«Улей Хельстрома»

Фрэнк Герберт «Улей Хельстрома»

Из дневника Праматери Тровы Хельстром:

«Я приветствую день, когда сама войду в чан и присоединюсь к своему народу».

(26 октября 1896 г.)

Человек с биноклем полз на животе, медленно продвигаясь по высохшей, нагретой солнцем траве. Он старался не обращать внимания на копошащихся вокруг ненавистных насекомых и полностью сосредоточиться на том, чтобы поскорее достичь тени дуба на гребне холма. При этом требовалось как можно меньше потревожить колючую растительность и ползающих по его незащищенной коже букашек.

Его возраст — пятьдесят один год — выдавало узкое, загорелое лицо в глубоких морщинах. Но блестящие черные волосы, торчащие из-под солнцезащитной шляпы цвета хаки, заставляли усомниться в этой цифре, как и его движения, быстрые и уверенные.

Достигнув гребня холма, он глубоко вздохнул и льняным носовым платком протер линзы бинокля. Раздвинув сухую траву и подкрутив окуляры бинокля, человек стал внимательно разглядывать ферму, лежащую в долине у подножия холма. Наступил самый пик жаркого осеннего полудня, и туманная дымка затрудняла наблюдение. Не помогало даже то, что бинокль имел специальные линзы. Он попробовал применить тот же метод, как при стрельбе из ружья: затаил дыхание и сконцентрировался, чтобы бросать быстрые взгляды одним глазом. При этом дорогостоящий прибор из стекла и металла, способный различать самые крошечные детали удаленного объекта, оставался неподвижным.

Напряженный взгляд человека внимательно изучал эту странно отдаленную от других мест ферму. Долина достигала в длину почти полмили, а шириной была в среднем около пятисот ярдов. Она сужалась к горловине, где тонкий ручеек пробивал себе путь, стекая с черного скалистого уступа. Строения фермы на дальнем берегу узкого ручья, чье извивающееся заросшее ивами русло смутно напоминало о весеннем разливе, занимали все свободное от растительности пространство. Открытая вода ручья заросла зеленью и в мелких заводях казалась стоячей.

Строения за ручьем представляли собой потемневшие от непогоды сараи со слепыми пятнами стекол. Своей грубой отделкой они резко отличались от аккуратно убранных грядок, которые параллельными рядами тянулись внутри ограды, образуя четкий прямоугольник на фоне всей остальной части долины. Выделялся дом старой постройки с двумя флигелями, стена одного из них выходила к ручью. Справа от дома находился огромный сарай с большими дверями на втором этаже. Над коньком крыши выступала куполообразная пристройка. Никаких окон там не было, но по всей длине виднелись вентиляционные жалюзи. За сараем вверх по склону холма находился обветшавший навес, а рядом с ним виднелось еще одно деревянное строение поменьше — вероятно, насосная станция. В северной части рядом с высокой оградой стоял приземистый бетонный блок — квадратный, шириной футов двадцать, с плоской крышей. Вероятно, это была новая насосная станция, но внешне она походила скорее на защитный блокгауз.

Карлос Депо, так звали наблюдателя, мысленно отметил, что долина соответствует описаниям, хотя в рапортах было мною недочетов. Несмотря на довольно отчетливое гудение машин, доносившееся из сарая, людей никто не видел. Не имелось и дороги, которая должна была бы протянуться от северных ворот к строениям фермы, лишь узкая тропа подходила к долине с севера, но обрывалась у ворот за блокгаузом. От ворот к ферме и сараю тянулась тропинка со следами колес.

Дальше склоны долины становились круче, а там, где проступали коричневые скалы, делались почти отвесными. Один такой скалистый выступ вознесся в сотне футов справа от Депо. Среди дубов и мадроний — земляничных деревьев, растущих на склонах долины, — были заметны следы животных. Черная скала с небольшим водопадом скрывала южный край долины, где тонкие светло-коричневые струйки превращались в сплошной поток. На севере за долиной находились обширные пастбищные луга, по которым тут и там были разбросаны купы деревьев — сосен или дубов. А еще дальше паслись коровы, и хотя за границами фермы ограды не имелось, но по высокой траве можно было безошибочно сказать, что пасущиеся животные не решались слишком близко подходить к этой долине. И это тоже соответствовало рапортам.

Удовлетворенный тем, что долина соответствует описаниям, Депо отполз назад за гребень и залег в тени дуба. Перевернувшись на спину, он положил рядом небольшой рюкзачок, чтобы удобно было в нем копаться. Он знал, что благодаря цвету его одежда сливается с травой, но никак не решался приподняться и сесть, предпочитая прислушиваться и ждать. В рюкзачке находились футляр для бинокля, два сандвича с тонкими кусками мяса, завернутые в пластиковую обертку, измусоленный журнал «Узнай птицу с первого взгляда», тридцатипятимиллиметровая камера с длиннофокусными линзами, апельсин и пластиковая бутылка с теплой водой.

Депо достал сандвич, некоторое время полежал, глядя вверх сквозь ветви дуба, ни на чем конкретно не задерживая взора серых глаз; выдернул черную волосинку, вылезшую из ноздри. Все вокруг выглядело странно. Была уже середина октября, а Агентство за время сбора урожая не смогло заметить в этой долине ни одного фермера. Однако сам урожай оказался собран — это было ясно с первого взгляда. Депо не был фермером, но он узнал кукурузные охвостья, хотя сами стебли были убраны.

Он спросил себя, зачем их понадобилось убирать. На других фермах, которые он видел по пути сюда, по полям все еще беспорядочно валялись остатки урожая. Ему показалось, что он обнаружил еще одну загадку — среди прочих загадочных сообщений об этой долине, которые так сильно заинтересовали Агентство. Неясность, прореха в знаниях тревожили его, и он решил уточнить все. Они что, сожгли стебли?

Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Депо сел, прислонившись спиной к стволу дуба, съел сандвич и запил его теплой водой. Это была первая трапеза, которую он позволил себе с утра. Апельсин и второй сандвич он решил оставить на потом: ему еще предстоял долгий медленный спуск среди сосен, туда, где был спрятан его велосипед. И еще полчаса езды на велосипеде до Тимьены, которую он оставил у автофургона.

Депо решил не рисковать и не возвращаться до наступления темноты. Он понимал, что пока доберется до автофургона, успеет проголодаться. Но ему это не впервой. Необычный характер дел на ферме становился все более отчетливым. Что ж… его предупреждали. С упрямой настойчивостью он продолжал придерживаться выбранной тактики действий. В отношении питания, как он понимал, ему ничего не изменить до самого возвращения. Местность оказалась лишенной растительности, в которой можно было бы спрятаться. Гораздо более открытой, чем он ожидал, изучая аэрофотоснимки, — хотя в докладах Портера это особенно подчеркивалось. Только высокая, бурая трава скрывала его продвижение через широкое пастбище и подъем на холм. Поэтому Депо решил приблизиться к долине с другой стороны и поискать укрытие там.

Он покончил с сандвичем и утолил жажду половиной имевшейся У него воды, затем закрыл бутылку и отправил ее вместе с остатками еды в рюкзачок. Несколько секунд он всматривался в тропу позади себя — не крадется ли кто-нибудь сзади. Никаких признаков слежки Депо не заметил, хотя ощущение, что за ним наблюдают, не покидало его. Длинная тень от заходящего солнца скрадывала движения. Смятая трава указывала след, и по нему Карлоса можно было без труда обнаружить, — но тут уж ничего не поделаешь.

В три часа ночи он проехал через городок Фостервилль, думая о спящих жителях. Ему говорили, что обычно они не отвечают на вопросы о ферме. На окраине имелся мотель. Тимьена предложила, чтобы перед тем, как отправиться на разведку, они провели в нем ночь, но Депо не согласился. Что, если из городка сообщат на Ферму о чужаках?

Да, Ферма.

Уже некоторое время во всех отчетах Агентства ее писали с большой буквы. Началось это незадолго до исчезновения Портера. Перед самим рассветом, за несколько миль до долины, Депо оставил Тимьену. Сейчас он изображал орнитолога, хотя птиц в долине не было видно.

Депо еще раз бросил короткий взгляд в долину. Она прославилась тем, что в конце 60-х годов XIX века здесь произошла массовая резня индейцев: фермеры убили последних представителей дикого племени, чтобы отвести угрозу нападений на стада. Единственным свидетельством о тех забытых днях осталось название долины — Неприступная. Как выяснил Карлос, первоначальное название, которое ей дали индейцы, — Бегущая вода. Но поколения белых фермеров истощили запасы воды, и теперь ничего тут уже не бежало.

Разглядывая долину, Депо подумал, как человеческая натура отражается в подобных названиях. Пересекая долину, случайный путник, не знавший этой истории, мог бы решить, что она получила свое название из-за своего расположения и окружающего рельефа. Неприступная долина была довольно закрытым местом, к которому шла лишь одна дорога. Крутые склоны холмов, нависающие скалы и только один выход — с севера. Однако внешность может быть обманчивой, — напомнил себе Карлос. Он достиг намеченной точки наблюдения и подумал, что его бинокль может оказаться сильным оружием. В некотором смысле так оно и было: его крохотное оружие нацелено на разрушение Неприступной долины.

Для самого Депо процесс разрушения начался в тот момент, когда Джозеф Мерривейл, отвечающий в Агентстве за планирование операций, вызвал его к себе и дал новое задание. Мерривейл, уроженец Чикаго, ухмыльнувшись, произнес с сильным английским акцентом:

— Возможно, в этом деле тебе придется потерять кого-нибудь из своих людей.

Все в Агентстве знали, как сильно Депо ненавидел насилие.

Из «Руководства по Улью»:

«Более ста миллионов лет назад появились бесполые, но способные к размножению насекомые — это важное эволюционное достижение насекомых. В результате колония стала элементом естественного отбора, свободным ото всех предыдущих ограничений на допустимое число специализаций (выражаемых в кастовых отличиях). Ясно, что если мы, позвоночные, сможем встать на этот путь, то отдельные члены нашего общества станут несравнимо лучшими специалистами, имея куда более развитый мозг. Никакой другой вид не сможет устоять перед нами — даже вид старых людей, из которых мы создадим наше новое человечество».

Коротышка с обманчиво юным лицом внимательно слушал краткие инструкции, которые Мерривейл давал Карлосу Депо. Коротышку звали Эдвард Джанверт, и его удивило, что связанная с новым назначением встреча, созванная так рано — около девяти часов утра, — сопровождалась лишь кратким инструктажем. Он подозревал — что-то не ладилось в самом Агентстве.

Джанверта так и прозвали — Коротышкой — за его рост, который составлял всего четыре фута и девять дюймов, и ему приходилось скрывать свою ненависть к этому прозвищу. Во многих делах Агентства он участвовал, выдавая себя за юношу-подростка. Мебель в офисе Мерривейла была ему не по росту, и он вот уже больше получаса сидел, скорчившись в огромном кожаном кресле.

Дело деликатное, вскоре понял Джанверт, а такие дела он не любил. Речь шла о докторе Нильсе Хельстроме, и по тому, как тщательно Мерривейл подбирал слова, было ясно, что у Хельстрома имеются влиятельные друзья. Выпирало слишком много углов, которые нельзя обойти. Невозможно было отделить политику от концепции Агентства, даже когда проводились традиционные расследования, затрагивавшие интересы госбезопасности. Такие расследования неизбежно приобретали экономическое звучание.

Вызывая Джанверта, Мерривейл сообщил лишь, что в таком деле необходимо держать наготове вторую, резервную команду. Кто-то должен быть готов вступить в игру по первому сигналу.

«Значит, ожидаются потери», — заметил про себя Джанверт.

Он украдкой взглянул на Кловис Карр, ее почти мальчишечья фигура утопала в огромном крутящемся кресле. Джанверт подозревал, что Мерривейл специально обставил свой кабинет так, чтобы придать ему вид респектабельного английского клуба, под стать его поддельному английскому акценту.

«Известно ли начальству обо мне и Кловис?» — подумал Джанверт, вполуха слушая громкий голос Мерривейла. Любовь для Агентства была оружием, которое при необходимости использовали, не стесняясь. Джанверт старался не смотреть на Кловис, но его взгляд все равно постоянно возвращался к ней. Гибкая брюнетка, тоже невысокая, лишь на полдюйма выше его, с совершенным овальным лицом и северной бледной кожей, слегка загоревшей под лучами солнца. Джанверт порою ощущал свою любовь к ней как физическую боль.

Мерривейл описывал то, что он называл «Прикрытием Хельстрома», — съемки документальных фильмов о насекомых.

— Чертовски любопытно, правда? — произнес он.

Уже не в первый раз за те четыре года, что он провел в Агентстве, Джанверту хотелось бы не иметь с ним ничего общего. Сам он попал сюда студентом третьего курса юридического факультета, когда летом работал клерком в департаменте юстиции. Джанверт тогда обнаружил папку, случайно оставленную на столе в библиотеке отдела права. Охваченный любопытством, он заглянул в нее и обнаружил весьма деликатный рапорт о переводчике, работавшем в иностранном посольстве.

Его первой реакцией на содержимое документа был смешанный с печалью гнев на правительство, которое до сих пор еще прибегает к такого рода шпионажу. Что-то в документе подсказывало, что речь идет о какой-то сложной правительственной операции.

Джанверт прошел период студенческих волнений, когда считал закон способом решения многих мировых проблем, но все оказалось обманом. Закон лишь привел его в эту библиотеку к забытому кем-то проклятому досье. Одна вещь неизбежно цеплялась за другую, но четко определенной причинно-следственной связи не имелось. А непосредственный результат состоял в том, что владелец папки застиг Джанверта за ее чтением.

Дальше все оказалось банальным и безвкусным. На него начали давить — то мягко, то жестко, — принуждая его работать на Агентство, которое составило это досье. Они использовали то, что Джанверт происходил из хорошей семьи: его отец был видным бизнесменом, владельцем оружейного магазина в маленьком городке.

Поначалу все это казалось немного забавным, однако затем предлагаемая оплата (включая расходы) подскочила настолько высоко, что у него невольно возникли вопросы. Неожиданно щедрая похвала его отношению к делу и способностям создали у Джанверта подозрение, что Агентство действует наобум, поскольку он просто не поверил таким лестным отзывам.

Наконец маски были сброшены. Ему прямо сказали, что в случае отказа у него могут возникнуть проблемы с поступлением на государственную службу. Это подкосило Джанверта, потому что он связывал свои дальнейшие планы с департаментом юстиции. Вынужденный согласиться, он сказал, что попробует, если сможет, продолжить юридическое образование. К тому времени он уже работал с правой рукой шефа, Дзулой Перуджи, и тот остался доволен.

— Агентству нужны профессионально подготовленные юристы, — сказал он. — Порою они нужны нам как воздух.

А следующая фраза Перуджи заставила Джанверта вздрогнуть.

— Кто-нибудь тебе говорил, что ты сумеешь сойти за подростка? Это может оказаться крайне полезным, особенно тому, кто имеет юридическое образование. — Эти слова позднее снова и снова крутились у него в голове.

Но в том-то и дело, что Джанверт оказался слишком занят, чтобы получить это столь нужное юридическое образование.

— Возможно, в следующем году, Коротышка, — говорил Перуджи. — Ты ведь и сам понимаешь, какой это серьезный случай. А теперь я хочу, чтобы ты и Кловис…

Вот так он впервые и встретился с Кловис, которая тоже имела столь «полезный» юный внешний вид. Иногда в операциях она становилась его сестрой, в других случаях они выдавали себя за сбежавших любовников, которых не понимали родители.

До Джанверта дошло, хотя и не сразу, что досье, которое он нашел и прочитал, изменило его жизнь куда сильнее, чем он представлял. Вероятно, вместо вступления в Агентство он мог бы оказаться в безымянной могиле в каком-нибудь болоте на юге. Сам он никогда не участвовал в таких акциях «поселения на болоте», как ее называли ветераны Агентства, но слышал о них.

Так делались дела в Агентстве.

Агентство.

Никто не называл его по-другому. Экономические операции Агентства, слежка и другие формы шпионажа только укрепили цинизм Джанверта. Теперь он видел мир без прикрас. Он понимал, что подавляющее большинство его знакомых не понимает, что живут, по сути, в полицейском государстве. Единственной альтернативой этому было создание другого полицейского государства. Такую ситуацию обусловило социальное устройство современного мира, это признавали и Кловис Карр, и Эдвард Джанверт. Джанверт заметил по этому поводу:

— Время полицейских государств.

Они с Кловис решили вместе покинуть Агентство при малейшей возможности. Они нисколько не сомневались, что их любовь и это соглашение опасны. Покинуть Агентство можно было, лишь изменив свою внешность, чтобы продолжительное время вести незаметную жизнь, характер которой они слишком хорошо понимали. Агенты покидали Агентство только после смерти во время операций либо после тщательно подготовленной отставки. Иногда они просто исчезали, а их знакомых просили не задавать вопросов. Чаще всего в смутных слухах об отставке упоминалась некая ферма. Конечно же, не ферма Хельстрома — где-то имелся тщательно охраняемый дом отдыха, не помеченный ни на одной географической карте. Правда, кое-кто болтал насчет северной Миннесоты. Говорилось об огромной ограде, охранниках, собаках, гольфе, теннисе, плавательных бассейнах, прекрасной рыбной ловле на закрытом озере, шикарных коттеджах для гостей, даже квартирах для семейных пар — но без детей. Иметь детей в их деле означало смертный приговор.

Карр и Джанверт признались друг другу, что хотели бы иметь детей. Они убегут, когда их вместе отправят за океан, решили они. Подделать документы, изменить внешность, выучить новый язык — все это зависит от них, за исключением одного — удобного случая. До сих пор такой случай ни разу не представился. Когда-нибудь они сбегут… когда-нибудь.

Депо что-то возражал Мерривейлу. Джанверт попытался понять, в чем суть: спорили они о попытке какой-то молодой девушки сбежать с фермы Хельстрома.

— Портер уверен, что они ее не убили, — сказал Мерривейл. — Они просто вернули ее назад, в тот сарай, который называют главной студией Хельстрома.

Из доклада Агентства о «Проекте 40»:

«Бумаги выпали из папки человека, называвшего себя помощником Хельстрома. Это произошло в главной библиотеке Массачусетского технологического института в начале марта текущего года. Пометка „Проект 40“ поставлена сверху на каждой странице. Изучив пояснительные записи и диаграммы (см. Приложение А), наши эксперты пришли к выводу, что документ касается планов развития „тороидального полевого дезинтегратора“ (ТПД), как они назвали устройство, под которым понимают электронный насос направленного действия, способный влиять на материю на расстоянии. Однако, к несчастью, бумаги оказались неполными. Никакой целостной картины дальнейших разработок из них вывести не удалось, хотя в наших лабораториях прорабатываются кое-какие самые дерзкие рабочие гипотезы. Однако очевидно, что кто-то в организации Хельстрома работает с действующим прототипом этого устройства. Мы не можем быть уверены: 1) работает ли он; 2) если работает, то какая практическая польза может быть из этого извлечена. Тем не менее, согласно мнению доктора Зинстрома (см. Приложение С), мы должны предполагать худшее. Зинстром частным образам уверяет нас, что теория этого открытия вполне здравая, и ТПД, достаточно большой, достаточно мощный и корректно настроенный на резонансную частоту, способен вызвать колебания земной коры с гибельными последствиями для всей жизни на нашей планете».

— Карлосу мы отдали лакомый кусок, а не дело, — сказал Мерривейл. Он коснулся верхней губы, ущипнув воображаемые усы.

Карр, сидевшая немного позади Депо лицом к Мерривейлу, заметила, как внезапно покраснела шея Депо. Он не любил таких броских фраз. Утреннее солнце сияло в окне слева от Мерривейла, отражаясь от поверхности стола желто-коричневым бликом и придавая грустное выражение лицу директора.

— Похоже, фасад этой кинокомпании так напугал Перуджи, что он струсил и дал деру, — заметил Мерривейл.

Карлоса по-настоящему передернуло. Кловис прокашлялась, чтобы скрыть внезапное желание истерически рассмеяться.

— При данных обстоятельствах мы не можем прийти и вытащить их за ушко. Несомненно, вы все это понимаете, — продолжил Мерривейл. — Нет достаточных оснований. Дело за вами. Киноширма — лучший повод проникнуть к ним.

— А о чем они снимают фильмы? — спросил Джанверт.

Все повернулись и посмотрели на него, и Карр спросила себя, с чего бы это Эдди вздумалось встревать. Он редко так поступал. Может, он выуживает информацию, которая скрывается за разъяснениями Мерривейла?

— А я думал, что уже говорил об этом, — заметил Мерривейл. — О насекомых! Они снимают фильмы об этих чертовых насекомых. Признаюсь, я был удивлен, услышав это в первом докладе Перуджи. Сам я поначалу думал, что они снимают порнуху… э-э… чтобы шантажировать кого-то.

Депо, вспотевший от глубокого отвращения к его поддельному акценту и манерам, заерзал в своем кресле, недовольный вмешательством Джанверта. «Скорей бы покончить со всем этим», — подумал он.

— Я не уверен, что понимаю деликатную ситуацию, сложившуюся в деле Хельстрома, — сказал Джанверт. — Но мне кажется, что фильм может оказаться ключом к ней.

Мерривейл вздохнул. «Чертов блохолов!» — подумал он, а вслух произнес:

— Хельстром помешан на проблемах экологии. Я не сомневаюсь, вы понимаете то, насколько политически весомы эти проблемы. И, кроме того, он нанял в качестве консультантов несколько, повторяю — несколько — весьма важных персон. Я мог бы назвать фамилию одного сенатора и по меньшей мере трех конгрессменов. Если мы просто набросимся на Хельстрома, убежден, что последствия окажутся плачевными.

— Значит, экология, — повторил Депо, пытаясь вернуть Мерривейла к основной теме.

— Да, экология! — Мерривейл сделал такое ударение в этом слове, будто хотел срифмовать его с содомией. — Этот человек имеет доступ к значительным суммам денег, и нам не следует забывать об этом.

Депо кивнул и заметил:

— Давайте вернемся к той долине.

— Да-да, в самом деле, — согласился Мерривейл. — Вы все уже видели карту. Эта маленькая долина досталась Хельстрому от его бабки, Тровы Хельстром, — пионера диких прерий, вдовы и тому подобное.

Джанверт потер рукой глаза. Из этого описания Трова Хельстром представилась маленькой вдовушкой, отбивающей атаки краснокожих на свой пылающий дом, пока отпрыски за ее спиной пытаются потушить пожар водой из ведер.

— Вот карта, — произнес Мерривейл, доставая ее из бумаг на столе. — Это находится в юго-восточной части Орегона, вот здесь. — Он коснулся карты пальцем. — Неприступная долина. Ближайшее поселение — вот этот городок с глупым названием Фостервилль.

«Почему глупым?» — подумала Карр и украдкой посмотрела на Джанверта, но тот внимательно разглядывал ладонь правой руки, словно только что обнаружил в ней нечто восхитительное.

— И все свои фильмы они снимают в этой долине? — спросил Депо.

— О нет! — ответил Мерривейл. — Бог мой, Карлос! Ты что, не просматривал Приложения, от К и до XV?

— В моей папке этих приложений не было, — произнес Депо.

— Тысяча чертей! — воскликнул Мерривейл. — Иногда я спрашиваю себя: как это нам еще удается хоть что-то делать? Ладно, я дам тебе свои. Короче говоря, Хельстром со своими съемочными группами побывал везде: в Кении, Бразилии, Юго-Восточной Азии, Индии. — Он постучал по бумагам на столе. — Позже вы сможете сами все изучить.

— А этот «Проект 40»? — спросил Депо.

— Вот он-то и привлек наше внимание, — пояснил Мерривейл.

Эти бумаги были скопированы, а оригиналы возвращены туда, откуда их взяли. Помощник Хельстрома вернулся, обнаружил их там, где оставил, взял и ушел. Значения бумаг в то время еще не осознали. Рутинная операция. Наш человек из персонала библиотеки всего лишь полюбопытствовал, не более, но это любопытство сильно возросло, когда бумаги переслали выше по инстанции. К несчастью, после этого помощник Хельстрома выпал из нашего поля зрения. Он, по всей видимости, на ферме. Однако мы считаем, что Хельстром не знает, что документы были скопированы.

— Эти предположения о цели проекта больше напоминают научную фантастику, слишком уж они экзотичны, — заметил Депо.

Джанверт кивнул, соглашаясь. Были ли эти подозрения настоящей причиной любопытства Агентства к делам Хельстрома? Или, возможно, Хельстром просто разрабатывал нечто, представляющее опасность для тех, кто на самом деле оплачивал большую часть расходов Агентства? Никогда ничего нельзя знать наверняка в такого рода делах.

— Кажется, я раньше слышала что-то об этом Хельстроме, — заметила Карр. — Не тот ли это энтомолог, который выступил против применения ДДТ, когда…

— Тот самый! — подтвердил Мерривейл. — Просто фанатик. Да, Карлос, вот план Фермы.

«Вот и все с моим вопросом», — подумала Карр. Сидя на крутящемся кресле, она забросила одну ногу на другую и, не таясь, бросила взгляд на Джанверта, который ответил ей ухмылкой. Он просто играет с Мерривейлом, поняла она, и рад тому, что я тоже участвую в этой игре.

Мерривейл развернул план Фермы, показывая детали длинными, чувствительными пальцами.

— Вот сарай… это пристройки… главный корпус. У нас имеются веские основания полагать, что этот сарай и есть студия Хельстрома. Это подтверждается наблюдениями. А вот это — весьма любопытное сооружение возле входных ворот. Непонятно, для каких целей оно служит. Ваша задача — разузнать.

— Но вам же не нужно, чтобы мы действовали напролом, — сказал Депо. Он хмуро смотрел на карту. Такой подход вызвал у него замешательство. — Та молодая девушка, которая пыталась сбежать…

— Да, двадцатого марта, — произнес Мерривейл. — Портер видел, как она выбежала из сарая. Она добежала до северных ворот, когда ее бегство заметили двое мужчин. Они догнали ее уже за оградой. Кто они такие, выяснить не удалось, ясно только, что девушку насильно вернули в сарай-студию.

— В отчете Портера говорится, что на этих людях не было никакой одежды, — заметил Депо. — Мне кажется, что отчет официальным лицам, в котором описываются…

— И надо будет объяснять, почему мы там оказались и почему послали лишь одного человека против многочисленной Хельстромовской братии. И все это сейчас, когда в нашем обществе началась болтовня о новой морали!

«Ты, чертов лицемер! — подумала Карр. — Ты прекрасно знаешь, как использует Агентство секс для достижения своих целей!»

Джанверт, наклонившись вперед в своем неудобном кресле, сказал:

— Мерривейл, у тебя ведь имеется в загашнике что-то еще, чего ты не договариваешь. Мне необходимо знать это. У нас есть отчет Портера, но самого-то его тут нет, чтобы дать разъяснения. Можно ли встретиться с Портером? — Он откинулся на спинку кресла. — Просто ответь: «да» или «нет».

«Опасный ход, Эдди», — подумала Кловис. Она внимательно следила за Мерривейлом, пытаясь оценить его реакцию.

— Не могу сказать, чтобы мне понравился твой тон, Коротышка, — сказал Мерривейл.

Депо наклонил голову и провел рукой по бровям.

— А я не могу сказать, что мне по душе эта ваша секретность, — ответил Джанверт. — Мне бы хотелось знать то, чего нет в наших отчетах.

Депо опустил руку, кивая.

— Да, в этом деле не все чисто…

— Нетерпение отнюдь не красит хороших агентов, — заметил Мерривейл. — Впрочем, я понимаю ваше любопытство, хотя правило «знать все» в данном случае неприменимо. Перуджи особенно подчеркивал это. Нам нужно не просто разузнать, что это за «Проект 40», но и собрать доказательства и улики, которые подтверждали бы, что деятельность кинокомпании Хельстрома на самом деле (здесь он сделал ударение, скорее, для усиления эффекта)… на самом деле — лишь прикрытие для более серьезной политической деятельности, представляющей реальную опасность для общества.

«О, черт!» — подумал Джанверт.

— Насколько серьезной? — поинтересовалась Карр.

— Ну, Хельстром сует свой нос в дела атомного полигона в штате Невада. И вы знаете, он проводит энтомологические исследования. Свои фильмы он называет документальными. У него есть радиоактивные материалы для так называемых научных исследований и…

— Почему «так называемых»? — спросил Джанверт. — Разве не может быть так, что он просто тот, кто…

— Это невозможно! — фыркнул Мерривейл. — Послушайте, все это действительно содержится в отчетах. Обратите особое внимание на то место, где говорится, что Хельстром и его люди явно заинтересованы в создании общинного социума нового типа. Это весьма любопытно. Он и его команда живут так же, как народы в тех местах, куда они ездят для своих съемок, — отдельной общиной. Отсюда и весь их нездоровый интерес к вопросу происхождения африканской нации, многочисленные визиты в район Невады, экология, которая так легко возбуждает людей…

— Коммунист? — прервала его Карр.

— Это… э-э… не исключено.

— Так и где же Портер? — спросил Джанверт.

— На это… э-э… — Мерривейл дотронулся до подбородка, — трудно ответить. Я уверен, вы понимаете всю деликатность нашего положения…

— Нет, я не понимаю, — ответил Джанверт. — Что случилось с Портером?

— Именно это, как мы надеемся, Карлос и сможет установить, — сказал Мерривейл.

Депо обменялся с Джанвертом выразительным взглядом и снова посмотрел на Мерривейла, который, откинувшись на спинку кресла, намеренно уткнулся в карту.

— Портер исчез? — спросил Депо.

— Да, где-то в районе Фермы, — ответил Мерривейл. Он посмотрел вверх так, будто только сейчас заметил Депо. — Предположительно.

Из комментариев, записанных Праматерью Тровой Хельстром:

«Небольшая угроза необходима для разумных видов. Она стимулирует развитие, поднимает уровень сознания. Однако слишком сильная угроза может иметь парализующий эффект. Одной из задач руководства Улья является поддержание оптимального уровня стимулирующей угрозы».

По мере того, как солнце позади Депо опускалось ниже, Карлос внимательно следил, чтобы свет не выдавал его. Такое освещение имело одновременно как преимущества, так и недостатки. Благодаря свету более рельефно вырисовывались детали Фермы — ограды, тропинки на склоне противоположного холма, старые доски на западном фасаде сарая.

Но по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни вне зданий и деятельности людей внутри. Из сарая исходило раздражающее гудение, и Депо уже исчерпал возможности своего воображения в многочисленных попытках представить его источник. Может, это воздушный кондиционер? Представив его, он тут же пожалел, что не может оказаться в прохладе, спасаясь от жары полуденного солнца. «Хороший глоток холодной воды — вот что тебе нужно», — сказал он себе, лежа в пыльной траве.

То, что Ферма соответствовала описаниям, содержащимся в отчетах (включая и отчет Портера), на самом деле ни о чем не говорило.

Депо еще раз тщательно осмотрел долину с помощью бинокля. В ее пустынности ощущалось какое-то ожидание, словно тут собираются силы, которые вот-вот наполнят ферму жизнью.

Депо спросил себя, что же делает Хельстром с готовой продукцией своей фермы. Почему на этой огромной площади не заметно никакой человеческой активности? По этой пыльной дороге не ходят туристы, никто не устраивает пикников, хотя район выглядит вполне привлекательным. Почему жители Фостервилля словно воды в рот набирают при упоминании фермы Хельстрома? Ведь и Портера это заинтриговало. В этом районе разрешена охота, но Депо не видел дорожных знаков с нарисованными оленями, как впрочем, и самих охотников. Ясно, что этот ручей не представляет интереса для рыболовов, но все же…

Сойка села на дерево, за которым прятался Депо, что-то пропищала хрипловатым голоском, а затем полетела над деревьями через долину к противоположному склону.

Депо с особым интересом наблюдал за полетом птицы, сообразив, что видит первого представителя высшей формы жизни в Хельстромовской долине. Одна, черт побери, сойка! Хоть какая-то запись в отчете за целый день наблюдений. Но ведь считается, что он любитель птиц, не так ли? Обычный старый человек, торговец из корпорации «Все для фейерверков», Балтимор, штат Мэриленд, проводящий свой отпуск, путешествуя и наблюдая за птицами. Он вздохнул и снова пополз в тень дуба. Он изучил карты, фотографии, отчеты Портера, все рапорты. Запомнил каждую деталь. С помощью бинокля он осмотрел след, который оставил. Ничто не двигалось ни в высокой траве, ни на открытом пространстве, ни дальше под деревьями. Ничего. Эта странность беспокоила его.

«Одна лишь сойка за полдня!»

Эта мысль медленно проникала в его сознание, и теперь он сосредоточился на том, что же из этого следовало. Одна лишь птица. Будто всю живность напрочь вымело из Неприступной долины. Почему Портер не упомянул об этой особенности? И еще эти коровы, спокойно пощипывающие траву там, внизу, к северу от фермы, в направлении Фостервилля… Ограды нет, и ничто не мешает коровам приблизиться к ферме, однако они держатся вдалеке.

Почему?

В это мгновение Депо понял, отчего эти поля казались ему такими странными.

Они были чистыми.

На этих полях не убирали урожай. Их очистили от каждого пня, каждого стебля и листочка. Верхнюю часть долины занимал сад из орхидей, и Депо пополз обратно, чтобы с помощью бинокля рассмотреть его. Не заметил ни одного гнилого фрукта на земле, ни мусора, никаких листьев или сучьев — ничего.

Чисто.

И лишь высокая трава покрывала холмы по всему периметру долины.

Собственное дополнение Хельстрома

к заметкам о диете:

«Ключевые работники должны, конечно, получать дополнительное питание по норме руководителей, но так же важно, чтобы они продолжали получать питание и из чанов. Именно здесь мы получаем метки, которые позволяют нам узнавать друг друга. Без химического тождества, которое обеспечивается благодаря чанам, мы стали бы похожими на чужаков из Внешнего мира: изолированными, одинокими, плывущими по течению безо всякой цели».

Солнце клонилось к закату, когда Депо охватила навязчивая идея увидеть хотя бы какое-нибудь животное, которое двигалось бы по этой долине. Но ничто не шевелилось, а солнце уже коснулось края горизонта.

«Может быть, — подумал он, — отправиться понаблюдать в другое место?»

Чем дольше он оставался на холме, глядя сверху на ферму, тем меньше ему нравилась собственная легенда. «Надо же, любитель птиц! Почему Портер не сообщил об отсутствии здесь всякой живности? Насекомые, конечно, имеются; трава так и кишит ими — ползающими, гудящими, перелетающими с места на место».

Депо пополз прочь от гребня холма, затем встал на колени. От неестественных движений у него ныла спина, сухие травинки забились за воротник, под ремень, в носки и за рукава. Ему удалось ухмыльнуться, думая о собственном положении, он почти слышал комментарий Мерривейла: «Вот за такую работу вам и платят деньги, старина».

Сукин сын!

Как следовало из подробных отчетов Портера, за периметром фермы не было ни сторожевых постов, ни охраны, но так могло лишь казаться. Депо спросил себя, нравится ли ему находиться под дубом на открытой местности. На этой работе в живых можно остаться, доверяя только своим чувствам… а Портер исчез. И это было самым важным. Можно оставаться храбрым либо трепетать от страха, но лучше всего предполагать самое худшее. То есть, что Портер мертв, и за это ответственны люди с фермы Хельстрома. Так считал Мерривейл. По крайней мере, дал понять. Хотя у этой скрытной свиньи, наверное, есть информация, которой он мог бы поделиться, а не заставлять своих агентов строить догадки.

— Действуйте с предельной осторожностью, ни на секунду не забывая, что нам необходимо точно узнать, что же случилось с Портером.

«Сукин сын, — сказал себе Депо, — наверное, и так уже знает».

Пустынность этого района говорила о таящихся опасностях. Депо напомнил себе, что нельзя слишком полагаться на отчеты других — часто это приводит к гибели, иногда мучительной и ужасной. Что же таится в этой долине?

Он вновь осмотрел оставленный в траве след, но ничего не колыхалось, никто не следил за ним. Бросив взгляд на часы, он понял, что до захода солнца остается еще чуть больше двух часов. Пора снова взбираться на гребень холма и осматривать долину.

Депо поднялся и, наклонившись пониже, побежал на юг к скрытой снизу горной гряде. Дышал он глубоко и спокойно. «А я не в такой уж плохой форме для пятидесятилетнего человека, — подумал он. — Плавание и долгие прогулки пешком — не самый худший рецепт в мире. Эх, искупаться бы сейчас!»

На гребне горы было сухо и жарко, а в траве полно щекочущей нос пыли. Но желание искупаться не так уж и мешало ему. Он часто испытывал нечто подобное за те шестнадцать лет, что работал в Агентстве. Обычно он понимал быстро проходящее желание оказаться где-нибудь в другом месте как подсознательное признание опасности, но иногда за этим не скрывалось ничего, кроме чувства физического дискомфорта.

Когда Депо работал простым клерком в балтиморской конторе, то часто представлял себя агентом. Он подшивал к делу последние отчеты об агентах, «погибших при исполнении», и говорил себе, что если и станет когда-нибудь в их ряды, то будет чрезвычайно осторожен. Придерживаться этого правила было не так уж сложно. По характеру он был осторожным и усердным человеком. «Совершенный клерк», — так называли его друзья. Но именно благодаря присущей ему тщательности он запомнил план Фермы и ее окрестностей, отметил возможные прикрытия (слишком уж маленькие для этой цели!) и звериные тропы в высокой траве, которые были видны на фотографиях.

«Имеются звериные тропы, но где же сама живность? — спросил он себя. — Кто же тогда протоптал эти тропинки?» — Еще одна загадка, обострявшая его чувство осторожности.

Однажды Депо расслышал, как Мерривейл заявил другому агенту:

— Все беды у Карлоса из-за того, что он играет в выживание.

«Будто он сам, старый прохвост, не занят тем же! — заметил про себя Депо. — Достиг бы он своего нынешнего поста директора, если бы вел себя по-другому?»

Он услышал слабое журчание водопада. На карте в памяти Депо деревья вытянулись в линию, отмечая северную оконечность Хельстромовской долины. На несколько секунд Карлос остановился в тени мадроний и еще раз огляделся, обращая особое внимание на оставленный след. Вокруг — никого, ничто не двигается по открытому пространству. «Возвращаться буду, когда стемнеет, — принял решение Депо, — чтобы темнота скрыла мои передвижения по местности».

До сих пор все шло не так уж и плохо. Только не оставляло тревожное чувство неизвестной опасности. Повторный осмотр долины с другой точки не займет слишком много времени. Возможно, он передумает и отправится обратно еще при свете дня — к своему велосипеду и месту парковки автофургона. Может быть. Однако в нем крепла решимость дождаться наступления темноты.

«Будь настороже, — напомнил он себе. — Играй в выживание».

Он повернул налево, достал бинокль и скользнул взглядом вверх, через стволы дубов и мадроний и заросли маслянисто-зеленых кустов к скалистому выступу, за которым открывался вид на долину сверху. В тишине отчетливо слышался шум водопада. Перед кустами Депо опустился на четвереньки, засунув бинокль под рубашку и крепко прижав футляр к правому боку. Затем с уже наработанным навыком пополз, немного повернувшись на левый бок, чтобы не раздавить бинокль в футляре. Наконец кусты расступились у скалистого уступа с которого открывался вид на всю Неприступную долину.

Взяв бинокль, Депо нехотя спросил себя, где тут резали «диких» индейцев. Шум водопада явственно слышался футах в пятидесяти. Он оперся на локти и посмотрел в бинокль.

Теперь строения Фермы оказались дальше от него, чем в прошлый раз, и огромный сарай-студия скрывал все, кроме западного крыла дома. С новой точки была отчетливо видна изогнутая подкова ручья: его зеркальная поверхность оставалась гладкой, словно течение остановилось, и в воде отражались деревья и кусты. Открылся вид и на противоположный конец долины, поросший травой, со стоящими разрозненно деревьями, между которыми бродили коровы.

Почему эти коровы не решаются приблизиться к более пышной траве в конце долины? Не было видно ничего, что могло бы удержать их от этого: ни ограды, ни рва — ничего.

Вдруг Депо заметил машину, поднявшую облако пыли за пасущимся скотом. Вот по этой узкой дороге они с Тимьеной и приехали сюда. Кто бы это мог быть? И заметили ли они их автофургон? Тим, конечно, должна находиться где-то в стороне и рисовать здешний глупый пейзаж, но все-таки… Депо сфокусировал бинокль на облаке пыли и различил огромный крытый грузовик, быстро двигавшийся по извилистой дороге. Карлос попытался разглядеть Тимьену, но холм слева от него закрывал обзор, а автофургон они оставили под сенью деревьев, стоявших вдоль какой-то боковой дороги. Приближающийся грузовик не должен был проезжать поблизости от машины. «Впрочем, какая разница», — сказал он себе. Странное возбуждение охватило его.

Он снова сосредоточился, разглядывая Ферму и ее строения. Конечно, кто-то выйдет навстречу грузовику. Наконец-то он впервые увидит тех, кто живет в этой странной долине. Депо внимательно всматривался в открывающийся перед ним вид.

В долине ничего не происходило.

«Они же должны слышать приближение грузовика!» — даже с большого расстояния он слышал звук мотора, перекрывавший шум водопада.

Где же люди с Фермы?

Стекла бинокля опять покрылись пылью. Депо на несколько секунд отвлекся от наблюдения, и пока протирал линзы льняным платком, обдумывал происходящие события. Да, со стороны это кажется нелепым, но его тревожило отсутствие зримой активности при столь многих доказательствах того, что люди ведут здесь весьма деятельную жизнь. «Это же неестественно! Все в этой проклятой долине неподвижно!» — Карлосу казалось, что за ним следит множество глаз, и от этого по спине пробегали мурашки. Перевернувшись и внимательно осмотрев кусты сзади, он не увидел никакого движения. Так откуда же взялось это предчувствие беды? Неспособность объяснить причину собственного страха вызывала раздражение. Что они тут скрывают?

Несмотря на попытки Мерривейла представить дело подарком судьбы для избранного агента, Депо с самого начала ощущал неприятный кислый привкус. Коротышка Джанверт, вероятно, разделял его чувства. Вся здешняя атмосфера пропахла кислятиной! Но не кислотой недозревших зеленых фруктов, нет, это было смутное ощущение чего-то переспевшего и сгнившего, слишком долго варившегося в собственном прокисшем соку.

Грузовик как раз подъехал к Ферме, преодолевая последний подъем у северной ограды. Депо снова поднес бинокль к глазам и увидел две фигуры в белой одежде, сидящие в кабине. Их было трудно различить сквозь отражавшее солнце ветровое стекло.

Но никто так и не вышел их встретить.

Грузовик повернул и подъехал к северной ограде, стали видны большие буквы на белом плоском боку: «Н. Хельстром, Инк.». Машина, сделав широкий разворот, остановилась и подала назад к воротам. Из кабины выскочили два молодых светловолосых парня. Они быстро обежали машину и опустили задний борт, образовавший скат. Забравшись внутрь, они вытолкнули желто-серый ящик. Судя по усилиям, которые они прилагали, груз оказался тяжелым. Парни опрокинули ящик на наклоненную поверхность борта и отпустили, после чего тот заскользил вниз и остановился на пыльной земле.

«Что, черт побери, может находиться в этом ящике? Он достаточно велик, чтобы оказаться даже гробом».

Парни спрыгнули вниз, затем с трудом поставили ящик вертикально. Немного отодвинув его, они закрыли задний борт, вскочили в кабину и уехали.

А ящик остался стоять в десяти футах от северных ворот.

С помощью бинокля Депо внимательно осмотрел груз. Высота его превышала рост людей из грузовика. Похоже, он был деревянным, его стягивали металлические полосы.

«Посылка, — подумал Депо. — Что, черт побери, можно прислать на ферму в ящике такой формы?»

Значит, у Хельстрома имелся свой грузовик, на котором привозили вещи на Ферму, но при этом ему было наплевать, что груз дожидается под лучами солнца за воротами, когда его заберут. На первый взгляд, в этом нет ничего необычного. В досье Агентства собрано много информации о кинокомпании Хельстрома, который был одновременно ее владельцем и менеджером. Он создавал документальные фильмы о насекомых. Иногда компания Хельстрома участвовала в совместных проектах с другими кинокомпаниями из Голливуда и Нью-Йорка. Все это кажется вполне понятным до тех пор, пока не ладишь Ферму своими глазами, как сейчас Депо и до него Портер. «Так что же случилось с Портером? И почему Мерривейл не решается начать открытые поиски исчезнувшего агента?»

В действиях Хельстрома была еще одна загадка.

Его бездействие.

Из «Руководства по Улью»:

«Связь между экологией и эволюцией чрезвычайно тесная; она обусловлена органическими изменениями в данной популяции животных и крайне чувствительна к плотности заселения региона особями этой популяции. Наша цель состоит в повышении порога приспособляемости для увеличения плотности населения в десять-двенадцать раз по сравнению с тем уровнем, который в настоящее время считается предельным. Исходя из этих задач, мы получаем новые типы людей, адаптированных к различного рода условиям».

Когда Дзула Перуджи вошел в конференц-зал и занял место председателя во главе длинного стола, аудитория застыла в напряженном ожидании. Положив дипломат на стол, он посмотрел на наручные часы — 5:14 вечера. Несмотря на то, что было воскресенье, присутствовали все ответственные лица Агентства, в том числе одна женщина.

Перуджи сел и без обычных предваряющих слов приступил к делу:

— У меня был крайне напряженный день. Для начала сообщу, что всего два часа назад шеф вызвал меня к себе и просил передать вам его сообщение. Ему пришлось согласовать кое-какие вопросы в высших кругах. Что, конечно, вызвано срочностью дела.

Он окинул взглядом зал — спокойное и удобное место, располагавшееся под самой крышей небоскреба. Серые портьеры закрывали двойные окна с северной стороны, отчего в комнате создавался холодный, точно под водой, полумрак.

В зале раздалось несколько нетерпеливых покашливаний, но все сидели на своих местах без возражений.

Перуджи раскрыл дипломат и извлек его содержимое: три тонких папки. Потом сказал:

— Все вы видели документы, касающиеся Хельстрома. Шеф сказал мне, что отдал их на прочтение три недели назад. Вам будет приятно узнать, что наконец-то нам удалось расшифровать семнадцатую страницу. Использовался довольно интересный код, основывающийся на четырехмерной конфигурации. Весьма изобретательный.

Он прокашлялся, вытащил тонкий лист бумаги из верхней папки и пробежал по нему глазами.

— Опять же, эта запись относится к «Проекту 40», но на сей раз использована военная терминология. Я зачитаю: «…жало, с помощью которого наши работники будут поставлены надо всем миром». Наводит на размышления, а?

Мужчина, сидевший слева от Перуджи, заметил:

— Чепуха! Этот Хельстром делает фильмы, так что это заявление может оказаться всего лишь фразой сюжета для триллера.

— Здесь есть еще кое-что, — возразил Перуджи. — Имеются отрывочные куски инструкций, касающихся схемы обмена информацией, которая, как уверяет наш человек из Уэстингхауза, весьма близка к жизни. Он пришел в крайнее возбуждение от возможностей ее применения. «Это еще один ключ к загадке», — сказал он, но признался, что ключ этот — неполный: место, где эта схема должна подсоединяться к главной схеме, не обозначено. Тем не менее, в расшифрованном документе есть еще одно интересное место.

Для большего эффекта Перуджи сделал паузу, еще раз оглядев собравшихся людей.

— Сообщение не допускает двойного толкования. В нем предлагается владельцу этих документов в дальнейшем передавать информацию через человека в Вашингтоне. Нам известно его имя. Это сенатор, чью деятельность мы еще должны проверить.

Перуджи захотелось рассмеяться. Реакция аудитории оказалась точно такой, какую предсказывал шеф. Все смотрели только на докладчика, что редко случалось в этом зале.

Мужчина слева от него спросил:

— В этом нет никаких сомнений?

— Абсолютно никаких.

Из докладной записки Дзулы Перуджи,

характеризующей Джозефа Мерривейла:

«У субъекта полностью отсутствуют эмоции и чувства в отношении к своим товарищам, но он умеет достаточно умело их симулировать. Его административные способности адекватны решаемым задачам, однако ему не хватает инициативы и решительности. Он делает именно то, что думает, и способен поддерживать работу своего подразделения на должном уровне, а в случае приказа сверху пошлет, не задумываясь, своих людей на смерть. Повышение по службе может быть рекомендовано».

Покидая конференцию, Перуджи испытывал чувство триумфа. Было несколько острых моментов из-за этой стервы, но ему все же удалось решить все намеченные вопросы. Он до сих пор не мог понять, почему в руководство ввели женщину.

Когда он вышел на улицу, накрапывало, но даже свежий вечерний воздух нес с собой запах пыли, чего Перуджи особенно не любил. Он остановил такси. И, как нарочно, водителем оказалась женщина. Со вздохом покорности судьбе Перуджи устроился на сиденье и сказал:

— Статлер.

«Невозможно предвидеть, где в следующий раз столкнешься с женщиной, — подумал он. — Они слишком хрупкие существа, и им нельзя позволять заниматься такими делами».

К такому выводу он пришел, наблюдая за своей матерью, всю жизнь разрываемую противоречиями между своим происхождением и требованиями пола. Она знала, что у нее в жилах текла негритянская, ирокезская и португальская кровь. Иногда она гордилась своими предками.

— Никогда не забывай, мой мальчик, что твои предки жили тут еще до того, как нога первого белого вора ступила на эту землю.

В другой раз она заявила ему:

— Мы были моряками Генри Навигатора, и большинство моряков не возвращалось из долгого плавания.

Но она могла смягчить эти вспышки горькой гордости осторожными предупреждениями:

— Дзула, ты достаточно похож на белого, чтобы никто не догадался, что у тебя в крови намешаны цветные предки. Играй в игры белых, мой мальчик, — это единственный способ выиграть в этом мире.

И сегодня он выиграл, Перуджи не сомневался в этом. Эта стерва в конференц-зале пыталась устроить ему перекрестный допрос по поводу деятельности корпорации Хельстрома, поймать его на противоречиях. О чем шеф и предупреждал его.

— Они попытаются перехватить инициативу и нападут на Агентство. Я доверяю вам, так что отвечайте ударом на удар.

И в этом весь шеф: он был отцом для тех, кому доверял.

Перуджи не знал своего отца, который был первым в длинной череде мужчин, заслуживших благосклонность Хуаниты Перуджи. Ее фамилия до замужества была Браун, без проблем измененная на более загадочную — Перуджи. Отец пробыл с ней достаточно долго, чтобы дать малышу имя Дзула в память о полузабытом дядюшке, а затем отправился на рыбную ловлю, которая могла оправдать худшие страхи Навигатора. Его судно сгинуло во время шторма в заливе Кампече.

Трагедия только закалила характер Хуаниты. И началось замечательное время поисков новой любви, романтических, хотя и бесплодных, растянувшихся на всю жизнь. Для Дзулы же она сочинила миф о могучем Джоне (первоначально Хуане) Перуджи: высоком, бронзовокожем, способном выполнить любое задуманное дело. Ревнивый Бог забрал его к себе, и это не слишком хорошо его характеризовало.

Именно из-за этой трагедии, увиденной сквозь призму фантазий матери, Дзула прощал ей любые нападки на мораль. Еще с детства у него сложилось впечатление о женщинах, как о существах, неспособных противостоять жестоким жизненным коллизиям иначе, как через постельные утехи. Такими уж они созданы, и их надо лишь такими и принимать. С этим можно было и не соглашаться, но несогласные, очевидно, просто не хотели замечать такого в собственных женах.

Естественный ход вещей привел Дзулу в Агентство. Здесь находили свое место только сильные. Сюда приходили те, кто сбрасывал шоры со своих глаз. И, что более важно, это было последнее прибежище для любителей острых ощущений. В Агентстве могла исполниться любая ваша мечта, если только вы признавали хрупкость большинства людей… особенно женщин.

И эта стерва в руководстве не являлась исключением. Слабость в ней была, должна была быть. Она, несомненно, умна и по-своему жестока.

Перуджи смотрел на мелькавшие за окном такси омываемые дождем улицы и вспоминал стычку в конференц-зале. Она первой начала атаку, имея на руках собственную копию досье на Хельстрома. Найдя нужные места, она цитировала их, бросаясь в атаку:

— Вы сказали, что компания Хельстрома частная, зарегистрированная в 1958 году; одним из главных держателей акций был он сам и два других члена правления — Фэнси Калотерми и мисс Мимека Тиченам, — она захлопнула папку и пристально через длинный стол посмотрела на него. — Многим из нас показалось странным, что хотя обе эти женщины и поставили свои нотариально заверенные подписи под документами о регистрации в присутствии свидетелей, но вы не предоставили нам никаких других данных об этих людях.

«Мой ответ, — думал, сидя в такси, Перуджи, — отразил атаку».

Он лишь пожал плечами и ответил:

— Все верно. Мы не знаем, откуда они, где учились, — ничего конкретного. Судя по всему, они иностранки. Однако нотариус в Фостервилле был удовлетворен их документами, а стряпчий не возражал против того, чтобы обе дамы вошли в правление корпорации, делающей бизнес в этой области. Мимека — имя восточное, а фамилия другой женщины явно имеет греческое происхождение. Больше мы ничего не знаем, но намерены восполнить этот пробел. Мы работаем в этом направлении.

— Они живут на ферме Хельстрома? — спросила она.

— Вероятно.

— Есть ли их описания?

— Нечеткие: темные волосы и общие черты, характерные для большинства женщин.

— Общие, — задумчиво повторила она. — А интересно, как бы вы описали меня? Хотя, ладно, это неважно. И как они связаны с Хельстромом?

Перуджи чуть помедлил с ответом. Он знал, какое впечатление производит на женщин. Высокий — шесть футов и четыре дюйма — рост, внушительный вес в 220 фунтов. У песочного цвета волос рыжеватый оттенок, более темный на бровях. Глаза темно-карие, часто по ошибке их принимают за черные, глубоко посаженные над несколько коротковатым носом, широкий рот и квадратный подбородок. Общее впечатление — доминирующее мужское начало. Неожиданно послав ей через весь стол ослепительную улыбку, он сказал:

— Мадам, я не буду описывать вас ни для кого, даже для себя. Таковы мои обязательства перед Агентством: вы все остаетесь безымянными и безликими. А что же касается тех женщин, то, очевидно, Хельстром им достаточно доверял, раз уж назначил в правление своей корпорации. Это нас крайне интригует. И мы намерены удовлетворить свое любопытство. Обратите внимание, что по документам Калотерми является вице-президентом, а другая женщина — секретарем-казначеем, и в то же время каждая из них владеет лишь одним процентом акций.

— Сколько им лет? — спросила она.

— Совершеннолетние.

— Они путешествуют вместе с Хельстромом?

— У нас нет об этом никаких сведений.

— И вы даже не знаете, есть ли у этих женщин мужья или привязанности? — продолжила расспросы она.

Густые брови Перуджи начали в гневе опускаться, но он удержал их, заставив голос звучать ровно, чтобы не выдать своего огорчения этим пробелом:

— Да, мы не знаем этого.

Однако она догадалась о его состоянии, потому что задала следующий вопрос:

— А Хельстром женат?

— Мы и этого не знаем. В этих папках находится все, что известно к настоящему времени.

— Все? — фыркнула она. — Сколько лет Хельстрому?

— Предположительно тридцать четыре. Он жил на ферме и первые семь лет получал образование дома. Его бабка Трова Хельстром была дипломированной учительницей.

— Я закончила с подготовленной заранее обязательной программой, — сказала она, постучав по папке. — Значит, ему только тридцать четыре. Я задала этот вопрос просто для того, чтобы подчеркнуть, что он еще довольно молод, хотя и поднял такую бучу.

— Не так уж и молод.

— Вы сказали, что он читает лекции, время от времени проводит семинары и коллоквиумы, и что учился на нескольких факультетах разных университетов. Как сумел он получить столь ответственные назначения?

— О, благодаря своей репутации.

— Гм-м!.. Что нам известно о его помощниках?

— Его технический персонал, деловые связи… вы все это прочитали в папках.

— И его банк в Швейцарии. Интересно, какие имеются данные о его состоянии?

— Только те, что в досье.

— Вы рассматривали такой вариант: нельзя ли осторожно навести справки через его адвокатов?

— Вы что, принимаете нас за кретинов? — спросил Перуджи.

Она посмотрела на него, а потом тихо произнесла:

— Я же сказала «осторожно».

— Его законный адвокат, как вы могли заметить, уроженец Фостервилля — совсем маленького городка, — терпеливо объяснил Перуджи. — Связь между двумя собаками не может быть осторожной, как вы изволили выразиться здесь.

— Гм-м!

Перуджи посмотрел на лежащие перед ним папки. Она, конечно, полагала, как и все остальные, что он не сообщил им всего. Это естественно, но у нее не было возможности проверить, что же он утаил. Не имелось ничего, кроме подозрений.

— Встречался ли кто-нибудь из наших людей с этим Хельстромом? — спросила она.

Перуджи посмотрел на нее, удивляясь: «Почему остальные позволяют ей быть лидером? Более чем удивительно!»

— Возможно, вам известно, что у шефа есть связи с вице-президентом банка, ведущим финансовые дела кинокомпаний, обычно занимающихся продажей фильмов Хельстрома. Этот вице-президент встречался с Хельстромом, и у нас есть его отчет, который вскоре будет вам вручен.

— Этот банк не связан с компанией Хельстрома?

— Нет.

— Вы уже прощупали наши связи в Швейцарии?

— Здесь нет мошенничества, и поэтому нельзя получить открытый доступ к банковским счетам в Швейцарии. Но мы все-таки попытаемся использовать и этот путь.

— А какое впечатление произвел Хельстром на этого вице-президента?

— Способный человек, довольно спокойный, хотя иногда взрывается, когда затронуты его собственные интересы… особенно в вопросах экологии.

— Сколько он платит своим сотрудникам?

— По шкале профсоюза гильдии. Но данные о налогах мы имеем не на всех людей.

— А эти две женщины?

— Вероятно, их держит нечто иное, нежели деньги. Мы полагаем, что они живут на Ферме, а декларацию о доходах не посылают.

Предполагается, что Хельстром не так уж щедр, хотя возможно, тут какое-то мошенничество. Пока что мы не можем сказать точно. Из скопированных нами записей следует, что кинокомпания не приносит дохода. Весь доход, похоже, уходит на законную деятельность, носящую образовательный характер.

— Может, эта Ферма — подпольная школа?

— Некоторая часть молодых людей остается там для обучения производству фильмов и для изучения экологических проблем. Подробнее об этом в отчетах.

— Подробнее, — повторила она ровным голосом. — Можем ли мы предполагать, что на его ферме проходила инспекция, ну, скажем, строительная или какая-нибудь в этом роде? Ведь в Орегоне должны быть приняты соответствующие законы.

— Инспекцию проводят местные власти, и точность информации, полученной инспекторами, вызывает большие сомнения. При первой же возможности мы обновим наши данные.

— А технический персонал Хельстрома, его операторы и так далее — они профессионалы в своем деле?

— Они делают работу, заслуживающую высокой оценки.

— Но сами люди, их ценят в кинобизнесе?

— Можно сказать и так.

— А что скажете вы?

— Мой ответ не даст ничего, разве что укажет направление дальнейших вопросов. По нашему мнению, преуспевающие в кинобизнесе люди стремятся добиться внешнего признания от своих коллег, но часто за восхищением скрывается глубокая ненависть. Так что восхищение в обычном смысле этого слова мало подходит к ситуации, ну, может, только свидетельствует о компетенции и доходе.

— Сколько раз Хельстром путешествовал с того времени, как этот отчет попал в наши руки?

— Однажды в Кению и два дня пробыл в Стэнфорде.

— Он сейчас находится на Ферме?

— Для полной уверенности мне нужно просмотреть последние отчеты. Как вы знаете, мы только что ввели в дело новую команду. Разумеется, вас будут держать в курсе.

— Из ваших предыдущих отчетов следует, что Хельстром проводит вне Фермы по две недели в месяц, а то и больше. А кто его замещает, когда он в отъезде?

— Пока что нам это не известно.

— А как тщательно за ним наблюдали во время поездок?

— Мы проверяли его багаж, но обнаружили лишь кинокамеры, фильмы, технические бумаги и тому подобное. В основном, записи его касались насекомых. Он, похоже, очень педантичен во всем, что касается его специальности. Мы не обнаружили ничего подозрительного.

— А если устроить провокацию?

— Это исключено из-за его авторитета в научных кругах. Слишком многие поверят его протестам.

Она откинулась на спинку кресла и несколько секунд молчала. После чего эта стерва бросила:

— Сообщите шефу, что из этого можно извлечь пользу. Мы не удовлетворены.

«Не удовлетворены! — подумал Перуджи, нетерпеливо барабаня пальцами по черному жесткому сиденью такси. — Но они испугались, и этого на первый раз было достаточно. Если дело, связанное с „Проектом 40“, выгорит, и все пойдет в том направлении, о котором они с шефом намеренно не сообщили, то можно будет извлечь колоссальную выгоду. Хватит веем, включая и Дзулу Перуджи. Конечно, речь идет вовсе не об оружии. Штука, которую описывал отчет, оставленный без присмотра в библиотеке, выделяла слишком много тепла. Но при низких температурах это тепло можно использовать в производстве металлов и пластмасс. По самой скромной оценке это вызовет коренную модернизацию металлургии, ведущую к просто головокружительному падению стоимости производства стали. Выгода здесь — не то слово!»

Из инструкции для воспитания избранных работников:

«Мы используем язык чужаков из Внешнего мира, но для собственных целей, с иными значениями слов. Этого требует необходимость маскировки. Поскольку мы практически беззащитны против лучших сил Внешнего мира, нашей основной зашитой остается их неведение о том, что мы живем среди них, а они для нас — лишь первоначальный образец при создании Улья».

День уходил, и Депо начал обдумывать краткие инструкции Мерривейла. Может быть, виной тому были возбужденные нервы, но он подумал: «А сколько же агентов погибло, занимаясь этим делом?» Мерривейл был тот еще тип — чертов акцент и все такое. Иногда Депо ловил себя на мысли, что Мерривейл восхищается Хельстромом. Людей, подобных ему, приводит в восхищение лишь успех, но у Мерривейла всегда чувствовался еще и привкус страха. И чем ближе успех подступал к Мерривейлу, тем сильнее становился его страх.

В закрытой долине жара не спадала — все так же пекло горячее осеннее солнце. Депо чувствовал сонливость, и временами его веки смыкались.

Он постарался сосредоточить внимание на строениях фермы. Если верить последним донесениям, то Хельстром должен быть где-то там, за стенами этих зданий. Однако ничто не подтверждало его присутствия.

Так почему же Мерривейл восхищается Хельстромом?

Резкий хлопок сбил сонливость с Депо. Он заметил движение у дальнего левого угла сарая-студии. Это была тележка на колесах.

Довольно странное средство передвижения — ему вспомнились стародавние вокзальные тележки для перевозки багажа — на больших колесах со спицами и с высокими бортами. Откуда-то изнутри здания пронзительный голос выкрикнул команду, но Депо не смог разобрать слов. Что-то вроде «погрузить». Смысл приказа оставался неясным.

Из сарая вышла молодая женщина и встала перед тележкой; Депо показалось, что она была обнаженной, но в бинокль он увидел шорты телесного цвета. Однако на ней не было ни лифчика, ни блузки, ноги были обуты в сандалии.

Сильное увеличение позволило Депо разглядеть подробности, когда девушка опускала рулевую перекладину, поднятую вертикально впереди тележки. У нее были упругие груди с темными сосками. Он так увлекся, что едва не пропустил приближение еще одной молодой женщины, одетой так же, а заметил лишь тогда, когда в поле его зрения появилась третья рука. Эти женщины могли сойти за сестер, но не подходили под описания женщин-акционеров из корпорации Хельстрома: волосы у них были светло-желтые.

Молодые женщины взялись за перекладину и потащили тележку к северным воротам. Они двигались быстро и нетерпеливо, что удивило Депо, ведь ящик так долго валялся за воротами. Иной причины появления тележки он не видел: ясно было, что они собирались забрать ящик. Так что же внутри этой проклятой штуковины? И почему девушки почти голые? Он вспомнил, как напрягались посыльные, двигая ящик, и подумал, а как же эти молодки поставят такую тяжесть на тележку? Конечно, к ним на помощь должны прийти другие, решил он.

С возрастающим удивлением он наблюдал, как женщины открывают ворота и разворачивают тележку, чтобы опустить борт и поставить ящик на дно. Ящик они подняли с удивительной легкостью, затратив намного меньше времени, чем понадобилось мужчинам, которые привезли его сюда. Потом закрыли борт и вернулись к сараю с той же быстротой и решительностью, как и по пути к воротам. Гораздо быстрее, чем он ожидал, они добежали до сарая и скрылись из виду. И снова раздался хлопок. Закрылась дверь?

Депо прикинул, что вся операция заняла не более пяти минут.

Поразительно! Настоящие амазонки! Хотя на первый взгляд они казались всего лишь хорошо развитыми, пышущими здоровьем молодыми женщинами. Не является ли Хельстромовская ферма убежищем для помешанных на здоровье? На подобную мысль наводил их цветущий вид. Депо отбросил такое предположение. Слишком уж по-деловому они забрали и увезли ящик. Эти женщины не были фанатками-культуристками. Скорее уж, они походили на рабочих, которые знали свое дело настолько хорошо, что обходились без слов и лишних движений. Но почему такую работу выполняют женщины?

Еще одно упущение в отчете, и нет ответа на вопрос!

Депо бросил взгляд на часы: до захода солнца осталось меньше получаса. Долина и Ферма снова погрузились в ничем не нарушаемую тишину. После всплеска энергии двух женщин местность казалась еще более пустынной.

— Так что же, черт возьми, в этом ящике?

Лучи низкого солнца заливали верхушку гребня холма слева от него, погружая долину в тень, но от золотистой травы и листьев на противоположном склоне холма отражался свет. Депо знал, что хорошо замаскировался под темными кустами, но долина и вся местность обрели оттенок зловещего спокойствия. Глубоко вздохнув, он решил не менять своего решения дождаться темноты, прежде чем уходить отсюда. Долина и все вокруг него было пропитано атмосферой западни. Он пополз обратно, дальше в тень, и осмотрел открытое пространство, которое ему предстоит пересечь. Низкие лучи окрасили поле в золотисто-рыжий цвет. И этот же свет четкой тенью выделял след в помятой им траве.

«Какой же я дурак, что выбрал этот путь! — подумал он мрачно. — А в чем же состояла ошибка Портера?»

Его охватило чувство изнеможения. Неожиданная сила этих полуголых молодых женщин, непрерывное раздражающее гудение из сарая-студии, невысказанные вслух предупреждения на инструктаже Мерривейла, пустынная долина на фоне движения коров в отдалении (почему они находятся так далеко?) — все твердило ему: нужно дождаться наступления темноты. Он лежал почти час, наблюдая и борясь с предчувствиями.

День угасал. У края горизонта, на западе, пурпурный закат казался еще ярче на фоне оранжевого неба. Склоны долины погружались в сумерки, и трудно было понять, на самом ли деле он различал детали или же просто воскрешал их по памяти. Ни на Ферме, ни в сарае света не зажигали. Видимость упала почти до нуля, но когда Депо выполз из кустов, то на севере различил звезды и слабый свет. «Там Фостервилль, — понял он. — А на Ферме до сих пор ни единого пятна света».

Депо провел руками вокруг себя, убедился, что выбрался из кустов, и лишь тогда встал на ноги. Спина заныла от боли. Депо полез в рюкзак, достал сандвич, завернутый в бумагу, развернул и впился зубами, глядя по сторонам, чтобы восстановить ориентировку. Ему помогло сияние Фостервилля. Сандвич подкрепил его. Сделав долгий глоток воды, он собрался двинуться в обратный путь.

Однако чувство опасности не проходило.

Умом он понимал нелогичность страха, но Депо привык доверять своим чувствам. Опасностью пропахло все, что он узнал, увидел, услышал, точнее — не узнал, не увидел и не услышал. Все внутри него кричало: опасность!

«Убирайся, черт возьми, отсюда!» — сказал он самому себе.

Депо повернул браслет часов и посмотрел на светящийся циферблат с компасом, установил нужное направление и двинулся через поле. Когда он вышел из-под деревьев, видимость немного улучшилась. Он двигался по длинному склону, поросшему сухой травой.

Земля под травой была неровной. Он часто спотыкался, взбивая пыль, и несколько раз даже останавливался, чтобы не чихнуть. Собственное движение по траве в этой ночной тишине казалось ему неестественно громким, но появился слабый ветерок, вздохи которого среди деревьев впереди Карлос слышал, когда останавливался. Замедлив шаг, он попытался использовать сходство между этими звуками. Сухие травинки, попавшие за ворот, царапали кожу, вдобавок его раздражало медленное движение. Депо обнаружил, что неосознанно ускоряет шаг. Что-то внутри него кричало: «торопись!».

Ориентироваться ему помогали светящийся циферблат компаса и сияющий небосвод. Он различал стволы встречающихся на пути деревьев и легко обходил их. Впереди вырисовывалась темная линия крупных дубов, тут он однажды уже прошел. Там должна проходить тропа животных. Он рассчитывал выйти на нее до того, как двинуться по твердой поверхности, на которой не росла трава. Нагнувшись, Депо ощупал почву, и пальцы наткнулись на почти стертые следы копыт в засохшей грязи. Давно уже ни один олень не проходил тут. Это были старые следы, он их заметил еще утром, и сейчас они лишь дополнили картину общего впечатления от долины: все живое словно старалось держаться подальше от нее.

Депо выпрямился и пошел по тропе, когда расслышал слабый шелест в поле позади себя. Этот звук не походил на шуршание травы, которое производят ветер или идущий по ней человек. И источник шума невозможно было определить — просто где-то сзади. Свет звезд не позволял рассмотреть ничего, кроме далеких теней, которые могли быть деревьями или неровностями ландшафта. Звук становился громче, и Депо чувствовал, что угроза нарастает. Звук уже напоминал скорее шепот, нежели шелест. Карлос выпрямился, повернул прочь от этого звука и почти побежал по тропе. Он заметил, что видит тропу, если смотреть вниз под острым углом.

Вскоре он достиг линии деревьев, где мадронии росли вперемежку с соснами. Деревья закрыли слабый свет звезд, и Депо невольно перешел на шаг. Несколько раз он терял тропу, а потом находил ее ногами на ощупь. Ему очень хотелось вынуть фонарик из рюкзака, но странный звук за его спиной все усиливался. Теперь он напоминал свист. Шум множества нижних юбок с фижмами, если бы их тащили по траве, не был бы столь металлическим. Видение этих юбок на мгновение позабавило его, однако лишь до тех пор, пока он не вспомнил о полуобнаженных молодых амазонках на Ферме. И почему-то эта воображаемая картина отнюдь не показалась ему забавной.

Депо спрятал свой велосипед в кустах, где тропа пересекала узкую грязную дорогу. Эта дорога огибала невысокий холм и тянулась вниз по длинному склону к проселочной дороге, где Депо оставил автофургон. На руле велосипеда имелся фонарик, и он пообещал себе включить свет и гнать, словно за ним гонятся черти.

Не стал ли звук за его спиной громче? Что же, черт возьми, служит его источником? Что-то искусственное? Может, это птицы? Шелест раздавался уже по обе стороны, словно его обходили фаланги наступающей армии. Депо казалось, что множество существ веером окружают его. Он попытался увеличить скорость, но мешала темнота, и он натыкался на деревья.

Так что же это за звук?

Тело Карлоса заливал пот, а грудь сдавил страх.

Он снова попытался ускорить шаг, споткнулся и растянулся во весь рост. Шелест погони смолк. Несколько секунд Депо лежал неподвижно, вслушиваясь. Ничего. Какого черта! Тишина так же пугала его, как и странный звук. Он медленно встал и тут же снова услышал его с обеих сторон и сзади. Наполненный ужасом, агент кинулся вперед, спотыкаясь, проламываясь сквозь заросли, падая, иногда теряя тропу.

Где же эта проклятая дорога, на которой он спрятал велосипед?

Оглушительный шум раздавался уже отовсюду: и по бокам, и сзади, и даже спереди. Депо, тяжело дыша и спотыкаясь, пытался на ходу нащупать фонарик в рюкзаке. Почему он не взял с собой оружие? Хотя бы автоматический пистолет? Что-нибудь небольшое, вроде того, что у Тимьены. Проклятье! Что же это за шум? Хватит ли у него смелости включить фонарик и описать лучом круг? Нет, он не мог взять с собой даже маленький пистолет! Этого не позволяла легенда любителя птиц! И вот теперь он задыхается и тяжело дышит. И болят ноги.

Дорога была уже у него под ногами, но он не сразу понял это. Депо резко остановился и попытался сориентироваться в темноте. Сошел ли он с тропы на дорогу только что или идет по ней уже несколько минут? Депо считал, что находится недалеко от кустов, где спрятал этот чертов велосипед. Он где-то тут, поблизости. Может, все-таки включить фонарик? Шелест доносился со всех сторон. Велосипед должен быть где-то рядом, справа от него. Депо протянул руку к темным теням, споткнулся о куст и упал на раму велосипеда.

Тихо бормоча проклятия, он встал на ноги, поднял свой механизм и оперся на руль. Теперь он лучше различал дорогу: отдельные светлые участки в темноте. Депо вдруг подумал, как приятно будет оседлать велосипед и помчаться назад, к автофургону и Тимьене. Но этот шелест-свист становился все громче, окружая его! Да пошло оно к черту! Схватив фонарик, Депо нажал на кнопку. Луч света скользнул по деревьям. И он увидел трех молодых женщин, одетых так же, как амазонки на Ферме, в плотно облегающие шорты и сандалии. Лица их скрывали темные блестящие маски, как у аквалангистов. И у каждой в руках продолговатый предмет с раздвоенным, как у бича, концом. Сначала он подумал об антеннах какой-то странной системы связи, но раздвоенные концы были угрожающе направлены на него.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«Иногда я осознаю, что имя мое не так уж важно. Оно могло быть любым иным сочетанием звуков, а я все равно оставался бы самим собою. Имена неважны! Хорошая мысль. Именно это говорили Праматерь и мой первый учитель. Имя, которое я использую, — случайное. Я мог бы получить и совсем другое, если бы родился в семье чужаков из Внешнего мира со всем их индивидуализмом. Их сознание — не мое; их временная линия — не моя. Мы, дети Улья, когда-нибудь расстаемся с именами. В словах Праматери заключен глубокий смысл: наше совершенное общество не может позволить себе индивидуальные имена. Только метки, в лучшем случае, — но не имена. Они полезны только в преходящем смысле. Возможно, в иные времена у нас будут другие метки. Или номера. Почему-то номера кажутся более близкими по смыслу тому намерению, которое столь удачно выразила Праматерь».

Было 2:40 ночи, и вот уже почти десять минут Кловис наблюдала, как Эдди ходит взад-вперед по крохотной гостиной ее квартиры. Телефон разбудил их, и Эдди поднял трубку. Он открыто пришел к ней. Агентство смотрело на это сквозь пальцы. Определенные сексуальные шалости от своих людей ожидались и даже ценились, лишь бы не заходили слишком далеко. Ничего серьезного — просто здоровые, энергичные телесные наслаждения.

Повесив трубку, Эдди только и сказал:

— Это ДТ. Позвонить его просил Мерривейл. Они потеряли контакт с Карлосом и Тимьеной.

— О, Господи!

Она вскочила с постели и набросила халат на обнаженное тело. Эдди вышел в гостиную.

— Мне следовало ответить по телефону, — бросила она, надеясь вывести его из задумчивости.

— Почему? ДТ искал меня.

— Здесь?

— Да.

— А как он узнал, что ты тут?

— Он позвонил мне, но там никто не ответил.

— Эдди, мне это не нравится.

— Чепуха!

— Эдди, а что еще сказал ДТ?

Он остановился перед ней и посмотрел на ее ноги, которые она поджала, плюхнувшись в кресло.

— Он сказал, что нам придется в очередной раз сыграть брата и сестру. Ник Майерли станет нашим папочкой, и нам предстоит прекрасный отпуск в Орегоне!

Из дневника Нильса Хельстрома:

«Фэнси недовольна своей жизнью в Улье. Может быть, она привыкла к жизни снаружи. Такие вещи иногда случаются. Боюсь, как бы она не попыталась сбежать. В этом случае, как мне кажется, лучше просто уничтожить ее, чем отправлять в чан. Ее первенец, Салдо, оправдал все наши ожидания. Мне бы не хотелось, чтобы Улей потерял такой прекрасный воспроизводящий материал. Плохо, что у нее так ладно получается с насекомыми. Придется следить за ней повнимательнее до завершения нашего нового фильма. Что бы ни случилось, мы не можем посылать Фэнси во Внешний мир, пока не убедимся в ее абсолютной надежности. Возможно, следует возлагать на нее большую ответственность во внутренних делах при съемках фильма. Может быть, она разделит мое видение фильма, и это излечит ее от неуравновешенности. Фильм так нужен нам. Начало нового этапа! С ним и последующими фильмами мы подготовим мир к нашему ответу на проблему выживания человека. Я знаю, что Фэнси разделяет эту еретическую веру. Она верит, что насекомые переживут нас. Даже Праматерь этого боялась, но ее ответ в моей обработке следует развивать. Мы должны как можно больше походить на тех, кому собираемся подражать».

— Это вас шокирует? — спросил Хельстром.

У него были светлые волосы, среднее телосложение, на вид ему нельзя было дать более тридцати лет. Таким и было его описание, имеющееся в Агентстве. Чувство внутреннего достоинства, целеустремленность, лучащаяся из его голубых глаз, когда он цепко рассматривал то, что его заинтересовало. В нем ощущался заряд внутренней энергии.

Хельстром стоял в лаборатории напротив пленника, привязанного к пластиковому стулу. Эта лаборатория представляла собой смесь полированного металла, блестящих стен, стекла и инструментов, освещенных молочным светом, который исходил от плоскости потолка.

Депо уже пришел в сознание. Он не знал, сколько прошло времени, но голова до сих пор плыла в тумане. Хельстром стоял перед ним с двумя обнаженными женщинами по бокам, видимо, охранниками. Депо понимал, что слишком много внимания обращает на женщин-амазонок, но ничего не мог с собой поделать.

— Вижу, что шокирует, — заметил Хельстром.

— Ну, допустим, — признался Депо. — Я не привык видеть вокруг себя так много обнаженной женской плоти.

— Женской плоти, — повторил Хельстром и щелкнул языком.

— Их что, совершенно не трогает, как мы о них говорим? — поинтересовался Депо.

— Они не понимают нас, — ответил Хельстром. — А если бы даже и понимали, то не поняли бы это ваше отношение. Типичное для чужака, но мне оно всегда казалось странным.

Депо осторожно попытался проверить крепость веревок, которыми был привязан к стулу. Он очнулся с головной болью, и она не проходила. Над глазами пульсировала боль, и он не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени с тех нор, как его захватили. Депо вспомнил, как начал говорить с тремя молодыми женщинами, которых освещал его фонарик, затем умолк, когда осознал, что его окружило множество таких же фигур. Сумбурные мысли и неразборчивые воспоминания проносились в его сознании. Господи, как же трещит голова! Он вспомнил свои глупые и жалкие слова, вызванные страхом и потрясением:

— Я оставил здесь свой велосипед.

Боже праведный! Он стоял, придерживая велосипед, а эти непроницаемые маски для ныряния окружали его. Они покачивали раздвоенными палочками, нацеленными на него, что могло означать только угрозу. Депо не имел ни малейшего представления, что это за рогульки, но оружие — всегда оружие. Усики исходили из коротких рукояток, которые уверенно сжимали молодые женщины. Концы этих рогулек издавали низкое гудение, которое Депо мог слышать, когда задерживал дыхание, пытаясь оценить шансы прорваться сквозь круг. Пока он раздумывал, ночная птица устремилась к насекомым, привлеченным светом фонарика. И тут же фигура, смутно вырисовывавшаяся в темноте, подняла раздвоенную палочку. Раздалось тихое гудение, которое он слышал, когда пересекал поле. Птица сложила крылья в воздухе и рухнула на землю. Женщина наклонилась и небрежно запихнула птицу в наплечную сумку. И тут он заметил, что у многих женщин имеются такие сумки, и все они чем-то наполнены.

— Я… я надеюсь, что не нарушаю частных владений, — пробормотал Депо. — Мне сообщили, что это подходящее местечко для моего хобби. Мне нравится… наблюдать за птицами.

Сказав это, Депо сам понял, насколько глупо прозвучали его слова.

«Что это за чертовы приборы? Птица даже не трепыхнулась. Тс-с-бац! Мерривейл не упоминал ни о чем подобном. А может, это и есть „Проект 40“? О, Господи! Почему эти безумные девки ничего не говорят? Словно не слышали его или не понимали. Говорят ли они вообще на каком-либо языке?»

— Послушайте, — начал он, — меня зовут…

И это все, что он помнил, не считая еще одного резкого щелчка слева и болезненного ощущения расколотой головы. Депо вспомнил: под черепом взорвалась боль. Голова все еще болела, когда он снизу вверх смотрел на Хельстрома. Без сомнения, виноваты эти чертовы усики. Две женщины, стоявшие за Хельстромом, имели точно такое же оружие, хотя они и не носили масок, как амазонки из группы, окружившей его ночью.

«Я точно влип, — подумал он. — Мне ничего не остается, как нагло все отрицать».

— Почему вы связали меня? — спросил Депо.

— Не тратьте даром времени, — произнес Хельстром. — Мы вынуждены, пока не решим, каким образом избавиться от вас.

С внезапно пересохшей глоткой и ухнувшим куда-то сердцем Депо выдавил из себя:

— Это плохое слово — избавиться. Мне оно не нравится.

Хельстром вздохнул. Да, выбор слов в данной ситуации не богат.

Он устал, уже глубокая ночь, и она все не кончается. Черт бы побрал этих навязчивых соглядатаев! Что им всем нужно?

— Примите мои извинения! — произнес он вслух. — Я не хотел причинять вам ненужного беспокойства или неудобств. Но вы не первый, кого мы поймали при похожих обстоятельствах.

Депо вдруг показалось, что все это однажды с ним уже происходило. Словно в его памяти ожило нечто полузабытое, опыт кого-то близкого ему. Портера? Он не был настолько уж близок к Портеру, хотя…

— И вы избавились от них тоже? — спросил Депо.

Хельстром проигнорировал вопрос. Такая безвкусица… Он произнес:

— Согласно вашим документам, вы являетесь торговым агентом компании по фейерверкам. Один из тех, кто незваным-непрошеным вторгался сюда, тоже работал на эту компанию. Вам это не кажется странным?

Депо с трудом выдавливал слова из пересохшего горла:

— Если его звали Портер, то в этом ничего странного нет. Он мне рассказал об этом месте.

— Тоже, наверное, любитель птиц, — заметил Хельстром и повернулся спиной к Депо.

«Неужели нет никакого способа справиться с этой угрозой?»

Депо вспомнил птицу, сбитую женщиной в ночном небе. Что же это за оружие? Может ли оно быть ответом на тайну «Проекта 40»? Он решил подойти с другой стороны:

— Я видел, как одна из ваших женщин убила птицу прошлой ночью. Им не следует этого делать. Птицы являются важной частью…

— О, помолчите! — выдохнул Хельстром, не оборачиваясь. — Конечно, они убили птицу… и насекомых, и кроликов, и мышей, и других животных. Они не могли всю ночь тратить просто на ваши поиски, а занимались также ночным прочесыванием.

Депо покачал головой. Ночное прочесывание?

— Зачем они это делают? — поинтересовался он.

— Чтобы есть, разумеется.

Хельстром посмотрел на пленника.

— Мне необходимо время, чтобы обдумать проблему, возникшую в результате вашего появления. Я не рассчитываю, что вы бросите свои увертки и разоткровенничаетесь.

— Я не представляю, о чем вы говорите, — запротестовал Депо, но обильный пот, Карлос это понимал, выдавал его с головой.

— Мне все ясно, — в голосе Хельстрома прозвучала печаль. — Не пытайтесь убежать. Два работника получили приказ в случае чего убить вас. И говорить с ними не имеет смысла. Они не разговаривают. Кроме того, они легко выходят из себя и могут почуять ваше отличие. Вы для нас чужак из Внешнего мира, а их учат избавляться от таких незваных гостей. Ну а теперь прошу меня извинить.

Хельстром вышел из комнаты, оттолкнув в сторону скользящую дверь. Депо успел увидеть широкий коридор, залитый молочным светом и полный людей — мужчин и женщин, абсолютно обнаженных. Двое как раз проходили мимо двери, заставив Хельстрома задержаться на секунду. Эти двое, обе женщины, несли обнаженное тело мужчины с обвисшими головой и руками.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«Тщеславие побуждает меня писать эти строчки в надежде, что их прочитают специалисты. Действительно ли вы есть в будущем мире или же это лишь только плод моего воображения? Я знаю, что Улью еще долгое время будут необходимы способности к чтению, может быть, всегда. Но все равно в конце концов мои мысли потеряют значение. Если вы, читающие эти строки, понимаете мои сомнения, то должны осознать, что способность к чтению может быть отброшена и забыта. Да, это актуальный вопрос: помогает ли специализация отдаленной цели? Настанет время, когда эти строки останутся, но некому будет их прочитать. Хотя практически это маловероятно, потому что материал, на котором записаны мои слова, будет признан полезным для использования в других целях. К будущим читателям я обращаюсь, наверное, просто из-за тщеславия. Скорее всего, причина объясняется инстинктом близкой цели. Я поддерживаю подход Праматери к решению проблемы чужаков. Мы не должны противостоять, нужно искать компромиссы и вводить их в наше сообщество. Этим мы сейчас и занимаемся под моим Руководством, и, если вы перемените точку зрения, полагаю, что моя помощь окажется полезной в планировании вашего будущего».

Хельстрома разбудила от дневного сна молодая девушка-наблюдатель. На ее мониторе появился чужак, вторгшийся на территорию Улья. Ячейка Хельстрома была закрыта, обеспечивая ему уединение, на которое мог рассчитывать главный работник. Девушка вошла к нему и мягко потрясла за плечи, чтобы разбудить. Быстрым и безмолвным языком жестов, принятым в Улье, она сообщила ему о чужаке.

Незнакомец находился на холме над основными строениями Улья и осматривал местность в бинокль. Сенсоры, расположенные вдоль окружного туннеля, давно зафиксировали его приближение. Чужак оставил свою спутницу возле машины у дороги на Фостервилль.

Передача сообщения заняла три секунды.

Тяжело вздохнув, Хельстром выскользнул из тепла постели и жестом показал, что сообщение принято. Девушка вышла из ячейки. Хельстром пересек ровный кафельный пол, прохлада которого помогла окончательно проснуться. Он связался с датчиками системы безопасности Улья и навел их на квадрат, который указала девушка-наблюдатель.

Поначалу Хельстром никак не мог обнаружить чужака в высокой траве. В этот час обзору мешали солнечные лучи. Он подумал, а не ошиблась ли девушка, указывая квадрат. Наблюдатели временами нервничали, становились слишком чувствительными, но пока еще никто не объявлял ложную тревогу и не допускал серьезных ошибок.

Хельстром изучил траву более внимательно. Панорама ее в жарком полуденном свете казалась ненарушенной. Внезапно он уловил какое-то движение на гребне холма. И, словно движение это проявило картинку, он увидел чужака: мужчину в одежде под цвет травы, что явно не было случайным.

Более семидесяти лет жизни в Улье развили у Хельстрома маскировочный рефлекс. Чувство осторожности появилось у него задолго до того, как он, подделав возраст, вышел из Улья под личиной чужака. И теперь, глядя на прячущегося нарушителя, Хельстром двигался быстро. Надел сандалии и накинул на тело белый лабораторный халат, взглянул на ходу на часы, висящие на стене: 2 часа 59 минут пополудни. Эти часы с точностью хода четыре секунды в год сконструировала команда, чье воспитание и предназначение обрекли ее всю жизнь провести в лабораториях.

Хельстром подумал о нарушителе. Если он станет ждать, как и другие, то его лучше взять в темноте. Учитывая сложившиеся обстоятельства, Хельстром решил начать ночное прочесывание пораньше. Улей должен узнать, почему чужаки стали совать нос не в свои дела.

Прежде чем выйти из своей ячейки, Хельстром изучил внешний периметр Улья и увидел далеко в долине приткнувшийся на стоянке автофургон. Рядом сидела женщина и что-то рисовала в лежащем на коленях альбоме. При большом увеличении он разглядел нервное напряжение в плечах женщины, непроизвольное движение головы и взгляд вверх на склон, ведущий к Улью. Ее тоже следует захватить. В их появлении чувствовалась чья-то профессиональная рука, и от этого пульс Хельстрома участился.

Он задумчиво покусывал нижнюю губу, прислушиваясь к своим инстинктам, реагирующим на эту угрозу. Улей надежно спрятан, чтобы не привлекать к себе внимания, но Хельстром понимал всю его уязвимость, знал, как мало сил у него, чтобы противостоять пробудившейся подозрительности чужаков.

Он обвел ячейку отсутствующим взглядом. Это была одна из самых больших клетушек в их сложно устроенном «муравейнике», расположенном под фермой и окружающими холмами. Колонисты, завершившие свою многовековую миграцию под руководством Праматери, с нее и начали строительство.

Слова Праматери:

«Время остановить бегство, мои возлюбленные работники. Мы, свыше трехсот лет жившие скрытной жизнью среди чужаков, всегда готовые бежать при малейшем подозрении, наконец нашли место, которое станет нашим прибежищем и даст нам силу».

Она утверждала, что во сне ей явился образ благословенного Менделя, «чьи слова указывают, что путь, выбранный нами, — правильный путь».

Базовое образование Хельстром получил еще до того, как вышел во Внешний мир, чтобы «обучаться по книгам». А еще раньше его образование, главным образом, состояло из мыслей Праматери.

Мысли Праматери:

«Лучшие должны спариваться с лучшими. Так мы производим лучших работников для решения тех задач, с которыми может столкнуться Улей».

В тот холодный апрельский день 1876 года, когда приступили к строительству первого Улья и начали копать туннели, продолжая естественные каверны под фермой, Праматерь сказала:

— Мы устремимся к совершенству, и поэтому станем «кроткими», коих земля примет однажды в свое лоно.

Комната, которую он сейчас занимал, была выкопана именно тогда, хотя и копателей, и Праматерь давным-давно отправили в чаны. Комнатушка имела шестнадцать футов ширины, двадцать два Длины и восемь футов от пола до потолка. Она не была квадратной, потому что в дальнем конце повторяла контуры природной каверны. Сначала думали устроить там дверь, но потом решили смонтировать канализацию, электропроводку и другие служебные коммуникации. По естественному известняковому лабиринту Улей спускался вниз на глубину более мили, а в диаметре имел почти две мили. Улей представлял собой кишмя кишащий муравейник. Число работников, проживавших в нем, равнялось приблизительно пятидесяти тысячам (что было куда больше, чем смела надеяться Праматерь). Улей — это густая сеть фабрик, гидропонных садов, лабораторий, воспитательных центров и даже подземная река. Она помогала вырабатывать энергию. Теперь уже не разглядеть исходной стены каверны — лишь ровная гладь серого, предварительно напряженного бетона.

Грубые серые стены в комнате Хельстрома за многие годы покрылись различными планами и набросками. Он никогда не стирал их — расточительная особенность характера, которую Улей прощал лишь избранным работникам. Стены покрывал толстый слой штукатурки, исчерканной записями, но которым можно было изучить историю Улья.

Несмотря на то, что комната была попросторнее, чем у других, обстановка ее соответствовала стандартам Улья. Кровать из бетонных плит, накрытых необработанной кожей с пенистой подкладкой, стулья той же конструкции, стол с керамической зеленовато-прозрачной столешницей, поддерживаемой опорами из твердой пластмассы, консоль с экранами и линией прямой связи с центральным компьютером, двенадцать металлических шкафчиков, изготовленных во Внешнем мире. Шкафчики Улья прочней, но он любил эти из-за дорогих воспоминаний. Платяной шкаф с одеждой чужаков говорил, что он один из ключевых работников, которые представляли Улей в том опасном мире, который находился за периметром. Кроме двух переносных ламп, одна из которых висела над столом, а другая — над консолью, комната освещалась трубчатыми лампами, располагавшимися на стыке потолка и стен, — это стандартная практика для всех галерей, туннелей и комнат Улья.

Он мог занять одну из новых усовершенствованных комнат на нижних уровнях, но Хельстром предпочитал эту, которую занял с того дня, как Праматерь отправилась в чан… «став одной из нас».

Хельстром шагал взад-вперед по кафелю, с беспокойством думая о чужаке. Кого этот человек представляет? Конечно, он оказался здесь не из праздного любопытства. Хельстром нутром чувствовал, что мощные силы Внешнего мира обратили свое смертоносное внимание на Улей.

Он понимал, что пора действовать. Иначе наблюдатели потеряют покой, станут раздраженными. Им необходима твердая рука и чувство, что предпринимаются конкретные действия. Хельстром наклонился над консолью, закодировал инструкции и послал их в систему. Они пересекут Улей, и ключевые работники выполнят все, что предписано. Каждый из них через центральный компьютер Улья увидит жесты-команды на экране. Сработает общая система защиты.

Как и многие ключевые работники, Хельстром знал, сколь тонка на самом деле эта система защиты. И понимание вызывало страх. Нильс хотел бы знать не больше, чем обыкновенный работник, которого заботит лишь то, что не выходит за рамки его прямых обязанностей.

Преследуемый этим страхом, Хельстром открыл ящик стола и извлек папку с пометкой «Джулиус Портер». Обычная метка, проставленная на папке, рассказывала, что случилось с плотью Портера, словно он являлся отобранным для генофонда материалом, а записи сохранялись лишь для оценки потомства. Но у Портера не было никакого потомства в Улье. Он принес с собой лишь ощущение таинственной угрозы, которая так и осталась неразгаданной. Что-то в облике нового чужака заставило Хельстрома вспомнить о Портере. Нильс доверял своим инстинктам. Он просмотрел набегавшие друг на друга строчки зашифрованной кодом Улья информации. По документам, которые у него обнаружили, Портер являлся работником балтиморской корпорации «Все для фейерверков». В конце он что-то пробубнил насчет «агентства». Это агентство представляло в пораженном ужасом мозгу чужака нечто, что способно жестоко отомстить за него.

Агентство.

Теперь Хельстром сожалел, что поторопился отправить Портера в чан. Да, с его стороны это было просто неосмотрительно и беспечно.

Идея причинять боль живым людям шла вразрез с идеологией Улья. Боль — это нечто знакомое. Когда болезнь поражала работника, и его нельзя было вылечить, он отправлялся в чан. Чужаки так не поступали, это было характерной особенностью Улья. Убивали — чтобы есть, чтобы выжить. Убийство может причинить боль, но она быстро проходит. Агонию не продлевали. Да, для выживания можно действовать и по-другому, но Улей избегал жестокости.

Вскоре Хельстром отложил папку в сторону и нажал кнопку на дисплее. Он связался с одним из наблюдателей, находившихся в караульной комнате сарая-студии. Устройство передачи голоса было изобретено в Улье, и, дожидаясь ответа, Хельстром восхитился его функциональной лаконичностью. Скоро на экране над устройством появилось изображение Старого Харви. Голос его слегка дрожал. «Старому Харви давно пора отправляться в чан, — подумал Хельстром, — но с этим можно и подождать. Его таланты нужны Улью, особенно сейчас». Старый Харви был одним из первых, кого вырастили уже здесь. И его потомки разбросаны по всему Улью. Харви хорошо знал обычаи чужаков, и его помощь в защите Улья трудно было переоценить.

Они открыто говорили по внутренней сети. У чужаков не было ни малейшего шанса вскрыть электронную защиту Улья. В этой области специалисты Улья намного опередили чужаков.

— Разумеется, ты уже знаешь о нарушителе? — спросил Хельстром.

— Да.

— Ты лично наблюдал за ним?

— Да. Это я послал женщину предупредить тебя.

— Что он делает?

— Просто наблюдает. В основном, в бинокль.

— Есть ли кто-нибудь из наших снаружи?

— Нет.

— Запланированы ли какие-либо работы снаружи?

— Только посылка — алмазы для буров пятьдесят первого уровня.

— Не принимайте без меня.

— Хорошо.

— Возможно ли, что он имеет передающие устройства, с помощью которых можно следить за его деятельностью?

— У Портера не было таких приборов.

Хельстром подавил раздражение, но отметил, что Старый Харви тоже подумал о связи чужаков.

— А вы проверили?

— Пока нет, но скоро выясним.

— Ладно, будьте внимательны, — сказал Хельстром.

— Конечно.

— Скажешь мне, когда закончите.

— Да.

— Как насчет воздушных средств? — поинтересовался Хельстром. — Было что-нибудь?

— Два реактивных самолета прошли на большой высоте больше часа назад.

— Были замечены признаки зондирования?

— Никаких. Обычные коммерческие рейсы. Вне всякого сомнения.

— Похоже, чужак намерен расположиться там надолго?

— У него в рюкзаке завтрак. Мы полагаем, он решил уйти, когда настанет ночь. Мы регулярно облучаем его низкими частотами, пусть понервничает.

— Превосходно, — Хельстром кивнул. — Продолжайте воздействовать на него этими частотами. Когда люди раздражены, они совершают ошибки. Но не переусердствуйте, иначе он просто запаникует и снимется с места до наступления темноты.

— Понимаю, — ответил Старый Харви.

— А теперь, что касается той женщины, которая дожидается возле фургона на внешнем периметре. Как с ней?

— Мы с нее глаз не спускаем. Чужак пришел оттуда. Мы полагаем, они связаны, — Старый Харви прокашлялся с громким хрипом, выдававшим его возраст. Хельстром тут же осознал, что Харви, пожалуй, уже более двухсот лет, и это очень солидный возраст для одного из первых колонистов, так и не воспользовавшегося преимуществами жизни, которые предоставляет Улей.

— Несомненно, они связаны, — подтвердил Хельстром.

— А может, они просто случайно забрели сюда? — спросил Старый Харви.

— Ты что, и в самом деле допускаешь такое? — спросил в свою очередь Хельстром.

Старый колонист ответил после долгой паузы:

— Вряд ли, но все возможно.

— Я думаю, они оттуда же, откуда и Портер, — заметил Хельстром.

— Следует ли нашим людям на Востоке прощупать, что представляет собой корпорация «Все для фейерверков?» — спросил Старый Харви.

— Нет. Это может выдать сферу нашего влияния. Я думаю, нужно проявлять предельную осторожность — особенно, если эти двое появились здесь, чтобы узнать, что же случилось с Портером.

— Наверное, с ним мы поторопились.

— У меня тоже возникли дурные предчувствия на этот счет, — признался Хельстром.

— Что же за агентство представлял Портер?

Хельстром задумался над вопросом. Старик выразил и его беспокойство. Портер под конец разговорился. Это было так омерзительно, что Хельстром поспешил избавиться от чужака и отправил Портера в чан. Ни один член Улья никогда бы не стал вести себя так, даже обыкновенный рабочий, который умеет говорить на языке, понятном чужакам Внешнего мира. Портер пообещал, что агентство доберется до них, мол, агентство всесильно: «Мы теперь знаем о вас все! И доберемся до вас!» Портер стал первым взрослым чужаком, который увидел Улей изнутри, и его истерическое отвращение при виде вещей, обычных и даже обязательных для поддержания жизни в Улье, шокировало Хельстрома. Но необходимость убийства могла затуманить суть.

«Я ответил на его истерику своей, — подумал Хельстром. — Впредь я должен никогда не допускать ее повторения!»

— Мы допросим этих двоих более тщательно, — решил Хельстром. — Возможно, они расскажут нам об агентстве.

— Ты полагаешь, есть смысл захватить их? — спросил Старый Харви.

— Думаю, это необходимо.

— Возможно, сначала следует рассмотреть и другие варианты.

— Что ты предлагаешь? — спросил Хельстром.

— Наши люди на Востоке могут осторожно навести справки, пока мы будем водить этих чужаков за нос. Почему бы не пригласить их сюда и не позволить понаблюдать за внешней стороной нашей деятельности? Они, конечно, не смогут доказать, что мы виновны в исчезновении их людей.

— Мы не можем знать этого наверняка, — возразил Хельстром.

— Но ведь тогда их реакция была бы иной.

— Они знают, где исчез Портер, — заметил Хельстром. — Не знают лишь — как и почему. И теперь, сколько бы мы ни хватали и ни прятали их людей, это их не удержит. Они будут наседать на нас, тревожить, как муравьи, копошащиеся в трупе. Да, мы должны водить их за нос, но в то же время пора вывести их из равновесия. Я проинформирую наших людей во Внешнем мире, но пока инструкции прежние — крайняя сдержанность и осторожность. Лучше пожертвовать Ульем, чем потерять все.

— Принимая решение, пожалуйста, помни о моих возражениях, — сказал Старый Харви.

— Я запомнил и буду их учитывать.

— Они, конечно, пришлют других, — заметил Старый Харви.

— Не спорю.

— И каждая новая группа, вероятно, будет более опытной, Нильс.

— В этом нет никаких сомнений. Но больший профессионализм, как мы знаем на примере наших специалистов, сужает обзор. Сомневаюсь, что в первых попытках участвовали представители ядра этого агентства, желающие знать о нас. Однако скоро они пошлют кого-то более компетентного, который знает, кто и почему рыщет в окрестностях и сует нос в наши дела.

Колебания Харви показали, что он еще не рассматривал такой возможности.

— Ты собираешься захватить одного из них и заставить работать на нас? — спросил он.

— Мы должны попытаться.

— Это опасная игра, Нильс.

— Обстоятельства диктуют правила игры.

— Категорически не согласен, — заметил Старый Харви. — Я жил во Внешнем мире, Нильс, и знаю чужаков. Твой путь чрезвычайно опасен.

— А ты можешь предложить альтернативу? — поинтересовался Хельстром. — Прежде чем отвечать, хорошенько обдумай последствия. По всей цепочке событий, которые вызовут наши сегодняшние действия. С Портером мы ошиблись. Мы полагали, что это один из тех чужаков, которых мы захватывали раньше и отправляли в чаны. Но мудрость руководителя группы прочесывания заставила меня обратить на этого пленника более пристальное внимание. Ошибка — моя, но последствия касаются всех нас. И мои собственные сожаления ни на йоту не изменят ситуацию. Проблема усложняется еще и тем, что мы не можем стереть все следы, оставленные Портером по пути к нам. Раньше-то мы могли действовать безо всяких исключений. И наши предыдущие успехи притупили мою бдительность. Долгая череда успехов не служит гарантией, что и дальше будут приниматься правильные решения. Я знал об этом, но все равно ошибся. Я не стану возражать против моего смешения, но не изменю прежнего решения относительно дальнейших действий, которое основано и на признании прошлой ошибки.

— Нильс, я не говорил о смещении…

— Тогда подчиняйся моим приказаниям, — произнес Хельстром. — Хотя я мужского пола, но руковожу Ульем по желанию Праматери. Она признала важность своего выбора, и более того, до сих пор реальные события почти не расходятся с ее предсказаниями. При радарном обследовании машины и этой женщины проверьте, не беременна ли она.

Старый Харви понимающе кивнул.

— Я помню о необходимости притока новой крови. Твое замечание будет учтено.

Хельстром отключил связь, и лицо Старого Харви исчезло с экрана. Он мог быть очень старым, и сознание Улья у него несколько притуплено жизнью во Внешнем мире, но он умел справляться со своими внутренними страхами. Поэтому он заслуживал полного доверия, гораздо большего, чем большинство людей Внешнего мира, воспитанных в условиях жестких ограничений, свойственных «диким обществам», как их называли в Улье. Старый Харви был хорошим работником.

Хельстром вздохнул, сознавая тяжесть ноши, которую взвалил на плечи: он руководил почти пятьюдесятью тысячами работников Улья. Некоторое время он вслушивался в себя, пытаясь настроиться на волну Улья, чтобы убедиться — в Улье все в порядке. Он ощущал его, как ровное гудение пчел, собирающих нектар в жаркий полдень, этот покой иногда был необходим ему для восстановления сил. Но на сей раз покоя не ощущалось. Хельстром чувствовал, как тревога передается по Улью вместе с его командами и возвращается к нему, как бумеранг. Нет, далеко не все в порядке.

Улей, как и каждый его обитатель, имел свою врожденную осторожность, заботливо отрегулированную Праматерью и теми, кого она выбрала в воспитатели. Сперва Хельстром возражал против производства документальных фильмов. Слишком близко к дому. Но афоризм: «Кто может знать о насекомых больше, чем рожденные в Улье?» — оказался сильнее его возражений, в конце концов, он и сам проникся духом кинобизнеса. Улью всегда требовался этот символ силы — деньги. Фильмы изрядно пополняли их счета в швейцарских банках, а эти деньги тратились на ресурсы Внешнего мира, в которых нуждался Улей — алмазы для буров, например. Непохожий на дикие общества, Улей, тем не менее, искал гармонии с окружающей средой, действуя таким образом, чтобы иметь возможность покупать необходимые услуги. Конечно, глубокая внутренняя связь, которая всегда поддерживала Улей в прошлом, поможет им и сейчас. «Фильмы — не ошибка!» — говорил он себе. В них было даже что-то поэтически забавное: напугать чужаков, показывая им реальность через фильмы о различных популяциях насекомых, в то время как иная, более глубокая реальность всходит на дрожжах страха, который она же и взрастила.

Хельстром напомнил себе строки, на которых настоял, внося их в сценарий последнего фильма: «В совершенном обществе нет места ни эмоциям, ни жалости — жизненное пространство не может быть истрачено на потерявших свою полезность».

После нового вторжения чужаков Хельстром вспомнил о пчелином волке, чьи хищнические набеги на улей нужно отражать всеми силами. В кооперативном обществе судьба каждого может оказаться судьбой всех.

«Нужно немедленно подняться наверх, — сказал он сам себе. — Я должен быть в центре всех событий и лично принимать решения по защите Улья».

Быстрым шагом Хельстром прошел к ближайшей общей ванной комнате, принял душ вместе с несколькими химически нейтральными женщинами-работницами, убрал щетину изготовленным в Улье средством для удаления волос и вернулся в ячейку. Там он переоделся в тяжелую одежду чужаков: коричневые брюки, белая хлопковая рубашка, темно-серый свитер и светло-коричневый пиджак. Носки и пара кожаных ботинок местного производства дополняли его костюм. После некоторого колебания он вытащил из ящика стола маленький пистолет и засунул его в карман. Оружие чужаков имело больший радиус поражения, чем парализаторы, и оно знакомо незваным гостям. Его можно использовать в качестве угрозы.

Хельстром вышел и двинулся знакомыми галереями и коридорами, наполненными гулом привычной активности. На его пути располагались комнаты с гидропоникой, их двери были открыты для свободного доступа собирателей урожая. Проходя мимо, он бросал короткие взгляды внутрь, отмечая, как быстро выполнялись операции. Корзины наполнялись соевыми бобами, по два работника на корзину. Чужаку могло бы показаться, что здесь царит полная анархия, но не было ни пустячных перебранок, ни разговоров, ни опрокинутых корзин, никто не сталкивался. Наполненные корзины исчезали в лифтовых проемах для подачи наверх. Все необходимые сигналы подавались молча, при помощи жестов. Огромные комнаты садов — свидетельство чрезвычайной эффективности организации Улья: химически активные работники, специально нейтрализованные (никто из них не голоден — пищевые конвейеры находились всего в нескольких шагах в плавной галерее), работали, понимая жизненную необходимость того, чем они занимались, для всего Улья.

Движения Хельстрома напоминали элегантный танец, когда он огибал входящих и выходящих работников. Одни работники уходили, проголодавшись или почувствовав усталость. Другие заступали на их место. И все знали, что от них требуется, чтобы не выбиваться из графика.

У лифта старой модели, с кабиной, дергающейся при прохождении открытых проемов, он остановился, чтобы пропустить группу работников, направлявшихся в комнаты с гидропоникой для замены старых посадок новыми. В производственном цикле не должно быть никаких задержек, в этом основа их выживания.

Хельстром вошел в открытый проем идущей вверх кабины. Тяжелый животный запах Улья, который очистные системы должны удалять из воздуха, еще сильнее ощущался в лифте. Значит, где-то далеко внизу, в шахте, существует утечка, и это следовало устранить. Текущий ремонт нельзя игнорировать. Хельстром сделал пометку в своей памяти: необходимо заняться проверкой работы шахты. Через две минуты он оказался в подвале сарая-студии, вновь сосредоточившись на непосредственной опасности.

«Мы не должны слишком быстро отправлять в чаны этих новых чужаков», — напомнил себе Хельстром.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«В устных преданиях, на сто лет более древних, чем первые записи наших предков, говорится, что отказ от любой потери протеина, вырабатываемого колонией, восходит к моменту ее зарождения. Но я сомневаюсь в этом. Реакция чужаков показывает, что это не более чем красивый миф. Праматерь сравнивала его с открытостью, существующей между нами, живущими в Улье. Чаны служили для нее красивой метафорой свободного внутреннего единения, она часто повторяла: „Таким образом, когда кто-то умирает, его секреты не исчезают вместе с ним: все его знания будут вложены в успех общего дела“. За более чем двухсотлетний период ведения записей этот исходный миф ни разу не подвергался сомнению, и я этого не делаю на открытых совещаниях. Итак, я скрываю нечто во имя укрепляющего нас мифа. Может быть, так и начинаются религии».

В плавном подвальном помещении Улья осторожность становилась почти осязаемой. В углу открытой площадки под поглощающими звуки перегородками и амортизаторами опорных стоек была вмонтирована стальная лестница. Она вела в комнату общественного туалета, находившегося в подвале амбара. Спрятанный экран на верхней площадке лестницы выходил из стены, когда работник поднимался до этой ступеньки. Экран показывал — занято помещение или нет. Система блокировки запирала дверь комнаты, когда появлялся работник снизу.

У основания лестницы располагались и другие вспомогательные экраны, за которыми следил дежурный. Работник махнул Хельстрому рукой, показывая, что в студии нет ни одного чужака. Лестница крепилась к стенке одной из гигантских вентиляционных труб, выходящих на крышу сарая. Поднимаясь, он ощущал едва уловимую вибрацию. Через пустую комнату для умывания он прошел в настоящий подвал студии, где располагались склады с одеждой, фильмами, оборудование для редактирования фильмов, костюмерные и гримерные, различного рода реквизит. Все по стандартам Внешнего мира. Работники занимались своим делом и не обращали на него внимания. В конце длинного зала располагалась обычная лестница, по которой можно было подняться через коридор с двойными дверями в главную студию, занимавшую большую часть сарая.

С постоянного заседания Совета Улья:

«Последние расчеты показывают, что Улей станет испытывать давление от перенаселения, когда его численность перейдет рубеж шестидесяти тысяч. Без защиты, которую даст „Проект“ мы не можем этого допустить. Несмотря на все изобретения наших специалистов, мы беспомощны перед объединенной мощью Внешнего мира, чьи смертоносные машины уничтожат нас. Патриотизм наших работников приведет их к самоубийственным попыткам противостояния во имя обеспечения будущего своего вида. Но нас мало, а чужаков — много. На нынешнем этапе подготовки следует отложить реализацию плана, цель которого — преодоление неразумной жестокости природы. Когда-нибудь в будущем, когда у нас появится мощное оружие, такое как „Проект 40“, мы выйдем наружу, и если наши работники в этот день погибнут, то погибнут от своей самоотверженности, а не из-за алчности».

— Они, как всегда, тверды и вежливы, но уклончивы, — сказал Джанверт, отворачиваясь от телефона.

За окнами квартиры Кловис сияло солнце, и она одевалась, ожидая особого приглашения, которое, как они оба знали, скоро последует.

— Они велели тебе проявлять терпение, — произнесла Кловис. Она снова приняла свою излюбленную позу на длинной кушетке, поджав под себя ноги.

— И вот еще что, — заметил Джанверт. — Перуджи собирается лично возглавить команду. Старому Джолливейлу это не нравится.

— Ты считаешь, что он сам хочет поехать?

— О нет, конечно! Но он исполнительный директор. А когда Перуджи в деле, Джолливейл не может отдавать приказы. Он фактически не участвует в планировании операций. А это ему не нравится.

— Это точно, относительно Перуджи?

— Можешь не сомневаться.

— Это объясняет, почему они так мало сообщают.

— Согласен, — Джанверт подошел к кушетке и сел рядом с Кловис, взял ее за руку и принялся поглаживать мягкую кожу.

— Мне страшно, — добавил он. — Мне впервые за все время работы в этом грязном бизнесе по-настоящему страшно. Я всегда знал, что им совершенно на нас наплевать, но Перуджи… — Джанверт конвульсивно проглотил комок в горле. — Я думаю, он гордится тем, сколько людей может пустить в расход, и его абсолютно не заботит, чьи это люди — наши или чужие.

— Ради Бога, не дай ему догадаться о своих чувствах, — произнесла Кловис.

— О, разумеется. Я буду счастливым Коротышкой, всегда готовым плюнуть на все и расплыться в улыбке.

— Ты думаешь, мы отправимся сегодня?

— Самое позднее — ночью.

— Я часто думала о Перуджи, — сказала Кловис. — Спрашивала себя, кто он в действительности. Это странное имя и все такое.

— По крайней мере, у него есть имя, — заметил Джанверт. — Шеф…

— Даже не думай об этом, — предупредила она.

— А спрашивала ли ты когда-нибудь себя — мы и в самом деле работаем на правительство? Или… Не являются ли наши шефы невидимым правительством?

— Если уж ты хочешь узнать мое мнение, то я вообще не желаю ничего об этом слышать, — отрезала она.

— Хорошо то, что безопасно, — прокомментировал Джанверт. Он отпустил ее руку, встал и вновь беспокойно зашагал по комнате. Кловис, конечно, права. Это место прослушивается. Они точно знали, куда ему позвонить. Тут ничего не поделаешь: если твоя работа заключается в том, чтобы сделать мир прозрачным, как аквариум, то ты и сам оказываешься в этом аквариуме. Вся хитрость в том, как стать рыбаком.

Из «Руководства по Улью»:

«План построения нашего кооперативного общества вырисовывается через отбор работников, производителей и других специалистов, а также через развитие общего сознания Улья с помощью имеющихся у нас химических и механических средств. План следует внедрять с неуклонностью, которую необходимо соблюдать с величайшей тщательностью. Ибо каждое новое поколение является продолжением предыдущего, а каждый индивидуум — дополнением других. Учитывая эти обстоятельства, мы и должны строить наше место во Вселенной».

Когда Хельстром появился в студии, занимавшей большую часть северной половины сарая, молодая женщина, ассистент продюсера, работавшая неподалеку с застекленным ульем, махнула рукой, чтобы привлечь его внимание. Хельстром несколько секунд колебался, разрываясь между желанием немедленно подняться наверх на командный пост и пониманием, что необходимо поддерживать вид ничем не нарушаемого рабочего ритма. Он, конечно, узнал женщину — одну из немногочисленной группы, имеющей право на ограниченный контакт с чужаками. Она пришла посмотреть на работу над фильмом на законных основаниях. Девушка принадлежала к генетической ветви Нильс-8, не вполне удачной и требующей доработки в бридинг-процессе. Они проявляли вкусы чужаков, как и ФЭНСИ-линия.

Он заметил, что члены второй съемочной группы столпились вокруг улья в стеклянном ящике, сложив руки. Сцена говорила, что работа застопорилась. Это может дорого стоить. Хельстром взвесил важность проблем. На Старого Харви, несомненно, можно положиться — он выполнит все приказания. А прокат фильма принесет довольно внушительную сумму денег. Хельстром изменил направление движения и зашагал в сторону скучающей съемочной группы и ассистентки. У нее было некрасивое лицо, которое явно не украшали огромные очки, светлые волосы были стянуты на затылке в пучок. Она имела полное и, очевидно, плодовитое тело. Хельстром лениво спросил себя, проверяли ли ее на способность к деторождению.

Подойдя, он обратился к ней, назвав по Внешнему имени:

— В чем дело, Стелла?

— У нас возникли неожиданные трудности с этим ульем, и я хотела позвать Фэнси на помощь, но мне ответили, что вы дали ей другое задание, и ее нельзя отрывать.

— Да, все правильно, — сказал Хельстром, отмстив, что кто-то слишком буквально понял его инструкции о наблюдении за Фэнси. — Так что же случилось с вашими пчелками?

— Они набрасываются на королеву каждый раз, когда мы пытаемся вытащить ее, чтобы сфотографировать. В последний раз, когда это случилось, Фэнси велела позвать ее, мол, тогда она поможет.

— А что делать, если не удастся ее позвать, она не сказала?

— Она предложила добавить транквилизатор в питатель и воздух.

— Вы уже пробовали?

— Нам бы хотелось, чтобы пчелы были более активными.

— Понятно. А Фэнси не говорила о возможной причине?

— Она считает, что все дело в воздухе — возможно, в атмосферном электричестве или в химических веществах, испускаемых нашими телами.

— А можем ли мы сейчас снять этих пчел?

— Эд думает, что да. Он хотел еще раньше обратиться к вам, чтобы узнать, сможете ли вы поучаствовать в одной из съемок в лаборатории.

— Когда он хотел начать съемки?

— Сегодня вечером, вероятно, часов в восемь.

Хельстром помолчал, задумавшись о проблемах, требующих немедленного разрешения.

— Думаю, что смогу освободиться к восьми часам. Скажи Эду, пусть приготовится. Днем я посплю и, если что, смогу работать всю ночь, — он повернулся и пошел прочь, успокоившись: теперь все должно пойти, как по маслу. В этих пчелах он увидел метафору собственного Улья. Если Улей взбудоражится, то все пойдет наперекосяк. Работники станут действовать по своему усмотрению. Он просигналил оператору крана в центре студии, показал на себя и вверх, на вход в командный пост.

Клеть, подвешенная на длинной стреле крана, опустилась на пол студии с молчаливым изяществом богомола, настигающего свою добычу. Хельстром шагнул в клеть, и она подняла его вверх по широкой дуге, переместив на выступающую площадку верхнего этажа. Выходя из клети, Хельстром подумал, что это устройство обеспечивает меры безопасности и при этом служит в качестве ширмы. Никто не может забраться сюда без помощи оператора крана, и в то же время кран совершенно естественно воспринимается как лифт, создавая впечатление отсутствия иного пути для доступа в секцию Службы Безопасности.

Верхний этаж охватывал центральный колодец в половину протяженности сарая по периметру. Другая половина скрывала отдушины вентиляторов с проходами для визуального наблюдения за верхними подступами к долине. Канаты были аккуратно сложены витками и лежали на полу через равные промежутки, причем каждый канат прикреплялся к одной из перекладин перил. Эти канаты предназначались для аварийного спуска на нижний этаж студии, и работники Улья регулярно тренировались, хотя еще ни разу необходимости не возникло. Ни канаты, ни внутренняя стена за проходом, ни двери, ведущие в различные помещения Службы Безопасности, не были видны с нижнего этажа студии.

Хельстром пошел вдоль перил и почувствовал слабый запах пыли, что обеспокоило его — нужно напомнить бригаде уборщиков о недопустимости пыли в студии. Идя по рабочему помосту вдоль звуконепроницаемой стены и глядя вниз на организованно, без суеты, работающих людей, он дошел до последней двери в звуко- и светонепроницаемой перегородке.

Через темный проем в перегородке он прошел в комнату Старого Харви. Внутри было сумрачно, ощущались запахи Внешнего мира, проникающие через открытые вентиляционные башенки в дальнем конце. Вдоль внутренней стены напротив системы теплового уничтожения, способной выжечь весь сарай до несгораемых бетонных пробок, которыми можно быстро запечатать вход в Улей, располагалась консоль со светящимися зеленоватыми экранами. Теперешняя угроза заставила Хельстрома остро осознать необходимость всех этих защитных мер, которые уже столько лет являлись неотъемлемой частью общего сознания популяции Улья.

Заслышав шаги Хельстрома, Старый Харви оторвал взгляд от консоли. У старика были седые волосы и словно выдвинутое вперед лицо, как у святого Бернарда. Выпирающий подбородок усиливал это сходство. Карие, обманчиво приветливые глаза были широко расставлены. Как-то Хельстром видел, как Старый Харви обезглавил впавшего в истерику работника одним ударом тесака. Это случилось много лет назад, еще в его детстве, и та истерическая линия давно уже удалена из бридинг-процесса.

— Где наш чужак? — спросил Хельстром.

— Он немного поел, затем сполз вниз с гребня, — ответил Старый Харви. — Сейчас он направляется в верхнюю часть долины. Если он там остановится, то мы сможем наблюдать его через башенки с другого края и рассмотреть в бинокли. Разумеется, все внутреннее освещение выключено — чтобы уменьшить вероятность, что он заметит тут какую-то деятельность.

Правильная, осторожная мысль.

— Ты посмотрел материал по Портеру? Я заметил раньше, что ты…

— Я просмотрел его.

— И каково твое мнение? — поинтересовался Хельстром.

— Тот же подход, покрой и цвет одежды, маскирующий его в траве. Могу поспорить, он тоже станет выдавать себя за любителя птиц.

— Уверен, что ты бы выиграл это пари.

— Слишком уж много в нем профессионализма, — Старый Харви внимательно посмотрел на один из экранов и добавил: — А вот и он, там, где я и ожидал.

Экран показывал чужака, ползущего под прикрытием кустарника, чтобы сверху бросить взгляд на долину.

— Он вооружен? — спросил Хельстром.

— Судя по показаниям наших датчиков, нет. Думаю, у него есть фонарик и карманный ножик в дополнение к биноклю. Взгляни-ка: на гребне есть муравьи, и они ему досаждают. Видишь, он стряхивает их с руки.

— Муравьи? Когда в последний раз мы чистили этот район?

— Да уж месяц прошел, наверное. Уточнить?

— Не стоит. Просто отметь, что туда можно отправить на прочесывание небольшую бригаду. Нам нужно несколько роев для только что созданных секций гидропоники.

— Правильно, — Старый Харви кивнул и развернулся, чтобы жестами передать инструкции одному из своих помощников. Потом он вновь повернулся к Хельстрому и задумчиво произнес: — Этот Портер вел себя довольно странно. Я просмотрел всё, что он сообщил нам. По правде, сказал он совсем немного.

— Он совал нос не в свое дело, — сухо согласился Хельстром.

— Как ты думаешь, что они ищут?

— Мы чем-то привлекли внимание официального агентства, — ответил Хельстром. — Они не ищут ничего, кроме удовлетворения своей паранойи.

— Нильс, мне это не нравится, — Старый Харви пожал плечами и скривился.

— Мне тоже.

— Ты уверен, что принял правильное решение?

— Лучшего я не вижу. И первым нашим действием явится захват этой парочки. Кто-то из них должен знать больше, чем покойный мистер Портер.

— Надеюсь, что ты прав, Нильс.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«Сегодня трое наших молодых генетиков снова побывали среди маток, что вызвало нарекания старых генетиков. Мне пришлось им еще раз объяснить, что это не важно. Нельзя подавлять сексуальный импульс ключевых работников, которым необходимо включать все умственные способности. Время от времени я сам испытываю такую потребность, и старые генетики отлично это понимают. Конечно же, они жаловались и на меня. Когда же они, наконец, поймут, что генетика ограничена жесткими рамками, обусловленными уровнем ее развития. К счастью, старые умирают. Здесь применим наш трюизм: „Старое в чаны, из чанов — новое“. За развитием каждого плода, зачатого после нынешней вылазки, будет вестись тщательное наблюдение. Рождение таланта непредсказуемо. Все мы знаем, как отчаянно нуждается Улей в новых талантах».

Мерривейлу не понравился тон Перуджи, но по телефону он мог не показывать вида и давал аргументированные ответы ровным голосом. Дзула же злился и не пытался этого скрыть. Для Мерривейла Перуджи представлял главное препятствие, мешающее повышению. Мерривейлу казалось, что он хорошо понимает своего начальника, но его задевала начальственная манера этого человека, постоянно напоминавшая о более высоком положении того в Агентстве.

Мерривейла отозвали с утреннего инструктажа, на котором определялись новые группы для отправки в Орегон. Он покинул совещание неохотно, но без промедления. Нельзя заставлять ждать Перуджи. Тот был одним из немногих, кто мог ежедневно встречаться лицом к лицу с шефом. Он, возможно, даже знает настоящее имя шефа.

На серой промокательной бумаге на столе Мерривейла лежал старинный нож в форме кавалерийской сабли. Он взял его и стал протыкать стопку промокашек острым концом; когда разговор приобретал более резкие тона, он надавливал посильней.

— Это было в начале месяца, Дзула, — произнес Мерривейл, зная, что его объяснение — пустая отговорка, — и мы не узнали с того времени ничего нового.

— Что мы знаем сейчас? — Вопрос прозвучал резко и осуждающе.

— Мы знаем, что там есть кто-то, кто не колеблясь заставляет наших людей просто исчезнуть.

— Мы и раньше знали об этом!

— Но мы недооценили степень решимости наших противников.

— Разве у нас так много людей, что мы можем просто пожертвовать ими, чтобы выяснить такие важные факты?

«Лицемер! — мысленно возмутился Мерривейл. — Никто не терял больше агентов, чем Перуджи. Именно он отдавал мне тс недвусмысленные приказы, которые стоили нам нескольких команд».

Мерривейл воткнул ножик еще глубже и поморщился, когда заметил, что на поверхности стола появилась щербинка. «Не забыть бы заменить промокашку сразу после звонка», — подумал он.

— Дзула, ни один из наших агентов не считает, что дело безопасное. Они знают, на что идут.

— Но знают ли они, кто в этот раз отправляется вместе с ними?

— Это несправедливо, — вырвалось у Мерривейла, и он подумал о скрытом смысле действий Перуджи. Чем вызвана такая резкая атака? Что происходит в верхах?

— Вы дурак, Мерривейл, — сказал Перуджи. — Вы потеряли трех опытных агентов.

— Инструкции для меня были точными, вы знаете это, — ответил Мерривейл.

— И получая их, вы делали то, что считали правильным?

— Естественно, — Мерривейл ощутил пот под воротничком и потер пальцем шею. — Мы не знали наверняка, что произошло с Портером. Вы велели мне послать его одного. Это ваши же слова.

— А когда Портер… просто исчез?

— Вы сами говорили, что у него были личные причины, чтобы исчезнуть!

— Какие еще личные причины? Послужной список Портера — один из лучших.

— Но вы же сказали, что он поссорился с женой.

— Разве? Я этого не помню.

«Итак, вот в чем дело», — подумал Мерривейл. Живот его стянулся в тугой узел боли.

— Вы же знаете, что это было ваше предложение: в качестве возможного прикрытия послать команду из двух человек, но с теми же инструкциями.

— Я ничего такого не помню, Мерривейл. Вы послали Депо и Гринелли в эту орегонскую крысиную дыру, а теперь сидите здесь со своими извинениями. Когда пропал Портер, вам следовало бы отправить официальный запрос об отпускнике, пропавшем предположительно в этом районе.

«Ага, вот как ты собираешься выкручиваться! — подумал Мерривейл. — Если дело пройдет удачно, Перуджи получит все лавры, а если нет, вина падет на меня. Ловко придумано!»

А вслух сказал:

— Думаю, именно с этого вы и начнете, когда прибудете в Орегон.

— Вы чертовски догадливы!

«Вероятно, шеф слушает нас, — подумал Мерривейл. — О Боже! Надо же было мне так влипнуть!»

— Вы уже сообщили новым командам, что я лично стану руководить операцией? — спросил Перуджи.

— Я сказал им это на совещании, с которого вы меня вызвали.

— Прекрасно. Я вылетаю самое позднее через час и встречу новые команды в Портленде.

— Я сообщу, — сказал Мерривейл с покорностью судьбе.

— И скажите им следующее: мне нужно, и это особо подчеркните, чтобы операция проводилась с предельной осторожностью. Никакой показухи, ясно? У Хельстрома влиятельные друзья, и не стоит напоминать, какая взрывоопасная штука эта экология. Хельстром сказал нужные слова нужным людям, и теперь его считают экологическим мессией. К счастью, есть и другие, те, кто понимает, что это — сумасшедший фанатик, и я не сомневаюсь в успехе. Вам все ясно?

— Да, — Мерривейл не пытался скрыть горечи. Шеф, безусловно, прислушивался к словам Перуджи. Это какое-то театрализованное представление, подготовка козла отпущения. И этот козел отпущения, естественно, он, Мерривейл.

— Сомневаюсь, и сильно, что вы меня правильно поняли, — заметил Перуджи, — но, вероятно, все же уразумели достаточно, чтобы следовать моим инструкциям, не допуская постыдных ошибок. Незамедлительно примите это к сведению.

На линии раздался резкий щелчок.

Мерривейл вздохнул и положил трубку на место. Все ясно и так. Должен жонглировать тем, что есть. А если он что-то упустит, пальцы будут показывать только в одном направлении. Ладно, он и прежде попадал в подобные переделки; впрочем, и сам не раз подставлял других. Имеется только один выход. Необходимо переложить ответственность, но сделать это незаметно, так, чтобы казалось, будто руководство по-прежнему находится в его руках. Естественным кандидатом казался Коротышка Джанверт. Для начала следует назвать Коротышку вторым номером в проекте, сразу после Перуджи. Тот не указал, кого хотел бы видеть своим заместителем, и тем самым допустил ошибку. Если он изменит назначение, что вполне вероятно, тогда станет ответственным за действия нового помощника. Коротышка представлялся удобным выбором. Перуджи несколько раз давал понять, что не до конца доверяет Джанверту. Но этот невысокий человек отличался изобретательностью и находчивостью. Этот выбор следовало отстоять.

Из «Руководства по Улью»:

«Стерилизованный работник — вот источник свободы в любом обществе. Даже дикое общество имеет стерилизованных работников, причем стерильность одних особей обусловлена повышенной плодовитостью других. Стерильные особи не играют никакой роли в свободной творческой жизни дикого общества, а значит, стерилизация эффективна. Таких работников легко распознать. Они не обременены ни интеллектом, ни эмоциями или индивидуальностью. И в этом ни наш Улей, ни насекомые не привносят во Вселенную ничего нового. Что есть у насекомых и что мы у них копируем, так это общество, где работники упорно трудятся над созданием Утопии — совершенного общества».

Второй съемочной группе Хельстрома понадобилось почти шесть часов, чтобы снять в лаборатории эпизод с мышами и осами. И даже тогда Хельстром не был удовлетворен. Он стал весьма чувствительным к художественным достоинствам своих работ и надеялся, что торопливость не слишком скажется на фильме. Требования к качеству, которые он предъявлял, обусловливались не только мыслями о прибыли, которую приносит хорошо отснятый фильм. Ему хотелось качества ради качества, так же, как он желал видеть его в любом элементе Улья.

Качество специалистов, качество жизни, качество творений — все это взаимосвязано.

После съемок Хельстром поднялся в клети наверх, стараясь на время скрыть свое беспокойство. Он не слышал последних сообщений о ночном прочесывании. Поскольку он был занят в эпизоде, то не мог уйти со съемочной площадки даже в самые важные моменты зачистки. До рассвета оставалось еще несколько часов, и проблема пока не решена: женщина, сопровождавшая чужака, до сих пор на свободе.

Одна из главных и постоянных забот Улья — производство работников, способных представлять его во Внешнем мире, которых нельзя подкупить и которые никогда, даже случайно, не выдадут, что находится под Неприступной долиной и окружающими холмами. Хельстром подумал, а не могли ли они пропустить скрытый дефект в бридинге, который и проявился во время поисков. Мужчину быстро захватили на западном лугу за деревьями. Почти сразу же после этого окружили стоянку с фургоном, но женщине каким-то образом удалось уйти. Это казалось невозможным, но никто из поисковой группы не напал на ее след.

В помещении командного поста находилось много работников Службы Безопасности, когда туда вошел Хельстром. Они заметили его появление, но продолжали делать свое дело. Хельстром осмотрел тускло освещенную комнату с чередой экранов, небольшую группу работников, обсуждавших возникшую проблему. Здесь же находился и Салдо — бледнокожий, как и его родительница Фэнси, но с резкими ястребиными чертами лица, унаследованными от отца-чужака. «Это Фэнси умеет», — напомнил себе Хельстром. Она спаривалась во Внешнем мире при первой же возможности, одаривая Улей новыми генами. Место Старого Харви за консолью занял молодой парень из линии Фэнси. Во Внешнем мире он имел имя Тимоти Хансен. Его выбрали из-за притягательной внешности, неотразимо действовавшей на девушек во Внешнем мире. У него был острый проницательный ум, что делало его особенно ценным в кризисных ситуациях. То же относилось ко многим из линии Фэнси, но ярче всего проявилось у Салдо. Хельстром связывал с ним большие надежды еще и потому, что того взял под свою опеку Старый Харви.

Хельстром подождал в дверях, пытаясь ощутить царящую здесь атмосферу. Следует ли ему сейчас взять руководство на себя? Они охотно подчинились бы ему, вырази он такое желание. Решение Праматери Тровы никогда не оспаривалось. Они всегда чувствовали, насколько сильна его ответственность, как эффективны его решения. Иногда они могли не соглашаться, иногда даже оказывались правыми, но и голосуя против него на Совете, относились с большим уважением. И когда, как это часто случалось, его точка зрения оказывалась верной, влияние Нильса усиливалось. Но самому Хельстрому это не очень нравилось.

«Ни один работник не совершенен, — напоминал он себе. — Улей сам должен стать совершенством».

Старый Харви стоял, согнув руки, слева от Хельстрома, освещенный исходящим от экрана мерцанием. Отсвет делал его похожим на изваяние из зеленого камня. Однако глаза его двигались. Старый Харви критически наблюдал за работой тех, кто находился в комнате. Хельстром направился в его сторону, бросив короткий взгляд на старика, а потом на консоль.

— Обнаружены ли какие-нибудь следы женщины?

— Нет.

— Разве мы не держали ее под постоянным инфранаблюдением?

— Как и под радарным.

— Были ли у нее инструменты для обнаружения нас?

— Она пыталась воспользоваться радио, но мы его заглушали.

— Это встревожило ее?

— Наверное, — Харви выглядел уставшим и недовольным.

— А другие приборы?

— В машине имелось небольшое устройство обнаружения радарной слежки. Думаю, оно сработало, когда мы включили радар.

— Но как ей удалось ускользнуть от группы прочесывания?

— Сейчас мы просматриваем пленки. Есть мнение, что она отправилась искать своего напарника и затерялась в результате обычного смешения сигналов наших приборов.

— Ее все равно должны были схватить.

Харви развернулся и посмотрел ему в лицо.

— Именно так я и сказал им.

— Но они не согласились с тобой?

Старый Харви кивнул.

— Что, по их мнению, произошло?

— Она пошла на осознанный риск и отправилась прямо в гущу наших искателей.

— Но ее бы сразу же выдал запах!

— Я им и это сказал, и они согласились. После чего предположили, что она ушла от машины на север, используя ее как экран. Они считают, что она действовала тихо, чтобы скрыть свои движения в радарной тени. Была временная брешь между наступлением темноты и моментом, когда группа прочесывания достигла места, где она находилась. Женщина могла ею воспользоваться. У нее была альтернатива: уйти назад или же тихо проскользнуть мимо нас, то есть двигаться в противоположном направлении. Они думают, что она скрывается где-то поблизости.

— А ты не согласен с этим? — спросил Хельстром.

— Да.

— Почему?

— Она не могла пробраться незаметно.

— Но почему?

— Мы воздействовали на нее низкими частотами. Она дергалась и нервничала весь день, слишком нервничала, чтобы идти сюда.

— Откуда тебе известны резервы ее смелости?

— Я их не знаю. Я лишь наблюдал за ней.

— Она вроде не в твоем вкусе, Харви.

— Можешь шутить, Нильс. Я наблюдал за ней почти весь день.

— То есть это твоя собственная точка зрения, основанная на личном наблюдении?

— Да, это так.

— Почему же ты не настаивал на ней?

— Я настаивал.

— Если бы решения принимал ты, что бы ты предпринял?

— Ты действительно хочешь это знать?

— Да, иначе бы не спрашивал.

— Во-первых, я думаю, она проскользнула вниз на северо-восток, к пасущимся там коровам. Выскажу предположение, что она их не боится. Есть в ней что-то такое… — Старый Харви облизнул губы языком. — А в таком случае у нее не должно возникнуть проблем при передвижении. Коровы скрывают ее запах, они дают прикрытие, в котором она нуждается.

— И с тобой никто не согласился?

— Они сказали, что ее запах испугал бы коров. А мы бы это заметили.

— И что ты ответил?

— Испугаются коровы или нет, зависит от того, почувствуют ли животные ее страх. Мы знаем это. Если она не боится их и движется тихо… Что ж, нельзя закрывать глаза на эту возможность.

— Однако они не желают искать ее среди коров.

— Они обеспокоены возможными осложнениями. Если мы пошлем туда работников, они могут потерять над собой контроль и убить нескольких коров. И тогда у нас возникнут проблемы с местными властями, как это происходит каждый раз в таких случаях.

— Ты мне так и не сказал, что бы ты предпринял.

— Я бы послал кого-нибудь из нас — тех, кто бывал во Внешнем мире. Некоторые из нас жили там. Мы лучше справимся с ситуацией, чем работники из группы прочесывания.

Хельстром кивнул и высказал то, что думал:

— Если она здесь, наверху, так близко от нас, то у нее нет ни малейшего шанса выбраться. Но если она спустилась вниз и прячется среди коров…

— Ты понял, что я имею в виду, — сказал Старый Харви.

— Меня удивляет, почему другие этого не понимают, — ответил Хельстром. — Ты возглавишь группу поиска?

— Естественно. Вижу, ты не использовал слово «прочесывание».

— Мне нужно, чтобы вы отправились туда и вернулись с ней.

— Живой?

— Если возможно. Мы мало что узнали от первого чужака.

— Я знаю. Я присутствовал внизу, когда они начали его допрашивать… Но такие вещи на меня плохо действуют. Видимо, я слишком долго жил во Внешнем мире.

— У меня та же реакция, — заметил Хельстром. — Лучше оставить это молодым работникам, не знакомым с таким понятием, как жалость.

— Конечно, хотелось бы добиваться нужных результатов другими методами, — произнес Старый Харви, глубоко вздохнув. — Я же лучше займусь… поиском.

— Подбери людей и отправляйся.

Хельстром смотрел, как старик направляется к выходу, и подумал об упрямстве молодых. Старик имел для Улья особую ценность, которую нельзя отрицать. И этот эпизод ярко демонстрировал его незаменимость. Молодые работники сами не захотели отправляться ночью на поиски и потому решили, что в этом нет необходимости.

Несколько молодых учеников и работников Службы Безопасности обоего пола слышали беседу Хельстрома и Старого Харви. Устыдившись, они вызвались добровольцами.

Старый Харви отобрал нескольких и кратко проинструктировал, особо выделив, что помощником назначает Салдо. Это было хорошее решение. Салдо выказывал к Старому Харви подчеркнутое уважение, и Хельстрома удивило, почему он сразу не принял сторону учителя. Причина стала ясна во время инструктажа, когда Салдо сказал:

— Я знал, что он прав, но вы бы все равно мне не поверили.

Очевидно, Салдо был готов поддержать своего учителя, но другие отвернулись от них обоих. Старый Харви, не забывая о своей роли наставника, упрекнул Салдо:

— Если ты так думал, то следовало бы привести собственные аргументы, а не мои.

Отряд собранно и бесшумно вышел из комнаты.

Хельстром улыбнулся. Хорошая порода, они быстро усваивают преподанные им уроки. Нужно только показать пример. «С возрастом приходит уравновешенность», — любила повторять Праматерь. Молодость для нее служила смягчающим обстоятельством, которое следовало принимать во внимание.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Из миллиардов живых существ на Земле только человек ищет ответ на вопрос о смысле жизни. Но его поиски ведут к мучениям, он не способен, как насекомые, принять тот факт, что смысл жизни состоит в самой жизни».

Тимьене Гринелли это задание не понравилось с самого начала. Но она не возражала работать вместе с Карлосом (им и раньше уже доводилось выступать в паре) вместо того, чтобы проводить с ним часы досуга. Карлос обладал в молодости яркой внешностью и никак не мог смириться, что с возрастом уже не столь неотразимо воздействовал на женщин.

Она понимала, что их связь в свободное от работы время превратилась бы в бесконечную череду ссор и примирений. Гринелли не считала себя роковой женщиной, но из жизненного опыта знала о собственной притягательности. У нее было продолговатое лицо, которое вряд ли можно было бы назвать красивым, если бы не ее яркая индивидуальность, сверкавшая в огромных и пугающе зеленых глазах. Она имела изящную фигуру, белую кожу и излучала глубокую чувственность, восхищавшую многих мужчин и Карлоса в том числе. У нее были ярко-рыжие волосы, которые она предпочитала не прятать под полями шляпы или под беретом.

Тимьена — это ее семейное имя, и у древних славян оно означало «секрет». Имя ей точно соответствовало. В поведении она проявляла скрытность.

Мерривейл растревожил ее чувство опасности уже тем, что назначил на это задание лишь их двоих. Ей не понравилось содержание отчетов Портера и сообщений, собранных в папке с надписью «Хельстром». Слишком многие из этих сообщений исходили из вторых или третьих рук. Слишком многие из них были полуофициальными. От них так и разило любительством. А любительство — непозволительная роскошь в таких делах.

— Только мы вдвоем? — спросила она. — А как насчет местной полиции? Мы могли бы сообщить о том, что пропал человек, и…

— Шеф этого не хочет, — ответил Мерривейл.

— Он что, особо это подчеркивал?

Лицо Мерривейла слегка темнело при любом намеке на его хорошо известное пристрастие к личной интерпретации приказов.

— Он выразился совершенно ясно! Необходимо проявлять крайнюю осторожность.

— А осторожный местный расспрос вполне удовлетворяет этому требованию. Портер находился в этом районе. И он пропал. Сообщения в папке говорят и о других исчезновениях. Та семья с детьми-близняшками, отправившаяся на пикник, они…

— Тимьена, — прервал ее Мерривейл, — в каждом случае находилось вполне логичное объяснение. К несчастью, логика и действительность не всегда совпадают. Нас заботит действительность, и в погоне за ней мы должны использовать наши проверенные ресурсы.

— Мне не понравились логические объяснения, — заметила Тимьена. — Те объяснения, которые приняли местные тупицы, и цента не стоят.

— Используйте только наши ресурсы, — повторил Мерривейл.

— Что означает, что мы снова будем неоправданно рисковать, — сказала Тимьена. — Что говорит Карлос?

— Почему бы тебе самой не спросить у него? Я назначил инструкторское совещание на 11:00. На нем будут также Джанверт и Карр.

— И они тоже в деле?

— Они в резерве.

— Это мне тоже не нравится. Где Карлос?

— Думаю, что в архиве. У тебя есть почти час, чтобы ознакомиться с этим делом вместе с ним.

— Дерьмо! — с этим восклицанием Тимьена выскочила из комнаты.

От Карлоса было не больше помощи, чем от Мерривейла.

Задание казалось ему «рутиной». Ко всем заданиям он приступал по определенному шаблону, тщательно и досконально прочитывая все материалы и изучая планы. Тимьену не удивило, что Карлос отправился в архив. У него архивное сознание.

Полет в Орегон и уютное путешествие в фургоне оправдали ее ожидания. Липкие руки и липкие мысли. Наконец она сказала Карлосу, что подхватила серьезную венерическую болезнь во время предыдущего задания. Он и не подумал ей поверить. Тогда совершенно спокойно Тимьена предупредила его, что если он будет продолжать, то она всадит в него пулю. И показала маленький бельгийский автоматический пистолет, который всегда носила с собой в кобуре на запястье. Что-то в ее спокойном голосе подсказало Карлосу, что она не шутит. Он отступился, слабо выругавшись.

Работа — другое дело, и Тимьена пожелала Карлосу удачи, когда он уходил в своей нелепой одежде любителя птиц. В течение всего бесконечного дня Тимьена играла роль художницы, испытывая постоянно усиливавшуюся нервозность. Не было ничего конкретного, что могло бы объяснить это нарастающее беспокойство. Само место беспокоило ее. От него веяло опасностью. Карлос не мог точно сообщить о времени своего возвращения. Все зависело от того, что он увидит во время ознакомительного осмотра Фермы.

— Самое позднее, после наступления темноты, — сказал Карлос. — Будь умницей и рисуй свои картины, а я пойду наблюдать за птицами. Когда я вернусь, расскажу тебе все о птицах и пчелах.

— Карлос!

— Ах, моя любовь, когда-нибудь я научу тебя произносить это чудесное имя с настоящей страстностью, — и этот ублюдок потрепал Тимьену по подбородку, покидая ее.

Она наблюдала, как он зигзагами пробирался в направлении деревьев вверх по склону, заросшему пожелтевшей травой. Уже потеплело, и что-то в тишине, не нарушаемой звуками насекомых, предвещало наступление еще большей жары. Вздохнув, Тимьена извлекла акварельные краски. Она на самом деле неплохо рисовала и иногда в течение долгого дня действительно увлекалась, когда удавалось схватить колорит золотисто-коричневых осенних полей, от которых веяло приветливым теплом.

Вскоре после полудня Тимьена на время отложила рисунки и принялась за легкий ленч, состоявший из нарезанных ломтиками сваренных вкрутую яиц и холодного йогурта из ящика с льдом.

Перерыв она провела внутри фургона, проверяя показания приборов, хотя там и было жарко, как в печке. К ее удивлению, стрелка пеленгатора не стояла на нуле, а показывала радарный сигнал со стороны Фермы. Четкий сигнал, нацеленный на фургон.

«Радарное слежение за мной с Фермы?»

Тимьена восприняла это как сигнал опасности и подумала, а не отправиться ли ей за Карлосом, чтобы вернуть его назад. Правда, можно было включить радио и сообщить о радаре в центр. Она не сомневалась, что центр обязательно выяснит, в чем дело. Да и Карлос приказал ей не покидать место стоянки фургона. В конце концов Тимьена не сделала ни того, ни другого. Ее собственную нерешительность усилила нервозность, появившаяся с самого утра. Ощущение опасности усиливалось. Что-то убеждало ее уходить отсюда подальше. «Оставь место стоянки и уходи!» Фургон — большая, крупная мишень.

Когда стало темнеть, Тимьена сложила мольберт, бросила его и краски на сиденье в кабине и сама залезла в машину. Включив радио, она проверила монитор и обнаружила поисковый резонирующий сигнал на собственной частоте. Когда Тимьена включила передатчик, этот сигнал заглушил ее частоту. Она ударила по кнопке выключения и посмотрела на темнеющий склон холма, на другой стороне которого располагалась Ферма. Ее нельзя было разглядеть от места стоянки фургона, но Тимьена ощущала чье-то недоброжелательное присутствие.

И по-прежнему Карлос не подавал никаких признаков жизни.

Через несколько минут наступит полная темнота. Тимьена нервно ощупала небольшой автоматический пистолет в кобуре на запястье.

«Почему, черт возьми, Карлос задерживается?!»

Она выключила огни и сидела в сгущающейся темноте. Радар со стороны Фермы продолжал работать. Ее радио глушили — им не воспользуешься. Дело принимало скверный оборот. Тимьена встала, тихо продвинулась к задней двери и вышла на сторону, противоположную Ферме. Сам фургон послужит ей щитом от этого поискового луча. Она опустилась на четвереньки и быстро поползла в сторону высокой травы. Тимьена видела коров ниже на пастбище и, подчиняясь инстинкту, направилась к ним. Она выросла на ранчо в Вайоминге, и хотя предпочла бы приблизиться к стаду верхом на лошади, не ощущала угрозы от животных. Опасность была позади, где-то там, наверху, и исходила от фермы Хельстрома. Коровы помогут ей спрятаться, скроют от радара. Если Карлос вернется, он включит свет на стоянке. Она заметит его, будучи здесь, на пастбище, в безопасности. Но почему-то Тимьене не верилось, что Карлос вернется. Вся ситуация казалась абсурдной с самого начала, и она Доверяла своей интуиции.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Первобытная планета Земля является ареной постоянной конкуренции, где выживают только самые гибкие и находчивые. На этом испытательном полигоне, где погибли даже могущественные динозавры, есть один постоянный свидетель, и он — наш проводник к выживанию нового человечества. Это насекомые, которые появились за триста миллионов лет до возникновения сообщества людей, но мы сумеем наверстать упущенное. Сейчас они доминируют на Земле и хорошо этим пользуются. В каждом новом поколении испытываются новые формы и функции, преобразуясь в спектр столь безграничный, как безгранично воображение сумасшедшего. А то, что могут насекомые, мы, рожденные в Улье, тоже сумеем, потому что мы — свидетели их деятельности».

Старый Харви вывел группу через замаскированный выход в северной части Улья. Убрали дерн, пень с бетонной пробкой отъехал в сторону на бесшумных шарнирах, и группа вышла в темноту ночи. Они были довольно легко одеты для этой холодной и темной ночи, но никто не обращал внимания на озноб. У каждого имелся парализатор, а на лице — маска ночного видения с мощным инфракрасным излучателем (производства Улья). Они походили на группу ныряльщиков, а их парализаторы напоминали странные раздвоенные копья. Перед тем как уйти, они установили маскирующий пень на место и уничтожили любые следы того, что здесь существует проход.

Веером растянувшись по полю, работники двинулись на север.

Старый Харви выбрал двадцать три ключевых работника, главным образом — агрессивных мужчин, и проследил за тем, чтобы женщины приняли гормональные препараты, прежде чем дал им точные инструкции.

Эта чужачка нужна им живой. Нильсу нужна информация, которой она обладала. Женщина, вероятно, спустилась вниз к коровам. Коров можно спугнуть ультразвуком, но ни одна из них не должна быть убита. Это не прочесывание — просто поиск. Только чужачка в конце концов отправится в чан, но это случится лишь после того, как она выдаст необходимую информацию.

Давно уже Харви не принимал участия в охоте, и сейчас чувствовал, как возбуждение охватывает его все сильней и сильней, и сердце гулко бьется в груди, и кровь играет в жилах старого работника.

Харви дал знак Салдо перейти на левый фланг, а сам сместился направо. Ночной воздух говорил ему о многом. Здесь присутствовал запах скота, пыли в высокой траве, сырой земли и едва заметные флюиды насекомых и земляничного дерева. Все это ощущали его чувствительные ноздри. Но Старый Харви не мог определить запах, который указывал бы, что чужачка находится впереди. Что ж, если она и спряталась там, с масками ночного видения они отыщут ее.

Салдо занял указанную позицию, и Старый Харви успокоился. Этот молодой человек хотя еще и совсем зеленый юнец, но потенциал его огромен. Регулярные доклады, которые он представлял Хельстрому, радовали. Салдо входил в двадцатку кандидатов, способных когда-нибудь в будущем занять место Хельстрома. Он происходил из недавно выведенной породы. Темноволосый и гибкий, полный энергии и желания отличиться, но обладающий умом, с каждым днем все более уверенно заявляющем о себе. Когда-нибудь Салдо возглавит Улей, или, может быть, решит создать собственный рой в новом Улье.

Поисковая группа растянулась широким веером, открыто спускаясь к пастбищу. Старый Харви заметил, что ночь благоприятствует поискам. Тучи закрывали небо, затемняя запоздало появившуюся убывающую луну. Стадо можно было отчетливо разглядеть с помощью масок ночного видения. Но он не сводил глаз с разбросанных группок деревьев, не обращая внимания на коров. Они прошли мимо животных, почти не потревожив их, хотя теплый запах коров разбудил охотничий инстинкт группы. Салдо с двумя помощниками осмотрел стадо, чтобы удостовериться, что среди животных не скрывается чужачка.

В работниках просыпался охотничий азарт, и его нельзя было сбрасывать со счетов. Это было заметно по повышенной нервозности группы и избытку выделяемых гормонов, которые начали пугать животных. Сначала отдельные коровы, а затем и группы фыркали и отбегали в панике, стуча копытами. Старый Харви пожалел, что не включил при подготовке специальные гормоны для подавления агрессивности. Слабые химические сигналы, которые посылали животные, были полезны, но сейчас они создавали сложности, возбуждая работников. Он переключил свое внимание на деревья, оставив коров Салдо и остальным. Маска придавала окружающему слабое серебристое свечение, словно внутри каждого предмета горела лампочка.

«Она услышит наше приближение и попытается спрятаться на дереве, — подумал он. — Это в ее стиле».

Старый Харви не мог сказать, почему и каким образом у него появилась такая уверенность. «Она прячется на дереве!»

Харви услышал крик ночной птицы где-то далеко справа и почувствовал, как забилось его сердце. Он не слишком стар для прочесывания. Возможно, было бы неплохо почаще выходить вот так вместе с работниками.

Из записей Нильса Хельстрома:

«В отличие от других живых существ, боровшихся против окружающей среды, насекомые рано научились использовать ее как защиту. Их искусство камуфляжа не имеет границ. Они стали единым целым со своей средой. Когда появились хищники, насекомых они не находили. Способы маскировки стали настолько искусными, что хищники в поисках добычи могли ползти по их телам — и не обнаружить их. У насекомых было не одно-единственное средство для спасения, а великое множество. Они не выбирали для этого просто скорость или убежище на верхушках деревьев; помимо них они применяли и многие другие».

Тимьена увидела один из флангов поисковой группы одновременно с тем, как ее заметили и первые из преследователей. В начале своего побега она угодила ногой в кроличью нору и растянула левую лодыжку. Боль заставила Тимьену вскарабкаться на невысокий дуб, где она устроилась на суку как можно удобнее, сняв туфлю с болевшей ноги. Она сидела на суку в двадцати футах от земли, крепко сжимая пистолет в правой руке. А в левой зажала мощный фонарик размером с карандаш, и большой палец лежал на его кнопке.

Дикая боль пульсировала в лодыжке, что мешало ей думать. Тимьена спросила себя, не сломана ли кость.

Бегство коров послужило первым признаком надвигающейся опасности. Тимьена услышала их фырканье, перекрывавшее стук копыт, когда животные пробегали мимо. Затем послышался таинственный свист. Этот звук становился все громче, пока не прекратился прямо под ее деревом. Она различала лишь темные силуэты охотников, одетых в черное, которые образовали круг под дубом.

В панике Тимьена надавила большим пальцем на кнопку фонарика, провела лучом по короткой дуге вокруг части круга, который встал под ней. При виде масок ночного видения и парализаторов у нее перехватило дыхание от осознания смертельной угрозы. Без раздумий Тимьена начала стрелять.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Возможно, со временем мы достигнем функционального уровня тех, кого копируем. У нас будут лица-маски, одни только глаза и рот — и ничего более для поддержания тела в рабочем состоянии. Не станет мускулов, чтобы улыбаться, хмуриться или иным каким-нибудь способом выдавать скрытые внутри чувства».

Маленький пистолет явился убийственным сюрпризом для охотников Улья. Пятеро из них были убиты прежде, чем Тимьена свалилась с дерева, оглушенная лучами парализаторов. Среди убитых оказался и Старый Харви. Салдо пострадал от пули, которая задела его челюсть, но все же выкрикнул команду и навел порядок среди испуганных работников. Их всех переполнял «охотничий азарт», как говорили старики, а нападение чужачки привело их в исступление.

Они бросились к женщине, чтобы прикончить ее, но крик Салдо остановил бегущих. Именно дисциплина Улья удержала их.

Салдо направился к лежащей без сознания женщине, быстро отдавая приказы. Кому-то нужно проинформировать Нильса. Мертвых необходимо отправить в чаны. Хорошие работники, они заслужили это. Так они обретут единство со всеми.

«Старое в чаны, из чанов — новое».

Когда работники принялись исполнять его приказы, он встал на колени, чтобы осмотреть лежавшую без сознания женщину. Ее фонарик все еще горел в траве. Он поднял маску на лоб и продолжил осмотр уже с помощью фонарика. Да, она была еще жива. Он с трудом сохранял спокойствие, ненависть переполняла его. Она причинила вред Улью. Но Нильсу она нужна живой. Она нужна Улью. Продолжая обследование, он сумел немного успокоиться. Похоже, перелома у нее не было. Очевидно, повреждена лодыжка, распухшая и посиневшая. Салдо отдал приказ найти ее оружие и доставить в Улей.

Смерть Старого Харви не опечалила и не обрадовала его. Такие вещи случаются. Лучше было бы, чтобы этого не произошло, но того, что случилось, изменить нельзя. Теперь он возглавлял поисковую группу, и именно он должен отдавать правильные приказы. Этому-то и учил его Старый Харви.

Прежде всего, нужно побеспокоиться о чужачке. Салдо считал, что ее нужно привести в чувство и допросить. Это порадует Нильса. И сейчас это радовало Салдо. Он ощутил интерес к женщине. От нее приятно пахло. Поверх слабого, но знакомого запаха мускуса чувствовались и другие запахи. Духи и шампунь Внешнего мира. Наклонившись поближе, он понюхал ее, первую чужачку, с которой встретился на воле. Под доминантой страха угадывались возбуждающие его запахи. Он скользнул рукой под блузку, пощупал грудь и нашел ее полной и твердой под туго охватывающей одеждой. Он слышал о подобных одеждах во время своего обучения. Это называлось бюстгальтером и скреплялось металлическими крючками на спине. Она была настоящей женщиной, вероятно, ничем не отличающейся от женщин Улья, а значит — была готова к оплодотворению. Как странны эти дикие люди!

Он засунул руку под пояс, исследовал лобок и гениталии, вытащил руку и понюхал ее. Да, она готова. Итак, это правда, что женщины из Внешнего мира, готовые к оплодотворению, разгуливают по миру. Может, у них начинается что-то вроде брачной охоты, что, как считалось, делала Праматерь? Книги, фильмы и лекции не подготовили его к действительности, хотя он знал про эти факты назубок. Она возбуждала его, и Салдо подумал, как отнесется Нильс к предложению оставить женщину для размножения. Спариться с ней было бы интересно.

Но тут женщина из его группы сердито заворчала — не облекая угрозу в словесную форму. Другая сказала:

— Эта чужачка не для воспроизводства! Что это ты с ней делаешь?

— Исследую ее, — ответил Салдо. — Она готова к оплодотворению.

Ворчащая женщина обрела, наконец, голос:

— Многие из этих дикарок готовы к оплодотворению.

Другая заметила:

— Она убила пятерых наших. Ей дорога только в чан.

— Куда она, вероятно, и попадет после того, как мы закончим допрашивать ее, — согласился Салдо. Он говорил, не пытаясь спрятать внезапно появившееся чувство печали. Чужачка не переживет допрос, нет сомнений. Это уже случалось с пленными мужчинами, то же самое произойдет и с ней. Такая растрата! Ее плоти не найдется лучшего применения, кроме как попасть в чан.

Он встал, вернул маску на прежнее место и сказал:

— Свяжите ее и отнесите в Улей. Смотрите, чтобы не сбежала. Двое отправляйтесь к фургону. Привезете его в качестве трофея. Уничтожьте все следы. Не должно остаться даже намека, что эта женщина и ее напарник побывали в нашем районе. Я прослежу за этим.

Приказы слетали с его губ уверенно и четко, как учил его Харви, но ему не хотелось, отчаянно не хотелось отдавать такие приказы. Ответственность слишком уж неожиданно свалилась на него. Частью своего сознания он понимал, что Харви назначил такого молодого работника своим помощником главным образом в учебных целях. Многообещающему молодому работнику необходим поисковый опыт. Но другая часть сознания была уверена в собственной компетентности. Салдо — специалист по обеспечению безопасности Улья. Он верил в правильность выбираемых действий. Несмотря на молодость, он ощущал себя готовым самостоятельно решить стоящую перед ним задачу, словно весь Улей воплотился в нем, его личности. Харви и так уже пережил свой век и заплатил жизнью за сегодняшнюю ошибку. Это была серьезная потеря для Улья. Скоро Нильс узнает о гибели, и это известие огорчит его, а пока Салдо должен действовать самостоятельно. Сейчас он руководит операцией.

— Те, кто свободен, — начал он, — должны проследить, чтобы уничтожить все следы нашего пребывания. Я не знаю, в отличие от Старого Харви, кто из вас на что способен, но вы сами это знаете. Разделитесь в соответствии со своими способностями. Никто из вас не должен возвратиться в Улей, пока не будут уничтожены все следы. Я останусь здесь до самого конца и проверю, все ли сделано.

Он нагнулся, вспомнив о фонарике, который бросил рядом с чужачкой, выключил его и положил в карман. Работники уже связали женщину и готовы были отправляться в Улей. Салдо печалило, что он никогда больше не увидит ее. Ему не хотелось присутствовать на ее допросе.

Внезапно его хватила ярость, вызванная глупостью чужаков. «Какие же они глупцы! Но что бы ни случилось с ней, она это заслужила».

Салдо посмотрел на свою группу. Они деловито исполняли его распоряжения, казалось, были даже довольны, но он ощущал чувство скрытой неуверенности. Работники знали, как он молод и неопытен. И подчинялись скорее по привычке. На самом-то деле они все еще подчинялись Харви. Но Харви допустил фатальную ошибку. Салдо пообещал себе, что он-то никогда такой ошибки не допустит.

— Встаньте на корточки и все вокруг тщательно прочешите, — приказал он. — Две маски разбились. Значит, остались осколки. Соберите их. Все.

Салдо неспешно направился вверх сквозь высокую траву к тому месту, где, как он знал, двое из его группы готовили машину для транспортировки в Улей. Чужачка приехала по этой дороге. Как странно, что они, готовые к оплодотворению, свободно разгуливают вместо того, чтобы искать наилучшего партнера для спаривания. По правде говоря, они совсем не похожи на способных к оплодотворению женщин. Они просто дикие. Возможно, когда-нибудь, когда появится множество ульев, таких диких животных будут захватывать и специально спаривать, или же их стерилизуют и отправят на полезную для Улья работу.

Несколько из убежавших коров вернулись, вероятно, привлеченные любопытством. Они сбились в кучу на поляне ниже того места, где работала его группа. Запах крови и шум заставляли их нервничать, но угрозы они не представляли. Коровы, возможно, и не видели работников, но те уж точно видели животных. Салдо держал парализатор наготове, заняв позицию между стадом и группой. При верной оценке ситуации нечего бояться неожиданностей. Если коровы нападут, достаточно одного залпа парализатора, чтобы остановить их.

Передвигаясь, Салдо посмотрел мимо пастбища в сторону города, отбрасывавшего вдали слабые отблески на низкие облака. Вряд ли кто-нибудь на таком расстоянии мог услышать выстрелы, но даже если такие люди и найдутся, они останутся благоразумными. Горожане научились сдержанности и осторожности, когда дело касалось Неприступной долины. Кроме того, Улей имел буфер в лице окружного шерифа Линкольна Крафта. Рожденный в Улье, он был одним из лучших работников Улья во Внешнем мире. Были в городе и Другие наблюдатели, выдававшие себя за чужаков. Но еще более важные посты занимали избранные представители Улья во Внешнем мире. Салдо видел двух из них, сенатора и судью, когда те побывали 13 Улье. Они занимали высокое положение, но настанет день, и в этом не будет надобности.

Звуки деловитого исполнения его приказов доставляли Салдо Удовольствие. Он втянул носом ночной воздух и определил запах пороха. Только прошедший подготовку в Улье смог бы наверняка выделить его здесь — слабый след среди множества других запахов.

Животные начали успокаиваться, и несколько коров покинули стадо, чтобы пощипать травку. Это не нравилось Салдо. Сбитые в кучу коровы не вызывали искушения, но он знал, какими взбешенными были его работники. Кто-нибудь из них по собственному почину мог убить и прихватить с собой отбившуюся корову. Этого нельзя допустить. Когда-нибудь эта земля станет собственностью Улья, и возможно, у них будет собственный скот. Но в настоящий момент протеин обходится куда дороже растительной пищи. Пусть этим занимаются расточительные чужаки, а их животных нужно оставить в покое. Нельзя допускать действий, которые могут привлечь излишнее внимание.

Салдо вернулся к своим работникам и расхаживал между ними, отдавая приказания тихим голосом. Им нельзя похищать ни одной коровы. На земле не должно остаться следов, а если какие-то и останутся, то время уничтожит их. И как можно дольше здесь не должны появляться любопытствующие чужаки.

«Когда-нибудь, — думал Салдо, — появятся и другие Ульи, многие из них отпочкуются от прародителя, которому я сейчас служу и ради которого обязан скрыть от чужаков все следы своего пребывания здесь. Теперь нам нужно быть осторожными, чтобы защитить наше будущее. Перед лицом еще не родившихся поколений работников».

Из записей Нильса Хельстрома:

«Основные бридинг-линии нашего потомства должны быть спроектированы с учетом нужд Улья. При этом мы ходим по более тонкому льду, чем насекомые, научившие нас этой модели выживания. Их жизнь начинается, как и наша, с оплодотворения одной яйцеклетки, но за время, пока развивается человеческий эмбрион, насекомое может произвести более четырех миллиардов себе подобных. Мы можем увеличить рождаемость в Улье во много раз, но никогда не сможем достигнуть такой плодовитости».

Со стороны Улья по тропинке, протоптанной в траве, спускался работник, пытаясь знаками привлечь внимание Салдо. Признаков рассвета пока не наблюдалось, но становилось холоднее, как обычно здесь в такое время суток. Работник остановился перед Салдо и тихо сказал:

— Кто-то идет из Улья.

— Кто?

— Я думаю, сам Нильс.

Салдо посмотрел в направлении, указанном работником, и по походке узнал приближающуюся фигуру. Да, это был Нильс. На нем была маска, но парализатора он не взял с собой. Салдо испытывал облегчение смешанное с неудовольствием. Его решения правильные, но Хельстром решил прийти сам. Салдо почти услышал упрек в старческом голосе Харви: «Разве не так следовало поступать?» Руководитель Улья не мог совершать бессмысленные поступки. Эта мысль вернула Салдо уверенность в себе, и он спокойно приветствовал Хельстрома.

Тот остановился в нескольких шагах и осмотрелся прежде, чем что-либо сказать. Хельстром заметил Салдо, когда тот выдал себя движениями. Смерть Старого Харви глубоко огорчила Нильса, но он с одобрением отметил, что Салдо проделал все необходимое. У него хорошие защитные инстинкты.

— Расскажи мне, что произошло, и какие действия ты предпринял, — произнес Хельстром.

— Разве в Улье не получили отчет от посланных мною работников?

— Да, но мне бы хотелось получить оценку от главы группы захвата. Иногда работники упускают важные детали.

Салдо кивнул. Да, такое случается. Он рассказал Хельстрому, как обнаружили чужачку, и о стрельбе, не упустив ни одной детали, даже о своей раненой челюсти.

— Твоя рана серьезна? — поинтересовался Хельстром, размышляя: «Было бы невезением потерять еще и Салдо!»

— Пустяковое ранение, — ответил Салдо. — Только жжет немного.

— Позаботься о ней, когда вернемся.

Салдо ощутил участие в голосе Хельстрома, и это его тронуло.

— Я слышал, что Старый Харви выбрал тебя своим заместителем, — заметил Хельстром.

— Да, он выбрал меня, — подтвердил Салдо со спокойным достоинством.

— Кто-нибудь выразил недовольство по этому поводу?

— Ничего серьезного.

Хельстрому понравился ответ. Он означал, что Салдо ощущал скрытое противодействие, но чувствовал, что способен справиться. Вне всяких сомнений, у него для этого достаточно сил. Салдо держался молодцом. Он обладал сознанием правоты. В нем ощущалось внутреннее превосходство, хотя его и необходимо направлять.

— Тебе польстило, что именно тебя выбрал Старый Харви? — спросил Хельстром, не меняя голоса.

Салдо нервно сглотнул. Разве он сделал что-нибудь неправильно? В вопросе сквозил холод. Не подверг ли он Улей опасности? Но Хельстром слегка улыбался под стеклами маски.

— Да, — признался Салдо, но его голос звучал как-то неуверенно.

Хельстром заметил полувопросительную интонацию в голосе молодого человека и кивнул. Неуверенность ведет к осторожности. А Упоение властью может привести к состоянию, которое испытывает азартный игрок — чрезмерной самоуверенности. И Хельстром объяснил это тихим голосом, слышным только им двоим. Закончив, он сказал:

— Перечисли мне все свои инструкции.

Секунду Салдо раздумывал, затем продолжил с того момента, где остановился. Он говорил с заметным колебанием, пытаясь на ходу отыскать возможные ошибки, которые следовало бы исправить.

Хельстром оборвал его, спросив:

— Кто первый увидел чужачку?

— Харви, — ответил Салдо, припоминая взмах руки старика, вскинутой в направлении обнаруженной женщины. Струйка пота побежала по щеке Салдо. Он раздраженно вытер ее, и рана его отозвалась болью.

— Какие он отдал приказания? — спросил Хельстром.

— Он еще раньше говорил, что когда мы обнаружим чужачку, то должны просто окружить ее. И мы выполнили указание, не дожидаясь нового приказа.

— И что сделал Харви?

— Ему не хватило времени сделать хоть что-нибудь. Женщина включила фонарик и тут же начала стрелять, как сумасшедшая.

Хельстром посмотрел вниз, на землю между ними, затем вокруг себя. Несколько работников, находившихся поблизости, бросили свои дела и из любопытства подошли еще ближе, чтобы послушать разговор.

— Почему вы перестали делать то, что приказал вам руководитель? — требовательно спросил Хельстром. — Он дал вам четкие инструкции. Выполняйте же их.

Он вновь повернулся к Салдо.

— Они устали, — заметил Салдо, защищая своих работников. — Я лично проверю качество их работы перед уходом.

«Да ему цены нет, — подумал Хельстром. — Он защищает своих людей, но не чрезмерно. И без колебаний берет на себя персональную ответственность».

— Где ты находился, когда она начала стрелять? — спросил Хельстром.

— Я был на противоположной от Харви стороне группы захвата. Но когда мы замкнули кольцо, я оказался рядом с ним.

— Кто сбил ее с дерева?

— Работники, которые находились с другой стороны дерева; по ним она не стреляла. Остальные старались укрыться от ее выстрелов.

— От Харви не поступило больше никаких команд?

— Мне думается, первая же пуля попала в него. Я слышал первый выстрел, и… — он замер на несколько секунд, колеблясь, затем махнул рукой, — на какое-то мгновение я оцепенел. Потом меня задело, и мы бросились кто куда. Я увидел, как падает Харви, и кинулся к нему. Раздались новые выстрелы, и на этом все кончилось. Она упала с дерева.

— Твоя нерешительность простительна — ты был ранен, — сказал Хельстром. — Однако отмечу, что ты сохранил достаточно самообладания, чтобы предотвратить убийство пленницы. Ты оправдал мои ожидания. Но никогда не забывай того, что здесь случилось. Ты получил наглядный урок. Охота на чужаков из Внешнего мира — совсем не то, что охота на любого другого зверя. Теперь ты понимаешь это?

Салдо разобрался, что его и хвалили, и порицали. Внимание его переключилось на дерево, на котором пряталась женщина, затем взгляд Салдо неохотно вернулся к Хельстрому. Он увидел, что рот Хельстрома слегка искривился. Это означало, что руководитель доволен. Нильс уверенно произнес:

— Ты захватил женщину живьем. И это самое главное, — он облизал губы. — У нее имелось оружие, и Харви должен был это предвидеть. Ему следовало сбить ее с дерева сразу, как только он заметил, где она прячется. Она находилась на дистанции поражения парализатора. Салдо, ты ведь знаешь, как обращаться с оружием чужаков?

— Да, я умею им пользоваться. Харви сам обучал меня.

— Научись делать это как можно лучше. Улью это может понадобиться. Насколько я помню, тебе ведь тридцать два года, верно?

— Да.

— Но ты еще можешь сойти за юношу среди чужаков. Возможно, мы пошлем тебя на длительную учебу в одну из их школ. Мы можем это сделать. Ты знаешь о такой возможности?

— Я не слишком много времени провел во Внешнем мире, — заметил Салдо.

— Я знаю. Чем ты там занимался?

— Я всегда находился рядом с остальными, мне не приходилось действовать самостоятельно. В сумме набралось около месяца. Один раз я пробыл в городе неделю.

— Занимался работой или приобретением навыков?

— Я и остальные приобретали навыки.

— Тебе бы хотелось одному отправиться во Внешний мир?

— Не знаю, готов ли я к этому.

Хельстром кивнул, удовлетворенный искренностью его ответа. Салдо может стать превосходным специалистом Службы Безопасности. Среди нового поколения он заметно выделяется интуицией и тщательностью. Приобретет немного опыта, и ему не будет равных. Он обладает искренностью, свойственной Улью. Он не лжет даже самому себе. Он прирожденный лидер, которого нужно охранять и бережно воспитывать. Традиции Улья требовали выделять таких работников, и Хельстром решил заняться его воспитанием.

— Ты делаешь все очень хорошо, — сказал он так громко, чтобы и остальные это слышали. — Когда мы разрешим этот кризис, пошлем тебя во Внешний мир, и там ты продолжишь обучение. Когда закончишь работу здесь, доложи мне лично.

Он медленно повернулся и направился в сторону Улья, временами останавливаясь, чтобы осмотреться. И каждое движение говорило, что он доволен действиями Салдо.

Некоторое время Салдо смотрел ему вслед. Первый советник Улья, лидер во время кризисов, мужчина в полном расцвете сил, тот, к кому обращаются в трудных ситуациях даже те, кто руководит бридингом, производством пищи и изготовлением средств производства. Хельстром совершил вылазку, чтобы ознакомиться с ситуацией на месте, и одобрил увиденное. Салдо вернулся к надзору за работой с чувством подъема, уравновешенным пониманием небезграничности своих возможностей. В этом, как он понял, и состояла главная цель визита Хельстрома.

Протокол Совета Улья.

Интервью специалиста-философа

(перевод с языка жестов Улья):

«И снова, философ Харл, мы должны разочаровать вас, сказав, что пришли не затем, чтобы отправить вас в благословенный чан. Ваш почтенный возраст, более древний, чем возраст любого работника Улья, искусственные средства, с помощью которых мы поддерживаем в вас горение жизни, и те аргументы, которые использует ваша мудрость, чтобы доказать целесообразность своей отправки в чан, — все это трудно отрицать. Мы с уважением просим вас прекратить спор и вспомнить о великой потребности Улья в вашей мудрости. Мы снова пришли просить вашего совета, как следует Улью использовать результаты, полученные по „Проекту 40“. Мы предвидим ваш первый вопрос и отвечаем, что „Проект 40“ все еще не завершен. Однако специалисты убеждены, что в конце концов нас ждет успех. Они уверяют, что его завершение — только вопрос времени».

Слова специалиста-философа Харла:

«Обладание абсолютным оружием, абсолютной угрозой уничтожения всему живому, населяющему эту планету, отнюдь не гарантирует абсолютной власти. Сам акт угрозы использовать такое оружие при определенных условиях передает контроль над этим оружием в руки тех, кто ставит условия. Вы сталкиваетесь с проблемой, что делать, когда вам говорят: „Ну так используйте свое оружие!“ В этом смысле оружием владеют многие. Более того, каждый, способный угрожать обладателю такого оружия, сам обладает им. Таким образом, абсолютное оружие бесполезно, пока те, кто контролирует его, не могут дозировать силу оружия. Оно должно иметь степени применения меньше абсолютного уровня. Возьмите пример с защитных механизмов насекомых, это прекрасные модели выживания. Шипы и иглы, жала и колючки, обжигающие химические вещества и ядовитые усики, угрожающе выставленные в воздух — все они, прежде всего, предназначены для защиты. Они предупреждают: „Не угрожай мне“».

Тимьена осознала, что руки ее связаны за спиной, а сама она надежно привязана к чему-то, похожему на стул. Сиденье было жестким, и руками она могла чувствовать холод гладкой поверхности спинки. Часть ее сознания сфокусировалась на лодыжке, где в поврежденном месте пульсировала боль. После некоторого колебания она открыла глаза, но не увидела ничего, кроме непроницаемой темноты, густой и зловещей. На секунду она испугалась, что ослепла, но тут ее глаза различили слабый свет где-то впереди. И он двигался.

— А-а, я вижу, вы уже проснулись.

Глубокий мужской голос произнес эти слова откуда-то поверх перемещающегося света. Слабое эхо от голоса подсказало ей, что она находится в комнате, и довольно большой.

Тимьене с трудом удалось подавить ужас и спросить с показной беззаботностью в голосе:

— А как вы смогли увидеть? Здесь же так темно!

Хельстром сидел в углу лаборатории, откуда следил за светящимися приборами, сообщающими о состоянии женщины. Он восхитился ее мужеством. Они часто были очень смелыми, эти дикие люди.

— Я могу видеть, — сказал он.

— Моя лодыжка ужасно болит, — пожаловалась она.

— Я вам сочувствую. Пока потерпите, мы скоро дадим обезболивающее лекарство.

— Надеюсь, что скоро.

Хельстрома раздражала ночная маска. Ему не нравилось серебряное свечение, в котором он видел женщину. Он устал. Иногда Улей требовал от него слишком многого. Но эту женщину необходимо допросить. Хельстром убеждал себя, что мешкает оттого, что не доверяет информации, вырванной из Депо.

— Я должен задать несколько вопросов, — сказал он.

— Почему вы не включите свет?

— Так вы не сможете меня разглядеть.

Тимьяна обрадовалась. Раз они не хотят, чтобы она их видела, значит, ее освободят!

Хельстром прочитал ее реакцию по показаниям приборов.

— Почему вы вели себя в лесу так истерично?

— Я была напугана. Я в кого-нибудь попала?

— Вы убили пятерых и двоих ранили.

Такой искренний ответ потряс ее. Неужели ее после этого освободят?

— Мне показалось, что я попала в западню. Мой муж не вернулся, и я осталась одна… Что вы сделали с Карлосом?

— Мы не причинили ему боли, — сказал Хельстром.

Он не соврал. Депо был без сознания, когда тело его упало под ножи, а затем скользнуло в чан.

— Почему вы меня связали?

— Чтобы вы оставались на месте, пока я задаю вопросы. Ваше имя?

— Меня зовут Тимьена, Тимьена Депо, — сообщила она. Ее фальшивые документы наверняка попали к ним в руки.

— Расскажите мне о правительственном агентстве, на которое работаете.

— Прав… — Ее сердце дрогнуло, но она сумела сохранить видимость самообладания. — Ни на какое правительство я не работаю. Мы были в отпуске. Мой муж продает фейерверки.

Хельстром улыбнулся, глядя на приборы. Значит, оба работают на агентство.

— Ваше агентство — ЦРУ? — спросил он.

— Я простая домохозяйка. Что вы сделали с моим мужем?

Хельстром вздохнул. Значит, не ЦРУ, если верить показаниям приборов.

— Не беспокойтесь о своем муже. Вы скоро с ним соединитесь. Но домашние хозяйки не носят оружия. А вы продемонстрировали профессиональную подготовку.

— Я не верю, что кого-то убила.

— Но это так.

— Карлос настоял, чтобы я носила оружие.

И снова ложь, заметил Хельстром. Почему она продолжает увертываться? Он решил продолжить допрос, пока она не догадалась, что ее эмоции регистрируются приборами. Магнитные ленты крутились и записывали их разговор.

— Почему вы лжете? — спросил он.

— Я говорю правду.

— Является ли агентство, на которое вы работаете, отделением Госдепартамента США?

— Если вы мне не верите, то отвечать бессмысленно. Я просто не понимаю, что происходит.

— Но вы убили пятерых моих друзей, — напомнил он. — Почему?

— Я вам не верю. Лучше отпустите меня. Карлос — очень важный человек в компании. Нас будут искать, если я не позвоню.

Хельстром посмотрел на приборы. Она впервые сказала правду. Значит, она должна регулярно давать отчет. Молодые не извлекли этой информации из Депо.

— С какой целью вас послали сюда?

— Меня никто не посылал!

Она стала пересказывать легенду: как много работал Карлос, о его редких отпусках и об интересе к птицам… Тимьена прервала рассказ, когда ее смутила внезапно пришедшая в голову мысль. Карлос мертв, она чувствовала, что уверена в этом. Что же сообщил этот тип из темноты, что у нее возникла такая уверенность?

Хельстром по приборам заметил ее состояние и попытался отвлечь.

— Вы голодны?

— Нет, у меня ужасно болит лодыжка.

— Мы скоро позаботимся о ней, — заверил Хельстром. — Миссис Депо, а почему вы не вернулись на машине в Фостервилль?

«Именно это и нужно было сделать», — сказала она себе. Но тут же поняла, что обитатели Фермы не позволили бы ей добраться до юрода.

— Наверное, я что-то напутала. Она не заводилась.

— Странно. А у нас она моментально завелась.

Значит, они спрятали и домик на колесах. Замели следы. Тимьена Гринелли и Карлос Депо исчезли вместе с фургоном, будто их здесь и не бывало.

— Вы — коммунистический агент? — спросила она.

От неожиданности Хельстром рассмеялся.

— Странный вопрос из уст простой домашней хозяйки.

— Вы тот, кто болтает об агентах и Госдепартаменте! — выкрикнула она. — Что здесь происходит?

— Вы не та, за кого себя выдаете, миссис Депо, — сказал Хельстром. — Я даже сомневаюсь, что вы миссис Депо.

«Угадал! — понял он. — Выходит, они просто работают вместе и не женаты!»

— Подозреваю, что вам не было… нет никакого дела до Карлоса.

«Не было, — подумала она. — Вот он и произнес эти слова! Он проговорился. Ложь выплыла наружу».

Она попыталась вспомнить все замечания о Карлосе, сделанные этим невидимкой. Она заново оценила ситуацию. Может, темнота — это особая уловка, чтобы уменьшить ее сопротивление? Она проверила, насколько крепко ее привязали. Дьявольски крепко.

— Вы не ответили, — заметил Хельстром.

— Не чувствую себя обязанной!

— Ваше агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?

— Нет!

Хельстром прочитал показания приборов. Вероятно, Тимьена сама в это верит, но в глубине души сомневается. Он заметил, что женщина отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она полагает, что он ее не видит?

— Почему правительство интересуется нами? — спросил Хельстром.

Женщина отказалась отвечать. Ремни, которые ее стягивали, создавали ложное впечатление. На ощупь они казались кожаными, поддавались ее усилиям, но стоило лишь на мгновение ослабить борьбу, как вновь плотно стягивали ее.

— Вы работаете на агентство, связанное с исполнительной властью правительства, — сказал Хельстром. — Просто так, из праздного любопытства такого рода агентство не станет совать нос в наши дела. Какой интерес мы можем представлять для правительства?

— Вы собираетесь убить меня, разве не так? — спросила Тимьена.

Она отказалась от борьбы, выбившись из сил. Разум ее балансировал на грани истерики. Они решили ее убить. Они убили Карлоса, а теперь наступила ее очередь. Все шло не так, как задумывалось. Предчувствие не обмануло ее. «Этот проклятый дурак Мерривейл! Все у него идет не так, как надо! А Карлос — идиот, каких свет не видывал! Вероятно, он угодил в ловушку. Его схватили, и со страху он раскололся. Это очевидно. Этот, в темноте, знает слишком уж много. Карлос все им выболтал, и они убили его».

Приборы Хельстрома показали, что женщина близка к истерике. Он испугался, хотя знал, что причиной этого страха частично является его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Женщина излучала ужас, который мог воспринять любой житель Улья. Ему не нужно было даже смотреть на приборы. Позже эту комнату нужно будет промыть, как пришлось после допроса Депо. Иначе любой работник под действием таких эманаций может выйти из равновесия. Но он-то должен исполнять свой долг. Возможно, охваченная страхом женщина выдаст то, что он больше всего хотел бы узнать.

— Вы работаете на правительство, — сказал Хельстром. — Мы знаем это. Вас послали сюда узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы предполагали здесь обнаружить?

— Меня не посылали! — пронзительно закричала Тимьена. — Не посылали! Не посылали! Не посылали! Карлос просто сказал, что мы отправляемся отдыхать. Что вы сделали с Карлосом?

— Вы лжете, — сказал Хельстром. — Я знаю, что вы лжете, и вы, разумеется, должны понимать сейчас, что ложь бессмысленна. Будет лучше, если вы расскажете мне правду.

— Вы меня убьете в любом случае, — прошептала Тимьена.

«Дьявольщина!»— подумал Хельстром.

Праматерь предупреждала его, что в жизни один кризис может накладываться на другой. Его работники пытали чужака. Это далеко выходило за рамки концепции милосердия. Такая мысль даже на мгновение не приходила в голову работникам, когда они извлекали информацию, необходимую для выживания Улья. Но такие действия оставляли отметины на теле Улья. В Улье не осталось невинных. «Мы сделали еще один шаг в сторону насекомых, которым подражаем», — подумал Хельстром. И спросил себя, почему эта мысль опечалила его. Он подозревал, что любая форма жизни, вызывающая излишнюю боль, постепенно разрушает свое же сознание. А без сознания, которое объективно отражает жизнь, смысл может потерять и сама цель.

С внезапным раздражением Хельстром рявкнул:

— Расскажите мне о «Проекте 40».

У Тимьены перехватило дыхание. «Они знали все! Что они сделали с Карлосом, чтобы заставить его выложить даже это?» Она почувствовала, что леденеет от ужаса.

— Рассказывайте! — рявкнул Хельстром.

— Я… я не знаю, о чем вы говорите.

Приборы сказали ему все, что он хотел знать.

— Вам будет очень плохо, если вы станете упорствовать, — пояснил Хельстром. — Мне бы не хотелось, чтобы дело дошло до крайних мер. Расскажите мне о «Проекте 40».

— Но я не знаю ничего о нем, — простонала Тимьена.

Приборы показывали, что слова ее близки к правде.

— Но кое-что вам все же известно, — произнес Хельстром. — Расскажите мне.

— Почему бы вам просто не убить меня? — спросила она.

Хельстром вдруг понял, что действует в тумане глубокой печали, почти отчаяния. «Могущественные дикие люди Внешнего мира знают о „Проекте 40“! Как это могло случиться? Что им известно? Эта женщина всего лишь пешка в большой игре, но все-таки она может дать ценный ключ».

— Вы должны рассказать мне, что вам известно, — сказал Хельстром. — Если вы послушаетесь, обещаю не прибегать к крайним мерам.

— Я не верю вам, — ответила она.

— Вам больше некому верить.

— Меня будут искать!

— Но не найдут. А теперь расскажите мне, что вам известно о «Проекте 40».

— Только название, — ответила Тимьена, сникая. «Какой смысл? Им же все известно!»

— Где вы впервые повстречали это название?

— В документах. Их забыли на столе в МТИ, и один из наших людей снял с них копию.

Пораженный, Хельстром закрыл глаза.

— Что было в этих документах? — спросил он.

— Несколько цифр и формул. И еще что-то, не имеющее, правда, большого смысла. Но один из наших людей предположил, что они могут являться частью проектной документации какого-то нового оружия.

— Он не сказал, какого именно?

— Кажется, речь шла о каком-то насосе с частицами. В них говорилось, что оружие способно входить в резонанс с материей на расстоянии, разрушать стекло и тому подобное, — она глубоко вздохнула, подумав, зачем говорит это. В любом случае ее убьют.

— Э-э… ваши люди пытаются построить такое оружие, на основе этих документов?

— Пытаются, но я слышала, что найденные бумаги не полны. Ученые во многих деталях не уверены, и кто-то даже сомневается, что речь вообще идет об оружии.

— Они не согласны, что это оружие?

— Думаю, да, — ответила снова она со вздохом. — Это оружие?

— Да, — так же ответил Хельстром.

— Теперь вы меня точно убьете? — спросила Тимьена.

От жалостного, умоляющего тона ее голоса он в ярости взорвался.

«Идиоты! Полные идиоты! — Хельстром потянулся за парализатором, который бросил на пол рядом с приборами, нащупал его и поднял вверх, устанавливая на полную мощность. — Этих глупых чужаков нужно остановить!» Он направил парализатор в ее сторону, словно желая пронзить ее тело, и надавил на спуск. Энергия, резонирующая в замкнутом пространстве лаборатории, на секунду оглушила самого Хельстрома. Придя в себя, он увидел, что все стрелки на его приборах остановились на нуле. Он включил освещение, медленно встал и направился к женщине, осевшей на стуле. Ее тело склонилось на правый бок, удерживаемое ремнями. Тимьена была абсолютно неподвижной. Хельстром знал, что она мертва, еще до того, как наклонился над ней. Она получила заряд, достаточный, чтобы убить быка. Допрос Тимьены закончился, как бы ее ни звали на самом деле.

«Зачем я это сделал? — спросил он себя. — Не от того ли, что вспомнил о растерзанном Депо, которого отправил в чаны? Или же это позыв более высокого порядка, связанный с пониманием Улья? А может, произошел психический срыв? Но дело сделано, и возврата нет». Однако собственное поведение его обеспокоило.

Все еще охваченный гневом, он вышел из лаборатории. Увидев столпившихся в соседней комнате молодых работников, Хельстром помахал им рукой и сказал, что пленница мертва. На их протесты он резко ответил, что узнал все, что нужно. Когда один из молодых спросил, отправить тело в чан или взять сексуальный штамм для Улья, Хельстром колебался лишь одно мгновение, прежде чем согласился на штамм. Возможно, часть женской плоти можно будет возродить и использовать в дальнейшем. Если удастся оживить матку, она еще послужит Улью. Было бы любопытно посмотреть на ребенка, выращенного из ее плоти.

Мысли Хельстрома занимали и другие проблемы. Он уходил из лабораторного комплекса, все еще сердясь на себя. Чужаки знают о «Проекте 40»! Работник Улья проявил преступную халатность! Как случилось, что такие документы выносили из Улья? Кто сделал это? И как? Документы в МТИ? Кто проводил там исследования? Нужно выяснить масштабы этой катастрофы и предпринять решительные меры, чтобы подобное не повторилось.

Хельстром надеялся, что работники бридинг-лаборатории сумеют заполучить сексуальный штамм Тимьены. Она уже помогла Улью и заслужила, чтобы ее гены сохранили.

Меморандум, подготовленный Джозефом Мерривейлом:

«Для последующих рассуждений неважно, мертвы ли Портер, Депо и Гринелли или живы. То, что мы считаем их мертвыми, ничего не меняет, как если бы они просто пропали без вести. Мы узнали, что Хельстром не станет колебаться в выборе средств противодействия. Поскольку под предлогом работы над своими фильмами он часто путешествует за океан, следует повторить проверку его зарубежных контактов. Но на родине проблема проверки усложняется. Если мы не можем раскрыть цели нашего расследования, то не можем действовать по обычным каналам. Любые предложения о новых путях следует приветствовать. Это послание должно быть уничтожено по прочтении. Это приказ. А теперь выполните его».

Комментарий Дзулы Перуджи с припиской: «Только для шефа!»:

«Чушь! Я начинаю несколько прямых расследований. Я хочу, чтобы каждую ниточку, ведущую к кинокомпании, мы исследовали любыми доступными способами. В Орегоне я начну поиск пропавших людей с помощью любого агентства, с которым удастся добиться сотрудничества. Понадобится помощь со стороны ФБР. Ваша помощь будет воспринята с благодарностью. Дзула».

Джанверт не касался роли компаньонов в этом проекте, пока они не сели в самолет, взявший курс на запад. Он выбрал места для себя и Кловис впереди по левому борту. Из иллюминатора открывался прекрасный вид заходящего над левым крылом солнца, но Джанверт не обращал на него никакого внимания.

Как он и ожидал, ему с Кловис поручили играть роль подростков, а Ника Майерли, которого они оба считали тупой задницей, назначили их отцом. Но никто из них не ожидал, что Джанверта выберут вторым номером.

Он и Кловис прижались головами, разговаривая едва слышным шепотом:

— Мне это не нравится, — сказал Джанверт. — Перуджи прошибет головой потолок, но на месте назначит кого-то другого.

— А какой ему от этого прок?

— Не знаю, но поживем — увидим. Самое позднее — завтра.

— Может, это признание твоих достоинств?

— Ерунда!

— Ты не хочешь быть вторым?

— Только не в этой увеселительной прогулке, — его губы сложились в упрямую линию. — Это паршивое дело.

— Ты думаешь, ищут козла отпущения?

— А ты?

— Возможно, что и так. Какие у тебя отношения с Перуджи?

— Неплохие, если не считать…

— Не считать чего?

— Что он мне не доверяет.

— Эдди!

Один из парней в их группе как раз проходил мимо, направляясь в туалет. Это был ветеран Вьетнама (он называл его «Нам») по имени Даниэль Томас Элден, но все звали его ДТ. Джанверт замолчал, ожидая пока ДТ пройдет, отметив его жесткое молодое лицо, квадратную загорелую челюсть. На переносице он имел шрам в форме перевернутой буквы «V» и носил легкую кепку с прозрачным козырьком, отбрасывавшим на его лицо зеленый отсвет. Джанверт подозревал, что ДТ шпионит для начальства. Ходили слухи, что он сожительствовал с Тимьеной, и Джанверт вдруг подумал, о чем этот молодой человек сейчас может размышлять. Проходя мимо, ДТ бросил на них взгляд, но не подал вида, что узнал. Или хотя бы заметил.

Когда он прошел, Джанверт прошептал:

— Как ты думаешь, ДТ нравится его работа?

— Почему же нет?

— Может, он думает, что здесь чуть меньше свободы, чем на настоящей войне — не так уж много шансов убивать людей.

— Иногда ты слишком жесток.

— А тебе вообще не следует заниматься этим делом, милая, — заметил Джанверт. — Почему ты не попросила дать отбой, сославшись на усталость или что-нибудь еще?

— Я подумала, тебе может понадобиться кто-нибудь, кто станет защищать тебя.

— Так же, как ты это делала прошлой ночью?

Кловис пропустила это замечание мимо ушей и сказала:

— Ты слышал разговоры насчет ДТ и Тимьены?

— Да. Я почти сочувствую ему.

— Ты думаешь, она…

— Не хочется верить, но думаю, да.

— Но почему? Не могут же они просто…

— У тебя же есть нюх на такого рода дела. Они входили в ударную группу. Сама понимаешь, там возможны потери.

— А кто же тогда мы?

— С Перуджи — не знаю. Скажу, когда выясню, как он нас расставит.

— На переднем крае или в тылу?

— Умница.

— Собираются нам в этом самолете подавать ужин или нет? — спросила Кловис.

— Стюардессы заняты спаиванием наших взрослых.

— Это одна из причин, почему я ненавижу играть подростка, — прошептала она, — я не могу заказать выпивку.

— А я ненавижу гримироваться, — заметил Джанверт. — Держу пари, нас не накормят до Небраски.

— Это специальный фасолево-тресковый рейс, — произнесла Кловис. — Нам на обед дадут фасоль и икру из трески. У тебя все еще плохое настроение?

— Милая, забудь то, что я говорил тебе прошлой ночью. Я тогда чувствовал себя хуже некуда.

— Сказать по правде, у меня настроение было не лучше. Вероятно, из-за фазы луны.

— Я все еще не могу понять, почему меня назначили вторым номером, а ты?

— Я тоже, — и почти сразу же добавила: — Остальные уже в возрасте.

— Это все отговорки… Я имею в виду, почему молодого агента выдвинули в руководители?

— Должна ведь когда-нибудь молодость проявить себя, — прошептала Кловис, наклонившись к нему. — Не думай об этом, дорогой. Старый козел позади меня пытается нас подслушать.

Джанверт понимал, что не стоит сразу же оглядываться назад, но вскоре выпрямился и осмотрел салон самолета. Уже зажгли свет — снаружи стало темно, и пятна черноты с редкими звездами зияли из каждого иллюминатора. Седой старик позади Кловис включил лампочку над собой и читал «Тайме», потягивая виски со льдом. Он взглянул на Джанверта, но тут же вернулся к своему журналу и напитку. Джанверт не мог припомнить, чтобы ему приходилось раньше видеть этого старика, но кто знает. Его могли послать в качестве наблюдателя.

Раздраженный Джанверт тяжело опустился в кресло и нагнулся к Кловис:

— Милая, нам нужно завязывать с этой работой. Дальше тянуть нельзя. Должна же быть какая-нибудь безопасная страна? Место, где Агентство до нас не доберется.

— За океаном?

— Ты же знаешь, что это ничего не изменит. Просто там говорят на другом языке. Нет, нам нужна небольшая аккуратная страна, где мы могли бы раз и навсегда смешаться с населением. Должна же она существовать где-то на этой вонючей планете.

— Ты думаешь о ДТ и Тимьене?

— Я думаю о тебе и себе.

— Он снова подслушивает, — прошептала Кловис.

Джанверт сложил руки и вновь погрузился в угрюмое молчание.

Похоже, полет останется паршивым до самого Портленда. Джанверт смирился.

Позже Ник Майерли, проходя мимо, склонился над ними и поинтересовался:

— Ну, ребятки, все о'кей?

Джанверт только что-то пробурчал в ответ.

Улей.

Внутренний меморандум по «Проекту 40»:

«Тепловая проблема остается критической. Наша последняя модель расплавилась, прежде чем вышла на расчетный режим. Однако вторичный резонанс удалось измерить, и он оказался близок к ожидаемым величинам. Если предлагаемая новая система охлаждения окажется жизнеспособной, в течение месяца мы сможем провести первое испытание в полном объеме. Испытания, безусловно, дадут результаты, которые нельзя будет не заметить во Внешнем мире. Следует ожидать появления нового острова в Тихом океане где-то в районе Японских островов, и это как минимум».

Перуджи едва успел на последний самолет из Далласа и, крайне раздраженный, вошел в салон лайнера, подумав о предстоящем совещании с участием Мерривейла. Шеф настаивал на этой встрече, и Перуджи не видел способа от нее увильнуть. С Мерривейлом он встретился в его офисе. Маски были сброшены с самого начала.

Когда Перуджи вошел в офис, Мерривейл посмотрел на него, стараясь не менять выражения лица. В его глазах застыл испуг, и Перуджи подумал: «Он знает, что его выбрали мальчиком для битья».

Дзула уселся напротив Мерривейла в одно из кожаных кресел и указал на папку, лежащую на столе.

— Я вижу, вы просматриваете отчеты. Какие-нибудь упущения заметили?

Очевидно, Мерривейл посчитал, что такое начало ставит его в невыгодное положение, потому что сразу же попытался взять инициативу в свои руки:

— Мои отчеты точно соответствуют обстоятельствам, которым посвящены.

«Напыщенный осел!»

Перуджи отчетливо понимал, что его присутствие раздражает Мерривейла. Так было всегда. Перуджи был крупным мужчиной. Его можно было бы назвать толстяком, если бы он позволил себе набрать вес. Но он обладал мягкой зловещей грацией, всегда раздражавшей Мерривейла.

— Шеф хотел, чтобы я поинтересовался, почему вы вторым номером назначили эту козявку Джанверта, — сказал Перуджи.

— Потому что он давно уже готов к ответственности такого уровня.

— Ему нельзя доверять.

— Чепуха!

— Почему вы не могли подождать, пока я сам назначу собственного заместителя?

— Не видел смысла. Нужно было дать инструкции.

— Итак, вы совершили еще одну ошибку, — заметил Перуджи.

Его голос выражал некое высшее знание, об этом говорило упоминание шефа.

Мерривейл чувствовал, что его шансы занять более высокое положение в Агентстве уменьшились до нуля. Лицо его помрачнело.

— Почему вы лично отправляетесь в Орегон?

— Вынуждают обстоятельства, — ответил Перуджи.

— Какие обстоятельства?

— Исчезновение наших лучших людей.

Мерривейл кивнул.

— Вы хотели обсудить со мной что-то важное. Что конкретно?

— Несколько вопросов. Прежде всего, ваш меморандум говорит о неуверенности в следующем шаге. Шефу это весьма не понравилось.

Мерривейл побледнел.

— Мы… обстоятельства…

Перуджи прервал его, как будто даже не слышал слов.

— Во-вторых, нас озадачили инструкции, которые вы дали этим трем агентам. Нам кажется странным, что…

— Я следовал приказам до последней буквы! — Мерривейл ударил рукой по папке.

«История его жизни», — подумал Перуджи. Вслух же произнес:

— Ходят слухи, что Тимьене не нравилось это задание.

Мерривейл втянул носом воздух, стараясь выглядеть уверенным.

— Они всегда возражают, а затем говорят об этом за моей спиной. Слухи — это несерьезно.

— Я получил информацию, что у нее имелись существенные возражения против проведения операции. Она высказывала эти возражения?

— Да, мы разговаривали. Тимьена думала, что нам следует действовать открыто после случая с Портером. Более официально.

— Почему?

— «Просто чувство» — это ее слова. А больше ничего, — Мерривейл произнес слово «чувство» так, словно считал ее возражения простой женской слабостью.

— Значит, просто чувство, ничего существенного?

— Вот именно.

— Похоже, это чувство ее не обмануло. Вам следовало прислушаться к ней.

— У нее всегда были эти сумасшедшие чувства, — возразил Мерривейл. — Ей не нравилось работать с Карлосом, например.

— Итак, у нее были конкретные возражения. Почему она возражала против Карлоса?

— Это только предположение, но мне кажется, что когда-то он грубо домогался ее благосклонности. В любом случае, это не было пустяком, из тех, на которые в Агентстве закрывают глаза. Но мои люди знают, какую работу им поручают, и догадываются о последствиях, отсюда вытекающих.

Перуджи смотрел на него, не отрываясь.

Лицо Мерривейла напоминало открытую страницу, на которой можно прочитать его мысли: «Меня обвиняют в этих потерях. Почему меня? Я только выполнял приказы».

Прежде чем Мерривейл высказал эти мысли вслух, Перуджи сказал:

— Давление исходит сверху, и мы должны получить какие-то объяснения. Ваша роль в этом деле — особая, и спрос с вас будет особый.

Мерривейл смог представить всю картину: давление сверху, и кому-то придется стать козлом отпущения. И этого козла зовут Джозеф Мерривейл. Тот факт, что он сам многократно защищался таким же способом, не смягчал его отчаяния, когда он сам оказался в похожем положении.

— Это несправедливо, — выдохнул Мерривейл. — Это просто несправедливо.

— Мне бы хотелось, чтобы вы припомнили как можно больше подробностей из вашего последнего разговора с Тимьеной, — произнес Перуджи. — Все!

Мерривейл воспользовался моментом, чтобы взять себя в руки.

— Все?

— Все!

— Очень хорошо, — мозг Мерривейла был неплохо тренирован, и он мог по памяти воспроизвести большую часть беседы. Однако на этот раз пришлось анализировать каждое слово, чтобы ненароком не навредить себе. Бессознательно во время пересказа он забыл о своем ложном английском акценте. Перуджи это позабавило.

— Итак, она отправилась искать Карлоса, — прервал его в конце концов Перуджи.

— Да, Карлос был в архиве, я полагаю, — Мерривейл вытер пот, выступивший на лбу.

— Какая жалость, что мы не можем спросить ее об этом, — заметил Перуджи.

— Я рассказал вам все! — запротестовал Мерривейл.

— О, я верю вам, — сказал Перуджи. Потом покачал головой. — Но… кое-что еще осталось. Она прочитала отчеты и…

Он пожал плечами.

— Агенты, случается, погибают при исполнении, — продолжал Мерривейл.

— Конечно, конечно, — согласился Перуджи. — Обычная вещь.

Мерривейл нахмурился, по-видимому, полагая, что все факты подгонялись так, чтобы потопить его.

— У Карлоса имелись похожие возражения? — спросил Перуджи.

— Ни единого.

Перуджи задумчиво сложил губы. «Проклятое дело! Итак, маленький клерк, наконец, попался. В конце концов, даже его легендарная осторожность не спасла его, хотя до сих пор каким-то образом помогала ему выкручиваться. И, возможно, Карлос еще жив». Но почему-то Перуджи не слишком верил в это. Первую пешку сняли с доски, затем вторую и третью. А теперь пришла очередь более сильной фигуры. Он спросил:

— А случалось, что Карлос с Тимьеной цапались во время работы?

— Возможно.

— Что это значит?

— Они постоянно грызлись между собой.

— И мы не можем спросить их, — глухо сказал Перуджи.

— Мне не надо напоминать.

— Можете ли вы припомнить, что сказал Карлос, когда вы в последний раз говорили с ним?

— Конечно. Он сказал, что сделает сообщение в течение первых сорока восьми часов по прибытии на место.

— Так долго? У них было радио?

— Да, в фургоне, который они взяли в Портленде.

— И ни одного сообщения от них так и не поступило?

— Только один раз. Из Кламат Фоллса. Они проверяли оборудование. Через Портленд.

— Сорок восемь часов, — пробормотал Перуджи. — Почему?

— Ему требовалось время, чтобы освоиться, провести разведку и выбрать место, откуда он станет вести наблюдение.

— Да, но…

— Это была разумная задержка.

— Карлос всегда отличался осторожностью…

— Это и говорит об осторожности, — возразил Мерривейл.

— Почему вы не приказали, чтобы он почаще выходил на связь?

— Это не казалось необходимым.

Перуджи покачал головой. Наваждение какое-то. Даже пара любителей не могла оставить за собой столь много обрубленных концов и наделать столько ошибок. Однако Мерривейл не признается ни в одной. И он действительно получал эти приказы, на которые ссылается. Ситуация деликатная. Однако от дела его все равно придется отстранить. Отправить в какую-нибудь дыру и держать под рукой, готового пойти под топор. Мерривейл показал свою полную некомпетентность. Ему нет оправданий. Он как раз тот человек, который требовался сейчас. На кого можно будет указать пальцем, когда начнут задавать неприятные вопросы.

С внезапным раздражением Перуджи вскочил со стула и посмотрел вниз на Мерривейла.

— Вы дурак, Мерривейл! — воскликнул Перуджи холодным, жестким голосом. — Вы всегда были дураком, и таким и останетесь. У нас есть полный отчет от ДТ с возражениями Тимьены. Ей нужна была команда поддержки. Она хотела частый радиоконтакт. Вы специально сказали ей не беспокоить передающую станцию в Портленде без веских на то оснований. Вы сказали ей, чтобы она беспрекословно выполняла распоряжения Карлоса. Вы приказали ей не делать никаких официальных запросов по поводу исчезнувшего Портера. Ни при каких обстоятельствах она не должна была отходить от своей легенды. Таковы были ваши инструкции!.. — Перуджи указал на папку на столе Мерривейла: — И вы читали это!

Потрясенный, Мерривейл застыл во время этой вспышки. В один ужасный момент показалось, что он вот-вот заплачет. Его глаза блестели от невыплаканных слез. Однако сознание, что слезами горю не поможешь, охладило его, и он сумел выдавить из себя ответ с каким-то подобием прежнего акцента.

— Клянусь, вы никогда не признаетесь, что можете ошибаться.

Позднее, звоня по телефону из аэропорта, Перуджи сказал:

— Я считаю, мы должны быть ему благодарны. Теперь хоть прояснилась ситуация, в которой мы оказались.

— Что вы имеете в виду? — спросил шеф хриплым голосом, не скрывая своего недовольства.

— Я имею в виду, что мы начинали, не зная ситуации в деле Хельстрома. А теперь знаем. Он готов играть по самым высоким ставкам.

— Как будто мы не готовы.

— Ну, во всяком случае, я определился с Мерривейлом. Я отстранил его до нового назначения.

— Он не совершит никаких глупостей?

— Разве он наделал их недостаточно?

— Вы знаете, что я хотел сказать, черт возьми!

— Я думаю, он будет беспрекословно повиноваться моим приказам, — заметил Перуджи.

— Но вы очень круто повели себя с ним.

Это было утверждение, не вопрос.

— Несомненно, — смена темы разговора была непонятна, и Перуджи запнулся, задумчиво уставившись на свою потертую кепку в руке.

— Он звонил мне, — сказал шеф. — И с раздражением жаловался на вас. Затем сказал, что спрятал написанные для него инструкции в надежном месте. И в разговоре со мной особо подчеркнул, что передал Джанверту специальный номер и код для связи с президентом и шифрованные письма, касающиеся наших инструкций для агентов. Он даже процитировал мне несколько выдержек из приказов, отданных ему много лет назад.

После долгой паузы Перуджи сказал:

— Возможно, нам придется применить к нему более жесткие меры.

— Да, это никогда не помешает, — согласился шеф.

Из записей Нильса Хельстрома:

«В отличие от людей, чьи физические ограничения закладываются с момента рождения, насекомые появляются на свет со способностями действительно усовершенствовать свое тело. Когда насекомые достигают предела своих возможностей, они чудесным образом трансформируются в совершенно новые существа. В этой метаморфозе я вижу фундамент моего понимания концепции Улья. Для меня Улей — это кокон, из которого появится новый человек».

Хельстром сидел в своей комнате, погрузившись в раздумья. Его рассеянный взор скользил по картам и диаграммам, развешанным на стенах и мерцающей коммуникационной консоли. Но в действительности он их не видел. «Теперь они точно пошлют первую настоящую команду, — думал он. — До этого они просто делали осторожные вылазки. Сейчас они выставят настоящих специалистов, и от них мы сможем узнать информацию, которая необходима для нашего спасения».

Минула длинная ночь, и предстоял еще более долгий день. Ему удалось подремать пару часов, но Улей был пронизан напряжением, осознанием надвигающегося кризиса. Химические реакции организма работников поведали, что происходит нечто опасное.

Возвратившись в свою комнату немногим более двух часов назад, Хельстром был так измотан, что сбросив пиджак чужаков на стул, плюхнулся в оставшейся одежде на кровать. Что-то тяжелое в кармане пиджака стащило его вниз, на пол рядом со стулом. Хельстром увидел выпирающий из кармана предмет и лениво подумал: что же это может быть? Внезапно он вспомнил о пистолете чужаков, который взял перед выходом из комнаты. Как же давно это было! Казалось, целую жизнь назад и даже в другом мире. С тех пор все изменилось. Мощные силы Внешнего мира учуяли то, что наверняка приведет их к Улью.

«Проект 40».

Источник утечки информации оказался столь банальным, что Хельстром вздрагивал при одной мысли об этом. Джерри, одного из операторов, направили в МТИ сделать несколько кадров. Параллельно он должен был изучить в библиотеке несколько исследовательских статей. Джерри вспомнил, что оставил бумаги на столе «не более чем на полчаса». Когда он возвратился, бумаги лежали на том же месте, и он взял их, ни о чем не тревожась. Как просто! Но чужакам хватило и этого получаса. Словно у них существует злой гений, который только и ждет случая, чтобы воспользоваться вашими промахами.

Джерри чувствовал себя удрученным. Словно он предал любимый Улей. Да так оно, собственно, и было. Но это все равно бы случилось — рано или поздно. Просто чудо, что случилось так поздно. Разве можно было надеяться, что их никто и никогда так и не обнаружит? По-видимому, анонимность имеет свой жизненный цикл. Мир любой ценой никогда не достигается так, как ожидаешь. Всегда приходится платить большую цену.

Хельстром ощущал нервозность и раздражение. Эмоции его организма, как он знал, словно невидимые лучи расходятся от него во все стороны, но почему-то об этом он не беспокоился. Хельстром неожиданно встал и отправился вниз, чтобы проверить, как идет работа над «Проектом 40». Необходимо ее ускорить. Жизненно необходимо!

Из зашифрованного сообщения,

полученного от Перуджи:

«Я не отменяю назначения Джанверта. Мы должны разрешить деликатную проблему, связанную с замещением Мерривейла. Мое внимание привлекли определенные аспекты, связанные с появлением Джозефа в Агентстве. Мы можем взять его под более надежный контроль. Нет сомнений в сильной привязанности Джанверта и Кловис Карр. Это можно с выгодой использовать. Для больших гарантий безопасности я отправил Д. Т. Элдена приглядывать за ними. Копия его отчета будет вам представлена».

Перуджи бросил саквояж на кровать в комнате мотеля, расположенного в пригороде Фостервилля. Он взял с собой только небольшой портфель и сумку от кинокамеры, где находилось его устройство для связи. Сумку он повесил на ручку стула. Так он любил путешествовать: сумки под сиденьем в самолете, никакой суеты в аэропорту, минимум внимания к себе. Несмотря на свои шесть футов и четыре дюйма, Перуджи знал, что не слишком бросается в глаза. Он давно уже научился растворяться в толпе, чем и пользовался в случае необходимости. Путешествуя, он стремился вести себя достаточно скромно.

Все утро ушло на то, чтобы расположить резервные команды в горах к северу от города, откуда можно было организовать скрытую линию связи от Фермы до его комнаты в мотеле. Перуджи сильно проголодался, но дела — прежде всего. Он оглядел комнату. Она была меблирована, как в плохом вестерне, — темное дерево с имитацией обожженности, изношенная драпировка. Все указывало на минимум расходов. Перуджи вздохнул и опустился в кресло, которое застонало под тяжестью его 220 фунтов. Огромной лапищей он нашел телефон на столике с лампой и набрал номер дежурного.

Да, он знает номер офиса местного шерифа. Какие-нибудь проблемы?

Перуджи объяснил, что его компания попросила расследовать исчезновение нескольких людей. Обычная процедура. Потом ему пришлось выслушать неизбежное пояснение, что у них только один шериф, да-да, местный уроженец, но поверьте, парень он неплохой. Сам же офис шерифа находился в совете округа. Затем, ответив односложным бурчанием на все пытливые вопросы, Перуджи получил нужный номер, и дежурный через две минуты соединил его с шерифом Линкольном Крафтом, мужчиной с невыразительным, каким-то бесцветным голосом.

— Мы уверены, что они исчезли, — настаивал Перуджи. — Карлос должен был вернуться на работу в понедельник, а сегодня уже пятница. Это на него не похоже. Он очень пунктуален, наш Карлос.

— Его жена тоже? — обвиняюще спросил Крафт.

— Мужчины часто берут с собой в отпуск жен, — заметил Перуджи. И тут же спросил себя, не слишком ли оскорбительно это прозвучало для слуха местного представителя закона.

Крафт, очевидно, не заметил сарказма. Он сказал:

— Да, возможно. Но несколько странно, что компания послала именно вас на розыск этих людей.

— Карлос — один из лучших наших людей, — пояснил Перуджи. — Мы не можем пустить подобное дело на самотек. Конкуренция и все такое, понимаете ли.

— Да-да. Так кем, говорите, вы являетесь?

— Я вице-президент компании «Блу Девил Файерворкс Корпорейшн», расположенной в Балтиморе. Одна из крупнейших в стране. Карлос был одним из лучших коммивояжеров компании.

— Был? — спросил Крафт. — У вас есть причины, о которых вы умолчали, из-за чего вы считаете, что он действительно попал в серьезные неприятности?

— Ничего конкретного, — солгал Перуджи. — Просто на него непохоже — пропадать, когда он нужен на работе.

— Понятно. Вероятно, причина окажется банальной, но я посмотрю, что можно сделать. Почему вы считаете, что он пропал в этом районе?

— Я получил от него письмо. В нем упоминалась долина неподалеку от Фостервилля, куда он собирался отправиться, чтобы понаблюдать за куропатками.

— Чего?

— Куропатками. Птицами, которые живут в засушливых местах.

— Он что, охотник? Несчастный случай на охоте, и он…

— Он не охотится на птиц. Ему нравится наблюдать и изучать их, он вроде любителя-орнитолога.

— А, один из этих, — произнес Крафт чуть пренебрежительно, как о чем-то вроде сексуальных наклонностей людей. — Как называется эта долина?

— Неприступная долина. Вы знаете, где это?

Последовала такая долгая пауза, что Перуджи первым прервал ее:

— Вы слушаете, мистер Крафт? — поинтересовался он.

— Да.

— Вы знаете эту долину?

— Да. Это земля Хельстрома.

— Чья земля? — Перуджи понравилось то честное выражение непонимания, которое ему удалось вложить в этот вопрос.

— Это земля доктора Хельстрома. Он владеет этой долиной. Она принадлежит его семье уже много лет.

— Понятно. Ну что ж, возможно, этот джентльмен-врач не будет возражать против наших розысков на его территории.

— Он не врач, — заметил Крафт. — Он спец по насекомым. Он изучает их. Снимает о них фильмы.

— Не все ли равно, — произнес Перуджи. — Вы будете помогать при розысках, мистер Крафт?

— Вам нужно бы появиться у меня и сделать официальное заявление, — сказал Крафт. — Заявление об исчезновении людей. У меня где-то тут имеются бланки. У нас никто не исчезал после того, как на горе Стинс затерялся парнишка Энгелусов. Хотя, конечно, это совсем не тот случай. И тогда не нужно было делать заявлений об исчезновении.

Перуджи слушал шерифа и удивлялся. В архиве Агентства хранились данные о довольно большом числе исчезнувших в этом районе людей за последние пятьдесят лет. Все эти случаи имели, на первый взгляд, разумные объяснения, но все-таки… Он решил, что голос Крафта под своей бесцветностью скрывает нервозность. Это настораживало, и Дзула подумал, что стоит его еще немного поспрашивать.

— Надеюсь, это местечко доктора не таит в себе опасностей. Там ведь нет ядовитых насекомых, а?

— Ну, может, один-два скорпиона, — ответил Крафт, оживившись. — Иногда от них бывают хлопоты. У вас есть фотографии исчезнувших людей?

— Да, фотография Карлоса с женой, которую он хранил на своем столе, — ответил Перуджи.

— Отлично. Захватите ее с собой. Так вы говорите, они отправились в фургоне?

— У них был «додж», знаете, большие такие машины. Карлос очень гордился им.

— Похоже, такая штука не может бесследно исчезнуть, — заметил Крафт.

Перуджи согласился и спросил, как найти его офис.

— У вас есть машина? — спросил Крафт.

— Да, взял напрокат в Кламат Фоллсе.

— Должно быть, этот парень, Карлос, очень нужен вашей компании.

— Я уже говорил вам об этом, — ответил Перуджи, позволив, чтобы в голосе проявилось раздражение.

— Итак, вас отправили сюда из Балтимора только для того, чтобы разыскать этого человека?

Перуджи отвел трубку телефона в сторону и ненадолго задумался. Какую игру затеял этот деревенский полицейский? Он вновь поднес трубку к уху и сказал:

— Карлос был связан со всем Западным побережьем. Поэтому нам так важно найти его как можно скорее. Если с ним что-то случилось, нам придется срочно искать ему замену. Сейчас как раз начинается сезон. Я уже разговаривал с Государственным патрулем в Салеме. Они посоветовали мне связаться с местными властями.

— Кажется, вы упоминали, что взяли автомобиль в Кламат Фоллсе, — заметил Крафт.

— Я отправился чартерным рейсом, — ответил Перуджи и с нарастающим интересом стал ждать реакции Крафта.

— Чартерным рейсом? Ну и ну! Вы же могли лететь прямо сюда и садиться на нашей небольшой посадочной полосе, если бы хотели. Почему вы не сделали этого?

«Итак, мы оба пытаемся выудить друг у друга информацию, — подумал Перуджи. — Отлично. Интересно было бы посмотреть на твою реакцию, если бы я добавил в объяснении, что пропустил совещание в Портленде и был вынужден встречаться со своими людьми в Кламат Фоллсе».

— Мне не нравятся небольшие деревенские посадочные полосы, — ответил Перуджи.

— Не скажу, что осуждаю вас за это, но у нас она неплохая. Вы сделали запрос в полиции Салема? — Голос Крафта звучал настороженно.

«Неплохая техника ведения допроса, — подумал Перуджи. — Этот деревенский полицейский не так уж прост».

— Да, сделал. Фургон Карлоса был приписан к Портленду, его на время отпуска взяли оттуда. Государственная полиция уже начала расследование по пути их движения. У них есть копии моей фотографии.

— Понимаю. Пиротехника, должно быть, большой бизнес, — заметил Крафт. — Ваши люди тратят много денег — чартерный самолет и все такое.

Перуджи поразмыслил над его словами и решил, что на эту колкость следует ответить:

— Мы не бросаем своих людей, мистер Крафт, и готовы тратить на это деньги. Я надеюсь, вы начнете розыски как можно скорее. Ну, а теперь расскажите, как мне добраться до вашего офиса?

— Вы в мотеле, верно?

— Да.

Крафт объяснил, что ему надо отъехать от стоянки мотеля, свернуть направо и выбраться на Окружную дорогу номер 14.

— Держитесь левой стороны, пока не доберетесь до нового торгового центра. Вы увидите его с шоссе. У меня небольшой офис на третьем этаже. Вам его покажет любой.

— Отправляюсь немедленно, — сказал Перуджи.

— Одну минутку, мистер Перуджи, — произнес Крафт. — У вас есть что-нибудь вроде сигнальных ракет или фейерверков?

— Разумеется, нет! — В ответе Перуджи прозвучало фальшивое возмущение, в то же время он отметил, что Крафт правильно произнес его имя и действовал вполне официально. «Может, он рассчитывал, что я не знаю местного федерального закона о фейерверках?» Дзула продолжил разговор: — Мы действуем только по официальным каналам, шериф Крафт. У наших людей есть только фотографии и каталоги. Если бы мы не соблюдали законы, то недолго бы продержались в своем бизнесе. Однако я нахожу ваш вопрос довольно интересным.

— Просто хотелось удостовериться, что вы знаете наши законы, — пояснил Крафт. — Нам бы не хотелось, чтобы поползли слухи, будто кто-то из нас причинил вред гостю. Вам нужно…

— Я не имел в виду ничего подобного, — оборвал его Перуджи. — Мне показалось, однако, весьма интересным, что вы упомянули об этом, шериф Крафт. Через несколько минут ожидайте меня в своем офисе.

Крафт несколько секунд молчал, а затем сказал:

— Хорошо. Не забудьте фотографию.

— Я помню о ней.

Повесив трубку, Перуджи некоторое время, не мигая, смотрел на телефон. Потом он позвонил в Салем и сообщил в Государственный патруль, что разговаривал по телефону с шерифом Линкольном Крафтом, и спросил, нет ли для него какой-нибудь информации. Ничего нового не поступало. Затем он позвонил по коммутатору в Балтимор и попросил соединить его с ФБР. Это служило кодовым сигналом, что он не доверяет местным властям, и его офис должен подтвердить помощь со стороны ФБР.

После этого Перуджи нажал на головку своих наручных часов и почувствовал слабое покалывание кожи, означавшее, что группы в горах приступили к работе и принимают его сигналы. Все шло, как запланировано. Пора потревожить Хельстрома в его берлоге.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Живой прототип компьютера был сконструирован природой задолго до появления первого человека на Земле. Это не что иное, как термитник, один из первых экспериментов социальной организации. Это живое напоминание о том, что среди жизненных форм, разделяющих планету с человеком, все может быть не так, как он того желает. Разумеется, всем нам известно, что в сравнении с человеком насекомые вовсе не демонстрируют того, что мы называем интеллектом. Но почему мы должны этим гордиться? Отсутствие интеллекта не обязательно означает, что процветает глупость. И термиты — это живое обвинение, указующее пальцем на нашу гордость. Компьютер — это механизм, который запрограммирован тысячами крошечных бит информации. Он обрабатывает ее, преобразуя в логическую форму. Только вдумайтесь в это! Не является ли прекрасно функционирующее общество логической формой? Я имею в виду, что обитатели термитника двигаются по своим никому не ведомым дорожкам, как тысячи крошечных частиц информации, самоорганизующихся в бесспорную логическую форму. Источник их силы — Праматерь-королева. Это пульсирующая энергетическая масса, наполняющая все вокруг себя ненасытным желанием. В пульсации тела королевы — будущее всего термитника. Внутри наших камер — наше будущее и, без сомнения, будущее всего человеческого рода».

Крафт позвонил на Ферму сразу, как только Перуджи повесил трубку. Через минуту Хельстром вышел на связь.

— Нильс, тут в мотеле объявился парень по имени Перуджи. Говорит, что он из компании «Все для фейерверков», он ищет пропавшего коммивояжера и его жену. Они пропали в твоем районе. Утверждает, что у него есть письмо от этого коммивояжера, где упоминается Неприступная долина. Как нам следует себя вести?

— Я же предупреждал, что этого надо ожидать, — сказал Хельстром.

— Я помню, но этот парень очень даже не прост. Он уже говорил с Государственным патрулем, и меня совсем не удивит, если он свяжется и с ФБР.

— Уж не думаешь ли ты, что не сумеешь с ним справиться?

— Возможно, я вызвал у него подозрения.

— Каким образом?

— Я попытался добиться от него признания, что это не просто случай исчезновения. Его приезд сюда, фотография исчезнувшей пары. По его словам, копия имеется и у патруля. Уверен, еще одну получит ФБР Кто-то наверняка видел эту пару, так что, похоже, в ближайшее время жди гостей на Ферме.

— Здесь они ничего не найдут, — сказал Хельстром. В его голосе ощущались печаль и усталость, и, на взгляд Крафта, первые признаки серьезного беспокойства.

— Хотелось бы верить, что ты прав. Что мне делать?

— Делать? Помогать ему во всем. Возьми фотографию. Приезжай сюда с запросом.

— Нильс, мне это не нравится. Я надеюсь, ты…

— Я попытаюсь по возможности уменьшить конфликт, Линк. Это моя самая главная забота.

— Да, но что, если он пожелает поехать со мной на Ферму?

— Я надеюсь на это.

— Но…

— Приезжай вместе с ним.

— Нильс… если я возьму его с собой, надеюсь, он и вернется обратно вместе со мной.

— Это уж наша забота, Линк.

— Нильс… Я в самом деле сильно беспокоюсь. Если он…

— Я сам займусь этим, Линк. Все пройдет без сучка и задоринки, как всегда было.

— Надеюсь на это.

— Как он добирался до Фостервилля, Линк?

— На взятой напрокат машине.

— Он один?

— Не думаю. В горах появилось несколько новых туристов.

— Мы заметили эту деятельность. Взятая напрокат машина, гм-м!

— Послушай, Нильс, лучше, чтобы этот парень не попал ни в какую аварию по дороге: У меня странное предчувствие. Он еще доставит нам крупные неприятности.

— Уж не сомневайся в этом, — согласился Хельстром. — Это первая их команда.

Из бридинг-записей Улья:

«За этой новой группой нужно следить особо тщательно. Она включает весь бридинг-пакет, обозначенный как Фракционный Актиномициновый Нуклеотидный Состав Y-хромосом (ФЭНСИ-линия). Хотя в этой линии заложен огромный потенциал по нескольким специализациям, которые жизненно необходимы Улью, в ней имеется элемент нестабильности. Эта нестабильность может проявиться в возросших сексуальных наклонностях, что в данном случае пойдет на благо Улью. Однако могут обнаружиться и другие симптомы, о которых следует сообщать бридинг-центру».

Хельстром сидел в задумчивости после чрезвычайного совещания Совета. Он чувствовал, что Улей становится похожим на атакуемую подводную лодку, когда все подчинено одному — бесшумному ходу.

Все силовые системы, в том числе и вентиляционная, работали в минимальном режиме. Система водоснабжения, включающая в себя часть подземной реки, которая вращала турбины и являлась основным источником воды, переводилась в специальный режим работы. У чужаков не должно возникнуть подозрений, когда отработанная вода попадет в систему Змеиной реки.

Хельстрома интересовало, как много Перуджи и его команде известно о «Проекте 40». Этот вопрос так и остался без ответа. Чужаки не могли знать всего о проекте, да и вообще что-либо об Улье. Хельстром был уверен в этом. При малейшем подозрении, что существует что-то подобное, здесь бы появилась целая армия. Нужно было пойти на компромисс с чужаками, прежде чем они узнают слишком много. О смертях можно было сожалеть, но они явились неизбежным следствием убийства Портера. Это убийство было ошибкой.

«Мы слишком долго прожили в безопасном укрытии, — подумал Хельстром. — Мы стали слишком беспечными. Такими нас сделал кинобизнес, мы тесно сотрудничали с чужаками и расслабились. Недооценили чужаков».

Хельстром подавил усталый вздох.

«Как жаль, что нет Старого Харви. Нынешняя группа по обеспечению безопасности вообще-то неплохая, но у Старого Харви была особая, уравновешенная мудрость. Улей нуждается в нем сейчас еще больше, чем когда-либо, но все, что осталось от него в наследство, это его любимый протеже Салдо. Является ли он тем новым, что вышло из чанов? Салдо заметно повзрослел после той ночной охоты. И эта трансформация в некотором отношении — самая настоящая метаморфоза. Словно в ту роковую ночь Салдо унаследовал весь опыт и мудрость Старого Харви…»

Хельстром знал, что в Салдо он ищет ту же опору, которую находил в Старом Харви. Оправдает ли Салдо его ожидания? Кто знает? Да, пока он блестяще проявлял свое умение и воображение, но все же… Хельстром покачал головой. Трудно полагаться на молодого и неопытного члена новой линии во время кризиса, подобного этому. Но на кого еще полагаться?

Совет собрался в полдень в экранированной комнате, занимавшей один угол сарая-студии. С обычной для чужаков обстановкой: массивные кресла за овальным столом, отделанные пластиком, имитирующим тис. Экран во всю стену с громкоговорителями у потолка с каждого края, маленькое двойное стеклянное окно, ведущее в проекционную комнату. Остальные стены были задрапированы толстой и тяжелой тканью, заглушающей посторонние звуки.

Салдо остался по просьбе Хельстрома, когда другие ушли. След пули на его челюсти еще не совсем затянулся, белым пятном красуясь на темной коже. Ястребиные черты юноши расслабились, но в глазах горела решимость. И в этот миг Хельстром вспомнил, что Салдо из той же серии S2a-1 по женской линии, что и он. Так что приходился ему кузеном. Молодой человек был выбран из основной линии и подвергся соответствующей химической обработке. И сейчас Салдо представлял собой превосходное сочетание функциональных характеристик, на которые Улей возлагал огромные надежды.

— Мы должны реагировать быстро и решительно, если что-то пойдет не так, — без всякого вступления начал Хельстром, словно Салдо разделял с ним его предыдущие раздумья. — Я известил всех наших агентов во Внешнем мире, чтобы они были готовы действовать самостоятельно, если мы погибнем. Все записи, где упоминаются эти агенты, уже подготовлены к уничтожению.

— Но все ли случайности мы предусмотрели? — спросил Салдо.

— Этот же вопрос я задаю самому себе.

— Понятно.

«Наш руководитель устал, — подумал Салдо. — Ему необходимо отдохнуть, а мы не можем ему этого позволить».

На мгновение он почувствовал желание защитить Хельстрома.

— Возможно, ты прав, что Перуджи имеет с собой специальное электронное оборудование, — произнес Хельстром. — Наверняка он передаст данные о своем местонахождении и том, что видит, наблюдателям-чужакам. Не сомневаюсь в этом.

— Тем людям, которые устроились на горе?

— Да. Мы должны узнать характер этого оборудования как можно быстрее.

— Я сделал соответствующие приготовления, — сказал Салдо. — Нильс, а не следует ли тебе немного отдохнуть?

— Нет времени. Перуджи уже в пути, а он — только верхушка айсберга.

— Чего?

Хельстром пояснил, что такое айсберг, а потом спросил:

— Сколько его людей, по твоему мнению, находится на горе?

— По меньшей мере, десять человек разбили там лагерь. Возможно, это все его люди.

— Так много? — Хельстром покачал головой.

Салдо кивнул, разделяя беспокойство Хельстрома. Мысль о том, что не меньше десяти человек шныряли вокруг Улья, шпионя за ним, вызывала сильное беспокойство, тревожа врожденную осторожность и выработанные воспитанием инстинкты.

— У Линка есть хоть кто-нибудь, кого он мог бы послать в горы сыграть туриста? — спросил Салдо.

— Он думает сейчас об этом.

— Линк лично доставит сюда этого Перуджи, не так ли?

— Да. Но мы вовсе не должны считать, что Перуджи доверяет Линку.

— Линк — не пара Перуджи, это ясно, — заметил Хельстром. — Хорошо, что у нас есть во Внешнем мире замаскированные агенты, включая шерифа, но каждый из них создает свои проблемы. По мере того, как мы заявляем о себе, даже соблюдая полнейшую секретность, мы навлекаем на себя все большую опасность.

Салдо отложил в памяти этот урок. За внедрение агентов приходится неизбежно платить. Само существование агента говорило о многом в случае его разоблачения. Если Перуджи подозревает Линкольна Крафта, то какая-то информация об Улье неизбежно просочится. Салдо дал себе зарок не забывать об этом выводе, когда минует нынешний кризис. А в том, что они преодолеют нынешние трудности, он не сомневался. Его вера в их лидера Хельстрома была непоколебима.

— У Перуджи, возможно, имеется устройство, способное обнаружить, что мы зондируем его, — заметил Хельстром.

— Я дал указания проследить, — сказал Салдо.

Хельстром кивнул, довольный. Салдо сумел предусмотреть все, чего опасался он сам, и даже кое-что сверх того. Элитная бридинг-линия всегда демонстрировала, чего стоит в сложных обстоятельствах. У Салдо проницательный ум. Этот молодой человек станет весьма ценным для Улья, когда уравновесит свой характер и наберется побольше опыта.

— Какое объяснение ты приготовил на случай, если он обнаружит зондаж? — спросил Хельстром.

— Вот это мне и хотелось бы обсудить с вами. Скажем, в процессе съемок фильма мы делаем звуковую дорожку со сложным микшированием. Это будет прекрасным объяснением электронной активности. Из-за визита этого Перуджи мы, конечно, не можем прерывать съемок.

Хельстром задумчиво кивнул.

— Превосходно. И я спрошу, когда он прибудет, есть ли у него радио, потому что…

— …радио может помешать работе нашего оборудования, — закончил за него Салдо.

— Посмотрим, хороша ли наша маскировка, — произнес Хельстром.

Салдо встал и, касаясь пальцами поверхности стола, застыл в нерешительности.

— Да? — спросил Хельстром.

— Нильс, ты точно уверен, что у чужаков не было такого оборудования? Я пересмотрел ленты, записи и… — Салдо пожал плечами, вне всякого сомнения, ненавидя себя за эти критические слова.

— Мы искали их. И ничего.

— Это кажется странным — то, что у них нет такого оборудования.

— Этих агентов они не считали важными фигурами, — заметил Хельстром. — Вот и послали, чтобы проверить, не убьют ли и их.

— А-ах! — лицо Салдо выражало как понимание, так и шок от этих слов.

— Нам следует получше узнать чужаков, — сказал Хельстром. — Не очень-то они человечны, эти дикари. Слишком легко расходуют своих работников. Те, кто вторгался сюда, считался расходуемым материалом. Теперь я понимаю, что мы ошиблись. Нам бы лучше было запутать их и отослать прочь с правдоподобной историей.

— Не стоило убивать их?

— Ошибка заключалась в том, что мы довели дело до необходимости убийства.

Салдо кивнул, отлично понимая разницу.

— Мы совершили ошибку, — произнес он.

— Это я сделал ее, — поправил его Хельстром. — Продолжительные успехи сделали меня беспечным. Мы никогда не должны были забывать, что любой из нас может ошибаться.

Из слов Праматери Тровы Хельстром:

«Позвольте мне сказать несколько слов о качестве, которое мы называем „осторожность“. Там, где мы находимся, и там, куда устремлен Улей — где-то в таинственном будущем, — существует нечто, непохожее на то, что мы считаем фактами. И тому виной наша собственная интерпретация. То, что мы, по нашему мнению, делаем, неизбежно видоизменяется нашим пониманием и его границами. Во-первых, мы фанатики. Мы видим мир в свете выживания Улья. Во-вторых, Вселенная имеет тенденцию представляться не тем, чем на самом деле является. А значит, осторожность — опора нашей коллективной силы. Мы должны верить, что сам Улей обладает мудростью и проявляет ее через нас, свои клетки».

Когда они достигли той точки на нижней дороге, откуда Перуджи впервые смог увидеть ферму Хельстрома, он попросил Крафта остановиться. Шериф остановил свой зелено-белый пикап, подняв столб пыли, и вопросительно посмотрел на пассажира.

— Что-нибудь не так, мистер Перуджи?

Тот только сжал губы. Крафт интересовал его. Шериф был похож на актера, которого назначили играть эту роль. Как будто кто-то увидел его и решил: «А теперь из этого парня мы сделаем шерифа». Крафт был загорелым, с толстым носом и нависающими бровями, бледно-желтыми волосами, скрывающимися под ковбойской широкополой шляпой. Тупорылая внешность и грубо сколоченное тело, перемешавшееся дерганой лошадиной походкой. На главной улице Фостервилля Перуджи заметил несколько прохожих, чем-то напоминавших Линкольна Крафта.

Крафт воспринял молчаливую оценку Дзулы спокойно. Он знал, что хотя и является гибридом, выведенном в Улье, внешность его вряд ли может вызывать подозрения у чужаков. Отцом Крафта был местный хозяин ранчо, соблазненный женщиной Улья в генном рейде. Многие жители городка отмечали его сходство с отцом.

Крафт прочистил горло:

— Мистер Перуджи, я говорил…

— Я помню ваши слова.

Перуджи посмотрел на наручные часы: без четверти три. Шериф использовал любой предлог, чтобы задержать отъезд: телефонные звонки, внимательное изучение отчета о пропавших людях, долгое рассматривание фотографии, вопрос за вопросом и тщательная запись ответов на бумагу, — и все это делалось медленно и педантично. Но вот наконец они добрались и могут обозревать ферму Хельстрома. Перуджи почувствовал, как ускоряется его пульс. Воздух был сух и наполнен какой-то умиротворенной тишиной. Даже насекомых не слышно. И в этой тишине Перуджи ощутил что-то необычное. Постепенно до его сознания дошло, что все дело в отсутствии насекомых, и он поинтересовался у Крафта, почему их нет.

Тот сдвинул шляпу на затылок и вытер рукавом лоб:

— Думаю, здесь распылили какую-то дрянь.

— Неужели? Разве Хельстром пользуется такими вещами? Я полагал, что все защитники окружающей среды выступают против ядохимикатов.

— Откуда вы взяли, что дока занимают экологические проблемы?

«Внимательнее! Внимательнее!» — напомнил себе Перуджи. Вслух же сказал:

— Я не знал этого. Просто предположил, что все энтомологи интересуются экологией.

— Да? Ну, может, это не вина дока. Его ранчо и пастбище дальше.

— А кто-то другой мог это сделать?

— Все может быть. Вовсе не обязательно, что док тут как-то постарался. Вы остановились просто для того, чтобы прислушаться?

— Нет. Я хочу выйти и побродить, вдруг удастся найти следы машины Карлоса.

— Не вижу в этом смысла, — быстро проговорил Крафт, в голосе его ощущалась резкость.

— Да? Почему же?

— Если мы поймем, что он и в самом деле тут был, то прочешем весь район.

— Мне казалось, я говорил вам, — заметил Перуджи, — что уверен — они были здесь. Мне бы хотелось выйти и немного осмотреть окрестности.

— Док не любит, когда по его владениям разгуливают посторонние.

— Но вы же сказали сами, что это не его земля. Он что, контролирует и эту местность?

— Не совсем чтобы так…

— Тогда выйдем, — Перуджи взялся за ручку двери.

— Одну минуту, — нахмурился Крафт.

Перуджи молча кивнул. Он выяснил то, что хотел: Крафту дали задание не помогать, а чинить препятствия расследованию.

— Ну ладно, — сказал Перуджи. — Хельстром знает о нашем приезде?

Крафт включил зажигание, собираясь продолжить путь к Ферме, но сейчас почему-то медлил. Требование Перуджи смутило его. Сперва он даже подумал, что чужак увидел что-то подозрительное, пропущенное командой прочесывания. Попытки Перуджи осмотреть этот район усилили его беспокойство. И теперь Крафту пришло в голову, что люди Перуджи могут прослушивать телефонную линию, идущую к Ферме. Хотя работники Службы Безопасности Улья всегда начеку, и, конечно, заметили бы подобное вмешательство.

— Если это имеет значение, то он действительно знает, — ответил Крафт. — Я позвонил и попросил его никуда не отлучаться. Иногда он отправляется бродить по довольно странным местам. И я хотел, чтобы он знал о нашем приезде. Сами знаете, каковы эти ученые.

— Нет. Ну и какие же они?

— Иногда, когда они заняты своими экспериментами, появляются посторонние, и вся работа идет насмарку.

— Поэтому вы и не хотите, чтобы я выходил из машины?

— Конечно, — в голосе Крафта явно слышалось облегчение. — Кроме того, тут не прекращаются съемки фильмов. Док сильно раздражается, когда кто-то вмешивается в работу. Мы стараемся держаться подальше от этого места.

— И как же он проявляет свое раздражение? — спросил Перуджи. — Начинает… э-э… стрелять?

— Ничего подобного! Док членовредительством не занимается. Но может быть довольно грубым. У него имеются могущественные друзья. И поэтому лучше поддерживать с ним хорошие отношения.

«Вот оно что, — подумал Перуджи. — Этим можно объяснить странное поведение представителя местной власти. Работа Крафта, должно быть, чистая синекура. И он вовсе не горит желанием ее потерять».

— Хорошо, — произнес вслух Перуджи. — Езжайте и посмотрим, сумеем ли мы завязать с ним хорошие отношения.

— Да, сэр!

Машина тронулась с места, и Крафт всем своим видом показывал, что ничего не случилось, и каких-нибудь сложностей не предвидится. Инструкции Хельстрома были четкими: это рутинное расследование исчезнувших людей. Ему необходимо оказывать всемерную помощь.

Когда они приблизились к северным воротам, Перуджи восхитился строениями Фермы, построенной в те времена, когда материалы тратили, совершенно не беспокоясь о снабжении. В наружной части жилого дома и сарая не было заметно ни одного сучка или нароста, хотя деревянные постройки потемнели от времени, так что их не мешало бы покрасить. Перуджи тщетно задавал себе вопрос, почему этого не сделали.

Крафт остановился прямо у ограды перед воротами.

— Дальше отправимся пешком. Док не любит, когда подъезжают к постройкам.

— Почему?

— Думаю, что-то связанное с его работой.

— Все же им следовало бы покрасить внешние стены, — заметил Перуджи, выходя из машины.

Следом вылез и Крафт, закрыл дверцу и произнес, задрав подбородок поверх машины:

— Я слышал, док пропитал все бревна особым составом. Дерево только выглядит старым.

— Да? — Перуджи прошел к воротам и стал ждать Крафта. — Что это за бетонное строение вон там? — Он указал на приземистую конструкцию по левую сторону ограды.

— Наверное, водокачка. Судя по размерам. А может, что-то, связанное с работой дока. Никогда не спрашивал, — Крафт внимательно поглядел на Перуджи. Бетонное строение вмещало аварийную вентиляционную систему, открыть которую можно было, только взорвав ее, и которая была связана с находившейся рядом водокачкой. В той же зоне было расположено еще несколько подобных конструкций, но они были замаскированы.

— Хельстром женат? — поинтересовался Перуджи.

Крафт открыл ворота и лишь затем ответил:

— Точно не знаю.

Потом он отошел в сторону, пропуская Перуджи, после чего закрыл ворота.

— Здесь иногда бывают хорошенькие девочки. Для фильмов, надо полагать. Наверное, он считает, что нет смысла покупать корову, если молока хоть залейся, — сказал Крафт и ухмыльнулся своей бородатой шутке, потом добавил:

— Пойдемте к Ферме.

Перуджи передернуло. Шутка показалась ему несколько грубоватой. Этот шериф не был ни чистым ковбоем, ни просто деревенщиной, и никем в частности. Крафт переигрывал, стараясь казаться деревенским парнем. И временами так ясно, что остальное отходило на второй план. Перуджи и раньше решил внимательно наблюдать за шерифом, но сейчас понял, что следует удвоить осторожность.

— Место выглядит слегка запущенным, — заметил Перуджи, торопливо пытаясь подстроиться под широкий шаг Крафта. Несмотря на свою неуклюжую походку, шериф двигался с решимостью, за которой скрывалось его желание не позволить Перуджи осмотреться по сторонам.

— А мне оно кажется довольно опрятным, — возразил Крафт. — Они держат Ферму в чистоте.

— Они много занимаются хозяйством?

— Нет, не очень. Когда-то они снимали урожай побогаче. Кое-кто из тех, кто живет здесь, сеет кукурузу и что-то сажает по весне, но, как мне кажется, это просто игра в фермерство. В основном они — городские жители. Приезжают сюда из Голливуда или Нью-Йорка, таращат на нас глаза и играют в фермеров.

— У Хельстрома бывает много посетителей? — Перуджи поддел ногой пучок травы. Сухой горячий воздух беспокоил его. Издалека доносилось раздражающее гудение, чувствовался слабый животный запах, который наводил на мысль о зоопарке. За оградой запах с каждым шагом в глубь маленькой долины становился все сильнее. От ручья справа остался только слабый след — лужи и лужицы, связанные узкими протоками. Тихое течение едва колебало зеленые водоросли. Где-то выше в долине, похоже, находился водопад.

— Посетители? — переспросил Крафт после долгой паузы. — Иногда Ферма прямо-таки кишит ими. Нельзя и шагу ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь. А в другой раз не более десяти-двенадцати.

— Что это за запах? — решительно поинтересовался Перуджи.

— Какой запах? — спросил Крафт, а потом понял, что имел в виду Перуджи: запах Улья, несмотря на вентиляцию, все же всегда чувствовался в долине. Крафту этот запах скорее нравился — он напоминал ему о детстве.

— Это запах животных! — сказал Перуджи.

— А, этот. Наверное, он связан с занятиями дока. Он держит в клетках мышей и других животных. Я однажды видел их. Настоящий зверинец.

— Ага. А этот водопад — круглогодичный?

— Да. Довольно мило, а?

— Если вам нравятся такие вещи. Куда же девается вся вода? Кажется, ручей здесь довольно слабый.

Крафт прямо посмотрел на него, и Перуджи остановился, вынуждая остановиться и самого Крафта.

— Полагаю, земля впитывает всю воду, — ответил Крафт. Ему не терпелось двигаться дальше, но не находилось убедительного аргумента. — Возможно, док использует часть ее для орошения, охлаждения или еще чего-нибудь. Я не знаю. Так мы идем, а?

— Одну минуту, — сказал Перуджи. — Помнится, вы сказали, что Хельстром не очень увлечен сельским хозяйством.

— Да! Но ему и не требуется очень много воды. Почему вас так заинтересовал этот ручей?

— Мне интересно здесь все, — ответил Перуджи. — Что-то здесь не так. Нет насекомых. Я не заметил ни одной птицы.

Крафт нервно сглотнул. Наверное, недавно проходило ночное прочесывание. И Перуджи заметил отсутствие местной фауны.

— Птицы часто прячутся в прохладных местах во время жары, — рискнул предположить Крафт.

— Неужели это так?

— Разве ваш друг-орнитолог не говорил вам об этом?

— Нет, — Перуджи огляделся, стараясь не упустить ни единой детали. Быстрые и резкие движения его головы и глаз встревожили Крафта.

— Он лишь однажды сказал, — продолжил Дзула, — что в любое время дня или ночи есть животные или птицы. Я не верю, что птицы прячутся — их не слышно. Здесь нет ни птиц, ни насекомых.

— Тогда что этот ваш друг делал здесь? — спросил Крафт. — Если здесь нет птиц, то за кем же он наблюдал?

«Хм, приятель, не так быстро, — подумал Перуджи. — Мы еще не готовы снимать перчатки». Теперь он не сомневался, что Крафт в сговоре с Хельстромом. Карлос, вероятно, заметил отсутствие птиц и решил выяснить причину. И если он узнал причину, то кому-то это могло не понравиться. Вот и объяснение, почему он исчез.

— А вы подозрительны, — заметил Крафт.

— А вы разве нет? — в свою очередь спросил Перуджи. Потом двинулся в сторону ив у излучины ручья, вынуждая Крафта последовать за ним. — Кто он такой, этот Хельстром, шериф?

Крафту не понравилось, как Перуджи произнес слово «шериф», но он ответил с той же небрежностью:

— А, просто обычный, ничем не примечательный тип ученого.

Перуджи отметил, что голос Крафта теперь звучал спокойно и рассудительно, но что-то в его фигуре, особенно в настороженном повороте головы, глазах, говорило о лживости этой маски. Перуджи кивнул, словно обдумывая его слова, молчанием призывая Крафта продолжать.

— Конечно, все они немного сумасшедшие, — сказал Крафт, — но не опасные.

— Я никогда по-настоящему не верил в портрет этакого безобидного спятившего ученого, — заметил Перуджи. — Не думаю, что все они наивны и безвредны. По мне, так ни одному физику-ядерщику нельзя доверять.

— О, здесь не тот случай, мистер Перуджи, — Крафт пытался выглядеть веселым и сердечным. — Док делает фильмы о насекомых. Образовательные. Полагаю, худшее, что он может сделать, — привезти сюда хорошеньких девочек в лунные ночи.

— Он даже не балуется наркотиками? — продолжал давить Перуджи.

— Вы верите этой чепухе о Голливуде? — в ответ спросил Крафт.

— Не всему, но…

— Готов поставить последний доллар, что док чист! — сказал Крафт.

— Вот как? — заметил Перуджи. — А сколько случаев исчезновения людей в этом районе зарегистрировано за последние двадцать лет?

С упавшим сердцем Крафт подумал: «Он видел старые записи! Нильс был прав насчет него, даже ни разу не увидевшись. На этот раз чужаки прислали умного и проницательного человека. Перуджи знает все просчеты, допущенные Ульем. Плохо, плохо, плохо…» — Крафт повернулся, чтобы спрятать свое беспокойство и вновь зашагал в сторону построек, теперь находившихся ярдах в пятидесяти.

— Все зависит от того, кого вы называете исчезнувшим человеком, — заметил он. И добавил, увидев, что Перуджи все еще стоит в тени, отбрасываемой ивами:

— Идемте же! Мы не можем заставлять дока ждать.

Перуджи последовал за ним, с трудом скрывая улыбку. Шериф виден насквозь. Крафта потрясло упоминание об исчезнувших людях. Да, он не был простым, ничем не примечательным шерифом. В голове Перуджи элементы мозаики стали занимать свои места. Тут исчезли три агента, пытавшихся проверить появившееся подозрение. Он выявил шерифа, который не был шерифом, и это придало подозрению новое направление. Перуджи подумал: «Хельстром понял, что мы готовы уплатить за „Проект 40“ любую цену. А теперь пришло время узнать, сколько он готов заплатить».

— Мне всегда казалось, что исчезнувший человек — это исчезнувший человек, — заметил он в квадратную спину Крафта.

Тот ответил, не оборачиваясь:

— Это все относительно. Некоторые хотят исчезнуть. Сбежать от жены, от работы… То есть они сознательно пропадают. Я не имею в виду вашего приятеля. Когда я говорю «исчезнувший человек», то подразумеваю того, кто попал в опасное положение.

— А вы не думаете, что и здесь можно попасть в такое положение?

— Мы же не на Диком Западе, — отрезал Крафт. — Это местечко куда спокойнее многих ваших городов. Тут мало кто запирает двери. Слишком много возни с поисками ключей.

Он ухмыльнулся через плечо.

— Кроме того, здесь любят носить обтягивающую одежду, и для карманов нет места.

Они проходили мимо дома. Впереди за голым пустырем, покрытым грязью, нависала громада сарая. Старая ограда, от которой остались одни столбы, без проволоки, разделяла этот пустырь. Желтели занавески в серых окнах выдававшегося в сторону ручья крыла дома, но сам он казался давно заброшенным. Здание заинтересовало Перуджи. «Пустое ли оно? Почему? Дома принято использовать. Живет ли здесь Хельстром со своей съемочной группой? Или они тут едят? Почему же не слышен звон посуды, кастрюль и прочего?» — Он вспомнил замечание Портера о странностях. Очень тонкое замечание. Бросается в глаза не наличие чего-то, а скорее, его отсутствие.

Хотя сейчас появился один определенный сигнал — кислый запах. Сперва он подумал о фотохимикатах, но тут же отбросил это предположение. Слишком уж резким и прилипчивым был запах. Возможно, это как-то связано с насекомыми Хельстрома.

Дверь на шарнирах была врезана в старую задвижную дверь сарая. Когда Перуджи и Крафт приблизились, меньшая дверь открылась, и им навстречу вышел сам Хельстром. Перуджи узнал его по фотографиям из архива Агентства. Хельстром носил рубашку с высоким воротом и серые брюки. На ногах сандалии. Светлые и не слишком густые волосы казались взъерошенными, а затем второпях приглаженными руками.

— Привет, Линк, — сказал Хельстром.

— Привет, док.

Крафт подошел к Хельстрому и пожал руку. У Перуджи, державшегося позади, возникло впечатление отрепетированного действа. Словно руки пожимали абсолютно незнакомые люди.

Перуджи отошел в сторону, заняв место, откуда мог видеть дверь сарая, оставленную Хельстромом слегка приоткрытой. Сквозь щель ничего нельзя было разглядеть, кроме черноты.

Хельстрома это, казалось, позабавило. Он усмехнулся, когда Крафт представлял его Перуджи. Рука Хельстрома оказалась холодной и несколько суховатой. В этом человеке чувствовалась искусственная расслабленность, но ладони не были потными. «Он хорошо себя контролирует», — решил Дзула.

— Вас заинтересовала наша студия? — спросил Хельстром и кивнул в сторону двери, перехватив направление взгляда Перуджи.

Тот подумал: «А теперь хладнокровие начинает изменять тебе». Вслух же он произнес:

— Я никогда не видел киностудий.

— Линк передал мне по телефону, что вы ищете одного из своих служащих, который мог потеряться в этом районе, — сказал Хельстром.

— Э-э… Да, — Перуджи интересовало, почему он ничего не видит за этой приоткрытой дверью. Когда-то он бывал в Голливуде и помнил впечатление организованного беспорядка: яркие огни, девушки, камеры, суетящиеся люди, затем моменты неподвижности и тишины, когда шли съемки.

— Вы встречали в окрестностях кого-нибудь? — спросил Крафт.

— Никого, кроме моих людей, — сказал Хельстром. — Никого постороннего, во всяком случае, в последнее время. Когда эти люди предположительно пропали?

— Около недели назад, — ответил Дзула, оборачиваясь к Хельстрому.

— Совсем недавно! — воскликнул Хельстром. — Хм! А вы уверены, что они не решили продолжить отпуск где-нибудь в другом месте?

— На все сто процентов, — непоколебимо ответил Перуджи.

— Ну что ж, можете походить по окрестностям, вдруг что-нибудь обнаружите, — с иронией произнес Хельстром. — В последнее время мы были заняты съемками, но посторонних, думаю, мы бы заметили. Мы следим, чтобы никто не мог случайно помешать нашей работе. Я не думаю, что вам удастся найти какие-нибудь следы пребывания ваших людей в этом районе.

Крафт невольно расслабился. Раз, по мнению Нильса, прочесывание было проделано качественно, значит, так оно и есть.

— Да? — Перуджи сжал губы. Ему вдруг пришло в голову, что их разговор имеет много уровней. И он, и Хельстром знают об этом. Скорее всего, шериф тоже. Между фразами, которыми они обменивались, скрывалось много двусмысленностей.

Перуджи дозволялось бродить по окрестностям, но найти какую-нибудь улику ему не удастся. Посторонний не сможет незаметно попасть на ферму Хельстрома. А тот уверен, что его могущественные связи не дадут конфликту выйти на поверхность. Перуджи, со своей стороны, дал понять, что ему известны случаи исчезновения людей в непосредственной близости от Фермы. Впрочем, Хельстром и не отрицал этого, он просто указал на бессмысленность поисков. Какие же ставки пойдут в ход в этой игре?

— Шериф Крафт сказал, что вы работаете в компании, занятой изготовлением всякой пиротехники.

«Ага!» — подумал Перуджи, торжествуя.

— У нашей компании очень разнообразные интересы, мистер Хельстром. Мы также заинтересованы в металлургии, особенно в новых производственных процессах. Мы стараемся никогда не упускать новых изобретений, представляющих потенциальную ценность.

Хельстром пристально посмотрел на него.

— А вы бы не хотели осмотреть студию? Мы сейчас очень заняты, выбились из графика. — Он стал поворачиваться, но с какой-то запинкой, словно некая мысль только что осенила его:

— Да, я надеюсь, у вас нет с собой ни радио, ни чего-нибудь в этом роде. Мы используем лишь коротковолновые радиопередатчики. Другие устройства могут помешать нашей работе.

«Ах ты, сукин сын! — выругался про себя Перуджи. Он небрежно сложил руки перед собой и выключил миниатюрный наручный передатчик, мысленно добавив: — Если ты думаешь, что сможешь играть со мной в детские игры, то ошибаешься. Я отправлюсь туда и увижу больше, чем ты предполагаешь».

Хельстром заметил движение рук Перуджи и, догадываясь о причине, пытался понять значение странных слов чужака о разнообразных интересах, металлургии и новых изобретениях. Что общего это может иметь с «Проектом 40»?

Слова Тровы Хельстром:

«Что бы мы ни делали, выращивая необходимых нам специалистов, мы всегда должны включать в этот процесс людей, предпочитая их хирургическому вмешательству. Сексуальный штамм допускается только потому, что мы на практике используем природный генетический материал. Ко всему, связанному с генной хирургией и инженерией, следует подходить с удвоенной осторожностью. Во-первых, прежде всего мы — люди, и никогда не должны забывать своего животного происхождения. Кем бы мы ни были, мы не боги. И что бы ни представляла собой Вселенная, очевидно, что она основана на случайности».

— Он прекратил передачу, — сказал Джанверт, манипулируя контрольным диском своих приборов. Он сидел за занавесками внутри фургона перед приемником, стоящим на полке бывшей кухни. Потное тело Ника Майерли склонилось над ним. И на грубые черты здоровяка легла глубокая морщина озабоченности.

— Что, по вашему мнению, случилось? — спросил Майерли.

— Я думаю, он специально выключил свой передатчик.

— О, Господи! Почему?

— В последнем сообщении, — Джанверт постучал по магнитофону, подключенному к радиоприемнику, — Хельстром говорил что-то насчет того, что нежелательно приносить в студию радиооборудование.

— Рискованно отключать передатчик, — сказал Майерли.

— Я бы сделал то же самое, — возразил Джанверт. — Ему надо попасть в студию.

— Но все же…

— Да заткнись же! Кловис все еще снаружи со своим перископом?

— Да, — похоже, Майерли обиделся. Он знал, что Джанверт — заместитель Перуджи в этом деле, но его раздражало такое обращение со стороны этого недомерка.

— Узнай, что она там видит.

— У этой штуковины всего лишь двадцатикратное увеличение, к тому же дымка еще до конца не рассеялась.

— В любом случае разузнай. Скажи ей, что случилось.

— Ладно.

Домик заскрипел и сдвинулся с места, когда грузное тело Майерли исчезло за дверью.

Джанверт, приподнявший наушник с правого уха, чтобы слышать Майерли, теперь опустил его на место и, не мигая, уставился на приемник. Что хотел сказать Перуджи своей последней фразой? Металлургия? Новые изобретения?

Из записей Тровы Хельстром:

«Наше будущее состоит в полном приручении людей. Следовательно, все человеческие формы Внешнего мира должны рассматриваться как дикие. В процессе приручения нам неизбежно придется ввести разнообразные человеческие формы в нашу социальную структуру. Неважно, насколько различны и разнообразны окажутся эти формы, лишь взаимная независимость и постоянное чувство нашего единства не должны быть утеряны. Праматерь и лидеры Улья отличаются от работников самого низшего уровня только внешне. Если наиболее высокопоставленные среди нас захотят вознести молитву, то в ней они должны произнести благодарность за то, что есть работники. Похвально, увидев обычного работника, подумать, что он такой же, как и я, если не считать еду и квалификацию».

Войдя в студию через двойные двери, что объясняло, почему он не смог ничего разглядеть со двора, Перуджи почувствовал что-то странное в звуках и движениях. Зловонный животный запах ощущался здесь еще сильнее. Он приписал это странному сооружению слева за стеклом, в котором находились животные в клетках. Он увидел мышей, гвинейских свиней и обезьян.

Во всех кинокомпаниях, в которых прежде доводилось бывать Перуджи, он отмечал особенную тишину, наступавшую, когда энергия группы таинственным каналом направлялась в объективы кинокамер. Здесь, однако, все происходило по-иному. Никто не ходил на цыпочках, наоборот — с небрежным молчанием, которое показывало, что все происходившие для них — обычная вещь. Обитая дверь заглушала постоянное гудение, которое так раздражало его снаружи, здесь оно ощущалось лишь как слабый шорох.

Похоже, работала только одна съемочная бригада. Она располагалась справа от него и снимала какой-то стеклянный контейнер, имевший три фута в ширину. Стекло отражало резкие снопы света.

Хельстром предупредил, чтобы Перуджи не разговаривал, пока ему не дадут знак, однако Дзула указал рукой на группу в углу и в немом вопросе поднял брови.

Нагнувшись к нему, Хельстром прошептал:

— Мы пытаемся заснять движения частей тела насекомых в новом ракурсе. Увеличенное изображение. Объективы внутри этого стеклянного ящика, необходимого для поддержания нужного для насекомых климата.

Перуджи кивнул, задумавшись, зачем им нужна тишина. Будут ли они озвучивать фильм сразу после съемок этого эпизода? Это казалось сомнительным, но его знания о производстве фильмов были дилетантскими, он наспех их нахватался при подготовке к заданию и понимал, что не стоит задавать этот вопрос. Хельстром только обрадуется предлогу удалить его из студии. Нервозность его стала заметной, когда они вошли внутрь студии.

Хельстром шел впереди, а Крафт позади, они по диагонали пересекли центр студии. Как всегда, когда чужак оказывался так близко к сердцу Улья, Хельстром не мог избавиться от чувства тревоги. Слишком уж глубоко въелось в него территориальное сознание. Перуджи распространял вокруг себя запахи Внешнего мира. Он не принадлежал этому месту. Крафту, идущему сзади, вероятно, было еще хуже. Никогда раньше он не сопровождал чужака внутрь Улья. Однако работники киногруппы вели себя на первый взгляд вполне нормально. Они ощущали присутствие чужака как постоянный раздражающий фактор, но предварительные тренировки позволяли им скрывать свою реакцию. Все шло в ровном темпе.

Перуджи заметил движение людей вокруг: вдоль их пути, рядом и в углах студии. Каждый как будто занимался своим делом, и никто не бросал более одного быстрого взгляда на их трио, пересекающее пустое пространство. Но Перуджи не мог избавиться от чувства, что его пристально рассматривают. Он посмотрел вверх. Яркие лампы, расположенные внизу, погружали верхнюю часть студии в глубокую тень, где ничего невозможно было разглядеть. «Умышленно ли это сделано? Что они могут там скрывать?»

И тут внимание Перуджи привлекла опускающаяся по крутой спирали клеть, и он споткнулся о сложенный витками кабель. Он, наверное, упал бы, если бы Крафт не прыгнул к нему и не схватил за руку. Шериф помог Перуджи обрести равновесие и приложил палец к губам, призывая к тишине. Потом он неохотно отпустил руку Дзулы. Было бы надежней контролировать этого незваного гостя, держа его за руку. Крафта терзали мучительные сомнения. Нильс играет с огнем! Там, на нижнем этаже студии, — безголосые работники. Разумеется, они настроены лишь на черновую работу, но их присутствие могло кончиться взрывом. Что, если один из них отреагирует на химизм чужака? Запах этого человека был просто невыносимым!

Перуджи увидел, что впереди нет препятствий, и вновь посмотрел на опускающуюся клеть. Она вынырнула из таинственного мрака верхних ярусов и в наступившей тишине двинулась к камере, установленной в углу. В клети находилась женщина в белом халате. У нее была поразительно бледная кожа, подчеркнутая ее черными, как смоль, волосами, собранными у шеи в простой пучок. И колышущиеся от быстрого движения складки халата заставляли думать, что под ним ничего не было.

Крафт потянул Перуджи за руку, призывая идти быстрее. Перуджи прибавил шаг. В этой бледнокожей женщине было что-то магнетически привлекательное, и он не мог выбросить из головы ее образ. Овальное лицо мадонны под копной черных волос. Руки были чуть полноваты, но говорили скорее о чувственной мягкости, чем о тучности.

Хельстром стоял перед дверью конструкции с плоской крышей, воздвигнутой отдельным блоком внутри студии. За плоской крышей к верхним ярусам тянулась стена. Перуджи решил, что эта стена разделяет сарай пополам, и его очень заинтересовало, что может находиться за ней. Он проследовал за Хельстромом в тускло освещенную комнату, где толстое стекло уходило вверх под потолок вдоль двух внутренних стенок. За одной стеклянной перегородкой открывался вид на небольшую студию, в которой свободно летали и прыгали в голубоватом свете насекомые — бледные, с большими крылышками мотыльки. А за вторым окном в полутемной комнате за длинным изогнутым столом, напичканным электроникой, работали мужчины и женщины, и перед каждым располагался небольшой экран, демонстрируя мельчайшие движения мотыльков. Это напомнило Перуджи телевизионную студию.

Крафт закрыл дверь и сделал три шага вперед. Затем застыл, согнув руки у груди, словно стражник на входе. В противоположном углу еще одна дверь, отметил Перуджи. Она, похоже, вела в полутемную комнату с экранами. И вновь Перуджи почувствовал, что обстановка чем-то не соответствует его представлению о том, какой должна быть киностудия.

В этой комнате находился небольшой продолговатый стол с четырьмя стульями, и Хельстром выдвинул один, потом сказал спокойным голосом:

— Люди, которых вы там видите, мистер Перуджи, накладывают несколько источников звука для комбинированной фонограммы. Довольно-таки сложная работа.

Перуджи разглядывал людей в темной комнате, силясь определить, почему они кажутся странными. И внезапно понял, что шестеро мужчин, сидящие за дугой экранов, и три женщины, стоящие в противоположном конце, настолько похожи друг на друга, что кажутся близкими родственниками. Он снова пробежался взглядом по этим лицам, освещенным слабым мерцающим светом. Пятеро мужчин и три женщины были похожи не одинаковыми белыми халатами, а коротко остриженными светлыми волосами и узкими лицами, на которых выделялись огромные глаза. Женщины отличались лишь хорошо заметным бюстом и мягкими чертами лица. Единственный мужчина, не похожий на остальных, также кого-то напоминал Перуджи. Хельстрома, понял он чуть погодя.

И пока все это проносилось в голове Дзулы, открылась дверь позади Крафта, и внутрь вошла молодая женщина, которую Перуджи видел в клети. «Во всяком случае, — осторожно поправил он себя, — она кажется той самой женщиной». Эти люди в соседней комнате несколько поколебали его уверенность.

— Фэнси, — поспешно обратился к ней Хельстром с тревогой в голосе. «Почему она здесь?» — спросил он себя. Он не посылал за ней, и ему не нравилось вкрадчивое выражение, появившееся на ее лице.

Крафт отступил в сторону, пропуская женщину.

Перуджи смотрел на нее, отмечая овал лица, почти как у куклы, под тонкой тканью халата довольно сексуальное тело, которым она управляла с полным осознанием его красоты. Когда она заговорила, то все внимание направила на Хельстрома, хотя, несомненно, и пыталась произвести впечатление на Перуджи.

— Меня послал Эд, — начала она. — Ему нужно, чтобы вы знали, что придется переснять эпизод с москитами. Вы знаете, какой именно. Я же предупреждала, что нам лучше сразу сделать дубль. Москиты были возбуждены, но вы же меня не послушали.

Тут она, казалось, впервые заметила Дзулу и, остановившись всего в шаге от него, спросила:

— Кто это?

— Это мистер Перуджи, — ответил Хельстром с хорошо заметной ноткой предостережения. «Что это задумала Фэнси?»

— Привет, мистер Перуджи, — весело сказала она. Потом придвинулась к нему. — Меня зовут Фэнси.

Хельстром внимательно следил за ней. «Что она вытворяет? — Он втянул носом воздух, показывая, что недоволен, и ощутил запах снадобий, которыми напичкала себя Фэнси. — Да она же пытается возбудить Перуджи! Но зачем? И при этом еще и завела себя!»

Перуджи почувствовал неодолимое влечение к Фэнси, но не в силах был объяснить этот странный магнетизм. Никто из чужаков не понимал простой химизм, который вызывал это неодолимое влечение к женщинам Улья. Даже Крафт не мог освободиться от мощного воздействия сексуальности Фэнси, пока Хельстром языком жестов не объяснил ему ситуацию. Крафту потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он так редко в последнее время бывал в Улье. А Перуджи этого предупреждения не заметил или не понял. И освободиться было не в его силах.

Хельстром прикинул, можно ли позволить, чтобы воздействие продолжалось. Фэнси затеяла опасную игру, действуя не по инструкции. Вообще было бы неплохо, если бы Улей заимел гены Перуджи, хотя…

Дзула пребывал в полушоковом состоянии. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо сексуальное возбуждение охватывало его столь быстро и так ошеломительно. И женщина почувствовала его влечение. Она тоже страстно желала его. Перуджи анализировал свои чувства словно со стороны и задумался, может эти люди что-нибудь с ним сделали, но тут же отбросил эту мысль. Решил, что это странная, случайно возникающая химическая связь, о которой мог слышать любой. Погруженный в себя, Перуджи едва понял смысл слов Фэнси, которая поинтересовалась, а не собирается ли он остаться здесь на ночь.

С трудом Перуджи выдавил из себя:

— Я ночую в городе.

Фэнси взглянула на Хельстрома.

— Нильс, почему бы не пригласить мистера Перуджи заночевать у нас?

— Мистер Перуджи прибыл сюда по делу, — ответил Хельстром. — Я думаю, он предпочтет провести ночь в своем номере.

Дзула ничего не хотел так страстно, как провести ночь с этой соблазнительной женщиной, но почувствовал внутреннюю тревогу.

— Вы просто старомодны, — сказала Фэнси Хельстрому. И снова посмотрела в глаза Перуджи. — Вы интересуетесь нашими фильмами, мистер Перуджи?

Он попробовал освободиться от этой захватывающей в плен ауры сексуальности, пытаясь мыслить трезво.

— Нет. Я… я… э-э… ищу нескольких друзей, своего служащего и его жену, которые, наверное, исчезли где-то в этом районе.

— О, я надеюсь, с ними ничего не случилось, — сказала Фэнси.

Хельстром встал из-за стола и направился в сторону Перуджи.

— Фэнси, мы и в самом деле можем выбиться из графика.

Перуджи попытался облизать пересохшие губы; внутри у него все дрожало. «Прелестная маленькая ведьма! Уж не приказали ли ей сыграть эту роль для меня?»

Хельстром посмотрел на Крафта, как бы спрашивая, каким образом выдворить Фэнси из комнаты. «Она действительно слишком уж накачалась, идиотка! Что она вытворяет!» — подумал Хельстром, а вслух сказал ровным голосом, но требовательно:

— Фэнси, тебе лучше вернуться к киногруппе. Скажи Салдо, что я хочу, чтобы особое внимание он уделил первоочередным задачам. А Эду передай, что я буду готов к повторной съемке эпизода с москитами ближе к ночи.

Фэнси отступила, расслабившись. Она возбуждала Перуджи и понимала это. Он чуть было не шагнул вслед за ней, когда она отодвинулась. И уже не сорвется с ее крючка!

— Ты думаешь только о своей работе! — заметила Фэнси. — Со стороны может показаться, что ты просто старый и скучный рабочий.

Хельстром понял, что она насмехается над ним.

И все же Фэнси подчинилась приказу Хельстрома — возобладали инстинкты, привитые Ульем. Она медленно повернулась и направилась к двери, бросила быстрый взгляд на Крафта, открыла ее и задержалась, чтобы пронзительно посмотреть на Перуджи. Потом улыбнулась ему, робко и зазывно, приподняла брови в еще одной безмолвной, адресованной Хельстрому усмешке, и вышла, мягко прикрыв за собой дверь.

Перуджи прокашлялся.

Хельстром смотрел на Перуджи, изучая его реакцию. Этот человек все еще не мог прийти в себя. Что, впрочем, и не удивительно, если учесть, чем вооружилась Фэнси для своей атаки. А это была атака, осознал Хельстром. Самая настоящая атака. Фэнси неосознанно достала Перуджи.

— Она… очень привлекательная женщина, — хрипло заметил Перуджи.

— А не зайти ли нам в дом и не выпить ли чашечку кофе? — Хельстром внезапно почувствовал сочувствие к бедняге Перуджи. Этот дикий человек и ведать не ведает, что произошло с ним.

— Это мило с вашей стороны, — ответил Перуджи. — Но я думал, что мы собирались осмотреть студию.

— Разве вы ее еще не видели?

— А что, это вся студия?

— Да, у нас, правда, есть еще и дополнительное кинооборудование, — ответил Хельстром. — Кое-что в техническом плане носит слишком специфический характер, чтобы показывать обычным посетителям. Зато у нас имеется костюмерная и одна из лучших в нашем бизнесе монтажных лабораторий. Наша коллекция редких насекомых не имеет себе равных в мире. Если хотите, мы можем также показать вам несколько наших фильмов, просто чтобы вы знали, чем мы тут занимаемся, но только не сегодня. График съемок очень плотный. Надеюсь, вы понимаете?

Крафт понял этот намек.

— Мы задерживаем вас, док, так? Я знаю, насколько важна ваша работа. Мы приехали просто узнать, не видел ли кто-нибудь из ваших людей друзей мистера Перуджи.

— Я, безусловно, расспрошу их, — сказал Хельстром. — Почему бы вам не заглянуть к нам завтра на ленч, мистер Перуджи? Возможно, к тому времени у меня будут для вас новости.

— Буду только рад этому, — ответил Перуджи. — Когда?

— Ну, одиннадцать часов вас устроит?

— Прекрасно. Возможно, кому-нибудь из ваших людей также захочется узнать что-нибудь о моей компании. У нас исключительный интерес к металлургии и новым изобретениям.

«Опять туда же!» — подумал Хельстром, а вслух произнес:

— Если приедете к одиннадцати, то у вас останется в запасе целый час до ленча. Я вам кое-что покажу: костюмерную, гардероб, насекомых. — Он любезно улыбнулся.

«А кто будет моим гидом? Может быть, Фэнси?» — спросил себя Перуджи, чувствуя, как забилось его сердце.

— С нетерпением буду ждать новой встречи. А тем временем, надеюсь, вы не станете возражать, если я позову кого-нибудь на помощь и сам осмотрю этот район?

Хельстром заметил, как напрягся Крафт, и быстро сказал:

— Но все-таки не здесь на Ферме, мистер Перуджи. У нас уже все готово к началу съемок на открытом воздухе, пока позволяет погода. Не очень-то приятно, когда кто-нибудь путается под ногами и задерживает работу. Надеюсь, вы понимаете, насколько дорогостоящи подобные задержки?

— О да, разумеется, — ответил Перуджи. — Я хочу лишь осмотреть ближайшие окрестности вашей Фермы. В письме Карлоса был ясно указан именно этот район. И почему бы не осмотреть его, вдруг удастся что-нибудь обнаружить?

Ощущая нарастающую у Хельстрома тревогу, Крафт произнес начальственным тоном:

— Мы бы не хотели, чтобы вы мешали официальному расследованию, мистер Перуджи. Любители могут уничтожить все следы, и…

— О, у меня будут лучшие профессионалы, — ответил Перуджи. — Можете положиться на меня. Они никак не помешают официальному расследованию. И уверяю вас, они не побеспокоят мистера Хельстрома и не помешают съемкам. Вам останется лишь восхищаться их профессионализмом, мистер Крафт.

— Похоже, вас совершенно не волнуют расходы, — пробормотал Крафт.

— Расходы — не самое важное, — заметил Перуджи. Ему неожиданно стало весело. Эта парочка попалась на крючок. И они тоже понимали это. — Мы собираемся выяснить, что же все-таки случилось с нашими людьми.

«Довольно откровенный вызов», — подумал Хельстром.

— Конечно, мы понимаем ваши проблемы. Но вообще-то нас больше заботят собственные. Мы забываем обо всем, когда план съемок находится под угрозой.

Перуджи почувствовал, как его покидает подъем, охвативший при появлении Фэнси, уступая место тревоге и гневу. «Они пытались купить меня этой маленькой шлюхой!» — вслух же он произнес:

— Я все понимаю, Хельстром. Я собираюсь попросить руководство задействовать все наличные людские ресурсы, чтобы отыскать наших людей.

Крафт посмотрел на Хельстрома, ища поддержки.

Тот произнес ровным голосом:

— Мы, как мне кажется, понимаем друг друга, мистер Перуджи, — он бросил взгляд на Крафта. — Ты лишь присматривай за тем, чтобы нарушители границ частных владений не попали к нам. Хорошо, Линк?

Крафт кивнул. «Что Нильс имел в виду? Как он собирается остановить армию ищеек? Перуджи решил вызвать сюда ФБР. Этот недоносок ясно дал понять, что поступит именно так, разве что не сказал вслух!»

— Тогда до завтра, — сказал Перуджи.

— Линк знает дорогу, — заметил Хельстром. — Я надеюсь, вы простите меня, если я не стану провожать вас. Но мне действительно нужно продолжать свою работу.

— Конечно, — согласился Перуджи. — Я уже заметил, как хорошо ориентируется на вашей Ферме шериф Крафт.

Глаза Хельстрома сверкнули, когда он послал предупреждающий сигнал Крафту.

— Представителям властей мы не препятствуем, если они желают посетить Ферму, — сказал Хельстром. — Увидимся завтра, мистер Перуджи.

— Несомненно.

Перуджи в сопровождении Крафта прошел к двери, открыл ее и, шагнув за порог, натолкнулся на Фэнси, которая, видимо, возвращалась назад. Он схватил ее за руку, чтобы она не упала. Точно — под халатом ничего нет! Фэнси прижалась к нему, когда он от неожиданности отбросил руку.

Крафт оттащил ее в сторону.

— С тобой все в порядке, Фэнси?

— Все замечательно, — ответила она, улыбаясь Перуджи.

— Я был так неловок, — сказал Перуджи. — Прошу прощения.

— Вам не за что извиняться, — ответила она.

— Хватит суетиться, — заметил Хельстром им в затылки. — Может, Линк, ты все-таки проводишь мистера Перуджи?

Они поспешно вышли, Перуджи — в явном замешательстве. У него сложилось впечатление, что Фэнси готова была опрокинуть его на спину и оседлать прямо на месте!

Хельстром подождал, пока за Крафтом и Перуджи закроется дверь, потом повернулся и вопросительно посмотрел на Фэнси.

— Он готов, — произнесла молодая женщина.

— Фэнси, что ты вытворяешь?

— Я выполняю свое домашнее задание.

Хельстром вдруг заметил, как пополнели ее щеки, как плечи растянули ткань халата.

— Фэнси, — сказал он, — ты собралась стать Праматерью?

— После Тровы у нас их не было, — ответила она.

— И знаешь, почему?

— Из-за всей этой чепухи насчет того, что Праматерь возбуждает весь Улей.

— Это не чепуха, и тебе это известно!

— Некоторые из нас считают иначе. Мы полагаем, что Улей способен роиться без Праматери, но это может привести к катастрофе.

— Фэнси, ты считаешь, что мы плохо знаем свое дело? Улей должен произвести, по меньшей мере, еще десять тысяч работников, прежде чем результаты станут заметными.

— Они заметны уже сейчас, — возразила Фэнси. И потерла руку об руку. — Некоторые из нас уже чувствуют их.

Комментарий к фильму:

«В фильме показана клетка насекомого, потом развитие яйца и, наконец, появление гусеницы. Какая поразительная метафора. Мы появляемся из тела родителя, от тех диких созданий, которые называют себя людьми. Смысл метафоры, однако, куда глубже. Она говорит, что мы должны готовиться к своему появлению. На этой стадии мы еще незрелы, и наши нужды подавляются подготовкой к зрелости. Мы появляемся, чтобы занять свое место на поверхности Земли. Когда же мы достигаем зрелого возраста, то едим, чтобы жить, а не для того, чтобы расти».

Шеф долго не брал трубку.

Перуджи сидел на краю постели после возвращения в мотель. Ленч они провели вместе с Хельстромом. Встреча совершенно разочаровала Дзулу: никаких признаков Фэнси, сплошные формализм и скукотища в гостиной старого здания Фермы, и никто не проявил интереса к его наживке, касающейся изобретений. Шефу вряд ли понравится такой отчет.

Голос шефа раздался в трубке внезапно, учитывая долгую задержку. Он звучал тревожно и деловито. Значит, старик не спал, а был так занят, что не хотел прерывать свою работу даже для того, чтобы добраться до аппарата, который он часто называл «адским инструментом».

— Я говорил, что позвоню сразу же, как вернусь, — сказал Перуджи.

— Откуда ты звонишь? — спросил Шеф.

— Из мотеля, а что?

— Ты уверен, что телефон не прослушивается?

— Да, я проверял.

— В любом случае поставь шифровальное устройство.

Перуджи вздохнул и включил установку. Чуть погодя он услышал голос шефа, измененный шифровальным устройством.

— А теперь давай выкладывай, что тебе удалось выяснить, — приказал шеф.

— Они не прореагировали на мои намеки о металлургии и новых изобретениях.

— А ты ясно выразил свое предложение?

— Я сказал, что знаю кое-кого, кто готов заплатить миллион за новое изобретение в этой области.

— Они не клюнули?

— Нет.

— Совет начинает давить на меня, — произнес шеф. — Так или иначе, скоро мы должны приступить к действиям.

— У Хельстрома должна быть цена! — сказал Перуджи.

— Ты считаешь, что если поднять ставку, то он купится?

— Нет, я не уверен. Но мне бы хотелось послать Джанверта и, может быть, Майерли в южную часть долины Хельстрома, чтобы они поискали там следы Карлоса и Тимьены. У меня предчувствие, Что они могли заходить с юга. Там много деревьев, а вы знаете, каким осторожным был Карлос.

— Ты никого туда не будешь посылать.

— Шеф, если мы…

— Нет.

— Но если мы надавим на Хельстрома, это намного облегчит нашу задачу. Мы можем все это проделать быстро и приготовимся к действиям до того, как соберется правление… Вы же знаете, какими они бывают, когда что-либо кажется им подозрительным.

— Яйца курицу не учат. Я же сказал: нет!

Перуджи понял, что окончательно запутался.

— Тогда что же вы хотите от меня?

— Расскажи мне, что ты видел на ферме Хельстрома.

— Почти столько же, сколько и вчера.

— А если точнее?

— В некотором смысле, там все обычно… даже слишком обычно. Ни смеха, ни улыбок, ни передышек; все очень серьезные и, как бы сказать, преданные. Да, это слово более всего подходит — преданные. А это уже необычно. И напомнило мне сельскохозяйственных работников коммуны в Чикоме, терпеливо ожидающих, когда наступит пора собирать хороший урожай.

— Не думаю, что мы обнаружим коммунистов на этом дровяном складе, — заметил шеф. — Но об этом не следует забывать, если вдруг нам понадобится покрыть себя славой. И все же это дело куда более серьезно, чем ты можешь себе представить.

— Да? — Перуджи вдруг ощутил неясную тревогу и сосредоточился на голосе, доносящемся из трубки.

— Мне сегодня звонили из самых верхов, — начал шеф. — Специальный помощник Самого. Им захотелось узнать, не мы ли это суем свой нос в дела Хельстрома.

— О-о! — Перуджи кивнул. Это объясняло, почему Хельстром чувствовал себя хозяином ситуации. Каким образом этот доктор по жучкам сумел пробраться так высоко?

— И что вы ответили? — поинтересовался Перуджи.

— Я солгал, — ответил шеф спокойным голосом. — Я сказал, что это, наверное, кто-то другой, поскольку мне об этом ничего не известно. Однако пообещал проверить, ибо бывает, что мои люди проявляют чрезмерное усердие.

Перуджи несколько секунд молчал, уставившись в стену. «Кто за всем этим стоит?» Этот вопрос мучил его. Вслух же произнес:

— Мы можем пожертвовать Мерривейлом, если это потребуется.

— Это один из вопросов, над которыми я раздумываю.

«Один из вопросов!» — мысленно повторил Перуджи.

Шеф не дал его беспокойству усилиться, спросив:

— Теперь расскажи, чем они занимаются на своей Ферме?

— Снимают фильмы о насекомых.

— Ты уже говорил мне это вчера. И это все?

— Я не уверен, что они еще чем-то там занимаются, но у меня есть некоторые соображения насчет того, где они могут этим заниматься. В этом сарае-студии есть подвал: гардероб и прочая ерунда, все вполне достоверное на первый взгляд. Но между студией и домом проложен туннель. Меня провели по нему, и мы вместе пообедали. Обслуживали нас, скажу прямо, довольно странные женщины. Красивые куколки, все четыре, но они ни разу и рта не раскрыли, когда я обращался к ним.

— Что?

— Они не говорят. Просто накрыли на стол и ушли. Хельстром сказал, что они совершенствуют свое произношение, и учитель приказал им ничего не говорить, когда он не может их слышать и корректировать произношение.

— Достаточно разумное объяснение.

— Вы думаете? А мне оно показалось натянутым.

— Ты держал связь с Джанвертом и остальными?

— Нет. И все по той же причине, что и вчера. Они были довольно настойчивы в этом вопросе и так убедительны. Радио, мол, создает помехи их записывающей аппаратуре и все такое.

— И все-таки мне не нравится, что ты суешься туда без радио. Если случится что-нибудь… Может, лучше назначить твоим помощником Майерли или ДТ вместо Джанверта?

— Не беспокойтесь. Они просто дали понять, что со мной ничего не случится, если я буду придерживаться их правил.

— И как они сделали это?

— Хельстром детально объяснил, что его просто выводит из себя, когда кто-нибудь мешает съемкам. Я должен был следовать за своим проводником и не отклоняться в сторону.

— Кто был твоим проводником?

— Один невысокий парнишка по имени Салдо, ростом не выше Коротышки Джанверта. Рот он все время держал на замке. Женщина, которую они насылали на меня накануне, вообще не появлялась.

— Дзула, ты уверен, что не вообразил себе…

— Да, уверен. Шеф, нас загнали в угол. Мне нужна помощь. Мне нужен дорожный патруль, ФБР и вообще любой, кто может спрятаться в холмах вокруг фермы Хельстрома.

— Дзула! Ты уже позабыл о моих словах насчет предупреждающего звонка сверху?

У Перуджи застрял комок в горле. Шеф умел быть решительным и беспрекословным, и тогда голос его становился спокойным. Значит, было еще что-то, помимо звонка. Они разворошили осиное гнездо. Против них выступили могущественные силы.

— Нельзя просить помощи в проекте, который не существует, — сказал шеф.

— Вы знали, что я передал запрос с просьбой о помощи по каналам ФБР?

— Я перехватил и аннулировал его. Этого запроса больше нет.

— А можем ли мы добиться инспекционного полета над Фермой?

— Зачем?

— Именно это я и собирался объяснить. От сарая к дому тянется туннель. Мне хотелось бы узнать, нет ли других туннелей в этом районе. У Геологической инспекции есть способы, которые позволяют обнаруживать такие вещи.

— Не думаю, что смогу попросить об этом, мы связаны по рукам и ногам. Хотя я посмотрю, что можно сделать. Должны же быть другие варианты. Ты предполагаешь, что у них под сараем могут располагаться лаборатории или что-то в этом роде?

— Да.

— Это идея. У меня есть парочка друзей в нефтяной компании, которые могут оказать нам такую услугу.

— Совет…

— Дзула! — в голосе шефа появилась предупреждающая нота. — Тебе же было сказано: не задавай вопросов на эту тему!

— Прошу прощения, шеф, — извинился Перуджи. — Просто я… просто я сильно беспокоюсь. Весь день мне хотелось убраться из этого проклятого места. Там был этот зловонный животный запах и… Это весьма отвратительное место. Хотя и кажется, что нет ни одной видимой причины для беспокойства, если не считать очевидного факта исчезновения Портера и компании.

Голос шефа прозвучал покровительственно и по-отечески:

— Дзула, мой мальчик, не нужно выдумывать трудности. Если мы не сможем заполучить в свои руки изобретение Хельстрома, касающееся управления металлургическим процессом, то дело приобретет совсем иной оборот. Тогда я вдруг узнаю, что некоторые из моих излишне усердных людей, действуя самостоятельно, обнаружили осиное гнездо подрывной деятельности. Но чтобы поступить так, того, что у нас уже есть, маловато.

— Портер и…

— Они не существуют. Забудь, что на приказах стоит моя подпись.

— Э-э… да, разумеется.

— Я могу заявить начальству, что мы имеем документ чуть поподробнее меморандума, который один из наших людей нашел в библиотеке МТИ. Я смогу поступить так, но только если буду иметь в руках убедительные доказательства, что дело касается частной разработки мощного оружия нового типа.

— Даже если мы не добудем побольше информации, они и сами придут к точно таким же выводам, что и мы.

— Вот именно! — воскликнул шеф.

Понятно. Значит, вы хотите, чтобы я объяснил это Хельстрому на открытых переговорах?

— Да. Есть ли какая-нибудь причина сомневаться, что ты не справишься?

— Я попытаюсь. Меня пригласили на завтрашний ленч. Я заставлю их поверить, что у меня за спиной мощная поддержка профессионалов, готовых не сегодня-завтра прочесать этот район, и они…

— Что ты приготовил?

— Джанверт со своей командой станут визуально наблюдать за моими передвижениями, когда я буду находиться снаружи. Внутри же у меня, скорее всего, связи не будет. Конечно, мы попытаемся применить и обходные пути — окно или что-нибудь, что могло бы послужить микрофоном для нашего лазерного устройства.

— С чего ты предлагаешь начать переговоры?

— Прежде всего, стану упирать на силы, которые могу призвать на помощь. Я признаюсь, что представляю могущественное правительственное Агентство, разумеется, не уточняя, какое именно. После этого…

— Нет.

— Но…

— Три наших агента наверняка уже мертвы, и они…

— Они не существуют — это ваши собственные слова.

— Только для нас, Дзула. Нет, ты просто скажешь им, что представляешь людей, заинтересованных в «Проекте 40». Пусть они поломают себе голову, пытаясь понять, какие силы могут стоять за тобой. Они, вероятно, убили трех наших людей… Или держат их пленниками и…

— Следует ли мне проверить эту возможность?

— Упаси Господи! Конечно же, нет! Но шансы велики, что они больше будут бояться своих подозрений о том, что нам известно. Насколько они могут судить, за тобой вполне может стоять и армия, и флот, и корпус морской пехоты при поддержке ФБР. При необходимости упомяни о наших исчезнувших друзьях, но не проявляй особой заинтересованности их вернуть. Отказывайся вести переговоры на этой основе. Нам нужен «Проект 40» — и ничего больше! Нам не нужны ни убийцы, ни похитители, ни исчезнувшие люди. Это ясно?

— Куда яснее.

И с ощущением растущей внутри пустоты, Перуджи подумал: «Что, если и я исчезну?» Ему показалось, что он знает ответ на этот вопрос, и он ему не нравился.

— Я свяжусь с нефтяниками и узнаю, что они могут сделать, — сказал шеф, — но только при условии, что это не бросит подозрения на нас. Вопрос, где именно работают люди Хельстрома, не кажется мне слишком важным.

— Что, если он откажется вести переговоры? — поинтересовался Перуджи.

— Выкладывай все карты на стол. За нами будет Совет и его силы.

— Но они же…

— Да, они могут загрести все, а нам бросят кость. Но уж лучше кость, чем ничего.

— «Проект 40» вообще может оказаться пустышкой.

— Ты сам этому не веришь, — сказал шеф. — И твоя работа — доказать то, что мы оба знаем. Пока у нас нет доказательств, у нас нет ничего. Даже если они обладают секретом, который может стать концом мира, в чем мы уверили Совет, то мы не можем ничего предпринимать, пока не имеем доказательств. Сколько раз я должен повторять это?

Перуджи потер левое колено, которое ушиб об осветительный прибор в студии Хельстрома. «Не похоже на шефа — повторять что-либо по нескольку раз. Что же происходит там, в офисе? Уж не пытается ли шеф намекнуть, что не может говорить открыто?»

— Вы хотите, чтобы я нашел удобный предлог, чтобы нам выйти из этой игры? — спросил Перуджи.

В голосе шефа прозвучало облегчение:

— Только если тебе, мой мальчик, это покажется правильным шагом.

«Кто-то находится рядом с ним, — понял Перуджи. — И этот кто-то — важная шишка. Он пользуется определенным доверием, но ему нельзя рассказывать всего. — Как Дзула ни старался, он не смог припомнить никого, кто бы подходил под эти условия. — Шеф, должно быть, прекрасно понимает, что его агент не собирается выходить из игры. Но он хотел услышать от меня это предложение. Это означает, что тот, кто сейчас находится в офисе шефа, слышал весь разговор. Скрытый смысл этого послания: Центр требует предельной степени осторожности. Звонок из верхов? Насколько же влиятелен этот Хельстром?»

— Можете ли вы сказать что-нибудь о тех мозолях, на которые мы, возможно, наступаем? — спросил Перуджи.

— Нет.

— Разве нельзя знать, не имеет ли Хельстром чисто политических мотивов? Крупные взносы в партийную кассу или что-нибудь в этом роде. А может, например, мы суем нос в дела другого агентства?

— Ты начинаешь вникать в суть проблемы. Как она видится мне, — заметил шеф.

«Значит, рядом с ним сейчас кто-то из другого агентства, — подумал Перуджи. — Это означает только одно: кто-то из окружения шефа, но работающий и на другое агентство. И, следовательно, либо Хельстромом заинтересовались два агентства, либо „Проект 40“ — продукт этого другого агентства. Заинтересованные стороны, возможно, станут мешать друг другу, если сильно растревожат это осиное гнездо».

— Я вас понял, — сказал Перуджи.

— При встрече с Хельстромом, — начал шеф, — не упоминай другой возможности. Пускай выводы делает сам.

— Понятно.

— Я надеюсь на тебя — это и в твоих, и в моих интересах.

— Могу я позвонить сегодня вечером?

— Нет. Разве что у тебя появится что-нибудь новенькое. Однако свяжись со мной сразу же после встречи с Хельстромом. Я буду ждать.

Перуджи услышал, как связь на том конце отключилась. Он отсоединил шифровальное устройство и положил телефонную трубку на место. Впервые в своей жизни Перуджи ощутил то, что чувствуют старые агенты. «Очень хорошо сидеть дома, в безопасности, а я должен рисковать своей головой, зная, что никто и пальцем не пошевелит, если меня схватят!»

Из записей Тровы Хельстром:

«Во что бы то ни стало нужно избегать того, что мы называем „термитной ловушкой“. Мы не должны слишком походить на термитов. Эти насекомые служат нам образцом выживания, но они идут своим путем, а мы — своим. Мы учимся у них, но не должны рабски копировать. Термиты, не способные покинуть защитные стены своего жилища, создают самодостаточный мир. Того же добиваемся и мы. Общество термитов охраняется воинами. И в этом тоже мы должны им следовать. Когда термитник подвергается атаке, солдаты знают, что их могут бросить за стенами, чтобы ценой их жизни выиграть время для создания непреодолимой обороны. Так должны поступать и мы. Но термитник погибает, если умирает королева (матка). Мы не должны быть настолько уязвимыми. Семена нашего продолжения посажены во Внешнем мире. Наши работники должны уметь выживать, если Улей погибнет».

Возвращаясь по длинной, идущей под уклон галерее в Улей, Хельстром пытался уловить знакомые звуки, которые успокоили бы его: в Улье все в порядке. И не мог. Улей оставался единым организмом — он функционировал, но чувство тревоги насквозь пропитало его. Это в природе Улья: коснись одной его части, и отреагируют все клетки. Нельзя отбросить химический характер его внутренних коммуникаций. Обычные работники в случае серьезной опасности выделяли феромоны, которые разносились по всему Улью. Фильтры Улья работали в минимальном режиме для экономии энергии. И потому все работники вдыхали эти феромоны, разделяя общее беспокойство. Уже появились признаки того, что если предоставить процесс самому себе, то он может оставить глубокие или даже нестираемые следы на сознании всей общности.

Праматерь однажды предупреждала его:

— Нильс, Улей может учиться так же, как и ты сам. Общность может учиться. Если ты не сможешь понять, чему Улей учится, это может всех нас привести к гибели.

«Чему же Улей учится сейчас?» — спросил себя Хельстром.

Поведение Фэнси выдавало что-то, исходящее из самых глубин Улья. Она говорила о роении. Но они же потратили более сорока лет, чтобы задержать роение. Не было ли это ошибкой? Фэнси его напугала, и теперь он безуспешно пытался найти ее. Ей полагалось участвовать в съемках, но там ее не оказалось, а Эд понятия не имел, где искать Фэнси. Салдо уверял, что она находится под постоянным наблюдением, но не заглушил тревоги Хельстрома. Может ли Улей произвести естественную Праматерь? Фэнси вполне годилась на эту роль. Что может сделать Совет, если это случится? Следует ли отправить Фэнси в чан, чтобы избежать преждевременного роения? Ему была ненавистна сама мысль потерять Фэнси — эту превосходную линию, которая уже произвела на свет столько полезных для Улья специалистов. Если бы удалось подавить при воспитании эту ее неуравновешенность!

При условии, что это неуравновешенность.

Хельстром подошел к бетонной арке, ведущей на двухуровневый пункт питания, и увидел, что Салдо, как и было приказано, ждет его. На Салдо можно положиться. Это обрадовало Хельстрома. Он понял, как сильно стал зависеть от этого молодого человека. Ни слова не говоря, Хельстром приблизился. Они вошли в пункт питания, взяли еду с конвейера, налили бульон из общего для всех чана. Хельстром всегда с удовольствием ел пищу обычных работников. Специальная пища для лидеров Улья была способна в два раза увеличить продолжительность жизни, но в ней отсутствовал один ингредиент, который Хельстром называл «объединяющая сила».

«Иногда мы нуждаемся даже в самом незначительном общем знаменателе», — подумал он. Никогда эта мысль не казалась настолько очевидной, как во времена кризиса.

Салдо просигналил, что ему не терпится перейти к изложению дела, но Хельстром жестом велел подождать, понимая, что ему просто хочется оттянуть миг, когда придется услышать плохие вести. Хельстром неожиданно ощутил хрупкость Улья. Одомашненный мир, который они искали для человечества, показался ему всего лишь готовой расколоться хрупкой яичной скорлупой. Все выглядело таким ясным в «Руководстве по Улью», но на практике оказалось неустойчивым. Как он ни пытался, отыскать подсказку в «Руководстве» ему не удалось…

Из «Руководства по Улью»:

«Улей развивается, отыскивая невербальную базу существования человечества. Главная цель Улья — найти эту базу, потом создать новый язык, соответствующий нашим нуждам. Руководствуясь подсказкой из мира насекомых, мы сможем избавиться от ошибок прошлого».

Они не избавились от ошибок прошлого. Они, возможно, никогда от них не избавятся. Дорога впереди вырисовывалась длинная и трудная. Никто не может знать, сколько времени понадобится, чтобы ее пройти, и сколько заблуждений придется преодолеть. В самом начале, приблизительно лет триста назад, во времена устных преданий, они считали, что «не более ста лет». И как же быстро была обнаружена эта ошибка прошлого! Тогда появилась новая истина: Улью, возможно, придется терпеть тысячи лет до окончательной гибели цивилизации чужаков. Тысячи лет, пока одомашненная планета станет их владением.

Хельстром вспомнил о мысли, однажды уже мелькнувшей у него в голове: знакомые стены Улья могут сотни раз искрошиться и быть восстановленными, прежде чем Улей исполнит свое предназначение, а его работники станут контролировать поверхность планеты.

Что за фантазия! Эти стены, возможно, простоят лишь несколько часов и никогда уже не будут восстановлены.

Задача успокоить работников Улья, придать им уверенность, никогда не казалась ему такой трудной, как сейчас. Неохотно Хельстром показал Салдо, что тот может начинать, с отвращением отмечая уверенность молодого человека, что несколько слов лидера Улья разрешат все проблемы.

— Фэнси выкрала из запасника Улья бридинг-ампулы, — сказал Салдо. — Хотя нет официальной записи…

— Но почему она их взяла? — перебил его Хельстром.

— Чтобы бросить вызов тебе, Совету, Улью, — ответил Салдо. — Он, очевидно, полагал, что это глупый вопрос.

— Мы не должны торопиться с выводами, — заметил Хельстром.

— Но она опасна! Она может…

— Пусть продолжает, не вмешивайтесь в ее действия, — сказал Хельстром. — Возможно, на самом деле она выражает волю Улья.

— Пытаясь спариться с этим Перуджи?

— Почему нет? Мы много раз пользовались этим способом, чтобы получить свежую кровь из Внешнего мира. Перуджи выбран для нас диким миром. Он — живое доказательство успеха.

— Успеха какой ценой?

— Нам нужны сильные люди, мы нуждаемся в притоке новой крови, иначе начнется вырождение. Возможно, Фэнси лучше любого из нас знает, как бороться с этой угрозой.

— Я в это не верю! Я думаю, она использует болтовню о рое как предлог, чтобы выйти из Улья. Вы ведь знаете, как она любит пищу чужаков и их удобства.

— Это возможно, — согласился Хельстром. — Но с чего бы ей желать покинуть Улей? Я думаю, твое объяснение поверхностно.

Салдо, казалось, смутился, выслушав этот упрек. На секунду он замолчал.

— Нильс, я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я и сам до конца не понимаю, но поведение Фэнси не так просто, как тебе кажется.

Салдо вопросительно смотрел на Хельстрома, словно искал на его лице ключ к пониманию. Что может быть известно лидеру, чего не знали остальные? Хельстром — потомок колонистов самого первого, настоящего Улья. Может, он получил особые наставления из таинственного источника мудрости — о том, что делать в кризисных ситуациях?

Салдо отвлекся, взглянув влево: чашки с бульоном двигались по конвейеру, когда кто-нибудь брал самую крайнюю в ряду. Работники вокруг них питались, не обращая внимания на двух руководителей. Это было так естественно — не обращать особого внимания. Химические выделения указывали им, принадлежат ли новые посетители Улью. Попади сюда чужак без сопровождения, незваный посетитель, не сумевший надежно скрыть свои непривычные химические выделения, он тут же будет отправлен в чан безголосыми работниками, которые инстинктивно удалят опасную массу протеина. Сейчас поведение работников казалось совершенно нормальным, но Салдо в этот момент впервые ощутил то же чувство, что и Хельстром раньше: Улей ранен, и рана глубокая. В движениях можно было заметить скованность, в походке стала заметна воинственность.

— Какие-то неприятности? — с заинтересованностью спросил Салдо.

«Как же сообразителен этот молодой человек!» — с гордостью подумал Хельстром.

— Возможно, — ответил он. Хельстром повернулся и сделал знак Салдо следовать за собой. Они направились в коридор, свернули в ближайший боковой проход и пошли прямо. Быстро добрались до комнаты Хельстрома. Войдя в нее, Нильс указал Салдо на стул, сам же устроился на кровати. «Ах, как же я устал!» — подумал он.

Салдо послушно присел и осмотрелся вокруг. Он и раньше бывал в этой комнате, но при нынешних обстоятельствах жилье выглядело несколько необычным. Странность эта беспокоила Салдо, но он никак не мог определить, в чем именно она состоит. Наконец он осознал, что особенность заключается в приглушенном шуме, доносившемся из технического туннеля за задней стеной комнаты. И еще в воздухе ощущались слабые запахи тревоги. Возможно, именно поэтому Хельстром и отказался переехать в лучшую комнату. Здесь фокусировались все кризисные потоки.

— Да, возникли кое-какие осложнения, о которых никто пока ничего не знает, — сказал Хельстром, начав с ответа на вопрос, который задал ему Салдо на пункте питания. — Это наша проблема, Салдо. Вызывающие тревогу события непременно случатся, и мы должны быть готовы вовремя с ними справиться. Как говорят чужаки, мы должны готовить сани летом. Ты понимаешь?

— Нет, — покачал головой Салдо. — К чему мы должны готовиться?

— Если бы я мог предвидеть, то к грядущим опасностям не подошло бы определение «неизвестные», — ответил Хельстром печальным голосом. Скосив глаза, он сложил руки в замок и помассировал затылок, затем бросил быстрый взгляд в сторону Салдо. Этот молодой человек вдруг показался таким же хрупким, как и Улей. Разве может изобретательность Салдо предотвратить надвигающуюся катастрофу? Салдо всего тридцать четыре года. Образование, полученное в Улье, дало ему показную искушенность в житейских делах, ложную опытность, не имеющую ценности во Внешнем мире. Наивность Салдо была наивностью Улья. Он не знал, что такое подлинная свобода, которую можно ощутить лишь во Внешнем мире. Он не знал, каково это — быть по-настоящему диким. Только через книги и другие атрибуты системы образования Улья Салдо узнавал о безудержном, беспорядочном характере жизни дикого общества за стенами Улья. Имея больше времени, Салдо мог бы получить такой же жизненный опыт, что и Хельстром. Именно таких людей Улей и должен посылать в кипящий котел дикого человечества. Но многое из того, что он узнает во Внешнем мире, будет кошмарами возвращаться к нему по ночам. Как и любой специалист, отправляющийся во Внешний мир, он станет прятать эти кошмары в непроницаемой оболочке в глубинах своего подсознания.

«Точно так же и я сам окружил стенами самые худшие из своих воспоминаний, — подумал Хельстром. — Хотя какой смысл отрицать существование таких воспоминаний, стоя перед чаном? Они украдкой вылезают из неожиданных прорех в созданной защите».

Считая продолжительное молчание Хельстрома упреком, Салдо потупил взор.

— Мы не можем знать обо всем, что случиться с нами, но Должны быть готовы к любым неожиданностям. Теперь я это понял.

Хельстрому хотелось выкрикнуть: «Я несовершенен! Я не безошибочен!»

Но он лишь спросил:

— Как продвигается «Проект 40»?

— Откуда ты узнал, что я как раз им заинтересовался? — Голос Салдо был наполнен благоговейным ужасом. — Я ведь не упоминал об этом.

— Все мы — те, кто несет дополнительное бремя ответственности, — время от времени интересуемся «Проектом 40», — проворчал Хельстром. — Ну, и каковы там дела?

— Ничего нового… Хотя они быстрыми темпами строят новую модель для испытаний, и она…

— Они изменили свое мнение о перспективах?

— У них появились новые идеи по поводу генерации сверхвысокой температуры.

— И это все?

Салдо изучающе посмотрел на Хельстрома. Несмотря на очевидную усталость лидера, оставался еще один вопрос, который необходимо обсудить.

— Группу гидропоников около часа назад заметили на верхних уровнях, — ответил Салдо. — Насколько мы смогли понять, они собрались выйти на поверхность.

Хельстром в шоке вскочил с кровати, забыв про усталость.

— Почему сразу же мне не доложили?

— Мы сами справились с ситуацией, — ответил Салдо. — Всему виной общее беспокойство. С помощью химических веществ их привели в порядок, и они снова приступили к работе. Я организовал патрулирование во всех галереях, чтобы не допустить повторения волнений. Я поступил неправильно?

— Нет, все верно! — Хельстром вновь улегся на кровати.

Патрулирование! Конечно, только такие меры они и могли сейчас предпринять. Но все это говорило о том, как глубоко потревожен Улей. Фэнси была права: никто не принял во внимание предсказания, что во время кризиса, подобного этому, Улей может начать роение.

— Были ли среди них те, кто способен спариваться? — спросил Хельстром.

— Несколько потенциальных — да, но они…

— Они роились, — перебил Хельстром.

— Нильс! Это же просто несколько работников из…

— Тем не менее, они роились. Это предсказывалось в самых первых наших записях. И ты знаешь об этом. Мы этого ожидали и пытались предотвратить начало. Но руководство Улья упустило нужный момент, и мы достигли критического состояния.

— Нильс, но ведь их было всего-то…

— Ты собираешься привести цифры. Но дело не только в цифрах. Мы провели расчеты, учитывая нынешнюю общую численность населения, но тут что-то другое. Молодые работники и потенциальные матки инстинктивно стремятся покинуть Улей. На свой страх и риск. Это и есть роение.

— Как мы можем предотвратить…

— Возможно, это не в наших силах.

— Но сейчас нельзя этого допускать!

— Да, нельзя. Мы должны сделать все, чтобы отсрочить роение. Иначе конец Улья неизбежен. Нужно на несколько часов увеличить очистную способность фильтров до максимума, а затем перевести в оптимальный режим.

— Нильс, подозрительный чужак среди нас может…

— У нас нет иного выхода. Необходимы чрезвычайные меры. Возможна небольшая прополка населения, если…

— В чан?

— Да, если давление станет слишком большим.

— А эти работники из группы гидропоники…

— Внимательно следите за ними, — произнес Хельстром. — И за производителями… даже за Фэнси и ее сестрами. Для роения нужны матки.

Частные инструкции Дэниэлю Томасу (ДТ) Элдену:

«Джанверт получил в свое распоряжение специальный номер и код, которые необходимы, чтобы связаться с президентом. При любой попытке Джанверта тайно позвонить президенту, вы должны остановить его, применяя любые средства».

Перуджи настроил приемник в мотеле на симфоническую музыку, полагая, что это его отвлечет. Снова и снова он мысленно возвращался к той молодой женщине на ферме Хельстрома.

«Фэнси».

Какое странное имя. Этот мотель выбрали потому, что задние окна комнаты, которую занимал Перуджи, давали прямой обзор и связь с резервными командами, расположенными на горе Стинс. Прикрытием служила легенда, что они там проводят отпуск. Перуджи знал, что ему достаточно махнуть рукой в окно, чтобы тут же связаться с одной из трех групп. С помощью приемопередатчика они могли общаться между собой ничуть не хуже, как если бы находились в одной комнате.

Но Перуджи беспокоило то, что он оставил Коротышку Джанверта руководителем этих групп на горе. «Проклятый Мерривейл!»

Все это ему не нравилось, и пока за окнами его комнаты сгущались сумерки, Дзула еще раз обдумал полученные инструкции и оценил, насколько готов к неожиданностям. Стоило ли ограничивать Джанверта прямым приказом?

«Вы должны предупреждать Центр о намерении предпринять не оговоренные заранее шаги в те периоды, когда я нахожусь на Ферме и не могу связаться с вами».

Оговоренные шаги! Их раз-два и обчелся: поездки в Фостервилль за продуктами питания и визуальные наблюдения за Линкольном Крафтом; смена расположения лагеря при необходимости; сообщение между самими лагерями для передачи объектов наблюдения и обеспечения его непрерывности…

До сих пор Джанверт не давал поводов для недоверия. Его контакты удовлетворяли всем требованиям надежности.

— Шеф знает, что вы отправляетесь туда без связи?

— Да.

— Мне это не нравится.

— Это уж моя забота, а не твоя, — подчеркнул Перуджи. «Кем этот Джанверт себя вообразил?»

— Мне бы хотелось самому побывать на Ферме, — заметил Джанверт.

— Ты не должен пытаться туда проникнуть без одобрения Центра. И лишь в том случае, если я не выйду на связь в установленное время.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, — участливо сказал Джанверт. — Меня просто беспокоят темные пятна в этом деле. Хельстром так и пыжится, открыто демонстрируя неуважение к нашим персонам.

Перуджи подозревал, что Джанверт лишь имитирует сочувствие, хотя его нет и в помине. Это казалось излишним.

— Ферма — моя проблема, — произнес Перуджи. — Твоя же — наблюдать и докладывать.

— Плохо, что на Ферме нельзя пользоваться передатчиком.

— А ты по-прежнему не можешь нащупать слабые места в их защите?

— Если бы мне это удалось, я сразу бы сообщил вам.

— Не волнуйся насчет этого. Я знаю, что ты стараешься.

— Из строений Фермы не доносится ни звука. У них за стенами, должно быть, имеется какая-то хитрая система глушения. В этой долине множество странных звуков, но ни один из них мы так и не смогли идентифицировать. В основном, шумят какие-то механизмы, судя по всему, громоздкие. Подозреваю, у них есть оборудование, способное обнаружить наш зондаж. Сэмпсон и Рио этой ночью перебазируются со своим оборудованием в квадрат Г-6. Они и занимаются зондированием.

Приходилось признать: Джанверт принял необходимые меры предосторожности, он действовал правильно. Перуджи подумал: «Почему я не доверяю ему? А вдруг Коротышка захочет избавиться от меня, чтобы отомстить за насильственную вербовку?» Перуджи рассердился на себя. Было нелояльно думать так о коллеге. Эта магнетическая женщина на ферме Хельстрома… Может, она просто дразнила его? Некоторые женщины находили его красивым, а от его тела исходили потоки животной силы. Возможно, это и объясняло то, что случилось.

Глупости! Ее просто подослал Хельстром!

Что же в действительности задумал шеф? Уж не считает ли он Дзулу Перуджи обычным расходным материалом?

— Вы все еще на связи? — спросил Джанверт.

— Да! — ответил Перуджи резко и сердито.

— Почему вы решили, что людей на этой Ферме может быть намного больше, чем нам показывают? Туннель?

— В общем-то, да, но в большей степени — это интуитивные ощущения. Отметь это в передаче, Коротышка. Я хочу, чтобы тщательно проверили снабжение Фермы. Количество продуктов и тому подобное. Осторожно, но досконально.

— Я займусь этим. Вы предпочитаете, чтобы я поручил это дело ДТ?

— Нет. Пошли Ника. Я хочу оценить, на сколько людей рассчитаны их пищевые запасы.

— Хорошо. Шеф сказал вам насчет алмазов для бурения?

— Да. Их привезли сюда приблизительно в то же время, когда Карлос и Тимьена следили за Фермой.

— Странно, не так ли?

— Получается какая-то причудливая картина, — заметил Перуджи. — Но ее природу нам еще нужно разгадать.

Он попытался понять, зачем кинокомпании могли понадобиться алмазы для бурения. Подходящего объяснения он так и не сумел найти и решил, что не стоит вообще ломать голову над подобными вопросами. Сколько ни гадай, не имея информации, неправильный ответ получишь куда скорей, чем правильный, и в любом случае не будешь ни в чем твердо уверен.

— Я согласен, что совпадение настораживает, — сказал Джанверт. — Что-нибудь еще передать?

— Нет, — Перуджи выключил связь, уложил прибор в пакет и спрятал в футляр электробритвы.

Джанверт был сегодня разговорчивее, чем обычно, но любезность этого маленького ублюдка не могла быть ничем иным, кроме притворства.

Перуджи думал над этим, лежа на постели в темной комнате мотеля. Он знал, что отрезан от всех. Совсем один, лишенный даже защиты со стороны шефа. Он сам себе удивлялся: почему до сих пор продолжает работать на Агентство?

«Потому что хочу разбогатеть, — сказал он себе. — Стать богаче, чем эта скотина в Совете. И стану, если смогу наложить руки на этот чертов „Проект 40“».

Из пояснений Нильса Хельстрома к фильму:

«На экране аудитория увидит бабочку, вылупляющуюся из кокона. Мы увидим много больше, и — в более глубоком смысле — хотим, чтобы и аудитория подсознательно увидела это. Бабочка символизирует нашу собственную длительную борьбу. Это долгая темнота человечества, когда дикие воображали, что они разговаривают друг с другом. Это метаморфоза, трансформация нашего Улья для спасения человечества. Это предзнаменование дня, когда появимся мы и покажем красоту общности Улья восхищенной Вселенной».

— Передатчик у него в наручных часах, — сообщил Салдо. — Мы успели засечь, прежде чем он его выключил.

— Прекрасно, — сказал Хельстром.

Они стояли перед экранами на командном посту Службы Безопасности, и окружавшие их люди бесшумно выполняли свою работу с чувством решимости в каждом движении. Никто не должен пройти через их защиту.

— Зондаж, который мы засекли, идет со стороны Стинса, — сказал Салдо. — Мы определили по карте, где они находятся.

— Превосходно. После неудачи они предприняли новую попытку или же решили успокоиться?

— Они успокаиваются. Я распорядился завтра же послать туда опытную группу. Они станут развлекаться, как на пикнике, а к ночи подготовят сообщение. Группа будет сформирована только из тех, кто имеет богатый опыт жизни среди чужаков.

— Не рассчитывай на то, что они много узнают.

Салдо согласно кивнул.

Хельстром прикрыл глаза от усталости. Видимо, ему так и не удастся хорошо отдохнуть, чтобы как следует прийти в себя. Как бы отправить Перуджи паковать чемоданы, ответив на все его вопросы, но так, чтобы не ответить ни на один из них, — вот в чем они нуждались, и чего им никогда не достичь. Его настойчивые расспросы о металлургии и новых изобретениях раздражали Хельстрома. Что общего между ними и «Проектом 40»? Новые изобретения? Да, возможно. Но вот металлургия? Хельстром решил спросить, что думают об этом в лаборатории.

Говорят специалисты Улья:

«Как же примитивны и как далеко отстали от нас психологи из дикого Внешнего мира».

Перуджи воспринял царапанье в дверь как часть сна. Это был пес из его детства, зовущий его вставать и идти завтракать. Добрый старый Дэнни. Перуджи видел во сне его широкую уродливую морду, челюсти с капающей слюной. И в то же время он понимал, что находится в постели, одетый, как обычно, в пижаму. Внезапно что-то щелкнуло в его памяти. Пес давным-давно умер! Он тут же проснулся, пытаясь понять, откуда исходит опасность.

Тихое царапанье возобновилось.

Он вытащил из-под подушки тяжелый автоматический пистолет, встал и направился к двери, ступая босыми ногами по холодному полу. Стоя с оружием наизготовку, он толкнул дверь, не снимая цепочки.

Свет фонарей отбрасывал желтый отблеск на Фэнси, которая стояла перед ним, укутавшись во что-то пушистое, темное и объемное. Левой рукой она придерживала велосипед.

Перуджи прикрыл дверь, чтобы снять цепочку, и сразу же широко распахнул ее. Он понимал, что выглядит странным, стоя в пижаме и с большим пистолетом в руке, но очень хотел, чтобы она вошла в комнату.

Его охватила радостное возбуждение. Они прислали эту кошечку, чтобы скомпрометировать его, да? Главное же, что он сумел вытащить одну из них наружу с этой проклятой Фермы!

Фэнси молча вошла, ведя за руль велосипед. Она прислонила его к стене, пока Перуджи закрывал дверь. Повернувшись к ней лицом, он увидел, что она снимает верхнюю одежду, длинную меховую накидку. Фэнси отбросила ее на руль велосипеда, оставшись в тонком белом халате, который был на ней, когда он видел ее в последний раз. Она пристально и даже чуть насмешливо смотрела на него.

«Сперва поразвлечься что ли? — задал себе вопрос Перуджи. — Или прежде всего дело? — Его рука, держащая рукоять пистолета, стала липкой от пота. — Сексуальная сучка!»

Он подошел к окну рядом с дверью, отодвинул занавеску и посмотрел наружу. Подозрительных личностей поблизости не наблюдалось. Перуджи подошел к заднему окну, выходящему на площадку для парковки машин, и посмотрел в направлении горы. Тоже ни одного постороннего. Никого. «Сколько, Бога ради, сейчас времени? И почему она молчит?» Он подошел к ночному столику и поднял часы: 1:28.

Фэнси с легкой улыбкой следила за его действиями. Чужаки вообще такие странные создания. А этот казался еще более странным, чем другие. Их тела говорили, что надо делать, а они не слушались. Ну ладно, она-то пришла сюда подготовленной.

Перуджи взглянул на нее со своего места у стола. Руки ее были сжаты в кулаки, но, по-видимому, она пришла безоружной. Он засунул пистолет в ящик стола. «Может, она молчит из-за того, что комната прослушивается? Нет, это исключено! — Перуджи тщательно проверил комнату и был уверен, что комната чиста. Он передвигался осторожно, стараясь не поворачиваться к ней спиной. — Почему она приехала на велосипеде? И в меховой накидке?» — Перуджи подумал, а не мог ли он встревожить ночных наблюдателей на горе?

Решил, что нет. Ему хотелось сказать девушке: «Сперва — развлечемся».

Фэнси подняла левую руку, словно прочитав его мысли, расстегнула пуговицы и сбросила халат с плеч. Она стояла обнаженная, ее чувственное тело заставляло сердце Перуджи бешено биться. На ногах ее были сандалии, и она сбросила их, взметнув вверх облачко пыли, собравшейся на ремешках по дороге в город.

У Перуджи загорелись глаза. Он облизнул губы и произнес:

— А ты ничего!

Так же молча Фэнси приблизилась к нему и схватила его за руки. Его левую руку что-то укололо, и он внезапно почувствовал резкий и тяжелый запах мускуса. Он в испуге отпрянул и взглянул на место укола. Увидел крошечную, телесного цвета ампулу под ее указательным пальцем, острие которой упиралось в его кожу. Охваченный паникой, он понимал, что должен оттолкнуть ее от себя и звать на помощь, но мышцы отказывались повиноваться приказам мозга, и оцепенение распространилось по телу. Взгляд его оторвался от ампулы и переместился на твердые груди Фэнси, темные соски, напрягшиеся от возбуждения.

Будто туман поднимался вверх от его чресел, растворяя волю, пока он не забыл обо всем, кроме женщины, прижавшейся к нему, надавившей с неожиданной силой, заставившей его упасть спиной на постель.

И только теперь Фэнси заговорила:

— Ты хочешь размножаться со мной? Это хорошо.

Из Руководства по Улью:

«Главной целью процесса социализации должно быть создание широчайшей терпимости к разнообразию общественных компонентов».

— Фэнси исчезла! — воскликнул Салдо.

Он примчался в комнату Хельстрома, быстро пролетев по коридорам и галереям, в которых ни на секунду не затихала деятельность, не обращая внимания на переполох, который вызывал среди работников Улья его бег.

Хельстром выпрямился на постели, потом потер заспанные глаза и тряхнул головой, окончательно просыпаясь. Впервые за последние дни он крепко заснул и мог хорошенько отдохнуть перед завтрашним противостоянием с Перуджи и теми, кого он представлял. Всеми, кто оказывал на Улей давление.

«Фэнси исчезла!»

Хельстром бросил испытующий взгляд на испуганное лицо Салдо.

— Одна?

— Да.

Хельстром облегченно вздохнул.

— Каким образом она выбралась из Улья? И где она?

— Она воспользовалась ложным аварийным вентилятором, который находится в скале в северной части периметра. Она уехала на велосипеде.

— А где была охрана?

— Она вырубила их, вколов снотворное.

— Но посты Службы Безопасности?

— Она обошла их, — признался Салдо. — Очевидно, она впервые воспользовалась этим путем. Она вошла под деревья, обходя все наши детекторы.

«Разумеется, — подумал Хельстром. — Велосипед. Почему велосипед? И куда она поехала на нем?»

— Где она взяла велосипед? — спросил он.

— Это тот самый, который мы отобрали у чужака, Депо.

— Как так? Почему его еще не разобрали на части для нужд Улья?

— Несколько инженеров исследовали его — подумывали создать собственную модель, чтобы ускорить доставку материалов на нижних уровнях.

— В каком направлении она поехала? — Хельстром встал с постели. «Сколько сейчас времени?» — подумал он и бросил взгляд на хрустальные настенные часы: было 3:51 ночи.

— По-видимому, она направилась к Палмерскому мосту. Следы ведут туда.

«Значит, в город. Почему?»

— Охранники, которых она вырубила, сказали, что она была в одежде чужаков, — сказал Салдо. — Из костюмерной сообщили, что пропало меховое пальто. Она опять побывала на складах Улья. Мы пока не знаем точно, что еще она взяла.

— Сколько времени прошло с момента, когда она уехала? — спросил Хельстром. Он сунул ноги в сандалии производства Улья и потянулся за халатом. Было прохладно, но он знал, что это ощущение вызвано его собственным пониженным метаболизмом.

— Почти четыре часа, — ответил Салдо. — Охранники находились без сознания длительное время.

Он потер заживающую рану на челюсти.

— Я уверен, что она направилась в город. Два химика-следопыта шли по ее следам так долго, сколько им позволяла осторожность. Следы ее вели к городу, и они не посмели идти дальше.

— Перуджи, — сказал Хельстром.

— Она отправилась спариваться с Перуджи.

— Ну да, конечно же! Связаться с Линком, чтобы она…

— Нет! — Хельстром покачал головой.

Салдо дрожал от нетерпения.

— Но ведь этот велосипед принадлежал одному из агентов Перуджи!

— Кто может узнать велосипед? Вряд ли они свяжут его с Депо, а Фэнси не скажет Перуджи, откуда велосипед взялся у нее.

— Ты уверен?

— Да. У Фэнси голова работает только в одном направлении — спаривания. Мне следовало предположить это, когда я увидел, как она начала атаку, выбрав целью Перуджи.

— Но этот человек умен! Она может сообщить ему что-нибудь, даже не подозревая об этом.

— Конечно, о такой возможности мы не должны забывать. Да, сейчас надо связаться с Линком. Скажи ему, где она, и пусть он убедится, что ее не успели допросить. Перуджи, несомненно, находится под постоянным наблюдением. Нужно соблюдать абсолютную осторожность и не привлекать к себе внимания больше, чем это необходимо.

Пораженный Салдо не сводил глаз с Хельстрома, не в силах вымолвить ни слова. Он ожидал, что тот поднимет по тревоге все наличные силы. Но Хельстром отреагировал совсем не так!

— Были еще проявления возмущений? — спросил Хельстром.

— Нет. Кажется… вентиляция… помогла.

— Фэнси готова к оплодотворению. И если она забеременеет от чужака, это сослужит пользу Улью. Пока она вынашивает ребенка, следить за ней будет несложно.

— Да! — воскликнул Салдо, восхищаясь мудростью Хельстрома.

— Я знаю, что она взяла со складов, — продолжил Хельстром. — Мужскую сексуальную фракцию в ампуле, чтобы возбудить Перуджи. Она хочет спариться с ним, вот и все. Пусть. Эти чужаки чрезвычайно странно реагируют на естественную форму человеческого поведения.

— Да, так говорят, — пробормотал Салдо. — Я изучал инструкции о том, как вести себя, когда ты выходишь во Внешний мир.

— Придерживайся их, — с улыбкой сказал Хельстром. — Я видел это уже много раз. Завтра Перуджи появится здесь с чувством искреннего раскаяния. Он прибудет с Фэнси и займет круговую оборону. Он будет ощущать вину, что сделает его более уязвимым. Да… Полагаю, я знаю теперь, как справиться с этой ситуацией — благодаря Фэнси. Спасибо ей!

— О чем вы говорите?

— Химически чужаки не так уж сильно отличаются от нас. И Фэнси напомнила мне об этом. Та же техника, какую мы используем, чтобы сделать наших работников предсказуемыми, ручными и податливыми для нужд Улья, сработает и на чужаках.

— Еда?

— Или их питьевая вода, или даже воздух.

— Ты уверен, что Фэнси вернется? — Салдо не мог избавиться от тревожных сомнений.

— Да, я не сомневаюсь.

— Но этот велосипед…

— Ты что, и в самом деле думаешь, что они опознают его?

— Мы не можем рисковать, надеясь на это!

— Ну, если это тебя успокоит, предупреди Линка. Думаю, что чувства Перуджи после сегодняшней ночи будут настолько притуплены, что утром он вряд ли опознает велосипед.

Салдо нахмурился. В жестах Хельстрома была какая-то маниакальность, а в голосе сквозили нотки глубокой обеспокоенности.

— Мне это не нравится, Нильс.

— Понравится, — уверил его Хельстром. — Поверь мне. Скажи Линку, что ты направлен в специальную группу Службы Безопасности. Я хочу, чтобы твои инструкции были точными, исключающими неверное толкование. Отправляйся вместе с ними, соблюдая максимальную осторожность. Они не должны этой ночью ни во что вмешиваться. Главная задача — обеспечить прикрытие Фэнси, чтобы ее не увели из этого мотеля. Никто не должен помешать ей провести эту ночь с Перуджи. А утром ее нужно при первой же возможности забрать и доставить ко мне. Я хочу поблагодарить ее лично. Улей учится — и он реагирует на опасность, как единый организм. Именно так, как я всегда и предполагал.

— Я согласен, что мы должны обеспечить ее возвращение в Улей, — сказал Салдо, — но вот благодарить ее…

— Естественно.

— За что?

— За то, что она напомнила нам, что у чужаков такая же, как и у нас, химическая природа.

Из «Мудрости Улья»:

«Специалисты высшего уровня, выращенные с учетом наших самых основных нужд, в конце концов принесут нам победу».

Перуджи проснулся в серой рассветной мгле, вплыв в сознание из какого-то далекого, лишенного энергии места. Он повернул голову и увидел смятую в беспорядке постель, медленно осознавая, что он один, и что это очень важная информация. Велосипед с пальто, наброшенным поверх руля, стоял, прислоненный к стене рядом с дверью. На полу валялся белый халат. Он внимательно посмотрел на велосипед, удивляясь, почему этот велосипед кажется ему таким важным.

«Велосипед?»

В ванной плескалась вода. Кто-то напевал.

«Фэнси!»

Он сел в кровати, и мысли его были такими же спутанными, как и постель. «Фэнси! О, Господи! Что же она мне вколола?» Смутно припоминалось, что он, кажется, испытал оргазм восемнадцать раз.

Возбуждающее средство? Если так, то это самое сильное возбуждающее, какое можно представить только в самых безумных фантазиях.

Плеск в ванной не прекращался. Она принимала душ. «Боже! Как она еще может двигаться?»

Он попытался вызвать в памяти события минувшей ночи, но появлялись только смутные картины извивающегося тела. «Это же был я! — ошеломленно подумал Перуджи. — О, Господи! Это же был я! Что же Фэнси вколола мне? Может, это и есть „Проект 40“, проект божественной любви?» Ему хотелось истерически рассмеяться, но уже просто не оставалось сил. Внезапно плеск воды оборвался. Его взгляд остановился на двери ванной комнаты. Женщина мылась и что-то напевала. Откуда она берет силы?

Дверь открылась, и появилась Фэнси с одним полотенцем на бедрах, другим в руках. Им она вытирала волосы.

— Доброе утро, любимый, — сказала она. И подумала: «Выглядит, как выжатый лимон».

Он внимательно посмотрел на нее, ничего не говоря, порылся в памяти.

— Разве тебе не понравилось размножаться со мной? — спросила она.

Вот оно! Вот название слова, которое он пытался вспомнить, но так и не смог, пока она его не произнесла. Размножение? Может, она из той чокнутой части нового поколения: секс для продолжения рода?

— Что ты сделала со мной? — спросил он. Голос его прозвучал так хрипло, что он сам поразился.

— Сделала? Я просто…

Он поднял руку, показывая место, куда она вколола ему таинственное мускусное вещество. Слабая бледность прикрывала подкожный синяк.

— А, это, — сказала она. — А тебе разве не понравилось, что я сделала укол?

Он опустился на спину, подложив подушку. Господи, как он устал.

— Значит, укол, — повторил он. — Итак, ты вколола мне какой-то наркотик.

— Я только добавила то, что есть в крови у каждого мужчины, когда он готов размножаться, — заметила она, понимая, что голос выдает ее смущение. Чужаки такие странные, когда дело касается совокупления.

Голова Перуджи раскалывалась от боли, и ее слова лишь увеличивали боль. Он медленно повернулся и пристально посмотрел на нее. Господи! Какое чувственное тело!

— Ты все время повторяешь это слово, «размножение», — с трудом, но четко произнес он.

— Понимаю, у тебя другие слова для того, чем мы занимались, — сказала она, стараясь объяснять так, чтобы выглядеть здравомыслящей, — но мы называем это так — размножение.

— Мы?

— Мои… мои друзья и я.

— Ты размножалась с ними?

— Иногда.

Сумасшедшие групповые наркоши! Может, именно это и скрывает Хельстром: секс-оргии и возбуждающие наркотики? Перуджи внезапно ощутил глубокую и похотливую зависть. Предположим, они регулярно устраивают вечеринки вроде той, что он провел с Фэнси. Конечно, такого не может быть. Но какой бы это был опыт для мужчины! И для женщины, несомненно, тоже.

Заниматься подобным — вне рамок закона, но…

Фэнси отбросила полотенца и стала надевать халат, похоже, совсем не смущаясь своей наготы.

Несмотря на головную боль и полную апатию, Перуджи не мог не восхищаться ее чувственной грацией. Что это за женщина!

Одевшись, Фэнси призналась самой себе, что проголодалась, и подумала, хватит ли у Перуджи денег, чтобы купить завтрак. Ей нравилась мысль об экзотической пище чужаков, но она не захватила с собой денег, когда покидала Улей. Теплое пальто, ампула, велосипед — это она взяла со складов, но про деньги забыла.

«Я торопилась», — подумала она и не сдержала веселого хихиканья. Дикие чужаки такие забавные, если их возбудить, словно подавляемая сексуальная энергия припасается специально для таких случаев.

Наблюдая за тем, как Фэнси одевается, Перуджи вдруг поймал себя на мысли, что первоначальное беспокойство вернулось к нему. Что привело ее к нему в постель? Размножение? Какая чепуха! Впрочем, где-то она все-таки достала это возбуждающее средство. А эффективность его нельзя отрицать. И его поведение ночью служило дополнительным подтверждением.

«Восемнадцать раз!»

Что-то глубоко порочное связано с этой Фермой.

«Размножение!»

— У тебя есть дети? — спросил он.

— О, несколько, — ответила она и сразу осознала, что не стоило признаваться в этом. Инструкции насчет сексуальных запретов чужаков были четкими. И собственный опыт подтверждал их. Ее признание потенциально опасно. Хорошо, что Перуджи не догадывается, сколько ей лет. Достаточно, чтобы быть его матерью. Различие между внешним видом и возрастом, свойственное Улью, — одно из тех, что необходимо скрывать от чужаков. Она ощутила приступ осторожности, к которой призывал Улей.

Ее ответ удивил Перуджи.

— Несколько? Где же они?

— О, с друзьями, — она пыталась казаться беззаботной, но теперь держалась настороже. Нужно изменить тему.

— Хочешь еще размножаться? — спросила она.

Однако Перуджи был слишком потрясен ее откровением, чтобы поддаться на уловку.

— Разве у тебя нет мужа?

— О да, нет.

— Кто же тогда отец нескольких твоих детей? — спросил он, но потом осознал, что, наверное, следовало говорить об отцах во множественном числе.

Его вопросы увеличили ее нервозность.

— Я не хочу говорить об этом.

Ошибкой было признаваться, что у нее есть дети. Воспитанное Ульем сознание не забыло деталей проведенной с Перуджи ночи. Этот чужак сделал несколько любопытных признаний во время экстазов. На некоторое время ей приоткрылись самые глубины его сознания. С показной беззаботностью она подошла к велосипеду и сняла длинное меховое пальто, набросив на руку.

— Куда ты собралась? — требовательно спросил Перуджи. С трудом подвинув ноги к краю постели, он позволил им упасть на холодный пол. Прохлада придала ему немного сил. Голова кружилась, от слабости ныло в груди. Что, черт возьми, она ему вколола? Она просто попользовалась им.

— Я проголодалась, — объяснила она. — Могу я оставить велосипед, пока схожу на улицу чего-нибудь поесть? Может, мы поразмножаемся чуть попозже.

— Поесть? — повторил он, и его желудок скрутило от этой мысли.

— Здесь кафе неподалеку, — сказала она. — А я очень проголодалась… — захихикала она, — после этой ночи.

«Ей, по крайней мере, придется вернуться за своим чертовым велосипедом», — подумал он. И понял, что в нынешнем состоянии он ей совсем не пара. Но ничего, он подготовит к ее возвращению комитет по торжественной встрече. Они должны распутать тайну Нильса Хельстрома, и ниточку, за которую они потянут, зовут Фэнси.

— Только до кафе, — сказал он, словно объясняя это самому себе. Он вспомнил виденную им неоновую вывеску.

— Я хочу… позавтракать, — сказала она и нервно сглотнула. Из-за этой нервозности она чуть не сказала: «Завтрак чужаков». Слово «чужак» было одним из тех, что нельзя упоминать в разговорах с ними. Она скрыла свое смущение, спросив: — У тебя есть деньги? Я так торопилась тайком выбраться прошлой ночью, что не взяла ничего.

Перуджи почти не расслышал ее неуклюжую фразу, но махнул рукой в сторону брюк, лежавших на стуле.

— В заднем кармане. В бумажнике.

Он подложил руки под голову. Даже для того, чтобы просто сидеть, требовалось пугающе много усилий, а тут еще голова трещит и боль в груди. Перуджи понял: чтобы подняться на ноги, понадобится вся его сила воли. Разве что холодный душ поможет. Он слышал, как Фэнси роется в его бумажнике, но не было сил заставить себя повернуть голову в ее сторону. Да пусть все катится к черту! Проклятая сучка!

— Я взяла пять долларов, — сказала она. — Ничего?

«Мне часто приходится платить куда больше», — подумал он. Но проституция, очевидно, не была ее профессией, иначе она бы взяла больше.

— Конечно, бери столько, сколько нужно.

— Тебе принести кофе или еще что-нибудь? — спросила Фэнси. Он действительно выглядел уставшим. Она внезапно поймала себя на мысли, что беспокоится о нем.

Перуджи подавил комок в горле от подкатившего чувства тошноты и сделал слабый жест рукой.

— Нет… я… э-э… поем что-нибудь позже…

— Точно?

— Конечно.

— Ну, тогда хорошо.

Его внешний вид беспокоил Фэнси, но она все же ухватилась за дверную ручку, чтобы выйти на улицу. Возможно, ему нужно просто немного отдохнуть. Открывая дверь, она весело произнесла:

— Я скоро вернусь.

— Погоди! — сказал он, убирая руки с лица и поднимая голову с явным усилием.

— Ты что, передумал, и тебе нужно что-то принести? — поинтересовалась девушка.

— Нет. Мне… просто… интересно. Итак, мы размножались. Как ты думаешь, у тебя будет ребенок от меня?

— Я, разумеется, надеюсь на это. Сейчас я в верхней точке Цикла. — Она одарила его обезоруживающей улыбкой и добавила:

— А теперь я отправляюсь позавтракать. Я мигом вернусь, ты Даже не заметишь моего отсутствия. Всем известно, что я быстро ем.

Она вышла, закрыв дверь за собой.

«И быстро совокупляешься!»— мысленно добавил он. Ее ответ еще больше усилил его замешательство. Во что это, черт побери, он влип? Ребенок? Может, именно это обнаружил Карлос? Ему внезапно представился Карлос Депо, которого Фэнси и ее дружки держат где-то под землей, и нескончаемые оргии с применением таинственного возбуждающего средства, пока хватает сил Карлоса. Бесконечная оргия совокуплений с конвейерным потоком детей. Но почему-то он не мог вообразить себе Карлоса в этой роли. Как, конечно же, и Тимьену или Портера. Тимьена никогда не казалась ему прирожденной матерью. А бесчувственный, как камень, Портер бежал от женщин, как от огня.

Хельстром как-то вовлечен в эти дела, связанные с сексом, и от них дурно попахивает.

Перуджи провел ладонью по лбу. В номере мотеля находился кофейный автомат с бумажными пакетами растворимого кофе. Перуджи с трудом встал на ноги, подошел к нише рядом с дверью ванной, вскипятил воду и налил две чашки. Кофе оказался слишком горячим, ему обожгло рот, но самочувствие заметно улучшилось, и голова поменьше трещала. Стало легче думать. Перуджи закрыл дверь на защелку и достал передатчик.

После второго сигнала отозвался Джанверт, находившийся в горах. Руки Перуджи дрожали, однако ему удалось подвинуть стул к окну, установить прибор на подоконник и с хмурым выражением на лице настроиться на передачу. Они обменялись кодовыми сигналами, и Перуджи, ничего не упуская, пересказал все события минувшей ночи, проведенной с Фэнси.

— Восемнадцать раз? — с недоверием спросил Джанверт.

— Ну, насколько я могу припомнить.

— Вы, наверное, славно провели время, — передатчик не мог скрыть нотки циничного удивления в голосе Эдди.

— Избавь меня от своих инсинуаций! — пробурчал Перуджи. — Она накачала меня всего каким-то возбуждающим средством, и я превратился просто в большой страстный кусок плоти. Прошу тебя, смотри на это с профессиональной точки зрения. Нам нужно узнать, что же это такое она вколола.

Перуджи посмотрел на синяк на руке.

— И как ты предлагаешь это сделать?

— Я собираюсь сегодня в гости. И надавлю на Хельстрома!

— Возможно, это не самый лучший способ. Ты уже связывался с Центром?

— Шеф хочет… я связывался! — Господи, как же трудно объяснить, что шеф приказал вести прямые переговоры. И то, что он узнал этой ночью и утром, ничего не меняло, а только добавляло новый пункт в повестку переговоров.

— Будь осторожен, — сказал Джанверт. — Не забывай, у нас и так уже пропало три человека.

«О, Господи, Джанверт что, считает меня за идиота?»

Перуджи помассировал правый висок. «Боже, голова пуста, пуста так же, как и тело. Она и вправду вытянула из меня все соки».

— Каким образом этой даме удалось ускользнуть с Фермы? — спросил Джанверт. — Ночной дозор не сообщал ни об одном автомобиле, проезжавшем по дороге.

— Она приехала на велосипеде! Разве я не говорил об этом?

— Нет, не говорил. А ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Да я просто слегка устал.

— Это я могу понять. — Снова эта его чертова ирония! — Итак, она приехала на велосипеде. А знаешь, это любопытно.

— Что в этом любопытного?

— Карлос был помешан на велосипедах. В портлендском офисе нам сказали, что он взял с собой велосипед. Помнишь?

Перуджи бросил взгляд на велосипед, прислоненный к стене. Ну да, он действительно только что вспомнил, как Коротышка говорил о нем. Велосипед. Возможно ли это? О, подарок счастливой судьбы, неужели эта хрупкая рама с колесами как-то связана с Депо?

— У вас есть серийный номер или еще что-нибудь, благодаря чему можно идентифицировать велосипед Карлоса? — спросил он.

— Номер несложно выяснить. А на раме или руле могут даже сохраниться отпечатки пальцев. Где сейчас этот велосипед?

— Прямо здесь, в моей комнате. Я тут один, а она пошла позавтракать.

И в этот момент он вспомнил о своем первоначальном решении. Боже Всемогущий! Он совсем потерял голову!

— Коротышка! — рявкнул он, и на несколько секунд былая сила возвратилась к нему. — Бери команду и дуй сюда как можно быстрее. Нам нужно взять Фэнси — для допроса с пристрастием.

— Это мне уже больше нравится, — заметил Джанверт. — Тут со мной рядом ДТ, он слушает нас и так и рвется в бой.

— Нет! — Перуджи помнил четкие указания шефа: «ДТ должен оставаться там и присматривать за Джанвертом». — Отправь группу Сэмпсона.

— ДТ проследит. Они отправятся через минуту.

— Скажи им, чтобы поторопились. Я знаю только один способ задержать эту даму, но после прошедшей ночи я уже не в состоянии им воспользоваться.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Я помню свое детство в Улье как самый счастливый период жизни, когда человек наслаждается счастливейшим опытом. Мне не было отказа ни в чем. Я знал, что окружавшие меня люди готовы отдать за меня свои жизни. И только со временем до меня дошло, что я должен отплатить этим людям тем же, если потребуется. Каким глубоким вещам научили нас насекомые! Как же отличается наш взгляд на них от восприятия чужаков! Например, Голливуд долго считал, будто простой угрозы, что насекомое попадет на лицо, достаточно, чтобы взрослый человек запросил пощады и рассказал все известные ему секреты. Философ Харл, мудрейший из нас в своей области, говорил мне, что обычно в сознании чужаков насекомое выступает как возбудитель ужаса, начиная с детских ночных кошмаров и кончая психозами взрослых. Как странно, что чужаки за силой и рациональностью насекомых не видят уроков, воплощаемых ими. Урок первый состоит в том, что насекомые никогда не боятся умереть за свое потомство».

— Как могли они позволить этим… этим чужакам забрать велосипед? — бушевал Хельстром.

Он стоял посередине комнаты, упрятанной глубоко в недрах Улья, где располагался центральный пост Службы Безопасности. Отсюда можно было подключиться к любому как внутреннему, так и внешнему сенсорному датчику и получить данные. Здесь не хватало только визуального наблюдения, которое велось постом, расположенным внутри сарая-студии. Иначе бы этот пост считался самым важным в Улье. Хельстром часто предпочитал бывать здесь, а не торчать с биноклем в студии. Вид спешащих по своим делам рабочих, чья деятельность кипела вокруг, помогала, по его мнению, мыслительным процессам.

Салдо доложил о результатах экспедиции, и ему стало не по себе. Его не столько напугали гневные слова Хельстрома в сочетании с собственным пониманием угрожающей Улью опасности, сколько то, что ошибку совершил сам Хельстром. Салдо был поражен до глубины души. Если бы Хельстром повнимательнее отнесся к предупреждению… Если бы… Но сейчас просто глупо напоминать лидеру об этом.

— Наши дозорные работники не понимали происходящего, пока не стало слишком поздно, — объяснил Салдо. — Фэнси вышла раньше, и они успокоились. Потом подъехал крытый грузовик. В комнату Перуджи вошли четыре человека, и двое из них вышли с велосипедом. Они уехали прежде, чем наши люди смогли даже пересечь улицу и попытаться остановить их. Мы их преследовали, но они оказались к этому готовы, а мы нет. Еще один грузовик заблокировал дорогу, отрезая нас от преследуемого фургона. Они направились прямиком в аэропорт и улетели прежде, чем мы успели догнать их.

Хельстром зажмурился. Его переполняли дурные предчувствия. Потом он открыл глаза и сказал:

— И все это время Фэнси провела в ресторане неподалеку, принимая пищу чужаков.

— Мы всегда знали эту ее слабость, — заметил Салдо и жестом показал символ чана, вопросительно подняв брови.

— Нет, — покачал головой Хельстром. — Не торопись списывать ее. Еще не пришло время отправить Фэнси в чан. Где она находится в данный момент?

— Все еще в ресторане.

— А мне казалось, я приказал доставить ее сюда.

Салдо пожал плечами.

«Конечно, — подумал Хельстром. — Работники любят Фэнси, и многие из них знают об этом ее пристрастии. Почему нельзя полакомиться? Можно позволить, чтобы она доела эту экзотическую пищу чужаков. Даже любовь может быть недостатком».

— Немедленно хватайте ее и доставьте сюда! — приказал он.

— Мне следовало бы и самому отдать этот приказ, — признался Салдо. — Нет мне извинений. Я находился у себя и сам держал связь с городом, когда… Нет мне извинений! У меня в голове была одна лишь мысль — побыстрее увидеть тебя.

— Ты правильно поступил, — Хельстром показал рукой на консоль связи, расположенную перед ними.

Салдо быстро прошел к ней и передал приказ Хельстрома. Выполняя привычные действия, он успокоился, но внутри него беспокойство так и не улеглось. Что имел в виду Хельстром своим загадочным замечанием об относительной ценности Фэнси? Как она может помочь спасти Улей, если так себя ведет? Но старшим часто известны вещи, которые недоступны пониманию молодых. Большая часть работников Улья знала это. Наверное, Фэнси не сможет оказать никакой помощи, но все же такую вероятность не стоит сбрасывать со счетов, учитывая уверенность Хельстрома.

Из записей Нильса Хельстрома:

«Существует еще одна причина, по которой не следует слепо копировать методы выживания насекомых. Их прозвали передвижным кишечным трактом. И не без оснований. Для поддержания жизни насекомые должны ежедневно переваривать пищу, вес которой в сотни раз превышает их собственный. Это все равно, как если бы мы съедали целую корову ежедневно или же стадо из тридцати голов каждый месяц. Для тех, кто видел ненасытный аппетит насекомых, вывод ясен. Если позволить им беспрепятственно размножаться, то насекомые уничтожат растительность на всей Земле. Таким образом, урок, который нам преподали насекомые, ясно говорит: если продовольственная проблема становится решающим факторам, то пусть никто не жалуется, что их не предупреждали. С начала времен дикое человечество беспомощно наблюдает, как сама обрабатываемая им почва порождает соперника, который может объесть его. Мы не только не должны позволять нашим учителям-насекомым потребить то, что необходимо нам для выживания, но и сами не имеем права впасть в ту же ошибку. Нельзя игнорировать темпы воспроизводства нашей планеты. И насекомым, и человечеству по силам за одну неделю уничтожить то, что могло бы кормить миллионы в течение целого года».

— Мы сняли с велосипеда все отпечатки пальцев, какие смогли, и отправили его чартерным рейсом в Портленд, — сказал Джанверт в лазерный передатчик. — По предварительным заключениям несколько отпечатков совпадают с отпечатками пальцев той дамы, которые мы сняли у тебя в комнате. Наши парни уже взяли ее?

— Она исчезла, — пробурчал Перуджи.

Одетый лишь в легкий халат, он сидел у окна, глядя на освещенную утренним светом гору, и пытался заставить себя сосредоточиться на отчете. Это становилось все труднее. Сердце в груди болезненно стучало, и на каждое движение требовалось столько энергии, что он всякий раз удивлялся, откуда у него берутся новые силы.

— Что случилось? — спросил Джанверт. — Это что, ошибка нашей команды?

— Нет. Мне следовало направить их в кафе. Мы увидели из окна, как она выходит, но тут к ней подскочили трое мужчин и перехватили женщину.

— Они схватили ее?

— Борьбы не было. Фэнси просто запрыгнула в машину, и они уехали. Наших людей поблизости просто не было. Автофургон, который доставлял велосипед в аэропорт, еще не вернулся. Сэмпсон выбежал, когда мы поняли, что произошло, но все это случилось слишком быстро.

— Ее вернули обратно на Ферму, да?

— Не сомневайся в этом, — ответил Перуджи.

— Вы заметили номер?

— Было слишком далеко, но это и не имеет особого значения.

— Итак, она просто отправилась вместе с ними?

— Отсюда казалось именно так. Сэмпсон считает, что ей этого не хотелось, но она не сопротивлялась.

— Вероятно, потому не хотелось, что она же могла вернуться и снова позабавиться с тобой, — заметил Джанверт.

— Заткнись! — огрызнулся Перуджи, потом поднес руку к голове.

Казалось, в мозгу возникли какие-то барьеры, он не работал так, как положено. Имелось столько деталей, которые следовало обдумать, но они ускользали от него. Дзуле нужно было принять холодный душ, чтобы разогнать туман и приготовиться к визиту на Ферму.

— Я навел справки, — сказал Джанверт. — Эта Фэнси соответствует описаниям Фэнси Калотерми, которая входит в правление Хельстромовской корпорации.

— Знаю-знаю, — со вздохом сказал Перуджи.

— С тобой все в порядке? — поинтересовался Джанверт. — Тебе бы не мешало немного подкрепиться. Возможно, тот укол, который она вколола тебе…

— Со мной все в порядке!

— По твоему голосу этого не скажешь. Мы не знаем, что за субстанцию впрыснула она тебе прошлой ночью. Может, тебе лучше пройти обследование, а мы пришлем запасную команду?

— Да пошел ты!.. — пробурчал Перуджи.

— Почему же ты не отказался от предложенного удовольствия? — спросил Джанверт.

— Я же сказал тебе: заткнись! Со мной все в порядке. Я приму душ и буду готов. Нам надо многое выяснить.

— С нетерпением жду новостей, — язвительно заметил Джанверт.

«Идиот! — мелькнула гневная мысль. Перуджи потер голову. — Боже, как же трещит голова и ноет в груди! И вот в таком состоянии придется выполнять работу, и только этот идиот за спиной! Но слишком поздно что-либо менять». Перуджи почувствовал, как дрожат его руки.

— Ты все еще там? — спросил Джанверт.

Перуджи вздрогнул от громкого голоса.

— Да.

— Вот будет весело, если окажется, что этот «Проект 40» состоит всего лишь в том, чтобы потреблять это возбуждающее средство!

Коротышка просто невыносим! Он делал прямо противоположное тому, в чем Перуджи сейчас нуждался. В голосе Джанверта, вне всякого сомнения, звучало злорадство, как не было и сомнений в ненадежности этого человека. Впрочем, разве можно что-то изменить? Команды разбросаны по всему району. А он должен быть на этой проклятой Ферме уже через два часа. Он не представлял, как это сделать, но не пойти было просто невозможно! На секунду он попытался представить, а не скрывается ли в циничной болтовне Джанверта пусть даже крохотная доля истины. Что это может быть за препарат? Господи! Пели бы ему удалось выяснить состав, то это принесло бы ему денег больше, чем тайны десяти новых металлургических процессов!

— Ты чертовски долго думаешь над вопросами, — заметил Джанверт. — Я пришлю Кловис, чтобы она приглядела за тобой. Она когда-то была медсестрой и…

— Она останется вместе с тобой! Это приказ!

— Эта дамочка, наверное, не просто зарядила тебя сексуальной энергией, но и сделала это чертовски сильно… — никак не успокаивался Джанверт, но Перуджи перебил его, причем в его голосе чувствовалось нечто похожее на панику:

— Не было никаких «и», черт побери!

Ночь, проведенная с Фэнси, изменила многие представления Перуджи, в том числе и о женщинах.

— Мне совсем не нравится твой голос, — сказал Джанверт. — Сэмпсон все еще поблизости?

— Я отослал его обратно.

— Фургон еще не прибыл. Что, если мы…

— Ты свяжешься с ними так, как я тебе велю, и где мне это нужно! Ты слышишь меня, Коротышка?

— Но тогда ты останешься один в городе. У них там своя команда, а у тебя нет.

— Они не посмеют напасть на меня!

— Мне кажется, ты ошибаешься. Может быть, они уже напали. Весь этот город, возможно, уже в их руках. Шериф уж точно, черт побери!

— Я приказываю тебе оставаться там вместе со всей своей командой, — сказал Перуджи.

— Мы могли бы за два часа доставить тебя в клинику в Портленде на обследование, — предложил Джанверт. — Я собираюсь позвонить…

— Я приказываю тебе не связываться с Центром, — сказал Перуджи.

— Мне кажется, у тебя повредился рассудок. В клинике тебя обследуют и узнают, что же именно в тебя впрыснули.

— Вряд ли. О, Господи! Она сказала, что это были… гормоны или что-то вроде того.

— Ты веришь в это?

— Похоже, она говорила правду. На этом все. Выполняй мои указания, — Перуджи уронил руку на кнопку отключения связи и услышал щелчок.

Проклятие! Каждое движение требовало столько чертовой энергии!

Он отодвинул в сторону передатчик, с усилием встал и прошел в ванную комнату. Холодный душ. Вот что ему необходимо! Только бы прийти в себя. В ванной все ещё поблескивали капельки, оставшиеся после купания Фэнси. Он шагнул под душ, держась одной рукой за трубу, а другой нащупывая кран. Холодная вода! Он включил ее на полную мощность. При первых же капельках обжигающе холодной воды он почувствовал резкую боль в голове и груди. Шатаясь, он вышел из-под душа, хватая ртом воздух и не закрыв воду. Он вывалился из ванной, оставляя мокрые следы на полу, нечаянно опрокинул остатки кофе со столика, но даже не заметил этого. Постель! Быстрее в постель! Он бросил свое мокрое тело на простыню, перевернулся на спину. В груди полыхал огонь, кожа покрылась мурашками от озноба. Было так холодно! Он выгнул сипну, пытаясь завернуться в одеяло, однако пальцы его вдруг разжались, и рука упала на край постели. Он умер еще до того, как его обмякшие пальцы коснулись пола.

Из записей Нильса Хельстрома:

«По широко распространенному во Внешнем мире мнению, невозможно сопротивляться проявлениям природы. Необходимо понять, что мы осваиваем уже существующие формы, приспосабливаясь к неизбежным изменениям, которые вызваны нашим влиянием на природные процессы. Способ борьбы диких людей из Внешнего мира проливает свет на многое. Противопоставляя себя мощному проявлению жизни, дикие невольно заставляют свою: противников усиливать защиту. Яды чужаков вызывают мгновенную смерть большинства насекомых. Но у тех, кто выжил, вырабатывается иммунитет — способность потреблять яды, не принося вреда организму. Возвращаясь во чрево земли, выжившие передают иммунитет новым поколениям».

«Спокойная и деловая атмосфера Улья всегда так успокаивает, когда возвращаешься из Внешнего мира», — подумала Фэнси. Она восхищалась той ловкостью, с которой ее друзья-работники занимались каждый своим делом, без суеты, со спокойствием людей, знающих, чем они занимаются. Даже эскорт, сопровождающий ее по знакомым галереям и подъемникам, проникнут этим духом. Эти люди вовсе не казались ей захватчиками. Это были ее хорошие знакомые. Конечно, приятно время от времени выбираться из Улья, но куда лучше возвращаться обратно. Особенно сознавая, что ее ночная вылазка позволит пополнить генные запасы Улья. Улей успокаивал душу и тело хотя бы лишь тем, что окружал ее со всех сторон.

Чужаки тоже могут быть славными парнями; особенно дикие мужчины. В свои пятьдесят восемь лет Фэнси принесла Улью уже девять детей, рожденных от отцов-чужаков, и в этом была заслуга необычайной плодовитости ее тела. Это ее весомый вклад в генный пул. Она понимала генные пулы точно так же, как понимала насекомых. Фэнси была специалисткой. Мужчин-чужаков и муравьев она любила больше любых других существ.

Иногда, наблюдая в лаборатории за муравьиной колонией, Фэнси чувствовала, что, наверное, и ей когда-нибудь представится возможность основать свою собственную колонию, где она станет самой главной, может, даже Праматерью. Дай только время на химическую акклиматизацию. В своем воображении она представила эскорт, сопровождающий ее сейчас в глубь Улья, как свою королевскую страну. Она станет муравьиной королевой. И что самое главное, муравьи, похоже, действительно принимали ее. Муравьи, москиты, другие самые разнообразные виды насекомых не выказывали никакого недовольства, когда Фэнси вмешивалась в их занятия. Когда она поняла это, вот тогда и развиралось воображение, и уж совсем легко было представить Улей своей собственной колонией.

Она так сильно погрузилась в свои фантазии, что когда эскорт доставил ее к Хельстрому, Фэнси сперва одарила его по-королевски снисходительным взглядом, не обратив никакого внимания на состояние, в котором он находился.

Хельстром отметил, что она все еще была одета в меховое пальто, которое взяла со склада, и, похоже, чертовски гордилась собой. Кивком он отпустил стражников. Они отошли в глубину комнаты, но оставались настороже, внимательно наблюдая за ними. Приказания Салдо на этот счет были точными. Многие работники Службы Безопасности признали тот факт, что Салдо обладает качествами, которым надо повиноваться. В этой комнате, в святая святых Службы Безопасности, но крайней мере половина работников чувствовала необходимость точного и беспрекословного подчинения.

— Ну, Фэнси, — сказал Хельстром. Он намеренно придал своему голосу нейтральные нотки.

Рядом с лидером стоял стол, и Фэнси, опершись на него, улыбнулась.

Хельстром отодвинул стул и тяжело опустился с выражением признательности на лице. Он посмотрел на молодую женщину.

— Фэнси, постарайся объяснить мне — чем, по-твоему, ты занималась прошлой ночью.

— Я просто провела ночь, совокупляясь с этим вашим опасным мистером Перуджи, — ответила она. — Он почти такой же опасный, как и любой другой чужак-мужчина, с которыми я встречалась раньше.

— Ты взяла кое-что со складов Улья, — сказал Хельстром. — Расскажи мне об этом.

— Только это пальто и шприц, чтобы ввести ему гормоны наших мужчин, — произнесла Фэнси. — Я вколола их ему.

— И как он отреагировал?

— Как обычно.

— Ты и раньше так делала?

— Много раз, — ответила молодая женщина.

Хельстром задумчиво кивнул, пытаясь понять, не скрывается ли за ответами Фэнси подтверждение его подозрениям, что ее действия неосознанно выражают самые насущные нужды Улья. Да, пополнение генофонда идет на пользу Улью; и поступление генов Перуджи можно только приветствовать. Но она выдала один из самых ценнейших секретов Улья чужакам из Внешнего мира, рисковала открыть чужаку, что Улей владеет глубокими познаниями в механизме действия человеческих гормонов. По ее нынешнему признанию, она сама делает это уже не в первый раз. Если чужакам станет известно хотя бы кое-что из того, что способен проделать Улей с химией человеческого организма…

— Ты когда-либо это с кем-нибудь обсуждала? — спросил Хельстром. Конечно, должны же обнаружиться какие-то обстоятельства, объясняющие ее поведение.

— Я беседовала об этом со многими женщинами-матками, — ответила Фэнси, недоумевая про себя: «Что могло так встревожить старину Нильса?» Она лишь теперь заметила его напряженное состояние.

— С женщинами-матками, — повторил он.

— Конечно. Многие из нас используют гормоны, когда мы выходим во Внешний мир.

Потрясенный Хельстром только и смог, что молча покачать головой. «Благословенная Праматерь! И никто из ведущих специалистов даже не подозревал об этом! И что еще, столь же неожиданное, может твориться здесь, в Улье?»

— Друзья Перуджи захватили велосипед, — сказал Хельстром.

Молодая женщина посмотрела на него, не понимая.

— Велосипед, который ты взяла, когда тайком выбралась в город, — объяснил Хельстром.

— О-о! Работники, взявшие меня, были так настойчивы, что я забыла обо всем.

— Взяв этот велосипед, ты вызвала кризис, — продолжил Хельстром.

— При чем тут велосипед?

— Ты не помнишь, откуда этот велосипед у нас взялся?

Она приставила руку к губам, внезапно испугавшись. Когда она брала велосипед, то думала только о том, как бы побыстрее добраться до города. Она даже немного гордилась своим поступком. Фэнси — одна из немногих, кто знал, как на нем ездить. Неделю назад она демонстрировала эту способность перед инженерами и даже научила одного из них, как с ним управляться. Но сейчас в ней сработал воспитанный Ульем защитный инстинкт. Если этот велосипед свяжут с парой, отправленной в чан…

— Что я могу сделать, чтобы его вернуть? — спросила Фэнси.

«Такова она, Фэнси, — подумал Хельстром, увидев ее реакцию.

Она испугалась, когда осознала, что натворила. — Я могу лишь восхищаться ею!»

— Пока что я не знаю, — ответил он.

— Перуджи должен сегодня приехать сюда, — сказала она. — Могу ли я потребовать, чтобы он вернул мне велосипед?

— Уже слишком поздно. Его увезли на самолете. А это означает, что у них возникли подозрения.

Она кивнула. Отпечатки пальцев… Серийный номер. Она читала об этом.

«Тогда в нашем положении лучше отрицать, что этот велосипед вообще у нас когда-либо был», — решила молодая женщина.

Хельстром с грустью подумал: «Лучше всего отрицать само существование Фэнси. У нас сеть другие, похожие на нее лицом и фигурой. Возможно ли, чтобы ее отпечатки пальцев стояли на документах, которые она подписала как Фэнси Калотерми? Нет, вряд ли, ведь прошло столько времени».

— Я совершила ошибку, да? — спросила Фэнси, начиная постигать сложность проблемы, которую создала.

— Ты и другие женщины совершали ошибку, когда выносили гормоны со складов Улья во Внешний мир. И ошибкой было брать этот велосипед.

— Велосипед… теперь я понимаю, — призналась она. — Но гормоны лишь служили гарантией оплодотворения.

Даже когда она пыталась оправдаться, честность, воспитанная Ульем, заставляла Фэнси признаться самой себе, что это не объясняет, почему она и другие женщины использовали запасы Улья подобным образом. А началось все с простого эксперимента, когда она с восхищением обнаружила, как восприимчивы и впечатлительны оказались чужаки-мужчины. Она поделилась этим открытием с несколькими сестрами, которым пришлось придумать собственные истории для удовлетворения излишнего любопытства чужаков-мужчин. Наркотик, который они крали, врали они чужакам, был очень дорогим. Возможно, они больше не смогут достать его. Лучше воспользоваться, пока он у них есть.

— Ты должна назвать имена всех женщин, кто знает эту твою уловку, — сказал Хельстром.

— О, Нильс!

— Ты должна это сделать, и ты знаешь, что это пойдет на пользу Улья. Вы все дадите нам подробный отчет, касающийся реакции чужаков-мужчин. Насколько любопытны они были, кто они и сколько раз вы посещали склады Улья с подобной целью — все!

Она удрученно кивнула. Конечно, это придется сделать. Развлечение кончилось.

— На основе этой информации мы сможем сделать какие-то предварительные выводы. А затем проведем во Внешнем мире несколько экспериментов, на сей раз под нашим наблюдением и полным контролем, — заявил Хельстром. — Вот поэтому ты должна быть точна в деталях своего отчета. Все, что сможешь вспомнить, будет иметь огромную ценность.

— Да, Нильс.

Фэнси чувствовала раскаяние, но внутри ликовала. Возможно, развлечение еще не кончилось. Контролируемые эксперименты на чужаках означают использование принятых в Улье методов. А кто лучше подходит для участия в проекте, как не тс, кто уже испытывал такую тактику?

— Фэнси, Фэнси, — покачал головой Хельстром. — Улей еще никогда не подвергался такой опасности, а ты продолжаешь играть в свои игры.

Фэнси схватила себя за голову.

— Как же так? — проговорила она. — Как же так?..

— Может быть, мы будем вынуждены отправить тебя в чан, — продолжил Хельстром.

Ее таза широко и тревожно раскрылись. Она выпрямилась, испуганно глядя в лицо Хельстрома. Чан! Но она еще так молода! Впереди еще долгие годы работы в качестве матки Улья! Они нуждаются в ее способностях и умении обращаться с насекомыми. Не было никого лучше нее в таких работах! Молодая женщина стала, волнуясь, приводить эти аргументы, но Хельстром резко прервал ее:

— Фэнси! Улей — прежде всего!

Его слова потрясли ее, и она внезапно вспомнила то, о чем хотела непременно рассказать Хельстрому. Разумеется, Улей прежде всего! Неужели он считает ее моральной отступницей?

— У меня есть кое-какие сведения, — сказала она. — Это может оказаться важным.

— Да?

— Гормоны очень сильно подействовали на Перуджи. В тот момент, когда он испытывал оргазм, ему показалась, что я задала вопрос. На самом деле я ничего не спрашивала, но когда поняла, о чем он рассказывает, то начала спрашивать специально. Он еще не успел полностью придти в себя, не осознавал, что делает, просто отвечал. И мне показалось, что он говорил правду.

— Что же он сказал? Говори скорее!

— Он сказал, что приехал предложить тебе сделку. Он сказал, что после изучения найденных ими документов по «Проекту 40», ты понимаешь, они решили, что мы разрабатываем новые способы литья металлов. Стали и тому подобного. Потому, что там выделяется много тепла. Он сказал, что такое крупное открытие в металлургии может принести миллиарды. Его слова были не всегда понятны, но суть их я ухватила верно.

Хельстром после этого признания пришел в такое возбуждение, что ему захотелось вскочить и обнять ее. Да она бесценный работник! Улей через нее исполнил свою волю!

Салдо вошел в комнату как раз в тот момент, когда Хельстрома переполняло чувство удачи. Почти крича, он рассказал Салдо, о чем только что узнал. Фэнси объяснила им, что происходит: это коммерческое вторжение! Чужаки потому и подбираются к Улью, что инстинктивно чувствуют прибыль. Ничего не скажешь, дикие из Внешнего мира иногда представляли проблему в новом ракурсе. Необходимо немедленно сообщить про это открытие в лабораторию. Это может даже как-то продвинуть исследования.

— Я помогла Улью? — спросила Фэнси.

— Да, и очень!

Салдо остановился, чтобы сказать несколько слов одному из наблюдателей, сидевшему за консолью. Тот бросил взгляд на Хельстрома и покачал головой. Значит, Перуджи еще не приехал.

А Хельстрому теперь хотелось, чтобы Перуджи приехал как можно скорей.

Металлургия! Изобретения! Наконец-то все эти таинственные намеки прояснились.

Фэнси все еще стояла у стола и смотрела на Хельстрома.

— Перуджи сообщил еще что-нибудь? — спросил он.

— Нет, — молодая женщина покачала головой.

— Ничего об агентстве, пославшем его? Правительственном агентстве!

— Ну, он говорил о каком-то человеке, которого называл шеф. Сказал, что ненавидит шефа. Он ужасно ругался.

— Твоя помощь неоценима, — сказал Хельстром. — Но теперь тебя надо спрятать.

— Спрятать?

— Да. Ты помогла многое прояснить. Поэтому я не стану обвинять тебя в том, что ты крала гормоны со складов Улья. Главное — ты напомнила нам, что химически мы идентичны чужакам. Конечно, в каких-то отношениях за триста лет мы изменились, потому что работали с генами, но… — он одарил ее ослепительной улыбкой. — Фэнси, пообещай мне, что теперь не станешь делать ничего, не проконсультировавшись с нами.

— Хорошо. Обещаю.

— Замечательно. А Мимека тоже была одной из женщин-маток, которым ты сообщила о своей уловке?

— Да.

— Превосходно. Я хочу, чтобы ты… — он остановился, глядя на ее бледное лицо, выражавшее ожидание. — Есть ли шанс, что из последней ночной вылазки ты вернулась, добившись успеха, то есть беременной?

— Очень даже большой шанс! — она так и светилась от радости. — Я как раз на самом пике цикла. В таких вопросах я не ошибаюсь.

— Посмотрим, подтвердят ли это лабораторные анализы, — сказал Хельстром. — Если они дадут положительный результат, скучать в укрытии тебе не придется. Тогда направляйся в центр беременности на сохранение, скажешь, что это мой приказ. Однако не впадай в спячку, пока мы не пришлем кого-нибудь, кто запишет показания, как ты использовала возбуждающие гормоны на чужаках.

— Хорошо, Нильс. Я сейчас же отправляюсь в лабораторию.

Она повернулась и торопливо пошла к двери, и несколько работников провожали ее взглядами. От нее, вероятно, все еще исходил слабый запах возбуждающего средства. Хельстром был слишком занят, чтобы обратить на него внимание. «Ну, — подумал лидер, — она и в самом деле сумасбродка. Что же мы получили в ФЭНСИ-линии?»

Стоя у стола Хельстрома, Салдо тоже наблюдал за уходом Фэнси.

Хельстром потер подбородок. Когда он жил в Улье, то обычно пользовался средством, подавляющим рост волос, но борода все равно местами проглядывала. Ему обязательно нужно побриться до прихода Перуджи. Внешний вид весьма важен при общении с чужаками.

Так значит, металлургия и изобретения? Гм-м.

Заметив, что Салдо желает что-то сказать, Хельстром рассеянно спросил:

— Чего тебе?

— Я слушал, пока ты разговаривал с Фэнси, — ответил Салдо.

— Ты понял насколько важно то, что она сказала о Перуджи?

— Да.

— И ты всё еще считаешь, что мы зря позволили ей тайно покинуть Улей? — спросил Хельстром.

— Я… — Салдо сделал растерянный жест рукой.

— Это Улей управлял ею, даже не мы, — заметил Хельстром. — Улей способен реагировать как единый организм или же через одного из нас. Запомни это.

— Если ты так считаешь, — сказал Салдо. Однако в голосе его не было убежденности.

— Да, я так считаю. Да, вот еще что: когда будешь допрашивать Фэнси, я бы хотел, чтобы ты вел себя с ней помягче.

— Помягче? Она подвергла…

— Вовсе нет! Она показала нам путь к спасению. Ты будешь мягок с ней. И с остальными женщинами, имена которых она назовет.

— Хорошо, Нильс, — самому Салдо эти приказы казались лишенными здравого смысла, однако выказать открыто неповиновение руководителю Улья он не решился.

Хельстром встал, обошел стол и направился к выходу.

— Ты будешь у себя, если мне понадобится что-нибудь уточнить? — спросил Салдо.

— Да. Свяжись со мной сразу же, как только появится Перуджи.

Из мудрости Харла:

«Выступая против Вселенной, вы можете уничтожить себя».

Вместо того чтобы прямиком направиться к себе, Хельстром свернул налево в главную галерею, к которой примыкал центральный пост Службы Безопасности, йотом еще раз налево, и в конце коридора, когда подошла кабина, вошел в открытый проем экспресс-лифта. Он выпрыгнул из движущейся кабины на пятьдесят первом уровне в другую широкую галерею. Здесь было поспокойнее, чем наверху. Из-за царившей тут тишины, хотя деятельность вокруг не прекращалась ни на секунду, казалось, что стены обиты мягким материалом. Работники двигались с кошачьей мягкостью, молчаливо, сознавая важность выполняемых ими задач, пусть даже и второстепенных.

Хельстром пробирался по коридору, стараясь не мешать, и только когда вошел в арку, ведущую в лабораторию «Проекта 40», задумался, что же скажет специалистам.

«Чужаки из Внешнего мира думают, что речь идет об изобретении в сфере производства таких металлов, как сталь. У них создалось это впечатление после изучения Отчета ТРЗ-88а с 17-й по 41-ю страницу. Вероятно, они подумали о проблеме перегрева, ознакомившись только с этим крохотным фрагментом отчета».

Да, именно так. Достаточно краткий отчет, но содержащий вместе с его собственными заметками существенную информацию, способную удовлетворить характерное для исследователей нетерпение.

Хельстром остановился в дверном проеме куполообразной лаборатории, ожидая перерыва в работе. Никому не разрешалось заходить сюда, разве что по делу чрезвычайной важности. Специалисты лаборатории были известны своей вспыльчивостью.

Несмотря на достаточно долгий опыт работы с физиками, занимавшимися в Улье исследовательской деятельностью, и уже привыкнув не обращать внимания на их странности, Хельстром часто ловил себя на мысли, какой переполох среди диких ученых Внешнего мире произведет эта группа, если она покинет Улей.

Двадцать из них работали с массивным цилиндрическим предметом, расположенным под яркими лампами в центре лаборатории, и каждый имел в своем распоряжении мускулистого симбионта. Физики-исследователи представляли особую ценность для Улья, их с таким трудом удалось получить, а еще сложнее оказалось потом поддерживать жизнь. Их гигантские головы (пятнадцать дюймов от линии белоснежных волос до основания безволосого подбородка лоб одиннадцати дюймов шириной, нависающий над выпученными голубыми глазами с поразительно блестящими черными зрачками потребовали для каждого из них императорских родов. Ни одна и: женщин не смогла родить больше трех — последующие попытки заканчивались лишь многочисленными абортами на ранней стадии беременности. Смерть матери во время родов этих особо ценных специалистов была обычным делом, однако Улей охотно платил такую высокую цену: они бесчисленное количество раз доказывали что цена была заплачена не напрасно. Исследователи устранили основные причины многовековых, осуществлявшихся в строжайшей тайне, миграций первых колонистов. Их необыкновенные способности следовало во что бы то ни стало скрывать от чужаков из Внешнего мира. Как и работу, которой они занимались. Парализатор, раздвоенный прут с оглушающим действием — только один из многих предметов, созданных ими. Они создали в Улье электронные приборы, высоконадежные, миниатюрные и мощные одновременно. Они изобрели новейшие пищевые добавки, благодаря которым поведение бесполых работников стало более уравновешенным.

Исследователей-физиков невозможно было не узнать. Помимо огромной черепной коробки, генетическая линия, к которой они принадлежали, отличалась особенностями, неотделимыми от нужной специализации. Внешний вид еще больше подчеркивал их отличие от исходной дикой формы. Ноги их напоминали обрубки, и за ними необходим был постоянный уход. Физиков обслуживали бледнокожие, мускулистые бесполые работники, выращенные исключительно ради этого и отличавшиеся покладистостью. Из-за бесполезных ног специалистов перемешали с места на место на тележках или же переносили на руках. Руки у них были нормальными, но слабыми и тонкими, с длинными изящными пальцами. Генетически эти специалисты были стерильными, они не могли продолжить свой род. Их организм полностью подчинялся нуждам интеллекта, поэтому они не были способны на химическом уровне регулировать свои эмоции, в результате отличались повышенной нервозностью и раздражительностью в отношениях с другими работниками. Даже их симбионты-помощники подвергались таким нападкам. Однако друг к другу они относились с мягкостью и взаимным уважением. Такую особенность характера Улью удалось внедрить в их гены после нескольких конфликтов, которые снижали полезность первого семейства выращенных специалистов.

Один из увлеченных своей работой физиков наконец-то заметил его, остановился и бросил через лабораторию пристальный взгляд на Хельстрома. Работник просигналил на языке жестов Улья: «Торопимся». Кивок в сторону трубчатой конструкции ясно сообщал: «Не задерживайте работу». Потом он повторил этот же знак у своего смуглого лба, что явно говорило: «Ваше присутствие мешает мне думать».

Хельстром торопливо пересек комнату. Он узнал этого специалиста — женщину, одну из самых старших в своем семействе. Она имела многочисленные шрамы, оставшиеся после не слишком удачно проведенных экспериментов. За ней ухаживал бледнокожий, с покатыми плечами и подавленными инстинктами пола работник-мужчина. На его Руках и торсе бугрились мускулы. С трусливой робостью он наблюдал, как Хельстром быстро излагает суть дела на языке жестов Улья.

— Какое нам дело до того, что полагают чужаки? — требовательно спросила специалистка.

— Им удалось лишь по этим нескольким страницам понять, что мы столкнулись с проблемой перегрева, — просигналил Хельстром.

Тогда она заговорила, сознавая, что голос может передать ее гневное раздражение:

— Ты считаешь, что чужаки могут чему-нибудь научить нас?

— Мы часто учимся на их ошибках, — заметил Хельстром, намеренно не замечая ее гнева.

— Помолчи несколько секунд, — приказала она и закрыла глаза.

Хельстром знал, что в данный момент она в уме пролистывает злополучные страницы, соотнося полученные за последнее время данные с ошибочным предположением Перуджи.

Вскоре она открыла глаза и сказала:

— Уходи.

— Это помогло тебе? — спросил Хельстром.

— Да, — ответила она, явно досадуя на себя за то, что пришлось выдать это признание. Затем добавила с новой вспышкой гнева:

— Очевидно, этот ваш тип может случайно наболтать что-то ценное. Но при любом раскладе, это всего лишь счастливый случай!

Хельстрому удалось сдержать улыбку и, повернувшись, он пошел к выходу из лаборатории. Казалось, что пока он шел, рабочий ритм нисколько не изменился, однако, когда он на пороге бросил взгляд назад, то увидел, что несколько специалистов собрались в кучку и о чем-то переговариваются, быстро сигнализируя руками на языке жестов Улья. Хельстром знал, что исследователи создали свой собственный язык, который использовали только в разговорах между собой. За очень короткое время они проанализируют новые данные и введут их в свой проект.

Неофициальный меморандум в адрес правления Агентства.

УНИЧТОЖИТЬ ПО ПРОЧТЕНИИ:

«Нам была представлена лишь часть документов по делу Хельстрома. Они ведут двойную игру. Другой наш источник сообщает, что в бумагах, скопированных в МТИ, было еще, по меньшей мере, три страницы. Все говорит о там, что в „Проекте 40“ разрабатывается новый, гораздо более дешевый способ производства стали, и это никакое не оружие».

Отчет Мимеки Тиченам

об использовании запасов Улья во Внешнем мире:

«Через несколько секунд после инъекции нашего возбуждающего препарата кожа чужака-мужчины становится теплее на ощупь и слегка краснеет. Это похоже на реакцию мужчин Улья, но более ярко выраженную. Она и протекает быстрее: длится от пяти до десяти секунд. После этого различия становятся более заметными. Иногда в первый момент мышцы чужаков твердеют, по-видимому, в результате шока, отчего они становятся совершенно неспособными двигаться, словно в параличе, пока не начинается действие возбуждающих гормонов. Но такое случается далеко не со всеми чужаками-мужчинами. Почти сразу же, а иногда и одновременно с покраснением кожи у мужчины наступает сильная эрекция, которая никогда не пропадает после первого оргазма. Шестикратный непрерывный оргазм не является чем-то исключительным. Однажды случился даже тридцатикратный. Все это время мужчина выделяет отвратительно пахнущий пот, что было характерно для всех случаев и чрезвычайно возбуждало меня. Словно он убыстряет и усиливает спектр женских реакций. Этот резкий запах, наверное, вызывается гормоном, относящимся к тому же классу, что и наш ХБ-5, который, если вы помните, вызывает сходную реакцию у женщин, хотя и не так ярко выраженную. Запах особенно силен вблизи мужских сосков, которые во всех случаях, как я заметила, разбухают, напрягаются и становятся твердыми. Иногда я замечала, что у некоторых мужчин дрожат бедра, шея и плечевые мускулы. Похоже, это происходит бесконтрольно и часто сопровождается гримасами и стонами. В общем, я бы сказала, что все реакции, обычные при спаривании у мужчин Улья, отдающих себе отчет, приобретают у чужаков непроизвольный характер, когда субъект получает инъекцию возбуждающих гормонов. По моему мнению (совпадающему с мнениями сестер), реакции чужаков возбуждают гораздо сильнее, чем в случае бридинга с мужчинами Улья».

Было без двадцати двенадцать, и вот уже полчаса Хельстром мерил шагами столовую Фермы, проверяя, сделаны ли все необходимые приготовления. Эти помещения изначально обставили так, чтобы принимать гостей из Внешнего мира. В столовую и гостиную можно было пройти через арку темного дерева. Длинный стол в якобинском стиле занимал центральную часть столовой, и вокруг него располагалось десять стульев того же стиля. Над столом висела сверкающая люстра из полированного стекла. Китайский шкафчик с голубой глиняной посудой занимал почти всю стену, противоположную арке, ведущей в гостиную. Высокие эркеры с выцветшими кружевными занавесками, сейчас отдернутыми, открывали вид на укрытый ивами берег ручья. В углу противоположной стены открывалась створчатая дверь, в верхней части которой имелось крохотное смотровое отверстие из стекла, чтобы можно было посмотреть в кухню, где работники, прошедшие специальную подготовку, занимались приготовлениями к визиту чужака.

Конец стола, ближний к кухне, был сервирован на четыре персоны — тяжелый голубой фарфор и приборы с костяными ручками.

«Все подготовлено как надо! — усмехнулся про себя Хельстром. — Не высший класс, конечно, но сойдет!»

По мере приближения момента, когда должен был прибыть Перуджи, возбуждение, охватившее Хельстрома, убывало. А теперь Перуджи еще и запаздывает!

Мимека помогала на кухне. Время от времени Хельстром бросал на нее взгляды через потайное застекленное отверстие в двери. Она достаточно походила на Фэнси, чтобы быть ее родной сестрой, но Мимека происходила из параллельной ветви — не из ФЭНСИ-линии. В ее темных волосах и бледной, слегка розовой коже виделось что-то, генетически близкое к другим характеристикам, которые стремился получить Улей: высокая плодовитость, независимое воображение, верность Улью, интеллект…

Хельстром посмотрел на старомодные маятниковые часы, висевшие рядом с дверью на кухню. Без пятнадцати двенадцать, но Перуджи все еще нет. Почему он опаздывает? Раньше он всегда был точен. Что, если он решил не приезжать, сменить тактику? Может, они узнали что-то компрометирующее, изучив этот проклятый велосипед? Перуджи вполне может заявиться сюда вместе с ФБР. Но если Мимека сыграет роль Фэнси, то Улью, возможно, удастся сбить с толку охотников. Отпечатки пальцев не совпадут. Она не спаривалась в последние дни, и это покажет медицинское обследование. Он настоит на его проведении. Это также послужит подходящим поводом избавиться от этих любителей совать нос в чужие дела.

Он услышал, как открылась входная дверь.

Может, наконец-то прибыл Перуджи?

Хельстром развернулся, прошел под аркой в гостиную с обстановкой начала двадцатого века и старательно поддерживаемыми запахами жилья чужаков. Хотя он и торопился, но успел дойти только до середины гостиной, когда вошел незнакомец. Он на два шага опережал Салдо. Незнакомец был маленького роста, на целый дюйм ниже Салдо, имел растрепанные каштановые волосы и затаенную осторожность во взгляде, под глазами — круги и глубокие морщины на лбу. На вид ему можно было дать не больше двадцати с небольшим, если бы не эти морщины, но Хельстрому порой трудно было определить возраст у чужаков маленького роста. На незнакомце были темно-коричневые рабочие брюки, тяжелые ботинки, белая рубашка с высоким воротом из легкой ткани, сквозь которую проглядывали рыжеватые волосы, росшие на груди. А поверх всего надет коричневый жакет с разрезными карманами. Правый карман выпирал, словно в нем находилось оружие. Можно было заметить светло-желтые семена травы, прилипшие к отворотам брюк.

Он остановился, увидев Хельстрома, и рявкнул:

— Это вы Хельстром?

Салдо, стоявший в шаге за незнакомцем, просигналил предупреждение.

Сердце в груди Хельстрома гулко забилось от требовательного, официального тона чужака, но прежде, чем он успел открыть рот, вмешался Салдо:

— Доктор Хельстром, это мистер Джанверт, помощник мистера Перуджи. Мистер Джанверт оставил машину у старой лесопилки и прошел дорогой через луг к дому.

Джанверт сохранял хмурое выражение лица. Всё так быстро закрутилось после того, как обнаружили тело Перуджи. Был сделан необходимый звонок в центр, и сам шеф подошел к трубке, как только ему обо всем сообщили. Сам шеф! Джанверт не мог подавить чувства самодовольства.

— Мистер Джанверт, все зависит от вас. Это последняя капля! — «Мистер Джанверт», а не «Коротышка». Инструкции шефа были краткими, точными, властными.

— Пешком? — удивился Хельстром. Упоминание о дороге через луг встревожило его. Этим же путем шел и Депо.

Салдо сделал шаг вперед и встал справа от Джанверта, снова предупреждающе сигналя, потом сказал:

— У мистера Джанверта есть поразительная новость. Он сообщил мне, что мистер Перуджи умер.

Это известие потрясло Хельстрома. Он попытался оценить его, напрягая мозг. «Фэнси? Нет, она не сказала ничего о…» Хельстром понимал, что от него ожидают какой-то реакции, поэтому он постарался выказать естественное удивление.

— Умер? Но… Я ждал, — Хельстром повел рукой в сторону столовой, — я хотел сказать, мы условились… Что случилось? Как он умер?

— Мы это пытаемся выяснить, — ответил Джанверт. — Ваш шериф пытался не допустить, чтобы мы забрали тело, но мы показали подписанный федеральным судьей Салема ордер. Тело Перуджи сейчас на пути в медицинскую школу Орегонского университета в Портленде.

Джанверт пытался оценить реакцию Хельстрома. Непритворное удивление — если только он не актер. Ведь он снимает фильмы.

— Очень скоро будут получены результаты вскрытия, — продолжил Джанверт, словно Хельстром сам не мог логически связать одно с другим.

Хельстром прикусил губу. Ему не нравилось то, как Джанверт произнес слова «ваш шериф». «Что там успел наделать Линк? Еще несколько ошибок, которые теперь придется исправлять?»

— Если шериф Крафт вмешался, то это достойно сожаления, — произнес Хельстром, — но мне-то какое до этого дело? Он — не наш шериф.

— Ладно, хватит об этом, — сказал Джанверт. — Одна из ваших женщин провела предыдущую ночь с Перуджи, и она накачала его каким-то наркотиком. На руке синяк размером с доллар. И мы собираемся узнать, что это за наркотик. Мы свяжемся с ФБР, со службой налогообложения спиртных напитков — преступления, связанные с наркотиками, в их компетенции, вы знаете, — и мы вскроем вашу Ферму, как консервную банку!

— Одну минуту! — воскликнул Хельстром, пытаясь подавить панику. «Вскрыть Ферму!» — Что вы имели в виду, упомянув о ком-то, кто провел ночь с Перуджи? Что ещё за наркотики? О чем вы говорите?

— О крохотной куколке с вашей Фермы по имени Фэнси, — ответил Джанверт. — Фэнси Калотерми, кажется, таково ее полное имя. Она провела последнюю ночь с мистером Перуджи, и накачала его…

— Чепуха! — прервал его Хельстром. — Вы говорите о Фэнси? Что у нее любовная связь с мистером Перуджи?

— Вот именно! Перуджи мне все рассказал. Она накачала его наркотиками, и, держу пари, именно это и стало причиной его смерти. Мы собираемся допросить вашу мисс Калотерми и остальных ваших людей. Мы докопаемся до правды!

Салдо прокашлялся, пытаясь отвлечь внимание Джанверта, чтобы дать Хельстрому время подумать. Его слова били по чувствительным местам. Салдо почувствовал, как обострились защитные реакции, воспитанные в нем Ульем. Ему пришлось сознательно сдерживать себя, чтобы не наброситься на Джанверта.

Эдди бросил на Салдо лишь один взгляд:

— У вас есть что добавить?

Прежде чем Салдо успел ответить, Хельстром сказал:

— Кто это «мы», которых вы все время упоминаете, мистер Джанверт? Признаюсь, я ничего не понимаю. Я испытывал расположение к мистеру Перуджи, и он…

— Только не испытывайте свое расположение ко мне, — перебил его Джанверт. — Мне вовсе не нужно такое расположение. А что касается вашего вопроса, то все просто. Вскоре здесь будет ФБР и служба налогообложения спиртных напитков. Если для проведения расследования нам понадобится еще кто-нибудь, то мы пригласим и их.

— Но у вас ведь нет официального статуса, мистер Джанверт, верно? — спросил Хельстром.

Джанверту понадобилось несколько секунд, чтобы оценить слова Хельстрома. Этот вопрос с подковыркой не понравился Джанверту. Сам не сознавая того, он сделал шаг, отступая от Салдо.

— Это так? — повторил вопрос Хельстром.

Джанверт воинственно выпятил челюсть.

— Полегче, черт возьми, с моим официальным статусом, Хельстром. Ваша мисс Калотерми приехала на велосипеде в мотель Перуджи. А этот велосипед принадлежал некоему Карлосу Депо, одному из наших людей, к которому, как мы подозреваем, вы тоже испытывали расположение.

Выгадывая время, чтобы обдумать услышанное, Хельстром произнес:

— Я что-то не могу уследить за вашей мыслью. Кто это… ах да, служащий компании, которого искал мистер Перуджи. Я ничего не понял насчет велосипеда, но… Вы что, хотите сказать, что тоже работаете на эту компанию по устройству фейерверков, мистер Джанверт?

— Вы скоро увидите здесь нечто побольше, чем фейерверк! — угрожающе бросил Джанверт. — Где мисс Калотерми?

В сознании Хельстрома быстро прокручивались подходящие ответы. Прежде всего он похвалил себя, что предусмотрительно спрятал Фэнси подальше от глаз и заменил ее Мимекой. Случилось самое худшее. Они выследили проклятый велосипед. Продолжая тянуть время, он сказал:

— Боюсь, мне точно не известно, где мисс…

И этот момент выбрала Мимека, чтобы выйти из арки в столовую. Кухонная дверь с хлопком закрылась за ней. Она не видела до этого Перуджи и приняла Джанверта за приглашенного на ленч гостя.

— А вот и я, — сказала она. — Ленч уже остывает.

— Ну, вот и она, — произнес Хельстром, делая Мимеке знак замолчать. — Фэнси, это мистер Джанверт. Он принес нам печальную новость. Мистер Перуджи умер при обстоятельствах, которые кажутся довольно загадочными.

— Как ужасно! — воскликнула молодая женщина, прореагировав на еще один знак Хельстрома — теперь уже говорить.

Хельстром посмотрел на Джанверта, задаваясь вопросом, сошла ли подмена. Мимека подходила под описания Фэнси. Даже голоса их были похожими.

Джанверт поглядел на нее и требовательно спросил:

— Где, черт возьми, ты взяла тот велосипед? И что за наркотик ты использовала, чтобы убить Перуджи?

Удивленная Мимека поднесла руку ко рту. Она теперь чувствовала исходивший от Джанверта запах гнева, смешанного со страхом, и этот резкий голос вместе с неожиданными вопросами привели ее в замешательство.

— Одну минуту! — Хельстром просигналил на языке жестов Улья, чтобы она молчала, позволив ему взять инициативу в свои руки. Он повернулся к ней лицом, окинул суровым взглядом и сказал тоном требовательного родителя: — Фэнси, я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Ты провела прошлую ночь вместе с мистером Перуджи в мотеле?

— Вместе… — она тупо покачала головой. Тревога Хельстрома была очевидной, и она видела, что Салдо била нервная дрожь. Однако Нильс приказал ей говорить правду, и он сопроводил эти слова знаком на языке жестов Улья.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, давившая на них, пока она придумывала ответ.

— Я… конечно, нет! — произнесла молодая женщина. — Вам же обоим это известно. Я была в… — Она замолчала, внезапно у нее пересохло в горле. Она чуть было не сказала: «В Улье». Чрезвычайно напряженная атмосфера, царившая в комнате, нервировала. Ей надо лучше следить за своими словами.

— Она была здесь, на Ферме, прошлой ночью, — сказал Салдо. — Я сам видел ее.

— Так, значит, вы будете продолжать играть в прятки, — насмешливо произнес Джанверт и внимательно посмотрел на молодую женщину, чувствуя ее глубокое беспокойство под маской смущения, подтверждающее все, что говорил Перуджи перед смертью. Она была там, в мотеле. Она убила его, и скорее всего — выполняя приказ Хельстрома. Однако доказать это будет чертовски трудно. У них были только сообщение Перуджи и описание той женщины. Щекотливая ситуация.

— Через два часа сюда нагрянет столько законников, сколько вы никогда в жизни не видели, — пробурчал Джанверт. — Они допросят ее, — он показал на Мимеку. — Не пытайтесь спрятать ее. Отпечатки пальцев остались на велосипеде и в комнате Перуджи. Ей придется ответить на несколько весьма любопытных вопросов.

— Возможно-возможно, — согласился Хельстром. Голос его становился уверенней по мере того, как он видел, что меры предосторожности, предпринятые им, открывали им путь к спасению: отпечатки пальцев Мимеки не дадут ничего, абсолютно ничего. — Но сами вы, мистер Джанверт, я так понял, — не представляете собой закон. И пока законники…

— Я же сказал вам, хватит! — резко перебил его Джанверт.

— Я могу понять, почему вы так нервничаете, — продолжил Хельстром, — но мне не нравится ваш тон и ваши выражения в присутствии этой молодой женщины. Я хочу попросить вас…

— Что? — снова перебил его Джанверт. — Выбирать выражения в присутствии этой молодой женщины! Она переспала с Перуджи прошлой ночью, и ей были известны такие трюки про траханье, о которых тот никогда и не слыхивал! Выбирать выражения!

— Ну, хватит! — воскликнул Хельстром и быстро просигналил Мимеке уходить, однако она слишком внимательно слушала Джанверта, чтобы заметить знак. Ведь Хельстром сказал, чтобы она говорила правду, — и что она слышит!

— Переспала? — переспросила она. — Да я даже не знакома с мистером Перуджи.

— Этот номер не пройдет, сестричка, — сказал Джанверт. — Обещаю: не пройдет.

— Тебе не нужно больше отвечать на его вопросы, Фэнси, — поторопился произнести Хельстром.

Молодая женщина бросила взгляд на Хельстрома, оценивая ситуацию. «Перуджи мертв! Что же сделала Фэнси?»

— Правильно, — продолжил Джанверт. — Заткните ей рот, пока не придумаете правдоподобную ложь. Но обещаю вам, мы на это не купимся. Медицинское обследование…

— В самом деле, — прервал его Хельстром и вздохнул с неподдельной печалью. Потом повернулся к Мимеке. — Фэнси, дорогая, ты не должна говорить ничего, пока сюда не прибудут официальные лица, если они действительно появятся здесь по столь нелепому…

— О, они появятся, — перебил его Джанверт. — И тогда, я думаю, после медицинского обследования обнаружатся весьма любопытные результаты.

Салдо, все еще сражаясь с защитными рефлексами, воспитанными Ульем, жестами привлек внимание Хельстрома и сказал:

— Нильс! Вышвырнуть его отсюда?

— В этом нет необходимости, — ответил Хельстром, ответным взмахом руки приказывая Салдо взять себя в руки.

— Вы чертовски правы, в этом нет необходимости, — заметил Джанверт. Сунув руку в выпирающий карман пиджака, он еще на два шага отошел от Салдо. — Не стоит, детка, делать этого, или я успокою тебя на веки.

— Эй! Эй! — закричал Хельстром. — Хватит!

Потом посмотрел в лицо Салдо.

— Знаешь, Салдо, тебе лучше всего позвонить шерифу Крафту. Если то, что сообщил нам мистер Джанверт, правда, то я не понимаю, почему Крафт еще не прибыл сюда. Узнай, можешь ли ты связаться с ним и попросить, чтобы он…

— Крафт очень занят телефонными звонками из своего офиса в Лейквью, — заметил Джанверт. — Ваш ручной шериф занят, понятно? Никто не придет сюда, чтобы спасти вас или вмешаться до прибытия ФБР.

Хельстром увидел суровую улыбку на лице Джанверта и внезапно понял, что чужак играет в какую-то заранее рассчитанную игру. Хельстром нахмурил брови, спрашивая себя, имеются ли у Джанверта полицейские полномочия. Возможно, он провоцирует их на необдуманные действия, которые позволят ему распоряжаться здесь до прибытия остальных. До прибытия полиции чужаков из Внешнего мира им нужно еще столько всего предпринять. Попытается ли Джанверт остановить кого-нибудь, кто захочет покинуть эту комнату?

— Салдо, — сказал Хельстром, — как ни прискорбно положение, в котором мы очутились, у нас есть обязательства и дела, которые надо делать. Задержки стоят дорого.

Хельстром просигналил Салдо, чтобы тот уходил и подготовил Улей к возможному обыску.

— Полагаю, что тебе следует вернуться к работе, — продолжил Нильс. — Мы будем ждать здесь с…

— Всем оставаться на месте! — перебил его Джанверт и отступил еще на один шаг от Салдо, все также угрожающе держа руку в кармане пиджака. Что эта деревенщина о себе вообразила! — Ведется расследование убийства! И если вы думаете, что можете скрывать…

— Я думаю, если вообще найдется тема для разговора, то речь пойдет о чем-то другом, а вовсе не об убийстве, — сказал Хельстром и снова просигналил Салдо настоятельный приказ уходить. — Я знаю точно, что Фэнси не покидала Ферму прошлой ночью. В то же время мистер Салдо просто необходим при съемках нашего фильма, в который вложено уже несколько сотен тысяч долларов. Фильм нужно представить в Голливуде уже через месяц с небольшим. А Салдо и так уже на некоторое время отвлекся от работы, чтобы встретить вас и проводить к…

— Я прогуливался после обеденного перерыва, чтобы дать указания насчет ужина, — сказал Салдо, поняв намек. Потом посмотрел на наручные часы. — О, Господи! Я опаздываю! Эд уже, должно быть, мечет молнии!

Повернувшись, он быстро направился к двери.

— Эй, одну минуту! — закричал Джанверт.

Салдо не обратил внимания на его крик. Приказ Хельстрома, переданный на языке жестов Улья, был точен и не оставлял места неповиновению. Джанверт, очевидно, вооружен, но ситуация была отчаянная. Рискнет ли чужак воспользоваться своим оружием? Салдо почувствовал, как по спине побежали мурашки, но продолжал идти прямо к двери. Этого требовал от него Улей.

— Говорю тебе, стой, иначе!.. — крикнул Джанверт. Он прошел под аркой в коридор, пытаясь не упустить из виду удаляющуюся спину Салдо, одновременно держа под контролем и парочку, оставшуюся в столовой. Салдо открыл дверь! Рука Джанверта на рукоятке револьвера в кармане пиджака стала липкой от пота. Рискнет ли он стрелять? Салдо уже выходил!

Дверь закрылась.

— Мистер Джанверт, — обратился к нему Хельстром.

Тот повернулся и посмотрел на Хельстрома. «Ублюдки!»

— Мистер Джанверт, — повторил Хельстром рассудительным голосом, — мне бы не хотелось усугублять ту прискорбную ситуацию, в которой мы очутились. Мы ждали мистера Перуджи на ленч: просто стыдно зря переводить еду. Я не сомневаюсь, что настроение у всех улучшится, если мы…

— Вы что полагаете, что я стану есть что-нибудь здесь? — спросил Джанверт. «Неужели Хельстром и вправду настолько наивен?»

Хельстром пожал плечами.

— По всей видимости, нам придется дожидаться прибытия законников, а вы ведь не хотите, чтобы я или Фэнси оставляли ваше общество. Вот я и предлагаю разумный выход, чтобы заполнить чем-нибудь время ожидания. Я уверен, что разрешить все эти дела будет несложно, и я всего лишь пытаюсь…

— Конечно! — язвительно бросил Джанверт. — И вы так расположены ко мне!

— Нет, мистер Джанверт, до вас мне нет особого дела. И я уверен, Фэнси разделяет мою антипатию. Я забочусь исключительно…

— Да не стройте из себя невинную овечку!

Джанверт чувствовал нарастающее раздражение. Он напрасно позволил этому типу удалиться. Надо было стрелять ему по ногам.

— Если вы беспокоитесь, не подсыпали ли мы вам чего-нибудь в еду, — сказала Мимека, — то я с огромной радостью попробую все перед тем, как вы приметесь за еду.

Она обеспокоено посмотрела на Хельстрома. Нильс говорил, он рассчитывает, что гость позавтракает с ними. Пришел другой посетитель, но относится ли сказанное и к нему?

— Попробуешь… — Джанверт покачал головой. Эти люди совершенно невозможны! Как могут они строить из себя невинных овечек, зная, что он взял их тепленькими?

Мимека посмотрела на Хельстрома, ища поддержки. Правильно ли она себя ведет?

— Она только пытается помочь, чтобы вы почувствовали себя уютнее, — пояснил Хельстром и знаком передал Мимеке: «Заставь его позавтракать с нами!» Он внимательно наблюдал за Джанвертом. Во время ухода Салдо все висело на волоске. Джанверт едва не применил оружие, лежащее у него в кармане. Действительно ли эти парни из Агентства такие решительные?

— Нам уже известно, каким именно образом Фэнси заставляет мужчин чувствовать себя уютнее, — заметил Джанверт. — Благодарю, но вынужден отказаться.

— Как хотите, а я пообедаю, — сказал Хельстром. — Можете присоединиться к нам, если захотите.

Он подошел к Мимеке и взял ее за руку.

— Пойдем, моя дорогая. Мы сделали все, что было в наших силах.

У Джанверта не было выбора, пришлось последовать за ними в столовую. Увидев четыре прибора на столе, он спросил себя, для кого же было предназначено четвертое место. Для Крафта? Или, может, для Салдо?

Хельстром усадил Мимеку спиной к китайскому шкафчику, а сам сел на стул во главе стола, спиной к кухонной двери. Потом указал Джанверту на стул напротив Мимеки.

— По крайней мере, вы можете посидеть вместе с нами.

Джанверт не обратил внимания на приглашение, демонстративно обошел вокруг стола и занял стул рядом с Мимекой.

— Как вам будет угодно, — сказал Хельстром.

Джанверт посмотрел на молодую женщину. Она сидела, сложив руки на коленях, глядя на свою тарелку, словно молясь. «Святая невинность! — подумал Джанверт. — Ничего, мы тобою еще займемся. И если ты попытаешься ускользнуть, как твой приятель, то я на самом деле выстрелю. А о последствиях побеспокоимся потом. И я даже не буду целиться в твои милые ножки!»

— У нас сегодня свиные отбивные, — объявил Хельстром. — Вы уверены, что не хотите попробовать?

— Да, не хочу — ради вашей и своей жизни, — ответил Джанверт. — Особенно моей.

Когда раздался скрип открываемой двери, он встревоженно посмотрел в ту сторону, и его рука, лежавшая на рукоятке пистолета, напряглась. В дверь вошла пожилая женщина с поседевшими волосами, темно-оливковой кожей и поразительно живыми голубыми глазами. Когда она вопросительно посмотрела на Хельстрома, ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. Джанверт перевел взгляд на Хельстрома и заметил непонятное быстрое движение пальцев, очевидно, жест, предназначенный этой пожилой женщине. В то же время Хельстром обменялся с молодой женщиной, сидевшей рядом с ним, многозначительным взглядом.

— Что это вы там делаете? — спросил Джанверт.

Хельстром понял, что Джанверт обратил внимание на сигнал, и посмотрел с усталым выражением лица на потолок. Да, Джанверт доставит им много хлопот, если не удастся заставить его отведать пищу Улья. Нужно сделать еще так много, а Салдо слишком молод, чтобы во всем на него положиться. Конечно, он может посоветоваться со старшими, но у Салдо появилось упрямство, с которым, как сознавал Хельстром, ему еще придется побороться. Салдо вполне способен и отказаться от совета лучших умов Улья.

— Я задал вам вопрос, — не отставал Джанверт, наклоняясь в сторону Хельстрома.

— Я лишь прошу своих помощников, чтобы они помогли успокоить вас и уговорить присоединиться к нашей трапезе, — уставшим голосом ответил Хельстром. Купится ли Джанверт на это?

— Черта лысого! — отрезал Джанверт. Он снова посмотрел на пожилую женщину. Та все еще стояла в ожидании, придерживая рукой открытую дверь на кухню. Почему эта старая ведьма молчит?

Она что, так и будет стоять, пока ей не укажут, что делать? По всей видимости, да.

Молчание затягивалось.

«Не ошибся ли я в нем? — подумал Хельстром. — Дать ли знак прислуге продолжать, как было оговорено?»

«Чего, черт побери, они ждут?» — выругался про себя Джанверт. А потом вспомнил, что Перуджи говорил о «молчаливых» женщинах и о том, что они будто бы изучают какой-то трудный диалект. Впрочем, эта старая ведьма совсем не походила на актрису. Глаза ее оставались живыми и встревоженными, однако лишь покорная терпеливость читалась в постановке ее плеч и в том, как она держала открытую дверь.

«Мы должны рискнуть», — решил Хельстром.

Он прервал тишину.

— Миссис Нильс, будьте добры, принесите нам две порции, только для Фэнси и меня. Мистер Джанверт не будет есть с нами.

В то же самое время, притворяясь, что чешет голову, он дал ей знак продолжать. Слова прозвучали для миссис Нильс, которая была просто бесполой работницей, подготовленной специально для этой работы, лишь бессмысленным набором звуков. Однако она прочитала знак, кивнула и удалилась на кухню.

Джанверт вдруг почувствовал аппетитные запахи, исходившие из кухни, и стал сомневаться, не ведет ли себя по-глупому. Разве эти люди рискнут здесь, на Ферме, отравить его? Конечно, верить им нельзя, но… Да, они могут попытаться сделать это. Хотя тщательные приготовления смущали его. Хельстром, конечно, знал о смерти Перуджи. Кто еще мог приказать убить его? Но кого тогда они дожидались к ленчу? Если они знали о смерти Перуджи, значит, лишний прибор был поставлен для отвода глаз. Это означает, что в пище нет никакой отравы. Господи! До чего же аппетитно пахнет! Его любимые отбивные!

Хельстром смотрел за окно с противоположного конца стола.

— Знаешь, Фэнси, мне всегда нравилось обедать именно здесь. Нам следует почаще приходить сюда, а не хватать пищу второпях на съемочной площадке.

— Или вообще пропускать ленч, — заметила она. — Я несколько раз замечала, как это случается.

Хельстром похлопал по своему животу.

— Особого вреда не будет, если разок пропустишь обед. Я все-таки толстею.

— Я как раз хотела напомнить об этом, — продолжила молодая женщина. — Вы испортите себе желудок, если будете продолжать в том же духе.

— У нас слишком много дел, — произнес Хельстром.

«Да они просто сумасшедшие! — подумал Джанверт. — Болтают о всякой всячине в такой-то момент!»

В дверях снова показалась миссис Нильс, она повернулась, и они увидели по тарелке в каждой руке. Она несколько секунд постояла в нерешительности рядом с Хельстромом, но потом первой обслужила молодую женщину. Когда обе тарелки были поставлены на стол, Хельстром дал ей знак принести пиво, которое считалось у них поощрением за особые заслуги. Иногда в него добавляли снотворное и кое-что посильнее, когда работника признавали негодным и подлежащим отправке в чан.

Джанверт посмотрел на тарелку, стоявшую перед женщиной. От нее поднимался пар. В соусе, которым залили свинину, можно было разглядеть грибы. Гарниром служили шпинат и жареный картофель, и миссис Нильс ложкой перемешала его со сметаной. Молодая женщина пока просто сидела, сложив руки и потупив взор. О, Господи, она что, молится?

Он вздрогнул от неожиданности, когда Хельстром сложил обе руки над своей тарелкой и начал говорить нараспев:

— Великий Боже, за пищу, которую мы сейчас станем есть, возносим тебе благодарение. Да осенит твое божественное провидение нас, разделяющих эту снедь. Аминь.

Молодая женщина повторила за ним:

— Аминь.

Полнота чувства в голосе Хельстрома вызвала смущение у Джанверта. Как и эта дамочка, когда она присоединилась к молитве. Наверное, так принято у них. Этот ритуал потряс Джанверта сильнее, чем он хотел признаться самому себе, и вызвал гнев. Они продолжают, черт побери, играть!

Аромат, исходивший от тарелки, добавил еще больше раздражения. Молодая женщина потянулась за вилкой. Сейчас они начнут уминать это проклятое мясо!

— Вы уверены, что не хотите есть? — поинтересовался Хельстром.

С неожиданным злорадством Джанверт протянул руку мимо молодой женщины, взял тарелку Хельстрома и ответил:

— Конечно. Рад, что вы спросили, — он, торжествуя, поставил тарелку перед собой, намеренно одарив их сияющей улыбкой, когда похищенная тарелка с мясом ударилась о тарелку с гарниром. «С блюдом, которое собирался отведать Хельстром, — подумал он, — все должно быть в порядке».

Хельстром отбросил голову назад и рассмеялся, не в силах сдержаться. Он вдруг подумал, что Улей в его лице получил новые качества, которые повысят жизнеспособность и помогут в сражении с Внешним миром. Джанверт вел себя именно так, как он надеялся.

Мимека с улыбкой на лице сквозь приспущенные ресницы посмотрела на Хельстрома. Поведение Джанверта было легко предсказуемым, как и у большинства чужаков. Он вел себя точно так, как говорил Хельстром. Мимека призналась себе, что сомневалась, когда Хельстром на языке жестов объяснял ей свой план. Вот Джанверт накладывает гарнир в свою тарелку, берет нож и вилку. Так, очень скоро он станет послушным.

Хельстром вытер слезы смеха уголком салфетки и крикнул:

— Миссис Нильс! Принесите еще одну порцию.

Дверь открылась, и из проема на них посмотрела пожилая женщина.

Хельстром указал на пустое место перед собой, делая знак принести еще одну порцию. Она кивнула, нырнула обратно в кухню и почти тут же возвратилась с еще одной, наполненной доверху тарелкой. «Наверное, своей собственной», — подумал Хельстром. Он надеялся, что еще осталось. Нейтрализованные работники так радовались редкому случаю съесть что-либо, отличное от обычной кашицы, поступающей из чанов. Он успел даже спросить себя, откуда взялась эта «свинина» — вероятно, это плоть того молодого работника, который погиб прошлой ночью в генераторной. На вид мясо казалось нежным. И он подумал, беря в руки нож и вилку: «Благослови его, вошедшего в вечный поток жизни, ставшего частью всех нас!»

Мясо было не просто нежным, оно было сочным, и Джанверт не скрывал своего восхищения.

— Ешьте на здоровье, — сказал Хельстром, махнув рукой с вилкой. — Мы употребляем лишь продукты высшего качества, а миссис Нильс — великолепный повар.

«И это действительно так», — мысленно продолжил он, вонзаясь зубами в сочное мясо. Он был рад, что она оставила порцию для себя. Она заслужила эту награду.

Из записей Тровы Хельстром:

«Моделью вхождения Улья в окружающие формы жизни может служить четырехмерный тессеракт-куб. Наш тессеракт представляет собой мозаичную конструкцию, чьи грани нерасторжимо сцеплены между собой, и ни одна из частей не может быть изъята. Таким образом, модель дает нам независимую среду обитания и временную линию, которые входят в планетарную систему и во Вселенную. Никогда не забывайте, что наш тессеракт неразрывно связан с другими системами столь сложным и запутанным образом, что мы не можем маскировать себя бесконечно. Мы рассматриваем физические размеры Улья как среду нашего обитания лишь на определенной стадии развития. Мы перерастем эту стадию.

И поэтому главной заботой специалистов-руководителей должно стать расширение генетического спектра нашей приспособляемости».

— Разговор был довольно любопытным, если судить по тому, что я услышала, — заметила Кловис Карр.

Линкольн Крафт посмотрел на нее через большой плоский стол. За ее головой в окне он видел край горы Стинс. Из расположенного этажом ниже торгового комплекса доносился шум дневного оживления. Слева от него висел плакат с детальными рекомендациями, как предотвратить кражу скота. Было уже почти три часа дня. Трижды ему звонили из офиса в Лейквью, и каждый раз ему приказывали «оставаться на месте».

Кловис Карр поудобнее пристроила свое маленькое тело на жестком сиденье деревянного стула. Теперь, когда она расслабилась, на ее обманчиво молодом личике появились резкие морщины, которые выдавали возраст. Она присоединилась к Крафту часов в одиннадцать в мотеле, где о смерти Перуджи им сообщил нахальный коротышка, назвавшийся просто Джанвертом. Крафт почти сразу понял, что Джанверт и Кловис Карр связаны, и картина после этого начала проясняться. Эта парочка входила в команду Перуджи. С этого момента Крафт удвоил осторожность: каждый, кто был связан со Службой Безопасности Улья, отлично знал о подозрениях Хельстрома относительно последних «непрошеных гостей» из Внешнего мира. Эти двое подозревают его, вскоре понял Крафт. Женщина прилипла к нему, словно пчела к меду.

Третий звонок — от шерифа Лафама из управления в Лейквью — заставил Крафта нервничать сильнее, чем летом, когда во время прочесывания работниками Улья исчез ребенок, и вся семья кинулась на его поиски в район Фермы. Тогда удалось выкрутиться благодаря наскоро сварганенной истории со свидетелями, что ребенка, подходящего под описания, подобрала какая-то пара на старом автомобиле в одном квартале от того места, где малыша видели в последний раз.

Приказы Лафама были недвусмысленны:

— Ты останешься в своем офисе, пока не прибудут агенты ФБР Ты слышишь, Линк? Это работа, которая требует настоящих профессионалов, поверь мне.

Крафт растерялся и не знал, что ответить. Он мог сыграть оскорбленного профессионала, но этого шериф никогда бы ему не простил; он мог подчиниться, как послушный слуга общества; он мог прикинуться глупым ковбоем-провинциалом для этой дамочки или разыграть умудренного житейским опытом человека. Плохо, что он не знал, какая из этих личин могла бы повысить шансы реально помочь Улью. В одном случае его могли ошибочно недооценить, в другом — Крафт мог бы многое понять по тому, чего они не делали.

Например, они не оставляли его одного.

Рефлексы, воспитанные Ульем, призывали любой ценой защищать его, но сейчас чувство опасности усиливало страх. И сколько Крафт ни ломал голову, получалось, что сейчас самое главное — оставаться в своей роли. В конце концов он так ни на что и не решился. Оставалось одно — выполнять приказы шерифа Лафама. Поэтому Крафт сиднем сидел в своем офисе, дожидаясь прибытия агентов ФБР.

Карр раздражала его. Пока она тут следит за ним, он не мог позвонить Хельстрому. Она видела, что он нервничает, и это ее как будто забавляло. Словно он не знает, какая липа ее легенда! Отпускница? Это она, что ли?!

Кожа ее лишь слегка загорела, холодные серые глаза смотрели сурово и жестко, твердая челюсть, тонкий неулыбающийся рот. Он подозревал, что в большой черной сумке, лежавшей у нее на коленях, находится пистолет. Что-то в ней было от телевизионных моделей — та же целенаправленность в движениях, отчужденность, которую не могла скрыть поверхностная бойкость. Она была из тех миниатюрных женщин, которые не теряли своей энергичности до самой смерти. Ее одежда отвечала снаряжению человека с Запада, собравшемуся провести отпуск: широкие брюки из грубой ткани, соответствующая блузка, жакет с медными пуговицами. Вся одежда неношеная, словно подобранная гардеробщицей в соответствии со сценарным списком. Одежда не подходила ее стилю. Голубой платок на темных длинных волосах завершал картину несоответствий. Левая рука держала черный кошелек из грубой холщовой материи в напускной манере женщины-полицейского. Крафт уже не сомневался, что в нем находится пистолет. Хотя она умудрилась так и не показать Крафту свои документы, шериф Лафам знал ее имя и обращался с уважением, которое говорило о ее высоком официальном статусе.

— Опять шериф, верно? — спросила она, кивая в сторону телефона, стоявшего на столе Крафта.

В ее голосе звучало неприкрытое презрение. Кловис понимала это, но считала, что ей наплевать. Какого черта она должна заботиться о его чувствах? Ей не нравился толстоносый, бровастый шериф, и антипатия вызывалась не только подозрениями о его причастности к гибели ее коллег. Он был с Запада и выказывал явную любовь к жизни на вольном воздухе. Одного этого было достаточно. Она, как и Эдди Джанверт, предпочитала атмосферу ночных клубов, а тут это чертово задание! Кожа на щеках и носу натянулась и болела от загара, еще больше усиливая раздражение Кловис.

— Да, шериф, — признал Крафт. Зачем отрицать это? По его ответам легко было догадаться о вопросах, задать которые мог только шериф: «Нет, сэр, агенты ФБР еще не прибыли… Да, сэр, я не выходил из офиса».

Кловис Карр фыркнула:

— Что они узнали о смерти Перуджи? Что показало вскрытие?

Крафт несколько секунд внимательно разглядывал ее. Слова шерифа следовало тщательно взвесить. Шериф просил Крафта, когда появится команда ФБР, передать сообщение их руководителю. Вроде бы совсем простое: прокурор все еще не пришел к твердому заключению о «легальной основе вмешательства». Крафт, однако, должен был сказать, что агенты ФБР могут действовать, исходя из «презумпции корректности». Основание — деятельность Хельстрома в области международной коммерции. По словам шерифа, команда ФБР прибудет в Фостервилль с минуты на минуту, и Лафам хотел, чтобы ему немедленно сообщили, как только они появятся. Машины послали в аэропорт, и там уже находились «люди Джанверта» для получения инструкций.

Крафт записал слова «презумпция корректности» в блокнот, лежавший рядом с телефоном. Теперь он думал, не снимет ли подозрения, если поделится сообщением с этой женщиной. Он знал, что должен передать его ФБР, но это другое дело. Может ли он что-то выгадать сейчас?

— Информации насчет вскрытия все еще нет, — сказал Крафт.

— Вы записали «презумпция корректности» в свой блокнот, — указала Кловис. — Это что, мнение прокурора?

Крафт ответил уклончиво.

— Мне лучше обсудить это с ФБР, без вас. Кстати, вы мне так и не сказали, какое ко всему этому имеете отношение вы.

— Да, не сказала, — ответила Кловис. — Вы, мистер Крафт, очень осторожный человек, правильно?

Он кивнул.

— Да. Ну и что?

Злая улыбка искривила уголки ее рта.

— И вам не нравится сидеть здесь, словно на привязи.

— Да, не нравится, — согласился он. Откуда у нее такая почти неприкрытая ненависть к нему? Это что, рассчитанная провокация или проявление чего-то еще более серьезного — недоверия местному шерифу? Он решил, что, скорее, это недоверие к нему, и подумал, как себя вести. Хельстром и Служба Безопасности обсуждали с ним планы действий в случае подобных затруднений, но они ни разу не обыгрывали настолько сложную ситуацию, как эта.

Кловис обернулась и через плечо бросила взгляд в окно. В офисе было жарко, и жесткий деревянный стул раздражал ее. Ей хотелось холодной воды и прохладного бара с его мягкими стульями, тепла и восхищения Джанверта. Уже неделю она играла роль сестры, проводящей с ним отпуск на Западе. Это прикрытие стало ненужным после смерти Перуджи. Отношения порой натягивались до предела. Приходилось общаться с Ником Майерли, который играл роль их отца. А еще ДТ совал нос во все дела. Открыто шпионил за ними. ДТ настолько не скрывал характер своего поручения, что это просто бесило. И еще этот проклятый узкий фургон, где приходилось спать, и расследование, которое никому из них не нравилось. Все это вымотало их. Случались моменты, когда они не разговаривали только затем, чтобы не доводить дело до драки. Это накопившееся раздражение и выплеснулось сейчас на Крафта. Она понимала причину и не пыталась сдерживаться.

Машины домохозяек, отправивших делать дневные покупки, постепенно заполнили стоянку под окном. Кловис поглядела на автомобили, надеясь увидеть, как выходит команда ФБР. Но, увы, их все не было. Она снова посмотрела на Крафта.

«Я могу сказать этому идиоту-шерифу, что тепленькое местечко на кладбище в шести футах под землей мы ему уже приготовили», — подумала она. Это была игра, в которую она любила играть с теми, кто ей не нравился. Конечно, Крафта это потрясет, и он насторожится. Он уже выказывал признаки нервозности. И конечно, никто не собирался убивать этого сукиного сына. Но у Крафта будут неприятности. Шеф потянул за ниточки в Вашингтоне, и Крафт уже чувствует их натяжение через столицу штата и шерифа в Лейквью. Как в театре марионеток. Федеральная власть дышит Крафту в затылок, и он чувствует это дыхание. Он все еще хотел бы проверить ее документы, но вот уже больше часа никак не решался спросить их. К счастью. У нее не было других документов, только те, что прикрывали ее легенду. В них она значилась, как Кловис Майерли, а ему уже представили ее, как Кловис Карр.

— Довольно необычный способ расследования дела об исчезновении, — заметила она, поворачиваясь, чтобы рассмотреть афишу на стене. Ага, кража скота и как с этим бороться!

— Еще более необычный способ расследования необъяснимой смерти в мотеле, — заметил в свою очередь Крафт.

— Убийства, — поправила его Кловис.

— Свидетельств тому я еще не видел, — сказал Крафт.

— Увидите.

Он не сводил глаз с загоревшего на солнце лица Кловис. Оба они понимали, что все в этом деле необычно. Слова шерифа все еще звучали в голове Крафта: «Сейчас мы в этом деле просто бедные родственники. В игру теперь вовлечено само правительство. Это не обычное дело, ясно? Не обычное. Позднее между собой мы все уладим, но не сейчас, а пока что я хочу, чтобы ты вел себя тихо, и пусть ФБР делает что хочет. Возможно, они сцепятся с ребятами из службы по налогообложению спиртных напитков, в чьей юрисдикции находится это дело, но наша собственная компетенция заканчивается на столе у губернатора, ты понял меня? И не говори, что у нас есть права и ответственность. Я знаю их так же хорошо, как и ты. Никто из нас не будет вспоминать о них. Все понятно?»

Всё было очень даже понятно.

— Откуда у вас этот загар? — спросил Крафт, пристально глядя в лицо Карр.

«От лежания под вашим проклятым западным солнцем с биноклем в руках, сукин ты сын! — подумала она. — И ты знаешь, откуда он у меня». Но молодая женщина лишь пожала плечами в ответ и беззаботно произнесла:

— О, я гуляла по вашим живописным местам.

«Шлялась вокруг Улья», — подумал Крафт, чувствуя сильную тревогу, и сказал:

— Ничего бы не случилось, если бы ваш мистер Перуджи действовал по официальным каналам. Ему следовало сперва обратиться к людям из правительства, пойти к шерифу в Лейквью, а не ко мне. Шериф Лафам — неплохой…

— Неплохой политик, — оборвала она. — Нам казалось, что лучше, если мы свяжемся с теми, кто близко знаком с доктором Хельстромом.

Крафт облизнул внезапно пересохшие губы. Он никак не мог избавиться от постоянного напряжения, стараясь ничем себя не выдать. Ему не нравилось, как эта Карр наклонила голову вбок, впившись ответным взглядом.

— Я что-то не понимаю, — сказал он. — Что я должен…

— Вы все прекрасно понимаете, — заявила Кловис.

— Черта с два я понимаю!

— Черта с два не понимаете.

Крафт чувствовал себя в тисках некоей силы, таящейся за ее враждебностью. Она умышленно его провоцирует. Ей действительно было наплевать на него.

— Да, я знаю, кто вы, — пробормотал он, — все верно. Вы из какой-нибудь тайной правительственной конторы. ЦРУ, бьюсь о заклад. Вы думаете, что у вас есть право…

— Благодарю за повышение, — перебила она, еще пристальнее глядя на него.

Беседа приняла неприятный оборот. Эдди сказал о желании шефа, чтобы они надавили на шерифа, но не перепугали его до смерти.

Крафт ерзал на стуле. В комнате царила мучительная тишина, глубокая и зловещая. Он пытался отыскать предлог, чтобы выйти и позвонить по телефону. Он мог, извинившись, пойти в туалет, но эта женщина непременно проводит его до самого туалета, ну а там телефона, конечно же, нет. Впрочем, желание позвонить Хельстрому ослабело. Слишком опасно. Наверное, уже каждая линия, ведущая на Ферму, прослушивается. Почему они упорно связывают его с Хельстромом? Может, потому, что он был большим другом старой Тровы, но она умерла давным-давно и отправлена в чан. Почему же эти люди из правительства подозревают его?

Так он размышлял, накручивая себя собственными страхами, с беспокойством вспоминая факты из прошлого и изучая их под новым углом. Было ли это подозрительным? А может, вон го событие… как в том случае, когда он… Совершенно бесполезное занятие, от которого вспотели ладони…

Резкий телефонный звонок вернул его к действительности. Он неловко схватил трубку, сбил ее и подхватил, когда она повисла, качаясь рядом с ножками стола. Он поднес трубку к уху.

— Алло! Алло! — голос звучал требовательно и громко.

— Говорит шериф Крафт, — ответил он.

— Кловис Карр здесь? Мне сказали, что она у вас.

— Да, она здесь. А кто говорит?

— Просто передайте ей трубку.

— Это официальный телефон, и я..

— Заткнись, это официальный звонок! Давай-ка, передай ей трубку!

— Ну, хорошо…

— Быстрее! — требовательный тон не давал повода усомниться, что обладатель голоса привык — ему подчиняются с первого слова.

Крафт через стол протянул трубку Кловис.

— Это вас.

Она взяла телефон с некоторым недоумением. — Да?

— Кловис?

Она сразу узнала этот голос: сам шеф! Святые угодники, шеф звонит сюда!

— Кловис слушает, — сказала она пересохшими губами.

— Ты знаешь, с кем говоришь?

— Да.

— Я идентифицировал тебя по только что прослушанному образцу голоса. Я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня и сделала в точности то, что я скажу.

— Да, сэр. Я слушаю.

Что-то в тоне его голоса указывало, что случилась какая-то серьезная неприятность.

— Может ли шериф слышать наш разговор? — спросил Шеф.

— Не думаю.

— Что ж, придется рискнуть. А теперь слушай: самолет с людьми из ФБР и службы по налогообложению спиртных напитков разбился где-то в Систерс. Горы к северу от вас. Все погибли. Может быть, это несчастный случай, но мы считаем иначе. Я только что был у директора, и он придерживается того же мнения. Особенно после того, что я рассказал ему. Новая команда из ФБР уже отправлена из Сиэтла, но придется немного обождать, пока они прибудут.

Она судорожно сглотнула и беспокойно посмотрела на Крафта. Шериф сидел, откинувшись на спинку стула. Он заложил руки за головой, уставившись в потолок.

— Что требуется от меня? — спросила Кловис.

— Я связался по радио со всеми остальными членами вашей команды, кроме Джанверта. Он все еще на Ферме?

— Насколько мне это известно, да, сэр.

— Жаль, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя, может, это даже и к лучшему. Команда сейчас спускается с гор, она тебя захватит. Ты должна взять с собой шерифа. Примени силу, если понадобится. Обязательно захвати его, понятно?

— Я поняла.

Пальцами она провела по очертаниям дула револьвера в своем кошельке. Потом засунула туда руку и твердой хваткой взялась за рукоятку. Непроизвольно ее взгляд обратился к огромному пистолету на поясе Крафта. Этот сукин сын, вероятно, называет его свиной ляжкой.

— Я проинформировал ДТ, что мне нужно, — продолжил шеф. — Отправляйся на Ферму. Возьмешь все под контроль. Любое сопротивление подавляй, директор согласен. Ответственность мы берем на себя. ФБР обещало полное сотрудничество. Все понятно?

— Да.

— Надеюсь на это. Никакого риска. Если шериф станет вмешиваться, прикончи его. И любого другого, кто попробует помешать. Формальности мы утрясем потом. Мне нужно, чтобы через час Ферма была в наших руках.

— Да, сэр. Командует кто, ДТ?

— Нет. До прибытия на Ферму — ты.

— Я?

— Да. Когда свяжешься с Джанвертом, эта роль перейдет к нему.

Во рту Кловис пересохло. Господи! Нужен глоток воды, чтобы выпить и успокоиться, но она понимала, почему шеф назначил ее главной, пока они не доберутся до Фермы, где находится Эдди. Шеф знал про их отношения. У шефа изворотливый ум, как у змеи. Он, наверное, сказал себе: «Мотивация у нее — лучше не придумаешь! Ей захочется спасти своего дружка. Лучше дать ей поводья».

Кловис понимала, что у шефа еще что-то на уме, но не знала, как спросить. Может, это связано с Крафтом? Она плотно прижала трубку к уху и отодвинула стул к окну.

— Это все? — спросила Кловис.

— Нет, тебе следует еще услышать самое худшее. Мы узнали кое-что, разговаривая с шерифом Лафамом. Он сам нам об этом поведал, как о чем-то несущественном. Когда Крафт заболевает, то обычно отправляется лечиться на Ферму. Изучая связи Хельстрома в Вашингтоне, мы обнаружили конгрессмена с такой же интересной привычкой, и у нас появились подозрения, что то же самое можно сказать, по крайней мере, об одном сенаторе.

Кловис кивнула:

— Понятно.

— Надеюсь, что так. В этом деле стоит только копнуть, как вскрываются все новые пласты. Не спускай глаз с шерифа.

— Хорошо, — сказала она. — Насколько серьезно… У Систерс?

— Самолет сгорел. Его зафрахтовали и только что проверили эксперты из Федерального авиационного агентства. Разбиваться ему было совсем не из-за чего. Мы еще не успели осмотреть обломки, мешает пожар. Лесной пожар, начавшийся на восточном склоне, как нам заявили. Парни из Лесной службы уже там, на месте, как и местная полиция и ФАА. Отчет мы получим так быстро, насколько возможно.

— Да, дела! — сказала она и заметила, что Крафт внимательно смотрит на нее, стараясь подслушать разговор. — А может, это все-таки несчастный случай?

— Возможно, но маловероятно. Пилот налетал шесть тысяч часов на рейсах «Эйр Америка», прошел Вьетнам. Сама делай выводы. Да, объясни Коротышке, что ему передаются полномочия уровня О. Ты знаешь, что это значит?

— Да… да, сэр!

Господи! Право убивать и жечь в случае необходимости!

— Я свяжусь с тобой по радио, как только возьмете Ферму под контроль, — продолжил шеф. — В течение ближайшего часа. До свидания, желаю удачи.

Она услышала щелчок на том конце провода, придвинула стул поближе к столу и положила трубку на место. Под прикрытием столешницы она вынула пистолет из кошелька.

Крафт наблюдал за ней, пытаясь сложить обрывки разговора в связанную беседу. То, что произошло самое худшее, он понял, когда увидел глушитель пистолета Кловис, появившийся, словно стальная змея, из-за края стола.

Теперь, когда ей передали все полномочия, она отбросила в сторону воспоминания о ласковых руках Джанверта и другие приятные мысли.

— Держи руки там, где я видела их в последний раз, — предупредила Кловис. — При малейшем движении — стреляю. Не делай никаких резких движений. А теперь осторожно вставай, руки положи на стол. Соблюдай предельную осторожность во всех действиях, мистер Крафт. Я не хочу убивать тебя в кабинете. Будет много шума, Да и объясняйся потом, но я выстрелю, если ты вынудишь меня.

Из предварительного устного отчета о результатах вскрытия тела Дзулы Перуджи:

«Синяк на руке свидетельствует о подкожной инъекции. Пока мы не можем сказать, что именно было введено в организм Перуджи; экспертиза еще не завершена. Другие следы, видимые на трупе, говорят о том, что мы на своем жаргоне называем „смертью в мотеле“. Такое случаются с мужчинами после тридцати пяти лет, когда смерть наступает при подобных обстоятельствах. Непосредственной причиной смерти, скорее всего, явилась острая сердечная недостаточность. Так это или нет, станет ясно после завершения вскрытия. Более детальный отчет будет представлен позже. Другие признаки указывают на то, что субъект вступал в половой контакт незадолго перед смертью — можно предположить, что не более как за четыре часа. Да, не более! Ситуация понятна: пожилой мужчина, молодая женщина, если исходить из вашего сообщения, и слишком много секса. Все согласуется с таким диагнозом. Иными словами, он затрахался до смерти».

— Мистер Джанверт, нам кое-что надо обсудить, — сказал Хельстром и наклонился в сторону Джанверта.

Тот, покончив с ленчем, сидел, опираясь правым локтем на стол и положив подбородок на руку. Он совсем забыл, где находится, размышляя над создавшейся ситуацией: соседи, Агентство, звонок шефа, это назначение, прежние страхи… У него сохранялось смутное ощущение, что не следует терять бдительности и, наверное, нужно внимательно следить за Хельстромом и этой молодой женщиной, но все представлялось делом, не стоящим усилий.

— Пора обсудить наши общие проблемы, — сказал Хельстром.

Джанверт кивнул, не поднимая головы, и хмыкнул, когда подбородок чуть не соскользнул с руки. Обсудить проблемы. Разумеется.

Что-нибудь насчет простой деревенской жизни и превосходного ленча. Эти замечательные люди, сидевшие рядом с ним за столом, — где-то тут лежала настоящая причина того прекрасного настроения, в котором он сейчас пребывал. Эдди слишком долго старался не поддаваться обаянию Хельстрома. Наверное, не стоит пока еще полностью ему доверять, зато можно испытывать симпатию. Симпатия и доверие — это разные вещи. Хельстром не причастен к гибельной ловушке, в которую угодил человек по имени Карлос Депо. Наблюдая за переменой в настрое гостя, Хельстром думал: «Он реагирует, как и ожидалось. Доза была довольно большой. Организм Джанверта усваивает химические препараты. Очень скоро каждый работник Улья станет считать его своим. И наоборот — Джанверт почувствует свое единство с работниками Улья. Его половое влечение подавлено, как и способность критически мыслить. Если произойдет химическая метаморфоза, то он станет совсем ручным».

Хельстром знаком показал Мимеке проследить за этим процессом.

Она улыбнулась. Запах Джанверта уже не внушал отвращения.

«Это Ферма», — подумал Джанверт и, не двигаясь, скосил взгляд в сторону окна. Прекрасный полдень казался теплым и манящим.

Он и Кловис часто мечтали о таких местах. «Наш собственный уголок, лучше всего — старая ферма. Будем что-нибудь выращивать, держать скот. Наши дети будут нам помогать, когда мы состаримся». Вот о чем они мечтали перед тем, как заняться любовью. Горечь недостижимости мечты делала настоящее еще более приятным.

— Вы уже готовы к обсуждению? — спросил Хельстром.

«Ну да, обсудить», — мысленно повторил Джанверт и ответил:

— Конечно.

Он выглядел несколько встревоженным, но Хельстром заметил, как изменился его тон.

Химические препараты вступили в действие. Замечательно, но в удаче таилась и некая опасность, потому что теперь Джанверт мог беспрепятственно заглядывать в любой уголок Улья. Ни один работник не остановит его и не отведет к ближайшему чану. Зато и Джанверт теперь не сможет ничего утаить ни от Хельстрома, ни от любого офицера Службы Безопасности.

Оставалось только проверить, насколько успешно станут воздействовать препараты на чужака.

— Ваши законники что-то опаздывают, — заметил Хельстром. — Может, стоит позвонить и узнать, в чем дело?

«Опаздывают? — Джанверт посмотрел на часы, висевшие за спиной Хельстрома. — Уже почти два часа дня. Как быстро промелькнуло время! Кажется, он болтал о чем-то с Хельстромом и с этой женщиной… Как же ее зовут, а, Фэнси. Клевая бабенка! Но кто-то опаздывает».

— Вы уверены, что не ошиблись насчет ФБР и остальных? — спросил Хельстром. — Они едут сюда?

— Не думаю, что я ошибся, — ответил Джанверт.

В его голосе звучала печаль, которая вызвала гнев и приток адреналина. В этом деле нельзя допускать ошибок. Господи, что за мерзкое дело! И все потому, что он наткнулся на те проклятые Документы! Нет — то была просто наживка. Он угодил в куда более изощренную ловушку. Эдди Джанверт обречен принимать все, что требовало от него Агентство. Не нужно было с ним связываться с самого начала. Но тогда он вряд ли встретил бы Кловис. Милую Кловис. Куда более привлекательную, чем эта Фэнси, сидевшая сейчас рядом с ним. Он чувствовал, что между этими женщинами существуют и другие отличия, но мысль ускользала. Агентство… Агентство… Агентство… Агентство. Мерзкое дело. Он ощущал тайное присутствие ухмыляющихся тайных руководителей, чье влияние пронизывало Агентство. Да! Агентство — дерьмо!

— Мне только что пришло в голову, — начал Хельстром, — что при других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями.

Друзьями! Джанверт кивнул, и его голова едва не съехала с ладони. Они были друзьями. Этот Хельстром — замечательный парень. Угостил отличным ленчем. И сколько уважения он выказал до того, как они сели за стол.

Идея дружить с Хельстромом слегка уменьшила беспокойство Джанверта. Он начал анализировать свои чувства. Да… Перуджи! Вот оно что — Перуджи! Старина Перуджи сказал что-то важное… Да-а, ну, вспоминай же! Тот сказал, что Хельстром и его друзья сделали ему какой-то укол. Точно — укол! И укол обратил его в сексуально озабоченного жеребца. Перуджи говорил об этом. Восемнадцать раз за ночь. Джанверт весело улыбнулся. Если подумать, весьма дружеское участие. Куда более дружеское, чем в этом чертовом Агентстве, где за тобой следят, словно кошки, и вынюхивают, с кем ты сошелся, — вот как они с Кловис, — а потом используют информацию против тебя. Так действует Агентство. Если подумать, дружить с Хельстромом вполне естественно. Это чертово Агентство уже сидит у него в печенках! Подождите, он еще расскажет Кловис об этом. Восемнадцать раз за ночь — весьма дружеское участие.

По знаку Хельстрома Мимека коснулась руки Джанверта. Какая миленькая дружеская ручка!

— Я тоже так думаю, — сказала она. — Мы обязательно подружимся.

Джанверт судорожно выпрямился и похлопал ее ладонь, лежавшую на его руке. То же дружеское участие. Вновь. Ему показалось, что он может доверять этой паре. Разве их участие не искренне? А почему бы и нет? Они не могли чего-нибудь подложить в его тарелку. Странная мысль. В его тарелку… Он вспомнил, как забрал ее у Хельстрома. Хельстрому пришлось попросить другую порцию. Это тоже дружеское участие. Нельзя скрыть в таких простых действиях недружественные намерения. Не так ли?

Он внимательно посмотрел на женщину, сидевшую рядом с ним, вяло удивляясь, почему замедлилось течение мыслей. Перуджи! Подсыпать что-нибудь в пищу — это невозможно. Как и не было никаких уколов. Он не сводил глаз с женщины и сам удивлялся — почему. Секс. Он не желал эту миниатюрную женщину с теплыми руками и трогательными глазами. Возможно, Перуджи ошибся. Что, если он лгал? Этот недружелюбный ублюдок способен на все.

Возможно, все объясняется очень просто, сказал себе Джанверт. Что у него есть против Хельстрома, кроме утверждений Агентства, что этот бедняга виновен? Он даже не знал, в чем состоит этот «Проект 40». Да… было что-то… с документами. «Проект 40». Но ведь это проект Хельстрома. В нем не должно быть ничего опасного. А чертово Агентство грубо заставляет тебя подчиняться приказам.

Внезапно Джанверт захотел подвигаться. Он оттолкнул стул назад и упал бы, но женщина помогла ему удержать равновесие. Он похлопал ее по руке. Окно. Надо выглянуть из окна. Слегка пошатываясь, Джанверт прошел вдоль стола к подоконнику. Небольшой отрезок ручья с незаметным глазу течением. Слабый полуденный ветерок покачивал тени деревьев на поверхности воды, создавая иллюзию движения. Тишина, воцарившаяся в гостиной, поддерживала эту иллюзию. Лениво он подумал, что его чувства воспринимают реальность как-то… неточно. Такой дружеский вид и дружеское место. Здесь было движение.

Откуда же взялось это маленькое, затаившееся глубоко внутри беспокойство? Единственный раздражающий фактор в этой ситуации.

Ситуации? Какой ситуации?

Джанверт покачал головой из стороны в сторону, словно раненое животное. Все так дьявольски запутано!

Откинувшись на спинку стула, Хельстром помрачнел. Химические препараты действовали на Джанверта не совсем так, как на работников Улья, которые оставались генетически достаточно близкими к чужакам, и с ними можно спариваться. Разделение произошло всего триста лет назад. Биохимическое родство не удивляло. По правде говоря, оно ожидалось. Однако Джанверт не проявлял особого дружелюбия. Казалось, он ведет внутреннюю борьбу. Выходит, препараты если и подействовали, то не до конца. Впрочем, этого и следовало ожидать. Человек — это нечто большее, чем просто плоть из мяса и костей. Что-то в недоступном тайнике сознания Джанверта продолжало хранить мысль об угрозе.

Мимека проводила Джанверта к окну и теперь стояла у него за спиной.

— Мы не желаем вам ничего плохого, — прошептала она.

Он кивнул. Конечно, они не хотят причинить ему вреда. Что за вздорная мысль?! Джанверт сунул руку в карман пиджака и нащупал оружие. Он узнал его. Пистолет был отнюдь не дружеской вещью.

— Почему бы нам не стать друзьями? — спросила Мимека.

Слезы наполнили глаза Джанверта и медленно потекли по щекам. Было так печально. Пистолет, эта Ферма, Кловис, Агентство, Перуджи — все. Так печально. Он вытащил пистолет из кармана, повернулся со слезами на лице к Мимеке и протянул ей оружие. Она взяла пистолет с какой-то неуклюжестью: ведь это было одно из ужасных, рвущих плоть орудий чужаков.

— Выброси его, — прошептал Джанверт. — Пожалуйста, выброси эту проклятую вещь.

Из новостей.

Вашингтонская линия, округ Колумбия:

«…и отмечено, что смерть Альтмана не была первым случаем самоубийства чиновника, занимавшего такой высокий пост в правительстве. Вашингтонские обозреватели сразу же вспомнили 22 мая 1949 года, когда министр обороны Джеймс Форрестол выпрыгнул из окна больницы, что привело в шок его семью и медицинский персонал. Смерть Альтмана оживила постоянно муссировавшийся слух о том, что в действительности он являлся шефом секретного и высокоорганизованного агентства, действовавшего под прикрытием правительства. Один из близких помощников Альтмана, Джозеф Мерривейл, с гневом опроверг подобные слухи, заявив: „Неужели эта грязная сплетня все еще кого-то интересует?“».

«Как бы там ни было, но этот день, несмотря на все утренние тревоги, оказался весьма успешным», — сказал сам себе Хельстром. Он находился на командном посту в сарае, глядя через прикрытые жалюзи северного окна. Там, вдалеке, поднимали пыль какие-то машины, но в этот момент он не чувствовал угрозы со стороны чужаков. Сообщения из Вашингтона и Фостервилля говорили о смягчении давления.

Джанверт ответил на все вопросы с минимальной уклончивостью. Сравнивая его ответы с результатами предыдущих допросов, Хельстром помрачнел. Зря столько мучились предыдущие пленники. Когда думаешь об этом, нынешний метод кажется таким очевидным. Фэнси действительно оказала Улью большую услугу.

Салдо подошел с кошачьей грацией и произнес:

— С шестого поста сообщают, что пыль поднята тремя тяжелыми грузовиками, которые двигаются в нашу сторону по нижней дороге.

— Я думаю, это и есть «законники Джанверта», — сказал Хельстром. — Мы готовы к их приему?

— Насколько это возможно. Мимека внизу и ждет сигнала. Она готова исполнить роль Фэнси: оскорбленная невинность и все такое. Слыхом никогда не слыхивала ни о каком Депо, агентстве, велосипеде — ни о чем.

— Хорошо. Куда ты отправил Джанверта?

— В пустую камеру на сорок втором уровне. Все приведено в состояние аварийной готовности.

Вновь охваченный дурными предчувствиями, Хельстром подумал: что означает состояние аварийной готовности? Это напрасно потерянное время, когда нужно выполнять задачи по поддержанию жизнеспособности Улья; это работники, получившие инструкции по работе с системой блокирования длинных отсеков входных галерей быстро застывающим жидким бетоном; это толпы работников, собранных у тайных входов и вооруженных парализаторами и оружием чужаков, которое попало в руки работников Улья.

— Они едут очень быстро, — заметил Салдо, кивая в сторону облака пыли, поднятого автомобилями.

— Они опаздывают, — сказал Хельстром. — Что-то задержало их, и они хотят наверстать упущенное время. Все ли подготовлено к ликвидации этого командного поста?

— Мне лучше самому проследить за этим.

— Чуть попозже, — сказал Хельстром. — Мы можем задержать их у ворот. Ты связался с Линком?

— Никто не отвечает. Ты знаешь, когда все кончится, полагаю, следует подумать о лучшем прикрытии для него. Линку нужна жена, и неплохо бы поставить еще один телефон у него дома для связи с офисом.

— Неплохая идея, — согласился Хельстром и указал на окно. — Вон те большие автофургоны — разве не они находились на горе?

— Возможно… Нильс, они двигаются слишком быстро. Они уже у ограды. Может, нам следует…

Он ошеломленно умолк, когда первый фургон на полном ходу снес северные ворота и резко свернул в сторону, блокируя будку замаскированного вентиляционного выхода. Из идущего юзом грузовика выпрыгнули две фигуры. Один из людей нее предмет, похожий на черный ранец. Остальные фургоны с ревом пронеслись мимо, направляясь прямо к дому и сараю.

— Они атакуют! — закричал Салдо.

Словно подтверждая его слова, раздался взрыв в вентиляционном выходе, а вслед за ним — еще один, более громкий. Первый грузовик перевернулся набок и загорелся.

«Сработала аварийная система защиты вентиляционных выходов!» — понял Хельстром.

Раздались новые взрывы, крики, вопли, повсюду бежали люди. Два нападавших, выпрыгнувшие на ходу из грузовика, ломились сейчас в снесенную дверь Фермы.

— Нильс! Нильс! — Салдо яростно дергал его за руку. — Тебе надо уходить отсюда.

Мудрость Харла:

«Общество, отвергающее поведение, принятое во Внешнем мире, может существовать только в состоянии постоянной осады».

Мимека сидела в гостиной и ожидала прибытия «законников Джанверта», когда первый взрыв потряс здание. Кусок металла от первого фургона пробил северную стену всего в футе над ее головой. Он вонзился в противоположную стену и застрял в ней, дымясь. Во дворе слышались выстрелы, пронзительные крики, взрывы.

Низко пригнувшись, Мимека бросилась на кухню. Миссис Нильс хранила там парализатор. Она проскочила двери, удивив своим появлением хозяйку кухни, которая лучом парализатора очищала пространство между домом и сараем. Задерживаться Мимека не стала. Для выживания Улья было куда важней сыграть роль Фэнси. Она должна думать, как спастись самой. Дверь позади миссис Нильс выходила на древнюю каменную лестницу, которая вела в подвал. Мимека рывком распахнула дверь и бросилась вниз по лестнице. Над головой послышались треск, выстрелы, звон бьющегося стекла. Она метнулась к поддельным полкам, за которыми скрывался туннель, ведущий к сараю, и протиснулась в него. С другого конца туннеля вливались вооруженные парализаторами работники. Мимека, задыхаясь, пробежала мимо них в подвал сарая. В туннеле уже не осталось никого из защитников, и она могла слышать, как с шипением вливается раствор бетона, закрывая проход.

Перед Мимекой открылся короткий зал, и понять, что там творится, мог только тот, кто родился в Улье. Она трусцой направилась в центр суматохи. Вокруг сновали работники, неся коробки в начало галереи, где под охраной стражников было установлено временное укрепление.

Когда Мимека вошла в эту зону, над ее головой распахнулся люк аварийного выхода, и вниз стремительно спустились Салдо и Хельстром, а вслед за ними — вооруженные работники. Сквозь щель доносился грохот боя наверху, однако внезапно он смолк. Раздался еще один взрыв, потом одиночный выстрел. Молодая женщина услышала отдающийся в голове гул парализаторов.

Тишина.

Хельстром заметил Мимеку, жестом призвал ее присоединиться, продолжая двигаться в сторону временного укрепления. При его приближении старший наблюдатель повернулся, узнал его и отрапортовал:

— Мы разобрались с теми, кто проник внутрь, но остались еще двое у ограды. Они вне пределов досягаемости наших парализаторов. Может, зайти с тыла?

— Погоди, — ответил Хельстром. — Можем ли мы вернуться обратно в дом?

— У этих двоих имеется, по меньшей мере, один пулемет.

— Я поднимусь по лестнице, — предложил Салдо. — Подождите здесь. Не стоит тебе рисковать, Нильс.

— Мы отправимся вдвоем, — отрезал Хельстром. Махнув рукой Салдо, чтобы тот шел впереди, он обратился к Мимеке: — Я рад, что ты жива, Фэнси.

Она кивнула, восстанавливая дыхание.

— Подожди здесь, — попросил Хельстром. — Ты еще можешь нам понадобиться.

Повернувшись, он пошел вслед за Салдо, который дожидался его вместе с вооруженными работниками у лестницы. Неожиданность атаки и ее ярость повергли Хельстрома в состояние шока, от которого он никак не мог отойти. У них теперь земля под ногами горит, действительно горит!

В студии оказалось на удивление мало повреждений — только дыра в стене у северной двери. Часть оборудования разбилась и лежала в беспорядке. Разбит был и небольшой улей с пчелами, выжившие сердито жужжали, но не набрасывались на работников Улья, доказывая эффективность процесса их выведения. Хельстром сделал пометку в уме — похвалить тех, кто занимался этим проектом, и предоставить им дополнительные средства.

Главный кран студии не был поврежден. Салдо уже направлялся к клети, когда на лестничной площадке появился Хельстром. Нильс окинул взглядом студию. Зрелище было не из приятных. Тела работников поспешно уносили бригады уборщиков. Потери, потери, лагери! Черт бы побрал этих проклятых убийц! Хельстром ощутил, как в нем нарастает гнев. Ему вдруг захотелось взмахнуть рукой, призвать работников и наброситься на двух оставшихся нападавших, чтобы разорвать их на куски голыми руками, чего бы это ни стоило. Он чувствовал, что такое же желание, усиленное адреналином, охватило и остальных обитателей Улья. Они ждут лишь его сигнала. Это больше не были операторы, актеры, техники, специалисты по самым различным вопросам, благодаря которым в Улей из Внешнего мира поступали энергия и деньги. Это были взбешенные работники, любой из них.

Хельстром заставил себя спокойно подойти к клети и присоединиться к Салдо. Он сделал глубокий нервный вздох, впрыгивая в клеть. Улей никогда еще не был в такой опасности и никогда прежде так не нуждался в разумном и выдержанном руководителе.

— Возьми мегафон, — приказал Хельстром Салдо, когда клеть поднялась в воздух. — Скажи оставшимся в живых нападавшим, чтобы они сдавались. Постарайся взять их живыми.

— А если они будут сопротивляться? — спросил Салдо возбужденным голосом мужчины, готового к атаке.

— Ты не должен обращать внимание на их сопротивление, — сказал Хельстром. — Их нужно оглушить и взять живыми, если только это вообще возможно. Проверь, нельзя ли к ним подобраться с парализатором по какой-нибудь галерее Улья.

Клеть мягко опустилась, и Хельстром сошел с нее, а следом за ним и Салдо. Дверь, ведущая в пункт управления, была открыта, и изнутри доносились возбужденные голоса.

— Прикажи работникам в такие ответственные минуты больше полагаться на язык жестов! — гневно крикнул Хельстром. — Меньше шума и бестолковщины.

— Да… да, конечно, Нильс.

Салдо ощутил благоговейный ужас от спокойного, холодного голоса Хельстрома, когда тот отдавал приказ. Вот что лучше всего характеризует лидера — трезвый расчет заглушил гнев, клокочущий внутри. Несомненно, Хельстром тоже взбешен нападением, но он полностью себя контролирует.

Хельстром шагнул через небольшой проем двери в рубку управления и рявкнул:

— Немедленно восстановить порядок! Поставить экранирующий глушитель на место! Телефонная линия еще действует?

Мгновенно установилась тишина. Работники кинулись выполнять приказы. Офицер Службы Безопасности, стоя в конце изогнутой стойки, на которой крепились глушители, передал Нильсу телефон.

— Поставьте оборудование вон там, — указал Хельстром, беря телефонную трубку, — и пошлите наблюдателя в комнату «Проекта 40». Наблюдатель ни в коем случае не должен вмешиваться в их работу, просто наблюдать и все! О любых признаках прорыва наблюдатель должен немедленно докладывать лично мне. Понятно?

— Да, — ответил Салдо и бросился исполнять поручение.

Хельстром поднес трубку к уху; гудков не было. Он вернул ее со словами:

— Линия не работает. Попробуйте восстановить ее.

Работник взял телефон и удивленно заметил:

— Но все же было в порядке всего минуту назад.

— Ну, а теперь он не работает.

— Куда ты хотел позвонить, Нильс?

— В Вашингтон. Хотел узнать, не пришло ли время блефовать.

Из дневника Тровы Хельстром:

«Полноценная жизнь, нужные действия в нужное время, конструктивное служение своим товарищам, которым ты окажешься полезен и после смерти, отправившись в чан, — вот значение настоящей дружбы. Единение в жизни, единение в смерти».

Кловис выбрала для себя первый фургон, пренебрегая возражением Майерли, что это, мол, «не место для женщины». Она сказала, куда он может отправиться с этим своим замечанием, и он понимающе улыбнулся.

— Ясненько, милая моя. На Ферме, возможно, довольно весело, и ты не хочешь, чтобы твой дружок-Коротышка наслаждался там один. Если это так, я вернусь и сам расскажу тебе.

«Значит, он знает о наших отношениях!» — подумала Кловис.

А потом плюнула ему в лицо, а когда он попытался ударить, подняла левую руку, чтобы самой врезать ему по морде. Вмешались другие, и ДТ закричал:

— Господи! Нашли время драться! Что вы себе позволяете? Все, пора отправляться!

За городом при первой же возможности они остановили фургон, надежно связали Крафта, сунули в рот кляп и бросили его на заднее сиденье. Он прокричал что-то вроде: «Вы заплатите за это», — но дуло пистолета, нацеленное в лоб, заставило его заткнуться. После чего он позволил себя связать и лежал на сиденье с широко открытыми глазами, стараясь запомнить все, что видел.

Кловис сидела рядом с ДТ, управлявшим автомобилем. Она смотрела на пейзаж за окном, ничего не замечая. Значит, вот так это и кончается. Люди на Ферме убьют Эдди при первых же признаках нападения. У нее нашлось время подумать о последствиях, и Кловис не сомневалась, что ожидает Джанверта. Именно так поступает всякий хороший агент — не поворачивается спиной к опасностям. Глаза застилала красная пелена гнева, зовущего вперед. Она наконец-то разобралась, почему шеф выбрал руководителем этой операции именно ее. Мотивы шефа были просты: он хотел, чтобы она испытывала слепую, смертельную ярость.

Они выехали после четырех. Легкий ветерок колыхал высокую пожелтевшую траву, которая росла по сторонам грязной дороги. Когда Кловис заметила траву, то сосредоточила на ней свой взгляд, глянула вперед и поняла, что они уже добрались до последнего поворота перед оградой. ДТ выжимал из огромного фургона всю мощь, отмеряя последнюю милю пути.

— Нервничаешь? — спросил ДТ.

Она бросила взгляд на жесткое молодое лицо, с которого еще не сошел загар, полученный во Вьетнаме. Его зеленая кепка летчика отбрасывала темные тени на глаза, высветляя небольшой белый шрам на переносице.

— Вопрос на засыпку, — произнесла она, повышая голос, чтобы перекрыть рев двигателя.

— Нет ничего зазорного, если нервничаешь перед дракой, — заметил он. — Помню, как однажды во Вьетнаме…

— Да пошел ты со своим хвастовством! — оборвала она его.

ДТ пожал плечами, отметив, как посерело ее лицо. Слишком уж серьезно она воспринимает то, что им предстоит. Это дело не для женщин. Майерли был прав. Впрочем, теперь не стоит об этом думать. Если уж ей так хочется быть ревностной мисс, черт с ней. Лишь бы умела обращаться с оружием. А насколько ему было известно, она умела.

— Что ты делаешь в свободное время?

— А тебе какое дело, помощник?

— Господи, какая ты кусачая! Я ведь просто беседую с тобой.

— Вот и разговаривал бы сам с собой!

«Лучше бы с тобой, милочка, — подумал он. — У тебя красивое тело. Нравится ли оно Коротышке?» Конечно, всем известно об их связи. Настоящие чувства, которые непозволительны для тех, кто работает в Агентстве. То ли дело у них с Тимьеной — старый добрый секс. Вот почему Кловис так болезненно переживает. Коротышка свое получит в ту секунду, когда они ворвутся на Ферму. И когда Коротышка умрет, она им покажет, где раки зимуют!

ДТ еще раз посмотрел на нее. «Неужели Агентство и вправду поставило ее во главе операции?»

— Они не ждут нас, — продолжил ДТ. — Вот будет потеха! Мы сможем полностью очистить Ферму. Сколько, по твоему мнению, у них там людей? Двадцать? Может, тридцать?

— Там будет хорошая заварушка, — огрызнулась она. — А сейчас заткнись!

Крафт, слушая разговор с заднего сиденья фургона, испытывал к ним нечто вроде жалости. Их ждет защитная стена с установленными на ней парализаторами, и каждый включен на полную мощность. Это будет бойня. Он уже смирился с тем, что погибнет вместе с этими двумя. Что бы они стали делать, если бы узнали, сколько же на самом деле людей в Улье? Что бы они сказали, если бы, задав этот вопрос, услышали в ответ: тысяч пятьдесят, плюс-минус двести.

Кловис неожиданно поймала себя на мысли, что ее горько забавляет болтовня ДТ. Конечно, он тоже нервничает. Она испытывала смертельную ярость, именно такой желал добиться шеф. Они находились уже у самой ограды и могли видеть мелкие детали бетонного сооружения за воротами. Полуденное солнце начало удлинять тени в долине. Отсюда не было заметно никаких признаков жизни в доме и видимой части сарая. Кловис взяла микрофон, подключенный к передатчику за приборным щитком, чтобы сообщить об обстановке следовавшим за ним фургонам, но когда она нажала на кнопку передачи, синтезатор монитора пронзительно загудел. Глушение! Кто-то глушит их частоту!

Она посмотрела на ДТ, чей брошенный искоса взгляд сказал ей, что он тоже все понял.

Кловис повесила микрофон на место и скомандовала:

— Останови грузовик между домом и будкой. Возьмешь сумку. Мы оба выпрыгнем с твоей стороны. Бросишь сумку у восточной стены и прикроешь меня. Я установлю заряд. А потом рвем когти к краю вон того холма.

— Взрывом разнесет фургон, — возразил он.

— Лучше его, чем нас. Прибавь газу. Нужно увеличить скорость.

— А как насчет нашего пассажира?

— Будем надеяться на лучшее, тут уж как ему повезет, — она подняла небольшой пистолет и приготовилась отстегнуть ремень безопасности. ДТ локтем нащупал заряд в сумке, зажатой между сиденьем и люком аварийного выхода.

— Бей в середину! — закричала Кловис. — Он должен…

Ее слова заглушил грохот и скрежет сносимых бампером ворот. А после этого было уже не до разговоров.

Из дневника Тровы Хельстром:

«Характер зависимости нашего Улья от планеты требует постоянного контроля. Особенно это относится к циклу обеспечения продуктами, но многие наши работники не осознают этого до конца. Они полагают, что мы вечно сможем снабжать себя пищей. Какая глупость! Каждая такая цепочка основана, в конечном счете, на растениях. Наша независимость неразрывно связана с качеством и количеством растений. Они должны всегда оставаться растениями, выращенными нами, а их производство находиться в равновесии с той диетой, которая, как мы узнали, укрепляет здоровье и увеличивает продолжительность жизни по сравнению с чужаками».

— Они отказываются отвечать на наши призывы, — заметил Салдо. В его голосе слышалось угрюмое недовольство.

Салдо стоял рядом с Хельстромом в сумрачном торце чердака, пока работники за их спинами завершали восстановление помещения. Только находящаяся в тени башенка разделяла Хельстрома и разбитый фургон в воротах. Пламя все еще потрескивало в его останках и на разбросанных по земле обломках. Вот огонь добрался до бензобака, ярким факелом с ревом взметнулся вверх, и фургон взорвался, превратив в пылающий костер пространство вокруг машины, где росла трава. Сейчас начнется светопреставление, если только работникам не удастся добраться туда раньше.

— Я слышал, — сказал Хельстром.

— Как мы должны реагировать? — спросил Салдо со странным спокойствием.

«Он слишком старается показывать невозмутимость», — заметил про себя Хельстром.

— Используйте разработанное нами оружие. Сделайте несколько предупредительных выстрелов. Проверь, нельзя ли отогнать чужаков на север. Это даст нам шанс потушить пожар. Ты уже отправил патрули наблюдать за нижней дорогой?

— Да. Нужно, чтобы я приказал им зайти с тыла и взять эту парочку?

— Нет. Как дела с подземным вариантом?

— Они еще не вышли на нужную позицию. Могут зацепить кого-нибудь из наших людей. Сам знаешь, как луч отражается от грязи и скал.

— Кто возглавляет патруль?

— Эд.

Хельстром кивнул. Эд — сильная личность. Если кто и способен управиться с работниками, то это он. Нельзя ни при каких обстоятельствах убивать эту парочку. Хельстром понимал это. Они нужны Улью для допроса. Необходимо узнать, чем вызвано нападение. Хельстром поинтересовался, насколько четко это объяснили Эду.

— Я лично проинструктировал его, — в голосе Салдо звучало удивление. Хельстром говорил со странной сдержанностью.

— Начинайте отгонять эту пару, — сказал Хельстром.

Салдо вышел из комнаты, чтобы отдать приказ, и через минуту вернулся.

— Никогда не забывай, — заметил Хельстром, — что Улей — не более чем пылинка по сравнению с существующими силами чужаков из Внешнего мира. Нам нужны эти двое — чтобы получить информацию, которой они владеют. Ее можно будет использовать при переговорах. Телефонную связь уже восстановили?

— Нет. Линия оборвана где-то вблизи города. Они сами, наверное, и оборвали ее.

— Зачем им переговоры с нами? — спросил Салдо. — Если они могут уничтожить нас…

Он замолк, внезапно потрясенный огромностью этой мысли. Он испытывал паническое желание распустить Улей, рассредоточить работников в надежде, что немногие выжившие смогут начать все сначала. Конечно, все они погибнут, если останутся здесь. Одна атомная бомба… ну, может, десять-двенадцать… Если достаточное число работников сможет уйти прямо сейчас…

Салдо попытался выразить словами свои пугающие мысли Хельстрому.

— Мы еще не совсем готовы, — заметил Хельстром. — Я предприму необходимые шаги, если случится самое худшее. Все подготовлено для быстрого уничтожения наших записей, если нам…

— Наших записей?

— Ты знаешь, что это придется сделать. Я послал сигнал тревоги тем, кто был нашими глазами и ушами во Внешнем мире. А сейчас они отрезаны от нас. Возможно, им придется жить собственной жизнью, питаться нищей чужаков, подчиняться их законам, смириться с непродолжительностью жизни и принять их пустые удовольствия как окончательную цену служения нам. Им всегда было известно, что такое может случиться. Кто-нибудь из них, возможно, сможет организовать новый Улей. Не важно, чем закончится схватка, Салдо, мы не погибнем совсем.

Салдо закрыл глаза, содрогнувшись при мысли о такой перспективе.

— Джанверт пришел в себя? — спросил Хельстром. — Нам может понадобиться эмиссар.

Глаза Салдо открылись.

— Эмиссар? Джанверт?

— Да, и узнай, почему эту пару еще не захватили. Их, очевидно, выгнали в поле. Я вижу работников, которые начали бороться с огнем. — Он смотрел в окно. — Им тоже нужно поторопиться. Если будет слишком много дыма, то сюда понаедут пожарные команды.

Он посмотрел на экраны наблюдения.

— Ну что, уже восстановили телефонную связь?

— Нет, — ответил один из наблюдателей.

— Тогда воспользуйтесь радио, — приказал Хельстром. — Позвоните в окружной офис Лесной службы в Лейквью. Скажите им, что у нас вспыхнул небольшой пожар, загорелась трава, но наши люди справятся сами. Нам не понадобится их помощь.

Салдо повернулся и пошел выполнять распоряжения, восхищаясь тем, как варианты спасения Улья выстраиваются в голове Хельстрома в единую картину. Никто, кроме Хельстрома, не подумал бы об опасности со стороны пожарников из Внешнего мира. Когда Салдо выходил из командного поста, Нильса вызвал другой наблюдатель.

Хельстром ответил на вызов и увидел на экране специалиста из группы физиков-исследователей, который начал говорить, едва Хельстром повернулся к нему:

— Нильс, убери отсюда своего наблюдателя, он нам мешает!

— Он что, причиняет вам в лаборатории какие-то неудобства? — спросил Хельстром.

— Мы больше не в лаборатории.

— Не в… где же вы?

— Мы заняли главную галерею на пятидесятом уровне, всю галерею, полностью. Нам потребовалось все из нее убрать, чтобы освободить место для нашей установки. Твой наблюдатель утверждает, что ты приказал ему оставаться здесь.

Хельстром вспомнил эту галерею — в длину она была больше мили.

— Зачем вам понадобилось занимать всю галерею? — спросил он. — Нам крайне важно…

— Твои безмозглые работники могут использовать боковые туннели! — прорычал специалист. — Убери этого кретина отсюда! Он задерживает нас.

— Вся галерея, — пробормотал Хельстром, — это просто…

— Ты сам своей информацией вынудил нас пойти на это, — с усталой терпеливостью объяснил специалист. — Наблюдения чужаков, которые ты столь любезно предоставил нам. Всё дело в размерах. Нам нужна вся эта галерея. И если твой наблюдатель будет нам мешать, то окажется в чане.

Связь прервалась сердитым щелчком.

Из «Руководства по Улью»:

«Наиболее сильной коллективизирующей силой во Вселенной является взаимная зависимость. Тот факт, что ключевые работники получают дополнительное питание, не должен скрывать их взаимную зависимость от тех, кто не пользуется этой привилегией».

Кловис лежала в глубокой тени рощи мадроний в пятистах ярдах на юго-восток от ворот фермы Хельстрома. Она видела группы людей, пытавшихся потушить горящую траву возле ограды, и некоторые из них, несомненно, были вооружены пистолетами, а не тем таинственным гудящим оружием, которым на ее глазах были сражены некоторые из членов ее команды. Черт! Наверное, там с огнем ведут борьбу несколько сотен людей! Голубовато-серые дымки закручивались спиралями вверх, и она чувствовала горьковатый запах дыма, когда ветер дул в ее сторону.

В правой руке Кловис держала пистолет, положив его на левую руку для большей устойчивости. Скорее всего, они заявятся с той стороны. ДТ залег где-то справа с пулеметом. Она бросила взгляд, пытаясь отыскать его глазами. Он попросил дать ему десять минут, потом ДТ вернется и прикроет ее.

Кловис вспомнила короткий бой во дворе Фермы. Господи Иисусе! Она не ожидала ничего даже отдаленно похожего. Чего угодно, но только не этого — обнаженных мужчин и женщин, несущих странное оружие с раздвоенным концом. Странное гудение этих чертовых штуковин до сих нор стояло в ушах. По тому, как падали члены ее команды, она поняла, что оружие убивало.

Новый тип оружия! Вот и разгадка «Проекта 40». Что ж, они и предполагали обнаружить оружие, но не такое же…

И почему эти люди обнажены?

Кловис до сих пор не решалась представить, что случилось с Эдди Джанвертом. Он, скорее всего, мертв, сраженный этим странным оружием. У этих штуковин, однако, был ограниченный радиус действия, поняла она. Пулями из пистолета она могла достать этих людей. Главное — удерживать нападавших на расстоянии и остерегаться тех немногих, кто имел пистолеты.

Она бросила взгляд на наручные часы: осталось еще три минуты.

«Господи, как же жарко!» Пыль от травы щекотала ноздри. Она едва не чихнула. Слева от ограды на ближнем склоне что-то шевельнулось. Она выстрелила туда дважды, перезарядила пистолет, услышала еще один выстрел за спиной и крик ДТ. Итак, он уже вернулся. Хорошо! К чертям собачьим оставшуюся пару минут! Она встала на колени, повернулась и, пригнувшись, побежала к деревьям, не оглядываясь. Теперь уж забота ДТ прикрывать ее. Сзади донеслось то же странное гудение, и Кловис ощутила, что спину стало слегка покалывать. Она даже подумала, уж не кажется ли ей это. Но тут страх прибавил силу ее мышцам, и она увеличила скорость.

Выстрел прозвучал впереди нее слева; потом еще два. ДТ бил из пулемета одиночными выстрелами, чтобы замедлить продвижение преследователей. Она немного изменила направление, чтобы обогнуть район, откуда доносилась стрельба. ДТ она по-прежнему не видела, но впереди заметила дуб, а еще дальше несколько коров, неуклюже бегущих прочь. В качестве ориентира Кловис выбрала дуб, находившийся слева от коров, кинулась к нему и, ухватившись на полном ходу за ствол левой рукой, забросила свое тело на ближайший сук. С нее градом катился пот, а грудь мучительно ныла при каждом вздохе. Раздались новые выстрелы с того места, где залег ДТ, но Кловис по-прежнему не видела его. Шесть обнаженных фигур бежали по лишенному растительности полю, и каждый сжимал это странное оружие. Она сделала три глубоких вздоха, чтобы успокоить дыхание, оперлась рукой, в которой держала пистолет, о ствол дерева и четыре раза выстрелила. Двое из бегущих упали с той внезапностью, которая говорила, что пули попали в цель. Остальные нырнули в траву.

Неожиданно Кловис увидела ДТ, спрыгнувшего с дерева, и поняла, где он прятался. Ваг это мужик! ДТ по-кошачьи мягко приземлился и побежал, забирая влево, не оборачиваясь и не глядя на Кловис. Хороший напарник должен прикрыть его, и он верил, что Кловис не подкачает.

Девушка перезарядила пистолет, наблюдая за травой, где залегли четверо уцелевших. Они ползли в ее сторону, очевидно, она пока находилась за пределами радиуса поражения их оружия. Трава зловеще колыхалась, противники подбирались все ближе и ближе. Кловис оценивала расстояние. Когда осталось четыреста футов, она подняла пистолет и начала стрелять. Кловис не спешила, тщательно прицеливаясь. На третьем выстреле из травы поднялась фигура и завалилась на спину. Три оставшихся противника встали в открытую, нацелив на нее свое оружие. Предельно сосредоточившись — каждый из оставшихся выстрелов на счету, — она прицелилась в лысую женщину, лицо которой искажала гримаса ярости. Первая же пуля остановила ее, словно невидимая стена. Ее оружие взлетело высоко в воздух, когда она завалилась на бок. Остальные тут же юркнули в траву. Кловис использовала две оставшиеся пули, послав их чуда, куда попадали нападавшие, не давая им подняться. Не глядя на результат, она спрыгнула, развернулась и побежала, на ходу перезаряжая пистолет.

— Сюда! Сюда!

ДТ звал ее, взобравшись на дуб слева от нее. Она изменила направление бега, полагая, что он позвал ее потому, что дальше деревья кончались. Здесь, но меньшей мере, на полмили росла одна лишь трава, да и ту почти полностью съел скот. ДТ схватил ее, останавливая.

— Ты знаешь, это странно, — сказал он. — Смотри, как чисто коровы выщипали всю траву дальше, но не тронули ту, что ближе к Ферме. Выглядит так, словно коровы избегают забредать в этот район. Тс, которых я спугнул со своей первой позиции, были действительно боязливыми, словно их пригнал кто-то, кто находится ниже. Но я не вижу там никого.

Кловис понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться.

— Есть какие-нибудь здравые идеи, как нам отсюда выбраться?

— Продолжать в том же духе, — ответил ДТ.

— Нам нужно ускользнуть отсюда и сообщить об увиденном, — сказала Кловис и посмотрела на ДТ, однако тот по-прежнему внимательно смотрел назад, на путь, который они только что проделали.

— Мне кажется, ты попала еще в одного из тех, кто укрылся в траве, — сказал ДТ. — Похоже, лишь один из них движется. Готова еще раз пробежаться?

— Всегда готова. И что с тем, в кого я промахнулась?

— Он все еще ползет, но из травы выберется не скоро. Теперь нам нужно разделиться. Ты забирай влево, пока не выйдешь на дорогу, а потом постарайся двигаться вдоль нее. Я возьму вправо. Ручей где-то там — видишь вон ту линию деревьев в миле отсюда. Мы поставим его перед выбором, какую цель преследовать. Если я смогу добраться до ручья…

ДТ внимательно смотрел в сторону Фермы и, не переставая говорить, обратил свой взгляд в сторону, куда им предстоит бежать. Кловис резко развернулась, вздрогнув, когда ДТ внезапно замолчал, и непроизвольно вскрикнула. Плотная цепочка безволосых, обнаженных человеческих фигур закрывала им путь к отступлению. Цепочка находилась футах в пятистах ниже их, начинаясь слева, в дубовой поросли, и уходила далеко вправо, еще дальше тех деревьев, которые отмечали берега ручья, где ДТ предполагал укрыться.

— Господи Иисусе!.. — пробормотал ДТ.

«Их, должно быть, десять тысяч!» — подумала Кловис.

— Я не видел столько народу со времен Вьетнама, — прохрипел ДТ. — Господи Иисусе!.. Мы словно разворошили муравейник!

Кловис кивнула, подумав: «Вот именно! Все встало на место: Хельстром служил прикрытием какого-то культа». Кловис обратила внимание на белую кожу людей из оцепления. Наверное, они живут под землей. А Ферма — просто ширма. Она с трудом сдержала истерическое хихиканье. Да, Ферма была просто прикрытием! Она подняла пистолет, желая захватить с собой на тот свет как можно больше врагов из этой зловещей приближающейся цепочки, но хрустящее гудение за спиной поразило ее тело и сознание. Падая, она услышала выстрел, но так и не поняла, кто из них двоих его произвел.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«Концепция колонии, вживленной в толщу существующего человеческого общества, не уникальна. Даже цыган можно считать грубым аналогом нашего пути. Нет, мы уникальны не этим. Наш Улей так же далеко отстоит от цыган, как они от первобытных пещерных людей. Мы напоминаем колонии простейших организмов, все мы в Улье крепимся к единому ветвящемуся стволу, и этот ствол укрыт в толще земли от другого общества, которое верит, что оно достаточно кротко, чтобы наследовать землю. Кроткие! Это слово первоначально означало „немой и тихий“».

Каким-то бестолковым и сумасшедшим был этот полег: начался он в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, потом часовая задержка в О'Хара, быстрая пересадка на чартерный рейс в Портленде и шум, и прочие неудобства, присущие одномоторному самолету, и никакой передышки на всем пути до Колумбия Джордж. Закончился он уже вечером перелетом через весь Орегон — в его юго-восточную часть. Мерривейл был не в себе, когда самолет пошел на посадку в Лейквью, но испытывал странный восторг.

Когда он уже ни на что не надеялся, сели говорить откровенно, когда смирился с унизительным поражением, они его позвали. Они — Совет, о существовании которого он знал, но и только, никого лично он и в глаза не видел, — они выбрали Джозефа Мерривейла, как «нашу лучшую надежду как-нибудь расхлебать эту кашу».

Да и кто теперь, когда Перуджи и шеф мертвы, у них остался? Эта мысль придавала ему ощущение собственного могущества, которое, в свою очередь, подпитывало его гнев. Это ему-то они причиняли такие неудобства?

Отчет, переданный Мерривейлу в Портленде, не поднял его настроения. Перуджи проявил преступную халатность. Провести ночь с подобной женщиной! При исполнении!

Небольшой самолет приземлился в темноте, и встречал его только серый аэродромный автобус, в котором не было никого, кроме водителя. То, что водитель представился как Вэвэрли Гаммел, специальный агент ФБР, оживило тревоги Мерривейла, которые ему удалось спрятать от себя во время полета, и это усилило его гнев.

«Им ничего не стоит бросить меня на съедение волкам», — подумал он, садясь на стоянке в машину рядом с водителем. Эта мысль сжигала его на всем долгом пути из Портленда. Он смотрел вниз на редкие мигающие огоньки и с горечью думал, что есть же люди, занимающиеся обычными делами: едят, ходят в кино, смотрят телевизор, навещают друзей. Удобная, обычная жизнь, о которой часто мечтал Мерривейл. Однако оборотной стороной этих фантазий являлось понимание того, что безмятежное спокойствие этого мира в какой-то мере зависит и от него. Они там, внизу, даже не догадываются, что он предпринимает ради них, на какие жертвы идет.

Буквальное выполнение приказов ничего не гарантирует. Даже неожиданное повышение не изменило сущности универсального закона: большой поедает маленького, но всегда находился некто еще больший.

У Гаммела были волосы стального цвета и молодое лицо, резкие черты которого говорили об индейских предках. Глаза глубоко посажены, темные при свете приборной доски. Голос глубокий и с неким акцентом. Техасским?

— Введите меня в курс дела, — приказал Мерривейл, когда Гаммел выводил машину с автостоянки аэропорта. Фэбээровец вел автомобиль с уверенной небрежностью, абсолютно не задумываясь, как уберечь его на этой ухабистой дороге. Потом он свернул налево.

— Вы, конечно, знаете, что от посланной вами на Ферму команды нет никаких известий, — сказал Гаммел.

— Мне сообщили это в Портленде, — ответил Мерривейл, на мгновение позабыв о своем притворном английском акценте. Затем торопливо добавил: — Проклятье!

На развилке Гаммел свернул налево на более широкую дорогу и, затормозив, пропустил шумный автобус.

— На данный момент мы согласны с вами, что шериф из Фостервилля не заслуживает доверия, и что он, возможно, не единственный. Его сообщники могут отыскаться как в офисе шерифа, так и в самом городском совете. Поэтому мы не доверяем местным властям.

— Как вы поступили с шерифом?

— Вы знаете, его захватили с собой ваши люди. И о нем тоже нет никаких известий.

— Ваше мнение о местных властях?

— Шпионят.

— Хотят остаться в стороне?

— Не хотят, но осторожность явно преобладает над доблестью. Политические шаги, предпринятые нами на самом высоком уровне, дали результаты — указания с такого уровня принимаются однозначно.

— Ясно. Я думаю, вы уже блокировали районы, прилегающие к Ферме?

Гаммел на секунду оторвал глаза от дороги. Блокировали? А, то есть заняли! Он ответил:

— Мы подключили только одиннадцать человек. Пока вынуждены ограничиться этим количеством. Орегонский дорожный патруль прислал три машины и шестерых человек, но мы их пока держим в резерве. Мы проводим ограниченную операцию, исходя из презумпции корректности оценки ситуации, данной вашим Агентством. Но при малейшем сомнении в этой оценке нас заставят вернуться к федеральному своду законов. Понятно?

«Презумпция корректности», — подумал Мерривейл. Эта формулировка ему понравилась, она была в его духе, и он решил запомнить ее, чтобы в дальнейшем использовать в других делах. Но то, что стояло за этой фразой, однако, ему не понравилось, о чем он сразу и заявил.

— Конечно, — продолжил Гаммел, — вы понимаете, что наши действия выходят за рамки закона. Посланная вами команда не имеет никаких юридических прав. Это же самые настоящие штурмовики. Вы сами себе устанавливаете законы. Мы же не можем всегда поступать так. Инструкции, данные мне, четко указывают: я должен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вам в организации крыши или обеспечить защиту ваших людей. Но — и это очень серьезное «но» — эти инструкции действуют, пока ваша оценка ситуации не подвергается сомнению.

Мерривейл слушал, храня ледяное молчание. Положение выглядело так, словно Совет вовсе не повысил его, а попросту бросил на съедение волкам. Он был помощником двух человек, теперь мертвых, чью политику уже нельзя было защитить. Совет направил его сюда одного в качестве полевого агента с напутствием: «Вы можете рассчитывать на полное взаимопонимание с ФБР. Если при этом не нарушается закон, вы сможете получить любую помощь».

Сволочи!

Его сделают козлом отпущения, если все пойдет не так, как ожидается. Как будто все и так не идет наперекосяк. Он слышал, как со скрипом власти дают обратный ход в Балтиморе и Вашингтоне: «Что ж, вы знали, во что ввязывались, Мерривейл». С профессиональным сожалением прозвучит их стандартная фраза: «В нашем деле каждый сам несет свой крест, если того требуют обстоятельства».

А ситуация именно такова, никаких сомнений. Если ее еще можно исправить, то он сделает это, но сперва нужно позаботиться о себе.

— Дьявольщина! — выругался он в сердцах. — Ладно, вернемся к делу. Что вам удалось узнать о моих людях?

— Ничего.

— Ничего? — возмущенно воскликнул Мерривейл. Повернувшись, он пристально посмотрел в лицо Гаммела при свете фар встречного автомобиля. Лицо фэбээровца сохраняло невозмутимость — камень, который не выказывал никаких эмоций.

— Мне бы хотелось получить разъяснение этого «ничего», если, конечно, этому вообще можно найти объяснение, — язвительно произнес Мерривейл.

— В соответствии с полученными инструкциями, — сказал Гаммел, — мы дожидались вас.

«Просто подчиняются приказам», — подумал Мерривейл.

Он понимал, что скрывается за этой фразой. Только то, что козел отпущения может быть только один. И это тоже имелось в инструкциях, полученных Гаммелом. Можно не сомневаться. Черт возьми, никаких сомнений!

— Я нахожу это невероятным, — заметил Мерривейл и, повернувшись, посмотрел из окна на ночной пейзаж, смутно проносящийся мимо них, когда они подъезжали к Фостервиллю. Можно было разобрать лишь то, что дорога шла по открытой местности, слегка поднимаясь, и где-то вдали при слабом сиянии звезд едва вырисовывались очертания пологих холмов. По дороге мчалось еще несколько автомашин. Окружавшая их темнота навевала ощущение одиночества, усиливая чувство покинутости, которое испытывал Мерривейл.

— Давайте определимся, — сказал Гаммел. — Я специально приехал один, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз.

Гаммел посмотрел на Мерривейла. «Бедняга, попал же он в положеньице, уж это точно. Неужто до него стало доходить только теперь?»

— Так почему вы не говорите откровенно? — спросил Мерривейл.

«Он более агрессивен, чем того требует ситуация, — подумал Гаммел. — Значит ли это, что он обладает информацией, которая может ослабить позиции его Агентства? Интересно…»

— Я делаю все, что в моих силах, в рамках полученных инструкций, — произнес Гаммел. — Я не пробыл и часа в Фостервилле, когда мне сообщили, что вы прилетаете в Лейквью. Мне пришлось мчаться на всех парах, чтобы поспеть. Мне сказали, что вы прилетаете в Лейквью потому, что там находится самая ближайшая полоса с посадочными огнями. Это так, или дело в чем-то другом?

— Что вы имеете в виду?

— Я все еще помню о наших потерях — в Систерс.

— Ах да… конечно. Это было в отчете, полученном мною в Портленде. Но все равно, рано еще делать выводы — будь по-другому, я бы сообщил вам. Пожар уничтожил все следы. Могла быть молния или взрыв горючего. Сообщается, что пилот должен был лететь через Колумбия Джордж, однако он решил выгадать время и полетел напрямик.

— Диверсия не исключается?

— Да. Даже весьма вероятна, по моему мнению. Удивительно странное совпадение, не находите?

— Мы действуем, исходя из этого допущения, — заметил Гаммел.

— Как вы распорядились вашими одиннадцатью людьми и патрулем? — спросил Мерривейл.

— Я отправил три машины — в каждой по два человека. Одна из машин Орегонского дорожного патруля с тремя офицерами отправлена на юг. Это займет немного времени. Но во время этого путешествия они будут вне пределов радиосвязи.

— А какую задачу они выполняют?

— В мотеле Фостервилля мы устроили коммуникационную базу. Экипажи машин выходят на связь с этой базой через определенные промежутки времени. Автомобили моих людей распределены между Фостервиллем и Фермой, и они…

— То есть две машины между городом и Фермой?

— Нет, три. Плюс машина Орегонского дорожного патруля — четвертая. Три мои машины охватывают широкий район: одна — на востоке, на дороге Лесной службы, а две другие — на дороге, ведущей к Ферме. Им приказано не приближаться более чем на две мили.

— Две мили?

— Да, и людям приказано не выходить из машин.

— Но две мили?..

— Когда мы уверены в том, что делаем, и знаем, кто нам противостоит, мы не боимся рисковать, — отрезал Гаммел. — Но в этом деле, похоже, сплошные темные пятна.

Он говорил ровным голосом, пытаясь сдерживать себя. Мерривейл со своей придирчивостью становился невыносимым. Он что, так и не понял, что Гаммел лично наденет на него наручники еще до того, как истекут ближайшие двадцать четыре часа? Что этот ублюдок ждет от него?

— Но две…

— А сколько вы потеряли уже людей? — требовательно спросил Гаммел, уже не пытаясь скрывать своего гнева. — Двенадцать? Четырнадцать? Мне сказали, что в посланной вами сегодня команде было девять человек, и еще по меньшей мере одну вы потеряли раньше. Неужели вы принимаете нас за слабоумных?

— Четырнадцать, считая Дзулу Перуджи, — ответил Мерривейл. — Считать вы умеете.

В тускло-зеленом свете приборной доски он заметил, как побелели костяшки пальцев, крепко сжимавших руль.

— Итак, мы имеем одного мертвого, тринадцать исчезнувших и разбившийся самолет в Систерс — итого двадцать. И вы еще спрашиваете меня, почему я не отправил своих людей вслед за вашими? Будь на то моя воля, я бы уже кинул туда подразделение морских пехотинцев, и они бы там навели шороху, но мы так не поступаем. Почему же? Потому что всю эту кашу заварили ваши люди! И если все взорвется, мы не хотим погибнуть при взрыве. Я понятно объяснил? Откровенно?

— Шайка трусов, — пробормотал Мерривейл.

Гаммел резко вывернул руль и затормозил на обочине. Потом со скрипом установил ручной тормоз и выключил фары и двигатель. Повернувшись лицом к Мерривейлу, он выкрикнул:

— Слушай, ты! Я понимаю, ты попал в переплет. Отлично понимаю. Но мое бюро не участвовало в этом с самого начала, хотя должно было бы! И если там окажется коммунячий выводок, то мы разделаемся с ним и получим любую необходимую помощь. Если же дело в защите нового промышленного изобретения от стервятников, которых вы представляете, — то игра будет вестись по совершенно иным правилам.

— Что вы имеете в виду: промышленность, изобретения?

— Вам чертовски хорошо известно, что я имею в виду! Мы не просиживаем задницы, получая информацию только от вас.

«Если им все известно, — подумал Мерривейл, — почему же тогда они все еще помогают нам?»

И словно услышав этот вопрос, Гаммел произнес:

— Наша задача в этом деле — чтобы дерьмо не попало на лопасти. Вы заляпаете грязью не только себя, но и все правительство. Слушайте, если вас просто подставили, я сочувствую вам. Тогда нам нет никакого смысла сражаться друг против друга. Если это дело готово развалиться, и всю вину возложат на вас, то вам лучше не портить со мной отношений. Не так ли?

Захваченный врасплох этим неожиданным выпадом, Мерривейл только невнятно выругался, потом сказал:

— Послушайте, вы! Если вы…

— Так как, возложат на вас всю вину?

— Конечно же, нет!

— Дерьмо собачье! — Гаммел покачал головой. — Вы что, считаете, что у нас нет своих подозрений о том, почему ваш шеф отправился по короткой дороге в ад?

— По короткой дороге в…

— Выпрыгнул из окна! А вас выбрали в качестве козла отпущения!

— Меня послали сюда, дав понять, что с вашей стороны я найду полное взаимопонимание, пока не прибудут новые команды, — произнес Мерривейл, слегка задыхаясь. — Пока что я такого взаимопонимания не нахожу ни на йоту.

Так и не успокоившись, Гаммел сказал:

— Ответьте мне — просто «да» или «нет», — у вас есть новая информация, кардинально меняющая начальную оценку?

— Конечно, нет!

— Нет ничего нового?

— Что еще за перекрестный допрос? — запротестовал Мерривейл. — Вам известно столько же обо всем, сколько и мне. Даже больше! Вы ведь находились здесь!

— Я надеюсь, что вы говорите правду, — сказал Гаммел. — В противном случае я лично прослежу, чтобы вы получили по заслугам.

Он повернулся, завел двигатель и снова вернулся на дорогу. Включив фары, он вспугнул большую черно-белую корову, которая брела по краю дороги. Она галопом мчалась впереди них, прежде чем нырнула в траву в сторону от дороги.

Весьма подавленный и испуганный грозившей ему участью, если ФБР совсем откажет в помощи, Мерривейл произнес:

— Прошу меня извинить, если я чем-то обидел вас. Как вы сами могли заметить, меня немного трясет. Сначала смерть шефа, а потом приказ взять руководство в свои руки. Не спал по-настоящему с тех пор, как это началось.

— Вы обедали?

— В самолете, после вылета из Чикаго.

— Мы можем перекусить в нашем штабе в мотеле, — Гаммел протянул руку к микрофону за приборным щитком. — Я попрошу приготовить кофе и сандвичи. Чтобы вы…

— Не стоит беспокоиться, — остановил его Мерривейл, чувствуя себя несколько лучше. Гаммел, очевидно, хотел вернуться к дружеским отношениям. В этом был резон. Мерривейл прокашлялся.

— Какой план действий вы разработали?

— Минимум активности ночью. Ждем наступления утра и оценим обстановку при постоянном радиоконтакте с базой. Это обязательное условие, пока мы не узнаем, что же, черт побери, там случилось. Мы не можем доверять местным властям. Мне даже было дано указание быть сдержанным с ОДП. Наша главная задача — очистить эту взбаламученную воду.

«Взбаламученную, разумеется, нашими людьми, — подумал Мерривейл. — ФБР — это скопище чертовых снобов».

— На ночь больше ничего не намечено?

— Неразумно подвергаться риску большему, чем это абсолютно необходимо. Тем более, что к утру мы нарастим мускулы.

Мерривейл просиял:

— Подкрепление?

— Два взвода морских пехотинцев прибудут сюда из Сан-Франциско.

— Это вы их вызвали?

— Мы все еще прикрываем вас, — ответил Гаммел. Повернувшись, он улыбнулся. — Они предполагают лишь наблюдение или транспортировку. Мы так далеко зашли в нашей доброй воле, что ограничились только невнятными объяснениями.

— Очень хорошо, — согласился Мерривейл. — В Портленде мне сказали, что у вас нет телефонной связи с Фермой. Сейчас положение то же самое?

— Линия оборвана, — ответил Гаммел. — Вероятно, перерезали ваши же люди перед атакой. Утром мы направим туда ремонтную бригаду. Наших людей, конечно.

— Понимаю. Я согласен с вашими решениями, которые мы, естественно, еще раз обсудим, когда прибудем в ваш штаб. Может быть, там есть более свежая информация.

— Мне бы сообщили об этом, — заметил Гаммел. Потом включил радио, подумав: «Они послали чванливое ничтожество! Несомненно, козел отпущения, и бедняга даже не понимает этого».

Из «Руководства по Улью»:

«Как биологический механизм система воспроизводства человека не является чересчур эффективной. Сравнения с насекомыми люди просто не выдерживают. Жизнь насекомых и всех остальных низших форм посвящена выживанию вида. Это достигается через воспроизводство при спаривании. „Мужчины“ и „женщины“ всех отличных от человека форм жизни привлекают друг друга ради простой и единственной цели — воспроизводства. Для диких же человеческих форм, если нет соответствующей обстановки, верно подобранных духов, приятной музыки и если по крайней мере один из партнеров не чувствует себя любимым, акт воспроизводства может так никогда и не состояться. Мы, рожденные в Улье, освобождаем наших работников от идеи романтической любви. Акт воспроизводства должен происходить так же просто, естественно и беззаботно, как прием пищи. Никакой красоты, романтики и любви не должно быть в системе воспроизводства Улья — только требования выживания».

Хельстром осматривал с командного поста укрытые пологом ночи окрестности Фермы. Природа, казалось, уснула. Темнота размыла знакомый ландшафт, и лишь на горизонте виднелись далекие сверкающие огни Фостервилля. Никогда прежде Улей не представлялся ему таким тихим, наполненным напряженным ожиданием. Хотя предания и говорили о давних противостояниях, когда всему Движению Колоний (как его назвали впоследствии) угрожало уничтожение, никогда еще Улей не оказывался в таком серьезном кризисе. Все события так последовательно цеплялись одно за другое, что теперь Хельстром, оглядываясь назад, испытывал чувство неотвратимости случившегося. Жизни почти пятидесяти тысяч работников Улья теперь зависели от решений, которые примут он и его помощники в течение ближайших часов.

Хельстром бросил взгляд через плечо на свечение индикаторов, потом на экраны, которые вскоре покажут чужаков — утром они ринутся сюда. Сейчас он видел машины без номеров, три припаркованы не далее чем в двух милях. Четвертая — опознанная как машина дорожного патруля, — некоторое время постояла рядом, а теперь двигалась на юг долины. Там пролегала старая дорога, единственная, которая вела на Тнмблский рудник, но она нигде не подходила ближе, чем на десять миль к южной границе долины. Хельстром подозревал, что автомобиль имел передний привод, но характер местности там таков, что машина ОДП даже в лучшем случае не смогла бы подъехать ближе, чем на три мили к Улью.

Работники, находившиеся сейчас на командном посту, чувствуя груз ответственности, возложенной на Хельстрома, понизили голоса и тихо передвигались.

«Следует ли использовать Джанверта как посредника?» — спросил самого себя Хельстром.

Переговоры нужно начинать только с позиции силы, а Улей мог лишь блефовать. Можно, конечно, предложить секрет парализаторов, Джанверт видел их действие. И он испытал достижения Улья в области фармакологии. Испытал на собственном опыте. Но Джанверт непременно станет врагом Улья, даже если выберется отсюда в качестве посланника. Он видел слишком многое, чтобы оставаться нейтральным.

Хельстром посмотрел на часы. Уже почти наступило завтра, а завтрашний день наверняка грозит катастрофой. Он ощущал ее приближение, и три притаившихся между Ульем и Фостервиллем машины усиливали тревогу. Размышляя над тем, кто же их пассажиры, он вдруг захотел узнать, чем они сейчас занимаются. Повернувшись к наблюдателям, Хельстром спросил об этом у одного из координаторов, чье лицо казалось мертвенно-бледным в тусклом зеленоватом свете.

— Они сидят в машинах, — ответил тот. — В эфир выходят через каждые десять минут. Мы уверены, что в каждом автомобиле находится не более двух чужаков.

«Ждут наступления нового дня», — понял Хельстром и сообщил свою догадку наблюдателю.

— Да, таково и наше общее мнение, — подтвердил специалист. — Вторая машина остановилась всего в двадцати пяти ярдах от одного из потайных выходов, того, что находится в конце галереи второго уровня.

— Ты предлагаешь, чтобы мы попытались захватить этих чужаков?

— Это дало бы нам возможность узнать ответы на некоторые вопросы.

— А также вызвать общее нападение. Думаю, удача и так была слишком к нам благосклонна, — Хельстром потер шею. Он чувствовал себя выжатым, как лимон. — А что с машиной, которая движется на юг?

— Она застряла неподалеку от старой дороги на рудник, когда начала пересекать Грязную Долину в восьми милях от периметра наблюдения и, по меньшей мере, в двенадцати милях от долины.

— Спасибо, — поблагодарил Хельстром и отвернулся.

Сейчас на командном посту было тише, чем два часа назад, когда он сюда прибыл. Тогда здесь сновали взад-вперед группы людей из Службы Безопасности, получая краткий инструктаж перед ночным прочесыванием. Все они теперь где-то там, в темноте ночи. Всего лишь светящиеся сигнальные огоньки на экранах наблюдения.

Наверное, уже в десятый раз с того момента, как он сюда вошел, Хельстром подумал: «Мне нужно отдохнуть. Завтра понадобятся все мои силы. Утром они набросятся на нас, в этом я не сомневаюсь. И мне больше, чем кому-либо другому, нужно чувствовать себя готовым к схватке. Вероятно, многие из нас завтра погибнут. Если я буду в форме, то, возможно, кого-то удастся спасти».

С печалью вспомнил он о Линкольне Крафте, чье обгоревшее тело (до такой степени, что не годилось для отправки в чаны) вытащили из обломков одного из фургонов нападавших. Крафт был тридцать первой потерей Улья за этот день.

И это только начало.

В приглушенном шепоте, доносившемся отовсюду, чаще всего повторялись слова «нападение» и «пленники». Бурный энтузиазм, подпитываемый адреналином, охватил работников — неоднократно упоминалось и слово «победа».

И снова Хельстром подумал о трех пленниках Улья. Странным казалось держать пленников. Гораздо естественней просто направить чужаков-взрослых в чаны. Только дети считались пригодными для переделки сознания и дальнейшего использования для нужд Улья. А теперь… Теперь появились новые возможности.

Джанверт, самый загадочный из троих, имел юридические познания, это Хельстром выяснил, осторожно задавая вопросы. Его сознанию, возможно, удастся придать новую форму при условии, что тот окажется достаточно восприимчивым к химическим препаратам Улья. У женщины, Кловис Карр, агрессивный характер, который можно попытаться обратить на пользу Улью. Третий человек, по документам Томас Элден, вел себя как солдат. Все они несли в себе ценные качества, но Джанверт представлял наибольший интерес. И он невысок, что тоже могло пригодиться Улью.

Хельстром снова повернулся к экранам, подошел и склонился пониже над вторым справа.

— А что с нашим патрулем, прочесывающим русло высохшего ручья? — спросил он. — Есть новая информация о переговорах, ведущихся из машины, которая находится под нашим наблюдением?

— Чужаки все еще, похоже, сбиты с толку, Нильс. Они называют все это «очень странным случаем» и время от времени обращаются к кому-то по имени Гаммел, который, по всей видимости, считает создавшееся положение «снафу». Нильс, что такое «снафу»?

— Путаница, — перевел Хельстром. — Военный термин: ситуация, которая была до этого обычной, запуталась.

— Значит, что-то идет не так?

— Да. Сообщи мне, если услышишь что-нибудь новенькое.

Хельстром выпрямился и подумал, не вызвать ли Салдо. Этого молодого человека послали осторожно наблюдать за действиями ученых из «Проекта 40», занявших сейчас длинную галерею на пятидесятом уровне. Не лучшее, конечно, место для наблюдения: основные работы велись в средней части галереи, по меньшей мере, на расстоянии полумили от Салдо, но исследователи проявляли повышенную раздражительность после случившегося ранее инцидента с «вмешивающимся наблюдателем». Хельстром рассчитывал на умение Салдо справляться с подобными ситуациями. Они на командном посту отчаянно нуждались даже в незначительных успехах работы лаборатории.

«Блеф ни за что не сработает с чужаками, — признался самому себе Хельстром. — Улей сможет рассчитывать лишь на небольшой выигрыш времени. Можно продемонстрировать парализаторы для создания временной иллюзии, что у нас имеется и другое, более мощное оружие, основанное на тех же принципах. Но чужаки потребуют демонстрации. И никогда нельзя забывать предупреждения Харла: угроза применения абсолютного оружия заставляет противника положить палец на спусковой крючок. Враг может заявить: „Ну что ж, так используйте его!“ Оружие должно быть применимо с энергией, меньшей, чем абсолютная, и результат не должен вызывать никаких сомнений. У чужаков сеть подходящая для этого случая поговорка: не пытайся обмануть шулера. Блеф недолговечен. Рано или поздно карты придется раскрыть — и что тогда?»

Дикие люди — действительно очень странные создания. Они склонны не верить в насилие, пока оно не применяется к ним. То же самое они наверняка говорили и сейчас: «Такого не может быть!».

Возможно, это неизбежно в мире, в котором общество основано на насилии, угрозах и иллюзии абсолютной власти. Разве можно ожидать, чтобы такие люди, как Джанверт, думали не столь категорично, помнили об ответственности перед жизнью и взаимосвязи живых систем, задумывались о месте человека в великом круговороте жизни? Подобные идеи кажутся чужакам бессмысленными, даже тем из них, кто является приверженцем нового течения — экологии.

Из частных записей Джозефа Мерривейла:

«Что касается инструкций, переданных мне в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, то в Лейквью я прибыл поздно вечером и установил контакт с агентом ФБР Вэверли Гаммелом, который подготовил в Фостервилле базу. Он доставил меня в город в 11:18 вечера. Гаммел сообщил, что пока не предпринимает никаких действий, лишь организовал наблюдение за этим районом с расстояния приблизительно в две мили, располагая четырьмя автомобилями с экипажем в девять человек. По словам Гаммела, он действует строго в рамках полученных указаний, но его распоряжения не согласуются с тем, что мне было сообщено в кратком инструктаже перед вылетом на операцию. Как сообщил Гаммел, с самого утра, когда наша команда отбыла в зону действий, от нее не поступило никаких известий. Гаммел выказал сомнения, что в этом деле замешаны наркотики. Он видел предварительный отчет о вскрытии тела Перуджи. Я вынужден заявить протест против своей зависимости от другого агентства в деле, где ответственность возложена на меня. Разделение полномочий ведет к созданию ситуации, при которой возможны недоразумения. Рабочее соглашение, официально не подписанное, по условиям которого я должен выполнять свои обязанности, может только усугубить затруднения. Поскольку многие шаги были предприняты в рабочем порядке без моего согласия и ведома, я вынужден заявить официальный протест. Я не могу отвечать за те неприятности, которые грозят нам. Должен подчеркнуть, что ведение операции расходится с моим пониманием тех действий, без которых не достичь наших целей».

Салдо побил все рекорды скорости, поднимаясь на поверхность с уровня 5000 футов, где работали исследователи. Скоростные лифты имелись только в так называемых новых галереях, расположенных ниже 3100 футов, но даже они двигались все медленнее по мере подъема. На уровне 3800 футов проводились работы в новых галереях, и он был вынужден задержаться. Он решил спросить Хельстрома, нельзя ли эти работы свести к минимуму на время нынешнего кризиса.

Салдо оставил молодого помощника в перемещенной лаборатории, располагавшейся теперь в юго-восточном конце длинной галереи, с реквизированным секретным оружием — биноклем, некогда принадлежавшем одному из чужаков, Депо. Бинокль показывал картину повышенной активности исследователей, которую Салдо интерпретировал как готовность к тестированию системы. Он не отваживался приближаться к специалистам. Приказы Хельстрома на этот счет были точны. Только Хельстром мог теперь изменять условия, и, понимая важность происходящего, Салдо решил во время вынужденного перерыва в лаборатории отправиться наверх, чтобы добиться разрешения на небольшое вмешательство.

Время приближалось к полуночи, когда клеть крана доставила его на чердак, где располагался командный пост. Охранник, узнав его, лишь коротко кивнул, разрешая войти. Внутри было сумрачно и странно тихо, и Салдо увидел, что большая часть руководящих работников Улья во главе с Хельстромом вышла на ночное дежурство. Хельстром стоял в северном конце комнаты — приземистая фигура на темном фоне окон с поднятыми жалюзи. Салдо поймал себя на мысли, что, по его оценке, большинство из присутствующих неважно себя чувствуют, за исключением Хельстрома, да и то с оговорками. Некоторым из них стоило бы поберечь силы на завтра.

Впрочем, Салдо не видел в поведении лидера ничего странного: будь он на месте Хельстрома, тоже стоял бы там, у северного окна.

Нильс повернулся и узнал Салдо, пробиравшегося в зеленоватом сумраке.

— Салдо! — крикнул он. — Есть новости?

Салдо приблизился к Хельстрому и тихо объяснил, почему покинул лабораторию.

— Ты уверен, что они собираются протестировать собранное оборудование?

— Очень похоже. Уже несколько часов они протягивают кабели. На других моделях это всегда означало подготовку к тестированию.

— Как скоро?

— Трудно сказать.

Хельстром беспокойно прошелся взад-вперед, и в чрезмерной точности его движений проглядывала усталость. Потом он остановился перед Салдо.

— Я не понимаю, как они собираются проводить испытания. — Хельстром потер подбородок. — Они ведь сказали, что для новой модели понадобится вся галерея.

— Правильно, они используют всю галерею — и вентиляцию, и странные конструкции из труб, проложенных ими по всей длине галереи. Под трубы подставили все, что смогли найти, — стулья, скамьи… Очень странное устройство. Они даже забрали насос из сада на сорок втором уровне — просто заявились туда, отсоединили и забрали. Только представь себе, как был раздражен управляющий садом, когда они просто заявили, что ты предоставил им такие полномочия. Это так?

— Вообще-то, да, — признался Хельстром.

— Нильс, как ты думаешь, такое поведение говорит о близости испытаний и больших надеждах на успех?

Хельстром думал именно так, но другие соображения не позволяли ему тешить себя надеждой. Поведение специалистов могло выражать смятение, которое охватило весь Улей. Хельстрому это казалось не то чтобы вероятным, но вполне возможным.

— А не следует ли нам спуститься и ознакомиться с обстановкой на месте? — спросил Салдо.

Хельстром понимал нетерпение, которое привело Салдо сюда из лаборатории. Нетерпение сейчас испытывали многие в Улье. Однако был ли смысл в том, чтобы самому спускаться вниз? Возможно, ему ничего не сообщат из естественной осторожности. Ученые предпочитали говорить о вероятности или о возможных последствиях на «определенной стадии эксперимента». И их легко понять. Эксперименты часто плохо кончались для экспериментаторов. В одном из испытаний образовался плазменный пузырь, который убил пятьдесят три работника, включая четырех исследователей, и полностью разрушил все в радиусе двухсот футов в одной из боковых галерей на тридцать пятом уровне.

— Сколько энергии они затребовали у энергетиков? — спросил Хельстром.

— Энергетики спросили, но им ответили, что расчеты еще не закончены. Я, впрочем, оставил в генераторной одного наблюдателя. Несомненно, исследователи запросят дополнительную энергию.

— Каковы оценки энергетиков, если исходить из числа используемых кабелей?

— Около пятисот тысяч киловатт. Впрочем, может, и меньше.

— Так много? — Хельстром глубоко вздохнул. — Салдо, исследователи слишком непохожи на остальных работников Улья. В них воспитывали довольно узкий взгляд на вещи, главные усилия направляли на развитие интеллекта. Нам следует быть готовыми к возможности катастрофической неудачи.

— Ката… — начал было Салдо и умолк, пораженный.

— Подготовь к эвакуации, по меньшей мере, три уровня, примыкающие к району испытаний, — приказал Хельстром. — Сам отправляйся в генераторную. Скажи главному специалисту, чтобы он не подсоединял силовые кабели без моего разрешения. Когда появятся исследователи с просьбой подключить силовые кабели, вызовешь меня. Спроси их, если получится, об оценке радиуса действия и фактора ошибки проекта. Узнай, сколько они потребуют энергии, и одновременно отдай приказ об эвакуации галерей. Мы не должны рисковать большим числом работников Улья, чем необходимо.

Салдо стоял, стараясь не показывать благоговения перед руководителем Улья. Он был уничтожен, от недавней гордости не осталось и следа. Ни одна из этих мер предосторожности даже не приходила ему в голову. Он хотел убедить Хельстрома лишь в одном: ученые не должны гнать его прочь. Отправка наблюдателя в генераторную с правом вето на подачу энергии не входила в планы Салдо.

— Возможно, ты бы предпочел отправить в генераторную кого-то другого, с большим воображением и более способного, — пролепетал Салдо. — Может, Эд…

— Мне нужно, чтобы именно ты находился в генераторной, — ответил Хельстром. — Эд — специалист с большим опытом жизни во Внешнем мире. Он способен думать как чужак, чего не скажешь о тебе. И у него более ровный темперамент, он редко переоценивает или недооценивает свои способности. Одним словом, он уравновешен. Если мы переживем ближайшие часы, то нам потребуется именно это его качество. Я верю, что ты выполнишь мои приказы со всем возможным тщанием. Я знаю, ты сможешь. А теперь возвращайся на свой пост.

Салдо выпрямился и посмотрел в лицо Хельстрома.

— Нильс, я не думаю…

— Отчасти из-за моей усталости я так жестко разговаривал с тобой. Это ты должен принять во внимание. Ты мог бы связаться со мной по внутренней связи, не покидая своего поста. Настоящий лидер, прежде чем действовать, рассматривает все возможности. Будь ты готовым лидером, то подумал бы, как поберечь мои силы, а также и свои. Но ты им станешь, и время между выбором возможностей и принятием решения будет становиться все короче и короче.

— Я немедленно возвращаюсь на свой пост, — сказал Салдо. Повернувшись, он пошел к выходу, слыша возбужденные голоса наблюдателей. Невозможно было расслышать что-либо связное. Кто-то спросил:

— Кто еще может быть подключен?

Снова хор голосов.

— Не всё сразу! — выкрикнул наблюдатель. — Скажите им, чтобы оставались на местах. Если мы бросимся искать без координатора, то станем просто мешать друг другу. Отсюда мы будем руководить поисками.

Наблюдатель, молодая женщина из младшего командного состава, чье овальное лицо отразилось на экране, привстала со стула, чтобы лучше видеть Хельстрома.

— Один из пленников сбежал из камеры!

Хельстром постарался как можно скорее оказаться рядом с ней. Салдо замер в дверях.

— Кто именно? — требовательно спросил Хельстром, наклонившись над наблюдателем.

— Джанверт. Следует ли нам снять работников, чтобы…

— Нет.

— Нильс, должен ли я… — начал было Салдо, однако Хельстром, не отрывая взгляда от экрана, перед которым сидела женщина-наблюдатель, резко перебил его:

— Отправляйся на свой пост!

На экране появился перепуганный охранник, молодой мужчина с отметиной племенного самца на плече.

— Какой уровень? — требовательно спросил Хельстром.

— Сорок второй, — ответил работник на экране. — И он вооружен парализатором. Не понимаю, как ему удалось… Он убил двух работников, которые утверждали, что их послали сюда по… по вашему приказу, чтобы…

— Понимаю, — прервал его Хельстром. Это были специалисты, посланные за Джанвертом, которого он собирался использовать в качестве посредника. Что-то пошло не так, и Джанверту удалось сбежать. Хельстром выпрямился и оглядел работников вокруг себя. — Разбудить смену. Джанверт имеет наши химические метки. Он может перемещаться по Улью, не привлекая к себе внимания. Перед нами сразу две проблемы. Мы должны снова схватить его и при этом не растревожить Улей. Разъясните это веем, кто будет задействован в поисках. Каждая поисковая группа должна иметь описание Джанверта, и по меньшей мере одного человека в группе нужно вооружить пистолетом. Я не хочу, чтобы в Улье использовались парализаторы.

— Вы хотите получить его мертвым и отправить затем в чан? — спросил работник за спиной Хельстрома.

— Нет!

— Но вы же сказали…

— Один пистолет на каждую группу, — оборвал возражения Хельстром. — Пистолет нужен, чтобы ранить его в ноги и таким образом остановить. И ни для чего иного! Мне он нужен живым. Ну что, всем понятно это? Нам этот чужак нужен живым!

Из «Руководства по Улью»:

«Жизнь должна забирать жизнь ради жизни, но ни один работник не должен входить в это колесо регенерации с иным мотивам, кроме как с целью продолжения нашего рода. Следует помнить — только через род мы связаны с бесконечностью, и это имеет совершенно иное значение для рода, чем для смертной клетки».

Джанверту потребовалось немало времени, чтобы осознать странность положения, в котором он очутился. С некоторого времени он ощущал раздвоение личности, словно в нем уживались два человека. Он ясно различал каждого из них. Один изучал закон, потом присоединился к Агентству, любил Кловис Карр и сейчас чувствовал себя в ловушке: что-то воздействовало на его психику, выхолащивая все человеческое. Другой, похоже, проснулся как вполне сформировавшаяся личность во время обеда с Нильсом Хельстромом и той женщиной-куколкой по имени Фэнси. Эта вторая личность вела себя с какой-то безумной отрешенностью. Он помнил, как безропотно прошел вместе с Хельстромом в комнату, где люди начали задавать ему вопросы. И этот таинственный другой, как помнил Джанверт, отвечал на вопросы с полной откровенностью. Он охотно отвечал, вспоминая детали, которые помогали прояснить общую картину. Он проявлял усердие, стараясь, чтобы его ответы были понятны.

Остались и другие странные воспоминания: большие открытые баки в громадной комнате, часть из них наполняла кипевшая и пенившаяся жидкость; еще одна комната таких же громадных размеров, где ползали по полу малыши, а дети постарше прыгали и играли в удивительной тишине на покрытом мягким материалом полу. Он пружинил, словно трамплин. Джанверту припомнился кислый запах, стоявший в той чисто убранной комнате. Он вспомнил воду, неожиданно полившуюся на малышей с потолка, когда он проходил мимо, а потом другой запах, который окружал его даже сейчас. Зловонный, тухлый и теплый.

Та его личность, которую он считал первоначальной, казалось, пребывала в спячке, пока другая управляла его действиями, однако сейчас она осознала себя. Он узнал, где находится, обеими частями своего «я»: комната с грубыми серыми стенами, с ямой и отверстием в центре для отправления нужды; полка размерами один фут на три рядом с единственной дверью, сделанной, очевидно, из того же материала, что и стены; черный графин из пластика и стакан на полке. Там была теплая вода. Раньше на полке стояла тарелка с едой. Ему вспомнилась эта тарелка и обнаженный мужчина с пустым лицом, принесший ее, не сказавший и словечка за всё время! В комнате не было окон, просто одна дверь и яма для туалета, вокруг которой имелись разбрызгиватели с водой. Их сразу же включили, чтобы промыть комнату. Здесь не было стульев, только пол, на котором можно было сидеть, и его раздели догола. В комнате не было ничего, что бы пригодилось как оружие. Как он ни пытался разбить пластиковый графин или стакан, это ему не удалось.

В памяти возникли образы других посетителей: двух пожилых женщин, которые, исследуя его интимные места, удерживали его с поразительной легкостью, потом вкололи ему что-то в левую ягодицу. Место вокруг укола до сих пор побаливало. Возвращение его первоначального «я» началось вскоре после укола. По его оценкам это случилось, по меньшей мере, три часа назад. Они забрали его наручные часы, и теперь Джанверт не знал, не ошибся ли в расчетах, но считал: нужно что-то срочно предпринять.

«Я должен сбежать отсюда», — сказал он себе.

Его странное другое «я», теперь бездействующее, вызвало воспоминания о толпах обнаженных людей, снующих по туннелям, но которым его доставили в эту комнату. Человеческий муравейник. Как же отсюда сбежать?

Дверь распахнулась, вошла обнаженная, сравнительно молодая женщина. Дверь она оставила открытой, и Джанверт заметил оставшуюся снаружи пожилую женщину с более суровым взглядом. В руках она держала то самое загадочное оружие, которое походило на плеть с раздваивающимся концом. Он смотрел на молодую женщину с густыми черными волосами вокруг гениталий и темной конной на голове. Может, она сомнамбула? Однако в ее чертах и движениях не было отрешенности, характерной для лунатиков. В левой руке она несла что-то, похожее на обычный стетоскоп.

Когда она вошла, Джанверт вскочил на ноги и отступил, прижимаясь спиной к стене. Рядом находилась полка.

Женщина, казалось, была удивлена.

— Успокойся. Я пришла сюда только для того, чтобы оценить твое состояние, — она поправила стетоскоп на своей шее и взяла Другой его конец в левую руку.

Джанверт нащупал, стараясь не привлекать ее внимания, пластмассовый графин с водой и столкнул его с полки.

— Ну что ты натворил! — воскликнула женщина, наклоняясь, чтобы поднять графин, лежавший в луже воды.

Как только она нагнулась, Джанверт нанес ей рубящий удар по шее. Она рухнула и замерла, не двигаясь.

«Так, остался еще один охранник снаружи. Расслабься и думай!» — сказал себе Джанверт. Кожа женщины, лежавшей на полу, сделалась мертвенно-бледной под холодным зеленоватым светом, струившимся из ниши на потолке. Джанверт наклонился, попытался нащупать пульс, но не обнаружил его. Он тут же снял стетоскоп и прослушал ее сердце. Оно не колотилось! От осознания, что его яростный удар убил женщину, Джанверта пробрала дрожь. Он подумал об уязвимости собственного положения. Эдди торопливо оттащил тело к стене справа от двери и обернулся, чтобы посмотреть, не осталось ли каких-нибудь следов борьбы. Графин все еще лежал на полу, и Джанверт замешкался. Эта нерешительность спасла ему жизнь.

Дверь снова открылась, и внутрь просунулась голова пожилой женщины, на лице которой читалось любопытство.

Джанверт схватил ее за голову, затащил в камеру и ударил коленом в живот. Она захрипела, выпустив свое оружие, и он, отпустив голову, нанес такой же рубящий удар, как и раньше, потом повернулся и захлопнул дверь.

«Так, уже два тела и оружие!» Джанверт осмотрел странный, похожий на хлыст предмет. Из черной пластмассы, похожей на ту, из которой были сделаны графин и стакан. Длиной в ярд, с короткой ручкой и вмятинами для пальцев.

Джанверт направил раздвоенный конец на охранницу, которую только что сбил с ног, и нажал на кнопку. Усики загудели, пожилая женщина дернулась, и он отпустил кнопку. Гудение прекратилось. Цвет кожи на боку пожилой женщины начал приобретать темно-бордовый оттенок. Джанверт наклонился и пощупал пульс. Он не прощупывался. Уже два трупа! Джанверт попятился назад, глядя на дверь. Она открывалась внутрь, он знал это, и примерно на уровне талии в ней имелось чашеобразное углубление, которое он исследовал ранее. Тогда дверь не открылась. Мелькнула паническая мысль: «Что если я запер сам себя?!» Им овладело отчаяние, но Джанверт все-таки попытался открыть дверь. На этот раз она тут же распахнулась, лишь едва слышно щелкнув, и он успел увидеть поток людей, торопливо идущих мимо, прежде чем снова закрыл ее.

— Надо подумать, — сказал он самому себе вслух.

«Конечно, они предположат, что я направлюсь вверх, к поверхности. Но, может, у них есть и другие выходы? Что находится ниже этой камеры?» Он знал, что ниже должен пролегать, по меньшей мере, еще один уровень. Охранники провели его мимо шахты лифта с открытыми кабинами, поднимающимися с одной стороны и опускающимися с другой. У него имелось оружие, и теперь он знал, что может им убивать. Люди Хельстрома станут искать его. Будут прочесывать комнату за комнатой в этом пронизанном туннелями муравейнике, и у них, очевидно, хватит на это сил.

«Я пойду вниз».

Джанверт не имел ни малейшего представления, как глубоко под землей он находится. Его доставили сюда на лифте, он пересек много уровней, но его другое «я» и не думало считать их.

Его накормили чем-то, что сделало его послушным. Другое «я» — создание Хельстрома. Может быть, это и есть результат «Проекта 40»? Может быть, документы, найденные в МТИ, — просто описание чего-то, что требуется для создания химических препаратов, воздействующих на человека?

Они вряд ли ожидают, что он уйдет вниз. Если и есть другой путь наружу из этого человеческого муравейника, то он отыщет его, действуя вопреки логике.

«Действуй нелогично», — напомнил он себе.

Джанверт все еще до конца не пришел в себя, но понимал, что нельзя больше задерживаться. Держа наготове в правой руке оружие охранницы, он открыл дверь и выглянул наружу. Активность в туннеле спала, мимо него слева направо шла вереница молчаливых обнаженных мужчин и женщин, и никто не кинул на него даже взгляда. Джанверт насчитал девять человек. Большая группа людей шла в обратном направлении из дальнего конца туннеля. Они тоже не обращали на него внимания.

Когда вереница прошла мимо, Джанверт выскользнул из камеры и пристроился позади группы людей, идущих влево. Он отстал от них у первого лифта, подождал идущую вниз кабину и быстро шагнул в нее, повторяя движения худощавого мужчины с пустым выражением лица. Ни слова не говоря, они оба, стоя лицом к выходу, поехали вниз.

Запахи муравейника казались Джанверту все более и более отвратительными, по мере того как — вдруг он это понял — обострялись его чувства. Казалось, что мужчина, стоявший рядом с ним в лифте, не замечает вони. Впрочем, дышалось легко, но Джанверт испытывал тошноту всякий раз, когда сосредоточивал внимание на запахах. «Так, лучше не думай о них», — приказал он самому себе. Его сосед по лифту по-прежнему представлял угрозу, но почему-то даже не взглянул на Джанверта. Волос на лобке у него не было: то ли их остригли, то ли удалили каким-либо иным способом. На голове сверкала лысина.

Мужчина выпрыгнул из кабины лифта, когда они опустились на два этажа вниз, и Джанверт остался один. Он считал серые стены и этажи, дождался десятого, когда спросил себя, сколько же ему еще оставаться в этой кабине. Потом посмотрел на потолок. Такой же невзрачный, как и пол. Что-то серое поблескивало на потолке ближе к левой от него стене. Он поднял руку и коснулся этой субстанции, что-то прилипло к его пальцу. Джанверт поднес палец к носу и понюхал. Тот же запах, что у кашицы, которая была в тарелке. Тот факт, что пища оказалась на потолке, кое-что объяснял. Значит, потолок служил полом в фазе подъема. Похоже, эти кабины двигаются безостановочно. Люди запрыгивают в них или выпрыгивают в проемы, где отсутствуют двери. Все говорило о бесконечной цепочке кабин, циркулирующих между уровнями Хельстромовского улья.

Неожиданно кабина слегка наклонилась влево. Потом еще раз, но круче. Джанверт уперся коленом о левую стенку, затем встал на корточки, когда боковая стенка лифта стала полом. В дверном проеме, по мере того как потолок становился полом, он по-прежнему видел все ту же серую стену, что подтверждало его догадку. Теперь кабина пошла вверх. Джанверт выпрыгнул из нее при первой же возможности, никем не замеченный. Он оказался в туннеле, освещаемом лишь тусклым красным светом, справа от него вдалеке туннель имел более яркое желтое освещение. Джанверт бросил взгляд влево и увидел, что туннель плавно изгибается вправо, исчезая из поля зрения. Он решил идти в направлении желтого света, повернул направо, стараясь придерживаться обычного темпа — он всего лишь еще один житель этого муравейника, идущий по каким-то своим делам. Оружие казалось тяжелым и скользким во вспотевшей ладони правой руки.

Он услышал звук воды прежде, чем достиг района желтого света, но к тому времени уже понял, что свечение исходит из длинных щелей, параллельных полу и сводчатому потолку. Щели располагались на высоте глаз, и Джанверту нужно было просто повернуть голову, чтобы увидеть широкую низкую комнату с длинными баками, заполненными водой. Вокруг них деловито суетились люди. Джанверт внимательно пригляделся к ближайшему баку, различил в воде рыбу, совсем некрупную, приблизительно в шесть дюймов длиной. Лишь теперь он заметил, что люди, находившиеся в глубине комнаты, вычерпывали рыбу из бака в небольшую цистерну на колесах.

«Господи, рыбная ферма!»

Джанверт пошел мимо этих сияющих щелей, и впереди него вновь что-то заблестело. Розовый свет исходил из дверей размерами во всю стену, за которыми находилась комната еще больших размеров, чем предыдущая. Эта комната была забита полками на уровне груди. Над полками низко располагались лампы. Полки утопали в сочных растениях с ярко-зелеными листьями. И снова он услышал звук воды, но теперь более слабый. Между полками двигались рабочие в темных очках, неся сумки, перекинутые через плечо, и срывали красные плоды — помидоры, как понял Джанверт. Наполненные сумки относили к окну в дальней стене и опорожняли там.

Ему навстречу попадалось все больше людей, и впереди раздавалось какое-то гудение, которое становилось все громче. Джанверт вдруг понял, что слышит его уже давно, но оно ускользало от сознания.

До сих пор никто из встреченных им людей не обращал на него никакого внимания.

Он приближался к источнику раздражающего гудения, и в туннеле становилось теплее. Когда он подошел к зоне, где щели в левой стене увеличились, то бросил взгляд внутрь. Там находилось просто-таки гигантское помещение. Оно опускалось вниз по меньшей мере на два этажа и тянулось на столько же вверх, его заполняли цилиндрические предметы, на фоне которых работники казались просто карликами. Ему показалось, что высотой эти штуковины были, по меньшей мере, в пятьдесят футов и, вероятно, в сто футов диаметром. Вне всякого сомнения, это и был источник гудения, и Джанверт чувствовал сильный запах озона, проникающий через щели в туннель.

«Электрические генераторы», — догадался он.

Но это была самая большая генераторная, которую он когда-либо видел. Влево она тянулась на полмили и на столько же — вправо, да и в ширину, похоже, достигала таких же размеров. «Но если это генераторы, — подумал он, — то что же приводит их в движение?»

Подойдя к противоположному концу туннеля, Джанверт получил ответ на свой вопрос. Туннель сворачивал влево, завершаясь двумя сходнями. Одни вели вниз в освещенное помещение, а другие, что были справа, параллельные первым и отделенные от них тонкой стенкой, под наклоном уходили в темную зону, где он смог различить в смутном свете масляные отблески текущей воды.

«Вода… Может, это путь к спасению?»

Джанверт решительно свернул к сходням, ведущим к потоку, миновал еще одну группу людей, не обративших на него никакого внимания, и оказался на черном бортике рядом с водой. Это же подземная река! Она уходила во мрак, и на другой ее стороне, где-то в четверти мили от себя, он различал подвижных светлячков.

Чем дальше Джанверт шел вдоль реборды, тем уже она становилась, и снизу доносилось журчание текущей воды, а слева — приглушенное гудение.

Возможные размеры этого подземного сооружения постепенно проникли в сознание Джанверта. Оно было столь огромным, что он невольно заподозрил: здесь не обошлось без участия правительства. Разве может быть какой-то иной ответ? Это сооружение слишком велико, чтобы укрыть его от властей.

Если не обошлось без участия правительства, то почему Агентству ничего об этом не известно? Это казалось невозможным. Шеф имел доступ к некоторым из самых опасных правительственных секретов. Об этом предприятии ему бы стало известно наверняка. Даже Мерривейл, вероятно, знал бы о таком огромном объекте.

Погрузившись в думы, Джанверт едва не столкнулся с седовласым мужчиной, стоявшим на его пути в конце туннеля; открытая винтовая лестница вела вверх. Седовласый поднял правую руку и странно пошевелил пальцами у Джанверта перед лицом.

Джанверт пожал плечами.

Мужчина пошевелил пальцами еще раз и покачал головой. Он явно был сбит с толку.

Джанверт поднял оружие и направил его на мужчину.

Тот отступил назад, явно шокированный: рот открылся, глаза расширились, уставившись на него, мышцы вздулись от испуга. Он снова поднял руку и повторил свой жест.

— Что тебе надо? — спросил Джанверт.

Удар, наверное, имел бы меньший эффект. Мужчина сделал еще один шаг назад, остановился у края винтовой лестницы. Он по-прежнему не произнес ни слова.

Джанверт огляделся. Похоже, они были здесь одни. Очевидно, знаки мужчины что-то означали. Тот факт, что Джанверт их не понимал, становился все более очевидным. С внезапной решимостью Джанверт нажал на кнопку своего оружия, услышал короткий щелчок, после которого седовласый рухнул.

Джанверт поспешно оттащил тело в темный угол и задумался. Следует ли ему столкнуть мужчину в реку? Люди ниже по течению могут увидеть тело и отправиться сюда в поисках объяснения. Он решил, что лучше не делать этого, и начал подниматься по лестнице.

Лестница оканчивалась платформой перед узким мостиком через реку. Джанверт, не раздумывая, шагнул на мостик. Он не чувствовал особых угрызений совести от того, что убил еще одного обитателя Хельстромского улья. Маслянистый вид воды в тридцати футах под ним и так и не исчезнувший тошнотворный запах вызвали легкое головокружение, и он шел, опираясь левой рукой на поручень.

Мостик, освещаемый желтым светом длинной цилиндрической лампы, вел в короткий узкий туннель на другой стороне реки. В конце туннеля обнаружилась закрытая дверь, в центре которой на уровне талии помещалось ручное колесо. Над ним горела зеленая буква «А» со стилизованным символом сбоку, который показался ему частью тела какого-то насекомого, сегментированного и закругленного, но без головы.

Держа оружие наготове, Джанверт попытался повернуть колесо левой рукой в левую сторону. Секунду оно сопротивлялось его усилиям, потом свободно повернулось до резкой остановки. Он нажал, и дверь подалась со слабым вздохом, а потом он почувствовал дуновение слабого ветерка. В смутном розоватом свете Джанверт разглядел еще один туннель, тянувшийся за дверью, который был едва ли шире ее проема. Свет исходил из небольших плоских дисков на потолке. Туннель слегка поднимался.

Джанверт вошел в него, закрыл дверь таким же, как снаружи, колесом, после чего начал подъем.

Отчет Службы Безопасности Улья 7-А:

«Работник, подходящий под описание Джанверта, был замечен на сорок восьмом уровне возле турбинной станции номер шесть. Из этого следует, что беглец направляется вниз, а не вверх, и этот факт сейчас тщательно проверяется. Работники, видевшие его, говорят, что приняли проходившего мужчину за ведущего специалиста из-за его длинных волос и парализатора в руках. Это соответствует нашим данным, но все же кажется необычным его отказ от немедленной попытки прорваться на поверхность».

Когда Джанверт, продвигаясь по узкому туннелю, поднялся, по его мнению, уже футов на триста, он остановился передохнуть. Туннель делал резкий поворот приблизительно через каждую тысячу шагов, и по его оценке уклон составлял три процента. Джанверт предположил, что этот туннель входит в систему вентиляции, но до сих пор он еще не видел ни одного отвода, и что-то в неподвижности, царящей здесь, и в изредка попадавшихся налетах пыли говорило, что им уже давно не пользовались. Может, это аварийный выход? Пока Джанверт не позволял себе надеяться на это: туннель просто вел его вверх.

Вскоре он возобновил подъем и пять поворотов спустя подошел к другой двери с ручным колесом. Остановившись, Джанверт поглядел на дверь. Что ждет его с другой стороны? Должен ли он открывать ее? У него имелось оружие. И именно оно послужило окончательным доводом для принятия решения. Он покрутил колесо, потом надавил плечом на дверь и рывком открыл. Волна воздуха ударила ему в лицо.

Джанверт вышел из туннеля на узкую, огороженную перилами платформу, расположенную на половине высоты огромной круглой комнаты с куполообразным потолком. Она простиралась в ярком бело-голубом свете, по меньшей мере, ярдов на двести. Пол, слегка вогнутый к центру, казался живым — так много мужчин и женщин совокуплялись там.

Джанверт смотрел на них в немом удивлении. Комната была наполнена стонами и звуками соударявшихся друг о друга тел. Пары разъединялись, находили новых партнеров и потом продолжали заниматься своей удивительной сексуальной деятельностью.

Совокупление!

И тут ему припомнилось поразительное сообщение Перуджи о ночи, проведенной им с Фэнси. Она так и назвала это: размножение.

Пожалуй, лишь это слово точно подходило для описания удивительной сцены. Однако никакого возбуждения он не испытывал. Его даже подташнивало. Здесь стоял особый запах жуткая смесь пота и чего-то липкого, что напоминало ему о слюне, накладываясь на изначальную вонь этого муравейника. Он заметил, что пол был сырым и как будто упругим. Голубовато-серого цвета, он поблескивал в местах, не занятых корчащимися парами. В просветах двигавшихся тел Джанверт заметил широкий круг более темного материала, оказавшийся дренажным стоком… с решеткой. Господи! На нескольких телах были ее отметины.

Размножение! Что может быть более эффективным?

Все еще в состоянии легкого шока, Джанверт попятился назад в туннель, закрыл дверь и продолжил подъем. Но эта дикая картина запечатлелась в памяти. И вряд ли когда-нибудь ему удастся забыть ее. Впрочем, все равно никто не поверит. Чтобы поверить в такое, нужно увидеть.

Он понимал, что находится на грани срыва. Так вот что они называли «сексуальным конгрессом».

Джанверт предполагал, что спустись он вниз, в эту комнату, и присоединись к оргии, никто бы не обратил внимания на его появление — просто еще один мужчина-воспроизводитель.

Джанверт прошел еще две двери с ручными колесами, прежде чем к нему вернулось прежнее спокойствие. Он с отвращением смотрел на каждую дверь, пытаясь представить себе, что же он обнаружит по ту сторону. Это был проклятый Богом людской улей! Он неожиданно остановился, замерев от полноты всего того, что несла эта мысль.

Улей.

Он посмотрел на тускло освещенные стены туннеля, ощущая слабое гудение машин, запахи, всё признаки жизни, кишащей вокруг него.

УЛЕЙ!

Джанверт сделал три глубоких, нервных вздоха, прежде чем продолжил подъем. Они живут здесь по образу и подобию насекомых. Как же живут насекомые? Они делают то, что не захочет делать ни один человек — и что ни один человек не сможет делать. У них сеть трутни, рабочие — и матка, — они едят, чтобы жить. Они едят то, что отторгнет человеческий желудок, если прежде человеческое сознание не сделает это. Для насекомых совокупление — это просто… размножение. И чем больше он думал об этом, тем стройнее выстраивалась картина. Никакой это не секретный правительственный проект! Нет — это ужас, отвращение, нечто, что необходимо сжечь!

Отчет Службы Безопасности Улья 16-А: Джанверт.

«Тело специалиста по турбинам, убитого парализатором, было найдено неподалеку от центра первичного водного потока. Нет сомнений, что это работа Джанверта. У всех входов и заграждений турбин удвоена охрана, хотя ни один человек не может пройти живым энергетическую установку. Более вероятно, что он проник в старые входные туннели, переоборудованные в аварийную систему вентиляции. Там мы и сосредоточили свои поиски».

Джанверт остановился у следующей двери, прижался к ней ухом. Он слышал слабое ритмичное постукивание с той стороны — какая-то машина, предположил он. Этот стук сопровождало странное шипение. Он повернул колесо, с щелчком открыл дверь и заглянул внутрь. Комната оказалась намного меньших размеров, чем предыдущие, однако все равно была огромной. Низкий потолок, и сразу за входной дверью следовала еще одна. В смутном красном свете, идущем от длинных ламп на потолке, можно было разглядеть невысокие стеллажи, на каждом располагалось переплетенье стеклянных трубочек в виде колонн — прозрачных, пульсировавших жидкостями ярких цветов, — и это на секунду отвлекло его от того, что находилось между колоннами.

Он, не мигая, смотрел на эти предметы, не желая поверить своим глазам. На каждой лавке лежало то, что выглядело как обрубок человеческого тела — от колен до талии. Одни обрубки принадлежали мужчинам, другие — женщинам. Среди последних было несколько с выпирающими животами, как при беременности. Дальше колен и талии ничего не было — только эти трубочки с пульсирующими жидкостями. Неужели то, что он видит, не обман зрения?

Джанверт вошел в комнату, коснулся ближайшего мужского обрубка. Плоть была теплой! Он отдернул руку, чувствуя, как тошнота подступает изнутри. Он отступил обратно к двери в туннель, не в силах отвести глаз от этой картины — пяти живых обрубков человеческих тел. Это действительно не было обманом зрения!

Его внимание привлекло какое-то шевеление в противоположном углу комнаты. Он оглянулся и увидел людей, прохаживающихся между стеллажами, наклоняющихся, чтобы рассмотреть эти обрубки и изучить трубочки. Какая-то пародия на врачей, совершающих обход больных. Джанверт выскользнул обратно в туннель, прежде чем его успели заметить, закрыл дверь и постоял, прижавшись лбом к ее гладкой холодной поверхности.

Там находились воспроизводящие части человеческой плоти. Его воображению предстал улей, поддерживающий жизнь в этих чудовищных обрубках для воспроизводства. По спине побежали мурашки от одной мысли, что его тело тоже будет подвергаться такому унижению. Спина, шея и плечи дрожали, колени отказывались держать. Обрубки для воспроизводства!

Откуда-то снизу донесся глухой стук, и он почувствовал, как изменилось давление воздуха. Послышалось шлепанье босых ног по полу туннеля.

«Они преследуют меня!»

Подгоняемый страхом, он открыл дверь, прошел внутрь и закрыл ее за собой. Теперь медицинский персонал заметил его, но едва в глазах людей в белых халатах мелькнул проблеск удивления, как они начали падать, сраженные парализатором. Джанверт пронесся сквозь эту кошмарную комнату как пуля, стараясь не смотреть ни на один из обрубков. Из арочного прохода он попал в огромную галерею, в толпу людей. Страх все еще гнал его вперед, и Джанверт бросился влево и стал проталкиваться сквозь это столпотворение, помогая себе плечами и нисколько не беспокоясь о смятении, которое вызывали его действия. За собой он оставлял взбаламученный след и немые выкрики. А один странный женский голос обратился к нему:

— Эй, послушай! Эй, послушай!

У первого же лифта Джанверт оттолкнул плечом от проема какого-то мужчину, прыгнул в кабину и смотрел вниз на охваченные недоумением и тревогой лица, пока они не скрылись из поля зрения.

Рядом с ним в кабине находились две женщины и мужчина. Одна из них очень походила на Фэнси, но выглядела чуть старше, а та, что помоложе, блондинка, относилась к типу, который ему почти не попадался в глубинах Хсльстромовского улья. Мужчина, полностью лишенный волос, с узким лисьим лицом и настороженными яркими глазами, напоминал Мерривейла. Всё трое проявили любопытство к попутчику, и мужчина, наклонившись, втянул носом воздух. То, что он учуял, похоже, удивило его, потому что он еще раз принюхался.

Охваченный паникой, Джанверт направил на него оружие и полоснул лучом по лысому и женщинам. Они с глухим стуком повалились на пол как раз напротив следующего этажа. Там женщина с полными грудями и круглым, ничего не выражающим лицом собиралась войти, но Джанверт пнул ее в живот, и она повалилась на стоявших за ней людей. Следующий этаж кабина прошла без происшествий, потом еще один и еще. Он выпрыгнул на четвертом в толпу людей, проскочил ее и ворвался в небольшой туннель. Тот привлек его внимание потому, что здесь никого не было. Двое мужчин, которых он сбил с ног, поднялись и пустились за ним в погоню, однако Джанверт срезал их лучом, побежал и свернул за угол. Потом был еще один поворот, и вот он снова в главной галерее, а лифт, из которого он выскочил, находился, по меньшей мере, в ста ярдах от него. И, как он видел, там сейчас царило настоящее столпотворение.

Джанверт свернул в правую сторону туннеля, держа оружие перед собой, чтобы его не замечали, глядя ему в спину. Он заставил себя перейти на спокойный шаг, пытаясь утихомирить дыхание. Он внимательно прислушивался, нет ли погони. Суматоха прекратилась, Джанверт не слышал шагов преследователей и вскоре рискнул пересечь туннель и идти по левой стороне. При первой же возможности он свернул в другой туннель, поменьше, который круто поднимало вверх. Через сто шагов его пересекал еще один большой туннель с лифтом посередине. Он без происшествий миновал идущих ему навстречу людей и шагнул в первую же поднимавшуюся кабину Скорость ее, едва он вошел, резко возросла. Джанверт обернулся чтобы посмотреть, не проглядел ли он, входя, оператора, но никого не увидел. Мимо проносились этажи, один за другим. После девятого у Джанверта мелькнула тревожная мысль, а не могли ли люди Хельстрома на расстоянии управлять этим лифтом, чтобы поймать его в ловушку. Слишком рискованно выскакивать на такой скорости.

С нарастающей паникой Джанверт подошел к выходному отверстию, пытаясь обнаружить кнопки управления, но ничего не нашел. В этот момент кабина оказалась как раз напротив проема нового этажа и замедлила скорость. Он выпрыгнул и чуть было не столкнулся с двумя мужчинами, толкавшими длинную тележку, нагруженную желтым материалом, похожим на ткань. Они улыбнулись и махнули рукой, произведя пальцами тот же самый сложный знак, что и седовласый мужчина у реки. Джанверт печально улыбнулся в ответ, пожал плечами, и эти двое, удовлетворившись, продолжили толкать тележку вниз по туннелю.

Джанверт свернул вправо и увидел, что туннель заканчивается широкой и ярко освещенной аркой, за которой находилось огромное помещение. Оно было заставлено машинами, между которыми деловито сновали люди. Джанверту показалось, что лучше не сворачивать он продолжил свой путь и вошел в широкую комнату с низкими потолками, заполненную механизмами. Он узнал токарный станок штамповочный пресс (потолок над ним был разобран), несколько сверлильных станков, над которыми согнулись мужчины и женщины, так поглощенные своей работой, что не обратили на него никакого внимания. Здесь ощущались запах масла и едкий, горячий — металла. Помещение можно было принять за обычный машинный зал, если бы не обнаженные люди вокруг. В проходах между станками двигались тележки с ящиками, наполненными какими-то неизвестными ему металлическими предметами.

Джанверт с деловитым видом пересек комнату, надеясь найти выход у противоположной стены. Он заметил, что теперь люди по-иному реагируют на него, и спросил себя, почему. Одна женщина в самом деле оставила свой токарный станок и, приблизившись к нему, потянула носом у его локтя. Джанверт попытался, как обычно пожать плечами и, оглядев свою руку, увидел пот, заблестевший на коже. «Господи, неужели пот-то и привлек ее внимание?»

У противоположного конца открытой двери не оказалось, и он уже начал опасаться, что попал в ловушку, когда увидел ручное колесо в стене — таким же он открывал двери в туннеле. Дверь обозначалась едва заметной линией в стене, но сразу же открылась наружу, когда он повернул колесо. Он деловито прошел через проем и закрыл дверь за собой. Туннель по правую сторону уходил вверх. Он прислушался, пытаясь определить, нет ли кого впереди, ничего не расслышал и начал подъем.

Спина и ноги Джанверта ныли от усталости, и он спросил себя, сколько еще мучений придется вытерпеть. В желудке возникла болезненная пустота, рот и горло пересохли. Но отчаяние двигало Джанвертом, и он знал, что будет продолжать идти вверх, пока остается хоть капля сил. Он должен выбраться из этого чудовищного места.

Из «Руководства по Улью»:

«Химические препараты, способные вызывать предсказуемые реакции отдельных особей животного происхождения, должны быть максимально разнообразными в допустимом диапазоне оттенков. Так называемое рациональное сознание диких людей не является непреодолимым препятствием процессу освобождения, но должно рассматриваться как порог, который следует перешагнуть. И как только сознание окажется в достаточной степени подавлено, препарат можно вводить. Отсюда, из зоны, которая некогда считалось зоной инстинктов, мы, люди Улья, черпаем нашу величайшую силу единения».

Хельстром стоял в помещении командного поста под табличкой со знаками языка Улья. Лозунг можно было перевести так: «Все использовать — ничего не терять». Было три часа ночи, и он уже не верил, что ему удастся этой ночью хотя бы немного поспать. Сейчас он молил о каком угодно отдыхе.

— Взгляните на изменение давления воздуха, — отмстил наблюдатель за его спиной. — Джанверт снова проник в систему аварийной вентиляции. Как это ему удалось? Быстро! Сигнал тревоги. Где находится ближайшая группа захвата?

— Почему бы не заблокировать эту систему уровень за уровнем? — с какой-то покорностью спросил Хельстром.

— У нас еле достает сил для охраны десяти уровней системы, — ответил мужской голос слева.

Хельстром оглянулся, пытаясь рассмотреть говорившего в смутном зеленоватом свете помещения. Не Эд ли? Может, он уже закончил проверку работы внешних патрулей?

Черт бы побрал этого Джанверта со всей его дьявольской изобретательностью! Он оставляет за собой мертвых и покалеченных работников, очаги возбуждения и нарастание беспорядков. И суматоха увеличивается, потому что его по пятам преследуют охранники. Все это взбудоражило Улей. Потребуются годы, чтобы избавиться от последствий этой ночи. Джанверт, конечно, испуган, и химические ингредиенты его страха распространяются по Улью. Все большее число работников замечает этот едва уловимый сигнал тревоги. И видят возбужденного, явно напуганного человека, который является, судя по химическим маркерам, одним из них. Поэтому их страхи расходятся дальше, словно круги по воде. И кризис не за горами, если не удастся срочно локализовать его источник.

Они ошиблись, что не усилили охрану, когда приводили Джанверта в нормальное состояние.

«Моя ошибка», — с горечью подумал Хельстром.

Химическая основа единокровия оказалась палкой о двух концах. Она может ударить любым. Охрана была убаюкана беспомощностью пленника. Никогда еще работник не нападал на своих единокровных братьев.

Хельстром прислушался к голосам наблюдателей на постах, координирующих новый поворот в погоне. Он ощутил их охотничий азарт, словно им и не хотелось бы поймать Джанверта слишком быстро.

Хельстром вздохнул и распорядился:

— Доставьте сюда захваченную женщину.

Голос из темноты ответил:

— Она все еще без сознания.

«Точно, это Эд», — решил про себя Хельстром, а вслух произнес:

— Так приведите ее в чувство и доставьте сюда!

Табличка над входом в комнату с главным чаном:

«Высшая справедливость в том, что после смерти мы отдаем свои тела, и плоть наших бренных тел не теряется, а служит высшей силе, воплощенной в нашем Улье».

На восьмом повороте подъема Джанверт позволил себе сделать небольшую остановку, чтобы передохнуть. Он прислонился лбом к двери. Даже сквозь шевелюру он ощущал ее прохладу, тупо глядя на голые ноги. «Господи, но до чего же жарко в туннеле!» И вонь стала совсем уж нестерпимой! Джанверт почувствовал, что если не даст себе хотя бы малюсенького отдыха, то через пару шагов просто свалится. Сердце гулко стучало, грудь ныла от боли, пот ручьями стекал по телу. Может, стоит рискнуть и вернуться в главный туннель, чтобы поискать лифт? Прижавшись ухом к двери, Джанверт прислушался, но не расслышал ни единого звука. И это обеспокоило его. Может, за дверью его уже ожидают?

Тишина. Только слабые звуки работающих механизмов и ощущение непрекращающейся человеческой активности. Он снова прижался ухом к двери, и вновь не услышал ничего, что таило бы прямую угрозу.

Однако Джанверт был уверен, что его ждет засада диковинных жителей Хельстромовского улья. Сколько же их укрылось в подземелье? Десять тысяч? Никто из них не учитывался в переписи населения. Это место несло на себе отпечаток каких-то тайных целей, а нравы и обычаи обитателей коренным образом отличались от всего, к чему он привык. Эти люди живут по правилам, отрицающим все, во что верит общество снаружи. Есть ли у них бог? Джанверт вспомнил Хельстрома, возносившего молитву. Притворство! Самое настоящее притворство!

Омерзительный улей!

Последние слова Тровы Хельстром:

«Поражение чужаков предопределено их высокомерием. Они бросают вызов силам более могущественным, чем они сами. Мы, жители Улья — истинное творение разума. Мы дожидаемся своего часа, как это умеют делать насекомые. Мы подчиняемся логике, которую, возможно, ни один дикий человек не в состоянии понять. Насекомые научили нас, что истинный победитель в гонке на выживание — тот, кто последним приходит к финишу».

Джанверту показалось, что он простоял минут пять, прежде чем страх взял вверх над усталостью. Как следует он так и не отдохнул, но мог уже идти дальше. Теперь Джанверт дышал спокойнее, хотя ноги еще не отошли, боль в боку пронзала его при глубоких вздохах, а в ступни как будто вонзили ножи. Джанверт понимал, что тело не сможет долго терпеть эту пытку, в конце концов оно откажется повиноваться. Ему нужно выйти отсюда и поискать лифт. Он выпрямился, собираясь открыть дверь, когда краем глаза заметил какое-то движение ниже по туннелю. Преследователи появились из-за угла, но они, очевидно, не подумали, что оружие нужно держать наизготовку, поэтому среагировали с небольшим опозданием, которое спасло Джанверта. Его парализатор находился в левой руке, оставалось только нажать на кнопку, и палец Эдди среагировал рефлекторно. Когда знакомое гудение наполнило туннель, фигуры внизу рухнули как подкошенные.

Падая, один из преследователей поднял пистолет, и выстрел угодил в легкую арматуру, но осколок задел щеку Джанверта. Левой рукой он коснулся раны и вытащил блестящий осколок с пятном крови.

Джанверт не знал, действует ли оружие сквозь стены, им руководила паника. Почти не соображая, он поднял оружие, нажал на кнопку и веером повел по двери, прежде чем ее открыть.

За дверью грудой валялись шесть тел, и один из сраженных сжимал в руке автоматический пистолет 45-го калибра с инкрустированной рукоятью. Джанверт выдернул его из вялых пальцев, потом огляделся. Комната оказалась длинной и узкой, с тремя ярусами коек вдоль стен. Единственными ее обитателями оказались шесть мужчин на полу — обнаженные, один лысый, и все дышали. «Значит, оружие только оглушает людей, когда твердое препятствие уменьшает его поражающую силу», — решил Джанверт. Теперь обе руки были вооружены, и одно орудие было успокаивающе знакомым.

Перевод «Мудрости Диких», сделанный в Улье:

«Вымирание вида начинается с высокомерной веры в то, что каждая личность обладает уникальным менталитетом — ого, индивидуальностью, духом, характером, душой или разумом. — и в то, что эти субстанции обладают свободой».

— Теперь у него пистолет, — сказал Хельстром. — Здорово! Просто здорово! Он что, супермен? Менее часа назад он был в центральной бридинг-секции. Я считал, что он у нас в руках, а теперь… Теперь мне сообщают, что он вырубил две группы захвата восемью уровнями выше!

Хельстром сидел почти в центре арки, сразу за спиной наблюдателя. Стул, который он занял, был единственной уступкой его все возрастающей усталости. Тело настоятельно требовало отдыха. Он находился на ногах уже больше суток, и часы показывали, что пошел пятый час ночи.

— Какие будут приказания? — спросил сидевший впереди наблюдатель.

Хельстром, не мигая, смотрел в его спину. Силуэт наблюдателя смутно вырисовывался на фоне сияющего экрана. «Мои приказания?» — вяло подумал лидер.

— С чего вы взяли, что они могут измениться? — требовательно спросил Хельстром. — Вы должны схватить его!

— Он все еще нужен вам живым?

— Больше, чем когда-либо! Если он действительно так живуч, то необходимо, чтобы его кровь смешалась с нашей.

— Он, похоже, сейчас снова находится в главном туннеле, — предположил наблюдатель.

— Конечно! Прикажите группам захвата обратить внимание на лифты. Он совершил крутой подъем. И должен устать. Направьте все группы захвата на верхние уровни и рассредоточьте их у лифтов. Пусть проверяют каждую кабину и вырубают всех подозрительных.

— Но наши собственные…

— Я знаю… — Хельстром поднял руку успокаивающим жестом, когда наблюдатель повернулся с тревогой на лице. — Но ничего не поделаешь. Лучше мы, чем он. Посмотри только, что он уже натворил. Он, очевидно, включил парализатор на полную мощность и не знает об этом. Он убил работников, близко подобравшихся к нему. Меня переполняет та же ярость, что и всех вас, но мы не должны забывать — он в панике и не ведает, что творит.

— Но ему известно достаточно, чтобы ускользать из наших рук! — пробормотал кто-то за спиной Нильса.

Хельстром не обратил внимания на это проявление несогласия и спросил:

— Где же пленница? Я ведь почти час назад приказал доставить ее сюда.

Ее нужно было привести в себя, Нильс. И она уже на полпути сюда.

— Ладно, скажи, чтобы поторопились.

Из «Руководства по Улью»:

«Одна из составляющих нашей силы лежит в признании многообразия, достигаемом путем изучения уникального социального поведения насекомых. Их эволюция шла в противостоянии с дикими людьми. Имея такой пример перед глазами, мы — впервые в долгой истории жизни на этой планете — сами строим свое будущее».

Джанверт стоял за спинами двух мужчин и двух женщин в поднимающемся наверх лифте. Квартет повел себя нервозно, едва он вошел. Наверное, решил он, из-за пораненной щеки. Властный взмах руки с револьвером почему-то успокоил их, и у него мелькнула странная мысль, что подействовал именно жест, а не пистолет. Чтобы проверить догадку, Джанверт убрал пистолет под правую руку, а когда один из мужчин повернулся, махнул ладонью в его сторону. Эффект был тот же, как если бы он сказал: «Отвернись и оставь меня в покое!» Мужчина отвернулся, сделал пальцами знак остальным, и с этого момента они не обращали на Джанверта никакого внимания.

Эдди понял теперь принцип действия лифтов. Стоять надо у задней стенки поднимавшейся вверх кабины. Шаг вперед вызывает замедление движения у выхода на очередной уровень. Около проема находится критическая зона, снабженная невидимым сенсорным датчиком, управляющим движением кабины.

Вскоре одна из женщин бросила на него взгляд и кивнула в сторону выхода из кабины. Она как раз проходила глухую серую стену. «Последняя остановка», — подумал Джанверт. Остальные цепочкой двинулись к выходу. Эдди приготовился присоединиться к ним, подняв левой рукой захваченный парализатор. Вверху показался выход. Лифт замедлил ход, и он увидел голые ноги и два парализатора, направленные в сторону кабины.

Джанверт нажал на кнопку собственного оружия, веером провел по увеличивающемуся проему, задевая при этом и тех, кто находился в лифте. Перепрыгнув через тела, он повел гудящими усиками направо и налево, сея смерть. Джанверт бежал по туннелю, наступая где на холодный пол, а где и на еще теплые тела убитых им людей.

На бегу Эдди услышал хруст позади себя и обернулся, не снижая скорости. Один из пассажиров лифта упал головой наружу, поднимающейся вверх кабиной ему отрезало голову, и она покатилась по полу туннеля, оставляя кровавый след.

Джанверт отвернулся, поймав себя на мысли, что не испытывает никаких эмоций. Вообще никаких. Житель этого улья умер раньше, убитый изобретенным здесь оружием. Не важно, что случилось с его телом после. Совсем не важно!

Продолжая периодически нажимать на кнопку, после чего слышалось знакомое гудение, Джанверт бежал по туннелю, расчищая себе дорогу. Он завернул за угол и увидел еще одну группу охранников у другого лифта. Они рухнули, когда он направил на них луч, но по туннелю уже бежал новый отряд. Он, очевидно, находился вне зоны поражения. Подняв пистолет, Эдди разрядил обойму в этих людей и нырнул в первую же идущую вверх кабину, а через два этажа выпрыгнул в туннель, который не охранялся.

Джанверт ушел в сторону от торопливо пересекавших проход людей, юркнул в другой туннель, круто поднимавшийся вверх, нырнул в первую же попавшуюся дверь и оказался в гидропонном саду, где трудилось множество сборщиков урожая. Он узнал помидоры и швырнул пистолет с пустой обоймой в работника, ринувшегося в его сторону и явно недовольного вторжением. Джанверт побежал, водя трофейным оружием перед собой и по сторонам. Помидоры со шлепками падали на пол из сумок сборщиков, и их красный сок брызгал ему на ноги. В груди Джанверта полыхало пламя, пересохшее горло нестерпимо болело, а тело отказывалось подчиняться.

У дальней стены он заметил несколько небольших проемов на высоте груди, а, приблизившись, разглядел поток всасываемой продукции, корзины, ящики. Он узнал овощи — темно-зеленые огурцы, стручковый горох…

«Грузовой лифт!»

Сгорбившись, Джанверт остановился и внимательно осмотрел стену. Ни единой двери — только эти проемы, в которые входила, уносясь вверх, продукция сада. На конвейере кренились плоские полки, некоторые из них проходили пустыми, на других стояли контейнеры. Проемы были квадратными со стороной фута в три, и полки казались достаточно большими. Может, ему забраться на одну из них? Правда, полки поднимались вверх с пугающей скоростью, но сзади из туннеля уже доносился все увеличивающийся шум. Разве у него есть выбор? Вернуться назад он не может.

Из последних сил Джанверт вскарабкался на несколько ступенек, ожидая пустой полки. Когда она появилась, он нырнул в проем и перевернулся, не выпуская оружия из рук. Когда он прыгал, лента конвейера замедлила движение, и Джанверт жестко упал на полку, прогнувшуюся под ним. Он сгруппировался и смог удержаться. Его левое плечо терлось о заднюю стенку, и когда лента увеличила скорость, то содрала кусок кожи, прежде чем он успел отодвинуться. Потом он огляделся.

Система подачи была встроена в длинную шахту между серыми стенами, свет проникал только из открытых приемников продукции. Джанверт мог различить множество полок, так же быстро поднимавшихся вверх, и терпкий запах овощей перебивал вонь. Он миновал еще несколько проемов, на одно мгновение в отверстии мелькнуло перепуганное лицо какой-то женщины, которая принесла корзину, до верха наполненную желтыми фруктами, похожими на небольшие тыквы. Джанверт посмотрел вверх, пытаясь разглядеть конец системы. Может, там, наверху, овощерезка, система сортировки или еще что-нибудь в этом роде?

Далеко вверху появилась широкая полоса света, и он расслышал усиливающийся рев машин, заглушающий свист, лязг и шипение поднимающего его конвейера. Полоса приближалась. Джанверт напрягся, но был захвачен врасплох, когда система опрокинула полку в конце подъема. Он выпал в ларь, наполненный желтой морковкой.

Ухватившись левой рукой за край ларя, Джанверт подтянулся, перелез через борт и оказался в комнате с длинными лотками, высотой ему до талии. По ним текла пузырящаяся разноцветная кашица. Вдоль лотков ходили работники и опрокидывали в них содержимое ларей.

До пола было всего футов шесть, и Джанверт, спускаясь, поскользнулся и рухнул на женщину, подошедшую к конвейеру с пустым баком на колесиках. Сбив женщину с ног, Эдди успокоил ее лучом своего оружия, потом бросился вперед, с трудом удерживая равновесие на скользком полу. Ступни его месили раздавленные помидоры, и пол как бы сам нее его вперед по остаткам процесса переработки.

Джанверт миновал еще одну группу людей, тоже испачканных фруктами и овощами, но и его вид был ничем не лучше, так что они не обратили на него внимания. Джанверт, ринувшись в дверной проем, угодил под ошеломляюще холодную воду, льющуюся из форсунок на потолке. Ловя воздух открытым ртом, он проскочил этот поток и уже почти чистым вышел через другую дверь в широкий, слабо освещенный туннель. Вода стекала с него и с трофейного оружия и собиралась в лужу, но на полу и без того растекалось немало луж.

Джанверт бросил взгляд налево — длинный туннель с несколькими людьми, и никто, кажется, не проявлял к нему интереса. Потом посмотрел направо и увидел винтовую лестницу, похожую на ту, что находилась у подземной реки. Лестница вела вверх, в темноту, и это было как раз то, что ему нужно. Джанверт повернул и медленно побрел в ту сторону, потом начал подниматься по лестнице, левой рукой перехватывая поручень и подтягивая тело. Его нижняя челюсть отвисла от усталости и холода.

На пятой ступеньке он увидел над головой чьи-то ноги. Не раздумывая, Джанверт нажал на кнопку своего оружия и не отпускал палец, пока не преодолел оставшиеся ступеньки. На верхней площадке лежало пять тел. Джанверт обошел их, неотрывно глядя на дверь позади трупов. Она была закрыта на простой засов, который он без труда выдвинул. Шарниры двери, открывавшейся вовнутрь располагались справа. Он толкнул дверь. Со скрипом она подалась открывая вонючий грязный проход и корни какого-то пня, двигавшегося вместе с дверью. Джанверт протащил свое тело мимо корней в залитую звездным светом темноту, потом услышал, как дверь с таким же скрипом закрылась. Пень с легким толчком вернулся на прежнее место, скрывая место тайного выхода.

Джанверт стоял, дрожа в холодном ночном воздухе.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он выбрался живым из этого безумного Хельстромовского людского улья Джанверт посмотрел вверх и увидел звезды. Никаких сомнений — он снаружи! Но где именно? Свет звезд слабо помогал ориентироваться. Он видел темные контуры деревьев, располагавшихся впереди Джанверт нащупал рукой пень, который маскировал выход. Пальцы коснулись твердой поверхности, которая на ощупь казалась деревом Вскоре его глаза привыкли к темноте, и осознание того, что ему удалось вырваться из подземелья, влило в него новые силы, о существовании которых он даже и не подозревал. Слева на горизонте что-то слегка отсвечивало, и Джанверт предположил, что это Фостервилль. Он попытался вспомнить расстояние до него. Десять миль? Его утомленному телу никогда не преодолеть их, тем более — босиком Перед ним простирался склон, покрытый островками травы, — в этом призрачном свете растительность выделялась темными пятнами. Он уже почти полностью обсох, но по-прежнему дрожал от холода.

Джанверт понимал, что нельзя стоять на месте. Трупы, оставшиеся там, в улье, ясно укажут, каким путем он покинул подземелье, и почти сразу же здесь окажутся люди Хельстрома. Он должен как можно дальше отойти от этого замаскированного выхода. Не важно как, но он должен вернуться к цивилизации и рассказать об увиденном.

Ориентируясь по свечению неба, Джанверт начал спускаться по склону. В правой руке он держал трофейное оружие. Эта вещь послужит доказательством истинности его истории. Демонстрация действия оружия разрешит все вопросы.

Голым ступням было больно идти по неровной земле, пальцы ударялись о невидимые корни и камешки. Он споткнулся, потом хромая, невольно побежал и, наскочив на низкую ограду, перелетел через нее и рухнул на узкую пыльную дорогу.

Поднявшись, Джанверт осмотрел дорогу, насколько позволял слабый свет звезд. Похоже, она уходила вниз и влево, как раз в том направлении, где, как ему казалось, находится Фостервилль. Он раз вернулся в сторону города и, шумно дыша, поковылял по пыльной дороге, не очень-то заботясь о тишине — слишком уж он был изнурен. Дорога нырнула в долину, и на несколько секунд свечение пропало из виду, однако на следующем холме показалось снова.

Поднятая им пыль щекотала ноздри. Его правой щеки касался тихий ветерок. Дорога снова нырнула вниз, потом слегка повернула вправо в направлении сгустившейся темноты, которую могла создавать только полоса деревьев. Не заметив начала поворота, Джанверт споткнулся левой ногой о край какого-то корня. Пробормотав проклятия, он поднялся на колено и тер раненую ногу, пока боль не успокоилась. Растирая колено, Джанверт увидел неожиданно вспыхнувший впереди него огонек. Инстинктивно он поднял трофейное оружие, прицелился и выстрелил — одиночным.

Огонек погас.

Джанверт выпрямился и, вытянув вперед левую руку, двинулся в его сторону, прижав оружие к правому боку. Рука находилась слишком высоко, чтобы встретить препятствие, и он упал на холодную поверхность. Джанверт на мгновение застыл, услышав лязг оружия о металл, но уже в следующую секунду понял, что лежит на капоте. «Машина!»

Эдди осторожно поднялся на локтях, потом, держась свободной рукой за машину, обошел ее с левой стороны. У окна нащупал открытую щель и ощутил запах табачного дыма. Он попытался рассмотреть, кто же находится там, внутри, но было слишком темно. Однако слышалось равномерное сиплое дыхание. Джанверт нашел ручку и рывком распахнул дверцу. Тут же зажегся свет в кабине, выхватывая из темноты силуэты двух мужчин в деловых костюмах, чистых белых рубашках и при галстуках, лежавших без сознания на передних сиденьях. Водитель еще держал тлеющую сигарету, прожегшую круг на его левой штанине. Джанверт взял сигарету и выбросил в пыль у своих ног, скомкав, чтобы потушить, горящую ткань другой рукой.

Так, этот человек прикуривал сигарету… И по этому огоньку он и выстрелил из своего оружия, которое, оказывается, не поражает насмерть с такого расстояния. Стены и расстояние ослабляют его, и, очевидно, у него ограниченный радиус действия.

Джанверт встряхнул водителя за плечо, но у того лишь мотнулась голова из стороны в сторону. Да, вырубил он их надолго. При движении распахнулся плащ, и Джанверт увидел наплечную кобуру и короткоствольный пистолет. Эдди взял его и тут увидел радио под приборной доской.

«Это не люди Хельстрома! Это полицейские!»

Что сказал трутень (аксиома Улья):

«Эй вы, чужаки! Нам нужны ваши дети, а не вы! И мы получим их — через ваши трупы!»

— Как он мог оказаться снаружи? — с негодованием воскликнул Хельстром, и гнев только усилил внезапную волну страха, захлестнувшую его. Он вышел из темного угла помещения командного поста, пересек его по диагонали и взглянул в лицо женщине, сидевшей за консолью приборов наблюдения. Она-то и сообщила ему новость.

— Вот он, — сказала она. — Смотрите! Вон там! — женщина указала на горящий зеленым светом экран. Приборы ночного видения показывали силуэт Джанверта, ползущего по пыльной дороге.

— Северный периметр, — прошептал Хельстром, узнавая ландшафт позади зеленой фигуры. — Как ему удалось добраться туда?

Невольное восхищение этим невероятным человеком боролось в нем с закипающим гневом. «Джанверт уже снаружи!»

— Мы получаем сообщения о беспорядках на третьем уровне, — сообщил наблюдатель слева от Хельстрома.

— Он обнаружил одну из замаскированных дверей на третьем уровне, — сказал Хельстром. — Как же далеко ему удалось пробиться! Через несколько секунд он окажется рядом с машиной чужаков! Машина в тех деревьях, — он ткнул пальцем в угол экрана. — Наши наблюдатели засекли его?

— Команда захвата движется по пятам, — ответил наблюдатель слева. — И они туда доберутся через пару минут. Группа находилась на пятом уровне, когда мы приказали преследовать чужака верхним выходом.

Наблюдательница рядом с Хельстромом добавила:

— Я заметила интерференционную вспышку как раз перед тем, как обнаружила его. Похоже, он выстрелил из своего оружия. Мог ли он поразить наблюдателей в машине?

— Или даже убить их, — усмехнулся Хельстром. — Будет смешно, если так и случилось. Кто ведет наблюдение за этой машиной?

— Группу отозвали час назад, чтобы помочь в поисках сбежавшего пленника, — ответил кто-то за его спиной.

Хельстром кивнул. Ну конечно! Он же сам и отдал это приказание!

— И никто в машине не разговаривает по радио, — сообщил наблюдатель слева от Хельстрома. — Звуковой датчик находится на Дереве над автомобилем.

Наблюдатель постучал пальцем по блестящему наушнику на своем правом ухе.

— Я слышу, как подходит Джанверт… Похоже, наблюдатели в машине без сознания. Они хрипло дышат, как бывает, когда человека тяжело оглушают.

— Возможно, для нас это долгожданная передышка, — заметил Хельстром. — Как далеко находится группа захвата?

— Самое большее, в пяти минутах ходьбы, — ответил кто-то за его спиной.

— Перекройте дорогу между ним и городом, — приказал Хельстром. — Просто на случай…

— А как быть с остальными наблюдателями? — спросила женщина, сидевшая перед ним.

— Скажите работникам, чтобы они не привлекали к себе внимания! Черт бы побрал этого Джанверта! Улью нужны такие гены для воспроизводства!

«Как же ему удалось выбраться из Улья?»

— Он уже у самой машины, — отмстил наблюдатель слева.

Еще одна наблюдательница, сидевшая у арки выхода, добавила:

— Получен отчет, каким образом ему удалось выбраться.

Она коротко изложила то, что обнаружила прочесывающая группа на третьем уровне.

«Он оседлал продуктовый конвейер!» — догадался Хельстром.

Чужак рисковал так, как не стал бы рисковать ни один работник Улья. Нужно будет проанализировать его поступки, но это позже.

— А что с захваченной женщиной? — поинтересовался Хельстром. — Ей объяснили, что ее ждет в случае отказа?

Кто-то позади ответил, не стараясь скрыть отвращение:

— Да, ей показали, Нильс.

Хельстром кивнул. Конечно, им это не по душе. Как и ему самому. Но это необходимо, и все они теперь понимают, что другого выхода нет.

— Приведите ее сюда, — приказал Хельстром.

Им пришлось втащить ее в круг, тускло освещенный экранами наблюдения, и поддерживать на ногах.

Хельстром подавил в себе отвращение и заговорил медленно и четко, словно с ребенком, ни на миг не забывая, что делает это ради Улья.

— Кловис Карр. Это имя, которое ты нам сообщила. Ты еще не отказываешься от своих слов?

Сквозь зеленоватый сумрак она пристально смотрела на мертвенно-бледное лицо Хельстрома. «Я вижу ночной кошмар, — подумала она. — Я проснусь и увижу, что все это просто ночной кошмар!»

Хельстром заметил понимание, пробуждающееся в глазах женщины.

— Через несколько секунд, мисс Карр, ваш дружок Джанверт окажется в зоне слышимости нашего громкоговорителя, который мы установили там, — он показал рукой на экран. — Я обращусь к нему, и тогда настанет ваша очередь. Попытайтесь убедить его вернуться. Вдруг вам это удастся? Глубоко сожалею, что причиняю вам душевные муки, но вы же понимаете, что у нас нет выбора. Ну как, вы согласны?

Она кивнула. Бледная застывшая маска ужаса в зеленоватом свете. «Согласна ли я? Конечно! Кошмару надо подыгрывать».

— Очень хорошо, — произнес Хельстром. — Вы должны думать позитивно, мисс Карр. Думать только об успехе. Я верю, что вам это удастся.

Женщина снова кивнула, но уже так, словно потеряла контроль над своими мускулами.

Из «Руководства по Улью»:

«Общество следует рассматривать как живую материю. Та же этика и мораль, которыми мы руководствуемся, вмешиваясь в священную плоть отдельной клетки, должны руководить нами и при вмешательстве в общественные процессы».

Джанверт дотянулся до микрофона, едва веря, что держит в руках этот знак цивилизации, когда откуда-то справа раздался голос:

— Джанверт!

Он резко выпрямился и захлопнул дверцу, после чего внутри кабины погас свет. Эдди затаился, укрываясь за автомобилем и нацелив оружие в темноту.

— Джанверт, я знаю, что ты слышишь меня.

Голос раздавался откуда-то сверху, из ветвей дерева, однако в темноте нельзя было разглядеть деталей. Джанверт застыл в нерешительности. Какой же он дурак, что сразу не выключил свет в машине!

— Я обращаюсь к тебе по системе дальней связи, Джанверт, — продолжил голос. — На дереве, что рядом с тобой, установлено электронное устройство. Ты можешь мне ответить. Джанверт, ты должен ответить мне!

«Громкоговоритель!»

Эдди решил пока не отзываться. Это ловушка. Им нужно, чтобы он заговорил, тогда они засекут его местонахождение.

— У нас тут сеть кое-кто, и он очень хотел бы поговорить с тобой, — сказал голос из динамика. — Слушай внимательно, Джанверт.

Сперва Эдди не узнал новый голос. Слова, которые доносились из громкоговорителя, звучали так, словно у человека было сдавлено горло, и ему приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы произнести каждое из них. Однако Джанверт понял, что говорит женщина.

— Эдди! — сказала она. — Это я, Кловис. Пожалуйста, ответь мне!

Только Кловис называла его так: «Эдди». Все остальные использовали ненавистное «Коротышка». Он, не мигая, смотрел в темноту. Кловис?

— Эдди, — продолжила она, — если ты не вернешься, то они отправят меня вниз… в то место, где… где они… отрезают ноги и остальное… — молодая женщина всхлипнула. — Ноги и остальное по пояс, и… Господи! Эдди, я так боюсь! Эдди! Пожалуйста, ответь мне! Пожалуйста, вернись!

Джанверт вспомнил помещение с обрубками тел, те разноцветные трубочки, омерзительно подчеркнутую сексуальность зрелища. Внезапно в памяти ярко вспыхнула картина: отрезанная голова на полу туннеля, кровавый след, его ноги, утрамбовывающие красные овощи, его тело, испачканное…

Он нагнулся, и его стошнило.

А голос Кловис по-прежнему звал его, умоляя:

— Эдди, ну, пожалуйста, ты слышишь меня? Пожалуйста! Не дай им сотворить это со мной! Господи! Почему ты не отвечаешь?

«Разве я могу?» — подумал Джанверт.

Но он должен был как-нибудь отреагировать. Сделать что-нибудь. Он чувствовал тошнотворную вонь собственной блевотины, грудь ныла от боли, зато голова прояснилась. Он выпрямился, придерживаясь рукой за капот машины.

— Хельстром! — крикнул он.

— Я здесь, — раздался тот, первый голос.

— Почему я должен верить тебе? — спросил Джанверт и двинулся к дверце машины. Нужно добраться до радио.

— Мы не причиним вреда ни тебе, ни мисс Карр, если ты вернешься, — уверял Хельстром. — В таких вопросах мы не лжем, мистер Джанверт. Вас поместят под стражу, но никому не причинят вреда. Мы позволим вам быть вместе и иметь те отношения, какие пожелаете. Но если ты немедленно не вернешься, мы исполним свою угрозу. Мы будем искренне сожалеть, но все равно сделаем это. Наше отношение к воспроизводительным обрубкам существенно отличается от вашего, мистер Джанверт. Поверь мне.

— Я верю, — со вздохом сказал Джанверт.

Оказавшись рядом с дверцей машины, он замер в нерешительности. Если он сейчас распахнет дверь и схватит микрофон, как поступят они? Сюда уже, наверное, движется группа захвата. И еще этот громкоговоритель на дереве. Каким-то образом они знают, что он делает. Значит, он должен соблюдать осторожность. Джанверт поднял захваченное оружие, чтобы перед тем, как открыть дверцу, провести наугад вокруг себя. Не позволяй себе думать о Кловис, твердил он себе. Но то помещение… Его палец на кнопке отказывался повиноваться. То помещение с обрубками тел! И снова тошнота подкатила к горлу.

Голос Кловис все еще доносился из громкоговорителя. Она что-то кричала, рыдала и звала его по имени:

— Эдди… Эдди… Эдди… Пожалуйста, помоги мне. Остановись…

Джанверт закрыл глаза.

«Что же мне делать?»

Мысль эта еще пульсировала у него в голове, когда он почувствовал покалывание в спине и правом боку, услышал далекое гудение, которое преследовало его все время, пока он полз по земле к машине, но Джанверт больше не слышал его — он без сознания лежал в пыли.

Из «Руководства по Улью»:

«Защищающее нас сходство всегда служило ключом к нашему выживанию. Об этом рассказывают наши устные предания, как и самые первые из сохранившихся записей. Мимикрия, заимствованная нашими предками у насекомых, защищает нас от нападений диких людей. Хотя наблюдения за насекомыми показывают, что ценность этого фактора выживания невысока, если его не совершенствовать и не комбинировать с другими техниками, особенно с новыми, которые мы должны постоянно разыскивать. Подстегивать нас должна мысль, что чужаки — хищники, и они набросятся на нас, если обнаружат. Конечно, когда-нибудь это произойдет, и мы должны быть готовыми к нападению. Наша подготовка должна включать не только меры защитного характера, но и атакующие. Во втором случае мы должны всегда брать за исходную модель насекомых. Оружие должно отбивать у нападавших охоту повторить свою попытку еще раз».

Вибрация зародилась где-то глубоко под командным постом, и оттуда начали распространяться вверх и в стороны волны, которые зарегистрировали все сейсмические станции Земли. Когда толчки прекратились, Хельстром подумал: «Землетрясение!» Но это была, скорее, молитва, а не готовность признать факт, что случилось то, чего он боялся больше всего на свете. Он со страхом умолял Провидение: «Пусть будет землетрясение, только не гибель „Проекта 40“!»

Всего двадцать минут назад он только-только начал успокаиваться после захвата Джанверта, когда начались эти толчки.

На командном посту прекратились поскрипывания, и наступил момент тишины, словно все работники Улья одновременно задержали дыхание. В этот миг Хельстром двигался в темноте командного поста, отмечая, что огни все ещё горят, а экраны светятся. Он сказал:

— Доложите о повреждениях, пожалуйста. И пришлите ко мне Салдо.

Спокойный голос, каким он отдал эти распоряжения, удивил его самого.

Через несколько секунд Салдо возник на правом экране. За спиной его оседала пыль, и Хельстром увидел секцию широкой галереи.

— Они задержали меня! — приветствовал его Салдо. Молодой человек, похоже, был потрясен и немного напуган. Один из симбионтов, ухаживавших за исследователями, появился за спиной Салдо и отодвинул его в сторону. Весь экран заполнило иссечен нос шрамами лицо ученого. Потом поднялась розовая ладонь, закрывая лицо, и пальцы сделали знак на языке жестов Улья.

Хельстром громко повторил этот знак вслух — для тех, кто не мог видеть экрана.

— Мы не одобряем недоверие, которое выражает ваш наблюдатель, — заявил исследователь, и вновь возникло его лицо — огромное, во весь экран. — Нам не понравился приказ отсрочить подключение силовых кабелей к нашему проекту. Пусть испытанное вами беспокойство станет слабым проявлением нашего неудовольствия. Мы могли бы и предупредить вас, но ваше поведение не заслуживает того. Вспомните резонанс, который ощутили все мы в Улье, и поверьте, что в фокусе направленного импульса эффект мощнее на несколько порядков. «Проект 40» завершился полным успехом, если не считать некоторых мелких побочных эффектов, которые могут затронуть систему подачи пищи.

— Где находится фокус? — спросил Хельстром.

— В Тихом океане недалеко от островов, которые чужаки называют Японскими. Вскоре там узрят новый остров.

Крупное лицо сместилось с экрана, уступая место Салдо.

— Они изолировали меня, — запротестовал он. — Они держат меня силой и игнорируют мои приказы. Они подсоединили силовые кабели и даже не позволили мне связаться с вами. Они отказываются подчиняться тебе, Нильс!

Хельстром показал пальцами знак «успокойся!» Когда Салдо замолчал, он произнес:

— Доведи до конца порученное тебе дело, Салдо. Подготовь отчет, включая затраты времени на исправление побочных эффектов, о которых они упомянули, и представь мне его лично.

Он знаком дал понять, что связь окончена, и отвернулся.

Беспокойство, охватившее Улей, затронуло и исследователей. Их обычная раздражительность переросла в открытое неповиновение. В Улье была нарушена система взаимозависимости — хотя, возможно, это даст им необходимую передышку. Больше всего Улей сейчас нуждался в спокойствии. Перемены поглощали все резервы времени. Он видел это, когда сравнивал себя с новым поколением. Хельстром не заблуждался на свой счет. Он действительно предпочитал речь, и язык жестов был противен его натуре, но для нового поколения все обстояло как раз наоборот. Хельстром понимал, что испытывает нездоровое удовольствие, обладая настоящим именем, как всякий чужак, но большинство работников Улья были к этому равнодушны.

«Я — переходная форма, — подумал он, — и когда-нибудь стану старой ненужной вещью».

Из «Руководства по Улью»:

«Свобода выражает концепцию, которая неразрывно связана с дискредитированным термином „индивидуализм“ (эго). Мы ничем не жертвуем ради такой свободы, чтобы сделать наш род более эффективным, надежным и подготовленным к переменам».

Мерривейл стоял на балконе комнаты в трехэтажном мотеле и ждал рассвета. Было прохладно, и он надел серый шерстяной свитер с высоким воротником. Тот был достаточно плотным, чтобы защитить его от холода, даже когда Мерривейл перегибался через металлическую балюстраду. Он задумчиво курил сигарету, прислушиваясь к ночным звукам. Со стоянки доносились далекие шаги, а из расположенной ниже комнаты, где только что включился свет, звучали слабые голоса.

Дверь этажом ниже открылась, выпустив огромным веером сноп желтого света по всему двору до голубого края бассейна. На балкон вышел человек и посмотрел вверх.

Мерривейл, бросив взгляд, узнал Гаммела и подумал, что фэбээровец уже получил сведения о землетрясении, чей далекий рокот, наполнив комнату первобытными страхами, разбудил его почти сорок пять минут назад. В комнате под ним располагался командный пост, и решив, что Гаммел тоже наверняка проснулся, Мерривейл тут же позвонил ему:

— Что это было?

— Похоже на землетрясение. Мы проверяем, есть ли какие-либо разрушения. С вами всё в порядке?

Мерривейл повернул выключатель, располагавшийся рядом с кроватью. Электричество, во всяком случае, есть, сеть не оборвана.

— Да, со мной всё в порядке. Кажется, ничего не разбилось.

Некоторые из постояльцев мотеля выбежали на балкон или во двор, но сейчас большинство уже вернулось в свои комнаты.

Гаммел, узнав Мерривейла, жестом пригласил его спуститься вниз.

— Поторопитесь.

Мерривейл потушил сигарету, потом раздавил ее ногой и прошел к лестнице. В поведении Гаммела ощущалась какая-то тревога.

Мерривейл за десять секунд спустился вниз, перепрыгивая через ступеньки, не заботясь о поднимаемом шуме. Он вбежал в комнату, открытую Гаммелом, и услышал, как дверь за ним захлопнулась.

Только в комнате, увидев кроме Гаммела трех незнакомых мужчин за столом, на котором стояли радиопередатчик и телефон со снятой трубкой, Мерривейл начал понимать всю серьезность происходящего.

У стены находилась кровать, покрывало было сорвано и валялось на полу. На перевернутую пепельницу, упавшую со стола, никто не обращал внимания. Один из мужчин сидел в пижаме, однако Гаммел и остальные двое уже успели одеться. Свет исходил от двух торшеров, стоявших рядом со столом. Внимание всех четверых было приковано к телефону и снятой трубке. А двое буквально впились в нее взглядом. Мужчина в пижаме смотрел то на трубку, то на Мерривейла. Гаммел показал рукой на аппарат, не отрывая глаз от Мерривейла.

— Черт возьми! Они знают наш номер! — выругался Гаммел.

— Что? — Мерривейла покоробил этот обвинительный тон.

— Мы поставили его вчера поздно вечером, — объяснил Гаммел. — Это частная линия.

— Не понимаю, — сказал Мерривейл, изучая каменное лицо Гаммела, словно пытаясь отыскать на нем ключ к этому странному разговору.

— Звонил Хельстром, — произнес Гаммел. — Он сказал, что один из ваших людей находится у него… и… У вас сеть человек по имени Эдди Джанверт?

— Коротышка? Коротышка возглавлял группу, которая…

Гаммел приложил палец к губам.

Мерривейл понимающе кивнул.

— Хельстром мне сказал, — продолжил Гаммел, — что нам лучше послушать, что сообщит ваш человек, иначе они разнесут этот городок и в придачу половину штата Орегон к чертям собачьим.

— Что?

— Он утверждает, что мы почувствовали вовсе не землетрясение. Это было оружие нового типа, с помощью которого, по его утверждениям, он может разорвать планету на куски. Насколько можно доверять этому вашему Джанверту?

Автоматически Мерривейл ответил:

— Полностью!

И тут же пожалел о своих словах. Он без раздумий ответил на вопрос, содержащий сомнения в возможностях Агентства. Джанверту нельзя полностью доверять, и следовало бы показать сомнения в его надежности. Впрочем, уже слишком поздно что-то исправлять. Своим ответом он устроил себе ловушку и сузил диапазон дальнейших ответов.

— Джанверт на линии, и он хочет поговорить с вами, — продолжал Гаммел. — Он сказал мне, что подтверждает угрозу Хельстрома и готов объяснить, почему один из наших автомобилей не отвечает на вызовы по радио.

Мерривейл на мгновение замер, оценивая ситуацию.

— Помнится, вы говорили, что связь с Фермой отсутствует. Они звонят с Фермы?

— Насколько нам известно. Один из моих людей сейчас пытается проследить, откуда именно. Хельстром, по всей видимости, починил линию своими силами, или же…

— Джанверт заявил, что наши люди в отключке, но отказался объяснить, как и почему. Он настаивал, чтобы сначала мы вызвали вас. Я сказал ему, что вы, наверное, спите, однако… Гаммел кивнул в сторону телефона.

Мерривейл проглотил комок в пересохшем горле. «Взорвать половину штата? Чушь!» Он решительно подошел к аппарату, скрывая неуверенность, поднял трубку и произнес со своим лучшим английским акцентом:

— Говорит Мерривейл.

Гаммел подошел к магнитофону с бесшумно вращающейся кассетой, надел наушники и кивнул Мерривейлу, чтобы тот продолжал.

«Старина Мерривейл, точно, — подумал Джанверт, когда услышал его голос. — Интересно, почему послали его?»

Кловис стояла напротив, все еще испуганная, но рыдания ее уже прекратились. Он вдруг поймал себя на мысли, что как ни странно, но ее нагота не возбуждает.

Джанверт кивнул Хельстрому, стоявшему в шаге от него в темной комнате, расположенной на чердаке сарая-студии. Лицо Хельстрома казалось мертвенно-бледным в зеленом свете экранов.

— Расскажи ему, — приказал Хельстром.

Голос разносился по всему помещению командного поста из громкоговорителя, установленного на панели управления.

— Привет, Джо, — сказал Джанверт, впервые назвав его по имени. — Говорит Эдди Джанверт. Ты, конечно, узнал мой голос, но я могу представить и другие доказательства, если ты этого захочешь. Если не забыл, то именно ты сообщил мне номер и код президента.

«Проклятье! — подумал Мерривейл, чувствуя негодование на этот фамильярный тон и обращение по имени. — Да, это Джанверт, никаких сомнений».

— Скажи мне, что происходит, — попросил Мерривейл.

— Если ты не хочешь, чтобы вся планета превратилась в один гигантский морг, то тебе лучше внимательно выслушать мои слова. Постарайся поверить им, — произнес Джанверт.

— Эй, послушай, Коротышка! Что за чепуху ты несешь насчет… — начал было Мерривейл.

Но Джанверт оборвал его:

— Заткнись и слушай! Ты слышишь меня? У Хельстрома есть оружие, по сравнению с которым атомная бомба — просто детский игрушечный пистолет. Эти парни-фэбээровцы в машине, о которых беспокоился твой приятель, — они вырублены миниатюрной ручной версией этого оружия. Оружие может убивать на расстоянии или просто оглушать людей. Поверь мне, я видел его в действии. А теперь ты…

— Коротышка, — прервал его Мерривейл. — Я думаю, лучше, чтобы я приехал на Ферму и…

— Да, конечно, приезжай, — согласился Джанверт, — и если у Тебя есть сомнения, то ты мигом избавишься от них. А если вы попытаетесь еще раз атаковать Ферму… А я подозреваю, что вы на такое способны! Так вот, тогда я позвоню самому президенту по тому номеру и коду, который ты мне дал, чтобы ввести его в курс…

— Слушай, Коротышка! Твое правительство не…

— Да пошел ты с ним, знаешь куда! Оружие Хельстрома прямо сейчас нацелено на Вашингтон. Они уже продемонстрировали его эффективность. Почему бы вам ни проверить это?

— Проверить что? Это слабое землетрясение, которое мы…

— Новый остров неподалеку от Японских островов! — перебил его Джанверт. — Люди Хельстрома перехватали сообщение с пентагоновского спутника. Там уже известно об острове и о сейсмической волне в бассейне Тихого океана.

— Что за чушь, черт возьми, ты несешь, Коротышка?! — воскликнул Мерривейл, одновременно нагибаясь над столом и беря карандаш и блокнот.

«Гаммел, — написал он. — Проверь это!»

Тот нагнулся, прочитал написанное, кивнул понимающе и показал блокнот одному из своих агентов, потом шепотом дал указания.

Джанверт снова заговорил, его голос звучал четко, словно он пытался объяснить что-то непослушному ребенку:

— Я предупреждал тебя, что надо слушать внимательно. Ферма Хельстрома, я имею в виду то, что видно на поверхности, — это только один небольшой выход из гигантского комплекса туннелей. Эти туннели протянулись на огромной площади, и они уходят на глубину более чем пять тысяч футов. Они укреплены специальным бетоном, который, по словам Хельстрома, способен противостоять взрыву атомной бомбы. И я верю ему. В этих туннелях живут около пятидесяти тысяч человек. Поверьте мне… прошу вас, поверьте мне.

Мерривейл вдруг заметил, что внимание его приковано к вращающимся кассетам в магнитофоне Гаммела, потом он поднял взгляд и увидел потрясение в глазах фэбээровца.

«Проклятье! — мысленно выругался Мерривейл. — Если Коротышка прав, то теперь это уже дело военных». И в глубине души он верил Коротышке. Просто невозможно, чтобы такое поразительное утверждение оказалось ложью. Мерривейл нагнулся к блокноту и написал: «Надо связаться с армией!»

Бросив взгляд на записку, Гаммел несколько секунд колебался, затем жестом показал одному из своих помощников прочитать и исполнить. Тот бросил взгляд на блокнот, потом вопросительно посмотрел на Гаммела, который энергично закивал, подтверждая приказ, и жестом показал, чтобы помощник наклонился поближе. Гаммел что-то прошептал ему на ухо, и помощник с побледневшим лицом выскочил из комнаты.

— Хотя твой рассказ и выглядит очень уж невероятным, — начал Мерривейл, — но я поверю тебе, хотя бы на время. Однако ты должен понимать, что я не совсем свободен в своих действиях. Проблема носит такой глобальный характер, что я…

— Ты, сукин сын! Если ты нападешь, то со всей планетой будет покончено!

Мерривейл застыл в шоке, прижав трубку к уху. Он заметил блеск в глазах Гаммела. Совсем не так обращаются подчиненные к начальнику!

На командном посту в Улье Хельстром нагнулся к Джанверту и прошептал:

— Скажи ему, что Улей хочет начать переговоры. Старайся выиграть время. Спроси его, почему он все еще не связался с Пентагоном о возникновении нового острова. Скажи, что у нас уже все готово, и мы способны обратить в прах район в несколько сотен квадратных миль вокруг Вашингтона, округ Колумбия, если ему нужны дополнительные доказательства.

Джанверт передал это Мерривейлу.

— Ты видел это оружие? — спросил тот.

Да!

— Опиши его.

— Ты что, спятил? Они мне этого не позволят. Но я видел и его, и миниатюрную ручную версию.

Первый помощник Гаммела, вернувшись в комнату, хрипло прошептал что-то на ухо фэбээровцу. Гаммел написал в блокноте: «Пентагон подтверждает слова Джанверта. Уже направлен отряд коммандос».

— Коротышка, — спросил Мерривейл, — ты что, действительно веришь, что они могут сделать это?

— Да я только об этом и толкую, черт побери! Ты что, до сих пор не связался с Пентагоном?

— Коротышка, мне совсем не хочется этого говорить, но мне кажется, что несколько атомных бомб, одна за другой…

— Ты — безмозглый кретин! Перестань же корчить из себя идиота!

— Мерривейл не сводил глаз с телефона.

— Коротышка, я прошу тебя следить за своей речью и умерить свой пыл. Этот… этот улей, как ты его называешь, очень уж смахивает на подрывную организацию, которую мы должны…

— Я звоню президенту! — воскликнул Джанверт. — И ты знаешь, что я могу это сделать. Ты сам дал мне номер и код. Он ответит. А ты со своим Агентством можешь катиться прямо…

— Коротышка! — Мерривейл уже не сдерживался, неожиданно почувствовав, что гнев уступает место страху. Разговор выходил из-под контроля. Предупреждения Джанверта могли иметь под собой основу, и военные быстро выяснят это. Но звонок к президенту может иметь широкий резонанс. Полетят головы.

— Успокойся, Коротышка, — примиряюще произнес Мерривейл. — Послушай меня. Как я могу быть уверен, что ты говоришь правду? Ты рисуешь отчаянную ситуацию, и мне чрезвычайно трудно поверить в нее. Даже если в твоих словах имеется хоть что-то, отдаленно похожее на правду, то ясно же, что решения станут принимать военные, и у меня нет альтернативы, кроме…

— Ты задница! — резко оборвал его Джанверт. — Ты что, еще ничего не понял из того, что я сказал? Один неверный шаг, и вообще не останется планеты, на которой твои военные станут принимать решения! Совсем ничего! До тебя доходит? Эти люди могут взорвать к чертям всю планету, а потом еще и распылить любой приглянувшийся кусочек. И вы не сможете им помешать! На кон поставлена планета. Вся, целиком! Когда же ты, наконец, поймешь?

Гаммел протянул руку и ухватил Мерривейла за кисть, в которой тот держал телефонную трубку, привлекая к себе внимание. Мерривейл посмотрел на него.

Гаммел поднял лист бумаги, на котором было написано: «Продолжайте разговор. Спросите о личном участии в инспекции. Пока у нас нет твердой уверенности, мы не можем рисковать».

Мерривейл в задумчивости прикусил губу. «Продолжать разговор с ним? Это же безумие! Взорвать планету, надо же такое придумать!»

— Коротышка, — продолжил он, — я уверен, что мои глубокие сомнения насчет этого…

Неожиданно Гаммел снял наушники, вырвал телефонную трубку из рук Мерривейла, отбросил его в сторону и жестом приказал своим помощникам попридержать сотрудника Агентства.

— Джанверт, — сказал Гаммел, — говорит Вэверли Гаммел. Это я несколько минут назад разговаривал с тобой, когда ты первый раз позвонил. Я возглавляю здесь команду ФБР. Я слышал весь разговор и, во-первых, готов вести переговоры…

— Они просто блефуют! — закричал Мерривейл, пытаясь вырваться из рук агентов, державших его. — Они блефуют, идиот! Они не могут…

Гаммел зажал рукой трубку и приказал своим людям:

— Уведите его отсюда и закройте дверь.

Потом он вернулся к разговору с Джанвертом, объясняя заминку:

— Это был Мерривейл. Чтобы вывести его отсюда, пришлось применить силу. Похоже, что в сложившихся обстоятельствах у него отказали нервишки… Я сам собираюсь заняться этим… Этим ульем! И поэтому хочу взглянуть на него, или что ты под ним понимаешь. Я прошу, чтобы любые активные действия, начиная с этого момента, были приостановлены, пока я не дам о себе знать. Мне нужна передышка, чтобы обо всем сообщить наверх, на это потребуется некоторое время. Тебе, Джанверт, все понятно?

— Наконец-то нашелся хоть кто-то умный, Гаммел, — вздохнул с облегчением Джанверт. — Слава Богу! Одну минуту!

Хельстром нагнулся к Джанверту и что-то прошептал ему на ухо. Потом Джанверт сказал:

— Хельстром говорит, что примет тебя на этих условиях. Приезжай на переговоры, Хельстром обещает, что ты сможешь связаться со своим начальством прямо отсюда. На мой взгляд, ты можешь доверять ему.

— Мне этого достаточно, — согласился Гаммел. — Только скажи мне, куда я должен прибыть. Точно укажи место.

— Остановись у сарая, — велел Джанверт. — Тебя встретят.

Когда Джанверт повесил трубку, Хельстром отвернулся, подумав, почему он совсем не чувствует усталости. Теперь у Улья впереди много времени, это ясно. Среди чужаков попадались и разумные люди — такие, как Джанверт или этот агент, с которым он говорил по телефону. Они понимают, насколько опасно новое жало Улья, и думают о последствиях. Случится много перемен — впрочем, всё в этом мире меняется. Хельстром сознавал, что изменится и политика Улья. Он заключит сделку с правительством чужаков, и условия будут жесткими. Самое главное, чтобы Улей мог продолжать свое существование, незаметное для диких масс. Конечно же, вечно сохранять секретность невозможно. Но ничего, Улей сам об этом позаботится. Очень скоро они так размножатся, что чужаки ничего не смогут с этим поделать. Размножение будет подобно волне цунами, и дикие не успеют опомниться, как обнаружат, что их уже ассимилировали. Территория обитания чужаков станет сокращаться, и вскоре окажется, что для них почти не осталось места на планете, которую они сейчас разделяют с людьми будущего.

Из отчета Джозефа Мерривейла

Совету Агентства:

«Как вам уже известно, от дальнейшего участия в этом деле нас решительно отстранили. Это, по нашему мнению, близорукое решение. Впрочем, время от времени с нами станут консультироваться по этим проблемам. Я могу в общих чертах обрисовать, что происходит сейчас в Вашингтоне. Политика попустительства омерзительному культу Хельстрома не прекращается, возможно, ему даже разрешат продолжить съемки своих подрывных фильмов. Дебаты в правительстве ведутся вокруг двух противоположных подходов к решению проблемы:

1. Взорвать их, не считаясь с последствиями. Это мнение меньшинства, я и сам придерживаюсь этой точки зрения, однако число ее приверженцев все уменьшается и уменьшается.

2. Выиграть время, заключив секретное соглашение с Хельстромом, сохраняя в тайне от общественности существование Улья и угрозу, которое он несет, а самим разработать широкомасштабную программу, нацеленную на уничтожение того, что в официальных кругах все чаще называют „Хельстромовский ужас“».

Оглавление

Фрэнк Герберт . «Улей Хельстрома»

Реклама на сайте