«Фанатик»

АРТУР ПОРДЖЕС

ФАНАТИК

Фантастический рассказ

Рисунок А.ШТЫХИНА

Они лежали на холме. Внешне они абсолютно не подходили друг к другу: он был лохматый и неопрятный брюнет, коротышка, и в его глазах горел фанатичный огонь нетерпимости; она же была безупречна в идеально чистом летнем платье, этакий эталон холодной нордической блондинки.

Солнце нырнуло за горизонт — казалось, от прикосновения раскаленного докрасна диска земля задымилась.

— Сейчас ты увидишь, — пробормотал он.

— Если бы я не успела узнать тебя, я бы решила, что ты говоришь серьезно.

— Я говорю чертовски серьезно. Достаточно серьезно, чтобы начать принимать меры, и не откладывая. — Он недоуменно оглядел ее. — А я-то думал, ты все поняла. Что ты не такая, как все эти чурбаны в баре.

Огонь в блеклых глазах под тяжелыми бровями загорелся еще ярче.

— Я должен был это понять, — сухо сказал он. — Сам виноват: вообразил, будто встреченная в баре девица может, для разнообразия, иметь хоть каплю мозгов. Так вот, Юнис...

— У мужиков в баре мозги есть, сколько они ни пей, — перебила она, — а женщины, конечно, из другого теста. Так, да? А если уж хочешь знать правду, так это не в моих мозгах сомневаться надо, а в твоих — раз ты в самом деле веришь, что...

— Тихо, — оборвал он. — Вот они. Смотри и узнаешь кое-что. Если только тот еще здесь.

Из пещеры вылетали нетопыри — казалось, их тут миллионы, хотя опытный натуралист определил бы их число менее чем в десяток тысяч. И все-таки стая, похожая на вырывавшийся из пещеры столб густого дыма, поражала воображение, напоминая гигантские стаи странствующих голубей, затемнявших небо Америки еще столетие назад.

Джерри в бинокль изучал края тучи. Вдруг он схватил девушку за руку, краем сознания отметив упругость ее тела: великолепный образец, мельком подумал он. Крепкая, как молодая кобылица, разве что поглупее. А жаль — он-то надеялся, что они будут союзниками.

— Смотри! — почти крикнул он. — Там, правее остальной стаи — видишь группу из восьми... нет, девяти нетопырей? Взгляни — что ты заметишь?

Он протянул ей бинокль, но она отмахнулась.

— Я вижу и так, — спокойно сказала она, на миг сузив огромные голубые глаза.

— Ну? — нетерпеливо спросил он. — Да или нет?

— Просто летучие мыши, по-моему.

— Черт! — рявкнул он. — И зачем только я теряю время?! Я же говорил тебе, на что надо смотреть... а теперь они слишком далеко. — Он почти с отвращением посмотрел на девушку. — Ты что, в самом деле не видела разницы?

— Бога ради, Джерри, я же не специалист! Я ничего не знаю о летучих мышах! Все летали — вверх-вниз...

— Черта с два. Одна из них парила. Как ястреб. Я ее в третий раз вижу. Она на самую малость крупнее, может быть, немного другого цвета. Это все неважно, конечно, но вот то, что она парила — важно. Нетопыри этого не умеют. Они не парят. Может быть, потому, что ночью нет восходящих воздушных потоков, которыми пользуются птицы; может быть, просто потому, что в парении невозможно охотиться за насекомыми. Как бы там ни было, а нетопыри не парят!

Он вытащил из кармана распухшую записную книжку в картонном переплете и что-то в ней подчеркнул. Закрыв ее с видом человека, принявшего окончательное решение, он заявил:

— Готово. У меня достаточно данных. Теперь пора что-то делать.

— Данных про что? Не про эти же мелочи, которые...

— Не «про что», а «о чем», — с раздражением поправил он, почти не слушая, и яростно продолжил: — Мелочи! Значит, ты вчера плохо слушала и ничего не поняла. Животные чрезвычайно негибки в некоторых аспектах своего поведения. А я то пса вижу, который никогда не вертится на месте перед тем, как лечь; то голубя, что никогда не дергает головой; то летучую мышь, которая не порхает, а парит...

— Ты просто помешался на своей идее, — возразила она. Потом осторожно-успокаивающе погладила его по плечу и добавила: — Неужели тебе никогда не хочется просто развлечься?

Он недовольно отстранил ее руку и заметил почти про себя:

— Женщины — что кошки. Когда у парня есть время и желание, им вдруг позарез надо мыть голову или навестить мамочку. Но стоит ему заняться действительно важным делом, И в них тотчас пробуждается страсть. Погоди, крошка, вот разберусь с этим делом, там узнаешь, что такое...

— Сама не понимаю, почему я трачу на тебя столько времени, — фыркнула девушка. И немного погодя ласково добавила:

— Джерри, а ты не хотел бы сходить к доктору?.. Он кисло ухмыльнулся.

— Говори уж прямо — к психиатру. Или как там сейчас говорят — к дуропевту...

Он невесело, сухо засмеялся.

— Собственно, я сам не понимаю, какого черта я пытаюсь разбудить людей, трачу силы. Любая другая культура, пусть самая чужеродная для людей, будет улучшением, потому что хуже быть уже не может. Наверно, я просто не люблю, когда меня водят за нос. Даже если они держат всех нас за идиотов...

— Господи! — воскликнула она. — «Они»!

— В прошлый раз я все сделал неправильно, — продолжал он, не обращая на нее внимания. — Я их вскрывал. Пытался сличить органы и все такое. Но какой из меня зоопатолог! И — проклятье — не к кому обратиться за помощью! Я даже послал в санитарное управление образец кроличьей крови. Попросил проверить на туляремию. Я надеялся, они заметят, что с кровью что-нибудь не так. Но эти придурки просто сообщили, что туляремии нет. То есть если в крови и было что-нибудь необычное, надо, видимо, быть к нему готовым и копать глубже, а не просто проделывать рутинную работу.

— Может быть, у низших животных есть свои уроды и просто непохожие на всех особи? — предположила она.

— Сколько-то наверняка. Но я наблюдал слишком много отклонений! И теперь я возьмусь за дело по-другому.

— Как же именно?

— Если я тебе скажу, ты побежишь в полицию или сделаешь что-нибудь еще в том же духе, — возразил он. Но в его голосе звучала надежда, и девушка поняла, что ему очень хочется с кем-нибудь поделиться.

— Я никуда не побегу, обещаю. Расскажи.

— Ну ладно... Тогда предположи, что некоторые из этих животных совсем не животные, как я уже сказал, а что-то вроде шпионов. Не спрашивай, откуда они; но откуда бы они ни были, они очень разумны. В чужом обличье они могут пробираться практически куда угодно и изучать нас: нельзя забывать, что животные бывают не только дикие, но и домашние. Я понимаю, что это звучит сюжетом банального рассказика из журнала фантастики — но ведь истина обычно по сути банальна. Ладно, пусть они знают свое дело, пусть они умны; пусть некоторые — может быть, большинство из них — скорее умрут, чем заговорят. Но во всяком обществе есть слабые, и если стресс или угроза будут достаточно сильны, эти слабые могут сломаться. Как только я заставлю кота, или белку, или, скажем, летучую мышь заговорить — по-английски, — планы этих существ рухнут, и это несомненно.

Она смотрела на него, широко распахнув голубые глаза.

— Ты хочешь сказать, что собираешься пытать животных?! Чтобы заставить их говорить?!

— Я же говорил, что ты расшумишься.

— Джерри, ты разве не понимаешь — это же просто болезнь!..

— Еще бы. Как у Пастера, когда он говорил о микробах. Как у Энштейна, когда он говорил об искривленном пространстве. Как...

— Но другие животные — которых ты... разрезал... Где ты их взял?

— Я ведь говорил, что живу в Редвудском каньоне. Говоря грубую правду — в хижине. А называя все до конца своими именами — в хибаре. Тут уж одно из двух: или налаживать личную жизнь, или спасать неразумное человечество. Так вот, в каньоне полно живности: кролики, суслики, сумчатые крысы-гоферы, олени, еноты, белки, бурундуки, ящерицы, лисы, ласки, куницы — кого только нет. И вот когда я вижу животных, которые отличаются от нормальных — я говорю не о больных или окрашенных необычно, — я пытаюсь их поймать или подстрелить. Признаться, пока я не много узнал таким образом, и к тому же был неосторожен, а некоторые из моих соседей имеют обыкновение совать нос не в свои дела. Они на меня донесли — меня оштрафовали и вынесли предупреждение. Старая история, — добавил он с горечью, — всякий раз, когда пытаешься кого-нибудь спасти, можешь быть уверен, что эти же люди тебя и распнут. Ну да теперь-то я знаю, что мне делать, и добьюсь своего — у меня будут доказательства на магнитной ленте и кинопленке, и это убедит их всех.

— И ты действительно считаешь, что если станешь пытать всех этих животных, ты заставишь кого-нибудь из них заговорить по-английски? И даже запишешь на пленку...

— Да, — твердо кивнул он и похлопал по записной книжке в кармане рубашки. — Вот это доказывает, что я прав. Сотни случаев. Кошки, которые не вылизывают Некоторые части тела, потому что не могут принять позу, естественную для каждого котенка. Петухи, которые дерутся, но в интервалах драки не клюют и не роют землю. Крот, который не откусывает головы пойманных червей... Я мог бы продолжать часами. Я понимаю, что некоторые из них были обычными животными с какими-то отклонениями от нормы. Но спустя какое-то время развивается инстинкт, если хочешь, нюх на чужих. Сотни биологов видели то же, что видел в своих путешествиях Дарвин, но он единственный разглядел за фактами систему... Я же увидел систему в естественных, казалось бы, отклонениях. Я, конечно, могу ошибаться, но вероятность того, что я прав, очень велика. Если мир не будет предупрежден, за разведкой может последовать и захват. Но если мы будем готовы...

Она некоторое время молча смотрела на него, потом жалеюще покачала головой.

— А тебе не приходит в голову, — заметила она, — что такие твои шпионы прежде всего не дали бы себя поймать?

— Наоборот! Они же не знают о моих намерениях и подозрениях и могут специально зайти в ловушку, чтобы получить возможность изучать людей вблизи.

Это ее на минуту озадачило, но потом она сказала:

— А с другой стороны: ты не боишься, что, если они шпионы и захватчики, они могут тебя убить? Если ты подберешься к их секретам?

— Могут, — хмуро согласился он. — Но я надеюсь на то, что, будучи шпионами, они не имеют оружия; согласись, вряд ли имеет смысл рисковать попасть, допустим, под машину, чтобы тот, кто наткнется на тело, обнаружил некие странные предметы, животным не положенные... Как я понимаю, они тут пока в основном для сбора информации. Есть, конечно, риск, что они могут общаться на большом расстоянии; но риск не слишком большой, не то у меня уже были бы проблемы с теми, кого я поймал или подстрелил раньше. Во всяком случае, других они предупредили бы.

— Похоже, у тебя на все найдется ответ, — сухо сказала она. — И ты намерен теперь мучить всяких маленьких зверюшек.

— Почему обязательно — маленьких? Я видел, например, оленя, который не был оленем, медведя, который прошел мимо меда и головы не повернул...

— Я могу прийти... посмотреть? Он был заметно удивлен.

— Посмотреть?.. Но я думал... это неприятное дело, я не отрицаю. Я должен это сделать — но ты... — Он замолчал и жестко посмотрел на нее. — Это что — проявление скрытого садизма? После всех этих жалостливых протестов хочется — просто разнообразия ради — крови и визга зверюшек? Вот что, барышня, прощайте; мы с вами друг друга не поймем. Оставим эту тему — и помните, это не я к вам подошел, вы сами напросились на знакомство. Уходите, меня от вас тошнит!

Она встала — высокая, гибкая, очаровательная, с безупречным профилем Снежной Королевы.

— Вы очень глупый и несправедливый человек. Я вас ненавижу!

Она удалилась с видом императрицы.

— С кем только не столкнешься... — мрачно пробормотал он. — И вот таких я пытаюсь спасти? Вот ведь, такая на вид милая, чистенькая... А, к черту ее! Наверно, это просто болезнь, и она ничего не может с собой поделать; ладно, но только не в моей лаборатории — достаточно скверно уже то, что мне приходится делать грязную работу, незачем устраивать из таких вещей спектакль...

Было уже совсем темно. Он неуклюже поднялся и побрел к своему драндулету. Почему-то он был уверен, что она сидит в машине — до города было далековато. Но она ушла. Он несколько раз позвал ее по имени, но она не отозвалась. Наконец он пожал плечами, завел мотор и укатил.

На следующее утро Джерри, стиснув зубы, готовился начать долгое и достаточно неприятное «исследование». Отвратительное, прямо сказать, исследование — но так же как некогда другой фанатик, Джон Браун, был готов убивать правых и виноватых в своем крестовом походе против рабства — борьба с рабством сама по себе была достаточным оправданием любого действия, так и Джерри полагал, что высокая вероятность правоты его предположений оправдает истязание беспомощных животных.

Сомнений хватило лишь, чтобы начать с того из пленников, в чьей сущности он сомневался меньше всего. Ведь мышь, скажем, хоть и вела себя необычно для грызуна, с меньшей вероятностью могла быть шпионом — хотя Джерри и говорил себе, что это глупая предубежденность, не обязательно соответствующая истине. Равным образом ему было бы трудно заставить себя мучить по-диснеевски симпатичного кролика. Конечно, нечестно, что тот, с кого он решил начать — молодой енот, — должен быть принесен в жертву лишь из-за своей бандитской наружности, так удачно дополненной черной маской на морде. В таком деле, Джерри понимал это, судить по внешности нелепо; жуликоватый, хитрый енот может оказаться просто зверем с поведенческими аберрациями, а милая мышка с блестящими глазками-бусинками, вполне возможно, являет собой главного вражеского агента. Но надо же с кого-то начать!..

Джерри натянул толстые перчатки, вытащил енота из клетки и не без труда привязал его к массивному столу, специально оборудованному для этой цели. Обездвиживать зверя совершенно, как делается при тонких операциях, необходимости не было; для операций, кстати, применяется и обезболивание... Все, что было нужно Джерри, — это лишить животное возможности вырваться.

Затем он зажег маленькую бутановую паяльную лампу и приблизился с ней к пленнику.

— Я знаю, что ты понимаешь меня, — обратился он к еноту, — так что притворяться нет смысла. Ничто не остановит меня, чтобы медленно сжечь тебя заживо — если только ты не ответишь мне по-английски, кто ты, кто тебя послал и зачем, и подробно. Теперь мы друг друга понимаем, верно?

При звуках его голоса енот перестал биться в стягивающих его ремнях и взглянул на Джерри яркими дикими глазами. Затем он возобновил попытки вырваться, хрипло дыша и тихо ворча.

— Как хочешь, ты сам выбрал. Значит, остается только болезненный способ, — произнес Джерри лишенным выражения голосом. Его лоб вдруг покрылся испариной. — Может быть, ты не знаешь, как обжигает огоны Может, на твоей планете не бывает несчастных случаев с ожогами? А может, в своем естественном виде ты не умеешь испытывать боль или даже умеешь не испытывать ее сейчас? Может быть, ты тогда попытаешься изображать, что тебе больно, но я знаю, как проверить это, — и не скажу тебе, как. Если ты не можешь испытывать боль — я буду знать, что прав, и с тем большими усилиями стану... доискиваться правды... Впрочем, начнем сначала.

Он подкрутил горелку — пламя превратилось в голубой конус. Быстро провел огнем по левому уху енота. Зверь зарычал и затем издал тонкий, пронзительный визг, тряся головой и дергая ухом.

— Больно, да? — сказал Джерри. — Это был только маленький пример. Поверь, когда я буду держать пламя возле самой твоей кожи, боль станет непереносимой... если ты вообще чувствуешь что-нибудь.

Я должен помнить свой долг, сказал он себе. Нельзя поддаваться жалости. Когда начну его жечь, надо будет считать пульс и сердцебиение. Он не догадается об этом, даже если попытается симулировать боль. А если пульс участится, я буду знать, что ему больно и он может сломаться, заговорить.

Он был уже готов обжечь левую переднюю лапу животного, но тут позади открылась дверь. Он резко обернулся, чувствуя, как падает сердце. Если какой-нибудь чересчур любопытный сосед увидит это...

— Ты! — вырвалось у него. — Я же сказал...

— Я должна была прийти, — проговорила она. Затем посмотрела на связанного енота, и ее голубые глаза вспыхнули негодованием. — Ах ты, бедняжка! Да ведь он же еще совсем маленький! Но почему ты взял — его?..

— Если это для тебя важно или если ты понимаешь, о чем речь, — этот енот не полоскал свою еду, если, заметь, не знал, что я за ним наблюдаю. Лучше уйди — тебе не понравится то, что сейчас будет. Но когда он заговорит, тебе придется хорошенько передо мной извиниться.

— Я не уйду, — отрезала она.

— Я могу тебя вышвырнуть.

— Тут даже замка на двери нет, — заметила она, с презрением оглядывая хижину.

— Оставайся, если хочешь. Но предупреждаю: если попытаешься вмешаться, я забуду, что ты — девушка, и ударю тебя.

Он подошел к еноту и поднес паяльную лампу к его лапе. Истязуемое животное издало пронзительный, почти человеческий вопль.

— Ну что, похоже на енота? — спросил он. — Клянусь богом, ничего подобного в жизни не слышал! Ты все еще хочешь спорить?

— Как его крик может быть нормальным — ты же его пытаешь! Ты должен прекратить это, Джерри.

— Нет, — ровным голосом ответил он. — Сегодня я добьюсь своего.

Он опять поднял орудие пытки.

И тогда енот заговорил. Его голос, в противоположность преступному выражению морды, был мягким и хорошо поставленным. Но при этом не по-человечески звучным.

— Это бесполезно, — проговорил он. — Я больше не могу. И в любом случае он и впредь неизбежно будет представлять собой проблему.

— Я согласна, — ответила Юнис, и Джерри, открыв рот, резко обернулся. И увидел направленный ему в лицо маленький автоматический пистолет.

— Не все из нас замаскированы под низших животных, — объяснила девушка. — Стоило тебе копнуть поглубже...

И она выпустила три пули в голову Джерри.

Перевел с английского П. ВЯЗНИКОВ