось бесконечное жизнелюбие девушки с холодным проницательным умом Лотты Эссен.

О, Топаз могла приспособиться ко всему, именно в этом и состояла ее задача в нашем союзе. Она прекрасно сохраняла контроль над чувствами, разумом, мышцами и чисто инстинктивно, автоматически ускользала от любой угрозы, опасности. Именно благодаря ей мы выжили в этой битве, происходящей в черных глубинах Вселенной, именно благодаря ей ни один из ударов Некрона не попал в цель.

Вдруг мы все резко, неожиданно начали падать. Нет, мы не перемещались ни вверх, ни вниз, но что-то неумолимо засасывало нас в черную бездну, в глубины Вселенной. Нас засасывало в самое сердце черного Некрона — в его нервный центр, в его душу — все живое в нас уменьшилось до бесконечно малых размеров и охладилось до бесконечно низкой температуры… В последней попытке спастись Некрон поглотил нас…

25. Обратное путешествие

К счастью, я не могу вспомнить того, что случилось потом. Я был избавлен от последних ужасов. Именно для этого я и был предназначен с самого начала, таков был план. Именно для этого моя память была оставлена нетронутой даже в чужом теле. Я должен был быть якорем на конце цепи, несокрушимой границей между здравомыслием и сумасшествием, логикой и низвержением иррациональностей, поглотивших остальных моих друзей.

Им был необходим двойной разум, чтобы победить в битве с Некроном, но моим предназначением было служить якорем здравомыслия в мире иррациональности. Я ощущал, что они теряют связь с известным миром, чувствовал, как черные волны Некрона смыкаются вокруг них, они поглощали и меня, но не полностью. Эти волны не смогли зачеркнуть память, которая была у меня одна. Это и делало цепь, приковывающую нас к реальности, слишком крепкой, чтобы ее смог порвать Некрон. Я помнил свой мир, свое время очень ясно. Моя память не была замутнена видениями чужой памяти, все те мелочи прежней жизни, без которой немыслима реальность, нахлынули на меня одной мощной волной. Эти мелочи, сами по себе ничего не значащие, вроде теней на стенах старого дома, которые отбрасываются зыбким пламенем свечи, запаха свежей газетной краски на странице, скрипа пера по бумаге, рева самолетных двигателей, сладкого вкуса воды из источника в горах напомнили мне Землю. Да, я вспомнил Землю и смог разбудить моих друзей даже в мертвой пустыне Некрона. Мой разум вернул им жизнь, вернул их в мой мир, в мое время… Сейчас мы были в самом сердце Некрона, в самом его уязвимом месте. Некогда Белем с моей помощью вызвал некронного убийцу, чтобы расправиться с солдатами Пайнтера, а сейчас, когда мы проникли в самое сердце Некрона, в его цитадели, он сжал нас так, что наши разумы соединились, став единым. Два самых могущественных ума двух эпох — разум Белема, бесстрастный, лишенный эмоций, подчиненный острой логике, и разум Де Калба — блестящий ум человека, полного страстей! Рядом с ним разум Пайнтера и Муррея — молот и наковальня! Топаз и Лотта Эссен — неиссякаемое жизнелюбие, хитрость и практичный ум… И я, накрепко привязанный к реальности нормальной Вселенной, стоящий, как стена, позади моих друзей, держащий ворота, через которые мы прошли сюда, открытыми. Через эти ворота вливалось могущество Лица Эа, поддерживающее нас.

Вся мощь Некрона обрушивалась на нас постепенно, как океан во время отлива. Напор был могучим, но мы держались. Каким-то образом мы противостояли этому напору, соединенный ум двух цивилизаций, отобранный и руководимый самым могущественным умом, объединявшим в себе все достижения человечества.

Произошел взрыв.

Другого слова здесь не подберешь. Это был действительно взрыв, чудовищный и спасительный. Огромная концентрация некронной материи уничтожила сама себя. Мы не могли уничтожить Некрон, но мы сделали его безвредным и беспомощным. Мы вытолкнули его за границы нашего времени — на одно мгновение, но мгновения оказалось достаточно.

Вокруг нас снова понеслись вспыхивающие и гаснущие солнца. Вселенная содрогнулась и разделилась на две абсолютно равные части. Это был конец. Солнца затуманились у нас перед глазами, и мы погрузились в забытье, которое притупляет все ощущения, как тьма поглощает свет. Но я еще не мог уйти. Один вопрос мой оставался без ответа, и он не давал мне забыться.

— Теперь ты покончишь с нами? — крикнул я во тьму. — Или пошлешь нас с двойными разумами в мир, где живет лишь одно тело? Ты, которое уничтожило наши тела…

Перед моими глазами сформировалось Лицо Эа, такое многообразное, как будто оно состояло из множества других лиц. Глубокий спокойный голос ответил мне:

— Если Белем смог разделить сферу, а я Вселенную, неужели ты можешь сомневаться, что ваши тела тоже могут быть разъединены на две абсолютно равные, идентичные части? Один раз это уже было сделано в Эдеме, еще до того, как стала развиваться цивилизация. Это может быть сделано и сейчас, когда цивилизация достигла невероятных высот. Теперь спи…

Вокруг меня начала смыкаться тьма, и в наступающем забытьи я вспомнил слова Адама из Книги Бытия: «Кость от кости моей, плоть от плоти моей…» Тьма все сгущалась, а Лицо Эа удалялось от нас, становилось все меньше и меньше, пока не исчезло в дали времени… Я знал, что сейчас мы перемещаемся по оси времени и достигаем ее конца. Я знал, что после мы повернем назад, промчимся мимо момента начала жизни на Земле и полетим дальше, по направлению к своему собственному времени. К миру, где уже нет Некрона, никогда не было и не будет, но теперь я спал без снов, и ничто не тревожило моего покоя.

Мы вернулись. Мы просыпались. Когда я проснулся и сел, еще полный видений прошлых кошмаров, то увидел каменные стены пещеры и глаза Топаз. И в это же время это не были глаза Лотты Эссен. Она улыбнулась, и это была улыбка Топаз, но прошедшие тысячелетия изменили ее. Это была очаровательная, но повзрослевшая и помудревшая Топаз, это была помолодевшая Лотта Эссен. Вот кто встретил мой взгляд, когда я проснулся и открыл глаза. Шевельнулся и сел Муррей. Де Калб был уже на ногах и возился с фонариком, который лежал у входа в пещеру. На лице его было легкое замешательство, и я понимал его. Казалось невероятным, что спустя столько лет батарейка все еще работает. Правда, время здесь почти не сдвинулось с места за время нашего путешествия. Мы не могли говорить. Мы были слишком потрясены — ведь буквально мгновение назад мы смотрели в Лицо Эа.

Над горами все еще висело заходящее солнце. Инстинктивно я поискал глазами на склоне горы белое здание передатчика вещества, который открывал отдаленные уголки Галактики, но, увы, я увидел только девственный лес, тянувшийся до самого горизонта. У подножия горы, там, где стоял самолет Муррея, дожидавшийся нас, была хижина, где несколько месяцев назад, когда раскапывалась эта пещера, жил Де Калб. Он открыл дверь. В хижине было грязно и пыльно, но мы не обращали на это внимания. Странно, но все мы ужасно хотели спать. Странно, потому что мы только что очнулись от сна, длившегося миллионы лет.

Вот и вся история. Теперь вы знаете, почему я могу сказать и доказать, что этого никогда не происходило. Этот мир не мой, не тот, который я покинул. Не тот мир, в который проскользнула некронная смерть, когда Де Калб открыл ящик. Все это случилось когда-то, в другом мире, который уже не существует, так как мы четверо, служа оружием в руках Лица Эа, разделили Вселенную на две части. Чудовищные силы пришли в движение, когда произошло разделение Вселенной, но ни вы, ни я ничего не знаем об этом, так как это произошло далеко за пределами нашего понимания, наших отношений. Но это было! О, как это было!

Может быть, этот мир и правильный, хороший мир, но он не для меня. Здесь я снова сяду на тобогган и буду стараться схватить пролетающие мимо меня плоды. Может быть, я буду делать это и в другом мире, но никто не сможет этого сказать. По крайней мере, до тех пор, пока не попробует жить в другом мире. А я собираюсь попробовать.

Вы знаете, что в пещере на оси времени осталось четверо спящих. Если бы Де Калб поподробнее исследовал все это еще тогда, в первый раз, мы бы уже тогда многое могли предполагать. Там спят сейчас Белем, Пайнтер, Топаз и я. Да, я, Джерри Кортленд. Я сплю там. И я здесь. Вы помните того, другого, моего двойника, который вышел из кабины передатчика и упал в обморок, приняв мой разум. Мой разум полностью подавил его, и теперь я сплю там, дожидаясь своего собственного пробуждения.

Вы понимаете, что это значит? Я знаю, потому что я сам оттуда. Это был чудесный мир, и я хочу узнать его получше. Я хочу проснуться в том времени, когда человечество преодолело космическое пространство, когда перед ним открыты все миры. Я хочу быть там, и я буду.

Нет. Да…

Мне уже никогда не увидеть Топаз, не увидеть Белема, Пайнтера, мира, где они проснутся. Все дело в том, что две идентичные матрицы не могут существовать одновременно, а мой двойник имеет передо мной приоритет. Это его мир и его время. Он проснется вместе с остальными и выйдет в этот мир, а я буду спать, пока предо мной не откроется путь. Это произойдет, когда умрет мой двойник. Мне бы хотелось узнать о нем побольше, но почему-то о нем в правительственных архивах нет никаких сведений. Одет он был в лохмотья, когда я в первый раз увидел его, это могло значить, что он пришелец с отдаленных планет, где вел жизнь, полную опасностей. Может, он снова вернется туда? Может, и нет. Проснувшись вместе с Топаз, Пайнтером и Белемом, может, он предпочтет другую жизнь, и я, наверное, об этом когда-нибудь узнаю. Правда, только после его смерти, после того, как, может быть, проснусь снова.

Кто скажет, сколько лет пройдет, пока он умрет, а пока я проснусь к жизни? Может, к тому времени Топаз станет древней старухой или умрет. Этого я сейчас не знаю, более того, я не знаю даже ее настоящего имени. Она была Топаз в то время, когда я проснулся… А кем она была на прошлой неделе, кем она будет на будущей? Через год? Кто будет записывать капризы этой девушки, такой нежной и милой Топаз? Может, она позабудет меня к тому времени, как я проснусь? Для таких, как она, время летит чрезвычайно быстро. Но все это принадлежит будущему. И я тоже принадлежу ему, но не принадлежу этому миру. Он не мой, но я попробую использовать здесь все свои возможности.

Пора! Да, пора — и это так же верно, как то, что Вашингтон — столица Соединенных Штатов!

Темный мир (Перевод с англ. Е. Фенлар)

1. Ночной огонь

Вновь откуда-то появилось сильное желание убежать, спрятаться. Ничего не предвещало опасности, кроме маленькой струйки дыма где-то на севере. Тоненькая, едва видимая, она извивалась и вздрагивала, как невиданный прозрачный росток, тянущийся к звездам. Это желание да еще непонятно откуда поднимавшийся страх уже долгое время преследовали меня. Я прекрасно понимал, что нет никаких причин для тревоги. Все, что я видел, — это просто дым костра или дым, поднимавшийся из болот, окружающих одно запущенное местечко в пятидесяти милях от Чикаго. А это уж совсем не место для суеверий. Между его небоскребами вряд ли найдется место призракам!

Головой я понимал, что вижу обычный огонь костра, но все мое существо кричало: «Не верь глазам своим, это совсем не то, что ты видишь перед собой!» И где-то в глубине души я знал, что это за огонь. Я видел того, кто стоит рядом с костром и смотрит в мою сторону сквозь стены шикарной библиотеки. Это была комната моего родственника, обставленная на индийский манер, со всеми атрибутами востока: опиумными трубками искусной отделки, инкрустированными серебром, слоновой костью и золотом. Совершенно отчетливо я увидел золотые и бронзовые фигурки из Индии и шпагу… шпагу.

Сильный страх тут же зашевелился внутри меня вперемешку с воспоминаниями.

Я одним прыжком оказался рядом со шпагой и тут же снял ее со стены, крепко обхватив пальцами рукоятку. Я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Вернувшись к окну комнаты, я увидел тот же дым. Самое странное было в том, что я не почувствовал успокоения, взяв в руки оружие.

— Эдд, не горячись! — за спиной неожиданно прозвучал голос моего дяди. — Что случилось? Ты выглядишь немного… странно.

— Это не та шпага. Та осталась в Индокитае. Она один из трех талисманов короля Огня и королевы Воды, это — шпага «Як», охраняющая дух.

Дядя внимательно смотрел на меня.

— Что случилось, Эдд? — сказал он глубоким, мягким голосом. — Как ты изменился! Я думаю, это из-за войны. Впрочем, этого следовало ожидать — скорее всего ты серьезно болен. Раньше ты никогда не интересовался такими вещами, а теперь слишком много времени проводишь в библиотеке. Пора в отпуск: тебе не помешает хорошенько отдохнуть.

— Я совершенно не устал, — рассердился я. — Да я еще не оправился от предыдущего отдыха на Суматре! Полгода ничего не делал, только отдыхал в этой, маленькой вонючей деревушке и все ждал, ждал и ждал неизвестно чего.

И вновь я ощутил лихорадочную дрожь, сотрясающую мое тело, когда я лежал в общинной хижине, объявленной табу. Я видел ее перед глазами, чувствовал ее запах.

Я снова перенесся на восемнадцать месяцев назад, в тот последний миг, когда все в моей жизни перевернулось, но тогда я был еще нормальным человеком. Вторая мировая война шла к своему концу, и я постоянно летал над джунглями, или, как ее называли, римбой Суматры. Я не говорю, что есть что-то хорошее в войне, но просто тогда я был еще совершенно нормальным человеком, уверенным в себе, уверенным в своем месте в жизни. Это были последние мгновения моего спокойной, нормального существования.

Потом все просто исчезло. Я был в сознании, но исчез, этого не могло быть — но было. Самолет разбился, однако единственные полученные мною повреждения ограничивались тривиальными царапинами. Я остался цел и невредим, но что-то изменилось в моей голове — слепота и непонимание пришли ко мне.

Меня обнаружили в покалеченном самолете местные жители, совершенно чудесные люди. Они выходили меня от лихорадки и припадков своими странными, доисторически грубыми, но очень эффективными методами лечения. Но я никогда не мог и помыслить о том, что они сделали больше, чем просто вылечили меня от лихорадки. Только их шаман подозревал, что со мной происходит что-то не то.

Более проницательный, чем остальные, он о чем-то догадывался. Я не понимал, почему он уделяет мне столько внимания и зачем ему понадобилось проделывать со мной разные загадочные штуки.

До сих пор перед моими глазами стоит нависающая из темноты разрисованная маска и сильные руки, делающие непонятные движения перед моими глазами.

И его слова-заклинания, призывающие вернуться мою душу в мое же тело откуда-то… Да, он, безусловно, что-то знал про меня, но ничего не говорил ни мне, ни окружающим.

Сначала все жители деревни жалели меня. Но затем… Может, чувства шамана передались всем остальным, а может, еще кто-то кто почувствовал, что я не в себе, и ко мне стали относиться настороженно. Я ощущал, как возрастает эта настороженность, как меняется отношение жителей. Я все видел и знал: что-то происходит. Но боялись они не меня, а кого-то другого.

До того времени, как вертолет прилетел забрать меня обратно в цивилизованный мир, шаман успел немного рассказать мне. Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы совсем меня запутать, и ровно столько, насколько осмелился.

— Всю свою жизнь ты должен прятаться. Ты должен постоянно прятаться, незнакомец. Что-то в этом мире ищет тебя…

И еще много слов, которые я не понял или не запомнил.

— Это пришло из другого мира. Знай: все волшебные предметы запрещены для тебя. Может быть, тебе удастся найти волшебное оружие против этого. Но пока наши силы слишком слабы. Мы не можем помочь тебе.

Все были рады, когда я улетел, особенно радовался шаман. Один он знал, какую опасность я представлял для его деревни.

После этого случая я не находил себе места, нечто полностью изменило меня. Возможно, последствия перенесенной болезни? Я не чувствовал себя тем человеком, каким был раньше. Предсказания шамана потихоньку сбывались сны, воспоминания — меня что-то преследовало, как будто где-то когда-то я оставил незаконченным важное дело.

Мне нужен был собеседник, с которым я мог бы говорить откровенно, и я решил, что свободнее всего могу говорить с дядей.

Туман понемногу исчезал, и вещи постепенно принимали другие очертания. В голове прояснилось, многое приобрело другой смысл. Со мной происходят вещи, которые показались бы раньше невероятными. Раньше, но не сейчас.

— Ты прекрасно знаешь, что я очень много путешествовал, был везде где только мыслимо, но… Всегда преследует одно и то же, постоянно один и тот же амулет…

Я замолчал.

— Продолжай, — подсказал мне дядя.

— Как-то я был в одном городе и ночью проснулся оттого, что рядом со мной в комнате кто-то был. Совсем близко. Под подушкой лежал пистолет. Когда я схватил его, она… назовем ее собакой… выскочила из окна. Но я только для простоты сравнил ее с собакой — формой она скорее напоминала не собаку, а что-то совсем непонятное.

Помолчав, я продолжил:

— Пистолет был заряжен серебряными пулями, — тихо сказал я. — Как и положено.

Дядя молчал долгое время. Я знал, о чем он думает. Он опасался за мой рассудок.

— Был ведь еще кто-то? — спросил он наконец.

— Да. Кто-то в капюшоне, очень старый, без лица. И еще голос. Очень нежный зовущий голос. За ним огонь. А за огнем лицо, которое мне ни разу не удалось увидеть четко.

Дядя кивнул мне В комнате становилось темно, и я с трудом различал черты его лица, а дым снаружи растворялся в темноте… Я и сейчас видел слабое мерцание и дым среди деревьев… Или это было только моим воображением?

Я рассказал про дым и свои тревоги.

— Этот огонь был и раньше, — сказал я дяде.

— А что здесь странного? Отдыхающие разводят костры, жгут ветки деревьев.

— Это Огонь Нужды.

— Это твои фантазии! — резко оборвал он и добавил уже тише: — Объясни подробнее.

— Огонь Нужды разводится только во время несчастий. Это очень старый обычай Это ритуал, — ответил я.

Дядя внимательно посмотрел, стараясь глядеть мне в глаза.

— Эдд! Ты хоть сам-то понимаешь, что говоришь? Что с тобой случилось?

— Я думаю, это одна из форм мании преследования, — медленно ответил я, так же глядя прямо в глаза. — Я уже верю во многое, что раньше казалось фантастикой. Мне кажется, что кто-то пытается разыскать меня, вернее, уже разыскал и ЗОВЕТ. Я не знаю, кто это. Куда он меня зовет и зачем — тоже понятия не имею. Но недавно в моей голове поселилась еще одна мысль.

Дядя смотрел на меня все внимательней.

— Я почувствовал необходимость обзавестись шпагой. Но не просто шпагой, а одной-единственной, неповторимой.

Я поднял шпагу со стола.

— Совсем не то, — разочарованно продолжал я. — Но иногда, когда мой ум… блуждает и что-то снаружи заполняет его… Я не знаю, как она выглядит, но сразу узнал бы ее, если бы держал в руке.

Я улыбнулся.

— Я думаю, что это талисман, про который говорил шаман. И если бы я вытащил ее из ножен, я сумел бы задуть этот огонь, который меня преследует.

Дядя покачал головой. После минуты молчания он заговорил.

— А что говорят про это врачи? — спросил он.

— Я не сумасшедший, чтобы обращаться к ним. Они наверняка скажут, что я выжил из ума, — угрюмо ответил я. — Полное сумасшествие. Если бы это было так, мне было бы намного легче. Ты знаешь, что ночью убили собаку?

— Конечно. Эту псину, видно, загрызла собака из соседней деревни.

— А может быть, волк. Тот самый волк, который был у меня в комнате прошлой ночью, стоял надо мной, как человек, и отрезал клочок моих волос.

За окном еле заметно мерцал огонек или огонь, а дым так же уходил в ночное небо.

Дядя поднялся со своего места и глядел на меня из полумрака сумерек. Он медленно подошел и положил свою большую руку мне на плечо.

— Эдд, ты болен, поверь. Это все проклятая война.

— Может быть, я и сумасшедший. Что ж, может быть и так. Но уверен, что скоро я это узнаю — так или иначе.

Я повертел шпагу и положил ее себе на колени. Дядюшка мой опять сел, и долгое время мы сидели молча.

В открытое окно было отчетливо видно, как в темноте леса на севере ровно горит огонь. Его нельзя не видеть. Я не мог его не видеть. Наверное, это видение было даровано мне войной, а может быть, аварией самолета, а может — шаманом, а может быть…

2. Зов рыжей ведьмы

Конечно, мне не спалось. Было очень душно — жара летнего вечера накрывала удушливым одеялом. Я долго ворочался, но все-таки не выдержал, встал и отправился в гостиную, ища по сторонам сигареты. До меня донесся голос дяди:

— Ты в порядке, Эдд? — Оказывается, ему тоже не уснуть.

— Да, все нормально. Просто не могу заснуть. Пожалуй, попробую немного почитать.

Я взял книгу, первую, которая попалась мне, и откинулся в мягком кресле. Стояла абсолютная тишина. Не слышались даже шорохи леса и плеск волн.

Но чего-то не хватало. Наверное, и это же не давало мне уснуть.

Как солдату, мне не хватало оружия, и рука какое-то время искала его.

Моей руке хотелось почувствовать что-то, но мне казалось, что это не ружье и не шпага. Я никак не мог вспомнить, что же это за оружие, которым я пользовался раньше.

Я заметил кочергу, лежащую у камина, и совсем было подумал, что она подойдет, но это чувство быстро промелькнуло и исчезло.

Книга, которую я взял, оказалась популярным романом. Я быстро листал страницы, просматривая ее. Но книга не успокаивала. Про сон не могло быть и речи. Смутная тревога где-то внутри не исчезала, а, наоборот, становилась все сильнее. Она нарастала, поднимаясь из подсознания.

Я встал и поставил книгу на место. На мгновение задержался перед книжной полкой, пробегая глазами по корешкам книг. Что-то толкнуло меня, и я неосознанно потянулся и вытащил том, которым не пользовался уже много лет — молитвенник.

Тот сам открылся в моих руках на какой-то странице. На глаза попалось предложение: «Я пришел, и чудовища окружили меня».

Мне уже не хотелось больше читать молитвенник, и я поставил книгу на место. Вернувшись в кресло, нажал на выключатель. Однако свет лампы раздражал глаза, и его место тут же занял лунный свет. Он залил всю комнату, но с ним странное чувство ожидания чего-то вернулось ко мне с еще больше силой.

А шпага все еще лежала на подоконнике, там, где я ее оставил. Невольно я снова выглянул в открытое окно. Безмятежно светила луна, и к ней едва заметно тянулся дымок с болот, идущий от едва заметного огня. Далеко-далеко виднелось слабое сияние — Огонь Нужды все еще горел на болотах.

Он звал к себе. Неясно куда, но звал.

Открытое окно и огонь вдалеке притягивали с гипнотической силой. Я прилег в кресле, полузакрыв глаза. Но задремать было не суждено. Внезапно меня пронзило острое чувство опасности. Раньше, когда я слышал зов, я всегда ему сопротивлялся, но не теперь. Впервые я заколебался, не найдя сил противодействовать ему.

Может быть, локон, срезанный с моей головы, придал моим врагам новые силы? Я никогда не был суеверным, но это было не суеверие, а железная логика. Это она мне подсказала, что именно после странного колдовства с моими волосами может что-то произойти. Колдовство с волосами не было просто болтовней. С тех пор, как я побывал на Суматре, я стал куда менее скептичным и занялся изучением разных странных явлений.

Масса книг прошла через мои руки, начиная от белой магии и преданий о том, как вызывать различных духов. Я прочел все это очень быстро и не мог отделаться от ощущения, что все это я знал и раньше, просто немного повторил курс.

Во всех книгах было одно общее, именно оно меня больше всего и волновало: что бы я ни читал, я непременно натыкался на ссылки на темную силу. Какие бы разные имена она ни носила в разных книгах у разных народов, суть ее была одна, и больше всего известна она была под именем Дьявол или Сатана.

Я специально не изучал учение Сатаны — мне это было не интересно, да и не нужно.

Но чем объяснить один сон, который не мог быть ничем иным, кроме как наваждением темных сил? В этом сне я стоял перед светящимся окном, а глубоко внутри его золотого свечения что-то начинало двигаться. Почему-то я знал, что следует сделать определенное ритуальное движение, прежде чем начнется какой-то процесс, но было совершенно невозможно преодолеть нечто полностью парализовавшее мое тело.

Пожалуй, было что-то общее между тем светящимся квадратом окна из сна и тем, который сейчас зиял передо мной, но все же они были разными.

Наверное, из-за этого я и не испытывал такой жути, как во сне. Я бы даже назвал теперешний напев мягким, успокаивающим, как голос, убаюкивающий младенца.

Постепенно светящийся квадрат подернулся дымкой, затуманился, и еле заметные блики света сверкнули мне в глаза. Мягкий напев очаровывал и усыплял.

Лучики света быстро двигались. Их движения были совершенно хаотичны, во все стороны: они обшарили всю комнату, все предметы, лампу, стол, ковер и притаились. Когда дошла очередь до меня, это будто бы придало им сил и движения их ускорились! Мне не удалось даже испугаться, а они уже взяли меня в кольцо, сжали в своих объятиях, окутывая мягким покрывалом дремы. А нежная песня стала громче, но не мешала предаваться сну.

И вот мое тело оказалось полностью во власти непонятных сил. Оно дрожало, как тело сатира Марсия при звуках родных фригийских мелодий! Но откуда я мог знать эти мелодии? Тем не менее они были мне знакомы, и я знал это заклинание!

Постепенно силуэт окна начал исчезать, а на его место пришла тень волка. Самого настоящего волка — я видел его желтые светящиеся глаза и лохматые лапы. Постепенно и эта тень стала менее отчетливой. Она заколебалась, вопросительно посмотрела через плечо, и тут же появилась еще одна фигура в плаще с капюшоном. Я не мог разглядеть ни лица ее, ни тела. Очень маленькая, чуть больше ребенка.

Эта странная пара — волк и фигура в капюшоне висели в светящемся тумане, наблюдая и чего-то ожидая. Я даже различал звуки, которые они издавали. Было понятно, что это какой-то язык, но подобных звуков не было ни в одном из знакомых мне языков. Тем не менее я прекрасно понимал, о чем они говорят. Откуда-то я знал этот язык.

— Я зову тебя, Ганелон! Ответь мне!

— Заклинаю — услышь меня!

Я вспомнил, что именно так — Ганелон — звали меня. Ну конечно же, это было мое имя. И я откуда-то хорошо знал его. Правда, мне было неизвестно, кто меня так называл.

— Тебя звала так я — но ты был закрыт для меня очень долго. Теперь нам удалось перекинуть к тебе мост. Иди ко мне, Ганелон!

И все это сопровождалось Нежной, мягкой музыкой и вздохами.

Вдруг волк оглянулся через плечо и оскалил клыки, а маленькая фигура в капюшоне низко наклонилась надо мной. Даже в темноте я почувствовал пронзительный взгляд из-под капюшона.

— Да, он все позабыл, — сказал нежный тоненький голос, который был похож на тот, который пел убаюкивающую песню.

Снова послышался тихий, нежный вздох.

— Неужели он забыл меня? Ганелон, Ганелон! Как ты мог забыть руки Медеи и губы Медеи?

Я почувствовал беспокойство во сне и заворочался.

— Он точно все забыл, — сказала маленькая фигура в капюшоне.

— Неважно, все равно он придет ко мне. Ганелон! Ты видишь, Огонь Нужды горит. Я жду тебя, Врата открыты. Иди ко мне, заклинаю тебя, Ганелон!

— Нет! Он ничего не помнит! — возразила фигурка.

— Приведите его ко мне. Теперь мы можем это сделать, у нас есть власть.

Яркий золотистый туман стал еще плотнее. Эти две фигуры — волк с горящими глазами и та, в капюшоне, подплыли по воздуху ко мне. Они легко подняли меня и понесли, несмотря на жалкие попытки сопротивления с моей стороны.

Прежде узкое окно широко распахнулось. По пути к нему я увидел шпагу в ножнах и схватился за нее, но не смог преодолеть силу, уносившую меня прочь. Волк и маленькая тень в капюшоне плыли вместе со мной.

— Несите его к огню. Быстрее несите!

— Но ведь он все позабыл, Медея.

— Несите его к огню. К огню!

Мимо проплывали деревья — меня уже несли по лесу. Далеко впереди показалось сияние, и чем ближе мы подходили, тем оно становилось все больше и больше. Это полыхал Огонь Нужды.

Какая-то сила продолжала неумолимо нести меня дальше. Прямо в огонь.

Не к Кер ЛЛУРУ!

Эти загадочные слова оказались мне понятны! Волк со светящимися желтыми глазами это почувствовал. Он вздрогнул и посмотрел на меня, а фигура в капюшоне еще плотнее запахнулась в свой плащ. Тут же повеяло чем-то ледяным.

— Он помнит Кэр Ллур, — прошептала Эйдери, фигура в капюшоне, — но помнит ли он Ллура?

— Обязательно вспомнит. Он должен вспомнить: он несет в себе печать Ллура! И в Кэр Ллуре, дворце Ллура, он вспомнит!

Я уже почувствовал, что Огонь Нужды был совсем недалеко от меня, и как мог сопротивлялся влекущей меня силе.

Тут я вспомнил, что у меня в руках шпага. Вытащив ее из ножен, я стал рубить все вокруг меня О! Чудо! Я увидел, что светящийся туман на некоторое время отступил под свистящими ударами старинного клинка.

Да, он стал отступать под ее ударами, но потом вновь сомкнулся. Все так же доносился мягкий напев, лишь на мгновение в нем наступил перерыв. Потом раздался неизвестный голос, кричавший:

— Матолч! Лорд Матолч! — звал он кого-то.

Внезапно волк присел на задние лапы. Донесся угрожающий рык. Я пробовал достать его своей шпагой, но тот легко отпрыгнул в сторону. Следующая атака была его. Он прыгнул на меня и, схватив шпагу зубами, вырвал ее у меня из рук.

После этого снова надвинулся туман и плотно обволок меня.

А мягкие голоса вновь зашептали: Кэр Ллур.

Огонь заметно изменился — он уже не тлел, не мерцал, а высоко-высоко поднимался вверх. Прямо из него вышла красивая женщина. Я успел отметить для себя, что ее красота была странной. Все темное. Черные волосы падали вниз мягкой волной, темные брови и темный взгляд из-под них. Я понял, что это была темная красота.

— Ведьма Калхиса Лилит Медея.

Я еще не успел ни удивиться, ни как-то по-другому отреагировать на это заявление, а тут уже следующий крик:

— Врата закрываются, — произнес детский голос Эйдери.

Волк с моей шпагой в зубах испугался и прижал уши. Туман, светясь, продолжал толкать меня навстречу женщине из огня. Она смело смотрела мне прямо в глаза, и в ее взгляде чувствовалась нечеловеческая сила.

Волк и фигурка в капюшоне испуганно прижимались к нам, а тембр напева совершенно изменился. Ничего убаюкивающего или ласкового в нем не осталось — теперь это уже был рев, оглушающий и громоподобный.

— Мне очень трудно, немедленно помогите, — приказала Медея. — Эйдери, лорд Матолч, на помощь, и побыстрее!

Я заметил, что огонь начал гаснуть. Снова стала видна луна, и свет вокруг теперь казался не золотистым туманом, а светом луны, хотя звезд все еще не было видно.

А страх уже пришел и к фигуре в капюшоне:

— Я не могу, Медея! Я слишком долго был в этом мире — Мире Земли.

— Ворота, быстрее откройте ворота, если не хотите остаться здесь навсегда.

В ответ волк зарычал, и из него пошел мощный поток энергии. Я чувствовал ее почти физически.

Туман стал растворяться еще быстрее. Вместо него надвигалась мрачная тьма.

— Ганелон! Помоги мне! — закричала Медея.

Я ощутил, как наступающая тьма заполняет все мое существо, обдавая мозг черными волнами.

— Он — посвященный Ллура. Пусть он вызовет Ллура. У него есть власть, — сказала Эйдери.

Медея молча смотрела на меня, ничего не говоря, но в ее глазах стоял вопрос.

Волк продолжал рычать, излучая неизвестную энергию.

А я уже полностью погрузился в черное море тьмы. Мое тело и мозг были заполнены мраком, моя мысль полетела вперед и наткнулась на пространство темного ужаса, бесконечного, необъятного, а затем… прикоснулась к чему-то…

Опять раздались голоса — Ллур… Ллур!

Маленькая фигурка в капюшоне воскликнула:

— Ворота открываются!

Мрак, окружающий нас, пропал совсем. С ним пропало и золотистое свечение. Все вокруг кардинально изменилось. Передо мной поднимались к потолку белые колонны. Оглянувшись по сторонам, я увидел, что стою на небольшом возвышении, а рядом со мной на помосте с нарисованными на нем странными фигурами и узорами стояли все мои невольные спутники. Я не понимал, что происходит, и эта неизвестность вселяла ужас и страдания.

3. Темные миры

Первое, что я почувствовал, проснувшись, была боль. Болело абсолютно везде, где проходили нервы. Пересилив себя, я открыл глаза и увидел маленькую комнатку с невысоким потолком. В комнате было достаточно чисто, стояла приличная мебель, чистая постель с грудой подушек. Привстав на мягком ложе, я увидел… Да! Это был не сон. Воспоминания нахлынули на меня, и я вспомнил происходившее накануне. А на стуле, прямо рядом с кроватью сидела крохотная фигурка в плаще, которую я знал как Эйдери.

В конце комнаты находилось окно, и было достаточно светло, но даже теперь я не мог разглядеть ее лица. Да еще глубокий капюшон, который прятал его в своей тени.

Но я отчетливо почувствовал на себе ее острый и внимательный взгляд. И еще одно исходило от нее — запах острой опасности, неизвестной и смертельной.

Даже пол невозможно было угадать под балахоном, напоминавшим мантию неуместного серебристого цвета. Единственное, что можно сказать наверняка, это то, что создание было ростом с ребенка и голос звучал под стать росту, нежно и по-детски.

Но и по голосу, не представлялось возможным определить пол этого существа.

— Может быть, хотите воды, лорд Ганелон? Или что-нибудь поесть?

Найдя в себе силы, я откинул шелковое покрывало и сел на постели. Интересно, меня кто-то переодел за то время, пока я спал. Все мое белье куда-то исчезло, а на мне были надеты тонкая, мягкая серебристая туника и брюки из того же материала. Внезапно портьеры в стене раздвинулись, и в комнату бесшумно вошел человек с накрытым подносом. Человек самого обычного вида, немного загорелый, с мужественным лицом под шлемом. Его приход немного успокоил мои натянутые нервы, но, взглянув в его глаза, я снова ощутил волнение. В них плескались волны страха. Мне даже показалось, что его страх был где-то сродни моему: такой же неопределенный от неизвестности и очень глубоко спрятанный.

Поставив поднос на стол, он молча поклонился и вышел.

Эйдери кивнула в сторону подноса:

— Лорд Ганелон, ешь и пей. Ты должен стать сильнее.

Подняв наброшенную на поднос салфетку, я увидел мясо, кусок странного хлеба и стакан бесцветной жидкости, судя по вкусу, не воды. Я начал с жидкости и, отпив чуть больше глотка, поставил стакан на место. Что ж, значит, я все-таки не сошел с ума, как показалось моему дяде. Я постепенно приходил в себя.

— Как вы думаете, откуда я сюда попал? — спросил я Эйдери и замолк, ожидая ответа.

— Душа твоя блуждала. Теперь ты опять дома.

— Дома? В Кэр Ллуре? — спросил я, сам не зная почему. — А где же я был до этого?

Изобразив возмущение, Эйдери затрясла мантией.

— Не может быть, чтобы ты ничего не помнил! Нет, ты должен помнить.

— Знаешь что, — сказал я ей, — я ничего не помню. Кто ты? Что со мной произошло?

— Тебя зовут Ганелон.

— Насколько я помню, меня всегда звали Эдвард Бонд.

— Неправда, ты почти вспомнил — у Огня Нужды, — сказала Эйдери. — Ничего, это пройдет, и ты все вспомнишь, пусть это потребует времени. А опасность, которую ты чувствуешь, существовала всегда. Меня же зовут Эйдери, я служу Совету.

— А кто ты?..

— Всего лишь женщина, — сейчас в ее голосе слышалась насмешка, хотя он был такой же нежный и детский. — Но я очень старая женщина, самая старая в Совете, который сильно сократился за последнее время. Ну а еще там заседает, конечно, Медея, лорд Матолч…

Я вспомнил волка.

— Это он?

— Да — Лорд Матолч… Еще здесь находится Гэст Райни, который гораздо сильнее нас всех, только он уже совсем старый. Ну и ты, лорд Ганелон, или Эдвард Бонд, как ты себя называешь. Когда-то нас были тысячи, потом сотни, теперь осталось всего пятеро. То время, когда нас было много, не помнит никто. Хотя, пожалуй, Гэст Райни мог бы вспомнить, если бы захотел.

Я чувствовал, что земля уходит из-под ног.

Раньше я и не подозревал, что у меня есть другие имена. А также, что я знаком с этими сомнительными существами.

— Господи, вразуми, но я не только не знаю вас всех, но даже не соображаю, где нахожусь.

— Слушай меня внимательно, — сказала она, и я почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу. — Пока просто поверь мне. Ты на какое-то время потерял память.

— Так не бывает!!!

— Верь мне, лорд Ганелон! Настоящие воспоминания в твоей голове были стерты и заменены на искусственные. Никакой жизни на Земле не было, это все неправда. Все скопировано с другого человека и записано в твою память.

Пожалуй, многовато для одного утра.

— А что же, я уже не на Земле?

— Конечно, нет. Ты на своей родной планете, а раньше ты был в ссылке, и память тебе заменили наши враги. Враги — это повстанцы.

Я помотал головой:

— Такого просто не может быть.

— Посмотри в окно, — сказала Эйдери.

Непонятным мне образом она сделала стекло прозрачным. До этого через него проникал свет, но ничего не было видно, а теперь я смотрел через ее голову на пейзаж, который никогда не видел раньше. А может быть, и видел, но не помнил.

Первое, что бросилось в глаза, — кроваво-красное солнце, а может, и не солнце вовсе. Я просто провел аналогию с земным светилом. Естественно, горело оно красным светом, заливая все вокруг кровавыми бликами. Мы были достаточно высоко, и я не мог все четко рассмотреть, но мне показалось, что вокруг был лес. Но я был почти уверен, что деревья в том лесу двигались. Где-то вдалеке виднелись холмы, залитые тем же кровавым светом По направлению к далеким холмам текла река. Над лесом возвышались несколько белых башен. Вот и вся панорама. Однако этого было достаточно, чтобы снова засомневаться — не сошел ли я все-таки с ума. Чтобы серьезно усомниться в собственном психическом здоровье, хватало и одного красного солнца. Короче, это была не Земля.

— Это не Земля? — глупо спросил я.

— Конечно, нет, — ответила она. — Более того, об этом мало кто знает в Темном мире. Но я — знаю, и, к несчастью для тебя, узнали некоторые другие.

Тут она пустилась в такие пространные рассуждения о природе мира, в котором мы сейчас находились, что я отчетливо понял: нет, я не сошел с ума, а попал в какую-то чудовищную неприятность. Это был даже не сон, потому что я тряс время от времени головой.

Нет, именно чудовищная беда, судя по той отчетливости, с которой Эйдери объясняла мне природу того места, в котором я находился.

До меня доносились обрывки ее фраз:

— …Миры, существующие и несуществующие во времени и пространстве… первоначально Темный Мир и Земля были одним неразделенным в пространстве-времени миром. Потом было принято решение — очень важное решение, хотя я не уверена точно, в чем оно заключалось. С этого мгновения временной поток разделился и два варианта миров начали существовать там, где раньше был один.

Я ничего не понял из ее умного рассказа, кроме нескольких фраз. Я постарался их усвоить, чтобы все-таки постараться вести себя адекватно. Получалось, было два параллельных мира. Сначала они были абсолютно одинаковым, но многие сотни лет назад, после какого-то глобального решения, стали отдаляться друг от друга В результате они начали отличаться друг от друга все больше. И хотя произошло это событие достаточно давно, оба мира все еще очень близки друг к другу во временном потоке. Они будут и дальше отдаляться друг от друга, но пока еще их сходность достаточна, чтобы каждому жителю Земли иметь двойника в Темном мире.

— Это как это?

— Двойник — человек, которым он мог бы стать, если бы ключевое решение не было принято много лет назад в этом мире. Теперь ты понимаешь, что Ганелон и Эдвард Бонд — это двойники.

Пытаясь осознать услышанное, я снова уселся на постель и серьезно задумался.

— Хорошо, я могу понять, что существует еще один мир, кроме Земли. Я прошу тебя, расскажи по возможности все, чтобы помочь мне понять происходящее со мной.

— На самом деле ты не Эдвард Бонд. Это твой двойник, истинный Эдвард Бонд, родился на Земле. Враги же — повстанцы — обладают достаточными знаниями, чтобы поменять составляющие времени. Очень жаль, но мы узнали про этот метод значительно позже. Ну так вот, они все изменили и послали тебя — Ганелона — на Землю. А этот Эдвард Бонд мог появиться среди них здесь.

— Не вижу смысла в их действиях. К чему все это? — спросил я. — Ты меня окончательно запутала!

Внезапно она повернулась ко мне, и я отшатнулся, в очередной раз почувствовав странный холод, исходивший от нее всякий раз, когда она смотрела на меня.

— Подумай сам, прошу тебя, — не меняя интонации, отозвалась она своим нежным, ласковым голоском. — Давай вместе попытаемся вспомнить то, что ты и так прекрасно знаешь, а я помогу тебе.

«Опять тупик», — подумал я.

Я сделал вид, что вспоминаю, хотя что я мог вспомнить! Я надеялся, вдруг какие-то воспоминания меня нынешнего придут на ум. Однако сначала необходимо привыкнуть к мысли, что я не я, а уж потом думать, чьи воспоминания мне нужны. Я постарался выбрать правильную точку отсчета. Решил, что вернее всего будет считать точкой изменения сознания неожиданную потерю памяти в самолете. Точно!!! Мне всегда казалось это странным, и все, что происходило после этого, выглядело каким-то не таким.

Ладно, поверим в то, что именно в эту минуту в самолете Эдвард Бонд оставил Землю, а Ганелон занял его место. Значит двое близнецов поменялись местами по чьей-то воле, но они были еще младенцами в чужих для них мирах.

Нет, явная чушь!

— Я знаю, кто я. — Я решил отмести все эти мысли. Возможно, так наступит какая-то ясность. — Этого не могло быть. Никто не сможет мне доказать, что все это не досужие вымыслы. Хотя и не понятно, для чего.

— Послушай меня, пожалуйста…

В голосе ее звучало упорство, и терпение, будто бы она разговаривала с ребенком.

— У нас произошло восстание племен! Тебе больше ничего не приходит в голову? Я хочу, чтобы ты сам догадался, Ганелон. Прошу тебя, попытайся связать свое исчезновение и восстание племен в Темном мире! Ты ведь помнишь их — этих маленьких непослушных человечков в зеленом? Они сильно угрожают нам, Ганелон!

Конечно, фигурка в капюшоне владела какой-то силой, может быть, гипнозом или чем-то вроде этого. Определенно под ее влиянием в моем мозгу вспыхнула картина: я увидел одетую в зеленые одежды толпу, пробиравшуюся по лесу, и при виде ее почувствовал неожиданную горячую злость. В этот момент я и в самом деле был Ганелоном, великим, могущественным лордом, ненавидящим этих людей. Я чувствовал, что они и впрямь недостойны целовать мои сапоги.

А Эйдери продолжала нашептывать мне:

— Конечно, ты помнишь все и ты ненавидишь их.

Она осталась довольной своей работой, Когда она заговорила, я почувствовал, что сижу в очень странной для себя позе. Широко расправленные плечи, горделиво выгнутая грудь, презрительно искривленный рот. Я был Ганелон. Лорд Ганелон. Не надо было даже проникать в мой мозг, чтобы понять, о чем я думаю, — все мысли читались по лицу.

— Ты был их врагом, ты их ловил и наказывал всякий раз, когда они оказывались в твоих руках, — продолжала она. — Это было твоим основным занятием. Только в тот раз они оказались хитрее. Неизвестно как, но они нашли эту дверь, повернули ее на осях времени, и вот ты оказался в другом мире. А из того мира пришел Эдвард Бонд, который был к ним равнодушен, во всяком случае не был им таким же врагом, как ты. Повстанцам осталось только доделать некоторые детали.

Тут Эйдери слегка остановилась, перевела дыхание.

А когда снова начала говорить, в голосе уже звучала какая-то усмешка.

— Видишь, вот они — фальшивые воспоминания. Они так и работают, так и сидят в тебе. Ты приобрел прошлое Эдварда Бонда, но он-то пришел в наш мир таким, каким был, ничего не зная о Ганелоне. Вот тут, в Темном мире, он причинил нам много беспокойства, доставил много неприятностей.

Никто из нас не мог понять, что происходит. Ты, представляешь, Ганелон — яростный борец с повстанцами — вдруг появляется среди них, да не просто появляется, а возглавляет и организует их борьбу против своего собственного народа! Ты не можешь представить себе нашего состояния в то время. — Она слегка остановилась, видимо, что-то вспоминая. — Мы собрали Совет и решили, что нет иного выхода, кроме как разбудить Гэста Райни. После этого стало понятно, что и как делать. Мы нашли те же самые двери, через которые повстанцы отправили тебя на Землю, выяснили, как они работают. Было принято решение отправиться на Землю и искать тебя. Так мы и сделали в конце концов. Это очень долгий рассказ, но мы нашли тебя и перенесли сюда. Это твой мир. Теперь ты все должен вспомнить.

Собрав силы, я постарался разглядеть ее, но снова не смог.

— Я Эдвард Бонд и совершенно не чувствую себя Ганелоном.

— Не волнуйся, мы скоро вернем тебе истинные воспоминания. Ты уже начинаешь постепенно вспоминать свою настоящую жизнь. На все нужно немного времени. Но учти, что ты и Матолч самые могущественные из Совета.

— Если я еще что-нибудь помню, то это волка. Или что-то не так? Это просто его тезка? Или просто есть еще один Матолч?

— Нет, это человек, но не всегда. Только время от времени. Он ликантроп. По желанию он может менять свой образ.

— Невероятно, у вас тоже говорят об оборотнях, у вас такие же сказки, как на Земле. Но это же только сказки!

— А ты знаешь, откуда начало сказок? — спросила Эйдери. — И наших и земных? Просто когда-то между Темным миром и Землей было открыто много врат. Только на Земле воспоминания об этих днях сохранились как сказки или мифы, но суть их — наша действительность.

— Этого не может быть. Сказки, и не больше, — убежденно сказал я. — Мы считаем это сказками, а вы принимаете их за реальность.

— Скоро ты узнаешь больше. Гэст Райни может рассказать тебе о них более подробно, чем я. К сожалению, его нельзя будить без надобности, поэтому я буду стараться объяснить тебе это сама как сумею. Послушай, любое тело состоит из клеток. Клетки могут приспосабливаться в определенных пределах…

И она стала мне объяснять примерный курс биологии, который я проходил еще в колледже. Я частично пропускал мимо ушей ее объяснения, но картина становилась более ясная. Да еще ее нежный голосок, который мог и убаюкивать и быть очень убедительным одновременно. Мне так и не удалось увидеть ее лицо из-под капюшона.

Я вспомнил лабораторные работы во время учебы: помню различные клетки, мутанты под микроскопом, людей с густыми волосами по всему телу. Но до такой степени, чтобы менялся состав костей! Ведь структура костей волка и человека сильно различается. Да нет же, ерунда, ведь во многом различна и физиология. Физиологическая структура, которая могла бы изменяться таким образом, что человек превращается в волка? Мне стало интересно.

— Честно говоря, — продолжала Эйдери, — у Матолча совсем не такая уж звериная фигура, как это кажется. Но он действительно меняет форму, когда это ему нужно.

— Немыслимо, как это? — спросил я. — Как это у него получается?

— Ты понимаешь, он немного мутант. — Я услышал нотки сомнения в голосе Эйдери. — Среди нас в Темном мире много мутантов. Даже из тех, кто заседает в Совете, есть мутанты.

— И ты мутант? — мне ничего не оставалось, как спросить.

— И я тоже, — спокойно кивнул капюшон.

— А менять свою форму ты можешь? Ну там в волка или кого другого?

— Нет, — ответила Эйдери.

Я заметил, что тело под мантией задрожало, как уже было однажды, когда она волновалась.

— Нет, я не могу менять свою форму, лорд Ганелон. Неужели ты не помнишь, что могу я?

— Прости, но не помню.

— Хорошо, но тем не менее я обладаю силой, которая может тебе пригодиться, когда повстанцы вновь нападут на нас, — сказала она, растягивая слова. — Действительно, среди нас много мутантов И может быть, поэтому было принято решение об отделении от Земли давным-давно ведь на Земле нет мутантов. По крайней мере, таких, как Матолч, точно нет. А он далеко не единственный.

Тут у меня зашевелились волосы от своей догадки.

— А я не мутант? — аккуратно спросил я.

Но она в ответ покачала головой.

— Нет, что ты. Ты был посвящён. Один из Совета должен иметь ключ к Кэр Ллуру. А мутантам это не позволено.

Я заметил, что, как только она произнесла имя Ллура, на меня сразу пахнуло каким-то ужасом. Не страхом, как я думал раньше, а именно смертельным ужасом. Я решил, что уже настало время поинтересоваться, чье имя так действует на меня.

— Послушай, скажи пожалуйста, Эйдери, кто такой Ллур?

Она долго не отвечала. Может, думала, что я вспомню сам, а может, опасалась чего-то.

— А кто говорит о Ллуре? — неожиданно раздался низкий голос. — Не надо про это говорить ему. Пока еще рано, Эйдери!

— Все равно это необходимо ему. Он ведь один из нас, — сказала она.

Повернувшись, я увидел фигуру человека, стоявшего рядом с нами и одетого так же, как и я, в тунику и брюки. На его выразительном лице выделялась бородка. Он улыбался, и оскал его зубов, о чем-то напомнил мне. Во всех его движениях чувствовалось что-то знакомое, но в то же время нечеловеческое И это впечатление усиливали смотрящие прямо на меня желтые глаза.

— Ну, понадеемся, что в этом не будет необходимости, — сказал человек. — Лорд Ганелон, неужели ты забыл и меня тоже?

— Да, он не помнит тебя, Матолч, — ответила Эйдери. — В этом образе — точно.

Это был он — Матолч-волк… Оборотень…

— Лорд Ганелон должен быть готов, ведь сегодня вечером шабаш, — сказал он. — Нужно приготовиться ко всему. Этим займется Медея. Она уже интересовалась им. Думаю, она введет его в дальнейший курс дела. Раз он проснулся, то мы можем пойти к ней прямо сейчас.

— Лорд Ганелон, ты пойдешь с Матолчем? — спросила Эйдери.

— Да, пойдем, если нужно, — ответил я.

Тут оборотень покачал головой.

— Лорд Ганелон, ты действительно все забыл. Раньше ты не допускал, чтобы я шел за тобой. Видно, правда, что ты не помнишь многого.

— Ты никогда не воспользовался бы тем, что он к тебе повернулся спиной, и не ударил бы его сзади, — ответила Эйдери. — Потому что прекрасно знаешь, что стоит Ганелону позвать Ллура — и тебе придется очень туго.

— Это была шутка, — небрежно сказал Матолч. — Ты еще слишком слаб, чтобы считаться моим врагом, я подожду, когда ты придешь в себя, тогда и поговорим. Давай лучше о делах, лорд Ганелон. Видишь ли, Совет в очень сложном положении, и ты нужен Совету, но учти, так же и Совет нужен тебе.

— Идите, хватит разговаривать, — сказала Эйдери. — Опасности нет — если не боишься клыков волка, разве испугаешься его рычания?

Эти слова явно были адресованы мне. То ли угроза, то ли предупреждение. Матолч никак не отреагировал на ее фразу, просто пропустил меня вперед, отойдя в сторону.

— Кто-то мне угрожает, или я ошибаюсь, — сказал он, уже выходя вслед за мной.

— Не кто-то, а я! — послышался голос из-под капюшона.

Господи, она ведь тоже была мутантом, но не таким, как волк-Матолч, ликантропом, а каким-то другим. Каким, я еще не знал.

4. Матолч и Медея

Интересно было присутствовать при разговоре двух мутантов, на чужой планете, да еще будучи у них старшим. Туман с моих мозгов никак не мог сойти: только я начинал думать как Эдвард Бонд, как тут же что-то сбивало ход моих мыслей и я снова терялся, не понимая, наяву это творится или нет. Мои чувства были притуплены шоком от свалившихся знаний. Я никак не мог сконцентрироваться ни на одной, даже самой примитивной, мысли. Меня тут же уносило и ставило перед фактом, что я сейчас вообще не на Земле.

Вдобавок мне вдруг почудилось, что залы, через которые мы шли с Матолчем, мне знакомы. Примерно такие же мысли посетили меня, когда я первый раз взглянул на пейзаж из окна комнаты. В один момент лес вдруг показался очень знакомым. Откуда я мог знать эти сумрачные лесные пейзажи или огромные залы, явно чуждые современному человеку?

Мне уже стало казаться, что я давно знаю слова — Эйдери, Медея, Матолч, Совет. Знаю смысл, который они несут в себе.

Оглянувшись, я увидел идущего за мной Матолча и поймал себя на мысли, что это мне тоже знакомо. Его оскал, злое выражение лица, свирепость в рыжих глазах. Я напоминал себе школьника, пытающегося вспомнить забытый урок.

Матолч шел позади, ни на мгновение не спуская с меня своих горящих желтым огнем глаз. У красной портьеры он остановился. Заметив это, я подошел к нему. Малоч откинул портьеру, было ясно, что он приглашает меня войти внутрь. Я понял, что терять мне было нечего, и, немного поколебавшись, шагнул вперед.

Мне показалось, что Матолч чем-то доволен, его лицо стало более благожелательно.

— Лорд Ганелон, ты не совсем потерял память, это хорошо, ты помнишь, где мы. Давай зайдем на минутку. Поговорим, нам ведь есть что обсудить друг с другом.

Идя за ним следом по лестнице, я вдруг осознал одну интересную вещь. Он тоже говорил не по-английски.

На том же языке, что и Медея, и Эйдери. Но я почему-то понимал их всех.

Оглянувшись по сторонам, я увидел, что мы пришли с ним в какую-то башню. Жаровня еще дымилась прямо посередине комнаты. Воздух пропитал неприятный запах этого дыма. Я сел в предложенное Матолчем кресло рядом с большим окном. Немного походив в задумчивости по комнате, он уселся неподалеку.

— Я думаю о том, насколько много ты помнишь из своей настоящей жизни, — он сам начал разговор.

— Почти ничего не помню, — ответил я. Потом продолжил:

— Совсем немного. Но достаточно… чтобы не совсем доверять.

— Видишь, насколько сильны в тебе те воспоминание, которые установили повстанцы. Прав Гэст Райни, сказав, что ты все вспомнишь, но неизвестно, сколько времени на это потребуется.

«Так бывает в живописи, — подумал я, — один рисунок рисуют поверх другого, и получается неизвестно что».

Я оставался Эдвардом Бондом, хотя уже начинал сомневаться в этом. Но совсем чуть-чуть.

Матолч продолжал выяснять у меня интересующие его моменты:

— Может быть, ты совсем изменился, пока бы в ссылке. Скажи честно: как ты ко мне относишься? Раньше мы были врагами. Что-то изменилось или нет?

— Я не знаю, — сказал я. — Честно, не знаю. У меня нет причин тебя ненавидеть. Но мне кажется, что я тебе просто не доверяю.

— Поверь мне, у тебя на это есть причины. Ну да, сейчас ты просто не помнишь многого. Ты меня всегда ненавидел. Хотя в жизни и по положению в обществе мы зависели друг от друга. Важно, будешь ли ты меня ненавидеть и теперь.

— Матолч, мне совсем не хочется иметь врагов. Хотя мне сложно говорить о чем-либо сейчас, когда я даже не понимаю, где нахожусь.

Выражение лица Матолча изменилось. Было видно, что ему почему-то не нравятся мои слова.

— Это говорит не Ганелон! Раньше тебе было наплевать, есть у тебя враги или нет. Твое поведение может быть опасно для всех нас. Но надеюсь, что это пройдет.

— Пойми, я совсем запутался. Я почти ничего не понимаю из того, что говорил ты или Эйдери Я нахожусь почти в бреду.

— Что ж, возможно, ты станешь старым Ганелоном и мы опять будем врагами. Но если твоя длительная ссылка изменила тебя, мы еще можем стать друзьями. Это лучше, чем враждовать. Хотя вряд ли это понравится кое-кому из нашего окружения. А что касается Гэста Райни…

Он внимательно посмотрел на меня. Но я никак не отреагировал на его взгляд.

— Он ведь… стар, очень стар. Запомни, Ганелон, ты имеешь больше всех власти в Темном мире. Или можешь иметь. Для этого надо идти к Кэр Ллуру.

Матолч остановился и посмотрел мне в глаза.

— Когда-то ты понимал, что все это означает! Ты рвался к власти, и тебе было все нипочем. Ты уже бывал у Кэр Ллура. Ты верно ему служил. У тебя есть с ним связь, надо, чтобы эта связь укрепилась, так как она еще очень слаба. Но это связь с Кэр Ллуром!

— Ты мне объяснишь наконец, кто или что такое Ллур? — спросил я.

— Моли Бога чтобы никогда не вспомнить этого, — сказал Матолч. — Я хочу просить тебя об одном. Не ходи к Кэр Ллуру, кто бы тебя ни уговаривал. Тебя будет просить Медея, Эйдери, еще масса других жителей. Я могу быть тебе врагом или другом только ради счастья моего народа. Мне плевать на свое собственное благополучие. Прошу тебя избегать даже разговоров о Кэр Ллуре. Не поддавайся ни на чьи уговоры, сначала вспомни все и только потом принимай решение.

— Так помоги же мне вспомнить! — продолжал настаивать я.

Матолч отвернулся.

— Я не знаю. И не хочу знать. Я думаю, Гэст Райни это знает. Ллур — это… это… он всегда голоден. Но его аппетит может удовлетворить лишь… лишь…

Он опять замолчал.

— Да, Ганелон, ты совсем забыл, — сказал он, помолчав. — А как вызвать Ллура, ты тоже забыл? Это очень важно для тебя и для всех нас!

Я не знал, что ответить. Голова была пустая, что-то непонятное творилось в ней. Одни воспоминания накладывались на другие, а в результате ничего не было понятно.

Я заметил, что Матолч кинул в огонь какую-то траву и она вспыхнула, издавая знакомый неприятный запах.

— Прошу тебя, Ганелон, ответь мне, можешь ли ты вызывать Кэр Ллура или нет. — Его голос стал странно мягким и вкрадчивым.

Знакомый неприятный запах от сгоревшей травы стал еще сильнее, и я почувствовал, как он что-то открывает внутри меня и это выходит наружу. Я уже никак не мог повлиять на этот процесс.

Я резко вскочил перед Матолчем. Подбежав к огню, я сделал два шага и одним ударом ноги опрокинул жаровню с углями на пол. Угли рассыпались по каменному полу. Оборотень вздрогнул от неожиданности и посмотрел на меня.

Схватив Матолча за одежду, я затряс его с такой силой, что его голова чуть не оторвалась. В этот момент я почувствовал острую ненависть к нему.

Какой-то рыжебородый негодяй хотел меня обмануть!!

Я слышал, как говорю, но говорю совершенно незнакомыми мне фразами. Я бы даже сказал, что кто-то другой во мне думал и говорил за меня.

— Будешь болтать со своими шлюхами! — дико закричал я на него. — Прекрати у меня вынюхивать, ты будешь знать только то, что я захочу сказать тебе, и все! Я скажу тебе, что желаю сказать, и не больше! А если ты еще будешь бросать разную дрянь в огонь, то полетишь туда следом.

Матолч сжал зубы и с ненавистью смотрел на меня своими желтыми глазами Он изменился в лице, тело стало пластичным, почти жидким, еле видным. Сквозь дым от рассыпанных углей ярко светились желтые волчьи глаза. Откуда-то послышался звериный рык.

Человек не мог издавать такие звуки. Матолч на моих глазах явственно превращался в волка.

Но уже через мгновение передо мной опять стоял обычный человек, который осторожно высвободился из моего захвата.

Что за наваждение или иллюзия?!

— Очень жаль, но даже травы не помогли освежить тебе память, это должно было помочь, но увы… А ты напугал меня!

Я пошел к двери, не отвечая и не смотря в его сторону.

Матолч окликнул меня:

— Остановись! Еще один момент. Забери — это твое!

Я остановился.

Матолч протянул мне шпагу без ножен, которой я пытался сражаться с ним.

— Она твоя. Помнишь, я забрал ее, когда мы проходили сквозь Огонь Нужды? — спросил он.

Так же молча забрав шпагу, я направился к выходу из комнаты.

Идя следом, Матолч говорил:

— Ганелон, пойми, мы не враги. Если ты мудр, ты не забудешь моего предупреждения. Не говори о Кэр Ллуре и не ходи к нему, заклинаю тебя!

Я быстро шел вперед, держа шпагу в руках. Ноги несли меня сами. Я чувствовал изменения в мозгу. Рисунок на картине стирался, вероятно, от этих трав, которые жег на огне Матолч. А другой рисунок, предыдущий, становился заметнее, проявляясь из-под верхнего.

Ведь эта вспышка была не характерна для поведения Эдда, но вполне нормальным поступком для Ганелона.

Откуда-то я знал, что нахожусь в замке, причем замок этот был целым лабиринтом.

Несколько раз я проходил мимо часовых, расставленных в разных местах замка, и у всех солдат был уже знакомый мне страх в глубине их глаз. При моем приближении их страх усиливался.

Но я упорно шел вперед, торопливо проходя янтарный зал. Откинув в сторону светлую портьеру, я вошел в круглую комнату, обитую очень красивой тканью.

Все в этой комнате расслабляло Небольшой фонтан посередине, сводчатые потолки, шелк по стенам. Пройдя через комнату и арку, украшенную листьями, я оказался в саду.

Среди множества красивых цветов и растений в нем я не нашел ни одного знакомого. Все они были слишком причудливыми и необычными и переливались множеством красок. Казалось, что они специально раскрашены так диковинно или в них вставлены огромные драгоценные камни. Цветы расстилались плотным ковром по всему саду.

А деревья были совсем живыми. При моем появлении их толстые сучья и ветки начали двигаться и шевелиться. Я почувствовал головокружение и закрыл глаза. Снова открыв глаза, я увидел, что ветки деревьев медленно тянутся ко мне. Деревья, двинувшиеся было навстречу, остановились и замерли. Они узнали меня и расслабились. Я поднял голову и посмотрел наверх.

Над этим странным садом нависало почти черное небо, резко контрастировавшее с ярким огромным солнцем, освещавшим остальную часть небосклона.

Вдруг сад снова оживился.

Вся зелень проявляла явное беспокойство. В глубине сада показалась фигура человека, пытающегося пробиться через плотные заросли. Но то одна, то другая ветка выгибалась и била его как разжимающаяся пружина. Беспокойство охватило всю зелень. Змееобразная ветка изогнулась и быстро выпрямилась — ударила и вновь стала на место.

Человек, бегущий вперед, уворачивался как мог от этих страшных ударов зеленого охранника.

Стало ясно, что этот человек пытается прорваться ко мне. Он был одет в нечто плотно облегающее тело.

Его лицо было мне незнакомо. Я не заметил у него никакого оружия, но к поясу был пристегнут пистолет или нечто похожее на него.

Я услышал его голос:

— Эдвард! — сказал он настойчиво, но очень негромко, явно не желая быть услышанным остальными. — Эдвард Бонд! — снова произнес он.

Я понял, кто он. Что-то внутри меня прокрутило кадры убегающих, одетых во все коричневое или зеленое фигур.

Это враг! Бунтарь! Повстанец! Выскочка! Вот кто нанес верхний слой на картину моего мозга и спрятал истину даже от меня самого, от великого лорда Ганелона!

Та же злоба, как и при виде Матолча! Ярость застучала в моих висках с необычной и незнакомой мне силой. А Эдвард Бонд внутри жался от страха. Мое тело, бесспорно, принадлежало Ганелону — плечи назад, грудь выставлена вперед, презрительная улыбка на губах, высокомерно задранный вверх подбородок.

Эдвард Бонд беспомощно слушал, как Ганелон кричит на незнакомом языке и проклинает этого человека.

Прибежавший слегка пригнулся, как бы прячась от моей брани, и в недоумении замер.

Он потянулся к пистолету и настойчиво старался взглянуть мне в глаза, однако это ему не удавалось.

— Ты Ганелон? — с запинкой спросил он. — Эдвард, ты с нами? Послушай меня, Эдвард, ты с нами, ты не Ганелон!

5. Ведьма в алом

Я заметил, что все еще сжимаю шпагу. Не отвечая на его вопрос, я попробовал поразить его. Но он оказался более ловок и отпрыгнул назад, вытащив свое оружие. Он все время оглядывался куда-то назад в чащу деревьев. Я проследил за его взглядом и увидел другую фигуру, скользящую за их страшными ветками. Это была девушка — и по размерам фигуры, и по форме. Она не носила головного убора, и было видно, как ее волосы развиваются на бегу. Черные волосы ниспадали на плечи. Постепенно она приблизилась, и я заметил, что ее лицо перекошено ненавистью, и скорее всего ко мне. Брюнетка, как сказал бы Эдвард Бонд, улыбалась, но страшной, злой улыбкой.

Человек напротив меня что-то ей сказал.

— Пусть ты сейчас Ганелон, но ты помнишь Эдварда Бонда! Он был с нами — он верил в нас! Выслушай нас, пока еще не поздно! Арле сможет убедить тебя, Эдвард! Иди к Арле. Даже если ты Ганелон, разреши отвести тебя к Арле!

— Все бесполезно, Эрту, — раздался тоненький голос девушки.

Бедняжка боролась с последним из деревьев, но сучья обхватили ее и никак не хотели отпустить. Мои новые знакомые, уже не стесняясь никого, кричали друг другу. Я думал только о том, что могут появиться стражники. Я же хотел получить удовольствие сам и лично убить их! Мне совершенно не хотелось уступать эту возможность каким-то солдатам. Я уже физически хотел их крови, видел, как она вытекала из их жил! Вот в этот момент я даже не вспоминал про Эдварда Бонда.

— Стреляй быстрее, Эрту! — вскричала девушка. — Убей его или отойди с дороги. Я знаю Ганелона.

Она была совершенно права. Я с удовольствием убью их обоих. Я еще крепче обхватил эфес моей шпаги. Она знала Ганелона. А Ганелон помнил ее и знал, что у нее были причины ненавидеть его. Я видел это лицо раньше. Память подсказывала мне это, но до конца еще не открывала свои карты Девушка была мне хорошо знакома, но я не помнил подробностей и обстоятельств нашей предыдущей встречи.

Тот, которого называли Эрту, медленно вынул пистолет. Было заметно, что я для него представлял, по крайней мере, образ его друга. Взмахнув шпагой, я с удовольствием услышал, как она рассекает воздух. В этот раз я не промахнулся, и на нем выступила кровь. Отскочив назад, он снова приблизился. Но на этот раз перед ним я увидел смотревший на меня ствол пистолета.

— Я очень прошу тебя. Не заставляй меня делать это, — сказал он, сжав зубы. — Ты же Эдвард Бонд! Одумайся, это пройдет. Не вынуждай меня убить тебя!

Слыша его слова, я не понимал. Мною овладела дикая ярость к этому человеку, и я уже вновь поднял шпагу, думая, как быстрее окончить все это… Я уже видел, как он умирает у моих ног, и от этого предвкушения испытывал несказанную радость. Я собрался для последнего решительного удара!

Неожиданно моя шпага стала живой и изогнулась в моих руках. Не могу описать, как это произошло, но мой удар возвратился ко мне же. Все, что я готовил для своего врага, я получил обратно. Ужасная, неведомая сила внезапно прошла по шпаге, по моей руке, по всему телу. Меня пронзила ужасная боль, и я упал на колени. Пелена, застилавшая глаза, спала.

Я почувствовал себя униженным и обманутым. Это был не простой удар, а нечто более сильное и могущественное.

Опираясь на траву одной рукой, я оставался на коленях. Рука, державшая шпагу, дико болела, я чувствовал только боль и не мог владеть ею. Сама же шпага валялась в стороне, на траве, странно светясь.

Все это организовал Матолч — я был уверен в этом! Но оплошность была моя. Именно я забыл, вернее, еще не понимал, где нахожусь и насколько нельзя верить этому оборотню. Тем более после того, как я оскорбил его физически в его же жилище. Мне следовало знать, что он отомстит мне при первой же возможности. Тут даже Эдварду Бонду можно было догадаться, а уж Ганелону и подавно, что в шпаге, любезно поданной волком, должен быть подвох.

Хотя по правде говоря у меня не было времени злиться на Матолча. Видно было, как глаза Эрта, его лицо становилось все решительнее, и я понял, что он выстрелит. Его палец начал надавливать на спусковой крючок.

На этот раз меня спас тоненький крик девушки:

— Подожди, Эрту. Подожди, дай мне! Я хочу это сделать сама!

Я все еще был оглушен ударом и наблюдал за ними, не в силах что-либо предпринять. Все происходило очень быстро. Девушка еще не успела выбраться из охвативших ее деревьев. Наконец, вырвавшись из их объятий, она направила на меня свое оружие. Я снова увидел ее лицо, по-прежнему искаженное ненавистью и бледное от злости, и вновь оно показалось мне очень знакомыми.

— Это должна сделать я, дай мне! — вновь закричала она. — Я еще кое-что должна ему!

Ничто не могло ей помешать. Ясно, что даже на таком расстоянии она не промахнется. Я видел ее глаза, причем вблизи, в них было еще больше злости. Дуло чуть-чуть тряслось, потому что ее руки тоже дрожали от ненависти, но я знал — она не промахнется. Как я и читал в книгах, передо мной пронеслась моя жизнь. Причем обе. По очереди. Одна — Бонда, другая — Ганелона.

Но вдруг за ее спиной послышалось громкое шипение, вроде змеиного, но гораздо сильнее. Это на нее наступала моя охрана — деревья. Я не ожидал от них такой скорости. Шипение усиливалось. Эрту пытался предупредить девушку, что-то кричал, но она была охвачена жаждой мести и ничего не слышала.

Ей повезло. Она так и не узнала, что произошло. А почувствовать она могла лишь первый удар ближнего сучка, который сломал ей руку, остальные, дотянувшись до ее тела, завершили начатое. Тем не менее она успела выстрелить, но уже не точно, выстрел лишь расплавил землю передо мной. Запах горелой земли был запахом смерти, приветом с того света.

Моя несостоявшаяся мстительница мучилась недолго. Единственное, от чего у меня мороз пробегал по коже, — от хруста ее костей, которые не могли противостоять толстым веткам. Мои охранники достойно проявили себя.

Стоявший напротив Эрту на мгновение замер. Затем он быстро повернулся ко мне, и на сей раз я знал, что он точно покончит со мной и уже ничто ему не помешает.

Но тут за меня заступилось что-то другое, уже не моя лесная охрана. Эрту еще даже не успел полностью повернуться ко мне лицом, как из-за моей спины донеслось что-то похожее на смех. По лицу Эрту пробежал страх, и он прицелился во что-то за моей спиной. В это же мгновение нечто вылетело из-за моего плеча и ударило его в грудь. Он так и не успел нажать на курок. Падал он уже мертвым, с усмешкой на губах и ненавистью в уже ослепших глазах.

Наконец я нашел в себе силы и начал подниматься. Медленно, но все-таки я встал на ноги. Прекрасное зрелище! Передо мной стояла Медея, изящная и прекрасная, в туго обтягивающем алом платье. А в изящной ручке она все еще держала маленькую черную трубку, куда-то направленную. И вот наши глаза встретились.

— Лорд Ганелон, — ласково проворковала она. — Ганелон, милый!

Она сделала какой-то незаметный жест, но ее глаза смотрели прямо в мои. Тут же появились молчаливые стражники и унесли трупы. А деревья, немного пошептавшись и пошуршав листвой, встали на свои обычные места и стихли.

— Ты же помнишь, правда? — прошептала Медея. — Ты помнишь меня, лорд Ганелон?

Ведьма Калхиса! Медея. Все было очень странно… Вся в красном стояла она, улыбаясь мне. А ее красота будила старые забытые воспоминания в моей голове. Я знал наверняка, что ни один человек, который знал когда-либо Медею, не мог ее забыть. Пока был жив, конечно.

Но ведь что-то я должен знать про нее, но что? Ведь откуда-то даже у Ганелона была настороженность по отношению к ней. Ага! Значит, я опять стал Ганелоном? Минуту назад я был самими собой, а сейчас почему-то сомневаюсь в этом. Почему?

И опять в голове закружились воспоминания. Прекрасная Медея стояла передо мной. Она улыбалась мне, а я не мог ничего вспомнить. Все, что было Ганелоном, куда-то ушло, и я стал Эдвардом Бондом. Взгляд упал на ветви леса-охранника, и меня передернуло от отвращения ко всему произошедшему здесь. Я отвернулся от Медеи, чтобы она не могла догадаться по моему лицу, что творилось в душе. Но еще страшнее было осознавать, что я могу быть исполнителем чье-то чужой злой воли. В том, что действовало тело Ганелона, я уже не сомневался. Это значит, что Эдвард Бонд вновь был на Земле, на своем старом месте. Единственное, что было общим, — это душа, память Бонда все еще находилась в моем мозгу. Памяти Ганелона же не было вовсе, за редкими моментами, когда воспоминания, которые принадлежали мне по праву — мне ли? — вытесняли Эдварда Бонда.

Меня наполняла ненависть к Ганелону. Я презирал его мысли и его самого. Очень странно, но фальшивая память оказывалась сильнее, чем память Ганелона… Эдвард Бонд оставался Эдвардом Бондом и никем иным.

Мои размышления прервал нежный голос Медеи:

— Ганелон, ты помнишь меня?

Мое лицо было смущенным, я чувствовал это, но не смог ответить ничего другого.

Во мне боролись разные мысли, но все-таки я сказал:

— Медея, я Эдвард Бонд.

Помолчав, она ответила:

— Я подожду, когда ты вернешься ко мне Ганелоном. Глупо было думать, что это может произойти сразу же. Ничего, у нас есть время. Ты поживешь в знакомой обстановке, и память Галенона снова вернется к тебе.

Она говорила, а я смотрел на ее красивый алый рот, и мне показалось, что изредка пробегающая по губам улыбка мне знакома.

— Я надеюсь, что ночь на Шабаше тоже поможет тебе. — Тут ее губы изогнулись почти угрожающе, но не стали от этого менее красивыми.

— С того Момента, как я отправилась на Землю, в Темном мире не было Шабаша, а его очень ждут. Мы не можем слишком долго заставлять ждать тех, кто ожидает свою жертву.

Она приблизила свое лицо вплотную ко мне и посмотрела прямо в глаза.

— Ганелон, ты помнишь Кэр Ллур?

Как только она произнесла эти слова, я тут же снова ощутил чувство ужаса. «Ллур — Ллур!» — отдались эхом в моей голове ее слова.

Откуда-то из глубин памяти всплыло знание о том, что это было совершенно не человеческое явление. Оно было антиподом всему человечному и не должно было бы существовать одновременно с людьми. Но почему-то я чувствовал близость к Ллуру. Я знал, что он отрицает людей, даже живя вместе с ними, но все равно чувство близости с ним не проходило.

Я вспомнил! Я все вспомнил!

— Нет, — сказал я вслух. — Ничего не помню.

Я не доверял никому, и даже себе, не мог признаться что кое-что вспомнил. Тем более незачем было показывать это кому-либо еще. Сначала я должен был выяснить все для себя, чтобы понять свое положение и степень грозящей мне опасности. Заявить о возвращении памяти никогда не поздно, важно сделать это во время.

Мысль о Ллуре подтвердила правильность моего решения. Что-то в прошлом Ганелона и Ллура было общее, существовала какая-то связь, которой боялись все окружающие. Но в то же время они постоянно пытаются заставить вновь связаться с Ллуром. Почему? Пока я это не уясню, мне не следовало становиться Ганелоном. Лучше было оставаться Эдвардом Бондом, непонятливым и простодушным.

Я наморщил лоб.

— Нет! Я ничего не помню.

— Меня ты тоже не помнишь? — нежным голосом шептала она мне и подошла ближе.

Без сомнения, она была колдунья.

Я не задумываясь обнял ее. Почему-то мне было все равно, кто я, Ганелон или Бонд, в тот момент. Но нахлынувшие ощущения скорее принадлежали Бонду, и губы, целовавшие ее, тоже были губами Бонда.

— А Медею ты помнишь?

Действительно, какая разница, Ганелон или Бонд?

Но что-то изменилось в моих ощущениях, что-то появилось незнакомое Эдварду Бонду.

Я обнимал прекрасное податливое тело, но неизвестное ранее чувство появилось во мне.

Я видел, что она сдерживает себя. Но почему?

— Прекрати, Ганелон!

Внезапно оттолкнув меня, она вырвалась. Дыхание ее было частым, глаза блестели.

— Достаточно! — прошептала она. — Ты знаешь…

— Что-то случилось, Медея?

Я увидел лишь ужас в ее глазах.

— Ты не помнишь ничего? Ты забыл, ЧТО Я ТАКОЕ?!

6. Поездка в Кэр Сайкир

Расхаживая взад-вперед по покоям Ганелона, вернее, по моим покоям, я не переставая думал о происходящем. Я не мог остановиться, ноги сами шагали по паркету, не давая ни на минуту присесть. Я словно состоял из двух частей — тело Ганелона, но сознание Бонда. Вернее, уже не совсем Бонда, скорее, это были одни воспоминания, наложенные на другие. Теперь они переплелись во мне, и невозможно было понять, где заканчивается один и начинается другой.

Я подумал о том, смогу ли теперь вообще когда-нибудь быть уверенным, кто я на самом деле. Я совершенно не верил Ганелону, зная его обманчивую сущность. Мне нужно было знать и понимать значительно больше, чем сейчас, но не подавать вида, что что-то понимаю. На кого я мог положиться? Медея и Эйдери ничего не скажут. Матолч может легко обмануть меня, как он уже сделал.

Ну и как же мне ехать на Шабаш? Скорее всего, это будет Шабаш Ллура, а ведь я как-то с ним связан. Медея что-то говорила про жертвы, которые будут принесены. А почему бы им не принести в жертву меня. Да, да! Меня на алтарь!

На какое-то мгновение в мое сознание вернулся Ганелон со своими воспоминаниями. Но, к сожалению, они были очень коротки и обрывочны, да и промелькнули в мозгу так быстро, что ничего нельзя было понять. Остался страх, опять страх! Но я почувствовал, что меня тянет туда, что я обречен там присутствовать.

И опять я задумался, вернее, задумался Бонд, — я уже начал путаться в их очередности. Так. Если я пойду на Шабаш, что мне грозит там? Подумаем по-другому!! Мог ли я осмелиться не пойти на него, как и под каким предлогом? К тому же это заставит окружающих подозревать меня в возврате памяти! Надо делать так, как я решил раньше. Только полное незнание спасет меня. Не давать повода думать, что начинаю вспоминать, пока действительно все не вспомню. Я должен идти, пусть даже на алтарь, а там посмотрим, чья возьмет.

Я забыл про лесных жителей. Но они были враги Ганелона, за ними охотились солдаты Совета. Совета, в котором я заседаю. Когда я был Эдвардом Бондом, я их жалел, думая, как им помочь. Когда же я был Ганелоном, я с радостью бы убил всех их. Они помнили Эдварда Бонда, который жил с ними в лесах полтора года, организовывая сопротивление и борясь с Советом. Представляю его состояние на Земле сейчас, в полном бессилии, не зная, как можно изменить ситуацию. Он-то прекрасно знал силу Совета и что грозит его друзьям здесь. Хотя еще неизвестно, чье сознание у него сейчас…

А может, мне найти этих повстанцев в лесу? Они же не пойдут на Шабаш, чтобы возложить меня на алтарь! Значит, я буду в безопасности, хотя бы на какое-то время.

Ага! А вдруг память вернется и я стану Ганелоном? Ну и начнется тогда! Нет, я не могу пойти этим путем и подвергать их такой опасности. Да и мне тоже скорее всего не поздоровилось бы в самом их гнезде.

Ну и ситуация, я нигде не мог чувствовать себя в безопасности. В любой момент я мог стать то Бондом, то Ганелоном. И все мне были опасны — и лесные жители, и члены Совета. Матолч уже показал, какие козни он может строить.

Даже Эйдери под своим капюшоном и та излучала опасность. А я еще ни разу не видел ее лица!

Опасность исходила буквально от всех. И от Медеи в том числе, хотя я, кажется, люблю ее.

Уже ближе к вечеру мне принесли поесть и какую-то одежду. Я начал с ужина, а перекусив, стал переодеваться. От этого странным образом действительно повеяло жертвоприношением.

Чистые полотняные брюки и туника, а сверху еще плащ голубого цвета. Я надел все это, но когда настала очередь одевать маску, я задумался и повертел ее в руках. Девушка, принесшая все это, сказала:

— Я провожу тебя, когда ты будешь готов, лорд.

— Пошли, я готов, — сказал я и пошел за ней.

Мы опять пошли по залам, освещенным непонятным неярким светом. Наконец мы пришли в покои Медеи. Она была по-прежнему красива. Вся в алом, туго обтягивающем ее фигуру платье. Плечи полностью обнажены. Мне показалось это хорошим знаком. В отличие от моего голубого плаща, на ней был алый.

Вся прислуга незаметно исчезла, и мы остались наедине. Увидев меня, Медея приятно улыбнулась, но было заметно, что она нервничает, хотя ее вид был безупречен.

— Ну как? Ты уже готов? Ты готов, Ганелон?

— Готов к чему? — спросил я. — Все зависит от того, что ты имеешь в виду. Я тебя очень прошу, делай скидку на то, что я ничего не помню.

— Очень возможно, что твоя память вернется сегодня ночью, может частично, но я очень надеюсь, — сказала она. — Ты будешь просто наблюдателем. Ты не можешь пока принимать участие в ритуале, ты же не помнишь его. Поэтому пусть все сделают остальные члены Совета. Во всяком случае, просто смотри, пока не будет принесена жертва. Но ты не примешь участия в ритуале, по крайней мере до тех пор, пока не будет принесена жертва.

— И кто будет участвовать в ритуале? Матолч?

— Да, он, а еще Эйдери, — сказала Медея. — Райни не пойдет. Он никогда не покидает замка и не покинет, только если он не будет очень нужен Совету. Ему очень тяжело, он ведь так стар.

Что-то меня настораживало.

— Так куда мы сейчас идем? — поинтересовался я у своей проводницы.

— Разве я не говорила тебе, что мы идем в Кэр Сайкир? Мы давно не приносили жертвы. Как раз с тех пор, как я отправилась на Землю искать тебя.

— Объясни же, что мне нужно будет делать на этом ритуале?

Медея нежно погладила меня и, ласково посмотрев, ответила:

— Пока ничего, до определенного момента. Ты все поймешь сам, внимательно наблюдай за всем, и тебе станет ясно. Надень свою маску, я тебя прошу.

Она уже надела свою маленькую маску черного цвета, закрывавшую только верхнюю часть лица.

Мне ничего не оставалось, как надеть свою маску и последовать за Медеей к входу в арку.

Во дворе перед нами стояли две лошади, на одну из которых, не говоря ни слова, вскочила Медея, жестом показав мне следовать за ней.

Открылись ворота в стене, и перед нами легла дорога, уходящая к далекому лесу. Силуэты деревьев заметно размылись — солнце уже шло к закату и темнота быстро надвигалась. На небе загорались чужие, незнакомые звезды. Их бледный свет падал на лицо Медеи, и от этого оно становилось еще более неземным.

Вокруг были лишь звуки ночи, неясные шорохи и стук копыт. Через какое-то время послышался звук трубы. Вначале он чуть слышно раздавался издалека, но потом становился все громче и громче.

Нас обгоняли девушки, спешащие куда-то, может быть, туда же, куда и мы. К нам кто-то подъехал вплотную и остановился. Это был Матолч. Он бросил на меня взгляд, сверкнув желтыми глазами, и поскакал дальше.

За ним скакал кто-то на совсем маленькой лошади. Фигурка всадника тоже была крохотной. Я понял, что это была Эйдери верхом на пони. Позади них ехали еще всадники, но я не смог их увидеть. Надвинулась темнота.

Какое-то время мы двигались в полной тишине. Сначала мы скакали по равнине. Но вот надвинулся лес и полностью поглотил нас.

Невольно я оглянулся назад. Над тем местом, откуда мы только что выехали, нависало совершенно черное небо. Въехав в лес, мы погрузились в странную атмосферу. Над нами нависали тяжелые темные ветки. Это были совершенно не те деревья, которые были в саду, защитившем меня. Неизвестно почему, но мне стало очень неуютно в этой обстановке. Со всех сторон на меня давило ощущение чужого, которое не хотело меня принимать.

Но, слава богу, все заканчивается, закончилась и эта дорога. Под светом луны стала видна темная, без окон, башня, почти готическая по архитектуре, она поднималась прямо из леса, из этого темного леса странных черных деревьев.

— Это — Кэр Сайкир! — невольно вырвалось у меня.

Наверняка я бывал здесь раньше. Да, Ганелон узнал это место, но Бонд не знал его. Я чувствовал, что все это мне знакомо, но было очень неприятно. Я знал даже название! Все опять перепуталось в голове, и мне стало страшно. Я испугался, что могу отступить от намеченного плана.

Сайкир. Сайкир? Это уже из земной жизни. Я встречал это имя в книгах про магию. Точно. Это называлось Месса святого Сайкира!

Именно так, причем тот, по кому служат эту черную мессу, умирает. Для меня это было интересное воспоминание. Будут ли служить черную мессу сегодня по Ганелону?

Здесь наверняка не было Ллура. Я почему-то был в этом уверен. Сюда он мог прийти, но не находился в этом месте постоянно Это был просто храм, один из тех, что находятся по всему Темному миру. Здесь приносят в жертву, и если позвать сюда Ллура, то он придет на жертвоприношение. Потому что после этого начинается пир.

Пока же меня больше интересовало, кто будет сегодняшней жертвой. Мое волнение передалось коню, да и в самом воздухе вокруг нас тоже нарастала напряженность.

Глядя на новых знакомых, я не заметил даже тени волнения. И Медея, и Эйдери были невозмутимы. Про Матолча нечего и говорить у него была железная выдержка.

Пред нами прошла толпа из солдат и девушек, причем не было слышно ни звука от идущих в темноте. У некоторых солдат было оружие, видимо, они сопровождали толпу паломников. Но я не заметил, чтобы кто-то из этой толпы проявлял признаки беспокойства, они шли охотно, хотя и сопровождались солдатами. От них не исходило ни опасности, ни напряженности.

Значит, она исходила из другого источника. Интересно, откуда же?

7. Люди леса

Вдруг звук трубы раздался с угрожающей громкостью, причем звук шел одновременно со всех сторон. Затем раздались крики людей, выстрелы, темный лес осветился огням факелов. Дорога впереди была перерезана людьми в зеленом. Они уже сражались со стражниками, отбивая колонну рабов и окружая всех нас.

Кони в испуге ржали и вставали на дыбы. Мне удалось удержать своего, и я уже наливался злобой при виде людей в зеленом. Да, Ганелон при виде лесных жителей явно брал вверх, и мозг затуманивался яростью. Мне пришлось с ней побороться. Нападение явно не было спланирована Советом, и я мог извлечь пользу из сложившейся ситуации. Для начала постараться хотя бы усидеть в седле, иначе меня неизбежно затопчут в пылу схватки.

Оглянувшись, я увидел недалеко от себя Медею. Привстав на стременах, она стреляла в лесных людей из той самой трубки, которая спасла мне жизнь незадолго до этого. Видно было, как трубка подрагивает при каждом выстреле. Эйдери казалась безучастной, отъехав в сторону, она просто смотрела на битву. Почему-то мне показалось, что она была готова к нападению или, по крайней мере, имеет возможность быстро с ним покончить. Я опять вспомнил, что так ни разу и не увидел ее лица.

Куда-то пропал Матолч. Его не было в седле, а его лошадь в ужасе носилась без хозяина. Тут он появился откуда-то прямо из темного леса и, что-то крича, кинулся в сражение. «Ну вот, все в сборе», — мелькнула мысль. Но что-то изменилось в образе Матолча! Хоть на нем по-прежнему был его плащ, но контуры под плащом были не человеческие. Да и повстанцы, разглядев в нем оборотня, разбегались в разные стороны. А он, не встречая никакого сопротивления, рассеивал их ряды.

Люди в зеленом изо всех сил старались спасти обреченных рабов и рабынь. Это было заметно, потому что никто не пытался убить нас. Члены Совета оставались как бы в стороне. Никто не пострадал, кроме охранников рабов, но сами рабы и рабыни были полностью лишены воли и не понимали, что это их шанс спасти свои жизни. Рабы просто подчинялись приказам, и сейчас им приказывали стражники. В рядах лесных жителей было заметно смятение, ведь практически ими никто не руководил и все шло не так. И тут меня осенило — это была моя вина. Как же я не понял сразу, Эдвард Бонд спланировал это нападение, но сам исчез! И вот теперь он же, но в другом образе появился и уже на другой стороне. Тем не менее битва практически подходила к завершению.

Медея с легкостью убивала повстанцев одного за другим. Охранники рабов также расстреливала лесных жителей. Матолч одним своим рыком наводил ужас на нападавших, и они разбегались в страхе. Он пробивался к отряду охранников, чтобы возглавить оборону.

Еще немного, и все будет закончено — повстанцев сломят окончательно.

То, что происходило в моей голове, было просто неописуемо. Схватка Ганелона с Эдвардом Бондом. Ганелон рвался в бой вместе с Медеей и Матолчем, а Эдвард Бонд тоже рвался в бой, но совсем на другой стороне.

Тут я резко снял свою маску и помчался вслед за Матолчем. Теперь мое лицо было видно всем, а массивная лошадь быстро расчищала путь перед собой. Я быстро продвигался к нему и пошел на еще один неожиданный поступок — закричал на весь лес закладывающим уши голосом:

— Эдвард Бонд! Смотрите — Эдвард Бонд!

Я добился своего, лесные жители меня услышали. Вернее, меня услышали все, но для меня имело значение, чтобы меня услышали повстанцы. Я слышал, как каждый из них повторял мое имя. Они шептали: «Это Бонд, это он!» Я видел десятки глаз, смотрящих на меня с восхищением.

— Смотрите, это же Бонд!

Все вокруг наполнялось этими словами, и улыбки появились на лицах нападающих. Даже яростное рычание Матолча растворилось в их радостных криках. Собравшись с силами, они бросились на стражников. На этот раз их атака была очень удачной, и стражники гибли один за другим, а я вспомнил нечто, способное сильно помочь всем нам. Это была заслуга Ганелона, только он знал, как спасти ситуацию. Все рабы были в оцепенении и не предпринимали никаких действий по собственному спасению. И только голос Ганелона мог вывести их из этого состояния и вернуть к реальной жизни.

Нещадно погоняя свою бедную лошадь, я помчался вдоль колонны. Моя лошадь расталкивала всех, кто попадался на пути.

— Слушайте меня, — прокричал я голосом Ганелона. — Немедленно все в лес.

На мгновение рабы заколебались, но, узнав мой голос, пришли в движение и начали прорывать ряды стражников. В них было заложено сильное послушание приказам члена Совета. Наконец-то в битве настал перелом: прорвав ряды стражников, рабы бежали в лес, а повстанцы пропускали их и помогали им скрываться.

Очень странная эта была битва. Никто не произносил ни слова; рабы, прорвав цепь стражников, безмолвно скрывались в лесу, охранники так же без единого слова стреляли в беглецов. Вглядевшись в лица солдат, я не увидел на них никаких эмоций. Они были совершенно безразличны к происходящему. Очень страшное видение, когда безразличные стражники молча убивали безразличных людей.

Мне стало жутко. Никто из участников схватки не испытывал никакой вражды к противнику, как это бывает в обычном бою. Даже сраженные выстрелом люди, падая и умирая, ничего не выкрикивали, не стонали, казалось, они не чувствуют ни мук, ни боли.

Развернув лошадь, я поскакал обратно. Подняв маску в вытянутой руке, я размахивал ею в разные стороны. На золотом материале маски блистал золотой свет, и ее было видно издалека и всем. Я продолжал расталкивать и пробуждать рабов:

— Все за мной, спасайтесь. Разбегайтесь в разные стороны!

По-моему, единственный, у кого были эмоции во время этой битвы, — Матолч. И его ярости хватало на всех… Я видел, как он рвался ко мне, яростно рыча. Его вой был уже совсем близко. На скаку я оглянулся через плечо и увидел в лунном свете фигуру Матолча. Он стоял на фоне группы солдат, а его лицо было перекошено от злобы. Было заметно, что происходит что-то не запланированное им и Советом. Мне повезло, что я увидел, как он поднимает такую же трубку, из которой стреляла Медея. Я прильнул к спине лошади как раз в тот момент, когда из трубки вырвалась стрела огня, но она лишь обдала меня горячей волной, я почувствовал довольно сильный толчок и услышал треск одежды. Но стрела, пролетев дальше, скрылась в зеленом лесу. Лошадь бросилась прочь с дороги, в глубь леса, ветки хлестали меня по лицу, но вскоре я услышал довольно-таки приятный голос:

— Скачи сюда.

И ту же сильные руки подхватили лошадь за уздечку и повели куда-то в темноту.

Постепенно все беглые рабы и лесные жители, оставшиеся в живых после битвы, стали собираться вместе. Край неба стал розоветь. Ночь сдавала свои права, когда наша уставшая колонна добралась до долины между горами, где повстанцы скрывались от солдат Совета. Все устали неимоверно, я просто падал, а рабы шли спокойно, по прежнему без всякого выражения на лицах, не замечая, что их ноги сбиты дорогой, а сами они вымотаны происходящим.

Лесные жители осматривались вокруг, внимательно отслеживая, нет ли преследования. Мне предстояло удивиться еще раз — среди нас не было ни одного раненого. Оружие, которым пользовались солдаты Совета, убивало сразу же. Куда бы ни был поражен человек — он умирал.

В еще бледном свете место показалось мне совершенно непригодным к проживанию, а тем более такого большого сообщества. С виду это была самая обычная равнина, самый обычный склон, горы, обычные камни на земле. Люди, живущие на этой земле, показывали чудеса маскировки.

Кто-то из повстанцев вел мою лошадь. Так мы и вошли в долину. Зомбированные рабы покорно брели следом. Мне казалось, что сейчас мы будем еще долго брести по этой пустынной степи, но не прошли мы и половину пути, как вся наша процессия остановилась без всякой команды и окрика. Колонна рабов тоже покорно встала. Лесные жители вокруг меня мягко смеялись. Ничего не понимая, я огляделся по сторонам.

Я увидел ее! Существо стояло на камешке на берегу небольшой речушки, протекавшей через равнину. Как и все, она была одета в зеленую одежду мужского покроя и неплохо вооружена. Длинные волосы сказочно рыжеватого цвета ниспадали на ее плечи, спускаясь дальше до самых колен. Это было волшебное зрелище! Голову ее украшала корона из листьев примерно такого же цвета, как и ее волосы. И она улыбалась! После всех наших приключений, битв, крови обмана — это была воистину райская улыбка. А еще я заметил, что она улыбается лично мне!

Бесспорно, она была очень красива. Эта красота была святой, от нее исходила какая-то сила и спокойствие, а нежные губы излучали тепло. Глаза ее были приятно изумрудного цвета, совершенно непривычного для меня, как для Эдварда Бонда.

— Здравствуй, Эдвард Бонд, рада тебя видеть, — прозвучал ее нежный, мягкий и очень тихий голос. Казалось, что она боится разбудить кого-то, кто спит неподалеку. Во всех ее движениях была необыкновенная грация, уверенность человека, прожившего всю жизнь на природе. Прекрасная шевелюра развевалась в такт движениям, и казалось, что вокруг ее головы сиял еле заметный нимб.

И тут я вспомнил, что сказал мне лесной житель, Эрту, в том страшном саду, прежде чем его убила из черной трубки Медея.

— Эдвард, Арле убедит тебя! Разреши мне отвести тебя к Арле, Ганелон, прошу тебя!

И вот я стою перед нею. Я знал это наверняка, а глядя на это чудо природы, я понял, что борьба лесных жителей за свое освобождение было первейшим делом моей жизни. Но что до Ганелона, то с ним было сложнее. За него я не мог отвечать, он был совершенно не предсказуем.

И только я подумал о его существовании, как он тут же дал знать о себе, причем без моего согласия. Но прежде чем я успел сказать хоть одно слово, Арле подошла ко мне вплотную и, совершенно не обращая внимания ни на кого, поцеловала меня прямо в губы.

За время моего пребывания в Темном мире это был поцелуй уже второй женщины. Но как они отличались друг от друга! Губы Арле были нежными и мягкими, в отличие от горячих губ Медеи. Медея была повелительницей, страстной и требовательной. В поцелуе Арле было что-то чистое и открытое, и мне почему-то захотелось на Землю, домой. Правда, и страсти, которая вскипела при поцелуе Медеи сейчас не было.

Девушка сделала шаг назад, наслаждаясь произведенным эффектом. Мы встретились с ней глазами, и между нами протянулась какая-то ниточка понимания.

— Ты Арле? — спросил я после минутного молчания.

Мой вопрос снял висевшее в воздухе напряжение и разрядил обстановку. И она задала совсем не тот вопрос, который готовилась задать до этого.

— Я очень волновалась, как ты, Эдвард? — сказала она. — Они ничего не сделали тебе?

Я не мог понять, кто говорит во мне, Ганелон или Бонд, но кто-то из них подсказывал мне ответы, и достаточно правильно.

— Спасибо, Арле. Но они ничего не успели сделать. Мы же не добрались до Кэр Сайкира. Вот если бы вы не напали, тогда неизвестно, чем бы это закончилось.

Тут Арле приподняла разорванный край моего плаща, внимательно посмотрела на него, а ее нежные пальцы погладили шелковую ткань..

— Почему неизвестно? Мне все совершенно ясно. Ты видишь, на тебе голубой плащ, — сказала она. — А это цвет, который надевает на себя приносимый в жертву. Но на этот раз бог был на нашей стороне и на твоей тоже. А может быть, мы все с одной стороны? А теперь давай быстро избавимся от неприятного наследия.

Изумрудики в ее глазах засветились гневом.

— Немедленно снимай это рванье! — с этими словами она сама сорвала с меня плащ, скомкала его и бросила под копыта моей лошади.

— Как я была против того, чтобы ты разгуливал в одиночку. Теперь уж точно это был последний раз — ты всегда смеялся над тем, что я говорю.

Она продолжала что-то говорить, а я уже думал о другом. Медленно, но уверенно во мне начинала закипать ярость, гнев, в общем ненависть.

Голубой цвет был цветом жертвы? Так я и думал. Мое чутье было верным, а мои подозрения правильными, и неважно, кто разгадал замысел, Ганелон или Бонд. Все верно, меня вели как обычную овцу на закланье, а весь Совет был в курсе. Не просто в курсе, а организовали все это. Банда сволочей! Этот желтоглазый волчара был враг по определению и, видно, предвкушал процесс принесения меня в жертву. Эйдери все время отмалчивалась, тоже, конечно, прекрасно зная обо всем. Единственное, чего они все время боялись, — как бы не проговориться или чтобы я не вспомнил чего-то.

А Медея!

Какая скотина! Она осмелилась предать меня, Ганелона! Приближенного Ллура! Она решила пожертвовать мною! Смесь гнева и ненависти поднималась все выше. Ничтожества, они дорого заплатят мне за это предательство. Я посчитаюсь с ними так, что все вокруг вздрогнут.

Ярость переполнила меня, и все, что минуту назад еще было Эдвардом Бондом, просто перестало существовать. Все, связанное с ним, стало такими же обрывками, как и остатки сорванной с меня голубой одежды. Я был чудовищно неуместен с этими эмоциями среди спасших меня людей.

Опять я забыл все, связанное с Бондом.

«Как я попал сюда? Как осмеливаются эти рабы стоять так вызывающе передо мной? Так, не волноваться, все прояснится, гнев пройдет, и я успокоюсь. Тогда я перебью этих несчастных». Но кровь продолжала стучать в висках, не давая сосредоточиться.

«Так, стоп! Мои друзья по Совету, казалось, были рады видеть меня и специально спасали с чужой мне Земли. Почему же они собирались так поступить со мной? Что заставляло их сначала меня спасти, а затем убить?»

Вот что мне нужно было выяснить. С этими повстанцами я мог бы расправиться в один момент, но к Ганелону вовремя вернулась его мудрость. Лесные жители могли понадобиться мне для выполнения задуманной мести. Я могу рассчитаться с ними и потом!

Итак, почему же Совет пошел против меня, вот основная задача, которую надо решить, чтобы не наделать ошибок в дальнейшем. Я был совершенно уверен, что сначала все они были абсолютно искренне рады, что я вернулся. Может быть, только Матолч притворялся.

Кто же начал все это против меня? Эйдери, а может быть, сам старик Гэст Райни? Но уж наверняка, клянусь своей жизнью, они пожалеют об этом.

Опять тот же нежный, слегка испуганный голос донесся до меня. Я медленно вспоминал все: эти рыжеватые волосы, изумрудные глаза. На время мне удалось обуздать душившую меня злобу, и я постепенно брал себя в руки.

Я увидел незнакомого человека, который стоял рядом с Арле и холодно всматривался в меня. Вероятно, от его взгляда я и вышел из оцепенения. Мне он был незнаком, но он смотрел на меня, будто бы неплохо меня знал.

Стройный, коренастый, средних лет, небольшая бородка на лице не делала его старше. — Я пытался вспомнить, где мы могли видеться, но ничего не приходило в голову.

На его лице просматривался шрам, немного уродовавший его внешность. Так же, как и все лесные люди, он был одет в зеленую одежду, которая плотно облегала его развитое, мускулистое тело. А так как в его взгляде не было ни капли дружелюбности, я понял, что мне будет тяжело с ним справиться. Он совершенно не скрывал своей враждебности, ухмыляясь и глядя мне прямо в глаза. Конечно, я мог ошибаться и его ухмылка могла быть последствием ранения в лицо, но мне все-таки думалось, что это ироническая улыбка, адресованная именно мне.

При его появлении произошли изменения в поведении лесных жителей, которые я не сразу заметил. Они подались чуть назад, обступив нас плотным кольцом и не спуская с нас глаз.

Насколько мне было видно, новый знакомый не был вооружен, но вел себя достаточно агрессивно. Он сделал шаг ко мне, спрятав Арле за свою спину.

— Не трогай его, Ллорин! — закричала ему Арле.

— Ты Ганелон, — произнес он.

Это имя подействовало на всю толпу, стоявшую вокруг нас. Видно было, как их добродушное настроение меняется на злобу и ненависть по отношению ко мне. А некоторые из толпы потянулись за оружием. Нужно было что-то срочно делать. Даже казавшееся мне близким лицо Арле изменилось и стало чужим. Но не зря во мне сидел Ганелон. Его сообразительность и хитрость и на сей раз выручили меня. Я пользовался его смекалкой без зазрения совести, важнее всего было остаться живым, а потом уже спокойно решать, кто же я на самом деле.

— Нет, Ллорин. Ты неправ, — сказал я и наморщил лоб, как бы что-то вспоминая. — Я Бонд. Мне дали какую-то гадость. Я надеюсь, что все пройдет. Я не знаю, почему Совет решил напоить меня отравой, но я чувствую, как она действует.

— Ты так думаешь?

— Уверен. Не сразу сообразил, что за гадость пил, но теперь понимаю, что Медея что-то добавила мне в вино, которое поднесла перед поездкой. Плюс долгая дорога и я просто валюсь с ног от усталости.

Я постарался сыграть совершенно уставшего человека, да еще почти отравленного: я тряс головой, морщил лоб, закрывал глаза руками, а в конце концов прислонился к обломку скалы как бы в полном изнеможении. Мне было радостно понять, что мой актерский дебют удался. Я постоянно держал ситуацию под контролем, наблюдая и за Ллорином, и за зелеными людьми вокруг нас. Так вот, недовольный ропот стал тише, а лица просветлели.

Нежная рука Арле дотронулась до меня.

— Дорогой Ллорин, — сказала Арле и резко повернулась к нему. — Не делай глупостей! Прошу тебя. Может быть, ты ослеп, но я пока еще в своем уме и верю глазам. Мне ли не отличить их друг от друга!

— Интересно, как ты можешь их отличить, они совершенно одинаковы, ведь на этом как раз и строилась вся комбинация. Если бы было хоть маленькое отличие, нам бы не удалось подменить их, — никак не мог успокоиться Ллорин. — Арле, ты сама знаешь, как мы рискуем, и ты должна быть абсолютно уверена во всем. Абсолютно!

Вокруг стихший было ропот подозрения стал снова нарастать.

— Ты должна быть уверенной, Арле, — чуть слышно говорили лесные жители. — Мы не можем рисковать, ты ведь знаешь об этом. Если это Ганелон, мы должны убить его. Помни об этом, или он нас погубит. Не рискуй, Арле.

Тут уже и в изумрудиках Арле, где-то совсем в глубине, появилось сомнение. Вся ее фигура уже выражала неуверенность, а для меня это означало гибель, которой я не мог допустить.

Я тоже смотрел прямо ей в глаза. В конце концов, это был для меня вопрос жизни и смерти.

— Ты мне веришь, Арле? — спросил я ее.

Она готова была расплакаться. Но от нее все зависело, поэтому никто не торопил ее.

— Это какое-то наваждение. Послушай, но ведь ты знаешь, что Ллорин прав и мы не можем рисковать. Эдвард, помоги мне разобраться, ведь если Ганелон придет сюда, это будет конец всем нам. Это ведь просто дьявол!

А ведь она совершенно права! Этот дьявол — Ганелон — ненавидел лесных жителей, всех вместе и каждого в отдельности И в другой ситуации от них бы уже ничего не осталось. Но ситуация только что изменилась. У Ганелона появилась более высокая цель, чем уничтожение черни. Им сейчас руководила ненависть к Совету, ко всей этой дряни, которая его предала. Нет, дорогая Арле, повстанцы подождут! Сначала месть! Я сам должен посчитаться с Советом, лично разрушить Кэр Сайкир и Замок. Это надолго запомнится членам Совета, если, конечно, они уцелеют!

Но сначала нужно было уцелеть мне, а поэтому следовало быть очень осторожным.

— Согласен с тобой, Арле! Ллорин прав, — сказал я. — Никто не может с точностью определить сейчас, кто я. Может быть, ты знаешь это, Арле, — я улыбнулся ей. — Но ты права — рисковать нельзя. Я предлагаю Ллорину испытать меня.

— Я не против, — сказал Ллорин, вопросительно глядя на Арле.

В ней шла какая-то борьба. Она никак не могла решиться на что-то. Наконец она сказала:

— Да, я согласна.

В ответ Ллорин коротко усмехнулся.

— Ты же знаешь, Арле, что мое испытание может и не получиться. Только Фрейдис может увидеть правду!

— Хорошо, пусть тогда Фрейдис испытает меня, — согласился я и увидел, как Ллорин удивленно посмотрел на меня. Он явно не ожидал такого легкого согласия с моей стороны.

— Тогда так и решим, — поколебавшись, ответил он. Он был явно озадачен, но выбора не оставалось. — Я извинюсь перед тобой, если был неправ. Но берегись: если я не ошибаюсь, то убью тебя. Есть только один человек, которого бы я убил с еще большим удовольствием, — Матолч, но, к сожалению, до него пока мне не добраться. Уверен, что это лишь вопрос времени.

Тут Ллорин потрогал свой шрам на щеке, и я понял откуда появилось это украшение на его лице. Видно он что-то вспомнил, при этом его лицо исказилось от ненависти, а глаза готовы были испепелить оборотня, если бы тот вдруг оказался поблизости. Я почувствовал себя очень неуютно.

Давай, давай, вперед, это мне на руку. Ты мне только поможешь расчистить путь к другим врагам. А я не буду мешать тебе, даже помогу, если получится. У меня более глобальные цели, включая полное разрушение Совета. Никакое колдовство ведьмы в красном не спасет никого из предателей. Я вернусь в Кэр Сайкир и дам выход своей злобе. Снова ненависть начала меня душить, уничтожая во мне остатки Эдварда Бонда, но не трогая ничего принадлежащего Ганелону.

— Я согласен, договорились, когда начнем?

— А прямо сейчас и пойдем к Фрейдис.

Он кивнул, приглашая меня следовать за ним. Все повстанцы, окружавшие нас, двинулись следом. Возглавляли эту странную процессию я, Лорин и Арле. Мне ничего не приходило в голову, но я был уверен, что выкручусь, полагаясь на хитрость Ганелона.

Мы подошли к скале. Впереди темнел вход в глубокую пещеру. Мои сопровождающие остановились. Свита из рабов снова обступила нас. Произвольно образовался полукруг перед самым входом в пещеру, и все затихли в ожидании.

Послышался громкий голос, которому вторило эхо пещеры, отчего он казался очень таинственным.

— Что случилось, говорите, не стесняйтесь. Вам нужна моя помощь?

Арле выступила вперед.

— Мать, извини, что тревожим тебя. Мы привели спящих рабов, которых отвоевали у солдат Совета.

— Что ж, приведите их.

В этот момент Ллорин перехватил инициативу у Арле. Он отодвинул ее в сторону и громко крикнул в темноту:

— Мать Фрейдис, помоги нам.

— Говори, я постараюсь помочь вам.

— Разреши наше сомнение, скажи, кто этот человек? Может быть, он Эдвард Бонд. Но мне кажется, что он Ганелон, вернувшийся с Земли, куда ты послала его.

Повисла длительная пауза.

— Хорошо. Пришлите ко мне рабов. Сначала я займусь ими.

Ллорин подал знак повстанцам, и они стали подталкивать рабов к входу в пещеру. Тем было все равно, куда идти, и они безразлично шли, не сопротивляясь. Их лица по прежнему ничего не выражали, они друг за другом заходили в пещеру и просто исчезали в темной глубине.

Настала моя очередь, и Ллорин молча кивнул мне головой.

В ответ я улыбнулся.

— Ллорин, мы ведь с тобой друзья и останемся ими, правда? — вызывающе спросил я его.

Надо отдать ему должное, у него была прекрасная выдержка.

— Посмотрим.

Я посмотрел на Арле.

— Конечно, Фрейдис решит, — сказал я. — Но мне бояться нечего, Арле. Знай это. Я не Ганелон.

Она никак не отреагировала на мои слова, чувствовалось, что у нее тоже были сомнения. Она боролась с ними и очень хотела, чтобы Фрейдис все решила в мою пользу.

Остальная толпа, успокоившись, просто наблюдала за всем происходящим. Хотя оружие все держали наготове.

Послав им всем улыбку, я слегка поклонился и, повернувшись, вошел в темноту пещеры, сомкнувшуюся за мной.

8. Фрейдис

Я уже говорил, что у меня откуда-то было чувство уверенности, что все закончится хорошо. Я даже не предполагал, что могло произойти в дальнейшем, но уверенно шагал вперед в полной темноте. Но вот что-то замерцало вдалеке, и я понял, что скоро будет развязка. Почему-то я все время улыбался. Да, мне было тяжело с лесными жителями, они не ровня мне, а приходилось играть Эдварда Бонда! Я очень надеялся, что их колдунья более образованна и развита, хотя трудно было ожидать, что она будет достойна меня, члена Совета, лорда Ганелона. Конечно, она многое знает, ведь это она готовила всю операцию по замене Ганелона на Бонда. Но я знал наверняка, что окажусь хитрее и в любом случае возьму вверх над всей этой лесной шайкой.

Я вошел в небольшое расширение пещеры, где горел огонь. Там не было никого, кроме Фрейдис. Она стояла на коленях перед огнем, повернувшись ко мне спиной. Присмотревшись к огню, я увидел, что он горит сам по себе. Не было ни дров, ни угля. Просто на каком-то блюдце горел огонь, а перед ним на коленях стояла женщина в белом, с длинными седыми волосами. Она была одна, значит, это и была Фрейдис.

Мне нужно настроится на ощущения Эдварда Бонда, чтобы спокойно общаться с ней. Я стал прислушиваться к себе, но в этот момент Фрейдис встала на ноги и повернулась ко мне лицом.

Меня удивил ее рост. Я уже заметил, что в Темном мире было очень мало людей, равных мне по росту, но ее глаза были на одном уровне с моими. И рост, и фигура были больше мужскими, чем женскими, по размеру, но движения отличались легкостью и грациозностью. Красивые голубые глаза совсем не походили на глаза колдуньи. «Она не может быть молодой», — подумал я и еще раз внимательно посмотрел на нее. Ничего не говорило о ее преклонном возрасте, кроме глаз. Хоть они были ясного голубого цвета и смотрели в мои глаза очень уверенно, но в них светилась мудрость лет. Да, конечно, он была стара!

— Здравствуй, Ганелон, — прервала она мои размышления.

Для меня это было неожиданностью, но я не растерялся. Ясно, что она не сомневается, кто я такой, и может читать все мои мысли. Я не был уверен, что она абсолютно все знает про меня, но знает достаточно. Это было не очень приятно. А может быть, и к лучшему. Мне не придется притворяться. Я быстро пришел в себя, на выручку, как обычно, поспешила хитрость Ганелона.

— Привет, старуха! — сказал я. — Вот мы и встретились. А теперь, если хочешь жить, то ты будешь делать то, что я тебе буду говорить. У тебя нет выбора. Ты должна будешь помочь мне в одном очень важном деле, это для меня вопрос чести. Ты согласна?

В ответ она просто улыбнулась.

— Садись, давай поговорим, — сказала она. — Насколько я помню, последний раз, когда мы встретились с тобой, ты стал Эдвардом Бондом и поменял один мир на другой. Вероятно, ты опять соскучился по Земле, лорд Ганелон, если пришел ко мне?

Я сделал вид, что мне очень весело, и засмеялся в ответ.

— Ну вряд ли тебе под силу сделать это еще раз, да ты и не захочешь этого, после того как выслушаешь мои предложения.

Теперь настала ее очередь удивляться.

— Я знаю, что ты чего-то хочешь, но до конца не могу разобраться, чего именно, — задумчиво произнесла она. — Да, ты здесь потому, что я нужна тебе. Никогда бы ты не пришел ко мне, разве что в кандалах. Я не думала, что мы встретимся с тобой когда-либо снова. Но твоя нужда во мне и есть цепи, которые не дают тебе делать то, что ты хочешь. Ты закован в них, значит, пока безопасен.

Говоря это, она медленно ходила по пещере, и в ее движениях не было ничего от старухи.

— Я же просила тебя присесть, — повторила она свою просьбу. — Давай подумаем, как нам извлечь выгоду из создавшейся ситуации, не подставляя друг друга. Только не лги мне, ты же знаешь, я сразу это увижу и наш разговор будет бесполезен. Мы оба заинтересованы в результате. Договорились?

Конечно, я согласился с ней.

— Зачем мне тебе врать? Я ничего не собираюсь скрывать, иначе мы не придем ни к какому договору, а это уже не в моих интересах. Кстати, где та толпа народа, которая зашла к тебе в пещеру? Куда ты их подевала? Прости меня за излишнее любопытство, просто на моих глазах сюда зашла толпа рабов, а я их нигде не вижу!

Она без слов кивнула в темноту и добавила:

— Внутри пещеры. Они должны поспать. После того как я сняла заклятие Совета, они должны долго спать. Ты помнишь это, Ганелон?

Я попробовал вспомнить, но не смог.

— Честно говоря, не помню. Ты видишь, я с тобой откровенен. Разреши, я скажу сначала, что я помню, а что мне пока никак не восстановить в памяти. Я понимаю, что теперь я — Ганелон, но отрывки памяти Бонда постоянно мешают мне. Я помог освободить этих рабов, как Эдвард Бонд, но Арле напомнила мне про Совет, и я тотчас забыл все из жизни Бонда и стал Ганелоном. Почему так все изменилось — не знаю. Буквально за мгновение до этого я сражался против солдат Совета, а напоминание о предательстве и о жертвоприношении тут же взбесило меня, и я превратился в Ганелона. Теперь у меня только одно желание, только ради него я разговариваю с тобой и притворяюсь перед остальными лесными жителями. Сказать тебе, какое оно?

— Я и так знаю, Ганелон. Это хорошо, что ты ничего не скрываешь от меня, — так же уверенно, как и я, ответила мне Фрейдис, внимательно глядя в глаза. — Я знаю про твою мечту, знаю, как ты хочешь отомстить Совету. И также знаю, что нужна тебе в осуществлении твоей мести. Давай поторгуемся! Какие гарантии ты можешь дать моим друзьям? Ты очень опасен для всех лесных жителей, и очень трудно поверить тебе!

Она пыталась разглядеть, нет ли какого-нибудь подвоха в моих предложениях.

— Я честно сказал тебе, чего я хочу. Ты можешь сказать, чего хотят лесные жители?

— Уничтожения Ллура и Совета.

Я сразу же увидел по ней, по свету ее глаз, что она не кривит душой и говорит мне правду.

— Вот видишь, наши цели примерно одинаковы! Я не оставлю камня на камне ни от Совета, ни от Ллура.

Я забыл, что при упоминании о Ллуре я всегда испытывал страх и ужас, вот и сейчас по мне пробежала дрожь при этих словах. Существовала связь между мной и Ллуром, причем связь очень прочная. Мы были скреплены с ним какой-то клятвой или чем-то подобным. Я вспомнил это таинство связи с Ллуром, но дрожь моя лишь усилилась от таких воспоминаний. Хотя это немного придало мне сил, так как любая ясность все-таки лучше, чем полный туман.

— Конечно, если я хочу уцелеть, я должен сделать то, что задумал! — сказал я, даже больше для себя, чем для колдуньи.

Старуха же не сводила с меня глаз. Очевидно она была удивлена таким поворотом событий.

— Возможно, это действительно так, Ганелон. Но скажи мне, чего ты хочешь от меня и лесных жителей? Какой-то помощи?

— Не перебивай меня, старуха! Для начала, я хочу, чтобы ты вышла и сказала всем своим бунтарям, что я самый настоящий Эдвард Бонд. Хотя нет! Сиди! Дай мне сказать до конца. Нет, ты скажешь, что я Ганелон. Ну, я снова переменился, но это даже к лучшему, и принесу больше выгоды вашему лесному народу, чем если бы даже был Бондом. Да! Так и сделаем, здорово придумал, ты должна это оценить! Да, я Ганелон, а твои воины не могут меня убить. Только Ганелон может помочь всей вашей шайке! И он перед тобой. Не надо ни твоего колдовства, ни храбрости и смертей сотен лесных воинов. Ты понимаешь о чем я говорю?

Я разошелся не на шутку, и меня было уже не остановить.

— Пойми! С Эдвардом Бондом покончено, и он больше не нужен вам. Он полностью исчерпал себя и должен уступить свое место оригиналу в виде Ганелона! Что знает Бонд о Совете? Ничего! Так ведь? А Ганелон знает все! Что знает Бонд о секретах Ллура? Абсолютно ничего! А Ганелон, даже если что-то забыл, то обязательно вспомнит! Ты должна обязательно подумать о том, как помочь мне вернуть память!

Я сделал паузу, чтобы немного перевести дыхание.

Старуха заинтересованно глядела на меня, но ничего не говорила. Я и сам не думал, что скажу эти слова. А какой неожиданностью они оказались для нее?!

— И все-таки я не могу понять, зачем тебе я и мои лесные жители? — спросила она после паузы.

— Давай сначала поговорим на другие темы, которые не касаются непосредственно этой ситуации, хорошо? Мне очень хочется узнать, как ты перекидываешь людей из одного мира в другой. Как ты меняешь их местами?

Но Фрейдис лишь покачала головой.

— Ты слишком торопишься, Ганелон! Пока рановато. У меня могут быть свои тайны, не так ли? Глупо было бы открывать их тебе сразу же. Ты и сам понимаешь цель обмена — избавиться от Ганелона. Ты был самым жестоким из Совета, поэтому выбор и пал на тебя. Только ты постоянно настаивал перед другими членами Совета на карательных походах против нас, постоянно казнил пленных или забирал их в рабство. Тебе не было равных по ненависти к восставшим. Но убить тебя было не в нашей власти, поэтому я постоянно думала, как избавиться от тебя каким-нибудь другим путем.

— Из наших преданий я знала, — продолжала она, — что есть планета полностью схожая с Темным миром. Вот на этой планете я и нашла твоего двойника Эдварда Бонда. Оставалось только одно — найти способ поменять их местами. Тут понадобилось все мое колдовское искусство, чтобы подобрать заклинания, обеспечивающие замену. Ведь надо было еще поменять вашу память, полностью заменить ваши личности! В конце концов мы избавились от тебя и получили взамен Бонда, один в один похожего на Ганелона. Но тот был обычным человеком, которого можно было хотя бы убить! Сначала очень тяжело было привыкнуть к тебе. Постоянно казалось, что это Ганелон, и многие хотели его убить. Хорошо, что мы этого не сделали. Он принес нам очень много пользы, возглавил повстанцев в военных операциях. Он пользовался большим авторитетом у лесных жителей. Причем интересный парадокс: нападение на солдат, которое привело тебя сюда, тоже планировал Эдвард Бонд. А вышло так, что он освободил Ганелона!

— Не совсем так, Фрейдис! Я же помог освободить рабов и полностью был на вашей стороне, пока Арле не напомнила мне о предательстве Совета. Но ведь ты ведьма и должна знать, что все равно вам было не справиться с Советом при помощи Эдварда Бонда. Он же обычный человек, с обычными земными знаниями, а у членов Совета есть в запасе вещи, которые они не используют, но могут, а у вас нет оружия против них!

— Да, Ганелон, конечно, я знаю, — ответила она. — Но мы должны были попробовать, и такой вариант. Ведь когда мы убрали тебя из Совета, мы уже многого добились. Без тебя Совет очень многое потерял, уже никто не осмелился бы вызвать Ллура в твое отсутствие!

Она снова задумалась. Что-то происходило в ее душе, и ей нелегко давался этот разговор.

— Я согласна с тобой, Ганелон, сейчас наши интересы совпадают. Меня устраивает, что ты задумал против Совета, и очень хотелось бы помочь тебе в реализации твоей мести. Но я не могу забывать о крови лесных жителей, которая на тебе, и о том, что ты наш враг. Я не знаю, как можно тебе доверять, да и можно ли тебе доверять вообще. Мне нужна какая-то гарантия.

Она отвернулась к стене пещеры. Я заметил на стене занавеску, которую она быстро откинула. За ней находился Знак, он был очень старый, он был ровесник цивилизации Темного мира.

Оказывается, ведьма была совсем непроста, если владела тайной Знака, о котором знали единицы в Темном мире.

Я понял ее мысль и произнес заклятие, которое не мог нарушить. Клятва, которую я произнес, была гарантией моей искренности, даже при желании я бы не смог переступить ее, потому что был бы проклят и сам, и последующие поколения моего рода.

— Клянусь, что уничтожу Ллура и Совет.

Что-то опять дрогнуло у меня внутри, когда я произносил эти слова. Да, нелегко начиналась моя месть: лицо покрылось испариной, а губы дрожали.

Но Фрейдис была довольна. Или почти довольна.

— Ты знаешь, а мне стало легче тебе доверять, Ганелон, — сказала она. — Нам неизвестна до конца наша судьба. Никому не дано знать будущее. Но хорошо, что ты не стал присягать на верность мне.

— Еще не хватало!

— Знаю, ты бы никогда не поклялся, — сказала она. — Это никому и не нужно. Давай сначала уничтожим Совет, а потом посмотрим! Ведь, когда не будет Ллура, то мои воины могут сражаться и с тобой. Ну что ж, тогда и повоюем! А пока будем союзниками. По рукам? Но все-таки я считаю, что перед лесными жителями лучше назвать тебя Эдвардом Бондом.

— В таком случае все должны безоговорочно в это поверить, иначе нас ждет провал!

— Знаешь, Ганелон, никто еще не сомневался в моем слове, — парировала колдунья.

Прошло совсем немного времени с начала нашего разговора, но я уже испытывал невольное уважение к этой ведьме, чей возраст, возможно, равнялся возрасту Знака!

— Да, Фрейдис! А как мне вернуть свою память? Мне очень сложно жить с этими обрывками памяти Ганелона-Бонда. Мне нужна память Ганелона.

В который уже раз она покачала головой.

— Тут мне сложно помочь тебе. Ведь твои воспоминания Ганелона пришлось стирать перед тем, как накладывать новые. Поэтому они так сложно возвращаются назад. Мешают новые, более свежие воспоминания Бонда.

Здесь она совершенно права, в моей голове была полная мешанина.

— Знаешь что, я помню только отдельные детали, или какие-то обрывочные события и совсем не помню подробности.

— А может быть, тебе и лучше оттого, что ты не помнишь многого? Хотя нет, тебе действительно нужна память, она нам поможет, без твоих знаний нам будет сложно бороться.

Она так и стояла прямо передо мной, почти неподвижно, лишь менялся ее голос.

— Ты уже знаешь, что я тебе отослала на Землю, а сюда пришел Эдвард Бонд. Мы все почувствовали его помощь. Он стал всеобщим любимцем. Ллорин стал его другом. Тот Ллорин, которые не доверял даже собственной тени! Особенно неравнодушна к нему стала Арле.

— Расскажи мне про Ллорина.

— Это очень странный человек. Раньше он жил в лесу, в своем доме с женой. Они редко выбирались из леса, промышляя охотой. Он сражался с волком, но тот убил его жену и изуродовал его лицо! Тело Ллорина тоже все в шрамах от клыков и когтей. Хотя ты же видел Ллорина!

— Это был оборотень? — спросил я. — Ты ничего не путаешь?

— Нет, не путаю. Ликантроп, меняющий форму. Твой знакомый по Совету — Матолч. Конечно, когда-нибудь Ллорин убьет его. У него нет другой цели в жизни!

— О! И тут наши цели сходятся. Пусть хоть сейчас забирает эту гадину! Я ему с удовольствие помогу резать на куски его шкуру, — сказал я со смехом.

— Так вот, ты с моими друзьями, я имею в виду Бонд, Арле, Ллорин, решили, что больше не дадут проводить Шабаши в Темном мире — они поклялись, что это последний Шабаш, который празднуют в Темном мире. Теперь у нас было оружие, которое Бонд привез с земли, правда, ни разу еще не применявшееся у нас. Оставили на будущее, на всякий случай. А тут еще пропал весь Совет! Как выяснилось, они отправились искать Ганелона на Землю. Не на кого было нападать, да и Шабаши тоже прекратились на это время! Но теперь, с твоим возвращением, все изменилось. Все на местах, и война продолжается. Победит тот, на чьей стороне будешь ты, Ганелон!

— Я с трудом все помню, но, кажется, у Совета тоже есть чем защититься. У них что-то есть, они всегда были уверены в своей силе!

Я с сожалением покачал головой.

— Нет, никак не вспомнить!

— Постарайся вспомнить, можно ли уничтожить Ллур? — продолжала настаивать Фрейдис.

— Ведьма, вот ты и должна мне помочь все это вспомнить, а пока мне ничего не приходит в голову!

9. Королевство сверхсознания

Я быстро шел вперед. Вокруг меня был весь Совет в сборе. Где-то впереди маячил пустой капюшон Эйдери, зло ухмылялся оборотень. Тут же была и прекрасная Медея. Да, все-таки она была чертовски красива!

…У всех в глазах был один вопрос. Они смотрели на меня крайне удивленно, не понимая что произошло.

Фрейдис сотворила какое-то колдовство, и я должен был перемещаться по какому-то нематериальному мосту, где обитают только духи и души. Вот я и встречался с мыслями членов Совета, встречался с их вопрошающими глазами. Они узнали меня. Но я не мог разобрать то, о чем они меня спрашивали.

Матолч думал только о смерти. Я прочел это в его глазах, когда встретил его взгляд. Он по-прежнему меня ненавидел и не скрывал этого. Прекрасное лицо Медеи явилось мне, заслоняя противную морду оборотня. Она что-то шептала своими прекрасными губами. Мне послышалось, что она зовет меня.

— Ганелон, вернись ко мне, я жду тебя, мой милый!

Рядом с ней проплыл капюшон Эйдери. Она тоже звала меня, только с другой целью. Она призывала меня вернуться и умереть. Мне стало ясно, что все они жаждут моей смерти. Тоже мне друзья по Совету!

И снова во мне поднялась волна ненависти к ним, которая уже однажды превратила Бонда в Ганелона.

Ладно, подождите немного, предатели, вы посмели пойти против меня, Ганелона! Пошли против клятвы! Хотя надо бы узнать, почему они это сделали. Действительно важно узнать причины, чтобы не наделать ошибок!

Мозг очень напряженно работал. Я понял, что мне явно не хватает еще одного лица. Причем моя милая троица тоже очень активно мысленно искала его! Куда-то исчез еще один член Совета — Гэст Райни!

И мне никак не удавалось установить мысленный контакт с ним. Что-то мешало сделать это. Единственное, что мне удалось, так это вспомнить лицо Гэста Райни, не знакомое Бонду. Но вот контакт с его мозгом пока был выше моих сил! Он был самый старый и самый мудрый из всех членов Совета. И если бы он захотел, то легко вышел бы на астральный контакт, значит, это ему было не нужно! Или ему нечего мне рассказать. Жизнь для него ничего не значила, настолько он был стар. Ничто не могло причинить вреда самому Старейшему, потому что он жил только силой своей воли. Он был как ртуть, никто не мог его ухватить, он выскальзывал между пальцами.

Я несколько раз пробовал вызвать его мозг, но он никак не отвечал на мои просьбы откликнуться. Мысли других членов Совета были понятны. Их можно было выразить одной фразой:

— Вернись к нам и умри, — вот что они думали.

Но Гэст Райни по-прежнему был мне недоступен. А я должен был обязательно найти его и выяснить, почему он дал указание покончить со мной! Я понимал, что Гэста Райни невозможно заставить что-то сделать, но я был вынужден пойти на то, чтобы изменить ситуацию.

Такие вот мысли мелькали у меня в голове, пока я проносился под потолком зала, движимый сознанием Ганелона. В конце концов мысли Ганелона вернутся к нему, уже обогащенные новыми знаниями и воспоминаниями.

Передо мной появилось Окно. То самое Золотое Окно, которое было Глазом в Мир. Именно через него смотрел Ллур. Я почувствовал, что Ллур был голоден. В это время он бродил своими мыслями где-то неподалеку, и его голод был вполне осязаем. Ллур тоже почувствовал меня своим сознанием. Я помнил, что я его избранник. Но это было не лучшее время для общения с ним. Ллур уже раскрыл мне свои объятия, а я знал, что это смертельно для меня.

До меня доносились вопли ужаса моей троицы, которые постепенно исчезали из моих мыслей. Что-то их сильно испугало, и они предпочли скрыться по комнатам замка и ни о чем не думать, чтобы не выдать своих мыслей. И вот их мысли становились все тише и тише, пока совсем не пропали. Осталось только сознание Ллура, которое рыскало с какой-то голодной жадностью, выискивая себе пищу.

Я раздвоился. Отчасти я понимал, почему спрятались в ужасе остальные члены Совета, но также я помнил Ллура, я еще не забыл ощущения от общения с ним. Я помнил экстаз от той сверхвласти над всеми живыми существами. И вот это может снова стать моим — одно мое движение навстречу Ллуру.

Дело в том, что только один человек во всем поколении может разделить с ним его божественную душу. Тогда он может участвовать во всех ритуалах вместе с Ллуром. Мне оставалось только завершить тот обряд, который привел бы меня к нему. Мне оставался только один шаг, мне нужно было только согласиться на это.

Но тут мне в голову ударили мои воспоминания о предательстве Совета, и я собрался с мыслями. Так! Не расслабляться ни в коем случае. Я должен покончить с Ллуром. Я же поклялся старухе и не могу отступить от этой клятвы. Но мой мозг очень неохотно отходил в сторону от сознания Ллура.

Когда я разорвал наш контакт с Ллуром, меня снова бросило в пот от страха, как это бывало всегда при одном только упоминании его имени. Так далеко я никогда не позволял себе зайти. Я ведь почти дотронулся до него и почти погрузился в это нечто, определения чему было мне пока не найти ни на языках Земли, ни на языке Темного мира. Мне было понятно, что происходило с Эдвардом Бондом, когда он боролся с Советом. Действительно, нельзя было жить вместе с Ллуром, знать, что его сознание блуждает где-то неподалеку.

Да. Я был полностью прав, начав борьбу против всей этой нечисти, я должен покончить с ней. Никто никогда не объявлял войны Ллуру, это было смешно, у него не было равных противников, но теперь у меня уже не было возможности отступить. Что ж, будем сражаться. Пусть даже лицом к лицу. Интересно, какое там лицо и есть ли оно!

Первым делом я стал выбираться из своих глубоких мыслей, стараясь, как и остальные члены Совета, думать о чем-нибудь отвлеченном. Надо было постепенно возвращаться к реальной жизни, обратно к колдунье Фрейдис, в ее пещеру.

Покрывшись липким потом, я вернулся из страшного путешествия в астрале. Не весь сразу, а как-то частями, я возвращался в пещеру. Сначала вокруг меня стало светлеть, и я радостно увидел ведьму Фрейдис. Она казалась мне близкой после мысленных общений с Матолчем, Эйдери и Медеей. Она, по крайней мере, не желала моей немедленной смерти!

Без сомнения, я возвращался к реальности. Я снова видел пещеру и огонь в ней. Фрейдис помогла мне вспомнить! Я был почти прежним Ганелоном, каким был до перемещений в пространстве.

Память Ганелона вернулась ко мне полностью или почти полностью. Чем больше ко мне возвращалась память Ганелона, тем больше мне нравилось им быть! Я готов был просто восхищаться им.

Конечно, были еще неизвестные мне вещи, но это было нормально, слишком много впечатлений за последнее время, они должны сначала улечься и как-то систематизироваться в моей голове.

Наконец-то я увидел перед собой голубые глаза Фрейдис и улыбнулся ей. Мне нравилось мое состояние после возвращение из астрала, я стал еще более сильным и уверенным в себе.

— Ты молодец, Фрейдис. Хорошая ведьма, — шутя сказал я ей.

— Ну как, что ты вспомнил?

— Уже больше, чем знал раньше, но еще далеко не все.

Почему-то мне было весело.

— У меня есть несколько способов рассчитаться с Советом. Надо только решить, каким лучше идти. Давай подумаем.

— Ты имеешь в виду Гэста Райни? — неожиданно спросила она.

— Откуда тебе все известно?

— Я многое знаю. Не думаю, что все, но многое. Я также знаю, что Гэста Райни невозможно заставить что-то сделать. Конечно, было бы очень хорошо выйти на него, ведь в его руках очень много разгадок! Он знает все тайны и Ллура, и Совета.

— Я постараюсь заставить его помочь нам. Ты узнаешь, что я буду делать. Как мы и договаривались, я буду откровенен перед тобой. Скажи мне, ты что-то слышала о Маске?

Глядя на меня, она ответила отрицательно.

— Подумай, как я могу тебе помочь в этом!

Что-то заставило меня засмеяться. Скорее всего, мне было весело от нелепости ситуации, в которой заклятые враги стояли рядом да еще планировали совместные действия. Мы были очень откровенны друг перед другом. Общая цель оказалась выше наших амбиций.

— У Медеи во дворце хранится Жезл власти и Маска. Я пока еще не вспомнил, для чего они конкретно нужны, но уверен, что, как только я доберусь до них, все сразу же станет ясно. Знаю только, что Маска может защитить меня от членов Совета.

Я задумался, стоит ли продолжать, но все-таки стал говорить дальше.

— Я узнал теперь Медею. И мне понятна ее натура, порочная и сладострастная. Я знаю ее странный голод и еще более странную жажду сладострастия, доводящие эту ведьму до истощения. Мне стало понятно, что она делала с пленными.

На Земле нет существ, подобных Медее, нет даже слова, которое характеризует ее, в земных языках. Ближе всего по смыслу слово вурдалак, но на самом деле все значительно страшнее. В Темном мире было много различных мутаций, которых не было на Земле.

Я ничего не мог вспомнить, про Эйдери! А может быть, и Ганелон ничего не знал про нее? Я только помнил, что она показывает свое лицо в крайнем случае. Хотя почему бы не спросить об этом у колдуньи?

— А ты случайно не знаешь, кто такая Эйдери? — спросил я Фрейдис.

В ответ она лишь с сожалением покачала головой, и было заметно, что она искренне сожалеет и хотела бы знать больше.

— Никогда я не могла понять ее. Лишь иногда мне удавалось приблизится к ее мыслям. И хотя мне подвластно очень многое, но при встрече с Эйдери я всегда отступала. Ты ведь сам чувствовал тот холод, который исходил от нее. А еще ее манера всегда скрывать свое лицо под капюшоном она тоже не радует! Эйдери осталась для меня совершенно непонятной.

Ведьма продолжала говорить, но мне уже было не интересно. Во мне росло чувство уверенности в своих силах. Что мне этот капюшон, когда я заставлю сделать Гэста Райни то, что мне надо!

— Забудь про нее, ведьма. Все это ерунда! — прервал ее я. — Я встану лицом к лицу с Ллуром с оружием в руках, которое прикончит его, так что же мне бояться Эйдери? Я помню, что тут должна помочь Маска, а в деталях разберемся! Я знаю, что справлюсь с любым чудовищем, давай думать, что делать сейчас!

— А ты не помнишь, какое оружие подойдет против Ллура? Ты сказал, что такое оружие есть.

— Я не помню точно, но это меч, ну, не совсем меч, нечто типа меча, не помню деталей. Вот тут Гэст Райни может нам помочь, ведь он наверняка знает, чем можно уничтожить Ллура! И он мне обязательно скажет.

И как уже бывало не раз, при произнесении этого имени по мне пробежала дрожь и мне стало страшно. Я знал, что не следует произносить слишком часто это имя вслух. Возможно, когда я произношу его имя, он слышит его у себя в Кэр Ллуре и пробуждается от дремоты, ворочается, и это передается мне.

До меня вновь донеслось чувство голода Ллура, от которого я недавно избавился. Я понял, что все-таки разбудил Ллура, мне стало совсем не по себе!

Фрейдис тоже что-то почувствовала. Она широко раскрыла глаза, и стало заметно, что она не на шутку озадачена. Она не могла не уловить волну, прокатившуюся по всему Темному миру. Конечно, и все члены Совета ощутили это на себе, и уверен, что они трясутся от страха. А между мной и Фрейдис промелькнула какая-то нить понимания, хотя многое было еще неизвестным.

Это произошло — Ллур пробудился!

То, чего я сильно опасался, все-таки случилось. Конечно, мои мысли опять понеслись по коридору прямо к нему под окно! Так что ничего удивительного, что после этого он совсем проснулся. Во мне все бурлило.

— Вот теперь посмотрим, что будет, они должны что-нибудь сделать и тем выдадут себя. Благодаря тебе мы движемся вперед даже быстрее, чем мне думалось! Ты понимаешь, Ллур проснулся и сейчас голоднее обычного. Ведь Шабаша не был очень давно, как ты знаешь, а Ллур потребует своей жертвы. Скажи мне, Фрейдис, сейчас кто-нибудь наблюдает за замком?

Ведьма утвердительно кивнула головой.

— Вот и здорово! Понимаешь, что происходит? От твоих агентов мы узнаем, когда будут собирать рабов для Шабаша. Это произойдет очень скоро. Вот тогда Эдвард Бонд поведет людей в атаку на замок, пока Совет будет в Кэр Сайкире. Мы заберем и Маску, и Жезл! Только подумай, старуха! Все очень даже кстати. Ведь Гэст Райни останется один в замке и сделает все, что я ему скажу. А ты не знаешь, Нории будет на нашей стороне? Было бы здорово сделать все и сразу. Забрать и Жезл, и Маску.

Фрейдис все так же молчала. Она вообще не отличалась разговорчивостью, предоставляя мне возможность выговориться.

Но вдруг по ее лицу пробежала улыбка, вернее, что-то похожее на улыбку. Она стала что-то ворошить в огне, горевшем в пещере, причем делала это голыми руками. Вероятно ей было не знакомо чувство боли.

Огонь погас, и нас охватил мрак… Мне стало страшновато рядом с этой ведьмой. Тем более что в темноте она казалась еще более громадной, чем на свету.

А из темноты донесся ее голос:

— Ты совершенно прав, Ганелон. Да, Нории — на нашей стороне, это здорово. И я надеюсь, что и ты тоже будешь на нашей стороне. Ты произнес страшную клятву, тебе не будет прощения за предательство, и ты это знаешь не хуже меня. Но от себя я добавлю, что если ты все-таки осмелишься предать меня и моих друзей, я задавлю тебя вот этими руками, без помощи богов! — И для наглядности, она поднесла свои огромные ручищи поближе к моим глазам.

Мы опять молча стояли друг напротив друга, пытаясь угадать чужие мысли. Я уважал ее, как уважают сильного противника, достойного и благородного! Сложно было ответить даже самому себе, кто бы из нас вышел победителем в схватке. Она была сильна и физически, а в волшебстве мне вряд ли стоило с ней тягаться.

— Я уже дал тебе слово, зачем же повторяться, не так ли? Давай пожмем руки, мы же вместе! — Я почти верил в то, что мне не придется изменять своей клятве!

Мы вышли почти идиллически, держась за руки.

Снаружи ничего не переменилось. Для меня прошла целая жизнь, море событий и эмоций промелькнуло передо мной, пока я говорил с Фрейдис. А восставшие стояли в тех же позах и ждали нас. Впереди всех находились Арле и Ллорин. Увидев нас, все остолбенели, а кто-то потянулся к оружию. Многие пришли в ужас!

Мне были приятны их метания и паника. Не двигаясь, я стоял и наблюдал за ними. Вы правы, ничтожества, я и правда ваша судьба, перед которой нужно трястись от страха. Но не теперь, может быть, чуть позже, сейчас я ваш друг, один из вас!

Фрейдис вышла из-за моей спины.

— Друзья мои, ничего не бойтесь, это же Эдвард Бонд. Я говорила с этим человеком, — сказала она. — Это Эдвард Бонд.

Как легко менялось их настроение! После слов ведьмы все пришли в неописуемый восторг, будто осуществилось самое заветное желание в их жизни.

10. Шпаги против Совета

Лесные жители показали мне оружие, которое хранилось у них в тайниках. Господи! И с этим они собирались воевать с Советом! Несколько ружей и гранат могли одолеть только рабов Совета, но не членов! Я был совершенно уверен в этом, да и скорее всего Фрейдис тоже это подозревала, хотя и не очень хорошо разбиралась в оружии.

Все повстанцы были готовы идти с этим оружием в атаку на замок, в том числе Арле и Лорин. Им было непривычно держать в руках неизвестные для них предметы, но храбрости им было не занимать. Однако нужно было ждать информации от наших разведчиков о подготовке к Шабашу! Я уже стал считать их нашими! Это будет скоро. Ведь Ллур уже проснулся и не сможет долго усидеть голодным, и Совет это знает.

А пока есть время немного помолиться создателям судьбы. Это от них, Норий, зависит, по какому пути пойдет ваша жизнь. Я молился им всем, а больше всего молился той, которая правит будущим. Были еще две Нории: одна, формирующая прошлое, та много мне поведала о моих врагах. Вторая — создавала настоящее.

К моему удивлению, у повстанцев была неплохая дисциплина. Даже в образе Эдварда Бонда Ганелон знал свое дело. Все оружие было закреплено за воинами, и они неплохо владели им. К тому же они научились неплохо координировать свои действия и, что важнее всего, прекрасно ориентировались в лесу.

Как и подобает полководцам перед боем, мы составили план военных действий. Арле и Ллорин по-прежнему считали меня Бондом, и мы совместно руководили действиями лесных жителей.

Пока не наступит время, все будут сидеть тихо в установленных местах. Повстанцам дана команда рассыпаться вокруг замка в лесу и ждать сигнала. А потом каждый из них знает свои действия. Через Большие ворота мы должны проникнуть в замок, расчищая себе путь гранатами и ружьями.

Некоторые моменты были новы и интересны для меня как для военачальника. Любопытно будет посмотреть, что можно сделать с магией при помощи огнестрельного оружия. Но по мере того, как моя память возвращалась, я вспоминал, что в Темном мире все не однозначно и управляется не только волшебством. Но сражаться гранатами с магией казалось удивительным.

Конечно, для жителей Земли и Матолч, и Медея и Эйдери — это сверхсущетсва, не поддающиеся обычному анализу. Но применяя сразу две системы знаний — местной и земной, я довольно быстро нашел несколько решений, применимых для ситуации в Темном мире.

Моя память сохранила все знания Бонда, что дало хороший результат.

Местные жители отличались от земных различными мутациями. Конечно же, человек был очень плохо изучен, но, складывая оба багажа знаний, я оказался самым просвещенным в Темном мире по этому вопросу. Мне стало понятно, что на Земле разные телепаты и экстрасенсы действуют больше по собственному чутью, а в Темном мире существовали различные приспособления для реализации необычных возможностей. Например, те же Маски и Жезлы. Кроме этого, в силу неких космических особенностей в Темном мире было больше мутаций и появились личности, пока еще не востребованные, а потому не изученные.

Я не понимал, как работает Маска или другие приспособления, не будучи ученым. Но теперь я чувствовал, что в основу их работы заложены обычные физические явления. Настроенные определенным образом, эти приспособления становились мощным оружием или надежной защитой.

Жезлы по своей сути были очень емкими аккумуляторами энергии, подпитываемыми неисчерпаемыми запасами электромагнитной энергии планеты. А ведь из земных знаний мне известно, что это магнитная либо электромагнитная энергия, а Земля сама по себе магнит. Так что при помощи определенных знаний можно управлять направлением энергии.

Матолч по сути был очень хорошим гипнотизером, хотя, конечно, он делал что-то еще для того, чтобы выглядеть поубедительней в роли волка. Вот это и есть местные особенности. А подобие оборотнического гипноза можно сравнить с гипнозом змеи, которая старается сломить сопротивление своей жертвы, пристально глядя на нее. По сути это цель любой схватки: упредить своего врага, успеть ослабить его. Возможно, Матолч и не полностью превращается в волка, но те, кто находится под влиянием его гипноза, видят зверя. И цель достигнута — противник деморализован.

Что сказать про Медею? Примерно то же самое. Она интуитивно чувствовала, что ей необходима свежая кровь, и она получала ее. Она сама себе делала переливание крови, а заодно пила у несчастных еще и их нервную энергию. Вот и получала не только удовлетворение своих аппетитов, но еще и тешила себя. Но для этого не нужно быть колдуньей, на Земле есть другая терминология для таких особ.

Опять Эйдери оставалась в стороне. Я, как и Фрейдис, помнил какие-то обрывки, но не более того. Но там было что-то тоже не слишком волшебное. Кроме того, я знал наверняка, что Хрустальная Маска спасет меня от нее.

Даже тот, при чьем имени мне становилось худо — Ллур — и тот не был мистическим существом. Я уже вспомнил, что против него есть оружие, нечто вроде меча или похожего на него предмета! Раз я вспомнил часть, то обязательно вспомню и продолжение.

Вот такие размышления придавали мне уверенность перед ответственной схваткой. Но не следовало забывать, кто я такой для повстанцев и их вожаков! Хоть Фрейдис и признала во мне Бонда, я не мог, не имел ни малейшего права на ошибку. Какое-то время я мог еще ссылаться на отраву Медеи, она-де действует на меня и делает непредсказуемым. Хорошо, что Ллорин без колебаний принял меня за друга после слов Фрейдис, а вот Арле, с чисто женской интуицией, сохранила какие-то подозрения. Тут не было ничего серьезного, все было на интуитивном уровне, но я должен был убедить ее и развеять даже этот туман.

Долина преобразилась с момента моего утреннего появления. Я испытал столько физического и эмоционального напряжения, сколько на долю обычного человека сваливается за месяц, но ведь битва только начиналась, и главное было впереди, надо держаться. Слава Богу, что во мне сохранилось много земных знаний и я разрабатывал план наступления вместе с Арле и Ллорином. Это нас так захватило, что не осталось времени на выяснение личных отношений.

За это время я узнал про них еще массу новых для себя вещей, а если попадал впросак, приходилось усиленно тереть виски и ссылаться на отраву Медеи. Все-таки слово, данное за меня Фрейдис, было для всех законом, даже Арле немного отошла от подозрений к моменту завершения обсуждения нашего плана. С ней мне осталось еще немного поработать, чтобы она перестала во мне сомневаться.

Когда с планом нападения было завершено, мы встали из-за стола, заваленного картами местности. Все ужасно устали и старались ободрить друг друга. Глядя на меня, Ллорин ухмыльнулся мне своими искалеченными губами. Он думал, что улыбается человеку, своему хорошему другу, и я вынудил лицо Эдварда Бонда улыбнуться в ответ.

— Мы победим на этот раз. Я не сомневаюсь, друзья, — уверенно сказал я.

Вдруг мне стало не по себе. Прямо на глазах улыбка его внезапно превратилась в жуткую гримасу, а глаза загорелись огнем мести.

— Ты помнишь, — прорычал он, — что Матолч мой?!

Я не стал с ним спорить из-за оборотня. Чем больше они будут заняты друг другом, тем проще мне будет достичь своей цели. Я еще раз проверил карту, так профессионально начерченную Бондом.

Она была составлена очень подробно, и по ней было легко ориентироваться. Я вспомнил тот лес, который спас мне жизнь, когда на меня напали повстанцы. Он был аккуратно обозначен, а на месте самого замка даже соорудили небольшой макетик, очень точно передающий все детали замка! Видна и дорога, по которой я ехал с Медеей прямо навстречу своей гибели. Оказывается, я уже много где побывал! Хотя вот тут я еще пока не бывал. Эта башня без окон — Кэр Сайкир, именно ее мы и должны были захватить.

Я отчетливо вспомнил тот участок дороги! Медея прижималась ко мне своим прекрасным телом. Вокруг была темнота, а рядом красивая женщина с алыми губами и горящими для меня глазами!

«Эх, Медея, Медея, рыжая колдунья, ты-то почему меня предала?»

Задумавшись о ней, я зачем-то ударил рукой по макету замка, превращая его в обломки. Слегка ухмыльнувшись своим мыслям, я сказал сквозь зубы:

— И с ним будет то же самое!

Арле и Ллорин только улыбнулись в ответ.

— Эти обломки уже не понадобятся, ведь завтра мы разрушим оригинал! Чинить не придется. Завтра замок Совета тоже будет разрушен.

Арле чуть дольше задержала свой взгляд на мне.

— Мне так жаль, что не удается остаться вдвоем, — выдавил я из себя ласковым, нежным голосом. — Конечно, нам надо отдохнуть перед битвой, но у нас ведь есть немного времени! Ты не хочешь немного прогуляться?

Ее прекрасные зеленые глаза смотрели очень внимательно. Она согласно кивнула и, не улыбнувшись, взяла меня за руку. Подхватив ее, я вышел в долину. Какое-то время мы молчали. Мне удалось сделать так, что она вела меня за собой, и я любовался ее шикарными волосами и походкой. Правда, мне показалось, что другую руку она держит на кобуре.

Общаться с ней было довольно сложно. Меня мало интересовали ее чувства, ведь я был не ее Эдвард Бонд. Да и воспоминания о Медее еще не совсем прошли. Действительно, очень трудно забыть эту ведьму, хоть раз увидев! Мне стало неприятно оттого, что я целовал ее вчера ночью, вернее, это делал Эдвард Бонд, но моими губами. А она, наоборот, целовала Ганелона, обнимая на самом деле Бонда! Не слишком ли много у нас общего?

Ничего, я увижу ее сегодня ночью еще раз, перед тем как она умрет!

Я снова представил дорогу на карте от замка Совета до башни! И вновь поскачут кони по этой дороге, и на одном из них буду я. И вновь повстанцы нападут на кортеж, но на этот раз все пойдет по другому сценарию! Этот сценарий знали только Ганелон и Фрейдис, ну еще и Нории, которые и набросали его в своей странной пряже-времени.

Вот уж действительно страшная паутина! Прошлой ночью как Эдвард Бонд, этой ночью как Ганелон, я поеду на тех же самых врагов, но с целью настолько различной, насколько день отличен от ночи.

Эти двое в одном моем теле — смертельные враги. Странный парадокс, достойный извращенца. Но сейчас не лучшее время забивать голову решением психологических головоломок, голова должна быть абсолютно ясная.

Голос Арле привел меня в чувство:

— Эдвард, — позвала она меня.

И снова на лице Арле выражение подозрительности. Оно вновь появилось, хотя я был уверен, что мне удалось ее убедить.

— Скажи мне, она очень красива?

Я был поражен.

— Про кого ты говоришь?

— Ты прекрасно понял мой вопрос. Я спросила про Медею, ведьму Совета!

Я пытался засмеяться, это получилось фальшиво. А может, это было обычной ревностью? Вся ее настороженность была обычной женской ревностью! Надо попробовать не разубеждать ее в том, что мои изменения связаны с впечатлением, которое произвела на меня Медея. Немного успокоить ее не помешает, и постараться все проблемы свести к взаимоотношениям мужчины и женщины!

— Не говори так, моя хорошая, я никогда не встречал никого прекраснее тебя ни в Темном мире, ни на Земле.

Но мне не удалось обмануть в ней женщину!

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты и думал так, как говоришь, Эдвард. А сейчас ты так не думаешь. Не обманывай меня.

Она прикрыла мои губы ладошкой, когда я хотел еще что-то сказать.

— Просто мы не будем сейчас о ней. Она ведьма, мы не можем с ней бороться и ты не забудешь ее красоту, пока она этого не захочет, либо пока она жива. Но я не виню тебя в этом. Ты узнаешь, где мы сейчас? — И она указала рукой на панораму, которая была перед нами.

Мы стояли посреди высоких дрожащих деревьев на вершине невысокой горы.

— Скорее бы все закончилось и мы победили Совет, — продолжила Арле. — Мы будем жить на земле, а не под землей, строить города, жить так, как живут люди. А в лесу бывать, когда нам этого захочется! Как будет здорово тогда жить. Правда, Эдвард!? Мир будет свободен от ненависти и основан на любви! А это возможно только потому, что мы нашли тебя, не побоялись Совета и его солдат. Мы выиграем этот бой только благодаря тебе и Фрейдис. Без вас мы все давно погибли бы!

И с этими словами она повернулась, и вновь я увидел нимб, засветившийся вокруг головы. Арле вдруг улыбнулась мне с такой неожиданной откровенностью и нежностью, которой я раньше никогда не видел в ней.

Раньше она ускользала от меня, а теперь сама шла на сближение. Я смог посмотреть на нее глазами Бонда и неожиданно очень порадовался за него. Конечно, яркая красота Медеи никогда не забудется, но и Арле тоже была очень хороша по-своему.

Но зачем же мне завидовать Бонду, когда я был им? Вернее, он был частью меня. Но все-таки это Ганелон неожиданно обнял и крепко сжал девушку в своих железных объятиях. Это заставило ее немного удивиться, но страсть взяла свое, и, немного посопротивлявшись, она прильнула к моим губам.

Она была чудесным созданием. В ней жил скрытый темперамент, который она умело маскировала застенчивостью. Ей очень хотелось полностью раскрыться и отдаться своей страсти, но пока еще мешала застенчивость. Хотя это только вопрос времени.

Мне доставило очень большое удовольствие целовать ее. А вот навыков ей явно не хватало.

— Дурак ты, Бонд! На что ты тратил время? На восстания? — примерно такие мысли у меня были в голове в этот момент. Я уже знал, кто будет вместо Медеи со мной, когда я все-таки рассчитаюсь с ведьмой. Конечно, мне быстро не забыть ее, но возможная замена радует. Я не скоро забуду Медею, но я не скоро забуду и этот поцелуй Арле.

Ее чудесные волосы окутали нас обоих покрывалом, и мне захотелось, чтобы этот момент длился как можно дольше. Но я тут же притормозил, отдавая себе отчет в том, что ее чудесным мечтам о будущем мире не суждено сбыться.

Тут наши пути расходятся. На этот счет у меня было свое мнение и существовала своя мечта.

В моей мечте я видел, как рабы или лесные люди строят замок мне, как раз на том месте, где мы были сейчас с Арле! Это будет очень высокий замок, видный отовсюду. Другие же лесные жители идут завоевывать для меня новые земли. Ими управляют мои командиры. Передо мной проходят мои армии, на моих землях работают мои рабы, а в моих морях плавают мои корабли. Да и вообще весь мир будет моим, и очень скоро.

Со мной будет и Арле, но скорей всего не долго!

Вслух я сказал ей:

— Мы теперь всегда будем вместе. Нам нельзя расставаться. Ты согласна, моя милая?

И снова мы слились в поцелуе, у меня было еще немного времени, и я страстно целовал ее как Ганелон, но не Эдвард Бонд.

Наверное, эта страсть сняла последние подозрения Арле. Я успокоился, надеясь, что больше она не опасна для меня.

Как и планировал, после этого я спокойно поспал в комнатах Эдварда Бонда, в его мягкой постели, под охраной его стражи у входа. Приятно было спать и во сне вспоминать чудесные поцелуи Арле, которые она только что мне дарила. Уверен, что Эдварду Бонду не спалось на Земле в это время!

Хотя в мои сны тоже закрался ужас. Пока я спал и не мог ничего сделать, Ллур, проснувшись, бродил в моих мыслях как хотел, проверяя все своими щупальцами. Но наверняка не только в моем мозгу, а у каждого в этом мире, кто мог каким то образом выходить в астрал. Мне потребовалось проснуться, чтобы изменить ход снов. В конце концов мне удалось выкинуть Ллура из моих мыслей, а также избавиться от воспоминаний про Арле. И только в самых потаенных уголках моего сна осталась Медея, ее тело, ее улыбка.

11. В башне Гэста Райни

Пока все шло по плану! Я и Ллорин осторожно притаились в тени деревьев и глядели на замок Совета. Наступила еще одна ночь в Темном Мире, и это была наша ночь. Каждый понимал это по-своему, но цель была общая, и я подыгрывал Ллорину как только мог.

Мы знали, что вокруг нас в лесу рассыпалась целая армия лесного народа, они наблюдают и ждут, когда мы подадим сигнал. На этот раз здесь собрались большие силы. Только иногда в глубине леса что-то блестело — это лунный свет падал на чье-то оружие и отражался в нем. Силы собрались нешуточные, и бой обещал быть серьезным. Скорее всего, он станет последним боем для солдат Совета!

Честно говоря, меня не очень интересовал ход сражения, пусть лесные люди атакуют замок, бьются с солдатами Совета. Возможно, для кого-то этот бой и будет последним, но не для меня. Повстанцы считают, что должны захватить замок и уничтожить Совет и его солдат, а мне требуется только, чтобы они отвлекли внимание стражи штурмом и я смог бы проникнуть внутрь. Мне нужно найти оружие, дающее власть над Советом. Пусть армии сражаются, а я тем временем найду в замке Гэста Райни и добьюсь от него всего, что мне необходимо.

Да, результат сражения меня не интересовал. Пусть все повстанцы погибнут, да и солдат пусть перебьют хоть всех. На мой век рабов хватит. Когда придет мой час, возможно, еще придется уничтожать лишних.

Я был полностью уверен в себе и в том, что уже ничто не может мне помешать. Ведь Нории будущего плели мое время, они были за меня, а против времени не существовало оружия.

С наших мест было хорошо видно, что жизнь в замке идет своим чередом. Доносился громкий шум, слышались голоса. Наконец в крепостной стене распахнулись ворота и на дороге показалась большая группа всадников. Процессия выступила в путь.

Кроме топота копыт и криков стражи тишину ночи нарушало только бряцанье цепей. Совет пошел на хитрость! Рабов, предназначенных для жертвоприношения, приковали к лошадям! Теперь никто не сможет сбить их с пути и они пойдут прямиком к Ллуру. Ну что ж, он тоже должен питаться. Пусть накормят его рабами — это лучше, чем жертвовать Ганелоном!

При свете луны и стражники, и жертвы были хорошо видны. Ясно различался Матолч на своей лошади. Он был в том же плаще, что и в прошлый раз. Рядом послышалось учащенное дыхание. Ллорин еле сдерживался, чтобы не кинутся на оборотня. Он обернулся и прошептал мне:

— Не забудь, мы договорились — он мой!

Я кивнул в ответ.

Вдруг от дороги повеяло ледяным холодом — показалась Эйдери в своем неизменном капюшоне. Следом ехала Медея, и у меня снова вспыхнуло желание поцеловать ее.

Процессия скрылась в темноте, а в моем мозгу опять все перепуталось. Планы поменялись. Вернее, что-то Поменяло их. Возникла необходимость срочно что-то предпринять — я обязательно должен быть увидеть, как Ллур принимает жертву. Это был пробел в моей памяти, и, не заполнив его, я не мог двигаться дальше в борьбе с Советом. Безусловно, я должен изменить все планы. Интересно, сколько еще неожиданностей таится впереди? Итак, мне необходимо увидеть Шабаш! А может, этого хочет Ллур? И именно он толкает меня на это?

Я горячо зашептал в темноту:

— Ллорин, подожди меня здесь Мы должны быть уверены в том, что они вошли в Кэр Сайкир и начали Шабаш. Нельзя начинать нападение, пока нет уверенности. Ты согласен со мной? Тогда подожди.

Он пытался что-то возразить, но я ушел прежде, чем он успел заговорить. И вот я выскочил на дорогу и мягко, бесшумно побежал вслед за процессией наблюдать за Шабашем в Кэр Сайкире, или за Черной Мессой. Но мне все время казалось, что запах тела Медеи уже в метре от меня, я дышал им и задыхался от него, от своей страсти и ненависти одновременно!

— Ты умрешь первой! — мне показалось, я крикнул это ей вслед.

Огромные железные ворота Кэр Сайкира закрывались за последним из колонны. Внутри Кэра было абсолютно темно. Солдаты, рабы и члены Совета входили в эту тьму и пропадали в ней.

У меня в голове всплыла подсказка: надо пойти в обход стены. Видно, что-то из памяти Ганелона снова начало проявляться. Я послушно повиновался воспоминаниям, и это было крайне опасно, так как неизвестно, кто подсылал мне эти вспышки памяти! Я подошел вплотную к стене и начал лихорадочно шарить по ней руками, хотя не понимал, зачем это делаю. Но пальцы рук обладали свей памятью, и, к моему удивлению, они уверенно что-то нащупали.

Мои пальцы нашли какие-то камни в стене, привычно нажали, и стена сдвинулась. Я, оказывается, знал ключ — вот дверь и открылась. Передо мной была полная темнота. Она меня не остановила, я уверенно шагнул внутрь, словно не раз ходил здесь! Вот и давно знакомая лестница. Я как будто ждал ее появления. Я зашагал по ней, точно зная, что ничего плохого мне не грозит, и доверял своим ощущениям, вернее, своей неожиданно появившейся памяти! Мои ноги узнали путь, и я не споткнулся. Мне было даже интересно двигаться вслепую по этому странному и опасному месту, не зная, где я и зачем иду, доверяя интуиции выискивать верный путь. А дорожка моя поднималась все выше и выше!

Пришло ощущение, что Ллур где-то рядом! Его изголодавшееся сознание давило на мой мозг в узких пространствах этих стен еще сильнее! Все было гораздо отчетливее, чем раньше. Неожиданно что-то во мне ответило ему, что-то обрадовалось его зову, как давнему единомышленнику. Я удивился самому себе, но подавил эту несанкционированную внутреннюю жизнь.

Теперь мы с Ллуром не соединены этой давнишней связью. Мне она не нужна! Однако, хоть я и не считал себя больше его избранником, внутри у меня оставалось чувство радости при мысли о жертвах, которые вот-вот будут принесены! Я снова вспоминал, как они покорно шли друг за другом. Интересно, а что делает сейчас Совет, где Медея и помнят ли они меня?

Старая память заставила меня остановиться у стены с выступами. Мои руки нашли их и надавили…

Я стоял высоко над всеми, а передо мной была бездонная глубина.

Сам Кэр Сайкир напоминал могучий сад колонн, уходивших высоко в темноту, и в этой темноте, на самом верху еле заметно сиял свет. Он располагался очень высоко, и его источник был незаметен, но что-то, вернее моя память, подсказало, что это свет из Золотого Окна Ллура.

Великая вещь память! Окно Ллура. Через него совершали жертвоприношения. Мои глаза помнили его свет, хотя само окно оставалось неразличимым. Это существовало вечно — и Золотое Окно, и сам Ллур. И это были оригиналы. В других храмах, где тоже приносились жертвы, были копии Окна, но здесь оно было настоящим.

А в золотистом свечении, где-то там наверху, располагался голодный и злой Ллур. Он ждал свою жертву. Во мне опять проснулось нечто, ответившее этому золотистому свечению, и оно тоже признало, меня засияло еще ярче и залило светом весь храм.

При разгоравшемся свечении я увидел стоящий внизу Совет, малюсенькие фигурки, различимые только по цветам одежды: Матолч в зеленом, Эйдери в желтом, Медея в алом. За ними выстроилась стража.

Свет становился все ярче, и я увидел, что перед Советом находится черный помост, а на нем черная чаша. Над чашей висел большой желоб. И шел этот желоб до помоста, аж от самого освещенного окна! Мне стало абсолютно ясно, зачем и чаша, и желоб, и помост. И снова это чудовищное возбуждение, доводящее меня до дрожи. Пришлось прижаться головой к стене и подождать, пока возбуждение немного упадет. Ведь я уже снова был частью ЕГО, частью света, падающего из невидимого окна.

И опять, как наваждение, я услышал мягкий голос Медеи. Он доносился снизу, где она находилась с членами Совета. Голос был полон невинной чистоты, звенящий, почти прозрачный. Я забыл, зачем я пришел сюда, и все слушал и слушал пение ведьмы.

Ожидание становилось все напряженнее. Фигуры внизу неподвижно застыли, подняв головы, а свет разливался все ярче. Пение Медеи укутывало всех вокруг и почему-то навевало легкую печаль!

А Ллур наверху ждал своей жертвы, я чувствовал, что его голод не утолен.

Вдруг дикий и страшный крик раздался с высоты над нашими головами. Только один раз. На какой-то момент свет стал ярче, будто мигнул в ответ на крик. Песнь Медеи достигла высшей ноты и стихла. В желобе наметилось какое-то шевеление…

Все неотрывно смотрели на алтарь и на чашу.

Я только догадывался, что должно произойти, а члены Совета стояли в напряжении, одной сплоченной группой, точно зная, чего они ждут.

В чашу на алтаре начала капать кровь. Она медленно стекала по желобу. И я не мог отвести глаз от этого зрелища. Не помню, сколько раз кричали наверху, а в ответ столько же раз ярко вспыхивал свет. Вот я и увидел Шабаш, а кровь все текла и текла по желобу в большую чашу на алтаре. Но я был не просто наблюдателем, я раздвоился. Часть меня находилась с Ллуром, в его Золотом Окне, дрожа в ожидании очередной жертвы, а другая половина стояла с членами Совета, деля их радость соучастия. Я был рядом со своими врагами и своей Медеей.

Я очнулся от наваждения. Что меня спасло — не знаю. Слишком долго я был не с моими лесными жителями, а на Шабаше. Какой-то внутренний голос, дал сигнал мозгу, что опасно проводить здесь столько времени, сейчас я должен находиться в другом месте. Неизвестно чем бы все закончилось, если бы я продолжал наслаждаться жертвами, приносимыми не мне.

Мозг возвращался к окружающей действительности, но он делал это очень медленно. С огромным трудом оторвал я себя от созерцания Золотого Окна. И вот я снова стоял в темноте, голова кружилась, но я был в своем теле, правда, неизвестно, Бонда или Ганелона, но в теле, а не в мыслях Ллура. Опасное это было занятие даже приближаться к нему. Матолч, Эйдери и Медея стояли на своих местах, они были полностью поглощены мероприятием и ни о чем больше не думали. А мне следовало поторапливаться, если я все-таки хотел идти в атаку на замок и потом стать хозяином Темного мира!

Я отправился в обратную дорогу, так же полагаясь на свои ноги. Они не подвели на пути сюда, значит, не должны были подвести и на обратном. Вниз по лестнице и сквозь невидимую дверь я вышел на дорогу, ведущую к замку Совета. Все это время я продолжал давить в себе экстаз, восторг от увиденного зрелища. Перед глазами был свет Окна и кровь, текущая по желобу, а в ушах стояла песня Медеи, громче и громче звучавшая в такт моим шагам.

Когда я вернулся к Ллорину, он чуть не задохнулся от возмущения. Еще когда я бежал к нему по дороге, невидимые воины с явным облегчением заворочались — чувствовалось, я вернулся очень вовремя. Еще чуть-чуть и они бы могли, не дожидаясь меня, броситься на штурм замка.

— Давай сигнал! — крикнул я Ллорину. — Вперед!

Над долиной раздался звонкий сигнал рожка. Он окончательно вернул меня к действительности и заставил действовать активнее.

Я почувствовал почти тот же экстаз, который только что испытывал, находясь в замке на Шабаше! Мне удалось различить свой собственный крик в реве толпы, идущей в атаку на замок. И даже удалось какое-то время вести их вперед!

Оглушительно загрохотали выстрелы, и голосов уже не было слышно, а взрывы гранат ярко осветили замок. До нас донеслись нестройные крики солдат Совета, и по их разрозненности было понятно: они в растерянности.

Ганелон знал, что они быстро оправятся. Матолч очень хорошо тренировал солдат, да и сам он был прекрасный боец. Вдобавок они были вооружены крайне опасным для лесных жителей оружием.

Что ж, скоро прольется немало крови и с той и с другой стороны — когда солдаты придут в себя и начнется серьезная схватка.

Но меня ждали более важные дела, чем стоять и смотреть на их драку. Пора было заниматься своими делами. Взрывы гранат проделали в стене отверстия достаточные для того, чтобы пробраться вовнутрь замка, что я и сделал. Ясно слышались звуки пролетающих мимо пуль, но я был уверен, что нахожусь в безопасности. Ведь со мной сегодня были Нории. А жизнь, взятую у них, не сможет прервать никто посторонний.

Моей целью было найти Гэста Райни, который, возможно, сидел в одной из башен замка, а может, был в забытьи или наблюдал за схваткой. Я надеялся, что он не знал о моих усиленных поисках встречи с ним и что я уже совсем рядом.

Мне удалось проскочить в ворота замка, не обратив на себя внимания суетившихся стражников. Моя одежда не была похожа на зеленое тряпье повстанцев, поэтому меня никто не мог принять за атакующего, а в лицо меня знали не все, да и еще было темновато.

Широкими скачками я помчался по лестнице наверх, где должен был находиться тот, кого я искал!

12. Арфа Сатаны

Странные ощущения! Замок Совета! Пока я прислушивался к своим ногам, то был уверен, куда мне надо идти. Я и помнил и не помнил эти стены одновременно. Мне стало ясно, что этот туман добавляла все еще существующая память Бонда. Пока я шел быстро, мне ничто не угрожало. Ноги сами помнили дорогу. Но как только я начинал сомневаться и мой мозг пытался контролировать ситуацию, я начинал теряться. Пока же я ни о чем не думал — все было прекрасно, и я уверенно приближался к своей цели.

Эти коридоры, вроде бы знакомые залы, мозаика стен добавляли больше и больше к моим знаниям. Хотя второй человек, сидевший во мне, не переставая удивлялся чудесному окружению. Видя некоторые фигуры и скульптуры, Бонд с радостью отмечал, что нечто подобное было создано и на Земле, только прообразы считались мифическими созданиями. Люди с туловищем коня не так уж редки в Темном мире, а на Земле — предмет мифов.

Согласитесь, что мозг, состоящий из таких составляющих, являлся источником силы, хотя иногда и подводил меня. Сейчас было самым важным добраться до места, найти Гэста Райни и сделать это, пока он был в пределах досягаемости. Пока Нории и Фрейдис были на моей стороне!

Память Ганелона говорила мне, что Гэст Райни находился в самой высокой башне замка. Там же было все что мне нужно, — Маска и Жезл, но самое главное сокровище, оружие против Ллура, лежало где-то глубоко в закутках памяти Райни!

Мне обязательно нужно добыть все это, для этого я и затеял приступ замка и вообще всю эту возню. Наверное, будут какие-то сложности на пути к цели. Не могли люди типа меня и Матолча оставить все без охраны, даже в присутствии самого Райни, ведь эти вещи означали гибель Совета и их собственную гибель тоже.

Даже я, Ганелон, имел какой-то предмет, спрятанный в этой сокровищнице. По закону Темного мира те, кто занимается черной магией, сначала должны сделать предмет, который приведет к их гибели. Все имели такой предмет, но никто не имел к ним доступа. Память Бонда тут же провела аналогию со сказками и преданиями про земных колдунов. Практически все колдуны и ведьмы имели предмет, который мог их погубить, а силы добра всячески пытались раздобыть его, чтобы положить конец злодействам! Обычный баланс добра и зла. Везде должно быть равновесие, количество отрицательного должно равняться количеству положительного! Мы, члены Совета, не могли захватить такого могущества и власти, не создав определенной управы на нас! И уже наша забота была спрятать все это получше, чтобы оттянуть собственную смерть и превратить свое существование в подобие бессмертия.

Не все члены Совета знали, в чем заключается мой секрет. А вот мне были известны их тайны! Я знал тайну Медеи и почти знал Эйдери. За Матолча я не волновался — справиться с ним у меня хватит собственных сил. Гэст Райни меня вообще не интересовал. Да он и не полезет в драку.

Я опять забыл про Ллура. Или это он играл со мной!

Какой-то меч, а может быть не меч, но что-то непременно есть! Короче, мне нужно было найти это нечто, научиться им пользоваться и обрушиться с этим нечто на Ллура да еще желательно победить его. Тут была серьезная опасность. Учитывая сверхмогущество Ллура, оружие против него будет таким же мощным, а значит, сложно управляемым и очень опасным. Даже приближение к нему могло оказаться фатальным. Хотя все это были только догадки. Все равно это должно быть сделано, а значит, без толку рассуждать про опасности и прочую дребедень!

Я забирался все выше и выше.

Уже совсем не было слышно звуков битвы, криков и стонов умирающих солдат Совета и их врагов — лесных жителей. Очень важно, чтобы никто из повстанцев не попал в плен или как-то иначе сообщил членам Совета о том, что я нахожусь вместе с зелеными. Я предупредил об этом Ллорина, и он следил за ситуацией, хотя ему было невтерпеж кинуться вперед и схватиться с Матолчем. Оставался только один человек, который мог известить Медею, но я очень надеялся, что он не сделал этого.

Я оказался прав — он никого не известил. Все стало понятно, когда я вошел внутрь очень красивой комнаты, покрытой слоновой костью.

В этой башне не было окон или они были хорошо замаскированы.

Старый человек, он сидел, откинувшись на подушках своего кресла. Он был весь белый — волосы, борода, одежда. Руки выдавали преклонный возраст — почти прозрачные от старости, они безжизненно лежали на коленях. Его глаза были открыты, но они смотрели внутрь, а я так и остался незамеченным. Тот, от которого зависела моя судьба, самый старый из Совета, сейчас походил на огарок свечи, догоревший до самого конца.

Всегда в особо ответственные моменты ко мне возвращалась память Ганелона. Ведь они были знакомы с давних пор, хотя и тогда уже Гэст Райни был стар, но не так, конечно как сейчас. Время еще больше отразилось на нем, огонь его жизни едва горел и вот-вот готов был погаснуть. Скоро от него останется лишь кучка пепла, жизнь покинет его, а сам он затихнет.

Он по-прежнему не видел меня, находясь далеко от того места, где пребывало его тело. Его мысль часто покидала тело и путешествовала в других мирах.

Мои попытки заговорить не увенчались успехом.

Саму башню разделяла стена, проходившая прямо по центру. Абсолютно гладкая на ощупь, сделанная из той же слоновой кости. Память Ганелона подсказывала мне, что надо делать. Проведя ладонями в определенной последовательности по гладкой поверхности, я добился результатов. Я вошел в появившееся отверстие. Страха не было, одна уверенность в своих действиях.

За стеной я увидел священные предметы членов Совета.

Интересные ощущения я испытал, глядя на эти вещи. Моя двойная память помогла сохранить ясность восприятия. Бинокль, линзы которого горели тусклым светом, стоял на полке, вырубленной прямо в стене. Когда я был Ганелоном, я не задумывался над принципом действия этих предметов. Но, овладев знаниями Бонда, я стал понимать, что бинокль убивает, концентрируя энергию. Вот этот забавный черный аппарат тоже убивал. В данном случае человек погибал из-за того, что прибор мгновенно менял силу тяжести. Человека просто расплющивало в лепешку.

Но все это я просто отмечал боковым зрением. Мне не нужны были эти вещи. Я спокойно искал то, что меня интересовало. Пока что мне ничего не угрожало: никто не смел сюда заходить, а постоянный хозяин еще не проснулся. Члены Совета тут никогда не бывали и даже не знали, где находится эта комната, а рабы или стражники даже и думать не могли, чтобы войти в покои Гэста Райни.

Мой взгляд остановился на мече, но это было не то… на арфе…

Вот я и узнал эту арфу!

Память Бонда подсказала мне массу легенд про арфу Орфея, которая могла возвращать мертвых из ада. Люди не могли играть на ней. Ганелон пока тоже был еще не совсем готов к этому.

А вот еще одна нужная мне вещица! Я снял с полки цилиндрический корпус. С трудом открыв его, я понял, что нашел Жезл Власти. Говоря земным языком, эта штука концентрировала энергию планеты, которую можно было расходовать по своему усмотрению. Существовало много разновидностей таких жезлов, но лежащий в этой комнате был самым мощным, не имеющим никаких ограничений. Я знал, что он был очень опасен в обращении.

Ага, вот и она! Я помнил, что Маска должна помочь мне против Эйдери. Это была изогнутая прозрачная пластинка, очень маленькая, как маска домино, защищавшая только глаза. Вероятно, так и было задумано, Ну что ж, увидим!

Я продолжал искать, но не мог обнаружить меча Ллура.

Мне следовало поторапливаться. До меня донесся шум сражения, пока еще очень тихо, но это говорило о том, что бой идет. Значит, скоро мне предстоит неизбежная встреча с членами Совета. Ну что же, теперь я могу бороться с ними и победить. Но у меня еще не было оружия против Ллура. Надо быстрее искать!

Я внимательно смотрел на седую голову Гэста Райни. Конечно, он был уважаемым человеком и стоял на страже сокровищницы Совета, но он вряд ли стал бы перечить Ганелону. Он то уж знал, кто такой Ганелон и что он имеет право входить в эту башню. Старец по-прежнему сидел неподвижно. Мне предстояло вернуть его к действительности, но как? Здесь нельзя ошибаться, ведь он мог просто умереть, оставив меня в дураках и не рассказав ничего.

Кажется, я кое-что придумал!

Вернувшись в сокровищницу, я снял с полки арфу, вынес ее и поставил перед стариком. Но в его голубых, почти бесцветных глазах ничего не изменилось.

Скорее всего, именно эта арфа и была у Орфея, а может быть, не эта, но очень похожая. Масса легенд сложена про нее. А может быть, это были разные арфы, про которые говорилось в легендах разных народов? Ведь похожих легенд было много и у англичан, и у датчан, и у многих других.

Какой же смысл несли эти мистические сказки? Что кроме эмоциональной силы музыки имели они в виду? Ага! Иерихон! Там тоже участвовал звук! Уже ближе.

В Темном мире про арфу также ходили легенды. Что-то похожее на земные сказки, но, конечно, с местным колоритом. Орфея заменили на Дьявола и прочую чертовщину. Хотя, быть может, замена была правильной.

Эту арфу создавали ученые люди. Они явно были знакомы с акустикой и многими другими законами физики. Арфа была прибором. Вибрации совпадали с биоизлучениями мозга, гипнотизируя человека, воздействуя на структуру серого вещества. Мозг — это тоже машина, а любую машину можно регулировать и контролировать. Вот этот прибор — арфа — и находил ключи к мозгу человека и сковывал его. Удачная находка! И никакой пальбы, взрывов, штурмов.

Бряцание мечей, выстрелы и крики дерущихся стали еще громче, но Гэст Райни не слышал этих звуков. Интересно, где он сейчас блуждал в своих мыслях?

Как-то сами по себе мои пальцы дотронулись до струн арфы, сначала очень неумело, но потом все увереннее и увереннее. Память Ганелона возвращалась, и вот уже мелодия неслась по башне из слоновой кости. Какой тип памяти имел Ганелон, я не знаю, но его пальцы и ноги точно имели отдельные ячейки памяти. Ноги сами привели меня сюда, а пальцы вспомнили все нужные ноты без помощи разума! С помощью чудесной арфы я все глубже проникал в тайны мозга Гэста Райни.

Это был целый оркестр, удивительной музыке арфы вторила музыка души Гэста Райни. Разные ноты звучали в этой композиции, сначала спокойные и медленные, но постепенно стали доноситься нотки тревоги. Затем послышалась тяжелая, неземная музыка. И снова нейтральная, веселая мелодия отразилась от сводов башни.

Со стула послышалось шуршание. Это Гэст Райни попытался привстать. Он увидел меня, и его глаза смотрели осмысленно.

А я вдруг увидел, как огонь жизни погас в древнем, дряхлом теле. Он уже потерял всякий контакт с жизнью.

Сообразив, что он умирает и я тревожу долгую спокойную агонию, я все же продолжал играть.

Мне показалось, что еще одно дуновение ветерка, и огонь жизни совсем погаснет в дряхлом теле. Правда, тело старца было и так уже мертво, а последняя искра жизни угасала в его мозгу. Но могучие волшебные заклинания арфы раздули гаснущие искры жизни Райни.

Легенда про мертвую Эвридику в царстве Плутона повторялась в варианте Темного мира. И вот уже я, а не Орфей вырвал душу Гэста Райни из царства мертвых.

Арфа творила чудеса. Она тянула его обратно к жизни. Как только мозг начинал умирать, она подбирала ключи именно к мозгу. И вот уже искорка загорелась поярче, потом еще ярче. Все громче пела арфа, не давая ей угаснуть. Арфа соткала целый кокон, в который спрятала Гэста Райни, и охраняла его, не подпуская смерть близко.

Вот уже и глаза его поменяли цвет. В них добавилось жизни, и они стали немного голубей. Он сдался мне. Это была тяжелая схватка со смертью или с тем, кто руководил жизнью Гэста Райни. Ему легче было вернуться обратно к жизни и позволить мне расспросить его, чем бороться с поющими струнами, которые крепко опутали паутиной его душу и уже никуда не отпускали.

Первые слова седого старика.

— Здравствуй, Ганелон, — сказал он. — Да, я все понял. Я сдаюсь. Ну что же, спрашивай о том, что тебе интересно. Ну а потом уж я умру, ведь тебе я уже буду не нужен, а я не хочу жить в дни, которые должны наступить. Не волнуйся, ты будешь жить, Ганелон, но потом все же умрешь тоже. Прости, но так предсказано, и это будущее.

Гэст Райни прислушался, он явно приходил в себя. Я прислушался тоже. Шум битвы продолжал усиливаться, но у нас еще было время.

13. Война — кровавая война

Неожиданно мне стало жалко его. Старец всегда был для нас всех чем-то недосягаемым, чем-то великим. И вот передо мной сидит жалкий, полуживой старик. Мне на какое-то мгновение стало даже стыдно, что я помешал ему, вторгся в его спокойный мир. В моей памяти Гэст Райни казался высоким, большим человеком, а в действительности он был совершенно другим. Он оказался больше человеком, нежели божеством. Хотя, когда я был маленьким, в этом седом старике было больше жизни, тепла и человечности.

Я еще острее почувствовал вину за то, что потревожил его.

— Прости меня, учитель! — прошептал я.

Где-то в глубине его бесцветных глаз что-то дрогнуло.

— Почему ты называешь меня учителем? — спросил он. — Ведь ты же, Ганелон? Насколько я помню, уже очень давно ты никого не ставил выше себя.

Да, я сломил старика. Но велика ли была моя побед и насколько она пригодится мне в дальнейшем? Не велика заслуга одолеть старика. Важно было что-то извлечь из этой победы.

— Слушай меня, пока я еще могу говорить, — спокойно проговорил Гэст Райни. — То, что я скажу, перевернет тебя, но это так. Мы с тобой ближе всех друг к другу. И я, и ты — люди, Ганелон, а не мутанты. С моего разрешения весь Темный мир пользуется моими знаниями, отчасти выдавая их за волшебство.

На какое-то мгновение он затих.

— Уже давным-давно я удаляюсь в своих мыслях прочь отсюда, — спокойно продолжал он. — Когда я пробуждался, я давал ответы на вопросы, которые знал. Но все это я делал не раздумывая, мне было совершенно все равно, что будет с Темным миром или одним из его представителей.

Меня сковало оцепенение, и я не мог сказать ни слова в ответ. Да, опять я причинил зло, на этот раз Гэсту Райни.

Он же внимательно смотрел на меня своими голубоватыми глазами.

— Я понял, что это никого не интересует. Но помни, Ганелон, что мы с тобой люди, а не эта местная чертовщина. Хотя я о скольком жалею! Сначала я учил тебя, как руководить Советом, а потом, сам же дал совет, когда Медея со своей компанией вернули тебя с Земли.

— Ведь ты хотел, чтобы они меня убили? — спросил я, хотя и заранее знал ответ.

Гэст Райни согласно кивнул головой.

— Ты знаешь, Ганелон, они были перепуганы. Матолч и Эйдери быстро согласились и заставили согласиться Медею. Она дольше всех сопротивлялась. С ней разговаривал Матолч, сказав, что ты стал очень опасен, вернувшись с Земли. Они попросили меня заглянуть в будущее и принять решение! Ну вот я и посмотрел. А потом рассказал им, что я видел, путешествуя мыслью по времени.

— А что же дальше?

— Совета больше нет — сказал Гэст Райни. — Ты ведь жив! Матолч лежит мертвый, Медее и Эйдери тоже недолго жить. Когда ты отправился в мир Земли, ты был Ганелоном, а потом они притащили тебя обратно, но уже совсем другим. Произошло наложение памяти Бонда на память Ганелона. Земные знания в Темном мире — это страшное оружие, конечно, Медея этого не знала, ей не следовало бы забирать тебя с Земли. Но ею руководила любовь!

— Она спокойно везла меня на убийство! — возразил я.

— Ты не знаешь всего, чтобы верно судить. Все не так просто, как тебе кажется. За жертвой пришел бы Ллур, а ты ему посвящен, поэтому тебя бы никто не тронул, — сказал старик мне в ответ.

Опять в моей душе поднялись сомнения. Мне хотелось в это верить, но я сам ехал в этом дурацком плаще, в котором приносят в жертву! А Медея ехала рядом. Ну хорошо, она бы еще могла как-то оправдаться, но Матолч и Эйдери все знали и были готовы к моей смерти!

— Я подумаю насчет Медеи, но Матолча можно уже считать мертвым, он многое задолжал лесным жителям! А Эйдери я убью сам, она не должна выжить. Я тут нашел кое-что. — С этими словами я показал Райни Маску. — Это годится на что-то?

Он кивнул утвердительно. Так, значит, моя память правильно работает и Гэст Райни прав — это очень сильное оружие.

— Учитель, но как быть с Ллуром? Я не помню, что делать, хоть у меня и две памяти! Ганелон был посвящен ему, — сказал я. — Но я совсем не хочу быть ему посвященным. Значит ли это, что моя память, вернее одна из них, ошибается? Память Бонда говорит мне о том, что Ллур не бог. Ответь мне, это очень важно!

Гэст Райни поправил дряхлой рукой свои седины. Я знал, что это проявление высшей степени волнения. Но его глаза оставались совершенно спокойными. Неожиданно он улыбнулся.

— Я не ожидал, что ты можешь это знать! Видно, мне и правда пора на вечный покой. В таком случае я расскажу тебе то, отчего твои планы во многом изменятся. Этого не знает никто в Темном мире. Скажем так — почти никто. Все очень просто — ты не первый человек, который пришел сюда. Скажем проще — первым был я.

Нужно ли говорить, что я был удивлен? Я продолжал его слушать, затаив дыхание!

— Вся разница между нами в том, что ты местный, родился в Темном мире. А я нет. Я родом с Земли. Я знаю, что обречен быть здесь до конца своих дней. У меня прошли все сроки возврата обратно. Да и к чему? Здесь я могу жить сколь угодно долго, хотя уже устал да и не вижу пользы. Так что здравствуй, земляк! Это я говорю Бонду, который еще есть в тебе. Я родом из Южной Англии и знал там многих знатных особ и даже королей! Я жил в своем поместье, наслаждаясь нормальной природой, обычным, английским, тускловатым солнцем, нормальной луной! Я купался в море и получал от этого огромную радость! А во всем виновата наука, ну и, конечно, женщина. Женщина из Темного мира, по имени Вивиан.

— Так ты родом с Земли? — только и смог произнести я.

— Давно это все было в Темном мире, я все дряхлею, старею, хотя уже казалось бы некуда. Мне тут нет равных по знаниям. И мне тут очень грустно, Ганелон. Я отдал бы всю свою мудрость, чтобы хоть раз пробежаться английским лесом или вдохнуть настоящий морской ветер. Но это только мечты! Я никогда не мог вернуться. По земному летоисчислению я должен уже много раз умереть и смешаться с землей. И я нашел выход — я бываю там в своих мечтах.

Я увидел, как его глаза засветились радостью. Они жили. Жили мечтами.

— Вот только ради этого я и живу! В своих мечтах я путешествую по Англии, плаваю по речкам и бегаю по лужайкам. А все считают, что я занят высшими делами Совета! Я бы не задумываясь отдал весь этот Совет с его Ллуром в придачу за один настоящий крик перепела! Ты прав, что разбудил меня ото сна. Мне уже мало этих мечтаний!

Ради этих мечтаний, а также ради старой доброй Англии, которую я сохранил в своем сердце, ради ее морей и лесов я помогу тебе, Ганелон. Теперь я точно знаю, что твоя жизнь дорога мне, хоть ты и дитя Темного мира, но для меня здесь нет человека ближе тебя. Мне сейчас стыдно, что отдал тебя на смерть этим уродцам! Я исправлю свои ошибки. Не будет такого, чтобы эти чудовища взяли верх над человеком, пусть недолго, но побывавшим на Земле. Ты понял, что я тебе сказал? Ллур не бог! Обыкновенное чудовище. Не бойся его, он простое чучело! Его можно убить.

— А где же мне раздобыть меч, которым можно убить его?

— Забудь эти детские сказки! Послушай, что я тебе расскажу. Относись ко всем этим ллурам, матолчам и прочим очень просто. Без всякой мистики. Они специально окутали себя легендами, в этом и состоит их сила — в обычной мистике и гипнозе! На самом деле это обычные выродки, мутанты, с серьезными отклонениями развития. Вспомни живые деревья! Типичный пример! Естественный отбор на Земле выкинул бы их из жизни, а тут другие условия жизни, и они существуют. Ллур был самой первой мутацией. От него и пошли разные линии развития. Могли развиваться уродцы или бегающие деревья, но был путь развития для нормальных людей. Все совмещалось в Темном мире, здесь выживало то, что не могло выжить на Земле.

Не отвлекайся и запоминай все, что я скажу. Когда-то после рождения Ллур был нормальным. Конечно, что-то отличало его от других, но внешне он был как все. Неизвестно, что повлияло на его дальнейшее развитие. Похоже, что радиация или нечто подобное. Но свои особые дарования Ллур направил исключительно на злые дела. Поступи он иначе, смог бы сильно продвинуть науку, используя свои нестандартные данные. Но в Темном мире он был обречен на темные дела. Так он и расцвел, этот гений зла, опутанный собственными легендами, очень мудрый и хитрый.

Я давно разгадал его трюки, но мне уже было все равно, я не видел смысла что-либо предпринимать. В Кэр Ллуре скрыты механизмы, вернее, заложены какие-то радиоактивные вещества, испускающие определенное излучение, необходимое для существования Ллура. Вся эта радиация вызывает мутации у жителей Темного мира, вроде известных тебе членов Совета и прочих живых деревьев.

Сначала надо убить Ллура, потом разобраться с радиацией. При нормальном уровне радиации и в этом мире мутации снизятся до нормы. Вот и вся загадка Темного мира. Это будет обычная, нормальная планета.

— Говори дальше, я слушаю тебя, учитель.

— Раздобудь меч под названием Ллур. Жизнь Ллура связана с этим мечом неразрывно. Я не знаю многих деталей, но это сейчас и не важно, важно, что Ллур перестал быть человеком. И частично состоит из механизмов, а частично из энергии. Там много чего еще намешано, но это основное. Так вот, его контакт с Темным миром и есть этот меч. Это его пуповина, его живая нить.

— Где же его мне раздобыть?

— Все просто! Иди в Кэр Ллур, — ответил Гэст Райни. — Помнишь алтарь? Разобьешь стекло у алтаря, там ты и найдешь меч.

— Я все помню, учитель и все сделаю, как ты говоришь мне!

— Вставай на колени, Ганелон!

Я моментально встал перед ним на колени, и он прочел какое-то длинное заклинание.

— Удивляюсь себе! — прошептал он себе под нос. — Все очень странно. А особенно странно, что я посылаю на битву человека, и эту картину я уже не раз видел в своих снах и мечтах. Быть посему!

Он еще что-то бормотал, но мне было не разобрать слов, а может, он говорил на каком-то незнакомом языке.

— Ну что же, ради того мальчугана, который бегал по английским лужайкам! — уже более слышно прошептал старик.

Похоже, это было последнее, что сделал в жизни великий старик. Во всяком случае, большего он не мог сделать для меня. Плохо, что я остался один на один со всей шайкой мутантов.

Я задумался: кто же я сейчас, после разговоров с Гэстом Райни, — Ганелон или Бонд? Тиран или землянин? Теперь я действительно остался один на один с собой. Ладно, потом разберусь с деталями, а пока надо заняться порученными делами.

С такими мыслями я выбежал во двор, оставив наверху в башне тело первого из землян на этой планете.

Во дворе заканчивался бой. Лесные жители перебили почти всех солдат Совета, а оставшихся в живых окружили и прижали к стене. Но и они должны, быть вот-вот уничтожены — силы были явно неравны.

Пора было заканчивать с ними, нам нельзя было терять времени. Из толпы сражающихся подбежал Ллорин. Он пытался улыбаться изуродованным ртом.

— Ну что, Бонд? Мы победили их? Не так ли? Мы победили их?

— Понимаешь, мы потеряли слишком много времени. Заканчивайте с ними быстрее, с этими уродами, и вперед дальше! Этих собак надо перебить как можно быстрее, иначе все пойдет насмарку.

У кого-то я забрал оружие и бросился в гущу боя! Моя сила передалась мечу, я чувствовал, как он льнет к моей руке.

Повстанцы расступились передо мной. Рядом обрадованно смеялся Ллорин.

Передо мной стоял стражник, молодой, вероятно, сильный человек, с абсолютно пустыми глазами и ничего не выражающим лицом. Оружием он владел изумительно, чувствовалась школа! Я несколько раз увернулся от его ударов, а потом ударил его мечом в шею. Мне не удалось увернуться от струи крови, окатившей меня с ног до головы.

Рядом я видел все еще ухмыляющееся лицо Ллорина, который добивал другого солдата, и закричал ему:

— Всех убивать, пленных не брать, и побыстрее, у нас мало времени!

Меня охватила жажда убийства. Врубаясь в центр битвы, я рубил мечом налево и направо. Почему-то я ненавидел этих людей и вкладывал всю свою ненависть в свои удары. У них были одинаковое выражение лиц, вернее, его не было, и я ненавидел их за это еще больше. Я перестал воспринимать все, кроме боя, охваченный жаждой убийства людей, которых никогда не видел!

Наверное, на какое-то время я стал хищником, жаждущим крови и ничего больше.

Передо опять мной возник Ллорин. Он что-то мне говорил, но я его не слышал. Тогда он взял меня за плечи и стал трясти. Я огляделся вокруг. Ни одного стражника не осталось в живых. Вокруг валялись одни трупы. В пылу битвы мы перебили всех солдат. Лесные жители вытирали пот со лбов. Бой был окончен.

— Послушай, Ллорин, как ты думаешь, кто-то мог предупредить Совет? Хотелось бы сделать им сюрприз.

— Не могу точно сказать, Бонд. Не уверен. Надеюсь, что нет, но ведь тут столько потайных ходов! Может, кто-то и проскользнул мимо нас.

— Очень жаль, — сказал я. — Плохо, что у нас мало людей и мы не можем окружить весь замок.

— Да брось ты волноваться, Бонд! — заспорил Ллорин. — Какая разница. Дело почти сделано. Мы перебьем весь Совет, как перебили их стражников. И какая разница, успели их предупредить или нет!

— Собирай всех и вперед, в Кэр Ллур, — сказал я, внимательно наблюдая, как он среагирует на эти слова.

В его глазах промелькнул испуг! Ллорин опустил глаза и задумался. Ему явно не хотелось идти туда.

— Послушай, Ганелон. А зачем нам тащиться в Кэр Ллур? Объясни мне, пожалуйста!

— Чтобы убить Ллура.

Ллорин смотрел на меня в изумлении. Он, как и Все, был рабом легенд об этом чудовище и боялся даже его имени. Гэст Райни был прав. Главное — развеять эти легенды, искоренить суеверие. Но, вероятно, глядя на меня, он увидел мою решимость и немного успокоился.

— Ты хочешь убить Ллура? А как?

Я посмотрел в его глаза спокойно и уверенно.

— Я был у Гэста Райни. Теперь я знаю все! Не беспокойся, тут нет ничего страшного.

Вокруг нас собирались повстанцы, и они прислушивались к разговору. Я чувствовал, что что-то происходит в душе у Ллорина.

— А почему ты решил идти к Гэсту Райни? Ведь мы не говорили об этом. Только подумать! Как можно убить Ллура?

Постепенно он пришел в себя, начал руководить повстанцами, раздавать приказы, расставляя людей по местам. Все пришло в движение, люди привели себя в порядок после боя и начали строиться в колонны. Еще несколько минут, и наша армия была готова к походу. У лесных жителей тоже было неплохо с воинской дисциплиной. И вот мы уже на дороге, которая уводила нас от крови, трупов, хотя неизвестно, куда и к каким изменениям она нас приведет.

Мне хотелось попрощаться с Гэстом Райни, но все, что я мог, — это приподняться в седле и оглянуться на башню. Прощай, учитель. Мне жаль, что я убил тебя, но ты сам этого хотел. Я постараюсь сделать все, как ты сказал;

После этого я опустился в седло и пришпорил коня. Все, надо продолжать жить дальше, впереди столько сложностей. А пока — быстрее в Кэр Ллур, надо добраться туда пораньше, хотя все равно раньше утра мы там не будем.

— Ллорин, подтяни колонну, пусть не отстают!

Пока мы скакали, у меня было время подумать про грядущие дела. Итак, сначала разобраться с предателями — Медеей, Эйдери, Матолчем! Я так и не мог спокойно думать о них, настолько меня задела их измена. Какие негодяи! Сидели со мной вместе за столом, а потом так же спокойно потащили меня на бойню! И Медея тоже. Ах, она дольше других сопротивлялась! Ну хорошо, она проживет дольше остальных, Вот как справедливо я придумал! Я могу даже оставить ее жить, но только моей рабыней! Очень остроумно!

После смерти Гэста Райни я мог командовать Советом! Официально я и так был его председателем. Я вспомнил о своих сентиментальных слабостях в башне у Гэста Райни. Теперь, когда полностью ожил Ганелон, мне стало стыдно за них. На какой-то момент я позволил себе стать уязвимым: сочувствие ослабляет и лишает сил.

Теперь все прошло, больше никаких слез. У меня было все, что было нужно для исполнения задуманного. Жезл и Маска уже находились у меня, как найти меч Ллур я тоже знал. Еще немного, и Ганелон будет правителем Темного мира.

Интересно, а куда мог подеваться Бонд? Все-таки почти родственник. Когда эти предатели протащили меня сквозь огонь, сквозь ворота времени обратно в Темный мир, то для равновесия Бонд должен был вернуться на Землю. Интересно, что он там делает? Ищет дорогу обратно или поднимает восстание землян против кого-нибудь? Ну и ладно. Вернуть его сюда может только Фрейдис, без нее это нереально. А с Фрейдис у меня был договор, и я не думаю, что ей потребуется его нарушать.

Пусть он живет на Земле. Там много таких, как он, они собьются в стаю и будут счастливы. Ведь, чтобы нас поменять местами, нужно мое согласие, не так ли? Даже Фрейдис не будет идти против того, кто убьет Ллура. Ей важнее освободиться от этого чудовища. Итак, все опять сходилось на одной задаче. Чтобы двигаться дальше и обрести полную безопасность, нужно убить Ллура!

Значит, сначала Ллур, потом остальные члены Совета, а уж потом можно объявить всем, кто я такой, и что про Эдварда Бонда лучше забыть, а поклоняться Ганелону. Иначе тоже смерть. Дисциплина и полное послушание в обмен на возможность жить, преклоняясь мне. Эдварда Бонда больше нет и воспоминаний его тоже…

14. Огонь жизни

До Кэр Ллура было еще далеко, когда на горизонте показалась огромная туча. Суеверный народ тут же начал шептаться, не зная, как истолковать этот знак. Я тоже не знал, что это значит, но меня это не сильно волновало.

Наши тени бежали вперед, и лошади давили их своими копытами.

Я пытался выйти в астрал и посмотреть, что творится с членами Совета, но то ли мне это не совсем удалось, то ли ничего серьезного в их головах не происходило.

Кэр Ллур был достаточно странен. Никакой определенной геометрической формы, все в совершенно мрачных тонах. Хотя это было только видимое отсутствие формы, а на самом деле все его части гармонично взаимодействовали, и мне предстояло открыть тайну этой геометрии.

Перед входом стояли две огромные колонны. Собственно, это и был вход, никогда и никем не охраняемый. Между колоннами виднелась чуть заметная пленка, переливающаяся цветами радуги, почти прозрачная. Она подрагивала на ветру, как легкая занавеска, и перекрывала все пространство между колоннами. Сквозь нее просвечивал сам темный Кэр, то ли здание, то ли гора. Когда все это было сделано и кем, уже никто и не помнил, да и думать об это никому не хотелось — настолько мрачным выглядело это место. Это был совокупный образ страха в Темном мире, и говорили про него только шепотом и только по необходимости.

Я оглядел свою гвардию: зрелище было жалкое! На лицах бойцов написан откровенный страх. Придется каким-то образом приводить их в чувство. Я подозвал Ллорина, и он отдал несколько приказов, после чего ряды бойцов выровнялись и немного постройнели.

Тогда я стал оглядываться вокруг.

— Пойми нас, Бонд! — сказал Ллорин. — Никогда никто из нас не приближался так близко к Кэр Ллуру. Я даже не слышал от кого-то из стариков об этом. Только члены Совета могли это делать. Ты знаешь, я боюсь, что лесные жители больше не пойдут за мной. Принимай командование сам, возможно, они пойдут за тобой.

Интересно, как далеко они готовы идти? Пока я раздумывал, Ллорин показал мне на холмы. Я приподнялся в седле, пытаясь разглядеть, куда он указывал. А указывал он на юг, там стояла группа всадников, с полным вооружением и в доспехах, сверкающих в утренних лучах.

— Ну что ж, значит, кто-то все-таки пробрался к ним и предупредил, — сказал я. Настроение немного ухудшилось.

Ллорину было все равно, и он всем своим видом это демонстрировал.

— Что ты переживаешь, Бонд? Их всего несколько человек.

— Они могут задержать нас! Ллорин, их нужно остановить. Если там будут члены Совета — убей их всех. Никого не должно остаться в живых. Никто не должен попасть в Ллур, пока я не разберусь там.

— А сколько тебе нужно времени и что ты собираешься делать?

— Не могу точно ответить. Просто не знаю. Мне нужно время. Я никогда раньше не сражался с Ллуром и не могу сказать, сколько нужно времени, чтобы его убить!

— Ты собираешь идти один? Ты уверен? Это дело не для одного человека, — в ужасе произнес Ллорин. — Тебе было бы легче, если бы мы были рядом с тобой.

— Спасибо, Ллорин. Но я знаю оружие против него, а без оружия борьба с ним бессмысленна. Ты лучше поможешь, если задержишь стражников, — сказал я. — Я очень рассчитываю, что ты удержишь этих негодяев и дашь мне время убить Ллура.

— С этим мы справимся, не волнуйся. Вот у тебя задача посложнее! А с этими-то мы разберемся. Посмотри туда!

Я увидел, как за спинами стражников на холмах проскакала группа женщин в одежде лесных жителей. Они были вооружены и недвусмысленно вскидывали ружья, готовясь стрелять. Эдвард Бонд научил изготавливать оружие, и лесные жители делали его. Мои мысли прервали выстрелы, и я увидел, что несколько стражников упали с лошадей. Что ж, это облегчало мою задачу.

Присмотревшись, я увидел во главе женщин знакомую фигурку! Это была Арле, она рвалась в бой и вела за собой других женщин. Но каково было мое удивление, когда из-за холма выскочила другая моя знакомая! Тут уж я не мог ошибиться, огромный белый конь едва удерживал ее огромное тело на себе. Это была Фрейдис. События принимали очень интересный оборот.

Ллорин, скачущий рядом, радостно смеялся.

— Все! Им конец, Бонд. Женщины скачут по пятам, а мы атакуем их с фронта и флангов. Мы окружим их и уничтожим. Для меня сейчас главное найти Матолча.

— Все, хватит болтать, вперед, — я довольно грубо прервал его. — Запомни, главное — не пустить их в Кэр!

И, не дожидаясь ответа, я погнал своего коня к черной горе, навстречу неизвестности. Интересно, понял ли Ллорин, что я практически обрекаю его на гибель? Ведь мое поручение было почти невыполнимо. Ну, если все боги Ллорина встанут на его сторону и он одолеет Матолча и Медею, то Эйдери ему не удастся одолеть без маски, которая была у меня. Никто из них даже не чувствует опасности, которая поджидает их. И они не в состоянии были ей противостоять!

Ну да бог с ними. Главное, что они выиграют какое-то время, так нужное мне, чтобы убить Ллура. А если перебьют все повстанцев, то что мне за беда. Небольшое беспокойство вызывало присутствие Фрейдис среди женщин, но думаю, что наш договор будет в силе.

Я скакал прямиком к входу между огромными черными колоннами. А сзади уже шел настоящий бой. Я мысленно пожелал им удачи. Теперь я был полностью сконцентрирован на Ллуре. Я уже видел Кэр — его дом, гнездилище всего отвратительного и темного.

Мне удалось себя настроить очень агрессивно по отношению к Ллуру, я убедил себя, что он мой смертельный враг. Иначе было трудно настроиться на битву с ним!

На моем боку все еще висел меч, которым я бился со стражниками, но он был бесполезен в схватке с Ллуром. Хотя чем черт не шутит?

Я легко прошел через пелену, занавешивающую вход между колоннами, даже не заметив ее. Сначала было темно, потом светлее и светлее, пока очень яркий свет не ослепил меня.

Я стоял без движения, ожидая. Через некоторое время свет начал мигать с какой-то определенной последовательностью, хотя я не уловил, с какой именно. Неожиданно пошел снег. Снежинки вились вокруг меня, падали на одежду и лицо. Я совершенно не чувствовал их, просто подумал, что снег не должен идти, когда вокруг тепло! Но неожиданно я почувствовал прилив энергии от снежинок. Очень странные ощущения: тая на коже, они придавали моему телу какую-то необычную энергию. И вскоре я ощутил, что сил у меня значительно прибавилось.

Похоже, силы мне очень скоро понадобятся — напротив я увидел три тени. Две обычных, роста взрослого человека, а одну совсем маленькую, вроде как детскую.

Ну, спасибо снегу, дал энергии. Но как они все поняли и обманули меня?!

Тут же послышалось, как Матолч говорит:

— Его надо сразу же убить, и все!

Чувствовалось, что Медея была против:

— Зачем, Матолч? Зачем ты хочешь его убить? Нет, ему не надо умирать.

— Он обязательно умрет! — прокричал Матолч, а вторивший ему тоненький голос пропищал то же самое:

— Ты же знаешь, Медея, он очень опасен. И он обязательно умрет, а ведь убить его можно только на алтаре Ллура. У нас не будет другого шанса, подумай, Медея!

— Не будем его убивать, — упрямилась Медея. — Давайте просто нейтрализуем его и он будет безвредным, кому он будет мешать? Ему не надо умирать, — упрямо ответила Медея. — Если можно сделать его безвредным, безоружным, то пусть живет.

— А что ты предлагаешь? — спросила Эйдери. Но Медея уже сделала несколько шагов вперед и приблизилась ко мне. И вот она уже стояла напротив, такая же прекрасная и такая же опасная.

Красивые длинные волосы, прекрасные глаза, ну почему она ведьма, она могла быть прекрасной женой! И как бы в подтверждении моих мыслей, она ласково смотрела мне прямо в глаза.

Я попытался пошевелиться и не смог! Попробовал взяться за меч и опять не смог этого сделать. Что они со мной сотворили? Или это все сделали снежинки? А они все быстрее кружились и кружились вокруг меня. Вот так анестезия!

— Учти, Медея, Ллур крепко держит его, но будь осторожна! Ганелон очень силен, Медея. Мы должны удержать его! Иначе он нас раздавит!

— Скоро он уже ничего не сможет сделать! У него просто не будет на это сил и оружия! — И Медея улыбнулась мне.

Что-то срочно нужно предпринять, но как? Я начал понимать ту опасность, которая стояла напротив и улыбалась мне в лицо. Очень жаль, что я раньше не отделил эту красивую голову от ее прекрасного тела при помощи меча. Ну что ж, еще не поздно! А может стать и поздно. Я вспомнил, как Медея высасывала силы из рабов или солдат. Ее особенность, вернее мутация, в этом и состояла.

Я вспомнил те ее жертвы, которые видел. Стражников с мертвыми глазами, рабов замка — просто манекены, а не люди. Живые мертвецы без эмоций, безразличные ко всему на свете, даже к собственной жизни и смерти!

Медея крепко обняла меня, плотно впившись губами. Я увидел что-то в ее руке. Это был жезл, такой же, как у меня, но гораздо слабее. Зачем-то она прикоснулась им к моей голове, а я почувствовал, как приятная волна пробежала по моему телу. Хорошо, что я знал саму суть этих жезлов, поэтому мне не было страшно от ее манипуляций. Мне, напротив, стало весело, и я даже улыбнулся.

И здесь была обычная наука. То есть волшебство опять ни при чем. Конечно, для рабов, стражников и лесных жителей это было самое настоящее колдовство. А для тех, кто имел хоть какое-то образование, все выглядело гораздо прозаичнее. Много раз я видел, как пользуются жезлом, а тут они собрались применить его против меня! Жезл — это обычный ключ к мозгу. Он открывал определенные закрытые участки, и по нему передавалась энергия от человека к человеку. Вообще-то могла передаваться любая энергия, но Медея пользовалась им для того, чтобы пополнять свои запасы жизненной энергии.

Все быстрее кружились снежинки вокруг нас, я и Медея были покрыты ими как сугробом. Эйдери и Матолч стояли в стороне, молча наблюдая, а снег засыпал и их тоже — два сугроба, один большой, один совсем маленький, и лишь злобные глаза Матолча блестели, да еще волчьим оскалом сверкала ухмыляющаяся улыбка.

Пришло оцепенение. Я прекрасно ощущал губы Медеи, они все крепче прижимались к моим, но мои губы покрывались льдом. Еще немного, и я совсем обледенею. Я опять сделал попытку схватиться за меч, но не смог.

Я молча обнимал Медею, а она ждала, когда я стану той бездушной куклой и пополню ряды этих бедняг с тупым выражением лица. Я увидел за спиной Матолча большое пространство, такое огромное, что не смог разглядеть происходящее внутри. Единственное, что можно было разглядеть, — лестница, поднимающаяся вверх.

Ага! А вот и знакомый огонь наверху, очень высоко. Еще я рассмотрел позади Матолча и Эйдери, немного в стороне, пьедестал причудливой формы. Это был тот самый, о котором говорил мне Гэст Райни. Остальное я тоже помнил — здесь было все, что мне нужно, там была смерть Ллура.

— Он уже совсем слабый — довольно ухмыльнулся Матолч. — Давай еще чуть-чуть, Медея.

— Милый мой, я тебя очень прошу, будь со мной и ни о чем не думай. Ведь это я, твоя Медея. Только я могу тебя спасти сейчас. А потом ты будешь жить в замке Ганелон, — шептала Медея страстным голосом прямо мне в ухо.

Она не врала мне на этот раз. Конечно, обессиленный, я уже не буду для них страшен. Просто буду таким же манекеном, как и все. Даже Матолч успокоится, зная, что чары Медеи срабатывают безотказно. И потом они меня положат куда-нибудь, как сноп соломы, без ума, без сил, без души.

Стоп! Меня, Ганелона, лорда Совета, как какого-то раба! Никогда! У них это не выйдет.

В ответ на мои мысли, сияние наверху стало ярче. Даже пробежали какие-то искорки.

Я нашел источник этого света, это было окно Ллура, и я мысленно устремился к этому окну, как спасителю.

Ладно, пусть Медея ведьма, но она не посвящена Ллуру. Провампир и мутант. Темные злые силы не пульсировали у нее в крови, так же как они бились в моей. Наконец-то я понял, что такое быть посвященным Ллуру. И как бы я ни отказывался от связи с ним, какие бы клятвы ни давал себе и другим, но эта связь существовала, и еще какая прочная! Да, конечно, Ллур имел власть надо мной, но и я мог пользоваться его силой. И по-моему, сейчас был самый подходящий момент, чтобы воспользоваться ею.

Все ярче горело Золотое Окно в вышине. Снова по его лучам пробежали искры и послышались какие-то глухие удары, похожие на удары пульса, только гораздо громче. А возможно, так билось сердце Ллура, который был обеспокоен происходящим.

Я почувствовал, что ко мне приливает поток силы, пробуждающий меня от чар Медеи. Мне ничего не оставалось, как пользоваться силами Ллура, у меня не было другого выхода, чтобы спасти себя, и я не задумывался, что будет дальше. Я тянул и тянул в себя его энергию. Интересно было наблюдать, как изменилось лицо Матолча, он сжался от страха, а Эйдери быстро замахала своими малюсенькими ручками.

Медея уже поняла, что со мной происходит что-то не входящее в ее планы. Я почувствовал, как ее тело конвульсивно задрожало. Она ощутила всю мощь энергии, которая вливалась в меня. От жадности она еще крепче припала к моим губам. Но это было слишком много для нее. Та энергия, которую вливал в меня Ллур, не шла ни в какое сравнение с возможностями Медеи поглотить ее. Теперь я был ее хозяином.

— Он призвал Ллура! Быстрее убейте его! — завыл Матолч.

Я увидел еще одно интересное видение. Откуда-то появилась знакомая фигура Ллорина. Было видно, что ему изрядно досталось в бою, но он уцелел и нашел меня. А главное — он нашел Матолча. Матолч прыгнул вперед, его лицо на ходу превращалось в морду волка.

Но у Ллорина в руке был окровавленный в бою меч, и он не думал с ним расставаться. Сцена, представшая его взору, была выше его понимания — Медея в страстном поцелуе со мной, недалеко стоявшая Эйдери, в безмолвии наблюдавшая за нами. И когда он еще раз взглянул на Матолча, прыгнувшего вперед, то замахнулся на оборотня мечом.

Я вырвался из объятий Медеи и с силой оттолкнул ее, так что она отлетела в сторону и упала на каменный пол.

Я увидел, как Матолч поднимает свой личный жезл, и схватился за свой, но в нем уже не было нужды.

Окровавленный клинок Ллорина запел в воздухе, и рука Матолча, сжимавшая жезл, была отсечена у самой кисти. Кровь хлынула из перерезанных артерий.

Матолч катался по полу. И тут он опять стал менять свою форму. Мне было не до анализа его действий. Был ли это гипноз, мутация или волшебство — никто не сказал бы в тот момент, но пред нами престала настоящая пародия на живое существо, особенно на человека.

Но на Ллорина это не произвело никакого впечатления. Он так долго искал встречи со своим врагом, что готов был покончить с ним, кем бы тот ни прикинулся. Он даже отбросил свой меч и схватил оборотня за глотку. Тот еще пытался достать Ллорина своими клыками, но все тщетно, они просто лязгали в воздухе.

И вот Ллорин поднял чудовище высоко над головой. Ему было очень тяжело после только что закончившегося боя ворочать такую тяжесть, но он превозмог себя и сделал это. Затем он с огромной силой швырнул волка о каменный пол.

На этом все закончилось для Матолча. От страшного удара о пол у него переломались все кости. Он дико завыл, вытянулся и затих.

И вот когда-то страшный Матолч, с переломанным позвоночником, умирающий, лежал у наших ног!

Это был праздник Ллорина, он исполнил свою мечту, отомстил врагу, а я сдержал свое обещание, данное ему.

15. Смерть Совета и Ллура

Чары Медеи, сковывавшие меня, исчезли. Теперь во мне бурлила вся сила Темного мира. Я выхватил из ножен свой меч и пробежал мимо тела Матолча, не обращая внимания на Ллорина, который стоял без движения, глядя на поверженного врага. Мне нужен был пьедестал с хрустальным стеклом, светившимся голубым светом.

Все произошло достаточно просто. Я схватил меч и ударил им по стеклу, и оно разлетелось на осколки, упавшие к моим ногам.

Тут тоже была небольшая хитрость, ведь за стеклом ничего не было. Там была пустота, а сам меч был составной частью стеклянной крышки. Он свалился к моим ногам вместе с обломками хрусталя. Красивый, невидимый, так как был частью стекла, а его клинок переливался разными цветами. Рукоятка была очень удобной, точно по моей руке. Я взял его в левую руку, а обычный, стальной, в правую и посмотрел по сторонам. Что-то опять подтолкнуло меня к этому и сохранило мне жизнь в очередной раз. Мне было еще рано хвататься за мечи, потому что на меня веяло ледяным холодом, как всегда, когда рядом находилась Эйдери.

Быстро сунув стальной меч под мышку, я выхватил из-за пояса Хрустальную Маску и надел ее, а затем вынул Жезл Власти.

Только тогда я повернулся к ней. Какое-то странное сияние исходило от нее, но Маска искажала все, что я видел, как фильтр.

Я увидел мертвого Матолча, Медею, пытающуюся пока безуспешно встать на ноги. Ллорин в упор смотрел на Эйдери, но уже потерял нить происходящего. Только глаза его оставались живыми, а лицо приобрело безразличное выражение.

Эйдери, чью изящную маленькую головку я теперь видел, стояла спиной ко мне. Впервые я увидел капюшон ее откинутым на плечи.

В этот момент Ллорин сморщился, как воздушный шар, из которого выпускают воздух. Его жизнь и душа покидали оболочку. Он упал рядом со своим поверженным врагом, ненадолго пережив его.

Эйдери повернулась ко мне.

Господи! Какая же она малюсенькая, подумал я. И личико у нее совсем детское. Разглядеть больше подробностей мешала Маска, да еще какое-то жжение. Откуда оно? От него захватило дух, и я снова почувствовал оцепенение. На мою голову словно надели железный обруч, и я перестал что-то соображать.

А в глазах Эйдери горел мрачный огонь.

Конечно, как я не догадался сначала! Смертельная радиация была в этом взгляде. Огромная доза излучения, в сотни раз превышающая предельно допустимую, как сказали бы ученые умы. Если бы успели что-то сказать. Мутация Эйдери привела к чудовищному явлению, и это тоже не было волшебством, а скорее биологическим извращением.

Со мной ничего не произошло, меня спасла Маска-фильтр, защитив от радиации и нейтрализовав ее.

Настало мое время атаковать, и я поднял Жезл Власти.

Из него вырвалось пламя и потянулось к Эйдери. У нее не было защиты от моего оружия, и огонь делал свой дело. Я видел, как он выжигает участки ее лица и одежды. Но она, еще уверенная в себе, все пыталась сжечь меня своим радиационным взглядом.

Я увидел, что Медея уже встала на ноги и отступает вместе с ней. Они пятились к лестнице, которая вела наверх.

Я продолжал направлять на Эйдери свой жезл, а огонь уже жег ей глаза, рот. Она не выдержала и отвернувшись от меня, бросилась прочь.

Медея попыталась посмотреть на меня и просящим жестом заломила руки, но я уже переводил жезл на нее, поэтому она решила не мешкать и побежала вслед за Эйдери.

Ну вот, железный меч мне больше не нужен, его можно выбросить, что я и сделал. А теперь наступала самая ответственная часть моей битвы. Вся остальная амуниция мне еще пригодится, решил я, и пошел по лестнице вслед за убегающими дамами.

Но только моя нога моя стала на первую ступеньку, все вокруг загудело. Это было предупреждение Ллура. Как жаль, что я призвал его на помощь и теперь он наблюдал за мной и, конечно, знал о моих намерениях. Но иначе у меня не было возможности справиться с Медеей. Она бы точно меня сгубила, и сейчас я бы сидел в какой-нибудь башне и ждал своей дальнейшей, явно печальной, участи.

Весь Кэр бился в такт пульсу Ллура. И его громкие удары отдавались в моих ушах.

На самом верху, на фоне сияния Золотого Окна, показались две фигурки, они забирались все выше и выше, убегая от меня. У меня оставался только один путь — следовать за ними.

Каждый шаг давался труднее предыдущего. Это Ллур, зная, что я задумал, не хотел пускать меня наверх и пустил невидимый поток, напоминавший ураганный ветер, пытающийся скинуть меня с лестницы и вырвать Хрустальный Меч из моей руки.

Но я упорно двигался вперед. Окно сверкало уже совсем ярким желтым пламенем. Искры и молнии мелькали непрерывно, к ним еще добавился гром, который перешел в несмолкаемый рокот. Но ничто и никто не могло меня остановить. Я знал, что я дойду. Ведь Гэст Райни сказал, что я сделаю это.

Я почувствовал, что позади кто-то есть.

Но я шел вперед, не оборачиваясь. Мне казалось, что если я повернусь назад, то поток скинет меня с лестницы. Уже из последних сил я добрался до самого верха и вышел на ровную площадку. Чуть отдышавшись, я осмотрелся и увидел огромную черную глыбу, светящуюся с одной стороны. Как раз лицом к этой стороне я и стоял.

Посмотрев вниз, я увидел где-то далеко каменный пол, а ветер, густой сильный ветер, все еще дул, пытаясь скинуть меня и покончить со мной.

— Неужели все так примитивно? — я удивился.

У самого окна стояли Медея и Эйдери. А вот в самом центре было нечто.

Просто сплошная грозовая туча, только выдержанная в золотых тонах. Постоянно мелькали молнии и грохотал гром, в каком-то своем ритме. Вероятно, эти вспышки и грохот и были пульсом Ллура.

Гэст Райни предупреждал меня, что с годами Ллур сильно изменился и стал гораздо сильнее, чем в то время, когда был в человеческом облике.

Теперь было уже не определить, кто или что он — частично машина, частично чистая энергия — вся мощь Ллура лилась на меня из этих с виду красивых облаков, и поэтому мне было не до терминологии. Я знал только одно: надо быстрее с эти покончить.

Вдруг Жезл выпал из моей руки. Крепко держа Хрустальный Меч, я с трудом сделал еще один шаг вперед. А следующая атака Ллура была просто неимоверной, и я остановился. Шевелиться я не мог, только бороться, чтобы не оказаться скинутым вниз с края платформы.

Все громче гремел гром. Ко всем силам Ллура опять добавился страшный взгляд Эйдери. Лицо Медеи сильно изменилось, оно больше не казалось приятным, а превратилось в лицо злой ведьмы из книжных иллюстраций. Необычный ядовито-желтый свет добавлял мистики к чертам Эйдери и Медеи.

Все-таки я попробовал сделать еще шаг вперед, но вместо этого меня откинуло назад. Но что-то подхватило меня и не дало упасть вниз.

Я понял, что такой силой могла обладать только Фрейдис. Да, это ее сильные руки поймали меня. И ее гигантская сила спасла меня и удержала на платформе да и в самой жизни.

Лицо она завязала какой-то тряпицей, пряча глаза, чтобы защититься от взгляда Эйдери. Конечно, она ничего не видела. Но упорно толкала меня вперед. Вероятно, она чувствовала нужное направление.

По-прежнему вокруг сверкали молнии и гремел гром, а навстречу мне дул жуткий ветер. Уже даже не ветер, а жидкий поток пытался столкнуть меня обратно. Но Фрейдис подталкивала сзади, и я сантиметр за сантиметром продвигался вперед. По дыханию Фрейдис я чувствовал, как тяжело ей приходится. Все-таки тряпка защищала от Эйдери хуже, чем моя маска, да еще ей приходилось подпирать меня. Не могу точно сказать, сколько прошло времени, пока мы прорывались сквозь вихревой заслон. Но наконец я стоял перед самым Окном. Откуда-то я знал, что мне надо делать. Моя рука сама поднялась, и меч, сверкнув в последний раз, сильно ударил по Золотому Окну.

Меч раскололся, рассыпавшись на мелкие осколки, а его сиянье ушло в Окно, которое просто пропало. От него не осталось никаких следов.

По всему Кэру прокатился грохот и затрясло стены. Мне показалось, что началось землетрясение. Но Кэр выстоял, все тучи, облака исчезли в Окне. Медея и Эйдери тоже.

Их обезумевшие лица промелькнули передо мной последний раз. Обгоревшее детское личико Эйдери и искаженное от ужаса незнакомое лицо Медеи. На нем все еще была мольба, но даже если бы я захотел ее спасти, теперь был бы не в силах это сделать.

На мгновение я увидел то, что было за Окном. Описать это невозможно: то ли огонь, то ли огромный колышущийся океан. Он пожирал Медею и Эйдери и поглощал в себя Ллура, вернее, те золотистые тучки и яркий свет, то, что были Ллуром.

Как и говорил мне Гэст Райни, Ллур уже не был ни человеком, ни богом. Это было нечто, которое старик затруднился описать и сейчас я находился в таком же затруднении.

Для всех троих их существование в Темном мире закончилось. Все стихло, Кэр уже больше не трясло, грома тоже больше не было.

На огромном камне теперь не было Золотого Окна, он был весь черный.

16. Сам против себя

Это было последним, что я увидел до наступления ночи. Она наступила совсем внезапно, полностью спрятав окружающее от моих глаз. Кроме темноты на меня нахлынула дикая усталость. Врагов не осталось, а только борьба с Ллуром держала меня на ногах. Теперь его не стало, и я почти замертво упал там, где стоял.

Не знаю, сколько времени я так пролежал, но постепенно я пришел в себя, и снова передо мной стали проявляться очертания Кэр Ллура. Значит я немного отдохнул и набрался сил, а то, что я упал, было просто очень сильной усталостью, от которой подкосились ноги. Но даже после сна мое тело было разбито.

Позади лежала Фрейдис, видно, усталость и ее свалила с ног, и она, как стояла за мной, так и рухнула на каменные плиты. Повязка по-прежнему была у нее на глазах, а руки раскинуты в разные стороны. Какие-то земные ассоциации зашевелились у меня в голове. Кто-то в земной мифологии, кстати, тоже женщина, вот так же с повязкой на глазах вершила правосудие. Да! Еще у нее были весы, и все это было в Древнем Риме. А в Темном мире начиная с сегодняшнего дня будет только правосудие Ганелона, без всяких повязок. Будто бы услышав мои мысли или почувствовав, что я смотрю на нее, Фрейдис пошевелилась. Она начала приходить в себя. И сначала сдернула повязку со своих глаз. Ну что ж, пусть пока живет, мы же соратники, и нам, возможно, еще сражаться вместе. А потом уже разберемся между собой.

Я окончательно проснулся и потянулся. Тут же послышался звон, это Маска, спасшая меня от Эйдери, упала на каменный пол и разлетелась на мелкие, хрустальные осколки. Теперь уже не разобрать, где осколки от меча, а. где от маски, хотя какая была теперь разница. Главное — дело сделано. Мне вспомнился переливающийся меч и исчезновение Окна. Как и сказал Гэст Райни, Ллур отошел от всего человеческого и уже не мог показаться в теле. Единственное, что связывало его с Темным миром, был меч, через который, как через проводник, текла к Ллуру энергия.

С помощью меча он принимал жертвы и присутствовал на различных церемониях. Это был его мост в Темный мир. Когда-то и я был посвящен Ллуру через этот проводник, а вот теперь собственными руками замкнул круг. Но, конечно, без помощи Гэста Райни это не осуществилось бы, никто и никогда не нашел бы этот меч. Значит, я правильно спланировал нападение и сначала разыскал Гэста Райни? Ну да, конечно, еще Фрейдис помогла мне. Без ее усилий я не смог бы дойти до Окна.

Вот как все запутано! Простому человеку вовек не догадаться. Но всему наступает конец, я оказался просто орудием судьбы, но что-то символическое было в том, что именно я убил Ллура. Во мне в большей степени, чем во всех остальных, сосредоточились противоречия Темного мира, созданного Ллуром. И вот меч был разбит мною и Ллуру больше не было возврата.

Ах, Медея, Медея! Ведьма, колдунья, моя бывшая любовь, хотя что теперь вспоминать, ее больше не вернуть!

Сколько всего сделано, но что впереди?

— Как ты, Ганелон?

Я увидел, что Фрейдис улыбалась. Она была очень забавна с этой повязкой на лице. Мы почти одновременно поднялись на ноги. Во мне начало просыпаться чувство победы. Такое приятное, теплое чувство. Да, я только что разрушил один мир и создал другой. И этот новый мир был полностью моим, и никто мне там был не нужен. Ведь я только что уничтожил Ллура и всех членов Совета! Так кто же еще может противостоять мне в этом мире? Разве был кто-то равный? Если есть, то интересно бы на него посмотреть.

— Теперь все это будет Кэр Ганелон! — услышал я со стороны свой собственный голос, и эхо вторило мне.

Мне почему-то стало смешно оттого, что мое имя эхом летает по Кэру.

— Что скажешь, старуха? — смеясь, спросил я Фрейдис. — Ты согласна мне служить? Ты здорово помогла мне и я отблагодарю тебя щедро. Я буду неплохим господином, а ты будешь командовать всеми лесными жителями. Повстанцев у нас больше не будет.

— Не торопись, Ганелон, — ответила она, и в ее голосе я не заметил ни тени волнения. — Неужели ты такой наивный и думаешь, что я все пустила на самотек?

Я просто ухмыльнулся ей в ответ.

— Что ты можешь против меня? Ллур уже мертв, а только он мог меня убить. Значит, я бессмертен. Теперь я не в твоей власти.

Я присмотрелся к ней. Нет, она все-таки чуть ниже меня. Но откуда такая уверенность в голосе и глазах? Я был уверен в том, что только Ллур мог справиться со мной. Что она могла еще знать такого, чего не знаю я? А она выпрямилась на ступеньках лестницы, продолжая улыбаться.

— Ты же знаешь, кто один раз уже послал тебя на Землю? Так ведь? А ты не думал, что мне ничто не помешает послать тебя туда снова? И с этим ты вряд ли что-то сможешь сделать!

Я немного подумал над ее словами, но потом ответил:

— Сегодня не смогу, а потом остановлю что угодно. Не думаю, что тебе легко удастся повторить этот трюк, да и я уже знаю путь назад с Земли. Ты же сама говорила, что не так легко сначала лишить человека памяти, а потом дать ему другую. А я могу вернуться еще до того, как ты закончишь приготовления к колдовству. Прекрати и не теряй время на пустые разговоры.

Но ее спокойная улыбка никак не хотела исчезать. Она скрестила руки, спрятав их в широкие рукава платья. Уверенности у нее было хоть отбавляй.

— Ты думаешь, что ты бог? Одумайся, Ганелон. Ты же знаешь привила колдовства. Если ты победил всех в Темном мире, то только потому, что у них было уязвимое место. А ты забыл про свое. Ты что ж думаешь, что нигде нет тебе достойного соперника? Возможно, в Темном мире и нет. Но, поискав получше, я нашла его на Земле. Там живет равный тебе человек, способный сразиться с тобой! И он придет мне на помощь, чтобы отстоять нашу свободу. Да, Ганелон, ты правильно догадался! Эдвард Бонд может убить тебя, лорд Ганелон!

Я вдруг ощутил на лице мертвящий ветерок, как будто вернулась Эйдери. Но нет, жуткое существо надежно мертво, просто я вспомнил, что мог погибнуть от своей руки, а значит и от руки своего двойника, от руки Эдварда Бонда.

— Ты что-то путаешь, старуха! Видно, начинаешь выживать из ума от старости. Мы с ним не можем находиться одновременно в одном и том же мире. Ты забыла? Когда я пришел, он сразу исчез с планеты. И если ты его перетащишь сюда, я тотчас исчезну! Мы не сможем сразиться!

— Все не так сложно. Ты прав во всем, кроме одного. Вы не можете встретиться в Темном мире или на Земле. Но ты забыл про Потусторонний мир, Ганелон! Неужели ты забыл о нем?

Она молниеносно выхватила из рукавов какие-то трубки и скрестила их перед своим довольным лицом. Меня тут же окутали силы настолько мощные, что я не успел даже шелохнуться. Все вокруг поплыло. Про такое мне Гэст Райни не рассказывал.

Я ничего не видел, только мелькание цветов перед глазами, как на раскрученной карусели. От неожиданности, от шока и от волны гнева, заполнившей всего меня, при мысли об обмане Фрейдис я ничего не мог сделать. «Хорошо же ты соблюдаешь договор, надо было сразу же с тобой кончать, а не разговаривать. Впредь буду умнее, а я еще хотел оставить ее в живых. Нет, теперь уже нет, старуха. Ты умрешь, причем это будет уроком для всех!»

Я смотрел на себя в зеркало, но с отражением было что-то не так. А может быть…

На мне была другая одежда, как будто я не был в бою, не дрался с Ллуром и солдатами Совета. Я был одет в какой-то немыслимый костюм.

— Знакомься, Эдвард Бонд, — услышал я голос Фрейдис.

Отражение в зеркале посмотрело на меня, и на лице была написана радость!

— Спасибо тебе, Фрейдис! — услышал я свой собственный голос. — Фрейдис, слава богу!

— Выслушай меня, Бонд, подожди — перебила Фрейдис. — Дела обстоят следующим образом. Этот человек — Ганелон. Он разрушил все, что ты сделал для нас. Он только что убил Ллура и всех членов Совета. И он собирается теперь править Темным миром, а это будет страшно, Бонд. Он не должен вернуться в Темный мир никогда. А сделать это можешь только ты.

Я все понял, ждать не имело смысла, нужно было действовать. Я бросился вперед и ударил самого себя в лицо. Он не успел даже шевельнуться, и все же я с трудом заставил себя сделать это. Мои мускулы не повиновались мне, это было очень страшно, почти невозможно, но у меня не было выхода.

Как в зеркальном отражении, я видел, что двойник отпрянул назад и мой удар потряс нас обоих. Он был удивлен, потрясен, но также собирается с силами. Бонд всматривался в мое лицо и, вероятно, тоже нашел знакомые черты. Его лицо выразило что-то вроде смущения. Странно, но в тот момент я испытал то же самое.

Однако смущение быстро прошло, и передо мной был уже боец с рассеченным подбородком. Я увидел его кровь и осознал до конца, что это враг. Странное свойство — видеть кровь и приходить от этого в еще большую ярость. Вот как! Значит, я сам себе враг, вернее, мое другое обличье собирается меня убить!

Бонд приготовился к атаке, одновременно защищаясь от моих ударов. Я жалел, что у меня не было шпаги или меча. Никогда не любил я кулачных боев. А тем более с кем? С человеком, совершенно равным по физическим силам. Поединок грозил затянуться надолго.

Увернувшись от моего удара, он тут же нанес мне ответный, отчего я получил потрясение, ведь меня бил мой собственный кулак. Отпрыгнув в сторону, он оказался недосягаем для меня.

Но я бился, чтобы победить, мне не нужны были эти танцы, называемые боксом. Мне было наплевать на все правила, ведь я бился за власть, за все, что для меня было ценно. Бонд стоял между мной и моим будущим, и это последнее препятствие требовалось устранить любой ценой. Я бросился вперед и схватил его за горло! Я рвал его, царапал, пытаясь попасть ему в глаза. Он своими — или моими? — кулаками бил меня по ребрам. Я почувствовал страшную боль, видно, перелом. У кого? У меня или у него? Хотя неважно. Когда боль вернулась ко мне, я понял, что это он мне сломал ребро, потому стало нечем дышать! Мы схватились и упали на пол или что там было в Потустороннем мире.

Странно, но боль привела меня в бешенство! Я уже не обращал внимания на его удары, а бил его куда только попадали мои кулаки. Ломались кости, текла кровь, и не важно у кого. На какое-то время я почувствовал, что побеждаю его! А уже через мгновение с уверенностью мог сказать, что был хозяином положения.

Вот как я это понял. Он откатился в сторону, чтобы нанести мне жестокий удар в лицо, но прежде чем он его нанес, я отразил удар. Я знал, куда он будет бить! И так повторилось несколько раз.

Я ведь когда-то я был Эдвардом Бондом и знал все его привычки. Я жил с его памятью и в его мире. Я знал Эдварда Бонда так, как я знал себя самого. Я точно знал, что он сделает и куда будет нанесен его следующий удар. У него не было шансов, совсем не было. Неужели Фрейдис промахнулась? Я даже ухмыльнулся. Ты обманула сама себя, старуха! Отправив Ганелона с воспоминаниями Эдварда Бонда на Землю, она дала мне его знания, чтобы уничтожить его сейчас.

Для него все будет скоро закончено, в этом я больше не сомневался. Уже предвкушая, как войду в Кэр, буду хозяином в Темном мире, я рассмеялся, забыв о сломанных ребрах. Я легко отбил все удары, потом поймал его голову и прижал к земле.

Внезапно мне стало очень тоскливо оттого, что Бонд должен умереть, мне даже захотелось проиграть этот бой. Гори все огнем! Я уже был готов ослабить хватку, но боль в сломанных ребрах вернула меня к действительности.

О чем я думаю! Я вновь усмехнулся. Какая может быть жалость!

С этими мыслями я сломал ему шею.

17. Наконец свобода

Я стоял на коленях перед трупом человека, который был моей точной копией. Фрейдис, стоя сзади, обняла меня за голову. Меня окутала дикая слабость, наверное, сказались сломанные ребра. Я потерял сознание и повалился на то, что было Эдвардом Бондом.

Мы лежали бок о бок: я живой и я мертвый.

Тут она достала свои серебряные трубки и стала переносить меня в него. Она приставила их к моей голове и восстановила связь с ним. Это было нечто подобное тому, что делала Медея! Только она пользовалась жезлом. Я оцепенел, а моя энергия полилась в его тело, но я не мог пошевелиться.

Я почувствовал дикую боль в шее, эта боль должна принадлежать Эдварду Бонду, ведь это его шея была сломана. Мысль проскочила и угасла, а я почувствовал на себе все раны Эдварда Бонда.

Все-таки старуха меня обманула! Не смог победить Бонд Ганелона, так она пересадила его душу и энергию. Его сознание уже постепенно возвращалось к нему. Фрейдис вернула Бонда из царства мертвых.

Это был настоящий кошмар. Во мне опять были две жизни, два мозга, две памяти, и вот прямо во мне все это превращалась в одну жизнь и одну память!

Но личность Ганелона растворилась, потонула в личности Эдварда Бонда. Теперь Ганелона больше не было, был только один Эдвард Бонд. Мы были единым целым. Но одним целым Бондом. Не было больше повелителя Темного Мира, победителя Ллура. Я видел, как Ганелон умер, а Бонд продолжал жить с помощью волшебства Фрейдис! Да, она все-таки добилась своего!

Я открыл глаза и увидел, что лежу на алтаре Ллура. Вокруг меня ничего нет — ни Потустороннего мира, ни тела убитого мною врага. Знакомой улыбкой улыбалась Фрейдис. И все так же смотрела на меня своими спокойными глазами.

— Приветствую тебя в Темном мире, Эдвард Бонд!

Это мне! И это было правдой. Я был Бондом, в теле другого человека. У меня кружилась голова, я был очень слаб. Страшная боль напоминала про то, что у меня сломаны ребра. Фрейдис поддерживала меня своими сильными руками. Я был один в Темном мире, без своего двойника Ганелона! Он попросту исчез. А может быть его молитву услышал бог и забрал его к себе?

— Ты все понял? Теперь ты знаешь, почему Ганелон смог победить тебя, Эдвард Бонд? — спросила меня Фрейдис. — Ты был бессилен перед ним. И дело даже не в том, что он был тобой и мог знать, что ты планируешь делать. Нет, не в этом дело! Ганелон убил сам себя. Он был силен и могуч, но где-то в глубине души он знал, что он делает черное дело и недостоин жить. Вот он и убивал в тебе свое «я» и делал это качественно. Он не собирался выигрывать, а хотел убить свое зло в тебе. Он ненавидел себя. Это был вид самоубийства, Да, убивая тебя, он мстил себе.

Твоя душа держится не на зле, поэтому ты не мог ударить его так же сильно. Видишь, побеждает не тот, кто сильнее бьет, а тот, кто больше прав! Он и не боролся с тобой, он все понял, как только увидел тебя в Потустороннем мире! Ганелон выиграл и проиграл. Он знал, что ничего не может сделать, и убил себя.

Поднимайся и иди заниматься делами, хватит валяться!

Она помогла мне подняться с пола, и мы стали спускаться вниз. Какой интересный поворот судьбы. На лестницу поднимался Ганелон, а спускается Бонд. Как Ганелон помнил все про Бонда, так и я сейчас помнил все про Ганелона. Его память просто наложилась на мою, не стирая.

На улице стоял яркий день. Меня ждали мои лесные люди. Ну что ж, я не подведу их! Я знал, как нужно управлять Темным миром, — мне помогут память и знания Ганелона, но контроль будет моим, а это самое главное!

Я и Фрейдис вышли между колонн, и я на мгновение ослеп от яркого дневного света. Никакой пелены между колоннами уже не висело. Были радостные, улыбающиеся люди, а среди них та одна, которую я хотел больше всего видеть. Моя Арле, моя красавица, она дождалась меня и тоже счастлива меня видеть. От радости я забыл, что не один, что теперь я здесь начальник, и радостно замахал ей рукой. Арле бросилась ко мне, обняла и окутала облаком своих волос. Ради этого стоило жить!

Лесные жители радостно кричали при виде нашего счастья. Они обрели свободу, и весь Темный мир принадлежал им.

Арле повисла на мне и поцеловала.

Но Медея! Ах, сладкая ведьма, какой бы мы были парой!

Земные врата (Перевод с англ. Е. Фенлар)

Пролог

Сейчас она звалась Малеска. Ее импресарио небезосновательно уверял, что она — самая очаровательная девушка Америки. Возможно и так, но если б я заранее знал, что она сегодня вечером будет исполнять здесь «Крыши Виндзора», то нашел бы для посещения какое-нибудь другое заведение.

Теперь было поздно — я сидел за столиком, жуя сэндвич и потягивая виски с содовой.

Свет в зале погас, а прожектора на сцене выхватили кланяющуюся Малеску. Разразилась буря аплодисментов. Я все еще надеялся, что она не помешает мне спокойно поужинать. Просто нужно сделать вид, что меня здесь нет, и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка, по-прежнему не забывая про виски с содовой. На некоторое время мне даже удалось направить мысли в другое русло, впрочем не надолго — пока не зазвучал знаменитый бархатный голос…

Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса.

— Привет, Бертон, — сказал он. — Не возражаешь, если я присяду за твой столик?

Я согласно кивнул головой, и он сделал заказ бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела.

Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как впрочем и все остальные в этом зале, кроме меня, конечно.

Ее дважды вызывали на «бис». Когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Вероятно, мое равнодушие было слишком очевидно.

— Вам не нравится? — озадаченно спросил он.

И до эпохи Коржибского этот вопрос не имел смысла: я знал, что не смогу ответить, и не пытался — просто промолчал.

Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул.

Она принесла легкий аромат цветочных духов. Уверен, она выбирала их не сама.

— Эдди, — сказала она, наклонившись ко мне через край стола.

— Да?

— Эдди, я не видела тебя сто лет.

— Да, пожалуй.

— Слушай, почему бы тебе не подождать меня, а потом сходим куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или… А? Ну как, Эдди?

Ее магический голос завораживал. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и на видео. Я молчал.

— Эдди, ну пожалуйста!..

Я взял свой стакан, допил остатки и, стряхнув крошки с пиджака, положил салфетку на стол.

— Заманчиво, — сказал я. — Но, извини, сегодня не могу.

Она посмотрела на меня знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты.

— Эдди…

— Я уже сказал. Давай-ка иди… Тебя вызывают на «бис»!

Она молча повернулась и, пробираясь между столиками, направилась к сцене. Ее юбки шуршали и пенились.

— Ты с ума сошел? — спросил мой сосед.

— Может быть, — ответил я, не собираясь вдаваться в объяснения.

— Ладно. Полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам — а ты отказываешься. Это просто глупо.

— Такой уж я дурак, — ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я самый благоразумный человек в мире. И не только в этом мире.

— Ты отделываешься дежурными фразами, — заметил мой собеседник. — Но это не ответ.

— Избитые истины… — я поперхнулся. — Ничего, ничего, все в порядке. Ты что-нибудь имеешь против избитых истин? От частого повторения они стали банальными, но не перестали оставаться правдивыми, не так ли? — Я взглянул на Малеску, сделавшую стойку у микрофона: она опять собиралась петь.

— Я знал одного человека, который пытался опровергнуть избитые истины, — продолжал я в раздумьи, осознавая, что говорю лишнее. — Знаешь, он вляпался по самые уши. Тяжко ему пришлось, тому парню.

— И что с ним случилось?

— О-о! Он попал в сказочную страну, спас прекрасную богиню, сверг жестокого Верховного жреца, и… A-а, чушь все это! Выброси из головы! Наверно, прочитал в какой-то книжке.

— И как же называлась эта сказочная страна? — довольно безучастно спросил мой сосед.

— Малеско.

Он поднял брови и взглянул сперва на меня, а потом через зал на Самую Красивую Девушку в Мире.

— Малеско? Где это?

— Прямо у тебя за спиной, — ответил я.

Я снова наполнил стакан и уткнулся в него носом. Мне больше ничего не хотелось говорить, по крайней мере этому типу. Но переливы божественного голоса вдруг всколыхнули глубины памяти, вызвав трепетное эхо, и на мгновение грань между нашим миром и тем, далеким, почти перестала существовать.

«Малеско», — думал я, закрыв глаза.

Под звуки музыки я пытался представить купола и башни радужно-красного города. Но не смог. Он ушел, вернулся в сказку, и ворота захлопнулись навсегда.

И все же, когда я вспоминаю об этом теперь, у меня нет ощущения чуда, нет скептической мысли, что я гулял по тем улицам лишь во сне. Все происходило на самом деле — у меня есть очень убедительное доказательство.

Глава 1

Вы помните историю про слепцов и слона? В ней говорилось о том, никто из них так и не понял, какой из себя слон. Примерно то же произошло и со мной. Оказавшись в другом мире, я решил, что у меня заболели глаза от перенапряжения.

Когда однажды вечером вдруг началось странное мерцание воздуха, я сидел дома с бутылкой виски.

Я как раз собирался встать и выключить свет, так как мне не хотелось видеть Лорну, а она повадилась вваливаться ко мне без предупреждения, если я долго не показывался в пивной, где она работала.

Лорна Максвелл прицепилась ко мне как пиявка, со всей назойливостью, свойственной ее куриным мозгам. Я не видел способа отделаться от нее, разве что пристукнуть. Лорна все решила очень просто: вот ее шанс, многообещающий молодой актер Эдди Бертон, имеющий за плечами три бродвейских спектакля, прошедших на «ура», и хорошую роль в новой постановке, от которой критики заранее в восторге. Чего еще ждать!

Она-то, третьеразрядная молодая певичка из бара, не имеющая никаких шансов. Не спрашивайте, как мы познакомились или как она меня подцепила. Я легко попадаюсь на крючок. Дети, звери и люди типа Лорны чувствуют таких, как я, сразу.

В ее взбалмошной головке засела мысль, что стоит мне замолвить словечко, как она займет место рядом со мной, и ее ждет успех, обожание газетных репортеров, и что лишь эгоизм мешает мне шепнуть это волшебное слово кому-то из власть предержащих, чтобы превратить очередную Золушку в принцессу. Доводы рассудка на нее не действовали. Поэтому самое простое, что я мог сделать, когда был дома один, это выключить свет и не подходить к дверям.

В воздухе опять появилось странное мерцание. Я прищурился и тряхнул головой: это начинало меня тревожить. Дело было не в виски. Мерцание всегда происходило только в моей квартире и только тогда, когда я смотрю именно на эту стену.

Ничем не примечательная стена. На ней висела картина Анри Руссо «Спящий цыган» — вещь, оставленная мне в наследство вместе с квартирой дядюшкой Джимом. Я изо всех сил старался сосредоточиться на зеленовато-синем небе, развевающейся гриве льва и полосатой одежде смуглого человека, лежащего на песке. Но как всегда в такие моменты увидел только размытое пятно. Затем я подумал, что, наверное, все-таки напился, потому что оттуда, из-за пятна, до меня стали доноситься какие-то звуки, похожие на рев. Конечно, это мог быть голос льва, но лев уже совсем исчез, и мне чудилось, что передо мной колышется сияющий радужно-красный купол.

Я закрыл глаза, стиснув веки. Может, я схожу с ума?

Дядюшка Джим оставил мне квартиру по завещанию. За нее сразу же требуется выложить баснословную сумму, а затем платить всю жизнь — и можете называть эту квартиру своей. Сам я ни за что не ввязался бы в такое предприятие, но дядюшка Джим — другое дело. Впрочем, приятно иметь берлогу, откуда домовладельцы не могут тебя выставить, даже если кто-то предлагает им большие деньги.

Вероятно, стоит сказать несколько слов о моем дядюшке, Джиме Бертоне. Это был еще тот персонаж!

Он имел рыжие волосы, веснушки и обыкновение теряться где-то за границей месяцами напролет, а иногда — годами. Когда я был мальчишкой, он навещал нас между своими поездками, и я любил его больше всех родственников, потому что у нас была общая тайна.

Все началось со сказок, которые он рассказывал мне перед сном, когда я был совсем маленьким. Из них я узнал о чудесной стране Малеско, в которой были и прекрасная принцесса, и злой Верховный жрец, и благородный молодой герой, чьи приключения иногда не давали мне уснуть целых пятнадцать минут после того, как тушили свет.

В те годы еще не додумались до супермена, поэтому в детских мечтах я разгуливал по Малеско не в красном облегающем комбинезоне, а в львиной шкуре, как Тарзан. Правда иногда представлял себя в доспехах неустрашимого марсианского воина, похожего на Джона Картера. Больше того — я выучил язык жителей Малеско, который, конечно, придумал дядюшка Джим. Его голова не знала покоя, и рассказы о Малеско хлынули на меня в те месяцы, что он провел у нас, выздоравливая от какой-то болезни. Дядюшка даже составил словарь этого языка. Мы вместе сделали что-то вроде букваря и часто болтали на языке Малеско, и довольно бойко. Но вскоре дядя поправился и снова исчез.

Сидя в доставшейся от дяди квартире, я вглядывался в неясные, дрожащие очертания радужно-красного купола на стене. Картина становилась четче, или мне так казалось? Как бы там ни было, но теперь за ним виднелось что-то похожее на крыши, подсвеченные закатом. Я понимал, что скорее всего они существуют только в моем воображении и на самом деле я вижу лишь красное пятно, всегда появляющееся перед глазами после того, как их сильно потрешь. А все остальное подсказывают воображению истории дядюшки Джима о Малеско.

Мне казалось, я давным-давно забыл рассказы, но иногда всплывал перед глазами город, озаренный малиновым закатом, и огромный купол в центре него, отражающий свет. Была ли это вода? Может — море? Или…

В дверь позвонили.

— Эдди! — громко позвал голос Лорны. — Эдди, впусти меня на минуточку!

Я знал, что если не открою, она будет кричать и колотить в дверь, пока не поднимет на ноги весь дом. Пришлось вставать. Я осторожно обошел красное туманное пятно, продукт моего воображения, висевший между мной и стеной с картиной Руссо. «Странно, — подумал я, — что очертания двери, коридора или, скажем, смазливое личико вошедшей Лорны остаются четкими».

— А я ждала тебя, Эдди, — с упреком сказала она, поспешно проскальзывая внутрь, пока я не успел передумать. — Почему ты не пришел? Мне необходимо тебя видеть. Есть идея. А что, если я научусь танцевать? Это подойдет? Я разработала тут свой выход и хотела, чтобы ты…

— Давай об этом потом, Лорна, — устало сказал я. — Садись, выпей виски. У меня дико болит голова и что-то с глазами: все расплывается.

— …посмотрел, я сейчас покажу, — продолжала она не слушая. Это был один из ее излюбленных приемов.

Не прислушиваясь к ее болтовне, я последовал за ней в гостиную в надежде, что она не надолго. Цыган уже вернулся на прежнее место. Это ободряло. Красное пятно, ставшее благодаря моему воображению видом сказочного Малеско, тоже исчезло. Я рухнул в кресло, глотнул виски и угрюмо уставился на Лорну.

Девять десятых из того, что она говорила я пропустил мимо ушей. Налив виски, Лорна забралась, словно девчонка, на подлокотник кресла и, изящно покачивая бокалом, болтала о том, как я помогу ей стать великой танцовщицей, если, конечно, замолвлю словечко нужному человеку.

Я уже не раз все это слышал. Я зевнул, разглядывая лед в своем стакане. Допив остатки виски, я поднял глаза на стену.

На этот раз увиденное показалось мне явной галлюцинацией. На месте картины Руссо находилось нечто совсем другое — передо мной находился экран с цветным, стереоскопическим изображением.

Теперь не было ни тумана, ни дымки, я все отчетливо видел. Это уже не могло быть игрой воображения. Это был Малеско, такой, каким описывал его дядюшка Джим. Один угол экрана пересекала черная полоса, похожая на чугунную ленту, а под ней, где-то далеко, проступали очертания города в лучах закатного солнца.

Сверкающие купола, высокие колонны, сияющий шар, колебавшийся, словно вода в гигантском круглом аквариуме, — все колыхалось, и даже поддерживающие сферу своды арок, казалось, устремлялись ввысь. Все видение горело ярким пламенем отраженного света. «Радужно-красный город, старый, как мир».

— Эдди, повернись же ко мне!

Я не мог пошевелиться. Мое состояние чем-то напоминало гипноз: невозможно было отвести глаза от этого невероятного видения. Кроме того, я понял, что Лорна ничего не видит, иначе ее сразу бы выдал голос.

Скорей всего, она и не может ничего видеть. Особенно в том случае, если я повредился в рассудке. А может быть, она просто не смотрела в ту сторону?

Лорна продолжала лепетать насчет того, что сейчас снимет туфли и покажет мне танец, а затем словно издалека я услышал топот босых ног. Пора мне было протереть глаза и постараться прогнать видение прочь.

— Эдди, посмотри на меня! — настаивала Лорна.

— Ладно, ладно, — сказал я не глядя. — Просто чудесно!

Я пытался проморгаться и даже потер глаза. Вдруг раздался крик Лорны.

Подняв голову, я похолодел — она исчезла. Осталась лишь картина закатного города с колышущейся гигантской сферой и черной полосой на переднем плане. Все изображение трепетало.

Постепенно удалявшийся, затихающий крик Лорны становился все слабее, но он долго еще звенел у меня в ушах и после того как совсем затих. Постепенно мерцание в воздухе начало угасать, радужно-красный город терять очертания, и вот уже лев опять склонился над спящим цыганом, а на стене застыла вполне материальная картина кисти Руссо.

— Лорна… — неуверенно позвал я.

Тишина. Уронив стакан, я резко встал с кресла, сделал шаг вперед и споткнулся о ее туфли. Я бросился к двери и распахнул ее — в коридоре пусто, и никаких удаляющихся шагов.

Вернувшись в квартиру, я проверил на кухне и в спальне — Лорны нигде не было.

Через час я безуспешно пытался объяснить в полиций, что не убивал ее. А еще через час я был в тюрьме.

Глава 2

Пожалуй, лучше иметь дело с мошенником, чем с фанатиком, а помощник окружного прокурора оказался именно фанатиком, зацикленным на своих принципах. Поэтому я мгновенно оказался в самом невыгодном положении. Однако моя история не о том, как косвенные улики приводят к неправильным выводам, поэтому не буду останавливаться на этом подробно.

Дело осложнилось тем, что в холле дома Лорну ждал приятель, к тому же соседи слышали, как она звонила ко мне и как я ее впустил. Возникает вопрос: куда она девалась?

Я даже не пытался рассказать, что произошло на самом деле. Я сказал, что она ушла. Пребывая в нервном шоке, я совершенно забыл о ее туфлях. Они были существенным поводом для опровержения моего заявления. Помощник окружного прокурора хотел выслужиться и так основательно убедил себя в моей виновности, что охотно допустил бы, выражаясь языком закона, ряд расширительных толкований, только бы это позволило отдать под суд убийцу, то есть меня.

Возможно, вы помните, что писали об этом газеты. Я потерял роль в аншлаговой пьесе. Мой адвокат не верил ни одному моему слову, хорошо еще, что я не рассказал ему правды. Шло время, и меня спасало лишь то, что тело Лорны так и не обнаружили. В конце концов меня отпустили.

И что мне было делать? Будь я героем фильма, я отправился бы к какому-нибудь сумасшедшему ученому, тот бы все вычислил, запустил супермашину, а та вернула бы Лорну или отправила меня, например, к Кинг-Конгу или в другой таинственный мир.

В каком-нибудь другом фильме нашлись бы гангстеры, выламывающие дверь, пока я спускаюсь по пожарной лестнице, как Дик Пауэл, или обнаружились бы раздвижные панели, все простенько объясняющие в конце фильма. Но Лорна-то исчезла в картине, висящей на стене! Я уже всерьез начинал опасаться за свой рассудок.

В этой ненормальной ситуации мне оставалось рассчитывать только на повторение своей галлюцинации. Если таинственное мерцание повториться, мне придется попробовать тоже проникнуть сквозь картину и вытащить Лорну обратно.

Через несколько месяцев я стал возлагать на это вполне серьезные надежды. К тому времени я думал, что все уже кончено, побывал у окулиста, у психиатра и выяснил, что абсолютно здоров, а значит, это была не галлюцинация, не нарушение зрения, не сумасшествие.

Это был Малеско.

Приняв эту версию, я занялся изучением дядюшкиных бумаг, и обнаружил много стенографических записей, которые не мог прочесть ни тогда, ни теперь. Кроме этого, нашел немало сведений по алхимии и прочим странным вещам и, что самое ценное, откопал старый букварь Малеско и словарь — единственные предметы, из которых я извлек какую-то пользу. Но это было потом.

И вот, спустя много времени, в одну прекрасную ночь все изменилось. Я опять сидел дома, потягивая виски, и опять раздался звонок, на сей раз — телефонный. Звонил мой адвокат. Он говорил быстро и отчетливо:

— Слушай, Бертон, в Саунде нашли какое-то тело. Твой дружок Томпсон забрал его для лабораторного исследования. Он уверен, что это та самая Максвелл.

— Лорна жива, — бестолково начал я, — по крайней мере, не…

— Хорошо, хорошо. Отнесись к этому философски. Томпсон именно этого и ждал все время. Меня, честно говоря, ситуация слегка озадачила…

— Но они, скорее всего, не смогут точно опознать…

— Вообще-то ты прав, слишком большой срок, и теперь главным образом пойдут догадки. Но на Томпсона работают эксперты, а присяжные склонны им доверять, так что могут… могут поддержать выводы экспертизы, Бертон.

Вот такие дела. И что, спрашивается, мне было делать? Бежать? Меня наверняка поймали бы. Остаться? Признают виновным.

Я повесил трубку и, возвращаясь к креслу, остановился, глядя с безумной надеждой на картину Руссо: если я прорвусь сквозь стену, окажусь ли я действительно в Малеско? И там ли Лорна, или она каким-то образом все-таки превратилась в труп, который ковыряет Томпсон?

— Лорна?! Лорна?! — позвал я, но лишь напрасно нарушил тишину.

Несколько минут ожидания. Ответа нет. Но мой голос не растаял в тишине, он отдавался эхом, как будто я говорил в тоннеле. Малеско, конечно, не существует. Это сказочная страна, такая же, как Оз или Страна Чудес из детской книжки. Но внезапно у меня откуда-то появилась твердая уверенность, что эхо в Малеско вторило мне.

— Лорна! — закричал я громче. — Лорна!

Крик призрачно и глухо отдавался в длинном невидимом тоннеле и замирал в его дальнем конце в Малеско.

— Лорна!

Настойчивый звонок у входной двери перебил эхо моего голоса. Полиция? Я повернулся, и в этот момент комната качнулась. Все закружилось, стены расползались в стороны, или мне так показалось, но, падая, я уже ничего не соображал. Настойчивые призывы звонка уходили все дальше и дальше, а я куда-то проваливался.

Неожиданно в темноте передо мной всплыло лицо мужчины под странным головным убором. Оно выражало ужас, рот был широко открыт. Человек направил на меня незнакомое оружие, а затем подался в сторону и исчез. Я продолжал скользить вниз словно по резонирующей нити звуков, цепляясь за нее, как за спасательный трос, падая, на мгновения задерживаясь и снова падая в страшную бездну. Нить звуков становилась все тоньше, она таяла и больше не могла удерживать меня. Я проваливался все глубже и глубже.

Внезапно передо мной выросла черная горизонтальная полоса, и появились непонятные вертикальные брусья, в которые я вцепился обеими руками. Инстинкт послал предостерегающий сигнал всем мышцам тела: «Хватайся! Держись крепче!»

Ко мне вернулось ощущение реальности. Вокруг уже не было звенящей пустоты, но внизу зияла настоящая бездна, заканчивавшаяся, впрочем, ужасающе реальной мостовой, где-то в миллионе футов подо мной. Я висел с наружной стороны балкона, держась обеими руками за перила и слегка раскачиваясь на высоте, о которой страшно даже подумать.

В ту минуту меня мучил один вопрос: если это единственный способ проникнуть в Малеско, то Лорна наверняка лежит мертвая на этой ужасающе далекой и твердой мостовой в розовом свете заката. Я видел только брусья, за которые держался, стену да тошнотворный откос проклятого строения, заканчивающегося мостовой где-то внизу. Города я не видел. Все самое нужное было здесь — реальные, жизненно важные вещи, такие, как, например, уступ в стене или карниз, о который я мог опереться ногой.

Если бы меня сразу отправили обратно в Нью-Йорк, я только это и мог бы рассказать о Малеско. Все мои наблюдения сводились к следующему: первое — перила были сделаны из твердого и гладкого металла. Они слишком тонкие и скользкие, чтобы можно было долго висеть, держась только за них. Второе: стены зданий — каменные (возможно — пластик или металл), похоже — изготовлены заводским способом, вероятно сборные, но нет стыков или трещин, с моей субъективной точки зрения, совершенно неправильный способ возводить стены.

У меня не было сил перебраться через балконные перила, но я сделал это. Инстинкт обезьяноподобных предков проснулся очень вовремя. Ступни ног вдруг обрели способность хватать и держать, даже несмотря на ботинки. Подстегнул меня и страх перед высотой. Даже сейчас не хочется об этом думать. Не знаю, как мне удалось проделать это акробатическое упражнение.

Но в итоге я оказался на балконе и с радостью ощутил под ногами твердый пол. Мои обезьяньи способности вернулись туда, откуда пришли, — на миллионы лет в биологическое прошлое. Мой далекий предок Бан-дер-Лог Бертон ушел охотиться на допотопных блох, а его место занял гораздо более древний его предшественник — шарик протоплазмы.

Я чувствовал себя как подтаявший студень. Покачиваясь я кое-как протащился по балкону к открытой двери. За ней была комната средних размеров, в которой находился тот самый мужчина, пытавшийся меня застрелить.

Глава 3

Этот тип был один в комнате. Мебели не было, но на потолке по углам висели крупные чаши из ржавой стали или чугуна, резко выделяющиеся на фоне голубовато-зеленых стен. Темно-зеленый пол слегка пружинил под ногами. Яркий закат отбрасывал на стену мою тень.

Из комнаты вело две двери. Около одной из них стоял тип в замысловатом головном уборе, съехавшем ему на глаза. Он прижимался ухом к двери, к чему-то прислушиваясь и не обращая на меня никакого внимания.

В глаза бросалось запоминающееся худощавое лицо мужчины средних лет, необычайно настороженное, рубашка с кофейным пятном и длинные облегающие штаны красной фланели. Но вскоре я понял, что малиновый оттенок им придает закатное солнце.

Услышав мои шаги, мужчина повернулся и вдруг отчаянно заметался. Он пытался сделать сразу несколько вещей: казалось, он хотел открыть дверь и бежать и одновременно позвать на помощь. Наконец он решился все-таки вытащить оружие (последний довод полицейского) и убить меня. Подбежав ко мне, он. крепко обхватил меня руками за пояс и вытолкал на балкон. Причем действовал довольно быстро — прежде чем я осознал, что происходит, мое тело опять висело над бездной. Не думайте, что я не сопротивлялся. Но что может сделать раскисшая амеба?

Если бы он меня отпустил, я бы просто упал, но почему-то он не делал этого. Похоже, он не знал, что со мной делать. Я был для него чем-то вроде квадратной втулки, и он отчаянно пытался найти подходящее квадратное отверстие. Он пытался отправить меня в счастливую лузу.

Он постоянно тревожно оглядывался вокруг, смотрел вниз, бросал взгляды через плечо, вверх на небо и все время встряхивал головой, пытаясь поправить свой шлем, который съезжал ему на глаза, при этом не выпуская меня из рук.

У меня появилось ощущение ночного кошмара. Однако не стоило оставаться пассивным и ждать, пока он найдет ту самую квадратную дыру и заткнет ее мной. «Может быть, ему повезет ее найти, — думал я. — Мне за тридцать с лишним лет не удалось. Попадались лишь круглые». Эта философская мысль привела меня в чувство. Я овладел собой, изловчился, схватил противника за горло и вернулся в безопасное положение на балконе. Мы оба не годились для десятираундовой схватки. Я нанес удар. Он выхватил из-за пояса оружие, похожее на маленькую гантель, но я ударил его опять. Он сжал концы гантели в руках и резко дернул в стороны. Бесшумная голубая вспышка сверкнула между его сжатыми кулаками. Из-под сползшего полосатого шлема на меня уставился один глаз, выражавший отчаяние. В этот момент на нас упала тень и он что-то увидел за моей спиной. Мой соперник замялся.

Воспользовавшись ситуацией, я выбил оружие у него из рук. Два шарика упали и со щелчком соединились. Голубой свет погас. Мой противник, наверное, сошел с ума: он нагнулся, чтобы подобрать эту штуковину, и тут я нанес ему быстрый короткий удар — у меня достало сил, чтобы он оказался действенным.

Он продолжал медленно сгибаться, пока не рухнул лицом вниз. Я оглянулся и увидел в небе воздушный корабль незнакомых очертаний. Он был далеко и в тот миг напомнил мне галеон со старинной гравюры. На фоне красного полукруга он казался ажурным, словно сотканным из паутины.

А внизу лежал город с алыми куполами, разбегающимися улицами и острыми шпилями. Бесконечные арки поддерживали колышущийся огненный шар.

Это был Малеско.

И я его знал. Дядюшка Джим слишком часто рассказывал о нем, чтобы, увидев, я не узнал города. Я с трепетом смотрел вниз на английский парк, ясный тенистый полумрак которого был подсвечен закатом. Но глубокий вздох поверженного врага заставил меня обернуться.

Я быстро вернулся в комнату. Он по-прежнему лежал без движений. Мне показалось, что снаружи слышны шаги, но они быстро стихли, и установилась тишина, нарушаемая время от времени лишь дальним приглушенным рокотом голосов. Я приоткрыл дверь, к которой ранее прислонял ухо мой недруг, и сквозь узкую щель увидел хорошо освещенный вестибюль.

Закрыв эту дверь, я открыл другую, расположенную в противоположном конце комнаты, и обнаружил там примерно такое же помещение, с ржавыми чашами под потолком в углах. Всю противоположную стену занимала какая-то машина. Во всяком случае, там на панелях были сплошь циферблаты, рычаги и тому подобное. Передняя часть машины была высотой примерно с мой рост. Я посмотрел на нее. Она, казалось, тоже посмотрела на меня. И… ничего не случилось.

Кроме этого, я обнаружил в углу что-то вроде платяного шкафа, прикрытого занавеской. Посреди комнаты находился столик с остатками обеда: корка хлеба, чашка с зеленым осадком, а также какой-то плод размером с редиску, с червоточиной на розовом боку.

На полу возле стола лежали мятые черные одежды. Подойдя ближе, я нашел рядом с коркой хлеба пластину; на ней были какие-то кружочки, большинство из которых соединялось прямыми линиями, и вся пластина была перечеркнута несколькими жирными штрихами. Мне почему-то вспомнилась игра в крестики-нолики.

Походив вокруг машины и внимательно рассмотрев ее со всех сторон, я ничего не понял. Я оставил эту затею и вернулся посмотреть, не очнулся ли мой противник.

Он все еще не пришел в себя. Во мне шевельнулось беспокойство — по натуре я человек не кровожадный. Перевернув его на спину, я успокоился — он был жив.

Одет он был довольно необычно по моим представлениям: в легкую тунику, тяжелые коричневые сандалии, плотные, немного запачканные белые штаны до щиколоток и полосатый головной убор. Кроме того, на левом запястье у него был браслет, соединенный с кольцом на среднем пальце гибкой лентой из голубовато-зеленого металла, а на поясе была закреплена небольшая сумочка. Стоило мне к ней потянуться, как она издала звук, похожий на звучание погремушек гремучей змеи, когда она предупреждает противника, а затем прозвучали слова, которые я автоматически перевел и понял раньше, чем осознал, что это был не английский язык.

«Верховное управление Храма. От жреца ночи. Фалви!»

Моим сознанием одновременно завладели две мысли: одна из них крутилась вокруг полосатого головного убора моей жертвы, а другая заставляла губы беззвучно шевелиться, повторяя слова, которые я только что слышал. Один и один — будет два. В моем случае — будет Малеско. Вспоминая истории дядюшки Джима, я вспомнил и ту роль, которую в них время от времени играли такие головные уборы. Те, кто носили их, являлись… Кем же?.. Ну, конечно, жрецами. И это означало, что…

Нет. Я отверг это как невозможное. Я поднялся и сделал глубокий вдох. Наступил момент, которого я старательно избегал, момент, когда необходимо осмыслить создавшееся положение.

Скорее всего, я нахожусь в другом мире. (Каком другом мире? Что за чушь! Я еще не был готов в это поверить.) Возможно еще одно объяснение: я сошел с ума и на самом-то деле лежу на койке на Беллеву, а доктора задумчиво смотрят на меня и говорят: «Похоже случай безнадежный. Может, применить лечение электрошоком, или воспользуемся случаем и попробуем новый метод, который, правда, дает летальный исход у макак-резусов, но этому-то все равно».

Но вариант с психушкой отпадал: у моих ног по-прежнему без сознания лежал вполне реальный представитель жреческой касты, а за балконными перилами расстилался город, уже не радужно-красный, а сумеречный, вечерний. Солнце село. Здесь быстро наступает ночь.

Я окинул взором этот до боли знакомый вид, которым так часто грезил в детстве.

У меня не было ощущения чуда, не было и недоверия к происходящему. Любой из нас, очутившись в какой-нибудь знакомой, но вымышленной стране типа Оз, рано или поздно начинает испытывать некоторое недоверие, обнаружив, что она оказалась вполне реальной. Но со мной ничего подобного не произошло. Сомнения в реальности существования Малеско были бессмысленными — он лежал передо мной. Я сказал себе, что удивляться начну потом, а сейчас у меня нет на это времени.

У меня пробудился чрезвычайный интерес к дядюшке. Оказывается, его истории были вовсе не сказками. Малеско существовал в действительности. Интересно, а бывал ли он здесь сам? Может быть, он только нашел способ открывать дверь между мирами и таким образом получил возможность наблюдать за другим миром, а может, даже слышать его язык, раз уж он его выучил.

У меня не было времени обдумать все это как следует. События начали разворачиваться слишком стремительно. Но Малеско в описаниях дядюшки Джима был таким живым, что наблюдения, скорее всего, были сделаны очевидцем. За окном находился тот самый, знакомый мне с детства, сказочный город, с его огромным колышущимся куполом, арками, домами.

Правда, дядя никогда не рассказывал об огнях, загорающихся по всему городу с наступлением темноты. Оказывается, ночью Малеско расцветал многоцветным освещением. Некоторые огоньки складывались в рекламные вывески, и я смог их прочесть.

Нет… Нет… Нет!!! «Ничего этого не существует, просто мне десять лет, и сейчас я сплю. А это все сон, навеянный рассказами дядюшки Джима», — я хватался за соломинку.

Но меня прервал настойчивый голос:

— Falvi! Responde!

«Responde» произносится так же, как пишется. Это значит «отвечай». Слово Falvi я не знал. Это могло быть имя собственное. Вероятно — имя моего противника.

Похоже, Фалви так и не ответит, и я прикидывал, какие действия после этого предпримет вызывающий его человек. В любом случае мне не стоило задерживаться. Надо побыстрее уходить в город — там безопасней.

Ночь есть ночь, сколько огней ни зажигай, а всегда найдется темный уголок, где я смогу спрятаться.

Глава 4

Как всегда во время спешки меня подвела логика. Ну зачем я суечусь? Ведь если этот жрец, увидев меня, пытался убить или, как минимум, запихнуть туда, откуда я пришел, и при этом не слишком его волновало мое самочувствие, то, вероятно, следует ожидать подобного отношения и со стороны других жрецов. Во всяком случае, было неблагоразумно думать, что я от этого застрахован.

Направившись в комнату, где находилась машина, я подобрал с пола черный плащ, встряхнул его и, накинув на плечи, застегнул вокруг шеи. Спереди, по всей длине, я обнаружил маленькие магнитные застежки, которые сами аккуратно застегнулись, стоило мне одернуть плащ.

Внезапно меня снова охватила паника. Что я здесь делаю? Какова вероятность найти Лорну в этом мире сказок и детских снов? Мое место там, в Нью-Йорке. Я повернулся и бегом направился к балкону. Полы плаща хлопали по ботинкам, путаясь в ногах. Я перегнулся через перила и стал водить руками в воздухе. Нью-Йорка я не нащупал. Правда, я и понятия не имел, какова на ощупь брешь в пространстве. Скорее всего, она похожа на дырку в пончике. Конечно, наивно было надеяться, что я смогу ухватиться за что-нибудь устойчивое в своей квартире и таким образом втащить себя домой. Это было слишком похоже на вытаскивание самого себя за волосы.

Но мне отчаянно не хотелось покидать этот балкон и идти в мир, которого я совсем не знаю. Слишком странным образом я родился в Малеско на этом балконе и еще очень молод и неопытен, чтобы отправиться на поиски славы и удачи в этом чужом мире.

Меня он пугал.

Я — человек Земли. Каждый из нас живет создавая свой маленький мир, и в этом ему помогают предки, особенно родители. По этой причине людям, вероятно, понадобится много времени, прежде чем они привыкнут к жизни на Венере или на Марсе.

Может быть, страх, а может, какое-то другое странное ощущение удерживало меня на балконе. Я с горечью подумал о книгах, в которых описываются сверхъестественные истории, подобные моей, — о книгах Берроуза и Хаггарда. Но я находился не на Барзуме, и я не Джон Картер. Он-то был из того же теста, что и все легендарные герои: несокрушим, решителен и уверен в себе. Я никогда не чувствовал себя героем, хотя как знать… Героизм в глазах одного общества может обернуться малодушием в глазах другого. Этика Малеско, возможно, значительно отличается от земной. Откуда мне это знать?

Тревога за свою жизнь не оставляла меня ни на секунду. Дома подобные мысли не слишком часто приходят в голову. Есть коротенький свод правил: не высовывайтесь слишком далеко из окна, не выбегайте на дорогу перед быстро идущим транспортом, не трогайте оголенных проводов — и все будет в порядке. А здесь? Я уже знал, что в Малеско существует сила притяжения, и она показалась мне обычной. Это я мог учитывать. Но как быть с неизвестными силами типа электричества?

Житель Малеско в нью-йоркском метро мог бы запросто усесться на рельс, находящийся под напряжением, поскольку тот выглядит весьма безобидно. В Малеско я мог бы усесться на атомный реактор, не подозревая об этом. Оружие жреца, похожее на гантель, указывало на существование какой-то неизвестной энергии, а машина в соседней комнате, вероятно, приводилась в действие силой, о которой я и не слыхивал. К счастью, я мог читать по-малескиански и решил внимательно следить за надписями типа «cave», что значит — «берегись!». Да нет, это по-латыни, а на языке Малеско это будет «сачко»…

Ощупывая воздух, я не слишком усердствовал. Жрец мог очнуться в любой момент, и тогда мне пришлось бы срочно решать, что предпринять — бежать, прятаться или сдаваться на милость, невзирая на последствия.

Вернувшись в комнату, я снова задумчиво оглядел этого типа. Он начал слегка подергиваться. Даже в забытьи его лицо казалось слишком возбужденным, и я сказал себе: для меня лучшее сейчас — поскорее убежать или спрятаться, хотя лучше бы спрятаться — но где?

Я обнаружил занавеску, за которой находилась ниша с одеждой. Никакого другого укрытия в комнате не было. Выйти в холл, где я рисковал нарваться на других жрецов с гантелями, выбрасывающими голубое пламя, я не осмелился.

Наступил момент, когда герои расхожих повестей творят чудеса доблести и отваги и одерживают верх с легкостью, добытой долгой практикой. Но у меня не было никакой практики и все было в новинку. Я не чувствовал себя героем, и находчивость моя имела границы. В комнате, где лежал жрец, слабый голос опять позвал: «Фалви!». В ответ распростертый на полу жрец застонал и двинул рукой. Я понял, что если срочно не предприму решительных действий, то влипну.

В подобной ситуации Джон Картер легко бы заскочил на десятифутовую стену, которая предусмотрительно не доходила до потолка, где и затаился бы, пока враги безуспешно его ищут. В повестях врагу никогда не приходит мысль посмотреть вверх, а в жизни? Я задрал голову. Здесь все стены доходили до потолка, а если бы и нет, совсем не уверен, что смог бы забраться на одну из них, подобно перепуганной кошке. Нет, я не так находчив и изобретателен, как Картер. Лучшее, что мне пришло в голову, — это нырнуть в нишу с одеждой и забиться в самый дальний угол. А если присесть на корточки, то черный плащ скроет мои ботинки.

Возможно, это был не лучший вариант, но мне, как говорится, повезло. Если я не был находчивым героем, то и мой враг оказался не слишком изобретательным злодеем. Он был обычным человеком, который, очнувшись после нокаута, оказался сбитым с толку. В щель между сваленной одеждой и краем занавески я увидел, как он сел, тяжело вздохнул и сжал голову руками. Кисет на его поясе раздраженно произнес: «Фалви! Ответь!».

Несколько раз тряхнув головой, он окинул комнату мутным взглядом и что-то пробормотал. С трудом поднявшись на ноги, он еще раз огляделся. На его лице был написан испуг, даже не просто испуг — а отчаяние, и виной тому было мое исчезновение. Я понял это по взгляду, блуждающему по комнате в поисках меня, и был очень рад, что спрятался. Мое убежище казалось не слишком подходящим, но менять его было поздно, да и не на что. К счастью, жрец тоже оказался новичком в подобных делах. Он выскочил на балкон и, перегнувшись через перила, с надеждой посмотрел вниз. Так как я не спускался по стене и не лежал распростертым на мостовой, он вернулся в комнату и на этот раз заметил приоткрытую дверь в холл.

Я ее не закрыл по халатности, но это оказалось очень кстати. Он, должно быть, решил, что я сбежал, ведь он мог пролежать без сознания довольно долго, и у меня хватило времени для побега. Я услышал, как он потоптался у двери, но уже через мгновение плотно ее закрыл и вернулся обратно. По цвету его лица я понял, что у него язва. Похоже, он из тех людей, у которых ее просто не может не быть. Слабый голос на его поясе снова позвал. На этот раз жрец вытащил из футляра нечто, напоминающее белую вафлю, и поступил с этой штукой очень странно — он туда зевнул, то есть издал звук, подобно человеку, медленно отходящему от глубокого сна.

Мое внимание привлек яркий свет, вспыхнувший примерно в квартале от нас. Я был настолько изумлен изображением, увиденным на стене дома, что сделался слеп и глух ко всему остальному.

Передо мной висел портрет Лорны. Гигантское изображение из моего укрытия казалось небольшим. Картина напоминала освещенный цветной витраж, хотя была лишена некоторых деталей, обычно присущих витражам. Я без колебаний узнал Лорну, но долго не мог поверить собственным глазам.

Несомненно, это было лицо Лорны, но ему придали такое очарование, слово над ним поработали Арден с Рубинштейном, а шлифовал детали Ромин, этот религиозный идеалист. Так же, как на холсте они наделили леди Гамильтон достоинствами, которыми эта женщина с куриными мозгами никогда не обладала, так и тут Лорну превратили в невероятно красивую девушку с ангельской внешностью. Над портретом возвышалась огромная золотая буква «А». Те же таинственные знаки сверкали по всему городу. Очевидно, это имело глубокий смысл. Под портретом Лорны сияла надпись — «Clia».

— Фалви!

Я уже почти не обращал внимания на этот тонкий настойчивый голос. Мое внимание привлек ответ — сначала сонное встревоженное ворчанье, затем фальшиво бодрый голос неожиданно разбуженного человека:

— Во славу Феникса, Фалви — Иерарху: все спокойно у Земных Врат.

— Ты спал?

— Я э-э-э… я размышлял над таинствами…

— Тебе представится такая возможность в одиночестве, когда я доложу Иерарху.

После небольшой паузы голос продолжал:

— Фалви, если ты хочешь спать, я найду замену. Сейчас мое дежурство. Если что-нибудь случится, то Иерарх сожрет мой…

Последнего слова я не понял.

— Прости, — сказал Фалви, — ты прав, лучше прислать кого-нибудь другого Я… я, кажется, нездоров.

— Высылаю прямо сейчас, — согласился голос.

В установившейся тишине раздавалось тяжелое дыхание Фалви. Я замер в ожидании. Хотя речь Фалви и его собеседника звучала совсем не так, как у дядюшки Джима, у меня возникло ощущение, что я слышу его голос. Ничего удивительного — малескианскую речь я ранее слышал только из его уст.

Безусловно, я не понимал всех оттенков значений, но интонации помогали безошибочно уловить смысл. Язык Малеско прост, хотя раньше я этого не осознавал. Я вообще никогда не задумывался над ним. Мы редко анализируем то, что накрепко усвоили с самого детства. Слова в этом языке произносились так же, как писались, или, по крайней мере, так, как писал дядюшка Джим. А он почти не делал ошибок, если судить по освещенным вывескам в городе. Язык Малеско похож на латинский, и каждый, кто помнит латынь со школы, легко угадает значение многих слов.

Фалви подошел к балкону и, посмотрев на город, тихо выругался. Тут я понял, что в языке Малеско есть и англо-саксонские корни.

— Проклятый Нью-Йорк! — злобно сказал Фалви и, повернувшись, скрылся раньше, чем до меня дошел смысл сказанного.

Нью-Йорк, он сказал — Нью-Йорк!

Тупо глядя на преображенное лицо Лорны Максвелл, сияющее на стене дома, я с грустью думал о Барзуме, таком безопасном и знакомом месте.

Фалви снова заговорил.

— Кориовл, — тихо позвал он, — Дом Кориовл!

Раздалось жужжание, и Вскоре послышался скрипучий голос:

— …хочет, чтобы я сшил для нее одежду. Я слишком добр, чтобы отказать, но где найти время для…

— Частный канал! — рявкнул Фалви, хотя, возможно, он сказал «линия» или «круг». Я не мог перевести буквально и понял лишь общий смысл этих слов, тем более что не знал специфических местных терминов.

Наступила тишина. Фалви обвел комнату тяжелым взглядом. Я затаился среди плащей и скоро услышал вкрадчивое хихиканье.

— Меня просто трясет, — раздался тонкий голос, — да, именно трясет, как в судорогах. Пурделор рассказал мне самую забавную шутку из всех, которые я слышал. Я чуть не лопнул от смеха. Смеялся до слез. Ты помнишь Дом Фереса? Он всегда уверял…

— Кориовл, послушай! Это Фалви, — торопливо заговорил мой противник. — Здесь прошел еще кто-то.

— Он уверял, что его имя следует произносить как Перес, не перебивай, я должен тебе это рассказать.

Фалви пытался назвать чье-то имя или позвать Иерарха, но собеседник его не слушал.

— Не шуми, — сказал Кориовл с фальшивой веселостью. — Да, настаивал, что его имя следует произносить как Перес, понял? Так вот, как-то вечером, за ужином, Морандер и говорит: «Будьте любезны, Дом Перес, передайте мне, пожалуйста, paselae. Paselae! Ха-ха-ха!»

Послышалось развязное хихиканье.

— Проклятие! — вскипел Фалви, у которого, по-видимому, было не больше поводов для шуток, чем у меня, и я почувствовал даже некоторую симпатию к этому озабоченному жрецу.

Кориовлу же сейчас была нужна только благодарная аудитория. Впрочем, тогда я недооценил этого человека.

Сдерживая ярость, Фалви сказал:

— Вечером, когда я охранял Земные Врата, прошел еще один человек. На этот раз — мужчина. Он нокаутировал меня и сбежал.

— Ха, ха… — Кудахтанье Кориовла стихло. — Ну, что ж, — заметил он задумчиво, — ты, наверно, развлекался с Земными Вратами…

— Я к ним даже не притронулся.

— Врать будешь Иерарху, если хочешь, а мне и не пытайся, Фалви. Ну и как выглядит этот человек, а?

Необычное это ощущение — сидя в нише для одежды, услышать собственное точное описание. Мне даже на миг показалось, что я раскрыт, что яркий свет проник в мой угол, прогнав тени. Я посмотрел вдаль на портрет Лорны. Это вернуло мне душевное равновесие.

Очень часто в Малеско я впадал в какое-то оцепенение, когда все кажется эфемерным, трудно двигаться и даже думать. В этот момент мной вдруг овладело именно такое состояние, и Фалви показался мне чем-то незначительным и нереальным, а тот факт, что он собирался найти и убить меня, приобрел чисто умозрительный интерес, не более того.

— Если ты с ним что-нибудь сделал, я тебе голову сверну, — сказал Кориовл. — Ты слышишь меня?

— Ладно, я его не трону, — неубедительно произнес Фалви. — Но кто-то из жрецов, возможно, уже нашел его, тогда он, скорей всего, мертв. Откуда мне знать?

— По твоему описанию, он похож на того человека, о котором рассказывала Клиа. Срочно встречаемся в банях.

— Но эта ночь…

— Ну да, я тоже думал в эту ночь оказаться на коне, — сказал Кориовл и снова хихикнул.

«Юморист», — отметил я какой-то частью сознания, так как голова была занята портретом Лорны и именем CLIA под ним. Итак, я похож на человека, которого описала Клиа. Это значит я не ошибся — Клиа и есть Лорна.

— Прекрати ерничать! Мне не до шуток, — ответил Фалви. — Иерарх не поверит, что я не трогал Врата.

— Конечно, не поверит, — успокоил Кориовл. — Он знает, что ты лжец. Поэтому срочно встречаемся в банях. Поторапливайся. Человек, прошедший сквозь Врата, может оказаться именно тем, кто нам нужен. Если ты его тронешь, я не ручаюсь за твою жизнь.

— Если он бродит по Храму в своей одежде, то его остановят прежде, чем…

— Но пока ведь тревоги не было? Ты поторапливайся, а думать буду я. Это мое дело. И помни, никакой отсебятины. Ты не такой уж незаменимый.

— Возможно, ты тоже.

Тут Кориовл разразился смехом, похожим на кудахтанье домового.

— Вот уж воистину, горбатого могила исправит! Проще другого найти. Поспеши, незаменимый! В банях я объясню тебе, почему этот человек нужен нам живым. Было бы проще…

Смешки стихли.

— Проклятый комедиант, — зло процедил Фалви вполголоса, а громко добавил: — Твои шуточки дурно пахнут. Ты — дурак, Кориовл. Никто не считает тебя острословом. И если я найду того человека, то убью его, не успеет он и глазом моргнуть. Возможно, тебе наплевать, будут у меня неприятности или нет, но…

Далее речь стала невнятной. Я понял, что переговорное устройство было выключено до начала этой пылкой речи. Похоже, оратор отличался осторожностью и благоразумием.

Вскоре хлопнула дверь и комната опустела.

Теперь мне предстояло решать, какие шаги предпринять.

Глава 5

В принципе я знал, что собираюсь делать, но проблема заключалась в том, как осуществить свои намерения. Первый же неосторожный шаг мог выдать меня. Согласитесь, я имел веские причины подозревать, что этот храм, или дворец, или небоскреб, или что он там из себя представляет, полон потенциальных врагов, которые не упустят случая убить пришельца.

Кроме того, необходимо найти Лорну, а мне не хватало информации. И больше всего хотелось узнать, как можно вернуться домой. Для начала нужно понять, что тут к чему.

Похоже, Лорна, под именем Клиа, нашла в Малеско безопасный приют. Трудно представить, как ей это удалось с ее мозгами, и насколько это место действительно безопасно, но если Сезам открывается, то я хочу знать, как это делается.

Я чувствовал себя в темном лабиринте, полном ловушек и волчьих ям, и лишь где-то вдали мерцает слабый свет, и мне необходимо до него добраться, чтобы получить информацию и возможную помощь. Но ближайшая цель — найти Лорну, а что произойдет потом, я не думал.

Мне очень не хотелось покидать комнату, каким-то образом связанную с моей нью-йоркской квартирой, но, похоже, лишь найдя Лорну, я мог рассчитывать на возвращение в наш мир.

Убедившись, что комната пуста, Я осторожно выбрался из ниши. Правда, немного поразмыслив, вернулся обратно и после недолгих поисков обнаружил головной убор, похожий на шлем, такой же, как у Фалви. Это был настоящий шлем, расписанный синими полосами. Водрузив его на голову, я убедился, что он надежно прикрывает лицо. В таком виде я подошел к двери и выглянул в коридор, в дальнем конце которого несколько мгновений назад скрылся Фалви.

Путь был свободен. Я смело вышел из комнаты и поспешил вслед за Фалви. По всему коридору под потолком висели металлические чаши, изливающие мягкий дневной свет. Некоторые из них прогорели, а одна, мерцая, угасала. По пути я заметил на дверях резную символику — схематичное изображение птицы и трезубца, а также римские цифры: XVI, XVII и так далее.

Там, где Фалви скрылся в стене, я нашел отверстие, размером с дверной проем, оказавшееся входом в шахту лифта, освещенную изнутри, Фалви медленно опускался в ней и был уже на расстоянии двадцати футов подо мной.

То, что это именно Фалви, я определил по знакомому шлему и носкам сандалий. Сверху жрец напоминал раздавленного карлика. Он стоял неподвижно, не поднимая головы, и я, расхрабрившись, оперся рукой о стену и посмотрел вниз, В шахте не было ни тросов, ни подъемных механизмов. Конечно, Фалви мог стоять на какой-нибудь совершенно прозрачной платформе, медленно опускавшейся вниз. Бала видна только тень за спиной жреца, исчезающая, по мере того как он опускался все ниже.

Подняв глаза, я увидел свою тень. Я совсем забыл о шлеме, и вид изуродованной головы вначале поразил меня, но потом я вспомнил о своей маскировке.

Фалви продолжал опускаться все ниже и ниже мимо выходов на другие этажи.

Я подался больше вперед и стал считать пятна света, падающие из коридоров нижних этажей. Миновав семь из них, Фалви вышел из лифта. Шахта опустела, и я не увидел ее дна, — она уходила на немыслимую глубину.

Я решил поэкспериментировать. Вначале я хотел бросить какой-нибудь предмет в шахту и посмотреть, упадет он или нет. Но в этот момент моя тень на стене слегка расплылась и раздвоилась. Я был в таком состоянии, что поначалу всерьез задумался о том, не обзавелся ли второй головой, но все же повернулся, чтобы посмотреть, откуда взялась вторая тень.

…И встретился глазами со жрецом, который беззвучно подошел ко мне сзади и теперь смотрел с тем выжидающим выражением во взгляде, с каким обычно кошка смотрит на мышь. На его лице, обрамленном жреческим шлемом, одновременно читались необычайная настороженность и предвкушение триумфа. Он был молод, но имел вид человека, накануне проведшего бурную ночь. Одет он был с элегантной небрежностью, которая, по моему мнению не пристала духовному лицу.

Я с трудом скрыл потрясение. Сколько времени он следит за мной? От двери Фалви? И почему? Выражение лица молодого жреца пугало меня. Кажется, он ждал от меня какого-то действия. Но какого? Из-за его пристального взгляда я готов был поверить, что он читает мои сокровенные мысли и находит их в целом довольно забавными.

Интересно, как приветствуют друг друга жрецы при встрече? Я так и не успел решить, как спасти свою шкуру, когда этот тип сам меня выручил. Пробормотав «Pardaese», он протиснулся в шахту, не отводя ироничного взгляда. У меня создалось впечатление, что он прекрасно знает, о моем положении, и просто ждет, когда я себя выдам. Его насмешливый взгляд из шахты, казалось, спрашивал: «Чего ты ждешь?»

И тут я решился. В конце концов, как бы на моем месте поступил Джон Картер? Жрец уже опустился футов на десять, и на его лице, по-прежнему обращенном ко мне, расплывалась ухмылка. Я глубоко вдохнул и шагнул в пустоту, доверчиво ожидая, что неведомая антигравитационная сила поддержит меня и мягко опустит по шахте.

Ничего подобного: я камнем полетел вниз, с ускорением, присущим свободно падающему телу, и налетел на спокойно стоявшего жреца. Мы сплелись, подобно группе Лаокоона, где вместо пифона был я. Жрец крепко обхватил меня, хотя в этом не было уже никакой необходимости: я намертво вцепился в него, как обезумевший кот. Со стороны это, должно быть, напоминало короткую схватку, которая, впрочем, скоро затихла. Вцепившись друг в друга, мы продолжали медленно опускаться.

Так мы оказались лицом к лицу. Физиономия жреца светилась торжеством. Я решил, что безнадежно выдал себя и тем самым оправдал ожидания этого типа. Во мне крепла уверенность: он знает, что я из Нью-Йорка, что прошел сквозь запретные Земные Врата, что бы они из себя ни представляли, а это значит, что там, где мы остановимся, меня будет ждать взвод, укомплектованный стрелками из духовных лиц.

Видимо, решив окончательно выяснить для себя вопрос, жрец заговорил со мной. Конечно, на языке Малеско. Но я ничего не понял. Звенело в ушах, меня трясло от нервного перенапряжения и совсем не героического страха. Тяжело дыша, я пристально, почти в упор, глядел в сияющие торжеством глаза.

Он повторил сказанное помедленнее. На этот раз я понял.

— Вам повезло, что я вас поймал, — сказал он. — На вас могли составить рапорт.

Я достаточно наслушался языка Малеско, чтобы правильно понимать интонации и ударения, но не был уверен, что моя речь будет звучать естественно. Пришлось сопровождать слова короткими вздохами — между прочим, прекрасный способ скрыть слабое знание языка.

— Я… задумался… о другом… — пробормотал я.

Реплика произвела на него потрясающее впечатление. От изумления он чуть не уронил меня. На мгновение я было подумал, что допустил какую-нибудь грубую ошибку, но скоро понял, в чем дело: он не ожидал, что я вообще говорю на языке Малеско. На некоторое время лицо жреца потеряло всякое выражение, но довольно скоро он взял себя в руки. Однако я заметил, как перед этим тень разочарования успела промелькнуть на его лице. Его взгляд больше не был таким пристальным и злорадным.

— Простите, что вы сказали? — вежливо спросил он.

— Я сказал, что задумался, — повторил я.

Его взгляд вновь стал острым, полным подозрений, и я понял, что с моим знанием языка вряд ли смогу сойти за местного жителя.

— В следующий раз лучше думайте об Иерархе, — сказал жрец, не отводя от меня глаз, А почему вы так странно говорите?

— Язык прикусил, — поспешно сказал я.

— Прикусили нос? — спросил он. — Как это? А-а! Язык.

Поймав его быстрый взгляд, я перевел глаза на убегающие вверх стены. Может, он просто потешается надо мной? Или все-таки что-то подозревает, но никаких конкретных выводов сделать не может? Тот факт, что я сносно говорю на языке Малеско, кажется, выбил почву из-под всех его предположений относительно меня. И все же…

— Где вы хотите выйти? — по-прежнему вежливо спросил он, и тон составлял разительный контраст с выражением лица.

— Иду в бани, — рискнул я.

— Тогда вам надо выходить на главном этаже. Кажется, мы не знакомы? Вы, должно быть, недавно из Крусибля.

Я кивнул.

— Нет? — уточнил жрец. — Но…

— То есть да, — поправил я, памятуя о разных значениях символических жестов в различных культурах. — Я совсем недавно из Крусибля.

— Весьма похоже, — сказал он. — Вы, должно быть, из Фере. Не обижайтесь, но на иерейском диалекте только с собаками разговаривать Меня зовут Дио, и я знаю лучший… — он произнес слово, которого я не понял — в этом городе, если вам нужен совет.

— Благодарю, — сказал я, размышляя, не следует ли и мне представиться. Срочно требовалось выбрать себе nom-de-guerre, но ничего не приходило в голову. Я был недостаточно сведущ в их именах собственных и, по невежеству, мог назваться каким-нибудь Санта-Клаусом. Поэтому я состроил гримасу и сказал, что болит язык.

Жрец, казалось, задумался.

— Это я укусил вас за нос? — неожиданно спросил он. — Не помню. Но когда вы на меня свалились…

— Ничего, ничего, — успокоил я его.

— Где ваш кошелек?

— Я забыл его!

— И чему вас только учат в этом Ферейском Крусибле? — он поднял голову. — Ну, вот и приехали.

Он вынес меня в огромную залу, размером с Гранд Централь, такую же шумную и многолюдную. Слева был проход под арку, а за ним — темнота. Оттуда дул свежий ветерок, и я понял, что это выход на улицу.

— Не имеет смысла терять время и возвращаться за вашим кошельком, — сказал Дио, потянувшись к поясу. — Я могу вам одолжить, — он дал мне несколько монет. — Только не забудьте вернуть. Меня зовут Дио, запомните, на двадцать третьем Гусе Гермогена, в пятом Херувиме.

— Спасибо, — с чувством сказал я.

Он приветливо посмотрел на меня. Лицо молодого повесы утратило настороженность. Сейчас оно стало сонным и удовлетворенным. Видимо, за время нашего короткого разговора он пришел к какому-то выводу.

Я вообще ничего не понимал. Ведь, по словам Фалви, любой жрец, узнав во мне землянина, скорее выстрелит, чем будет задавать вопросы, хотя по какой причине, я еще не знал.

Поведение Дио меня озадачило. Если он понял, что я пришелец, то ему следовало по крайней мере доложить обо мне, а если нет, то почему он выглядит таким самодовольным? И действительно, Дио напоминал кота, проглотившего канарейку.

— Надеюсь, вы получили представление о правилах поведения в Ферейском Крусибле, — сказал он.

Неужели он действительно даст мне уйти? Трудно в это поверить, но тогда я, возможно, еще сумею догнать Фалви.

— Я верну долг, не беспокойся, — ответил я.

Он пожал плечами, а я повернулся и пошел прочь, стараясь не очень быстро шагать, едва веря в свою счастливую звезду. Или Фалви преувеличивал опасность, грозившую мне стороны жрецов, или…

— Послушайте, — внезапно окликнул Дио, когда я сделал несколько шагов.

Даже по тону я понял, что он ухмыляется. Наши глаза встретились, и я прочитал на его лице не скрываемое злорадство.

— Полагаю, вам следует кое-что знать, — сказал он. — В Фере нет никаких Крусиблей уже тридцать лет, — он лучезарно улыбнулся. — Спокойной ночи!

Это было подобно удару в солнечное сплетение. Значит, опасность все же существовала. И теперь она предстала в лице Дио. Он знал обо мне достаточно, чтобы погубить. Однако он улыбался, ожидая, пока я уйду.

Как только вернулось дыхание, я зашагал к двери. Дио вполне может отпустить меня до дверей, а уж потом поднимет крик и натравит на меня свору.

Похоже, открывался сезон охоты на земного человека, и Джо нравилась эта идея. «Он даст мне минуту, а затем закричит», — подумал я, идя к дверям широким, твердым шагом. В лучшем случае я успею скрыться в темноте улиц, там все-таки безопасней, чем в многолюдном зале.

Неподалеку от входа стояла группа жрецов. Я нервно оглядел их. Одеты они были все одинаково, только некоторые сняли плащи и головные уборы. Несмотря на свое состояние, я обратил внимание на их довольно странные прически.

У одного грива рыжих волос торчала как петушиный гребень, у другого передняя часть головы была выбрита, а с затылка свисали длинные локоны. У третьего по центру головы была выбрита Полоса больше дюйма шириной. Тогда все эти жрецы показались мне смешными, но если бы Дио в тот момент поднял тревогу, я бы, вероятно, воспринял все по-другому.

До дверей оставалось шесть шагов. Один шаг. Я уже встал на освещенные ступени. Я торопился, но не смог удержаться и оглянулся. Дио на меня не смотрел. Он поднял руку и небрежно кивнул какому-то проходящему мимо жрецу. Я остановился и развернулся. Дио снова посмотрел на меня, нежно поглаживая свой подбородок.

Направляясь к проходу под аркой, я опять находился в какой-то дурацкой растерянности. Была ли вообще какая-нибудь опасность? Знал ли Фалви, о чем говорил? Но ведь Кориовл, кто бы он ни был, говорил всерьез. Если бы я смог найти Фалви и проследовать за ним до Кориовла, то, возможно, узнал бы, в чем дело.

Сразу за аркой находился аккуратный сквер, переходящий в парк, окруженный высокой стеной. В этой стене были устроены ворота. Именно туда вела мощеная дорога. У самих ворот выстроилась очередь. Я пошел в том направлении, постепенно привыкая к темноте.

Небольшая площадка у ворот освещалась льющимся из чаши светом. Я увидел жреца, в небрежной позе стоявшего у высокой хрустальной вазы, высотой ему по пояс. По мере того как очередь продвигалась, каждый жрец подходил к вазе и бросал в нее монету. Кассиру было заметно скучно, хотя он продолжал следить за процедурой, правда вполглаза.

Пристроившись к очереди я оглянулся. Сквозь арку я видел в огромном зале движущиеся толпы жрецов, но Дио исчез. Впрочем, это ни о чем не говорило. Мне не терпелось быстрее вырваться из стен храма. Что делать дальше, я еще не знал. Передо мной стояла дюжина жрецов, медленно продвигавшихся вперед. Я слышал звон монет. Сколько нужно бросить? Почему Дио дал мне эти монеты? А самое важное — много ли он знает, и какую игру ведет?

Кто-то грубо толкнул меня сзади. Я стал поворачиваться, шлем съехал мне на глаза, и в этот миг затмения раздался голос Фалви:

— Давай пошевеливайся!

Обратно я повернулся значительно быстрей. Сразу за мной в очереди стоял Фалви. Я поспешно подвинулся вперед, сокращая разрыв, образовавшийся из-за моей задумчивости. Сзади шаркал ногами Фалви.

Просто удача, что я не потерял его! Теперь от него зависит, найду я Лорну или нет. Однако мне было неуютно. Я чувствовал себя так, словно мне на спину прикрепили мишень, для более точного попадания.

Я неумолимо продвигался все ближе к освещенной площадке, где стоял кассир.

Передо мной уже шесть жрецов… пять… четыре. Я уставился вперед, плотно сжав монеты в горячей ладони. Непроизвольно заметив размер и форму монет, которые бросали в вазу, я разжал кулак и выбрал монету, показавшуюся подходящей. Передо мной уже только двое… один… никого. Я наклонил голову вперед, надеясь, что мой профиль не будет виден Фалви, и бросил монету в вазу. Кассир пристально посмотрел на меня, обежал глазами с головы до ног. Наверное, он заметил мои ботинки и брюки!

— Подождите-ка! — воскликнул он, глядя мне в глаза. — Вы одеты не по форме.

Он выразился не совсем так, но смысл был тот же. И тут Фалви пронзительно закричал прямо мне в ухо:

— Ну и черт с ним, Весто! Я очень спешу. Давай быстрее!

Он грубо толкнул меня к воротам. Я не возражал. Быстро миновав их, я отошел в сторону.

У чаши разгорелась перепалка, которая, впрочем, скоро закончилась яростным криком Фалви. Затем он прошел в ворота и заспешил в темноту. Появившийся на мгновение Весто выругался ему вслед, а я отошел дальше в тень. Когда Весто скрылся, я поспешил за Фалви, проявляя чудеса осторожности, пока мы пересекали огромную, ярко освещенную площадь перед храмом.

Глава 6

Мое положение было намного более трудное, чем у жителя Чикаго, внезапно очутившегося в Бомбее, Лхасе или Москве. Любой парень из Штатов видел эти города на экране, читал о них и знает, что в Бомбее он встретит индусов. К тому же не так велика принципиальная разница между такси и рикшей. Тем не менее даже он будет чувствовать себя, не в своей тарелке. Что уж говорить обо мне, попавшем в совершенно чужой мир Малеско. Я боялся выдать себя каким-нибудь нелепым поступком. Марсианин может спуститься с толпой в метро, и все будет в порядке, пока он не упрется в турникет, пропускающий пассажира лишь за монету. Тут он начнет отчаянно соображать, какой ритуал следует исполнить, и засветится. Он еще может догадаться о назначении разменных киосков; но если у него нет валюты США, то он влип. Даже если наш марсианин говорит по-английски, все равно возникнут проблемы, так как никто из работающих в этих киосках по-человечески объясняться не может.

Какую пользу я мог извлечь из монет, которые мне одолжил Дио? Достав их из кармана, я стал их на ходу рассматривать. На них были изображены римские цифры — I, II, V, XX и загадочные символы, те же, что и на дверях храма. Монеты уже достаточно стерлись, поэтому деталей я не разобрал. Кромки монет были покрыты причудливым узором, из чего я сделал вывод, что и в Малеско есть фальшивомонетчики.

Малеско действительно оказался радужно-красным городом. Но не таким сказочным, как в рассказах дядюшки Джима. Некоторые стены были исписаны словами, которых мой дядюшка не заносил в словарь, но их значение легко угадывалось, а на улицах хватало грязи.

Город был немноголюден. Лишь однажды я встретил галдящую толпу, прижавшую мужчину в сером к стене. Я некоторое время раздумывал, не поспешить ли мне на помощь, ведь он мог оказаться принцем из какой-нибудь соседней страны и его благодарность в дальнейшем могла оказаться очень кстати.

Но тут поблизости приземлился летательный аппарат, и я поспешно присоединился к толпе и закричал вместе со всеми. Из аппарата, похожего на позолоченную колесницу, вышли люди в униформе. Полиция увела свою жертву, а из разговоров я понял, что «принц» — обыкновенный карманник. Так что в Малеско, как в любом другом нормальном городе, жизнь шла своим чередом.

Фалви хорошо знал дорогу. Я старался не терять из виду его торопливую фигуру в полосатом шлеме. Воспоминание о Дио тоже заставляло меня не терять даром времени. Я почти не сомневался, что он понял, кто я и откуда. А может, все-таки, нет?

От этой прогулки у меня не осталось цельного впечатления о городе, запомнились лишь отдельные штрихи: движущиеся огни над головой, сверкание драгоценностей, которые здесь носят и женщины и мужчины, порхающий в воздухе серпантин. Одна ленточка обвилась вокруг моей шеи, и на ней было написано: «Приходите в Бани Божественной Воды».

Что ж, именно это я и собирался сделать, при условии, что найду эти Бани.

Некоторых аспектов жизни чужого города я просто не мог предвидеть, например, странного отношения населения к жрецам. Впервые я столкнулся с этим, когда какой-то мужчина, увидев меня, сошел с тротуара в водосточный желоб и поклонился с таким самоуничижением, что я невольно приостановился.

В первый момент я подумал, что он меня раскусил и затеял эту игру, чтобы усыпить внимание, а затем ударить по голове и куда-нибудь утащить. Но потом я догадался, в чем дело, однако понятия не имел, каково должно быть ответное приветствие.

Я поискал глазами Фалви, но увидел только его головной убор, покачивающийся далеко впереди и быстро удалявшийся. Если приветствовали меня, значит, должны были приветствовать и Фалви, но он, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. Поэтому я решил пройти мимо с надменным видом. Однако я так и не осмелился обернуться, чтобы увидеть ответную реакцию.

Ничего не произошло, значит, и на этот раз все в порядке. К счастью, не каждый прохожий был так благочестив, но дорогу мне уступали и провожали почтительными взглядами. Я начал присматриваться к этим взглядам, пытаясь понять, как здесь относятся к жрецам. Большинство прохожих смотрело с уважением — глупо и благоговейно. Были и сердитые взгляды, а в некоторых читалась откровенная ненависть. Время от времени прохожие проявляли ко мне явно уничижительную почтительность — возможно, ими двигало раскаяние и, чувствуя за собой грехи, они замаливали их, ползая по сточному желобу.

Мне это не понравилось, как не понравилось и духовенство, поощряющее подобное к себе отношение. Но, в конце концов, это не мое дело. Я хотел лишь побыстрее выбраться отсюда, забрав Лорну, если, конечно, удастся ее найти.

Трудно рассказать вам обо всем, что я увидел за короткую прогулку по Малеско. Этот город не похож на Нью-Йорк, Чикаго или город из сказок «Тысяча и одной ночи». Мне попадались по дороге лавки, но их витрины были большей частью закрыты, а те, которые удалось рассмотреть, показались очень странными. По улицам двигались повозки, о которых я могу сказать лишь то, что они перевозили пассажиров и, кажется, подчинялись каким-то правилам движения. Один раз я заметил в небе движущиеся огни и вспомнил о том летательном аппарате, который видел с балкона.

Газет в Малеско не было. Вы не поверите, как не хватает такой обычной вещи, как пресса, пока не убедитесь, какую огромную роль играют газеты в повседневной городской жизни. Не видно обрывков печатных страниц в сточной канаве, не слышно шумных мальчишек-газетчиков на перекрестках, нет лотков с журналами и прохожих со свернутой газетой под мышкой. Зато почти в каждом квартале я встречал то, что заменяет малескианцам газеты. Вдоль домов тянулись длинные стеллажи, на которых покоились пухлые тома форматом с многотиражку. Обычно возле стеллажей топталось несколько человек, погруженных в чтение. Гоните монету, и вы узнаете свежие новости. Я пожалел, что нет времени остановиться и почитать, какие же новости сегодня в Малеско.

Фалви быстро двигался вперед, и мне пришлось пройти мимо, под осуждающий взгляд торговца новостями. Тогда я не знал прав жреца, а то мог бы просто взять этот том под мышку и уйти. Никто бы и слова не сказал. Но я преследовал Фалви.

Вокруг творились странные вещи. Я уже начал привыкать к реакции прохожих, к их взглядам, полным то благоговейного трепета, то откровенной ненависти, но меня ждали и другие сюрпризы. Внезапно какой-то голос настойчиво прошептал мне на ухо: «Послушайте!».

В панике я остановился и резко оглянулся, но никого поблизости не увидел. Правда, за мной шел мужчина в одежде жреца, но он был слишком далеко, чтобы…

— Послушайте! — снова раздался шепот. — Это важно! Возможно, от этого зависит ваша жизнь!

На секунду я задрожал, как скелет на проволочках. Поблизости по-прежнему не было никого. Шепот то затихал, то усиливался, словно раздался из радиоприемника в тот момент, когда вы крутили ручку настройки.

— Я открою вам секрет, — голос зазвучал с новой силой. — Пейте эликсир, пейте освежающий тоник, который удлинит вашу жизнь. — Вдруг голос запел: — Эликсир, эликсир Матушки Цереры… — и опять снизился до заговорщицкого шепота: — Послушайте! Послушайте! Это важно…

Я в сердцах выругался — реклама и сюда добралась!

Фалви уже сворачивал за угол. Я пошел быстрее, время от времени попадая в полосу звуковой рекламы, которая незримо тянулась вдоль улицы, подобно ленте серпантина. Мое первое впечатление от Малеско не подготовило меня к встрече с подобным феноменом.

Я свернул за угол и опять увидел Фалви. Он ни разу не оглянулся назад, спеша по темной кривой улице, освещаемой лишь огнями витрин. Неожиданно я вспомнил о жреце, который шел за мной, и, хотя в этом не было ничего необычного, на всякий случай оглянулся. Из-за угла появился Дио. Он обошел группу подростков, которые шли взявшись за руки и занимали половину тротуара. Казалось, он не смотрел на меня. Я опять разглядел на его лице свирепую радость предвкушения победы, он даже не пытался это скрывать.

Вспомнив о Фалви, я отвернулся и подумал: «Какая часть этого злорадства относится к нему, а какая — ко мне?» Тощий жрец опять скрывался за поворотом, и мне пришлось ускорить шаг. Я почувствовал, как концентрические круги снова собираются в мишень на моей спине. Сзади шел Дио, и это не предвещало ничего хорошего.

Что делать? Я не мог скрыться, не потеряв Фалви, а с ним и единственной надежды найти союзника. Я шел на встречу с Кориовлом, ведя за собой Дио.

Из подслушанного в комнате разговора я сделал вывод, что безопасность Кориовла зависит от конспирации. Разоблачение представляет для него смертельную опасность. А какой мне прок от покойника? Тогда ведь и я не смогу вынуть голову из петли, в которую залез.

Итак, мы втроем устало тащились по радужно-красному городу, продолжая нашу маленькую игру под названием «гонка за лидером». Все это время я неустанно размышлял, как нарушить планы Дио и как, обойдя Фалви, объединить свои усилия с Кориовлом.

Хорошо было бы предупредить Фалви о нашем преследователе, он, несомненно, нашел бы способ разделаться с этим соглядатаем. Нужно только догнать Фалви, хлопнуть его по плечу и сказать:

— Послушай! Это важно! Пей эликсир…

Нет, это совершенно не годится! Мне показалось, что я слегка опьянел. Наверное, я сделан не из того теста, что герои расхожих повестушек. Я чувствовал усталость, болела голова, в которую лезли мысли об ужине. Конечно, если я предупрежу Фалви о нашем преследователе, то он сможет легко прикончить Дио. Но сначала разделается со мной, а это не входило в мои планы. Поэтому мы вдвоем старательно вели Дио прямо к Кориовлу.

Трижды свернув, Фалви вышел на широкую оживленную улицу, ведущую к нужному мне зданию. Цветными огнями горела вывеска: «Бани Божественных Вод». Я вздохнул с облегчением: теперь уже было невозможно заблудиться. «Божественные Воды» видны за многие мили — это и есть та огромная сфера, наполненная огненной жидкостью, которую я впервые увидел из своей квартиры, когда Лорна провалилась в неведомый мир.

«Лорна, — задумался я, — Лорна Максвелл». Из-за нее я очутился в Малеско, явился разыскивать не прекрасную принцессу в роскошном наряде, усыпанном драгоценностями, не очаровательную наследницу древнего титулованного рода, чтобы защитить ее честь со шпагой и пистолетом в руках. Нет, я здесь, чтобы найти и вернуть в наш мир певичку из кабака — Лорну Максвелл. Боюсь, эта драма не по мне, и я не хочу быть в ней героем.

Мы уже прошли половину улицы, ведущей к Баням, когда произошло маленькое чудо. Неожиданно зазвучала музыка. Сначала чуть слышно, затем все громче и громче, пока не заглушила все другие звуки города. Люди на улицах остановились и подняли головы.

Я тоже посмотрел вверх и увидел на облаке светлое пятно.

К тому времени уже совсем стемнело. Ночь была безлунной, но звездной, правда из-за городских огней видны были только самые яркие звезды. Я с удивлением обнаружил Большую Медведицу, пожалуй, единственное созвездие, которое знаю. Значит, перемены не так уж велики, как мне показалось, если звезды на своих местах. Светлое пятно на облаке постепенно приобретало форму человеческого лица. Единый вздох восхищения вырвался из тысяч грудных клеток вокруг меня, гигантский, но почти не слышный. Лицо на облаке стало четче и приобрело знакомые черты.

Еще через несколько секунд огромное, светящееся лицо Лорны Максвелл улыбалось мне с облака, лицо такое же идеально красивое, как и то, что я видел на стене дома. Она была красива, нежна, обаятельна, а ее улыбка просто изысканна. Лорна, которую я знал, не могла быть такой. Улыбка медленно угасла, и я понял, что смотрю не на плакат, а на реальное отражение женщины, кем бы она ни была.

Огромные, как плавательные бассейны, сияющие голубые глаза дарили мягкий свет жителям Малеско. Музыка стихла, губы на облаке зашевелились, и над затаившим дыхание городом раздался голос Лорны. Теперь я не сомневался, что это была она. Голос, как и лицо, был сильно изменен, но не до конца — я узнал в нем прежние интонации Лорны. Над Малеско поплыла нежная музыка этого голоса.

— Настал час моего ухода, — сообщала Лорна городу. — Я возвращаюсь к созерцанию, а вы, мои преданные друзья, выходите на вечерний моцион. Идите со спокойным сердцем и моим благословением, жители Малеско. Не забывайте ваших жрецов и их учение. Полностью внесите свою дань в казну Храма, когда сегодня будете платить за вход. Будьте добродетельны, будьте счастливы. Своим поведением вы должны заслужить право перейти в лучший мир. Я буду ждать вас в Раю, друзья мои. Я буду ждать вас на священных дорогах Нью-Йорка.

Изображение стало гаснуть. По толпе прокатился рокот ответных голосов. Я не мог ошибиться, но и поверить тоже не мог. Они повторяли последние слова Лорны.

— Нью-Йорк! Нью-Йорк! — весь Малеско шептал название земного города.

Глава 7

Я видел, как Фалви быстро поднимался по широкой лестнице под куполом Бань. На мостовой и на стекле разменной будки у входа в «Бани Божественных Вод» отражались разноцветные огни ночного освещения. Когда Фалви бросил монету в стеклянную чашу, контролер, стоявший у дверей, щелкнул турникетом. Жрец прошел внутрь. Я поспешил подняться по лестнице, перебирая пальцами монеты, одолженные мне Дио.

Увиденное недавно, придало мне бодрости и одновременно смутило. Я пока еще не много понимал, но уже почувствовал себя гораздо более важной персоной, чем, скажем, четверть часа назад.

Все не так просто. Женщина с Земли попадает в Малеско, здесь из нее делают некий символ, возносят до небес, откуда она вещает какую-то полурелигиозную дребедень. Потом появляется еще один пришелец — я. На него сначала набрасывается жрец, а затем преследуют по улицам, как преступника.

Больше всего меня потряс, естественно, нью-йоркский мотив здешней очень материалистической религии. Это нечто невообразимое! Может быть, позднее мне кто-нибудь все разъяснит, но до тех пор даже предположений строить не имеет смысла. Подумать только: «священные дороги Нью-Йорка!»

Я видел, какое впечатление на людей произвело шоу в облаках. Когда оно закончилось, город заполнил благоговейный шепот, перекрывший обычный городской шум. По подслушанным уличным разговорам я понял, что появление Лорны в облаках было воспринято как чудо. Никто, кажется, даже не подумал, что все это можно сделать при помощи техники.

Это сбивало меня с толку. Странно, что при таком уровне техники в Малеско его жители с благоговейным трепетом относятся к кинопроекции и радио.

Я не знал, как конкретно жрецы все это сделали, но знал, что это принципиально возможно. Я и сам пережил некоторое потрясение, но оно было вызвано переменами, происшедшими в Лорне.

Тем временем Фалви прошел под огромной аркой и скрылся в здании. Он был неумелым конспиратором. С первого взгляда было видно, что он участник тайного заговора, имеющего своей целью свержения правительства.

Уже одни нервные взгляды через плечо выдавали его. А то, что, осмотревшись перед входом, он и меня не заметил, свидетельствовало о том, что Фалви как тайный агент — абсолютный ноль.

Правда, и у меня не было оснований для излишней самоуверенности. К тому же, меня беспокоили брюки и ботинки, торчавшие из-под плаща. Мне все время казалось, что они бросаются в глаза, словно подсвеченные неоном. Я боялся потерять Фалви из виду, но не решался подойти к будке у входа в одиночестве, а тем более попытаться проникнуть в здание. Пришлось дождаться, пока подошла группа человек из пяти или шести, достаточно веселых и потому беззаботных. Когда они начали подниматься по лестнице, я присоединился к ним. Один из мужчин бросил несколько монет в стеклянную чашу у входа.

Мы уже почти прошли турникет, когда контролер, окликнул нас. Я не разобрал, что именно он сказал, но тот, кто шел впереди всей группы, оглянулся, застенчиво улыбнулся и бросил еще одну монету в ящик на стене здания.

«Храмовый ящик, — подумал я, — который Лорна так назойливо рекламировала в телепередаче с облака». Я стал прикидывать, сколько монет нужно бросить в стеклянную вазу и этот ящик, и вспомнил, что Фалви проигнорировал священную кубышку. Мой шлем, нижнюю кромку которого я чувствовал щекой, словно подсказал мне объяснение: жрецам не нужно жертвовать на свое собственное содержание.

Набравшись храбрости, я небрежно бросил монету в стеклянную чашу и спокойно прошел вслед за той компанией. Никто не остановил меня и не обратил на меня внимания. Я поддался искушению и оглянулся. Следом за мной поднимался Дио.

Вход в Бани вел в огромную ротонду; Фалви нигде не было видно. Я потерял его. Какая ирония судьбы: с самого появления в Малеско я не упускал этого жреца из виду ни на минуту, и за пять минут до встречи с Кориовлом — потерял.

Зал был заполнен народом. Всюду пестрели яркие цветные туники и короткие плащи. Если в Бани и допускались женщины, то для них, вероятно, имелся отдельный вход. В этом зале находились только мужчины.

Мне ничего не оставалось, как положиться на судьбу. Все входящие двигались в одном направлении в дальний конец зала, и я пошел вместе со всеми, надеясь там встретить Фалви. При иных обстоятельствах я, возможно, получил бы большое удовольствие, побывав в этих Банях. В большом зале стояла приятная прохлада, играла музыка, над головами висел не то дым, не то туман, и, подсвеченный разноцветными огнями, он разделялся на зеленые и фиолетовые слои.

Ряды балконов поднимались под самый купол ротонды. С высоты доносились смех, музыка и звон стаканов. То тут, то там сыпался дождь конфетти, и узкие ленты серпантина спиралями появлялись из цветного тумана. Странно, что дядюшка Джим никогда не рассказывал мне об этих Банях Божественных Вод, хотя рассказы о куполе я хорошо запомнил еще с детской поры. Может быть, дядюшка никогда не бывал внутри? Или Бани здесь были устроены после того, как он был в Малеско?

Хотелось бы узнать, какова роль дядюшки в истории Малеско, если он действительно здесь побывал. Я понимал, что мое приключение напоминает прогулку по Стране Чудес в поисках носового платка, который уронила Алиса семьдесят лет назад, или следа от ее башмачка в том лесу, где на дереве сидел Чеширский Кот.

Бани оказались огромны. На случайную встречу с Фалви трудно надеяться, а без чужой помощи мне не найти Кориовла. Мне ничего не оставалось, как идти вместе со всеми, игнорируя любопытные взгляды, время от времени останавливающиеся на мне.

На лицо упала узкая полоска фиолетовой бумаги с настоятельным предложением: «Просите Алиет в Хрустальном Гроте». Интересно, что такое Алиет — девушка, напиток, песня или какая-нибудь местная диковина?

Пройдя под арку, я очутился в длинном узком милом вестибюле, при ближайшем рассмотрении оказавшемся обыкновенной раздевалкой. Вдоль стены тянулись шкафчики из блестящего зеленого камня в белую клетку, а вместо скамеек против каждого стоял мягкий табурет. Здесь толпа рассеялась, и посреди вестибюля я с облегчением увидел знакомый шлем и озабоченный профиль Фалви.

Удача по-прежнему улыбалась мне! Впрочем, если здесь все проходят через раздевалку, то нет ничего удивительного в том, что я снова встретил Фалви. Я стал осторожно приближаться к нему. Он сидел на табурете, закинув ногу на ногу, и развязывал сандалии, горячо убеждая в чем-то своего соседа, завернувшегося в оранжевое полотенце, завязанное узлом на талии.

Незнакомый мне человек с головы до ног был покрыт веснушками, а короткие рыжие волосы неожиданно гармонировали с оранжевым полотенцем. Конопатый издал знакомый мне тонкий смешок. Кориовл! Я не мог приблизиться, чтобы подслушать разговор. Шлем и плащ жреца — неподходящая маскировка для бань, да и Фалви может узнать меня.

Но раз уж человека встречают по одежке, то нагота в общественной бане всех делает равными. Без одежды я стану таким же добрым малескианцем, как и любой другой, пока, конечно, буду держать рот на замке.

Надо делать то же, что и все. Приняв это решение, я пошел вдоль шкафчиков, пока не нашел свободный, на дверце которого был белый квадрат шириной в три дюйма. Я нажал на эмблему большим пальцем, шкафчик открылся, а на белом квадрате остался черный отпечаток моего пальца.

Раздевался я так быстро, как мог, а это было не просто, ведь плащ жреца пришлось снимать в последнюю очередь. Для того чтобы не поощрять любопытных, заметивших странности моего гардероба, я придал лицу выражение крайней самоуверенности. Зато, раздевшись, я наконец почувствовал себя вне всяких подозрений. В шкафчике я обнаружил большое полотенце, и, как все, завернулся в него. Мое полотенце оказалось голубым, то есть более удачного цвета, чем у Кориовла.

Когда я захлопнул дверцу, раздался щелчок. Теперь открыть ее можно было лишь приложив большой палец к белому квадрату, причем только мой палец.

Я обернулся. Фалви убирал в свой шкафчик головной убор. Худые плечи жреца, обтянутые пурпурным полотенцем, сутулились, а там, где оно кончалось, торчали тощие щиколотки. Фалви был один.

Я начал в панике вертеть головой и увидел оранжевое полотенце и покрытую веснушками спину человека, удалявшегося к проходу, из которого то и дело выплывал ароматный пар. Теперь моя задача состояла в том, чтобы подойти к Кориовлу и представиться раньше, чем вмешается Фалви. Последний по своей бездарности был способен погубить нас обоих. К тому же я не забыл, что у Фалви имелось смертоносное оружие, спрятанное либо в шкафчике, либо в складках пурпурного полотенца. Почему он стремился убить меня, я не знал, но намерение было очевидным.

Понадеявшись на удачу, я собрался уже идти за Кориовлом, как вдруг заметил у входа в раздевалку полосатый головной убор и под ним физиономию Дио, с вызовом рассматривавшего толпу. Я поспешно повернулся спиной, благодаря Бога за удачную маскировку в зале среди общей наготы и цветных полотенец.

Если я не допущу какой-нибудь оплошности, то Дио не узнает меня. Но он, конечно же, отыщет Фалви. Мне в голову пришла прекрасная идея, как отделаться от них обоих разом.

Я пошлепал босиком по теплому кафельному полу за Фалви и нагнал его в соседнем помещении, заполненном сухим, пощипывающим паром или дымом, горячим и наэлектризованным. Волосы на голове слегка шевелились, по телу бегали мурашки.

Сквозь туманную завесу просматривались лишь нечеткие контуры фигур.

Фалви превратился в тощую тень. Мне нужно было кое-что ему сказать, при этом не давая разглядеть себя.

Я подошел к нему сзади и прошептал прямо в ухо:

— Послушайте! Это важно! От этого может зависеть ваша жизнь!

Жрец продолжал идти как ни в чем не бывало — именно такой реакции на слова местной рекламы я и ожидал. Однако перед тем как слиться с находившейся поблизости группой теней, я добавил:

— Дио преследует вас, Фалви!

Он запнулся на ходу и несколько секунд, похоже, осознавал, что речь идет не о патентованном эликсире. Затем остановился и резко обернулся.

Но к этому времени меня уже надежно скрывала туманная группа малескианцев. Я видел размытые очертания фигуры Фалви, а он не знал, куда смотреть: в этом тумане все были слишком похожи.

Сквозь клубы пара я наблюдал за жрецом. Он сделал несколько неуверенных шагов, остановился, взмахнул руками и поспешил назад к раздевалке. Я последовал за ним. Дио я не увидел, но Фалви поспешно одевался.

Я отправился обратно в парную, в надежде отыскать Кориовла. Моя надежда базировалась на том, что не так уж часто встречаются рыжие веснушчатые мужчины. По крайней мере, в анфиладе комнат, наполненных паром, я видел только одного такого и это был Кориовл.

Но нашел я его не сразу, долго плутая в тумане, подобно призраку, пока не очутился в помещении, напоминавшем поля Элизиума, населенные привидениями. Как-то некстати я вспомнил Улисса, вскрывшего вену на руке, чтобы напоить призраков.

Наконец я увидел пару ног, покрытых веснушками и рыжими волосами. К счастью, пар здесь был еще гуще, чем везде. Я плотно запахнулся в полотенце. По телу прошла дрожь. Наконец обнаружив этого человека, я не знал, что делать дальше, осознавая, что мое решение встретиться с ним основывалось на довольно шатких предположениях. Может, сначала прощупать Кориовла и выяснить его намерения, прежде чем раскрыться?

Кориовл сидел откинувшись на кушетке. Я заметил рядом с ним свободное место и осторожно опустился на гладкую теплую поверхность соседней кушетки, уставившись на тень Кориовла, то проигрывая в уме различные варианты начала разговора, то отвергая их. Пауза затянулась, затем Кориовл пошевелился.

— Это ты, Фалви? — спросил он.

Я ждал этой реплики. Припомнив особенности речи Фалви: слабый, тусклый голос немного в нос, я отважился начать с одного короткого слова:

— Да.

Я затаил дыхание. Очевидно, дебют удался. Кориовл повернулся ко мне и проговорил:

— Расслабься и расскажи мне, что случилось.

Я с удовольствием последовал его совету — откинулся на кушетке. Так удобней было прятать лицо. Однако в мои планы не входило вести беседу самому, я хотел заставить говорить Кориовла.

— Ну — для начала произнес я. Рядом с нами возник чей-то силуэт. Кориовл издал знакомый тонкий смешок и громко сказал:

— Ты слышал историю о Бландусе? Люди хвалили его лошадей, и он стал хвастаться, что хорошо их кормит, даже лучше, чем Иерарх своих, правда, это случается только по вторникам.

Я выдавил из себя вежливый смешок.

Тот, чей силуэт мы видели, споткнулся, выругался и удалился.

Кориовл привстал, подобно призраку в оранжевом саване, и слегка толкнул меня локтем.

— Здесь слишком людно. В конце этой анфилады есть свободная комната. Пошли.

Пока мы пробирались сквозь клубы пара, я вошел в роль Фалви и сказал его голосом:

— Кориовл, что мне делать? — я постарался вложить немного отчаяния в тон вопроса.

— Делай то, что сделал Дом Корби, — ответил Кориовл с убийственной веселостью. — Назови это nolli secundo, и второго заезда сегодня не будет.

Я задумался: действительно ли я хорошо понимаю язык Малеско?

— Для начала я хочу, чтобы ты нашел этого человека из Нью-Йорка, — понизив голос, сказал мой собеседник. — Второе — перестань играть с огнем. Тебе незачем соваться в Земные Врата, пора бы это понять. Это слишком большой риск для тебя.

— Я хотел уничтожить его, — оправдывался я, вспомнив аргументацию Фалви.

— Знаю, знаю. Но, помни, я намерен убить тебя, если ты это сделаешь. К нашему общему счастью, он сбежал. Теперь надо его найти.

— Зачем? — спросил я.

— Ему нужен я, а мне нужен он, — назидательно сказал Кориовл, взяв меня под руку. Он помолчал, а затем добавил: — Сюда. Осторожней!

Он споткнулся и повалился на меня, бормоча извинения.

— Извините, — автоматически произнес я, восстанавливая равновесие.

Кориовл замер на месте. Он молчал и не шевелился. Я не слышал даже его дыхания. Во внезапно наступившей тишине было что-то пугающее. Довольно долго я не мог сообразить, в чем дело, а потом до меня наконец дошло. Эхо моей последней реплики все еще висело в воздухе — я извинился не на языке Малеско. Я сказал это по-английски. Кориовл тихо рассмеялся. От страха у меня помутилось в голове. Почему он смеялся? Я никак не мог понять, в чем дело, и, открыв рот, уставился на силуэт моего спутника. Впрочем, у меня была веская причина заговорить по-английски. Ведь «Осторожней!» Кориовл сказал мне именно по-английски, а не «Segarde», как это звучит на языке Малеско.

Жрец отсмеялся и спросил:

— Вас случайно зовут не Бертоном? — на этот раз сказано было по-малескиански.

Продолжать игру не имело смысла.

— Допустим. А как вы догадались?

— Фалви беседовал с Клиа. К тому же не все жрецы в восторге от Иерарха.

— Я знаком с Клиа?

— Вы знали ее как Лорну Максвелл.

— А-а, — сказал я. — Кто же научил вас говорить по-английски? Фалви?

— Нет, мой отец. Я не очень хорошо знаю английский, потому что отец исчез, когда мне было десять лет. Сюда, пожалуйста, здесь мы сможем хотя бы увидеть друг друга.

Он осторожно пошел вперед, ведя меня под руку.

— Мой Фалви оказался не слишком убедителен, правда? — спросил я, так как был несколько задет этим обстоятельством.

— Напротив, друг мой. Вам удавалось держать меня в заблуждении до тех пор, пока я не дотронулся до вашей руки, — он положил руку мне на плечо. — Если бы вы когда-нибудь брали Фалви под руку, вы бы заметили разницу. Фалви слишком беспокойный тип, к тому же ваша рука в два раза толще. Вы могли оказаться шпионом Иерарха, но у меня были и другие предположения. Кажется, я не ошибся. Вот мы и пришли. Проходите.

Комната была маленькой.

Пока Кориовл закрывал дверь на замок, я разглядывал обстановку, состоящую из двух кушеток, обитых гладким материалом. Здесь не было клубов пара, хотя воздух пощипывал тело так же, как и в других комнатах.

Посередине стоял стол. Под большим экраном на стене располагался ряд ручек настройки с выбитыми на них позолоченными римскими цифрами. Тут я впервые обратил внимание на то, что нигде в Малеско не видел арабских цифр, а только угловатые римские.

Я обернулся и впервые отчетливо увидел лицо Кориовла. На мгновение я остолбенел.

— Дядюшка Джим?! — непроизвольно вырвалось у меня.

Кориовл слабо улыбнулся, ничего не понимая. Конечно, он не был дядюшкой Джимом, но сходство оказалось так велико, что не могло быть простым совпадением. В большинстве случаев рыжеволосые веснушчатые мужчины похожи друг на друга, словно сделаны по какому-то стандарту. Но в данном случае сходство было слишком близким, чтобы довольствоваться этим объяснением.

Я видел так хорошо знакомое мне худощавое лицо с вытянутой челюстью, те же бледно-голубые глаза, те же пряди рыжих волос, прикрывающие низкий лоб. Он выглядел моложе меня на несколько лет. Я быстро сделал в уме подсчеты. Догадка, которая напрашивалась сама собой, сильно поразила меня.

— Как звали вашего отца? — спросил я.

— Джим Бертон, — коротко ответил он. — Мой отец пришел из Рая.

Я тяжело опустился на ближайшую кушетку.

— Вы говорите его звали Джим Бертон и он пришел из Нью-Йорка?

— Я сказал, что он прибыл из Рая, — утвердительно кивнул Кориовл. — Джим Бертон? Бертон?! Но ведь вы…

— Да, — произнес я в изумлении. — Это мой дядя.

Кориовл в свою очередь тяжело опустился на кушетку, и мы молча уставились друг на друга. Через некоторое время он с сомнением покачал головой. Оснований для недоверия у него было больше, чем у меня.

В конце концов, в своих выводах я опирался на внешнее сходство и на рассказы дядюшки Джима. Кориовлу приходилось верить мне на слово. Поэтому я рассказал ему все, что мог.

— Мой дядя Джим Бертон был очень похож на вас. Лет тридцать назад он исчез и появился спустя десять лет. По возвращении он несколько лет прожил в нашей семье и научил меня, тогда еще ребенка, языку Малеско. Как иначе я мог его выучить? Дядюшка никогда много не рассказывал о тех местах, где побывал, но я полагаю, что ему там пришлось нелегко, так как по возвращении он довольно долго болел. Джим Бертон скончался три года назад, оставив мне свою квартиру. Вот так…

— Ну да, конечно же! — вырвалось у Кориовла. — Джиммертон прошел сквозь Земные Врата из своей библиотеки в Нью-Йорке. Я это помню. Тем же путем пришли вы и Клиа. Какой же я дурак! Я никогда не связывал факт ее появления с Джиммертоном. Она не знает этого имени, и я полагал, что за прошедшие годы проход между мирами переместился в другое место. Но этого не произошло! И вы… мы — двоюродные братья, да?

— Полагаю, что так, — согласился я, изумленно глядя на Кориовла.

После того, что я пережил, я, конечно, больше не сомневался в реальности Малеско, а благодаря обретению родственника, почувствовал, что этот мир стал мне значительно ближе, чем можно было предполагать. Это было все равно что найти двоюродных братьев в Стране Чудес или в Зазеркалье. Кориовл не отрывал от меня удивленных глаз.

— Надо же! — бормотал он, изучая мое лицо. — Нет, вы только подумайте! Кузен из Рая!

— Послушайте, — решительно сказал я. — Давайте сразу разберемся с этим вопросом. Кто внушил вам, что Нью-Йорк — это Рай? Более нелепое сравнение трудно себе представить. Уж поверьте мне, я лучше знаю!

Кориовл лукаво усмехнулся и посмотрел на закрытую дверь.

— Я тоже знаю. Но если кто-нибудь еще услышит подобные речи, то вы лишитесь головы раньше, чем успеете договорить. Иерарх, знаете ли, не поощряет ереси.

Я откинулся на кушетку, поправил свое голубое полотенце и скрестил ноги.

— Ничего я не знаю. Я отвечу на все ваши вопросы, но прежде всего я хочу есть. У меня хватит денег на ужин?

Я протянул ему полную горсть монет, которые мне одолжил Дио. Кориовл улыбнулся и, не поднимаясь, нажал на кнопку в стене.

— Здесь закуски предусмотрены входной платой, — сказал он. — Я тоже хотел бы кое-что выяснить. Где, например, вы взяли эти монеты и, прежде всего, как вы нашли дорогу сюда. Я должен вас предупредить, что… — Пристальный взгляд его бледно-голубых глаз стал довольно холоден. — Я не могу полностью доверять вашим словам, хотя думаю, вы говорите правду. Но у вас нет доказательств. Вы меня одурачили в парной и заставили проговориться. Я сказал достаточно много, чтобы быть за это повешенным, окажись вы шпионом. Мне остается только верить, что вы им не являетесь. Давайте исходить из предположения, что мы доверяем друг другу.

— С этого и нужно было начинать, — пробурчал я. — Возможно, мне удастся найти факт, который убедит вас. Конечно, я понимаю ваше беспокойство. Однако самое убедительное доказательство, которое я могу со своей стороны привести, — это знание языка.

— Да, меня, признаться, это озадачило. Но…

Раздался легкий стук в дверь, и Кориовл бросил на меня настороженный взгляд.

— Откройте, — сказал он.

— Я не знаю, как отпирается замок.

Он потянулся, сдвинул дверную ручку в сторону и снова опустился на кушетку. Я открыл дверь и в комнату хлынул туман. В проеме двери стоял мужчина в розовых шортах, а рядом с ним — трехъярусная тележка.

— Вы звонили? Закуски, сэр, — сказал он.

— Благодарю, — ответил я, принимая от него поднос.

Кориовл тихо закрыл дверь и снова запер на замок.

Нам принесли корзинку с булочками, очень похожими на те, к которым я привык; блюдо вареных яиц, отличавшихся от земных лишь голубоватым узором на скорлупе. Кроме того, нам достался горшок с сыром, горшок дымящейся жидкости (по запаху — чай) и большая чаша с каким-то остро пахнущим крошевом.

Кроме того, на блюде красовались яблоки, персики, несколько гроздьев ярко-красного винограда и множество неизвестных мне фруктов. Подбор продуктов не совсем соответствовал тому, что я заказал бы в ресторане, но выглядело все вполне съедобно, а голод не тетка.

Мы дружно принялись жевать, время от времени бросая друг на друга настороженные взгляды с противоположных кушеток и продолжая нашу беседу.

Скоро я выяснил, при каких обстоятельствах Нью-Йорк можно считать Раем.

Глава 8

Раньше Малеско представлялся мне чем-то вроде Граустарка, Руритании, страны Оз или Утопий Платона, Аристотеля и сэра Томаса Мора. Я полагал, что и он, и все эти миры существуют только в человеческом воображении, но теперь усомнился в этом.

Возможно, каждый из них так же реален, как и Малеско, в свете того, что Кориовл называл «mundi mutabili». Он ссылался на ту же теорию под названием «orbis incon stans» и «probabilitas universitas — rerums».

Но в случае с Малеско — это не теория, а факт. Я достаточно читал о теориях альтернативного будущего, чтобы понимать Кориовла без особого труда, хотя он несколько переоценивал мои знания по этому предмету. Время от времени мне приходилось его останавливать, чтобы получить более подробное объяснение по тому или иному вопросу.

Оказывается, раскол между Землей и Малеско произошел во времена правления Клавдия в Риме, в первом веке нашей эры. В годы правления Калигулы Малеско еще не было. Как мир он не существовал. У нас было общее прошлое. После смерти Калигулы произошло нечто такое, в результате чего Малеско откололся от Земли. Вместо Клавдия здесь на римский трон взошел Руфус Агрикола. После него Римом правили люди с незнакомыми мне именами вплоть до тех пор, пока тот не пал в результате их неумелой политики и нашествия варваров.

В нашем мире религия, которую преследовал Калигула, распространялась, пока не стала господствовать во всей Европе. А в Малеско со сверхъестественной быстротой распространилась религия, которую поощрял Калигула, вытеснив все другие верования.

Это очень утилитарная религия зародилась в Египте и властвует в Малеско до сих пор. Называется она — Алхимия. Алхимия превратила Малеско в мир утопии, а нет ничего хуже утопии, хотя, кажется, очень немногие это осознают. Лишь у Батлера в «Иерихоне» и у Хаксли в романе «О, дивный новый мир» утопия рассматривается как вариант ада. В мире утопии считается, как само собой разумеющееся, что целью человечества является стабильность общества. Простое человеческое счастье не считается ценностью, вводится жесткая кастовая система, и наступает полный застой и паралич общества — главное условие, без которого никакая утопия на продержится и получаса.

То, что Алхимия зародилась в Египте, повлияло на развитие Малеско, ведь Египет на протяжении двух тысячелетий оставался самой жесткой утопией в истории Земли. Как и Египет, Малеско быстро достиг вершины развития, и, как и в Египте, духовенство здесь надежно прибрало к рукам всю власть. Хотя всякое развитие прекратилось давным-давно, общество продолжало существовать в трупном окоченении значительно дольше любой нормальной цивилизации.

Последние пятьсот лет Малеско пребывал в полной неподвижности, словно замороженный. Духовенство господствовало здесь во благо себе и тому узурпатору, который ненадолго захватывал власть. Время от времени по Малеско прокатывалась волна мятежей, возносившая на трон очередного правителя. Жрецы поддерживали его, пока не объявлялся преемник. Но вне зависимости от того, кто занимал трон, все нити управления находились в руках жрецов, и они никогда не оставались внакладе.

Противоречия между церковью и государством, конечно же, существовали, но в Малеско сила науки оставалась за церковью, так как Алхимия основывается на прикладной науке. В Малеско Галилей был бы жрецом, а не еретиком. Порох когда-то помог покорить огромные страны. В Малеско только жрецы могли с ним познакомиться: вся литература по химии находилась в храмах.

Долгое время здесь не существовало даже намека на перспективы изменений в будущем. Только жрецы и короли могли рассчитывать на небесные блага.

Но около трехсот лет назад, когда в нашем мире происходила колонизация Америки, Шекспир бражничал в таверне «Русалка», а восточная Европа по частям переходила в руки турок, в Малеско произошла мировая революция. Тогда жрецы впервые оказались перед лицом реальной опасности.

Мир Малеско меньше Земли. Значительную его часть занимают океан и необжитые земли. Но в те дни все населенные континенты захлестнула волна терроризма — простые люди обезумели и дали волю своим чувствам. Они не желали быть благоразумными, а представлений о самоконтроле у них было не больше, чем у рассерженных детей. И, дойдя до дикого состояния, они установили царство террора по всему Малеско, вымещая злобу и разочарование друг на друге, если под рукой не оказывалось жрецов. Произошло именно то, чего и следовало ожидать, — пятно позора легло на историю Малеско. Ответственность за происшедшее несло духовенство, не позволявшее сформироваться ответственным личностям среди граждан, однако оно без труда сумело переложить ее на революционеров.

Жрецы, как обычно, нашли ловкий способ успокоить народ. Глубокое социальное противоречие было умело переведено в религиозную плоскость и без труда разрешено в пределах реального человеческого бытия. Жрецы просто пообещали людям, что если они будут хорошо себя вести и отправятся по домам, то могут надеяться увидеть Рай после смерти. Это сработало. Малескианцы впряглись в тяжкое ярмо, предложенное духовенством, и уверовали в Нью-Йорк как в свой грядущий Рай.

Когда рассказ Кориовла дошел до этого места, я подавился ужином, и ему пришлось похлопать меня по спине. Это напомнило ему какой-то анекдот, и он собрался было его рассказать, но я вернул его к интересующей меня теме.

— Продолжайте, — настаивал я. — Хочу побольше узнать о Рае.

Кориовл ел яйцо, которому голубой узор на скорлупе придавал праздничный, пасхальный вид. Очевидно, скорлупа была тоже съедобна, потому что Кориовл хрустел ею так, что у меня мурашки бегали по коже.

— Вы уверены, — с хрустом спросил он, — что никто в вашем мире не знает о Малеско? Мы ведь с самого начала знали о Земле. Брешь между нашими мирами поначалу была невелика. Жрецы, ясновидящие, прорицатели и им подобные легко устанавливали контакт. Мы выяснили, что произошло в прошлом. Жрецы не переставая твердят людям, что Земля пошла по правильному пути, а мы — по неправильному и несем наказание за свои грехи.

Он окунул остатки яйца в сахар и отправил в рот.

— Буква «А», — сказал Кориовл, — это символ изменчивых миров. Я полагаю, вы заметили ее в городе. Когда жрецы говорят о Нью-Йорке, они делают такой знак, складывая большой и указательный пальцы вот так. Вершина буквы символизирует точку раскола между Малеско и Землей. Две расходящиеся внизу вертикальные черты изображают разные пути наших миров. А поперечная черта — это мост, по которому праведники переходят в Рай. Этим мостом воспользовались вы, Клиа и Джиммертон, чтобы попасть в Малеско.

Он неожиданно улыбнулся:

— Вы хотите увидеть Рай?

— Пожалуй.

Кориовл поднялся, стряхнул крошки со своего оранжевого полотенца и, подойдя к экрану, покрутил одну из ручек с позолоченными цифрами. На экране появилась большая светящаяся буква «А». Когда она исчезла, зазвучал речитатив который произносился нараспев под торжественную музыку. Я не разобрал слов, видимо, это был архаичный язык, но я ясно слышал, что Нью-Йорк упоминался несколько раз.

На экране появились серебристые облака, когда они рассеялись, перед нами предстал сверкающий город. Я подался вперед. Это был вид Нью-Йорка с высоты нескольких тысяч футов.

Хорошо различались Вэттери и причалы на окраине города, зеленый прямоугольник Центрального парка и высокие здания в центре, возвышающиеся монолитами над улицами, расчерченными, как по линейке. Бродвей углом выплывал из городской неразберихи, а на островах возвышалась величественная группа ослепительно белых небоскребов, отбрасывающих искры золотого света.

Однако мне показалось несколько странным соседство Эйфелевой башни с Чатам-сквер, да и на подъезды к Бруклинскому мосту бросало огромную треугольную тень строение, в котором я узнал пирамиду Хеопса. Но несмотря на это, город был узнаваем.

— Хм… — сказал я своему кузену с сомнением, — не припомню, чтобы Сити Холл имел подобный ореол. Да и Эмпайр Стейт вовсе не золотой, знаете ли. А кроме того…

— Я верю вам — ответил Кориовл. — Это ведь не настоящий Нью-Йорк, а подделка на потребу публике.

— Но зачем Эйфелева башня? — спросил я. — Ведь она в Париже.

— Поосторожней в выражениях. Кощунственно подвергать сомнению алхимическую версию Рая.

— Вообще-то, — заметил я, зачарованно всматриваясь в улицы Рая, — мне непонятно, почему они выбрали именно Нью-Йорк. С точки зрения истории, это совсем молодой город. К тому же триста лет назад, когда у вас произошло восстание, он еще не назывался Нью-Йорком.

— О, раньше нашим раем был Лондон, — объяснил Кориовл, — но после некоторых перестановок в духовенстве лучшие люди после смерти стали отправляться в Нью-Йорк. Новую жизнь в Раю обретают только жрецы. Я вам об этом говорил? Реинкарнация — краеугольный камень нашей религии. Она призывает каждого вести добродетельную жизнь, чтобы в другой раз родиться уже жрецом. А умерший жрец через мгновение после смерти оказывается на Пятой авеню в золотой колеснице, запряженной драконами. Это — факт!

Я пристально смотрел на него, пытаясь понять, не было ли это все очередной ужасной шуткой.

— Хотите сами это увидеть? — спросил он, потянувшись к экрану.

— Нет, нет, спасибо. Не думаю, что способен это вынести, — поспешно ответил я.

— Ну что ж, — сказал Кориовл и замолчал. Усмешка исчезла с его лица. — Это забавно, когда смотришь со стороны. Но весьма трагично, если принять во внимание, сколько поколений жило и умерло в рабстве, не имея никакой другой радости, кроме обещаний попасть в Рай за хорошее поведение. Это надежное средство держать народ в подчинении. Хотя в одном алхимики, возможно, правы. Земля не так сильно отклонилась от правильного пути, как мы, и ваше развитие, вероятно, в конце концов окажется лучшим.

— Кто его знает, — ответил я. — Индустриальный век был уже достаточно плох, но атомный, из которого я прибыл, выглядит еще более мрачно.

Я кое о чем вспомнил.

— А как в Малеско насчет индустриализации? — спросил я. — Как я заметил, у вас механистическая цивилизация, но люди воспринимают некоторые технические достижения слишком уж серьезно. Та проекция Лорны на облаке, например…

— Вы знаете, как это делается? — Кориовл подался вперед, его бледно-голубые глаза засияли. — Вы знаете?

— Я знаю один принцип. Но, возможно, есть и другие.

— Значит, вы не сочли это чудом?

Я хмыкнул. Веснушчатое лицо Кориовла расплылось в улыбке.

— Вы нужны нам, кузен, — сказал он. — Жрецы берут под контроль все технические новинки с момента их появления и объявляют их чудесами. Всякая вещь, которую человек не в состоянии сделать голыми руками или с помощью орудий, изготовленных самостоятельно из природных материалов, классифицируется ими как чудо. Если вы нажимаете на кнопку и звенит спрятанный колокольчик — это чудо. Этот экран, на который из воздуха приносятся картинки, — тоже чудо. Никому, кроме жрецов, не позволено интересоваться, как все это работает. Понимаете?

В моей голове всплыла картина жизни Нью-Йорка, где люди ездят чудесной подземкой, катаются на чудесных такси, пользуются чудесной электроэнергией, и не смог.

— И народ примирился с этим? — недоверчиво спросил я.

Кориовл пожал плечами.

— Люди со многим мирятся, — сказал он. — Время от времени они устраивают революции, и трон переходит в другие руки, но это ничего не меняет — власть по-прежнему остается у жрецов. То восстание, которое произошло триста лет назад, ближе всех подошло к перемене строя, но вы уже знаете, что из этого получилось. Народ слишком долго дурачили, чтобы он смог одолеть духовенство. Хотя с прошлым поколением произошло нечто, заставившее Иерарха поволноваться…

Он замолчал и лукаво посмотрел на меня.

— И что же случилось? — полюбопытствовал я.

— В Малеско появился мой отец, — сказал Кориовл. — Он, вероятно, был великим человеком, этот Джиммертон. Жаль, что я не узнал его получше.

Я молча смотрел на своего собеседника и думал, как он рыжеволосым мальчуганом рос в Малеско, пока я рос в Колорадо, как мы оба изучали язык и обычаи Малеско, как бережно мы храним память о Джиме Бертоне, который так внезапно исчез и из его, и из моей жизни.

— Расскажите, — попросил я. — Что тогда произошло?

— Он появился во время одной из равноденственных церемоний. Просто шагнул через Земные Врата прямо в Храм, когда Иерарх славословил Нью-Йорк. Эмоциональный накал был так велик, что все были готовы принять Джиммертона за божество из другого мира. Имей Иерарх хоть каплю рассудка, он бы все так и обставил. Но у него дрогнули нервы, и он начал кричать о рыжеволосых дьяволах. Жрецы уволокли Джиммертона в тюрьму. Хотел бы я перенестись в те дни, — сокрушенно вздохнул Кориовл. — Жаль, что тогда не нашлось человека, который смог бы правильно воспользоваться представившейся возможностью. Народ был доведен до отчаяния. Если бы нашелся руководитель, то все бы поднялись как один на борьбу с духовенством. Но этого не случилось.

Но среди тюремной охраны нашлись люди, не побоявшиеся последствий того, на что они решились. Одним из них был мой дед. Такой же отчаянной была и моя мать. Они тайно переправили Джиммертона в один поселок у Восточного залива. Позднее люди совершали туда паломничество. О, это были великие дни!

Жрецам не удалось сохранить известие о побеге пришельца в тайне. Более того, они так и не смогли поймать Джиммертона, хотя пытались сделать это в течение десяти лет. Поселившись в горах, он начал собирать войско для решительного наступления на жрецов. Рассказывают, что Джиммертон месяцами не ночевал дважды в одном месте.

Моя мать скиталась вместе с ним и помогала ему во всем. Я родился в рыбачьей лодке на Гонви, на расстоянии выстрела от бивачных костров алхимиков. Это было в самый разгар их кампании против революционеров.

Кориовл замолчал, и его задумчивое лицо потемнело, совсем как у дядюшки Джима, когда тот задумывался. Теперь-то я догадываюсь, о чем. Выходит, все мои буйные фантазии о герое-землянине, сражающемся с врагом в неравной схватке, были не так уж далеки от истины:

Просто я представлял себе все несколько иначе. Подобные вещи происходят именно так, как о них рассказывал Кориовл. Конечно, в воображении перед нами предстает доблестный герой с потрясающей мускулатурой, занесший шестифутовый меч над головой непобедимого доселе противника, пока на заднем плане красиво дрожит от страха героиня, вдохновляя его на сверхчеловеческие подвиги… Это всегда отдает липой.

Людям с такой совершенно не романтической внешностью, какая была у Джима Бертона, в отчаянных ситуациях чаще приходится играть героические роли. Я был рад, что героиней оказалась смелая и умная женщина, которая не тратила времени попусту, трусливо дрожа в каком-нибудь углу. И еще я подумал о том, что дядюшка Джим вряд ли находил большое удовольствие, разыгрывая из себя псевдогероя. Наше время изобилует примерами, когда люди ведут партизанскую войну с обстоятельствами, не принимая при этом мелодраматических поз. Я не мог представить себе, чтобы дядюшка Джим оказался позером.

— А что было потом? — снова спросил я.

— О, Джиммертон, конечно, потерпел поражение, — со вздохом сказал Кориовл. — Вы хотели услышать другое? Однажды они его настигли. Я был уже достаточно взрослым и все помню. Они с матерью отдыхали в горной деревушке после долгой кампании. Как-то раз в полдень я дремал у родника за домом. Я и в самом деле очень хорошо это помню. — Кориовл снова вздохнул.

— Произошло одно из этих чудес, — с горечью сказал он. — Вся деревушка… Впрочем, нет смысла вдаваться в подробности. Настоящее чудо заключается, наверное, в том, что мы оба — Джиммертон и я — остались живы. Но он никогда больше не слышал обо мне. Я сильно обгорел и был заживо погребен под лавиной, сошедшей в результате взрыва.

Через три дня меня откопал один старый пастух и вернул к жизни. Когда я смог задавать вопросы, выяснилось, что Джиммертон вернулся в Рай. А вы не знаете, что на самом деле произошло?

Я покачал головой.

— Он никогда не рассказывал об этом. У него я научился языку Малеско, узнал об этом городе и его жителях. Но совсем немного. Джиммертон долгое время проболел, возможно, это было последствием… чуда.

— Очень возможно. Моя мать погибла, и он, конечно, решил, что меня тоже нет в живых. После этого он, вероятно, махнул на все рукой. Если бы он вернулся…

Некоторое время Кориовл помолчал, потом вдруг задумчиво сказал:

— Ну что ж, может быть, я завершу дело, которое он начал. Возможно, вы и я — мы вместе сумеем это сделать. Что вы на это скажете, Бертон?

Я бестолково заморгал:

— Как?

Его бесцветные глаза были холодны и решительны.

— Вы знаете многое из того, что нам необходимо. Вы тоже из Рая, как и Клиа, но вы не кукла, не марионетка, как она. Вы могли бы научить нас.

— Увы, Кориовл, я всего лишь актер, — твердо сказал я. — Я не знаю, как сделать ускоритель элементарных частиц из старого корыта и зажигалки. Я ничему не могу вас научить.

— Ведь вы умеете считать? — с оттенком отчаяния в голосе спросил он. — Вы ведь знаете арабские цифры, которые начинаются с нуля, не так ли?

Я молча кивнул, внимательно глядя на него.

— Ну вот. А я не знаю, — сказал он. — Я не умею. Нам не разрешают пользоваться арабскими цифрами. Единственное, что у нас есть, — это римские цифры, но такая неуклюжая система счета позволяет решать лишь самые простые задачи. Вы понимаете?

Кажется я понял, хотя довольно смутно. Я кивнул, вспоминая, что читал об изобретении нуля и о тех математических открытиях, к которым оно привело. Умножение и деление с римскими цифрами было очень нелегким делом. Используя арабские цифры, любой человек с улицы мог освоить такие арифметические премудрости, которые были доступны лишь немногим римским ученым, и с меньшей затратой труда.

— Да, — твердо сказал я, — я понимаю, что вы имеете в виду, и хотя не очень разбираюсь в современной технике, но все же знаю, как тесно связано развитие, например, физики с математикой. Я понимаю ваши трудности. Эти алхимики — весьма ловкие ребята.

— Я создал крепкую организацию, — продолжал Кориовл с тем же холодным пылом, который почему-то вызывал у меня неприязнь. — Расклад таков. Я не буду вдаваться в подробности, но я вошел в контакт со многими сподвижниками Джиммертона, и мы учли многие его ошибки. Например, мы поняли, что должны ударить к самое сердце духовенства — захватить Иерарха. Невозможно одолеть их, начиная с периферии, как это пришлось делать Джиммертону. На всех ключевых постах я расставил своих людей, таких, как, например, Фалви. Ведь он — одна из крупнейших фигур в Алхимии.

Я с сомнением кивнул головой, так как считал, что на этого типа полагаться нельзя. Но это не мое дело.

— Народ нас поддержит, — продолжал Кориовл, и от его холодного пыла каждое слово, казалось, хрустело. — Появление Клиа нам очень помешало. Сначала мы надеялись, что сможем использовать ее в своих целях, но жрецы оказались проворнее, эти хитрецы никогда своего не упустят. Они хорошо усвоили уроки, преподанные им Джиммертоном.

— И что произошло с Лорной, то есть Клиа? — поправился я.

— Смотрите, — Кориовл потянулся к позолоченному переключателю под экраном.

Глава 9

Я снова увидел золотистую букву «А» и торжественный речитатив архаичного языка Малеско. Через мгновение экран затуманился, и, все усиливаясь, заиграла величественная музыка. Когда мелодия стихла, ее сменил отдающий эхом гул голосов. Мы увидели огромный зал с высоким помостом в дальнем конце, наполненный народом. Верхняя часть стен и весь потолок были окутаны клубами дыма, который собравшиеся, несомненно, воспринимали как небольшое чудо, хотя, если знать что искать, то можно заметить, что дым время от времени выбрасывается спрятанными от взглядов трубами.

Это придавало Храму потрясающую таинственность. Сквозь изменчивую пелену проглядывали разноцветные и позолоченные изображения на стенах: стилизованные львы — красные, зеленые, желтые; черные и красные орлы, золотые саламандры и все планеты со светящимися надписями.

Об алхимической символике я имел несколько туманное представление, но понял, что эти фигуры оттуда. Но для народа они, очевидно, являлись таинственными знаками секретов духовенства. Взоры собравшихся были обращены на помост.

За возвышением находилось большое круглое окно с видом на город. Хорошо различалась огромная сфера, окруженная огненно-красными фонтанами, а за ней крыши и улицы. Это был тот самый вид Малеско, который впервые предстал моим глазам в дрожащем воздухе дядюшкиной квартиры. Я наблюдал за происходящим с огромным интересом.

— Здесь вы видите часть обычной Церемонии Равноденствия, — заметил Кориовл, потянувшись за очередным яйцом. — Они дают народу мельком взглянуть на Рай и читают лекцию о том, как туда попасть. Только в тот раз не все получилось так гладко. Смотрите.

Торжественно гудели огромные, свернутые спиралями трубы. Жрецы в сверкающих одеждах исполняли перед окном ритуальный танец, широко размахивая руками. Вдруг вид за стеклом начал туманиться. Облако, появившееся за окном, затрепетало и внезапно раскрылось, подобно кошачьему зрачку. Перед зрителями возникла картина Рая.

Это был настоящий Нью-Йорк, без Эйфелевой башни и пирамиды Хеопса. Камера как будто наплывала на Пятую авеню со значительной высоты. Над Манхэттеном стоял туманный вечер, эффектно подрагивали и мигали огни города.

За Центральным парком в тумане плавала усыпанная алмазами огней вершина многоквартирного дома, основание которого утопало в черных силуэтах деревьев. Все было так реально, что я почувствовал тоску по дому. Можно было себе представить, что думает о Рае человек, который не знает Нью-Йорка.

Городские улицы стали быстро удаляться. Огоньки автомашин оставляли в тумане яркие золотые полосы, — это попавшие в Рай жрецы вели огненных драконов по Пятой авеню. Я наконец понял значение этих слов.

— Знаете ли, — пояснил Кориовл, хрустя голубой яичной скорлупой, — это всего лишь видение. Они думали, что это совершенно безопасно. Они не знали о трещине, сквозь которую прошел Джиммертон. Теперь смотрите — они наткнутся на нее через минуту. Вот! Видите?

Нью-Йорк на экране головокружительно закачался. Смотреть на это было страшно. Люди, собравшиеся в Храме, пронзительно закричали и, казалось, тоже закачались. Рев труб превратился в дикую какофонию.

А Пятая авеню вдруг взмыла в небо и перевернулась. Теперь жрецы в Раю спокойно вели драконов по небесному своду. Затем город расплылся, словно его размыло дождем, и тут я с ужасом услышал голос Лорны, очень тонкий и слабый:

— Эдди, посмотри на меня! Эдди!

Откуда-то издалека я услышал собственное ворчанье, и это был потрясающий момент deja vu. На экране кружились какие-то тени. Это был, вероятно, мимолетный взгляд на мою квартиру, а для меня — на мое прошлое, хотя из-за быстроты все казалось незначительным.

Из кружащихся теней вырвался крик, поначалу слабый и далекий, затем превратившийся в вопль сирены. Я уже слышал этот вопль, когда Лорна исчезла из моей квартиры, провалившись в брешь между мирами.

Тени заметались, а на экране появилось искаженное ужасом лицо Лорны. Оно медленно кружилось, пока растрепанные локоны не скрыли его. Раздался высокий вибрирующий звук, от которого заболели уши. И тут Лорна, вырвавшись из хаоса на экране, вдруг растянулась на помосте лицом вниз, ее волосы раскинулись веером по позолоченному настилу.

— Смотрите! — быстро сказал Кориовл. — Смотрите — сейчас все погаснет на мгновение. Вот видите? Здесь жрецы вырезали немного пленки. Знаете почему? Не догадываетесь? Потому что все собравшиеся, все мужчины и женщины, увидев распластанную фигуру, выдохнули одно слово: «Джиммертон!»

Он вздохнул.

— Жаль, что жрецы не арестовали ее и не попытались как-нибудь иначе избавиться от нее. Нам было бы проще. Но Иерарх оказался слишком находчивым. Вот тот мужчина в золотых одеждах — это Иерарх. Смотрите.

Широкая, приземистая фигура, напоминающая мне монаха Тука или Санта-Клауса без бороды, вышла вперед и склонилась над Лорной. Иерарх повернулся к народу и поднял обе руки. Мне показалось, что в усиливающемся ропоте толпы появились угрожающие нотки. Однако шум стих: все ждали, что он скажет.

— Ангел сошел к нам из Рая, — провозгласил он.

Голос Иерарха звучал так громко, что это наводило на мысль о микрофоне, спрятанном где-то на груди.

Лорна неподвижно лежала на помосте. Она, вероятно, ударилась головой при падении. Это было совсем не похоже на нее — оставаться спокойной более пятнадцати минут подряд, особенно если ей в кои-то веки представляется возможность привлечь к себе внимание толпы.

— Потрясение от появления в нашем беспокойном и грешном мире, — елейно продолжал Иерарх, — оказалось слишком велико для утонченных чувств этой небожительницы. Мы должны молиться, чтобы она благополучно перенесла грубый прием нашего мира…

Экран опять померк. Кориовл хрустнул яичной скорлупой и сказал:

— Вырезано еще кое-что. Собравшиеся в Храме снова начали роптать. Они помнили, что случилось с Джиммертоном. Вероятно, у Иерарха и на этот раз было нечто подобное на уме, но, услышав этот ропот, он пошел на попятную, не рискуя спровоцировать еще одно восстание. А теперь — смотрите внимательно.

Почти без паузы Иерарх продолжал:

— Кубом Великого Алхимика, — торжественно заявил он, — я клянусь, что об этом ангеле мы всячески позаботимся. Посмотрите, она зашевелилась.

Он сделал шаг назад, и я увидел, как Лорна слегка дернулась.

— Мы сделаем все, чтобы скрасить ее временное пребывание в нашем убогом мире и во всем будем следовать ее приказам, — продолжал он. — Вы будете собраны снова, когда она сможет лицезреть вас. А теперь, мой правоверный народ, давайте вознесем благодарственную песнь за посещение небожительницы.

Затрубили трубы, и люди, не без колебаний, запели.

— Ну, достаточно, — Кориовл вытер пальцы и выключил экран. — А теперь я покажу вам кое-что действительно интересное. Посмотрите вот это.

Он встал на колени перед экраном и пошарил рукой под панелью с переключателями, от напряжения даже скосив немного глаза. Раздался скрежет металла, Кориовл крякнул и аккуратно снял панель управления. От нее тянулись провода к какому-то сложному устройству в стене. Положив панель на стол он начал осторожно скручивать оголенные медные провода. Я слегка поежился.

— Это нужно делать осторожно, — веско заметил Кориовл. — Если дотронуться до некоторых контактов, то невидимый огонь может спалить вас до костей. Но Фалви показал мне, как это делается, — совсем не сложно. Теперь нужно соединить эти провода с теми — вот так, и все готово. Превосходно. Сейчас вы кое-что увидите.

Оставив панель лежать на столе, Кориовл покрутил ручку, и экран мгновенно вспыхнул, на этот раз без золотой буквы «А», без музыки и без монотонных песнопений. Это выглядело совсем по-деловому.

— Это — тайна, известная только духовенству, — сказал мне Кориовл. — Обычные говорящие экраны показывают только те картины, что отобраны духовенством. Но если вы знаете этот секрет, то можете с помощью тех же экранов заглянуть куда угодно и подслушать любой разговор в этом Храме. Это же чудо, — криво усмехнулся он. — Что вы хотите увидеть?

— Машину, — незамедлительно ответил я, — открывающую ворота между мирами.

Я рассчитывал с ее помощью в ближайшее время возвратиться домой, но не имело смысла обсуждать это именно сейчас. И все же было бы полезно знать немного больше об этом жизненно важном звене в моих планах.

— Как же она все-таки работает? — спросил я.

Кориовл удрученно посмотрел на меня бесцветными глазами.

— Я даже не знаю, почему ночью горят огни, — сказал он угрюмо.

— И все же давайте посмотрим на эту машину. Можете вы показать мне ее в действии? Из-за кулис, конечно.

— Попробую. Они недавно создали картотеку, и на днях я случайно наткнулся на нее. Между прочим, там записана ваша знакомая.

Он осклабился и стал крутить переключатели. На экране без фанфар появилась знакомая мне комната. Некоторое время изображение было размытым, но скоро приобрело четкость, и я стал свидетелем неожиданной сцены в комнате, которую покинул совсем недавно.

Все было на месте: панели с приборами, которые мне ни о чем не говорили, занавеска в углу, за которой я прятался от Фалви, плоское лицо машины, казавшееся невыразительным на экране.

В маленькой комнате было многолюдно. Иллюзия присутствия была настолько полной, что казалось, будто мы с Кориовлом смотрим в окно.

Разглядывая полосатые шлемы и спины собравшихся вокруг машины, я спросил:

— Как это работает? Я имею в виду..

— Всего лишь хорошо налаженная система подглядывания. Верхушка духовенства пользуется этим для слежки за рядовыми жрецами и их слугами. С помощью этой системы можно заглянуть почти во все помещения Храма, за исключением личных покоев Иерарха и некоторых секретных комнат. Время от времени они делают запись, если хотят изучить что-то подробнее. Смотрите, — Кориовл подался вперед: толпа вокруг машины пришла в движение, что-то должно было произойти.

Затем жрецы расступились, и по образовавшемуся проходу, как казалось, прямо на нас, шел некто, чье лицо было закрыто вуалью. Очевидно, скрытая камера находилась как раз над дверью.

Кориовл еще сильнее подался вперед, словно хотел заглянуть в каждый угол комнаты. Жрецы повернулись к вошедшему, вернее к вошедшей, потому что это была женщина, с ожиданием и волнением на лицах.

Женщина подняла руки и откинула с лица серебристую вуаль столь знакомым мне жестом. Я знал каждое движение ее рук, знал этот поворот головы… Но теперь все выглядело несколько иначе. В каждой линии знакомой фигуры появилась отработанная грация, некая театральная самоуверенность, несвойственная так хорошо известному мне оригиналу.

— Клиа, — заметил Кориовл бесцветным голосом, — я думаю, вы знакомы?

Я уставился на экран. Мне хотелось получше рассмотреть лицо, повернутое ко мне вполоборота. Она взглянула на машину, и в этот миг я успел заметить, что ресницы стали значительно длиннее, нос — просто точеным, а губы — таких губ прежде у нее не было.

Да, это была Лорна, но не та, которую я знал. Вернее, это была Клиа с того облака, с глазами, как голубые чаши плавательного бассейна.

— Собственно, откуда вы знаете, что я с ней знаком? — поинтересовался я.

— Ей устроили тщательный допрос, как только представилась возможность, — заверил меня Кориовл, всматриваясь в лицо Лорны на экране. Не отводя глаз, он продолжал: — Это было непросто, но в итоге они сумели обучить ее языку. Фалви рассказал мне, как это происходило. Жрецы отобрали те слова, которые она, казалось, понимала, и создали что-то вроде упрощенного языка Малеско, специально для нее. Они хотели знать, как она попала сюда и не следует ли ждать других гостей. Вот тогда они и получили ваш портрет. Подождите, — он поднял руку, призывая к молчанию.

Я опять наклонился вперед. Лорна на экране наконец разобралась, что за машина находится перед ней. Думаю, опьянение от восторженных взглядов окружающих затормозило ее и без того замедленные реакции. Но поняв, чем является эта стена из приборов, Лорна отпрянула назад и отчетливо произнесла:

— О, нет! Выпустите меня отсюда!

— Что она сказала? — заинтересованно спросил Кориовл.

Я перевел. Он кивнул, продолжая наблюдать. Кориовл не отводил глаз от экрана с того момента, как на нем появилась грациозная фигура с закрытым серебристой вуалью лицом. Теперь вокруг Лорны возникла некоторая суматоха, в несколько голосов ее пытались успокоить и уговорить.

— Что происходит? — поинтересовался я.

— Подождите, — больше Кориовл ничего не сказал.

Оставалось совсем немного. Лорна отчаянно возражала против машины, и в ее новом мелодичном голосе я отчетливо услышал знакомые хриплые нотки, появлявшиеся у нее в минуту раздражения.

Жрецы тщетно пытались ее успокоить. Это продолжалось минуты две, после чего Лорна развернулась, широко взмахнув одеждами, и величественно удалилась из комнаты, пройдя прямо под скрытой камерой, — мы получили возможность разглядеть получше ее преображенный лик.

«Да, она превратилась в прекрасную принцессу», — мрачно подумал я. Насколько я могу убедиться при беглом взгляде на нее, все соответствовало этому образу. Небесно-голубые глаза, точеные черты лица, мелодичный голос, который, правда, слегка портили жесткие металлические нотки, когда Лорна бывала в гневе.

Итак, помимо воли я становился романтическим героем. Я ищу прекрасную героиню, без которой не могу возвратиться. И группа заговорщиков тут как тут. Я присоединяюсь к ним, свергаю правительство, освобождаю принцессу и с триумфом возвращаюсь домой.

Черт знает что!

Лорна исчезла, и Кориовл вздохнул у погасшего экрана.

— И что там происходило? — спросил я. — Почему они пытались…

— Для разнообразия я предложил бы теперь вам ответить на несколько вопросов, — перебил кузен. — Что вы знаете о Клиа? Какие у вас с ней отношения? Она, кажется, прошла сквозь Земные Врата из вашей квартиры. Она, случаем, не ваша жена?

— Боже сохрани, — быстро сказал я.

Он слегка улыбнулся.

— Ну, хорошо. Я вас понимаю. Она, конечно, дура, в этом трудно ошибиться. Но жрецам удалось кое-что изменить в ней. Фалви рассказал, что вообще-то она была женщиной самой заурядной внешности. Она прошла курс волшебных процедур и превратилась в красавицу. Великолепная работа. Вы видели, как на нее смотрели те жрецы?

Фалви рассказывал, как тщательно они подбирали Лорне внешность, которая среднему человеку представляется идеальной. Фалви называет это «визуальной семантикой». Имя Клиа ей было дано потому, что… — Кориовл замолчал и усмехнулся. — Это лишний раз показывает, насколько они умны. Они просмотрели списки умерших за последнее время и нашли женщину, внешне походившую на этого нового ангела. Вот так из покойной был создан некий идеальный образ, достойный Рая. Старательно распространялись слухи о том, что покойная Клиа вела настолько добродетельную жизнь, что попала в Рай, минуя ряд перевоплощений и даже обязательное для всех перевоплощение в жреца. Было также объявлено о скором возвращений преображенной Клиа из Рая, а история, которую она всем поведает, должна послужить источником вдохновения для всего остального народа.

Кориовл улыбался, но мне казалось, что он всматривается в экран, словно все еще пытается разглядеть прекрасные черты ангельского лица. Очевидно, «визуальная семантика» приносит духовенству неплохие дивиденды. Многие жители Малеско почти влюблены в ангелоподобную Клиа, или в тот идеальный образ, который им подают под этим именем. От этой мысли я внутренне усмехнулся. Их следовало бы познакомить с настоящей Лорной, тогда бы они избавились от своих романтических иллюзий.

Кориовл повернул ручку переключателя, и на экране появилось нечеткое изображение больничной палаты. Затем ее сменила комната, заполненная размытыми, полупрозрачными фигурками детей, чьи голоса доходили до нас негромким, назойливым шепотком.

«Если духовенство следит за больницами и детскими садами, — подумал я, — то оно все же проявляет заботу о благополучии народа, хотя, похоже, весьма своекорыстную».

Прежде чем принять сторону Кориовла, следовало бы выслушать и его оппонентов. Кориовл, естественно, представил себя и своих сторонников в самом выгодном свете, а для врагов не пожалел черной краски. Если бы я сначала встретился с духовенством, то, несомненно, услышал бы совсем другую историю, с совершенно противоположными оценками.

Но тут, справедливости ради, я вспомнил, что моя первая встреча со жрецом была весьма неприятной.

Фалви, конечно, пытался прикончить меня исключительно по личным соображениям: он хотел таким образом скрыть свои незаконные манипуляции с машиной. А вот Дио показался мне довольно интересным.

— Вы знаете жреца по имени Дио? — спросил я.

— Да, знаю, — голос Кориовла прозвучал довольно жестко. — А в чем дело?

Мне пришлось рассказать ему маленькую историю о преследовании по улицам. Выслушав меня до конца, Кориовл задумался и пожал плечами.

— Что ж, надеюсь, Фалви сумеет с ним разобраться. Дио непредсказуем. Мы уже думали о привлечении его на нашу сторону. Но он действует только наверняка и никогда не станет испытывать судьбу, если успех не гарантирован. А в нас он не уверен. Все же, я думаю, он понимает, что будущее за нами. Но Дио прежде всего — сам за себя. Я полагаю, что он будет держать язык за зубами, но вы разумно поступили, уводя его в сторону. Вы именно тот человек, кузен, который нам нужен. Я рад, что вы присоединяетесь к нам.

— Да? Вам кажется, что все уже решено. Какие планы вы связываете со мной, Кориовл?

— Это будет зависеть от того, как вы вступите в наши ряды — добровольно или нет, — он холодно посмотрел на меня.

Затем на его лице мелькнула неожиданная усмешка, и на мгновение он снова стал таким, каким я впервые его увидел. Кориовл в штатском обличье, так сказать.

— Очень мило, — неприязненно произнес я. — А если я не вступлю в ваши ряды?

— Тогда я выдам вас Фалви, — сказал мой кузен, без видимого усилия принимая боевое обличье. — Я предлагаю вам присоединиться. Тогда мы отправим вас в горы, обучим политике и стратегии. Вы слишком ценны для нас, мой дорогой кузен. Мы не хотим вас потерять. Например…

В дверь резко постучали.

Мы молча переглянулись Стук очень громко прозвучал в маленькой комнате. Он повторился. Кориовл выключил экран, затем осторожно встал и пошел к двери. По дороге он босой ногой наступил на яичную скорлупу, шепотом выругался, пару раз подпрыгнул и, хромая, подошел к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, Фалви, — послышался взволнованный шепот. — Впусти меня. За мной гонятся!

Я увидел гримасу Кориовла. Фалви есть Фалви; впустить его — означало впустить сюда полицию! Стоя на одной ноге и потирая ступню другой, Кориовл тихо спросил:

— В чем дело?

— Кажется, я убил Дио.

Кориовл вздохнул и приоткрыл дверь. В щели появился тонкий нос Фалви.

— Впусти меня, Кориовл!

— Минуту, — спокойно сказал тот, — я занят. С чего ты решил, что убил Дио? Ты стрелял в него?

— Нет, я ударил его по голове. Говорю тебе, за мной гонятся! Впусти.

— И чем ты его ударил?

— Сандалией. Кориовл, если ты не впустишь…

— Ну в таком случае, я сомневаюсь в его смерти. Ты не настолько силен, а его голова довольно крепка. Да успокойся, наконец. Кто за тобой гонится?

— Кажется, что стража, — Фалви понемногу успокаивался.

— Тогда здесь так же безопасно, как и там, — сказал ему Кориовл с неприязнью. — Подожди, я выйду через минуту.

Он закрыл дверь и повернулся ко мне. Его взгляд упал на разобранный экран. Прихрамывая, Кориовл подошел к нему и стал быстро приводить все в порядок.

— Нужно поскорее его успокоить, — сказал Кориовл. — Даю вам пятнадцать минут на размышление. Хорошо?

— И что я должен ответить?

— Ничего, — сказал мой кузен с заученной усмешкой. — Ни слова. Сидите здесь и не шумите. Когда я вернусь, мы подумаем, что делать дальше. Я запру дверь снаружи, так что вас никто не побеспокоит.

Он установил панель на прежнее место, выпрямился и поправил на себе оранжевое полотенце.

— Даже не пытайтесь отсюда выбраться, — предупредил он. — Помните, за дверью — Фалви.

— Разбирайтесь с ним сами, — сказал я.

Кориовл открыл дверь, впустив клубы ароматного пара, и небрежно бросил через конопатое плечо:

— Клиа — наш козырь. Посидите и подумайте, как ее привлечь на нашу сторону. Нам, знаете ли, придется поторопиться. Ангелы из Рая тоже могут превратиться в залежалый товар, если затянуть с этим делом. Иерарх планирует на днях отправить ее назад, в Нью-Йорк. — Кориовл шагнул в клубящийся туман.

— Я скоро вернусь, — сказал он и замок щелкнул.

Глава 10

В голове у меня тоже что-то щелкнуло. Значит, Лорна на днях возвращается в Нью-Йорк. «Ну, ну, — думал я, рассеянно глядя на погасший экран. — Значит, все мои усилия напрасны». Мне стало ясно, что происходило у машины, когда Лорна появилась перед жрецами. Я старался вспомнить, о чем именно шел разговор. Я помнил, что Лорна резко протестовала, а жрецы уговаривали ее. Зачем?

Можно понять отвращение Лорны к этой машине. Путешествие между мирами — крайне неприятная процедура, это я испытал на себе. Жрецы почему-то хотели добиться от Лорны добровольного согласия на нее. Вероятно, они планировали большую публичную церемонию возвращения ангела в Рай, и если будет заметно, что Лорна не хочет возвращаться, это может сильно испортить впечатление.

И все же она возвращается. В таком случае, чего я здесь жду? Мне надо добраться до Иерарха, уговорить его отправить меня вместе с ней, и все в порядке. Но так ли это просто?

Почесав ухо, я призадумался. Если бы действие происходило в мелодраме, я бы кинулся очертя голову в приключения, которые мне уготовил мой кузен, ведь это сулило неограниченные возможности помахать шпагой, поездить на разгоряченных клячах и покричать во весь голос. Однако я чувствовал, что не создан для подобных героических ролей.

Во-первых, герой никогда не задумывается о собственной выгоде, собираясь свергнуть очередное правительство. И, кстати, я не могу быть уверен, что большинство жителей Малеско действительно хочет свержения правительства. Полагаться только на слова Кориовла, значит видеть только одну сторону медали.

В любом случае, я не дотягивал до героя. Рассказ Кориовла о дядюшке Джиме глубоко запал мне в душу. Я понял, каковы настоящие герои, и убедился, что я не из их породы.

Прежде всего — нужно быть отчаянным. На эту роль скорее всего подойдет неудачник, человек, не сумевший приспособиться в обычной жизни. Но я не являюсь неудачником. Я молодой, подающий надежды актер шоу-бизнеса. Мне есть к чему возвратиться, если я смогу забрать с собой Лорну и снять с себя обвинения. Я подумал о том карманнике на улице. Нормальный герой кинулся бы его защищать, не выясняя, в чем дело.

Нет, прежде чем соваться в малескианские дела, нужно все хорошенько обдумать и взвесить.

Я решительно сказал себе: «Эдди, не надо романтизировать ситуацию. С дядюшкой Джимом произошла совсем другая история. Во-первых, он был прирожденным искателем приключений. Во-вторых, он знал, за что сражается: в Малеско у него были жена и сын. Для тебя же это — чужая игра».

Налив себе чашку холодной бурды, которая еще недавно была горячим чаем, я помешивал его, рассматривая, в какие узоры складывается осадок. Короче — гадал на кофейной гуще, пытаясь представить свое будущее.

Дверь снова щелкнула. Из клубов пара появилось озабоченное лицо Кориовла.

— Нужно пойти и выяснить, что произошло с Дио, — сказал он. — Может быть, этот дурак действительно его убил. Посидите здесь полчаса.

Это был не вопрос, а утверждение.

— Вы уверены? — спросил я.

— Да. Я оставил человека присматривать за вами. Понимаю, что это звучит как блеф, но это реально.

— Интересно, чего вы от меня ждете после того, как накинули мне петлю на шею? — поинтересовался я.

— У меня большие планы, — бодро заверил он. — Вы поможете мне избавиться от Иерарха.

— Да, да, — язвительно сказал я. — Ведь это так просто.

— С моей точки зрения, — заявил Кориовл, — не так уж и сложно. Нашим ребятам это не под силу, но вы-то из Рая. Вы смогли бы добраться до него. Мы уже и преемника ему нашли — одного из наших. Многие жрецы поддерживают нас. Если мы поторопимся, то Иерарх не сумеет нам помешать. Все будет в порядке. Вы нам поможете.

— Кажется, вы — сумасшедший, — сказал я. — Еще раз — нет.

— Конечно же, да. Выше голову. Все не так страшно, как вам кажется. Народ с нами. Посидите здесь и посмотрите приятные картинки. Я зайду за вами через полчаса. Не забудьте: за дверью человек с револьвером, так что делайте, что вам говорят.

Вместо слова «револьвер» он произнес малескианское слово, имеющее другое значение, но было понятно, что имеется в виду.

— Пока, — сказал я и повернулся к Кориовлу спиной.

Он хихикнул и щелкнул дверью. Я сел и уставился на пустой экран.

Некоторое время спустя я поднялся и, присев на корточки перед экраном, пошарил рукой за панелью управления, как это делал Кориовл. Там оказались гладкие штифты крепления. Я покрутил один из них, и через минуту он свалился мне в ладонь. Просунув кончики пальцев под панель, я потянул ее на себя, и она беззвучно подалась. Я положил панель на стол и присел рядом, чтобы получше рассмотреть ее, еще не вполне осознавая, зачем все это делаю.

«Духовенству, вероятно, тоже есть что сказать, — подумал я. — И прежде чем предпринимать какие-либо шаги, необходимо выслушать и противоположную сторону». Не бывает такого спора, где вся правда — на одной стороне. Мне с детства привили мысль о том, что если какой-либо народ терпит власть тиранов, то в конце концов именно это правительство его и устраивает. А если и не весь народ, то большинство. И я сказал себе: «А теперь, Эдди, разберись-ка с этой штуковиной».

На самом деле все было не так уж сложно. Поскольку я знаком с «чудом» электричества, то обращался с малескианским аналогом телевизора весьма осторожно.

Я не специалист, но все же получил начальные знания по радиомонтажу, когда начинал работать в полу-любительских труппах. Кроме того, я был немного знаком с земным вариантом телевидения. Малескианский аналог, как я скоро убедился, не настолько отличался, вполне можно понять, что к чему. Кориовл, несомненно, не знал, что он делает, выполняя монтаж чисто механически. Каналы телевидения занимают полосу частот в 6000 килогерц, а радио — 10 килогерц. Таков нормальный диапазон частот. В Нью-Йорке, то есть в Раю, верхние частоты этого диапазона можно принимать с помощью адаптеров.

В данном аппарате был установлен такой адаптер. Кориовл просто переставлял контакты. Я проделал то же самое и поменял частоты, однако преуспел больше Кориовла, ведь он пропустил целую полосу высоких частот.

Все очень просто, — правда, только на первый взгляд.

Надо принять во внимание склад ума малескианца. В Малеско — религиозное общество, на Земле же — механистическое. Мышление у малескианцев сформировано так, что они подчас выпускают из цепи рассуждений очень важные связующие звенья, потому что не знают, насколько последние важны. Жители Малеско верят духовенству, как мы верим в технику.

Однако, было бы нелепо утверждать, что мы сами не грешим тем же. Многие ли земляне имеют целостное представление о любом реальном процессе? Многие ли способны себе представить и точно определить процесс изготовления буханки хлеба? Или объяснить, как работает кинескоп с его мозаичными световыми ячейками — настоящее чудо телевидения?

Я включил экран, и он по-деловому быстро засветился, без этой вздорной буквы алхимиков и без музыкального сопровождения. Я понятия не имел, как найти то, что мне нужно, и, более того, не представлял, что, собственно, я хочу увидеть. Я покрутил ручку наугад. На экране появились горы, кое-где усыпанные дрожащими огнями, наверное селениями. В ночном небе сверкал знакомый рисунок звезд, а где-то на краю небосвода виднелось зарево над городом. Не там ли я нахожусь? Может быть, в этом мире существует только один город? Интересно, Малеско — это город, страна или целый мир?

Я снова повернул ручку, и изображение на экране резко сменилось — в объективе камеры оказалось горное селение. Передо мной предстала центральная улица маленького городка, засаженная деревьями, сквозь их листву пробивался свет фонарей.

Таких улиц немало и у меня на родине, правда, здесь не было припаркованных автомобилей, а подростки в странной одежде толпились не возле аптеки, а, кажется, вокруг храма. Я заметил на стенах красных и желтых львов, сверкающих саламандр.

Повернув переключатель еще раз, я посмотрел на встречу малескианских женщин средних лет; по-моему, они читали друг другу стихи. Я посетил театр, где шла постановка «Медеи», чем сначала я был немало поражен, но скоро вспомнил, что творчество Эврипида принадлежит к общему периоду нашей и малескианской истории. Руфус Агрикола вытеснил Клавдия значительно позже. Интересно, что же в действительности произошло в момент раскола? Ведь во времена Калигулы никаких особых чудес не отмечено. Видимо, этот космический раскол высвободил огромное количество энергии.

Мне показалось, что в Малеско нет уголка, куда нельзя было бы заглянуть при помощи чудо-телеэкрана, разумеется, при соответствующей настройке. Сам себе я напоминал паука, который с помощью хитроумных приспособлений следит за всеми обитателями Малеско.

Жрецы ничего не упустили. Удивительно, что они до сих пор не схватили Кориовла, — разве что не хотели. Возможно ли это? Может быть, он не такая уж важная фигура, какой считает себя? И не так уж опасен? Или алхимики достаточно мудры, чтобы выпустить лишний пар?

Я потратил еще минут десять наслаждаясь видами чужого мира. Я парил над Малеско, кружился над чуждым мне миром, над головами ничего не подозревающих людей, которых я никогда больше не увижу и не узнаю. Я переключил экран на Нью-Йорк — ну и странным же было ощущение присутствия в двух местах одновременно. Я почувствовал прилив тоски по дому, когда, сидя в комнате, в чужом мире, рассматривал знакомые улицы недалеко от своего дома.

Я решил получше изучить экран, который представлял мне картины Нью-Йорка, и тут где-то совершил ошибку.

Экран внезапно озарился ослепительным голубым светом, исходящим из правого нижнего угла. Словно солнце вспыхнуло в двух футах от моего лица. Свет был так силен, что слепил глаза, но одновременно так притягателен, что невозможно было оторваться. Я сидел в параличе, лишь боль зигзагами бороздила мозг. Когда свет погас, я закрыл ладонями глаза и сжал лоб, чтобы он не раскололся пополам. В глазах плавали оранжевые амебы. Боль стала утихать, и ко мне вернулся слух. Незнакомый голос настойчиво и все более сердито повторял один и тот же вопрос:

— Что вы здесь делаете? Назовите мне код, прежде чем я…

Сквозь пелену слез я посмотрел на экран и увидел небритое лицо под жреческим шлемом, маленькие раскосые глаза-буравчики, а на уровне груди, в волосатом кулаке — стеклянный цилиндр размером с пинтовую молочную бутылку, испускающий переменчивый свет, как большой рассерженный светлячок.

Я хотел крикнуть: «Не стреляй!», но что-то подсказало мне, что не стоит. Голос мой дрогнет от испуга, и я не смогу этого скрыть. Казалось невероятным, что человек, находящийся на другом конце телевизионного кабеля, выстрелит и убьет меня через трансляционную сеть, однако я только что убедился в его способности причинить мне зло. Так вполне можно даже и убить.

Тщательно вытерев глаза углом голубого полотенца и постарался принять такой высокомерный вид, какой смог изобразить с заплаканными глазами. Я еще не знал, что скажу, но понимал, что говорить следует быстро. Этот жрец поймал меня на чем-то запретном, раз в его голосе звучит неприкрытая угроза. Он может включить свою молочную бутылку на полную мощность, если я не заговорю первым и быстро. В подобных ситуациях Алан Квартермейн и Джон Картер всегда перехватывали инициативу. Я глубоко вдохнул, сказал себе, что я герой, и решительным голосом задиристо заявил:

— Прекрати это, идиот!

Щетинистая челюсть жреца отвисла. Я снова подумал, что полотенце, как единственная деталь туалета, имеет свои преимущества. Если бы я был одет как крестьянин или как клерк, то мой фокус не прошел бы. Человека встречают по манерам только когда отсутствует его одежда. Как знать, может, я и сойду за высокопоставленного жреца, занимающегося инспекторской проверкой. А поскольку я орудовал в сверхсекретном диапазоне частот, известном только узкому кругу духовенства, то вполне мог оказаться весьма важной птицей.

Хотя он и не бросил свою молочную бутылку, но опустил ее. Растерянно глядя на меня, заморгал.

— Назовите код, — сказал он чуть вежливее. — Вам нечего делать в этом диапазоне частот.

Мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Я наконец понял, что так долго искал в телевизионной сети правителей Малеско. Я бессознательно искал какое-нибудь оправдание для духовенства, — чтобы довериться жрецам. Кориовл, естественно, выставил их в невыгодном свете, ведь ему нужна моя помощь. Я мог присоединиться к Кориовлу и, если повезет, скинуть Иерарха, неоднократно рискуя головой, чтобы в итоге получить право вместе с Лорной вернуться на Землю и мирно продолжать жить.

Но был еще один путь: тихонько вернуться в Храм, который я недавно покинул, и доложить обо всем Иерарху. Наверняка тот, лишь бы отделаться от меня, отправил бы нас с Лорной туда, откуда мы пришли. Иерарх, вероятно, не читал Берроуза и Хаггарда и поэтому не знает, что Верховному жрецу надлежит быть злым и жестоким и проводить все свое время, преследуя героя с героиней. Иерарх прежде всего деловой человек, направляющий работу огромной организации целой планеты. Он не станет тратить на меня дополнительных усилий, а просто отошлет обратно в Нью-Йорк, раз уж собрался отправить туда Лорну, если, конечно, Кориовл не солгал.

Но я колебался. Что-то в основании этого логического построения меня настораживало. Может быть, нравственное начало, которое проникло в меня из огромного количества прочитанных мелодрам? Или я действительно обязан чем-то помочь Кориовлу и народу Малеско?

Задумавшись, я совсем забыл про жреца с молочной бутылкой. Но он напомнил о себе:

— Я выслал группу, чтобы арестовать вас, — отрывисто сказал он, очевидно приняв решение, пока я спорил сам с собой. — Они придут через десять минут. Не пытайтесь скрыться, или я превращу вас в обугленную корку.

Поначалу я почувствовал облегчение. Ну что ж, что случилось, то случилось. Решение принято не мной. Однако после нескольких секунд раздумий понял, что не могу принять его безропотно. Я одержал верх над жрецом с помощью блефа, но это ненадежная власть, и я потеряю ее, если позволю полиции утащить меня в участок для дальнейшего разбирательства. Я с досадой стукнул по экрану, отчего изображение жреца потеряло былую четкость.

— Дурак! — вызывающе бросил я. — Я из Нью-Йорка.

Я сложил из пальцев букву «А» и высокомерно усмехнулся, давая понять, что не верю в святость Рая.

— Подключи меня к Иерарху, — приказал я, пока он еще не оправился от напора моего цинизма, о чем свидетельствовал его приоткрытый рот.

Жрец все не мог решить, что ему делать: уничтожить меня на месте за кощунство либо отвесить земной поклон гостю из высоких иерархических кругов, если не из самого Рая.

В конце концов мой фокус удался, хотя этот жрец оказался не достаточно самоуверен, чтобы подключить меня напрямую к покоям Иерарха. Однако он уже достаточно пообщался со мной и, видимо, поэтому счел за благо соединить меня последовательно с пятью или шестью высшими чинами, каждый из которых выказывал по отношению ко мне то замешательство, то гнев.

В конце концов на экране появилась необычайно раболепная физиономия, пробормотала несколько предостерегающих банальностей о той высокой аудиенции, которой я удостаиваюсь, и с доброй порцией покашливаний, прочищающих горло, передо мной появился сам Иерарх.

При ближайшем рассмотрении он гораздо меньше напоминал Санта-Клауса, чем мне показалось раньше, скорее он был похож на Джаггернаута. Можно допустить большую оплошность, если примерять к незнакомому миру стереотипы знакомого. Я все еще находился под впечатлением от того успеха, в котором раздул такой колоссальный блеф на весьма хилом основании. А ведь это можно было объяснить только низким уровнем самосознания рядовых жрецов. Получается, что обыкновенный человек здесь просто тварь дрожащая. Дома я бы такого не провернул. Здесь никто даже всерьез не задумался, могу ли я подтвердить свои грандиозные притязания.

Итак, глядя этому толстяку прямо в глаза, я рассказал ему чистую правду. Я не раболепствовал. Зная, что при разговоре с сильными мира сего лучше сначала дать высказаться первыми им, я все же решил, что в данном случае этот вежливый метод не самый лучший.

— Я говорю с Иерархом, не так ли? — с вызовом начал я. — Надеюсь, что нас не подслушивают, это конфиденциальный разговор.

Впрочем, меня это не интересовало. Это проблема Иерарха, но не моя.

— Я прибыл из Нью-Йорка, — сказал я. — Девушка по имени Клиа известна там как Лорна Максвелл. Я хочу сообщить вам нечто важное о вашей организации, но сделаю это только при личной встрече. Я знаю, что послан отряд, чтобы меня арестовать. Будьте же благоразумны и проследите, чтобы они выполнили роль моего эскорта. Пока это все. Жду вашего ответа.

Иерарх оказался умным человеком: он не раскрыл рот от изумления, не заморгал, как другие, не стал пыжиться от возмущения. Он задумчиво смотрел на меня маленькими, заплывшими жиром глазками. Затем он надул щеки и сказал сочным, довольно низким голосом:

— Весьма любопытно. В самом деле, очень интересно. Я отдам нужные распоряжения.

Опустив подбородок в складки шеи, которых у него оказалось три, он устремил на меня еще более бесстрастный взгляд. Я понятия не имел, о чем он думает.

Это был просто замечательный персонаж. Он был довольно полным, но не страдал ожирением. Полнота здорового, энергичного человека не кажется неприятной. А он был энергичен и напоминал мне бульдозер.

Нет, правда, в нем было что-то от бульдозера. Мне представилось, что если он встретится с препятствием, то остановится, сдаст назад, а потом мощно двинет вперед, и так — снова и снова, пока не снесет препятствие, не сровняет с землей.

Я понял, что провести его будет непросто. Я не был даже уверен, что сумел произвести на него впечатление. Боюсь, эти маленькие задумчивые глазки разглядели весь хаос в моей голове. Так ли это? В тот момент я почувствовал, как самоуверенность покидает меня, и это лишний раз доказывало, что Иерарх опасен. Я глубоко вздохнул, напомнил себе о Джоне Картере и Алане Квартермейне и начал поспешно соображать.

— По ряду причин, — сказал я по-прежнему громко и уверенно, — мне надо добраться до вас без шума, я хочу выйти отсюда незамеченным. Скажите своим людям, чтобы они тихонько постучали в дверь, а затем отошли и позволили мне выйти, не привлекая внимания. Здесь туман. Все это можно проделать, не поднимая суматохи. Вы поняли?

Иерарх молча кивнул, его глаза по-прежнему смотрели на меня без всякого выражения.

— Ладно. Я пойду в раздевалку, оденусь и отправлюсь к Храму. Ваши люди могут идти за мной, но пусть они сохраняют дистанцию. У меня есть на то свои причины, и я изложу их вам лично по прибытии.

Иерарх тщательно прочистил горло.

— Согласен, — сказал он. — Ваши просьбы переданы, и все будет сделано, как вы хотите.

Пронзительность его взгляда меня испугала. Впервые за время своего пребывания в Малеско я наконец осознал, что это не игра, не мелодрама, читая которую я мог отпускать шутки, наталкиваясь на расхожие типажи. Этот Иерарх не подходил ни под одну известную мне классификацию. С ним шутки плохи. У него намного больше уверенности в себе, чем у меня, это и страшно.

Ощущение такое же, как в той ситуации, когда, играя в солдатики с четырехлетками, вдруг поднимаешь голову и видишь хмурого детину в полевой форме, наводящего на тебя автомат. С появлением Иерарха игры кончились. Его невозможно долго дурачить. А может быть, мне и сейчас не удалось его одурачить.

Глава 11

Он сдержал свое слово: мои пожелания выполнялись точно. Я вернул телевизор к первоначальному его состоянию, поел красного винограда и значительно скорее, чем ожидал, услышал быстрый, легкий стук в дверь.

— Кто? — тихо спросил я.

— По вашему приказу, сэр, — пробормотал незнакомый голос.

— Откройте дверь, — сказал я, — я заперт.

«Если это Кориовл, — подумал я, — то он этого не сделает»..

Но раздался скрип, затем щелчок, и дверь открылась, впустив клубы ароматного пара.

— Ждем ваших приказаний, сэр, — тихо сказал тот же голос.

— Слушайте.

Просунув голову в щель, я разглядел лицо мужчины, который почтительно смотрел на меня. Шепотом я сообщил ему:

— Может быть, кто-то поджидает меня в тумане, чтобы застрелить. Меня держали здесь под арестом. Соберите своих людей вокруг двери, чтобы они прикрыли меня, когда я буду выходить. В таком тумане меня никто не узнает. Держитесь поблизости, но не так, словно идете за мной. Проверьте, нет ли слежки. Я не хочу никому причинить вреда, мне нужно только выйти отсюда без неприятностей. Ясно?

— Да, сэр, — заверили меня.

Так я и выбрался из Божественных Бань. Не спрашивайте, почему я так поступил. Я сам не знаю. Я мог устроить облаву на Кориовла и его банду, и их бы увели в наручниках. Но тогда мне хотелось одного — выбраться оттуда без лишних приключений.

Мне не хотелось, чтобы Кориовл увидел, что я арестован. Возможно, он попытался бы меня освободить, что не входило в мои планы. Я испытывал двойственное чувство к своему кузену и не хотел, чтобы его убили или арестовали. Пусть все будет тихо и мирно, пока моя голова снова не начнет работать.

Так все и было на протяжении примерно двадцати минут.

Именно столько времени отняли у меня поиски раздевалки, облачение в костюм жреца и выход из бани.

Я почувствовал себя совершенно другим человеком, проходя второй раз через огромную ротонду к центральному входу. В воздухе разносилась музыка, голоса, порхали конфетти и рекламный серпантин, плавал легкий туман. Народу прибавилось.

В Малеско приближался пик вечернего отдыха, а главное место развлечений, похоже, находилось под этим величественным куполом. Рекламный серпантин сыпался сверху целыми клубками. Одна тонкая ленточка обвила мою шею, приглашая насладиться рогаликами в местной забегаловке.

Зная дорогу, я уверенно прошел под сводами ротонды ко входной двери. Широкая лестница была заполнена людьми, идущими в обоих направлениях. Я спустился по ней, не оглядываясь. Я был уверен, что меня сопровождают, хотя мельком оглянувшись, не заметил моих спутников. Ни Кориовл, ни Фалви, ни Дио — если последний все еще жив — по счастью, не встретились мне по дороге.

Спустившись по лестнице, я повернул направо, в сторону Храма, возвышающегося над крышами белым монолитом с цветными узорами в верхней части. Мог ли я представить себе, что на полпути к Храму мне суждено совершить поступок, который войдет в историю Малеско, изменив ее ход. Ни тогда, ни некоторое время спустя я об этом даже не подозревал.

Как жаль, что я не могу назвать свой поступок подвигом. Приятно войти в историю, совершив что-нибудь действительно впечатляющее, например, разогнать при помощи верного меча толпу в пятьдесят человек или обезглавить дракона на углу проспекта Иерарха и Ювелирного переулка. Собственно, именно на этом углу все и произошло.

Ничего героического я не совершил.

Я просто щелкнул зажигалкой.

Это может сделать каждый. Многие проделывают это ежедневно, не попадая при этом в анналы мировой истории. Если бы не моя рассеянность, ничего бы не произошло.

Я прошел примерно полдороги к Храму. На многолюдных улицах никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Я понимал, что любое мое лишнее движение вызовет целый водоворот событий, поэтому ничего не предпринимал. Моя задача — добраться до Иерарха, а от него в Нью-Йорк. И чем быстрее, тем лучше.

Я был озабочен тем, чтобы сочинить для Иерарха складную историю, в духе моего предварительного заявления по телевидению. Но ничего не приходило в голову. Я решил лишь по возможности не выдавать Кориовла.

Однако если мои пальцы будут загонять в тиски, то я, вероятно, заговорю. Кориовл не проявил ко мне нежных чувств, и я не обязан ради него терпеть допрос с пристрастием. Я ему нужен только для дела, которому теоретически симпатизирую. Поэтому я постараюсь защитить Кориовла, пока это возможно, но, конечно, не ценой собственной жизни.

Я холодел при мысли о том, как нелегко будет лгать Иерарху, когда заметил невысокого лысого человека, пробивающегося ко мне через толпу.

Я отступил в сторону, давая ему пройти, с интересом разглядывая одежду незнакомца — голубой плащ с отложным воротником из пластин полированного металла. Воротник был гладким, как зеркало, и оттого казалось, что у его хозяина две головы, соединенные подбородками. Приблизившись, незнакомец посмотрел на меня исподлобья, и под его взглядом я слегка вздрогнул.

Задев меня плечом, он быстро сунул мне в руку что-то твердое, гладкое и плоское. Лишь оцепенение помешало мне сразу раскрыть ладонь и начать рассматривать этот предмет при свете витрин.

Я был настолько поражен, что не заметил мелодраматичности ситуации. Прямо как в книгах про Фу Манчу. Воображение не сработало потому, наверное, что незнакомец был начисто лишен романтических черт. Дама под вуалью полнее бы отвечала ситуации, чем этот плешивец с глазами посреди груди.

Человек скрылся в толпе раньше, чем я успел что-то сообразить. Я сжимал в кулаке плоскую вещицу. Ее передача произошла так ловко, словно моя голова в тот миг работала с четкостью счетчика Гейгера. Все началось тогда, когда я попытался рассмотреть эту вещицу. Не разжимая ладони, я автоматически сунул руку в карман плаща, решив изучить подарок позже, когда останусь без свидетелей.

На ощупь я ничего не смог определить. Предмет был гладким, квадратным, размером с содовое печенье. Он мог оказаться всем, чем угодно. Я обратил внимание на то, что большинство моих сравнений в Малеско вертится вокруг продуктов. Это, вероятно, происходило потому, что там я все время чувствовал голод.

Улицы, по которым я шел, были очень хорошо освещены. Считается, что уличное освещение является признаком прогресса цивилизации, но я полагаю, что это — признак зарождающегося беззакония, которое пытаются еще как-то держать в узде. То же самое касается и нового градостроительства. Ведь на широких и прямых проспектах очень удобно вести залповый оружейный огонь и палить из пушек, что совершенно невозможно сделать на старых кривых улочках. Улицы в Малеско освещались при помощи трубок, скрученных петлями и спиралями, светившихся, как неоновые рекламы, на фасадах зданий. Перекрестки не освещались вообще.

У нас же — все наоборот. Проезжая часть залита светом, а здания погружены в темноту. Я думаю, что это можно объяснить малочисленностью транспорта в Малеско. Это страна пешеходов, или, во всяком случае, она была таковой, когда я там был.

Таинственный предмет, зажатый в кулаке жег руку. Мне не терпелось взглянуть на него, поэтому я сошел с тротуара на проезжую часть. Кругом шли люди. Некоторые почтительно уступали мне дорогу, когда замечали мои одежды.

Вынув загадочный предмет из кармана, я попытался рассмотреть его в бледном свете неона. Я успел заметить только, что это белая пластина, а на ней позолоченным шрифтом нанесена надпись. Прочесть текст мне не удалось, ибо неуклюжий прохожий толкнул меня в спину и пластина выскочила у меня из рук. Я не задумываясь бросился за ней, путаясь под ногами прохожих.

Мне по-прежнему казалось, что я не привлекаю внимания окружающих, что хорошо показывает состояние моего рассудка на тот момент. Белый квадрат легко проскакал по мостовой и скрылся из виду у противоположного тротуара. Я машинально сунул руку в карман и достал зажигалку, благо она оказалась на обычном месте. Я чиркнул колесиком зажигалки, вспыхнуло пламя, и я склонился над темным бордюрным камнем.

Она была там, моя бело-золотая загадка. Я потянулся к ней, задел пальцем — и она скользнула в темное отверстие под тротуаром. Раздался слабый всплеск. Пластиковое печенье скрылось за канализационной решеткой. Оно отправилось в долгое путешествие по таинственному подземелью Малеско. Вот так.

Как я потом узнал, это было послание от Кориовла. Белый квадратик являлся малескианским эквивалентом блокнота для записей многоразового использования. Но тогда мне показалось, что я потерял, как минимум, секрет бессмертия. Не обращая внимания на прохожих, я так и присел на корточки у края тротуара с горящей зажигалкой в руке. Ее пламя, как меня уверяли позднее, навсегда останется на скрижалях истории Малеско. Первым его заметил мужчина средних лет с глупым лицом. Он почтительно дотронулся до моего плеча. Я рассеянно поднял глаза.

Моей шеи коснулась вечерняя прохлада, и я понял, что в погоне за посланием от Кориовла потерял головной убор. Прическа у меня была не такая, как у других жрецов. А кроме того, мой плащ распахнулся, обнаружив экзотические для Малеско брюки, ботинки и носки. Подошедший мужчина разглядывал все это с большим интересом.

— Извините, — сказал он. — Вы жрец?

— Нет, — ответил я. — А что?

Мой наряд был явно нездешним, а в дискуссии вступать не хотелось. Я быстро огляделся. Где мой эскорт? Может быть, решили, что все это — часть моего таинственного плана? Хотелось бы верить.

— Я видел, как вы зажигаете огонь, — продолжал мужчина, — с помощью машины! Эта маленькая вещица — машина? Вы не покажете мне, как она работает?

Не думая о последствиях, я выполнил его просьбу: открыл клапан зажигалки и поворотом колесика вызвал появление искры. Мужчина подвинулся поближе и взволнованно засопел, втягивая носом неприятный запах горящего газа.

— Волшебный сок! — воскликнул он. — Я узнал его! Точно так же пахнет около насосных станций. Как она работает? Пожалуйста, объясните мне, как она работает?

— Кремень дает искру… — начал я и тут же замолчал: из-за плеча мужчины кто-то выглядывал, по бокам появилось еще двое. Все они рассматривали зажигалку с неуместным волнением, когда я ее гасил и снова зажигал, иллюстрируя свою простую лекцию. Как они соскучились по реальному процессу, когда что-то происходит последовательно, одно за другим!

Сам процесс приводил их в восторг.

В Нью-Йорке факир своими чудесами ни за что не соберет такую огромную толпу, какую удалось собрать мне в Малеско с помощью зажигалки на углу проспекта Иерарха и Ювелирного переулка. Здешним жителям простенький механизм показался настоящим чудом.

— Покажите мне, как она работает! — раздался справа настойчивый голос. — Это маленькое колесико поворачивается. Для чего? А что дальше? Почему оно поворачивается?

— Дайте посмотреть! — перебил другой голос. — Осторожно, я хочу…

— Маленькое колесико поворачивается, — авторитетно объяснял кто-то рядом стоящим, — и делает искры.

Потом загорается волшебный сок, и этот человек извлекает пламя прямо из руки.

— Это машина! — раздалось в быстро растущей толпе. — Машина! Этот человек знает, как заставить ее работать. Посмотрите, это так просто, маленькое колесико поворачивается и…

— Святотатство, — прошипел кто-то. — Измена! Выпустите меня отсюда!

Это заявление толпа встретила сердитым ропотом, однако в шуме голосов появилась нотка испуга. Гул нарастал: каждый пытался объяснить соседу, как работает моя зажигалка.

Я распрямился, захлопнул крышку зажигалки и опустил ее в карман.

— На сегодня достаточно, — сказал я голосом романтического героя. — Расступитесь и дайте мне пройти.

Толпа послушно расступилась. Этот народ учили подчиняться на протяжении многих поколений и рефлекс безотказно срабатывал при звуках властного голоса. Однако возбуждение на лицах людей не пропало.

Я осмотрелся в поисках чертова эскорта, но никого не увидел: вероятно они четко выполняли приказ и очень хорошо маскировались.

Глава 12

Пройдя сквозь присмиревшую толпу, я продолжил свой путь. Плащ распахнулся, открыв взглядам горожан мой наряд. Несмотря на то что в любой момент могла налететь стража и всех арестовать, они все же пошли за мной следом, загипнотизированные видом машины, которой я открыто пользовался на улице, где ее каждый мог видеть и понять, как она работает.

Слухи росли, они догнали и перегнали меня, они фантастически разрослись. Оказывается, я собираюсь объяснить жителям Малеско, как делаются все чудеса в этом городе, а затем, свергнув Иерарха, буду сам распоряжаться тайнами алхимии.

Да нет же, я действую рука об руку с Иерархом и веду их всех на верную гибель.

Второе мнение не произвело никакого эффекта. Любопытство, заложенное в любом примате, сильнее страха, да и толпа значительно выросла. Многолюдность похода укрепляла мужество людей — всех ведь не накажут.

Когда мы проходили мимо, из окон домов выглядывали женщины и дети, на лицах которых я заметил выражение робкого торжества, а из каждой двери выходили мужчины и присоединялись к нам.

На площади перед Храмом ропот моих сопровождающих перерос в низкий, назойливый гул, хотя никто не кричал и даже не повышал голоса. Рокот сотен тихих голосов, слитых воедино, был громким и заставлял сердце биться чаще.

Изо всех окон Храма на площадь выглядывали изумленные жрецы.

Я не торопился пересечь огромное, залитое светом пространство, хотя и чувствовал себя важной персоной. Здравый смысл нашептывал, что ничего выдающегося я не совершил. Но обожание толпы — коварная вещь. Голос благоразумия умолкал, а в голову навязчиво лезли мысли о том, насколько я образованнее этих людей, как они восхищаются моей мудростью, а также, возможно, моими носками.

Кажется, я даже немного заважничал. Не каждый может увлечь за собой тысячи людей, не за каждым они безропотно пойдут, как дети за крысоловом, загипнотизированные его умением высекать искры при помощи колесика. Далеко не каждый…

Только тут я понял, что происходит, и на секунду остановился как вкопанный. Я — герой! Я веду за собой огромную толпу воодушевленных последователей, послушных любому моему приказу. Я наступаю на крепость Верховного жреца, который держит в плену прекрасную героиню. Мне необходимо вызволить Лорну и заставить Иерарха отправить нас обратно на Землю. И теперь это стало возможным благодаря моей ловкости и знаниям, благодаря моей доблести в обращении с кремнем и сталью.

Боже мой, все так и получается.

— Посторонись, Квартермейн! — бормотал я себе под нос, быстрым шагом пересекая площадь.

Я ощущал, что стал выше ростом, и даже расставил локти, чтобы плащ развевался на ветру. Великолепно! Мне не хватало только длинного сверкающего меча.

Правда, в данном случае зажигалка оказалась более могущественным оружием, но ей недоставало романтического ореола. Впрочем, всегда чего-нибудь не хватает. И все же ситуация повернулась так, что на данный момент я имел гораздо больше, чем мог представить в самых необузданных предположениях.

Когда я подошел к лестнице, ведущей в Храм, и поставил ногу на нижнюю ступень, от толпы отделился мужчина в серой тунике и плаще. Внезапно появился и второй, в такой же униформе, затем еще двое и еще. Всего шесть человек — целое отделение, по малескианским представлениям. Почему они решили снять шапки-невидимки именно в тот момент, я не понял.

— Где вы были? — спросил я у ближайшего стражника, вспомнив, что уже видел его лицо в Банях. — Что случилось?

— Ничего, сэр. Мы действовали согласно приказу. Мы сопровождали вас до Храма.

Я молча смотрел на него. В его словах не было смысла. С таким же успехом он мог заявить, например: «Я уяснил задачу и выполнил ее». Если бы он разогнал толпу, когда она начала выходить из-под контроля, как и следовало поступить всякому разумному полицейскому, — я бы понял. Впрочем, в тот момент я был рад, что он этого не сделал. Ему, наверно, придется оправдываться перед Иерархом, но я был доволен. Я знал, что сказать Иерарху. Мои доводы получили неожиданное подкрепление. Я возвращаюсь на Землю, и меня провожают как героя.

Не без ущерба для самолюбия должен признаться, что у самого входа я оглянулся и мысленно попрощался с моими верными сторонниками. Я был поражен. Их были тысячи! Ночью трудно определить точнее, но они заполняли большую часть площади перед Храмом. Люди стояли твердо, непоколебимо, и задние ряды не редели, хотя из всех окон на них сурово глядели жрецы. Неудивительно, что меня одолело тщеславие, я, должно быть, напоминал Муссолини, приветствующего толпу со своего балкона.

Неожиданно я поймал взгляд знакомых глаз — мне ободряюще улыбался Кориовл. Рядом с ним сверкал лысиной человек, передавший мне послание, с которого и началось это массовое движение. Удар по самомнению был тяжелым: я понял, что стояло за этой демонстрацией.

Полагая, что события развиваются стихийно и что люди пошли за мной, воодушевленные лишь светом моей мудрости, я, конечно, ошибался. Тут явно чувствовалась рука специалиста, умеющего обращаться с толпой.

Когда я еще раз оглядел толпу, то заметил, что среди собравшихся немало людей со спокойными взглядами — мужчин и женщин, помогавших раздуть зажженное мной пламя. Я решил, что это люди Кориовла. Однако на большинство собравшихся на площади людей непривычное возбуждение толпы действовало опьяняюще.

Итак, Кориовл перехитрил меня. С моей помощью он пробудил от спячки чернь, воспользовавшись маленьким недоразумением с зажигалкой. И то, что происходит теперь перед Храмом, очевидно, дело его рук.

Или, все-таки моих?

Кориовл пристально смотрел мне в глаза. Его улыбка исчезла. Как я мог сообщить ему, что собираюсь делать? Я кивнул ему и отвернулся. Стража плотно сомкнулась вокруг меня и ворота открылись. За ними суетились жрецы.

В этот момент меня настиг голос Кориовла, слабый и тонкий в огромном пространстве площади, заполненной гудящей толпой, но отчетливо слышный. Он выкрикнул только одно слово, но оно всколыхнуло толпу. Это было самое опасное слово, которое только мог произнести человек на улицах Малеско:

— Джиммертон! — крикнул Кориовл. — Джиммертон!

Имя, как эхо, прокатилось по толпе. Сначала неразборчивым бормотанием, затем более внятно, пока наконец не превратилось в настоящий рев:

— Джиммертон, Джиммертон, Джиммертон!

Слово заполнило всю площадь, оно отражалось от стен Храма. Толпа пришла в движение. Казалось, люди пытались этим именем выразить все свои чаяния.

— Джиммертон, Джиммертон!

Я заметил, как Кориовл толкнул своего лысого соседа локтем, и тот, выбравшись из толпы, проворно заспешил вверх по лестнице. Затем он повернулся лицом к собравшимся и взмахнул руками. Люди на площади и так знали, какой смысл заложен в многократно повторенном имени. Но плешивый решил это конкретизировать.

— Люди, не дайте этому повториться! — пронзительно закричал он. — Вспомните Джиммертона! Если Иерарх заберет этого человека, то мы больше никогда его не увидим. — Его голос был слаб и ломался на высоких нотах, на шее вылезли жилы, но громче кричать он не мог. Но мне кажется, его слова все равно дошли до каждого из собравшихся.

Во всяком случае их подхватили стоявшие в первых рядах и разнесли по всей толпе с соответствующими добавлениями и обработкой, — если я правильно представляю себе структуру этой толпы. Хотя, возможно, все делалось главным образом людьми Кориовла.

— Не дайте этому повториться! — пискляво, но храбро кричал мой горе-благодетель. — Не позволяйте им! Вспомните Джиммертона! Вспомните…

Ответный рев заглушил его голос. Они были пугающе единодушны по вопросу моего будущего: Иерарх не должен заполучить меня.

Такой поворот событий меня не устраивал. Я был тронут этим проявлением мужества под самыми стенами Храма, но за последние несколько минут снова приобрел способность здраво рассуждать. Я понимал, что забота была направлена не на меня лично. Я сейчас был символом, а не человеком, я был функцией, процессом, всей той зрелостью и взрослостью, которых они были лишены в течение примерно двух тысяч лет.

Они думали, что я таков.

Но мне это бремя было не по силам. Это воодушевление в ночи выглядело чудесно, но к чему оно могло привести? Чем я мог им помочь? Ничем. Если Кориовл думал, что спасает меня от врагов, то он ошибался.

Стоя на вершине лестницы, я театрально поднял обе руки вверх. Возбужденная толпа всколыхнулась, и тишина понемногу охватила ряд за рядом. Плешивый повернулся ко мне и в ожидании приоткрыл рот.

Я прочистил горло. Мой голос обычно неплохо звучит в театре, но в огромном пространстве площади показался слабым и невыразительным.

— Дайте мне войти, — крикнул я. — Я должен поговорить с Иерархом. Дайте мне войти, но ждите.

Кориовл, до этого глядевший на меня с напряженным вниманием, вдруг вскочил на нижнюю ступень лестницы и закричал изо всех сил:

— Пусть он идет — и ждите! Он исполнит свой долг. Он будет говорить за всех нас. Но вспомните Джиммертона! Надо дождаться его возвращения! Всем вместе! Так вспомним же Джиммертона и подождем.

— Ждите! — толпа ревела так, что под нами дрожала лестница. — Ждите! Вспомните о Джиммертоне!

Я снова поднял руки.

— Дайте мне час, — сказал я. — Я вернусь к вам через час. Вы подождете?

Дружный ответ толпы был подобен реву летней бури. Я не сомневался, что они будут ждать.

Еще одно упоминание о Джиммертоне в последний раз сотрясло площадь, и рев снизился до ровного гула. Они собирались выполнить свое обещание.

Глава 13

Жрецы были перепуганы. Мое появление в Храме сопровождалось взглядами, полными ужаса и злобы, и свистящим шепотом. Никто, кажется, не понимал, что происходит. Кругом Царила растерянность.

Вероятно, слухи о моем интересе к секретному диапазону частот местного телевидения уже дошли сюда, тем более что я не делал из этого тайны. Вдобавок к этому совершенно неожиданно я привел за собой огромную толпу. Согласитесь, это было похоже на ловко проведенную военную операцию.

Я впервые задумался о том, что ждет эту толпу. Сейчас это интересовало меня даже больше моего собственного будущего. Неожиданно в моих руках оказалось мощное оружие, но смогу ли я умело им распорядиться? Я и представления на имел, как Иерарх поступает с подобными массовыми сборищами. Судя по тому, что я уже видел и слышал, ему не составит труда призвать на помощь очередное техническое чудо и уничтожить всех собравшихся на площади. Я не понимал только одного, почему он этого до сих пор не сделал.

Пока мы пересекали огромный зал, жрецы изумленно рассматривали меня, напряженно прислушиваясь к монотонному шуму толпы, ожидающей за воротами. Эскорт подвел меня к шахте подъемника, в которой я недавно чуть не разбился вдребезги. Пришлось еще раз шагнуть в пустоту шахты, уходящей в мрачную глубь подземелья. На этот раз мы, как херувимы, стали возноситься вверх. Я, признаться, так и не понял, как работает этот подъемник.

Не проронив ни единого слова, мы достигли конца шахты и дружно вышли на площадке верхнего этажа. Перед нами был широкий коридор с позолоченными стенами, украшенными изображениями саламандр. В конце коридора находились двустворчатые двери, прикрытые портьерами. Неподалеку стояла кучка жрецов. Они шептались о чем-то, возбужденно тряся шлемами. При нашем приближении глаза жрецов приняли недовольное выражение.

Тяжелые двери распахнулись. Проходя в них, я заметил знакомое рассеянное лицо, с, блуждающей самодовольной ухмылкой. Дио смотрел на меня. Только этого и не хватало! В моей бедной голове и так уже было тесно от беспокойных мыслей.

Интересно, знает ли он о моей беседе с Кориовлом? Не означает ли его присутствие здесь арест Фалви за попытку убийства? Во всяком случае, он остался жив. А что будет со мной, если он раскроет рот в неподходящий момент?

Со стороны Дио напоминал человека, который уже принял сторону заведомого победителя и собирается насладиться зрелищем героических, но бесплодных усилий проигравшей стороны.

Я тоже собирался примкнуть к победителям. Кориовл хитростью вынудил меня пообещать толпе отстаивать ее интересы, но он упустил из виду одну деталь: я не собираюсь задерживаться здесь надолго и влезать во все эти игры. Я хочу забрать Лорну и вместе с ней прорваться сквозь стену между мирами. И чем быстрее, тем лучше, насколько это в человеческих силах. А потом эти две группировки могут сражаться между собой сколько им влезет. Это их проблемы.

За дверями оказалась приемная, где выстроились возбужденные жрецы. Мы промаршировали мимо них, не сбиваясь с ритма. По мере приближения к Иерарху напряжение у заинтересованных лиц заметно возрастало.

Жрецы на первом этаже просто нервничали; те, что находились в коридоре, — почти кусали ногти, а от этих, в приемной, казалось, исходил звук натянутой струны. Я тоже не был спокоен. Иерарх внушал мне страх даже с телеэкрана.

Стражи распахнули последнюю дверь и отошли, пропуская меня. В покои Иерарха я прошел один.

Иерарх сидел за большим письменным столом, отлитым из чистого золота. Редкостное уродство! Даже под страхом смерти на этом столе невозможно было найти место для еще одного кудрявого льва или дракона в завитушках. Королеве Виктории такой стол понравился бы.

Иерарх поднялся, и наши глаза встретились. Остатки моей самоуверенности испарилась в мгновение ока. Все ироничные шуточки по поводу Малеско тут же вылетели из головы. Очень явственно я почувствовал, что был всего лишь актером из небольшой бродвейской пьесы, который волею судьбы заброшен в чужой мир, с правителем которого шутки плохи.

Он был невысок, но дороден. Дело было не в пурпурных с золотом одеждах — он и в рубище смотрелся бы величественно. Его маленькие невыразительные глаза глядели холодно и бесстрастно.

Кроме нас в комнате находились еще трое нервных жрецов. Один из них быстро отодвинул стул Иерарха, когда тот вставал. Иерарх двинулся на меня, как бульдозер. На его пути стоял стул, однако, казалось, он не видит его. Один из жрецов, рискуя вывихнуть руку, вовремя устранил помеху.

Я подумал, что Иерарх скорее бы растоптал стул, чем обошел его, и опять вспомнил о королеве Виктории. Как известно, она никогда не смотрела, на месте ли стул, перед тем как на него сесть: она была уверена, что кто-нибудь его обязательно пододвинет. Она была настоящей королевой.

Иерарх остановился в шести футах от меня и с шумом выдохнул через нос. Голос его был низким и звучным, и он не тратил понапрасну слов:

— Я слушаю, — сказал он.

Стоя перед верховным жрецом, я вспомнил о Дио, выжидающем за дверью удобного момента, чтобы вставить свое слово, вспомнил о толпе, собравшейся за стенами Храма, и ко мне отчасти вернулась уверенность. Совсем немного, примерно с чайную ложку, но и лучше, чем ничего.

— Вы, — начал я, входя в героическую роль, — отправите меня в Нью-Йорк вместе с Клиа. Сейчас.

— Правителям не предъявляют ультиматумы.

Я стиснул челюсти и посмотрел на него сурово и самоуверенно.

Не сводя с меня глаз, Иерарх щелкнул пальцами. Один из жрецов направил на меня знакомое оружие, напоминающее светящуюся молочную бутылку. От одной предупредительной вспышки в глазах все померкло.

Я не колебался, а, прищурившись, быстро шагнул вперед и одним ловким ударом ноги выбил бутылку из рук жреца. Упав на ковер, она перестала светиться.

— Прекратите этот балаган, — твердо сказал я. — Я не наемный убийца и пришел сюда без оружия. Не стоит меня бояться. Но если я не выйду отсюда через час живым и невредимым, тогда… Вы давно не смотрели в окно?

Иерарх утопил подбородок в многочисленных складках шеи и исподлобья смотрел на меня. Его тонкие губы, зажатые между плитами щек, изогнулись в мрачной усмешке.

— Вот вы о чем, — сказал он. — Вы обещали объясниться при личной встрече.

Я растерянно заморгал, но скоро сообразил, в чем дело. Я обещал объясниться лично, и вот — лично привел толпу к его порогу. Это я ловко провернул. Мир потерял великого полководца, когда я занялся шоу-бизнесом.

— Верно, — бодро заявил я. — Давайте не будем понапрасну тратить время. Пошлите за Клиа и начнем. Нам с ней нужно быть в Нью-Йорке до того, как истечет этот час.

— А ваши… хм… последователи? — не без ехидцы поинтересовался Иерарх.

Я пребывал в нерешительности. Я, конечно, мог пообещать, что разгоню их, но разойдутся ли они? Я им нужен здесь как вождь, а не как фигура на экране, которая движется в сторону Манхэттена.

— С ними я разберусь, — самоуверенно заявил я Иерарху. — Пошлите за Клиа.

В течение долгих тридцати секунд он без всякого выражения смотрел на меня, затем щелкнул толстыми пальцами. Но на этот раз жрецы не поняли приказа.

— Клиа сюда! — злобно бросил Иерарх через расшитое золотом плечо.

Один из жрецов судорожно поклонился и поспешил к ближайшей двери.

Я глубоко вздохнул, надеясь, что этого никто не заметит. Неужели победа близка? Я был уверен, что, имея дело с человеком такой сокрушительной силы, как Иерарх, нужно действовать быстро и решительно, иначе тебя растопчут. Пока это, вроде, срабатывало, но не стоило расслабляться — передо мной стояла одна неразрешимая проблема. Предположим, что все пойдет хорошо до момента моего ухода через экран. Иерарх не дурак. Он не захочет оставаться один на один с толпой в несколько тысяч человек. Как он сможет объяснить мое отсутствие, когда они начнут крушить стены Храма? Может, он собирается уничтожить собравшихся при помощи очередного чуда? Если так, то чего он ждет?

Почему не сделать это прямо сейчас и не устранить меня тем же способом?

Кориовл рассказывал мне о страхе жрецов перед восставшим народом. Если он действительно пошел на уступки, значит, он опасается толпы. Лорну тоже не оставят в живых, если толпа, памятуя о Джиммертоне, потребует ее выдачи. Сейчас народу нужен я, и у Иерарха только два пути, либо сохранить мне жизнь, либо напасть на них. Я не сомневался, что у него в запасе есть средство стереть это сборище с лица земли, но Малеско не так уж велик, и после такого значительного сокращения численности населения народ может выйти из-под контроля.

Сложилась парадоксальная ситуация: чудо, которое может быть использовано для разгона толпы, способно вызвать прямо противоположный эффект. Те, кто останется в живых, при их нынешнем интеллектуальном голоде, наверняка заинтересуются технологией этого чуда. Воображение тут же нарисовало нелепую картину — большая пушка излучает волшебные лучи смерти, в то время как любопытствующие облепили ее со всех сторон, заглядывают в жерло, крутят на ней все, что попадает под руку, и взволнованно рассказывают друг другу о волшебном соке и результате после появления искры. Я впервые по-настоящему посочувствовал этим людям. До этого момента они были для меня неким абстрактным народом. Если доверять словам Кориовла, то они всего лишь безропотная масса, попираемая тиранами в течение долгого времени.

А вот теперь, стоя лицом к лицу с одним из этих тиранов, я вдруг почувствовал, каково быть одним из его стада. Безусловно, кто-то должен помочь этим несчастным. Кто-то, но не я, это не мои проблемы и я не малескианец.

Мне бы разобраться с собственными делами. Я осознавал, что послужил своего рода катализатором и вывел их на опасный путь, но, во-первых, сделал это неумышленно, а во-вторых, меня на это спровоцировали.

Мое дело сторона, а дальнейшее развитие событий зависит от Иерарха.

Глава 14

С точки зрения этих людей я сотворил чудо с помощью простого механизма. И вместо того, чтобы пасть ниц, они заинтересовались технологией процесса. Если Иерарх для разгона толпы попробует воспользоваться каким-нибудь «волшебным» приспособлением, то я думаю, это вызовет не столько страх, сколько интерес. Они захотят его изучить и посмотреть, как он работает.

Трудно сказать, что из себя представляет Иерарх, но он не дурак.

Из-за дверей раздался далекий и знакомый шум. Иерарх поморщился, и я понял, что он чувствует примерно то же, что и я. Лорну Максвелл слышно задолго до ее появления.

— Что случилось? — спрашивал ее далекий голос. — Немедленно прекратите толкаться! Прочь с дороги, дайте пройти ангелу. Кто вы такой, в самом деле? Уберите руки! Иду, иду, только оставьте меня в покое.

Монолог звучал на смеси английского и очень плохого малескианского. Скорее всего, эти слова не соответствовали происходящему, и в этом — вся Лорна. Точно так же она могла бы протестовать в самой деликатной компании, только бы лишний раз привлечь к себе внимание.

За моей спиной открылась дверь. Иерарх шумно вздохнул, и вошла Лорна Максвелл, теперь — Клиа, преображенная малескианка.

Она была великолепна, до тех пор, конечно, пока держала рот закрытым. Она была одета в серебряную парчу, покрытую изображениями львов, орлов и саламандр, украшенных драгоценными камнями, видимо, настоящими. Ей немного подправили фигуру — много и не нужно было. Зато ее лицо существенно изменили к лучшему, хотя оно было узнаваемо. В основном оно оставалось лицом Лорны, но не тем смазливым, дешевым личиком, которое я знал на Земле. Казалось даже странным, до чего оно теперь стало красиво. Жрецы превратили ее лицо в набор превосходных клише.

Глаза засияли небесно-голубым цветом и стали выразительными. Нос — изящный шедевр моделирования. А ее рот, пока он закрыт, — имей я под рукой книгу цитат Бартлета, я бы рассказал вам все про этот рот. Правда, стоило ей открыть его, и он снова превращался в рот певички из бара Лорны Максвелл.

Притормозив у дверей, она внимательно разглядывала меня. На узнавание ушло несколько секунд, и еще столько же ей потребовалось, чтобы решить: какой во всем этот прок для Лорны Максвелл. Невооруженным глазом было заметно, как шевелятся ее куцые мозги. Наконец она решилась и, взмахнув серебряными рукавами, распахнула объятия. Запрокинув голову, она глубоко вдохнула и воскликнула серебристым голосом:

— Эдди! Эдди, дорогой!

Она кинулась мне на грудь, сверкающая, с надушенными волосами. И тут чуть было не произошел конфуз: Лорна тяжелее, чем кажется. Она буквально повисла на мне. Это выглядело бы гораздо романтичнее, если бы мы накануне как следует прорепетировали, а так… Стараясь удержаться на ногах, я наступил на полы ее серебряного одеяния, и мы чуть не растянулись у ног Иерарха. Лорна крепко вцепилась в мою шею и всхлипывала мне на ухо о любви, воссоединении и разбитом сердце. Кажется, это были строчки из какой-то полузабытой пьесы.

Немного отодвинув ее от себя, чтобы получше рассмотреть, я заметил, как она косится на Иерарха, желая убедиться, что ее старания не пропали даром. Лорна из тех людей, для которых всякое чувство будет недостаточно полным, если окружающие не удостоили его вниманием.

— Ладно, Клиа, — терпеливо произнес Иерарх. — Я вижу, ты знаешь этого человека. Он говорит, что пришел забрать тебя назад, в Нью-Йорк.

Лорна не поворачивала к нему головы, я понял, что она демонстрирует ему свой профиль. Зря старалась, Иерарха не увлечь расхожими чарами, которыми жрецы одарили гостью из Рая.

После некоторых размышлений Лорна взвизгнула и повернула голову, дабы и я порадовался видом этого безупречного лица в три четверти. Я не был потрясен, но на тех, кто с ней не знаком, Лорна может произвести очень сильное впечатление.

— Эдди, быть не может! — воскликнула она. — Ты и в самом деле проделал весь этот путь из-за меня? Ты хочешь забрать меня домой? О, Эдди, я ужасно скучала по тебе. Я…

Я легонько тряхнул ее.

— Очнись, милая, с тобой Эдди Бертон, поняла? — начал я. — Просто старый добрый Эдди, а не киношный герой. Ты действительно хочешь вернуться?

Говорил я по-английски. Иерарх нахмурился, глядя на нас.

— Конечно, хочу, — заверила Лорна, сверкая улыбкой, обнажающей сразу все зубы во рту. Жрецы, очевидно, избавили ее от страха перед бормашиной.

— Что, устала быть ангелом? — полюбопытствовал я.

— Смертельно. О, это было бы забавно, но они не выпускали меня из Храма. Я хочу вернуться домой и показать себя. О, Эдди, они сделали из меня красавицу, не правда ли?

— Конечно, конечно. Между прочим, теперь ты смело можешь рассчитывать на контракт в Голливуде. Ну и каково тебе быть красавицей?

Неожиданно ее лицо осветила неловкая и неуверенная улыбка. В этот момент она стала похожа на маленькую девочку, одетую в роскошный, но чужой наряд. Удивительно, но Лорна понимала, что эта внешность слишком хороша для нее. Внезапно я почувствовал жалость к ней, увидев за прекрасным фасадом прежнюю, неуверенную в себе, шумную, честолюбивую, боящуюся провала и жаждущую успеха Лорну. Что ж, пусть хоть на этот раз ей повезет.

— Мы возвращаемся назад, — важно заявил я по-малескиански — в основном для Иерарха.

Я надеялся, что это действительно так. Но мой блеф проходил что-то уж слишком легко, и я не расслаблялся ни на мгновение.

Меня настораживало отсутствие вопросов. Никто не спрашивал меня, как я попал в Малеско, что я делал в той комнате в Банях, откуда я знаю местный язык и, самое главное, — как и зачем я собрал эту толпу.

Иерарх какое-то время смотрел на Лорну, принимающую различные позы в моих объятиях, затем надул свои пухлые щеки, вздохнул и сказал:

— Вы действительно так думаете?

Последовал мягкий щелчок пальцев, и легкость, с которой проходил мой блеф, перестала меня беспокоить: плотная шелковая петля прижала руки к телу, в позвоночник уперся чей-то кулак, затягивающий узел на спине. Вторая веревка плотно стянула щиколотки, и я чуть не упал. Кажется, мне не выйти сухим из воды. Голубые сверкающие глаза Лорны расширились, она изумленно смотрела через мое плечо. Я повернул голову и увидел огромного жреца, на целый фут выше меня ростом, державшего ту веревку, которой были связаны мои руки.

Немного поодаль стоял другой гигант, держа в руках конец веревки, обхватившей мои щиколотки. Стоит ему чуть потянуть эту веревку, и я рухну на пол. Сопротивляться было бессмысленно: любой из этих великанов легким движением руки свернет мне шею. Что оставалось делать? Я решил сохранять невозмутимый вид. Моя сила — в достойном спокойствии. Я отодвинул в сторону изумленную Лорну и устремил на Иерарха спокойный и, как мне казалось, мужественный взгляд.

Губы Иерарха слегка искривила самодовольная усмешка.

— Обыщите его, — коротко приказал он.

На меня саранчой налетели жрецы. Я не видел, откуда они появились, потому что стоял спиной к двери. Множество рук тщательно обшарило мой экзотический костюм в поисках Потайных карманов. Проделало все было профессионально и на совесть.

На кошмарном золотом столе Иерарха быстро выросла кучка моих вещей. Каждый предмет рассматривали с глубоким подозрением, со всем обращались с крайней осторожностью, особенно с зажигалкой, которой я зажег прометеев огонь в нескольких кварталах отсюда.

Я стоял в центре комнаты с вывернутыми карманами, оставшись без личных вещей. Иерарх самодовольно смотрел на Лорну, и я понял, для чего был разыграно это представление при ней. Он хотел напомнить ей о своем могуществе. Никому не провести Иерарха, даже гостю из Рая, и пусть другой гость знает об этом.

— Вот теперь, — удовлетворенно заявил Иерарх, — мы можем поговорить.

Он неторопливо обошел стол, сел и начал перебирать пальцами мелочь, извлеченную из моих карманов. Потом он уставился на меня классическим взглядом следователя, которому все известно.

— Вы явились сюда, — холодно начал он, — без приглашения. Вы доставили нам много хлопот по каким-то своим причинам, которые меня не интересуют. Я знаю о вас все, что мне нужно. В Малеско все шло своим чередом, пока не появились вы, и я хочу, чтобы все вернулось на круги своя, прежде чем вы уйдете.

Я посмотрел на него с надеждой. Значит, я все-таки уйду? Оставалось выяснить: куда?

— Я знаю все о вашем прибытии, — самодовольно продолжал он. — Фалви будет должным образом наказан за то, что сунулся в Земные Врата, и за то, что не доложил о вашем прибытии. Это ведь был Фалви, не так ли?

Я сохранял бесстрастный, геройский вид.

— Вас видели выходящим из комнаты, — сказал Иерарх — в которую вы могли войти только через Земные Врата. Вы вышли из нее через некоторое время после Фалви. Вам помогли спуститься по шахте, сами вы не знали, как это сделать. Вы шли за Фалви до Бань. Там вы провели некоторое время в беседе с известным бунтовщиком. Выяснив, как пользоваться Святым Экраном, вы с его помощью сумели произвести впечатление на некоторых моих людей, и я проявил к вам определенную терпимость, чтобы выяснить, каковы ваши планы.

Откинувшись в кресле, он сложил свои толстые пальцы в замок с видом скромной гордости.

Теперь стала очевидна мудрость моей политики. Он рассказывал все это в расчете на аудиторию жрецов, но за стенами Храма меня все еще ждала толпа, от которой словами не отделаться. Я решил, что мой блеф удался в главном — Иерарх действительно не может ничего поделать.

Кроме того, Иерарх даже понятия не имеет о том, что я знаю гораздо больше, чем он предполагает, и насколько больше. Он совершил серьезную ошибку, позволив толпе подойти к Храму. Я был уверен, что Иерарх уже давно бы разогнал этих людей, если бы осмелился.

Так я пытался вернуть себе уверенность и немного преуспел в этом. Я решил, что мне следует начать говорить раньше, чем она ослабнет.

— Мудрость вашей политики, — сказал я с тяжелой иронией, — подсказывает вам, что Лорну и меня следует отослать обратно в Нью-Йорк раньше, чем истечет час, который вам дали собравшиеся на площади люди. Кроме того, они вряд ли обрадуются, увидев меня связанным. Один час — не такой уж большой отрезок времени, а сколько всего нужно сделать, не правда ли? Время уходит.

Он нахмурился. Привыкнув к неограниченной власти, он не привык идти на уступки. Мне пришло в голову, что он страдает той формой спеси, о которой я когда-то читал в «Законах» Платона.

Я понял, что прав. Болезнь возникла в результате несоответствия душевных качеств Иерарха и данной ему власти. Она присуща ему от природы, поэтому его поступки продиктованы гордыней. Если бы человек, сидящий передо мной, не развил в себе эту болезнь, властвуя над целым миром, он был бы на голову выше простого смертного. Трону, который он занимает, две тысячи лет, и он скрипит под грузом накопленного величия.

Кроме того, Иерарх, несомненно, впадал и в другую классическую ошибку, смешивая себя со своим общественным положением. Он присвоил себе лично все величие, которое принадлежит институту иерархов. Одним словом, он был тщеславен.

Иерарх сверлил меня мрачным взглядом. Он не хотел идти на уступки, но за стенами Храма стояла такая толпа, с которой ему еще не приходилось иметь дело, и было заметно, что он помнит об этом. Он нехотя щелкнул пальцами. Я почувствовал, как веревки на мне ослабли и упали двумя петлями к моим ногам. Я шагнул в сторону, не глядя вниз.

— Вы сделаете так, как я прикажу, — сказал он, давая мне понять, что все идет по его сценарию. — Все не так просто. Вы небезосновательно полагаетесь на это сборище, но не переусердствуйте. Я всегда смогу разогнать их, если дело зайдет слишком далеко. Я бы предпочел этого не делать, но это вполне в моих силах. Я воздержусь от крайних мер, пока это будет мне выгодно. Понимаете?

— Догадываюсь, что вы имеете в виду, — ответил я.

— Прекрасно. Вы и Клиа возвратиться в Рай, но для этого мы организуем публичную церемонию. Вы сможете отправиться домой при одном условии. — Он шумно выдохнул через нос. — При одном условии, — повторил он. — Прежде чем уйти, вы выступите перед толпой. Для вас готовится короткая речь. Людям нужно сказать, чтобы они тихо разошлись. Им нужно объяснить, что они согрешили, позволив роковому любопытству одержать верх над собой, и что Великий Алхимик ими недоволен. Ваша речь будет дополнена несколькими замечаниями морального порядка о необходимости послушания жрецам и удвоения пожертвований Храму в знак искреннего раскаяния. Я верю, что после этого они тихо разойдутся.

Я задумчиво смотрел на Иерарха. Конечно, было бы лучше чтоб они разошлись, но кто знает… Однако Иерарх довольно ловок! Такой ход выбьет почву из-под ног Кориовла на долгое время. Ну и поделом! Он навязал мне роль народного избавителя, а я на нее не соглашался. Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Но меня все-таки не покидало чувство неловкости. Меня трудно обвинить в том, что я подстрекал толпу идти к Храму, напротив, я предпринял все возможное, пытаясь отделаться от нее. Правда, мне на руку то, что сейчас они здесь, но я не просил их следовать за мной. Я им ничем не обязан. Меня насильно поставили в положение, когда я стал орудием Кориовла в его борьбе против Иерарха, и эта пассивная роль меня вполне устраивала.

Когда я вспомнил дядюшку Джима, мое смущение усилилось. С ним произошла примерно такая же история. Попав в Малеско помимо своей воли, он сколотил банду из своих сторонников, заложников удачи, — этого я, по крайней мере, сумел избежать, — а затем бросил их, когда дело приняло слишком серьезный оборот. Теперь история повторяется.

— У вас нет выбора, — пояснил Иерарх. — Ваш отказ будет означать смерть для этих людей. Мне не хотелось бы уничтожить ваших сбитых с толку последователей, но если обстоятельства вынудят меня, я это сделаю. Не забудьте, что это — моя страна, а не ваша. Здесь я хозяин.

Он втянул свои подбородки и надменно уставился на меня. Я поежился. В его словах была истина. Это — его мир. Мне Малеско не нужен, я хочу лишь вернуться в Нью-Йорк вместе с Лорной. И мне предлагают самый простой путь.

«Пусть эти люди сами решают свои проблемы, — уговаривал я себя. — Почему они ждут, что появится некий волшебный избавитель и все за них сделает? Так ничего не получится. Для того чтобы добиться настоящего результата, нужно самому как следует потрудиться, это одно из важнейших жизненных правил».

— И еще, если вы предполагаете напоследок разразиться вдохновенной речью, — сказал Иерарх, — то, пожалуйста, забудьте об этом.

Прищурившись, я посмотрел на него. Мне такое и в голову не приходило, он явно переоценивал мою озабоченность судьбой народа Малеско.

— Помните: весь технический потенциал этого мира находится в моих руках, — на всякий случай напомнил он мне. — Даже очень организованной толпе вряд ли удастся свергнуть меня. Так что не стоит поощрять подобные попытки. Вы, надеюсь, это понимаете.

Конечно, я это понимал. Я посмотрел на удивительно молчаливую Лорну. Оказывается она вообще не следила за разговором. Как только из моих карманов достали пачку сигарет, одно страстное желание терзало ее, но она до того боялась Иерарха, что не могла выдавить из себя ни слова. Бесполезно ждать от нее помощи, она даже не знает, о чем мы говорим. Я грустно вздохнул.

— Черт с ними, вашими людьми, — сказал я. — Давайте речь.

И чтобы не стоять как истукан, я начал вправлять вывернутые пустые карманы на место.

Глава 15

Я никогда не выступал перед такой громадной аудиторией. По сравнению с этим огромным вытянутым залом, способным вместить больше зрителей, чем собралось на площади, театры Нью-Йорка кажутся крохотными. Я топтался на позолоченной сцене в предчувствии суровых испытаний.

Рядом Лорна нервно поправляла свой наряд. Иерарх сел на жуткий золотой трон, перегруженный орнаментом еще больше, чем тот стол наверху. Везде стояли жрецы, как охранники при выступлении президента. Народ еще не впустили, и двери были закрыты.

Над помостом находился большой круглый экран, на котором некоторое время назад я видел Нью-Йорк, а теперь это было просто окно. Сквозь него я видел крыши, и над ними огромный купол Бань, огненные фонтаны и портрет Лорны в цветных огнях на стене дома.

Вид, знакомый с первых минут появления в Малеско.

Я не мог понять, как они откроют проход между мирами здесь, внизу, если машина находится на верхнем этаже. Однако во время церемоний они как-то это делали.

Наверху за Земными Вратами постоянно следили жрецы вроде Фалви, а здесь проход между мирами открывался в особых случаях, таких, как сейчас. Скорее всего, ничего загадочного в этом нет. Мы ведь тоже пользуемся дистанционным управлением, проводами и прочими хитроумными приспособлениями, которые кажутся пустяком по сравнению с таким чудесным явлением, как Земные Врата.

Последние полчаса я самоотверженно зубрил подготовленную для меня речь. Мне суфлировали два жреца. Текст был несложен, и моя профессиональная память быстро справилась с ним. Воспользовавшись случаем, я задал жрецам несколько вопросов о Земных Вратах. Мой интерес к ним был вполне естественен, ведь это тот трамплин, с которого я скоро отправлюсь в пугающую бездну. Удивительно, но я получил ответы на поставленные вопросы, правда, не такие четкие и ясные, как хотелось бы, но все же мне удалось выяснить некоторые интересные подробности. Я стал понимать, почему в Малеско обнаружили Земные Врата, тогда как наши ученые пока только теоретизировали на этот счет.

Все дело в алхимии. Она признает идею превращения вещества полумистическим способом, который тем не менее основан на твердом знании физики. Несмотря на все достижения прикладной науки, вера всегда предшествует практическому опыту. Люди жили и до Ньютона, но, узнав о законе притяжения, они получили возможность что-то создавать, а не просто инстинктивно использовать то, что было под рукой. Конечно, и малескианцы сумели построить Земные Врата не раньше, чем были открыты определенные сплавы и разработаны технологии.

Мы используем кинетическую энергию, и это дает нам возможность перемещаться далеко и быстро. Но есть и другая энергия — потенциальная. Мы вспоминаем о ней, когда строим мост. Ясно, что мы строим его так, чтобы он не рухнул, применяя для этого прочные материалы, выдерживающие давление и напряжение.

Римляне для этой цели использовали камень. Они не смогли бы построить мост через залив в Сан-Франциско. А мы сумели это сделать с помощью металлических сплавов. Бывает, что кинетическая и потенциальная энергии работают вместе — это разводной мост. Примерно так же и устроен малескианский аппарат для наведения моста между двумя мирами. Катод и анод могут быть из твердых металлов, но то, что проходит между ними, и есть энергия в чистом виде. Земные Врата появились в результате соединения кинетической и потенциальной энергий.

Известно, что теория вероятности не работает на атомном уровне. Пока наша наука затрудняется объяснить этот факт, подобно тому, как ученые во времена Галилея не могли объяснить в свете своих теорий, почему два шара, деревянный и чугунный, сброшенные с вершины башни, ведут себя так нелогично и приземляются одновременно.

Ученые-алхимики Малеско тоже заметили недостатки теории вероятности, ведь они знали о Земле и о том пространственно-временном расколе, который произошел во времена Древнего Рима. Они додумались на атомном уровне поискать недостающее звено. Короче, они представили себе, что Малеско — катод, а Земля — анод. Оставалось только найти форму энергии, соединявшую края расширяющейся бреши.

И они сумели это сделать, хотя и не сразу. Сначала они познакомились с энергией атома, а потом нашли то, что искали. Как ни странно, это оказалось не самой сложной частью работы.

Как мне объяснили жрецы, самая большая трудность заключалась, во-первых, в создании потенциала, достаточного для преодоления пропасти между мирами, а во-вторых, в управлении этой громадной энергией. Мощность этой энергии была так велика, что иногда Земные Врата выходили из-под контроля, и два мира самопроизвольно встречались на несколько секунд несколькими квадратными футами пространства. Но каждый раз Врата закрывались вновь.

Именно в такие моменты мы с Лорной и очутились в Малеско. Когда я звал Лорну, Фалви услышал мой голос, решил, что все дело в Земных Вратах, и его одолело любопытство. Возможно, так же объясняются голоса, услышанные Жанной д’Арк. В Малеско существует легенда, что еще до постройки Земных Врат здесь неизвестно откуда появился человек, которого звали, кажется, Питер Рагг. Может быть, тогда брешь между мирами была меньше и переход был не так сложен.

В местном фольклоре есть рассказ о малескианце, бесследно исчезнувшем в открытом поле. Забавно, но как мне удалось выяснить, его имя звучит примерно как Каспар Хаузер.

Сейчас я жалею, что задал слишком мало вопросов. И жаль, что жрецы отвечали на них так туманно. Но тогда я не мог ни на чем сосредоточиться, меня охватило волнение перед грядущим спектаклем.

Стоя лицом к залу, я повторяя первые строки речи, раздумывая о том, где находится выход, и сожалея, что время тянется так медленно и мы с Лорной еще не дома. Наконец грянули трубы, и дальний конец зала скрылся в мерцающей дымке. Я решил, что у меня рябит в глазах, но вскоре разглядел, как сквозь дальнюю стену зала сочится бледный свет. Там загорелась огромная буква «А», и стало видно, что это не стена, а громадный занавес. Он вздрогнул и пополз вверх. Снова грянули трубы, за первым поднялся второй свинцово-серый занавес, потом — третий и четвертый, тонкий, расшитый золотом. Сквозь него проступали неясные очертания площади, на которой собрались мои преданные сторонники.

Тонкий занавес искажал картину, однако я покинул площадь полупустой, а теперь она была заполнена людьми до отказа. Честно говоря, я предполагал, что за это время толпа поредеет, или, что еще хуже, все разойдутся. Но Кориовл оказался более опытным лидером, чем я думал.

Когда поднялся последний позолоченный занавес, с помоста стало видно, что площадь представляет собой одну сплошную бурлящую массу лиц, обращенных в мою сторону. Но не только площадь. Примыкающие улицы также были заполнены народом. Казалось, здесь собрался весь Малеско — мои проводы обещали превратиться во внушительную церемонию. Люди стояли так плотно, что с трудом могли шевелить руками.

Толпа хлынула в Храм, стены загудели, хотя люди не кричали. Увидев меня, они вообще не издали ни звука. Похоже, я ошибся, полагая, что увижу нечто вроде демонстрации. Горожане тихо переговаривались между собой, но вели себя весьма сдержанно.

Мне показалось, что толпа настроена серьезно. И это испугало меня. Смогу ли я с ней справиться? А Иерарх? Я не знал, какое оружие у него припасено, но мне подумалось, что всю эту массу людей можно уничтожить только атомным взрывом, а в таком случае погибнет весь город, да и я тоже.

Я не оглядывался на Иерарха, но чувствовал на помосте холодное дыхание страха, пока жрецы готовились приветствовать собравшихся.

Зал наполнился народом быстрее, чем я рассчитывал. Мужчины и женщины плотно стояли плечом к плечу, внимательно Глядя на помост и на меня. Храм наполнила атмосфера необычайно напряженного ожидания, она все сгущалась и, казалось, давила на всех присутствующих.

Естественно, в передних рядах мелькало лицо Кориовл а. Он стоял примерно в двадцати футах от меня и смотрел, как кот на мышь, не сводя глаз. Мне был неприятен этот взгляд. Я отвел глаза и обнаружил другое знакомое лицо, еще ближе. Это был Дио. Он по-прежнему выглядел сонным, как человек, проведший тяжелую ночь, но теперь к этому выражению добавилось еще что-то мрачное. Прежде я не успел подумать о том, откуда Иерарх имеет такие подробные сведения о моем пребывании в Малеско. Теперь понятно — это работа Дио. Скорей всего, надеясь на удачу, он толкался у дверей Фалви, и ему повезло.

Наверное, он подозревал Фалви в связях с подпольной организацией, а теперь поймал его с поличным благодаря моему появлению. Этим и объяснялось алчное выражение предвкушения триумфа на его лице, когда он помог мне спуститься в шахте и отправил в город на волю случая, в надежде, что я выведу его на что-нибудь интересное.

Кориовл говорил, что Дио сам за себя, и ни за кого больше. И теперь он мрачен. Почему? Он передал Иерарху ценную информацию, но какую получил награду? Судя по выражению лица, явно не ту, что ждал.

Его не пустили в кабинет Иерарха во время моего официального допроса и он вынужден был толкаться в коридоре. Для Дио этого было явно недостаточно. Интересно, как жрецы продвигаются по служебной лестнице. Может, по возрасту? Дио молод и, очевидно, не согласен ждать пятьдесят лет, пока признают его заслуги; он хочет получить все сейчас и сразу.

Поскольку за донос на Кориовла его не отблагодарили должным образом, он постарается выкинуть что-нибудь более значительное. Мне не нравилась близость Дио к помосту. Я намеревался вести игру только с Иерархом. Я не знал, что предприму, но если у меня появится шанс, то не хотелось бы иметь рядом Дио, который только и ждет, чтобы прыгнуть мне на спину, когда я отвернусь.

Вверху раздался низкий гул. Вместе со всеми я поднял голову. Глухой ропот прокатился по залу.

Почти под потолком, там, где на стенах между изображениями животных находились золотые буквы «А», появилось зловещее свечение. Я со страхом узнал свет, излучаемый оружием жрецов. У меня заболели глаза при воспоминании о его ослепительных лучах.

Но те аппараты были размером с молочную бутылку, а эти достигали шести футов в диаметре, и вся стена ощерилась этими пушками. Иерарх решил не испытывать судьбу. Одновременная вспышка из каждого жерла, несомненно, испепелит всю толпу.

Мне в голову лезли совсем не героические мысли. Я надеялся, что помост каким-то образом изолирован на случай подобных катаклизмов.

Собравшиеся вряд ли оценили всю меру опасности, на их лицах не было ни страха, ни злобы. Они ждали. Тысячи поднятых к помосту лиц были преисполнены решимости. Все взоры сосредоточились на мне.

Речь была небольшой, и я достаточно легко выучил ее. Текст лежал передо мной на маленьком столике из стекла и золота. Ожидая своего выступления, я пробежал глазами первые строчки.

«Народ Малеско… хм-хм. Великий Алхимик в Раю, обеспокоенный вашим греховным любопытством… хм-хм… послал меня, чтобы предупредить вас… хм-хм… о наказании за ваше своеволие… хм-хм… возвращаюсь в Рай и забираю Клиа назад из этого оскверненного… хм-хм…»

По залу разнесся низкий звук изогнутых труб. Над толпой повисла мертвая тишина. Я знал, что у меня никогда больше не будет такой публики: они были со мной, все до единого. Они любили меня. Что ж, через десять минут все закончится. «Это не твоя игра, Эдди, — уверял я самого себя, ожидая, пока уляжется эхо труб. — Ты просто актер. Ты и раньше играл злодеев. Это всего лишь крохотный выход под занавес. Через десять минут ты будешь, дома, в Нью-Йорке, а эти люди пусть сами выясняют свои отношения».

Эхо смолкло. Я сделал глубокий вдох и заговорил.

Сначала мой голос дрогнул, но после первых же слов я овладел им. Усилители работали отлично. Я убедился, что меня слышат даже в задних рядах. Я прошел «Великого Алхимика в Раю» и далее, попытался вложить в слова отеческий укор, входя в роль, которую играл. Что тут думать? Не я автор этой пьесы. Это не моя игра… это не моя игра… это не… Это не пройдет!

Никаких сомнений! В задних рядах начал подниматься ропот, когда я еще не одолел и двух строк. Я вытянул руки и стал говорить громче, немного импровизируя, чтобы дать им возможность успокоиться.

На короткое время это помогло, и я продолжал говорить, чувствуя, как у меня холодеют ноги. Мне это не нравилось. Мне это совсем не нравилось. Мне не нравилась моя речь и роль, которую я играю. Я был уверен, что Иерарх совершил роковую тактическую ошибку.

Никогда не нужно забывать о психологии, тем более, когда имеешь дело с толпой. Нельзя отнимать у человека дорогую для него вещь, не дав что-нибудь взамен. Эти мужчины и женщины пришли сюда готовые к переменам и исполненные желанием действовать. От таких людей не отделаешься, как от детей, заявив: «А теперь расходитесь по домам, пора спать».

Оказалось, что я недооценивал Иерарха — он знал, что делает. В тот момент, когда ропот толпы должен был вот-вот заглушить мою речь, я почувствовал какое-то шевеление рядом с собой.

Отступив назад и растягивая слова, я оглянулся.

Глава 16

Это была Лорна. Она так грациозно и плавно шагнула вперед, что у меня дух захватило от восторга. В Нью-Йорке она не была способна на такие движения. Она протянула руки к толпе, и на серебристых рукавах огнем заиграл свет.

Лорна заговорила мягким, проникновенным голосом, без труда заполнившим весь зал:

— Вы разгневаны, — проговорила она на чистейшем языке Малеско. — И у вас есть на это причины. С вами поступили несправедливо! — серебристые нотки негодования зазвенели в ее голосе.

Меня смутили не только ее слова, но и великолепное владение языком. Что бы ни сделали с ней малескианские алхимики, но заменить мозги они не могли. Лорна не способна на экспромты. Вот тут до меня дошло, что задумал Иерарх. Последние полчаса не я один учил свою роль. Лорну тоже натаскивали, как раз на такой случай.

Озадаченная толпа погрузилась в мертвую тишину. Я тоже был озадачен. Совсем рядом я увидел глаза Кориовла, горевшие злобой и ненавистью. Он понимал, что сейчас произойдет, как понимал это и я.

Таков был с самого начала план Иерарха, и он не собирался меня в него посвящать. Он сразу понял, с кем имеет дело, и знал, что я соглашусь произнести эту относительно безвредную речь, но ни за что не пойду на то, что сейчас делает Лорна.

— Здесь присутствует человек, заслуживший ваш праведный гнев! — хрипло крикнула Лорна. — Он и его люди исподволь, как змеи, пытались посеять раздор между вами и вашими любимыми жрецами. Он завидует вашей судьбе. Вы пройдете добродетельный жизненный путь и перевоплотитесь в Раю. Но он никогда не попадет в Нью-Йорк! Поэтому он пытался отнять и у вас это право. Народ Малеско, я отдаю вам этого человека, накажите его по своему усмотрению!

Театрально взмахнув серебристым рукавом, Лорна указала вниз прямо перед собой.

— Кориовл! — пронзительно закричала она. — Кориовл!

Люди Иерарха, находившиеся в толпе, мгновенно подхватили этот крик. Джаггернаут позаботился обо всем: его марионетки оказались рассредоточены по всему залу, и у них были сильные голоса.

— Кориовл! — кричали они с хорошо отрепетированным гневом. — Кориовл обманывал нас! Хватайте его! Держите Кориовла! Не дайте ему уйти!

Толпа колебалась в нерешительности. А над ней все более зловеще светились золотые буквы «А» с притаившейся за ними разрушительной силой, ждущей своего часа.

«Схватить Кориовла»! — раздалось несколько слабых нерешительных голосов. Как и в любой толпе, наиболее внушаемые люди быстро присоединялись к тем, кто производил наибольший шум. «Держите его — держите Кориовла!»

Настроение толпы было противоречивым. На некоторое время в Храме установилось шаткое равновесие, из которого мог вывести только толчок в ту или иную сторону. Время работало на Иерарха. Любая действующая по приказу группа, сумеет изменить мнение толпы в нужном направлении с помощью криков, это лишь вопрос времени. Похоже, Кориовл оказался слишком наивен и попался в ловушку.

Либо он слишком положился на меня, либо ему внушили ложную уверенность неожиданные размеры собравшейся толпы. А теперь именно из-за толпы он оказался в безвыходном положении. Он был так плотно окружен людьми, что при всем желании не мог бы убежать. Он что-то кричал. Жилы вздувались на шее, возможно он звал своих сообщников, но шум был слишком велик, и его никто не слышал.

Приспешники Иерарха делали успехи. Всегда найдутся безмозглые дураки, готовые кричать то же, что кричит сосед. Многие из этих людей никогда не слышали о Кориовле, но это не помешало им тявкать, требуя его крови. Меня трясло так же, как и моего кузена, стиснутого со всех сторон людьми.

«Пойми же, это не твоя игра, не твоя, — из последних сил уговаривал я себя. — Народ решил подняться против своего правительства, и ты с этим ничего не можешь поделать. Не вмешивайся. Держи язык за зубами и выберешься сухим из воды. Только держи язык за зубами!». Но с каждой мысленно произнесенной фразой вместо успокоения во мне усиливалось чувство презрения к себе.

На помосте все шло своим чередом. Перед нами ревела и бесновалась толпа, но жрецов, находившихся на помосте, это как будто вовсе не касалось, словно все происходило на другом конце света.

Иерарх неподвижно сидел на позолоченном троне.

Лорна после своего выступления тихонько шагнула ко мне и настойчиво зашептала:

— Эдди, у тебя не осталось сигарет?

Мне было не до нее. Я рассматривал жрецов: не все так умело скрывали свои чувства, как Иерарх. Жрецов, стоящих по краям помоста, похоже, терзали какие-то сомнения. Эти люди, обвитые изогнутыми трубами, застыли в состоянии полной собранности, и готовились начать действовать по первому слову Иерарха. Они не сводили глаз с его лица. Я знал, что около орудий, светящихся в стенах, притаились жрецы, и они тоже не спускают глаз с Иерарха, а каждый из них держит палец на кнопке. Мне показалось, что жрецы излишне беспокоятся, ведь их победа близка, оставалось еще немного подождать. Крики «Держите Кориовла!» неслись с разных сторон и нарастали с каждой секундой.

Тут я поймал на себе взгляд Дио, необыкновенно пристальный, словно он жадно ловил каждое мое движение, каждое слово, придавая им, видимо, огромное значение.

Выражение алчного предвкушения победы на его лице было знакомо мне с первой нашей встречи, когда он ждал, что я выдам себя. Не этого ли он ждал и сейчас? Может быть, он боялся, что я попытаюсь направить гнев толпы на жрецов? Он думает, что мне это удастся?

Кто знает… Найди я подходящие слова, у Кориовла появился бы шанс.

Но есть ли смысл соваться не в свое дело? Мне и так уже многое пришлось испытать, прежде чем я оказался на этом помосте — преддверии Нью-Йорка. Через несколько мгновений толпа поглотит Кориовла, вся ее энергия обратится против человека, который ее и поднял. И церемония продолжится согласно намеченному плану.

Дио сунул руку под плащ. Он что-то искал в карманах, не сводя с меня глаз. Поиски увенчались успехом, он вытащил что-то, зажав маленький предмет в кулаке.

Кровожадная, волчья улыбка озарила его лицо, опять напомнив мне о светящихся жерлах пушек. Там — сдерживаемое сияние, здесь — контролируемая подлость.

Сверля меня многозначительным взглядом, Дио слегка отвел руку назад и бросил что-то прямо в меня. Для меня это мгновение растянулось на годы. Мозг лихорадочно заработал: «Что это? Бомба? Поймать ее? Увернуться? Что это? Какая муха его укусила? Что это?»

Однако руки действовали автоматически, независимо от колебаний рассудка: они вытянулись вперед, и предмет шлепнулся мне на ладонь.

Еще не взглянув на него, я ощутил на руке маленький плоский квадрат. Послание от Дио?

Слегка разжав кулак я понял, что ошибся. Дио вернул мне мою зажигалку.

Все произошло невероятно быстро. Кориовл по-прежнему отчаянно озирался в поисках своих сподвижников или пути к отступлению, толпа бесновалась в нерешимости, люди Иерарха надрывали свои луженые глотки. Но события готовились принять другой оборот. Я был уверен, что жрецы одерживают победу, хотя это еще не слишком ощущалось. Во всяком случае, недавно установившееся равновесие тяжеловесно склонялось на сторону Иерарха.

Возможно, это был величайший момент в истории Малеско, сравнимый лишь с расколом между нашими мирами. Мгновение назад все находилось в равновесии. Я держал зажигалку в руке и растерянно глядел на нее. Что это значит? С кем Дио — со жрецами или с толпой? «Ни то и ни другое, — быстро ответил я сам себе. — Дио на стороне Дио, и больше ни с кем. Он с победителями».

Но зачем же тогда он дал мне в руки средство, способное украсть победу у жрецов? Это могло значить только одно: Дио считает, что у повстанцев больше шансов на победу. Он всегда принимает сторону сильнейших. Тогда выходит, что жрецы значительно слабее, чем кажутся. Видимо, здесь происходит колоссальный блеф, и Дио знает об этом. Он рассчитывает, что я… что я?

Занудливый голос рассудка, как заезженная пластинка твердил: «Не суйся! Это не твоя игра!» — но телу надоело это слушать и оно поступило по-своему. Ударом ноги я опрокинул стоявший передо мной столик из золота и стекла. Страницы моей речи разлетелись по помосту, а грохот опрокинутого стола был достаточно резким и высоким, чтобы привлечь внимание людей в первых рядах.

Я вскинул руки над головой и щелкнул зажигалкой, молясь, чтобы она не отказала.

Крики в передних рядах стихли. Вздох удивления легким ветерком прошел по залу. Я понял, что зажигалка загорелась.

Довольно быстро толпа притихла. На площади еще слышался гул, но в зале установилась тишина. Постепенно волны тишины накрыли всех собравшихся. Я стоял как статуя Свободы, и это сравнение совсем не так глупо, как может показаться. В тот момент я действительно символизировал свободу, а пламя моей зажигалки было ее светом, если я, конечно, не ошибся в своих выводах.

Я сохранял эту театральную позу, пока не убедился, что все глаза прикованы к маленькому язычку пламени, к этому факелу мощностью в одну свечу, который оказался сильнее, могущественнее всех орудий Иерарха. Я знал, что, пока держу его, жрецы не посмеют тронуть меня.

А дальше что? Не мог же я вечно стоять в этой мелодраматической позе.

И все же это был мой час, и я просто не мог совершить неправильного поступка.

Я закрыл зажигалку, отвел руку назад и с силой бросил этот сверкающий квадратик металла в толпу. Он дважды перевернулся в воздухе, сверкнул на свету, и мягко пропал среди запрокинутых голов. На мгновение все замерло. Потом там, где упала моя зажигалка, все забурлило и раздался пронзительный крик:

— Нашел! Нашел!

Все головы повернулись на крик. Даже Иерарх подался вперед на своем троне. В центре внимания оказался худенький лысоватый человек, подхвативший зажигалку, брошенную мной.

Он был похож на мелкого служащего, одетого в поношенную тунику, с плохо остриженными остатками волос на голове. Он держал зажигалку в ладонях, сложенных лодочкой, как священную реликвию. А на его невзрачном лице горел восторг.

В этот момент Иерарх потерял голову. Он, безусловно, был умным человеком, но даже он не мог предвидеть всего. Он растерялся и не знал, как поступить. Ему никогда не приходилось сталкиваться с людьми, так решительно выходящими из-под контроля. Теперь все зависело от того, какое он примет решение, но прошлый опыт был не мог ему помочь.

Появление Джиммертона отчасти напоминало эту ситуацию, но тогда жрецы быстро одержали победу используя метод силового давления. Этим способом Иерарх хотел воспользоваться и теперь, хотя ситуация была иной. Он понимал одно: нельзя позволить этой опасной штуке разгуливать по городу, переходя из рук в руки, разжигая крамольные мысли в каждом, кто ее увидит.

— Принесите мне священную реликвию, — крикнул он, сопровождая слова царственным жестом. — Реликвия из Рая — слишком святая вещь для человеческих рук! Принесите ее мне!

Я почувствовал скользнувший по мне злобный взгляд его загадочных глаз, но в тот момент ему было не до меня. Он поднялся и ринулся вперед, оттолкнув нас с Лорной с дороги.

— Немедленно отдайте мне реликвию! — крикнул он так звучно, что его услышали даже сквозь шум толпы. Некоторые оглянулись.

Прежде всех его услышали стражники, расставленные в толпе. Они сразу обнаружили себя, рванувшись выполнять приказ.

Но приказ услышали не только они, и гневное рычание толпы подсказало Иерарху, что он погорячился. Если так пойдет дальше, то дело закончится применением тяжелой артиллерии — очень тяжелой. А возможно, все это действительно блеф и у него не было оружия, способного утихомирить гневное рычание многоголового зверя.

Теперь толпа напоминала единый организм. Любое слово, брошенное в нее, мгновенно подхватывалось и вихрем разносилось по улицам, по запруженным народом проспектам, порождая всюду неописуемое волнение.

Некоторые стражники уже подобрались к человеку с зажигалкой, другие спешили им на помощь, но сопротивление толпы возросло. Чем ближе к человеку, державшему зажигалку, тем труднее! давался каждый шаг. Толпа превратилась в единый организм, и клеточки этого организма окружали болезнетворные микробы.

Малеско никогда не знал такой толпы, вернее сплоченного коллектива единомышленников, не знал этого спаянного единства тысяч людей, действующих как один. Это было сильнее Иерарха, сильнее всего духовенства.

Я создал новую реальность а значит, отвечаю за нее. Выходит, теперь это — моя игра.

Дио продолжал смотреть на меня с напряженным ожиданием. Чуть в стороне, зажатый толпой, Кориовл тоже смотрел мне в глаза. Я почувствовал на себе еще чей-то пристальный взгляд и, повернувшись, увидел, что Иерарх не спускает с меня своих непроницаемых глаз. Эти трое понимали, что теперь мой ход. Вернее, их было четверо.

Мой взгляд остановился на ясных глазах Лорны. Она шагнула ко мне, и я почувствовал на руке пожатие ее холодных пальчиков. Своим безошибочным чутьем Лорна Максвелл определила, что здесь все зависит от меня, и в каком бы там мире она ни находилась, она не была намерена упускать своего. У нее сработал инстинкт.

А мне что делать дальше?

Глава 17

Всего через полминуты после того, как я швырнул зажигалку, в толпе уже разгорелась битва вокруг поймавшего ее маленького человека. «Маленький человек», — с горечью подумал я. В жизни, по-видимому, не обойтись без избитых штампов. Даже без этих тошнотворных слов, используемых для определения большой массы народа, обретавшую подлинную жизнь у меня на глазах. Типичный представитель «маленьких людей» пронзительно кричал и отчаянно боролся за нелепый дар — зажигалку, а я ничем не мог помочь ему. Я не мог…

Внезапно у меня потемнело в глазах от грохота труб. Вероятно, жрецы задействовали мощный усилитель. Зал задрожал от низкочастотной вибрации. Пока я стоял в раздумье, Иерарх не терял времени.

От ужасного шума вибрировал каждый нерв, и на несколько секунд движение в толпе прекратилось. Единый организм толпы поразила мигрень.

Трубы смолкли так же внезапно, как и начали, и громовой голос Иерарха прокатился по залу. Он не тратил слов понапрасну, он даже не приказал прекратить драку. Она прекратилась сама собой: дерущиеся были оглушены грохотом труб. Он сразу перешел к делу, то есть ко мне.

— Рай, — звучно прогремел он, — ждет своих детей. Тихо! Пусть же отворятся Земные Врата!

Мне показалось, что вначале никто не понял, о чем идет речь, — люди были слишком заняты сиюминутными проблемами. Но вскоре я заметил, как в лицах, обращенных к нам, что-то изменилось. Все внимательно смотрели куда-то вверх. Помост озарился светом, и на его позолоченном полу я увидел свою нечеткую тень.

Повернувшись, я увидел, что большое круглое окно, в которое обычно был виден город, подернулось сияющей опаловой дымкой. Сквозь нее теперь проступала светящаяся буква «А», этот символ разделенных миров. Довольно скоро буква «А» исчезла, и глазам всех предстал Рай. Казалось, что горящие огнями улицы ночного Нью-Йорка раскинулись всего в нескольких сотнях футов за круглым окном.

— Рай ждет вас, — провозгласил Иерарх неестественно громким голосом. — Эти двое, посетившие нас, теперь должны возвратиться в славный Нью-Йорк. Клиа! Бертон! Земные Врата открыты!

Тишина волной накрыла толпу. Следом за этой волной от помоста пошла другая, и я знал, что она, подобно предыдущим, будет идти все дальше и дальше, пока не затихнет вдали улиц. Вторая волна несла очень тихий звук, почти вздох, шепот. Они ждали.

Оставлю ли я их на милость духовенства, как это сделал некогда Джиммертон? Хотелось бы мне самому это знать.

Видение Нью-Йорка покачнулось, как корабль при порыве урагана, и понеслось вверх с тошнотворной скоростью. Возникло ощущение, что мы падаем на его улицы. Четкость картины помутилась, и я понял, зачем это сделано.

Если это настоящий проход между мирами, то малескианцам никогда не позволят разглядеть улицы Нью-Йорка в подробностях. Сквозь золотистую дымку я видел мутные пятна автомашин, их огоньки вспыхивали радугами. Все было очень красиво. Мы смотрели на райский город с высоты домов.

— Идите же, — сказал Иерарх. — Рай ждет. Врата открыты. Прощайте, Клиа и Бертон, прощайте!

Всего один шаг. Я боролся за него все время пребывания в Малеско. Я получил то, за чем пришел. Прочь, лишние сомнения. Рука Лорны по-прежнему крепко сжимала мою.

— Идите, идите, — торопил Иерарх обычным голосом, не позволявшим толпе слышать его без усилителя. — Проходите. Вы добились своего, так убирайтесь отсюда поскорее и не причиняйте нам больше хлопот.

Но я колебался. Иерарх смотрел на меня, полузакрыв глаза. Никогда прежде он так не напоминал мне Джаггернаута. У меня возникло ощущение, что здесь что-то не так, что у него на уме есть еще какая-то пакость, и он нетерпеливо дожидается моего следующего шага. Правда, это могло быть игрой воображения.

— Идите, — снова зашептал он. — Убирайтесь! Или вам нужно помочь?

Послышался уже знакомый мягкий щелчок пальцев, и пара дюжих жрецов с благочестивыми жестами подошла к нам с боков. Один встал справа, другой — слева, и я понял, что через минуту-другую нас просто затолкают во Врата, если мы не пойдем добровольно.

Толпа хранила молчание. Я не мог предположить, что такое количество людей может сохранять полную тишину, ожидая, когда их оставят на расправу жрецам. Джиммертон оставил их давным-давно. Теперь ухожу я, и Иерарх ждет не дождется этого момента, чтобы арестовать Кориовла и того смешного Маленького Человека и приобщить мою зажигалку к другим реликвиям из Рая. А всякое размышление о том, зачем поворачивается колесико и почему вылетают искры, опять будет названо государственной изменой.

С грустью я подумал, что, возможно, когда-нибудь сквозь Земные Врата пройдет другой человек из Нью-Йорка. Какую историю он услышит от потомков этих людей о том, как один землянин по имени Джиммертон и другой, по имени Бертон, подняли их на восстание и бросили в самую трудную минуту. Впрочем, не следует заблуждаться насчет Эдди Бертона — он никого не поднимал, так получилось. И вообще, все это — сентиментальная болтовня. Моя шкура мне дороже всего в обоих мирах. Но если я сумею спасти Лорну и себя, то сияние некоего ореола славы тоже не помешает.

— Прощайте! — внезапно грянул Иерарх во всю мощь усилителей. — Прощайте!

Снова щелкнули пальцы, и два здоровенных жреца, оставив свои благочестивые жесты, взяли каждого из нас с Лорной под руку и потащили с величавым видом к Вратам.

В почти последний момент, я сообразил, что нужно сделать для сохранения ореола своего величия.

— Стойте! — сказал я. — Еще секунда, я кое-что забыл.

Жрецы растерянно приостановились и посмотрели на Иерарха. Он бросил на меня пронизывающий взгляд, и его лицо оставалось непреклонно-жестким. Он знал, что все идет нормально, и не собирался давать мне возможность устроить еще какую-нибудь неприятность.

Но в его глазах я увидел нечто странное, незамеченное раньше: словно он чего-то ждал. Ареста Кориовла? Наказания Дио? Разгрома толпы? Всего этого и, может быть, еще чего-то. У меня не было времени раздумывать.

— Лорна, — сказал я тихо по-английски, — твой усилитель включен? Я хочу, чтобы ты обратилась к толпе. Быстро!

В ответ прозвучало мелодичное нытье:

— О, Эдди, я не хочу! Лучше пойдем! Я… — Уговаривать глупую бабу времени не было. Крепко взяв ее за руку, я вывернул мизинец. Наверное, лучше было заломить руку за спину, но это слишком заметно. — Ну как? Больно? — быстрым шепотом поинтересовался я. — Я выверну сильней, если ты не повторишь во весь голос то, что я тебе скажу. Поняла?

На ее вскрик от боли и злости, я не обратил внимания. Она попыталась вывернуться, но с другой стороны ее крепко держал жрец, который так и не понял, почему она вдруг начала изо всех сил дергаться. Лорна была крепко зажата между нами и не могла вырваться.

— Скажи: «Народ Малеско, — приказал я, переходя на малескианский. — Говори, пока я не открутил тебе палец: народ Малеско!

— Народ Малеско! — яростно выкрикнула она, и я почти оглох.

«Интересно, — подумал я, — где у нее находится усилитель? Спрятан в каком-нибудь зубе?»

От неожиданности жрецы подпрыгнули от такого рева. Экран перед нами слегка задрожал, а мощный звук отразился от сводов Храма. Лорна стояла спиной к толпе, но ее голос, по-моему, услышал весь город.

Иерарх злобно сверкнул глазами, но ему пришлось уступить. Он сделал знак, и захват на моей руке ослаб. Не выпуская пальца Лорны, я повернул ее лицом к толпе.

— Это мое последнее обращение к вам, — диктовал я.

Шепотом выругавшись по-английски, Лорна заговорила по-малескиански тем сочным сладкозвучным голосом, который получила вместе с красивой внешностью.

— Ваш Иерарх — великий человек, — сказал я, не отпуская ее мизинца.

Повторяя мои слова, она слегка всхлипнула от ярости и боли, что придало ее речи трогательный, убедительный оттенок.

— Он так много сделал для блага Малеско, — продолжал я.

— Пусти, негодяй! — прошипела Лорна. — Он так много сделал для блага Малеско!

— Что Рай удостоил его награды.

— Эдди, я убью тебя! Пусти! Пусти! Что Рай удостоил его награды…

— Слушайте все, я обращаюсь к вам, — шептал я. — Слушайте внимательно, так как это величайшая награда, какой когда-либо удостаивался человек. Вы слышите меня, люди Малеско?

Ее речь перемежалась гневным рычанием. Я заставил ее прерваться, и в этот момент раздался ответный рев толпы. Они были с нами. Они понимали — происходит нечто необычное. Мне казалось, что сейчас они готовы были поддержать все, что бы я ни предложил. Им нечего терять.

— Когда-то я была одной из вас, смертных, — диктовал я, игнорируя рычание Лорны. — Я прожила добродетельную жизнь и после смерти попала прямо в Нью-Йорк. Но ваш Иерарх прожил такую прекрасную жизнь, что Великий Алхимик повелел мне забрать его и Рай прямо сейчас!

Посреди этой фразы Лорна перестала сопротивляться. Очевидно, она нахваталась достаточно малескианских слов, чтобы понять, о чем говорит. Она вытаращила на меня глаза: «Я надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь?» — прошептала она в паузе.

— Помолчи, — сказал я. — Дай им повопить. Видишь, как им понравилось?

Я смотрел на Кориовла. Его лицо засветилось от восторга, когда до него наконец дошло, что я пытаюсь сделать.

— Ваш Иерарх возвращается в Рай вместе со мной, и сейчас же! — повторяла за мной Лорна. И шепотом добавила: — О, Эдди, ты думаешь, он пойдет? Ты, должно быть, сошел с ума. Что мы будем делать с ним в Нью-Йорке?

— Заткнись, — оборвал я. — Продолжай — укажи рукой на него. Приглашай его в Рай. Давай же, или я сломаю тебе руку!

С несравненной грацией Лорна протянула руку к Иерарху, и ее совершенная серебряная рука плыла, сверкая драгоценными камнями. Ее игра отдавала дилетантизмом, но публика была не слишком взыскательной. Потрясенный Иерарх просто окаменел у подножия своего золотого трона. Вокруг него застыли не менее пораженные жрецы.

— Скажи: идите, Рай ожидает вас, — прошипел я.

— Идите, Рай ожидает вас, — проворковала Лорна.

Иерарх встретился со мной взглядом. Он слегка пожал полными плечами и прорычал на малескианском несколько фраз, которым дядюшка Джим никогда меня не учил. Но Он проиграл. У него не было выбора. Он не мог разоблачить Лорну перед всеми. Медленно и тяжело он двинулся к нам, Джаггернаут до конца.

На дороге лежал опрокинутый мной стол, но он не обращал на него внимания, уверенный, что стол будет убран. И это действительно было сделано. Иерарх даже не взглянул под ноги. Я чувствовал, что под застывшей маской лица шла лихорадочная работа мысли. Впервые в жизни он был в растерянности.

А я знал, как поступить. Все оказалось так просто. Я оказал Кориовлу ту помощь, о которой он просил, дальнейшее в его руках. У него есть друзья среди жрецов, и эти друзья состоят в его организации. Если Иерарх исчезает, у Кориовла появится возможность захватить власть и посадить на этот отвратительный золотой трон одного из своих ребят.

Я мог для него сделать только это, но это — не так уж мало.

Глава 18

Стоя перед сияющими Земными Вратами, мы представляли собой весьма живописную картину. Лорна и я, сопровождаемые жрецами, готовыми схватить нас по первому же слову Иерарха, и сам Иерарх, при всей своей мощи и величии, не способный спасти себя. Момент был великолепен. Я был безмерно горд своей выдумкой.

Иерарх пожал плечами, прокашлялся и заговорил вполголоса, но затихшие на площади люди отчетливо слышали каждое его слово.

— Честь велика, но я не достоин ее. — Ему, вероятно, нелегко было произнести подобное вслух перед всеми, но это был лучшее, что он смог придумать.

— Вы слишком смиренны. В Раю полагают — вы более чем достойны, — нашептывая я, и Лорна разносила эти слова над толпой.

Он скрипел зубами. Я собственными ушами слышал этот скрежет. Окинув помост взглядом, в котором злоба и надежда сменяли друг друга, он опустил глаза. Никто из жрецов не шевельнулся. Видно, не нашлось никого сообразительнее его. Вдруг слабая надежда озарила его лицо.

— Раз так, пойдемте, — воодушевленно сказал он. — Пойдемте вместе.

Он повел нас во Врата. Сначала я не чувствовал подвоха, но, сообразив, что не склонный к смирению Иерарх, намерен вежливо пропустить нас вперед, я понял: он не собирается следовать за нами.

— Лорна, скажи: Рай удостаивает вашего Иерарха чести первым пройти через Земные Врата.

Лорна кивнула и громко повторила вслух.

На помосте возникло неожиданное напряжение.

По рядам жрецов прошел шепоток. Они в ужасе уставились на Иерарха, а тот словно окаменел. Опять произошло нечто, о чем я не знал. Но знал он. И знали все жрецы.

Я посмотрел на Врата. За окном по-прежнему сияли огни Нью-Йорка, значит, все в порядке Я ждал.

Иерарх смотрел на Земные Врата и бледнел на глазах, а я все не соображал, в чем дело. Конечно, ему не хотелось покидать Малеско, где он был верховным правителем, но реакция была слишком эмоциональной для человека такого склада.

Мне пришло в голову, что он может просто повернуться ко мне лицом и отказаться идти. И что делать в таком случае? Я был уверен, что он так и поступит. В один момент даже показалось, что он оборачивается: я увидел, как он замешкался, собираясь с силами перед тем как повернуться.

Кажется, толпа это тоже почувствовала. Она по-прежнему представляла собой единый организм, и колебание Иерарха скоро передалось ей. Они не желали, чтобы он остался. Они не позволят ему остаться.

— Прощайте! — очень вовремя прокричал хриплый голос у самого помоста.

— Прощайте! — подхватили другие голоса, и потолок задрожал от дружных усилий людей поскорее распрощаться со своим властелином.

Он повел печами под одеждами, по-бычьи повернул голову и окинул полным отчаяния взглядом ряды лиц.

— Прощайте! — сказал он стиснув зубы. — Фламманд, помоги… ааа! Гиперион, сделай что-нибудь! Гиперион, я тебя сожгу!

На помосте никто не шевельнулся, а в зале набирали силу решительны крики прощания. Никто из жрецов не решался осмотреть Иерарху в глаза.

«Фламманд — шептал он, — Фламманд».

В толпе жрецов рядом с Дио произошло почти незаметное движение. Кто-то сделал нерешительное движение, вероятно, это и был Фламманд. В тот же момент Дио, обнажив зубы в усмешке, сделал шаг вперед и оттолкнул плечом этого добровольца. Тот после мучительных колебаний сделал шаг назад и скрылся в толпе.

— Гиперион! — шепот Иерарха почти превратился в вопль.

На помосте царила безжалостная тишина. Я все еще не понимал, в чем дело.

Слева жрец сделал какое-то движение. Это Гиперион пытался ответить на призыв, но ему не позволили.

Гиперион, как и Фламманд, отступил. Жрецы, вслед за народом, твердо и окончательно отвергли своего Иерарха.

Бывший властелин стоял, опустив голову. С гневом и бессильной ненавистью он смотрел на жрецов, которые еще мгновение назад боялись его власти, а теперь дружно выказали открытое неповиновение.

Момент был поучителен. До сих пор Иерарх безраздельно правил миром, но вот из-за одного происшествия он стал беспомощен. Его отчаянный взгляд скользил по знакомым лицам, потом налился яростью, Иерарх втянул голову в плечи, и на миг показалось, что сейчас он тяжело, как бульдозер, двинется вперед, сокрушит оппозицию и снова заставит всех беспрекословно повиноваться. Но он не мог в одиночку одолеть целый мир.

Оставалась лишь одна вещь, на которую он мог рассчитывать в надежде сохранить свое лицо.

Оглядываясь назад, я вижу, что у него не было реального выбора. Дело не только в том, что мир, которым он управлял solo всю жизнь, вдруг решительно поднялся против него. У него оставалась возможность открыто атаковать мятежников, пробить брешь в их рядах и выжить. Шансов у него, конечно, было немного, но всякое бывает.

Иерарх имел более вескую причину для молчания. Чтобы победить оппозицию, ему пришлось бы открыть перед всеми собственный обман. Ему пришлось бы исповедоваться перед народом и жрецами как убийце, лжецу и богохульнику. На это он не мог пойти.

Иногда высокомерие одинаково служит и силам добра, и силам зла. Я не подозревал об этом, предоставляя ему выбор между смертью и славой или жизнью в бесчестье. Надо отдать ему должное: прекрасно все понимая, он не дрогнул.

Он выпрямился, расправив полные плечи. Позолоченные одежды величественно всколыхнулись. Толпа почти издевательски прощалась с ним, и крики напоминали травлю. Но когда он поднял голову, они стихли.

Он сухо и гордо попрощался. Что-то в глазах Иерарха и жрецов говорило о том, что сейчас произойдет нечто неожиданное.

Оттенок травли больше не звучал в криках толпы, но гул не уменьшился. Они хотели, чтобы он ушел. Было ясно, что крики не стихнут, пока он стоит здесь, в их мире. В Малеско он больше не услышит иного звука, кроме рева толпы, торопящей его в Рай.

Ему ничего не оставалось, как принять эту честь и славу, неожиданно обрушившиеся на него.

Царственно взмахнув одеждами, он повернулся и с неожиданной твердостью, гордо и уверенно пошел к Земным Вратам. Он знал, что произойдет дальше. Знал лучше, чем кто-либо, но не дрогнул. Он держался, как Джаггернаут. Он всегда сокрушал оппозицию. И теперь, когда на пути его гордости встала его собственная жизнь, он был готов сокрушить и ее. Он покидал Малеско с достоинством, присущим великим правителям. Я проникся к нему уважением.

От Земных Врат доносился шум уличного движения, отблески огней играли на лице Иерарха. Он не вздрогнул, не оглянулся. Он поднял руну в прощальном жесте и шагнул вперед.

Последним звуком, который он услышал в своей жизни, был рев толпы, прогоняющей его из Малеско в Рай.

Толпа не могла увидеть то, что видели стоящие на помосте. Иерарх все хорошо продумал. Он не хотел, чтобы кто-то, кроме жрецов, увидел ловушку, которую он приготовил нам с Лорной.

Подозрения не зря кружились у меня в голове. Нам не суждено было живыми вернуться в Нью-Йорк. Иерарх опасался, что мы откроем путь для новых ангелов из Рая. У него и так было уже достаточно проблем с пришельцами, поэтому Земные Врата была отрегулированы так, чтобы ни один живой человек не смог преодолеть проход между мирами.

Когда он коснулся поверхности экрана, тот озарился ярко-золотой ослепительной вспышкой. Стоящие в зале видели только верхнюю часть этого сияния и не могли понять, что оно означает. Я же видел фигуру в сверкающих одеждах, на мгновение остановившуюся между двумя мирами, в знакомой мне звенящей пустоте. Вдруг золоченые одежды вспыхнули разноцветными языками пламени. Я видел, как вспыхнули его волосы и пламя объяло их, словно корона. Но когда огонь охватил всего человека, сияние многократно усилилось. Иерарх исчез в ослепительной вспышке, на которую невозможно было смотреть, не рискуя ослепнуть.

Я опустил веки, но перед глазами все еще стояли контуры человека в окружении яркого пламени, пожиравшего его. Я думаю, что Иерарх был испепелен раньше, чем этот образ отпечатался в моем сознании…

В Малеско еще не начало светать, когда мы с помпой отбыли сквозь Земные Врата назад в Рай.

Я мог бы на прощание разразиться речью. Я мог бы сказать: «Нет смысла устраивать из этого церемонию, ведь ваша религия основана на обмане. Нью-Йорк не больше похож на Рай, чем Малеско. Теория воскрешения — смехотворна, а Алхимия — скорее наука, чем религия». Но зачем портить людям праздник? За одну ночь нельзя изменить стиль мышления целого мира, это долгий, деликатный процесс, если, конечно, он вообще будет происходить.

Пусть этим займется Кориовл, это его мир. Но в ту ночь перед ним стояла другая насущная проблема — побыстрее отделаться от нас с Лорной. Я сыграл Прометея, и на этом моя роль завершена. Лорна слишком долго была орудием в руках Иерарха, чтобы оставаться желанной гостьей в Малеско. Так что чем раньше мы окажемся в Раю и закроем за собой Земные Врата, тем лучше.

Мы покинули Малеско, и Врата закрылись. Не думаю, что они скоро откроются вновь, во всяком случае в ближайшее время — навряд ли. То, что сейчас происходит за ними в Малеско, очень интересно и волнительно, но — для малескианцев. Это не наше дело. Кориовл знает, чего хочет, и сношения с Землей не входят в его планы.

Без сожалений оставив радужно-красный город в муках преобразований, мы вернулись домой в Рай.

Мы с Лорной Максвелл очутились на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы в три часа ночи, одетые в фантастические наряды. Мы стояли и озирались по сторонам, вдыхая ночной воздух. Громыхающие автобусы и каменные львы показались нам значительно менее реальными, чем тот мир, который мы только что покинули.

Эпилог

Теперь ее звали Малеска. Вы понимаете почему. Конечно, она божественно красива. Ее пресс-секретарь не кривит душой, когда уверяет, что она самая красивая девушка в мире — если вам нравится такой тип красоты. На мой взгляд он слащав.

Тем не менее жрецы Малеско знали, что делают. Они были толковыми психологами и придали ей те черты, которые наиболее импонируют малескианцам, и черты эти необычайно человечны.

Говорят, Пигмалион влюбился в Галатею, хотя знал, что она всего лишь кусок камня, не так ли? Но форма творения была неотразима. Лорна говорит, что давно любит меня, еще до эпизода в Малеско. Она говорит, что ничего не изменилось. Но она ошибается: Малеско сильно изменил ее.

До нашего приключения я не находил в ней ничего привлекательного, и сейчас при всей красоте Лорна, по сути, осталась прежней, такой же неинтересной для меня. Жаль, но бесполезно сопротивляться силам, которые движут человеком. Я не могу бороться с ними.

А хотелось бы.

Потому что по-своему я люблю ее. Но я не смог бы прожить с ней и недели. Поэтому я никогда бы не пошел вечером в то заведение, если бы знал, что она поет там.

Но вышло так, что я сидел, позвякивая льдом в бокале, и слушал ее голос. Они одарили ее чудным голосом. Я твердил про себя избитые истины, пытаясь не замечать прелести той песни, гипнотизирующей всех в зале. «С лица воды не пить, — твердил я себе. — Статен телом, а хорош ли делом. Синица в руках…»

Мой самогипноз был прерван бурей аплодисментов. Подняв голову, я увидел, как Малеска раскланивается, и каждое ее движение было преисполнено грации. Сияющие голубые глаза искали меня в полумраке и нашли. Смущенный и решительный взгляд, каким он был всегда, когда она смотрела на меня, пригвоздил меня к месту. Она не примет отказа. Как только смолкнут аплодисменты, она снова сядет рядом и будет умолять красивым грудным голосом, мягким, как бархат, и сладким, как мед. Я почти проглотил коктейль, вскочил и направился к выходу. Аплодисменты затихли и раздался голос Малески: «Эдди! Эдди!»

У дверей я почти бежал.

Земля пламени (Перевод с англ. Е. Фенлар)

1. Прекрасный лик

Где-то далеко в джунглях проревел зверь. О москитную сетку, закрывающую окно, билась большая бабочка. Бессознательно, телом, Брайан Рафт уловил низкие звуки барабанного боя. Здесь, на Ютахе, в долине великой Амазонки, индейцы нередко переговаривались друг с другом барабанным боем, но на этот раз это не было похоже на обычные сигналы.

Рафт был простым врачом и не отличался богатым воображением, но в его маленькой больнице из сборных пластиковых секций, насквозь пропитанных запахами лекарств, происходило нечто странное. С тех самых пор, как из джунглей стал доноситься этот низкий размеренный бой барабанов, Рафт потерял покой. Врачу есть чему удивляться, когда сердце больного начинает биться в такт со звуками, доносящимися извне, точно подстраиваясь под далекое эхо. И, словно уравновешивая Рафта, совсем другим человеком был Дэн Крэддок с его верой в древних валлийских духов и призраков.

Огромная бабочка все так же бесшумно билась о сетку. Крэддок склонился над стерилизатором, и его седая голова, объятая клубами пара, делала его похожим на сказочного колдуна, шепчущего над котлом свои заклинания.

Гул не умолкал, и Рафт чувствовал, как и его собственное сердце отзывается на задаваемый барабанами ритм. Он посмотрел на Крэддока, пытаясь не вспоминать те истории, которые рассказывал старик о своих диких предках в Уэльсе и о том, во что они верили. Рафту иногда казалось, что Крэддок и сам верит во все это, или почти верит, особенно приложившись к бутылке. За месяцы, проведенные вместе с чудаковатым стариком, Рафт успел немало узнать о нем, но, как врач, он вполне отдавал себе отчет в том, что образ, пропитанный мистицизмом и верой в духов, был только внешней оболочкой валлийца. Внутри, за границей приятельских отношений, жил и действовал совсем незнакомый ему человек, который никогда не рассказывал о своем прошлом и не делился своим настоящим.

Экспериментальная станция на Ютахе, с ее запахами, пластиковыми секциями, блеском нового инструмента, была совершенно явно чужеродна окружающим ее джунглями. Перед теми, кто здесь работал, стояла задача отыскать лекарство от атипичной малярии, но за сорок лет, прошедших с конца второй мировой войны, ничего более действенного, чем обычный хинин и атабрин, ничего найдено не было.

Рафт занимался тем, что просеивал через сито современной науки древние познания индейцев, спрятанные за ритуальными масками, поклонением дьяволу и более древним духам. Ему не раз приходилось изучать вирусные заболевания, он побывал в Тибете, Индокитае и на Мадагаскаре, и судьба научила его с уважением относиться к знаниям колдунов и шаманов, которые в своих нетрадиционных практиках нередко использовали вполне логичные и здравые теории.

В этот миг Рафту хотелось только одного, чтобы, наконец, смолкли барабаны. Он раздраженно отвернулся от окна и еще раз взглянул на Крэддока, напевающего себе под нос какую-то валлийскую песню. В грубой незатейливой мелодии угадывалось звучание волынки и проступали картины из древней истории с ее призраками и смертельными схватками. С тех пор как в их жизнь ворвался барабанный бой, Крэддок много рассуждал обо всем этом и говорил, что чует опасность. Он рассказывал, что в древние времена мужчины Уэльса умели распознавать опасность по запаху, приносимому ветром. Выпив для храбрости и обнажив мечи, древние были готовы ко всему на свете. Но как ни принюхивался Рафт, ничего, кроме стойкого запаха дезинфекции, он не чувствовал, и ветер доносил до него только бой барабанов.

— В прежние времена, — неожиданно проговорил Крэддок, подняв голову и щурясь от пара, — достаточно было лишь одного шороха, донесенного до нас легким ветерком с Трали или Кобха, чтобы мы знали, что из-за моря на нас идут ирландцы. А если звучал сигнал с юга, мы были готовы встречать непрошеных гостей с Корнуолла. Но мы знали и чувствовали все это!

— Бред и чушь, — не выдержал Рафт.

— Ладно, пусть будет так, но однажды я уже испытал нечто подобное.

Старый доктор произнес это, затаив дыхание, и на его морщинистом обветренном лице появилось странное выражение испуга и неуверенности.

В Крэддоке была какая-то загадка. Биолог, и неплохой, он вот уже тридцать с лишним лет болтался взад-вперед по Ютахе, но никогда не оказывался дальше Манауса. Этакий главный практикующий врач в местных джунглях. Путь, надо заметить, не из легких. Старик хорошо знал местность, ее жителей, и только поэтому Рафт, не раздумывая, включил его в состав своей экспедиции. Особой практической помощи от биолога он не ожидал из-за его искалеченных рук, хотя, впрочем, на этот счет Рафт приятно обманулся, когда стал свидетелем того, как изуродованные пальцы Крэддока ловко перебирали шприцы, откручивали пробки от пузырьков с лекарствами и ловко снимали использованные иглы. На одной руке у Крэддока было только три пальца, на другой, беспалой, что-то вроде большого когтя, обтянутого странной и по виду и цвету кожей. Валлиец никогда не рассказывал о том, что с ним произошло, но наметанным взглядом хирурга Рафт определил, что его увечья остались от ожога кислотой или зубов хищника. Крэддок настолько привык к своему увечью, что почти не замечал его и оставался на редкость ловким и умелым, даже изрядно перебрав со спиртным.

Сегодня биолог тоже был сильно пьян, и казалось, он подстраивает свои движения в такт барабанам, хотя, возможно, он этого не замечал. Рафт поймал себя на том же, каждый его шаг диктовался заданным ритмом. Он невольно подумал, что некоторые из тяжелых больных в палате были живы лишь потому, что непрекращающийся бой барабанов не давал их сердцам остановиться.

— И так уже целую неделю, — сказал Крэддок, словно читая, по своему обыкновению, для многих досадному, чужие мысли.

— Ты следишь за состоянием больных? — Рафт нервно провел указательным пальцем по подбородку.

— Это моя работа, — недовольно проворчал он. — Брайан, — вздохнув, продолжал старик, — ты живешь в Бразилии не так долго, как я, поверь, здесь часто приходится брать в расчет то, чему обычно не придают значения. До прошлой недели эта чума просто косила индейцев, но за последние семь дней количество смертельных исходов резко упало.

— Действительно странно, — отозвался Рафт. — Но это лишь совпадение, просто все идет по кругу. Другой причины быть не может, и барабаны здесь совершенно ни при чем.

— Барабаны? Разве я говорил о барабанах?

Рафт в изумлении уставился на валлийца. Крэддок как ни в чем не бывало положил шприц в стерилизатор, закрыл крышку и сказал:

— Как бы там ни было, барабаны не телеграф, они просто отбивают ритм. Хотя что-то он, конечно, значит.

— Что именно?

Валлиец раздумывал. Его лицо было в тени, но верхний свет падал на седые волосы, превращая их в пушистый нимб.

— Не знаю, может быть, в джунглях появился гость. Я сам удивляюсь. Ты когда-нибудь слышал о Курупури?

На лице Рафта не дрогнул ни единый мускул.

— Курупури? Что это?

— Это имя. Местные иногда болтают о Курупури. А ты наверняка пропускаешь это мимо ушей.

— Похоже, я вообще пропускаю здесь немало, — съязвил Рафт. — Например, уже несколько месяцев не видел призраков.

— Может быть, еще увидишь, — ответил Крэддок и повернулся к окну. — Тридцать лет. Это немало. Я… я уже слышал о Курупури. И даже… — Он умолк.

Рафт глубоко вздохнул, ему тоже приходилось слышать о Курупури, но признаваться в этом Крэддоку он не собирался, суеверие слишком дорого обходится в джунглях. Рафт знал, что Курупури — это религия местных индейцев, и впервые он услышал о ней лет десять назад, когда был намного моложе и впечатлительнее. В эту минуту он подумал о том, что, наверное, это единственно возможная религия для тех, кто живет на Амазонке.

Курупури — это Неведомое, слепая, яростная, ужасающая сила, которой индейцы поклоняются как духу джунглей. Видимо, так же язычники-эллины поклонялись лесному духу Пану, живущему в темной чаще леса. Разница лишь в том, что Пан был чем-то более явственным, а вездесущий дух Курупури, неощутимый и в то же время даже более чем реальный, витал над Амазонкой. Как сама жизнь. Пожив в джунглях, начинаешь понимать, что божество жизни может быть страшнее божества смерти. Жизнь переполняла Амазонку, и в дух, живой, непостижимый, безразличный и хищный невозможно было не поверить, он был естественен в этом зеленом, влажном мире.

Рафт хорошо понимал, почему индейцы обожествляли Курупури, он и сам пытался представить это чудовищное бесформенное создание, не зверя и не человека, которое властно шевелится в живом, дородном теле джунглей.

— К дьяволу! — вспылил Рафт и глубоко затянулся одной из последних остававшихся у него сигарет. Он подошел к Крэддоку и, вглядываясь в зеленый океан жизни за окном, стал с наслаждением втягивать в легкие дым сигареты, смакуя последние крохи цивилизации.

Вот уже год, как они довольствовались лишь этими крохами. Справедливости ради стоило отметить, что в жизни Рафта бывало и хуже, например, на Мадагаскаре, но и здесь жизнь не была похожа на патоку. Крохотная группа институтских с несколькими помощниками из числа местных жителей работала в пластиковых секциях, которые мало чем напоминали шикарное современное здание на Гудзоне, бывшее главным управлением Патологического института Малларда.

Белых здесь было трое: Рафт, Крэддок и Билл Мерридэй. Флегматичный Мерридэй был хорошим ученым-патологом, и эта троица составляла отличную команду.

Работа близилась к завершению, и Рафт уже представлял, как он возвращается в Нью-Йорк. Он видел, как воздушное такси переносит его с крыши одного ночного клуба на крышу другого, не давая опомниться от выстраданных благ цивилизации. Но он знал и другое, пройдет совсем немного времени, и опять что-то засосет внутри, и он отправится в Тасманию, или на Цейлон, или кто его знает куда еще. Работа всегда находила его.

Из темноты по-прежнему доносился бой барабанов.

Выждав немного, Рафт оставил Крэддока в освещенной лаборатории и вышел наружу. Он спустился к реке, заставляя себя не слушать навязчивый ритм… Со стороны Атлантики взошла полная луна: огромный желтый диск на фоне звездного покрывала осветил великий город услад — Рио и покатился вверх по Амазонке. Но здесь, на Ютахе, по-прежнему чернели вздымающиеся стены джунглей, которые шевелились и ползли вперед и вверх с такой жизненной силой, что даже ученому это казалось невероятным. Это была плодоносящая утроба мира. В жарких странах все растет быстро, но на Амазонке рост неистов, необуздан. Плодороднейшие речные долины — живые в буквальном смысле: земля под ногами шевелится и дышит. В этом невообразимом буйстве жизни есть что-то пугающее, как и в пламенеющих бразильских садах, тучных от тропической зелени и отсвечивающих, словно глаза призраков, мрачным зеленым светом.

Рафт вспомнил о Крэддоке, ему никак не удавалось понять, откуда взялись необъяснимые чувства недоверия и страха, которые, как ему показалось, он уловил в валлийце. Было что-то еще, что он никак не мог уловить. Рафт недовольно сдвинул брови, пытаясь разобраться в этой загадке, и, наконец, хмыкнул, точно найдя ответ. Вероятно, барабаны еще больше донимали и одновременно влекли более эмоционального Крэддока, каким-то странным образом притягивая его к себе.

Старик уже давно жил в джунглях и во многом был почти индейцем.

Неприятные раздумья Рафта были неожиданно прерваны. На поверхности реки что-то засеребрилось в лунном свете, и уже через мгновение Рафт увидел очертания маленькой лодки, а в ней два темных силуэта на фоне поблескивающей воды. Лодка подходила к берегу, к освещенным окнам лаборатории.

— Луис! Мануэль! — прокричал Рафт. — У нас гости.

С лодки еле слышно донеслись слова приветствия, и на глазах у Рафта оба человека выпали за борт, словно здесь, у самого берега, их оставили последние силы. Мальчики-индейцы что-то закричали, забегали по берегу с лампами, а те из больных, кто мог передвигаться, столпившись у дверей и окон, наблюдали за происходящим. Рафт помог вытащить на берег лодку и ее обессиленных пассажиров. Он проследил за тем, чтобы обоих пострадавших отнесли в лабораторию, люди были почти без сознания.

Один из них, в форме и шлеме летчика, не мог даже говорить, другой, высокий и стройный бородач, в облике которого, несмотря на его состояние, угадывалось нечто утонченное и изысканное, облокотившись о дверной косяк тихо прошептал:

— Сеньор! Сеньор.

Крэддок приблизился, чтобы помочь ему, но внезапно замер как вкопанный. Столпившиеся в дверях больные загораживали обоих незнакомцев, но Рафт отчетливо видел лицо валлийца, исказившееся паническим страхом. Крэддок повернулся, быстро вышел, и вскоре до слуха Рафта донесся подрагивающий звон бутылки. В отличие от Крэддока, бесстрастный, полный решимости Билл Мерридэй был само спокойствие. Однако и он, едва склонившись над летчиком и сняв с него рубашку, неожиданно замер.

— Разрази меня гром, — вскрикнул Билл. — Брайан, я знаю этого малого. Томас… как его, сейчас вспомню. Что-то вроде… да. Томас да Фонсека! Помнишь, я рассказывал тебе о картографической экспедиции, которая летала здесь месяца два назад, когда ты был в джунглях. Да Фонсека был там пилотом этой группы.

— Да, они разбились, — вспомнил Рафт. — А второго ты знаешь?

Мерридэй взглянул через плечо.

— Впервые вижу.

Температура у пилота была намного ниже нормальной, градусник показывал 86 по Фаренгейту, что равняется 30 по Цельсию.

— Шок и истощение, — предположил Рафт. — На всякий случай надо сделать клинический анализ крови. Посмотрим глаза. — Рафт сам приоткрыл веки больного. Зрачки были сужены до размера булавочной головки.

— Пойду-ка я взгляну на другого, — сказал Мерридэй и отошел, а Рафт остался, хмуро оглядывая да Фонсеку. В какой-то момент он поймал себя на том, что ему стало не по себе. Почему? Он и сам точно не мог сказать. Что-то незримое, но вполне ощутимое вошло сюда вместе с этими двумя людьми, что-то неясное, тревожное, что можно было только почувствовать.

Рафт, по-прежнему хмурый, наблюдал исподлобья, как Билл берет у Луиса анализ крови. Рассеянный верхний свет освещал лицо да Фонсеки желтым светом. Вдруг что-то ярко блеснуло на цепочке, висящей у него на шее. Поначалу Рафту показалось, что это был медальон, один из тех, которые носят верующие, но, приглядевшись, он увидел крохотное зеркало, размером не больше монеты в полдоллара. Он взял его в руки, стеклянная поверхность зеркала была выпуклой с двух сторон и сделана из темно-синего вещества, больше напоминающего пластмассу, чем стекло. Рассматривая медальон, Рафт заметил, как внутри зеркальца стали переливаться неясные, зыбкие тени.

Его словно ударило током. Зеркало не отражало его лица, хотя он смотрел прямо в него. Вместо этого он видел какое-то быстрое движение, но ничего подобного в комнате не происходило. Рафт подумал о клубящихся, низко летящих грозовых облаках перед самым началом бури. У него возникло странное, необъяснимое чувство чего-то знакомого, какое-то смутное ощущение, точно он угадывал чью-то мысль.

Томас да Фонсека. Это было как озарение, — из зеркальца на Рафта смотрели глаза пилота. Да Фонсека неожиданно оказался там, внутри, и между ним и Рафтом на какое-то мгновение возникла непонятная связь. На самом деле все, что видел Рафт на мутной поверхности зеркала, было хаотичным, беспорядочным движением, которое стало стихать и постепенно исчезло. Дрожь с крошечной линзы передалась ладони, потом всей руке и, наконец, мозгу Рафта, пристально вглядывавшегося в зеркало. Поверхность зеркала прояснилась, и теперь перед глазами Рафта был портрет. Но портрет ли? Все внутри было живое и двигалось, лицо внутри него не было статичным…

«Значит, все-таки зеркало», — подумал врач. Но нет, из крошечного овала на Рафта смотрело чужое лицо. Это было лицо девушки на фоне невероятно странного, удивительного пейзажа, который постепенно исчезал, по мере того как его все больше и больше заслоняло само лицо. Лицо приближалось к Рафту, оно двигалось, оно было живым, и девушка, похоже, видела Рафта! Он с трудом перевел дыхание. Еще никогда в жизни он не видел такого лица, но ему не хватило времени разглядеть девушку как следует: необычное видение почти мгновенно исчезло. Но теперь, случись им встретиться, Рафт узнал бы это лицо из тысяч других.

В тонкой и властной складке губ пряталась легкая усмешка и вместе с ней что-то опасное и коварное. Огромные, глубокие зеленовато-голубые глаза смотрели печально, но и в них вместе с лаской таилось нечто недоброе. Другого такого лица не было во всем мире. Вот и все, что он успел заметить перед тем, как изображение задрожало и затуманилось. Позже Рафт вспомнил, с какой страстью, с каким почти детским азартом он затряс зеркало, пытаясь вернуть исчезнувший образ, словно его руки могли разогнать туман, застилавший зеркальную поверхность. Как будто он мог вновь увидеть это удивительное живое лицо, такое веселое и печальное, коварное и доброе одновременно.

Девушка исчезла. Все произошло в мгновение ока, и Рафт застыл, уставившись в зеркало, словно надеясь, что пленительная незнакомка вернется. Все случилось так быстро и было так странно, что врач не успел ничего понять, но в одном он не сомневался: увиденная им девушка была совершенно необычна. И ее волосы — он никогда не видел таких волос. И глаза, почти круглые, но вместе с тем слегка раскосые, были обрамлены густой каймой из пушистых темных ресниц и черной линии, еще больше подчеркивающей необычную форму глаз. Она придавала этому нежному, с тонким овалом лицу некую схожесть с причудливой египетской маской. Рафт отчетливо запомнил, каким нежным было лицо, нежным, утонченным и ужасно необычным для человеческого.

Зеркало стало просто зеркалом, и на его поверхности лишь слегка подрагивали тени. Другой мир на короткое мгновение отразился в нем и рассеялся как утренний туман над водой.

2. Барабаны смерти

Луис удивленно смотрел на Рафта.

— Сеньор? — проговорил он.

— Что? — переспросил Рафт.

— Вы что-то сказали?

— Нет, ничего.

Рафт отпустил зеркальце, и оно упало на обнаженную грудь да Фонсеки. Подошел Мерридэй.

— Этот второй не дает себя осматривать, — озадаченно проговорил он. — Уперся и все.

— Я сейчас поговорю с ним, — сказал Рафт и вышел из палаты, заставляя себя не думать о зеркале и об этом прекрасном, удивительном лице. «Все это слишком субъективно и отдает мистикой, — подумал он, — просто галлюцинации или самовнушение, а в зеркале всего лишь отразился свет лампы». Но даже он сам в такое объяснение не верил.

Бородач, отказавшийся от осмотра, стоял в кабинете у Рафта и рассматривал колбы с заспиртованными зародышами животных. Он повернулся и с едва заметной усмешкой поклонился Рафту. По всему было видно, что он не из тех, кто просто из любопытства болтается по джунглям. Бородач произвел на Рафта сильное, но противоречивое впечатление. Его учтивость, манера носить одежду и держать себя выдавала в нем человека не только хорошо воспитанного, но и знатного, но, все равно, для Рафта было и что-то отталкивающее во всем облике второго незнакомца. Что-то… наверное, почти нескрываемое ликование и совершенно очевидное высокомерие.

— Добрый вечер, сеньор — сказал он Рафту по-португальски. Его ослепительно яркие глаза блестели так сильно, как это обычно бывает при лихорадке. Голос был низким, и в нем звучали странные, бесцеремонные нотки, не вязавшиеся со смыслом слов. — Я ваш должник.

На португальском он говорил с едва уловимым акцентом. У Рафта вдруг возникло странное, редко испытываемое им чувство неловкости.

— Ну что ж, возвращайте долг, — резко сказал он. — Я не хочу, чтобы на станции кто-нибудь заразился, а вы, наверняка, подхватили что-нибудь там, в верховьях реки. Снимите-ка рубашку и дайте вас осмотреть.

— Я ничем не болен, доктор.

— В таком случае, вы очень быстро выздоравливаете, потому, что меньше получаса назад вы были на пороге смерти.

Черные глаза бородача сверкнули злобой, он передернул плечами и начал стягивать с себя разодранную рубашку. Осматривая пациента, Рафт поразился красоте и гармонии гладкого, крепкого тела. Отливающая глянцем медовая от загара кожа скрывала крепкие, но не крупные мышцы.

— Меня зовут Пауло да Коста Перейра, — сказал он с таким видом, словно его что-то развеселило. — Я гаримпейро.

— Охотник за алмазами, не так ли? — уточнил Рафт и вставил градусник в рот Перейры. — А я и не знал, что здесь можно встретить охотника за алмазами. Мне казалось, что они все там, на Рио-Франсиско.

Перейра ничего не ответил на это, и Рафт приложил стетоскоп к его груди, вслушиваясь. Через полминуты тряхнул головой и попробовал снова, затем он попытался найти у Перейры пульс, но и из этого ничего не вышло. Сердце не билось… не было, естественно, и пульса.

— Что за дьявол! — вспылил Рафт, взял у Перейры градусник и облизнул свои внезапно пересохшие губы.

Если у да Фонсеки температура была ниже нормальной, то у Перейры — немыслимо высокой, ртутный столбик градусника зашкаливал, а последняя отметка на нем была 108, 42,2 по Цельсию. Перейра вытер рот.

— Я голоден, сеньор, — сказал он. — Вы не дадите мне поесть?

— Я сделаю вам инъекцию глюкозы, — запинаясь, сказал Рафт. — Или… нет, не знаю. Такого обмена веществ, как у вас, не может быть, здоровый организм с ним не справится. Вы, должно быть, больны.

— У меня всегда так. Я вполне здоров.

— Вы здоровы? Это притом, что у вас не бьется сердце? — Рафт был неумолим. — Вы сами-то понимаете, что такого не может быть? Не должно быть! Я имею в виду, что вас, вроде как, и не должно уже быть в живых.

Перейра улыбнулся.

— Все может быть, доктор. Возможно, вы просто не слышите моего сердца, но, уверяю вас, оно бьется.

— Если оно и бьется, то так слабо, что его силы все равно недостаточно, чтобы перегонять кровь по всему телу. Нет, с вами творится что-то неладное. Прилягте-ка на эту кушетку. Вам нужно приложить лед. Необходимо сбить температуру.

Перейра снисходительно пожал плечами, но не стал противиться и лег.

— Я очень голоден, сеньор — сказал он.

— Об этом мы позаботимся. И еще — мне нужно взять у вас кровь для анализа.

— Нет.

Рафт выругался. Терпение его истекало.

— Вы больны. Неужели вы этого не понимаете?

— Ладно, — проворчал Перейра, — делайте, что считаете нужным, только побыстрее, я не люблю, когда со мной возятся.

Рафт едва сдержался, чтобы не накричать на бородача, такая самоуверенность раздражала. Сдержав гнев, он молча вылил кровь в пробирку и закрыл ее пробкой.

— Дэн! — позвал он.

Никто не ответил, Крэддок как сквозь землю провалился. Рафт подозвал к себе Луиса и протянул ему пробирку.

— Отдашь это доктору Крэддоку и скажешь, что мне нужен клинический анализ крови, — сказал Рафт и повернулся к Перейре. — В чем дело? Лягте немедленно, вам нужно лежать.

Охотник за алмазами уже сидел. Вид у него был бодрый, а огромные агатовые глаза смотрели с дерзостью. Рафт пристально смотрел спасенному в глаза, пока, наконец, блеск не исчез, и Перейра не лег на кушетку. Теперь он лежал, улыбаясь своим мыслям. Рафт принес лед и принялся обкладывать пакетами бородача.

— Что произошло с вами там, в верховьях реки?

— Не знаю, просто в одну из ночей у меня в лагере появился да Фонсека, — ответил Перейра. — Думаю, его самолет разбился, он почти не мог говорить.

— Вы были один в лагере?

— Один.

Странно, подумал Рафт, но расспрашивать подробнее не стал. Более интересно было другое: каким образом у живого человека могло не биться сердце? Ведь это совершенно невозможно. От каждого движения пациента раздавался легкий перезвон кубиков льда в пакетах.

— Вы ведь не из Бразилии? Ваш португальский не слишком-то хорош.

Лихорадочно блестящие глаза сузились.

— Я очень давно живу в джунглях, и мне приходится разговаривать на разных языках, — ответил Перейра. — А если долго не разговариваешь на каком-то из них, забываешь, — бородач кивнул в сторону стоящих на полках колб. — Ваши, доктор?

— Да. Это зародыши животных. Интересуетесь?

— Я не слишком-то в этом во всем разбираюсь, чтобы интересоваться. И потом… джунгли для меня… не главное, просто источник жизни.

Он замолчал.

Рафт ждал, но Перейра не проронил ни звука, просто молча сидел с закрытыми глазами в каком-то странном оцепенении. Рафт очнулся и посмотрел на свои руки, сжимающие пакетики со льдом: они дрожали.

— Та штуковина, зеркало, которое да Фонсека носит на шее, — почти спокойно спросил Рафт, — что это?

— Не знаю, не заметил, — пробормотал Перейра. — Простите, у меня был трудный день, я очень хочу отдохнуть.

Рафта передернуло при этих словах. Он пристально посмотрел на это загадочное нечеловеческое тело, вспомнил необычное строение ключицы, которое он заметил при осмотре, и многое другое и какой-то внутренний толчок заставил его спросить:

— Хорошо, тогда последний вопрос, к какой расе вы принадлежите? Ваши предки не были португальцами? Кто они?

Перейра открыл глаза и нервно улыбнулся, обнажив зубы, отчего его улыбка превратилась в почти звериный оскал.

— Кто они! — раздраженно откликнулся он. — Да забудьте же вы на время о моих предках, доктор, вы же знаете, я проделал длинный путь по джунглям. Это был длинный и увлекательный путь: мне встретились на нем и дикие звери, и руины, и дикие люди… и на протяжении всего пути били барабаны. — Голос стал тише и как будто бы мягче. Продолжил он почти шепотом: — Мне встретились ваши предки, доктор. Они сидели на деревьях, галдели и почесывались, ища блох друг у друга в шкурах, — голос Перейры перешел от шепота к зловещему мурлыканью. — Мне встретились и мои предки, доктор — восторженно и горделиво добавил он. — Но на этом все, прошу вас, я хочу спать. Не оставите ли вы меня одного?

Рафт сжал зубы. Конечно, Перейра бредил. Иначе откуда еще было взяться этим бессвязным словам о предках, а неожиданный всплеск высокомерия… что ж, возможно это просто было частью его натуры и проявилось в затуманенном болезнью сознании.

Перейра бережно, точно это были роскошные одежды, положил возле себя свои лохмотья и почти мгновенно заснул. От лежащего на кушетке тела исходила невероятная жизненная энергия, перед которой Рафт испытывал смятение.

Врач отвернулся. Сердце, которое бьется так слабо, что его невозможно услышать? Нелепость. Может быть, какая-то неизвестная науке болезнь? Если так, то откуда такие противоречивые симптомы? С одной стороны, Перейра казался совершенно здоровым, с другой — по всем признакам, его не должно было быть в живых. Нет, здесь было что-то другое. Мутация? Один из тех любопытнейших случаев, когда появляется существо, отличное от других представителей человеческого рода? Рафт нервно облизнул губы и пошел взглянуть на пилота. Его не покидало какое-то странное чувство нереальности происходящего. Он вдруг почувствовал царящее повсюду странное беспокойство, точно появление этих двух людей нарушило сонливый покой всей станции.

С да Фонсекой все было по-прежнему, и Мерридэй продолжал последовательно вводить ему стимулирующие препараты.

Рафт что-то одобрительно буркнул и отправился на поиски Крэддока. Спускаясь в холл, он неожиданно остановился при звуке знакомого низкого голоса. Охотник за алмазами говорил спокойно, но в его интонациях было что-то настойчивое.

— Я возвращаю вам это, для того чтобы сделать это, пришлось пройти немалый путь.

Дэн Крэддок отвечал шепотом, неуверенно запинаясь, в его голосе отчетливо слышались удивление и страх:

— Но ведь вас там не было! Там не было никого и ничего, кроме…

— Мы прошли позже, — ответил Перейра, — ориентируясь по солнцу и реке, пока наконец не нашли ответ.

Рафт выдохнул, и пол под его ногами скрипнул. Мгновением позже он услышал звук, похожий на едва уловимое дуновение ветра, и почувствовал, как в коридоре произошло какое-то необъяснимое движение. Озадаченный, он ринулся вперед, но коридор был пуст, и никто не мог бы выйти из лаборатории так, чтобы Рафт этого не заметил. Оказавшись на пороге, он увидел лишь Крэддока, одного Крэддока, который немигающим, отрешенным взглядом смотрел в пустоту.

Рафт быстро и внимательно осмотрел комнату. Никого. Сетки были по-прежнему на окнах, даже бабочка все так же танцевала. Кроме того, сетки были настолько старыми и ржавыми, что снять их бесшумно было бы просто невозможно.

— Где Перейра? — резче, чем хотел, спросил Рафт.

Крэддок повернулся и, удивленно открыв рот, переспросил:

— Кто?

— Человек, с которым ты только что разговаривал.

— Я… разговаривал… я… здесь никого не было.

— Ну, конечно, — с радостью согласился Рафт. — Я действительно свихнулся… но это немудрено после того, что случилось этой ночью.

В руках у Крэддока Рафт заметил что-то похожее на небольшую книгу. Это был старый перекидной блокнот в истершейся и потерявшей цвет кожаной обложке. Поймав взгляд Рафта, валлиец поспешно сунул его себе в карман.

— Анализ крови. Я, по всему видно, что-то напутал. Все не так, как должно быть, — избегая вопрошающего взгляда, кивнул он в сторону микроскопа.

Впрочем, сбитым с толку он при этом не выглядел. Рафт посмотрел в микроскоп и плотно сжал губы.

— Так и есть, точно свихнулся, — проговорил он.

— Любопытно, да? — словно не услышав последних слов Рафта, спросил Крэддок.

То, что увидел Рафт под микроскопом, было не просто любопытно, это было жутко. Существуют определенные типы клеток крови, которые свободно перемещаются в сосудистой системе. Каждая разновидность имеет свою форму и назначение, посторонние же организмы, попавшие в кровь, в различной степени воздействуют на них, но такого, как сейчас, Рафт никогда еще не встречал. Красные клетки имели не обычную, круглую, а вытянутую, овальную форму, а вместо белых хаотично извивались какие-то пушистые инфузории, двигаясь невероятно быстро!

— Заметно поутихли с тех пор, как я в первый раз заглянул в микроскоп, — прокомментировал Крэддок. — Сначала они крутились с такой невероятной скоростью, что и увидеть их было невозможно.

— Что это? Микробы? Фагоциты разрушены. Перейра должен был умереть, раз в его крови не осталось белых клеток. Нет, Крэддок, здесь какая-то ошибка, нужно провести реагентные анализы.

Реагентные анализы ничего нового им не дали. Реакция на любой из опробованных препаратов была абсолютно нормальной. Кровь как кровь. Более того, эти извивающиеся инфузории были, похоже, совершенно безвредны для Перейры. Когда реагентом выступал яд, они образовывали из своих пушистых телец заградительный барьер, так же, как фагоциты, но раза в три эффективнее. Предметное стекло микроскопа поблескивало и дрожало в искалеченных пальцах Крэддока.

— Похоже, они будут получше, эти микробы. Они эффективнее белых клеток — сказал он.

— Только куда подевались белые?

— Господи, да откуда же мне знать? — пальцы Крэддока невольно скользнули в карман, где лежал блокнот. — Этим занимаешься ты, а не я. Твои заботы.

— Ты так думаешь? — медленно протянул Рафт. — А что это там было насчет солнца и реки?

Крэддок заколебался, но потом, криво усмехнувшись, проговорил:

— Мне они показались вполне обычными.

Круто повернувшись на каблуках, старик вышел из лаборатории, оставив Рафта пристально смотреть ему вслед. Что-то за всем этим было. Совершенно очевидно, что Крэддок знал Перейру.

«Интересно, каким образом мог состояться их разговор, — Рафт не понимал. — Чревовещание?» При этой мысли он сам усмехнулся. Нет, конечно же, Перейра был в лаборатории вместе с Крэддоком, а затем просто прошел через стену. А это значит… что? Бред…

Рафт вновь прильнул к микроскопу, но и там ответа он не нашел. В нормальном разумном мире 1985 года не было места для подобных явлений. «Кстати, — подумал Рафт, а где сейчас Перейра?»

В кабинете, где его оставил Рафт, охотника за алмазами не оказалось. Выходя, Рафт замешкался, и в то же мгновение услышал звук, от которого кровь застучала у него в висках. Странное, необъяснимое ощущение чего-то неправильного, неестественного словно бы обрушилось на Рафта.

На самом деле это был лишь отдаленный шум заведенного мотора. Хотя кому могла потребоваться моторная лодка в такой поздний час? Рафт взял фонарик и направился к реке. Со стороны реки доносился шум и возгласы. Рафт понял, что был не единственным, кто услышал шум мотора. На берегу в отсветах луны он разглядел широкую фигуру Мерридэя.

Рафт настроил фонарик и посветил в сторону реки. Водяная гладь искрилась, точно россыпь ограненных алмазов. Он несколько раз повел лучом из стороны в сторону. Моторная лодка уходила во мрак, оставляя за собой черную, словно вспаханную борозду на сверкающей воде, туда, куда луч фонарика уже не доставал. Прежде чем лодка исчезла, луч света выхватил из тьмы лицо. Это был Перейра, он смотрел назад через плечо и смеялся, под бархатистой бородой ослепительно сверкали белые зубы. В этом смехе слышалось торжество победителя и ликование, которое Рафт заметил еще раньше, осматривая охотника за алмазами.

Вместе с Перейрой в лодке был кто-то еще, но кто? Рафт не мог разглядеть в изменчивом свете луны. Индейцы бегали по берегу, двое из них даже попытались догнать моторную лодку на каноэ, но куда там, это было уже невозможно. Рафт выхватил пистолет, который всегда носил с собой, когда был в джунглях. Уже сама мысль выстрелить в эту наглую, ухмыляющуюся физиономию была ему сейчас приятна.

— Нет, Брайан, нет! — воскликнул Мерридэй и удержал его руку.

— Но он уходит на нашей лодке!

— С ним Дэн Крэддок, разве ты его не заметил? — ответил Мерридэй.

Шум мотора удалялся, сливаясь с далеким, глухим боем барабанов Ютахи, а Рафт так и стоял неподвижный и совершенно сбитый с толку. Он чувствовал, что не в состоянии помешать беглецам.

— Ну что ж, сейчас нам уже ничего не сделать, будем дожидаться утра, — сказал он наконец. — Давайте вернемся на станцию.

Вслед за этим Рафт услышал незнакомый ему голос, который невнятно сказал на португальском:

— Он ушел обратно в свою страну… и взял кое-что с собою.

Луч фонарика выхватил из темноты лицо пилота. В одной руке да Фонсека крепко сжимал свой шлем, а другой пытался что-то отыскать у себя на груди. Зрачки его уже не были сужены, они были просто огромными.

— Что он взял? — спросил Мерридэй.

— Мою душу, — спокойно ответил да Фонсека.

Все замолкли, в наступившей тишине с ужасающей отчетливостью прозвучал его голос:

— Она была у меня здесь, в маленьком зеркале на шее. Это он вложил ее туда, зеркало давало ему силу, которая… — слабый, задыхающийся голос замер.

— Какую силу? — спросил Рафт.

— Которая делает из людей рабов, — прошептал пилот. — Так же, как он поступил и с доктором.

Крэддок! Рафт вдруг почувствовал огромное облегчение оттого, что валлиец ушел не по собственной воле, а значит, никакого загадочного, необъяснимого сговора с Перейрой у него не было. С этой мыслью пришло и раздражение, Рафт был ужасно зол на самого себя. На то, с какой легкостью он принял на веру все эти невероятные объяснения безумца. Впрочем, выбирать было не из чего.

— Отпустите меня, — задыхаясь, проговорил да Фонсека. Он сделал слабую попытку освободиться от поддерживающих его рук. — Я не могу быть здесь долго без души. Он забрал у меня мою душу…

— Внесите его внутрь, — приказал Рафт. — Билл, приготовь шприц и адреналин.

Когда да Фонсеку положили на койку, он был уже без сознания и сердце его не прослушивалось. Мерридэй быстро поднес шприц с длинной иглой, догадавшись о намерении Рафта. Рафт сделал укол прямо в сердце и стал ждать, держа наготове стетоскоп, но вдруг почувствовал какое-то неуловимое вначале изменение в окружающей действительности. Что-то было не так. Прислушиваясь, он закрыл глаза и сразу понял, что изменилось.

Барабаны. Они зазвучали громче и пронзительнее, словно торжествуя победу. Их бой был как оглушительный стук сердца чудовища. Неистовый рев самого сердца джунглей, темных и необъятных. Сердце да Фонсеки отозвалось, и Рафт услышал его. Словно с натугой, постепенно входя в ритм, оно медленно забилось в такт барабанам Ютахи. Веки мужчины, распластанного на столе, дрогнули, и он глухо и монотонно заговорил:

— Он сейчас возвращается… Врата Доирады открываются перед ним… он возвращается., к спящему Пламени. По невидимой дороге, где демоны Паитити охраняют Врата Доирады…

Все громче звучали барабаны.

Все громче билось сердце да Фонсеки, а его голос становился все сильнее и сильнее:

— Солнце стало другим, а река текла медленно… слишком медленно… и там, подо льдом был демон. Это было… было…

Он начал снова терзать пальцами горло, жадно ловя потрескавшимися губами воздух. Глаза его открылись и безумно смотрели в пустоту. Казалось, взгляд его растворялся, не добираясь до невысокого потолка.

— Курупури! — вскрикнул да Фонсека. Барабаны ответили эхом и умолкли.

Наступила мертвая, пронзительная тишина. Будто кто-то невидимый и властный приказал барабанам замолчать, остановив время. Да Фонсека, словно мертвый, откинулся назад. Рафта прошиб холодный пот, он склонился над бесчувственным телом и стал водить стетоскопом по обнаженной груди пилота.

Стетоскоп молчал.

Потом где-то далеко в джунглях еще один раз ударили барабаны и смолкли. Сердце да Фонсеки шевельнулось и остановилось. Теперь уже навсегда.

3. Врата Паитити

В сопровождении нескольких индейцев доктор Брайан Рафт уходил вверх по Ютахе на поиски Крэддока и Перейры. Несмотря на решительно сжатые губы и независимый вид, в его душе царило смятение. Он отправился на поиски один, оставив Мерридэя на станции завершить эксперимент и отправить результаты в Институт.

— Да ты рехнулся, Брайан, — убеждал его Мерридэй. — Тебе нельзя идти одному.

Рафт кивнул:

— Быть может, ты и прав, но мы проработали с Дэном почти год, и я знаю, он честный и порядочный человек, а что касается Перейры, то сейчас мне кажется, что этот тип никогда и не был человеком.

Невозмутимый Мерридэй недоуменно заморгал.

— Чушь полная, — проговорил он.

— Я же рассказывал тебе, что с ним было, я видел это собственными глазами — продолжал Рафт. — Пульса не было, температура — словно взбесилась, и согласись, то, что он прошел сквозь стену лаборатории, нормальным, строго говоря, не назовешь.

— Да Фонсека перед смертью тоже нес околесицу, ты и в нее теперь веришь?

— Пока нет, — отвечал Рафт. — Но мне нужны доказательства, чертовски веские доказательства, чтобы поверить во все это. И я думаю я найду их, заглянув в ту самую записную книжку, которую Крэддоку вернул Перейра. Он сам, я слышал это, сказал о том, что возвращает ее. А все эти разговоры о солнце и реке, которые якобы движутся слишком медленно! Знаешь, ведь только они двое — да Фонсека и Перейра — говорили об этом. И вот что удивительно, Дэн, казалось, понимал, о чем шла речь.

— В отличие от меня, — недовольно проворчал Мерридэй. — Но пойми, это очень опасно — идти одному.

— Сам не знаю почему, но я почти уверен, что когда-то очень давно Крэддок уже бывал там. А вот что он нашел, остается для меня загадкой, — Рафт покачал головой. — Не понимаю, пока ничего не понимаю, Билл, но, так или иначе, горючего у них немного, и я думаю, что успею их нагнать.

— Лучше бы ты взял меня с собой.

Рафт оставался непреклонен и, в конце концов, отправился один, без Мерридэя, взяв с собою лишь индейцев, которые с легкостью гребли против течения, уводя большое каноэ наверх к истоку реки. Несмотря на спешку, в которой прошли сборы в дорогу, провизии у Рафта было достаточно. Не забыл он и о ружьях с патронами. Уже вскоре стало ясно, что охотник за алмазами ушел с реки, и тогда индейцы помогли Рафту отыскать его след в джунглях.

— Двое идут, — сказал Луис, посмотрев на примятую траву.

Идут. Это значило, что Крэддок шел теперь по собственной воле или же подчиняясь чужой, неведомой силе. Возможно, гипноз, подумал Рафт, вспомнив об отражении в зеркале. Все чаще и чаще перед его мысленным взором вставало необычное, поразительное лицо девушки. Он не мог догадаться, что связывало ее с этой таинственной историей, но уже само воспоминание заставляло с удвоенными силами искать разгадку.

Они двигались строго на запад, к границе с Эквадором, туда, где сотни речушек впадали в широкую Солимос, питавшую своими водами саму Амазонку. Они шли уже десять дней и ночей, а на одиннадцатое утро индейцы исчезли. Рядом не оказалось даже верного Луиса. Ни звука, ни малейшего намека, просто, когда Рафт проснулся, он был уже один. Возможно, они бросили его, а может быть, стали добычей ягуаров. В ту ночь звери в джунглях устроили настоящий дьявольский шабаш. Индейцы пропали бесследно. Еще решительнее сжав губы, Рафт упорно продолжал продвигаться вперед. Теперь он шел значительно медленнее. Двигаться по следу одному было задачей не из легких.

Прошло еще десять дней. Он настойчиво пробирался через зеленые, объятые жарким дыханием невидимой жизни, безмолвные джунгли, никогда не зная наверняка, что его ждет за следующим поворотом тропы. Перейра, или, может быть, ягуар, или ядовитая змея.

Если бы не долгий опыт суровой походной жизни и не знание джунглей, Рафту вряд ли удалось бы избежать всех этих опасностей. Упорно, как истинный охотник, он шел по следу, пока наконец не нашел то, что умирающий да Фонсека назвал невидимой дорогой.

За день до этого Рафт вышел к горам и, поднявшись на одну из вершин, увидел внизу огромную долину, напоминающую очертаниями исполинскую чашу. Девственный лес, простирающийся насколько хватало взгляда, самый настоящий, живой океан зелени.

След вел туда, вниз.

Внизу Рафт увидел почти ровный, четко очерченный круг, в котором джунгли меняли свой зеленый оттенок. Этот круг был очень большим, вероятно, не один десяток миль в поперечнике. Рафт смотрел на него издали и не мог точно определиться с расстоянием. Часть окружности, зажатая между горами, создавала впечатление огромной чаши, и Рафт заметил, как серебрится река, огибающая ее точно по ободу. «Должно быть, миль пятьдесят в диаметре», — подумал Райт, зная, какими обманчивыми бывают расстояния в джунглях. Он шел по следу, и след вел его прямо туда, в центр исполинской чаши, словно потерянной сказочным великаном среди безбрежного моря зелени.

Несмотря на длинный и трудный путь, держался Рафт неплохо, и, хотя морщины на лице стали глубже, а глаза покраснели, особой усталости он не чувствовал. Немало помогало ему в этом и умение здраво рассуждать, присущее профессиональному врачу… Весь его опыт подсказывал ему, что страх в джунглях дело обычное, даже более обычное, чем индейцы. Страх и еще звери. И особенно ягуары. Звери! «Это место было переполнено жизнью», — подумал Рафт. Все вокруг него двигалось. То и дело мимо Рафта проносились мириады разноцветных насекомых, ярко поблескивало оперение птиц, змея, словно скользя по воде, пряталась в складках зеленого ковра джунглей, крадущиеся лапы ягуара приминали траву, пронзительно взвизгивал тапир, а иногда слышалось хрюканье амазонского кабана — пекари. Это были джунгли — один огромный и свирепый живой Зверь.

Рафт вышел на поляну и сразу же увидел отчетливые следы тех двоих, за которыми он шел. Следы Крэддока и охотника за алмазами. Похоже, Перейра шел первым. Сверху, через густое переплетение крон деревьев, пробился луч солнца, осветив листву и цветы. Пятно света упало на зеленую стену, и Рафт увидел нечто странное — овальный тоннель, который, петляя, уходил в спутанное тело джунглей, словно здесь проползла гигантская змея, подмяв под себя лианы, деревья и оставив в живой плоти леса очертания своего тела. Следы пересекали небольшую поляну и вели к входу в почти черный на фоне окружавшей его зелени тоннель.

Посреди поляны следы неожиданно обрывались. Рафт инстинктивно взглянул наверх, но до крон деревьев было не так близко. Он несколько раз глубоко вздохнул и почувствовал, как его рюкзак соскользнул с плеч и упал на землю, но другой груз, винтовку, он не выпустил. Через мгновение он увидел тропу, шириной около шести футов, она начиналась с того места, где обрывались следы, и была слегка утоплена в землю.

«Странно!» — Рафт сделал шаг и тут же отпрянул назад, почувствовав, как кто-то прикоснулся к нему. Здесь, на этой поляне, в ее неподвижном воздухе, было что-то осязаемое — прохладное и абсолютно невидимое. Рафт с опаской вытянул руку вперед, и почти сразу его пальцы уперлись в гладкую, как стекло, но абсолютно невидимую поверхность. Зрение здесь не могло помочь, и Рафт начал исследовать поверхность на ощупь. Перед ним было нечто вроде полой трубы, около десяти футов в сечении. Он бросил в сторону трубы несколько камешков и понял, что труба сделала из какого-то абсолютно прозрачного материала, на котором не оседала даже пыль.

Взгляд Рафта устремился в направлении открывшегося в джунглях извилистого пути, туда, где расступались деревья, неестественно зависали спускающиеся к земле ветки орхидей, а полет малышки колибри неожиданно обрывался резким ударом о как будто бы твердый воздух. Рафт, стоя на поляне, пытался разрешить эту загадку, как вдруг раздался глухой рев ягуара. Рафт резко развернулся, подняв винтовку, и заметил, как от вибрации низкого звука шевельнулась листва на деревьях, но ягуара еще не было видно. Зверь — и, по всей видимости, крупный, — несомненно, находился где-то совсем рядом, готовясь к прыжку. По крайней мере, так показалось Рафту, напряженно вслушивающемуся в хриплое дыхание дикого зверя.

Рафт по-прежнему стоял на поляне и был ничем не защищен. Как только он понял, насколько невыгодна для него была такая позиция, он моментально отреагировал. Молниеносно наклонившись, он подхватил свой рюкзак и бросил его за спину, туда, где начинался невидимый тоннель, шагнул следом. Сделав следующий шаг, он почувствовал, как мягкая почва под ногами неожиданно превратилась во что-то более твердое и гладкое. Оглушительный рев ягуара еще несколько раз эхом пронесся по джунглям, и казалось, что даже невидимые стены тоннеля задрожали от этого звука. Следом послышался отдаленный шорох, легкий, как шелест травы, и едва уловимый, как чье-то дыхание, и вход в тоннель осветился мерцающим блеском.

Все звуки смолкли. От неожиданно навалившейся тишины у Рафта в ушах зазвенело. Он протянул руку в пустоту, но это была не пустота. Мембрана, через которую он только что прошел, оказалась снова закрытой, будто и не открывалась. На ощупь она была похожа на тот же гладкий материал, из которого были сделаны и потолок и стены и пол.

Вход. Врата Паитити? Западня? Ловушка, которую ему подстроил Перейра?

Рафт хлопнул рукой по винтовке. Пускай даже и ловушка, что ж, в конце концов, он не безоружен. Он уже точно решил, что пойдет дальше, только теперь точно зная, что нужно быть готовым ко всему.

Ягуара здесь не было. Рафт закинул рюкзак за спину и пошел вперед. Прозрачный пол тоннеля был гладким, но совсем не скользким. Казалось, ноги Рафта притягивала к нему невидимая сила, может, это и было силовое поле, своеобразный незримый энергетический заслон. Да Фонсека говорил что-то о невидимой дороге. «Что ж, проверим», — подумал Рафт и пошел дальше.

Поляна осталась позади, и, углубляясь в джунгли, он усилием воли заставлял себя не слишком удивляться. Очень многое нужно было взвесить и обдумать. Рафт уже давно научился этой хитрости. Не думать о том, что до поры до времени не мог объяснить с точки зрения разума. За последние двадцать дней он так уже не раз отгонял от себя одну мысль, вернее, образ — улыбающееся лицо девушки с печалью в раскосых глазах, лицо, которое он увидел в зеркале лишь мельком, но так и не смог позабыть.

Рафт знал, что давно уже идет не по тропе. Он находился в тоннеле, и если бы не зловещая тишина, отгородившая его от привычных звуков, везде сопровождавших его в джунглях, то причин для беспокойства, вроде бы, не было. Со всех сторон его по-прежнему обступала густая растительность, совсем близко порхали яркие бабочки, волшебно горело в листве оперение птиц, и там же, за невидимыми стенами тоннеля, роилась жужжащая мошка.

Когда-то очень давно Магеллан писал о бразильских деревьях, что из них делали мыло и стекло, это были искаженные описания млечного сока, из которого много позже получили прекрасный каучук. Легенды часто хранят в себе истину. Как и Семь Городов Сиболы, которые существовали, хотя их улицы никогда не были вымощены золотом.

Рафт неожиданно для себя вспомнил, что Веспуччи упоминал в своих дневниках Озеро Доирада и сияющие на его берегах города, а да Фонсека говорил о царстве Паитити. Давно, в те времена, когда потомки европейцев, живших в Бразилии, уже успели смешать свою кровь с индейской, многие отправлялись на поиски Паитити. Память Рафта сохранила только обрывки этих легенд: в Паитити жили карлики и великаны, у некоторых из них ступни были вывернуты назад, а другие ходили на птичьих ногах. Вот так, самые обычные индейские сказки. Найти Паитити никому не удавалось.

Рафт достал из рюкзака фонарик. Тропа уходила все ниже и ниже, и впереди, всего в нескольких ярдах от Рафта, чернел провал. Тоннель шел вниз, да так круто, что удержаться на ногах, казалось, было просто невозможно. Рафт шел осторожно и думал о том, как удалось здесь пройти Перейре и Крэддоку.

Свет померк. Рафт различал лишь пласты земли, которая окружала его теперь со всех сторон. Тоннель все так же круто спускался вниз, даже слишком круто. Рафт внезапно понял, что зашел чересчур далеко. Это было очень похоже на ловушку, в которую он попался. Казалось, что такие понятия, как баланс равновесия и сила тяжести, изменили здесь свою природу, и теперь уже Рафт знал наверняка, что ему не дает упасть некая неведомая сила. Он, подобно мухе, двигался по вертикальной стене, не испытывая при этом никаких неудобств.

На мгновение у него закружилась голова. Конечно, тоннель уходил вниз не совсем отвесно, но ведь у него не было никаких присосок, как у мухи. Каким-то непонятным образом он сохранял равновесие на этом спуске, под углом не меньше сорока пяти градусов.

«Энергетическое поле, силовой барьер!» — вновь подумал Рафт.

Он продолжал спускаться, хотя сказать наверняка, шел он вниз или вверх, было сложно, и только логика подсказывала ему, что он, вероятно, спускался все ниже и ниже под землю. По крайней мере, если судить по обступавшей его темноте. Уже довольно долго он шел в полной темноте, как вдруг что-то изменилось.

Впереди, из-за поворота, блеснул свет, но он был таким слабым, что казалось, сам мрак переливается бликами на стенах тоннеля. Рафт сделал несколько осторожных шагов. Он увидел воду. Она текла сверху, и ее быстрый пенистый поток тихо обволакивал тоннель, сверкая в луче фонарика.

Сыны Израилевы, вспомнил Рафт, прошли среди моря посуху, воды же были им стеною. На его пути встретилось еще одно чудо, и Рафт был уверен, что не последнее. Он еще крепче сжал зубы и пошел дальше, смутно надеясь, что его не постигнет участь египтян, уготованная им Моисеем. Пожалуй, если стены тоннеля разомкнутся — это и будет для него концом. Но стены оставались прочны.

Рафт уже долго шел, и лишь слабый луч фонарика освещал дорогу, вырезая из мрака тоннеля косой клин. Он находился уже где-то глубоко под землей, и единственное, в чем он теперь не сомневался, было то, что спускался он по вертикали: измененная в тоннеле сила тяжести делала этот фантастический спуск возможным. Едва различимый проблеск света заставил Рафта выключить фонарик. На какое-то время он оказался в полной темноте, но вскоре стал различать тусклый фиолетовый свет, который, казалось, сочился со всех сторон, буквально отовсюду. Голова закружилась так сильно, что Рафт почувствовал тошноту.

Далеко внизу, куда под немыслимым углом уходил прозрачный пол тоннеля, обозначились неровные границы огромной пещеры. В этот момент, хотя голова кружилась еще сильнее, чем раньше, Рафт отчетливо осознал, что он действительно стоит под невероятным углом к расположенной внизу пещере. Сама пещера была полностью залита бледным лиловым сиянием. Стены были точно выточены из скалы, а с потолка, тускло поблескивая в полумраке, свешивались гигантские натеки сталактитов.

Пещера оказалась узкой и, словно русло реки, расходилась на два рукава. Тоннель же по крутой дуге спускался вниз, превращаясь в темную точку у дальней стены. Рафт понимал, что удержаться на этом головокружительном спуске будет просто невозможно, но уже после первых робких шагов по невидимому полу ему стало казаться, что не он, а сама пещера вот-вот упадет, потеряв равновесие.

В мрачной фиолетовой глубине что-то двигалось. Без сомнения, это что-то было живым. Рафт не мог разглядеть точно, но и вдалеке он заметил какое-то движение, еще более интенсивное у стен, среди каменных выступов. Вся эта высокая, узкая и словно опрокидывающаяся пещера ожила, и тени стали приближаться к застывшему в воздухе Рафту.

Демоны Паитити. По законам биологии их существование было невозможно. Изумленный Рафт видел только их очертания, невероятные тени, похожие на крылья или на огромные когти и на что-то еще, чему сложно было подобрать имя. И ведь ни одна тень не была похожа на другую, вся логика анатомического строения была здесь нарушена. Рафт почувствовал, как у него пересохло во рту. «Они наверняка меня видели». Медленно, точно слизни, они ползли к Рафту, и эта медлительность пугала больше, чем стремительное движение, казалось, что демоны знали, что времени у них в избытке.

Рафт содрогнулся. Хотя он знал, что Перейра с Крэддоком тоже прошли здесь, ему вдруг показалось, что воздушный мост уходит у него из-под ног, а сам он вот-вот упадет за край огромной ямы, в которой ползали эти чудовища. Это походило на шизофренический кошмар, порождение больного мозга, и если бы в тоннеле был малейший разрыв, конец был бы неминуем. Биологические забавы, успокоил себя Рафт и двинулся дальше.

Минут через десять он впервые оказался на распутье, необычный тоннель раздваивался. Рафт наугад повернул направо, и судьба улыбнулась ему на этот раз. Тоннель заканчивался, и внутреннее напряжение спадало. Впереди, прежде чем он подошел к концу тоннеля, Рафт увидел круг света. Отчетливое, яркое сияние, казалось, заливало весь проход. «Еще одно силовое поле, — предположил Рафт. — Похоже на то, из чего сделан сам тоннель». Присмотревшись, он заметил, что различия были. Поле отражало свет или, во всяком случае, испускало свое собственное холодное свечение.

Рафт дотронулся до этого гладкого блестящего круга. Ничего. Это была просто поверхность света, который становился все бледнее и бледнее, пока Рафт смотрел на него. В неясном, белесом мерцании появились прозрачные, загадочные тени. Волнистые линии менялись и темнели, постепенно приобретая очертания человеческой фигуры. В ожидании завершения трансформации Рафт еще сильнее сжал в руках винтовку. Позади фигуры смутно вырисовывались ажурные линии какого-то здания с высокими колоннами и еще что-то, напоминающее водный поток.

Свет начал меркнуть и скоро угас. Наконец раздался легкий звон, и преграда точно растаяла. То, что Рафт принял за поток, оказалось на самом деле лестницей, круто спускающейся в огромный пустой зал, единственным украшением которого были гигантские колонны. Они были массивнее столбов Карнака и уходили далеко в глубь зала. Больше во всем зале ничего не было, только эти колонны и… девушка, которая стояла футах в десяти ниже Рафта на той же самой лестнице и смотрела на него в упор. Девушка была прекрасна, но в нежном овале ее лица угадывалось что-то странное, что-то неправильное. Она быстро взмахнула руками, и Рафт вновь услышал звук, на этот раз шорох. Он оглянулся назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как тоннель вновь затянулся световой преградой. Пути назад не было.

4. Джанисса

Она была именно такой, какой ее запомнил Рафт. Именно ее лицо отразило зеркало да Фонсеки. Ее маленький рот улыбался, но от улыбки незнакомки по спине начинали бегать мурашки, от нее ощутимо, но необъяснимо веяло коварством. Зеленовато-голубые глаза обрамляла густая черная кайма, и от этого казалось, что она слегка косит, это делало ее взгляд еще более таинственным. Волосы цвета тигровой шкуры, медово-желтые с золотистым отливом, они были так прекрасны, что казалось, вот-вот растают, подобно облаку в небе от неосторожного дуновения ветерка. Голубой с золотом наряд девушки так плотно облегал ее гибкое тело, словно был не одеждой, а второй кожей. Тонкая талия была перехвачена широким поясом, за который она быстро спрятала что-то.

Неожиданно девушка улыбнулась Рафту открытой и нежной улыбкой, от которой ее лицо изменилось, став удивительно привлекательным, ласковым и добрым. Голос незнакомки оказался именно таким, каким его представлял себе Рафт, но в этом певучем, журчащем потоке Рафт услышал что-то пугающее, как и в интонациях Перейры.

Язык, на котором она обратилась к Рафту, был ему незнаком. Девушка моментально поняла это и быстро перешла на спотыкающийся португальский. После португальского, вскинув вверх тонкие руки, она заговорила на одном из индейских наречий, которое Рафт знал, хотя никогда не слышал, чтобы на нем говорили так, как она.

— Не пугайся, раз я так долго была твоим проводником, неужели ты думаешь, я позволю, чтобы сейчас с тобой случилось недоброе? Однажды я сама испугалась, это было тогда, когда ты стоял на перепутье, но ты сделал правильный выбор.

Рафт уже опустил винтовку, но его рука по-прежнему блуждала по холодному, успокаивающему металлу. На том же наречии он спросил ее:

— Так ты была моим проводником?

— Конечно. Но Паррору ничего не известно. Он был слишком занят поисками пищи, пока был в пути, — усмехнувшись, ответила она. — Ему это ужасно не нравилось, хотя охотник он великолепный… но жарить мясо на углях — это не для него. Паррор вовсе не такой самоуверенный, каким мог тебе показаться.

— Паррор? — удивленно переспросил Рафт. — Это кто, Перейра?

— Да. А теперь пойдем со мной, Брайан Рафт. Вот видишь, я знаю твое имя, но я не знаю многого другого, и ты должен мне об этом рассказать.

— Нет, подожди, — сказал Рафт, не двигаясь с места. — Если тебе известно так много, то ты должна знать, почему я пришел сюда. Ответь мне, где сейчас Дэн Крэддок?

— А-а… вот ты о чем… он уже проснулся, — ответила девушка, доставая из-за пояса крошечное зеркало и небрежно помахивая им. — Паррор вернул мне мое зеркало, когда вернулся, — ведь сдерживать Крэддока уже нет необходимости. Именно поэтому я и могла видеть тебя, когда ты шел по джунглям. Ты же посмотрел в мое зеркало? Поэтому-то я и могла видеть тебя. Тебе повезло, иначе ты никогда не смог бы открыть дверь в Паитити.

— Отведи меня к Крэддоку, — приказал Рафт, чувствуя себя при этом крайне неуверенно. — Немедленно!

— Хорошо, — согласилась девушка и, взяв Рафта за руку, повела его вниз.

Чем ниже они спускались, тем все выше и массивнее казались колонны, и все более очевидными становились гигантские размеры зала.

— Ты не спросил, как меня зовут, — тихо, с легким упреком сказала она.

— Прости… как?

— Джанисса, — ответила девушка. — А это все — Паитити. Ты и сам, наверное, уже догадался.

Рафт как-то неопределенно покачал головой.

— Быть может, вы здесь много знаете о внешнем мире, но нам о вас почти ничего не известно, например, я знаю о Паитити только из легенд индейцев.

— О… у нас тоже есть свои легенды, — отозвалась Джанисса.

Наконец бесконечный спуск по лестнице закончился, и они спустились в зал, прошли сквозь него, потом вошли под арку и оказались в галерее, стены которой были выложены мозаикой. Символические изображения произвели на Рафта странное, непонятное впечатление. На глаза ему попались одна или две картины, но изображенные фигуры, казалось, не имели ничего общего ни с Джаниссой, ни с Перейрой-Паррором. Времени рассмотреть их поближе у Рафта не было.

Девушка вела его дальше. Они миновали какой-то небольшой зал, поднялись по очередной лестнице и оказались в круглой комнате, стены и даже пол которой были обтянуты бархатом и уложены подушками с изображениями цветов. Вся комната походила на один большой диван.

Рафт успел разглядеть комнату, поразившись ее необычности и великолепию. Он заметил овальную дверь из полупрозрачного материала, из-за которой сочился тусклый свет. В другой стене был сводчатый проход, широкий и низкий, выходящий на раскачивающиеся деревья. Что-то поразило Рафта в этих деревьях, но присмотреться к ним он не успел. Он почувствовал легкое дуновение ветерка. Из арки на него пахнуло ароматом цветов и сочной влагой темных джунглей. Рафт понял, что после долгого путешествия под землей он снова оказался на поверхности.

— Присядь здесь и отдохни, — пригласила Джанисса. — Ты так долго шел и, наверное, сильно устал.

Рафт покачал головой.

— Ты же сказала, что ведешь меня к Крэддоку?

— Я пока не могу тебя отвести… с ним сейчас Паррор…

— Ладно, — протянул Рафт, и его рука опустилась на винтовку.

Джанисса только улыбнулась.

— Неужели ты думаешь, что это оружие сможет помочь тебе здесь, в замке Паррора, на его земле, где он всесилен?

— Думаю, да. А если и не поможет — есть другие пути, — ответил Рафт.

Он снял винтовку с плеча и прислонил ее к стене.

— Не знаю, какой уж он там сверхчеловек и насколько он всесилен, этот Паррор, но бьюсь об заклад, что от пули ему не увернуться.

— От пули? Кажется, я понимаю. Но ты и прав и не прав одновременно. Там, в вашем мире, твое оружие не причинило бы ему ни малейшего вреда, но в Паитити Паррор становится уязвимее.

Рафт с удивлением посмотрел на обращенное к нему лицо девушки, такое прекрасное и пугающе странное.

— О чем это ты?

— Паррор не знает, что ты здесь. И поэтому…

— Нет, Паррор знает, — раздался чей-то спокойный, ровный голос.

Рафт круто развернулся. От неожиданности у него перехватило дыхание и заколотилось сердце. Это был Паррор! Он бесшумно вошел через овальную дверь, и Рафт как-то бессознательно понял, что Паррор опередил его много больше, чем он надеялся. Охотник за алмазами уже избавился от своих лохмотьев, привел себя в порядок. Его черная борода была аккуратно подстрижена, и легкий бархатистый пушок еще сильнее подчеркивал линию подбородка — тяжелого, но на удивление правильного. Вся одежда на нем была из мягкой, но плотной, блестящей, как темный атлас, ткани и сидела на нем так безукоризненно, словно была нарисована на его фигуре. В руках Паррор крутил необычное оружие, похожее на серебряный хлыст, который свисал у него с широкого, украшенного драгоценными камнями ремня.

Рафта внезапно охватило чувство неуверенности. Встреча оказалась вовсе не такой, какой он себе ее представлял. В Парроре было что-то такое, от чего Рафт не мог унять дрожь во всем теле, что-то нечеловеческое, чему невозможно дать определение. Он чувствовал это и в Джаниссе, но, в отличие от Паррора, в ней не было такой неумолимой жестокости.

Паррор был само высокомерие, он чувствовал себя дома и держался с уверенностью, присущей хозяину. Рафту же было не по себе от собственной неловкости, глупости, но еще больше от издевательского взгляда черных прищуренных глаз. К тому же Рафт точно знал, что Паррор читает его мысли.

Паррор многозначительно усмехнулся.

— Ты не был нужен нам здесь, — начал он на индейском наречии, — но, возможно, я найду тебе применение. Да, думаю, я смогу это сделать.

— Мы, Паррор. Мы сможем, — тихо поправила его Джанисса, и на какое-то мгновение два невидимых меча словно скрестились в воздухе между ней и Паррором.

— Послушай, Перейра, или как там тебя звать, нам нужно поговорить, — гневно проговорил Рафт. — Прямо сейчас. И разговор наш будет коротким.

— Да? Неужели? — язвительно проворковал Паррор и подкинул хлыст так, что тот зазвенел у него в руках.

— Где Крэддок? Что ты сделал с ним?

— Ничего. Просто показал ему одно зеркало, в котором он увидел… впрочем, я не знаю, что он там в нем увидел. После этого он уснул.

— Разбуди его и отведи меня к нему.

— Но он уже не спит.

— Вот так-то лучше, — сурово проговорил Рафт. Он не сводил глаз с хлыста Паррора и держал свою руку на холодном прикладе винтовки. — Ты ведь с такой же легкостью убил и да Фонсеку, не так ли?

— Убил? Нет. Зеркало мое. Я дал, его да Фонсеке лишь на время, а потом забрал обратно, вот и все.

— Зеркало твое? — удивленно прошептала Джанисса.

Паррор ей не ответил.

— А что было потом, меня не касается, — продолжил он. — Да Фонсека был мне больше не нужен. И потом, он слишком много говорил.

На Рафта накатила волна гнева. Высокомерие этого бородача, его равнодушие и что-то нечеловеческое, чему Рафт не мог найти объяснения, — все это, вместе с напряжением последних трех недель, привело Рафта в ярость. Нет, пули здесь было уже мало, ему захотелось расправиться с Паррором собственными руками.

— Мерзавец! — прорычал Рафт. — Если Крэддок умрет, я сверну твою поганую шею. Немедленно отведи меня к нему!

Он бросился на Паррора и крепко схватил его за плечо, испытывая при этом животное наслаждение оттого, что он, наконец, добрался до своего врага.

Рафт знал приемы дзюдо и вообще был сильным и ловким человеком, и он не ожидал молниеносной реакции Паррора. Правильное, красивое лицо бородача исказилось, делая его похожим на настоящего дьявола. В своей стремительной, слепой, совершенно нечеловеческой ярости Паррор по-звериному оскалился и свирепо зашипел, пытаясь освободиться. Рафт почувствовал, как напряглось все тело Паррора, а в изнеженных, тонких руках неожиданно появилась неукротимая сила. На какое-то мгновение оба противника мертвой хваткой вцепились друг в друга. От напряжения у Рафта зазвенело в ушах, и вдруг он услышал сзади голос Джаниссы:

— Брайан! Отпусти его! Немедленно!

Она выкрикнула это так отчаянно и настойчиво, что Рафт подчинился. Потрясенный собственным внезапным гневом и злобой, он отпустил Паррора. Но еще больше его поразило другое, до сих пор он никогда не видел человека, даже сумасшедшего, который был бы охвачен такой дьявольской яростью, как Паррор.

В этой короткой схватке была еще одна неожиданность для Рафта: под сеткой мышц груди Паррора он безошибочно различил ровное биение сердца, которого на станции у него не было! Паррор отступил назад, тряхнул головой и вновь стал прежним, невозмутимо-спокойным и высокомерным. Это было удивительно: слепая ярость угасла в нем так же неожиданно, как и возникла.

— Ты не должен так вести себя с нами, Брайан, если тебе так надо его убить — попробуй, но не обращайся с нами так грубо, — тихо проговорила Джанисса.

Собственный голос показался Рафту чужим.

— С вами? Но кто вы такие? — спросил он и перевел недоуменный взгляд со сдержанного лица девушки на загадочные темные глаза мужчины.

Паррор не отвечал, на его губах играла спокойная, самоуверенная усмешка, в которой Рафт прочел ответ. Теперь он начал понимать, что означают эти плавные, гибкие движения и звериная ярость, которая так неожиданно проснулась в этом гибком теле, едва до него дотронулись. Ну конечно же, во всем этом было что-то нечеловеческое, и Рафт вспомнил, что ему сказал Паррор на станции: «Мне встретились ваши предки, доктор. Они сидели на деревьях, галдели и почесывались. Мне встретились и мои предки».

Теперь Рафт знал, что в джунглях он не раз проходил мимо них и не замечал. Они были там, в высокой густой траве, бесшумно переступали пружинистыми лапами, и лесные тени плавно скользили по их гибким пятнистым телам. Он слышал их рычание в темноте джунглей и видел их сверкающие в отблесках костра глаза. Рафт подумал, что теперь он знает, кто такой Паррор, Джанисса и весь их род.

Они не были людьми в буквальном смысле. Их происхождение отличалось от человеческого. Как врачу, который занимался биологическими и антропологическими исследованиями, Рафту было известно, что теоретически возможны даже абсолютно невероятные случаи, и что в эволюции нет непреложных законов. Лишь случайность сделала человека господствующим и разумным биологическим видом. Случайность и особенности развития кисти.

«Наши далекие предки, — подумал Рафт, — были обезьянами и жили на деревьях, их гибкие и умелые руки положили первый камень в здание цивилизации. Но случись иначе, миром могли бы править те, кто произошел от собак, рептилий или кошек. Кошки! — поразила его неожиданная мысль. — Только одно семейство животных обладает явными признаками развития большого пальца, за исключением грызунов, которые им не пользуются в принципе. У домашних кошек иногда встречается еще один, особенный палец на передних лапах. Большой палец. Хозяин называет своего любимца Лапкой или Задирой по этой причине и более ни о чем другом не задумывается. На самом деле этот дополнительный палец придает еще большую гибкость лапе, а с течением некоторого времени и при прочих благоприятных условиях этот признак может развиться и обернуться чудом!»

О загадках, которые еще хранила Паитити, можно было только догадываться.

Значит, семейство кошачьих. Ну что ж, кое-что это объясняло, но до полной разгадки было еще слишком далеко, и Рафт, как и до своего открытия, никак не мог понять, что связывало Паррора и Дэна Крэддока, также как оставалась неразгаданной и тайна зеркала, из-за которого погиб да Фонсека. Было еще очень много такого, чего он не понимал, даже слишком. Рафт обратил внимание на то, что Джанисса неожиданно напряглась и заволновалась, точно кошка, у которой шерсть встала дыбом. Это сравнение пришло само по себе, и почти одновременно с этим он услышал далекий шум; звук тяжелых шагов и лязг металла.

Один только Паррор не казался удивленным, он повернулся к полупрозрачной двери, за которой в матовом стекле вырисовывались какие-то тени. В дверь постучали.

— Паррор? — В голосе Джаниссы прозвучал вопрос.

Он что-то ответил ей на языке, который был непонятен Рафту. Девушка кинула быстрый взгляд на Рафта. Глаза ее угасли, и неожиданно ее гибкое тело изогнулось, она встала и быстро исчезла в деревьях за сводом арки.

Паррор отдал какой-то приказ, и овальная дверь поднялась вверх и исчезла на глазах у Рафта, а за порогом в тусклом свете обозначились силуэты людей, или не людей. На них были плотные, прекрасно выкованные кольчуги, а голову защищали мелкие, переплетенные в виде узора, сверкающие кольца из металла. У каждого из десятка вошедших мужчин на поясе было оружие, чем-то напоминающее шпагу. Как и у Паррора, в их облике странно сочетались сила и изящество, а в движениях было гибкое, но плавное проворство ягуара. Пристальные взгляды раскосых глаз были устремлены на Рафта. Паррор, передернув плечами, отступил назад, и все воины как один мгновенно приблизились к Рафту. Врач отскочил к стене, где висела винтовка, но, увидев, что его уже окружили и до винтовки не добраться, быстро выхватил револьвер. Тонкий и гибкий, как проволока, металл обжег его запястье, словно к нему приложили раскаленное железо. Хлыст Паррора. Рафт выронил револьвер и почувствовал натиск обступивших его тел но, как ни странно, ни один из воинов до него не дотрагивался. Люди-кошки обнажили свои ярко сверкающие шпаги, и смертоносный металл слился в единую сияющую сеть. Сталь лезвий пела и кружилась вокруг него, Рафт отпрянул назад и попытался приблизиться к Паррору, но его рядом не оказалось. Бородач стоял в глубине комнаты, под сводом арки, и внимательно наблюдал за происходящим.

— Он говорит на индейском? — спросил чей-то низкий голос.

Паррор кивнул, и воин с бронзовым, изрезанным шрамами лицом обратился к Рафту.

— Ты пойдешь с нами без принуждения? — спросил он.

— Сперва скажи куда? — решительно парировал Рафт.

— К Властителю.

— Значит, есть здесь кое-кто поважнее тебя, — язвительно сказал Рафт, повернувшись к Паррору. — Договорились, я, пожалуй, сыграю в эту вашу игру и надеюсь, что не все в ней будет тебе приятно.

Паррор усмехнулся.

— Я же сказал, что смогу найти тебе применение, — тихо отозвался он на португальском и вновь перешел на загадочный язык людей-кошек.

Воин со шрамом быстро спросил его о чем-то, и ответ Паррора прозвучал, видимо, вполне убедительно, потому что воин опустил шпагу.

— Ты идешь с нами, Крэддок? — спросил он Рафта на индейском.

Крэддок? Рафт уже собрался возразить, но Паррор прервал его и начал быстро говорить что-то воину, которого Рафт определил как старшего.

На этот раз врач не стал молчать и решительно вмешался в разговор:

— Я не Крэддок. Меня зовут Брайан Рафт, а вот пришел я сюда за Крэддоком. Этот человек, — Рафт показал на Паррора, — похитил его из моего мира.

— Мне жаль док, но этот номер здесь не пройдет, — сказал Паррор. — Теперь я уже ничем не смогу тебе помочь. Здесь правит Властитель, и тебе придется говорить с ним. А теперь тебе лучше проследовать за Ванном.

Ванн, воин со шрамами, проворчал:

— Он прав. Ложь тебя не спасет. Пойдем! А ты, Паррор… — он процедил несколько слов, которые Рафт не понял, но глаза Паррора злобно сверкнули, хотя он ничего и не ответил воину.

Кто-то подтолкнул Рафта в спину, и он неохотно двинулся вперед, бросив взгляд на револьвер, который выбил у него из руки Паррор, на винтовку и рюкзак. Все его снаряжение было теперь в руках у воинов. На пороге он обернулся и уверенно посмотрел на Паррора.

— Я вернусь, — пообещал он и, шагнув под свод арки, вошел в Паитити.

5. Долина чудес

Рафту были известны легенды о погибших цивилизациях, об Атлантиде, Лемурии и о фантастических прорывах из прошлого. Уже не в первый раз он задумался об этом странном, непонятном, затерянном мире, который был так не похож на все то, о чем ему приходилось слышать. Здесь, в Паитити, он не находил ничего общего с этими вымыслами, и все же в Паитити была какая-то непостижимая загадка, тайна чужого мира. Этот мир оказался слишком ярким, реальным и живым, чтобы его можно было принять за иллюзию. Чаша неведомой жизни, переполненная, скрытая незримым покровом чуждого мира. Затерянная в джунглях долина тайн, благословенная и проклятая, не похожая ни на одно другое открытое прежде на земле место. Незримая чужая сила заронила свое семя в почву Паитити, коснулась ее деревьев и цветов, дала новое дыхание ее ветру, изменявшему все на своем пути, пока, наконец, весь мир не задышал новым воздухом и не превратился в нечто совсем не земное. «Возможно, когда-то сюда упал метеорит», — подумал Рафт, вспомнив четко очерченный, миль в пятьдесят, участок джунглей, который он увидел сверху, с горы на спуске в долину.

Обыкновенные земные деревья, даже тропические, не смогли бы этого сделать, да их здесь и не было. Рафт смотрел на призрачный мир и думал об огромных колоннах в зале, венчавшем тоннель. Столбы Карнака казались карликами в сравнении с этими исполинами, которые, казалось, поддерживали сам небесный свод Паитити. Наверное, лишь немногие из древних деревьев Калифорнии могли бы сравниться своими размерами с ними, ведь только в поперечнике не самое большое из деревьев было не меньше большого городского дома. Росли они поодиночке, на некотором удалении друг от друга, и где-то невероятно высоко зеленели их кроны. Рафту вспомнился древнескандинавский миф о Иггдрасиле, вечном древе жизни, на котором, по преданиям, покоится мир. «Дерево высотою в пять миль! Невероятно!» — подумал Рафт.

Небо было зеленым от их листвы, а корни, уходили так глубоко в землю, что казалось, могли дойти до самого ада. Оттуда, из неимоверной глубины, ровные и прямые, без единой ветки, вздымались стволы, концы которых терялись в сочной зелени крон. И все же иногда небесный свод проглядывал сквозь эту завесу. Как раз над самой головой Рафта был небольшой разрыв, через который виднелось яркое тропическое солнце. Но отчего-то здесь, внизу, воздух был чистый и прохладный, как на заре. Единственной преградой для этого прозрачного потока воздуха могли служить только сами деревья.

Рафт заметил крутой спуск, который, петляя, уходил вниз и ярдах в пятидесяти выходил на тропу, растворяющуюся в глубинах гигантского леса. Оттуда-то и донеслись До Рафта еле слышные раскаты, а потом все смолкло. Ванн, повернув голову, вопросительно посмотрел назад. Рафт решил, что будет лучше не сопротивляться сейчас.

Позади него уходили ввысь и терялись в кронах деревьев ровные стены и башни дворца Паррора, на которые зловеще медленно наползало каменное облако.

— Это просто обвал, ничего опасного, — спокойно проговорил Ванн и подтолкнул Рафта вперед.

— Ничего!?

— Конечно, нет, — воин словно был удивлен реакцией Рафта. — Да ты и сам это знаешь.

Рафт снова посмотрел вверх. Лавина, несомненно, приближалась, но совершенно не так быстро, как это должно было быть. Внимательно посмотрев на одну из каменных глыб, которая, ударившись о выступ скалы, отскочила от него и падала дальше вниз, врач обратил внимание на то, насколько неимоверно медленно это происходило. Словно сам воздух, переворачивая глыбу из стороны в сторону, спокойно донес ее вниз и бережно и осторожно уложил на одну из башен замка. Глыба отскочила от башни, не причинив ей ни малейшего вреда, и продолжила свое величавое падение дальше так медленно, что Рафт мог различить каждую щербинку, на ее поверхности. Наконец глыба опустилась на землю. Надо сказать, она была не из маленьких, но падала она, кружась, как пушинка.

— Не стой на месте, Крэддок, — сказал Ванн и оттолкнул Рафта подальше от падающего камня.

Булыжник размером с арбуз ударился о склон и, медленно отскочив, полетел дальше. Идущие позади воины посматривали вверх, время от времени уворачиваясь от камнепада. Ошеломленный Рафт пристально смотрел вверх.

— Я думал, камнепад разрушит замок, — сказал он.

— Никогда. Те, кто его строили, строили навечно, — ответил Ванн. — Это не наш род, они были всесильны.

— Что же заставляет эти камни падать так медленно?

— Они падают уже значительно быстрее, чем при наших отцах, но все равно, и так они не опасны. Нам могут причинить вред только живые создания. Все, хватит разговоров, иди вперед.

Он крепко взял Рафта за руку и повел его вниз по виадуку. Воины шли за ним следом, и стальные лезвия шпаг мерно бряцали, ударяясь о кольчуги.

«Да — подумал Рафт, — хватит разговоров. Хотя… кто знает?» Он еще не успевал найти ответа на один вопрос, как за ним уже следовал другой. Предки тех, кто окружал его сейчас, были кошками, и это объясняло многое, но не давало ответа на вопрос, почему каменные глыбы, летящие с высоты, падали так медленно, словно были обычными воздушными шарами?

Не мог он разгадать и странного, необъяснимого поведения Паррора и Джаниссы. Поначалу девушка казалась вполне дружелюбной, а потом безмолвно подчинилась воле Паррора, вдобавок ко всему, воины уверены, что он — Дэн Крэддок.

Конечно, Паррор сыграл на этом очень умело, и Рафт знал, что доказывать Ванну, что он не Крэддок, совершенно бессмысленно, хотя… Возможно, у него появится шанс, когда его приведут к Властителю, при условии, конечно, что тот не окажется обросшим шерстью дикарем, с привязанными к поясу человеческими черепами.

Рафт усмехнулся. Он и в самом деле уже успел заметить, что эта страна эта, при всей своей странности, не была варварской. Здесь существовала древняя высокоразвитая культура, и похоже на то, что это было разумное цивилизованное общество, хотя и совершенно чуждое человеческому. Мир кошек не мог быть похожим на мир людей, и все же основные законы были одинаковы и там, и здесь. Равнобедренный треугольник будет равнобедренным и на Земле, и на Марсе. К сожалению, вопросы геометрии вряд ли будут предметом обсуждения, а психология слишком тонкая вещь, она умело расставляет ловушки, и очень маловероятно, что она совпадает у антропоидов и у потомков кошек.

Как бы там ни было, люди-кошки не могли быть созидателями, они были лишь мастеровыми. Словно в подтверждение этой мысли Рафт вспомнил слова Ванна о том, что кто-то другой построил замок Паррора. Всесильный когда-то род? Когда? Тысячу лет назад? Миллион? Человеку потребовался срок, соразмерный вечности, чтобы стать разумным существом. Эволюция процесс не быстрый, и даже мутация не смогла бы за несколько поколений превратить представителей кошачьего семейства в разумных созданий. Впрочем, рассуждать об этом было не время.

Гладкая поверхность склона закончилась, и Рафт оказался на обычной грунтовой тропинке, которая петляла между исполинскими деревьями, убегая вдаль. Теперь, когда его ноги действительно коснулись земли Паитити, он все больше и больше удивлялся всему тому, что его окружало. Огромные деревья, казалось, двигались, подступая все ближе и ближе, так, словно это был пугающе громадный живой Бирнамский Лес. Такими были эти деревья! Нет, они не были похожи на растения юрского периода, это были деревья, а не гигантские папоротники. Теперь Рафт это твердо знал.

Самые настоящие деревья, только вырасти они могли на таком гиганте, как Юпитер, но никак не на Земле.

Эти деревья служили домом для различных живых организмов, и Рафт отметил это, когда тропа вплотную подошла к одному из деревьев. Издали кора на деревьях казалась гладкой и ровной, но при ближайшем рассмотрении она оказалась сплошь покрыта наростами. Гигантский ствол дерева был увит плющом, чьи бесконечные ростки, точно змеи, тянулись к пролетающим мимо насекомым и птицам. На плюще не было ни единого листка, но весь он утопал в ярких цветах, и у Рафта защипало в носу от их тяжелого сладкого запаха. Из небольшого дупла выскочила ящерка, откусила побег плюща и проскользнула обратно в заполненную водой норку. Оказавшись внутри, она окунула свою добычу в воду и не спеша принялась поедать ее. Хотя эта рептилия не была похожа на свою обычную земную сестру.

«Скорее всего, ее можно отнести к семейству ископаемых ящеров» — подумал Рафт. Совсем небольшая, не более трех футов, она тем не менее напомнила Рафту одного из тех громадных кайманов, которыми кишат бразильские реки, с той лишь разницей, что те питаются плотью, а не цветами. Ящер не был подделкой или игрой воображения, совсем рядом ползали такие же твари.

Бледные наросты, как осиные гнезда, покрывали ствол дерева на высоту до тридцати футов, и из несметного количества крошечных окошек на Рафта смотрели чьи-то светлые глаза. Внутри этих гнезд быстро двигались пушистые коричневые тельца. Небольшие млекопитающие с рыльцами тапиров, приспособившиеся к жизни на деревьях. На дереве обитали еще какие-то паразиты, похожие на больших темно-красных пиявок. Они прилипали к коре и сосали сок, насыщая свои отвратительные длинные тельца. С ними соседствовали маленькие, чуть больше дюйма, белые безволосые создания, которые как вши, ползали по телам других животных, внешне походивших на ленивцев, но значительно более подвижных, чем их земные сородичи.

Это могло бы быть примером симбиоза, но паразиты явно не приносили никакой пользы деревьям, на которых они жили. Другой растительности, кроме этих деревьев, плюща и бледного, упругого мха, здесь не было. Впрочем, и без этого чудес здесь хватало.

Группа прошла еще около полумили, пока не оказалась на узком мосту, перекинутом через ручей. Мост казался сделанным из яркой, почти прозрачной пластмассы, через которую можно было без труда заметить, что рыбы в ручье не было. «Впрочем, — подумал Рафт, — в этой точно заколдованной воде вряд ли могло существовать что-либо, даже отдаленно напоминающее рыбу». Да и сам ручей был каким-то не настоящим. Вода в нем не журчала, а бесшумно струилась по каменистому дну, неторопливо, как в замедленном кино, падая вниз на небольших перекатах. Рябь лениво расходилась кругами, угасая у поросшего мхом берега. И вода была не настоящая, точнее это была не вода. Эта застывшая, почти отвердевшая масса просто не могла быть водой.

Рафт вопросительно взглянул на Ванна и, склонившись над ручьем, опустил руки вниз. Он зачерпнул жидкость, а затем поднес сложенные вместе ладони к губам. На вкус это была вода, и она, как и положено воде, струилась сквозь пальцы, капая на сухой мох, правда слишком медленно. Вода была такой же плавной и медлительной, как и камни у замка Паррора. Волшебная поляна Оберона с воздухом, напоенным сладким запахом цветов плюща. «Что это? Колдовство, чары? Какой волшебник прикоснулся к этому миру? Какое божество прилегло здесь отдохнуть?» — Рафт уже не сомневался, что без волшебства тут не обошлось. «Кто это мог быть? Божество Земли или кто-то другой, чьи следы следует искать за далекими звездами?» — Вопросам не было конца.

Рафт последовал за Ванном по первому же оклику. Чем быстрее они придут, тем раньше он получит ответы на свои вопросы. В конце концов, и это путешествие стало утомлять врача своим однообразием. Через некоторое время где-то в глубине леса мелькнули стены замка, совсем небольшого в сравнении с крепостью Паррора, но воины, даже не взглянув на него, прошли мимо.

— Сколько нам еще идти? — спросил Рафт.

— Долго.

Время тянулось бесконечно медленно, и Рафт то и дело поглядывал на часы, пока наконец не пришел к заключению, которое вновь поставило его в тупик. Они прошли, должно быть, не меньше пятнадцати миль, но по его часам получалось, что шли они не больше четверти часа. Он посмотрел на часы… ходят. Но, судя по яркому пятну света, пробивающегося через зеленую завесу, они были все на том же месте. Солнце, видимо зависло над Паитити навечно, и много позже, когда они вышли из леса и оказались на большом, шириною в милю, чистом пространстве, солнечный диск не изменил своего положения.

Впереди, заслоняя собою дорогу, стоял дворец со множеством башенок. Исполинские деревья, окружавшие его, делали дворец меньше, чем он был на самом деле. Но и так было понятно, насколько он огромен.

Рафт не видел отчетливо, что находилось позади дворца, и смог различить лишь какое-то бесформенное, бледное облако, зависшее над остроконечными башнями. Белесая масса переливалась, медленно превращаясь в светящуюся громаду. Перед замком текла широкая река. Обегая строение, стремительный поток нырял под высокую арку и исчезал за ней.

От усталости Рафт с трудом передвигал ноги. После двух долгих переходов мышцы Рафта стали дряблыми, точно наполненными водой. Молодой человек, до предела вымотавшийся от «пешей прогулки», слышал голос Ванна, все время находившегося возле него, как сквозь толстый слой ваты. Рафт безропотно шел вперед, механически, как во сне, переступая усталыми ногами, стараясь не отставать от своего конвоя.

Вскоре группа оказалась во внутреннем дворе замка, и здесь они уже были не одни. Их окружала толпа ярко одетых людей-кошек, чьи лица напомнили Рафту древнеегипетские маски. Толпа стояла посередине двора в ожидании некоего действа. В самом центре, на высокой каменной глыбе — припав к ней, точно изготовившись к броску, — полулежал мужчина. Он что-то пел резким и высоким голосом, и хотя Рафт не понимал ни единого слова, он услышал в этой песне необузданное, бешеное ликование. В руках у певца был какой-то сложный струнный инструмент, звуки которого напоминали волынку. Чуть в стороне шел поединок. У одного из его участников, высокого, мускулистого гиганта все лицо было залито кровью, но внимание Рафта было приковано к его противнику.

Он чем-то походил на Паррора и все же был другим. Если Паррор напоминал Рафту сильную и хитрую пуму, то этот человек, с его гибкими, стремительными движениями, был больше похож на одного из тех гепардов, которых использовали на охоте вместо гончих раджи древней Индии. Потомок диких кошек был ловок и быстр, а его мужественное и вместе с тем тонкое лицо обрамляли чудесные волосы. Смеясь, он бросился на своего могучего противника и вонзил в него когти. На его правой руке было что-то вроде латной рукавицы, из которой выходили три согнутых металлических когтя, острые, как бритва. Это стало понятно по следу, оставленному на обнаженной груди гиганта, смуглая кожа разошлась тремя глубокими порезами, и из них хлынула кровь.

Песня барда оборвалась на пронзительном, резком крике, пьянящем и безумном, но музыка продолжала звучать, в ней тоже был крик — крик любви и смерти и вой удушливого запаха свежей крови.

Поворот, удар, обманное движение, снова поворот. Когтистые рукавицы сцепились, и послышался металлический скрежет. Противники отскочили друг от друга так резко, словно вместо ног у них были пружины. Гигант помотал головой из стороны в сторону, кровь заливала ему глаза. Его противник беззаботно выжидал, посматривая в сторону Рафта. Глаза его горели желтым цветом, зрачки были как две тонкие вертикальные щелки. Светлые, почти рыжие волосы отливали странным темным блеском, и когда он улыбался, Рафту казалось, что он вот-вот увидит острые клыки гепарда. Красные капли падали со зловещей рукавицы на темное бедро. Он о чем-то громко спросил, и Ванн ответил ему. Светловолосый нетерпеливо дернул плечом и небрежно произнес несколько отрывистых коротких слов. Потом он вновь повернулся к гиганту, подняв в знак готовности свою рукавицу. В ответ на это движение его противник прыгнул вперед, и два ловких, проворных тела сплелись в грациозном, но смертельном танце.

Ванн повернулся, глаза его ярко сверкали. Взяв Рафта за руку, он сказал:

— Пошли. Теперь тебе надо спать.

Короткое возбуждение прошло, и Рафт опять точно оцепенел от охватившей его усталости. Даже не взглянув больше в сторону поединка, он последовал за Ванном к главному входу в замок. Словно во сне, он шел по длинным коридорам и извилистым лестницам, не чувствуя под собой ног. Рука Ванна, наконец, остановила его:

— Ложись. Спи. Дарум будет говорить с тобой после того, как ты отдохнешь.

— Дарум? — переспросил Рафт. На полу лежали диванные подушки, и Рафт почти рухнул на них. — Кто этот Дарум?

— Ты только что видел, как он дрался. Он Властитель. Он правит всеми нами. Но сейчас он дерется, а после…

Голос Ванна стал отдаляться от Рафта, сливаясь со слабым, навевающим дремоту гулом, похожим на что-то… на что? Рафт почувствовал убаюкивающую дрожь, поднимавшуюся из глубины замка, словно сам замок и камни, из которых он был построен, ожили и пели ему колыбельную. Врач опустил голову на подушку и моментально заснул под песню чужого мира.

6. Безумный царь

Проснувшись много часов спустя, Рафт почувствовал себя отдохнувшим и полным сил, хотя все его тело ныло от непривычно долгого перехода. Молодой мужчина находился, по всей видимости, в спальне. Стены украшало множество зеркал в витиеватых рамах, да и сама комната была странной, в ней не было ни одного угла. Небрежно разбросанные подушки, гладкий шелк, круглые диваны — все это говорило о роскоши и изысканном вкусе хозяина. Даже струившийся из высоких окон свет был разных оттенков и откидывал на толстый ковер блеклые, узорчатые тени.

Рафт обратил внимание на овальную дверь, на этот раз за ней не маячили тени. Хотя это вовсе не означало, что его оставили без охраны. Рафт зевнул и потянулся, хрустнув онемевшими суставами. Натруженные мышцы тут же отозвались болью, и все же, несмотря на это, он чувствовал себя готовым действовать и… еще он был дьявольски голодным.

Все еще ощущая слабую дрожь и гул, под которые он заснул накануне, Рафт подошел к окну, открыл его и вышел на балкон. Солнечный диск почти не сдвинулся с места, и его было едва видно сквозь густую дымку поднимающегося снизу тумана. Рафт посмотрел вниз и понял, под ним была пропасть. Балкон нависал над широким выступом, а дальше под ним зияла бездна, над которой клубился туман. Серебристый ледяной поток, образуя дугу, низвергался в недосягаемые глубины. Это был не лед, а река, медленно текущая вокруг замка и впадающая в пропасть под ногами Рафта. Он попробовал определить на глаз глубину, но поднимающийся от воды туман сбивал с толку. Поток устремлялся вниз и исчезал где-то далеко внизу. Вода падала очень медленно. И так же медленно клубился, искрясь, поднимавшийся от воды туман, напоминающий очертаниями сказочные замки лесных фей. Похоже, бледно мерцающее марево, словно зеркало, отражало замок, стоящий на краю пропасти. Уже знакомый Рафту гул становился все отчетливее, и, вторя ему, под ногой Рафта подрагивали каменные плиты пола. Но и этот звуковой эффект был необычным. Под влиянием каких-то странных физических процессов грохот водопада превращался в едва ощутимую вибрацию, которая скорее чувствовалась, чем слышалась.

Мало-помалу до Рафта начало доходить, что здесь творится. Сдвинув брови, он вернулся обратно в комнату. Долгий сон сделал свое дело, и сознание стало проясняться. Медленно текущая вода, камни, падающие как пушинки, ленивое, почти неподвижное солнце на зеленом небосводе. Само время, кажется, было здесь другим. Да и на Земле ли все это происходило? На той самой Земле, где текла Амазонка и стояли Рио и Нью-Йорк? Вероятно, нет.

Он попытался разгадать тайну овальной двери, как вдруг она самостоятельно поднялась кверху и исчезла, будто ее и не было. На пороге стоял Ванн. Изрезанное шрамами лицо выражало готовность и решимость.

— Я вижу, ты уже проснулся, — сказал он по-индейски. — Это хорошо. Дарум хочет видеть тебя, но сейчас он отдыхает. А тебе нужно принять ванну.

— И поесть, — откликнулся Рафт и добавил: — Эти перчатки — они всегда на руках Дарума?

Ванн повернул голову назад, отдал какой-то приказ и, улыбаясь, переступил порог.

— Нет, только на турнирах. Он не так опасен, когда надевает их. Пойдем, я покажу тебе, где ванна, Крэддок.

— Я не Крэддок. Я уже говорил, что я не Крэддок.

Ванн пропустил мимо ушей это замечание Рафта. Он дотронулся до каких-то рычагов на стене, и одна из напольных плит отошла в сторону. Рафт увидел неглубокую, но просторную купальню, в которой плескалась жидкость, напоминающая по цвету мятный ликер. Рафт с наслаждением сбросил с себя одежду, которая за долгий путь превратилась в лохмотья, и погрузился в ванну. Ванн смотрел на него с выражением брезгливости.

— Тебе нужно принять не одну ванну, чтобы отмыться, — заметил он. — Вот, смотри. Он взял в руки кувшин и высыпал в воду немного голубого порошка. У Рафта возникло ощущение, будто всю кожу на нем стянуло от легких покалываний.

Рядом с ванной лежали щетки самых разнообразных размеров и форм, напоминающие скребки древних римлян, и еще какие-то незнакомые туалетные принадлежности, которые Рафт, под руководством Ванна, испробовал на себе. Сложнее всего дело обстояло с водой, она была слишком тягучей.

Одна из щеток выпала у Рафта из рук, и он наблюдал, как она медленно погружалась в воду, оставляя за собой воронку, которая постепенно затягивалась по краям.

Рафт наслаждался, чувствуя, как боль постепенно уходит из тела. Ванн, не мигая, наблюдал за ним, и один раз даже заметил что-то по поводу волос своего пленника, после чего протянул Рафту светящуюся мазь, которая быстро впиталась в кожу и оставила на коже ощущение необыкновенной свежести и чистоты. Чуть позже в комнату вошел мальчик-слуга, вкатил за собой столик на колесах, уставленный совершенно незнакомой Рафту едой, и остановился как вкопанный, увидев в купальне Рафта. Ванн подал ему знак, и шустрый, но еще совсем неуклюжий подросток, с тонким, недобрым, почти треугольным лицом, поклонился и быстро вышел, провожая удивленным взглядом купающегося незнакомца.

— Нет ничего странного в том, что он удивлен, — пояснил поведение подростка Ванн. — Твое тело так не похоже на наше, что показалось ему изуродованным. Но я бы при случае хотел с тобой сразиться.

— Спасибо, — ответил Рафт. — Могу себе представить, как ты позабавишься, когда, надев перчатки, будешь резать ими мое горло.

— Вовсе нет, — с кровожадной ухмылкой проговорил Ванн. — Убивать — это совсем не то. Какой смысл в убийстве? Совсем другое дело — настоящий бой, поединок, а он редко заканчивается смертью. — Он подал Рафту плотную одежду, похожую на свою собственную, и помог ему одеться. — И потом, у меня было бы слишком большое преимущество перед тобой, если бы на мне были эти рукавицы. А какое оружие там у вас?

— Нарезное, — ответил Рафт и коротко рассказал, что это означает.

— Странно, — удивился Ванн, — разве можно получить удовольствие, посылая в противника снаряд? Это ведь совсем не то, что чувствуешь, когда лезвие входит в его тело… Нет, по-моему, этим нельзя наслаждаться.

— Хорошо, тогда будем просто драться, на кулаках.

— Обмениваться ударами? Нет, это совсем неинтересно. Скажи, разве у вас совсем не сражаются на шпагах?

— Только некоторые любители старины, — ответил Рафт. — Но я не фехтовальщик. Кстати, ты что-то сказал об убийстве? У вас разрешено убивать?

— Нет. Мы же не варвары, убийца, если его находят, должен возместить убытки, но попадаются только глупцы, — пояснил Ванн.

— А-а, — задумчиво протянул Рафт и взял мягкий кисловатый плод, напоминающий апельсин. — Значит, у вас и полиция есть? Ему пришлось кое-что пояснить Ванну, прежде чем тот правильно смог понять заданный вопрос.

— Да, конечно, у нас есть люди, которые разыскивают тех, кто убивает. Но если убийца обманет их, его уж никто не тронет, здесь самое главное, чтобы никто не узнал о причине убийства. Убийц ловят, потому что они не умеют скрывать причину, — он осуждающе покачал головой.

— Ну а вообще-то как здесь у вас все устроено? — спросил Рафт. — Паитити правит Властитель Дарум, да?

Ванн кивнул.

— Да, — сказал он, — у нас все, как в любой цивилизованной стране.

— Это точно, например убийство ради забавы. А откуда ты знаешь язык, на котором мы говорим?

— Ты здесь не первый чужак, а люди с коричневой кожей приходили сюда еще во времена наших отцов, но вот нам самим очень трудно уйти из этой долины. В семье Паррора были пленники-индейцы, и теперь многие из нас знают этот язык.

Да, вполне логично, отметил про себя Рафт. Языковые способности указывали на космополитические корни этих людей, даже при том условии, что их мир был почти полностью замкнут на себя.

— А португальский?

— Что? — переспросил Ванн.

— Falam portugues?

— Не понимаю, — признался Ванн.

— Где же его мог выучить Паррор? И Джанисса… — задумчиво проговорил Рафт.

И тут он вспомнил о пилоте.

— Скажи мне, здесь был человек из моего мира? Его звали да Фонсека. У него была машина, которая летала по воздуху. Это случилось… пятьдесят или около того снов тому назад.

Глаза Ванна заблестели.

— Летающая машина упала в Паитити четыре сотни снов назад и убила всех, кто в ней был, кроме одного. Паррор взял его в свой замок, да, это был да Фонсека, и с его помощью прочитал те записи, которые ты оставил в пещере Пламени.

Рафт отложил плод, так и не попробовав его.

— Четыре сотни снов назад, говоришь? — переспросил он нерешительно. — Больше года. Сколько же времени я провел в Паитити, Ванн?

— Я взял тебя в плен вчера, это случилось сразу после того, как ты оказался здесь. Я следил за возвращением Паррора из внешнего мира и знал, когда и как надо действовать.

— Понимаю, — сказал Рафт, ничего на самом деле не понимая. — А о каких записях ты говоришь? И что это такое — пещера Пламени?

— Разве ты не видел пещеру?

— Ну, я видел какую-то пещеру с отвратительными существами, живущими в ней… Ты ее имеешь в виду?

При этих словах Ванн вздрогнул, и в его глазах появился страх.

— Нет, не ее, — отрывисто сказал он и, неожиданно сменив тему разговора, добавил: — Тебе пора идти к Даруму. Ты готов?

— Кажется, да.

— Хорошо.

Ванн встал и направился к овальной двери, и Рафт последовал за своим стражем. Они вышли из комнаты и пошли по слабо освещенному залу. Ванн, прервав молчание, сказав:

— Властитель дрался на поединке, а потом предавался утехам и спал. Сейчас он покажется тебе несколько… странным и я хочу дать тебе совет, Крэддок.

— Я не… а, Бог с ним, какой совет?

— В отношении тебя еще не все решено, — глубокомысленно сказал Ванн, глядя себе под ноги. — Я, например, сам не знаю, чью сторону выбрать, и Дарум тоже колеблется. Он забрал тебя от Паррора для того, чтобы принять окончательное решение, и еще, возможно, согласится с ним, тогда тебе повезет. А может быть, и нет. Предугадать мне трудно. Но ты чужак, и поэтому я тебе скажу об этом, ты должен быть очень осторожен, Дарум — сумасшедший.

Рафт вздрогнул и уставился на воина.

— Ваш царь сумасшедший?

— Да.

— И тем не менее он властвует?

— Конечно, — ответил Ванн. — А почему нет? Он бывает и в своем уме, ну. а даже если и нет, то это не так уж и важно. Только для тебя это вопрос жизни и смерти. А может быть, это вопрос жизни и смерти и для Паитити. Помни, Дарум не твой царь, — задумчиво проговорил он.

— Да уж надеюсь, — искренне согласился Рафт.

— Он один из нас, — пробормотал Ванн, и глаза его засветились. — Я буду рад, если ты останешься жив. Я бы очень хотел встретиться с тобой в поединке, Крэддок. Мы пришли, — с этими словами Ванн поднял тяжелую портьеру, за которой начинался темный проход. — Входи.

— Спасибо, — сказал Рафт и шагнул вперед.

Ванн опустил полог за собой, и наступила тишина, едва нарушаемая непрекращающейся вибрацией, от которой подрагивал весь замок. Даже сюда доносился размеренный гул водопада. Рафт подошел к следующей портьере, которая закрывала проход.

«Они здесь совсем другие, — подумал он, — другая раса. Убийство для них игра, а смертельный поединок — физическое наслаждение. Для них нет ничего странного в том, что ими правит сумасшедший царь». Рафт помедлил перед портьерой, но в конце концов отодвинул ее в сторону и оказался в полумраке.

Тусклый, отливающий багрянцем свет лился со всех сторон. Определить, насколько большим было помещение, в которое он вошел, Рафт не смог. Вокруг него смутно что-то вырисовывалось, какие-то неясные тени. Вдруг одна из теней шевельнулась, и Рафт увидел два сверкающих круга, на него смотрели чьи-то глаза. В носу защипало от резкого запаха духов. Подземный гул, казалось, сотрясал все пространство комнаты. И при этом ни единого звука вокруг. Рафт помедлил и шагнул вперед под прицелом неотступно следящих за ним глаз. Вскоре, как только зрение адаптировалось к полумраку, он смог различить тонкую фигуру, лежащую на чем-то большом и бесформенном, мягкую линию подбородка и лицо, обрамленное едва заметной шапкой волос.

Рафт остановился в ожидании. Он чувствовал, что это был уже другой человек, совсем не похожий на того, который дрался во дворе замка. Он изменился даже физически. С Дарумом произошла какая-то перемена, и это было очевидно, но какая — Рафт определить не сумел.

— Садись, — проговорил царь по-индейски.

Даже его голос звучал сейчас иначе. Сдержанно и бесстрастно, словно далекая музыка. Рафт вытянул руку, нащупал диван и сел. Наблюдавшие за ним глаза сверкнули зеленым цветом.

— Слушай, — приказал Дарум.

В его ногах шевельнулась тень, мягкие линии которой выдавали женскую фигуру. Саму женщину было почти не видно, но от ее дыхания веяло холодным ужасом. Рафт услышал звук, в котором слились флейта и вздыхающая лютня, этот звук был почти голосом, который о чем-то молил и спрашивал.

Царь заговорил снова:

— Юранн хочет знать, зачем ты пришел в Паитити, Крэддок. Музыка, это ее голос, по-другому она не говорит. Но она спрашивает тебя, кто ты? Из какого мира?

Снова запели струны, и в них снова прозвучал вопрос. Рафт подался вперед, но взгляд царя остановил его.

— Он — бог, Юранн, — сказал Дарум, обращаясь к женщине и указывая на Рафта. — Он был здесь в самом начале, и сейчас, в самом конце, пришел снова. С тех пор как он впервые увидел Паитити, на свет появился новый род, и тень, которую отбрасывает Пламя на все живое, приблизилась к этому роду.

Вновь зазвучала флейта, — она словно вздыхала о наступающей тьме, о тучах, которые стремительно спускались на эту благодатную землю.

— Но есть и другие тени, — шептал царь. — Ты знаешь, Юранн, была женщина, чья красота ослепляла, как огонь, и пьянила, как вино. Ты знаешь, она сводила с ума. Я это тоже знаю.

Страх медленно сжимал сердце Рафта, музыка звучала мучительно, жутко, а из мрака выступали мягкие линии женской фигуры, округлые плечи — и тонкие пальцы Юранн, казалось, просто ласково перебирали плачущие струны.

— Огонь разгорался, — тихо продолжал царь. — В Паитити не было женщины красивее ее, деревья и те склонялись перед ней, когда она танцевала, и даже камни отвечали на ее улыбку.

Неожиданно в этой песне без слов зазвучала надежда, и мрак в комнате словно рассеялся. Переливами зашумел наполненный весенним солнцем зеленый лес, послышался нежный смех, и ярким цветом засияли боевые знамена. Раздался звон клинков и зазвучал легкий, веселый танец.

Но раздался низкий голос царя, и музыка вновь перешла на шепот.

— Был мужчина, который любил эту женщину и думал, что она принадлежит только ему, а она смеялась. Смеялась оттого, что знала о власти не меньше, чем о красоте. Ее опьяняла мысль о господстве над Паитити, о господстве над мужчиной, который властвовал.

В песне Юранн послышалось торжество победы. В темноте нежно светились контуры тонких женских рук.

— И тогда ее взгляд упал на другого, который не был царем. Она знала, что любой мужчина рядом с ней мог повелевать Вселенной и сравниться с самим богом. И клянусь, это было так! И если ее объятия дарили смерть, то смерть эта была как сладкий яд.

Тонкий издевательский смех слился в музыке с потаенной грустью.

— Она была коварной, — проговорил царь, и в застывшем воздухе эти слова упали тяжело, как камни. — И губы ее были коварны… И белое тело Юранн томилось в ожидании…

Песня почти стихла, горько отозвавшись минорным аккордом.

— Это было давно. Так давно. Теперь уже нет в ней коварства, и царь позабыл свою печаль. Перед ним танцуют девушки, они просят его любви, но ему нечего им дать. Он отдал свою любовь Юранн, самой красивой женщине на свете, и она… она любит его теперь.

Тихо, нежно и покорно заиграла флейта.

— Но царь сошел тогда с ума, — продолжал спокойный, ровный голос, и музыка вновь смолкла. — Был страшный час, когда безумие вселилось в него. Этот час, Юранн, всегда будет с ним, любовь и безумие следуют за ним неотступно.

Наступила долгая тишина, в которой угадывалась лишь слабая вибрация от водопада, и в ее железной хватке подрагивало все здание замка.

— Мы с Юранн говорим о том, что давно уже забыто, и о том, чего нельзя забыть, — произнес наконец царь. — Теперь ее язык — музыка, — голос царя резко изменился. — Паитити умрет, но Юранн не должна умереть. Я думаю, что ответ в твоих руках, Крэддок, но позволю ли я тебе открыть эту тайну — пока не знаю. Сначала нам надо поговорить. У меня к тебе очень много вопросов.

Рафт облизнул внезапно пересохшие губы и заговорил:

— Наверное, сначала нам нужно выяснить один момент, Властитель.

— Какой? — спросил царь.

— Я не Крэддок, мое имя Брайан Рафт.

Глаза внимательно смотрели на него, но Рафт уже все решил, и отступать было поздно.

— Я пытался сказать об этом твоему воину, Ванну, но он мне не поверил. Я не знаю, какую историю выдумал Паррор, но думаю, что очень неплохую, дело в том, что Крэддок — его пленник и находится сейчас в его замке. А я пришел сюда, чтобы спасти Дэна Крэддока.

— Я не верю этому.

— Зачем мне лгать? — спросил Рафт. — Какая мне польза от этого?

— У тебя может быть много причин, но Паррор тоже умен, и если ему надо выиграть время — он пойдет и на обман.

— Девушка в замке Паррора, Джанисса, знает, кто я такой.

— Но скажет ли она правду? — задумчиво проговорил Дарум. — Она переменчива, как утренний ветер.

Расскажи мне свою историю, я не знаю, чего в ней будет больше — правды или лжи, но я выслушаю ее.

Рафт начал рассказывать с самого начала, с того вечера, когда в их маленькой больнице в самом сердце джунглей появились да Фонсека и Паррор. Он старался изложить свои мысли как можно точнее, но красноватый сумрак комнаты действовал на него странным образом, и он с трудом подбирал слова. Когда Рафт закончил свой рассказ, сверкающие глаза царя были полузакрыты.

— Иди, — приказал Дарум.

Рафт медлил, и тогда царь своим низким голосом повторил приказ:

— Иди, я сказал. Мы еще будем говорить с тобой, а сейчас мне надо проверить все, что ты рассказал мне.

Рафт встал. Наполовину скрытая мраком женская фигура у ног Дарума шевельнулась, и вновь зазвучала волшебная, завораживающая музыка, ласкающая, влекущая и печальная.

Глаза царя следили за Рафтом.

Неуверенно ступая, Рафт направился к выходу. Бархатная портьера задела его по лицу, он поднял ее и шагнул под мягкий покров, и позади ярко блеснул свет. Музыка стала громче, пронзительнее, и Рафт обернулся. На возвышении, похожем на помост для царского трона, среди разбросанных подушек стоял Дарум. Он наклонил голову и смотрел вниз на распростершуюся у его ног фигуру. Рафт понял, что не ошибался в своих догадках, — он увидел удивительные, молочной белизны руки и красивое, наполовину скрытое от его глаз тело. Но лицо Юранн было открыто. И это лицо было воплощением ужаса.

Помимо его воли в памяти Рафта всплыла та страшная рукавица с когтями, которую он видел на руке царя. Что-то страшное, жестокое, безумное изуродовало лицо Юранн, оставив нетронутой красоту ее божественного тела.

Царь поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом Рафта, но тот уже отступил в глубь прохода, и портьера упала, укрывая его от взгляда безумного Властителя Паитити.

7. Пламя страха

Оставленный один на один со своими мыслями, которые непрерывно заводили его в тупик, Рафт нетерпеливо ждал. Он снова был у себя в комнате и, хотя по его часам прошло только несколько минут, он знал, что со времени его встречи с царем Паитити прошло уже несколько часов. Разгадать, как открывается дверь, он не мог, а Ванн проводил его обратно и больше не появлялся. С балкона был виден лишь поток воды, лениво сползающий в пропасть.

Комната была чистой, просто стерильной. Она была, безусловно, красивой, даже роскошной, но в ней не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание Рафта. Полное бездействие злило и раздражало его, и начинало казаться, что вся эта волшебная страна, кроме него, погрузилась в зимнюю спячку.

Прошло еще немало времени, прежде чем он услышал, как кто-то зовет его по имени. Голос был знакомым. Оживленный и взволнованный Рафт быстро вышел на балкон. Там никого не было.

Только падающая вода. Лениво падающая вода.

— Брайан! — снова тихо позвал его голос, — Брайан Рафт!

Облокотившись на перила, Рафт посмотрел вниз и увидел знакомое нежное лицо, это была Джанисса. Зеленовато-голубые глаза потемнели и стали почти фиолетовыми. Она каким-то чудом держалась на скале, вцепившись в выступы и щели, на которых, казалось, не смогла бы удержаться и белка. Затаив дыхание, Рафт наклонился вниз и протянул ей руку, но Джанисса быстро, словно предостерегая его, прошептала:

— Возьми подушку, Брайан. Принеси ее сюда. Не беспокойся обо мне и делай, как я говорю.

Рафт не мог решиться, но в конце концов повернулся, вбежал в комнату, схватил первую попавшуюся под руку подушку и вернулся на балкон. Тонкое, неподвижное тело Джаниссы распласталось на камне.

— Возьми подушку за угол. Да, вот так. А теперь осторожно опускай ее и держи крепко.

Рафт подчинился. Раздался свист, блеснула сталь, и подушку чуть не вырвало у него из рук. Из ровной гладкой стены под перилами балкона выскочил веер длинных острых лезвий, и одно из них и вспороло подушку, на месте которой могла оказаться сама Джанисса.

Девушка только усмехнулась, показав ровные зубы, и проговорила:

— Дай мне руку, теперь, думаю, это уже не опасно.

По-кошачьи ловко, не задев ни единого лезвия, она взобралась на балкон, отряхнулась, поправила волосы и взяла подушку из рук Рафта.

— Ты один? Я была почти уверена, что ты будешь один, я кое-что разузнала, прежде чем подняться сюда.

— Тебя могли убить, ты могла сорваться вниз, — сказал Рафт, всматриваясь в бездну, принимавшую в себя медленно низвергающийся водопад. Сверху, раскачиваясь в стороны, еще медленнее поднималась башня из тумана и брызг. Он повернулся к девушке и увидел, что она улыбается, и у него закружилась голова, но вовсе не из-за высоты, на которой он стоял.

Рафт разглядывал лицо Джаниссы, которая вела его вдоль реки, а потом через джунгли так же безошибочно, как след Крэддока. «Однажды увидев это нежное, маленькое, коварное создание, никто не смог бы, — подумал Рафт, — удержаться от желания вновь смотреть на него».

В их первую встречу Рафт был усталым, сбитым с толку, но сейчас он мог внимательно всмотреться в зеленовато-голубые глаза, в веселое, хотя и надменное лицо этой загадочной девушки. Он откровенно разглядывал Джаниссу, пытаясь заставить ее потупить глаза.

Она рассмеялась.

— Мы уже встречались раньше, разве ты забыл? — съязвила Джанисса.

Рафт усмехнулся.

— Извини. Я просто… А люди твоего мира знают, какая ты красивая?

— Все мужчины очень похожи друг на друга, — кокетливо парировала Джанисса. — Нам сейчас нужно подумать о тебе, Брайан Рафт. Ты в опасности.

— И, насколько я помню, ты меня оставила в ней, — продолжил фразу Рафт. Если судить по тому, как он это произнес, было видно, что, несмотря на все ее очарование, терять память он не собирался.

Она вздернула свои гибкие плечи и сказала:

— Что я могла сделать тогда? Я же пришла снова, и ты должен меня простить. Рафт взглянул вниз через перила и содрогнулся.

— Да, — проговорил он, — шансов у тебя было не много. Тебе просто повезло, что ты осталась в живых.

— Ну, упасть-то я никак не могла, мы не из тех. Но если бы не ты, мне было бы трудно миновать ловушку, пойдем внутрь, нас могут заметить с другого балкона.

Она вошла в комнату и, осмотревшись по сторонам, бросила разрезанную подушку на пол.

— Теперь мы можем поговорить.

Рафт вошел вслед за ней, наблюдая за плавностью движений ее гибкого тела под бархатным платьем. Она слегка повернула голову, посмотрела на Рафта и, дерзко улыбнувшись, встряхнула своими тигровыми волосами. Рядом с ними, у стены, лежала целая гора шелковых подушек. Джанисса села, скрестив по-восточному ноги, и, потянув Рафта за руку, пригласила его сесть рядом с собой.

— Нам много о чем надо рассказать друг другу, может не хватить времени для этого, — сказала она.

— Тогда начинай ты. Я же почти совсем ничего не знаю.

— Да, наверное, не знаешь, — почти шепотом сказала Джанисса. Когда она говорила тихо, ее голос становился неровным, даже грубоватым, но в этой резкости звучало и нежное мурлыканье кошки. — Даже Крэддок не знает всего, хотя… он… сотворил нас, хотя теперь он еще и позабыл многое. Паррор должен создать устройство, которое…

— Пожалуйста, начни с самого начала, — перебил ее Рафт. — Во-первых, где находится Паитити? На моей планете?

— Да. Мы это точно знаем, потому что некоторые из нас выходили в джунгли по невидимой дороге. Немногие — только Хранители Пламени, как я или Паррор. Я выходила только однажды, и больше ни разу. Ваш мир застыл, обледенел, в нем ничего не движется. Когда мы встречаем там ваших людей, то вынуждены делать все так медленно, словно попали в кошмарный сон. А иначе мы превратимся для них в размытые пятна. Но долго быть за пределами Паитити даже мы не можем, если только у нас нет с собой частицы Пламени.

— Пламени? — спросил Рафт. — Что такое Пламя?

— Пламя рождает всю жизнь, — серьезно проговорила Джанисса. — Во всем Паитити есть только два амулета, которые несут в себе огненные семена Пламени. Мы не знаем, как и кем они изготовлены. Они очень стары и достались нам в наследство от древнего рода, который жил здесь до нас, — ее глаза сузились. — Один амулет у Паррора, другой должен быть у меня. Обладать им — мое право, право Хранителя Пламени, но царь потребовал его у меня, ну что ж… ничего, у меня есть свой план. Придет время, когда…

— Прошу тебя, — вновь перебил ее Рафт, — расскажи мне сначала обо всем, что связано с движением в вашем мире. Вы двигаетесь быстрее нас, почему?

— Пламя угасает, — мрачно отозвалась Джанисса. — Вот для чего Паррор и разыскал Крэддока. Понимаешь, когда-то мир Паитити был другим, жизнь нескольких поколений проходила за один день, а ночь вмещала в себя жизнь следующих. До этого, еще раньше, одного дня хватало для жизни сотен поколений. Сейчас жизненный цикл замедлился. Вода течет теперь быстрее, чем во времена наших предков. Мы помним многое потому, что у нас остались записи, но о чем-то мы можем только догадываться. Очень давно, задолго до того, как мой род обрел разум, в Паитити жили другие люди. Это они построили эти замки. Мужчины, женщины — они были очень похожи на вас, они были сильными, мудрыми и счастливыми и жили у самого Пламени. Но потом Пламя опустилось и уснуло.

Рафт нахмурился.

— Они погибли?

— Нет, не погибли.

— Что же с ними случилось?

Она посмотрела в сторону.

— Когда ты шел по невидимой дороге, то, должно быть, видел пещеру, в которой во мраке ползают и витают тени. Ты видел этих чудовищ, они и есть наши предшественники. Это они построили этот замок, и замок Паррора, и все вокруг, но тогда, когда Пламя начало опускаться в глубь земли, они опустились вместе с ним и превратились в эти жуткие создания. Теперь нам это известно, хотя еще совсем недавно мы об этом ничего не знали.

Рафт попытался сопоставить факты.

— Выходит, они выродились, в то время как вы развивались, я правильно тебя понял?

— Нет, они выродились задолго до того, как у нас появились первые проблески разума. Я же сказала, Пламя уснуло, но Крэддок разбудил его — это было очень, очень давно, миллионы поколений назад. Мы знаем об этом, потому что наши предки, наши близкие предки, проникли в пещеру Пламени и нашли там разные вещи — холщовый мешок, какие-то металлические сосуды и блокнот, записи в котором никто из нас прочитать не смог. Мы строили разные догадки, но так ничего и не смогли понять до тех пор, пока здесь не появился да Фонсека на летающей машине. С его помощью Паррор и я прочитали эти записи.

— Миллионы поколений назад? Не может быть! Крэддок не настолько стар!

— Время в Паитити течет иначе, чем в твоем мире — пояснила Джанисса. — Крэддок разбудил Пламя, и это было нашим рождением. Теперь Пламя снова опускается, и это смерть для нас.

Дэн Крэддок! Оказывается, Рафт его совсем не знал. Тридцать лет валлиец скитался по Амазонке. Для чего? В поисках разгадки той ошибки, которую он совершил когда-то?

— Что такое Пламя? — спросил Рафт.

Джанисса удивленно вскинула брови.

— Оно дарует и забирает жизнь. Это Курупури.

Рафт пристально посмотрел на девушку и сказал:

— Хорошо, оставим это. Чего хочешь ты?

И вновь ее глаза загорелись фиолетовым светом.

— Во мне течет кровь царей. Когда-то очень давно в Паитити правили три царя, они враждовали между собой, и двое из них были наконец повержены, но печать позора не легла на них, и они получили наследственное право быть Хранителями Пламени. После этого они поселились в замке, в котором сейчас живет Паррор, а тот, кто победил их, остался здесь у Пропасти Доирады. Так было на протяжении жизней многих поколений. Так было до недавних пор! — Джанисса, казалось, рассвирепела.

— Паррор использует меня. Меня! Во мне течет такая же благородная кровь, как и у него, и я храню тайну зеркала, которое было ему нужно, но теперь, когда у него есть Крэддок, он может сам разбудить Пламя, и тогда я лишусь того, что по праву принадлежало мне с самого рождения! — Глаза ее засверкали. — Хранить замок Пламени — это высокая честь. Мы его Хранители, но Паррор хочет нарушить священный обычай и действовать по собственному желанию, не ожидая решения Властителя. Это будет позором и обесчестит меня как Хранительницу Пламени.

— И тем не менее ты помогла ему убить да Фонсеку, — сказал Рафт, — а также похитить Крэддока.

— Я не знала, что он намеревался убить да Фонсеку, магическую силу связи души и зеркала можно разрушить, но делать это надо медленно и осторожно, иначе человек умрет. Да Фонсека мне не нравился, но смерти его я не хотела. Я бы остановила Паррора, если бы знала тогда о его планах. А что касается Крэддока, Паррор солгал мне, он сказал, что только приведет его сюда. Я бы не поверила Паррору на слово, но его логика убедила меня. Только сейчас я понимаю, что это был обман. Он вытащит из Крэддока все, что ему нужно, и разбудит Пламя. И это… — она запнулась, — это будет страшный грех. Но я уже и сама не знаю, Брайан, какой путь правильный.

— Что касается меня, то я должен вырваться отсюда и найти Крэддока, — решительно проговорил Рафт.

— Я не могу тебе помочь выйти отсюда, во всяком случае, не сейчас, — сказала Джанисса. — А вот другое проще, видишь, у меня есть зеркало, она сняла амулет с шеи и протянула Рафту. Вспомнив да Фонсеку, Рафт инстинктивно отвернулся.

Джанисса негромко рассмеялась.

— В нем нет никакого вреда, если души людей в согласии. Просто посмотри в зеркало.

— Нет, подожди, — сказал Рафт. — Расскажи мне сперва, как это все получается?

— Мы много знаем о разуме, — объяснила Джанисса. — Это устройство — мост для мысли, оно получает сигнал от одного разума и передает другому. Всякий разум обладает своей частотой, и ты сам не сможешь воспользоваться зеркалом, Брайан, — твой разум еще не подготовлен к этому. Но я тебе помогу, смотри внутрь.

И Рафт посмотрел. Вначале гладкая поверхность крошечного зеркала была задернута знакомой серой переливающейся пеленой, которая на глазах Рафта рассеялась, и он увидел лицо Крэддока так ясно и отчетливо, словно валлиец стоял перед ним. Клочковатая, седая борода, покрасневшие, измученные глаза. Позади Крэддока Рафт увидел какие-то неясные очертания, похожие на разноцветные шелка.

— Он сейчас один и отдыхает, — прошептала Джанисса. — Можешь спокойно разговаривать с ним.

— Разговаривать?

— Да, про себя. Смотри внимательнее, я вызываю его для тебя.

Рафт пристально посмотрел в зеркало и увидел, как Крэддок поднял глаза, похоже, для него не было откровением то, что с ним сейчас будут говорить.

Рафт услышал свое имя! На самом деле он ничего не услышал, скорее почувствовал, ощутил мысли Крэддока, которые внезапно вошли в него и закрыли собою весь оставшийся мир. Стало темно, комната куда-то исчезла, и осталось лишь чувство, что где-то рядом была Джанисса, которая сделала все это возможным.

— Как ты, Дэн? — мысленно спросил Рафт.

— Я в порядке, Брайан. А ты?

— Да жив пока, — невесело подумал Рафт. — Со мной Джанисса.

— Это хорошо, ей удалось рассказать мне кое о чем, но еще больше рассказал мне сам Паррор.

— Паррор? Он пробовал на тебе свои уловки?

Крэддок устало усмехнулся.

— Да, не без этого. Знаешь, похоже, он самый опасный из всех альтруистов, которых я когда-либо встречал. Тебе не нужно было идти за мной, Брайан.

— А тебе следовало рассказать мне обо всем еще на станции, когда Паррор там только появился, — отрезал Рафт. — Ладно, что было — прошло. А сейчас нам нужно решить, как…

— Я ничего еще не знал тогда, — перебил его Крэддок. — Когда Паррор привел на станцию да Фонсеку, я понятия не имел, что происходит. А когда он показал мне мою записную книжку, я был просто потрясен.

— Значит, ты уже бывал здесь.

— Да, был. Тридцать лет назад по времени, текущему на Земле, а в Паитити, возможно, прошли миллионы лет. Время здесь — величина переменная. Пламя, оно…

— Скажи ему, — настойчиво прозвучала мысль Джаниссы.

— Да, думаю, так будет лучше, тридцать лет назад я был слишком молод, чтобы все осознать. Я бродил по джунглям в поисках тайных снадобий, которыми пользуются здесь индейцы-шаманы, и неожиданно наткнулся на невидимую дорогу. Тогда она еще была открыта. Двери этой, как оказалось, ловушки были открыты настежь.

— Ловушки?

— Да, как всякий выбор по жребию, — ответил Крэддок. — Но я пошел вперед и за пещерой чудовищ оказался на развилке. Одна дорога ведет в Паитити, та, по которой пошел ты, другая — к тому, что индейцы называют именем Курупури.

— Пламя, — уточнил Рафт. — Что это такое?

— Не знаю. Вероятно, разновидность лучистой энергии, способной как проявлять себя, так и быть пассивной, но что о ней можно сказать наверняка, так это то, что она внеземного происхождения. Знаешь, Брайан, ведь Паитити — это метеоритный кратер, и, я думаю, Курупури появилось здесь вместе с метеоритом. Точно не знаю, но это — жизнь!

— Пламя создает и уничтожает, — тихо вставила Джанисса.

— Уничтожает? Да. Существуют виды энергии, о которых мы ничего не знаем. Иногда в телескопах мы видим нечто подобное в огромных туманностях, находящихся в тысячах и миллионах световых лет от нас. Это первооснова всякой энергии, рожденная в глубинах межзвездного пространства. Только там, в космосе, может существовать эта чудовищная сила. На планете такой силы нет, если, конечно, она уже не газообразная, не расплавленная. Курупури — это то, что упало сюда, в бразильские джунгли, вместе с метеоритом. Давно, очень давно. Это источник жизни, Брайан.

— Как ты думаешь, это нечто живое?

— Не знаю, оно слишком мощное, чтобы мы могли постичь или измерить его. Тебе, конечно, известна теория Аррениуса, согласно которой жизнь достигла Земли в форме спор, которые перемещались через пространство в световых потоках. Что ж, и это вполне возможно, но что дало жизнь самим этим спорам?

— Ну, это старая загадка про курицу и яйцо, споры могли быть пылью, выбросами далеких туманностей. Или же эта огромная сила, рожденная пространством, была настолько мощной, что вложила жизнь в эту пыль в ближайшей галактике. Этого я тоже не знаю. Так… строю теории. Но все это — лучистая энергия, вибрация, невообразимая мощь — связано как-то с Пламенем.

Усталое лицо Крэддока просветлело.

— Ничтожная крупица этой энергии однажды упала на Землю вместе с метеоритом. Скорее всего, она была микроскопической, иначе наша планета погибла бы. Неконтролируемое расширение энергии погубило бы все живое. Кое о чем я догадался сам, а остальное мне подсказали записи, которые я нашел в Паитити.

— Записи? Откуда они здесь? Кто их оставил?

— Тогда я об этом еще не знал, в этой долине не было никого, никакой разумной жизни, только птицы, насекомые, дикие свиньи, тапиры и ягуары. Да, да, именно ягуары, Брайан, — это очень важно. Так вот, записи я нашел в том самом замке, где сейчас живет Паррор. Это было удивительно похоже на письменность индейцев. Думаю, что когда-то индейцы получили свой язык именно отсюда. Как бы там ни было, истина открылась мне, Курупури дало жизнь этой стране, Паитити. Микроскопическая частица энергии сделала Амазонку самым плодородным и изобильным местом на Земле.

Рафт кивнул.

— Продолжай. Как же все это действует?

— Циклично, как на всех солнцах, гигантах и карликах, и в туманностях. Но наша жизнь слишком коротка, чтобы мы могли заметить эту цикличность. Когда Пламя разгорается, освобождается определенный вид энергии. И результат… совершенно необычен.

— Время ускоряется?

Крэддок медленно покачал головой.

— Нет, объективно нет. Происходят метаболические трансформации, изменяется, и притом невероятно, скорость обмена веществ. Это касается не только людей, млекопитающих, но и вообще всего живого. Когда Пламя находится в пике очередного цикла, человек рождается, живет и умирает в один миг, хотя для него самого проходит целая жизнь. На неживую природу все это, конечно, не влияет, ведь излучение не может заставить камень падать быстрее. Оно влияет только на живые клетки, животный мир и растения. Вот так это происходило.

— Пламя пробуждалось, — поясняла по ходу разговора Джанисса, — и его свет озарял все вокруг жизнью.

— Да, когда-то очень давно все так и было, — продолжил Крэддок. — Первый Род — те, кто построил эти замки, — они здесь жили, эволюционировали, но потом… потом Пламя опустилось. Нет, нет, они не погибли, но сейчас, и это очевидно, излучение действует отрицательно. Когда сила Пламени снижается до определенного уровня, его лучи становятся губительными для всего живого. Ткань клеток может и обновляться, но могут развиться и раковые клетки. Пламя опускается, и начинается регресс. Это странно и страшно.

— Я видел, что осталось от Первого Рода, — заметил Рафт. — Эти чудовища в пещере.

— Да, они предчувствовали свою судьбу и подготовились. Они были великими учеными и нашли способ, с помощью которого можно было разжечь Пламя, не дожидаясь смены цикла, но сделать этого они не смогли, слишком велика была опасность. Малейшая ошибка — и Пламя вышло бы из-под их контроля, а это означало бы полное разрушение всего живого. Космическое излучение, ставшее неуправляемым, Пламя поглотило бы само себя, и в тот же миг жизнь в Паитити остановилась бы навсегда.

— Значит, они не сделали этого.

— Нет, они ждали, и каждое новое поколение считало, что отмеренное ему время оно проживет, и перекладывало эту задачу на своих детей. А их дети — дальше. В конце концов, Первый Род выродился, люди превратились в зверей, и им было уже не под силу справиться с этой задачей. Они помнили только об одном, о Пламени, и нашли путь к той пещере, где ты их видел. Близость к излучению поддерживает в них жизнь, они существуют так и размножаются там, во тьме, уже очень, очень давно.

Райт нахмурился.

— А люди-кошки? Откуда появились они?

В глазах Крэддока мелькнул ужас.

— Их создал я. Я… разбудил Пламя.

8. Харн Чудовищный

Рафт очень ясно увидел эту сцену тридцатилетней давности. Молодой, теряющийся в догадках, восторженный Крэддок один во всем мире знает о невероятной межгалактической Силе, которая бушует в недрах джунглей. В этот миг Рафт и сам мог понять то искушение, которое толкнуло Крэддока вмешаться в неведомые силы природы.

— Я разбудил Пламя. Конечно, мне помогли записи, которые я нашел и, хотя я не понял всего, что в них было, но усвоил вполне достаточно, чтобы действовать. Даже слишком, наверное… И тогда, — Крэддок поднял и показал Рафту свои изуродованные руки, — я достиг цели и… проиграл, потому что Пламя, хотя оно и безудержно бушевало, так и не достигло своего максимума. Мне еще повезло, и я спасся.

И вновь на измученном лице Крэддока отразился ужас.

— В том пылающем аду я смотрел на свои руки и видел, как изменяется их живая плоть. Я видел, Брайан, человеческую ткань, которая корчилась в муках, чернела и превращалась. во что-то… дьявольское, и даже когда я уже убегал, то чувствовал то место, где раньше были мои пальцы. Я чувствовал, как они корчились, сгорая в огне!

Он глубоко вздохнул и продолжал уже спокойнее:

— Я убежал в джунгли и там ампутировал этот ужас. У меня был с собой хирургический набор, и мне удалось сделать это без анестезии, в те времена ее у меня просто не было. Тогда я думал, что никогда больше не вернусь в Паитити. С карьерой, конечно, было покончено, мои руки уже не были руками. Но что-то удерживало меня на Амазонке. Я слишком близко подошел к Пламени, оно коснулось меня, и после этого я уже не мог уехать из Бразилии. Иногда я думал, что барабаны Ютахи именно мне рассказывают о Курупури.

Он покачал головой.

— И Курупури вернулось ко мне тридцать лет спустя. Паррор нес с собой знак Пламени, когда спускался вниз по реке, и индейцы почувствовали это. Невероятная сила посылала свои сигналы через джунгли. Когда я впервые увидел Паррора на станции, я ощутил ту же самую энергию жизни, которую испытал на себе в Паитити, хотя она и была слабее. Ошибиться я не мог, и в сердце моем поселился страх.

Паррор подошел ко мне в лаборатории и отдал записную книжку. Он выследил меня по ней. Знаешь, в джунглях есть свой лесной телеграф, и Паррор как-то узнал мое имя. Когда он уходил из Паитити, его шансы отыскать меня были равны нулю. Но он все же надеялся на то, что я все еще жив, и на возможность меня найти. И ему повезло — он нашел. Он сказал мне, что я должен отправиться вместе с ним в Паитити, но я, конечно, отказался. И вот тогда появился ты.

— Помню, — кивнул Рафт. — Но ты был один в лаборатории, хотя я и слышал кусок твоего разговора с Паррором.

— Не забывай о его метаболизме, в нашем медленном мире он, когда хочет, может передвигаться с невероятной скоростью. Ему приходилось сдерживать себя и делать все медленно, когда мы на него смотрели. Он просто выбежал так быстро, что ты не успел его заметить, а чуть позже он загипнотизировал меня с помощью зеркала. Я знал, что делаю, но изменить ничего не мог, до тех пор, пока не проснулся здесь, в замке. Теперь я знаю истину, но беспомощен, как ребенок.

— А в чем истина? В том, что за тридцать лет примитивные животные эволюционировали в людей-кошек?

— Это были ягуары, которые обитали в долине, — поправил его Крэддок. — И ты ошибаешься, это произошло не за тридцать лет. Тридцать миллионов, а может быть, миллиардов лет Пламя излучало энергию. Я же говорил тебе, что человеческая жизнь могла вместиться в одну секунду, в один миг. То, на что в нашем мире уходят эры, в Паитити произошло за тридцать лет. Метаболизм и скорость протекания жизненных процессов здесь так высоки, что за несколько дней или даже часов ягуары превратились в дикарей, а затем — в разумных существ. Их лапы стали руками. Они научились ходить прямо. Если бы в те дни мы посмотрели на Паитити сверху, то увидели бы буквально растекающиеся тени, тающую и изменяющуюся живую плоть.

Крэддок умолк посмотрев на свои руки.

— Да, — продолжил он успокоившись, — люди-кошки эволюционировали и стали разумными. Они создали свою культуру, опираясь на то, что оставили им их предшественники. Все остальные формы жизни зашли в тупик. В любой среде господствует только один вид, здесь этим видом стало кошачье семейство. Но позже Пламя вновь начало опускаться. Мне удалось пробудить его искусственно и совсем ненадолго. В течение одного-двух ближайших поколений Пламя опустится до опасного уровня, и тогда излучение вновь, как и много миллионов лет назад станет гибельным, как это уже было при жизни Первого Рода.

Рафт быстро перевел дыхание.

— Наконец-то я начинаю понимать, что к чему.

— Так вот, — продолжал Крэддок, — Паррор увел меня насильно и я был нужен ему, потому что записей, оставленных Первым Родом и хранивших тайну Пламени, уже не существовало. Я оставил их еще тогда в пещере, и пробудившееся Пламя поглотило их. То же самое случилось бы и со мной, останься я там чуть дольше. Паррор думал, что я знаю, как вновь пробудить Пламя.

— А разве ты не знаешь?

— Я не понял всего, что было в записях, — признался Крэддок. — Я тебе говорил уже, что могу разбудить Пламя, но не управлять им. А это слишком опасно.

— Даже Паррор не станет так рисковать, — снова вмешалась Джанисса. — По крайней мере, до тех пор, пока он не будет знать все точно, он за это не возьмется.

Крэддок поспешно поднял руку.

— Кто-то идет. Кажется, это Паррор.

Джанисса взяла зеркало.

— Мы не можем говорить, пока он не уйдет, не рассказывай ему ни о чем, Крэддок.

— Смогу ли? — отозвался валлиец, и его. лицо подернулось серой пеленой.

Рафт, обессиленный, откинулся назад, он был весь в испарине, и Джанисса с сочувствием смотрела на него.

— Это непростой путь, и он не известен нам до конца, но мы должны снова пройти по нему, — сказала она.

— Да. А что касается лично меня, то я бы хотел собственными руками свернуть шею этому Паррору или поймать его в прицел винтовки.

— Ну что ж, возможно, тебе это удастся, но позже, — лицо ее помрачнело. — Пойми, нас подстерегает значительно большая опасность, Крэддок прочел записи, хотя и не все понял.

— И что?

— Он многое забыл, но в его памяти это сохранилось и может быть восстановлено, и если это произойдет, то Паррор узнает все, что было известно Первому Роду.

— Он может проникнуть в память Крэддока, да? Наверное, что-то вроде мнемоники… гипноза, насколько я понимаю.

— Не совсем так, — на лице девушки явственно проявилась тревога. — Он работает над устройством, которое может помочь ему.

Рафт сжал губы.

— И если у него это получится, он попытается разбудить Пламя?

— Конечно, это и есть самое опасное, — сказала Джанисса. — Допустим, Первый Род знал, как сдерживать Курупури, но они ни разу так и не проверили это на опыте, и мы не знаем, правильными ли были их расчеты, ведь так обстоят дела?

— Не знаем, — подтвердил Рафт.

Джанисса волновалась.

— А вдруг Пламя, вырвавшись на свободу, уничтожит Паитити, ведь многие из нас думают так же, как Первый Род, — мы можем спокойно прожить свою жизнь и оставить решение этой задачи нашим детям. Но Пламя быстро опускается, все быстрее и быстрее течет вода в реке. Мы не знаем, когда оно достигнет опасной отметки. А царь… он медлит с решением.

— На чьей он стороне?

— Этого никто не знает, — она пожала плечами. — Мы не можем прочесть мысли Дарума. Многие в Паитити хотят жить спокойно, как это было всегда, и предпочитают откладывать решение, а не рисковать. Но есть и другие, которые думают иначе. Я и сама не знаю, что выбрать, Брайан, но твердо уверена в одном, в своем долге. Во мне течет кровь царей Паитити, и я должна хранить Пламя. Если будет надо, я встану против Паррора. Если царь примет решение, я подчинюсь ему. И вот еще что, в памяти Крэддока есть ответ, а в нем, в этом ответе — наша жизнь или смерть.

Рафт посмотрел в открытое окно на туманную завесу, висевшую над гигантской пропастью, и проговорил:

— Видишь ли, Джанисса, теперь я тоже в этой игре и не знаю пока, где и как я пригожусь, но я уже не сторонний наблюдатель. — Он твердо посмотрел на девушку. — Я не люблю, когда мной помыкают. Дарум, Паррор и даже ты относитесь ко мне и Крэддоку, как к пешкам в этой игре, и нам трудно доказать обратное, потому что мы слишком мало знаем.

Джанисса, не мигая, смотрела на Рафта. Он продолжил:.

— Мы оказались втянутыми во все это и больше всего мы хотим одного, выбраться отсюда и вернуться в наш мир. Если ты поможешь нам, мы поможем тебе, и давай будем откровенны, ты ведь не против того, чтобы Паррор узнал, как управлять Пламенем, но ты не хочешь, чтобы он действовал вопреки воле царя. Я прав?

— Да, ты прав.

— Отлично, значит, весь вопрос в том, чтобы убедить царя, что я — Брайан Рафт. Сейчас я его пленник, потому что он принимает меня за Крэддока.

Ее зеленые глаза вспыхнули.

— Я недавно узнала, что Дарум вышел из замка с отрядом солдат.

— Выходит, он поверил мне! Он сам пошел за Крэддоком.

Неожиданно Рафт умолк потому, что понял, что царь не поверил ему на слово и решил развязать гордиев узел своей неуверенности одним ударом. Просто пойти к Паррору и выяснить все уже там, на месте.

— Паррор так хитер, — сказала Джанисса. — Я не знаю… — Она помотала головой, и грива ее вьющихся волос растрепалась.

— Итак, мне-то что делать? — спросил Рафт. — Сидеть и ждать, пока Дарум вернется обратно в замок?

Девушка задумалась.

— Я еще раз попробую зеркало, — сказала она наконец, и, взяв зеркало в руки, стала вглядываться в его мутную поверхность.

Рафт заметил, как она вздрогнула и побледнела.

— Что случилось? — спросил он.

— Подожди, — проговорила она, останавливая его жестом руки. — Нет, ничего не получается. Я чувствую заслон.

Она выпрямилась и спрятала зеркало в складках платья.

— Похоже, что Крэддок в трансе, — сказала она. — Дело не в зеркале, Крэддок находится под гипнозом. Паррор ведет его куда-то, и мне не удалось рассмотреть куда, но из замка они уже точно ушли.

Рафт прикусил нижнюю губу.

— И ты никак не можешь связаться с Крэддоком?

— Я могу уловить только отдельные его мысли. Больше ничего.

— А куда они идут? Попробуй узнать, Джанисса, это может здорово нам помочь.

Джанисса снова вынула зеркало и склонилась над ним, сосредотачиваясь. Рафт заметил, как у нее на лбу от напряжения выступили капельки пота.

— Не могу, его сознание закрыто.

— Попробуй еще раз!

Но она неожиданно опустила зеркало.

— Нет, нет, только не Харн! Он не мог туда пойти! — растерянно бормотала она.

Рафт взял ее тонкие руки в свои.

— Харн? Это там, где Пламя?

Джанисса отшатнулась от него, она вся дрожала и, казалось, была на грани слез.

— Нет, нет. Просто я думала, что он пойдет по невидимой дороге, но в Харн… У него, должно быть, есть какая-то защита, о которой я ничего не знаю. Иначе это самоубийство.

— Что такое Харн? Где это находится?

— У истока великой реки, — ответила Джанисса, — той самой, что течет под Замком Доирады. Харн там, но люди туда не ходят.

— Почему?

Джанисса, казалось, ушла в себя.

— В Саду Харна жизнь, не похожая на нашу. Там есть существа, которые… которые… я не знаю. Я никогда не была в Саду Харна, но я была рядом, и там, на границе Сада, что-то прикоснулось к моему сознанию, что-то холодное, гадкое, ужасное и пугающе отвратительное.

Рафт громко засмеялся.

— Ох, уж эти мне призраки! Мне бы мою винтовку, я бы им показал.

— Харн — это очень опасно, — тихо проговорила девушка. — Если Паррор знает, как защитить себя там, он много умнее, чем я думала, но я боюсь за Крэддока.

— Напрасно. До тех пор пока ему нужен Крэддок, Паррор будет заботиться о нем не хуже, а может, и лучше чем о самом себе. Очевидно, Харн это запрещенная зона Паитити, а это как раз на руку Паррору. Там у него будет достаточно времени выведать у Крэддока все, что тот знает о пробуждении Пламени.

В Джаниссе произошла какая-то перемена.

— Это очень меняет дело, Брайан. Получается, что когда Дарум придет в замок Паррора, он увидит, что тот ушел, — сказала она. — А если царь узнает, что Паррор отправился в Харн, и поспешит за ним, то сможет настичь его в пути. — Гибкое, грациозное тело Джаниссы изогнулось, и она встала. — Да, это меняет наши планы. Я должна предупредить Дарума.

— Я пойду с тобой, — сказал Рафт.

— Нет, тебе нельзя, и потом, ты не сможешь пройти там, где я, — она показала рукой в сторону балкона. — А за дверью стража.

— О страже я сам позабочусь.

— Ты не такой сильный, а я должна идти быстро.

Она уже направилась к балкону, но Рафт успел схватил ее за руку.

— Скажи мне хотя бы, как открывается дверь! — попросил он.

Она лукаво улыбнулась.

— Выбери самое яркое пятно света и положи на него свою руку. Но лучше — дождись меня, Брайан. Иногда у двери бывает не один замок.

Они уже вышли на балкон, и Джанисса легко перекинула ногу через перила.

— Ты вернешься? — спросил ее Рафт.

— Обещаю, — ответила Джанисса.

«Она переменчива, как ветер», — вспомнил Рафт слова Дарума. Интересно, насколько можно было верить этой девушке-кошке, этому невероятно красивому созданию из другого мира? Рафт крепко схватил ее за руки и привлек к себе. Худое, но сильное тело девушки напряглось, она сопротивлялась, и все же губы Рафта коснулись ее губ. После поцелуя он отпустил ее.

— Теперь, по крайней мере, тебе будет не так легко меня забыть, — сказал он с легкой усмешкой.

Джанисса смотрела на него, с удивлением дотрагиваясь пальцами до своих губ.

— Нет, — сказала она загадочно. — Этого я точно не забуду.

Она скользнула вниз, ее ловкое тело изогнулось и почти слилось с камнем, чтобы не задеть острые лезвия. Рафт провожал ее взглядом, пока тонкая фигура девушки не исчезла за одной из башен, а потом, почти с прежними сомнениями, вернулся в свою великолепную тюрьму.

Решения он все еще не принял. Знал он теперь достаточно много, но для немедленных действий ничего не подходило. Разве что… — он поднял голову и посмотрел на дверь. Пришла пора воспользоваться ключом Джаниссы для того, чтобы открыть дверь. Он же не хочет сидеть здесь и ждать, пока возвратятся Джанисса или царь. Рафт отыскал тяжелую металлическую статуэтку, обмотал ее шелковой лентой и подошел к двери. Внимательно всмотревшись в полупрозрачную поверхность, он обнаружил на ней светящиеся пятна, которые медленно, точно лунные блики на воде, двигались внутри овала.

Самое яркое пятно света! Он нашел его и накрыл ладонью. Дверь не открылась, а пятно медленно выплыло из-под руки. Он попробовал еще раз, но также безуспешно, похоже, у этой двери, действительно, не один замок. Как она и говорила. Горько усмехнувшись, Рафт отшвырнул свое оружие и вышел на балкон. Джанисса была уже внизу, но последовать за ней он не мог и даже не питал на этот счет никаких иллюзий. Сделать канат, который достал бы до самого низа, было невозможно. Рафт наклонился и попробовал отломать одно из лезвий, но кончилось тем, что он порезал палец.

Он тихо, но грубо выругался, сразу стало легче. Опустившись на гору подушек, он попробовал выработать план действий, что оказалось делом не из легких. Чего он хотел, было очевидным, ему надо было выбираться отсюда вместе с Крэддоком. Но как? Как это сделать? Дорогу назад он знал, и если бы они очутились в джунглях, он мог пройти через них даже без винтовки, но бегство теперь уже не решало всех проблем.

Амулеты. Одним из них владел Паррор, а другой был сейчас у царя. Оба они давали возможность тем, кто владел ими, жить за пределами Паитити и замедлять собственный метаболизм, приспосабливая скорость обмена веществ к той, которая существовала во внешнем мира. Последствия могли быть самыми неожиданными, вроде того случая с Паррором, когда обычному человеческому глазу было просто невозможно заметить его стремительное перемещение.

Предположим, рассуждал Рафт, что им с Крэддоком удастся сбежать и они дойдут до Ютахи. Пусть у них будет в запасе неделя или даже месяц, но преследователи из Паитити настигнут их в один день. С помощью амулетов Паррор или царь доберутся до них и убьют или загипнотизируют, используя волшебные свойства зеркала Джаниссы. Как следствие и он и Крэддок вновь окажутся в Паитити. Снова тупик.

Рафт попытался определить, сколько прошло времени, но сделать это было почти невозможно. Солнце практически стояло на месте, а движение секундной стрелки на часах было таким медленным, что Рафт его не замечал. Скорость его жизни здесь была невероятно высокой, и поэтому в Паитити он был почти на равных с людьми-кошками, но как только он выйдет отсюда и окажется за пределами Земли Пламени, его метаболизм замедлится до обычного уровня, и тогда он лишится даже этого небольшого преимущества.

А может быть, ответ кроется в их психологии? Какие могут быть психологические особенности у семейства кошачьих? Рафт долго сидел, погруженный в свои мысли, и отвлекся лишь тогда, когда открылась дверь. Это был не Ванн, в комнату вошел страж, а за ним мальчик-слуга вкатил столик с едой. Рафт поел и снова задумался. Сейчас должна быть ночь, решил он, но дни в Паитити были такими же долгими и вязкими, как и ночи.

Все разумные существа, живущие сейчас в Паитити, вели свою родословную от семейства кошачьих, в то время как далекими предками Рафта были обезьяны. Что же отличает обезьян от кошек? Обезьяны любопытны, и любопытство — один из самых сильных инстинктов, заложенных в человеке самой природой. Кошки же теряют интерес ко всему очень быстро. Они не строят, не созидают. Этими замками, построенными в незапамятные времена Первым Родом, люди-кошки просто завладели когда-то и потом лишь обновляли обстановку. Кошки по своей внутренней природе гедонисты. Конечно, очень сильно повлиял на эти инстинкты вложенный извне разум, силу которого Рафт так и не смог оценить до конца. Может ли он строить планы по законам своей человеческой логики в этом чужом мире? Реакция людей-кошек может быть непредсказуемой. Тихий, настойчивый, словно предупреждающий о чем-то шепот, больше напоминающий шорох, потому что в нем не было ни единого слова, — пронесся по комнате.

9. Замысел убийцы

Еще прежде чем шорох затих, Рафт был на ногах и смотрел на дверь. Полупрозрачный овал открылся, и путь к бегству был свободен. В проеме двери стояла фигура, окутанная свободными одеждами с ног до головы. Лицо закрывала плотная вуаль, однако ничто не могло утаить красоты и ужаса, которыми веяло от фигуры женщины. Ее тонкие бледные руки были обнажены, и в них она держала неизвестный Рафту музыкальный инструмент, звуки которого он уже слышал. И вновь белые пальцы притронулись к замысловатым струнам и клавишам, и послышалась музыка. Мелодия — еще настойчивее, чем прежде, — взывала к Рафту.

— Юранн? — позвал он.

Женщина под вуалью кивнула, и Рафт шагнул ей навстречу.

— А стражники?

Юранн подала ему знак рукой и повернулась к выходу, и Рафту ничего другого не оставалось, как только последовать за своей таинственной проводницей. В коридоре все было тихо, а страж стоял неподвижно. Он даже не повернул голову и, словно завороженный, смотрел широко открытыми глазами себе под ноги, на небольшую, переливающуюся странным светом сферу.

На какой-то миг и взгляд Рафта оказался прикованным к этому шару, внутри которого медленно двигались и переливались цвета, а сам шар становился все больше и больше, заполняя собой все сознание. Тихие, но настойчивые звуки, извлекаемые из струн, вывели Рафта из оцепенения. Юранн пошла вперед, нагнулась, подняла сферу и спрятала ее под своим свободным одеянием. Казалось, что колдовство окончилось, но страж был по-прежнему недвижим. Рафт показал на него и вопросительно поднял брови. Зазвучавшая в ответ музыка успокоила его, точно говоря: «Он проснется, но не сейчас. Он заворожен».

Рафт заметил, как позади него закрылась дверь и Юранн вновь подала ему знак. Но что все это значило? Ее вероломство? Возможно, люди-кошки непредсказуемы. И все-таки это было лучше, чем сидеть в тюрьме, сложа руки, а уж защитить себя от женщины в случае надобности он как-нибудь сумеет, в крайнем случае, постарается.

Он шел вслед за Юранн по коридору, она, видимо, выбрала обходной путь, на котором им никто не встретился, кроме мальчика-слуги. Увидев его еще издали, Юранн втолкнула Рафта в завешанную бархатной портьерой нишу. Ничего не подозревающий паж поклонился Юранн и прошел мимо, открывая путь беглецу из иного мира. Наконец Юранн остановилась перед одной из портьер, сдвинула ее в сторону и жестом пригласила Рафта войти. Уже знакомый Рафту странный тусклый свет заставил его на мгновение зажмуриться.

Тишина была абсолютная. Сквозь безмолвие до Рафта доносилась лишь тихая музыка Юранн. Ее пальцы коснулись его руки, и она уверенно, не спотыкаясь в окружающем их полумраке, повела Рафта за собой. Скоро они оказались у царского помоста, утопающего в шелке. Здесь Юранн начала подавать Рафту знаки, странные и угрожающие.

— Что это значит, Юранн? — спросил Рафт. — Чего ты хочешь от меня?

В минорных звуках флейты и печальном переборе струн слышалось что-то зловещее, дьявольское. Юранн задумчиво касалась то одной, то другой подушки, хранящей на себе след тела Дарума. И вот снова тихо и потаенно зазвучала эта зловещая, без слов, песня, настойчиво взывая к Рафту.

Юранн отошла к задней части помоста, завешанной портьерами, и, отодвинув одну из них, поманила Рафта за собой. Когда он подошел, она подвела его к небольшому алькову, а потом сунула ему что-то в руку, отступила назад и задернула занавес. Жди, говорила музыка, жди.

Вокруг была кромешная тьма, но Рафт уже знал, что он держит в руках. Свободной рукой он ощупывал этот предмет, пока его пальцы не отскочили от острого, как бритва, металла. Он откинул портьеру, и флейта Юранн предостерегающе взвизгнула. Бархатный занавес снова упал, пряча Рафта от ненужных глаз. Шаги тихо с легким шорохом удалялись, и Рафт понял, что Юранн ушла. Теперь он знал наверняка, зачем она привела его сюда.

Рафт прислонился к стене, губы его шевелились, словно он пробовал на вкус что-то неприятное. Юранн помогла ему, хотя, конечно, у нее была своя цель. Как же теперь было выбраться из замка? Прямо перед собой на занавесе он заметил бледный призрачный свет. Его глаза уже достаточно привыкли к темноте, и теперь он отчетливо видел проступавшую на занавесе мужскую тень с длинным кинжалом в руке. Тень была его собственная. Рафт повернулся, позади него была не стена, а овальная дверь — одна из тех, которые он уже не раз видел. На ее матовой поверхности медленно двигались едва заметные пятна света. Он выбрал самое яркое и накрыл его ладонью и, словно по волшебству, овал двери поднялся и исчез. В то же мгновение Рафта ослепил яркий свет. Держа наготове кинжал Рафт ждал, но в комнате никого не оказалось. Только ослепительно яркий свет и блеск металла. Богатство цветовой гаммы резко контрастировало с мраком оставшейся позади комнаты. Рафта осенило, он прошел обратно и опустил полог. Ткань была темная и совсем не пропускала света. Теперь его убежище было надежно скрыто от глаз Юранн или кого угодно другого.

Довольный собою, Рафт вернулся в комнату, которая, судя по всему, служила Даруму сокровищницей. Если бы Рафт захотел найти в ней золото и бриллианты, его бы постигло разочарование. Впрочем, бриллианты прекрасной шлифовки, со множеством сверкающих граней, здесь были, но они, казалось, занимали такое же место, что и простые кристаллы кварца, которые также используют в ювелирном деле. Еще здесь было много металла, какие-то невероятные сплавы, поверхность которых, подобно пленке бензина на воде, отливала радужным блеском.

Здесь находилось и оружие, пожалуй, его было больше всего. Блестели лезвия, сделанные из превосходной стали, чего и следовало ожидать, потому что в Бразилии добывали и марганец, и бериллий, и хром. Наверняка и в Паитити были месторождения этих элементов. Не обошлось, конечно, без серебра — вдоль стен стояли удивительной формы резные вазы, сияющие серебряным блеском.

Сокровища незнакомой, чужой цивилизации, то, в чем люди-кошки находили красоту, Рафту казались отвратительным. Какой-то предмет из гладких, полированных металлических пластин напомнил ему Бранкузи. Взгляд Рафта вбирал в себя таинственную форму этих сокровищ, удивительные, неповторимые линии изгибов, которые наводили его на разные мысли, но понять в целом принципы, лежащие в основе этого непонятного ему искусства, он не мог.

В основном здесь были собраны предметы прикладного искусства, среди которых было немало трехпалых, с острыми когтями рукавиц, предназначенных для поединков. Рафт взял одну из них, покрытую орнаментом из драгоценных камней, и надел себе на руку. Его пальцы полностью заняли место под когтями. Рафт почувствовал, как ладонь его инстинктивно напряглась и выгнулась. Инкрустированная драгоценными камнями, эта рукавица могла бы с успехом заменить собой кастет. «Интересно, как бы отнеслись к этой идее ее истинные владельцы, — наверное, были бы, самое малое, удивлены», — подумалось Рафту. Сняв рукавицу, он сунул ее в просторный карман своей новой одежды.

Здесь были и карты, выполненные на металлических листах и вставленные в драгоценные рамки. Они были, безусловно, интересны, но слишком тяжелы, чтобы их можно было унести с собой. Одна из них, по всей видимости, была картой Паитити. Понять все знаки и обозначения Рафт не смог, но он нашел замок Паррора и пропасть с низвергающимся в нее водопадом. Отыскав на карте реку, взгляд Рафта проследовал по ней до самого истока, это место на карте было отмечено крошечным кольцом из циркона, а внутри кольца были начертаны какие-то таинственные знаки. Неужели это тот самый Сад Харна, в который сейчас направлялся Паррор со своим пленником, Крэддоком? На другой карте, выполненной из тонких металлических пластин, которые крепились на петлях, был изображен план самого замка. Рафт внимательно и долго изучал эту карту, пытаясь отыскать по ней выход. Сделать это было не так просто, не определившись с собственным местонахождением. После того как он сориентировался, дело пошло быстрее.

Наконец, удовлетворенно кивая головой, он отошел от карты. Теперь, кажется, он знал, как ему выбраться отсюда. До его слуха вновь донеслась настойчивая мелодия Юранн. Рафт бросился к двери — никого. Но пронзительная настораживающая песнь продолжала звучать, и Рафт пошел дальше, как вдруг его внимание привлек знакомый ему предмет на одной из полок. Это был небольшой, но прекрасной работы револьвер, с рукояткой, украшенной перламутром. Рядом лежали патроны, и Рафт ссыпал их себе в карман, взяв револьвер и увидев выбитые на рукоятке инициалы — ТДФ. Томас да Фонсека, пилот, чей самолет разбился в Паитити. Это было его оружие.

Конечно, это был не увесистый, мощный кольт Рафта, но все же лучше, чем один кинжал. Рафт откинул барабан и, увидев, что тот пустой, ловко, со знанием дела, зарядил оружие. Через минуту он переступил порог и остановился. Не снимая руки с портьеры, он выжидал.

Музыка Юранн изменилась, она стала плавной и приятной. И все-таки в ней слышались отголоски угрозы и тихий злобный шепот вероломства.

— Паррор скрылся от меня, Юранн, — раздался негромкий голос царя. — В его замке был еще один чужак, я обнаружил его следы. Они оба исчезли.

Песня без слов вопрошала.

— Они, конечно, еще в Паитити. Я выставил стражу на выходе к невидимой дороге, и Паррор не приблизится к Пламени, пока на это не будет моей воли. Только мне неизвестно, где он сейчас.

В нежно звучащих струнах таилась ненависть.

Дарум вздохнул.

— Я был готов, — готов ко всему, что могло произойти. Я даже думал, что Паррор может уйти из Паитити по невидимой дороге, и был готов преследовать его и там, но что мне делать теперь, когда он исчез вместе с чужаком, где мне искать его?

Рафт задумчиво потер подбородок. Он-то знал, куда направлялся Паррор. Сказать царю? Но будет ли от этого польза?

Юранн играла совсем тихо, и глухие звуки волынки навевали дремоту.

— Да, — проговорил царь, — так было и так будет всегда, Юранн, и мир не войдет в нашу обитель. Здесь только наша любовь.

Усни, говорила музыка. Усни, мой любимый, мой царь. Усни, сладких снов, усни — и не просыпайся, но Дарум не чувствовал опасности. Дыхание его стало таким тихим, и спокойным, что стоящий за портьерой Рафт почувствовал, как и его окутывают нежные объятия сна. Музыка Юранн околдовывала. «Злое колдовство», — гневно подумал Рафт, и энергично встряхнул головой.

Вскоре рука Юранн скользнула за портьеру и дотронулась до Рафта, вызывая его наружу. Яркий свет упал на ее лицо, вернее, на то, что должно было быть лицом. Девушка быстро опустила вуаль, и Рафт увидел, как ее взгляд остановился на царской сокровищнице. Юранн молчала. Потом она нерешительно дотронулась до револьвера, покачала головой, выхватила кинжал, который Рафт прятал в складках своей одежды, и сунула ему в руку, подталкивая его вперед, на помост.

Рафт не двинулся с места, и глаза под вуалью выжидающе смотрели на него. Он медленно и выразительно покачал головой.

— Нет, — прошептал он, переводя дыхание, — даже если бы это спасло мне жизнь, я бы не смог этого сделать.

Рука Юранн поднялась и угрожающе застыла над струнами, но немая сцена длилась не долго. Увидев, что решение Рафта твердо, она издала страшный, похожий на рев зверя, невыносимый звук и, выхватив из его рук кинжал, бросилась к спящему царю так стремительно, что ее одежды взвились в воздухе. Она склонилась над спящим телом и разорвала шелковую накидку на его груди. Дарум шевельнулся, и что-то пробормотал сквозь сон. Юранн замахнулась. Реакция Рафта, хотя и бессознательная, была мгновенной. Он прыгнул вперед еще до того, как успел заметить, что на обнаженной груди царя блеснуло что-то небольшое и прямоугольное на серебряной цепочке. Предмет этот источал свет, который дрожал и бился, пульсируя в ритме самой жизни.

Амулет!

Времени рассматривать его, задавать себе вопросы и сомневаться у Рафта не было. Он чувствовал какую-то внутреннюю уверенность, которая не требовала от него никаких доказательств. Видеть это подрагивающее сияние и не узнать его, было невозможно. Рафт схватил амулет, но сделал это так резко, что цепочка на груди Дарума лопнула. Не раздумывая, он перехватил руку Юранн занесенную для удара. Она зарычала и, изогнувшись, как лук, принялась из последних сил, отчаянно, бороться за свое оружие. Потеряв равновесие, они оба упали возле дивана, но продолжали молчаливую схватку. На полу хрустнула арфа, лопнула и пронзительно зазвенела струна.

Полусонный Дарум приподнялся на диване, вглядываясь в едва различимые, катающиеся по полу фигуры. Совершенно неожиданно для Рафта, Юранн отпустила кинжал, отскочила назад, наклонилась и схватила арфу. Ее пальцы пробежали по струнам, и струны грубо задрожали и забили тревогу.

Опасность! Проснись! Враги!

От оглушительного, настойчивого звука дрожали стены. Царь, с трудом поднявшись на ноги, тряс головой и что-то бессвязно бормотал. Луч света из сокровищницы бил ему прямо в глаза, и поэтому Рафт казался ему лишь тенью на фоне ослепительного и грозного блеска оружия.

Музыка визжала и плакала. Издалека донесся топот бегущих ног. Выругавшись про себя, Рафт стремительно повернулся и бросился к двери, через которую он еще совсем недавно вошел сюда. Он молился, чтобы она не оказалась закрытой. Откинув портьеру и увидев открытый проем, он бросился туда. В глазах сумасшедшего Властителя он был убийцей, а значит, оставалось ему только одно — бежать, и немедленно. Вряд ли царь станет выслушивать его объяснения, тем более, если в них будет звучать имя Юранн.

Рафт цепко удерживал в памяти план замка, помня карту, он понимал, что один неверный поворот, и он потеряется. Вот здесь, напрягал память Рафт, должен быть боковой коридор. Не замедляя шага, он свернул в сторону. Отдаленные голоса преследователей подстегивали его не хуже хлыста. Помня об опасности, Рафт еще крепче сжал в руке револьвер. Теперь он мог пригодится ему больше, чем кинжал. Да, только сейчас Рафт осознал все коварство плана Юранн, она хотела смерти Дарума, а подставить под удар собиралась чужака. Ну что ж, вполне по-человечески. Да и по-кошачьи тоже. Он остановился перед овальной дверью, гадая, что ожидает его снаружи. Рафт чувствовал, что он на правильном пути, но за дверью могли оказаться солдаты.

Интуиция его не обманула, действительно за дверью стояли охранники, за матовым стеклом вырисовывались их тени. Рафт бесшумно повернулся и побежал в обратную сторону, понимая, что с пути он уже сбился. Надежда найти другой выход была слабой, наобум он свернул в какой-то переход, по одной стороне которого тянулся ряд окон. Мельком взглянув в окно, он обнаружил, что смотрит не на Пропасть Доирады, а на реку, которая в этом месте изгибалась и, пройдя через арочный свод, исчезала под замком.

Вдали, за поросшей мхом равниной, виднелись неясные очертания исполинского леса, который вполне мог его укрыть, если повезет добраться до него. Далеко внизу несла свои воды река, и если Рафт окажется в ней, то слишком быстрое течение снесет его дальше — в бездну. Все слишком быстро, но только не в Паитити, где метаболические изменения всего живого невероятно ускорены. Несмотря на мощное течение, воды текли так плавно и медленно, что Рафту казалось, будто он смотрит сверху на клубящийся поток облаков. Он сунул револьвер в карман с хитроумно закрывающимся клапаном, который прилегал к ткани так плотно, что карман вполне мог оказаться водонепроницаемым. «Это было бы очень кстати», — подумал юноша и быстро огляделся. Похоже, что рядом никого не было, но крики преследователей становились все громче и отчетливее. Решение надо было принимать сейчас. Он поднялся на подоконник и спрыгнул вниз.

10. Сад кошмаров

Об одном Рафт успел забыть, но еще более удивительно было то, что он вспомнил об этом, пока падал вниз. Скорость свободного падения постоянна, на нее оказывает некоторое влияние трение о воздух, но оно ничтожно мало, когда свободно падающим предметом оказывается мужчина весом в сто шестьдесят фунтов.

Под воздействием излучения, которое пронизывало все Паитити, скорость обмена веществ в организме Рафта необычайно ускорилась, иначе говоря, здесь он жил значительно быстрее, чем в своем мире. Он мог видеть, как огромные каменные глыбы, сорвавшись с высоких утесов, плавно, точно пух, опускались вниз. Рафт даже не осознавал, что падает, это больше было похоже на плавный спуск в лифте, и он был настолько поражен этим, что поначалу даже не понял, что происходит, а когда понял, то сделать уже ничего не мог.

Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, он плавно опускался вниз. Мимо него неторопливо проплывали стены замка, и в любое мгновение кто-нибудь мог выйти на балкон и увидеть его. Даже обыкновенное копье становилось сейчас смертельно опасным. Проследить полет Рафта было совсем несложно: он был практически неподвижной мишенью, и брошенное с достаточной силой копье пронзило бы его насквозь. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным и беззащитным. Он словно висел между небом и землей. Сонмы вопросов, сомнений, страхов пронеслись у него в голове, прежде чем мучительно медленное падение окончилось и его тело ударилось о водный поток.

Масса тела оставалась прежней, и Рафт стал погружаться в пучину. При нормальных условиях он мог задержать дыхание, пока не выплыл бы на поверхность. Но здесь он дышал намного быстрее, чем обычно, — в десятки раз быстрее, — и возникла новая опасность. Для того чтобы всплыть наверх в этой воде, ему, возможно, потребуется минут пять!

Однако ускоренный метаболизм помог, и Рафту удалось развернуть в воде свое тело таким образом, что оно начало всплывать само. Медленные, вязкие воды обволакивали его, как смола жучка. Он был словно муха, угодившая в патоку. Но эта муха в конце концов выбралась на поверхность. В обычном мире поток увлек бы его вниз и выбросил в пропасть, но разбуженное время боролось с медленным напором воды, и Рафт старался изо всех сил потому, что успокаиваться и отдыхать было еще рано. Брайан не был уверен, что ему удастся пересечь равнину и выйти к лесу незамеченным. Озираясь по сторонам, он искал глазами место, где можно было бы спрятаться.

На краю отмели плотной стеной рос тростник, и вода здесь была мутная и илистая. Рафт отыскал полый стебель, осмотрел его и воспользовался старой, как мир, хитростью, то есть просто залег на дно, крепко ухватившись за донные камни. Теперь все зависело только от его выдержки и сообразительности преследователей. Юноша дышал через тростинку, ставшую единственным каналом, который связывал его сейчас с жизнью.

Он не знал, что происходит на поверхности, но и его никто не видел. Конечно, люди-кошки и здесь могли его найти, но так у него был хоть какой-то шанс спастись. Рафт вспомнил о разнице в психологии кошек и обезьян. Его преследователи скорее всего подумали, что он, потомок обезьян, выберет для спасения что-нибудь связанное с полетом или с прыжками, и станут искать его в лесу. Сами же они были слишком привередливыми, чтобы прятаться в грязной воде, если были другие пути к бегству, и от Рафта, возможно, ожидали того же. И если он все правильно рассчитал, то все произойдет именно так.

Рафт закрыл глаза и сосредоточенно дышал, это было не так легко. Амулет — поможет ли он ему сейчас? В нем заключена искра Пламени, часть невероятного источника энергии по имени Курупури. И еще похоже, что амулет обладал неким свойством, способным замедлять метаболическую скорость. Рафту больше подошло бы обратное, если бы амулет ускорял метаболизм, но надеяться на это не приходилось. Возможно, амулет был каким-то образом связан с самим Пламенем и посредством индукции заряжался от него, если только он не был замкнутой в себе системой, подобно мельчайшей частице радия. Если бы метаболизм Рафта сейчас замедлился, то он превратился бы в живую статую, окруженную кольцом врагов, которые двигаются вокруг со скоростью молнии.

Как бы там ни было, амулет лежал в закрытом кармане, и достать его оттуда, не испортив револьвер да Фонсеки, было невозможно. «Ну что ж, с амулетом придется подождать», — подумал Рафт. Ничего другого, кроме как затаиться и ждать, ему не оставалось, и Рафт терпеливо ждал. Холодная вода сковала все его тело, притупила чувства, но он заставлял себя ждать дальше и дальше. Сознание едва теплилось, и Брайану уже казалось, что он плывет в пустоте, где нет ни звуков, ни цвета. Все, что существовало в данный момент, так это медленное, студенистое течение. Ждать, пока стемнеет, он не мог, да и чувство времени подсказывало ему, что ночь наступит лишь через несколько недель.

«Да, — подумал Рафт, — в мире, где обмен веществ происходит так стремительно, есть свои неудобства». Рафт был уверен, что Дарум не успел настичь Паррора. Этот бородатый честолюбец, забрав с собой Крэддока, направился в Харн, к самому истоку реки. Что там такого, в Саду Харна? Рафт не имел об этом ни малейшего представления, но он помнил, как была испугана Джанисса! А напугать ее, как подозревал Рафт, было делом не из легких. Его мысли опять вернулись к этой странной девушке с черной каймой вокруг глаз и тигровыми волосами.

Неожиданно для себя Рафт вспомнил рассказ Бальзака «Страсть в пустыне», и вскоре он понял, что вызвало эту ассоциацию. Любовь мужчины к львице, кажется, так? Или к леопарду. Но не к ягуару, это точно. Откуда ягуарам взяться в Сахаре! Джанисса? В ней было много от кошки, но ничуть не меньше и от человека. Дитя чужого мира, но не животное, не дикий зверь. Рафт поймал себя на том, что думает о ней.

«Боже ты мой! — подумал он. — Это что же получается, неужели я влюбился в нее? Я ведь и видел-то ее всего дважды. Ну и дела! Нет, быть этого не может. Так, экзотика, ничего серьезного. Вот выберусь отсюда и лет этак через пять, возможно, повстречаю девушку из Пеории и женюсь на ней». Мысли о женитьбе заставили его вспомнить о том невероятном положении, в которое он попал. Рафт усмехнулся про себя. «Можно предположить, — подумал он, — что чисто биологически этот союз возможен, хотя такого еще никогда не случалось».

И уж конечно, он не хотел бы, чтобы по ночам его жена выходила на задний дворик, садилась у ограды и выла на луну. Но все равно, окончательно прогнать эту мысль от себя он не мог. Союз двух биологических видов, да, такого за всю историю биологии еще не было! Он мысленно перевел проблему на уровень генетики, и размышления о генах и хромосомах помогли ему скоротать еще немного времени. В конце концов он решил, что все это глупости, и наконец рискнул осторожно поднять голову над водой, на всякий случай готовясь встать.

Прошло уже немало времени, и он надеялся, что весь переполох, связанный с его бегством, поутих. На балконах замка никого не было, а внутренний двор был отсюда не виден. И все-таки, если бы Рафт пошел по открытой равнине, его наверняка бы заметили. Можно было плыть, но мощное, хотя и медленное, течение было для этого слишком опасным, и Рафт просто пошел вверх по реке, держась как можно ближе к берегу. В основном он полз, иногда немного проплывал. Каждое мгновение он был готов вновь воспользоваться тростником, один раз заметив какое-то подозрительное движение, он упал ничком на землю, но это была излишняя осторожность.

Когда он добрался до леса, его трясло от холода, а из расцарапанных локтей и ладоней текла кровь. Рафт очень надеялся, на то, что люди-кошки не находят след по запаху. Все же они были цивилизованными существами, а притупление определенных чувств и есть плата за эволюцию. У низших видов, чье существование в очень большой мере зависит от запахов и звуков, подобные способности развиты намного сильнее, с другой стороны, он знал, что зрение у человека лучше и легче регулируется, чем у большинства животных.

Дарум не мог догадаться, куда направляется Рафт, и чем ближе юноша подходил к Харну, тем менее опасной становилась для него погоня. Гигантское дерево закрыло собою башни замка, но еще с полмили Рафт двигался очень осторожно, при малейшем подозрительном шорохе залегая в жесткий серый мох. Потом он открыл карман, убедился, что револьвер сухой, и сунул кинжал за пояс. Наконец он получил возможность достать амулет, чтобы рассмотреть его получше.

Ничего особенного Рафт не обнаружил, внутри мутного ромбовидного кристалла, вставленного в толстую металлическую оправу с закругленными концами, мерцала искра пламени. Он попробовал и понял, что плоский металл можно было поворачивать внутри оправы, как наборный замок сейфа. Он осторожно повернул его, но ничего не произошло, только послышался легкий, едва уловимый шорох. Как же ему испытать амулет?

Ну, конечно же, у него же есть часы! К счастью, они были водонепроницаемы. Рафт посмотрел на циферблат, секундная стрелка двигалась очень медленно. Он повернул кристалл, и стрелка пошла быстрее. Еще один поворот — и стрелка побежала. Это говорило о том, что его метаболизм замедлился.

Мог ли амулет увеличивать скорость жизни? Это могло бы решить многие проблемы, например, он смог бы попасть в Харн раньше, чем там окажется Паррор. Здесь Рафта ожидало разочарование. Амулет мог замедлять метаболические трансформации, но превысить их общую для Паитити скорость он не мог, а значит, амулет был, несомненно, настроен на энергетический уровень Пламени и имел схожую с ним цикличность. Ну что ж, в таком случае было бы просто глупо двигаться медленнее, чем он мог в этом мире, и Рафт привел кристалл в первоначальное положение.

Опустив амулет в тот же карман, где лежал револьвер, Брайан пошел дальше. Он просчитывал по памяти скорость пули, гадая, сможет ли выбранная им здесь мишень увернуться от свинца.

Главное, и об этом надо было всегда помнить, — стрелять в этом мире надо почти в упор, чем ближе — тем лучше! Артиллерия была бы полностью бессмысленна в Паитити. Если бы по Замку Доирады выстрелили из пушки, то у людей-кошек вполне хватило бы времени разобрать весь замок и перенести его на другое место, прежде чем снаряд попал бы в цель. Неудивительно, что сражались они холодным оружием, а не стреляли друг в друга. По-настоящему эффективным здесь мог бы быть только энергетический луч.

«Этим же можно объяснить, — подумал Рафт, — и то, что в Паитити была так развита сила мысли. Великолепным примером тому и подтверждением служило маленькое зеркальце-амулет Джаниссы и гипнотическая сфера Юранн. С помощью подобных устройств можно было сокращать временное отставание. Вся неживая природа в этой долине была словно околдована чарами, сравнимыми лишь с теми, которые защищали, по древнескандинавским легендам, бога Баллура. Большинство несчастных случаев, которые случались в Паитити, не могли быть смертельными, камни плавно опускались по воздуху, реки текли как кисель, а люди падали так же медленно, как Алиса в кроличьей норе.

Рафт шел вперед и еще внимательнее всматривался в эту жизнь, рассматривая этих невероятных созданий, которые жили на гигантских деревьях. Воздух был прохладен и чист, и Рафт подметил для себя кое-что новое. Многоцветный плющ с усиками-щупальцами быстро скользил по коре деревьев, а в небольших лужицах на гигантских стволах прятались животные, похожие на маленьких, длиною около метра, крокодилов. Казалось, что эти существа сами для себя соорудили эти раковины, напоминающие по форме чашки, которыми пользуются на каучуковых плантациях для сбора млечного сока. У всех этих животных были на редкость подвижные лапы, и Рафт заметил, что они строят себе эти бассейны, отдирая от дерева кусочки смолистой коры и склеивая их вместе жидкостью, которую выделяли их слюнные железы.

Похожими сами на себя здесь были только ленивцы, но и они вызывали удивление, потому что передвигались слишком быстро. Обычно эти животные висят неподвижно, вцепившись когтями в ветки деревьев, и только их длинный язык то и дело сверкает в воздухе, настигая очередную жертву — зазевавшееся насекомое. Их метаболизм на Земле слишком замедлен, но, похоже, здесь все наоборот. По шерсти ленивцев ползали какие-то паразиты, размером не больше дюйма, но особого интереса эти твари у Рафта не вызвали, настолько знакомым и отвратительным был их вид. Только хвосты, похожие на обезьяньи, мешали спутать эти существа с представителями того семейства, которое с успехом могло распространиться по всему миру, но вероятно не прижилось в Паитити.

Самыми забавными были небольшие млекопитающие, покрытые коричневатым мехом и обитающие в своих гнездах. Их лапки оканчивались присосками, которые, вероятно, были не особенно эффективны, а вот вытянутые рыльца походили на хобот слона, а вернее на самое его окончание. Животные пользовались этим органом так же умело, как человек пальцами, хоботки эти были на удивление цепкими. Рафт попытался представить себе их гнезда изнутри, чувствуя, что там могло быть нечто совершенно неожиданное.

Под ногами никакой другой растительности, кроме жесткого серого мха, не было. Гигантские деревья, казалось, высосали из земли все питательные соки, и ничего, кроме мха, здесь уже не могло прижиться. Это, кстати, объясняло и своеобразный симбиоз, или скорее паразитизм, животных на деревьях. Где же еще им было жить, как не в тесном соседстве друг с другом? В замкнутой системе, где голод выступал в роли автоматического регулятора, даже деревья были частью этого биологического кошмара. Они кормились от земли, истощая ее, но взамен давали приют другим, видам. Растения и животные на этой земле достигли крайней точки в своем развитии. Эволюционировать, как это случилось с людьми-кошками, они уже не могли. Все находилось в идеальном равновесии. «Однако сейчас не время строить научные гипотезы», — оборвал свои размышления Рафт. Надо было искать Крэддока!

Озираясь по сторонам на случай погони, Рафт шел вдоль реки. Деревья загораживали ему путь, и из-за них он не мог видеть дальше, чем на полмили вперед. Надежным ориентиром была лишь сама река. Прячась и петляя, Рафт шел вперед, пока усталость не взяла свое. Можно было бы укрыться на одном из гигантских деревьев, но на них и так хватало обитателей. Интересно, что никто из них не спускался на землю, и в конце концов, не найдя ничего лучшего, Рафт расположился на берегу сонной реки. Его, конечно, могли застать врасплох, пока он спит, но обезопасить себя от этого он уже не мог, поэтому положив рядом с собой револьвер и надеясь на лучшее, он просто заснул.

Проснувшись, Рафт пошел дальше, благо, что идти ему оставалось уже немного. Примерно через час на его пути встала стена, не превышающая двадцати футов. Правда она казалась совсем низкой среди обступивших ее деревьев. Сделана она была из прочного, долговечного вещества, похожего на пластмассу или какой-то сплав, и выглядела почти как новая. Стена уходила вправо и влево от Рафта и терялась среди массивных стволов. В одном месте виднелся арочный проем, в который и устремлялась река. Над самой водой нависал узкий козырек из осадочных пород. Только по этой ненадежной тропке можно было пройти под свод арки.

Рафт, не раздумывая, вступил на скользкий уступ и пошел. Лишь потому, что юноша внимательно смотрел себе под ноги, он обратил внимание на едва заметные углубления, похожие на чьи-то следы. Пройдя чуть дальше, он уже не сомневался, это были следы тяжелых ботинок Крэддока. Рафт подошел к концу уступа. Впереди был выход из-под арки, но что было дальше, Рафт не видел, потому что почти весь проем был как будто затянут странными, ни на что не похожими растениями. На всякий случай Рафт пошел осторожнее. «Похоже на кустарник», — с удивлением подумал Рафт и начал было продираться через спутанные заросли, но, едва коснувшись их, отпрянул.

Строение листьев было совсем не таким, как у обычных растений, и кустарник был теплым. Это были не растения. Выход был затянут тончайшим кружевом, причудливо переплетенной сеткой. Ее серо-розоватый цвет безошибочно подсказал Рафту, что перед ним живой организм, лишенный кожного покрова. Длинные веткообразные щупальца почти не шевелились, они дрожали и раздвигались, пропуская Рафта, но как только он делал шаг вперед, они смыкались позади него, словно анемоны от прикосновения. Рафт заметил несколько небольших, ни на что не похожих, сероватых шаров, которые крепко сидели в почве, почти сливаясь с ней.

Впереди был Сад Харна, еще скрытый от взгляда молодого врача неприятной желтоватой растительностью. Через мгновение он вновь увидел уходящую в противоположные стороны стену, и по тому, как она изгибалась, он догадался, что стена образовывала замкнутый круг.

Деревьев-исполинов внутри стены уже не было, хотя их гигантские стволы окружали Сад со всех сторон. Рафт продолжал идти по берегу реки. Заросли показались ему странными, хотя в ботанике он особенно не разбирался. Какой-то невероятный гибрид плесени и обычного растения. Гриб и папоротник, соединившиеся в одном растении. Внезапно он подумал о них, как о вампирах, сосущих жизнь из земли.

А лес был необычным, совсем необычным! Деревья-исполины, которые остались за стеной, выглядели на фоне этого леса вполне дружелюбно и отсюда, из-за стены, они казались просто огромными и недоступными, как боги. Но эти растения! Эти отвратительные гибриды, произраставшие так пышно и буйно, что одно это уже вызывало отвращение. Джунгли Земли казались дружелюбными в сравнении с этим сокососущим царством. В желтоватых зарослях было заметно какое-то движение, но это был не ветер, а что-то тайное, скрытое, отчего у Рафта зашевелились волосы на голове.

Он почувствовал в Саду чье-то незаметное, почти неуловимое присутствие, и понял, почему Джанисса не хотела говорить о Харне и что вызывало у нее чувство омерзения. Это было неясное, смутное ощущение не просто присутствия зла, а чего-то еще худшего, холодного, далекого и чуждого, дьявольского по своей сути.

Теперь Рафт двигался еще осторожнее. Он не просто предчувствовал опасность, он ощущал ее всем телом. И теперь она казалась еще более зловещей, потому что определить ее было невозможно. Чье-то тяжелое, скрытое присутствие… Он ощущал его так же, как и люди-кошки. И это было очень важно!

Обезьяноподобные реагируют на некоторые раздражители совершенно иначе, чем представители семейства кошачьих. Последние известны своей приверженностью к сверхъестественному, хотя это всего лишь проявление самых обычных явлений. Просто род человеческий не обладает достаточными способностями, чтобы воспринимать вибрацию или излучение так же тонко, как кошки. Дурные предчувствия, ощущение тревоги, от которых у человека пробегает неприятный холодок, у кошки, напротив, может вызвать восторженное мурлыканье. Другой пример, собаки для кошек всегда враги, исчадия ада, в то время как реакция человека совсем иная, он просто берет в руки палку.

Опасность же, подстерегавшая в этом саду, была одинаково грозной и непонятной как для тех, так и для других. Возможно, таковой ее делал измененный ход эволюции в этой тепличной, отгороженной от всего мира долине. В невидимом присутствии некой силы Рафту угадывалось что-то знакомое, то, с чем он уже довольно часто встречался, но никогда в жизни он не испытывал такого страха от встречи с неизвестным. Чем бы это ни оказалось, оно определенно не могло быть чем-то обычным.

Он вошел под сень широкой листвы и огромных шляпок этой гибридной растительности. Падающий сверху свет приобрел зеленовато-желтый оттенок, и в нем заметно не хватало той прохладной чистоты, которой было так много за стенами Сада. Земля под ногами, словно губка, была пропитана влагой, и его сандалии уходили в эту жижу с неприятным, чавкающим звуком по щиколотки. Но это был не единственный звук. Вокруг Рафта что-то непрестанно двигалось, скрытое желтыми джунглями. Он чувствовал себя здесь непрошеным гостем. В его сторону склонился мясистый стебель, на поверхности которого выступил липкий сок. От его сладковатого запаха Рафта затошнило, и он отошел в сторону. Стебель медленно выпрямился, словно с трудом разрывая сковывающие его путы земного притяжения. Несомненно, лес знал о Рафте. Здесь не было деревьев-каннибалов или гигантских мухоловок, которые могли бы проглотить его, но было что-то ужасающее в этих неуклюжих, неестественных движениях тяжелых листьев и стеблей.

Весь лес был наполнен насекомыми, мухами, мотыльками, бабочками самых разных видов и окраски. Все это ползало, жужжало и питалось слизью растений. У некоторых из грибов шляпки были пустыми и напоминали огромные чаши, наполненные смрадной жидкостью. Как ни странно, в этом отвратительном запахе было что-то притягивающее, как в розовом масле, которое в больших количествах трудновыносимо, но капля — совсем другое дело. Если бы весь этот лес, его воздух, не был так сильно пропитан этими запахами, то Рафту он, возможно, пришелся бы по вкусу, но все было совсем по-другому. Не успел он пройти и десятка шагов, как его одежда вместе с влагой впитала это ужасное зловоние.

Следы Паррора и Крэддока были отчетливо видны, но помимо них Рафт заметил еще какие-то странные отпечатки, но распознать их не сумел и вскоре перестал обращать на них внимание, чтобы не упустить тех, за кем шел. Следы Паррора вели в середину Сада. На глаза Рафту попалось розовое перепончатое существо, настоящий сгусток живых нервов, оно ползло вверх по стеблю грибовидного растения и, поднявшись до шляпки, плюхнулось в жидкость. Существо бесшумно погружалось и всплывало, а его усики, словно распущенные волосы утопленницы, лежали на поверхности. Следующим на глаза Рафту попалось другое животное, совсем небольшое, чье тело, как у броненосца, было покрыто жесткими хитиновыми пластинами. Рафт с опаской следил за ним, из бронированного панциря торчали острые иглы. Животное подползло к Рафту, и он отошел в сторону. Иглы могли оказаться ядовитыми. На его счастье, существо передвигалось медленно, и вскоре оно уползло в джунгли и исчезло.

Рафт двинулся дальше. Он увидел еще одно подобное животное в панцире. Оно лизало стебель гриба-папоротника и не заметило Рафта. А потом лес раздвинулся, и Рафт оказался на поляне, которую устилал травянистый ковер. Первое впечатление было именно таким, он стоял на ковре. Под ногами сверкал и переливался причудливый, экзотический узор из цветов самых разных оттенков. Цветной ковер покрывал всю небольшую, футов двадцать в поперечнике, поляну. Но это были не цветы, странный глянцевитый покров затягивал всю поляну. Его переплетающийся узор был по-настоящему живым, ярким цветком, который Рафт впервые увидел в этом зеленовато-желтом мрачном лесу. Врач стоял, хмуро сдвинув брови, еще сильнее ощущая чье-то присутствие, какую-то неведомую жизнь, которой дышал Сад, и в сознание Рафта начал медленно вползать голос, нет, скорее, шепот.

11. Подкрадывающаяся опасность

Таинственный шепот был таким же медленным и невнятным как река за стеной. Рафт даже не понял, когда он возник и чем был. Не совсем голос, но и не мысль, Рафт как бы одновременно ощущал и то, и другое. Цель любого общения заключается в том, что психологи называют эмпатией, то есть способностью передавать чувства от одного сознания к другому. Это именно то, что помогает добиться совершенного взаимопонимания. Но взаимопонимание никогда не бывает совершенным, всегда есть некая неопределенность, незаконченность.

Так он считал до этой минуты. Всей душой, всем телом Рафт чувствовал, что этот голос понимает его в совершенстве. Своей древней, первородной мудростью голос проникал в самую душу Рафта, словно плющ, который вьется и заползает в каждую щель на стене. Голос входил в него, обволакивал, просачивался через все тело, не оставляя ни одной клеточки. Он был подобен ласковому солнечному свету, и Рафт впитывал его в себя, как живая губка воду прилива. Прилив медленно поднимался. Тяжелые запахи леса уже не казались отвратительными. Рафт распознавал каждый запах в отдельности: резкий, едкий аромат жидкости, которая нравилась броненосцам, теплый сладковато-маслянистый запах сукровицы, которой питались розоватые перепончатые существа, и много, много других запахов. Одни напоминали тяжелый запах мускуса, другие тонкий запах эвкалипта, а были еще соленые, кислые, острые. Это было странно и удивительно — нюхать их все вместе и распознавать каждый из них.

По сути, все это были запахи пищи, но не для человека, и тем не менее они возбуждали Рафта и потому проникали глубоко в его сознание. Питание — неотъемлемая часть жизненного цикла, предназначение всего сущего, но бесчувственные не могут осознать всего того блаженства, которое доставляет поглощение пищи. Только особенные существа способны восторгаться и воспринимать эту усладу каждой клеткой своего тела. Они лежат, погруженные в этот теплый, клубящийся эликсир, и их тела сладостно подрагивают, впитывая жидкость, которая для них и пища, и вода. Звери, похожие на броненосцев, не чувствуют этот вкус на своем языке. Прохладная живая жидкость течет по сухому горлу, взбадривая и освежая. Наслаждение вкусом. Вкус! Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт.

Рафт заметил, что стоит уже в самом центре этого разноцветного ковра, впрочем, это было уже не важно. Рафт пытался сосредоточиться и внимал этому посланию. Тихий шепот рассказывал ему о физическом удовольствии, выше которого уже ничего не было.

Что такое голод и пресыщение, знают не только животные, но и растения. Растения питаются с помощью корневой системы, которая сидит глубоко в земле, а земля — это первородный источник жизни. Что-то совершенно невообразимое проползло сквозь Рафта, и он физически ощутил, что у него есть корни. Он чувствовал, как они всасывали соки земли. Как клетки растения. Он был частью земли, и она кормила его. Он опустился на колени в мягкий живой ковер и, не отрываясь, смотрел вверх на мерцающий, бледный свет. Он лег на спину, широко раскинул руки, а покалывающее, очаровывающее тепло насыщало его тело. Он лежал на живой земле, которая медленно и нежно принимала его тело, расходясь под ним, как зыбучие пески.

Или это не земля, а он сам растворялся? Нечто чуждое, на чем он лежал, всасывало его в себя, превращая в часть сложной страждущей жизни, которая обступала его со всех сторон, и чей шепот угадывался в медленном движении деревьев, поднимающихся и раздвигающих земной покров.

Ты же знаешь, что такое быть голодным, Брайан Рафт. Ты — один. Меня — много. Ешь и наслаждайся, ласкал беззвучный голос. Пей этот едкий, острый эликсир, который кормит зверей в панцире. Погрузи себя в теплую влагу, которая плещется в грибных шляпках и пусти свои корни в почву, познай этот сладкий восторг насыщения, который захватит твое тело, твое сознание, всего тебя.

Все ярче и ярче становился мерцающий свет, и Рафт уже почти ничего, кроме него, не видел. Но глаза и не были нужны, деревья были слепыми, но трепетали в восторге, когда их корни всасывали земные соки. Деревья? Но они не могут чувствовать… и все-таки они чувствовали. Именно здесь их что-то неразрывно связывало со всей жизнью. Сад Харна был голоден, и теперь он насыщался.

Рафт вспоминал, а голос спрашивал, искал, выведывал, но что? Рафт вспомнил хмельный запах пива, острый аромат карри, горячий дух свежеиспеченного хлеба. Он чувствовал во рту сладкий сок мандаринов, жирный вкус какао, щекочущий аромат коньяка. Но от Рафта хотели большего, голос требовал, и Рафт частично вышел из транса, но его сознание по-прежнему занимали воспоминания о том, что он когда-то ел. Вкус еды, которую он поглощал когда угодно и где угодно.

Но где? В том мире, где коньяк пьют маленькими глотками из широких и низких бокалов, где пекут хлеб в печах, где какао наливают в чашки и ставят на столы, покрытые скатертями. Эта цепочка ассоциаций заставила Рафта вздрогнуть и вспомнить не только то, что он когда-то ел.

Он вспомнил цивилизацию, свой мир и осознал в нем себя — Брайана Рафта. Он больше не был тупой, хотя и чувствующей машиной для всасывания корма. В этот момент мерцающий свет еще сильнее накрыл его своим саваном. И Сад Карна обрушил на Рафта все свои запахи, но Рафт неожиданно и отчетливо вспомнил другой Сад, и Дерево, и его запретный плод, и вспомнил слова: «Не ешьте от него».

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт. Ешь, как я ем. Познай блаженство, которое познал я. Голос был спокойным, холодным, далеким, он обольщал, ему невозможно было противиться, он будоражил, будил память. Чувство чего-то знакомого становилось все ощутимее, это незримое присутствие в Саду было известно Рафту, только по-другому, не так, как сейчас.

И он вспомнил: «И сказал змей жене: нет, не умрете». От осознания этой мысли Рафт содрогнулся, и вслед за этим его охватила слепая, безграничная ярость. Мышцы напряглись, дрогнули, и он попытался встать, но не смог, ковер плотно спеленал его, сковал его движения, захлестнул Рафта, пока он неподвижно лежал. И все-таки он мог двигаться. С огромным усилием он оторвал руку от туловища и нащупал рукоятку кинжала. Теперь он иначе ощущал предательские объятия Сада, готового поглотить его, спеленатого и беспомощного. Физическое ощущение плена и замкнутого пространства было невыносимо. Страх холодным обручем сдавил горло, и тогда Рафт приподнял кинжал и ударил. В приступе панической, слепой ярости он кромсал живую ткань ковра, пока тот не превратился в клочья. Самым ужасным было то, что это не пыталось уйти, отступить от ударов Рафта. Оно позволило искромсать себя кинжалом, превратить в месиво. Рафт поднялся и, спотыкаясь, отошел под сомнительную защиту желтоватого леса. Он жадно ловил ртом свежий воздух и чувствовал себя скверно и мерзко, как после отравления.

Ему было трудно смириться с тем, что его собственные чувства оказались, по сути, животными и едва не погубили его! Какая же чудовищная, необратимая эволюция могла создать этот дьявольский Сад? Здесь нечто большее, чем просто симбиоз, внутри этих стен все формы жизни слились в единое целое. Снаружи на исполинских деревьях разные виды животных убивали друг друга, питались, размножались и умирали. Но здесь, в Саду, где животная жизнь была неотделима от растительной, все виды постоянно поглощали друг друга, переходя из одного в другой. Но ведь какой-то один вид должен быть господствующим!

И Рафт увидел его. В глубине леса под прозрачной полусферой, которая казалась несокрушимой, лежала бесформенная живая масса. Рафт, поддавшись внутреннему импульсу, бросил в нее камень. Атака была безуспешной, воспользоваться же револьвером он не решился, чтобы не спугнуть Паррора. Впрочем, и без того он был уверен, что пуля не оставит в этой живой массе даже следа. Серая масса плавала в бесцветной жидкости, а небольшие трубки-артерии уходили в землю.

«Мозг? Наверное, лишь отчасти», — подумал Рафт. Некоторые элементы были развиты чрезмерно, другие же казались рудиментарными. Но поскольку всего этого Рафт понять не мог, он еще сильнее, чем прежде, ощутил смутное, неуловимое зло, которое исходило от этой массы. Это была рептилия, здесь, в Саду, этот вид стал господствующим, он подчинил себе всю остальную жизнь и тем самым создал невероятную органическую взаимосвязь, в результате которой Сад превратился в единое целое. Вряд ли это существо обладало разумом. Инстинкты рептилий и млекопитающих различны, и даже при самой удивительной эволюции у рептилий, вероятно, не могло быть ничего общего с другими видами. Единственной и очевидной целью существования этой рептилии было вкусовое наслаждение. Необходимость питания у него переросла в чувственный экстаз и превратилась в его исключительную способность. Возможно, существо и обладало разумом, но он применялся лишь с одной целью — удовлетворить главный инстинкт этого чудовища. Весь Сад, его живые деревья и живая плоть, был объят страшным, неистовым желанием испытывать и утолять его голод. Деревья и животные поглощали то, что приказывал этот мозг, а потом они передавали свои ощущения рептилии, у которой из всех чувств осталось лишь одно. Неприступное, чуждое, существующее ради собственного слепого наслаждения, это ужасающее нечто плавало под полупрозрачным куполом.

Рафт содрогнулся и ушел прочь. Он вновь без труда разыскал следы Паррора и Крэддока. Чем раньше он доберется до них, тем скорее выберется из Сада, если только они сами не стали жертвой Харна. Нет, не стали, впереди себя Рафт заметил белесые колонны, а возле них различил склоненную фигуру, в которой он узнал Паррора с его прилизанными волосами и бархатистой бородкой вокруг мощного подбородка. Хранитель Пламени мгновенно почувствовал приближение Рафта. Он обернулся, глаза его превратились в две узкие щелки но, быстро овладев собой, Паррор рассмеялся.

Тем временем Рафт пытался справиться с охватившим его гневом, который он уже не раз испытывал при виде этого холодного высокомерия и абсолютной самонадеянности.

— Выходит, от Дарума ты все-таки ушел, — таинственно улыбаясь, проговорил Паррор. — А ты хитрее, чем я думал. Как же тебе удалось разыскать меня?

Рафт ничего не ответил.

— Где Крэддок? — спросил он.

Паррор медленно повернул голову, и следуя за его взглядом, Рафт увидел неподвижно лежавшую за белесой колонной фигуру. Глаза Крэддока были закрыты.

— Вон он. И не надо хвататься за нож. Я ему не причинил вреда. — Паррор закончил сматывать тонкую серебристую проволоку и, сунув ее в карман, нащупал в нем что-то еще. Когда он вынул руку, на ней была когтистая рукавица.

— Как-то раз в гневе ты дотронулся до меня, — вкрадчиво проговорил он. — Я этого не забыл. Ни ты, ни Крэддок мне больше не нужны, — почти промурлыкал он. — У меня есть еще одна рукавица, возьми ее.

— Благодарю, но о себе я позабочусь сам, — сказал Рафт.

Неожиданно у него возникла идея, как поубавить прыть этого наглеца. С каким наслаждением он сделает это с Паррором. Рафт достал усыпанную драгоценными камнями рукавицу, ту самую, которую он прихватил из сокровищницы Дарума, и надел ее на правую руку.

Паррор кивнул.

— А ты быстро учишься, — сказал он, и согнул пальцы под своей рукавицей так, что темные когти угрожающе разошлись в стороны и вновь сомкнулись. Рафт приготовился и ждал. Темные когти… В местах их соединения с рукавицей они сверкали ярким металлическим блеском, но остальные три дюйма отточенной стали были окрашены в темный цвет. Рафт неожиданно догадался, в чем было дело. Если эти острые, как бритва, когти разрежут его кожу, он умрет даже от неглубокой царапины. Похоже, что в семействе кошачьих коварство не было позором, но отступать было уже поздно. Паррор горделиво надвигался, глаза его блестели. На крайний случай у Рафта был припрятан козырь, но и без него он не собирался проигрывать.

Паррор подпрыгнул, он смеялся, его движения были мягкими, легкими и быстрыми, как у ягуара. Атаковал он ловко и стремительно. В самый последний момент он сделал обманное движение, и когти разрезали воздух у самого лица Рафта. Рафт увернулся и выбросил вверх сжатую в кулак руку. От резкого, сильного удара подбородок Паррора хрустнул и Рафт ощутил суставами пальцев, как под его ударом разошлась плоть его врага, а твердые драгоценные камни прошли сквозь кожу Паррора и заскрежетали о кость.

Паррор ожидал чего угодно, но только не этого. Отброшенный назад, ошеломленный этим отпором, он стоял несколько секунд, бессознательно пошатываясь из стороны в сторону, но затем им овладела слепая ярость. Губы сжались, в глазах сверкнуло зеленое пламя, это уже не было лицом разумного существа, это было лицо дьявола или зверя.

Рафт скинул свою рукавицу. Теперь он держал в руке револьвер да Фонсеки и хладнокровно улыбался.

— Ну, Паррор, давай — подходи ближе, — прошептал Рафт. — Это то, что мне нужно, для того, чтобы я не промахнулся.

Взгляд Паррора упал на оружие. Какое-то мгновение в нем боролись ярость и осторожность. Его тигриное лицо исказилось в кровожадной гримасе, он подался вперед и… зашипел! Это проявление крайнего кошачьего бешенства не остановило Рафта, и он продолжил наступать. Паррор прорычал что-то похожее на ругательство, тело его неистово передернулось, и он вихрем понесся прочь. Палец Рафта лежал на спусковом крючке, и уже по инерции он нажал на него. Промахнулся ли он или пуля летела слишком медленно в этом ускоренном мире, но человек-кошка скрылся в желтоватых джунглях, и густой, спутанный кустарник поглотил его.

Рафт пожал плечами и подошел к Крэддоку. Валлиец лежал по-прежнему неподвижно, и Рафту хотя и недолго, но пришлось с ним повозиться. Дыхание Крэддока было слабым, а кожа влажной и липкой. «Вероятно, шок», — подумал Рафт. В это время рот Крэддока неестественно дернулся, а это был обнадеживающий признак, насколько мог судить Рафт. Наконец веки дрогнули и приоткрылись. Глаза смотрели осознанно, без гипнотического оцепенения, которого так опасался Рафт. Крэддок выдавил из себя кривую, слабую улыбку.

— Брайан… как ты… как дела?

— Теперь уже все в норме, — ответил Рафт. — А как ты?

— Почти в порядке, — пробормотал Крэддок, его голос становился громче и увереннее. — Просто реакция на гипноз. Ничего, все пройдет.

— Тебе пока не надо вставать. И вообще не суетись.

— Где Паррор?

Рафт объяснил, и Крэддок медленно кивнул головой.

— Он не вернется, он уже получил то, что хотел.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему были нужны от меня сведения, он построил одно хитроумное устройство, при помощи которого и просканировал мой мозг. Он выудил из моей памяти даже то, о чем я сам не знал. Для этого он и привел меня сюда, ему нужно было время, чтобы настроить это устройство на меня. Я же не такой, как они, так что он помучился, но справился.

Рафт нахмурился.

— Жаль, что он такой негодяй, а ведь находчивый, черт!

— Он не негодяй, разве что по человеческим меркам, — как-то странно произнес Крэддок. Изуродованные ладони поднялись к лицу, Крэддок протер глаза и встряхнул головой, точно просыпаясь окончательно. — Просто иная психология, — продолжал он. — У них цель всегда оправдывает средства, а цель Паррора — пробудить Пламя. Курупури.

— И теперь он может это сделать? — спросил Рафт.

— Да. Только для этого ему нужно кое-какое оборудование, и на это у него уйдет время.

— Ага, — задумчиво протянул Рафт, — а Дарум выставил на невидимой дороге охрану.

— Дарум?

— Да, Властитель Паитити. Послушай, Дэн, ты уже пришел в себя? Можешь рассказать мне, что случилось?

— Рассказывать особенно не о чем, — устало сказал Крэддок. — Я был в трансе, но мог видеть, что происходило. Паррор привел меня сюда, у него была с собой рукавица с когтями, и ею он дрался с какими-то жуткими существами.

— Здесь? В Саду?

— В желтом лесу, — неуверенно ответил Крэддок. — Да, наверное, это было здесь. А когда мы пришли сюда, он обнес все это место чем-то вроде проволоки. Не знаю, что это было, но защита оказалась эффективной, и после этого чудовища оставили нас в покое. Потом Паррор приладил мне на голову эту штуковину, настроил ее и начал выуживать из моей памяти все, что там было. В конце концов он получил и тайну Пламени, которую я узнал из записей, оставшихся от Первого Рода, но сам тогда ничего не понял.

Крэддок задумался.

— Странно, — продолжал он. — Какие-то символы, знаки роились в моей голове, хотя я в толк не мог взять, что они значат. Знаешь, Брайан, ведь на самом деле мы ничего не забываем, все остается там, в нашем сознании. С того момента, как наш мозг становится способен накапливать сигналы, он слой за слоем сохраняет даже то, о чем мы сами уже не помним. И вот, в конце концов, я вспомнил и мне пришлось написать все это. Ведь тогда это было записано, а не сказано мне, индейский язык — примитивный вариант того языка, но Паррор во всем разобрался. Он разбудит Пламя, как только у него будет готово оборудование.

— Но это очень опасно, — сказал Рафт.

— Думаю, что да. Однако же… — Крэддок посмотрел на свои изуродованные руки, — я однажды уже рискнул. Вслепую, на авось. А Паррор, похоже, знает, что делать.

Рафт подумал об этой ужасающей, безграничной, необузданной силе, которая яростно ворвется в Паитити.

— Хотел бы я знать, что произойдет, — проговорил он.

Крэддок поежился.

— Еще бы, Брайан! Но если Пламя выйдет из-под контроля, игра будет кончена.

— Нам нужно выбираться отсюда, здесь небезопасно. Как ты, идти сможешь?

— Конечно, если ты немного мне поможешь.

Но Крэддок был еще слишком слаб, и Рафту пришлось почти нести его на себе, пока они шли по собственным следам в желтых джунглях. Рафт то и дело поддерживал его, и Крэддок всем своим весом опирался на его плечо. Они внимательно осматривали местность в поисках Паррора, хотя Рафт был почти уверен, что Хранитель Пламени уже ушел из Сада, полный решимости быстрее собрать все оборудование, которое было ему нужно для завершающего эксперимента. Но их обоих подстерегала другая опасность, Харн следил за ними. Рафт ощущал эту скрытую угрозу огромной рептилии, которая таилась в желтой тени деревьев.

Они почти подошли к реке, когда Рафт схватил Крэддока за руку, и оба они замерли. Впереди них, загораживая тропу, по которой они шли, что-то лежало. Такого Рафт еще не встречал. Нечто желтовато-зеленое, как эти джунгли, оно было похоже на расползающееся тесто. Оно лежало, загораживая им выход, вытянувшись футов на двадцать — если не больше — вдоль реки.

Рафт нахмурился.

— Этого здесь не было, — сказал он. — Не нравится мне все это.

Крэддок выпрямился и глубоко вздохнул.

— Похоже, мне придется идти самому, тебе потребуются обе руки, видишь, как оно ползет? Оно — живое.

— Что это, амеба?

— Нет, это… понимаешь, здесь очень трудно провести границу между животным и растением. Возможно, это протоплазма, но мне кажется, что это нечто родственное грибам-папоротникам. Если мы попадемся, то можем стать его пищей, хотя оно и движется медленно.

— Да, оно громадное. Как насчет того, чтобы пробежаться?

Крэддок весь собрался.

— Ну что ж, давай, попробуем, куда побежим?

— Сначала здесь, по мелководью, а потом быстро вбегаем в тоннель.

Крэддок кивнул. Они зашли в холодный медленный поток и бросились вперед, чувствуя, как вода обтекает их ноги. Они бежали, как никогда до этого в своей жизни, не сводя глаз с этого студенистого желтовато-зеленого существа, лежавшего на берегу, пока не поравнялись с ним. Вход в тоннель был уже совсем близко.

Рафт подумал, что до тоннеля они уже почти добрались. «Чудовище Харн, — сказал он себе, — не создано для действия. Оно опасно только для сознания. Используя исключительно силу сознания, оно завлекает и ловит добычу, но у него нет навыка влияния на высокоразвитое сознание, которое способно сопротивляться чужой воле. Возможно, в нем вообще не заложена способность физического нападения».

И вдруг, как в кошмарном сне, вода впереди них начала медленно вскипать от желтоватой руки-щупальца. Пройдя сквозь почву, монстр потянулся за ними с берега. Другой щупалец поднялся из воды позади первого. Рафт с Крэддоком попытались уйти дальше в сторону, но дно круто обрывалось и уходило на глубину. Чудовище неумолимо тянулось к ним. Все ближе и ближе пока, наконец, не коснулось Рафта.

Оно было наполнено живым, обжигающим теплом, и плоть человека, отзываясь на это прикосновение, содрогнулась. Чудовище обвилось вокруг пояса Рафта, и влажный жар стал просачиваться сквозь кожу, словно усвоение корма уже началось. Рафт почувствовал, как его с силой потащило к берегу. Он попытался выхватить кинжал, но внезапно появился еще один щупалец и теплые, влажные объятия захватили Рафта и крепко прижали его руки к туловищу. Рафта неумолимо потянуло к берегу, а он, изо всех сил сопротивляясь, пытался устоять на ногах и не упасть в воду.

— Держись, Брайан!

Крэддок, сжав зубы, превозмогая собственную слабость и спотыкаясь на каждом шагу, бросился к товарищу. Изловчившись, он выхватил кинжал из-за пояса у Рафта и полоснул по щупальцу. Желтоватая губчатая масса разломилась, как перепревший деревенский сыр. На поверхности, там, куда ударил Крэддок, было заметно напряжение, но и оно не давало ощущения твердости этой чудовищной плоти. Крэддок нанес следующий удар и чудовище сползло в воду, а медленный поток понес его вниз по течению. В этой нарочитой медлительности все случившееся выглядело как в кошмарном сне. Вся масса чудовища медленно скользила по воде.

— Пошли, — сказал Рафт. — Ты еще можешь идти?

Он схватил Крэддока за руку, и они побежали к арке. Вода, как клей, засасывала их ноги. Справа от них берег реки, казалось, снялся с места и сползал в сторону, голодная и злая груда протоплазмы не спешила. Крэддок был еще слаб, и бежать быстрее не мог. Вода лениво и словно неохотно, расступалась под их шлепающими ступнями, словно расплавленная резина. Спереди накатывала медленная желтая масса, пытаясь отрезать им путь к тоннелю. Они были уже почти у самого входа, когда нервные отростки чудовища, словно по команде, пришли в движение, пытаясь задержать беглецов, и уже казалось, что все вокруг отозвалось на приказ единственного мозга.

Возможно, так оно и было, но Крэддок, теряя последние силы, кромсал чудовище кинжалом, и, когда он перерезал два или три щупальца, остальные сжались и отступили, освобождая дорогу двум людям, которые, не раздумывая, бросились под свод тоннеля.

— Они… кажется… они отстали от нас, — переводя дыхание и оглядываясь назад, проговорил Крэддок. — Надеюсь, они не двинутся за нами.

— Давай двигайся, — мрачно отозвался Рафт, подгоняя валлийца. — На гадания у нас времени нет.

Спотыкаясь, они наконец вышли из мрака под зеленую прохладу высокого лиственного свода, который накрывал Паитити. После Сада Харна они словно обрели убежище, хотя и оно оказалось не совсем безопасным. На расстоянии около четверти мили, обогнув одно из исполинских деревьев, показалась колонна воинов, направлявшихся навстречу Рафту с Крэддоком. Рафт тяжело вздохнул.

— Воины Дарума, а среди них, кажется… да, точно, это Ванн. Пошли, Крэддок, может, нам еще удастся улизнуть.

— Я… я не могу, — старика шатало из стороны в сторону, за Рафтом ему явно было не угнаться. — Иди вперед, а обо мне не беспокойся.

Рафт остановился и пожал плечами.

— Все равно они нас догонят, — сказал он. — Давай-ка, подождем и примем бой прямо здесь.

Рафт вынул револьвер и смотрел, как приближалась, сверкая доспехами, колонна солдат. Их было человек сорок. Они подошли и перестроившись в шеренгу, окружили своих пленников. Холодное, изрезанное шрамами лицо Ванна было спокойно.

— Вы в плену, — сказал он. — Сражаться, если вы того хотите, будем позже, а сейчас вас обоих хочет видеть Властитель. Значит, ты все-таки Брайан Рафт, да? А этот человек — Крэддок? — Ванн с любопытством разглядывал валлийца.

— И что же намерен предпринять Дарум? — спросил Рафт. — Перерезать мне горло?

— Нет, — ответил Ванн. — Во всяком случае, не сейчас. Где Паррор?

— Сбежал.

— Это ничего, мы найдем его, — сказал Ванн и быстро отдал приказ.

Две трети отряда растянулась цепью, и исчезли в джунглях.

— А теперь, — продолжил Ванн, — мы возвращаемся в Замок Доирады. Кстати, Рафт, ты не скажешь мне, что там, в Саду Харна? Мне бы пришлось войти туда, чтобы исполнить приказ, но я сделал бы это без всякого желания. Говорят, что там живут демоны…

— Я расскажу тебе… Позже, — устало проговорил Рафт и положил револьвер обратно в карман. — Сейчас я слишком устал. Пойдем.

12. Сила науки

Они стояли перед Властителем Дарумом в молчаливом ожидании. Это был все тот же зал, в полумраке которого Юранн пела свои песни под арфу, только теперь в нем стало светлее, и женщины под вуалью здесь не было, а вместо нее на диване среди горы подушек сидела Джанисса. Взглянув на Рафта, она ему таинственно улыбнулась, а потом опять повернулась к Даруму. Царь Паитити, одетый в свой царский наряд, сидел, по-восточному скрестив ноги и исподлобья наблюдая за Рафтом.

— Ты думаешь, что я хочу убить тебя? — спросил он. — Но почему? Ладно, не отвечай. Я читаю ответ на твоем лице. Потому что ты пытался убить меня тем самым кинжалом, который отобрал у тебя Ванн. И еще из-за того, что ты украл мой амулет.

Рафт открыл рот, но царь, подняв руку, остановил его.

— Подожди. Вы не такие, как мы. Я не вижу большого зла в том, что ты пытался убить меня. Ты бы достиг цели, если бы был достоин ее, но ты не был достоин, — царь покачал головой, — а значит, все прошло, и забудем об этом. Прошлое должно оставаться в прошлом. Может быть, завтра ты снова попробуешь или я… и кто-то из нас окажется удачливей. Амулет я заберу обратно, кстати, Джанисса мне о многом рассказала.

— Когда я узнала, Брайан, что ты сбежал, я рассказала обо всем Даруму, — проговорила девушка. — Я знала, что ты пойдешь за Паррором.

— Вот именно, — вкрадчиво заметил царь. — Мне тоже был нужен Паррор. Он зашел слишком далеко, в Паитити властвую я, а не Паррор.

— Пока что, — спокойно сказал Рафт. — Если Паррор разбудит Пламя и оно выйдет из-под контроля, то властвовать будет некому.

— Значит, он все же выведал эту тайну у Крэддока, — сказал Дарум и вздохнул. — Ну что ж, теперь он вне закона и против него будет каждый. Я выставил охрану на невидимой дороге, так что на нее он выйти не сможет, так что не думаю, что он доберется до Пламени.

— Паррор умен, — заметила Джанисса.

— Ему нужны специальные устройства, — вмешался в разговор Крэддок. — На это у него уйдет время. Это то, что я знаю наверняка.

Дарум пожал плечами.

— Я не ученый, — сказал он, — но знаю точно, опасность подстерегает нас с двух сторон. Если Пламя опустится ниже предельной отметки — тогда… Что будет с нами тогда, Джанисса?

— Мы станем похожими на тех зверей в пещере, — сказала она, — и будем постепенно вырождаться, как это случилось с Первым Родом. Но никто не знает, когда наступит этот день, — продолжала она. — Возможно, это произойдет при нашей жизни, или при жизни наших детей, или еще позже. А Паррор… если Паррор попытается пробудить Пламя и потеряет над ним контроль — это будет мгновенная гибель.

— Он так не думает, — сказал Крэддок. — Он уверен, что сможет удержать Пламя.

— Но сможет ли на самом деле? — спросил Дарум и весь подался вперед. — Именно это мне и нужно знать, точно знать — сможет ли он?

— Если бы я знал! — ответил Крэддок. — То, что он извлек из моего сознания, — это не знания, а лишь поверхностная память, я сам не знаю, что обозначают те символы, которые я ему написал. Как не знал я об этом и тридцать лет тому назад, когда переводил эти записи.

— Это те самые записи, которые уничтожило разбуженное Пламя, — проговорил задумчиво царь. — Теперь эту тайну знаешь только ты и Паррор?

— Я ее не знаю, — ответил Крэддок. — Он извлек ее из моей памяти под гипнозом, и большую часть времени я был без сознания. Сейчас у меня лишь слабое представление о том, что собирается делать Паррор.

— Хорошо, но прежде всего нужно схватить Паррора до того, как он разбудит Пламя, — решительно сказал Дарум. — Думаю, мои воины скоро найдут его. Теперь я хочу понять, что мне делать с вами?

— А почему бы просто не отпустить нас? — спокойно предложил Рафт.

— Обезьяноподобные слишком любопытны, и ваши люди наверняка попытаются проникнуть в Паитити. Два вида, и оба господствующие, не смогут благополучно жить вместе.

— Почему нет? — спросил Рафт. — И тем и другим это может пойти на пользу.

— Нет, мы слишком разные.

— Дарум, мне кажется, ты недооцениваешь Паррора, — прервала спор Джанисса. — Он умен и знает больше меня. Есть силы, связанные с Пламенем, которых я не понимаю, а Паррор понимает. И еще, я знаю из легенд, что к пещере, в которой горит Курупури, можно выйти по потайному ходу.

— Он не должен добраться до Пламени! — воскликнул Дарум.

Рафт взглянул на Джаниссу, и ее спокойный взгляд как будто напоил его уверенностью и силой.

— Предположим, что вопреки всему он все же доберется туда, — сказал Рафт. — Это то же самое что дать ему разбудить Пламя. Если он допустит ошибку, ничто не сможет спасти Паитити. Я прав?

Царь кивнул:

— Да.

— В таком случае, — сказал Рафт, — у нас есть только один выход, мы должны опередить его.

Дарум вскинул голову и задумчиво посмотрел куда-то вверх.

— Ты предлагаешь нам самим разбудить Пламя?

— А почему бы нет? — спросил Рафт. — Здесь, в этой комнате, знания обеих наших цивилизаций, и в этом наше преимущество перед Паррором. Джанисса знает Пламя, она его наследственный Хранитель. Я знаю биохимию, Крэддок тоже кое в чем разбирается, да и у вас, должно быть, есть здесь мастера.

— Конечно.

— Что же тогда нам мешает самим сделать это устройство?

— Мы можем совершить непоправимую ошибку, — ответил Дарум. — Первый Род так никогда и не испытал своего устройства. Они слишком долго ждали. И потом, никто не знает, будет ли это устройство сдерживать Пламя. Есть только один путь — путь проб и ошибок, но наша единственная ошибка будет последней.

— У нас есть выход, — сказал Рафт.

Джанисса в недоумении посмотрела на него.

Рафт вынул из кармана амулет. Увидев его, царь прищурился.

— Дарум, ты знаешь, что это, здесь внутри заключена часть Пламени, его искра. Слишком маленькая, чтобы стать опасной. Почему бы нам не испробовать все на ней? Если нам удастся увеличить ее энергию и держать под контролем, мы будем знать, что наше устройство вполне пригодно.

Дарум пожал плечами.

— Возможно, до этого додумался и Паррор, — продолжал Рафт. — Я надеюсь на это. А если нет, у нас будет преимущество, и мы будем знать наверняка, безопасно ли устройство, которое было задумано Первым Родом.

Дарум колебался.

— Может быть, ты и прав, — сказал он.

— Если это удастся, — поспешно продолжал Рафт, — то угроза, которую таит в себе Пламя, исчезнет навсегда, а вместе с ней и опасность вырождения Паитити. Этот источник энергии будет в наших руках, а если мы потерпим неудачу, ну что ж, все останется на своих местах, как и сейчас.

— Он прав, — затаив дыхание, вымолвила Джанисса. — Дарум, это наш шанс! Единственный шанс, если Паррор перехитрит нас. И это, возможно, навсегда покончит с угрозой, нависшей над Паитити.

Дарум долго молчал, прежде чем медленно кивнул и проговорил:

— Хорошо, я согласен, все в твоих руках, Джанисса. А теперь оставьте меня. Поговорим позже.

Крэддок и Рафт вышли вслед за Джаниссой, свет позади них померк, и уже в переходе, который вел из царского зала, Рафт услышал приглушенные звуки музыки. Юранн. Может быть, надо было предостеречь царя? Рафт сомневался, что Дарум поверил бы ему, и он решил на время оставить эту мысль.

Крэддок взял его за руку.

— Брайан!

— Что?

— Я не хотел расстраивать твои планы, но, — его голос дрогнул и стал тише, — ты кое о чем забыл. Я не помню того, что Паррор выудил из моей памяти. Он сделал это помимо моей воли, с помощью своего хитроумного устройства, я сам находился в трансе. Я ничего не помню.

Несмотря на то что Крэддок почти шептал, Джанисса все услышала.

— Хорошо, что ты не сказал об этом Даруму, — сказала она. — Мне кажется, эту задачу можно разрешить. Я не знаю, какое устройство использовал Паррор, но зато я знаю, что если дверь однажды открывали, то открыть ее в следующий раз будет уже легче. Я знаю, что такое сознание, Крэддок, и, думаю, мы с этим справимся.

— Мы выудим это из тебя, — сказал Рафт. — Если дело только в том, чтобы проникнуть в твое сознание!

Так и произошло. Рафт неоднократно пользовался гипнозом в своей медицинской практике и мог помочь Джаниссе, для которой сознание Крэддока было не просто чужим, оно было чужеродным ее собственному сознанию, основанному на другом мировосприятии. Рафт стал посредником, и потаенная мудрость Первого Рода медленно и мучительно вышла на свет. Они не спали, какой-то препарат, похожий по действию на бензедрин, стимулировал их работоспособность и помогал проводить долгие сеансы. Нашлось в замке и техническое оснащение. Среди жителей замка нашлись и ученые, хотя почти все их знания относились к области психологии. Впрочем, людям-кошкам были хорошо известны многие смежные с психологией области, например, такие, как хирургия и биология.

Они исследовали подсознание Крэддока. То, как это происходило, напоминало ловлю рыбы в переполненном рыбой пруду. Нередко они вытаскивали не ту рыбу, прежде чем научились понимать, какая нужна наживка. Со временем пришло умение точно выуживать именно ту информацию, во имя получения которой все и было затеяно. Все это время от времени в блокноте Крэддока, который был у него всегда под рукой, появлялись все новые и новые знаки. Он неразборчиво выводил какую-то линию, останавливался, исправлял ее, именно так, за знаком знак на бумаге появлялось то, что он прочел один единственный раз тридцать лет назад и что его память хранила в подсознании.

— Если бы Паррор не открыл сознание Крэддока, нам бы сейчас ничего не удалось, — сказала Джанисса.

Вдвоем с Рафтом они стояли на балконе замка, вдыхая свежий воздух, наслаждаясь этим мигом затишья, который они заслужили после одного из самых трудных сеансов с Крэддоком. Перед ними медленно поднималась стена густого тумана.

Рафт посмотрел на Джаниссу и вспомнил свои полусерьезные мысли о смешении двух различных биологических видов. Сейчас логика значила для него совсем немного. Важным было другое, живое, согревающее его своим теплом присутствие Джаниссы. Он узнал ее по-настоящему только сейчас. До этого она представлялась ему очаровательным, но противоречивым созданием, которое обладало лишь немногим из того, что делает человека человеком. Но теперь, работая рядом с ней, он начал понимать ее, и еще он понял, что ему никогда не удастся узнать ее до конца.

Это узкое, загадочное, кошачье лицо, на котором коварство уживалось с красотой, влекло Рафта так сильно, что он даже не осмеливался признаться в этом самому себе. На него смотрели зеленовато-голубые, скрытые полумраком глаза… Глаза Бастет, чей неподвижный взгляд охранял ночной покой Египта. А уже через мгновение Рафт любовался другой Джаниссой — веселой и игривой, как котенок.

И так они стояли на балконе, как вдруг что-то необъяснимое, неожиданное, словно вспышка молнии, соединило их. Им не нужны были объятия, это чувство было тоньше, словно поднялся занавес, который скрывал друг от друга двух чужих и таких непохожих людей, представителей разных цивилизаций.

Он дотронулся до ее руки и оба они устремили свои взгляды вдаль, через пропасть — туда, где гигантские стволы деревьев-исполинов держали на себе небеса Паитити. «Только здесь, — подумал Рафт, — в этом затерянном мире, где-то вне пространства и времени, я смог найти Джаниссу». Они молчали, им не нужны были слова, для того чтобы чувствовать. Они стояли, взявшись за руки, позабыв обо всем. Каждый чувствовал лишь теплое, блаженное присутствие другого, пока не услышали голос Крэддока, напоминавшего им о работе, о Пламени, которое нужно было укротить.

Что могло укротить эту необузданную силу, этот огонь, который горел в самом сердце спиральной туманности на далеких гигантских звездах? Где эта сила, укрощающая Пламя? И что такое само Пламя? Они не знали ответов на эти вопросы. Люди до сих пор не познали до конца природу электричества, и все же они изобрели изолированные провода и укротили его. Пламя нужно было не только изолировать, его следовало пробудить, причем осторожно. Сделать это было нелегко. Для начала из подсознания Крэддока нужно было извлечь остатки утерянных записей. Гипноз вторгался в его память, и загадочные знаки один за другим выстраивались в строчки. Джанисса могла их читать, потому что в основе ее собственного языка лежал язык этих знаков, так же как все общество людей-кошек было построено на том, что осталось от Первого Рода.

Однако семантические различия были достаточно серьезны, и здесь на помощь Джаниссе и Рафту пришли ученые. Рафт и сам неплохо знал это индейское наречие, но более сложный язык, на котором говорили люди-кошки, был ему непонятен. В нем были тонкости, которые Джанисса не могла ему объяснить.

Следующую часть работы выполнял ученый-химик. Он составлял диаграммы, устанавливал электрохимическую связь, молекулярную модель, и только после всего этого ответ начал вырисовываться перед Рафтом.

Построить это устройство своими руками Рафт не мог, инженером он не был. Не под силу это было и Джаниссе. И все же научные знания Рафта, знания другого мира, помогли пролить свет на многие вопросы и взглянуть на них по-новому. Так, как это было, к примеру, с амулетом.

— Когда вы поворачиваете этот камень, метаболизм замедляется, — объяснял Рафт. — Это значит, что уровень излучения может блокироваться. Но каков механизм блокировки? Что сдерживает излучение на определенном уровне? Вероятно, нечто такое, что невосприимчиво к вибрации, так?

— Металл? — предположил ученый-физик. — Сплав с хромом, а возможно, с ванадием. Мы это проверим.

И хотя память Крэддока уже отдала все тайны записей, невосполнимые пробелы остались. В те далекие времена, когда жил Первый Род, в этой долине существовали различные химические элементы, запасы которых сейчас уже были исчерпаны. Им удалось выяснить, что дело было не только в том, из какого материала сделана оправа амулета. Очень важное значение имел сложный состав сплавов, а также микроскопический механизм, работающий на индукционном излучении самого источника энергии, — та самая искра в кристалле. Это был кристалл обычного кварца, но Рафт даже представить себе не мог, каким образом активную частицу удалось поместить внутрь кристалла.

Еще одна загадка была в сложном составе сплава, который, по всей видимости, и регулировал энергетическую мощность частиц. Кое-что об этом им удалось выведать у Крэддока, а остальное они нашли сами путем анализа. И все равно они зашли в тупик, им были известны необходимые элементы, но этих элементов в Паитити больше не существовало. Вот тут-то внешний мир и показал свою практическую ценность. Вначале Рафт обдумал саму возможность такого варианта. В рюкзаке, который он принес с собою на Паитити, было кое-какое снаряжение, медикаменты, консервы в жестяных банках и его личные вещи, у Крэддока тоже кое-что было.

Крайне необходимую им для сплава платину они взяли из часов. В рюкзаке нашлось немного олова, а после разборки револьверов и винтовки они были обеспечены полным набором необходимых металлов. После быстрого анализа металлы были отделены друг от друга и получены новые сплавы. Теперь, когда у них было все необходимое, они могли приступать к самому главному. Устройство наконец собрали, и оно оказалось совсем небольшим. Размеры достаточно четко определялись составляющими его деталями. Устройство стояло на треножной подставке и доходило Рафту до груди. Это был на удивление простой прибор, состоящий из кристаллов, металла и пустотелых трубок. Существенным элементом был предохранитель, расположенный в верхней части устройства, в ртутном растворе. Эта, на первый взгляд, самая обыкновенная, длиною не больше фута, трубка держала под контролем чудовищной силы излучение, то для чего и была создана сама эта машина.

— Паррор обречен, — сказал Рафт. — Во всем Паитити ему не найти нужных для этих сплавов элементов. Ему вряд ли удастся сделать предохранительное устройство, а без него… да он сам это знает, эксперимент будет слишком рискованным.

Джанисса выглядела не такой уверенной.

— Он безгранично самоуверен, — сказала она, — скорее всего он попытается найти заменители. Брайан, чем быстрее мы испытаем это устройство, тем спокойнее я буду себя чувствовать.

Испытания оказались не такими уж зрелищными. Несмотря на крошечную долю энергии, заключенную в амулете, опасность оставалась, и, чтобы уменьшить риск, было решено использовать дистанционное управление. Амулет был положен на мох. В пятистах футах вокруг него было чистое поле, и Рафт вел наблюдение при помощи бинокля. Он окинул беглым взглядом тех, кто был сейчас с ним рядом, Крэддока, Джаниссу, инженера и, читая про себя молитву, включил устройство. Ничего не произошло, ни с устройством, ни с амулетом.

— Разве амулет не получает энергию? — прошептала Джанисса.

— Он должен получать ее, — ответил Рафт и подвинул движок реостата.

Видимо движение получилось чересчур резким, потому что над амулетом взметнулся сноп света, и мгновенно с этой вспышкой весь мох в радиусе около ста футов от амулета ожил! Было видно, как он судорожно корчится и ползет. Его обыкновенный рост невероятно ускорился под воздействием радиации, которую испускала заряженная частица. Рафт поспешно перевел реостат назад. Он счастливо улыбался, дальнейшие испытания больше были не нужны, устройство работало. Теперь оставалось узнать только одно, хватит ли его мощности, чтобы сдерживать Пламя.

«Должно хватить, — подумал Рафт, — потому что индукция уравнивала мощность устройства и Пламени».

Но опасность подкралась к ним намного раньше, чем он мог ожидать.

13. Летающие демоны

Брайан Рафт проснулся и увидел склоненное над ним лицо Джаниссы. Лампа в ее руках озаряла комнату.

— Брайан!

Рафт, щурясь, посмотрел на девушку.

— Джанисса, что случилось?

— Паррор… — прошептала она. — Я видела его. Он идет к Пламени.

Рафт мгновенно вскочил.

— О, господи! Ты уверена?

Она кивнула, в ее глазах плескался страх.

— Я смотрела в зеркало, когда защитный барьер Паррора на мгновение ослаб. Я почувствовала его мысли. Он идет тайной тропой к Пламени.

— Где он сейчас?

— Где-то в лесу, точнее сказать я не могу. Я видела лишь то, о чем он думал, и дорогу, по которой он собирается идти. Брайан, мы должны его остановить.

— И остановим, — решительно сказал Рафт. — Буди Крэддока, мы пойдем к Властителю.

Джанисса выскользнула из комнаты, а Рафт торопливо оделся. Он напряженно думал, не поспевая за собственными мыслями. Застраховаться от непредвиденного он не мог и все же испытывал чувство вины. Паррор, вероятно, собрал аналогичное устройство, но оно не могло быть безопасным без тех элементов, которых в Паитити уже не существовало. А значит, как только он разбудит Пламя, произойдет катастрофа.

Втроем они пошли к Даруму. Ванн охранял царский покой, стоя на входе. Он удивленно посмотрел на них, изрезанное шрамами лицо было непреклонно, но едва услышав о том, что их привело к царю на этот раз, впустил всех троих к Даруму.

— Нет, я войду с вами, — сказал он, едва не наступая им на пятки. — Покушения готовятся очень искусно.

Царские покои озарял мягкий свет. На тронном помосте среди подушек возлежал сам Властелин. Едва они приблизились, как он встрепенулся и вскочил. Его рука скользнула вниз и выхватила из-под одежды длинный кинжал. При этом Дарум не проронил ни звука.

— Оружие уже не пригодится, — проворчал Рафт. — У Паррора теперь есть свое, и он готов пустить его в ход.

— У Паррора? — переспросил Дарум и выронил кинжал. — Значит, он все-таки пробрался к Пламени?

— Скажи ему, Джанисса.

Джанисса быстро рассказала о случившемся. Царь в нерешительности нахмурился и сказал:

— Ты говоришь, что устройство не будет работать?

— Нет, работать-то оно будет, но без предохранителя оно разрушит все вокруг, — пояснил Рафт. — У нас сейчас только одна возможность предотвратить это. Мы можем попробовать опередить его, если сможем. А если нет, то хотя бы воспользоваться нашим собственным устройством и сдержать Пламя, пока еще не поздно.

— Я видел странный сон, — медленно проговорил Дарум. — Я лежал мертвый здесь — в этой комнате, а над Паитити нависла тень. Тень света. Тень жизни. Но она не могла оживить меня, — она несла только гибель. И теперь я думаю — неужели это сбудется?

Его голос был далеким и странным, словно воспоминания вернули его обратно в сон.

— Так может случиться, потому что тень надвигается, — сказала Джанисса. — Нас ждет смерть, если мы не остановим Паррора.

— Смерть! — пробормотал царь, словно это было единственное слово, которое он услышал из всего того, что сказала Джанисса.

— Смерть.

Рафту послышалось что-то знакомое в мягком, глубоком тембре этого голоса. Однажды Дарум уже говорил так, и если безумие охватит царя именно сейчас, когда нужно было действовать, если это случится, то может произойти самое непредвиденное и непоправимое.

— Паррор придет к Пламени раньше вас, — безучастно сказал царь. — Я вижу это, — неожиданно он уронил голову на грудь и закрыл лицо руками. — Что будет дальше, я пока не знаю, — голос стал еще глуше. — Смерть — смерть была в моем сне. Везде смерть и здесь тоже, в этой комнате — смерть!

Лицо его по-прежнему было закрыто руками, исступленный голос мощно резонировал под сводами царской палаты, — это был голос безумия, но в нем слышалась уверенность, словно даже сейчас он знал, что он изрекает истину.

— Здесь — смерть, — пронзительно вскрикнул Дарум. — Слишком много смерти для одного человека. Нет, я умру не один. Я знаю, что и вы сгинете в этом Пламени, вы все — Джанисса, Крэддок, Рафт! Вы обречены, и геенна огненная поглотит вас. Над этой комнатой витает дух смерти.

Рафта охватил ужас. Слишком уверенным был этот голос — уверенным и безумным.

— Над Паитити — смерть! — прокричал Дарум и неожиданно поднял лицо — свирепые, безумные глаза царя уже ничего не видели, они смотрели в бездну.

И вдруг пронзительный крик — «Смерть!» — эхом отозвался в дрогнувших струнах арфы, которая звучала из-за портьеры за спиною царя. Если музыка может говорить, то сейчас она именно говорила, она угрожала. Эта угроза была так же ясна, как неожиданный блеск обнаженного клинка. Как таинственный слог пророчества не требовал движения губ.

Портьера сдвинулась в сторону, за ней стояла Юранн, ее пальцы застыли над подрагивающими струнами. Скрытая одеждами, с темным пятном вуали на лице, она, точно Атропос, была готова перерезать последнюю нить, связывающую Дарума с жизнью.

Все, кто был в комнате, словно окаменели… Та уверенность, с которой безумный голос царя вынес им всем смертный приговор, заставила ужаснуться и поверить пророчеству. В эти минуты, вопреки надеждам и рассудку, Крэддок и даже Рафт знали только одно, их ждет смерть. И на какое-то мгновение их, как и царя, охватило безумие.

Лишь один Рафт успел осознать, что последует за этим. Только он знал, что пронеслось в затуманенном сознании Юранн. Смерть витала над Замком Доирады и над всем миром, который знала Юранн. Царь сказал, и никто не посмел сомневался в его словах. Юранн так долго ждала, чтобы отомстить ему. Если она сама не сделает этого сейчас, то ненасытное Пламя отберет у нее месть.

Пронзительный, исступленный крик в последний раз сорвался со струн арфы, и рука, которая извлекла эту безумную ноту, отбросила арфу в сторону, и та, ударившись об пол, издала свой последний дребезжащий звук. Юранн пригнулась и бросилась к дивану, тонкая белая рука, словно дротик, взметнулась из-под одежды и схватила длинный кинжал, который обронил царь. Наклонив голову и размахивая кинжалом, точно косою, она бросилась на Дарума. Нападение застало царя врасплох, он попытался встать и уклониться от сверкающей стали, но одежда мешала ему. Он запутался в ней, и ему удалось только слегка подать свое тело в сторону, так что первый удар, задев только ребра, оставил после себя неглубокую розовую рану, Юранн же, не проронив ни слова, обуреваемая жаждой мести, вновь занесла свое оружие над царем.

Рафт перехватил ее руку и почувствовал такое же сильное, отчаянное сопротивление, как и в тот раз, когда они боролись здесь, в этой самой комнате. Лицо, скрытое вуалью, повернулось к нему, и он Ощутил беспричинный леденящий ужас. С внезапной яростью она пыталась вырваться от Рафта, и последнее неистовое усилие освободило ее. Она отпрыгнула назад, по-прежнему держа в руках кинжал и обратив свой ненавидящий взор на царя.

Дарум был уже на ногах и смотрел на нее, готовый отразить атаку. Но судьба уже отвернулась от Юранн, и по тому, как ослабло это упругое, напряженное, красивое тело, было видно, что и сама она поняла это. В настороженной тишине послышался ее глубокий вздох. Она резко повернулась так, что широкие одежды взметнулись и окутали ее, словно легкий дым, и вонзила кинжал по самую рукоятку в собственное сердце!

В безмолвном оцепенении они смотрели, как она сползла на пол. Алый цвет постепенно проступал через серую ткань, прорванную кинжалом и прижатую к уже мертвому телу. Оттолкнув Рафта, царь бросился к Юранн и встал перед ней на колени. Его протянутая рука замерла над покрытым вуалью лицом, но он так и не дотронулся до этой тонкой паутинки.

— Юранн? — позвал он. — Юранн?

Но она лежала неподвижно, и алый цвет расплывался на сером все шире и шире. Пальцы Дарума обхватили торчащую из ее груди рукоятку кинжала и гладили ее, словно это была сама Юранн. Царь склонился еще ниже над распростертым телом, пытаясь услышать биение сердца. Нервные пальцы еще сильнее сжали кинжал. Он с яростной силой вырвал его из ее груди и по освободившемуся лезвию, одна за другой стекли алые капли крови. В следующее мгновение Дарум, ловко, изогнувшись, поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Рафту. Губы его вытянулись, а темные глаза безумно засверкали. Он поднял кинжал — стекающие капли оставляли на ковре неровные алые линии.

Рафт стоял неподвижно, лихорадочно соображая, что ему делать. Царь был уже совсем близко, а оружия у Рафта не было. Только схватившись с Дарумом, Рафт мог избежать удара кинжалом, но он твердо знал, кто из них сильнее. От вздрагивающего тела исходила невероятная сила, а безумие лишь усиливало эту мощь.

— Спас мне жизнь? — прошипел Дарум. — Нет, ты встал между нами и обратил против нее это оружие. Скажи, зачем теперь мне жить? — В дикой кошачьей ярости лицо его судорожно исказилось. — Ты — обезьяна! — прорычал Дарум и прыгнул.

И в то же мгновение из-за спины Рафта метнулся тонкий сияющий лучик серебристого света и погас, едва коснувшись царской шеи. Тело Дарума изогнулось, и он попытался сделать еще один шаг вперед, не выпуская из рук кинжала, готовясь пронзить Рафта, но неожиданно силы покинули его, и обмякшее тело медленно и плавно, словно ниспадающий шелк, сползло на подушки. Пальцы разжались, отпустив кинжал, и сразу после этого его рука поднялась к горлу и вытащила торчащую из него шпагу. Из раны, а потом изо рта хлынула кровь.

— Ванн, — прохрипел царь. — Ванн, мы с тобой не раз бились в честном поединке, но так никогда.

— Я служил тебе, Дарум, — тяжело ответил Ванн, — но прежде всего я служу Паитити. Юранн же не была достойна любви.

— Она была так красива, — прошептал царь. — Она не могла, не должна была погибнуть вместе с Паитити, не убив прежде меня. Она так ненавидела меня. И… и…

Дарум захлебывался собственной кровью. Но неожиданно появившаяся в руках сила помогла ему привстать и рывком перебросить свое тело ближе к возлюбленной своей Юранн. Его пальцы нежно гладили мертвую руку. Под ее ладонью лежала арфа, он дотронулся до струн, и в недвижимом воздухе прозвучали ноты печали и одиночества.

— Я бы уничтожил Паитити, — проговорил Дарум, — я бы уничтожил целый мир ради нее одной. Только бы ей было хорошо. Она была такая красивая.

Его голова упала на ее нежное тело, и тигровые глаза навсегда закрылись. В последний миг его ладонь нашла руку Юранн, и их пальцы переплелись. Кровь, вытекавшая из ран смешалась.

Ванн стоял неподвижно, опустив плечи.

— А теперь идите, у вас еще есть время, — сказал он. — Я сделал это, чтобы спасти Паитити. Только сейчас я уже не знаю, в то ли горло я вонзил свое оружие.

— Ванн… — начала Джанисса.

— Уведи их, Джанисса. Уведи этих пришельцев от царя и пусть они остановят Паррора, если это в их силах.

— Паррор, — шепотом повторил Крэддок и коснулся руки Рафта. — Надо спешить.

— Да, — согласился Рафт.

Он повернулся и медленно вышел из комнаты. Лицо его было серым, и на нем еще не успели высохнуть капельки пота. О мертвом царе он не проронил ни слова.

— Нужно взять устройство, — сказал он. — С весом мы справимся — оно не тяжелое, просто нужны какие-нибудь ремни покрепче.

Они разыскали вполне прочные шелковые ленты, с помощью которых Рафт закрепил устройство у себя на спине. Сделанное из легких сплавов, оно было совсем не таким тяжелым, как могло показаться. Лишний вес мог бы стать непреодолимым препятствием. Чтобы опередить Паррора, им нужно было идти очень быстро.

Замок засыпал, когда они выходили из него. Снаружи их встретил чистый прохладный свет яркого дня.

— Нам нужно взять с собой оружие, — вспомнил Крэддок.

— Теперь уже слишком поздно, — ответил Рафт. — Давай Джанисса, веди нас — ты ведь знаешь тайную тропу, которая ведет к Пламени?

— Да, я думаю, что смогу найти ее. Мысль Паррора была достаточно ясной. Но это долгий путь.

Однако дорога оказалась короче, чем они предполагали. Через замок Паррора они не пошли, а срезали путь, пройдя вдоль подножия скалы, которая закрывала собою вход в Паитити. Шли они быстро и быстро оказались почти на месте.

— Вход должен быть где-то совсем рядом, Паррор думал о нем.

Рафт молча указал на скалу пальцем. Джанисса радостно вскрикнула, подбежав к тому месту, куда он показал, и начала ощупывать гладкую поверхность в поисках потайного затвора. Каменная плита бесшумно и плавно отошла в сторону, открыв овальный проход.

Рафт повернулся и посмотрел назад, туда, откуда они пришли.

— Паррора не видно, — сказал он. — Возможно, он опередил нас, а может быть, и нет, но ждать осталось не долго. Скоро узнаем. Вслед за Джаниссой и Крэддоком он вошел внутрь, и потайная дверь позади него закрылась.

Но они не оказались в темноте. Со стен, с потолка и с пола, отовсюду сочился бледный холодный свет. Тоннель, петляя, круто поднимался вверх. От неожиданно наступившей тишины у Рафта заложило уши.

— Идемте же, — сказал он, поправляя ремни на спине.

Тоннель не был длинным, — прорезая скалу, он напрямую вел к пещере Пламени. На пути у них вновь оказалась овальная дверь. На этот раз Джанисса без труда открыла ее, но внутрь не пошла, и Рафт заметил, что ее стройная фигура застыла на пороге, и почти сразу же Джанисса отпрянула назад. Рафт приблизился к девушке.

— Что случилось? — спросил он.

Джанисса молчала.

— Первый Род… — прошептал Крэддок. — Первый Род…

Это была та самая пещера, через которую Рафт однажды уже проходил, когда шел по следу Крэддока и Перейры. Сталактиты, свисающие гигантскими каплями с потолка, вздымающиеся из-под земли, словно фантастический лес, сталагмиты все было зловещего, фиолетового цвета. Высоко над головою, почти отвесно уходя куда-то вниз, бросая вызов земному притяжению, зависла почти прозрачная труба невидимой дороги. Сейчас ее можно было заметить, оттого что по ней ползали полчища существ, точно пытаясь проникнуть внутрь стеклянной преграды.

Чудовища!

Рафт уже видел их однажды, но тогда, в полутьме они не произвели на него сильного впечатления. Теперь же он увидел их во всей красе естественного вырождения. И от этого зрелища волосы вставали дыбом. Отвратительные монстры с оскаленными вонючими мордами, с перепончатыми крыльями, как у летучих мышей.

Вот они, потомки Первого Рода, когда-то могущественной цивилизации, воздвигнувшей замки Паитити. Мощное излучение, под которое попало все живое на Паитити, превратило некогда прекрасный народ в чудовищ, довольных своим примитивным существованием.

Через весь этот ад пролегла ровная, как стрела, дорога к Пламени.

Рафт внимательно посмотрел на Джаниссу. Бледная как полотно, она все же справилась с ужасом и шагнула из спасительного тоннеля в фиолетовый ад.

— Надо бежать, если мы успеем добежать вон до той двери в конце пещеры, то мы спасены.

Подгоняемые страхом и желанием жить они бросились вперед по тропе. Со всех сторон их обступали омерзительные чудовища, извивающиеся, ползающие и летающие твари. Одна мысль о том, что страшные черные когти могут их зацепить, повергала в ужас.

Неожиданно вся эта отвратительная масса зашевелилась еще быстрее, словно в них проснулся интерес к удирающей от них троице людей. Боковым зрением Рафт увидел, как существа потянулись к ним, но они уже пробежали больше половины расстояния и у них появился шанс добраться до спасительной двери прежде, чем чудовища окружили бы их и приступили к более близкому знакомству.

Но Рафт недооценил крылатых тварей. Что-то сильно ударило его сзади, и он упал на колени. Джанисса, обернувшись, и увидев, что произошло, тихо вскрикнула и побежала назад, ему на помощь. Что-то безобразное, усеянное рогами и покрытое чешуей, такими рисовали демонов средневековья, прыгнуло на Джаниссу и крепко схватило ее.

Рафт с проклятиями бросился вперед, к Джаниссе, не обращая внимания на существо, которое сидело на его собственной спине. Он изо всех сил ударил кулаком в морду чудовища и удар откинул монстра назад. Раздался тонкий, пронзительный вопль.

Это был сигнал. Со всех сторон, медленно и тяжело переваливаясь, к ним устремились демоны Паитити. Рафт оказался погребенным под грудой смердящих туш и задыхался от ярости и подступавшей тошноты. Его кулаки обрушивали удар за ударом в мягкую бесформенную массу, а крики и вопли тем временем перерастали в невыносимый визг. Тошнотворный запах душил молодого врача, а прикосновение этих тварей вызывало отвращение.

Крэддок поднял с земли упавший сталактит и, орудуя им точно копьем, поспешил на помощь Рафту, рубя и отбрасывая наседавших на него тварей. На какое-то мгновение давившая на Рафта тяжесть ослабла, и он, пошатываясь, встал и начал искать глазами Джаниссу. Наконец он увидел ее, окруженную плотным кольцом отвратительных уродов.

Прежде чем броситься ей на выручку, он сообразил, что надо последовать примеру Крэддока и разыскать остроконечный сталактит. Эти существа в результате естественного симбиоза и постоянного вырождения были физически слабыми, но явно превосходили группу спасателей Паитити численностью. Рафт понял, что одного только их веса хватит, чтобы раздавить его. Воинственно закричав, он кинулся вперед, разя чудовищ своим нехитрым оружием.

Рафт чувствовал, как рвется их плоть. Визг то там, то здесь перерастал в тоскливый вой и становился еще громче. Отвратительная живая масса чудовищ накатывала на него, волна за волной. В них была какая-то трусливая, крысиная злоба. Сбитый с ног, Рафт упал на спину и отчаянно пытался перевернуться, чтобы не раздавить драгоценный груз, который был у него за спиной, но на этот раз ему не повезло. Он услышал, как устройство треснуло под ним, раздавленное о камень.

Чувство безнадежности охватило его и, одновременно с ним, волна слепой ярости охватила Рафта. Ему показалось, что он тонет в этом море зловонной плоти. Остатки раздавленного устройства были сметены с его спины. Яростные, разящие взмахи острого сталактита в конце концов образовали вокруг него свободное пространство. Он остановился и с трудом перевел дыхание. Изодранная одежда висела на нем лохмотьями, но схватка была не напрасной, они были рядом с дверью. Валявшиеся под ногами обрывки шелковых лент, разбитые кристаллы и изогнутые куски металла напомнили Рафту о том, что устройства, которое могло спасти Паитити, больше нет.

Целой осталась лишь одна деталь, небольшой, около фута длиною, цилиндр из блестящего сплава. Это был предохранитель, ограничивающий энергетическую мощность устройства. Рафт схватил его и сунул себе за пояс.

— Брайан! — раздался крик Крэддока. — Скорее сюда!

Рафт поднял свое копье и бросился к Крэддоку.

Чудовища уже знали, какую угрозу таит в себе острое каменное копье, и в смятении подались назад. Джанисса с Крэддоком стояли рядом, спиной к спине. Девушка была безоружна, но от охватившей ее ярости выглядела свирепо, пальцы ее изогнулись так, словно это были когти кошки, которую не на шутку раздразнили.

— Дверь! — прокричал Рафт. — Джанисса, открой скорее дверь!

Он прорубил в этом жутком месиве проход для нее. Самыми опасными были летающие твари. Уже в который раз копье в последний миг пронзало их, когда они бросались на него сверху из фиолетового полумрака пещеры. Рафт молчаливо и мрачно продолжал драться, уже не отдавая себе отчета в том, где он и что делает, видя перед собою лишь безобразные дьявольские рожи и алые потоки крови, которые хлестали из тел чудовищ, когда он настигал их. И еще он слышал непрерывный пронзительный визг.

— Брайан! — закричала Джанисса. — Дверь!

Рафт с удивлением увидел, что дверь была уже открыта. На пороге стоял Крэддок с развевающейся седой шевелюрой. Он, спотыкаясь, выбежал из пещеры, за ним в спасительный проход бросились Рафт и Джанисса.

Рафт в последний раз взмахнул своим оружием, отбиваясь от чудовищ, и они оба, словно их подхватил вихрь, вырвались из пещеры. Джанисса вытянула руку, и овальная дверь встала на свое место, закрыв выход из пещеры. Визг смолк, и наступила тишина.

— Они сломали наше устройство, — сказал Рафт.

14. Рафт делает выбор

Крэддок стоял, прислонившись к стене, и тяжело дышал. Его глаза были усталыми и измученными.

— У тебя остался предохранитель, — с трудом проговорил он. — Может быть, этого и хватит. Если у Паррора такое же устройство, как у нас, то, возможно, мы еще успеем.

— Наверняка, такое же, как у нас, ведь Паррор не дурак, — усмехнулся Рафт. — И все же лучше остановить его прежде, чем он разбудит Пламя. — Рафт на мгновение смолк. — Вполне возможно, что Паррор не впереди, а позади нас. Если бы он проходил ту пещеру, они наверняка сломали бы и его прибор.

— Если только он не знал другой дороги, — мрачно добавила девушка.

С кошачьим изяществом она пыталась привести в порядок разодранную в клочья одежду.

«Совсем как кошка», — подумал Рафт, наблюдая за ней.

Внезапно воздух задрожал, и обжигающая дрожь вихрем пронеслась по их телам, точно подстегивая живую плоть. Низкий гул растаял в наступившей тишине, и Джанисса, мертвенно-бледная, обернулась к Рафту. Руки ее беспомощно повисли.

— Пламя! Оно просыпается! — проговорила она.

Рафт с проклятиями бросился вперед, проиграть именно сейчас, когда победа уже так близко, — это было выше его сил. Тоннель казался бесконечным, но все же он кончился, но прежде еще дважды их настигали гулкие раскаты и предостерегающая дрожь просыпающегося исполина. И с каждым разом эта сила нарастала, словно пробуждаясь к жизни.

Джанисса ощупывала дверь, отыскивая замок. Наконец панель сдвинулась с места и отошла в сторону. Они оказались на небольшом выступе скалы, склон которой терялся где-то далеко внизу, в темноте. Казалось, что они стоят на краю бесконечной пустоты. В самой глубине бездны они увидели свет, который сочился так слабо, точно был лишь напоминанием о самом себе, а источник его был глубоко внизу. С головокружительной высоты, облокотившись на перила, Рафт пристально вглядывался в этот бездонный мир, в открывшуюся под ногами бездну, в глубине которой теплилась единственная искра.

Нет, Рафт чувствовал не головокружение, это был страх. Обычный, простой, безотчетный страх. Рафт знал это чувство, однажды, на Мадагаскаре, ему пришлось пойти в хижину, где спали часовые. Один звук, одно неверное движение и копья вонзились бы в его тело. Он знал тогда, что спящие обязательно проснутся. Он чувствовал и осязал это каждой клеточкой своего тела. Так было и сейчас. Там, далеко внизу, откуда сочился свет, находилось нечто, наполненное необыкновенной жизненной энергией, и Рафту казалось, что он стоит на раскрытой ладони этого нечто. Вспомнилось ему и другое, джунгли, вернее, та жизнь, которая наполняет их. Влажные от испарений, плодородные леса Амазонки, ее ревущие потоки, яростная зелень тропиков, все, что было неукротимой силой жизни. Внизу неистовствовала слепая, голодная, чудовищная сила, сердце непостижимой далекой туманности, повергающее в прах и пробуждающее к жизни, и имя ей было Курупури!

— Пламя спит, — еле слышно вымолвила Джанисса.

Но неясный свет в глубине разгорался все ярче, и низкий, почти неуловимый звук рос и набирал силу, пока не превратился в сокрушающий грохот, рев рождающегося в муках божества. И оттуда, из пучины, которая вела к сердцу мира, из бездны навстречу обреченному миру вставало его величество Пламя. Оно росло и поднималось. Суть всего живого. Рафт чувствовал, как все его существо тянется к этому пылающему источнику. И туда же унесся его дух. Душа закачалась над самой бездной. Оглушающий грохот ударил в стены и яркое, сверкающее Пламя взвивалось все выше и выше. Оно билось в ярости, безумствовало в наслаждении, в исступленном восторге зарождающейся жизни.

Внизу, под уступом, Рафт различил силуэт человека и контуры до странности знакомого устройства. Паррор! И прибор, который он сконструировал по записям Первого Рода.

Пламя становилось все ярче и ярче, и Рафт бросился вниз по уступу.

«Только бы успеть», — заклинал он себя на бегу. Паррор, ослепленный своей самонадеянностью, мог и не заметить очевидных признаков, но Рафт-то знал, что никому сейчас не подвластное Пламя просыпается. Ничего подобного с амулетом, когда они испытывали устройство, не происходило. Галактическая сила неистовствовала в Паитити, а может быть, уже и во всем мире!

Рафт стремительно бежал вниз, словно охотник за добычей. Огонь взметнулся с чудовищной силой и вдруг начал ослабевать. Столб света медленно и неохотно опускался, а грохот умолкал. Рафт стоял на прозрачном, как стекло, полу пещеры. Лишь однажды он взглянул вниз, и у него закружилась голова. Пропасть обрывалась вниз, к пылающей земной сердцевине, и он висел над этой бездной. Он ринулся навстречу Паррору, а Паррор к нему. Откуда-то снизу исходил свет, и его блики оставляли на лице Паррора загадочные, колдовские тени. На руке у Паррора Рафт заметил рукавицу с когтями, и, наступая, Паррор тихо рычал. Рафту хотелось немедленно покончить с ним, но сейчас важнее было усмирить Пламя. Он замедлил шаг и вытащил из-за пояса предохранитель.

— Паррор! — закричал он в наступившей после громовых раскатов тишине. — Твое устройство не сработает без этого!

Но Паррор уже ничего не слышал, его поглотил а неистовая жажда крови, и бешеная ярость оглушила, ослепила его и почти лишила рассудка. Рафт уже видел его таким, острая сталь его когтей-пальцев полоснула Рафта по лицу. Увернуться он не успел, и из разодранной щеки хлынула кровь. Жгучая боль пронзила все его тело. Предохранитель выпал из рук, и Рафт попытался схватить противника, но тот ловко ускользнул от него. Снова и снова в Рафта вонзались острые когти. Грудь и бок разрывала боль. Он бешено отбивался, но ни один из его ударов не достиг цели.

И вновь прогремели раскаты. Свет разливался все ярче. Восторженно бушуя, Пламя вырывалось на свободу! Огонь накатывал, подступал, вздымался, словно хотел найти обратный путь к своей межзвездной колыбели.

Когти вновь вонзились в Рафта, и ему показалось, что кто-то провел лезвием бритвы по глазу. Полуслепой, с рассеченной до самой кости щекой и разорванным носом, он все же посылал удар за ударом в своего неуловимого врага. Подбежала Джанисса и бросилась между ними.

Паррор сжал кулак и изо всей силы ударил ее в подбородок. Удар отбросил девушку в сторону, и она неподвижно распростерлась на стеклянном полу.

— Твоя наука, Рафт, — прошипел Паррор.

Рафт неистово ругался, чувствуя свое бессилие. О если бы он только мог добраться до этого ухмыляющегося дьявола и сжать пальцы на обросшем шерстью горле.

Невыносимо ярко блеснуло Пламя, и громоподобные раскаты вновь обрушились на пещеру. Только на этот раз рожденный звездами огонь не угасал. Неумолимо и яростно он поднимался все выше и выше, пробуждаясь к жизни, непостижимой для землянина.

И вдруг, к своему удивлению, Рафт понял, что оба его глаза снова видят, боль прошла, а кровь перестала капать. Он увидел изумленное лицо Паррора. Излучение Пламени исцеляло, оно стремительно регенерировало живые ткани и ускоряло жизненные процессы. Рафт услышал, как Крэддок что-то прокричал.

Сквозь грохот раскатов до него долетели только несколько слов. Он посмотрел и увидел его в футах тридцати от себя. Крэддок бежал к устройству Паррора, в его руках блестел знакомый цилиндр предохранителя. Рафт так никогда и не узнал, о чем в ту минуту думал Паррор. Просто он увидел, как человек-кошка, хрипло и яростно вскрикнув, вихрем бросился к Крэддоку. Он успел сделать только один шаг. Только один, и Рафт перехватил его.

Это было непросто. Безумная, свирепая ярость, переполнявшая Паррора, превратила его в дикого зверя, и Рафту предстояло сразиться с ним. В зеленых кровожадных глазах сверкала ненависть.

На гладком полу пещеры, на краю бездны два скорченных, объятых злобой, задыхающихся от ненависти тела сплелись в клубок и покатились по земле.

Пламя поднялось еще выше. От непрерывных раскатов у Рафта гудело в голове, а ослепительный космический свет проникал в самый мозг.

Острые когти снова полоснули Рафта по лицу, но раны мгновенно затянулись. Они рычали, скованные мертвой хваткой друг друга, но в конце концов даже Паррору не хватило силы, чтобы помешать Рафту привстать на колени. На короткий миг для Рафта все исчезло, кроме этих окровавленных когтей. Применив прием дзюдо, он схватил руку Паррора, и в дикой ярости сломал ее. Рафт почувствовал, как Паррор весь обмяк и затих, но лишь на мгновение. Пламя исцеляло не только ткань, но и кость, однако рука Паррора в локте и запястье оставалась неестественно изогнутой. Паррор все равно не сдавался — в ход пошли зубы, ногти и ноги, хотя пальцы Рафта уже крепко вцепились в его горло. Ослепленный своей звериной яростью, и ненавистью Паррор дрался до последнего вздоха, до той самой минуты, когда даже само Пламя не могло уже вернуть к жизни его бездыханное тело.

Когда Рафт поднял голову и осмотрелся, то увидел, что в дальнем конце пещеры, в опасной близости от Пламени, стоит на треножнике аппарат Паррора. Корчась от боли к нему подбирался Крэддок.

Крэддок? Рафт затаил дыхание, всматриваясь в этот силуэт. Очертания фигуры менялись прямо на глазах. В эту минуту Рафт вспомнил изуродованные руки валлийца и подумал об искалечившей их силе, о рожденной звездами энергии, сотрясавшей сейчас своим грохотом всю пещеру. Крэддок крепко держал в руках предохранитель. Рафт поднялся и бросился к Крэддоку, но они были слишком далеко друг от друга. Валлиец почти достиг устройства, и его фигура перестала уже быть человеческим телом.

Это был уже не Крэддок. И даже не человек. Живая плоть вскипала, изменялась, и текла под напором чудовищной силы, которой подвластно было созидание целых миров. И вот, наконец, это нечто нечеловеческое то, что еще недавно было Крэддоком, — подтащило свое тело прямо к неистовствующему пламени. Существо подползло к устройству, на мгновение припало к земле и начало устанавливать предохранитель. За его спиной, извергаясь пламенными потоками из бездны, яростно бушевало Курупури.

Это был миг полного безумия, энергия Вселенной, рожденная в далеких галактиках, устремилась в эту пещеру и обожгла ее своим жаром… Но это был только миг, и раскаты смолкли.

Пламя взвилось еще раз-другой и стало опускаться. Издав почти человеческий вздох, огонь жизни потускнел, и упал в бездонную пропасть, оставляя после себя лишь маленькое пятно света в далеких глубинах! Огонь, пришедший с далеких звезд, был усмирен! Его укротила и сделала покорным та самая плоть, в которую когда-то очень давно этот огонь вдохнул жизнь…

Джанисса дрожала всем телом, а глаза ее были полны страха. Опираясь на руку Рафта, она привстала, и испуганно осмотрелась. Глаза снова встретились.

— Все окончилось, Джанисса, — сказал Рафт. — Пламя спит.

— Устройство работает?

— Да. Паррор сделал такое же, какое было и у нас. Единственное, чего ему не хватало, так это предохранителя. Как только Крэддок вставил его, все пошло нормально.

— А что же Крэддок?

— Он мертв, — тихо проговорил Рафт. — Он умер, вероятно, потому, что должен был умереть. Человек, единожды разбудивший Пламя, умер, чтобы усмирить его. Я думаю, что теперь опасность миновала навсегда.

Джанисса внимательно смотрела на Рафта.

— Я понял, как работает устройство, — сказал он. — Это как раз то, что нужно. Первый Род был прав, но они слишком долго решали, использовать ли им устройство или подождать. Наверное, именно поэтому они и превратились в чудовищ. Теперь Пламя будет гореть и излучать энергию вечно, но с обычной скоростью.

— С обычной скоростью — повторила Джанисса.

Рафт кивнул.

— Да, — продолжал он, — я изменил его характеристики, нет, не бойся, вовсе не до опасных границ, а ровно настолько, чтобы метаболизм в Паитити сравнялся с метаболизмом в нашем мире. Теперь преграды нет, а значит и в талисманах больше нет нужды.

— Значит, я могу жить в твоем мире? И он не будет медленным для меня?

— Твой мир или мой, это теперь тебе выбирать, Джанисса.

Джанисса молчала, но по ее глазам было видно, что она уже выбрала, да и Рафт тоже. Он сделал свой выбор еще тогда, когда впервые увидел ее лицо в зеркале. Джанисса влекла его к себе, и он проделал этот долгий и опасный путь к затерянному миру, в котором горело неведомое Пламя. Да разве и мог он сделать иной выбор? А если будущее таило в себе новые испытания, что ж, он был готов преодолеть и их.

— Нам не нужно идти обратно через пещеру чудовищ, — сказала девушка. — Есть и другой путь, который выведет нас на невидимую дорогу.

Их губы слились.

«Мой мир будет чужим для тебя, Джанисса, — подумал Рафт. — Но я сделаю все, чтобы ты обрела в нем счастье, потому что я люблю тебя. Будешь ли ты оглядываться назад и вспоминать? Вспоминать Паитити, с его гигантскими деревьями, поддерживающими небесный свод, замок над Пропастью Доирады, окутанный белым облаком водопада? Не дрогнет ли, Джанисса, твое сердце, услышав зов предков? Не проснутся ли в нем воспоминания, которые я не в силах буду с тобой разделить? Или же ты найдешь покой и счастье в моем мире?»

Рафт молча шел за Джаниссой туда, где начиналась незримая дорога, ведущая к свободе, судьбы которой предсказать он не мог. Но он держал в своей руке теплую ладонь девушки, и ничего больше в этот момент им не было нужно. Просто идти по одной дороге, крепко держа друг друга за руки.

Маска Цирцеи (Перевод с англ. С. Николаева)

1. Очарованный морем

Тэлбот курил трубку, сквозь пламя костра искоса поглядывая на Джея Сиварда. Он говорил тихо и неспешно. Слова складывались в фразы, фразы в рассказ, фантастический, удивительный. Тэлбот никогда не слышал ничего более невероятного.

В отсветах костра лицо Сиварда казалось бронзовой маской. Ветка канадской сосны, украшавшая голову этого странного человека, серебрилась в лунном свете. Тэлбот и Сивард были совсем одни. Возможно, в другой ситуации, в другой, более прозаической обстановке рассказ Сиварда звучал бы не столь правдоподобно, но сейчас его история не производила впечатления надуманной…

Джей не нуждался в отдыхе. Тэлбот, знакомый с ним лишь неделю, с каждым днем все больше убеждался, что его спутник — необычный человек. Казалось, Сивард постоянно чего-то ждет. Голова его всегда была повернута в сторону пенившегося океана.

Джей начал свой рассказ через час после захода солнца, как только они расположились у костра.

— Это вымысел, — неожиданно объявил Сивард, обводя взором местность, залитую чистым лунным светом. — Я почувствовал себя так, словно вернулся на годы назад. Знаешь, я ведь появился в этих краях не так давно и первое время сильно болел. Потом что-то произошло и…

Джей не закончил фразу: он отправился по ему одному известной тропе воспоминаний.

Тэлбот осторожно, стараясь не нарушить нить размышлений Сиварда, проговорил:

— Хорошая страна, а со временем станет еще лучше…

Сивард рассмеялся:

— Не могу уйти с берега океана.

Вдали грянул гром. Как бы нехотя приподнявшись, Джей потянул носом ветер, пахнущий морем и сосной.

— Однажды я даже тонул, — просто сказал он, — тонул в неизвестном океане у незнакомого берега… Я хочу рассказать тебе об этом… Это, наверное, внесет некоторую ясность… Мне необходимо вернуться назад. Прошлой ночью я еще не понимал этого… Прошлой ночью что-то произошло. Не спрашивай меня, что именно… Это очень странная история. Мне не хотелось бы, чтобы это подтвердилось. Я вполне нормален, но… — Джей сделал паузу и смущенно, словно прося прощения, улыбнулся.

— Продолжай, — попросил Тэлбот, покуривая трубку, — мне хотелось бы услышать твою историю.

— Да, мне и самому хочется выговориться, но, боюсь, мой рассказ окажется чересчур длинным. Может, он и поможет мне… — произнес Джей, мельком глянув на туман, клубящийся среди сосен. — Кажется, что я вновь на Эя. Там всегда туман, все покрыто мраком.

— Эя?

— Зачарованный остров, — Джей нервно вздрогнул, поежился. — Хорошо, я расскажу тебе все.

Сивард чуть-чуть отодвинулся, прислонился спиной к поваленному дереву. Тихо и неторопливо Джей начал рассказ:

— Три года назад я жил в Штатах, работал с одним ученым по фамилии Острэнд. Мы занимались исследованиями в новой области психиатрии. Психиатрия — моя профессия. Острэнд был блестящим специалистом, можно сказать, гением в своем деле. Мы изучали наркотические средства, в основе которых лежал пентатол натрия, и, естественно, хотели продвинуться как можно дальше в своих изысканиях. Еще не окончив исследования, мы уже перешли все границы дозволенного…

Сивард, на мгновение прервав рассказ, продолжал менее решительным голосом:

— Синтетические наркотики — новый метод исследования мозга. Наверняка ты слышал об этом. Под гипнозом пациент вспоминает прошлое, то, что пытался забыть, то, к чему ему неприятно возвращаться. Мы с Острэндом зашли много дальше. Я не стану утруждать тебя и излагать наши методы. Скажу только, что результаты экспериментов на подопытных животных принесли мне славу. На следующем этапе необходим был опыт на человеке. И мы решили провести испытание полученного нами препарата на мне. Забытые воспоминания… На сколько поколений в прошлое простирается память человека? Я находился под гипнозом, Острэнд задавал мне вопросы и делал записи. Я не знал, что происходит, пока не проснулся. Обычно человек, выйдя из гипнотического сна, не помнит, что говорил и делал, а я помнил все, что сообщил Острэнду… Наши исследования проводились в абсолютной тайне! Наркотики — прекрасные лекарства. Мы достигли немыслимых результатов, добрались до наследственной памяти, которая передавалась генами в хромосомах. Один из моих прапрадедов оказался мифическим созданием, жившим в… Да, я уверен в этом. Но жил он так давно, что память людская сохранила о нем только легенды. Этот человек испытал невероятные радости и разочарования, которые не только оставили глубочайший след в его сознании, в его памяти, но и перешли к потомкам. Так, я помнил путешествие отважных героев на корабле, на ростре которого сидел Орфей — певец, чьи песни воскрешали мертвых. Да, да, тот самый мифический Орфей и другие участники того великого, легендарного похода. Мои воспоминания уходили все в более и более древние времена. Я был Язоном! Язоном, который плавал на «Арго» в Колхиду и похитил золотое руно из священного храма змей, где покрытый чешуей Пифон охранял сверкающее сокровище бога Аполлона. Воспоминания об этом подвиге моего предка не исчезли, они остались во мне. У меня началось раздвоение личности. Я знал то, о чем никогда не мог слышать, будучи Джеем Сивардом. И всему причина — наркотики Острэнда. Потом я услышал… зов моря. Меня звал чей-то голос. Он называл меня не Джеем Сивардом, он называл меня Язоном, Язоном из рода Иолика, Язоном с «Арго». Да, я стал Язоном. Некоторые из древних воспоминаний, наиболее призрачные, перепутались, но я помнил многое из жизни моих предков. Многое из того, что я вспомнил, происходило не на нашей земле, и даже не в чудесных морях, по которым путешествовали аргонавты… Живая раковина Тритона манила меня. Куда? Вернуться в забытое прошлое? Я не знал. Я пытался избавиться от этих наваждений. О продолжении работ и речи быть не могло. Острэнд не в силах был мне помочь! Покинув Сиэтл, я приехал в эти края. Я считал, что спасаюсь бегством. Но, очутившись здесь, я понял, что безмолвное море по-прежнему зовет меня… Это зов духов моря и корабля-призрака. Я боюсь, ужасно боюсь… Однажды я уже заснул под соснами. Ветер доносил до меня шум моря, шорох ветра в парусах, скрип уключин. Неожиданно возникли мелодичные голоса духов моря, зовущие меня: «Язон! Язон из Тисселии! Иди к нам!»

И в ту ночь я отозвался на зов…

Я стоял на краю скалы, выступающей из бурлящего моря. Сознание мое затуманилось. Я помнил лишь шум ветра, неясный звон струн, приглушенные голоса. Но это были не те голоса, что называли меня Язоном.

Густой туман заглушал все звуки. Луна стояла еще высоко, но ее серебряный свет с трудом пробивался через пелену облаков. Внизу плескалось море, темное, искрящееся белой пеной.

Сквозь шум прибоя я различил неясные звуки песни. То был «Арго», вещавший голосом пророка.

Из тумана возник зыбкий силуэт, послышался скрип уключин, и наконец показался огромный парус. На меня несся корабль-призрак. Он плыл прямо на скалы. Но в последний момент невидимые руки спустили парус. Я увидел, как одновременно поднявшиеся весла предотвратили удар о камни.

На скамьях у весел я различил призрачные фигуры мужчин. Один из них держал лиру. Музыка неслась над морем, превращаясь в ритмическое эхо. Но все звуки перекрывал бессловесный голос, который исходил из бурлящей воды за кормой «Арго». Память Язона затопила меня. Волны воспоминаний… Меня бросило в озноб. Мне стало холодно. Язон… Язон… Я был… Язоном!

Корабль уже стал отчаливать, чтобы продолжить свое путешествие, когда я прыгнул на палубу призрака. Доски палубы оказались отнюдь не призрачными. Мои колени подогнулись. Я упал, но тут же вскочил на ноги. Берег вскоре исчез. Только серебряный туман с отблесками лунного света окружал корабль.

Язон? Нет. Я — не Язон. Я — Джей Сивард. Я…

Как я хотел в тот миг вернуться назад! Я понял: то, к чему я стремился, оказалось нереальной мечтой.

2. Корабль-призрак

Под моими ногами была настоящая палуба. От соленых водяных брызг слезились глаза, и ветер, хлеставший меня, был реален. Тем не менее я сознавал, что нахожусь на борту корабля-призрака.

Передо мной сидели полупрозрачные гребцы, и, глядя сквозь них, я видел набегающие волны. Мускулы, вздувавшиеся на их спинах, подсказывали, что они — настоящие гребцы. Однако я понимал: как только я проснусь, все исчезнет. Гребцы не замечали меня. Их занимала только их работа — весла несли корабль вперед, но к какой цели?

Я стоял ошеломленный, вглядывался в туман, пытаясь удержать равновесие на скользкой палубе корабля. Мне казалось, что я сплю, плавно покачиваясь в такт движениям судна. Моя память смешалась с памятью Язона.

Безмолвие окружало меня. Только издалека доносился грохот волн, разбивающихся о нос корабля, скрипели мачта да весла в уключинах. Я отчетливо слышал звон струн лиры в руках тени, застывшей на носу корабля. Но фигура была неподвижна и безмолвна.

Ужас переполнил меня, когда призрачные гребцы затянули песню. Она словно река потекла от гребца к гребцу, от одного ряда скамеек к другому. Рука музыканта касалась струн, их звон управлял голосами гребцов.

Песню я слышал, но те, кто пел, были призраками.

— Кто ты? — заорал я, нависнув над одним из гребцов, стараясь побороть замешательство и страх. — Ответь мне! Кто ты?

Но звук моего собственного голоса еще больше испугал меня. Он эхом вернулся из тумана, словно корабль-призрак спрашивал меня: «Кто ты… ты… ты?»

Кем же я был на самом деле? Джеем Сивардом, доктором медицины? Или Язоном, сыном Эйзона, правителя Иолкуса? Или призраком, путешествующим на корабле-призраке?

Я снова закричал и попытался схватить за плечо ближайшего гребца. Моя рука не смогла ухватить бесплотную тень. А гребцы все пели.

Не знаю, как долго это продолжалось. Я промчался по кораблю, крича что-то гребцам, лупя кулаками по их призрачным телам, но все мои усилия оказались напрасными. В конце концов я признал себя побежденным. Я не мог понять, что происходит.

Задыхаясь, я взлетел на верхнюю палубу. Человек-призрак на носу корабля тронул струны, и незнакомая мелодия достигла моего слуха. Легкий ветерок шевелил мои волосы и бороду музыканта. Я долго вглядывался в его лицо, а потом протянул руку к его запястью, но мои пальцы прошли насквозь.

Я коснулся лиры. Она была настоящей. Я потрогал ее, но не смог сдвинуть с места, струны под моими пальцами молчали, хотя они вибрировали даже от самого легкого дуновения ветерка, звенели под руками музыканта.

Тогда неуверенным голосом я позвал:

— Орфей… Орфей?

Постепенно я вспомнил легенду об аргонавтах. Я был не уверен, что прав, называя музыканта Орфеем. Даже если Орфей когда-то жил, как подсказывала мне моя память, он должен был умереть более трех тысяч лет назад.

Естественно, Орфей не услышал меня. Он играл. Гребцы без устали работали веслами, корабль плыл вперед сквозь туман.

Корабль был настоящим, но жил он непонятной мне жизнью. Обшивка, казалось, дышала, двигалась и скрипела, когда море покачивало судно. Из своих прошлых воспоминаний я знал о том, что Язон сильно привязан к своему кораблю. Это вызывало гнев многих женщин, любивших героя. Язон вел необычный образ жизни, был безрассуден, иногда безжалостен, готов предать любого, кто помогал ему. Но «Арго» он оставался верен всегда, и в конце концов именно «Арго» погубил Язона…

Тихий голос корабля предназначался не для моих ушей и был мне непонятен. Корабль беседовал с гребцами. Для меня «Арго» тоже был больше, чем просто корабль. Он нес меня к моей судьбе, к тому, что когда-то было предначертано мне и Язону.

Вскоре туман стал редеть. И вот яркий солнечный свет залил поверхность океана, вернув ему ослепительную голубизну. Я увидел выбеленный берег моря — высокие мраморные стены — не остров ли это? Да, пустынный остров, защищенный от морских приливов башней, поднимался передо мной.

«Я попал в другое время, — подумал я. — В мое время такой остров не может существовать». Мне казалось, что я смотрю через призму времени — винно-темные воды и забытый остров, похожий на тот, что видел и описал Эврипид тысячи лет назад.

Туман отступил, и стало видно, что это не остров, а мыс, отделенный от материка высокой стеной. Постепенно передо мной открывался безмолвный, безжизненный мифический город.

Но вот я услышал звуки труб. На стенах началось движение. Голоса эхом разносились над водой. «Арго» плыл вдоль берега. Мелодия зазвучала все быстрее, в ней появились тревожные ноты. Гребцы поднажали. Корабль увеличил скорость.

Трубы гремели все громче. Я различил звон оружия, и внезапно вдали из-за мыса появился еще один корабль. Золотой корабль. Глазам было больно смотреть на него. Но все же мне удалось разглядеть двойной ряд гребцов на скамьях. Ослепительный нос с шумом резал воду.

В мелодии Орфея явственно слышалась тревога. Гребцы поднимали весла все быстрее. Быстрее и быстрее мы неслись по воде. Вскоре мыс остался позади. Расстояние между золотым кораблем и «Арго» сокращалось.

Золотой корабль был вдвое больше «Арго» и значительно тяжелее. «Арго» несся над водой, словно невесомое перышко. Происходящее радовало меня — меня как Язона. Я наслаждался гонкой кораблей.

Город остался за кормой. Мы вновь попали в туман, но очертания деревянных строений и берегов неясно вырисовывались сквозь белую пелену. Потом и они скрылись из вида. Снова «Арго» двигался в такт движениям гребцов-призраков. В тумане ревели трубы золотого корабля.

Наконец гонка закончилась. Но задолго до ее завершения я знал, чем она закончится. Из тумана показался еще один остров с небольшими холмами и низкими берегами. Вдоль берега тянулись белые пляжи. Темные деревья росли прямо из бледного песка. Язон знал этот остров.

«Эя, — вспомнил я и заволновался. — Эя — остров очарований, остров исполнения желаний».

Издалека доносились крики преследователей, звон оружия, напоминавший лязг зубов дракона. Очертания золотого корабля уже почти растаяли в тумане. Вдруг раздался отчетливый свист кнута, и сверкающий корабль вырвался вперед. Теперь он обгонял нас, хотя Орфей играл в бешеном ритме, а гребцы-призраки напрягались из последних сил.

Внезапно золотой корабль оказался рядом с нами. Я хорошо видел блестящую палубу, людей на ней, одетых, как и подобает экипажу такого корабля, в сверкающие доспехи. Воины стояли у поручней, потрясая оружием и угрожая нам. Теперь их корабль вырвался вперед. Отойдя на довольно большое расстояние, он свернул и поплыл нам наперерез. Я отчетливо видел взволнованную команду золотого корабля. Лица людей выглядели бледными и бесцветными на фоне сверкающих доспехов.

Мелодия снова изменила ритм. Легкие пальцы Орфея едва касались волшебных струн, однако его лира издавала все более громкие звуки. Звуки жили собственной жизнью, словно фурии.

Я слышал крики команды стремительно несущегося вперед «Арго». Я видел бородатых гребцов; видел, как их мускулистые спины сгибались в едином ритме. «Арго» пытался обогнуть золотое судно. Команде сверкающего корабля ничего не стоило убить меня. «Арго» и я были реальностью. Аргонавты двигались, но они были призраками.

Я помню ужасный, раздирающий душу треск столкнувшихся судов. Палуба ушла у меня из-под ног. Впереди я увидел блеск, словно золотой корабль раскалился и вспыхнул. Я помню крики, визг, лязг оружия о щиты. Громкий, неистовый, пронзительный и страстный голос лиры. Нет, Орфей не призрак. Только пальцы живого человека способны вырвать из инструмента такие звуки.

Потом «Арго» ушел под воду. Холодные воды сомкнулись над кораблем и надо мной.

3. Храм в роще

Из рассеивающегося тумана послышался голос:

— Язон из Иолкуса. — Голос был так нежен, что я решил, что он мне пригрезился.

— Язон из Тиссея! Язон с «Арго», проснись, проснись, ответь мне!

Я приподнял голову и огляделся. Кругом светлый, прохладный песок. Волны плещутся о берег.

Прибой не мог добраться до меня. Моя одежда уже высохла, — по-видимому, обессиленный, я очень долго отдыхал. Таинственно возвышались темные кипарисы. Стояла мертвая тишина. Никто не спасся ни с золотого корабля, ни с «Арго», разбитого в щепки. Видимо, я на одном из обломков корабля был выброшен на берег и попал на землю призраков. Пока все понятно: я на острове Эя, на острове желаний.

— Язон с «Арго», ответь мне… Иди ко мне… Язон, Язон! Ты меня слышишь?

Голос звучал чуть приглушенно, но совершенно отчетливо. Казалось, не человек, а сам остров зовет меня. Я нашел в себе силы приподняться и, не вставая, немного прополз вперед. Голос доносился из-за кипарисов. С большим трудом я сел на песок. Теперь нежный зовущий звук послышался откуда-то из глубины острова.

Сквозь туман, стелющийся между деревьями, мне удалось разглядеть дорогу. Вдруг я почувствовал, что я не один. Вокруг стояла настороженная тишина. И в этой тишине не было ни враждебности, ни опасности. Интересно, что ждало меня там, в тумане? Мне казалось, чьи-то глаза наблюдают за мной, но тот, кто наблюдал, не хотел беспокоить меня, его занимали мои дальнейшие действия.

С ветвей деревьев, сырых от тумана, то и дело срывались огромные капли. Одежда моя опять стала мокрой. Эта капель — единственные земные звуки, которые я слышал. Голос вел, звал меня в сердце острова сквозь туман, через лес. Когда я увидел белый храм, светившийся среди темных деревьев, я не удивился. Язон бывал здесь и раньше. Он знал дорогу. Вероятно, он даже знал, кто его зовет, но мне это было неизвестно. Однако я подумал, что не удивлюсь, когда встречу того, кто звал Язона, хотя и представления не имел, как он выглядит.

Я приблизился к храму, и тут же что-то зашевелилось между его колоннами. Из тени показались фигуры в мантиях. Незнакомцы склонили головы в знак приветствия. Они молчали. Я знал, видимо, предупрежденный опытом Язона, что, пока звучит голос из храма, никто не должен говорить. Но как быть мне?

— Язон из Тиссея, — завораживающе звучал нежный голос. — Язон, любовь моя, входи! Подойди ко мне, мой возлюбленный!

Склоненные фигуры отступили на шаг. Я прошел под сумрачным портиком и вступил в храм.

Внутри было темно, и лишь слабый огонь от лампады, мерцавшей на алтаре, позволял увидеть неясно нарисованный огромный, ужасный лик. Даже огонь в этом храме был нереальным, хотя от него исходило тепло. Языки пламени, зеленоватые, с холодным легким мерцанием, все время менялись, причудливо изгибались, словно змеи.

Перед алтарем стояла женщина в одеянии, полностью скрывающем ее фигуру. Мне показалось, что она как-то странно двигается, чересчур скованно. Она повернулась, услышав мои шаги. И тогда я увидел ее лицо. На время я забыл о скованности женщины, об огне на алтаре и даже о гигантском, возвышающемся над нами изображении, чье темное предназначение было мне хорошо известно.

У незнакомки было бледное, нечеловечески бледное, и гладкое, словно из белого мрамора, лицо. Его белизну подчеркивали темные губы, черные брови и волосы. Глаза вспыхивали зеленоватым блеском, похожим на блеск огня алтаря. Чистота линий, поворот головы, совершенная форма глаз и изящный изгиб бровей напоминали статую.

Увидев меня, она удивленно подняла брови. Волосы необыкновенно черного цвета с искрящимися пурпурными бликами рассыпались по ее безупречному одеянию. Но я вспомнил, что Язон знал о том, каковы эти волосы на ощупь. Они напоминали сверкающую черную реку, ниспадали на ее плечи, прикрывая алебастровое лицо гладким покрывалом. Язон помнил искры, исходящие от них, когда он касался их руками.

В моей голове проступили воспоминания Язона, и его голосом я проговорил на древнегреческом:

— Цирцея, — я сам удивился, услышав свои слова, — Цирцея, моя возлюбленная.

Огонь взметнулся над алтарем, осветив ярким светом ее прекрасное, бесконечно знакомое лицо. Я готов поклясться, что в ее глазах вспыхнул ответный огонь. Тени в зале качнулись, и изумрудные отблески побежали по стенам, словно яркие капли воды.

Она отступила к алтарю, обеими руками закрываясь от меня, словно отрекаясь.

— Нет, нет, — пробормотала она мягким, приятным голосом, — нет… нет еще, Язон. Подожди.

Она отвернулась и устремила взор к лику над пламенем алтаря. Я присмотрелся к ней повнимательнее. Память моя и память Язона подсказывали мне, что я нахожусь в храме трехликой богини Гекаты, богини темной стороны Луны (полная противоположность Дианы, богини светлой Луны) — Гекаты, которую считали покровительницей колдовства, называли богиней таинственных троп и темных дел. Ее три маски — это три пути, которыми мог пойти верующий с перекрестка Судьбы. Ночью ее повсюду сопровождали Церберы, и когда они лаяли, все адские твари обращали на нее внимание… Геката — мрачная мать волшебницы Цирцеи.

Руки Цирцеи ритуально двигались вокруг пламени. Неожиданно она мягко заговорила:

— Он идет к нам, мама. Язон из Иолкуса снова здесь. Все ли я сделала правильно?

Тишина.

Зеленый свет трепетал на стенах храма, и лицо богини выглядело безучастным. На алтаре слабо горел огонь. Постепенно его зеленоватые языки угасли в углях. Свет алтаря становился все более тусклым.

Цирцея повернулась ко мне лицом. Ее плечи чуть вздрагивали. Ее зеленоватые глаза встретили мои взгляд. Бесконечно печально и сладострастно прозвучал ее голос.

— Не время, — прошептала она. — Не сейчас. Расстанемся ненадолго, мой возлюбленный. Я буду ждать тебя, только помни обо мне, помни о нашей любви, Язон!

Пока я собирался ответить, Цирцея подняла обе руки к голове, длинными пальцами потрогала свое лицо и замерла. Голова ее склонилась на грудь, локоны прикрыли глаза. Волосы зашевелились у меня на голове. Я увидел, как Цирцея двумя руками полностью отделила свою голову от плеч.

Это оказалась маска. Цирцея опустила лицо-маску и повернулась ко мне. Черты маски показались мне безжизненно белыми, а глаза поразили меня. Весь ее лик… Безупречные завитки волос, прикосновение которых я не забыл, тепло губ, улыбающихся таинственной и знакомой улыбкой, зеленоватый отблеск глаз, полуприкрытых веками, плавно изогнутые линии ресниц. Маска жила сама по себе и говорила. Но постепенно она заснула, стала похожа на восковую.

Я медленно поднял голову и увидел лицо женщины, которая несла маску: серые пепельные волосы, усталые черные глаза, лицо, изборожденное морщинами, усталое и мудрое. На нем читалось изощренное коварство — пугающий лик с резкими чертами — лицо очень старой женщины.

— Ты — Язон, — проговорила она надтреснутым голосом, высоким и усталым. — Хронос трясет свой кубок, пока игральные кости не вернутся на свои места. Те же кости, но с новыми числами.

Что-то изменилось во мне. Когда она заговорила, я услышал ее слова, но как-то неясно. Неожиданно я вспомнил, что я Джей Сивард, а не Язон, и нахожусь я на невероятном острове, стою у неведомого алтаря. Видимо, всему виной было что-то прозаическое, например, усталость. Старческий голос богини пробудил во мне мое истинное «я».

Что она сказала? «Хронос — бог времени?» Неужели я перенесся во времени на три тысячи лет назад? Неужели «Арго» действительно перенес меня в седые туманы прошлого, в мир легенд, к эллинам, которые заложили не только основы римской цивилизации, но и культуру современной Европы! Бессмертный Хронос, наблюдающий, как время струится сквозь его пальцы. Нет, ответ мог оказаться иным. Мне показалось, что какая-то недобрая длань нависла над миром, какой-то неясный шепот слышался мне на земле и среди морских просторов. Вероятно, что-то предупреждало меня, ведь я покинул мир, где, согласно легенде, мои предки были сотворены из плоти Адама.

Теперь я находился не на Земле.

Я помнил, как Эврипид закончил свой ужасный рассказ о Медее и Язоне. Его строки с новой силой прозвучали в моем мозгу:

«Неведомо проклятье человека, он сам не знает, где искать мечту…»

Тропа, на которую я ступил, куда она ведет? Скорее всего, я попал в Мир Легенд! В давно забытый мир, где лежит остров волшебницы — таинственной Эигены, поклоняющейся трехликой богине.

Я собрался с силами. Снова вызвал из глубин памяти воспоминания Язона. Похоже на мечту. Мне казалось правильным, что я покорился воле ветра, который наполнил паруса «Арго» и принес ко мне голос Цирцеи, когда я очутился под темными кипарисами. Душа человека всегда находилась в плену неведомого. Особенно душа человека прошлого — душа человека, чья жизнь проходила в мире, наполненном богами и демонами, созданными его собственными страхами и воображением.

Страх. Страх перед чем?

Я проснулся. Я понял, что воспоминания Язона отступили.

Строки Эврипида вновь зазвучали в моих ушах: «Через бескрайние моря меня тянуло к эллинам. Полуночный бриз заставил трепетать мой парус…»

С ужасом я огляделся. Зеленый свет, струившийся с алтаря, высветил все детали храма Гекаты.

Отчаяние наполнило меня, земля ушла из-под ног. Я наконец осознал всю невероятность происходящего. Может, я сошел с ума и все это плод моего больного разума? Кошмар!.. Когда глаза старухи Цирцеи уставились на меня, я подумал о том, что голова, живущая отдельно от тела, — дело ее рук.

И тогда я сломя голову бросился прочь, я бежал, бежал. Поняв, что полностью подчинился воспоминаниям Язона, я страшно испугался.

4. Можно ли довериться фавну?

Позже я узнал Панурга очень хорошо. Но он никогда не казался мне таким огромным, как при первой нашей встрече… Не в силах больше бежать, я остановился, огляделся и увидел Панурга. Он вел себя настороженно, и, быть может, поэтому мне удалось пересилить свой страх. Самое невероятное, что Панург очень напоминал человека. Единственное отличие от обычного человека — козлиные рога и козлиные ноги. Его бородатое лицо с раскосыми желтыми глазами выглядело мудрым, настороженным и предупредительно любезным. Фавн был не стар. Спутанные черные кудри его волос блестели даже в тусклом свете.

— Боишься? — спросил он низким голосом и робко улыбнулся.

Тон Панурга располагал к разговору. Потом он присел на корточки. Его вид развеселил меня.

— Ты сейчас услышишь песню, воспевающую Панурга.

Сказав это, он встал, отошел и, неожиданно рассмеявшись, негромко запел:

Панург Маигти такой ужасный, Что даже Язон убегает. Язон, как ребенок, по роще бежит И обо всем забывает…

Молча я наблюдал за происходящим, сдерживая негодование, закипавшее во мне. Хотя я-то знал, что Панург прав. Но его песня была о Язоне, а не обо мне. Знал ли Панург об этом?

Завершив песню, восхваляющую трусость Язона, Панург направился ко мне странной, качающейся походкой. Проходя мимо лужи, он неожиданно остановился и стал разглядывать свое отражение.

— Нужно причесать бороду, — объявил он, с силой почесав ее волосатыми пальцами. — Может, попросить дриад? Хотелось бы знать, Язон, и от них ты помчишься сломя голову? Нет, не стану рисковать. Чудно. Я думал, ты ее презирал. Как я хотел бы утешить ее и рассказать тебе правду, Язон из Иолкуса. Но я устал, гоняясь за тобой…

Вот тогда я и доверился Панургу — таинственному существу из затерянного мира. Даже когда я разглядел, что у него желтые, по-козлиному суженные зрачки глаз, я не изменил своего решения. И еще я подумал, что он замолчал, потому что заметил какую-нибудь дриаду. Да, я доверился Панургу с вздернутым носом и насмешливой улыбкой, с изогнутыми рогами, выглядывающими из-под спутанных кудрей. Я поверил словам Панурга, улыбкой изгнавшего страх из моего сердца.

— А теперь ты уже не боишься? — неожиданно спросил козлорогий.

Я кивнул. Поразительно, как быстро страх покинул меня. Но все-таки глубоко в моей душе по-прежнему прятались бесформенные призраки ужаса. Ведь Язон-то, в отличие от меня, знал Панурга. Вероятно, у моего предка были веские основания для опасений.

Панург кивнул мне, словно знал мои мысли и догадывался, к какому я приду решению. Он ждал, улыбался, виляя коротким хвостиком.

— Выпей, — предложил он. — Ты должен испытывать жажду после такого забега. Искупайтесь, если хотите. Я буду вас охранять.

«Охранять? От кого?» — удивленно подумал я, но промолчал. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя.

Прежде всего я напился, потом снял одежду и искупался. Раскинув руки, я погрузился в ледяную воду. Панург засмеялся, когда я выскочил на берег, дрожа от холода. Потом я растер свое тело так, что кожа стала гореть огнем. Вместе с потом я смыл все оставшиеся страхи — страхи Язона.

Подумав, я решил пока не говорить никому о том, кто я на самом деле… Я присел на влажную траву и стал внимательно изучать сатира.

— Прекрасно, — продолжал веселиться фавн. — Цирцея пригласила своего возлюбленного, а он убежал от нее, словно трусливый заяц. Мне Язон всегда не очень нравился, но если ты — он…

— Нет, я — не Язон. Но я помню всю жизнь Язона. Вот уже три тысячи лет прошло с тех пор, как умер Язон. Появились новые страны и новые народы. Люди теперь говорят на других языках, — я остановился, впервые осознав, что говорю на древнегреческом без усилий, с акцентом, достаточно отличающимся от того, который был у меня, когда я учил этот язык в университете. Неужели память Язона так повлияла на меня?

— По твоей речи и не скажешь, — проговорил Панург, пожевывая травинку. — Как это ни странно, но мы с тобой живем в одном мире. Я не знаю как, но мне нужно позаботиться о тебе. Видимо, мне должны будут помочь маленькие сатиры, — желтые искры вспыхнули в его глазах. — И помни, Язон: мы — свободный народ. Человек никогда не поднимал руки на нас. Мы можем жить в любом городе, в любом лесу… Я хотел бы стать твоим другом, Язон.

— Мне нужны друзья, — спокойно ответил я. — Не мог бы ты объяснить мне, что случилось в храме. Почему я очутился здесь?

Панург наклонился к воде и коснулся поверхности озерка одной рукой. По воде пошла рябь. Сатир внимательно посмотрел на свое искаженное отражение.

— Наяда безмолвна, — пробормотал он, взглянув на меня. — Хорошо, я все тебе объясню. В этом мире есть место для великих подвигов и могущественных богов. Но все герои, как и большинство богов, умерли. Мы, фавны, — не боги. А ты — герой, который выглядит не очень-то героически. Может, трусость тому причиной? Мой отец, как ты, бежал! Только пятки сверкали!

Фавн упал на спину и заблеял, зашелся от смеха. А мне было ничуть не смешно — слишком живо я помнил то, что чувствовал во время бегства.

— Выжив, в ближайшие несколько дней у тебя есть над чем посмеяться! — язвительно заметил я. — Попав в ваш мир, первое, что я сделал, так это хорошенько пробежался.

Смех Панурга стал еще громче. Потом он сел, вытер глаза и продолжал, все еще похихикивая:

— Только люди могут смеяться над собой. Герои никогда этого не делают. Вероятно, это означает, что ты — герой, но…

— Конечно, — перебил я его, — если бы я знал о вашем мире чуть больше и у меня было бы какое-нибудь оружие, то бегал бы кто-то другой.

— Правда, — согласился Панург.

— Что же на самом деле произошло в храме? — настаивал я, пытаясь вернуть разговор в интересующее меня русло. — Там была жрица Цирцея? Или это тоже маска?

Панург пожал плечами:

— Кто знает? Я никогда не носил масок! Могу только сказать, что после своей первой смерти, где бы эта жрица ни появлялась, она говорила одинаковым, старческим голосом, а глаза ее были такими же, какими видел их Одиссей. Когда жрица снимает маску… Но ты же видел ее настоящее лицо. А в маске есть определенно что-то живое… То ли любовь, то ли ненависть… Жрица никогда не отдыхает… Это ты должен рассказать мне о ней. Язон знал все ее тайны!

— Я ничего об этом не знаю! — с отчаянием ответил я.

— Но ведь ты был там, когда… — фавн почесал завитки волос у левого рога. Чуть подумав, он улыбнулся, блеснув зубами. — Ты попал сюда — вот твоя цель. Наверное, ты выбрал неправильное время, когда решил откликнуться на зов Цирцеи. На твоем месте я пришел бы к ней лет сорок назад. Тогда она была прелестна. Но я тут ни при чем. Мне хватает хлопот с дриадами. Однако если бы Цирцея позвала меня, я бы явился сразу, не задумываясь. А если бы молодая Цирцея была жива сейчас…

— Молодая Цирцея? — удивился я.

— Ты видел старую Цирцею. Она уже заканчивает свой жизненный путь. Я был молодым козленком, когда проклятие Гекаты пало на Язона. С тех пор приходили и уходили многие жрицы с обликом Цирцеи. Я сейчас даже не берусь перечислить их. Недавно на смену старой пришла новая жрица, но жрецы Аполлона из Гелиоса убили ее три дня назад, — фавн крутанул рогатой головой.

— И все же, что же здесь происходит? — спросил я. — Гелиос… что это такое?

— Гелиос — крепость Аполлона, золотой город. Между Гекатой и Аполлоном — старинная вражда. Легенда гласит, что никогда не будет одержана победа ни одной из сторон, пока не вернется Язон с «Арго». Теперь Язон, как я полагаю, находится здесь… Однако войны между богами не для меня. Я просто слышал такую легенду.

— Ты говоришь так, словно все Цирцеи хорошо помнят того Язона, — медленно проговорил я. — Значит, Цирцеи все время искали меня? И их зов оставался без ответа…

— Да, они звали тебя очень долго. Многие жрицы надевали маску, и тогда их называли Цирцеями. Воспоминания о Язоне пережили многие поколения, и вот наконец появился ты.

— Но что боги хотят от меня?

— У Гекаты есть план. Я думаю, он касается завоевания Гелиоса. Ключ ко всему — Язон, а в нем-то как раз богиня не очень уверена. Она знала прежнего Язона, и один раз он уже убежал, предав ее.

— Тебе так хорошо известны планы Гекаты! — заметил я. — Ты — ее жрец?

Он улыбнулся и вызывающе хлопнул себя по пушистому бедру.

— Панург — жрец? Я здесь жил еще до появления первой Цирцеи. Я помню Цирцею, как помнил ее Одиссей, помню всех свиней Одиссея! Я встречал Гермеса, когда он бродил по этим пастбищам. Он не касался травы, скользил над землей… — Желтые глаза фавна закрылись, и он мечтательно вздохнул. — Да, то были великие дни. Тогда тут не было ни туманов, ни жаждущих мести богов. С тех пор все изменилось.

— Скажи мне, чего боги хотят от меня. Ты же знаешь? — вновь спросил я, не надеясь на ответ.

Было достаточно трудно разобраться во всем этом прямо сейчас, без пояснений Панурга, по-прежнему посмеивающегося в курчавую бороду. Мысли фавна бесцельно прыгали, перескакивая с одного на другое. Однако когда Панург хотел, чтобы его поняли, он изъяснялся так, что его слова становились понятными.

— Язон как-то поклялся, присягнул на алтаре Гекаты… случилось это очень давно, — Панург говорил, не глядя на меня. — Потом Язон нарушил клятву. Помнишь? А еще через некоторое время он явился к Цирцее и просил ее о прощении. Конечно, это была настоящая Цирцея… Тогда она еще была жива. Что-то непонятное произошло между ними. Никто об этом не знает. Почему Цирцея ради тебя бросилась в огонь? Сделала она это из-за того, что сильно любила тебя, или из-за того, что ненавидела? Проклятие Гекаты и горячая любовь Язона не дали ей умереть в тот же день… Думаю, твое появление завершит круг. Тебе предстоят нелегкие дела, прежде чем ты снова получишь свободу. Тебе трудно будет найти новую молодую Цирцею…

— Молодую Цирцею? Но…

— Да, жрецы Гелиоса убили ее. Я уже говорил тебе об этом, — фавн снова засмеялся, потом подпрыгнул…

И вдруг Панург замер, уставившись на что-то у меня за спиной.

— Тебе следует немедленно заняться делами, — заявил он мне, выразительно посмотрев в глаза. — Если ты герой Язон, то я тебя сердечно благословляю. Но если это не так, то я считал, что ты лучше, чем ты есть на самом деле. И тогда я тебе не завидую… Позволь дать тебе несколько умных советов перед тем, как уйти.

Он наклонился ко мне. Пристальный взгляд его желтых глаз невероятно удивил меня.

— Без юной Цирцеи ты никогда не сможешь обрести покой, — сказал он. — Запомни это. Но если у тебя иная цель… — он внезапно по-козлиному отпрыгнул от меня и завертел куцым хвостом. Он смеялся, и его коричневые плечи при этом тряслись. — Если у тебя другая цель, то не рассчитывай на мое доверие.

Он сделал так, чтобы все случилось, как случилось. Слишком поздно я почувствовал опасность, попытался подняться — и только тогда заметил отливающий золотом меч, занесенный над моей головой.

Панург прекрасно справился со своей задачей. Его смех, его путаная речь скрыли другие звуки, которые я мог бы услышать. У меня осталось лишь одно мгновение, чтобы взглянуть на человека, нависшего надо мной.

И тут его меч обрушился на мою голову.

Долгое время я лежал без сознания. Потом постепенно стал различать голоса.

— Убейте! Убейте его!

— Убить Язона? Ты глуп, хотя ты и великий фавн!

— Если он Язон, убейте его. Ведь Аполлон просил как можно быстрее убить Язона!

— Еще не время. Нет еще юной Цирцеи…

— Но ведь Цирцея умерла на алтаре Аполлона три дня назад.

— Ты это сам видел? Неужели ты всерьез веришь слухам, старый дурак?

— Все знают, что она мертва…

— Язон знает? Хронтис хочет видеть Язона живым, чтобы поймать ее. Ты обязан дать нашему пленнику убежать, понимаешь ты это? Он должен оказаться на свободе. Я знаю, что нам следует делать!

— Это так, если…

— Пусть он заговорит. Выполни все, о чем он ни попросит!

— Я хотел бы сказать… мы не должны доверять этому фавну, — вмешался еще один голос. — Если он предал Язона, он может предать и нас. Каждый знает, как лицемерны фавны.

— Поверь мне, фавн знает, что делает. Догоняя Язона, он выполнял волю Гекаты. Вероятно, она хотела, чтобы Язона схватили. Но это не наше дело. Мысли богов выше человеческого понимания. Мы должны молчать… Мне кажется, Язон приходит в себя…

— Может, ударить еще раз, чтобы он успокоился?

— Убери свой меч. Когда ты начнешь думать? Успокойся, а то получишь…

Я, ничего не видя, стал шарить руками по твердой земле. С тоской я вспомнил корабль, утонувший в таинственных водах. Язон оплакивал свой «Арго»…

А потом я снова очутился на корабле, но не на «Арго». Когда сознание окончательно вернулось ко мне, я услышал далекий звук труб, рев раковин Тритона. Медные раковины гудели громко и угрожающе. Я открыл глаза и увидел палубу корабля. Двое мужчин в золотых кольчугах стояли рядом со мной. Они безразлично наблюдали за моими попытками подняться. Очевидно, это был тот самый корабль, который гнался за «Арго».

Один из мужчин склонился надо мной. Он насмешливо поднял брови, поймав мой удивленный взгляд.

— Через полчаса мы будем в Гелиосе, — сказал он. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте, Язон из Иолкуса.

5. Жрецы Аполлона

Туманная завеса рассеялась. Я увидел Гелиос — Гелиос Прекрасный, возведенный по воле Бога Солнца. Загремели трубы. Я услышал крики глашатаев, свист кнутов. Золотой корабль подошел к причалу золотого города Аполлона.

Воин в золотистой кольчуге грубо толкнул меня на сходни, идущие к пирсу. Меня охватил гнев, но огромное желание увидеть фантастический город, крыши домов которого поднимались за белыми городскими стенами, помогло мне, хотя и с трудом, побороть это чувство.

Через мгновение воспоминания Язона вернулись ко мне. Я покрылся холодным потом, когда осознал свое положение и представил, что меня ожидает… Когда падет Гелиос, землю поглотит мрак…

Звук труб, резкий и высокий, доносился с городских стен. Дурное предзнаменование. Страх Язона переполнил меня, когда я вошел в ворота цитадели.

Город напоминал греческую колонию. В нем ясно просматривались элементы греческой культуры, однако они чем-то отличались от классических. Что-то неведомое и восхитительное добавилось к классическому греческому стилю.

Особенно это стало заметно, когда мы подошли к большому золотому храму в сердце Гелиоса. Может, храм был и не из золота, но мне показалось, что он золотой, так же как галера. Более чем на сотню метров поднимались сверкающие стены, а крыша храма терялась в вышине. Стены казались гладкими, без украшений. Там обитал бог Солнца Аполлон.

Непонятно почему, но мы пошли не прямо к сверкающему зданию, а стали петлять по узким улицам. Люди указывали на меня пальцами. Сопровождавшие меня стражи держались чуть поодаль. Однако большинство прохожих оставались ко мне безразличными. Если бы я захотел, то смог бы освободиться и убежать. Постепенно во мне начали пробуждаться новые и новые воспоминания, и я остановился, собираясь с мыслями.

Мне надоело быть пешкой в руках неведомых сил. Люди, которых я встретил в этом мире, считали меня настоящим Язоном. Но они ошибались. Я совсем запутался.

«Если я останусь в руках воинов Гелиоса, меня казнят, — думал я со злостью. — Они не правы, если думают, что я знаю правила этой игры! Им нужно, чтобы я убежал. Посмотрим, что они станут делать, когда поймут, что я не желаю убегать. Мне хочется поговорить с их верховными жрецами, и я добьюсь этого».

Приняв решение, я остановился посреди улицы. Вокруг меня тут же собралась толпа. Все удивлялись моей странной одежде. Через несколько мгновений я увидел двух воинов в золотых шлемах. Они разглядывали меня, стоя у колонны одного из зданий. В этой странной игре я выглядел почти смешно, нелепо. Тем не менее я пересек улицу и подошел к ним.

— Давайте пройдем к храму, — спокойно предложил я. — Я хотел бы поговорить с вашим Верховным Жрецом, или как вы там его называете? Вы укажете мне дорогу, или мне идти туда самому?

Воины хмуро посмотрели на меня, потом, пересилив себя, улыбнулись. Один из них показал мне дорогу к сверкающим стенам золотого дома Аполлона. Не проронив ни слова, мы прошли сквозь толпу.

Когда мы поднялись к храму, торжественно заскрипели, медленно открываясь, большие ворота. Мы прошли по золотой дорожке, затем по коридорам, широким, как городские улицы. Там собралось множество людей — жрецов и воинов в кольчугах. Но никто нас не замечал. Очевидно, для большинства прибытие Язона в Гелиос оставалось тайной.

В толпе, переполнявшей золотые залы, находились люди разных национальностей и званий. Тут были нубийцы в тюрбанах, украшенных камнями, невольницы в ярких туниках и молодые жрецы, цицианские куртизанки и темные, бородатые, воинственные персы.

Мы свернули в коридор, ведущий к сердцу храма. Мой провожатый остановился перед решеткой. Старший из охраны потребовал, чтобы нас пропустили.

Зазвучала тонкая, вибрирующая музыка. Двери бесшумно отворились. Меня грубо толкнули в спину, так что я едва не упал. Восстановив равновесие, я огляделся. Двери за мной закрылись.

Потом я услышал нежный женский голос:

— Повелитель, не подойдете ли вы ко мне?

Я еще раз огляделся. Нубийская девушка, совсем юная, улыбалась мне. Серебряное ожерелье было обернуто вокруг ее изящной, тонкой шеи. На прелестном, словно из полированного эбонита, лице сверкали жемчужные зубы. Она носила короткую тунику бледно-голубого цвета. На голове у нее был повязан тюрбан, а ноги были обнаженными. На лодыжках позвякивали серебряные колокольчики.

Она напоминала изящную статуэтку, но была вдвое краше. Что-то робкое и застенчивое таилось в ее улыбке… Чудесное лицо правильных форм… У нее за спиной стояла еще одна девушка с золотистой кожей и чуть раскосыми глазами. Она носила ожерелье невольницы и безмолвно наблюдала за мной.

— Сюда, мой повелитель, — тихо произнесла нубиянка и прошла по полутемному залу, звеня колокольчиками. Другая девушка кивнула мне, и я почувствовал, как помимо своей воли пошел за ними.

В противоположном конце зала царил полный мрак. Ни дверей, ни драпировок, ни стен… ничего там не было, все скрыл сверхъестественный туман. Моя маленькая провожатая остановилась, посмотрела на меня, блеснув зубами:

— Моего повелителя ожидает Верховный Жрец Аполлона. Там палаты Верховного Жреца. Прошу вас, мой повелитель. Входите, — и, сняв с руки серебряный браслет, она пошла дальше в темноту.

Я осмотрелся, чтобы быть более уверенным в себе, а потом осторожно пошел вперед. Руки негритянки засветились, указывая мне путь во мраке. Слабое свечение, мерцание в воздухе. Я остановился на пороге.

Вновь я попал в зал, который могли построить только древние греки. В его центре находилась белая колоннада с темными драпировками. Над головой я увидел тучи — светлые, клубящиеся, бледно-розовые, словно их коснулись первые лучи восходящего солнца. Они двигались медленно и плавно. Между ними я заметил голубой мозаичный потолок, на котором словно звезды сверкали бриллианты.

Пол был зеленым и мягким, как мох. По нему приятно было ступать. Зал оказался обставлен диванами, невысокими столами, креслами, покрытыми резьбой — сценами из легенд. В бронзовой чаше на подставке в центре комнаты дымились ароматические благовония.

«Жрецы Аполлона умеют делать свою жизнь приятной», — подумал я и обернулся, чтобы взглянуть на маленькую невольницу, которая привела меня сюда.

Вдруг послышалась музыка. Я внимательно осмотрелся, пытаясь обнаружить невидимых музыкантов. В полутьме за приоткрытой дверью я заметил знакомую мне рогатую голову Панурга. Фавн улыбался мне.

Как я удивился, увидев эти язвительные желтые, козлиные глаза. Фавн хихикнул, а потом тихо пробормотал себе под нос:

— Наконец явился тот, кого Цирцея назовет Язоном.

— Хорошо, — ответил ему кто-то более глубоким голосом. — Хорошо… Но не ошибся ли ты?

Панург приблизился ко мне. Из тени выступил высокий золотоволосый мужчина, словно явившийся из античных мифов. Он был подобен прекрасному богу — стройный, с лоснящимися мускулами, которые перекатывались под золотой туникой, с ясными голубыми глазами, в глубине которых таилась какая-то тревога. Сверкающие лучи, казалось, задерживались на его сверкающей, почти светящейся коже. Я подумал, не бог ли Солнца Аполлон стоит передо мной?

— Это Хронтис, — представил спутника фавн. — Я оставлю вас одних. Я ухожу.

Он пошел к колоннам, и темнота поглотила его.

Хронтис неспешно подошел к кушетке, кивнул на другую и небрежно прилег. Он подождал, пока я присел напротив него.

— Язон, — медленно заговорил он, — я полагаю, что мы враги. В конце концов, покровительствующие нам боги — враги. Когда-то так было решено, и я здесь ни при чем… Надеюсь, в этом зале нет богов. Не хочешь ли ты выпить и побеседовать со мной?

За спиной у него стоял хрустальный кувшин. Из него он налил желтого вина. Потягивая его мелкими глотками, Хронтис подал мне другой кубок. Я пил долго. Потом поставил кубок рядом с собой и глубоко вздохнул.

— Я не говорил, что я — Язон, — заявил я.

Он удивился.

— Пусть будет так, — миролюбиво согласился Хронтис. — Я молодой жрец, но поступлю, как любой на моем месте. Случайно вышло так, что мне пришлось показать свою власть. Многого я не знаю… Я ничего не знаю ни о тебе, ни о твоих достоинствах. Опихон сейчас Верховный Жрец Аполлона. Он очень опасен, потому что верит в богов.

— А вы не верите?

— Отчасти верю, — ответил Хронтис, улыбнувшись. — Но я не думаю, что они — боги. Хочешь еще вина? Хорошо. — Он выпил. — Теперь, Язон, давай поговорим как благоразумные люди. Опихон страдает. Он суеверен. Правда, существуют вещи непонятные: корабль-призрак, например, — но как бы то ни было, на празднике в храме я впал в немилость Аполлона… Здесь, в моих личных апартаментах, мы сможем спокойно поговорить. Я хотел бы узнать, почему ты не убежал, когда тебе выпала такая возможность?

— Глупо и безрассудно бежать. Безрассудно ступать на тропу, которая ведет в бездну.

Жрец внимательно наблюдал за мной.

— В наши дни кораблем-призраком управлял Технос. Наверное, он и привез тебя сюда. Пророчества и легенды… как их много! И все они предупреждают о чем-то! Говорят, когда вернется Язон, вместе с ним вернется проклятье. Оно станет вдвое сильнее. Это неизбежно, как смерть… И так всякий раз… Но если человек станет во всем следовать советам богов, рано или поздно его поразит удар молнии. Отличный путь отбить желание критиковать богов, — Хронтис хихикнул. — Хорошо, что нам удалось встретиться не в алтарных комнатах… Ты носишь странную одежду. Много поколений ушло в небытие с тех пор, как появился первый Язон. Я знаю, что ты не Язон. Так кто ты?

Как я мог объяснить ему, кто я такой? Я молча смотрел на жреца, не зная, что и сказать. Хронтис улыбнулся и снова предложил мне вина.

— В какой-то мере я — ученый, — продолжал он. — Я изучаю теологию насколько хватает сил. Позволь, я рискну угадать. Где-то в другом времени и другом месте есть иной мир, мир, откуда ты явился. В тебе есть кровь Язона. Язон должен существовать и в вашем мире… Значит, в тебе сокрыта память Язона. Так же, как душа первой Цирцеи сокрыта в маске. И любая Цирцея, которая появится, станет богиней на острове Эя, будет служить этому острову.

— Откуда вам это известно? — удивился я. — По-моему, вы единственный, кто понимает, что тут происходит. А я даже не знаю, где нахожусь.

Теперь жрец надолго замолчал.

— Стремиться к совершенству естественно. Это моя собственная теория, но я думаю, она верна. По твоим понятиям, твой мир устроен как положено. Назовем его положительным полюсом в потоке времени. Видимо, существуют и иные варианты вашего мира, но это очень смелое предположение. В любом из миров рождаются мутанты и часто происходят сверхъестественные чудеса. Но все это быстро проходит. Для того чтобы чудеса стали нормой жизни, в реке времени должен существовать отрицательный полюс. В нашем случае эти два мира каким-то образом пересеклись. Мы должны шире смотреть на вещи. Вероятно, течение времени в вашем мире подобно воздушному потоку, а наше время бежит, словно вода в канале. Но иногда два русла пересекаются. Такое пересечение случилось несколько поколений назад. Когда это случилось в твоем мире?

— Язон жил три тысячи лет назад, — сказал я.

— Давно, — протянул он. — Три тысячи лет назад два мира пересеклись, когда пересеклись два потока времени. У нас есть легенды про путешествия «Арго». Но, мне кажется, путешествие аргонавтов происходило и в твоем мире, и в нашем. Миры смешались. Я говорил, что твой мир, видимо, имеет положительный заряд. Где-то в то же самое время должен существовать отрицательно заряженный мир. Вот потоки времени пересеклись, и законы мироздания снова изменились… Баланс оказался нарушен. Понимаешь?

Постепенно я начал понимать:

— Принцип простой, как в электричестве. Положительные силы сосредоточились на одном полюсе, пока полярность не изменилась. Да, принцип ясен. Все логично.

Хронтис продолжал:

— Боги достаточно опасны, они имеют отрицательную силу и достаточно ограничены в нашем мире, так же как и в вашем, откуда они первоначально пришли к нам. — Он мельком взглянул на колонны. — Я слышу голос Опихона, Верховного Жреца. Пока он не призвал тебя, подумай… Я выполняю большинство обязанностей за него. Аполлон совершенен только в глазах жрецов. Опихон был не так давно оскорблен… Послушай, Язон… Опихон будет говорить с тобой. Запомни, он служил богу слишком долго и слишком суеверен. Используй это. Я хотел поговорить с тобой потому, что скоро стану Верховным Жрецом. Но я предпочитаю научную теологию, а Опихон верит в испепеляющий удар молнии, который в итоге решит все проблемы. У меня другое мнение. Мы оба одинаковые… Так что запомни, что я рассказал тебе.

Он улыбнулся и встал. Темнота скрыла его.

Какой-то человек, ковыляя, вошел в комнату. Гефест-Вулкан — вот кто такой Опихон! Вулкан, который был сброшен с Олимпа отцом Зевсом и стал хромым. Вошедший был подобен богу, изгнанному богу. В нем, как и в Хронтисе, горел золотистый огонь, но по цвету он напоминал разрушающийся мрамор.

«Время Опихона уже прошло, — подумал я. — Но как он собирается поступить со мной?» Судя по всему, он мог оказаться старшим братом Хронтиса, но более хмурым, испуганным.

6. Эхо прошлого

Опихон остановился сутулясь. У него, как и у Хронтиса, были голубые глаза, но темные, как зимнее небо. Глаза Хронтиса напоминали небо лета. И еще в глазах Опихона не было скептической усмешки Хронтиса.

Верховный Жрец заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

— Не ожидали, что я приду так быстро?

— Я избавляю вас от своего присутствия, — проговорил Хронтис. — Нет необходимости в долгих разговорах. Язон все знает.

— Он и есть тот самый Язон?

Хронтис вышел из-за колонны:

— Фавн Панург именно это утверждает.

Опихон повернулся ко мне и заговорил так, словно произносил заранее заученный текст:

— Послушай, война между Аполлоном и Гекатой идет испокон веков. Много лет назад Язон выкрал золотое руно, самое ценное сокровище Аполлона, и сбежал под защиту Гекаты на остров Эя. Так как Цирцея любила Язона, то она помогла ему. Позже, когда Язон то ли умер, то ли исчез, война стихла, но было произнесено пророчеству о том, что Язон появится вновь и станет мечом в руках Гекаты. А мы должны сломать этот меч.

Жрец приблизился ко мне.

— А Цирцея… Она рука Гекаты, а ты ее меч. Пока Цирцея мертва, маска молчит, Геката не имеет силы. Война между Гекатой и Аполлоном никогда не закончится… Аполлон должен сжечь темную богиню на ее собственной земле… Только однажды Аполлон повернул свое лицо к этой земле. Он — повелитель затмений, так же как я — повелитель солнца… Но было предсказано, что однажды Аполлон явится в Гелиос во время затмения… Как раз скоро случится одно из них. Но раньше ты должен умереть. Твоей смерти будет достаточно. Язон умер один раз, следовательно, сможет умереть еще раз. И рука Гекаты должна быть уничтожена. Маска, Цирцея и Язон — их надо уничтожить раз и навсегда. Тогда земля окажется под властью Аполлона.

Тишина воцарилась в зале. Ее нарушил Хронтис:

— Вы не сказали Язону, что ему предстоит сделать.

Опихон внезапно покачнулся, вздрогнул и с неодобрением посмотрел на молодого жреца.

— Почему мне дали возможность бежать? — спросил я.

Но Опихон не ответил. Вместо него вновь заговорил Хронтис:

— Поговорите с ним, Опихон. Он не дурак. Мы могли бы договориться.

Опихон словно язык проглотил. Хронтис тоже помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Хорошо, Язон. Я отвечу. Мы хотели, чтобы ты сбежал. Мы надеялись, что ты приведешь нас к юной Цирцее. Ты один можешь ее найти. Если ты это сделаешь, то ты не умрешь… Не так ли, Опихон?

— Правда, — мрачным голосом проговорил жрец.

Я задумался. Насмешка появилась на лице Хронтиса.

— Итак, мы можем договориться, Язон? Ведь жизнь лучше смерти! А после смерти не будет ничего.

— Скорее всего, ничего не получится, — ответил я. — Я не знаю юной Цирцеи. Почему бы нам не поискать ее на Эя? Последний раз я видел Цирцею там.

— Там живет старая Цирцея, одна из Цирцей острова Эя, — ответил Хронтис. — Многие годы она была Верховной Жрицей Гекаты. Но сейчас у нее нет сил. Когда одна Цирцея умирает, маску надевают на другую жрицу… следующую Цирцею. С маской передается сила Гекаты. Цирцея с Эя очень стара, и если начнется сражение между великим Аполлоном и Темной богиней, Гекате будет необходима твердая рука, поэтому есть молодая жрица, она же — новая Цирцея. Она унаследует маску. И эта Цирцея прячется в Гелиосе.

Я перебил его:

— Я слышал об этом. Говорят, вы убили ее?

— Мы не убивали ее, — ответил Хронтис. — Она сбежала от нас, но не смогла покинуть город. Мы хорошо охраняем стены и ворота. Язон вернулся. Теперь мы должны найти новую Цирцею и убить ее. Если она останется живой и наденет маску, то Геката начнет войну с Аполлоном. Во время затмения весь мир погрузится во мрак. Лучше согласись на наше предложение, Язон. Кто может сражаться с богами?

В голосе жреца не было уверенности. Он вновь замолчал, взглянул на растерянного Опихона. Тогда я спросил:

— Как я смогу отвести вас к этой Цирцее, если вы не знаете, где она, а я уверен в том, что не узнаю ее, даже если встречу?

Жрец с удивленной улыбкой посмотрел на меня:

— В храме слухи летят быстрее крыльев Гермеса. Это-то я знаю очень хорошо. Слухи о твоем появлении уже разнеслись по городу. Тебе нужно только ждать. Рано или поздно слово достигнет тебя, и ты узнаешь, что делать дальше. Потом, — он резко поднял брови, — потом ты придешь ко мне и расскажешь, где прячется молодая Цирцея. А теперь отправляйся на окраину Гелиоса. Очень приятная прогулка, мой дорогой. У нас много рабов, получивших хорошее образование, кто…

— Кто проследит за мной? — закончил я за него. — Хорошо, допустим, я соглашусь. Допустим, я найду эту девушку. Что дальше?

Голубые глаза жреца, не мигая, уставились на меня. Мне показалось, что если бы он имел в руках меч, он пронзил бы меня насквозь. Видимо, об этом подумал и Хронтис.

— Тогда ты получишь награду. Чего бы ты хотел больше всего, Язон?

— Правды! — разозлившись, ответил я. — Это единственное, чего я хочу и не могу получить в этом мире. Я устал от намеков и полуправды. Вы ведь лжете, обещая мне награду?

Хронтис засмеялся.

— Слишком пылко! Язона всегда высоко ценили. Все правильно, но зачем тебе знать правду? Пожалуй, я соглашусь: самое легкое — убить тебя. Рано или поздно мы найдем молодую Цирцею. Я полагал, что ты заставишь меня поклясться, присягнуть, тогда как я мог дать тебе всего лишь заверения. Что, кроме правды, ты еще можешь просить у нас?

На мгновение я зажмурился. Противоречивые чувства переполнили меня. Как разрешить дилемму? Чего я хочу? Стать свободным, вернуться назад в свой мир, забыв о том, что я узнал от своего предка, — вот о чем я мечтал сейчас. Как я хотел освободиться от воспоминаний Язона!

— Если вы сможете освободить меня от памяти Язона, я согласен, — проговорил я сдавленным голосом. — Я думаю, что найду эту девушку, даже если мне придется разрушить ваш город голыми руками. Так вы освободите меня?

Хронтис потрогал нижнюю губу и, нервничая, переглянулся с Верховным Жрецом. Очень медленно он кивнул, и я понял, что он обманывает меня.

— Думаю, сможем, — сказал он. — Для тебя я присягну на алтаре Аполлона, и пусть Рам растопчет меня огненными ногами, если я обману тебя. Ты освободишься от памяти Язона. У нас нет причин убивать тебя. Тебе не надо нас бояться… Да, ты получишь свободу, если найдешь девушку.

Опихон словно очнулся. Он вновь стал внимательно разглядывать нас. Видимо, у него возникли сомнения. Опихон не знал, что я — не Язон.

Я повел себя неосторожно.

— Видимо, тут все-таки закралась какая-то ошибка. Мне не следовало ничего обещать вам, — заговорил я. — Девушка не сделала мне ничего плохого, хотя я не обязан ничем ни ей, ни Гекате, ни кому бы то ни было в вашем странном мире легенд. Я оказался тут случайно, против воли, и теперь вынужден стать пешкой в игре богов. Я — Джей Сивард, свободнорожденный, и я — игрушка в чужих руках… Пусть даже я найду Цирцею и отдам ее вашим людям… Я не стану приносить клятву — в моей земле это не принято. Но я даю вам слово. Вы должны положиться на него.

Хронтис кивнул и отошел в тень.

— Я верю людям, когда слышу подобные речи. Ты будешь помнить свое обещание, а я свое. Но я должен посоветоваться с оракулами. Когда я вернусь, мы вынесем окончательный приговор. Подождешь нас здесь.

Я кивнул. Жрец полупоклоном попрощался со мной и, повернувшись, вышел. Опихон молчал, глядя на меня обеспокоенно и пристально. Он о чем-то думал, видно, решил что-то еще мне сказать, но потом передумал и отправился вслед за Хронтисом.

Музыка стихла. Я откинулся на спинку кушетки и задумался. Что делать дальше? Что я могу сделать? Я оглядел комнату, но не нашел ответа. Над головой по-прежнему медленно клубились тучи, бесформенные, как и мои мысли.

Мог ли я доверять Хронтису? Что-то промелькнуло в его глазах, когда он обещал помочь мне. Поверил он мне или нет? А девушка — юная Цирцея? Совесть мучила меня, когда я думал о ней. Я не был Язоном, ничем не был обязан Цирцее — в маске или без нее. Но…

— Язон, возлюбленный мой, ты слышишь меня?

Слова прозвучали так отчетливо! Они наполнили весь зал. Но я знал, это говорит не она. Это лишь эхо моих мыслей. Я задрожал, обливаясь холодным потом. Я снова стал Язоном.

Очень ясно я видел любимое, знакомое лицо — лик маски, очаровательное и подвижное, словно огонь алтаря Гекаты. Я хорошо знал это лицо. Некогда я любил ее и теперь видел, как беспомощность сковала ее бледные изысканные, словно вылепленные из алебастра черты. Любовь и ненависть смешались во мне… Почему? Почему?

Я не знал. Я был любовником многих женщин, повелителем погибшего «Арго». Мое сердце дрогнуло, когда я вспомнил корабль. «Арго», мой корабль, стремительный и прекрасный!

— Язон, мой возлюбленный, вернись ко мне, — мелодичный далекий голос звал меня, звучал во мне. — Язон, мой возлюбленный, ты не должен вновь предать меня.

Теперь я совершенно отчетливо увидел прекрасное, белое лицо, лицо непревзойденной красоты. Яркие малиновые, чуть продолговатые, подвижные губы шевелились. В глазах тлел зеленый огонь. Зеленые тлеющие искорки мерцали в ее ресницах.

— Язон, ты нарушил клятву, убийца и вор. Моя мать Геката предупреждала меня об этом. Я ненавижу тебя! Но, Язон, взгляни на меня!.. Язон… кто ты? Язон, откуда безумие в твоих глазах?.. Язон, кто этот человек?

— Кто это может быть, кроме Язона из Иолкуса? — я разозлился не на шутку. — Цирцея, очаровательная, прелестная возлюбленная, почему ты отказываешь мне? Какой ответ ты хочешь услышать от меня? Здесь нет никого, кроме Язона, который ищет твоей любви…

— Язон, кто это занял твое место?.. Ты не прежний Язон?!

Я снова разозлился. Меня душил гнев. И эта женщина защищала аргонавтов! Она была женщиной, которую желал Язон. Но она не хотела моих объятий подобно другим женщинам. Она все время задавала мне один и тот же вопрос, который оставался без ответа. Не существовало женщины, живой или мертвой, которую я не мог бы заставить бежать вслед за моим любимым кораблем, моим «Арго», моей прекрасной галерой. Но Цирцея, которая желает меня видеть сегодня, должна научиться не отказывать Язону из Иолкуса!

Безумец? Кто же тот безумец, о котором она спрашивала? Как она узнала о том, что творится со мной? О том, что мои воспоминания смешались с мыслями Язона.

Раздался грохот! Боль сдавила череп.

Да, я — Язон. Я же — Джей Сивард! Оба человека находились во мне одновременно. Погружаясь в воспоминания, я видел все, что случилось с Язоном три тысячи лет назад.

И внезапно, как в зеркале, я увидел свое лицо!

Облака под потолком сгустились. Воспоминания отступили. Язон оставил меня полуопустошенным, нетвердо стоящим на ногах. Но сознание мое прояснилось.

Во мне жил Язон, и он, как и я, был обеспокоен путаницей наших воспоминаний. Как и почему все так получилось?.. Я не знал. Вероятно, я никогда не узнаю, что произошло. Но какая-то связь между нами и в самом деле существовала. Мы, несмотря на разделяющие нас поколения, оказались связаны. Язон не понимал, как он мог оказаться в моем теле. Мои разъяснения о моей далекой эре казались ему полным бредом. Я знал имена Язона, «Арго» и Цирцеи. Но Язон не удивлялся этому.

Язону хорошо была известна Цирцея — женщина с магической властью. Она одинока и волнуется обо мне, о человеке, который некогда обожал ее. И, кроме того, она ненавидела меня и имела для этого все основания. А теперь Язон, сокрытый в моем теле, дал ей, Цирцее, возможность увидеть мельком другого человека, который занял его место.

— Что же все-таки случилось между вами? — донеслись до меня слова Панурга. — Почему Цирцея пошла за тебя на костер? Ведь не из ненависти же она так поступила!

Видимо, волшебница, взглянув сквозь глаза Язона, увидела меня… Нет! Это звучало невероятно: она любила меня! Мог ли существовать другой ответ? Но как мне решить проблему, вставшую передо мной в этом странном мире. Почему Цирцея зовет меня? Ведь она может звать только Язона. И кто же все-таки звал меня: жрица или Маска?

7. Мольба невольницы

Музыка мягко плыла в воздухе. Я с трепетом огляделся. Никогда раньше я не бывал здесь. Мы, я и Язон, оказались во дворце Цирцеи. Нежно обнимая Цирцею, ее безвольное тело, я тщетно пытался заглянуть в ее прикрытые опущенными веками глаза. Я снова очутился в храме Гекаты на Эя; я слышал голос, зовущий меня:

— Язон… Язон, возлюбленный мой!

Но если я прав, то она звала не Язона. Она ждала не древнего героя, а другого человека.

Почувствовав шелест одеяний, я оглянулся. Мне показалось, что в темноте между колоннами кто-то прячется. Блестящее лицо с коричневой кожей, украшенное серебряной цепочкой. Лицо… девочки-невольницы. Я видел живые блестящие глаза. Она легко скользнула между колонн и направилась ко мне по мягкому ковру.

— Я слышала, как ты пообещал предать Цирцею! — заговорила она.

Как она изменилась! В ее голосе уже не было ноток, присущих невольницам. Изящество и чувствительность исчезли с ее лица. Я внимательно присмотрелся к ней. Да, без сомнения, она прекрасна! Чуть вздернутый нос, небольшой рот. Надменное выражение лица. Но это не портило ее. Цирцея — невольница? Невозможно!

У меня не было времени обдумывать происходящее. Девушка шагнула вперед и замерла передо мной. Она качнула рукой и залепила мне пощечину.

Треск удара громом разнесся по тихому залу. Не удержав равновесия, я упал на диван. Потом сел, удивленно глядя на нее и растирая больное место.

«Она — шпионка Цирцеи, — сказал я сам себе. — Она слышала мой разговор с жрецами. Все понятно. Хронтис не ожидал, что слухи обо мне дойдут до прислужников Цирцеи быстрее, чем он выпустит меня из храма Аполлона. Но почему так случилось?»

Моя щека горела, но не столько от пощечины, сколько от злости. Потом мои мысли повернули в другое русло. Я внимательно смотрел на свои ладони.

Действуя механически, я снова коснулся щеки и посмотрел на пятно, появившееся на моих пальцах.

Потом я взглянул на девушку. Она стояла, выпучив глаза, и с ужасом смотрела на меня. Повернув ладонь, которой ударила меня, она внимательно посмотрела на розовую кожу, с которой стерлась темная краска.

Рабыня уставилась на меня, широко раскрыв глаза, полные испуга и тревоги. Я схватил ее за запястье, чуть пониже серебряного браслета, и потер ее влажную ладонь, которая, как я и подозревал, была покрыта какой-то краской. По-прежнему сжимая запястье девушки правой рукой, я левой провел по своей щеке, стирая темную краску.

Рабыня не сводила с меня глаз. Она вся дрожала, но не произнесла ни слова.

— Собираешься молчать? — спросил я.

— Я… я не знаю, о чем говорить. Я только…

— Ты же слышала о моем договоре с Хронтисом, — резко сказал я. — Кто ты? Чего ты хочешь? Отведи меня к Цирцее. Тогда ты, быть может, останешься в живых. Но вначале скажи, кто ты?

Девушка тщетно пыталась вырваться.

— Зови своих друзей, — фыркнула она. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

То, что я сделал дальше, было рискованным шагом, но инстинкт подсказал мне, что этот риск необходим.

— Ты — молодая Цирцея, — произнес я. Дрожа от бешенства, девушка взглянула мне в глаза. Она явно тянула время, не отвечая ни нет, ни да.

Тогда я заговорил более доверительным тоном:

— Ты не можешь спастись без помощи Гекаты. Это ясно. Если они не найдут тебя в городе, то станут искать здесь. Ведь ты скрываешься здесь уже достаточно долго. Есть ли у тебя кто-нибудь, кто сможет тебе помочь? Лучшее убежище от жрецов здесь, но что же дальше?

— Нет, я — не Цирцея. Зови своих друзей! Зови их! — в голосе девушки зазвучали истерические нотки. Я увидел, как слезы потекли по ее щекам.

— Успокойся! — попытался вразумить я ее. — Не надо плакать, краска смоется.

Она неуверенно посмотрела на меня.

— Что же мне делать? — спросила она безнадежным шепотом. — Что ты мне посоветуешь?

Я заколебался. Ведь я обещал Хронтису, и еще…

— Подойди сюда, — приказал я. — Садись!

Присев на софу, я улыбнулся и резко потянул девушку вниз так, что она упала мне на колени. Это напоминало любовные объятия, но я крепко сжал ее запястье. Я знал, если я ее отпущу, то потом уже не смогу узнать правду. Откровенно говоря, я вновь заколебался. На чьей же стороне мне выгодней играть?

— Не бойся меня, — обратился я к рабыне. — Сидя вот так, мы можем говорить без всякого опасения, даже если войдет Хронтис. Я хочу немного с тобой побеседовать, моя девочка. Цирцея… Я правильно угадал? Или у тебя есть еще и другое имя?

— Я… я — Сайна, — ответила рабыня, неподвижно сидя на моих коленях и поглядывая на меня искрящимися глазами, карими, напоминающими воду лесного ручья. У девушки были длинные ресницы и бархатистая кожа. Я попытался представить ее без краски.

— Сайна, — повторил я. — Все в порядке. Расскажи мне о себе, и сделай это побыстрее, пока не пришел Хронтис. Как ты собираешься убежать отсюда? Кто поможет тебе? Есть здесь кто-нибудь, кому ты доверяешь?

— Только не ты! — фыркнула она, быстро отводя взгляд. — Я не знаю, кому бы могла довериться. Я слышала, как ты обещал Хронтису предать меня, и я… я пришла просить тебя помочь мне, несмотря на то что ты говорил жрецу.

— Ты привела слабый аргумент, — возразил я, потирая щеку.

Она повернулась ко мне боком:

— Я не могу так унижаться. Я знаю, ты поклялся предать меня… очень хорошо! За это я дала тебе пощечину! Еще три дня я буду прятаться в храме. Меня тут никто не станет искать, — дрожь сотрясала ее стройное, темное тело. У девушки слегка подрагивала нижняя губа. — Я все расскажу тебе. Я должна это сделать. Может быть, если ты услышишь мой рассказ… но я не собираюсь просить тебя о помощи… Один из жрецов освободил меня…

— Хронтис? — быстро спросил я.

Девушка покачала головой:

— Я не знаю. В храме во время жертвоприношения все жрецы выглядят одинаково. А я была очень испугана.

— Расскажи мне…

— Я лежала поперек алтаря под золотым одеянием, ожидая смерти, — девушка говорила спокойным голосом, но ее взгляд блуждал. Она вспоминала те самые ужасные минуты в ее жизни. — Я не слышала, как он подошел. Звучала музыка, кто-то пел. А потом какой-то жрец подошел сзади к алтарю и открыл золотые кандалы, которыми я была прикована к алтарю. Я удивилась, но промолчала. Жрец провел меня через маленькую дверь в комнату, где меня ожидала какая-то женщина. Там еще находилась рабыня. Именно она дала мне горшок с краской. И никто из них не проронил ни слова… Когда краска высохла, я услышала шум. Жрецы обнаружили, что алтарь опустел. Решив, что я сбежала из храма, они ушли. Я думаю… — Сайна на мгновение замялась. — Нет, я знаю, тот жрец положил на алтарь вместо меня другую девушку. Рабыню… Жрецы принесли жертву… Вот почему в городе распространился слух о моей смерти. С тех пор я живу в квартале рабов. Восемьсот рабынь обслуживают храм и дома верховных жрецов. Среди них легко укрыться. А потом по городу разнесся слух, что жрецы поймали и привезли в Гелиос человека с острова Эя. Сначала я решила, что это какой-нибудь купец. Он бы мог помочь мне. Когда же я услышала… — тут девушка вздрогнула и повернулась ко мне. В ее глазах затаилась обида. — Скажи мне правду, — попросила она. — Когда ты давал обещание жрецам Гелиоса, ты хотел сдержать слово?..

Я мог бы солгать ей, но не стал.

— Да. Я хотел сдержать свое слово, — поспешно ответил я, а потом чуть передвинул ее легкое тело. — Ответь на один вопрос… Кто я?

Сайна тряхнула головой и пристально посмотрела на меня.

— Я не знаю…

— Ты слышала весь мой разговор с Хронтисом?

— Только с того места, когда ты обещал. Я… я запуталась. Я рассчитывала, что ты поможешь мне. Вероятно, если бы я умоляла тебя, вместо того чтобы бить… — Девушка замолчала, ожидая моей реакции, но я не ответил, и она продолжала: — В городе есть люди, которые могут мне помочь, но насколько далеко будет простираться их помощь, я не знаю. Я должна освободиться… Я должна… Мать-богиня нуждается во мне, у Цирцеи есть повод вновь начать войну… А ты? Зачем ты прибыл в наш мир? Наверное, для того чтобы поддержать нас!

— Но что ты можешь сделать, находясь здесь, в Гелиосе?

— Мне надо перебраться на Эя, — согласилась рабыня. — Что же касается лично меня, то я могу очень немногое. Однако надев маску Цирцеи и заручившись поддержкой Гекаты, я думаю, что смогу одолеть Аполлона.

Да, я был здесь чужим, несмотря на то что обладал памятью Язона. Эта девушка знала намного больше, чем я, хотя теперь и я знал достаточно…

Я согласился с тем, что она сказала. У меня в голове начал созревать неясный пока еще план.

— Хорошо ли охраняется город? — спросил я.

Цирцея мрачно улыбнулась.

— Так хорошо, что даже Геката не смогла бы устроить мой побег. Между богами идет война. Ты можешь сам убедиться, как тщательно охраняются стены Гелиоса.

— Если я решу помочь тебе выбраться из города, мы сможем скрыться от погони?

Я почувствовал, как Сайна вздрогнула.

— У нас очень мало шансов, — ответила она. — Боюсь, мне суждено умереть на алтаре Аполлона. Я повела себя очень глупо, когда обратилась к тебе. Даже если ты захочешь мне помочь, тебе ничего не удастся сделать. И ты знаешь почему. Ты же дал слово Хронтису.

— Да, я дал ему слово.

Я дал слово человеку, который мог обмануть меня в любой момент, и не был уверен, что рано или поздно со мной не поступят, как с простой шахматной пешкой. С другой стороны, сейчас в моих руках была жизнь Цирцеи. Я любовался тонкими чертами ее лица, кроткими глазами, которые напоминали отблески солнечных лучей на поверхности воды. Я не знал, на что решиться: выдать ее Хронтису или нет?

Необходимо было сделать выбор. Неужели никак нельзя помочь этой Цирцее-Сайне? Видимо, так. Я слишком мало знаю. Язон, чьи воспоминания всплывали из глубин моей памяти в самый неподходящий момент, ничего не мог предложить мне сейчас, когда я более всего нуждался в его помощи.

«Ответь мне, Язон! — взывал я. — Помоги, если можешь!»

Но Язон не появился. Ни во что не верящий призрак древнего аргонавта и не думал мне помогать. Конечно, где-то в глубине моей памяти были скрыты его воспоминания. Однако между мною и ими лежала бездна. Как бы то ни было, я ничего не мог ответить Цирцее. Я нуждался в помощи своего предка.

Наконец в голове у меня стали появляться какие-то обрывочные образы. В комнате воцарилась тишина. Я сжал кисть Сайны и, сосредоточившись, стал ждать…

Слова, сцены проплывали перед моим мысленным взором и вновь уходили в небытие. Я видел, как сражался и побеждал Язон, как он вел переговоры.

Блестящее золотое руно висело на таинственном дереве в странном и опасном месте…

Вот оно! Я слышал, как Язон что-то говорит, но не мог разобрать слов.

Сильная боль в руке. Тяжелое дыхание. Босые ноги зашлепали по полу. В замешательстве я прикрыл глаза. Сайна, моя пленница, стояла в дюжине шагов от меня и глядела на меня, широко раскрыв глаза.

— Язон, — прошептала она. Ее зубы сверкнули в полутьме. — Ты должен быть Язоном! Я в этом уверена… Хотя за несколько тысяч лет Язон мог и измениться!

Я вскочил на ноги. Испарина воспоминаний охладила меня. Воспоминания Язона поблекли. Поблекли? Но не все. Злость охватила меня, а Язон беззвучно кричал во мне: «Поймай ее, дурак! Не дай ей убежать!»

Должно быть, Сайна прочла на моем лице что-то из моих мыслей. Она отскочила еще дальше.

— Погоди, — обратился я к ней, — похоже, я знаю, как все устроить.

Она презрительно засмеялась:

— Верить Язону?! Медея верила ему. Криза верила. И даже королева Хипсипила… И что с ними стало? Но Сайна не поверит Язону!

Я постепенно стал успокаиваться, отыскал нужные слова. Но как только я набрал воздух, чтобы начать говорить, зазвучали невидимые арфы. Я увидел, как за спиной девушки в темноте между колоннами открылся просвет, словно разошлись тяжелые грозовые тучи.

— Сайна? — послышался голос Хронтиса. — Кто сказал Сайна?

Стройный жрец вошел в зал. За ним следовали еще несколько служителей Аполлона. Сайна опустила голову, повернулась ко мне. Ее взгляд умолял меня молчать.

Я полностью очнулся от воспоминаний Язона. Яркие сюжеты, заговоры, предательства, новые заговоры… Хронтис пристально посмотрел на меня.

— Это — Сайна, — спокойно проговорил я. — Она притворялась рабыней. Хватайте ее! Быстрее!

8. Речи Гекаты

Молча шел я за Хронтисом по золотому коридору. Мысли мои смешались. Я проследовал за жрецом в зал, где после соответствующего ритуала меня должны были освободить от памяти Язона.

Пока же я частично оставался Язоном. И это усыпило совесть Джея Сиварда.

Мне не нравилось то, что мне, твердому, правдолюбивому, навязывают чью-то волю. Кто знает, кто из нас был предателем: Язон или Сивард? Я неоднократно спрашивал себя об этом и не мог найти ответа.

«Видимо, это безвыходная ситуация», — наконец решил я. Однако побег еще возможен. От этого побега зависела судьба Гекаты. Решил ли я окончательно стать на ее сторону? В этом я не был уверен. Геката была богиней тьмы, одним из подземных божеств, королевой волшебства и черной магии. Аполлон же — яркий сияющий дневной свет, противник чар и тьмы. Я не мог понять, чьей стороны мне держаться. Те легенды, которые я помнил, не давали ответа.

Неразрешимая проблема. Я мог сделать только одно — положиться на волю Судьбы и не отдавать предпочтения ни одной из сторон. Пока мне удалось завоевать доверие Хронтиса. Однако моя победа ничего не стоила. Хронтис схватил бы Цирцею и без моей помощи. Но теперь мы действовали вместе. А какой могущественный жрец освободил Сайну? Кто-то подставил Аполлону подножку. Теперь же я все вернул на свои места. Любое изменение положения вещей сейчас могло помочь мне, так я считал. Хуже все равно не будет, если, конечно, я служу Гекате.

Может, Язон нашептывал мне эти сомнения? Я не мог забыть глаза Сайны, когда ее выводили из зала. Многие женщины провожали Язона из Иолкуса таким взглядом, после того как он предавал их. Но для Джея Сиварда такой взгляд оказался чересчур тяжел. Если я собираюсь защищать девушку, то все, что я до сих пор делал, свидетельствовало об обратном. Пусть пока она останется со жрецами. Теперь же у меня появилась возможность все хорошо обдумать.

Мы остановились перед сияющей как солнце дверью. Хронтис толчком открыл ее и кивнул мне, предлагая зайти. Комната имела форму звезды. Золотые занавеси висели в каждом из пяти углов. Когда мы вошли, высокий мужчина, находившийся в комнате, шагнул нам навстречу. Это был сам Опихон, Верховный Жрец. С удивлением я увидел, что лицо его переполнено печалью.

— Язон, — заговорил он спокойно. — Скоро ты предстанешь перед Аполлоном. Эта комната — одно из величайших святилищ. Ты заглянешь в глаза Аполлона, и воспоминания, которые угнетают тебя, растают.

Он замолчал. Тем временем Хронтис отошел к дальней стене и нажал какой-то рычаг. Купол звездообразной комнаты раскрылся, подобно хвосту кометы. Я заглянул в бесконечность зеркальных стен. Рука Хронтиса развернула меня в нужном направлении, показав, куда смотреть.

— Опихон присмотрит за тобой, — сказал мне Хронтис. — Он должен помочь тебе как Верховный Жрец, расскажет, как вести себя с богом. Ты готов… Язон?

Нет. Я не был готов. Странно, я почувствовал необъяснимое нежелание расставаться с воспоминаниями, которые мучили меня, которые обещали мне знания и силу. Без них мне придется плохо, когда я покину Гелиос… Я могу оказаться в смертельной опасности.

Но Хронтис не ждал моего ответа. Воздух в комнате заколебался, и когда я обернулся, чтобы заговорить с ним, то с удивлением увидел, что остался один. Яркий свет, исходящий от зеркал, слепил меня… С удивлением я огляделся. Я чувствовал мощь, исходившую от вибрирующих золотых стен. И сила эта втекала в меня, наполняла энергией. Нет в Гелиосе сил более могущественных, чем здесь, внутри этой комнаты, в ее фокусе.

С потолка падал неяркий свет в виде паутины отраженных лучей, прозрачных и прямых. Пол в комнате был покатый, понижался к центру. Там в молочном полумраке находился бассейн около четырех футов в диаметре, бассейн со светящейся водой. Стены комнаты представляли собой зеркально отполированные золотистые плиты.

Я ждал. Мое сердце трепетало. Лучи света падали вниз, образуя подобие колонн. Вскоре мне показалось, что колонны стали более яркими. Углубление на полу засветилось холодным, ярко-ледяным светом. Впечатление было такое, будто золото начало плавиться и растекаться. При этом стояла абсолютная тишина.

Постепенно стены начали странно, непрерывно пульсировать. Я увидел свое мерцающее отражение, то исчезающее, то появляющееся снова. Свет наконец коснулся моей руки, и внезапно вся комната нестерпимо и ослепительно засверкала. Я не мог защититься от этого света.

Тогда я спрятал руки и застыл, закрыв глаза. Под веками поплыли цветные круги, напоминавшие горячие облака. И вдруг я увидел лицо. Я видел его, хотя глаза мои были закрыты.

Мне показалось, что все клетки моего тела стали изменяться, я сжался под этим взглядом… Очнулся я от отвратительного холода, пронзившего каждый мой нерв, каждый мускул, словно меня встряхнули. Прекрасный лик Аполлона…

Лик Аполлона…

Я взирал на бога.

Множество легенд, переживших свое время и дошедших до моих дней, воспевало сверхчеловеческую красоту Аполлона. Лицо его напоминало человеческое, но красота Аполлона отличалась от красоты человека, как отличается свет свечи от света солнца. Нет таких слов, которыми можно было бы описать, как выглядели его божественные глаза, взиравшие на меня с небес.

Он отнесся ко мне со слабым интересом, как и любой из богов, стоявших выше человеческих страданий. Я был для него не более чем помехой, отвлекавшей его от божественных мыслей, непонятных никому, кроме него самого. На мгновение я увидел у него за спиной огромные золотые сооружения, подпирающие золотое небо. Мир богов!.. Бог?..

Я вспомнил скептический цинизм Хронтиса. Опихон верил в сверхъестественное бытие бога, а Хронтис? Могла ли быть невероятная красота Аполлона красотой смертного существа?

Все, что прошло через мое сознание, видимо, отражалось и на моем лице, а бог все так же взирал на меня с холодным безразличием.

Наконец я решился открыть глаза. Комната раскалилась от света, исходящего из глаз бога. Мне казалось, что раскаленное звездное пламя опалило мое тело. Жар от… от… Я не мог выговорить ни слова. Вуаль раз за разом накатывалась на меня. А за этой вуалью что-то скрывалось, что-то более яркое, чем сияющий свет глаз Бога Солнца.

Сон нахлынул и…

Мы втроем стояли на вершине холма: Цирцея, Язон и я. Потом откуда-то появилась большая темная фигура. Страх переполнил меня, словно вино, переливающееся через край кубка. Я знал, кто стоит там…

Она была Богиней. Люди называли ее Гекатой.

В тот раз Язон прибыл на остров Эя разобраться, что за тайны скрываются за мрачными алтарями.

Цирцея — жрица Гекаты, я и Язон находились в неком таинственном месте, которое называли Золотым Местом Встречи. Мы втроем стояли там, ожидая начала битвы, ожидая Аполлона. Все это происходило давным-давно — три тысячи лет назад. Мое подсознание помнило об этом, я весь ушел в воспоминания о забытом прошлом. Память волнами возвращалась ко мне… память Язона. Картины прошлого одна за другой ярко вспыхивали во мне, а потом таяли.

«Арго» рассекает пурпурные воды Эгена… Темные рощи острова Эя… лица множества женщин.

— «Арго», мой «Арго», мой стремительный, мой прекрасный «Арго».

Что мне какие-то женщины? Цирцея или даже сама Геката? Что мне та чудовищная битва между существами, которые называли себя богами, но которые не были богами по своей сути? Правда, я поклялся…

— Но Язон однажды уже нарушил клятву…

Мы прибыли на Эя три недели назад. Я отправился в белый храм к прекрасной волшебнице, которая жила здесь среди своих подданных полулюдей-полузверей.

Медея и я. В поисках земли, где я мог бы получить отпущение грехов, я ждал появления «Арго». Но целый месяц на море свирепствовали штормы… «Арго» так и не приплыл. Я ждал его на том таинственном острове в Адриатике, где любой мог пасть жертвой чар.

Туманные, призрачные дни тянулись один за другим. Что-то необычное таилось в самом воздухе острова, который, как казалось мне, лежал в другом мире.

Длинными летними вечерами Язон старался не думать о Медее, не мечтать о встрече с Цирцеей. Колдунья тоже ждала меня. Но чтобы чувствовать себя спокойнее, я считал, что и другие мужчины проявляют к ней повышенный интерес.

Мое сознание раздвоилось. Это было во мне всегда, я родился с раздвоенным сознанием. Я вспоминал о своей юности, об учебе в университете Нью-Йорка, как брал уроки у мудрого кентавра Хирона. Не часто. На Эя раздвоение сознания случалось со мной чаще, чем Язону хотелось бы. Тогда Цирцея сидела надо мной, ожидая, пока отступит безумие. Взгляд ее таинственных, зеленых, горящих как угли глаз обжигал меня. Язона? Нет, другого человека. Безымянного призрака, владевшего частью сознания Язона.

Тогда что-то новое появлялось в пристальном взгляде колдуньи. Язон и раньше знал, о чем она думает. Да, для Язона не было ничего нового в том, что женщина может любить его. Однако в этот раз что-то вызывало тревогу. Я чего-то не понимал.

Проходили недели. «Арго» так и не возвращался. Однажды Цирцея рассказала мне о Гекате… Геката сошла со своего алтаря…

Мы, Цирцея и я, летним прохладным вечером пили вино. Тогда Цирцея сказала мне:

— У меня есть послание для тебя, послание от богини.

Я заглянул в письмо. Я уже захмелел и удивился, почему богиня удостоила меня своим вниманием. Вероятно, это выходило за границы моего понимания. Из легенд я знал, что порой богиня выказывает свое особое расположение к какому-нибудь человеку.

Неожиданно Цирцея позвала:

— Пойдем со мной!

Я поднялся, пошел за жрицей тьмы и встретился с богиней. Та говорила со мной языком Цирцеи. Мне не понравилось то, что она рассказала. Для Язона слова темной богини прозвучали совершенно неправдоподобно. Даже для богини ее рассказ звучал слишком странно:

— Два человека живут в твоем теле, Язон. Один из вас обретет жизнь лишь через три тысячи лет. Он многое знает в отличие от тебя, дикаря. Этот человек, не ты, Язон, глупо влюбился в Цирцею…

— Да, я влюбился… Я хотел бы, чтобы Цирцея родилась через три тысячи лет…

Я испугался. Закружилась голова.

— Два мира пересеклись в тебе, Язон. Один из них ты знаешь. Другой мир — мир будущего. В нем мы известны как боги и богини, но мы не боги. Естественные силы сделали нас такими, как мы есть.

Она говорила все это не древнегреческому воину Язону, а мне, человеку, еще не рожденному, который слушал и понимал ее слова, человеку, который влюбился в Цирцею и только сейчас понял это.

«Теперь, наверное, я мог бы использовать то, что узнал», — подумал я.

Два мира пересекались здесь. Переход, вероятно, находится там, где волнующаяся воздушная завеса тоньше всего. Храмы воздвигаются там, где существуют двери между мирами.

— Храм Аполлона в Гелиосе, — продолжала Геката, — это тоже вход в иной мир. Аполлон и я — заклятые враги. У него есть слуги, которые, как тебе может показаться, творят добро, но он тоже не бог. Все его силы имеют естественное происхождение, они опираются на законы науки, на знания, еще не известные вам. Поэтому вам они и кажутся волшебством, так же как и мое чародейство представляется вам «черной магией». Я пока еще не совсем «богиня», хотя могу перемещаться во времени и пространстве… Мы, я и Аполлон, родились очень давно. Люди рассказывают о нас множество легенд. Сейчас два мира соприкоснулись, и мы можем переходить из одного мира в другой, пока потоки времени вновь не разойдутся. Мы пошлем наши знания дальше по оси времени, и другие боги, точнее, подобные богам, будут жить среди людей.

Голос Гекаты задрожал. Она заговорила громче:

— Мне нужен человек из твоего мира, Язон. Человек, которого я смогла бы вооружить так, чтобы он смог победить Аполлона. Я могла бы изменить твою жизнь и спасти тебя от предопределенных тебе Судьбой глупых поступков. Я думаю, Судьба направила тебя ко мне в такой час, потому что ты знаешь, какое оружие я имею в виду… Золотое руно, Язон. Руно — оружие против Аполлона. Его сделал другой бог, которого Аполлон убил. Вы, люди, звали его Гефестом. Человек, надевший руно, может победить Аполлона. У меня есть сила, но Аполлон и я не можем встретиться в битве. Только при соблюдении определенных условий наша встреча может состояться… Пришло время, ты нужен мне, Язон, нужен вместе с руном, чтобы стать моим оружием против моего старого врага. Так ты поможешь мне, Язон?

Я не ответил. Двойным сознанием обдумывал я слова богини. Что касается руна, я не был дураком, знал, что руно много большее, чем шкура обыкновенного барана. Я ведь держал его в своих руках, чувствовал, какая сила сокрыта в сияющих завитках, когда украл его из храма в Колхиде, где его охранял вечно бодрствующий Пифон. По крайней мере, так говорилось в легенде. Теперь я знал, легенда большей частью — ложь.

— А что скажет Цирцея? — поинтересовался Язон.

Богиня вновь устало заговорила устами своей жрицы:

— Она считает, что любит того, второго человека, скрытого под твоим напускным «я». Я обещала, что помогу и ему, и тебе, если вы оба поможете мне в моей последней битве. Помни: Цирцея любит его и, следовательно, тебя…

Странно и необычно после этого зазвучал голос самой Цирцеи:

— Но я простая смертная! Я же состарюсь и умру задолго до того, как появится новый Язон… мой единственный, рожденный на Земле.

— Смирись, дитя мое, смирись! — отвечала ей богиня. — Для тебя будет сделана маска, божественная маска для души Цирцеи. Каждая Верховная Жрица из тех, что станут служить мне, будет надевать эту маску на моем алтаре, и ты сможешь жить в каждой из них, ожидая возвращения Язона.

Мы принесли на алтаре Гекаты нерушимую клятву. Язон казался встревоженным. Он не понимал, что делает, но у него не оставалось выбора: когда богиня распоряжается, смертные не могут ей отказать.

Потом Геката учила меня пользоваться оружием богов. Часто я трепетал, когда мельком видел мир, сокрытый за алтарем Гекаты. Там тоже жили боги, настолько могущественные, что люди даже осознать этого не могли. Заглядывая туда, я видел скованных титанов, которых пытали в стальных темницах, огни Олимпа, нависшего над темными лесами, и… машины, только машины! Продукт другого мира, другой науки, иной расы… но не создания богов!

Я не входил в тот мир. Я смотрел на него сквозь таинственные двери в храме Цирцеи… Многое из того, что я видел, было непонятно мне.

Я не забыл о своем «Арго». Но он все не плыл. Я ждал его и работал, изучал возможности руна, вздрагивая каждый раз при мысли, что когда-то мне придется вновь взойти на палубу своего чудесного корабля.

9. Сияние смерти

Я вспомнил, как, закинув руно на плечо, я, первый Язон, отправился на встречу с Аполлоном.

Высоко над Эя поднимался трехгорбый холм, откуда открывался вид на голубую бухту. Там, где вуаль между этим миром и миром богов была самой тонкой, в призрачной паутине волшебных нитей меня ожидала Геката. Я едва мог разглядеть богиню. Она выглядела необычно высокой и совершенно не похожей на человека, но ее внешность не испугала меня, я боялся встречи с Аполлоном. Они были очень разные, эти боги.

Цирцея стояла рядом со мной. Я надел руно. В воздухе перед нами появилось сверкающее кольцо, а потом я увидел сияние, которое постепенно стало обретать форму лица.

Неуверенно я начал колдовать над руном. Я знал, как это делается, но не был уверен в результате. От страха меня подташнивало. Ужасное пылающее лицо приближалось, и, казалось, все мое тело съежилось под взглядом Бога Солнца.

Я механически исполнил все необходимые действия. Но перед моими глазами плыли круги; я чувствовал, как постепенно гаснет мое сознание. Потом через разрывы в облаках я разглядел корабль, стоящий на якоре в бухте (единственное, что я по-настоящему любил), — «Арго»… мой несравненный корабль.

«Арго»! Когда я увидел корабль, то неожиданно понял, что ничем не Обязан ни Гекате, ни Цирцее, ни всем остальным правителям Олимпа. Тогда что же я делаю здесь? Почему дрожу от ужаса перед предстоящей битвой Гекаты и Аполлона? Ведь «Арго» ждет меня!

Сбросив руно, я повернулся и побежал. За моей спиной, на холме засверкали лучи, но я не обратил на них никакого внимания. Я остановился на миг лишь тогда, когда услышал голос богини:

— Трус! Беги, спасай свою жизнь! Но бегство не спасет тебя: живой ты или мертвый — клятва связала тебя. Однажды ты вернешься! Ты придешь на мой зов! Ты не сможешь нарушить клятву. А Цирцея будет ждать тебя! И я буду ждать! Ступай, Язон… Иди навстречу своей гибели. А ведь я могла бы спасти тебя. Иди к кораблю, пусть он убьет тебя! Иди и умри!

Я бежал! Быть может, Геката еще раз обращалась ко мне, но я ее больше не слышал. Больше никого я не слышал. Звуки битвы заставили мое сердце сжаться. А Аполлон смеялся, когда глядел мне вслед…

Волны памяти расступились. Сияющие лучи окутали меня. Тревожный шепот заставил мое сердце затрепетать. Голос, хорошо известный мне, звал меня. Вначале я не обратил на него внимания, ускользая от туманных, дрожащих теней.

Свет Аполлона не был рожден ярким солнцем. Он казался холодным, чистым и прозрачным, как вода в безжизненном горном озере.

Постепенно туман начал рассеиваться. Сквозь него я увидел изогнутые козлиные рога и желтые глаза.

— Язон! Язон!

Но я был слишком озабочен, чтобы ответить фавну, и погрузился в сияющую бездну глаз Аполлона.

«Язон! Язон!» — звал меня Панург, но я по-прежнему не отвечал.

Что я мог ответить после его предательства?

— Язон! Проснись! Язон!

Странная речь! Ничего не значащая. Может, эти слова кому-то о чем-то и говорили, например, Джею Сиварду?

Но Сивард — не Язон. Не суеверный герой Язон, нарушавший клятву за клятвой. Пока Сивард предал только Цирцею.

Издалека до меня донесся собственный голос, зовущий Панурга:

— Помоги мне, Панург!

— Я не могу! — донесся до меня тихий голос фавна. — Ты должен подойти ко мне.

Свет Аполлона ослепил меня, но я мог двигаться… я должен был двигаться. Глубоко вздохнув, я отогнал кошмары и снова был готов бороться не на жизнь, а на смерть. Я чувствовал, что могу идти… бежать. Руками я ощупал свое лицо, пытаясь убедиться, что не сплю.

— Толкни дверь, — звал голос Панурга сквозь туман. — Толкни сильнее, Язон! Ты возле двери! Открой ее! Скорее!

Сначала мне показалось, что его слова обман. Вытянув руки, я не мог ничего нащупать, а потом волосатые руки коснулись моих запястий, сжали их, потянули вперед. Зрение вернулось ко мне. Мы находились в звездообразной комнате, где некогда я оставил Опихона и Хронтиса. В воздухе стоял необычный запах, острый, удушающий, — запах крови.

Но я не обратил на это внимания и, заглянув в лицо Панурга, увидел, что он испуган.

От усилий держать себя в руках на его получеловеческом лице выступила испарина. Затаив дыхание, не двигаясь, я ждал вопросов. Я попытался рассмотреть дверь, через которую вошел сюда, но двери не оказалось.

— Хорошо, — наконец произнес я. — Что случилось?

— Ничего особенного, — ответил фавн. Глубоко вздохнув, он поднес руку к черным завиткам волос на своем затылке. — Я знал, как опасен взгляд Аполлона, но не мог ничего сделать, пока не ушли жрецы. Как только они ушли, отправился сюда, чтобы помочь тебе.

— Но почему?

Вместо ответа он повернулся и заглянул мне в глаза.

— Ты изменился, — медленно сказал он. — Что произошло? Ты — Язон?!

— Я вижу глазами Язона, — был мой ответ. — Вижу настолько ясно, что понимаю: я — не он. Я кто-то другой. Как три тысячи лет назад Язон, так и я сегодня имею двойное сознание. Один из тех, кто живет во мне, — Язон.

— Я помню это, — спокойно ответил фавн. — Ты — Язон, тот, кто часто нарушает обещания. Знаешь ли ты, на чьей стороне выступишь на этот раз?

Я вспомнил ужасное и одновременно прекрасное лицо Аполлона, которое вновь появилось перед моими глазами. Я почувствовал сильное волнение от внезапно изменившихся чувств.

И тут я удивился, услышав свои слова:

— Я решил выступить на стороне Гекаты… Тогда я смогу освободить мир от Аполлона!

— На этот раз ты решил выполнить свою клятву? — поинтересовался Панург. — Хорошо. Много же времени понадобилось тебе, чтобы вернуться в наш лагерь. Я не был уверен, что правильно поступаю, спасая тебя, но, вероятно, поступил правильно, — он пожал плечами. — Когда мы впервые встретились на Эя, Цирцея знала, что ты найдешь Сайну.

— Но потом… Я же действовал по собственной воле.

— Расположение богов иногда оказывает тлетворное влияние. Люди смеются надо мной, но даже жрецы Аполлона не смеют причинить вреда фавну. Я свободно могу ходить, где пожелаю. Чем я могу тебе помочь?.. Позови меня, если пожелаешь, сын Язона, и на этот раз ты сможешь довериться фавну.

— Вновь взялся за свои старые фокусы и опять избегаешь отвечать на вопросы? — спросил я. — А за предложение помощи… благодарю. Я запомню. Но прежде скажи мне, что случилось?

— Хронтис тебя, конечно, обманул. Ты должен был почувствовать это. Глаза Аполлона такая вещь, которую не так-то просто подделать. Твои воспоминания были бы стерты… слой за слоем. В финале ты бы лишился души. Если человек заглянет в глаза Аполлону, он погибнет.

— Значит, Хронтис боялся и не доверял мне, — мрачно объявил я. — Ладно. Теперь у него и в самом деле есть основания бояться меня. Благодарю тебя, Панург. Я думал… хотя… — Я еще раз огляделся. — Мне казалось, что Хронтис и Опихон тоже должны присутствовать на церемонии.

Улыбка Панурга смутила меня.

— Ты слышал меня. Я говорил, что ждал. Я хотел спасти тебя. Спасти! Мне было жарко! Бахус, я…

— Жрецы! — нетерпеливо напомнил я ему. — Где они?

— Один из них справа у тебя за спиной, — таинственно ответил фавн.

Испугавшись, я резко обернулся. Человек в золотой мантии лежал на полу в луже ярко-красного цвета. Лужа постепенно расплывалась, становясь все больше и больше.

— Опихон, — пробормотал Панург. — Да, плохо. Ты не сможешь помочь.

— А Хронтис? — спросил я.

Фавн пожал плечами.

— Это Опихон спас Цирцею? — высказал я новое предположение.

— Забавно, но это так. Хронтис тоже подозревал об этом. Поэтому Опихон использовал нас. Вероятно, ты знал это, или чувствовал, когда беседовал с ним. Я еще до конца не уверен относительно всех деталей. Но Сайну снова предали, и Опихону пришлось снова попытаться…

Фавн посмотрел вниз на неподвижное тело. Лицо фавна оставалось безразличным.

— Благодарю богов, что мы, фавны, защищены от такой слабости, как любовь, — продолжал он. — Это может привести к ужасным вещам, например, к вот такому концу…

— Он любил Сайну?

Панург пожал плечами:

— Любил или думал, что любит… Опихон был обречен. Аполлон не признает несовершенных с физической точки зрения жрецов. Он надеялся пережить затмение, до которого осталось совсем немного времени. Аполлон отверг бы его, и Хронтис занял бы место своего учителя. Все было решено… неделей раньше, неделей позже — так должно было случиться. Я думаю, именно в такие моменты человеком может овладеть слепая безответная любовь. Вероятно, он поддался секундной слабости… попытался изменить судьбу Сайны. Кто знает? Смерть или любовь играет большую роль в жизни человека? Я рад, что мы, фавны, не знаем ничего подобного.

— Почему Хронтис убил его здесь и именно сейчас? — спросил я, кажется, начиная понимать, что же здесь на самом деле произошло.

Ответ Панурга удивил меня.

— Чтобы Опихон не спас тебя. Я думаю, Опихон решил: если кто-то живой сможет помочь Сайне сейчас, так это только Язон. Правда, ты предал ее, но он считал, что ты сделал это только для того, чтобы, в конце концов, спасти ее. Ты — слуга Гекаты. Он так считал. Без тебя у него не осталось бы никакой надежды, и он пытался освободить тебя, пока еще не поздно.

— И не смог?

— Умер, — поправил меня Панург. — Хронтис рассмеялся и ушел, решив, что рано или поздно ты сойдешь с ума… У меня нет времени, я тоже ухожу. Теперь ты все знаешь.

— Где Сайна сейчас?

— В темнице. Сейчас она в безопасности. Хронтис поведет ее на алтарь только в час затмения.

— Сколько у меня времени?

— Чтобы все узнать, ты должен побеседовать с Хронтисом. Только он точно знает время затмения.

— Я спрошу у него, — кивнул я. — Можешь отвести меня к нему?

У Панурга отвисла челюсть.

— Что? — переспросил он. — Ты, должно быть, сошел с ума! Хронтис будет…

— Он расскажет мне то, что я хочу знать. Я уверен. Ты поправишь меня, если я ошибаюсь. Ведь так? — я усмехнулся, поражаясь собственной самоуверенности, которой никогда раньше не отличался. Странно, но свет Аполлона прочистил мне голову, я словно проснулся после долгого сна. Теперь я знал ответы на многие вопросы. Я стал другим, перестал словно слепой бродить во мраке.

— Ты жил на Эя в те времена, когда там побывал первый Язон, — объявил я. — Не удивлюсь, если ты знаешь, почему золотое руно обладает такой силой.

Фавн растерялся.

— Руно? Оно могущественно. Но… этому есть много объяснений.

— Я знаю, — отмахнулся я. — Руно подобно некоему биологическому механизму. Первый Язон думал, что это волшебство, но в моем мире все имеет научное объяснение. Что я хочу сказать… Маску надо принести в Гелиос.

— Она никогда не покинет Эя.

— Но в ней живет душа первой Цирцеи. Она, как и Язон, должна снова возродиться, чтобы помочь найти выход из создавшегося тупика.

Панург усмехнулся.

— Ты говоришь, словно герой, — с иронией заметил он. — В час затмения твоя храбрость может растаять как туман, но я тебе помогу. Я отведу тебя к Хронтису, и пусть Геката поможет тебе.

10. Новая сделка

Час спустя я пил вино с Хронтисом. Вот жрец вновь передал мне кубок. Слуга Аполлона считал, что я пьян гораздо сильнее, чем было в действительности. Вино Гелиоса оказалось слабее тех напитков, которые мне приходилось пить в моем родном мире.

— Я знаю… Тебе не нужно повторяться, — бормотал я. — Не каждый, посмотревший в глаза Аполлона, остается в своем уме, но я из другого мира. Я не испытываю ненависти к тебе за то, что ты хотел избавиться от меня. Ты бы убил меня, если бы смог. В моей смерти — твое спасение. Но я — жив. И теперь равновесие сил сместилось.

— Вероятно…

— Очевидно, ты не хочешь, чтобы кульминация войны между Аполлоном и Гекатой произошла при твоем правлении?

— Да, иначе мы все можем погибнуть. Я смотрю несколько дальше, мне нравится жить.

Он говорил вполне искренне.

— К тому же вы не верите в богов. Но я ведь тоже не так прост. Твоя долгая жизнь может неожиданно оборваться, если Аполлон встретится с Гекатой.

Жрец снова налил мне вина.

— Они не могут встретиться просто так, как это делаем мы. Только при определенных условиях они могут сразиться, и только определенным оружием, не знаю уж почему так, — я остановился, выпил еще вина.

Хронтис пододвинулся вперед, теперь его лицо выражало крайнее нетерпение. Я внимательно оглядел его… нет, он еще не выиграл. Я напомнил себе: осторожно! Этот жрец Аполлона не дурак, а логик.

— Если же боги не смогут встретиться… — проговорил я и, вновь сделав паузу, отхлебнул вина.

— Это был мой план, — категорично заявил Хронтис, — столкнуть тебя и Сайну, сделать вас бесполезными для Гекаты.

Я рассмеялся и, притворившись пьяным, опрокинул чашу. Золотое вино полилось на пол.

— Жизни людей! — продолжал Хронтис. — Вы думаете, Геката не найдет кого-нибудь другого вам на замену? Люди легко уходят из жизни, но оружие богов остается. Боги — не люди. Они обладают страшной силой, но им необходимо их оружие.

— Они могут создать новое оружие?

— Нет. Маску сделал Гермес, которого убил Аполлон. Ее хранят для тебя… Да, именно так… — протянул он, разглядывая лужу вина. — Да, вероятно…

— Не для меня. Меня ведь тоже можно уничтожить. Ты думаешь как раз об этом.

— А чего ты хочешь достичь?

— Посмотри, Хронтис, — я пододвинулся и положил руку ему на плечо. — Мы — люди, не боги и не полубоги. Мы — умные люди. Пусть так называемые боги воюют, преследуя собственные цели, и не вмешивают нас в свои дрязги. В моем мире есть знания, которые были бы для вас очень полезны.

Он молчал. Видимо, я не убедил его.

— Ты не хотел убивать меня! — Я сказал это с полной уверенностью и добавил: — И больше того… Я далек от чувствительности… Я ведь мог оказаться для вас очень полезным.

Я должен был заставить жреца поверить, что я — старый Язон. Старый! Он почти поверил, решил, что я выпил чересчур много. Я нетерпеливо выжидал.

Мы долгое время молчали, а потом Хронтис спросил:

— Что такое маска?

— Полагаю, что это матрица, в которую заключен искусственный разум. Я бы назвал ее радиоатомным коллоидом, где каким-то образом запечатлены основные характеристики настоящей Цирцеи, — я взял одну из простых глиняных скульптурок, обожженных в огне, и показал Хронтису отпечаток пальца под глазурью. — Отметка пальца мастера. Вероятно, скульптор давно умер, но эта часть его еще живет. Понимаешь?

— Отпечатки — да, — согласился жрец. — Но мысли! Разве мысли — реальная вещь?

— Они реальны, — уверил его я. — Они — энергия, которая может быть записана. Сознание первой Цирцеи живет в маске, которая является механизмом. Молодые Цирцеи, поклоняющиеся Гекате, обычные женщины. Богиня появляется перед ними, только если они надевают маску, — я сделал паузу, наблюдая за слугой Аполлона. То же и руно, — я говорил медленно, — это тоже машина, не более. Если его можно разрушить — то нужно это сделать…

Хронтис с удивлением посмотрел на меня, словно хотел заглянуть в мои мысли.

— Что ты знаешь о руне?

Я изобразил смущение.

— Немного… Но достаточно, чтобы понимать принцип его действия.

Смех Хронтиса был пропитан иронией.

— Много ты знаешь или мало? Сейчас это не играет роли. Думаешь, мы не пытались уничтожить руно?

Я наблюдал и ждал. Но жрец не выдержал первым.

— Мы знаем, что руно опасно для Аполлона. Откуда только боги знают… Но из поколения в поколение среди жрецов Аполлона передавался секрет, как разрезать руно. А потом секрет был утерян, тем более что ныне руно висит в недосягаемом месте. Мы не можем добраться до него.

— Видимо, я знаю ответ, — беззаботно протянул я. — Но об этом поговорим в другой раз. Лучше вернемся к маске.

— Маска… Я читаю твои мысли, мой друг. Ты хочешь, чтобы мы послали тебя на Эя за маской.

Я изобразил на лице смущение. Это оказалось нетрудно.

— Тогда никто не смог бы вернуть ее назад, — пробормотал я.

Жрец засмеялся.

— Вернитесь за ней. Съездите на Эя, если отважитесь, — продолжал я. — Попросите Гекату, пусть она отдаст ее вам. Помните, Хронтис… Я бы съездил вместе с вами, но я — не машина. Я подскажу, как добыть маску. Только признайтесь, что сами не можете это сделать, и не заставляйте меня долго ждать!

Я пристально смотрел на жреца.

— Хорошо. Съезди сам на Эя. Я даже дам тебе корабль. Теперь ты — мой друг и гость. Я хотел бы быть Язону другом, а не врагом.

— Вы находите, что так будет лучше? — с сомнением протянул я. Жрец улыбнулся.

— Я думал об этом. Конечно! Да! Мы будем хорошими друзьями!

Жрец грациозно махнул рукой.

Панург оказался прав. Я влез в святая святых Аполлона. Воспоминания Язона больше не беспокоили меня, но и память его не исчезла. Она оставалась со мной. Я все прекрасно помнил, но меня больше не сотрясали эмоции древнего героя.

Что же касается глаз Аполлона, то это действительно был обман! Мнемоническое зондирование. Так называемый Аполлон или его ученые и впрямь создали прибор для психологического зондирования. Он мог стирать память людей. И несчастные лишались своих воспоминаний, превращаясь в великовозрастных детей.

Я избежал умственного катарсиса, основанного на принципах психиатрического лечения. Вместо этого я получил сеанс некросинтетического лечения — эквивалент некросинтеза животного мира…

Многое для меня оставалось пока неясным. Даже с помощью всего своего воображения я не мог логически объяснить, как я попал в этот мир. «Арго» стал прахом много лет назад… Народ Гелиоса знал о нем, но лишь как о корабле-призраке с призрачной командой.

На первое время я отложил эту проблему. Существовали и другие вопросы, требующие срочных, немедленных решений. Мое двойное сознание, из которого порой исчезал Язон, сознание Джея Сиварда, теперь стало понятно. Объяснение основывалось на пространственно-временной концепции.

Со стороны это напоминало шизофрению, хотя не так-то все просто.

Вероятно, настоящий ответ лежал в раскрытии тайны раздвоения личности первого Язона, чьи второстепенные качества были моими. Он в чем-то был моей копией, созданной три тысячи лет назад. Одна половина Язона была переменчива и податлива — та половина, которой принадлежали воспоминания; другую тревожила совесть и личность Язона. Теперь для меня стало ясно, каким образом эта скрытая половина проявилась во мне спустя три тысячи лет. Несомненно, я — прямой потомок Язона из Иолкуса. Несомненно, его матрица межклеточной ткани повторилась во мне.

Непонятные вещи порой происходят с этой наследственностью… То же лицо, те же умственные способности могли повториться в прапраправнуках. Что же до меня, то я почти утонул в памяти Язона.

Гены и хромосомы после тысяч лет возродили во мне сознание Язона; заново родилась его ментальная матрица. Современная наука утверждает, что подобное может произойти с любым из нас, но происходит это крайне редко.

Я думаю, Хронтис достаточно верно оценил наши миры. Один из них — негативный, в то время как мой родной мир — позитивный. Наш мир имеет тенденцию возвращаться на круги своя, а другой — наоборот. Вероятно, древние греки наносили на карту то, что знали об окружающем их мире, более тщательно, чем нам кажется… вот откуда взялось их океанское течение, стремящееся к краю мира. Ведь «Арго» плавал между мирами! «Арго»! «Арго»! Я был в этом твердо уверен. Эмоции Язона больше не управляли мной. Я имел дело с Аполлоном. Он и Геката, фавны и им подобные в этом мире считались нормальными существами, хотя их копий не осталось в нашем мире, когда миры разделились.

Я не знал, почему Аполлон и Геката враждуют и где остальные боги. Уверен был только в одном: ссора Гекаты и Аполлона — не праздная ссора на Олимпе, как гласила легенда. Их ссора имела логическое объяснение.

Сверхсила… да, боги обладали ею, но сверхсила — всего лишь оружие. Задумавшись, я решил, что боги этого мира могли бы создать и атомную бомбу.

Однако револьвера у меня не было. Хотя я в нем и не нуждался. С маской и руном я был бы готов…

Копыта Панурга мягко зацокали у меня за спиной, когда я вышел из зала.

Ароматный запах окутал меня, и до моих ушей донеслось дыхание фавна. Я оглянулся. Панург смеялся.

— Теперь что? — спросил он.

Я инстинктивно пожал плечами. Вино опьянило меня, в голове слегка шумело, но я знал, что должен делать.

— Нужно добыть руно, — ответил я фавну.

— Панург с сомнением взглянул на меня:

— Ты знаешь, насколько опасна эта вещь? Ты его видел?

— Я отправлюсь за ним. Немедленно.

Старый фавн улыбнулся.

— Отлично. Но сперва прогуляемся по городу.

Жрецы с удивлением смотрели на нас, словно я, как и Панург, начал трясти хвостиком и стучать копытами, проходя мимо них. Но, должно быть, Хронтис уже объявил свою волю. Все уступали нам дорогу; никто не пытался нас остановить.

Многочисленные приготовления — вот что предстояло нам сделать. Мы вышли в город, прошли частные кварталы и оказались в торговых рядах, переполненных толпами людей. Я видел беспокойство и страх в каждом лице. Ужас затмения приближался. Я-то почти забыл об этом.

Дважды мы видели стада шумных овец и крупного рогатого скота. Животные стояли в загонах, а слуги золотили их копыта и рога краской, украшали шеи гирляндами, готовя их для жертвоприношений. Когда мы вернулись в храм, он был полон запахами фимиама. Рабы в полном парадном боевом одеянии с корзинами свежих цветов толпились во всех больших залах. Всюду стояли горшки ароматического масла. Люди с беспокойством наблюдали за небом.

Час затмения приближался. Похоже, в Гелиосе не осталось ни одного беззаботного гражданина.

По извилистому коридору Панург привел меня к винтовой лестнице и остановился перед стеной, расположенной вдали от шума готовившихся к празднику палат.

Фавн положил руку на стену и подозрительно посмотрел на меня.

— Ты до сих пор не доверяешь мне? — поинтересовался я.

Панург спокойно встретил мой взгляд. Голос его прозвучал очень серьезно, когда он ответил:

— Доверие и верность — не слова для легкой перебранки. Я стар, Язон. Я очень стар. Я знал человека, который однажды обманул надежды. Когда желудь падает, дуб перестает верить ему, но когда дубовые леса покрывают землю…

Голос фавна стал так тих, что я подумал: «Еще чуть-чуть — и я услышу в этих звуках первобытную силу этого странного существа, почувствую его огромную любовь к жизни».

— К тому же я полубог, который ждет и наблюдает, как желудь растет в лесу. Я вижу больше, чем ты думаешь. Может, мои планы ничего не значат в сравнении с твоими. Но то, что ты сделаешь сейчас, изменит мир. Может быть, что я, используя других, веду такую игру, которая создает новый мир, делает его таким, как я пожелаю. Но всякий раз, болтая об этом, я добавляю: может быть! Пока я не вижу, как руно сможет помочь кому-нибудь, — он засмеялся. — Ты думаешь, я болтлив? Вероятно. Я все время, словно у ткацкого станка, плету интриги. Но взгляни на руно, если тебе так хочется!

С этими словами он распахнул потайную дверцу, за ней в саду висело руно. Золотой свет хлынул сквозь отверстие в стене, расплескался по стенам, заполнил залы, словно окатил их волной ослепительных бриллиантов. Панург отступил назад, прикрыв глаза.

— Смотри, если хочешь. Это не для меня.

Вначале я тоже ничего не увидел. Мои глаза должны были привыкнуть к яркому свету. Позже я рассмотрел руно, но искоса, прикрывая лицо обеими руками.

В саду храма Аполлона росли цветы, обжигающие глаза тех, кто смотрел на них. В этом саду цвели розы белого пламени, сверкающие огнем, словно расплавленные капли солнца, а в центре сада росло дерево.

Легенда говорит, что золотое руно висело на дереве, которое охранял вечно бодрствующий дракон. Как мало правды в легенде. Когда мои глаза немного привыкли к ослепительному блеску, я сумел рассмотреть магический артефакт. Конечно, легенда оказалась аллегорией, правда оказалась совершенно другой.

Я видел руно. Оно находилось точно в фокусе всего этого мерцающего огня. Я с трудом разглядел его нечеткие формы. Золото, горящее словно цветы неиссякаемого огня. Я видел аккуратные завитки шкуры, обжигающие, белые, плавно переливающиеся золотом, когда над руном шевелились ветки дерева.

В саду не было ни Пифона, ни чешуйчатого дракона. Само дерево было драконом. Я увидел, как медленно шевелятся его ветви, золотисто-чешуйчатые, гибкие, скользящие друг по другу в бесконечном движении. Каждую ветвь венчала маленькая треугольная голова, которая, не моргая, наблюдала за пылающим садом.

Я вновь прикрыл глаза руками, чтобы уберечь их. Панург рассмеялся.

— Если хочешь, можешь взять руно, — сказал он с явной иронией. — Но твой пепел для Цирцеи я собирать не стану. Даже полубоги не могут зайти в этот сад. Ну как, ты все еще хочешь взять руно?

— Позже, — сказал я, вытирая слезы, накатившиеся на глаза. — Позже я заберу его, не сейчас.

Панург засмеялся.

Чтобы остановить его, я объявил:

— У меня не пропало желание забрать руно. Когда мне станет нужно, я его возьму. Но вначале маска Цирцеи должна оказаться в Гелиосе. Хронтис сказал, что даст мне корабль. Поплывешь со мной?

Панург прикрыл потайную дверь. В обычном дневном свете мне показалось, что его желтые глаза тускло мерцают. Когда фавн ответил мне, его голос прозвучал как-то неопределенно:

— Вероятно, ты знаешь, что делаешь. Или нет? Только глупец отправится на Эя за маской Цирцеи. Ты думаешь, что звери Цирцеи не разорвут тебя на части?

— Не в этот раз.

— Возможно, — пожал плечами Панург, изучая меня. — Хорошо. Но оружие нельзя принести на священную землю Эя. Если ты высадишься на остров с оружием в руках, то у тебя не останется выбора. Никакой меч не спасет тебя от зверей Гекаты. Я в такие игры не играю. Развлекайся сам и положись на свою удачу.

— До затмения ты увидишь маску Цирцеи в Гелиосе, — пообещал я фавну.

11. Помощь Гекаты

Золотистая лодка мягко уткнулась килем в песок. Гребец в золотистом одеянии выпрыгнул из лодки и вытащил ее на берег. Я во второй раз ступил на бледную, холодную землю острова Цирцеи.

Тут, как всегда, все было затянуто туманом. Туман скрывал кипарисы. Я слышал, как падают капли росы с деревьев. Я проверил, не наблюдает ли кто-нибудь за мной. Стояла тишина, берег выглядел безжизненным. Мое сердце билось учащенно. Я прошел по песку. Жрец из Гелиоса наблюдал за мной, оставаясь в лодке. Я не мог рассчитывать на его помощь. Эя — территория, запретная для подданных Аполлона, и, кроме особых случаев, они обязаны уважать обычаи очарованной земли.

Я прошел вдоль кипарисов.

Как только моя нога коснулась мягкой травы, вдали раздался чей-то крик. Откуда-то доносился глухой шепот, словно деревья разговаривали друг с другом.

— Он идет… он… и… и… и… дет, — шептали растения.

Деревья, дрожа, зашевелились вокруг, словно поднялся сильный ветер. Но ветра не было. Туман придавал этой сцене таинственность.

Отдаленный крик затих, но не успел я сделать и дюжину шагов, вновь раздались голоса. Бессловесные крики. Эти голоса больше напоминали голоса зверей или полулюдей. Потом я услышал мерный стук. Приближающийся стук копыт. С мрачными предчувствиями я вышел на поляну возле храма.

Стук копыт становился ближе и ближе. Звуки в тумане обманчивы, непонятно, откуда они доносились. Я не мог сказать, с какой стороны доносится стук копыт. Что-то шумело в ветвях, но ветра я не чувствовал. Я остановился. Неожиданный ужас охватил меня, когда рядом со мной что-то завизжало высоким, монотонным голосом. Звук очень напоминал визг кошки, но мог принадлежать и человеку. Рыдание или смех, а может, и то и другое. Я сильно разозлился, так как, оглянувшись, ничего не увидел.

Копыта гремели совсем рядом. Мир перевернулся. Я задохнулся. Внезапно чьи-то руки подхватили меня, и я полетел над землей. Где-то внизу зазвенели копыта.

Смех кентавров гремел у меня в ушах. Я попытался оглянуться, чтобы понять, кто меня схватил. Повернув голову, я увидел человеческое лицо с безразличными желто-коричневыми, козлиными глазами — подобие Панурга, но с отпечатком звериной свирепости. Существо вертело меня в воздухе и смеялось, холодно, вызывающе. Потом я увидел, что это и впрямь кентавр. От талии вверх он был человеком, а от талии вниз лошадью. Содрогнувшись, я вспомнил о диком и жестоком нраве этого племени.

Пронзительно завывая, словно мартовский кот, кентавр несся по лесу. Смех его становился все громче. И вдруг меня неожиданно освободили. Топот копыт стих в тумане, но перед тем как исчезнуть, кентавр меня больно ударил копытом по голове. При этом он завопил то ли по-кошачьи, то ли по-человечьи.

Мягкая трава приняла меня. В синяках, побитый, я встал на ноги, задыхаясь, пылко желая взять в руки оружие. Немного придя в себя, я в проблесках света увидел дикое, безумное нечеловеческое лицо. Кто-то приблизился ко мне, раскрыв объятия, словно медведь. Я почувствовал на щеке холодный мех лап, почувствовал нежную силу в переливающемся, гладком, упругом теле, когда мы сцепились, пытаясь побороть друг друга. Тигр?

Копыта цокали по камню, над своим плечом я увидел рогатую голову фавна. И тут я случайно заметил камень, летящий в мою голову, и успел увернуться. Ветер в кипарисах стал сильнее. Он ревел, но я по-прежнему не чувствовал ни дуновения. Может, это дриады, живущие на деревьях, готовились защитить свой остров, если в этом возникнет необходимость. Шипение бурлящей воды послышалось где-то рядом. Из земли высоко в небо ударили гейзеры. Сама Природа встала на защиту острова.

Обхватив друг друга руками, мы упали на траву. Тигр понимал, что я не смогу достаточно долго выдержать объятия его ужасных лап. Зверь удвоил свои усилия, сдавливая мое тело. Я задыхался от боли, а мягкие лапы сжимали меня все сильней. Потом тигр завизжал мне в ухо, оглушив ужасными звуками, разрывавшими барабанные перепонки. Его лапы пытались смять мое тело. Я попытался змеей выскользнуть из его объятий. Триумфальное рычание зверя и смех невидимых зрителей достигли моего слуха.

— Язон… возлюбленный мой Язон… ты слышишь меня? Язон… приди!

Мелодичный отдаленный крик был так хорошо слышен, словно рядом не было стонущих деревьев и рычащего зверя.

— Язон… Язон… Иди ко мне!

Взревев от обиды, тигр оставил меня, откатился прочь. Я, пошатываясь, поднялся, пораженный всем происшедшим. Беззвучно, словно побитая кошка, тигр исчез среди деревьев в тумане. Откуда-то выпрыгнул лохматый коричневый фавн. И тут шелест деревьев неожиданно стих.

— Язон… возлюбленный… приди!

Сквозь тишину эхо донесло до моих изумленных ушей голос, мелодичный, зовущий голос, который остановил меня.

Непонятно было, где храм. Среди сосен двигалась фигура в мантии. Я шагнул ей навстречу.

В храме у алтаря стояла не жрица — образ трехликой Гекаты тенью навис над алтарем. Там, где раньше находился светильник с зеленым огнем, было темно. Вместо него у ног Гекаты пульсировал зеленый шар. Маска Цирцеи лежала на пустом алтаре.

Я невольно остановился. Тогда Маска заговорила:

— Язон… возлюбленный… подойди…

Глаза Маски были закрыты. Волосы локонами струились по алтарю, скрывая белую шею. Лицо моей возлюбленной, как и раньше, казалось бледным, словно сделанным из алебастра.

— Язон, — прошептали красные губы. Когда они разомкнулись, стал видимым зеленый свет, горящий внутри маски; может быть, это и было частью некогда жившей Цирцеи, которая вот уже свыше трех тысяч лет ожидала обещанного Гекатой.

Глаза Цирцеи оставались закрытыми, но я знал: жрица видит меня и, вероятно, может читать мои мысли. Я поглубже вздохнул и заговорил. Мои слова звучали странно громко в мрачной тишине храма:

— Память Язона больше не властна надо мной! Я снова здесь, чтобы договориться. Я здесь, чтобы помочь Гекате, если она все-таки надеется победить Аполлона в час затмения.

Довольно долго Маска молчала. Наконец губы ее разошлись, мелодичный голос произнес:

— О чем ты просишь меня, Язон?

— Отдай мне Маску, — прошептал я.

Свет полыхнул. Маска замерла. Чуть позже голос зазвучал снова, но он не принадлежал ни Цирцее, ни любому другому человеку. Прямо внутри моей головы прозвучало:

— Маска живет без жрицы. Ты ведь знаешь об этом.

Я добавил:

— Да, я знаю. Но я скажу, что хочу исполнить клятву, которую дал три тысячи лет назад!

— При первой нашей встрече ты испугался меня, — прошептал голос. — Твое лицо побелело, когда ты впервые оказался перед алтарем Гекаты. Теперь ты стал храбрее?

— Нет, мудрее, — возразил я. — Язон верил в богов, а я не верю.

Наступила тишина. Потом Маска расплылась в подобии улыбки.

— Язон, предавший меня… Я не верю богам, но я верю в то, что называют местью! — теперь беззвучный голос в моей голове звучал жестко. — Я могу говорить с тобой без слов, потому что ты открылся Гекате в воспоминаниях. Я могу сделать еще больше, без жрицы покинуть этот храм и помочь тебе. Нынешняя Цирцея стара, слишком стара, чтобы владеть мной. Тем не менее, если тебе удастся перехитрить Аполлона, я смогу сразиться с ним. Хотя прошло три тысячи лет, наша вражда ничуть не ослабла. Я думаю, в этот раз ты сдержишь свою клятву. Ты хочешь получить Маску? Возьми ее. Я устала спорить! Если мне суждено погибнуть и ты станешь тому виной, я не стану возражать. Пусть наступит покой.

Свет замерцал.

— Хронтис перехитрил тебя однажды. Он ведь так и не сказал, когда начнется затмение?

— У меня есть два дня, — так я сказал, но мое горло сжалось от нехорошего предчувствия. — Два дня!

— Хронтис солгал! Затмение уже начинается. Хронтис оставил у себя беззащитную Сайну. Он оставил ее, чтобы принести в жертву, если в этом возникнет необходимость. Ему хочется, чтобы Аполлон отвернулся от Гелиоса. Что же касается тебя… Половина судов Гелиоса поджидает тебя возле Эя. Воины Аполлона схватят тебя и отберут Маску. Такое же распоряжение получила команда корабля, доставившего тебя на остров.

— Я, наверное, смогу как-нибудь улизнуть от них и пробраться в Гелиос, — пробормотал я.

— Есть только одна дорога, которая приведет тебя туда вовремя — путь, проходящий через мой мир, тот мир, что лежит за Вратами. Сейчас…

Зеленое пламя вспыхнуло на алтаре. Я был охвачен изумрудным жаром.

Рядом с маской появилась пожилая жрица. Она-то и надела Маску Цирцеи.

Свет оплел нас, как паутина. Нас подняло, понесло…

— Смотри моими глазами!

Вуаль света изменилась, разошлась…

— Слушай моими ушами!

Я слышал шум ветра, треск такелажа, гул голосов матросов…

— Ненавидь моей ненавистью!

Три галеры плыли по темному морю. Их золотистая роскошная отделка потемнела. Пурпурное небо застилал полумрак. Изнуренно мерцали звезды, звезды, которые никогда не светили в небесах Земли. Они мерцали и гасли. До меня донесся запах свежей, дымящейся крови, послышался рев быков. Я увидел туши, только что освежеванные золотыми ножами.

Гелиос.

Золотистый город выл от ужаса. Темнело! Медленно-медленно на сверкающий диск солнца наползла полоска тьмы. Она все увеличивалась. И Гелиос, погружаясь во тьму, замирал, бледнел. На башне храма, на пилоне, выступающем утесом, я увидел Панурга. Его рогатая голова откинулась назад, борода стояла торчком, а желтые глаза уставились в небо.

— Язон, — звал он меня, — Язон!

Видение исчезло. Я очутился в самом сердце храма, в огромной зале со сводчатыми потолками. Там толпились жрецы. Они с причитаниями молились. Запах крови витал над алтарями.

Я вошел в комнату, где раньше никогда не был. Темные стены. Одинокие белые вспышки озаряли алтарь, на котором лежала фигура, завернутая в золотистые одежды. Через отверстие в стенах на алтарь падали последние лучи темнеющего солнца.

Жрецы Аполлона замерли у алтаря, скрытые золотистым диском. Один из них держал в руке нож, но он колебался. Я подумал: Хронтис не убьет Сайну, если еще не все потеряно. Может, Аполлон и не придет в Гелиос. Что касается Сайны, наследницы Маски Цирцеи, то ее смерть должна удовлетворить Бога Солнца.

Остальные верховные жрецы пели молитвы… а чуть в отдалении застыла основная масса жрецов.

Вдруг послышался голос Гекаты:

— В Гелиосе нет дверей, чтобы мы могли войти. Поздно…

И ей ответил голос Цирцеи, похожий на голос пожилой жрицы:

— Мать — вот путь. Древний Храм за воротами. Там есть твой алтарь.

— Ворота Гелиоса столь крепки…

— Позови своих людей! Геката, разрушь стены!

12. Сражение

Смутно, мельком я вновь увидел на балконе Панурга. Он, казалось, прислушивался. Потом неожиданно поднял бараний рог, поднес его к губам, и тот зазвучал, словно медная труба.

Фавн созывал, но кого?

Я подумал, что Геката собирает тех, кого зов фавна мог достичь. Становилось все темнее. Факелы в храме разгорались. Темнота медленно покрывала землю саваном теней. «Никогда, — подумал я, — никогда больше сияние бога Аполлона не вспыхнет над Гелиосом!»

Завывание рога Панурга стало громче. Зов Гекаты несся над скалами и заставлял содрогаться леса. Из пещер и рощ, из-под деревьев и из берлог неслись к Гелиосу кентавры.

Я ощутил под ногами твердую землю. Зеленый огонь потух. Я стоял рядом со старой жрицей. Вокруг меня оказались поросшие мхом камни. На лесистом склоне холма возвышались руины храма. Огромный валун находился в центре круга. На вершине его мерцал огонек зеленоватого пламени.

— Старый алтарь Гекаты сейчас лишен богослужителей, — обратилась ко мне Маска Цирцеи, — но Геката может открыть двери между мирами.

«В этом нет ничего волшебного, — убеждал я сам себя, пытаясь не сойти с ума в этой ночной вакханалии. — Машина — не такое уж сложное устройство из рычагов, поршней и вакуумных труб… А тут… Видимо, радиоактивный материал спрятан в камне алтаря; он — источник энергии и маяк, позволяющий Гекате прибыть сюда».

Но здравый, логический аспект бытия блекнул перед древней легендой. Ветви дуба покачивались и что-то нашептывали у нас над головами. Все вокруг было наполнено нечеловеческим смехом, цокотом копыт, живым блеском звериных глаз…

Звук горна Панурга приглушил ветер.

Маска Цирцеи повернулась ко мне. Жест Цирцеи — меня схватили и бросили на широкую спину кентавра.

Снова Цирцея выкрикнула какое-то непонятное приказание. Необычная армия пришла в движение, словно озеро выплеснулось из берегов и полилось по каналу. Ветви мелькали, проносясь надо мной. Я видел искривленные руки, срывающие кривой сук… Мы неслись все быстрее и быстрее. Вокруг звучал безумный вой — звери смеялись.

В лесу становилось все темнее… Кто-то сунул мне в руку меч. Я крепко сжал его рукоятку. В тот момент оружие показалось мне достаточно тяжелым. У меча была длинная рукоять. Я пытался удержать его и одновременно усидеть на спине кентавра, не упасть. Некоторые кентавры вооружились дубинами, но многие размахивали огромными серпами.

Мы вылетели из леса и с грохотом понеслись вверх по склону холма, на котором возвышался Гелиос. Вдалеке лежало море, смутно виднелись золотистые корабли Гелиоса. Они стояли у мраморной набережной. Метеориты огнями перечеркивали черное небо.

Нечеловеческие крики кентавров смешались с грохотом их копыт, когда они изогнутой волной накатились на цитадель Аполлона!

Мы перемахнули через широкую мощеную дорогу, пронеслись по полю льна, которое серебрилось и сверкало. Ветер шумел. Город сотрясался от звуков рога Панурга; его голос, безумный, бессловесный, возбуждал и дразнил. Словно огонь разгорался глубоко в моей крови, древний, самый первый огонь, след которого пробудило в моей душе бормотание фавна.

— Язон, дай мне свою силу!

Звуки рога фавна вернули мне силы. Я еще крепче сжал коленями тело дикого чудовища. Резкий, жаркий и скверный запах стада бил мне в ноздри. С моря дул холодный ветер. Рев кентавров заглушил крики воинов Гелиоса.

Не солнечно-яркий, не сверкающий, словно бриллиант… Гелиос лежал перед нами темный и неподвижный.

Мы, прогрохотав, пронеслись к гигантским закрытым воротам и остановились у стены, возвышающейся над нашими головами. Теперь мы слышали песнопения.

— Отверни свой лик от нас, великий Аполлон!

— Отверни ужас твоего темного лица от Гелиоса!

— Не ходи по нашим улицам, не посещай наших храмов…

— Не приходи к нам, Аполлон, в час твоего затмения!

Кентавры остановились. В сотне футов от нас смутно вырисовывались золотистые стены. Я взглянул на Цирцею… и увидел ее не верхом на кентавре, а идущей пешком. Она медленно брела к городу.

Я попытался спешиться, но кентавр удержал меня на своей спине.

— Подожди, — громко и немного по-звериному произнес он. — Подожди!

— Цирцея! — позвал я.

Жрица даже не повернулась. Внезапно я понял, что она собирается делать. Только сила Гекаты могла открыть для нас ворота Гелиоса. Старая жрица не могла требовать что-то у богини, она лишь выполняла ее приказания.

Становилось все темнее и темнее. Кентавры засуетились. Я видел лишь белые тени, двигающиеся во мраке. В волосах Маски засверкали зеленоватые блики.

Рог фавна непрерывно гудел в темноте над Гелиосом, но вот он начал стихать. Вскоре слышны были только причитания и молитвы:

— Отверни лик от Гелиоса, о Прекрасный Аполлон!

Белая тень Цирцеи почти растаяла. И тут послышался тонкий пронзительный звук. Он поднимался все выше и выше, к границам слышимости. Такой звук не могло издать ни одно человеческое горло, но я знал, кто мог так кричать: Маска Цирцеи.

Звук рвал нервы, растягивал мускулы. Нечеловеческий голос — голос Гекаты. Золотистые стены внезапно завибрировали… мои мышцы, все мое тело трепетало, вторя стенам. Мне показалось, что волна тьмы расколола золото. Стены Гелиоса затрещали. Еще одна черная трещина рассекла их, потом еще одна. Высокие стены города Аполлона затряслись.

А голос Гекаты все еще звучал во тьме.

От основания до верха стен побежали тонкие черные трещины — паутина трещин. Голосу Гекаты вторил слабый отдаленный грохот. «Ультразвук, — решил я. — Никакое не волшебство, просто ультразвук. Он может ломать алмазы или разрушать мосты, если вам удастся подобрать нужную частоту звука, соответствующую кривизне моста».

С грохотом обрушилась стена. Большие волны золотистой пыли тучами разлетелись в разные стороны.

Кентавры подхватили Цирцею под руки и понесли ее к пролому в стене, длинные волосы волшебницы струились во мраке.

Мы вошли в золотой город.

Рог фавна позвал нас, и мы пришли. Мы выплеснулись на улицы, заполненные причитающими горожанами, но они не оказывали кентаврам сопротивления.

Солдаты Гелиоса выстроились на улицах в боевых фалангах, преграждая нам путь. Я видел, как тускло мерцало их золотое оружие. Эти люди были хорошо экипированы, но разве их клинки могло противостоять копытам кентавров?

Непрерывно опускалось и взлетало в воздух множество дубин. Непрерывно серпы кентавров собирали кровавую жатву. Некоторые из полулюдей размахивали гигантскими мечами, убивая воинов Аполлона десятками. Кроме того, кентавры дрались, словно боевые кони, вставая на дыбы и лягаясь.

Мы сражались, почти не неся потерь, но иногда я слышал громкий визг искалеченного кентавра. Солдаты яростно защищали Гелиос.

Мой кентавр выходил из всех схваток невредимым. Сидя у него на спине, я тоже сражался. Не переводя дыхания, ничего толком не видя, я рубил врагов, посылая на землю одного за другим воинов в блестящих шлемах. Но на их место тут же становились все новые и новые солдаты.

Наконец мы добрались до ступеней храма. Там нас поджидали целые орды воинов в золотистых доспехах. Они тоже попытались остановить нас. Теперь сражение шло в полной темноте. От солнца осталось только яркое кольцо солнечной короны.

Мы пробились в храм, бурей взлетели по ступеням. Тут я снова увидел бородатое лицо Панурга. Он ждал нас. Я крикнул ему, и он снова поднес к губам свой рог.

— Поднимайтесь! — его голос едва доносился сквозь грохот битвы. — Поднимайтесь ко мне, сюда!

Мой кентавр услышал. Я почувствовал, как задвигались мускулы его огромного тела.

Прыжок, и мы внезапно очутились по ту сторону шеренг воинов, одетых в золотые кольчуги, обороняющихся, но беспомощных перед крушащими все на своем пути мечами, дубинами и серпами кентавров.

Панург нетерпеливо махал, подзывая нас.

— Сюда, — крикнул он. — Эту дверь защищают, но я помогу вам. Ах, что за битва! — он засмеялся и исчез из виду.

Не было необходимости понукать моего кентавра. Мы пронеслись вдоль стены и оказались у решетчатой двери. Мой кентавр по-животному засмеялся и встал на дыбы. Я обхватил его за потную человеческую талию, изо всех сил стараясь удержаться на спине моего скакуна. Мы оба устали от бешеной скачки, но кентавр, не останавливаясь, начал бить в стену копытами.

Решетка прогнулась. Кентавр отошел, а потом всем своим весом обрушился на решетку и одновременно ударил ее всеми четырьмя копытами. Я услышал его нечеловеческий смех. Наконец двери распахнулись.

Перед тем, как спрыгнуть со спины кентавра, я увидел четырех воинов, лежащих на залитом кровью полу. Копыта Панурга застучали по золотому полу. Фавн повел нас по извилистому коридору. Кентавр что-то крикнул на нечеловеческом языке, а Панург с волнением повторил.

Трижды мы встречали охрану, и каждый раз мой меч и ужасный арсенал кентавра побеждали врагов. Панург не сражался. Всякий раз он отступал в сторону, ожидая, пока мы закончим схватку.

И вот мы добрались до сада, где Пифон охранял руно Аполлона.

13. Освобожденная сила

Мы очутились у потайных дверей, которые вели в волшебный сад. По коридору разносилось эхо шагов, издалека доносился топот бегущих воинов, грохот доспехов, звон кольчуг и оружия. Битва шла у стен храма и внутри, со всех сторон слышались причитания, молитвы. Темнота сгущалась.

Но я едва понимал, что происходит вокруг. Я забыл о битве и о надвигающейся опасности, о затмении, о том, что должен буду победить бога.

Предо мной открылся сад золотого руна…

Он изменился. Положив руки на створки потайной двери, я широко распахнул их. Я поставил колено на подоконник, наклонил голову и нырнул в низкое окно. В полудреме, не сознавая, что делаю, я вошел в волшебный сад.

Ковер цветов, раньше сверкавший подобно раскаленным звездам, теперь не обжигал. Наступил час затмения. Нет, цветы еще немного жглись, но постепенно угасали. Я, морщась, переступал через них.

Я должен был забрать золотое руно. В центре сада, где раскачивалось дерево, которое называли Пифоном, было чуть прохладней. Большие глаза ветвей-змей медленно поворачивались, следя за мной в ночном мраке, медленно-медленно извивались, как настоящие змеи.

А под ними висело руно.

И тут за моей спиной послышался шум. Я услышал, как завопил Панург и дико засмеялся кентавр. Копыта получеловека-полуконя звонко застучали по доспехам воинов Аполлона. Волна воинов в золотых кольчугах влилась в широкие низкие двери. Битва вспыхнула с новой силой.

Я не мог помочь ни Панургу, ни кентавру. Только я один знал секрет дерева-Пифона. Знал, что давным-давно открыла Медея другому Язону.

Я прошел среди бледных, горящих цветов к дереву, размахивая мечом. Через головы идущих за мной по саду солдат я увидел, как кентавр пробился к дверям. Его полузвериное лицо было перекошено от ярости.

Потом он стал разить в спины моих преследователей. В следующий миг я повернулся и отбил нападение, а потом отбежал в сторону. Воины гнались за мной, но им приходилось обходить золотые цветы.

Дерево помогло мне. Я подобрался к двум головам, которые метались, с отвратительной жадностью разевая пасти. Солдаты боялись Пифона, и этот страх должен был спасти меня. Я был сейчас не героем Древней Греции, а Джеем Сивардом, который сражался в ужасном, бледном свете золотых цветов. Я лишь молился, чтобы мне хватило времени.

У меня не было щита. То и дело отбивая удары мечей, я отступал. Моя кровь смешалась с кровью десятка убитых мной воинов. Мой кентавр боролся словно демон, а цветы Аполлона пили нашу кровь.

Золотая почва впитывала нашу кровь. Наконец обезглавленное тело одного из воинов задергалось на песке, истекая кровью. Цветы жадно подставляли свои лепестки, ловя каждую каплю драгоценной жидкости.

Дерево тоже питалось человеческой кровью. Медленно-медленно, покачиваясь, опускались и засыпали головы. Покачиваясь, они опускались и засыпали.

Три тысячи лет назад Язон обманул Медею, подмешав в напиток лекарство, которое усыпило Пифона. Я смотрел на мир глазами Язона и знал об этом. Сок волшебных растений или кровь.

Никто бы из людей не смог проделать путь, которым попал сюда я. Но и я бы погиб, если бы не затмение. Силы Природы сегодня были на стороне Гекаты.

Дерево-Пифон пило кровь и медленно засыпало, словно насытившийся вампир. Его корни высасывали напиток, который лился из живых тел.

Я ждал. Когда же Пифон совсем затих, замер, я, затаив дыхание, отступил под защиту дерева. Воины, подняв мечи, пошли было вперед, но, заколебавшись, уставились на еще подергивающихся змей. Мне дорога была каждая минута.

Самые низкие ветви дерева были голыми. Я сумел схватиться за них. Раскачавшись, подтянулся и поставил колено на одну из нижних ветвей, а потом полез вверх, хватаясь за ветки, которые медленно извивались в моих руках.

Головы змей шипели вокруг, ленивые после кровавого пира. Если бы у меня было время посмотреть по сторонам, то я давно уже умер бы, скованный холодным ужасом, но сейчас все мое внимание было сосредоточено на неправдоподобной вещи, мерцающей тысячами бликов в темном саду.

Дрожащей рукой я дотянулся до руна, коснулся золотой шерсти!

Сидя верхом на изгибающейся ветке, я подтянул к себе руно. У меня тряслись руки. Руно было живым, неописуемым. Я перебросил его через плечо, словно накидку. Руно прилипло к моей одежде, так что привязывать его нужды не было.

Оно оказалось живым.

Только мертвые остались лежать в саду, когда я спустился с дерева. Все воины Аполлона разбежались.

Кентавр ждал меня, глаза его вылезли из орбит, как у испуганной лошади. Даже Панург держался в отдалении. Цветы Аполлона завяли и хрустели у меня под ногами, словно тлеющие угли.

Я никогда не знал, как устроено руно. Колечки из аккуратных золотых проволочек были как щупальца, собиравшие энергию из неизвестных мне источников; энергию, что входила в мое тело и сознание, наполняя меня сверхъестественной силой.

Гефест — величайший мастер нечеловеческой расы — сделал руно, своего рода биомашину, и теперь оно заменяло простой коллоид. Какие формы физиопсихологического симбиоза заставляли его работать, я так и не смог понять.

Я удивился бы, если бы мое тело и сознание смогли бы долго сопротивляться разрушительному воздействию руна. Руно носить оказалось опасно. Но еще опасней было поддаться той эйфории, что дарило руно. Я мог просто сойти с ума, впасть в экстаз… Я думал только о том, как совладать с этим оружием.

Когда я подошел к дверям, ведущим в храм, Панург отвернулся от меня, а кентавр замер на расстоянии, словно норовистая лошадь. На стенах сверкали отблески огня руна.

Наконец мы вернулись в огромный зал, где еще шумела битва. Армия кентавров уже далеко продвинулась. Многие коридоры оказались завалены трупами воинов Аполлона.

Но теперь на поле боя наступила тишина.

И вдруг крик ужаса поплыл над толпой, когда люди увидели меня. Однако я не слышал их воплей. Все, что я слышал, — тихое гудение колечек руна, которые наполняли силой мое тело.

Я последовал за Панургом через большие комнаты, где лежали мертвые защитники Гелиоса. Повсюду при нашем появлении воцарялась тишина. Когда сражающиеся видели руно, они понимали — время сражений смертных закончено. Наступало время битвы богов.

Наконец мы вошли в тот зал, который я видел глазами Гекаты. Теперь и тут стало темно… очень темно. Со всех сторон звучали голоса, покачиваясь, непрерывно взывала к небесам толпа молящихся. Медленно вдоль темных стен пробирались жрецы в золотистых накидках. Я видел маски, которые они надели, — безликие круглые солнечные диски. Узоры на масках символизировали загадочные знаки Аполлона. И еще эти маски тускло светились.

Сверкающее кольцо висело в темном небе над Гелиосом. Затмение было полным.

— Отверни свой темный лик от нас, о Аполлон! — молили, отдавая бесконечные поклоны, жрецы.

— Отведи свой взор от Гелиоса!

На алтаре под золотой короной в золотистом саване лежало тело. «Сайна, — подумал я. — Она ждет, когда ее принесут в жертву». И миг жертвоприношения должен вот-вот наступить.

Жрецы постепенно занимали предписанные ритуалом места. Я знал, Хронтис без колебаний убьет девушку, хотя сейчас невозможно было выделить его из толпы, так как лицо верховного жреца, как и остальных служителей Аполлона, скрывалось под маской. Вот несколько жрецов, подойдя ближе к алтарю, завели песнь на языке, неизвестном Язону. Именно в конце этой молитвы кровь человека должна была придать силы Аполлону.

Я пересек треугольный зал.

Легкий, дрожащий свет исходил от руна.

Вдруг песнопение прервалось. Наступила мертвая тишина. Все лица повернулись в мою сторону, даже безликие диски жрецов.

Неясный шепот пронесся над толпой молящихся. Жрецы застыли на своих местах, все, кроме Хронтиса. Он сам выдал себя. Я знал, что он трепещет от ярости и страха. Не выдержав напряженного ожидания, молодой жрец подскочил к алтарю и его рука с ножом для жертвоприношений взлетела, чтобы опуститься, принеся смерть.

Я подумал, что момент не вполне подходящий для жертвоприношений, но Хронтису больше ничего не оставалось. Сайна должна умереть — быстро умереть, до того как появится Геката со своими жрецами. Чтобы не промахнуться, Хронтис одной рукой схватился за край алтаря, лезвие ножа в свете руна сверкнуло словно падающая звезда.

Зал, полный людей, замер.

Только в этот миг я осознал, как много может руно. Молнией метнувшись к алтарю, я схватил Хронтиса за запястье и остановил нож, почти настигший жертву.

Между мной и рукой жреца потекла какая-то энергия. Я почувствовал, как золотистая энергия руна вливается в меня, и понял: благодаря руну я сам на какое-то время стал богом. Я стал подобен богу по силе, которую дало мне руно.

Подобный богу? Ладно, у меня не осталось времени, чтобы проверить все свои ощущения. Лицо Хронтиса закрывала маска, но я знал — это он. И жрец не мог пошевелить рукой. Я видел, как напряглись его мускулы, как старается он разогнуть свою полусогнутую руку.

Оставив Хронтиса стоять замершим, словно статуя, я повернулся к толпе, и люди кинулись от меня в разные стороны. Потом я снова повернулся к жрецу.

Хронтис и я оглядели друг друга. Я хотел увидеть его лицо и одним движением сорвал с него золотистую маску.

А потом сорвал с Сайны ритуальные одежды, но она ничего не замечала. Похоже, она находилась в наркотическом сне. Золотые путы связывали ее запястья и лодыжки. Она лежала без движения, ожидая смертоносного удара. Я схватил веревки, крутанул их и разорвал, словно они были из соломы.

Послышался стук копыт. Я обернулся. Приближались кентавры, и у них в руках я увидел Маску Цирцеи, надетую на мертвую жрицу. Глаза Маски были закрыты, и в какой-то миг мне показалось, что жрица спит. Но от век и сжатых губ Цирцеи исходил неяркий зеленый свет. Цирцея ждала освобождения.

В тишине кентавры прошли между рядами жрецов. Их копыта победным маршем прозвенели по плитам пола святилища Аполлона. Кентавры выглядели ужасно, их тела были забрызганы кровью, они еще не остыли после сражения, из их ран на пол гулко капала кровь.

При виде их Хронтис затрепетал. Он не мог шевелиться, так как я сковал его, но нож по-прежнему был занесен над Сайной. Я знал, что он все видит, знал о бешенстве, которое переполняет его. Сбывалось древнее пророчество… Руно, Маска и Цирцея…

Теперь оставалось только осуществить последнюю часть предсказания.

Кентавры сняли Маску с мертвой старухи, один из них подошел ко мне, держа Маску на вытянутых руках. Он шагнул к Сайне…

14. Мир богов

Я внимательно наблюдал за Хронтисом. Позволил ему опустить руку, но перед этим нож выпал на пол и зазвенел, ударившись о каменные плиты. Дрожащей рукой жрец поправил сорванную маску, опустив ее на грудь. Наши глаза встретились.

Я прочел в его взгляде непереносимое отвращение. Его аж передернуло. Теперь он не владел ситуацией. И мне суждено было увидеть, как погибнет все, что создавал он и к чему стремился.

Из толпы послышались крики. Я обернулся. Сайна поднялась с алтаря. Сайна?

Нечеловечески прекрасная Маска Цирцеи взирала на меня, ее лик окружал ореол зеленого пламени.

А потом на нас из огня, клубящегося над алтарем, скрытого символами Аполлона, хлынул нестерпимо горячий поток, и раздался звук, подобный смеху.

Хронтис покачнулся. Я видел, как исказилось от ужаса его лицо, как безумие появилось в его взгляде.

— Нет, — прошептал он. — Нет… Аполлон! — и механически начал читать молитву, но я перебил его.

— Не смотри на нас, Аполлон, в час твоего затмения…

Люди вторили ему. Теперь они готовы были повиноваться мне. Это уже был не ритуал… они кричали как обычные базарные нищие, выклянчивающие подаяние:

— Отвернись от нас, Аполлон! Не смотри на нас в этот час тьмы!

Аполлон услышал наши молитвы и… засмеялся!

Я помнил, что Панург рассказал мне о затмении. Взгляд бога был смертоносен. Все эти люди были обречены.

Смех бога зазвенел еще громче. Черный жар, словно черная невидимая жидкость, залил храм неуемным потоком. Жар без света. Чистый, холодный взгляд Аполлона коснулся мыслей людей.

Стоявшие позади меня кентавры отвернулись. Я услышал цокот их копыт. Они бежали. Эхо зазвенело под сводами зала и пронеслось по коридорам.

Кентавры, состязаясь в скорости, покинули обреченный Гелиос. Жрецы метались, пытаясь выбраться из храма. Панург отвернулся и побрел прочь, одним долгим взглядом желтых козлиных глаз попрощавшись со мной.

Остались лишь Цирцея и я. Хронтис наблюдал за нами, стоя по другую сторону алтаря. Он еще оставался очень самоуверен и не собирался опускаться на колени перед своим богом, зная, что Аполлон всего лишь более могущественное существо из другого мира. Но он не знал всего. Хронтис сам на время стал богом для людей, а сейчас его последователи покидали зал.

Ужасный жар изливал на Гелиос темный солнечный диск. Теперь на нем постепенно стало появляться лицо, темный лик Аполлона. Я не мог на него взглянуть, но знал, что оно прекрасно, устрашающе прекрасно… Нет, вооруженный руном, я мог смотреть ему в лицо!

Цирцея качнулась ко мне, двигалась она медленно и осторожно, окруженная сиянием зеленого огня. Я услышал нежный голос, не голос Сайны, а голос очаровательницы Цирцеи, говорившей так, как говорила она три тысячи лет назад.

— Геката! — позвала она. — Мать Геката!

Богиня услышала ее и ответила. Озеро зеленого цвета замерцало у наших ног, зашевелилось, поднялось.

Мы стояли как бы в озере прозрачной воды. Геката облаком поднималась вокруг нас, холодная и свежая, унося жар.

Хронтис по-прежнему стоял у алтаря. Широко открыв рот, он смотрел на солнце, смотрел в лицо Аполлону.

Внезапно он изменился. Мясо постепенно стало отслаиваться от его костей. Я видел, как Хронтис затрясся и упал рядом со своим жертвенным ножом. Пресмыкаясь перед богом, которого он отвергал, жрец все же успел в последний раз усмехнуться. Вся его логика, весь его интеллект исчезли, когда он, дрожа, упал замертво, не в силах вынести вид лика Аполлона.

— Отверни свое темное лицо от Гелиоса, — услышал я его предсмертное рычание. Но древняя молитва не могла ему помочь. — Не смотри на нас в час твоего затмения, — голос жреца ломался, звучал странно, не по-человечески.

За спиной у нас застучали копыта. Вернулись кентавры. Пронзительные крики обитателей Гелиоса поднялись до крещендо, они проникали даже в эти святые стены. Тело Хронтиса начало съеживаться, словно некий огонь пожирал его изнутри.

— …Остановись не над нашим храмом…

Хронтис не мог оторвать взгляда от лица бога, на которое даже я не мог смотреть без боли в глазах. Обожженный огненным взглядом, он продолжал бормотать бессмысленную молитву:

— …смотри не на нас… Аполлон… не на нас… не…

Голос его стих. Золотистая маска солнца треснула, золотистая одежда почернела и превратилась в золу. Хронтиса больше не было. От него осталась лишь черная куча пепла.

И все, кто еще оставался в Гелиосе, погибли.

От Аполлона исходила черная сила солнечного огня, и от этого сжигающего потока не защищала ни одежда, ни броня, ни камень. Я, кажется, начинал понимать, в чем дело. Геката стояла с нами перед алтарем Аполлона, и поток сфокусировался на ней… на нас — врагах Бога Солнца.

Он должен был испепелить нас огненным потоком, уничтожить, как уничтожил Гелиос.

Пока же нам помогало зеленое мерцание тумана Гекаты. Аполлон старался напрасно. Но я чувствовал, как под ногами дрожит пол. Храм, город, даже земля, на которой стоял город, распадались под действием энергии бога, которая могла расщепить даже атом…

Загремел гром. Молнии прочертили небо над Гелиосом, разбивая камни, плавя металл, разрушая Гелиос.

Предсмертные крики людей были такими ужасными, что, наверное, я никогда не забуду их. Мы слышали крики слуг Аполлона, павших от руки бога. Но когда умирает город… нет слов, которые могли бы рассказать об этом.

Камень и металл лопались от жара. Стены с грохотом рушились, превращаясь в бесформенное нагромождение облаков. Над городом ходило долгое, грохочущее эхо. Гелиос пал, как в хаосе катаклизмов пал Олимп.

Мы уже были не в Гелиосе. Мы находились в мире легенд. Зеленый свет заклубился вокруг нас, а когда он рассеялся, мы снова очутились в мире богов.

Три тысячи лет назад Язон мельком видел этот мир, но он не понимал ничего из того, что его окружало. Я, как и он, разглядывал волшебные пейзажи, понимая, что человеческое сознание не может принять реальность обители богов.

Вокруг меня располагались вещи, которые мои глаза не могли видеть. Громадные сооружения — могущественные колоссы, которые превращали в карлика любого человека. Огромные золотистые сооружения поднимались в золотистое небо на многие тысячи футов. «Башни Илиума», — подумал я.

Здесь же стояли машины, но такие странные, непонятные, что я не мог даже предположить, для чего они предназначены. Раса богов построила их.

Мертвые боги! Машины не двигались. Могущественная наука, которая когда-то существовала, ныне погибла.

На некоторых золотистых стенах, подобных горам, сохранились следы прошлых битв. Некоторые стены обрушились, открыв таинственный интерьер. Некоторые здания были повреждены, однако выглядели они так невероятно, что невозможно было представить их первоначальный облик. Я поразился титанической битве, которая когда-то бушевала здесь. А куда тысячелетия назад ушли боги?..

Беззвучно ветер играл на улицах фантастического города. Далеко, но постепенно приближаясь к нам, двигалось что-то сияющее.

Геката обратилась ко мне, прервав мои размышления:

— Мы должны встретить Аполлона.

Кто-то из нас должен был погибнуть! Я хорошо понимал, почему в этот раз не могу бросить оружие и бежать, спасаясь бегством.

— Если ты обманешь мои надежды сейчас, ты должен знать цену неудачи: я открою твой секрет Аполлону. Временные потоки между двумя мирами пересеклись более чем семь тысяч лет назад. Ненадолго два мира воссоединились. И в это время родилась наша раса — раса людей, называвшихся богами. Но мы не были богами. Мы — мутанты, порожденные таинственными силами, обладали величайшими знаниями и изучали науки более сложные, чем может понять простой человек. Не все из нас, но достаточное число… Легенды называли нас Зевсом и Афродитой, Герой, Аресом, Плутоном, Гефестом, Гекатой. Когда временные потоки разделились, наша раса оказалась ближе к тому миру, где стоял Гелиос. Мы были сильны наукой и машинами. В конце концов мы создали свой мир, место, где текло наше, искусственно созданное время, где мы не были ограничены физическими законами какого-либо из миров. Здесь мы построили свои города, и здесь мы поднялись к вершинам, силы, которых никогда не достигала ни одна раса. Я одна из них, хотя и не величайшая. Даже в легендарные времена боги Греции не много внимания обращали на людей. Но я скрытно общалась с сынами людей. Некромантия и волшебство были моим ремеслом, мне были нужны мужчины и женщины, которые помогали бы мне. Пока моя раса развивала точные науки, я погружалась в пучины колдовства… И когда настала последняя битва, меня не оказалось среди убитых… Видишь ли, мы знали, что мы не боги. Мы знали, что смерть должна прийти за нами, и хотели создать расу, которая могла бы подняться на наших плечах к еще более великим вершинам, выше, чем мы отваживались подниматься даже в мечтах. Мы много экспериментировали. Часто опыты были удачными. Мы создали кентавров, сатиров и фавнов, детей деревьев и детей рек. Наши создания были почти бессмертными, но в них оказалось слишком много звериного.

Голос богини звучал приглушенно. Мы мчались вперед к высокому холму, башней возвышающемуся в туманном, золотистом воздухе. На его вершине что-то сияло. Там меня ждал Аполлон.

Я подумал, что мне знаком этот холм. Я стоял на нем раньше… Я… или Язон.

Пустынный холм на Эя, где проходила грань между двумя мирами. Отсюда перед битвой Аполлона и Гекаты однажды бежал Язон.

Приблизившись, я услышал ужасающий смех Аполлона. Он несся с небес. А потом, взглянув вверх, я увидел золотое сияние и лицо Аполлона.

Оно было неправдоподобно прекрасно и неправдоподобно ужасно. Я испытывал то же, что многие испытывают при виде пауков И змей. Тот же инстинкт отвращения проснулся во мне.

Аполлон своим видом оскорблял все мои чувства. Он был богоподобным, прекрасным, нечеловечески восхитительным, но что-то в моей душе отвергало его. Что-то в моем сознании беззвучно содрогнулось, закричало.

Геката продолжала рассказ, но я думаю, я интуитивно понял, в чем секрет Аполлона, задолго до того, как мне рассказала богиня…

— Мы вновь попытались создать высшую расу, — продолжала Геката. — В полубогах мы обманулись. И тогда мы создали Аполлона.

Аполлон был столь же прекрасен, сколь и ужасен. Я осознал это до того, как Геката рассказала мне все. И еще: Аполлон был искусственным созданием, машиной!

— Мы превзошли себя в своем тщеславии, — голос Гекаты звучал печально, задев нужные струны в глубине моего сердца. — Наши предки были людьми. Мы пользовались едиными стандартами красоты. Вероятно, мы сошли с ума, ведь мы создали Аполлона таким сильным… а потом он уничтожил нас. Много лет назад произошла великая битва, которая длилась целое тысячелетие, и теперь моя раса погибла. Мертвы все, кроме меня, Гекаты, и Аполлон бродит по руинам нашего мира. Теперь он должен умереть. Перед тем как он убил последнего бога, Гефеста, нашего величайшего мастера, тот соткал руно для разрушения Аполлона. Руно может убить его, и Аполлон знает это. Но ни один бог, никто из моей расы не отважится надеть руно. Смерти я не боюсь, но умереть и оставить в живых Аполлона — означает окончательное поражение. Я не могу умереть, пока не уничтожу его… Надевай руно, Язон. Ты знаешь, что должен сделать.

Да, я знал.

Мельком взглянув на Цирцею, на мою возлюбленную с белым, как алебастр, нечеловеческим лицом, красными губами, удлиненными зелено-жгучими глазами, я встретился с ней взглядом, а потом отвернулся, пошел навстречу Аполлону.

15. Музыка моря

Я увидел лицо, сверкающее вдали, прекрасное, как может быть прекрасна только машина, холодная, лишенная эмоций машина, живая машина, которая знала о приближении своей гибели.

Я шагнул вперед, еще раз шагнул… а потом лицо растаяло в ослепительном блеске, словно исходящем из самого сердца солнца. Аполлон вроде бы был недоволен своей силой, но я почувствовал ужасный жар, меня обдало потоком сверкающего пламени.

Я улыбнулся про себя, зная: жар Аполлона обоюдоострое оружие. К тому же я знал, как использовать руно. Гефест научил Язона пользоваться им. Аполлон-машина был бессилен перед руном.

Гефест хорошо знал свойства полупроводников и источников атомной энергии. Машину-Аполлона могла разрушить только машина. Руно предназначалось как раз для этого. Аполлон черпал свою энергию из солнечного света, из мельчайших элементов, составляющих луч солнца. Его энергии достаточно, чтобы поглотить огромный город.

Он нежился в солнечных лучах. Светило изливало золотистые струи света, которые текли сквозь тело Аполлона, а излишек энергии машина-бог рассеивала в воздухе сверхмира богов.

Руно могло впитать в себя всю энергию Аполлона. Но даже Аполлон не мог переварить всю энергию руна. Геката, я думаю, черпала свои силы из других источников, поэтому она не хотела рисковать, надев руно. Только человек мог надеть его и при этом остаться живым.

Руно ожило на моих плечах, его золотые колечки вибрировали. Я прикоснулся к ним, и они прилипли к ладони, словно Гефест сделал руно вчера, а не несколько тысячелетий назад. Машина повиновалась мне.

Я снял руно с плеч, раскрутил его и метнул, метнул через сияющее пространство туда, куда я не мог смотреть без боли в глазах.

Хотя руно было обжигающе горячим, в сиянии Аполлона оно выглядело черным пятном. Без предохраняющего волшебства Гекаты мы должны были бы уже давно испариться под ударами неописуемых лучей, которыми поливал нас Аполлон.

Сверхраса в стремлении к чему-то великому создала себе погибель. Аполлон-машина уничтожил ее с помощью чудовищного огня.

Руно прилипло к чему-то.

В то же мгновение у Аполлона появилась аура, но в таком огне ничего не могло существовать.

Как я могу рассказать, что случилось потом? Как я могу описать, как умер Аполлон?

Я запомнил бледное лицо любимой Цирцеи, отдаляющееся от меня. Темно-красные губы, приоткрытые в крике, который я так и не смог услышать. Холм, на котором мы стояли, исчез. В небо взметнулось пламя.

Потом я оказался в воде.

Я был один. Таинственные серые волны покачивали меня, бессильного, беспомощного. Я очутился где-то очень далеко и от Гелиоса, и от Эя. После невероятной битвы я чувствовал себя опустошенным, слабым, как ребенок. Я потерял руно.

Но когда я уже решил, что не смогу выплыть и волны поглотят меня, вода забурлила вокруг, что-то меня приподняло… или большая волна, или чьи-то нечеловеческие руки.

Я снова мог дышать. Подо мной оказалась твердая палуба, которая то поднималась, то опускалась. Я услышал звуки песни, скрип весел, жалобный вой ветра в парусах, шорох воды, разбивающейся о нос корабля.

С почти невероятным усилием я приподнялся на одной руке. Я увидел аргонавтов, похожих на привидения, сидящих у весел, услышал лиру Орфея. Я не мог даже вспомнить, как опустился на палубу. Я не помнил ничего… абсолютно ничего…

И лишь через несколько дней воспоминания вернулись ко мне…

Тэлбот тихо спросил:

— А потом?

Огонь костра давно погас. Туман клубился над соснами, когда голос Сиварда смолк, только шум моря нарушал тишину.

— А потом… я очутился на берегу… — проговорил Сивард. — Вдали что-то виднелось. С большим трудом я встал и побрел вдоль линии прибоя. Я очутился на побережье в штате Аризона, — он пошевелился. — Может, у меня была галлюцинация? Как я мог попасть в Аризону? Но я-то знал, что все случившееся со мной не галлюцинация.

— Хорошо, — кивнул Тэлбот. — Ты человек ученый. Все, о чем ты говорил, теоретически возможно, но… Сверхраса… «Арго»?

— И еще, — добавил Сивард. — Я уверен, что призрачный «Арго» и в самом деле существует. Он для меня реальнее Гекаты и Эя, даже Сайны.

— Сайны? — осторожно переспросил Тэлбот.

Сивард непроизвольно вздрогнул.

— Все не так, — пояснил он. — Сайна… Цирцея… Одна женщина или две, я не знаю. Но мне много обещали и ничего не выполнили. Я не получил обещанного. Если Геката осталась жива… Но такие приключения… такое может случиться только раз в жизни. Или две жизни… Я не знаю. Уверен — это не галлюцинация, не сон. Я не сумасшедший… Я надеюсь, что Геката выполнит свое обещание… Однажды… Однажды…

Замолчав, он встал.

— Я рассказал достаточно. Я устал.

В эту ночь Тэлбот долго не мог уснуть. Сон не приходил. Тэлбот смотрел на верхушки сосен, думал о Язоне и Джее Сиварде, о происхождении имен и людей. «Арго», плавающий по таинственным морям, стражник тех вод, что омывали безымянные берега, будоражил его воображение.

Тайные моря… моря… Джей Сивард…

Он уснул.

Слабое эхо — отголоски музыки — разбудило Тэлбота. Было очень темно. Он остался один; он чувствовал — надо быть осторожным. Музыка становилась все громче. Тэлбот встал и направился к ее источнику.

Тэлбот медленно подошел к берегу. Далеко впереди он услышал плеск волн и с криками побежал вперед:

— Сивард! Сивард, где вы?

Только тишина и шум моря ответили ему.

Он подбежал к воде и увидел следы на мокром песке, темные волны смывали их. Что-то двигалось в воде… тускло светящееся, напоминающее древнегреческий корабль…

Тэлбот никогда так и не узнал, что это было. Туман очень быстро скрыл странное судно. Остался только шум моря.

Потом снова зазвучала необычная музыка, зашуршали волны, зашумел ветер, и Тэлбот закричал громче, чем в первый раз:

— Язон! Язон!

Никто не ответил ему. В дымке мелькнула тень… Тэлбот замер, пытаясь расслышать ответ, который так и не прозвучал. Накатили волны серого тумана. Ближе и ближе подкрадывались его языки. И вскоре ничего не стало видно. Мир затянула серая мгла. Слышны были только тихие звуки моря.

Задняя обложка

Генри Каттнер. Создатель чудака-изобретателя Галлахера и развеселой семейки мутантов Хогбенов. Писатель, на рассказах которого выросли МЫ ВСЕ. Кто из нас не улыбнется при одном упоминании названий «Робот-зазнайка», «Прохвессор накрылся», «Сплошные неприятности»? Все так. Но…

А многие ли из нас знают ДРУГОГО Генри Каттнера? Не рассказчика, а — РОМАНИСТА? Не мастера «иронической фантастики», но — подлинного СОЗДАТЕЛЯ МИРОВ, где научная фантастика и фэнтези сплетены в тесную, причудливую вязь, а талант автора — БЕЗУПРЕЧНО серьезен и оригинален? Увы, ТАКОЙ Каттнер знаком немногим.

Возможно, пора наконец познакомиться?

Перед вами

«Источник миров»

«Ось времени»

«Темный мир»

«Земные врата»

«Земля пламени»

«Маска Цирцеи»

Оглавление

Источник Миров (Перевод с англ. С. Грекова)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Ось времени (Перевод с англ. Е. Фенлар)

  1. Рио. Встреча

  2. Пятно и камень

  3. Видение времени

  4. В горах Святого Лаврентия

  5. Носители смерти

  6. Полковник Харрисон

  7. Из-под контроля

  8. Фантастическое путешествие

  9. Странное пробуждение

  10. Музей

  11. Тридцатисекундная интерлюдия

  12. Лебединый сад

  13. Проблема Пайнтера

  14. Рожденный на Веге

  15. Рассыпающаяся плоть

  16. Подземелье

  17. Мир Белема

  18. Космическое крушение

  19. Мрамор

  20. Последняя защита

  21. Инфекция распространяется

  22. Воссоединение

  23. Лицо

  24. Борьба с Некроном

  25. Обратное путешествие

Темный мир (Перевод с англ. Е. Фенлар)

  1. Ночной огонь

  2. Зов рыжей ведьмы

  3. Темные миры

  4. Матолч и Медея

  5. Ведьма в алом

  6. Поездка в Кэр Сайкир

  7. Люди леса

  8. Фрейдис

  9. Королевство сверхсознания

  10. Шпаги против Совета

  11. В башне Гэста Райни

  12. Арфа Сатаны

  13. Война — кровавая война

  14. Огонь жизни

  15. Смерть Совета и Ллура

  16. Сам против себя

  17. Наконец свобода

Земные врата (Перевод с англ. Е. Фенлар)

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Эпилог

Земля пламени (Перевод с англ. Е. Фенлар)

  1. Прекрасный лик

  2. Барабаны смерти

  3. Врата Паитити

  4. Джанисса

  5. Долина чудес

  6. Безумный царь

  7. Пламя страха

  8. Харн Чудовищный

  9. Замысел убийцы

  10. Сад кошмаров

  11. Подкрадывающаяся опасность

  12. Сила науки

  13. Летающие демоны

  14. Рафт делает выбор

Маска Цирцеи (Перевод с англ. С. Николаева)

  1. Очарованный морем

  2. Корабль-призрак

  3. Храм в роще

  4. Можно ли довериться фавну?

  5. Жрецы Аполлона

  6. Эхо прошлого

  7. Мольба невольницы

  8. Речи Гекаты

  9. Сияние смерти

  10. Новая сделка

  11. Помощь Гекаты

  12. Сражение

  13. Освобожденная сила

  14. Мир богов

  15. Музыка моря

Задняя обложка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg