«Брусника»

Анна Юрьевна Котова Брусника (Повести о мирах иных)

Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,

Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме — по бруснике во мхе

До ворот, за которыми холод и мгла…

Когда Дагне сказала, что возьмет младшую сестру на Эгну, Дабл обрадовалась. Пусть Дагне зануда и способна часами говорить о ерунде, а о важных вещах ей всегда скучно даже подумать, зато Эгна! Туристский рай. Скалы, озера, сосны, тишина, настоящая дикая жизнь. Ради этого можно было вытерпеть и Дагне. Странно, правда, с чего эту рафинированную горожанку с ногтями длиной в три сантиметра, расписанными под готический витраж, потянуло в первозданные края, к жизни в палатке и обеду, сваренному на костре. Но Дабл решила не смотреть в зубы дареному коню. Зря, конечно: оказалось, что они едут с сестрой не вдвоем. С ними едет еще и Ольгерт. Сразу стало ясно, откуда взялась сама идея Эгны, палатки и костра: Ольгерт был записной спортсмен и любитель природы, из тех, кому главное — хвастать перед восхищенными знакомыми своим редкостным опытом и экзотическими умениями. Дабл терпеть не могла Ольгерта. А Дагне он нравился настолько, что ради него она готова была рискнуть прической и маникюром. Понятно стало также, зачем им вообще третья лишняя — младшая сестра. Должен же кто-то варить обед и мыть посуду, пока Дагне со своим блондином будут красиво крутить роман на природе!

И точно. Прибыли на Вейское озеро, на разрешенную к использованию стоянку. Дабл поставила палатку — сама. Ольгерт давал ценные указания, сидя на бревнышке, Дагне в это время поправляла макияж. Дабл развела костер. Дабл сварила кашу из предоставленной турфирмой крупы и консервов с экзотическим названием "тушионка".

— Ну, вижу, ты справишься, — сказала старшая сестра, слопав миску каши. — Мы поплаваем на лодочке, а ты тут прибери, ну и молочную лапшу к ужину… Пока! — и упорхнула вслед за Ольгертом к берегу. Только весла замелькали.

Дабл мрачно произнесла вслух несколько слов, не подобающих юной девице, и побрела на прибрежный песок драить котелок и миски.

Впрочем, на третий день она уже была вполне счастлива.

Ее присутствие в палатке стесняло романтических влюбленных, поэтому днем они быстро смывались "покататься на лодочке" и пропадали до вечера. Никто не мешал Дабл бродить по лесу, слушать шум ветра в ветвях, щебет птиц, шелест мелких грызунов в траве. Она собирала ягоды и ела их, сколько влезет, она купалась, когда хотела, она могла часами сидеть у муравьиной тропы и наблюдать, как маленькие черно-красные трудяги волокут в родной замок добычу, и придумывать о них истории. Стоянка располагалась на скалистом мысу, среди светлого соснового леса. Поверх скального основания лежал скудный слой почвы, на ней рос мягкий влажный мох, а среди мха — черника и брусника, глянцево блестевшие боками ягоды были восхитительны. Черника уже совсем поспела и осыпалась под пальцами, сладкая и нежная. Брусника только начала созревать, но для одной девушки девятнадцати лет ее было уже более чем достаточно. Дабл совершенно не скучала на Вейском озере.

Потом случилось удивительное.

Дабл бродила по брусничнику с кружкой в руке, опуская ягоду то в кружку, то в рот, и вдруг поскользнулась на кочке. Подошва ботинка (настоящие туристские ботинки, аутентичные, предоставленные турфирмой, конечно) сорвала с кочки клок мха, и что-то серебристо заблестело на солнце. Нагнулась, посмотрела — шлем! Пластиковый шар без единой царапины — точнее, три четверти шара. Забит землей, конечно.

Подняла, повертела в руках, выковыряла землю и мелкие камушки. Убедилась, что шлем совершенно цел — только дыхательные трубки оборваны, но при поднятом забрале они не нужны. Пошла на берег, присела на корточки у воды, отмыла хорошенько. Внутри сохранилась мягкая подкладка из фальшивой кожи, которая лучше настоящей. Над прозрачным щитком забрала-хамелеона, исправно потемневшего на ярком солнце, по серебристому фону была изображена смутно знакомая эмблема — что-то из учебника истории. Дабл положила шлем сушиться на камень и задумалась, пытаясь представить, откуда он взялся и кому принадлежал — и сколько лет тут лежит. Насколько она помнила, Эгна уже лет сто — туристская вотчина, курорт, самое мирное место в системе Рионы, а вот в прошлом веке тут вполне могли и воевать. Где ж была последняя колониальная война с Империей Шу? Кто ж ее знает, может, и тут… Шлем высох, Дабл еще немного порассматривала его и примерила. Шлем мягко и ласково приник к вискам. Погляделась на себя в озеро. Если бы не драная футболка, смотрелось бы вполне грозно.

— Заряда не хватит и на полчаса, — прозвучало у нее в голове. — Кажется, это все, Джей.

Дабл сдернула шлем и уставилась на него. Пустой пластиковый шар. Серебристый. Черная эмблема на лбу. Да, кажется, это действительно знак Империи. Что-то смутно всплывало в памяти. Планета, долго переходившая из рук в руки, пока Рионский союз не вышиб последнюю эскадру Империи, и так они удирали, что бросили на поверхности пропадать небольшой отряд. Который и полег весь до единого человека, потому что по имперскому кодексу чести плен был наихудшим позором. Может быть, эта история произошла тут, на Эгне? Имперские воины погибают, но не сдаются! Слава солнцеликому императору Джону Томасу Ши! — или кто там у них был тогда на троне.

Дабл снова надела шлем.

— Джон Восьмой Мартин Гурам-Шураз, — сообщил шлем. — Идиотское имя для призового идиота, и с этим именем на губах придется умирать… Так и не сказал Тильде, что люблю ее. Может, оно и к лучшему. Не будет ждать понапрасну.

Дабл закрыла глаза и увидела лес чужим взглядом. Обгорелые сучья деревьев, обломанные стволы, иные начисто срезаны залпами лучемета. У кромки воды вспышки взрывов. Левая рука не действует — простреленное насквозь плечо, заткнутое пучком мха и перевязанное рукавом форменной рубашки, онемело. Если бы я выжил, может быть, руку еще удалось бы привести в божеский вид. Но это совершенно невозможно. Я не выживу. Они идут, а я остался один. Симон молчит уже второй час, и это может значить только одно. А Тонио и Ландыш умерли у меня на глазах. Тонио — быстро. Ландыш же, раненный в живот, очень мучился. Грязная рана, воспаление… весь запас походной аптечки ушел на его рану, и без толку. Перед концом ему вдруг привиделось что-то хорошее, он заулыбался страшным черным ртом с искусанными губами и запел. Век бы мне не слышать, как умирающий в последнем бреду с блаженной улыбкой поет государственный гимн. Гимн проклятой Империи, которая доброго слова не стоила с того самого дня, когда Джон Первый Адриан Шураз-Купер основал ее, захватив власть обманом, жестокостью и реками крови. Смешно, Джей. "Век бы не слышать". Тебе не то что века — суток не осталось. Они идут. А заряда не хватит и на полчаса. Кажется, это все, Джей.

Дабл сидела на берегу, опустив ноги в теплую воду, шевелила пальцами, когда маленькие рыбки толщиной в спичку щекотно тыкались в ступни. Шлем держала на коленях.

Сколько он помнит? Несколько минут? Или дней? Кто был этот Джей, погибший за Империю, которую презирал и ненавидел? Ждала ли его Тильда?

Снова натянула шлем и сказала:

— Тильда. …Темные волосы, заплетенные в толстую косу, веснушки, серые глаза в темных ресницах, большой смешливый рот. "Тебе идет форма, Джей. Ты в ней красивый, как жужелица. Черный, длинный и блестящий". И смех. Она всегда смеялась надо мной. Только когда я поцеловал ее на прощание, не засмеялась. "Возвращайся скорее, Джей, если хочешь застать меня здесь. Через год я закончу колледж и уеду работать в госпиталь на Силену. А может, даже и в метрополию. Смотри, там много парней, как бы тебе не опоздать". Уже три года прошло, а я так и не вернулся. Наверняка опоздал. Конечно, она давно и думать обо мне забыла. Не ждет. Я ведь даже не сказал ей, что люблю. Все шутил — мне нравилось, как она смеется. Иногда в мечтах я вижу благостную картину — как я схожу по трапу на каменистую почву Альтравы, и в тени синеватых кипарисов стоит она, тонкая, легкая, в белых шортах и узкой маечке, в сандалиях из разноцветных ремешков, коса перекинута на грудь — и смеется счастливо, увидев меня. А потом вспоминаю, что она давно закончила учебу, и на Альтраве ее уже нет. Ее надо искать… Затем я вспоминаю и остальное. Меня похоронят здесь, на Эгне. Или не похоронят. Заряда не хватит и на полчаса…

Видимо, это беспокоило его больше всего — что кончается заряд. Оружие стало бесполезно, и он погиб. Шлем не поврежден, значит — не выстрелом в голову. В грудь, наверное. Или в живот, как несчастного Ландыша. Дабл зажмурилась, поглаживая шлем.

Плеснула вода. Еще.

Открыла глаза — ну конечно, в вечернем солнце ритмично взблескивают весла Ольгерта. Возвращаются.

Почему-то ей не захотелось, чтобы Дагне и Ольгерт видели шлем. Побежала к палатке, засунула его поглубже в рюкзак.

Когда сестра с кавалером подошли к стоянке, Дабл стояла на коленях у кострища и сосредоточенно раздувала угли под котелком.

— Что, еще не готово? — недовольно спросила Дагне. — Весь день пролентяйничала, да?

Младшая сестра сделала вид, что не слышит, и так дунула в костер, что зола поднялась облаком. Старшая закашлялась и отскочила, тряся головой. Заругалась.

Небось сама валялась весь день нагишом со своим блондином и известно что делала. Трудились вдвоем, как проклятые. Умаялись.

Но говорить этого вслух Дабл не стала. А сказала совсем о другом:

— Дагне, тут в Четвертую Колониальную шли бои?

— Откуда я знаю, — фыркнула сестра. — Это тебе надо у Зануды спросить. Он набит под завязку бесполезными сведениями.

— И спрошу, — буркнула Дабл. — Вернемся — и спрошу.

Уезжали через неделю. Сложили палатку, сдули и свернули в тюк лодку, покидали в рюкзаки вещи, подмели стоянку, забросили в утилизатор пустые пакеты и банки. Приготовили к таможенному досмотру два ведерка ягод. С вывозом ресурса с Эгны было строго. Не больше двух килограммов ягод на человека, не больше килограмма сухих грибов… На шлем таможня не обратила внимания: проверяли, не вывозят ли туристы недозволенные ветки, камушки, черенки растений, шишки, раковины, птичьи яйца и прочие природные сувениры. Никому и в голову не пришло, что шлем происходит из-под кочки на мшистом брусничном болоте.

Дома, в Целетройте, что на Лигиде, сразу стало очень некогда. Дагне и Ольгерт назначили свадьбу через месяц. Рассчитали, что отец приехать успеет, а мать — нет. Это было важно — мама не одобряла Ольгерта. Она известна на весь Рионский союз своим острым языком — фельетонистка самой зубастой телепрограммы знаменитого Канала 27. А сейчас, так удачно для старшей дочери, укатила на Лемнискату за очередным едким репортажем. По мнению Дабл, не нужно было маминых талантов, чтобы высмеять Ольгерта. Она, пожалуй, и сама бы справилась. Только зачем? Сестра не простит…

Суета, беготня, платье в кружевах, Дабл, сбегай туда, съезди сюда, подай то, купи это, закажи зал в кафе, найди лучшего мастера церемоний, желательно — самого Оуэна Би Росса, который женил племянника президента Варре… Вечером, когда жених с невестой, пользуясь отсутствием старшего поколения, запирались наконец в спальне и начинали скрипеть кроватью, Дабл выходила на балкон, заставленный кадками с растениями, садилась на пол, прислонялась спиной к волосатому стволу финиковой пальмы и надевала шлем.

— Привет, Джей, — говорила она.

Шлем, конечно, не отвечал напрямую, но все же как-то отзывался на ее настроения. Воспоминания, необъяснимым образом задержавшиеся на добрые сто лет где-то между подкладкой и пластиком, всплывали, направляемые по руслу ассоциаций словами, которые Дабл вставляла время от времени.

Джей мечтал учиться, но шла война, и всеобщая мобилизация его не миновала. Иногда он завидовал своему хромому однокласснику — тот не подлежал призыву. Смысла в войне Джей не видел. Империя пыталась удержаться от распада, захватывая все новые и новые земли и тем самым приближая тот самый распад — неизбежная спираль раскручивалась все быстрее и быстрее. Джон Восьмой-как-его-там не понимал, что это-то его и погубит.

— И погубило, — шептала Дабл в ответ. — Ты был прав. Нет больше вашей империи. Совсем нет. Зачем ты за нее умер?

— Заряда не хватит и на полчаса, — грустно отвечал из далекого прошлого давно умерший солдат Джей.

До свадьбы оставалось четыре дня, когда в дверь позвонили.

— Дабл, посмотри, кто там! — крикнула сестра из комнаты придушенным голосом: она только что нырнула в необъятное облако белого кружева.

Дабл открыла дверь. На пороге стоял высокий худой молодой человек с длинной светлой челкой, падавшей на левый глаз.

— Привет, Зану… ой, прости, Аксель, — поздоровалась Дабл. Повернулась в сторону комнаты и крикнула: — Дагне, это Аксель Финнер!

— А, Зану… Аксель, — отозвалась сестра. — Я выйду через несколько минут, займи его там.

Аксель Финнер улыбнулся углом рта.

— Я осведомлен о своем почетном звании Зануды, мадемуазель Дьябло.

— Не Дьябло, а Дабл! — привычно возмутилась девушка.

— Правда? Запамятовал. Уж больно некуртуазное прозвище для юной леди.

— Ничего ты не забыл, — проворчала Дабл. — Издеваешься просто.

— До тех пор, пока я Зануда, ты будешь Дьябло. Кстати, на твоем месте я пересмотрел бы прозвище. Не только твое нежное имя начинается с "дубль-вэ". На эту же букву есть, например, слово "ватерклозет", имей в виду. Не знаешь, что это такое?

Дабл помотала головой.

— Старинное название туалета, — с удовольствием сообщил Зануда. — Так что подумай, мисс Вильгельмина, дьявол несомненно приличнее сортира…

Дабл зашипела и ринулась в атаку, Аксель ловко увернулся и перехватил ее руку, нацеленную ему в лицо.

— Зануда, — с ненавистью сказала девушка. — Полон бесполезных противных сведений!

Аксель ухмыльнулся.

— Ну не буду больше, не бей меня, Вильгельмина. Скажи лучше, чем там так занята твоя сестра.

— Примеряет свадебное платье.

Ухмылка на лице Зануды искривилась, потеряла веселость и погасла — всякое выражение стерлось с его физиономии.

— Мистер Мускул? — спросил он очень ровным голосом. Дабл кивнула. — Ясно. И когда свадьба?.. А, какая разница. Пойду я. Передавай Дагне привет. На свадьбу пусть не ждет — обойдется. Прощай, Дьябло.

Дабл не успела и рта раскрыть, как он выскочил в лифтовый холл.

— Подожди, — торопливо сказала она ему в спину. — У меня к тебе куча вопросов!

— Извини, Дьябло, — отозвался Зануда, не оборачиваясь. — Не сегодня. Где меня искать — знаешь, можешь задать свои вопросы в другой раз. Звони и заходи. Пока.

— Не Дьябло, — машинально поправила Дабл.

Аксель махнул рукой: а, да хоть горшком назовись, — и шагнул в лифт. Двери закрылись, загудел мотор.

Дабл вернулась в квартиру.

— Ты даже не сказала ему, что выходишь замуж! — бросила она возмущенно. — Он пришел предложение делать, а ты…

— Опять! — прошипела Дагне. — Зануда! "Ах, Дагне, знаешь, сколько звезд в нашей системе?" "Дагне, ты слышала об ацтеках?" "Дагне, дорогая, прочти Кутта, непременно!" Достал! Не знаю, не слышала, не читала и не желаю! "Дагне, любовь моя, все же подумай, я буду спрашивать снова и снова, может быть, ты согласишься!" Не соглашусь, и не обязана ему докладывать, за кого и когда я собираюсь замуж — всяко уж не за него!

— Ну и дура, — сказала Дабл. — Он в сто раз лучше твоего Мистера Мускула. По крайней мере у Зануды есть мозги!

— Вот сама и выходи замуж за сушеные мозги! — рявкнула сестра. — Лучше посмотри на подол, он, кажется, перекашивается вот тут, слева, надо заложить складку. И ни слова больше про Зануду, иначе крепко поссоримся!

— Вот погоди, мама тебе скажет, — пробормотала Дабл себе под нос.

Дагне передернула плечами.

— Я тебя прошу человеческим языком, посмотри, как там слева подол. Ну?

Младшая вздохнула и взяла с трюмо щепоть булавок. Заколола складку, где было сказано. Получилось плохо. Переколола. Еще раз переколола. Наконец невеста осталась довольна результатом.

— Я могу наконец быть свободна? — спросила Дабл.

— Валяй, — благодушно отозвалась сестра. Возня с подолом привела ее в хорошее расположение духа. Понятное, осмысленное, полезное занятие. — Пара часов у тебя есть.

…Брусника. Кислые освежающие ягоды, придающие сил. Походный паек кончился еще третьего дня. Мы пытались печь грибы на прутиках, но наш костер засек противник. Тонио тогда чудом уцелел, Лидс и Купер погибли сразу, а Синему оторвало мочку уха, и он заливался кровью, никак не мог ее остановить. Всего через пару часов его срезал лучемет, сразу и насмерть. Крови было меньше, чем из поцарапанного уха…

Краем глаза я заметил красные блики в мелкой темно-зеленой листве. Брусника! Протянул руку — нет. Это моя собственная кровь. Померещилось. В глазах плывет. Тильда…

— Джей, Джей, держись, — зашептала Дабл. — Не умирай!

Картина горелого изуродованного леса задрожала, размылась и выцвела, а потом погасла.

Дабл всхлипнула и сняла шлем.

Сидела, мрачная, злая на весь свет. Особенно на сестру. И на Джея.

Потом встала, схватила шлем и выскочила в прихожую. Сунула пластиковый шар в спортивную сумку, натянула тапочки и вышла из квартиры. Ну и пусть Дагне кудахтает над своим подолом сама. Справится. Это не Кутт, ее мозгов хватит.

Зануда открыл дверь не сразу, и вид у него был недовольный, а глаза подозрительно блестели. Дабл повела носом — пил, что ли? Вроде бы спиртным не тянет.

— Сестра прислала? — спросил он хмуро.

— Ты ухаживал за моей сестрой два года, а до сих пор ее не знаешь. Конечно, нет. Она уже забыла, что ты приходил, у нее кружавчики на подоле неправильно топорщатся. Нет, просто я решила не тянуть со своими вопросами. Смотри.

И она вытащила из сумки шлем.

— Империя Шу, середина прошлого века, — сказал Зануда. — Откуда он у тебя?

— Нашла. Скажи мне, Аксель, брошенный отряд Империи погиб на Эгне? или я путаю?

— Кажется, там. Можем проверить.

Все-таки в чем-то Зануда устроен совершенно так же, как Дагне. Та забыла о его существовании из-за платья. Этот закопался в сети и забыл о Дагне. Даже начал насвистывать себе под нос, время от времени прерывая назойливую мелодию, чтобы высказаться: "А если мы спросим вот так? а? То-то, отвечай, умница моя…" Наконец откинулся на спинку стула.

— Смотри сюда. Одно из последних сражений Четвертой колониальной. Эскадра ушла, остались сорок два человека, которых они никак не успевали подобрать. Отстреливались по лесам, полегли все… о, даже список есть, некий Эндрю Стоун раскопал личные дела…

— Джей, — сказала Дабл. — Его звали Джей.

— Кого? — удивился Зануда.

Дабл показала на шлем.

— Откуда ты знаешь? там что, где-то написано?

— Нет, он сам мне сказал. Попробуй, может, он скажет и тебе.

Аксель с недоверием уставился на шлем. Потом скептически покривился и надел его на голову.

Глаза его округлились, он стянул шлем и повертел его в руках.

— Так же не бывает, Дьябло.

— Ага, — согласилась девушка. — Не бывает. Но есть. Что он тебе сказал? что заряд кончается? он все время об этом думает.

— Джей… — задумчиво пробормотал Аксель. — Ну, кто у нас тут может оказаться Джеем? Джонас Линдер… Джеймс Стаут… Вот еще имечко — Джейкоб Джон Джаспер. Может, этот? он аж три раза Джей. Сейчас поглядим…

— Альтрава, — сказала Дабл. — Он жил на Альтраве, уж не знаю, где это, у него там была девушка по имени Тильда. Она училась на фельдшера.

— Тогда скорее всего этот, трижды Джей. Смотри: место рождения — Соннервиль, Альтрава. Тут и фотография есть. Он?

— Не знаю, я же не видела его лица. Я видела то, на что смотрел он, а в зеркало он как-то… не до зеркал им там было, Аксель. Погоди, давай его самого спросим. — Натянула шлем. — Джей! Джейкоб Джон Джаспер! …Папа был большой шутник. Брата назвали Йон Джонатан, а сестренку — Джейн Джасмин. Джейн смеялась, что мужа будет выбирать по телефонному справочнику. Чтобы попасть в букву. Но последняя весточка из дома сообщала о ее романе с парнем по фамилии Брукс. Папа, говорят, был разочарован фамилией кавалера. И ничего не известно о Йоне. Его полк должен был сидеть на базе где-то на астероидах, есть надежда, что с ним все в порядке. Вроде бы там тихо, далеко от фронтов. Но связи нет.

А теперь уже и не узнаю. Ни про Джейн и ее Брукса, ни про Йона. Ну, авось им повезет больше, чем мне.

— Аксель, — сказала Дабл тихо, — пока я не спросила об имени, он не вспоминал ни о сестре, ни о брате. Только о войне и своей девушке иногда. Ничегошеньки не понимаю. Он меня все-таки слышит?

— Как он может тебя слышать, ты что? Он умер сто лет назад. Это его воспоминания, как-то случайно записанные на шлем. Уж не знаю, как могло такое получиться. Но факт, что их можно активировать, назвав что-то, памятное шлему… или Джею Джасперу. Удивительный феномен, Дьябло, никогда о таком не слыхал. Как, ты говоришь, звали его девушку? Тильда? скорее всего, Матильда. Ну-ка, примерные годы жизни мы знаем…

Матильда Леонидис с Альтравы оказалась известной личностью. Светило медицины — нейрохирург. Академическая степень, тысячи учеников по всей Сальской федерации, выросшей на обломках Империи — в прежней метрополии. Дальше шли сплошь медицинские термины. О личной жизни биография не сообщала почти ничего. Похоже, она так и не была замужем, наука была для нее всем.

Дабл вернулась домой в глубокой задумчивости. Ушла на балкон, к пальме. Села на пол, надела шлем. Зачем ты умер, Джей? Империя все равно проиграла войну. Если бы ты сдался в плен, ничегошеньки бы не изменилось, кроме одного — ты был бы жив. Ну и, может быть, одно медицинское светило было бы немножко счастливее. Ты же не верил в правоту своей страны и своего императора. Ты же сам называл его призовым идиотом, я помню. Плен — позор? Воины Империи погибают, но не сдаются? Ради чего, Джей?

Война кончилась буквально в том же месяце, когда вы погибли в брусничных болотах у Вейского озера. Мы смотрели с Занудой — официальный рапорт о подавлении сопротивления имперского отряда на Эгне датирован восемнадцатым числом, а двадцать восьмого был подписан мирный договор. Ты не дожил до мира всего десяти дней. Узнал бы, как дела у сестры, жив ли брат, нашел бы свою Тильду. Она не вышла замуж за другого и через десять лет. Всего три года прошло, если бы ты появился, может быть…

— Я думал об этом, — отозвался Джей. — Но они пошли в атаку, и думать стало некогда. А смерти я не помню. Помню только, как они шли, а у меня почти не осталось заряда.

Перед глазами Дабл всплыло личное дело Джейкоба Джона Джаспера, перечеркнутое красной чертой: погиб на Эгне в августе 724-го, точная дата неизвестна. И красивое молодое лицо на фотографии. Немного напряженное выражение, — официальное фото, выразительность изображения никого не интересовала. Короткий ежик темных волос, широкие брови, светлые глаза — серые, наверное, — мягкая линия рта. Мальчишка. На Эгне он, наверное, выглядел совсем иначе. Но другого изображения не сохранилось.

— Пойду-ка я спать, Джей, — сказала она вслух, стягивая шлем с головы.

Назавтра вернулся с Лигиды-12 отец, и времени не стало вовсе. Он страшно нервничал — в чем он будет выдавать замуж любимую старшую дочку? Синий костюм недостаточно шикарен, черный слишком мрачный, коричневый он вообще терпеть не может… Кое в чем Дагне безусловно пошла в папу.

До самой свадьбы вздохнуть было некогда — и некогда было посидеть на балконе, мысленно переговариваясь с Джеем.

Наконец наступил и прошел знаменательный сумасшедший день. Как и надеялась невеста — теперь уже молодая жена — мама к свадьбе не успела. Только прислала букет цветов и поздравления.

— Это она не поняла, кто жених, — сказала Дабл отцу. — Иначе бы не поздравляла, а ругалась.

— Да брось ты, — примирительно ответил папа, — ну не понравится — разведутся. Подумаешь. И он совсем не плохой парень. Дурак, конечно, ну так и Дагги у нас умом не блещет. Зато подумай, какие красивые могут быть дети.

Папа всегда в корень смотрит. Действительно, и не поспоришь.

Следующий день был непривычно тих и пуст. Молодожены укатили в свадебное путешествие — теперь уже на курорт с шикарным отелем, всеми удобствами и полным штатом прислуги. Ольгерт предвкушал полеты на параплане и катание на водных лыжах, Дагне — уютный шезлонг, зонтик от солнца и коктейль "Безумная страсть". Отель обещал полную гармонию и удовлетворение всех мечтаний.

Папа с утра уехал в правление "Мегастайл".

Дабл достала шлем и отправилась на балкон.

— Привет, Джей, — сказала она, как всегда.

В ответ ей навстречу плеснула волна радости.

— Я скучал, — прозвучало в голове.

Дабл задохнулась.

— Так ты все-таки меня слышишь!

Джей не ответил. …Война проиграна, ясно даже младенцу. Не от хорошей жизни нас бросили здесь умирать. Мы загнаны в угол и огрызаемся из последних сил, а зачем? Только затем, чтобы наши имена выбили на обелиске где-то в столице, в которой я даже никогда не был? Так просто, Джей — положить на землю оружие и поднять руки. Сдаться. Почему же я не делаю этого? Что-то внутри сопротивляется. Мы защищаем тут только имперский кодекс чести. Больше ничего. Ну, Джей, сдавайся. Это ложь — что умереть почетней, чем попасть в плен. Ты же знаешь прекрасно, что это ложь… Какие красные ягоды у самого колена. Брусника.

Шорох и шелест. Они идут… нет, это не они — это дождь. Снять шлем и подставить лицо под холодные капли…

Внезапная пустота перед глазами. Дабл потрясла головой. Видно, он вправду снял шлем.

Потом появилась знакомая картина изувеченного леса и привычная мысль о кончающемся заряде лучемета.

— Джей, — сказала Дабл, — подумай еще. Пожалуйста. Останься в живых. Я тебя прошу. Ну пожалуйста… …Это не брусника. Это кровь.

Через несколько дней позвонил Зануда.

— Дьябло, я кое-что обнаружил насчет твоего имперского солдата. Приходи, покажу.

Схватила сумку со шлемом, побежала.

Зануда стоял в дверях квартиры — ждал.

— Идем скорее. Я глазам своим не верю, может, у меня уже просто переклинило мозги. Может, это галлюцинация. Давай сюда.

Пальцы его пробежались по клавиатуре комма.

— Смотри. Вот личные дела погибших солдат. Что-нибудь изменилось?

Дабл протянула руку и щелкнула клавишей, увеличивая изображение.

Поперек страницы с фотографией Джейкоба Джона Джаспера по-прежнему шла красная полоса. Пропал без вести на Эгне в августе 724-го.

Пропал без вести?

Дабл трясущимися руками схватилась за шлем, сунула в него голову, позвала:

— Джей? …Вкус брусники на губах. Мокрые от дождя листья. Голова кружится…

— Джей! …Плечо дергает сегодня, и жар, наверное. Брусника…

— Да Джей же! …Деревья расплываются и выцветают, голова кружится, в глазах темнеет.

Красные ягоды среди темно-зеленой мелкой листвы. Брусника…

Дабл сняла шлем и положила на стол.

— Матильда Леонидис, — сказала она непослушными губами.

Зануда кивнул.

— Сейчас. Вот. Ну-ка…

На экран выплыла уже знакомая фотография с международного конгресса, размещенная наверху страницы с биографией медицинской знаменитости. Пятидесятилетняя мадам Леонидис получала из рук президента академии премию за выдающуюся работу в области своей нейрохирургии. Название работы, естественно, невозможно было понять без словаря.

За плечом мадам Леонидис стоял высокий седой мужчина в сером костюме и улыбался. В руках держал букет цветов, немного неловко вывернув левую.

А в биографии мадам прибавилась строка: "Была счастлива в браке. Вырастила двоих детей". И имена. Дженнифер и Джеймс Джаспер.

Мама вернулась через неделю и улетела снова, разбранив зятя на все корки. Зять вынес поношение на удивление спокойно. Мама долго не могла смириться с выбором Дагне, но в конце концов успокоилась. Старшая дочь и не думает разводиться — вот уже четвертый год. И дети в самом деле красивые.

А Дабл всюду появляется с Акселем Финнером. Может быть, она осуществит пожелание сестры и выйдет замуж за Зануду сама. Но Занудой она его больше не называет. Так что и он зовет ее по имени. Ему нравится, как это звучит: Вильгельмина.

Летом они собираются на Эгну с палаткой. За грибами и ягодами. Но сначала они съездят в Федерацию, на Сальсу. Давно пора сделать одно важное дело. Отыскать на столичном кладбище надгробный камень и положить на него серебристый шлем с черной эмблемой.

Пусть покоится с миром.

Тем более что он больше не отвечает.

Он все забыл. Помнит только бруснику.