«Яйцо грифона»

МАЙКЛ СУЭНВИК Яйцо грифона

Луна? Яйцо грифона, и она –

Взгляни – округла тоже и бледна.

В яйце таится завтрашняя ночь.

Мальчишки крик восторга превозмочь

Не в силах будут, – слышишь их толпу?

Когда грифон проклюнет скорлупу,

Расправит крылья, небо заслонит,

Но девочек он в бегство обратит:

Испуганные, прячутся, дрожат,

Мальчишкам смех – а девочки визжат[1].

Вэчел Линдзи

Солнце осветило горы. Гюнтер Уэйл вскинул руку в приветствии и, когда яркий свет ударил в лицо, сощурился на тот короткий миг, который понадобился щитку-визо-ру его шлема, чтобы поляризоваться.

Уэйл вез топливные стержни в промышленный парк кратера Чаттерджи. Реактор В кратера Чаттерджи за сорок часов перед восходом вошел в критический режим, угробив пятнадцать дистанционников и микроволновое реле и ударной волной повредив все производства парка. К счастью, система предусматривала вероятность аварии. К тому времени, как над хребтом Ретика[2] взошло солнце, новый реактор был собран и готов к подключению.

Гюнтер привычно вел машину, машинально отмечая расстояние от Бутстрэпа по количеству мусора, наваленного вдоль шоссе Моря Паров. Вблизи города обломки механизмов и поврежденных автосборщиков свозили в открытые вакууму склады в надежде на дальнейшую утилизацию. Десятью километрами дальше взорвался герметичный грузовик, и обломки металла разбросало по округе вместе с похожими на гигантских червей ручейками изолирующей пены. С двадцать пятого километра плохо профилированная дорога обозначалась в основном разбитыми фарами и упаковочной тарой на обочинах.

За сороковым километром дорога становилась чистой: прямая ровная полоса в пыли. Не слушая голосов в затылке: дорожной болтовни и автоматических предупреждений службы безопасности движения, которые грузовик ежеминутно скармливал его чипу, Гюнтер развернул на приборной панели топографическую карту.

Примерно здесь.

Он свернул с шоссе Моря Паров и покатил напрямик по нетронутой целине.

– Вы отклонились от предписанного маршрута, – сообщил грузовик. – Отклонения от маршрута допускаются только с заверенного разрешения вашего диспетчера.

– Ну еще бы! – Голос Гюнтера гулко прозвучал в шлеме – единственный живой звук в гомоне призрачных голосов. Он не герметизировал кабину, но изолирующие слои скафандра заглушали даже рокот машины. – Мы-то с тобой прекрасно знаем, что пока я более или менее выдерживаю расписание, Бет Гамильтон не волнует, куда меня занесло по дороге.

– Вы превысили лингвистические способности данной системы.

– Ничего, не смущайся.

Ловким движением он скрутил провода и вырубил радиоустановку кабины. Голоса в затылке мгновенно смолкли. Теперь Гюнтер был совсем один.

– Вы обещали, что больше это не повторится. – Слова, переданные прямо на его трансчип, прозвучали гулко и низко, как глас самого Господа. – Полиция «Поколения-Пять» требует, чтобы все водители поддерживали постоянную радио…

– Не хнычь. Тебе не идет.

– Вы превысили лингвистические способности…

– Да заткнись ты!

Гюнтер провел пальцем по карте, прослеживая курс, проложенный им прошлой ночью. Тридцать километров по девственным просторам, где не проходил до сих пор ни человек, ни механизм, а потом на север на Марчисонское шоссе. Если повезет, он даже прибудет в Чаттерджи раньше срока.

Гюнтер углублялся в лунную равнину. По обе стороны кабины проплывали скалы. Впереди неприступной стеной высились горы. Если не считать протянувшихся позади отпечатков протекторов, от горизонта до горизонта – никаких следов человеческого присутствия. И полная тишина.

Гюнтер жил ради таких минут. Вступить в нетронутую чистоту пустыни, испытать величие бытия, когда кажется: все, что видишь, – звезды, равнины, кратеры и все остальное – заключено внутри тебя. Городские виды Бутстрэпа таяли, как сон, как далекий остров на мягко волнующейся глади каменного моря. «Никто уже не станет здесь первым, – думал он.– Только я».

В памяти всплыла картинка из детства. Был сочельник, и он с родителями ехал на машине к рождественской мессе. В полном безветрии густо валил снег, дороги Дюссельдорфа скрылись под чистым белым покрывалом. Машину вел отец, а сам он перегнулся через спинку переднего сиденья и зачарованно смотрел на замерший преобразившийся мир. И было совсем тихо.

Он ощутил святое прикосновение одиночества.

Грузовик плыл по переливам серого моря, под слоем пыли мерещились все цвета радуги. Солнце стояло у Гюнтера за плечом, а когда он развернул переднюю ось, объезжая булыжник, тень грузовика повернулась и протянулась в бесконечность. Гюнтер углубился в себя, зачарованный суровой красотой этих мест.

Повинуясь мысли, его ПК вывел на чип музыку. Вселенную наполнила «Stormy Weather».

Гюнтер спускался по длинному, почти неощутимому уклону, когда панель управления сдохла у него под руками. Грузовик отключил питание и остановился.

– Черт тебя возьми, проклятая колымага! – рявкнул Гюнтер. – Что теперь?

– Местность впереди непроходима.

Гюнтер врезал кулаком по панели, так что карта заплясала. Впереди все было полого и гладко, если эта местность когда-то и проявляла склонность к мятежу, взрыв в районе Моря Дождей укротил ее в незапамятные времена. Трусливая железяка! Гюнтер пинком открыл дверцу и спустился из кабины.

Грузовик застрял перед провалом, который змеился поперек проложенного Гюнтером курса, и больше всего напоминал русло пересохшего ручья. Гюнтер подошел к краю. Пятнадцать метров в ширину и не больше трех в самом глубоком месте. Пролом слишком мелкий, чтобы его отметили на топографической схеме. Гюнтер вернулся в кабину и бесшумно закрыл за собой дверь.

– Слушай. Склоны не такие уж крутые. Я сто раз проезжал в местечках похуже. Мы просто проберемся потихоньку, осторожненько, идет?

– Местность впереди непроходима. Прошу вернуться на ранее проложенный маршрут.

Теперь зазвучал Вагнер. «Тангейзер». Гюнтер отключил его нетерпеливым движением мысли.

– Ты же, черт побери, способен к активному поиску решений, почему бы тебе не прислушаться к голосу разума? – Он сердито пожевал губу и тряхнул головой. – Если возвращаться, мы сильно выбьемся из расписания. Наверняка эта борозда через сотню-другую метров сойдет на нет. Давай-ка проедем вдоль нее до этого места, а потом свернем на Марчисонское. И будем в парке вовремя.

Три часа спустя Гюнтер наконец выбрался на Марчисонское шоссе. К тому времени он взмок и пропах потом, плечи ныли от напряжения.

– Где мы? – кисло спросил он и, прежде чем грузовик смог ответить, добавил: – Отбой.

Грунт внезапно почернел. Это наверняка выброс из шахты «Сони-Рейнпфальц». Их рельсовая пушка ориентирована почти точно на юг, в сторону от сателлитных производств, так что их выброс первым делом падал на дорогу. Значит, Гюнтер уже близко.

Марчисонское шоссе было, в сущности, просто наезженной колеей, которую кое-как выровняли и разметили оранжевыми кляксами на камнях вдоль дороги. Гюнтер быстро проехал одно за другим несколько приметных мест: выброс «Харада Индастри», выброс «Океан Бурь Макрофакчуринг», выброс «Крупп пятьдесят». Он знал их наизусть. «П-5» обеспечивала эти компании робототехникой.

Гюнтера обогнала легкая платформа, груженная бульдозером. Взметнувшаяся пыль улеглась одновременно с гравием. Управлявший платформой дистанционник приветственно взмахнул длинной тонкой рукой. Гюнтер машинально помахал в ответ, пытаясь вспомнить, знаком ли ему водитель.

Местность здесь была изрезана и перекопана, камни и грунт свалены в кучи. На обочине мелькали ремонтные станции и цистерны аварийных кислородозаправок. Мимо проплыл указатель: «ТУАЛЕТНАЯ УСТАНОВКА 1/2 КМ». Гюнтер недовольно скривился. Потом вспомнил про радио и привел в порядок провода. Пора вернуться в реальный мир. В трансчип тут же ворвался пронзительный и шумящий помехами голос диспетчера:

– …ин сын! Уэйл! В какую дыру тебя занесло?

– Я на месте, Бет. Малость подзадержался, но уже на месте, где мне и положено быть.

– Сукин… – Запись отключилась, и ее сменил живой голос рассвирепевшей Гамильтон. – Надеюсь, милок, у тебя найдется достойное оправдание!

– Да ведь ты знаешь, как оно бывает. – Гюнтер отвел взгляд от дороги и уставился на пыльные горы. Хорошо бы забраться туда и никогда не возвращаться. Может, там найдется пещера. А может, там водятся чудовища: вакуумные тролли и лунные драконы с замедленным обменом веществ, сверхплотные существа, плавающие в толще камня, как в воде, лениво продвигающиеся на одну длину тела за целый век. Он представил, как они ныряют, уходят в глубину, следуя линиям магнитного поля, купаются в алмазных и плутониевых жилах, поют, запрокинув голову… – Я подобрал по дороге попутчика, и мы попали в историю.

– Попробуй рассказать это Измайловой. Она зла на тебя, как тысяча шершней.

– Кому?

– Измайловой. По мультикорпоративному контракту она зачислена сюда новым инженером-взрывником. Прибыла на хоппере четыре часа назад и с тех пор дожидается вас с Зигфридом. Насколько я понимаю, ты с ней еще незнаком…

– Нет.

– Ну так будь поосторожнее. Она из тех суровых начальников, кому твои шуточки не кажутся смешными.

– Да брось, одним внештатным технарем больше, ну и что? Она мне не начальство. Что она мне сделает?

– Да-да, утешайся, малыш. Не так много ниточек надо потянуть, чтобы отправить такого оболтуса, как ты, прямиком на Землю.

Когда впереди замаячил Чаттерджи А, солнце поднялось над горами не больше чем на палец. Гюнтер то и дело опасливо поглядывал на него. Через щиток шлема, настроенный на фильтр альфа, оно выглядело сверкающим белым шаром, на котором медленно проступали черные точки. Зернистость больше обычной. Высокая солнечная активность. Гюнтер удивился, что служба радиационного прогнозирования не объявила тревоги на поверхности. Ребята из Обсерватории обычно следят за положением дел.

Чаттерджи А, В и С были тройной цепочкой простых кратеров чуть ниже Хладни, причем два меньших представляли мало интереса. Чаттерджи А возник в результате падения метеорита, пробившего базальты Имбрийского периода до роскошной алюминиевой жилы. Жила располагалась так удобно, что стала любимой игрушкой правления Бутстрэпа, и Гюнтера ничуть не удивляло, что Керр-Макджи из кожи вон лез, лишь бы поскорее снова запустить реактор.

Парк кишел самоходниками, поисковиками и сборщиками. Они виднелись повсюду: среди фабрик, покрытых пузырями куполов, среди плавилен, загрузочных доков и вакуумных гаражей. Там, где разбирали крупные промышленные конструкции, созвездиями вспыхивали и гасли голубые огоньки. Флотилии большегрузных машин веером расходились по лунной равнине, поднимая за собой пыль. Зазвучала «The Joint is Jum-ping» Фэтса Уоллера, и Гюнтер рассмеялся.

Он замедлил ход так, что едва полз, объехал газовый пресс, который затаскивали на погрузчик, и напрямик выехал на пандус, ведущий к Чаттерджи В. Чуть ниже взрывом выровняли в скале новую посадочную площадку, и приземлившийся на ней хоппер обступили несколько фигур. Восемь дистанционно управляемых модулей и один человек.

Один из дистанционников говорил, отрывисто рубя рукой в такт словам. Другие стояли неподвижно, точь-в-точь древние телефонные будки, снятые с эксплуатации, но готовые принять вызов, если кому-то еще понадобится подключиться.

Гюнтер отстегнул Зигфрида с крыши кабины и, держа в одной руке пульт управления, а в другой – катушку кабеля, направился к хопперу.

Человек шагнул ему навстречу.

– Вы! Что вас задержало?

Измайлова щеголяла красно-оранжевым скафандром «Студио Волга», который казался особенно изысканным на фоне казенного рабочего скафандра Гюнтера с логотипом «П-5» на груди. Сквозь золотистый щиток шлема он не мог разглядеть ее лица, но по голосу представил: горящие глаза, поджатые губы…

– Шину проколол. – Он выбрал подходящий гладкий камешек и, пристроив на нем катушку, качнул ее, проверяя, ровно ли лежит. – Мы доставили футов пятьсот защищенного кабеля. Вам хватит?

Короткий кивок.

– Вот и хорошо. – Он отстегнул свой монтажный пистолет. – Посторонитесь. – Гюнтер встал на колени, чтобы закрепить катушку на камнях. – Уже известно, что там творится?

Один из дистанционников ожил, выступил вперед и назвался Доном Сакаи из команды по чрезвычайным ситуациям управления «П-5». Гюнтеру уже приходилось работать с ним: довольно крепкий парень, только, как это часто бывает с канадцами, слишком настороженно относится к ядерной энергии.

– Мисс Ланг, – вежливый кивок в ее сторону, – из «Со-ни-Рейнпфальц» провела внутрь своего робота, но из-за сильного излучения успела произвести только предварительный осмотр и потеряла контроль. – Второй дистанционник кивнул, однако задержка передачи сигнала из Торонто помешала Сакаи заметить кивок. – Робот просто пошел дальше, не слушая команд. – Он нервно кашлянул и добавил без нужды: – Автономные цепи оказались слишком чувствительными.

– Ну, с Зигфридом нам это не грозит. Он бесчувственный, как камень. На эволюционной шкале машинного интеллекта Зигфрид находится ближе к лому, чем к компьютеру.

После паузы в две с половиной секунды Сакаи вежливо посмеялся. Гюнтер кивнул Измайловой:

– Введите меня в курс дела. Объясните, чего вы хотите. Измайлова подошла вплотную к нему, их скафандры на

миг соприкоснулись, пока она вставляла коммутационный шнур в его пульт управления. По наружной стороне ее щитка пробежали смутные, как тени сновидения, образы.

– Он знает, что делает? – спросила она.

– Эй, я…

– Заткнись, Уэйл, – посоветовала по закрытой связи Гамильтон и добавила по открытой: – Его бы здесь не было, если бы компания не была абсолютно уверена в его технических навыках.

– Никто, конечно, не сомневается… – начал Сакаи и замолчал, когда слова Гамильтон наконец дошли до него.

– Взрывное устройство в хоппере, – сообщила Измайлова Гюнтеру. – Принесите его.

Он повиновался, настроив Зигфрида на маленький плотный груз. Робот низко склонился над хоппером, обхватив устройство большими чуткими ладонями. Гюнтер слегка нажал. Ничего не изменилось. Тяжелая, зараза! Он медленно, осторожно увеличивал мощность. Зигфрид выпрямился.

– Вверх по дороге и потом вниз, внутрь.

Оплавившийся реактор был неузнаваем: помятый, просевший, с торчащими по сторонам перекрученными трубами. В самом начале аварии взорвались охладители, и на краю кратера блестели брызги металла.

– Где находится радиоактивный материал? – спросил Сакаи. Несмотря на то что его отделяла от реактора треть миллиона километров, голос его встревоженно дрогнул.

– Там все радиоактивно, – ответила Измайлова. Они подождали, пока дойдет сигнал.

– Я хочу сказать, вы понимаете… Топливные стержни.

– В данный момент топливные стержни расположены на глубине триста метров и уходят глубже. Мы говорим о расщепляющихся материалах, достигших критической массы. Топливные стержни с самого начала должны были сплавиться в этакий сверхгорячий комок, способный прожечь себе дорогу сквозь скалу. Представьте плотную, тяжелую каплю воска, медленно погружающуюся в лунную кору.

– О, обожаю физиков! – вставил Гюнтер.

Шлем Измайловой повернулся к нему, резко побледнев. После долгой паузы он снова включился и отвернулся.

– Во всяком случае, на спуске чисто. Ведите робота до упора. Сбоку имеется шурф. Старый. Я хочу проверить, не забило ли его.

– А одного устройства хватит? – усомнился Сакаи. – Я хочу сказать, для очистки кратера.

Женщина пристально следила за продвижением Зигфрида. Она рассеянно отозвалась:

– Мистер Сакаи, для очистки этого участка необходимо перегородить цепью подъездную дорогу. Стены кратера защитят работающих поблизости от гамма-излучения, и не трудно проложить маршруты хопперов так, чтобы не подставлять пассажиров. Наибольшую опасность для живых организмов при аварии реактора представляет альфа-излучение, которое исходит от изотопов, рассеянных в воде и в воздухе. При значительной концентрации в теле альфа-частицы способны причинить серьезный вред – но только в этом случае. Их может задержать лист бумаги. Так что пока вы не впускаете реактор в свою экосистему, он не более опасен, чем любая другая большая машина. Закапывать разрушенный реактор просто потому, что он радиоактивен, совершенно не требуется, и, с вашего позволения, это просто суеверие. Но не я составляю план работ. Я просто взрывник.

– Вы этот шурф искали? – спросил Гюнтер.

– Да. Пройдите его до конца. Он неглубокий.

Гюнтер зажег фонарь на груди Зигфрида и отрегулировал катушку, чтобы кабель не провисал. Они спускались вниз. Наконец Измайлова заговорила:

– Стоп. Достаточно.

Он бережно опустил взрывное устройство и по ее указанию включил запуск.

– Готово, – сказала Измайлова.– Выводите робота. Я даю вам час, чтобы убраться подальше от кратера.

Гюнтер заметил, что дистанционники уже начали отступление.

– Хм… Мне еще надо разгрузить топливные стержни.

– Не сегодня. Новый реактор уже разобран и вывозится из зоны взрыва.

Гюнтер представил, каково разбирать всю эту механику и выволакивать за пределы промпарка, и в первый раз поразился масштабу задуманной операции. Обычно из зоны взрыва удаляли только самые чувствительные установки.

– Погодите-ка. Похоже, вы затеваете просто чудовищный взрыв?

Измайлова всем своим видом являла самонадеянность.

– Я умею с этим обращаться. Устройство дипломат-класса, той же серии, что применялась пять лет назад. Почти сто случаев использования, и ни малейшего сбоя. Это самое надежное оружие в истории военной техники. Вы вправе гордиться, что участвуете в работе с ним.

Гюнтер похолодел.

– Матерь Божья, – пробормотал он. – Вы заставили меня подсунуть туда портфельчик с атомной бомбой!

– Привыкайте. «Вестингауз Лунар» запускает этих малюток в массовое производство. С их помощью мы будем раскалывать горы, прокладывать дороги через хребты, разрушать стены лунных борозд, чтобы посмотреть, что там под ними… – Она вещала, как вдохновенная пророчица. – И это только начало. Существует план обогащения полей в Заливе Зноя. Взорвите над реголитом[3] несколько бомб и черпайте плутоний прямо из грязи. Мы станем топливным баком для всей Солнечной системы.

Очевидно по позе Гюнтера догадавшись, какой ужас он испытывает, Измайлова рассмеялась:

– Считайте это оружием во имя мира.

– Это надо было видеть! – рассказывал Гюнтер. – Хрен поверишь! Один край кратера просто снесло. Как не бывало. Разбило в пыль. И как долго все светилось! Кратеры, машины – все. Мне щиток так перегрузило, что он стал мигать. Я уж думал, выгорит. Настоящая чертовщина. – Он взял свои карты. – Ну кто так сдает?

Кришна застенчиво улыбнулся и опустил голову.

– Я играю.

Хиро поморщился, заглядывая в свои карты.

– Похоже, я помер и попал в ад.

– Повышаю ставку, – отозвалась Аня.

– Наверное, я получил по заслугам.

Они сидели в парке Ногучи у центрального пруда: расположились на валунах, искусно обработанных так, чтобы казались обточенными водой. Рядом поднималась рощица из саженцев березок по колено высотой, чей-то игрушечный кораблик подплывал к конусу стока посреди пруда. Над клевером вились пчелы.

– И представляете, как только стена рухнула, эта чокнутая русская стерва…

Аня сбросила тройку.

– Поосторожнее насчет чокнутых русских стерв.

– Взлетает на своем хоппере…

– Я видел по телевизору, – кивнул Хиро. – Мы все видели. Это было в новостях. Один парень, который работает в «Ниссан», говорил, что Би-би-си уделила вам целых тридцать секунд.

Хиро сломал нос на занятии по каратэ, налетев на кулак инструктора, и сочетание квадратного белого пластыря с кустистыми черными бровями придавало ему мрачный пиратский вид.

Гюнтер сбросил одну карту.

– Бейте. Ничего вы не видели. Надо было чувствовать, как дрожала потом земля.

– А что связывает Измайлову с «портфельной войной»? – поинтересовался Хиро. – Ясно, она не какой-нибудь курьер. Она занималась снабжением или стратегией?

Гюнтер пожал плечами.

– Помните «портфельную войну»? – саркастически продолжал Хиро. – Половину военной элиты Земли убрали в одночасье. Одна дерзкая операция, и мировая война, которая уже готова была разразиться, отменяется. Подозреваемые террористы превращаются в героев!

Гюнтер отлично помнил «портфельную войну». Когда весь мир забился в судорогах и едва не покончил с собой, ему было девятнадцать, и он работал тогда на «Финском Геотермическом». Именно тогда он укрепился в решении убраться с планеты.

– Можем мы говорить о чем-нибудь, кроме политики? Я до тошноты уже наслушался об Армагеддоне.

– Кстати, тебе разве не пора на встречу с Гамильтон? – вдруг осведомилась Аня.

Он поднял взгляд на Землю. Восточное побережье Южной Америки как раз входило в зону сумерек.

– Еще успеем доиграть.

Выиграл Кришна, у которого оказались три дамы. Сдача перешла к Хиро. Он быстро перетасовал и стал короткими злыми движениями раскидывать карты.

– Ну, – спросила Аня, – что тебя гложет?

Хиро сердито посмотрел на нее, резко отвел взгляд и приглушенно, словно заразившись застенчивостью от Кришны, сказал:

– Я уезжаю домой.

– Домой?

– Это на Землю, что ли?

– Ты с ума сошел! Когда все вот-вот полыхнет! Зачем?

– Потому что Луна меня достала. Думаю, это самое отвратительное место во Вселенной.

– Отвратительное?

Аня обвела внимательным взглядом сады на террасах; ручей, начинающийся на верхнем уровне и восемью туманными водопадами сбегающий к центральному пруду, чтобы начать новый цикл; красиво изогнутые дорожки. Между высокими вьющимися кустами роз, мимо башенок форзиции, цветущих золотыми колокольчиками, прогуливались отдыхающие. Широкие, плавные, как во сне, лунные шаги напоминали движение под водой. Другие люди выныривали из офисных туннелей и снова скрывались в них, задержавшись на миг, чтобы полюбоваться зябликами, кружащими над ухоженными огуречными грядками. На среднем ярусе, пестревшем бирюзовым, алым и аквамариновым шелком, располагались торговые палатки, где предприимчивые рабочие в свободное время торговали мини-фабриками, соломенными корзинками, пресс-папье из яркого стекла, пособиями по танцу и трудами по поэзии Елизаветинского периода.

– По-моему, на вид очень мило. Немножко тесновато, пожалуй, но это ведь эстетика первопроходцев.

– Похоже на базар, но я не об этом. Понимаете… – Хиро замялся в поисках слов. – Понимаете, меня беспокоит, как мы обращаемся с этим миром. Я хочу сказать, мы в нем копаемся, забрасываем его мусором, сносим горы, а чего ради?

– Ради денег, – отозвалась Аня. – Товары широкого потребления, сырье, будущее наших детей. Что тут плохого?

– Мы создаем не будущее, мы создаем оружие.

– На Луне нет ни единого пистолета. Это зона межкорпоративной разработки. Оружие здесь запрещено.

– Вы знаете, что я имею в виду. Фюзеляжи бомбардировщиков, системы детонаторов, оболочки снарядов – все это производится здесь и пересылается на низкую околоземную орбиту. Не надо притворяться, будто мы не знаем, зачем мы здесь.

– И что? – ласково спросила Аня. – Мы живем в реальном мире, все мы не настолько наивны, чтобы поверить в возможность правительства без армии. Почему нельзя производить все это здесь, если в других местах можно?

– Меня бесит то, с какой равнодушной, эгоистической жадностью мы все это делаем. Вы давно не выбирались на поверхность полюбоваться, как ее вскрыли, выпотрошили и перелопатили? Еще остались места, где можно замереть перед красотой, не изменившейся с тех дней, когда наши предки качались на деревьях. Но мы и эти места испакостим. Через поколение, от силы – через два на Луне останется не больше красоты, чем на любой мусорной свалке.

– Ты же видишь, во что промышленность превратила Землю, – сказала Аня. – Что плохого в том, чтобы убрать ее с планеты?

– Да, но Луна…

– Даже не имеет экосферы. Здесь нечему вредить. Они сердито уставились друг на друга. Наконец Хиро буркнул:

– Не хочу об этом говорить. – И мрачно уткнулся в свои карты.

Через пять или шесть конов к ним рассеянно подошла какая-то женщина и уселась на траву у ног Кришны. На веках у нее были ярко-лиловые тени, а на лице безумная улыбка.

– О, привет! – сказал Кришна. – Все знакомы с Салли Чанг? Она, как и я, исследовательский компонент «Центра Технологий Самовоспроизводства».

Остальные кивнули. Гюнтер представился:

– Гюнтер Уэйл, рабочий компонент «Поколения-Пять». Женщина хихикнула.

Гюнтер моргнул.

– У вас, видно, хорошее настроение. – Он постучал костяшками пальцев по доске. – Я при своих.

– Я на псиле, – ответила женщина.

– На псилоцибине? – переспросил Гюнер. – Я, может быть, заинтересуюсь. Вы его выращиваете или синтезируете? У меня в комнате есть пара мини-фабрик, я мог бы поделиться с вами, если вы получите лицензию на программное обеспечение.

Салли Чанг покачала головой и беспомощно рассмеялась. По ее лицу текли слезы.

– Ну, когда вы спуститесь на землю, можно будет поговорить. – Гюнтер покосился на свои карты. – Может здорово пригодиться для шахмат.

– В шахматы давно никто не играет, – презрительно бросил Хиро. – Это только для компьютеров.

Гюнтер взял банк с двумя парами. Он перетасовал, Кришна отказался снять, и он стал сдавать карты.

– Так вот, эта чокнутая русская дамочка…

Чанг ни с того ни с сего взвыла. Дикий взрыв хохота заставил ее выгнуться всем телом и снова скрючиться. В ее глазах горела радость открытия, она ткнула пальцем прямо в Гюнтера.

– Ты – робот! – выкрикнула она.

– Прошу прощения?

– Ты просто робот, – повторила она. – Ты машина, автомат. Посмотри на себя. Ничего, кроме реакций на раздражители. У тебя вовсе нет собственной воли. Ничего нет. Ты не смог бы действовать самостоятельно даже ради спасения жизни.

– Да ну? – Гюнтер огляделся в поисках вдохновения. Какой-то мальчуган, – может быть, Петр Нафис, хотя отсюда трудно было сказать, – стоял на берегу, подкармливая карпов хлебными крошками. – А скажем, я спихну вас в воду. Это будет самостоятельное действие?

Она со смехом покачала головой:

– Типичное поведение примата. На возможную угрозу отвечает имитацией агрессии.

Гюнтер засмеялся.

– Затем, если это не срабатывает, примат демонстрирует подчинение. Заискивает. Обезьяна показывает свою безобидность, понимаешь?

– Эй, это уже не смешно, – предостерегающе заметил Гюнтер. – Собственно говоря, это, пожалуй, оскорбление.

– И снова возвращается к проявлению агрессии. Гюнтер вздохнул и поднял руки вверх.

– И как мне реагировать? С вашей точки зрения, что бы я ни сказал или ни сделал – все плохо.

– Опять же подчинение. Агрессия – подчинение, туда и обратно, туда и обратно. – Она двигала руками, будто качала насос. – Как маленькая машина, понимаешь. Это все – автоматические реакции.

– Эй, Криш! Ты у нас нейро-био-что-то-там, верно? Замолви за меня словечко. Вытащи меня из этой трепотни.

Кришна покраснел. Он старался не встречаться с Гюнтером взглядом.

– Видишь ли, в Центре мисс Чанг очень ценят. Если она считает нужным о чем-то задуматься, значит, об этом стоит подумать.

Женщина жадно рассматривала их блестящими глазами с точками сузившихся зрачков.

– Насколько я понимаю, она имеет в виду основную проблему жизни. Что мы действуем на автопилоте. Не конкретно ты, а мы все. – Он напрямик обратился к Чанг: – Так?

– Нет, нет, нет, – замотала головой женщина. – Именно он.

– Я сдаюсь.

Гюнтер отложил карты и откинулся навзничь на гранитную плиту, так что через стеклянную крышу ему видна была Земля. А закрыв глаза, он видел поднимающийся хоппер Измайловой. Простейшее устройство: кресло на площадке, под ним пучок из четырех реактивных сопл и сложная система опор. Гюнтер видел, как хоппер поднимается над расцветающим взрывом, как он словно зависает над кратером, подобно коршуну. Фигура в красном скафандре сидела, опустив руки, с нечеловеческим спокойствием наблюдая за происходящим. В отраженном свете она сияла, как звезда. Это было жутковато и красиво.

Салли Чанг, прижавшись к коленям Гюнтера, раскачивалась взад и вперед и смеялась, смеялась…

Бет Гамильтон была включена в телеприсутствие. Когда Гюнтер вошел в ее кабинет, она откинула один окуляр, но продолжала двигать руками и ногами. Слабые сонные движения, которые будут приняты и усилены на одной из невидимых за горизонтом фабрик.

– Ты опять опоздал, – довольно равнодушно заметила она.

Большинство людей хоть немного, да страдали от расщепления реальности, работая в двух местах сразу. Гамильтон принадлежала к числу тех избранных, кто умел одинаково эффективно справляться с двумя реальностями.

– Я вызвала тебя, чтобы обсудить твои перспективы в «Поколении-Пять». А именно – возможность перевода на другой участок.

– Ты хочешь сказать, на Землю?

– Вот видишь! – сказала Гамильтон. – Ты не так туп, как хочешь казаться. – Она снова вставила окуляр, застыла, потом подняла руку в металлической перчатке и проделала сложное движение пальцами. – Ну?

– Что «ну»?

– Токио, Берлин, Буэнос-Айрес – куда тебя влечет? Как насчет Торонто? Правильный выбор может дать хороший толчок твоей карьере.

– Я просто хочу остаться здесь, делать свое дело и получать жалованье, – осторожно сказал Гюнтер. – Я не стремлюсь к продвижению по службе, не хочу повышения, не надо никуда меня переводить. Я вполне доволен тем, что имею.

– Ты выбрал странный способ продемонстрировать это. – Гамильтон отключила питание перчаток и высвободила руки. И почесала нос. Она сидела у рабочего стола – черного гранитного куба. На нем стоял ее ПК вместе с россыпью кристаллов меди. Мысленным приказом она вывела голос Измайловой на чип Гюнтера.

– Я с глубочайшим сожалением обращаю ваше внимание на непрофессиональное поведение одного из ваших штатных сотрудников, – начал голос.

Слушая донос, Гюнтер ощутил совершенно неожиданный приступ отчаяния и еще более сильную злость на Измайлову, которая посмела так, с ходу осудить его. Он постарался скрыть свои чувства.

– Безответственность, недисциплинированность, легкомыслие и совершенно неуважительное отношение.

Он усмехнулся:

– Кажется, она меня недолюбливает. Гамильтон промолчала.

– Но этого недостаточно, чтобы… – Он осекся. – Или?..

– В обычных обстоятельствах, Уэйл, было бы достаточно. Начальник опытного участка – не просто «внештатный технарь», как ты изящно выразился. Правительство не раздает такие лицензии кому попало. И, если ты не знаешь, ты давно на плохом счету. Большие способности, которые не находят применения. Честно говоря, ты их разочаровал. Но, к счастью для тебя, эта мадам Измайлова оскорбила Дона Сакаи, и он дал нам понять, что мы не обязаны беспрекословно выполнять все ее требования.

– Измайлова оскорбила Сакаи? Гамильтон покосилась на него:

– Ну, ты должен знать, ты же там был.

Теперь он вспомнил тираду Измайловой по поводу ядерной энергии.

– А, верно. Теперь понимаю.

– Так что решать тебе. Я могу записать выговор, который пойдет в твое личное дело вместе с жалобой Измайловой. Или ты переведешься на Землю, а я позабочусь, чтобы такие мелочи не задержались в системе корпорации.

Выбор был не богат, но Гюнтер постарался сделать хорошую мину при плохой игре.

– Похоже, что вам придется пока меня потерпеть.

– Пока, Уэйл. Пока.

Гюнтер вернулся на поверхность на следующую двухдневную вахту. В первый день он опять отвозил стержни для Чаттерджи С. На сей раз он строго следовал маршруту, и реактор был заправлен точно по графику. На второй день пришлось мотаться аж в Триснекер за какими-то старыми стержнями, которые полгода валялись во временном хранилище, пока люди Керр-Макджи спорили, стоит ли их перерабатывать или просто захоронить. Для него это оказалось выгодной работенкой, потому что хотя цикл солнечной активности заканчивался, но предостережения еще поступали, и Гюнтер получал дополнительную плату за риск.

Когда он прибыл на место, техник из Франции дистанционно объявил, что о стержнях можно забыть. Состоялось очередное совещание, и принятие решения снова отложили. Гюнтер повернул обратно к Бутстрэпу, на полную громкость запустив в голове новую а капелла версию «Трехгрошовой оперы». На его вкус, звучала она слишком слащаво, но это слушали у него дома.

На пятнадцатом километре счетчик ультрафиолета на панели скакнул.

Гюнтер потянулся, чтобы постучать по нему пальцем. Счетчик не отозвался. Чувствуя, как по спине побежали мурашки, Гюнтер поднял голову к крыше кабины и прошептал:

– О нет.

– Служба радиационного прогнозирования только что объявила тревогу первой степени, – невозмутимо доложил грузовик, – вызванную непредвиденной вспышкой солнечной активности. Всем, находящимся на поверхности, немедленно следовать к ближайшему убежищу. Повторяю: немедленно следуйте в убежище.

– Я в восьмидесяти километрах от… Грузовик замедлил ход и остановился.

– Поскольку данное устройство не защищено, повышенная радиация может повредить его. В целях обеспечения исправного функционирования транспортного средства все управление будет переведено на ручной режим, и данное устройство прекращает свою работу.

Как только радиофильтры грузовика отключились, в голове Гюнтера зазвучали перекрывающие друг друга голоса. Помехи забивали их, превращая в бессмыслицу попытки что-то сообщить.

…асность… повторяю… на пове… не защ… подв… опа… Моду… и перс… немедленно напр… ытия… Максим… срок двадцать ми… унд… ленно… ща. Говорит автопред… радиац… блюдения… интенсивн… нечной вспышки… одящиеся на пове… подверг… ости. Говор… убирайтесь с по… и… тесь, черт вас… ите? В убежища!! Не пыта… до Бутстрэпа, пряч… вас поджарит! Ты слы… так тебя и так? Уэ… ай все и…

…на Лунн… Уэйл! …чай, ты где?.. Давай, дружи… под-земн… ще…

…Нги-ге… ближайшее убе… метров… Поворачи… му… от… Где… всем-всем!.. Знает… Михаи… Миша, где ты… не… …достать нам… голос… слы… я Ез…

– Бет! Ближайшее убежище осталось позади, в Вайскоп-фе, мне до него полчаса гнать. Я слышал, убраться надо за двадцать минут. Посоветуй, что делать?

Но град тяжелых обрывков оказался слишком сильным: больше ничего расслышать не удалось. Чья-то рука, скорее всего его собственная, потянулась к панели и отключила радио. Голоса в голове смолкли.

Но треск помех продолжался. Грузовик замер без движения, в получасе отовсюду, а невидимая смерть просачивалась сквозь крышу кабины. Гюнтер надел шлем и перчатки, дважды проверил застежки и разблокировал дверь кабины. Она распахнулась рывком. Страницы из руководства по эксплуатации улетели прочь, перчатка весело закувыркалась по грунту, погнавшись за пушистыми розовыми кубиками, подаренными ему Эвридикой в ту последнюю ночь в Швеции. Печенье, лежавшее на панели в открытой банке, рассыпалось в пыль и исчезло вместе с жестянкой. Взрывная декомпрессия. Он забыл о разгерметизации. Гюнтер остолбенел, осознав, какую ужасную – и опасную – ошибку совершил.

Опомнившись, он выбрался наружу, запрокинул голову и уставился на солнце. Оно хмурилось пятнами и негодовало огромной неожиданной вспышкой.

«Я умру», – подумал Гюнтер.

Одно долгое мгновение он, обессилев, пробовал на вкус эту ледяную в своей несомненности мысль. Он должен был умереть. Он знал это наверняка, знал так твердо, как ничего не знал прежде.

Мысленно Гюнтер видел смерть, надвигающуюся на него с лунной равнины. Смерть представлялась ему гладкой черной стеной, протянувшейся в обе стороны в бесконечность. Она рассекала мир пополам. На этой стороне была жизнь, тепло, кратеры и цветы, мечты, роботы-рудокопы, мысли – все, что знал или мог вообразить Гюнтер. По ту сторону – нечто? Ничто? Стена не давала подсказки. Она была непроницаема, загадочна, абсолютна. И она надвигалась на него. Она была уже близко, протяни руку – дотронешься. Скоро она будет здесь. Он пройдет сквозь нее и тогда узнает.

Гюнтер вырвался из этих мыслей и метнулся к кабине. Заскреб руками по борту, карабкаясь вверх. Слыша свист, шорохи и треск помех в трансчипе, он рванул магнитные крепления, удерживающие на месте Зигфрида, сгреб катушку и пульт управления и спрыгнул обратно.

Приземлился со скрежетом, упал на колени и тут же закатился под кузов. На топливных стержнях такой слой изоляции, что его хватит для того, чтобы защитить от самого жесткого излучения, откуда бы оно ни исходило. Должна защищать от груза, так защитит и от солнца. Треск в чипе стих, и стиснутые челюсти разжались.

Спасен.

Под кузовом было темно. Гюнтер принялся размышлять. Даже если запустить восстановитель на полную мощность и отключить все дополнительные системы скафандра, кислорода переждать бурю не хватит. Ну что ж, значит, надо отыскать убежище. Ближе всего Вайскопф, до него всего пятнадцать километров, а там в сборочном цехе «П-5» есть убежище. Значит, ему туда.

Действуя на ощупь, Гюнтер нашарил стальные перемычки рамы и воспользовался магнитными креплениями Зигфрида, чтобы пристегнуться к дну грузовика. В тесноте работа продвигалась медленно, однако в конце концов он повис над дорогой лицом вниз. Нащупал пульт управления и запустил Зигфрида.

Ему понадобилось двенадцать изнурительных минут, чтобы осторожно спустить робота с крыши. Кабина не была рассчитана на такие крупные предметы. Чтобы втиснуть в нее робота, Гюнтеру пришлось сперва снести дверцу, а потом вырвать и выкинуть наружу сиденье. Оставив все это валяться на обочине, он загнал Зигфрида в кабину. Тот согнулся пополам, попробовал одну конфигурацию, потом другую и наконец пристроился в тесной кабине. Медленно, бережно он потянулся к приборной панели и сделал первое движение.

Грузовик дернулся и поехал.

Та еще вышла поездочка. Грузовик, и прежде не отличавшийся проворством, мотался по дороге, как чугунная свинья. Оптика Зигфрида была направлена на приборную панель, и перевести ее, не освободив механической руки, не представлялось возможным. Чтобы посмотреть вперед, робот должен был сперва остановить грузовик.

Гюнтер управлял, следя за дорогой под собой. Ему удавалось более или менее ориентироваться по уходящей назад колее. Каждый раз, как грузовик сходил с колеи, Гюнтер заставлял Зигфрида поворачивать обратно, и в результате они двигались зигзагами.

Мелькали и подпрыгивали тени, дорога текла под ним с опасным однообразием. Гюнтера подбрасывало и встряхивало в самодельных креплениях. Шея вскоре заболела из-за необходимости постоянно задирать голову, чтобы видеть светлую полосу дороги, уходящую в тень передней оси, а глаза устали от монотонности пейзажа.

На ходу грузовик поднимал пыль, а даже мелкие частицы несли достаточный электростатический заряд, чтобы прилепиться к скафандру. Временами Гюнтер протирал залепленный тонкой серой пленкой щиток шлема, размазывая пыль длинными полосами.

У него начались галлюцинации: продолговатые цветные пятна появлялись перед глазами и исчезали, когда Гюнтер встряхивал головой и плотно зажмуривался, чтобы сосредоточиться. Искушение подольше не открывать глаза было слишком велико, но он не мог себе позволить этого.

Гюнтеру вспомнилась последняя встреча с матерью, и что она тогда говорила. Что худшее во вдовстве – это то, что каждый день все начинается заново, не лучше, чем накануне, что боль по-прежнему свежа и с отсутствием мужа все так же невозможно смириться. Это, сказала она, все равно что самой быть мертвой: ничего никогда не меняется.

Ах, господи, подумалось ему, не стоило этого делать. Булыжник размером с человеческую голову возник перед шлемом. Руки бешено дернули управление, Зигфрид резко повернул машину, камень метнулся в сторону и остался позади. После чего Гюнтер перестал рефлексировать.

Он настроил свой ПК. Зазвучал «Saint James' Infirmary». Не помогло.

«Держись, ублюдок! – думал он. – Ты справишься».

Руки и плечи ныли, спина тоже, и Гюнтер совсем перестал думать. Одна нога, должно быть из вредности, онемела. Голову приходилось держать под таким углом, что все время отвисала челюсть. Через некоторое время по легкой ряби на визоре Гюнтер догадался, что в изгибе шлема скопилась слюна. Он пускал слюни! Гюнтер закрыл рот, проглотил слюну и уставился вперед. Минуту спустя он поймал себя на том же самом.

Медленно, мучительно он приближался к Вайскопфу.

Завод в Вайскопфе, принадлежащий «П-5», ничем не отличался от других себе подобных. Белый пузырь-купол, смягчающий перепады температур в течение долгого лунного дня, башня микроволновых передач, обеспечивающая телеприсутствие, и сотни полуавтономных модулей, выполняющих работы.

Гюнтер проскочил подъездную дорогу, развернулся и подогнал грузовик прямо к стене завода. Он заставил Зигфрида выключить двигатель и только тогда выронил из рук пульт управления. Не меньше минуты он просто висел на ремнях с закрытыми глазами, наслаждаясь неподвижностью. Потом выпутался из креплений и выполз из-под кузова. Под непрерывный шорох и треск помех он, спотыкаясь, зашагал к заводу.

В тусклом свете, просачивающемся сквозь купол, цех напоминал подводный грот. Фонарь на шлеме не столько помогал, сколько мешал видеть. В освещенное пятно со всех сторон склонялись механизмы, казалось, он смотрит в объектив «рыбий глаз». Гюнтер отключил фонарь и стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте.

Довольно скоро он начал различать тонких, как привидения, роботов-сборщиков, двигающихся с неземной точностью и плавностью. Вспышка солнечной активности сказалась на них. Они покачивались, словно водоросли, чуть ли не в такт друг с другом. Воздев руки, они танцевали под музыку радиопомех.

На сборочном конвейере, как вскрытые и выпотрошенные тела, лежали полусобранные роботы. Тонкое переплетение их медных и серебряных нервов оказалось на виду, соединения перепутаны. Огоньки зарядов, собравшиеся на кончиках металлических пальцев, заставляли тела судорожно вздрагивать.

Все это по большей части были слепые механизмы, закрепленные на полу в соответствии с логикой сборки. Но имелись и мобильные единицы: надсмотрщики и многофункциональные устройства пьяно бродили по цеху, и в глазах их светилось безумие. Гюнтер заметил резкое движение и успел обернуться, когда автоперфоратор качнулся к нему и пробил дыру в полу прямо у него под ногами. Гюнтер подошвами почувствовал сотрясение и отскочил назад.

Механизм последовал за ним, пробойник с алмазным наконечником нервно высовывался и снова прятался в чехол. Автомат двигался пугливо и угловато, как новорожденный жеребенок.

– Тише, тише, малыш, – прошептал Гюнтер.

В дальнем конце цеха нанесенная на стену кратера светящаяся зеленая стрелка указывала на железную дверь. Убежище. Гюнтер попятился от перфоратора, продвигаясь по служебному проходу между рядами автоматов, волнующихся, как трава на ветру.

Перфоратор на своих колесах покатился за ним. Потом, сбитый с толку шевелением вокруг, остановился, оглядывая ряды роботов. Гюнтер окаменел.

Наконец перфоратор медленно и неуклюже развернулся.

Гюнтер побежал. Разряды гудели у него в голове. Серые тени плавали среди дальних механизмов, то приближаясь, то отступая, словно акулы в море. Здесь и там на манипуляторах сборщиков звездочками вспыхивали сварочные дуги. Ныряя и виляя на бегу, он добрался до убежища и схватился за дверь шлюза. Даже сквозь перчатку она казалась холодной на ощупь.

Он толкнул дверцу.

Люк был маленьким и круглым. Гюнтер протиснулся внутрь, с трудом уместившись в совсем небольшой камере, постарался свернуться в тугой клубок и дернул дверь на себя.

Темнота.

Он опять включил нашлемный фонарь. Отраженный луч обжег глаза: свет был слишком ярким для такого тесного помещения. Чувствуя, как подбородок упирается в колени, Гюнтер братски посочувствовал Зигфриду, загнанному в тесноту кабины.

Внутреннее управление люка было проще не придумаешь. Дверь откидывалась на петлях внутрь, так что давление воздуха удерживало ее в закрытом положении. Имелась ручка, которая, если за нее дернуть, впускала ток кислорода в шлюз. Когда давление выравнивалось, внутренняя дверь открывалась без труда. Он дернул ручку.

Пол дрогнул от поступи чего-то тяжелого снаружи.

В убежище места хватило только на койку, химический туалет и восстановитель с запасным баллоном кислорода.

Тепло и свет обеспечивала одна и та же установка над головой. Для развлечения имелись карманные издания Библии и Корана, доставленные сюда неимоверно далекими миссионерскими обществами. Даже в пустом убежище было маловато места.

Но оно не пустовало.

Женщина щурилась и прикрывала глаза рукой от луча его фонаря.

– Выключите, – велела она.

Гюнтер послушался. В оставшемся мягком свете он увидел: очень короткие, почти по-мужски подстриженые белые волосы, через них просвечивала розовая кожа головы. Высокие скулы. Веки, словно крылья, чуть приподняты искусно наложенными тенями. Темные полные губы. Гюнтер невольно восхитился самодисциплиной, которая требовалась, чтобы так тщательно накладывать косметику, когда лицо все равно скрыто шлемом. Только потом он заметил красно-оранжевый модный скафандр «Студио Волга».

Это была Измайлова.

Чтобы скрыть смущение, Гюнтер стал возиться со шлемом и перчатками, стаскивая их.

Измайлова освободила место, сдвинув свой лежащий на койке шлем, и он присел рядом с ней. Протянул руку, сказал чопорно:

– Мы уже встречались. Меня зовут…

– Я знаю. У вас на скафандре написано.

– А, да. Верно.

Неловкое молчание затянулось. Наконец Измайлова прокашлялась и резко заговорила:

– Это просто смешно. Нам нет причин… БАМС!

Две головы дружно обернулись к двери. Звук был резким, громким, металлическим. Гюнтер напялил шлем, схватился за перчатки. Измайлова, тоже поспешно герметизируя скафандр, передала ему на чип:

– Что это?

Тщательно задвигая одну за другой застежки манжет, Гюнтер отозвался:

– Полагаю, это автоматический перфоратор. – Поняв, что шлем заглушает слова, он повторил их через чип.

БАМС!

Теперь они уже ждали этого звука. И больше не сомневались. Что-то пыталось вскрыть наружный люк шлюза.

– Что-что?

– А может, какой-нибудь молот или кузнечный модуль. Слава богу, что не лазерный резчик. – Он протянул ладони перед собой. – Проверьте крепление.

Она покрутила туда-сюда манжеты, взялась за шлем, потянула.

– Все в порядке. – И тоже протянула ладони. – Но чего он добивается?

Герметизация перчаток у нее тоже была в порядке. Один замок шлема чуточку расшатан, но не настолько, чтобы нарушить цельность. Гюнтер пожал плечами:

– Он не в себе. Мало ли что взбрело ему в голову. Например, пытается укрепить ослабшие петли.

БАМС!

– Он же ломится сюда!

– Да, это тоже возможно. Измайлова чуть повысила голос:

– Но даже если программы перепутаны, в его памяти не должно быть ничего такого, что заставляет его так действовать. Как беспорядочный сигнал мог вызвать такое поведение?

– Он не так действует. Вы представляете себе роботов, какими они были в вашем детстве. А эти автоматы – просто шедевр. Они манипулируют не инструкциями, а концепциями. Это делает их поведение более гибким. Не приходится программировать каждый шажок при переходе к чему-то новому. Вы просто ставите цель…

БАМС!

– …например, разобрать роторный бур. В автомате имеется банк доступных навыков, вроде резки, откручивания болтов или общие манипуляции, и он перестраивает их в различном порядке в зависимости от поставленной задачи. – Гюнтер говорил, лишь бы слышать собственный голос и не удариться в панику. – И в обычных условиях это просто прекрасно. Но уж если такая штуковина выходит из строя, так на уровне концепции. Понимаете? Так что…

– Так что он принимает нас за роторный бур, который нужно разобрать?

– Ну… в общем, да.

БАМС!

– И что нам делать, когда он сюда доберется?

Они оба невольно поднялись на ноги и стояли лицом к двери. Свободного пространства было не много, и они заполнили его целиком. Гюнтер остро ощущал, что здесь не хватит места, чтобы драться или бежать.

– Не знаю, как вы, – сказал он, – а я намерен шарахнуть эту дрянь по башке унитазом.

Она повернулась к нему. БАА…

Звук оборвался хриплым свистящим взрывом. Мгновенно наступила тишина.

– Взломал наружную дверь, – спокойно констатировал Гюнтер.

Они подождали.

После долгого молчания Измайлова спросила:

– Мог он уйти?

– Не знаю. – Гюнтер отстегнул свой шлем и прижался ухом к полу. Камень был до боли холодным. – Возможно, его повредило взрывом.

Он ощущал легкую вибрацию сборщиков и более тяжелый гул машин, перекатывающихся по цеху. Все эти звуки оставались в отдалении. Он сосчитал про себя до ста. Ничего. Он еще раз сосчитал до ста и наконец выпрямился.

– Ушел.

Оба снова сели. Измайлова сняла шлем, Гюнтер неловко отстегивал перчатки. Застежки не поддавались.

– Посмотрел бы кто на меня, – неуверенно засмеялся он. – Пальцы как сосиски. Так перетрусил, что с манжетами не справиться.

– Давайте помогу. – Измайлова отстегнула и потянула перчатку. Та легко сошла с руки. – Где там у вас вторая рука?

Они сами не заметили, как сняли друг с друга скафандры, как отстегнули крепления и распечатали швы. Начали они медленно, но с каждой застежкой торопились все больше, словно в отчаянной спешке. Гюнтер вскрыл красный скафандр Измайловой, под которым обнаружилась красная шелковая рубашка. Он подсунул под нее руку, задрал до груди. Соски были твердыми. Он взял грудь в ладонь и сжал ее.

Измайлова издала низкий гортанный стон. Она уже вскрыла скафандр Гюнтера и теперь подбиралась к члену. Выпростала его и нетерпеливо потянула мужчину на койку. Потом встала над ним на колени и направила член в себя. Губы Гюнтера встретились с женскими губами, теплыми и влажными. Они занимались любовью, так и не избавившись до конца от скафандров. Гюнтер освободил одну руку и просунул ее под рубашку Измайловой, поглаживая длинную спину и затылок. Короткий ежик волос щекотал и покалывал ладонь.

Она крепко оседлала его, ее плоть скользила по его коже.

– Ты уже готов? – бормотала она. – Готов? Скажи, когда будешь готов.

Она покусывала его плечо, шею, подбородок, нижнюю губу. Ее ногти впивались ему в кожу.

– Готов, – шепнул он.

Или, может быть, только подумал, и она поймала мысль на свой чип. Так или иначе, она стиснула его еще крепче, будто хотела сломать ребра, и все ее тело содрогнулось в оргазме. И он тоже освободился, выбросив страсть в вихре отчаяния, экстаза и облегчения.

Ничего лучше он в жизни не испытывал.

Потом они полностью содрали с себя скафандры и спихнули их с койки. Гюнтер вытянул из-под себя одеяло и с помощью Измайловой укутал ее и себя. Они лежали рядом молча, наслаждаясь отдыхом.

Он прислушался к ее дыханию. Она дышала тихо. Потом она повернулась к нему лицом, и теплое дыхание согрело ему ямочку на горле. Ее запах наполнял комнату. Рядом с ним находилась незнакомка.

Гюнтер устал, ему было тепло и спокойно.

– Ты давно здесь? – спросил он. – То есть не в убежище, конечно, а…

– Пять дней.

– Так мало… – Он улыбнулся. – Добро пожаловать на Луну, мисс Измайлова.

– Екатерина, – сонно поправила она. – Зови меня Екатерина.

Они плавно взмыли вверх и к югу, через Гершель. Дорога Птолемея бежала под ними крутыми изгибами, скрываясь из виду и неизменно появляясь снова.

– Здорово! – каркнул Хиро. – Это же… Жаль, что я целый год не давал себя уговорить.

Гюнтер определил место и потихоньку начал снижаться, забирая на восток. Два других хоппера не отставали от него, держась тесным треугольником. Вспышка солнечной активности закончилась два дня назад, и Гюнтер, отгуливая законные выходные, пообещал, как только отменят тревогу на поверхности, свозить друзей в горы.

– Мы уже близко. Проверьте хорошенько ремни безопасности. У тебя все в порядке, Криш?

– Да, мне вполне удобно.

Они опускались на посадочную площадку «Залив Зноя Компани».

Хиро сел вторым, а на поверхности оказался первым. Он запрыгал вокруг, как спущенный с поводка колли, носился вверх и вниз, выискивая все новые точки, откуда можно было вдоволь полюбоваться видом.

– Просто не верится, что я здесь! Я здесь каждый день работаю, но – представляете! – я в первый раз на самом деле сюда выбрался! Я хочу сказать, собственной персоной!

– Смотри под ноги, – напомнил Гюнтер. – Это тебе не телеприсутствие – если сломаешь ногу, нам с Кришной придется тебя тащить.

– Я целиком на тебя полагаюсь. Парень, который попал под солнечную вспышку и так классно кончил…

– Эй, прикуси язык, ладно?

– Да все уже слышали. Я к тому, что мы уже считали тебя покойником, и вдруг вас обоих обнаруживают спящими! Об этом еще сто лет будут болтать. – Хиро чуть не задохнулся от смеха. – Вы стали легендой!

– Ну так дай легенде малость отдохнуть. – Чтобы сменить тему, Гюнтер заметил: – Неужто ты собираешься снимать эту помойку?

Разработка в Заливе Зноя велась открытым способом: роботы-бульдозеры сгребали с поверхности реголит и скармливали его перерабатывающей фабрике, раскинувшейся на гигантских отвалах. Здесь добывали торий, и выход продукции был так мал, что к обогатительному реактору ее доставляли на хопперах. Рельсовая пушка тут не применялась, и позади фабрики громоздились горы отходов производства.

– Не смеши меня! – Хиро протянул руку к югу, в сторону Птолемея. – Вот!

Солнце осветило стену кратера, между тем как равнина внизу была еще в тени. Пологие склоны выглядели неприступными кручами, а сам кратер сиял ослепительной белизной собора.

– Где твоя камера? – спросил Кришна.

– Мне она не нужна. Я принимаю данные прямо на шлем.

– Я не слишком разобрался в этом твоем проекте с мозаикой, – признался Гюнтер. – Объясни-ка еще раз, что там у вас получается.

– Это идея Ани. Она арендовала сборщик, чтобы нарезать шестиугольные плитки для пола: белые, черные и четырнадцати промежуточных оттенков серого. А картинки раздобыл я. Мы выбрали ту, которая нам понравилась больше всего, сканировали ее в черно-белом режиме, настроили интенсивность цвета и запрограммировали сборщик на укладку пола – одну плитку на пиксель. Здорово получилось – заходи завтра, увидишь.

– Ага, зайду.

Хиро, стрекоча, как белка, увел их от края карьера. Они направились к западу поперек склона.

Гюнтер услышал голос Кришны через свой трансчип. Это был старый трюк «земляных крыс». Чип на расстоянии пятнадцати ярдов мог работать как передатчик – отключи радио и болтай с чипа на чип.

– В твоем голосе тревога, друг мой.

Гюнтер прислушался, ловя второй носитель, и ничего не услышал. Хиро находился за пределами зоны приема.

– Это из-за Измайловой. Я…

– Влюбился в нее.

– Откуда ты знаешь?

Они растянулись по склону. Хиро оказался впереди. Некоторое время оба молчали. Это было спокойное, доверительное молчание, похожее на безликую тишину исповедальни.

– Пожалуйста, не пойми превратно, – сказал Кришна.

– Чего не понять превратно?

– Гюнтер, если взять пару сексуально совместимых людей, оставить их в тесном пространстве, изолировать и напугать до полусмерти, они полюбят друг друга. Это факт. Это механизм выживания, программа, введенная в систему задолго до твоего рождения. Когда миллиарды лет эволюции подсказывают, что наступил брачный сезон, твоему мозгу нечего возразить.

– Эй, давайте сюда! – крикнул по радио Хиро. – Это надо видеть!

– Идем, – откликнулся Гюнтер. И снова на чип: – Ты делаешь из меня что-то вроде автомата вашей Салли Чанг.

– В каком-то смысле мы все автоматы. Это не так плохо. Мы чувствуем жажду, когда нуждаемся в воде, адреналин впрыскивается в кровоток, когда нам необходим выплеск агрессивной энергии. Невозможно сражаться с собственной природой. Да и какой в этом смысл?

– Да, но…

– Ну, разве не здорово? – Хиро пробирался по россыпи валунов. – Этому конца нет! А туда взгляните! – Выше по склону становилось видно, что они перебираются через расщелину, забитую валунами. Камни были здоровенные, больше хопперов, а иные чуть ли не с кислородные цистерны дофабричной эпохи. – Эй, Кришна, все хочу тебя спросить: чем вы занимаетесь в этом вашем Центре?

– Мне не положено рассказывать.

– Да брось! – Хиро поднял на плечо булыжник величиной с голову и запустил им в пространство, словно толкатель ядра. Камень описал длинную дугу и рухнул далеко внизу, взметнув фонтан белой пыли. – Ты здесь среди друзей. Нам можно доверять.

Кришна покачал головой. Щиток его шлема блеснул на солнце.

– Ты сам не знаешь, о чем просишь.

Хиро подобрал второй камень, еще больше первого. Гюнтер уже видел его в таком настроении и хорошо представлял ехидную ухмылочку на его лице.

– Я как раз об этом и говорю. Мы оба ни шиша не понимаем в нейробиологии. Спокойно можешь прочитать нам десятичасовую лекцию, все равно той малости, что мы сумеем уловить, никак не хватит, чтобы нарушить секретность.

Новый фонтан пыли.

– Ты не понимаешь. Центр самовоспроизводящихся технологий не зря размещен здесь. Лаборатория на Земле обошлась бы во много раз дешевле, но наши спонсоры перевели работы сюда, потому что они по-настоящему напуганы.

– Ну, а что ты можешь нам рассказать? Из открытых материалов, вроде тех, что показывают в видеожурналах? Без всяких секретов.

– Ну… ладно. – Теперь пришла очередь Кришны. Он поднял маленький камушек, размахнулся, как бейсболист, и метнул. Камушек скрылся вдали. Над поверхностью повисло белое облачко. – Вы знакомы с Салли Чанг. Она только что закончила работу над полной картой передающих функций нейронов.

Они ждали продолжения. Убедившись, что Кришна больше ничего не добавит, Хиро сухо произнес:

– Ух ты.

– Подробнее, Криш. Не все способны увидеть Вселенную в одной песчинке так быстро, как ты.

– Кажется, очевидно. Полная генетическая карта мозга существует уже почти десятилетие. Теперь добавьте к этому химическую карту Чанг, и вы все равно что получаете ключ от библиотеки. Нет, больше того. Представьте, что вы всю жизнь провели в огромной библиотеке, полной книг на неизвестном вам языке, а теперь вы нашли словарь и программу чтения.

– Так что? Теперь мы полностью понимаем, как работает мозг?

– Мы полностью контролируем работу мозга. Посредством химического воздействия мы можем заставить каждого думать или чувствовать то, что нам хочется. Мы сможем мгновенно излечивать психические заболевания нетравматической природы. Мы сможем производить тонкую настройку агрессии, страстей, творческих способностей: усиливать, приглушать – все равно. Понимаете теперь, почему спонсоры так напуганы результатами наших исследований?

– Честно говоря, нет. Капелька здравомыслия миру не повредит, – сказал Гюнтер.

– Согласен. Но кто будет определять, что такое здравомыслие? Многие правительства считают признаки политического несогласия поводом для заключения в психиатрическую лечебницу. Это откроет двери мозга, позволит обследовать его снаружи. Впервые станет возможным выявлять невысказанный мятеж. Можно объявить вне закона те или иные мысли. Открываются необозримые возможности злоупотреблений.

И задумайтесь о применении в военных целях. Сочетание нашего открытия с некоторыми военными нанотехно-логиями может привести к созданию газа-берсерка, позволит натравить вражескую армию на мирное население ее же страны. А еще проще – вызвать у них психическое расстройство и заставить уничтожить самих себя. И усмирять города, вызывая у жителей кататонию[4]. А потом можно создать для них вторую, внутреннюю реальность, которая позволит завоевателю использовать население как рабов. Всего не перечислить.

Они долго молчали, переваривая сказанное. Наконец Хиро произнес:

– Господи, Кришна, если это – открытые материалы, что же за дьявольщину вы скрываете?

– Этого я не могу вам сказать.

Через минуту Хиро снова ускакал вперед. У подножия следующего холма он отыскал неохватный валун, ушедший в почву узким концом, и заплясал вокруг, пытаясь подобрать хороший ракурс, в который не попали бы его собственные следы.

– Так в чем дело? – раздался из чипа голос Кришны.

– Дело в том, что я никак не могу с ней увидеться. С Екатериной. Я оставляю сообщения, но она на них не отвечает. И ты же знаешь наш городок – попробуй в нем не столкнуться с тем, кто по-настоящему хочет тебя увидеть. Но она умудряется.

Кришна промолчал.

– Я просто хочу понять, что происходит.

– Она тебя избегает.

– Но почему? То есть я люблю, а она нет, ты это хочешь сказать? То есть она морочит мне голову или как?

– Что она чувствует, я не могу сказать, не поговорив с ней. Но вполне вероятно, что она попалась так же крепко, как ты. Разница в том, что с твоей точки зрения это прекрасно, а с ее – нет. Так что, естественно, она тебя избегает. Встречи только помешают ей справиться со своими чувствами.

– Дерьмо!

В голос Кришны вкралась нотка неприязни.

– На тебя не угодишь. Минуту назад ты жаловался, что я считаю тебя машиной. Теперь ты недоволен, что Измайлова себя машиной не считает.

– Эй, ребята! Идите сюда. Я нашел отличный пейзаж. Вы должны взглянуть.

Обернувшись, они увидели Хиро, махавшего им с вершины холма.

– Ты, по-моему, собирался сматываться? – проворчал Гюнтер. – Тебя тошнило от Луны, и ты хотел улететь, чтобы никогда на нее не возвращаться. Как это ты так внезапно передумал?

– То было вчера! А сегодня я первопроходец, строитель миров, основатель династий!

– Это начинает надоедать. Нет ли способа получить от тебя прямой ответ?

Хиро высоко подпрыгнул и завис в довольно забавной позе – с растопыренными руками. Приземляясь, он пошатнулся.

– Мы с Аней решили пожениться!

Гюнтер с Кришной переглянулись: каждый смотрел в непрозрачный визор другого. Гюнтер с вымученным энтузиазмом откликнулся:

– Что ты говоришь? Кроме шуток? Поздрав… Затрещали помехи. Гюнтер поморщился и вырубил прием.

– Мой дурацкий приемник…

Один из двух его спутников – они уже сошлись, и на расстоянии он не мог их различить – указывал вверх. Гюнтер задрал голову, чтобы взглянуть на Землю. Он не сразу понял, на что смотреть, но через секунду увидел: ослепительно яркую точку света на ночной стороне. Как маленькая яркая дыра в реальности где-то в континентальной Азии.

– Это что за чертовщина? – удивился он. Хиро тихо ответил:

– По-моему, это Владивосток.

К тому времени, когда они вернулись в Центральный Залив, первая точка стала красной и потухла, зато вспыхнули две другие. В Обсерватории оператор отдела новостей выбивался из сил, пытаясь выделить главные новости из сумятицы слухов и предположений. Радиочастоты были забиты переговорами об ударах по Сеулу и Буэнос-Айресу. В этом никто не сомневался. Сведения об ударах по Панаме, Ираку, Денверу и Каиру оставались неподтвержденными. Невидимая ракета прошла низко над Хоккайдо и была отведена в Японское море. «Швейцарская Орбитальная» лишилась нескольких производств на спутниках. По поводу источника агрессии шли споры, и хотя подозрения в основном склонялись в одну сторону, Токио отрицал все.

На Гюнтера самое сильное впечатление произвел британский видеообозреватель, который сказал, что не важно, кто выстрелил первым и почему.

– Кого винить – Южный Альянс, Токио, генерала Кима или какую-нибудь подпольную террористическую организацию, о которой прежде никто и не слышал? Для мира, в котором пальцы лежат на взведенных курках, это вопрос несущественный. Первый же взрыв запустил автономные программы нанесения удара, называемого на официальном языке «ответным». Сам Горшов не сумел бы его предотвратить. Его тактическая программа выбрала трех наиболее вероятных агрессоров этой недели – по меньшей мере двое из них определенно невиновны – и нанесла ответный удар. Люди уже ничего не могли изменить.

Эти три государства в свою очередь нанесли «ответные удары». Их результаты мы только начинаем узнавать. Теперь предстоит пятидневное перемирие для переговоров между всеми заинтересованными сторонами. Откуда нам это известно? Выдержки из всех основных оборонных программ содержатся в открытом доступе. Они не секретны. Их открытость, в сущности, является фактором сдерживания.

У нас есть пять дней, чтобы предотвратить войну, которая не нужна буквально никому. Вопрос в том, успеют ли политики и военные за пять дней обуздать собственные оборонные программы? И захотят ли? Учитывая вызванные последними событиями боль и гнев, застарелую ненависть, национальный шовинизм и естественную реакцию тех, чьи близкие уже погибли, возможно ли преодолеть все это, чтобы удержаться от тотальной войны? Наиболее информированные из наших источников предполагают, что невозможно. Нет, не успеют.

Доброй ночи, и да помилует нас всех Бог.

Они молча летели на север. Даже когда голоса в эфире смолкли, никто из них не заговорил. Наступал конец света, и все, что они могли сказать, показалось бы слишком мелким перед значением этого факта. Они просто летели домой.

Грунт вокруг Бутстрэпа был испещрен граффити, большими черными надписями, выбитыми на валунах. КАРЛ ОПС – ЭНДХОВЕН 49 и ЛУИЗА МАКТАЙГ АЛЬБУ-КЕРК и огромный глаз в пирамиде. Корона над надписью «АРСЕНАЛ – ЧЕМПИОН МИРА ПО РЕГБИ». КОРН-ПОУН. ПИ ЛЯМБДА ФИ. МОТОРИСТЫ. Гигант с дубинкой. Проходя над ними, Гюнтер отметил, что все надписи относятся к миру над головой, а не к порождениям Луны. То, что всегда представлялось пустяком, сейчас наполнило его невыразимой печалью.

От площадки хопперов до вакуумного гаража пешком было два шага. Они не стали вызывать транспорт.

Гараж, через который он проходил тысячу раз, сейчас показался Гюнтеру Странно незнакомым. Он словно погрузился в собственную тайну, как если бы все, что в нем было, незаметно заменили точными копиями, двойниками, вставив в них что-то иное и непознаваемое. Ряды машин выстроились по ниточке вдоль нанесенных краской линий. Лучи света от ламп на потолке тянулись к полу и не дотягивались до него.

– Надо же, какая тишина! – Голос Хиро прозвучал неестественно громко.

Он был прав. Во всем пространстве грота-гаража не двигался ни один модуль, ни один обслуживающий робот. Даже маленькие течеискатели замерли неподвижно.

– Может, это из-за новостей, – пробормотал Гюнтер. Он обнаружил, что не готов говорить о войне прямо.

В дальнем конце гаража в ряд располагались пять воздушных шлюзов. Над ними в скале теплой полоской светилось желтое окошко. Было видно, как в помещении за шлюзом расхаживает контролер.

Хиро махнул рукой, и маленькая фигурка за окном, наклонившись, махнула в ответ. Они собрались у ближайшего шлюза и стали ждать.

И ничего не дождались. Через несколько минут они отошли от шлюза, чтобы еще раз заглянуть в окно. Контролер был на месте и все так же неспешно прогуливался.

– Эй, – крикнул Хиро на открытой частоте, – ты, там! Ты работать собираешься?

Человек улыбнулся, кивнул им и снова помахал.

– Так открывай этот чертов люк. – Хиро шагнул вперед, и контролер, кивнув напоследок, склонился над пультом.

– Слушай, Хиро, – начал Гюнтер, – тут что-то не так…

Дверь рывком распахнулась, сорвавшись с половины петель. Воздух, как из пушки, вырвался наружу. Гараж мгновенно наполнился незакрепленными инструментами, частями скафандров и обрывками материи. Гюнтера зацепило гаечным ключом, развернув его и сбив с ног.

Он, оторопев, беспомощно наблюдал. Клочки и обломки на немыслимо долгое время зависли над полом. Наконец воздух рассеялся, и они медленно посыпались вниз. Гюнтер неуклюже поднялся, сквозь рукав потер плечо.

– Хиро, ты в порядке? Криш?

– О боже, – проговорил Кришна.

Гюнтер повернулся к нему. Кришна в тени ремонтной платформы склонился над чем-то, что никак не могло оказаться Хиро, потому что было совершенно неестественно выгнуто. Гюнтер прошел сквозь незнакомое сияние, опустился на колени рядом с Кришной и уставился на труп Хиро.

Когда контролер открыл шлюз, не откачав из него воздух, Хиро стоял прямо перед люком. Удар пришелся по нему. Его приподняло и отбросило на край платформы. Позвоночник был сломан, щиток визора разбит отдачей. Он, наверное, умер мгновенно.

– Кто здесь? – спросил женский голос.

Гюнтер не заметил, как в гараж въехало такси. Подняв взгляд, он увидел, как появляется второе, за ним третье. Из машин вылезали люди. Скоро в гараже набралось два десятка человек. Они разбились на две группы. Первая направилась прямо к шлюзам, вторая, поменьше, – к Гюнтеру и его друзьям. Все это чертовски напоминало военную операцию.

– Кто здесь? – повторила женщина. Гюнтер поднял тело друга на руки и встал.

– Это Хиро, – тускло ответил он. – Хиро.

Они опасливо надвигались полукругом – цепь скафандров с непрозрачными щитками. Гюнтер читал логотипы корпораций на костюмах: «Мицубиси», «Вестингауз», «Хольц Орбитал». Среди них он увидел красно-оранжевый скафандр Измайловой и еще один, незнакомый, с ярким узором.

Женщина заговорила снова, напряженно и неуверенно:

– Скажи мне, как ты себя чувствуешь, Хиро? Это была Бет Гамильтон.

– Он не Хиро, – сказал Кришна. – Он Гюнтер. Вот Хиро. У него на руках. Мы были в горах и… – Голос у него сорвался, он сбился и замолчал.

– Это ты, Кришна? – спросил кто-то. – Хоть в чем-то повезло. Пропустите его вперед, он нам понадобится на входе.

Кто-то взял Кришну за плечо и увел за собой. Четкий голос по радио обратился к контролеру:

– Дмитрий, это ты? Говорит Син. Ты меня помнишь, правда, Дмитрий? Я Син Омстед. Я твой друг.

– Конечно, я тебя помню, Син. Я тебя помню. Как же я мог забыть друга? Конечно, помню.

– Вот и хорошо. Я очень рад. Слушай меня внимательно, Дмитрий. Все хорошо.

Негодующий Гюнтер переключил свое радио на передачу.

– Черта с два! Этот идиот!..

Коренастый мужчина в скафандре «Вестингауза» ухватил Гюнтера за больное плечо и встряхнул.

– Заткнись, кретин! – рявкнул он. – Дело серьезное. Нет времени с тобой нянчиться.

К ним протиснулась Гамильтон.

– Бога ради, Познер, у него на глазах только что… – Она осеклась. – Я о нем позабочусь. Он сейчас успокоится. Дай нам полчасика, хорошо?

Остальные переглянулись, кивнули и отступили. К удивлению Гюнтера, Екатерина обратилась к нему через трансчип:

– Мне очень жаль, Гюнтер, – пробормотала она. И сразу пропала.

Он все еще держал на руках тело Хиро. Гюнтер заметил, что не может отвести взгляда от изуродованного лица друга. Лицо потемнело и разбухло, как переваренная сосиска. Он смотрел и не мог оторваться.

– Идем. – Бет подтолкнула его, чтобы вывести из оцепенения. – Положи тело в кузов того фургона и отвези нас к скале.

Гамильтон потребовала, чтобы машину вел Гюнтер. Он обнаружил, что ему стало легче, когда нашлось дело. Его руки были заняты управлением, а смотрел он вперед, отыскивая проезд к Мавзолею. Глаза щипало, они были нечеловечески сухими.

– По нам пришелся первый удар, – рассказывала Бет. – Диверсия. Мы только-только начали разбираться. Никто не знал, что вы на поверхности, а то мы послали бы кого-нибудь вас встретить. Здесь все вверх дном.

Он вел машину молча, с головой укрывшись, как одеялом, милями окружающего их жесткого вакуума. Присутствие тела Хиро в фургоне отзывалось постоянно ощутимым зудом между лопатками. Но пока он молчал, ему ничего не грозило – мир, несущий боль, оставался вовне. Он не касался Гюнтера. Он ждал, но Бет ничего не добавила к сказанному.

Наконец ему пришлось заговорить:

– Диверсия?

– Разрушение программ на радиостанции. Взрывы всех рельсовых пушек. Троих из «Микроспейскрафт Аппликэй-шен» убило, когда рванула пушка «Бойцовый Кот». Думаю, это было неизбежно. Здесь столько военной промышленности, что неудивительно, если кому-то пришло в голову вывести нас за скобки. Но это еще не все. В Бутстрэпе что-то случилось с людьми. Что-то совершенно ужасное. Я была в Обсерватории, когда это произошло. Из «Новостей» позвонили туда, чтобы узнать, не остались ли резервные программы, которые помогли бы снова запустить станцию, а в ответ какая-то бессмыслица. Бред сумасшедшего. В Обсерватории нам пришлось отключить всех дистанционников, потому что операторы… – Бет плакала, тихо и безутешно, и прошла целая минута, прежде чем она смогла продолжить рассказ. – Какое-то биологическое оружие. Это все, что мы знаем.

– Мы на месте.

Только подъехав к утесу Мавзолея, Гюнтер вспомнил, что не захватил мотобур. Потом он увидел в скале десять темных ниш и понял, что кто-то позаботился заранее.

– Не пострадали только те, кто работал в Центре или в Обсерватории, и еще кто был на поверхности. Всего около сотни.

Они обошли машину, остановились перед кузовом. Гюнтер подождал, но Бет не выразила желания понести тело. Почему-то это вызвало в нем вспышку гнева и отвращения. Он сдвинул запор на дверце, влез на протектор и извлек труп в скафандре.

– Давай кончать с этим.

До этого дня на Луне умерло всего шесть человек. Гюнтер и Бет прошли мимо пещер, в которых ожидали вечности их тела. Гюнтер знал всех поименно: Хайссе, Ясуда, Спехальски, Дубинин, Миками, Кастильо. А теперь еще и Хиро. Невозможно было представить, что когда-нибудь мертвых станет слишком много, чтобы помнить все имена.

Маргаритки и тигровые лилии были разбросаны перед склепами так густо, что пришлось ступать прямо по цветам.

Они вошли в первую пустую нишу, и Гюнтер опустил Хиро на каменный стол, высеченный из скалы. В сиянии его нашлемного фонаря изломанное тело выглядело жалким и бесприютным. Гюнтер заметил, что плачет: горячие слезы текли по лицу и попадали в рот при вдохе. Он ненадолго отключил радио и сморгнул слезы с глаз.

– Дерьмо.

Он провел рукой по щитку шлема.

– Наверно, надо бы что-то сказать. Гамильтон взяла его руку и сжала.

– Я никогда не видел его таким счастливым, как сегодня. Он собирался жениться. Он бегал вприпрыжку, смеялся и мечтал о семейной жизни. А теперь он мертв, а я даже не знаю, какой он веры. – Тут он вспомнил еще одно и беспомощно повернулся к Гамильтон. – Что мы скажем Ане?

– Ей не до того. Давай прочитай молитву и пойдем. У тебя кончается кислород.

– Да, ладно. – Он склонил голову. – «Господь Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»[5]

Оставшаяся в Бутстрэпе группа уже захватила шлюзы и увела контролера от панели управления. Работник «Вестингауза», Познер, взглянул на них через окно.

– Не вскрывайте скафандры, – предупредил он. – Они должны быть постоянно герметизированы. То, что поразило этого ублюдка, все еще вокруг нас. То ли в воде, то ли в воздухе. Один вдох, и вас вырубит. Поняли?

– Ясно, ясно, – буркнул Гюнтер. – Позагорать не светит. Рука Познера на панели управления застыла.

– Давай там, соберись. Я тебя не впущу, пока не осознаешь, насколько серьезно положение. Это тебе не пикник. Если ты не готов помогать, обойдемся без тебя. Понятно?

– Мы все понимаем и готовы сделать все возможное, – торопливо заверила Гамильтон. – Верно, Уэйл?

Он с несчастным видом кивнул.

Взломан был только один шлюз, а между поверхностью и основным запасом воздуха Бутстрэпа имелись еще пять. Конструкторы города не пренебрегали надежностью.

Под присмотром Познера они прошли по коридору, через шлюзы и раздевалки, к грузовому лифту. И наконец оказались в самом городе.

И замерли, хлопая глазами, на краю преисподней.

Невозможно было сразу определить, что именно создает упорное ощущение неправильности, притаившееся на краю сознания. В парке было полно народу, огни на стенах кратера и на куполе горели ярко, и водопады грациозно перетекали с уступа на уступ. В траве забавно подпрыгивали перепелки.

Потом стали проступать более мелкие детали. По четвертому уровню, шатаясь, двигался человек. Голова у него дергалась, он бешено размахивал руками. Мимо прошла пухлая женщина. Она катила пустую тележку от передвижной мини-фабрики и на ходу покрякивала, как утка. Кто-то сидел среди крошечного леса в парке Ногучи и выдергивал одно деревце за другим.

При ближайшем рассмотрении неподвижные фигуры внушали еще больше тревоги. Какой-то человек лежал, наполовину скрывшись в туннеле, спокойно и беззаботно, как собака. Три женщины застыли в расслабленных позах, как будто обессилев от отчаяния. И ни один человек не заговаривал с другими, ни взглядом, ни жестом не показывал, что замечает их присутствие.

– Что… – Что-то ударило Гюнтера в спину, сбило с ног. Оказавшись на земле, он осознал сперва, что его снова и снова бьют кулаками, а чуть позже – что тощий человечек, встав ему коленом на грудь, истерически вопит:

– Не делай так! Не делай так!

Гамильтон схватила человека за плечо и оттащила назад. Гюнтер поднялся на колени. Он видел перед собой само безумие: круглые от страха глаза, ужас на лице. Человек панически боялся Гюнтера.

Потом он резко вывернулся и бросился бежать, словно за ним гнались демоны. Гамильтон проводила его взглядом.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Да, конечно. – Гюнтер поправил пояс для инструментов. – Пойдем поищем других.

Они направились к озеру, разглядывая погруженных в себя людей, усеявших траву. Мимо пробежала босая женщина. Она держала в руках охапку цветов.

– Эй! – окликнул Гюнтер.

Она мимоходом улыбнулась через плечо, но не замедлила бег. Гюнтер встречал ее раньше – одна из диспетчеров на «Мартин Мариетта».

– Они что здесь, все сошли с ума? – спросил он.

– Похоже на то.

Женщина добежала до берега и грациозным движением бросила цветы в воду. Они закачались на воде.

– Чертовски жаль.

Гюнтер помнил Бутстрэп, когда в городе еще не росли цветы. Он знал, каких трудов стоило получить разрешение на их посадку и изменения в городской экологии.

Вдоль берега озера пробежал человек в крупповском скафандре в синюю полоску.

Женщина, избавившись от цветов, сама бросилась в воду.

Сперва показалось, что она вдруг вздумала искупаться. Но когда она забарахталась, забила руками, попав на глубину, стало ясно, что плавать она не умеет.

Пока Гюнтер соображал, что происходит, Гамильтон бегом рванулась вперед, к озеру. Но мужчина в крупповском скафандре опередил обоих. Он с плеском прыгнул за женщиной, протянул руку и ухватил ее за плечо, но тут же поскользнулся и упал, потащив бедняжку за собой. Когда он вынырнул из воды, обхватив женщину, та побагровела и задыхалась.

Но Гюнтер и Бет уже влезли в воду, и втроем они доставили женщину на берег. Как только ее выпустили, она повернулась и ушла, будто ничего не случилось.

– Отправилась за новыми цветами, – пояснил компонент «Круппа».– Наша прекрасная Офелия уже третий раз пытается утопиться. И она не единственная. Я держусь поблизости, вытаскиваю, когда они бросаются в воду.

– Вы не знаете, где остальные? Кто командует? Отдает кто-нибудь приказы?

– Вам нужна помощь? – спросил Гюнтер. Крупповский пожал плечами:

– Я обхожусь. А вот где остальные, понятия не имею. Когда я решил остаться здесь, мои приятели собирались на второй уровень. Если их увидите, передайте, что я не прочь получить от них весточку. Трое в крупповских скафандрах.

– Сделаем, – обещал Гюнтер. Гамильтон уже уходила.

На ступеньке у самого верха лестницы распростерся один из знакомых Гюнтера, компонент «П-5».

– Сидни, – осторожно заговорил с ним Гюнтер, – как дела?

Сидни хихикнул:

– Я стараюсь, если ты об этом. Не думаю, что здесь особо важно «как».

– Понятно.

– Лучше бы спросил, почему я не на работе. – Он встал и вполне непринужденно пристроился рядом с Гюнтером.– Естественно, я не могу находиться в двух местах сразу. Ты бы не захотел ведь, чтоб тебе делали серьезную операцию в твое отсутствие? – Он снова хихикнул. – Это оксюморон. Как с лошадьми: эти классически прекрасные, как статуи Праксителя, тела извергают противоестественно длинное дерьмо.

– Понятно.

– Я всегда восхищался, сколько искусства они умудряются втиснуть в единый образ.

– Сидни, – сказала Гамильтон. – Мы ищем друзей. Троих мужчин в рабочих скафандрах в синюю полоску.

– Я их видел. Я точно знаю, куда они пошли. – Его глаза оставались пустыми и холодными, и непонятно было, куда именно он смотрит.

– Ты мог бы провести нас к ним?

– Даже цветок узнает свой лик.

Плавно изогнутая гравийная дорожка вела через частные огороды и крокетные площадки. Сидни повел их по ней.

На второй террасе было мало народу: с наступлением безумия большинство попрятались в пещеры. Из немногих оставшихся одни не замечали их, другие шарахались в стороны. Гюнтер поймал себя на том, что напряженно вглядывается в лица людей, пытаясь разобраться в отклонениях, ощущавшихся в каждом. В глазах притаился страх: пугающее сознание, что с ними случилось что-то ужасное, переплеталось с полным непониманием природы этого ужаса.

– Господи, эти люди!.. Гамильтон что-то проворчала.

Гюнтеру казалось, что он идет сквозь сновидение. Скафандр приглушал звуки, и цвета сквозь визор шлема казались менее яркими. Чудилось, будто его незаметно отдалили от мира, он был одновременно здесь и не здесь, и это ощущение усиливалось с каждым новым лицом, которое смотрело сквозь него безумными, невидящими, равнодушными глазами.

Сидни свернул за угол, перешел на бег и рысцой вбежал в устье туннеля. Гюнтер заторопился за ним. У входа в туннель он задержался, чтобы дать визору время приспособиться к новому освещению. Когда зрение прояснилось, он увидел, как Сидни шмыгнул в боковой проход. Гюнтер пошел за ним.

На пересечении туннелей они не увидели ни следа своего провожатого.

– Ты видела, куда он пошел? – по радио спросил Гюнтер у Гамильтон. Ответа не последовало. – Бет!

Он сделал несколько шагов по проходу, остановился и повернул обратно. Туннели тянулись далеко в глубину. По ним можно блуждать целую вечность. Гюнтер вернулся на террасы. Гамильтон он не увидел и здесь.

За неимением лучшего плана он пошел по дорожке. За живописным кустом остролиста его ожидало видение прямо из Уильяма Блэйка.

Мужчина, сбросив рубашку и сандалии, остался в одних шортах. Он настороженно и терпеливо восседал на большом камине, поедая помидор. Обрезок стальной трубы лежал у него на коленях, как посох или скипетр, а на голову он вместо венца намотал платиновую проволоку. С нее на лоб свисали драгоценные сверхпроводниковые чипы. Человек всем своим видом напоминал царственное животное.

Он спокойно, не моргая, уставился на Гюнтера.

Тот вздрогнул. В этом человеке человеческого оставалось меньше, чем в антропоиде – по-своему приспособленном, но лишенном разума. Казалось, он сквозь тысячелетия смотрит на обезьяноподобного предка, ожидающего пробуждения мысли. Гюнтера пронзил суеверный трепет. Так вот что происходит, если лишить мозг высших функций! Может быть, в каждом под самой кожей прячется архетип, ожидая только случая прорваться наружу?

– Я ищу приятельницу, – заговорил он. – Женщину в скафандре «Поколение-Пять», таком же, как у меня. Вы ее не видели? Она искала троих… – Он замолчал. Человек бессмысленно смотрел на него. – О, ладно…

Гюнтер отвернулся и пошел дальше.

Вскоре он утратил связность восприятия. Фрагменты бытия в разрозненных образах. Скрючившийся вдвое мужчина, восторженно тискающий резиновую уточку. Женщина, выскочившая, как чертик из табакерки, из-за регистратора уровня радиоактивности воздуха, визжит и машет руками. Старая приятельница распростерлась на земле, кричит, у нее сломана нога. Когда Гюнтер хотел ей помочь, она испуганно поползла от него. Он не решился ничего сделать из боязни навредить ей еще больше.

– Оставайся здесь, – сказал он женщине. – Я приведу помощь.

Пять минут спустя он понял, что потерялся и не сумеет найти ее снова. Он вышел к лестнице, ведущей обратно к озеру. Спускаться по ней не было смысла. И не было смысла не спускаться. Он пошел вниз.

Он как раз выбрался на нижний уровень, когда мимо пробежал человек в модном лавандовом скафандре.

Гюнтер крикнул по радиосвязи:

– Привет!

Лавандовый обернулся к нему, показав визор из пластинки обсидиана, но подходить не стал.

– Вы не знаете, где все? Я совсем растерялся. Как бы мне узнать, что надо делать?

Лавандовый скафандр нырнул в туннель. Женский голос ответил:

– Попытайте счастья в конторе городского управления.

Контора городского управления была тесным помещением на восьмом километре туннеля, среди лабиринта административных и вспомогательных переходов. Управление никогда не играло большой роли в жизни города. Основной обязанностью градоправителя было поддерживать обеспечение водой и воздухом и следить за порядком проверки воздушных шлюзов – компьютер справился бы лучше, если бы только они решились доверить эту работу машине. Вероятно, здесь никогда еще не собиралось столько народу. Десятки людей в полном вакуумном снаряжении вливались сюда из холла, беспокойно прислушиваясь к голосу Екатерины, совещавшейся с Кризисной Управляющей Программой. Гюнтер протолкался вперед, насколько это было возможно, но и отсюда едва разглядел ее.

– …шлюзы, фермы и энергоносители; и отключили всех дистанционников. Что дальше?

ПК, подвешенный на рабочем поясе Екатерины, усиливал беззвучный голос программы:

– Теперь, когда восстановлен основной контроль, наибольшее внимание необходимо направить на производственный сектор. Следует закрыть и изолировать фабрики. Реакторы заглушить. Для их обслуживания недостаточно людей-контролеров. Производства снабжены программами консервации, доступными по запросу.

Третье: фермы недопустимо оставлять без обслуживания. Пятнадцать минут без кислорода приведут к полной гибели тиляпии. Морская тепловодная фауна еще менее устойчива. Следует немедленно назначить туда три опытных агрономических компонента. Если вы располагаете только неопытными компонентами, их число следует удвоить. Программы-руководства доступны. Какими ресурсами вы располагаете?

– К этому я вернусь позже. Что еще?

– А что с людьми? – воинственно спросил мужской голос. – Какого черта вы беспокоитесь о фабриках, когда люди в таком состоянии?

Измайлова резко повернулась к спросившему.

– Вы ведь из исследовательских компонентов группы Чанг, не так ли? Почему вы здесь? Вам что, нечем заняться? – Она огляделась, словно проснувшись. – Вы, все? Чего вы ждете?

– Вы нас так легко не прогоните! Кто это назначил вас генеральшей? Мы не обязаны подчиняться вашим приказам!

Зеваки беспокойно зашевелились, но остались на месте, косясь друг на друга. Их скафандры в тесноте были практически неразличимы, шлемы непроницаемы и невыразительны. Все это напоминало яйца, сложенные в инкубаторе.

Настроение толпы колебалось, в это мгновение достаточно было пушинки, чтобы склонить весы к ярости или покорности. Гюнтер вскинул руку.

– Генерал! – громко объявил он. – Рядовой Уэйл явился. Ожидаю приказаний. Что мне делать?

По толпе пробежал смешок, напряжение разрядилось. Екатерина сказала:

– Берите тех, кто поближе, и начинайте очищать административные помещения от затронутых ударом. Направляйте их на открытое пространство, там для них безопаснее. Убедившись, что комната или коридор пусты, запирайте их. Понятно?

– Да, мэм. – Он похлопал по ближайшему скафандру, и сосед кивнул.

Но попытавшись выйти, они обнаружили, что выход запружен толпой.

– Вы! – ткнула в кого-то пальцем Екатерина. – Отправляйтесь на фермы и загерметизируйте люки: там не должно быть никаких загрязнений. Все, кто имеет опыт работы с фабриками – таких, я думаю, среди нас большинство, – пусть найдут себе дистанционников и начинают сворачивать производство. КУП вам поможет указаниями. Кому нечего делать, собирайтесь группами и начинайте очищать коридоры. Как только мы выработаем более внятный план действий, я созову собрание. – Она помолчала. – Я еще что-то забыла?

К общему удивлению, ей ответила КУП:

– В городе находятся двадцать три ребенка: двое семилетних достигли неполного совершеннолетия, остальные моложе пяти лет – потомство постоянно зарегистрированных лунных компонентов. Действующие директивы требуют предоставлять детям особую заботу и защиту. Часовня на третьем уровне может быть преобразована в детский центр. Следует объявить, чтобы обнаруженных детей переводили в нее, и назначить надежного индивидуума для надзора за ними.

– Боже мой, конечно же! – Она повернулась к воинственно настроенному мужчине из Центра и приказала: – Исполняйте!

Помедлив, тот иронически отсалютовал и повернулся к выходу.

Это послужило сигналом. Толпа начала рассасываться. Гюнтер со своей напарницей – это оказалась Лиза Нагенда, такая же «земляная крыса», как он, – взялись за работу.

Годы спустя Гюнтер часто вспоминал то время, когда его жизнь вошла в темный туннель. Долгие кошмарные часы они с Лизой метались по кабинетам и складам, пытаясь вывести затронутых ударом из производственных районов на свет.

Затронутые им не содействовали.

Первые несколько помещений оказались пустыми. Только в четвертом обнаружилась женщина, рассеянно вытягивавшая ящики стола и папки, выбрасывая из них содержимое. Пол был устлан мусором.

– Что у вас тут, милая? – ласково заговорил с ней Гюнтер. Говорить приходилось громко, чтобы ей был слышен голос из шлема. – Что вы ищете?

Она повернула к нему лицо, улыбнулась шаловливо, обеими руками, высоко задрав локти, пригладила волосы, заложила за уши выбившиеся пряди.

– Это не важно, все равно я наверняка найду. Появились два скарабея, и между ними пылающий солнечный круг – это добрый знак, не говоря уже об аналогии с сексом. Мне знаком секс, очень много секса, меня в девять лет за уборной изнасиловал король ящериц. А мне что? У меня тогда были крылья, я думала, что умею летать.

Гюнтер бочком придвинулся к ней.

– Вас трудно понять.

– Знаете, Толстой писал, что в лесу за его домом есть зеленая палочка, и когда ее найдут, все станут любить друг друга. Я считаю, эта зеленая палочка – основа материального существования. Вселенная существует в матрице четырех измерений, которые мы воспринимаем, и еще семи, недоступных нам, поэтому мы переживаем мир и братство как семилинейный зеленопалочковый феномен.

– Вы меня послушайте.

– Зачем? Вы скажете, что Гитлер мертв. Я не поверю в такую чушь.

– О, черт, – сказала Нагенда. – Что толку взывать к разуму тронутой. Просто бери ее за локти и выводи.

Это оказалось не так-то просто. Женщина их боялась. Она опасливо уклонялась от их рук. Когда они двигались медленно, она уворачивалась, а когда вдвоем бросились на нее, она перепрыгнула письменный стол и тут же забилась под него. Нагенда сгребла ее за ноги и потянула. Женщина взвыла и припала к коленям ее скафандра.

– Отцепись от меня! – рявкнула Лиза. – Гюнтер, сними с меня эту тронутую.

– Не убивайте меня! – вопила женщина. – Я всегда голосовала дважды, вы же знаете. Я сказала им, что вы гангстер, но я ошиблась. Не лишайте мои легкие кислорода!

Они вытащили женщину из кабинета и снова упустили ее, когда Гюнтер повернулся, чтобы запереть дверь. Она помчалась по коридору. Нагенда преследовала ее по пятам, но женщина нырнула в другой кабинет, и все началось сначала.

На то, чтобы выгнать женщину из коридоров и выпустить в парк, у них ушел час. Следующие трое после этого показались довольно простыми. Потом опять попался трудный, а пятой стала первая женщина, которая вернулась искать свой кабинет. Когда они снова вывели ее на открытое место, Лиза Нагенда заметила:

– Четыре психа на месте, осталось три тысячи восемьсот пятьдесят восемь.

– Слушай, – начал Гюнтер, и тут в его трансчипе зазвучал голос Кришны. Он отчеканил:

– Всем немедленно пройти к центральному озеру для организационного собрания. Повторяю: немедленно пройти к озеру. Сейчас же выходите к озеру.

Он, вероятно, говорил через аварийный передатчик. Слышимость была плохой, голос в чипе гудел и прерывался.

– Ладно, ладно, все ясно, – сказала Лиза. – Можешь уже заткнуться.

– Пожалуйста, немедленно выходите к озеру. Всем пройти к центральному…

– Цыц ты!

Выбравшись в парк, они увидели, что в пространстве под куполом собралась толпа. И не только одетые в скафандры фигуры уцелевших. Все затронутые вытекали из туннелей и коридоров Бутстрэпа. Они слепо и неуверенно продвигались к озеру, словно вызванные из могил мертвецы. Нижний уровень был забит битком.

– Чтоб его! – недоверчиво пробормотал Гюнтер.

– Что происходит, Гюнтер? – спросила Нагенда.

– Это же трансчипы! Чтоб его, всего-то и надо было говорить с ними через чипы. Они сделают все, что велит им голос у них в голове.

Толпа была настолько густой, что Гюнтер с трудом отыскивал в ней другие скафандры. Вдруг он заметил на краю второго уровня фигуру в скафандре, которая махала ему обеими руками. Он махнул в ответ и начал пробиваться к лестнице. Когда он поднялся наверх, там уже собралась солидная группа уцелевших. К ним, привлеченные видом скафандров, присоединялись все новые и новые. Наконец Екатерина заговорила по открытому каналу своего шлемофона:

– Нет смысла ждать, пока соберутся все. Я думаю, вы достаточно близко, чтобы меня слышать. Сядьте и отдохните немного, вы это заслужили.

Люди стали устраиваться на травке. Кое-кто прямо в скафандрах растянулся на спине или на животе. Другие просто присели.

– По счастливой случайности мы открыли средство контролировать наших пострадавших друзей. – Послышались легкие аплодисменты. – Но перед нами еще много проблем, которые не решаются так просто. Не буду говорить об очевидном. Скажу о самом худшем. Если война на Земле перейдет в термоядерную стадию, мы окажемся целиком и полностью отрезанными, возможно, на десятилетия.

По толпе прошел тихий ропот.

– Что это означает для нас? Помимо простых неудобств: никакой роскоши, ни шелковых платьев, ни новых запасов семян, ни возвращения домой для тех, кто собирался вернуться на Землю, мы потеряем многое из жизненно необходимого. Вся аппаратура молекулярного синтеза поступала к нам со «Швейцарской Орбитальной». Запаса воды хватит на годы, но сколько-то ее уходит на коррозию и сколько-то – в вакуум, каждый раз, когда кто-то проникает через шлюз, а нам, чтобы выжить, необходимы и эти капли.

Но мы можем выжить. Мы способны добывать водород и кислород из реголита и сжигать их для получения воды. Собственный воздух мы уже производим. Без большей части наноэлектроники можно обойтись. Мы можем существовать, расти и процветать, даже если Земля… даже если случится худшее. Но для этого понадобятся все наши производственные мощности и все организованное наблюдение. Мы должны не только восстановить производство, но и найти способ вернуть наших людей. В ближайшие дни работы для всех хватит с головой.

Нагенда прислонила свой шлем к шлему Гюнтера и буркнула:

– Вот понесла!

– Не мешай, я хочу послушать.

– К счастью, Кризисная Управляющая Программа предусматривает подобную ситуацию. По ее данным, которые, возможно, неполны, я обладаю большим военным опытом, чем кто-либо из сотрудников. Кто-нибудь желает это оспорить?

Она подождала, но никто не отозвался.

– На время чрезвычайного положения мы переходим к квазимилитаристской структуре. Исключительно в целях организации. Для офицеров не будет никаких привилегий, и военное управление будет распущено немедленно по разрешении самых насущных задач. Это главное.

Она заглянула в свой ПК.

– С этой целью я образую триумвират подчиненных мне офицеров, состоящий из Карлоса Диас-Родригеса, Миико Езуми и Вилла Познера. Им будут подчинены девять офицеров, каждый из которых отвечает за штат не более чем из десяти персон.

Она зачитала имена. Гюнтер попал в штат-4, группу Бет Гамильтон. Затем Екатерина сказала:

– Все мы устали. Группа сотрудников Центра закончила обеззараживание кухни и нескольких спальных помещений. Штаты один, два и три проработают еще четыре часа, затем получат полных восемь часов сна. Штаты с четвертого по девятый могут теперь вернуться в Центр, чтобы поесть и отдохнуть четыре часа. – И она заключила: – Это все. Идите.

Отрывистые возгласы радости быстро стихли. Гюнтер встал. Лиза Нагенда дружески ущипнула его пониже спины, а когда он свернул направо, подцепила его под руку и потянула налево, к служебным лифтам, и непринужденно обняла за талию.

Он знавал парней, которые спали с Лизой, и все они говорили, что она не подарок: собственница, истерична и до смешного чувствительна. Но какого черта? Легче отдаться…

Он потащился за ней.

Дел было слишком много. Они работали до изнеможения – и не справлялись. Они налаживали систему узкочастотного радиопередатчика для КУП, восстанавливали микроволновую линию к Центру, чтобы оттуда могли более эффективно руководить их усилиями, – все мало. Они непрерывно организовывались и перестраивались. Но ноша была слишком тяжела, и без аварий не обходилось.

Половина уцелевших рельсовых пушек – небольших установок, предназначенных для выброса сырья и отработанного топлива в горы и за залив, – сильно пострадали, когда их алюминиевые рельсы спеклись под полуденным солнцем: не выставили вовремя экраны. Невесть сколько роботов-бульдозеров разбрелось от карьеров и, по всей видимости, пропали безвозвратно. Сколько именно, оставалось только догадываться, потому что инвентарные программы стерлись. Запасы продовольствия в Бутстрэпе не внушали доверия: пищу приходилось доставлять прямо с ферм через аварийные шлюзы. Неопытная работница не справилась со своим дистанционником, и десять баков с водными культурами выкипели в вакуум вместе с девятью тысячами мальков. По приказу Познера установки дистанционного управления срочно упаковали и перевезли в Центр. Когда их распаковали, почти у всех оказались повреждены балансиры манипуляторов.

Были и маленькие победы. Гюнтер в свою вторую вахту обнаружил на складе четырнадцать тюков хлопка и настроил сборщик на шитье лежаков для Центра. Можно было больше не спать на голом полу, и остаток дня он проходил в героях. В Центре не хватало туалетов; Диас-Родригес приказал снять туалеты из убежищ на фабриках. Уриэль Гарза обнаружил талант готовить вкусные блюда из минимума продуктов.

И все-таки они теряли позиции. Поведение затронутых не поддавалось прогнозу, и они были повсюду. Обезумевший системный аналитик, повинуясь голосу в голове, вылил в озеро несколько баррелей смазочных масел. Водные фильтры забило, и пришлось на время ремонта перекрыть водопровод. Врач умудрился задушить самого себя проводами диагностера. Экосистема города сильно страдала от беспорядочного вандализма.

Наконец кто-то додумался запустить на передатчик петлю записи. «Я спокоен, – вещала она, – я безмятежен. Мне ничего не хочется делать. Я счастлив оставаться на месте».

Когда включилась передача, Гюнтер с Нагендой работали на ремонте водопровода. Подняв голову, он увидел, как Бутстрэп охватывает противоестественное спокойствие. Затронутые на всех террасах застыли в позах полного, совершенного безразличия. Только маленькие фигурки в скафандрах мелькали, как жучки, среди охваченных катотонией.

Лиза подбоченилась:

– Восхитительно! Теперь нам придется их еще и кормить!

– Слушай, не ной, а? Это первая хорошая новость уж не помню с каких пор.

– Ничего в ней хорошего нет, милок. Все то же самое.

Она была права, и облегчение не помешало Гюнтеру признать ее правоту. Одна бесконечная забота сменилась другой такой же.

Он устало забирался в скафандр для третьего рабочего дня, когда Гамильтон задержала его вопросом:

– Уэйл, ты что-нибудь понимаешь в электротехнике?

– Честно говоря, нет. То есть, конечно, я сумею наладить проводку грузовика или, может, починить микроволновое реле и тому подобное, но…

– Сойдет. Бросай, чем ты там занимаешься, и помоги Кришне установить систему контроля затронутых. Надо как-то управлять каждым в отдельности.

Они устроились в прежней лаборатории Кришны. Остатки старой системы безопасности еще действовали, так что спать здесь не разрешалось никому. Поэтому в комнате было на удивление чисто и прибрано, сплошь лабораторное оборудование орбитальной сборки с гладкими неразличимыми футлярами. Они словно вернулись в то время, когда суматоха и неразбериха еще не вторглись в город. Если бы не запах новых туннелей с оттенком свежерасколотого камня, можно было вообразить, что ничего не случилось.

Гюнтер стоял в установке телеприсутствия, направляя дистанционника по жилым помещениям Бутстрэпа. Они выглядели множеством разрозненных ячеек хаоса. Войдя в одну, он обнаружил слова: «Будда = космическая инерция», написанные на стене чем-то, очень похожим на человеческие фекалии. Женщина, сидя на матрасе, горстями выдергивала из него набивку и подбрасывала в воздух. Хлопок свежевыпавшим снегом устилал комнату. В следующей квартирке было пусто и чисто, на полке поблескивал синтезатор.

– Ныне национализирую тебя именем Народной Продовольственной Республики Бутстрэпа и угнетенных масс всего мира, – сухо произнес Гюнтер. Модуль бережно взялся за аппарат. – Ты еще не закончил со схемой чипа?

– Уже немного осталось, – отозвался Кришна.

Они собирали образец контроллера. Задумали ввести код на каждый ПК, чтобы КУП могла определять владельца и обращаться к нему индивидуально. Снижая напряжение, они могли ограничить передающую способность ПК полутора метрами, так что каждый затронутый получал бы персональные приказания. Однако существующие чипы, чувствительные создания точнейшей «Швейцарской Орбитальной», не выдерживали перепадов напряжения. Их требовалось заменить.

– Все равно не понимаю, как ты рассчитываешь приспособить их к полезному делу. Мне казалось, нам нужны диспетчеры. Не надеешься же ты дождаться от них связных мыслей?

Кришна, склонившийся в три погибели над своим ПК, ответил не сразу. Наконец он заговорил:

– Знаешь, как йога останавливают свое сердце? Мы этим занимались в аспирантуре. Мы попросили йога Премананду остановить сердце, подключившись к нашим датчикам, и он великодушно согласился. Мы располагали новейшими энцефалографами, но оказалось, что самые интересные результаты дала ЭКГ.

Мы обнаружили, что сердцебиение йога не замедляется, как мы ожидали, а, наоборот, становится чаще и чаще, достигая физического предела. Тогда начиналась сердечная фибрилляция. Он не задерживал сердцебиение, а разгонял его. Сердце не останавливалось, а входило в спазм.

После опыта я спросил, известны ли ему эти факты. Он не ответил, наше открытие явно не показалось ему особенно интересным.

– Ты хочешь сказать?..

– Беда шизофреников в том, что в их голове слишком многое происходит одновременно. Слишком много голосов. Слишком много мыслей. Они не могут сосредоточить внимание на одной мысли. Но было бы ошибкой считать их не способными на сложные рассуждения. Просто их мозг работает с такой производительностью, что они не могут мыслить связно.

Трансчип добавляет им еще один голос, но этот голос звучит громче и настойчивей других. Вот почему они его слушаются. Он прорывается сквозь шум, создает точку концентрации, служит основой, на которой кристаллизуются мысли.

Дистанционник открыл дверь конференц-зала в глубине административного туннеля. На столе выстроились в ряд восемь микросинтезаторов. Дистанционник добавил к ним девятый и вышел, заперев за собой дверь.

– Знаешь, – сказал Гюнтер, – неизвестно, нужны ли еще все эти предосторожности. Может, то, чем они нас отравили, уже ушло из воздуха. А может, оно и было не в воздухе, а в воде или еще в чем.

– Да нет, оно еще здесь, и более чем достаточно. Мы имеем дело с летучим шизомиметиком. Он должен держаться в воздухе до бесконечности.

– Шизомиметик? Это что за чертовщина? Размеренным безразличным тоном Кришна пояснил:

– Шизомиметик является стратегическим несмертельным оружием сильного психического воздействия. Оно не только выводит из строя подвергшихся его воздействию, но и непропорционально увеличивает нагрузку на людские ресурсы и материальное обеспечение противника, вынужденного заботиться о затронутых его применением. Шизомиметик деморализует тех, кто наблюдает пораженных, и еще более – тех, кто о них заботится. Таким образом, это оружие дает большие стратегические преимущества.

Кришна словно зачитывал рабочую инструкцию. Гюнтер обдумал услышанное.

– Значит, ты не по ошибке созывал собрание через чипы? Ты знал, что это сработает. Знал, что они повинуются голосу, звучащему у них в голове?

– Да.

– Это дерьмо сварганили здесь, в Центре, так? Об этом тебе не положено было говорить?

– В том числе.

Гюнтер отключил установку и сбросил окуляры.

– Черт бы тебя побрал, Кришна! Черт бы тебя побрал в самый ад, гнусный идиот!

Кришна, оторвавшись от работы, непонимающе взглянул на него.

– Я что-то не так сказал?

– Нет! Ты сказал все правильно – ты просто свел с ума четыре тысячи человек, чтоб тебя! Да очнись же и посмотри, что натворили ваши маньяки с их военными разработками!

– Это была не военная разработка, – сдержанно возразил Кришна, проводя длинную кривую на своей схеме. – Но если чистая наука финансируется военными, военные находят военное применение ее результатам. Так уж устроен мир.

– Какая разница. Это случилось, и вы виноваты! Теперь Кришна совсем отложил свой ПК и заговорил с несвойственной ему горячностью:

– Гюнтер, нам нужны были эти данные! Ты понимаешь, что мы пытаемся справиться с технологической цивилизацией с помощью мозга, сформировавшегося в неолите? Я говорю совершенно серьезно. Мы замкнуты в древней программе охотников-собирателей, а она больше не годится. Ты посмотри, что происходит на Земле. Они по пояс увязли в войне, которую никто не собирался начинать, которую никто не желает вести, и пятьдесят на пятьдесят, что ее никто не сумеет прекратить. Это надо изменить. Над этим мы и работали: над укрощением человеческого мозга. Мы хотели взнуздать его. Запрячь его.

Да, Гюнтер, наши исследования обратились против нас, но что значит еще одно оружие, когда его и так много? Не подвернись им нейропрограммирование, они нашли бы что-нибудь другое. Горчичный газ или плутониевую пыль. Если на то пошло, они могли просто пробить дыру в куполе и оставить нас всех задыхаться.

– Это все дерьмовые самооправдания, Кришна. Нет прошения тому, что вы сделали.

Негромко, но с огромной убежденностью Кришна ответил:

– Что бы ты ни сказал, я уверен, что наша работа – самая важная из всех, возможных на сегодняшний день. Мы должны взять власть над чудовищами, живущими в наших черепах.

Мы должны научиться мыслить по-другому. – Он понурился. – Жаль только, что нам не удастся измениться, если мы не выживем. А чтобы выжить, мы должны сперва измениться. Дальше они работали молча.

Гюнтер проснулся от беспокойного сна и обнаружил, что проспал только половину отведенного времени. Лиза храпела. Стараясь не разбудить ее, он натянул одежду и босиком прошлепал из ниши по коридору. В общей комнате горел свет и слышались голоса.

Когда он вошел, Екатерина подняла голову. Она побледнела и осунулась. Под глазами виднелись бледные круги. Она была одна.

– О, привет. А я как раз беседовала с КУП. – Она мысленно отключила ПК. – Садись.

Гюнтер подтянул стул и ссутулился над столом. Чтобы вздохнуть, сидя напротив нее, требовалось небольшое, но ощутимое усилие.

– Так… как дела?

– Они собираются испытать вашу систему управления. Первая партия чипов поступит с фабрик примерно через час. Я собиралась дождаться испытаний, чтобы посмотреть, как они работают.

– Что, так плохо?

Екатерина, не глядя на него, покачала головой.

– Слушай, ты дожидаешься результатов, а я же вижу, как ты устала. Верно, от этих штук многое зависит.

– Больше, чем ты думаешь, – подтвердила она слабым голосом. – Я просматривала статистику. Ты представить не можешь, как плохи дела.

Он потянулся и взял ее холодную бледную руку. Она до боли сжала его ладонь. Их взгляды встретились, и он увидел в ее глазах все свои страхи и сомнения.

Не сказав ни слова, оба встали.

– Я одна в нише, – сказала Екатерина. Она не выпускала его руки, схватилась так крепко, словно собиралась держаться за нее всегда.

Гюнтер позволил ей увести себя.

Они занимались любовью, и тихонько говорили о пустяках, и снова занимались любовью. Гюнтер думал, что Екатерина задремлет после первого же раза, но слишком силен в ней был заряд нервной энергии.

– Скажи мне, когда будешь готов, – бормотала она. – Скажи, когда будешь готов.

Он замер.

– Почему ты всегда так говоришь?

Екатерина глянула на него остекленевшими глазами, и он повторил вопрос. Тогда она засмеялась низким гортанным смехом.

– Потому что я фригидна.

– А?!

Она взяла его ладонь, потерлась о нее щекой, потом пригнула голову, подставила шею и затылок. Он ощутил ладонью короткие прямые волосы, потом нащупал за ухом две шишки имплантированных биочипов. Один, понятно, транс-чип, а вот второй…

– Это протез, – объяснила она. Ее серые глаза смотрели серьезно. – Он подключен к центру наслаждения. Я могу включить оргазм, когда захочу. Так что мы всегда можем достигать пика одновременно.

Говоря, она плавно двигала под ним бедрами.

– Ты хочешь сказать, тебе на самом деле вовсе не требуется сексуальная стимуляция? Ты можешь вызвать оргазм по желанию. Когда едешь в автобусе, за письменным столом… Можешь просто включить эту штуку и наслаждаться часами подряд?

Она с усмешкой смотрела на него.

– Открою тебе тайну. Пока это было внове, я как раз этим и занималась. Как все. Из этого быстро вырастают.

Гюнтер, гордость которого была сильно уязвлена, спросил:

– Тогда что я здесь делаю? Раз у тебя есть эта штука, на черта тебе я? – Он сделал движение, чтобы отстраниться от нее.

Она снова притянула его к себе.

– Мне с тобой спокойно, – шепнула она. – И этого достаточно. Иди сюда.

Он вернулся к своему лежаку и стал собирать части скафандра. Лиза приподнялась, еще не проснувшись, и тут же накинулась на него:

– Ах, значит, теперь так?

– Ну, в общем, да. Я вроде как оставил кое-что незаконченным. Старая связь. – Он нерешительно протянул руку. – Без обид, а?

Не замечая его руки, она встала, голая и злая.

– И у тебя хватает наглости стоять здесь, не вытерев даже свой хрен, и говорить, мол, без обид? Дерьмо!

– О, брось, Лиза, ничего такого.

– Черта с два ничего! Накачался этой русской снежной королевой, и я уже в прошлом! Не думай, будто я ничего про нее не знаю.

– Я надеялся, мы можем остаться друзьями.

– Как мило! Додумался! – Она сжала кулачок и двинула ему в солнечное сплетение. На глазах у нее показались слезы. – Линяй отсюда быстро! Видеть тебя уже не могу.

Он ушел.

Но не уснул. Екатерина уже усердно трудилась над первыми рапортами о работе новой системы управления.

– Действуют! – воскликнула она.

Она натянула шелковую рубашку и взволнованно зашагала взад и вперед, голая ниже пояса. Волосы на лобке были как язык белого пламени, а почти невидимая полоска мелких волосков тянулась к пупку и тенью лежала в сладких складках ее паха. Как ни устал Гюнтер, он снова желал ее. Усталое, опустошающее счастье.

– Ух! – Она крепко поцеловала его, без намека на секс, и вызвала КУП. – Вернуть все старые разработки. Мы возвращаем на работу затронутых. Изменить соответственно рабочее расписание.

– Выполняю указание.

– Как это влияет на долгосрочные перспективы? Программа несколько секунд помолчала, обрабатывая данные. Потом сказала:

– Вы готовы вступить в очень опасную стадию восстановления. Переход от высокостабильной ситуации с низкими ожиданиями к высоконестабильной ситуации с высокими ожиданиями. Праздность вскоре вызовет у незатронутых компонентов недовольство вашим управлением.

– Что произойдет, если я оставлю этот пост?

– Перспективы катастрофически ухудшатся. Екатерина склонила голову.

– Хорошо, какая из новых проблем вероятно окажется наиболее насущной?

– Незатронутые компоненты потребуют больше информации о войне на Земле. Они захотят немедленно организовать прием новостей.

– Я запросто могу наладить приемник, – вызвался Гюнтер. – Дело нехитрое, только…

– Не смей!

– А? Почему нет?

– Попробую объяснить так, Гюнтер: какие две национальности у нас представлены больше всего?

– Ну, наверно, русские и… О!

– Вот именно. Думаю, пока лучше никому не знать наверняка, кто с кем воюет. – Она обратилась к КУП: – Как мне реагировать?

– Пока положение не стабилизировалось, у вас остается единственный выход: отвлекать внимание. Занять их мысли другим. Выслеживать саботажников и организовать суды над военными преступниками.

– Исключено. Никакой охоты за ведьмами, никаких козлов отпущения, никаких трибуналов. Мы все в одной лодке.

КУП бесстрастно возразила:

– Насилие – левая рука всякого правительства. Неразумно отказываться от него, не обдумав как следует.

– Я не желаю это обсуждать.

– Хорошо. Если вы желаете отложить на время применение силы, вы могли бы начать поиски оружия, примененного в Бутстрэпе, чтобы дать выход свободной энергии. Обнаружить и идентифицировать его будет достаточно сложно, и для этого не обязательно кого-либо обвинять. При этом будет подразумеваться, что со временем возможно найти средство лечения, это повысит общий моральный уровень, не заставив вас прибегать к прямой лжи.

Устало, явно не в первый раз, она спросила:

– Надежды на их излечение нет никакой?

– Возможно все. Но при настоящем положении вещей такая вероятность исключена.

Екатерина прекратила разговор с КУП, мысленно отключив ПК, и вздохнула.

– Может быть, так и следует поступить. Разыграть поиски оружия. Пожалуй, из этого кое-что получится.

Гюнтер недоумевал:

– Но ведь это какое-то изобретение Чанг, разве нет? Какой-то там летучий шизомиметик, кажется?

– Где ты это услышал?! – вскинулась она.

– Ну, Кришна сказал… он ничем не намекнул… я думал, это всем известно.

Лицо Екатерины окаменело. «Программа!» – окликнула она мысленно. КУП ожила:

– Готова.

– Определить местонахождение Кришны Нарасимхана, незатронутого, штат пять. Я хочу говорить с ним немедленно. – Екатерина подхватила трусики и шорты и лихорадочно начала одеваться. – Где эти чертовы сандалии? Программа! Скажи ему, чтобы ждал меня в общей комнате. Сейчас же.

– Принято.

К удивлению Гюнтера, у Екатерины ушел целый час на то, чтобы заставить Кришну подчиниться. Однако в конце концов молодой исследовательский компонент подошел к сейфу, позволил ему идентифицировать себя и распечатал хранилище.

– Защита не такая уж надежная, – виновато сказал он.– Если бы наши спонсоры знали, как часто мы просто оставляли его настежь, чтобы не возиться, когда надо что-то взять или положить, они бы… Да что теперь!

Он достал из шкафчика плоский металлический прямоугольник с ладонь величиной.

– Скорее всего, использовали это. Аэрозольная бомба. Биологический агент загружается сюда и распрыскивается при нажатии здесь, сзади. Давление позволяет рассеять действующее вещество на пятьдесят футов вверх. Остальное доделывают воздушные потоки. – Он перебросил коробочку Гюнтеру, который с ужасом уставился на оказавшийся в его руках предмет. – Не беспокойся, не заряжено. – Он выдвинул плоский ящик, в котором поблескивали ряды хромированных цилиндриков. – В них содержится само вещество. Новейшие военные нанотехнологии. Я бы сказал, настоящий шедевр. – Он пробежал по ряду цилиндров кончиками пальцев. – Мы запрограммировали каждый на отдельный набор нейромедиаторов. Допамин, фенциклиды, норепинефрин, ацетилхолин, мет-энкефалин, субстанция П, серотонин – вот в этом хранится сочный кусочек небесного блаженства… – Он постучал пальцем по пустому месту: – Вот здесь хранился потерянный кусок ада. – Он вдруг нахмурился и пробормотал: – Странно: почему не хватает двух цилиндров?

– Что такое? – переспросила Екатерина. – Я не расслышала, что вы сказали?

– О, ничего существенного. Гм, послушайте, возможно, мне стоит достать несколько схем биологических связей и показать вам, как это действует на уровне химии.

– Не стоит. Чем проще, тем лучше. Расскажите нам об этом шизомиметике.

На объяснения ушло больше часа.

Вещество представляло собой химическую фабрику размером с большую молекулу, нечто вроде молекулы-сборщика в молекулярном синтезе. Оно было заказано военными в надежде, что группа Чанг создаст взвесь, которую можно распылить на пути вражеской армии, чтобы заставить ее перейти на другую сторону. Пока Кришна объяснял, почему это невозможно, Гюнтер успел вздремнуть, и проснулся, когда крошечные фабрики уже оказались в мозгу.

– Это на самом деле не настоящая шизофрения, – объяснял Кришна. – Истинная шизофрения – прекрасный, сложный механизм. Это вещество вызывает скорее что-то вроде нарушения основных связей. Оно захватывает контроль над химией мозга и начинает выкачивать из него дофамин и еще несколько нейромедиаторов. По сути, это не нарушение. Оно просто заставляет мозг пуститься вскачь. – Он кашлянул. – Вы понимаете…

– Понятно, – сказала Екатерина. – Понятно. Вы сказали, что можете перепрограммировать эти штуки. Как?

– Мы используем термин: «мессенджер», передатчик информации. Они подобны нейромодуляторам – приказывают шизомиметическим веществам, что делать. – Он выдвинул следующий ящик, и голос его упал. – Они исчезли.

– Давайте по возможности держаться темы. Инвентарный список проверим позже. Расскажите нам об этих агентах-мессенджерах. Вы можете изготовить их в достаточном количестве, чтобы заставить эти шизомиметики отключиться?

– Нет. По двум причинам. Первая: эти молекулы производились на «Швейцарской Орбитальной»: у нас нет фабрики, где их можно изготовить. Вторая: шизомиметикам невозможно приказать отключиться. В них нет выключателей. Они скорее напоминают катализаторы, чем механизмы. Их можно перестроить на изготовление различных веществ, но… – Он замолчал, и взгляд его затуманился. – Черт! – Он схватился за свой ПК, и на стене возникла схема химических связей мозга. Рядом с ней появился список основных функций нейронов. Потом еще одна схема, исчерканная символами поведенческих реакций. Скоро вся стена была заляпана таблицами.

– Э… Кришна?

– Отстаньте, – буркнул он, – здесь дело важное.

– Вы думаете, сумеете найти средство лечения?

– Лечения? Нет! Лучше, много лучше! Екатерина с Гюнтером переглянулись. Она спросила:

– Вам что-нибудь нужно? Приписать кого-нибудь вам в помощь?

– Мне нужны агенты-мессенджеры. Найдите их.

– Как? Где я их найду? Где искать?

– У Салли Чанг,– нетерпеливо отозвался Кришна.– Они наверняка у нее. Только она могла до них добраться. – Он схватил световой карандаш и накорябал на стене формулу.

– Я ее к вам вызову. Программа! Сообщи…

– Чанг затронутая, – напомнил ей Гюнтер. – Она попала под аэрозольную бомбу.

Которую, разумеется, сама привела в действие. Отличный способ избавиться от свидетеля, который мог бы указать на то правительство, которое ее использовало. Она, конечно, первой сошла с ума.

Екатерина ущипнула себя за нос и поморщилась.

– Я слишком долго не спала, – сказала она. – Хорошо, я поняла. Кришна, впредь вы занимаетесь только этим исследованием. КУП уведомит главу вашего штата. Дайте мне знать, если вам потребуется содействие. Найдите способ отключить это проклятое оружие. – Не замечая, как раздраженно он дернул плечом, она обратилась к Гюнтеру: – Я вывожу тебя из четвертого штата. Впредь отчитываешься прямо передо мной. Найди Чанг. Найди ее и найди эти мессенджеры.

Гюнтер совершенно вымотался. Он никак не мог вспомнить, когда последний раз проспал восемь часов подряд. Но он надеялся, что у него получилась уверенная улыбка.

– Принято.

Сумасшедшая не должна уметь прятаться. Салли Чанг умела. Казалось бы, никому не удавалось скрыться от внимания КУП, которая теперь контролировала великое множество затронутых. Салли Чанг это удалось. КУП сообщила Гюнтеру, что никто из затронутых не знает местонахождения Чанг. Ей было приказано проводить учет через каждый час, пока та не обнаружится.

В стенах западных туннелей были устроены выемки, куда могла бы поместиться любая фабрика. Сюда вернули дистанционников, которыми теперь управляли почти двести затронутых, расположенных так, чтобы поля их приема не пересекались. Гюнтер проходил мимо них, прислушиваясь к шепоту КУП:

– Все бульдозеры учтены? В таком случае… убрать все бездействующие механизмы, их можно поместить… налипшую в вакууме пыль на верхней поверхности рельсов… уменьшить температуру, затем проверить, задействована ли подача кислорода…

На дальнем конце сидел в кресле один-единственный скафандр с прибором наблюдения на коленях.

– Как дела? – спросил Гюнтер.

– Лучше не бывает, – ответил ему голос Такаини. Они с Гюнтером вместе работали на микроволновой передаточной станции Фламмаприона. – Большая часть производств запущена и работает, еще немного, и приведем в действие рельсовые пушки. Ты не представляешь, какой мы здесь добиваемся эффективности.

– Хорошо, а?

Гюнтер по голосу понял, что Такаини улыбается.

– Трудолюбивые таракашечки.

Чанг Такаини не видел. Гюнтер прошел дальше.

Несколько часов спустя он устало сидел в парке Ногучи, глядя на перепаханную землю, оставшуюся от маленькой рощи. Не пощадили ни единого ростка: с лунной популяцией серебристой березы было покончено. В изгаженном маслом пруду плавал кверху брюхом карп. Берега теперь огородили цепочкой от затронутых. Времени взяться за очистку пока не нашлось, и, куда ни глянь, всюду валялся мусор. Это было грустно. Это напоминало Гюнтеру Землю.

Он знал, что пора встать и идти, но не мог себя заставить. Голова у него поникла, коснулась груди и дернулась вверх. Время шло.

Какое-то движение заставило его обернуться. Мимо мелькнул модный лавандовый скафандр. Женщина, которая тогда направила его в контору управления.

– Привет! – окликнул ее Гюнтер. – Я тогда нашел всех, где вы сказали. Спасибо! А то я уже начинал паниковать.

Лавандовый костюм обернулся к нему. В черном стекле отразилось солнце. После долгой минуты молчания она отозвалась:

– Не стоит благодарности. – И заспешила дальше.

– Я ищу Салли Чанг. Вы ее не знаете? Не видели, где она? Она из затронутых, такая маленькая женщина, яркая, любит цветную одежду, броскую косметику и все такое.

– Боюсь, я не могу помочь. – Лавандовая несла в руках три кислородных баллона. – Хотя вы могли бы поискать на базаре. Там много ярких тканей.

Она нырнула в отверстие туннеля и скрылась в нем. Гюнтер рассеянно посмотрел ей вслед, покачал головой. Он очень, очень устал.

Базарчик выглядел так, словно над ним пронеслась буря. Навесы сорваны, прилавки опрокинуты, товары разграблены. Под ногами хрустели осколки зеленого и оранжевого стекла. Среди общего разгрома нетронутой торчала стойка с итальянскими шарфами, стоимостью с годовое жалованье. Понять это было невозможно. По всему базару усердно трудились затронутые. Они нагибались и распрямлялись, поднимая обломки, они подметали. Одного колотил человек в скафандре.

Гюнтер моргнул. Неужели это происходит в действительности? Женщина корчилась под ударами, дико вскрикивала, пыталась увернуться. Под одним из поставленных на место навесом, в тени радужного шелка, отдыхали у стойки еще четыре скафандра. Ни один из них и не подумал прийти на помощь женщине.

– Эй! – заорал Гюнтер. Он неожиданно застеснялся, словно его вдруг вытолкнули на середину сцены, не объяснив ни роли, ни сюжета. – Прекратите!

Скафандр повернулся к нему. Одна перчатка продолжала сжимать тонкое предплечье женщины.

– Пошел вон, – проворчал по радио мужской голос.

– Ты что это вытворяешь? Кто ты такой? – Мужчина носил скафандр «Вестингауза», таких среди незатронутых было около дюжины. Но Гюнтер вспомнил бурое выжженное пятно в форме почки на брюшной панели.

– Познер, это ты? Отпусти женщину!

– Какая это женщина, – сказал Познер. – Ты на нее посмотри – она и не человек даже. Она затронутая.

Гюнтер установил шлем на запись.

– Я все записываю, – предупредил он. – Еще один удар – и Екатерина это увидит. Честное слово.

Познер выпустил женщину. Она секунду-другую стояла, как оглушенная, потом голос в ПК снова подчинил ее. Она нагнулась, подняла метлу и вернулась к работе.

Отключив шлем, Гюнтер спросил:

– Ладно. Что она сделала не так?

Познер в негодовании выставил вперед ногу и сурово указал на нее.

– Она обоссала мне ботинок.

Скафандры под навесом с любопытством наблюдали за спором. При этих словах они разразились хохотом.

– Сам виноват, Вилл! – крикнул кто-то из них. – Я же говорил, что надо отводить им больше времени на личную гигиену.

– Подумаешь, малость сырости. Выкипит при первой прогулке в вакуум.

Но Гюнтер не слушал их. Он смотрел на затронутую, избитую Познером, и гадал, почему до сих пор не узнал в ней Аню. Правда, губы у нее поджались, лицо было сведено беспокойной гримасой, как будто заводной ключ у нее в затылке перекрутили на три лишних оборота. И плечи тоже ссутулились. Но все же…

– Мне очень жаль, Аня, – сказал он. – Хиро погиб. Ничего нельзя было сделать.

Она продолжала водить метлой, все забывшая и несчастная.

Он успел на последний подкидыш смены и на нем добрался до Центра. Приятно было вернуться домой. Миико Езуми решила, что внешние фабрики обойдутся без кислорода и избытков воды, и теперь в скальной нише устроили душевую. К ней выстраивалась длинная очередь, на мытье отводилось всего три минуты, й мыла не было, но никто не жаловался. Кое-кто, чтобы пополоскаться подольше, забивался в кабину компаниями по двое, по трое. В очереди на их счет отпускали грубые шуточки.

Гюнтер вымылся, нашел себе чистые шорты и футболку «Главкосмоса» и пошлепал босиком через зал. Он остановился перед дверью общей комнаты, слушая, как за столом обсуждали самых колоритных тронутых, с которыми сегодня пришлось столкнуться.

– А вы видели Мышиного Охотника?

– А Офелию?

– И Папу!

– И тетку-утку!

Все искренне веселились. В комнате расцветало теплое чувство товарищества, которое склонный к сентиментальности отец Гюнтера называл Gemutlichkeit[6]. Гюнтер вошел.

Лиза Нагенда подняла улыбающееся до ушей лицо – и застыла. На скулах у нее шевельнулись желваки.

– А вот и персональный шпик Измайловой.

– Что?

От этого обвинения у Гюнтера перехватило дыхание. Он беспомощно огляделся. Никто не захотел встретиться с ним взглядом. И все молчали.

Лиза от ярости стала серой.

– Ты меня слышишь? Это ведь ты настучал на Кришну, так?

– Что ты несешь? Что за дурь у тебя в голове, если… – Он с трудом справился с собой. Нет смысла отвечать истерикой на истерику. – Тебя не касается, что связывает или не связывает меня с Измайловой. – Он обвел взглядом компанию. – Вы не заслуживаете, чтобы я вам говорил, но Кришна работает над лекарством. Если какие-то мои слова или действия помогли вернуть его в лабораторию, пусть будет так. Она с надменной улыбочкой спросила:

– А как ты оправдаешься за донос на Познера?

– Я не…

– Все уже слышали! Ты сказал ему, что намерен отправиться прямиком к своей драгоценной Измайловой со своими снимочками на шлем.

– Послушай, Лиза… – начал Такаини. Она отмахнулась.

– А ты знаешь, что сделал Познер? – Гюнтер погрозил пальцем Лизе. – А? Знаешь? Он избивал женщину! Аню! Он избивал Аню у всех на виду!

– Ну и что? Он ведь один из нас. Не какой-нибудь вонючий, пускающий слюни пустоглазый тронутый зомби!

– Ах ты сука! – Гюнтер в ярости потянулся через стол к Лизе. – Я тебя убью, честное слово!

Он метнулся вперед, и народ шарахнулся от него, началась суматоха. Познер протиснулся к Гюнтеру, встал перед ним, растопырив руки, мужественно выпятив челюсть. Гюнтер кулаком ударил его в лицо. Познер ошеломленно пошатнулся. У Гюнтера заныли костяшки пальцев, но чувствовал он себя на удивление хорошо. Если все вокруг сошли с ума, почему ему нельзя?

– Только попробуй! – выкрикнула Лиза. – Я с самого начала поняла, что ты из этих.

Такаини утащил ее в одну сторону, Гамильтон, обхватив Гюнтера за плечи, оттянула его в другую. Двое друзей удерживали Познера.

– Я тобой по горло сыт! – заорал Гюнтер. – Дешевка, б… !

– Вы слышали? Слышали, как он меня назвал!

Их, вопящих, поспешно вытолкали в противоположные двери.

– Все в порядке, Гюнтер. – Бет запихнула его в первую попавшуюся нишу. Он свернулся у стены и лежал, закрыв глаза и дрожа. – Все уже хорошо.

Но ничего хорошего не было. Гюнтер внезапно понял, что, кроме Екатерины, у него не осталось друзей. Настоящих друзей, близких друзей. Как это вышло? Как будто все вдруг стали оборотнями. Те, кто не потерял разума, все равно были чудовищами.

– Я не понимаю. Гамильтон вздохнула:

– Чего ты не понимаешь, Уэйл?

– Как люди… как мы все относимся к затронутым. Когда Познер бил Аню, рядом были еще четверо скафандров, и ни один пальцем не пошевелил, чтобы его остановить. Ни один! И я тоже такой, что толку притворяться, что я лучше других! Мне хотелось пройти мимо, как будто я ничего не видел. Что с нами происходит?

Гамильтон пожала плечами. Темные короткие волосы, простое круглое личико.

– Я в детстве ходила в довольно дорогую школу. В каком-то классе они нам устроили один из этих экспериментов, которые якобы обогащают личность. Знаешь? Дают жизненный опыт. Нас разделили на две группы: «заключенные» и «охрана». «Заключенным» не полагалось покидать отведенные им помещения без дозволения «охраны», «охрана» получала более вкусные завтраки… все такое. Очень простые правила. Я была в «охране».

Мы почти сразу начали помыкать «заключенными». Мы их толкали, орали на них, заставляли строиться в шеренги. Самое поразительное, что «заключенные» нам это позволяли. Их было пятеро на одного «охранника». И нам даже не было позволено делать то, что мы делали. Но ни один из них не пожаловался. Никто из них не встал и не сказал: «Нет, вы не смеете этого делать». Они поддерживали игру.

А через месяц эксперимент свернули и провели семинар по его результатам: истоки фашизма и тому подобное. Почитай Ханну Арендт[7]. Тем все и кончилось. Если не считать, что моя лучшая подруга навсегда перестала со мной разговаривать. Я, понятно, не могу ее винить. После того, что я сделала.

Что я на самом деле поняла? Что люди играют ту роль, которая им досталась. Они делают это, не сознавая, что они это делают. Возьми любое меньшинство, объяви их на особом положении, сделай из них «охрану» – они станут играть «охранников».

– Так что же делать? Как нам вырваться из тех ролей, которые мы играем?

– Если б я знала, Уэйл. Если б я знала!

Екатерина перебралась в нишу на дальнем конце нового туннеля. В этом туннеле не было других помещений, так что ей обеспечили некоторое уединение. Подходя, Гюнтер расслышал через свой трансчип перебиваемый помехами голос:

– …Сообщают об нанесенном ударе. Официальный представитель в Каире запросил… – Передача прервалась.

– Ого! Вы восстановили… – Он осекся. Будь радиосвязь восстановлена, он знал бы. В Центре об этом заговорили бы. А значит, радиосвязь и не была полностью прервана. Просто КУП контролировала прием.

Екатерина посмотрела на него. Лицо было заплаканным, но она уже взяла себя в руки.

– «Швейцарской Орбитальной» больше нет! – прошептала она. – Они забросали их всем, чем только можно, от программных бомб до алмазного щебня. Разнесли верфи в пыль.

Видение множества погибших помешало ему услышать следующую фразу. Он опустился на лежак рядом с ней.

– Но это значит…

– Не осталось кораблей, на которых можно до нас добраться. Да. Если какой-нибудь корабль не находился в это время в пути, мы застряли здесь.

Гюнтер обнял ее. Она как будто озябла и дрожала. Влажная кожа покрылась мурашками.

– Когда ты в последний раз спала? – резко спросил он.

– Я не могу…

– Ты на подключке, да?

– Мне нельзя спать. Пока нельзя. Потом.

– Екатерина, энергия, которую дает тебе подключка, не даровая. Она выкачивается из твоего же тела. Когда ты отдыхаешь, она восстанавливается. Но если ты непрерывно используешь подключку, то можешь довести себя до комы.

– Я не… – Она запнулась и смешалась, в глазах мелькнула неуверенность. – Наверно, ты прав. Мне не мешало бы отдохнуть.

Ожила КУП:

– Штат девять сооружает радиоприемник. Езуми им позволила.

– Дерьмо, – выругалась Екатерина, подскакивая. – Мы можем им помешать?

– Действия против проекта, пользующегося всеобщей популярностью, подорвут ваш кредит доверия, терять который вы не можете себе позволить.

– Ладно. Как свести к минимуму?..

– Екатерина, – напомнил Гюнтер, – ты собиралась поспать.

– Секундочку, малыш. – Она похлопала по лежаку. – Ты приляг здесь и подожди меня. Ты и вздремнуть не успеешь, как я разберусь и вернусь. – Она нежно поцеловала его, чуть задержалась. – Все в порядке?

– Да, конечно. – Он вытянулся и закрыл глаза, всего на секундочку.

Когда он проснулся, пришла пора выходить на вахту. Екатерины не было.

После удара по Владивостоку прошло пять дней. Но за это время все так изменилось, что прошлое вспоминалось как иной мир. «В прошлой жизни я был Гюнтером Уэйлом, – думал он. – Я жил, работал, иногда веселился. Неплохая тогда была жизнь».

Он все еще искал Салли Чанг, хотя надежды оставалось все меньше. Теперь, заговаривая со скафандром, он каждый раз спрашивал, не нужна ли его помощь. Все чаще оказывалось, что не нужна.

Часовня на третьем уровне представляла собой неглубокую чашу, открывающуюся на стену террасы. На дне за оградкой цвели тигровые лилии, между камнями шмыгали бирюзовые ящерки. Внизу дети играли в мяч. Гюнтер стоял наверху, болтая с грустной Риохи Иомато.

Дети отложили мяч и стали танцевать. Гюнтер с улыбкой наблюдал за ними. Они играли в «Лондонский мост». Сверху они казались просто цветными пятнышками, распускающимися и закрывающимися цветами. Потом его улыбка поблекла. Слишком хорошо они танцевали. Ни один не сбился с ритма, не перепутал ногу, не заскучал и не отошел в сторонку. У них были самоуглубленные, стянутые, нечеловеческие лица. Гюнтеру пришлось отвернуться.

– Их контролирует КУП, – сказала Иомато. – Мне на самом деле почти нечего делать. Я просматриваю видео, подбираю им игры и песенки, упражнения, полезные для здоровья. Иногда занимаю их рисованием.

– Господи, как ты это выдерживаешь? Иомато вздохнула:

– Мой старик был алкоголиком. Ему выпала довольно трудная жизнь, и в какой-то момент он начал пить, чтобы забыть о ней. И знаешь что?

– Это не помогло.

– Точно. Он стал еще несчастнее. И у него стало еще больше причин напиваться. Он был упорным, этого у него не отнимешь. Не из тех, кто отступается от средства, в которое поверил, просто потому, что оно не работает.

Гюнтер промолчал.

– Думаю, воспоминание о нем – единственное, что не дает мне снять шлем и присоединиться к ним.

Корпоративный видеоцентр состоял .из ряда кабинетов в дальнем туннеле. Здесь изготавливались сырые заготовки для рекламы и рабочие информационные ролики. Потом они пересылались на Землю для окончательной обработки и шлифовки. Гюнтер переходил из кабинета в кабинет, отключая экраны, которые так и мигали здесь со дня катастрофы. Неприятно было видеть пустыми комнаты, где прежде всегда толпился народ. Столы и терминалы остались в рабочем беспорядке, как будто хозяева просто вышли перекусить и собирались через минуту вернуться. Гюнтер поймал себя на том, что все время оборачивается, чтобы не выпускать из виду свою тень, и вздрагивает от неожиданных звуков. С каждой отключенной машиной тишина становилась еще ощутимее. Здесь было куда более одиноко, чем на поверхности.

Он выключил свет в последнем помещении и вышел в полумрак коридора. Из темноты перед ним выросли два скафандра с логотипами из переплетенных «X» и «А». Гюнтер испуганно отскочил. Скафандры, конечно, были пустыми: среди незатронутых не осталось никого из «Хюндай Аэро». Просто кто-то, прежде чем потерять память, оставил здесь свои скафандры на временное хранение.

Скафандры вцепились в него.

– Эй! – в ужасе вскрикнул Гюнтер, когда они стиснули его за локти и оторвали от пола. Один поймал и сорвал с пояса его ПК. Он не успел опомниться, как его протащили по короткой лестнице и втолкнули в дверной проем.

– Мистер Уэйл.

Он оказался в помещении с высоким потолком, вырубленном в скале, для установки еще не собранных воздухоочистителей. Цепочка подвешенных к потолку рабочих лампочек тускло освещала пространство. В дальнем конце помещения за письменным столом сидел человек в скафандре. По бокам его стояли еще двое, все – с логотипами «Хюндай Аэро». Ни одной приметы, позволявшей опознать людей.

Захватившие его скафандры скрестили руки на груди.

– Что здесь происходит? – спросил Гюнтер. – Кто вы такие?

– Вы – последний человек, которому это следует знать. – Он не мог определить, который из них говорит. Голос доносился по радио, электронный фильтр делал его бесполым и безличным. – Мистер Уэйл, вы обвиняетесь в преступлениях против своих сограждан. Вы можете что-либо сказать в свою защиту?

– Что? – Гюнтер оглядел собравшихся. Скафандры были совершенно одинаковыми, не отличить друг от друга, и он вдруг испугался того, что могут совершить люди, скрытые броней анонимности. – Слушайте, вы не имеете права. Есть действующая система управления, в нее и жалуйтесь.

– Не все довольны правлением Измайловой, – сказал судья.

– Однако она контролирует КУП, а Бутстрэп не может существовать без затронутых, которых контролирует КУП, – добавил другой.

– Нам просто приходится действовать в обход Измайловой.

Может быть, это сказал судья, может быть, другой скафандр: Гюнтер их не различал.

– Вы желаете выступить в свою защиту?

– А в чем именно меня обвиняют? – в отчаянии заговорил Гюнтер. – Ладно, может, я и сделал что-то не так, признаю это. Но, может, вы просто не понимаете, в каком я положении? Вы об этом подумали?

Молчание.

– Я хочу знать: что вас рассердило. Это из-за Познера? Так я об этом не жалею. И не стану извиняться. Нельзя так обращаться с людьми только оттого, что они больны. Все равно они люди, как все остальные. У них такие же права. Молчание.

– Но если вы считаете меня каким-то шпионом, что я, мол, бегаю к Ек… к Измайловой стучать на кого-то, так это просто неправда. То есть я с ней разговариваю, этого не отрицаю, но я не какой-нибудь там шпион. У нее и нет никаких шпионов. Они ей не нужны! Она просто пытается не дать всему развалиться, вот и все.

Господи, вы бы знали, как ей досталось! Вы что, не видите, сколько сил она тратит? Она больше всего на свете хотела бы все бросить. Но ей приходится держаться, потому что…

Жуткий электронный визг, ворвавшийся в его приемник, заставил его остановиться. Гюнтер понял, что над ним смеются.

– Кто-нибудь еще желает высказаться?

Один из захвативших Гюнтера выступил вперед.

– Ваша честь, этот человек называет шизиков людьми. Он не замечает, что они не способны выжить без нашей поддержки и указаний. За их благополучное существование приходится платить нашими неустанными трудами. Он сам осудил себя. Я прошу суд избрать наказание, достойное преступления.

Судья обернулся вправо, влево. Двое за его плечами кивнули и отступили назад. Стол стоял в устье будущей вентиляционной шахты. Гюнтер успел сообразить это прежде, чем они появились из темноты, увлекая за собой кого-то, одетого в скафандр «П-5», такой же, как у него самого.

– Мы могли бы убить вас, мистер Уэйл, – проскрипел электронный голос, – но это было бы расточительством. Нам нужны все руки, все головы. Во время бедствия нам необходимо держаться вместе.

«П-5» остался один посреди помещения и стоял неподвижно.

– Смотрите внимательно.

Два «Хюндая» с двух сторон подступили к «П-5». Четыре руки быстро справились с застежками шлема. Они умело откинули крепления и сняли шлем. Это случилось так быстро, что человек в скафандре не успел бы им помешать, даже если бы захотел.

Под шлемом открылось испуганное, непонимающее лицо затронутого.

– Здравый рассудок, мистер Уэйл, это привилегия, а не право. Вы признаны виновным. Однако мы не жестоки. На этот раз вы отделаетесь предупреждением. Но и положение чрезвычайное. При малейшей провинности впредь – например, если вы доложите об этой встрече нашей маленькой генеральше, – мы можем обойтись без формальностей судебного заседания. – Судья выдержал паузу. – Я выражаюсь достаточно ясно?

Гюнтер неохотно кивнул.

– Тогда вы можете удалиться.

На выходе один из скафандров вернул ему его ПК.

Пять человек. Он был уверен, что их не больше того. Может, есть еще один или двое, но это все. Познер наверняка по уши в деле, в этом Гюнтер не сомневался. Остальных легко будет вычислить.

Но он не решился даже попытаться.

Когда кончилась его смена, он застал Екатерину спящей. Она осунулась и казалась больной. Он опустился на колени и легонько провел ей по щеке тыльной стороной ладони.

Веки у нее вздрогнули и открылись.

– О, привет. Я не хотел тебя будить. Спи дальше, а? Она улыбнулась.

– Ты чудесный, Гюнтер, но я все равно только прилегла чуточку вздремнуть. Через пятнадцать минут вставать. – Она снова прикрыла глаза. – Ты единственный, кому я еще могу доверять. Мне все лгут, скармливают дезинформацию, молчат обо всем, что мне нужно знать. Только с тобой я могу рассчитывать, что ты мне что-то скажешь.

«У тебя есть враги, – подумал он. – Они прозвали тебя маленькой генеральшей, и им не нравится, как ты ведешь дело. Они еще не готовы выступить против тебя напрямик, но строят планы. И они ни перед чем не остановятся».

Вслух он сказал:

– Спи дальше.

– Они все против меня, – пробормотала она. – Сучьи ублюдки.

Следующий день он потратил, обходя служебные помещения, где собирали новые воздухоочистители. Он обнаружил гнездо затронутого-одиночки, сооруженное из обрывков скафандров, но, проконсультировавшись с КУП, решил, что оно уже несколько дней пустует. Салли Чанг не было и следа.

Если до встречи с судом бродить по запечатанным помещениям было жутковато, то теперь стало много хуже. Враги Екатерины заразили его страхом. Рассудок говорил, что они не станут его подстерегать, что ему не о чем беспокоиться, пока он снова не вызовет их неудовольствия. Но подсознание не слушало голоса рассудка.

Время едва ползло. Когда к концу вахты он наконец вышел на свет дня, в голове было пусто. От долгих часов одиночества он словно выпал из действительности. Поначалу Гюнтер не заметил ничего необычного. Потом радиопередатчик наполнился голосами, вокруг заспешили куда-то люди. Народ радостно гудел. Кто-то даже напевал.

Он остановил первый попавшийся скафандр и спросил:

– Что происходит?

– А ты еще не слышал? Войне конец! Они заключили мир. И к нам идет корабль!

Большую часть долгого перелета к Луне «Женевское озеро» поддерживал режим радиомолчания из страха перед оружием дальнего радиуса действия. Зато как только установился мир, они открыли прямую передачу на Бутстрэп.

Люди Езуми поставили затронутых сшивать огромный хлопковый квадрат, чтобы повесить его на затененной стене кратера. Затем, выключив общий свет, на этот экран дали изображение. Швейцарские космонавты, ухмыляясь во весь рот, приплясывали перед камерой, напялив полотняные костюмы и красные ковбойские шляпы. Они рассказывали о бегстве от самонаводящихся снарядов, перебивали друг друга звучными молодыми голосами.

Перед хлопковым квадратом собрались старшие офицеры. Гюнтер узнал их по скафандрам. Из установленных на места громкоговорителей прогремел голос Екатерины.

– Когда вы прибываете? Мы должны удостовериться, что на посадочной площадке все чисто. Сколько осталось часов?

Светловолосая женщина, подняв вверх пять пальцев, ответила:

– Сорок пять. Нет, сорок три!

– Ничего подобного!

– Почти сорок пять!

Голос Екатерины снова ворвался в гомон.

– Что там на «Орбитальной»? Мы слышали, что она уничтожена.

– Да, уничтожена.

– Очень, очень плохо. Уйдет много лет, чтобы…

– Но люди почти все…

– Нам послали шесть предупреждений с орбиты. Почти все спустились на челноках, эвакуировались.

– Хотя многие и погибли. Это какой-то ужас! Прямо перед офицерами какой-то скафандр управлял

горсткой затронутых, собиравших площадку для камеры. Теперь он широко взмахнул рукой, и затронутые отступили. На «Женевском озере» кто-то вскрикнул, несколько человек повернулись к телемонитору. Скафандр развернул камеру, показав им широкий панорамный вид. Один из космонавтов спросил:

– Что там у вас? Я вижу, что некоторые одеты в скафандры, а остальные без них. Почему?

Екатерина глубоко вздохнула.

– У нас тут тоже кое-какие перемены, – сказала она.

По случаю появления швейцарцев в Центре устроили большой праздник. Расписание часов на сон полетело к черту, и все, кроме маленькой команды, присматривавшей за затронутыми, собрались приветствовать гостей Луны. Те плясали до упаду и пили вакуумно-дистиллированную водку. Все рвались что-то рассказать, обменяться сплетнями, обсудить, долго ли продержится мир.

Гюнтер ушел в разгар веселья. Вид швейцарцев наводил на него уныние. Слишком они были молоды, бодры и свежи. В их присутствии он чувствовал себя дряхлым циником. Хотелось схватить кого-нибудь за плечи и потрясти, чтобы заставить очнуться.

В унынии он побрел мимо запертых лабораторий. В помещении проекта «Компьютерный вирус» Екатерина с капитаном «Женевского озера» совещались над штабелем упакованных в ящики биопроб. Обе склонились к ПК Екатерины, прислушиваясь к голосу КУП.

– Вы не обдумывали возможность национализации производств? – спрашивала капитан. – Из одной из фабрик мог бы вырасти новый город. А потом кинуть несколько кабелей, и Бутстрэпом можно управлять, не заходя в него.

Гюнтер издалека не расслышал реакции КУП, но обе женщины рассмеялись.

– Ну, – сказала Екатерина, – нам по меньшей мере придется пересмотреть договоры с головными корпорациями. Если действующим остался всего один корабль, сменять людей будет намного сложнее. Физическое присутствие станет ценным товаром. Глупо было бы не воспользоваться этим обстоятельством.

Гюнтер прошел мимо, забираясь глубже в тень. Он бродил без цели и в конце концов увидел впереди свет, услышал голоса. Один принадлежал Кришне, но звучал ровнее и увереннее, чем привык слышать Гюнтер. Из любопытства он остановился в дверях.

Кришна стоял посреди лаборатории. Перед ним, послушно кивая, стояла Бет Гамильтон.

– Да, сэр, – повторяла она. – Да, сэр. Да.

Гюнтер, онемев от изумления, понял, что Кришна отдает ей распоряжения.

Кришна поднял голову.

– Уэйл. Я как раз собирался тебя искать.

– Меня?

– Заходи, не мнись там. – Кришна с улыбкой поманил его к себе, и Гюнтер невольно послушался. Кришна теперь походил на юного бога. Сила духа огнем плясала в его глазах. Странно, до сих пор Гюнтер не замечал, какой он высокий.

– Скажи мне, где Салли Чанг.

– Я не… то есть я не могу… – Он замолчал и сглотнул слюну. – Я думаю, Салли Чанг погибла… – И тут же добавил: – Кришна! Что с тобой?

– Он закончил свою разработку, – объяснила Бет.

– Я целиком переписал свою личность, – сказал Кришна. – Избавился от застенчивости, которая делала меня наполовину калекой, заметил?

Он положил руку на плечо Гюнтеру, и этот жест внушал уверенность, был теплым и успокаивающим.

– Гюнтер, не стану описывать, чего мне стоило наскрести достаточно мессенджеров из остатков старых экспериментов, чтобы испытать их на себе. Но мне удалось. Мы получили средство, которое, помимо прочих возможностей, станет универсальным лекарством для всех жителей Бутстрэпа. Но для этого нужны новые вещества-мессенджеры, а у нас их нет. Теперь объясни, почему ты уверен в смерти Салли Чанг.

– Ну, понимаешь, я четвертый день ее ищу. И КУП тоже искала. Ты все эти дни просидел в своей норе, так что, наверно, знаешь затронутых хуже, чем мы. Они не способны планировать. Совершенно невероятно, что кто-то из них смог бы так долго от нас скрываться. Единственное, что приходит мне в голову, – она каким-то образом выбралась на поверхность прежде, чем ее настигло действие вещества, забралась в машину и велела ей ехать, пока хватит кислорода.

Кришна покачал головой:

– Нет. Это просто не вписывается в характер Салли Чанг. Ни при каких условиях не могу представить, чтобы она покончила с собой. – Он выдвинул ящик: длинные ряды блестящих баллончиков. – Возможно, это поможет. Помнишь, я сказал, что двух баллонов с миметиком не хватает – кроме шизомиметиков.

– Смутно припоминаю.

– У меня не было времени об этом подумать, но разве не странно? Послушай: паранойя – редкое нарушение, зато увлекательное. Оно характеризуется сложной, но внутренне стройной системой ложных представлений. Интеллект параноика отлично функционирует, и распад личности проявляется меньше, чем при шизофрении. Эмоциональные и социальные реакции ближе к норме. Личность способна к концентрации усилий. В общей неразберихе параноик вполне способен скрыться от преследования.

– Ну-ка, давайте разберемся,– предложила Гамильтон. – На Земле начинается война. Чанг получает приказ, ключ к программной бомбе, и отправляется в Бутстрэп с канистрой безумия и маленьким шприцем паранойи.

Нет, не выходит. Все разваливается.

– Как так?

– Паранойя не защитила бы ее от шизофрении. Как бы она обезопасила себя от собственного распылителя?

Гюнтер остолбенел.

– Лавандовый скафандр!

Они поймали Салли Чанг на верхней террасе Бутстрэпа. Верхний уровень был еще не закончен. Со временем – как сулили брошюры корпорации – здесь на берегах прозрачных прудов будут пастись лани, а в ручьях станут резвиться выдры. Но пока не был создан даже почвенный слой, не завезены черви и бактериальные культуры. Здесь был песок, механизмы и несколько жалких отчаянных растеньиц.

Чанг устроила лагерь у истока одного из ручейков, под лампой дневного света. При их появлении она вскочила на ноги, быстро огляделась по сторонам и решилась блефовать до упора.

К стойке, на которой располагался клапан ручья, была приварена табличка с надписью: «Установка аварийного купола». Под ней – небольшая пирамида кислородных баллонов и аллюминиевый герметичный ящик размером с гроб.

– Очень толково, – через трансчип шепнула Гюнтеру Бет. – Она спит в ящике, и всякий, кто на него наткнется, думает, что это просто запасное оборудование.

Лавандовый скафандр взмахнул рукой и игриво приветствовал их:

– Привет, ребята. Чем могу помочь? Кришна шагнул вперед и взял ее за руки.

– Салли, это я, Кришна.

– Ох, слава богу! – Она обмякла в его руках. – Я так боялась.

– Теперь ты в безопасности.

– Сперва я приняла вас за пришельцев. Я так голодна – не помню, сколько не ела. – Она вцепилась в рукав его скафандра. – Ты ведь знаешь о пришельцах, да?

– Пожалуй, лучше ты введи меня в курс дела.

Они направились к лестнице. Кришна незаметно указал Гюнтеру на рабочий пояс скафандра Салли. На нем висела канистра, похожая на запасную фляжку. Гюнтер протянул руку и сорвал ее с пояса. Мессенджеры у него в руках.

С другой стороны Бет Гамильтон дотянулась до почти неизрасходованных баллонов с паранойей, и они исчезли, как по волшебству.

Салли Чанг ничего не заметила, углубившись в изложение хода своих мыслей.

– …Конечно, они повиновались мне. Но совершенно ничего не соображали. Я беспокоилась, беспокоилась, пока не поняла, что происходит. Волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы освободиться. Я стала искать волка.

Против какого врага могут быть оправданны столь чрезвычайные меры? Безусловно, не против людей.

– Салли, – прервал ее Кришна. – Я предлагаю тебе обдумать идею, что заговор – за неимением лучшего слова – укоренился глубже, чем ты предполагаешь. Что проблема кроется не в противнике извне, но в наших собственных мозгах. В частности, что пришельцы – это искусственный психомиметик, который ты ввела себе, когда все начиналось.

– Нет. Нет, слишком много доказательств. Все складывается! Пришельцам необходим способ не только скрыть свою внешность, что осуществляется с помощью скафандров, но и замаскировать психологические отличия, что достигается всеобщим безумием. Так они могут неопознанными находиться среди нас. Разве враг-человек мог бы обратить все население Бутстрэпа в рабов? Немыслимо! Они могут читать наши мысли, как книгу. Если бы мы не защитились шизомиметиками, они извлекли бы все наши знания, все секретные военные разработки…

Слушая ее, Гюнтер невольно представлял, что сказала бы на этот бред Лиза Нагенда. При мысли о ней он скрипнул зубами. Точь-в-точь автомат, о каком тогда говорила Чанг. Он невольно усмехнулся в свой адрес.

Екатерина ждала у подножия лестницы. Руки у нее заметно дрожали, и голос тоже чуть дрогнул, когда она спросила:

– Что это рассказала мне КУП насчет шизомиметиков? Кришна, кажется, изготовил какое-то лекарство?

– Они у нас! – приглушенным от счастья голосом сказал Гюнтер и поднял канистру. – Все позади, мы можем излечить наших друзей!

– Дай взглянуть. – Екатерина взяла у него канистру.

– Нет, погоди! – вскрикнула Гамильтон, но было поздно.

Кришна у нее за спиной спорил с Чанг по поводу интерпретации последних событий. Ни он, ни она даже не заметили, что шедшие впереди остановились.

– Назад! – Екатерина сама быстро отступила на два шага и напряженно добавила: – Я не хочу осложнений. Но мы обязаны во всем разобраться, и, пока это не сделано, никто не должен ко мне приближаться. Это касается и тебя, Гюнтер.

Начали собираться затронутые. Они выходили на лужайку по одному, по двое, потом десятками и дюжинами. К тому времени, как стало ясно, что их через КУП вызвала Екатерина, стена тел отделила Кришну, Чанг и Гамильтон от нее и Гюнтера.

Чанг стояла как статуя. Под шлемом ее скафандра шла работа мысли: она пересматривала свои теории, пытаясь включить в них новое событие. Внезапно она захлопала руками по скафандру, нашаривая пропавшие канистры. Она уставилась на Кришну и дрожащим от ужаса голосом произнесла:

– Ты один из них.

– Конечно, я не… – начал Кришна, но она уже повернулась и бросилась, спотыкаясь, вверх по ступеням.

– Оставьте ее, – приказала Екатерина. – Нам надо обсудить более серьезный вопрос.

Двое затронутых поспешно подтащили портативный муфель, поставили его на траву, и третий подключил к нему электрический кабель. Внутренность печи засветилась, накаляясь.

– Эта канистра – все, что у вас есть, не так ли? Если я отправлю ее в автоклав, надежды возместить потерю не останется.

– Измайлова, послушайте, – сказал Кришна.

– Я слушаю. Говорите.

Кришна стал объяснять, и Измайлова слушала, скрестив руки и скептически дергая плечом. Когда он закончил, она покачала головой.

– Это благородное безумие, и все же это безумие. Вы хотите вылепить из наших мозгов нечто чуждое ходу человеческой эволюции. Превратить престол разума в кресло пилота-испытателя. Такой вы нашли выход? Забудьте о нем. Стоит вскрыть эту единственную канистру, и ее уже не закупоришь снова. А вы не представили ни одного убедительного аргумента за решение вскрыть ее.

– А люди Бутстрэпа? – вмешался Гюнтер. – Они… Она не дослушала.

– Гюнтер, никто не рад тому, что с ними случилось. Но если всем остальным придется поступиться человечностью ради неверного и сомнительного с точки зрения этики улучшения… что ж, цена слишком высока. Безумные или нет, пока они во всяком случае люди.

– Разве я не человек? – спросил Кришна. – Разве я не засмеюсь, если меня пощекотать?

– Вы не можете об этом судить. Вы переписали свои нейроны и зачарованы новизной. Каким тестам вы себя подвергали? Насколько тщательно зафиксировали отклонения от нормы? Где цифры? – Все эти вопросы были чисто риторическими. Обследование, о котором она говорила, заняло бы не одну неделю. – И если вы окажетесь полностью человеком, – а я в это не верю! – кто может предсказать отдаленные последствия? Кто помешает нам шаг за шагом скатиться к безумию? Кто решит, что такое безумие? Кто будет программировать программистов? Нет, невозможно. Я не позволю играть с нашим разумом. – Отчаянно, почти гневно, она повторила: – Не позволю играть с нашим разумом!

– Екатерина, – мягко сказал Гюнтер. – Сколько ты не спала? Ты послушай себя. За тебя сейчас думает подключка.

Она отмахнулась и не ответила ему.

– Чисто практический вопрос, – продолжал Гюнтер. – Как ты тогда собираешься управлять Бутстрэпом? Мы уже превратились в начинающих фашистов. Ты сказала, тебя пугает безумие, – а во что мы превратимся через год?

– КУП заверила меня…

– КУП – всего лишь программа! – вскричала Гамильтон. – Какой бы интерактивной она ни была, ей не хватает гибкости. Она не способна надеяться. Она не может оценивать новое. Она только поддерживает старые решения, старые ценности, старые привычки, старые страхи.

Екатерина вдруг взорвалась.

– Убирайтесь с моих глаз! – взвизгнула она. – Перестаньте, перестаньте, перестаньте! Не хочу слушать!

– Екатерина, – начал Гюнтер.

Но она сжала в руках канистру. Колени ее подогнулись, она медленно склонялась к муфелю. Гюнтер видел, что она уже не способна слушать. Стимуляторы и груз ответственности довели ее до этого состояния, вздергивая ее и изводя противоречивыми требованиями, пока она не дошла до края. Одна ночь крепкого сна могла бы привести ее в чувство, вернуть способность осмысливать доводы. Но времени не осталось. Слова уже не могли ее остановить. И слишком далеко он стоял, чтобы перехватить ее, прежде чем она уничтожит канистру. Шквал чувств, захлестнувший его, не поддается описанию.

– Екатерина, – сказал он. – Я люблю тебя. Полуобернувшись к нему, она спросила рассеянно, чуть ли не с досадой:

– Что ты?..

Он снял с пояса монтажный пистолет, навел его и выстрелил.

Шлем Екатерины разлетелся вдребезги. Она упала.

– Надо было просто разбить шлем. Это бы ее остановило. Но я не надеялся, что смогу так точно прицелиться. Я целил прямо в голову.

– Тс-с! – утихомирила его Гамильтон. – Что сделано, то сделано. Перестань себя мучить. Поговорим о делах.

Он покачал головой, в. которой все еще шумело. Его очень долго держали на бета-эндорфинах, так что он ни о чем не мог ни думать, ни заботиться. Как будто его завернули в ватный кокон. До него ничто не доходило. Ничто не могло причинить ему боль.

– Надолго меня вырубили?

– На день.

– На день? – Он оглядел скудно обставленную комнату. Простые каменные стены и безликое лабораторное оборудование в гладких чехлах. В другом конце комнаты Кришна с Чанг склонялись над панелью, нетерпеливо и восторженно царапали наперебой какие-то каракули. Кто-то с корабля швейцарцев, войдя, заговорил с их спинами. Кришна, не оборачиваясь, рассеянно кивнул.

– Я думал, много дольше.

– Достаточно долго. Мы успели привести в порядок всю группу Салли Чанг и вовсю занимаемся остальными. Очень скоро тебе придется решать, что в себе ты хочешь переписать.

Гюнтер покачал головой. Он чувствовал себя покойником.

– Думаю, не стану, Бет. У меня просто не хватит храбрости.

– Мы дадим тебе храбрость.

– Нет, я не…

Он почувствовал, как к горлу снова подкатывает черная тошнота. Она ходила кругами и возвращалась всякий раз, когда он уже начинал думать, что наконец справился с ней насовсем.

– Я не хочу, чтобы память об убийстве Екатерины смыло теплым потоком самодовольства. Меня тошнит от этой мысли.

– Мы тоже не этого хотим. – Познер ввел в кабинет делегацию из семи человек. Кришна с Чанг поднялись, чтобы встретить их лицом к лицу. Вся группа распалась пополам, и в обеих половинах заметно было смятение. – Хватит с нас этого. Пора нам всем научиться брать на себя ответственность за последствия… – Все они говорили хором. Гамильтон поморщилась:

– …ответственность за… Голоса стали громче.

– Здесь невозможно разговаривать, – сказала она. – Отведи меня на поверхность.

Они ехали в герметичной кабине на запад, по дороге к Заливу Зноя. Солнце почти касалось изорванной стены кратера Зоммеринга перед ними. Тени ползли по склонам гор и гребням цирков, протягиваясь к ярко освещенному Центральному заливу. Гюнтеру все это казалось прекрасным до боли. Вопреки его желанию, эти резкие линии оказались созвучными болезненному одиночеству, поселившемуся у него в груди, и, как ни странно, утешали его.

Гамильтон дотянулась до его ПК, и в голове у него зазвучало «Putting On the Ritz».

– Что если Екатерина была права? – громко спросил он. – Что если мы отдаем все, что делает нас людьми? Мне не слишком по вкусу перспектива превратиться в какого-нибудь бесчувственного высоколобого супермена.

Гамильтон покачала головой:

– Я спрашивала об этом Кришну, и он сказал: нет. Он сказал, это как… Ты когда-нибудь страдал близорукостью?

– Конечно, в детстве.

– Тогда ты поймешь. Он сказал, это как ты в первый раз выходишь из кабинета врача после лазерной операции. Все становится ясным, четким и ярким. Пятно, которое ты называл «деревом», превращается в тысячи отдельных и разных листочков. Мир полон не замеченных тобой подробностей. На горизонте появляются вещи, которых ты раньше не видел. Вроде того.

– О… – Он смотрел прямо перед собой. Диск солнца почти коснулся Зоммеринга. – Нет смысла ехать дальше.

Он остановил машину.

Бет Гамильтон, кажется, чувствовала себя неловко. Она прочистила горло и вдруг порывисто произнесла:

– Слушай, Гюнтер. Я не просто так тебя сюда вытащила. Я хотела предложить объединить наши ресурсы.

– Что?

– Пожениться.

Только секунду спустя Гюнтер сумел выговорить:

– Э… я… я не…

– Я серьезно, Гюнтер. Я знаю, что всегда на тебя наседала, но это только потому, что ты на многое способен и совсем не используешь свои способности. Ну, это можно изменить. Позволь мне участвовать в твоей переписке, а я допущу тебя к своей.

Он помотал головой:

– По мне, это просто дико.

– Это уже не оправдание. Екатерина была права – мы стоим перед чем-то очень опасным, – самым опасным, с чем сталкивалось человечество. Но оно уже началось. Земля следит за нами с ужасом и восхищением. Скоро, очень скоро они возьмут дело в свои руки. Через пять лет у нас все отберут.

У тебя хорошая голова, Гюнтер, и скоро она станет еще лучше. Я думаю, мы сходимся в том, какой мир мы желали бы создать. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

– Я не знаю, что сказать.

– Ты хочешь настоящей любви? Ты ее получишь. Мы можем сделать для себя секс каким угодно чудесным или отвратительным, если хочешь. Ты хочешь, чтобы я была тише или громче, нежнее или более уверенной? Давай поторгуемся. Посмотрим, может быть, и договоримся.

Он молчал.

Гамильтон откинулась на спинку сиденья. Подождав, она сказала:

– Знаешь, я никогда еще не видела лунного заката. Я редко бывала на поверхности.

– Это придется изменить, – сказал Гюнтер.

Она пристально заглянула ему в лицо. И улыбнулась. Поерзала, придвигаясь ближе к нему. Он неловко закинул руку ей на плечо. Кажется, она этого ожидала. Он кашлянул в ладонь, потом показал пальцем: – Вот, уходит.

Лунный закат очень прост. Стена кратера касается нижней части солнечного диска. Тень выскакивает на склон и мчится по нему вниз. Скоро солнце скрывается до половины. Оно исчезает плавно и непрерывно. Последний ослепительно серебряный луч горит над скалой, потом исчезает и он. Мгновение спустя ветровое стекло приспосабливается к изменению, и появляются звезды, а Вселенная заполняется тьмой.

Воздух в кабине остыл. Панели пощелкивали и хлопали от резкого перепада температуры.

Гамильтон ткнулась носом ему в шею. На ощупь ее кожа была чуточку липкой и издавала слабый, но ощутимый запах. Она прошлась языком по линии его подбородка и добралась до уха. Ее руки возились с застежками его скафандра.

Гюнтер не чувствовал ни малейшего возбуждения, только легкую неприязнь, граничащую с отвращением. Это было ужасно, оскверняло все, что осталось ему от Екатерины.

Но через это испытание ему придется пройти. Гамильтон права. Всю жизнь он прожил под властью подсознания, его чувствами наугад и беспорядочно правила химия мозга. Он был вынужден ехать туда, куда уносила его кошмарная скачка разума. А она несла его всегда к боли и смятению. Теперь поводья у него в руках, он может править туда, куда захочет.

Он еще не решил, что закажет себе в новую программу. Довольство жизнью, пожалуй. Секс и страсть – почти наверняка. Но не любовь. С этой романтической иллюзией покончено. Пора стать взрослым.

Он сжал плечо Бет. «Завтра, – подумал он, – это уже не будет казаться важным». Бет подставила ему свои губы. Ее губы приоткрылись. Он почувствовал запах ее дыхания.

Примечания

1

Пер. В. Полищук.

(обратно)

2

Ретик (наст, имя – Георг Иоахим фон Лаухен) (1514-1574) – австрийский астролог, астроном и математик, ученик, соавтор и друг Н. Коперника.

(обратно)

3

Реголит – лунный грунт, состоит из разнозернистого обломочно-пылевого материала. Сформирован в результате дробления, перемешивания и спекания лунных пород при падении метеоритов.

(обратно)

4

Кататония – состояние психического расстройства с преобладанием нарушений двигательной деятельности, возникает в результате интоксикации, инфекций или органического поражения головного мозга.

(обратно)

5

ПС. 23 (22).

(обратно)

6

Die Gemutlichkeit (нем.) – уют.

(обратно)

7

Ханна Арендт (1906-1975) – философ и историк, автор фундаментального труда «Истоки тоталитаризма».

(обратно)

Оглавление

. . . . . . . .

Реклама на сайте