«Робот, друг человека»

Рис. Роберта Авотина

— Ну что ты опять заладил — «хозяин» да «хозяин»?! — сердясь, воскликнул Андрей. — Слово-то какое мерзкое, от него так и разит немытым средневековьем. Можно быть хозяином каких-либо вещей — предметов неодушевленных, но как одно живое существо может владеть другим? По-моему, даже у собаки не может быть хозяина. Пусть у одного выше коэффициент интеллекта, он прямостоящий и покрыт гладкой розовой кожей, а у другого — четыре лапы, мохнатые уши и хвост бараночкой. Ну и что? Подобные несоответствия не мешали собаке спасать человека от гибели и получать в награду пинок сапогом. А ты меня — «хозяин»! Тогда я должен называть тебя вещью, но ты же не вещь.

Робот помолчал и возразил:

— Хорошо. Я буду называть тебя по имени, хотя это и нелегко. Термин «хозяин» заложен в мою первичную память, но я постараюсь. Теперь объясни, я не понял.

Андрей вздохнул и, отвернувшись от осциллографа, спросил:

— Что же тебе непонятно, горюшко мое?

— Ты проводишь параллель с собакой. Она неверна, нелогична. Собака менее разумна, но более одушевленна, чем любой робот. Она не скована рамками программы, имеет свободу инициативы. Действия же робота, даже внешне создающие впечатление самостоятельного поступка, являются, по сути, косвенным подтверждением заложенной в него программы. Робот всегда логичен. Так чем же я тогда отличаюсь от стереовизора, тоже запрограммированного на некоторое, правда, меньшее количество операций? Его вы называете вещью.

— Логика! Везде логика! Но, помимо научной логики, есть еще одна — человеческая. Она, хотя и называется логикой, по существу крайне субъективна и нелогична. На Крооне существуют мыслящие кристаллы. Куда их причислить: к одушевленным или нет? Из зоопарка убежал медведь. За кого больше волнуется смотритель: за людей или животное? Академик и студент: кто из них умнее, а кто разумнее? На Промаксе робот вытащил моего однокашника Гришу Журавлева из-под обвала. Робот погиб, а Гриша стряхнул пыль, сказал: «Слава богу, выкрутился!» — и беззаботно засмеялся, даже не взглянув на изуродованные останки спасителя. Кто из них одушевлен? Кто из них более «человек»? Кто сможет ответить на все эти «кто»?

Андрей повернулся к приборам и, взглянув на экран, расстроенно протянул:

— Ну вот, видишь? — Прозевал второй цикл. Вся работа насмарку!

* * *

 Андрей откинул крышку люка и выглянул наружу. Мелкая серая пыль подушечками осела в пазах и затейливо растеклась по плоскостям вездехода. Струи раскаленного воздуха метались по галечнику, кидая пригоршни песка в блестящий пузырь гермошлема.

Подумав, Андрей включил светофильтры. Солнце, до этого размазанное по небу небрежными оранжевыми мазками, сразу обрело форму, превратившись в скромный багровый диск. Долина потемнела и как бы сжалась в размерах.

— Вот здесь и поставим, — сказал Андрей, указывая на остроконечный растрескавшийся холм, над вершиной которого крутились песчаные смерчи.

Робот неуклюже спрыгнул на землю и, проваливаясь в песок, пошел к багажнику.

Ажурные веточки радиомаяка, казалось, трепещут под ударами ветра. Робот вложил маяк в свою грузовую нишу и, щелкнув магнитными зажимами, сказал:

— Я готов.

Андрей кивнул, и они медленно двинулись через песчаное озеро, определяя топи и течения небольшим переносным сейсмографом. Склон холма встретил их крошащимися плитами сланца и струями камнепадов. Иногда песок, плотно забивший какую-нибудь трещину, вздувался и, тяжело вздохнув облачком белесого газа, разлетался, как конфетти из новогодней хлопушки, Кварцевое крошево выбивало дробь на стекле гермошлема и скатывалось вниз.

Человек и робот поползли вверх, цепляясь за выступы плит, ломких, как старый шифер. На вершине холма разбойничали горячие восходящие потоки, собиравшие легкую ткань комбинезона в складки у основания шлема.

Андрей посмотрел вниз и вздохнул. До самого горизонта простиралась галечная равнина с редкими песчаными озерами и причудливыми рассыпающимися холмами. Со стороны далекого горного плато донесся низкий раскат, и пыльное небо, до этого красное, вдруг начало наливаться холодной зимней синевой.

— Андрей, посмотри, — ровным голосом сказал робот.

Человек вздрогнул от неожиданности. Песчаное озеро, которое они только что перешли, всколыхнула мелкая рябь. Его края приподнялись и, набирая скорость, помчались по кругу. Сперва гладкое и плоское, как блин, озеро превратилось в блюдце, затем в чашу, наконец в свистящую вибрирующую воронку. В середине ее образовался черный бездонный провал, в котором бесследно исчезали закрученные песчаные вихри. Время от времени с края воронки срывался крупный камень и, описав плавную дугу, падал в галечные россыпи. Один из таких снарядов угодил в лобовой щиток — тот отозвался резким металлическим звоном.

Наконец из провала вырвался огромный клуб сизого дыма. Он поднялся на высоту полукилометра, потускнел и на глазах растаял. У подножия холма опять простиралось ровное песчаное поле.

— Да! — восхищенно воскликнул Андрей, но тут же, застеснявшись своей детской восторженности, серьезно добавил: — А теперь — за работу. И так много времени потеряли.

Робот раскинул гибкие манипуляторы и начал одновременно бурить четыре шурфа для закрепления растяжек, Перфораторы вибрировали, выкидывая из скважин тучи серой прокаленной пыли. Манипуляторы вздрагивали, сокращались и, казалось, жили отдельно от бурильщика, замершего на гидроопорах.

— Ну ты и напылил, — добродушно проворчал Андрей, любуясь его работой: Блестящие руки-щупальца придавали роботу сходство с трудолюбивым осьминогом, благоустраивающим свое жилище.

Андрей уже пристегивал концы растяжек к опорам маяка, когда над дальними горами вновь громыхнуло и все вокруг на мгновение стало синим, Андрей озабоченно повертел головой и закричал, стараясь перекрыть нарастающий гул:

— Давай быстрее! Скоро шквал пойдет, — а сам с тревогой подумал: «Успеть бы маяк закрепить. Последний… Заменить нечем».

Манипуляторы затряслись быстрее, Андрей судорожно разматывал бухту троса.

Шквал, как всегда, налетел внезапно. Плотной стеной ударил по площадке и подхватил маяк, словно пушинку. Единственная закрепленная растяжка натянулась и, звякнув балалаечным баском, лопнула. Ажурная пирамида взмахнула веточками антенн и полетела в пропасть. Следом к краю площадки тащило Андрея.

У обрыва торчали зубья кристаллических сланцев. Зацепившись диагональной стяжкой, маяк завибрировал в ревущем потоке, как модель планера в аэродинамической трубе.

Андрей висел над пропастью на руках, рядом чудом держался маяк. Робот рванулся к обрыву, но три щупальца, связанные заглубленными перфораторами, натянулись и отбросили его назад. И лишь единственный свободный манипулятор мог дотянуться — или до маяка, или до человека.

* * *

 — Твой вариант развития данного дебюта противоречит теории шахматной игры. Ошибочное перемещение тяжелой фигуры «ладья» исключает возможность рокировки, которая на двадцать первом ходу будет являться единственным средством защиты после передвижения фигуры «ферзь» с последующей позицией «вилка» и потерей фигуры «слон».

Андрей почесал затылок перевязанной рукой, растерянно оглядел доску и, вернув ладью на прежнее место, сказал:

— Сколько раз давал себе слово не играть с тобой в шахматы! То, что ты меня постоянно обыгрываешь, закономерно и нисколько не портит мне настроения. Но твой чудовищно правильный, сухой и пахнущий нафталином язык выводит меня из равновесия. После любой сказанной тобой фразы я затрачиваю несколько секунд на перевод получившегося словарно-грамматического компота на нормальный язык. Говори проще!

— Я запрограммирован на конкретные, точные по смыслу и форме ответы. Я постараюсь устранить естественный автоматизм подготовки фраз, но не смогу в должной мере оживить разговор красочными гиперболами и забавными вульгаризмами, хотя понимаю их смысл и могу предположить их значительную роль в общении людей. Не требуй от меня слишком многого, ведь я всего лишь машина.

Андрей с досадой смахнул фигуры в ящик стола и воскликнул:

— Опять двадцать пять! Интересное складывается положение: я второй год пытаюсь убедить машину, что раз она способна мыслить, то уже не является машиной в традиционном понимании этого слова, а это бронированное чудовище отбрыкивается всеми манипуляторами и трагически заявляет, что оно всего лишь вещь, предмет, инструмент… Тьфу! Ну почему ты мыслишь, так скучно и однобоко? Почему, как баран, упираешься в свою первичную программу, совершенно не считаясь с приобретенной информацией? Ведь ты каждый день изменяешь те принципы, которые были заложены в тебя при рождении. Кто придумал, что помощником человека должен стать ходячий бездушный арифмометр? Не перебивай! Знаю, что хочешь сказать! Кем доказано, что эмоции вам недоступны? Ведь там, на холме, ты спас сначала меня, а уж потом вытащил маяк. Это противоречит твоей неумолимой логике: ты — экспедиционный робот, твоя программа базируется на рациональности, без всяких комплексов обожания. А маяк-то был последним, без него сюда не смог бы приземлиться ни один космический корабль! Ты же вытащил сначала меня, рискуя потерять незаменимый прибор. Это ли не проявление эмоций? Это ли не человечность? Да окажись на твоем месте Гриша Журавлев, настоящий человек из мяса я костей, он бы сперва вытащил маяк.

Робот молчал, и Андрей, выпив стакан воды, продолжал с удвоенной энергией:

— Возникает вопрос: почему люди десятками лет работают бок о бок с роботами и не испытывают к ним не то что любви, но даже элементарной привязанности? Ведь даже к кошкам, давно разучившимся ловить мышей, мы подчас питаем самые нежные чувства. Неужели причина кроется только в человеческой черствости? Может, она глубже, в вас самих? Никто не сможет сделать робота духовно обогащенным от рождения. Этого можно достигнуть только в процессе познания, общения, жизни. Ведь и младенец появляется на свет как и вы, только со скромной первичной программой. И если такого малыша отдать на воспитание роботу, превратить его в «кибернетического маугли», то что же из него получится? Смею тебя уверить: белковое кибернетическое устройство! А что, если попытаться сделать наоборот? Ведь именно воспитание определяет облик.

Робот замигал индикаторами и упрямо повторил:

— Я никогда не смогу стать таким, как ты.

Андрей вдруг успокоился и тихо проговорил:

— Не требуется, чтобы робот подделывался под человека или даже становился таким же, как он. Вы — самостоятельная группа, такая же, как люди или животные, только созданная не природой, а человеком. У вас свои особенности, характерные черты, которые и выделяют вашу группу из остальных.

* * *

 Ночью было землетрясение. Титановый куб станции подкидывало, швыряло, и казалось удивительным, как он удерживается на фундаменте.

Уцепившись за поручни, Андрей с ужасом представлял, что получится, если его от них оторвет.

Наконец наступила тишина. В отсеках клубилась пыль. Где-то капала вода.

Перешагивая через обломки, человек и робот добрались до дверей шлюзовой камеры. Андрей застегнул скафандр и нажал кнопку «выход». Массивные плиты разъехались, в шлюз хлынул жемчужный свет.

— Это не планета, а какой-то хаос, — уныло сказал Андрей. — Буйство тектоники и радиации. Что ни день, то неприятности. Посмотри!

Робот сверкнул неоном фотоэлементов и подтвердил:

— Авария первой категории.

Была ясная безветренная ночь. Густой свет двух лун дробился на грунте мириадами желтых снежинок. От камней и валунов разбегались крылатые V-образные тени. Они пересекались и переплетались, образуя сложный черно-желтый узор.

За полчаса местность изменилась до неузнаваемости. Над ребристым строением энергетической подстанции возвышалась огромная, причудливых очертаний скала — раньше ее не было. Сейчас она на глазах разрушалась. Растрескивалась, расползалась. С ее склонов сыпались каменные обломки. Силовой трансформатор был уже погребен: на его месте из щебня торчала лишь пара искореженных металлических ферм. В любой момент могло нарушиться неустойчивое равновесие; тогда тысячи тонн камня обрушатся на подстанцию.

— Плохо дело, — сказал Андрей. — Не знаю, что и предпринять.

— Можно попробовать сбить вершину скалы направленным взрывом… — начал робот.

— Точно! Ты — голова! — перебил его Андрей и ринулся к шлюзу.

Он вернулся спустя минуту, нагруженный свинцовым цилиндром ядерного фугаса и связкой радиоуправляемых взрывателей. Двинулся было к скале, но робот удержал его за плечо:

— Тебе туда нельзя. Слишком большой риск.

— Ты что? Не дури, времени мало.

— Нет, — жестко сказал робот. — Инструкция запрещает человеку работать в местах с категорией опасности выше второй.

— Это прямо-таки забавно! А вся планета какой, по-твоему, категории? Что же ты раньше не вспоминал об этой инструкции?!

Робот не ответил. Андрей шагнул вперед, но его остановила суставчатая железная рука.

— Ты что, совсем спятил? Отпусти сейчас же, тебе говорю!

— По положению в подобной обстановке все работы надлежит выполнять кибернетическим устройствам. Следовательно, на скалу полезу я.

Андрей задохнулся от возмущения и, махнув рукой, зло крикнул:

— Валяй! Иди, бюрократ, перестраховщик! — и устало опустился на песчаный бугорок.

Робот аккуратно уложил фугас и детонаторы в свою грузовую нишу и двинулся в путь.

Он плавно скользил по пологим участкам, пауком полз по отвесным стенам. Иногда скрывался в темных провалах, и только красный сигнальный огонек показывал, что он продолжает восхождение.

С вершины один за другим срывались большие зазубренные обломки. Подпрыгивая и разваливаясь на куски, они неслись вниз, и робот, проявляя чудеса ловкости, уворачивался от них, как горнолыжник от летящих навстречу сосен.

Наконец красная сигнальная лампочка добралась до вершины. Андрей представил себе, как гибкие стальные пальцы укрепляют заряд в расщелине, вставляют детонаторы, а электронные глаза зорко следят за камнепадом…

Робот установил фугас и понесся назад.

Сердце Андрея гулко билось, и он не мог понять, за что же он больше переживает: за судьбу станции, а следовательно, и свою собственную, или за жизнь робота.

Робот быстро спускался по склону. Он уже приближался к подножию скалы, когда позади него возникло серебристое облако. Андрей скорее почувствовал, чем увидел, как лавина накрыла робота.

В тот же момент на вершине вырос огненный цветок, и лишь секунду спустя человек понял, что это долгожданный взрыв. Вершина качнулась и поползла по противоположному склону. Подстанция была спасена.

* * *

 Андрей заблокировал оборванные связи и дал ток высокой частоты. Индикатор блока возбуждения замигал и наконец залился ровным неоновым светом. Двигательная часть была почти полностью разрушена, смятые обрубки манипуляторов торчали из корпуса, как щупальца искалеченного акулой осьминога.

— Повреждения первой степени, — сказал робот. — Ремонт в полевых условиях невозможен.

— Да, попал ты в переделку. Когда я нашел тебя там, горящего, засыпанного щебнем, подумал, что все… Мозг уцелел просто чудом. Пока вез тебя на станцию, в голове крутилась одна мысль: вдруг блок возбуждения не потянет? Ведь это как у нас клиническая смерть; кто знает, справится ли сердце? Но теперь, слава богу, все позади. Прилетим на Землю, отдам тебя в ремонт. Выйдешь оттуда лучше прежнего. Мы с тобой еще такого наворотим…

Робот перевел фотоэлементы на человека и сказал:

— Андрей, об этом не может быть и речи. По положению ты обязан меня демонтировать. Из-за аварии у нас резкий дефицит электроэнергии. Ее может не хватить до прибытия смены. Не мне тебе объяснять, что значит оставить без энергии систему кислородной регенерации. Если меня не обесточить или не демонтировать, то одну треть аварийных аккумуляторов можешь сразу вычеркнуть из баланса. Задумайся: рисковать собственной жизнью ради робота-калеки! Конечно, киберустройству небезразлично, жить или умереть. Ведь у нас, наверное, это тоже похоже на то, что вы называете смертью. Но здравый смысл заставляет поступить именно так. Без меня электроэнергии хватит наверняка.

Человек вплотную подошел к роботу:

— Почему именно ты должен жертвовать собой? Почему ты должен умереть, чтобы жил я? Почему не наоборот? Чем я лучше тебя? Ну, скажи? Чем? Ты — робот, я — человек. Ты сделан из металла, пластика, синтетики, я — из других материалов. Ты видишь мир по-своему, я — по-своему. Ну и что?! Главное — мы оба живые! Ты — не человек, ты просто другой: ты — робот! Так почему же наконец не поставить крест на роботе как на рабе, машине, бездушном работнике? Человек создал живое существо и должен относиться к нему как к живому существу. Если хочешь, обсудим такой вариант: я подключаю тебя к аккумуляторам и вырубаю систему кислородной регенерации. Нравится тебе такой выход? Ах не нравится? Тогда молчи! Так вот, не будет ни демонтажа, ни обесточивания. Ничего этого не будет. А будет третий вариант: все останется как есть. На Земле разберемся.

Робот мигнул индикаторами и ничего не ответил.

* * *

 Робот стоял на стальной плите технического стола и нервно сигналил огоньками.

За иллюминаторами ревел буран. Тяжелые волны песка наваливались на станцию; казалось, титановая обшивка не выдержит и вот-вот прорвется, как тонкая серебряная фольга.

Андрей ушел еще утром. Кислород его был на исходе: если в ближайшие минуты человек не вернется, он не вернется уже никогда.

На робота впервые нахлынули такие странные ощущения. Он прислушивался к работе своих органов и с удивлением обнаруживал, что по корпусу без видимых причин гуляют горячие вихревые токи, некоторые блоки работают в режиме перенапряжения, а предохранители один за другим выключаются. Иногда по логическим цепочкам пробегали какие-то странные сигналы, сбивавшие мышление и направлявшие его в совершенно непредвиденном направлении. В разрушенных двигательных системах вдруг появлялось напряжение и, прорвав заблокированные участки, синими искрами пробивало контакты.

Из логической цепи выбило еще один предохранитель, когда дверь шлюза распахнулась и в каюту упал Андрей. Он с трудом стянул гермошлем, ползком добрался до кровати, повалился на нее тяжело, как мешок со свинцовой дробью, и затих.

* * *

 Ночью на Андрея накатился горячий липкий бред. Ему грезились раскаленные, раскалывающиеся горы, песчаные воронки и бездонные пропасти, в которые он падал и падал. Его преследовали пустые кислородные баллоны, к которым он приникал спекшимися губами. Андрей вскакивал, кричал, бился на смятой комом постели. На него нападало удушье, и он пытался разорвать на груди прочную скафандровую ткань.

Робот сразу все понял: песчаная лихорадка! Необходима инъекция.

Обрубок щупальца пополз к шкафчику аптечки. Дверца не поддавалась, и робот проломил ее ударом стального сустава. В секции лежала продолговатая ампула. Он попытался захватить ее сплющенными щупальцами, но гладкий цилиндрик соскользнул с манипулятора. Робот протянул к пролому вторую искалеченную руку, и тут же вышли из строя два моторных предохранителя. Разорванные контакты искрились, приваривались друг к другу.

Зажав ампулу концами манипуляторов, робот осторожно вытащил ее из шкафчика и понес к постели Андрея. Он крепко сжимал цилиндрик, стараясь в то же время не раздавить его неуклюжими обрубками. Но длина манипуляторов не позволяла дотянуться до человека: тридцать сантиметров непреодолимой воздушной преграды отделяли Андрея от спасения.

Человека выгнуло дугой, и он дико закричал. Мозг робота заволокло жесткими немодулированными сигналами, и с сухим треском перегорела вся левая половина блока управления.

Робот начал сокращать суставы торса и неустойчиво закачался на инструментальном столе. Раскачиваясь вперед-назад, он набирал амплитуду, потом с грохотом рухнул на пол.

Запахло горелой изоляцией, из-под корпуса вырвались языки пламени. Щупальца потянулись к Андрею и крепко прижали ампулу к его шее. Человек вздрогнул и затих.

* * *

 Земля встречала свинцовым небом и дрожащей завесой мелкого осеннего дождя. Низко над космодромом проносились обрывки тумана.

Андрей провел пальцем по иллюминатору, пытаясь остановить змеившуюся по нему струйку воды. Осознав наконец, что дождь — там, на Земле, а он еще в корабле, Андрей засмеялся и, вдруг посерьезнев, прошептал:

— Дождь. Дождик… Отвык.

Из здания космопорта выполз толстый пластиковый хобот и с хлюпаньем присосался к шлюзу звездолета. Андрей сошел по трапу и оказался в прозрачном туннеле. Впереди скользила автоматическая тележка, на которой покоилась груда исковерканного металла.

…Перед дверью с синим крестом Андрей замедлил шаг и, повернувшись к загорелому бородачу, спросил:

— Значит, сделаешь?

— Успокойся. Сказал — значит, сделаю, — ответил тот и поскреб в затылке.

— Только вот никак не пойму, зачем тебе этот музейный экспонат? Давай сдадим его в переплавку, а ты возьмешь себе новенького, а?.. Ну ладно, шучу, — добавил он, заметив, как судорожно задергалась щека приятеля.

Андрей подошел к тележке и, положив руку на обгоревший корпус, тихо сказал:

— Слышишь? Это я, Андрей. Давай ремонтируйся и сразу ко мне. Буду ждать.

Из синтезатора речи вырвалось неотчетливое клокотанье, и фотоэлементы робота коротко блеснули.

* * *

 Андрей сидел за столом и нервно перебирал пожелтевшие бумаги. В дверь постучали, и он вскочил, чуть не опрокинув стул.

— Войдите!

Дверь плавно отворилась, и в комнату въехал блестящий никелем робот.

— Здравствуй, хозяин, — ровным голосом произнес он.

Андрей побледнел и бросился к видеофону. На экране медленно выплыла улыбающаяся физиономия бородача:

— Ну что, доволен? Благодарить не надо, для друга всегда пожалуйста…

— Что ты ему сменил?! — перебил Андрей.

— Спроси лучше, что я ему не менял. Два дня возился: и рабочие органы, и систему питания, и блок памяти, разрегулировался он до безобразия…

— Стоп! Ты старый блок еще не выбросил? — спросил Андрей.

— Не успел, — удивленно ответил бородач.

— Не смей выбрасывать! Через пятнадцать минут буду у тебя.