«Нам демократия дала»

Евгений Лукин

Нам демократия дала...

Стихами нынче зацепить за душу тяжело. Нужда в поэзии из проклятого настоящего, как бы говоря, не вытекает. Поэтому мы были просто изумлены способностью Евгения Лунина плести из поразительно непоэтичной злобы дня свои живые поразительно стихи. Родился он в 1957 г. в Оренбурге в актерской семье. С родителями исколесил всю бывшую страну. Школу кончил в Ашхабаде, пединститут - в Волгограде, где ныне и живет. И пишет из своей провинции, на наш взгляд, исключительно, что называется, "по центру". Впрочем, судите сами.

x x x

Бухой водитель вывалил вчера полкузова бетона в бункера. Никто не всполошился до утра бетон засох. Долбаем бункера. Растет обломков сизая гора. Бетон гудит. Долбаем бункера. Над нами зной звенит, как мошкара. В глазах - темно. Долбаем бункера. Глядите все! Поближе, детвора! Вас это ждет... Долбаем бункера. Шло казачье на нас, шли юнкера... Разбили их... Долбаем бункера...

x x x

Посмотри: встает цунами над скорлупками квартир. (Так, разделываясь с нами, красота спасает мир.)

ГЛАСНОСТЬ

Эгоиста эгоист обвиняет в эгоизме, обвиняет в карьеризме карьериста карьерист, педераста педераст обзывает педерастом, и цепляется к блохастым кто воистину блохаст, лилипута лилипут обвиняет в лилипутстве, обвиняет в проститутстве проститута проститут, а который никого никогда не обвиняет пусть отсюдова линяет! Чтобы не было его!

МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ

РЕЦЕПТ: берется коммунист, отрезанный от аппарата. Добавить соль, лавровый лист и кипятить до демократа. РЕЦЕПТ: берется демократ, замоченный в житейской прозе. Отбить его пять раз подряд и охладить до мафиози. РЕЦЕПТ: берется мафио... И все. И боле ничего.

*** Около квартиры среди бела дня встретят рэкетиры бедного меня. В шествии победном этих белых дней стану я не бедным, а еще бедней.

В ЧАСОВОЙ МАСТЕРСКОЙ

Будильник отдавали с такими мне словами: "Запчасти в Ереване, а там забастовали..." Беру его смиренно и заявляю: "Хрена получат эти суки запчасти от базуки!.."

x x x

Нет, ребята, я считаю, сгоряча погребли мы Леонида Ильича! Помер? Мало ли что помер! Что ж с того? Вон другой Ильич лежит - и ничего. Тот лежит Ильич, а этот бы - сидел, оставаясь как бы вроде бы у дел. И, насупившись, молчал бы, как живой, покачнешь его - кивал бы головой... Я не знаю, что за дурость! Что за прыть! Лишь бы где-нибудь кого-нибудь зарыть! Ни носков теперь, ни сахара, ни клизм... А какой был развитой социализм!..

x x x

Пока демократию эту оттащат от пульта, она наворочает трупов до уровня культа.

(Горбачеву)

Все шло при нем наоборот, и очень может быть, что вздумай он споить народ народ бы бросил пить. Еще предположить рискну, что в те же времена затей он развалить страну окрепла бы страна. Попробуй разорить дотла эх жили бы тогда! Но Президент хотел добра. Вот в том-то и беда.

СЕРЫЙ СТИХ

Ты меня сегодня выпер, ты со мной не выпил старки, ты, видать, свихнулся, опер, по причине перестройки! Я писал тебе о каждом, я строчил направо слева. Ночь висела за окошком, черно-сизая, как слива. Если кто-то грустен, опер, и тоска в бровях заляжет (ты ж меня сегодня выпер!) кто тебе его заложит?! Размагнитились магниты ты со мной не выпил старки. Прибежишь еще ко мне ты сразу после перестройки!

x x x

Если в зону придет демократия (как случилось у нас на Руси), власть возьмет уголовная братия с пребольшим уголовным мерси.

ЭМИГРАНТ

(Туда)

Приходило добро с кулаками, вышибало четыре ребра. Ковыляю, подпершись клюками в те края, где поменьше добра. Говорят, что за тем поворотом ни борьбы, ни разбитых оков.

И еще говорят, будто зло там безо всяких тебе кулаков...

(Там)

Вот он лежит, мурло упрятав, в ладони, мокрые от слез, лишен Отчизны и нитратов, миллирентгенов и берез. И в полумгле апартамента, где каждый гвоздик - эталон, он видит кепку монумента и отоваренный талон...

ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД

(из Генри Лонгфелло)

С мандариновых предгорий отдаленного Эльбруса, от платанов и плантаций черноморских побережий, субтропической Колхиды и зеленой Ленкорани с тарой, яблоками полной, в боевых мохнатых кепках через реки и равнины к волгоградскому базару шли грузины и армяне, шли чечены и ингуши, отличаясь от команчей только методом разбоя...

НА ДАЧАХ

Утро. За ночь став лохматее, выхожу дышать простором. До рассвета Волга (мать ее!) тарахтела рыбнадзором. Дачи. Рощи. Степи русские. И пустые поллитровки. Сохнут розовые трусики на капроновой веревке. Дунет ветер - затрещат они. Вот рванулись что есть силы и забор, вконец расшатанный, за собою потащили. Но прищепка жесткой чавкою держит трусики из принципа. Не лететь им вольной чайкою над просторами искристыми. Мысль: судьба у всех почетная,. не питайте к чайкам зависти, если призваны подчеркивать очертанья чьей-то задницы.

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ЛИРИКА

На столбе у поворота, чуть меня завидевши, раскартавилась ворона на вороньем идише. Наклонюсь, душой изранен, за булыгой черною. Убирайся в свой Израиль, сионистка чертова!

Ноги - кривы. Зубы - редки. Ликом - бюрократ. Но встают за мною предки, как заградотряд. Морды - сизы. Кудри - сивы. Складки по брылам. Говорят: "Спасай Россию, не то - стрелям!.."

Ну похмелье! Острый нож! Как ментом, я им заломан! А газету развернешь и рука ползет за ломом. Значит, я - туды-сюды! рвусь к прилавку, холка в Мыле, а тем временем жиды всю страну уже споили? То-то Федька-обормот: морда - чистый рубероид.

Я гадаю, где берет, а его евреи поят! Ну, ребята, черным сон! Зарубежный сектор Газа! Ну-ка ты, жидомасон, подойди сюда, зараза! Ох, достану-доберусь, за кадык возьму за узкий... Значит, спаиваешь Русь? Ну а я тебе - не русский?! И запомни, Самуил: у меня два лома дома. Чтоб сегодня же споил! А иначе жди погрома.

"Мой отец был корявым грузчиком, гнал плоты, выражаясь крепко..." И поэтик прозрачной ручкою ударяет в грудную клетку. И субтильная грудь поэтика проминается внутрь от стука... Ах, генетика ты, генетика! Буржуазная лженаука!

Кто мы? В нынешней реальности так решается вопрос: будут две национальности недоросс и переросс. Тут, лишившись беззаботности, кто-то, ясно, заблажит. Мы и их на две народности недожид и пережид.

ВНЕВРЕМЕННОЕ

Что с классиком меня роднило? Я гимны звучные слагал и, правя тяжкое кормило, челна ветрило напрягал. Но вихорь злой взревел в природе и мне, Господнему рабу, ветрилом хрястнуло по морде, потом кормилом - по горбу...

ЭТАЖИ

Седьмой. Починяют душ. Шестой. Изменяет муж. Пятый. Матерный хор. Четвертый. Шурует вор. Третий. Грохочет рок. Второй. Подгорел пирог. Первый. Рыдает альт, Все. Долетел. Асфальт.

МОНОЛОГ ПАТРИОТА

Что ты смотришь по-разному? Говоришь про топор... День Победы я праздновал занеси в протокол! Бормотуха - извергнута. А напротив в кустах дуб стоит, как из вермахта, весь в дубовых листах! А мильтоны застали на том, что сек топором. Так ведь я же за Сталина, блин, как в сорок втором! Я и за морем Лаптева их согласен ломать! Я ж за Родину - мать его, в корень с листьями мать! Я их эники-беники в три шестерки трефей!.. А изъятые веники это как бы трофей...

x x x

Я волнуюсь, читая стихи: не слова, а прозрачные слезы. Все твердят, что пришли от сохи, что вчера еще слезли с березы. О родной вспоминают стезе, где зады поросли лопухами. Так и видят себя в картузе и в рубахе с шестью петухами. И живут, разрывая сердца, под трамвайно-троллейбусный грохот. Эх, найти бы того подлеца, что насильно отправил их в город! Я найду его. Зол и речист, я прорвусь через сто кабинетов. Я в лицо ему брошу: "Садист! Ты за что же так мучить поэтов? Ты же слышишь, как стонет стило! Здесь их жизнь л больна, и кабальна! Отпусти ты их с миром в село, посади ты их там на комбайны!"

ЕВАНГЕЛИЧЕСКОЕ

Апостол Петр, спасаясь от креста, три раза отрекался от Христа. И все же ты Петра не презирай иначе он тебя не пустит в рай.

МИНОР

Пропади оно все пропадом! Бледен, худ, необогрет, обмотаю шею проводом и отрину табурет. Пожуют глазами-жвачками участковые: "Висить..." И придет монтер с кусачками провода перекусить. Снимут, вынесут по дворикам вдоль таблички "Телеграф". А записку бросят дворникам, ни хрена не разобрав...

x x x

Карлу М.

И я бы стал лохмат и гениален, женясь на баронессе фон Вестфален.

x x x

О рукотворные ручьи, берущие начало в люке! И руки творческие... Чьи? Найти бы, вырвать эти руки...

АЛАНУ КУБАТИЕВУ

А ты знаешь ли, что вчера, окажись ты случайно близ, на тебя в шесть часов утра мог свободно упасть карниз?

А ты знаешь ли, что потом, отступи ты на два шажка, на тебя паровой каток мог наехать исподтишка?

А ты знаешь ли, дорогой: наступи ты на ветхий люк он под грузной твоей ногой провалился бы - и каюк!..

Не понять тебе, сколько раз ты избег минут грозовых до того, как тебя сейчас переехал мой грузовик.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

художника Волгоградского планетария Виктора К.

Когда он выполз - клянусь вам честью: меняю облик, роняю челюсть, хватаю камень и молча целюсь, не будь я Витей! Встречал я в наших проулках многое, однажды видел живого йога я, но шестиногое членистоногое еще не видел. И что досадно: близ места адского ни А.Стругацкого, ни Б.Стругацкого. Никто не даст мне совета братского, а это значит: все растолкую (мол, так и так-то), постигну сущность любого факта, плюс бездна такта все для контакта, а не контачит! Кричу: "Здорово!" - не понимает. Кладу червонец- не поднимает. Беру обратно - не отнимает (такие факты). Другой бы плюнул, другой ушел бы, другой давно уже вырвал кол бы... Я хлопнул по лбу и вынул колбу (промыть контакты). В момент промыли и повторили, про их планету поговорили, еще купили, еще открыли контакт налажен. Они гуманны - и мы гуманны, они гурманы - и мы гурманы, у них стаканы у нас стаканы (не из горла же!). Общались сутки, а утром ранним облобызались при расставаньи. Не наше пили, не "ративани", а их двуокись! И понял я, когда принял сотую, что невзначай прогулял работу я. Но отработаю. С большой охотою. Число и подпись.

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО

Говорят, что варят тоже были славяне; уходили в запои, залезали в долги, выражались коряво, да такими словами, что тряслись-прогибались в теремах потолки.

Ну а мы-то не знали, кто такие варяги. Мы-то думали - немцы, приличный народ: вмиг отучат от браги, уничтожат коряги и засыплют овраги у широких ворот.

От корявых посадов - неприятный осадок, вместо храма- с десяток суковатых полен. Проживи без варягов, если поле в корягах и под каждой корягой - нетрезвый словен!

И явились варяги. Там такие ребята... За версту перегаром и мат-перемат... И от ихнего мата стало поле горбато и опасно прогнулись потолки в теремах.

...Говорят, что варяги тоже были славяне. И тогда говорили, и теперь говорят. И какой тут порядок, если поле в корягах и под каждой корягой нетрезвый варяг!

МОНАРХУ

Приветствовать монарха стоя? Не стукать в землю лбом? Ты отнял самое святое свободу быть рабом!

x x x

О величии идей говорить пока не будем, просто жалко мне людей, что попали в лапы к людям.

Как-нибудь в конце концов мы сведем концы с концами, а пока что жаль отцов, арестованных отцами.

Покривив печально рот, так и ходишь криворотым: мол, хороший был народ, уничтоженный народом...

x x x

- Когда в нашем сердце сиял восторг героических дел, скажи: ты за правду стоял? - Дурак! Я за правду сидел.

x x x

Полистаешь наугад все расстрелы да застенки. От Памира до Карпат нет невыщербленной стенки. Вот и думается мне: до чего же я ничтожен, если в этакой стране до сих пор не уничтожен!

x x x

Гляжу, от злобы костяной, на то, что пройдено. Пока я лаялся с женой, погибла Родина. Иду по городу - гляжу: окопы веером. Ну я ей, твари, покажу сегодня вечером!

x x x

Нам демократия дала свободу матерного слова. Да и не надобно другого, чтобы воспеть ее дела.

x x x

Не пойму я что-то схем битвы двух систем: почему я стал никем, если не был всем?

Из цикла "РУССКОЯЗЫЧНЫЕ ПЕСЕНКИ"

Вам не стыдно, коммунисты? Что за клоунада? Ведь и танки были быстры, и броня - что надо! Шли армадой по дороге, траками пылили и кого-то там в итоге насмерть задавили. Что сказать... Придурковаты. Да и бестолковы. То ли дело демократы ну хоть из Молдовы! Не беда, что не картавы, но умеют делать! Как шарахнут по кварталу с "МиГа-29"! И - чего-то не хватает. Вроде бы квартала. Только туфелька порхает с выпускного бала. Ой ты, звонкое монисто, пушки заряжены... Сопляки вы, коммунисты. Мальчики. Пижоны.

Послушай, нас с тобой не пощадят, когда начнут стрелять на площадях. Не уцелеть нам при любом раскладе: дошлют патрон - и зла не ощутят.

Послушай, нам себя не уберечь. Как это будет? Вот о том и речь: вокруг тебя прохожие залягут) а ты не догадаешься залечь.

Минуя улиц опустевший стык, ты будешь бормотать последний стих) наивно веря, что отыщешь рифму и все грехи господь тебе простит.

Живи, как жил, как брел ты до сих пор, ведя с собой ли, с Богом разговор, покуда за стволом ближайшей .типы не перещелкнул новенький затвор.

Были гулкие куранты и граненые стаканы, ссоры в транспорте до визгу и купюры цвета беж... Эмигранты, эмигранты собирали чемоданы, выправляли гае-то визу и мотали за рубеж. Ну, а мы шагали в ногу, не шурша, не возникая, что кругом дороговизна и оклад сто пятьдесят... Удивительно, ей-богу, но какая-никакая у меня была Отчизна года три тому назад. КГБ да Первомаи, Конституция - что дышло, убежавшим - укоризна и водяра из горла... До сих пор не понимаю, как же этакое вышло: я - остался, а Отчизна чемоданы собрала. Уложила и смоталась в подмосковные затоны, в среднерусский конопляник, где щекочет соловей... Мне на Родину осталось посмотреть через кордоны я теперь ее племянник, выбыл я из сыновей. Отреклась, как эмигрантка, и раскаянье не гложет: мол, ребята, не взыщите, а не будет хода вспять... Но потом, когда, поганка, продадут тебя за грошик, ты же скажешь: "Защитите!.." И придется защищать.

Две границы пройдено. Клочьями рубаха. - Здравствуй, тетя Родина, я - из Карабаха. Три границы пройдено. Складками надбровья. - Здравствуй, тетя Родина, я - из Приднестровья. Все четыре пройдено. Упаду - не встану. - Здравствуй, тетя Родина, я - с Таджикистану. За подкладкой - сотенка. Движемся - хромая. Что ж ты, падла-тетенька? Али не родная?

Что ты, княже, говорил, когда солнце меркло? Ты сказал, что лучше смерть, нежели полон. И стоим, окружены у речушки мелкой, и поганые идут с четырех сторон.

Веют стрелами ветра, жаждой рты спаяло, тесно сдвинуты щиты, отворен колчан. Нам отсюда не уйти, с берега Каялы перерезал все пути половец Кончак.

Что ты, княже, говорил в час, когда затменье пало на твои полки вороным крылом? Ты сказал, что только смерд верует в знаменья, и еще сказал, что смерть лучше, чем полон.

Так гори, сгорай, трава, под последней битвой. Бей, пока в руке клинок и в очах светло. Вся дружина полегла возле речки быстрой, ну а князь - пошел в полон, из седла - в- седло.

Что ты, княже, говорил яростно и гордо? Дескать, Дону зачерпнуть в золотой шелом!.. И лежу на берегу со стрелою в горле, потому что лучше смерть, нежели полон.

Как забыли мы одно, самое простое что доводишься ты, князь, сватом Кончаку! Не обидит свата сват, и побег подстроит, и напишет кто-нибудь "Слово о полку".

x x x

Изрек Христос, осмеянный жестоко, что нет в моем отечестве пророка. Так даже с этим на Руси не гладко: пророки есть - с Отечеством накладка.

x x x

Вы, в разврате потонувшие, отойдите, потому что я не торгую звонкой лирою я чулками спекулирую!

x x x

Мне снятся сны, где все - как наяву: иду проспектом, что-то покупаю. На кой я черт, скажите, засыпаю и снова, получается, живу!

Я эту явь когда-нибудь взорву, но не за то, что тесно в ней и тошно, и даже не за подлость, а за то, что мне снятся сны, где все - как наяву.

УРОК АНАТОМИИ

Кормит мужа хорошо и много, никаких превратностей не ждет. Да, через желудок есть дорога. Рассказать, куда она ведет?

ЛИРИЧ. ДОВЕСОК

Счастье, выглянув едва, обернулось пьяным бредом. То ли предали слова, то ли я кого-то предал.

Цвета крови и чернил грязь и ржавчина в горниле. То ль кого похоронил, то ль меня похоронили.

Безнадежное зеро. Где же адская бумага, петушиное перо, опереточная шпага!..

Год любви любой ценой вот и все, о чем просил бы... Как ты выдуман, Хромой, беспощадно и красиво!

x x x

Мир сотворен. Границы отвердели. Который раз по счету сотворен? И, верно, не на будущей неделе очередной великий сдвиг времен.

И потому-то думается людям, что неизменен будничный уклад. И мы живем. И мы друг друга судим. И кто-то прав. И кто-то виноват.

Сумеем ли за малое мгновенье понять, что ни один из нас не прав, когда Господь для нового творенья смешает с глиной контуры держав!..

x x x

Бросьте, это не жестоко просто будет больше света. Потому сегодня столько ампутированных веток.

Потому не хмурьте лица, и потом - не в этом дело, ибо все должно ветвиться до известного предела.

И в раздвинутых преддверьях . изумленного апреля что вы, право, о деревьях? На себя бы посмотрели!

Запредельно, звонко, резво полоснет пила по ветви и морозные рассветы серебрят монету среза.

x x x

В южной местности гористой, на краю пустыни длинной рассказали гитаристу про старинные руины.

Рассказали и гортанным мертвым именем назвали. И ушел он по барханам к серым контурам развалин.

Брел по зыби золотистой просто так, из любопытства поглядеть и возвратиться. Поглядел - не возвратился.

Он нашел меж серых склепов, где кончался мертвый город, оловянный серый слепок с человеческого горла.

Там, в толпе цветасто-тесной, там, за белой толщей праха, кто-то пел не просто песню, кто-то пел не просто правду.

Значит, слово било в сердце, убивало, помыкало, раз одно осталось средство ковшик жидкого металла.

Но не знал палач усердный, запечатав глотку эту, что отлил в металле сером первый памятник поэту.

Нет ни имени, ни лика, в цепких пальцах легковерна оловянная отливка, отмыкающая песню...

Храмы рухнули. И ныне равнодушно смотрят горы; что осталось от твердыни? Оловянный слепок с горла.

От прославленной столицы слиток серого металла... Было страшно возвратиться, страшно было взять гитару

и начать, как начинали до тебя - отважно, скорбно, точно зная, что в финале оловянный слепок с горла.