«Герой Былых Времен»

Анна Юрьевна Котова Герой Былых Времен

— В конце тридцатых годов инженер-любитель Амос Каррен высказал идею летательного аппарата на паровой тяге. Увы, он быстро убедился, что такая машина будет слишком тяжела и не сможет оторваться от поверхности. Но через двадцать лет Линдон Брен попробовал использовать в двигателе вместо воды слабый раствор клавдия. Это было решающим шагом вперед. За долгие годы экспериментов он добился оптимальной концентрации раствора, и его модель, наконец, взлетела. Она держалась в воздухе не более трех минут и не могла нести никакого груза, но, как говорится, лиха беда начало. Наконец, в конце семидесятых Джереми Ванген построил небольшой летательный аппарат, названный им "вангеншип", способный оторвать от поверхности взрослого человека. Полагаю, что за вангеншипами большое будущее, но сейчас они делают лишь первые шаги в атмосфере планеты… Роу, повторите, что я только что сказал.

— За ваншипами большое будущее, — мальчик стоит, вытянувшись, взгляд дерзкий. — Господин майор, а у нас будут учебные полеты?

— Непременно, — отвечает майор. — Но только после зачета. Если вы будете так вертеться на занятиях, вас могут к полетам и не допустить. Садитесь, Роу.

— Итак, сейчас вангеншип, или, как только что сообщил нам курсант Роу, ваншип — это спортивный снаряд, машина энтузиастов и забава богатых юнцов. Однако уже разработаны более тяжелые машины с вангеновским двигателем, и не за горами тот день, когда в небо поднимутся крейсера на нашей собственной, не купленной у гильдейцев тяге… Ну что же, 12-я группа, перейдем к подробному изучению двигателя Вангена. Откройте учебники на 236-й странице. Вы видите принципиальную схему…

В двенадцатой группе было двадцать два курсанта: восемнадцать мальчишек и четыре девочки. Двадцать два характера, и к каждому изволь найти подход. Самые трудные — Роу и Сивейн. От них можно было ожидать чего угодно. Если на уроке из-под парты вдруг взлетал ошалелый встрепанный голубь, или под неуклюжим Ками Лионом ломался стул, или в шкафу начинало тикать и шипеть — можно было сразу поднимать с мест курсантов Алекса Роу и Диту Сивейн. Иногда виноват был кто-то один из них, иногда оба. Бывало, конечно, что нашкодил еще кто-нибудь — но тогда идейным вдохновителем скорее всего была Дита. Вот указку к столу, помнится, приклеил Алзей. Как выяснилось — в надежде на благосклонный взгляд курсанта Сивейн.

Дита Сивейн, голубоглазое ангелоподобное создание — тоненькая фигурка, миловидное личико, белокурые кудряшки — была мечтой доброй половины курсантов мужеска пола. Другая половина по извечной мальчишеской традиции просто презирала девчонок, делая исключения для тех, кто "свой парень". Алзей вот по Дите вздыхал. А Роу — нет. Роу с ней дружил и хулиганил.

Майор прошелся перед 12-й группой, стоявшей по стойке "смирно" на летном поле.

— Итак, перед вами ваншипы, и сегодня мы попробуем оторваться от земли. К полетам не допускаются Горони, Тайберт и Роу. — Как вскинулся! А чего еще он мог ожидать после того взрыва в химической лаборатории? Что поделаешь, если единственный кнут, которого опасается этот мальчик, — запрет на полеты? — Не допущенные отправляются в мастерскую перебирать двигатели. Остальные — за мной.

Трое недопущенных поплелись в сторону мастерской.

— Ну и подумаешь, — сказал Стефен Горони. — Все равно я пойду служить под начало к дяде в артиллерию. Нужны мне эти спортивные игрушки. Баловство одно.

— Сегодня игрушки, а завтра истребители, — отозвался Давид Тайберт. — Черт, как обидно, что я завалил контрольную. Я ж думаю руками. Я бы наверняка отлично справился с машиной, а из-за тригонометрии изволь ползать по земле.

Роу молчал, глядя под ноги.

— Не расстраивайся, — Тайберт поравнялся с ним и пошел рядом. — В следующий раз ты полетишь. А вот я, пока не разберусь с тригонометрией, могу и не мечтать о полете.

— Я не расстраиваюсь, — Алекс поднял голову и посмотрел в небо, где неуклюже кружил учебный ваншип, разболтанный десятками неумелых курсантских рук. — Я полечу, не сегодня, так завтра. Пойдем лучше копаться в железе. Если хочешь летать, надо уметь и машину чинить, верно?

И, помолчав немного:

— Тайберт, если хочешь, я помогу тебе с тригонометрией. Там только въехать надо, а так — не сложно совсем.

Майор ходил по кабинету, разворачиваясь на каблуках то у окна, то у стены под портретом императора. У стены при этом взвизгивала половица. Мерные шаги, взвизг, мерные шаги, взвизг… Курсант Роу стоял, вытянувшись, и смотрел прямо перед собой — на застекленный шкаф с книгами. "Аэродинамика" Лейца, "Основы физики для студентов инженерных специальностей" Канни, "История Гильдии" Зейделя — в десяти томах, неужели кто-то это прочел? — и пожелтевшие корешки собрания сочинений Мюнтера.

— Вы талантливы, юноша, — сказал наконец майор. — Всякому педагогу приятно иметь такого ученика, как вы. Безусловно, вам нужно летать, и как можно больше, и инструктор вам нужен. Если бы не ваши выходки, я был бы счастлив стать вашим инструктором. Можете вы обещать мне, что будете вести себя прилично?

— Если я пообещаю, вы возьмете меня в свою группу? — мальчишка посмотрел майору прямо в глаза. — Я обещаю.

— Если нарушите обещание, выгоню, — предупредил майор. — Так и знайте. Никаких шкод и опасных экспериментов. Тише воды, ниже травы. Как только набезобразничаете — отправитесь к капитану Кранцу чертить штабные карты.

Курсант широко ухмыльнулся.

— Знаю, что картами вас не запугаешь, — буркнул майор. — Но имейте в виду, в группе Кранца летают только раз в неделю по полчаса.

Улыбка мальчишки несколько поблекла.

— Итак, вы обещали, Роу. Жду вас завтра в пять утра на летном поле. Можете идти.

— Есть! — курсант щелкнул каблуками, развернулся, как на плацу, и вышел строевым шагом.

— Наказание мое, — проворчал майор..

Общие дисциплины по-прежнему изучали в составе родимой 12 группы, но специальные занятия проходили в другом режиме. Летная группа майора Валки смешанного состава — в нее входили ребята из разных групп первого и второго курсов, — занималась на рассвете, с пяти утра, и вечером, после шести. Майор брал только тех, кто действительно хотел летать, и возился с ними часами. Алекс мечтал попасть в эту группу — и вот мечта сбылась. Осталось только вести себя прилично… ох, как трудно наступать на горло блестящей идее, вот только вчера хотел попробовать новую взрывчатую смесь… теперь придется с этим подождать.

Будущие пилоты толпились возле ангара. О, Тайберт здесь! Заметил Алекса, подошел к нему.

— Эти трое — из пятой группы. Вон тот парень из восьмой. А те ребята со второго курса. И знаешь кого майор взял? Я обалдел совсем. Видишь девчонку? Ага, вон та, с длинными волосами. Она дочь самого…

— Я знаю, — ответил Алекс. — Мы знакомы.

— Откуда? — удивился Давид.

Алекс усмехнулся.

— Я сирота. И у меня есть опекуны. Один из них — ее папаша.

Тайберт уставился на приятеля большими круглыми глазами.

Как-то раньше у них не заходило разговоров о высших сферах. Давиду не приходило в голову спрашивать, Алексу не приходило в голову рассказывать.

— Погоди, так ты… — начал Тайберт.

— Тут что, гулянье с танцами? — раздался голос майора. — Построиться!

Стало не до разговоров. — …Пилот без навигатора не летает, — вещал майор. — Мы разберемся, кто из вас лучше подойдет на роль пилота, кто — навигатора. В любом случае, управлять кораблем на приличном уровне должен каждый. Сейчас — в две шеренги становись! Первая шеренга пилоты, вторая — навигаторы. Первая пара — шаг вперед!

Алекс надеялся попасть в пару с Давидом, но не вышло — ему достался незнакомый второкурсник. Тайберт тоже не выглядел счастливым — с ним в паре оказалась "дочь самого", и он явно не знал, как себя с ней вести.

Ну да… вся академия гудела, когда дочь премьер-министра Бассиануса оказалась среди курсантов. К моменту поступления Алекса пересуды немного улеглись, но все равно каждый знал, какая достопримечательность учится среди простых смертных. Справедливости ради, совсем "простых" среди курсантов почти не было — у Алекса в группе, например, только Тайберт и Лиони были из мещан, остальные — из аристократических семейств разного уровня дохода и разного положения. Кроме того, не принято было мериться знатностью. Но дочка премьер-министра была белей любой белой вороны. Мало того, что папа — птица высочайшего полета, так еще и гильдеец. Беглый гильдеец, бывший правитель. Почти император, только без трона. Так что девчонка, получается, принцесса.

Что принцессе делать в офицерской академии? Смешно подумать — принцесса в чине лейтенанта! Но раз учится — так оно и будет.

А с другой стороны — наследники графов и герцогов тоже выходят из академии лейтенантами. В конце концов, его собственный род ничуть не менее достойный. Даже — более, потому что у Алекса Роу нет в роду гильдейцев. Только дизитцы и анатольцы.

— По машинам! — скомандовал майор.

С летного поля — бегом в учебный корпус, на семинар по истории родимой империи. Подполковник Дайт, как всегда, уныло излагает материал, сегодня вот — о феодальных войнах двадцатого века. За спиной у Алекса сидит Винс Алзей, ему тоже смертельно скучно, и вот Алзей пихает Роу линейкой в спину и шепчет:

— Как леталось?

Сам он в другой группе. Валка его не взял, хотя Винс и просился.

— Нормально, — ответил Алекс, стараясь не шевелить губами, потому что подполковник как раз в эту минуту посмотрел в их сторону.

— Ну расскажи, ладно тебе! — не отставал Винс. — Небось, ровненько, строем, один за другим? Три-четыре, поворот налево?

— А вот и нет, — Алекс не выдержал и развернулся вполоборота. — Майор разрешил для начала повыпендриваться. Так что мы с Тодом даже петлю заложили. Правда, чуть не сорвались в штопор, но выровнялись.

— И Валка тебя за это не выгнал? — Винс смотрел с завистью и восхищением.

— Вот еще! Он обещал меня выгнать, если я буду хулиганить, а тут он сам разрешил!

— Роу! Алзей! — прогремел полковник Дайт. — Вижу, вы знаете материал? К доске!

Приятели вздрогнули.

— Вы — герцог Марден, вы — герцог Имерт. Рассказывайте, как проходила битва при Кархаре. Начните с даты… Первое слово вам, Алзей.

Винс мнется, тяжело вздыхает.

— Ну… битва при Кархаре… Тысяча девятьсот двадцать седьмой год…

Подполковник молчит, похоже, с датой попал в точку. Что ж там было?.. Седая древность, воевали пехотинцы с допотопными ружьями…

— Мы зашли отсюда, — говорит Алекс, быстро рисуя на доске схему. — Они стояли тут, тут и тут. Наши стрелки ударили в левый фланг, войска Имерта дрогнули…

Вот же память у человека! Винс вставляет:

— Но вот здесь мы держались до последнего!

— Что вам не слишком помогло, — перебивает Алекс и подробно излагает, кто откуда стрелял, кто куда шел и почему кончилось все так, а не иначе.

— Хм… — бурчит подполковник Дайт. — Садитесь.

Пронесло…

— Хорошо, что он не спрашивал о битве за Зидонис, — шепчет Алекс. — Там я не помню даже, кто победил.

— Хорошо, что он вызвал нас обоих, — вздыхает Винс. — Один бы я точно утонул.

— Зато ты вспомнил, в каком году это было, — ухмыляется Алекс. — Вот чего не помню, так это даты.

— Алекс! Постой! — сердитый что-то голос у курсанта Сивейн. — Надо поговорить!

Майор Валка прислушался. Если эта парочка о чем-то сговаривается, впору содрогнуться всей академии — да как бы не всей столице. А слов не разобрать. Дита что-то втолковывала приятелю, тот сосредоточенно кивал, потом покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

— Да Алекс же! — Дита даже ногой топнула. — Без тебя ничего не получится! — и снова не слышно.

Ну хватит, пора пресечь назревающий заговор.

— Добрый день, молодые люди, — сказал майор Валка, подходя к своим самым изобретательным ученикам. — Почему-то мне кажется, курсант Сивейн, что курсанту Роу не следует соглашаться на ваши предложения.

— И вовсе нет, — немедленно возмутилась Дита. — Ничего неподобающего я ему не предлагала. Посудите сами! Просто в конце месяца будет большой праздник с танцами, и я хочу привлечь Алекса к украшению зала!

Действительно! Двадцать лет академии — это не шутка…

— Украшение зала? — майор хмыкнул, представив, чем может оказаться украшено помещение, если этим займутся Дита и Алекс. А — и пусть! Если они направят свою немеренную энергию на издевательство над стенами чопорного актового зала, глядишь, до самого праздника не будет сорвано ни одного урока. — Курсант Роу, я одобряю эту идею и обещаю, что не сочту ваши действия хулиганскими, во всем, что касается украшения зала. Дерзайте.

— Отлично! — сказала Дита, когда майор удалился. — Думаю, нам нужны помощники. Я поговорю с ребятами. И ты подумай, кого привлечь.

— Гирлянды по потолку… — мечтательно сказал Алекс. — Лозунги…

Глаза Диты разгорелись.

— Да! Лозунги! "Долой экзамен по философии"…

— "Отдайте империю мне!" — засмеялся Алекс. — И подпись: "Карл Мотлер".

Карл Мотлер был тренером и нещадно гонял курсантов по полосе препятствий.

— А ниже: "Нет, мне!" — и подпись: "Полковник Дайт", — подхватила Дита.

— А еще ниже — "Фигушки!" — и подпись: "Бассианус".

Алекс и Дита перешептывались на переменах, умудрялись заливаться смехом на занятиях по строевой подготовке, получили по выговору от майора Валки и были выставлены с урока математики. Винс, как и добрая половина парней 12-й группы, отчаянно ревновал. Все понимали, что эта парочка просто готовит грандиозную шкоду, но отвлекать на себя все внимание прекрасной Диты было совершенно не по-товарищески. К концу недели основные черты плана были разработаны, и начался подбор союзников.

Винс немедленно влился в ряды оформителей — следовало использовать каждую возможность отвлечь Диту от Алекса. Присоединился Давид Тайберт. Попросились в компанию двое ребят из других групп.

А в пятницу на утреннем занятии летной группы к Алексу подошла "дочь самого".

— Привет, Алекс, — сказала она, потупив глаза.

— Привет, Юрис, — ответил он, недоумевая.

— Я слышала, ты собираешь курсантов оформлять зал к празднику.

— Верно, — отозвался Алекс. — Ты что, хочешь участвовать?

— Ну, если можно… Ведь можно?

Алекс вспомнил лозунг насчет Бассиануса.

— Не думаю, что тебе понравится, — сказал он.

— Пожалуйста, Алекс! — она наконец подняла глаза. — Я немного рисую и умею клеить птиц из бумаги.

— Ну если ты очень хочешь… — с сомнением протянул Алекс. — Только уговор — не обижаться на глупые шутки.

"Дочь самого" улыбнулась светло и спокойно.

— У меня есть чувство юмора. Вот увидишь.

Ну, во всяком случае, над тем лозунгом она посмеялась. Уже хорошо.

Потом оказалось, что у нее бывают и светлые идеи. Именно Юрис предложила изготовить памятник герою былых времен. Из кабинета естествознания был выкраден скелет, обряжен в парадную форму (Дита и Юрис вместе нашивали лампасы из мишуры на запасные брюки Алзея), в глаза ему вставили красные лампочки, в зубы — сигарету в длинном мундштуке, на китель наклеили два десятка медалей, вырезанных из фольги. Давид, мастер на все руки, приспособил за спиной у скелета фонограф с записью торжественной речи. Герой былых времен вышел на славу. Очень представительный. Установлен он был на табурете, задрапированном зеленым сукном (сукно стащили со стола в кабинете директора), в углу возле сцены, с тем расчетом, чтобы всякий входящий в зал замечал его сразу.

Хватало и бумажных птичек, и разноцветных лент, и портретов полководцев с тщательно подрисованными пышными усами.

Стулья в зале энтузиасты тоже не обошли вниманием. На каждый была налеплена бумажка с мудрым изречением — от "Тише едешь — дальше будешь" до "Пуганый майор курсанта боится".

Над сценой же висел самый главный лозунг: "Двадцать лет наша академия готовит из болванов боевых офицеров".

И вот настал знаменательный день. Занятия отменили, все драили здание, потом начищали сапоги, потом вертелись перед зеркалами. К часу дня начали прибывать гости.

Ну, во-первых, родственники курсантов. С одной стороны, это было замечательно, потому что приехали девушки. Своих-то барышень в академии было куда меньше, чем парней. Но с другой стороны, некоторые персоны лучше бы и не приезжали… как премьер-министр, например, ну его! Но он прибыл — он ведь тоже папаша. Юрис как-то сразу сжалась и поблекла в его присутствии. Алексу было в общем все равно, но на девчонку было жалко смотреть.

Во-вторых, приехали всякие разные большие чины, и это было вовсе нехорошо. Алекс переглянулся с Дитой. Пожалуй, они несколько перестарались с оформлением. Но менять что-либо было все равно уже поздно, оставалось расслабиться и ждать, как дело повернется.

Распахнулись двери актового зала, и почетные гости первыми ступили на его паркет. Давид, сидевший за сценой, услышав скрежет ключа в двери, приготовился — и навстречу ошарашенным генералам и адмиралам, а также премьер-министру Бассианусу, засверкал красными глазами Герой былых времен. Раздалось тихое шипение, а затем скелет откашлялся и высоким мальчишеским голосом произнес:

— Эта… значит… приветствую вас в наших стенах… не мастак я речи говорить, да и при жизни был идиотом. Но отсутствие мозгов героизму не помеха, как вы можете заметить по моим наградам, честно заслуженным в боях за родину. Эта… значит… проходите, рассаживайте ваши задницы по нашим стульям. Если под кем стул развалится — извиняйте. Я лично проверял, у трех стульев ножки не подпилены. Про остальные — виноват, не знаю. Эта… значит… Ура, ура, ура!

Дальше запись повторялась по кругу, так что Тайберт выбрался из-за сцены, надеясь смешаться с толпой, и увидел красную физиономию директора, лишившегося дара речи. Премьер-министр Бассианус взирал на лозунг со своей подписью. Адмирал Монк изучал главный лозунг, насчет болванов. Это он еще не видел своего собственного портрета с роскошными зелеными усами.

За спинами высоких гостей и начальства давился от смеха майор Валка.

Еще дальше стонали от восторга курсанты.

Директор хватал ртом воздух.

Потом наконец вдохнул, потряс головой и сказал хрипло:

— Прошу высоких гостей на сцену.

И высокие гости проследовали на сцену, и уселись там на стулья за большим столом, прямо под главным лозунгом. Сверкнула вспышка. Фотограф, которого привез с собой адмирал Монк, знал свое дело.

Гораздо позже Алекс обнаружил, что премьер-министр хранит у себя в кабинете групповой портрет высшего военного командования, восседающего с каменными мордами под надписью "Двадцать лет наша академия готовит из болванов боевых офицеров". У господина Бассиануса тоже было чувство юмора.

Несмотря на шок, начальство умудрилось произнести заготовленные речи. Вышла, правда, заминка с Героем былых времен, который повторял с упорством истинного идиота свой текст. В конце концов Тайберт пробрался к нему и выдернул из фонографа провод.

После речей и вручения почетных грамот настало, наконец, время долгожданного бала. Стулья расставили вдоль стен (Алекс отметил, что бумажки с изречениями большей частью исчезли, не иначе, присутствующие взяли их на память), генералитет удалился заливать позор коньячком в директорском кабинете, а на сцену выбрался духовой оркестр и вдарил "Дорогая моя Лизавета". Алзей проявил чудеса расторопности и выхватил из толпы прекрасную Диту прежде, чем до нее успели добраться конкуренты. Алекса танцы не интересовали, и он уже подумывал тихо смыться, когда обнаружил перед собой Юрис.

На ней была не форма, а платье. Впрочем, как и на всех присутствующих девушках.

Но ее платье было потрясающим. Ничего удивительного — папа расстарался, не иначе.

Что-то такое воздушное, светлое, шуршащее, и волосы распущены по плечам, а не забраны в узел, как полагалось на занятиях. А в волосах цветок. И глазищи карие смотрят прямо ему в лицо.

Алекс несколько растерялся. Наверное, надо бы ее пригласить танцевать. Он уж было совсем собрался это сделать, как вдруг услышал:

— Я хотела тихо отсюда сбежать, пока папа не видит. Пойдем?

Вздохнув с облегчением, курсант Роу ответил:

— И я хотел сбежать. Конечно, пойдем.

И никто не заметил, что они ушли.

Алекс вернулся в свою комнату в общежитии, упал, не раздеваясь, на застеленную койку, и уставился в потолок.

Что-то сегодня произошло удивительное и странное.

"Дочь самого" перестала быть "дочерью самого". Теперь он понимал, что это случилось раньше, когда они писали дурацкие лозунги и наряжали Героя былых времен. Просто сегодня он наконец осознал перемену в своем отношении к этой девчонке.

Во-первых, он узнал, что она красива. Раньше он этого как-то не замечал.

Во-вторых, оказалось, что с ней можно разговаривать бесконечно — хоть о ерунде, хоть о важных вещах, — и она всегда понимает, что он хочет сказать. Прежде им просто не случалось поговорить без посторонних дольше двух минут, а сегодня они несколько часов бродили вокруг академии, зашли на летное поле, даже забрались в ангар и обсудили достоинства и недостатки казенных ваншипов. Оба, кстати, сошлись на том, что в наилучшем состоянии десятый, в наихудшем — ноль третий. И — она действительно хотела летать ничуть не меньше, чем он. Валка не зря взял ее к себе. Было дело, Алекс подумывал, что майор просто взял под козырек, когда принцесса изъявила желание попасть в его группу. А оказывается, совсем все не так.

В-третьих… что в-третьих, он и сам не знал. Но это третье заставляло его сейчас смотреть в потолок и перебирать по слову всю их болтовню, каждый ее жест и каждую улыбку.

"Классная девчонка, — подумал курсант Роу, засыпая в форме и в сапогах поверх колючего казенного одеяла. — Нет, так неправильно… как же правильно? А, вот: чудесная девушка".

Кто бы сомневался — следующий день был днем разбора полетов.

Команда оформителей стояла перед директором по стойке "смирно", а директор бушевал.

Он припомнил все. И Героя былых времен. И лозунг над сценой. И подпись Бассиануса (в этом месте директор слегка запнулся и взглянул на Юрис). И портреты генералов на стенах. И идиотские изречения на стульях.

— Заводилы, как всегда, конечно, Роу и Сивейн! — шумел директор. — Отчислю! Выгоню к чертовой матери, и не будет вашей ноги в военном флоте! Роу — в деревню! Сивейн — замуж! Так опозорить меня и академию, и перед кем! Остальные — выговоры, с непременным упоминанием в аттестате!

Директор перевел дух, и в эту паузу вклинился тихий, но твердый девчоночий голос:

— Все лозунги писала я. И скелет придумала я.

Курсант Бассианус стояла на шаг впереди шеренги виноватых и глядела прямо в лицо директору решительными карими глазами.

— Если вы хотите отчислить заводил, вы должны отчислить меня.

— Это неправда, — перебил курсант Роу. — Главный заводила — я.

— И это неправда, — вмешалась курсант Сивейн. — Я придумала оформлять зал.

— Это тоже неправда, — сказал от двери вошедший в середине директорской речи майор Валка. — Я разрешил, с меня и спрос.

Директор разразился новым залпом из всех орудий. Но запал был сбит.

"Дочь самого" выгонять было совершенно не в его интересах.

А она настаивала, что если выгонят других, то уйдет и она.

— Убирайтесь! — рявкнул наконец директор. — Всем по выговору. С упоминанием в аттестате, запомните! И вам тоже, курсант Бассианус!

— Это справедливо, — кивнула Юрис. — Спасибо.

Директор запнулся.

Курсантов как ветром сдуло.

К вечеру выяснилось, что майор Валка подал в отставку и уезжает.

Команда помилованных перехватила его у ворот.

— Как же так, майор, — растерянно бормотал Алзей.

— Это нечестно, нечестно, вы же не виноваты! — горячилась Сивейн.

Тайберт топтался на месте, глядя несчастными глазами.

Роу и Бассианус молчали. И никто не заметил, как они взялись за руки. Даже они сами.