«Солнце доктора Бракка»

Гейнц Фивег Солнце доктора Бракка

Турбовинтовой самолет кружил над ледяной пустыней, как ястреб, высматривающий добычу. Голубовато-зеленые глыбы льда причудливо громоздились одна на другую. Снежные поля, неширокие разводья, и снова льды до самого горизонта. Бескрайний простор. Ослепительное сверкание солнца. Трое людей, находившихся в самолете, молча смотрели вниз. Бортмеханик отнял от глаз бинокль.

— Ничего! Нигде ни следа. Лед, только лед.

Его взгляд скользнул по приборной доске. Стрелки приборов двигались в своем привычном танце. Турбины работали ровно. Их гул почти не был слышен в звуконепроницаемой герметичной кабине.

— Думаю, что поиски напрасны, — раздался голос пилота. — Целую неделю рыщем мы здесь, у, северного конца земной оси. «Гидра», конечно, погибла. Лежит где-нибудь подо льдами, на морском дне…

Он замолчал. Руки его крепко сжимали штурвал. Двадцать один человек в стальной коробке на дне моря. Страшно подумать! Живы ли они еще? Что там произошло? Авария двигателя? Отказал атомный реактор?

Теперь пилот смотрел вниз, на редкие темные разводья, словно пытался разглядеть дно сквозь толщу воды.

Самолет, идя на бреющем полете, описывал большие круги.

Царство холода, порождение вечных льдов. Сутки здесь длятся год. Шесть месяцев — день. Огромная белая шапка Земли сверкает под ослепительным солнцем. Шесть месяцев — ночь. Она накрывает Арктику черно-синим куполом с россыпями звезд. Звезды тут большие и низкие, кажется, до них можно дотянуться рукой. Но вдруг небо словно загорается, Красноватый луч появляется и исчезает, как видение. Вот он снова взметнулся к звездам, и в небе уже переливается серебристая полоса с зеленоватыми краями. Северное сияние! Вечно повторяющаяся и вечно меняющаяся игра света. Здесь так близки красота и смерть…

Самолет начал набирать высоту. Радист уже несколько минут вел передачу:

«…Говорит ДФ-12. Находимся на 86° северной широты, 60° восточной долготы. Поиски пока безрезультатны. Видимость хорошая. Температура минус 31 градус. Говорит ДФ-12. Перехожу на прием».

Густые брови его сдвинулись, он напряженно слушал. Потом повернулся к пилоту.

— Предупреждение о шторме! — сказал он громко.

Пилот молча кивнул.

Широким фронтом надвинулся циклон. Густая пелена облаков закрыла солнце. Плоскости начали покрываться льдом — белым и твердым, словно фарфор. Взревели турбины. Самолет, как игла, прошил облака.

* * *

Служебный серый лимузин стоял перед главным зданием Научно-исследовательского института физики. Невыключенный мотор глухо урчал. Шофер, откинувшись на сидение, покуривал и прислушивался к звукам танцевальной музыки, лившимся из маленького радиоприемника, вмонтированного в приборную панель. Часы на городской башне пробили пять. Воздух был наполнен сладковатым запахом цветущей акации, высокие ветвистые кусты ее окружали институт.

Из подъезда вышел доктор Бракк, молодой физик. Шофер погасил сигарету и открыл дверцу машины.

— Можете быть свободны, — сказал Бракк, забирая с заднего сидения портфель и пыльник. — У профессора Хеммера опять совещание. Освобожусь поздно.

— Тогда желаю вам всего доброго. Всяческих успехов, господин доктор, сказал шофер.

— Ах да, мы ведь больше не увидимся, — спохватился Бракк и протянул ему руку. — Спасибо, господин Кернер. И вам желаю всего лучшего.

Бракк вернулся в здание и вошел в приемную профессора Хеммера. Секретарша оторвалась от машинки и сказала:

— Кажется, они заканчивают.

В этот момент открылась дверь кабинета Хеммера. Профессор простился с посетителями и пригласил Бракка к себе.

— Прошу вас, господин доктор, — он указал на кресла, стоявшие у низкого стола. Достав из стенного шкафа бутылку коньяку, сел напротив Бракка и наполнил рюмки.

— Итак, вы нас покидаете, — начал профессор, зажигая сигару. — Меня это огорчает, но что же делать, если таково ваше решение.

Он поднял рюмку, выпил за здоровье Бракка и сказал:

— Я всегда был доволен вами, ценил прежде всего ваш острый ум, способность рассматривать предмет со всех сторон. Не думайте, что я льщу вам, — добавил он, заметив, что Бракк застенчиво уставился в пол, подобные качества присущи любому хорошему исследователю. Тугодумов я в институте не держу. Кстати, знаете ли вы доктора Хегера? С тех пор как заболел профессор Экардт, он руководит институтом.

— Сказать, что знаю, было бы преувеличением, — ответил Бракк. — Но мне случалось видеть его на совещаниях. Его имя известно.

— Еще бы! Преобразователь рентгеновских изображений, сконструированный профессором Экардтом вместе с доктором Хегером, считается непревзойденным. Я тоже встречался с Хегером на совещаниях. Это человек выдающихся познаний. Я думаю, вы с ним сработаетесь. Выпьем еще.

Профессор снова наполнил рюмки. По лицу его разбежались бесчисленные морщинки. Бракк сидел перед ним, худощавый, чуть скуластый. Попыхивая сигарой, Хеммер перевел взгляд на кольца табачного дыма.

— Когда же вы уезжаете? — спросил он.

— Фургон для мебели заказан на послезавтра, — ответил Бракк. — Я…

Резкий телефонный звонок прервал его.

Профессор снял трубку.

— Хеммер, — коротко отозвался он. — Да, да, слушаю… Что вы сказали? Я буду через десять минут.

Профессор встал с кресла. Поднялся и Бракк.

— Итак, доктор Бракк, — сказал Хеммер и протянул ему руку, — всего вам хорошего. Желаю успеха. Не забудьте навестить вашего старого профессора, когда снова окажетесь в Ганновере. Буду от души рад.

* * *

Бракк возвращался домой уже в сумерках. Город медленно погружался в темноту. Кое-где зажглись первые фонари. Сверкали яркие огни реклам. Бракк был в прекрасном настроении. Новая работа давала возможность заняться фотоэлементами, которые уже давно его интересовали. Ведь то, что ему приходилось делать в институте, соприкасалось с этой областью науки лишь отчасти. Наконец-то он сможет по-настоящему использовать свои знания. А самое главное — там он попытается осуществить свою идею, которая так давно не дает ему покоя.

Бракк поднялся по лестнице, отпер дверь квартиры. Положив в прихожей шляпу и портфель, он тихонько открыл раздвижную дверь, вошел в комнату. Жена сидела у рояля. Она несколько раз взяла один и тот же аккорд, потом нанесла ноты на лист бумаги. Лицо у нее было недовольное. Но вот она повернулась, увидела мужа и вздрогнула.

— Как ты напугал меня, Вернер! Почему ты не позвонил?

— Я не хотел мешать тебе, — сказал он, целуя ее. — Ну, что твоя музыка? Подвигается?

Она вздохнула и показала почти чистый лист нотной бумаги.

— Видишь, вот все, что я сделала. За несколько дней. Мне не нравится ни один звук. Нет цельности. Вот послушай, ты сам увидишь, что это немногого стоит.

Она полистала свои записи, потом заиграла, сильно ударяя по клавишам. В ее игре чувствовалось смятение. Бракк слушал, облокотившись на рояль, а мысли его текли своим путем. Доктор Хегер! Что он за человек? Профессор Хеммер хорошо отзывался о нем. Что ж, посмотрим…

Жена кончила играть. Захлопнула рояль и поднялась с места. Бракк оторвался от своих раздумий.

— Чудесно, — сказал он. — В этом что-то есть. По-моему, прекрасная вещь.

— Перестань, Вернер, прошу тебя, — прервала она мужа. — Что бы я ни сыграла, ты всегда говоришь, что это чудесно! Замечательно! Почему у тебя не хватает мужества сказать мне правду? Неужели ты боишься, что, если ты выскажешься, я обижусь?

— Но, Вера, я действительно так думаю…

— Хорошо, Вернер, оставим это…

После ужина Бракк устроился в кресле, зажег торшер и раскрыл газету. Вера поставила на стол рюмки и бутылку вина.

— Подводная лодка «Гидра» международной исследовательской экспедиции все еще не подает признаков жизни, — прочел он вслух. — Самолеты уже несколько дней ведут поиски.

Бракк положил газету и взглянул на жену.

— Печальные вести, — сказал он, покачав головой. — На борту — двадцать один человек! Просто не понимаю. «Гидра» построена два года назад на советской верфи по заказу нескольких стран, объединившихся для исследования морских глубин. Капитан — норвежец. Команда подобрана из опытнейших людей. Немцев там четверо — два специалиста по глубоководной фауне, машинист-водолаз и судовой врач.

Эта атомная подводная лодка — одно из самых современных судов, предназначенных для исследования глубин. Она оснащена новейшими навигационными приборами и локационной аппаратурой. Способна находиться под водой двадцать суток. Рубка выдвигается на высоту до пяти метров. Если при всплытии «Гидра» упрется в лед, рубка с помощью электрического тока просверлит ледяной панцирь. Обычно толщина полярного льда не превышает трех-четырех метров. Иногда, конечно, льдины громоздятся одна на Другую в таких местах может быть и десять, и сто метров. Но там лодке незачем пытаться всплыть. Ведь толщину льда можно измерить с помощью бортовой аппаратуры. Скорее всего с лодкой произошла серьезная авария. Страшная мысль. Но я все же надеюсь, что им удастся всплыть.

— Это ужасно, — тихо сказала Вера. — Неужели им ничем нельзя помочь?

Бракк пожал плечами и замолчал. Стало слышно тиканье часов.

Вера взяла рюмку, отпила глоток и села на подлокотник кресла Вернера.

— Знаешь, мне жаль уезжать отсюда, — сказала она и положила руку ему на плечо. — Я тут так ко всему привыкла. Сегодня ходила прощаться с Гертой. Она огорчена, что мы уезжаем, собирается еще зайти к нам. Ее муж просил передать тебе привет. Завтра они едут на три недели к Северному морю.

Вера ухватила ниточку, вылезшую из куртки мужа, и стала машинально теребить ее.

— Мебельный фургон будет в среду? — спросила она.

— Да, все улажено. Сегодня я прощался с профессором и коллегами.

— Что говорит Клаус по поводу твоего ухода?

— А что ему говорить? Желает мне всего хорошего — разумеется, вслух, а думает иное, в этом я уверен.

Последние слова Бракк произнес громко и сердито, потом вдруг вскочил и зашагал по комнате.

— Посмотрела бы ты на его физиономию, когда я рассказывал о своей идее. Для него я фантаст, утопист. У меня ведь нет еще никаких практических доказательств правильности моей теории.

Вера взглянула на мужа. Теперь он стоял посреди комнаты, опустив голову. До чего же он поглощен своей идеей!

Бракк снова заговорил:

— Моя идея — превращение энергии радиоактивного излучения в электрическую энергию при помощи фотоэлементов — не нова. Для этого можно воспользоваться любым фотоэлементом. Однако коэффициент полезного действия всех известных нам полупроводников настолько низок, что получить большое количество энергии этим способом невозможно. Нужно создать совершенно новый фотоэлемент с высоким коэффициентом полезного действия. Я, кажется, нашел путь… Может быть, мне удастся создать такой полупроводник…

Бракк вздохнул.

— Представляешь, электростанция без паровой турбины, без генератора, без механических приводов! Какие огромные преимущества! Пока еще все способы преобразования тепловой энергии в электрическую так сложны и, главное, так нерентабельны. Ведь даже на самых современных атомных электростанциях теплота, возникающая при распаде атомных ядер, служит для нагрева воды. Пар под высоким давлением направляется на лопасти турбины, заставляет вращаться ротор, а уж ротор приводит в действие генератор электрического тока. Насколько проще было бы строить полупроводниковые электростанции! В принципе такая станция напоминала бы собой обычный электрический экспонометр, который применяют в фотографии. В сущности, это не что иное, как миниатюрная полупроводниковая электростанция. Спереди, под защитным стеклом, фотоэлемент. Он и преобразует лучи света в электрический ток. Ток подводится к чувствительному измерительному прибору, и стрелка его отклоняется в зависимости от силы света. К сожалению, ни один из известных нам фотоэлементов не годится для получения электроэнергии в больших масштабах. Потребовалось бы огромное количество таких фотоэлементов, чтобы зажечь хотя бы лампочку карманного фонаря. Другое дело, если такую полупроводниковую электростанцию могло бы приводить в действие радиоактивное излучение, а не световые лучи. Тем более, что, в отличие от солнечного света, такое излучение всегда в нашем распоряжении. Понимаешь, Вера, совершенно бесшумная установка, без всяких валов и маховиков! Огромная экономия материалов, полная надежность действия! Можно было бы создавать полупроводниковые электростанции величиной с платяной шкаф. Любой завод, да что там — любой жилой дом мог бы иметь свою энергоустановку! Никаких дорогостоящих линий передачи, подземных кабелей, трансформаторов.

Бракк умолк.

Вера сидела в кресле, закрыв глаза. Казалось, она спит. Но она сосредоточенно слушала мужа, пытаясь понять его. Это было трудно, очень трудно. Фотоэлементы, полупроводники… Он и раньше объяснял ей эти проблемы, стараясь говорить просто и понятно. Но тогда она была невнимательна, думала совсем о другом. Теперь ей совестно было переспрашивать — боялась обидеть. Вера открыла глаза.

— Ты устала, — сказал Бракк, подходя к ней. — Прости, что я надоедаю тебе своими делами. Я…

Она не дала ему договорить, притянула к себе и поцеловала. Часы на башне пробили одиннадцать.

Бракк закурил сигару.

— Мне пришла в голову одна мысль, — нерешительно сказал он. — Мне хочется зафиксировать ее. Нужно сделать небольшой расчет.

Когда Бракк закрыл за собой дверь кабинета, Вера прошла в спальню, зажгла лампу на ночном столике и разделась.

Она вытянулась, подложила руки под голову. Свет мешал ей, она опустила абажур, потом взглянула на пустую постель рядом. Невольно потрогала ее рукой. «Ах, как трудно с тобой, Вернер! Или я все это выдумываю?»

Повинуясь внезапному порыву. Вера вскочила. Надела ночные туфли и осторожно открыла дверь. Прислушалась. Тишину не нарушал ни один звук. Тогда она зажгла торшер, подошла к книжной полке, оглядела ряды книг, затем вынула технический справочник и вернулась в спальню. Прилегла и стала перелистывать толстый том. «Электростанция атомная», — прочла она вполголоса. Нет, чтобы разобраться в этом — мало прочесть один раз. Она переворачивала страницы: «П»… «Г»… Полупроводники. Германий, селен, кремний… бывают также соединения металлов с неметаллами, как-то: окислы или сульфиды… Никогда ей этого не понять. Она закрыла глаза.

Когда в спальню вошел Бракк, Вера все еще держала раскрытую книгу. Она спала, чуть приоткрыв рот, будто улыбалась. Вернер осторожно вынул книгу у нее из рук.

* * *

Свенсон, капитан экспедиционного судна «Гидра», беспокойно шагал по своей каюте, заложив руки за спину. Вдруг он остановился посреди каюты и поднял голову, прислушиваясь к приближающимся шагам. Раздался стук в дверь. Вошел судовой врач.

— Все в порядке, капитан. Парень почти здоров.

Врач опустился в кресло.

Капитан недоверчиво посмотрел на него.

— Ну, и когда, вы думаете, он снова сможет надеть скафандр?

— Если бы это зависело от негр, он хоть сию минуту вернулся бы к работе. Но это, разумеется, невозможно. Я уложил его на двенадцать часов в постель. А там будет видно.

Врач налил рюмочку коньяку и осушил ее одним глотком.

— Да, капитан, этому парню не повезло. Чертовски коварная штука. Последствия сказываются иногда через много часов.

— Вы хотите сказать?..

— Ничего я не хочу сказать, — перебил врач. — У водолаза Хандке исключительно крепкий организм, отличное здоровье. Он быстро справится с приступом глубинной болезни.

Капитан снова принялся шагать по каюте.

— Мы лежим на дне уже девять дней. Над нами тысяча двести шестьдесят семь метров воды и еще несколько метров льда. — Он приложил руку ко лбу, тряхнул головой. — По левому борту почти пятиметровая пробоина. Пять метров, доктор! И надо же так случиться, что она образовалась именно там, где находятся балластные цистерны! Как это могло произойти? Мы находились на глубине всего тридцати метров. Локатор дал предупредительный сигнал. Лодка остановилась, но было уже поздно…

Капитан Свенсон замолчал и зажал уши, словно вновь услышал тот режущий, грохочущий звук. Он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, крепко сжав губы. Медленно, почти волоча ноги, подошел к большой карте Ледовитого океана, висевшей на стене, и постучал указательным пальцем по обведенному красным кругу.

— Вот где мы лежим! Неужели здесь действительно есть остров? И мы наткнулись на его подводную часть?..

Маленький худенький доктор пожал плечами.

— Вероятно, капитан. Иначе трудно объяснить аварию.

— Ничего не понимаю. Черт меня подери, все это произошло слишком быстро. Остров… здесь, в центральной части Полярного бассейна… невероятно!

Врач встал и, засунув руки в карманы белого халата, подошел к капитану. Бросив взгляд на дверь, он сказал вполголоса:

— Меня беспокоит профессор Кушицкий. Вчера я обратил на него внимание. Он стоял в проходе у маленькой ниши со счетчиком Гейгера. И вид у него был, как у собаки, которая доверяет только собственному носу. Он буквально обнюхивал прибор, словно чуя радиоактивность.

— Профессор Кушицкий?.. — удивился капитан. — А мне казалось, что он всегда в прекрасном настроении. После обеда еще раз приглашу всех в кают-компанию и поговорю о нашем положении:

— Да, капитан, это разумно. Слово ободрения часто действует лучше лекарств.

Врач направился к двери.

— Постойте, доктор, я пойду с вами. Хочу поговорить с Хандке.

Хандке, машинист и водолаз, лежал на койке и листал иллюстрированный журнал. Он был единственным больным на судне. В продолговатом помещении, освещенном лампами дневного света, стояли еще четыре пустые койки. Стены, окрашенные под слоновую кость, отражали свет. Казалось, что лазарет залит солнцем.

Увидев капитана, Хандке приподнялся и сел на койке.

— Ну, Хандке, как дела?

— Спасибо, капитан, чудесно. Если бы вы разрешили мне…

Врач предостерегающе поднял руку.

— Теми, кто лежит здесь, распоряжаюсь я. Двенадцать часов отдыха! И, пожалуйста, без пререканий.

— Ну вот, слышите, Хандке? Тут уж ничего не поделаешь. Не в моей власти разрешить вам приступить к работе. Скажите, приходилось ли вам в вашей водолазной практике переносить такой приступ глубинной болезни?

Хандке помолчал.

— Собственно… да. В самом начале моей работы. Я был еще молод и порядком самонадеян. Тогда я получил хороший урок. Но сейчас… на этот раз я не проявил никакого легкомыслия, капитан. Плохо действовал автоматический клапан. К сожалению, я заметил неисправность слишком поздно.

— Да, к сожалению, — тихо повторил капитан. — Это большой удар для нас. Теперь жизнь нас всех зависит от вас и вашего товарища. Сколько времени понадобится вам, чтобы заделать течь.

— Три, может быть, четыре дня. Конечно, если ничто не помешает.

— Да сохранит нас от этого Нептун! — изрек капитан. — Итак, от четырех до пяти дней, — из осторожности он увеличил срок. — Ладно, Хандке. А теперь отдыхайте и хорошенько выспитесь.

Он пожал руку водолазу и вышел из лазарета. В проходе остановился, повернул направо, поднялся по короткому трапу и толкнул дверь в механическую мастерскую. Там висели два жестких скафандра, очертаниями напоминавшие бутылку. Манипуляторы придавали им сходство с роботами — руки и ноги этих «роботов» состояли из пластинчатых колец. Скафандры были сделаны из нового синтетического материала, отличавшегося повышенной прочностью на сжатие, что позволяло спускаться на глубину, значительно превышавшую тысячу метров. Стеклянные иллюминаторы шлема обеспечивали свободный круговой обзор. Полый стальной кабель, в котором были заключены провода, подведенные к телефону, прожектору и сигнализационному устройству, соединял водолаза с судном. Разница в давлении на различных глубинах выравнивалась автоматически.

Капитан спросил механика, работавшего на токарном станке:

— Как дела? Все в порядке?

— Да, капитан. Скафандры готовы. Я тщательно проверил клапаны. Не понимаю, что могло случиться с Хандке. Перед каждым погружением мы все на совесть…

— Ладно, — прервал его Свенсон. — Я и сам знаю, что за люди у меня на борту. Где инженер Уваров?

— Должно быть, в машинном отделении.

Капитан спустился по трапу.

«Вход без защитного костюма означает для тебя…» Последнее слово заменял череп, нарисованный на узкой двери ослепительно белой краской. Открыть эту тяжелую, с толстой свинцовой прокладкой дверь можно было, только набрав определенную комбинацию цифр, как набирают телефонный номер. За дверью находилось машинное отделение. Атомный реактор — сердце исследовательского судна — в свою очередь был совершенно изолирован от машинного отделения толстой стеной из специального бетона.

Капитан нажал маленькую красную кнопку у двери. В машинном отделении прозвучал сигнал. Инженер прошел в переднее помещение, снял серебристо-серый защитный костюм и проверил свою одежду с помощью счетчика Гейгера. Только после этого он вышел к капитану.

— Вы оставили у меня на столе папку… — начал Свенсон.

— Да, капитан, наше положение ухудшается, хоть и медленно. У нас…

Инженер вдруг замолчал. К ним подошел техник.

— Капитан, вас ищет профессор Графф.

— Передайте, что я зайду к нему в лабораторию попозже, — сказал капитан и снова повернулся к инженеру.

— Пойдемте ко мне в каюту.

Капитан запер дверь изнутри, включил вделанный в стену электрический поглотитель табачного дыма, затем протянул инженеру портсигар. Свенсон принялся шагать взад и вперед по каюте — от стола с разложенными на нем картами к двери и обратно. Инженер тоже не стал садиться. Опершись о полку с книгами, он уставился на красный огонек своей сигареты. Немного помедлив, он поднял голову и сказал:

— Мы проверили запасы сжатого воздуха. Еще только девять раз мы можем выпустить и впустить водолазов через шлюзовую камеру.

Капитан резко остановился.

— Девять раз? — внезапно охрипшим голосом повторил он. — Это значит три дня…

— Да, три дня, — ответил инженер, затягиваясь сигаретой. — И ни одним выходом больше, иначе мы уже не сможем всплыть на поверхность.

Капитан опустился в кресло.

— Но… сжатый воздух…

— Случай с Хандке нам дорого стоил, — сказал инженер Уваров. — Мы потеряли много сжатого воздуха. К тому же водолазы потребляют воздуха больше, чем было предусмотрено. Надо смотреть фактам в лицо, капитан.

— О нашем разговоре никому ни слова. Вы понимаете… Я сегодня же поговорю с водолазами. Как обстоит дело с запасами кислорода? Хватит на несколько недель? Прекрасно!

Капитан встал.

— Теперь пойду в лабораторию к профессору Граффу.

Лаборатории были расположены на спардеке, одна за другой, и разделялись только стеклянными переборками. Здесь трудились ученые. Здесь изучались всевозможные находки, обрабатывались данные измерений, результаты наблюдений. Малоисследованные глубины приносили ученым богатые дары. Диковинные рыбы, редкие ракообразные, водяные пауки и растения заполняли аквариумы. На полках были аккуратно разложены образцы горных пород, добытые на морском дне. Длинными рядами стояли узкие стеклянные цилиндры, в которых находились споры и грибки.

Хлопот у ученых было по горло. Они изучали подводные течения, измеряли давление и температуру воды, вели наблюдения над магнитными явлениями и космическими лучами, достигавшими морского дна. Едва хватало времени на еду и сон. Каждый день, а то и час приносил новое. Дискуссии продолжались до поздней ночи.

Здесь ученые ни в чем не нуждались. Солнце заменяли лампы дневного света, на пищу тоже нельзя было пожаловаться. С помощью установки искусственного климата на судне поддерживалась нужная температура и влажность воздуха.

Профессор Графф сидел в своей маленькой лаборатории. Склонившись над микроскопом, он весь ушел в работу. Услышав шаги, ученый недовольно наморщил лоб и поднял голову, чтобы посмотреть, кто отвлек его от работы. Но морщины на лбу сразу разгладились, когда он увидел, что это капитан.

— А я вас разыскивал, господин капитан. У меня к вам просьба. С вашим помощником я не смог договориться.

— В чем дело, господин профессор?..

— Нужны два-три живых экземпляра водяного паука длиной этак футов в десять. Разумеется, я знаю, что водолазы заняты заваркой пробоины и не станут работать еще и на нас, ученых. Мне сказали, что они не могут находиться вне судна дольше часа. И это понятно. Работа в жестком скафандре, конечно, очень утомительна. Но что вы скажете, капитан, если другой человек, опытный в водолазном деле, предоставит себя в наше распоряжение? Я говорю о машинисте Муррэе. Муррэй хороший водолаз, но он не специалист по сварке. Однако для нас, ученых, он согласен потрудиться. Подумайте, капитан, речь идет о единственном в своем роде открытии. Насколько мне известно, упоминание о таких глубоководных пауках нигде не встречалось. Кто знает, обитают ли они в других местах?

Голос профессора доносился до капитана словно издалека. Что ему ответить? Сказать правду? Сказать, что водолазы могут покинуть судно еще только девять раз… что после этого запасы сжатого воздуха… Капитан Свенсон глубоко вздохнул. Не стоит вселять в людей тревогу без крайней необходимости. Да и к чему? Все равно никто не может помочь.

А профессор продолжал говорить о редкостном водяном пауке.

— Совершенно необходимо раздобыть хотя бы два экземпляра. Вы с этим согласны, капитан?

Свенсон кивнул.

— Несомненно, господин профессор. В другое время я охотно оказал бы вам содействие. Но в ближайшие дни это, право, невозможно.

— Непонятно! — даже рассердился профессор. — В конце концов «Гидра» исследовательское судно. Почему же тогда…

— Потому, что нам нужно экономить сжатый воздух, — прервал его капитан. — При всплытии лодки воду из балластных цистерн вытесняют сжатым воздухом. Ежедневно водолазы должны несколько раз проходить через шлюзовую камеру. Из камеры вода также удаляется сжатым воздухом. А ведь это непредвиденный расход и пополнить запасы неоткуда. Под водой это вообще невозможно. Теперь вы понимаете, почему я вынужден отклонить вашу просьбу?

Профессор вскочил с кресла. У него мелькнула страшная мысль. Он вплотную подошел к капитану.

— Вы хотите сказать, что запасы сжатого воздуха подходят к концу?

— Конечно нет, профессор, — улыбнулся капитан с деланным спокойствием. — Но мы должны быть готовы ко всяким случайностям.

— Понимаю, — ответил ученый. И в задумчивости снова уселся за свой рабочий стол.

Ночной отдых на «Гидре» кончился. Дежурный инженер включил лампы дневного света, осветившие все судно, как лучи восходящего солнца.

Врач подошел к койке водолаза.

— Ну-с, Хандке, хорошо выспались? Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, доктор, очень хорошо.

Он встал и уселся на краю койки.

— Сегодня наконец за работу. Давно пора!

— Не торопитесь, дорогой Хандке. Сначала я должен вас осмотреть.

Хандке вздохнул и снял пижаму.

— Все в порядке. Вы здоровы.

— Спасибо, доктор.

Хандке оделся и вышел из лазарета. Несколько минут спустя он уже завтракал в кают-компании рядом со своим коллегой поляком Янским.

— Ты слышал, что нас вызывают к капитану?

Хандке перестал жевать.

— Нет, что-нибудь еще случилось?

— Понятия не имею. Мне сказал инженер.

Кают-компания медленно опустела, магнитофон выключили, музыка замолкла. Водолазы встали из-за стола и направились в каюту капитана.

Свенсон пожал им руки, указал на кресла.

— Садитесь, пожалуйста.

Сам он остался стоять и грустно сказал:

— Я позвал вас, чтобы обсудить наше трудное положение…

Прошло почти два часа, прежде чем водолазы вышли от капитана. В молчании дошли они до своей каюты, закрыли дверь и уселись на койку.

Первым заговорил Хандке:

— Ну, что скажешь?

— Ну что я могу сказать? Течь должна быть заделана. Даже если нам придется работать десять часов подряд. Об этом и говорить нечего. Мы должны сделать — и сделаем. А не сделаем, так нам все равно крышка. Странное чувство, когда держишь в своих руках жизнь стольких людей…

Вскоре оба водолаза в скафандрах уже стояли в маленькой шлюзовой камере «Гидры». Манипуляторами они держали зажимы электродов, рядом лежали мотки толстого кабеля, подводившего ток для сварки. Дверь, ведущая внутрь судна, была задраена. Прежде чем затопить камеру водой, инженер еще раз проверил телефонную связь.

— Алло, Хандке, Янский, как слышимость? Хорошо! Громкость достаточная. Все готово. Внимание, пускаем воду.

На центральном посту нажали рычаг. Выходной люк приоткрылся на несколько миллиметров. В щель хлынула вода. Она поднималась все выше и выше, пока не заполнила всю камеру. Теперь водолазы могли передвигаться в своих тяжелых скафандрах. Они ступили на скалистое дно. Прожекторы, прикрепленные к иллюминаторам шлема, ярко освещали все вокруг. К водолазам подплыло несколько любопытных рыбок. Хандке тянул за собой толстый кабель в такой легкостью, словно это была простая веревка. Водолазы добрались до пробоины; почти одновременно вспыхнули синевато-белые дуги. Работа началась.

Инженер на своем посту ловил каждый звук, раздававшийся в наушниках. Микрофон висел у него на груди. Он посматривал то на щиток аварийной сигнализации, то на большие контрольные часы, которые регистрировали время пребывания водолазов вне лодки.

— Алло, Хандке, Янский! — то и дело кричал инженер в микрофон. — Все в порядке?

— В порядке! — раздавалось в ответ.

* * *

Два встречных потока автомобилей катились по главной улице. Солнце стояло в зените над морем крыш, горячий воздух пахнул бензиновым перегаром.

Доктор Бракк бродил с женой по городу. Она то и дело замедляла шаг, подходила к витринам магазинов. Он шел за ней, хмуро смотрел на ткани, платья и шляпки, кивал головой, если она что-нибудь спрашивала, или произносил нечто нечленораздельное. С облегчением вздыхал, когда она отправлялась дальше. Жара была невыносима. Он уже давно снял полотняную куртку, сунул в карман галстук-бабочку, расстегнул воротник рубашки, но никакого облегчения не испытал. Совершенно непонятно, как может Вера выносить такое пекло.

Он сам предложил эту бесцельную прогулку по городу и теперь злился на себя. «Но откуда я мог знать, что будет так жарко», — подумал он, вытирая платком пот со лба. Конечно, жене доставляет удовольствие бродить с ним по улицам. Это бывает так редко. А сегодня у Бракка выдалось свободное время, и он решил порадовать ее. И вот он покорно плелся за ней, торчал у витрин, но мысли его были далеко. «Допустят ли меня к циклотрону? — думал он. — А если допустят, то с какой серии опытов начинать?»

Они свернули в тихую боковую улочку, усаженную вдоль тротуара молодыми тополями. По обеим сторонам улицы тянулись ряды недавно выстроенных домов с ухоженными садиками. Крупноблочные стены из стекловолокна отливали серебром. Зеленоватые плоские крыши из синтетического материала будто подернуты патиной. Шум большого города едва доносился сюда. Вот и дом номер двенадцать. Они переехали сюда несколько дней назад. Их квартира находилась на первом этаже. Над ними жил одинокий чудаковатый человек, посвятивший всю жизнь озеленению городов. Теперь он был уже на пенсии, выращивал розы редкостных сортов и построил маленькую оранжерею для экзотических растений. Его сад сиял тысячью красок и наполнял воздух благоуханием.

В квартире было прохладно. Пока жена распаковывала покупки, Бракк сидел в кресле с закрытыми глазами, вытянув ноги. Он было задремал, но вдруг спохватился и испуганно посмотрел на часы.

— Два часа, скоро в институт, — громко сказал он.

— Но ведь до института всего несколько минут ходьбы, — крикнула из соседней комнаты Вера. — Хочешь, я сварю кофе? Или лучше чай?

— Да, пожалуй чай.

Бракк пытался вспомнить, как выглядит Хегер, которого мельком видел на конференциях. Но это ему не удавалось. В конце концов он бросил думать о Хегере.

Бракк сел за стол, глотнул чаю, взял из вазочки печенье и стал жевать так медленно, словно отсчитывал каждое движение своих челюстей.

— Давай пойдем куда-нибудь сегодня, — сказал он Вере. — В кафе или в кино. Мы давно нигде не были. Можно заглянуть и в ночное кабаре. Завтра утром мне не надо в институт, — добавил он.

— Хорошо, пойдем, — обрадованно ответила она.

Бракк попросил еще чаю. Вера поспешно налила ему второй стакан и сразу же вышла в соседнюю комнату. А Бракк опять погрузился в свои мысли.

Через несколько минут Вера появилась в элегантном вечернем туалете и принялась ходить взад и вперед, как манекенщица на демонстрации мод, очаровательно улыбаясь Бракку.

— Как тебе нравится твоя жена?

Бракк встал.

— Ты просто восхитительна! — сказал он и поцеловал жену. — Но теперь я должен оставить тебя, мне пора.

Доктор Бракк поднялся по гранитным ступеням главного здания. Двухстворчатая дверь была распахнута, за ней шел длинный коридор. Бракк мимоходом читал таблички на дверях. Вот и дирекция института. На табличке фамилия человека, который был ему нужен. Бракк замедлил шаг, постучал в дверь и вошел в приемную.

— Что вам угодно? — сухо спросила секретарша.

— Моя фамилия Бракк. Передайте, пожалуйста…

— А, доктор Бракк, — прервала она его, вежливо улыбнувшись. — Доктор Хегер уже ждет вас.

Она нажала кнопку переговорного устройства и доложила:

— Доктор Бракк.

— Прошу, — раздалось в ответ.

Открылась обитая звуконепроницаемым материалом дверь. Бракк вошел в кабинет. Хегер сидел за полукруглым письменным столом. Увидев Бракка он поднялся и размеренным шагом пошел ему навстречу; слегка поклонившись, протянул руку.

— Очень рад, что имею возможность приветствовать вас здесь, — сказал он приятным низким голосом. — Пожалуйста, садитесь.

Бракк поставил портфель на пол и сел в кресло, стоявшее в оконной нише. Он оглядел комнату. Она не походила на рабочий кабинет. Стены до половины были обиты синтетическим материалом, напоминавшим кожу. У окна — какое-то вьющееся растение.

Хегер открыл портсигар и протянул Бракку.

— Спасибо, — сказал Бракк, — но, если вы разрешите, я закурю свою сигару.

— Разумеется.

Хегер снял очки в роговой оправе и принялся вертеть их. Положив ногу на ногу, облокотившись на ручку кресла, он посмотрел на собеседника.

— Кажется, мы уже где-то встречались, — начал он. — Вы были на конгрессе в Лейпциге, на котором я выступал?

— Совершенно верно, — ответил Бракк.

Хегер выпрямился и провел рукой по тонким усикам. На его левой руке сверкнул массивный перстень.

— Значит, я не ошибся, — сказал он. — Как вам известно, профессор Экардт еще находится в отпуске по болезни. В начале следующей недели он, вероятно, вернется к руководству институтом, которое на время его болезни было возложено на меня. Я лично приветствую ваше решение перейти к нам. Мы намерены назначить вас во второй отдел, которым вы в дальнейшем будете заведовать. Поле вашей будущей деятельности я уже обрисовал в письме к вам. Создание новых фотокатодов для преобразования изображений. Интересная и чрезвычайно многосторонняя проблема. Вы будете с удовольствием работать над ней, коллега. Последним нашим крупным достижением был преобразователь рентгеновских изображений РБ-107, который можно назвать почти идеальным. Четкость изображения прямо-таки фантастическая. РБ-107 работает при такой малой интенсивности рентгеновского излучения, что можно сколько угодно просвечивать человека, не причиняя ему, ни малейшего вреда. Вряд ли стоит говорить, какое значение это имеет для медицины. РБ-107 с двухслойным катодом…

Бракк слушал вполуха. Он достаточно читал об этих преобразователях. Хегер искусно подчеркнул свое участие в создании новой конструкции. Бракк одобрительно кивнул и вспомнил слова профессора Хеммера. Хегер, видимо, способный человек, формулирует свои мысли точно, выразительно. В общем он симпатичен. Даже усики ничего, хотя Бракк таких усов терпеть не мог. Хегеру они определенно шли. Одет он был с иголочки, это даже бросалось в глаза. Бракк незаметно оглядел свой уже порядком поношенный костюм.

Между тем Хегер продолжал, дымя сигаретой:

— А теперь мы собираемся усовершенствовать фотоэлемент ССЦ-2. На бумаге это дело кажется сравнительно несложным. Однако практические результаты пока неудовлетворительны. Трудностей столько, что просто диву даешься. В прошлом году мы поставили сотни опытов, чтобы получить новые и более дешевые полупроводниковые материалы для фотоэлементов. Часто нам казалось, что мы стоим на правильном пути. Однако ожидания не оправдались. Вскоре выяснилось, что новые материалы быстро распадаются. Их стабильность может быть гарантирована только исключительной чистотой исходных химических компонентов. Но тут мы, естественно, ничего не можем сделать. Ни одна попытка…

Его прервал телефонный звонок. Хегер взял трубку.

— Инженер Хегер, — ответил он. — Что, что? Ну, конечно, я сам выступлю с докладом в восемь часов в большом зале.

Резким движением он положил трубку на рычаг.

— Это так, отхожий промысел, — улыбнулся Хегер. — Доклад за докладом.

Затем он заговорил о плане исследовательских работ своего отдела. Когда Хегер замолчал, закуривая новую сигарету, Бракк сказал:

— Года два тому назад я прочел несколько ваших статей о новых фотоэлементах для получения энергии с помощью бета-лучей. Они меня очень заинтересовали. Вы продолжаете эту работу?

Вопрос явно не понравился Хегеру. Лицо его приняло жесткое недовольное выражение.

— Нет, я прекратил опыты, — ответил он и наклонив голову, потушил в пепельнице только что закуренную сигарету.

— Могу ли я узнать, почему? Это не из любопытства, коллега. Я… Бракк запнулся, а затем закончил скороговоркой: — Меня уже давно занимает та же задача.

— Вас? — удивленно протянул Хегер.

Но Бракк этого не заметил, захваченный своими мыслями.

— Я произвел некоторые расчеты, — продолжал он, — и пришел к убеждению, что можно получить хорошие полупроводники из соединений металлов путем бомбардировки их дейтронами или альфа-частицами…

Хегер улыбнулся так странно и заносчиво, что Бракк умолк.

— Уважаемый коллега, честь и хвала вашим расчетам, но на практике все обстоит несколько по-другому. Я провел бесчисленные опыты. По моим расчетам тоже выходило, что я должен получить хорошие полупроводники. И все же я ничего не добился. Я потратил на эти исследования три года каторжного труда, — сказал он глуховатым голосом. — Сначала мне казалось, что я достиг некоторых успехов… Успехов… — горько усмехнулся он. Получились фотоэлементы даже с более низким коэффициентом полезного действия, чем обычные селеновые. Тем дело и кончилось!

Он скрестил руки на груди, откинулся в кресле, пристально глядя перед собой.

— Да, иной раз по расчетам правильно, а начнешь делать — все летит к чертям. Нужно обуздывать свою фантазию. Нам, ученым, следует знать, к чему прикладывать свои силы. Знать, что осуществимо, а что нет.

Бракк кивнул, но это не относилось к словам Хегера. Он снова ушел в свои мысли. Даже теперь, узнав об отрицательных результатах исследований Хегера, он не переставал размышлять о практическом осуществлении своей идеи. Какой, собственно, путь избрал Хегер в своих исследованиях? Бракк откашлялся.

— Ваши расчеты, конечно, сохранились. Если вы разрешите… Я очень интересуюсь этим вопросом.

Бракку показалось, что на губах Хегера мелькнула ироническая улыбка. Или он ошибся, и всему виною тонкие черные усики?

— Ну, разумеется, — ответил Хегер. — Если вы на что-то еще надеетесь, я велю разыскать для вас эти вычисления.

Он встал, поправил воротничок рубашки, застегнул на одну пуговицу пиджак.

— Полагаю, что пора познакомить вас с институтом. Начнем со второго отдела, где вам предстоит работать.

* * *

Подводное экспедиционное судно «Гидра» все еще лежало без движения на скалистом дне Ледовитого океана. Обитатели морских глубин давно уже привыкли к чудовищу с ярко светящимися глазами. Стаи рыб бесстрашно проплывали мимо стеклянной наблюдательной камеры, в которой дежурили двое исследователей. Ученые сидели в удобных поворачивающихся креслах, фотографировали или зарисовывали странных животных, поражавших своей причудливостью. Худенький Графф возбужденно поглаживал рукой свою лысину, наблюдая за небольшой рыбкой, непрерывно атаковавшей прожектор. Прозрачное сплюснутое тело, крупная голова. Пасть с кинжаловидными зубами широко раскрыта. Хвост и спина отливают серо-синим. Дугообразный вырост на голове ярко светится, как фонарик. Рыбка снова ринулась на прожектор, с силой ударилась о толстое стекло и, оглушенная, исчезла во мраке.

Пока ученые высматривали новые трофеи, водолазы Хандке и Янский из последних сил вели сварку. Еще немного — и пробоина будет заделана. В течение вот уже двух часов они сжимали манипуляторами электроды. Хандке еле держался на ногах. Стискивая зубы, он говорил себе: «Я должен!» Поправил электроды — ярко вспыхнула дуга. Шов наращивался сантиметр за сантиметром.

Капитан уже дважды приказывал им кончать. И оба раза они настояли на продолжении работы.

Машинально вертя между пальцами карандаш, капитан ходил по центральному посту. Через каждые несколько минут инженер кричал в микрофон:

— Алло, Хандке, Янский! Все в порядке?

— В порядке! — слышался ответ.

Капитан остановился у контрольных часов.

— Через пятнадцать минут будет три часа, как они там, — в голосе его звучала тревога и вместе с тем гордость. — На сегодня довольно. Я не могу взять на себя такую ответственность. Что за люди! — добавил он едва слышно.

— Передать приказ возвращаться, капитан? — спросил инженер.

Капитан Свенсон ответил не сразу.

— Да, передайте, я… Нет, подождем еще несколько минут, — решил он, пусть будет ровно три часа.

У Хандке потемнело в глазах, кровь прилила к голове. Все тело била дрожь. Он старался разглядеть сварочный шов. Скоро конец, осталось лишь несколько сантиметров. Янский, приваривавший нижний край стального листа, думал о том же. Скоро конец, еще несколько минут! Ему казалось, что он сходит с ума. Гудение в ушах перешло в гром. Он судорожно вытянул вперед руку с электродом, чтобы не прервалась дуга. Оглядел шов. Как толстая гусеница, полз он между корпусом судна и стальным листом. Обе светящиеся дуги сближались. Внезапно одна из них погасла — рука Хандке опустилась. В тот же миг на центральном посту завыла сирена, вспыхнул красный сигнал тревоги.

Какую-то долю секунды капитан Свенсон стоял неподвижно. Потом одним прыжком очутился подле инженера. Взгляд его заметался по контрольным приборам.

Инженер закричал в микрофон:

— Янский! Хандке!

— Говорит Янский! — послышалось в ответ. — Втащите Хандке в лодку. Ток не выключать. Через несколько секунд я закончу.

Тяжелый скафандр Хандке уперся в корпус судна. Затем наклонился в сторону, стальной трос, прикрепленный к шлему, натянулся, и скафандр начал медленно отдаляться от корпуса в горизонтальном положении.

Янский закончил последний сантиметр шва. Инженер на борту услышал: «Готово! Тащите! Не могу больше».

Час спустя Хандке очнулся снова в лазарете. Еще не совсем понимая, что с ним, посмотрел вокруг.

— Лежать спокойно, — тихо сказал врач, увидев, что Хандке пытается приподняться.

В этот момент Янский, лежавший на соседней койке, тоже пришел в себя. Он потерял сознание, когда его высвобождали из скафандра.

Капитан подошел к его койке, присел на краешек.

— Готово, капитан. Можем всплывать. Шов безупречный.

Свенсон, переводя взгляд с одного водолаза на другого, сказал торжественно:

— Благодарю вас от имени всех. — И вдруг переменил тон. — Наказать бы вас следовало! — загремел он. — Наказать за легкомыслие. Три часа на такой глубине это… это безобразие! Приказываю на три дня освободить машинистов Хандке и Янского от всяких работ.

— Наказание принимается, капитан! — разом воскликнули оба. Свенсон ухмыльнулся.

— Без взыскания не обойтись, — проворчал он. — Значит мы можем всплывать. Давно пора. Нас, верно, уже исключили из списков флота.

Он поднялся.

— Я дам необходимые указания. А сейчас пришлю сюда бутылку хорошего вина для подкрепления сил. Доктор, им уже можно пить?

— В порядке исключения. Таким медведям алкоголь только на пользу.

Капитан вышел из лазарета. С легким сердцем шел он по проходу, напевая старую матросскую песенку. Рывком отворил дверь каюты, включил переговорное устройство.

— Говорит капитан Свенсон! — крикнул он в микрофон по-русски — русский язык понимали все на этой лодке. — Прошу команду и ученых немедленно собраться в салоне.

Его голос услышали во всех помещениях, каютах, лабораториях. Радист задумчиво поскреб в затылке: «Немедленно! Что за дьявольщина, видно, случилось что-то особенное».

Салон был переполнен. Все взгляды — озабоченные и встревоженные — были обращены на капитана. Беспорядочный шум голосов утих, когда Свенсон поднялся и без всякого вступления сказал:

— Водолазам Хандке и Янскому удалось заделать течь в бортовой стенке.

В салоне воцарилась тишина. Мгновение спустя раздались радостные возгласы.

Капитан поднял руку.

— Через час мы всплываем. Ученых прошу закончить исследования. Команде приготовиться к всплытию.

Для каждого на лодке этот час прошел по-разному. Незанятым он показался вечностью. Для ученых пролетел как одна минута. Профессор-чех, почти не покидавший стеклянную наблюдательную камеру, только собрался сделать очередной снимок, как работу его прервал шум и грохот. Загудели компрессоры, в чудовищной силой вытесняя воду из балластных цистерн. Судно немного накренилось, а затем медленно приподнялось со дна. Подле ультразвукового локатора стоял инженер, пристально следивший за светлой кривой, которая вычерчивалась на экране. Судно поднималось, но кривая оставалась неизменной. Ультразвуковые волны возвращались с довольно близкого расстояния, встречая какое-то препятствие. Можно было подумать, что судно всплывает у берега. Глубиномер показывал еще только восемьдесят метров. Лодка медленно продолжала подъем, пока стальная рубка не уперлась в лед. Тут вступил в действие измеритель толщины льда: он показывал четыре метра.

— Все готово? — крикнул инженер. — Включить!

Верхняя часть рубки начала вращаться. Нагреваемая электрическим током, она врезалась в ледяную толщу.

* * *

Тихонько насвистывая, доктор Бракк вышел из дому с портфелем в руке и быстро зашагал через сад по широкой дорожке, выложенной каменными плитками. У ворот он остановился и помахал жене, стоявшей, как обычно, у окна. Люди спешили на работу, и на улочке, всегда тихой в дневное время, в этот час царило оживление. Солнце только что показалось из-за крыш, и тени домов сливались. Легкий ветерок подметал улицу.

У главных ворот остановился электробус. Бракк успел проскочить через узкую дверь проходной, прежде чем пассажиры ринулись, во двор. Вахтер любезно поздоровался с ним. Брак быстро пересек двор.

Доктор Курт Хегер сидел в своем кабинете. Размашисто подписав несколько бумаг, он закрыл папку, сдул со стола пылинки, аккуратно поставил на место стаканчик с карандашами. Поправил очки, критически оглядел изрядно потертую папку и, недовольно вздохнув, нажал на кнопку переговорного устройства.

— Можете взять бумаги, — сказал он в микрофон.

Не дожидаясь ответа, Хегер выдвинул ящик письменного стола, взял листок, покрытый цифрами и формулами, и углубился в расчеты. Кто-то постучал в дверь и тут же отворил ее.

— Пора завести новую папку, — сказал Хегер, не поднимая головы.

— Доброе утро! — услышал он.

Хегер оторвался от расчетов.

— Ах, это вы? Здравствуйте, коллега. Хорошо, что вы сразу заглянули ко мне. Вчера я как раз получил один документ.

Хегер открыл шкаф, вынул палку и протянул ее Бракку.

— Ознакомьтесь. Здесь данные о серии экспериментов номер семнадцать. Профессор Порров из Международного института сообщает много интересного.

Бракк вышел от Хегера. В задумчивости прошел по коридору, рывком открыл дверь своего кабинета. Не успел он сесть за стол и раскрыть папку, как в дверь постучали. Вошла его ассистентка Ханна Вальмер.

— Доброе утро, господин доктор! — поздоровалась она низким грубоватым голосом, который никак не шел к ее внешности.

— Я кое-что приготовила.

Бракк потер лоб.

— Да, да, спасибо.

Он поднялся, отложил в сторону папку. Вместе с ассистенткой прошел через институтский двор, скорее похожий на парк. Клумбы, газоны и фонтаны придавали ему сходство с парком. Зеленые полосы тянулись вдоль выстроившихся цепочкой помещений институтских лабораторий. Повсюду стояли белые скамьи. На них в перерывах между работой любили отдыхать сотрудники. Бракк и Вальнер вошли в четвертую лабораторию — небольшое помещение с темными матовыми стенами, словно обитыми бархатом. Бракк опустил жалюзи, выключил лампочки, чтобы не мешал свет. Затем вместе с ассистенткой начал проверку новых фотоэлементов. Направляя на них световые лучи с различной длиной волны — от инфракрасных до ультрафиолетовых, — они тщательно фиксировали результаты.

Бракк придирчиво просмотрел записи в блокноте и остался недоволен.

— Выключить! — Его голос звучал глухо и тускло.

Кварцевая лампа за светофильтром погасла. Бракк поднялся с табурета, взял со стола фотоэлемент величиной с монетку, подключил его к измерительным приборам и направил на элемент пучок ультрафиолетовых лучей. Стрелки на шкалах приборов метнулись. Бракк затаил дыхание. На протяжении нескольких минут вольтметр регистрировал наличие тока высокого напряжения, затем стрелка на его шкале медленно поползла назад. Бракк прикусил губу.

Они продолжали опыты около двух часов, но успеха не добились.

* * *

Доктор Хегер с утра уехал на электростанцию и вернулся в институт в начале пятого. Пройдя в кабинет, вызвал Бракка, но никто ему не ответил. Куда запропастился Бракк? Может, уже ушел домой? Хегер снял телефонную трубку и спросил вахтера, не проходил ли господин Бракк. Узнав, что не проходил, он спустился в подвальный этаж и вошел в контрольное помещение. Одну из стен занимал щит с контрольными и сигнальными устройствами. Здесь автоматически регистрировалось появление в лабораториях дыма, газа или огня. В середине щита находился телевизионный экран.

Хегер обратился к дежурному инженеру по технике безопасности:

— Включите-ка пятую лабораторию, второй отдел. Я ищу коллегу Бракка.

Экран замерцал голубоватым светом. На нем можно было видеть любую из лабораторий института, Ночью проверка всех лабораторий производилась каждый час. Весь институт можно было осмотреть за несколько минут. На экране возникла пятая лаборатория. Но она была пуста, из громкоговорителя слышалось только тиканье часов.

— Не пошел ли он в зал счетно-решающих устройств?

Дежурный переключил телевизор.

— Вот он, — сказал Хегер.

Бракк сидел перед пультом управления электронно-вычислительной машины. Мурлыча какой-то мотив, Хегер снова поднялся в первый этаж. Открыв дверь, он услышал шум машины.

Бракк не сразу заметил, что кто-то вошел. Но потом почувствовал, что у него за спиной стоят, и оглянулся.

— Итак, вы уже вернулись, коллега?

— Да, мне удалось все уладить.

Бракк кивнул и сказал:

— Серия экспериментов номер семнадцать дала отрицательные результаты. Сначала мне показалось, что мы немного продвинулись вперед. Однако коэффициент полезного действия элементов ПД и ЦЕ быстро снижался. Поэтому я подверг испытанию и элементы ЦХ. Их чувствительность оказалась еще хуже.

— Нужно было увеличить содержание серебра в слое, — проворчал Хегер.

Он подошел к машинке, автоматически записывавшей результаты вычислений Бракка, и принялся рассматривать длинные ряды цифр, все ниже склоняясь над ними. Одна из формул остановила на себе его внимание.

Бракк сразу же заметил это.

— Моя старая задача, коллега Хегер. Сегодня за обедом мне неожиданно пришла в голову одна мысль. Сначала она показалась мне просто забавной, но чем дольше я над ней думал, тем больше она привлекала меня. А теперь вот засел здесь, чтобы основательно заняться ею.

Хегер небрежно кивнул, лицо его оставалось бесстрастным, лишь серо-голубые глаза немного сузились, словно он хотел помешать Бракку прочесть его мысли. На объяснения Бракка он не ответил ни единым словом. Казалось, они вообще не интересуют его.

— Не стану вам больше мешать, — сказал он, протягивая руку Бракку.

Уже взявшись за ручку двери, он снова обернулся.

— Кстати, у нас в клубе сегодня вечер. Доктор Хайде из обсерватории сделает доклад о радиозвездах. Будет интересная дискуссия. Неплохо и вам показаться там. До свидания, коллега.

Доктор Бракк покинул институт, когда на часах было половина восьмого. О вечере в клубе он и не вспомнил — в голове роились лишь цифры. Результаты расчетов привели его в хорошее настроение. Ему захотелось чем-нибудь порадовать Веру. Он решил купить ей цветы, но цветочные магазины были уже закрыты, пришлось сделать крюк, чтобы купить букетик гвоздик в вокзальном киоске.

А ведь всего несколько дней назад им владела растерянность, он был обескуражен, ознакомившись с данными Хегера. Проделав целый ряд экспериментов, Хегер методически доказал нереальность того, на что Бракк возлагал столько надежд. Но потом он, казалось, нащупал еще один путь, которого Хегер не видел. Во всяком случае, в своих выводах тот даже не упоминал о нем.

И вот сегодня с помощью электронного мозга Бракк проверил свою идею.

«Хегер прекрасный экспериментатор, — размышлял он. — Эксперимент сильная сторона его. Я, пожалуй, больше теоретик и предпочитаю сначала все обдумывать. Жаль, что Хегер был сегодня так неразговорчив, я бы охотно потолковал с ним об этом». Тут Бракк заметил, что идет очень медленно, и, прибавив шаг, с изумлением посмотрел на свой букет так, словно видел его впервые. Он понюхал цветы и решил, что гвоздика пахнет приятнее, чем розы.

Вера уже два часа тому назад придвинула кресла к телевизору, чтобы посмотреть вместе с мужем цветную передачу. В ожидании Вернера она стояла у окна. Где же он? Не случилось ли с ним чего? Она взглянула на телефон. «Нет, — успокаивала она себя, — если бы что-то произошло, мне бы, конечно, сообщили». Вера села в кресло и принялась перелистывать иллюстрированный журнал. Наконец раздался звонок.

— Как ты поздно! — сказала она мужу, поднимаясь на цыпочки и целуя его.

— Срочная работа, — сказал он, протягивая ей цветы.

— Ох, какие красивые, — она втянула в себя запах гвоздики и благодарно улыбнулась ему. — Слушай, Вернер, давай сразу поужинаем. Через полчаса начинается передача новой постановки. Помнишь, я тебе говорила.

Они сели за стол. Поглощенный своими мыслями, Бракк не замечал, что он ест. Уже у самого дома его осенила замечательная идея, и теперь ему не терпелось встать из-за стола и записать ее. Но Вера заговорила, надо было отвечать.

— Сегодня у меня были гости, — рассказывала она, — господин Корни и секретарь Союза композиторов. Они собираются устроить концерт. Хотят, чтобы я исполнила несколько сольных номеров на рояле.

— Ты дала согласие?

— Да.

Бракк улыбнулся ей.

— Где будет концерт? В зале ратуши? Говорят, там прекрасная акустика.

Вера лукаво усмехнулась.

— Не в ратуше, — протянула она, — в клубе вашего института.

— А-а, — рассеянно отозвался Бракк, — в институте…

Он положил в чай сахар и, помешивая в стакане, опять вернулся к своим мыслям. Для этого ему было достаточно услышать слово «институт».

Вера ждала, что муж спросит, какие пьесы она выбрала для концерта. Но Вернер молчал.

Обиженная и разочарованная тем, что он проявляет мало интереса к ее работе, она встала и включила телевизор. Бракка не оставляло желание записать пришедшую ему в голову мысль. Он знал, что, если не сделает этого, будет долго и мучительно припоминать ее утром. Идей за последнее время столько, что все в памяти не удержишь.

Он подошел к жене и погладил ее по голове.

— Новая пьеса… Ее наверняка повторят по телевидению. Пожалуйста, не сердись на меня. Вера, я должен сделать кое-что важное. Посмотри одна. К тому времени, как передача кончится, я освобожусь и мы посидим вдвоем.

Вера склонила голову.

— Да, да, посидим вдвоем, — машинально повторила она и принялась собирать посуду.

Бракк ушел в свою комнату. Через несколько минут он забыл обо всем.

Вера сложила посуду в моечный шкаф и собралась включить его, но пальцы ее задержались на красной кнопке. В столовой пробили часы. «Начинается спектакль», — вспомнила она. Но ей больше не хотелось смотреть его.

Она подошла к окну, коснулась лбом стекла. В саду было уже темно. На небе кое-где мерцали звезды. «Так пройдет вечер, — думала она. — Потом несколько часов сна, и он снова уйдет в институт. А мы ведь едва успели перекинуться несколькими словами».

Вера медленно вернулась в столовую, закрыла раздвижную дверь и прислонилась к ней. С пустых кресел, стоявших подле телевизора, она перевела взгляд на столик с букетом гвоздики, и скорбная складка пролегла у рта. Она села за рояль и, опустив веки, заиграла. Мягкие звуки заполнили комнату.

* * *

Доктор Хегер сидел в клубном ресторане. Доклад Хайде о радиозвездах оказался очень интересным. Он вызвал оживленное обсуждение. К столику, за которым Хайде разговаривал с Хегером и двумя химиками, подсели еще трое художник с женой и архитектор.

Беседа шла о радиозвездах, о невидимых небесных телах, которые не светятся, но излучают в пространство мощные потоки радио- и инфракрасных волн.

— Радиозвезд в космосе множество, — сказал доктор Хайде и посмотрел на Хегера. — Нам, господин доктор, нужен преобразователь, который сделает радиозвезды видимыми. Это для нас очень важно. В вашем институте изготовляются самые разнообразные фотопреобразователи. Недавно я читал вашу статью о преобразователях рентгеновских изображений. Прекрасное начинание. Медики могут радоваться. А почему бы вам не заняться теперь астрономией? Ваше имя было бы вписано в золотую книгу этой науки и обрело бы бессмертие.

Доктор Хегер откинулся в кресле, положил ногу на ногу и рассеянно поднес ко рту сигарету. Задумчиво уставился на серовато-синее облачко дыма.

— Осуществить ваше желание на практике, вероятно, нелегко, — медленно произнес он. — Не так давно мы создали локатор с преобразователем инфракрасных лучей для нужд береговой службы. Он позволяет хорошо различать суда и даже лодки на расстоянии нескольких километров и при плохой видимости, и темной ночью. Но ведь несколько километров несравнимы с расстояниями до радиозвезд.

Он говорил неторопливо и убедительно. Жена художника незаметно разглядывала Хегера, хотя видела его не впервые. «Симпатичное лицо, думала она. — Интересно, сколько ему лет? Кожа гладкая, свежая, чуть бледноват, но это, вероятно, оттого, что ученые вечно сидят в своих лабораториях и почти не бывают на солнце. Хорошо, что он зачесывает волосы назад, они темные и вьющиеся, выгодно оттеняют высокий лоб».

Хегер словно что-то почувствовал. Его серо-голубые глаза сверкнули за стеклами очков. На мгновение он задержал взгляд на женщине, словно пытаясь прочесть ее мысли. Потом небрежно погасил сигарету и продолжал:

— В наши дни техника и медицина, да и наука в целом, не могут обойтись без преобразователей. Когда имеешь дело с лучами, невидимыми для человеческого глаза, приходится обращаться к помощи этих приборов.

Доктор Хайде поднял бокал.

— За науку, господин доктор! И за то, чтобы вам вскоре удалось создать преобразователь и для нас, звездочетов.

Старый астроном сделал глоток и облизал губы.

— Право, неплохое вино, — заметил он и медленно осушил бокал.

Тут снова заговорил Хегер; он стал рассказывать о поставленных им смелых экспериментах. Химик и доктор Хайде принялись расспрашивать. Незаметно разговор потек по другому руслу. Теперь говорили об астрономии и медицине. Хегер молчал, разминая в пальцах недокуренную сигарету. Потом непринужденно вернул беседу к своим преобразователям и к институтским делам.

Когда доктор Хайде поднялся с места, было уже двенадцать часов. Вслед за ним откланялся Хегер.

Проезжая по ночным улицам в своей машине, он размышлял о словах астронома; «Нам нужен преобразователь, с помощью которого невидимые радиозвезды… Ваше имя было бы записано в золотую книгу астрономии и стало бы бессмертным!»

Хегер выехал на шоссе и прибавил газ. Выкрашенные белой краской стволы деревьев, которыми было обсажено шоссе, скользили мимо, как призраки. Вскоре фары осветили свинцово-серые воды озера. Он затормозил, сделал левый поворот, остановился у своего домика. Вышел из машины и, нажав кнопку на приборкой панели, привел в действие миниатюрную ультразвуковую сирену. Неуловимый для слуха звук автоматически отворил калитку в сад и одновременно включил освещение. Хегер поставил машину в гараж. Тихо насвистывая, закрыл входную дверь и вошел в холл, облицованный темным деревом.

Хегер был страстным охотником и мог часами бродить по лесу, сидеть в засаде. Он состоял членом охотничьего клуба и как-то побывал в Африке. Оттуда он привез боевое оружие аборигенов и собственные охотничьи трофеи. Теперь все это украшало стены холла. Хегер очень гордился коллекцией и любил рассказывать о своих приключениях.

Небрежно бросив плащ на спинку кресла, Хегер направился к раздвижной двери. Ему оставалось сделать еще один шаг, когда створки, управляемые фотоэлементом, раздвинулись. Зажегся искусно скрытый светильник. Хегер вошел в большую квадратную комнату. Толстые ковры на полу поглощали звук его шагов. Дверь автоматически закрылась за ним.

Хегер прилег на широкий диван. Мысли его вернулись к беседе в клубе. Прощаясь с ним, астроном пригласил его как-нибудь побывать в обсерватории. «Надо бы туда съездить», — подумал Хегер. И совершенно неожиданно перед глазами всплыло лицо Бракка. В памяти встали его расчеты и та самая формула. Хегер вскочил с дивана, взял сигарету, зажег спичку. Он машинально следил за тем, как мерцает и мечется ее желтый огонек, но видел лицо Бракка. Как странно улыбался этот Бракк. Спичка уже догорала, и пламя подбиралась к его пальцам. А вдруг Бракк и в самом деле решит проблему, найдет новый путь… Хегер почувствовал ожог и задул спичку. Затем встал, потирая обожженный палец, бросил в пепельницу так и не зажженную сигарету.

— О нем заговорит мир. Да, весь мир, — произнес он вслух. Электростанция без турбин, без генераторов.

Хегер перешел в соседнюю комнату. Вспыхнула настольная лампа, мягко осветив письменный стол. Книги, папки и журналы были разложены в образцовом порядке. Хегер сел за стол, вынул из ящика блокнот. Записал несколько цифр, потом зачеркнул. Подперев голову рукой, закрыл глаза и попытался снова вызвать в памяти формулу Бракка. Принялся писать, остановился, покачал головой и скомкал листок. Затем карандаш опять забегал по блокноту. Цифра ложилась на бумагу за цифрой, но результаты не удовлетворяли Хегера.

— Э, да что там! — Он бросил карандаш на стол. — Новый путь? Чепуха! Он добьется не большего, чем я.

Хегер криво усмехнулся. И все же что-то продолжало его тревожить «Формула! Как пришел Бракк к мысли о таком соединении? Алюминий…» Он задумчиво прикрыл глаза рукой, мучительно пытаясь восстановить в памяти расчеты, которые показывал ему, Бракк. Ужасно неразборчивый почерк у этого господина. А ведь он, Хегер, когда-то сам занимался этой проблемой. В то время журналы публиковали много работ о новых достижениях в исследовании полупроводников. Эти статьи привлекли его внимание, заставили задуматься. Собственные исследования перестали его удовлетворять. Нужно было найти совершенно новые полупроводники с большим коэффициентом полезного действия.

«Собственно, проблема непосредственного превращения энергии бета-лучей в электрическую при помощи фотоэлементов — далеко не нова и уже неоднократно описывалась», — думал Хегер. Миниатюрные атомные батареи, работающие по этому принципу, отнюдь не являлись новинкой, но коэффициент их полезного действия был ничтожен. Фотоэлементы давали какие-нибудь милливатты энергии. Для питания одного радиоприемника потребовалось бы огромное их количество. Не может быть и речи о том, чтобы использовать их в качестве преобразователя энергии, имеющего народнохозяйственное значение. Ночи напролет изучал он новейшие сообщения об исследованиях, ведущихся во всех странах. Наконец он положил на стол профессора Экардта описание нового метода, казалось, позволявшего изготовить полупроводники с внутренним фотоэффектом. Экардт одобрил идею, и Хегер, полный энтузиазма, углубился в экспериментирование. Опыт следовал за опытом. Он ставил их целых три года. И все три года эксперименты давали отрицательные результаты.

Хегер тихо застонал. Голова его была словно налита свинцом. Напряжением воли он отогнал воспоминания. Воспоминания, но не мысли об этом Бракке, одержимом той же идеей и работающем теперь, как назло, в его же институте. «Черт бы его побрал! Не может быть, чтобы он добился того, что не удалось мне!» — подумал Хегер. Однако беспокойство не оставляло его. Формула Бракка стояла перед глазами. Как тщательно и всесторонне обдумывает он эту проблему! Бракк заговорил о ней в первый же день своего поступления в институт. Но до сих пор он, Хегер, не придавал всему этому никакого значения, лишь пожимал плечами в ответ на все его рассуждения. Но теперь эта формула…

Хегер отодвинул лежавший перед ним листок.

* * *

Доктор Бракк уже несколько часов сидел за письменным столом в своем рабочем кабинете и искал ошибку в расчетах. Через открытое окно комнату заливали жаркие лучи солнца. В саду громко чирикали воробьи, но Бракк ничего не слышал и не видел. Зазвонил телефон. Бракк неторопливо снял трубку.

— Бракк слушает… А, коллега Шпренгер, очень хорошо, что вы мне позвонили. Да, я все подготовил. В пятницу… Это займет немного времени.

Бракк положил трубку. Некоторое время он не мог сосредоточиться, но потом заставил себя вернуться к расчетам.

Незадолго до конца работы к нему зашел доктор Хегер. В руке он держал газету.

— Читали? — спросил он. — «Гидра» всплыла на поверхность. А дальше настоящая сенсация! Экспедиция открыла остров в центральной части Полярного бассейна. Почти невероятное сообщение. Остров на восемьдесят втором градусе широты) Кто бы мог подумать!

Бракк пробежал глазами набранную жирным шрифтом статью, обрадовался. Значит, все-таки всплыли!

А Хегер между тем говорил:

— Повезло же им! Лежали на дне с пробоиной и ухитрились не только спастись, но еще и остров открыть! Я там знаю профессора Штейбнера, он из нашего города — специалист по глубоководной фауне. Мы с ним не раз встречались в клубе. Очень интересный собеседник. Кстати, сегодня вечером в институтском клубе состоится концерт. Вы придете?

— Разумеется, — ответил Бракк.

— Играет Вера Барнек, — продолжал Хегер. — Я люблю рояль, конечно, если исполнение хорошее. Буду надеяться на приятную неожиданность.

— И я тоже, — ответил Бракк тоном, который заставил Хегера насторожиться. Ничего не поняв, Хегер спросил:

— Вы настроены скептически?

— О, нет! — заверил его Бракк и взглянул на часы. В тот же миг завыла институтская сирена.

Хегер подошел к письменному столу и посмотрел на Бракка, который искал что-то среди бумаг и папок. Хегер следил за поисками, чуть прищурив глаза, с каким-то нетерпеливым ожиданием. Потом, спохватившись, отошел к окну и, похлопывая газетой по ладони, спросил, не оборачиваясь:

— Ну, как ваши опыты, коллега? Продвигаются вперед?

А Бракк наконец нашел то, что искал. Он положил перед собой серую папку и взглянул на Хегера.

— Продвигаются вперед?.. К сожалению, нет. Правда, я получил кое-какие новые данные, но еще не имел возможности проверить их экспериментально. Не удалось добиться достаточной чистоты соединения металлов. Надеюсь, однако, справиться и с этим. Как?.. Этого еще не знаю сам.

— Да… — кивнул Хегер. — Эксперименты… Я уже говорил вам: мои расчеты тоже сулили удачу. Но от надежд до осуществления цели всегда ужасно далеко. Когда-нибудь и вы убедитесь, что напрасно теряете время и силы.

Прощаясь, Хегер впервые обратил внимание на обручальное кольцо на пальце Бракка и подумал: «Интересно, какова его семейная жизнь? Ведь он вечер за вечером просиживает в лаборатории. У него, верно, тихая жена с мягким характером. Или же… развлекается как может, сама». Эти мимолетные мысли отвлекли Хегера от непонятного беспокойства, которое он постоянно испытывал последнее время. Он решил навестить одну свою приятельницу. Вечером они могут вместе пойти на концерт. Она очень эффектна, и Хегер охотно бывал с нею на людях.

Бракк, едва затворилась дверь за Хегером, снова склонился над письменным столом. Со двора через открытое окно донеслись громкие голоса расходившихся по домам людей. Он встал, чтобы захлопнуть окно. Вдали, над плоскими крышами институтских зданий, вздымались лесистые холмы. Казалось, они колеблются в струях разогретого воздуха. На небе ни облачка. Невольно Бракку вспомнилось далекое детство. Он рос на окраине городка, где лес начинался сразу же за домом. Прекрасное место для ребячьих игр! Но пока его товарищи играли в индейцев, он сидел дома и что-нибудь мастерил. Техника полонила десятилетнего мальчика. Ему хотелось стать изобретателем.

— Изобретателем! — громко сказал он и усмехнулся. — Ерунда, обучиться этому нельзя, — произнес он таким тоном, словно хотел урезонить маленького Вернера Бракка.

Он снова уселся за стол. Карандаш забегал по бумаге, нанося новые цифры.

* * *

Около восьми часов большой зал институтского клуба был уже почти заполнен. Уютный матовый свет заливал помещение. Оркестранты на полукруглой эстраде настраивали инструменты. Звуки скрипок и кларнетов смешивались с голосами публики.

Бракк и Хегер беседовали с профессором Экардтом, его женой и дочерью. Бракк впервые видел руководителя института, и тем не менее профессор поздоровался с ним как с добрым знакомым; это приятно поразило Бракка. Он вспомнил фотографию Экардта, виденную им однажды в газете. Тогда профессор показался ему несимпатичным. Теперь между ними завязалась оживленная беседа. Доктор Хегер непринужденно болтал с дамами. Госпожа Экардт рассказывала, что уже была на одном выступлении Веры Бернек. Хегер слушал ее краем уха. Втайне он злился, что после работы не смог разыскать приятельницу. Он оглядел зал. Большинство сотрудников института пришли с женами. Элегантные вечерние костюмы мужчин и воздушные летние туалеты женщин создали приятную для глаза пестроту красок.

Он снова повернулся к госпоже Экардт и ее дочери.

— Прошу извинить меня. Я вынужден вас покинуть, Сегодня мне поручено приветствовать наших гостей.

Оркестранты закончили настройку инструментов. Зажегся свет рампы. На эстраду вышел Хегер. Держась очень уверенно, он произнес несколько приветственных слов. Затем дирижер поднял палочку и оркестр заиграл.

Хегер вернулся в зал и сел рядом с Бракком. Почему Бракк один, без жены, раздумывал он. Хотел было спросить, но удержался.

Оркестр кончил играть. Послышались аплодисменты. Как только они стихли, к микрофону подошел молодой человек, объявил следующий номер и представил публике солистку. Вера поднялась со своего места за роялем и слегка поклонилась. Снова заиграл оркестр; он звучал все тише и тише. Наконец вступил рояль. Чистые, прозрачные звуки полились в зал. Сам хорошо игравший, Хегер подивился мягкости туша пианистки. Превосходное исполнение! Вера играла, чуть подавшись вперед. Рассматривая ее, Хегер подумал: «На нее так же приятно смотреть, как и слушать».

А Бракк слушал, прикрыв глаза. Ему было радостно. Он бывал на концертах Веры, но никогда еще не находился под таким сильным обаянием ее исполнения.

Хегер повернулся к Бракку и сказал шепотом:

— Смотрите-ка, какая приятная неожиданность. Она очень хорошо играет.

— Вы так думаете? — ответил Бракк. В голосе его звучала гордость, но Хегер но почувствовал этого.

— Да, я так думаю, — процедил он, раздосадованный ответом Бракка, показавшимся ему нелепым.

Когда концерт кончился, Хегер встал и подошел к сцене с букетом роз, который он успел заказать в антракте. Пианистка слегка наклонилась, и Хегер передал ей букет. В первый раз в жизни он чувствовал себя неуверенно. Он испытывал смущение оттого, что эта женщина была так близко, начал что-то говорить, но слова его потонули в громе аплодисментов.

Хегер вернулся к Бракку и профессору Экардту. К ним присоединились и другие сотрудники с женами. Зал постепенно пустел, Бракк поглядывал на эстраду, где музыканты собирали свои инструменты, и в то же время чувствовал какую-то неловкость. Он радовался успеху Веры. Скоро ли она выйдет?

Скрипнула дверь рядом с эстрадой. Бракк весь напрягся, но это была не она. Вокруг профессора Экардта образовалась небольшая группа, и Хегер предложил завершить столь приятный вечер за бутылкой вина в клубном ресторане. Его предложение было принято с энтузиазмом, а Экардт заметил:

— Бутылка шампанского — прекрасный финал такого приятного вечера. Не пригласить ли нам пианистку и дирижера?

— Конечно, — вставил Хегер. Он и сам думал об этом, но не решался предложить. — Я сейчас же… — начал он и замолк, потому что из-за кулис вышла Вера. Любезно улыбаясь, она подошла к их группе.

— Уважаемая артистка, — обратился к ней старый профессор, — разрешите пригласить вас провести с нами остаток этого чудесного вечера, разумеется, если вы не слишком устали.

— Спасибо, я охотно приму ваше приглашение, если только мой муж ничего не будет иметь против, — вежливо ответила Вера.

Она взяла Брака под руку и улыбнулась.

Воцарилась молчание. Все смотрели на Бракка. Профессор Экардт, к которому дар речи вернулся раньше, чем к другим, произнес запинаясь:

— Колл… Коллега Бракк… Вот так неожиданность! Рад познакомиться с вашей супругой при таких, можно сказать, сенсационных обстоятельствах.

Хегер был удивлен донельзя. Где же его знание людей, которым он так гордился? Кто бы мог подумать! Его взгляд скользнул по Вере, по ее открытому вечернему платью, украшенному изящной вышивкой.

Кто-то пошел за дирижером, и когда он появился, Вера весело воскликнула, взглянув на Хегера:

— А теперь — в ресторан!

Хегер кивнул и улыбнулся ей, но улыбка вышла принужденной.

* * *

Профессор Экардт поднялся с кресла и подошел к окну. Слегка расставив ноги и держа руки в карманах брюк, он глядел на низко нависшие тучи. Уже несколько дней, то усиливаясь, то ослабевая, шел дождь. У канализационных решеток на улицах бурлила вода. Крыши институтских зданий блестели как лакированные.

Профессор Экардт повернулся к доктору Хегеру, сидевшему у письменного стола.

— Итак, подытожим: работы, ведущиеся сейчас в пятом отделе, приостанавливаются. Мы переключаемся на решение проблемы, выдвинутой профессором Бухманом. Это сэкономит много времени и средств. Вы же знаете, как мы нуждаемся и в том, и другом. Теперь вот что, коллега Хегер… Экардт откашлялся и снова сел за письменный стол. — Я собирался в ближайшие дни поручить Бракку руководство вторым отделом. Он полностью вошел в курс дела, я им доволен. Но в последнее время он выглядит утомленным, нервничает. Меня это тревожит. Молодые коллеги из второго отдела нуждаются прежде всего в спокойном, уравновешенном руководителе. Если бы Бракк подольше работал в институте, я бы просто предоставил ему отпуск. Но сейчас…

Профессор Экардт умолк и в нерешительности постучал пальцами по столу.

У Хегера блеснули глаза — он давно дожидался случая, чтобы высказать свое мнение о Бракке.

— Да, я должен поддержать вас, профессор Экардт. Мне вовсе не хочется хулить коллегу Бракка, но оба случая, происшедшие на прошлой неделе, подтверждают ваши опасения.

— Случаи… На прошлой неделе… — Экардт сдвинул брови. — А что, собственно, произошло?

Хегер сделал вид, что ему неприятно говорить об этом, но помедлив все же сказал:

— Коллега Бракк дважды присылал мне негодные фотосопротивления. Оба не работали, хотя он их и проверял. Я установил, что одно из них изготовлено без последующей термической обработки, а в другом полупроводниковый слой не был подвергнут окислению.

Хегер сделал паузу, словно ожидая ответа Экардта. Но, поскольку тот молчал, добавил:

— По всей вероятности, коллега Бракк спутал одно фотосопротивление с другим. Он и сам не мог объяснить, что произошло.

Профессор Экардт кивнул, выпятив нижнюю губу.

— Гм… Неприятный случай, — сказал он не столько Хегеру, сколько самому себе.

Наступила короткая пауза. Хегер бросил сигарету в пепельницу и поднялся.

— Коллеге Бракку нужно побольше бывать на свежем воздухе. Он слишком долго засиживается в лаборатории за своими опытами. Во всяком случае, таково мое мнение.

Профессор Экардт удивленно взглянул на Хегера, высокий лоб его прорезала складка.

— Бракк задерживается в институте? Чем же он занимается?

— Я полагал, что вы знаете, над какой проблемой он работает, — ответил Хегер, сделав вид, что он тоже изумлен.

— Бракк работает над какой-то проблемой? Я не знал. Что же это за проблема? — спросил Экардт, повысив голос.

— Преобразование энергии бета-лучей в электрическую посредством фотоэлементов.

— Так-так! — воскликнул Экардт. — И об этом я узнаю случайно. Здесь, видимо, каждый делает, что ему вздумается. Химики экспериментируют с миниатюрными солнцами, так что институт того и гляди взлетит на воздух, а Бракк… Так дело не пойдет, господа, нет, не пойдет.

Он встал и взволнованно зашагал по кабинету.

— Если Бракк не счел нужным поставить меня в известность о своих… гм… опытах, то вы, господин доктор Хегер, обязаны были сделать это за него. Я хочу знать, что делается в институте. Вы мой заместитель и должны информировать меня обо всем, что здесь происходит.

Он схватил трубку.

— Вахтера. Говорит Экардт. Когда обычно уходит доктор Бракк из института? Нет, не в течение дня, а после конца работы. Около семи часов… Почти регулярно? Спасибо.

Он снова принялся шагать от письменного стола к окну и обратно.

Наступила тишина. Толстый ковер заглушал его шаги.

— Институт кончает работу в три. Доктор Бракк уходит в семь, то есть на четыре часа позже. А я еще удивляюсь тому, что у него такой утомленный вид.

Профессор остановился посреди кабинета и сказал, повернувшись к Хегеру:

— Эта проблема не будет решена ни сегодня, ни даже послезавтра. Бракк сам должен понимать, что значит добиться получения соединений нужной чистоты. Тут мы сталкиваемся с неодолимыми препятствиями и физического и технологического характера. Итак, он поделился с вами своей, можно сказать, безумной идеей? И вы не сказали ему, что целых три года экспериментировали в том же направлении? Без пользы, без результата, как я вам в свое время и предсказывал. Вы помните?

Глаза Хегера сузились. Профессор задел его больное место.

— Разумеется, — резко ответил он. Но тут же понизил тон и проглотил обиду — настроение профессора было ему только выгодно. — Я не раз давал понять коллеге Бракку, как отношусь к его расчетам. В нашем институте отсутствуют условия для таких исследований. Перед нами стоят четко очерченные задачи, и мы должны всеми силами стремиться решить их, не отвлекаясь в сторону.

Профессор Экардт молча кивнул головой, затем открыл дверь в соседнее помещение и крикнул секретарше:

— Вызовите ко мне доктора Бракка!

Хегер поднялся.

— Я могу идти, господин профессор?

— Пожалуйста.

Экардт остановился у окна. Его приземистая фигура теперь, когда он засунул руки в карманы брюк, казалась совсем квадратной. Выпятив нижнюю губу, он глядел перед собой. Выходит, он обманулся: Бракк совсем не тот усердный ученый с развитым чувством долга, за которого он его принимал.

В комнату вошел доктор Бракк.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал профессор, не поворачиваясь к вошедшему.

Удивленный его тоном, Вернер Бракк посмотрел на профессора.

Экардт с трудом скрывал свое раздражение. Бракк понял — что-то случилось. Лицо профессора напоминало сейчас тот газетный снимок. Что же произошло? Перед глазами Бракка встала его лаборатория. Там как будто все в порядке.

Но тут профессор Экардт заговорил.

— Господин Бракк, я собирался в ближайшие дни поручить вам руководство вторым отделом. К сожалению, я вынужден отказаться от этого намерения. И вдруг сегодня я совершенно случайно узнаю, что вы уходите из института не раньше семи. Конечно, наши сотрудники остаются иногда на часок. Но задерживаться на четыре часа и притом систематически! Это же почти двойной рабочий день! Невероятно! Могу я просить вас объяснить в чем дело?

Бракк посмотрел на профессора Экардта без тени смущения.

— Я давно уже работаю над созданием фотоэлементов для преобразования энергии бета-лучей в электрическую энергию в промышленном масштабе, спокойно сказал он. — К сожалению, до сих пор мои попытки были неудачны. Поэтому я и не докладывал о них, господин профессор. Мне хотелось сначала подкрепить свои расчеты практическими доказательствами.

Профессор Экардт сел в кресло и вытянул свои короткие ножки.

— И вы думаете, что сможете создать такие фотоэлементы?

— Я работаю над этим, господин профессор. Мои расчеты указывают новый путь. Я охотно познакомлю вас с ними…

— Благодарю вас, в этом нет надобности. Ваша идея не нова, об этом вы, вероятно, и сами знаете. Вам должно быть также известно, что с помощью тех средств, которыми мы располагаем, практически просто невозможно получить такое соединение полупроводниковых металлов, которое позволит преобразовывать энергию бета-лучей в электрическую энергию с высоким коэффициентом полезного действия. В нашем институте, во всяком случае, это совершенно немыслимо — у нас нет условий для такого рода исследований. В международных исследовательских институтах этой проблемой занимаются уже многие годы, но и там ученые столкнулись с массой почти неодолимых препятствий. Вспомните, какой долгий и тяжкий путь пришлось пройти науке, прежде чем оказалось возможным использовать в качестве полупроводников германий и кремний. А с соединениями металлов дело обстоит еще сложнее. В одиночку с этим не справиться. Когда-нибудь объединенными усилиями ученых многих стран будет создана как бы мозаичная картина; только тогда осуществится то, о чем вы мечтаете. Но думаю, что до этого еще далеко. Несколько лет назад доктор Хегер тоже полагал, что напал на новый путь создания фотоэлементов с высоким коэффициентом полезного действия. Его выкладки казались многообещающими. Однако чем дальше шел он в своих исследованиях, тем яснее становилось, что все его попытки обречены на неудачу. Я это предвидел, но не хотел мешать. Тему включили в его план. Три года он экспериментировал, затратил большие средства и… ничего не достиг.

Уверяю вас, господин Бракк, сколь гениальными ни выглядели бы ваши расчеты, пользы от них не будет. Я обязан предупредить вас. Вы зря просиживаете, до ночи в лаборатории, надеясь решить эту… гм… проблему. Я считал вас более дальновидным. Вы наносите вред не только себе, но и институту. Шестичасовой рабочий день установлен, чтобы беречь силы-наших людей, обеспечить их работоспособность. Так дело не пойдет. У вас есть свой план научной работы, и вы обязаны выполнять его на совесть.

Бракк пытался что-то возразить, но профессор снова заговорил:

— У нас есть совершенно определенное задание, и никто не имеет права уклоняться в сторону. Я требую, чтобы вы сосредоточили все свое внимание на вашей непосредственной работе. Прошу вас прекратить ненужные опыты, доктор Бракк. У нас нет на них ни времени, ни средств.

Он подошел к Бракку и заговорил другим тоном:

— Лучше в свободное время отправляйтесь за город. Лес тут недалеко. У вас очаровательная молодая жена…

Неожиданно он протянул ученому руку.

— Надеюсь, мы поняли друг друга. Завтра я улетаю на конгресс в Бухарест, пробуду там десять дней. Желаю вам хорошенько отдохнуть за это время, коллега Бракк.

* * *

В начале пятого Вера Бракк вернулась из города. Держа в обеих руках сумки с покупками, она прошла через палисадник. Открыла локтем входную дверь, поднялась по ступенькам. Пристроив покупки на полу, достала из сумочки ключ и попыталась открыть дверь квартиры, но ключ не поворачивался. Вера удивленно подняла брови. Вот так так, в замке изнутри торчит ключ. Вернер… Обрадованная, она сильно нажала кнопку звонка. Дверь открылась.

— Вернер, ты уже дома! — воскликнула Вера и положила руки ему на плечи. Но тотчас же заметила, что он чем-то огорчен. Руки сами собой соскользнули с плеч мужа, и она озабоченно спросила:

— Что-нибудь случилось, Вернер?

— Ну что ты, что могло случиться? — уклончиво ответил он.

— Но ты ведь собирался быть дома не раньше восьми.

— Я не мог работать, циклотрон не в порядке, — сказал он первое, что пришло ему в голову, взял покупки и понес их на кухню.

Вера прошла в ванную. Принимая душ, она думала о том, что муж стал очень нервным. Ее хорошее настроение сменилось тревогой. Взглянув на свое отражение в зеркале, она попыталась улыбнуться ему, но улыбка получилась какая-то вымученная.

Потом Вера сварила кофе, поставила на стол чашки и печенье. Вернер сидел в глубоком кресле, лицо его скрывала газета. Разливая кофе, Вера сказала:

— Ты знаешь, сегодня словно воскресенье. Наверное, это потому, что ты пришел вовремя.

Он отложил газету и ответил слегка раздраженно:

— Что ты говоришь Вера! Разве я задерживаюсь в институте для развлечения? Ты же прекрасно знаешь, над чем я работаю.

— Прости меня, — Вера старалась говорить спокойно, но когда она поставила на стол кофейник, крышка его резко звякнула.

Оба замолчали. Бракк уткнулся в газету, но Вера видела, что он не читает. Она поглядывала на него с тревогой и вместе с тем с раздражением.

«Что с ним? Что-нибудь случилось? — думала она. — Или эта навязчивая идея выбила его из колеи? Да и мне тоже нелегко! С ним стало невозможно говорить, он на все обижается. Даже внешне изменился — похудел, побледнел. Скулы выдаются резче, чем всегда, в глазах отсутствующее выражение». На мгновение она пожалела мужа, но тут же с ожесточением подумала: «Мучается из-за проблем, которые скорее всего никогда не сможет решить. Из-за иллюзий».

Она ничего не понимала в его науке, знала лишь одно — он занят чем-то странным. Электростанция без машин, из одних этих… фотоэлементов. Вместо топлива — какие-то радиоактивные вещества. Она никак не могла себе этого представить.

— Оставь газету, кофе совсем остынет, — сказала она, пододвигая ему вазу с печеньем.

Бракк кивнул, сложил газету и улыбнулся ей. Но это была какая-то неопределенная, ничего не выражающая улыбка, и Вера почувствовала, что муж не с ней. Хотелось бы знать, чем заняты его мысли, но спрашивать — нет, этого она не станет делать. Раньше он сам ей все рассказывал, говорил обо всем, что сделал за день. Но сегодня…

Она допила кофе. Сказала, что видела сегодня в витрине одного магазина светло-серый костюм.

— Купи его. Он очень элегантный. Тебе нужен новый летний костюм. Будешь надевать его, когда мы куда-нибудь пойдем. Не всегда же ты собираешься так поздно возвращаться из института.

— Нет, конечно, нет! — воскликнул он, встал из-за стола и подошел к аквариуму. — С сегодняшнего дня я больше не задерживаюсь в институте!.

— Право, Вернер, я совсем об этом не прошу. По мне, можешь оставаться в лаборатории хоть до полуночи, — сказала она дрожащим голосом. На глаза ее навернулись слезы.

Боясь расплакаться, Вера собрала посуду и отнесла ее на кухню. Она твердо решила никогда не говорить с ним больше о его поздних возвращениях.

Когда она вернулась в столовую, Бракк все еще стоял у аквариума. Вера прилегла на кушетку, взяла журнал и стала перелистывать его, чтобы успокоиться. Рассеянно переворачивая страницы, она искоса поглядывала на мужа. Неужели он не замечает, что обидел ее? Вера тяжело вздохнула и вдруг бросила журнал на стол. Но Вернер даже этого не заметил.

Он был поглощен мыслями об Экардте. Чем напряженнее думал он о сомнениях, высказанных профессором, тем больше падал духом. Однако он не мог отказаться от начатого дела. «Мои выкладки открывают совершенно новые пути, — повторял он. — Я ведь не просто фантазирую. Работаю на основе точных расчетов. Но Экардт не хочет даже взглянуть на них, он заранее отвергает мои выводы».

— Это несправедливо, — неожиданно для себя произнес он вслух.

— Что несправедливо? — спросила Вера, приподнявшись на кушетке. Она решила, что эти слова относятся к ней, и посмотрела на мужа настороженно.

— Я о профессоре Экардте.

— У тебя неприятности в институте, Вернер?

— Неприятности… — сказал он, раскуривая сигарету и все еще раздумывая, стоит ли рассказывать ей все. «К чему жаловаться?» — подумал он. Но потом все же заговорил о том, что так его тревожило. Однако о выговоре за то, что он просиживает в институте по вечерам, Вернер умолчал.

— Для Экардта существует только план научно-исследовательских работ, говорил он, в волнении расхаживая по комнате. — Все, что является отклонением от плана, кажется ему бесполезной тратой времени. На мои расчеты он махнул рукой, словно ему и смотреть незачем. Он убежден, что я ничего не добьюсь. Говорит, что в институте вообще невозможно ставить подобные опыты. Понимает ли он, чего может достигнуть человек, твердо стремящийся к цели? Экардту кажется, что я попросту пытаюсь уклониться от основной работы. Не желает, чтобы в голове у сотрудников было что-нибудь, кроме служебных заданий. В какой-то мере я могу его понять. Задания должны выполняться, и каждый обязан сосредоточить внимание на своей работе. Но разве можно подавить в себе творческие устремления? Только потому, что они не имеют отношения к очередной теме! Когда он сказал мне: «Никаких бесполезных экспериментов, господин Бракк, у нас нет на них ни времени, ни средств», я сразу понял, куда он клонит. Не хочет взваливать на себя ответственность за то, что не предусмотрено планом, — как же, ведь могут возникнуть осложнения. Что подумают в вышестоящих органах? Пойти на риск никогда!

Бракк горько усмехнулся. Бросился в кресло и в отчаянии закрыл лицо руками.

— Что же ты теперь будешь делать, Вернер? — тихо спросила Вера, подавленная вспышкой его гнева. — Так ты доведешь себя до болезни. Может быть, профессор Экардт все-таки прав, и твоя идея не…

— Значит, и ты в меня не веришь! — резко прервал он жену и снова заметался по комнате. — Впрочем, этого нужно было ожидать. Никто мою идею и в грош не ставит. Никто. Для всех я фантазер, утопист. Как же надеяться, что ты… А я-то надеялся, что хотя бы ты…

Он замолк, почувствовав, что зашел слишком далеко.

— Вернер, что ты говоришь! — крикнула Вера прерывающимся голосом.

— Прости, я не то сказал…

Он подсел к ней и хотел притянуть к себе, но она не смягчилась, не уступила.

— Пойми ты меня, Вера! На работе я совершенно одинок, а теперь и ты меня упрекаешь.

— Это неправда, — бросила она. — Я желаю тебе только добра. Взгляни на себя в зеркало, посмотри, какой ты бледный, измученный. Да это и неудивительно. Эти поздние возвращения, эти ночи за письменным столом! Разве это жизнь, Вернер, — и для тебя, и для меня? Мне кажется, ты забыл, как светит солнце, забыл зелень лесов и полей, ведь мы живем в чудесном городе, где все может быть так интересно. На свете не одни только лаборатории.

Вера поднялась с кушетки и подошла к большой вазе с ветвями терновника. Не хотелось ей произносить такие слова, но так уж получилось. Почему он ничего не возразил?

Она открыла окно. Легкий ветерок шелестел листвой деревьев, небо было ясным. Из города доносился приглушенный шум поезда надземной дороги.

Бракк глубоко затянулся. Ему стало нехорошо, слегка закружилась голова. Тяжело ступая, он подошел к креслу, сел и положил сигару в пепельницу. «Наверное, я слишком быстро выкурил сигару», — подумал он.

Вера стояла у окна, ожидая, что Вернер что-нибудь скажет, но Бракк продолжал молчать, и она вышла из комнаты.

Мысли Бракка метались. То он возвращался к спору с профессором Экардтом, то снова слышал голос Веры: «На свете не одни только лаборатории!». Какой язвительной она умеет быть! Этого он за ней никогда не замечал.

«Я столько рассказывал ей о своей идее, но она так ничего и не поняла! Что же мне делать? Бросить начатое? Нет, об этом нечего и говорить. Я захвачен этой проблемой, она держит меня, как гигантский магнит. Она разрешима, господин профессор Экардт! Я нашел верный путь. Если мне удастся…»

Из соседней комнаты раздались звуки рояля. Бракк оторвался от своих мыслей, даже почувствовал некоторое облегчение. «Я должен объясниться с Верой, — подумал он. — Между нами должно быть полное согласие. Иначе и работа мне не в радость».

Он встал и открыл дверь.

Вера прервала игру и медленно повернулась к нему.

— Я тебе мешаю? — спросила она. — Впрочем, мне все равно надо кончать, уже почти шесть.

Она опустила крышку рояля, поставила обратно вазу, поправила цветы. Ее движения были беспокойными, нервными. Что он стоит в дверях и молчит? Обиделся? Ну, и хорошо! Она надела жакет.

— Ты уходишь? — разочарованно спросил Бракк.

— Да, сегодня собрание в Союзе. Думаю, вернусь около девяти.

— Так, — он прикусил губу.

Вера задержалась в нерешительности. Она ждала, что Вернер попросит ее остаться.

Но он этого не почувствовал. Он даже не взглянул на нее, злился, что Союзу композиторов понадобилось назначить собрание именно на этот вечер. «Что ж, — сказал он себе, слегка пожав плечами. — Если ей обязательно надо уйти…»

Вера пошла к двери, еще раз обернулась, опять заколебалась, но подумала: «Значит, ему все равно, наверно, он даже рад, что сможет без помех заняться своими расчетами. А если б я осталась, он бы принялся попрекать меня за то, что я сказала. Хотя нет, на это он не способен. Ведь я желала ему только добра. Впрочем, возможно, я говорила необдуманно».

Внезапно ей стало жалко его. Захотелось подойти к нему, поцеловать. Но когда она увидела его лицо с плотно сжатыми губами, с упрямо выставленным вперед подбородком, он показался ей таким далеким, таким неприступным, что, не сказав больше ни слова, она закрыла за собой дверь.

* * *

В семь часов доктор Хегер вывел свою машину из гаража. Лучи заходящего солнца окрашивали в багряный цвет стволы сосен. Он включил ультразвуковую сирену, ворота раскрылись. Автомобиль выехал почти бесшумно. Хегер дал газ и помчался по узкой лесной дороге. Не доезжая до города, свернул. Ему предстояло прочесть в соседнем городке популярную лекцию о полупроводниках и их применении — пятую лекцию за этот месяц.

Тихо напевая, он нажал кнопку на приборной панели и вынул из открывшегося отверстия уже зажженную сигарету. Затянулся, придерживая руль правой рукой. Дорога ухудшилась, пришлось замедлить ход.

Наконец он подъехал к автостраде и включил механизм автоматического управления. С треском сработали реле, машина ринулась вперед, набирая скорость, и покатилась, как по рельсам, вдоль широкой белой полосы посреди шоссе. Хегер откинул назад сиденье и улегся поперек машины, как на кушетке. «Хорошо, — подумал он, — лежишь себе и ни о чем не тревожишься, все делается само собой».

Трубчатый проводник тока высокой частоты под твердым покрытием шоссе создавал магнитное поле. Оно и управляло автоводителем, этим сложным детищем техники. Машина ни на сантиметр не отклонялась от белой полосы. Миниатюрный локатор посылал вперед ультразвуковые сигналы; если впереди оказывалось препятствие, машина автоматически останавливалась. С ней ничего не могло случиться. Все автомобили, которые попадали на это шоссе, шли с одинаковой скоростью. Поэтому они не могли ни столкнуться, ни обогнать одна другую. Хегер устало закрыл глаза.

Он проспал минут двадцать. Разбудил его резкий сигнал, раздавшийся в машине. Автоводитель указывал поворот. Хегер сел, протер глаза и поднял вверх рычаг на панели. Автомобиль переместился на красную полосу, замедлил ход и на малой скорости проехал участок шоссе до въезда на городскую улицу. Здесь автоводитель выключился, машина остановилась. Автострада закончилась. Хегер поднял спинку сиденья и взялся за руль.

У здания школы он остановил машину. Большой, светящийся плакат бросился ему в глаза. Доктор технических наук Курт Хегер… известный ученый… публичная лекция.

Перед входом стояло несколько человек. Подойдя к ним, Хегер услышал слова одного из мужчин: «Интересный доклад. Этот доктор Хегер, как видно, большой специалист в своей области. Недавно я читал его статью в газете. Где только не находят сейчас применения полупроводники — прямо невероятно».

Хегеру эти слова доставили удовольствие. Если бы говоривший знал, кто стоит у него за спиной! Публичные лекции Хегера имели успех. Статьи его тоже читали.

Ровно в восемь Хегер стоял на эстраде полупустого актового зала. «Женщин мало, — заметил он, — в основном — мужчины, большей частью пожилые, но есть и молодежь. Ну, да сейчас лето, стоит хорошая погода. В такой чудесный вечер молодежь не сидит в городе».

Он открыл папку, поправил очки.

— Полупроводники и их применение…

В начале десятого доктор Хегер снова был в городе. Он уверенно правил машиной, лавируя в густом потоке автомобилей. Улицы были залиты светом. Яркие витрины, разноцветные вывески, огромные светящиеся рекламы кинотеатров. Тротуары заполнены людьми — всех тянуло на улицу в этот прекрасный вечер.

Хегер остановил машину у кафе «Индия». На большой открытой террасе пили кофе, ели мороженое, весело болтали. Хегер часто бывал здесь, но сегодня он устал, ему не хотелось оставаться в кафе. Он собирался только купить сигареты и вернуться домой.

Из кафе раздавалась музыка. Хегер прошел между рядами столиков, подозвал знакомого официанта.

— Добрый вечер, господин доктор! Сигареты? Пожалуйста, сейчас принесу.

Хегер рассеянно огляделся и вдруг напряг внимание. Вон за тем столиком… Эти руки… Неужели это она? Если бы женщина хоть чуточку повернула голову!

— Пожалуйста, господин доктор, ваши сигареты.

— А, спасибо! — Он протянул официанту несколько монет.

Официант ушел, а Хегер продолжал стоять на том же месте, неторопливо закуривая сигарету.

Женщина, сидевшая за столиком, повернула голову. Он увидел ее профиль. Да, это Вера Бракк. На столике стояла только одна вазочка с мороженым. Где же муж? Может быть она ждет его? Хегер еще немного помедлил, потом направился к ее столику.

— Здравствуйте, госпожа Бракк, вот неожиданность!

Вера посмотрела на него удивленно и не очень приветливо. Ей хотелось побыть одной.

Хегер заказал мороженое и сел за столик.

— Прекрасный вечер, — начал он. — А ваш муж… Он не любит мороженое?

Вера покачала головой, не глядя на него.

— Он дома. У меня сегодня было собрание в Союзе композиторов. Я уже возвращалась домой и вдруг увидела, что на террасе кафе едят мороженое…

— И не удержалась от искушения…

Вера засмеялась.

— Да, именно так.

Хегер с восхищением смотрел на Веру. У нее красивые темные глаза и яркий рот. И как идут ей эти украшения — красные серьги и такие же бусы.

— Очень рад, что встретил вас, госпожа Бракк. Я часто вспоминаю тот чудесный концерт в институте, Вы мастерски играли.

Вера смущенно улыбнулась.

— Жаль только, — продолжал он, — что вы выступаете так редко.

Он помолчал, ожидая ответа. Молчала и Вера. Ей трудно было сразу отвлечься от своих мыслей. Что делает Вернер? Так все и сидит за письменным столом? Считает? Усилием воли она заставила себя вернуться к беседе.

— Я пишу музыку. Много работаю, — сказала она, немного запинаясь. — Для меня это большая радость. Для выступлений у меня не остается времени.

Хегер смешал мороженое со сливками, выловил кусочек ананаса.

— Вы композитор… Какой чудесный дар… Когда-то и я пытался сочинять музыку. Конечно, как любитель, — поспешно добавил он, — для собственного развлечения. Подолгу сидел за роялем… Я люблю музыку. Но сочинять ее дано не каждому. Я восхищаюсь вами, госпожа Бракк. Представляю, какое это наслаждение — вечером, после напряженной работы слушать вашу игру. Музыка дает нам бесконечно много. Вашему мужу можно позавидовать, ведь он первым слышит мелодии, которые родились у вас за несколько дней, а может быть, за несколько часов до того. Я пытался проиграть первую вещь, которую вы исполняли на концерте, но ничего у меня не вышло.

— Что ж, значит, придется дать вам ноты.

— Был бы очень признателен. Это доставит мне большую радость.

— В самом деле?

— Разумеется.

Вере бросился в глаза массивный перстень на руке Хегера, других колец не было. Невольно она заметила и то, как отлично сидел на нем костюм. Какие у него густые волосы! Едва ли он много старше Вернера. Голос глуховатый, спокойный, чуть вкрадчивый.

Хегер вытер платком лоб.

— Жарко, — сказал он. — Такую бы погоду в выходной день.

— Вы собираетесь за город?

— Небольшая прогулка на яхте с друзьями. Купаться, загорать и хоть в этот день ничего не делать. Лето скоро пройдет, нельзя упускать эти чудесные дни.

— Да, конечно, — ответила Вера и подумала; «Как просто и непринужденно он это сказал: купаться, загорать, ничего не делать. Если б хоть раз услышать от Вернера такие слова!»

А Хегер принялся оживленно рассказывать, как однажды у его лодки отказал мотор и как он провел ночь на острове посреди озера.

Теперь Хегер показался Вере приятным собеседником. Он отвлекал ее от тяжелых мыслей, действовал успокаивающе.

— Вы любите путешествовать? — прервала она его.

— Еще бы, госпожа Бракк. — Мир велик и прекрасен. Мальчишкой я страстно мечтал уйти в плавание, повидать далекие моря и неведомые страны Позднее я даже собирался стать корабельным инженером. Но, как это часто случается, жизнь моя потекла по совсем иному руслу. Я увлекся физикой и не жалею об этом.

Вера вдруг подумала; ведь он известный ученый! Спросить бы его, как он относится к экспериментам Вернера. Но она колебалась. Как-то неловко, нехорошо. Впрочем, что тут нехорошего, успокаивала она себя. Только узнать его мнение. Вернер сам говорил, что Хегер опытный исследователь.

— Да, наука многих берет в плен. Мой муж весь поглощен своей работой. Сидит вечерами за письменным столом, думает, считает. Когда он погружен в свои расчеты, мир может рухнуть — он и не заметит.

«Глупо начала, — подумала она, сердясь на себя, и быстро добавила. — И в то же время это замечательно. Ведь он занят проблемами, которые еще ждут своего разрешения. Иногда он рассказывает мне о них. К сожалению, я так поглощена собственной работой…»

Она боялась встретиться с Хегером взглядом и, словно играя, вертела свое обручальное кольцо.

— Знаете ли вы об идее моего мужа, господин доктор?

Хегер смотрел на сидевшую напротив него женщину и ничего не понимал. Значит, это она так занята, что у нее не остается для мужа времени. А он-то думал…

Хегер не торопясь закурил сигарету.

— Да, ваш муж рассказывал мне, — медленно сказал он. — Его идея… что ж, она не нова, но едва ли осуществима. Пока что мы не имеем необходимых технических предпосылок. Создание новых фотоэлементов требует времени и еще раз времени, огромных средств и новых знаний. В международных исследовательских институтах тоже работают над этой проблемой, но… в условиях, совершенно отличных от тех, которые существуют в нашем институте. Теоретически можно к чему-то прийти. Практически же мы стоим пока перед неодолимыми трудностями технологического и физического порядка, которые отодвигают возможность успеха в далекое будущее.

Хегер умолк. Он считал, что поступил мудро, уклонившись от прямого ответа. «Так лучше, — подумал он, — не следует унижать его в глазах жены, называть фантастом, я ведь и сам занимался этим вопросом. Но зачем, собственно, она расспрашивает меня? Возможно, что она сама подгоняет его, требуя необыкновенных открытий».

Вера смотрела на Хегера, как бы пытаясь прочесть его мысли. Однако он ничем не выдал их. «Значит, и он ни во что не ставит идею Вернера, — решила Вера. — Как может Вернер быть таким недальновидным?»

Она взглянула на часы. Подозвала официанта и расплатилась. Хегер предложил довезти ее на своей машине до дому, и она согласилась.

* * *

Вернер Бракк расхаживал по квартире. Тревога гнала его из одной комнаты в другую… Иногда он вдруг останавливался, поднимал с ковра какую-нибудь соринку или принимался рассматривать картины на стенах, словно видел их в первый раз. Потом опять беспокойно бродил по комнатам. Где Вера? Часы давно уже пробили десять.

Вернер прошел в кабинет, сел за письменный стол, открыл папку с расчетами. Однако сосредоточиться ему не удавалось. Он снова встал и заходил по квартире. В неосвещенную столовую проникали лучи уличного фонаря. В его холодном свете кружились бабочки. «Когда-то, — подумал он, им приходилось расплачиваться жизнью за свое стремление к свету… Где же все-таки Вера… Несчастный случай? Да нет, ерунда, просто сегодня у них затянулось заседание. Какой огромной кажется мебель в полумраке!»

Ему вдруг показалось, что комната совершенно изменилась. Он вслушивался в тишину, ловя гудение проходящих машин. Ей богу, она могла бы позвонить, ведь это так просто. Он опустился в кресло, откинул голову на спинку, вытянул ноги. Теперь он упрекал себя за то, что не попытался удержать ее ни словом, ни жестом. Он все отчетливее припоминал, как долго она возилась с вазой на рояле, как нерешительно вышла из комнаты. А он стоял и молчал.

Вдруг комнату осветили автомобильные фары. Он услышал, как машина подъехала к дому, потом остановилась. Хлопнула дверца, вслед за этим раздался звонок у калитки. Вера! Наконец-то! А если что-нибудь случилось? Его вдруг охватил страх. Он пробрался в темноте в переднюю, сорвал трубку дверного телефона:

— Вера…

— Да, — послышалось в ответ.

На мгновение он прикрыл глаза, облегченно вздохнул и нажал рычаг, открывавший калитку. Его переполняло радостное волнение, но он одернул себя, решил сделать вид, что между ними ничего не произошло, решил ни о чем ее не спрашивать.

Он встретил ее спокойно, почти равнодушно.

— Ты еще не ложился, Вернер? А я не видела света в окнах, — сказала она, целуя мужа. — Уже довольно поздно. Выпьем по чашке кофе? Я страшно хочу пить. Ты, наверно, уже поужинал?

— Поужинал? Нет.

— Тогда я сейчас приготовлю.

Он ничего не ответил.

— Сегодня на собрание пришла масса народу. Там много нового, рассказывала она. — Были и гости. Два композитора из Дрездена. Они пишут музыку вдвоем. Мы обсуждали их новое произведение. А потом всей компанией отправились поужинать в кабачок художников.

«Ну вот, кабачок художников!.. — подумал он. — А я-то тут волновался!»

— А ты что делал? Читал или смотрел телевизор? Сегодня хорошая программа, я бы с удовольствием посмотрела ее с тобой.

Она пошла на кухню. Послышался звон посуды. Бракк невольно вспомнил, какая гнетущая тишина окружала его еще несколько минут назад, какой холодной и необжитой казалась в полумраке квартира. Теперь же все было залито мягким, но сильным светом. С приходом Веры все словно ожило.

Умиротворенный, он закурил сигару и с наслаждением затянулся.

Час спустя они лежали уже в постелях. Вера закинула руки за голову, они казались темными на фоне белых подушек. Она медленно повернула голову и взглянула на мужа, перелистывавшего журнал. Бракк положил журнал на ночной столик.

— Ты не устала? — спросил он. Она улыбнулась, покачала головой и протянула к нему руку.

— Сегодня вечером я много думал о нас, Вера, — тихо сказал он. Видимо, я чрезмерно много работаю. Мы мало бываем вместе…

Она не дала ему досказать. Обняла, прижалась к нему. Молча он нашел ее губы…

* * *

Неделя шла к концу. На улицах было пыльно и душно. Раскаленный воздух дрожал над крышами.

Доктор Бракк стоял во второй лаборатории у вакуум-насоса. Однотонно гудя, насос выкачивал воздух из фотоэлемента. Бракк распахнул белый халат, расстегнул ворот рубашки, и все равно было жарко — он поминутно вытирал лоб. Солнечный свет, заливавший помещение через высокие окна, отражался в блестящих металлических предметах, в бесчисленных стеклянных сосудах, пестрыми пятнами ложился на длинный стол.

Бракк не отрываясь смотрел на черную стрелку, регистрировавшую падение давления. Добежав до красной черты на шкале, стрелка остановилась и слегка задрожала. Насос отключился. Бракк расплавил соединительную трубку. Язык бело-синего газового пламени лизнул черную стеклянную трубку и закупорил ее. Тогда ученый осторожно вынул фотоэлемент из зажима и пошел в соседнее помещение. Там его ассистентка занималась проверкой фотоэлементов.

Она склонилась над измерительным прибором. Покачала головой, постучала пальцем по стеклянному диску над шкалой. Стрелка, стоявшая на нуле, не шелохнулась.

Ассистентка выпрямилась, пожала плечами и сказала Бракку:

— Никакого напряжения, доктор. Не могу понять, почему? — Еще раз проверила клеммы и снова взглянула на вольтметр. — Видимо, полный вакуум не достигнут.

— Невероятно, коллега, я ведь сам выкачал оттуда воздух, — возразил Бракк и стал копаться в соединительных проводах.

— Тут все в порядке. Вспомогательное напряжение? — Он нажал кнопку вольтметра. — Есть! В чем же причина? Неужели действительно не достигнут вакуум? — Он отключил провода, питавшие током фотоэлемент.

— Надо посмотреть, — сказал он почти резким тоном, чтобы скрыть свою неуверенность. «Может быть, элемент только оплавлен, а воздух из него не выкачан?» — подумал он.

Бракк вернулся в лабораторию и действительно нашел в соединительной трубке трещину. Он с облегчением вздохнул. Вошла ассистентка и протянула ему листок с результатами проверки. Он поблагодарил и снова принялся рассматривать неисправный элемент.

— Дефект в стекле, в соединительной трубке, трещина шириной в волос.

Он бросил фотоэлемент на стол, просмотрел принесенный ассистенткой листок, сделал пометку и сказал, не поднимая головы:

— Я еще подведу итоги, чтобы завтра мы могли продолжить работу с самого утра. Кончайте, коллега, уже четверть четвертого.

Вернувшись из лаборатории в кабинет, он сел за письменный стол и стал рассеянно поглаживать рукой листок с цифрами. Циклотрон освободится только через час. Он вынул из нижнего ящика стола три светло-серых диска, каждый величиной с блюдце, и положил перед собой. Он провел уже тридцать опытов, подвергая бомбардировке элементарными частицами пластинки самого разнообразного состава.

— Пора кончать, — тихо сказал он и оперся подбородком на руку. — Они правы, они все правы.

Показалось, что издалека доносятся слова Хегера, профессора Экардта, голос Веры. Словно все они собрались в этой комнате и насмехались над ним.

Он провел рукой по глазам. Поспешно встал и с такой силой распахнул окно, что створки ударились о каменную кладку. Всю прошлую неделю он уходил из института в четыре. Вдвоем с Верой пил кофе на свежем воздухе, разговаривал с ней о фильмах и музыке, о книгах. Он и сам почувствовал, как необходимо было отвлечься от работы, передохнуть. А Вера… Она совершенно преобразилась.

И все-таки Бракк тайком продолжал опыты, полагая, что близок к цели. Но всякий раз его ожидало разочарование.

Он глубоко вздохнул. Если сегодняшний опыт удастся, то… Он представил себе, что скажут Хегер и профессор Экардт. А Вера? На этот вопрос он не нашел ответа. Он знал себя: малейший успех вернет его на прежний путь снова допоздна в лаборатории, ночи за письменным столом.

Если бы можно было с кем-нибудь поговорить о своей идее. Но с кем? Бракк с болью подумал, что у него нет настоящих друзей. Он вспомнил студенческие годы. Представил себе круглое лицо Клауса Штейнбека, Они вместе работали в институте под руководством профессора Хеммера. Были друзьями, даже близкими друзьями, до… Да, до тех пор, пока Вера, за которой они оба ухаживали, не предпочла его, Вернера.

Вера! Он ушел в воспоминания, забыв о том, что так тяготило его. Да, тогда он был молод, влюблен, счастлив. Были и приятели — подруга Веры и ее муж, зубной врач. Умная голова, но Бракку говорить с ним было не о чем, тот интересовался только своими медицинскими делами.

Потом эта экскурсия на вновь построенную атомную электростанцию. Уже тогда его захватила мысль о создании фотоэлемента, который позволил бы еще более рационально использовать могучую энергию атома. Старый друг Клаус, которому он рассказал о своей идее, назвал его фантастом. Хуже того! Он намекнул, что Бракк попросту стремится сделать себе имя. Бракк горько усмехнулся. Имя! И это сказал Клаус!..

Бракк сел за письменный стол, вынул из ящика листок с результатами опытов и вооружился карандашом.

В начале пятого зазвонил телефон. Доктор Шпренгер справлялся, придет ли он сегодня.

— Разумеется, — заверил его Бракк. — Через десять минут я буду у вас.

Убрал папки и документы, положил опытные диски в коробочку и, захватив ее с собой, вышел из кабинета.

Здание, где помещался циклотрон, было отделено от института высокой оградой. Мощный ускоритель элементарных частиц принадлежал высшему техническому училищу. Тут овладевали сложной наукой будущие физики. Доктор Шпренгер, руководивший всеми работами на циклотроне, охотно пошел навстречу Бракку, когда тот попросил разрешения поставить два-три опыта.

Пересекая двор, Бракк думал, что доктор Шпренгер ни разу еще не высказал своего мнения о его экспериментах, хотя и знал, над чем он работает. Что думает этот человек?

У узкой железной двери его встретил сам доктор Шпренгер. Он был на целую голову выше Бракка. Широкоплечий, с сильными руками, похожий на атлета.

— Студенты еще не кончили опыты, — сказал он, крепко пожимая руку Бракка. — Но сейчас будет перерыв, и вы сможете поработать. Вам ведь ненадолго?

— Нет, нет! Я задержу вас всего на несколько минут.

— Что касается меня, коллега Бракк… Но… — он покачал головой. — Дело в том, что вчера я получил приказ, запрещающий проводить какие бы то ни было работы на циклотроне без конкретного задания института и разрешения нашего руководства. До сих пор достаточно было моего согласия. К сожалению, коллега Бракк, волей-неволей приходится подчиниться этому приказу. Впрочем, вам ведь ничего не стоит оформить задание для проведения опытов. Разрешение же высшего технического училища обеспечено. Это просто формальность.

Бракк быстро взглянул на доктора Шпренгера и молча кивнул, «Задание от профессора Экардта… Сговорились они все, что ли, против меня!.. И надо же, чтобы этот приказ был издан именно сейчас!» — подумал он.

Они прошли в большой зал. Циклотрон работал, глухо гудя. Он заполнял собой почти все помещение и производил внушительное впечатление. Сердцем циклотрона были два огромных полукруглых магнита, между которыми находилось поле переменного напряжения, служившее для разгона элементарных частиц. В вакууме частицам, двигавшимся по спирали, сообщалась энергия, измеряемая многими миллионами электроновольт. В конце своего пути они превращались в мощный пучок.

Ускорители совершенствовались десятилетиями. Чтобы проникнуть в тайны атома, ученым нужны были частицы со все большей и большей энергией. Так появились самые современные резонансные ускорители — синхротрон, синхрофазотрон и космотрон, в которых элементарным частицам сообщалась энергия порядка многих миллиардов электроновольт. По сравнению с гигантскими установками, которыми располагали международные исследовательские институты (электромагниты этих ускорителей весили по нескольку десятков тысяч тонн), циклотрон высшего технического училища казался карликом. Но Бракка вполне устраивал и этот циклотрон.

Ученый принялся за работу. Он вынул из коробочки все три металлических диска. Почти равнодушно вставил он первый из них в зажим перед отверстием, откуда вырывался поток элементарных частиц, отрегулировал положение диска и отошел к доктору, Шпренгеру, стоявшему у щита управления за экранирующей перегородкой.

— Сегодня я собираюсь значительно увеличить продолжительность бомбардировки, — сказал Бракк и включил автоматический часовой механизм.

— Готово? — спросил доктор Шпренгер, держа руку на рубильнике.

— Готово! — ответил Бракк.

Доктор Шпренгер включил рубильник. Вспыхнули сигнальные лампы, поползли от деления к делению стрелки измерительных приборов. Монотонное гудение все усиливалось, из выходного отверстия циклотрона появился пучок дейтронов — ядер атомов тяжелого водорода. Металлическая пластинка подвергалась облучению всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы вызвать необратимые изменения в структуре материи. Одновременно возникли электронные «дырки».

Бракк вставил второй диск. От его равнодушия не осталось и следа, теперь он видел только циклотрон и интенсивный пучок дейтронов. Им владела одна мысль: «Приближусь ли я на этот раз к цели?»

Контрольные лампы на щите управления погасли, стрелки измерителей напряжения вернулись назад. Бракк закрепил в зажиме третий диск. Его руки нервно дрожали. Мускулы лица напряглись — это снова был прежний Вернер Бракк, исследователь, для которого весь мир заключен в лаборатории. Дейтроны опять понеслись по спирали через мощное магнитное поле и, подобно огненному лучу, вырвались из отверстия и ударили в диск. Когда циклотрон отключили, Бракк подошел к зажиму, чтобы вынуть диск, и невольно подался назад. Неужели он неправильно закрепил диск в зажиме? Казалось, облучению дейтронами подверглась только одна его половина. Почти посредине проходила четкая разграничительная полоса.

Бракк тяжело вздохнул.

— Этого еще не хватало, — пробормотал он. Ему захотелось швырнуть проклятый диск на пол.

«Испортил! И, как назло, именно этот! Будь я неладен!»

С трудом овладев собой, он положил пластинки обратно в коробку, протянул руку доктору Шпренгеру, поблагодарил его и быстрым шагом вышел из зала.

«А, теперь уж все равно, — думал он, возвращаясь в институт. — Одной пластинкой меньше».

Немного ссутулившись, засунув руки в карманы пиджака, снова пошел в лабораторию. Придя туда, он почти упал на стул. Потом все-таки встал и открыл коробку, но вид диска, лишь наполовину подвергшегося облучению, снова привел Бракка в ярость. Он резко отбросил диск и занялся двумя первыми. Закрепил один в держателе, подключенном к различным измерительным приборам, и принялся записывать их показания в синюю тетрадь, куда он заносил результаты всех своих опытов. На этот раз он не испытывал никакого волнения. Спокойно, не торопясь, записывал он цифру за цифрой. Предварительная проверка этой пластинки дала примерно те же результаты, что и предыдущие опыты. Однако это еще совсем не означало, что сегодняшние эксперименты неудачны.

— Терпение! — произнес он вполголоса в тиши лаборатории, и привычное напряжение снова охватило его. Отложив в сторону тетрадь, он вытащил из шкафа защитный экран из прозрачного синтетика в десять сантиметров толщиной. Поставил экран перед измерительной аппаратурой. Руки его дрожали. Сердясь на себя, он заговорил вслух, словно обращался к одному из коллег: «Разумеется, опять ничего. Коэффициент полезного действия два процента, от силы три… Вечно одно и то же. Мне нужно больше покоя, чтобы я мог полностью посвятить себя этой проблеме».

Он натянул непроницаемые для радиации перчатки и вынул из несгораемого шкафа свинцовый ящик с радиоактивным веществом. Укрывшись за экраном, открыл ящик с помощью дистанционного управления. Мгновенно заработали измерительные приборы.

Бракк сжал губы и не отрывал глаз от стрелки, колебавшейся на шкале измерителя напряжения. Бета-лучи мчались со скоростью, близкой к скорости света, и, ударяясь о фотоэлемент, сообщали электронам энергию, необходимую для того, чтобы выбить их из кристаллической решетки, с которой они и без того не были тесно связаны. Большое число электронов, ставших свободными, тотчас же сталкивалось с атомами алюминия, из которых в основном состояла металлическая пластинка. При этом они утрачивали сообщенную им энергию и вновь теряли подвижность. Лишь незначительная часть свободных электронов текла непосредственно по проводам, связывавшим фотоэлемент с измерительными приборами.

На лице Бракка было написано недовольство — коэффициент опять оказался слишком низким. В глазах отразилась безмерная усталость. Ничего! Снова ничего! Он занес в тетрадь: «К.п.д. — 2 %». Ниже, чем при сжигании угля в топках тепловой электростанции. Два процента! Он горько усмехнулся. «А я брежу тридцатипроцентным коэффициентом. С ума сошел…»

Испытание второго диска принесло не лучшие результаты, Усталым движением руки, нажав кнопку дистанционного управления, Бракк захлопнул свинцовый ящик. Постоял неподвижно, сравнивая свои расчеты с полученными данными. Чувства его колебались между безнадежностью и яростью.

— Конец! — сказал он так громко, что в лаборатории раздалось эхо. Он вынужден прекратить опыты, продолжать их без циклотрона невозможно. Ладно, пусть так. Бракк начал приводить в порядок лабораторию. Ему попался под руку наполовину облученный диск с четкой разграничительной полосой. Одна половина этой пластинки подверглась облучению дейтронами в какую-нибудь долю секунды, другая же облучалась положенное время. Бракк без раздумий запер диск вместе с двумя другими в несгораемый шкаф.

Когда он вышел из института, жара спала. Теперь солнце приятно пригревало. Он медленно побрел по улице, свернул в парк. Сел на скамью и принялся обдумывать свое скоропалительное решение. В глубине души ему не хотелось сдаваться, хотя он и признавал правоту Хегера и профессора Экардта. В конце концов распоряжение руководства высшего технического училища стало казаться ему велением рока. Итак, все! Так даже лучше. Завтра суббота и они с Верой поедут за город на машине. Как она обрадуется!

Бракк поднялся со скамьи.

* * *

Наступила суббота. Вера с раннего утра сидела за роялем и писала музыку для нового фильма. Но вот она встала и подошла к длинному стеклянному аквариуму, в котором между водорослями плавали разноцветные рыбки. Вера любила смотреть на них, это успокаивало ее. Дело у нее не ладилось. Она не могла не признаться себе, что музыка к фильму получается иллюстративной, трафаретной. Что-то в последнее время ей стало не хватать фантазии, да и работоспособность не та, что прежде. Сказывается разлад в семье. Не все у них с Вернером хорошо. Знает ли Вернер, какая трудная у нее сейчас работа? Принимает ли он всерьез ее творчество, понимает ли, что ее музыка нужна людям? С высот своей науки он, пожалуй, считает искусство развлечением, игрушкой, словом, для него это роскошь, без которой вполне можно обойтись. Ему и в голову не приходит, что ее труд тоже требует напряжения всех сил.

Слишком часто у нее в душе звучали подобные упреки. А ведь она и сама проявляла не больше интереса к серьезным и трудным занятиям Вернера, Ей не приходило в голову, что и она относится к семейной жизни эгоистично.

Прозвенел звонок у калитки. Вера вошла в холл, взяла трубку дверного телефона и сразу просияла.

— Герта? Да неужели это в самом деле ты?

Герта взбежала по лестнице и бросилась Вере на шею. Подруги не виделись почти год. Они забросали друг друга вопросами, восклицаниями, так что у Веры голова пошла кругом. Женщины удобно устроились в креслах, курили и болтали. Вере давно не было так хорошо, она весело смеялась и, слушая задорную живую Герту, забыла о своих огорчениях.

Герта говорила без умолку, не подозревая, что у ее подруги не все благополучно. Настроение исправилось, Вера решила даже переодеться, чтобы показать подруге новое платье.

В это время зазвонил телефон. Герта, дурачась, схватила трубку и сказала Вериным голосом: «Вас слушает Вера Бракк». Вера подошла к ней, не понимая, с кем говорит подруга. А та трещала:

— Разумеется, господин доктор, такой интересный доклад просто нельзя пропустить. Кто выступает сегодня вечером? Штейбнер? Да, конечно, я о нем читала. Специалист по глубоководной фауне… Подводное судно исследовательской экспедиции «Гидра»… Чрезвычайно интересно… Да, принимаю с благодарностью. В восемь часов в клубе. Большое спасибо, господин Хегер.

Она положила трубку и весело рассмеялась.

— Кто этот возмутительно серьезный мужчина, Вера? — спросила Герта.

Услышав имя Хегера, Вера вдруг помрачнела.

— Неужели я натворила глупостей? — простодушно спросила Герта.

— Ты немедленно позвонишь доктору Хегеру и объяснишь, что произошло. Скажешь, что пошутила, выдав себя за меня, слышишь? Я не пойду.

Вера казалась рассерженной не на шутку. Но Герту было не так-то легко принудить к отступлению.

— Почему не пойдешь? Мы все с тревогой следили за злоключениями этой подводной лодки и ее команды, волновались, когда им грозила опасность. Такие интересные доклады не пропускают. Ну, а этот розыгрыш можно будет объяснить сегодня же вечером. Не случайно же позвонил тебе доктор Хегер, ты, верно, с ним дружна?

Она с удивлением смотрела на Веру, на лице которой было написано недовольство.

— Мы почти незнакомы, — сказала Вера. — Это коллега Вернера, не более того. Ты даже не представляешь, как мне неприятна вся эта история.

Герта засмеялась:

— А знаешь, этот доктор тебе не безразличен!

Вера с возмущением запротестовала и снова принялась настаивать на своем.

— Ты немедленно позвонишь ему, Герта, — решительно сказала она. — Я никогда не принимаю приглашений без ведома Вернера. К тому же со стороны Хегера бестактно приглашать меня одну.

На самом деле Хегер звал на вечер обоих супругов, но Герта не спешила сказать об этом Вере. Она веселилась, ей не хотелось кончать игру.

— Я сейчас позвоню Вернеру. Полиция должна штрафовать тех, кто так долго работает по субботам, — сказала Герта и набрала номер коммутатора института. Бракк не сразу подошел к телефону, очевидно, он снова был занят каким-то опытом. Все же она добилась своего. Сначала Вернер отказывался, но Герта так весело уговаривала его, что в конце концов он согласился.

Возможность провести вечер интересно, а может быть, и приятно, заставила Веру позабыть о ложном положении, в которое поставила ее Герта. А та была довольна. Она решила, что Вернер, так часто забывавший жену ради своих исследований, теперь приревнует ее к этому серьезному доктору Хегеру и станет к ней внимательнее. Герте казалось, что она окажет Вере дружескую услугу.

Вернувшись домой, Бракк нашел обеих подруг в самом веселом настроении. Они устроили нечто вроде выставки мод и дефилировали перед ним, как манекенщицы. Герта и его сумела развеселить. Вечером все трое отправились в клуб.

Они шли пешком и чуть не опоздали — зал был уже полон. Заметив их, Хегер тотчас же встал и пошел навстречу. Он был несколько разочарован, увидев, что Вера не одна, но ничем не показал этого — любезно поклонился обеим дамам и дружески пожал руку Вернеру. С трудом удалось найти свободный столик на троих. Хегеру пришлось вернуться на свое прежнее место, где у него был занят стул и для Веры.

Целый час рассказывал профессор Штейбнер о злоключениях подводного судна «Гидра». Он говорил живо и сумел завоевать внимание публики. После доклада показали цветной фильм об удивительных растениях и диковинных животных морских глубин, о которых Штейбнер рассказывал так увлекательно.

— Подводная лодка лежала на дне, — говорил профессор. — Мы, ученые, до того обрадовались возможности наблюдать странный мир морских глубин вблизи и без всяких помех, что и не подозревали о серьезности своего положения. Капитан скрыл от нас действительное положение вещей и поступил правильно. Паника только осложнила бы и без того неприятную ситуацию. Лишь потом мы узнали о тех сверхчелевеческих усилиях, ценою которых двум водолазам удалось заделать течь. На двенадцатый день после аварии они закончили работу. «Гидра» смогла всплыть. Над нами находился еще лед толщиной в несколько метров, но вращающаяся рубка быстро справилась с ним. Господа, вы уже знакомы по снимкам и статьям с замечательным техническим оборудованием «Гидры», а потому я не буду говорить о деталях. Итак, сама подводная лодка оставалась подо льдом, а мы вышли через рубку. И тут мы увидели нечто почти невероятное. Перед нами был остров. Остров в центральной части Арктики! Это ни у кого не укладывалось в голове. Но пробные взрывы и промеры рассеяли все сомнения. Остров вулканический, очень маленький, он торчит, как поднятый указательный палец, над цепью подводных гор. Взрывы обнажили слой серо-коричневой породы. Уже несколько дней на новооткрытой земле недалеко от Северного полюса находятся ученые из шести стран. Там создается международная научная станция.

Когда профессор Штейбнер окончил свое выступление и смолкли аплодисменты, к столику Бракков подошел Хегер.

— Интересный доклад, не правда ли, коллега? — обратился он к Вернеру. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я пригласил на этот вечер вас и вашу супругу, не переговорив предварительно с вами. Госпожа Бракк любезно дала согласие за вас обоих.

Бракк удивленно взглянул на Веру. А Хегер продолжал:

— Мне очень хотелось бы познакомить вас с профессором Штейбнером.

Вера собиралась что-то возразить, но Герте удалось тут же вовлечь обоих мужчин в беседу о докладе. Разговаривая, они подошли к длинному столу, где, как почетный гость, сидел профессор Штейбнер. Хегер представил ему Бракка.

— Вы физик? — спросил Штейбнер.

— Физик, — ответил Бракк.

Штейбнер тут же с увлечением принялся рассказывать о сенсационном выступлении одного канадского физика на международном конгрессе исследователей полярных стран.

— Его фамилия, кажется, Шетли. Этот человек мечтает осветить вновь открытый остров искусственным солнцем. Ведь полгода мрака — это страшно. Так вот, с помощью мощных электромагнитных колебаний определенной частоты он намерен создать нечто вроде искусственного северного сияния необыкновенной яркости. Так сказать, холодное солнце. Это предложение, естественно, было принято с энтузиазмом. Однако, к сожалению, для осуществления проекта требуется огромное количество энергии. Конечно, новейшие турбины могли бы обеспечить электроэнергией и научную аппаратуру, и тепловую и осветительную сеть. Но соорудить на маленьком островке огромную электростанцию невозможно. Все известные нам электростанции еще слишком сложны и громоздки. Так что об искусственном солнце пока еще нечего и думать. А жаль, представляю себе, как бы это было замечательно…

Бракк слушал Штейбнера словно во сне. С новой силой охватила его мысль о создании полупроводникового преобразователя энергии излучения радиоактивных веществ в электрическую. Ведь это как раз то, что нужно Шетли! В чем же все-таки его, Бракка, ошибка?! Где он просчитался? Занятый своими мыслями, он ничего не видел и не слышал. Только когда все сидевшие за столом подняли бокалы, он последовал их примеру и неуверенно взглянул на жену.

Разошлись около двенадцати. Полил дождь, и Хегер предложил отвезти домой на своей машине Бракков и Герту.

Хегер уверенно вел автомобиль по мокрому от дождя асфальту среди потока машин и непринужденно болтал. Спросил сидевшего рядом с ним Бракка, доволен ли тот квартирой.

— Год назад, когда строились эти дома, шли разговоры, что тонкие стены из стекловолокна не создадут никакой звукоизоляции. Это действительно так?

— Да нет, мы не жалуемся. Правда у нас тихий район.

Машина остановилась. Вера хотела попрощаться с Хегером, но Герта опередила ее, воскликнув:

— Как хорошо, что теперь нам наконец дадут поесть, не правда ли, доктор Хегер?

Хегер не отклонил приглашения.

Однако как ни старалась Герта, чтобы вечер закончился весело, ей это не удалось. Вернер промолчал весь ужин, а когда к нему обращались, отвечал односложно. Особенно холоден, почти до невежливости, он был с Хегером. Бракк находил, что Хегер поступил бестактно, передав приглашение через Веру. Обиделся он и на жену.

В клубе, увлеченный беседой с профессором Штейбнером, он не думал о словах, брошенных Хегером, а сейчас вспомнил. Не нравилось ему и то, что Хегер смотрел на Веру с откровенным восхищением. К тому же его раздражал громкий и, как ему казалось, полный скрытой иронии смех Герты. В конце концов он не выдержал, поднялся и сухо извинился: у него болит голова, хотелось бы лечь.

Хегер тоже попрощался и ушел. Женщины остались в столовой.

* * *

Вернер еще долго сидел за письменным столом. Уже несколько дней в институте шли горячие споры о возможности полной автоматизации производства на одном из заводов; профессор Экардт считал необходимым, чтобы кто-либо из институтских ученых вместе с заводскими инженерами провел на этом заводе испытания нового прибора, снабженного фотоэлементами. Бракк взял эту задачу на себя. Ему хотелось побыть несколько дней в другой обстановке, чтобы привести в порядок свои мысли.

Завтра с самого утра он отправится на завод…

Доктор Хегер вернулся из командировки в Берлин. В институт он попал только к концу рабочего дня. Размахивая портфелем он прошел через первый этаж главного здания, задержался перед дверью кабинета Экардта, поправил галстук, пригладил рукой волосы, потом постучал и вошел.

Профессор Экардт сидел за письменным столом и читал статью о последних достижениях в области исследования полупроводников. Два советских физика получили сульфид тяжелого металла, который благодаря чрезвычайно высокой подвижности электронов был особенно пригоден для изготовления транзисторов.

Статья напомнила ему об опытах Бракка. В глубине души Экардт был восхищен его мужеством. Бракк не побоялся, что он придет к тем же результатам, что и Хегер, его не устрашили неудачи, которыми кончались попытки решить эту же проблему, предпринимавшиеся в международных институтах. Экардт вдруг устыдился, что даже не посмотрел расчеты Бракка. Но в общем он считал себя правым — эта тема не была предусмотрена планом исследовательских работ института и ее разработка обошлась бы слишком дорого. В это время вошел Хегер. Экардт поднял голову, и, наморщив лоб, взглянул на Хегера поверх очков.

— Это вы? — воскликнул он обрадованно. — А я вас ждал только завтра. Или что-нибудь стряслось?

Хегер пододвинул стул и сел. Затем молча открыл портфель и протянул Экардту толстую папку.

— Надеюсь, вы будете довольны, господин профессор. Переговоры прошли на редкость удачно.

— Чудесно, — ответил профессор Экардт.

Наступила тишина. Доктор Экардт углубился в чтение отчета. Время от времени он с удовлетворением кивал головой. Потом вдруг с удивлением спросил, зачем понадобились в Берлине старые данные о фотоэлементе ЛБ-11.

— С ними хочет познакомиться доктор Кубиш, — ответил Хегер. — Он работает параллельно с нами над той же проблемой и просит поскорее послать ему документацию. Если можно — завтра же.

— Что ж, пошлем, раз это может ему пригодиться. Кажется, папка лежит в вашем шкафу. Завтра с утра распорядитесь…

— Вы ошибаетесь, профессор — прервал его Хегер. — По вашему указанию, я передал документацию коллеге Бракку.

— Ах да, верно. Бракк взял папку домой. Хотел ознакомиться с материалами в спокойной обстановке. Что же нам теперь делать, коллега Хегер?

— Как что? Попросим Бракка, и он завтра утром принесет ее.

— К сожалению, это невозможно. Бракк уехал третьего дня на завод, чтобы провести испытание регуляторов. Вернется только в середине будущей недели.

— Может быть, вы позвоните Бракку на завод и он попросит жену разыскать папку?

— Хорошо, попробуем.

Экардт снял телефонную трубку и заказал срочный разговор.

— Будем надеяться, что он еще на заводе. Так или иначе, мы его где-нибудь застанем.

Завод ответил через несколько минут, и Экардт попросил к телефону Бракка.

— Послушайте, коллега Бракк, нам срочно нужна документация по фотоэлементу ЛБ-11. Папка еще у вас дома? Сможет ли ваша жена разыскать ее для нас? Хорошо, Бракк, оставайтесь у аппарата, я соединю вас с вашей квартирой.

Вскоре телефон Экардта снова зазвонил, и Бракк доложил, что папку можно получить.

— Прошу вас, коллега Хегер, заехать к госпоже Бракк. И сразу же отошлите документацию.

Хегер сообщил еще ряд подробностей о переговорах с берлинскими коллегами, а затем откланялся.

Хегером овладело нетерпение. Он сбежал по лестнице, перескочив последние три ступеньки, и направился к автомобилю.

Взревел двигатель, вахтер открыл ворота и, развернув машину, Хегер выехал с институтского двора. Он был очень рад поручению. Интересно, какое лицо будет у Веры, когда он неожиданно появится перед ней? Захваченный своими мыслями, Хегер едва не проехал мимо дома Бракков. Вскоре он нажал кнопку звонка у калитки.

— Кто это? — раздалось из переговорного устройства.

— Я хотел бы забрать папку для института, — ответил Хегер. В доме хлопнула дверь. На вымощенной каменными плитками дорожке показалась Вера с папкой в руке. Хегер стоял у самой калитки. Когда их разделяло не более двух шагов, она остановилась.

— Это вы, господин доктор?.. — Вера была явно смущена и извинилась за то, что не пригласила его зайти в дом. — Право же, я не узнала вашего голоса, — сказала она все еще немного растерянно.

Она открыла калитку и протянула руку Хегеру, который, как всегда, галантно склонился над ней.

— Неудобно принимать вас у калитки. Может быть, вы зайдете на минутку?

— Простите меня, госпожа Бракк, но я спешу. Документацию нужно сегодня же сдать на почту.

Она протянула ему папку, Хегер тут же раскрыл ее. Просмотрел последние страницы — вот она, формула, над которой он ломал голову несколько недель назад, так и не сумев разобраться в ней. Только не подавать виду! Он постарался сделать равнодушное лицо, улыбнулся, покачал головой и сказал:

— К сожалению, это не та папка, госпожа Бракк.

— Не та? — удивленно произнесла Вера. — Но ведь муж сказал — в правом ящике письменного стола, темно-коричневая…

— Значит, там должна лежать еще одна темно-коричневая. Посмотрите, пожалуйста, еще раз!

— Конечно. Но теперь вам придется зайти в дом…

Пока Вера искала папку в письменном столе мужа, Хегер сидел в столовой. Мысли беспорядочно теснились в голове, он никак не мог сосредоточиться. Теперь он знал формулу, счастливый случай помог ему. Не терпелось попасть домой записать ее, проверить. Он пытался успокоиться, но волнение не проходило. Прикрыв глаза, он мысленно твердил формулу.

— Надеюсь, это то, что вам нужно, — сказала Вера, входя в комнату.

Хегер потушил сигарету. Пока он наклонялся над пепельницей, выражение его лица изменилось.

— Будем надеяться, — ответил он улыбнувшись и раскрыл папку. И хотя ему было ясно, что это именно та папка, которая ему нужна, он стал перебирать бумаги, словно хотел еще раз увериться в этом. Затем он кивнул и встал.

— Благодарю вас за хлопоты, госпожа Бракк.

Вера пошла провожать гостя, несколько разочарованная его торопливостью. Она охотно поболтала бы с ним, особенно сегодня, когда просидела полдня за роялем, так и не записав ни одной ноты.

У калитки Хегер попрощался и уехал. Вера долго смотрела ему вслед.

Полчаса спустя Хегер стоял в своей столовой и задумчиво смотрел в окно на неспокойное озеро. На гребнях волн, как ореховые скорлупки, плясали яхты. Под полными парусами они шли в различных направлениях, как будто ветер дул одновременно со всех сторон. Солнце освещало уже кроны деревьев на противоположном берегу.

Хегер подошел к письменному столу, нетерпеливо взял чистый лист и принялся исписывать его цифрами и формулами, таким бисерным почерком, словно экономил бумагу. Час проходил за часом, но он не замечал этого. По мере того как солнце опускалось за горизонт, в комнате становилось все светлее — освещение регулировалось фотоэлементами. А он все считал, перелистывал справочники, рылся в журналах, но ясности не было. Результаты не удовлетворяли его. Отсутствовало главное… Вдруг у него блеснула еще одна мысль. Он перевернул лист и принялся писать на чистой стороне, размашисто, крупно. Потом откинулся в кресле и засмеялся:

«Ну и дурак же я! — Он хлопнул себя по лбу. — Теперь все это выглядит совершенно иначе, — думал Хегер. — И все же дело безнадежно, господин Бракк. С этими фотоэлементами вы не добьетесь коэффициента полезного действия больше двух процентов. Два процента! — говорю я. И только. А я-то бьюсь над этой формулой. Найден поразительно простой и дешевый способ производства соединения алюминия — это следует признать. Но что толку? Решающим фактором является коэффициент полезного действия элемента. Следовательно, и вы, Бракк, зашли в такой же тупик, в каком в свое время очутился я. Да, да, я уже давно побывал в темном углу, в котором теперь засели вы, уважаемый коллега. Дальше и вам нет ходу!»

Он закурил сигарету и задумался. Сможет ли он применить в своей исследовательской работе способ производства соединения алюминия, открытый Бракком? Вот удивится-то профессор Экардт. А Бракк?..

Это надо еще хорошенько обдумать. На сегодня довольно. Он встал, взял книгу, начатую накануне, и с комфортом устроился на кушетке.

* * *

Вернер Бракк не мог уснуть. Вера дышала глубоко, ровно. Наверное, она и не подозревает, что вот уже несколько дней его не покидает тревога за нее, за их совместную жизнь.

Когда он вернулся из поездки на завод, Вера встретила его дружелюбно и ласково. И ему показалось, что она даже не заметила, как он удивился, услышав о визите Хегера. Неужели никто другой не мог забрать документацию? Только Хегер, и именно тогда, когда Бракк уехал по служебным делам?

Он беспокойно ворочался с боку на бок, не в силах отогнать ревнивые мысли. Вполне возможно, что для Веры эти дни прошли далеко не столь тягостно, как для него. А ведь он решился на эту разлуку только для того, чтобы разобраться в самом себе.

Бракк снова прислушался к ее спокойному дыханию. Может быть, он несправедлив к ней? За последние месяцы собственная работа занимала его больше, чем все, что касалось Веры, ее музыки, ее мира. С мучительной ясностью он сознавал, что так будет до тех пор, пока он не добьется решения проблемы.

Вера, конечно, ни в чем не виновата. Разве не права она была, сомневаясь в успехе его работы? Ведь опыты так и не дали положительного результата. Он сам разуверился в собственных силах после того, как провалился и последний опыт, на который он возлагал такие большие надежды. Ей нужен успех, ощутимый, действенный!

Вдруг он отчетливо увидел испорченную опытную пластинку. И опять все началось сначала. Он мысленно записывал формулы, стирал их и выводил новые.

Мало-помалу им овладела усталость. Часы в столовой пробили два. Он повернулся на бок и закрыл глаза. Но и засыпая, видел тот самый злополучный диск, видел четкую разграничительную полосу, вычерченную разогнанными до огромной скорости элементарными частицами…

И вдруг его словно кто толкнул. Сна как не бывало. Затаив дыхание, словно опасаясь, что оно может прервать ход его мыслей, несколько минут он пролежал спокойно. Потом его охватило нетерпение. Вскочив с постели, как был босиком, он бросился в кабинет, сел за письменный стол, вынул из ящика блокнот и схватился за карандаш.

Уже начало рассветать, а Вернер Бракк не отрывался от расчетов. Около шести утра он наконец положил карандаш и с бьющимся сердцем стал просматривать результаты своих вычислений. Решение проблемы казалось ему слишком простым. Ломаешь себе голову, экспериментируешь часами, неделями, месяцами, и вдруг какая-то испорченная пластинка, небрежно отложенная в сторону, сулит успех! Нет, это невероятно! Он взъерошил и тут же пригладил волосы, голова его медленно начала клониться вниз, лоб коснулся стола. Несколько минут он просидел так, потом вскочил, раскрыл окно, высунулся наружу и втянул в себя пряный запах утра.

Бракк потянулся. Он больше не чувствовал усталости. Расхаживая по комнате, прикидывал, в котором часу приходит в институт вахтер. Часы показали шесть. Он отправился в ванную. Двадцать минут спустя Бракк уже стоял в кухне с портфелем в руке и уплетал ломтики колбасы, заедая их печеньем. Запив еду стаканом воды, он направился к двери. Только тут он вспомнил о Вере. Вернулся, набросал несколько строк в блокноте и положил его на обеденный стол.

Бракк быстро шагал по еще пустынной улице. Мысленно он уже начал опыт, который собирался провести в ближайший час. Он напал на след, на совершенно новый след. Правда, это еще только путь к успеху. Это лишь веха, знак. Если бы ему удалось сегодня…

Нетерпение подгоняло его. Когда он подошел к институту, из широких железных ворот выезжал грузовик. Вахтер что-то крикнул водителю. В этот момент он увидел Бракка.

— А, господин доктор! Доброе утро! — вахтер вынул изо рта трубку. — Вас подвели часы? Ведь нет еще и семи.

— Да, да, я знаю, господин Мильке. Мне нужно подготовить срочную работу.

— Так… Хорошо, что сегодня пришлось пораньше отправить грузовик, иначе настоялись бы вы у запертых ворот. Я ведь работаю только с семи.

Бракк взял у него ключи. Ему не терпелось поскорее попасть в лабораторию.

Шаги его глухо отдавались в пустом помещении. Он рывком раскрыл дверцы шкафа. Вот она, небрежно брошенная пластинка. Почти любовно взял он ее в руки и стал разглядывать.

— Ерунда! — одернул он себя. — Еще ничего не доказано.

Наспех накинув белый халат, Бракк принялся за работу. Вынул из несгораемого шкафа ящик с радиоактивным веществом, достал защитный экран и установил в небольшой комнате рядом. Держатель для пластинки он переставил по-новому, так как контакты для подводки электрического тока тоже нужно было разместить иначе, чем прежде. Наконец, все было готово. Бракк закрепил пластинку и подключил измерительные приборы. Есть! Опыт можно начинать. Проверил установку еще раз. Утечки тока нет. Он приложил руку к груди, словно хотел успокоить биение сердца. Что принесут ближайшие минуты?

Боязливо и в то же время с надеждой скользнул он взглядом по шкалам измерительных приборов. Стрелки были еще неподвижны. Усилием воли он заставил себя нажать кнопки дистанционного управления. Открылся свинцовый ящик. Бета-лучи радиоактивного вещества, упав на фотоэлемент, вызвали в нем такой сильный поток электронов, что стрелки приборов резко метнулись к последнему делению шкалы.

Бракк вздрогнул и инстинктивно отпрянул, словно ждал взрыва, хотя ничего подобного случиться, конечно, не могло.

Как зачарованный, глядел он на измерительные приборы и не верил собственным глазам. Ясно, что приборы полетят к черту, если он тотчас же не переключит их на менее чувствительную шкалу. Но Бракк был почти в шоковом состоянии. Словно под гипнозом, он продолжал глядеть на танец стрелок. Лишь несколько секунд спустя нервное напряжение спало, на лбу выступил пот. Он коснулся кнопки дистанционного управления, свинцовый ящик закрылся, поток электронов прервался. В изнеможении он сел на табуретку и машинально вытер лоб. Наяву ли все это?

Он медленно повернул голову, посмотрел на аппаратуру, словно не доверяя собственному рассудку.

— Да не могло же это мне присниться! — вскричал Бракк. Он взял себя в руки и повторил опыт. Стрелки снова достигли последнего деления. На этот раз Бракк сразу же переключил приборы на менее чувствительную шкалу. К нему вернулись спокойствие и уверенность ученого. Он методично зафиксировал данные измерений, но когда начал подсчитывать коэффициент полезного действия, рука его задрожала. Результат превосходил все ожидания.

Внезапно к горлу подступила тошнота. Он сел, судорожно глотнул слюну и стал ровно и глубоко дышать, чтобы побороть дурноту. Сейчас самое главное — закончить эксперимент!

Бракку стало немного лучше. Он встал, взглянул на измерительные приборы и сразу понял, что поток электронов ослабел, напряжение в фотоэлементе понизилось. Бракк прекратил облучение бета-частицами, дал сильно нагревшемуся элементу остыть, затем снова включил ток. Приборы опять зафиксировали высокое напряжение. Все ясно, необходимо охлаждение!

В это время завыла институтская сирена, и спустя миг глуховатый голос пожелал ему доброго утра. Это пришла его ассистентка.

— Здравствуйте, здравствуйте, — рассеянно ответил Бракк. Здравствуйте, фрейлейн Вольнер.

Ассистентка с удивлением посмотрела на серое, невыспавшееся лицо шефа и спросила:

— Что-нибудь случилось, господин доктор?

— Случилось? Нет. Что могло случиться? Пожалуйста, подготовьте фотоэлементы. Я… у меня срочное дело.

Бракк почти пробежал через лабораторию и против своего обыкновения хлопнул дверью. «Что с ним? — с удивлением подумала ассистентка. — Он сам не свой. Здоровается три раза подряд и выглядит так, словно всю ночь кутил».

Бракк вернулся, неся стальной баллон с жидкой углекислотой, и запер за собой дверь. «Пусть приходит кто угодно, — думал он, — я должен закончить эксперимент. Пусть весь институт ходит ходуном, пусть старик меня выгонит. Все равно!»

Он открыл вентиль баллона и направил струю на фотоэлемент. Снова включил установку, но уже через несколько минут эффективность фотоэлемента снизилась. По мере нагревания росло его сопротивление и количество вырабатываемого тока уменьшалось. Бракк снова повернул вентиль баллона. Тонкая струйка жидкости, испаряясь, превращалась в снег. Бракк решил понизить температуру фотоэлемента до минус 80 градусов. Фотоэлемент очень медленно отдавал тепло, но, чем больше он охлаждался, тем дальше ползли стрелки приборов. Сопротивление элемента уменьшалось, поток электронов усиливался.

Лихорадочно записывая результаты, Бракк поглядывал то на электрический термометр, указывавший температуру элемента, то на измерительные приборы. Но вот он удивленно поднял брови — стрелки на шкале остановились, затем, слегка качнувшись, неожиданно пошли назад. Бракк сразу же предположил, что причина в отклонении от оптимальной температуры. Замедлил охлаждение — так и есть! Чтобы исследовать все эти явления, нужно будет немало поработать. Но это его только радовало. Ему хотелось сейчас же засесть за вычисления.

Однако сейчас времени не было. Самое важное — представить конкретные доказательства своей правоты. Установка продолжала действовать, охлаждение фотоэлемента было отрегулировано так, что температура оставалась постоянной и стрелки приборов показывали наивысший коэффициент полезного действия. Он заново тщательно записал полученные данные. Те записи, которые он в спешке сделал вначале, вряд ли смог бы прочесть и он сам. Кровь стучала в висках, когда он думал о том, что через несколько минут скажет профессору Экардту о своем открытии. Только теперь Бракк полностью осознал, к каким результатам он пришел. Он создал фотоэлемент, преобразующий энергию излучения радиоактивных веществ в электрическую энергию и обладающий невероятно высоким коэффициентом полезного действия. И это удалось ему, Вернеру Бракку. В таких примитивных условиях!

Бракк глубоко вздохнул и закрыл глаза. «Это удалось мне». Его усталое лицо было счастливым. Что теперь скажет профессор, что скажут Хегер и другие коллеги? Конечно, это пока только лабораторный опыт. Бракк полностью отдавал себе отчет в том, что придется раскусить еще не один твердый орешек, прежде чем можно будет получать электроэнергию в промышленных масштабах.

Немало изобретений, родившихся в лабораториях, так и не удалось использовать по экономическим или технологическим причинам. Оправдает ли себя его фотоэлемент при серийном производстве? Исходный материал алюминиевый сплав — сравнительно дешев. Но получить его без примесей очень трудно. Одно дело — небольшие количества, которые нужны были Бракку для опытов, их получить легко, другое дело, когда понадобятся целые килограммы… И все же путь будет найден, он должен быть найден! Целых двадцать лет способен вырабатывать электроэнергию подобный фотоэлемент. Лишь после этого ему снова понадобится радиоактивное «топливо». Электростанция без маховиков, без турбин, без генераторов! От этих мыслей голова идет кругом.

«Вера! Я добился своего! Не впустую работал! Ты радуешься?»

— Да, я знаю, — сказал он, как бы отвечая ей. — Впереди много труда. Но подумай — мне удалось то, к чему стремятся сотни ученых. И не сказать, как я счастлив. Опытная установка действует уже целый час. А мой новый фотоэлемент продолжает равномерно поддерживать нужное напряжение.

Он подошел к измерительным приборам. Все в порядке.

«А теперь пойду к профессору», — радостно подумал Бракк. Он вышел из лаборатории и осторожно прикрыл за собой дверь. Не торопясь, прошел через двор института, здоровался с попадавшимися ему навстречу коллегами, удивляясь собственному спокойствию. А ведь раньше ему казалось, что мир перевернется, если его опыты когда-нибудь увенчаются успехом. Но ничего не произошло. Наоборот, сейчас он чувствовал себя опустошенным.

Бракк медленно поднялся по ступенькам, которые вели к двери главного здания. Однако когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь кабинета профессора Экардта, его снова охватило волнение.

Профессор Экардт говорил по телефону и жестом пригласил Бракка сесть. Казалось, телефонный разговор никогда не кончится. Экардт положил трубку и вопросительно посмотрел на Бракка.

— Что-нибудь случилось, коллега?

Бракк встал, подошел вплотную к письменному столу.

— Господин профессор, прошу вас зайти на несколько минут ко мне в лабораторию. Я хочу продемонстрировать вам один опыт.

Экардт наморщил лоб.

— Нельзя ли отложить это на послеобеденное время? У меня много дел. О чем, собственно, идет речь? Вам удалось увеличить чувствительность элемента БС в инфракрасной части спектра?

— Нет, не это. Мне удалось получить фотоэлемент для преобразования энергии бета-лучей в электроэнергию!

Экардт выпрямился на стуле и непонимающе посмотрел на Бракка.

— Как, как?.. Что вам удалось? — резко спросил он.

— Получить новый фотоэлемент, господин профессор, — спокойно повторил Бракк. — Как вам известно, в свободное время я занимался этой проблемой. И вот сегодня я могу представить практическое доказательство своей теории. Успех мне принес алюминиевый сплав, подвергшийся бомбардировке дейтронами. Я смонтировал небольшую опытную установку и прошу вас лично проверить коэффициент полезного действия фотоэлемента.

Если Бракк воображал, что теперь-то профессор Экардт ринется вместе с ним в лабораторию, то он ошибался. Профессор спокойно раскурил сигару, оперся локтями о стол и уставился на Бракка, пуская кольца дыма.

— Итак, вы продолжаете опыты? О чем вы, собственно, думаете, господин Бракк? — вдруг взорвался он. — В рабочее время монтируете опытные установки для проведения ваших… гм… экспериментов. Я уже высказал вам однажды свое мнение. Очевидно, вы меня не поняли.

Профессор Экардт поднялся с кресла и, шагая взад и вперед по кабинету, продолжал греметь:

— Неужели вы не сознаете, насколько бесполезны ваши усилия? Занимаетесь какими-то вычислениями и экспериментами вместо плановой исследовательской работы. Так дело не пойдет, господин Бракк. Ваш долг — решать те задачи, которые перед вами поставлены.

Тут терпению Бракка пришел конец.

— Да, господин профессор, — прервал он Экардта, — мой долг добросовестно трудиться над решением поставленных передо мной задач. И я тружусь именно так — добросовестно. В этом вы должны были убедиться за время моей работы. Но теперь я бы хотел, чтобы вы лично удостоверились в том, что мне удался эксперимент.

Он вынул из кармана блокнот, открыл его и протянул профессору.

— Коэффициент полезного действия фотоэлемента достигает тридцати восьми процентов.

Расхаживавший по кабинету Экардт внезапно остановился, бросил на Бракка пронзительный взгляд, взял у него блокнот и, сжав губы, принялся читать записи показаний измерительных приборов. Глаза его открывались все шире, а брови поднимались все выше и выше. Он опустил руку, державшую блокнот.

— Это что, действительно результаты измерений? — тихо спросил он.

На лице старика было написано такое недоверие, что Бракк невольно усмехнулся.

— Разумеется, господин профессор, можете убедиться сами.

Бракк открыл дверь. Профессор без возражений последовал за ним. Через несколько минут он стоял уже в помещении рядом с лабораторией, где находилась опытная установка, и так же пристально смотрел на стрелки измерительных приборов, как смотрел на них до него сам Бракк. В нем заговорил ученый. С невероятной тщательностью он проверил установку, переключил измерительную шкалу, закрыл свинцовый ящик с радиоактивным веществом, осмотрел фотоэлемент. За все это время он не проронил ни слова. Только когда установка пришла в действие и измерительные приборы зафиксировали энергию, вырабатываемую фотоэлементом, он сказал едва слышно:

— Просто немыслимо!

Профессор Экардт сел на низенький табурет, тяжело дыша, словно поднялся по бесконечно длинной лестнице. Он знал твердо только одно: там, на столе, стоит опытная установка с фотоэлементом нового типа, который преобразует энергию бета-лучей в электроэнергию при невероятно высоком коэффициенте полезного действия. «И это открытие сделано здесь, в институте, которым я руковожу. А я-то считал его фантазером, честолюбцем». Экардт повернул голову и посмотрел на Бракка, стоявшего у стола.

— Что же вы молчите? — закричал он, не в силах сдержать волнение. Экардт совсем забыл, что сам так ничего и не сказал Бракку.

— На вашем месте я бы на голове ходил! Тридцать восемь процентов! Да вы понимаете, дружище, что, если удастся наладить производство таких фотоэлементов в большом масштабе, это будет означать революцию в производстве энергии!

Профессор Экардт встал и горячо пожал руку Бракку.

— Я… — он запнулся. — Я, видно, понемногу старею. Да, да, мне уже не угнаться за молодыми коллегами с их неудержимым стремлением вперед. Я ни в грош не ставил ваши попытки и не скрывал этого от вас. Я был уверен, что вы ничего не добьетесь! Считал, что для создания такого фотоэлемента необходимы условия, которых нет в нашем институте. Сколько бился над этим Хегер! Как дорого обошлись его опыты! Безуспешность его попыток окончательно убедила меня в невозможности задуманного. И вот через полгода являетесь вы, коллега Бракк, все с той же проблемой.

Экардт глубоко вздохнул, помолчал, а затем воскликнул:

— Но мне следовало просмотреть ваши вычисления… Это был мой долг, моя обязанность. Я…

В этот момент вошел доктор Хегер.

— Вот вы где, коллега Бракк, а я искал вас, — сказал он и сразу же умолк, заметив профессора.

— Я не помешаю?

— Нет, нет, коллега Хегер, хорошо, что вы пришли. Я как раз хотел пригласить вас, — ответил Экардт. — Посмотрите-ка сюда, — он указал на опытную установку. — Я еще сам не могу в этом разобраться.

Хегер подошел, увидел защитный экран, свинцовый ящик с радиоактивным веществом и сразу же понял: Бракку удался опыт. Странное чувство овладело им, когда он склонился над измерительными приборами.

— Этого не может быть! — воскликнул он и повернулся сначала к Бракку, потом к профессору, словно ждал, что сейчас все выяснится и окажется, что с ним сыграли шутку. Однако профессор Экардт кивнул.

— Да, невозможное стало возможным. Коэффициент полезного действия тридцать восемь процентов. Если бы я не видел своими глазами, я бы ни за что не поверил.

«Тридцать восемь процентов!» — эхом отдавалось в ушах у Хегера. Бракку удалось то, к чему он, Хегер, стремился целых три года. Бессмысленно смотрел он на стрелки измерительных приборов, на электрический термометр, регистрирующий температуру фотоэлемента, и пытался справиться с собой; наконец он взял себя в руки и подошел к Бракку.

— Итак, вас можно поздравить, коллега.

Холодный металлический звук собственного голоса поразил его, и он поспешил добавить с усмешкой:

— Вы баловень судьбы, Бракк, вы походя решаете проблемы, над которыми ученые бьются десятилетиями. Поразительный успех.

Бракк ответил не сразу. Слишком уж неприкрытая зависть слышалась в голосе Хегера. «Этому бездарному честолюбцу предстоят еще новые поражения, — подумал вдруг Бракк с невольным торжеством. — И не только на поприще науки». Но тут же опомнившись, он поблагодарил за поздравление. Затем обратился к профессору:

— Если позволите, я тотчас же примусь за описание опыта и связанные с ним расчеты.

Теперь Экардт готов был во всем идти навстречу Бракку.

— Разумеется, коллега, — любезно сказал он, — об этом и спрашивать незачем. Думаю, что лучшая помощь, которую я могу вам оказать, — это немедленно освободить вас от планового задания, чтобы вы могли полностью посвятить себя новой задаче.

* * *

Вера сидела за письменным столом и перечитывала письмо, которое написала еще утром. Ей все не нравилось, слова на бумаге теряли свою убедительность. Насколько лучше было бы сказать это вслух, поговорить по-хорошему. Но Вера знала, что в разговоре с Вернером она растеряет и эти слова, не сможет объяснить ему, как тяжело у нее на душе. Так появилось письмо, которое она собиралась молча оставить на его письменном столе.

Резко зазвонил телефон. Вера сняла трубку.

— Вернер?.. — Она не сразу поняла, о чем волнуясь, бессвязно рассказывал муж, но почувствовала радость, звучавшую в его голосе. — Что ты говоришь? Я не понимаю… Ты так взволнован… Что удалось?

— Порадуйся вместе со мной! — кричал Вернер. — Вера, я этого добился. Тут все прямо онемели. Ты понимаешь, это пришло мне в голову сегодня ночью, совершенно неожиданно. И я пораньше ушел в институт. Ты нашла мою записку? Вера, это удалось! Слышишь? У нового фотоэлемента коэффициент полезного действия тридцать восемь процентов! И он работает. Понимаешь? Он уже несколько часов равномерно вырабатывает электроэнергию. Ты рада, Вера? Скажи, что рада.

Она судорожно глотнула.

— Да, да, я рада, Вернер. Только не могу так сразу осознать все…

Бракк, полный торжества, не почувствовал по ее голосу, что ее волнует и что-то другое, не относящееся к их разговору.

— Я, конечно, не приду вовремя. Ты понимаешь? — продолжал он кричать в трубку. — Но к девяти буду обязательно. Я так счастлив, Вера…

Положив трубку. Вера еще с минуту постояла у аппарата. Постепенно до нее начало доходить значение услышанных слов. Ему удалось, удалось то, о чем он думал день и ночь! А ведь никто не верил в его идею. Никто! И она тоже не верила… Ей стало стыдно своего малодушия, своего — теперь она это ясно видела — эгоизма.

Ее постоянное раздражение, неудовлетворенность, отчаяние, все то, что заставило написать утром письмо, сейчас казалось мелким и ничтожным рядом с неутомимыми, целеустремленными поисками Вернера. А она была близка к тому, чтобы помешать его работе, такой значительной, такой важной для всех!

Вера решительно подошла к письменному столу, взяла письмо и сожгла, даже не перечитывая. И, пока она следила за языками пламени, в ней зародилась надежда: теперь все наладится, они будут счастливы, как раньше. Добившись своего, Вернер успокоится, они будут чаще бывать вместе.

* * *

Весть об успехе Бракка мгновенно облетела институт. Его открытие обсуждали ученые, ассистенты, а Экардта было просто не узнать. Весь сияя, словно это он сам создал фотоэлемент, профессор ходил из лаборатории в лабораторию и как мог расхваливал Бракка. Но, вернувшись к себе и шагая по кабинету, вдруг ударил себя кулаком по лбу:

— Какая близорукость! — снова и снова повторял он.

Экардта терзало воспоминание о том, как он относился к Бракку и его экспериментам. Тревожило, что Бракк может рассказать, как он, руководитель института, пытался помешать великому открытию. При этой мысли его бросало в жар.

А Бракк и не подозревал, сколько беспокойства доставил профессору. Низко склонившись над письменным столом, он торопливо записывал цифры, выводил формулы. Когда прозвучала сирена, он только мельком взглянул на электрические часы, висевшие над дверью, и продолжал работу.

* * *

Хегер уехал из института тотчас по окончании рабочего дня. Он дал такой сильный газ, что мотор взвыл. Его руки, обычно небрежно лежавшие на руле, на этот раз крепко сжимали его, словно ища опоры. Выехав за пределы города, машина на огромной скорости помчалась по шоссе.

Дом Хегера находился подле озера с лесистыми берегами. За порядком в доме следила пожилая чета.

Хегер поставил машину в гараж, схватил с сиденья портфель и вбежал в дом.

Тишина, которую он обычно так любил, сегодня угнетала его. Подавленный и встревоженный, бродил он по дому. В холле он остановился, принялся рассматривать свои охотничьи трофеи. Машинально снял со стены тяжелое ружье, прицелился в рога антилопы и тут же разозлился на себя за этот бессмысленный поступок. Ведь он еще не сошел с ума! Повесив ружье на место, Хегер опустился в кресло.

Беспокойство, охватившее Хегера с самого утра, лишало способности трезво рассуждать. Сможет ли открытие Бракка когда-либо найти применение в промышленных масштабах? Пока ведь это только лабораторный опыт. В дальнейшей работе могут возникнуть непредвиденные трудности. Хегер вяло усмехнулся. Трудности — слабое утешение. Но как смог этот Бракк достичь успеха в столь поразительно короткий срок? Добиться такого высокого коэффициента полезного действия — это граничит с невероятным! И все же Бракк создал элемент, ему это удалось!

Хегер прижал ладони к вискам и начал вспоминать. Целых три года он интенсивно работал над решением этой проблемы, с гордым терпением принимал неудачи и трудился с таким упорством, какого и сам от себя не ожидал.

Специальные журналы были полны сообщений об его исследованиях. Имя его появлялось повсюду. Он работал, сжав зубы, но все было напрасно. Успеха он так и не добился. Он перестал показываться в клубе, бывать у знакомых. Одна мысль о том, что его могут спросить о результатах исследовании, вызывала у него чувство дурноты.

А потом в институт пришел Бракк. При воспоминании о Бракке лицо Хегера приняло угрюмое, враждебное выражение. Бракк! Даже имени его он раньше не слышал! И надо же, чтобы этот человек, занятый решением той же проблемы, появился именно здесь, в его же институте. Теперь, после открытия Бракка, и его, Хегера, имя всплывет вновь. Но в каком свете? Он уже отчетливо представлял себе, как знакомые в клубе станут спрашивать: «Вы, кажется, работали над той самой проблемой, которую удалось решить вашему коллеге Бракку?»

Хегер с силой стукнул кулаком по столику. «Бракк, Бракк! Черт его подери еще раз! Это удалось ему… не мне. Это о нем заговорит весь мир».

Хегер тяжело встал, спустился в сад и прошел к озеру. Над тростником летели дикие утки, вдали привязывал лодку какой-то рыбак. Хегер бесцельно бродил взад и вперед по берегу. Никогда еще не чувствовал он себя таким одиноким. Ему вспомнился вечер у Бракка. Вера смотрела на него так странно. Вера Бракк… Сегодня вечером они будут праздновать успех, подумал он с горечью.

* * *

Доктор Бракк работал в только что выстроенной лаборатории с ассистенткой и двумя коллегами. Им пришлось провести на циклотроне бесчисленные опыты; необходимо было установить точную продолжительность бомбардировки бета-лучами столь счастливо испорченной опытной пластинки, которая подвергалась облучению лишь частично. Срок облучения стали увеличивать каждый раз на доли секунды. День шел за днем в страшном напряжении. Наконец они добились своего. Маленькая опытная пластинка из алюминиевого сплава превратилась в фотоэлемент. Он был точной копией старого элемента.

Бракк продолжал опыты, надеясь, что коэффициент полезного действия удастся немного увеличить. Однако ожидания его не оправдались. Наоборот, более длительное воздействие дейтронов на пластинку понижало коэффициент. Хуже того, приводило к распаду фотоэлемента.

В лаборатории зазвонил телефон. Ассистентка сняла трубку.

— Шеф, — сказала она Бракку.

Бракк подошел к аппарату.

— Разумеется, господин профессор, сейчас иду.

«Как изменился старик, — подумал Бракк, шагая к главному зданию. Осведомляется, найдется ли у меня несколько свободных минут, если, конечно, нет более спешных дел».

Бракк усмехнулся: «Явись я к нему сегодня с новой идеей, он, наверное, предоставил бы в мое распоряжение весь институт».

Бракку припомнились недавние слова Экардта: «Как бы ни были гениальны ваши расчеты, я должен сказать вам, что пользы от них не будет… Я считал вас более дальновидным…»

Впрочем, можно ли винить в чем-нибудь старика, если Хегер…

Течение его мыслей приняло иное направление. Хегер! Этот тоже изменился. Спокоен, сдержан, делает вид, что ничего не случилось. Бракк никогда не напоминал Хегеру о его пессимистических пророчествах, но ему казалось, что он видит этого человека насквозь. Честолюбец, которому во что бы то ни стало нужен успех. Такой не остановится ни перед чем, если захочет отнять у него Веру. Но сама Вера? Неужели она… Он не додумал до конца.

Постучал в дверь кабинета Экардта и вошел.

— Ну, вот и вы! — воскликнул профессор, усаживаясь в кресле поудобнее и раскрывая лежавшую перед ним папку. Вид у него был озабоченный.

— Итак, дорогой доктор Бракк, — неуверенно начал он, — я… получил один документ, который, честно говоря, меня тревожит. В Международном институте полупроводников в Праге непременно хотят переманить вас к себе.

— Но, господин профессор, я полагал, что с этим покончено. Представители института, знакомившиеся с моими работами, уже делали мне такое предложение, и я его отклонил.

— Да, я знаю и очень рад этому. Однако они снова пытаются добиться вашего перевода в Прагу. Доктор Хенель, эта старая лиса, нажал на все кнопки. Я считаю, что честь создания первой экспериментальной силовой установки на базе вашего фотоэлемента принадлежит нашему институту. Я предоставил вам все необходимые условия, добился сооружения новой лаборатории, отпуска средств. Скажите, доктор Бракк, вам чего-либо недостает? Вы чем-нибудь недовольны?

Почувствовав в голосе Экардта волнение, Бракк покачал головой.

— Нет, господин профессор; у меня есть все, что необходимо для работы. Вы об этом позаботились.

Профессор Экардт облегченно вздохнул.

— Очень рад слышать это от вас. Вы, конечно, понимаете, как мне не хочется вас отпускать. Я горжусь вами, горжусь нашим институтом, в котором создан этот замечательный фотоэлемент. Поверьте мне, — тут Экардт взглянул в окно, — я до сих пор корю себя, что не ознакомился тогда с вашими вычислениями. Моя обязанность — интересоваться каждой новой мыслью, каждой новой идеей, от кого бы она ни исходила. Я этого не сделал, и это непростительно. Когда коллега Хегер…

— Оставим прошлое в покое, господин профессор, — прервал его Бракк, — я уже давно забыл об этом. Итак, мое решение не изменилось, — вернулся он к теме разговора, — я остаюсь здесь в институте. Не могут же меня заставить.

— Разумеется, ни в коем случае. Есть еще кое-что, коллега Бракк. Уже целый час у вахтера сидит репортер одной берлинской газеты. Он здесь уже четвертый или пятый раз. Я отделывался от него обещаниями, не хотел отрывать вас от работы, но репортер решил непременно добиться встречи с вами. Сегодня он объявил сидячую забастовку. Можете вы принять его?

Подумав, Бракк согласился.

Профессор Экардт позвонил вахтеру, и через минуту репортер уже был в кабинете.

— Корреспондент газеты «Новости дня» Вендлер, — представился журналист. — Я уже имел честь познакомиться с господином профессором. Господин доктор Бракк, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — ответил Бракк.

Газетчик включил магнитофон и поднес к лицу Бракка небольшой микрофон.

— Пойдемте лучше в мой кабинет, здесь мы мешаем, — сказал Бракк.

— Тогда уж лучше в лабораторию! — обрадовался корреспондент. — Я уже шесть раз пытался проникнуть в ваше царство. Как видите, я упрям. И сегодня мне это, кажется, удалось.

— Хорошо, пойдемте в лабораторию, — согласился Бракк.

Продолговатое помещение, в которое они вошли, было залито солнцем. Крыша и одна из стен лаборатории были сделаны из небьющегося стекла.

Репортер жадно оглядел лабораторию. Однако он был слегка разочарован. Ничего особенного он не увидел. Стенные шкафы, столы, на которых стояли электрические аппараты, распределительный щит с измерительными приборами, а посередине помещения на низком помосте — трубы длиной в метр и толщиной в руку. Да еще большой, в человеческий рост, квадратный ящик из синтетика.

— Итак, начнем, — весело сказал Бракк. — Что вы хотите узнать?

— По возможности все, господин доктор. Как удалось вам создать этот фотоэлемент?

Бракк начал рассказывать. Коротко описал свои опыты, но ни словом не упомянул, что заниматься ими приходилось в неурочное время, вопреки запрещению директора. Умолчал и о том, что коллеги считали его фантазером.

— И однажды ко мне пришла удача, — продолжал Бракк. — Фотоэлемент начал вырабатывать электрический ток с таким коэффициентом полезного действия, о каком я не мог даже мечтать. Дальнейшее усовершенствование его пошло быстро. Первые элементы состояли из дисков величиной с блюдце. Теперь форма элементов изменена.

Бракк подошел к трубам, уложенным на подмостках посреди комнаты.

— Эти тонкостенные цилиндры сделаны из сложного алюминиевого сплава. В результате бомбардировки такого цилиндра дейтронами, то есть ядрами атомов тяжелого водорода, получившими сильнейший разгон в циклотроне, поверхность его приобретает полупроводниковые свойства. Посмотрите сюда — две трети цилиндра имеют гораздо более темную окраску, чем остальная его часть. Это связано с продолжительностью бомбардировки. Сплавы металлов следует облучать неравномерно. Это и есть тайна, незнание которой обрекало все опыты на неудачу. Наибольшая, темная часть фотоэлемента покрывается слоем радиоактивного вещества, которое испускает бета-лучи, то есть электроны, обладающие большей энергией. А эти последние вызывают прохождение электрического тока через полупроводниковый слой.

— Господин доктор, а каким образом полупроводник преобразует световые, тепловые или радиоактивные излучения, в данном случае бета-лучи, в электрический ток? Как это происходит?

— Это не так просто объяснить.

Бракк затянулся сигарой, подыскивая нужные слова.

— Что такое полупроводники, вы, конечно, знаете. Это германий, кремний, селен, окислы различных металлов, а также сульфиды. Все эти вещества имеют одну особенность. Как вы уже заметили, под действием световых, тепловых или радиоактивных излучений в них возникает интенсивное движение электронов. Благодаря облучению электроны, сравнительно слабо связанные с кристаллической решеткой, получают дополнительную энергию, которая позволяет им оторваться от атома и двигаться свободно. А движущиеся электроны — не что иное, как электрический ток.

Это объяснение, разумеется, отнюдь не исчерпывающее. Процессы, происходящие в полупроводнике, значительно сложнее. Но я не хочу обременять вас такими понятиями, как электронная или дырочная проводимость, полупроводники N или Р-типа. Это только собьет вас с толку. Коэффициент полезного действия существовавших до сих пор полупроводниковых фотоэлементов был низок. Мне же удалось с помощью нового фотоэлемента довести его до 38 процентов. Это позволит применить элемент для получения электроэнергии в больших количествах. К тому же изготовление алюминиевого сплава не сопряжено в данном случае ни с какими трудностями технического порядка, в отличие от других полупроводников, изготовление которых дело сложное и дорогостоящее.

Бракк подошел к большому ящику посреди лаборатории, постучал по нему и сказал:

— Это защитная оболочка нашей атомной батареи. Все цилиндры соединяются здесь воедино. Маленькая силовая установка для экспериментальных целей. Ящик изготовлен из синтетического материала, непроницаемого для излучения. К счастью, для защиты от бета-лучей не требуются толстые стенки, ибо их проникающая способность невелика.

— Еще вопрос, господин доктор. Полагаете ли вы, что ваша атомная батарея, вытеснит урановый реактор?

— Без сомнения, если только она оправдает себя на практике. Это не значит, конечно, что все действующие сейчас атомные электростанции будут демонтированы. Ни о чем подобном не может быть и речи. Но при сооружении новых станций фотоэлементу, естественно, будет отдаваться предпочтение. Подумайте об огромных преимуществах таких электростанций. В этой атомной батарее происходит непосредственное преобразование энергии радиоактивного излучения в электрическую энергию с помощью фотоэлементов. В реакторах теплота, образующаяся при распаде атомных ядер, используется для получения пара, который в свою очередь приводит в действие турбины, связанные с генераторами. Как видите, этот способ получения электрической энергии сложен и неэкономичен. В атомной же батарее отсутствуют какие бы то ни было вращающиеся рабочие тела. Исключается износ, значительно возрастает надежность батареи в действии. Упрощается эксплуатация, а что до размеров полупроводниковой электростанции, то она во много раз меньше атомной электростанции той же мощности, но работающей от реактора. Таким образом, электростанция из фотоэлементов, как мне представляется, — это идеал. Так, молодой человек, — тут Бракк посмотрел на часы, — сейчас уже…

— Последний вопрос, господин доктор. Каковы ваши дальнейшие планы? В только что вышедшем журнале «Нейе виссеншафт» помещена статья о вашем изобретении с примечанием о том, что вы намерены соорудить опытную электростанцию вашей системы на недавно открытом острове в центральной части Полярного бассейна.

Бракк мрачно взглянул на репортера:

— «Нейе виссеншафт» уже написал об этом?

— Да, я сам читал. А разве это не так?

— Гм, это верно, — проворчал Бракк. — Если все пойдет хорошо, через шесть — восемь недель я намерен смонтировать там первую атомную батарею для испытания ее на практике. Но мне неприятно, что журнал уже сообщил об этом. У этих газетчиков повсюду глаза и уши.

Немного помолчав, репортер спросил, почему он хочет испытать атомную батарею именно там, есть ли для этого особые причины.

— Да, для испытания атомной батареи именно на вновь открытом острове есть особые причины. Созданная там международная полярная станция нуждается в большом количестве энергии для проведения научных опытов. Построить на этом острове атомную электростанцию обычного типа невозможно. Остров слишком мал.

В это время раздался звук сирены, возвещавшей обеденный перерыв. Бракк с облегчением вздохнул и протянул репортеру руку.

* * *

В самом конце дня у дома номер двенадцать остановился почтальон, вынул из сумки журнал и несколько писем, сунул их в ящик у калитки. Затем нажал кнопку подле тускло блестевшей латунной таблички. В квартире прозвучал звонок.

Вера отложила книгу и пошла к калитке. Прижав локтем научный журнал, который выписывал муж, она выбрала из писем одно, адресованное ей, и тут же на ходу принялась читать. В прихожей журнал выскользнул у нее из-под руки, упал на пол и раскрылся. Вера нагнулась, чтобы поднять его, и увидела заголовок, набранный крупным шрифтом: «Атомная батарея Бракка в Арктике!» С волнением она прочла дальше: «Физик доктор Вернер Бракк намерен в скором времени подвергнуть испытанию свою атомную батарею на недавно открытом острове в центральной части Полярного бассейна. Доктор Бракк собирается лично руководить монтажом и техническим…»

У Веры задрожала рука. Она толкнула дверь в комнату, поспешно закрыла ее за собой и села в кресло. Одним духом прочла статью. «Он отправляется на остров, а я об этом ничего не знаю!».

Долго просидела она так. «От меня он это скрыл, — думала она. — Все об этом знают, только я одна не знаю. Почему он не сказал мне ни слова? Или он не считает нужным поговорить со мной? Собирается пробыть на этом острове недели, может быть, месяцы… А я-то думала, что теперь все у, нас будет хорошо. Когда он позвонил мне и сказал, что нашел решение своей проблемы, я была счастлива…»

Вера приложила руку ко лбу. «Как глупо было надеяться на что-то. Он думает только о своей работе, о своих опытах. Весь остальной мир окрашен для него в тусклые тона. Для него только и света, что в лаборатории…»

Взглянув в окно, она с удивлением увидела, что на поросшие лесом холмы уже опустились сумерки. Пробили часы на башне. Вера даже вздрогнула от неожиданности. Она включила свет, подошла к столу, закрыла журнал, положила на него письма и решила не упоминать в разговоре с мужем о статье. Пусть он скажет ей сам. Она была уверена, что после ужина Вернер обязательно возьмется за журнал.

Вскоре пришел Бракк. Поцеловал жену и, увидев, что она читает письмо, спросил:

— Есть почта?

— Да, мне письмо от Герты. — Ответила она. — А тебе целая куча писем и журнал.

Бегло просмотрев письма, Бракк сказал:

— Сегодня меня вызывал Экардт. Опять послание из Праги. Старик трогательно озабочен моей судьбой и прямо-таки боится, что я могу принять столь заманчивое предложение. Но я останусь здесь, в институте. Что ты об этом думаешь, Вера? Или лучше переехать в Прагу?

— Это ты должен решить сам, — ответила Вера и хотела добавить: «В Праге мы так же не будем никуда ходить вместе, как и здесь», но сдержалась.

Бракк отложил письма и открыл журнал. Бросил смущенный взгляд на жену. Читала ли она статью? Вряд ли, научные журналы ее не интересуют. Сделав вид, что рассматривает рисунок на обложке, он незаметно следил за женой. Как долго она читает письмо. Ему показалось, что выражение лица Веры неуловимо изменилось. Не сообщила ли ей Герта что-нибудь неприятное? Ему не нравилась складка у ее рта. Или все это только кажется?

Вдруг Вера рассмеялась:

— Фантастические желания у Герты! Она мечтает провести свой отпуск на борту «Гидры!»

Бракк растерялся. «Гидра»… Именно с ней связано открытие острова… Почему Вера упомянула как раз об этом месте письма? Неужели она все-таки заглянула в журнал?

Конечно, ему давно следовало рассказать жене обо всем. Впрочем, в этом ли номере напечатана статья о нем? Затаив дыхание, он стал перелистывать журнал. Так и есть. «Атомная батарея Бракка в Арктике!»

— Вера, ты читала статью обо мне в журнале? — спросил он.

Вера опустила руку, в которой держала письмо, и посмотрела на мужа.

— Да, — спокойно ответила она.

— Вера, я давно хотел поговорить с тобой об этом, — неуверенно начал он, избегая ее взгляда. — Но все время откладывал разговор, потому что ничего еще не решено окончательно.

Он встал, закурил сигару.

— Конечно, я должен был сказать тебе, но… — Он тяжело вздохнул и остановился перед нею. — Пойми, Вера, речь идет о кратковременной отлучке. Поверь, мне было нелегко решиться на это. Я все время помнил о тебе. Ты, конечно, думаешь, что я мог бы испытать батарею и здесь. Да, отчасти это так, но моя батарея больше всего нужна именно там, где невозможно использовать энергию солнца или воды. Человечество должно экономить скудные запасы нефти и угля. Их нельзя больше тратить на нужды энергетической промышленности. Ты должна понять почему я обязан отправиться на остров. Именно там, в Арктике, электричество — носитель жизни, оно приносит тепло и свет в бесконечную полярную ночь.

Вера молчала, вертя в руках какую-то нитку. Так прошло несколько минут.

— Вера, что же ты? Тебе нечего сказать? — спросил он наконец. Его так и подмывало выдернуть ниточку у нее из рук.

Вера медленно подняла голову.

— Что я могу сказать, Вернер? Ты уезжаешь. Хорошо, что теперь я узнала об этом от тебя самого. Но я не понимаю, что тут обсуждать. Твое решение непоколебимо, и этим определяется все.

Бракк принялся старательно раскуривать сигару. Спокойные, почти холодные слова жены больно задели его. Вот как! Выходит, ей все равно, уедет он или нет. Этого он не ожидал! Они долго жили вдвоем, но так и не научились понимать друг друга. Насколько ему было бы легче, если бы он получил головомойку, за то, что ничего не рассказал ей раньше о своих планах. Она даже не спросила, когда он уезжает, на сколько времени…

— Ты, верно, проголодался? — сказала Вера таким тоном, как будто они вели легкую приятную болтовню. Потом вышла из комнаты, и Бракк услышал, как она хозяйничает на кухне. «Неужели она меня больше не любит? — с горечью думал Бракк. — Неужели думает об этом человеке? Успеха в науке он не добился. Уж не решил ли он взять реванш хотя бы таким путем?»

* * *

В малом зале Международного научно-исследовательского института в Праге проходила конференция. Речь шла об атомной батарее Бракка, о его предложении провести испытание первого полупроводникового генератора на полярном острове.

После приветственного выступления председателя слово получил доктор Бракк. Короткую вступительную часть его сообщения зал слушал в напряженном молчании. Когда же Бракк перешел к подробному изложению своего плана, стараясь наиболее убедительно аргументировать важнейшие его положения, некоторые ученые начали перешептываться. Но это его не тревожило, и он продолжал говорить спокойно. Он знал своих противников и полагал, что сумеет опровергнуть все их возражения. Все новое, как бы хорошо оно ни было, всегда вызывает сомнения. В общем это даже неплохо. Деловые споры неизменно приносят плоды, вскрывая недостатки и слабости, и в результате зачастую обнаруживаются такие возможности, о которых тот, кто работает в одиночку, даже не подозревает.

Бракк говорил почти целый час, свободно, не заглядывая в конспект. В заключение он снова перечислил основные пункты своего плана.

— Проведенные измерения и результаты испытаний в лабораторных условиях показали, что в экономическом отношении атомная батарея превосходит все другие источники энергии. Поскольку производство фотоэлементов не связано с трудностями технологического характера и к тому же обходится довольно дешево, ничто не должно препятствовать сооружению опытной электростанции там, где в ней ощущается особенная нужда. К таким местностям в первую очередь относятся районы Арктики и Антарктики. На полюсах нашей планеты электроэнергия означает возможность жизни. Именно поэтому, господа, я так упорно настаиваю на том, чтобы первая атомная батарея была сооружена на острове.

Бракк поблагодарил аудиторию за внимание и, посмотрев в сторону доктора Хенеля, сидевшего в конце подковообразного стола президиума, вернулся на свое место.

После краткого перерыва началась дискуссия. Для участия в прениях записались девять участников конференции. Доктора Хегера среди них не было.

Первым поднялся доктор Хенель, один из ведущих ученых Международного института полупроводников в Праге. Его выступления ждал и Бракк, и сидевший рядом с ним профессор Экардт. Когда Хенель выдвинул первые возражения против плана Бракка, в зале все затихло. Выступление было резким, оно было направлено против излишнего оптимизма Бракка, объявившего атомную батарею основным источником энергии будущего.

— Основываясь на своей многолетней исследовательской работе в области полупроводниковой техники, я хотел бы предостеречь против каких-либо поспешных действий. Я весьма тщательно изучил фотоэлемент, изобретенный коллегой Бракком, но и сегодня не могу еще доложить вам свое окончательное заключение. Поразительно высокий коэффициент полезного действия элемента достигнут благодаря почти неправдоподобно счастливой взаимозависимости между составом сплава металлов и продолжительностью его облучения.

Что касается сплава, то он отнюдь не является настолько чистым, насколько это, собственно говоря, требуется при изготовлении фотоэлементов. И это заставило меня задуматься. Полупроводниковые свойства многих из этих соединений в значительной степени зависят от стехиометрического состава, от его изменения с течением времени. Не берусь предрешать, но вероятность того, что новый фотоэлемент со временем может подвергнуться каким-либо изменениям, очень велика. По меньшей мере неосмотрительно полностью исключать подобную возможность. Сравнительно небольшая продолжительность испытаний не дает оснований для окончательных выводов. Наилучшим выходом было бы, вероятно, двух-трехлетнее исследование элемента здесь, в Праге, в Международном институте. К сожалению до сих пор коллега Бракк отклонял наши предложения. Я очень об этом сожалею, но таково его решение.

Доктор Хенель сделал паузу, оглядел зал, словно хотел проверить впечатление, произведенное его словами, и добавил, что место атомной батареи пока в лаборатории, а не на острове, как предлагает Бракк.

Не успел он сесть, как слово взял профессор. Экардт. Он решительно отмел сомнения доктора Хенеля и назвал его скептиком.

— Вспомните о том времени, доктор Хенель, — сказал Экардт, повысив голос, — когда мы с коллегой Хегером сконструировали преобразователь рентгеновских изображений. Тогда вы выразили примерно такие же сомнения по поводу изобретенного нами двухслойного фотоэлемента. Я с уважением отношусь к вашему научному опыту, коллега Хенель, однако в жизни мы сталкиваемся с такими открытиями и изобретениями, которые, на первый взгляд, требуют еще нескольких десятилетий исследовательских работ, а потом оказывается, что недоверие к ним — просто перестраховка. Доктор Бракк убедительно доказал нам это. Да и наш с Хегером преобразователь уже после годичных испытаний был пущен в серийное производство и безотказно работает по сей день, хотя вы предсказывали ухудшение его качества уже через полгода.

Разумеется, данный вопрос не относится непосредственно к теме дискуссии, но я все же счел возможным упомянуть о нем, чтобы обосновать свои возражения. Не вижу, почему атомная батарея Бракка должна оставаться в стенах лаборатории. Я за перенос работ на остров и буду бороться за это. В электроэнергии остро нуждаются не Европа или Америка, а столь важные для всего человечества полярные районы. Там, как сказал Бракк, электричество означает жизнь! Как станет вести себя фотоэлемент, произойдут ли в нем со временем какие-либо изменения, во что лично я не верю, основываясь на экспериментах и расчетах, — все это мы должны уточнить там, где появятся первые полупроводниковые электростанции.

Было уже четыре часа пополудни, когда председатель объявил перерыв; конца дискуссии еще не было видно.

* * *

Во вновь построенной лаборатории Бракка царило шумное оживление. Заканчивались последние приготовления к переезду на остров в Полярном бассейне. Непроницаемые для воды и воздуха контейнеры с оборудованием были подготовлены к погрузке.

Доктор Бракк проводил заключительные испытания атомной батареи. Ящик из синтетического материала, с толстыми охлаждающими змеевиками внутри, с изоляторами наверху, напоминал трансформатор. На передней его стенке были расположены выключатели, контрольные и измерительные приборы. Бракк сделал знак рукой. Включилась система временного охлаждения. Стрелки на шкалах приборов медленно поползли вправо. Атомная батарея вырабатывала электрический ток почти бесшумно. Слышалось только легкое гудение. Бракк включил одну за другой нагрузки, предназначенные для испытания батареи. Потом сказал инженеру Фаберу — одному из своих сотрудников, вместе с которым завтра вылетал на остров:

— Я намеренно допустил большую перегрузку, господин Фабер. Напряжение остается постоянным. Мне кажется, что мы можем быть довольны.

Инженер кивнул.

— Я того же мнения, господин доктор!

Взгляд Бракка скользнул по приборам и задержался на измерителе радиации, который определял уровень радиоактивности за пределами защитной оболочки. Стрелка стояла на нуле. Батарея была включена уже два часа назад, а до этого работала целыми неделями. Бракк отключил ее. Проверка закончена, теперь можно было приступать к упаковке и отправке в аэропорт.

Из института он ушел вскоре после полудня, попрощавшись с коллегами. Они напутствовали его добрыми пожеланиями. Отойдя уже довольно далеко, он остановился и посмотрел назад. Странное чувство овладело им. Целых три месяца он не будет проходить через эти ворота. Долгий срок! Три месяца в вечных льдах. Что ждет его на острове?

Бракк видел снимки научной станции, недавно построенной на острове, но представить ее себе все-таки не мог. Повсюду только лед и снег, никакой зелени, ни деревца, ни цветка. Белая, сверкающая на солнце пустыня. А морозы! Ему стало не по себе. Безотрадное место. Он прогнал эти мысли и решил пройтись по городу. Сегодня ему было приятно ощущать биение пульса шумного города. Он рассматривал дома, остановился на одном из перекрестков, заглядевшись на автомашины и трамваи, с интересом следил за прохожими, словно собирался уехать на годы. Зашел в цветочный магазин, купил большой букет красных гвоздик и бережно понес его. «Она обрадуется», — подумал он и прижался лицом к тонкой обертке цветов.

* * *

На ночном столике затрещал маленький будильник. Вернер Бракк в полусне протянул к нему руку и заглушил его. Потом поспешно сел в постели. Верина кровать была уже пуста. Бракк услышал, как она хозяйничает в столовой. Тихо играло радио. Диктор объявил время: семь часов! Самолет отправляется через два часа.

Без четверти девять Бракк вместе с Верой вошел в здание аэровокзала. Там уже собрались профессор Экардт, доктор Хегер и несколько коллег по институту.

Турбовинтовой самолет стоял на взлетной полосе в полной готовности. Серое небо нависло над землей, только там, где должно было быть солнце, виднелось молочно-белое пятно. Шел мелкий дождик. Веру знобило, и она подняла воротник пальто. Бракк, его ассистентка и двое инженеров попрощались с родными и коллегами. Молоденькая жена одного из инженеров плакала. Вера держалась спокойно, только иногда прерывисто вздыхала. А когда Бракк, уже стоя у входа в самолет, повернулся к ней и крикнул:

— Я сразу дам тебе радиограмму. До свидания, Вера! — она кивнула и улыбнулась ему.

Взревели турбины. Самолет медленно двинулся, покатился, набирая скорость, оторвался от земли и стрелой врезался в низко нависшую пелену облаков.

Вернувшись домой, Вера прошла в гостиную и опустилась в кресло. Ничего не хотелось делать. Рассеянно смотрела она на голые деревья в саду. Только кое-где на ветвях оставались еще коричневые листья. Осень подходила к концу. Пасмурная, дождливая погода и тишина в доме действовали на Веру угнетающе. Она привыкла проводить весь день в одиночестве, но сегодня ей было особенно тяжело именно от этой ничем не нарушаемой тишины.

Над какой страной летит сейчас самолет? Они должны достигнуть острова через пять часов. Она представила себе бесконечную белую пустыню и среди этой пустыни много недель будет жить ее муж. Их разделяют тысячи километров…

Погода стала еще хуже, ветер бросал в оконные стекла большие капли дождя. И все-таки Вере хотелось выйти на улицу, немного пройтись — ей было все равно, куда идти.

Она надела плащ, натянула на голову капюшон и вышла из дому. Навстречу ей кинулся ветер. Он стучал ветками, срывал листья, завывал в проводах. Вере невольно вспомнилось, как незадолго до свадьбы она пошла гулять с Вернером в такую же погоду. Тесно прижавшись друг к другу, они строили планы на будущее. Жизнь рисовалась ей прекрасной… Ей захотелось плакать.

Было уже поздно, когда она направилась обратно. В лесу смеркалось. Она шла медленно, с поникшей головой. Ей незачем было торопиться.

* * *

В назначенное время самолет прошел над Северным полюсом. Долгая полярная ночь уже началась, и огромная ледяная пустыня была объята мраком. На острове все было готово для посадки. Маленький аэродром освещался прожекторами. На обеих мачтах-антеннах радиостанции зажглись красные сигнальные огни. На краю летного поля собрались почти все сотрудники научной станции. Самолет сделал большой круг над островом и пошел на посадку.

Бракк, его ассистентка и инженеры Фабер и Бенке вышли из машины. Толстая меховая одежда делала их движения неуклюжими. Прилетевших приветствовал профессор Гольцман, руководитель немецкого отряда исследователей. Речь его была теплой, но немногословной — термометр показывал 28 градусов ниже нуля, к тому же дул пронизывающий ветер. Гольцман предложил Бракку и его сотрудникам пройти в отведенные для них помещения. Позднее они встретятся в клубе с учеными, поселившимися на острове. Скоро они подошли к строению странной полусферической формы. Приятное тепло охватило их, когда они очутились внутри. Круглый зал освещался лампами дневного света. От него в различных направлениях отходили три туннеля.

— Это вход «Б», — пояснил профессор. — Целый лабиринт таких туннелей связывает между собой лаборатории и жилые помещения. На улицах нашего международного городка всегда тепло и сухо. Иногда мы сами себе кажемся кротами, но к этому привыкаешь. Это лучше, чем бродить во мраке по снегу в такой мороз.

У входа в туннели висели таблички-указатели на разных языках.

— Заблудиться тут невозможно, — заметил профессор Гольцман. — Такие надписи имеются повсюду, так что вы всегда можете узнать, как быстрее попасть туда, куда вам нужно.

Пройдя несколько десятков метров по залитому, мягким светом туннелю, они достигли жилых помещений.

— Надеюсь, что вам будет хорошо у нас, — сказал профессор. — Вы сможете прийти в клуб, — он посмотрел на часы, — ну, скажем, через час?

— Вполне, господин профессор, — ответил Бракк.

Комната номер четыре, где должен был жить Бракк, оказалась небольшой и очень уютно обставленной. Две кровати, посередине стол и мягкие кресла. В стены, обшитые светлым деревом, были встроены шкафы и книжные полки. Толстый ковер покрывал пол. Бракк снял меховую одежду закурил сигару и сел в кресло. Не верилось, что там за стенами, морозная полярная ночь. Окна завешаны толстыми шторами, заглушавшими завывания ветра. «Что ж, жить тут совсем не так плохо!» — подумал Бракк.

Час спустя он уже сидел в клубе. Здесь собралось сорок ученых из различных стран. Перед ними лежали наушники и маленькие ручные микрофоны.

Разноязычный говор стих, когда профессор Гольцман поднялся с места, чтобы официально приветствовать Бракка и его сотрудников. Затем он предоставил слово Бракку.

Бракк взял микрофон и поблагодарил присутствующих за дружественную встречу. Затем рассказал о цели своего приезда на остров. За какие-нибудь доли секунды говорящие автоматы — сложные аппараты с сотнями трубок, транзисторов и реле — переводили его слова на различные языки. Голос автомата звучал монотонно и немного металлически, он точно переводил немецкую речь на другие языки.

— Мое решение подвергнуть первую атомную батарею практическому испытанию на этом острове связано с проектом канадского коллеги Шетли, предложившего осветить остров искусственным солнцем.

Бракка прервали аплодисменты. Выждав, он заговорил вновь:

— Если атомная батарея оправдает ожидания, то в скором времени на этом маленьком клочке суши будет сколько угодно электрической энергии. Ее хватит на все.

Бракк изложил ряд технических данных о своей батарее и в заключение сказал:

— Меня особенно радует, что энергия батареи будет применена для мирных исследований, совместно ведущихся учеными различных стран.

Было уже поздно, когда Бракк вернулся в свою комнату. Пришел и геолог Штиллих, его сосед по комнате, — молодой гамбуржец, высоченный детина, на целую голову выше Бракка, с открытым добродушным взглядом. Бракку он сразу понравился. Геолог вынул из стенного шкафа бутылку коньяку, и, усевшись за стол, они завели непринужденный разговор. Штиллих рассказывал об исследованиях, ведущихся на острове. Бракк вдруг вспомнил, что еще не послал радиограмму жене, и спросил, можно ли сделать это в такой поздний час.

— Конечно, — ответил Штиллих, — на радиостанции круглосуточная вахта. Подождите, я сейчас соединю вас.

Он набрал номер и протянул трубку Бракку. Ему ответили сразу же, и Брак продиктовал радиограмму. Облегченно вздохнув, он снова повернулся к геологу.

— Значит, остров вулканического происхождения?

— Мы это точно установили. Он еще сравнительно молод — ему всего несколько тысяч лет от роду. Когда-то он был гораздо больше. Мы сидим на жалких остатках, которые торчат над подводной горной цепью как острие сломанной кегли. Остров не был открыт раньше, вероятно, потому, что в этих местах не побывала еще ни одна дрейфующая станция. Исследования в этом районе велись только с самолета. Ученые утверждали, что в центральной части Полярного бассейна нет больше неизвестных земель, пока потерпевшая аварию «Гидра» не оповестила мир о сенсационном открытии.

— Да, помню, — подтвердил Бракк, отчетливо представив день, когда Хегер сказал ему, что «Гидра» спаслась да еще обнаружила остров. Тогда он почти не обратил на это внимания. А теперь вот сам находится на этом острове, чуть ли не у Северного полюса.

Геолог рассказал ему, что все постройки на острове стоят на прочных, как сталь, сваях из синтетического материала. Сквозь толщу льда эти сваи доходят до самого грунта.

Коньяку в бутылке заметно поубавилось, комната наполнилась табачным дымом. Собеседники почувствовали усталость. Штиллих включил вентилятор. Через несколько минут не осталось даже запаха дыма.

«Первая ночь на острове», — подумал Бракк и вытянулся на постели.

Утром громкий зуммер прервал его сон. По привычке он хотел было встать с кровати, спустив ноги на левую сторону, но наткнулся на стену. Он не сразу сообразил, где находится.

После завтрака профессор Гольцман предложил Бракку и его сотрудникам осмотреть островной городок и выбрать место для установки атомной батареи.

Все было интересно на этом острове. Бракк поражался объему и размаху научных работ. Вооруженные новейшей аппаратурой, ученые вели измерения и наблюдения, обрабатывали полученные результаты в своих лабораториях. Ведущую роль играли советские ученые: ведь у них был огромный опыт в исследовании Арктики.

Дольше всего задержался Бракк у океанологов и гидрологов. Они только что опустили в море телевизионную камеру с двумя мощными источниками света. Телевизионный аппарат отбрасывал большое и четкое изображение на линзу из матового стекла. Бракк увидел участок морского дна на глубине четыре тысячи метров. Профессор Чернов и его американский коллега, хорошо говорившие по-немецки, объяснили Бракку принцип действия аппаратуры.

Бракк только собрался спросить, что за странный шар лежит на морском дне в правом углу видимого участка, как американец воскликнул:

— Опять он!

— На этот раз не уйдет! — вскрикнул Чернов и быстро нажал кнопки на пульте управления.

Шар пополз по каменистому дну, и Бракк увидел, что он движется на гусеницах. Из него высунулись два длинных щупальца и что-то схватили.

— О'кей, — сказал американец и довольно засмеялся. — Видели, как действует наш робот? Просто замечательный парень! Поймал очень редкого рака, за которым мы уже давно охотимся. Этот рак два раза удирал от нас, но теперь попался. Смотрите, смотрите, парень прячет находку.

Бракк ясно увидел, как в шаре открылось отверстие и робот манипуляторами засунул добычу к себе в нутро.

— Умница наш «Мопс»! — так мы его окрестили, — объяснил американец. Все умеет! Берет пробы грунта и воды, ловит рыбу, измеряет температуру, скорость течений и давление воды.

— Да, он у вас универсал, — засмеялся Бракк.

Потом Бракк побывал в астрономической обсерватории. Закончил он обход осмотром ветровой электростанции. Быстро вращался трехлопастный винт, приводивший в действие генератор.

— Мощность — пять киловатт, — объяснил инженер-исландец. — Достаточно для зарядки аккумуляторов радиостанции. К сожалению, дает ток только при ветре. Но главное назначение установки не в этом, для нас важнее то, что мы можем систематически измерять силу воздушных течений.

Потом профессор Гольцман показал им вездеходы-амфибии. Бракк и его сотрудники вошли в обширный гараж, где стояли два чудовища, напоминавшие подводные лодки на гусеницах.

— Они без труда преодолевают паковый лед, плавают по воде, снова влезают на льдины. Эти машины для нас здесь незаменимы. Видите, коллеги, какие плоды приносит сотрудничество народов. У нас на острове все самое лучшее и современное. При таких условиях действительно можно достигнуть многого. Так, а теперь пойдем в пещеры, мы думаем, что это самое подходящее место для вашей атомной батареи.

Вооружившись мощным рефлектором, все направились к пещере. Профессор Гольцман, увязая в снегу, прокладывал путь. Призрачный луч рефлектора скользил по сверкающему снежному покрову. На небе ярко сияли большие звезды. Идти было недалеко — пещера находилась поблизости от аэродрома.

При входе их обдало холодом. Бракк стал внимательно осматривать пещеру. Стены ее покрывал толстый слой льда, порода нигде не проступала из-под его толщи.

— Эта пещера не единственная, — заметил профессор. — Геологи обнаружили еще четыре. По их мнению, все пещеры возникли под воздействием газов при рождении острова. Мы сейчас в самой большой из них.

— Я согласен с вашим предложением, господин профессор. Мы установим атомную батарею именно здесь.

* * *

Вера Бракк стояла у окна и глядела в сад. Выпал первый снег; зима в этом году началась слишком рано. Небо было затянуто серой пеленой.

Вера была подавлена — ее музыка к фильму вышла неудачной. До просмотра фильма у нее еще была надежда, что приговор будет не слишком строгим. Но осторожные намеки Корни и других товарищей по Союзу композиторов отняли у нее и эту надежду. Еще во время длительной, упорной работы она чувствовала, что вещь ей не дается. Она деградирует как композитор и давно работает без вдохновения, без необходимой сосредоточенности.

Вера снова взяла номер музыкального журнала, в котором этим утром прочитала суровую критическую статью о музыке к фильму.

«Вера Бракк продолжает исходить из устаревшего представления о том, что музыку к кинофильму можно склеивать из банальных мотивов, — говорилось в статье. — Воображение ее весьма бедно, оригинальность ее творчества довольно ограниченна. Стремление к мелодичности и благозвучности, к сожалению, слишком часто вступает в конфликт с особенностями современного фильма. Вся музыка к этой картине шаблонна, в ней не чувствуется душевного порыва, воплотившегося в звуках…»

Вера не стала читать дальше. Она слишком хорошо знала цену своему неудавшемуся произведению. В самом мрачном настроении принялась она перебирать причины, которые привели ее к провалу. Впрочем, тут не о чем было раздумывать. Разве может создать нужную для художника атмосферу человек, у которого нельзя найти поддержки, который занят только своими интересами, далекими от искусства.

В своем уязвленном тщеславии Вера искала оправданий вовне, и это не давало ей всмотреться в себя попристальней. Ей не приходило в голову, что именно стремление к шумной светской жизни мешало ее творчеству обрести глубину и значительность.

В этот день одиночество было для нее особенно невыносимо. Она с облегчением вспомнила о приглашении Союза композиторов. Сегодня бал. А ей так нужно быть с людьми! Может быть, новые впечатления отвлекут ее. Ей необходимо развлечься. Как иначе избавиться от грусти, которую она не переставала испытывать со дня отъезда мужа? Уже пять недель он на этом острове. С тех пор — лишь одна радиограмма да коротенькое письмо. Ни одного вопроса о ее работе, ее заботах…

Вера долго и тщательно одевалась. Выйдя в прихожую, посмотрелась в зеркало. Почему-то вспомнилась мелодия, которую напевал ей Хегер, когда подвозил ее в своей машине несколько месяцев назад.

Она пошла пешком. Под ногами скрипел снег. Сверкающие витрины, украшенные еловыми ветками и зажженными свечами, напоминали о приближающемся рождестве. Она запретила себе думать о Вернере, о статье в журнале. Сегодня она должна быть веселой!

В празднично освещенном ресторане первым ей встретился Корни. Он заговорил с ней особенно ласково и дружелюбно — как видно, успел прочесть статью и теперь пытался утешить Веру.

Вера беззаботно улыбнулась ему, словно желая показать, что совсем не огорчена и, в сущности, не придает особого значения этой критике.

Ей и в самом деле было приятно смотреть на празднично одетых людей. Она чувствовала на себе восхищенные взгляды мужчин, и это радовало ее. Корни проводил Веру к столику. За ним сидел Хегер, и она вдруг поняла, что давно хотела встретиться с ним.

В этот вечер Хегер был с нею особенно любезен. Она много танцевала с ним, его тонкая, чуть сдобренная иронией лесть нравилась ей больше, чем когда-либо. Она даже ничего не возразила, когда он восторженно отозвался о ее музыке к фильму.

Соседи по столику, видимо желая сделать приятное Вере, заговорили об успехе ее мужа. Вера умоляюще взглянула на Хегера, и тот, мгновенно поняв, снова пригласил ее на танец.

Вера уже не в первый раз замечала, какое странное смущение охватывает Хегера в ее присутствии. С тайной радостью она наблюдала за ним во время танца. Но за бокалом с вином, которое так усердно подливал ей Хегер, наступил ее черед скрывать свое смущение. Однако это плохо ей удавалось. Было очень трудно делать вид, что она не замечает страсти в его взгляде, не слышит слишком вольных речей.

Они ушли только тогда, когда зал стал уже пустеть. Ни о чем ее не спрашивая, Хегер повел Веру к своей машине. Она не протестовала, ведь это был долг вежливости с его стороны. Однако когда автомобиль стал петлять по ночному городу, она строго сказала Хегеру, что ей пора домой. Он повиновался с явным неудовольствием. Впрочем, она, не колеблясь, ответила утвердительно, когда при прощании он выразил надежду на скорую встречу.

* * *

Вернер Бракк сидел подле канадского физика Шетли в клубе городка на острове. Сорок пар глаз были устремлены на Шетли, излагавшего свой проект. Высокий широкоплечий канадец подошел к рельефной карте острова, висевшей в узком простенке клубного помещения. На карте загорелись шесть лампочек, осветив места, о которых говорил ученый.

— В этих пунктах, — сказал Шетли, — можно установить излучатели. Мощные направленные пучки электромагнитных волн сосредоточатся на высоте около ста километров и вызовут сильное свечение, подобное северному сиянию. Искусственное солнце, в десять раз большее, чем Луна, какой мы ее видим, зальет остров ярким светом.

Шетли вернулся на место. Упершись руками в спинку стула, оглядел собравшихся и добавил, повысив голос:

— Если новая атомная батарея не подведет, мы получим количество энергии, достаточное для того, чтобы уже в следующую полярную ночь разогнать темноту над островом.

Эти слова были встречены громкими возгласами одобрения.

Затем Бракк рассказал об испытаниях атомной батареи, которая продолжала подавать ток без малейшего перерыва.

— Бесчисленные измерения, проведенные нами за последние месяцы, доказывают, что после некоторых усовершенствований в конструкции атомная батарея может быть использована для получения электроэнергии в большом масштабе. Таким образом, важнейшая проблема, связанная с созданием искусственного солнца, уже решена.

Канадец пожал ему руку и что-то сказал, но слова его утонули в шуме аплодисментов.

Поднялся советский ученый профессор Сулков, за несколько часов до этого вернувшийся с конференции, проходившей у него на родине. Он привез план преобразования острова; ученые выслушали выступление профессора с напряженным вниманием.

Еще несколько лет назад советские конструкторы создали мощные излучатели инфракрасных лучей, которые способствовали поддержанию зимой мягкого летнего климата на улицах, стадионах, в парках.

— С тех пор этот излучатель был настолько усовершенствован, — сообщил профессор Сулков, — что с помощью комплекса таких устройств мы имеем возможность уже сейчас растопить ледяной панцирь, покрывающий ковшеобразный кратер острова, и превратить этот кратер в цветущую долину. Взрывая лед, можно облегчить и ускорить этот процесс.

Если будет принято решение реализовать доложенный план, то Советский Союз не только поставит излучатели инфракрасных лучей, но и возьмет на себя все работы по заполнению дна кратера слоем искусственной почвы. Остров превратится в сад.

Пока советский ученый говорил о вишнях и яблонях в цвету и даже о пальмах, снаружи, словно в насмешку, свирепствовала снежная буря. Между строениями городка завывал ветер. Он носился над морем, ломал ледяные поля, громоздя их друг на друга причудливыми торосами. Но в просторном помещении клуба было тепло и уютно. Ученые оживленно обсуждали план профессора Сулкова.

— Господа, — громко воскликнул норвежский ученый, вставая с места, мне кажется, что мы углубляемся в такие вопросы, которые пока еще не могут быть решены. В первую очередь необходимо заняться энергетической проблемой. Все здесь зависит от атомной батареи Бракка. Сначала надо соорудить полупроводниковую электростанцию — тогда мы будем располагать электрической энергией в количестве, нужном для реализации любых планов.

Лежа в постели, Бракк еще долго думал о сегодняшних проектах и предложениях. Электрическая энергия — как часто произносились эти слова. Чем был бы сегодня человек без электричества, без этой живительной силы. Бракк глубоко вздохнул. Он создал новый источник энергии. Атомная батарея Бракка. Как это звучит! Благодаря его открытию появится искусственное солнце, будет преображена природа острова. Какое удивительное чувство…

Вера… Он не видел ее три месяца, почти не думал о ней, увлеченный работой. Но срок его пребывания на острове подходил к концу, и он все больше тосковал по жене.

* * *

Профессор Экардт был в прекрасном настроении, и не без причины. Лучи славы Бракка падали на весь институт. Он перечитал статью, в которой достижениям Бракка давалась самая высокая оценка. Упоминалось и имя Экардта.

Экардт сиял. Руководимый им институт завоевал мировую известность. В стране, да и за ее пределами не было, вероятно, ни одной крупной газеты, которая не писала бы об атомной батарее Бракка.

Экардт снял очки и откинулся в кресле. Кто мог думать? Чертовски удачливый парень этот Бракк: за несколько месяцев создал новый источник энергии, хотя ученые всех стран безуспешно добивались этого много лет. Просто невероятно!

А в это время Бракк, вернувшийся с острова несколько недель назад, разговаривал с главным инженером алюминиевого завода. Он приехал сюда, чтобы обсудить некоторые технические вопросы, связанные с производством алюминиевого сплава для фотоэлементов. Завод должен был взять на себя изготовление алюминиевых труб для полупроводниковой электростанции. После возвращения с острова Бракка и его сотрудников атомную батарею демонтировали и каждый фотоэлемент, каждую деталь подвергли тщательной проверке. Однако никаких следов разрушения их радиоактивным веществом обнаружено не было. Коэффициент полезного действия фотоэлементов оставался неизменным. Проверка кончилась, и Бракк, при поддержке профессора Экардта, начал длительные хлопоты и переговоры. Наконец все было утрясено. Ничто больше не препятствовало осуществлению проекта полупроводниковой электростанции на острове.

— Уложитесь в срок? — спросил Бракк главного инженера.

— А вы сомневаетесь? — ответил тот.

— Честно говоря, да! Срок очень короткий. Переговоры тянулись дольше, чем я думал. Но если завод справится с заказом и поставит трубы вовремя, мы сможем пустить электростанцию еще до наступления полярной зимы. Что ж, будем надеяться, что все пойдет гладко. В том, что вы сделаете все возможное, я, конечно, не сомневаюсь.

Около трех часов пополудни Бракк вернулся в институт и сразу прошел к Экардту. Профессор был чем-то озабочен. Не дожидаясь, пока Бракк сядет, протянул ему какой-то документ.

— Коллега Хенель не дает покоя! — сказал Экардт.

Бракк прочел письмо, недовольно сдвинул брови и сердито сказал:

— Разумеется, первую полупроводниковую электростанцию можно было бы построить и в нашей стране. Но к чему? Только для экспериментов? А на острове люди так нуждаются в электроэнергии. Текущую же работу контрольно-измерительного характера можно вести там с такой же точностью, как и здесь. Мне непонятны возражения доктора Хенеля. На всех совещаниях я неизменно подчеркивал, что электростанция должна строиться как опытная.

Профессор Экардт успокаивающе поднял руку.

— К чему волноваться? Вопрос решен большинством голосов. Местом строительства остается остров.

Заложив руки в карманы, Экардт обошел письменный стол и принялся ходить по кабинету.

— Ох, этот Хенель, — продолжал он. — Вечно он каркает. Теперь, видите ли, он обеспокоен тем, что испытания атомной батареи прошли слишком гладко. С его точки зрения, станция пока должна работать в лабораторных условиях. Опыты незачем делать достоянием общественности, тем более международной. Вы, однако, не обращайте на это внимания: ответственность возложена на вас, и коллеге Хенелю придется считаться с вашим мнением. Кстати, как идут дела на алюминиевом заводе? Поступят ли цилиндры для бомбардировки своевременно? Высшее техническое училище отнюдь не обрадовано тем, что мы займем циклотрон на такой долгий срок.

— Да, да, знаю, — коротко ответил Бракк. Трудности, встававшие со всех сторон, раздражали его, но не обескураживали. Он твердо держался своего решения строить опытную установку на острове, а не в Германии. Бракк страстно боролся за это. Иногда он сам удивлялся: откуда у него берется столько силы и стойкости? Сознание огромного значения сделанного им открытия окрылило его. Высокомернее он не стал, просто появилось больше уверенности и целеустремленности. «Все они боятся ответственности, подумал Бракк, бросив взгляд на письмо Хенеля. — Или это зависть?»

— Алюминиевый завод обещает выдержать сроки, — сказал он Экардту. — За изготовление цилиндров возьмутся, как только будет выполнен заказ на экспорт, Противорадиационные защитные устройства уже полностью завезены на завод электрической аппаратуры. Сейчас ждут только поставки фотоэлементов. Изготовлены также выключатели и измерительные приборы. До сих пор все шло отлично. Если ничего не случится, электростанция заработает до наступления полярной зимы, монтажные работы на острове пойдут быстро.

* * *

Когда Бракк вернулся домой, Вера собиралась уходить.

Он сразу же заметил, что она приоделась. Посмотрел на нее с удивлением. Но она ничуть не смутилась. Еще несколько дней назад она предупредила его, что сегодня идет на концерт. Билет она купила давно, до его возвращения. Не сидеть же ей одной долгие вечера.

И все же ему было тяжело видеть, в каком приподнятом, веселом настроении находится Вера. Он понимал, что причиной тому был явно не он. Неужели три месяца разлуки так отдалили их друг от друга?

— Вера, — тихо сказал он и посмотрел на нее долгим взглядом. — Вера, что-нибудь изменилось?

Веру так поразил этот вопрос, что она растерянно пробормотала:

— Что ты, что ты…

Она нервно взглянула на часы.

— Мы сможем поговорить потом, Вера. Теперь тебе пора идти, если не хочешь опоздать на концерт.

Но она продолжала стоять в дверях, смущенно улыбаясь и поправляя прическу.

— Да, мне пора, — сказала она. — Твой вопрос…

— Вера! — воскликнул он вдруг. — Хочешь, я пойду с тобой?

Она едва сумела скрыть испуг.

— Да, да, конечно, — сказала Вера запинаясь, — если тебе не нужно работать…

— Работа подождет до завтра, — весело бросил он ей слова, которых она от него никогда не слыхала, и в тот же миг исчез в спальне, чтобы переодеться.

На лице ее отразилось смятение. Она и предположить не могла, что Вернеру вздумается пойти с нею. Теперь нужно было найти правдоподобный предлог, чтобы помешать ему. Вера пошла за мужем в спальню.

— Достанем ли мы билет. Вернер? Я ведь купила только один.

— Не все же билеты распроданы, — ответил он, не задумываясь.

Вера прислонилась к косяку двери и прикрыла глаза. Что же делать? Как предупредить Хегера, что она придет не одна? Какой еще есть выход?

— Я сейчас позвоню в кассу, Вернер, — сказала она, стараясь придать голосу твердость, и прошла в столовую.

Он услышал, как Вера, набрав номер вызвала театральную кассу. Потом раздался ее голос:

— Я хотела бы приобрести еще один билет на сегодняшний концерт. Не можете ли вы оставить мне… Что? Ни одного? Но, может быть, кто-нибудь возвратит? Что? Что? Предварительные заказы? Спасибо.

Она вернулась с грустным лицом, Бракк избавил ее от необходимости повторять инсценированный разговор, спокойно надел домашний костюм и пошел к двери кабинета.

— Может быть, так даже лучше, Вера, — тихо сказал он.

А она, снова взглянув на часы, торопливо попрощалась и ушла.

* * *

Хегер ждал Веру до последней минуты, но увидел только когда уже направился в зал. Концерт уже начался, и Вера смогла лишь наскоро шепотом пересказать свой разговор с мужем. Но и то, что он услышал, заставило его нервно погладить усы и нахмурить брови.

Этот концерт не принес им радости. Как ни старалась Вера вслушиваться в звуки струнного квартета и серенады Чайковского — ее любимых вещей, — это ей не удавалось.

— Что ты ему сказала, Вера? — шепотом спросил Хегер. — Ведь не могла же ты просто…

Но она только покачала головой, не глядя на него.

Три месяца встречалась Вера с Хегером и после каждого свидания давала себе зарок, что это последний раз. Они ходили на концерты и спектакли, гуляли, спорили о музыке, Вера отчетливо сознавала, что Хегеру мало всего этого, но ее пугало по-настоящему, что она сама не сможет, да, вероятно, и не захочет вечно говорить ему «нет».

Она ничего не сказала Вернеру, когда он приехал. Почему? Скорее всего боялась причинить ему боль. Когда Вера увидела глаза ничего не подозревающего мужа, она вдруг испугалась, что потеряет его. Собственно, у нее с Хегером ничего и не было. Они целовались, перешли на «ты». Неужели Вернер не понял бы ее?

Краем глаза Вера покосилась на Хегера. «Как он заботится о том, чтобы производить хорошее впечатление. Все до последней мелочи обдумано. Внешне он безупречен», — подумала она.

Вера смотрела на него почти с восхищением, не задаваясь вопросом, что скрывается за этой безупречностью.

Впрочем, в оправдание своих отношений с Хегером она могла бы привести и более веские причины. В нем было то, чего ей не хватало в Вернере даже в первые годы ее замужества: внимания к ней, желание проводить с ней как можно больше времени. Курт Хегер, что бы она ни говорила, слушал ее с интересом, входил в подробности ее работы, часто просил, чтобы она сыграла ему ту или иную мелодию, со знанием дела судил о ее творчестве, во всем проявлял предупредительность.

Глубже заглянуть ему в душу она не пыталась. Ей было ясно одно — он добивался ее любви всеми средствами, какими располагает мужчина. Но она не давала себе труда подумать, как бы он вел себя, если бы стал ее мужем. Ей даже не приходило в голову расспрашивать Хегера о его делах. Напротив, она была благодарна ему за то, что в ее присутствии он как будто ни во что не ставил собственную работу и, казалось, жил в мире ее интересов.

О, если бы в Вернере было хоть немного от Курта Хегера, как счастлива была бы она тогда!

Вера глубоко вздохнула, и Хегер бережно дотронулся до ее руки. Она посмотрела на него с благодарностью. Ей и в голову не приходило, что самое ценное в ее муже — необычайное упорство в труде, соединенное со страстной любовью к своему делу, — ставит его намного выше Хегера; она и не подозревала, что сам Хегер отчаянно завидует ее мужу.

* * *

Доктор Хегер захлопнул справочник, скомкал страницу с первыми фразами научного доклада и бросил ее в корзину.

Нет, так начинать нельзя. Он взял новый лист, долго смотрел на него, потом положил карандаш и принялся мерить комнату большими шагами. «Куда делись все мои мысли, от этого с ума можно сойти!»

Хегер остановился подле вьющегося растения у окна, оторвал листок и, скатывая его в шарик, сформулировал вполголоса новое начало своего доклада. Он делал это уже во второй или третий раз, но никак не мог сосредоточиться. Мысли об успехе Бракка, о строящейся на острове электростанции всякий раз отвлекали его. Атомная батарея Бракка! Фотоэлементы Бракка! Бракк, всюду Бракк! Он не решался уже раскрыть ни один журнал. Встречая Бракка в институте, Хегер делал вид, что ничего не изменилось, здоровался с улыбкой. Одно хоть немного утешало его — Вера! Мысленно он уже торжествовал победу.

Хегер вернулся к письменному столу. Через два часа доклад был кончен. Он перечитал написанное, сложил листы в папку и, захватив ее, вышел из комнаты.

Когда Хегер явился в кабинет Экардта и положил папку к нему на стол, профессор сказал:

— Только что звонили с алюминиевого завода. Они могут выполнить заказ досрочно и приступить к изготовлению цилиндров для атомной батареи уже через четыре дня. Но вот беда — вся документация, все расчеты у Бракка.

Экардт тяжело опустил руку на письменный стол.

— Почему-то всегда что-нибудь случается, когда он в командировке. До конца недели Бракк, во всяком случае, не вернется. Он собирался еще на завод пластмасс. Попытаюсь дозвониться к нему.

Экардт нажал рычаг переговорного устройства и попросил секретаршу соединить его с Институтом атомной физики в Штутгарте. Затем повернулся к Хегеру, и они вместе начали разбирать его доклад.

Вскоре зазвонил телефон. Экардт попросил позвать доктора Бракка. Немного спустя он услышал его голос и объяснил, в чем дело. Бракк обрадовался тому, что заказ будет выполнен досрочно, попросил снять копию с оригинала расчетов, которые он хранил в сейфе у Экардта, и срочно отправить их на алюминиевый завод.

Профессор Экардт заверил его, что все будет сделано, пожелал успеха в переговорах и положил трубку. Потом открыл вмонтированный в стену сейф и вынул из него толстую коричневую папку. Взял лист, исписанный формулами, и вызвал в кабинет секретаршу.

— Снимите копию, — сказал он, протягивая ей лист с формулами. — Но здесь, не уходите.

Пока секретарша усаживалась за стол и вставляла в машинку бумагу, Экардт и Хегер продолжали обсуждение доклада.

Мелкий, быстрый почерк Бракка не всегда было легко разобрать. Но для секретарши Экардта это не представляло затруднений. Ее шеф писал не лучше, и с годами она привыкла к таким почеркам. Закончив работу, секретарша считала копию с оригиналом, передала оба листа Экардту и вышла из кабинета.

Профессор отодвинул лежавший перед ним доклад немного в сторону и сказал, мельком взглянув на Хегера:

— Минутку, я быстренько просмотрю.

— Пожалуйста, — ответил Хегер. По его тону ясно чувствовалось, что он раздосадован перерывом в разговоре.

Пока профессор читал копию, тоже тщательно сверяя ее с оригиналом, Хегер искоса рассматривал директора и думал: «Он здорово изменился. Чуть дело коснется Бракка — все по боку. Ну еще бы, греется в лучах его славы».

— Так, с этим покончено, — сказал Экардт, подписывая копию. В тот же миг прозвучал зуммер переговорного устройства. Экардт нажал рычаг.

— Что там опять стряслось? Я ведь просил меня не беспокоить. Простите, господин профессор, но господину Котеку необходимо срочно переговорить с вами наедине, — раздалось из маленького репродуктора.

Экардт задумался.

— Хорошо, я иду. Еще минуточку терпения, коллега Хегер. Сейчас вернусь.

Дверь закрылась. Хегер встал. Его взгляд упал на копию. Формула алюминиевого сплава для фотоэлементов Бракка отнюдь не была для него тайной. Эту формулу он знал наизусть, говорил о ней с Бракком. Хегер взял листок, прочел его и поразился.

Да это же невозможно! Неужели Бракк внес изменения!.. Он схватил оригинал, сравнил его с копией. Бракк написал один из нулей как шестерку. Но это должен быть нуль! Я знаю это точно! Из десятки получилось шестнадцать. Так прочла секретарша, а за нею и Экардт. Так прочел бы и он, Хегер, если бы не помнил формулу наизусть. Какие изменения в соединении алюминия может вызвать эта небольшая путаница в цифрах! Надо сейчас же сказать профессору…

Но тут у него родилась чудовищная мысль. Мгновение он противился ей, но какая-то темная сила взяла в нем верх.

Хегер положил листы обратно на письменный стол, подошел к окну и беспокойно закурил сигарету.

* * *

На огромную ледяную пустыню Арктики медленно надвигалась полярная ночь. С каждым днем становилось все темнее. Все меньше задерживалось солнце на небосклоне — только до полудня было еще светло.

Несколько недель назад Бракк вернулся на остров с техниками и монтажниками. Самолеты доставили детали полупроводниковой электростанции. Все шло гладко, строительство быстро продвигалось вперед, Через десять дней должна была вступить в строй первая очередь станции, которой предстояло снабжать током поселок на острове и питать искусственное солнце. Люди работали день и ночь, стремясь опередить наступление полярной зимы. Атомные батареи находились вдали от жилищ и лабораторий.

Кабели в свинцовой оболочке передавали ток высокого напряжения в контрольно-распределительный центр на окраине поселка. В большой квадратной комнате было светло, как днем. У распределительных щитов с бесчисленными измерительными и контрольными приборами, переключателями и сигнальными устройствами стояли техники и монтировали запутанную сеть медных проводов и шин.

Неутомимый Бракк все время был на ногах. Измеритель радиации, который должен был регистрировать проникающее наружу радиоактивное излучение атомной батареи, находился под его личным контролем. Ежедневно брались пробы воздуха. Кроме того, воздух засасывало специальное устройство и прогоняло его через фильтр, который тоже каждые сутки подвергался исследованию на радиоактивность.

Бракк и инженер Бер, руководивший монтажом электростанции, направились к пульту, с которого осуществлялось управление всеми шестью излучателями искусственного солнца, разбросанными по острову. Там их встретил Шетли, и они обменялись крепкими рукопожатиями.

— Все о'кей! — сказал Шетли, указывая на большой пульт. — Остались лишь кое-какие мелочи, доделки. Сегодня мы закончили монтаж излучателей направленных лучей.

Шетли вынул из шкафа карту острова и развернул на столе. Шесть излучателей были обозначены красными прямоугольниками, от которых отходили толстые линии, соединявшиеся посредине острова.

Он выпрямился и добавил:

— Еще несколько дней, и над островом засияет холодное, но яркое солнце. Оно будет не только давать свет, но и служить науке. Мы сможем вести спектроскопические наблюдения за верхними слоями атмосферы.

— Будем надеяться, что все наши замыслы исполнятся, — промолвил Бер. Если хорошая погода продержится еще хотя бы два дня, нам удастся проложить часть кабелей по поверхности и пустить электростанцию. В следующий понедельник, самое позднее в среду, у нас будет достаточно энергии, чтобы зажечь искусственное солнце.

* * *

Два часа спустя над островом разразилась снежная буря, хотя метеорологи предсказывали только усиление ветра. Работать на открытом воздухе стало невозможно. Температура упала до минус 38 градусов. Ветер, достигший силы урагана, свистел и выл. Кристаллические блестки носились между постройками и, оседая, покрывали все толстой белой пеленой. Иногда с моря доносился чудовищный гром и треск — это шторм ломал ледяные поля.

Автоматически включился передатчик метеорологической информации, посылая данные береговым станциям. Радист уже несколько минут пытался восстановить связь с канадским самолетом, который час спустя должен был приземлиться на острове. Через короткие промежутки он настойчиво посылал позывные, но безуспешно: ответа не было. Радист взглянул на экран локатора, нажал кнопку регулятора и увеличил обзор. Изображение на экране было нечетким, словно буран размывал его. Радист снова и снова вызывал самолет, сообщал метеосводку, предлагая немедленно изменить курс и лететь обратно. Он надеялся, что его услышат. Может быть просто испортился передатчик и они не могут ответить?

Прошел еще час. Буран свирепствовал с прежней силой. Радист доложил руководству научной станции на острове, что канадский самолет не прибыл в назначенное время.

Вскоре после этого на радиостанцию пришел датчанин Барре, ведавший спасательной службой. Радист протянул ему журнал, в котором было записано последнее сообщение с борта самолета, время, когда оно было принято, и координаты самолета в этот момент.

— Береговые станции также потеряли связь с самолетом, — добавил он. — О его посадке никто не сообщал.

Барре подошел к карте, где красными линиями были обозначены воздушные трассы, ведущие к острову. На борту шесть ученых и два журналиста. Что там случилось? Вынужденная посадка?! — Лицо Барре приняло жесткое выражение. Спасательная операция в такой буран, когда нельзя использовать вертолеты!.. Остается еще надежда, что, приняв предупреждение, самолет вернулся на материк, ответить же не смог из-за поломки передатчика. Барре сел и прислушался к легкому треску и шипению, раздававшемуся из приемника. Он был настроен на постоянную волну для приема международных сигналов бедствия.

— Самолет давно уже должен был достичь материка, — сказал он, поворачиваясь к Барре. — Теперь можно рассчитывать только на сигнал бедствия.

Датчанин кивнул. Где искать самолет? Придерживался ли он прежнего курса или отклонился от него? Судя по последним координатам, он шел по установленной трассе и находился примерно в 600 километрах от острова. Сколько времени может еще продлиться буран — несколько часов или дней? Пассивное ожидание выводило его из себя. Нужно что-то предпринять. Но что и как? Направить на поиски спасательный самолет — значит подвергнуть опасности и других людей. Незачем выходить из помещения, чтобы убедиться, что буря не ослабевает.

Барре снял трубку и вызвал метеорологическую станцию. Никаких перспектив… продолжает усиливаться… сильный снегопад. Перед его мысленным взором возникли обломки самолета…

Руководитель островной научной станции вторично вызвал радиста.

— Пока ничего! — ответил тот. — Сигналов бедствия не поступало. Нет сведений и о посадке.

Если они и спаслись, подумал Барре, то теперь замерзнут. Он прислушался к завыванию ветра. Минус 38, ледяные иглы в воздухе! Тот, кто не пережил этого сам, не может представить, что такое буран! Скорость ветра — до 140 километров в час. Шторм гонит перед собой массы льда и снега, сокрушая все на своем пути.

Его раздумья прервала морзянка. Барре и радист насторожились и уставились на медленно двигавшуюся белую бумажную ленту. Из приемника раздался международный сигнал бедствия. Телеграфный аппарат зафиксировал его в виде точек и черточек. SОS!.. Сигнал повторялся через короткие промежутки.

— Пропавший самолет! — взволнованно воскликнул датчанин. Радист кивнул.

— Да, это канадцы.

«Почему они не указывают координаты? — недоумевал Барре. — Может быть, самолет разбился и они располагают только аварийной рацией для передачи сигнала бедствия?» Судя по регулярности, с которой появлялись на ленте знаки азбуки Морзе, это было именно так.

Радист, словно подслушав мысли Барре, сказал то же самое вслух.

— Надо сейчас же запеленговать передатчик, — предложил он. Ввел в действие пеленгатор, чтобы установить направление, с которого поступают сигналы. Потом наладил связь с советской радиостанцией на острове Врангеля — она тоже приняла сигнал бедствия.

Вернувшись к себе, Барре нанес данные пеленга на оперативную карту. Оказалось, что передатчик находится почти в 160 километрах от острова. Снова и снова звучали в эфире призывы о помощи.

В то время как радист нажимал на ключ в надежде, что терпящие бедствие услышат его, Барре сидел у себя и вел один телефонный разговор за другим. Это был человек быстрых решений, он мало говорил, но без промедления действовал. Много лет проработал он в спасательной службе, и ему приходилось не раз руководить крупными операциями. В такой шторм нельзя послать вертолеты. Значит, остаются только вездеходы-амфибии — «Геркулес» и «Дельфин».

Барре снова взялся за трубку, дал указание подготовить вездеходы.

«160 километров пути», — подумал Барре и придвинул к себе аэрофотоснимки, охватывающие район вокруг острова радиусом 100 километров. Хотя снимки были сделаны всего три недели назад, они почти ничего ему не сказали. Белая пустыня давно изменила свое лицо — ледяной покров океана жил и дышал как живой организм, не ведая покоя.

Барре отправился в гараж вездеходов. На них уже погрузили продовольствие и медикаменты. Радисты проверяли рации. Барре обсудил детали операции с водителями — сибиряком и канадцем. Через час ему доложили, что обе машины готовы. Барре, тоже решивший ехать, натянул на себя обогреваемый электрическим током меховой комбинезон. Семеро участников спасательной экспедиции обменялись рукопожатиями с учеными, собравшимися в гараже, и заняли места в вездеходах. Открылись двери, и буран с ревом ворвался в гараж. Заработали турбинные приводы, и два чудовища из стали и небьющегося стекла поползли на своих гусеницах, легко преодолевая метровые заносы.

Команда каждого вездехода состояла из водителя, механика и радиста. Барре находился на «Геркулесе», шедшем немного впереди «Дельфина».

Вездеходы взяли курс, который указывала им работавшая на острове радиостанция. Бледный свет полярного дня, еще более хмурого из-за бурана, освещал безмолвную ширь. Вездеходы двигались на большой скорости по сравнительно ровному ледяному полю. Команда почти не чувствовала, как машины карабкались на мелкие торосы или ломали их. Гондола из прочного как броня небьющегося стекла все время оставалась в горизонтальном положении, даже если гусеницы работали в разных плоскостях.

Семь километров остались позади, когда указатель трещин обнаружил в десяти метрах от вездехода первое большое препятствие — трещину. Раздался предупредительный сигнал, и в тот же миг вездеход остановился. Механик прочел на шкале измерительного прибора ширину и глубину трещины.

— Проходима, — сказал он.

«Геркулес» двинулся дальше и медленно переполз через трещину. Как показывали контрольные приборы, спасатели шли точно по заданному курсу. Водитель снова прибавил скорость, так что снег высоко взлетал из-под гусениц.

Буран все еще пел свою дикую песню, казалось, что он решил заморозить всех теплокровных. Наружный термометр показывал минус 40, но люди, находившиеся в гондоле, не ощущали холода. Они сидели в удобных креслах из пенорезины, и только легкое ритмичное покачивание напоминало им о том, что они едут. Теперь на экране локатора, возмещавшем отсутствие видимости, показались мощные заструги и огромные снежные заносы, тянувшиеся один за другим. Ни те, ни другие не были непреодолимыми препятствиями, они лишь вынуждали замедлять ход.

Барре нагнулся к радисту, державшему связь с островом, и спросил его, принимают ли там сигналы бедствия.

— Сейчас нет, — ответил радист. — Несколько минут назад остров принял какие-то отдельные искаженные звуки, но скорее всего их породил буран. Ветер несет заряженные электричеством снежинки, и, когда они разряжаются, возникают помехи, делающие прием невозможным.

Барре вспомнились смельчаки, пытавшиеся достичь полюсов земли. В те времена еще не было радио, и им приходилось рассчитывать только на себя. Целыми месяцами пробирались они на собачьих упряжках по ледяной пустыне, терпя нечеловеческие лишения.

Уже в 325 году до нашей эры грек Пифей достиг полярного круга, во всяком случае, вернувшись на родину, он рассказывал о таких местах, где день и ночь продолжаются месяцами. На карте мира, составленной Клавдием Птолемеем, уже были обозначены Исландия и Ютландия.

Далекие белые просторы не давали покоя человечеству. Прежде люди пускались в далекие путешествия на Север в поисках сокровищ. В дальнейшем стремились освоить северный путь для торговли с Китаем и Индией, ибо путь вокруг Африки был долог и опасен. Вновь и вновь смелые, бесстрашные исследователи проникали на своих суденышках в арктические широты. Вместе с ними отправлялись в путь и торгаши, авантюристы, отбросы человеческого общества, искавшие наживы. Позднее полярные области стали исследовать на воздушных шарах, дирижаблях, самолетах. И человек узнавал все больше о стране вечных льдов. Советские первооткрыватели месяцами дрейфовали на льдинах и, преодолевая невероятные трудности, добывали ценные научные данные, нужные всему человечеству.

Мысли Барре были прерваны голосом механика. Дорогу снова преградила трещина. «Геркулес» и «Дельфин» остановились. Трещина, шириной метров в тридцать тянулась на несколько километров вправо и влево. Обход ее вызвал бы потерю драгоценного времени, поэтому решено было трещину форсировать.

Механик нажал рычаг, и гондола опустилась, почти легла на лед, а гусеницы с турбоприводами поднялись вверх. «Геркулес» медленно двинулся вперед и достиг края трещины. Рывок — и машина сползла в воду. Во все стороны полетели брызги. В кормовой части гондолы заработал винт, приводимый в действие вспомогательным двигателем, и вездеход пошел как моторная лодка.

На другой стороне трещины ледяная стена круто поднималась вверх.

— Незачем долго искать удобного места для подъема, — сказал механик. Самое лучшее — создать наклонную плоскость, расплавив лед.

Водитель и Барре согласились с ним. «Геркулес» подошел к ледяному барьеру. Глыбы льда, словно отрезанные ножом, поднимались из воды. Из сопел, расположенных в передней части гондолы, вылетели струи плавильного порошка. Над барьером поднялись клубы пара.

Опытный механик действовал со знанием дела. Через несколько минут путь вездеходу был открыт. Снова заработали турбоприводы, гусеницы опустились, траки вгрызлись в лед, гондола поднялась из воды. Вскоре и «Дельфин» оказался на твердом льду и обе машины двинулись вперед.

Они шли уже шесть часов, а буран продолжал бушевать. И все-таки Барре был рад, что ввел в действие вездеходы. Да и что еще оставалось делать — в такой ураган в воздухе не удержался бы ни один вертолет. Правда, турбовинтовому самолету не страшна любая погода. Но садиться при такой видимости на коварный лед… нет, на такой риск он бы не пошел.

Радиостанция острова держала с вездеходами непрерывную связь. Оттуда все время запрашивали их координаты, корректировали направление. Радист с «Геркулеса» доложил Барре, что снова принял сигналы бедствия аварийного передатчика. Теперь их слышали и на острове.

Барре вспомнил роман из жизни полярников, который прочел несколько лет назад. Чего только там не было нагорожено! Таинственная и страшная пустыня, кошмары полярной ночи, никогда не утихающие бури, космический холод. Словом, страна ужаса и смерти. Конечно, думал Барре, район полюса это не коралловые острова южных морей. Случаются и бураны, бывают и жестокие холода. Вот как сейчас! Но зато нигде так не радуешься, когда выдастся добрая погодка. И полярные ночи не так уж страшны. Мрак разгоняет луна, снег под ней искрится и, кажется, сам испускает свечение. А северное сияние! Таких красок нигде не увидишь. Летом же — полное безветрие, солнце греет так, что впору загорать. И про белых медведей в романе были написаны глупости. Арктический бродяга почти не нападает на людей — разве что в него выстрелят или он вообразит, что его преследуют. Правда, в последнем случае лучше с ним не связываться, от его когтистой лапы хоть кому не поздоровится.

Барре все еще улыбался, вспоминая роман, когда сильный толчок вернул его к действительности. Под машинами заходил лед. Началась подвижка и сжатие льда. Машинам и людям грозила опасность. Куда ни глянь, зияли трещины, вырастали отвесные стены. Зазубренные льдины со скрежетом терлись одна о другую. Величавая музыка Арктики. Теперь вездеходам оставалось одно: найти безопасный путь, и как можно скорее. Сжимающиеся льды способны расплющить машины, как комок глины.

Вездеход резко взял вправо, но лед стал ломаться и впереди, и позади. Пришлось лавировать с величайшей осторожностью, уклоняться от сближавшихся льдин, пересекать разводья, которые расширялись с каждой секундой. Позже никто не мог сказать, как долго продолжалась борьба.

Постепенно подвижка льда прекратилась. Усталые люди мечтали о нескольких минутах отдыха, но никто не сказал об этом ни слова. И так потеряно слишком много времени! Надо продолжать поиски. Механики пришли на смену измученным водителям и повели машины вперед. Наконец они нашли то, что искали.

Канадский самолет вынужден был сесть на лед из-за аварии двигателя. При посадке была повреждена кабина, сломались плоскости, но люди отделались синяками и ушибами.

Буран бушевал четыре дня и четыре ночи. И утих лишь на пятые сутки. На остров опустилась тишина. Воздух снова стал прозрачен, и в полдень южная часть серо-голубого неба окрасилась в красноватый цвет. Луна лила холодный пепельный свет.

Возобновились работы на открытом воздухе. Пришлось расчищать огромные снежные заносы, восстанавливать радиосвязь.

Во второй половине дня прибыл советский самолет с продовольствием и почтой.

Бракк давно не писал жене и, поглощенный работой, почти не думал о ней, но, когда он увидел самолет, ему страстно захотелось получить от Веры хоть несколько строк. Вечером, вернувшись наконец в свою комнату, он увидел письмо. У него радостно забилось сердце — конверт был надписан изящным почерком Веры. Даже не сняв унты, он бросился в кресло и распечатал письмо.

Но то, что она писала ему, наполнило его тревогой. Бракк вспомнил вечер, когда Вера без него ушла на концерт.

Пожалуй, тогда в первый раз после женитьбы он был всерьез озабочен. Разумеется, от него не укрылось, что Вера что-то утаивает. Зачем было пускаться в эту игру с телефоном, которую он так легко разгадал? Такой спектакль мог понадобиться, только если ее ждал кто-то другой. Наверняка это был Хегер. Ему даже хотелось самому убедиться в своих подозрениях, и он готов был бежать в концертный зал. На это он, однако, не решился.

Охваченный тоской и сомнениями, ходил он по комнатам. Подошел к ее письменному столу и увидел журнал. Машинально листая его, он наткнулся на критическую статью, посвященную работе жены. Бракк многое тогда передумал. Корил себя за невнимание к ее творчеству, за то, что ни разу не спросил, как ей работается.

Она скрыла от него свою неудачу. Почему? Он утешал себя тем, что Вера не хотела обременять его, зная, как он занят.

Он вспомнил свои бесконечные опыты, ночные бдения за письменным столом и поразился терпению, с каким Вера переносила все это.

В тот вечер, вернувшись с концерта, Вера была молчалива. На его вопросы отвечала односложно, и Бракк, уже готовый разувериться в своих подозрениях, снова замкнулся. А между тем приближалось время отъезда на остров. Они так и не поговорили и через несколько дней расстались в тягостном молчании.

На острове его снова захватила работа, он с головой ушел в нее. Он так и не собрался написать жене хорошее, откровенное письмо. И вот сейчас он читал:

«Ты никогда не поймешь, что женщине гораздо тяжелее, чем мужчине, оставаться одной так долго, — писала она. — Ты прячешься за своей, ах, какой важной, деятельностью и удивляешься, случайно узнав о том, что и жене твоей приходится сталкиваться с трудностями в собственной работе. Может ли быть счастливым такой союз?»

Письмо Веры глубоко взволновало его. Он никогда не предполагал, что трещина в их отношениях, возникшая в тот памятный вечер, в конце концов превратится в пропасть. Им надо как можно скорее увидеться! Бракк схватил ручку и начал писать Вере. Теперь он находил нужные слова. В последних числах месяца он сможет взять отпуск. Пусть, ради всего святого, она не совершает никаких необдуманных поступков, пока они не поговорят обо всем, что им мешает.

Он писал ей о своем глубоком уважении, о своей любви и тоске по ней, заклинал подождать еще немного. Скоро он выполнит трудное задание, приведшее его на остров, и снова будет с ней.

Пока он в тревоге и волнении писал письмо, над островом зажглось во всей своей красе северное сияние. Высоко в небе развернулась широкая сине-зеленая полоса. Медленно теряя блеск, она стала отсвечивать красным и заколебалась, будто волнуемая ветром. Вдруг она снова вспыхнула, пустила побеги, засверкала всеми цветами радуги. Все новые лучи и полосы света устремились вверх, словно языки зеленого, красного, желтого огня. Однако это чудо длилось недолго, лучи рассеялись по небосклону, пламенная корона рассыпалась.

Следующие несколько дней стояла хорошая погода, ртуть в термометре поднялась, было всего 8 градусов мороза. Но полярная ночь брала свое. Рассвет наступал лишь в полдень и тут же потухал. На небе ненадолго оставалось лишь слабое красноватое сияние.

* * *

Бракк, инженер Бер и профессор Гольцман, стоя у пульта управления электростанции, заканчивали последние приготовления. Через час будут выключены турбоагрегаты, которые до этого снабжали поселок на острове электричеством. Их заменят атомные батареи. Можно будет отказаться от безумно дорогих перевозок топлива.

На остров прибыли известные ученые из многих стран. Прилетели журналисты и репортеры, чтобы поведать миру о пуске первой полупроводниковой электростанции и о рождении искусственного солнца, которое завтра ровно в полдень засияет в зените.

Бракк, последнее время нервный и рассеянный, в этот знаменательный день казался необычайно спокойным. И не только казался, он и на самом деле был спокоен. Так всегда бывает. Сначала заботы, разочарования, тревоги и работа, работа. Когда же цель достигнута — кажется, будто так и должно было быть. Еще полчаса — и он повернет главный рубильник. Первая в мире полупроводниковая электростанция вступит в строй. Сердце его забилось сильнее.

В помещение, где находился пульт управления, вошли гости и ученые, прибывшие на остров. Слышался разноязычный говор. Щелкали фотоаппараты, стрекотали кинокамеры.

Лампы, вделанные в потолок, заливали помещение дневным светом. Приятное тепло подымалось от нагреваемого электрическим током пола из синтетического материала. Стрелки измерительных и контрольных приборов, размещенных на пульте, который занимал целую стену, стояли еще на нуле. Горел только зеленый огонек маленькой сигнальной лампы. Вдруг она погасла, и тотчас зажглась красная. Это был сигнал о том, что турбоагрегаты прекратили работу.

Бракк подошел к главному рубильнику. В помещении наступила торжественная тишина. Погасли лампы дневного света, мрак окутал людей, но продолжалось это всего несколько секунд — включили аварийное освещение. Бракк взялся за рубильник, поднял его кверху, и в тот же миг свет залил помещение.

Со всех сторон Бракку протягивали руки. Он машинально пожимал их, не в силах сказать ни слова. Он был потрясен. Только в клубе, где должно было состояться скромное торжество, он несколько пришел в себя. Как бы он был счастлив, если бы и Вера могла быть здесь и поздравить его с успехом.

В контрольном центре шли последние испытания излучателей. Взгляд Шетли был прикован к приборам, стрелки которых беспокойно метались. Подле него стояли Бракк, инженер Бер и профессор Гольцман. Шетли был в прекрасном настроении. Он ни на секунду не сомневался в том, что излучатели будут действовать безотказно. Ровно в двенадцать над островом засияет новое солнце… Погода стояла благоприятная. Ясное звездное небо, метеорологи обещают отсутствие шторма и даже снегопада.

— Сейчас я видел знамения великих свершений, — с этими словами в помещение контрольного центра вошел профессор Сулков. — Только что пролетел метеор. Перед тем как пустили электростанцию, тоже пронесся метеор. От этого можно стать суеверным.

Все засмеялись, а Шетли сказал:

— Надо думать, при пуске ваших инфракрасных излучателей на нас свалится здоровенный болид.

Сулков закурил папиросу и улыбаясь сказал:

— Если этот здоровенный болид угодит прямо в долину и растопит лед до самого грунта, я приму его как дорогого гостя. Он сэкономит нам много труда. — Потом, обратясь к Бракку, он спросил: — Когда можно ожидать пуска второй очереди электростанции, господин доктор?

— По плану — пятнадцатого числа, господин профессор. Разумеется, если не зарядит буран со снегопадом этак на недельку — другую. Монтаж атомных батарей полностью закончен. Оборудование для пульта управления второй очереди обещали прислать на следующей неделе. Когда вы собираетесь начать работы?

— Как можно скорее. Я уже говорил с Москвой. Плавильный порошок и излучатели инфракрасных лучей готовы к отправке. С сегодняшнего дня у нас будет солнце, а значит, и свет. К чему еще откладывать? Мы все подготовили.

К ним подошел Шетли и указал на стенные часы:

— Без пяти двенадцать! Выйдем отсюда, автоматика уже включена.

Стоя во мраке, ученые, гости и репортеры ожидали великого события. Все наружные лампы погасли. Собравшиеся все чаще поглядывали на светящиеся циферблаты своих часов. Как долго тянутся минуты… Ни в одной лаборатории не работали. Все вышли наружу и, подняв головы, пристально смотрели на мерцающие звезды.

Вдруг на темно-голубом небе появился большой красный диск с размытыми контурами. Свет его медленно усиливался, пятно постепенно становилось розоватым, затем желтым, делаясь все светлее и ярче. Через несколько минут оно засверкало, как солнце. На острове стало светло, словно днем. Люди закрывали глаза, мигали, снова и снова устремляли взгляд к сияющему диску, края которого окрасились теперь во все цвета радуги.

Все кругом изменилось как по мановению волшебной палочки. Люди с любопытством рассматривали то, что успели позабыть за полярную ночь. Все казалось внове. На южном берегу острова, где осенью громоздились глыбы льда, теперь тянулась волнистая снежная равнина. Во многих местах ветер выдул лощины, а там, где раньше залегали глубокие снега, сверкали льды.

Второе солнце лило на остров свой холодный свет. Сотрудники Шетли на радостях пустились в пляс. Они подняли своего шефа на руки и торжественно понесли к клубу. К ним присоединились все остальные.

За несколько недель поселок на острове приобрел совершенно иной вид. Над плоскими постройками поднялось большое куполообразное здание из небьющегося стекла, специально сооруженное для универсального зеркального телескопа. Появилась и новая физико-химическая лаборатория искусственного фотосинтеза. Взлетно-посадочные площадки были значительно удлинены и расширены. Почти каждый день прибывали тяжелые транспортные машины с научной аппаратурой.

Искусственное солнце ежедневно включалось ровно в семь утра. На темном фоне неба начиналась фантастическая игра красок. Одни цвета вытесняли другие: место темно-красного занимал оранжевый, его сменял желтый со светло-зеленым, а через несколько минут небосклон заливал яркий белый свет. Жители острова уже привыкли к своему солнцу. Но они часто сожалели о том, что их солнце не дает тепла. Холодные лучи не могли растопить ни лед, ни снег, все было по-прежнему сковано морозом.

* * *

В девять часов утра профессор Сулков вошел в свой кабинет. В ту же минуту зазвонил телефон. Из центра воздушных сообщений извещали о предстоящем прибытии советского транспортного самолета с грузом порошка, вызывающего таяние льда. Сулков сразу же дал указание привести в готовность вертолеты, с которых будет рассеиваться порошок.

Не успел Сулков положить трубку, как в кабинет просунул голову начальник взрывной группы.

— Можем начинать, товарищ профессор. Все готово.

Вскоре тишину разорвал гром взрыва. В воздух взметнулись обломки льда и скал. К небу поднялся столб черного дыма, и, когда он рассеялся, все увидели узкую лощинку, сбегавшую от забитого льдом кратера вниз к морю. Взрыв был точно рассчитан, и теперь часть талой воды должна была устремиться по этой лощинке к морю.

Тем временем прибыл транспортный самолет. С помощью мощного пневматического устройства мелкозернистый порошок нагнетался из трюма самолета прямо в баки вертолетов, стоявших в ряд у края взлетной дорожки.

А еще через час сотрудники профессора Сулкова собрались на совещание. Сулков, не любивший длинных речей, коротко и по-деловому рассказал о стоящих перед ними задачах. На столе лежала карта острова. Красной линией были обозначены на ней границы котловины. Профессор указал карандашом место, где был произведен взрыв.

— …Таким образом, вода, которая образуется при таянии слоя льда, находящегося над уровнем моря, сможет стекать самостоятельно. Остальную воду придется выкачать. Работать будут восемнадцать машин. Как только кратер очистится ото льда, мы пустим в действие камнедробилки.

После полудня начались работы по уничтожению ледяного покрова. Несколько ученых собрались на пункте дистанционного управления и, напряженно вглядываясь в большой экран, наблюдали за четырьмя вертолетами, готовыми к взлету. Инженер, стоявший у пульта, нажал кнопку, и на вертолетах заработали двигатели, начали вращаться лопасти. Телеуправляемые вертолеты поднялись в воздух. Машины летели сомкнутым строем, а затем повисли в воздухе над заполненным льдом кратером.

Инженер, управлявший их полетом, нажал другую кнопку, от вертолетов отделились взрывные заряды, ушли глубоко в лед и там взорвались, раздробив поверхностный слой на тысячи кусков. Тогда инженер нажал на третью кнопку. Открылись баки, и из них посыпался плавильный порошок. Через некоторое время лед словно закипел. Большая часть талой воды тут же обратилась в пар — изображение на экране окутал плотный серый туман. Остальная вода потекла вниз по лощине, образованной взрывом. Сначала это был жалкий ручеек, но с каждой минутой воды в нем прибавлялось, и скоро к покрытому льдом морю ринулся широкий поток.

Инженер вернул вертолеты на взлетную площадку, где их снова нагрузили порошком и взрывными зарядами.

— Посмотрим с близкого расстояния, что там получилось, — предложил профессор Сулков.

Все покинули пункт дистанционного управления.

В дверях к Бракку подошел радист и передал радиограмму. Его приглашали в Москву, на научную конференцию, которая должна была состояться в январе.

* * *

В это субботнее утро Хегер подошел к воротам института, когда сотрудники уже давно начали работу. Он был раздосадован; поломка автомобиля задержала его, пришлось идти пешком. Едва ответив на приветствие привратника, Хегер быстро пересек двор и вошел в главное здание. Рывком открыл дверь своего кабинета, повесил в шкаф пальто и шляпу, сел за письменный стол. Устало откинулся назад. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел взять себя в руки, раздражение, вызванное вынужденной прогулкой, несколько улеглось.

Закурив сигарету, Хегер нажал на рычаг переговорного устройства.

— Здравствуйте, фрейлейн Пальмер. Есть что-нибудь важное?

— Здравствуйте, господин доктор. Важного ничего нет. Четверть часа назад звонил господин Гласе. Спрашивал вас.

— Попросите позвонить еще раз. Спасибо!

Хегер отпустил рычаг, задумчиво уставился перед собой, поглаживая указательным пальцем усики. Лицо его приняло странное, напряженное выражение, словно он чего-то ждал. «Значит, нет… Непостижимо! Неужели климатические условия… Ерунда, процесс химического распада не может…»

Зазвонил телефон. Говорил его ассистент Гласе.

— Расплавьте соединительную трубку, — ответил Хегер. — Все остальное я сделаю сам. Сейчас приду.

В вестибюле он встретил профессора Экардта, возвращавшегося к себе после утреннего обхода лабораторий. Хегер поздоровался и хотел идти дальше, но Экардт задержал его.

— Я прочел ваш доклад и в общем согласен с вашим предложением. Считаю, однако, необходимым внести некоторые изменения. Пожалуйста, зайдите ко мне.

Экардт вынул из письменного стола папку, раскрыл ее, прочел один абзац и сообщил, какие изменения и дополнения он предлагает внести. Хегер молча слушал его. Внутренне он соглашался с профессором. Однако он был раздосадован тем, что сам не подумал об этих возможностях. Поэтому он начал возражать, пустился в объяснения. Поскольку речь шла о весьма многообещающем усовершенствовании фотоэлемента для автоматического управления машинами, он не собирался допускать Экардта даже к малейшему участию в своей работе, как бы ни были хороши предложенные профессором изменения. Хегер предпочел бы вообще не представлять Экардту своих предложений, но это было просто невозможно — ведь профессор пока еще возглавлял институт.

«Однако когда-нибудь ему все же придется уйти, — думал Хегер, глядя на усталое, морщинистое лицо профессора. — Стареет на глазах. Пора бы ему наконец удалиться на покой, уступить место тем, кто помоложе». Он был почти уверен, что когда-нибудь займет место Экардта. Лишь изредка, когда он вспоминал о Бракке, его охватывало легкое беспокойство. Однако тайна искаженной формулы, о которой знал только он, прогоняла тревогу.

Профессор Экардт захлопнул папку и протянул ее Хегеру, сказав, чтобы он еще раз тщательно все обдумал и ни в коем случае не действовал чересчур поспешно.

Он сделал пометку в своем настольном календаре. Вертя карандаш между пальцами, взглянул на Хегера, который задумчиво рассматривал папку. После длинной паузы Хегер, словно ему было трудно говорить, сказал:

— Спасибо за ваши предложения, господин профессор. Я основательно переработаю свой доклад.

— Хорошо, господин Хегер, только не упускайте из виду инерцию фотоэлементов.

Экардт с видимым удовлетворением закурил сигару и принялся по своему обыкновению пускать дым колечками.

— Я получил письмо от Бракка, — сказал Экардт.

Глаза Хегера как-то странно сверкнули. В его взгляде, который он поспешно отвел от лица Экардта, отразилось ожидание.

— Бракк пишет, — продолжал Экардт, — что работа успешно продвигается. Скоро будет пущена вторая очередь электростанции. Трудности возникли только в связи с прокладкой кабелей, поскольку штормы и сильные снегопады препятствовали работе. Судя по словам Бракка, искусственное солнце, зажегшееся над островом, излучает свет фантастической силы. Освобождение кратера ото льда уже началось. Зеленый уголок в центральной части Арктики, освещаемый искусственным солнцем! Просто непостижимо! Кажется, что читаешь фантастический роман. Впрочем, в середине февраля я сам собираюсь на остров.

Он помолчал и добавил поучительным тоном:

— Без открытия Бракка, без его атомной батареи остров и сегодня оставался бы маленькой, редко упоминаемой научной станцией, все распрекраснейшие проекты были бы просто утопией.

Да, мы можем гордиться нашим Бракком. Усовершенствование фотоэлемента удалось ему в невероятно короткий срок. На прошлой неделе я беседовал с коллегой Чанчи из Пражского института, который несколько лет бился над той же проблемой. Он высказал шутливое предположение, что Бракк заключил договор с сатаной. — Экардт засмеялся. — Он до сих пор не может понять, как додумался Бракк до неоднородного облучения своего элемента. Говорит, что ему самому эта идея, возможно, совсем не пришла бы в голову, а если б и пришла, то разве что через много лет. Весной на территории Пражского института начнут строить опытную электростанцию. Ждут только полного отчета Бракка.

— И ни у кого не возникает никаких сомнений? — медленно сказал Хегер и задумчиво стряхнул пепел с сигареты. — А меня иногда берут сомнения, добавил он, стараясь не встречаться взглядом с Экардтом. — Я говорю о непродолжительности испытания атомной батареи, о поспешности, с которой было принято решение строить электростанцию на острове. Боюсь, что плод сорвали незрелым.

Экардт посмотрел на него с удивлением.

— Вы заговорили совсем как доктор Хенель. Сомнения, вечные сомнения! А между тем уже первая атомная батарея, работающая на полную мощность, должна была бы рассеять все сомнения. Лично у меня нет никаких колебаний. Фотоэлемент Бракка оправдал себя, а это главное.

Вошла секретарша, и разговор прервался. Хегер попрощался и отправился в лабораторию. Он готов был надавать себе пощечин за то, что чуть не выдал себя, выступая в роли провидца.

В лаборатории его уже ждал ассистент, подготовивший все к испытанию нового фотоэлектронного умножителя для астрономических измерений. Хегер проверил контакты и измерительные приборы, затем включил ток. Долгое время он молчал, занимаясь экспериментом. Однако по его глазам было видно, что результаты его не удовлетворяют, Хегер выключил ток, сделал записи и сказал ассистенту:

— Нужно изменить угол падения первичных электронов. Вы уже расплавили соединительную трубку системы 4ц?

— Нет еще, господин доктор. Вы сказали…

— Да, знаю. Сделайте это, пожалуйста, сейчас же.

Ассистент вышел в соседнее помещение и принялся за работу, а Хегер, стоя у окна, обдумывал изменения, которые необходимо внести в конструкцию умножителя. Он посмотрел на темные снеговые тучи, которые нависли так низко, что, кажется, едва не касались голых ветвей деревьев. Белые крыши института и причудливые сосульки на водосточных трубах напомнили ему о предстоящей поездке в горы. Лицо его прояснилось. В три часа он должен был заехать за Верой. Ему, наконец, удалось уговорить ее отправиться с ним в горы на субботу и воскресенье. Они будут вместе двое суток — два дня и две ночи. Хегер понимал, что эти двое суток могут многое изменить в жизни их обоих.

…Его больно задевало, что он пытался завоевать именно жену Бракка, человека, отнявшего у него научный успех, этого баловня судьбы.

Хегер тяжело вздохнул.

Скоро Бракк вернется с острова. Хегер знал об этом из письма Бракка Вере. Поймет ли его Вера, если он когда-нибудь откроет ей правду? Поверит ли, что только любовь к ней заставила его перехватить и утаить от нее это письмо?

Это вышло случайно. В то утро он просмотрел институтскую почту до того, как секретарша раздала ее по отделам. Вероятно, для того чтобы выиграть время, Бракк отослал свое письмо Вере скоростным самолетом вместе со служебными документами.

Сначала Хегер взял письмо, думая передать его Вере при скорой встрече с нею. Но ревность довела его до того, что, придя домой, он вскрыл письмо. Ему нужно было наконец узнать правду об отношениях между супругами. Ведь Вера всегда ограничивалась только намеками на разлад с мужем.

С тех пор как Хегер прочел письмо, он пытался найти оправдание своему поступку в собственных глазах. Сможет ли когда-нибудь этот пораженный слепотой фанатик и охотник за славой сделать счастливой такую чудесную женщину? Да знает ли он вообще цену Вере? А теперь, когда она, видимо, написала ему, что не может больше быть его женой, этот человек шлет отчаянные письма, просит не делать «необдуманных шагов».

Письмо сказало ему достаточно, хотя он и не читал того, что написала Бракку Вера. У него появилась надежда, что Вера, решившись на объяснение с мужем, думала о нем, Хегере. Эта надежда вселяла в него силу. Если он поступил непорядочно, то только ради нее.

Хегер поднял голову. Среди облаков показался кусочек голубого неба. «Она будет счастлива со мной, как никогда раньше, — подумал он с уверенностью. — Сегодня или завтра она скажет мне «да»…

— Соединительная трубка системы 4ц расплавлена, господин доктор, услышал он слова подошедшего ассистента.

Хегер медленно повернулся, взял протянутую ему трубку и долго рассматривал ее. Ему нужно было время, чтобы избавиться от своих мыслей.

* * *

Вера упаковывала вещи. Носилась от чемодана к платяному шкафу, заменяла одни уже уложенные вещи другими, что-то искала, меняла снова…

Редко бывала она такой рассеянной. Это началось, когда она, после долгих дней отчаяния, решилась написать письмо Вернеру. Ответа не было. Сначала она надеялась, что он просто задержался с ответом; может быть, именно в последнее время на него возложили новые трудные обязанности, которые поглотили его целиком.

Но прошли три недели терпеливого ожидания. Надежды сменились разочарованием. Только теперь она дала Курту Хегеру согласие на совместную поездку в горы. Он так давно просил об этом. Разве она все еще обязана считаться с Вернером? Он ведь оставляет ее на целые месяцы в одиночестве и даже не считает нужным ответить на ее полное отчаяния письмо.

И все-таки ей было не по себе, снова и снова она задавала себе вопрос: вправе ли она идти на такие отношения с Хегером? Радость, с которой он принял ее согласие на поездку в горы, была весьма красноречива. Хегер ждал многого. А как она относится к Хегеру? Да, она ценит его достоинства, но она должна признаться себе, что слишком мало знает о его внутреннем мире, чтобы решить, любит ли его.

Наконец Вера закрыла чемодан и стала надевать лыжный костюм.

«Ничего хорошего из этого не выйдет, — снова и снова мысленно повторяла она. — Я должна сказать Хегеру твердое «нет». Как мне нужна надежда, что Вернер напишет завтра или послезавтра! Если я забуду его хотя бы на час, то может случиться…»

Вера вздрогнула, услышав отрывистые сигналы машины Хегера, и, кончив одеваться, направилась к выходу, так и не приняв никакого решения.

Хегер, ни слова не говоря, открыл дверцу машины. Вера села рядом с ним, несколько удивленная его молчанием. Так они доехали до автострады. Хегер включил автоводитель, оставил руль и откинулся назад.

— Неужели тебя не радует, что мы первый раз будем вместе целых два дня? — спросил он вдруг и пытливо взглянул на Веру. Вера молчала. — Что же ты мне ничего не скажешь?

Она сказала то, что с незапамятных времен говорят женщины, когда хотят избежать прямого ответа:

— Не торопи меня, Курт. — И тут же попыталась увести его в сторону от этого разговора. Но Хегер не поддался на эту уловку.

— По-моему, последнее время ты потеряла душевное равновесие, — сказал он очень серьезно. — И еще мне кажется, что у тебя в работе застой. Почему, Вера?

«Неужели он изучил меня так хорошо, что понимает, как мне нужно его участие именно сегодня?» Лицо ее смягчилось.

— Мне кажется, что я все-таки знаю причину, по крайней мере одну, озабоченно сказал он. — Творческие устремления должны быть неразрывно связаны с жизнью; творчество питается новыми впечатлениями, сменой ощущений.

Все это, конечно, были прописные истины, но выкладывал их Хегер с таким участием, что Вере казалось, будто она слышит откровения. Только когда их машина проезжала мимо огромного тракторного завода, из ворот которого выходили после конца смены толпы рабочих, Вера невольно подумала: загородные поездки в конце недели, балы композиторов, посещение концертов — такая ли уж это прочная связь с жизнью?..

Однако машина быстро неслась вперед, и Вера не успевала сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли.

Она совсем забыла о своих раздумьях, когда они, часа два спустя, достигнув цели поездки — гостиницы в горах, очутились среди довольных, нарядно одетых людей. Где-то играла музыка, нежный голос скрипки звучал особенно мягко. Вера почувствовала себя непринужденно, почти как дома.

Их проводили в отведенные им номера, и Вера с Хегером разошлись по своим комнатам. Ближе к вечеру они пошли прогуляться. Вера без умолку болтала, вспоминала, как еще ребенком собирала в лесу еловые шишки, мох, грибы, ягоды.

Хегер разговаривал мало и, казалось, чего-то ждал. Она, конечно, чувствовала это и была настороже. Напустив на себя веселость, по-детски наивно кокетничая, она старалась избежать решительного объяснения или хотя бы оттянуть его.

Однако вечером, когда после ужина они сидели в ресторане за бутылкой вина, обоим стало ясно, что откладывать разговор больше нельзя.

— Вера, — тихо сказал он, — ведь и ты относишься ко мне не только, как к Другу. Ты понимаешь, что я жду твоего решения.

Может быть, выпитое вино придало горячность ее ответу:

— Ты не даешь мне подождать и требуешь всего сразу. Да, ты давно уже не безразличен мне, ты и сам знаешь об этом. Вернер постепенно становится мне чужим. Но разве этого достаточно, чтобы решиться? Получи я завтра или послезавтра хотя бы короткое письмо от Вернера — и все предстанет передо мной в ином свете. Чего ты испугался?

А Хегер действительно испугался. Стараясь, чтобы Вера не замечала, как у него дрожат руки, он налил доверху бокалы. Но Вера не стала пить.

Да, не такого вечера ждал Хегер.

— Вера, — снова начал он, — ты не можешь идти против самой себя. Я знаю, что ты сама провела черту, разделившую вас, чувствую, что даже внутренне ты далеко отошла от него.

Она слушала его с бьющимся сердцем. «Он преувеличивает наше с Вернером отчуждение! И не без цели…»

— Все это не совсем так, — сказала она, — хотя мне и понятно твое нетерпение. Но ты не можешь требовать от меня решения, пока я не поговорю с ним. Я не могу… — она остановилась, подбирая подходящие слова, — не могу бросить его теперь, когда он занят трудной, важной работой.

Вера сама себе удивилась. Вернер никогда еще не слышал от нее таких слов. Выходит, она все еще любит его.

Хегер залпом выпил вино.

— Я говорю тебе, что этот бредовый эксперимент на арктическом острове добром не кончится, — раздраженно воскликнул он. — Кому ты хочешь сохранить верность? Этому человеку, который забыл обо всем, кроме своего неистового стремления к мировой славе, человеку, который пользуется твоей нерешительностью? И ты еще пытаешься оправдать его! Жертвуешь своим творчеством, своими чувствами.

Вера испуганно посмотрела на него и впервые прочла на его лице то, чего не видела раньше…

— Скажи мне, Курт, скажи честно: ты его ненавидишь?

Только теперь до его сознания дошло, насколько он потерял контроль над собой. Хегер нервно провел по лицу пальцами и взял Веру за руку.

— Пойми меня правильно, Вера. Для меня дело не в нем, — хрипло сказал он, — а в тебе одной. Ты страдаешь из-за него и чувствуешь это лучше меня. Но ведь я люблю тебя, Вера!

Она отняла у него руку.

— Курт, в тебе есть что-то такое, чего я до сих пор не замечала, серьезно сказала она. — Я прошу, не принуждай меня. Возможно, нам обоим понадобится еще много времени, чтобы прийти к какому-то решению.

Увидев огорченное лицо Хегера, Вера пожалела его, но брать свои слова обратно ей не хотелось.

— Давай пройдемся еще немного, — сказала она, вставая.

* * *

Серая облачная завеса, над которой летел из Москвы в Берлин пассажирский самолет, напоминала море.

Доктор Вернер Бракк сидел у окна. Держал в руке газету, но не мог читать ее. Мысленно он был уже дома, представлял себе, какое лицо будет у Веры, когда она откроет дверь и неожиданно увидит его. Он не сообщил ей точного дня своего возвращения.

Сложив газету, Бракк посмотрел в окно. Самолет шел на посадку. Уже Берлин. Он рассчитывал, что там ему удастся взять вертолет-такси.

Едва самолет приземлился, Бракк схватил портфель и против своего обыкновения стал энергично проталкиваться к выходу. Ему повезло: он нашел свободное воздушное такси.

Двадцать минут спустя он уже шел по оживленной главной улице своего города. Вот и цветочный магазин, где он так давно не был. Надо зайти.

Еще через десять минут он выходил из другого магазина, а потом из третьего. Он нес целый ворох подарков — цветы, конфеты.

«Теперь, — думал он, полный ожидания, — у нас начнется новая жизнь. Я буду к ней внимателен. Ведь ей пришлось так долго ждать! Но клянусь, скоро, очень скоро я возьму длительный отпуск, и мы вместе поедем к морю. Я должен загладить свою вину перед ней. Я твердо решил, и скоро она убедится в этом…»

По мере приближения к дому, Бракк все ускорял шаг. Перед калиткой он остановился на несколько секунд, огорченный тем, что в окнах нет света. Может, она на кухне? Он бесшумно запер за собой калитку. Недавно выпавший снег заскрипел под его ногами, когда Бракк пошел по дорожке палисадника. Он осторожно повернул ручку двери, вошел в дом. Сердце его гулко колотилось, когда он нажал кнопку звонка своей квартиры. Никто не открыл. Позвонил второй раз, третий… Он слышал, как дребезжит звонок в пустой квартире. Радостное возбуждение спало. Разочарованный, он положил подарки на площадку, вынул из кармана ключ и открыл дверь.

Прошло два часа. За окнами была уже темная беззвездная ночь. Бракк сидел в кресле в кругу света, очерченном абажуром торшера, и раздумывал, где же могла быть Вера. На шахматном столике лежал букет орхидей. Свет падал на целлофановую обертку, которую он начал было разворачивать, чтобы поставить цветы в вазу.

От переполнявшей его радости не осталось и следа, на смену ей пришло отчаяние. «Она посмеялась над моим письмом, — с горечью думал он, — должно быть, скомкала и сожгла!» И сейчас же отгонял эти мысли от себя. Скоро она вернется. Ждать осталось меньше, чем он уже прождал. Но время шло, а Веры все не было.

Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Отчаяния как не бывало. Бракка заполнила радость. Он прислушивался, затаив дыхание. Вот сейчас она откроет дверь. Но тут он сообразил, что, увидев с улицы свет в окнах, она бы обязательно узнала по входному телефону, кто в квартире. Может быть, это совсем не Вера? Он вышел на лестницу и увидел жившего над ними старого садовода.

— А, это вы, господин доктор?! — сказал тот, крайне удивленный. Он уже успел подняться на несколько ступенек выше, но теперь вернулся и протянул Бракку руку.

— Какая неожиданность, господин доктор. Ваша супруга, вероятно, будет жалеть, что уехала.

— Моя жена уехала? — спросил Бракк.

— Да, часов около трех. Я как раз стоял у окна и видел ее.

— Вы, случайно, не знаете, куда она уехала?

Старик пожал плечами и изобразил на лице недоумение.

Не выкладывать же сразу все как есть человеку, который ничего не подозревает! Прежде он был совсем другого мнения об этой хорошенькой молодой женщине. Но теперь-то ему известно, как часто она уходит из дому и как поздно возвращается. Он прекрасно разглядел того господина с усиками, который приезжал за ней на темно-синей машине.

— Нет, этого я не знаю. На ней был лыжный костюм, а в руке она держала чемоданчик. Машина пришла, как я уже сказал, около трех. Ваша жена села в нее, и они тотчас же уехали.

— Жена уехала не на нашей машине?

— Нет, это был большой темно-синий автомобиль. Он часто приезжает за вашей женой.

Готовность и обстоятельность, с которой говорил этот человек, была Бракку неприятна. Верно, старик постоянно торчит у окна и любит совать нос в чужие дела.

Бракк пробормотал что-то о некоем друге, заботам которого вверил жену, пожелал соседу спокойной ночи и скрылся в квартире.

Но, войдя в комнату, он вдруг остановился. Темно-синяя машина! Вздор! Как будто у одного Хегера такая машина. Он сел в кресло, но тут же вскочил. Нет, этого не может быть. Вера с Хегером! Не могу поверить! Он закрыл глаза, прижался лбом к оконному стеклу.

Старик сказал, что машина приезжала за ней уже не раз. Может, из Союза композиторов? Боже правый, у меня раскалывается голова.

Следуя внезапному побуждению, он бросился к телефону и поспешно набрал номер. Ему ответил хриплый мужской голос.

— Я бы хотел переговорить с господином Хегером, — сказал Бракк. Что?.. Нет дома?.. Отправился в горы на воскресенье?

«Она уехала в лыжном костюме», — вспомнил он и спросил, как ему разыскать доктора Хегера.

— Он часто ездит в горную гостиницу, попробуйте поискать там, прозвучало в ответ.

Бракк положил трубку. Стал быстро перелистывать телефонную книгу. Одна страница порвалась. Наконец нашел нужный номер.

— Гостиница? — Глубоко вздохнув, он заставил себя успокоиться. Скажите… у вас остановились господин доктор Хегер… и госпожа Вера Бракк?

— Минутку.

Бракк прижал трубку к уху, напряженно ожидая ответа.

— Вы слушаете? — ответил тот же голос. — Господин Хегер и дама остановились у нас. Но сейчас их нет в гостинице. Что-нибудь передать?

— Нет, спасибо. Я хочу сделать им сюрприз. Пожалуйста, не говорите, что к ним звонили.

Бракк, как слепой, добрел до кресла. Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Его жена, его Вера — и Хегер!

Часы пробили двенадцать, но Бракк ничего не слышал. Он все еще сидел не двигаясь, бессмысленно глядя в окно на темное небо. Он не испытывал ни ненависти, ни желания отомстить, в его глазах отражалось лишь безграничное одиночество.

Под утро его стало знобить, разболелась голова. Он машинально поднялся, пошел в ванную и принял душ. Однако головная боль не унималась.

Между тем рассвело. Солнце выбилось из-за туч, начался новый день. Бракк подошел к своему письменному столу, на котором стояла фотография Веры. Потом посмотрел кругом, словно видел все это в последний раз.

Около девяти утра он ушел из дому, чтобы поспеть на ближайший самолет.

Бракк не мог примириться с разрывом, хотя и чувствовал, что он неотвратим. Каждый день он мысленно писал жене: «Мы должны поговорить друг с другом. Да, должны, так продолжаться не может. Я не нахожу себе места. Мне все безразлично — и моя работа, и я сам». Но все-таки не прикасался к бумаге и ручке, не решался…

Бракк брел по берегу, возвращаясь из котловины, где заканчивалась прокладка кабелей для излучателей инфракрасных лучей.

— А я-то верил в постоянство чувств, — тихо сказал он, словно обращаясь к кому-то. — Все обман. Все кончилось. Он остановился и посмотрел на море. «Как здесь мрачно, — подумал он, — недостает только собачьего воя».

Бракк направился к станции наблюдений за северным сиянием. Со времени возвращения на остров он склонялся повсюду, ища успокоения. Заходил в лаборатории и отделы, к которым обычно не проявлял интереса, проводил много времени в мастерских или просиживал по ночам с астрономами, наблюдая звезды. Он надеялся, что постоянная смена впечатлений поможет ему быстрее забыть Веру. Сосредоточиться он не мог ни на чем. Через силу выполнял он свои обязанности, стараясь, насколько возможно, перепоручить их своим сотрудникам. «Время — лучший целитель, как говорит пословица. Но исцелит ли оно меня?» — часто думал он.

Дверь на станцию наблюдений за северным сиянием оказалась запертой. Он остановился в нерешительности и безотчетно направился к аэродрому. Для этого времени года погода была очень мягкой. Термометр показывал минус семь, и метеорологи предсказывали дальнейшее потепление. Правда, в Арктике была еще ночь, но темному занавесу скоро предстояло подняться. Взойдет солнце — источник всякой жизни, и его миниатюрный двойник, созданный людьми, окажется ненужным на целые месяцы.

Уже несколько дней остров был окутан светящимся туманом. Он осаждался повсюду в виде сверкающих кристаллов. Лучи искусственного солнца с трудом пробивались сквозь туман, окрашивая лед и снег в странный желтоватый цвет. Когда Бракк достиг посадочной площадки, на ней было пустынно. Из-за опасности обледенения в этот день приземлился только один самолет, доставивший лишь самые необходимые материалы.

Бракк осмотрелся. Что ему здесь надо, зачем он сюда пришел? Он не знал этого, даже удивился, обнаружив, что стоит на краю летного поля. Скоро выключат солнце. «Солнце, — мысленно повторил он. — Энергия моих атомных батарей превратит остров в оазис. Пройдет немного времени, и котловина зазеленеет, зацветут деревья и кустарники. Да, я создал источники энергии для машин. Без энергии умрет солнце, умрет котловина».

— Энергия… — проговорил он тихо. — Я гонялся за нею и забыл все на свете. А когда настиг — отдал ее всем, раздарил щедрыми руками. Она принесла свет и тепло, породила новую жизнь. Только у меня она отняла все.

Гнев и сожаление охватили Бракка. «Это должно было случиться, — думал он, — я был слеп. Теперь я это ясно вижу. Чем я был для нее? Вычислительной машиной, а не человеком. Роботом, бесчувственным ко всему, что не имело отношения к моей идее. С каким маниакальным однообразием я делал ей подарки, даже не задумываясь о том, доставляют ли они ей радость. Боже мой, что я наделал!»

Он повернул назад к поселку. Искусственное Солнце уже гасло. Медленно теряя яркость, оно становилось похожим на молочное пятно, затем приобрело багряный оттенок и потемнело. Бракк прошел в свою комнату. На столе лежало письмо. Она все-таки написала. Он вскрыл конверт. Несмотря на усталость, не подумал присесть и прочел письмо стоя. Мелкие буквы расплывались перед глазами, он заставил себя соединить их вместе, начал читать сначала. Письмо было коротким. Вера очень сожалела, что в тот день уехала в горы, благодарила за подарки просила постараться приехать домой, хотя бы на несколько часов. «Я не могу писать об этом, мне нужно с тобой поговорить», — такими словами заканчивалось письмо.

Бракк уронил листок на стол. Она хочет вернуть себе свободу, чтобы уйти к Хегеру. И не в силах написать мне об этом.

Не раздеваясь, прямо в меховой куртке и сапогах, он повалился на постель.

Утром его разбудил стук в дверь. Бракк поднялся и открыл. Это был профессор Сулков.

— Где вы пропадаете, а, господин доктор? Я вас и за завтраком не видел, — сказал Сулков, входя в комнату. Сдвинув черные брови, он испытующе смотрел на Бракка. — Вы не больны? Что-то вы мне сегодня не нравитесь.

Бракк попытался улыбнуться.

— Нет, просто устал немного.

— Нужно вам наконец отдохнуть, — громыхал Сулков. — Я уже давно говорил об этом.

Бракк взглянул на часы и испугался. Десять часов. Он даже не слышал зуммера. Крайне смущенный он стал торопливо застегивать куртку.

Сулков сообщил, что излучатели смонтированы и подключены к сети.

— На два дня раньше, чем намечалось по плану. Монтажники толковые ребята. Получат премию. Когда вы сможете дать ток для пробного пуска?

— Вы не говорили об этом с инженером Бером? — спросил Бракк.

— Разумеется, говорил. Но он собирался в свою очередь обратиться к вам. А вас нигде нельзя было найти.

— У меня страшно болела голова, вот я и прилег, — выдавил из себя Бракк.

— Разумная мысль. Лечь и вытянуться — мне это тоже всегда помогает. Итак, когда мы можем рассчитывать на то, что вы дадите ток?

— Через час, господин профессор. Я сейчас же поговорю с коллегой Бером.

Воду, заполнившую котловину после таяния льда, уже выкачали. Обнажилась черно-серая осадочная порода. Стены кратера, круто вздымавшиеся на высоту свыше двадцати метров, были опоясаны проводами, соединявшимися с излучателями инфракрасных лучей.

Ровно в одиннадцать инженер Бер, включил главный рубильник электростанции второй очереди, пустил ток к пульту управления советскими излучателями. На пульте качнулись стрелки измерительных приборов, зажглись сигнальные лампы.

На краю кратера стояли профессор Гольцман, Бракк, Шетли, и другие обитатели городка. Все они смотрели вниз. Дно кратера выглядело по-прежнему мрачно, но сознание, что излучатели невидимых инфракрасных лучей уже принялись за работу, наполняло их радостью и гордостью.

Несколько дней спустя руководители научной станции острова собрались в малой гостиной клуба. Совещание было созвано по просьбе профессора Сулкова, который хотел вынести на обсуждение некоторые изменения в своем плане. Ученые семи стран сидели вокруг стола, на котором была разложена большая и очень подробная карта кратера, освобожденного теперь ото льда. Надев наушники, ученые слушали выступление Сулкова. Опершись обеими руками о стол, он слегка склонился над картой.

— Температура воздуха на дне кратера достигла ныне плюс девятнадцати, говорил он. — Через час снова вступят в действие камнедробилки и покроют слоем почвы заштрихованную на карте коричневым часть дна. После долгих размышлений и неоднократных дискуссий с моими сотрудниками я пришел к выводу, что именно этот сравнительно высоко расположенный участок, Сулков показал соответствующее место на карте, — лучше всего подходит для сооружения жилого дома. Познакомьтесь, пожалуйста, с нашими предложениями, — сказал Сулков и подал знак технику, стоявшему у проекционного аппарата.

Свет погас, и на экране появилось цветное изображение долины — в том виде, какой она примет, когда все работы будут закончены. На возвышенности, в окружении пальм и цветущих кустарников, стоял жилой дом обитателей острова, похожий на дворец, светлый и радостный. Широкая, высеченная в стене кратера лестница вела вниз, к небольшому искусственному озеру, расположенному почти в самой середине котловины. Из него били фонтаны. Красиво, но главное — позволит поддерживать влажность воздуха на нужном уровне. Одна из бухточек озера предназначалась для купания. Узкие мощенные каменными плитками дорожки во всех направлениях пересекали котловину, похожую на парк. Целое море зелени, которой так не хватает полярнику.

Присутствующие одобрительно зашумели. То, что они видели на экране, скоро войдет в их жизнь. Это они будут ходить по дорожкам среди кустов и деревьев, лежать на террасе, купаться в кристально чистой воде озера. Зеленая долина среди вечных льдов, освещаемая зимой искусственным солнцем! Люди решили создать ее вопреки всем законам Арктики, и никто не сомневался в успехе.

Пока Сулков говорил, Шетли размечтался. Он думал об Антарктиде. Там огромные залежи руды и угля еще дожидались разработки. Но теперь уже недолго ждать, ведь и там искусственное солнце прогонит полярную ночь, а инфракрасные лучи создадут прекрасный климат. Горные разработки будут полностью механизированы. Люди смогут жить и отдыхать в зеленых долинах. «Какое прекрасное будущее», — думал Шетли.

После полудня кратер наполнился оглушительным шумом. Приступили к работе камнедробилки. Огромные машины ползали, как какие-то древние чудовища, разрывали верхний слой породы, заглатывая черно-коричневые обломки. Гиганты с треском перемалывали их, перемешивали с водой, обогащали минеральными удобрениями и микроорганизмами, превращая бесплодные камни в плодородную почву. Сняв меховую куртку и перекинув ее через руку, Бракк с увлечением следил за работой этих удивительных машин. Теплый воздух поднимался кверху, и над долиной образовалась густая облачная завеса. Холодные и теплые воздушные потоки, сталкиваясь, колебали ее, как вуаль.

Бракк вытер пот со лба. Усталый и разморенный от непривычного тепла, он поднялся на лифте наверх и медленно пошел к пульту управления электростанции первой очереди. На пути ему повстречался доктор Ротенберг, занимавшийся исследованием клетки.

— Вы из долины? — спросил он, протянув руку Бракку. — Чудовищный треск там, внизу. Мне уже жаловался польский коллега Каминский. Его сейсмографы совершенно сбиты с толку этими камнедробилками.

— Да, долго внизу не выдержишь. Шум страшный, — согласился Бракк. Потом из вежливости спросил Ротенберга о результатах его исследований.

— Мы уже порядочно продвинулись вперед, — ответил химик. — Зайдите на минутку в лабораторию, я покажу вам интересный опыт.

Бракку не очень-то хотелось смотреть химические опыты, но он счел неловким отказаться. В просторном помещении лаборатории было так светло, что казалось, будто находишься на улице. Свет без потерь проходил сквозь нагреваемую электрическим током крышу из небьющегося стекла. Ученые всех стран десятилетиями бились над загадкой фотосинтеза, столь важного для жизни зеленых растений. Несколько лет назад тайна была наконец раскрыта, и процесс этот удалось воссоздать в лабораторных условиях.

Опытная установка действовала подобно растению, которое с помощью хлорофилла, поглощающего световую энергию, превращает углекислоту и воду в органические вещества. Правда, пока еще сахар и крахмал можно было получить только в пробирке. Да и аппаратура была такой сложной, что о массовом производстве этих продуктов пока не могло быть и речи. Однако ученые надеялись в недалеком будущем преодолеть и это препятствие. Тогда появятся большие комбинаты, которые сделают ненужным трудоемкое культивирование растений, содержащих сахар и крахмал. Освободятся огромные площади, и их можно будет занять под богатые белком ценные кормовые культуры. В Арктике и Антарктике разовьется сельское хозяйство без растений. Ведь для получения сахара и крахмала с помощью фотосинтеза нужен солнечный свет. А районы полюсов, где солнце светит полгода подряд, получают за сутки на 38 процентов больше света, чем район экватора за то же время.

Доктор Ротенберг привел в действие опытную установку. Из трубочки в мензурку полилась светло-коричневая жидкость.

— Сейчас я вам дам попробовать, — сказал он, не обращая внимания на выражение лица Бракка, который совсем к этому не стремился.

Химик нагрел жидкость, профильтровал ее, обезводил, а затем высыпал мелкозернистый порошок в ложечку и поднес Бракку.

— Попробуйте! — радушно сказал он. — Это ведь не цианистый калий. Это сахар, любезный Бракк, настоящий хороший и сладкий сахар из воздуха, воды и света.

Бракк с опаской проглотил синтетический сахар, а Ротенберг продолжал говорить:

— Мне кажется, что мы на верном пути. Вскоре начнется опытное производство в большом масштабе.

После ужина Бракк не отправился в клуб, где всегда собирались ученые, а ушел в свою комнату. Ему хотелось написать жене, что в ближайшее время он не сможет приехать. «Мне нужно сначала вновь обрести внутреннее спокойствие, — думал он. — В таком состоянии я не могу встретиться с ней, она не должна знать, как мне тяжело».

Бракк переоделся, надел легкие домашние туфли и сел за письменный стол. Потом взял из папки листок бумаги, снял колпачок с авторучки, посмотрел на бумагу и понял, что не знает, с чего начать. Он закурил сигару и задумался.

Наконец он взялся за перо: «Вера! Мне тоже нужно серьезно поговорить с тобой…» Рука его задержалась. Как холодно звучат эти слова.

Бракк скомкал листок, положил перед собой другой, но писать не начал. Пристально смотрел на дымок своей сигары, бесследно тающий в воздухе. Он не ответил Вере на два письма, в которых она пыталась представить свою поездку в горы как невинное развлечение. Не верил, не мог поверить ей. Но когда она надолго замолчала, стал думать, что, может быть, и впрямь ее лыжная вылазка не так уж много значила.

Резкий звонок телефона вернул его к действительности. Он снял трубку. Говорил инженер Бер:

— Я нахожусь у пульта управления электростанции первой очереди. Приборы уже около часа показывают непонятное мне падение напряжения, — доложил он.

— Значит, где-то короткое замыкание, — ответил Бракк, недовольный тем, что его отвлекли. — Проверьте распределители и масляные выключатели. Вы звонили мистеру Шетли? Может быть, это из-за тумана искусственное солнце берет слишком много энергии. Выясните, в чем дело.

Бракк положил трубку. «Небольшое падение напряжения — велика важность! Можно произвести ремонт, устранить повреждение, но как склеить наши отношения с Верой?..»

Брак опять сел за письменный стол.

Прошло еще два часа, а он так и не написал ни одного слова. Снова зазвонил телефон. Бер просил Бракка прийти на электростанцию. Напряжение продолжает падать, хотя искусственное солнце выключено.

Бракк неохотно оделся. Когда у человека горе, ему не хочется работать. Он не может спать, перестает есть, живет неясными ощущениями, смутными мыслями. Так недолго и оторваться от реальной жизни.

Бер и дежурный инженер встретили его взволнованно.

— Вот, взгляните, — сказал Бер, указывая на контрольные приборы, — я ничего не могу понять. Наш главный, потребитель — солнце — отключено. Ток идет только на отопление помещений и питание кое-какой аппаратуры в лабораториях V и VI. Чем же объяснить такое катастрофическое снижение выработки энергии? Распределители и масляные выключатели в порядке. Я нигде не нашел дефекта.

Бракк ничего не ответил и уставился на приборы, словно ожидая от них объяснения. Выработка энергии уменьшается — это он видит и сам. Стрелки приборов далеко не доходят до нужного деления шкалы. Но, как ни странно, это почти не трогало его, он как бы утратил связь со своей работой.

Он дал несколько указаний, но инженер Бер только махнул рукой.

— Все это мы уже проверили, господин доктор. Причину нужно искать только в самих атомных батареях.

Бракк глубоко и шумно вздохнул.

— Просто невообразимо! Какой дефект может обнаружиться в батареях? Там ведь не бывает коротких замыканий, как в генераторах. Нет в них и обмотки, подверженной пробоям. Судя по приборам, интенсивность радиации тоже не изменилась.

— И все-таки напряжение падает даже при такой малой нагрузке, как сегодня ночью. Я больше ничего не понимаю, господин доктор! — сказал Бер, удивленный спокойствием и нерешительностью Бракка. — Должны же мы все-таки что-то делать! Если завтра утром мы включим солнце, напряжение упадет чуть ли не до нуля.

Бракк снова подошел к пульту управления, посмотрел на приборы, стрелки которых отошли еще на одно деление назад. И тут его, словно вспышка молнии, озарило воспоминание о словах доктора Хенеля. Неужели Хенель был прав? Голос главного инженера доходил до Бракка, как далекое эхо. При таком низком напряжении солнце завтра утром не зажжется. Работы в долине приостановятся и…

— Принесите меховую одежду и ручной прожектор! — крикнул Бракк инженеру. — Надо сейчас же проверить атомные батареи. Быстро, мы не можем терять времени.

Забыты были все горести. Им владело только одно: атомные батареи больны. Он еще не думал о возможности серьезной аварии, но при мысли о том, что утром не взойдет искусственное солнце, у него сжималось сердце. Без энергии остров умрет. Мы должны во что бы то ни стало найти причину.

* * *

Солнце ярко освещало Научно-исследовательский институт, словно уже наступила весна. От снега сохранились только ноздреватые клочья в тени стен.

Профессор Экардт, закрыв лабораторию, неторопливо шествовал по двору, наслаждаясь теплом. Тихо насвистывая, он вытянул руки, словно желая поймать побольше солнечных лучей. Он постоял на лужайке у бездействующего пока фонтана и, задрав голову, смотрел на путаницу еще голых веток.

А в это время в комнате его секретарши застучал телеграфный аппарат.

— Опять перед самым концом дня, — сердито сказала фрейлейн Марран, но едва стала принимать текст сообщения, как вся превратилась во внимание. Напрягшись, затаив дыхание, она читала слово за словом. Аппарат замолк, но еще несколько секунд она сидела неподвижно. Потом схватила листок и без стука ворвалась в кабинет профессора Экардта. Однако там было пусто. Секретарша в задумчивости остановилась у стола. Где он может быть? Побежала к секретарше Хегера, которая как раз выходила из кабинета своего шефа.

— Профессор там? — спросила она, кивнув в сторону кабинета.

— Нет, он ушел отсюда добрый час назад. Чем ты так взволнована? Что случилось?

— Я только что приняла телеграмму от Бракка из Арктики. На острове что-то произошло. У них нет тока. Атомные батареи не работают.

Доктор Хегер, собиравшийся запереть свой сейф, застыл на месте. Держа ключ в поднятой руке, он прислушивался к голосу фрейлейн Марран в приемной.

Вот оно! Фотоэлементы распадаются, атомные батареи не дают больше тока. Он давно был готов к этой вести и даже ждал ее, подчас с нетерпением, но в эту минуту она вызвала в нем какое-то странное чувство, совсем не такое, как он предполагал. Он испугался. «Но ничего ведь доказать нельзя», успокаивал он себя.

В соседней комнате захлопнулась дверь. Это ушла фрейлейн Марран. Он услышал, как она почти пробежала по коридору, посмотрел на часы. Вот-вот завоет сирена, возвещая окончание рабочего дня. «Шеф тотчас же созовет совещание, — подумал он, решив в тот же миг, что не примет в нем участия. — Мне нужно побыть одному, собраться с мыслями».

Хегер достал из шкафа шляпу и пальто, взял портфель, приоткрыл дверь. Что угодно, только не встреча с профессором! В коридоре было пусто и тихо. Он вышел из кабинета, бесшумно захлопнул дверь и поспешными шагами пошел к запасному выходу. Когда завыла сирена, он уже сидел в своей машине. Хегер невольно оглянулся, подумал, что ведет себя, словно преследуемый преступник, дал газ, и машина на большой скорости выехала из ворот.

Ехать домой он не хотел — Экардт, не найдя его в кабинете, конечно, позвонит ему на квартиру. «Зачем начинать со лжи? Пусть меня действительно не будет дома. Поеду-ка я в «Серебряный бар», в это время дня там еще мало народу. Можно сесть в уголок, выпить рюмку коньяку и спокойно все обдумать».

«Серебряный бар» находился на другом конце города.

Движение было оживленным, Хегеру пришлось собрать все свое внимание. Все же он едва не въехал под красный свет, но вовремя успел затормозить. Он даже не заметил, как к машине подошел полицейский. Только стук в стекло заставил его повернуть голову. Увидев человека в форме, он вздрогнул, словно тот собирался его арестовать. Без возражений выслушав внушение полицейского, Хегер, теперь уже совсем медленно, поехал по главной улице.

Он поставил машину на стоянке против бара.

Как он и ожидал, посетителей было немного. Красно-желтые светильники на стенах создавали в зале уютную обстановку.

Хегер удобно устроился в уголке, где сиживал не раз. За несколько столиков от него сидела молодая женщина. Она чем-то напомнила ему Веру Бракк. Нет, Вера, пожалуй, чуть выше.

Подошел официант. Хегер заказал коньяк, закурил сигарету и снова посмотрел на молодую женщину. «Она хороша, — решил Хегер, — но Вера красивее».

Хегер задумался. Как примет она эту новость? Уже через несколько дней первые сообщения несомненно появятся в печати. Мысленно он уже видел газетный заголовок: «Атомные батареи Бракка отказали!» Ему стало не по себе. Чувства торжества как не бывало. Что это — страх или сожаление о своем поступке? Впрочем, стоит ли об этом думать — если бы он случайно не заметил ошибки, результат был бы тот же. Хегер допил коньяк и закурил новую сигарету. «Ты увидел ошибку и промолчал», — как бы со стороны укорил он себя. Но тут же овладел собой, попытался даже улыбнуться, однако это ему не удалось.

К столику подошел официант и спросил, не подать ли еще коньяку.

Хегер кивнул, вынул изо рта сигарету:

— Принесите мне бутылку.

В бар вошел хорошо одетый мужчина и направился к женщине, похожей на Веру. Хегер заметил, как засияли ее глаза. Она, видимо, уже давно ждала этого человека.

И снова он подумал о Вере. Их последняя поездка в горы, прогулка по заснеженному лесу… Он многого ждал, надеялся, что она любит его и когда-нибудь будет принадлежать ему. И вот все! Кончено!

Он осушил рюмку одним глотком. «Никогда она меня не любила. Боялась одиночества, хотела развлечений, которых этот… этот… — Он проглотил бранное слово. — А я-то служил ей, как верный пес», — горько подумал он, издеваясь над собой, и опять почувствовал удовлетворение при мысли о поражении Бракка. Снова налил себе рюмку до краев, выпил. «Как ничтожен человек, — думалось ему. — Владычествует над миром, и не может справиться со своими чувствами. Мне жалко Бракка, но… Э, да что там! Если всех жалеть, не на кого будет охотиться. Охотник на то и охотник, он должен убивать. Убивать, — повторил он. — Ха, что за ерунда! От этого не умирают».

Он снова взялся за бутылку. Застыл с рюмкой в руке. «Что мне до какой-то формулы! То, что произошло, — просто случайность, как и многое другое на этом свете».

* * *

Вера Бракк была довольна тем, как она провела этот день, — он был заполнен новой интересной работой. Союз поручил ей руководить группой исполнителей народной музыки. Проведя несколько занятий с этими молодыми, веселыми парнями, она почувствовала в себе какую-то, пусть едва заметную, перемену.

Сначала она сомневалась, принимать ли это поручение, но теперь поняла, что, замыкаясь в своем камерном творчестве, только сужает свои возможности. Народное искусство было неисчерпаемым кладезем средств и форм. Что-то в ней пробуждалось новое. Вообще со времени поездки в горы с Хегером в ее жизни многое изменилось. Тогда она отчетливо поняла, что он ненавидит Вернера, и решительно положила конец их отношениям. Она перестала видеться с Хегером, заставила себя ежедневно работать независимо от настроения, которому так легко всегда поддавалась.

…Вера убирала со стола книги и ноты. Взгляд ее упал на пакет с подарками, который она все не решалась спрятать. Она очень испугалась, когда, вернувшись из горной гостиницы, нашла столько свидетельств внимания мужа. Она даже расплакалась от отчаяния, глядя на увядшие орхидеи.

Значит, Вернер побывал здесь в ее отсутствие и напрасно ждал ее… Но почему не оставил ни строчки, ни слова? В тот же вечер она отослала ему письмо. Она писала ему о своей поездке, но ни звуком не упомянула о Хегере.

Ответа она не получила. Написала еще — молчание.

Она задумчиво уложила на полку книги и ноты. Зазвонил телефон. Если это Хегер, у нее найдется отговорка, чтобы отказаться от встречи с ним.

Однако, услышав то, что ей сказали, она побледнела. «Немедленно выезжаю», — с трудом выговорила она и бросила трубку на рычаг. Поспешно накинув пальто, побежала в гараж.

Руки ее твердо держали руль, но внутри все дрожало. Вот и больница, из которой ей звонили. В кабинете врача, куда ее провели, она узнала, что Хегер тяжело ранен. Он несколько раз просил ее вызвать, и врач, зная, насколько серьезно его состояние, счел невозможным ему отказать.

— У него сильные ожоги, но жизнь как будто вне опасности, — сказал врач. — Его машина на большой скорости врезалась в дерево, перевернулась и загорелась.

Веру провели в палату. Курт Хегер, весь забинтованный, был неузнаваем. Она присела к нему на постель, с ужасом вглядываясь в багрово-красное, дергающееся лицо с закрытыми глазами.

— Мы ввели ему большую дозу морфия, — тихо сказал врач.

Вера потеряла самообладание, по лицу ее потекли слезы. Врач деликатно вышел из палаты. Наступила гнетущая тишина, слышалось только тяжелое дыхание раненого. Казалось, Хегер был без сознания, но когда она взяла его горячую руку, он тотчас открыл глаза и пристально посмотрел на нее.

Наконец с трудом заговорил:

— Не знаю, останусь ли я жив, Вера…

Она пыталась возражать ему, но Хегер нетерпеливо махнул рукой: он просил Веру внимательно выслушать его и отнестись к нему со всей суровостью. Он достоин презрения. Глядя мимо Веры в потолок, Хегер словно читал обвинительное заключение. Он рассказывал, как случайно узнал формулу Бракка, как потом обнаружил ошибку и промолчал.

Сначала Вера не понимала, при чем тут эти служебные дела. Хегер говорил с усилием, запинался, и ей казалось, что она слышит горячечный бред. Однако постепенно до нее начал доходить страшный смысл его слов. Она поняла, какой ужасной опасности подвергаются люди на острове. И все это Хегер сделал из зависти, а может быть и из ненависти к Вернеру. Боль и отвращение охватили ее. А Хегер все говорил:

— Я знаю, что ты никогда… вы оба мне не простите… Вера, это еще не все…

Он умолк, потом заговорил снова. Теперь Вера узнала о перехваченном письме.

Куда делись все оправдания, которые она старалась придумать для него еще несколько минут назад?! Куда делось уважение к этому человеку, который пытался завоевать ее любовь таким подлым способом?

Она почувствовала большое облегчение, когда в палату вошли врач с медсестрой и попросили ее оставить больного. Вера вышла, не слушая слов утешения, и села на скамейку перед зданием больницы. Ей надо было побыть одной хоть несколько минут, чтобы прийти в себя. Вернер писал ей, рвался поговорить с ней, прилетел, а она, именно в этот день… Но Вера отбросила эти мысли. Она знала твердо: необходимо действовать, немедленно, безотлагательно! Еще не поздно, еще можно помочь. Скорей к профессору Экардту.

И вот она снова мчалась в своей машине по городу. Она думала только об одном — об опасности, которой подвергались Вернер и его товарищи.

Вера резко затормозила у дома профессора Экардта и взбежала по лестнице.

Молодой женский голос ответил ей через переговорное устройство, что профессор еще в институте. Она помчалась в институт. Но там ей преградил путь вахтер: у профессора важное заседание, его нельзя беспокоить.

Она назвала свою фамилию, объяснила, что дело ее не терпит отлагательства. Фамилия произвела впечатление на вахтера, и он, поколебавшись, решился доложить о ней.

В зале заседаний института зазвонил телефон. Секретарша профессора Экардта хотела снять трубку, но он отрицательно качнул головой и продолжал говорить:

— Я не понимаю, почему распадаются фотоэлементы. Первая атомная батарея Бракка, установленная у нас в институте, и сегодня работает на полную мощность. Мы проверили. Нам не удалось установить каких-либо явлений распада фотоэлементов, как предсказывал доктор Хенель, а ныне подозревает и Бракк. Что же касается перегрузки, то батарея выдерживает ее полностью, как в первый день пуска. Не знаю, право, что и думать. Судя по сообщению Бракка, электростанция первой очереди даже с половинной нагрузкой едва вырабатывает количество тока, необходимое для питания искусственного солнца. Пришлось снова пустить турбинные агрегаты, чтобы дать ток в жилые помещения и лаборатории. Но топлива хватит всего на десять дней. Из-за угрозы сильного обледенения воздушное сообщение с островом временно прекращено. Остров окутан густыми весенними туманами. Это катастрофа, господа! В котловине, где уже начаты работы, температура неуклонно падает.

Снова зазвонил телефон.

— Это еще что? — сердито сказал Экардт. — Дайте-ка мне трубку.

Профессор принял госпожу Бракк подавленный, с мрачным выражением лица. Он был уверен, что она уже слышала о событиях на острове. Экардт сочувственно пожал ей руку и представил коллегам.

Вера села в пододвинутое ей кресло.

— Я из больницы… — она судорожно вздохнула. — От Хегера. Он тяжело ранен.

Все с удивлением посмотрели на нее.

— Хегер… ранен? — запинаясь переспросил профессор.

Вера кивнула. Потом рассказала о том, что узнала от Хегера.

Собравшиеся слушали ее, не прерывая ни единым словом. Гасли забытые сигареты.

Когда Вера закончила свой рассказ, в комнате наступила глубокая тишина.

Экардт снял очки. Опустив голову, закрыл глаза руками. Потом встал, не говоря ни слова, прошел в свой кабинет и вернулся с оригиналом формулы, хранившимся у него в сейфе, и копией, второй экземпляр которой был послан на алюминиевый завод. Долго всматривался в оба листка, затем подчеркнул один из нулей в оригинале и протянул лист химику Шталю. Все десять ученых, не колеблясь, прочли нуль как шестерку.

Экардт сел, он задыхался. «Удар нанесен мне», — подумал он и, сам того не сознавая, громко произнес:

— Описка, а я ее не заметил.

— Вы не могли ее заметить, господин профессор, — сказал доктор Шталь, вставая. — Вы тщательно сравнили копию с оригиналом, и поскольку ваша секретарша, вы сами, господин профессор, да и все здесь присутствующие приняли нуль в четвертом ряду цифр за шестерку, у вас не было никакой возможности обнаружить ошибку. Для вас этой ошибки в известном смысле и не существовало. Копия в точности соответствовала оригиналу. Могу утверждать, что только четверо сотрудников института могли сразу же заметить ошибку; доктор Бракк, его ассистентка, доктор Хегер, который сам годами работал над этой проблемой, и я. Мы знали эти сложные формулы, так сказать, наизусть, что совершенно естественно, если учитывать большое количество проведенных нами опытов.

— Увеличение содержания примеси с десяти до шестнадцати означает, что элемент рано или поздно подвергнется химическому распаду. Это было нам известно из серии испытаний № 104. Проведя точные вычисления и эксперименты, мы решили уменьшить содержание примеси до десяти. Такое уменьшение совершенно исключает распад. Действительно, неудачное стечение обстоятельств. Надо же, чтобы доктор Бракк отсутствовал как раз тогда, когда алюминиевый завод досрочно затребовал документацию. Должно же было так случиться, что Бракк написал именно эту важную цифру так, что ее могли прочесть неверно! Почему? Такой вопрос, несомненно, будет задан. Но делу вопросами не поможешь. Ничего не попишешь, в жизни существуют случайности. Их нельзя ни предвидеть, ни заранее избежать. И иногда они играют с нами злые шутки.

Доктор Шталь сел.

— И все же, — сказал Экардт, — я не могу считать себя полностью свободным от ответственности.

Экардт помолчал и заговорил снова. Он изложил только что пришедший ему в голову план оказания помощи острову.

— Завтра утром я вылечу в Прагу и постараюсь всеми средствами получить для острова атомные батареи, готовые вступить в действие на опытной электростанции Международного института. Я понимаю, как трудно будет вырвать эти батареи, но другого выхода я не вижу.

Однако когда встал вопрос о том, как транспортировать батареи на остров, план профессора едва не рухнул. Он не учел, что воздушное сообщение прервано из-за густого тумана.

Оживившийся было профессор Экардт весь поник. Что еще можно придумать? Какая польза в том, что он раздобудет атомные батареи, если ни один самолет не сможет доставить их на остров?!

— А «Гидра»? — воскликнул кто-то из физиков. — Я читал вчера, что она стоит у Новой Земли.

Экардт вскочил.

— «Гидра»… — повторил он. — Это единственная надежда.

Совещание продолжалось еще около часа, ученые обсудили план во всех подробностях.

Когда совещание кончилось, Вера подошла к Экардту:

— Прошу вас, господин профессор, дайте мне возможность добраться до острова. Я должна быть рядом с мужем.

* * *

Десять дней спустя подводное судно международной исследовательской экспедиции «Гидра» вышло в плавание. На борту находились только члены команды и одна женщина. Атомные батареи, доставленные самолетами на Новую Землю, были размещены в освобожденных от оборудования лабораториях лодки.

Вера Бракк сидела в каюте. Мысль о предстоящей встрече с Вернером заставила ее забыть обо всем, что было пережито. Как она радовалась, что будет вместе с ним в тяжелую для него минуту! А ведь еще так недавно она не понимала Вернера, ничего не хотела знать о его работе!

Вере вспомнилось письмо, в котором Герта шутливо уверяла, что хотела бы провести свой отпуск на «Гидре». Тогда подобная прихоть позабавила ее, а вот теперь она сама плыла на этой прославленной подводной лодке! Никакое путешествие на свете не могло бы сделать ее счастливее, чем это плавание. Однообразно шло время. Вера читала, иногда беседовала с капитаном и беспрестанно думала о Вернере.

Наконец был отдан приказ: «Приготовиться к всплытию»!

Вера в меховой одежде, с саквояжем в руках, стояла в проходе и ни за что не хотела уходить в каюту, хотя капитан уверял ее, что сойти на берег можно будет только через полчаса.

Подводная лодка всплыла в широком разводье, поблизости от острова.

Остров был еще окутан полярной ночью, но неяркое сияние уже возвещало приход весны. А пока белую пустыню освещал желтоватый свет луны, казавшейся огромной и близкой.

* * *

Доктор Бракк, бледный и осунувшийся, с глубоко запавшими глазами, сидел в своей комнате и перечитывал радиограмму из Германии, содержание которой никак не доходило до его сознания.

Зазвонил телефон, доложили о прибытии «Гидры». Бракк машинально кивнул, словно человек на другом конце провода мог его видеть. Положил трубку, но не двинулся с места.

Только через несколько минут он заставил себя встряхнуться, взял меховую куртку, чтобы идти встречать лодку. Но тут дверь открылась открылась совсем тихо. Перед ним стояла Вера. Он смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Вера обвила руками его шею, и он почувствовал прикосновение ее горячих губ.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg