«Основание»

Айзек Азимов Основание Роман

От издателей

Предлагаемая читателям трилогия А. Азимова «Основание, Основание и Империя, Второе Основание» впервые увидела свет в Америке в 1961–1967 гг. К настоящему времени в США и Англии вышли уже продолжения азимовской саги — романы «Край Основания» (1982) и «Основание и земля» (1984).

В СССР сага ни разу не издавалась. Лишь с начала 1993 года ее частично планирует печатать журнал «Аврора» (Санкт-Петербург).

Издатели намерены также в текущем году опубликовать отдельными книжками роман А. Азимова «Камешек в небе», 5 малоизвестных повестей и сборник из 20 рассказов, только однажды промелькнувших на страницах советских газет и журналов.

Часть первая. Психоисторики

1

Хари Сэлдон… родился в 11968 г. Галактической Эры, скончался в 12069 г. Обычно эти даты даются в текущем исчислении Эры Основания: 79-1 год будущей эры/б.э.

Родился на Геликоне, зона Арктура. Его отец, если верить сомнительной легенде, занимался выращиванием табака на гидропонных плантациях планеты. С малых лет Сэлдон обнаружил незаурядные способности к математике. Многочисленные рассказы о том, как проявились эти способности, анекдотичны и часто противоречат друг другу. Говорят, что в возрасте двух лет…

… Несомненно, что самый большой вклад был сделан Сэлдоном в области науки, называемой психоисторией. Он представил ее как стройную статистическую дисциплину, замешанную на сложных математических уравнениях.

…Лучшей и наиболее полной биографией ученого является труд Гаала Дорника, который, будучи еще совсем молодым человеком, встретил Сэлдона за два года до его смерти. Рассказ об их встрече…

Галактическая Энциклопедия[1]

Его звали Гаал Дорник, и был он всего-навсего обычным юношей, который до сих пор никогда не посещал Трантор, но, конечно, много раз видел эту планету по гипервидению и изредка в гигантских трехмерных газетных репортажах о коронации императора или открытии Галактического Совета. И хотя всю свою жизнь Дорник провел на планете Синнакс, расположенной в созвездии Голубой Туманности, он вовсе не был оторван от цивилизации.

В то время Галактика насчитывала около 25 миллионов населенных планет, и все они составляли одну Империю с центром на Транторе. За последние полвека мощь Империи значительно возросла.

Для Гаала предстоящее путешествие вне всякого сомнения сулило блестящий поворот в его научной карьере. В космосе он бывал уже не раз, и полет сам по себе мало что для него значил. Правда, раньше путешествия Гаала не шли дальше спутника Синнакса, где он добывал необходимые данные по механике метеоритного скольжения, и по продолжительности были невелики — полмиллиона миль или полмиллиона световых лет.

Дорник лишь немного волновался перед прыжком через гиперкосмос — здесь совсем иные ощущения, чем при межпланетных путешествиях. Гиперскачок был и, по всей видимости, надолго останется единственным практическим способом полетов к звездам. В обычном пространстве скорость звездолетов не превышает скорости света (только эта часть давно уже забытых данных сохранилась со времен ушедшей зари человеческой истории), — а это значит, что даже от одной населенной звездной системы, до ее ближайшей соседки когда-то приходилось путешествовать долгие годы. Зато через гиперпространство — это недоступное человеческому пониманию явление, которое не является ни пространством, ни временем, ни энергией, — можно пролететь всю Галактику из конца в конец за считанные часы.

В ожидании первого прыжка Дорник почувствовал, как подкатывает к горлу тошнота. Но ничего не произошло, разве что появилось смутное ощущение внутреннего толчка, который кончился прежде, чем Гаал успел его зафиксировать. И это было все.

А затем остались лишь звездолет, большой и сверкающий, совершеннейшая продукция двенадцатитысячелетнего развития Империи, и он сам, Гаал Дорник, новоиспеченный доктор наук, получивший приглашение на Трантор от самого Хари Сэлдона. Молодому ученому предстояло принять участие в каком-то загадочном сэлдоновском проекте.

После разочарования, испытанного при гиперпрыжке, Гаал с нетерпением ждал, когда же наконец появится Трантор. Он ни на минуту не покидал комнаты общего обзора. В заданное время стальные покрышки иллюминаторов откатывались назад, и Гаал всматривался в звезды, наслаждаясь их россыпями, похожими на рой застывших на месте светлячков. Когда заслонки откатились в очередной раз, Дорник увидел примерно в пяти световых годах от звездолета газовое скопление, которое проскользнуло мимо иллюминатора, как выплеснутое молоко. На какой-то миг оно наполнило комнату обзора леденящим светом, исчезнув из вида после нового прыжка.

Сначала солнце Трантора показалось маленькой точкой, затерянной среди миллиардов других, — здесь, в центре Галактики, скопления звезд были густы. С каждым прыжком эта звездочка сияла все ярче и ярче, заслоняя собой остальные.

В комнате обзора появился один из офицеров корабля и объявил:

— Обсерватория будет закрыта все оставшееся время полета. Приготовьтесь к посадке.

— Может быть, вы все-таки позволите мне остаться? — просил Гаал. — Я бы очень хотел увидеть Трантор отсюда.

Улыбаясь, офицер посмотрел на него, и Гаал покраснел. Ему пришло в голову, что он говорит с провинциальным акцентом.

— Мы приземлимся на Транторе только утром, — сказал офицер.

— Но мне бы хотелось понаблюдать за планетой из космоса.

— К сожалению, это невозможно, молодой человек. Мы не на космической яхте и заходим на посадку с солнечной стороны. Ведь не захотите же вы ослепнуть, сгореть и получить смертельную дозу радиации одновременно, а?

Гаал повернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь. Офицер окликнул его.

— Трантор из космоса похож на грязно-голубое пятно. Так что нечего жалеть. А когда вы будете на планете, купите себе билет на космическое турне. Это недорого стоит.

— Спасибо вам большое, — ответил Гаал, поворачиваясь к офицеру.

Получив отказ, Гаал почувствовал себя совсем маленьким — к его горлу внезапно подкатил ком. Он никогда не видел Трантора, но много знал о его необъятной мощи, поэтому не хотел оттягивать встречу с этим долгожданным зрелищем ни на минуту.

Звездолет приземлился в страшной сумятице: шумели кондиционеры, гудели тормозные двигатели, резали ухо мужские и женские голоса. Обслуживающий персонал готовил трапы, по которым пассажиры перебирались на особые разгрузочные платформы.

Гаал почувствовал легкий толчок и понял, что звездолет отключил двигатели. Теперь в течение нескольких минут гравитационное поле корабля будет уравновешиваться с гравитационным полем планеты. Тысячи пассажиров терпеливо ждали в дебаркационных помещениях. Наконец началась высадка.

У Гаала почти не было багажа. Он стоял на палубе, пока содержимое его чемодана быстро и со знанием дела разобрали и сложили вновь. Визу его тщательно обследовали и поставили штамп в паспорт. Сам Гаал не обратил на эти процедуры никакого внимания.

Это был Трантор! Воздух здесь казался чуть менее разреженным, гравитация чуть большей, чем на его родной планете Синнакс, но к этому легко будет привыкнуть. А вот привыкнет ли Дорник когда-нибудь к такой необъятности?!!

Огромное здание космопорта. Свод потолка почти неразличим. Противоположную стену тоже не просто было заметить — насколько хватало глаз, виднелись одни столы да люди за ними.

— Идите же, Дорник, — прогремел раздраженный голос одного из таможенников. Прежде чем назвать Гаала по фамилии, он открыл паспорт с визой.

— Но куда? — нерешительно спросил Гаал.

Таможенник ткнул пальцем в воздух.

— Стоянка такси направо и третий поворот налево.

Гаал отошел от стола и увидел, как прямо в воздухе из ничего формируется надпись: «Такси по всем направлениям».

Человек, возникший неизвестно откуда, подошел к столу, у которого только что находился Гаал Таможенник кивнул неизвестному, слегка наклонив голову. Человек ответил тем же и проследовал за Гаалом. Он приблизился как раз в тот момент, когда Гаал собирался назвать пункт своего следования. Гаал тяжело оперся о барьер. Небольшая вывеска гласила: «Супервизор». Человек, сидевший за этой вывеской, спросил, не поднимая головы:

— Куда?

Дорник не понимал, что даже секундная задержка была недопустима: сзади немедленно начала собираться очередь. Супервизор оторвался от своих бумаг и поднял голову.

— Так куда?

Денег у Гаала было немного, но оставалось перебиться только одну ночь, потом он уже устроится на работу. Дорник старался, чтобы голос его звучал бесстрастно:

— В хороший отель.

— На супервизора это не произвело никакого впечатления.

— Они все хорошие, в какой именно?

— В ближайший, — с отчаянием в голосе ответил Гаал.

Супервизор дотронулся до кнопки. Тонкая световая линия легла на пол, рассыпавшись разнообразными цветами и оттенками. В руке у Гаала оказалась слабо светящаяся карточка.

— С вас один-двенадцать, — сказал супервизор.

Гаал сунул руку в карман за мелочью. '

— Куда мне идти?

— За световой линией. Вот карточка. Она будет светиться, пока вы идете правильно.

Гаал расплатился и двинулся вперед. Сотни людей так же, как и он, шли по своим маршрутам, следя за светом карточек. Его собственная карточка внезапно погасла. Человек в сверкающей желто-голубой форме из сверхпрочного пластитек-столита поднял багаж Дорника.

— Прямая линия до Люксора, — сказал он.

Неизвестный, следовавший за Гаалом, все слышал, даже как тот, садясь в машину, ответил: «Хорошо».

Такси вертикально поднялось в воздух. Гаал смотрел в изогнутое прозрачное окно, наслаждаясь ощущением полета в машине и инстинктивно уцепившись за сидение водителя. Люди внизу стали походить на муравьев в растревоженном муравейнике. Затем они сделались невидимыми.

Впереди показалась стена. Она начиналась высоко в воздухе, а конца ее не было видно. В стене зияли широкие дыры туннелей. Такси подлетело к одной из этих дыр и нырнуло внутрь. На секунду Гаал удивился, как это водитель узнал, что нужно именно сюда. Темноту вокруг рассекали лишь одинокие сигнальные огни.

Таксист резко снизил скорость, и Гаал подался вперед, стараясь восстановить равновесие. Затем машина вынырнула из туннеля и затормозила на одном из уровней.

— Отель «Люксор», — сказал водитель.

Он помог Гаалу выгрузить багаж, с деловым видом получил десять кредиток на чай, взял очередного пассажира и тут же поднялся в воздух.

2

Трантор… в начале 13-го тысячелетия его возможности достигли больших высот. Являясь центром имперского правления в течение тысяч столетий, будучи расположенным в центральных районах Галактики среди наиболее плотно населенных и индустриально развитых миров системы, он не мог не стать самым значительным и богатым государством, которое когда-либо видела человеческая раса.

Урбанизация этой планеты достигла своего максимума. Вся поверхность Трантора протяженностью 75 ООО ООО кв. миль представляла собой один громадный город. Население превышало 40 миллиардов человек. Это огромное количество людей занималось исключительно административными нуждами планеты и Империи. Тем не менее их было недостаточно для решения многих насущных проблем. Каждый день целые флотилии, состоящие из десятков тысяч кораблей, привозили продукты с сельскохозяйственных планет на обеденные столы Трантора…

Зависимость планеты от внешних миров не только в сельскохозяйственной, но и в других областях, связанных с жизненной необходимостью, сделало Трантор исключительно уязвимым в случае нападения и долгой осады. За последнее десятилетия императоры хорошо поняли это, подавляя восстание за восстанием, и вся политика императорского двора свелась к тому, чтобы как-то защитить слабое место Империи…

Галактическая Энциклопедия

Гаал не понимал, светило ли на небе солнце, не мог даже определить, день сейчас или ночь, спросить же просто стеснялся. Казалось, вся планета была закована в металл. Правда, недавно Дорнику принесли консервы с этикеткой «Завтрак», но он по опыту знал, что существует множество планет, живущих по своему, особенному распорядку и не обращающих внимания на чередование дня и ночи. А с какой скоростью Трантор вращается вокруг солнца, Гаал не представлял.

В поисках билетной кассы Дорник наткнулся на дверь с короткой надписью «Солярий». В этой комнате, оказавшейся обычным помещением с искусственным солнечным светом, он задержался лишь на несколько минут, затем вернулся в главный холл «Люксора».

— Скажите, где я могу купить билет на космическое турне? — спросил Гаал у администратора.

— Здесь.

— А когда оно начинается?

— Оно уже началось, вы опоздали на несколько минут, но следующее турне завтра. Вы можете купить билет прямо сейчас, и мы зарегистрируем для вас место.

— Понятно.

Завтра будет поздно. С самого утра ему надо идти в Университет.

— Скажите, а у вас нет здесь чего-нибудь вроде наблюдательной вышки? — спросил Гаал. — На открытом воздухе?..

— Ну, конечно, есть! Если хотите, можете приобрести билет туда. Только сначала лучше проверить, не идет ли дождь.

Администратор двинул какой-то рычажок рядом со своим локтем и посмотрел на матовый экран, по которому заскользили цифры. Гаал с интересом наблюдал за его действиями.

— Хорошая погода, — сказал администратор. — Сам-то я не очень люблю выходить наружу, — добавил он доверительно. — Последний раз выходил года три назад. Один раз посмотришь, и сразу же все становится ясно… Вот ваш билет. Специальный лифт рядом с «черным ходом» отеля. На нем написано: «Башня». Садитесь в лифт, и всего вам доброго.

Лифт оказался новинкой: он поднимался, используя отрицательные и положительные гравитационные поля. Гаал вошел первым, остальные экскурсанты последовали за ним. Лифтер нажал на кнопку. На секунду, когда наступила невесомость, Гаалу показалось, что он опять в космосе. Но постепенно лифт набрал скорость, и все стало на свои места. Однако ненадолго. После резкого, правда, не очень чувствительного торможения ноги Гаала оторвались от пола, и он невольно вскрикнул.

— Засуньте ноги под скобы на полу, — проворчал лифтер. — Вы что, читать не умеете?

Все остальные поступили так с самого начала и сейчас, улыбаясь, смотрели на тщетные попытки Дорника спуститься на пол. Ботинки торчали из-под сверкающих хромом скоб, которые располагались на полу двумя параллельными рядами. Гаал увидел эти скобы, как только вошел в лифт, но не подумал об их назначении. Затем чья-то вытянутая рука потянула его вниз. Слегка задыхаясь, Дорник пробормотал слова благодарности. Тем временем лифт остановился.

Гаал вышел на открытый балкон, и слепящий свет больно ударил его по глазам. Человек, уверенная рука которого только что помогла ему, вышел следом.

— Здесь сколько угодно свободных мест, — сказал он покровительственно.

Гаал, все еще не отдышавшись, ответил:

— Да, мест более чем достаточно.

Он сделал несколько шагов в направлении кресел, затем остановился:

— Если вы не возражаете, я постою у перил. Хочется немного посмотреть.

Человек помахал рукой — он был явно благодушно настроен, — и Гаал оперся о перила. Земля терялась где-то внизу. Горизонта Гаал тоже не увидел, один лишь металл на фоне неба, серый металл. Дорник понял, что такое зрелище можно встретить в любом уголке планеты. Все как бы застыло, лишь несколько прогулочных машин лениво плыли по небу, но Гаал знал, что миллионы людей сновали и куда-то торопились там, под металлической оболочкой этого мира. «Где-то здесь, — думал он, — дворец императора, который стоит на живой земле, окруженный высокими зелеными деревьями и разноцветными цветочными клумбами. Это маленький островок среди океана стали». С балкона, на котором находился Дорник, дворец, конечно, не был заметен. Может, он располагался за десятки тысяч миль отсюда, Гаал не знал но молодого человека переполнял восторг, оттого что он наконец-то на Транторе — планете, которая является центром всей галактики и концентрированным воплощением человеческой расы. Дорник не видел ее слабостей, не видел, как приземляются на планету бесчисленные корабли с продуктами питания. Он видел только самое могущественное творение человека — планету, созданную его руками.

Гаал отошел от перил. Знакомый по лифту помахал рукой, указывая на свободное кресло, и Гаал занял его.

Человек улыбнулся.

— Меня зовут Джерилл. Вы впервые на Транторе?

— Да, мистер Джерилл.

— Я так и подумал. Кстати, Джерилл — мое имя, а не фамилия. Трантор вообще впечатляет, особенно людей с поэтическим воображением. Сами транториане, однако, сюда не ходят. Им здесь не нравится. Они, видите ли, нервничают здесь.

— Нервничают… а меня зовут Гаал… из-за чего же здесь нервничать? Ведь тут великолепно!

— Субъективное восприятие, Гаал. Если вы родились в инкубаторе, стали взрослым в коридоре, работали в подвале, а отпуск проводили в переполненном солярии, то, выйдя наружу и не увидев над своей головой ничего, кроме солнца и неба, вы можете серьезно заболеть. Транториане разрешают своим детям выходить сюда раз в год, после того как им исполнится пять лет. Не знаю, право, дает ли им это что-нибудь. Во-первых, этого явно мало, а во-вторых, когда детей приводят сюда первые несколько раз, они закатывают жуткие истерики. Следовало бы их приносить сюда сразу же после рождения и, по крайней мере, раз в неделю. В общем, это не имеет такого уж большого значения, — продолжал Джерилл — Что из того, что эти люди никогда не видели неба? Они счастливы там, внизу: они управляют Империей. По-вашему, на какой высоте мы находимся?

— Полмили, — неуверенно ответил Гаал, подумав, что со стороны он выглядит неопытным и наивным.

Джерилл улыбнулся.

— Вовсе нет, всего лишь в пятистах футах над землей.

— Что?.. Но ведь мы ехали на лифте больше чем…

— Все правильно. Но большую часть пути лифт прошел под землей. Сооружения Трантора расположены на глубине в милю. Он как айсберг — большую часть его, девять десятых, мы не видим. Более того, используя лишь температурную разницу между глубинами земли, где мы живем, и поверхностью, можно получить энергию для обслуживания всего комплекса. Вы этого не знали?

— Нет. Я думал, что вы используете атомные генераторы.

— Когда-то использовали, но так дешевле.

— Я думаю!

— И как вам все это нравится?

— Великолепно! — ответил Гаал.

— Вы здесь в отпуске? Путешествуете?

— Не совсем так… Хотя… всегда мечтал посетить Трантор. Я прибыл на работу.

— О!

Гаал поспешил объясниться.

— Я приглашен доктором Сэлдоном из Транторианского Университета.

— Вороном-Сэлдоном?

— Что вы, нет. Я имею в виду Хари Сэлдона… психоисторика Сэлдона. О Вороне-Сэлдоне я никогда и не слышал.

— Я и говорю о Хари. Его прозвали Вороном. Просто образное выражение. Он предсказывает, что впереди нас ждет великая разруха.

— Вот как? — Гаал очень удивился.

— Неужели вы не знаете этого? — Джерилл даже не улыбнулся. — Ведь вы собираетесь с ним работать.

— Да, конечно, но я математик. Однако почему он предсказывает эту… катастрофу? И что именно за катастрофу?

— А как вы думаете?

— Боюсь, что не имею об этом ни малейшего представления. Я читал все статьи, опубликованные доктором Сэлдоном и его группой, но они касаются только теории математики.

— Да, те, которые публикуются.

Гаал почувствовал легкое раздражение.

— Пожалуй, мне пора, — сказал он, — очень приятно было познакомиться с вами.

Джерилл безразлично помахал ему вслед.

Спустившись к себе в номер, Гаал наткнулся на незнакомца. На секунду он так удивился, что даже не догадался спросить: «А что вы тут, собственно, делаете?».

Незнакомец поднялся. Он был стар и почти лыс, при ходьбе хромал, но лицо его поражало ярко сверкающими синими глазами.

— Я — Хари Сэлдон, — сказал незнакомец за секунду до того, как фотографии этого человека, много раз виденные в различных газетах и журналах, вспыхнули в памяти Гаала Дорника.

3

Психоистория… Гаал Дорник, используя математические концепции, доказал, что психоистория является тем ответвлением математики, которое касается реакции человеческих обществ на стабильные социальные и экономические стимулы…

…Из всех этих выводов следовало, что, используя точные математические данные, можно определенным образом воздействовать на человеческие общества. Необходимые сведения о степени такого влияния могут быть определены Первой Теоремой Сэлдона, которая… Кроме того, человеческое общество не должно знать что-либо о психоисторическом анализе, чтобы реакция данного общества не направлялась этим знанием и не отражалась на его эволюции…

В основе всей психоистории лежит разработка функций Сэлдона, которые выражают отношения и определяют зависимость между личностями и социальными экономическими силами, такими, как…

Галактическая Энциклопедия

— Доброе утро, сэр, — сказал Гаал. — Я…

— Вы думали, что мы увидимся только завтра? В обычных условиях так бы все и получилось. Но наше дело не терпит отлагательства, и если вы нам подойдете, то мы немедленно включим вас в работу. Сейчас все труднее и труднее находить новые кадры, находить добровольцев…

— Простите, но я не понимаю, сэр.

— Вы с кем-нибудь разговаривали на обзорной башне?

— Да. С человеком по имени Джерилл. Больше мне о нем ничего не известно.

— Его имя не имеет никакого значения. Это агент Комитета общественной безопасности. Он следит за вами еще с космодрома.

— Но с какой целью? Боюсь, что я просто ничего не понимаю.

— Этот человек обо мне ничего не говорил?

Гаал заколебался.

— Он называл вас Вороном.

— Не объяснил почему?

— Он сказал, будто вы предсказываете катастрофу.

— Это правда… Скажите, много ли для вас значит Трантор?

Кажется, все, с кем бы Гаал ни встречался, интересовались его мнением о Транторе. Гаалу же пока ничего не пришло в голову, кроме одного: он великолепен!

— Вы ответили не подумав. А с психоисторической точки зрения?

— Я не применял ее к этой проблеме.

— Прежде чем мы с вами познакомимся поближе, молодой человек, вы научитесь применять психоисторию к любой проблеме и делать это будете автоматически… Посмотрите.

Из кармана пояса Сэлдон достал небольшой калькулятор. Ходили слухи, что он не расставался с ним даже в постели и доставал его из-под подушки в часы бессонницы. Серая матовая поверхность калькулятора была потертой от долгого пользования. Ловкие пальцы Сэлдона, узловатые от старости, забегали по клавишам. На сером экране засветились красные символы.

— Вот вам положение Империи на сегодняшний день. — Сэлдон вопросительно посмотрел на Гаала. Пауза затянулась.

— Но ведь это, безусловно, неполная картина, — сказал наконец Гаал.

— Да, неполная, — согласился Сэлдон. — Я рад, что вы не принимаете моих слов просто на веру. Однако это приближение, на основе которого можно сделать общие выводы. Так ведь?

— Согласно определению производной функции — да.

Гаал произносил каждое слово с большой осторожностью, стараясь избежать возможной ловушки.

— Замечательно, прибавьте к этому реальную вероятность преступлений в Империи, антиправительственный заговор, временные периоды экономического спада, понижающуюся кривую исследования новых планет…

Сэлдон продолжил перечисление. С каждым новым пунктом на экране увеличивалось количество символов, и основное уравнение росло.

Гаал прервал его только один раз.

— Я не понимаю значения этого трансформационного ряда.

Сэлдон повторил еще раз, медленнее.

— Но этот вывод сделан на основе запрещенной социальной операции, — возразил Гаал.

— Прекрасно. Вы действительно соображаете, но все же недостаточно быстро. В такой связке она не запрещена. Давайте, я раскрою этот ряд.

Операция заняла довольно продолжительное время, но в конце концов Гаал покорно произнес:

— Да, теперь я понял.

Наконец Сэлдон замолчал.

— Вот вам картина Трантора через пять столетий. Что вы на это скажете?

Гаал, не веря своим глазам, механически ответил:

— Полное разрушение! Но… но это невозможно! Трантор никогда не будет таким.

Сэлдон возбужденно крутился на месте, как мальчишка, несмотря на свой старческий вид.

— Перестаньте! Вы сами видели, как мы пришли к такому результату. Теперь переложите его на слова. Забудьте на минуту о символах.

— В то время как Трантор становится все более специализированной планетой, — смущенно начал Гаал, — он делается все более уязвимым и все менее защищенным. Далее, из-за того, что административное значение Трантора растет из года в год, планета представляет все больший интерес для захватчиков. Так как наследование императорского трона вызывает все более ожесточенные споры, а привилегии знатных фамилий неуклонно расширяются, социальная ответственность постепенно исчезает.

— Достаточно. А что вы скажете о численной вероятности полного разрушения на протяжении пяти веков?

— Я не могу этого сказать.

— Да? Вы не можете выполнить дифференциальное исчисление поля?

Под таким давлением Гаал чувствовал себя не совсем уютно. Калькулятор ему не предложили. Сэлдон держал его примерно в футе от глаз Дорника, который судорожно начал производить вычисления в уме и почувствовал, как лоб его покрывается испариной.

— Около 85 процентов? — спросил Дорник.

— Не плохо, — ответил Сэлдон, вытягивая нижнюю губу, — но и не хорошо. Точная цифра: 92,5 процента.

— И поэтому вас называют Вороном-Сэлдоном? — поинтересовался Гаал. — Я не видел в журналах всех этих вычислений.

— Ну, конечно! Это не для печати. Ведь не предполагаете же вы, что Империя когда-либо обнародует свое бедственное и шаткое положение? Для психоистории такие расчеты несложны. Но кое-какие результаты просочились и стали известны нашей аристократии.

— Это плохо?

— Не обязательно. Все было предусмотрено.

— Но неужели именно поэтому за мной следили?

— Да, все, что касается моего проекта, тщательно проверяется.

— Значит, вы в опасности?

— О, несомненно. Существует вероятность в 1,7 процента, что меня приговорят к смертной казни, хотя, естественно, она не помешает проекту. Все учтено. Да и не в этом дело. Насколько я понимаю, мы встречаемся завтра утром в Университете?

— Да, — подтвердил Гаал.

4

Комитет общественной безопасности… Аристократическая коалиция пришла к власти после удачного покушения на Клеона II, последнего из дома Энтуизов. В основном эта коалиция внесла элемент порядка в период нестабильности и беспокойств в Империи. В конечном итоге под предводительством великих князей Ченов и Дивартов она превратилась в слепой инструмент для поддержания существующего порядка…

Комитет не отошел полностью от государственной власти до отречения последнего из сильных императоров, Клеона II.

Первый начальник Комитета…

Крушение власти Комитета началось после процесса над Хари Сэлдоном, который состоялся за два года до начала Эры Основания. Этот процесс был описан в биографии Хари Сэлдона Гаалом Дорником…

Галактическая Энциклопедия

Гаал не выполнил своего обещания. На следующее утро его разбудил приглушенный звонок. Гаал снял трубку, и служащий гостиницы очень вежливо и внятным голосом сообщил, что по приказу Комитета общественной безопасности Дорник взят под домашний арест.

Гаал тут же подошел к двери, но та решительно не хотела открываться. Ему оставалось только одеться и ждать.

За Гаалом пришли. Это был самый настоящий арест. Вопросы задавали чрезвычайно вежливо. Все выглядело очень пристойно. Гаал объяснил, что он всего-навсего провинциал из Синнакса, учился в таких-то и таких-то школах и институтах, тогда-то и тогда-то получил степень доктора математики, его пригласили работать в группу Хари Сэлдона, и он согласился. Вновь и вновь Гаал повторял все сначала, но допрашивающие неустанно возвращались к вопросу о его присоединении к группе Сэлдона: как он узнал об этой группе, каковы его обязанности, какие тайные инструкции он получил, в чем заключается сэлдоновский проект?

Гаал ответил, что ничего не знает, что не получал никаких тайных инструкций. Он ученый, математик, и совершенно не интересуется политикой.

В конце концов Гаала спросили:

— Так когда же будет разрушен Трантор?

Дорник запнулся.

— Моих знаний недостаточно, чтобы ответить на этот вопрос.

— А кто может на него ответить?

— Как я могу говорить за других?

Гаалу стало жарко, он даже вспотел.

— Скажите, вам говорил кто-нибудь о возможности такого разрушения и о том, когда это должно произойти? — спросил следователь. И, когда молодой человек заколебался, добавил: — Учтите, доктор, за вами следили. Мы были на космодроме, когда вы прибыли, на обзорной башне, когда вы ждали свидания, и, конечно, нам ничего не стоило подслушать вашу беседу с доктором Сэлдоном.

— В таком случае вы знаете его взгляды на существующую проблему.

— Возможно. Но нам бы хотелось услышать это от вас.

— Сэлдон придерживается мнения, что Трантор будет разрушен на протяжении пяти веков.

— Он доказал это… гм… математически?

— Да.

— И вы подтверждаете, что его математические концепции верны?

— Если доктор Сэлдон так считает, то они верны.

— Ну что ж, у меня больше нет к вам вопросов. Но я вас пока задержу. Это все.

— Подождите. Я имею право на защитника. Я настаиваю на своих правах как имперский гражданин.

— Вам никто в них не отказывает.

Защитник не заставил себя долго ждать.

В камеру вошел высокий человек. Лицо его выглядело таким узким, что казалось, будто оно состоит из одних вертикальных линий и на нем нет места для улыбки.

Гаал поднял глаза. Он чувствовал себя разбитым и усталым. Произошло столько событий, а он не провел на Транторе еще и 30 часов.

— Меня зовут Лоре Аваким, — сообщил человек. — Доктор Сэлдон направил меня защищать вас.

— Вот как! Тогда послушайте. Я требую немедленной апелляции к императору. Меня задержали безо всякой на то причины. Я не виновен ни в чем. Ни в чем! — Гаал взмахнул руками. — Вы немедленно должны сделать так, чтобы о моем деле стало известно императору.

Пока Дорник говорил, Аваким медленно и тщательно выгружал на стол какие-то предметы. Если бы Гаал не был во власти своего негодования, то узнал бы в этих предметах металлические листы протоколов и карманный магнитофон. Не обращая никакого внимания на негодующего узника, Аваким сказал:

— Комитет, вне всякого сомнения, попытается подслушать нашу беседу. Это незаконно, но тем не менее они постараются это сделать.

Гаал скрипнул зубами.

— Однако, — тут Аваким медленно уселся в кресло, — прибор, который вы видите перед собой и который на первый взгляд кажется обычным магнитофоном, имеет еще одно свойство — он создает мертвую зону для любого подслушивающего устройства. Думаю, такой орешек они не сразу раскусят, пока это — техническая новинка.

— Значит, я могу говорить свободно?

— Вне всякого сомнения.

— Тогда я требую, чтобы о моем деле немедленно доложили императору.

Оказалось, что для ледяной улыбки все же есть место на лице Авакима,

— Вы из провинции, — утвердительно заметил он.

— Это не мешает мне быть гражданином Империи, таким же, как вы или любой другой.

— Несомненно, несомненно. Я просто хочу сказать, что, будучи провинциалом, вы не совсем понимаете, что такое жизнь на Транторе. Император не занимается слушанием дел.

— К кому же тогда апеллировать после Комитета? Или существует другая процедура?

— Ни о какой апелляции и речи быть не может. Официально вы имеете полное право апеллировать к императору. Но дело никогда до него не дойдет. Император в наше время — совсем не то, что император из династии Энтуизов. Боюсь, Трантор сейчас находится в руках аристократических семейств, члены которых и составляют Комитет общественной безопасности. В свое время такое положение вещей было четко предсказано психоисторией.

— В самом деле? — удивился Гаал. — В таком случае, если доктор Сэлдон может предсказать события на пятьсот лет вперед, то…

— Он может предсказать их и на 15 тысяч лет вперед.

— Пусть на 15, не буду спорить. Что же он тогда не предсказал моего ареста и не предупредил меня о нем? Хотя нет, простите… — Гаал сел и подпер голову руками. — Я вполне понимаю, что психоистория — статистическая наука и не может точно предсказать будущее для отдельного индивидуума. Надеюсь, вы понимаете, что я сейчас не в своей тарелке.

— Но вы ошибаетесь, доктор Сэлдон предвидел, что вы будете арестованы сегодня утром.

— Что?!!

— Очень жаль, но это так. Комитет стал проявлять все большую враждебность к его действиям. На новых членов группы оказывают все большее давление. Графики показывают, что для наших целей выгодно разрешить возникшую проблему именно сейчас. Сам по себе Комитет действовал еще не совсем уверенно, поэтому доктору Сэлдону пришлось посетить вас вчера, чтобы заставить их действовать решительнее. Другой возможности не было.

У Гаала перехватило дыхание.

— Так значит…

— Прошу вас. Это было необходимо. Доктор Сэлдон подтолкнул Комитет на ваш арест вовсе не из-за какой-то неприязни к вам. Вы должны понять, что все планы доктора Сэлдона, обоснованные математическим аппаратом, над которым он работал более 18 лет, включают всевозможные факторы с огромной долей вероятности. Ваш арест — один из них. Меня послали сюда только с одной целью: сказать, что вам нечего бояться. Почти наверняка все кончится хорошо для нашего проекта и для вас.

— Как велика вероятность? — требовательно спросил Гаал.

— Для проекта более 99,9 процента.

— А для меня?

— Мне сказали, что вероятность равна 77,2 процента.

— Значит, есть один шанс из пяти, что меня посадят в тюрьму или приговорят к смертной казни?

— Вероятность последнего составляет менее одного процента.

— В самом деле? Расчеты одного человека абсолютно ничего не стоят. Попросите доктора прийти ко мне.

— К сожалению, я не могу этого сказать, так как он тоже арестован.

Дверь распахнулась настежь, прежде чем Гаал успел что-либо сказать. Небрежно вошел охранник, подошел к столу, взял в руки магнитофон и положил его себе в карман.

— Я не могу обойтись без магнитофона, — спокойно сказал Аваким.

— Вне всякого сомнения, вы получите магнитофон, господин защитник, только не тот, который излучает статическое поле.

— В таком случае, наш разговор закончен.

Судебный процесс (вообще-то, он мало походил на сложные и запутанные процессы, о которых читал Гаал) продолжался недолго. Сейчас шел третий день. Тем не менее Дорник уже не мог вспомнить, как и с чего все началось.

Его почти ни о чем не спрашивали. Всю тяжелую артиллерию направили на самого доктора Сэлдона. Хари Сэлдон был невозмутим. Гаалу он представлялся единственным невозмутимым человеком во всем мире.

Слушателей оказалось немного. Все они происходили из знатных семей Империи. На процесс не допустили даже представителей прессы, и было сомнительно, знают ли о процессе во внешнем мире. Ярко выраженная враждебность к подсудимым пропитывала всю атмосферу заседания.

Пятеро членов Комитета общественной безопасности сидели за высоким столом. Они были одеты в алые с золотом мундиры и блестящие пластиковые шапочки, демонстрирующие принадлежность к юриспруденции. В центре стола сидел начальник Комитета Линг Чен. Гаал никогда еще не видел так близко никого из великих князей. В течение всего процесса Чен едва сказал несколько слов. Он ясно дал понять, что все эти пустые разговоры ниже его достоинства.

Прокурор Комитета продолжал допрос Сэлдона.

— Итак, доктор Сэлдон, сколько людей вовлечено сейчас в проект, главой которого вы являетесь?

— Пятьдесят математиков.

— Включая доктора Гаала Дорника?

— Доктор Дорник — пятьдесят первый.

— О, значит их все же 51? Подумайте хорошенько, доктор Сэлдон. А может их 52 или 53? Или еще больше?

— Доктор Дорник формально еще не зачислен в нашу группу. Когда это произойдет, он будет 51-м. Пока же нас 50, как я уже говорил.

— А вас, случайно, не сто тысяч?

— Математиков? Нет.

— Я не о математиках. Насчитывает ли ваш проект сто тысяч членов самых разных профессий?

— Если говорить о членах самых разных профессий, то цифра может быть верна.

— Может быть? Я бы сказал, что она просто верна. Я бы сказал, что количество людей, которые вовлечены в ваш проект, равняется 98 572.

— Если только с женщинами и детьми.

Прокурор повысил голос:

— Я утверждаю, что в проекте участвует 98 572 человека. Не выкручивайтесь.

— Я согласен с приведенными цифрами.

Прокурор сверился со своими заметками.

— Давайте сейчас отложим этот вопрос и вернемся к тому, который мы уже обсуждали. Не повторите ли вы, Сэлдон, ваши соображения относительно будущего Трантора?

— Я уже говорил и вновь повторяю, что от Трантора в течение 500 лет останутся одни руины.

— Вы не находите, что ваше утверждение просто нелояльно?

— Нет, сэр. Научная правда выше любой лояльности и нелояльности.

— И вы утверждаете, что все это представляет научную истину?

— Уверен.

— На каком основании?

— На основании математической психоистории.

— Вы можете доказать, что ваши математические построения верны?

— Только другому математику.

Прокурор ехидно улыбнулся.

— Значит, вы утверждаете, будто эта ваша истина настолько сложна, что находится вне понимания простого человека. Мне кажется, любая истина должна быть менее загадочна и понятна всем.

— Она ясна очень многим. Физика энергетического перехода, известная нам под названием «термодинамика», была ясна и достаточно правдива на протяжении всей истории человечества, начиная чуть ли не с мифических веков. И наверняка в этом зале присутствуют люди, которые не могут сконструировать даже парового двигателя, причем люди высокообразованные. Сомневаюсь, что даже наши заслуженные члены Комитета…

Тут один из судей наклонился к прокурору и прошипел ему на ухо несколько слов, которых никто не расслышал. Прокурор покраснел и перебил Сэлдона.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы выслушивать такие речи, доктор Сэлдон. Мы вас поняли. Но разрешите заметить, что ваши действия направлены на подрыв доверия народа к императорскому правительству и что вы добиваетесь каких-то своих целей.

— Это не так.

— Вы не станете отрицать, что предсказание катастрофы через пятьсот лет вызовет смуту, беспокойство среди людей.

— Это верно.

— И что своим предсказанием вы просто надеялись спровоцировать народное восстание, чтобы затем возглавить его со своей стотысячной армией.

— А вот это неправда. И если будет проведено расследование, то оно покажет, что не более десяти тысяч человек из всей группы находятся в призывном возрасте, да и те никогда не проходили никакой военной подготовки.

— Скажите, вы действуете как доверенное лицо?

— Я сам являюсь главой нашей организации, мистер прокурор.

— Вы абсолютно не заинтересованное лицо? Действуете только в интересах истины?

— Да.

— Что же, посмотрим. Скажите, доктор Сэлдон, а можно изменить будущее?

— Несомненно. Если, например, этот судебный зал взорвать через несколько часов, то будущее изменится, хотя и совсем не намного.

— Вы опять выкручиваетесь, доктор Сэлдон. Может ли быть изменено будущее всей человеческой расы?

— Да.

— Легко?

— Нет, с большим трудом.

— Почему?

— Общее направление психоистории для Галактики с таким количеством густонаселенных планет содержит в себе огромную энергию. Для каких-то изменений ей необходимо встретиться с чем-то, обладающим не меньшей энергией. То есть в процессе должно участвовать либо не меньшее количество людей, либо, если их число невелико, для данного изменения требуется колоссальное количество времени. Вы меня понимаете?

— Думаю, что да. Трантор не будет разрушен, если очень большое количество людей решит, что этого не должно произойти.

— Все верно.

— И каким же должно быть количество? Сто тысяч?

— Нет, сэр. Это ничтожно мало.

— Вы уверены?

— Примите во внимание, что на Транторе проживает сорок миллиардов человек. Далее, учтите, что тенденция к разрушению охватывает не один Трантор, а всю Империю в целом, в которой находится около квинтильона человеческих существ.

— Понятно. Тогда, возможно, сто тысяч человек смогут изменить эту тенденцию, если они и их потомки будут трудиться на протяжении пятисот лет?

— Боюсь, что нет. Пятьсот лет — это очень короткий период времени.

— А! В таком случае, доктор Сэлдон, нам остается сделать только один вывод из ваших утверждений. Ведь в разработанном вами проекте занято сто тысяч человек, и тем не менее их недостаточно, чтобы изменить историю Трантора за пятьсот лет. Другими словами, они не смогут остановить разрушение, что бы ни предпринимали.

— К великому сожалению, вы правы.

Очень медленно и торжественно прокурор произнес:

— В таком случае, доктор Сэлдон, слушайте внимательно мой вопрос: для какой же цели вы собрали эти сто тысяч человек?

Голос прокурора стал резким. Победитель захлопнул ловушку, загнал Сэлдона в угол так, что ему, казалось, нечего ответить.

По рядам зрителей пробежал шум, докатившийся волной даже до членов суда. Последние тоже завертелись на своих креслах, сверкая красным золотом одежд, все, кроме главного судьи.

Хари Сэлдон остался невозмутимым. Он ждал, когда наступит тишина.

— Я собрал этих людей с целью снизить до минимума эффект будущей катастрофы.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать?

— Но ведь это так просто. Грядущее разрушение Трантора не является событием самим по себе изолированным в схеме человеческого развития. Оно будет апогеем очень сложной драмы, которая началась много веков назад и которая приближается с ускорением. Я говорю, джентльмены, о неминуемом падении Галактической Империи.

Шум среди публики нарастал. Возбужденный, красный прокурор пытался перекричать Сэлдона.

— Вы открыто заявляете, что… — и умолк, потому что возгласы из зала — «Предательство» — достаточно ясно выразили его точку зрения. Главный судья медленно поднял свой молоточек и столь же медленно опустил его. Звук гонга пронесся по залу. Когда он умолк, затихла и публика.

Прокурор перевел дыхание.

— Понимаете ли вы, доктор Сэлдон, что говорите об Империи, которая существовала на протяжении 12 тысяч лет, несмотря ни на что, и которая всегда опиралась на любовь и преданность народа.

— Я осведомлен и о настоящем, и о прошлом Империи. Не желая выказывать неуважение к суду, обязан заявить, что знаю немного больше, чем любой из присутствующих в этом зале.

— И вы предсказываете полную катастрофу?

— Ее предсказывает математика. Лично я очень сожалею, что это должно произойти. Даже если допустить, что Империя — дурной метод правления, — я, кстати, так не считаю, — то анархия, которая последует за ее падением, будет намного хуже. Мой проект и заключается в том, чтобы бороться с этой стадией анархии.

Падение Империи будет сокрушающим и чрезвычайно болезненным. Оно предопределено развитием бюрократии, падением инициативы масс, уменьшением любознательности, сотнями других факторов. Этот процесс будет прогрессировать на протяжении веков, как я уже говорил, и он слишком грандиозен, чтобы его можно было остановить.

— Но разве не очевидно для каждого, что Империя так же сильна, как и всегда?

— Сила эта только кажущаяся, так как ничего вечного нет. Даже подгнивший ствол, господин прокурор, до того самого момента, когда буря сломает его пополам, кажется нам могучим. Посвисты этой бури уже слышны в нашей Империи. Следуя психоистории, вы их уловите.

— Мы здесь, доктор Сэлдон, не для того, чтобы… — возмутился прокурор, — выслушивать ваши…

— Империя, — твердо перебил его Сэлдон, — исчезнет, и все лучшее исчезнет вместе с ней. Исчезнут накопленные ею знания, исчезнет порядок. Начнутся бесконечные межзвездные войны, зачахнет галактическая торговля, население уменьшится, планеты потеряют связь с центром Галактики. Так будет.

Из зала раздался неуверенный тонкий голос:

— Навсегда?

— Психоистория, которая может предсказать упадок, может также сделать выводы и о последующих этапах развития. Империя, джентльмены, как здесь уже говорилось, просуществовала двенадцать тысяч лет. Грядущий упадок продлится не двенадцать, а тринадцать тысяч лет! Вторая Империя возникнет, но между ней и нашей цивилизацией родятся и умрут тысячи поколений страдающего человечества. Мы должны бороться с этим.

Прокурор, оправившись от шока, произнес:

— Вы противоречите самому себе. Только что вы заявили, что не можете предотвратить разрушение Трантора, а следовательно, и упадок — так называемый упадок — Империи.

— Я и не говорю сейчас, что мы сможем предотвратить этот упадок. Но, пока еще не поздно, уменьшить период, который за этим последует, представляется возможным, джентльмены. Уменьшить период анархии до одной тысячи лет, если, конечно, моей группе позволено будет действовать прямо сейчас. Мы находимся на очень тонком отрезке исторического пути. Вся огромная нахлынувшая на нас масса событий может быть чуть-чуть отклонена от этого пути… но только чуть-чуть… Несмотря на всю мизерность такого отклонения, его может быть вполне достаточно, чтобы избавить человечество от 29 тысяч лет нищеты и страданий.

— И как вы предполагаете это сделать?

— В первую очередь нужно сохранить человеческие знания. Сумму этих знаний не в состоянии охватить ни один, ни тысяча человек. С нарушением наших социальных связей научные знания дробятся. Отдельным личностям будет кое-что известно о малых фактах, не имеющих особенного значения, но большинство знаний растеряется среди поколений. Однако, если сейчас мы соберем материалы обо всем жизненно важном, они не будут потеряны. Грядущие поколения станут опираться на них, и отпадет необходимость открывать давно открытые истины. За одно тысячелетие вместо тридцати можно проделать колоссальную работу по восстановлению цивилизации.

— Но все это пустая… — перебил его прокурор.

— Мой проект таков: сто тысяч человек со своими женами и детьми посвящают себя подготовке к изданию «Галактической Энциклопедии», Вряд ли я доживу до тех дней, когда работа по-настоящему начнется. Но к моменту падения Трантора этот труд будет завершен, и копии Энциклопедии появятся в каждой крупной библиотеке Галактики.

И вновь главный судья поднял и уронил свой молоток. Хари Сэлдон сошел с помоста и сел на скамью рядом с Гаалом. Улыбнувшись, он поинтересовался у молодого человека:

— Ну, как вам понравилось это представление?

— Отлично! — ответил Гаал. — Но что произойдет сейчас?

— Они отложат процесс и попытаются прийти к частному соглашению со мной.

— Откуда вы знаете?

— Будем откровенны, — сказал Сэлдон, — я этого не знаю. Все зависит от главного судьи. Я изучал его много лет. Я пытался анализировать его действия, но вы сами понимаете, как рискованно подставлять причуды отдельной личности в психоисторические уравнения. Тем не менее, я надеюсь…

Аваким приблизился, кивнул Гаалу и наклонился к уху доктора Сэлдона. Потом секретарь сообщил, что судебное заседание откладывается, и стража разделила обвиняемых. Гаала увели.

На следующий день процесс проходил по-другому. Хари Сэлдон и Гаал Дорник оказались наедине с судьями Комитета. Все сидели за одним столом, и подсудимым даже предложили закурить, подав сигары в коробке из полупрозрачного пластика. Сэлдон взял сигару.

— Здесь нет моего защитника, — заметил он.

— Здесь больше не судебное разбирательство, доктор Сэлдон, — ответил судья. — Мы собрались для обсуждения вопроса безопасности государства.

Неожиданно в их разговор вмещался Линг Чен:

— Говорить буду я, — и остальные судьи откинулись на спинки кресел, приготовившись слушать.

Гаал затаил дыхание. Чен, стройный и крепко сложенный, выглядевший старше своего возраста, был настоящим императором Галактики.

— Доктор Сэлдон, вы нарушаете спокойствие во владениях императора. Ни один из квадрильона человек, населяющих сейчас Империю, не будет жить уже через сто лет. Зачем же тогда нам затруднять себя мыслями о том, что произойдет еще через пять столетий?

— Лично я не проживу и пяти лет, — сказал Сэлдон, — и тем не менее для меня нет ничего важнее… Называйте это, как хотите.

— Я не собираюсь ничем засорять свой мозг. Можете ли вы объяснить, почему бы мне не освободиться от вас и вашего пятисотлетнего будущего, которого я никогда не увижу? Что, если во имя всего этого вас казнят?

— Всего лишь неделю назад, — спокойно ответил Сэлдон, — вы могли бы казнить меня, и вероятность того, что вы остались бы в живых до конца этого года, равнялась бы одной к десяти. Но на сегодняшний день эта вероятность едва ли больше, чем одна к десяти тысячам.

Судьи все как один выдохнули и заскрипели креслами.

— Почему? — удивился Чен.

— Падение Трантора, — ответил Сэлдон, — не может быть остановлено никакими насильственными методами, однако его можно легко приблизить. Легенды о прерванном судебном заседании в связи с моим делом распространяются по всей Галактике. Гибель моих планов ускорит катастрофу, так как убедит людей в том, что будущее не сулит им никаких перспектив. Уже теперь они завидуют тому, как жили их деды. Начнутся политические революции, разрушение торговых связей. Каждый житель Галактики придет к единственному выводу: надо хватать все, что плохо лежит, пока есть время. Властолюбцы не станут ждать, а негодяев некому будет сдерживать. Своими действиями они только приблизят планету к неизбежной катастрофе. Убейте меня — и Трантор падет не через 500 лет, а в ближайшие 50 лет, вы же погибнете в течение одного года.

— Все это слова, — сказал Чен, — и тем не менее ваша смерть не единственный выход, который может удовлетворить нас.

Он чуть приподнял свою красивую руку так, что его пальцы едва касались лежащих на столе бумаг.

— Скажите, ваша единственная цель — это создание Энциклопедии, о которой вы говорили?

— Да.

— И этим надо заниматься на Транторе?

— Дело в том, что на Транторе находятся Имперская Библиотека и крупнейшая Библиотека Университета.

— А если бы вы работали на какой-нибудь другой планете, удаленной от суеты и шума мегаполиса, где бы ваши люди могли полностью посвятить себя научным изысканиям, разве это не имело бы преимуществ?

— Возможно.

— В таком случае подходящая планета есть. Вы можете работать на ней, доктор, сколько вам заблагорассудится, вместе с сотней тысяч человек. Галактика будет знать, что вы активно работаете, чтобы предотвратить великое крушение.

Чен улыбнулся.

— Так что, доктор, вы не станете больше волновать Трантор и возмущать спокойствие людей. Вы, конечно, можете предпочесть смертную казнь как себе, так и вашим сторонникам, скольким мы сочтем необходимым. На ваши прежние угрозы я не обращаю никакого внимания. Вам предоставляется возможность сделать свой выбор между жизнью и смертью.

— Какая планета выбрана для нас, милорд? — спросил Сэлдон.

— Насколько я помню, ее название — Терминус, — ответил Чен.

Небрежным движением руки он пододвинул лежащие перед ним бумаги к Сэлдону.

— Планета необитаема, но вполне пригодна для заселения. Ее можно приспособить для всех нужд ученых. Она, правда, несколько отдалена…

— Она находится на краю Галактики, — перебил его Сэлдон.

— Как я уже сказал, несколько отдалена. Зато ваши люди смогут полностью сосредоточиться на научной работе. Решайте — в вашем распоряжении всего две минуты.

— Нам понадобится время, чтобы подготовиться к Такому трудному путешествию. Все-таки переселяться будут более 100 тысяч семей.

— Вам будет дано время.

Сэлдон задумался, но вскоре ответил:

— Я принимаю ссылку.

Сердце Гаала екнуло при этих словах. Больше всего на свете он радовался тому, что избежал смерти, да и кто бы не радовался? Но все же, несмотря на огромное облегчение, Дорник испытал легкое раздражение — Сэлдон побежден.

Долгое время они молча сидели в такси, которое мчалось сквозь многомильные просторные туннели Трантора, направляясь к Университету. Потом Гаал, поерзав на сидении, спросил:

— Это правда, что ваша казнь ускорила бы падение Трантора?

— Я никогда не лгу, если речь идет о психоистории. И потом, в данном случае мне бы это не помогло. Чен знал, что я говорю правду. Он очень умный политик, а политики умеют чувствовать правду.

— Тогда почему же вы согласились на ссылку? — удивился Гаал, но Сэлдон не ответил.

Когда они подъехали к Университету, нервная реакция дала о себе знать — у Гаала отказали ноги. Его чуть ли не на руках вынесли из такси.

Весь Университет был залит светом. Гаал почти забыл, что где-то еще существует солнце. Но Университет не находился под открытым небом — его здания покрывал огромный стеклянный купол. Стекло было поляризованным, так что Гаал мог, почти не щурясь, смотреть на сверкающую звезду, занимавшую собой чуть ли не все небо.

Университетские здания отличались от обычных серо-стальных сооружений Трантора. Они скорее были серебристыми. Металлические панели отливали цветом слоновой кости.

— Кажется, это солдаты, — произнес Сэлдон.

— Что? — Гаал перенесся на землю и увидел перед собой часового.

Солдаты подошли ближе, а из находящейся рядом двери внезапно появился их капитан. Мягким голосом он спросил:

— Доктор Сэлдон?

— Да.

— Мы вас ждали. С этого момента вы и ваши люди находитесь под нашей охраной. Мне также велено передать вам, что на все сборы до того, как вы отправитесь на Терминус, вам дается шесть месяцев.

— Шесть месяцев! — вскричал было Гаал, но пальцы Сэлдона мягко сжали его локоть.

— Таковы инструкции, — повторил капитан. Он ушел, и Гаал повернулся к Сэлдону.

— Что это такое? Что можно сделать за шесть месяцев. Это же просто нереально!

— Тихо, тихо, поймете потом, а пока идемте в мой кабинет.

Кабинет оказался небольшим, но надежно защищенным от любого подслушивания.

— А теперь, — сказал Сэлдон совершенно спокойно, — я могу сообщить вам, что шести месяцев будет совершенно достаточно.

— Я вас не понимаю.

— Дело в том, мой мальчик, что в таком плане, как наш, действия каждого подчинены общим целям. Разве я не говорил вам уже, что личность Чена была подвергнута более тщательному изучению, чем любая другая личность на протяжении всей истории.

— Но как вы могли устроить, чтобы…

— …нас сослали на Терминус? Почему же нет?

Сэлдон нажал пальцем на определенное место в крышке стола, и целая часть стены за его спиной отъехала в сторону. Лишь пальцы Сэлдона могли сделать это, потому что сканер, расположенный внизу, реагировал только на них.

— Внутри вы найдете несколько микрофильмов, — сказал Сэлдон. — Возьмите тот, на котором стоит буква «Т».

Гаал принес микрофильм, а Сэлдон, вставив его в проектор, протянул молодому человеку глазные линзы. Гаал приспособил их и молча начал изучать фильм.

— Но тогда… — изумленный Дорник остановился на полуслове.

— Что вас удивляет? — спросил Сэлдон.

— Значит, вы готовитесь к отлету уже два года?

— Два с половиной. Конечно, мы не могли с полной уверенностью считать, что будет выбран именно Терминус, но мы надеялись на это и действовали, исходя из этого…

— Но почему, доктор Сэлдон? Зачем вы сами подготовили себе ссылку? Разве не лучше контролировать события, находясь на Транторе?

— Тому есть несколько причин. Работая на Терминусе, мы получим поддержку императора, не вызывая опасений в том, что мы угрожаем безопасности Империи.

— Так вы пугали всех только для того, чтобы нас сослали на Терминус, — сказал Гаал. — Я все-таки не понимаю.

— Двадцать тысяч семей никогда бы не отправились на край света по своей воле.

— Но зачем вообще заставлять их?.. — На секунду Гаал задумался. — Или об этом нельзя говорить?

— Пока еще нет. Пока вам вполне достаточно знать, что научным убежищем станет Терминус. И другое, такое же убежище будет основано на противоположном конце Галактики, скажем….- тут он улыбнулся, — там, где кончаются звезды. Что касается всего остального, то я скоро умру, а вы увидите все сами. Нет, нет, не надо уверять меня в обратном. Доктора говорят, что я не проживу больше года-двух. Ну и пусть, я завершил труд жизни и готов умереть.

— А после вашей смерти, сэр?

— Что ж, у меня будут наследники, вероятно, даже вы сами. И эти наследники смогут довести мою схему до совершенства и подстегнуть восстание на Анакреоне в нужное время, после чего события станут развиваться и сами по себе.

— Я не понимаю.

— Вы поймете позже.

Худое лицо Сэлдона выражало умиротворение и усталость одновременно.

— Большинство отправятся на Терминус, но некоторые останутся здесь. Это будет легко устроить. Что же касается меня, — тут голос Сэлдона перешел на шепот, и Гаал едва-едва различил его последнюю фразу, — то со мной покончено.

Часть вторая. Энциклопедисты

Терминус… Расположение планеты было несколько странным для той роли, которую ей предстояло сыграть в галактической истории, и тем не менее самым правильным. Находящаяся на краю галактической спирали, бедная полезными ископаемыми и лишенная экономики, одиночная планета со своим далекоотстоящим от других светил солнцем не заселялась на протяжении пятисот лет со времени открытия, пока на ней не появились энциклопедисты.

Казалось невероятным, что в дальнейшем Терминус может стать чем-то большим, чем пристанище ученых. Когда произошло восстание на Анакреоне и к власти пришел Сальвор Хардин, первый из великой династии…

Галактическая Энциклопедия

За столом сидел Льюс Пиренн, углубленный в работу. Деятельность отдельных групп надо было координировать, объединенные усилия — организовывать, из мельчайших частичек собирать единое целое.

Пятьдесят лет ушло на то, чтобы обосноваться и подготовить первый том Энциклопедии Основания. Пятьдесят лет для того, чтобы собрать сырой материал. Пятьдесят лет его обработки.

Теперь это уже позади. Еще пять лет — и будет опубликован первый том самой монументальной в Галактике работы. А затем с промежутками в десять лет, регулярно, как по часом, — том за томом. И так же тома примечаний, специальные статьи по текущим событиям, до тех пор, пока…

Над столом раздраженно звякнул звонок, и Пиренн заерзал на своем месте.

Он чуть было не забыл о назначенной встрече. Нажав на кнопку, Пиренн краем глаза увидел, как открылась дверь и появилась широкоплечая фигура Сальвора Хардина. Пиренн не повернул головы.

Хардин улыбнулся. Он очень торопился, но не обиделся на Пиренна, прекрасно зная его отношение ко всему, что мешает работе. Хардин просто опустился в кресло по другую сторону стола и начал терпеливо ждать.

Карандаш Пиренна скользил по бумаге почти бесшумно. Других звуков и движений не было слышно. Хардин вынул из кармана жилета монету и подкинул ее — стальная поверхность, взлетая в воздух, отразила свет. Хардин поймал монету и вновь подкинул, лениво наблюдая за сверкающими отражениями. Сталь была выгодным предметом обмена на планете, так как все металлы импортировались. Пиренн поднял голову.

— Прекратите это, — сказал он с раздражением.

— А?

— Монета. Прекратите ее подкидывать.

— О-о, — Хардин сунул монету в карман. — Вас не затруднит сообщить, когда вы освободитесь? Я обещал вернуться на заседание Городского совета до голосования за новый проект водопровода.

Пиренн вздохнул и вместе с креслом отодвинулся от стола.

— Я готов. Но надеюсь, вы не будете беспокоить меня всякими городскими делами. Ведь вы и сами можете решить эти вопросы. Энциклопедия полностью занимает мое время.

— Слышали новости? — флегматично спросил Хардин.

— Какие новости?

— Которые два часа назад принял ультракоротковолновый передатчик Терминус-сити. Губернатор Анакреона принял титул короля.

— Да, и что же из этого следует?

— Лишь то, — ответил Хардин, — что сейчас мы отрезаны от внутренних районов Империи. И хоть этого можно было ожидать, нам отнюдь не легче. Анакреон лежит как раз на торговом пути к Сантани, Трантору и Веге. Где теперь брать металл? Нам не удается договориться о поставке стали и алюминия уже шесть месяцев, а сейчас мы его и вовсе не получим, разве что по великой милости короля Анакреона.

Пиренн нетерпеливо цокнул языком.

— В таком случае, закажите металл через него.

— А возможно это? Послушайте, Пиренн, согласно Хартии, написанной в момент закладки фундамента этого Основания, доверенным Комитета по созданию Энциклопедии была дана полная административная власть. У меня как у мэра Терминус-сити хватило власти лишь на то, чтобы высморкаться, если, конечно, вы мне этого не запретите, а то мне придется просто чихнуть. Значит, это дело касается вас, вашего Комитета. Я прошу от имени города, благополучие которого зависит от непрерывной торговли с Галактикой, созвать экстренное совещание.

— Хватит! Прекратите предвыборные речи! Послушайте, Хардин, наш Комитет не мешал созданию муниципального совета на Терминусе. Мы понимаем, что это необходимо в связи с ростом численности людей и появлением все большего количества занятых не энциклопедическими делами. Но это не означает, что создание Энциклопедии, которая вместит в себя все человеческие знания, перестало быть первой и единственной целью Основания. Мы — поддерживаемый государством научный институт, Хардин. Мы не можем, да и не должны, вмешиваться во внутреннюю политику.

— Внутреннюю политику! Клянусь, Пиренн, это дело жизни и смерти. Планета Терминус сама по себе не в состоянии поддерживать существование промышленной цивилизации. Ведь на ней нет металлов, и вы это знаете. Здесь не обнаружено и следа железа, меди, алюминия — лишь ничтожное количество других минералов. Как вы думаете, что произойдет со всей вашей Энциклопедией, если этот так называемый король Анакреона откажет нам в поставках металла и использовании торгового пути?

— Нам? Вы забываете, что мы непосредственно подчиняемся только самому императору. Мы не являемся частью Анакреона, равно как и никакой другой области. Помните это! Мы — часть личных императорских владений, и никто не посмеет нас тронуть! Империя защитит свою собственность.

— Почему же она тогда не защитила имперского советника на Анакреоне, которого вышвырнули, как слепого котенка? По крайней мере 20 областей Галактики, почти вся периферия, сейчас ведут себя так, как им выгодно. Я очень сомневаюсь, что Империя сможет защитить себя, не говоря о нас.

— Чушь! Императорские наместники или короли, какая разница? Империя всегда была полна многочисленными политическими событиями. Разные люди тянули ее в разные стороны. Губернаторы много раз восставали, и если на то пошло, то и императоров неоднократно смещали и убивали. Но какое это имеет отношение ко всей Империи? Забудьте, Хардин, то, что вас совершенно не касается. Мы прежде всего ученые и останемся ими до конца. И у нас одна-единственная забота — Энциклопедия! Кстати, совсем забыл, Хардин!..

— Да?

— Сделайте что-нибудь с этой вашей газетой.

— Вы имеете в виду «Городскую газету»? Она не моя. У этой газеты есть частный владелец. А, собственно говоря, в чем дело?

— Они уже давно смакуют то, как будут праздновать пятидесятилетний юбилей Основания. Собираются отменить рабочий день и устроить всяческие торжества.

— А что в этом плохого? Радиевые Часы откроют Временной Сейф через три месяца. Мне кажется, это стоит отпраздновать, вы не находите?

— Это действительно событие, Хардин, но глупые празднования совсем не уместны. Временной Сейф и его открытие касаются только нас и нашего Комитета. Если произойдет что-то важное, мы сообщим об этом народу. Здесь не может быть других мнений, и, пожалуйста, доведите это до сведения редакции.

— Мне очень жаль, Пиренн, но Хартия гарантирует нам одну маленькую вещицу, имя которой — свобода печати.

— Может быть. Но Комитет ничего вам не гарантирует. Являясь представителем императора на Терминусе, Хардин, я имею силу власти в этом отношении.

Хардин угрюмо заметил:

— В связи с вашим статусом представителя императора мне необходимо сообщить вам еще одну новость.

— Об Анакреоне? — Пиренн поджал губы. Он был очень раздосадован.

— Да, С Анакреона к нам следует посланник. Он будет здесь через две недели.

— Посланник? С Анакреона? Здесь? — Пиренн задумался. — С какой целью?

Хардин встал, пододвинув кресло обратно к столу.

— Сами догадайтесь, — бросил он и довольно бесцеремонно вышел из комнаты.

Ансельм от Родрик (от — само по себе уже означало принадлежность к дворянскому роду), суб-префект Плуэмы и неприкосновенный посол его величества короля Анакреона (плюс дюжина других титулов), был встречен на космодроме Сальвором Хардином со всеми необходимыми почестями.

С натянутой улыбкой и легким поклоном посол вынул бластер из кобуры и рукояткой вперед протянул его Хардину. Хардин проделал ту же операцию со своим бластером, специально одолженным для такого случая. Дружба и добрососедские отношения были таким образом подтверждены, а если Хардин и заметил, что сбоку под пиджаком посла что-то топорщится, то ничем этого не выдал. Затем они сели в легковой автомобиль, сопровождаемый со всех сторон эскортом самых разнообразных экипажей, и торжественно направились к площади Энциклопедии. На протяжении всего пути раздавались приветствия, посылаемые восторженной толпой. Суб-префект Ансельм отвечал на бурное проявление дружеских чувств лишь флегматичностью солдата и дворянина.

— Скажите, этот единственный город и являет собой весь ваш мир? — спросил он у Хардина.

Хардин повысил голос так, чтобы его можно было расслышать сквозь шум толпы:

— Наш мир еще очень молод, ваша светлость. За всю короткую историю нас посетило лишь несколько таких высокоблагородных людей. Отсюда и энтузиазм толпы.

Было очевидно, что его «высокоблагородие» не понимал иронии в тех случаях, когда последняя была адресована собственно ему.

Очень задумчиво Ансельм от Родрик произнес:

— Основана пятьдесят лет назад. Да у вас, должно быть, множество неиспользованных земель, мэр. Скажите, вам никогда не приходила мысль разделить их на участки?

— В этом пока нет необходимости. Наш народ централизован. Так нужно для Энциклопедии. Когда-нибудь, возможно, когда наше население увеличится…

— Странный мир. У вас нет крестьян?

Хардину не составило труда понять, что его светлость просто пытается ловить рыбку в мутной воде, причем весьма неуклюже.

Он спокойно ответил:

— Нет ни крестьян, ни знати.

Брови Родрика полезли вверх.

А ваш предводитель — человек, которого я должен встретить?

— Вы имеете в виду доктора Пиренна? Он председатель Комитета и, кроме того, личный представитель императора на Терминусе.

— Доктор? Никакого большого титула? Просто ученый? И он обладает большей властью, чем вы?

— Ну, конечно, — добродушно ответил Хардин. — Все мы в большей или меньшей степени ученые. В конце концов, наш мир не более чем научное поселение, находящееся под личным контролем императора.

Последняя фраза была слегка выделена, что не особенно понравилось суб-префекту. О чем-то задумавшись, он промолчал оставшуюся часть пути.

Хардин неимоверно скучал весь следующий вечер, но утешался тем, что Пиренн и от Родрик, которые встретились с выражением самой нежной и горячей дружбы, надоели друг другу еще больше.

От Родрик, сверкая глазами, выслушивал нуднейшую лекцию Пиренна в ходе осмотра здания Энциклопедии. Вежливой и ничего не выражающей улыбкой он реагировал на скороговорку Пиренна во время экскурсии по большим хранилищам фильмотек и обсервационных камер, и только после длительного осмотра корректорского и печатного отделов, а также отделов фильмотек суб-префект сделал свое первое исчерпывающее заявление:

— Все это очень интересно, но, по-моему, несколько странное занятие для взрослых людей. Что в нем хорошего?

От Хардина не ускользнуло, что Пиренн даже не нашел ответа на эти слова, хотя выражение его лица было достаточно красноречивым. Вечерний обед оказался зеркальным повторением событий дня. От Родрик, захватив беседу в свои руки, дотошно, с мельчайшими техническими деталями описывал сражение, его батальона в недавней войне между Анакреоном и недавно провозглашенным королевством Смирно. Суб-префект не умолкал до тех пор, пока не закончился обед и мелкие чиновники один за другим не покинули помещение. Последний рассказ о триумфальной битве своего космического флота от Родрик завершил, сопровождая Пиренна и Хардина на балкон, где все трое опустились в кресла, наслаждаясь теплым летним вечером.

— А теперь, — сказал он тоном твердым и в то же время игривым, — поговорим о серьезных вещах.

— Давно бы так, — невнятно пробормотал Хардин, закуривая длиннейшую сигару из вегианского табака и откидываясь на спинку кресла.

Высоко в небе сверкала Галактика. Ее туманные светила простирались от горизонта до горизонта. В сравнении с ними видимые рядом звезды казались песчинками.

— Вне всякого сомнения, — заметил суб-префект, — формальное обсуждение, подписание бумаг и прочие технические подробности мы доведем до конца перед… как вы называете свой совет?

— Комитетом, — холодно ответил Пиренн.

— Странное название. Как бы то ни было, но это произойдет завтра. А сегодня мы можем договориться здесь, между собой, как вы считаете?

— И это значит… — вставил Хардин.

— Это значит, что теперь ситуация несколько изменилась. На периферии Галактики статус вашей планеты стал неопределенным. Будет весьма полезным, если мы с вами придем к соглашению по поводу нынешнего положения дел. Кстати, мэр, у вас не найдется еще одной такой сигары?

Хардин уставился на суб-префекта и с неохотой протянул ему сигару. Ансельм от Родрик понюхал ее и от удовольствия цокнул языком.

— Да, табак с Веги! Откуда он у вас?

— Мы получили немного при последней транспортировке. Его уже почти не осталось. Один Космос знает, когда такой табак появится у нас еще, если вообще появится.

Пиренн откашлялся. Он не курил и поэтому ненавидел запах табака.

— Давайте объяснимся, ваша светлость, — предложил он. — Ваша миссия — просто получение информации?

От Родрик кивнул сквозь дым первых жадных затяжек.

— В таком случае она не отнимет много времени. Ситуация на планете такова: все силы направлены на создание первого тома Энциклопедии Основания.

— Как это понимать?

— Очень просто. Мы являемся научным институтом, который поддерживается государством, а также личной собственностью владений его величества императора.

На суб-префекта эта речь абсолютно не произвела впечатления. Он продолжал выпускать дымовые кольца.

— Это удачное прикрытие, доктор Пиренн. Я думаю, что у вас есть все необходимые документы с императорской печатью, но каково реальное положение? Каковы ваши отношения со Смирно? Ведь вы не более чем в пятидесяти парсеках от его столицы. И как насчет государств Коном и Дарибоу?

— Мы не имеем отношения ни к одному из вассалов, — сказал Пиренн, — являясь частью владений императора…

— Они не вассалы, — напомнил от Родрик. — Теперь это самостоятельные королевства.

— Пусть королевства. Все равно мы не имеем к ним никакого отношения. Будучи научным институтом…

— К черту вашу науку! — выругался его светлость, мгновенно накалив атмосферу крепким солдатским словцом. — Какое это имеет отношение к тому, что Смирно в любой момент может захватить вашу планету?

— А император? По-вашему, он будет сидеть сложа руки и смотреть, как оккупируют Терминус?

От Родрик, немного успокоившись, ответил:

— Видите ли, доктор Пиренн, вы уважаете собственность императора, как и Анакреон, но ведь Смирно может отнестись к этому совсем по-другому. Помните, мы только что подписали договор с императором, завтра я предоставлю его копию вашему Комитету. По велению императора на нас ложится вся ответственность за поддержание порядка в пределах границ старой области Анакреона. Наша обязанность вам ясна, не так ли?

— Безусловно. Но Терминус не является частью области Анакреона.

— И Смирно?..

— Не является он и частью области Смирно, равно как и любой другой области.

— Скажите, а Смирно тоже так считает? Нам это не безразлично, поскольку война со Смирно только что закончилась и в его владениях продолжают оставаться две наши звездные системы. Терминус занимает стратегически важное положение между двумя государствами.

Хардин почувствовал слабость. Он решил вмешаться в разговор:

— Какие будут предложения, ваша светлость?

Суб-префект только и ждал, как бы поскорее закончить этот словесный поединок и перейти к конкретным заявлениям. Он заметно оживился:

— Вполне очевидно, что Анакреон должен вмешаться… для вашего же блага… Вы, надеюсь, понимаете, что никто не собирается затрагивать ваши внутренние дела…

— Безусловно, — сухо перебил его Хардин.

— … но мы уверены, что для Терминуса будет только лучше, если мы создадим военную базу на вашей территории.

— И это все, чего вы хотите: просто соорудить военную базу на той огромной незанятой территории, которой располагает планета? Ничего больше?

— Разумеется, вам придется поддерживать силы, которые будут вас защищать.

Хардин наклонился вперед, упершись локтями в колени.

— Наконец-то мы подошли к сути дела. Давайте называть вещи своими именами. Терминус станет протекторатом и будет обязан платить пошлину?

— Не пошлину — налоги. Мы вас защищаем — вы за это платите.

Неожиданно Пиренн с силой ударил кулаком по спинке кресла.

— Дайте мне сказать, Хардин. Ваша светлость, я не дам и ломаного гроша за все ваши Анакреоны и Смирно вместе взятые. Меня не интересует их политика и игрушечные войны. И я повторяю вам еще раз: мы — научное учреждение, поддерживаемое государством и свободное от налогов.

— Поддерживаемое государством?! Но государство — это мы, доктор Пиренн, а мы вас не поддерживаем.

Пиренн возмущенно сорвался с места.

— Ваша светлость, я прямой представитель…

— … его неприкосновенного величества императора, — подхватил Ансельм от Родрик. — А я прямой представитель короля Анакреона, который куда ближе, доктор Пиренн.

— К делу! — твердо сказал Хардин. — Чем вы собираетесь брать эти так называемые налоги, ваша светлость? Натурой? Пшеницей, картофелем, овощами, скотиной?

Суб-префект уставился на него.

— Какого черта? Зачем они нам нужны? У нас хватает этого добра. Конечно, золотом. Хром и ванадий подойдут еще больше, если у вас достаточно их запасов.

Хардин засмеялся.

— Запасы?! У нас даже нет запасов железа! Золото?! Взгляните на наши деньги! — Он протянул монетку.

От Родрик повертел ее в руках и уставился на Хардина.

— Что это? Сталь?

— Верно.

— Не понимаю…

— Терминус — планета, на которой практически нет металлов. Соответственно, нет золота, и платить налоги нам нечем, разве что несколькими тоннами картофеля.

— Ну, готовой продукцией…

— Без металла? Как вы думаете, из чего мы делаем свои машины?

Наступила пауза, которую прервал Пиренн:

— Все это не имеет никакого отношения к делу. Терминус не планета, а научное Основание, готовящее Галактическую Энциклопедию. Великий Космос, неужели вы не испытываете ни малейшего уважения к науке?

— Энциклопедии не выигрывают войн, — от Родрик нахмурил брови. — Что ж, у вас не развита промышленность, ваш мир даже не заселен. Вы можете платить землей.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Пиренн.

— Ваш мир практически пуст, но незаселенные земли, вероятно, плодородны. На Анакреоне много дворян, которые с удовольствием увеличат свои поместья.

— Вы не имеете права предлагать нам…

— Нет никакой необходимости так волноваться, доктор Пиренн. На всех хватит. Если дело пойдет, как надо, и с вашей стороны будет оказана помощь, мы, вероятно, сделаем так, что лично вы ничего не потеряете. Титулы ведь можно заслужить, а потом и дарить. Думаю, вы меня понимаете?

— Благодарю, — сердито фыркнул Пиренн.

Вдруг Хардин небрежно спросил:

— Сможет ли Анакреон предоставить необходимое количество плутония для нашей атомной электростанции? У нас осталось запасов всего на несколько лет.

Пиренн захлебнулся от изумления. На несколько минут воцарилась мертвая тишина. Когда от Родрик заговорил, голос его заметно изменился:

— У вас есть атомная энергия?

— Конечно. А что в этом удивительного? По-моему, атомную энергию открыли по крайней мере 50 тысяч лет тому назад. Правда, у нас есть трудности с плутонием…

— Да, да, конечно…

Посол запнулся и неловко добавил:

— Итак, господа, мы продолжим обсуждение этого вопроса завтра. А сейчас вы меня извините…

Пиренн посмотрел ему вслед и процедил сквозь зубы:

— Этот тупой, самоуверенный осел! Этот…

— И вовсе нет, — вмешался Хардин. — Закономерный продукт своей цивилизации. У него один принцип: прав тот, в чьих руках пистолет.

Пиренн резко повернулся.

— А вы? С какой стати вы заговорили с ним обо всех этих военных базах и пошлинах? Вы что, с ума сошли?

— Нет, я просто дал ему выговориться. Заметьте, он наконец-то открыл нам истинные намерения Анакреона — разделить Терминус на земельные угодья. Я, естественно, не допущу этого.

— Вы не допустите? А кто вы такой? И позвольте вас просить, с какой стати вы разболтали об энергостанции? Ведь одно упоминание об атомной энергии сделает вас мишенью для военных.

— Да, — ухмыльнулся Хардин. — Военной мишенью, от которой надо держаться подальше. Разве вы не поняли, почему я завел разговор на эту тему? Он только подтвердил возникшее у меня подозрение.

— Какое?

— Что на Анакреоне не существует больше атомной энергетики. Если бы это не соответствовало действительности, он бы сразу сообразил, что плутоний употреблялся на атомных энергостанциях лишь в седую старину. А из этого следует, что экономика всей остальной периферийной части Галактики тоже базируется не на атомной энергии, иначе бы Анакреону не удалось выиграть войну. Вы не согласны?

— Чушь! — Пиренн раздраженно отвернулся, затем резко встал и вышел. А Хардин вдруг улыбнулся, но вскоре выкинул сигару и задумался.

— Обратно к нефти и углю, вот так-то! — прошептал он, нее глубже погружаясь в свои мысли.

Когда Хардин отрицал, что является владельцем «Городской газеты», он был прав только с формальной стороны. Хардин возглавлял движение за автономию Терминуса и муниципальное правление. Он был избран первым мэром города, хотя на его имя не было выписано ни одного векселя, ни одной акции газеты, фактически именно он, Хардин, контролировал 60 % контрольного пакета акций благодаря только своему авторитету. А авторитет у мэра был не малый. И когда Хардин потребовал у Пиренна разрешения для себя участвовать в заседаниях Комитета, совсем не случайно в тот самый момент газета начала аналогичную кампанию. И не случайно был проведен первый за всю историю Основания массовый митинг, на котором народ требовал, чтобы в «национальное» правительство вошли представители города.

В конце концов Пиренн сдался, сделав хорошую мину при плохой игре.

Сидя в самом конце стола, Хардин размышлял, почему все большие ученые такие плохие администраторы. Может быть, оттого, что они привычны к точным цифрам, но теряются перед гибкостью людей. Как бы то ни было, слева от Хардина сидели Томас Сатт и Джордж Фара, справа — Лен дин Краст и Ян Фулхам, председательствовал Пиренн. По случаю сегодняшнего собрания они напустили на себя весьма важный вид.

Хардин полудремал, пока проходили неизбежные формальности, и встрепенулся, лишь когда Пиренн начал свою речь, отхлебнув для начала глоток воды.

— Рад сообщить Комитету известие, полученное после прошлого заседания. Через две недели к нам прибудет лорд Дорвин, канцлер Империи. Теперь уже можно гарантировать, что наши отношения с Анакреоном, к общему удовлетворению, уладятся, как только императора информируют о происходящем.

Пиренн улыбнулся и обратился к Хардину.

— Эти сведения были переданы мной в газету.

Хардин чертыхнулся про себя. Было совершенно очевидным, что желание Пиренна ознакомить Хардина с этой информацией и стало причиной, по которой ему разрешили присутствовать на этой святая святых встрече.

Хардин невозмутимо проговорил:

— Отложим туманные выражения в сторону. Чего вы ждете от лорда Дорвина? Что он может сделать?

Томас Сатт, который имел бестактную манеру, обращаясь к человеку, говорить о нем в третьем лице, особенно в тех случаях, когда его настроение оставляло желать лучшего, заметил:

— По всей видимости, мэр Хардин просто профессиональный циник. Он с трудом понимает, что император вряд ли позволит посягать на свою собственность.

— Почему? И что он предпримет в случае таких посягательств?

Прокатился недовольный шумок.

— Вы нарушаете порядок, — возмутился Пиренн и, подумав, добавил: — Кроме того, делаете почти изменнические заявления.

— Это и есть ваш ответ?

— Да, если вам больше нечего сказать.

— С чего вы это взяли? Мне бы хотелось задать один вопрос. Помимо этого дипломатического хода, которым, вероятно, можно, а вероятно, и нельзя чего-либо достичь, были приняты какие-нибудь реальные меры, чтобы ответить на угрозу Анакреона?

Ян Фулхам задумчиво потрепал рукой свои рыжие усы.

— Вы видите оттуда угрозу?

— А вы нет?

— Едва ли… Император…

— Великий Космос! — с раздражением вскричал Хардин. — Да что же это такое? Время от времени кто-то восклицает «Император» или «Империя», как будто это волшебные слова. Император за пятьдесят тысяч парсеков отсюда, и я сомневаюсь, есть ли ему до нас хоть малейшее дело. А если и есть, что он может изменить? Императорский космический флот, находящийся в этом районе, сейчас в руках Четырех Королевств, в том числе и Анакреона. Послушайте меня: нужно бороться не словами, а с оружием в руках. Поймите — пока нас никто не трогает, и у нас есть как минимум два месяца в запасе, поскольку мы намекнули Анакреону, что имеем атомное оружие. Но мы прекрасно знаем, что это всего-навсего небольшая ложь во спасение. Атомная энергия используется нами только в космических целях, да и то в ограниченном количестве. Кое-кто скоро это обнаружит, и если вы думаете, что они любят шутить, то глубоко заблуждаетесь.

— Мой дорогой сэр…

— Подождите, я еще не закончил.

Хардин разгорячился. Он был рад, что наконец-то представился случай все высказать.

— Это, конечно, хорошо — привлечь к делу всяких канцлеров, но куда лучше было бы достать несколько больших орудий с жерлами для чудных атомных бомб. Мы уже потеряли два месяца, джентльмены, и, скорее всего, нам не стоит терять еще два. Что вы собираетесь делать?

Лэн дин Краст, зло наморщив лоб, заявил:

— Если вы предлагаете милитаризировать Основание, то я вовсе не желаю об этом слушать. Терминус волей-неволей будет вовлечен в политику. А ведь мы, господин мэр, научное образование и ничего больше.

— Он этого не понимает, — съязвил Сатт. — Более того, создавать армию — значит, использовать людей, причем людей, работающих над Энциклопедией.

— Совершенно справедливо, — согласился Пиренн. — Энциклопедия — прежде всего.

Хардин рвал и метал. Все члены Комитета, казалось, жестоко страдали «комплексом Энциклопедии». Он холодно спросил:

— Приходило ли когда-нибудь на ум членам Комитета, что Терминус может интересовать и что-то другое, нежели Энциклопедия?

— Я не представляю себе, Хардин, — ответил Пиренн, — что Основание может иметь любой другой интерес, кроме Энциклопедии.

— Я не сказал Основание, я сказал Терминус. Боюсь, что вы не понимаете истинного положения вещей. На Терминусе живет более миллиона людей, и только 150 тысяч работают непосредственно над Энциклопедией. Для всех остальных Терминус — дом. Мы тут родились, тут живем. По сравнению с нашими домами, фермами и заводами, Энциклопедия для нас значит очень немного, и мы хотим защитить…

Голос Хардина потонул в криках.

— Энциклопедия — на первом месте, — вопил Краст. — Мы должны выполнить свою миссию.

— К черту миссию! — не менее громко выкрикнул Хардин. — Пятьдесят лет назад вы были правы. Но сейчас — новое поколение.

— Все это нас не касается, — ответил Пиренн.

— Мы — ученые!

Хардин воспользовался этим.

— Вы — ученые?! Какой самообман! Ваша маленькая компания здесь — идеальный пример того, чем Галактика была больна тысячелетиями. Что это за наука — просиживая веками, собирать данные других ученых за прошедшую тысячу лет?! Приходила ли вам когда-нибудь в голову мысль двигать науку вперед на основе имеющихся знаний, расширять и углублять ее?! Нет! Вы вполне счастливы своим прозябанием. Впрочем, как и вся Галактика на протяжении тысячелетий. Вот почему периферия восстает. Системы связи исчезают. Пустячные войны становятся затяжными. Вот почему целые звездные миры теряют секрет атомной энергии и переходят на варварскую химическую. И если вы хотите знать правду — вся Галактика разваливается.

Хардин замолчал и откинулся в кресле, чтобы перевести дыхание, не обращая внимания на нескольких членов Комитета, которые стремились высказаться одновременно.

Более ловким оказался Краст.

— Я не знаю, чего вы добиваетесь этим истеричным выступлением, господин мэр. Вы не внесли никаких конструктивных предложений в дискуссию. Я прошу, господин председатель, вычеркнуть из протокола эту речь и вернуться к началу нашей встречи.

Джордж Фара в первый раз зашевелился в кресле. До этого момента он не принимал участия в разговоре, даже когда накалялись страсти. Но сейчас его мощный голос, такой же мощный, как и тело, весящее триста фунтов, вмешался в разговор:

— Не забываем ли мы одно обстоятельство, господа?

— Какое? — раздраженно спросил Пиренн.

— Через месяц мы празднуем нашу пятидесятую годовщину.

Фара любил весьма обыденные вещи говорить торжественным голосом.

— И что же?

— И в эту годовщину, — продолжал Фара, — откроется Сейф Хари Сэлдона. Вы когда-нибудь задумывались, что может находиться в этом Сейфе?

— Не знаю. Обычные дела. Возможно, речь с поздравлениями. Но, думаю, что ему не следует придавать большего значения, хотя газета, — тут Пиренн посмотрел на Хардина, — пыталась поднять очередную шумиху. Я прекратил этот ажиотаж.

— Ага, — сказал Фара, — но не исключено, что вы ошибаетесь. Разве вас не удивляет, — тут он приложил кончик пальца к носу, — . что Сейф открывается в очень удобнее время?

— Куда удобнее, — съязвил Фулкам. — У нас хватает и своих забот.

— Забот более важных, чем послание от Хари Сэлдона? Не думаю.

Фара заговорил еще торжественнее, чем всегда. Хардин задумчиво наблюдал за ним: к чему это он ведет?

— На самом деле, — со счастливой улыбкой продолжал Фара, — вы все, кажется, забываете, что Хари Сэлдон был величайшим психоисториком нашего времени и родоначальником нашего Основания. Вполне резонно допустить, что Хари Сэлдон, используя научные данные, предугадал вероятное течение истории в ближайшее время. Если он это сделал, что, повторяю, очень возможно, то, безусловно, нашел способ предупредить нас о грозящей опасности и, может быть, даже указать на выход из возникшей ситуации. Ведь Сэлдон принимал создание Энциклопедии очень близко к сердцу, и вы это знаете.

Дух недоверия царил в комнате. Пиренн пробормотал:

— Не знаю, не знаю. Психоистория — великая наука, но… среди нас нет ни одного психоисторика. Боюсь, мы на шаткой почве.

Фара повернулся к Хардину.

— Скажите, разве вы не изучали психологию у Алурина?

Хардин ответил почти с сожалением:

— Да, но я не закончил курс. Устал от теоретических выкладок. Я хотел стать рабочим психологом, но такой возможности не было, поэтому я выбрал лучшее из того, что мог, — занялся политикой. Это практически одно и то же.

— Так что же вы все-таки думаете по поводу Сейфа Сэлдона?

И Хардин осторожно ответил:

— Не знаю.

Всю следующую часть заседания он не произнес ни слова, хотя речь снова пошла о канцлере Империи. На самом деле Хардин вообще никого не слушал, так как в его голове появились новые мысли и постепенно кое-что прояснилось. Совсем немного. Однако, разные события приводили к одному… Ключом же была психология, в этом Хардин не сомневался. Он отчаянно пытался вспомнить теорию психологии, которую когда-то изучал и откуда с самого начала почерпнул важные сведения. Такой великий психолог, как Сэлдон, мог с достаточной ясностью рассмотреть человеческие эмоции и реакции, чтобы широко предсказать историческое развитие будущего. А это значило…

Лорд Дорвин взял понюшку табака. Его длинные волосы были завиты, а два белых локона, которые непрестанно холила рука лорда, выглядели явно искусственными. Говорил он невероятно изысканными фразами и при этом сильно картавил.

У Хардина не осталось времени подумать о причинах, по которым он сразу же возненавидел канцлера с его аристократическими манерами. Элегантные движения руки, которыми лорд сопровождал свои замечания, и снисхождение, с которым он выслушивал собеседника, — вероятно, это и раздражало Хардина больше всего.

Но сейчас главным было найти лорда. Он исчез вместе с Пиренном два часа тому назад. Хардин ничуть не сомневался, что его собственное отсутствие во время предварительных переговоров вполне устраивает Пиренна, но мэру было просто необходимо встретиться с канцлером. Пиренна видели в этом крыле здания и на этом этаже. Значит, задачу можно решить, заглядывая в каждую дверь. Приоткрыв одну из них, Хардин удовлетворенно хмыкнул и вошел в полутемную комнату. Профиль кудрявой головки лорда Дорвина нельзя было спутать ни с чем.

Лорд повернулся к мэру и сказал:

— А, Хардин, вы, конечно, ищете нас.

Он держал в руках свою роскошную табакерку — полную безвкусицу, по мнению Хардина. Когда мэр вежливо отказался от угощения, лорд взял понюшку табака и улыбнулся ему.

Пиренн что-то проворчал, но на его лице ничего не отразилось. Единственным звуком, нарушившим тишину во время затянувшейся паузы, стал щелчок закрываемой табакерки лорда, который сунул ее в карман и высокопарно произнес:

— Огромное достижение эта ваша Энциклопедия, Хардин. Одно из самых великолепных свершений всего времени.

— Мы тоже так думаем, милорд, однако дело еще не завершено.

— Ну, я уверен, тут нам бояться нечего. Не сомневаюсь, что такие ученые завершат работу в срок.

И он кивнул головой Пиренну, который ответил восхищенным поклоном.

«Совсем как объяснение в любви», — подумал Хардин.

— Я не жаловался на отсутствие усилий, милорд, скорее на слишком большое усердие, правда, в другом вопросе, со стороны Анакреона…

— Ах да, конечно, — последовал небрежный взмах руки. — Я только что прибыл оттуда. Совершенно варварская планета. Это страшно неудобно, что людям приходится жить здесь, на краю Галактики. Нет самых элементарных удобств для приличного человека, никакого комфорта, просто-таки…

Хардин сухо перебил его:

— К сожалению, жители Анакреона имеют все, что им необходимо для того, чтобы воевать и вызывать разрушения.

— Верно, верно. — Лорд Дорвин казался недовольным, оттого что его перебили на середине предложения. — Но мы собрались здесь не для того, чтобы заниматься делами. По крайней мере не сейчас. Доктор Пиренн, не покажете ли вы мне свой второй том? Будьте любезны.

Свет померк, и следующие полчаса Хардин мог находиться хоть на Анакреоне, потому что на него не обращали ни малейшего внимания. Книга на экране мало что значила, да Хардин и не пытался вникнуть в ее смысл. Однако лорд Дорвин время от времени казался очень взволнованным. Хардин заметил, что в минуты наивысшего возбуждения канцлер начисто переставал картавить.

Когда свет снова зажегся, Дорвин сказал:

— Прекрасно, просто прекрасно. Вы, случайно, не интересуетесь археологией, Хардин?

— Что?

Хардин вздрогнул и переключился со своих мыслей на текущие события.

— Нет, милорд, не могу этого сказать. Я психолог по образованию и политик по своему окончательному решению.

— Ах! Несомненно, интересные науки. Что касается меня, — тут он втянул в себя гигантскую дозу табака, — увлекаюсь археологией.

— Вот как?..

— Его светлость, — перебил Пиренн, — великий знаток в этой области.

— Возможно, возможно, — скромно ответил его светлость. — Я проделал огромную работу в этой области и прочел массу научных книг: всего Джадина, Обиджази, Кромвилла… Всех их, знаете ли.

— Я, конечно, слышал об этих авторах, — ответил Хардин, — но никогда не читал.

— А стоит, мой дорогой друг. Знания не пропадают. Я был приятно поражен, когда нашел здесь, на периферии, копию Ламета. Поверите ли, в моей библиотеке эта копия начисто отсутствует. Кстати, доктор Пиренн, вы не забыли своего обещания сделать для меня копию?

— Буду только рад.

— Ламет, знаете ли, — продолжал канцлер торжественно, — рассматривает новый и крайне важный объект, который дополняет имеющиеся у меня знания по «Вопросу происхождения».

— Что это такое? — поинтересовался Хардин.

— Вопрос происхождения? Место происхождения человеческой расы, знаете ли. Ведь считают, что человеческая раса когда-то занимала только одну планетную систему.

— Да?!

— Бесспорно, ничего об этой системе точно не известно, она окончательно затерялась в дымке времени, знаете ли. Однако существуют разные теории. Некоторые называют Сириус, другие настаивают на Альфа Центавра.

— А что говорит Ламет?

— О, он идет по совершенно новому пути. По его утверждению, археологические ископаемые на третьей планете Арктура доказывают, что человеческие существа там были еще до того, как начались космические перелеты.

— И это означает, что именно Арктур был колыбелью человечества?

— Вероятно. Необходимо все тщательно изучить и обстоятельно взвесить, прежде чем говорить с уверенностью. Надо же проверить, насколько компетентны утверждения Ламета.

Некоторое время Хардин молчал. Потом он спросил:

— Когда Ламет написал эту книгу?

— О, я думаю, примерно лет восемьсот тому назад. Конечно, в основном он опирался на предыдущую работу Глина.

— Зачем же тогда доверять ему? Не проще ли полететь на Арктур и самому произвести там раскопки?

Лорд Дорвин поднял брови и втянул в себя табак.

— С какой стати, мой дорогой друг?

— Только для того, чтобы получить информацию из первых рук.

— Но где необходимость? Это какой-то очень сложный и неэффективный метод получения информации. Судите сами, у меня собраны работы всех древних ученых, великих археологов прошлого. Я сравниваю их друг с другом, нахожу разногласия, начинаю анализировать противоречивые суждения, выбираю, какое из них наиболее правдивое, и прихожу к заключению. Это и есть научный метод. По крайней мере, так я его представляю. Бессмысленно отправляться на Арктур или, например, в Солнечную систему, шататься по планетам, которые великие ученые прошлого уже изучили куда более тщательно, чем мы когда-либо сможем…

— Понимаю, — вежливо перебил Хардин. А сам подумал: «Какой там к черту научный метод! Не удивительно, что Галактика может скоро развалиться».

— Пойдемте, милорд, — предложил Пиренн, — я думаю, нам лучше вернуться.

— Ах, да, наверное, нам уже давно пора.

Когда они выходили из комнаты, Хардин внезапно спросил:

— Милорд, могу я вам задать один вопрос?

Лорд Дорвин очаровательно улыбнулся, подчеркнув свое показное расположение изящным движением руки.

— Бесспорно, мой дорогой друг. Я буду очень рад оказаться вам хоть чем-нибудь полезным, и если мои скромные познания…

— Это не касается археологии, милорд.

— Нет?

— Нет. Дело вот в чем. В прошлом году до нас на Терминус дошли слухи о взрыве энергостанции на планете у Гамма Андромеды. Но мы не знаем абсолютно никаких подробностей. Вы не могли бы объяснить, что там случилось?

Рот Пиренна раскрылся:

— Меня удивляет ваше желание задавать его светлости абсолютно никчемные вопросы.

— Ну что вы, доктор Пиренн, — перебил канцлер. — Все хорошо. Да к тому же об этом деле почти нечего сказать. Энергостанция взорвалась — и это была довольно большая катастрофа, знаете ли. Я помню, несколько миллионов людей погибло и почти половина планеты лежала в руинах. Наше правительство даже всерьез подумывает о том, не выпустить ли закон о значительном ограничении атомной энергии. Хотя это между нами, не для публикации, знаете ли.

— Понимаю, — сказал Хардин. — Но по какой причине взорвалась энергостанция?

— Видите ли, — безразлично ответил канцлер, — кто об этом может знать? Она начала выходить из строя еще несколько лет тому назад. Починка и замена деталей были проведены очень некачественно. Так трудно в наши дни найти людей, которые бы хорошо работали и разбирались в энергетических системах.

И он с сожалением взял в руки понюшку табака.

— Вы понимаете, — продолжал Хардин, — независимые королевства на периферии утратили секрет атомной энергии.

— Правда?.. Я совсем не удивлен. Варварские планеты… О, мой дорогой друг, не называйте их независимыми. Ведь это не так, знаете ли. Согласно договорам, которые недавно заключили, они должны признать суверенитет императора, иначе мы не будем с ними торговать.

— Может быть, и так, но этим королевствам предоставлена слишком широкая свобода действий.

— Да, да, вы правы. Разумная свобода. И вряд ли это имеет существенное значение. Императору будет лучше, если периферия начнет опираться лишь на свои собственные ресурсы. Нам она ни к чему, знаете ли. Это очень варварские планеты, едва цивилизованные.

— Но в прошлом они были цивилизованными. Анакреон считался одной из богатейших окраинных провинций. Насколько я помню, его даже сравнивали с самой Вегой.

— О, Хардин, это было много столетий тому назад. Вряд ли здесь стоит делать какие-то выводы. В старые великие времена все было по-другому, знаете ли. Сейчас уже многое изменилось. Смотрите-ка, Хардин, а вы настойчивый парень. Я ведь сказал, что не хочу сегодня заниматься делами. Доктор Пиренн предупреждал, что вы попытаетесь сбить меня с толку, но я слишком старый лис для этого. Перенесем все дела на завтра.

Это было второе заседание Комитета, на котором присутствовал Хардин, если, конечно, не принимать в расчет неофициальные беседы с лордом Дорвином. Тем не менее мэр ни на секунду не сомневался, что произошло по крайней мере одно, а может быть, и два или три заседания, на которые он каким-то образом не получил приглашения.

Не пригласили бы Хардина и на сей раз, если бы не ультиматум. По существу это вежливое письмо можно было назвать ультиматумом, хотя оно и заключало в себе множество самых дружеских слов о единстве двух планет.

Хардин осторожно потрогал пальцами послание, которое начиналось пышной фразой: «Его величество король Анакреона своему любезному другу и брату доктору Льюису Пиренну, председателю Комитета Энциклопедии Первого Основания» — и заканчивалось огромной вычурной многоцветной печатью, выглядевшей слишком символичной.

И все-таки это был ультиматум.

— Значит, осталось не так уж много времени, — подытожил Хардин. — Всего три месяца. Впрочем, те три месяца, которые у нас были, мы так и не смогли использовать. Это письмо дает нам неделю. Что будем делать?

Пиренн взволнованно нахмурился.

— Должен же быть какой-то выход. После того, что сказал нам лорд Дорвин об отношении к нам императора и Империи, после его заверений кажется невероятным, чтобы они могли пойти на какие-нибудь крайности.

Хардин поднял голову.

— Понятно. Вы что, информировали короля Анакреона о появлении сильного защитника?

— Да. Информировал. После того как доложил о своем намерении Комитету и за мое предложение проголосовали единогласно.

— И когда же состоялось голосование?

Пиренн вновь обрел свое достоинство.

— Кажется, я не обязан отвечать на ваши вопросы, мэр Хардин.

— Прекрасно. Я не так уж сильно заинтересован. Просто не пойму. На мой взгляд, ваша дипломатическая почта со ссылкой на лорда Дорвина, — тут Хардин приподнял верхнюю губу, оскалившись в улыбке, — стала в какой-то степени причиной этого маленького дружеского послания. В противном случае они бы еще подождали. Хотя, учитывая настроения Комитета, сомневаюсь, что это помогло бы Терминусу.

— Как вам удалось прийти к такому замечательному выводу? — спросил Ян Фулхам.

— Довольно просто. Для этого требуется то, на что вы обращаете мало внимания, — здравый смысл. Видите ли, существует одна наука, известная под названием символической логики, которая позволяет очистить человеческую речь от ненужного хлама, обнажая голую истину.

— И что дальше? — спросил Ян Фулхам.

— Я применил ее к этому документу. Мне это, конечно, ни к чему, потому что я прекрасно понимаю, о чем идет речь, но, кажется, я смогу скорее символами, нежели словами, объяснить содержание этого документа пяти ученым-физикам, то есть вам.

Хардин вынул несколько листков бумаги из папки, лежащей у него под рукой, и разложил их.

— Между прочим, сделано все это не мной, — сказал он. — Мюллер Холк из отдела Логики подписался под этим анализом, в чем вы можете убедиться.

Пиренн наклонился над столом, чтобы лучше рассмотреть документы, а Хардин продолжил:

— Письмо с Анакреона оказалось несложной проблемой, потому что люди, писавшие его, скорее люди дела, а не слов. Если смотреть на символы, в нем ясно, хотя и не совсем квалифицированно, высказано одно утверждение. Словами же оно переводится грубо, слушайте, как: «Или вы в течение недели дадите нам то, что мы хотим, или мы перебьем вас к чертовой матери и все равно возьмем все, что нам нужно».

Наступила тишина. Пять членов Комитета начали изучать строчки с символами. Спустя некоторое время доктор Пиренн уселся в кресло и неуверенно откашлялся.

— Так какой же вы предлагаете выход, мэр Хардин?

— Кажется, никакого.

— Прекрасно.

Хардин сложил листки.

— Теперь вы видите перед собой копию договора между Анакреоном и Империей. Договор, между прочим, подписан по поручению императора тем самым лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе. Рядом с договором вы можете различить его символический знак.

Договор заключал в себе пять страничёк мелкого шрифта. Анализ же был написан всего на половине листа.

— Вы могли бы заметить, господа, что примерно 90 % договора выпало из анализа как полная бессмыслица, а все важное можно выразить довольно интересным образом: «Обязательства Анакреона по отношению к Империи — никаких! Власти Империи над Анакреоном — никакой!»

И вновь все пятеро сосредоточились на договоре, а когда они оторвались от бумаг, Пиренн обеспокоенно заявил:

— Кажется, все верно.

— В таком случае, вы признаете, что договор этот не больше и не меньше, как декларация полной независимости Анакреона и подтверждение этого императором?

— Выходит, так.

— И вы полагаете, что Анакреон не понимает этого и не захочет усилить свою независимость? Он даже не допускает, что со стороны Империи может исходить какая-то угроза. Особенно если учесть, что Империя беспомощна и не сможет выполнить ни одной из своих угроз, так как в противном случае…

— Но тогда, — вмешался Сатт, — как мэр Хардин относится к заверениям лорда Дорвина в том, что Империя окажет нам поддержку? Его гарантии были… — он пожал плечами.

Хардин откинулся на спинку стула.

— Вы знаете, это самое интересное из всего, что происходит. Признаюсь, когда я увидел его светлость, решил, что он самый настоящий осел, но в конце концов выяснилось: это исключительно умный утонченный дипломат. Я взял на себя смелость записать разговор с ним на пленку.

Раздались протестующие крики, а Пиренн в ужасе открыл рот.

— Что здесь предосудительного? — недоуменно спросил Хардин. — Конечно, нарушение правил гостеприимства и вообще то, чего не сделал бы порядочный джентльмен. К тому же, если бы его светлость поймал меня за руку, было бы не очень приятно, но ведь все обошлось, а пленка у меня. Я запечатал ее, потом переписал на бумагу и также отправил Холку на анализ.

— И каковы результаты анализа? — осведомился Лан дин Краст.

— Вот это, — начал Хардин, — и есть самое интересное. Анализ, о котором идет речь, оказался самым трудным из всех трех, проведенных в лаборатории. Когда Холку удалось устранить все бессмысленные утверждения, смутные полунамеки и прочую ерунду, не осталось ровным счетом ничего. Ни одного слова. Лорд Дорвин, господа, за все пять дней пребывания не сказал ни одной определенной фразы, причем вы этого даже не заметили. Вот вам, пожалуйста, заверения и гарантии вашей весомости в Империи.

Если бы Хардин положил на стол бомбу с замедленным действием, то не вызвал бы большего переполоха, чем тот, который возник после его последнего выступления. Он терпеливо ждал, пока утихнет шум.

— Итак, — заключил Хардин, — когда вы послали свои угрозы (а это были именно угрозы), опирающиеся на уверенность в поддержке со стороны Империи, вы просто вызвали раздражение у монарха, который знал положение вещей куда лучше вас. Естественно, это потребовало немедленных ответных действий, результатом чего стал ультиматум. Теперь я вернусь к началу разговора. У нас осталась всего неделя срока, что же теперь предпринять?

— Кажется, — заявил Сатт, — у нас нет иного выхода, как позволить Анакреону соорудить на нашей территории военные базы.

— Тут я с вами согласен, — ответил Хардин, — но что нам придумать, чтобы как можно скорее вышвырнуть их отсюда?

Усы Яна Фулхама затопорщились.

— Вы так говорите, будто решили применить насилие против них.

— Насилие, — последовал ответ, — это последнее убежище беспомощного. Но я, естественно, не собираюсь расстелить им под ноги красный ковер и расположить их в самых лучших апартаментах.

— Мне все-таки не нравится ваше отношение к вопросу, — настаивал Фулхам. — Оно опасно, тем более что в последнее время большинство населения вас поддерживает и готово выполнить все, что вы предложите. Могу сообщить вам, мэр Хардин, что Комитет не так уж слеп и прекрасно осведомлен о ваших действиях.

Он замолчал, остальные же согласно закивали головами. Хардин только пожал плечами.

— Вовлечение города в акт насилия, — возобновил свою речь Фулхам, — равносильно самоубийству, и мы не допустим этого. Наша политика основывается на кардинальном принципе — создании Энциклопедии. Когда мы решаем делать что-то или не делать, то руководствуемся мыслью: будет ли это служить целям Энциклопедии.

— В таком случае, — заметил Хардин, — напрашивается вывод, что мы должны продолжать интенсивную кампанию по ничегонеделанию.

— Вы сами сказали, — с горечью произнес Пиренн, — что Империя нам помочь не может, хотя почему так случилось, я не знаю. Если необходим компромисс…

У Хардина появилось кошмарное ощущение, что он мчится на полной скорости в никуда.

— Компромиссов быть не может! Неужели вы так и не уяснили, что все эти разговоры о военных базах — пустая болтовня, для отвода глаз. От Родрик ясно дал нам понять, что нужно Анакреону: аннексия наших земель, насаждение феодальной системы с поместьями, а также крестьянско-аристократической экономики. Наш блеф с атомной энергией заставит их действовать осмотрительнее, но рано или поздно они начнут предпринимать меры.

Хардин негодующе сорвался с места. Все остальные поднялись вслед за ним, кроме Джорджа Фара, который решительно взял слово:

— Пожалуйста, сядьте все на места. Мы зашли достаточно далеко. Бросьте. Бесполезно так сердиться, мэр Хардин. Ни один из нас не совершил предательства.

— В этом вы должны еще будете меня убедить.

Фара мягко улыбнулся.

— Вы сами прекрасно понимаете, что сейчас вами движет злость. Дайте мне договорить.

Его маленькие проницательные глазки были закрыты, а гладкий твердый подбородок слегка вспотел.

— Нет никакого смысла скрывать: Комитет пришел к выводу, что истинное решение проблемы Анакреона будет раскрыто через шесть дней, в момент открытия Сейфа.

— Это все, что вы можете сказать?

— Да.

— Значит, нам ничего не надо предпринимать, а просто спокойно сидеть, уверовав в то, что решение такой сложной проблемы выскочит из Сейфа, как чертик из коробочки?

— Если убрать в сторону всю вашу эмоциональную фразеологию, то именно так.

— Ну, просто чудесно! Браво, доктор Фара, вы настоящий гений! Менее великий ум никогда бы не додумался до такого решения.

Фара снисходительно улыбнулся.

— Ваше умение подбирать слова просто изумительно, Хардин, но неуместно. Кстати, вы не забыли, какое замечание по поводу открытия Сейфа я сделал еще три недели назад?

— Да, помню. Я не отрицаю, что, с точки зрения дедуктивной логики, оно было чем угодно, только не глупостью. Вы говорили, — остановите меня, если я ошибусь, — что Хари Сэлдон был величайшим психологом во всей Галактике, следовательно, он предвидел то опасное положение, в которое мы сейчас попали, и создал Сейф, чтобы указать нам выход из трудной ситуации.

— Вы правильно поняли суть моей идеи.

— Вас, наверное, удивит, но я думал над ней все эти три недели.

— Очень лестно. И каков результат?

— Ваши выводы явно противоречат здравому смыслу.

— Например?

— Например, если Сэлдон предвидел опасность со стороны Анакреона, почему бы не поместить нас на какую-нибудь отдельную планету поближе к галактическому центру? Хорошо известно, что Сэлдон ловко сманеврировал, когда Комитет безопасности Трантора приказал устроить Основание на Терминусе. Но для чего? Зачем он вообще расположил нас именно здесь, предвидя разрыв коммуникаций, наше изолированное положение, угрозу со стороны соседей и нашу беспомощность из-за отсутствия металлов на Терминусе? Это одно. Кроме того, если Сэлдон знал все это, почему не предупредил первых поселенцев, чтобы у них было время подготовиться, а не ждать стоя одной ногой В Могиле? И наконец, если Сэлдон мог предвидеть проблему тогда — мы должны четко представлять ее сейчас. Следовательно, если он уже тогда видел решение проблемы, мы должны найти ее сейчас. Ведь Сэлдон не был волшебником. И нам никаким самообманом не избегнуть возникшей дилеммы: он мог все предвидеть еще тогда, а мы не видим даже сейчас.

— Но, Хардин, — напомнил ему Фара. — Мы действительно не видим.

— Однако вы и не пытались этого сделать. Ни разу. Для начала вы вообще отказались признать, что существует угроза. Затем вы слепо поверили императору. Теперь же возложили все свои надежды на Хари Сэлдона. Все время вы перекладываете ответственность с одних плеч на другие и никогда ничего не пытались сделать сами.

Руки Хардина непроизвольно сжались в кулаки.

— Это как болезнь. Условный рефлекс, который мешает вам думать, как только речь зайдет о признанных авторитетах. Вы не сомневаетесь ни в том, что император сильнее вас, ни в том, что Хари Сэлдон умнее. А ведь это неверно, неужели вы не видите.

Все промолчали.

Хардин продолжал:

— И дело не только в вас. Дело во всей Галактике. Пиренн ознакомился со взглядами лорда Дорвина на методику научного поиска. По мнению Дорвина, чтобы стать хорошим археологом, надо прочесть все книги по существующему вопросу. Книги, которые написаны людьми, умершими столетия назад. Лорд думает, что решить все археологические загадки можно путем сопоставления данных различных авторов. И Пиренн слушал все это, ничему не возражая. Разве вы не находите это странным?

И вновь в голосе мэра послышалась просительная нотка, и вновь ему никто не ответил.

Хардин не мог успокоиться.

— И вы, и половина всего населения Терминуса — слепы. Мы сидим здесь, обсуждая Энциклопедию, как нечто единственное и неповторимое. Мы считаем венцом научной мысли классификацию давно известных фактов. Это, конечно, важно, но неужели нельзя проводить дальнейшую работу? Мы деградируем, забывая все. Разве вы не видите? Здесь, на периферии, уже утерян секрет атомной энергии. На Гамма Андромеде атомная энергостанция взорвалась только потому, что ее плохо отремонтировали, а канцлер Империи жалуется, что толковых технических работников-атомщиков не сыскать днем с огнем. А какой выход? Обучить новых? Никогда! Вместо этого ограничивается использование атомной энергии.

И в третий раз повторяю, разве вы не осознаете, что происходит во всей Галактике? Одно лишь преклонение перед прошлым. Это полное разрушение, это — загнивание!

Хардин переводил свой взгляд с одного ученого на другого, они тоже смотрели на него в упор. Фара пришел в себя первым.

— Мистическая философия не поможет в нашем деле. Давайте говорить конкретно. Отрицаете ли вы, что Хари Сэлдон легко разработал историческую тенденцию будущего, применяя простые методы психологии?

— Конечно же нет! — вскричал Хардин. — Но мы не можем полагаться на Сэлдона в таком вопросе. В лучшем случае он укажет нам на проблему, но если она имеет решение, мы должны найти его только сами.

Внезапно в разговор вмешался Фулхам:

— Что вы имеете в виду, говоря об указании на проблему? Мы и так ее видим.

Хардин резко повернулся к нему.

— Вы думаете, проблема Анакреона — единственная, о которой заботился Хари Сэлдон? Я не согласен! Говорю вам, господа, ни один из вас не имеет ни малейшего представления о том, что происходит на самом деле.

— Кроме, конечно, вас? — враждебно отозвался Пиренн.

— Думаю, да!

Хардин вскочил и отшвырнул кресло в сторону.

— Если в сложившейся ситуации и есть что-либо определенное, так это то, что происходят какие-то непонятные вещи. Ситуация не ограничивается одной только проблемой, она куда сложнее, чем мы можем себе представить. Задайте себе вопрос: почему получилось так, что среди первых жителей Основания не было ни одного первоклассного психолога, за исключением Бора Алурина. А он очень ревностно заботился о том, чтобы другие не узнали слишком много, и преподавал только одни основы.

Последовала короткая пауза, потом все тот же Фара спросил:

— Почему?

— Возможно, потому, что психолог смог бы разобраться в ситуации, понять, что к чему, и сделать это скорее, чем хотелось бы Хари Сэлдону. А так мы все время ходили в потемках, видя только проблески правды, не больше. Это ведь именно то, чего желал Хари Сэлдон.

Хардин резко рассмеялся.

— До свидания, господа! — Он вышел из комнаты.

Мэр Хардин жевал кончик своей сигары. Она давно потухла, но он глубоко задумался и ничего не замечал. Хардин не спал предыдущую ночь, и по всему было видно, что не придется уснуть и в следующую.

Он устало спросил:

— Все готово?

— Думаю, да.

Иоганн Ли подпер рукой подбородок.

— Как вам это нравится?

— Неплохо. Все следует проделать решительно, вы понимаете? Не должно быть никаких колебаний, нельзя давать им время осознать положение вещей. Когда приказывать уже придется нам, делайте все так, словно вы для этого были рождены и вам подчиняются просто в силу привычки. В этом вся суть переворота.

— Если даже Комитет будет колебаться…

— Комитет? Можете не обращать на него внимания. Послезавтра его значение в делах Терминуса не будет стоить и ломаного гроша.

Ли медленно кивнул головой.

— Все-таки странно, они ничего не предприняли, чтобы остановить нас. Ведь вы сами говорили — они что-то подозревают.

— Один только Фара. Иногда он заставлял меня нервничать. Пиренн подозревал меня с того самого момента, как я был избран. Но дело в том, что они никогда не обладали способностью понять, что к чему в действительности. Они признают только авторитеты и уверены, что император всемогущ уже потому, что он император. И они не сомневаются, что Комитет (только потому, что этот Комитет действует во имя императора) не может очутиться в таком положении, когда не посмеет отдавать приказания. Такая неспособность понять возможность заговора — наш лучший союзник.

Мэр тяжело поднялся с кресла и подошел к умывальнику.

— Они неплохие ребята, Ли, когда не занимаются ничем, кроме своей Энциклопедии. И мы присмотрим за тем, чтобы в будущем они занимались только ею. Они абсолютно беспомощны, когда речь идет об управлении Терминусом. А сейчас ступайте и дайте делу ход. Я хочу побыть один.

Хардин присел на угол стола и уставился на чашку с водой.

Великий Космос! Если бы он почувствовал ту уверенность, с которой говорит!

Флот Анакреона должен прибыть через два дня, а чем располагает он, мэр Хардин, кроме желания и полудогадок о том, что планировал Хари Сэлдон на эти пятьдесят лет? Ведь он не был даже самым обычным психологом — так, недоучка, пытающийся понять самый великий ум Галактики!

Если Фара прав, если вся проблема была только в Анакреоне, если Хари Сэлдон был действительно заинтересован только в создании Энциклопедии… тогда какой, черт возьми, ценой достанется ему затеянный переворот?

Мэр пожал плечами и выпил воды.

В помещении, где хранился Сейф, стояло намного больше шести стульев, как будто ожидалось, что сюда придет куда большее количество народа. Хардин заметил это, задумался и скромно устроился в уголке, подальше от остальных.

Члены Комитета отнюдь не возражали против этого. Они говорили между собой шепотом, и до Хардина сначала доносись отдельные слова, но потом шушуканье стало еще тише. Из всех собравшихся только Джордж Фара казался относительно спокойным. Вынув часы, он мрачно следил за стрелками.

Хардин тоже посмотрел на часы, потом на стеклянный куб, абсолютно пустой и занимающий половину комнаты. Этот куб был единственной непривычной деталью во всей обстановке. Больше ничего не указывало на то, что где-то крошечная частичка радия отсчитывает последние секунды до точного мгновения, когда щелкнет тумблер, произойдет соединение и…

Свет померк, но не погас — остался бледный желтый накал ламп. Все произошло с такой быстротой, что Хардин подпрыгнул на своем месте. Он изумленно взглянул на лампы, висящие в старомодных оправах, а когда снова перевел взгляд, стеклянный куб уже не был пустым.

В нем различалась фигура старика в инвалидном кресле. Несколько мгновений человек молчал, потом закрыл книгу, лежащую на коленях, и начал медленно перебирать ее пальцами. Затем человек улыбнулся, и все его лицо, казалось, ожило. Фигура сказала:

— Я — Хари Сэлдон.

Голос был по-старчески мягок.

Хардин поймал Себя на мысли, что чуть не привстал с кресла, чтобы представиться.

Голос продолжал все так же театрально и неторопливо:

— Как вы могли заметить, я прикован к этому креслу и не могу встать, чтобы поприветствовать вас. Ваши бабушки и дедушки улетели на Терминус всего несколько месяцев назад по моему времени, и с тех пор меня разбил довольно неприятный паралич. Я не могу вас видеть, так что, сами понимаете, не могу приветствовать по-настоящему. Я даже не знаю, сколько вас здесь собралось, но наша встреча не должна носить формальный характер. Если кто-то из вас стоит, сядьте, пожалуйста, если кто-то хочет курить — курите, я не возражаю.

С его губ слетел легкий смешок.

— Да и как я могу возражать: меня здесь нет.

Рука Хардина потянулась за сигарой, но он отдернул ее и стал слушать дальше.

Хари Сэлдон отложил книгу в сторону, как будто рядом стоял стол. Когда он отвел руку, книга исчезла.

Сэлдон вновь заговорил:

— Пятьдесят лет прошло с тех пор, как было заложено Основание. Пятьдесят лет, в течение которых его члены оставались в неведении: над чем же они в действительности работают. Такое неведение было необходимо, но сейчас эта необходимость исчезла.

Для начала скажу: Энциклопедия Основания — это обман, и всегда была таковым!

Позади Хардина заскрипели кресла и раздалось несколько приглушенных восклицаний.

Хари Сэлдон, конечно, ничего этого не слышал. Он продолжал:

— Обман в том смысле, что и мне, и моим коллегам абсолютно безразлично, выйдет ли в свет хоть единственный том Энциклопедии. Она сослужила свою службу. С ее помощью мы добились Имперской Хартии, привлекли сто тысяч человек, необходимых для осуществления нашего Плана, и заняли этих людей работой в то время, как события развивались и никто их уже не мог повернуть вспять.

Все пятьдесят лет, что вы работали над фальшивкой, — нет смысла смягчать выражения — не дают вам теперь возможности отступить. И у вас нет иного выхода, как продолжать работу, но уже над более сложным проектом, который является частью нашего Плана.

Для этого мы вас и поместили на такую планету и в такое время, чтобы через 50 лет возникло положение, лишающее вас свободы действий. С настоящего момента и в течение грядущих веков вы неизбежно будете следовать единственно возможным путем, неоднократно находясь перед лицом кризиса, как сейчас. И в каждом случае свобода ваших действий будет ограничена таким образом, что у вас останется только один выход, один путь. Тот самый путь, который разработала наша психология, и не без причины.

Веками галактическая цивилизация загнивала и распадалась, хотя лишь немногие понимали это. Но сейчас, наконец, периферия откалывается от Империи и политическое единство последней поколеблено. И какой-то год из последних пятидесяти лет, которые уже прожиты, историк отметит красной линией и скажет: «Тогда произошло падение Галактической Империи». И он будет прав, хотя очевидным это станет лишь через несколько столетий.

А после падения неизбежно наступит варварство — период, который по расчетам психоисториков в нормальных условиях должен продлиться 30 тысяч лет. Мы не сможем остановить падение, да и не хотим, так как культура Империи потеряла всякую жизнеспособность, потеряла цену, которую имела. Но мы в состоянии уменьшить период варварства и анархии до одной тысячи лет!

Мы не должны объяснять вам, каким образом это произойдет, так же, как 50 лет назад не могли сказать правду об Основании. Если вы будете знать наперед, как мы хотим укоротить период анархии, то наш План может не удаться, как не удался бы, если б вы наперед поняли, что Энциклопедия — это обман. Потому что такое знание расширяет свободу ваших действий, и добавочное число переменных в уравнении сделает расчеты невозможными. Но вы ничего не узнаете, так как на Терминусе нет психологов и никогда не существовало, кроме Алурина, а он был одним из нас.

Единственное могу вам сказать: как Терминус, так и его соратник — Основание, расположенное на другом конце Галактики, — являются зачатками будущей Второй Галактической Империи. Ваш теперешний первый кризис поставит Терминус на запрограммированный путь. Между прочим, это очень легкий кризис в сравнении с теми, которые еще предстоят. Говоря простыми словами, он заключается в следующем: ваша планета отрезана от всех центров Галактики, и ей угрожают сильные соседи. Вы — небольшой мирок ученых, окруженный быстро распространяющимся варварством. Вы — островок атомной энергии в океане энергии куда более примитивной, но вы беспомощны, потому что на вашей планете совсем нет металлов. Теперь вы сами понимаете, что находитесь перед жесткой необходимостью действовать. Действие это вам навязано. Его суть, равно как и решение проблемы, очевидна.

Изображение Хари Сэлдона потянулось в сторону, и книга вновь появилась у него в руках. Сэлдон открыл ее и произнес:

— Но как бы тяжело ни приходилось вам в будущем, запомните и передайте это вашим потомкам — путь выбран, и в конце концов вас ждет новая Великая Империя.

Взгляд Хари Сэлдона опустился на книгу, и внезапно великий образ исчез. В комнате загорелся по-прежнему ровный и яркий свет.

Хардин оглянулся и увидел, что на него с трагическим выражением лица и дрожащими губами смотрит доктор Пиренн. Голос председателя был твердым, но безжизненным.

— Вы были правы, как оказалось. Если вы придете в шесть часов вечера, Комитет проконсультируется с вами, что делать дальше.

Собравшиеся пожали Хардину руки и один за другим покинули комнату. Мэр улыбнулся. Будучи учеными, они научились признавать свои ошибки, но сейчас это было слишком поздно.

Хардин взглянул на часы. К этому времени все должно было закончиться. Люди Ли уже контролировали важнейшие пункты, и Комитет больше не мог отдавать распоряжения.

Первые корабли космического флота Анакреона прибудут завтра, но тут все предусмотрено. Через шесть месяцев они не посмеют диктовать свои условия.

Как сказал Сэлдон и как угадал Хардин еще в тот день, когда от Родрик сознался, Что в его государстве больше нет атомной энергии, решение первого кризиса было очевидным.

Чертовски очевидным!

Часть третья. Мэры

Четыре королевства… Название, данное районам провинции Анакреона, которые откололись от Первой Империи в ранние годы Эры Основания, чтобы организовать независимые и недолговечные королевства. Самым большим и могущественным из них стал сам Анакреон…

… Несомненно, наиболее интересным моментом истории для Четырех Королевств являлся тот странный общественный строй, который был насажден во время административного правления Сальвора Хардина…

Галактическая Энциклопедия

Депутация!

Увидев, как они идут, Сальвор Хардин почувствовал себя еще более раздраженным.

Иоганн Ли предлагал решительные меры.

— Я не понимаю, Хардин, — возмутился он. — Зачем мы теряем время. Они ничего не могут сделать до следующих выборов, по крайней мере законно, и это дает нам еще один год. Пошли их к чертовой матери.

Хардин поджал губы.

— Ли, ты никогда ничему не научишься. За те сорок лет, что я тебя знаю, ты так и не освоил великое искусство подкрадываться к противнику сзади.

— Это не мой метод борьбы, — проворчал Ли.

— Да, знаю. Наверное, поэтому ты и стал тем единственным человеком, которому я доверяю.

Хардин замолчал и потянулся за сигаретой.

— Мы прошли долгий тридцатилетний путь с тех пор, как совершили переворот и скинули энциклопедистов. Я становлюсь старым. Ты когда-нибудь задумывался, как быстро пролетели эти тридцать лет?

Ли фыркнул.

— Я не чувствую себя старым, хотя мне уже 66.

— Да, но у меня с пищеварением похуже.

Хардин лениво посасывал сигару. Он уже давно перестал мечтать о чудесном мягком табаке Веги, который курил в молодости. Те дни, когда Терминус торговал с каждой областью Галактической Империи, давно, как и молодость, канули в Лету — туда же, куда и сама Галактическая Империя направлялась медленно, но верно. Хардин подумал о том, кто же сейчас новый император, если, конечно, он вообще был. И если сама Империя еще существовала. Великий Космос! Уже целых тридцать лет минуло с тех пор, как здесь, на краю Галактики, нарушились коммуникации и весь мир стал включать в себя лишь Терминус и четыре соседних королевства.

Как низко пало былое величие! Королевства! В добрые старые времена они были протекторатами и все же являлись частью одной и той же провинции, которая в свою очередь была частью сектора, который в свою очередь был частью квадранта, который в свою очередь был частью всеобъемлющей Галактической Империи. А сейчас, когда Империя потеряла контроль над окраинными участками Галактики, эти маленькие разрозненные группки планет стали королевствами со своими королями и дворянами, похожими на героев мыльных опер, глупыми бесполезными войнами и жизнью, которая воцарилась среди руин.

Упадок цивилизации. Утеря атомной энергии. Наука, оставшаяся только в мифах до тех пор, пока не вступилось Основание. Основание, которое Хари Сэлдон заложил здесь, на Терминусе, именно для этой цели.

Ли стоял у окна, когда его голос вмешался в тайные думы Хардина:

— Эти сосунки прибыли в спортивном автомобиле последней модели.

Он сделал несколько неуверенных шагов к двери, потом взглянул на Хардина. Тот улыбнулся и махнул рукой.

— Я приказал, чтобы их привели ко мне.

— Сюда? Ха, это еще зачем? Ты заставишь их воображать о себе невесть что.

— С какой стати выполнять все эти официальные процедуры приема у мэра? Я становлюсь слишком стар для формальностей. И, кроме того, лесть очень полезна, когда имеешь дело с молодежью. В особенности, если это тебя ни к чему не обязывает.

Хардин подмигнул.

— Садись, Ли, ты окажешь моральную поддержку, которой мне не будет хватать с этим молодым Сермаком.

— Сермак, — тяжело сказал Ли. — Он опасен. У него есть последователи, так что нельзя недооценивать его.

— Разве я когда-нибудь кого-нибудь недооценивал?

— Тогда подпиши приказ о его аресте. Причину можешь выдумать потом.

Хардин не обратил внимания на этот последний совет.

— Вот и они, Ли.

В ответ на сигнал он нажал ногой на кнопку, и дверь отворилась.

Вошла депутация из четырех человек, и Хардин вежливым жестом пригласил их занять кресла. Молодые люди поклонилась, сели и стали ждать, пока мэр заговорит первым.

Хардин открыл причудливо изогнутую крышку коробки для сигар, которая в те далекие и давно ушедшие дни принадлежала Джорджу Фара из старого Комитета Энциклопедистов. Это была редкой работы имперская шкатулка с Сантани, однако сигары в ней теперь лежали местные.

Один за другим, очень торжественно, словно выполняя некий сложный ритуал, все четверо взяли сигары и раскурили их.

Сэф Сермак, сидевший вторым справа, был самым молодым и наиболее интересным. Его неопределенного цвета глаза глубоко запали, лицо украшали аккуратно подстриженные рыжие усы. Остальных трех членов депутации Хардин тут же сбросил со счетов — они явно не умели думать сами. Мэр сосредоточил все свои мысли на Сермаке, который, будучи еще в первый раз избранным в Городской совет, умудрился перевернуть все вверх дном, причем не один раз. Именно к нему Хардин и обратился:

— Мне в особенности хотелось видеть вас, господин член Совета, после вашей прекрасной речи в прошлом месяце. Ваши нападки на внешнюю политику были очень обдуманны и удачны.

Взгляд Сермака стал тверже.

— Ваш интерес делает мне честь. Не знаю, были мои нападки удачны или нет, но, вне всякого сомнения, они были справедливы.

— Безусловно, вы имеете право на собственное мнение, хотя еще очень молоды.

— В этом виноваты все люди в определенный период времени, — сухо ответил Сермак. — Вы стали мэром этого города, будучи моложе меня на два года.

Хардин улыбнулся про себя — молокосос был крепким орешком — и сказал:

— Я понял, что вы пришли ко мне обсудить именно вопросы внешней политики, решение которых так сильно раздражало вас на заседаниях Совета. Скажите, вы уполномочены вести переговоры или мне придется выслушать и трех ваших коллег?

Молодые люди обменялись между собой быстрыми взглядами, понятными им одним.

— Я буду говорить от имени народа Терминуса, — хмуро отозвался Сермак, — народа, который не может уже доверять своим представителям, заседающим в этом бездействующем органе под названием «Совет».

— Понятно. Ну что же, говорите!

— Все очень просто, господин мэр. Мы не удовлетворены…

— Под «мы» вы подразумеваете народ, не так ли?

Сермак враждебно уставился на Хардина, чувствуя ловушку, и холодно ответил:

— Насколько я знаю, мои взгляды разделяют большинство избирателей на Терминусе. Вас это устраивает?

— Вообще-то, такое утверждение требует доказательств, но это неважно. Продолжайте. Вы не удовлетворены?

— Да, мы не удовлетворены политикой, которая вот уже 30 лет оставляет Терминус беззащитным перед неизбежными нападениями извне.

— Понятно. А выводы? Продолжайте, продолжайте…

— Я очень рад, что вы согласны. А выводы такие: мы организуем новую политическую партию, которая будет защищать настоящие проблемы Терминуса, а не мистический «манифест» будущей Империи. Мы собираемся вышвырнуть вас с вашей кликой бездельников из Городского совета, и очень скоро.

— Если не?.. Видите ли, в таких случаях всегда добавляют: «Если не…»

— Но не в этом случае. Разве что… вы уйдете в отставку сами. Я не прошу вас переменить политические взгляды, так как все равно никогда не поверю в возможность этого. Обещания ничего не стоят. Ваш уход — единственное, на что мы согласны.

— Понятно. — Хардин скрестил ноги и, откинувшись, стал весьма рискованно раскачиваться на двух ножках стула.

— Это вам ультиматум. Очень приятно, что вы меня предупредили, очень приятно. Но, видите ли, я все же думаю, что не обращу на него ровным счетом никакого внимания.

— Не думайте, что это было предупреждением, господин мэр. Это — объявление наших принципов и объявление войны. Новая партия уже сформирована, и она начнет действовать с завтрашнего дня. У нас нет ни возможности, ни желания идти на компромиссы, и, если честно, только благодаря прошлым заслугам мы решили предложить вам такой легкий выход из положения. Лично я никогда не надеялся, что вы его изберете, но по крайней мере моя совесть будет чиста. Следующие выборы подтвердят и словом и делом, что ваша отставка необходима.

Сермак встал с кресла и кивнул головой остальным.

Хардин поднял руку.

— Подождите! Садитесь!

Сэф Сермак вновь уселся с гордым и независимым видом. И Хардин улыбнулся в душе, сохраняя непроницаемое лицо. Несмотря на свои слова, он ожидал предложения… предложения…

Вы можете точно сформулировать, каких именно изменений во внешней политике вы ждете? Вероятно, вы хотите напасть одновременно на Четыре Королевстра?

— Я не имел этого в виду. Мы просто требуем, чтобы всяческое заигрывание с ними прекратилось. Вы постоянно проводите политику научной помощи королевствам — дали им атомную энергию и помогли заново отстроить атомные энергостанции на планетах, основали там больницы, химические лаборатории, и заводы.

— Ну? Каковы же ваши предложения?

— Вы сделали это только для того, чтобы они не напали на нас. Подкупая их помощью, вы подверглись шантажу и позволили им ободрать Терминус как липку, а в результате мы сейчас находимся во власти варваров.

— Каким же образом?

— Вы дали им энергию, оружие, практически обеспечили их звездолетами. Они стали неизмеримо сильнее, чем были 30 дет назад. Их аппетиты растут, а имея такое оружие, они, естественно, захотят удовлетворить все свои требования сразу и насильственно захватят Терминус. Разве шантаж не кончится именно таким образом?

— Каковы же ваши предложения?

— Немедленно прекратить всякий подкуп, если это возможно. Бросить все усилия на укрепление самого Терминуса и, самое главное, атаковать первым.

Хардин наблюдал за светлыми усами молодого человека почти с болезненным интересом. Тот чувствовал уверенность в себе, иначе не сказал бы так много. Не оставалось никакого сомнения, что изложенные Сермаком мысли вызывают поддержку у чрезвычайно большой части населения, слишком большой.

Голос Хардина ничем не выдавал охватившую его тревогу и казался бесстрастным.

— Это все?

— Пока что все.

— В таком случае скажите, вы не заметили плаката, который висит на стене позади меня? Прочтите, если не трудно!

Губы Сермака искривились.

— Там написано: «Насилие — последнее убежище беспомощного». Эта доктрина, мэр, годится лишь для стариков.

— Я применял ее, будучи молодым человеком, господин член Городского совета, и довольно успешно. Вы еще были очень заняты тем, что рождались, когда это происходило, но, возможно, кое-что читали об этом в школе.

Хардин внимательно поглядел на Сермака, затем продолжил размеренным голосом:

— Когда Хари Сэлдон создал на этой планете Основание с обманной целью — написанием Энциклопедии, — мы в течение пятидесяти лет занимались бесполезным трудом, прежде чем поняли, чего же он хотел на самом деле. Поняли, но очень поздно. Когда коммуникации с центральными районами Империи были разрушены, мы осознали себя мирком ученых, сконцентрированных в одном городе, не обладающих промышленностью и к тому же окруженных враждебными варварскими королевствами. Мы оказались крохотным островком атомной энергии в океане варварства и, естественно, очень ценной добычей. Анакреон, будучи тогда, как и сейчас, самым могущественным из Четырех Королевств, против нашей воли основал на Терминусе военную базу. Правители города, энциклопедисты, очень хорошо понимали, что это являлось подготовкой к захвату всей планеты впоследствии. Вот как обстояли дела, когда я… гм… принял на себя управление государством. Что бы сделали вы на моем месте?

Сермак пожал плечами.

— Это академический вопрос, ведь я знаю, что сделали вы.

— И тем не менее я повторю. Возможно, вы не все поняли. Наше искушение собрать все силы для длительной борьбы было велико. Это, пожалуй, самый легкий и наиболее приятный для честолюбия выход, но почти всегда — самый глупый. Вы бы это сделали, вы, с вашим стремлением атаковать первыми. Я же вместо этого посетил все три соседние королевства и объяснил им следующее: позволить секрету атомной энергии попасть единолично в руки Анакреона равносильно тому, что приставить нож к собственному горлу и зарезаться. И мягко предложил сделать им соответствующие выводы. Вот и все. Ровно через месяц после того, как космический флот противника опустился на поверхность Терминуса, король Анакреона получил три ультиматума от своих соседей. Через семь дней последний вражеский корабль покинул планету. А теперь скажите мне, была ли необходимость в насилии?

Сермак задумчиво посмотрел на окурок своей сигары и швырнул его в урну.

— Я не вижу аналогии. Инсулин приведет диабетика в нормальное состояние без всякого скальпеля, но аппендикс потребует хирургического вмешательства. С этим ничего не поделаешь. Когда остальные способы не помогают, что же остается, как не это самое «последнее убежище». Это ваша вина, что у вас нет другого пути.

— Я?.. Ах, да, опять моя политика умиротворения. Вы, кажется, все еще никак не можете понять наших основных проблем. А ведь они отнюдь не исчезли после того, как последний корабль Анакреона улетел с планеты. Они только появились. Четыре Королевства стали для нас еще большими врагами. Каждое из четырех не вгрызалось нам в глотку только потому, что боялось остальных трех. Мы балансировали на лезвии бритвы, и малейшее колебание в любую сторону… Если бы, например, одно из королевств стало более сильным или два объединились в коалицию… вы понимаете?

— Безусловно. Тогда-то и наступило бы время начать наши переговоры о войне.

— Напротив. Тогда-то и наступило бы время начать наши переговоры о предотвращении войны. Я натравливал одно королевство на другое. Я помогал им по очереди. Я предложил им науку, торговлю, образование и медицину. Я сделал так, что Терминус стал им более важен как мир процветающий, нежели как военная добыча. В течение 30 лет это помогало.

— Да, но вы были вынуждены окружать свои дары тайной совершенно безобразной мистики. Вы сделали из техники полурелигию, получерт знает что. Вы создали иерархию священников и сложные, не имеющие смысла ритуалы.

Хардин нахмурился.

— И что в этом плохого? Я вообще не понимаю, какое это имеет отношение к нашему спору. Так произошло с самого начала, потому что варвары смотрели на нашу науку, как на волшебство, — им было легче так принимать ее. Появилось духовенство, и если мы поддержали его, то только следуя линии наименьшего сопротивления. Это не играет существенной роли.

— Но священники обслуживают атомные энергостанции, а это имеет очень большое значение.

— Верно, но ведь именно мы сделали из них техников. Их знания чисто эмпирические, но они верят в чудеса, которые их окружают.

— А если один из них потеряет веру и будет достаточно умным для того, чтобы отбросить в сторону эмпиризм, и в результате докопается до настоящего технического процесса, а затем продаст нас тому, кто подороже заплатит? Какую ценность тогда мы будем представлять для королевства?

— Очень мала вероятность такого поворота дел. Вы рассуждаете поверхностно. Лучшие люди всех планет съезжаются на Основание каждый год, и мы готовим их к роли жрецов. Если вы считаете, что после нашего обучения, когда они не имеют никаких мало-мальски научных знаний или, еще хуже, имеют неверные знания, священники могут сами дойти до основ атомной энергетики и теории гиперперехода, — то у вас очень романтические и неглубокие представления о науке. Требуется не только исключительный ум, но и годы труда, чтобы постичь все это.

Во время одной из ответных речей Иоганн Ли резко поднялся и вышел из комнаты. Он вернулся, когда Хардин кончил говорить, и наклонился к уху своего начальника. Они о чем-то пошептались, после чего Ли передал мэру свинцовый цилиндрик. Бросив враждебный взгляд на делегацию, он снова опустился в кресло.

Хардин вертел цилиндрик в руках, наблюдая за отблесками света от его полированной поверхности. Вдруг мэр резко открыл цилиндрик и… только у Сермака хватило выдержки не бросить взгляд на выпавшую оттуда свернутую бумажку.

— Короче говоря, господа, правительство придерживается такой мысли: оно знает, что делает.

Хардин говорил и читал одновременно. Лист бумаги покрывал сложный узор кода, а наверху в трех словах был дан короткий смысл расшифровки. Мэр быстро просмотрел и небрежно выкинул лист в мусоропровод.

— На этом, — вновь заговорил он, — мы закончили беседу. Очень рад был видеть вас всех. Благодарю за то, что пришли.

Мэр пожал руку каждому в отдельности, и делегация удалилась.

Хардин уже давно разучился смеяться, но после того как Сермак с товарищами ушел, по его мнению, достаточно далеко, он издал суховатый смешок и посмотрел на Ли.

— Как тебе понравился этот блеф, Ли?

— Вовсе не уверен, что он блефовал, — недовольно проворчал Ли. — Отнесись к нему по-доброму — и, вполне вероятно, что он-таки выиграет следующие выборы.

— О, вполне вероятно, вполне вероятно. Если, конечно, до этого ничего не произойдет.

— Желаю, чтобы все произошло на этот раз так, как надо, Хардин. Говорю тебе, у Сермака есть последователи. Что, если он не будет ждать следующих выборов? Я помню еще времена, когда мы заставили кое-кого здорово поплясать, несмотря на этот плакат, который ты нацепил на стенку.

Хардин поднял брови.

— Ты сегодня настроен пессимистически, Ли, к тому же что-то выдумываешь. Насколько я помню, наш маленький путч обошелся без всякого насилия. Ни одна живая душа не пострадала. Это была необходимая мера, принятая в нужный момент. И все прошло гладко и безболезненно, хотя и с великим трудом. Что же касается Сермака, то он противник каких-либо компромиссов. А потом, Ли, ни ты, ни я не энциклопедисты. Мы ко всему готовы. Слушай, старина, подключи своих людей к этому молодняку, только осторожно. Пусть они не знают, что за ними следят. Но повнимательнее, ты меня понимаешь?

Ли раздраженно рассмеялся.

— Ты думаешь, я такой дурак, что буду сидеть сложа руки и ждать, пока это мне прикажут. Сермак и его люди уже месяц у меня под наблюдением.

Мэр ухмыльнулся.

— Ты как всегда прав, дружище. Ну, хорошо. Кстати, — мягко добавил он, — посол Вересов возвращается на Терминус. Временно, надеюсь.

Последовало короткое молчание, несколько напряженное, затем Ли спросил:

— Что было в письме? Наши дела продвигаются?

— Не знаю. Не могу сказать, пока не поговорю с Вересовым. Может быть, да. В конце концов, должно что-то произойти до выборов. Но почему ты вдруг помрачнел?

— Потому что не знаю, что из всего этого выйдет. Ты слишком умен, Хардин, и ты многое скрываешь.

— И ты тоже, — пробормотал мэр.

Потом он громко спросил:

— А не собираешься ли ты вступить в новую партию Сермака?

Ли улыбнулся против воли.

— Ну, хорошо, ты выиграл. А теперь неплохо бы и пообедать.

Сальвору Хардину, убежденному шутнику, приписывали множество афоризмов. Считают, что однажды именно он сказал:

— Полезно иногда быть честным, в особенности, если у тебя репутация лгуна.

Павлу Вересову не один раз приходилось пользоваться этим хорошим советом, учитывая, что он уже 14 лет играл на Анакреоне целых две роли; которые часто и неприятно напоминали ему танец босиком на раскаленных углях.

Для народа Анакреона он был первосвященником, представителем Основания, ставшего для этих варваров символом волшебства и центром религии, которую они создали не без помощи Хардина за последние 30 лет. И в качестве первосвященника Вересов основал там свой дом, превратившийся для него в темницу, потому что в глубине души этот человек презирал ритуалы, которые его окружали.

Но для короля Анакреона — старого, уже умершего, и его молодого внука, уже сидевшего на троне, — он был просто могущественным послом, которого боялись и одновременно завидовали втайне.

В целом миссия Вересова была нелегкой, поэтому первое за три года путешествие с Анакреона на Терминус, хоть и вызванное неприятной причиной, он воспринял как каникулы. И поскольку первосвященнику неоднократно приходилось путешествовать в строгой секретности, он вынужден был воплотить в жизнь афоризм Хардина. Вересов переоделся в гражданское платье и взял билет второго класса на пассажирский лайнер, следующий к Терминусу. Прибыв на Основание, он пробился сквозь толпу пассажиров на космодроме и позвонил в зал Совета из городского видеоавтомата.

— Меня зовут Ян Смит, — представился Вересов. — На сегодняшнее утро мне назначена встреча с мэром.

Молодая женщина с бесцветным голосом, хотя и достаточно деловая, сделала еще одно переключение на другом конце провода, обменялась с кем-то двумя-тремя фразами, затем монотонно проговорила:

— Мэр Хардин примет вас через полчаса, сэр.

Экран видеофона померк.

Посол купил последнее издание местной газеты, неторопливо прошел в городской сад и, усевшись на первую же попавшуюся пустую скамейку, прочитал передовую статью, спортивные новости и уголок юмора. Когда полчаса прошло, он встал, засунул газету подмышку и не спеша прошел в приемную Совета, где и назвал свое имя.

За это время Вересова никто так и не узнал, потому что он вел себя, как самый обычный гражданин.

Хардин взглянул на него и ухмыльнулся.

— Берите сигару. Как путешествие?

Вересов потянулся за сигарой.

— Любопытно. Со мной в каюте находился священник. Он летел на Терминус, чтобы пройти специальный курс по приготовлению синтетов, радиоактивных средств для лечения рака.

— Но ведь он не назвал это так, а?

— Еще чего! Для него это была Священная Пища.

Мэр улыбнулся.

— Продолжайте.

— Он вовлек меня в спор, после чего долго и старательно пытался излечить меня от болезни материализма.

— Так и не узнав своего Верховного Жреца?

— Без малиновой мантии? Кроме того, он со Смирно. Для меня это был интересный опыт. Поистине, поражает метаморфоза, которой подверглась наука. В наши дни она стала своего рода религией. Я даже статью написал на эту тему — исключительно для собственного удовольствия, ведь публиковать ее нельзя. Крушение Империи на периферии привело к тому, что наука здесь стала терять свою силу. Сохранить себя и свое могущество она могла, лишь приняв иную форму, что и произошло. Получается все очень складно, если на помощь призвать символическую логику.

— Интересно! — Мэр заложил руки за голову и вдруг сменил тему разговора. — Расскажите о положении на Анакреоне.

Посол нахмурился. Отложив сигару, он сообщил:

— Ситуация весьма неприятная.

— И поэтому вы здесь.

— Да. Положение таково: ключевая фигура на Анакреоне — принц-регент Венус. Он дядя короля Лепольда.

— Это я знаю, но Лепольд достигнет совершеннолетия в будущем году. Насколько мне известно, в феврале ему исполнится шестнадцать.

— Верно. — Затем последовало мрачное дополнение. — Если он останется в живых. Отец короля погиб при подозрительных обстоятельствах. Во время охоты его грудь пробила пуля-игла. Это объяснили как несчастный случай.

— Кажется, я припоминаю Венуса. Мы встречались на Анакреоне после его поражения в войне с Терминусом. Это было еще до вас. Да, если я не ошибаюсь, это смуглый молодой человек, черноволосый, правый глаз у него косил. И еще у него смешной крючковатый нос.

— Точно, он остался косым, и нос у него такой же крючковатый, но волосы поседели. Венус нечист на руку. К счастью, он самый большой дурак на планете, который считает себя необычайно умным и проницательным, так что все его намерения видны насквозь.

— Так обычно и бывает.

— Он думает, что если надо разбить яйцо, то делать это необходимо по крайней мере атомным бластером. Вспомните налоги, которыми он хотел обложить имущество Храма два года назад, когда умер старый король. Помните?

Хардин задумчиво кивнул головой, потом улыбнулся.

— Жрецы подняли страшный шум?..

— Они подняли такой шум, что его можно было слышать на Лукреции. С тех пор Венус стал более осторожным, когда имеет дело со священниками, но все-таки умудряется доставлять неприятности. Он безгранично самоуверен.

— Возможно, Венус компенсирует таким образом свой комплекс неполноценности. Младшие сыновья королевского рода обычно этим страдают.

— От этого не легче. Венус все время кричит о том, что пора напасть на Основание. Он даже и не пытается скрывать своих намерений. И его положение позволяет это сделать, с точки зрения вооружения. Старый король создал великолепный космический флот, да и Венус не дремал последние два года. Даже налоги на Храм он планировал употребить на дальнейшее вооружение флота. А когда у него ничего не получилось, он вздумал увеличить обычные налоги вдвое.

— Возникли какие-нибудь беспорядки?

— Ничего серьезного. Послушание властям многие недели было сквозной мыслью каждого призыва в королевстве. Мы сами провели не одну службу во славу покорности королю. Но скажу, правда, что Венус выказал нам в связи с этим признательность.

— Ну, хорошо, общее положение я уяснил. А что случилось теперь?

— Две недели тому назад корабль торговцев с Анакреона обнаружил в космосе старый военный крейсер Империи, который находился в космосе по меньшей мере три столетия.

В глазах Хардина сверкнул интерес. Он выпрямился.

— Да, я слышал об этом. Навигационное бюро прислало мне петицию с просьбой представить им этот крейсер для изучения. Как я понял, он находится в хорошем состоянии.

— В слишком хорошем, — ответил Вересов сухо. — Когда Венус на прошлой неделе получил наше письмо с просьбой передать этот крейсер Основанию, у него чуть не начались конвульсии.

— Он мне еще не ответил.

— И не ответит. Разве что пушками — по крайней мере он к этому готовится. Видите ли, Венус пришел ко мне как раз в день моего отъезда и попросил, чтобы Основание привело этот крейсер в боевую готовность, а потом передало его в космический флот Анакреона. У него хватило нахальства утверждать, что ваше письмо, пришедшее на прошлой неделе, указывает на намерение Терминуса атаковать Анакреон. Принц заявил, что отказ починить и привести в боевую готовность крейсер только подтвердит его подозрения, и прибавил, что тем самым мы вынудим его принять меры по защите Анакреона. Это его собственные слова. Мы его вынуждаем Вот почему я здесь.

Хардин мягко рассмеялся.

Вересов улыбнулся и продолжил:

— Конечно, он ожидает отказа. И это будет прекрасным предлогом, по его мнению, для немедленного нападения на Основание.

— Я все понимаю. Ну что же, у нас в запасе еще шесть месяцев, поэтому сделайте с крейсером все, что нужно, и подарите его принцу с наилучшими пожеланиями. Дайте крейсеру название «Венус» в знак нашей любви и уважения.

Мэр вновь рассмеялся. Вересов же опять ответил ему едва заметной улыбкой.

— Я понимаю, что это логично, Хардин, но все же волнуюсь.

— За что?

— За этот корабль. Умели-таки строить в те времена! Грузоподъемность крейсера больше, чем у половины всего флота Анакреона. На нем стоят атомные пушки, которые в состоянии уничтожить планету. Слишком уж хорошо сделан, Хардин.

— Наивно, Вересов, наивно. И вы, и я — мы оба знаем, что даже с тем оружием, которое Анакреон имеет сейчас, Венус сможет захватить Терминус задолго до того, как мы приведем крейсер в боевую готовность. Какое же тогда имеет значение то, что мы дадим ему еще и крейсер? Вы ведь знаете, что до настоящей войны дело так и не дойдет.

— Надеюсь, что да. — Посол поднял глаза. — Но, Хардин…

— Да? Почему вы остановились? Продолжайте же.

— Послушайте, это не мое дело, но я читал сегодняшнюю газету. — Он положил газету на стол и ткнул пальцем в передовицу. — О чем это они?

Хардин бросил на газету мимолетный взгляд.

— Группа членов Совета создает новое направление и новую партию.

— Это я прочел.

Вересов заколебался.

— Я знаю, что вы лучше разбираетесь во всех внутренних делах, чем я, но, по-моему, на вас нападают со всех сторон. На сколько они сильны?

— Очень. Возможно, они будут контролировать Совет поле следующих выборов.

— Не раньше? — Вересов искоса взглянул на мэра. — Есть способы и помимо выборов.

— Вы что, принимаете меня за Венуса?!

— Нет, но починка крейсера займет несколько месяцев, и нападение последует сразу же. Это несомненно. Наша уступка будет воспринята как признак слабости, а имперский крейсер чуть ли не вдвое увеличит силы Венуса. Он нападет на нас — это так же точно, как то, что я первосвященник. Зачем рисковать? Сделайте либо одно, либо другое: или объясните ваш план Совету, или заставьте Анакреон объясниться сейчас.

Хардин нахмурился.

— Заставить? Прежде чем наступит кризис? Это единственное, чего я не должен делать. Существует Хари Сэлдон и такая вещь, как его План.

Вересов заколебался, потом пробормотал:

— Так вы абсолютно уверены, что такой План существует?

— Вряд ли по этому поводу могут возникнуть какие-либо сомнения, — последовал твердый ответ. — Я присутствовал при открытии Временного Сейфа, тогда Сэлдон ясно дал нам что понять.

— Я не это имел в виду, Хардин. Я просто не понимаю, как можно предвидеть и расписать всю историю человечества на тысячу лет вперед. Может, Сэлдон переоценил себя? — Вересов поежился от иронической улыбки мэра и добавил: — Конечно, я не психолог…

— Вот именно. Никто из нас не психолог. Но я в молодости получил некоторые элементарные понятия, вполне достаточные, чтобы постичь возможности этой науки, хотя сам я не в состоянии ничего вычислить. Нет никакого сомнения, что Сэлдон сделал именно то, что он утверждает. «Основание, — говорил Сэлдон, — было создано как научное учреждение, благодаря которому наука и культура умирающей Империи переживут времена начинающегося варварства и, в конце концов, сохранятся до Второй Империи».

Вересов с сомнением кивнул головой.

— Каждый надеется, что именно так все и должно произойти. Но можем ли мы рисковать? Можем ли мы рисковать настоящим из-за какого-то туманного будущего?

— Мы должны, потому что это будущее отнюдь не туманное. Оно было просчитано и записано Сэлдоном. Каждый последующий кризис в нашей истории отмечен, и успешный выход из этого кризиса будет зависеть от того, насколько мы решим предыдущий. Мы переживаем пока только второй кризис, и страшно подумать, каким будет результат при малейших отклонениях.

— Это ничем не подтвержденные рассуждения.

— Нет. В день открытия Временного Сейфа Хари Сэлдон сказал, что в каждый кризис свобода наших действий будет ограничена до такой степени, что мы сможем найти из создавшегося положения только один выход.

— Чтобы мы не наделали глупостей и не свернули в сторону?

— Совершенно верно. Но, соответственно, пока у нас еще есть выбор, как поступить, кризиса нет. Мы должны тянуть как можно дольше и, Великий Космос, именно это я и собираюсь делать.

Вересов не ответил. Он задумчиво пожевал губу. Прошло не более года с тех пор, как Хардин обсуждал с ним одну проблему, очень важную проблему: что противопоставить враждебным действиям Анакреона. Обсуждал только потому, что Вересов настоял на этом разговоре. Казалось, Хардин читал все его мысли.

— Лучше бы я вам об этом ничего не говорил, — сказал он.

— Почему? — в изумлении выкрикнул Вересов.

— Потому что уже шестеро людей знают об этом. Вы, я, трое других послов и Иоганн Ли. А я очень боюсь, что идея Сэлдона заключается в том, чтобы никто ничего не знал.

— Но почему?

— Потому что даже развитая психология Сэлдона была ограниченной. Он не мог рассчитывать поведение отдельных личностей так, как вы не можете применить кинетическую теорию газов к отдельным молекулам. Он работал с толпами, с населением целых планет, которые не обладают знаниями о будущих своих действиях и в конечном результате подчиняются его уравнениям.

— Это не так просто.

— Но это так. Я не знаю психологию в такой степени, чтобы объяснить вам это научно. Но для вас не секрет, что на Терминусе вообще нет ученых психологов, так же, как и математических книг по этому вопросу. Совершенно очевидно, что Сэлдон не желал, чтобы кто-то на Терминусе обладал умением высчитывать будущее наперед. Он хотел, чтобы мы шли к цели слепо, а следовательно, согласно законам психологии толпы. Как я уже однажды вам говорил, я не имел понятия, что случится после выдворения анакреонцев с Терминуса. Я просто хотел установить равновесие сил, не более того. И только значительно позже мне показалось, что понимаю, куда влекут нас события, но я предпринял все возможное, чтобы действовать, не исходя из этого знания. Если бы в результате своего предвидения я вмешался в события, боюсь, что с Планом Сэлдона было бы покончено.

Вересов задумчиво кивнул головой.

— Мне не привыкать к таким сложным рассуждениям. Я наслушался и не таких в Храме Анакреона. А как вы думаете определить тот самый момент, когда нужно будет действовать?

— Этот момент уже известен. Вы сами признаете, что как только космический крейсер будет починен, ничто не остановит Венуса, и он нападет на Основание. Тогда у нас не будет больше выбора.

— Вы правы.

— Вот и хорошо. Это — что касается внешней политики. Тем временем вы не можете не признать, что следующие выборы дадут нам новый враждебно настроенный Совет, который насильственно навяжет Терминусу военные действия против Анакреона. Здесь тоже нет никакого выбора.

— Вы правы.

— И как только из всех этих альтернатив у нас будет одна-единственная, считайте, что наступил кризис. Тем не менее я взволнован.

Хардин замолчал, и Вересов терпеливо стал ждать. Медленно, почти неохотно, мэр продолжил:

— У меня есть мысль, едва уловимая, что нарастание внешнего и внутреннего кризисов было запланировано одновременно. Но сейчас здесь наблюдается разница в несколько месяцев. Венус, вероятно, атакует еще до весны, а выборы будут только через год.

— По-моему, это неважно.

— Не знаю, может быть, так произошло из-за каких-то погрешностей, а может быть, и потому, что я слишком много знаю. Я всегда старался вести себя так, чтобы предвидение никак не повлияло на мои действия. Однако не могу точно сказать, какой это может дать эффект. Как бы то ни было, — Хардин поднял глаза, — я принял твердое решение.

— Какое именно?

— Когда разразится кризис, отправлюсь на Анакреон. Я хочу опять быть на месте…

— О, да я слишком много наговорил. Уже поздно. Давайте закончим с делами, отправимся в какое-нибудь милое местечко и приятно проведем вечер.

— Нет, уж лучше прямо здесь, — сказал Вересов. — Не хочу, чтобы меня узнали, а то представляете, что скажет эта ваша новая партия? Попросите принести коньяк сюда.

Хардин так и сделал, правда в очень умеренном количестве.

В те дни, когда Галактическая Империя охватывала собой всю Галактику и Анакреон был самым богатым вассалом на периферии, многие императоры посещали дворец вице-короля. И ни один из них не уехал отсюда, не испытав себя хоть раз в королевской охоте, когда свита в скоростных катерах, вооруженная игольчатыми пистолетами, вступала в противоборство с летающей пернатой крепостью, которую жители называли птицей пайк.

Былая слава Анакреона ушла в прошлое вместе с Империей. Дворец лежал в руинах, за исключением того крыла, которое восстановили рабочие Основания. И уже более двухсот лет Анакреон не видел ни одного императора, но охота на пайка все еще оставалась королевской забавой и зоркий глаз все так же был необходим королям Анакреона.

Лепольд I, король Анакреона и лорд-протектор внешних территорий, хотя и не достиг еще шестнадцати лет, доказывал свое охотничье мастерство уже не один раз. Он убил первого пайка, когда ему не исполнилось и тринадцати лет, десятого — после того как получил доступ к трону, а сейчас он возвращался с охоты на сорок шестую птицу.

— Пятьдесят, прежде чем мне стукнет шестнадцать! — воскликнул он. — С кем пари?

Но придворные не держали пари, когда дело касалось искусства их короля. Всегда существовала смертельная опасность выиграть. Поэтому никто не рискнул вступить в спор с королем, и он в прекрасном настроении отправился переодеваться.

— Лепольд!

Король остановился и хмуро повернулся. Венус смотрел на молодого племянника с порога своих покоев.

— Отошли их, — нетерпеливо махнул он рукой. — Вон!

Король резко сделал знак рукой, и двое прислужников, пятясь с низкими поклонами, спустились с лестницы. Лепольд вошел в комнату своего дяди. Венус брезгливо уставился на охотничий костюм короля.

— Очень скоро тебе придется заниматься делами поважнее, чем охота.

Он повернулся к племяннику спиной и отошел к столу. Принц был уже стар, чтобы выдерживать резкие порывы ветра, опасные развороты перед самым крылом пайка, кувыркания воздушной лодки то вверх, то вниз. Может, поэтому он и говорил, что презирает это развлечение. Лепольд понял, почему его дядя выказывает неудовольствие, и начал разговор с энтузиазмом, но и не без угрозы в голосе.

— Как жаль, что вы не были сегодня с нами, дядя! Мы прикончили птичку из Самии настоящее чудовище! И как это было здорово! Мы выслеживали его целых два часа на семидесяти квадратных милях. А затем я рванул вверх, — тут он сделал движение рукой, как будто все еще находился в своей воздушной лодке, — и нырнул пайку под крыло. Попал я ему прямо под крыло. Он взбесился и рванул вперед. Но я тоже не дремал, ушел левее, а затем подобрался к нему с солнечной стороны. Он приблизился ко мне на размах крыла, тогда я…

— Лепольд!

— Гм… Так я убил его.

— Не сомневаюсь. А сейчас ты, может быть, послушаешь?

Король пожал плечами и уселся на край стола, потом взял лежащий на нем орех и попытался раскусить его совсем не с королевским достоинством. Он не осмеливался встретиться со своим дядей взглядом.

Венус первым прервал молчание:

— Сегодня я был на крейсере.

— На каком крейсере?

— Есть только один крейсер. Тот крейсер, который Основание чинит для нашего флота. Старый имперский крейсер. Я выражаюсь достаточно ясно?

— А-а, этот! Вот видите, я же говорил; что они будут его чинить, если только мы их попросим. Все это ерунда — ваши разговоры о том, что они хотят напасть на нас. Если бы это было так, зачем им чинить для нас боевой крейсер? Это ведь не имеет смысла.

— Лепольд, ты дурак!

Король, который только что расколол орех и пытался выковырнуть оттуда зерно, покраснел.

— Послушайте-ка, — сказал он со злостью, которая едва ли чем отличалась от обычной сварливости. — Не думаю, что вы меня можете так называть. Вы забываетесь. Через два месяца я стану совершеннолетним.

— Да, и ты прекрасно подготовлен для принятия королевской власти. Если бы ты хоть половину того времени, что тратишь на охоту, использовал для общественных дел, я спокойно подписал бы свое отречение от регентства.

— А мне плевать. И вообще, здесь все это ни при чем. Даже если вы регент и мой дядя, но все же король — я. А вы — только мой подданный. Вы не должны называть меня дураком и, кстати, не должны сидеть в моем присутствии. Думаю, вам следует быть осторожным, дядя, или я сам об этом позабочусь… скоро.

Взгляд Венуса был холоден.

— Могу я обратиться к вам, ваше величество?

— Да.

— Так вот, вы — дурак, ваше величество.

Темные глаза регента сверкали из-под мохнатых бровей, и молодой король медленно сел в кресло. На мгновение лицо регента озарило ироническое удовлетворение, однако выражение это быстро исчезло. Его толстые губы раздвинулись в улыбке, и он опустил руку на плечо короля.

— Не обращай внимания, Лепольд. Мне не стоит так строго разговаривать с тобой. Иногда мне просто трудно удержаться и разговаривать в нужном тоне, когда события давят, как… Ты понимаешь?!

Но если речь его текла умиротворенно, то глаза оставались такими же жестокими, как и раньше.

Лепольд неуверенно сказал:

— Я понимаю. Государственные дела — очень трудные.

Он подумал не без опаски, не заставят ли его сейчас выслушивать нудные бессмысленные речи о годовой торговле со Смирно и о недавно заселенных мирах Красного Коридора.

Венус продолжал:

— Мой мальчик. Я хотел побеседовать с тобой раньше, и, возможно, мне следовало это сделать уже давно, но я знаю, что твоя юная душа нетерпимо относится к скучным деталям управления государством.

Лепольд кивнул головой.

— Ну что вы, дядя, все в порядке…

Венус его перебил:

— Однако через два месяца ты станешь совершеннолетним. Более того, в те трудные времена, которые сейчас наступают, тебе придется активно принимать участие в делах государства. Ты станешь королем, Лепольд.

Будущий король вновь кинул взгляд на дядю, лицо которого ничего не отразило.

— Будет война, Лепольд…

— Война! Но ведь у нас мирный договор со Смирно…

— Не со Смирно. С самим Основанием!

— Но, дядя, они же согласились починить для нас этот крейсер. Вы же сами сказали…

Голос Лепольда постепенно затих, когда он увидел презрительно оттопыренную губу своего дяди.

— Лепольд, — сказал он уже не так дружественно, как раньше. — Мы должны поговорить с тобой, как мужчина и мужчиной. Будет крейсер отремонтирован или нет — война с Основанием неизбежна, и, кстати, начнется скорее, если корабль будет отремонтирован. Основание — источник власти и могущества. Все величие Анакреона — весь его флот, его города, народ, его торговля — зависит от этой власти, которую нехотя дало нам Основание. Я помню время… Да, я сам помню время, когда города Анакреона топились печками с углем и нефтью… Но это неважно. Ты все равно не поймешь…

— Похоже, — неуверенно возразил Лепольд, — что мы должны быть им благодарны…

— Благодарны?! — взревел Венус. — Благодарны, что они кидают нам крошки с собственного стола, а себе оставляют… мы даже вообразить не можем, что. Причем делают все это с выгодой. Да, они это делают для того, чтобы в один прекрасный час захватить власть во всей Галактике.

Венус переложил руку на колено племянника, и глаза его сощурились.

— Лепольд, ты король Анакреона. Твои дети и дети твоих детей могут стать королями Вселенной, если только у тебя будет то могущество, которое Основание от нас скрывает.

— Уж в этом что-то есть! — В глазах Лепольда блеснула какая-то искорка, и спина его выпрямилась. — В конце концов, какое право они имеют держать что-то только для себя! Это нечестно. Анакреон тоже что-то да значит.

— Вот видишь. Ты уже начинаешь понимать. А сейчас, мой мальчик, что, если Смирно тоже решит напасть на Основание и присвоить все чудеса себе? Ты думаешь, мы долго продержимся, прежде чем станем вассалами? И долго ли ты останешься на своем троне?

Лепольд постепенно приходил в возбуждение.

— Великий Космос, вы правы! Вы абсолютно правы. Мы должны напасть первыми. Это будет просто самооборона.

Улыбка Венуса стала шире.

— Более того, когда-то, в самом начале правления твоего деда, Анакреон уже создал одну военную базу на планете Основания, Терминусе, — базу, жизненно необходимую для нашей обороны. Нас заставили покинуть эту базу в результате всяческих махинаций лидера Основания, плебея, ученого без капли благородной крови в жилах. Ты понимаешь, Лепольд? Твой дед был оскорблен этим подонком. Я его помню. Он едва ли был старше меня, когда прилетел на Анакреон со своей дьявольской улыбкой и дьявольским умом. Он прилетел один, но за его спиной стояла мощь трех других королевств, которые объединились в трусливый союз против величия Анакреона.

Лепольд покраснел, и глаза его засверкали.

— Клянусь Сэлдоном, если б я был на месте моего деда, я бы ему показал!

— Нет, Лепольд. Мы решили подождать и отомстить за оскорбление в более подходящий момент. Это было мечтой твоего отца перед его безвременной кончиной, что именно он будет человеком, который… Эх, да что там говорить!

Венус резко отвернулся. Потом, как человек, сдерживающий свои чувства, сказал:

— Он был моим братом. И если бы его сын…

— Да, дядя, я не подведу вас. Я решил, что будет только справедливо, если Анакреон сметет с лица земли этих смутьянов, причем немедленно.

— Нет, только не немедленно. Во-первых, мы должны дождаться, пока закончится ремонт боевого крейсера. Простой факт, что они согласились привести крейсер в боевую готовность, показывает — они нас боятся. Эти дураки, а они заслуживают, чтобы их так называли, пытаются нас умиротворить, но мы не свернем с пути истинного.

Лепольд радостно ударил себе кулаком по ладони.

— Никогда, пока я король Анакреона.

Губы Венуса саркастически искривились.

— Кроме того, мы должны дождаться прибытия Сальвора Хардина.

— Сальвор Хардин!

У короля внезапно округлились глаза, и юношеский контур безбородого лица потерял те почти твердые черты, которые совсем недавно на нем обозначались.

— Да, Лепольд, сам лидер Основания прибывает на Анакреон в твой день рождения, вероятно, чтобы успокоить нас своими льстивыми речами. Но это ему не поможет.

— Сальвор Хардин, — это был едва слышный шепот.

Венус нахмурился.

— Ты что, боишься? Это тот самый Сальвор Хардин, который во время своего последнего визита обливал нас грязью. Я надеюсь, ты не забыл этого смертельного оскорбления? Да еще от плебея, которому самое место в канаве!

— Нет, не забыл. Нет… Мы еще отплатим ему, но… но… я немного… боюсь!

Регент поднялся.

— Боишься? Кого? Я спрашиваю, кого ты можешь бояться?

Он захлебнулся от ярости.

— Я хочу сказать, это будет… э-э-э… немного святотатственно — напасть на Основание. Я хочу сказать…

— Продолжай.

Лепольд смущенно проговорил:

— Я хочу сказать, что если на свете действительно существует Космический Дух, он… э-э-э… ему это может не понравиться. Как вы думаете?

— Думаю, что нет, — последовал твердый ответ. Венус вновь уселся, и губы его искривились в странной усмешке.

— Так ты, значит, всерьез думаешь о Галактическом Духе?! Вот что значит оставить тебя без присмотра. Ты просто наслушался Вересова, как я понимаю.

— Он немного объяснил мне…

— Про Галактический Дух?

— Да.

— Какой ты еще теленочек! Он верит во всю эту ерунду намного меньше, чем я. А я вообще в нее не верю. Я тебе сколько раз говорил, что это все пустая болтовня.

— Да, я помню, но Вересов говорит…

— К черту Вересова. Это болтовня!

Наступила короткая упрямая тишина, а затем Лепольд сказал:

— Все равно, все в это верят. Я имею в виду правду о том, что Хари Сэлдон пророк и что он создал Основание, чтобы оно выполнило его предвидение. И в один день настанет рай на всей земле, и каждый, кто ослушается, будет проклят и осужден навеки. Люди в это верят… Я бывал на многих празднествах и видел…

— Да, они верят, но мы — нет. И ты можешь быть только благодарен тому, что это так. В противном случае ты просто не стал бы королем по священному праву и не считался бы помазанником божьим. Очень даже удобно. Это устраняет возможность революций и гарантирует безусловное послушание во всем. Именно поэтому, Лепольд, ты должен принимать активное участие в войне против Основания. Я только регент, а следовательно, человек. Ты же для них — король, более того — полубог.

— Но, по-моему, это не совсем так, — машинально ответил король.

— Не совсем так? — Последовал иронический ответ: — Но все так считают, за исключением Основания, конечно. Ты понял? Все, кроме Основания. Как только ты их уничтожишь, некому уже будет сомневаться, что ты избранник божий. Подумай об этом.

— И тогда мы сами сможем управлять этими могущественными коробками в храмах, и водить корабли без людей, и пользоваться Священной Пищей, которая излечивает от рака, и получать все остальное?.. Вересов говорил, что только благословенные Галактическим Духом могут…

— Вот именно, Вересов говорил! Вересов — второй после Хардина твой злейший враг. Будь со мной, Лепольд, и не думай о них. Вместе мы создадим Империю, не просто королевство Анакреон, а такое, которое охватит каждое из биллионов солнц Галактики. Разве это не лучше, чем просто слова «Рай на земле»?

— Да-а-а.

— Разве может Вересов пообещать больше?

— Нет.

— Хорошо.

Голос его звучал повелительно.

— Думаю, можно считать, что мы договорились?

Он подождал ответа.

— А теперь иди, я буду позже. И вот еще что, Лепольд…

Молодой король обернулся с порога.

Венус улыбнулся, но глаза его, как всегда, остались холодными.

— Будь внимателен на охоте, мой мальчик. После несчастного случая, который произошел с твоим отцом, у меня появляются все время какие-то странные предчувствия в отношении тебя. Надеюсь, ты будешь осторожен и сделаешь то, о чем мы с тобой договорились, правда?

Глаза Лепольда расширились; затем он их опустил.

— Да, конечно, дядя.

— Прекрасно.

Без всякого выражения на лице регент — посмотрел вслед удаляющемуся племяннику и вернулся к столу.

А мысли уходящего Лепольда были трезвы и полны страха. Может, это будет и лучше — победить Основание и, более того, добиться власти, о которой говорил дядя. Ведь после того как война кончится, он будет крепко сидеть на троне. Но внезапно Лепольд четко осознал, что Венус и два его взрослых сына являются прямыми наследниками престола в случае его смерти. Но пока он — король… А королю ничего не стоит приказать выстрелить… Даже в своих братьев и дядей.

После Сермака наиболее деятельным в подборе кадров, которые сейчас вливались в так называемую Партию действия, был Льюис Борт.

И, тем не менее, он не был членом делегации, которая нанесла визит Сальвору Хардину почти полгода тому назад. Так получилось не потому, что партия не признавала его стараний — скорее напротив. Борт отсутствовал по той простой причине, что в это время находился на Анакреоне. Он посетил планету как частное лицо. Борт нигде не регистрировался и не делал ничего важного. Он просто наблюдал за темными сторонами жизни этой планеты и совал свой длинный нос в самые отдаленные ее уголки. Льюис прилетел домой в сумерках короткого зимнего дня, который начался снегопадом, и уже через час сидел за столом в доме Сермака. Первые его слова не улучшили настроения собравшихся. А оно уже было достаточно мрачным в связи со сгущающимися сумерками и обильным снегопадом за окном.

— Боюсь, — сказал Льюис, — что наше положение можно охарактеризовать как «пропащее дело».

— Вы так считаете? — угрюмо спросил Сермак.

— Думать тут не о чем, Сермак. Другого мнения и быть не может.

— Оружие… — начал было доктор Вальто несколько официально, но Борт прервал его:

— Забудьте о своем оружии. Это старо.

Его взгляд прошелся по лицам.

— Я говорю о народе. Признаю, что попытка организовать дворцовый переворот и посадить на трон своего короля, благожелательно настроенного к Основанию, — моя идея. Это была хорошая идея, которая и сейчас хороша. Но в ней есть только один маленький недостаток: ее невозможно осуществить. Великий Сальвор Хардин позаботился об этом.

Сермак угрюмо сказал:

— Если вы расскажете нам все подробности, Борт…

— Подробности… Все это не так просто. Надо рассматривать эту проклятую ситуацию на Анакреоне в целом. Дело в религии, которую насадило Основание. Она действует.

— Подумаешь!

— Вы должны видеть, как она действует, чтобы понять. Терминус для вас — это просто много школ, в которых обучают священников, да еще иногда устраиваются специальные представления для пилигримов на окраинах города, вот и все. Нас это почти не касается. Но на Анакреоне…

Лем Тарки разгладил одним пальцем модный узел на галстуке и откашлялся.

— Что же это за религия? Хардин всегда говорил нам, что все это обычная болтовня, дабы заставить их признать нашу науку без ненужных вопросов. Ты помнишь, Сермак, он нам тогда сказал…

— Объяснения Хардина, — напомнил ему Сермак, — вряд ли стоит принимать на веру. Но все-таки, что же это за религия, Борт?

Тот задумался.

— С этической точки зрения, в ней все в порядке. Она мало отличается от философских течений былой Империи. Высокие моральные устои и все прочее. Тут нечему возразить. Религия — одно из высших цивилизующих влияний истории, и в этом отношении она выполняет…

— Все это нам известно, — нетерпеливо прервал его Сермак. — Поближе к делу.

— Пожалуйста.

Борт был несколько сбит с толку, хотя и не показывал этого.

— Религия, которую Основание не только насадило, но и всячески поощряло, базируется на беспрекословном послушании. Каста жрецов полностью контролирует научные аппараты, переданные нами Анакреону, но они умеют ими управлять чисто эмпирически Они целиком и полностью верят в религию и… гм… в духовную подоплеку энергии, которой распоряжаются.

Например, два месяца назад какой-то кретин вздумал манипулировать на энергостанции не теми ручками, что надо. И, конечно, в результате взорвал пять городских кварталов. Это было рассмотрено всеми, включая и жрецов, как великая священная месть.

— Я смутно помню, в газетах что-то писали об этом случае. Правда, не пойму, к чему вы клоните.

— Тогда послушайте, — напряженно сказал Борт. — Каста священников образует иерархию, во главе которой стоит король. На него смотрят как на полубога. Он является абсолютным монархом, помазанником божьим, и в это свято верят и народ, и жрецы. Короля нельзя просто так взять и скинуть. Теперь вы поняли?

— Подождите, — вмешался в разговор Вальто, — что вы имели в виду, когда сказали, что это дело рук Хардина? Он-то тут при чем?

Борт с горечью посмотрел на него.

— Основание поддерживает этот обман изо всех сил. Оно поддерживает его всеми научными достижениями. На Анакреоне нет ни одного праздника, на котором король не появился бы без священной радиоактивной ауры, сияющей вокруг его тела и поднимающейся короной вокруг головы. Каждый, кто прикоснется к нему, сгорает заживо. В критические минуты король может перемещаться по воздуху из одного места в другое. Считается, что это происходит по мановению Святого Духа. По мановению его руки храмы освещаются неземным жемчужным светом. Можно без конца перечислять все эти простые трюки, которые мы предоставили в его распоряжение, но даже сами жрецы, исполняющие для короля эти трюки, верят в них.

— Плохо, — сказал Сермак, закусив губу.

— Мне хочется плакать фонтанами Городского парка, — образно и честно признался Борт, — когда я думаю о том шансе, который мы прозевали. Возьмите ситуацию 30 лет тому назад, когда Хардин спас Основание от Анакреона. Анакреонцы не понимали, что старая Империя терпит крах. Они занимались своими делами, и даже когда все коммуникации были прерваны и дед-пират нынешнего короля Анакреона воцарился на троне, так до конца и не осознали, что Империи капут.

Если бы у императора хватило смелости, он смог бы восстановить свое положение, послав туда всего лишь два боевых крейсера. И, вне всякого сомнения, император нашел бы поддержку и внутри страны. И мы, мы могли сделать то же самое, но нет. Хардин насадил поклонение монарху. Лично я этого не понимаю. Почему? Почему? Почему?..

— Что, — вмешался Джеймс Орси, — делает Вересов? Ведь когда-то он был одним из активнейших сторонников Партии действия. Чем он там занимается? Господи, неужели он тоже слеп?

— Я не знаю, — жестко сказал Борт. — Он для них первосвященник. Насколько я понял, он ничего не делает, ограничиваясь одними советами и указаниями жрецам по техническим деталям. Первосвященник, черт его побери, первосвященник!

Наступило молчание, и все взгляды устремились на Сермака. Молодой лидер партии нервно грыз ногти, затем громко сказал:

— Ничего хорошего. Тут что-то не так.

Он оглядел своих собеседников по очереди и добавил еще более энергично:

— Значит, Хардин просто глуп?

— Похоже на то, — пожал плечами Борт.

— Никогда! Во всем этом что-то есть. Надо быть неимоверно глупым человеком, чтобы так тщательно и бесповоротно перерезать собственное горло. А Хардин далеко не дурак, я его таковым не считаю. С одной стороны, организовать религию, которая бы исключала всяческую возможность беспорядков внутри страны, с другой стороны, вооружить Анакреон самым совершенным оружием. Я этого не понимаю.

— Готов признать, что здесь что-то не так, — сказал Борт, — но факты остаются фактами. Что нам еще остается думать?

— Да это просто предательство, — нервно сказал Вальто. — Они ему заплатили.

Но Сермак нетерпеливо мотнул головой.

— Этого я тоже не думаю. Происходит нечто ненормальное, лишенное смысла. Скажи, Борт, ты что-нибудь слышал о старом имперском крейсере, который Основание должно отремонтировать и привести в полную боевую готовность для флота Анакреона?

— Боевом крейсере?

— Старом имперском крейсере.

— Нет, не слышал. Но это ничего не значит. Космодромы там считаются святыми религиозными местами, на которые народ не должен глядеть. Никто никогда даже не ведет разговоров о военном крейсере.

— Но до нас дошли слухи… Некоторые члены нашей партии высказались по этому поводу на Совете. Хардин ничего и не подумал отрицать. Его представитель заявил, что слухи ходят разные, но ничего и не подумал объяснять. На этом все и закончилось. Это может иметь какое-то значение?

— Так же, как все остальное, — ответил Борт. — Если это правда, то это — абсолютное безумие. Хотя и не больше, чем все остальное.

— Мне кажется, — заметил Орси, — у Хардина нет никакого секретного оружия. Это просто…

— Ну да, — рассердился Сермак. — Такой чертик в коробочке, который выскочит в нужный момент и заставит Венуса упасть в обморок. Основание легче взорвать самое себя, чтобы не мучиться, чем рассчитывать на какое-то секретное оружие.

— Ну что же, — сказал Орси неторопливо, меняя тему разговора. — Тогда поставим вопрос так: сколько у нас еще осталось времени?

— Вопрос что надо! Но не ждите от меня ответа. Пресса на Анакреоне вообще никогда не упоминает про Основание. В газетах сейчас полно статей о предстоящем празднике и ничего больше. На следующей неделе Лепольд станет совершеннолетним.

— Тогда у нас в запасе еще несколько месяцев.

Вальто улыбнулся в первый раз за весь вечер.

— Это дает нам возможность продержаться еще немного…

— Черта с два нам это дает! — нервно выкрикнул Борт. — Говорю вам, король для них — Бог! Вы что, думаете, что ему придется вести в народе пропагандистскую кампанию, чтобы поднять в народе боевой дух? Или он будет изо всех сил агитировать своих людей, обвинять нас в агрессивности, рассчитывая на дешевые эмоции? Когда придет время начать нападение, Лепольд отдаст приказ, и его люди пойдут драться. Все очень просто. Это самая проклятая из всех систем. Ты не задаешь вопросов Богу. Он может отдать приказ уже завтра, и ничего с этим не поделаешь.

Все собравшиеся пытались говорить одновременно. Сермак нетерпеливо стучал кулаком по столу, когда входная дверь отворилась и в комнату ввалился Леви Нораст. Он остановился, стряхивая со своей куртки мокрый снег.

— Вы только поглядите, — вскричал Леви, кинув газету на стол. — По всем каналам телевидения передают одно и то же.

Пять голов склонились над развернутой газетой.

Сермак сказал хриплым голосом:

— Великий Космос, он едет на Анакреон!

— Это предательство! — возбужденно пискнул Тарки. — Черт меня побери, если Вальто не прав! Он нас просто предал. А сейчас едет за своей платой.

Сермак поднялся.

— Теперь у нас нет выбора. Я попытаюсь завтра убедить Совет, чтобы Хардину было выражено недоверие. Если и это не поможет…

Прошедший недавно снег покрыл заносами дорогу, и автомобиль с трудом пробирался по пустынным улицам. Серая заря наступающего дня была холодна не только в поэтическом смысле, но и в буквальном. В такое холодное утро вряд ли кто-то стал бы заниматься сложнейшей политикой Основания, будь то член Партии действия или сторонник Хардина.

Иоганну Ли положение вещей явно не нравилось, и он ворчал все громче.

— Это будет плохо выглядеть, Хардин. Они скажут, что ты улизнул.

— Пусть говорят, что хотят. Я должен попасть на Анакреон, и я хочу это сделать спокойно. Прекрати, Ли.

Хардин откинулся на спинку сидения автомобиля, его знобило.

В автомобиле не было холодно, но что-то мерзкое сквозило в этом заснеженном мире, проносящемся за окном автомобиля, и Хардина это раздражало. Он машинально произнес:

— Когда-нибудь надо начать контролировать погоду на Терминусе. Это можно сделать.

— Я бы предпочел, — отозвался Ли, — покончить в первую очередь с другими проблемами. Например, как ты относишься к тому, чтобы контролировать не погоду, а, скажем, Сермака? Хорошая сухая камера, в которой температура не будет превышать круглый год 25 градусов по Цельсию, вполне ему подойдет.

— После чего мне действительно понадобятся телохранители, — ответил Хардин, — и не только эти двое.

Он указал на двух мужчин, которые ехали на переднем сидении вместе с шофером. Глаза их зорко оглядывали пустые улицы, а руки уверенно сжимали рукоятки атомных бластеров.

— По-моему, ты просто-напросто хочешь развязать гражданскую войну, — сказал после непродолжительной паузы мэр.

— Я? У нас есть все основания опасаться Сермака. — Ли начал перечислять по пальцам: — Раз. Сермак вчера устроил бучу на заседании Совета и потребовал, чтобы тебе было выражено недоверие.

— Он имел на это полное право, — спокойно перебил его Хардин. — Кроме того, его предложение было отвергнуто 206 голосами против 184.

— Безусловно. Большинством в 22 голоса, когда мы рассчитывали по меньшей мере на 60. Не спорь, ты сам это прекрасно знаешь.

— Чуть было не проиграли, — признался Хардин.

— Прекрасно! И давай дальше. Два: после голосования 59 членов Партии действия поднялись и ушли с Совета.

Хардин ничего не ответил, и Ли продолжал:

— Три: перед уходом Сермак заявил, что ты предатель и едешь на Анакреон за тридцатью сребрениками, что проголосовавшие за тебя вольно или невольно участвуют в этом предательстве и что его партию называют Партией действия не просто так за здорово живешь. И что же все это значит?

— По-моему, неприятности.

— А сейчас ты пытаешься улизнуть пораньше утром, как преступник. Ты должен, Хардин, встретить их лицом к лицу, если понадобится, то, черт возьми, объявить военное положение.

— Насилие — это последнее убежище…

— Беспомощного? Чушь!

— Ну, хорошо, посмотрим. А сейчас слушай меня внимательно, Ли. Тридцать лет назад Временной Сейф Хари Сэлдона открылся в день пятидесятилетия Основания, и появилось изображение Хари Сэлдона, чтобы объяснить, что же происходит на самом деле.

— Помню.

Ли мечтательно кивнул головой и грустно улыбнулся.

— Это был тот самый день, когда мы взяли верх над правительством.

— Вот именно. В те дни наступил наш первый большой кризис. Сейчас второй, и ровно через три недели исполнится восьмидесятая годовщина Основания. Не кажется ли тебе это совпадение несколько странным?

— Ты хочешь сказать, что он опять появится?

— Я еще не закончил. Сэлдон никогда ничего не говорил о том, что нас ждет, и о том, когда вернется. Но это — одна из деталей его Плана. Он всегда старался не говорить нам о будущем. Невозможно также сказать, рассчитан ли замок Сейфа на то, чтоб открыться еще раз. Вероятно, надо было бы разобрать весь механизм Сейфа, но ведь тогда скорее всего он самоуничтожился бы. Я приходил туда в каждую годовщину, просто так, на всякий случай. Он ни разу не открылся, но сейчас наступает очередной кризис.

— Значит, он появится?

— Может быть, я не знаю. Однако, дело не в этом. На сегодняшней сессии Совета, как только будет объявлено, что я улетел на Анакреон, ты сделаешь официальное заявление: 14 марта сего года появится новая видеозапись Хари Сэлдона, содержащая послание наивысшей важности касательно нынешнего кризиса, успешно закончившегося. Это очень важно, Ли. Больше ничего не говори, какими бы вопросами тебя ни засыпали.

Ли уставился на мэра.

— А они поверят?

— Не имеет значения. Это их смутит, а больше мне ничего не надо. Они будут думать и гадать — правда это или нет, а если нет, то для чего мне это понадобилось. Таким образом они отложат все свои действия до 14 марта. Я вернусь задолго до этого времени.

Ли выглядел неуверенным.

— Но ты хочешь сказать: «успешно закончившегося». Ведь это вранье.

— Которое, тем не менее, всех смутит. А вот и космодром.

Корпус ожидающего звездолета тускло блеснул в тумане. Хардин пробрался к нему сквозь снежные заносы и уже у трапа повернулся и поднял руку:

— До свидания, Ли. Мне очень приятно, что я могу положиться на тебя в этом тяжелом деле. Только постарайся выполнить все правильно.

— Не беспокойся. Я сделаю все, что ты сказал.

Ли отступил в сторону, и люк за Хардином закрылся.

Сальвор Хардин не сразу полетел на Анакреон. Он прибыл туда за день до коронации, успев нанести визиты восьми меньшим звездным системам, останавливаясь лишь для того, чтобы переговорить с представителями Основания на планетах. Это путешествие заставило его еще раз понять, каким огромным было королевство. И хотя оно было лишь крохотной точкой на карте Империи, в которую это королевство когда-то входило, для человека, чьи мысли и привычки всегда вращались вокруг одной планеты, размеры Анакреона и численность его населения представлялись ошеломляюще большими.

Строго следуя границам бывшего доминиона, Анакреон объединял в себе 25 звездных систем, на шести из которых, включая Анакреон, существовали не одна, а несколько обитаемых планет. Население из 19 миллиардов было хотя и немного меньшим, чем во времена Империи, но быстро росло, пользуясь научными знаниями, предоставляемыми Основанием. И только теперь Хардин по-настоящему осознал всю сложность своей задачи. Прошло уже 30 лет, а только столица страны получила атомную энергию. В провинциях ее еще и в помине не было. Даже тот небольшой прогресс, которого достигли, не был бы возможен без реликтов, оставленных умирающей Империей.

Когда Хардин прилетел на Анакреон, в провинциях еще продолжались празднования по случаю скорого вступления короля на престол, да и в самом Анакреоне еще не закончились лихорадочные приготовления к этому дню. Хардину удалось урвать всего лишь полчаса у измученного, спешившего куда-то Вересова, прежде чем посол вновь кинулся в какой-то храм заниматься очередными приготовлениями к празднику. Но эти полчаса принесли мэру полное удовлетворение, и он, окончательно успокоившись, решил отправиться посмотреть ночной фейерверк.

В основном Хардин действовал как наблюдатель, потому что у него не хватило сил выполнять религиозные обряды. А ему непременно пришлось бы их выполнять, объяви только, что он за персона. Поэтому, когда бальный зал короля наполнился сверкающей и переливающейся толпой высшей знати, мэр тихо прислонился к стене, никем не замеченный и почти никем не видимый. Он был представлен Лепольду наряду со многими, жаждущими этого представления, на безопасном расстоянии, так как король стоял в гордом и торжественном одиночестве, окутанный смертельным сиянием радиоактивной ауры.

Не пройдет и часа, как этот же самый король займет свое место на массивном троне из иридие-радиевого сплава, украшенного драгоценностями в золотых оправах, затем трон медленно поднимется в воздух и торжественно подплывет к большому окну, в котором толпа простолюдинов увидит своего кумира, вопя до умопомрачения. Трон никогда не был бы таким массивным, если бы не встроенный атомный двигатель.

Было уже за одиннадцать часов вечера. Хардин подошел ближе и поднялся на носки, чтобы лучше видеть происходящее. Он подавил в себе желание забраться на стул.

Затем мэр заметил Венуса, который быстро пробирался к нему сквозь толпу, и мгновенно принял прежнюю позу.

Венуса то и дело останавливали. Ему приходилось неоднократно дарить на бегу несколько ласковых слов какому-нибудь известному дворянину, дед которого помог деду Лепольда взойти на трон и был за это награжден герцогством на вечные времена.

Затем Венус избавился от последнего расфуфыренного дворянина и подошел к Хардину.

— Мой дорогой Хардин, — сказал он льстивым голосом, — нет ничего удивительного, что вы скучаете, ведь вы не назвали себя.

— Но я не скучаю, ваше высочество. Мне очень интересно. Вы же знаете, у нас на Терминусе нет ничего подобного.

— Несомненно. Но не пройдете ли вы в мои частные покои, где мы сможем поговорить спокойно и где никто нам не будет мешать?

— Конечно.

Пока они спускались по лестнице, не одна графиня-вдовушка подняла свой лорнет в полном изумлении: кто этот плохо одетый и неинтересный незнакомец, которому выпала такая большая честь от самого принца-регента.

В покоях Венуса Хардин полностью расслабился, развалился в кресле и пробормотал слова благодарности за предложенный стакан вина, налитый ему рукой столь знатной особы.

— Мое вино с Покриса, Хардин, — сказал Венус. — Из королевских погребов. Настоящее вино. Ему двести лет. Оно было разлито по бочкам еще за десять лет до революции.

— Королевский напиток, — вежливо согласился Хардин. — За Лепольда I, короля Анакреона.

Они выпили, и Венус спокойно добавил:

— И за будущего короля всей периферии, а дальше — кто знает… Может быть, Галактика когда-нибудь будет объединена.

— Несомненно. Анакреоном?

— Почему бы и нет. Благодаря Основанию наше научное превосходство над остальной частью периферии очевидно.

Хардин поставил пустую рюмку на стол и сказал:

— Это бесспорно, но Основание помогает любой нации, которой требуется минимальная научная помощь. Исходя из высоких принципов нашего правительства и великой моральной цели нашего основоположника Хари Сэлдона, мы не можем отдавать кому бы то ни было предпочтение. С этим ничего нельзя сделать, ваше высочество.

Улыбка Венуса стала еще шире.

— Галактический Дух, выражаясь народным языком, помогает тем, кто помогает сам себе. Я прекрасно понимаю, что Основание без причин никогда бы не стало помогать Анакреону.

— Я этого не говорил. Мы отремонтировали для вас имперский крейсер, хотя мой навигационный отдел хотел заполучить его для научных изысканий.

Регент с иронией повторил последние слова:

— Научных изысканий! Вот именно! Но вы никогда не стали бы его чинить, если бы я не пригрозил вам войной.

Хардин пожал плечами.

— Этого я не знаю.

— Зато я знаю. Эта угроза всегда оставалась.

— И остается?

— Сейчас уже слишком поздно говорить о каких-либо угрозах.

Венус бросил быстрый взгляд на часы, стоявшие на столике.

— Послушайте, Хардин, вы уже посещали один раз Анакреон. Тогда вы были молоды, впрочем, оба мы были молоды, но уже тогда мы смотрели на жизнь с разных точек зрения. Вы ведь тот, кого называют мирным человеком.

— Мне кажется, что насилие — это неэффективный путь к цели. Всегда существует способ выйти из положения, хотя, может быть, и не такой прямой.

— Да, я слышал ваше знаменитое выражение: «Насилие — последнее убежище беспомощного». И все же, — тут регент в забывчивости начал трепать свое ухо, — я бы не назвал себя беспомощным.

Хардин вежливо кивнул головой и ничего не ответил.

— И, несмотря на это, — продолжал Венус, — я всегда верил, что действовать надо прямо. Я верил, что всегда надо прокладывать прямой путь в своему сопернику, и следовал этим путем. Таким образом я многого добился и надеюсь добиться еще большего…

— Знаю, — перебил его Хардин. — На мой взгляд, этот пресловутый прямой путь вы проложили для себя и своих детей, и ведет он прямо к трону, если вспомнить недавний несчастный случай с отцом короля, вашим братом, и довольно слабое состояние здоровья вашего нового короля. Ведь у него слабое здоровье, не правда ли?

Венус нахмурился, и голос его стал резче.

— Вам было бы полезно, Хардин, избегать кое-каких тем в разговоре. Вы, конечно, считаете, что как мэр Терминуса находитесь в привилегированном положении и можете делать всякие… гм… глупые замечания. Но если это так — не обманывайте себя. Меня трудно напугать словами. Один из моих жизненных принципов в том, что трудности исчезают, когда ты смело идешь им навстречу, и я еще ни разу не поворачивался спиной к проблемам.

— Я в этом не сомневаюсь. И к какой именно трудности вы собираетесь не поворачиваться спиной в настоящий момент?

— К трудности, Хардин, уговорить Основание помочь нам. Видите ли, ваша политика мира заставила сделать вас несколько серьезных ошибок просто потому, что вы недооценили смелости своего противника. Ни один человек не осмелился действовать, как вы.

— Например?

— Например, вы прибыли на Анакреон один и в мои покои вошли тоже один.

Хардин огляделся по сторонам.

— И что же в этом неправильного?

— Ничего, — ответил регент, — кроме того, что снаружи этой комнаты стоит пять охранников, хорошо вооруженных и готовых стрелять по велению моему или короля. Я не думаю, что вам удастся уйти, Хардин.

Брови мэра высоко поднялись.

— Я сейчас никуда не собираюсь уходить. Но неужели вы меня можете так сильно бояться?

— Я вас вообще не боюсь, но так вы будете больше уверены в моей непреклонности. Или вы хотите назвать это демонстрацией силы?

— Называйте, как хотите, — ответил Хардин безразличным тоном. — Я не собираюсь обсуждать с вами этот инцидент, как бы вы его ни называли.

— Я уверен, что ваше отношение переменится со временем. Но вы сделали еще одну, ошибку, Хардин, куда более серьезную. Насколько я знаю, ваша планета — Терминус — почти не имеет никакой защиты.

— Естественно. Чего нам бояться? Мы никому не угрожаем и относимся ко всем одинаково.

— И оставаясь беззащитными, — продолжал Венус, — вы великодушно помогли нам вооружиться, сделав ценное, очень ценное добавление к нашему космическому флоту. После того как в его состав вошел имперский крейсер, он стал непобедимым.

— Ваше высочество, вы теряете время.

Хардин сделал вид, что собирается встать с кресла.

— Если вы хотите объявить войну и, грубо говоря, объявляете ее мне, в таком случае позвольте мне немедленно связаться с моим правительством.

— Сядьте, Хардин, я не объявляю вам войну, и вы не свяжетесь со своим правительством. Войну мы не объявим, Хардин, а начнем! Тогда Основание будет информировано об этом атомными пушками имперского крейсера. Командовать флотом будет мой сын с борта флагманского крейсера, который вы так любезно назвали «Венус».

— Когда же это произойдет?

— Если вам действительно интересно, то флотилия звездолетов улетела с Анакреона ровно пятьдесят минут тому назад, в 11 часов вечера, а первый выстрел будет произведен, как только перед ними появится Терминус, то есть в полдень завтрашнего дня. Вы можете считать себя военнопленным.

— Именно пленным я себя и считаю, ваше высочество, — ответил Хардйн, все еще хмурясь. — Но я разочарован.

Венус презрительно ухмыльнулся.

— И вы больше ничего не хотите сказать?

— Да. Я думал, что начать войну будет более логично в момент коронации — в 12 часов. Очевидно, вы решили открыть военные Действия, пока еще являетесь регентом. Но все-таки, начать в то время было бы красивее.

Венус уставился на мэра.

— О чем это вы говорите?

— Разве непонятно? — мягко удивился Хардин. — Я назначил свой ответный удар ровно на полночь.

Венус подпрыгнул в кресле.

— Со мной вам не удастся блефовать. Никакого контрудара не существует. Если вы рассчитываете на поддержку других королевств, забудьте о них. Их флот, даже взятый вместе, не чета нашему.

— Это я знаю и не собираюсь сделать ни выстрела. Просто еще неделю назад было объявлено, что с сегодняшней ночи планета Анакреон находится под запретом.

— Под запретом?

— Да, если вы не понимаете, то могу объяснить. Каждый священник на Анакреоне начнет забастовку, если я не отменю приказа. Но я не могу этого сделать, раз я арестован, да и желания такого у меня нет.

Хардин наклонился вперед и добавил с внезапной живостью в голосе:

— Понимаете ли вы, ваше высочество, что нападение на Основание — это самое большое кощунство, которое вы только могли придумать.

Венус явно пытался взять себя в руки.

— Мне все это неинтересно. Оставьте свои рассуждения для толпы.

— Мой дорогой Венус, а как же иначе. Думаю, что за последние полчаса каждый храм ра Анакреоне стал центром мощного сосредоточения народа, слушающего священников, а они произносят именно то, что вы только что слышали. На Анакреоне не осталось ни одного мужчины, ни одной женщины, которые бы не знали, что их правительство организовало ничем не объяснимое нападение на центр их религиозного поклонения. Но до полуночи осталось всего 4 минуты. Советую вам спуститься в зал и понаблюдать за событиями. Меня тут будут охранять целых пять охранников, так что не беспокойтесь.

Мэр откинулся на спинку кресла, налил себе еще рюмку вина и с полным безразличием уставился в потолок.

Венус крепко выругался и выбежал из комнаты.

Элита бального зала тихонечко зашумела, когда перед троном был расчищен широкий проход. На нем, положив руки на подлокотники, сейчас во всей красе восседал Лепольд с гордо поднятой головой. Свет канделябров чуть померк, и в лучах крохотных атомных лампочек потолка королевская аура сверкала и переливалась, образуя вокруг головы короля многоцветную корону.

Венус остановился на пороге. Его никто не видел, все глаза были устремлены на трон. Регент сжал руки в кулаки и заставил себя вспомнить, где он находится. Хардину не удастся блеф, и он не вынудит его на какую-нибудь глупость.

Трон заколебался, бесшумно поднялся вверх и поплыл с пьедестала вниз по ступенькам, а потом, в шести дюймах от пола, к широко раскрытому окну. С протяжным звуком колокола, который означал наступление полночи, трон остановился перед окном, и… королевская аура исчезла. Какую-то долю секунды король не двигался. Лицо его исказило изумление. Он без своей ауры был самым обычным человеком. Потом трон заколебался и рухнул с шести дюймов на пол, и одновременно во дворце погас свет. Сквозь всеобщие крики и начавшуюся панику донесся громовой голос Венуса:

— Факелы! Пусть зажгут факелы!

Расшвыривая толпу направо и налево, он пробирался к двери. Откуда-то появились факелы, которые должна была нести по улицам процессия после коронации короля. Обратно в зал охранники возвратились с фонарями: голубыми, зелеными, красными, и их странный свет озарил лица испуганных придворных.

— Ничего страшного не произошло! — прокричал Венус. — Не уходите, оставайтесь на своих местах. Через несколько минут вновь будет подана энергия. — Он повернулся к капитану стражи, который стоял по стойке смирно.

— В чем дело, капитан?

— Ваше высочество, — последовал немедленный ответ — Дворец окружен жителями города.

— Чего они хотят? — прорычал Венус.

— Во главе их священник. Его все узнали. Это первосвященник Вересов. Он требует немедленно освободить мэра Основания Хардина и прекратить военные действия против Терминуса.

Рапорт был отдан бесстрастным голосом офицера, но он все время отводил свой взгляд в сторону.

— Если хоть кто-то из этих плебеев, — заревел Венус, — попытается ворваться во дворец, стреляйте без предупреждения. Это все. Пусть себе воюют. Завтра утром мы поговорим иначе.

Факелов притащили очень много, и теперь тронный зал снова был ярко освещен. Венус подбежал к трону, все еще стоявшему у окна, и вытащил оттуда бледного, забившегося в угол Лепольда. Дядюшка встряхнул короля и поставил его на ноги.

— Пойдем со мной.

Венус посмотрел в окно. В городе было темным-темно. Снизу раздавались хриплые беспорядочные крики толпы. Только справа, где стоял храм, еще сверкала иллюминация. Он злобно выругался и потащил короля за собой.

Принц ворвался в свои покои, молча таща за собой короля, в сопровождении пяти охранников.

— Хардин, — завопил он. — Вы играете с огнем, о который сами рискуете обжечься.

Хардин не обратил на него ни малейшего внимания. Окруженный светом карманной атомной лампочки, он продолжал спокойно сидеть в кресле, и на лице его блуждала улыбка.

— Добрый вечер, ваше величество, — улыбнулся мэр Леопольду. — Я поздравляю вас с коронацией.

— Хардин! — вновь вскричал Венус. — Прикажите своим жрецам вновь вернуться в храмы.

Хардин холодно взглянул на него.

— Приказывайте им вы, Венус, и тогда мы посмотрим, кто из нас играет с огнем, о который можно обжечься. В настоящий момент на Анакреоне не вертится ни одно колесо, не горит ни одна лампочка, кроме как в храмах. На планете не работает ни один отопительный прибор, кроме как в храмах. Больницы не принимают пациентов, энергостанции закрылись. Все воздушные аппараты приземлены. Если вам это не нравится, Венус, вы и прикажите жрецам вернуться на свои места. Что же касается меня, то я этого не хочу.

— Клянусь Космосом, Хардин, я прикажу! Если дело идет к развязке, да будет так! Посмотрим, смогут ли ваши жрецы противостоять армии. Сегодня ночью каждый храм на планете перейдет в военное ведомство.

— Прекрасно! Но как вы собираетесь отдавать приказы? Каждая линия коммуникации на планете прервана. Вы убедитесь сами, что радио не будет работать, равно как телефоны и телевизоры. Честно говоря, единственный аппарат на планете, который будет функционировать, не считая тех, что в храмах, конечно, — это телевизор, находящийся в этой комнате, и то он настроен только на прием.

Венус тщетно боролся со своим прерывистым дыханием, Хардин же продолжал:

— Если хотите, можете приказать своей армии захватить Арголидский храм, рядом с дворцом, а затем использовать ультракоротковолновые передатчики, имеющиеся там, чтобы наладить контакт с другими частями планеты. Но если вы это попытаетесь сделать, то, боюсь, ваша армия будет разорвана на кусочки толпой, и кто же тогда защитит дворец и ваши жизни, Венус?

С трудом дыша, тот ответил:

— Мы еще можем бороться, дьявол. Мы продержимся день, а когда прибудут новости, что Основание завоевано, толпа поймет, на какой пустоте была построена ваша религия, и покинет своих священников, ополчившись против них. Я даю вам время до полудня, Хардин, потому что вы можете остановить все машины на моей планете, но не сможете остановить мой флот.

Венус говорил все более возбужденным, ломающимся от волнения голосом:

— Они уже в пути, Хардин, а во главе — тот самый крейсер, который вы так любезно согласились нам отремонтировать.

— Да, — легко ответил ему Хардин. — Крейсер, который я сам приказал починить… но так, как мне этого хотелось. Скажите мне, Венус, вы когда-нибудь слышали об ультракоротковолновом реле? Нет, вижу, что не слышали. Что ж, минут через пять вы сами увидите его в действии…

Пока он говорил, экран телевизора внезапно зажегся, и Хардин поправил себя:

— Нет, через две секунды. Садитесь, Венус, и слушайте…

Тео Апорат считался на Анакреоне священником самого высокого ранга. Благодаря этому статусу его назначили Главным Жрецом на космолете «Венус». Но дело было не только в ранге. Тео принимал участие в ремонте космолета под руководством людей Основания. Он изучал двигатели и все оборудование по их приказам.

Апорат починил телеэкраны, наладил коммуникации, выправил вмятины на корпусе, наладил волшебные лучи. Ему даже разрешили помочь, когда люди Основания собрали святой прибор, который никогда еще не устанавливался на кораблях королевства и был создан специально для этого колосса, — ультракоротковолновое реле.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что у Главного Жреца болело сердце, когда он узнал, для какой цели предназначается этот замечательный корабль. Он не хотел даже верить тому, что сказал Вересов: будто крейсер должен был выполнить такое жуткое злодейство, будто его пушки должны обратиться против могущественного Основания. Против того Основания, где он в молодости учился, того Основания, из которого исходила вся святость. И все же теперь у него не осталось сомнений, особенно после того, что сообщил адмирал.

Как мог король, благословенный Богом, позволить себе такой кощунственный акт? И был ли это король? А вдруг это приказ проклятого безбожника Венуса, а король об этом ничего даже не знает? А сын этого самого Венуса и был тем адмиралом, который сказал ему пять минут назад:

— Займитесь своими душами и своими благословениями, жрец, а уж я займусь кораблем.

Апорат недобро улыбнулся. Он займется своими душами и своими благословениями? Своими проклятиями! Принц Лефкин скоро запоет не так. Сейчас Апорат вошел в главную радиорубку, за ним — младший священник. Два офицера звездолета, стоявшие на вахте, не сделали никакого замечания. Главный Жрец имел право входить в любые помещения корабля.

— Закройте дверь, — приказал он священнику и взглянул на хронометр. До двенадцати оставалось пять минут. Апорат правильно рассчитал время. Быстро и уверенно он передвинул рычажки, которые давали радио- и телесвязь со всеми помещениями огромного двухмильного крейсера.

— Солдаты королевского звездолета «Венус»! Внимание! Говорит ваш Главный Жрец.

Апорат знал, что звуки его голоса, многократно усиленные, были сейчас слышны и у атомных пушек, и в кают-компаниях, и в самом сердце корабля — навигационном отсеке.

— Ваш корабль, — вскричал он, — предназначен для кощунственных целей. Что и говорить: с вашего неведения он совершает такое действие, которое проклянет душу каждого из нас на вечное молчание ледяного Космоса. Слушайте! Намерение вашего командира — привести корабль на Основание и, подчинив его своей греховной воле, напасть на этот источник благословений. Поскольку это является целью принца Лефкина, я, во имя Галактического Духа, смещаю его с командования, ибо его команды не могут быть благословлены Галактическим Духом. Сам божественный король ничего не сможет сделать без согласия Галактического Духа.

Голос стал глубже, и младший священник слушал его с трепетом, а двое офицеров — со страхом.

— И так как этот корабль выполняет дьявольское поручение, с него снимается благословение Галактического Духа.

Апорат торжественно поднял руки, и у тысяч телеэкранов солдаты затрепетали, глядя на своего Главного Жреца.

— Во имя Галактического Духа и его пророка Хари Сэлдона, его учеников — святых людей Основания — я проклинаю этот корабль. Пусть телекамеры этого корабля, являющиеся его глазами, ослепнут. Пусть пульты, являющиеся его руками, парализуются. Пусть атомные пушки, являющиеся его кулаками, застынут. Пусть моторы, являющиеся его сердцем, перестанут биться. Пусть связь, являющаяся его голосом, оглохнет. Пусть вентиляция, являющаяся его дыханием, замрет. Пусть свет, который освещает все вокруг, уйдет в ничто. Именем Галактического Духа я проклинаю этот корабль.

И с последними его словами и ударом полночи впервые за много световых лет в Арголидском храме заработало ультракоротковолновое реле, которое со сверхсветовой скоростью включило такое же на флагманском корабле.

Поскольку главной характеристикой религии под названием наука является то, что она действует, такие проклятия были просто смертельны!

Апорат увидел, как темнота окутывает весь корабль, услышал, как прекратилось мягкое шипение гиператомных двигателей. Он достал из кармана своей мантии атомную лампочку, которая осветила все вокруг жемчужным светом.

Жрец взглянул на двух вахтенных, людей несомненно храбрых, которые сейчас стояли на коленях со смертельным ужасом на лицах.

— Спасите наши души, ваше преподобие! Мы бедные люди и не знаем преступных целей наших начальников, — взмолился один из них.

— Следуйте за мной, — сказал Апорат. — Ваши души еще не окончательно заблудшие.

В корабле царили тишина и темнота, наполненные страхом, почти физически осязаемым. Солдаты пытались подползти поближе к Апорату, шедшему в ореоле света, и дотронуться до его мантии, слабыми голосами умоляя о пощаде. Ответ был один и тот же:

— Следуйте за мной!

Когда Апорат нашел принца Лефкина, тот пробирался в потемках по офицерской кают-компании, крича громким голосом, чтобы дали свет. Адмирал уставился на своего Главного Жреца ненавидящими глазами.

— Вот и вы!

Лефкин унаследовал голубые глаза от своей матери, но нос его был несколько крючковат и один глаз косил, делая его похожим на Венуса.

— Каков смысл ваших предательских действий? Верните энергию кораблю, я здесь командир!

— Вы больше не командир, — торжественным голосом произнес Апорат.

Тот быстро огляделся вокруг себя.

— Взять этого человека. Арестуйте его или, клянусь Космосом, я вышлю в открытое пространство каждого, кто сейчас меня слышит, без скафандра. — Лефкин на секунду замолчал, потом заверещал тонким голосом: — Вам приказывает ваш адмирал! Арестуйте его!

Затем Лефкин окончательно потерял голову.

— Неужели вы дадите себя обмануть этому пугалу, этому шуту? Поверите во всякие там облака и дурацкую райскую жизнь? Этот человек — жулик, а Галактический Дух, о котором он говорит, — ложь!

Апорат прервал его с бешенством в голосе:

— Взять богохульника! Вы слушаете его речи под угрозой вечного проклятия ваших душ!

И в ту же секунду благородный адмирал оказался на полу в цепких руках накинувшихся на него солдат.

— Возьмите его и следуйте за мной.

Апорат повернулся и направился обратно в радиорубку. Солдаты, заполнившие все коридоры, тащили за ним Лефкина. В радиорубке они поставили командира перед одним из экранов, которые еще продолжали работать.

— Прикажите всему флоту изменить курс и приготовиться к возвращению на Анакреон.

Растрепанный, избитый и испуганный до полусмерти Лефкин отдал приказ.

— А сейчас, — хмуро сказал Апорат, — мы поддерживаем связь с Анакреоном на ультракороткой волне. Говорите то, что я вам приказываю.

Лефкин сделал отрицательное движение, и толпа, наполнившая рубку, страшно загудела.

— Говорите, — повторил Апорат. — Начинайте: «Космический флот Анакреона…»

Лефкин начал говорить.

В покоях Венуса стояла мертвая тишина, когда на телевизионном экране появилось изображение Лефкина.

Регент слабо вскрикнул, увидев избитую физиономию своего сына и его разорванный мундир. Затем он упал в кресло. Лицо Венуса перекосилось от страха и изумления.

Хардин слушал флегматично, руки его спокойно лежали на подлокотниках кресла, в то время как только что коронованный Лепольд забился в угол и нещадно теребил рукав своего расшитого золотого одеяния. Даже солдаты потеряли бесстрастность, которая является прерогативой военных, и, стоя шеренгой у двери с атомными бластерами в руках, украдкой поглядывали на телевизор.

Лефкин говорил неохотно, делая промежутки между фразами, как будто ожидая подсказки. Голос его неузнаваемо хрипел.

— Космический флот Анакреона… узнав о своей миссии… и отказываясь быть оружием… в совершении неслыханного кощунства… возвращается на Анакреон… Диктуем следующий ультиматум… тем богохульным грешникам… которые осмеливаются использовать грешную силу… против Основания… источника всех благословений… и против Галактического Духа… Немедленно прекратите все военные действия против… истинной веры… и дайте гарантии… которые бы удовлетворили нас… представителей флота… под командованием нашего Главного Жреца Тео Апората… что такая война никогда не произойдет в будущем… и что… — тут последовала долгая пауза, — бывший принц-регент Венус… будет заключен в тюрьму… и наказан Судом Жрецов за его прегрешения. В противном случае… королевский космический флот… возвратится на Анакреон и сметет с лица земли королевский дворец… чтобы уничтожить гнездо грешников… и уничтожить всякую ересь, которая обрекает людей на вечные муки.

С полупридушенным рыданием голос Лефкина умолк, и экран телевизора потемнел.

Пальцы Хардина быстро нащупали кнопку на атомной лампочке, и ее свет стал меркнуть до тех пор, пока король, принц-регент и солдаты не превратились в смутные контуры на темном фоне. И тогда стало заметным, что Хардина окружает аура. Это не был тот сверкающий свет, который является прерогативой королей, — он был и менее театральным, и менее впечатляющим, но в своем роде куда более эффектным и полезным.

Хардин мягким ироническим голосом обратился к тому самому Венусу, который всего лишь час назад объявил его военнопленным, а Терминус приговорил к разрушению, и который сейчас являл собой тень, молчаливую и сломленную.

— На свете есть одна старая сказка, — сказал Хардин, — такая же старая, как само человечество, потому что ее самые старые записи тоже являются перепечатками с более старинных. Думаю, эта сказка может заинтересовать вас. Ее рассказывают так:

— Лошадь, для которой Волк был самым могущественным и страшным врагом, жила в постоянном страхе за свою жизнь. Когда она совсем уже отчаялась, ей пришло в голову найти себе союзника. Пошла Лошадь к Человеку и предложила ему союз, заметив, что Волк является также врагом Человека. Человек сразу же согласился и предложил ей немедленно убить Волка, если только новый союзник предоставит в его распоряжение свои быстрые ноги. Лошадь была очень довольна и позволила Человеку надеть на себя седло и уздечку. Человек вскочил на нее верхом, нашел Волка и убил его. Лошадь, радостная и успокоенная, поблагодарила Человека и сказала:

— Теперь, когда наш былой враг умер, сними с меня седло, уздечку и дай мне свободу.

На что Человек ответил смеясь:

— Вперед, кобылка! — И прибавил ей шпорами.

Наступила тишина. Тень, которая была Венусом, не шевелилась.

Хардин спокойно продолжал.

— Я надеюсь, аналогия очевидна. В жадном стремлении навеки закрепить свою власть над народом короли Четырех Королевств приняли науку как религию, делавшую их священными. И эта самая наука стала их седлом и уздечкой, потому что передала жизненные силы атомной энергии в руки священников, которые повиновались, заметьте, не вашим, а нашим приказам. Вы убили Волка, но не смогли избавиться от Че…

Венус вскочил на ноги. Глаза его сверкали в темноте, речь была резка и несвязна.

— И все-таки ты от меня никуда не уйдешь! Никуда не денешься! Ты сгниешь в могиле! Пусть они разрушат дворец! Пусть все разрушают. От меня не уйдешь! Солдаты! — истерически закричал он. — Стреляйте в этого дьявола! Убейте его! Убейте!

Хардин повернулся вместе со стулом лицом к солдатам и улыбнулся. Один из них прицелился в него из бластера, потом опустил оружие. Другие даже не шелохнулись. Сальвор Хардин улыбаясь смотрел на них, и вся мощь Анакреона превратилась в прах.

Венус выругался и подскочил к ближайшему солдату, с проклятием вырвал бластер у него из руки и направил на Хардина, который даже не сдвинулся с места. Венус нажал на курок… Непрерывный белый луч уперся в силовое полупрозрачное поле, окружавшее мэра Терминуса, и безвредно зашипел, нейтрализуясь. Венус еще сильнее нажал на курок и безумно расхохотался. Хардин продолжал улыбаться, а его силовое поле-аура стало чуть ярче, впитывая энергию атомного луча. В своем углу Лепольд закрыл лицо руками и застонал.

Внезапно, с воплем отчаяния, Венус изменил направление луча в свою сторону и свалился на пол обезглавленный.

Хардин поморщился и пробормотал:

— Туда ему и дорога.

Помещение, где находился Сейф Сэлдона, было переполнено. Людей оказалось куда больше, чем мест, и они стояли возле стен в три ряда. Сальвор Хардин сравнил количество посетителей тогда, 30 лет назад, и теперь. Тогда их было только шестеро: пятеро старых энциклопедистов, давно умерших, и он сам — молодой, упрямый мэр. Это был тот самый день, когда он с помощью Иоганна Ли взял власть в свои руки.

Сейчас все обстояло по-другому. Абсолютно по-другому. Каждый член Совета ожидал появления Сэлдона.

Вернувшись на Терминус с новостями о смерти Венуса и с новым договором, подписанным дрожащим Лепольдом, мэр был встречен ликующими приветствиями и выражением полного согласия с его политикой со стороны Совета. Когда же за этим последовали аналогичные договоры с каждым из трех королевств, которые давали Основанию власть, навсегда предотвращая даже попытку нападения, как в случае с Анакреоном, — факельные шествия были проведены по главным улицам города, и даже имя Хари Сэлдона не упоминалось с таким восторгом, как имя Хардина. Губы мэра искривились. Такая популярность была у него и после первого кризиса.

На другом конце комнаты Сэф Сермак и Льюис Борт о чем-то оживленно спорили. Текущие события, как казалось, ничуть не выбили их из колеи. Они присоединились к большинству, выразившему Хардину свое доверие, произнесли речи, в которых публично признали, что были не правы, красиво извинились за некоторые резкие фразы, произнесенные ими ранее в дебатах, и объяснили, что все их ошибки произошли оттого, что они прислушивались к голосу своих сердец. Немедленно после этого молодые люди начали новую кампанию своей Партии действия.

Иоганн Ли дотронулся до рукава Хардина и многозначительно показал на часы.

Хардин поднял голову.

— Привет, Ли. Ты все еще недоволен? Что теперь не так?

— Он должен появиться через пять минут, да?

— Мне так кажется. В прошлый раз он появился в полдень.

— А что, если этого не произойдет?

— Послушай, ты собираешься мучить меня своими подозрениями всю жизнь? Не появится, так не появится.

Ли нахмурился и медленно покачал головой.

— Если он не появится, будет очередной скандал. Если Сэлдон не подтвердит, что мы действовали правильно, Сермак опять начнет все сначала. Он потребует немедленной аннексии Четырех Королевств и расширения границ Основания. Если необходимо — то силой. Он уже и так начал свою кампанию.

— Знаю. Пожарникам надо тушить пожары, даже если они сами их разожгли. И ты, Ли, будешь создавать себе заботы, даже если тебе придется помереть, чтобы изобрести что-то новенькое.

Ли собрался было что-нибудь ответить, но внезапно у него перехватило дыхание. Накал ламп ослабел и комната погрузилась во мрак.

Ли поднял руку к стеклянному кубу, который занимал половину помещения, а затем со вздохом рухнул в кресло.

Хардин выпрямился при виде фигуры, которая появилась в кубе в том же инвалидном кресле. Он один из всех присутствующих помнил день, когда эта фигура появилась впервые. Тогда мэр был молод, а этот человек стар. С тех пор Хари Сэлдон не постарел ни на один день, а Хардин уже состарился.

Фигура смотрела прямо перед собой и руками перебирала книгу, лежащую у нее на коленях. Потом она пошевелилась, и раздался голос:

— Я Хари Сэлдон.

Голос был старчески слабым.

В комнате наступила мертвая тишина. Хари Сэлдон продолжал:

— Сейчас я появляюсь здесь во второй раз. Конечно, я не знаю, присутствовал или нет кто-то из вас при моем первом появлении. Откровенно говоря, я не могу даже сказать, есть ли здесь кто-нибудь теперь. Но это не играет большой роли.

Если второй кризис закончился безопасно, вы должны находиться здесь — иначе не может быть! Если же вам второй кризис оказался не по зубам, значит, вас здесь нет.

Сэлдон поощрительно улыбнулся.

— Однако, я очень в этом сомневаюсь. Потому что мои цифры показывают на 98 % вероятность, что в первые 80 лет существенных отклонений от моего плана не может произойти. Согласно нашим расчетам, вы сейчас доминируете над варварскими королевствами, находящимися в непосредственной близости от Основания. Так же, как и при первом кризисе, когда вы удержали их балансированием сил, при втором вам удалось добиться превосходства с помощью духовной власти.

Однако, я должен предупредить вас, нельзя быть слишком самоуверенными. Я не хочу и не могу давать какие-либо предвидения грядущих событий, но будет безопасным указать на то, что сейчас вы просто достигли нового баланса — не более. Правда, значительно лучшего, чем прежде. Духовная власть вполне пригодна для того, чтобы отразить любые атаки, но не подходит для того, чтобы атаковать. Из-за неизбежного роста противоречивых сил Духовная власть не сможет существовать долго. Я уверен, кстати, что не сообщаю вам ничего нового.

Вы должны извинить меня за то, что я объясняюсь так неопределенно. В данном случае Основание является только стартом на том долгом пути, который ведет к Новой Империи. Соседние Королевства по своим ресурсам и по количеству людей значительно могущественнее, чем вы. За этими королевствами лежат неизмеримые джунгли варварства, распространившегося теперь уже почти на всю Империю. Внутри джунглей осталось то, что некогда называлось Галактической Империей — ослабленной и загнивающей, но все еще могучей.

Хари Сэлдон поднял книгу и раскрыл ее.

Лицо его стало торжественным.

— И ни на минуту не забывайте, что существует другое Основание, созданное 80 лет тому назад. Основание на противоположном конце Галактики — там, где кончаются звезды. В нужную минуту оттуда всегда придут на помощь Господа, 920 лет Плана лежат у меня перед глазами. Все в ваших руках!

Сэлдон опустил взгляд на книгу и исчез.

Свет в помещении вновь ярко разгорелся. В начавшемся шуме разговоров Ли наклонился к уху Хардина и прошептал:

— Он не сказал, когда вернется!

— Знаю, — ответил Хардин, — но надеюсь, что он вернется не раньше, чем мы с тобой тихо и спокойно будем лежать в могилах.

Часть четвертая. Торговцы

Торговцы… Всегда и всюду впереди политической гегемонии Основания шли торговцы, которые проникали в самые отдаленные уголки периферии. Месяцы или годы разделяли их возвращения на Терминус. Свои крохотные корабли они всегда ремонтировали вручную, честность их оставляла желать лучшего, их смелость…

И несмотря на все это, торговцы сохранили власть куда более продолжительную, чем псевдорелигиозный деспотизм Четырех Королевств…

Самые разные легенды ходили об этих сильных и всегда одиноких людях, которые то ли в шутку, то ли по-веселому всерьез взяли своим девизом одно из высказывании Сальвора Хардина: «Высокие моральные качества человека никогда не должны мешать ему совершать добрые дела». Сейчас трудно сказать, какие легенды о них правдивы, а какие выдуманы. Вероятно, все они несколько преувеличены…

Галактическая Энциклопедия

Лиммар Пониетс был абсолютно гол, когда его застал звонок передатчика, что подтверждало долю истины в старых анекдотах о телепосланиях и ванных, даже когда речь идет о пустоте космоса или отдаленной трассе галактической периферии.

К счастью, отсеки корабля, не отведенные под торговые товары, очень малы. Настолько малы, что душ с горячей водой расположен в десяти футах от панели управления.

Пониетс достаточно ясно услышал сигнал передатчика, поэтому вышел из ванной, ругаясь и роняя на ходу мыльную пену, чтобы перейти на прием. Тремя часами позже второй торговый корабль приблизился вплотную, и ухмыляющийся юноша проследовал через трубу, соединяющую два корабля.

Пониетс подтолкнул свой лучший стул гостю, а сам сел на вертящийся табурет пилота.

— Что вам от меня надо, Горм? — сумрачно спросил он. — Почему вы вдруг решили догнать меня на таком расстоянии от Основания?

Лес Горм вытащил сигарету и отрицательно покачал головой.

— Я? С чего вы взяли? Я просто свалял дурака, что приземлился на Глиптале IV через день после того, как пришла почта. Вот они и отправили меня передать вам это…

Крохотный сверкающий цилиндрик перешел из рук в руки, и Горм добавил:

— Личное письмо, сверхсекретное! Нельзя передавать через гиперпространство и все такое. По крайней мере я так все понял. В любом случае, это личная капсула и открыть ее можете только вы.

Пониетс с отвращением посмотрел на цилиндрик.

— Сам вижу. Я еще ни разу не слышал, чтобы в таких письмах сообщались радостные вести. — Цилиндрик открылся в его руке от прикосновения безымянного пальца, и тонкий прозрачный лист бумаги развернулся. Глаза Пониетса быстро бегали по строчкам послания, потому что когда проявлялась последняя часть, первая уже съеживалась. Через полторы минуты лист окончательно потемнел и рассыпался.

— О, Великий Космос и вся Галактика! — взвыл Пониетс.

— Может быть, я могу чем-нибудь вам помочь, — спокойно сказал Горм, — или все настолько секретно?..

— Можно вам сказать, ведь вы член Гильдии. Мне придется отправиться на Асконь.

— Туда? С какой стати?

— Они взяли в плен торговца. Но никому об этом не говорите.

Выражение лица Горма стало злым.

— Взяли в, плен? Это противоречит Конвенции.

— Вмешательство во внутреннюю политику тоже противоречит Конвенции.

— О, значит, он это сделал? — Горм помолчал, — Кто этот человек? Я его знаю?

— Нет, — резко ответил Пониетс, и Горм, поняв намек, не стал больше задавать вопросов.

Пониетс поднялся на ноги и уставился в иллюминатор. Некоторое время он бормотал ругательства по поводу этой туманной части Галактики, потом громко проворчал:

— Проклятая заваруха! Я так ничего не заработаю.

В глазах Горма внезапно блеснуло понимание.

— Эй, друг, Асконь ведь закрытая область.

— Вот именно. Там не продашь и перочинного ножика. Они не покупают никаких атомных приборов. В моих трюмах полно товаров, но лететь туда для меня самоубийство.

— И никак нельзя избавиться от поручения?

Пониетс рассеянно покачал головой.

— Я знаю этого парня. Не могу бросить друга в беде. Как говорилось раньше, я передаю себя в руки Галактического Духа и весело иду по пути, им предначертанному.

— Что, что? — недоуменно переспросил Горм.

Пониетс взглянул на него и коротко рассмеялся.

— Совсем забыл, вы ведь никогда не читали «Книгу Духов».

— Даже не слышал.

— А пришлось бы, если бы вы учились в духовной семинарии.

— Духовной семинарии? Чтобы стать священником?

Горм был явно шокирован:

— Боюсь, что так. Хотя я и оказался не по зубам нашим святым отцам. Они меня просто вытурили по причинам, достаточным для того, чтобы дальнейший курс наук мне преподало Основание. Ну, да ладно, это неинтересно. Лучше скажите, как ваша торговля в этом году?

Горм погасил сигарету и надел кепи.

— Я сейчас с последним грузом. Думаю, все будет в порядке.

— Счастливчик, — позавидовал Пониетс и еще долгое время после того, как Горм ушел, он задумчиво сидел в кресле.

Итак, Эскель Горов угодил на Асконь и даже умудрился попасть там в тюрьму.

Это было плохо. Честно говоря, намного хуже, чем могло показаться на первый взгляд. Одно дело было сказать любопытному юноше, что ничего страшного не произошло, чтобы сбить его со следа и заставить заниматься своими делами. Совсем другое — посмотреть правде в глаза. Потому что Лиммар Пониетс был одним из немногих, кто знал, что торговый мастер Эскель Горов был вовсе не торговцем, а совершенно другим лицом.

Каким?

Агентом Основания!

Две недели! Две потерянные недели! Неделя, чтобы попасть на Асконь, находящуюся на самой окраине периферии, где Пониетса встретила целая флотилия военных кораблей. Какой бы системой обнаружения они ни обладали, работала она достаточно хорошо.

Корабли медленно окружили пришельца, не подавая никаких сигналов и направляя звездолет в сторону центрального солнца Аскони. Пониетс мог бы справиться с ними запросто. Эти корабли были тральщиками давно забытой Галактической Империи. Это были скорее оперативные, чем военные крейсеры, не имеющие на борту никакого атомного оружия, — абсолютно безвредные, хотя и живописные эллипсоиды. Но Эскель Горов являлся их пленником, а такого заложника нельзя было потерять. Асконийцы, наверняка, это хорошо понимали.

И еще одна неделя — неделя, чтобы пробиться сквозь толпу младших служащих, которая представляла собой буфер между Великим Мастером и внешним миром. Каждый мелкий помощник секретаря требовал заботы и внимания. Каждого следовало долго уговаривать поставить свою цветистую подпись, дающую право обратиться к более высокому начальству. В первый раз за всю жизнь Пониетс увидел что документы торговца не производят никакого впечатления. И теперь, наконец, Великий Мастер переступил порог охраняемых дверей, но две недели были потеряны. Горов все еще оставался пленником, а товары валялись бесполезной грудой в трюмах корабля.

Великий Мастер не поражал своим ростом. Это был маленький человек с лысой головой и очень морщинистым лицом. Шею его окутывал огромный блестящий меховой воротник, под тяжестью которого тело Великого Мастера казалось неподвижным. Он чуть раздвинул пальцы, и толпа вооруженных людей раздалась в стороны, образуя проход, по которому Пониетс добрался до государственного кресла.

— Молчите, — отрывисто сказал Великий Мастер, и рот Пониетса сразу же закрылся.

— Вот так, — произнес Великий Мастер. — Я терпеть не могу пустой болтовни. Вы не можете мне угрожать, а я не признаю лести. Нет смысла и предъявлять ваши претензии. Я уже потерял счет предупреждениям, переданным торговцам, что мне не нужны никакие ваши дьявольские машины. Вас, скитальцев, так и тянет на Асконь.

— Сэр, — спокойно ответил Пониетс, — я и не собираюсь оправдывать торговца, о котором идет речь. Наша политика состояла и состоит в том, чтобы не навязываться тому, кому мы не нужны. Галактика велика, так что случайные нарушения границ происходили и раньше. Это просто плачевная ошибка.

— То, что она плачевная, несомненно, — прокаркал Великий Мастер. — Но ошибка ли? Ваши люди с Глипталя IV стали приставать ко мне с просьбами о помиловании уже через два дня после того, как этот подлец был схвачен. О вашем прибытии они меня предупреждали уже тысячу раз. Похоже на то, что это хорошо организованная спасательная кампания. Вы предприняли много шагов, слишком много для ошибки, какой бы плачевной она ни была.

Черные глаза асконийца глядели презрительно. Он не давал Пониетсу передохнуть.

— Разве торговцы, летающие из мира в мир, как сумасшедшие мухи, и прекрасно знающие, где что находится, могли приземлиться на самый большой мир Аскони, а потом заявить, что они просто заблудились и перепутали границы, сами того не желая? Бросьте же, нет.

Пониетс поморщился в глубине души, хотя на лице его ничего не отразилось. Он упрямо сказал:

— Если попытка торговать была преднамеренной, ваше высочество, то она незаконна и противоречит строжайшим постановлениям нашей Гильдии.

— Вот именно — незаконна, — коротко подтвердил Великий Мастер. — Настолько незаконна, что ваш приятель может поплатиться за это своей жизнью.

У Понйетса все замерло внутри. Голос его, однако, был достаточно решителен.

— Смерть, ваше высочество, такой абсолютный и необратимый феномен, что, конечно же, всегда можно найти какой-нибудь другой выход из положения.

Последовала пауза, потом прозвучал осторожный ответ:

— Я слышал, что Основание неизмеримо богато?

— Богато? Конечно. Но наши богатства именно те, от которых вы отказываетесь. Наши атомные товары стоят…

— Ваши атомные товары не стоят и ломаного гроша. Ваши товары порочны и прокляты, они находятся у нас под запретом.

Предложение было произнесено таким бесстрастным тоном, каким произносят формулы. Веки Великого Мастера опустились, и он сказал со значением в голосе:

— Больше у вас нет никаких ценностей?

Торговец не заметил многозначительности вопроса.

— Я не понимаю. Назовите тогда, что вы хотите.

Асконец развёл руками.

— Вы хотите получить от меня нечто определенное, и тем не менее спрашиваете, что мне нужно. Так не пойдет. По-моему, вашему другу придется понести наказание за святотатство, которое он совершил. Таков закон Аскони. Смерть в газовой камере. Мы справедливый народ. Самый бедный крестьянин пострадал бы не больше, и даже я понес бы точно такое наказание.

Пониетс безнадежно пробормотал:

— Ваше высочество. Будет ли мне разрешено поговорить с пленным?

— Асконийский закон, — хорошо поставленным голосом ответил Великий Мастер, — не допускает никаких сношений с осужденными преступниками.

В глубине души Пониетс перекрестился.

— Ваше высочество, я прошу вас выказать милосердие человеческой душе в тот час, когда она должна лишиться своей земной оболочки. Он был лишен духовного благословения все то время, когда его жизнь была в опасности. Даже сейчас он может уйти в лоно Всемогущего Духа, который правит всем миром, неподготовленным.

Медленно и презрительно Великий Мастер спросил:

— Вы — утешитель душ?

Пониетс понуро опустил голову.

— Так меня учили в Духовной семинарии. В огромной пустоте космоса мы, странствующие торговцы, нуждаемся в таких людях, как я, которые следят за духовной стороной этой жизни, заполненной коммерцией и погоней за жизненными благами.

Правитель Аскони задумчиво причмокнул нижней губой.

— Каждый человек должен готовить свою душу в путь к духам предков. Но я никогда не думал раньше, что торговцы могут быть верующими.

Эскель Горов зашевелился в своей кровати и приоткрыл один глаз, услышав, как открывается тяжелая стальная дверь. Горов вскрикнул и вскочил на ноги.

— Пониетс! Тебя все-таки прислали?

— Чистый случай, — с горечью в голосе ответил Пониетс. — А может, дело рук моего персонального злого гения?.. Пункт первый: ты попал в заварушку на Аскони. Печально, но пункт второй: мой торговый маршрут, известный Комитету торговли, пролегал за 50 парсеков от системы, как раз во время пункта первого. Пункт третий: мы работали вместе и раньше. И Комитет это знает. Скажи, ну разве можно после этого говорить о случае? По-моему, ответ напрашивается сам собой: да, можно.

— Будь осторожен, — нервно сказал Горов. — Нас могут здесь подслушать. У тебя с собой отражатели поля?

Пониетс потряс кистью руки, с которой свисал красивый браслет, и Горов успокоился. Пониетс огляделся. Камера казалась большой и пустой. Она была хорошо освещена, и в ней не пахло ничем дурным.

— Неплохо, — сказал он. — Тебя здесь не особенно донимали?

Горов нетерпеливо отмахнулся.

— Послушай, как тебе удалось ко мне пробиться? Я торчу здесь совершенно один уже две недели.

— С самого дня моего приезда, вот как? Слушай, мне кажется, что у нашего старикашки, который здесь заправляет планетой, есть свои слабые стороны. Он не любит пустых разговоров, и поэтому я рискнул и, кажется, выиграл. Я тут нахожусь в качестве твоего духовного наставника. Он человек набожный. Старик, не задумываясь, перережет тебе глотку, если это будет нужно, но он не захочет подвергать опасности твою бессмертную душу. Типичный пример эмпирической психологии. Торговец обязан знать понемногу обо всем.

Горов сардонически улыбнулся.

— А ты тоже учился в теологической школе?! Ты хороший парень, Пониетс, и я рад, что именно тебя прислали. Но Великий Мастер вряд ли так сильно будет печься о моей судьбе и душе. Не упоминал ли он о выкупе?

Глаза торговца сузились,

— Он едва намекнул на это и к тому же пригрозил газовой камерой. Я не стал рисковать и торопиться. Возможно, это было ловушкой.

— Так, значит, это обычное вымогательство, вот как?

— И чего же он хочет?

— Золота.

— Золота?

Пониетс нахмурился.

— Сам металл? А для чего?

— Это их валюта.

— Да? И где же я найду это золото?

— Где хочешь. Послушай, это важно. Со мной ничего не произойдет да тех пор, пока Великий Мастер будет чувствовать своим носом запах золота. Обещай ему достать его столько, сколько нужно. Затем возвращайся на Основание, если это будет необходимо. Ты не достанешь этот металл нигде в другом месте. Когда я освобожусь, нас проводят до границы системы, и там мы расстанемся.

Пониетс неодобрительно на него уставился.

— А потом ты вернешься обратно и повторишь свою попытку?

— Мое поручение — продать атомные приборы на Аскони.

— Тебя поймают прежде, чем ты пролетишь в космосе один парсек. Ты и сам это прекрасно знаешь.

— Я этого не знаю, — ответил Горов. — А если бы и знал, то это никак не изменило бы положения вещей.

— Во второй раз тебя просто убьют.

Горов пожал плечами.

— Если мне придется договариваться с Великим Мастером, — сказал Пониетс, — я хочу знать суть вещей. До сих пор я действовал вслепую. Несколько моих высказываний чуть не довели его до припадка.

— Все очень просто, — ответил Горов. — Единственный способ, которым можно усилить безопасность Основания здесь, на периферии, это создать контролируемую религией коммерческую империю. Мы все еще слишком слабы для осуществления политического контроля. Это все, что мы можем сделать, чтобы заиметь власть над Четырьмя Королевствами.

Пониетс кивнул головой.

— Это я понимаю. И любая звездная система, которая отказывается признавать наши атомные приборы, не может, соответственно, контролироваться религией…

— И становится, следовательно, очагом независимости и враждебности. Верно?

— Ну что ж, — сказал Пониетс. — Это теория. Но почему им все-таки нельзя продать? У них какие-нибудь свои верования? Великий Мастер говорил что-то в этом роде.

— Религия приняла у них форму преклонения перед предками. Их традиции говорят о жестоком прошлом, от которого они были спасены простыми и добродетельными героями старших поколений. Речь идет об изменении монархического строя сто лет назад, когда последние войска бывшей Империи были отсюда изгнаны и на их месте было создано современное правительство. Наука, и в особенности атомная энергетика, стали для них символом имперского режима, о котором они не вспоминают иначе, как с ужасом.

— Вот как? Но у них есть прекрасные компактные звездолеты, которые засекли меня еще за два парсека от системы. По-моему, тут пахнет атомной энергией.

Горов пожал плечами.

— Эти корабли, без всякого сомнения, обычные тральщики старой Империи. Возможно, на атомной энергии. То, что у них есть, бережно сохраняется. Дело в том, что они не хотят ничего приобретать, а их внутренняя экономика нигде не употребляет атомной энергии. Вот это мы и должны изменить.

— Как ты собираешься это сделать?

— Сломив их сопротивление хотя бы в чем-нибудь. Проще говоря, если я сумею продать хоть какую-нибудь безделушку любому дворянину, то в его интересах будет принятие закона, по которому он сможет ею пользоваться. Я понимаю, что на словах это звучит глупо, но это абсолютно справедливо с точки зрения психологии. Совершить продажу в определенный период времени — это значит создать проатомную фракцию при дворце.

— И с этой целью послали тебя, а я пригодился лишь для того, чтобы внести за тебя выкуп и потом убраться восвояси, в то время как ты будешь продолжать свои попытки? По-моему, это называется не видеть дальше собственного носа.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил Горов.

— Послушай.

Пониетс внезапно почувствовал, что устал.

— Ты дипломат, а не торговец, и сколько ни называй себя им, ты от этого приличным торговцем не станешь. Этим делом должен заниматься тот, кто занимался продажей всю свою жизнь, а я сижу здесь с полным трюмом товаров и, кажется, совсем скоро обанкрочусь, потому что мне некому их продавать.

— Ты что, собираешься рисковать жизнью ради чужого дела? — вымученно спросил Горов.

— Ты хочешь внушить мне, — ответил Пониетс, — что тут дело в патриотизме, а торговцы начисто лишены такого качества?

— Совершенно справедливо. Пионеры всегда лишены такого чувства.

— Ну, хорошо, не буду спорить. Я, конечно, не собираюсь мотаться по всему космосу, чтобы спасти Основание. И не подумаю. Но я торгую, чтобы делать деньги, а тут мне предоставляется шанс. Если это вдобавок поможет Основанию — прекрасно. Я рисковал жизнью, когда мои шансы были куда меньше, чем сейчас.

Пониетс поднялся, и Горов встал вслед за ним.

— Что ты собираешься предпринять?

Торговец улыбнулся.

— Пока еще не имею понятия. Но если дело только в том, чтобы что-то продать, я — всегда за. Как правило, я человек не жадный, но у меня есть принцип. И до сих пор я еще ни разу не прогадал на своем товаре.

Дверь в камеру открылась почти сразу, как Пониетс постучал, и стражники увели его, сопровождая с двух сторон.

— Пробная демонстрация? — хмуро переспросил Великий Мастер.

Он сидел, закутавшись в меха, и рука его нервно сжимала железную дубинку, которая служила тростью.

— И золото, ваше величество.

— И золото, — небрежно согласился Великий Мастер. Пониетс поставил перед собой коробку и открыл ее со всей уверенностью, на которую был способен. Он чувствовал себя одиноким перед лицом всеобщей враждебности. Но то же чувство владело им и во время первого года полетов в космос.

Взгляды бородатых советников, обступивших его полукругом, выражали полное неодобрение. Среди них был и Ферл, фаворит Великого Мастера. Он сидел по правую руку от него и смотрел на Пониетса с явной враждебностью. Пониетс встречался с ним только один раз и сразу же отметил его как своего первого врага, а значит, и первую жертву.

За дверью зала маленькая армия ожидала развития событий. Пониетса тщательно изолировали от звездолета, и у него не было никакого оружия, если не считать попытки подкупа, а Горов все еще оставался заложником.

Он сделал последнее соединение на неуклюжем чудовище, которое стоило ему недели напряженного труда, и в который раз горячо взмолился, чтобы свинцовая пластинка выдержала напряжение.

— Что это? — спросил Великий Мастер.

— Это, — ответил Пониетс, отступив назад, — приборчик, который я сделал своими руками.

— Это и так понятно, но меня интересует совершенно другое. Это один из ваших волшебных злых и отвратительных приборов?

— Он работает на атомной энергии, — торжественно сознался Пониетс, — но никому из вас не придется даже прикасаться к нему. Я сделаю все сам. И если это зловредный прибор — пусть грех падет на мою душу.

Великий Мастер быстрым движением протянул свою железную дубинку в направлении прибора, и губы его быстро и бесшумно зашевелились в очистительной молитве. Худолицый советник, сидевший слева, наклонился к своему монарху и что-то шепнул ему на ухо.

— И какое же отношение имеет ваш прибор к золоту, которым вы надеетесь выкупить своего товарища?

— С помощью этого прибора, — ответил Пониетс, опуская руку на центральную камеру и мягко поглаживая ее измятые бока, — железо, которое вы мне дадите, я могу обратить в золото самой высшей пробы. Это единственный, более того, уникальный прибор, который обратит железо, уродливое железо, ваше высочество, украшающее и ваше кресло, и стены этого здания, в тяжелое и сверкающее золото.

Пониетс чувствовал, что уселся на своего конька. Речь его, как всегда, когда приходилось что-то продавать, текла легко и уверенно. Впрочем, Великого Мастера во всех случаях интересовало скорее содержание, нежели форма.

— Вот как? Трансмутация? Нам уже попадались дураки, которые клялись, что смогут это сделать. Они дорого заплатили за такое святотатство.

— Но им это удалось?

— Нет.

На лице Великого Мастера отразилось холодное изумление.

— Удачная попытка произвести золото была бы преступлением, которое им же и искупилось бы. Но преступная попытка, к тому же еще и неудачная, карается смертью. Вот, попробуйте что-нибудь сделать с моим посохом.

И он ударил своей дубинкой об пол.

— Ваше величество должны извинить меня. Мой прибор — всего лишь маленькая модель, сделанная моими руками, а этот посох слишком велик.

Маленькие глазки Великого Мастера осмотрели по кругу комнату и остановились.

— Рандал, ваши четки. Скорее, и если это удастся, я верну вам вдвойне.

Четки прошли по кругу, передаваясь из рук в руки. Великий Мастер задумчиво приподнял их в руке, оценивая вес.

— Держите, — сказал он и бросил четки на пол.

Пониетс нагнулся, чтобы подобрать их. Он с трудом открыл цилиндрическую камеру и заморгал от напряжения, стараясь аккуратно и правильно поместить четки точно по центру анодного экрана. Возможно, потом не придется столько возиться, но сейчас неудачи быть не должно.

Трансмутационный аппарат злорадно трещал целых десять минут, и в комнате стал появляться запах озона. Асконийцы попятились назад, что-то бормоча, а Ферл вновь принялся шептать на ухо своему повелителю. Великий Мастер сидел с каменным лицом.

Четки были золотыми.

Пониетс с поклоном протянул их Великому Мастеру:

— Ваше величество!

Но старик заколебался, затем дал знак Пониетсу, чтобы тот оставил это пока у себя. Торговец быстро заговорил:

— Господа, это золото. Золото от первого до последнего кусочка. Если не верите, можете подвергнуть его любому физическому и химическому анализу. Его нельзя отличить от золота, которое находят в земле. И его можно сделать из любого железа. Ржавчина не помешает, как и незначительные примеси других металлов…

Пониетс умышленно заполнял словами возникшую паузу. Четки свисали с его руки, и золото говорило само за себя.

Наконец Великий Мастер медленно протянул руку, и тогда вмешался Ферл:

— Ваше величество, но ведь это золото из отравленного источника.

— Роза может вырасти из грязи, ваше величество, — возразил Пониетс. — Когда вы торгуете со своими соседями, вы покупаете у них самые разнообразные товары, не спрашивая, откуда они взялись: из красивых машин, благословленных вашими предками, или от каких-нибудь космических торговцев-негодяев. О чем говорить, ведь я не предлагаю вам свой прибор, я предлагаю вам золото.

— Ваше величество, — сказал Ферл, — вы не отвечаете за чужеземцев, поступки которых не одобряете и о которых не знаете ничего. Но согласиться принять это странное псевдозолото, сделанное греховно из железа в вашем же присутствии с помощью греховного прибора и с вашего одобрения, — это значит оскорбить святые души наших предков.

— И все-таки золото — это золото, — нерешительно сказал Великий Мастер, — и оно ниспослано нам свыше, чтобы обменять ничтожную личность на чистый и благородный металл. Право, вы очень строги, Ферл.

Но все же он отдернул свою руку.

— Вы сама мудрость, ваше величество. Чуточку отступить от закона и произвести такой невинный обмен ровным счетом ничего не значит, а благородные святые души ваших предков останутся только довольны. Ведь именно вы сможете создать сверкающий золотой орнамент в местах их упокоения. И ведь если бы золото само по себе могло быть злом, если бы такое вообще стало возможно, это зло тотчас бы исчезло, как только вы употребили бы металл для самой благородной цели — успокоения душ ваших предков.

— Клянусь костями моего деда! — запальчиво вскричал Великий Мастер. На его лице отразилось явное удивление, и рот расплылся в улыбке. — Что вы скажете об этом молодом человеке, Ферл? Его аргументы неоспоримы. Они так же неоспоримы, как и священные слова моих предков.

— Похоже, что так, — мрачно ответил Ферл. — Если, конечно, эта неоспоримость — не очередная проделка Злого Духа.

— Я скажу даже больше, — неожиданно продолжил Пониетс. — Считайте это золото обычным залогом. Положите его на алтари ваших предков как приношение и задержите меня на 30 дней. Если к концу этого срока не будет выражено неудовольствия с их стороны, если не произойдет никаких несчастий, это станет несомненным доказательством, что духи предков принимают ваше подношение. Разве можно предложить что-то большее?

И когда Великий Мастер поднялся, чтобы взглянуть на своих придворных и определить по выражению их лиц, кто согласен, а кто нет, он не увидел и тени сомнения. Даже Ферл, пожевав свой короткий ус, кивнул головой.

Пониетс улыбнулся и подумал, что пригодилось его религиозное образование.

Прошла еще неделя, прежде чем удалось организовать встречу с Ферлом. Пониетс чувствовал напряжение, но уже успел привыкнуть к ощущению физической беспомощности. Ему пришлось покинуть пределы города и жить под стражей на загородной вилле Ферла. Ничего не оставалось, как просто смириться с этим положением и плюнуть на все опасения.

В домашней обстановке Ферл выглядел выше и стройнее, чем тогда, в полукруге старейшин. В непарадной одежде он вообще не походил на старейшину.

— Вы странный человек, — резко заявил Ферл. Глаза его были полузакрыты, веки слегка дрожали. — Последнюю неделю и в особенности последние два часа вы твердите лишь о том, что мне необходимо золото. Это бесполезный труд, давайте лучше спросим, кому оно не нужно. Давайте продвинемся в наших разговорах немного вперед.

— Это не просто золото, — осмотрительно заметил Пониетс. — Не просто золото, не обычная монетка другая. Мы говорим сейчас о том, что за этим стоит.

— Что может стоять за золотом? — спросил Ферл, скривив губы в усмешке. — Уж не хотите ли вы устроить мне еще одну нелепую демонстрацию?

— Нелепую? — Пониетс слегка нахмурился.

— Безусловно. — Подперев одну руку другой, Ферл задумчиво поглаживал подбородок. — Я вас не осуждаю. Вы проделали все с определенной целью, я в этом уверен. Знай я причину, я, конечно, предупредил бы об этом его величество. Ведь будь я на вашем месте, я сначала сделал бы золото на своем корабле, а потом предложил его в обмен на пленника, не вызывая столько пересудов и споров, которые возникли в результате демонстрации.

— Верно, — согласился Пониетс, — но так как я на своем месте, я пошел на этот шаг, чтобы привлечь ваше внимание.

— Вот как? Только поэтому? — Ферл не пытался скрыть своего презрительного удивления. — А очистительный срок в 30 дней вы предложили, чтобы получить нечто посущественнее, чем мое внимание? Но если выяснится, что золото нечистое?

В ответ Пониетс тоже позволил себе мрачную шутку.

— Насколько я понимаю, судить о доброкачественности золота будут люди, заинтересованные в его чистоте гораздо больше меня.

Ферл поднял на торговца свой удивленный и одновременно удовлетворенный взгляд.

— Разумно. А теперь скажите, для чего вам потребовалось привлекать мое внимание?

— Пожалуйста. За короткое время моего пребывания здесь я заметил кое-что, касающееся вас и интересующее меня. Например: вы молоды, очень молоды для советника и происходите из относительно молодой дворянской семьи.

— Вам не нравится мое происхождение?

— Упаси господи. Ваши предки велики и святы, и никто не может это отрицать. Но есть люди, которые утверждают, что вы не являетесь членом одного из Пяти Племен.

Ферл откинулся на спинку кресла.

— Уважая всех, кто к ним принадлежит, — он не скрывал угрозы в голосе, — могу сказать, что у Пяти Племен бедное семя и жидкая кровь. В живых осталось не более пятидесяти членов Племен.

— И все же есть люди, которые изначально утверждают, что Великим Мастером не может быть человек, к ним не принадлежащий. И говорят еще, что такой молодой и так быстро пробившийся в фавориты Великого Мастера человек не может не иметь могущественных врагов среди крупных государственных деятелей. Его величество стареет, и протекция кончится с его смертью. Храни вас Космический Дух, от того, чтобы ваш враг стал его преемником.

— Для чужеземца вы услышали слишком много, — оборвал его Ферл. — Такие уши следует обрезать.

— Это никогда не поздно сделать.

— Давайте подведем итоги, — нетерпеливо сказал Ферл, заерзав в своем кресле. — Вы собираетесь предложить мне богатство и власть на том условии, что я признаю ваши злые приборы, которые находятся на звездолете.

— Допустим. Что вы можете возразить? Пуститься в обычные рассуждения о добре и зле?

Ферл покачал головой.

— Вовсе нет. Свое мнение о нас вы основываете на языческом агностицизме, но ведь я не раб нашей мифологии, хотя может так показаться. Я человек образованный, сэр, и, надеюсь, просвещенный. По своей сути наши религиозные обычаи — скорее в ритуальном, а не этическом смысле — в основном предназначены для народных масс.

— В чем же тогда состоит ваше возражение? — настаивал Пониетс.

— Именно в этом. В массах. Лично я могу и хотел бы заключить с вами соглашение, но для того чтобы извлекать пользу из ваших маленьких приборов, ими надо пользоваться. Как я могу стать богатым и уважаемым, если мне придется пользоваться… ну, скажем, обычной бритвой в строжайшей тайне и с дрожью в руках, опасаясь, как бы этого не обнаружили? Если даже мой подбородок и будет чисто выбрит, то как это поможет мне стать богатым? И как мне избежать смерти в газовой камере или участи быть разорванным толпой на части, если меня поймают за подобным делом?

Пониетс пожал плечами.

— Вы правы. Я могу предложить лишь одно средство: научить ваш народ использовать атомную энергию для своей собственной пользы и вашей выгоды. Не отрицаю, работу придется выполнить титаническую, но она окупит себя с лихвой. Но это ваше личное дело, и в данный момент я говорю совсем о другом, так как не собираюсь пока предлагать вам ни бритв, ни ножей, ни механического мусоропровода.

— Что же вы мне хотите предложить?

— Золото. Просто золото. Вы можете получить прибор, который я продемонстрировал на прошлой неделе.

Ферл весь напрягся, и кожа на его лбу собралась в складки.

— Трансмутационный аппарат?

— Да. Запас вашего золота будет равняться запасу вашего железа. По-моему, это удовлетворит все ваши нужды. Это удовлетворит даже Великого Мастера и всех ваших врагов, несмотря на вашу молодость. Причем риска можно избежать.

— Каким же образом?

— Надо действовать втайне, как вы сами только что мне говорили. Вы сможете, например, запрятать аппарат в самую надежную темницу вашей самой мощной крепости в самом отдаленном поместье. И он все равно сделает вас неизмеримо богатым. Вы покупаете золото, а не прибор, и на нем не написано, откуда оно взялось, потому что его никак нельзя будет отличить от настоящего.

— А кто будет работать с этим прибором?

— Вы сами. Я покажу вам, как с ним обращаться, и через пять минут вы будете разбираться не хуже меня.

— А взамен?

— Ну что ж, — очень осторожно начал Пониетс. — Я назначаю свою цену, и она велика. В конце концов, я живу торговлей. Ну, скажем… это ведь очень ценная машина… вы дадите мне взамен одного кубического фута золота его эквивалент — кубический фут чистого железа.

Ферл рассмеялся, и Пониетс покраснел.

— Хочу добавить, сэр, что вы сможете получить ваши деньги обратно в течение двух часов.

— Верно, а через час вас уже не будет и прибор выйдет из строя. Мне нужны гарантии, и лучшей гарантией будет ваше присутствие. — Ферл иронически поклонился. — Я могу вам дать слово, что заплачу через неделю эксплуатации, но при условии, что прибор будет работать.

— Невозможно.

— Невозможно? Да вы заслужили смертную казнь одним только предложением продать мне что-нибудь. Вы, конечно, можете отказаться от сделки, но выбор у вас только один: прибор или газовая камера завтра утром. Это я вам обещаю.

Лицо Пониетса оставалось неподвижным, но в глазах промелькнула какая-то искорка.

— Вы нечестно пользуетесь своим положением, — сказал он. — По крайней мере вы подтвердите обещание письменно?

— И тоже стану преступником?! Нет, сэр. — Ферл удовлетворенно улыбнулся во весь рот. — Из нас двоих дурак только один!

— Согласен, — тихо сказал торговец.

Горова освободили на 30-й день, и его место заняли 500 фунтов самого чистого золота. Бывшему узнику вернули звездолет, простоявший все это время под замком, опечатанный и никем не тронутый.

Затем маленькие звездолеты проводили Горова до границы системы, точно так же, как раньше провожали до планеты.

Пониетс наблюдал за крохотной сверкающей на солнце точкой, которая была звездолетом Горова, и слушал его отчетливый далекий голос по передатчику:

— Это не то, Пониетс, — говорил он. — Трансмутационный аппарат не пойдет. Кстати, где ты его взял?

— Нигде, — терпеливо ответил Пониетс. — Собрал из деталей камеры для облучения пищи. Да в нем нет ничего хорошего. Расход энергии исключает его использование в широких масштабах, иначе бы Основание не гонялось за тяжелыми металлами по всей Галактике, а использовало бы трансмутацию. Это один из тех обычных трюков, которые знает каждый торговец. Правда, мне никогда еще не приходилось обращать железо в золото. Это впечатляет, но аппарат работает… временно.

— Хорошо. Но все же этот трюк мне не подходит.

— Я тебя вытащил оттуда?

— Это тоже не имеет значения. Особенно если учесть, что я возвращаюсь, как только мне удастся избавиться от этого конвоя.

— Зачем?

— Ты сам объяснил это своему знакомому старейшине. — Голос Горова сорвался. — Когда ты продавал аппарат, ты аргументировал это тем, что предлагаешь золото, а не прибор, и что сам по себе этот прибор не имеет никакой цены. Старейшина покупает золото, а не прибор. Это было временно и великолепно с психологической точки зрения, но…

— Но? — вежливо и спокойно переспросил Пониетс.

Голос из динамика звучал взволнованно:

— Но так или иначе, мы продаем им прибор, имеющий такую большую ценность, что они захотят эксплуатировать его открыто. А это заставит их использовать атомную энергию.

— Я все понимаю, — мягко ответил Пониетс. — Ты мне это уже объяснял однажды. Но подумай сам, что последует за моей продажей, а? Пока трансмутатор будет в порядке, Ферл не перестанет чеканить золотые монеты, а прибор может работать достаточно долго, чтобы он прошел на следующих выборах. Великий Мастер не вечен.

— Ты рассчитываешь на сознательность Ферла? — холодно спросил Горов.

— Нет… на разумную заинтересованность. Трансмутатор поможет ему стать Великим Мастером, другие приборы…

— Нет! Нет! Ты путаешь причину со следствием. Ферлу поможет не трансмутатор, а хорошее, высокопробное золото. Я тебе долблю об этом уже полчаса.

Пониетс ухмыльнулся и сел поудобнее.

— Кажется, хватит, сколько можно дразнить этого бедного парня. — Голос Горова звучал уже раздраженно.

— Не забегай вперед, Горов, — предупредил его торговец. — Тут дело еще и в других аппаратах.

Наступило короткое молчание, потом Горов осторожно спросил:

— В каких других аппаратах?

Пониетс сделал машинальный жест рукой.

— Ты видишь этот эскорт?

— Вижу, — коротко ответил Горов. — Расскажи мне о приборах.

— Расскажу, если ты меня не будешь перебивать. Этот эскорт состоит из личных звездолетов Ферла. Он выпросил эту милость для нас у Великого Мастера.

— Ну и что?

— Как ты думаешь, куда это нас с тобой эскортируют? В личные рудники Ферла на окраинной планете государства Асконь, вот куда! Послушай! — Тут Пониетс неожиданно разбушевался. — Я тебе с самого начала сказал, что собираюсь делать деньги, а не спасать какие-то там миры. Я продал трансмутатор за бесценок. Прекрасно! Ничего за него не получил, кроме риска попасть в газовую камеру, а это не назовешь большой прибылью.

— Вернемся к рудникам, Пониетс. При чем тут они?

— Как при чем? Я собираюсь заработать. Мы погрузим олово, Горов. Я забью им свои трюмы до отказа, да и в твой звездолет кое-что влезет. Мы спустимся с Ферлом на планету, а ты, старина, уже прикрой меня своими пушками. Вдруг Ферл вовсе не такой благородный, каким хочет показаться? Вот на олове я и заработаю. Они нам заплатят.

— За трансмутатор?

— За весь груз моих атомных приборов. Двойная цена плюс комиссионный сбор.

Пониетс пожал плечами, чуть ли не извиняясь.

— Я маленько надул их, но должен же я заработать, как ты считаешь?

Горов явно не находил, что сказать. Наконец он слабым голосом произнес:

— Ты не можешь мне объяснить?

— Что тут объяснять. Это же очевидно, Горов. Этот умник решил, что я у него в ловушке, потому что слово Ферла значило для Великого Мастера куда больше, чем мое. Он взял трансмутатор. По законам Аскони, это самое страшное преступление. Но Ферл в любой момент мог сказать, что хотел вывести меня на чистую воду и приобрел аппарат просто для того, чтобы потом объявить меня торговцем запрещенными товарами.

— Это очевидно.

— Правильно. Но тут дело было вовсе не в его слове против меня. Видишь ли, Ферл вовсе не предполагал, что на свете существует такая штука, как портативная видеокамера.

Горов внезапно рассмеялся.

— Именно, — сказал Пониетс, — Ферл меня обманул. Все карты были у него в руках. Но когда я, как побитая собака, устанавливал ему трансмутатор, я подсоединил к нему видеокамеру и вытащил ее только на следующий день. У меня в руках оказалась прекрасная видеозапись: святая святых Ферла и сам он, бедняга, управляет прибором и квохчет над первым полученным золотом, как курица над яйцом.

— И ты показал ему запись?

— Через два дня. Несчастный, он никогда за всю свою жизнь не видел трехмерных цветных изображений. Ферл утверждал, что не суеверен, но если я захочу рассказать, как он был испуган, все равно не смогу описать его вид словами. Ферл оказался на коленях через полсекунды после того, как я признался, что подсоединил свой видеомагнитофон к Центральной площади города и что он включится ровно в полдень, когда на этой площади собираются миллионы фанатичных асконийцев, которые захотят, естественно, разорвать предателя на куски. Ферл был готов заключить со мной любую сделку.

— А ты… — заметно было, что Горов едва сдерживается, чтобы не рассмеяться, — ты что, действительно подключил этот видеомагнитофон к городской площади?

— Нет, но это не имеет значения. Он купил все мои приборы, и я получил разрешение вывезти столько олова, сколько смогу. В тот момент он верил, что я могу все. Соглашение заключено в письменном виде, и я отдам тебе его копию, когда мы спустимся на планету. Просто из предосторожности.

— Но ты задел его самолюбие, — заметил Горов. — Захочет ли он пользоваться нашими приборами?

— Почему бы и нет? Это для него единственный способ оправдать все свои расходы, а если он еще сделает на этом деньги, то забудет свою гордость. И он станет следующим Великим Мастером, а лучшего человека для нас и не сыскать.

— Да, — сказал Горов, — это была удачная сделка. Но ты пользуешься не совсем честными приемами для ведения своих дел. Неудивительно, что тебя изгнали из семинарии. Неужели у тебя начисто отсутствует мораль?

— А каковы были мои шансы? — безразличным тоном спросил Пониетс. — Кроме того, ты же знаешь, что Сальвор Хардин говорил о морали…

Часть пятая. Принцы торговли

Торговцы… В соответствии с Планом Сэлдона экономическое влияние Основания усиливалось. Торговцы становились богаче, а с богатством приходила и власть…

Некоторые забывают, что Хобер Мэллоу начинал свою жизнь как обычный торговец. Зато никто не забудет, что он закончил ее, будучи первым торговым королем…

Галактическая Энциклопедия

Словно в трансе, Джоран Сатт сложил вместе пальцы с тщательно обработанными ногтями и сказал:

— Это похоже на загадку. Я говорю вам об этом по огромному секрету, так как, мне кажется, наступает еще один из кризисов Хари Сэлдона.

Его собеседник сунул руку в карман короткого смирнийского пиджака и извлек оттуда сигару.

— Не знаю, Сатт. Как правило, политики начинают кричать о сэлдоновском кризисе при каждых новых выборах в мэры.

Сатт слабо улыбнулся.

— Но я не собираюсь проводить никаких предвыборных кампаний, Мэллоу. Нам угрожают атомным оружием, а мы не знаем, откуда оно берется.

Хобер Мэллоу из Смирно, Главный Торговец, спокойно и почти безразлично курил.

— Продолжайте. Если у вас еще есть что сказать, не стесняйтесь.

Мэллоу никогда не церемонился с людьми Основания. Утонченная вежливость была не в его стиле. По происхождению инопланетянин, Мэллоу считал, что мужчина всегда должен оставаться мужчиной.

Сатт включил трехмерную звездную карту на столе. Он сделал необходимые переключения, и дюжина нужных систем засияла красным светом.

— Это Корелианская Республика, — сказал он спокойным голосом.

Торговец кивнул головой.

— Я там бывал. Вонючая дыра. Вы, конечно, можете называть ее республикой, но почему-то командором там избирают каждый раз члена семьи Арго. И если это кому-нибудь не нравится, с ним что-нибудь происходит. — Мэллоу скривил губы и повторил: — Я там был.

— И вы оттуда вернулись, что удается не каждому. Только за последний год в пределах республики исчезло три торговых корабля. А эти корабли были вооружены ядерными бомбами и окружены силовыми полями.

— Что передано в последних отчетах с этих кораблей?

— Ничего примечательного.

— А что по этому поводу говорят корелианцы?

Глаза Сатта иронически заблестели.

— Мы даже не имеем возможности их просто спросить об этом. На всей периферии авторитет Основания достаточно высок благодаря его репутации могущественного государства. Как вы думаете, можем ли мы, потеряв три корабля, начать расспросы?

— В таком случае, что вы от меня хотите?

Джоран Сатт не стал тратить время на такую роскошь, как раздражение. Будучи секретарем мэра, он научился отделываться от советников оппозиции, людей, ищущих работу, реформаторов и непризнанных гениев, которые клялись, что сами разработали план, предложенный Хари Сэлдоном, и что теперь они могут предсказать будущее. Слишком много усилий надо было приложить, чтобы Сатт почувствовал раздражение, имея такой богатый опыт работы с людьми. Он ответил:

— Сейчас расскажу. Видите ли, потеря трех звездолетов в одном и том же секторе в течение года не может оказаться случайностью. Атомную мощь способна подавить только еще большая атомная мощь. Сам собой напрашивается вопрос: если на Кореле есть атомное оружие, то откуда оно берется?

— И откуда же?

— Есть два варианта: либо корелианцы сами его изготовили…

— Больно уж невероятно!

— Да! Но существует еще одна вероятность — предательство.

— Вы так думаете? — в голосе Мэллоу послышался холод.

Секретарь спокойно ответил:

— Ничего невозможного в этом нет. С тех пор как Четыре Королевства подписали Конвенцию Основания, нам приходилось иметь дело со значительными группами сопротивления на разных планетах. В каждом бывшем королевстве есть недовольные, в основном из бывшей знати, которые не слишком сильно распинались в своей любви к Основанию. Возможно, некоторые из них перешли от слов к делу.

Мэллоу сидел пунцово-красный.

— Понятно. Так что вы мне хотите сказать? Сам я со Смирно.

— Знаю. Вы смирниец, по происхождению инопланетянин и иностранец, а к Основанию вы привязаны только своим образованием. Несомненно, что ваш дед был бароном во время войн со Смирно и Лорисом, как и то, что ваши фамильные поместья конфисковал и разделил Сэф Сермак.

— Неправда! Клянусь Космосом! Это ложь! Мой дед был нищим сыном звездолетчика, который умер, потому что у него не хватило денег на уголь. Это было еще до Основания. Я ничего не должен старому режиму. Но я родился на Смирно и не стыжусь ни Смирно, ни смирнийцев, клянусь Галактикой! Ваши идиотские намеки на предательство не заставят меня целовать пыль под ногами Основания. А теперь вы можете либо отдать приказ, либо предъявить мне обвинение. Мне плевать, что именно.

— Мой дорогой Главный Торговец, меня совсем не волнует, был ли ваш дед королем на Смирно или последним нищим. Я говорил о вашем рождении и предках только для того, чтобы доказать, что меня это совершенно не интересует. Очевидно, вы не уловили главного. Давайте вернемся к делу.

Вы смирниец и хорошо знаете инопланетян. Кроме того, вы торговец, причем один из лучших. Вы были на Кореле и знаете корелианцев. Туда вам и предстоит отправиться.

Мэллоу глубоко вздохнул:

— Я буду шпионом?

— Вовсе нет. Обычным торговцем. Но держите ухо востро. Если вы сможете выяснить, откуда они достают оружие… Я хочу напомнить вам, раз уж вы смирниец, что два последних звездолета были наверняка со Смирно.

— Когда я должен вылететь?

— Когда вы сможете подготовить свой корабль к вылету?

— Через шесть дней.

— Вот тогда и отправляйтесь. Подробности узнаете в Адмиралтействе.

— Хорошо.

Собеседники крепко пожали друг другу руки, и Мэллоу удалился.

Сатт подождал, давая схлынуть нервному напряжению, потом расправил плечи и вошел в кабинет мэра.

Мэр выключил телевизор и откинулся на спинку кресла.

— Что скажешь, Сатт?

— Может быть, он хороший актер, — ответил тот и задумчиво уставился в одну точку.

Был вечер того самого дня, когда в холостяцкой квартире Джорана Сатта на 21-ом этаже Хардинг-Билдинг сидел, потягивая пиво, Публис Манлис. Стареющий Публис Манлис управлял двумя важнейшими отделами Основания. Во-первых, он был иностранным секретарем в кабинете мэра, отвечающим за все миры, исключая Основание, во-вторых, кардиналом Церкви, поставщиком Святой Пищи, епископом Храма и так далее, и тому подобное — перечислять можно до бесконечности.

Манлис потягивал пиво и говорил:

— Он согласился, чтобы туда отправили торговца. Это уже нечто…

— Но этого мало, — заметил Сатт. — Это не даст нам немедленных результатов. Мы работаем слишком грубо, так как не можем предвидеть, что произойдет. Это все равно, что вешаться на бесконечно длинной веревке в надежде, что на конце ее окажется петля.

— Где-то вы правы. Мэллоу — неглупый человек. Что, если не удастся его так легко обмануть?

— Тут мы должны рискнуть. Если дело в предательстве, то в нем участвуют ловкие люди. Если нет — то нам нужен человек, способный узнать правду. За Мэллоу будут следить. Ваш бокал пуст.

— Нет, спасибо, мне достаточно.

Сатт наполнил свой бокал, терпеливо продолжая нелегкий для себя разговор.

— Сатт, что вы задумали? — спросил вдруг кардинал.

— Я скажу вам, Манлис. — Тонкий рот Сатта растянулся в улыбке. — Мы сейчас в самой гуще очередного сэлдоновского кризиса.

Манлис вздрогнул потом осторожно спросил:

— Откуда вы знаете? Временной Сейф еще раз открывался?

— Нет, мой друг, да это и не обязательно. Послушайте и сами сделайте вывод. С тех пор как Галактическая Империя покинула периферию и предоставила нас самим себе, мы еще ни разу не встречали противника, обладающего атомной энергией. Это первый случай, который имел бы большое значение, если бы у нас не было других неприятностей.

А они есть. В первый раз за 70 лет мы переживаем большой внутриполитический кризис. И я считаю, что такое совпадение внешнего и внутреннего кризисов подтверждает бесспорность моего вывода.

Глаза Манлиса сузились.

— Если других причин нет, то этого недостаточно. Мы пережили уже два сэлдоновских кризиса, и оба раза Основание находилось под угрозой разрушения. Третий кризис не может начаться, пока не будет налицо такой опасности.

Сатт по-прежнему сохранял невозмутимость.

— Опасность надвигается. Каждый дурак может сказать, что был кризис, когда он уже прошел. Задача же государственных умов в том и заключается, чтобы увидеть этот кризис в зародыше. Послушайте, Манлис, мы с вами идем по рассчитанному с помощью психоистории пути. Мы знаем, что Хари Сэлдон разработал историческую вероятность нашего будущего. Мы знаем, что в один прекрасный день восстановим Галактическую Империю. Мы знаем, что это займет около тысячи наших лет. И мы знаем, что на этом пути нас ждет несколько тяжелых кризисов.

Итак, первый кризис разразился через 50 лет после организации Основания, а второй — через 30. С тех пор прошло почти 75 лет. Время, Манлис, время!

Тот неуверенно потер свой нос.

— И вы решили подготовиться к очередному кризису?

Сатт кивнул.

— А я, — продолжал Манлис, — тоже должен играть в нем какую-нибудь роль?

Сатт молча кивнул.

— Прежде чем отражать угрозу внешней атомной войны, мы должны навести порядок у себя дома. Эти торговцы…

— О?!

Кардинал напрягся, и глаза его сузились.

— Да, да, торговцы, которые полезны, но слишком сильны и независимы. Они инопланетяне и имеют прекрасное образование, не связанное с религией. С одной стороны, мы сами дали торговцам образование; но с другой — потеряли вследствие этого над ними всякий религиозный контроль.

— А если нам удастся доказать предательство?

— Если только это удастся, тогда все решится просто. Но дело надо пресечь в корне. Даже если среди них и нет предателей, они являются дестабилизирующим фактором в нашем обществе. У них нет по отношению к нам ни патриотических чувств, ни обычного уважения, ни веры. Под их влиянием внешние провинции, которые со времен Хардина смотрят на нас как на Святую Планету, могут отколоться.

— Я все это понимаю, но выход…

— Выход должен быть найден прежде, чем сэлдоновский кризис достигнет максимальной точки развития. С угрозой атомной войны и нарастающими внутренними противоречиями шансы могут обернуться не в нашу пользу.

Сатт поставил на стол пустой стакан, который до этого рассеянно вертел в руках.

— И это ваша задача.

— Моя?

— Лично я ничего не могу. У меня важная должность, но нет юридической власти.

— А мэр?..

— Невозможно. Подумайте только, что это за человек. Он энергичен, только когда надо избежать какой-нибудь ответственности. И если возникнет независимая партия, грозящая ему переизбранием, он вынужден будет прислушиваться к ее голосу.

— Но, Сатт, у меня нет никаких способностей к политике…

— Это предоставьте мне. Кто знает, Манлис?! Со времен Сальвора Хардина должности Верховного Жреца и мэра никогда еще не занимал один и тот же человек. Но сейчас это может произойти, если вы хорошо выполните свою миссию.

А на другом конце города, в куда более домашней обстановке, у Хобера Мэллоу тоже проходила встреча. Он слушал долго и внимательно, потом осторожно сказал:

— Да, я слышал о ваших кампаниях, проводимых с целью добиться непосредственного представительства торговцев в Совете. Но почему я, Твер?

Джеймс Твер, который всегда сообщал к месту и не к месту, спрашивали его или нет, что он был в первой группе инопланетян, получивших образование на Основании, ответил низким голосом:

— Я знаю, что делаю. Помнишь, когда мы с тобой встретились впервые?

— На конференции торговцев.

— Точно. Ты был председателем. Ты не оставил от этих упрямцев камня на камне. Ты заткнул им рты раз и навсегда. И в народе Основания ты тоже популярен. У тебя есть обаяние или, по крайней мере, репутация авантюриста, что одно и то же.

— Прекрасно, — сухо ответил Мэллоу. — Но почему сейчас?

— Потому что сейчас нам предоставился случай. Знаешь ли ты, что министра образования принудили подать в отставку? Об этом пока не объявлено официально, но это так.

— Откуда ты знаешь?

— От… неважно.

Твер недовольно помахал рукой.

— Но это точно. Партия действия постепенно разваливается, и мы можем прихлопнуть ее прямо сейчас, если поставим вопрос о правах торговцев, а вернее — о демократии.

Мэллоу откинулся в кресле и принялся рассматривать свои пальцы.

— Понятно. Очень жаль, Твер, но мне нужно уехать на следующей неделе по делам. Тебе придется найти кого-нибудь другого.

Твер уставился на него.

— По делам? По каким еще делам?

— Сверхсекретным. Государственная тайна и все такое прочее. Говорил сегодня с собственным секретарем мэра.

— Змеей Саттом? — возбужденно спросил Твер. — Это ловушка! Лиса просто хочет избавиться от тебя. Послушай, Мэллоу, остановись…

— Перестань! — Рука Мэллоу упала на сжатые кулаки своего собеседника. — Не кипятись! Если это ловушка, я всегда вернусь за расчетом. А если нет, то змея Сатт играет нам только на руку. Послушай, наступает очередной кризис.

Мэллоу замолчал, ожидая бурной реакции, но ее не последовало. Твер уставился на него в недоумении.

— А это что такое?

— Великая Галактика! — Мэллоу не выдержал и взорвался. — Какого черта ты делал в школе? Чем ты занимался? Ты что, шутишь со мной, задавая такие дурацкие вопросы?

Твер нахмурился:

— Если ты объяснишь…

Наступила долгая пауза, потом Мэллоу опустил глаза и спокойным тоном сказал:

— Объясняю. Когда Галактическая Империя стала распадаться, на периферии наступил период варварства, и она вообще отделилась от Империи. Хари Сэлдон и группа его психологов создали колонию Основание, чтобы мы могли, культивируя науку, культуру и технологию, создать ядро Второй Империи.

— О, да, я об этом…

— Я еще не договорил, — холодно сказал торговец. — Будущий путь Основания рассчитан согласно формулам психоистории. На этом пути люди переживут серию кризисов, которые подтолкнут человечество к более скорому созданию Второй Империи. Сейчас мы приближаемся к очередному кризису, третьему по счету.

— Ну, конечно! Теперь вспомнил. Но я закончил учебу давным-давно, намного раньше, чем ты.

— Ладно, забудем об этом. Все дело в том, что меня посылают сейчас в самую гущу этого кризиса. Никому не известно, когда я оттуда вернусь. А выборы в Совет проводятся ежегодно.

Твер поднял голову.

— Ты напал на какой-то след?

— Нет.

— Но у тебя есть какие-нибудь определенные планы?

— Вообще никаких.

— Но…

— Никаких «но»! Хардин когда-то сказал: «Успех не достигается одним планированием. Надо уметь импровизировать». Вот я и собираюсь импровизировать.

Твер неуверенно покачал головой. Мужчины встали и посмотрели друг другу в глаза.

Неожиданно, тоном, как будто это само собой разумелось, Мэллоу предложил:

— Послушай, что я тебе скажу. Не хочешь ли ты полететь со мной? Да не смотри на меня так. Прежде чем стать политиком, ты ведь был торговцем. По крайней мере, мне так говорили.

— А куда мы полетим?

— К Вассалийскому Провалу. Я не могу тебе сказать точнее, пока мы не окажемся в космосе. Ну, как ты на это смотришь?

— Предположим, Сатт решит, что лучше меня не выпускать из поля зрения.

— Не, думаю. Если ему так хочется избавиться от меня, то почему бы заодно не избавиться и от тебя? Кроме того, ни один торговец не выйдет в космос, если ему не разрешат набрать свою собственную команду. Кого хочу, того и набираю.

В глазах пожилого человека заиграли огоньки.

— Хорошо, я согласен. — Он протянул руку. — Это будет моим первым путешествием за три года.

Мэллоу, крепко пожав протянутую руку, ответил:

— Прекрасно. Все просто замечательно. Сейчас пойду и соберу своих парней. Ты знаешь, где стоит «Далекая Звезда»? Придешь туда завтра. Прощай.

Корел представлял собой довольно типичное для того времени государство, в котором правитель обладал всеми прерогативами монарха, за исключением самого титула. Следовательно, в этой республике царил обычный деспотизм, не ограниченный привычными атрибутами законной монархии — королевской честью и придворным этикетом.

В материальном отношении уровень развития Корела был довольно низким: дни Галактической Империи давно прошли, не оставив после себя ничего, кроме безмолвных памятников и развалин. Дни Основания еще не наступили, и под беспощадной властью правителя, командора Аспера Арго, который ввел строгие ограничения для торговцев и еще более строгие — для миссионеров, республика была далека от процветания. Космодром пришел в полную негодность под действием времени, ангары находились в полуразрушенном состоянии, и команда «Далекой Звезды» очень хорошо это почувствовала. Джеймс Твер недовольно поморщился, раскладывая пасьянс.

— Здесь неплохое местечко для торговли, — задумчиво сказал Хобер Мэллоу.

Он спокойно рассматривал простиравшуюся перед ним серую местность. Пока мало что можно было сказать о Кореле. Перелет прошел без всяких происшествий. Корелианские звездолеты, которые перехватили «Далекую Звезду» на подступах к системе, были остатками былой роскоши и поражали своей неуклюжестью. Они держались на почтительном расстоянии до сих пор: уже целую неделю просьбы Мэллоу о встрече с представителями корелианского правительства оставались без ответа.

— Здесь неплохое местечко для торговли, — повторил Мэллоу. — Можно сказать, девственная территория.

Джеймс Твер нетерпеливо поднял голову и откинул карты в сторону.

— Что ты в конце концов собираешься делать, Мэллоу? Команда ворчит, офицеры обеспокоены, а я просто удивляюсь…

— Удивляешься? Чему?

— Нашему положению. И тебе. Что мы вообще здесь делаем?

— Ждем.

Старый торговец фыркнул и начал медленно краснеть.

— Ты блуждаешь в потемках, Мэллоу, — возмутился он. — Вокруг нашего звездолета охрана. А если они решат сделать из нас мокрое место?

— У них была на это уже целая неделя:

— Может, они ждут подкрепления?

Глаза Твера были остры и проницательны.

Мэллоу резко опустился в кресло.

— Да, я об этом подумал. Видишь ли, проблема-то не из легких. Мы долетели сюда без всяких забот. Однако это ни о чем не говорит. Три корабля все-таки исчезли. Три корабля из трехсот — в процентном соотношении немного. Либо это означает, что у них мало кораблей, вооруженных атомным оружием, и что они не осмеливаются показывать свою силу прежде времени…

— Либо то, что у них все-таки нет атомной энергии. А может быть, и есть, но они ее тщательно прячут, чтобы мы о ней не узнали. Одно дело — захватить обычный торговый корабль, легкий и слабо вооруженный. Совсем другое — затеять конфликт с Основанием, представленным таким кораблем, как наш. Появление нашего корабля красноречиво свидетельствует о том, что у Основания имеются подозрения. Учитывая это…

— Подожди, Мэллоу, подожди, — Твер поднял руку. — Ты меня просто утопил в своих речах. К чему это ты клонишь? Говори прямо.

— Тебе придется выслушать все, иначе ты не поймешь. Они не знают, что я здесь делаю, а я не знаю, что у них тут происходит. Но я в таком паршивом положении, потому что я один, а их — целая планета, причем, возможно, обладающая атомной энергией. Я не могу позволить себе расслабиться. Конечно, это опасно. Конечно, мы можем превратиться в мокрое место, но мы знали, на что шли, с самого начала. Так что теперь остается делать?

— Я не… А это еще что такое?

Мэллоу нажал на кнопку видеомагнитофона. Экран засветился, и на нем появилось морщинистое лицо часового.

— В чем дело, сержант?

— Извините меня, сэр. Часовые пропустили к звездолету миссионера Основания.

— Кого?

На лице Мэллоу заиграли яркие краски.

— Миссионера, сэр. Он нуждается в срочной госпитализации, сэр…

— По вашей милости, сержант, в ней будет нуждаться не он один. Прикажите команде занять места по боевому расписанию.

Кают-компания корабля мгновенно опустела. Не прошло и минуты после подачи команды, как люди уже заняли места у пушек. На периферии, охваченной анархией, быстрота являлась первой необходимостью, и команда Мэллоу была одной из лучших по скорости исполнения приказов.

Мэллоу медленно вошел в каюту и оглядел миссионера с ног до головы. Его взгляд скользнул по лейтенанту Тинтеру, который неуверенно переступал с ноги на ногу, и по часовому, сержанту Демену, чье невыразительное лицо и крепкая фигура маячили за лейтенантом.

Главный Торговец повернулся к Тверу и на секунду задумался.

— Ну что же, Твер, собери сюда всех офицеров, за исключением координаторов и проектировщиков. Команда остается на своих местах до следующего распоряжения.

Наступила пятиминутная передышка, во время которой Мэллоу осмотрел все прилегающие пустые помещения, заглянул в бар и задернул тяжелые шторы над иллюминаторами. На полминуты он вообще покинул каюту, а когда вернулся, мурлыкал себе под нос что-то непонятное.

Вошли офицеры. За ними появился Твер.

Мэллоу спокойно спросил:

— Во-первых, кто пустил сюда этого человека без моего приказа?

Часовой сержант шагнул вперед. Все взгляды обратились на него.

— Извините, сэр. Никто конкретно его не пропускал. Просто мы все вместе так решили. Он ведь один из нас, а эти все иностранцы…

Мэллоу прервал его.

— Я, конечно, понимаю вас, сержант, и даже очень сочувствую. Скажите, все эти люди находятся под вашим началом?

— Да, сэр.

— Когда все кончится, вы подвергнете их недельному домашнему аресту. Сами вы освобождаетесь от должностных обязанностей на тот же период времени. Вы меня поняли?

Лицо сержанта не изменилось, но плечи слегка поникли. Он коротко ответил:

— Да, сэр.

— Можете идти. Займите свой пост.

Дверь за сержантом затворилась, и в каюте поднялся легкий шум.

— За что ты наказал его, Мэллоу? — вмешался Твер. — Ты же знаешь, эти корелианцы убивают пленных миссионеров.

— Действие вопреки Моим приказам достаточно плохо само по себе, чтобы иметь какое-либо оправдание. Ни один человек не может войти или покинуть звездолет без моего личного разрешения.

Лейтенант Тинтер недовольно пробормотал:

— Семь дней бездействия. Так вам никогда не удастся поддержать дисциплину.

— Мне удается, — ледяным голосом ответил Мэллоу. — Какой смысл в дисциплине, если условия идеальны? Мне нужна дисциплина даже перед лицом смерти, иначе она бесполезна. Где этот священник? Приведите его сюда.

Торговец уселся, глядя на одетого в красную мантию человека.

— Как вас зовут, ваше преподобие?

— А? — Он повернулся к Мэллоу, слегка покачиваясь. Глаза священника были безжизненны, а на одном виске, рассекая его надвое, змеился шрам. Он не сказал ни единого слова и, насколько помнил Мэллоу, даже не шелохнулся во время разговора. Твер сделал шаг вперед и сказал хриплым голосом, глядя на Мэллоу встревоженными глазами:

— Этот человек болен. Пусть кто-нибудь отведет его в постель. Прикажи, чтобы его уложили, и пусть кто-нибудь за ним присмотрит. Он тяжело ранен.

Длинная рука Мэллоу оттолкнула его в сторону.

— Не вмешивайся, Твер, или я выгоню тебя из каюты. Итак, как вас зовут, ваше преподобие?

Рука миссионера сжалась во внезапных судорогах.

— Если вы просвещенный человек, спасите меня от этих язычников… — Он еще мог говорить. — Спасите от этих негодяев и варваров, которые преследуют меня и оскорбляют. Я Джордж Парма с Анакреона. Получил образование на Основании. На самом Основании, дети мои. Я священник Духа, посвященный во все его тайны, пришедший сюда по велению моего внутреннего голоса.

Парма задыхался.

— Как я страдал в руках непосвященных! Все мы дети Духа, и именем этого Духа я заклинаю вас спасти меня.

Внезапно речь его прервал металлический звук тревоги и голос:

— В прямой видимости военные силы противника. Необходимы указания.

Мэллоу в бешенстве выругался. Он щелкнул переключателем и крикнул:

— Продолжайте наблюдать! Все!

Он отключил связь и подошел к иллюминатору, шторки которого раздвинулись при прикосновении. Мэллоу угрюмо выглянул наружу.

— Подразделения противника! Несколько тысяч солдат, замаскированных под обычную корелианскую толпу. Шум этой толпы проник даже в звездолет, и в свете прожекторов было видно, как первые ряды приближаются.

— Тинтер!

Торговец даже не повернулся, но его шея сзади покраснела.

— Включите внешний рупор и выясните, чего они хотят. Спросите, есть ли среди них представители закона. Ничего не обещайте и не вздумайте грозить, иначе я вас пристрелю.

Тинтер повернулся и вышел из каюты.

Мэллоу почувствовал, как его резко схватили за плечо, и ударил по державшей его руке. Это был Твер. Он злобно шипел ему на ухо:

— Мэллоу, ты обязан спасти этого человека. Нет другого пути защитить свою честь. Он с Основания и, в конце концов, он священник. Эти дикари… Ты меня слышишь?

— Я прекрасно тебя слышу, Твер, — ответил Мэллоу. — У меня здесь есть дела поважнее, чем охранять миссионера. И я сделаю, сэр, все, что пожелаю, и, клянусь Сэлдоном и всей Галактикой, если ты попытаешься мне помешать, я сверну тебе шею. Не становись на моем пути, Твер, или это плохо для тебя кончится.

Мэллоу повернулся и пошел к своему креслу.

— Вы!.. Святой отец Парма! Вы знали, что согласно Конвенции ни один миссионер не имеет права здесь находиться?

Тот весь дрожал.

— Я иду туда, куда меня призывает Дух, сын мой. Когда непосвященным отказывают в великой силе нашей веры, разве это не зовет нас открыть им свет?

— Это не имеет отношения к делу, святой отец. Вы находитесь здесь вопреки законам, как корелианским, так и Основания, поэтому я не имею права взять вас под свою защиту.

Миссионер вновь воздел руки к небу. Его растерянность прошла. Снаружи из репродукторов донесся чей-то голос и злобный шум в ответ. От этого шума глаза священника стали почти безумными.

— Вы слышите их? Почему вы говорите мне о законе? О людском законе? Есть законы более высокие. Разве не Галактический Дух сказал: «Не стой праздно, когда обижают человека, твоего брата»? И разве не он сказал: «Когда ты будешь заботиться об увечных и беззащитных, то позаботятся и о тебе»? Разве у вас нет пушек? Разве нет у вас корабля? И разве за вашей спиной не стоит Основание? Ведь над всеми нами во Вселенной царит Галактический Дух.

Святой отец остановился, переводя дыхание.

Вдруг голос, гремевший из репродуктора, умолк, и в каюту вошел лейтенант. Тинтер был явно встревожен.

— Говорите, — приказал Мэллоу.

— Сэр, они требуют человека по имени Джордж Парма.

— В противном случае?

— Угрозы, сэр. Трудно что-либо разобрать. Их слишком много, и все они беснуются. Кто-то из толпы кричит, что он начальник этого округа и имеет политическую власть, но, по-моему, он выступает от чьего-то имени.

— От чьего-то или не от чьего-то, — пожал плечами Мэллоу, — он представляет закон. Мне до сих пор еще не приходилось с ним сталкиваться. Но если кто-нибудь здесь думает, что может учить меня, как поступать, я с удовольствием сам научу его не вмешиваться в мои дела.

Пистолет медленно обошел весь круг и остановился на Твере. Усилием воли старый торговец расслабил мышцы лица и разжал кулаки. Воздух со свистом вырывался из его ноздрей.

Тинтер вновь вышел, и через пять минут крохотная фигурка отделилась от толпы. Она приближалась к звездолету медленно и боязливо. Дважды она поворачивалась обратно, и дважды угрозы беснующейся толпы заставляли ее двигаться вперед.

Мэллоу указал на дверь дулом бластера, который так и остался у него в руке.

— Выведите его.

Миссионер завизжал. Он воздел руки, и широкие рукава его мантии упали до плеч, обнажив исхудалые, с синими венами конечности. На какую-то долю секунды мелькнул и пропал солнечный зайчик. Мэллоу моргнул и вновь указал бластером на дверь.

Голос миссионера прерывался, пока он боролся с двумя людьми, державшими его под руки.

— Будь проклят путь предателя, который отрекся от своего брата и отдал его на растерзание злобной толпе. Пусть оглохнут его уши, которые глухи к мольбам несчастного. Пусть ослепнут его глаза, которые слепо взирают на невинного. Пусть черной станет его душа, которая…

Твер в отчаянии заткнул уши пальцами.

Мэллоу сунул бластер обратно в кобуру.

— Займите свои места, — распорядился он. — Продолжайте наблюдение еще в течение шести часов после того, как разойдется толпа. Затем удвойте посты на 48 часов. Дальнейшие инструкции потом. Твер, пройдите со мной.

Они остались наедине в каюте. Мэллоу как-то машинально указал на кресло, и Твер погрузился в него. Крупное лицо старого торговца осунулось. Мэллоу уставился на него с иронической улыбкой.

— Твер, — сказал он, — я в тебе разочаровался. Три года занятий политикой, кажется, выбили у тебя из головы все торговые привычки. Не забывай, я могу быть демократичным там, на Основании, но ничто не помешает мне командовать своим кораблем так, как я этого хочу. Еще ни разу мне не приходилось заставлять мою команду выполнять приказы под дулом бластера. Не пришлось бы и на этот раз, если бы ты не вмешался. На моем звездолете, Твер, ты не занимаешь никакого официального положения, и я готов разговаривать с тобой на «ты», только когда мы наедине. Однако с этой минуты в присутствии моих офицеров и солдат я для тебя «сэр», а не Мэллоу. И когда я отдам приказ, ты бросишься выполнять его, как последний новобранец, или я прикажу заковать тебя в кандалы и до конца путешествия ты просидишь в трюме. Тебе все понятно?

Лидер партии сглотнул слюну и неохотно ответил:

— Прими мои извинения.

— Принимаю. Пожмем друг другу руки?

Ватные пальцы Твера утонули в огромной ладони Мэллоу.

— У меня были самые лучшие намерения, — сказал Твер. — Очень трудно отдать человека на растерзание толпы. Этот представитель закона, или как он там себя назвал, не сможет защитить священника от линчевания.

— Тут я бессилен. Да и все это происшествие дурно пахнет. Ты ничего не заметил?

— Нет, а что?

— Космодром находится на большом расстоянии от населенных пунктов. Внезапно миссионеру удалось сбежать. Откуда? Он появляется здесь. Совпадение? Собирается большая толпа. Откуда? Ближайший населенный пункт находится довольно далеко — за добрую сотню миль отсюда. Но они умудрились прийти сюда за полчаса. Каким образом?

— Каким образом? — повторил Твер.

— А ты представь себе, что миссионера привели сюда и освободили просто как приманку. Наш общий друг Парма выглядел совершенно растерянным. Мне показалось, что за свою беседу он не вставил ни единого слова.

— Жестокое обращение, — с горечью прошептал Твер.

— Может быть! А может быть, вся идея заключалась в том, чтобы мы проявили галантность и великодушие, защищая этого человека. Он находится здесь вопреки законам Корела и Основания. Если бы я позволил ему здесь остаться, это было бы враждебным актом по отношению к Корелу, и Основание, в свою очередь, уже не имело бы возможности спасти его.

— Это уже чересчур…

Лампочка коммуникационной связи загорелась и не дала возможности Мэллоу ответить своему собеседнику.

— Сэр, — раздался голос из динамика. — Нами получено официальное послание.

— Давайте немедленно.

Сверкающий цилиндрик выскочил с легким щелчком из щели стола. Мэллоу открыл его и вытряхнул оттуда лист покрытой серебряным раствором бумаги. Он оценивающе потер бумагу пальцами и сказал:

— Телепортировано прямо из столицы. Личная канцелярия командора.

Окинув послание взглядом, Мэллоу коротко рассмеялся:

— Так, значит, я показался тебе чересчур подозрительным?

Он пододвинул письмо к Тверу и добавил:

— Спустя полчаса, как мы вернули им миссионера, пришло очень вежливое приглашение предстать пред светлыми очами командора. И это после семи дней ожидания. Кажется, первое испытание мы выдержали.

Командор Аспер был единодушно избран своим народом. Остатки его некогда длинных волос свисали до плеч, рубашка была не первой свежести, говорил он немного в нос.

— Не нужна мне никакая показуха, торговец Мэллоу, — заявил Аспер, — никаких фальшивых представлений. Во мне вы видите просто Первого Гражданина государства. Вот что означает слово командор. А это единственный титул, который я имею.

Аспер казался неимоверно довольным своей речью.

— Откровенно говоря, я считаю этот факт самым большим сходством между Корелом и вашей нацией. Ведь ваш народ так же, как и мы, исповедует республиканские настроения.

— Тут вы совершенно правы, командор, — серьезно ответил Мэллоу, проводя в уме сравнение и внутренне содрогаясь. — Вы привели именно тот аргумент, который я считаю решающим для продолжительного мира и дружбы между нашими нациями.

— Мир! Ага!

Редкая седая бороденка командора двигалась в такт с его лицом, принявшим сентиментальное выражение.

— Я думаю, что никто на периферии не принимает так близко к сердцу идеалы мира, как я. Говорю вам чистую правду. С тех пор как я унаследовал от своего отца титул правителя государства, мир еще ни разу не был нарушен. Вероятно, мне не следует этого говорить… — Тут он скромно откашлялся. — Но мне самому рассказывали, будто мой народ дал мне прозвище Аспера Любимого.

Мэллоу окинул взглядом хорошо возделанный сад. Может быть, дородные телохранители с оружием незнакомой конструкции, стоящие в различных уголках этого прекрасного сада, и были собраны исключительно из-за его посещения. Но высокие стальные стены, окружавшие резиденцию, выглядели совсем новыми, что было несколько странно, если учесть, что народ так преданно любит своего правителя.

— Какое счастье, что я буду иметь дело именно с вами, командор, — сказал Мэллоу. — Деспоты и монархи других миров, не столь просвещенные, часто лишены качеств, которые способны подарить им любовь всего народа.

— Каких качеств?

В голосе Аспера прозвучала настороженность.

— Прежде всего, они не блюдут интересы своего народа. Вы же прекрасно знаете все его нужды.

Командор не отводил глаз от посыпанной гравием дорожки, по которой они лениво прогуливались. Он потирал руки, сложив их за спиной. Речь Мэллоу текла гладко.

— До сих пор торговля между двумя нашими нациями страдала от ограничений, наложенных вашим правительством. Я не сомневаюсь, вы уже давно пришли к заключению, что ничем не лимитируемая торговля…

— Свободная торговля… — промямлил командор.

— Пусть свободная торговля… Вы должны понять, что она будет взаимовыгодна. У вас есть то, что нужно нам, и наоборот. Нам бы только наладить обмен — и наше благосостояние будет стремительно расти. Такой просвещенный правитель, как вы, друг народа, не нуждается в моих комментариях по этому поводу. Продолжать объяснение было бы с моей стороны оскорбительно по отношению к человеку вашего ума.

— Правильно! Я это давно понял! Но чего вы хотите? — спросил Аспер заунывным голосом. — Ваши люди всегда были такими неразумными. Я хотел бы торговать с вами столько, сколько позволит наша экономика. Но не на ваших условиях. Я ведь не единственный, кто здесь приказывает. — Командор повысил голос. — Я только слуга народа. Мой народ не желает торговать, когда торговлей управляют красно-желтые мантии.

Мэллоу весь подобрался.

— Вы подверглись нашествию миссионеров?

— К этому все шло. Вы ведь помните асконийское дело, 25 лет тому назад? Сначала им продали несколько ваших приборов, а потом ваши люди потребовали полную свободу действий для миссионеров, чтобы управлять этими приборами. Затем были воздвигнуты храмы. Затем произошло основание религиозных школ, установление автономных прав для церковных жрецов — и каков результат?

Сейчас Асконь является номинальным членом системы Основания, и сам Великий Мастер не может назвать собственное нижнее белье своим. О, нет! Нет! Самоуважение нашего независимого народа никогда не потерпит таких жертв…

— Но я не собираюсь ничего такого вам предлагать, — прервал его Мэллоу.

— Нет?

— Нет. Я — Главный Торговец. Моя религия — деньги. Весь этот мистицизм и миссионерские фокусы меня только раздражают. И я очень рад, что вы отказываетесь иметь со всеми этими священниками дело. Так вы мне больше по душе.

Командор нервно и пронзительно рассмеялся.

— Хорошо сказано. Основанию следовало бы прислать такого человека, как вы, намного раньше.

Он по-дружески положил свою руку на покатое плечо торговца.

— Но, послушайте, вы мне сказали только половину правды. Я понял только, что вам не по душе. А теперь скажите, что вы хотите взамен.

— Единственное, чего я хочу, командор, — чтобы ваши сундуки ломились от неслыханных богатств.

— Вот как? — Аспер фыркнул. — Но для чего мне все эти богатства? Настоящую цену имеет только любовь твоего народа, а она у меня есть.

— Но ведь вы можете иметь и то, и другое, потому что еще никто не запрещал собирать золото одной рукой, а любовь другой.

— Ну-ну, молодой человек. Это был бы, конечно, интересный феномен, если бы он был возможен. Как вы себе это представляете?

— О, существует много способов. Трудно даже выбрать. Давайте посмотрим. Например, предметы роскоши. Вот это, скажем…

Мэллоу осторожно вынул из внутреннего кармана плоскую коробочку из полированного металла.

— Взгляните.

— Что это такое?

— Словами не расскажешь. У вас есть поблизости какая-нибудь женщина? Любая, лишь бы она была молода, а также зеркало во весь рост.

— Гм-м-м… Ну что же, пойдемте в дом.

Командор стыдливо называл свое жилище домом. Население, несомненно, именовало его дворцом. Но Мэллоу показалось, что этот дом очень и очень смахивает на крепость. Здание стояло на возвышенности, откуда открывался вид на столицу. Его толстые стены были крепко связаны арматурой. Все подходы к дворцу охранялись, а сама архитектура делала его еще более неприступным. Как раз в таком доме должен жить любимый всеми Аспер.

Подошла симпатичная девушка. Она низко поклонилась командору.

— Это одна из служанок. Подойдет? — спросил Аспер.

— Превосходно.

Командор внимательно наблюдал, как Мэллоу застегивал цепочку вокруг пояса девушки. Потом торговец отступил на шаг.

— И это все?

— Не задернете ли вы занавеску, командор? Милая девушка, слева находится рычажок. Будьте любезны, передвиньте его вверх. Да не бойтесь, это вам не повредит.

Девушка сделала то, что ей было велено, посмотрела на свои руки, и от изумления у нее перехватило дыхание.

— Ох! — только и вымолвила служанка.

От пояса и выше она была вся окружена бледным сверкающим сиянием, заканчивающимся короной жидкого огня над головой. Казалось, кто-то снял зарю с неба и подарил ее своей любимой.

— Держите-ка, — сказал Мэллоу, протягивая девушке ожерелье из серых камушков.

Она послушно застегнула ожерелье у себя на груди, и каждый камушек, соприкасаясь с люминесцентным полем, засиял ярким красно-золотым светом.

— Как вам нравится? — спросил у нее Мэллоу.

Девушка не ответила, но в ее глазах застыло восхищение. Командор сделал движение рукой, и она неохотно опустила рычажок вниз. Сияние погасло. Служанка ушла, и было видно, что воспоминаний об этом чуде ей хватит на всю жизнь.

— Это все ваше, командор. Подарок для вашей жены, который преподносит ей Основание.

— Гм-м-м… — Аспер повертел ожерелье и цепочку в руках, как бы взвешивая.

— Как вы их делаете?

Мэллоу пожал плечами.

— Вопрос технический. Но будет работать, заметьте, без всяких там священников.

— Да, но в конце концов это не более чем женская безделушка. Что же с ней можно сделать? Как на ней заработать?

— Вы ведь, конечно, устраиваете балы, приемы или что-то в этом роде?

— О, да.

— Понимаете ли вы, сколько заплатят женщины за такую драгоценность? Десять тысяч, как минимум.

Казалось, ударь сейчас посреди дворца молния, командор не был бы так поражен.

— Ах!

— А так как энергетический блок этой безделушки не выдерживает больше шести месяцев, то потребуется частая замена. Теперь о деле. Мы можем продать вам столько этих безделушек, сколько вы захотите. Всего по одной тысяче, только заплатите нам железом. Вот вам и 900 процентов прибыли.

Командор схватился за бороду и весь, казалось, погрузился в вычисления.

— Великая Галактика! Да вдовушки просто передерутся из-за них. Я буду продавать их в небольшом количестве, и пусть устраивают аукцион. Конечно, им не следовало бы знать, что это лично я…

Мэллоу быстро перебил его.

— Мы можем представить вам целый список аппаратов, которые находятся у нас на звездолете. У нас есть электрические плиты, которые за две минуты поджарят вам самые жесткие отбивные так, что они будут таять во рту. У нас есть ножи, которые никогда не нужно точить. Наши стиральные машины работают автоматически и беспрерывно, как и посудомойки, полотеры, пылесосы и вообще все, что вы пожелаете.

Подумайте о той широкой популярности, которую вы завоюете, сделав эти приборы доступными для широкой публики. Подумайте о всевозрастающем количестве товаров, продажа которых станет монополией правительства с девятисотпроцентным барышом! Люди будут готовы заплатить сколько угодно, и им совсем не обязательно знать, какую сумму за это заплатили вы. И заметьте, ни один из приборов не требует ни малейшего контроля со стороны священников. Все будут счастливы.

— Кроме вас, как мне кажется. А что вы будете от этого иметь?

— То, что имеет каждый торговец по законам Основания. И я, и мои люди получат половину от всей прибыли. Вы, главное, купите то, в чем я хочу вас заинтересовать, а выгодно это будет нам обоим. ОЧЕНЬ выгодно.

Командор о чем-то думал, и на лице его было написано явное наслаждение.

— Чем вы хотите получать плату? Железом?

— Да. А также углем, бокситами, табаком, перцем, марганцем и древесиной. У вас все это есть в достаточном количестве.

— Звучит заманчиво.

— Я думаю. Да, командор, еще одна вещь, которая только что пришла мне в голову. Я могу переоборудовать ваши заводы.

— Что? Как так?

— Ну, возьмем, например, ваши литейные заводы. У меня есть небольшие приспособления, которые уменьшат в 99 раз стоимость выпускаемой вами продукции. Вы сможете снизить цену вдвое и все же получать огромную прибыль. Говорю вам, я покажу, что именно имею в виду, если только вы мне разрешите. У вас в городе есть сталелитейный завод? Обещаю, что это не займет много времени.

— Это можно организовать, торговец Мэллоу, но завтра, завтра. Вы ведь отобедаете с нами сегодня вечером? — забеспокоился Аспер.

— Мои люди… — начал Мэллоу.

— Пусть все приходят, — величественно разрешил командор. — Символический дружеский обед двух наших наций. Но с одним условием. — Лицо его вытянулось и стало строгим. — Никаких ваших религий. Не думайте, что за всем этим последует разрешение вмешиваться во внутренние дела Корела вашим миссионерам.

— Командор, — сухо сказал Мэллоу. — Даю вам слово, что религия только уменьшит мои прибыли.

— Тогда на сегодня хватит. Вас проводят обратно на корабль.

Жена Командора выглядела намного моложе своего мужа. Это была женщина с холодным бледным лицом, черными волосами, гладко зачесанными и собранными узлом на затылке. Голос ее звучал резко.

— Вы уже покончили со всеми делами, мой любезный и благородный супруг? Совсем-совсем? Может быть, вы даже снизойдете и разрешите мне войти в сад?

— Не надо драм, моя дорогая Ликия, — мягко ответил командор. — Сегодня вечером у нас; обедает один молодой человек, и ты можешь разговаривать с ним, о чем хочешь, и даже иногда прислушиваться, о чем говорю я. Где-нибудь во дворце надо будет освободить комнаты для его людей. Правда, мне почему-то кажется, что их будет немного.

— Но зато они будут пить и есть за всех остальных, а потом ты будешь стонать две недели, подсчитывая расходы.

— А может быть, и не буду. Несмотря на все твои категорические высказывания, обед должен быть сегодня обильным.

— О, теперь понятно.

Ликия с презрением уставилась на мужа.

— Ты слишком уж дружески относишься к этим варварам. Возможно, именно поэтому мне не разрешено было присутствовать при вашей беседе. Может быть, твоя мелкая, пакостная душонка отважилась на интриги против моего отца?

— Вовсе нет.

— И ты уверен, что я тебе поверю, не правда ли? Если какая-нибудь бедная женщина и была жертвой политики в неудавшемся браке, так это я. Я могла бы выйти замуж за более приличного человека, если бы поискала.

— Ну что же, моя дорогая леди. Возможно, вы и вернетесь с удовольствием на свою родную планету. Но только, чтобы не забывать о вас, я сохраню на память сувенир, который мне слишком хорошо знаком, — ваш язычок. Я просто прикажу его отрезать. И, — тут Аспер склонил голову набок, как бы к чему-то примериваясь, — чтобы уж до конца отточить вашу красоту, я прикажу еще отрезать вам уши и кончик носа.

— Ты не посмеешь, свинья. Мой отец превратит все твои планеты в метеоритную пыль. Честно говоря, он это сделает в любом случае, как только я скажу, что ты решил заключить договор с этими варварами.

— Гм-м-м. Мне кажется, нет никакой нужды в угрозах. Если хочешь, сама поговори вечером с этим молодым человеком. А тем временем держи свой язычок при себе.

— Это приказ?

— Послушай, вот тебе мой подарок — и замолчи, наконец!

Цепочка обвилась вокруг талии, ожерелье украсило шею Ликии. Аспер сам передвинул рычажок и отступил назад.

У женщины перехватило дыхание, и она неуверенно протянула руку к шее. Командор удовлетворенно прибавил:

— Можешь надеть это сегодня, я достану тебе еще. А теперь — заткнись!

И она замолчала.

Джеймс Твер покачнулся. Он едва волочил свои ноги.

— Чего это у тебя вся физиономия перекошена? — Хобер Мэллоу оторвался от своих размышлений.

— Разве?

— Наверняка вчера что-то произошло… Я имею в виду, кроме этой попойки.

С внезапной убежденностью Твер спросил:

— Мэллоу, у нас какие-то неприятности, да?

— Неприятности? Нет. Скорее наоборот. У меня такое впечатление, что я изо всех сил бросился на дверь, которая оказалась открытой. Что-то уж больно легко нас пускают на литейный завод.

— Ты боишься ловушки?

— Ох, ради самого Сэлдона, не драматизируй. — Мэллоу сдержал свое раздражение и более спокойным тоном добавил: — Просто такой открытый доступ означает, что ничего интересного мы там не увидим.

— Атомную промышленность, да? — Твер задумался. — Что-то не похоже, чтобы на Кореле хоть где-нибудь применяли атомную энергию. А скрыть это практически невозможно — слишком глубокие следы оставляет на всей экономике атомная энергетика.

— Но не в том случае, Твер, когда развитие атомной энергетики лишь начинается и ее применяют только для военных целей в военной промышленности. Тогда следы можно обнаружить лишь в доках звездолетов и сталелитейных плавильнях.

— Значит, если мы ее не обнаружим, то…

— То у них нет атомной энергии или… они ее от нас просто скрывают. Можно только гадать.

Твер покачал головой.

— Я очень сожалею, что меня вчера с тобой не было.

— Я тоже об этом жалею, — холодно ответил Мэллоу. — Против, моральной поддержки я не возражаю. К сожалению, условия этой встречи диктовал сам командор, а не я. Посмотри-ка, кажется, за нами пришел автомобиль, чтобы отвезти на завод. Ты взял с собой приспособления?

— Все до единого.

Огромный сталеплавильный цех имел все признаки разрушения, которые никакой искусный ремонт не мог ликвидировать. Сейчас он был пуст и на удивление тих для приема таких высоких гостей, как командор и его придворные.

Небрежным движением Мэллоу положил лист стали на козлы. Держа в руках инструмент, протянутый Твером, он крепко взялся за кожаную рукоятку, опоясывающую свинцовую оболочку.

— Этот инструмент, — сказал Мэллоу, — опасен. Но ведь опасна и обыкновенная пила. Просто не надо подставлять руки.

Произнося эти слова, он провел стволом аппарата по всей длине стальной полосы, которая беззвучно развалилась надвое. Раздался всеобщий вздох изумления, и Мэллоу рассмеялся. Он поднял одну половинку и положил себе на колено.

— Моим прибором можно точно отрезать пластинку в одну сотую дюйма, но так же легко разрежется и лист стали двухдюймовой толщины. Если вы верно установите толщину металла и положите лист на стол, то сможете резать сталь, даже не царапая дерева.

Ствол аппарата, не переставая, двигался, и от стальной полосы отделялись все новые равно отрезанные кусочки.

— Со сталью, — объяснял Мэллоу, — можно делать все, что угодно. — Он чуть передвинул рычажок. — Допустим, вы хотите уменьшить толщину стали либо убрать неровность или ржавчину. Смотрите.

Прозрачная фольга начала отлетать от куска стали, поверхность ее отполировалась и заблестела в свете ламп.

— А если вы хотите сверлить… Принцип один и тот же.

Теперь все столпились вокруг Мэллоу. Это была демонстрация волшебства, чудесное представление, а следовательно — лучший способ убедить покупателя. Высочайшие правительственные чины вставали на цыпочки, заглядывая друг другу через плечо, шептались, в то время как Мэллоу сверлил круглые аккуратные дыры в однодюймовой стали своим атомным аппаратом.

— А теперь я хочу показать вам еще кое-что. Пусть кто-нибудь принесет нам два коротких отрезка трубы.

Почтенный министр какой-то там отрасли вскочил, как мальчишка. Никто даже не обратил внимания на то, что он извозил свои руки в грязи и машинном масле, подобно простому работяге. Мэллоу поставил трубы одну на другую вертикально и легким движением аппарата произвел сварку. Перед ним стояла одна труба — и даже не заметно шва! Мэллоу оглядел всех присутствующих, начал было речь, но внезапно замолк на первом слове. У него похолодело в груди…

Во всеобщем возбуждении один из телохранителей командора подошел поближе, чтобы лучше видеть происходящее, и Мэллоу впервые оказался на таком расстоянии, что во всех деталях смог рассмотреть незнакомое ему ручное оружие. Оно было атомным! Ошибка исключалась — обычные пистолеты просто не могли иметь такую форму ствола. Но самое главное было не в этом, совсем даже не в этом. На рукоятках этих бластеров, на глубоко врезанных золотых пластинках, стояла эмблема звездолета и солнца. Та самая эмблема звездолета и солнца, которой был проштемпелеван каждый огромный том Энциклопедии Основания, начавшей уже выходить в свет.

Та самая эмблема звездолета и солнца, которая вышивалась на знаменах Галактической Империи уже многие тысячи лет!

Мэллоу продолжал говорить и думать одновременно.

— А теперь испытайте эту трубу! Она стала единым целым. Она, естественно, не идеальна — соединение не должно производиться вручную…

Больше задерживаться не имело смысла. Все кончилось. Мэллоу получил то, чего хотел. Его мозг занимала только одна мысль. Золотистый шар с его прямыми лучами и наклоненная сигара звездолета.

Звездолет и солнце Империи.

Империя! Эти слова холодили душу. Полтора века прошло, но Империя все еще жила где-то далеко в центре Галактики. И она вновь появилась на периферии.

Мэллоу улыбнулся.

Уже два дня «Далекая Звезда» находилась в космосе, когда Хобер Мэллоу, сидя в своей каюте с лейтенантом Драфтом, протянул ему запечатанный конверт, рулон микропленки и серебряный цилиндрик.

— Спустя ровно час после моего отбытия вы, лейтенант, приступите к обязанностям командира корабля и впредь, до моего возвращения, будете выполнять его функции… или всегда, если я не вернусь.

Драфт попытался было встать, но Мэллоу удержал его.

— Сидите и слушайте. В конверте вы найдете координаты планеты, к которой вам надлежит следовать. Там вы будете ждать меня в течение двух месяцев. Если Основание обнаружит вас до того, как истечет двухмесячный срок, отдайте микрофильм — мой отчет об экспедиции. Если же я не вернусь через два месяца, а звездолеты Основания вас не обнаружат, летите на планету Терминус и отдайте в качестве моего отчета капсулу. Вы меня поняли?

— Да, сэр.

— Ни вы, ни мои люди не должны говорить ничего такого, что противоречило бы моему рапорту.

— А если нас будут спрашивать, сэр?

— В таком случае вы ничего не знаете.

— Есть, сэр.

На этом разговор закончился. Ровно через 50 минут от борта «Далекой Звезды» плавно отделился спасательный бот средних размеров.

Онум Бар был стар, слишком стар, чтобы бояться. Со времен последних беспорядков он жил на клочке земли со своими книгами, которые ему удалось спасти от уничтожения. Бару уже нечего было терять, и свою жизнь он ценил невысоко. Поэтому старик смотрел на вторгнувшегося к нему незнакомца без всякого страха.

— Дверь была открыта, — объяснил незнакомец.

Он говорил с каким-то странным лающим акцентом, и Бар первым делом обратил внимание, что на его бедре висит странный серо-стальной бластер. В полутьме комнаты Бар заметил слабое мерцание силового поля, окружавшего незнакомца.

— Какой смысл ее закрывать, — слабо ответил старик. — Вам что-нибудь от меня нужно?

— Да.

Незнакомец стоял в центре комнаты. Он был высок и широкоплеч.

— Ваш дом — единственный во всей округе.

— Да, здесь уединенное место, — согласился старик. — Но к востоку отсюда есть город. Хотите, я покажу направление.

— Потом. Могу я присесть?

— Если кресла вас выдержат, — серьезным тоном ответил Бар.

Кресла были стары и изношены, как и сам хозяин. Реликты ушедшей молодости…

— Меня зовут Хобер Мэллоу, — представился незнакомец. — Я прилетел из далекой провинции.

Бар кивнул головой и улыбнулся.

— Я давно это понял по вашему акценту. Меня зовут Онум Бар. Я с планеты Сивенна и когда-то был патрицием Империи.

— Значит, это Сивенна. У меня, к сожалению, только старые карты.

— Они должны быть по-настоящему старыми, чтобы положение звезд так переменилось.

Пока незнакомец осматривался, Бар сидел в своем кресле совершенно спокойно. Он заметил, что защитное силовое поле человека исчезло, и с грустью подумал: а ведь его жалкая персона не вызывает уже страха у недругов.

— Дом мой беден, и я получаю совсем немного, — сказал Бар. — Вы можете разделить со мной скудный обед, если только ваш желудок в состоянии переварить черствый хлеб и бобы.

Мэллоу покачал головой.

— Спасибо, я уже обедал, и к тому же мне некогда. Единственное, что мне нужно, это добраться до места, где располагается ваше правительство.

— Это мне легко показать. Вы хотите знать, где столица планеты или где столица императорского сектора?

Глаза молодого человека сузились.

— Разве это не одно и то же. Ведь это Сивенна.

Старый патриций медленно кивнул головой.

— Да, Сивенна. Но планета больше уже не является столицей Норманского сектора. Ваши старые карты все-таки обманули вас. Звезды могут не меняться тысячами лет, но политические границы неустойчивы.

— Плохо, очень плохо. А новая столица далеко?

— На Орше II. Это двадцать парсеков отсюда. Вы найдете ее на своей карте. Кстати, когда она издана?

— Сто пятьдесят лет назад.

— Так давно? — старик вздохнул. — С тех пор много воды утекло. Вы знакомы с нашей историей?

Мэллоу сделал отрицательный жест.

— Тогда вы счастливчик. — Бар медленно покачал головой. — Для провинции настали тяжелые дни, немного полегче было только во времена императора Станелла IV, а он умер 50 лет тому назад. С тех пор восстания и разрухи, разрухи и восстания…

Про себя Бар подумал: не стал ли он слишком болтлив? Жил старик очень одиноко, и перекинуться словом с живым человеком удавалось крайне редко.

Внезапно заинтересовавшись, Мэллоу резко спросил:

— Разруха? Вы говорите так, словно все провинции полностью истощены?

— Возможно, не полностью. Нужно много времени, чтобы до конца истощить ресурсы 25-ти первоклассных планет. По сравнению с благосостоянием прошлых столетий, мы, конечно, переживаем резкий спад, и улучшения пока не видно. Но почему это вас так заинтересовало, молодой человек? Вы здоровый и сильный, и в ваших глазах сверкает сама жизнь.

Торговец чуть было не покраснел, когда выцветшие глаза, казалось, заглянули глубоко в его душу и улыбнулись тому, что там увидели.

— Дело в том, — сказал он, — что я простой торговец и хочу торговать с окраинными областями Галактики. Я раздобыл несколько старых карт и прилетел сюда, чтобы найти новые рынки сбыта. И меня, конечно, интересуют сведения об истощившихся планетах и о том, что на них можно заработать. Вот, скажем, как дела на Сивенне?

Старик наклонился вперед.

— Я не могу точно сказать. Вероятно, не так уж и плохо. Но вы разве торговец? Вы скорее похожи на воина — постоянно держите руку на бластере, и на вашей щеке шрам.

Мэллоу дернул головой.

— Там, откуда я пришел, очень мало законов. Драки и шрамы — просто часть того, что нам приходится делать в ходе торговых операций. Сражаться имеет смысл, если только в конечном счете это окупиться. Но если можно обойтись без драк — тем лучше. А теперь скажите, могу ли я заработать на этой планете достаточно, чтобы за нее стоило сражаться? Это меня вовсе не пугает.

— Я вижу, — согласился Бар. — Вы могли бы присоединиться к остаткам армии Вискарда на Красных Звездах. Правда, не знаю, назвать это армией или пиратским сбродом. Вас бы уж с удовольствием взяли рекрутом к теперешнему регенту, который занимается убийствами и насилием с тех пор, как было совершено последнее удачное покушение на молодого наследного принца.

Худые щеки патриция покраснели. Его яркие, как у птицы, глаза закрылись и вновь открылись.

— Вы не особенно дружелюбно говорите о регенте, патриций Бар, — сказал Мэллоу. — А что если я один из его шпионов?

— Ну и что, если даже так? — с горечью ответил Бар. — Что вы можете с меня взять? — Он обвел иссохшей рукой стены убогой мансарды.

— Вашу жизнь.

— Я расстанусь с ней достаточно легко. Она и так уже тянется на пять лет дольше, чем нужно. Но вы не шпион. Если бы это оказалось правдой, мой инстинкт самозащиты не дал бы мне высказать того, что вы сейчас услышали.

— Откуда вы знаете?

Старик рассмеялся.

— Вы смотрите на меня подозрительно. Готов спорить — вы подумали, что я готовлю вам ловушку, начав ругать правительство. Нет, нет. Я давно не занимаюсь политикой.

— Не занимаетесь политикой? Разве может кто бы то ни было не заниматься политикой? Слова, которыми вы описали действия регента, — убийства, насилие и тому подобное… Вы отнюдь не выглядите объективным. И совсем не кажется, что вы давно не занимаетесь политикой…

Старик пожал плечами.

— Воспоминания жалят, если они приходят внезапно. Послушайте и судите сами.

Когда Сивенна являлась столицей всей провинции, я был патрицием и членом Сената. Я происхожу из древнего и всеми уважаемого рода. Один из моих прапрадедов был… Хотя это неважно. Былая слава — не лучшее воспоминание.

— Я так понимаю, — сказал Мэллоу, — у вас произошла либо гражданская война, либо революция.

Лицо Бара помрачнело.

— Гражданские войны стали бесконечными. Пришел период упадка, но постепенно на Сивенне все успокоилось. Во времена Станелла IV она почти достигла былого благополучия. Но затем на престол один за другим вступали слабые императоры, а где слабый император — там сильный регент. Наш последний регент — тот самый Вискард, который сейчас занимается пиратством на Красных Звездах, — решил сам стать императором. И если бы регенту все удалось, это был бы не первый случай. Но у него ничего не вышло, потому что, когда имперская флотилия звездолетов во главе с Вискардом приблизилась к Сивенне, вся планета с воодушевлением восстала против наместника.

Бар грустно замолчал. Мэллоу обратил внимание, что во время рассказа старика он весь напрягся, и тут же заставил себя расслабиться.

— Пожалуйста, продолжайте, сэр.

— Спасибо, — тихо ответил Бар. — Великодушно с вашей стороны удовлетворять прихоти старого человека. Они восстали, вернее, мы восстали, потому что я был одним из предводителей. Вискард едва успел удрать, и мы преследовали его по пятам. Планета, а вместе с ней и вся провинция, открыли двери адмиралу, выражая полное почтение ему и преданность императору. Почему мы это сделали, я и сам не знаю. Может быть, мы выказали преданность не самому императору, который был тогда крохотным младенцем, а символу. А может быть, боялись долгой осады…

— А дальше? — подгонял его Мэллоу.

— Дальше… — угрюмо отозвался старик. — Да вот только адмиралу все это пришлось не по душе. Он жаждал славы победителя над восставшей провинцией, а его люди хотели поживиться тем, что обычно достается победителям. Поэтому пока народ, собравшись на улицах всех городов, кричал «ура» императору и его адмиралу, он занял все важнейшие объекты, в том числе военные, а затем приказал сбросить бомбы на население.

— На каком основании?

— На том основании, что люди восстали против наместника, поставленного тут самим императором. И адмирал стал новым наместником после месяца убийств, насилия и прочих ужасов. У меня было шестеро сыновей. Пятеро из них нашли свою смерть, правда, не знаю как. У меня была дочь. Думаю, она тоже умерла. Меня не тронули, потому что я был слишком стар. И я поселился здесь, потому что слишком стар, чтобы внушать хоть какие-то опасения нашему наместнику.

Бар склонил свою седую голову.

— Они ничего мне не оставили, так как я помог свергнуть восставшего наместника и помешал адмиралу заслужить славу.

Мэллоу сидел молча и ждал. Потом он мягко спросил:

— А что с вашим шестым сыном?

— Что?

Бар улыбнулся ледяной улыбкой.

— Он в безопасности, потому что присоединился к адмиралу простым солдатом под вымышленным именем. Он артиллерист личного флота наместника. О, нет. Я вижу ваши глаза. Он неплохой сын. Он навещает меня, когда получается, и помогает. Он поддерживает меня. И в один прекрасный день наш великий наместник будет предан смерти, а мой сын будет тем, кто казнит его.

— И вы говорите все это незнакомцу? Вы ставите своего сына в тяжелое положение.

— Нет. Я помогаю ему, заводя нового врага. И если бы я был другом наместника, а не его врагом, я бы посоветовал ему выслать патрульные звездолеты до самого края Галактики.

— Разве у вас в космосе нет кораблей?

— А вы видели хоть один? Разве вас хоть кто-нибудь остановил и потребовал визу? С таким малым количеством кораблей, как у нас, и при таких интригах и беззакониях, которые творятся здесь, ни один звездолет нельзя оторвать от этих дел, чтобы послать для охраны внешних систем, где царит варварство. До сих пор нам ничто не грозило со стороны периферийных районов Галактики… До тех пор, пока не появились вы.

— Я? Я не представляю никакой опасности.

— За вами придут другие.

Мэллоу медленно покачал головой.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— Послушайте! — В голосе старика было какое-то лихорадочное нетерпение. — Я понял, кто вы такой, как только вы вошли. Когда я вас впервые увидел, ваше тело было окружено силовым полем.

Мэллоу с сомнением покачал головой, потом кивнул:

— Да, верно.

— Ну вот. В этом ваша ошибка. Есть некоторые вещи, которые я знаю. В наши умирающие дни не модно быть ученым. Время летит, и кто не может бороться с прибоем, того смывает в море, как, например, меня. Но я был ученым, и знаю, что за всю историю открытия атомной энергии портативная установка силового поля так никогда и не была изобретена. У нас, конечно, есть установки силовых полей, питаемые огромными неуклюжими энергостанциями, которые могут защитить город или даже звездолет, но отнюдь не одного единственного человека.

— Вот как?

Нижняя губа Мэллоу выдвинулась вперед.

— И какой вывод из этого?

— Много странных слухов ходило по всему космосу. Конечно, они искажаются, передаваясь из уст в уста, но когда я был молод, на нашей планете высадился небольшой звездолет, в котором находились странные люди. Они не знали наших законов и не могли сказать, откуда пришли. Они говорили о волшебниках на самом краю Галактики, волшебниках, которые светились в темноте, летали по воздуху и которых нельзя было убить никаким оружием. Все смеялись. Я тоже смеялся. Я вспомнил об этом только сегодня. Вы светились в темноте, и не думаю, что даже если бы у меня в руках был бластер, я смог бы вас убить. Скажем, а вы можете летать по воздуху так же, как сейчас сидите?

— Все это пустые выдумки, — хладнокровно ответил Мэллоу.

Бар улыбнулся.

— Принимаю ваш ответ. Я не расспрашиваю моих гостей. Но если волшебники существуют, если вы — один из них, то когда-нибудь здесь их будет много. Может быть, это и хорошо. Может быть, нам следует обновить кровь в жилах.

Старик что-то пробормотал себе под нос, потом медленно спросил;

— Но ведь возможно и обратное. Наш новый советник тоже маленько мечтает, как и Вискард, об императорской короне. — Бар кивнул головой. — Мой сын передавал мне слухи. Находясь в личном конвое наместника, трудно их не услышать, а он все мне рассказывает. Наш новый наместник не откажется от короны, если она ему будет предложена. Но он оставил себе путь для отступления. Говорят, что в случае неудачи он намеревается создать новую империю среди варварских племен. Говорят также, но в этом я не уверен, что он уже выдал свою дочь замуж за какого-то варварского короля.

— Если верить всем слухам…

— Знаю. Многое, что говорят, надо еще проверить. Я стар и несу чепуху. Что вы говорите? — И его проницательные острые глазки уставились на торговца.

— Я ничего не говорю, — ответил Мэллоу. — Но я хотел бы задать вам один вопрос. На Сивенне есть атомная энергия? Я спрашиваю, есть ли еще у вас действующие генераторы или все было разрушено во время восстания?

— Разрушено? Что вы! Скорее уничтожили бы половину планеты, чем самую крохотную атомную энергостанцию. Боже, они ведь незаменимы и постоянно подзаряжают наш боевой флот. По эту сторону Трантора, — почти с гордостью добавил старик, — наши энергостанции самые мощные.

— Тогда что я должен сделать, чтобы осмотреть ваши энергостанции?

— Ничего! — решительно заявил старик. — Вы не можете подойти к военному центру: вас тут же расстреляют. Никто не может. На Сивенне не существует такого понятия, как гражданские права.

— Вы хотите сказать, что все энергостанции находятся под военной охраной?

— Нет. Есть еще маленькие станции, которые дают свет и энергию городам, автомобилям и тому подобное. Но и здесь не проще. Их контролируют техработники.

— Кто они такие?

— Специальная группа, которая обслуживает энергостанции. Эта работа передается по наследству, сыновья работают вместе с отцами как помощники. Они ни о чем не думают, кроме как о чести своего сословия. Ни один человек не может пройти на станцию, если он не техник.

— Понятно.

— Не могу, однако, сказать, — заметил Бар, — что не было случая, чтобы техников подкупали. В наши дни, когда сменилось десять императоров за 50 лет и семь из них были убиты, когда каждый командир звездолета добивается узурпации власти наместника, а наместник — узурпации власти императора, думаю, что даже техник может продаться. Но платить придется очень много. Я же — нищий.

— Что — деньги?! Нет их у меня. Но разве для подкупа необходимы только деньги?

— Что же еще, если на деньги можно купить все остальное?

— Много есть вещей, которые нельзя купить ни за какие деньги. А теперь, если вы скажете, как мне добраться до ближайшего города с атомной энергостанцией, я буду вам очень признателен.

— Подождите! — Бар протянул вперед свои худые руки. — Куда вы так спешите? Вы пришли ко мне, но разве я задавал вам вопросы? В городе, где жителей все еще называют повстанцами, вас остановит первый солдат или стражник, который обратит внимание на ваш акцент или на вашу одежду.

Старик поднялся с места и, подойдя к шкафчику, достал из него какую-то книжечку.

— Мой паспорт — поддельный, с ним я и бежал.

Бар сунул книжечку в руку Мэллоу и задержал на ней свои пальцы.

— Описание не сходится, но если вы не будете высовываться, то смотреть его, скорее всего, не станут.

— А вы? У вас не останется документа?

Старик рассмеялся.

— Ну и что?! И еще одна предосторожность. Сдерживайте ваш язык. Ваш акцент — варварский, ваши идиомы странны, и время от времени вы употребляете давно забытые архаизмы. Чем меньше вы будете говорить, тем меньше вызовете подозрений. А теперь я объясню, как вам попасть в город.

Спустя пять минут Мэллоу уже не было. Однако прежде чем покинуть планету, он вернулся на минуту в старый дом патриция. И когда на следующее утро Онум Бар вышел из дома в свой сад, он нашел у двери большую коробку, заполненную концентрированными продуктами, которые обычно грузят на борт звездолета. На вид и на вкус они были чужими, но хорошего качества, и их должно было хватить надолго.

Техработник был невысокого роста, с гладкой лоснящейся от довольства кожей. Сквозь короткие волосы поблескивал череп. Пальцы его украшали тяжелые перстни, от одежды пахло духами. Для Мэллоу это был первый человек на планете, который выглядел сытым.

Он брезгливо сложил губы.

— Ну, говорите скорее, что вам нужно. Меня ждут дела. Вы, кажется, иностранец? — Техник подозрительно уставился на Мэллоу, бросив взгляд на его костюм.

— Да, я из другой системы, — ответил Мэллоу спокойно. — Но это не имеет значения. Я имел честь послать вам вчера вечером небольшой подарок…

Тот шевельнул носом.

— Я его получил. Интересная штуковина. Может быть, я ей когда-нибудь и воспользуюсь.

— У меня есть для вас другие, еще более интересные подарки. Куда более интересные.

— Да-а, — задумчиво протянул техник. — По-моему, я уже раскусил вас. Не первый случай. Хотите подарить мне какой-нибудь пустяк: немного денег, одежду, второсортные драгоценности — неужели вы, продажная душонка, считаете, что этим можно подкупить техника?

Его нижняя губа презрительно вытянулась вперед.

— И я знаю, чего вы хотите взамен. Многие уже хватались за эту блестящую идею. Вы хотите быть принятым в наш клан. Вы хотите, чтобы мы определенным способом посвятили нас в тайны атомной энергии и в то, как управлять приборами. Вы думаете, что если эти собаки с Сивенны — а то, что вы иностранец, возможно, даже к лучшему — ежедневно несут наказание за свой мятеж, вы сможете дослужиться до большего? До большего, если будете пользоваться привилегиями и протекцией сословия техработников?

Мэллоу хотел было вставить слово, но техник внезапно заревел:

— А теперь убирайтесь, пока я не вызвал стражника! Вы что думаете, я предам доверие? Сивеннские предатели, которые работали здесь до меня, может быть, и согласились бы на это. Но сейчас вы разговариваете с другим человеком! Великая Галактика, стою здесь и удивляюсь, почему это я не убил вас своими руками на месте!

Мэллоу улыбнулся про себя. И по тону, и по содержанию эта речь была самым обычным фарсом, и техник это отлично понимал.

— Ваша мудрость, вы ошибаетесь по трем пунктам. Во-первых, я не шпион наместника, пришедший испытать вашу лояльность. Во-вторых, мои подарки таковы, что ими не побрезговала бы и августейшая особа, если бы ей удалось их заполучить. И в-третьих, я хочу от вас совсем немного, просто пустяк.

— Это вы так только пытаетесь все представить…

На сей раз техник говорил с неуклюжим сарказмом.

— Ну, да ладно, что это за штуковина, которой позавидовал бы сам император? Неужели вы по своей милости собираетесь подарить мне то, чего нет у императора?

И он засмеялся квакающим смехом.

Мэллоу поднялся и отодвинул кресло в сторону.

— Я ждал три дня, чтобы увидеть вас, ваша мудрость, но моя демонстрация займет всего три секунды. Если вас не затруднит, вытащите бластер, рукоятку которого я вижу рядом с вашей рукой.

— А?…

— И застрелите меня, за что я буду вам очень признателен.

— Что?

— Если я буду убит, вы просто заявите в полицию, что я пытался подкупить вас и узнать секреты гильдии. Вы на этом заработаете славу. Если же я не буду убит, то подарю вам свое силовое поле.

В первый раз за все время техник обратил внимание на туманное свечение, которое плотно окутывало его посетителя, как будто он весь был покрыт жемчужной пылью.

Прицелившись из бластера, он нажал на курок. Молекулы воздуха, пойманные атомным разрядом, превратились в сверкающие нити, очертившие контур фигуры Мэллоу, и бессильно упали к ногам.

Пока атомные силы разрушения тщетно пытались прорваться сквозь защиту, Мэллоу сохранял спокойное выражение лица. Бластер техника со стуком упал на пол.

— Разве у императора есть личное силовое поле? — спросил Мэллоу. — А у вас оно может быть.

— Скажите, вы техник? — заикаясь, пробормотал ошарашенный техник.

— Нет.

— Тогда… тогда, где вы это достали?

Какая вам разница? — Голос Мэллоу был холоден и презрителен. — Нужно вам это или нет?

Тонкая узловатая цепочка упала на пол.

— Держите.

— И это все? — изумился техник.

— Все.

— Откуда же берется энергия?

Палец Мэллоу указал на большое звено в черной оправе. Техник внимательно оглядел цепочку, и его лицо постепенно стало наливаться кровью.

— Сэр, я техник, причем старший. Я двадцать лет работаю инспектором и учился у самого Великого Блера в Транторианском Университете. Если у Вас хватает шарлатанской наглости уверять меня, что контейнер размером с… с орех, черт его побери, может заключать в себе атомный генератор, я отправлю вас к протектору ровно через три секунды.

— Разбирайтесь сами, если сможете. Я сказал правду.

Краска постепенно стала сходить с лица техника, в то время как он медленно оборачивал цепочку вокруг пояса, а затем, следуя жесту Мэллоу, повернул рукоятку. Смутные тени окружили техника с головы до ног. Он поднял бластер и заколебался. Медленно поставив рычажок пистолета на самый минимум, техник судорожно нажал на курок — и атомный луч безвредно скользнул по куртке. Техник резко обернулся.

— А что, если я сейчас убью вас, а силовое поле оставлю себе?

— Попробуйте, — ответил Мэллоу, — вы что же, думаете, я отдал вам последний образец? — И он тоже окутался туманным светом.

Техник нервно хихикнул, и бластер упал на стол.

— Какова же тогда та маленькая услуга, Тот пустяк, которого вы от меня ждете?

— Я хочу осмотреть ваши генераторы.

— Вы понимаете, что это запрещено? Мы с вами оба можем взлететь на воздух, если…

— Я не собираюсь их трогать или что-нибудь еще делать. Я просто хочу видеть их на расстоянии.

— А если нет?

— Ну что же, у вас в запасе останется силовое поле, а у меня еще есть много вещей. Например, бластер, специально созданный для преодоления такого поля.

— Гм-м-м, — глаза техника засверкали. — Пойдемте со мной.

Дом техника оказался небольшим двухэтажным зданием, находящимся под огромным кубом без окон и дверей, почти в центре города. Проникнув туда по подземному ходу, Мэллоу очутился в тихой ионизированной атмосфере энергостанции. В течение пятнадцати минут он молча шел за своим проводником. Глаза торговца не упускали ни одной подробности. Но он ничего не трогал. Наконец техник сказал приглушенным от нервного напряжения голосом:

— Ну как, достаточно? Я не могу доверять моим подчиненным в этом деле.

— Можете ли вы им вообще в чем-то доверять?! — иронически заметил Мэллоу. — Тем не менее все в порядке. Достаточно.

Они вернулись в кабинет, и Мэллоу задумчиво спросил:

— И все эти генераторы в ваших руках?

— До единого, — ответил техник с гордостью.

— И они в рабочем состоянии?

— Совершенно верно.

— А если сломаются?

Техник негодующе покачал головой.

— Они не сломаются. Они никогда не сломаются, так как были построены навечно.

— Вечность — это слишком долгое время. Давайте предположим…

— Это ненаучно — предполагать невозможное.

— Ну, хорошо, допустим, я сейчас разрушил бы своим бластером самую важную деталь генератора или разбил бы кварцевую Д-трубку?

— Тогда, — в бешенстве закричал техник, — я бы вас просто убил.

— Да, я это знаю. — Мэллоу теперь тоже кричал. — Но что произошло бы с генератором? Смогли бы вы починить его?

— Сэр! — Техник отчеканивал каждое слово. — Вы честно получили то, что хотели. Я вас не обманул. А теперь уходите! Я больше ничего вам не должен!

Мэллоу отвесил ему иронический уважительный поклон и вышел.

Через два дня он уже был на базе, где «Далекая Звезда» ждала его возвращения, чтобы отправиться на планету Терминус.

А еще через два дня силовое поле техника отказало, и как он ни тряс цепочку, какие проклятия ни изрыгал, сияние больше не появлялось.

Впервые за полгода Мэллоу позволил себе расслабиться. Совершенно раздетый, он лежал на спине в солнечной комнате своего дома. Его мускулистые загорелые руки были раскинуты в стороны, и мышцы двигались в такт дыханию.

Человек, сидевший рядом с Мэллоу, поднес к его губам сигару и зажег. Затем откусил кончик второй — для себя.

— Вы явно перетрудились. Вам нужен длительный отдых.

— Может быть, Джаэль. Но уж лучше я отдохну в кресле советника. Я ведь собираюсь получить это кресло, и вы мне поможете.

Анкор Джаэль поднял брови.

— А при чем здесь я?

— То есть как это при чем? Во-первых, вы старый волк в политике. Во-вторых, вы лишились своего портфеля благодаря трудам Джорана Сатта — того самого человека, который согласится скорее потерять глаз, чем увидеть меня членом Совета. Вы считаете, что у меня мало шансов, не так ли?

— Не много, — согласился экс-министр образования. — Вы со Смирно?

— Юридически это не имеет значения. Я получил образование на Основании.

— Не будьте ребенком. Когда это предвзятость подчинялась каким-либо законам, кроме своих собственных? А как насчет вашего человека? Как его?.. Джеймса Твера? Что он говорит?

— Он говорит о том, что я мог пройти в Совет еще год назад, — спокойно ответил Мэллоу. — Но Твер не обладает глубиной мысли и суждений, и у него все равно ничего бы не вышло. Он кричит громко, но в данном случае этого мало. Я должен пройти в Совет. И мне нужны вы.

— Джоран Сатт — самый умный политик на планете, и он будет против вас. Я не могу гарантировать, что мне удастся переиграть его. И не думайте, что Сатт не умеет бороться жестоко и грязно.

— У меня есть деньги.

— Это уже лучше. Но чтобы подкупить предвзятость, требуется куча денег.

— У меня их куча.

— Ну что ж, я посмотрю, что можно сделать. Только потом не надо корчиться на полу и блеять, что я втянул вас в… Кто это?

Уголки губ Мэллоу опустились вниз, и он сказал:

— Насколько я вижу, Джоран Сатт собственной персоной. Пришел раньше времени, но я его понимаю. Я и так избегаю его целый месяц. Послушайте, Джаэль, пройдите в соседнюю комнату и включите микрофон. Я хочу, чтобы вы все слышали.

Он по-дружески шутливо подтолкнул члена Совета голой ногой, затем встал и накинул на плечи шелковый халат. Синтетический солнечный свет сменился обычным.

Секретарь мэра торжественно вошел в комнату и мажордом затворил за собой дверь.

Мэллоу затянул пояс халата и предложил:

— Выбирайте себе любое кресло, Сатт.

Тот даже не улыбнулся. Он выбрал достаточно удобное кресло, но, усевшись лишь на самый краешек, не расслабился ни на минуту.

— Если для начала вы назовете свои условия, то мы сможем перейти прямо к делу, — произнес Сатт.

— О чем это вы?

— Хотите, чтобы я вас уговаривал? Ну, хорошо. Например, что вы делали на Кореле? Ваш отчет был неполным.

— Я передал вам отчет много месяцев назад. Тогда вы были довольны.

— Да. — Сатт задумчиво потер пальцем лоб. — Но с тех пор ваши действия приобрели большое значение. Мы много знаем о ваших планах, Мэллоу. Мы точно знаем, сколько новых заводов вы открыли, с какой скоростью вы все делаете, и во что это вам обходится: дворец, который вы себе отгрохали, — он окинул комнату холодным оценивающим взглядом, — который тянет в месяц больше, чем мое годовое жалованье, и путь, которым вы идете, — очень важный и дорогостоящий путь по верхним слоям общества Основания.

— Ну и что? Не спорю, у вас, конечно, прекрасные шпионы, но о чем это говорит?

— Это говорит о том, что у вас есть деньги, которых еще не было год назад. И это говорит вообще о чем угодно… например, что вы заключили прекрасную сделку на Кореле, о которой мы ничего не знаем. Откуда у вас такие деньги?

— Мой дорогой Сатт, вы ведь не ждете, что я вам расскажу об этом?

— Нет.

— Я так и думал. И именно поэтому я вам сам скажу. Они текут ко мне рекой прямо из сундуков командора Корела.

Сатт моргнул.

Мэллоу улыбнулся и продолжил:

— Но, к большому сожалению для вас, деньги эти вполне законные. Я Главный Торговец и деньги получаю кованым железом или хромом в обмен на кое-какие безделушки, которые имел возможность предоставить командору. 50 процентов прибыли мои — по нерушимому контракту с Основанием. Вторая половина идет правительству в конце каждого года, когда все добрые граждане платят налоги.

— В вашем отчете не было никакого упоминания о торговых сделках.

— Там также не упоминалось, что я съел на завтрак в тот день, или имя моей новой любовницы, или еще что-нибудь такое же несущественное. — Улыбка Мэллоу перешла в гримасу. — Я был послан, — цитирую вас, — чтобы держать глаза и уши открытыми. Я их никогда не закрывал. Вы хотели выяснить, что случилось с захваченными в плен тремя торговыми кораблями Основания. Я о них ничего не слышал и не видел. Вы хотели уточнить, имеет ли Корел атомную энергию. В моем отчете говорится об атомных бластерах у телохранителей командора. Других признаков я не встретил. А те бластеры — лишь реликты старой Империи и, может быть, уже давно не работают.

Итак, я следовал приказам, но я вольный человек и могу поступать, как мне заблагорассудится. Согласно законам Основания, Главный Торговец имеет право открывать новые рынки сбыта там, где ему хочется, и получать пятьдесят процентов дохода. У вас есть возражения?

Сатт осторожно отвел глаза к стене и с раздражением ответил:

— Общепринятый обычай всех торговцев укреплять и распространять религию, продавая товары.

— Я повинуюсь законам, а не обычаям.

— Есть времена, когда обычаи стоят выше законов.

— В таком случае обращайтесь в суд.

Сатт поднял на него свои мрачные глаза, которые, казалось, ввалились до самого дна глазниц.

— Да что там говорить, вы все-таки смирниец. Кажется, ни переселение, ни образование не смогли изменить порочность вашей крови. И все же послушайте и постарайтесь понять. Это не имеет отношения ни к деньгам, ни к рынкам сбыта. Есть учение Хари Сэлдона, который доказал, что от нас зависит будущее Великой Галактической Империи. И с пути, по которому мы идем, мы никак не должны сворачивать. Религия — важнейший инструмент для реализации Плана Сэлдона. С ее помощью мы установили контроль за Четырьмя Королевствами, хотя был момент, когда они могли сломать нас, как спичку. Это самое хорошее оружие, благодаря которому можно контролировать как отдельных людей, так и целые миры.

Первопричина развития торговли и появления торговцев заключалась в том, чтобы распространить религию как можно скорее и вместе с ней внедрить новую технику и новую экономику, которые будут находиться под нашим тщательным контролем.

Сатт остановился, чтобы перевести дыхание, а Мэллоу спокойно заметил:

— Я знаю эту теорию и великолепно ее понимаю.

— Вот как? Это больше того, что я ожидал. Тогда вы сами должны видеть, что ваша попытка торговать ради самой торговли при массовой поставке бесполезных приборов, которые только искусственно могут усилить экономическое положение планеты, при выходе атомной энергии из-под нашего контроля, — все это может окончиться полным провалом политики, которой мы придерживаемся уже на протяжении ста лет.

— Вполне достаточное время для того, чтобы превратиться в политику устаревшую, опасную и бесполезную. Как бы хорошо ваша политика ни преуспела в деле с Четырьмя Королевствами, редкая планета со всей периферии переняла ее. Когда мы захватили контроль над Королевствами, одна Галактика знает, сколько эмигрантов оттуда распространяло истории о том, как Сальвор Хардин использовал священников и предрассудки народа, чтобы свергнуть власть светских монархов. А если этих слухов и было недостаточно, то дело Аскони двадцать лет назад объяснило все как дважды два. Теперь на всей периферии не найдется ни одного правителя, который пустит на планету хоть одного священника. Он скорее перережет себе горло. Я не хочу, чтобы Корелу или любому другому миру навязывали то, чего они не приемлют. Нет, Сатт. Если атомная энергия делает их опасными, то искренняя дружба через торговлю будет во много раз лучше, чем шаткий контроль, основанный на ненавистной иностранной духовной власти, которая, чуть ослабев, полностью себя дискредитирует и не оставит после себя ничего, кроме смертельного страха и ненависти.

— Прекрасная речь, — цинично заметил Сатт. — Но вернемся к началу нашего разговора. Каковы ваши условия? Что вы хотите, чтобы поменять свои идеи на мои?

— Вы считаете, что мои убеждения продаются?

— Почему же нет, — последовал холодный ответ. — Разве это не ваше занятие — продавать?

— Только с прибылью. — Мэллоу казался невозмутимым. — В состоянии ли вы предложить мне больше, чем я получаю?

— Вы можете иметь три четверти прибыли, а не половину.

Мэллоу коротко рассмеялся.

— Прекрасное предложение. Если я приму ваши условия, то даже вся прибыль целиком будет куда меньше одной десятой того, что я сейчас получаю. Предложите что-нибудь поинтереснее.

Внезапно Сатт сжал кулаки.

— Вы также можете спасти себя от тюрьмы. От двадцати лет как минимум в случае, если я добьюсь своего. Посчитайте теперь свою прибыль.

— Прибыли здесь никакой, если вам удастся осуществить свою угрозу.

— Удастся. Вас будут судить за убийство.

— Какое убийство? — презрительно спросил Мэллоу.

Голос Сатта стал хриплым, хотя говорил он все так же тихо.

— За убийство священника с Анакреона, который находился на службе у Основания.

— Ах, Вот как? И где же ваши улики?

Секретарь мэра наклонился вперед.

— Мэллоу, я не шучу. Предварительное следствие закончено. Мне стоит подписать всего лишь одну бумагу — и дело Хобера Мэллоу, Главного Торговца, начнется. Вы обрекли подданого Основания на пытки и смерть от рук чужеземцев. Мэллоу, я даю вам пять секунд на размышление, чтобы предотвратить положенное вам наказание. Лично я предпочел бы ваш отказ выкрутиться. Вы будете куда безопаснее как поверженный враг, чем как вновь обретенный друг.

Мэллоу торжественно ответил:

— Тогда считайте, что я выполнил ваше последнее желание!

— Прекрасно! — И секретарь недобро усмехнулся. — Это мэр настаивал на том, чтобы попробовать с вами договориться, а не я. Учтите, что я не очень старался.

Сатт поднялся и вышел из комнаты.

Мэллоу перевел взгляд на вошедшего Анкора Джаэля.

— Вы все слышали? — спросил он.

Тот пожал плечами.

— С тех пор как я узнал эту идею, я еще ни разу не видел, чтобы он так выходил из себя.

— Что вы можете сказать?

— По-моему, очевидно, что внешняя политика превосходства духовных сил — его идея фикс, но мне все же кажется, что ее конечная цель отнюдь не духовная. Меня уволили из кабинета министров из-за споров на эту тему, да вы и сами прекрасно все понимаете.

— Конечно, понимаю. Так что же у него за цель, как вы считаете?

Джаэль стал серьезнее.

— Ну что же, он неглуп, так что должен видеть полное банкротство нашей религиозной политики, которая не принесла нам ни одной победы за последние 70 лет. Совершенно очевидно, что он использует ее для каких-то корыстных целей.

Дальше. Любая догма, основанная на веровании и эмоциях, опасна, как оружие, потому что никогда нельзя гарантировать, что она не повернется против тебя самого. Уже на протяжении ста лет мы поддерживаем ритуалы и мифы, которые становятся все более почтенными и традиционными… и устаревшими. В некотором смысле, мы уже потеряли контроль над своей собственной религией.

— В каком смысле? — требовательно спросил Мэллоу. — Говорите, я хочу знать, что вы думаете.

— Допустим, один честолюбивый человек использует силу религии не за, а против нас…

— Вы хотите сказать, что Сатт…

— Вы правы. Я имею в виду Сатта. Послушайте, если бы я смог восстановить различные режимы на различных планетах против Основания во имя религии, как вы думаете, был бы у нас хоть один шанс? Возглавив армию набожных людей, Сатт мог бы наброситься на ересь, например, в вашем лице и сделаться королем — это неизбежно. В конце концов это ведь Хардин однажды сказал: «Атомный бластер хорошее оружие, оно может стрелять в обе стороны».

Мэллоу хлопнул себя по голому бедру.

— Ну, хорошо, Джаэль, устрой меня в этот Совет, и я дам ему бой.

Минуту помолчав, Джаэль многозначительно произнес:

— Не знаю, не знаю. Что это за разговор о линчевании священника? Это ведь неправда?

— Чистая правда, — небрежно ответил Мэллоу.

Джаэль присвистнул.

— И у него есть неопровержимые доказательства?

— Должны быть.

Поколебавшись, он добавил:

— Джеймс Твер был его человеком с самого начала, хотя Сатт и не подозревал, что я в курсе. А Твер — свидетель всему, что произошло.

Джаэль покачал головой.

— Да-а, тогда скверно.

— Скверно? Что здесь скверного? Этот священник находился на планете вопреки законам самого Основания. Он был явно использован Корелианским правительством как приманка, вольно или невольно — я не знаю. По всем нормам здравого смысла, у меня не оставалось никакого выбора, и то, что сделал я, укладывается в рамки закона. Если Сатт передаст дело в суд, то ничего не добьется, только выставит себя дураком.

Джаэль вновь покачал головой.

— Нет, Мэллоу, вы не понимаете. Я уже говорил, что Сатт умеет драться грязно. Он и не собирается добиваться обвинительного приговора. Он знает, что этого ему никогда не удастся. Но Сатт намерен испортить ваши отношения с народом. Вы же слышали, что он сказал. Иногда обычаи выше законов. Вы можете выйти из зала заседания свободным человеком, но народ будет думать, что вы бросили священника на растерзание толпы, и от вашей популярности не останется и следа. Люди признают, что вы поступили по закону и даже более того — разумно. Но тем не менее в их глазах вы останетесь трусливой собакой, бесчувственным негодяем, бессердечным чудовищем. И вас никогда не изберут в Совет. Вы даже рискуете лишиться звания Главного Торговца, так как поступят предложения лишить вас гражданских прав. Ведь вы не уроженец Основания. И как вы думаете, чего же еще желать Сатту?!

Мэллоу упрямо нахмурился.

— Вот как?

— Мой мальчик, — произнес Джаэль, — я, конечно, не покину вас, но чем я могу помочь? Вы попали в переделку, да еще в какую…

На четвертый день заседания суда по процессу Хобера Мэллоу, Главного Торговца, зал. Совета был полон в буквальном смысле этого слова. Единственный отсутствующий член Совета проклинал свой разбитый череп, из-за которого ему пришлось лечь в постель. Галереи оказались забиты до самого потолка людьми, пустившими в ход влияние, богатство или дьявольскую настойчивость, чтобы только попасть на процесс. Остальные расположились на площади снаружи, сгрудившись огромными толпами прямо перед установленными там гигантскими трехмерными телевизорами.

Анкор Джаэль еле-еле пробрался в зал с помощью полиции, а затем прошел сквозь более редкую толпу к креслу Хобера Мэллоу. Тот с облегчением повернулся.

— Клянусь Сэлдоном, я уже подумал, что все пропало. Достали?

— Держите, здесь все, что вы просили. *

— Хорошо. Что там толпа снаружи?

— Она просто беснуется.

Джаэль неуверенно поерзал в кресле.

— Вам не следовало допускать открытого суда. Вы могли это сделать.

— Но я не хотел.

— Поговаривают о суде Линча. Люди Манлиса на других планетах…

— Именно об этом я и хотел спросить вас, Джаэль. Он настраивает против меня церковную иерархию, да?

— Не знаю. Внешне все слишком даже благопристойно. Когда дело касается межзвездных законов, он, как министр иностранных дел, возглавляет обвинение. Как первосвященник и кардинал, он поднимает толпы фанатиков…

— Ладно, неважно. Помните ли вы слова Хардина, о которых упоминали в прошлом месяце? Мы им покажем, что бластер может стрелять в обе стороны.

В зале собирался занять свое место мэр, и члены Совета поднялись в знак уважения.

— Сегодня моя очередь, — прошептал Мэллоу, — сидите и смотрите комедию.

Заседание суда началось, и спустя пять минут Хобер Мэллоу, сопровождаемый враждебным шепотом со всех сторон, вышел на пустое пространство перед скамьей мэра. Одинокий луч высветил его, и на экранах телевизоров перед тысячными толпами Основания и других планет, а также в каждом доме на мириадах экранов частных телевизоров появилась огромная вызывающая фигура Главного Торговца.

Он начал говорить спокойно и просто.

— Чтобы не тратить время зря, я сразу же прокомментирую каждый пункт, по которому мне предъявили обвинение. История о священнике и толпе, представленная в интерпретации прокурора, имела место…

По залу прокатился шум, на улице раздались дикие вопли толпы.

Мэллоу терпеливо ждал пока утихнет шум.

— Однако картина, которую он нарисовал, еще далека от совершенства. Я прошу дать мне возможность дополнить ее своими замечаниями. Сначала может показаться, будто мой рассказ не имеет отношения к делу, за что я заранее прошу у вас прощения.

Мэллоу говорил, не глядя в бумаги, лежащие перед ним.

— Начну с того же момента, что и прокурор: со дня моей встречи с Джораном Саттом и Твером поочередно. Что произошло на этих встречах, вы знаете. Все наши разговоры были пересказаны, и мне нечего добавить, кроме собственных мыслей в этот день. Меня терзали подозрения, так как имевшие место события носили весьма странный характер. Посудите сами. Два человека, которых я практически совершенно не знал, вдруг делают мне неестественные и совершенно невероятные предложения. Один из них, секретарь мэра, просит меня взяться за обязанности государственного шпиона и выполнить это дело, природу и важность которого вам сегодня объяснили, в строжайшей тайне. Другой человек, невежественный лидер политической партии, просит меня баллотироваться в члены Совета.

С Саттом было все понятно — он не доверял мне. Возможно, он думал, что я продаю атомное оружие врагам и готовлю восстание, а возможно, Сатт просто пытался ускорить события или, по крайней мере, думал, что ускоряет их. В таком случае во время выполнения миссии при мне должен был находиться его человек. Последняя мысль, однако, не приходила мне в голову до тех пор, пока на сцене не появился Джеймс Твер.

Твер представился мне бывшим торговцем, ушедшим в политику, но тем не менее раньше я не слышал о его торговой карьере ничего, а мои знания в этой области обширны. Далее. Хотя Твер постоянно твердил, что получил свое образование на Основании, он, как ни странно, ничего не слышал о кризисе Сэлдона.

Мэллоу остановился, чтобы важность того, что он сказал, дошла до сознания каждого, и был впервые вознагражден молчанием, которое ничто не нарушало. Коренные жители Терминуса все прекрасно поняли. Человек с любой другой планеты мог уловить лишь затуманенную религией версию, ибо не знал ничего о кризисах Сэлдона. Но это не было последним из всего, что им еще предстояло понять.

Мэллоу продолжал:

— Найдется ли среди вас хоть один человек Основания, который бы не знал природу этого кризиса? Только один тип обучения на всей планете может дать образование, полностью исключающее любое упоминание об историческом процессе Сэлдона.

Поэтому в ту же секунду я понял, что Джеймс Твер никогда не был торговцем. Я знал, что он находится у меня по приказу священников и, возможно, сам один из них. Несомненно и то, что прежде чем возглавить политическую партию, он продался Джорану Сатту.

В то время я был словно в потемках. Я не знал целей Сатта по отношению к себе самому, но поскольку он делал вид, что дает мне полную свободу действий, то я не сидел сложа руки. Я больше не сомневался, что Твера приставил ко мне Джоран Сатт в качестве неофициального стражника. Если бы я не клюнул на его удочку и не взял того с собой, Сатт придумал бы что-нибудь другое, в чем бы я не сразу разобрался. Известный враг не так опасен, и я предложил Тверу лететь со мной. Он согласился. Это, господа советники, объясняет две вещи. Во-первых, Твер вовсе не мой друг, дающий свидетельские показания против меня с явной неохотой, ради восстановления справедливости, что пытается доказать обвинение. Во-вторых, это объясняет мои действия при первом появлении священника, в убийстве которого меня обвиняют, — действия, пока вам неизвестные, так как я о них еще не говорил.

Члены Совета, чем-то обеспокоенные, перешептывались. Мэллоу театрально откашлялся и продолжил:

— Мне очень неприятно описывать чувства, возникшие у меня при сообщении о том, что на борту звездолета находится беглый миссионер. Даже неприятно вспоминать об этом. В голове у меня началась полная сумятица. Сначала я думал, что это очередной ход Сатта, но просчитать все сразу невозможно. Я был в полной растерянности и мог сделать только одно — избавиться от Твера на пять минут, услав его за моими офицерами, и в его отсутствие включить видеомагнитофон, чтобы потом детально проанализировать происшедшее. Я считал, что все, вызывающее сомнения в тот момент, может стать очевидным при повторном просмотре.

С тех пор я просматривал этот фильм около пятидесяти раз. Пленка у меня с собой, и я готов продемонстрировать ее в пятьдесят первый раз.

Мэр монотонным голосом отдал приказ, в то время как в зале нарастал шум, а галерка ревела вовсю. В пяти миллионах домов Терминуса возбужденные зрители придвинулись поближе к телевизорам, а на скамье прокурора, не отрывая своего взгляда от Мэллоу, Сатт холодно покачал головой в ответ на нервные реплики первосвященника.

Центральная часть зала была расчищена, свет притушен, и Анхор Джаэль включил аппарат.

На экране появились смущенный и напуганный миссионер, стоявший между лейтенантом и сержантом, молчаливый Мэллоу, а затем офицеры и Твер. Начался разговор. Сержант получил дисциплинарное взыскание, а миссионер подвергся допросу. Потом возникла ревущая толпа. Его преподобие Джордж Парма дико взмолился. Мэллоу выхватил бластер, а миссионер, перед тем как его утащили, воздел руки, проклиная торговца. Затем возник и исчез тонкий блик света.

Миссионера увели, офицеры застыли в ужасе. Твер заткнул дрожащими руками свои уши, а Мэллоу спокойно спрятал бластер в кобуру.

Изображение исчезло, и в зале включили свет. Пространство в центре комнаты окончательно очистилось от людей. Мэллоу продолжал свое тяжелое повествование.

— Дело, как видите, происходило в точности так, как показало обвинение, но только внешне. Я сейчас постараюсь объяснить эмоции Джеймса Твера, которые, кстати, подтверждают, что у него духовное образование.

В тот же день я указал на некоторые неувязки во всем происходящем Тверу. Я спросил его, как мог оказаться миссионер в таком пустынном месте, где приземлился наш звездолет. Далее, я спросил, как могла сразу же появиться здесь толпа, если, как я уже говорил, ближайший город был в ста милях от звездолета. Прокурор почему-то не обратил на это никакого внимания. Не обратил он также внимания и на явную наглость Джорджа Парма. Миссионер на Кореле, рискующий своей жизнью, нарушающий законы не только Корела, но и Основания, расхаживающий по планете в совершенно новом одеянии… В то время я предположил, что он является ловушкой со стороны командора, который хочет заставить нас совершить грубое нарушение, чтобы потом просто законно уничтожить нас и наш звездолет. Это предположение прокурор принял во внимание.

Я должен объяснить следующее: мой корабль, мой экипаж и моя миссия находились под угрозой и не могли быть принесены в жертву ради одного человека, тем более что этот человек в любом случае был бы уничтожен, с нами или без нас. В ответ я слышу бормотание о чести Основания и о необходимости поддержания нашего престижа.

По каким-то странным причинам, однако, обвинение забыло о самом Джордже Парма как об индивидууме. На процессе о нем не было сказано ни слова: ни о месте его рождения, ни о его образовании, ни вообще о том, что он делал раньше. Ответ на эти вопросы выявит все неувязки, на которые я указал при просмотре фильма. Все это взаимосвязано.

Обвинение не представило никаких данных о нем, потому что оно и не могло этого сделать. Что и говорить, сцена, которую вы видели на пленке, реальна, но Джордж Парма нереален. Такого человека никогда не существовало. Весь этот процесс — самый большой фарс, когда-либо имевший место на Основании.

Мэллоу еще раз пришлось подождать, пока утихнет шум.

— Я собираюсь показать в увеличении отдельный кадр фильма. Он будет говорить сам за себя. Свет, Джаэль!

В зале потемнело, и экран снова заполнился замершими в неестественных позах офицерами. Бластер появился в твердой руке Мэллоу. Святой отец Парма, тонко визжа и рассыпая проклятия, воздел руки к небу, и широкие рукава его мантии соскользнули вниз до самых плеч. Вдруг снова засверкал маленький луч света, который при предыдущем показе мелькнул и погас. Сейчас кадр остановился, и свет этот был виден отчетливо.

— Обратите внимание на полоску света на его руке, — послышался из темноты голос Мэллоу. — Увеличьте кадр, Джаэль.

Человек на экране стал быстро приближаться, фигуры уплыли в стороны, и миссионер оказался в самом центре. Сначала виднелись только гигантские голова и руки, затем лишь одна рука заполнила весь экран и застыла на месте. Свет на ней засиял еще ярче. И внезапно этот свет при еще большем увеличении сложился в четкие буквы: КСП.

— Это, — прогремел на весь зал голос Мэллоу, — образец татуировки. При обычном свете он не виден, но при ультрафиолетовом — а перед включением я позаботился об ультрафиолете — татуировка видна хорошо. Это, конечно, наивный способ хранить секреты, но на Кореле вы не встретите на каждом шагу такие установки. Даже на нашем звездолете такое произошло случайно.

Возможно, некоторые уже начинают догадываться, что означают эти буквы — КСП. Джордж Парма прекрасно знал священные тексты и сыграл свою роль великолепно. Где и как он этому научился — не знаю, но могу сказать, что КСП означает «Корелианская секретная полиция».

Мэллоу кричал во весь голос, пытаясь заглушить рев зала.

— У меня есть косвенные улики в виде документов, привезенных с Корела, которые я предоставлю Совету по первому требованию.

И где же сейчас обвинители? Они уже тысячу раз утверждали, что я должен был защитить этого миссионера, попирая закон, и погубить свою миссию, свой корабль с командой и самого себя во имя «чести» Основания.

Но поступать так ради самозванца?!

Следовало ли мне сделать это ради корелианского агента, одетого в мантию священника и пользующегося проповедями, вероятно, позаимствованными на Анакреоне? Неужели же Джоран Сатт и Публис Манлис ожидали, что я попадусь в такую глупую ловушку…

Хриплый голос Мэллоу утонул в бесконечном реве толпы. Его подняли на руки и вынесли к скамье мэра. Из окон торговец видел беснующихся людей, число которых все возрастало. Мэллоу поискал глазами Анкора Джаэля, но ничего не разглядел среди множества лиц. Толпа скандировала одно:

— Да здравствует Мэллоу!.. Да здравствует Мэллоу!.. Да здравствует Мэллоу!..

Анкор Джаэль подмигнул Мэллоу. Лицо бывшего министра выглядело изможденным: последние дни он совсем не спал.

— Мэллоу, все прошло более чем прекрасно, но вы заноситесь слишком высоко. Это вам только повредит. Вы не можете серьезно думать о выдвижении своей кандидатуры в мэры. Энтузиазм толпы, конечно, великая вещь, но он быстро проходит.

— Вот именно, — угрюмо сказал Мэллоу, — поэтому мы и должны его поддержать, а для этого необходимо поторопить события.

— И что делать сейчас?

— Вы должны арестовать Публиса Манлиса и Джорана Сатта…

— Что?!

— То, что слышите. Заставьте мэра их арестовать. Мне плевать, какие поводы вы используете. В моих руках толпа, по крайней мере, сегодня. Он не осмелится противостоять ей.

— Но какое же им предъявить обвинение, черт возьми?!

— Самое очевидное. Они подбивали священников других планет на вмешательство во внутренние дела Основания. Это незаконно — по Сэлдону. Обвините их в том, что они поставили под угрозу государство. И мне так же плевать, вынесут им обвинительный приговор или нет, как это было в случае со мной. Просто выключите их из деятельности, пока я не стану мэром.

— До выборов еще полгода.

— Не так уж и много.

Мэллоу вскочил на ноги и внезапно крепко сжал руку Джаэля.

— Послушайте, я захвачу правительство силой, если это понадобится, так же, как это сделал Сальвор Хардин сто лет назад. Сэлдоновский кризис еще не кончился, и когда он будет в разгаре, я должен стать мэром и первосвященником в одном лице.

Джаэль нахмурил брови. Он спокойно спросил:

— Что должно произойти? Это все-таки Корел?

Мэллоу кивнул головой.

— Конечно. Они неизбежно объявят нам войну, хотя я могу поспорить, что не раньше, чем через полгода.

— С применением атомного оружия?

— А как вы думали? Эти три космических корабля, которые мы потеряли в их секторе, были уничтожены не из малокалиберной винтовки. Джаэль, они получают звездолеты из самой Империи. Не открывайте рот как дурак. Я сказал — Империи! Она все еще никуда не делась, если хотите знать. Здесь ее нет, но в центре Галактики она все еще жива. Одно неверное движение — и они появятся здесь, чтобы свернуть нам шею. Вот почему я должен стать мэром. Я единственный человек, который знает, как справиться с кризисом.

Джаэль не в силах был скрыть свое изумление.

— Как? Что вы собираетесь делать?

— Ничего.

Джаэль неуверенно улыбнулся.

— Да? Вот как?

Но ответ Мэллоу был тверд.

— Когда я начну управлять Основанием, то я ничего не стану делать, на сто процентов ничего, и в этом секрет кризиса. '

Аспер Арго, всеми любимый командор Корела, приветствуя свою жену, лишь хмуро поднял кустистые брови. Ей не подходил эпитет «всеми любимая». Даже он это понимал.

Жена произнесла тоном, таким же холодным, как и ее глаза:

— Насколько я понимаю, мой великий Господин уже принял решение относительно будущего Основания?

— Вот как? — раздраженно спросил командор. — Какие еще ценные наблюдения вы сделали?

— Их множество. Мне доложили, что вы еще раз собирали свой пустоголовый Совет. Чудные советники! Глупое стадо, думающее только о своей выгоде. Они забывают, что мой отец может быть этим очень недоволен.

— А кто, моя дорогая, тот прекрасный источник, из которого вы черпаете все свои сведения?-

Ликия коротко рассмеялась.

— Если бы я вам это сказала, мой источник иссяк бы в ту же минуту.

— Ну что ж, вы как всегда настояли на своем. — Командор пожал плечами и отвернулся. — А что касается неудовольствия вашего отца, то я почти уверен, что он трусливо откажет нам в поставке следующей партии звездолетов.

— Звездолетов?!

Женщина бросилась горячо защищать отца.

— Разве у вас нет уже пяти? Не отрицайте, я знаю, что их у вас пять и вам обещали шестой.

— Мне обещали его еще год назад.

— Но один, всего лишь один звездолет может превратить Основание в пыль. Один звездолет! Один звездолет, чтобы разметать их корабли по всему космосу!

— Я не могу атаковать их планету даже с дюжиной звездолетов.

— А долго выдержит их планета, если торговля будет нарушена и их дурацкие грузы уничтожены?

— Их дурацкие грузы приносят деньги, — вздохнул он. — Чертовски большие деньги!

— Но если вы захватите все Основание, разве вам не достанется все остальное? А если вы добьетесь уважения и признательности моего отца, разве это не больше, чем может дать все Основание? Три года прошло с тех пор, как этот варвар устроил в твоих цехах демонстрацию. Вполне достаточно.

Командор повернулся и уставился на нее.

— Я стар и слаб. У меня нет больше сил выслушивать вашу болтовню. Вы говорите, что знаете мое решение? Да, я решил. Все кончено, и между Корелом и Основанием сейчас война.

— Хорошо! — Ликия выпрямилась, и глаза ее засверкали.;— Наконец-то вы постигли высшую мудрость, хотя и с опозданием. А когда вы станете властелином всей периферии, вы будете пользоваться уважением и влиянием в Империи. Наконец-то мы сможем покинуть этот варварский мир и быть при дворе наместника. Думаю, нам это разрешат.

Женщина вышла из комнаты с улыбкой на устах, а командор сказал ей вслед:

— Вот когда я стану властелином того, что ты называешь периферией, я прекрасно обойдусь как без наглого отца, так и без языкастой дочери. И уж определенно, от последней я избавлюсь в первую очередь.

Старший лейтенант звездолета «Черное Облако» в ужасе уставился на экран.

— Великая Галактика!

Он думал, что кричит, но на самом деле это был лишь хриплый шепот.

— Что это?

Это был звездолет, но рядом с «Черным Облаком» он выглядел, как кит рядом с моллюском, и на борту его была эмблема Империи: звездолет и солнце. Истерические сигналы тревоги зазвучали по всему кораблю.

Были отданы приказы, и «Черное Облако» приготовился отступать, если это будет возможно, или драться, если придется, в то время как из радиорубки через гиперкосмос на Основание неслось предупреждение об ужасной опасности.

Просматривая отчеты, Хобер Мэллоу устало заложил ногу за ногу. Два года на посту мэра сделали его немного мягче, немного терпимее, но не научили его любить правительственные отчеты и тот казенный язык, которым они были написаны.

— Как с нашими звездолетами? — спросил мэр Джаэля.

— Четыре насильно посажены на планету, о двух ничего не известно.

Мэллоу хмыкнул.

— Результаты оставляют желать лучшего, но ничего не поделаешь.

Ответа не последовало, и Мэллоу поднял голову.

— Тебя что-нибудь беспокоит?

— Хоть бы Сатт уже пришел, — наобум ответил Джаэль.

— Ах да, и мы снова услышим лекцию о положении на внутреннем фронте.

— Ничего подобного, — отрезал Джаэль. — Ну и упрям же ты, Мэллоу. Вы в Совете, может, и продумали внешнюю политику до тонкостей, но тебе всегда безразлично, что происходит у тебя под носом.

— Но ведь это твоя работа, не так ли? Для чего в таком случае я сделал тебя министром пропаганды и образования?

— Очевидно, для того, чтобы пораньше загнать меня в могилу. Ты мне ничем не можешь помочь. За последний год я прожужжал тебе все уши о Сатте и опасности, грозящей со стороны его религиозной партии. Кому нужны твои прекрасные планы, если Сатт устроит специальные перевыборы и сам станет мэром?

— Признаюсь, никому.

— А твоя речь вчера вечером? Да ты сам протягиваешь Сатту мэрство на блюдечке с золотой каемочкой. Какая необходимость говорить всю правду?

— А разве плохо опередить Сатта с точно такой же речью?

— Плохо! — с силой ответил Джаэль. — По крайней мере делать надо не так, как это сделал ты. Ты говоришь, что предвидел все, и не объяснишь, почему вел торговлю с Корелом — выгодную для нас торговлю — на протяжении трех лет. Единственный твой план — отступать без сражения. Ты прекратил торговые операции со всеми секторами вблизи Корела. Ты открыто продолжаешь бездействовать. Ты не обещаешь никаких действий в будущем. Великая Галактика! Мэллоу, что прикажешь мне делать со всей этой неразберихой?

— В ней не хватает величия.

— В ней не хватает энтузиазма самих масс.

— Это одно и то же.

— Мэллоу, проснись. У тебя всего два выхода: либо ты представишь народу сильную внешнюю политику, какими бы ни были твои личные планы, либо ты пойдешь на какой-нибудь компромисс с Саттом.

— Ну хорошо, — ответил Мэллоу. — Если у меня ничего не вышло с первым, давай попробуем второе. Сатт только что прибыл.

Они ни разу не встречались после того процесса, проходившего два года назад. Ни один из них не заметил перемены в другом. Разве только едва улавливалось, что победитель и побежденный поменялись местами.

Сатт сел в кресло, не пожав руки мэру.

Мэллоу предложил ему сигару.

— Не возражаете, если Джаэль будет присутствовать при разговоре? — спросил мэр. — Он честно хочет найти какой-нибудь компромисс и может даже выступить посредником, если мы оба разгорячимся.

Сатт пожал плечами.

— Для вас компромисс будет выгоден. Когда-то, правда, по другому поводу, назвать свои условия просил вас я. Предполагаю, что сейчас мы несколько поменялись ролями.

— Вы правильно предполагаете.

— В таком случае вот мои условия Вы должны прекратить гибельную политику экономического подкупа посредством торговли и вернуться к испытанному методу наших отцов.

— Вы имеете в виду завоевание с помощью миссионеров?

— Совершенно верно.

— Других компромиссов быть не может?

— Нет.

— Гм-м-м. — Мэллоу тщательно раскурил сигару и затянулся. Кончик ее разгорелся ярким пламенем. — Во времена Хардина, когда завоевание посредством миссионеров было выгодным и радикальным, такие люди, как я, возражали против подобного способа. Сейчас он испытан, окружен нимбом и вполне пригоден для таких, как Джоран Сатт. Но, скажите, как вы собираетесь выпутываться из наших нынешних трудностей?

— Ваших нынешних трудностей. Я не имею к ним ни малейшего отношения.

— Пусть будет по-вашему, но ответьте на мой вопрос.

— Требуются решительные меры. То ничегонеделание, которым вы занимаетесь, фатально. Оно является свидетельством вашей слабости для всех миров периферии. А в ней едва ли найдется хоть один стервятник, который откажется от своей доли мертвечины. Вы должны это понять. Ведь вы со Смирно, не так ли?

Мэллоу не обратил внимания на многозначительность последней фразы.

— А если вы победите Корел, — последовал вопрос, — то что делать с Империей? Ведь именно она — враг номер один.

Узкие губы Сатта раздвинулись в улыбке.

— О нет, ваш отчет о путешествии на Сивенну был полон. Наместник Норманского сектора заинтересован в завоевании Основания только из корыстных соображений. Но и это не главное. Он не собирается ставить на карту все, чтобы организовать экспедицию на окраину Галактики, когда у него есть пятьдесят враждебно настроенных соседей и император, против которого можно восстать. Я передаю ваши собственные слова.

— Ещё как соберется, Сатт. В особенности, если решит, что мы представляем для него опасность. А он может так решить, если мы разрушим Корел лобовым ударом. Нам следует быть гибкими.

— То есть…

Мэллоу откинулся на спинку кресла.

— Сатт, я дам вам один шанс. Вы мне не нужны, но я могу вас использовать. Так что расскажу, в чем здесь дело, а дальше можете выбирать — либо присоединиться ко мне и получить место в правительстве, либо остаться верным своим идиотским принципам и сгнить в тюрьме.

— Последнее вы уже пытались однажды проделать.

— Не совсем так, Сатт, не совсем. Время для этого пришло только сейчас. А теперь послушайте… — глаза Мэллоу сузились. — Когда я впервые приземлился на Кореле, я подкупил командора разными безделушками и приборами, которые обычно находятся в трюме любого торгового корабля. Вначале я сделал это только для того, чтобы попасть в сталеплавильню. Мои планы не шли дальше, и они осуществились. Я добился всего, чего хотел. Но только после посещения Империи я понял по-настоящему, в какое оружие можно превратить торговлю.

Мы сейчас стоим перед кризисом Сэлдона, Сатт, а сэлдоновские кризисы переживают не отдельные личности, а исторические Силы. Хари Сэлдон, предопределяя ход будущей истории, рассчитывал не на героические поступки, а на широкое распространение экономики и социологии. Поэтому преодоление отдельных кризисов должно осуществляться силами, доступными в любое время. В данном случае — торговлей!

Сатт скептически поднял брови и воспользовался возникшей паузой.

— Я тешу себя мыслью, что я не безнадежный кретин, но пока что ваша лекция ничего не прояснила.

— Сейчас прояснит, — ответил Мэллоу. — Считайте, что до сих пор вы недооценивали власть торговли. Все думали, что она может дать нам могущество только под контролем священников. Это не так, и это мой вклад в галактическую историю. Торговля без священников, чистая торговля, — это достаточно сильное оружие.

Давайте поговорим о деле. Корел сейчас воюет с нами. Соответственно, мы прекратили с ним всякие торговые отношения. Но, заметьте, я говорю об этом просто как о побочной проблеме. Последние три года в экономике Корела все больше и больше использовали атомную энергию, которую дали мы. Так что же произойдет, когда крохотные атомные генераторы начнут отказывать и один за другим атомные приборы выйдут из строя? Первым делом испортятся домашние приспособления. Через полгода этого ничегонеделания, против которого вы так восстаете, в рабочем состоянии не останется даже атомных кухонных ножей. Плиты начнут барахлить, посудомойки перестанут мыть посуду, кондиционеры откажут в самый жаркий, день.

Мэллоу замолчал, ожидая ответа, и Сатт спокойно сказал:

— Ничего. Люди многое выдерживают во время войн.

— Совершенно верно. Терпят. Они посылают своих сыновей умирать в страшных муках на разбомбленных звездолетах. Они прячутся при обстрелах, даже если это означает для них жизнь в пещерах под землей на одном черном хлебе и воде. Но очень трудно вынести мелкие неприятности, когда исчезает патриотический подъем перед лицом грозящей опасности. Не будет ни столкновений, ни бомбардировок, ни битв — будет просто нож, который не хочет работать. Будет дом, замерзающий зимой. Это вызовет раздражение, и народ станет роптать.

Сатт удивленно произнес:

— И на этом вы строите свои надежды? Чего вы ожидаете? Восстания домохозяек?

— Нет, сэр, — терпеливо ответил Мэллоу. — Нет. Однако я ожидаю, что в народе начнется недовольство существующим положением вещей, которое выльется в формы куда более серьезные.

— И что это за формы?

— Фабриканты, заводчики, индустриальный мир Корела. Пройдет два года, и станки на всех фабриках и заводах начнут останавливаться. Те промышленные отрасли, которые мы обеспечили атомными приспособлениями, полностью обанкротятся. Тяжелая индустрия оставит своим владельцам лишь несколько устаревших моделей станков, которые не будут выдавать почти никакой продукции.

— Заводы Корела прекрасно работали там до вашего появления, Мэллоу.

— Да, Сатт, так оно и было, примерно с одной двадцатой процента прибыли, даже если вы упустите из виду такой факт, как переоборудование промышленности и его стоимость. Когда против командора обернутся заводчики, финансисты да еще простой люд, как вы думаете, долго он продержится?

— Настолько долго, насколько захочет, если ему придет в голову мысль привезти новые атомные генераторы из Империи.

— Вы заблуждаетесь, Сатт, заблуждаетесь так же глубоко, как и командор. Вы ошибаетесь во всем и многого не понимаете. Подумайте, мой дорогой, сама Империя ничего не может дать Корелу. Империя рассчитывала все в масштабах планет, звездных систем и целых секторов Галактики. Ее генераторы обладают гигантскими размерами, так как выполняют гигантские функции.

Но мы с Основания, и наша единственная планета — Терминус — не обладает никакими полезными ископаемыми. И мы должны были на всем жестоко экономить. Наши генераторы не могли превышать размеров мизинца, потому что на большее нам просто не хватило бы металла. Мы должны были разработать новую технологию. Империя же деградировала до такой степени, что уже не могла воспользоваться этим жизненно важным результатом научного развития. Со всеми их атомными силовыми полями, способными защитить звездолет, город, а то и целую планету, они так и не додумались до того, чтобы защитить полем отдельного человека. Чтобы дать свет и тепло городу, они выстраивают генераторы высотой в шесть этажей — я сам их видел, — когда наши генераторы той же мощности запросто уместились бы в комнате. И когда я сказал одному из атомщиков, что свинцовый контейнер величиной с орех содержит в себе атомный генератор, он чуть не задохнулся от ярости прямо на месте.

Эти люди даже сами не понимают, насколько громоздки их приборы, которые передаются из поколения в поколение, и те, кто за ними ухаживают, — наследная каста — окажутся беспомощными, если сгорит какая-нибудь Д-трубка во всей этой сложной структуре.

Смысл их жизни заключается в борьбе между Империей и Основанием. Чтобы установить контроль над всем миром, они строили огромные звездолеты, которые могли завоевывать, но не имели никакого экономического эффекта. Мы же, наоборот, делали вещи маленькие, бесполезные для войны, но жизненно важные для получения прибыли.

Командор предпочитает огромные звездолеты, предназначенные для военных целей. Разумные же правители всегда заботились о благосостоянии своих подданных, считая это делом чести и славы, — ведь в жизни имеют значение только маленькие вещи. Поэтому Аспер Арго никогда не устоит против экономической депрессии, которая захлестнет Корел через два-три года.

Сатт теперь стоял у окна, спиной к Мэллоу.

Наступил ранний вечер, и несколько звезд сверкали на самом краю Галактики, отражая свет далеких центральных светил Империи, все еще огромной и борющейся против Основания.

— Нет, вы не тот человек, — сказал Сатт.

— Вы мне не верите?

— Я вам не доверяю. У вас слишком хорошо подвешен язык. Вы меня обманули, когда я считал, что мое дело выиграно, еще в первое ваше посещение Корела. Когда я думал, что вам уже не выкрутиться на суде, вы снова вывернулись. Своей демагогией завоевали кресло мэра. В вас совершенно нет искренности. Вы ничего не делаете без задней мысли, не говорите ни одной фразы, имеющей меньше трех значений. Допустим, что вы стали предателем. Допустим, посещение Империи сулило бы вам власть и субсидии. В таком случае вы действовали бы именно так, как сейчас. Вы начали бы войну не раньше, чем наш враг набрался бы сил, придумав достаточно веские аргументы для того, чтобы втянуть Основание в безнадежную борьбу.

— Вы хотите сказать, что компромиссов не будет? — мягко спросил Мэллоу.

— Я хочу сказать, что вам надо уходить либо по собственному желанию, либо мы применим силу.

— Я предупредил вас о том, что произойдет, если вы откажетесь со мной сотрудничать.

Лицо Сатта внезапно налилось кровью от избытка чувств.

— А я хочу предупредить вас, Хобер Мэллоу, что если вы меня арестуете, вам не будет пощады. Мои люди не остановятся ни перед чем, распространяя правду, и народ Основания объединится против своего иноземного властелина. У них есть сознание особого предназначения, которое никогда не поймет смирниец, и это сознание уничтожит вас.

Хобер Мэллоу спокойно сказал двум вошедшим стражникам:

— Уведите его. Он арестован.

— Это ваш последний шанс, — напомнил Сатт.

Мэллоу погасил сигару и даже не поднял головы.

Пять минут спустя Джаэль неуверенно заерзал на стуле и проговорил:

— Итак, теперь вы сделали себя козлом отпущения, а что же дальше?

Мэллоу перестал вертеть в руках пепельницу и взглянул на своего помощника.

— Это не тот Сатт, которого я когда-то знал. Он — как ослепший от ярости бык. Великая Галактика, как он ненавидит меня!

— И от этого становится еще опаснее.

— Опаснее? Ерунда! Он уже не способен ясно мыслить и быть политиком.

— Ты чересчур уверен в себе, Мэллоу, — угрюмо заметил Джаэль. — Ты игнорируешь возможность народного восстания.

Мэллоу в свою очередь хмуро посмотрел на него.

— Раз и навсегда, Джаэль, запомни, что такой опасности не существует.

— Ты слишком самоуверен.

— Я уверен только в сэлдоновском кризисе и исторической обоснованности его разрешения… как внешней, так и внутренней. Есть вещи, о которых я не сказал Сатту. Он пытался захватить власть над Основанием с помощью религии — как на внешних планетах — и проиграл. Это уже достаточно ясно говорит, что в Плане Сэлдона не осталось больше места религии. Экономический контроль — другое дело. Перефразируя знаменитое утверждение Сальвора Хардина, могу сказать: «Плох тот бластер, который не стреляет в обе стороны». Если Корел выиграл от того, что торговал с нами, то выиграли и мы. Если их заводы остановятся в результате прекращения наших торговых отношений и процветание внешних миров станет невозможным в условиях коммерческой изоляции, то точно так же остановятся наши заводы и исчезнет наше благополучие.

А сейчас не осталось ни одной торговой линии, которая не была бы под моим контролем, которую я не мог бы уничтожить, если Сатт начнет свою революционную пропаганду. Когда он преуспеет в этом деле или мне просто покажется, что это так, я позабочусь о том, чтобы наше процветание кончилось. Тогда он проиграет и все опять пойдет по-старому, потому что мои заводы останутся полностью оборудованными.

Я уверен, что мы никогда не восстанем против своего процветания по тем же причинам, по которым восстанут корелианцы, чтобы вернуть своей стране процветание. Игра будет сыграна.

— Значит, — спросил Джаэль, — ты создаешь плутократию? Ты делаешь нашу страну страной торговли и торговых принцев? Тогда что в будущем?

Мэллоу поднял свое мрачное лицо и страстно воскликнул:

— Какое мне дело до будущего? Несомненно, Сэлдон все предвидел и ко всему приготовился. Когда власть денег станет такой же бесполезной силой, как сейчас религия, наступит новый кризис. Пусть мои преемники решают эти проблемы в будущем, как я решил их сейчас.

Корел… Итак, после трехлетней войны, которая, безусловно, была самой «невоенной» войной из всех, Корелианская Республика безоговорочно сдалась. И Хобер Мэллоу занял свое место после Сальвора Хардина в сердцах миллионов людей Основания.

Галактическая Энциклопедия.

Об авторе

Айзек Азимов (США) — Isaac Asimov — родился под Смоленском в 1920 г. В возрасте трех лет вместе с родителями переехал в США. С детства проявлял незаурядные способности, окончил школу в 16 лет. По образованию — ученый-биохимик (защитил докторскую диссертацию в 1949 г.).

А. Азимов — признанный читателями всех стран МАЭСТРО жанра научной фантастики. Автор более 200 книг и повестей. Первый рассказ в жанре НФ — «Затерянные у Весты» — был опубликован в США в 1939 г. Широкую известность в мире получили его сборник «Я, робот» (1950), романы «Конец вечности» (1955) и «Сами боги» (1972).

Трижды фантастические произведения Айзека Азимова награждались премией «Хьюго»[2] и один раз — премией «Небьюла»[3].

В СССР опубликовано около тридцати крупных произведений А. Азимова и немногим более 50 рассказов.

Кроме научной фантастики, А. Азимовым написаны пользовавшиеся большим успехом детективные романы, «История Северной Америки» в 4-х томах, «Путеводитель по Библии» в 2-х томах, ряд словарей, энциклопедий, учебников и популярных трудов по различным областям знаний.

Примечания

1

Все ссылки на Галактическую Энциклопедию, приведенные в этой книге, взяты из 116-го издания, опубликованного в 1020 г. издательством «Галактическая Энциклопедия», Терминус

(обратно)

2

«Хьюго» — неофициальное название премии за достижения в области НФ (Science Fiction Achievement Award), присуждаемой с 1953 г. участникам Всемирных конгрессов научной фантастики, проводимых, как правило, в США. Названа в честь писателя и издателя Хьюго Джернсбэка (1884–1967).

(обратно)

3

«Небьюла» — премия в области фантастики, которая с 1965 г. присуждается ежегодно ассоциацией «Писатели-фантасты Америки»

(обратно)

Оглавление

.

От издателей

Часть первая. Психоисторики

  1

  2

  3

  4

Часть вторая. Энциклопедисты

Часть третья. Мэры

Часть четвертая. Торговцы

Часть пятая. Принцы торговли

Об авторе . . . .

Реклама на сайте