«Солнцеворот»

Симонов Николай Солнцеворот

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта история произошла в далеком уже 1999 году, когда команда молодых и талантливых программистов — бывших сотрудников Научно-исследовательского вычислительного центра МГУ имени М.В. Ломоносова: Антон Шлыков, Александр Андреев и Геннадий Галыгин, — запустила и разогнала "на полную катушку" уникальную компьютерную программу для написания литературных художественных произведений любого жанра и объема.

Попытки создания "электронного писателя" в России предпринимались и ранее. В качестве примера можно привести проект пермского медиахудожника Сергея Тетерина под названием "Кибер-Пушкин 1.0 beta". По сути, это — весьма многообещающее учебное пособие, обучающее пользователей компьютеров и айподов литературным правилам генерации (рифмования) русскоязычных стихов. Автор-разработчик даже пытался обучить ее поэтическому взгляду на мир: забил в базу данных лучшие образцы поэзии Есенина, Мандельштама, Вертинского и Дмитрия Пригова.

В издательских кругах уже который год поговаривают о существовании мощной программы-симулятора под названием "PC-Writer 2008", которая способна сочинять не только красивые стихи, но и добротную прозу. Из зарубежных новинок в этой области широкую известность получила программа MEXICA, разработанная Рафаэлем Перес-и-Перес (Rafael Perez y Perez) из Автономного столичного университета (Autonomous Metropolitan University) в Мехико. Его программа обучена созданию литературных сюжетов на основании имеющихся характеристик индивидуальных свойств персонажей и эмоциональных связей между ними.

Получив во временное пользование мощный компьютер-сервер класса AS/400, наши друзья: Шлыков, Андреев и Галыгин, — инсталлировали на нем программу "ЭП-Мастер" и дали ей задание написать фантастический рассказ по мотивам романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита". Время действия — конец 70-х годов прошлого столетия. Место действия — Пионерские (Патриарши) пруды.

Программа с заданием успешно справилась, но из-за ошибки Галыгина в строке даты, продолжила повествование о судьбе главного героя — молодого московского журналиста Дмитрия Васильевича Павлова (по совместительству — секретный сотрудник КГБ по кличке "Геолог"), который во время служебной командировки в третий город России (Новосибирск) куда-то бесследно пропал.

Момент таинственного исчезновения Павлова зафиксировала камера видеонаблюдения, установленная компетентными органами в квартире доцента Новосибирского государственного университета А.М. Фишмана.

ГЛАВА 1 СОРОКА ИЗ ПЛЕМЕНИ ОРЛАНДОВ

28 декабря, во вторник, наши друзья-программисты, ознакомившись с очередной новеллой "ЭП-Мастера", горячо заспорили.

— Ну, вот, послушались совета отца Андрея, и вместе с бесом избавились от главного героя, — недовольно проворчал Антон Шлыков, который сам и инициировал обращение к бывшему однокласснику.

— Зато приобрели рог Царя Соломона, с помощью которого можно путешествовать в прошлое, не задумываясь о законах физики и сопутствующих технологиях. Магия, это — вещь! — возразил Геннадий Галыгин, который был несказанно рад тому, что ошибка с датой завершения времени действия фантастического рассказа "Еще один странный случай на Патриарших прудах", наконец, устранена.

— А мне Павлова очень жаль. Если бы он согласился на опасный научный эксперимент добровольно, тогда другое дело. А так получается, что его заставили это сделать, чтобы освободить место возле Ларисы Селезневой для какого-то молокососа, — возразил ему Александр Андреев.

— Интересно, что скажет отец Андрей по поводу "экспедиции" профессора Мерцалова в 1825-й год? Мне, например, непонятно, почему православная церковь не боролась за отмену крепостного права и осуждала идеи Просвещения, — подал реплику Геннадий Галыгин, искренне переживая за судьбу революционера-декабриста С.И. Муравьева-Апостола.

— Текст у отца Андрея в ящике его электронной почты. Я об этом уже позаботился, — сообщил Антон Шлыков и попросил его по пустякам не отвлекать, поскольку ему необходимо было до обеда проанализировать и написать свои замечания к проекту внутреннего нормативного документа, полученного утром от руководства банковского холдинга.

Документ, над которым работал Антон Шлыков, имел непосредственное отношение к тому, как банковская система России, преодолев превратности кризиса 1998 года, сможет выполнять функции финансового посредника. Акционеры банковского холдинга, отбившись от западных кредиторов и "обманутых вкладчиков", зарегистрировали в Москве новый банк с широким спектром услуг для физических и юридических лиц. Венчурный фонд ликвидировался, и его сотрудники в начале 2000-го года увольнялись переводом в различные подразделения нового банка. Наши друзья оставались в Вычислительном центре на Смольной улице и переходили в подчинение г-на Климова. Их бывший непосредственный начальник г-н Солодов неожиданно взял отпуск за свой счет и находился вне зоны действия сотовой связи, наверное, улетел встречать Новый год за границу в теплые края.

Пока Шлыков напрягал свои мозги, пытаясь разобраться в вопросах оптимизации системы электронных расчетов и платежей, Александр Андреев и Геннадий Галыгин занимались чтением новостных лент в сети Интернет.

Первым молчание прервал Александр Андреев:

— Вы только послушайте, что американцы пишут про Антарктиду! Эксперт из Нью-Йоркского университета Том Стармерю сообщает, что последняя американская научно-исследовательская экспедиция обнаружила на шестом континенте вирус, к которому нет иммунитета ни у людей, ни у животных. В ближайшее время в связи с глобальным потеплением, возможно, начнется небывалая эпидемия. Защищенные протеиновой оболочкой вирусы, в вечной мерзлоте сохранив свою жизнеспособность, станут размножаться сразу, как только температура окружающей среды повысится на 3–4 градуса.

— Ну, вот, еще один вариант Апокалипсиса! С ума все посходили: как конец столетия или тысячелетия, обязательно некоторые несознательные граждане начинают нагнетать всякие страхи и ужасы. Одна "проблема-2000" чего стоит! — проворчал Шлыков, оторвавшись от работы.

Андреев и Галыгин иронически захихикали. Наши друзья были в курсе того, что специалисты Вычислительного центра успешно протестировал Word, Excel, Visio и специальные банковские программы на предмет их уязвимости к изменению 31 декабря 1999 года в 24.00 даты текущего времени. Никакой глобальной техногенной катастрофы, вызванной сбоем компьютерной техники, они не ожидали, но только смех их оказался преждевременным. Ровно через пять минут в их кабинет заглянул начальник отдела интеграции информационных систем Валерий Давлетгареев и поделился последней новостью: руководители и ведущие специалисты Вычислительного центра и IT-подразделений банка "Первое ОВК" должны встретить 2000-й год на своих рабочих местах. Соответствующий приказ, по его словам, уже передан на согласование.

— Валера! Ну, ты то, понимаешь, что все это — глупости! — бурно отреагировали на последнюю новость наши друзья.

— Ребята! Ничего не могу поделать. Придется и вам в новогоднюю ночь посидеть на работе вместе с нами. Принимаю любые предложения насчет закуски и выпивки. Со всеми прочими предложениями прошу обращаться к начальству, — осадил их Давлетгареев.

Незадолго до обеденного перерыва позвонил отец Андрей. Антон Шлыков немедленно настроил конференцсвязь. Отец Андрей прочитал отправленный ему по электронной почте последний отрывок сочинения программы "ЭП-Мастер" и очень расстроился.

— Можно ли что-нибудь сделать для того, чтобы Дмитрий Васильевич Павлов вернулся в Москву к своим родным и близким? — интересовался он.

— Повествование в соответствии параметрами, заложенными в программу, завершено. Можно, конечно, напрячь воображение, и попытаться взбодрить "ЭП-Мастера" каким-нибудь авантюрным сюжетом, но на это уйдет уйма о времени. К тому же мы ведь не литераторы, а программисты, да и рассказ этот для нас — не коммерческий, а экспериментальный, — объяснил ситуацию Антон Шлыков.

— При создании произведения мистер Прог не выполнил прогнозный план духовного развития личности главного героя, — напомнил Галыгин и тут же себя поправил: Но это — не существенно.

— Как это, не существенно! — возмутился отец Андрей и немедленно предложил свою помощь.

Галыгин в ответ рассмеялся и пояснил, что показатели и критерии духовного развития личности главного героя описываются в программе тремя самыми сложными алгоритмами: третьим, седьмым и одиннадцатым, — но для того чтобы они заработали в полной мере, "ЭП-Мастеру", видно, не хватает оперативной памяти и скорости обработки данных.

— Насчет духовности ничего сказать не могу, но насчет дополнительной памяти и скорости твердо обещаю, что они скоро появится, — заявил Шлыков.

— Тоже интересно, — согласился Геннадий Галыгин и предложил перегруппировать некоторые логические объекты, задействованные в опции "Хронотоп", таким образом, чтобы сформировать для главного героя новые временно-пространственные связи. Но его не услышали, и тогда он, посмеиваясь, превратил озеро Байкал в морской залив, вроде Бискайского, перенес Гималаи на Урал и убрал из гороскопа главного героя планету Венера.

Программа "ЭП-Мастер", бурно выразив недовольство необходимостью продолжения повествования цитатами из Экклезиаста, приступила к поиску аналогий астрономической, геологической и географической среды, заданной новым хронотопом. Ее внимание снова привлек файл под названием "Жизнь и удивительные приключения инженера Кускова, перенесенного НЛО в другое пространство и время, но, пережившим все невзгоды и лишения, и вернувшимся назад, целым и невредимым", из которого она принялась компилировать целые куски текста. Но Галыгина это совершенно не волновало, поскольку первоисточник находился далеко — в библиотеке Конгресса США, — и относился к разряду малодоступных.

Перед самым окончанием рабочего дня снова позвонил отец Андрей. Ему ответил Галыгин, который был в кабинете один, так как его друзья-коллеги ушли с работы пораньше, чтобы присоединится к своим женам (их супруги работали в Центральном офисе Сберегательного банка РФ на улице Вавилова), пригласившим их на новогодний корпоративный вечер в киноконцертном зале "Россия". Галыгин сообщил отцу Андрею о том, что программа "ЭП-Мастер", получив дополнительные вводные замечания, "взбодрилась" и приступила к продолжению повествования.

— Отец Андрей! — не выдержал он: Если не секрет, почему вас так взволновала судьба г-на Павлова? Это же не реальный человек, а литературный герой.

— Дорогой друг, — отвечал ему священник, — чтение хорошей художественной литературы, это — наиболее доступный способ продлить свою жизнь, — ровно настолько, со сколькими литературными героями вы пройдете, рука об руку, через хитросплетения их судьбы, которая, хотя вам это в это трудно поверить, тоже есть проявление промысла божьего.

29 декабря, в среду, программа "ЭП-Мастер сочинила загадочно-страшный, сюрреалистический и экспрессионистический рассказ о перемещении Дмитрия Васильевича Павлова в дебри исторических времен и первых четырех днях его пребывания среди людей, которые приняли его за своего сородича. Впоследствии Антон Шлыков для удобства читателя разбил эту новеллу на две главы и сделал ряд небольших дополнений и исправлений.

"Все забавно, пока это касается кого-нибудь другого".

Уильям Роджер

I

Слушая увертюру к балету Прокофьева "Ромео и Джульетта", Павлов задремал и внезапно ощутил себя в состоянии свободного полета. Он летел, но не так, как булгаковская Маргарита, с помощью половой щетки, или гоголевский кузнец Вакула — на черте. Он летел так, как летают во сне дети. Такой способ перемещения в пространстве, с точки зрения марксистско-ленинской философии, предосудительным не являлся и цензурой не запрещался, например, в 70-е годы прошлого столетия на советской эстраде был разрешен к исполнению шлягер, начинающийся словами:

"В детстве я летал во сне,

В звездах в темно- синей мгле,

Город мирно спал,

А я летал…"

Дети счастливее взрослых уже хотя бы потому, что, летая во сне, они не думают о гравитации, космическом вакууме и о прочих законах физического мира. Просто летают и все.

Успев подзабыть, как он летал в своих детских снах, Павлов стал проецировать в своем сознании технические средства перемещения физических тел в безвоздушной среде. В какой-то момент он представил себя астрогеологом, который возвращается на Землю из экспедиции на таинственную планету, вроде Соляриса Станислава Лемма. Он режет пространство на космическом корабле, но не типа Союз-Аполлон, с маломощным керосиновым движком, а на настоящем звездолете, подобном Millennium Falcon, на котором со скоростью света путешествовали в одной далекой галактике герои фильма Джорджа Лукаса "Звездные войны: эпизод IV: Новая надежда". Он недавно видел этот фильм на закрытом показе в Доме кино. (1) Ему понравилось.

И вот, ничуть не смущаясь присутствия на посту управления "Фалькона" каких-то субтильных субъектов в серебристой униформе, он уверенно проходит между рядами кресел к отдельно стоящему на возвышении креслу Командора, садится в него и закидывает ноги на стоящий перед ним, перемигивающийся разноцветными огнями, стол. Или то, что он принял за стол. Затем, прокашлявшись, ради значительности предстоящих к отдаче приказов, он махнул правой рукой и объявил:

— Поехали!

В тот же миг завыла сирена, субтильные субъекты в серебристой униформе вскочили со своих мест и побежали, как муравьи, по своим местам: палубам, отсекам, каютам, отделениям и т. д. Удовлетворенный произведенным эффектом, Павлов отдает следующий приказ:

— Млечный путь! Солнечная система! Вторая планета! Со скоростью света!

Про то, что Земля — не вторая, а третья планета Солнечной системы Павлов вспомнил опосля, но приказ уточнять не стал, дескать, ребята на корабле наверняка грамотные, разберутся. Он почувствовал, как Millennium Falcon завибрировал и понял, что еще немного, и он приобретет форму светоносного луча в соответствии с известной формулой Эйнштейна о соотношении массы и энергии.

— Щас! Яркая вспышка, тоннельный переход через гиперпространство. И вот она — Земля! — вообразил он и закричал в воображаемый микрофон:

— Земля! Земля! Прошу посадки!

Перед ним развернулся дисплей, на котором он увидел трехмерное изображение вращающейся вокруг Солнца и вокруг собственной оси величественной в своем космическом облике голубой планеты, которую нельзя спутать ни с какой другой. Да, это — Земля! Одна сторона ее, противоположная Солнцу, погружена во тьму, другая — ярко освещена.

— Пожалуй, надо дать команду на торможение и пересаживаться в челнок, — подумал Павлов, и в тот же миг обнаружил себя за штурвалом одноместного космического корабля с низкокалорийной энергетической установкой. В голове мелькнула мысль:

— Наверное, двигатель этой колымаги на водородном топливе работает.

На дисплее возникла голограмма земной поверхности, к которой направлялся челнок, и Павлов заволновался:

— Куда ему дали добро приземляться: на мыс Канавералл или на Байконур? Что если СССР и США все еще находятся в состоянии "холодной войны"? Вдруг его собьют, как Пауэрса?

В таком случае он бы предпочел иметь более надежное средство передвижения, например пассажирский реактивный лайнер, но лучше не Boeing, а Ту-154.

Его желание мгновенно исполнились: теперь он — пассажир реактивного лайнера, летящего над облаками. Шума двигателя совсем не слышно, да и в салоне он, кажется, совсем один.

— Куда же я лечу, — думает он, — может, опять в Иркутск в гости к Эдику? Неужели мне снова посчастливится увидеть восход Солнца?

Восход Солнца с борта самолета, это, — не просто зрелище восхода, привычно наблюдаемое с земли. С самолета все смотрится по другому, поскольку наблюдателю кажется, что он находится выше Солнца. Внизу — черная бездна, горизонт постепенно окрашивается в красно-оранжевые цвета, и вот приходит время полного восхода. Сначала появляется маленькая полоска ярко-красного цвета на черном бархате неба, и мгновенно начинает увеличиваться, каждая секунда прибавляет сантиметры красноты и света. В действительности Солнце еще невидимо, но световые лучи, огибая Землю, начинают проецировать его цвет и форму. И вот огненный шар уже полностью выходит из ночи, на него уже невозможно смотреть.

Ослепленный светом восходящего Солнца, Павлов изо всех сил пытается проснуться, и снова чувствует, что под ним нет никакой опоры.

— Хоть бы кукурузник мне дали какой-нибудь! — подумал он, опасаясь, что свалится с неба на землю без парашюта.

И вот тебе, пожалуйста! Он уже на борту Ан-2, сидит в кресле летчика, держит в руках штурвал, выглядывает в окно кабины и видит картину безбрежно разливающейся зелени девственных лесов.

— Вот это глюки!!! — обрадовался он, и от переполняющего его восторга запел:

"Лётчик над тайгою

точный курс найдет

Прямо на поляну

посадит самолёт

Выйдет в незнакомый

Мир, ступая по-хозяйски,

В общем-то, зелёный

молодой народ.

А ты улетающий

вдаль самолёт

В сердце своём

сбереги

Под крылом самолёта

о чём-то поёт

Зелёное море тайги"

На последнем куплете Павлов осекся. Штурвал, за который он держался, сам по себе, накренился, а потом резко повернулся влево. Под крылом самолета промелькнула синяя лента реки. По тому, как стали различимы очертания ее берегов, Павлов понял, что самолет пошел на снижение, а может и на посадку. Только, вот, на какой аэродром? Никакого населенного пункта впереди не просматривалось. Самолет летел вдоль русла полноводной реки, но как-то подозрительно плавно и бесшумно. Павлов так испугался возможного крушения, что закрыл глаза и приготовился к самому худшему.

— Да ну ее к черту эту фанеру! Управлять ею не умею, мне бы лучше катер, — решил он.

В голове мелькнула спасительная мысль насчет того, что самолет оснащен гидропоплавками, и поэтому не утонет. Так оно и вышло. Самолет подпрыгнул и стремительно поплыл по реке, как катер. Почему, как катер? Вот он катер и есть, глиссирует по воде, а он им управляет.

— Или катер управляется сам по себе, а я только держусь руками за руль? — забеспокоился Павлов, наблюдая за тем, как его плавсредство стремительно мчится по зеркальной глади воды, не оставляя за собою никаких следов.

Мысли продолжали роиться в его голове:

— Вдруг, это тот самый катер, на котором он плавал в прошлом году со своим брательником Витькой по Вятке, если, конечно, у него его не конфисковали? Витька — браконьер еще тот! Рыбу не только сетями ловит, но и толом глушит. И девушек молоденьких из педучилища, где физруком работает, любит на катере катать. А некоторым, между прочим, нет и шестнадцати. Как бы на рыбнадзор не напороться! Да ну его, этот катер! Пусть плывет сам по себе! А мне бы на берег как-нибудь сойти.

Только он подумал об избавлении от Витькиного катера, как с изумлением обнаружил себя одиноко парящим посреди большой реки. Павлов протер глаза и начал испуганно озираться вокруг.

— Что это, галлюцинации или реальность? — думал он, — если это реальность, то я должен погрузиться в воду. Если галлюцинации, то я могу позволить себе делать все, что захочу, например, лететь, как птица…

Павлов замахал руками, и в самом деле полетел, но только как в том анекдоте про крокодилов: "низенько, низенько". При этом он чувствовал, что направление движения его полета от его воли нисколько не зависит. Его, как бы непроизвольно притягивало к чему-то или кому-то.

Пролетев некоторое время над поверхностью воды, он завис, примерно, в 100 метрах от низкого берега, поросшего кустарником, а местами ольхой, осиной и плакучей ивой. Тут он заметил плот, а на нем силуэт какого-то человека. Павлов машинально перекрестился и робко сделал несколько шагов в сторону берега. Вода под ним не расступилась. И тогда он быстро зашагал по водной глади, ни мало не заботясь о том, что такой способ передвижения может напугать незнакомца.

Подойдя к плоту поближе, Павлов разглядел молодого человека с длинным шестом в руках, разодетого в меха и кожу.

— Интурист или фарцовщик какой-то, — подумал он и закричал: Эй, товарищ!

Но слова почему-то застряли у него в глотке, как будто были произнесены в безвоздушное пространство. Он подошел еще ближе и ему показалось, что лицо парня ему знакомо.

— Да это же Мишка! — удивился он, опознав в коренастом блондине своего племянника — 17-летнего пасынка старшего брата Сергея.

Павлов обратился к племяннику по имени и спросил, что он здесь делает, но голоса своего снова не услышал. Тогда он запрыгнул на плот, на котором, как изваяние, застыл Мишка, и дотронулся до его плеча. Мишка вздрогнул, его остекленевшие глаза ожили, заморгали, а лицо побледнело и перекосилось от ужаса. Бросив шест, он обеими руками вцепился Павлову в горло, явно, намереваясь задушить, но, вдруг, пошатнулся и рухнул, как подкошенный. Вместе с ним упал на плот и Павлов, однако боли от удара никакой не почувствовал.

Через какое-то мгновение Павлов начал приходить себя и попытался подняться на ноги.

— Тело-то как затекло, будто деревянное! — удивился он.

В этот момент в голове у него противно зазвенело, потом он услышал громкий хлопок и почувствовал, что теряет сознание. Когда он очнулся, то с удивлением обнаружил себя лежащим на плоту и одетым в более чем странную одежду. Как обухом по голове, его оглушил многоголосый птичий хор, а в ноздри ударил терпкий запах багульника и гниющей коры.

Павлов поднялся на ноги и растерянно начал ощупывать себя с головы до ног. На нем были плотно облегающие тело куртка и штаны, искусно составленные из кусков шкур, сшитых между собой узорным швом. На ногах у него были легкие мокасины из замши, набитые травой, наверное, для теплоизоляции. Гардероб довершало подобие кепи из кожи и меха. Павлов снял головной убор и вытер тыльной стороной ладони со лба пот и начал строить различные предположения, одно другого нелепее:

— Белая горячка? Наркотические галлюцинации?

Он опустился на колени, заглянул в воду и ничего не увидел.

— Где же мое отражение? — испугался он и больно ущипнул себя за руку. Но ничего не произошло. Тогда он ущипнул себя еще раз. И опять тщетно.

Тут он некстати вспомнил булгаковского Степу Лиходеева, которого г-н Воланд переместил из нехорошей московской квартиры прямиком в Ялту на морской причал.

— Идиот! — корил себя Павлов, — ведь чувствовал, что здесь что-то не чисто! И надо было мне переться в эту командировку! Хорошо, если я где-то под Новосибирском, а не в Канаде или на Аляске?!

Он еще раз внимательно огляделся вокруг. Верховой ветер разметал облака, открыв блеклую синеву неба. Тени исчезали, и тайга обнажалась резкими очертаниями, как бывает в первые минуты рассвета. Проклиная все на свете, он выбрался на берег и сразу попал в непролазные заросли ольшаника и ивняка. Никакой тропинки!

Павлов грязно выругался и вернулся на плот, чтобы его осмотреть. Вдруг, он найдет какую-нибудь записку или какой-нибудь другой знак от тех, кто его сюда затащил?

Плот был вполне заурядный: 3х4 метра, срублен из хвойных деревьев, бревна тщательно подогнаны друг к другу и связаны в звенья просмоленными веревками. Чтобы не сносило течением, плот был привязан к кольям, вбитым в берег. Вот, шест длиной, примерно, 3 метра и толщиной в три его пальца. Вот шест поменьше и тоньше. Посреди плота в щель между бревнами воткнуто древко копья с массивным наконечником, явно, из вулканического стекла. Здесь же на плоту находились и другие музейные экспонаты: 1,5 метровый лук, кожаный колчан, набитый стрелами, длинный кремневый нож (скорее кинжал) с деревянной рукоятью. И еще он заметил самодельную кожаную сумку, по форме напоминающую охотничий ягдташ.

— Вот, где, наверное, записка! — обрадовался он.

Вытряхнув содержимое сумки прямо на бревна, он никакой записки не обнаружил. В сумке находились москитная сетка (накомарник), наконечники стрел из камня и кости, костяные крючки, какие-то лоскуты из кожи, нитки из сухожилий, костяные иглы, берестяная коробка с ароматно пахнущим куском копченого сала, засохшая лепешка, деревянная плошка, мешочек с солью.

И тут его, как током дернуло. Среди всех этих вещей непонятного происхождения Павлов увидел предмет, похожий на медальон. Без труда он его открыл и обнаружил внутри пластинку размером с пятикопеечную монету из кристаллического вещества серого цвета, вероятно, артефакт, о котором ему рассказывал Терехов.

Так, — решил он, — его разыгрывают, причем по-крупному. Его усыпили гипнозом, переодели, привезли бесчувственное тело в аэропорт, погрузили на вертолет и доставили к месту съемок художественного фильма. Сами киношники, наверное, спрятались в кустах на другом берегу, наблюдают за ним в бинокль и хохочут! Возмущению его не было предела. Он сжал кулаки и закричал:

— Пидорасы!

Потом еще громче:

— Пидорасы!!!

— Не надо кричать, — произнес кто-то рядом спокойным и показавшимся ему знакомым голосом.

— Кто здесь? — испуганно спросил он и начал растерянно оглядываться по сторонам.

— Это я, твой Наставник, преподобный Шлаг.

— Шланг?! — удивленно переспросил Павлов.

Невидимый собеседник немедленно внес уточнение:

— Не шланг, а Шлаги. Арнольд Борисович Шлаги. Ты, что, меня забыл!? Мы же вместе работали в Главлите. А в прошлом году коллектив торжественно проводил меня на пенсию. В "Праге" состоялся роскошный банкет. Кое-кто изволил так набраться, что, наутро, не смог вспомнить, как добрался до Теплого Стана.

— Вспомнил! — обрадовался Павлов, но потом, сопоставив голос живого Арнольда Борисовича Шлаги, с голосом невидимого Наставника, засомневался и как-то неуверенно, спросил: Вы ведь, тогда еще были живы, когда я поехал в командировку в Новосибирск? Или умерли?

В ответ на его замечание Наставник слишком уж жизнерадостным для покойника голосом произнес:

— Умер! За 40 дней до указанного тобою события скончался, якобы от инфаркта. Смертельный диагноз поставил мне некто Кондрашкин — патологоанатом из 2-й градской больницы, хотя я всего лишь освободился от молекулярно-белковой структуры и принял свой естественный облик. Похоронили же мое бренное тело соседи по дому, а из конторы, в которой я верой и правдой проработал 25 лет, проводить меня в последний путь никто не пришел, только какой-то неказистый венок прислали.

— Извините, я был не в курсе, — признался Павлов и сослался на плохую работу профкома.

— Обкомы, парткомы, профкомы, доткомы! Все они — политические проститутки! И ты можешь смело повторить это за мной, не опасаясь доноса! — заговорил Наставник картавым голосом Владимира Ильича Ленина.

— Где ты, я тебя не вижу? — спросил Павлов и почувствовал, что его бросило в озноб. Впрочем, краем глаза он заметил, что, слева от него, на расстоянии вытянутой руки, происходит некоторое колыхание воздуха, похожее на вращающееся веретено.

— Духи невидимы, чтобы не сковывать вашу свободу воли и выбора, не подавлять вас своей очевидностью! — заявил Наставник строгим голосом тов. Афанасьева.

— Где я, и что со мной происходит?! — взмолился Павлов.

Сильно засопев, а затем, выдержав театральную паузу, невидимый Наставник медленно и торжественно, голосом диктора Юрия Левитана, произнес:

— Дорогой Дима! От имени и по поручению Небесного Информбюро я уполномочен проинформировать тебя о том, что твоей бессмертной Душе велено возвратиться в бренное тело, какое она впервые приобрела 12 тысяч лет назад. В пространственной оси координат ты находишься в географической точке, соответствующей 51°47' долготы и 102°38' широты. Высота над уровнем моря 445 метров.

— Вот оно что! — обрадовался Павлов, вспомнив наставление капитана госбезопасности Цибикова о том, как он должен себя вести, очутившись в одной из своих прежних жизней. Со временем ему было все понятно. Теперь следовало сориентироваться в пространстве. Он почесал затылок, ненадолго задумался и высказал предположение:

— Это где-то в Северном Забайкалье?

— Совершенно верно, — некто, именуемый себя Наставником, заговорил приятным женским голосом, но потом, словно спохватившись, прокашлялся и настроился в более низкую тональность: Не иначе как по географии у тебя были одни пятерки?

— Разные были оценки, — уклончиво ответил Павлов и, не выдержав, спросил: А это не вы, случайно, преследовали меня на НЛО по дороге из Москвы в Новосибирск?

— Зачем такие сложности? — невидимое существо заговорило томным голосом педераста: Я действительно сопровождал тебя, но не на НЛО, как ты изволил выразиться, а на кончике луча лазера пока еще неизвестного вашей науке способа накачки.

— Разве законы физики допускают возможность перемещения физических тел не только в пространстве, но и во времени? — удивился Павлов.

На эту реплику невидимый собеседник ответил сиплым, плавающим в диапазоне волн плохо настроенного радиоприемника, голосом:

— С точки зрения науки 70-х годов ХХ столетия это невозможно, хотя ваши писатели-фантасты имеют наглость утверждать обратное. О том, кто из них прав, можешь убедиться сам.

— Подождите, — возразил Павлов, — я же точно помню, что летел сюда на каком-то кукурузнике.

— Это иллюзия, — ответил Наставник и осекся.

С неба послышался гул мотора. Павлов поднял голову и увидел знакомый силуэт Ан-2.

— Я же говорил! — закричал Павлов и от радости начал прыгать и махать руками: Сюда, сюда, я здесь!

— Екэлэмэнэ и опээрэстэ! — крепко выругался Наставник голосом тов. Афанасьева и предупредил: Я скоро вернусь.

Самолет, сделав круг, начал удаляться и вскоре исчез за верхушками деревьев.

— Может, меня заметили, — с надеждой подумал Павлов, и ему мучительно захотелось покурить.

В тот же самый момент, когда он об этом подумал, он почувствовал, что во рту его находится тлеющая папироса. Он с наслаждением затянулся, достал папиросу изо рта и внимательно ее рассмотрел. Это была самая что ни на есть настоящая беломорина.

— А, что, жизнь налаживается! — подумал он и, озоруя, представил себе замороженную в холодильнике бутылку "Столичной", граненый стакан и засоленный в деревянной кадке огурец.

Вышеуказанные предметы немедленно возникли, словно соткавшись из воздуха, на уровне его глаз. Если бы он вовремя не подхватил бутылку, то она бы, наверное, разбилась, свалившись на плот внезапно приобретенной силой тяжести. Потому что стакан стукнулся о бревно так громко, что у него сердце екнуло. Огурец тот ничего. Просто шлепнулся, как это и положено хорошо просоленному огурцу, если его отпустить в свободное падение в соответствии с первым законом сэра Исаака Ньютона. Павлов нагнулся, поднял и осмотрел стакан. Вроде ничего. Целый. Привычным движением, стараясь не удивляться, он открыл "Столичную", и налил в стакан 100 грамм

Принюхавшись и убедившись, что это именно то, что он хотел, Павлов на всякий случай пополоскал огурец в речной воде, опрокинул водку в глотку, смачно закусил соленым огурцом и затянулся беломориной. К нему начало возвращаться присутствие духа, которое он, расхаживаясь по плоту, продемонстрировал громкой декламацией стихов Мандельштама:

"Роговую мантию одену,

От горячей крови откажусь,

Отрасту присосками и в пену

Океана завитком вопьюсь.

Мы прошли разряды насекомых

С наливными рюмочками глаз.

Он сказал: "Довольно полнозвучья!

Ты — напрасно Моцарта любил!

Наступает глухота паучья,

Здесь — провал превыше наших сил!"

Снова над головой послышался гул мотора. Самолет Ан-2, снижаясь, сделал над ним круг и скрылся из виду. Тут Павлов почему-то вспомнил про документы и ценные вещи, которые были при нем, когда он пришел в гости к Аркадию Моисеевичу Фишману: паспорт и партомоне со 127 рублями с мелочью. В тот же миг эти вещи возникли перед ним на расстоянии вытянутой руки. Он успел схватить паспорт, тогда как партомоне свалилось на плот. В этот момент он отчетливо услышал протяжный гудок проплывающего мимо него теплохода, шум работающего двигателя, музыку и веселые голоса, стоящих на его палубе людей. При этом самого теплохода он не видел. Он даже не заметил ни малейшего следа его присутствия на водной глади.

Из репродуктора невидимого плавсредства громогласно лилась песня о каком-то Андрее, которого какой-то псих пригласил прогуляться по водной поверхности, как обыкновенную водомерку:

"Видишь, там, на горе, возвышается крест?

Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нём,

А когда надоест, возвращайся назад

Гулять по воде, гулять по воде,

гулять по воде со мной".

— Эй! — робко прокричал Павлов и помахал в сторону теплохода рукой, прекрасно сознавая, что это — слуховые галлюцинации, не более.

Когда шум теплохода затих, он, наконец, рассмотрел паспорт и партомоне. Паспорт был его, но почему-то старый и просроченный, а в партомоне он не досчитал 15 копеек мелочи.

— Так, — подумал он, — что бы мне еще такого заказать у неведомого поставщика?

Мысли его под воздействием алкоголя так лихо разбежались, что он захотел чего-то невероятного, например, попробовать эликсира вечной молодости, сварганенного по секрету Макропулуса. Павлов на всякий случай приоткрыл рот, в который мгновенно влилась из невидимого сосуда какая-то невообразимо приятная на вкус жидкость. Он сглотнул ее и от удивления поперхнулся. Про секрет Макропулуса он недавно прочитал в брошюре какого-то доктора медицинских наук на тему о метаболизме клеток.

Прокашлявшись, он сразу почувствовал такой прилив сил, что без особого напряжения мускульной энергии, как карандаш, переломил о колено подвернувшийся ему под руку шест, который был толщиной в три его пальца.

— Надо же, как торкнуло! — обрадовался он и подумал, не попробовать ли пострелять из лука.

Все происходящее снова стало восприниматься им, как неприлично затянувшийся сон или наваждение, из которого он, немного пошалив, обязательно выкарабкается. Однажды, он уже испытывал подобные, но гораздо менее яркие галлюцинации, когда, поддавшись уговорам бывалого геолога Семена Ильича, подсыпал себе в чай вместо сахара две ложки мелко истолченного сушеного мухомора.

— А вот и я! Никак не мог найти подходящее место для приземления. Пришлось идти на вынужденную посадку прямо на болотные кочки. А самолет возьми, да и перевернись! Хорошо, что бензобак не взорвался, — услышал Павлов жизнерадостный голос актера и режиссера Никиты Михалкова.

— А экипаж и пассажиры? Никто не пострадал? — заволновался Павлов.

— Какой экипаж? Какие пассажиры? — весело рассмеялся невидимый Никита Михалков и очень убедительно стал доказывать: Никакого экипажа не было. Да и самолета тоже не было. Просто ты его материализовал своим воображением, так как не верил в то, что можно летать без помощи искусственных аппаратов тяжелее воздуха.

Павлов промолчал. Тем временем его невидимый собеседник стал над ним самым бессовестным образом издеваться:

— Ба! Что я вижу? Серпастый и молоткастый советский паспорт в комплекте с russian водка?! Партбилета для полного счастья не хватает!

— Сам не понимаю, — искренне признался Павлов, — только подумал, а водка сама откуда-то взялась. Кстати, нет ли тут поблизости магазина, которому я должен?

В ответ на его слова невидимый Никита Михалков чихнул, высморкался и заговорил более серьезным тоном:

— Так, я, кажется, все понял! Перемещаясь в пространственно-временном континууме, ты оставил за собой инверсионный след. Вслед за тобой и полетели все эти вещи. Лучше перестань думать о вещах, которые ты оставил в своем времени. Впрочем, ружьишко какое-нибудь тебе бы не помешало…

— Кстати, я как раз об этом и подумал, — сказал Павлов и выхватил из воздуха автомат Калашникова.

В момент проявления АК-47 в мозгу у Павлова что-то замкнуло. Взяв автомат в руки, он снял его с предохранителя, направил на то место, откуда, по его мнению, подавал свой голос невидимый Никита Михалков, и заорал:

— Руки вверх! Сдавайся, шпионина американская, а не то буду стрелять!

В ответ на требование сдаться в плен невидимый собеседник поперхнулся и заговорил проникновенным голосом Ефима Захаровича Копеляна, — того самого, кто озвучивал "внутренний голос" Штирлица в телесериале "Семнадцать мгновений весны":

— Мон шер, — не сходи с ума! Я сказал тебе истинную правду. Ты — один, в XII тысячелетии до новой эры, в Сибири. В глухой тайге, где на сотни и тысячи верст никакого присутствия цивилизации. Скоро инверсионный след затянется, и ты не сможешь телепартировать из своего времени никаких вещей. Подумай лучше о том, что могло бы тебе в данной ситуации больше всего пригодиться. АК-47 — грозное оружие, но для охоты лучше иметь охотничье ружье. Также тебе необходимы соль, спички, медикаменты и т. п.

Павлов задумался. А вдруг все, что говорит его невидимый собеседник, правда? И тогда, представив себя в глухой сибирской тайге, где до ближайшего жилья сотни верст, заявил следующее:

— Хорошо. Я подумал. Извольте. Мне нужна походная аптечка. В ней должны находиться: перекись водорода, нитрофунгин, левомицетин, эритромицин, быстрорастворимый американский аспирин, витамин С, бинт стерильный, бинт не стерильный, вата, эластичный бинт, лейкопластырь бактерицидный и мозольный, жгут, йод, зеленка, марганец, валидол, корвалол, уголь активированный, фестал, сульфамиды, тусупрекс, мукалтин. Так, аспирин я уже назвал. Диктую далее: анальгин, димедрол, диазолин, ношпа, нашатырный спирт, кислота борная, сода, термометр, элеуторокок, пантенол, финалгон, солкосерил, гидрокортизон, галазолин, глюконат кальция, бисептол, новакаин, пипетка, нитроглицерин, стрептоцид. А также медицинский спирт в количестве 3-х литров.

— Какие у тебя, голубчик, однако, глубокие познания в медицине. Только, вот, не много ли спирта? — сделал замечание Наставник все тем же, веселым и насмешливым, голосом Никиты Михалкова.

— Спирта много никогда не бывает, — хотел глубокомысленно заметить Павлов, но не успел договорить. — Ай! — закричал он от неожиданности и стал стряхивать с себя облепившие его пакетики с медикаментами. Трехлитровая бутыль со спиртом, к несчастью, упала в воду, так как он не успел ее подхватить.

— Какая жалость! — ехидно прокомментировал падение емкости со спиртом невидимый Наставник.

Сказать-то он сказал. Только почудилась Павлову в его словах не сочувствие, а тонкое издевательство. Таким тоном ни один здравомыслящий человек, особенно в Сибири, об утрате спирта не скажет. И знаете почему? Потому что при температуре ниже 27 градусов по Цельсию водка замерзает.

И тогда Павлов вспомнил то, что, по его мнению, должно было разрешить его сомнения. Он перекрестился и стал громко читать молитву, которой в детстве научила его бабка Антонина Степановна:

— "Ангел Христов, хранитель мой святый и покровитель души и тела моего, прости меня, елика согрешивших во днешний день, и от всякого лукавства противного мне врага избави меня, да ни в коем же грехе прогневаю Бога моего; но моли за меня грешного и недостойного раба…"

Не успел он дочитать молитву до конца и произнести: Аминь! — как вокруг него возникло золотистое сияние, и он услышал леденящий душу крик и увидел корчившегося на плоту тщедушного, плешивого, с седой всклоченной бородкой и провалившимся носом старика в балахоне коричневого цвета. Золотистое сияние померкло, не исчезнувши совсем, и бившийся в конвульсиях старик поднялся на колени. От него пахнуло промозглым могильным холодом. Потемневшее лицо было обезображено злобой и бешенством. Красные глаза сверкали, как угли. На Арнольда Борисовича Шлаги призрак походил лишь приблизительно, так как покойный бороды не носил и одевался хоть и скромно, но вполне прилично.

— Чур, меня! — испугался Павлов, не зная, что ему делать: стрелять или прыгать в воду.

— Ладно, — заговорил старик сиплым голосом сифилитика-астматика, — теперь ты знаешь, кто я такой. Только тебе отсюда не вырваться. Сдохнешь, как собака! И Калаш тебе не поможет! Сейчас я уйду, а на прощанье получи-ка ты… подарочек.

И призрак исчез. Павлов недоуменно пожал плечами, огляделся вокруг и внезапно увидел свое прежнее тело, лежащее посредине плота с откинутой как-то странно головой, остекленевшими глазами и открытым ртом. В том же самом костюме и рубашке, в котором он пришел в гости к у Аркадию Моисеевичу Фишману. Только почему-то без ботинок, в одних носках.

Павлов быстро наклонился к своему непонятно откуда возникшему телу и взял за руку, чтобы прощупать пульс. Рука была совсем холодная, и пульс не прощупывался. На запястье левой руки покойника он увидел часы. Преодолевая страх, он снял их и приложил к уху. Часы не тикали. Он взглянул на циферблат и обомлел. Стрелки часов показывали время: 22 часа 01 минута.

Когда Павлов уже был почти на грани безумия, он, вдруг, снова почувствовал себя окруженным золотистым сиянием. Таким ярким, что он зажмурился. Когда он открыл глаза, сияние исчезло. А вместе с ним с плота исчезло и его бывшее тело.

— А был ли мальчик-то? Может, никакого мальчика и не было? — вспомнил он эпизод из книги великого пролетарского писателя Максима Горького "Жизнь Клима Самгина". Он встал на колени и наклонился к воде.

— Что за чудеса?! — удивился он, обнаружив абсолютное сходство своего отражения с обликом своего племянника Мишки.

Павлов встал, распрямился, повертел в руках свои часы, словно не зная, что с ними делать. Потом он все-таки надел их на левое запястье, быстро собрал рассыпанные по плоту медикаменты и сложил их в сумку, доставшуюся ему от прежнего владельца. Туда же он положил граненый стакан и початую бутылку водки, предварительно заткнув ее бумажной пробкой, которую скатал из упаковки эластичного бинта. Вынув из берестяной коробки кусок копченого сала, он еще раз его понюхал, и на всякий случай тоже положил в сумку. Снова его внимание привлек золотой медальон. Он нашел в сумке подходящую нитку из сухожилий и на всякий случай повесил украшение себе на шею.

— Так, — решил он, — самое главное в этой ситуации — не сходить с ума. Я оказался черт знает где. И мне надо выбираться к людям. Насчет двенадцатого тысячелетия до нашей эры бес, прикидывающийся Арнольдом Борисовичем Шлаги, видно, загнул. Но кое-что я могу для своего спасения сделать. Если самолет, водка, автомат и медикаменты откуда-то появились, то почему бы не появиться катеру, например, на котором я недавно прокатился?

Павлов не был специалистом по маломерным судам. Ни названия, ни модели, ни мощности двигателя катера своего брательника Витьки он не помнил. Зато он нисколько не сомневался в том, что сможет им управлять, а при необходимости устранить неисправность в моторе. Он зажмурил глаза и отвернулся, как это делают дети, когда играют в жмурки, а когда их открыл и повернулся, то с радостью увидел то, что хотел: на воде, развернутый бортом к плоту, покачивался Витькин катер.

Между прочим, это была весьма престижная для того времени (вторая половина 70-х годов ХХ века) глиссирующая лодка типа "Нептун" производства Сосновского судостроительного завода Кировской области. Длина ее корпуса составляла 4,7 м, ширина 1,7 м, высота борта 0,87 м, масса корпуса 250 кг, грузоподъемность 400 кг, максимальная мощность мотора 65 л.с. Корпус катера серии "А" вятские судостроители делали из прочного алюминиево-магниевого сплава толщиной 4 мм, причем полностью методом сварки. Никаких заклепок!

В последующих сериях "Нептуна" для изготовления корпуса применялся пластик. В зависимости от расположения поста управления, катер комплектовался в 2-х вариантах: носовом и кормовом. Витькин катер был выполнен в носовой комплектации. Передний пост управления имел толстое лобовое стекло, надежно защищающее рулевого от брызг и ветра. Под передним капотом был расположен просторный сухой рундук. Мотор, бензобак на 40 литров и аккумулятор находились на корме. Катер легко проходил волну и слушался руля. За дополнительную плату можно было приобрести тент; некоторые владельцы катеров сами или с помощью умельцев оборудовали их мягкими сиденьями со спинками, ящиками для удилищ, бортовыми поручнями и разноцветными ходовыми огнями.

Павлов воткнул между бревнами плота обломок шеста, перелез на катер, нашел на корме бухту каната, привязал один конец каната за бортовые поручни, а с другим концом вернулся на плот, связал узел и закрепил за временный пирс. Потом он снова вернулся на катер и внимательно его осмотрел.

Катер, кажется, только-только вернулся из плавания. На палубе виднелись блестки рыбной чешуи. Под сидениями он обнаружил две пустые бутылки из-под крепленого вина "Кавказ", окурок, половину засохшего и уже начавшего покрываться зелеными пятнами плесени батона, обрывки лески, ржавые крючки, вполне пригодную блесну, консервную банку с червями и лоскутья газеты Известия" от 29 апреля 1986 года. Собрав клочки бумаги, он с удивлением прочитал правительственное сообщение об аварии на Чернобыльской АЭС. Известие его, конечно, нисколько не обрадовало, но зато теперь он имел, хоть какое-то, представление о времени, из которого прибыл катер.

В маленьком рундуке возле руля он нашел компас, коробок спичек, початую пачку сигарет "Прима", охотничий нож с наборной рукояткой, эмалированную кружку, отвертку, гаечный ключ, напильник, две новенькие свечи, плоскозубцы, моток медной проволоки, а также техпаспорт, химический карандаш и помятую ученическую тетрадь в клеточку. Сигареты, спички, компас и моток медной проволоки он сразу переложил в аборигенскую сумку.

II

Павлов продолжал осмотр катера. В просторном сухом рундуке на носу он нашел помятое оцинкованное ведро, закопченный котелок и почти новый эмалированный чайник, лопату без черенка, топор, пилу-ножовку, прорезиненный плащ-дождевик и обычную двухместную брезентовую палатку. Там же он обнаружил рюкзак, а в нем — толовую шашку с прикрученным бикфордовым шнуром и пачку соли. Он порылся в карманах плаща и вытащил из них жестяную коробку из-под леденцов с гвоздями и шурупами, перочинный нож и тоже переложил их в сумку.

— Эх, мне бы еще говяжьей тушенки и сгущенного молока по ящику, 5 кило макарон, 5 кило сахара, 5 кило гречки, мешок сухарей, пол-ящика водки и 10 пачек индийского чая "со слоном", — размечтался он.

А как же! Без этого ему пришлось бы жить на подножном корму: ловить на блесну рыбу и стрелять из автомата по лесной живности.

— Хорошо, что соль и спички нашлись, а надо бы еще хотя бы одну пачку соли, вдруг, придется мясо и рыбу заготавливать впрок, да и теплых вещей у меня нет, — с этими мыслями он вылез из катера на плот, чтобы отвязать конец.

Лук, кинжал, колчан со стрелами и копье он решил тоже забрать с собой. На всякий случай. Когда он обернулся назад, чтобы положить оружие каменного века на катер, то глазам своим не поверил. Все вещи, о которых он помечтал, были аккуратно сложены на корме катера.

Павлов снял кепи из кожи и меха почесал затылок и задумался:

— Можно ли верить словам так называемого "наставника", который оказался обычным бесом, о путешествии во времени и затягивающемся инверсионном следе? Недаром его фамилия всегда вызывала у меня подозрение. Ведь "шлаги", если мне не изменяет память, это — стекловидная масса, остающаяся после обработки минералов посредством огня.

На всякий случай он решил подстраховаться, отвернулся от катера и стал напряженно думать о вещах, которые еще могли бы ему пригодиться в предстоящем путешествии. Так, он представил себя покупателем в магазине "Рыболов-Охотник" на Сухаревке и обратился к продавцу с просьбой продать ему по охотничьему билету нарезной карабин "Барс" и ящик патронов подходящего калибра. После этого он как бы зашел в отдел сопутствующих товаров и приобрел: бинокль и патронташ. Затем он представил себя покупателем магазина "Рабочая одежда" на Ярославском шоссе, в котором он по сходной цене приобрел шапку-ушанку, телогрейку, ватные штаны и валенки. В магазине "Педагогическая книга", что Пушкинской улице, он мысленно приобрел Географический атлас СССР издания 1976 года.

Потом он обернулся и с удовлетворением заметил, что на борту катера появились новые вещи, хотя и не все. Зимняя одежда почему-то не материализовалась. Сразу в голове промелькнула мысль: "Наверное, магазин закрыт на переучет". Он забрался на катер и стал внимательно рассматривать охотничий карабин "Барс". Он давно хотел приобрести именно такой. Но все время не получалось: то не было лишних денег, то карабины исчезали из продажи. Он зарядил карабин из пачки, содержавшей двадцать пять патронов, и хотел было произвести выстрел, но раздумал, понимая, что боеприпасы надо экономить и без нужды не расходовать.

Поиск в Географическом атласе места указанной бесом точки широты и долготы много времени не отнял. На этом месте должен был находиться плюс-минус один градус город Усолье Сибирское. Но никакого города не было и в помине — только леса и сопки. Правда, на карте на этом месте была обозначена река Ангара, но ведь известно, что русла рек не постоянны.

……………………………………………………………………………………………………

Состояние сверхчувствительности, в котором он находился, постепенно сходило на нет. Никаких новых полезных вещей, сколько бы он не напрягался, более не возникало. Даже рыболовная сеть, которую, кажется, можно было уже взять в руки, бесследно растворилась в воздухе. Он решил проверить, работает ли мотор. Дернул стартер. Мотор заревел и зачадил бензиновой гарью. Он прислушался к оборотам — вроде ровно; заглушил двигатель и проверил бензобак. Бензина, по его расчетам, должно было хватить на 300 километров пути.

Поднялось солнце. Лес и река разукрасились веселыми красками. Только Павлову было не до веселья. Он завел свои часы и почти наугад поставил время: 7 часов 30 минут. Потом он достал компас и определился, где север и юг. Если река, на которой он находится, действительно, Ангара, то, плывя по течению, то есть на север, он попадет в Енисей. Если плыть против течения, то есть на юг, он попадет в озеро Байкал. И он снова принялся изучать атлас, читая вслух скудную информацию: "Река Ангара — правый приток Енисея, вытекает из озера Байкал и впадает в Енисей выше города Енисейска. Длина реки Ангары 1850 км. Из общей водосборной площади, равной 1039300 км2, более половины приходится на долю водосбора озера Байкал".

Ветер поменял направление, и он почувствовал запах дыма, к которому примешивался аромат какой-то перегоревшей пищи. Во рту появилась слюна, и он на мгновенье испытал острое чувство голода. Он был в нерешительности. То ли ему надо идти навстречу к человеческому жилью, к людям, то ли убираться отселе восвояси, потому что неизвестно, каких он здесь встретит людей. Вдруг, бес насчет времени не соврал, и это — людоеды, которые поступят с ним также нехорошо, как они поступили с мистером Джемсом Куком?

И еще он пожалел о том, что у него нет собаки, вспомнив при этом своего замечательного, но, увы, покойного, пса породы "московская дворовая" по кличке Азор. Когда пес совсем постарел, отец настоял, чтобы он отвел его к ветеринару на усыпление. Азор, когда Павлов в последний раз стал надевать на него ошейник, кажется, понял, куда и зачем его ведут, потому что из глаз его потекли слезы. Павлов тоже разрыдался и наотрез отказался вести Азора на убиение. Тогда отец жестко сказал ему, что он баба и тряпка и сам повел пса к ветеринару, несмотря на то, что у него в тот день сильно разболелась нога, в которой он с 1945 г. носил осколок немецкого снаряда.

На мгновение ему показалось, что он снова окружен золотистым сиянием. И еще он услышал поблизости от себя знакомый до боли собачий лай.

— Не может этого быть! — обрадовался он, когда увидел вбегающего на плот Азора, живого и здорового.

— Азор!!! — крикнул он, чтобы удостовериться в правдивости своей иллюзии.

Пес приветствовал его радостным лаем. На краю плота Азор немного замешкался, но потом прыгнул и оказался на катере. Радостно скуля и повизгивая, он лизал ему руки, вилял хвостом, всячески показывая ему, как он рад встрече со своим хозяином. В том, что это Азор не было никаких сомнений. На нем был даже ошейник с металлической пластиной, на которой было выбито его имя. У Павлова кольнуло сердце, и он расплакался. Затем, немного успокоившись, он начал про себя рассуждать:

— Азор умер, и это не подлежит никакому сомнению. Вместе с тем, Азор жив, и это тоже не подлежит никакому сомнению. Прямо парадокс какой-то, причем, покруче байки о любимом коте профессора Шредингера. Если Азор мертв, то он явился не иначе, как с того света. Но если Азор жив, значит, он прибежал оттуда, где его кормили и содержали какие-то хозяева. Однако, какие?

Словно угадав его мысли, Азор тревожно заскулил, схватил его зубами за полу одежды и потянул на себя, словно приглашая куда-то срочно пойти. Прихватив с собой АК-47 и аборигенскую сумку, Павлов выбрался на берег. Следуя за Азором, он оказался на хорошо утоптанной тропинке, которую в первый раз, когда выходил на берег, не заметил, и начал углубляться в лес.

Оглушительно, на все лады и пересвисты, пели лесные птахи. Громко стучал своим клювом дятел. Азор то и дело оглядывался на него, словно боялся, что его хозяин откажется дальше идти. По пути ему встречались разные грибы: сморчки, сыроежки и даже красный мухомор. Павлов с отвращением растоптал вставший на его пути ядовитый гриб, и в тот же момент услышал за спиной чей-то голос:

— Amanita.

— Что?! — удивился Павлов, оглянулся, увидел колыхание воздуха, вроде вращающегося веретена, и понял, что бес никуда не делся.

Как ни в чем не бывало, бес прокашлялся и заговорил голосом народного артиста СССР Евгения Евстигнеева:

— Amanita, в переводе с латыни, означает мухомор. К этому семейству относятся многие виды, из которых большинство подозрительны и даже прямо ядовиты, например, гриб, который вы только что растоптали. Это — muscaria — крупный гриб, шляпка которого ярко-красная и усеяна белыми бородавками. Но есть очень похожий на него гриб под названием сaesarea, считавшийся на юге Западной Европы чуть ли не деликатесом.

— Ну и что из этого? — раздраженно спросил Павлов, полагая, что бес хочет втянуть его в разговор, и твердо решил послать его к чертовой бабушке или еще куда подальше.

— Не гоните меня, Дмитрий Васильевич, я вам ценную информацию предоставлю! — жалобно попросил бес, словно пытаясь добиться его расположения.

— Надо же, на "вы" называет и по отчеству, — удивился Павлов. А вслух сказал: Ну что же, валяй, нечистая сила.

Нечистая сила влетела мухой в его левое ухо и, прожужжав, заговорила противным писклявым голосом:

— Ваши, как бы это деликатнее выразиться, фатер и мутер, к которым вы сейчас направляетесь… Кстати, откуда прибежала собачка? В общем, они мертвы!

— Кто мертв? — удивился Павлов.

Нечистый дух, освоившись в предоставленных ему апартаментах, снова заговорил голосом Евгения Евстигнеева:

— Постараюсь объясниться проще. Пока вы изволили делать продовольственные запасы посредством воображения, то есть материализации мысли, я решил провести что-то вроде следственных мероприятий, и выяснил, что парень, тело которого вы изволили занять, имел папу и маму. Мама или кто-то еще собрали в лесу первые весенние грибы. По-видимому, они приняли какой-то ядовитый гриб за съедобный. Может, и не ошиблись, просто гриб мутировал. Был съедобный, стал ядовитый. (2) Приготовили ужин. Все, кто грибки покушал, траванулись, но с различными последствиями. Папа и мама просто умерли. Паренек вовремя проснулся и успешно проблевался. А вот его сестра-подросток оказалась между жизнью и смертью, то есть в коме. А дальше дело было так: паренек, убедившись в том, что его родственники не подают признаков жизни, испугался и побежал к реке, прихватив с собой только самые необходимые вещи. При этом он совершенно забыл про своих младших братьев-близнецов, которые сейчас мирно спят в своем лесном жилище. Продолжая находиться под воздействием животного страха, парень пытался оттолкнуться шестом от берега и поскорее убраться куда-нибудь подальше от этого места. Он даже забыл отвязать плот. В этот момент вы встретились, а что в результате этой встречи получилось, вам известно лучше меня.

— Ну что же, бес, — сказал Павлов, — видно на этот раз ты не врешь, но все равно надо проверить. Азор, вперед!

Азор побежал быстрее, — так, что Павлов едва за ним поспевал. Бежали не долго, минут пятнадцать. Вдруг, Азор остановился, шерсть на его загривке вздыбилась, и он грозно зарычал. Павлов взял АК-47 наизготовку и осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки деревьев, пошел по тропинке, которая вывела его на большую поляну. Там он увидел два пирамидальных шатра высотой около 3,5 метров, покрытых древесной корой и дерном, и какую-то неказистого вида хозяйственную постройку, похожую на избушку на курьих ножках. К постройке, срубленной из цельных бревен, была приставлена лестница. Перед жилищами находилось кострище. Костер полностью прогорел, подавая признаки жизни лишь тонкой струйкой дыма.

Между висящими на шестах рыболовными сетями и заготовленными впрок кучами дров и хвороста бродил огромный бурый медведь. Павлов выстрелил в воздух и закричал, что было мочи:

— Пошел вон! Убирайся!

Его крик потонул в гвалте птичьих голосов, который не скоро улегся. Бурый медведь встал на задние лапы, но тут же, — то ли от удивления, то ли от испуга, — сел на задницу и, открыв огромную пасть, заревел, будто его ранили, а потом сердито заворчал. Азор подбежал к нему сзади и укусил за мягкое место. Медведь опрокинулся на спину, перевернулся и, почуяв все свои четыре конечности, побежал прочь, с шумом ломая встречные кусты и деревья.

Павлов подошел к костру, бросил в него охапку хвороста, и тут только заметил двух лежащих неподалеку от костра людей. Страшным показалось ему это зрелище. Медведь, а может, какой-то другой зверь выели на их лицах мягкие части. При виде кровавого месива Павлова чуть не стошнило. Возле трупа мужчины валялся большой лук и колчан со стрелами, а возле трупа женщины сломанное копье.

— Надо бы их чем-то прикрыть, — подумал он и пошел осматривать жилища, которые все-таки решил называть "вигвамами". И скорее всего, с точки зрения этнографа, он нисколько не ошибся, поскольку данный тип жилищ отличается огромным разнообразием, даже в зависимости от времени года. Общим для них является лишь остов из деревянных жердей и покрытый тем материалом, который есть под рукой строителей.

В первом вигваме, осветив его факелом из смоляной ветки и бересты, Павлов не обнаружил не души. Налево от входа, прикрытого пологом из грубого домотканого холста, были расположены берестяные коробки и кожаные сумки. Посредине — очаг, выложенный из булыжника. В очаге едва теплился огонь. По окружности жилища на безопасном расстоянии вокруг очага были оборудованы спальные места — три топчана, а на них вместо одеял — ворохи шкур. Он забрал с ближайшего топчана две мягкие оленьи шкуры, которыми и накрыл покойников.

— Кто же они? Кто? Экстремальные туристы? Ученые-этнографы? Секстанты? — в отчаянии думал он по поводу этих людей.

Во втором вигваме сразу у входа он наткнулся на мешок, сшитый из заячьих шкур. В мешке кто-то был. Вытащив мешок наружу, он обнаружил, что этот кто-то — русоволосая девушка-подросток с европеоидными чертами лица. Судя по учащенному дыханию, девушка явно была больна, возможно — при смерти. Он потрогал ей лоб и убедился, что он очень горячий.

— Температура под сорок, как при пневмонии или при тифе, — пришел Павлов к неутешительному выводу.

Он вернулся в вигвам, полагая, что в нем может находиться еще кто-то из людей, но, осветив помещение факелом, никого не нашел. Этот вигвам, по-видимому, был предназначен для хозяйственно-бытовых нужд. В центре его находился очаг, а вдоль стен располагались деревянные лавки, лари и бочонки. На лавках и под ними лежали аккуратно сложенные мешки и тюки. Тут же он наткнулся на настоящий арсенал предметов вооружения и военной техники, непонятно какого времени: дротики с кремневыми наконечниками, стрелы с оперением и топоры с металлическими лезвиями, похожие на индейские томагавки. Металл по виду напоминал бронзу.

Выйдя наружу, он с удивлением увидел, как из первого вигвама, который он счел необитаемым, сладко потягиваясь, вылезают на четвереньках два чумазых и пузатых голеньких мальчика в возрасте 4–5 лет.

— Где они прятались? — удивился он, укоряя себя за невнимательность.

Мальчики были рыжеволосыми и курносыми, похожими друг на друга, как две капли воды. У Павлова снова кольнуло сердце, и он воспринял это, как предупреждение о грозящей беде. Увидев его, малыши что-то радостно залепетали на незнакомом ему языке и, подбежав, схватили его за руки. Вслед за малышами из вигвама выбрались два щенка черно-белого окраса. Скуля и повизгивая, они подбежали к Азору и стали выказывать ему свое нижайшее почтение.

В левом ухе Павлова прозвучал грустно-насмешливый голос народного артиста СССР Зиновия Ефимовича Герда:

— Я сейчас заплачу…

— Издеваешься?! — тихо сказал Павлов со злобой.

— Ничуть, товарищ бывший цензор, я даже могу вам, как бывшему коллеге, помочь в данной ситуации. Разумеется, в разумных пределах, — мягко возразил ему бес.

— Готов вам поверить, — сказал Павлов, — на моем катере есть пила-ножовка, топор и лопата без черенка. Сможете доставить их сюда? А то я боюсь оставить детей одних. Медведь поблизости. Да и вообще тут глухомань таежная.

— Что верно, то верно, Глухомань такая, что не только вам, Дмитрий Василич, но и мне, старому бесу, не снилась. А насчет ножовки, топора и лопаты не извольте беспокоиться. Телекинез проще, чем телепортация. Прошу пару минут потерпеть! — ответил на его просьбу бес голосом артиста театра и кино Игоря Ильинского.

Бес, видно, настраивал вокабулярный аппарат, как волк из сказки про семерых козлят и никак не мог сделать окончательный выбор. Свой собственный голос он, надо полагать, совсем потерял, и пытался воспользоваться голосами известных ему и Павлову знаменитых людей, чтобы придать хотя бы какое-то величие своему очевидному ничтожеству.

Павлов приказал малышам найти свою одежду и одеться. Их языка он не знал, поэтому говорил по-русски. Малыши посмотрели на него с удивлением, но приказание выполнили: вернулись в вигвам, вытащили из него какую-то одежду, похожую на детские комбинезоны, и, помогая друг другу, стали одеваться.

Не прошло и двух минут, как к его ногам упали пила-ножовка и лопата без черенка. Топор, просвистев над головой, вонзился лезвием в замшелый пень. Павлов одновременно удивился и испугался.

— Спасибо, Арнольд Борисович, — поблагодарил он беса, полагая, что, как не крути, а придется обращаться к нему по имени и отчеству, а затем вежливо попросил его удалиться: Вас, наверное, заинтересовала здешняя флора и фауна? Если не затруднит, походите, посмотрите вокруг, поделитесь потом впечатлениями, а я делом займусь.

Бес, прожужжав мухой в его левом ухе, тут же откликнулся невеселым старческим голосом Зиновия Ефимовича Герда:

— Конечно, конечно, Дмитрий Василич. Не буду мешать вам в совершении погребального обряда. Только прежде чем копать могилку дайте вашей сестре выпить водки, а когда ее стошнит, напоите ее чистой ключевой водой. Ручей в 30 шагах направо от вас. Глиняный кувшин прямо у вас под ногами, а я удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь…

Тем временем малыши оделись и побежали к Азору, размахивая руками и радостно выкрикивая:

— Селино канис Азоро! Гав-гав! Селино Азоро!

Пес завилял хвостом и громко залаял. Малыши в ответ грозно зарычали, и у них началась веселая свалка. Понаблюдав за ними какое-то время, Павлов удивленно пожал плечами, поднял с земли кувшин и бегло его осмотрел. Кувшин как кувшин. Из красной глины. С удобной ручкой и с сужающейся горловиной. С орнаментами в виде листьев клена. Емкость — примерно 2 литра.

Павлов свистом подозвал к себе Азора, а когда тот к нему подбежал, потрепал пса по холке, нагнулся и негромко произнес только одно слово:

— Сторожить!

Азор преданно посмотрел ему в глаза и гавкнул три раза, дескать, все понял, хозяин, исполняю. И вернулся к малышам, чтобы продолжить прерванную игру.

Ручей, который протекал возле стойбища, оказался неглубокий, извилистый, с каменистым дном. Цепляясь за ветки ивы и ольшаника, Павлов спустился к воде, напился и наполнил кувшин водой. Вода была обычной, ключевой. Как и положено, ледяной и вкусной. Мимо него проплыли две рыбины, потом еще и еще. Он опознал в рыбинах хариуса и в нем сразу проснулся азарт любителя рыбной ловли. И тут он заметил в трех шагах от себя большую собаку, похожую на овчарку, уткнувшуюся мордой в воду. Собака, очевидно, была мертва.

На обратном пути он заметил вторую мертвую собаку, растерзанную так, что на ней не было живого места. И он подумал, что это, наверное, сделал бурый медведь, который бродил по стойбищу. От бывалых охотников Павлов слышал, что по весне взрослые медведи, выйдя из берлоги, становятся очень злыми и агрессивными. И причина их злости — не недостаток пищи и весенний авитаминоз, а запор в желудке. Оказывается, перед тем, как залечь в зимнюю спячку, медведь ищет и поедает только ему известные сильно крепящие травы и корешки, чтоб во время полугодичного сна ему не хотелось в туалет по большому. Не будет же он ходить под себя зимой в берлоге, лишенной канализации. От этих трав и корешков в кишечнике образуется сильнейшая пробка, которая препятствует аварийной ситуации в берлоге зимой. Понятно, что с наступлением тепла весной от этой пробки и всего, что за зиму собралось в кишечнике необходимо освободиться. Природа и тут позаботилась о своем питомце, заложив в его инстинкт поедание только ему известных корешков, которые по своей силе значительно превосходят пурген. Но пробка, выходя наружу, рвет до крови задний проход. После такого испражнения медведь приходит в бешенство. Злясь на свою порванную задницу, он готов сорвать злость на ком угодно.

Когда Павлов вернулся назад, то обнаружил, что девушка очнулась. Она лежала в спальном мешке из заячьих шкур с открытыми глазами и, с трудом шевеля сухими губами, что-то шептала. Помня наставления беса, Павлов хотел дать ей водки, но передумал. Не потому что ему было жалко. Просто он не хотел ей навредить. Он достал из сумки граненый стакан, налил в него из кувшина родниковую воду, приподнял девушке голову и дал напиться. Она с благодарностью улыбнулась и снова закрыла глаза.

Девушка ему кого-то смутно напоминала, но кого именно, он так и не решил.

……………………………………………………………………………………………………

Малыши играли с его собакой, которая вела себя совершенно необычно: становилась на задние лапы, кувыркалась, и, кажется, даже что-то говорила, хотя отрывистые слова, которые она произносила, ему были непонятны. Павлов старался не удивляться. Выстрогав топором черенок для лопаты, он нашел подходящее место и начал готовить могилу: топором обрубал корни, лопатой выгребал землю. Автомат висел у него на спине. Работая, он строил планы своих дальнейших действий. Он уже твердо решил забрать детей и девушку-подростка с собой на катер и отправиться вниз по реке, в надежде найти их сородичей.

Размышляя о своих планах, он не мог не задуматься и о некоторых проблемах:

1) Дети:

Они, наверное, принимают его за своего старшего брата, а он не понимает их языка. Как тут быть? Никакого решения этого вопроса он не находил. В самом деле, не привлекать же ему Азора в качестве переводчика?

2) Куда течет река, и кто населяет ее берега?

Если верить бесу, то он попал в Северное Забайкалье. Неужели погибшие мужчина и женщина — экстремальные туристы, да еще к тому же иностранцы?

3) Бес:

Ясное дело, что он — мразь, сила нечистая. У него, свои планы на уме, и его следует остерегаться.

Пятая проблема была предсказуема, но возникла неожиданно. Испуганные детские крики повергли Павлова в смятение, и он не смог сдержать слез. Он выбрался из вырытой им могилы и подошел к кострищу. Малыши ползали на четвереньках подле трупов своих родителей и орали истошным голосом, убедившись в том, что они мертвы.

Павлов схватил их за капюшоны их комбинезонов и силой затолкал в вигвам, а так как они все равно пытались выбраться наружу, выстрелил из автомата в воздух. Выстрел наделал много шума. Хор птичьих голосов на мгновение замолк, а потом опять начался такой переполох! Павлов откинул полог вигвама, но пацанов не обнаружил, видно, затаились в каком-то своем укромном месте. Он зашел в вигвам, раздул в очаге огонь и подложил хвороста. Выйдя наружу, он приказал Азору сторожить девушку, а сам отправился докапывать могилу.

— Только бы девчонка не очнулась и не пришла в сознание раньше времени, — размышлял он в отчаянии.

Когда вырытая яма была ему уже по грудь, он услышал знакомый грустно-насмешливый голос Зиновия Ефимовича Герда:

— Что за шум? На вас напал медведь?

— Так, непроизвольный выстрел! — ответил Павлов и оперся на лопату, чтобы немного передохнуть.

— А вы неплохо потрудились, молодой человек. Только, вот, глубже копать бесполезно-с. Вечная мерзлота-с, — заметил бес.

У Павлова на этот счет было другое мнение. Прокопав землю на глубину чуть больше одного метра, он обнаружил за слоем песка еще достаточно рыхлый слой вулканического пепла, по-видимому, глубоко залегающего. Но об этом он бесу ничего не сказал, так как был встревожен и озадачен своей находкой, которая свидетельствовала о бурной вулканической деятельности, характерной для палеоцена и более древних времен.

Прежде чем продолжить выгребать землю, он на всякий случай поинтересовался у беса насчет похоронного ритуала:

— Что же делать? Если похоронить неглубоко, то звери разроют могилу. Тот же медведь, который здесь побывал. Кстати, как здешние аборигены хоронят своих покойников?

— Не знаю, не видел, — ответил бес и громко зевнул.

— А что вы в таком случае видели? — полюбопытствовал Павлов.

— То, о чем вы, молодой человек, меня попросили: флору и фауну. Я в восторге от столь обильного разнообразия здешнего растительного и животного мира. Взять хотя бы корешок, который вы так небрежно обрубили. Это — женьшень.

— Где? — удивился Павлов.

— Да вот же он. Подставляйте ладонь, — сказал бес.

Куча корней, которая образовалась в результате земляных работ, зашевелилась. Из нее выпрыгнул и, повисев секунды три в воздухе, очутился в его ладони разлапистый увесистый корешок. Павлов помял его пальцами, понюхал, отряхнул от земли и положил в сумку. Дикий женьшень — очень редкая находка. Научное название этого растения Panax ginseng С. А. Меу. Первое слово происходит от двух греческих, и его можно перевести как "панацея", или "все исцеляющий", второе — имеет китайское происхождение и переводится как "человек-корень".

Тем временем бес скучным голосом начал перечислять замеченные им породы деревьев:

— Кедр, или, по-научному, Pinus koraiensis; черная береза — Betula dahurika Pall; пихта — nephrolepis; ильма — Ulmus campestris; тополь — Populus suaveolens Fisch; ель сибирская — Picea obovata. Липа маньчжурская — по латыни не помню, а также пробковое дерево. Между прочим, по латыни называется очень красиво: "Phellodendron amurense Rupr".

— Пробковое дерево? — удивленно переспросил Павлов.

— Да, пробковое дерево. Похоже на ясень. С красивой корой, бархатистой на ощупь, — сказал бес и пустился в пространные объяснения: Следует заметить, что данные всех наук ХХ века о диком животном мире были собраны всего лишь за какие-то два столетия. Притом каждый вид практически описан только один раз, редко — два раза. Не так уж много любителей лазить по опасным джунглям, горным вершинам, тайге и тундре с одной только целью описать растительный и животный мир планеты. Заметьте, что даже подходящий для съемок компактный фотоаппарат был изобретен в первой четверти XX века. Поэтому каждый натуралист старался овладеть навыками рисования, иначе буквами точно не опишешь. Теперь сопоставьте, сколько из весьма редких натуралистов-путешественников было еще и сколько-нибудь способных художников?

— Понятно, Арнольд Борисович, вы еще и непревзойденный художник. Но меня интересует другое — люди. Люди здесь поблизости есть? — не выдержал Павлов.

— Людей поблизости я не заметил. Зато разыскал парочку реликтовых гоминид. Тех самых, которые ваши ученые называют "снежный человек", "бигфут", "йетти". Мне больше нравится "йетти". Кстати, они направляются в вашу сторону, — огорошил бес неожиданным известием.

— Далеко они? — встревожился Павлов и на всякий случай снял со спины автомат.

— Метров триста, — отозвался бес и успокаивающе добавил: Но вам не следует их опасаться, поскольку они, как и гориллы, являются травоядными.

Павлов вылез из ямы. Близкое соседство с непонятными науке гоминидами его нисколько не вдохновляло. Он повесил автомат на шею и с трудом перетащил покойников в вырытую могилу, уложил, засыпал землей, завалил могильный холм сучьями и ветками, которые попались под руку. Он даже водрузил на могилу подобие креста, на что бес отреагировал саркастическими замечаниями. Но Павлов пропустил его слова мимо ушей.

— Упокой, Господи, души рабов твоих, безыменных, — прошептал он, отходя от могилы.

Вернувшись к жилью, он увидел, что девушка пытается выбраться из своего спального мешка наружу. Она высунула голую руку, на запястье которой блеснул массивный золотой браслет, попахала ею и что-то сказала. Павлов растерялся, не зная, что делать. Может, помочь? А, вдруг, она совсем голая и он, вместо благодарности, схлопочет по морде? В этот момент он услышал своим левым ухом многозначительное покашливание, а потом громкий шепот:

— Не мешайте ей. Она хочет пи-пи.

Павлов понял, что имеет в виду бес и деликатно повернулся к девушке спиной. Он слышал, как она выбралась из спального мешка и пробормотала что-то невнятное. Прошло три минуты. А потом кто-то тронул его за плечо. Павлов нехотя повернул голову, мельком взглянул на нежное девичье тело, смутился и немедленно перевел взгляд на верхушки елей. Как он и предполагал, девушка была голой, да и к тому же недозрелой: ни девочка, ни женщина, а очень непредсказуемое существо среднего школьного возраста, вроде Леночки Водонаевой.

Девушка заговорила, вроде как будто о чем-то его попросила.

— Она хочет пить, — подсказал ему бес голосом Зиновия Ефимовича Герда, и Павлов, подал девушке кувшин, стараясь не смотреть на дрожащие овалы маленьких грудей и пикантную выпуклость гладкого лобка, украшенного татуировкой виде узора из листьев и цветов.

— Вряд ли такая татуировка могла появиться на теле современной европейской женщины, значит, она — не туристка, а представитель какого-то дикого племени, — подумал он по поводу необычного рисунка.

Девушка сделала несколько глотков, схватилась руками за живот, нагнулась, закашлялась, а потом ее начало рвать. Павлов заволновался, так как, желая прийти на помощь, не мог преодолеть стеснение.

— Все нормально, прочистит желудок и, возможно, пойдет на поправку, — заверил его бес.

Проблевавшись, девушка попила воды, и снова заговорила.

— Она спрашивает, где папа и мама? — сообщил бес, переведя ее слова на русский.

Павлов, не зная, как ей ответить, показал рукой в направлении могилки. Девушка-туземка снова залезла в свой мешок и что-то зло выкрикнула. Павлов почему-то сразу решил, что это — в его адрес. Он покрутил головой, давая понять, что хочет услышать перевод. Бес, хихикнув, шепнул ему в левое ухо:

— Если перевести ее слова на русский, то они означают, приблизительно, то же самое, что по-английски: "You look like a stupid", — то есть, что вы — идиот.

Павлову и в самом деле показалось, что туземка произнесла слово, похожее на то, которое бес перевел, как "идиот". Только звучало как-то забавно, с ударением на первый слог.

— Вот, стерва! — подумал Павлов.

— Не обижайтесь. Она больная. Слишком ослабла. Еще минута-другая и она заснет. О! Уже спит! — заметил бес.

Из вигвама, соблюдая правила маскировки, по-пластунски, вылезли малыши, а вслед за ними два серых щенка. Увидев Павлова, малыши загалдели, а щенки завыли.

— Чего они хотят? — испугался он.

— Того, что и все дети — пожрать, — прокомментировал их поведение его невидимый собеседник.

— Чем же я их буду кормить? — задумался он.

И тут он вспомнил про сгущенное молоко и сухари, которые находились на катере.

— Простите, Арнольд Борисович, — зашептал он, прикрыв ладонью рот, — вы не могли бы доставить сюда с катера пару банок сгущенки и десяток сухарей?

— Отчего же не доставить? Телекинез, как вы уже изволили убедиться, проще телепортации, — сказал бес и снова попросил пару минут.

Когда время истекло, бес довольным голосом произнес:

— Vua la!

К ногам Павлова упали две банки сгущенки и десяток сухарей. Он сделал в каждой банке при помощи топора отверстие, чтобы молоко можно было высасывать без опасения пораниться об острые края. На глазах у пацанов он отпил из каждой банки по глоточку, сунул банки детям в руки и жестом показал, что они должны делать. При этом он аппетитно чмокал и облизывался. Пацаны удивились, но примеру его все же последовали. Сначала они глотали сгущенное молоко с осторожностью, а потом от банок их и за уши нельзя было оттащить.

— Да, — прокомментировал бес, — дети они и в Африке дети, если их угощают настоящей советской сгущенкой, сваренной по ГОСТу.

С сухарями было еще проще. Павлов перелил воду из кувшина в сравнительно чистую деревянную посудину, похожую на глубокую тарелку, размочил в ней шесть сухарей и дал малышам отведать новое блюдо. Понятное дело, что кушали они руками и не очень-то старались прикрывать рот, чтобы приглушить чавканье. Ели сами и кормили своих щенков. Три сухаря достались Азору, а последний он съел сам.

Дождавшись, когда дети закончат свой завтрак, Павлов начал осматривать аборигенскую стоянку, чтобы собрать вещи, которые могли бы пригодиться. Он начал вытаскивать из вигвамов и складывать возле костра все, что там находилось: звериные шкуры, свернутые в рулоны, увесистые кожаные мешки и т. п. Вещей набиралось порядочно.

О том, что он все-таки не на прогулке в Измайловском парке или в Ботаническом саду, а в глухой тайге вскоре напомнил и заставил взять АК-47 наизготовку встревоженный голос беса:

— Йетти подошли совсем близко. Они слева, метрах в двадцати. Вам их не видно, но мне кажется, что ими двигает не просто любопытство. Они сильно возбуждены и хотят вас о чем-то предупредить.

Павлов повернул голову налево и заметил мелькнувшую за стволами деревьев косматую фигуру. Он сделал три шага навстречу, остановился и тихонько свистнул. Азор догрызал сухарь и на свист Павлова отозвался сразу, подбежал к нему, виляя хвостом, но потом, вдруг, шерсть на нем вздыбилась, он заскулил и забрался под смородиновый куст. Такая перемена настроения Азора Павлова сильно озадачила, но думать по этому поводу ему было уже некогда.

Из зарослей молодого ельника появилось передвигавшееся на задних конечностях, 2,5 метрового роста существо, покрытое серой шерстью с голубоватым оттенком. Своей правой конечностью существо, как козырьком, прикрыло свои глаза от солнечного света. Павлов приготовился к стрельбе длинными очередями.

— Подождите, Дмитрий Василич, не стреляйте, надо выяснить, что они хотят вам сообщить, — шепнул ему в левое ухо бес.

Павлов повесил автомат на плечо, поднял вверх руки и сложил их вместе с намеком на самое доброжелательное приветствие, которое он знал. И даже сказал:

— Дружба-Фройншафт!

Существо повторило его жест, и Павлов понял, что контакт налаживается. Он сделал вперед пять шагов и остановился, с сожалением подумав о том, что у него нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть знаменательное событие встречи человека с его историческим предком. Или совсем не предком, а, так, самим по себе?

Йетти придвинулся к нему на то же расстояние. Вслед за йетти на поляну, медленно раскачиваясь на нижних конечностях, вышло второе косматое существо, но уже ниже ростом и более изящное.

— Наверное, его самка, — подумал Павлов и зачем-то отвесил низкий поклон.

В этот момент йетти заговорил. Это не было похоже ни на человеческий голос, ни на рычание зверя. Какая-то низко тональная звуковая вибрация, похожая на звук, издаваемый струной контрабаса. У Павлова даже мороз по коже прошел. Звук на мгновение замолк и потом снова повторился.

— Спасибо, спасибо, — забормотал Павлов и начал потихоньку пятиться назад. До того ему сделалось страшно и неприятно.

— Вы хоть поняли, Дмитрий Василич, что он сказал? — зашептал ему в левое ухо бес.

— Нет, конечно, — тихо ответил ему Павлов.

— А я понял. Йетти сказал, что скоро по реке пойдет большая вода и вам надо поскорее отсюда убираться! — сообщил бес, справившись с переводом.

Йетти повернулся и быстро исчез, скрывшись за деревьями. Вслед за ним так же быстро исчезла его подруга. Павлов вернулся к жилью. Из-за смородинного куста, виновато виляя хвостом и тихонько повизгивая, выбрался Азор. Павлов даже не стал корить пса за проявленную им трусость. Он был сильно озадачен: Какая вода? Куда деваться? Лезть на деревья?

— Погодите, Дмитрий Василич, не паникуйте раньше времени. Я сейчас быстренько смотаюсь к реке и посмотрю, что происходит, — попросил его бес и на прощание сказал очень странную фразу: "Per Esperanto por mondpaco kaj amikeco. Is revido, is revido, is revido". (3)

Павлов, немного поразмыслив, решил, не мешкая, идти к реке. В голове у него созрел следующий план: он прицепит к ошейнику Азора длинный ремень, привяжет к ремню за руки пацанов и пустит пса вперед. Затем он возьмет девушку-аборигенку вместе со спальным мешком на руки и пойдет за ними. А вещи пока подождут. Правда, инструменты, доставленные ему посредством телекинеза, он все-таки решил не оставлять, а как-нибудь на себе донести. Тут на глаза ему попался кожаный мешок с лямками, похожий на рюкзак. Мешок был набит какой-то сухой и очень пахучей травой. Павлов без сожаления вытряхнул траву и положил в него топор, пилу-ножовку и лопату, предварительно вытащив из нее черенок.

III

Через час Павлов со всем своим нежданно-негаданно обретенным "семейством" и неизвестно откуда-то взявшимся Азором был уже на берегу реки. Из тонких жердей он смастерил для девушки-туземки настил и осторожно перенес ее на катер. Девушка дергалась и стонала, но за все время, как они покинули аборигенское стойбище, ни разу не очнулась.

Малыши, осознав своим детским умом, серьезность момента, всю дорогу вели себя тихо, не кричали и не шалили, а добросовестно, следуя за Азором, несли на руках своих щенков. Вид катера их немного озадачил, но к Павлову с расспросами они приставать не стали, чувствуя, что сейчас ему не до них. Павлов посадил их на катер. Они расположились на корме и с интересом наблюдали за всем, что он делает, лишь изредка, вполголоса, обменивались между собой короткими репликами.

На подъем воды пока ничего не указывало, поэтому Павлов решил дождаться возвращения беса. Он нервно выкурил подряд две сигареты "Прима", а потом сходил в лес и нарубил дров. Прямо здесь на берегу реки он решил развести костер, чтобы издалека отпугивать хищных зверей. "Командирские" часы, на которых он на рассвете наугад выставил время 7 часов 30 минут, показывали 10 часов 50 минут.

— Может, сходить на стоянку и забрать какие-нибудь нужные вещи? — подумал он. В то же время другая мысль заставляла его оставаться на месте: А как же дети? Уйду, а они свалятся в воду. Опять же девчонка проснется или, вдруг, ей станет плохо.

Азор лежал на плоту, повернув голову к лесу, и громко и часто дышал, высунув алый язык. Вдруг он вскочил на ноги и тревожно заскулил, а потом, поджав хвост, запрыгнул в катер и забился под скамейку. Павлов взял автомат наизготовку и начал тревожно озираться по сторонам. Кусты ивняка и ольшаника зашевелились, раздвинулись, и Павлов узнал знакомую фигуру самца йетти. Каково же было его изумление, когда он увидел, что йетти держит перед собой на вытянутых руках тюки и рулоны со шкурами. Бросив вещи на виду у Павлова, йетти медленно повернулся и исчез, — так же внезапно, как и появился. Азор выскочил из катера на плот, виновато виляя хвостом. Только он хотел побранить пса за трусость, но тут услышал беса, неожиданно заговорившего голосом народного артиста СССР Анатолия Папанова:

— Какие сообразительные, я бы даже сказал, умные эти "снежные люди". Я только в тренировочном режиме попробовал поговорить с ними на их языке, они сразу меня поняли, пришли на стоянку, забрали ваше барахло, и принесли его вам — гомо сапиенсу — представителю враждебного им вида приматов.

— Я им бесконечно благодарен. Даже готов выставить им литру водки. Только, вот, не потребляют они, наверное, водку, — стал оправдываться Павлов.

— Я лично не знаю. Науке это тоже не известно. А, вам, Дмитрий Василич, чем устраивать со мной околонаучный диспут, не лучше ли разобрать и складировать то, что вскоре вам, несомненно пригодится: шкуры и сезонную одежду и обувь? — деловито предложил бес.

Пристыженный Павлов пошел забирать столь любезно доставленный ему груз. В метрах пяти от груды вещей, принесенных самцом йетти, он обнаружил еще одну груду, но поменьше.

— Это йеттиха, наверное, принесла, — подумал Павлов, и опять преисполнился чувством умиления и благодарности к этим непонятным существам. Один из рулонов он сразу распаковал и разложил пять выделанных оленьих шкур по сиденьям и на палубе. Пацаны обрадовались и тут же соорудили из шкур, каждый себе, место для отдыха и принялись играть с щенками.

Пока Павлов управлялся с вещами, бес докладывал ему в левое ухо о результатах проведенной им рекогносцировки:

— Река, которую мы приняли за Ангару, на данный момент таковой не является. Может, это ее очень-очень древнее русло. С Байкалом река не связана. Но это только пока. Мощное землетрясение, которое произошло в горах на северо-западе Байкала, вызвало проседания и многочисленные провалы почвы. Море хлынуло в эти пустоты и вот-вот просочится сквозь сдерживающий его горный хребет. Когда эта естественная плотина рухнет, огромная масса воды со скоростью двести километров в час обрушится в долину реки, на которой вы сейчас находитесь, сметая все на своем пути. Потом, конечно, вода постепенно будет убывать, и река вернется в старое русло или приобретет новое. У вас, Дмитрий Василич, еще есть время, чтобы найти более подходящее место для того, чтобы переждать стихийное бедствие. В десяти милях отсюда вверх по течению реки я заметил конусообразную гору, состоящую в основе из гранитных и базальтовых пород, метров двести высотой. По-видимому, это — очень старый потухший вулкан. Гора чем-то похожа на Везувий, когда он не дымит. Очень живописна. Много разных пород деревьев, большое количество пернатых и всякого мелкого зверья. Предлагаю вам, не мешкая, отправляться туда.

Рассказ беса Павлова, конечно, удивил, но не настолько, чтобы он глубоко засомневался насчет его правдоподобности. От бурятов и чалдонов он слышал легенду о том, что в незапамятные времена у царя Байкала была дочь-красавица Ангара, за сердце которой боролись два богатыря: Енисей (сын Саяна), и Иркут, (сын синеглазой Ильчир и мудрого Мунко-Саридака). Ангара отдала предпочтение Енисею, но Байкал не захотел дать родительского благославления, и пришлось молодым расстаться. Долго уговаривал отец свою дочь выйти замуж за Иркута, но Ангара отвечала отказом. Разгневанный Байкал заточил ее в темницу, где в одиночестве томилась она без своего возлюбленного. Тогда решилась Ангара бежать, и попросила младших братьев своих — ручейков помочь ей. Братья пришли они своей старшей сестре на помощь, размыли стену темницы, и вырвалась Ангара на свободу.

Проведенные в Прибайкалье середине ХХ столетия геологические исследования не исключали более позднего, чем само великое озеро, образования водостока, названного Ангарой. Следовательно, он, Павлов, может стать свидетелем грандиозного природного катаклизма. Это его хоть и вдохновляло, но одновременно и внушало чувство тревоги. Также ему было любопытно, с какой скоростью перемещается бес, раз он может за такое короткое время собрать столько ценной информации. Он не выдержал и спросил его об этом.

— 11,2 км /сек, но это максимум, — уклончиво ответил бес на его вопрос.

Между тем, у Павлова, можно сказать, на ровном месте, возникла новая проблема. Катер, если в него сложить все доставленные йетти вещи, становился слишком перегруженным. Он мог потерять устойчивость и даже перевернуться. Павлов доставал из катера, то снова складывал в него тюки, рулоны и мешки, пока вездесущий бес снова не напомнил ему о себе:

— Дмитрий Василич, зачем вы паритесь? Не парьтесь. В десяти метрах от вас слева по берегу в ольховых кустиках замаскирована прекрасная четырехвесельная плоскодонная лодка. Длина ее 6 метров, а грузоподъемность, я полагаю, не менее 500 кг. Доски плотно подогнаны друг к другу и скреплены гвоздями из еловых сучков. Я предлагаю вам эту лодку отвязать, доставить сюда, нагрузить барахлом и привязать к катеру. У вас появится еще одна посудина, которая в вашей ситуации может оказаться полезной.

И действительно, лодка нашлась именно в том месте, на которое Павлову указал бес. Даже пацаны закричали от радости, опознав знакомое им плавсредство. Павлов лодку осмотрел, обратив внимание на то, что ее носовая часть более широкая, чем кормовая, а на сидениях постелены берестяные коврики. На днище лодки он обнаружил степс — специальное гнездо для установки мачты, — значит, на ней ходили под парусом. Кроме четырех весел с большими лопастями в лодке больше ничего не было. Он сгрузил на лодку вещи, которые никак не помещались на катере, а также заготовленные им дрова. Не пропадать же добру. Затем он привязал лодку к катеру за канат и обратился к бесу с просьбой:

— Не помогли ли бы вы мне определить фарватер? А то я запросто сяду на мель или протараню днище катера подходящим гранитным камушком.

— Яволь, Дмитрий Василич, за четверть часа обернусь, — ответил бес голосом Зиновия Герда и исчез из эфира.

Павлов посмотрел на часы. Было 11 часов 20 минут. Оглядев пассажиров и сказав про себя: "Ну, с Богом!" — он завел мотор и начал выруливать катер, чтобы выйти на середину реки. Малыши, услышав рев мотора, от испуга залезли под шкуры. Только катер тронулся с места, как Азор, сидевший до этого совершенно спокойно на корме дощатой лодки, выпрыгнул на плот, заметался и громко залаял.

— Азор, ко мне! — закричал Павлов, недовольный поведением пса.

Азор, услышав команду, подбежал к краю плота и весь собрался, словно готовясь к прыжку.

— Азор, прыгай! — повторил он.

И в этот момент ему показалось, что с Азором происходят какие-то странные перемены. Вся шерсть на нем словно вспыхнула голубым пламенем, глаза порозовели и в несколько раз увеличились в своих размерах. Вместо того, чтобы заглушить мотор, Павлов надавил на ручку газа. Азор прыгнул. Павлов инстинктивно пригнулся и краем глаза увидел, что пес, перелетев через него, растаял в воздухе, оставив после себя сноп голубых и розовых искр. У него только сердце ёкнуло.

На середине реки он все-таки заглушил мотор, видимо, полагая, что Азор снова к нему вернется. Так он и простоял минут пять, пока не заявил о своем присутствии бес, вернувшийся с задания:

— Что, песика дематериализовали? — поинтересовался он голосом тов. Афанасьева.

— Не знаю, — ответил Павлов и добавил: Жалко. Я ведь и толком даже с ним не пообщался. Досыта не накормил.

— Роза упала на лапу Азора! — сострил бес своим новым голосом.

Павлов ничего не ответил, и в то же время почувствовал, что ничего не видит из-за затуманивших его взор слез.

Со словами: "Прости, Азор!" — он завел мотор и осторожно повел катер вверх по реке, то есть против течения. Вслед за катером плыла привязанная к нему канатом аборигенская лодка. Малыши постепенно начали привыкать к необычному плавсредству, которое рычало, как медведь, чадило не понятно чем, и двигалось само по себе. Они с интересом оглядывались по сторонам и на непонятном языке обменивались между собою необычными впечатлениями.

Девушка-туземка по-прежнему не приходила в сознание и лежала в своем спальном мешке. Сообразительные пацаны откуда-то достали москитную сетку (накомарник) и прикрыли лицо своей сестры, — так, чтобы ей не слепило солнцем глаза и не досаждали насекомые. Комаров и мошек было не так много, чтобы с ними считаться, но иногда в катер залетали осы и пчелы, которых следовало опасаться.

Рельеф окружающей местности представлял чередование плоских возвышенностей с мягкими пологими склонами, покрытыми густыми смешанными лесами. Над лесной кровлей, как печные трубы над крышами старинных зданий, поднимались вершины особенно крупных деревьев, растущих поодиночке или небольшими группами: елей, пихт и сибирских сосен. Глубокая, спокойная и ровная вода мерно и мощно текла в надежных каменных берегах. Павлов подумал, что, при таком ёмком ложе, даже в самое большое половодье река, по-видимому, не переливается за края. Поэтому потоп, даже если он произойдет, вероятно, не будет иметь для прибрежных лесов и их обитателей катастрофических последствий.

Про реки сибирского региона Павлов по личному опыту знал, что они извилисты, очертание их берегов часто меняется, ближе к воде берега обычно завалены мелкими и крупными камнями, а иногда и громадными гранитными глыбами. Несколько дальше от воды берега покрыты зарослями кустарника или лесами. Характер их течения изменчив. То они имеют вид широкой полноводной реки с каменистыми берегами и ровным течением, то делаются узкими от завалов, которые создают большие пороги, иногда в несколько километров. Камни порогов, частью скрытые под водой, а частью выступающие над поверхностью, препятствуют свободному проходу воды и убыстряют течение до такой степени, что вода, бурно пенясь, с шумом проносится между камней.

Из пернатых, обитавших у реки, Павлов сразу смог опознать уток, чирков и белых цапель с черными ногами и желто-зеленым клювом. Цапли чинно расхаживала около берега, покачивала в такт головой и внимательно рассматривала дно реки. Заметив катер, они подпрыгивали, грузно поднимались на воздух и, отлетев немного, снова спускались у берега. Еще он заметил парочку выпей с серовато-желтой окраской перьев, желтыми клювами, желтыми глазами и такими же желтыми ногами. Выпи угрюмо ходили, сгорбившись, вдоль кромки воды, преследуя подвижного и хлопотливого кулика-сороку. Кулик отлетал немного, и, как только садился, выпи тотчас же направлялась туда шагом и, когда подходили близко, бросались бегом и старалась ударить кулика своим острыми клювами.

Небо было совершенно безоблачное, ясное; легкий ветерок тянул с севера. Павлов обнажился до пояса и с тоской подумал о том, как, наверное, хорошо сейчас в Москве: деревья распустили листья, зацвела его любимая сирень, девушки переоделись в легкие платья. Но только он захотел предаваться приятным воспоминаниям, как услышал за спиной громкие крики малышей. Он обернулся и увидел, что девушка-аборигенка очнулась и что-то говорит. Павлов заглушил мотор и вырулил катер к берегу.

— Наверное, надо ее напоить и дать какое-нибудь лекарство, — подумал он. Он помнил про медикаменты, которые сложил в сумку, но какие из них будут для девушки полезны, а какие нет, он точно не знал. Катер медленно сносило течением, пока он не застрял на отмели. Павлов достал из аборигенской сумки граненый стакан, нашел активированный уголь и аспирин, зачерпнул стаканом забортной воды, растворил лекарство и дал девушке напиться.

Утолив жажду, она закрыла глаза и начала тихим и жалобным голосом что-то говорить. Прикрыв рот ладошкой, чтобы не привлекать внимание пацанов, Павлов мысленно обратился к сопровождавшему его бесу:

— Арнольд Борисович, — вы не научите меня каким-нибудь словам из их языка, хотя бы самым простым: "есть", "пить", "я", "он", "она". "My name is Peter". И тому подобное.

— Почему же Peter? — фыркнул ему в левое ухо бес голосом тов. Афанасьева и продолжил: Эти симпатичные пацаны, которые на вас сейчас пялятся, как на фокусника в цирке, между собой называют вас Скролл, что означает "сорока". А катер они воспринимают, как реальный предмет из волшебной сказки, которую, наверное, им рассказывала их покойная мать или бабка.

— Сорока? — удивился он и завел мотор.

Девушка-туземка от испуга залезла с головой в свой спальный мешок и затаилась. Павлов взял в руки шест и оттолкнулся от берега. Катер начало разворачивать течением, но он дал газ и благополучно вывел его на середину реки. Свыкнувшись с незнакомым шумом и запахом бензина, а может быть, из-за недостатка кислорода, девушка высунула голову из своего спального мешка. Прошло несколько минут. Туземка лежала неподвижно. Павлову показалось, что она заснула, и он решил продолжить прерванный разговор.

— Арнольд Борисович, а как на их языке сказать: "Как ваше самочувствие?" — зашептал он в ладошку.

Бес, утомленно зевнув, сказал:

— Ni deziru plai banan.

Павлов почесал затылок:

— Мне такое даже не выговорить. Изучение языков всегда давалось мне очень плохо, — признался он и предложил: Может, мне притвориться глухонемым?

Бесу его предложение не понравилось, и он немедленно высказал свое мнение:

— Нет, Дмитрий Василич, то есть Сорока. Впрочем, полагаю, что Сорока — не имя, а прозвище. Имя, наверное, у вашего двойника когда-то было, но потом его заменило характерное прозвище. Для того чтобы войти в образ, вам придется пройти ускоренный курс изучения туземного языка, а в качестве предисловия я прочту вам что-то вроде введения в краткий курс доисторического языкознания.

Итак, слушайте. У человеческой расы вначале был один общий язык. Некоторые ученые лингвисты утверждают, что это — санскрит; другие говорят, что до санскрита был еще другой язык. И те и другие неправы. По настоящему, первый язык возник вместе с самим человеком, то есть с Адамом и Евой и был более естественным, чем те, усложненные материальной культурой языки, которые нам известны. Возьмите, к примеру, языки птиц и животных. Эти языки — не грамматические; они являются естественными выражениями их настоящих и чувств и потребностей. С помощью определенных звуков животные одного вида передают предупреждение о том, что надо защитить себя или покинуть место, где они находятся; сообщают об изменении погоды и так далее. У них есть определенный способ выражения возбуждения, страсти, гнева, раздражения, которое они чувствуют в данный момент.

Первоначальный язык человечества тоже был языком чувств, естественного выражения так же, как и примитивные наскальные изображения. Особенностью изначального языка человечества было то, что каждое выраженное слово или звук передавали не только смысл, существовавший в уме того, кто произносил их, но также и его ощущение определенного чувства или настроения. И по мере того как древние люди развивали эту науку, они начинали понимать, что звук в форме голоса, это — нечто священное. Данное обстоятельство, в свою очередь, наталкивало их на понимание значения дыхания, поскольку голос является всего лишь выражением дыхания. И когда голос выражается внешне, то это происходит в форме слова. Слова, в свою очередь…

— Короче, Склифосовский! — взмолился Павлов.

— А если короче, то я не понимаю языка, на котором они говорят.

— Как? — удивился Павлов, — вы ведь уже переводили для меня какие-то слова.

Бес ненадолго замолчал, словно раздумывал, а затем сделал парадоксальное умозаключение:

— Что они говорят, мне и без слов понятно. По жестам и мимике, которыми они свою речь сопровождают. Но вы, Дмитрий Василич, не отчаивайтесь. Все не так уж и плохо. Короче, я сделал открытие: язык, на котором говорят наши туземцы, скорее не естественный, а искусственный. Что-то вроде эсперанто. Еще пару часов назад я получил доступ к накопителю вербальной памяти этой несчастной девочки и скопировал необходимую информацию. Как я это сделал, сказать вам не могу. Не имею права. Сами понимаете, дал подписку о неразглашении секретов черной, белой и прочей магии. Сейчас я анализирую полученную информацию, и ту часть, которую успел обработать, готов внедрить в ваше сознание.

— Так просто? — удивился Павлов.

— Отнюдь не просто, — возразил бес и пояснил: Долговременную память человека обеспечивает фермент под названием протеинкиназ М-зета, который постоянно укрепляет силу синаптических контактов между нейронами. Механизм аналогичен сохранению информации на жестком диске компьютера в виде двоичного кода: нолей и единиц.

— Опять ничего не понял, — сознался Павлов.

Бес противно захихикал, но затем все-таки его обнадежил:

— А вам по причине отсутствия у вас PC, ничего и не надо понимать из того, что я сказал. Сидите и ждите. Скоро у вас появится ощущение, что вы находитесь в лингафонном кабинете и слушаете магнитофон с записью урока иностранного языка. Вы услышите и начнете запоминать значения слов из первого в мире толкового словаря языка здешних аборигенов, составленного лично мной. При этом вам даже не придется делать над собой усилий, чтобы их запомнить.

— У меня есть пи-си! — обиделся Павлов.

— Ха-ха! — засмеялся бес и снова изрек что-то непонятное: Я имел в виду не то, что вы подумали, а персональный компьютер, в сокращении по-английски — PC. В примитивных версиях эта очень полезная штука появится в продаже в 80-е годы ХХ столетия. До России дойдет еще позднее.

— Поживем, увидим, — подумал Павлов, но не прошло и минуты, как он услышал в своих ушах треск, как будто ему на голову надели наушники. Монотонный механический голос начал произносить слова на чужом языке и их русский перевод. Некоторые слова показались ему похожими на испанские, английские и даже немецкие. Правда, ни того, ни другого, ни третьего языка Павлов не знал, но когда-то слышал либо по радио, либо от иностранных студентов, с которыми ему доводилось общаться. Вначале он слушал внимательно, а потом его начало клонить в сон. А еще через некоторое время он почувствовал, что у него закружилась голова.

— Арнольд Борисович, — взмолился он, — можно немного передохнуть?

Бес прислушался к его просьбе и переключился на объяснение правил грамматики:

— Сейчас, одну секундочку. Вот, например, вдумайтесь. Глаголы "любить" и "верить" у них только совершенного вида. Тогда как глагол "надеяться" имеет три значения: "обмануть", "быть обманутым" и "самообманываться".

— Арнольд Борисович, перестаньте грузить меня ерундой! — возмутился Павлов.

— Никакая это не ерунда, а великий и могучий орландский язык, — обиделся бес.

— Какой, какой язык? — заинтересовался Павлов.

Бес ответил на его вопрос еще одной длинной тирадой:

— Орландский. Туземцы называют себя орландами, следовательно, принадлежат к орландскому этносу, по-видимому, очень древнему. В середине ХХ столетия нашей эры на Байкале проводились археологические раскопки. Ученые обнаружили несколько поселений, относящихся к периоду неолита. Наткнулись на следы довольно развитой культуры. Могильники, разнообразная глиняная посуда, наскальная живопись, каменные ступки для растирания зерна и т. д. Может, это оставили после себя орланды?

— Все-то вы, почтенный знаете, везде-то вы бывали! — съехидничал Павлов, чтобы как-то снять накопившееся раздражение по поводу обширной эрудиции беса.

— Опять вы меня манкируете, — сказал бес и обиженно зашмыгал носом.

Павлов извинился и бес, подобрев, сообщил ему о том, что девушка-аборигенка приходится его двойнику Сороке родной сестрой, и что зовут ее Ягуана, а прозвище у нее — Инга, что на орландском наречии означает "сварливая".

— Тьфу ты! Ну и имечко, да и прозвище не лучше! — выругался Павлов.

Бес с ним спорить не стал и продолжил знакомить его с остальными "родственниками":

— А братьев ваших, мсье Сорока, которые сейчас так сладко зевают, разморившись на солнышке, зовут Рико и Люк, что означает, кажется, "горластый" и "любопытный". Они — близнецы. Родились четыре года тому назад. Их, покойных родителей, звали так: мать — Ася, что значит "нежная". Отца звали Сом. Что значит его имя, не знаю, так как под словом "сом" на орландском подразумевается много значений, например, вязанка хвороста для костра… Кстати, вы почти у цели.

Перед путешественниками внезапно возникла высокая куполообразная гора, поросшая густым хвойно-смешанным лесом. Внизу, у подножия горы, почти над водой были видны обнажения красного гранита. Павлов сперва глазам своим не поверил, когда заметил, что на них высечены ступени. Он заглушил мотор и вырулил катер к сделанному чьей-то рукотворной рукой спуску. Над водой резвились стрекозы. По воздуху без шума носились два канюка. Один старался другого ударить сверху, с налета, а другой ловко увертывался. Но Павлову было не до того, чтобы понаблюдать, чем закончится этот воздушный бой. Забираться на такую крутизну с больной девушкой и маленькими детьми было очень рискованно, и он решил причалить катер к более пологому склону, если, конечно, такой имеется.

Павлов снова завел мотор и повел катер вверх по реке, огибая подножие горы. Несколько минут спустя он достиг участка реки, заиленного и забитого плавунами. Здесь река принимала в себя очередной приток, пройти по которому на катере не представлялось никакой возможности. Дело в том, что лес, растущий около воды, скорее способствует обрушиванию берегов, чем их закреплению. Большое дерево, подмытое водой, при падении своем увлекает огромную глыбу земли, а вместе с ней и деревья, растущие поблизости. Бурелом этот плывет по реке до тех пор, пока не застрянет где-нибудь в протоке. Тотчас вода начинает заносить его песком и галькой. Павлов заглушил мотор и начал выруливать катер неподалеку от устья притока возле зарослей камышей.

Он хотел посоветоваться с бесом, что делать дальше, но не успел и слова произнести, как услышал какой-то гул, похожий на далекие раскаты грома. Потом он с удивлением увидел, что земля на берегу едва-едва заметно колеблется. Прошло несколько мгновений, и гул подземной стихии повторился.

— Вот, свершилось! Надо бы мне поближе посмотреть на это светопреставление! — радостно зашипел бес.

— Арнольд Борисович, голубчик, я не знаю, куда мне причаливать! — пожаловался Павлов, давая понять, что нуждается в добром совете.

Бес отреагировал на его просьбу совершенно по-свински:

— Дмитрий Василич, мое дело было предупредить вас об опасности и предложить вариант спасения. Согласитесь, это не так уж и мало. Короче, мне пора. Желаю вам успеха!

— Подождите! Это для меня очень важно! — чуть не взмолился Павлов.

— Что еще? — недовольно спросил бес.

Павлов хотел спросить его о многом: о состоянии здоровья девушки-туземки, о жизни, быте, культуре первобытных народов и многом другом. Но задал вопрос, который в его ситуации мог бы любому показаться нелепым:

— Почему солнце так долго стоит в зените?

— А я почем знаю?! — раздраженно ответил бес и внес полную ясность в их отношения: По существующим правилам, мне давно пора от вас отвязаться. Впрочем, на прощанье расскажу забавный анекдот. Может, в вашей ситуации пригодится. Короче. Поймали индейцы англичанина, француза и русского. Собрался совет вождей, надумали их испытать. Ну, говорят: "Вот вам ружье. Вон в небе орел. Кто орла собьет, тот жив останется". Взял винчестер англичанин. Целился-целился, выстрелил — ни хрена не попал. "Ну, что… последняя просьба" — говорят. Попросил он стаканчик виски, и придушили они его с помощью лассо. Взял винчестер француз… Короче, тоже коньячку ему налили — и тоже придушили. Взял винчестер русский. Поднял, поводил прицелом. Потом опускает и говорит: — А можно мне сразу последнее желание? — Да чего уж там, все равно промахнешься. — Две бутылки водки! Выпил он водочку… Вскинул винчестер. Не целясь — бабах! И упал орел… У индейцев челюсти попадали. — И как это ты попал так? — спрашивают. — Да вы что, мужики! Из восьми стволов да по такой стае!"

Павлов в ответ грязно выругался, а бес противно засмеялся и на мгновение обозначил свое присутствие веретенообразным сгущением воздуха, которое исчезло также внезапно, как и появилось.

Когда бес исчез из эфира, то есть из левого уха, Павлов решил перекурить и поразмыслить. Землетрясение его, конечно, пугало, но не до состояния паники. На земной поверхности сотрясение всего сильнее в области, расположенной непосредственно над очагом: ее называют эпицентральной областью, а эпицентром — точки над гипоцентром. Если верить бесу, то эпицентр происходящего землетрясения находился на расстоянии до 300 км. Сильные землетрясения обыкновенно начинаются одним или несколькими слабыми ударами, за которыми следуют после короткого или длинного промежутка времени один или несколько главных ударов, наиболее разрушительных; затем удары постепенно затухают.

В общем, землетрясение может длиться несколько часов или целые сутки. Иногда известная область Земли испытывает сотрясения разной силы в течение нескольких дней, недель или месяцев. Почти каждое землетрясение сопровождается звуковыми явлениями, которые производят очень сильное впечатление и внушают ужас. Подземный гул то подобен глухим раскатам грома, то клокотанию кипящей воды, то грохоту тяжелого поезда или обвала, то свисту ветра, то взрыву. Звуки иногда опережают волну землетрясения, иногда отстают от нее.

Закончив перекур, Павлов оттолкнулся шестом от берега, завел мотор, вырулил катер на глубокую воду, развернул и повел назад, вниз по течению реки. Он уже твердо про себя решил, что, если бес подсказывает предпринять какое-то действие, то надо делать все наоборот. Примерно через час он достиг того же места, с которого пустился в плавание, подогнал катер к знакомому плоту и ненадолго остановился. То ли он хотел обнаружить свое прежнее тело, то ли надеялся на возвращение Азора, но скорее всего он подчинился давно известному правилу применения нашего рассудка, согласно которому каждое определенное событие всегда следует за определенными явлениями. И это, между прочим, дает нам возможность составить представление о причине.

Проснулись малыши и перебрались к нему на пост управления. На всякий случай он решил проверить, правильно ли он запомнил их имена. Он хлопнул одного пацана по плечу и спросил: "Люк?" Пацан отрицательно замотал головой и сказал: "Рико". Тогда он хлопнул по плечу его брата и спросил:

— Люк?

Пацан радостно закивал головой и закричал:

— Люк! Люк!

Павлов облегченно вздохнул. Беда с этими близнецами. И как только их родная мать распознавала? Пацаны стали ему что-то рассказывать, а когда он сделал попытку выбраться на плот, испуганно закричали, словно хотели его удержать. Они часто повторяли слово "ругорифо" и указывали рукой направление — на север, то есть вниз по течению реки.

IV

И снова река, и снова тайга, брызги воды в лобовое стекло, урчание мотора, дрожание металлического корпуса. Впереди по курсу показалась гряда возвышенностей, среди которых особенно выделялась гора со скалистой вершиной, похожей на спину двугорбого верблюда. Вершина горы переливалась на солнце различными оттенками цвета: красными, светло-коричневыми, темно-бардовыми. А ее подножие утопало в зелени лесов. Павлов задремывает прямо на ходу и в этот момент чувствует, что его теребят за руку. Он просыпается и до него доходит, что пацаны просят его обернуться назад. Он оборачивается и видит, что девушка, которую бес назвал Ингой, пытается выбраться из своего спального мешка.

— Как бы за борт, дурочка, не свалилась, — испугался Павлов, заглушил мотор и на всякий случай вырулил катер к берегу.

— Инга! — громко сказал он, обернувшись к девушке, и энергичным жестом показал ей, чтобы она оставалась на месте. Аборигенка его не послушалась, и если бы Рико и Люк ее вовремя не поддержали, то свалилась бы в воду. Катер мягко врезался в песчаное дно, и Павлов, потеряв равновесие, упал, больно ударившись спиной о руль.

Пока он, шепотом матерясь, поднимался на ноги, Рико и Люк помогли своей сестре выбраться из спального мешка, усадили ее на сиденье, заботливо набросили на плечи мягкую оленью шкуру и наперебой начали ей что-то возбужденно говорить, жестикулировать руками, показывая то на Павлова, то на лодку, которую они вели на буксире.

Павлов про себя повторял за пацанами отдельные слова или фразы, значение которых он все еще не понимал. Тут он обратил внимание на внезапно начавшийся птичий переполох. Стаи птиц с обоих берегов реки поднимались в воздух, беспорядочно кружили в небе и громко кричали.

— Видно, вода в реке прибывает, — заволновался он, и оттолкнувшись шестом от берега, снова завел мотор и повел катер вниз по течению.

Прошло еще полчаса, когда он заметил на левом берегу живописный холм, за ним еще один, а между ними — устье небольшой реки, которое кишело рыбой, идущей на нерест. Рико и Люк радостно закричали, и тут же голыми руками у него на глазах вытащили из воды по большой рыбине, но удержать не смогли. Судя по форме и цвету головы, это были "королевские лососи", или чавыча.

Павлов строгим голосом приказал пацанам прекратить баловство, опасаясь, что они свалятся за борт. Малосольную красную икру он любил, но сейчас ему было не до рыбалки. Поразмыслив, он решил войти в устье реки-притока и углубиться вверх по течению, насколько это возможно. Там он найдет подходящее место для стоянки, и будет ждать, когда вода в большой реке начнет спадать. А дальше будет видно.

Он уверенно направил катер в устье притока, который, постепенно сужаясь, превратился в спокойную реку шириной около 50–60 метров. Решение его оказалось правильным, так как вскоре по большой реке, одна за другой, прокатились три огромные волны, которые, как цунами, сметали все на своем пути.

Некоторое время русло реки шло по направлению с востока на запад, а потом круто повернуло на север. Глубину под килем оценивать было не трудно. Достаточно было поглядеть за борт в воду. Так, определяя близость к поверхности подводных камней и сбрасывая временами скорость, Павлов вел катер вверх по течению.

Форма и краски береговой линии быстро менялись. Солнце заливало светом, а вода словно вытекала из неба и не отличалась от него насыщенностью и чистотой цвета. Картину обогащали пестреющие пятна берегов. Рябь прозрачного течения беспорядочно смешивала их отражения, как широкие мазки, добавляя динамичности в это полотно. Высокие лиственные деревья по обеим сторонам реки кое-где так сплелись своими кронами, что образовали настоящие шатры, в которых царил таинственный полумрак.

Левый берег был более пологим. По нему, спрятавшись за высокой травой, сбегали в реку многочисленные ручьи. По правому берегу начали появляться красноватые скальные выходы. В некоторых местах залегание пластов горной породы было почти горизонтальное, интенсивно расчлененное вертикальными тектоническими трещинами. Из-за этого некоторые скальные выходы напоминали кирпичную кладку.

Рико и Люк снова перебрались к нему на пост управления. Девушка-аборигенка лежала в своем спальном мешке. Павлов посмотрел на часы. Стрелки циферблата показывали время 16 часов 50 минут. Он задрал голову вверх и посмотрел на солнце. Если верить часам, оно должно было склониться к западу. Но оно по-прежнему стояло близко к точке зенита.

— То ли бес наврал насчет широты, то ли часы барахлят, — подумал он.

Потом он вспомнил про кусок сала в берестяной коробке, достал его и, сбавив ход, разрезал перочинным ножом на две равные половины, которыми угостил Рико и Люка. Пацаны угощению очень обрадовались и принялись его уничтожать своими крепкими молочными зубами. Павлов то же был бы не против того, чтобы перекусить, но решил довести катер дальше вверх по руслу реки, насколько позволит ее глубина. Привязанная к катеру лодка на его счастье до сих пор не перевернулась, и он надеялся, что сможет и дальше тащить ее на буксире.

По пути им встречалось много птиц, облюбовавших берега реки для своих гнездовий, но так как Павлов в орнитологии был не особенно сведущ, то смог опознать только гусей, цапель, чирков и уток. Несколько раз катер спугивал пришедших на водопой косуль и благородных оленей. Рико и Люк радостно вскрикивали всякий раз, как только видели, как очередная птица или животное при виде катера испуганно прячется в прибрежной зелени. Проплыв еще два с половиной часа, Павлов по взбитой винтом катера илистой мути понял, что река мелеет, и дальше продвигаться будет невозможно. К тому же он заметил впереди по курсу упавшее и загородившее реку огромное дерево.

Он решил развернуться и отплыть вниз по течению. Несколько минут назад он проходил мимо местечка, которое идеально подходило для того, чтобы при необходимости спрятать катер. На крутом берегу реки он заметил небольшой грот, образовавшийся в толще известняка. Противоположный берег был пологий и песчано-каменистый. С него открывался вид на просторную долину — не то луг, не то болото, с редкими вкраплениями островков березового и осинового молодняка. В отдалении виднелся холм трапециевидной формы с высокими, но редкими хвойными деревьями на вершине.

Павлов заглушил мотор. Чтобы развернуть катер с привязанной к нему лодкой, ему пришлось догола раздеться и залезть в ледяную воду. Под одобрительные возгласы Рико и Люка он успешно выполнил запланированный маневр, залез обратно на борт и оделся. Чтобы скорее согреться, он выпил 100 грамм из початой бутылки "Столичной" и повел катер к намеченной цели.

Остановиться напротив грота ему не удалось, так как он немного зазевался. Надо было разворачиваться, а для этого снова лезть в ледяную воду. Пригодное для стоянки место нашлось неожиданно и совсем рядом. На пологом берегу реки в нескольких метрах от кромки обнаружилась ровная каменистая площадка, на которой стояла одинокая старая дуплистая сосна.

Причалив катер к берегу, Павлов снял мокасины, залез в воду, отвязал лодку и затолкнул ее на берег. В расщелину между каменными плитами он вставил кол, который вытесал из сушины и привязал к нему катер. После этого он вернулся на борт, обулся, жестом приказал Рико и Люку оставаться на месте, взял автомат, выбрался на берег и осмотрелся.

Пологая заболоченная долина на сотни метров вокруг не внушала надежду найти более удобный вариант. Конечно, лучше было бы устроиться на ночлег на противоположном обрывистом берегу реки, где, как на параде, построились в линию тридцатиметровые кедрачи. Наверное, там было полно и валежника. Но как туда забраться? Немного дров для костра он погрузил на лодку перед тем, как отправиться в плавание. Также он надеялся, что в низине он сможет найти принесенный половодьем топляк, пригодный для сгорания в костре.

Он вытащил из лодки охапку дров, отнес ее на место будущей стоянки, нарубил сучья и развел костер типа "шалаш". Только после того, как костер разгорелся, он махнул настороженно наблюдавшим за ним пацанам рукой, чтобы они шли к нему. Пацаны взяли своих щенков на руки, подошли к нему и стали оживленно о чем-то рассказывать, вероятно, узнав знакомые им места. Потом они отпустили щенков на землю и стали с ними играть, обучая, как надо искать следы зверей.

Павлов, не теряя времени, поставил палатку и принес из катера ворох шкур. Девушку аборигенку выгружать и нести на руках ему не пришлось. Она самостоятельно выбралась из катера и нетвердой походкой направилась к костру, волоча за собой свой спальный мешок из заячьих шкур. Он вышел ей навстречу, забрал мешок, обнял за талию, подвел к палатке, откинул полог и жестом показал ее спальное место.

Туземка кивнула ему в ответ головой, пошатнулась, но не упала, так как он успел ее подхватить и, подталкивая в спину, запихнул в палатку и затем помог забраться в спальный мешок. У нее был сильный жар, поэтому требовалось срочно вскипятить чайник и регулярно давать ей теплое питье. В том же питье надо было растворить таблетки аспирина и анальгина, так как ему вряд ли бы удалось заставить их проглотить. Что делать? Каменный век! Невежество! Опять же столько хлопот сразу. И пацанов надо чем-то поскорее накормить, а не то вот-вот от голода заплачут, да и самому не мешало бы перекусить. А дрова? Это сколько же понадобится дров, чтобы их хватило на всю ночь? А измерение уровня воды, чтобы утром палатка и костер не утонули в луже?

И Павлов закрутился, как белка в колесе. Два часа кряду ушло у него на то, чтобы вскипятить воду, заварить чай, напоить им больную девушку, сварить макароны с тушенкой, накормить пацанов и поесть самому. Из-за отсутствия посуды макароны они ели прямо из котелка руками. Остатки пищи доели щенки, начисто вылизав котелок.

Проблема с дровами временно разрешилась, благодаря тому, что неподалеку от стоянки валялось с десяток хвойных и лиственных деревьев, принесенных паводком. Он обрубил их верхушки, которых как раз хватило на то, чтобы приготовить ужин. Дальше стволы деревьев надо было пилить. Он занялся этим после того, как разморенные едой пацаны заснули возле костра, свернувшись калачиком. Ему пришлось их разбудить и отправить в палатку. Туда же он загнал и их щенков.

Солнце начало садиться почти на три часа позже, чем это следовало по показаниям его часов. Павлов уже устал удивляться и воспринял это как должное. Он напилил уже много дров — достаточно, чтобы всю ночь поддерживать в костре огонь. О том, чтобы самому улечься спать, не могло быть и речи. Чай не на пикнике, а в глухой тайге. Тут не только медведи, но, быть может, и тигры водятся.

Пока вода грелась, Павлов начал вспоминать, что он читал в художественной литературе про жизнь первобытных людей. Вспомнил любимую в детстве книжку "Борьба за огонь". Фамилию автора он забыл. Но это не важно. У героев той исторической повести не было даже луков. Только копья, дротики и палицы. И огонь при помощи трения они добывать не умели; хранили тлеющие угольки в каких-то плетенках. А у него есть и автомат, и карабин, и даже спички. Впрочем, патроны когда-нибудь закончатся, и ему, возможно, придется осваивать стрельбу из лука и метание копья. Если, конечно, ему придется пробыть здесь достаточно долго. От этой мысли его передернуло. В глубине души у него еще теплилась надежда на то, что, рано или поздно, он вернется в свое время тем же способов, каким из него выпал. Иначе ему следовало немедленно сойти с ума.

Потом он вспомнил романы не любимого им уже в подростковом возрасте Фенимора Купера: "Последний из могикан", "Пионеры", "Зверолов", — а также Гойку Митича в роли Чингачгука Большого Змея. Все его сверстники тогда восхищались справедливостью и честностью индейцев и возмущались подлостью и коварством будущих американских капиталистов, а Павлов уже тогда с большевистской прямотой гнул правду-матку:

— Что томагавк против винчестера? Не за бизонами индейцам надо было гоняться, а за НТР. Тогда янки они бы и победили. А так — одни сантименты.

Однажды, за такие слова его даже побили, но он все равно остался при своем мнении.

Время шло к ночи. Вечерняя заря сначала была бледная, потом стала изумрудно-зеленой, и по этому зеленому фону, как расходящиеся столбы, поднялись из-за горизонта два светло-желтых луча. Через несколько минут лучи пропали. Зеленый свет зари сделался оранжевым, а потом красным. Самое последнее световое явление заключалось в том, что багрово-красный горизонт стал темным, словно от дыма. Одновременно с закатом солнца на востоке появился теневой сегмент земли. Одним концом он касался северного горизонта, другим — южного. Внешний край этой тени был пурпуровый, и чем ниже спускалось солнце, тем выше поднимался теневой сегмент. Скоро пурпуровая полоса слилась с красной зарей на западе, и тогда наступила темная ночь.

Смолкло пение птиц. На небо высыпали звезды. Луна находилась в растущей фазе второй четверти, соответствующей 10-12-му лунному дню. Длинные черные тени деревьев на противоположном берегу, словно гигантские стрелки, показывали, что месяц передвинулся по небу к той точке, в которой ему надлежит быть в девять часов вечера. Павлов посмотрел на часы. Стрелки циферблата показывали 23 часа 25 минут. Не напутал ли коварный Арнольд Борисович Шлаги с широтой? Хотя, что об этом говорить: бес он и в каменном веке бес. Когда чайник вскипел, Павлов в единственной подходящей посудине, найденной им на катере, — эмалированной кружке, — начал готовить чифир — тонизирующий напиток, получаемый вывариванием высококонцентрированной заварки чая.

………………………………………………………………………………………………………

Передать словами красоту таёжной ночи невозможно, её нужно увидеть самому и пережить! Впечатление у Павлова было такое, словно он попал в сказку из тысячи и одной ночи. Небо, вычеканенное хороводом звёзд, то опускалось, то поднималось, будто кто-то колебал расшитую парчовую ризу природы. Время от времени один из её изумрудов отрывался и вместе с тонкой серебристой нитью устремлялся на землю, как гонец и вестник иных миров. Воздух приходил из глубины тайги то тёплыми, то холодными приливными волнами. Прохладные пальцы ночи касались его лица и ласкали его.

Павлов рассматривал звездное небо не только из праздного любопытства, но и из практических соображений. Вот — Большая Медведица. Находится почти в зените. Вот — Полярная звезда. Вот — знакомые созвездия. Как в университете учили определять широту по звездам? Он задумался и смог вспомнить только определение географической широты по методу Певцова. Как на экзамене вспомнил:

— Звёзды надо выбирать так, чтобы сумма их азимутов была бы близка к 180-ти градусам. При этом, одна звезда должна быть в южной стороне неба от зенита, а другая — в северной. Наблюдения производятся при помощи зенит-телескопа, в фокальной плоскости объективов которых имеется сетка с несколькими горизонтальными нитями.

Телескопа у него, увы, не было. Правда, кроме телескопа существовали более простые инструменты для определения азимутов, например, астролябия. Но ведь ее еще надо как-то изготовить! Павлов сделал маленький глоток чифира, и произнес любимую фразу своего приятеля Лёньки-философа:

— Дзэн объявляет войну разуму, так как, несмотря на его практическую пользу, он мешает нам докопаться до глубины бытия, — которой его приятель, как правило, предварял употребление первой рюмки водки, или стакана, в зависимости от того, в какой таре разливали спиртное.

Вообще-то Лёнька был геологом. В один год с Павловым он поступил на учебу в МГУ на геологический факультет. Кое-как проучивши первый семестр, Лёнька взял академический отпуск, якобы, по семейным обстоятельствам. Армия ему не грозила. Уже отслужил в войсках ПВО. Через год он восстановился на дневном отделении факультета. Проучился еще один семестр, и снова взял академический отпуск. Павлов уже закончил обучение, а Лёнька в это время все еще обитал где-то между третьим и четвертым курсом. Но они по старой памяти продолжали общаться, а потом незаметно расстались.

Еще когда было светло, Павлов воткнул на берегу реки в ряд, на расстоянии, примерно, 10 сантиметров несколько палочек-вешек, при помощи которых он надеялся измерить уровень подъема воды. Через каждые полчаса он подбегал с горящей головешкой в руке к реке, чтобы проверить, до какой вешки добралась вода. К часу ночи вода поднялась только на одну вешку. Для беспокойства не было оснований, и он снова предался воспоминаниям о своей прежней жизни, попивая чифир, и подбрасывая в костер дрова.

Среди ночи Павлова из грустных раздумий о превратности человеческой судьбы вывел знакомый грустно-насмешливый голос, который напомнил ему его любимого артиста Василия Ливанова в роли Шерлока Холмса:

— Ватсон, то есть Павлов, выбросьте-таки ваш советский будильник на помойку. Он вам здесь больше не понадобятся.

Голос раздавался откуда-то сверху, но таинственный собеседник по-прежнему был невидим и неосязаем.

— А здесь везде помойка, — зевая, сказал в ответ Павлов, конечно, имея в виду не место для утилизации мусора, а тоскливую безнадежность своего теперешнего бытия.

Но вернувшийся бес воспринял его слова, как истинную правду, и угодливо подтвердил:

— Совершенно верно, Ватсон, это — помойка! Вы уже, наверное, поняли, куда нас забросили? После меня вы — единственный образованный человек на этой планете. Остальные — дикари, обезьяны, недавно покинувшие свои деревья и только научившиеся ходить на задних конечностях!

— Простите, Холмс, то есть Арнольд Борисович, а что вы хотели увидеть в 12-м тысячелетии до новой эры? — Павлов стал подкидывать бесу актуальную тему для разговора.

В ответ бес, невзначай, выдал ему цель своего путешествия:

— Как, что, дорогой?! Атлантиду! Я всю жизнь мечтал совершить экскурсию в эту легендарную страну, существовавшую в ледниковый период до Великого Потопа! Получил от шефа в порядке поощрения бесплатную туристическую путевку. И нате! Занесло черт знает куда!

Про Атлантиду Павлов что-то слышал. Кажется, даже читал. Автор — Мережковский. Белогвардеец и эмигрант. Потом что-то на эту тему ему рассказывал Лёнька-философ. Даже не рассказывал, а на память цитировал целые куски из произведения античного философа Платона. Чтобы не выказывать бесу своего невежества, Павлов наигранно изумился:

— Как? Вы не нашли Атлантиду на карте, составленной древними греками?

— Какие греки?! — раздраженно заговорил бес: Карту допотопной Земли составили атланты, но она, сгорела при пожаре Александрийской библиотеки, — и тут же ехидно поинтересовался: И что за гадость вы имеете желание пить из этой совершенно непрезентабельной эмалированной посудины?

— Чифир, — сознался Павлов и тут же наткнулся на упрек.

— Вы, милейший, нисколько не заботитесь о своем здоровье. Употребляете концентрат вредных алкалоидов, в то время как у вас в сумке находится естественный и единственный в своем роде препарат для поддержания тела и духа в восхитительном бодрствовании, — напомнил бес о разлапистом корешке, который находился у него в сумке.

— А! Вы говорите о женьшене? — догадался Павлов.

— Да, о нем, — подтвердил бес и предложил: Отрежьте кусочек корешка, очистите его своим перочинным ножиком от земли, положите в рот и пожуйте. И тогда вам небо покажется в алмазах.

Почему бы и нет? Павлов в точности выполнил данное ему предписание. Вскоре он почувствовал, что сон, с которым он боролся при помощи чифира, начинает в панике отступать под напором более сильного противника.

Бес, дождавшись произведенного чудо корнем эффекта, снова вернулся к теме Атлантиды, то есть к допотопной цивилизации:

— Дорогой Дмитрий Васильевич! Добро пожаловать в дебри исторических времен! — торжественным голосом начал он свою речь: Где Атлантида, не знаю. Может, ее и не было вообще. Египетской цивилизации тоже не существует. Долина Нила — сплошное болото безо всякого намека на сельскохозяйственную деятельность. Сахара — не пустыня. Она покрыта зеленью прерий, по которым галопируют бесчисленные стада парнокопытных. Средиземное море — не море, а высокогорное озеро размером с Титикака.

Услышав про Средиземное море, Павлов чуть не поперхнулся. Неужели африканская литосферная плита соединилась с евразийской? Про это он помнил из университетского курса по геофизике. По прогнозам ученых ровная гладь Средиземного моря с далями до горизонта, рано или поздно, должна уступить место горам до небес. Море проиграет, даль ретируется. До неизбежного единения двух частей света — Африки и Европы — оставалось всего каких-то 50 миллионов лет…

Едва успев переварить информацию про Средиземноморье, Павлов услышал от своего невидимого собеседника еще более сенсационное известие:

— Дмитрий Васильевич! Вы не поверите, но Байкал — не пресноводное озеро, а соленое море размером с Новую Зеландию. В Прибайкалье — очаг цивилизации, подобной гомеровской Греции. Классический бронзовый век! Раннеклассовое рабовладельческое общество. Ухоженные поля и сады. Ветряные мельницы. Города, обнесенные деревянными и каменными стенами. Роскошные дворцы с фонтанами и павлинами. А на юго-западе — остров площадью, не меньше 300 га. Но это не Ольхон. На острове шикарный дворец с башнями высотой с Нотердам де Пари и золотыми воротами. Между островом и прибрежными городами снуют лодки и большие парусно-весельные корабли, похожие на венецианские галеры. В городах полно народу, особенно на торговых площадях и набережных. Ремесленники, торговцы, воины в блестящих доспехах. Повозки, запряженные лошадьми…

— А почему вы решили, что у них бронзовый век? — недоверчиво спросил Павлов.

— Так ведь у военных на вооружении только бронзовые мечи, шлемы и панцири, а также бронзовые наконечники копий и стрел. Значит, сельскохозяйственные орудия труда они делают из того же металла, — ответил бес.

— Резонно, — подумал Павлов, а вслух произнес: Ну и ладно. Пусть живут в своем светлом рабовладельческом обществе. Меня больше интересует не общественный строй, а сигналы точного времени.

— Вот, вот, и я о том же! В сутках здесь не 23 часа 56 минут 4 секунды, а 26 часов 45 минут 2 секунды! — воскликнул бес, а потом пожаловался: У меня таймер взбесился…

— Понятно! Земля вращается вокруг собственной оси медленнее, чем в то время, когда в Шумере и Ассирии, впервые изобрели солнечный календарь и разделили сутки на двадцать четыре часа, — обрадовался Павлов, довольный тем, что прежде его об этом догадался.

— Понятно?! — голос беса зазвучал на повышенных визгливых тонах: Если вам все понятно, тогда объясните мне, почему Уральские горы вздыбились выше Гималаев?

— Урал выше Гималаев!? Вы часом не скушали по дороге мухомор? — Павлов не верил своим ушам, полагая, что его разыгрывают.

— Дмитрий Василич! Мне сейчас не до шуток! — вопил бес визгливо-неприятным голосом. — Произошла досадная ошибка. Или недоразумение. Или провокация. Эти два мерзавца — Мерцалов и Фишман — забросили вас и вашего покорного слугу не в далекое прошлое, а в будущее!

— Почему вы так решили? — удивился Павлов.

Бес грязно выругался, но потом заговорил более спокойно:

— Да потому, что язык, на котором говорят ваши аборигены, явно имеет синтаксические и лексические корни в языке эсперанто, придуманном в начале последнего столетия второго тысячелетия нашей эры.

— В сознании нет ничего такого, что когда-либо не существовало или не осуществится в действительности, — возразил Павлов, процитировав очередное любимое изречение Лёньки-философа.

— Может, в отношении сознания, вы и правы, но взгляните на небо. Я про звезды. Где Альтаир?! Нет Альтаира! Где Капелла?! Нет Капеллы!!! — вопил испуганный бес.

— Что же вы хотите, Арнольд Борисович? Звезды, как люди: рождаются, а потом умирают. Помните, как сказал поэт: "Иных уж нет, а те уже далече", — меланхолически заметил Павлов, но затем спохватился и выразил обеспокоенность по поводу столь радикального изменения земной поверхности. И получил довольно неожиданное объяснение:

— Разве вам, геологу по образованию, никогда не приходило в голову, к чему может привести бездумная выкачка нефти? А ведь умные люди еще в середине 70-х годов ХХ века предупреждали: "Присутствия нефти в верхних слоях земной коры жизненно необходимо. Нефть, это — межслойная смазка для устранения напряжения подвижек земной коры, по научному, субдукции. Если выкачать нефть, то будет активирован процесс горообразования. Вот и произошла тектоническая катастрофа. Между прочим, Аравийский полуостров, Месопотамия, Западная Сибирь и Поволжье — сплошное горное месиво.

— Может, мы все-таки не в будущем, а в далеком прошлом, когда Альтаир и Капелла еще не превратились в сверхновые звезды? — Павлов все еще цеплялся за последнюю надежду, полагая, что из прошлого в свое время еще можно как-то вернуться, а вот из будущего — никогда.

— Звезды — ерунда! — заявил бес и огорошил еще одной новостью: Венеры нет! Место на ее орбите занял Меркурий, правда, сбавив свои стремительные обороты вокруг Солнца и собственной оси.

— Вот это сюрприз! — еще больше загрустил Павлов, и снова попытался ухватиться за последнюю соломинку, пробормотав что-то про электроны, которые тоже иногда покидают свои атомы, и такой процесс называется ионизацией.

— Ионизация, реионизация! Хватит про физику, геологию и астрономию! Давайте поговорим о филологии. Вы запомнили хоть что-то из того, что вам начитала программа переводчика моего квантового PC? — перевел бес разговор на другую тему.

— Почти ничего. Я же вам говорил, что к обучению языкам не способен, — сознался Павлов.

Бес начал его успокаивать:

— Не переживайте. В мозге человека есть участок. Не скажу какой. Но посредством его стимуляции можно ускорить скорость запоминания в 20 раз! Можно, я его у вас немножко раздражу, а потом программа-переводчик начнет распаковывать файл, который уже заархивирован в вашей голове?

— Валяйте, — согласился Павлов.

— Этот процесс займет ровно два с половиной часа, — предупредил его бес и тут же предложил сопутствующую услугу: Кроме орландского, который я вытащил из сознания этой несчастной аборигенки, в вас будет полностью загружен и сам толковый словарь эсперанто, — таким, каким он был на дату последнего обновления. Знание эсперанто пригодиться вам при выражении наиболее сложных мыслей, соответствующих уровню вашего образования.

— Арнольд Борисович, да вы просто волшебник! — попытался подольститься Павлов.

— Да ладно уж, — снисходительно заметил бес и, усмехнувшись, добавил: Ваш Христос на пятидесятницу смог сделать гораздо больше. Его сторонники в один миг научились говорить на всех тогдашних языках, включая старославянский.

— Все равно заранее вас благодарю, — искренне сказал Павлов и задал вопрос, который по-прежнему не давал ему покоя: А с широтой и долготой вы ничего не напутали?

— Плюс-минус один градус, но не более. Ответственно заявляю, — заверил его бес.

Павлов принял слова беса на веру, но все равно решил прикольнуться:

— У меня был один знакомый — большой знаток философии и индийской поэзии. Так он, очнувшись от запоя, с точностью плюс-минус один определял по количеству пустых бутылок водки и портвейна, какой сегодня день и сколько в его комнате в общежитии побывало собутыльников. Перед этим он произносил мантру. Точно не помню, но, кажется, она читалась так:

"Есть кадамба цветок,

На один лепесток

Пчёлок пятая часть опустилась.

Рядом тут же росла вся в цвету сименгда

И на ней третья часть поместилась.

Разность их ты найди,

Её трижды сложи

………………………………………….

Сколько пчёлок всего здесь собралось?"

— Ох, Дмитрий Васильевич, мне бы ваши проблемы! — вздохнул бес и нравоучительно произнес: Выучите толком хотя бы еще хоть один язык, кроме английского, из которого вы, кроме "My name is Peter" уже, кажется, ничего не помните. Пока!

….Павлов услышал в ушах треск, а потом звук, похожий на гудение настраиваемого микрофона: "Раз, раз, раз, раз". Потом раздался приветствующий его мелодичный женский голос:

— Saluton! Здравствуйте!

— Здрасте, — в растерянности ответил Павлов.

— ?is revido! До свидания! Повторяйте за мной!?is revido!

— До свидания! — забормотал он.-?is revido!

Обучение эсперанто и его непонятно откуда взявшегося орландского диалекта продолжалось до рассвета. Хорошо, что урок не затянулся. Потому что не прошло и десяти минут после того, как лингвистическая программа А.Б. Шлаги завершила свою работу, до слуха донельзя утомленного Павлова донесся треск сучьев и вслед за тем какое-то сопение. Он схватился за автомат и вскочил на ноги. Со стороны заболоченной долины, окутанной туманом, показались две темные массы.

Он узнал кабанов. Животные направлялись к реке. Судя по их неторопливому шагу, Павлов понял, что они его просто игнорируют. Один кабан был большой, а другой поменьше. Павлов выбрал меньшего кабана и начал целиться, стараясь попасть в голову. Вдруг, большой кабан издал резкий крик, и одновременно Павлов спустил курок. Эхо подхватило звук выстрела, и далеко разнесло его по тайге. Большой кабан шарахнулся в сторону. Павлов подумал, что промахнулся, и хотел двинуться вперед, но в это время увидел раненого зверя, который поднимался на ноги. Он выстрелил второй раз, животное ткнулось мордой в траву, но опять стало подыматься. Тогда он выстрелил в третий раз. Кабан упал и остался недвижим. Павлов подошел к нему. Это была свинья средней величины, вероятно, не менее двух центнеров весом — первый в его жизни настоящий охотничий трофей.

Когда он вернулся к костру, озабоченный тем, что звук выстрела мог напугать спящих, то увидел, что из палатки выползает девушка-туземка и тащит за собой оленью шкуру. Павлов непроизвольно вслух выматерился. Туземка поднялась на ноги, неловко прикрывая свою наготу, и направилась к нему. Он хотел поприветствовать ее по-орландски, но вместо этого произнес что-то среднее между русским и орландским:

— Салют!

Туземка подошла к нему вплотную, уткнулась головой ему в грудь, всхлипнула и на чистом русском языке заговорила:

— Павлов?! Это ведь ты?! Это, правда, ты?!

Павлова чуть кондрашка не хватил. Даже не потому, что туземка заговорила с ним по-русски, а потому, что она заговорила с ним голосом старшего лейтенанта госбезопасности Светланы Викторовны Олениной.

Примечания к главе 1-й:

(1) Фильм "Звездный войны. Эпизод IV. Новая надежда" вышел на экраны в 1977 году. Его появление было отмечено сумасшедшим успехом. При бюджете в $11 млн. "Звездные войны" собрали $513 млн. Кроме того, фильм был удостоен сразу шести золотых статуэток американской киноакадемии.

(2) Известно, что еще в царской России из-за массового отравления грибами вымирали целые деревни. Так, в конце XIX столетия "грибная эпидемия" разразилась одновременно в 14 губерниях. Причем люди умирали от съедобных грибов: сыроежек, груздей, валуев, волнушек. Последний случай массового отравления съедобными грибами в России был зафиксирован летом 2000 года. Ученые неоднократно предпринимали попытки найти причину трагедии. Предполагалось, что виной этому авария на Чернобыльской АЭС, озоновые дыры, и загрязнение окружающей среды.

(3) "Через эсперанто к миру во всем мире и дружбе. До свидания, до свидания, до свидания".

ГЛАВА 2 НА СТОЯНКЕ БЕЛОХВОСТОГО ОЛЕНЯ

Прожорливое Время!

Возвращай Земле ее детей, печали множа,

Клыки у тигра с корнем вырывай

И феникса сжигай в крови его же!

Ни радости, ни горя не жалей,

Меняй на осень лето, Время, смело

И — легконогое — беги живей,

Но преступленья одного не делай:

Не заноси губительный резец,

Побереги прекрасное творенье —

Пусть друга красота, как образец,

Сверкает всем векам на удивленье!

Зря не старайся, Старина: в веках

Друг будет вечно юн в моих стихах.

В.Шекспир

(сонет 19 в переводе И.Фрадкина)

I

Стыдливо прикрывшись мягкими шкурами, Оленина сидела у костра и сбивчиво и взволнованно рассказывала Павлову об обстоятельствах своего внезапного появления, — еще более удивительных и невероятных, чем его собственное приключение. То ли лекарство (аспирин, анальгин и ношпа), которым он напичкал ее телесного двойника, ей помогло, то ли сам организм справился с недугом, но чувствовала она себя вполне здоровой и даже не температурила.

Вот, что, она ему, в частности, рассказала:

— В своем гостиничном номере я прослушала магнитофонную кассету, которая была изъята у гражданина Фишмана. Он хранил ее в тайнике вместе с антисоветской литературой. У меня почему-то закружилась голова, подскочила температура, стало тошнить. Я вызвала скорую, меня положили на носилки и понесли. В этот момент я потеряла сознание, и вот — результат, я здесь…

— Ты слушала музыку к балету Прокофьева "Ромео и Джульетта"? — перебил ее Павлов.

— Нет. Это был "Реквием" Вольфганга Амадея Моцарта, — призналась она, и тогда он, стараясь не распространяться по поводу Арнольда Борисовича Шлаги и прочих паранормальных явлений, объяснил ей, что, скорее всего, музыка, которую она слушала, была записана на магнитофонной ленте с секретными нейролингвистическими кодами, вызывающими реинкарнационные галлюцинации. При этом он попытался убедить ее в том, что ничего фатального не произошло, и, она, заново прожив какие-то очень важные события своей прежней жизни, обязательно вернется в свое подлинное телесное и душевное состояние.

Оленина верила и не верила ему одновременно. Потом она попросила его дать ей какую-нибудь одежду и что-нибудь поесть. Павлов отправился к дощатой лодке, выбрал самый большой мешок, сшитый из грубого холста, и не ошибся. Там была одежда и обувь. Она попросила его отвернуться, и приступила к выбору гардероба. Потянулись утомительные минуты ожидания. И, вот, наконец, она заявила о том, что примерка закончилась.

К его удивлению Оленина не только разобралась в том, какая одежда мужская, а какая женская, но и объяснила ему значение некоторых орнаментов, использованных при ее декорировании. Она выбрала себе подходящие по росту штаны и рубаху из оленей замши, высокие мокасины из черной кожи и шикарное лисье манто. Наряд смотрелся на Олениной просто великолепно, и Павлов не преминул ей об этом сообщить. В ответ она пожаловалась на отсутствие нижнего белья: трусиков и лифчика.

Он резонно заметил, что даже эстетствующие греки и римляне не знали, что такое трусы. Считается, что трусы произошли либо от штанов, либо от римской обуви (да, да, именно от обуви), которая постепенно становилась все выше и выше, пока не переросла в нечто похожее на колготки. А лифчики, кажется, появились только в 30-е годы ХХ века. До этого времени культурные женщины пользовались корсетами на китовом усе, а некультурные подвязывали себе грудь, чем придется.

Оленина отреагировала на его исторический экскурс жалобным всхлипыванием. Тогда он сообщил ей, что тоже вынужден обходиться без любимых им байковых семейных трусов и хлопчатобумажной майки-тельняшки. Это замечание ее немного успокоило, и она спросила его, что она могла бы сделать полезного. Тогда он предложил ей приготовить на костре какую-нибудь простейшую еду, например, макароны или гречку с тушенкой. Сам же он намеревался осмотреть убитого кабана и отрезать от него что-нибудь, в смысле вкусной и здоровой пищи.

— Как же мне теперь ее называть: Ягуана? Инга? Светлана? — думал он, дивясь неисповедимости путей господних. Но на душе у него стало уже гораздо легче. Как-никак, он уже не одинок в мире, в котором почти ровно сутки тому назад очутился.

Тревожная и бессонная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Заголосили птицы. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в низине и стройные кедрачи на противоположном берегу реки. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение. Туман поднимался все выше. Наконец, пошел чистый и мелкий дождь.

Осмотрев добычу, Павлов понял, что первые две пули не причинили свинье почти никакого вреда. Разве, что оглушили, ударившись о череп. Зато третья пуля угодила ей прямо в глаз и глубоко проникла в мозг. Свинью, конечно, было жаль, поскольку пульнул он в нее не из-за отсутствия еды, а скорее от страха. Кроме всего прочего, свинью следовало выпотрошить. Павлов когда-то и от кого-то слышал, что если не выпотрошить лося или кабана в течение 3 часов после отстрела, то их мясо приобретет неприятный запах, а спустя более продолжительное время окажется совершенно непригодным в пищу.

С потрошением кабана Павлов при помощи охотничьего ножа справился сравнительно легко. И дождь пригодился, смывая с туши кровь. А вот с разделкой у него возникли проблемы. Теоретически Павлов знал, а однажды даже наблюдал, как это делают бывалые охотники.

После убоя кабана вначале от него отрезаются голова и язык. Их можно солить, коптить или использовать на студень. Мозги, предварительно посолив и поперчив, как правило, едят в сыром виде в качестве закуски под водку. Затем от кабана отрезаются ноги до колена, которые идут на студень, и вырезается большой продолговато-овальный кусок нижнего шпика — баухшпик, весом от 4-х до 8-ми килограмм и снимается слой сала. Далее разделываются внутренности, вынимаются небольшие внутренние филеи (идут на фарш и колбасы).

Потом у кабана отрезают грудинку, 2 передние и 2 задние лопатки до верхнего шпика и полотков сала. Эти части используются на окорок, солонину, ветчину и фарш для колбас. Ребра срезаются до верхнего шпика и засаливаются отдельно. Затем снимаются большие полотки сала или шпика (каждый 10–15 кг.) — идут на шпик и соления. Завершается разделка вырезкой верхних больших филей с обеих сторон позвонка. Мясо употребляется на жаркое или для копчения. Хребтовая, позвоночная кость рубится на отдельные порции для соления и копчения.

Подошла Оленина и поинтересовалась:

— Это твой первый трофей?

— Так точно, — сознался Павлов, — как в прежней, так и в нынешней жизни.

— Тогда ты должен его съесть один. Если не съешь свою первую добычу, то удачи в охоте никогда не будет, — сказала она не то в шутку, не то всерьез.

С помощью топора и пилы-ножовки Павлов отделил от свиньи голову и отрезал язык, который решил закоптить. Необычно страшная усталость навалилась на него. Он вручил Олениной автомат Калашникова и "командирские" часы и попросил ее хотя бы часа полтора подежурить у костра, так как он совсем раскис. Она начала было протестовать, но, видно, военная выправка взяла свое, и она согласилась. Уверенным, натренированным движением она сняла автомат с предохранителя и повесила его на правое плечо. Павлов нашел в палатке свободное место, лег на спину, с удовольствием распрямил ноги и мгновенно заснул.

Проснулся он также внезапно, как и заснул. Причиной пробуждения была естественная физиологическая потребность, вероятно, спровоцированная женьшенем, так как крепкий чай, как известно, производит эффект прямо противоположный. Рико и Люк сопели у него под боком. Он вылез из палатки. Было уже светло. Продолжал моросить дождь. Оленина сидела возле костра, держа на коленях охотничий карабин. Автомат висел у нее за спиной. Ее прежде распущенные волосы были заплетены в две косы.

По тому, как внимательно и настороженно она на него посмотрела, Павлов сразу почувствовал что-то неладное. Но разговаривать ему было совсем некогда. Он только сказал ей "привет" и скрылся в прибрежных кустах. После этого он уже в бодром расположении духа подошел к реке и преклонил колено, чтобы умыться и заодно проверить, насколько поднялся уровень воды. Здесь его поджидал сюрприз. Рассматривая вешки, он услышал, как неподалеку от него хрустнул сучок, и вспорхнула какая-то птица. Не успел он обернуться, как почувствовал, что в спину ему между лопаток уткнулось что-то твердое. Негромкий, но властный голос, по которому он даже не сразу опознал Оленину, скомандовал:

— Руки вверх! Имя? Фамилия? Год рождения? Национальность?

— Павлов Дмитрий Васильевич, 1953 года рождения, русский, — отвечал он, чувствуя, как у него от страха заурчало в желудке.

— Ближайший населенный пункт? Способ десантирования? Сообщники? — Оленина настойчиво требовала признательных показаний.

— Светлана Викторовна! Не сходите с ума! Посмотрите на себя! Я говорю истинную правду! Мы в двенадцатом тысячелетии до новой эры, в Северном Забайкалье. В глухой тайге, где нет никакой цивилизации! — попытался убедить Павлов недоверчивого представителя органов государственной безопасности.

— Никакой цивилизации говорите, а катер, автомат, карабин, тушенка, сгущенка и прочее, они откуда? — задала ему Оленина самый убийственный вопрос.

— Я все это материализовал, когда здесь утром появился, — начал оправдываться Павлов, чувствуя, однако, что вряд ли она ему поверит.

— Хватит врать, абориген хренов! Не поворачиваться! Не вставать! Где сообщники? Не скажешь, застрелю, как собаку! — пригрозила она ему.

Неизвестно, чем бы закончился этот странный допрос, если бы в самый критический момент к ним не подбежали Рико и Люк. Проснувшись и не найдя своих взрослых сородичей, они отправились на их поиски, с целью обратить на себя внимание и сделать важное сообщение. Вслушиваясь в непонятные выкрики братьев-близнецов, Павлов, вдруг, почувствовал, что в голове у него, как будто, что-то щелкнуло, и он с удивлением распознал знакомые ему слова:

— Сорока! Инга! Мы видели сон! К нам приходили папа и мама! Они говорили с нами! Да говорили! Они нас любят!

— Вот мои сообщники! — сказал Павлов, опустил руки, поднялся на ноги и без страха повернулся к Олениной лицом.

Пацаны повисли на нем, и бывший старший лейтенант госбезопасности совершенно растерялась. Она опустила карабин, которым только что угрожала его жизни, и с вытянутым лицом наблюдала за тем, как он их обнимает и на непонятном ей языке с ними разговаривает.

— Инга! Инга! Что ты стоишь, как бревно и молчишь, как рыба? — обратился к ней один из братьев-близнецов и начал теребить ее за руку.

— Тише, тише, ребята! — начал успокаивать их Павлов, а затем попытался объяснить причину неадекватного поведения их старшей сестры: Инга еще не совсем поправилась. Потом про сон свой мне расскажите! Быстро делать утренний дозор и умываться!

Пацаны его послушались и, присев над водой, стали умываться и полоскать рот.

— Они принимают меня за своего старшего брата Сороку, — объяснил он Олениной причину дисциплинированного поведения близнецов.

— Ну и имечко у вас, гражданин, — презрительно фыркнула она.

— Твое имечко не лучше, — подумал Павлов, а вслух сказал: Может, все-таки вернемся к костру? Что-то пожрать захотелось.

— Откуда ты знаешь их язык? Вроде бы слова знакомые, а понять ничего не могу, — призналась Оленина, ведя его под конвоем.

— Так ведь я же в теле аборигена, мозги которого остались на своем месте, — начал выкручиваться Павлов.

— Значит, я тоже смогу понимать и изъясняться на их языке?! — в словах Олениной появились признаки здравого смысла.

— Конечно, сможешь! Только не сразу, — попытался он ее обнадежить, впрочем, понимая, что без специальной программы-переводчика великий и могучий орландский язык она освоит, наверное, не скоро.

Костер совсем потух. Павлов, чертыхаясь, раздул огонь. Котелок в отношении вкусной и здоровой пищи оказался, к его полному разочарованию, совершенно пустой. Оленина так и не удосужилась приготовить ни гречневой каши, ни макарон. Он также не нашел топор и охотничий нож. Их как корова языком слизнула с того места, на котором он их оставил. Куда-то пропала пила-ножовка.

— Шмоном вместо дела занималась, сука ментовская! — со злостью подумал Павлов.

Вернувшись к костру после водных процедур, Рико и Люк пробежались вокруг палатки, наткнулись на убитую Павловым свинью и устроили настоящий гвалт. Заспорили, оценивали тушу по весу и размеру, а также способу ее умерщвления. Один доказывал, что кабан был убит стрелой из лука, другой, что копьем. То, что это сделал их старший брат, у них не было никаких сомнений. Братья-близнецы говорили, что Сорока — великий охотник, потому что даже мужчины-богатыри боятся сражаться с кабанами один на один. Мелочь, конечно, но Павлову стало очень приятно.

Когда вода в котелке вскипела, Павлов бросил в нее макароны и попросил Оленину посмотреть за их приготовлением, а он, дескать, тем временем выстругает вертел для жарки свинины. Она на его предложение ничего не ответила. Павлов пожал плечами и подумал, не забраться ли в палатку, чтобы найти свою сумку, в которой находился перочинный нож?

Тут он вспомнил про свои "командирские" часы, которые дал Олениной, когда отправлялся вздремнуть. Он спросил у нее, куда она дела его хронометр. Оленина достала его часы откуда-то из-за пазухи и, не говоря ни слова, кинула в его сторону. Дескать, лови. Он поймал их на лету и посмотрел на циферблат. Часы показывали 10 часов 15 минут. Он посмотрел на небо, которое постепенно начало расчищаться от облаков, и перевел стрелки циферблата на два с половиной часа назад. Потом он полез в палатку за сумкой, однако в тот самый момент, когда он сдвинулся с места, Оленина вскочила на ноги и направила на него карабин:

— Сидеть! Не двигаться! — скомандовала она.

— В чем дело? Я нож перочинный из сумки своей хотел взять, чтобы вертел выстругать, — начал объяснять ей Павлов.

— Хватит мне пудрить мозги! Я еще могу поверить в переселение душ и прочую мистику, но, вот, в возможность материализации вещей я не верю. Вот откуда, скажите, у вас перочинный нож? Он, что, переселился вместе с вашей душой!? — Оленина перешла на крик.

К костру подбежали Рико и Люк. Вначале они испугались. Подумали, не сигнал ли это, предупреждающий об опасности, но потом догадались, что это Инга с Сорокой ссорятся. Чувство мужской солидарности заставляло их встать на сторону старшего брата. Они запрыгали вокруг Олениной и стали ее дразнить, да так забавно, что Павлов, как не пытался себя сдержать, громко расхохотался. Светлана Викторовна опять растерялась, не зная, как себя в такой ситуации вести.

Из палатки, скуля и повизгивая, выбрались два щенка. Учуяв свежее мясо, они подбежали к кабаньей голове и принялись ее обнюхивать и облизывать. Павлов прикрикнул на близнецов и велел им поискать дрова для костра. Остаться без жаркого он не хотел, ни при каких обстоятельствах. Близнецы послушно отправились выполнять его задание. Щенки побежали было за ними, но потом передумали и вернулись назад. Взглянув на их виляющие хвостики и полные чувства преданности глазки, Павлов усмехнулся. Чем-то их поведение напомнило ему об отношениях в мире людей. Он взял щенков на руки и осмотрел. Оба щенка оказались кобельками.

Макароны вот-вот должны были свариться. Павлов снял котелок с треноги, переместил его на угли и поставил на огонь эмалированный чайник.

— Нельзя детей так далеко отпускать от себя, — назидательно сказала Оленина.

— А что же мне делать, если вы не даете мне шага ступить? Держите меня под прицелом, как будто я американский шпион или вор-рецидивист, — раздраженно ответил он на ее совершенно нелепое, по его мнению, замечание.

— На каком языке вы с ними разговариваете? — спросила Оленина более миролюбиво.

— Это допрос? — поинтересовался он.

— Да, допрос, — подтвердила она.

— На орландском, — ответил он.

— Никогда не слышала про такой народ, — призналась Оленина и снова поразила его своими этнографическими и лингвистическими познаниями: Разве среди народов Сибири есть native speakers языка, похожего на романскую ветвь? Я знаю эвенков, тунгусов, чукчей, якутов, коряков, хантов. Даже про нганасан что-то читала, а про орландов слышу впервые.

И тут Павлова прорвало. В нем накопилось столько злости, что он, матерясь и чертыхаясь, стал доказывать ей, что она — последняя дура, которая даже понять не может всей серьезности положения, в котором они оба по ее собственной вине оказались. Зачем органам госбезопасности понадобилось втягивать его в эту мутную историю с Мерцаловым и Фишманом? Ясно, что его, Павлова, просто использовали, как живца, чтобы собрать на политически неблагонадежных ученых компромат. Вот, и приходится им обоим расплачиваться за зло, которое их начальники хотели причинить невинным людям.

Оленина выслушала его, потом села напротив, положила на землю карабин, обхватила голову руками и тихо заплакала. Тут к костру с деловым видом пришли с охапками сухих веток Рико и Люк. Увидев, что их старшая сестра плачет, они стали ее обнимать, гладить по голове и уговаривать. Они-то подумали, что она переживает из-за смерти их родителей. Павлов сердито попросил пацанов, чтобы они к ней не приставали, а садились есть. Братья-близнецы переглянулись, достали из-за пазухи резные деревянные палочки и, ловко орудуя ими, приступили к приему пищи.

— Надо же, какие культурные ребята, а я их вчера руками есть заставлял, — застыдился Павлов.

Умяв почти половину котелка, Рико и Люк разлеглись на шкуре, которую Павлов по их просьбе постелил им возле костра, и задремали.

Павлов предложил Олениной поесть. Она отказалась. Он подумал, что она либо никогда в жизни не ела руками, либо стесняется это делать.

— Ты же со вчерашнего дня ничего не ела, — напомнил ей Павлов, пытаясь снова перейти с ней на "ты".

— Я сухари погрызла, пока ты спал, — сказала она и покраснела.

— Ладно, как хочешь, — сказал он, нанизывая на вертел кабаний язык.

— Гражданин Мерцалов задержан по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных тремя статьями УК РСФСР: в покушении на убийство, убийство и шпионаж в пользу иностранного государства. За отсутствием явных улик отпущен под подписку о невыезде, — сказала Оленина и протянула ему карабин.

Павлов взял оружие, положил на колени и спросил:

— А что с Аркадием Моисеевичем?

— Гражданин Фишман находится в больнице с подозрением на инфаркт, степень его вины, в том числе — в твоем исчезновении, уточняется, — ответила она.

Павлов пригорюнился. И снова начал мысленно корить себя за то, что согласился поехать в командировку в Новосибирск.

— Пойду, попилю и порублю дрова, а то мне неудобно как-то сидеть, сложа руки, — сказала Оленина.

После этих слов она встала, подошла к старой сосне и достала из дупла топор, охотничий нож и пилу ножовку, которые спрятала от него на случай, если он вздумает использовать их против нее в качестве холодного оружия. Автомат Калашникова висел у нее на шее, — наверное, на всякий случай.

Павлов проверил карабин и начал успокаиваться. Пока Оленина пилила и колола дрова для костра, он коптил кабаний язык и угощал щенков-пёсиков кусочками мяса, срезанными с кабаньей головы. Не забыл он забрать с катера и пачку соли. Свежие мозги он решил в пищу не употреблять, а просто выкинул их в реку. Мало ли, вдруг свинья болела трихинеллезом.

Пришла с дровами Оленина. Тяжело вздохнув, она призналась, что у нее проснулся зверский аппетит, и она готова есть кабана даже в сыром виде.

— Зачем же портить себе желудок? — рассмеялся Павлов, — и предложил ей попробовать подкопченный кабаний язык.

Отведав деликатес и найдя его превосходным, Оленина предложила ему свою помощь в разделке кабаньей туши, сославшись на некоторый опыт в этом деле. Видя, как она ловко управляется топором, Павлов подумал, что, наверное, Оленину не раз брали на охоту ее друзья или родственники. Он высказал свое предположение вслух, на что Оленина ответила утвердительно и отметила, что, как объект охоты, дикий кабан представляет самый ценный и самый заманчивый трофей для любого охотника. Это объясняется не только тем, что кабан дает вкусное и ценное по своим качествам мясо, сочетающее вкус свинины и дичи, но и тем, что охота на него сопряжена с известной опасностью. И поскольку Павлов метился в цель не с помоста, то очень даже рисковал, поскольку раненый кабан запросто мог бы сбить его с ног и нанести своими клыками серьезные увечья.

Вдвоем они быстро управились с разделкой охотничьего трофея. Что-то они засолили, что-то отобрали для приготовления колбасы, что-то оставили для барбекю. Пока мясо жарилось, Павлов попросил Оленину вспомнить и рассказать ему о том, что же все-таки произошло в квартире Аркадия Моисеевича Фишмана.

— Мы следили за тобой через скрытые камеры, и вдруг, обнаружили, что тебя нет, в смысле, что твое тело исчезло, — сказала она, но при этом отвела глаза и побледнела.

Тогда Павлов спросил, какие действия после его физического исчезновения предприняли тайно наблюдавшие за ним доблестные представители органов госбезопасности. Оленина обиженно шмыгнула носом и сказала буквально следующее:

— Вначале мы подумали, что твое исчезновение, это — оптическая иллюзия, и вломились в квартиру с обыском. Гражданина Фишмана, как я говорила, увезли в карете "скорой помощи". Гражданина Мерцалова мы задержали и отвезли на допрос. Во время допроса ему стало плохо, и наш врач Мерзликин сделал ему два укола: один, чтобы поднять упавшее давление, второй — чтобы он заговорил. Последний укол в близких нам медицинских кругах также известен под названием "сыворотка правды". Мерцалов заговорил, но перед этим послал меня, Мурадова и Мерзликина куда подальше. Я еще посмеялась: "К Ивану Грозному или к Новохудоносору?" А он глянул на меня своими цыганскими глазами и сказал: "Вам, в порядке исключения, желаю проследовать в светлое коммунистическое будущее!".

— И что же он вам рассказал, если не секрет? — поинтересовался Павлов.

Оленина смахнула тыльной стороной ладони слезы, набежавшие на глаза, потерла себе кончиками пальцев виски и поведала ему о том, что Сергей Сергеевич Мерцалов сообщил под влиянием "сыворотки правды":

— Профессор понес какую-то пургу, сплошь состоящую из научных терминов, из которой мы поняли только то, что он нашел способ, как с помощью какого-то резонансного акустического эффекта побывать в прошлом и даже заглянуть в будущее. Сразу после допроса я отправилась в гостиницу. Коллега Мурадов встретил меня в холле и передал японскую магнитофонную кассету, найденную в тайнике гражданина Фишмана. Это было в половине шестого утра. Я до девяти часов поспала, а затем стала собираться на работу. Во время завтрака я вставила изъятую кассету в диктофон, нажала на кнопку воспроизведения записи и, как уже сказала, потеряла сознание. Когда же очнулась, поняла, что у меня высокая температура, а тело такое, каким я его помню, когда мне было 13–14 лет.

— Звуковой схоластический резонанс! Вот, в чем дело! — догадался Павлов и спросил: Ты слышала какие-нибудь посторонние шумы?

— Да, кажется, слышала, но какое это имеет отношение к тому, что со мной произошло? — удивилась она.

— Самое непосредственное, — сказал он и затем, вспомнив то, о чем ему рассказывал Фишман, объяснил ей, что музыка, которую она слышала, скорее всего, была наложена поверх записи акустических колебаний участка молекулы ДНК, отвечающего за накопление генетической памяти.

— И это значит, что все со мной и с тобой сейчас происходящее, это — не более чем сон?! — обрадовалась она.

— В принципе, да, но при этом ты должна воспринимать все, что ты сейчас видишь, слышишь, обоняешь и осязаешь, как объективную реальность. В противном случае ты начнешь сходить с ума, и неизвестно, сможешь ли вернуться назад в свое время, — озадачил он ее.

— В таком случае, — сказала Оленина, — у меня к тебе есть одна просьба: не сочти за неприличный намек, но у меня сзади так чешется, что, даже боюсь, как бы это не клещ.

— Ладно, все понял, — сказал он и попросил приспустить штаны.

Оленину действительно кто-то здорово цапнул за мягкое место посреди левой ягодицы, которое она успела до крови расчесать, но это был точно не клещ, а какое-то другое насекомое, может, муравей. А вот, клещ, похоже, был, присосавшись к ней пониже копчика. Он сказал об этом Олениной. Она страшно перепугалась, так как прививку от энцефалита не делала уже несколько лет. Павлов решил разбудить Рико и Люка, чтобы посоветоваться с ними насчет этой напасти. Они, хоть и маленькие, но, наверное, знают, что в этом случае делали их родители. Он сказал об этом Олениной, и она с его доводами согласилась.

Будить Рико и Люка Павлову не пришлось. Они уже не спали. Когда Павлов, путаясь в определениях, рассказал им про клеща, братья-близнецы сразу все поняли, побежали к дощатой лодке, порылись в вещах, притащили сплетенную из ивы корзину, достали из нее предмет, напоминающий шкатулку, и подали Павлову. Открыв шкатулку, он с удивлением обнаружил в ней что-то вроде походной аптечкой. Павлов строгим голосом спросил у братьев, помнят ли они, какие надо принять меры.

— Помним, помним, — загалдели они и начали действовать, полагая, что их старший брат решил устроить им экзамен.

Один вытащил из шкатулки маленький глиняный кувшин, закупоренный деревянной пробкой. Второй — костяные палочки и навощенную нитку. В кувшинчике оказалось какое-то очень пахучее масло. Пацаны обильно смазали им место укуса клеща, а потом стали осторожно, орудуя палочками, выдавливать насекомое из ранки. Все это время Оленина стояла с приспущенными штанами, испытывая страшную неловкость. Когда из ранки показалось раздувшееся от крови насекомое, один из пацанов ловко накинул на него ниточную петлю, быстрым, едва уловимым движением, вытащил наружу, бросил на землю и растоптал. Пока один расправлялся с клещом, второй уже ворошил костер; и, найдя нем тлеющий уголек, прижег им место укуса. Оленина ойкнула и быстро натянула штаны.

Упаковав походную аптечку в корзину, Рико и Люк эмоционально выразили свое негодование по поводу "киннимов", которые весной и летом житья не дают — ни людям, ни зверю. Затем они напомнили Павлову о том, что мама Ася по нескольку раз осматривала их каждый день (1), — даже когда "киннимов не было, но от собак перебегали разные "ары", наверное, блохи.

— Я прекрасно все помню, — по-орландски сказал Павлов, велел пацанам раздеться, жестом показал Олениной, чтобы она занялась их осмотром, а сам решил пройтись вдоль берега и проверить вешки.

Небо почти очистилось от облаков. Ветер поменял направление с севера на северо-запад. Было сравнительно тепло, наверное, не меньше 18–20 градусов по Цельсию. Оживились и берега. То и дело появлялись белые и желтые трясогузки и кулики. Не замечая Павлова, они копались в наноснике или бегали по мягкой гальке, отыскивая корм. Молчаливо пронесся караван гусей, прошумела стая чирков, играя в полете. Вдруг, послышался какой-то гул, отдаленно напоминающий раскаты грома. Множество птиц поднялось в небо, как будто кто-то их всех разом спугнул с насиженных мест.

Павлов бросил в воду щепку и, по тому, как она закружилась, пришел к неутешительному выводу: вода прибывает не только со стороны большой реки, но и с истоков. Он прикинул, что в их распоряжении, наверное, не более одного часа, а то и меньше, чтобы перебраться на более возвышенное место, например, на высокий противоположный берег. С такими тревожными мыслями он вернулся к костру. Рико и Люк уже оделись и водили с Олениной хоровод, пытаясь ей подпевать, смешно коверкая русские слова:

— "Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…"

— Удивительно способные дети, — сообщила ему Оленина и успокоила его тем, что ни вшей, ни клещей она у них не обнаружила, но вот, уши у них грязные, да и вообще всем им было бы неплохо искупаться в речке.

— Есть шанс не только искупаться, но и утонуть, — возразил Павлов и рассказал ей про подъем воды.

— Может, прежде чем собирать вещи я тебя тоже осмотрю, вдруг клещ или еще какая-нибудь таежная мандавошка к тебе прицепились? — предложила Оленина.

Павлов подумал и согласился. Зачем лишний раз рисковать? Энцефалитный клещ, это — вам не шутка. Оно, конечно, стеснительно, но ведь сейчас Оленина — не совсем чужая, вроде как бы родная сестра. Он приказал Люку и Рико забрать своих щенков и срочно отправляться на катер. Когда пацаны выполнили его приказание, он разделся и, прикрыв низ живота ладошками, предоставил себя на досмотр.

— Извольте также продемонстрировать и свое сокровище. Вдруг вы — не человек, а инопланетянин или, чего хуже, мутант, — категорически потребовала Оленина, завершив осмотр открытых для обозрения частей тела.

В ее требовании присутствовала логика, с которой нельзя было не согласиться.

— Так, крайняя плоть обрезана, — констатировала Оленина.

— Это имеет какое-то значение? — поинтересовался Павлов.

Оленина, стоя перед ним лицом к лицу, смутилась, покраснела, и сказала:

— Конечно. Это значит, что прежний владелец тела прошел возрасной обряд инициации, или посвящения. И я тоже его прошла. Изволь убедиться. Такого ты точно никогда не видел.

Не успел он опомниться, как она продемонстрировала ему свою интимную татуировку в виде узора из листьев и цветов, которую он уже видел, но решил ради приличия сделать ей комплимент:

— Ух, ты! Здорово! Очень красиво!

— Лично я так не думаю. Для работников спецслужб татуировки — непозволительны, — сказала она, осеклась и перевела разговор на другую тему: К тому же у меня на теле нет ни единого волоска, даже на ногах.

— Может, это расовые или антропологические особенности или — требование гигиены? — предположил Павлов.

— Все может быть, — сказала она, натягивая штаны на талию.

Их интересную беседу прервал ощутимый подземный толчок с последующим колебанием почвы в течение 8-10 секунд. Рико и Люк, прижимая к себе щенков, прибежали назад и забились в палатку. Они были так напуганы, что Павлову пришлось применить силу, чтобы их оттуда вытащить наружу. Оленина помогла ему посадить детей на катер, собрать вещи и снять палатку. Разделанную тушу свиньи, завернутую в ее собственную шкуру, они перенесли в лодку.

Павлов завел мотор и причалил катер к противоположному берегу возле растущего прямо над водой ивового дерева. Оленина на лодке плыла вслед за ним, ловко управляясь шестом. Он привязал катер канатом к стволу ивы и затем таким же способом причалил лодку. Оленина перебралась на катер, они посовещались и придумали, как преодолеть крутой склон. Придумала все, конечно, Оленина, сообщив, что в юности увлекалась скалолазанием. Для выполнения ее плана требовалась веревка длиной не мене 20 метров. И они связали ее из веревок и ремней, имевшихся в их распоряжении.

Поднявшись на берег, Оленина привязала к стволу кедра один конец веревки, а второй сбросила Павлову.

— Рико! — обратился Павлов к близнецам.

Когда мальчик отозвался на свое имя, Павлов обвязал веревкой его за пояс, и Оленина вытащила мальчика наверх. Таким же образом они переправили Люка. Братья-близнецы проявили удивительную храбрость, а Люк во время восхождения даже смеялся. Потом они полностью разгрузили лодку и катер. После этого Павлов отправился на поиски места для стоянки.

В сотне шагов от места высадки он обнаружил большую поляну, в самом центре которой высился массивный черный камень, очень похожий на известный дорожный указатель русских народных сказок. Камень возвышался, примерно, на 2,5 метра над поверхностью и имел в обхвате не менее 5 метров. Из-за отсутствия зубила ему было очень трудно определить его структуру. Интуиция геолога подсказывала ему, что камень, вероятно, имеет неземное происхождение и, наверняка, состоит из никелистого железа, как и большинство всех упавших на землю метеоритов.

За поляной начинался склон, покрытый мелким кустарником, за ним — огромное высохшее болото с островками лиственных деревьев, переходящее в темный лес. Вдоль берега валялось много сухих поваленных деревьев. Из них при необходимости можно было соорудить настоящий "таежный" костер. В отличие от обычного костра, "таежный" складывается из брёвен длиной 2–3 метра, уложенных вдоль или под острым углом друг к другу. Широкий фронт огня позволяет варить на таком костре пищу, сушить вещи, а при отсутствии палатки даже ночевать. Относясь к кострам длительного действия "таёжный" не требует частой подкладки дров.

Олениной место понравилось, и она предложила разбить лагерь на краю поляны ближе к болоту. Возле крутого обрыва, по ее мнению, останавливаться нельзя было ни в коем случае, а то вдруг ночью кто-нибудь из детей "по делам" пойдет и нечаянно скатится вниз. В перелеске, по ее мнению, тоже опасно: много сломленных деревьев, которые не упали, а оперлись о соседние, и никто не знает, когда и при каком порыве ветра их равновесие нарушится. На открытом месте в центре поляны останавливаться тоже не следовало, так как это место продувалось ветром и, как на ладони, просматривалось со стороны противоположного берега реки. Павлов с ее доводами согласился, убедившись, что имеет дело со знающим человеком.

Примерно за час путешественники управились с переносом вещей на место их будущей стоянки, набрали валежника и развели костер. Оленина посоветовала Павлову палатку не ставить. Вместо нее она вызвалась соорудить жилище — в точности, как индейское типи. Во-первых, такое жилище просторнее. Во-вторых, гораздо безопаснее. В-третьих, в нем есть очаг, который не только спасает от холода, но и служит источником освещения.

Павлов спросил ее, что для этого потребуется. Оленина вкратце объяснила ему свой план, снова поразив его своими этнографическими познаниями. Павлов сообщил, что у них в распоряжении есть моток медной проволоки и пять тонких ремней 1,5–2 метра длиной, чем ее очень даже обрадовал. Затем она попросила Павлова вырубить из хвойного сухостоя 14 шестов не меньше 5 метров высотой и не больше 12 см в диаметре. Шесты еще следовало обработать: обрубить сучки и снять кору.

Пока Павлов управлялся с шестами, Оленина из доставленных на берег шкур и при помощи медной проволоки и охотничьего ножа соорудила "покрышку" — этакий "плащ", сшитый полукругом, со стоячим воротником. Из имеющихся 14 шестов Оленина отобрала 3 наиболее крепких, расстелила "покрышку", положила на нее шесты и перевязала место их пересечения лассо, которое связала из оставшихся ремней. Понаблюдав за ее действиями, Павлов взял карабин, надел аборигенский кожаный рюкзак и отправился на поиски камней для очага и заодно осмотреть местность.

Небо заволокло облаками, было прохладно и довольно ветрено. Прогуливаясь вдоль берега, Павлов подобрал несколько подходящих для очага камней из талькохлорита и талькомагнезита. Эти камни имеют монолитную структуру и в 3 раза тяжелее кирпича. Благодаря этому достигается повышенная теплопроводность и теплоемкость. На русском Севере эти камни называют огненными и часто используют для кладки печи-каменки в банях.

Разумеется, он не только собирал камни, но и наблюдал за тем, что происходит на противоположном берегу реки, который они недавно покинули. Река вышла из берегов и затопляла низину. Многочисленные стаи птиц кружились в воздухе, отыскивая себе новое пристанище. Он подумал, что ночь, наверное, выдастся дождливой и холодной, поэтому решил забрать с катера некоторые нужные вещи: плащ-дождевик (для защиты от дождя и ветра) и оцинкованное ведро (для приготовления горячей воды).

Когда он вернулся на стоянку, типи была уже готова. Рико и Люк ликовали. Оленина тоже. Она объяснила Павлову, что на языке индейцев Лакота "ти-пи" означает "дом для жизни", или проще говоря, "жилье". Это — традиционное жилище коренных народов Северной Америки, дом, согреваемый огнем очага, дым от которого выходит через отверстие над головой. Дополнительную информацию на эту тему она порекомендовала ему найти в книге "Индейское типи", изданной в 1957 году Оклахомским университетом.

Павлов заявил, что завтра же первым рейсом "Аэрофлота" отправится в Охлакому и засмеялся, а Оленина, как ему показалось, обиделась.

— Почему вы все время разговариваете на непонятном языке? — обратился к Павлову с вопросом один из близнецов.

— Потому что, это — тайный язык взрослых. Когда ты вырастешь, то и ты будешь его понимать, — объяснил Павлов любознательному малышу.

Павлов еще пару раз сходил на берег, набрал камней, выложил из них небольшой очаг и разжег костер. Типи осветилось огнем. Оленина с помощью Рико и Люка принялась застилать пол лапами молодого ельника и пихты и накрывать их шкурами.

На ужин у них была гречневая каша с ливером, которую Оленина сварила на костре, разложенном напротив входа в типи, а затем довела до кондиции в домашнем очаге. Наевшись досыта, братья-близнецы, развалились возле очага, и, как бы невзначай, вспомнили:

— А мы большой зимний спальники нашли! — похвастался один из них, а затем уже оба, наперебой, заговорили: Да, спальник! Отличный мешок! В нем папа и мама спали, когда не ссорились. Мы хотим, чтобы ты и Инга тоже всегда спали вдвоем и никогда-никогда не ссорились!

— О чем это они? — поинтересовалась Оленина.

— О том, что нельзя ценные меховые изделия на улице без присмотра оставлять! — буркнул Павлов, выбрался наружу и принес рулон, в который был закатан двуспальный мешок, сшитый из лоскутов норки. В спальном мешке обнаружились два изделия из кожи, в которых Оленина опознала бурдюки для хранения воды и сказала, что в их домашнем хозяйстве им как раз этого и не хватало.

II

Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. Начал накрапывать дождь. Усталые путешественники сидели в типи вокруг очага, пили чай из листьев малины и смородины и наслаждаясь теплом и уютом. Дым от костра выходил в отверстие на крыше, туда же теплым потоком воздуха выносило кровососущих насекомых. Павлов с сожалением подумал о том, что после нескольких погожих весенних деньков гнуса и комаров в тайге появится столько, что они всерьез начнут отравлять им жизнь.

После ужина Люк и Рико легли спать в спальный мешок из заячьих шкур, принадлежавший аборигенке Инге, то есть Олениной. Сама она воспользовалась спальником родителей Люка и Рико. Павлов договорился с ней, что до рассвета она поспит, а потом сменит его на дежурстве.

Пожелав всем спокойной ночи и приятных сновидений, Павлов подбросил в очаг дрова, надел плащ-дождевик, забрал автомат Калашникова и выбрался из типи. Дождь еще часа полтора накрапывал, а потом перестал. В природе повисла торжественная тишина.

………………………………………………………………………………………………………

Он перетащил поближе к типи несколько стволов поваленных деревьев, развел "таежный" костер и приступил к сооружению коптильного агрегата. Из-за отсутствия холодильника (и даже обыкновенного погреба) мясо застреленного им кабана могло быстро испортиться, и его следовало, как можно скорее, подвергнуть термической обработке.

Не только в походных, но и в домашних условиях коптить мясо или рыбу можно и без специальной коптильни, используя исключительно подручные средства. Для этого вполне достаточно иметь обычное ведро с крышкой. На дно его насыпают мелкие опилки. Чтобы мясо получилось без горчинки, рекомендуются лиственные породы. Слой опилок должен быть около 10 сантиметров. Мясо или рыбу можно завернуть в марлю или перетянуть шпагатом и подвесить над опилками. Потом ведро надо поставить на открытый огонь и прикрыть крышкой.

Жалко, конечно, было использовать оцинкованное ведро не по назначению, но Павлов полагал, что потом в случае чего отмоет его от копоти. Под крышку он приспособил пластину кедровой коры, придав ей с помощью пилы-ножовки овальную форму. Затем из поваленной осины он выпилил четыре чурбана для сидений, заодно заготовив необходимое для зарядки коптильни количество опилок.

Время за работой шло быстро. Сверившись с часами, он вытащил ведро из огня, откинул крышку и — вот, он, первый кусок вкуснейшего деликатеса. А при такой закуске не грех отпить и сто грамм водочки. Ближе к рассвету Павлов уже так надегустировался, что ни свинина, ни водка уже не лезли в глотку. На душе при этом было тоскливо и уныло. Когда проявились первые признаки рассвета, Павлов решил, что пора будить Оленину и сдавать ей дежурство.

За то время, когда Оленина, Рико и Люк мирно почивали, Павлов несколько раз наведывался в типи, чтобы подбросить в очаг дров. В типи было просторно, тепло и уютно. Только было ему неведомо, что каждый раз, когда он появлялся, Оленина просыпалась, с трудом приходя в себя от пережитых кошмарных сновидений. Внезапными, как вспышка молнии, проблесками сознания она воспринимала себя лежащей на больничной койке, узнавала знакомые лица, а потом видела тьму — мрачную и безысходную.

Иногда она слышала чей-то голос, укоряющий ее за измену и подлость. А потом она оказалась неизвестно где. Но точно не в больничной палате и не в типи, а на залитом солнцем берегу сказочно-прекрасного озера в обществе с незнакомыми ей людьми, которые ее о чем-то просили или уговаривали, а потом оставили в одиночестве.

— Красота то, какая! Но, почему- то она меня не радует? Нет, надо скорей собираться отсюда, а то сейчас, действительно, расплачусь, тем более знаю, что никто этого не услышит, — думала она, оставшись на берегу прекрасного озера одна.

Решение созрело у нее неожиданно. Когда-то еще в студенческие годы близкая подруга затащила ее в Политехнический музей на лекцию, посвященную проблеме аномальных явлений. Очень строгий и мужественно-сексуальный лектор Всесоюзного общества "Знание" по фамилии Карасёв рассказывал о наличии на Земле мест, где законы земного и магнитного притяжения действуют в непривычном режиме. Он называл их "чертовыми кладбищами" и показал на географической карте мира 12 самых известных аномальных областей. Здесь, по его словам, регулярно возникают электрические вихри, способные переместить людей и предметы из одного пространственно-временного измерения в другое.(2)

— Я, наверное, — думала она, — как раз и попала на такое "чертово кладбище", поэтому мне надо как можно скорее отсюда выбираться. И тогда я вернусь в ХХ век. Хорошо бы при этом, конечно, не оказаться на территории США, или, что еще хуже в Сахаре или на Антарктиде. Но шанс у меня есть, и пренебрегать им, подобно Павлову, я не собираюсь.

Короче говоря, у Олениной созрел следующий план: когда Павлов заснет, она заберет с собой АК-47, карабин, палатку, топор, охотничий нож и котелок, спустится с берега, отвяжет катер, заведет мотор и направится вниз по течению реки, а там видно будет.

— Нехорошо, конечно, — думала она, — оставлять Павлова без огнестрельного оружия, но и рисковать нельзя. Вдруг, он проснется, и пульнет мне в спину?

В рундуке на носу катера, как она успела выяснить, находились кое-какие съестные припасы, например, сгущенное молоко, которое очень бы пригодилось этим симпатичным малышам, Рико и Люку. Оленина любила детей и очень не любила, когда их обижают. Половину сгущенки, а также немного сухарей она была готова оставить в дощатой аборигенской лодке.

Когда Павлов начал ее тормошить, она сделала вид, что ей все еще хочется поспать, и она ленится принимать дежурство. Наконец, она открыла глаза и сказала сонным голосом, что еще пять минут, и она будет в форме. От Павлова неприятно разило водкой и копотью. Когда, потягиваясь и зевая, она выбралась из типи, на земле и на небе было еще темно, только в той стороне, откуда поднимались звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак, что будет хорошая погода. Павлов передал ей АК-47, плащ-дождевик и "командирские" часы, пожелал доброго дня и попросил ровно через час снять с костра ведро, в котором коптилась свинина. Оленина уверила его в том, что все будет полный OK и пожелала ему приятных сновидений.

Павлов подбросил в очаг немного дров, разделся догола и залез в еще хранящий тепло Олениной спальный мешок. Устроившись в мешке, Павлов зевнул, и мгновенно провалился в глубокий сон. Он спал так крепко, что не слышал, как Оленина несколько раз появлялась в типи, чтобы забрать палатку и карабин, а в последний раз — чтобы подбросить в очаг дровишек. Он даже не проснулся после того, как она завела мотор и поплыла на катере вниз по разлившейся реке.

Оленина неплохо знала устройство маломерного судна, которое она "одолжила" у Павлова. Ее даже немного мучила совесть за свой безрассудный поступок, но ничего поделать с собой она уже не могла: если решение принято, назад дороги нет. В соответствии с показаниями циферблата часов, которые вручил ей Павлов, ее бегство из мира таежной глухомани и непонятных аборигенов началось ровно в 7.00. Над рекой расстилался белесый туман. Чтобы улучшить видимость, она включила сигнальные огни и фары. За два часа, ловко лавируя между плывущими по реке стволами деревьев и прочего лесного мусора, она добралась до большой реки и поплыла вниз по течению. Впереди по курсу она видела похожую на два горба верблюда гору, переливающуюся оттенками красного и розового цветов.

Обходя скопление торчащих из-под воды деревьев, она не заметила поднявшийся со дна реки огромный ствол старой осины, столкнувшись с которым ее катер перевернулся. Оленина оказалась в воде с автоматом Калашникова за спиной. Она успела уцепиться за проплывающую мимо ее мачту с обрывками паруса, на которой ее, вконец обессиленную, прибило к берегу.

Она с трудом выбралась на сухое место, бросила автомат на землю, сняла с себя мокрую одежду и попыталась энергичными движениями разогреться. Но это не помогало. Тогда она собрала, сколько могла валежника. Из сухого мха и березовой коры соорудила что-то вроде запала для костра, подняла с земли автомат, вылила из ствола воду, сняла с предохранителя и нажала на курок. АК-47 (слава конструктору Калашникову!), произвел выстрел, который подпалил запал. Таким образом, Оленина смогла развести костер, согреться и высушить одежду.

………………………………………………………………………………………………………

Павлов проснулся как раз в тот момент, когда Оленина выстрелом из Калаша добывала огонь. Звука выстрела он, разумеется, услышать не мог по причине его отдаленности, но, вот, какое-то нехорошее предчувствие на мгновение испытал, быстро оделся и выбрался из типи. К своему немалому удивлению он увидел Рико и Люка, которые уже одетые сидели подле "таежного" костра и пили прямо из носика эмалированного чайника, который Павлов, перед тем, как отправиться спать, вскипятил и заправил листьями смородины.

— Где Инга? — спросил он их строгим голосом.

Братья-близнецы вскочили и, перебивая друг друга, заговорили:

— О, дорогой брат! Инга осталась вместе с папой и мамой! Да, она осталась вместе с ними, но она скоро вернется. Папа и мама любят нас и обещали нам помочь. А ты для них, как огонь в домашнем очаге. Да, ты — наша последняя надежда!

— Какие папа и мама!? — начал было сердиться Павлов, но сразу осекся, уразумев, что Рико и Люк пересказывают ему свои детские сны.

Раздумывать было некогда. Он со всех ног помчался к берегу к месту стоянки катера и лодки. Лодка была на месте, но вот катер исчез. Павлов вернулся на стоянку и первым делом забрался в типи, чтобы проверить, на месте ли его карабин "Барс". Ящик с патронами был на месте, а карабин куда-то исчез. Вместе с карабином пропала и палатка. Потом он обнаружил пропажу охотничьего ножа и котелка. Куда-то запропастилась эмалированная кружка.

— Все понятно, — решил он, — сбежала сука ментовская, бросив его одного на произвол судьбы! Хотя, куда же она выплывет в условиях наводнения и полной чужеродности общественной среды? Погибнет ведь, дурочка, ей Бог погибнет!

В этот ответственный момент перед глазами Павлова возникло веретенообразное сгущение воздуха и он услышал жизнерадостный голос Василия Ливанова:

— Ватсон, у вас какие-то неприятности?

— Да, — пролепетал Павлов, — Инга сбежала. Угнала катер, забрала с собой автомат Калашникова и карабин "Барс".

Бес, разумеется, ему не поверил, и потребовал чистосердечного признания:

— Что? Вы хотите сказать, что эта дурочка, которая умеет только раздвигать свои ножки, смогла завести катер и отплыть на нем в неизвестном направлении? Скажите честно, кто к нам пожаловал?!

— Старший лейтенант госбезопасности Оленина, — признался Павлов.

— Очень ценный кадр. Надо срочно ее спасать! — заволновался бес.

— И я думаю то же самое. Как бы она не утонула. Или, что еще хуже, не попала бы в плен к аборигенам. Арнольд Борисович, голубчик, помогите! — взмолился Павлов.

Бес неопределенно хмыкнул, но в помощи не отказал.

— Хорошо, — сказал он, — я слетаю вниз по большой реке и осмотрю берега. Далеко отплыть она не могла. На большой реке полным-полно заторов. Наводнение просто катастрофическое.

— Что делать? Что делать? — жалобно причитал Павлов.

— Ждите меня и не раскисайте! — ответил на его жалобные всхлипывания бес.

Перед глазами Павлова возникло веретенообразное сгущение воздуха и тут же пропало. Взяв себя в руки, он занялся делами по домашнему хозяйству и воспитанию детей. Пока он спал, Рико и Люк умяли не менее полкило копченой грудинки, и выпили весь чайник. Оставалось только удивляться, как в них влезло столько мяса, да еще без гарнира.

Павлов снова наполнил чайник водой из бурдюка, умыл Рико и Люка, сложил пустые бурдюки в аборигенский рюкзак и отправился к реке, наказав детям не отходить от костра ни на шаг. С собой он также прихватил аборигенское копье с наконечником из вулканического стекла. Какое ни есть, а оружие. С помощью веревки он спустился с берега и забрался в лодку. На передней скамье он обнаружил пять банок сгущенки и пять пачек сухарей. В паз уключины был воткнут свернутый в трубочку листок бумаги. Это была записка, которую Оленина оставила ему на прощание. Бумагу и карандаш она, видно, нашла в рундуке возле руля. Буквы были написаны криво, а строчки ползли вверх-вниз.

"Павлов! Я все поняла. Мы — в аномальной зоне. Я не желаю здесь больше оставаться и хочу использовать свой последний шанс. Прости, если сможешь. Пойду на катере вниз по реке. Твой карабин на противоположном берегу на сосне — в дупле. Прощай и не поминай лихом. Оленина".

Прочитав записку, Павлов машинально скомкал ее и бросил в воду, расчувствовался и даже немного всплакнул. Потом он отвязал тяжелую дощатую лодку и, отталкиваясь шестом, поплыл на противоположный берег, затопленный водой, за своим карабином. На середине пути лодка попала в водоворот, из которого ему еле-еле удалось выйти.

Плача от злости, он вернулся назад и еще раз провел осмотр своего единственного плавсредства. Под сидением на корме он обнаружил небольшой рулон тонкой кожи, правильной четырехугольной формы, хорошо обработанной и даже почти выбеленной. Вероятно, он забыл его прихватить вчера при разгрузке. Павлов развернул рулон и с удивлением увидел на одной стороне изображение черной краской головы оленя с ветвистыми рогами, а на другой — знак "розы ветров". Полюбовавшись тонкостью работы неизвестного художника, Павлов обратил внимание на петли, которые, вероятно, предназначались для крепления этого шедевра к древку. В таком случае, — подумал он, — это, наверное, знамя рода или племени.

Он наполнил бурдюки водой, а сгущенку, сухари и полотнище знамени поместил в кожаный рюкзак, и с помощью веревки взобрался на берег. Вернувшись на стоянку, он выслушал отчет Рико и Люка о том, что они успели заприметить за время его отсутствия. По словам детей, ничего особенного не происходило, разве что над ними пролетели два черных дятла, откуда-то на поляну выбежала рыжая лисица с облезлым хвостом, но, испугавшись, скрылась за черным камнем.

Павлов разгрузил рюкзак, развернул кожаное полотнище и спросил Рико и Люка, знают ли они, что это такое.

— Знаем, знаем! — Это — Белохвостый Олень! Это- знак нашего рода! С ним идут в бой! Его вывешивают на стоянке! Им пользуются, чтобы определить стороны света и проложить маршрут! — закричали они и от радости даже запрыгали.

— Где мы должны его поставить? — спросил Павлов так, как будто проводил экзамен.

— Я думаю, — сказал один из братьев, — его надо поставить там, где наша лодка. Все орланды, которые будут проплывать мимо, увидят этот знак и придут к нам на помощь.

— Молодец, Люк, соображаешь! — похвалил его Павлов.

— Я не Люк, я Рико, — обиделся пацан.

— Извини, я все время вас путаю. Как же вас родная мать различала? — спросил он, с целью их дальнейшего распознавания.

— Разве ты забыл? У меня же волосы длиннее! — сказал Рико и шлепнул себя по лбу.

— А у меня — короче! — напомнил Люк, сердито насупив брови.

— В самом деле, — подумал Павлов, — как же еще их различать, тем более что близнецы часто имеют обыкновение нарочно путать взрослых своим поразительным сходством, меняясь именами.

Следуя совету Рико и Люка, Павлов выстругал из хвойного сухостоя шест длиной около трех метров и прикрепил к нему кожаное полотнище с изображением головы оленя и "розы ветров". Близнецы чуть ли не слезно попросили его взять их с собой для водружения родового знамени на берегу реки. И он не мог им в этом отказать.

Погуляв берегу, они набрали хвороста, вернулись к своему жилищу, вытрясли над костром свою одежду и спальные мешки и только после этого занялись каждый своим делом: братья-близнецы игрой в охоту на кабана, а Павлов решил, наконец, произвести полную инвентаризацию своего имущества. Для начала он решил ознакомиться с содержимым двух тяжеленных тюков, которые он еще распаковывал. В них оказалась зимняя одежда и обувь. По виду — мужская, женская и детская.

Все шкуры, которые были связаны в рулоны, Оленина использовала для постройки типи и ее внутреннего убранства. Имелись два спальника. Из орудий труда в его распоряжении были топор, пила-ножовка и лопата. Из оружия у него осталось копье, кинжал с кремневым лезвием, лук и колчан с семью оперенными стрелами, а также перочинный нож с двумя лезвиями, одно из которых можно было отломить и приспособить под метательное оружие типа дротика. За своим карабинам он надеялся сплавать, когда река вернется в свои берега.

Из домашней утвари он располагал: эмалированным чайником, оцинкованным ведром, двумя бурдюками, корзиной из ивовых прутьев и кожаным рюкзаком. В круглой плетеной ивовой корзине ранее находилась шкатулка, содержимое которой Павлов сравнил с походной аптечкой. Кроме шкатулки в корзине были клубки ниток из прочного растительного волокна, костяные иголки, лоскутки замши и две деревянные плошки, которые вполне могли сойти за тарелки. И все.

— Нет, еще не все, — подумал Павлов, вспомнив по коробку из-под леденцов с гвоздями и шурупами, из которых можно было сделать отличные наконечники для стрел. Еще у него был коробок спичек. Спичек при экономии могло хватить дней на десять. За это время можно было попрактиковаться в добывании огня методом трения. Пустые банки из-под сгущенки могли заменить им кружки.

У него был также граненый стакан и пустая бутылка из-под "Столичной". Правда, стакан он на то стакан, чтобы из него пить, а вот у пустой бутылки следовало осторожно отбить горлышко и, наполнив растопленным свиным салом, приспособить под светильник. В качестве фитиля можно было использовать марлевый бинт. Павлов безо всякого сожаления вспомнил о шести бутылках водки, которые остались на катере, поскольку в сложившейся ситуации ему не то, чтобы напиваться, но даже и мечтать об этом уже не приходилось. Гораздо больше он сожалел о своих "командирских" часах, так как уже привык сверять по ним время, хотя и с определенной погрешностью.

За размышлениями по поводу способов измерения времени без механических часов его и застал бес, который жизнерадостным голосом обрадовал Павлова тем, что Оленина жива и здорова, и огорчил тем, что ее заметили и забрали с собой местные аборигены из племени орландов.

Между Павловым и бесом произошел следующий разговор:

— А катер где?

— Он утонул.

— А оружие где?

— Автомат, увы, наверное, на дне.

— Оленину не разоблачат?

— Не должны. Я сделал так, что несколько дней она будет глухонемой, вроде, как от испуга. Она и впрямь страшно напугана. Так, что я даже особенно и не старался. И. кстати, часы ваши я успел с ее руки стянуть, но, к сожалению, удержать не смог, и они тоже утонули. Среди спасателей были и ваши сородичи. Они-то ее и опознали. И мне следовало бы перед вами извиниться. Оказывается, она — ваша жена.

— Кто? Оленина?!

— Да, Оленина, то есть — Ягуана или Инга — ваша драгоценная супруга. Но для ваших братьев-близнецов она — как бы старшая сестра, поэтому я сплоховал. Она из рода Красной Лисицы. Ей 15 лет и замужем она впервые. Но вы ее за год супружеской жизни так и не обрюхатили. То есть, конечно, я имел в виду совсем другого индивида.

— Можно без намеков?

— Можно и без намеков. Впрочем, ваши родственники припоминают, что жила Инга со своим мужем Сорокой, как кошка с собакой. И даже его поколачивала. Аборигены показались мне довольно забавными, а некоторые артефакты в местах их оседлого проживания заставили меня о многом задуматься. Кстати, вы никогда не бывали в Сванетии?

— Никогда.

— Это я так. Есть повод для дискуссии. Ближе к ночи я вернусь и поделюсь своими наблюдениями. Идет?

— Идет.

— Кстати, жилище у вас — просто замечательное. По-орландски называется "шатер воина". Хоть в музей этнографии на выставку отправляй. Пока!

— До свидания!

После общения с бесом Павлов почувствовал такую усталость, что вот-вот свалится с ног и заснет. Он подозвал к себе Рико и Люка и попросил у них разрешения поспать — столько времени, сколько они смогут выдержать, если, конечно, не произойдет чего-то из ряду вон выходящего, например, медведь объявится и тому подобное. Братья-близнецы отнеслись к его просьбе с пониманием и пообещали от жилища никуда не отходить, огонь в костре поддерживать и без причины не шуметь.

Павлов забрался в типи. Не раздеваясь, прилег на спальный мешок, и провалился в сон.

Он проснулся, разбуженный раскатами грома. По покрышке типи стучали крупные капли дождя. Один за другим последовали сильные порывы ветра. Над тайгой бушевала весенняя гроза. Он поднялся во весь рост, чтобы прикрыть место для выхода дыма, которое в дневное время выполняло функцию окошка. В этот момент он с удивлением обнаружил, что рядышком с ним прямо в одежде спокойно дрыхнут Рико и Люк. Они, вероятно, хотели его разбудить, но вместо этого, бедняги, сами заснули. Павлов оделся, выбрался наружу и осмотрелся.

"Таежный" костер пылал, раздуваемый порывами ветра, по небу в направлении юго-запада ползла тяжелая грозовая туча, а на севере переливалась всеми цветами великолепная радуга. Возле костра в игрушечном шалаше, сделанном из хвороста, спали два щенка. Учуяв Павлова, пёсики проснулись и заскулили. Дождь скоро закончился и Павлов смог беспрепятственно заняться домашними хлопотами.

Первым делом он позаботился о костре, с удовлетворением заметив неподалеку три сломанных ветром старых дерева: две сосны и березу. Он обрубил у них верхушки и ветки, подложил в костер и стал разделывать свинину для шашлыка. И тут его охватило странное беспокойство, причиной которого была прошедшая гроза. Он побежал к реке, чтобы взглянуть на одиноко стоящую старую сосну на противоположном берегу, в дупле которой, согласно записке Олениной, находился его карабин.

Предчувствие его не обмануло. Старой сосны не было, и куда она, поваленная ветром, уплыла, можно было только гадать. Павлов еще раз помянул Оленину нехорошими словами и решил, что, если он ее в другой раз где-нибудь встретит, то первым делом отлупит ремнем.

Нажарив на вертеле свинины, немного перекусив сам и накормив щенков, Павлов решил изготовить солнечные часы. Без искусственного прибора для измерения времени он чувствовал себя совершенно беспомощным. У него было несколько вариантов. Первый — воткнуть в землю шест и по длине тени, бросаемой им на поверхность приблизительно определить дневное время. Второй — воткнуть в землю треугольный столбик на плоскости, параллельной плоскости экватора. Для этого нужно вокруг столбика вычертить окружность и нанести на нее деления и циклические знаки. В момент прохождения Солнца через меридиан, на котором находится место установки солнечных часов, тень от столбика будет точно падать в северном направлении и указывать полдень. В полугодие от дня весеннего равноденствия до дня осеннего равноденствия наблюдение за временем можно производить по верхней части радиуса окружности. В другое полугодие — по нижней части.

Павлов решил, что для начала можно обойтись и шестом. Он нашел подходящую молодую лиственницу, срубил ее под корень топором, обрубил сучки и снял кору. Когда шест был готов, Павлов заострил его концы и обжег их на огне. В случае чего такой шест можно было использовать и в качестве оружия. Когда он воткнул шест в землю и по длине отброшенной им тени определил, какой, приблизительно час, из типи выбрались выспавшиеся Рико и Люк и разом заговорили.

— Не иначе, как опять мне про свои сновидения будут рассказывать, — подумал Павлов, и не ошибся. Вот, в частности, что они ему поведали:

— О, наш любимый старший брат! Мы видели во сне папу и маму! Они любят нас! Они сказали, что, когда Магнетрон (Солнце) помчится на своей огненной колеснице в свой дворец на западном краю земли, на стоянке Белохвостого Оленя появятся гости, которых следует опасаться! Папа и мама просят тебя спрятать от них подальше самые ценные вещи. Лучше, если бы ты их закопал. Да, именно закопал! Так надо для нашего блага. Так надо для твоей пользы!

— Опаньки! — подумал Павлов. — Недаром говорят, что устами младенцев истина глаголет. Не иначе, как это — предупреждение, причем, уже ни первое, не второе, а уже Бог знает, какое. Причем, всякий раз, получая знаки "свыше", я ими неизменно пренебрегал. Но на этот раз я сделаю все, о чем они говорят. А там поглядим. Опять же, что закопано, всегда можно раскопать.

Павлов взял лопату и отправился к черному камню. Он выкопал яму глубиной около одного метра и сложил туда все металлические предметы, включая саму лопату, у которой он предварительно отпилил черенок. Туда же он положил топор, пилу-ножовку, ящик с патронами, пять банок сгущенки, коробку из-под леденцов и эмалированный чайник. Немного подумав, он забрал эмалированный чайник назад, так как не представлял, в чем он будет кипятить воду и заваривать травяной чай. Компас и коробок спичек он также оставил при себе. Потом он заровнял землю и прикрыл сухими листьями и ветками. Рико и Люк стояли рядом, и, молча, за ним наблюдали.

Когда они вернулись к костру, Павлов понял, что он забыл про ведро, в котором прошлой ночью коптил грудинку. От копоти ведро стало совсем черным и напоминало обугленный пень. Он также забыл про пустую бутылку из-под "Столичной" и граненый стака, которые остались в типи. Рико и Люк сказали ему, что они голодны и попросили поесть. Павлов предложил им свинину, которую он приготовил, когда мальчики спали.

III

Солнце склонилось к закату, когда на стоянке Белохвостого Оленя действительно появились гости, которых они не ждали. В восприятии Павлова они выросли, как из земли, хотя, на самом деле, пришли через болото со стороны леса. Это был боевой отряд племени аборигенов, которые назвали себя кайяпо.

Их было семеро. Все они были чем-то похожи друг на друга: смуглые, бородатые, с широкими скулами и приплюснутыми носами. Одежда их по фасону и материалу мало отличалась от той, которая была на Павлове. Через плечо на ремешках у них висели кожаные сумки и колчаны со стрелами, волосы были подобраны и подвязаны кожаными ремешками. Воины были вооружены луками, копьями и топорами, напоминающими индейские томагавки.

Среди них явно доминировали два рослых мужика с головными уборами из перьев. Они деловито осмотрели поляну и дали команду на привал. Два воина продолжали осмотр местности, пять воинов расположились вокруг костра. Один из них прилег, четверо присели на корточки, распалили и пустили по кругу трубку с длинным деревянным мундштуком. То, что они курили не табак, Павлов понял сразу, как только уловил запах растительного зелья.

— Марихуана, — подумал он и, наверное, не ошибся.

Язык, на котором разговаривали аборигены, был явно не орландским. Но среди них оказался молодой воин, который мог объясняться по-орландски. Он то и вступил с Павловым в переговоры.

Павлов объяснил переводчику, как его зовут и, изображая крайнее огорчение, сообщил, что он и его братья потеряли своих родителей и родственников в результате наводнения. Переводчик передал его слова вожакам, которые с пониманием закивали головами и что-то сказали. Павлов даже без перевода понял, что они ему очень сочувствуют. Павлов сказал переводчику, что вчера на рассвете убил у водопоя свинью и предложил гостям перекусить. От его предложения вожаки вежливо отказались, поскольку, по словам переводчика, только недавно поели.

Туземец назвал Павлову свое имя, которое в переводе на орландский означало "медвежонок". Назвал он и имена своих вожаков: Отважный Вепрь и Зоркий Глаз. Павлов поинтересовался у Медвежонка, куда они направляются. Тот немного замялся, но потом сообщил, что стихийное бедствие (землетрясение и наводнение) заставило племя покинуть обжитые места, и в настоящее время его сородичи на лодках и плотах сплавляются вниз по реке, которая протекает в лесу за болотом. Там его сородичи остановились на ночлег и начали сооружать походные жилища. А потом Зоркий Глаз, забравшись на высокое дерево, увидел дым со стороны заката Солнца, собрал воинов и пошел проверить, кто находится поблизости от их лагеря. Может, их злейшие враги хунхузы или кто другой.

Услышав свое имя, в разговор вступил Зоркий Глаз, который успокоил Павлова заявлением о том, что кайяпо не причинят ему никакого вреда, потому что между кайяпо и орландами существует договор о мире, который до сих пор ни одна из сторон не нарушала. Он также сделал Павлову предложение следовать "по тропе жизни" вместе с ними, принять его и его братьев в свою семью и даже выдать за него замуж одну из его сестер, которая еще не рожала.

Павлов вежливо поблагодарил туземца, сказав, что он польщен его предложением, но воспользоваться им не может, пока у него есть надежда увидеть своих родственников живыми. Когда Медвежонок перевел его слова, Зоркий Глаз даже прослезился и высморкался. Потом он что-то сказал Отважному Вепрю, который в ответ кивнул головой и отдал приказ о возвращении отряда к месту дислокации племени.

Кайяпо ушли, захватив с собой эмалированный чайник и одного из щенков. Медвежонок предложил Павлову за это в обмен свой топор с кремневым лезвием и бронзовое височное кольцо для украшения прически. Возражать было бесполезно. Рико и Люк не выдержали и убежали в типи, где дали волю своим слезам.

После визита кайяпо Павлов долго не мог успокоиться, представляя себе, что было бы, если бы туземцы увидели на стоянке Белохвостого Оленя другие металлические изделия. За время своего короткого привала кайяпо успели осмотреть и обшарить, кажется, все, что вызывало у них интерес; тайком стибрили граненый стакан, пустую бутылку из-под "Столичной" и его охотничью сумку. Они даже на черный камень в центре поляны после короткого совещания, зачем-то, разом, помочились.

Павлов позвал Рико и Люка. Пацаны уже проревелись, и он предложил им вместе с ним перед сном прогуляться по берегу реки. Далеко они не отходили. Понаблюдали за пролетающими мимо них стаями птиц и полюбовались на закат солнца. Потом Павлов спустился к воде и наполнил бурдюки водой.

Они вернулись на стоянку, перекусили жареной свининой и занялись заготовкой дров для домашнего очага. Рубить ветки каменным топором показалось Павлову куда как менее эффективно, чем железным, но, наученный опытом, он понимал, что раскапывать тайник возле черного камня пока преждевременно. Павлов развел в очаге костер и предложил Рико и Люку готовиться ко сну.

Пацаны стали было раздеваться, но, вдруг, насторожились. Павлов спросил у них, в чем дело, но потом и сам услышал чьи-то, отдаленно прозвучавшие, крики. Он схватил копье, выбежал наружу и прислушался. Голоса звучали со стороны реки. Он даже смог различить отдельные слова:

— Эй! Белохвостые, помогите! Мы тонем!

Рико и Люк тоже выбрались из типи, радостно запрыгали и закричали:

— Наши! Наши! Наши!

И они втроем побежали к реке. Там, где была причалена их лодка, они увидел плот, на котором находились три человека. Павлов закричал им по-орландски:

— Пересаживайтесь в лодку и по веревке, которую я вам скину, забирайтесь на берег! Я буду вам помогать!

Первым делом, Павлов, слегка натужившись, вытащил на берег белобрысую девицу с двумя косицами, одетую в комбинезон, украшенный бахромой и вышивкой. Выбравшись на берег, она обессилено упала на траву. Во второй раз Павлову пришлось сильно потрудиться, поскольку вытягивать пришлось не сорокакилограммовую, а, по крайней мере, в два раза толще, особу женского пола. Эта дама, поднявшись на берег, тоже не проявила желания встать на ноги.

— Батюшки мои! — подумал Павлов, взглянув на нее, — если переодеть ее в сарафан — вылитая кустодиевская купчиха!

В третий раз трудиться ему вообще не пришлось. На берег по веревке самостоятельно выбрался не то юноша, не то девушка, причем, не один (одна), а с малолетним ребенком за спиной. Белокурые волосы туземца, собранные в хвост, были мокрыми, с одежды мужского покроя (похожие на лосины штаны и короткая куртка с капюшоном) стекала вода. Обнаружив ловкость при подъеме на крутой склон, туземец не только не проявил усталости, а, вытащив на берег привязанный за конец веревки рюкзак, стал приводить в чувство своих сородичей.

Рико и Люк при появлении на берегу женоподобного юноши издали воинственный клич:

— Урал!!!

На что ребенок, прикрепленный ремнями к спине туземца, заорал:

— Урал!!! Смерть нашим врагам!!!

Дородная дама, пытаясь приподняться, воскликнула:

— Слава Одину! Мы спасены!

— Я — Урсула, дочь Нары и Уренгоя из рода Желтого быка. Нара здесь. Ты ее видишь. Мою сестру кличут Березкой. Она здесь. Ты ее видишь. А ты, белохвостый, кто такой, я тебя не помню? — обратился к Павлову туземец, тонкими чертами лица напоминающий девушку, а голосом — юношу.

— Я — Сорока, сын Аси и Сома из рода Белохвостого Оленя. Здесь мои братья Рико и Люк. Ты их видишь, — отвечал Павлов по аналогии с представлением туземца, которого, судя по тому, как он себя назвал, следовало считать особой женского пола.

— Спасибо тебе, брат! — поблагодарила его Урсула и объясняла причины их появления на стоянке Белохвостого Оленя: Наш плот попал в водоворот и должен был перевернуться, а мы — очутиться в воде. Слава Одину! Я заметила лодку и знак вашего рода, собрала последние силы и причалила к берегу. Теперь я у тебя в долгу и ты можешь рассчитывать на мое покровительство.

— Спасибо тебе, Урсула, за учтивую речь. Но в настоящий момент я тоже в беде и потому прошу тебя забыть о заслугах. Сейчас они неуместны, — нашел ловкий ответ Павлов.

— О, Сорока! Прости! Но если я еще совсем не оглохла, ты также красноречив, как ваш старейшина дед Михей, которого мы все уважаем. Сейчас я сниму со спины своего братца Вика и от души тебя расцелую, — заявила Урсула.

Павлов, конечно, растерялся, но потом быстро сообразил, как ему следует отвечать на вероятно очень тонкий комплимент:

— Это будет лучшая награда, которую я заслужил за всю свою жизнь, — учтиво сказал он, еще не зная о том, что получил благодарность от одного из самых знаменитых воинов племени орландов.

Немного повозившись, Урсула выпутала своего малолетнего брата из ремней, которыми он был привязан к ее спине, и отпустила его в объятья Люка и Рико. Потом она быстро обняла Павлова за шею и неловко поцеловала.

За прошедший день Нара, Урсула и Березка несколько раз побывали в воде. Одежда на них была совершенно вымокшей. Из вещей, которые они с собой успели прихватить, у них остался только рюкзак и колчан со стрелами. Остальное они растеряли за время своего вынужденного путешествия.

— Лук из рога, колчан с шестью стрелами, секира, наконечник копья, пара мокасин, две вяленых рыбы и это — все, что у нас есть, — сообщила ему Урсула, когда Павлов вызвался помочь донести ее скромные пожитки.

Добравшись до "шатра воина" и увидев "таежный" костер, гости, к которым следовало Павлову отнестись, как к соплеменникам, тотчас изъявили желание погреться и просушить свою одежду. Они добавили в костер хвороста, и, не обращая на Павлова никакого внимания, разделись и занялись просушкой своей одежды.

Чтобы не выглядеть неприличным, Павлов забрался в типи, подбросил в очаг дровишек, позвал к себе Рико, Люка и их нового друга Вика и предложил им проверить, влезут ли они втроем в спальный мешок сбежавшей Олениной, если у него распороть дно и вытащить холщевый вкладыш. Пацаны проверили, и что же? Спальный мешок пришелся им впору, правда, Вику пришлось ложиться "валетом".

— Так, — подумал Павлов, — проблема одного гостевого спального места решена, а как быть с остальными?

В типи, откинув полог, заглянула Нара — дородная женщина с волнующим бюстом, сохранившая черты былой красоты — и поинтересовалась, как ведет себя Вик. На этот вопрос ее сын ответил таким замысловатым ругательством, от которого у Павлова случился припадок смеха.

— Не обращай внимания, — сказала Нара, — Это он от взрослых где-то нахватался.

— Понятно, что не сам придумал, — сказал Павлов и предложил Наре воспользоваться одеждой, которая находится в самом большом мешке подле входа в жилище. Нара его искренне поблагодарила, забрала мешок и выбралась наружу.

Когда, по мнению Павлова, прошло достаточно времени, чтобы женщины переоделись, он выбрался из типи. Он хотел предложить гостям немного перекусить жареной и копченой свининой и обсудить порядок очередности ночного дежурства. Но первым делом он рассказал им о визите отряда воинов из племени кайяпо. Гости встревожились. Урсула ловко забралась на высокую березу, чтобы "оценить обстановку". Спустившись вниз, она сообщила, что огней от костров со стороны болота она не заметила, так как видимость ухудшает сгущающийся туман.

По мнению Нары, Сороке и его братьям необычайно повезло. Давно известно, — сказала она, — что кайяпо любят держать у себя пленниками белых людей: орландов, дакотов и илинойцев. Это поднимает их престиж в глазах соседних племен; пленников, как правило, всячески ублажают, но зорко стерегут — ведь они играют роль талисмана, приносящего счастье. Представители племен белых людей обычно обладают широкими познаниями в использовании полезных свойств растений, их женщины чистоплотны, а мужчины изобретательны.

Потом их разговор перешел на печальные темы: о землетрясении, наводнении и гибели родных и близких. По мнению Нары, боги подземелья еще никогда так не гневались и поинтересовались, почему он и его братья оказались на территории чужих охотничьих угодий. И что случилось с его родителями?

Павлов онемел. Он не знал, что сказать и неожиданно заплакал. А потом, словно кто-то специально "потянул его за язык", и он заговорил, сильно волнуясь:

— Нашу лодку накрыло большой волной. Меня и моих братьев смыло за борт. Я зацепился за бревно, а братья — за мою рубаху. Потом нас прибило к отмели, и там же я увидел нашу лодку, но в ней никого не было. Отец, мать, моя жена Инга из рода Красной Лисицы, наверное, утонули. Я вычерпал из лодки воду, посадил в нее братьев и мы продолжили свой путь. Вода все прибывала и прибывала, и нас вынесло течением в протоку. И я без труда пошел по протоке на веслах, как будто направление течения воды внезапно поменялось.

— В этом нет ничего удивительного, — заметила Урсула, — такое часто происходит во время сильного половодья. Но у тебя есть надежда: кто-то из твоих сородичей, возможно, выжил.

— Ужасно, когда видишь своих родных и близких в смертельной беде и не можешь им ничем помочь, — сказала Нара и заплакала.

— Мамочка, дорогая, пожалуйста, не реви, — жалобно попросила ее Березка, но не выдержала и тоже разрыдалась.

— Все, хватит, мы не на поминках, — одернула своих родственников Урсула и добавила: Полагаю, что вам следует укладываться спать

Павлов поддержал ее инициативу, сообщив о том, что в его жилище есть большой спальный мешок, в котором Нара и Березка смогут поместиться вдвоем, а он и Урсула переночуют возле костра, благо, что сейчас не так холодно.

Прошло еще какое-то время, пока Нара и Березка устраивались ко сну. От приема пищи они категорически отказались, сославшись на какой-то древний обычай. Зато Урсула с удовольствием доела остатки жареной свинины, заодно осведомившись у Павлова о том, как ему удалось умертвить кабана.

И опять Павлова кто-то словно "потянул за язык", чтобы в очередной раз соврать:

— Впереди нас плыли кабаны. Целое стадо. Их было так много, что я не мог их пересчитать. Потом они выбрали для себя склон, настолько пологий, чтобы они могли выбраться на сушу. Все выбрались, кроме одной свиньи, у которой, видимо, была сломана нога. Она бы все равно погибла. Поэтому я, причалив к берегу, оглушил ее веслом, сломав его вдребезги, а потом добил копьем.

— Интересно! Я множество охотничьих историй знаю, но от тебя услышала что-то новое. Ты даже не хвастаешься, что для молодого охотника просто удивительно. Ой! Что со мной? Мне кажется, что я засыпаю.

С этими словами Урсула, сидевшая до этого на корточках, оказалась лежащей на спине. Ее тело изогнулось дугой, и до слуха Павлов отчетливо донесся храп. Не успел он удивиться столь стремительному погружению в сон своей собеседницы, как услышал в левом ухе знакомый голос:

— Простите, Ватсон! То есть Павлов. Вы же совершенно не умеете врать! Настолько правдоподобно, чтобы вам поверили. Сознаюсь. Это я дергал вас за язык, чтобы вы врали правдоподобно. В противном случае вы бы сейчас плыли вниз по течению этой речки с перерезанным горлом.

— Что-то я вас плохо понимаю, — признался Павлов.

Бес постарался выразиться яснее:

— Ватсон! Это же элементарно! В ножнах у вашей прекрасной соплеменницы покоится кривой бронзовый нож, похожий на тот, которым пользовались финикийские пираты в горячих абордажных схватках с древними греками и этрусками. А в рюкзаке у нее — прекрасно заточенная бронзовая секира. Разумеется, без рукоятки, изготовить которую для нее — раз плюнуть.

— Причем здесь нож и секира? — пробормотал Павлов.

— Ладно, проехали! — со вздохом сожаления произнес бес.

— Я, конечно, понимаю, что едва не попал впросак, но, позвольте, Арнольд Борисович, у вас и у меня возможности совершенно разные, — возразил Павлов.

— Это вы, конечно, заметили правильно: возможности у нас разные, — констатировал бес и затем задал неожиданный вопрос: Кстати, вы не смотрели американский художественный фильм "Солдат Джейн"?

— Что-то не припомню, — признался Павлов.

— Фильм, конечно, так себе, — зевнул бес и продолжил: Вкратце, некая девушка, которую играет замечательная Деми Мур, хочет стать десантником и ни в чём не уступать крутым парням.

— Ну и что в этом особенного? — опять не понял Павлов.

— Особенное в том, — подошел бес к теме очередного научного доклада, — что эта девушка, как и находящаяся в настоящее время в полной отключке Урсула из племени орландов, страдают болезнью тестикулярной феминизации, или, синдром Морриса.

— Короче, Склифосовский, — взмолился Павлов.

Но бес был неумолим, и Павлову пришлось выслушать его до конца.

— Короче не получится, поэтому слушайте меня внимательно. Суть болезни Морриса состоит в следующем. В генотипе, который формируется в момент оплодотворения женской яйцеклетки мужским сперматозоидом, отсутствует ген, обеспечивающий чувствительность клеток к мужскому половому гормону. В определенный момент эмбрионального развития возникают мужские половые железы — семенники и начинают продуцировать мужские гормоны. Однако клетки их не воспринимают. Зато они воспринимают небольшое количество женских половых гормонов, которые имеются в организме любого мужчины. Развивается псевдогермофродит — высокая, стройная, статная, сильная и ловкая женщина с молочными железами, но без матки, с малым влагалищем, имеющая внутри семенники, не менструирующая и не рожающая. Впрочем, и к сексуальной жизни она не способна. В известные вам и мне времена эта болезнь была очень редка — 1 на 65 000 женщин. У орландов — 1 на 5 женщин, а может и 1 на 3.

— Не хрена себе! — удивился Павлов, — выходит, что орланды разделились на три пола?

— Выходит, что так, — согласился бес.

— А Оленина? То есть Инга. Может, она тоже ОНО? — испугался Павлов нежелательных препятствий предстоящей супружеской жизни.

— Нет, с влагалищем у нее все в порядке, но вот с мозгами — большие проблемы. Как только я не пытался к ней подобраться: сны детские навевал, о долге, чести и мужестве напоминал… Бесполезно. Не коннектит. Лежит, как бревно, и ревет. Вас все время вспоминает, — сообщил бес.

— Где лежит? — разволновался Павлов.

Бес внес уточнение:

— Успокойтесь! Лежит она не на сырой траве, как Урсула, а на почти цивильной постели в резиденции рода Белохвостого Оленя, которая, между прочим, называется "приютом". Лично мне слово "приют" очень нравится, да и архитектура и материал, из которого он сооружен — вне сравнения. Вокруг вашей супруги хлопочут ваши сородичи, пытаются успокоить и узнать, что случилось с вашими родителями, вами лично и вашими братьями. А она, как вы сами того пожелали, ласковых слов не слышит, объясниться не может и только мычит. Если через 40 дней вы не вернетесь, то ее заберут к себе ее родственники из рода Красной Лисицы.

Павлов готов был прослезиться, и, не зная, как ему отблагодарить беса за ценную информацию, сказал следующее:

— Арнольд Борисович, голубчик, мне уже очень стыдно. Можно, я позабочусь об Урсуле, а потом мы продолжим нашу беседу. И, кстати, обратите внимание на камушек, который находится в центре поляны. Мне представляется, что это — метеорит.

Не дожидаясь ответа, Павлов забрался в типи, подбросил в очаг хвороста, дождался, когда разгорится огонь, и осмотрелся.

— Кажется, все в порядке, — подумал он, — пацаны и их новый товарищ мирно спят в предоставленном им спальнике. Им, наверное, тесновато втроем, но можно и потерпеть. Нара — в спальном мешке родителей Рико и Люка. А где же Березка? — удивился он, и только тут заметил, что юная орландка сидит в углу типи на корточках, прикрывшись мягкой оленьей шкурой.

— Ты почему не спишь? — шепотом спросил он ее.

— С Нарой мне тесно и слишком жарко, — шепотом объяснила она.

— Я бы с радостью остался с тобой поболтать, но Урсула от усталости свалилась с ног, и кроме меня, вас некому охранять, — сказал он и приблизился к ней на расстояние вытянутой руки.

— Какой ты храбрый! — похвалила его Березка.

— Перестать, так надо, — сказал он без ложной скромности и попросил дать ему какую-нибудь одежду или шкуру, чтобы Урсула не простудилась.

Березка протянула ему просторный замшевый халат Нары, который почти просох. При этом шкура, которой она прикрывалась, как одеялом, сползла с ее плеч, и Павлов увидел ее обнаженную грудь: два круглых мячика с вызывающе торчащими сосками. Березка быстро прикрылась, и на ее лице появилась извиняющаяся улыбка. Павлов кашлянул и сказал первое, что ему пришло на ум:

— О! Да ты уже невеста!

Березка отреагировала на его шутливое замечание очень серьезно, совсем не по-детски:

— Если нравлюсь, засылай сватов. А не нравлюсь — не обижай!

— Нравишься, нравишься! — весело сказал он, вспомнив, что разница в возрасте между Березкой и его двойником Сорокой, наверное, совсем небольшая: три или четыре года.

— Возьми еще холстину, — предложила Березка, имея в виду вкладыш из спального мешка, который он вытащил, когда укладывал спать Рико, Люка и Вика.

Выбравшись из типи, Павлов подложил замшевый халат Нары под бок Урсулы, переместил на него все ее туловище и прикрыл вкладышем спального мешка.

— Арнольд Борисович, голубчик, вы где? — тихо позвал он беса.

Не дождавшись ответа, он подбросил в костер охапку хвороста. Хворост вспыхнул, и осветил поляну. Ему почудилось, что на черном камне стоит человек в темных одеждах. Он протер глаза, и видение исчезло. Потом он услышал жизнерадостный голос Василия Ливанова:

— Ватсон, то есть Павлов, поздравляю! Великолепная находка! Похожий камушек я видел в Музее естественных наук в Брюсселе. Весит он около тонны, а его возраст оценивается в 4,5 миллиарда лет. Возможно, что по этому показателю данный метеорит тоже является ровесником солнечной системы. Энергетика из него так и прет! Так и прет! Я славно подзарядился. Только, вот, в толк не возьму, отчего от него так мочой ослиной воняет?

— Это кайяпо помочились, — объяснил Павлов.

— Так у вас побывали гости? Что же вы мне сразу не сказали? — в голосе беса чувствовался упрек.

— Повода не было, — ответил Павлов и рассказал ему подробности визита боевого подразделения кайяпо.

— Не переживайте, раз все обошлось. Лучше послушайте-ка, что я вам расскажу про орландов — нынешних ваших сородичей, — предложил бес.

И Павлов весь обратился в слух.

Рассказ Арнольда Борисовича Шлаги

(беса категории "Б" по кличке "Цензор") о племени орландов

По словам беса, орланды — представители белой расы, появившейся в Северном Забайкалье неизвестно откуда. Сами орланды думают иначе: считают, что испокон веков обитали на юго-восточном побережье Байкала, а потом их оттеснили на север джурджени — люди с медным, как у индейцев майя, оттенком кожи и с утонченными, как у древних греков, чертами лица.

После долгих скитаний орланды поселились на месте, где река, первоначально ошибочно принятая Арнольдом Борисовичем за Ангару, распадается на два рукава и создает остров площадью, примерно, 100 га, который при взгляде сверху с высоты птичьего полета напоминает авианосец.

Левый рукав отличается наибольшим уклоном и быстрым течением, а вот правый более спокойный. На языке джурджени река называется Ипуть. В их языке есть местоимение "и", которое означает "Вот он" и служит в роли указательного местоимения. На орландском наречии река называется Припятью, так как принимает в себя пять больших притоков, самый полноводный из которых — река Елена. После слияния обеих рек — Припяти и Елены — образуется Велга — самая большая река Восточной Сибири, которая несет свои воды к Северному Ледовитому океану.

Джурджени называют место поселения орландов Долгий Остров, а орланды и другие племена — Красные Камни. В лучах заходящего солнца красный гранит, из которого сложены отвесные берега, как бы пламенеет, и все урочище издалека кажется сплошным огненным языком.

На Долгом Острове находятся родовые имения орландов, которые они называют приютами. Их девять — по числу родов. Три рода у орландов считаются старшими, три средними, три младшими. У каждого рода свой тотем, который рассматривается в качестве его символа или защитника. (3) Род включает в себя кровных родственников по мужской линии и женщин, вошедших в состав родов по браку, но принадлежавших по происхождению к своему роду.

В каждом роду в среднем, по 10 семей. У мужчин за тридцать, как правило, две жены — "старшая" и "младшая". Классической формой брака является женитьба на дочери брата матери. Во главе рода стоит выбранный сородичами старейшина. В каждой семье из-за ужасающей детской смертности не более 7–8 человек.

Произошло выделение родоплеменной знати. Существует домашнее рабство. Верхушку племени представляют семья Верховного вождя и семья Верховного жреца. Все жены Верховного вождя из разных племен и народов. Это позволяет орландам решать какие-то вопросы дипломатии, и, кроме того, освежать племенную кровь. Жрецу дозволено брать в жены только девушек из старших родов. Старейшины родов образуют совет, наподобие законодательного и судебного органа власти.

Особую роль в общественной и военной организации орландов играет орден Белоголового Орлана, состоящий из представителей среднего пола. В ордене два отряда: воины и ученицы. Ученицы — здоровые девушки-подростки с признаками синдрома Морриса, который орланды не считают уродством или каким-отклонением от природного человеческого естества. При достижении 18 лет ученицы принимается в отряд воинов, и до 50 лет несут военную службу, а затем отправляются в отставку. Впрочем, до старости доживают немногие воины. Непрерывные стычки с враждебными племенами и другие опасности, например, охота на кабанов и медведей, приводят к их частой преждевременной смерти. Отряд воинов возглавляет Центурион, назначаемый и смещаемый со своей должности решением Совета старейшин.

Все лето и до наступления осени, когда созревают кедровые орехи, орланды живут в своих приютах, а затем половина семей отправляются вплавь на лодках или пешком лесными тропами на свои родовые охотничьи территории за пределами урочища. Свои промысловые лагеря, расположенные по течению реки Припять (Ипуть) и ее притокам, они называют зимниками. Приток реки, на котором оказался Павлов, орланды называют Лопань или Лопарь, то есть изливающаяся вода.

Обычаями орландов установлено, что в урочище на зиму остаются семья вождя и семья жреца, немощные старики, больные и увечные, вдовы, осиротевшие подростки, разведенные женщины, женщины на последнем месяце беременности или с новорожденными детьми и их мужья. Остается на зиму в урочище и половина отряда воинов во главе с Центурионом. Весной, когда реки и водоемы освобождается ото льда, орланды возвращаются на Красные Камни на лодках и плотах, связанных из бревен лиственницы и кедра. Это — деловая древесина, которую они впоследствии используют на разнообразные хозяйственные цели. По пути орланды останавливаются возле нерестовых речек и ручьев и занимаются ловом идущей на весенний нерест рыбы ценных осетровых и лососевых пород. Пойманную рыбу они там же солят, вялят и коптят.

Сезонная миграция орландов имеет большое хозяйственное значение, так как снижает нагрузку на экосистему урочища и позволяет осваивать дополнительные природные ресурсы. К тому же летом из-за жары и обилия клещей, комаров, гнуса и прочих тварей жизнь в тайге становится совершенно невыносимой. В урочище же особый микроклимат и циркуляция воздуха, которая препятствует чрезмерному скоплению кровососущих насекомых.

Вернувшись в свои приюты, орланды принимаются за сельскохозяйственные работы. Мотыгами они взрыхляют землю и высаживают корнеплоды (морковь, репу, свеклу) и бобовые (фасоль и горох).

Но самый ценный продукт растительного происхождения для орландов, это — съедобные желуди, которые вызревают на дубах в реликтовой роще в самом центре урочища. Нигде более, кроме Красных Камней, эти удивительные растения с корой цвета охры не произрастают. Каждый год в конце лета с них снимают более или менее обильный урожай, который пригоден для приготовления самого настоящего хлеба, по вкусовым и питательным качествам не уступающего хлебопродуктам из пшеницы твердых сортов. После просушки на солнце или в печи с желудей сдирают кожуру и толкут в каменной ступе, превращая в муку или крупу. Из муки орланды выпекают лепешки, которые долго не черствеют, и варят пиво, которое употребляют в строго определенные дни. Из крупы они готовят кашу, добавляя в нее для вкуса мед и кедровое масло. Запасы желудей орланды хранят в сухих и проветриваемых помещениях в корзинах, сплетенных из кедрового лыка, что обеспечивает их сохранность от плесени.

Вторая достопримечательность Красных Камней — каменная соль, пласты которой достигают толщины 200 и больше метров и содержат соль в очень чистом виде. Техника добычи соли очень проста: в местах, где обнаруживаются соляные рассолы, роется колодец, рассол выливается в глиняные сковороды и выпаривается на открытом огне.

………………………………………………………………………………………………………

Бес так подробно и увлекательно рассказывал о жизни и быте орландов, что Павлов был просто поражен. Даже многочисленной этнографической экспедиции за столь короткое время невозможно собрать столько сведений.

— Не иначе, что в сборе информации ему помогли какие-то невидимые помощники, — подумал Павлов, вспомнив запрещенную к печати статью советского ученого Казначеева о возможности существования жизни не в биологической, а в энергетической полевой форме. Согласно этой гипотезе, полевые формы жизни сформировались миллиарды лет назад, когда ещё не было условии для её белковой разновидности. Будучи во много раз старше человека, они ушли неизмеримо дальше его и в области эволюции. Им ничего не стоит изменить состояние материи, принять любой облик, концентрировать энергию в огромных количествах, как угодно менять траекторию движения и многое другое, чего мы не можем даже вообразить.

На рассвете с первыми лучами солнца бес его покинул, дав на прощание несколько дельных советов, следуя которым Павлов сможет адаптироваться к новой жизни и избежать неприятностей:

— Больше слушать, чем говорить;

— Не показывать своих знаний и с уважением относиться к старшим;

— Никому не доверять и избегать общения с Верховным жрецом;

— Не корить себя за несчастье, которое может произойти с Олениной (она уже твердо решила повеситься или утопиться);

— Учтивостью, ловкостью и добротой понравиться Наре и Урсуле (за ними он будет, как за каменной стеной) и женится на Березке (девственница, из старшего рода и т. д.);

— Выбросить в реку к чертовой орландской матери закопченное оцинкованное ведро.

IV

Когда Павлов вернулся с реки, исполнив совет беса относительно ведра, то с удивлением разглядел одиноко стоящего на поляне возле черного камня лосенка на длинных, стройных, почти под два метра ногах, с крупным, поджарым телом, с прядающими длинными ушами и большими навыкате глазами. Рассматривая его, Павлов пытался понять, почему против всех понятий это лесное дикое чудо не убегает от него, почему с любопытством без страха разглядывает? Может, мать близко, на неё надеется, придёт и, если потребуется, кого хочешь, в землю втопчет? Не похоже что-то, была бы лосиха поблизости, давно бы проявила себя.

Павлов сделал навстречу лесному гостю пробный шаг — и лосёнок сделал, только, к сожалению, не в его сторону, а в противоположную. Тогда он протянул к нему руку и позвал его первым именем, которое пришло в голову: "Бэмби!"

Проснулась Урсула. Быстро вскочила на ноги и, увидев лосенка, замерла от удивления.

— Бэмби, Бэмби, — звал его Павлов ласково, нежно, призывно, незаметно, маленькими шажками двигаясь к лосенку. Не тут-то было, лосёнок, хитрец, ухо востро держал, определил для себя безопасное расстояние и ближе не подпускал. Павлов сделал резкое движение, и лосёнок отпрыгнул, отбежал, но, однако не скрылся. Вероятно, любопытство, а может, нежелание оставаться одному, пересилили, и он остановился. Опять повернул голову, уставившись на него, пристально разглядывая. Видимо, в первый раз встретил такое чудо — двуногое и говорящее.

Павлов оглянулся, чтобы определить реакцию Урсулы, и увидел, что она по-охотничьи осторожно, мягко ступая, стараясь не трещать сучьями, резко не раскачиваться, подобралась к воткнутому древком в землю копью с наконечником из осколка вулканического стекла. У Павлова не было никакого желания убивать лесного красавца. Напротив, он загорелся, задался целью, вплотную, с ним сблизиться — приручить. Для чего попробовал сымитировать уход, другими словами, сделал вид, что бросает его. Сам же крепко надеялся, что лосенок, увлечённый и заинтересованный, не отстанет, пойдёт за ним, а Урсула не посмеет убивать беззащитное животное.

Так и вышло: он от лосенка неспешно, собранно — он за ним чутко, осторожненько, он остановится, замрет, и он остановится, воздух ноздрями втягивает, он снова тронется, и лосенок следом. В этот момент Урсула метнула в лосенка копье, но по счастью промахнулась. Едва коснувшись его шеи, копье пролетело мимо и попало в черный камень. Лосенок отпрыгнул в сторону и побежал в сторону болота.

Урсула похвалила Павлова за то, как он ловко приманивал лосенка под бросок копья, посетовала на свою неловкость и пообещала заменить сломавшийся наконечник более прочным. Потом она стала извиняться за то, что спала так долго, что солнце почти высушило росу. Не слушая его возражений, она разбудила Нару и Березку, чтобы они освободили для него спальное место. Те, разумеется, не мешкая, оделись и выбрались из типи. Несмотря на заверения в том, что они выспались, Павлов понимал, что им следовало бы поспать подольше, особенно Березке, но устоять против напора Урсулы было невозможно.

Когда Павлов направился в типи в предвкушении блаженного сна, Нара окликнула его и попросила оставить одежду возле входа в жилище — для просушки, а также предоставить себя самого на предмет досмотра относительно клещей и кожных нарывов.

— Не бойся, — я тебя не съем, — сказала Нара, подходя к нему вплотную.

— Я и не боюсь, — ответил он, убедившись в том, что Урсула и Березка скрылись в кустах по своим делам.

— Раздевайся.

— Я стесняюсь.

— Мы спим в одном спальнике, поэтому я прошу тебя не пренебрегать требованиями безопасности.

— Вы меня убедили.

— Какая она интересная у тебя на левой лопатке родинка. Походит на звездочку.

— Не могу ничего сказать, так как я ее сам никогда не видел.

— Что означает твое золотое украшение на шее, похожее на солнечный круг?

— Не знаю. Это — подарок матери.

— Все! Не томи мою душу! Осмотр окончен…

— А зубы?

— Причем здесь зубы? Впрочем, открой рот.

— ААА!

— Зубы здоровые. Только углем древесным каждый день чистить не забывай. И отправляйся-ка ты спать.

— Спасибо, мадам.

Завидев Урсулу и Березку, Павлов нырнул за полог типи, залез в мешок и задумался:

— Откуда на его левой лопатке возникла родинка, которую он имел с малых лет, будучи Д.В. Павловым?

Он изо всех пытался заснуть, но ничего не получалось. И тогда он стал мечтать о том, как он вернется в свое прежнее тело и вместе с Ларисой Николаевной Селезневой приедет в Москву. И, вдруг, он с ужасом вспомнил про компас и спички, которые остались во внутреннем кармане его рубахи. Он выбрался из спального мешка и выглянул за полог. Его одежда все еще находилась там, где он ее оставил. Видно у Нары руки до нее еще не дошли. Он осторожно затащил в типи свою рубаху, вынул компас и спички, а потом вернул рубаху на место.

Успокоившись, он задремал, сжимая в левой руке спичечный коробок, а в правой компас. Он слышал сквозь сон, как проснулись пацаны, выбрались из типи и понемногу расшалились. Их тотчас же одернули, напомнив о Сороке, который всю ночь напролет стерег их сон и покой. В спальном мешке было довольно жарко и изнутри пахло чем-то душистым и волнующим, напоминающим запах Chance от Chanel. Усталость все-таки дала о себе знать, и он погрузился в бессвязный и тревожный сон, в одном из эпизодов которого он почему-то выступал в цирке в роли укротителя тигров, заставляющего их прыгать под аплодисменты зрителей через горящий обруч.

Его разбудили Рико и Люк, передали ему его просушенную одежду и сообщили о том, что Урсула срочно вызывает его "на военный совет". Павлов быстро оделся, засунул компас и спички во внутренний карман рубахи, и выбрался из типи. Взглянув на зависшее в зените солнце, именуемое орландами Магнетроном, он понял, что проспал не менее четырех часов. Окинув взглядом поляну, он сразу понял, что произошло нечто неординарное. На стоянке Белохвостого Оленя появился новый гость, а точнее говоря, гостья, пришедшая во время его сна со стороны болота по тропе, проложенной воинами племени кайяпо.

— Знакомься, — сказала Урсула, это — Медвяная Роса из племени дакотов. Она много лет была пленницей кайяпо, но не забыла родной язык, который очень похож на орландский. Правда, дакотов в наших краях давно уже нет, но Нара когда-то с ними общалась и за мои слова ручается.

— Это правда, — подтвердила Нара. — Моя бабушка со стороны отца была выдана замуж за охотника из племени дакотов. Потом она вернулась к орландам, сообщив какие-то неприятные известия. Ты и Березка еще слишком молоды, чтобы помнить все наши старинные предания, но уже много лет мы не имеем о дакотах никаких достоверных известий. Так, одни слухи.

Когда Нара закончила свою речь, Урсула представила гостье Павлова:

— Знакомься, Медвяная Роса, это — Сорока из рода Белохвостого Оленя. Он спас своих младших братьев во время наводнения. Он вытащил нас из реки и оказал нам гостеприимство. Он убил кабана и дал нам мясо, которое мы сейчас едим. Он всю ночь стерег наш сон и покой. Он заманил на поляну лосенка, но я промахнулась и не попала в него копьем.

С почтительным видом слушая Урсулу, Павлов косил взглядом на нежданную гостью, и, наконец, понял, как она божественно хороша. У молодой женщины была чудесная фигура, манящие вишневые губы, нежные щеки, голубые глаза, длинные ресницы и вьющиеся белокурые локоны волос. На нее хотелось смотреть и любоваться ею бесконечно. Медвяная Роса посмотрела на него, и их взгляды встретились. Павлову почему-то пришло в голову, что он всю жизнь искал именно ее. Медвяная Роса первая отвела взгляд, а он был совершенно убежден, что до сегодняшнего дня более красивой женщины не встречал.

— Мы не хотели тебя будить, — продолжала Урсула, — но Медвяная Роса рассказала нам о том, что кайяпо задумали против орландов нехорошее. Озера Великой Цапли, вокруг которых они селились, после землетрясения обмелели. Вода из них ушла. Сейчас кайяпо сплавляются по Таежной реке, которая петляет среди непроходимых лесов и непролазных болот. Потом, если повезет, они выйдут к озеру Трех Мертвецов. Между прочим, в этом озере живут женщины, у которых вместо ног рыбьи хвосты. Я сама их никогда не видела, но знаю охотника, которому рассказывал тот, кто их видел.

— Разве нельзя докладывать короче? — подумал про себя Павлов.

Словно, угадав его мысль, Урсула, наконец, сформулировала главное: Кайяпо на тайном совете племенных вождей приняли решение до наступления зимы захватить Красные Камни.

— Кто источник информации и можно ли ему доверять? — спросил Павлов, обращаясь к Медвяной Росе.

Женщина закивала головой, дескать, вопрос ей понятен, а потом заговорила голосом столь нежным и приятным, что Павлову даже стало немного стыдно за свою строгость.

— О, храбрый юноша, не далее, как вчера вечером я случайно подслушала разговор между моим мужем-сыном вождя племени, от которого я сбежала, и воином, который вчера здесь побывал. Его зовут Зоркий Глаз.

— Помню такого, — сказал Павлов и спохватился: За тобой не устроят погоню, чтобы вернуть тебя к мужу?

— Когда все племя находится в походе, трудно уследить, кто в какую сел лодку. К тому же я все заранее спланировала: когда и где спрятаться, и даже выяснила, по какой тропе шел Зоркий Глаз с отрядом разведчиков, — ответила Медвяная Роса.

— Урсула, как ты думаешь, почему кайяпо выбрали такой сложный маршрут? — спросил Павлов, обращаясь к ней, как к специалисту по военным делам.

— Мне это тоже непонятно, — призналась она и предположила: Может, они заранее не хотят обозначать свое присутствие возле Красных Камней?

— В таком случае они должны были бы меня забрать в плен или убить, но они не сделали ни того и не другого, — возразил он.

— Я знаю почему, — встряла в разговор Медвяная Роса, — от черных аратов кайяпо получили известие о том, что Большая река разлилась так, что не видно берегов. И они решили, что лучше плыть по мелким рекам, чем по безбрежной воде, подвергая свою жизнь опасностям и лишениям.

— Похоже на правду, — сказала Урсула и предложила пока оставаться на месте, а когда вода начнет спадать, отправиться на лодке к Красным Камням и сообщить о военных приготовлениях кайяпо.

— Согласна, — сказала Нара и посмотрела на Павлова.

— Согласен, — ответил он.

На этом "военный совет" не закончился. Выдержав паузу, Урсула рассказала Павлову, что есть еще одно дело, которое не терпит отлагательства:

— Переправляясь через ручей, что протекает за болотом, Медвяная Роса видела лосиху, которая увязла в трясине по самую голову. Я предлагаю Сороке сопровождать меня на охоте, пока медведь или волки не оставили от нее обглоданный скелет.

Приготовления к охоте не заняли у них много времени. Пока Павлов спал, Урсула успела выстрогать древко для своей секиры и отремонтировала его копье, заменив сломавшийся наконечник из вулканического стекла на металлический, в котором Павлов опознал бронзу. Она также снарядила свой лук, который был изготовлен не из дерева, а из рога лесного буйвола, разбирался на три части и свободно помещался в ее рюкзаке. Урсула сказала, что наконечник копья — ее подарок, который сам ей достался в прошлом году в качестве трофея после стычки с хунхузами.

— Ты, конечно, слышал эту историю? — спросила она.

— Да, конечно, — ответил он, чтобы не вызывать подозрений, а затем, не подумавши, спросил: Откуда у хунхузов такое хорошее оружие?

Его вопрос показался Урсуле настолько наивным, что она даже рассмеялась:

— Откуда? Оттуда, откуда и у других, — от джурджени, которые умеют плавить камни и запрягают лошадей в большие нарты с крутящимися дисками. Я сама их не видела, но я знаю охотника, который их видел, когда был у джурджени в рабстве. Это — Добрыня из рода Росомахи, который два года тому назад не вернулся с охоты.

— Не два, а три года назад, — уточнила Нара и предложила Павлову примерить ее мокасины, так как его собственные порвались и нуждаются в починке.

Павлов поблагодарил Нару за заботу и подумал о том, что Арнольд Борисович Шлаги был абсолютно прав, давая ему совет больше слушать, чем говорить, а также не задавать без крайней нужды вопросов, чтобы потом не выглядеть простофилей.

Мокасины Нары оказались ему чуть-чуть великоваты, но Нара быстро подогнала их ему по ноге, подпихнув сухой травы. Медвяная Роса вызвалась пойти вместе с ними, чтобы точно вывести на место в болоте, где завязла лосиха. Но Урсула сказала, что, следуя по тропе, проложенной кайяпо, она и ее напарник найдут указанное ею место возле ручья и поваленной осины, а Медвяной Росе лучше перенести свои пожитки в "шатер воина" и отдохнуть, ожидая их возвращения.

— А хозяин жилища не будет против этого возражать? — спросила, внезапно покраснев, Медвяная Роса.

— Я не возражаю, — сказал Павлов и произнес фразу, которая как бы сама собой сложилась в его "орландском" сознании: Ты можешь и в дальнейшем рассчитывать на мое гостеприимство и уважение.

— В таком случае я должна тебе сказать кое-что наедине, — смущенно произнесла прекрасная дакотка и еще больше покраснела.

— Когда вернемся, тогда и скажешь, — предложил Павлов, не подозревая подвоха.

Первой спохватилась Урсула, когда, следуя тропой кайяпо, они отошли от стоянки Белохвостого Оленя уже на довольно приличное расстояние. День выдался безветренный, по-летнему теплый и был бы достоин благодарности тому, кто его устроил, "кабы не зной, да комары и мухи". Кровососущие облепили их с ног до головы, проползали в самые, казалось защищенные одеждой участки кожи и нещадно жалили. Они шли через густое сплетение белокрыльника, багульника, трав, корней и мхов. Иногда болото чавкало под ногами; звук напоминал ёжиков, занимающихся любовью. Оглушительный лягушиный оркестр перекрывал нестройные ансамбли голосов певчих птиц. Несколько раз совсем рядом, не обращая на них внимания, важно раскачиваясь, словно исполняя поклоны, прошли огромные черные цапли.

Неожиданно Урсула остановилась, резко к нему обернулась, сдвинула с лица накомарник и призналась в том, что, наверное, совершила грубую ошибку, предложив Медвяной Росе отправляться со своими пожитками в "шатер воина". По ее словам, она только что вспомнила, что у кайяпо и у некоторых других кочевых охотничьих племен предложение девушке перенести свои вещи в жилище охотника равносильно оферте о замужестве, и если она свои вещи туда переносит, то это значит, что она соглашается стать его женой.

— Ничего себе! — возмутился Павлов. — Вот, так, просто, взяла меня и женила! А вдруг она больная или еще что-то?

Урсула начала оправдываться:

— Прости, Сорока, я не подумала. Ты ведь назвал мою маму "мадам" и она призналась мне, что не против того, чтобы отдать тебе в жены нашу милую Березку, если твоя жена Инга погибла. Мой отец Уренгой стар, и даже если ему каким-то чудом удалось спастись, он вряд ли станет возражать против того, чтобы Нара перебралась осенью на твой родовой зимник, чтобы помогать тебе по хозяйству, ну, и, разумеется, по женским делам, а когда наступит срок — принять у Березки первые в ее жизни роды.

— Вот тебе раз! — подумал про себя Павлов, — оказывается, "мадам" по-орландски, это — не только замужняя женщина бальзаковского возраста, но еще и "любимая теща"! Да, действительно, лучше молчать, чем говорить невпопад!

Вслух же Павлов сказал:

— Не думай наперед, пока собака след не возьмет, — переведя известную русскую поговорку на орландский охотничий манер.

Его ответ так понравился Урсуле, что она несколько раз повторила эту фразу, а потом рассмеялась, тем самым положив конец своим страхам и сомнениям по поводу событий, которые еще не произошли, а если и произойдут, то не раньше, чем их участники прибудут на Красных Камнях.

И они двинулись дальше по болоту, каждый думая о своем. Урсула — о том, что красота Медвяной Росы не останется незамеченной Верховным вождем или его родственниками, и Сороке все равно придется ее уступить. Хорошо бы не просто так, в порядке уважения, а за приличное вознаграждение в виде тонкого льняного полотна, выделанных шкур и разнообразного оружия и домашней утвари из меди и бронзы.

Павлов же размышлял на тему о наблюдательности людей, живущих в гармонии с природой. Почему то на память ему пришли слова французского этнографа Жана Буто, изучавшего жизнь и быт африканских бушменов:

— "Бушмены, — писал он, — великолепные охотники. Словно открытую книгу читают они пустыню. Еле заметный след, помятые былинки травы, сломанная ветка говорят им не только о том, что прошло животное, но и как давно это было, какое животное и какого оно размера и возраста".

Урсула, вопреки мнению авторитетного ученого, шла, очевидно, не придавая значения ничему, кроме досаждавших ее комаров и гнуса. Периодически она останавливалась, стаскивала замшевые рукавицы и давила насекомых, добравшихся до ее лица и шеи. Впрочем, то же самое делал и Павлов.

И вот они подошли к ручью, который показался Павлову довольно необычным. Как будто кто-то специально спрямил для него русло, например, посредством дренажной канавы. Ширина ручья составляла около трех метров, дно — песчаное и хорошо просматривалось. Вдоль берега — камыши, низкорослый кустарник и отдельно стоящие деревья, — в основном осины и березы. Ручей словно обозначал границу, за которой болотное царство заканчивалось и начиналось царство леса.

— Вот поваленная осина, — сказала Урсула.

— Где? — спросил Павлов, оглядываясь по сторонам.

— Да, вот же, левее от нас на другом берегу ручья. Вверх по течению, — подсказала Урсула, а затем, насторожившись, заметила: Только мы, кажется, опоздали. Смотри, кровь на воде и я полагаю, что рядом какой-то хищник…

— Медведь? — спросил Павлов, жалея о своем АК-47.

— Не похоже. Впрочем, вот след, причем очень свежий. И я думаю…. Так, нам надо отсюда поскорее убираться. Бежим!!!

Павлов в этом момент нагнулся, чтобы лучше разглядеть след, который привлек внимание Урсулы, и от неожиданности сделал шаг вперед, поскользнулся и свалился в ручей. Когда же, шепотом матерясь, он встал на ноги, опираясь на древко копья, то услышал злобное рычание и перед его глазами промелькнули чёрно-рыжие полосы, означающие окрас зверя, встреча с которым не сулила ему ничего хорошего. Пахнувший в лицо ветер донес смрадный звериный запах.

Павлов решительно отступил назад, оглянулся, но Урсулы за его спиной не было, словно ее ветром сдунуло. Известно, что если лев увидит человека, то он в 70 % случаев его не убьет (если сыт), а тигр почти наверняка порвет человека в клочья, забавы ради (за это не любят его не только индусы, придумавшие легенду о злом и коварном Шерхане, но и другие народы). Павлов видел тигров только в зоопарке и в цирке и наивно полагал, что его бесстрашие заставит полосатого хищника отступить.

Дальнейшие события происходили как будто в режиме замедленного воспроизведения кинопленки. Прежде чем, тигр совершил смертельный прыжок, Палов что есть мочи заорал: "Полундра!!!" — и с копьем наперевес, как в штыковую атаку, бросился к нему навстречу, то есть на противоположный берег ручья. Тигр такого поворота событий, видно, никак не ожидал, а может, в воде не захотел мокнуть, и отпрыгнул на несколько метров в сторону, чтобы затем развернуться и еще раз попытаться атаковать жалкое двуного существо без клыков и когтей.

То, что произошло дальше, можно отнести к разряду тех невероятных событий, которые принято называть случайными. Отпрыгнув от Павлова, тигр издал вопль ярости и боли. Павлов хотел бежать, да ноги не слушались, и он стоял, не шевелясь, в страхе прислушиваясь к разъяренному рычанию раненого кем-то зверя. Вначале он подумал, что это Урсула, когда он замешкался, незаметно перебравшись через ручей, отважилась вступить с тигром в смертельный поединок. И эта мысль придала ему смелость.

Он сделал несколько шагов в направлении, откуда доносился злобный, отрывистый, заунывный рев раненого хищника и с удивлением обнаружил вышедшую на поверхность каменную плиту с покрытыми ржавчиной отростками арматуры. Преодолевая внезапно подступившую тошноту, пнул ногой окровавленный прут. Прут пружинисто покачнулся. Тогда он раскачал прут руками и тот, хрустнув, отломился. Он повертел "железяку" в руках, задумался, и, словно змею, быстро отбросил ее от себя.

…Любопытство пересилило страх, и Павлов пошел по кровавому следу, оставленному на молодой зеленой траве, и вскоре увидел тигра под кустами белой акации, лежащим на боку с распоротым животом, из которого вываливались кишки. Почуяв его приближение, тигр приподнялся, опираясь на передние лапы, и раскрыл свою огромную пасть, обнажив острые десятисантиметровые клыки.

Не раздумывая, Павлов метнул копье, которое попало тигру в прямо в глотку, щелкнув металлическим острием об его клыки. Тигр оглушительно всхрапнул, кровавая пена хлынула из его пасти, но и это не помешало ему подняться на все четыре лапы и бесстрашно принять свой последний бой. Копье, застрявшее в глотке, мешало ему идти, и тогда тигр пополз. В страхе, пятясь от него назад, Павлов споткнулся о камень-ракушечник с острыми краями, подвернувшийся под ногу, нагнулся, поднял его над головой и обрушил на зверя. Камень, весивший более 20 кг, проломил тигру череп, но не убил. Уткнувшись мордой в передние лапы, зверь все еще подавая признаки жизни.

Павлов вернулся к ручью на то место, где он неловко поскользнулся, умылся и позвал Урсулу. Он выкрикивал ее имя, но она не отзывалась. Он уже потерял терпение, когда, наконец, Урсула с виноватым видом появилась на берегу ручья. Оказывается, все это время она пряталась в кроне плакучей ивы, не надеясь более увидеть своего соплеменника живым.

— Тигр тяжело ранен. Его надо добить, чтобы он не мучился, — объяснил ей Павлов.

Урсула упала перед ним на колени, обняла его ноги и зарыдала.

— Вот тебе и амазонка! Ревет, как обыкновенная баба, чтобы Арнольд Борисович не говорил про тестикулярную феминизацию, — удивился он.

Он повторил свои слова, но Урсула испуганно на него посмотрела и, молча, подала ему свою секиру.

Лишь после того, как тигр испустил свой последний предсмертный хрип, Урсула осмелилась подойти поближе, чтобы на него посмотреть. Павлов подумал, что, наверное, ее испуг объясняется особым отношением ее народа к тигру, как к тотемному животному, которое они почитают и уважают. И не ошибся. Подобная ситуация хорошо отражена Арсеньевым в его книгах об Уссурийском крае. Достаточно вспомнить один эпизод с Дерсу Узала, отважным охотником-гольдом. В молодости он однажды случайно убил тигра из винтовки. И потом всю жизнь мучился от чувства вины и страха перед "амбой" — "хозяином тайги". Впоследствии, встречаясь с этим зверем, Дерсу даже не поднимал ружья, а только уговаривал тигра уйти с охотничьей тропы. И, что интересно, "амба" слушался и уходил. (4)

Мех убитого Павловым хищника (тигрицы) был очень красивый, яркой окраски, ржаво-бурый с бархатистыми черными полосами.

— Тебе приходилось когда-нибудь сдирать с тигров шкуру? — спросил Павлов Урсулу, которая, убедившись в том, что Хозяйка Тайги уже мертва, почти успокоилась.

— Никогда, — ответила она и поставила странное условие: Я это сделаю, но только в том случае, если съем ее сердце.

— Ешь! Только не подавись! А я разведу где-нибудь поблизости костер, — с этими словами Павлов от нее отошел.

Продираясь через кусты, он наткнулся на лосиху, которую тигрица, после того как перекусила несчастному копытному шейные позвонки, вытащила из трясины и успела полакомиться одной ее задней ногой, обглодав ее до кости. Сама лосиха весила должно быть не менее шести центнеров — половину веса тигрицы. Возле убитой лосихи Павлов и развел костер, чтобы на запах тигриной крови и лосинной свежатины не сбежались другие хищники, например, медведи.

Когда костер разгорелся, пришла забрызганная кровью Урсула. Ее глаза лихорадочно блестели, а лицо сияло от радости. Еще бы! Мало кому из ее соплеменников после схватки с тигром доводилось остаться живым и невредимым. И уж точно никто из орландов, кроме Верховного вождя Гонория, за последние годы не отведал тигриного сердца. Но тот тигр был убит не в честном поединке, а после того, как попал в очень хитро устроенную ловушку. Произошло же это ровно десять лет тому назад, когда Урсула была еще подростком. Ей даже не было стыдно за проявленную ею трусость, потому что она пришла к выводу: у юноши, которого сородичи прозвали Сорокой, есть какое-то тайное имя, данное ему при рождении богами-покровителями племени орландов.

— Может, он — Благородный Авесалом, вернувшийся из Царства Теней, или Хонда сын Магнетрона, сошедший с неба? — размышляла она, вспоминая рассказы "старух".

Под "старухами" Урсула подразумевала воинов орландов в возрасте за 40 лет. Их было семеро, но каждая из них в совершенстве владела всеми видами оружия и одна в бою стоила десятерых мужчин. "Старухи" утверждали, что, когда придет время тяжких испытаний, на Красные Камни, издалека, придет мудрый, храбрый и могучий воин, под руководством которого орланды отразят нападение многочисленных врагов, и совершит другие славные подвиги. И то, как Сорока достойно себя вел, и то, что он не обнаружил страха перед Хумбабой (тигрицей), лишь подтверждало ее догадку.

Подойдя к Павлову, Урсула снова упала перед ним на колени, чтобы выразить свою благодарность и благоговейное восхищение.

— Урсула! Что ты передо мной выламываешься?! — рассердился Павлов и спросил, показывая на лосиху: Скажи лучше, что нам делать с этой грудой мяса?

— Что скажешь, мой господин, то и сделаем! — с покорностью отвечала Урсула.

Тут до Павлова дошло, что воительница ведет себя совершенно искренне, считая, что тигрица не сама нашла себе смерть, а именно он, считай, что с голыми руками, с нею расправился. Ситуация щекотливая. Как ей объяснить, что такое сталь и бетон? И тогда он придумал следующий ход.

— Урсула! Я хочу, чтобы ты всем говорила, что это не я нанес тигрице смертельное ранение, а ты. Я лишь ее добил. Поэтому тебе по праву досталось ее сердце, а мне — ее шкура. И, пожалуйста, перестань называть меня господином, а то я на тебя обижусь, — предупредил он ее строгим голосом.

— Я сделаю все, как ты мне велишь. Но не запрещай мне считать тебя моим господином! — заявила Урсула и расплакалась.

— Если ты еще раз назовешь меня господином, я с тобой разговаривать перестану, — пригрозил ей Павлов.

— Тогда будь мне милым другом, — жалобно попросила Урсула.

— Это — другое дело, — согласился он, не придавая словосочетанию "милый друг" никакого другого значения, кроме приятельских отношений.

Павлов еще не знал, что форма обращения "милый друг" означала в устах Урсулы признание ею Павлова своим любовником, что у орландских амазонок считалось в порядке вещей. Любовники мужского пола были у многих воительниц; с ними они в условленных местах встречались, обменивались подарками, вели задушевные беседы, а иногда на несколько дней отправлялись на охоту. Со своими ученицами воительницы тоже крутили романы, но это не считалось серьезным увлечением, так, баловство, чтобы скрасить суровые будни военной службы

……………………………………………………………………………………………………

Продолжительное отсутствие Урсулы и Сороки обитателей стоянки Белохвостого Оленя не могло не встревожить. Нара разбудила мирно спавшую в типи Медвяную Росу с намерением учинить ей строгий допрос, а потом действовать по обстановке. Тем временем Березка забралась на самый высокий кедр, чтобы оттуда наблюдать за местностью. Это она разглядела дым от разведенного Павловым костра, в который Урсула периодически подбрасывала охапки влажной травы, сигнализируя о том, что требуется помощь. Березка слезла с дерева и сообщила об этом Наре. Тогда Нара проинструктировала Березку и Медвяную Росу о том, что они должны делать во время ее отсутствия, вытащила воткнутый в землю шест, который Павлов использовал для измерения времени, вскинула его на плечо и отправилась по тропе кайяпо на помощь соплеменникам.

Едва небо окрасилось закатными лучами, как Березка, забравшись в очередной раз на свой наблюдательный пункт, заметила Нару, возвращающуюся назад с тем же шестом, на который уже была намотана шкура какого-то зверя. За нею следовали Урсула и Сорока, сгибаясь под тяжестью мясных деликатесов, которые они решили не оставлять на съедение волкам. Их уже довольно много собралось возле ручья, привлеченных запахом крови. Дождавшись, когда люди, победившие тигрицу, которая убила лосиху, отошли на почтительное расстояние, волчья стая по сигналу вожака рванулась со всех ног к месту пиршества, которое продолжалось до рассвета, пока их не спугнул большой бурый медведь.

Возвращение Урсулы и Сороки на стоянку Белохвостого Оленя было встречено с такой радостью и восторгом, с каким, наверное, дети встречают появление на новогоднем празднике Деда Мороза и Снегурочки. Люк, Рико и Вик получили в подарок лапы тигрицы. У орландов они считались самым ценным амулетом, придающим их владельцу храбрость и силу. Их надо было только правильно засушить. Березке достался тигриный хвост, из которого она могла сшить себе редкий по красоте пояс. Медвяная Роса и Нара получили в подарок тигриные клыки, которые можно было употребить для изготовления ножей.

Так как одежда Урсулы и Павлова промокла, была сплошь заляпана глиной и кровью, а сами они сильно покусаны разными насекомыми, Нара велела им спуститься к реке и искупаться. Березка получила задание прополоскать их одежду. Медвяной Росе она дала поручение разделать секирой лосиное мясо и заготовить дрова для приготовления ужина. Сама Нара, немного передохнув, занялась устройством из полого пня и других подручных средств коптильного агрегата, необходимого для того, чтобы недавно принесенное и ранее добытое Павловым мясо не протухло. Люк, Рико и Вик увлеклись игрой под названием "охота на тигра", и только маленький щенок, забравшись в лопухи, жалобно скулил, скучая о друге, с которым его разлучили.

………………………………………………………………………………………………………

Согласитесь, что купаться в речной воде весеннего разлива — занятие не для слабонервных. О том же подумал и Павлов, когда следом за Урсулой и Березкой спустились с крутого берега и перебрался на дощатую лодку. Урсула, которая привыкла купаться в любое время года — даже зимой в проруби, раздевшись до состояния естественной наготы, сразу нырнула в воду и, выплыв на поверхность, закричала:

— Эй, белохвостый! Сможешь ли меня догнать?!

И "белохвостый", то есть Павлов вынужден был последовать ее примеру, чтобы не терять своего лица. Он передал свою одежду, испачканную грязью и кровью, Березке, покрасневшей, как спелый помидор, перешел на корму, встал на заднюю скамейку, перекрестился и прыгнул в воду таким же, как и Урсула, способом: разгибая ноги и выпрямляя туловище, вниз головой.

— Епэрэсэтэ, холодно-то как!!!" — невольно сорвалось с его языка, когда он вынырнул.

— Что ты сказал? — прокричала Урсула.

— Плыви назад! У меня ногу свело! — заорал Павлов, на этот раз по-орландски, чувствуя, что его правая нога его не слушается.

Урсула все поняла, мысленно коря себя за то, что не дала ему хотя бы немного остынуть, а сразу позвала в воду. Она подплыла к Павлову, подхватила за туловище и отбуксировала к лодке, а потом помогла забраться на борт. Испуганная Березка пялила на него глаза, держа в руках его рубаху, которую уже успела окунуть в воду.

— Компас и спички! — с ужасом подумал Павлов, мысленно ругая себя за оплошность.

Урсула усадила его на корме и принялась массировать его онемевшую ногу. Успокоившаяся Березка продолжила выполнять данное ей Нарой задание. Вскоре Павлов почувствовал, что судорога прошла, и он может встать на ноги.

— Посиди, не вставай, — тихим и нежным голосом попросила его Урсула и опустила свою голову ему на колени.

— Только не это, да еще при Березке! — ужаснулся Павлов, но было уже поздно.

Березка, демонстративно отвернувшись, звонко и протяжно, запела. То, о чем она пела, по-русски, означало, примерно, следующее:

"Ах, березки, белые красавицы,

Шелестят зеленою листвой,

Словно что-то мне сказать пытаются,

Словно бы советуясь со мной.

Ах, березки, белые красавицы,

Шелестят осеннею листвой,

Вот уже дни свадеб приближаются,

А мой милый забавляется с сестрой.

Вот уже березки листья сбросили:

Ты пойми нескромный мой намек —

Мне женой твоею стать так хочется,

Холодно одною спать зимой".

— Неужели сама экспромтом сочинила? — удивился Павлов и застыдился, сразу вспомнив все нелепые анекдоты про представителей одного из малочисленных коренных северных народов. И настроился на то, чтобы получить удовольствие также и от вокальной композиции. Получилось все даже очень синхронно, вплоть до окончания.

— Березка, сестричка, ты тоже можешь окунуться, а я тебя за ручки подержу, — вкрадчиво обратилась к Березке Урсула.

— Подлизывается, наверное, чтобы та матери ничего не сказала, — догадался Павлов.

— Нет и еще раз нет! — возразила Березка. — Я вчера так накупалась, когда мы с плота свалилась, что застудила себе то, о чем в присутствии мужчин не говорят. Меня Нара, когда вы на охоту ушли, каким-то отваром напоила, но пока не помогает. А Медвяная Роса искупалась, когда вы по болоту с добычей возвращались, потом маслом душистым натерлась и…

Тут Березка осеклась, потому что они явственно услышали чьи-то веселые голоса, разносившиеся над водой.

— Быстро на берег! — шепотом скомандовала Урсула и первой ухватилась за веревку.

Кое-как одевшись, Павлов и Урсула вернулись на берег, вооружившись луками. Вскоре к ним присоединились Медвяная Роса с секирой и Нара с копьем. Березка осталась с детьми и собирала в рюкзаки вещи, которые могли бы понадобиться в случае бегства. Кто знает, вдруг, мимо стоянки Белохвостого Оленя следуют дикие хунхузы, которые пожирают своих пленников, считая человеческое мясо наилучшим лакомством? Или кайяпо решили изменить свой маршрут?

По счастью мимо них на девяти ярко раскрашенных лодках, похожих на индейские пироги, проследовали черные араты — мирные и добродушные люди, которые орландов никогда не досаждали. Черными же их прозвали за цвет кожи. Шли они со стороны Припяти, то есть против течения, отталкиваясь шестами. Занесла же их в чужие края та же самая причина, по которой на стоянке Белохвостого Оленя оказались наши путешественники — наводнение.

Увидев орландов и их лодку, черные араты остановились и, посовещавшись, последовали дальше, приветливо махая руками и выкрикивая что-то, похожее на орландское слово "мир". В одних лодках Павлов насчитал по 5–6 человек, в других — по 10–12. Мужчины, женщины, подростки и дети. Все — чернокожие, как эфиопы. На мужчинах были кожаные шлемы и доспехи из костяных осколков — плоских, отшлифованных и закрепленных на одежде, подобно перьям. Женщины, подростки и дети были одеты в украшенные разноцветными узорами и орнаментами комбинезоны.

Последняя, самая большая, лодка причалила к стоянке Белохвостого Оленя. Стоящий на ее носу высокий и широкоплечий мужчина с черной с проседью бородой и в головном уборе из перьев стал энергично жестикулировать, изъясняясь способом, при котором не нужно напрягать голосовые связки и прибегать к услугам переводчика. Для Нары, Урсулы и Медвяной Росы язык этих жестов был настолько же понятен, насколько понятны, к примеру, китайцу и японцу их иероглифы, показывая которые, они могут изъясняться, не произнося ни звука. Только Павлов чувствовал себя полным идиотом, не зная, как себя в этой ситуации вести.

Нара и Урсула переглянулись и пожали плечами. Нара показала ей жестом на Павлова. Тот сделал вид, будто не понимает, что от него требуется, и тогда Урсула, положив ему руку плечо, тихо сказала:

— Милый друг, как ты решишь, таким и будет наш ответ!

Павлов напрягся, сожалея о том, что Арнольд Борисович Шлаги не загрузил в его память другие словари, например, толковый словарь аратского языка. В этот момент он услышал в левом ухе жужжание, свидетельствующее о присутствии того, о ком только что подумал:

— Это же элементарно, Ватсон. Араты разговаривают на языке пиджин (5), наполовину состоящем из английских слов и выражений. Почему? — Не знаю! Давайте-ка я, немного подергаю вам за язык, а потом вы сами разберетесь, что к чему.

— Ага! — обрадовался Павлов, — вот я вам сейчас покажу!

И заорал:

— What is your name?

— O?! My name is Bob Goodwin. And what about your? — услышал он в ответ.

— My name is a Hunter in the Tiger's hide, — Павлов решил не скромничать.

— O!!! This is magnificent! — с удивлением воскликнул его собеседник.

— Where are you going to stay at night? — поинтересовался Павлов насчет места дислокации туземцев, опасаясь, что они нагрянут к нему в гости.

— Not far from the waterfall, — успокоил его собеседник.

И так они разговорились, что в результате Павлов получил на свою голову еще одну проблему. Боб Гудвин — один из выдающихся племенных вождей черных аратов — был крайне заинтересован в том, чтобы наладить с орландами, на территории которых оказалась часть его племени, нормальные дипломатические отношения. А как могут строиться дипотношения без толкового переводчика и собственного дипломатического представителя? У него не возникло никаких сомнений в том, что молодой охотник из племени орландов, который так хорошо изъясняется на аратском языке, является представителем знатного рода, а посему он приказал одной из своих жен (они были у него на каждой лодке) снять комбинезон и продемонстрировать свои прелести.

— It is my present for you! — предложил он Павлову свой скромный подарок.

— No! No! — запротестовал Павлов.

Вождь воспринял его возражения по-другому, дескать, не нравится, и приказал раздеться своей старшей, недавно овдовевшей, дочери. Потом младшей, которая еще не знала мужчину. Павлов с досадой махнул рукой, и обрадовавшийся вождь приказал девушке перебираться на лодку своего будущего мужа. Что она и сделала. В лодку вслед за девушкой полетела ее одежда и еще какие-то пожитки. Черные араты отчалили, желая своей соплеменнице счастья и удачи. А Павлов стоял, разинув рот. Урсула хохотала до слез. Медвяная Роса грустно улыбалась. Нара, закатив Павлову увесистый подзатыльник, велела спускаться к лодке и принимать на довольствие "еще одну бабу".

Невидимый Арнольд Борисович Шлаги тоже посмеялся, сослался на дефицит свободного времени и исчез, сказав Павлову на прощание загадочную фразу:

"Балдушка, погоди ты морщить море,

Оброк сполна ты получишь вскоре…!"

………………………………………………………………………………………………………

Совместный ужин "семейства Павловых" с представителями рода Желтого Быка начался поздним вечером под куполом звездного неба и при свете "таежного" костра. За спиной у Павлова сушилась на шесте тигровая шкура, которую Медвяная Роса очистила от мездры. Напротив Павлова расположились, каждая на своем пеньке, Урсула, Нара и Березка. На одном бревне по правую руку от Павлова сидела белолицая и голубоглазая Медвяная Роса, по левую — смуглая и черноглазая Сара Гудвин. Яркая блондинка и жгучая брюнетка. Антрополог на месте Павлова, наверное, назвал бы Медвяную Росу типичным представителем арийской расы, а Сару Гудвин отнес бы к смешанному расовому типу, сочетающему черты негроидов и европеоидов. Места участников ужина соответствовали какому-то этикету, который Нара после короткого препирательства с Медвяной Росой и Урсулой положила за правило общения во время совместных трапез обитателей стоянки Белохвостого Оленя.

За все время с момента знакомства юная Сара не отходила от Павлова ни на шаг и испуганно поглядывала на всех остальных, даже на Рико, Люка и Вика, которые сразу же, как только ее увидели, стали ее дразнить. Еще в лодке, когда они знакомились, Павлов обещал ей, что будет любить ее, как сестру, не подозревая о том, что у аратов, это — не совсем то, о чем он думал.

Урсула посредством языка жестов быстро втолковала юной аратке, кто есть кто, и та решила, что теперь она — младшая жена великого охотника, который вчера убил кабана, а сегодня тигра. Жареная свинина на вертеле и тигриная шкура на шесте являлись тому наглядным доказательством. Ей также объяснили, что после окончания наводнения все они отправятся на Красные Камни. О Красных Камнях Сара Гудвин была наслышана с раннего детства, как о самом прекрасном месте на земле, которое боги в давние времена подарили великому вождю орландов Авесалому в награду за то, что он отгадал какие-то две загадки.

Сожалея о расставании со своими родными и близкими, Сара все же была несказанно рада тому, что ее подарили не каким-то там кайяпо, а красивым и миролюбивым орландам. К тому же не далее, как вчера, соплеменники собирались принести ее в жертву богам посредством отрезания головы, но не сделали этого по причине появления на небе радуги.

Красота Медвяной Росы ее так поразила, что она сразу решила, что будет называть ее "госпожой". Урсула вызывала у нее страх и удивление: она впервые в жизни, лицом к лицу, столкнулась с женщиной-воином. Об орландских амазонках ее соплеменники говорили всякое, но неизменно отмечали их беззаветную отвагу и мужество. Нару она приняла за свою будущую свекровь и заранее была готова получать от нее пинки, плевки и затрещины — так у аратов было принято. И лишь Березка не вызвала у нее никаких подозрений. Сара мечтала с нею подружиться и была готова подарить ей половину своих золотых браслетов.

Разговор собравшихся естественно начал развиваться вокруг филологических способностей Павлова.

— Милый друг, сознайся, что тебя дед Михей, старейшина "белохвостых", научил языку аратов? — спросила его Урсула.

— Кто же, как не он. Всем известно, что Михей прожил у черных аратов два года после побега из тунгусского плена, где он пас оленей, — ответила за Павлова Нара, заметив, что тот чуть не поперхнулся, разжевывая кусок свинины.

— Среди кайяпо тоже есть черные араты, по-моему, три женщины, но я с ними мало общалась, — заметила Медвяная Роса на правах "почетной гостьи", с которыми она под давлением Урсулы и Нары вынуждена была, скрепя сердце, согласиться.

— А с белыми аратами ты никогда не имела дело? — поинтересовалась Урсула.

— Как же, мне этот народец хорошо известен, — начала свой рассказ Медвяная Роса. — Это они похитили меня и мою старшую сестру восемь лет тому назад и продали кайяпо в обмен на золото. Всем известно, что белые араты очень любят золото и даже сходят с ума, когда кто-то его у них отнимает. И… прошу прощения. Мне кажется, что Воин в тигровой шкуре собирается задать досточтимой Наре какой-то вопрос.

Павлов, действительно, собирался задать Наре вопрос, который он считал очень актуальным, но никак не ожидал, что Медвяная Роса способна читать его мысли.

— Вождь аратов сказал, что они остановятся возле водопада. Это далеко от нас и от вашего зимника? — спросил он.

— Совсем рядом. Только зимника нашего уже нет. Он провалился под землю. Бедный Уренгой! — сказала Нара и заплакала.

Увидев, что ее "свекровь" плачет, Сара Гудвин тоже заплакала, потому что так было положено по обычаям ее племени. Нара это поняла, и плакать прекратила. Сара Гудвин тоже. Нара хлопнула в ладоши. Сара Гудвин тоже хлопнула в ладоши. Наре это понравилось, и она обратилась к Павлову:

— А, что, зятек, не посмотреть ли нам, как танцует подаренная тебе чернокожая красотка? Говорят, что черным аратам в танцах нет равных.

— Извольте, мадам, но как она будет танцевать без музыкального сопровождения? — возразил Павлов, отвечая на шутливое обращение "зятек" многозначительным "мадам".

— А это мы сейчас устроим, — сказала Нара и громко запела, хлопая в ладоши и раскачиваясь в такт. Урсула и Березка подхватили.

Мелодия исполняемой ими песни, одновременно грустная и веселая, живо напомнила Павлову репертуар группы "Boney M", а точнее, композицию "На реках Вавилона". Слова же песни, если перевести на русский, были следующие:

"Издревле

Истоки берет —

Далеко, далеко

Река Припять течет!

Мимо Красных Камней

Мимо топких болот

На север мой плот плывет.

Там, за гранью

Темных метельных небес,

За девять суток пути

Долетает прибоя шум.

Слышен грохот морских валов.

Покоя нет

Душа поет.

И в Млечный путь

За собой зовет".

Нара жестом отдала Саре приказание, дескать, танцуй. Но Сара и без этого была готова пуститься в пляс. Она быстро вскочила, сбросила с себя комбинезон и осталась в одних золотых браслетах, которые у нее были у нее не только на руках, но и на ногах. Она вихрем пронеслась вокруг костра, прыгая так высоко, что у Павлова невольно вырвался вздох восхищения.

— Что она исполняет, не знаешь? — спросил Павлов Медвяную Росу.

— Это Танец Антилопы, — ответила она и добавила: А девочка хорошенькая, только, мне кажется, слишком худа, да и титьки еще не выросли.

— Сам вижу, — сердито подумал про себя Павлов, а вслух спросил: А ты так умеешь?

— Так, конечно, уже не умею, старовата ноги выше головы задирать, но для тебя я обязательно станцую, только мне надо немного подготовиться, — с этими словами Медвяная Роса встала и отошла к типи.

Нара, Березка и Урсула прекратили пение, и запыхавшаяся Сара подбежала к Павлову сзади и обняла его за шею. От нее исходил терпкий запах пота и корицы.

— Она хочет, чтобы ты ее похвалил, — заметила Урсула, которая была наслышана о нравах и обычаях черных аратов. Да и Танец Антилопы ей тоже понравился.

— И что я должен для этого сделать? — спросил Павлов.

— Посади ее к себе на колени ненадолго и поцелуй в плечико. Таким образом, ты дашь ей понять, что относишься к ней с родительской нежностью, — посоветовала Урсула.

Павлов так и сделал, что привело Сару в состояние неописуемого восторга. Ведь это означало, что в семье орландов, в которую она попала, к ней будут относиться, как к родной дочери. Она хотела что-то сказать по этому поводу и даже открыла рот, но Павлов велел ей одеться и занять свое место.

…Гулко ударил, заныл и загудел бубен, и на поляне возникла фигура обнаженной женщины, столь гармонично сложенной, что Павлов от неожиданности даже привстал.

— Огня, огня, больше огня! — закричала Урсула и, подавая пример, бросила в костер охапку хвороста.

Во все стороны полетели искры, взвилось пламя, и они увидели, как Медвяная Роса исполняет известный с незапамятных времен всем здешним племенам Танец Богов. Плавно раскачивая бедрами, Медвяная Роса подошла к ним поближе и бросила бубен Наре. Подхватив бубен на лету, Нара ударила в него еще громче и Медвяная Роса перешла на такие сложные па, какие под силу разве что профессиональной балерине. Быстрые и точные движения ее ног напоминали трепещущие крылья колибри, а удлиненные линии рук, похожие на извивающееся передвижения змеи, придавали еще больше великолепия этому представлению.

— Вот те и дети природы! — подумал Павлов, пораженный в сердце мастерством исполнения доселе не виданного им танца, и загрустил, вспомнив Большой Театр и безбрежные огни ночной Москвы.

Когда запыхавшаяся и обливающаяся потом Медвяная Роса подбежала к Павлову сзади и обхватила его за шею, Урсула демонстративно отвернулась, и Павлов понял, что сажать прекрасную дакотку на колени, наверное, будет неуместно. Тогда он встал и крепко поцеловал Медвяную Росу в губы. А та в ответ прижалась к нему еще ближе, — так, что ему показалось, будто он слышит, как бьется ее сердце.

— Спасибо! Только оденься поскорее, а то комары закусают, — шепнул он ей на ухо.

Медвяная Роса улыбнулась и понимающе кивнула головой.

— Так, — сказала Нара, — вы, белохвостые, оставайтесь-ка пока у костра и разбирайтесь между собой. А мы немного вздремнем. И, кстати, мое дежурство начинается с утренней зари, а Урсула воспользуется спальным мешком Медвяной Росы и поспит до тех пор, пока вам болтать не надоест. Согласны?

— И Сара пусть ложится спать. Нечего ей у взрослых под ногами путаться! — добавила Урсула и выразительными жестами показала юной аратке, что от нее требуется.

………………………………………………………………………………………………………

И долго-долго, до самой утренней зари рассказывала Павлову Медвяная Роса о своем племени, о нелегкой жизни в плену и несчастливом замужестве, о недавней смерти своего единственного ребенка (дочери), поражая его своим природным умом, наблюдательностью, кротостью и добротой. Но она не знала, сколько на самом деле ей лет: может двадцать, а может больше, но точно не семнадцать. Она призналась, что решилась на побег не только потому, что хотела предупредить близких ей по крови орландов о коварных замыслах кайяпо, но и по другой причине. Три ночи подряд она видела во сне прекрасного юношу верхом на Белом Потидае — пресноводном дельфине, которого дакоты почитали как божество рек и источников. И этот юноша будто велел ей следовать на Красные Камни, чтобы обрести там свое счастье и вечный покой.

Потом они спустились к реке. И он держал ее за руки, а она смешно барахталась, поскольку плавать совсем не умела. И он тоже окунулся, чтобы немного взбодриться. Обтирая его своей нижней юбкой из домотканого холста, она сказала, что, наверное, ее спальный мешок не порвется, если они вдвоем в него заберутся, а если и порвется, то это, наверное, к счастью.

Когда же они вернулись к жилищу, то первым, что привлекло их внимание, был маленький лосенок, который стоял возле черного камня на своих длинных, как ходули ногах. И Медвяная Роса подозвала его к себе. И лосенок безо всякого страха к ней подошел, уткнулся своей смешной мордой ей в грудь и немного так простоял, тяжело вздыхая, словно искал сочувствия или на что-то жаловался.

Примечание к главе 2-й:

(1) Клещ никогда не впивается сразу, от получаса до нескольких часов он выбирает место укуса. Это дает неплохие шансы быстро его обезвредить. При совершенно минимальном навыке ползущий клещ, задевающий за волосинки на теле, чувствуется моментально и его ни с чем не спутаешь. Простейший выход — ежечасные само — и взаимоосмотры, с особым вниманием к подмышкам, паху, внутренней поверхности бедер, шее — обычно клещи туда и впиваются, причем, даже прибыв к излюбленному месту, долго примеряются и достаточно долго идет собственно процесс впивания.

(2) Запретные для посещений местности известны с давних времен в мифологии народов разных стран. У буддистов Монголии — это Агарти — "запрещенная территория в центре Азии, в окружении охранительных песков Гоби". У тантристов Тибета — загадочная и недоступная Шамбала, спрятанная от внешнего мира кольцом неприступных гор. На Памире, широко известная своими светящими НЛО, "памирская" аномальная зона. На Урале — Пермский треугольник.

(3) В мифологии многих народов говорится о предках, как о неких божественных существах, не совсем похожих на людей, но совмещающих черты человека и животного. От этих предков, якобы, не только произошел человек, но и берет свое начало связь человека с миром животных. Следует заметить, что люди не выбирали тотем из-за силы или смелости того или иного животного (иначе чем гордиться роду каракатицы). Это происходило по каким-то другим, до конца непонятным причинам.

(4) И еще интересный факт. В некоторых странах дальневосточного региона местные жители до сих пор верят в то, что тигр является воплощением духа леса и гор. Если зверь вдруг нападает на человека, то считается, что виноват сам пострадавший, ибо он каким-то неблаговидным поступком вызвал на себя гнев богов.

(5) Пиджин (англ. искаженное pidgin) — общее наименование языков, возникающих в экстремальной ситуации межэтнических контактов при острой необходимости достичь взаимопонимания. При образовании пиджина, как правило, контактируют три языка и более. Словарный запас такого языка обычно не превышает 1500 слов. Современный русский перевод значения "пиджин" — совершенно неприличен, ибо, по-старославянски, это означало: "Говорить (глаголить) не по смыслу".

ГЛАВА 3 КРАСНЫЕ КАМНИ

29 декабря, в среду, Геннадий Галыгин, отпросившись с работы до обеда, отправился на своей новенькой Volvo в Строгино, чтобы проведать квартиру своих покойных родителей — ветеранов советской дипломатической службы. Еще недавно он очень выгодно сдавал доставшуюся ему в наследство недвижимость в аренду. Его последними арендаторами была богатая грузинская семья, но у главы семейства возникли какие-то проблемы с российскими правоохранительными органами, и арендаторы куда-то съехали, возможно, решили вернуться в свой родной Зугдиди. Быстро найти за ту же цену новых арендаторов ему не удалось, поэтому его хорошая трехкомнатная квартира с мебелью и бытовой техникой оказалась нежилой. А за нежилой квартирой, как известно, надо регулярно следить: мало ли что, вдруг соседи этажом выше водой затопят или, не приведи господь, воры заберутся. Впрочем, были у Геннадия Галыгина насчет этой квартиры и другие планы.

Удостоверившись в том, что с квартирой все в порядке, он отправился на кухню, приготовил в электрокофеварке Bork чашечку кофе и закурил, а затем достал мобильный телефон, набрал нужный ему номер и позвонил. Ему ответил нежный женский голос.

— Лена, ты где? — спросил он.

— На третьем кольце. Такая ужасная пробка. Думаю, что приеду не раньше, чем через полчаса. Но это — нормально, — ответила ему собеседница.

— Это — нормально, — согласился он, обрадованный и взволнованный тем, что у него с Еленой Сергеевной Павловой, наконец-то, состоится полноценное свидание.

Их роман развивался очень стремительно. С того памятного воскресного дня, когда он ее поцеловал, они встречались дважды, поздно вечером, на том же месте, то есть на площадке 5 этажа возле окна. Своей жене Наине Галыгин говорил, что ему надо перед сном погулять и подышать свежим воздухом, — иначе он не заснет. Под каким предлогом приходила к нему на свидание Елена Сергеевна неизвестно, так как она ему про это не рассказывала. Они курили, пуская дым сигарет в открытую форточку окна, возле которого стояли, разговаривали, целовались и поспешно, можно сказать — стремительно, делали все остальное. Тот, кто в школьной или студенческой юности бывал в подобных ситуациях, могут подтвердить, что подоконник, даже широкий, не самое удобное место для получения чувственного удовольствия.

35-летняя Елена Сергеевна и 40-летний Геннадий Галыгин переживали кризис среднего возраста или, как говорят психологи — "бунт сорокалетних". Первооткрывателем новой болезни, поразившей весь цивилизованный мир, принято считать канадского психоаналитика Эллиот Жак, который в 1965 году в "Международном журнале Психоанализа" опубликовал статью под оптимистическим названием "Death and the mid-life crisis". Изучив множество личных биографий, автор пришел к выводу, что в середине жизни, люди испытывают некий кризис обусловленный двумя основными факторами. Во-первых, к этому моменту индивидуумы начинают глубоко осознавать собственную природу, как смертных существ. Во-вторых, к этому моменту у людей меняются рамки восприятия действительности, в результате чего система прямого отсчета "время с момента рождения" заменяется в сознании системой обратного отсчета — "время до смерти".

Геннадий Галыгин и Елена Сергеевна друг другу на свои "вторые половинки" не жаловались. Они ведь были соседи, и не один раз являлись невольными свидетелями периодически повторяющихся по одному и тому же сценарию семейных скандалов. Истеричная Наина Галыгина била посуду и вопила, да так громко и истошно, что было слышно на всю лестничную площадку. Дмитрий Васильевич Павлов не кричал, а, молча, выставлял Елену Сергеевну за дверь. Следом за ней, как правило, выбегала их дочь Аня, которая жалела свою мать и очень боялась, что она непременно выполнит свою угрозу — бросится под поезд метро. А потом они обе шли к кому-нибудь из соседей, иногда даже оставались у них ночевать.

Для того чтобы скрасить время ожидания Елены Сергеевны, Галыгин перешел в гостиную и включил телевизор. На канале SNN показывали повтор прямой трансляции торжественной церемонии открытия Святых врат собора Святого Петра Папой Римским Иоанном-Павлом II. Это торжественное событие состоялось 25 декабря 1999 года и положило начало грандиозному празднованию 2000-летия христианства.

79-летний понтифик медленно и тяжело шел, опираясь на руки двух епископов, хотя и выглядел несколько лучше, чем во время своих последних появлений на публике. После молитвы, которой внимали около 8 тыс. верующих, находившихся в соборе, наместник Святого Петра направился к Святым вратам.

— Я войду в Твой дом, Господи. Откройте мне врата справедливости! — пропел Папа на латыни и уперся ладонями в бронзовые двери. Тяжелые створки медленно подались вперед. В этот момент огромный собор, погруженный в полный мрак, осветился ярким светом многих тысяч мощных электрических ламп.

— И здесь без спецэффектов не могли обойтись, — поморщился Геннадий Галыгин от досады и переключился на другой канал, по которому шли последние деловые новости.

Главный банкир страны В.В. Геращенко жаловался на высокие кредитные риски, отсутствие инструментов ликвидности, обременительную налоговую систему и низкий уровень доверия к государству и кредитным организациям. Галыгину это тоже было неинтересно, но в это время раздался звонок в дверь, и он, выключив телевизор, поспешил навстречу Елене Сергеевне.

Он помог ей снять верхнюю одежду, проводил в гостиную и предложил кофе. От кофе она отказалась и попросила показать квартиру и правоустанавливающие документы. В принципе, ее все устраивало, даже ежемесячная арендная плата в размере 1 тыс. американских долларов. Она открыла сумочку и вытащила из нее конверт.

— Здесь 3 тысячи долларов. Я хотела бы заплатить за три месяца вперед, — сказала она и покраснела.

— Да подожди ты со своими деньгами! Лучше скажи: ты, что, решила со своим мужем развестись? — спросил он, чувствуя, что настал решающий момент для выяснения отношений.

— Заявление о разводе я подала две недели назад. Вот повестка в суд. Завтра, я надеюсь, все должно решиться, — призналась она.

— В таком случае… Я, конечно, не навязываюсь, но у меня есть встречное заявление: Давай жить вместе? — предложил он, поражаясь собственной смелости.

— Я не против этого. Но было бы лучше, если бы мы какое-то время, хотя бы полгода скрывали наши отношения. За это время я бы решила вопрос о разделе квартиры, в которой я прописана, а ты бы разобрался со своей женой, — предложила она.

Только она это сказала, как у Геннадия Галыгина зазвонил мобильный телефон. Взглянув на определившийся номер, он обомлел. Это была его супруга Наина Иннокентьевна. Он приложил телефон к уху и стал с ней разговаривать. Супруга интересовалась, как он добрался до Строгино, и жаловалась на какого-то "козла", который подрезал ее на Кутузовском проспекте. Она тоже была за рулем (личного автомобиля марки Skoda) и направлялась на "Горбушку", чтобы купить новогодние подарки своим родственникам в Санкт-Петербурге.

Чтобы не мешать их разговору, Елена Сергеевна, молча, встала с дивана и пошла на кухню. Он тоже встал и направился за ней, давая тем самым понять, что она для него гораздо важнее, чем разговор с женой. Увидев возле окна пепельницу, Елена Сергеевна открыла сумочку и достала пачку сигарет Vogue. Геннадий Галыгин жестом показал ей, чтобы она не стеснялась и закуривала. А тут и разговор закончился. Он положил мобильный телефон на подоконник и открыл форточку.

— Я тебя не очень задерживаю? — спросила Елена Сергеевна, спохватившись.

— Я отпросился с работы до обеда, то есть до 14.00, следовательно, у меня в запасе, как минимум, два с половиной часа, — улыбнувшись, ответил он на ее вопрос и в свою очередь поинтересовался, как обстоит со временем у нее.

— В колледже занятия закончились, а в издательстве, где я работаю переводчиком, мне приходится бывать один-два раза в неделю, — объяснила она свою ситуацию.

— Значит, успеем добежать до канадской границы? — пошутил он и нежно погладил ее по спине.

— Конечно, успеем! — весело ответила она и, выразительно заглянув ему в глаза, тихо спросила: Можно я перед забегом на пять минут зайду в ванную?

………………………………………………………………………………………………………

Прибыв на работу на крыльях любви, но с получасовым опозданием, за которое его, взглянув на его сияющее от счастья лицо, Антон Шлыков даже не пожурил, Геннадий Галыгин занял свое рабочее место и включил персональный компьютер.

— Какие новости? — спросил он, обращаясь к своим коллегам.

— Мистер Прог вернул Оленину в ее тело, и, я полагаю, что наш главный герой, немного пошалив, вскоре последует за ней. Руку даю на отсечение! Они встретятся снова, и у них закрутится роман с хэппи-эндом, — высказал свое мнение Александр Андреев.

— Что-то я в этом не уверен, — возразил Шлыков и пояснил свою мысль: Дмитрий Васильевич Павлов увяз, как пчела в сиропе. Он такую себе, понимаешь, красавицу отхватил, что назад возвращаться вряд ли захочет.

Галыгин неопределенно хмыкнул, и тут же приступил к изучению написанного текста, чтобы составить о нем свое мнение.

"Человек — земли соринка"

Эвенкийская поговорка

I

На другой день, ближе к полудню, когда Павлов и Медвяная Роса уже проснулись и даже позавтракали, на стоянке Белохвостого Оленя на реке Лопарь начался переполох. Урсула и Березка, спустившись к реке, чтобы набрать в бурдюки воду, заметили медленно кружившуюся в водовороте украшенную резьбой лодку-долбленку, в которой не было людей. Урсула разделась, вплавь добралась до нее, забралась на борт, осмотрелась, нашла шест и причалила к берегу.

Лодка, по ее мнению, была в хорошем состоянии, выдолблена из целого ствола осины и могла выдержать вес шести взрослых людей. Однако, то, что она нашла на корме, повергло ее и Березку в ужас. Это был кожаный мешок, а в нем — отрубленные и обезображенные головы черных аратов. С такой невероятной жестокостью расправиться с черными аратами могли только хунхузы — племя одичавших людей, которые не почитали богов.

Про хунхузов орландам было известно немногое: что живут они в пещерах в труднодоступной гористой местности, изобилующей фонтанирующими из-под земли горячими источниками и незамерзающими даже в лютые морозы озерцами. Каждый год с наступлением лета хунхузы совершали дерзкие набеги на территории соседних племен, с целью грабежа и насилия.

Никаких орудий труда и даже наконечники копий из камня и кости они делать не умели, пользуясь теми, которые доставались им в виде трофеев. Одеждой и обувью они тоже практически не пользовались, хотя их тела были лишены волосяного покрова, и даже головы блестели, как коленки. Но насекомые и хищные звери хунхузов не трогали, так как не переносили запаха их пота, который был так отвратителен, что даже у всеядных медведей вызывал непроизвольную рвоту. Бледная, сероватого оттенка, кожа хунхузов даже после непродолжительного пребывания на солнце покрывалась ожогами, поэтому они вынуждены были обмазывать себя глиной, смешивая ее с растительными и минеральными красителями.

Внешний облик хунхузов был непривычен и вызывал отвращение: вытянутый конусообразный череп, едва заметные ушные раковины, узенькие щелочки глаз, приплюснутый нос, длинная шея, вытянутый подбородок и маленький рот, который у взрослых особей был снабжен выступающими наружу клыками. Плечи у них были узкие, на руках — по четыре пальца с перепонками, а на ногах — по шесть. По причине четырех пальцев на руках хунхузы не могли пользоваться луками, но очень даже ловко управлялись копьями и дротиками.

Язык, на котором хунхузы общались между собой, сильно отличался от языка представителей соседних племен и напоминал щебетание птиц. Хунхузы были прекрасными пловцами, а их глаза видели ночью не хуже, чем днем. По ночам они обычно и нападали, но иногда могли застать своих жертв, врасплох, и днем, незаметно подплывши к берегу. С хунхузами орланды и другие племена на протяжении многих лет вели непримиримую борьбу, но хунхузов не становилось меньше. Некоторые полагали, что их женщины плодятся, как кошки, по три раза в год. Другие утверждали, что в пещерах, в которых живут хунхузы, круглый год растут съедобные грибы, являющиеся источником их питания и долголетия. Что толкало хунхузов на столь опасные предприятия, во время которых они гибли бессчетно, неизвестно. По мнению, орландов, аратов, кайяпо и других охотничьих племен, хунхузами управлял злой дух, которого они называли Великим Змеем.

Обо всем этом Павлов узнал, конечно, не сразу, но тревожное настроение Нары, Урсулы и Медвяной Росы, а также печальные всхлипывания Сары Гудвин, наглядно свидетельствовали о том, что близкое соседство с хунхузами не предвещает ничего хорошего.

— Лучше быть утопленником в реке, чем барбекю на вертеле у хунхузов, — заявила Нара, которой, как старшей по возрасту, было предоставлено право первой высказать свое мнение.

С ней все согласились, и начали подготовку к походу в направлении Красных камней. Четыре полноценных гребца: Нара, Урсула, Павлов и Медвяная Роса, — вполне могли справиться с управлением тяжелой дощатой лодки, которую Павлов три дня тому назад привел за собой на катере. Ширина лодки позволяла сидеть за одной парой весел не одному, как обычно, а двум гребцам. Лодку-долбленку они решили не бросать, а буксировать за собой на жесткой сцепке. Бронзовый наконечник копья, который Урсула подарила Павлову, после небольшой переделки превратился в наконечник багра — для того, чтобы расталкивать плывущие по воде стволы деревьев.

Урсула вырубила секирой два прочных шеста, очистила от коры и обстрогала своим кривым бронзовым ножом. С помощью этих шестов Березка и Сара Гудвин должны были управлять лодкой-долбленкой, чтобы ее не заносило. В ту же лодку они сложили "покрышку" типи и мешки с одеждой, которые Павлов перевез с зимника родителей Рико и Люка.

Нара, руководившая погрузкой, выбросила в реку на корм налимов и сомов большую часть охотничьих трофеев Павлова и Урсулы, оставив из них только то, что было засолено и закопчено. Детей (Рико, Люка и Вика) посадили на нос дощатой лодки, — так за ними удобнее можно было следить и в случае чего прийти на помощь. Разбирая типи, Медвяная Роса обнаружила, что шкуры на "покрышке" соединены какими-то необычными нитками, похожими на тонкий бронзовый шнур, но докучать своего мужа, то есть Павлова, расспросами не стала.

Они отошли от стоянки Белохвостого Оленя, когда шест, на котором сушилась тигриная шкура, отбросил самую короткую тень. Шкуру тигрицы они, разумеется, тоже забрали. Медвяная Роса уже придумала, какого фасона плащ она сошьет своему мужу, когда снимет с тигриной шкуры мех. Погода была по-летнему теплой, и вскоре гребцы (они расселись попарно, Нара с Медвяной Росой и Павлов с Урсулой), разделись до пояса и намазались пахучей мазью, отпугивающей кровососущих насекомых. На руки они надели замшевые рукавицы, чтобы не набивать мозоли. Предметы вооружения (к ним Урсула добавила несколько увесистых камней), спальные мешки и съестные припасы они сложили на корме. Туда же с деловым видом перебрался серый щенок, демонстрируя готовность держать по ветру свой чуткий нос. Его, посмеявшись, не отогнали, дескать, пусть служит на общее благо.

Наводнение залило поймы рек и болот. Вода, промывая тайгу, выносила в реку лесной мусор. Грести было непросто, так как весла то и дело попадали в ошметки коры, ветки и прочие фрагменты разнообразных деревьев и кустарников. Ближе к устью, то есть к месту слияния реки Лопарь с Припятью, скорость течения вначале замедлилась, а потом ускорилась. Нара осушила свое весло, взяла в руки багор, перешла на нос лодки и заняла место лоцмана.

На пути их возникло первое препятствие — "расческа" — в виде нагромождения вымытых с корнем стволов деревьев, — хвойных, лиственных — все вперемешку. Путешественники причалили к берегу, а Павлов с Урсулой приступили к расчистке прохода, сильно рискуя оступиться и поломать ноги. Еще никогда Павлову, наверное, не приходилось столь усердно трудиться, как в этот раз. После прохода через "расческу" орланды сделали первый привал. Они развели костер и поужинали.

— Милый друг, — шепнула Павлову на ухо Урсула, — какой же ты сильный! А с виду никак не скажешь.

Павлов же подумал, что, наверное, микстура по секрету Макропулуса продолжает действовать, и поэтому к славословиям Урсулы отнесся спокойно, без самолюбования.

По расчетам Нары до Припяти было уже рукой подать. Но какой стала река в результате наводнения, разумеется, не могла знать и она. Если черные араты не осмелились по ней пройти, значит, течение бурное и, возможно, на реке полно опасных препятствий и водоворотов. Урсула и Нара расспросили (словами и жестами) Сару Гудвин, и она подтвердила их худшие опасения. После короткого совещания орланды решили последних сил зря не тратить, а хорошенько отдохнуть, устроившись на месте привала на ночлег. И место было для этого подходящее — сухое и скрытое под шатром сплетшихся ветвями хвойных и лиственных деревьев.

Недолго передохнув в обнимку с Медвяной Росой, Павлов заступил на ночное дежурство, сменив на посту Нару. Ночная прохлада быстро развеяла сон. Весело потрескивая, горел костер, окрашивая красноватым цветом могучие стволы окружающих кедров и черных берез, ровно гудели комары, по небу скользили неясные тени ночных птах. Замерла, заснула старуха тайга, издавая вечные, подчас необъяснимые звуки: то ветка сухая хрустнет, как бы под чьей-то осторожно ступающей ногой, то шелест, ропот какой-то пронесется, а то вдруг не то стон, не то крик жалобный раздастся. Прежде в такие минуты, на Павлова всегда нисходило озарение. Он глубже вдумывался и яснее представлял себе все виденное, слышанное и перечувствованное. На этот раз все мысли о смысле бытия перебивало чувство тревоги и неуверенности.

В лесу начала куковать кукушка, и он вспомнил: по народным приметам это означает, что уже около 3 часов ночи. Когда закричит жаворонок, будет 5 часов. В 6 часов утра распускаются одуванчики. Из "шатра воина", сладко позевывая, вылезла Урсула, поздоровалась и вначале окунулась в реке, а потом уже оделась. Между Павловым и Урсулой завязался содержательный разговор, из которого Павлов получил некоторое представление о том, как орланды измеряют время.

Поводом для разговора стала кукушка, к которой орланды, оказывается, тоже имели обыкновение обращаться с вопросом по поводу оставшихся дней жизни.

— Урсула, а сколько тебе лет? — поинтересовался он.

— Двадцать два, мой милый друг. Я, как ты понимаешь, на пять лет старше тебя, но иногда чувствую себя, по сравнению с тобой, ребенком, как наша милая Сара, которой всего одиннадцать лет, — охотно ответила она.

— А когда ты родилась? Год, месяц, день, число? — попросил он назвать точную дату ее рождения.

— Я родилась в год Тигра на второй день первой луны за два зимних часа до восхода солнца (1), — ответила она, посмотрев на татуировку на своей правой руке ниже локтевого сустава. Такие татуировки с изображениями зверей, звездочек и фаз луны были у всех орландов, заменяя им биометрический паспорт. Аналогичная татуировка была и у него, но как расшифровать ее значение, он не знал.

— А Березка когда родилась? — поинтересовался он, чтобы понять смысл, который она вкладывает в понятие "год Тигра".

— Березка родилась в год Черного Кабана на четвертый день пятой луны. Роды были очень тяжелые, но все обошлось благополучно, — начала рассказывать она, и вдруг широко улыбнулась и воскликнула: Ой! У нее же завтра день рождения! Четырнадцать лет! Я чуть совсем не забыла. Спасибо, что подсказал. Это ведь ты специально разговор про дни рождения завел? Тебе, наверное, Нара сказала?

— Какая разница Главное, ты вспомнила, что у твоей сестры завтра день рождения, — сказал он, придя к выводу, что у орландов, наверное, такое же летоисчисление, как и у китайцев, которые изобрели 60-летнюю циклическую систему с подциклами по 12 лет и отождествляли каждый год с названием того или иного животного.

— Так, уже четвертый час летнего дня. У тебя, милый друг, всего два часа (2), чтобы еще немного поспать. Впереди нас ждет трудный и опасный путь, — Урсула прервала разговор напоминанием о том, что ему надо перед предстоящим походом восстановить свои силы.

………………………………………………………………………………………………………

Денек им и впрямь выдался непростой. Дважды они попадали в стремнины и водовороты. Павлову даже пришлось перебраться на вторую лодку, так как Сара и Березка совсем выбились из сил. Наши путешественники держались стойко, и, наконец, в полдень, прибыли к подножию горы, не только похожей своими очертаниями на верблюда с двумя горбами, но так и называемой — Верблюжьей. Павлов даже удивился: откуда орланды могут знать о верблюдах? Здесь, у Верблюжьей горы, русло реки Припять (Ипуть) распадалась на два рукава: Западный и Восточный, — образуя остров длиною до 15 км.

Когда путешественники на своих лодках приблизились к каменистому мысу, то увидели, как на галечный пляж, сомкнув продолговатые щиты, вышли семь воинов, вооруженных длинными копьями с гранеными наконечниками. На голове у каждого воина был конусообразный кожаный шлем; на руках у некоторых блестели металлические поручи. Забрала у шлемов отсутствовали, но лиц воинов нельзя было разглядеть, так как их скрывали густые москитные сетки (накомарники). Павлов догадался, что это и есть орландские амазонки, о которых ему рассказал Арнольд Борисович Шлаги.

Узнав свою подругу Урсулу, воины радостно закричали. Их боевой клич подхватили Вик, Рико и Люк. Воины положили щиты и копья на гальку, сняли шлемы и поспешили к ним на помощь. Увидев их открытые лица и прически, Павлов уже не сомневался: это действительно женщины, причем, некоторые — очень даже миловидные. Он также обратил внимание на их доспехи: колеты из толстой кожи, покрытые на груди металлическими бляхами, длинные кожаные поножи, защищающие нижнюю часть ноги, от колена до лодыжки, и металлические налокотники. На поясе у каждой висел кривой охотничий нож в ножнах, украшенных фигурными костяными и золотыми пластинами, а за спиной на ремне — обоюдоострая секира.

Амазонки вытащили их лодки на берег, а затем помогли донести их вещи до места, где располагался приют и временный штаб помощи для пострадавших от наводнения. Это была неглубокая пещера с широким входом, скорее даже — грот, который с незапамятных времен служил местным племенам нимфеумом — храмом, посвященным богиням рек и озер. Внутри пещеры горел костер, вокруг которого расположились около трех десятков людей — представителей разных племен и народов, которых наводнение застало неподалеку от Красных Камней. Орланды не отказывали в помощи никому, кроме хунхузов.

Среди беженцев Павлов заметил человека непривычной внешности. Загорелое лицо его, смуглое с красноватым оттенком, было лишено усов и бороды. Он носил длинные волосы, заплетенные в одну косу, и был одет в камзол средневекового кавалера, лишенный вышивок и каких бы то ни было украшений. Павлов тогда еще не знал, что это — Толемей-хан, знаменитый врач, путешественник и составитель первого географического атласа Империи джурджени и прилегающих к ней северных территорий. Впоследствии он с ним еще несколько раз встретится, но уже при других обстоятельствах. Какое-то мгновение они, замерев от неожиданности, всматривались друг друга, будто пытаясь что-то вспомнить, но потом отвернулись.

Их приход вызвал среди беженцев заметное оживление. Восхищенно завздыхали женщины и зацокали языками мужчины. Так было встречено появление на Красных Камнях Медвяной Росы. Павлов и его спутники сразу же получили горячую пищу: наваристую мясную похлебку и запеченную в золе рыбу. Две совсем еще молоденькие амазонки предложили им на выбор несколько глиняных кувшинов с горячим отваром из трав с медом. Павлов попробовал все напитки и почувствовал, что захмелел. Сильно болели руки и мышцы спины. От укусов мошкары зудела кожа и даже воспалились глаза.

Нара и Медвяная Роса расстелили на каменном полу пещеры шкуры, на которые наши путешественники устроились на отдых, а потом Павлов заснул, терзаясь страхами и сомнениями по поводу того, как встретят его и семью в приюте Белохвостого Оленя. И что с Олениной? Сможет ли она существовать в теле Инги и что произойдет, если она, вдруг, заговорит? Про Сару Гудвин он уже договорился с Медвяной Росой о том, что они ее удочерят. Воспитание Рико и Люка Павлов тоже бы не хотел никому доверять, но уже догадывался о существовании какого-то обычая, который регулирует подобные вопросы. У дакотов и кайяпо, как объяснила ему Медвяная Роса, дети, у которых умерли родители, переходят в семьи братьев отца.

Незадолго до часа заката солнца их разбудила Урсула, которая все время, пока они отдыхали, общалась со своими боевыми подругами и даже успела составить устное донесение своему командиру о военных приготовлениях кайяпо и приближении хунхузов. Центурион Агата, получив через вестового сообщение о прибытии Урсулы из долгосрочного отпуска и добытых ею сведениях, не мешкая, отправилась на своей ладье к Верблюжьей Горе в сопровождении отделения старших учениц.

Павлов и его спутники собрали вещи и в сопровождении Урсулы направились к своим лодкам. Предводительница орландских амазонок уже сошла на берег и наблюдала за тем, как ее подчиненные вытаскивают ладью, оснащенную мачтой, и с черным, изогнутым, как шея лебедя, носом на галечный пляж. Поздоровавшись с ними, поднеся правую руку ко лбу, к губам и к груди, Агата подозвала к себе Медвяную Росу, взяла ее под руку и прошлась по берегу, о чем-то беседуя.

Пообщавшись с красавицей дакоткой и пожелав ей счастья с новым мужем, Агата подошла к Саре Гудвин, потрепала ее по щеке и на знакомом ей языке черных аратов спросила, как ее зовут и кто ее родители. Чернокожая девочка с опаской ей отвечала. Узнав, что Сара — "амата", то есть "священная дева", предназначенная для жертвоприношения, она объяснила ей, что орланды не убивают детей для того, чтобы понравиться своим богам. Услышав об этом, Сара воскликнула: "Слава вашим богам!", — и затем запрыгала от радости, получив в подарок из рук самой "королевы орландов" (таким был титул Агаты в представлении черных аратов) безделушку в виде маленького серебряного колокольчика.

Павлов почувствовал, что скоро настанет и его очередь отвечать на вопросы сурового и властного Центуриона. 50-летняя Агата уже десять лет командовала постоянным войском племени орландов. Сам отряд был небольшой — 35 человек, но на нем лежало основное бремя защиты племени от внешних врагов и организация обороны Красных Камней. В условиях мирного времени мужчины племени привлекались к военной службе крайне редко, да и то, главным образом, для выполнения вспомогательных функций: проводников, носильщиков, дозорных и гребцов.

Агата была среднего роста, худощава, с короткими с проседью волосами и лицом, обезображенным шрамами и отметинами оспы. Павлов обратил внимание на ее скромное одеяние: штаны из оленьей замши, напоминающие рейтузы, и потертую кожаную безрукавку. Под безрукавкой виднелась рубаха из грубого домотканого холста. На поясе Агаты висел короткий бронзовый меч в простых деревянных ножнах. Никаких доспехов, кроме металлических наколенников и налокотников на ней не было. О ее мужестве, отваге и военной смекалке ходили легенды. Правда, Павлов узнает об этом позднее. Пока же он почувствовал исходящую от этой удивительной женщины столь мощную энергетику, что его сразу бросило в жар.

— А теперь, любезный, я хотела бы поговорить с тобой, — сказала Агата, обратившись к нему, и сделала ему знак, дескать, следуй за мной.

Они подошли к большой дощатой лодке с мачтой, чем-то напомнившей Павлову новгородскую ладью из художественного фильма "Садко" (киностудия "Мосфильм", 1952 год, режиссер А.Пушко). Подчиненные Центуриона, — десять амазонок из отряда старших учениц в возрасте 16–18 лет, — стояли кружком и о чем-то оживленно разговаривали. В отличие от воительниц, которых Павлов видел днем, эти были гораздо моложе, да и вооружены иначе: маленькими круглыми щитами, луками и короткими метательными копьями. Нательными доспехами служили им панцири из войлока, простёганных нитями из шерсти и сухожилий. Завидев свою начальницу, ученицы построились в шеренгу, ожидая от нее дальнейших указаний.

Агата сделала им знак, означающий команду: "Вольно, не расходиться!". Ее подчиненные снова встали в кружок, и до слуха Павлова долетел веселый смешок: "Сорока, Урсула, Сорока…". Агата недовольно поморщилась и приказала своим подчиненным отойти от ладьи на расстояние двадцати шагов.

Убедившись в том, что их разговор никто не услышит, Агата задала Павлову вопрос, на который он мысленно уже подготовил ответ. Конечно же, речь шла о тигрице, которая сама нашла свою смерть у ручья на краю болота. Павлов не стал ничего привирать, и рассказал Центуриону все, как было на самом деле. Только отросток стальной арматуры он назвал по-другому: как острый осиновый кол, кем-то глубоко вбитый в землю.

— Молодец, что не врешь! — похвалила его Агата и добавила еще немного сиропа: Урсула мне такое про тебя передала в своем сообщении, что я засомневалась. Но то, что ты мне рассказал, останется между нами. Пусть все орланды думают, что ты — Герой. Хотя, ты и на самом деле герой, если преодолел страх перед Хозяйкой Тайги. И это заслуживает особой награды.

После этих слов Агата подозвала к себе учениц, которые бросились к ней со всех ног. Она шепнула одной из них что-то на ухо, и та, кивнув головой, полезла в лодку, а трое других по знаку своей начальницы начали ритмично стучать копьями о свои щиты. По этому сигналу к ним прибежали другие амазонки: войны и ученицы. И, вот, когда они все собрались, Агата произнесла следующую речь:

— Властью, данной мне племенем орландов, я объявляю, что Сорока — сын Аси и Сома из рода Белохвостого Оленя, за исключительную храбрость, проявленную им в поединке с Хумбабой (тигрицей) и спасение утопающих соплеменников, принимается в отряд воинов орландов в должности моего адъютанта. И звать его теперь не Сорока, а Тибул, что на языке наших предков означает Победитель Тигра.

После этого Агата повесила Павлову на шею ожерелье из когтей бурого медведя, предупредив его и всех остальных, что это — его постоянный пропуск в расположение отряда воинов орландов, куда он может приходить в любое время дня и ночи.

— Урал!!! — закричали воины орланды и ученицы и снова ударили копьями о свои щиты.

С визгом, выражающим чувство радости и гордости, к Павлову на шею бросилась Урсула. Когда волнение немного улеглось, Павлов в своей ответной речи искренне поблагодарил Агату за столь высокую награду и пообещал оправдать оказанное ему доверие. Прибежали Рико и Люк, закричали и запрыгали от восторга, а потов вцепились ему в куртку, всем своим видом показывая, что он — не кто-нибудь, а их старший брат. Подошли Нара, Медвяная Роса, Березка и Сара Гудвин. И тоже его поздравили: с новым именем и почетной должностью. Нара и Медвяная Роса его расцеловали, Березка погладила его по щеке, а Сара укусила за мочку уха — не больно, а скорее щекотно.

И вот, Павлов и его спутники снова отправились в путь. На этот раз плыть было недалеко и недолго — между крутых берегов правого рукава реки Припять (Ипуть) до места, называемого Главным Причалом. Урсула осталась у Верблюжьей горы (служба есть служба) и ее место в дощатой лодке за веслами заняли две старшие ученицы, которым были положены увольнительные.

Юных амазонок обеих звали Ритами и были они прелесть как хороши и общительны. Снявши с себя доспехи и оставшись в одних топиках и коротеньких юбочках из грубого холста, они сели в дощатую лодку вместе с Павловым, Нарой и детьми. Лодка-долбленка с Медвяной Росой, Березкой и Сарой Гудвин следовала за ними на буксире.

Риты рассказали Павлову и Наре последние новости, не забыв упомянуть всех соплеменников, которым за последние пять дней удалось добраться до Красных Камней. Из рода Желтого Быка, по их сведениям, не прибыл еще никто, кроме тех, кто перебрался из своих зимников на Красные Камни до наводнения. Павлова, то есть Сороку, а теперь — Тибула, обе Риты, оказывается, хорошо знали, и поэтому строили глазки и хихикали, что ему совсем не нравилось.

Лучи закатного солнца, упав на гранитные отложения берегов под определенным, только им известным углом, отразились столь ярким радужным цветом, что Павлов даже прикрыл ладонью глаза. В последний раз подобное зрелище он видел в художественном фильме "Золото Маккены" (Mackenna's Gold — 1969 год), но та, известная кинозрителям, картинка золотого каньона была искусственной. Здесь же все было натурально.

— Какая красота! — вырвался из него вздох восхищения.

— Твоя Медвяная Роса тоже красотой не обделена, — кокетливо улыбаясь, заметила Рита, которая гребла с ним на пару.

— Инга узнает, желчью изойдет! — простодушно заметила вторая Рита, которая была напарницей Нары.

Его супругу Ингу обе ученицы знали не понаслышке. Одной Рите она приходилась двоюродной сестрой, а другой — племянницей. Получив подтверждение о том, что Инга (Оленина) жива, Павлов обрадовался, а затем задумался. Получалось, что теперь у него две жены. Как между собой они будут ладить?

От невеселых раздумий Павлова отвлекли стоящие в ряд на высоком берегу каньона на расстоянии, примерно, полукилометра друг от друга каменные башни — каждая высотой с 5-6-этажный дом. Он догадался, что это и есть "приюты", о которых ему рассказывал Арнольд Борисович Шлаги.

По пути к причалу они нагнали лодку-берестянку, в которой находились два парня в возрасте 17–18 лет. Сороку из рода Белохвостого Оленя вышеупомянутые соплеменники тоже хорошо знали и приветствовали, как своего закадычного приятеля. Из вежливости Павлов помахал им рукой, а обе Риты не преминули воспользоваться случаем, чтобы сообщить им о том, что их приятель уже не Сорока, а Тибул — Победитель Тигра. Парни, которых Риты называли Шалопаем и Кудлатым, юным амазонкам не поверили, и, ухохатываясь, сказали, что Сорока, действительно, не Сорока, а Рыдван, то есть победитель Зайца. Это было уже слишком. Даже Нара не выдержала, и, осушив весло о спину одного из парней, грозно сказала:

— Заткнитесь, недоношенные, а не то я вам руки с ногами местами поменяю!

— А Урсула сделает вам последнее обрезание, — предупредила одна из Рит.

— А я вырву язык, — подвела итоги страшного наказания Медвяная Роса и показала тигриную шкуру.

Разглядев Медвяную Росу, парни ахнули и стали грести так быстро, что скоро их обогнали и оказались далеко впереди. Они даже отцепили от своей лодки большое бревно, которое буксировали. Обе Риты еще долго смеялись, живо представив дерзких обидчиков в случае исполнения перечисленных угроз. А Павлов огорчился, начав постигать реальную сторону жизни своего двойника, который, по правде говоря, не отличался ни умом, ни храбростью, ни сообразительностью.

Заскулил, завизжал и заметался на коленях у Люка щенок, который до этого не подавал никаких признаков беспокойства. И тут путешественники услышали громкий лай и подняли головы. На самом козырьке каньона, мечась из стороны в сторону, бегала собака, похожая на овчарку.

— Зорька! Зорька! — радостно закричали братья-близнецы, опознав знакомую собаку.

Зорька пробежала по берегу несколько десятков метров, а потом пропала из виду. Ничего страшного, конечно, с ней не случилось. Просто она направилась к своим хозяевам для того, чтобы визгом и лаем предупредить их о скором прибытии сородичей, считавшихся безвестно отсутствующими.

— Как же мы будем выбираться на берег? Не иначе, как по веревочной лестнице? — с тоской думал Павлов, рассматривая высокую отвесную стену каньона. Когда же их лодки приблизились к Главному Причалу, то Павлов испытал еще один шок. Он увидел лестницу шириной не менее 15 метров, аккуратно высеченную в скале. Ее ступеньки спускались прямо к воде, а между тремя маршами были устроены площадки.

По обе стороны от лестницы вдоль берега качались на воде десятки плотов, привязанных за веревки к вбитым в скальную породу деревянным клиньям. На плотах стояли перевернутые днищем вверх лодки. На плотах сновали люди, на лестнице играли дети, где-то в отдалении лаяли собаки, пахнуло дымком от где-то неподалеку разложенного костра.

— Ну вот, мы и дома! — сказала Нара и заплакала.

II

В середине 1960-х годов на северном побережье Чёрного моря в устье реки Авунда в 11 км к востоку от Ялты начались археологические раскопки. Экспедиции длились не один день, поэтому некоторые археологи брали с собой детей. В 1967 году раскопками руководил отчим Терехова — старший научный сотрудник Института археологии АН СССР, благодаря которому Павлов (ему и его школьному другу Терехову в это время исполнилось 14 лет) первый раз в жизни оказался в археологической экспедиции.

Работы велись на скале Дженевез-Кая, где был обнаружен культурный слой с остатками примитивной лепной керамики периода раннего энеолита (III тысячелетие до н. э.). Там же был обнаружен таврский культурный слой VII–VI век до н. э. с остатками чернолощеной лепной посуды. К раскопу мелкоту, естественно, не подпускали, и подрастающее поколение вынуждено было развлекать себя самостоятельно. Они загорали, купались, совершали непродолжительные пешие походы по окрестностям Гурзуфа. И все же любопытство брало верх, и тогда Павлову, его другу Терехову дали в руки совковые лопаты, чтобы они разгребали землю из отвалов.

Атмосфера серьезной сосредоточенности, с которой работали старшие, буквально сантиметр за сантиметром, снимая землю, просевая ее, отбирая каждую бусинку, каждый черепок, заставляла задуматься. Например, о том, что каждый сантиметр культурного слоя, это — десятки, а может и сотни лет истории. Отнюдь не факт, что люди жили на этой этом месте всегда. Они могли его покидать под натиском врагов и стихийных бедствий, а потом на эту площадку, давно заросшую травой и бурьяном, приходили другие племена и народы и создавали новое поселение. Цель ученых-археологов — не поиск сокровищ древних цивилизаций, а реконструкция и классификация их многослойной материальной культуры.

Вспомнить об археологии Павлова заставили уже первые шаги, которые он сделал на древней земле орландов. Впрочем, по порядку. Начнем со встречи с сородичами, об актуальности которой обитателей приюта Белохвостого Оленя на Красных камнях, визгом и лаем, предупредила собака по кличке Зорька. Дяди, тетки, двоюродные братья и сестры, — все кто не был занят неотложными хозяйственными делами, — немедленно поспешили к Главному Причалу. Павлова обнимали, целовали, хлопали по спине, выражая искренние чувства радости по поводу того, что он и его братья живы и здоровы. Из сородичей выделялся высоченный мужчина под два метра ростом с черной, как смоль, окладистой бородой. Его звали Ерофей, и он приходился Павлову, то есть Сороке, родным дядей по отцовской линии. Именно он становился для Люка и Рико отцом вместо погибшего Сома.

Встречающие сородичи не обделили и вниманием и Нару с Березкой, искренне поздравив их с благополучным прибытием. Только Медвяная Роса и Сара Гудвин тихо стояли в сторонке. Наконец, дело дошло и до них.

— А это кто? — спросила Нару одна из теток Сороки — самая пожилая и авторитетная, по имени Лаванда.

— Не поверите, уважаемая Лаванда! Старшая — его жена, а младшая, как можно догадаться по цвету кожи, — подарок вождя черных аратов.

— Когда же он успел жениться и добиться расположения черных аратов? — удивилась Лаванда.

— Он еще и нас из реки вытащил, а потом убил Хумбабу и содрал с нее шкуру, — набравшись смелости, сказала Березка.

— Кто, Сорока?! — всплеснула руками Лаванда.

— Теперь он не Сорока, а Тибул, то есть Победитель Тигра. Так решила Агата и пожаловала его в свои адъютанты, — сообщила Нара самую сногсшибательную новость для сородичей Сороки, получившего вместо прозвища новое имя, причем, достойнейшее из достойных.

Тем временем обе Риты успели облачиться в свои доспехи и ударили копьями о щиты. На сигнал прибежали воины и ученицы, охранявшие Главный Причал. Риты знаками показали им на Павлова и его ожерелье из медвежьих когтей, а Медвяная Роса развернула тигриную шкуру и попросила Нару набросить ее Павлову на плечи.

— Слава Тибулу! — закричали Риты.

— Урал!!! — подхватили амазонки и ударили копьями о щиты.

На шум, устроенный ими, сбежались все, кто в это время находился на Главном причале или поблизости. Собралась небольшая толпа, человек тридцать, не считая собак. Подошли два молодца в богатых меховых накидках и с деревянными дубинками в руках. Это были сыновья Верховного вождя, которые, по сложившейся у орландов традиции, выполняли функции полицейских. Их так и называли — "стражи порядка". Простые орланды их не очень-то любили, а амазонки, так и вовсе презирали.

— Что это еще за представление? Все праздники по случаю Дней ужаса и скорби отменены! Немедленно разойтись! — настаивали "стражи порядка", помахивая дубинками.

— Мы сейчас ваши дубинки вам в одно место вставим! — возмутились амазонки.

— Вы, что, не видите? Мы же героя встречаем! — заволновались сородичи.

Ошарашенный столь неожиданно шумной и теплой встречей, Павлов не сразу и заметил, что шагает по вымощенной брусчаткой дороге, — все равно, как в Москве по Красной площади. Подле башни, окруженной бревенчатым частоколом, толпа остановилась. Это был приют Желтого Быка, о чем свидетельствовало его изображение на воротах, ведущих внутрь просторного двора. Прежде чем ворота открылись, Павлов тепло попрощался с Нарой и Березкой и с сожалением подумал о том, что ему нечего Березке подарить по случаю ее дня рождения. Но он все-таки ей об этом событии напомнил, поздравил, и будущий подарок обещал доставить ей позднее. Березка потупила глаза и покраснела, и Павлов понял, что, наверное, опять неправильно выразился. А потом его от них оттеснила высыпавшая навстречу Нары и Березки толпа их сородичей.

Приют Белохвостого Оленя оказался самой крайней башней, которую Павлов заметил, когда со своими спутниками направлялся к Главному Причалу. В центре приюта, на скальной плите, высилась каменная башня с площадью основания около 12х12 метров и высотой около 25 метров. Башню окружал частокол высотой более двух метров в форме правильного четырехугольника.

В пересчете на привычную для Павлова метрическую систему, общая площадь окруженного частоколом пространства составляла не менее 700 кв. метров. Внутри вымощенного булыжником двора находились поленницы дров и разнообразные деревянные строения, с целью и назначением которых Павлову и Медвяной Росе еще предстояло разобраться. Сара Гудвин — та вообще была ошарашена, — наверное, так, как если бы дикого туземца из африканских джунглей доставили в центр Москвы или Парижа.

Если бы не Дни ужаса и скорби, объявленные Верховным жрецом Колываном, то все, кто был на встрече и чествовании Павлова, как героя, немедленно сели бы за стол и отведали пива и медовухи из погребов приюта Белохвостого Оленя, и потом бы от души повеселились. А так народ разошелся по своим приютам и по своим делам, и Павлов остался наедине с сородичами своего двойника, то есть Сороки.

Его терзали чувства самой разнообразного свойства. Во-первых, ему следовало заявить о смерти Сома и Аси. Во-вторых, доказать достоверность появления в приюте Белохвостого Оленя старшего лейтенанта госбезопасности Олениной в облике аборигенки Инги. По дороге в приют ему уже сообщили, что она совсем разболелась и даже не может разговаривать. Ему также сказали, что за ней сейчас присматривает ее родная мать и даже "напомнили" ему имя и прозвище этой женщины — Соня-Кукушка.

— Пойдем, — сказал Ерофей, сжав его за локоть, как кузнечные клещи.

Павлов умоляюще на него посмотрел, и Ерофей, пристально посмотрев ему в глаза, усмехнулся и на правах старшего объявил:

— Тебя Михей ждет. О бабах своих не беспокойся. С ними Лаванда вначале поговорит, а потом решим: привечать их, как почетных гостей, или гнать взашей.

………………………………………………………………………………………………………

70-летний Михей — старейшина рода Белохвостого Оленя жил уединенно в "шатре воина" в дальнем углу двора. Он не вышел навстречу своему внуку не потому, что был немощен, а потому, что считал Сороку совершенно пустым и никчемным мужичком, по сравнению с его отцом, который был единственным сыном его самой любимой жены Варвары. О том, что Сома уже нет среди живых, Михей догадывался без погружения в бессвязно-глупые сновидения, которым он верил еще меньше, чем в пророчества Верховного жреца Колывана. Подобные предчувствия, — и тому есть многочисленные подтверждения, — у детей природы срабатывают даже с большей точностью, чем показания барометра.

Старейшина сидел возле костра на деревянной колоде, к которой по обычаям джурджени была приделана спинка, вроде как кресло. Он даже не привстал и не шелохнулся, когда его старший сын Ерофей предоставил Сороку. И даже никак не отреагировал на его низкий поклон.

— Где твои родители? — спросил он Павлова, не скрывая того, что их разговор, — все равно, что допрос у безжалостного судьи.

— Полагаю, что они утонули, — ответил Павлов, следуя версии Арнольда Борисовича Шлаги.

— Как это произошло? — потребовал Михей уточнения деталей.

Павлов повторил то, что уже рассказал Наре и Урсуле. Михей смахнул со щеки скупую слезу, потеребил себя за длинную седую бороду и сказал:

— Что братьев своих в беде не бросил, и на том спасибо. А сейчас убирайся с моих глаз прочь и три дня не показывайся!

Тут в их разговор вмешался Ерофей, пожалевший племянника и еще не пришедший в себя после овации, которую на Главном Причале устроили подчиненные Центуриона Агаты.

— Отец, судя по тому барахлу, которое доставлено в приют, их лодка была сильно перегружена. Удивительно, что она, попав под волну, не ушла на дно. Может, Сому и Асе тоже удалось спастись?

— Прошу тебя, Ерофей, не береди мне душу! — осадил его Михей и тут же объявил о своем решении: Рико и Люка забери к себе. На девятый день, как положено, справим по Сому и Асе поминки. Сороку же отведи к вдове Маланье. Пусть она о нем позаботиться, а он с нею поживет и потешится, пока Инга не выздоровеет.

Ерофей сделал Павлову знак, дескать, отойди, но недалеко. И Павлов понял, что Ерофей хочет рассказать старейшине о дополнительных обстоятельствах его путешествия к Красным Камням. Павлов отошел за поленницу дров, где нос к носу столкнулся с двумя сородичами Сороки, приходившими его двойнику двоюродными дядями. Ясное дело, что они пытались из любопытства подслушать разговор Михея со своим внуком. Увидев Павлова, они растерялись, а потом попятились и скрылись в вечерних сумерках.

Прошло несколько минут томительного ожидания. Павлов уже успел полюбоваться на высыпавшие на небо звезды. И тогда впервые пришла ему на ум мысль о том, что все эти башни правильной геометрической формы и вымощенную брусчаткой дорогу создали не орланды с их примитивной техникой, а кто-то другой, кто, возможно, жил на этом месте прежде, а потом бесследно сгинул во тьме исторических времен.

— Сорока! То есть, Тибул. Иди к нам! — крикнул Ерофей, и Павлов понял, что обращаются к нему.

На этот раз Михей встретил его стоя. Чувствовалось, что он смущен и немного растерян. Еще бы! Ведь теперь его нелюбимый внук, этот безбородый юноша стал знаменитым охотником, которого сама Центурион Агата удостоила за храбрость воинскими почестями. Такого он никак не ожидал. И он велел Ерофею:

— Внука Сороку, то есть Тибула, и прибывших с ним гостей разместить в моем шатре — на одну ночь; завтра же для Медвяной Росы и Сары Гудвин установить отдельное летнее жилище и обеспечить их всем необходимым, включая одежду и домашнюю утварь. И пищу — наравне со всеми. А я пойду к Маланье. Что-то спина у меня разболелась, да и в баньке уже давненько не парился, — сказал Михей и озорно подмигнул.

Чтобы оценить диапазон перемены настроения старейшины рода Белохвостого Оленя, следует заметить, что некрасивая 40-летняя Маланья, племянница Михея, выполняла в приюте обязанности банщицы. Она и жила в предбаннике большой родовой бани, вмещавшей сразу не меньше десяти человек. Баня была рубленая и топилась по-черному. Вода нагревалась в деревянных корытах при помощи камней. Но воду еще нужно было натаскать, дрова нарубить, а камни раскалить.

Отправляя Сороку к Маланье, Михей намеревался разом решить две задачи. Во-первых, он намекал сородичам на то, что, кроме "помощника банщицы", Сорока никуда не годится. Во-вторых, он хотел дать Маланье возможность немного передохнуть и снова почувствовать себя женщиной. Объявив же о том, что теперь он сам отправляется к Маланье, Михей заглаживал перед своим несправедливо униженным внуком свою вину.

Когда Ерофей ушел, чтобы сообщить сородичам о воле старейшины, Михей усадил Павлова рядом с собой и задал ему несколько вопросов: о землетрясении и наводнении, о встрече с Нарой и Урсулой, о появлении Медвяной Росы и Сары Гудвин, об их путешествии к Красным Камням и так далее.

Павлов старался отвечать на вопросы коротко, тщательно подбирая слова. Михей же, внимательно слушая, дивился резкой перемене, произошедшей с его внуком за те девять лун, которые прошли со времени отбытия Сома, Аси и молодоженов (Сороки и Инги) на родовой зимник. Это было в начале осени прошлого года. За зиму сородичи несколько раз их навещали на нартах, запряженных в собачьи упряжки. Обитателям зимника привозили муку, соль, сушеные корнеплоды и увозили от них мороженую рыбу, разную забитую дичь (глухари, рябчики, тетерева), косуль, зайцев и пушных зверей. Сом, по мнению Михея и всех сородичей, был удачливый рыбак и охотник, заботливый муж и добрый отец. Ниже по течению реки Припять (Ипуть) располагался зимник Ерофея, который со своей семьей успел прибыть на Красные Камни за три дня стихийного бедствия.

Михей и Павлов поговорили недолго. Вскоре пришли Ерофей, Лаванда, а ними толпа любопытных подростков — двоюродных и троюродных братьев и сестер Сороки. Ерофей нес в руках два горящих факела, а Лаванда — тигриную шкуру. Они привели с собой сияющую от счастья Медвяную Росу и все еще немного испуганную Сару Гудвин. Михей встал и вышел к ним навстречу. Какое-то время он стоял, как вкопанный, рассматривая освещенную факелами Медвяную Росу, а потом, сердито кашлянув, сказал:

— Ну, что столпились? Думаете, я тигров никогда не видел? Видел, однажды, Хозяина Тайги. Правда, сколько я потом дерьма из своих штанов выгреб, про то знает только моя покойная жена Варвара.

Все дружно засмеялись. Дождавшись, когда смех стихнет, Михей торжественным голосом произнес:

— Медвяная Роса! И ты Сара Гудвин! Когда-то ваши сородичи, дакоты и черные араты, в дни моей юности спасли мне жизнь. Настало время рассчитаться за их доброту и гостеприимство. Слава Одину, что это случилось до того, как я отправился в Царство теней! Вы — мои самые желанные гости! И если вас кто-то будет обижать, говорите мне. Предупреждаю, это относится ко всем сородичам, даже к тебе — мой наихрабрейший внук. Не посмотрю на то, что ты Тибул, адъютант Агаты-воительницы и друг Урсулы-грозы хунхузов. Как огрею посохом по спине, сразу вспомнишь, как тебя прежде звали.

Наступило неловкое молчание. Поняв, что сказал немного лишнего, Михей, чтобы не отравлять момент торжественной встречи внука-героя и желанных гостей, попробовал отшутиться:

— Я не от злопамятства сказал тебе это, любезнейший внук, а от зависти. Как ты еще не ослеп от красоты Медвяной Росы?

Все снова заулыбались, а кто-то даже истерично всхлипнул. И тогда подростки, не спрашивая разрешения взрослых, начали бросать в костер охапки хвороста и поленья, словно соревнуясь, кто проворнее. И костер, едва разгоревшись, вспыхнул так ярко, а языки пламени взвились так высоко, что, когда достигли верхушек самых высоких деревьев, все сразу вспомнили имя отца Сороки. Его ведь звали Сом, то есть вязанка хвороста. А Лаванда — старшая жена Ерофея — даже потом утверждала, что в этот самый момент услышала нежный, как журчание ручья, голос своей любимой младшей сестры Аси.

Насколько это соответствовало действительности доказать невозможно, но вот, что все точно услышали, так это — оглушительный лай Грома — вожака стаи собак приюта Белохвостого Оленя. Возвращаясь, домой после очередной разборки с вожаком стаи собак семьи Верховного вождя, Гром сразу почуял запах того, кого он со щенячьего возраста считал самым любимым хозяином, и не смог удержаться от того, чтобы лизнуть его прямо в лицо. Павлов от неожиданности чуть не упал, но его кто-то поддержал, а потом отогнал от него не в меру разволновавшегося пса.

III

Верховный жрец племени орландов преподобный Колыван недаром объявил о наступлении Дней ужаса и скорби. Незадолго до землетрясения и наводнения в окрестностях Красных Камней происходили странные и необъяснимые явления. Несколько раз по реке Припять (Ипуть) проплывали лодки-призраки, из которых доносился визгливые человекоподобные голоса, смех и странная музыка — одновременно завораживающая и вселяющая страх. У тех орландов, которые это слышали, кровь стыла в жилах и волосы на голове от страха вставали дыбом. Охотник Еремей из рода Куницы, его жена и дети утверждали, что видели огромную птицу, размах крыльев которой превышал десять сажен. Птица со зловещим клекотом пролетела над их зимником и опустилась где-то возле Ржавого болота.

Другие орланды видели, как по реке Припять с диким и оглушительным ревом проплыл северный (белый) медведь, к хвосту которого была привязана четырехвесельная дощатая лодка. И вроде бы на спине у медведя восседал прекрасный юноша, лицо которого светилось, как солнце. Данное обстоятельство Колывану не нравилось больше всего, ибо подрывало веру орландов в незримого бога Одина и укрепляло веру в зримого бога Магнетрона. Первый почитался в виде абстрактных геометрических фигур и чисел, а второй в виде солнечного диска.

Уже много лет, можно сказать, с незапамятных времен, адепты культа Одина враждовали с адептами культа Магнетрона, правда, без крайней религиозной нетерпимости и сопутствующей этому печальному обстоятельству кровавой резни. Оба течения религиозной мысли зародились в Прибайкалье в городах-государствах джурджени. От джурджени вместе с изделиями из меди и бронзы и керамикой они начали распространяться среди варварских племен Прибайкалья и Забайкалья.

До перехода к монотеизму орланды, как и прочие кочевые и полуоседлые племена, поклонялись духам природы и почитали своих предков. Отголоском этих верований являлись названия их родов, суеверный страх перед душами умерщвленных животных и ежегодный праздник в День летнего солнцестояния, посвященный богоподобному вождю Авесалому, который привел свою большую семью на Красные Камни. По одной версии этой красивой легенды Авесалома вдохновлял и сопровождал жрец Высочайшего Храма Одина по имени Гарагуля, происхождением из племени илинойцев.

Опять же с незапамятных времен в городах-государствах джурджени чуть ли не каждый год появлялись странные люди, мужчины и женщины, которые объявляли себя истинными пророками Одина или Магнетрона и проповедовали скорый конец света, пришествие Мессии, страшный суд и наступление эры вечной весны и пищевого изобилия.

Мессия в их представлении был сверхчеловеком, обладающим безграничной властью над природой. Почитатели Одина называли его Урсулой-Динарой — дочерью Одина, а почитатели Магнетрона — Хондой. Первый, якобы, должен прилететь с Полярной звезды в облике прекрасной девушки, а второй — с Солнца в облике прекрасного юноши. Иные фантазеры даже называли себя их воплощениями (аватарами) и намекали на то, что их следует бесплатно кормить, поить и почитать в качестве живых богов. Однако этих самозванцев быстро разоблачали по причине отсутствия у них способностей совершить какое-нибудь чудо, даже самое элементарное, например, вызвать грозу средь ясного неба, полетать на бреющем полете или превратить камни в пар.

После того, как независимые эксперты в лице звездочетов-любителей убедили основателя Империи джурджени Агесилай-хана I в том, что Полярная звезда, это — тоже Солнце, но только находящееся от Земли на порядочном расстоянии, он провел радикальную религиозную реформу, объединив коллегии жрецов Одина и Магнетрона в единую корпорацию. Его преемник Агесилай-хан II пошел еще дальше и объявил своего 16-летнего сына Базар-хана земным воплощением Хонды, а свою 14-летнюю дочь Аделаиду — земным воплощением Урсулы-Динары, и затем, как полагается, сочетал их браком. Не прошло и года, как юный принц и красавица-принцесса покинули этот подлунный мир, растворившись в солнечном свете. Злые языки утверждали, что Базар-хана и Аделаиду просто отравили, а затем сожгли.

Объединенная жреческая корпорация Одина-Магнетрона определила местом пребывания божественной четы Мир Прекрасного Блаженства и установила для претендующих на то, чтобы туда попасть жесткий пропускной режим в виде соблюдения десяти заповедей. Всем прочим после смерти было гарантировано жалкое прозябание в скованном вечной мерзлотой Царстве Теней. В городах и населенных пунктах империи в кратчайшие сроки были возведены пышные Базар-и-Динар храмы. В них жрецы объединенной корпорации Одина-Магнетрона за натуральное и денежное вознаграждение совершали ритуальные и магические действия для очищения кающихся грешников от отягчающих их душу помыслов и проступков, а также молились о здравии властей предержащих — от императора до надзирателей тюрем.

Принципиальные адепты Одина и Магнетрона (их называли посвященные) бюрократической профанацией древней веры были крайне возмущены, но их было немного, и они ушли в глубокое подполье. Они скрыли многие тайные знания и духовные практики, оставив от культов зримого и незримого Светлого Бога только внешнюю оболочку. Вначале противников государственной религии жестоко преследовали, но потом власть махнула на них рукой, убедившись в том, что церковный раскол гораздо полезнее церковного единства. Внук Агесилай-хана II Банзай-хан по прозвищу Справедливый издал эдикт о религиозной веротерпимости, что, по мнению некоторых ученых мужей джурджени, в конечном итоге привело:

1) К распространению ложного учения о пропавшей планете Геспере, которая олицетворяла силу всеобщей божественной любви;

2) К распространению древних языческих культов;

3) К массовому психозу по поводу обещанных пророками истинной веры Дней ужаса и скорби и открытия врат Царства Теней.

И опять все надежды народов Прибайкалья и Забайкалья обратились на скорое пришествие Мессии — истинного Хонды, сына Магнетрона, и истинной Урсулы, дочери Одина, которые избавят их от всех напастей и укажут путь в мир вечного блаженства.

В некоторых городах империи за полгода до страшного землетрясения и наводнения религиозные экстремисты призывали толпу разрушить Базар-и-Динар храмы до основания и построить Храм Истинной Веры. Об этом Колывану сообщил член жреческой коллегии высокочтимый Достархан, когда в упряжке северных оленей проезжал по скованной льдом Припяти (Ипуть) мимо Красных Камней по направлению к Северному океану. Там, в дельте великой реки Велги, на каменном острове, находился Высочайший Храм Одина, и проводились все наиважнейшие религиозные мероприятия. Сам Колыван, как и многие его предшественники, происходил из илинойцев — племени людей белой расы, которое добровольно подчинилось джурджени и восприняло их веру.

Орланды долго препятствовали созданию на Красных Камнях прихода Высочайшего Храма Одина, хотя и не отказывали монахам и пилигримам в гостеприимстве. На мысе, образующемся при слиянии омывающих Красные Камни рукавов реки Припять (Ипуть), находилась башня, которую по цвету и блеску материала, которым она когда-то была облицована, орланды называли Перламутровой. Именно в ней в годы правления Агесилай-хана II нашел себе приют преподобный Гарагуля — один из гонимых жрецов Высочайшего Храма Одина. Человеком он был, по-видимому, выдающимся, поскольку ему удалось договориться с советом старейшин племени орландов насчет договора о дружбе и взаимной выгоде. Он не поленился выучить орландский язык, и проповедовал своим зычным, глубоким басом, приводя понятные примеры из жизни орландов. Например, он сравнивал незримого единого бога с огромным мудрым медведем, который все видит и знает, а неотвратимость возмездия за грехи — с поведением стаи волков, способной день и ночь бежать по следу оленя пока его не затравит.

Переход орландов, которые были типичными язычниками, к вере в единого бога обошелся без особых эксцессов. Им даже разрешили не сжигать и не выбрасывать своих деревянных идолов, а только стесать с них прежние изображения и нанести на них знак Одина, который Павлов, когда рассматривал знамя рода Белохвостого Оленя, принял за символ "розы ветров". Не был отменен ни один из племенных праздников и только немного изменен порядок их проведения: в начале мероприятия его участники хором повторяли за Верховным жрецом слова гимна незримому Одину.

Во время главного племенного праздника в День летнего солнцестояния проводились спортивные соревнования и состязания в танцах. Победителей награждали венками, гирляндами цветов и ценными подарками. Обряды инициации, символизирующие переход из одной возрастной группы в другую, остались практически теми же, что и при легендарном вожде Авесаломе.

На Верховного жреца орландов были возложены необременительные обязанности: вести календарь, объявлять праздничные и иные особые дни, и участвовать в заседаниях Совета старейшин с правом совещательного голоса. Ежедневно, на восходе солнца Колыван совершал короткое богослужение, на котором присутствовали члены его семьи и иногда приглашенные члены семьи Верховного вождя. Следует заметить, что богослужение в Высочайшем Храме Одина и в его приходах велось на древнем языке джурджени, который и сами джурджени уже с трудом понимали. Вся богословская литература, соответственно, была составлена на том же языке. Обучение орландов грамоте преемники высокочтимого Гарагули считали не обязательным, и никто из орландов, кроме Верховного жреца и его сыновей не умел ни читать, ни писать.

Преподобный Колыван, как уже отмечалось, был обычным приходским священником. Объявив орландам о наступлении Дней ужаса и скорби, он нисколько не своевольничал. На то у него имелась особая инструкция (свиток пергамента), которую ему за полгода до описываемых событий передал высокочтимый Достархан. В инструкции были подробно описаны возможные признаки надвигающегося бедствия (землетрясение, наводнение, ураганные ветры и миражи), указывались примерные сроки, а также содержалось предписание выявлять, разоблачать и предавать суду в соответствии с местными обычаями всех, кого толпа вздумает объявить Хондой, сыном Магнетрона, или Урсулой, дочерью Одина.

Однако же, — то ли под влиянием медовухи, то ли специально, — высокочтимый Достархан, по секрету, сообщил Колывану две новости, которые повергли его в состояние крайнего изумления. Оказывается, уже много лет тому назад посвященные Высочайшего Храма Одина и посвященные Высочайшего Храма Магнетрона заключили Договор Единого Восприятия Бога. И даже более того, они готовятся к торжественной встрече его посланцев из Незримого Мира, которая состоится в наступившем году в День летнего солнцестояния на месте падения Мангальского небесного камня на берегу Северного океана. Божественные странники прибудут на огромном серебряном диске, и с ними будет установлен телепатический контакт; после этого они улетят, забрав с собой двух самых просветленных посвященных, и оставив двух своих собратьев, которые примут подлинный человеческий облик и какое-то время пробудут среди людей.

Землетрясение и наводнение начались за месяц раньше указанного в инструкции срока, но факт их был налицо. Колыван немедленно переговорил с Верховным вождем племени орландов Гонорием о возможных мерах по недопущению паники и распространению слухов о пришествии Хонды или Урсулы-Динары.

Несмотря на большую разницу в возрасте (вождю было 45 лет, а жрецу — 70) они неплохо между собою ладили и даже вели, как бы сейчас сказали, совместный бизнес, пользуясь выгодами географического положения Красных Камней, через которые проходил торговый путь из Прибайкалья к Северному океану.

Проезжающие через Красные Камни купцы платили племени орландов за проезд и постой небольшую пошлину, которую Верховный вождь и Верховный жрец делили между собою пополам. Неподалеку от Красных Камней на месте слияния Припяти и Елены находилось старинное торжище. Туда каждый год в начале лета и в начале осени съезжались представители племен Северного Забайкалья и купцы из северных провинций Империи джурджени. Верховный вождь и Верховный жрец брали у купцов на хранение и на условиях договора комиссии нереализованные товары и торговали ими с окрестными племенами, сочетая функции простого посредника и торгового представителя.

Преподобный Колыван, как и все его предшественники, в определенные дни и часы вел прием посетителей в Священной роще, восседая, облаченный в белые одежды, под сенью векового дуба. К нему часто обращались за советами по поводу разнообразных житейских проблем. Он также наставлял неразумных мужчин и женщин, которых приводили к нему старейшины родов в надежде кого-то отучить от чрезмерной любви к пиву, медовухе или азартным играм, а кого-то — от регулярного нарушения постельного режима. И, следует заметить, что иногда его слова действовали гораздо более эффективно, чем розги старшей женщины или посох старейшины.

В каждой родовой общине у Верховного жреца были свои осведомители, которые собирали информацию обо всех заслуживающих внимание событиях в общественной и семейной жизни орландов. Были такие и в роду Белохвостого Оленя. Это — младший брат Михея Дорофей по прозвищу Глухарь и его хромая жена Глафира, которая приходилась Колывану родной дочерью. Именно Дорофей по поручению Колывана вместе со своими друзьями-охотниками из рода Куницы отправились в небезопасное плавание на легкой лодке, чтобы более тщательно осмотреть место, на котором была найдена Инга, то есть Оленина.

Что-то в поведении жены молодого охотника Сороки из рода Белохвостого Оленя Колывана настораживало. То, что она потеряла дар речи, это — понятно. Такое иногда от испуга бывает и с взрослыми мужчинами. Однако, по данным Глафиры, Инга даже утратила способность воспринимать язык жестов, да и цвет глаз у нее изменился (были карие, стали синие). Еще Глафира сказала ему, что, когда Ингу доставили в приют Белохвостого Оленя, то все сородичи сразу обратили внимание на то, что она совершенно не ориентируется в окружающей ее обстановке, например, забыла, где находится женский туалет и как им пользуются. В первый день своего пребывания в приюте Инга отказалась от приема пищи и пила только воду.

Предметы, найденные на месте, куда Инга выплыла, подтвердили подозрения Колывана. Это, как можно догадаться, был АК-47 и плащ-дождевик. Но если последний предмет у Колывана особых опасений не вызвал, то АК-47 заставил задуматься, а затем внимательно просмотреть записи знаменательных событий, составленные его предшественниками — настоятелями прихода Высочайшего Храма Одина на Красных Камнях. В одном довольно ветхом пергаменте Колыван нашел переложение более древнего текста о том, что в первое десятилетие пребывания орландов на Красных Камнях при вскапывании земли под огороды было найдено множество вещей и предметов непонятного назначения. Некоторые из них были огромны и имели колеса.

Преподобный Светозар, который являлся автором данного текста, даже оставил некоторые зарисовки найденных предметов, опросив перед этим всех членов Совета старейшин. Далее, в пергаменте говорилось, что в тот же самый год, когда высокочтимый Гарагуля основал на Красных Камнях приход, все странные предметы и вещи были сброшены в бездонный провал Соляной пещеры. Многие из орландов, которые участвовали в захоронении "колесниц богов", вскоре заболели. У них стали выпадать волосы, шелушиться кожа и крошиться зубы. Кто-то из них вскоре умер, а иные до конца жизни испытывали мучительные головные боли. Автор манускрипта объяснял все это происками Великого Змея. Влияние этого злого (инфернального) существа, по мнению образованных людей Империи джурджени, стало особенно заметным с тех пор, как Луна снова стала сближаться с Землей.

Колыван велел своей дочери Глафире, по мере возможности, докладывать ему о состоянии здоровья Инги, о которой "белохвостые", по правде говоря, заботились изо всех сил. Им даже удалось уговорить ее попариться в бане и поесть горячего супа, но уже на другой день у нее начался сильный жар, и ей стало так плохо, что пришлось вызывать ее мать Соню-Кукушку из рода Красной Лисицы и бабку-знахарку Пелагею из рода Желтого Быка. Осмотрев Ингу, и найдя место укуса клеща, Пелагея поставила неутешительный диагноз: "Заражение крови".

IV

Проснувшись в шатре Михея одновременно с первыми признаками рассвета, Павлов решил внимательно осмотреть новое место жительства, чтобы потом не производить на сородичей Сороки впечатление слишком забывчивого человека.

Осторожно, стараясь не разбудить Медвяную Росу, он выбрался из-под мехового пледа и оделся по-домашнему: в штаны и рубаху из домотканого материала, и поддевку из тонкой кожи, отделанную мехом, похожую на халат без рукавов. Вместо уже ставших для него привычными мокасин он обулся в легкие кожаные гамаши. Все эти вещи ему еще вчера вечером доставили из его "семейной кладовки", пообещав, что к утру Медвяной Росе и Саре Гудвин обязательно будет подобрана и подогнана по фигуре одежда, соответствующая домашнему облачению орландов. Им также была обещана парная баня, бочонок пива и прогулка по окрестностям с пикником. Вечером предстоял визит в приют Желтого быка, о котором Нара по дороге с причала успела договориться с Лавандой, пригласив заодно и ее, на пару с Ерофеем. Нара полагала, что ей следует как можно скорее отблагодарить "белохвостых" за ту помощь и поддержку, которую ее семья получила от их "славного парня", то есть от Павлова.

Было тепло. На небе догорали звезды. По земле расстилался туман. В окрестных рощах проснулись и запели ранние птахи. Пахло хвоей, черемухой и сиренью. Короче, наступили классические предрассветные сумерки коротких майских ночей на широте Северного Забайкалья. Павлов прошелся по центральной, вымощенной булыжником, дорожке, определяя функциональное назначение расположенных вдоль ее строений. Он сразу догадался, где пищеблок, летняя столовая и колодец. Вот — столярная мастерская, а рубленые избы на сваях с односкатными крышами, это — по всей видимости, амбары и вещевые склады. А вот и баня с предбанником, в который его поначалу хотел поселить дед Михей.

Подле бани он заметил небольшой бассейн 4х4 метра, выложенный камнем. К бассейну была подведена деревянная труба, из которой тонкой струйкой текла вода. Идя вдоль трубы, чтобы понять, каким образом бассейн наполняется водой, Павлов миновал поленницу дров, дошел до частокола и через щель между бревнами рассмотрел родник. Затем он вернулся назад к бане и решил пройтись по боковым дорожкам. Он почему-то надеялся на то, что, кроме бани, в приюте должны находиться и иные места общего пользования. Но вдоль боковых дорожек располагались только жилые строения, похожие на урасы (3) — летние жилища якутов. В одном из них проснулся и заплакал грудной ребенок, и Павлов услышал, как какая-то женщина его успокаивает.

Наконец, он обратил внимание на два деревянных строения в форме усеченной пирамиды, расположенных вдоль частокола по обе стороны от ворот. Подойдя к ним поближе, он чуть не расхохотался, так как вместо "М" и "Ж" над дверьми висели доски: одна с изображением мужика с бородой, а другая — женщины с огромным бюстом. Перед входом в каждое из указанных строений стояли лавки, а на них деревянные ведра с водой для омовения. В стену под козырьком для защиты от дождя были вбиты деревянные крюки, на которых висели полотенца из грубого домотканого холста.

Зайдя внутрь мужского туалета, Павлов снова испытал шок. Нет, не от невыносимой вони и чудовищной антисанитарии, а как раз наоборот. Внутри помещение напоминало юрту. В нем даже находился очаг, в котором еще теплился огонь. Дым выходил в круглое отверстие на потолке. Но, вот, пол, например, был вымощен, а вместо помоста с отверстиями он увидел кабинки, разделенные деревянными перегородками с занавесками. Одна из них, судя по положению занавески из домотканого материала, была занята. В кабинках были установлены самые настоящие унитазы, правда, не из фаянса, а из обыкновенного самородного золота. На самом деле, конечно, унитазы были деревянными и тонкие золотые пластины, которыми они были облицованы, предохраняли дерево от гниения. Павлов же об этом еще не знал, поэтому первое, что он подумал, означало, приблизительно следующее:

"Сбылось пророчество великого вождя,

Живем почти при коммунизме, братцы!

Есть унитаз из золота в сортире Ильича,

А у пролетариев приличные за{р}платы!"

.

— Ватсон, то есть Павлов, ну разве можно, находясь в такой позиции, да еще со спущенными штанами, поминать вечно живого и его верных последователей, — услышал он жизнерадостный голос Василия Ливанова.

— Арнольд Борисович??? — удивился Павлов.

— Да, это — я. Третью ночь здесь ночую, шлаки, и отходы вредного производства из себя вывожу, к принятию человеческого облика готовлюсь, — бодрым голосом сообщил бес и звучно пустил ветер.

Павлов, поморщившись, зажал нос, так как он почувствовал, будто рядом с ним включили газовую плиту, а спичку зажечь забыли.

— Вы бы осторожнее, а то не ровен час детонирует, — заволновался он, помня о том, что поблизости очаг с тлеющими углями.

— Не извольте беспокоиться, Дмитрий Васильевич, это — сероводород со значительными примесями CO2,- объяснил бес, а потом пожаловался: Во всей округе, кроме Красных Камней не осталось ни одного приличного ватерклозета.

— А джурджени? — удивился Павлов.

— Императорский дворец на острове Альхон разрушен землетрясением. Дома вельмож и богатых купцов полыхают пламенем народного гнева. Резня такая, что Варфоломеевская ночь, в которой я, кстати, тоже участвовал, по сравнению с этими событиями — легкая потасовка, — разоткровенничался бес.

— Чего же они хотят? — поинтересовался Павлов, пытаясь представить, какие политические партии и платформы могут существовать в условиях бронзового века.

— Того же, что и прежде. Liberte, Egalite, Fraternite. И скоро мне предстоит сыграть первую по-настоящему значимую историческую роль. В качестве двойника полководца джурджени Удерьян-хана железом и кровью, то есть, конечно, не железом, а бронзой мне предстоит подавить народное восстание и привести мятежные провинции в покорность императору Агесилай-хану IV, — похвастался бес.

— А дальше, что вы будете делать? — спросил Павлов, сгорая от любопытства.

— В последнее время я стараюсь дольше двух-трех месяцев наперед не загадывать. Что уж тут говорить про годы и десятилетия, — в задумчивости произнес бес, а затем неожиданно заявил: И, кстати, послезавтра — похороны.

— Чьи похороны, мои? — испугался Павлов.

— Не ваши, а вашей супруги Инги, то есть старшего лейтенанта госбезопасности Олениной, — объяснил бес и даже указал источник информации: Я получил сообщение об этом по электронной почте. Ровно час тому назад.

— Надо же, как вас оперативно информируют, — удивился Павлов, а потом съязвил: Может у вас и свежая пресса имеется?

— Свежая, не свежая, а кое-какая есть, — усмехнулся бес и Павлов обнаружил, что держит в руках газету. В очаге вспыхнуло пламя, как будто кто-то бросил вязанку хвороста, и он отчетливо смог разглядеть, что это — газета "Правда" от 11 ноября 1982 года. Он открыл первую страницу и ахнул, прочитав о смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

— Откуда газета, если не секрет? — поинтересовался Павлов.

— Петрович на машине времени по дороге завез. Жаль, что он торопился, а то бы я отправил вас с ним попутным рейсом. Теперь, думаю, заедет он сюда не скоро, может, лет через сто, — сообщил бес, причем, непонятно с какой целью: то ли вселить надежду, то ли раздосадовать.

Услышав про машину времени, Павлов задрожал от волнения, и хотел было задать вопрос о том, существует ли расписание их полетов, но бес его опередил.

— Не по назначению газету использовать не советую, — сказал он натуженным голосом, — лучше ее сожгите ее в очаге, чтобы не забивать канализацию. И добавил: Система подачи воды и смыва в здешних клозетах — просто гениальна. Обратите внимание на рычаг слева и на рычаг справа, но сильно не дергайте. Посредством правого рычага унитаз превращается в биде.

— Уф!!! — в соседней кабинке раздался вздох облегчения, а потом зашумела и заплескалась вода.

— Все, процесс пошел! — радостно воскликнул бес, а на прощание, как положено, пожелал Павлову многое лета и счастья в семейной жизни.

Предсказание беса относительно Олениной Павлова так взволновало, что он, как только представился удобный случай, попросил Лаванду отложить на неделю визит в приют Желтого Быка и вызвался подежурить ночью у постели больной жены. Лаванда не возражала. Незадолго до завтрака он успел с Олениной повидаться, и вроде бы она его узнала, так как улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы.

Как он сожалел об отсутствии квалифицированной медицинской помощи! Наверное, Олениной следовало сделать переливание крови, установить капельницу и тому подобное. То, чем ее лечили (настои и отвары целебных трав), наверное, ей не вредило, но уже совершенно не помогало. У нее была высокая температура и учащенный пульс. Она часто впадала в забытье, а, очнувшись, пыталась что-то сказать, но даже мудрая Лаванда не могла по ее губам ничего прочитать, кроме слова "мама".

По приказанию Михея Ингу сразу после ее прибытия поместили на втором ярусе башни приюта Белохвостого Оленя. Это помещение было приспособлено под мастерскую для пошива одежды и изготовление домотканого материала. Там стояли деревянные столы, лавки и три ткацких станка. Для обогрева и освещения в ночное время использовался большой камин. Здесь работали и ночевали, расположившись на полатях, незамужние девушки-подростки из рода Белохвостого Оленя в возрасте от 10 до 14 лет. На одном из столов для раскроя шкур для Инги устроили что-то вроде больничной постели. И она все время, днем и ночью, находилась под чьим-то присмотром.

К слову сказать, первый ярус башни являлся одновременно кухней и столовой, но использовался только в осенне-зимний период. Там был большой камин, в котором можно было зажарить целого кабана, и, сложенная из булыжника, печь, в которой выпекали хлеб, варили в глиняных горшках разнообразные супы и каши, сушили грибы, ягоды и корнеплоды. И, чтобы не возвращаться к теме функционального применения помещений башни, отметим, что на третьем ярусе башни размещался арсенал, в котором хранились предметы вооружения, рыболовное и охотничье снаряжение. В больших сундуках из кедра хранились меха и меховые изделия. Всем этим добром заведовал Ерофей, а в его отсутствие его старший сын Гарегин. Это помещение не отапливалось, потому что считалось нежилым.

Четвертый ярус башни представлял собой площадку, открытую всем ветрам. В прежние времена было обязательно иметь там сторожевой пост. Обычно для "стража башни" устанавливали шатер, покрытый шкурами, а внутри его, соответственно — очаг. Шкуры для покрытия этого шатра подбирались таким образом, чтобы они были как можно более выбеленными. Поэтому в ночное время огонь в очаге издали был похож на свечу, накрытую абажуром.

После легкого завтрака, состоявшего из каши с кедровым маслом и блинов с красной икрой, младшая жена Ерофея Марьяна провела для Медвяной Росы и Сары Гудвин ознакомительную экскурсию. Завтрак, к слову сказать, напоминал прием пищи в столовой. Каждый из сородичей, кто успел проснуться и привести себя в порядок, подходил к летней кухне со своей посудой и кушал либо тут же за большим столом под деревянным навесом, либо отправлялся в свое летнее жилище.

Павлов, следуя почину Марьяны, предложил Рико и Люку поиграть с ним в игру под названием "кто больше знает о своем доме". Близнецам его затея понравилась, и они, прогуливаясь с ним по двору, живо и доходчиво, рассказали ему обо всем, что они знали и помнили по поводу помещений башни, хозяйственных и прочих строений. Они даже назвали количество обитателей приюта Белохвостого Оленя на текущую дату. Их было столько, сколько пальцев на руках у Люка, Рико, Медвяной Росы, Сары Гудвин и его самого. Лаванда, наблюдавшая за ними со стороны, даже похвалила Павлова за то, что он так хорошо умеет ладить с детьми. Потом Лаванда отвела Люка, Рико и Сару в баню, чтобы их помыть.

Попариться наедине с Медвяной Росой в родовой бане "белохвостых" Павлову не пришлось. И не потому, что у них так не было принято, а потому, что в парилку, чтобы посмотреть на его жену, а заодно и помыться набилось столько молодых женщин и девушек-подростков, что Павлов выскочил оттуда, как пробка из бочонка с забродившим пивом.

— Не переживай, Сорока, то есть Тибул, как состарится Медвяная Роса, так, глядишь, лет через двадцать попотчуешь ее березовым веником, а она — тебя, — хохотал Ерофей.

В первой ознакомительной прогулке по окрестностям Красных Камней Медвяную Росу и Сару Гудвин, кроме Павлова, сопровождали старший сын Ерофея Гарегин по прозвищу Плотник и его жена Фиалка. Они были, примерно, на три года старше его двойника Сороки, но вели себя весьма учтиво, без зазнайства. Медвяная Роса и Сара Гудвин получили перед прогулкой летнюю домашнюю одежду: украшенные вышивкой сарафаны из беленого холста и халаты из тонкой кожи с широкими рукавами. Переобулись же они в легкие летние сапожки. Фиалка попросила на кухне немного продуктов, а Гарегин прихватил с собой кожаную флягу с медовухой.

За ними было увязалась вся стая собак приюта Белохвостого Оленя, но после грозного оскала Грома в составе собачьего эскорта остались только Гром и Зорька. Во время этой прогулки Павлов вполне мог бы попасть впросак, если бы Медвяная Роса обратилась к нему с вопросами. Поэтому он заранее попросил Фиалку, чтобы она поддерживала разговор с Медвяной Росой, а то он, дескать, не хочет выглядеть перед своей женой болтливой сорокой. Во время прогулки он все-таки допустил одну ошибку — взял Сару Гудвин за руку, — чем еще больше добился ее благодарности и расположения. И, кстати, тем труднее потом ему пришлось убеждать ее в том, что он ей не муж, а приемный отец, так как по обычаям черных аратов вести девушку за руку может либо ее мать, либо жених.

Первая прогулка Павлова, Медвяной Росы и Сары Гудвин по Красным Камням запомнилась им надолго. Потом их перемещения в пределах урочища были уже связаны с какими-то делами и заботами, а в тот раз они просто любовались окружающей их природой. Фиалка оказалась женщиной разговорчивой, но не глупой. Она даже попыталась объяснить Медвяной Росе, почему на Красных Камнях такой необычный климат и столь разнообразный растительный мир. По ее словам, это происходит из-за множества пещер, из которых летом беспрерывным потоком струится холодный воздух, приносящий свежесть, а зимой из тех же пещер дует теплый ветер, и у входа зеленеет трава и даже вызревают некоторые ягоды. Ее рассказ живо напомнил Павлову известные ему описания пещеры во Французских Альпах вблизи городка с оригинальным названием Лекало.

Подходя к Главному Причалу, они заметили большое скопление народа. С одной из прибывших лодок вынесли окровавленное тело мужчины.

— Хунхузы! — пронеслось в толпе.

Это и впрямь было дело хунхузов, которые незаметно подплыли к лодке охотника Аверьяна из рода Красной Лошади и попытались ее опрокинуть. В лодке, кроме Аверьяна, находилась его жена, сын и золовка. Аверьян мужественно вступил в бой сразу с тремя мерзкими тварями, сородичей защитил, а сам жестоко пострадал. Сородичи бережно положили Аверьяна на носилки и понесли к родному приюту.

Люди в толпе были явно расстроены. Многие из них каждый день приходили к Главному Причалу в надежде на то, что кто-то из их сородичей прибудет с зимних промысловых лагерей. Из-за наводнения на Красные Камни до сих пор не вернулась половина семей. Кто-то действительно погиб, но многие просто не решались отправляться в опасное плавание по забитым "расческами" рекам. Из рода Белохвостого Оленя на Красные Камни до сих пор не прибыл средний сын Михея Корней со своей семьей.

Вторая проблема, которая волновала людей, это — продовольствие. Ловить рыбу сетями было практически невозможно. Прибрежные леса были залиты водой, и звери из них ушли. Запасов съедобных желудей едва хватало до нового урожая. Все говорили о том, что надо вскапывать землю под новые огороды и высаживать как можно больше гороха, фасоли, капусты и моркови. Единственное, чем наводнение оказалось полезным, так это обилием проплывающих мимо Красных Камней деревьев. Их вылавливали, обрубали сучья и сбивали в плоты. Вырубка леса на территории урочища была строжайше запрещена, можно было только собирать хворост и валить сухостой.

Двойника Павлова на причале многие узнавали, здоровались, а, отходя, с удивлением и завистью обсуждали красоту Медвяной Росы. Не могли не обратить внимания на его жену и бывшие друзья и приятели Сороки. Один из них по прозвищу Кудлатый отпустил в адрес Павлова и его жены какое-то ехидное замечание, но его быстро одернули, показав на пожалованное Агатой ожерелье из медвежьих когтей. Предводительницу амазонок побаивались и предпочитали с ее людьми не ссориться.

С причала они отправились в реликтовую рощу, где произрастали удивительные дубы, с которых орланды каждый год собирали урожай съедобных желудей. Фиалка объясняла Медвяной Росе, как происходит сбор урожая, как потом его делят между родами, отрядом воинов и семьями Верховного вождя и Верховного жреца. При этом она не без сожаления заметила, что аппетиты племенной знати растут быстрее, чем созревают сами желуди. Так как разводить костры в реликтовой роще не разрешалось, они остановились на пикник на высоком берегу реки неподалеку от пустующей Разрушенной башни, перекусили, отведали (кроме Сары Гудвин) медовухи и направились в сторону резиденции Верховного вождя.

По утоптанной тропинке они вышли к подножию живописного холма, на вершине которого в окружении хвойных и лиственных деревьев находилось серое здание высотою в два этажа, в виде приплюснутой сферы, подобной капле ртути, лежащей на столе.

— Это — постоянное место жительства нашего Верховного вождя Гонория, — объяснила Фиалка.

— Это — самое, наверное, старое сооружение на Красных Камнях, — высказал Павлов свое предположение, чтобы дать Фиалке повод для более пространных уточнений. Фиалка пожала плечами и вопросительно посмотрела на своего мужа Гарегина, который, собравшись с мыслями, ответил так:

— Люди разное говорят. Никто ведь толком ничего не знает. Михей и некоторые старики считают, что это — жилища древних богов, от которых произошли наши предки и многие другие племена, за исключением хунхузов. Жрецы же утверждают, что это сделал их бог Один, когда, однажды, посетил эту землю в образе одноглазого старика. С ним, якобы, были два волшебных ворона. У одного в клюве были желуди, а у другого разноцветные камушки. Из желудей выросли дубы в Священной роще, а из камушков — башни. И еще этого Одина сопровождали два волшебных волка, которые сделали на причале лестницу и вымостили брусчаткой дорогу. Только не верю я этим сказкам. Как может, скажите, волк удержать в своих лапах топор или какой-то другой инструмент?

Далее их разговор перешел на другие темы. Пока Павлов раздумывал над рассказом Гарегина, восхищаясь и мысленно аплодируя его здравомыслию, Фиалка рассказывала Медвяной Росе о Верховном вожде Гонории и его семейном положении. По имеющимся данным, у Гонория в настоящий момент четыре жены. Старшая из них — Алсу по прозвищу Черная Лиса — из племени кайяпо, но с ней вождь не живет, так как давно к ней охладел. Другие жены — дочери вождей племен далматинцев, тунгусов и белых аратов. Со всеми этими племенами у орландов дружеские отношения и даже существует обычай не удерживать друг друга в плену, хотя, например, кайяпо и белые араты не всегда с этим считаются, особенно, если это касается женщин. У вождя шесть сыновей (двое взрослых, четверо малолетних) и шесть дочерей (три замужние и три незамужние). Малолетние сыновья и незамужние дочери проживают в резиденции вождя. Там же проживают их слуги из нездешних племен: рабы (сюнпуны) и рабыни (гермегоны).

Фиалка также сообщила, что у Верховного вождя орландов есть три брата: Кочубей Беллерофонт и Капуцин. Кочубей проживает неподалеку от причала в просторной рубленой избе, в которой семья вождя за вознаграждение принимает на постой проезжающих или проплывающих мимо Красных Камней купцов, монахов и паломников. Беллерофонт и Капуцин живут в "фактории", что находится на высоком берегу Припяти у места слияния ее с рекой Еленой.

В разговор встрял Гарегин, и объяснил Медвяной Росе, что "фактория" — это место подле "емпории", то есть, ярмарки, где люди разных племен в начале лета и осени обмениваются ремесленными изделиями и продуктами питания, которые у одних всегда в избытке, а у других в недостатке. Ярмарки проводятся всего два раза в год, а потребность в редких товарах существует всегда. По этой причине в период между ярмарками Беллерофонт и Капуцин по договоренности со старейшинами родов круглый год доставляют орландам в обмен на соль, пиво и выделанные кожи то, в чем они больше всего нуждаются: изделия из бронзы и гончарного ремесла, украшения из золота, войлок, холсты и тому подобное. Павлов, не будучи особенно просвещенным в вопросах политической экономии, был так поражен простотой и емкостью определений товарного обмена, которыми оперировал Гарегин, что даже подумал о полной уместности его присутствия в качестве торговца на любимом им Черемушкинском рынке.

Миновав резиденцию Верховного вождя, они направились к Перламутровой башне, где находилось постоянное место жительства Верховного жреца Колывана. Еще издали Павлов заметил, что башня окружена не частоколом, а пятиметровой стеной из обработанного камня. Столь внушительное оборонительное сооружение в данном случае отнюдь было не лишним, в виду пологого характера склона берегов мыса. Не многие орланды удостаивались чести пройти через Золотые ворота на территорию резиденции Верховного жреца. Тем же, кому посчастливилось, долго делились впечатлениями о необыкновенном удобстве и роскоши, в которых пребывал преподобный Колыван и его семья.

В тот час, когда Павлов, Медвяная Роса, Сара Гудвин, Гарегин и Фиалка в сопровождении Грома и Зорьки, появились возле Перламутровой башни, Верховный жрец племени орландов в обычной домашней одежде прогуливался по берегу реки вместе со своим 15-летним сыном и с опаской наблюдал за разбушевавшейся стихией. Громадное количество воды, выносимое обоими рукавами, не могло вместиться в старое русло реки. Ее вздымало кверху большим пузырем, который все время перемещался и подходил то к одному, то к другому берегу. Вода точно кипела и находилась в быстром вращательном движении, разбрасывая по сторонам белую пену.

Услышав лай Грома, Колыван обернулся и увидел невдалеке группу орландов, которые явно смутились, не ожидая подобной встречи. Среди них Колыван разглядел женщину столь редкой красоты, что сразу решил: "Не местная". А присутствие чернокожей девочки вызвало еще большее удивление.

— Извините, что вам помешали, мы сейчас уйдем! — крикнул молодой мужчина (это был Гарегин), который, судя по украшению на его правом плече, принадлежал к роду Белохвостого Оленя.

— Нет, уж, погодите, — подумал Колыван и жестами пригласил их приблизиться, чтобы они объяснили, кто они такие и что здесь делают.

Гарегин сделал сородичам знак, дескать, оставайтесь на месте, подошел к Колывану, поклонился, как и положено, по отношению к старшему по возрасту, и кратко объяснил Верховному жрецу, кто он такой и кто вместе с ним.

Колыван уже краем уха слышал о каком-то молодом охотнике, который, якобы, убил тигрицу, украл у вождя племени кайяпо красавицу-жену и вырвал из лап хунхузов девочку из племени черных аратов. Слышал, но не поверил. Мало ли что народ на причале болтает, пересказывая разные небылицы. На этот раз все, о чем говорили люди, соответствовало действительности, и Колыван почувствовал, что его охватило какое-то странное волнение. Источником же этого волнения, как он понял позднее, когда "белохвостые" отошли, была не белокурая красавица дакотка, а слишком уж умный и сосредоточенно-внимательный взгляд юноши, которого уже кое-кто туземцев стал называть Витязем в тигровой шкуре, намекая на возвращение из Царства Теней их легендарного вождя Авесалома.

V

Оленина умерла на рассвете предпоследнего дня пятой Луны. Убедившись в отсутствии пульса, Павлов закрыл ей глаза. Захотелось курить, и он сразу почувствовал присутствие в губах тлеющей папиросы, но затягиваться не стал, а с внезапно накатившим отвращением выбросил в широкий проем открытого окна, где ее подхватила пролетавшая мимо ворона. Когда-то, наверное, это окно, как и прочие окна в башне, имели рамы и стекла, а в настоящее время прикрывались от непогоды и ненастья глухими деревянными ставнями.

Перед тем, как отправиться в свой последний путь, она очнулась из забытья и, опознав его, улыбнулась, а потом заговорила:

— Здравствуй, Дима! Я так рада, что ты рядом. А кто эта женщина, которая была здесь до того, как ты пришел?

Павлов понял, что она, наверное, имеет в виду его жену, которая ненадолго пришла его сменить.

— Это — Медвяная Роса из племени дакотов, — объяснил он.

— Какая она красивая! Очень похожа на мою мать, какой я ее запомнила, когда мне было четыре года. У меня ведь приемные родители. Отец и мать погибли в авиакатастрофе. А я в это время была в Крыму в детском санатории, — Оленина впервые начала ему рассказывать о себе.

— Может, ты хочешь пить, или надо сменить простынь? — забеспокоился Павлов, все еще надеясь на то, что Оленина поправится, а потом как-нибудь с его помощью адаптируется к новой обстановке.

— Не надо. За мной уже пришли. И не крути головой, ты их все равно не увидишь. Они приходят за душой, как уставшие от жизни актеры, чтобы забрать на память о своей любимой роли какой-нибудь реквизит, — сказала она и всхлипнула.

Павлов вытер полотенцем из тонкого выбеленного холста обильно выступивший на ее лбу пот.

— Сравнению не удивляйся. Мама моя была балериной. Танцевала в Мариинке Жизель. И Белого Лебедя — при подмене. А отец…,- сказала она и замолкла.

Павлов решил, что до полного рассвета ему не следует никого беспокоить. Тихо всхлипывая, он попытался вспомнить какие-то молитвы, — из тех, которые он когда-то знал. Вспомнил "Отче наш", а потом "Живый в помощи Вышнего". Сосредоточившись на молитвах, он даже не сразу заметил, как с Олениной начали происходить странные перемены. Ее лицо порозовело, тело дернулось — будто от электрического разряда, а из груди вырвался вздох. Павлов схватил ее за руку и, обрадовавшись, почувствовал, вначале слабый, а потом все ускоряющийся пульс. Оленина открыла глаза, повернула к нему голову, опознала, улыбнулась и сказала:

— Как же долго я спала…

Но сказала она это не по-русски, а по-орландски, да и голос у нее прозвучал совсем по-другому. Не как у Олениной, а как у…

Да, это уже была не Оленина, а Инга. Покрутив головой, Инга сразу же поняла, где она находится, и спросила, сколько дней она была без сознания, и что с ней произошло. Павлов ответил, стараясь выражаться коротко и ясно. Потом она попросила воды, напилась и изъявила желание встать с постели. Павлов хотел ее отговорить, но она не стала его слушать и самостоятельно сделала несколько шагов. Ее, конечно, следовало бы одеть, но где ее одежда Павлов не знал. И сразу же нарвался на конфликт.

Проснулись и слезли с полатей девушки-подростки. Обрадовавшись, что Инга заговорила и подает признаки выздоровления, с визгом бросились ее обнимать и целовать. Павлов решил, что его дальнейшее присутствие возле больничной постели Инги, да еще в обществе совершенно не стесняющихся своей наготы девиц, не обязательно, и отправился к Медвяной Росе в предоставленное ей жилище. Как ему придется выкручиваться из столь необычайно пикантной ситуации, он себе даже не представлял. Правда, в глубине души он надеялся на то, что Инга, рано или поздно, объявит о разводе и уйдет к своей матери в приют Красной Лисицы.

……………………………………………………………………………………………………..

Двоеженство по сей день считается у некоторых народов в порядке вещей, даже независимо от условий их жизни и быта. Что же говорить о племенах доисторических, для которых возможность продолжения рода и выживания во многом зависит от способности женщин не только рожать и вскармливать детей, но и вести домашнее хозяйство, помогать мужу в добыче пропитания и участвовать в общественных делах.

Двум женам легче, договорившись о распределении обязанностей, заниматься воспитанием детей, приготовлением пищи, пошивом одежды, не говоря о возможности подмены в критические дни болезни или кратковременного недомогания. Занятно, что некоторые ученые даже находят основания утверждать, что полигамия более полезна, чем моногамный брак. Так, Вирпи Луммаа (Virpi Lummaa), эколог из университета Шеффилда (University of Sheffield), Великобритания, выяснила, что мужчины из моногамных стран живут меньше тех, кто обитает в государствах с разрешенной полигамией. К такому выводу Луммаа пришла, проанализировав социоэкономические различия мужчин в почти 200 странах мира.

Учитывая вышеизложенное, не следует удивляться тому, что выздоровление Инги Медвяную Росу скорее обрадовало, чем огорчило. Инга, со своей стороны, тоже не имела ничего против того, что у Сороки когда-нибудь появится вторая жена, которой она, как и положено старшей по возрасту, будет командовать. На деле получалось все наоборот, и Инга, как только пошла на поправку, захотела добиться большего к себе расположения со стороны мужа и его старших сородичей посредством того, что она лучше всего умела: интриговать и злословить.

По приказанию Михея Ингу, когда она совсем выздоровела, разместили в летнем жилище ее покойного свекра и свекрови, то есть Сома и Аси. Произошло это на четвертый день шестой Луны. Павлов лично отремонтировал протекающую крышу, привел в порядок очаг и нарубил целую поленницу дров. Кроме этого он занимался и другими хозяйственными делами: вместе с Гарегином сплачивал плоты, под руководством Лаванды вскапывал огород, чинил порвавшиеся сети, ремонтировал частокол и т. д.

Медвяная Роса тоже не сидела, сложа руки. Она оказалась превосходной мастерицей по выделке кож и пошиву одежды. А кроить одежду она умела так ловко, без лишних обрезов и лоскутов, что Лаванда назначила ее старшей по мастерской. Она и Сару Гудвин швейному мастерству стала обучать, и вскоре юная аратка перебралась жить на второй ярус башни. Сара быстро сдружилась со своими сверстницами, которые полюбили ее за веселый нрав, незлобивость, но, в особенности, за вокальные и танцевальные способности.

Чтобы не вызывать у сородичей подозрений, Павлов стал жить с Ингой, как с женой, согласовав с ней порядок ночных посещений, хотя, по правде говоря, Медвяной Росы ему хватало с избытком. Встречая его, Инга сразу же отдавалась ему с такой поспешностью, будто боялась, что в противном случае он будет ею недоволен. Еще бы! Из слабохарактерного и неловкого в обращении с женщинами юноши по прозвищу Сорока ее муж буквально за несколько дней и ночей преобразился в яркого и зрелого мужчину, достойного уважения. А то, что он убил тигрицу и выручил из беды соплеменников из рода Желтого Быка, придавало ему ореол храбреца и отважного героя.

Несколько раз Инга пыталась выяснить у него детали и обстоятельства ее появления на Красных камнях, но все было тщетно. Ее муж, которого она по привычке продолжала называть Сорокой, угрюмо молчал или отнекивался. И тогда, помучавшись сомнениями, страхами и ревностью, Инга предупредила Лаванду о возможном расторжении брака. Лаванду ее заявление возмутило:

— Как так? Разве мы мало о ней заботились, когда она тяжело заболела?

Переговорив же с Михеем и со старшими женщинами по ее поводу ее намеков, Лаванда в тот же день сказала ей то, что равнозначно известному выражению "скатертью дорога". Смертельно обидевшись, Инга немедленно собрала свои вещи и ушла в приют Красной Лисицы. Вечером того же дня к "белохвостым" пожаловала ее мать Соня-Кукушка и объявила о разводе.

Павлова в это время в приюте Белохвостого Оленя не было. Вместе с Гарегином он на 11-й день шестой луны отправился на легкой каркасной лодке на рыбалку, расставляя и проверял плетеные из ивовой лозы ловушки для ловли рыбы, издревле известные на Руси под названием "морда". Плести эти нехитрые инструменты рыбной ловли Павлова научил его вятский дед Дмитрий Афанасьевич, а Гарегина, видимо, Михей. За два дня и две ночи они наловили довольно порядочно рыбы. Хариусов, сигов, тайменей и стерлядь они засаливали, а плотвой, окунями и прочей рыбой питались сами.

По возвращению в приют Павлова ждала еще одна новость. Согласно приказу Центуриона Агаты он откомандировывался в летний лагерь воинов орландов в распоряжение Отдела разведки и донесений. Не лишним будет отметить, что прибыл он на военную службу без опозданий, пешим ходом, в сопровождении Клары и Соломки — тридцатилетних дочерей Михея. Увы! И этим славным женщинам — умницам и красавицам — тоже не повезло с геном AR, дефект которого вызывает болезнь Морриса.

В приюте Белохвостого Оленя амазонки пробыли недолго — всего один день и одну ночь. Они приятно порадовали своих сородичей тем, что принесли с собой полные рюкзаки свежего мяса: оленины, кабанины и даже медвежий окорок. Пренебрегая опасностью, воины орланды по-прежнему занимались охотой, добираясь на легких лодках до холмов и возвышенностей, не затопленных водой.

Принесли они с собой и известия, которые никого не могли обрадовать: вода не спадает, а хунхузы настолько обнаглели, что даже, не таясь, подплывают к Верблюжьей горе. И еще они сообщили о том, что у хунхузов появилось новое оружие, описание которого подтолкнуло Павлова на мысль, что это — серватаны, то есть полые трубки, через которую сильным выдохом запускается маленькая стрела, как правило, с ядом на острие. Пока, по словам Клары и Соломки, никто из орландов от этого оружия не пострадал, но несколько беженцев из разных племен, оказавшихся у Верблюжьей горы, скончались в страшных муках.

В день прибытия Павлова на Красные Камни Клара и Соломка находились на дальнем кордоне. Вернувшись в расположение отряда, они даже не сразу поверили в то, что молодой охотник, убивший тигрицу, это — их родной племянник, а, узнавши, очень обрадовались. У Центуриона Агаты уже был один адъютант, которого звали Захар Одноглазый. Это был уже немолодой, опытный и мастеровитый мужчина, который выполнял обязанности плотника и оружейника. Второй адъютант — 40-летний Добрыня, который считался лучшим проводником (и любовником Агаты), три года тому назад пропал без вести, не вернувшись с охоты. Только эти двое из мужского населения Красных Камней имели право беспрепятственного прохода в расположение отряда воинов орландов. Теперь этой чести, заслуженно, был удостоен представитель рода Белохвостого Оленя. И тетки захотели отпраздновать это событие.

Воительницы решительно потребовали у Ерофея бочонок пива, разнообразной закуски и пригласили своего храброго племянника вместе с уже фактически единственной женой, то есть Медвяной Росой, в баню, которую Маланья даже истопила по-особенному. Не будем слишком строго осуждать их за столь фривольное чудачество, более подобающее мужчинам, хотя и женщинами-то их называть было бы тоже неправильно.

После бани и веселого застолья Клара и Соломка приступили к экипировке Павлова для прохождения воинской службы. Дело это оказалось совсем не простое, учитывая то, что в последний раз всеобщая мобилизация у орландов объявлялась тогда, когда Михей еще только начал седеть, то есть лет двадцать тому назад. Ерофей и Гарегин вытащили из арсенала "белохвостых" все, что имело отношение к военному делу. К сожалению, большинство предметов вооружения и индивидуальных средств защиты уже было непригодно для использования. С трудом они подобрали для него подходящий по росту и силе боевой лук. В колчан набили все стрелы с бронзовыми наконечниками, которые имелись в наличии.

Михей подарил ему старинный конусообразный бронзовый шлем, а Ерофей — кожаный панцирь, который недавно выиграл в кости. Гарегин, следуя примеру отца, подарил Павлову бронзовые поножи, которые он уже собирался приспособить под какие-то хозяйственные цели. Копье с бронзовым наконечником у Павлова уже было, а щит Клара и Соломка пообещали подобрать для него из собственного арсенала. Довершила же его экипировку Медвяная Роса, набросив на него под одобрительные аплодисменты и возгласы плащ из тигровой шкуры. Так и подмывало Павлова сказать: "Служу Советскому Союзу!", — но он смолчал, зная, что эту шутку уже никто не оценит.

— Охламон, вылитый охламон! — сказал, взглянув на него, дед Михей и приказал: Немедленно укоротить прическу!

VI

Медвяная Роса разбудила Павлова при первых признаках рассвета. Ему бы еще поспать часок-другой, но, как говорится, в армии встают в 6 утра, независимо от времени суток. В очаге вспыхнуло пламя, и Павлов с удивлением обнаружил, что его жена, стоит перед ним, держа в руках тонкий ремень с золотыми бляшками.

— Что такое?! — испугался он.

— Как что? — удивилась его непонятливости Медвяная Роса. — Это — пояс верности, которым ты, отправляясь в долгие и опасные странствия, должен опоясать меня по талии и завязать столькими узлами, сколько сможешь. Если же затянешь их слишком сильно, то придется тебе их, милый, развязывать зубами.

— Ерунда все это, — буркнул Павлов. — Даже бронзовые доспехи не помогут, если жена захочет изменить.

— Ну, пожалуйста, завяжи, не я этот обычай придумала, не мне его и отменять, — жалобно попросила она его.

Павлову пришлось подчиниться. Не мудрствуя лукаво, он затянул пояс верности Медвяной Росы устричным узлом, который с успехом применяется музыкантами для крепления на колках струн гитары, мандолины и других музыкальных инструментов. После этого она повалила его на спину, и они так расшалились, что даже деревянные болты и сочленения их почти цивильного супружеского ложа протестующе заскрипели.

Пробежав, следуя за Кларой и Соломкой, несколько километров по пересеченной местности, и, удивившись тому, что совсем не запыхался, Павлов оказался в расположении отряда воинов орландов в окрестностях Верблюжьей горы, которая являлась не только прекрасным наблюдательным и сторожевым пунктом, но и естественным фортификационным сооружением.

Вся гора, словно пчелиные соты, была продырявлена пещерами, а самая большая пещера была уникальна тем, что уходила вверх, а не глубоко под землю. В этой пещере, называемой Пригожей, без угрозы демаскировки можно было спокойно развести костер, приготовить пищу и даже покричать, если вздумается. И, что самое примечательное, зимой, даже в самые лютые морозы, вода в пещере не замерзала, а летом было просто прохладно. Здесь находилась казарма, полевая кухня, вещевой и продовольственный склад, арсенал и лазарет не менее уникальной, чем сама пещера, воинской части, в которой служили только одни женщины.

Ближе к лету воительницы и отряд учениц из "базового" лагеря, как правило, переходили в летний, который располагался там, где того требовала оперативная обстановка. Павлов про это ничего не знал и поначалу удивился: как можно зимой и летом жить в шалашах, покрытых корой и берестой? Отсутствие же частокола, сторожевых башен и других оборонительных сооружений ему вообще было непонятно: как защищаться в случае нападения превосходящих сил противника?

На эти и другие вопросы ему мог ответить только один человек — Урсула. Она, кстати, так ждала встречи с ним, что даже потеряла сон и аппетит. С трудом скрывая свои чувства, она издали наблюдала, как ее милый друг разговаривает с Агатой, а потом со Старой Досей, которая у орландских амазонок руководила дальней разведкой и диверсионными операциями. Но, вот, Агата отправилась наблюдать за муштрой учениц, а Старая Дося подозвала ее и сообщила о том, что с сегодняшнего дня она и Тибул начинают подготовку к операции "Царица", цель которой — выследить, а затем с дальнего расстояния попытаться отравленной стрелой поразить предводительницу хунхузов по имени Пришедшая Красавица.

— Почему я? — удивилась Урсула.

— Агата считает, что ты и Тибул — две мокасины пара, — сказала Старая Дося и подмигнула, намекая на то, что путем соединения чувств, мыслей и действий мужчины и женщины, любящих друг друга, можно и горы свернуть.

— Опять насмешки? — обиделась на ее замечание Урсула и до ушей покраснела.

— Ты эти бабские штучки брось! Никто над тобой не надсмехается. Дело в том, что в последний раз Пришедшую Красавицу видели у Лопарского водопада — неподалеку от того места, где находился ваш зимник. Еще вопросы есть? — сурово одернула ее начальник разведки.

— Никак нет, — по- военному ответила Урсула.

— Прекрасно. А теперь займись размещением своего напарника. Подготовку к операции начинаем завтра, прямо с утра, — объявила Старая Дося и отвернулась, чтобы незаметно смахнуть внезапно набежавшие слезы умиления.

Подхватив рюкзак Павлова, Урсула повела его за собой к своему походному шалашу. Она сама его смастерила, узнав о скором прибытии милого друга, и даже позаботилась о некотором комфорте. Шалаш находился на опушке леса, где рос можжевельник стелющийся. Это небольшой высоты заросли, пружинящие как диван. Урсула положила на дно шалаша циновки и накрыла их медвежьей шкурой. Одеяло состояло из обшитой холстом, вроде пододеяльника, оленьей шкуры, а подушка из мешка, набитого душистыми травами. Убедившись в том, что за ними никто не подсматривает, Урсула бросилась к Павлову на шею и заплакала — от счастья. Потом они разделись и залезли под одеяло, а дальше пошло, как обычно, если не считать напрасно пролитого семени, — что Урсулу сильно огорчало, а Павлова, наверное, не очень.

До самого полудня Урсула дремала, положив голову ему на плечо, что-то иногда бессвязно бормотала, испуганно вздрагивала, просыпалась, шептала "люблю" и снова засыпала. Над ними щебетали птицы, откуда-то доносились отдаленные раскаты грома, пахло можжевельником и чабрецом.

Павлов думал о хунхузах и Пришедшей Красавице. Уже с первых слов Агаты он понял, что речь идет о необычном существе. Агата сравнивала ее с царицей муравейника, которая, не говоря ни слова, управляет огромным скоплением насекомых, направляя кого на строительные работы, кого — за пищей, кого — на войну. В случае же ее гибели среди некоторых видов муравьев начинается паника и массовое самоистребление. И он даже не стал прикидываться дурачком, а сразу высказал предположение, что царица хунхузов, возможно, управляет своими подданными посредством выделения каких-то запахов, на которые они реагируют, как на команды, требующие беспрекословного повиновения.

Агата похвалила его за сообразительность и призналась, что сама об этом узнала совсем недавно от одного очень знатного джурджени, который, несмотря на приглашение преподобного Колывана, живет у Верблюжьей горы среди беженцев, слушает их рассказы, а потом записывает их гусиным пером на листах тонкой белой кожи. Она посоветовала ему сегодня же вечером пообщаться с этим человеком по имени Толемей-хан при помощи Гиты — самого лучшего переводчика, который имелся в ее распоряжении. Эта 30-летняя женщина была сестрой Верховного вождя Гонория. В юном возрасте Гиту выдали замуж за купца из племени джурджени, но через пять лет она вернулась на Красные Камни и была принята в отряд орландских амазонок.

Агата не скрывала: шансов выжить у него и Урсулы немного, но гораздо больше, чем в тот памятный ему день, когда он вступил в схватку с тигрицей. И она надеялась на то, что и на этот раз ему будет сопутствовать удача. Урсула же, по ее мнению, самый подходящий для него напарник: прекрасно стреляет из лука и знает каждую тропинку в районе Лопарского водопада, где по данным разведки Пришедшая Красавица каждое утро на восходе солнца совершает омовение. Посылать туда большой отряд не имело никакого смысла, — ведь нужен всего лишь один точный выстрел.

Проснувшись, Урсула захотела освежиться и повлекла Павлова, не дав ему одеться, в водоем, который находился в сотне шагов от ее шалаша и образовался посредством обыкновенной бобровой плотины, перегородившей обыкновенный ручей. Сами бобры, не выдержав соседства с шумными подопечными Агаты, куда-то ретировались, хотя никто их специально с их места жительства не выживал и в достоверности их прописки на Красных Камнях не сомневался.

В водоеме плескались две девицы, которые приветствовали Павлова, как своего старого знакомого. Это были Риты, с которыми он плыл в одной лодке от Верблюжьей горы до Главного Причала. Поинтересовавшись, почему он не присутствовал на обеде, и, не дожидаясь ответа, Риты сразу же атаковали Урсулу. Они умоляли ее рекомендовать их Старой Досе, в связи с формированием какого-то важного вспомогательного подразделения. Урсула ответила им, что сама пока толком ничего не знает, и поэтому попросила обратиться к ней по этому вопросу позднее.

После скромного ужина, который в лагере орландских амазонок начинался и заканчивался до наступления сумерек, Агата пригласила Павлова на командный пункт, располагавшийся в небольшой пещере, и познакомила его с Гитой. Эта женщина поразила его не столько своей красотой, но и тем, что, по ее словам, на языке джурджени она когда-то умела не только разговаривать, но даже писать и читать.

Незадолго до заката солнца Павлов вместе с Гитой и Урсулой отправился в уже знакомый ему лагерь беженцев у Верблюжьей горы. Идти пришлось не так далеко, наверное, три или четыре километра. По сравнению с первым его посещением приюта для потерпевших от наводнения иноплеменников, народу там прибавилось. В гроте им было уже тесно, поэтому некоторые предпочитали жить в шалашах, построенных из деревьев, которых течением прибивало к берегу.

По дороге Гита и Урсула рассказали ему о том, что между беженцами часто возникают ссоры и потасовки, даже по самым незначительным поводам. Есть проблемы с питанием, так как Верховный вождь Гонорий до сих пор не поставил из общественных амбаров обещанного им количества желудевой муки, сушеного мяса и вяленой рыбы. По этой причине воительницам приходилось делиться с беженцами собственным пайком. А тут еще и хунхузы постоянно обнаруживали свое присутствие, как будто вели разведку, или специально провоцировали орландов на преследование, чтобы заманить их в засаду.

Толемей-хан встретил их приветливо возле "шатра воина", который Агата велела для него поставить в знак уважения к нему самому и его знатному происхождению. С ним был слуга — высокий смуглый и бородатый мужчина мрачного вида, и улыбчивая миниатюрная темноволосая молодая женщина из неизвестного племени, по-видимому, рабыня.

Остальные слуги и рабы Толемей-хана, вероятно, погибли, когда огромная волна накрыла и перевернула ладью, на которой он отправился в путешествие к берегам Северного океана. Гита представила ему Павлова и Урсулу и попросила рассказать обо всем, что джурджени известно о хунхузах и Пришедшей Красавице. Так как погода позволяла общаться на свежем воздухе, Толемей-хан приказал Комаки (так звали рабыню) вынести для него из шатра шкуру и развести костер. Павлов и Урсула устроились на плаще из тигровой шкуры, а Гита сказала, что ей лучше постоять, поскольку так ей будет удобнее их видеть и слышать.

Рассказ Толемей-хана был долгим и изобиловал такими подробностями, что Гита, порою, даже не понимала, о чем он говорит. Но в какой-то момент, когда Павлов особенно напрягся, чтобы осмыслить сказанное, неожиданно заработала программа-переводчик, которую в его сознание двадцать с лишним дней тому назад внедрил Арнольд Борисович Шлаги. Павлов стал понимать язык джурджени, хотя еще не мог на нем объясняться из-за сложностей артикуляции некоторых звуков. Сам язык показался ему совершенно непохожим на орландский, так как нем было много сопряженных конструкций — словосочетаний из двух или более существительных.

Рассказ Толемей-хана о хунхузах и их предводительнице по прозвищу Пришедшая Красавица

По мнению Толемей-хана, хунхузов было бы ошибочно считать людьми, хотя они точно — не животные и не ящерицы. При вскрытии и анатомическом исследовании их тел были обнаружены дополнительные половые органы, которых нет ни у людей, ни у животных. По этой причине трудно сказать, кто из хунхузов мужчина, а кто женщина. Нет у них ни семьи, ни брака. Живут они толпой в какой-нибудь пещере, и кто из них кого имеет и от кого рожает, совершенно непонятно. Но детенышей своих они любят и вскармливают молоком. Причем, у некоторых хунхузов, только одна развитая молочная железа (расположена слева), у других — две (расположены симметрично), а некоторые даже имеют по четыре груди. Есть среди них и такие, у которых молочные железы недоразвиты, поэтому после родов их детей вскармливают грудастые особи.

По его словам, безгрудых и бородатых хунхузов многие ошибочно принимают за мужчин, не обращая внимания на особое строение костей таза и изменившуюся функцию ануса. Язык у них длинный, и чем-то похож на жало змеи. Самое поразительное состоит в том, что твердые экскременты из организма хунхузов не выводятся. Твердая пища полностью перерабатывается в их желудке, а газы и прочие продукты брожения выделяются через потовые железы, которые у них, как у скунсов, расположены в районе задницы.

В процессе потоотделения хунхузы источают самые разнообразные запахи, которые можно разделить на четыре основные группы: 1) отвратительные; 2) дурманящие; 3) возбуждающие и 4) благоухающие. Это разделение условно, так как запахи выделяются вперемешку, в зависимости от потребности и даже от настроения. Посредством запахов хунхузы узнают друг друга и могут общаться даже на значительном расстоянии. Насекомые на хунхузов не садятся, а хищники обходят стороной.

Сведения о жизни хунхузов стали известны джурджени после того, как их ученые мужи опросили несколько человек, которым чудом удалось вырваться из хунхузского плена и не потерять рассудок. Так, выяснилось, что хунхузы убивают не всех пленных. Некоторых они превращают в своих рабов и заставляют работать в качестве лесорубов, плотников и оружейников. У хунхузов ведь не пять пальцев на руке, а четыре, а ногти похожи на когти, за которыми они, между прочим, ухаживают: оттачивают и полируют с помощью шершавых камней и даже чем-то красят.

Женщины-рабыни живут у хунхузов недолго. Не выдержав постоянного издевательства, они сходят с ума и кончают жизнь самоубийством. Иногда, два или три раза в столетие, от мужчины-раба и хунхуза рождаются очень красивые, похожие на людей девочки, которых хунхузы объявляют своими царицами и поклоняются им, как богиням. Их всячески лелеют, ублажают, носят на руках, то есть на носилках, и слушаются беспрекословно, а после их смерти раздирают себе когтями грудь и живот и истекают кровью. После таких массовых самоубийств численность популяции хунхузов резко сокращается, и люди начинают забывать об их существовании.

Круглый год основным продуктом питания хунхузов являются черные грибы, в обилии произрастающие в пещерах, подогреваемых горячими подземными источниками. Хунхузы потребляют их в сыром и вареном виде. Для варки грибов они используют горячие источники. Из этих грибов путем сбраживания и, добавляя хмель и мед, они даже готовят напитки, вроде браги. В летний период в их рацион входят ягоды, грибы, лепестки цветов, птичьи яйца и тухлая, запеченная в золе рыба.

Прежде считалось, что хунхузы любят пить кровь и поедать внутренности убитых людей и животных, поскольку им, якобы, не хватает соли, кристаллы которой для них даже приятнее, чем соты с медом. Потом все же выяснилось, что умерщвление людей и животных и употребление в пищу их крови и внутренностей, это — элементы их своеобразного религиозного ритуала, который они совершают в угоду Великого Змея. Пойманных животных и птиц они перед совершением жертвоприношения не мучают, но, вот, для людей, убитых или попавших в их лапы живыми, делают исключение. Вначале у них срезают волосы, ампутируют уши, нос, язык и большие пальцы на руках — то, чем люди отличаются от хунхузов, и все это сжигают на жертвенном огне. Затем жертву подвешивают за ноги, отрезают у нее голову и сливают кровь в специальные меха или сосуды, и спаивают ею свою царицу и ее фаворитов.

По непроверенным данным, фаворитами царицы являются четырехгрудные особи, которые кормят ее своим молоком и охраняют ее покои. Им же достаются внутренности, жир и кожа приносимых в жертву людей. В какие наряды одевается царица хунхузская доподлинно неизвестно, так как все свидетели видели ее исключительно голой и признавались, что после этого воспламенялись такой похотью, что им до сих пор стыдно об этом вспоминать.

Музыкальных инструментов у хунхузов не замечено, но музыкальные звуки, наподобие песен, они извлекать из себя умеют, как это делают птицы. Танцуют же они, раскачиваясь бедрами, встав друг за другом и положив руки на плечи или обнимая за груди. Люди же, как известно, танцуют лицом к лицу и не совершают неприличных телодвижений.

………………………………………………………………………………………………………

— В это невозможно поверить! — воскликнул Павлов, когда Толемей-хан закончил свой рассказ, более похожий на доклад на очередной сессии императорской Академии изящных искусств, врачевания и естествознания.

Толемей-хан удивленно на него посмотрел, и Павлов понял, что допустил ошибку. Он повторил то, что сказал, на орландском языке, но уже было поздно. Толемей-хан догадался, что юноша-охотник, на которого он обратил внимание три недели тому назад, знает язык джурджени, но зачем-то это скрывает. И когда туземцы встали, чтобы попрощаться, он показал Павлову жестом, чтобы тот ненадолго задержался. Гита и Урсула недоуменно переглянулись, но все-таки отошли в сторонку, чтобы не мешать их разговору.

— Тибул-хан, сознайтесь, что вы знаете язык моего народа. Я догадался об этом еще прежде, чем вы произнесли: "В это невозможно поверить", — сказал Толемей-хан и вопросительно посмотрел Павлову в глаза. И Павлов понял: отпираться бесполезно, а объясниться со знатным джурджени можно и "по методу Арнольда Борисовича Шлаги", то есть посредством правдоподобного вранья.

— Сударь, не буду от вас скрывать. Мне с детства снятся сны, будто я живу в императорском дворце на острове Альхон и общаюсь со своими родителями и сверстниками на языке, который вам более всего приятен. Как кого из них зовут, я не знаю, но, вот, многие слова и выражения с каждым годом припоминаются все более и более отчетливо, — соврал Павлов, не моргнув глазом.

— Это ведь вы с одним копьем сразились с тигрицей, шкура которой теперь служит вам плащом? — полюбопытствовал Толемей-хан.

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Кажется, так гласит ваша древняя пословица? — хитро, вопросом на вопрос, ответил Павлов.

— Полагаю, что мне не следует вас далее задерживать. Но я хотел бы, учитывая серьезность предприятия, которое вы затеяли, одолжить вам на время гастрофет. Это — такое оружие, которое стреляет дальше и точнее лука. Я попрошу своего слугу, чтобы он вам его сейчас вынес и показал, как им пользуются, — сказал Толемей-хан и приказал своей рабыне срочно разыскать Следопыта.

Павлов подошел к своим сослуживцам, то есть Урсуле и Гите, и объяснил причину, по которой им надлежит еще немного задержаться. Он сразу догадался, что оружие, которое Толемей-хан намеревался предложить ему во временное пользование, это — скорее всего арбалет. Эквивалентом этого понятия у орландов могло быть слово аркубаллиста, то есть самострел — тяжелое и громоздкое устройство, применяемое для охоты на медведей и кабанов. Вскоре орландов позвали. Слуга, которого Толемей-хан называл Следопытом, вынес из "шатра воина" кожаный чехол, раскрыл его и продемонстрировал Павлову то, что в чехле хранилось.

— Это и есть гастрофет. Он находился в деревянном сундуке, цепляясь за который я и Комаки, смогли удержаться на воде, когда наша ладья перевернулась. Потом к нам подплыл Следопыт, и мы втроем выбрались на остров, который образовался на отмели, — объяснил Толемей-хан причину, по которой ему после кораблекрушения удалось сохранить некоторые личные вещи.

Павлов посмотрел на Гиту-воительницу, и она, поняв, что от нее требуется, начала переводить. Следопыт с поклоном подал Павлову изящно сработанный предмет вооружения, склеенный из твердых пород дерева и полых костей. Приклад, ложе, спусковой крючок, пружина и даже прицельное устройство роднили арбалет Толемей-хана с привычным Павлову огнестрельным оружием. Но больше всего Павлова поразила его дуга, которая, вне всякого сомнения, была изготовлена из железа. Но расспросить Толемей-хана он не решался, чтобы не выглядеть слишком умным.

Подержав недолго арбалет в руках, Павлов вернул его Следопыту; слуга Толемей-хана снова поклонился и начал объяснять его техническое устройство и боевые характеристики. Из его объяснения следовало, что гастрофет бьет на расстоянии до 300 шагов и с большой точностью, поскольку линии направляющих безукоризненно прямы, отполированы и покрыты специальным лаком. Единственным, но существенным недостатком этого оружия являлась низкая скорость стрельбы, так как для его перезарядки требуется физическая сила и время.

Урсула в ответ заметила, что орланды тоже когда-то пользовались легкими самострелами, но Верховный жрец Колыван объявил их "богопротивным оружием", и они постепенно вышли из употребления. В принципе Урсуле все было понятно, и она хотела бы только заменить на дуге тетиву. Павлов напомнил про арбалетные стрелы (их правильнее называть "болтами" — Прим. Авт.). Стрел с бронзовыми наконечниками было всего четыре. Остальные пять стрел имели затупленные деревянные наконечники, так как предназначались для охоты на птиц. Но Павлов и Урсула попросили и эти стрелы, чтобы попрактиковаться в стрельбе по мишеням.

Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, Павлов, Урсула и Гита вернулись в расположение своей воинской части и доложили Агате о результатах визита к Толемей-хану. Агата вызвала Старую Досю и та объявила Павлову и Урсуле трехдневный план занятий по физической и боевой подготовке и тактике. По команде "вольно", "разойтись" Павлов и Урсула отправились в свою опочивальню.

— Милый друг, — спросила Урсула Павлова, устраивая свою голову ему на плечо, — Я правильно поняла Толемей-хана? Хунхузы, они, что, спереди мужчины, а сзади женщины, или, наоборот?

— Пидорасы они, пидорасы! Как их не крути! — убежденно заявил Павлов.

— Что это такое? — удивилась Урсула, услышав незнакомое слово.

Но Павлов ей не ответил, так как уже спал.

VII

Когда туземцы ушли, Толемей-хан отправился в "шатер воина". Спать не хотелось, и он попросил Комаки заварить ему в серебряном кубке, который ему подарила Агата-воительница, травяной чай. Это был ее ответный подарок. Сам Толемей-хан подарил Центуриону, чтобы отблагодарить ее за то, что она посадила его, Комаки и Следопыта в свою ладью и доставила на Долгий Остров, кинжал из метеоритного железа. Когда-то за эту редкую вещь Толемей-хан заплатил стадо буйволов. Комаки добавила в очаг хвороста и спросила, не хочет ли ее господин взглянуть на переписанную ею с пергамента на бумагу главу из его "Повести о неудавшемся путешествии".

Комаки не была рабыней в привычном значении этого слова. Ее скорее следовало называть вольноотпущенной, а, если быть более точным — личным секретарем Толемей-хана. Образованные рабы в Империи джурджени очень ценились. Толемей-хан выменял Комаки на пять юных рабынь, полагая, что мужчине в 50-летнем возрасте содержать гарем ни к чему, и есть дела важнее плотских утех. Потом он об этом нисколько не сожалел, и когда Комаки родила ему сына, он объявил ее и своего внебрачного ребенка "младшими сородичами". Так, по законам джурджени назывались вольноотпущенные, которые уже сами решали, оставаться им при своем прежнем господине или заводить собственное домохозяйство, занимаясь торговлей, ремеслами и тому подобное.

Толемей-хан похвалил Комаки за расторопность и взял сложенный вчетверо лист бумаги. Производство этого писчего материала из древесной коры, конопли, тряпья и старых рыбачьих сетей в Империи джурджени началось совсем недавно. Кто его на самом деле изобрел, было неизвестно. Член-корреспондент императорской Академии изящных искусств, врачевания и естествознания (далее — Академия) Тсайлуньхан утверждал, что впервые бумагу еще триста лет тому назад изготовили в городе-государстве Альхон. В одной древней рукописи этот почтенный муж отыскал описание большого воздушного змея, которого альхонцы склеили из лучины и материала, прочнее бересты и легче пергамента. В той же рукописи был рецепт, следуя которому Тсайлуньхан в домашних условиях изготовил опытный образец этого материала и назвал его "гумм-ага".

После тщательной экспертизы на прочность, долговечность и иные функциональные возможности применения Академия вынесла решение о пользе бумаги и направила в администрацию Агесилай-хана IV прошение о начале ее массового производства. Но дело застопорилось, так как владельцы овечьих отар, узнав о бумаге, испугались сокращения своих доходов и настроили министра-канцлера против ученых.

Первую опытную партию бумаги, изготовленную в мастерских Академии, академики и члены-корреспонденты, опасаясь возможной конфискации, распределили между собой, согласно количеству беличьих хвостов на их парадных головных уборах. Каждый беличий хвост означал одобренный ежегодной сессией Академии научный доклад. У Толемей-хана таких хвостов было семь, и он ими очень гордился.

Семь отбеленных до снежной белизны листов бумаги вместе с уже исписанными и чистыми листами пергамента, а также письменные принадлежности, находились в дорожной сумке Толемей-хана, сшитой из шкур выдры, и почти не пострадали от того, что она побывала в воде. Толемей-хан радовался им даже больше, чем прочим личным вещам, которые удалось сохранить после кораблекрушения. За двадцать с лишним дней пребывания на Красных Камнях Толемей-хан использовал весь пергамент. Осталась только бумага и один лист пергамента, который он приспособил для черновика, благо пергамент позволяет делать подчистки и вносить исправления. Бумага же такого обращения с собой не терпит, поэтому Комаки пришлось заняться переписыванием, то есть переносом данных с одного носителя информации на другой. Получалось у нее это неплохо, без помарок и ошибок.

Толемей-хан попросил Комаки продолжать поддерживать в очаге огонь, чтобы почитать и оценить, как выглядит очередная, написанная им, глава "Повести о неудавшемся путешествии" в целом. Прочитав же, Толемей-хан понял, что ключ к разгадке тайны происхождения хунхузов, возможно, находится у него в руках………………………………………………………………………………………………………

"Толемей-хан — действительный член императорской Академии изящных искусств, врачевания и естествознания, имеет честь сообщить о том, что произошло с ним, его слугой Следопытом и вольноотпущенной Комаки, когда Агата-воительница доставила их на своей ладье к месту поселения орландов на реке Ипуть.

Полагаю, что уже нет никакой надобности поддерживать нелепое мнение о том, что Агата и прочие женщины-воительницы, также известные у нас под названием "амазонки", то есть безгрудые, представляют собой отдельное племя или народ. На самом деле они такие же орланды, как по крови, так и по языку. Да и груди у многих из них не скромнее, чем у наших женщин или рабынь, — и столь же прелестны на вид и на ощупь, как я вправе утверждать на основании личного опыта.

Как я уже отмечал, среди амазонок нашлась одна, которая знает язык джурджени. Ее зовут Гита, и мне удалось установить с ней настолько доверительные отношения, что она позволила мне произвести осмотр ее тела, а потом, чтобы я не сомневался, привела ко мне в палатку двух своих учениц, которые доставили мне не меньше удовольствия, чем моя милая Комаки. Отсюда я делаю вывод, что единственное отличие амазонок от обычных женщин состоит в том, что они не способны к деторождению. Таких женщин немало и среди других племен и народов, но только орланды додумались до того, чтобы найти им наиболее достойное применение. "Не можете продолжать наш род, — сказали им старейшины племени, — тогда защищайте его, не щадя живота своего". И, вот, уже много столетий эти бесплодные женщины выполняют данный наказ. Они настолько искусны в стрельбе из лука, метании дротиков и фехтовании, что многие из них в состоянии на равных сразиться с нашими лучшими воинами.

Орланды довольно высокого роста, широкоплечи, с прямым станом и крепкими членами тела; цвет кожи у них белый, они — блондины, с ясно выраженным, но не особенно ярким румянцем, прямыми, стройными ногами и небольшою, красивою ступнею, круглой головой средней величины и крепкой шеей. Волосы у них с золотистым отливом, мягкие и легко вьющиеся; лицо прямоугольное, с тонкими губами и прямым носом. Их влажные глаза отличаются мягким, проницательным взглядом и сильным блеском.

Их мужчины, уступая амазонкам в боевых искусствах, а также умению сражаться с противником в сомкнутом строю, не уступают им в отваге и храбрости. Недавно мне показали юношу по имени Тибул, который, вооруженный одним копьем, сразился с тигрицей, убив ее наповал точным ударом в сердце. Моя первая встреча с ним запомнилась еще и тем, что я увидел рядом с ним молодую женщину столь ослепительной красоты, что, невольно, подумал о богине пропавшей планеты, которую некоторые наши звездочеты и алхимики называют Гесперой. Потом Гита сказала мне, что зовут эту красавицу Медвяная Роса и что она является женой храброго Тибула. Данное известие меня не только порадовало, но и огорчило. Разве можно забыть историю о прекрасной Елене, из-за которой в незапамятные времена между городами-государствами джурджени вспыхнула нелепая и беспощадная война?

Во время своего вынужденного пребывания на Долгом Острове я разговаривал с представителями разных племен и народов, подобно мне потерпевших кораблекрушение и пригнанных волнами к берегу возле Верблюжьей горы. Среди них два купца из нашей славной империи и один — из далекой южной страны Пунт, откуда нам доставляют шелковые ткани, пряности и благовония. Я давно мечтаю о том, чтобы в этой стране побывать, но глава Академии изящных искусств, врачевания и естествознания досточтимый Осип-хан определил направлением моей деятельности северные территории известной нам поверхности земного шара. Так, вот, все потерпевшие в один голос утверждали, что накануне землетрясения и наводнения они чувствовали тошноту и головокружение, а некоторых из них посетили странные видения, вроде разверзшихся врат небес и подземелий. Из этого я делаю вывод о том, что в самом недалеком будущем произойдет какое-то важное событие вселенского масштаба.

Купцы джурджени и даже торговец из страны Пунт недолго были моими товарищами и собеседниками. Вскоре они воспользовались гостеприимством знатных орландов, и покинули пещеру у подножья Верблюжьей горы. Я же счел для себя неприемлемым пребывание в гостях у преподобного Колывана по причине его принадлежности к церкви, которая не разделяет высшие государственные ценности нашей великой империи.

Отказавшись от гостеприимства Верховного жреца орландов, я лишил себя возможности в непосредственной близости осмотреть знаменитые каменные башни на Долгом Острове. Про эти башни говорят, что будто бы они сложены из тщательно обработанных блоков известняка и розового туфа. Прилегают же эти блоки друг к другу так плотно, что между ними не пролазит иголка. Ранее я полагал ошибочным мнение о том, что эти башни, лестница у речного причала и мостовая были сделаны руками предков нынешних орландов. Теперь же я почти уверен в том, что в некие, незапамятные времена, здесь проживали люди, владевшие знаниями строительных технологий, а затем, по причине какой-то неизвестной болезни, они совсем одичали и превратились в хунхузов.

Полуразрушенные крепостные башни, подобные тем, что стоят на Долгом Острове, и прежде находили в глухой прибайкальской тайге. Более же всего наши предки запомнили случай, когда на юго-западном побережье Байкала произошло усыхание Марлезонского залива. Тогда ведь не отдельные каменные здания, а огромный город показался из-под воды. И какой же жестокой была кара древних богов за то, что кому-то понадобилось потревожить их вечный покой. Страшная болезнь поразила всех, кто направился в Мертвый город в поисках неземных сокровищ.

Чем дольше я живу на свете, тем больше убеждаюсь в том, что все в этом мире повторяется, и всякая новизна — давно прокисшее вино".

ГЛАВА 4 ДЕНЬ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

— Эврика! — воскликнул Галыгин, прочитав продолжение рассказа о путешествии Дмитрия Васильевича Павлова в неведомые времена.

— Что такое? — поинтересовался Шлыков.

— Я придумал, как ускорить возвращение нашего героя в XX век, — уверенно заявил Галыгин.

— Зачем?! Я думаю, что ему и там неплохо: дикая природа, свежий воздух, здоровая пища и экология, красивые женщины, опасные приключения, — сказал и, непонятно чему радуясь, расхохотался Шлыков.

— С Рогом Царя Соломона хотелось бы поэкспериментировать. Представляете, как это интересно:- вернуть литературного героя в его прошлую жизнь и дать ему шанс изменить свою судьбу! — честно, признался Галыгин.

— Ну, излагай свою мысль! — попросил его Андреев, сообразив, что такой прием позволил бы переиграть в художественном плане многие судьбоносные исторические события.

— Надо в опцию "Персонажи второго плана" добавить, буквально следующее: "Группа хронопутешественников из XXI века". Я полагаю, что изобретение машины времени не за горами, и эти люди помогли бы нашему герою выбраться из всех передряг и доставили его в 70-е годы XX столетия или прямо в наше время, — предложил Галыгин.

— И не одного, а с Медвяной Росой. Красавица дакотка станет второй Айседорой Дункан, и своим танцевальным мастерством покорит весь мир! — поддержал его Андреев.

— Ладно, валяйте! — милостиво разрешил Шлыков.

Галыгин ввел в программу дополнительные данные, и, удостоверившись в том, что она их восприняла, вошел в Интернет и набрал в Яндексе: "Елена Сергеевна Водонаева поэтесса". Поисковик выдал ему впечатляющий результат в виде ссылок на ее стихи, биографию и т. п.

С поэтическим творчеством Елены Сергеевны Павловой (Водонаевой) Геннадий Галыгин был знаком не понаслышке. Последний сборник своих стихов с дарственной надписью она вручила ему и его жене в позапрошлом году. Из последних ее стихотворений, найденных в Интернете, ему очень понравилась элегия под названием "На переправе":

"На реке Стикс клубится туман.

Плеск весла лечит грусть и тоску.

В твоем взгляде ни боли, ни слез,

И эмоций затих ураган.

Пот со лба вытру хладной рукой.

Когда флот собирали в поход,

Свой корабль ты принес в дар богам,

Чтобы не расставаться со мной.

Значит и мне

При полной луне

Тот же путь:

Молча в лодку шагнуть".

Он почему-то решил, что стихи посвящены ему, поскольку это соответствовало дате их написания: декабрь 1999 года. Недолго думая, он скопировал понравившееся ему стихотворение, перевел его на язык компьютерной математики и ввел в базу данных программы "ЭП-Мастер". Настроение его еще больше улучшилось после того, как Антон Шлыков передал ему конверт с 2 тыс. USD, причитающихся ему в качестве полугодовой премии.

Незадолго до окончания рабочего дня Галыгин заметил, что "мистер Прог созрел". Он сообщил об этом своим друзьям-коллегам, и они стали радостно потирать руки в предвкушении продолжения рассказа о героических приключениях Дмитрия Васильевича Павлова и амазонки Урсулы в стиле Роберта Говарда и Джона Толкина. И, надо признать, "электронный писатель" их ожиданий не подвел.

Солнцеворот.

Километры бескрайней пустыни вливаются в небо.

А небо падением коршуна шлет

Тайный знак.

Это — автограф смерти.

Откуда-то голос плывет:

— Ты, парень, наверное, болен!

Я продолжаю ползти,

Пальцы, вонзая до боли в запекшийся кремний.

Где ты, великий Сфинкс,

Что ответит на все вопросы?

Чувствую, хлещет меня окружающих взгляд.

— Эй, что-то парень этот нездорово выглядит!

Я поднимаю голову.

Может, это мираж, но передо мною бронзовый

Со скрещенными на груди руками индеец,

Что показывает взглядом куда-то.

Я оборачиваюсь и вижу

Холодное синее озеро.

Срываясь, ныряю скорей

В пучину божественных вод.

Но вдруг ударяюсь

Лицом о камни мертвой пустыни.

И голос индейца: — Истины нет!

Брось сей бессмысленный поиск!

…И шепот людей: — Он душевно больной!

Солнцеворот.

Ну, чего все они уставились?

Лица, одно любопытство, и повод,

Больно удачный для обсуждения.

Пыльные улицы города,

Как мне они надоели!

Михаил Долинский

I

В Отделе разведки и донесений, кроме Старой Доси, служили девятнадцатилетние Агафья и Ольга из рода Пантеры. Именно эти две отважные воительницы самым коротким путем из всех возможных добрались до Лопарского водопада, чтобы удостовериться в правдивости и достоверности сведений, полученных от соседей-москитов, о перемещении многочисленных отрядов хунхузов на исконную территорию охотничьих и рыболовных угодий племени орландов в районе Черного озера. Там были расположены зимние промысловые лагеря рода Желтого Быка и рода Куницы. Из девяти семей четыре вернулись на Красные Камни до наводнения, судьба остальных была неизвестна.

Передав информацию о месте сосредоточения хунхузов, москиты, против обыкновения, не попросили у орландов военной помощи и не предложили никаких совместных действий. Центурион Агата и Верховный вождь Гонорий пришли к выводу о том, что москиты либо слишком напуганы, либо хитрят, надеясь извлечь из нашествия хунхузов какую-то выгоду. Для последнего предположения имелись достаточные основания. Граница между землями москитов и орландов пролегала нечетко, поэтому ссоры между охотниками обеих племен возникали постоянно. Но у них был общий враг — хунхузы, который пробуждал желание жить друг с другом в мире и откупаться за причиненные обиды богатыми подарками.

Самым коротким путем от Красных Камней до Лопарского водопада можно было добраться по Таинственной реке, названной так потому, что она протекала не только на земле, но и под землею. Подземный поток выходил на поверхность возле потухшего вулкана Бета, разливаясь в красивое озеро овальной формы, а дальше очень тихо, неспешно двигал свои воды сквозь лабиринт пещер, связанных галереями, одна из которых выходила к реке Лопарь.

Путь от Красных Камней до потухшего вулкана Бета занял у Агафьи и Ольги 10 дневных часов. Примерно столько же времени они добирались до Лопарского водопада. Обратный путь на Красные Камни по независящим от них причинам занял у них три дня и три ночи. То, что они увидели, наблюдая за хунхузами, чуть не довело их до нервного срыва. И их можно понять. Кому приятно лицезреть полулюдей-полуживотных в непринужденной домашней обстановке? С расстояния полутораста шагов они видели их царицу, купающуюся в струях Лопарского водопада, а потом стоящую на белом камне-валуне с протянутыми к восходящему солнцу руками.

Отвечая на вопрос Центуриона Агаты о том, как повелительница хунхузов выглядит, Агафья сказала:

— Нечеловеческая красота!

Ольга же пожала плечами и высказала противоположное мнение:

— Насчет красоты ничего сказать не могу, но у этой царственной особы на руках точно не пять, а четыре пальца, однако, бедра и даже грудь, как у обычной женщины в возрасте 20 лет. Но запахи от нее, честно говоря, исходили очень даже приятные.

После доклада разведчиц Агата отправилась вместе с Гитой к Верблюжьей горе и поделилась с Толемей-ханом полученными сведениями. Знатный джурджени подтвердил, что, судя по описанию Агафьи и Ольги, это и есть Пришедшая Красавица, которая правит хунхузами на протяжении последних 10 лет, а может и больше. И еще он рассказал легенду о том, что хунхузы специально отлавливают для своей царицы красивых мужчин, из которых она после изысканных любовных утех выпивает всю кровь.

— Ее бы взять в плен, а потом доставить на Альхон и поместить в императорский зверинец, — помечтал вслух Толемей-хан, — а потом, понизив голос, сказал: Но лучше — убить. Один точный выстрел отравленной стрелой — и нет проблем.

В распоряжении Агаты было пять лучников, которых называли "грозой хунхузов", и Урсула среди них занимала почетное первое место. Но, вот, кого дать ей в напарники, Агата раздумывала целый день, пока не пришла к выводу о том, что лучше всего для этого подходит молодой охотник Сорока из рода Белохвостого Оленя, с которым Урсула уже проделала опасное путешествие по реке Лопарь и к которому, по слухам, была очень неравнодушна. Задачу приобщения мужчин-соплеменников к военной службе Агата тоже считала немаловажной, присвоив Сороке, щедрым авансом имя Тибула — Победителя Тигра. Она, ведь, не без основания считала, что за годы относительно мирной жизни, в окружении дружественных племен, мужчины ее племени совершенно размякли и стали все больше походить на своих глупых и сварливых жен.

Арбалет (гастрофет) Толемей-хана Старой Досе не понравился, поскольку она считала, что стрельбой из такого оружия может в совершенстве овладеть любая ученица. Но результатами стрельбы по мишеням, которые показал напарник Урсулы, она осталась довольна. Если бы она знала, чего Павлову стоило научиться попадать арбалетной стрелой в кедровую шишку на расстоянии 100 шагов! Арбалет, это — не лук, а баллистическое оружие. Прямой полет арбалетной стрелы (болта) составляет 20–25 метров, дальше начинается серьезное падение, примерно 3–7 см на 5 метров. Стрела поразит цель и на 300 метров, но попробуйте попасть в нее при таких перепадах. Ветер влияет на арбалетную стрелу значительно сильнее, чем на пулю, что тоже влечет за собой более серьезные корректировки.

Пока Павлов тренировался в стрельбе из арбалета, Урсула занималась с Агатой и Старой Досей вопросами тактики, прокачивая различные ситуации, в которых она и ее напарник могут оказаться. Гита приготовила яд, которым со всей предосторожностью напитала три наконечника стрелы из колчана Урсулы и один наконечник стрелы для арбалета. Каждый из этих наконечников она закрыла специальными кожаными чехольчиками. Не лишним будет отметить, что орланды делали яд для стрел тем же способом, что и североамериканские индейцы: заставляли гадюку искусать свежую оленью печень, оставляли печень тухнуть на солнце, пока она не почернеет, а потом втыкали в нее наконечники стрел.

Для переноски и хранения стрел орланды пользовались мягкими колчанами, к которым крепились длинные чехлы для луков. Лучшим материалом для колчана и чехла у них считались шкуры байкальского тюленя (нерпы), которые они выменивали у купцов из Империи джурджени.

Позиции, с которой Урсула должна была в положении стоя попасть стрелой из лука в царицу хунхузов, были выверены с точностью до одного шага, но не исключались и другие варианты, при которых арбалет, как оружие дальнего боя, был более приемлем, чем лук. Броски копья или дротиков не отрабатывались, так как было понятно, что на столь короткую дистанцию Урсулу и ее напарника хунхузы, обладающие чутьем собаки, вряд ли подпустят.

В отряд сопровождения Старая Дося определила двух учениц в возрасте 15-ти и 17-ти лет, которых звали Дина и Ася. Обе они были из рода Черного Кабана. Данный выбор был обусловлен тем, что проводником отряда на пути от Красных камней до потухшего вулкана Бета являлся отец этих девушек по имени Аггей. Павлов представлял себе проводника этаким здоровяком с короткой шеей и маленькими глазками, но он оказался стройным 35-летним мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой и большими залысинами. Про Аггея Урсула, шутя, заметила, что он охотится везде, где есть добыча, а не только там, где нет хунхузов. Его дочери, по мнению Павлова, были чудо как хороши собой, особенно Ася, которая цветом волос, разрезом глаз и формой губ напомнила ему о Медвяной Росе.

Главная обязанность Дины и Аси в походе состояла в том, чтобы нести каркасную, обшитую шкурами, лодку, на которой Павлов и Урсула должны были проплыть по подземной реке. Лодка могла им пригодиться и на обратном пути, в зависимости от обстоятельств. Кроме двух весел и короткого шеста с металлическим крюком в лодке находились четыре связки смоляных факелов, большой глиняный горшок с древесным углем, немного провизии и "лохматый халат" — мелкоячеистая маскировочная сетка со специальными крючками, на которые вешаются пучки травы, ветки с листьями и клочки моха.

Выход Урсулы и ее напарника на позицию "единственного выстрела" Агата первоначально планировала осуществить на 18-й день шестой Луны, то есть по завершению праздника Благодарения Авесалома, который отмечался у орландов в День летнего солнцестояния. Правда, было еще неясно, состоится этот праздник или нет по причине объявленных преподобным Колываном Дней ужаса и скорби.

Сам Колыван и все его предшественники — жрецы прихода Храма Высочайшего Одина на Красных Камнях и прежде относились Дню Благодарения Авесалома с некоторым подозрением, поскольку он совпадал с Днем Откровения Магнетрона, празднуемом сторонниками веры в зримого бога. Более правдоподобной выглядит такая версия: первый Верховный жрец орландов — преподобный Гарагуля — специально уговорил свою паству праздновать День Благодарения Авесалома в День летнего солнцестояния, чтобы отвратить их: 1) от празднования древне-языческого Дня Солнца; 2) от празднования еретического Дня Откровения Магнетрона.

Агату охватило внезапное беспокойство. В голову начали приходить разные мысли о том, что выход Урсулы и Тибула к Лопарскому водопаду лучше всего осуществить на 15-й день шестой Луны, то есть накануне летнего солнцестояния. Вдруг, — думала она, — хунхузы перейдут на другое место, или царица хунхузов не появится у водопада для совершения омовений? Почему то ей представлялось, что в час восхода Солнца в День летнего солнцестояния Пришедшая Красавица обязательно выйдет на Белый камень для выражения благоговейного отношения к дневному светилу. Агата поделилась своими сомнениями с начальницей разведки, то есть со Старой Досей, и, оказалось, что у нее такое же предчувствие.

Потухший вулкан Бета находился к западу от Красных Камней на расстоянии, примерно, 30 километров, если перевести на понятную читателю метрическую систему. За пределами этой области лежала обширная нейтральная полоса, простиравшаяся вплоть до охотничьих угодий племени далматинцев. Эта полоса была то же самое, что пограничный лес германцев со славянами с непереводимым названием Isarnholt. По-датски, это — Jarnved, а по-славянски — "защитный лес", от которого получил свое название Бранденбург. Область, отделенная такого рода неопределенными границами, составляла общую землю племени, признавалась таковой соседними племенами, и каждое пограничное племя само защищало ее от внешних посягательств. На практике неопределенность границ большей частью оказывалась неудобной только тогда, когда население противостоящих племен сильно разрасталось.

Места эти издавна пользовались дурной славой. Охотники, промышлявшие на нейтральной полосе, утверждали, что иногда на склоне Беты появляется зеленоватый свет непонятного происхождения. Огни никогда не перемещались, а зажигались и через некоторое время гасли, после чего могли появиться вновь. У скептиков было свое мнение относительно происхождения этих свечений: мол, мало ли кто может разжигать костры! Но в том-то и состояла загадка, что разжигать костры на горе Бета было невозможно в принципе, поскольку ее восточный склон был настолько крут, что взобраться на него было очень трудно и опасно для жизни. Слишком великая цена за возможность посидеть у костра, — тем более что места для этого и так предостаточно.

Загадочными выглядели и обитатели подножья потухшего вулкана. Очевидцы, например, рассказывали, что там живут жуки огромных размеров, которые с трудом помещаются на ладони и невероятно сильны и агрессивны. Некоторые охотники утверждали, что видели там гигантскую двухголовую рептилию с глазами, горевшими такой злобой и ненавистью, которой может обладать лишь разумное существо.

Урсула и Павлов, их проводник и отряд сопровождения отправились в путь на рассвете 15-го дня шестой луны. Они переправились на плоту через левый рукав Припяти, и, оказавшись в нужном месте, выбрались с помощью веревок по крутому склону на противоположный берег. Туда же они подняли и каркасную лодку. Далее, они некоторое время шли по прекрасному смешанному лесу с примесью кедра, пока не достигли старой гари. Пожар прошел уже давно, но вся земля была густо завалена обгоревшими и полусгнившими стволами. На их гниющих телах нашли себе приют другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени. Гари сменились молодым кедровником. Здесь они сделали короткий привал. И снова в путь.

Слабый ветерок разносил запах нагретой солнцем хвои, перегнившей листвы и сотен других, еле уловимых, запахов. Из пернатых чаще других встречались рябчики, которые с шумом срывались с земли и сразу же рассаживались на ветвях деревьев, ловко скрываясь среди листьев. Попадались на пути и звери. В одном месте, на хорошо заметной звериной тропе, следом за медведем просеменила росомаха, наверное, рассчитывая поживиться остатками его трапезы. Неподалеку с визгом пробежало стадо кабанов.

К великой досаде, весьма напористыми оказались кровососущие насекомые: мошки и комары всяческих размеров и видов. В накомарниках — сетках, сплетенных из волокон крапивы, закрывающих лицо и шею, было душно и жарко. Пот струями стекал по лицу, а стоило сетке на секунду прилипнуть к коже, как в то же мгновение сотни насекомых вонзали в нее свои острые жала. На руках у орландов были перчатки из тонкой оленьей кожи, перевязанные тесемкой, иначе мошкара ухитрялась залезть под одежду.

В полдень отряд перешел высохшее болото, — место с которого можно было отчетливо разглядеть очертания Беты. Потухший вулкан имел форму конуса со склонами, пологими у подошвы и более крутыми у вершины. Навскидку, по мнению Павлова, его высота не превышала 1,5 тыс. метров.

Лес, по мере приближения к Бете, становился все более темным и мрачным. На некоторых стволах деревьев были вырезаны странные изображения — нечто похожее на идолоподобные лики: два глаза, нос, щеки, рот. Все грубо схематично, условно. Изображение не лица человека, а скорей чёрта. При виде каждого очередного "шедевра" неведомого скульптора Урсула сплевывала через левое плечо. То же делали Дина и Ася, и лишь Аггей вел себя совершенно невозмутимо.

За болотом начиналась гористая местность, покрытая на возвышенностях елями и мелким кустарником. Под ногами хрустел вулканический щебень. Идти становилось все труднее. Дина и Ася совсем выбились из сил, поэтому Павлов и Урсула решили им помочь, и сами понесли лодку. Аггей шел впереди, иногда что-то бормотал и неодобрительно поглядывал на своих дочерей. Когда вулкан стало видно почти как на ладони, за зелеными кронами деревьев блеснуло озеро. Дина и Ася радостно закричали и потребовали свою ношу обратно.

Разница высотных отметок вынырнувшей на поверхность подземной реки и входа в ее новое подземное русло составляла порядка 5 метров. Входом являлась пещера в скале из мраморного известняка, которая образовалась в результате естественной эрозии горных пород. Возможно, что само озеро образовалось по причине обрушения верхней кромки (свода) поверхности подземной реки, которое закупорило его прежний водосток. Дополнительный подпор карстовых и талых вод обеспечили многочисленные родники, вытекающие из-под нагромождения крупных каменных глыб у подножия вулкана.

Отряд остановился на каменистом берегу озера, как раз напротив входа в подземное русло Таинственной реки, до которого было метров 300. Более красивого места на земле Павлов, кажется, никогда в жизни не видел. Представьте: синевой отливающий вулкан, лишь частично окрашенный зеленью кустарников, глубокое озеро с прозрачной, просматривающейся до дна водой, замшелые валуны причудливой формы, голубые ели высотой до пятидесяти метров, и гигантские лопухи и папоротники выше человеческого роста.

— Что стоите, как истуканы? Мигом раздеться, и вплавь! Кто из вас самый шустрый? — приказал Аггей, обращаясь к своим дочерям, и хлопнул в ладоши.

— Папа, так ведь там змея величиной в Перламутровую башню! — захныкали Дина и Ася.

— Хватит бабкины россказни слушать! Десять лет здесь охочусь, зимой и летом, и ни одного чудовища до сих пор не встретил! — подбадривал дочерей Аггей, но они все равно тушевались. Урсула тоже была в нерешительности.

Тогда Павлов проявил инициативу. Он уже понял, что к чему. В борьбе за нейтральную территорию претендующие на нее племена придумали в отношении нее столько всяких ужасов, чтобы отвадить конкурентов, что и сами поверили в их правдоподобность. Он снял верхнюю одежду и, отбежав от своих спутников, на полсотни шагов, с наслаждением погрузился в воду.

Вскоре рядом с ним появилась Урсула и, дождавшись, когда он остынет, вызвала его наперегонки до противоположного берега, чтобы осмотреть вход в подземную реку. За ними поплыли Ася и Дина, подбадриваемые насмешками Аггея, но потом отстали и вернулись назад. Вода ученицам показалась слишком холодной.

Павлов догнал Урсулу на середине дистанции. Она крикнула ему, чтобы он посмотрел на скалу. Павлов взглянул, и то, что он увидел, привело его в восхищение.

На почти отвесной стене в натуральную величину были высечены рисунки: всадники на лошадях, фигуры различных животных (лоси, маралы, козы, северные олени), человеческие фигуры в различных позах, изображения лебедей. При их высекании неведомые художники при помощи острого орудия пробивали верхнюю более темную корку гладкой поверхности мраморовидного известняка и достигали до нетронутого белого цвета породы, поэтому высеченные фигуры своей белизной, заметно выделялись на общем фоне. Как художники смогли забраться на высоту более 20 метров, было не меньшей загадкой, чем сами рисунки. В центре композиции Павлов разглядел мальчика верхом на дельфине с большой морской раковиной в руках, в которую он дул, как в охотничий рог.

Назад, к месту заплыва, Павлов и Урсула возвращались не спеша, часто отдыхая на спине. Вода была настолько прозрачная, что хорошо просматривалась вся подводная флора и фауна. Выбравшись на берег, они, стоя, нежно обнявшись, предоставили себя ласковым лучам полуденного солнца. Лечь наземь, то есть на каменные плиты не представлялось никакой возможности по причине того, что эти места задолго до них забронировали змеи, ящерицы и насекомые, которых Павлов назвал бы скорпионами, если бы их размер вдвое не превышал допустимые наукой его времени размеры.

— Ой, скорпионушки! Они так нежно щекотятся! — сказала Урсула и безбоязненно посадила одного из них себе на грудь. Так, Павлов еще раз получил наглядное подтверждение того, что мир, который он покинул, со временем очень сильно изменился.

Подошли Ася и Дина и сообщили, что, согласно приказанию, они свою собственную одежду и одежду Урсулы и ее напарника протрясли и вывернули наизнанку, чтобы просушить на солнце. Стесняясь Павлова, девушки обмотали себя рантом и были похожи на окукливающиеся гусеницы. Рант, это — шириной с ладонь и длиной около 3 метров кусок холста, который орландские амазонки использовали в качестве перевязочного материала. Урсула посмеялась над их нарядом и поинтересовалась насчет обеда. Оказалось, что и с обедом все не так плохо, осталось только развести костер и запечь рыбу.

— Тогда нам, милый друг, осталось только переодеться, — сказала Урсула, и они приступили к экипировке: вынули из своих рюкзаков охотничьи комбинезоны из мягкой оленьей замши, которые надевались прямо на голое тело и были окрашены в маскировочные цвета: у Павлова зеленовато-коричневого оттенка, а у Урсулы — серо-зеленого.

Из оружия, кроме арбалета и лука, они брали с собой широкие бронзовые ножи с рукояткой, в которую при необходимости можно было вставить древко и превратить в рогатину. В их распоряжении была даже "военная косметика": краски для раскрашивания лица и пахучая мазь для отпугивания насекомых. Переодевшись, они направились к костру в предвкушении сытного обеда.

Пока они отдыхали, Аггей подстрелил из лука двух великолепных хариусов, каждый по 10 килограмм, не меньше. За время пребывания на Красных Камнях Павлов так и не освоил этот вид охоты. Охота на рыбу с луком и стрелами — это именно охота, а не рыбалка, на которой охотник видит добычу, а добыча видит его, и результат зависит на 100 % от опыта и умения лучника точно стрелять.

Охота на рыбу с луком и стрелами — гораздо более увлекательна и интересна, нежели забрасывание удочки или высиживание с плетеной ловушкой. Лучник ищет рыбу, как рыбоядная птица, двигаясь по берегу или стоя на лодке и вглядываясь в глубину. Стрельба в воду требует тяжелой стрелы, которая проникает сквозь воду без больших потерь в скорости. Наконечники рыбацких стрел орландских луков обычно делались из самородного золота, чтобы обеспечить достаточно тяжелый и прочный для прохождения через воду удар. Оперение стрел, обычно, уменьшалось для снижения сопротивления воды, и было водонепроницаемо. Позади оперения стрела имела отверстие, за которое прикреплялась прочная нитка, сплетенная из растительных волокон.

Ася и Дина разделали хариусов на стейки, которые вскоре были пожарены и съедены. И не просто с солью, а в сочетании с кисло-сладким орландским соусом, приготовленным в глиняном горшке из желудевой муки, перепелиных яиц, дикого лука и меда. Пообедав, орланды еще немного посидели возле костра, молча и сосредоточенно.

Аггей задремал. Ася, Дина и Урсула тихо шептали про себя какие-то заклинания, призывая на помощь духов всех предков, которых они помнили, а Павлов смотрел на безоблачное синее небо и думал о Медвяной Росе. Когда воткнутое в землю копье отбросило нужную тень, Урсула вскочила на ноги и объявила о том, что время не ждет.

Прощаясь, Аггей крепко пожал Павлову руку и поцеловал Урсулу в макушку, пожелав им удачной охоты. Ася и Дина расплакались и облобызали Павлова и Урсулу в щеки и в губы. И, вот, они сели в каркасную лодку и оттолкнулись от берега. До входа в подземную реку оба работали веслами, а когда оказались под сводами пещеры, разместились так: Урсула на носу с факелом и багром, а Павлов — на корме с двухлопастным веслом.

Урсула однажды уже проделала путешествие по Таинственной реке, и вела лодку по памяти. Каждый зал и разветвления галерей имели мнемонические названия, соответствующие названиям частей человеческого тела, например, "правая рука" и "указательный палец", а один из залов, в котором они остановились, чтобы передохнуть, назывался "продолговатой шеей". Там Урсула разожгла в горшке с древесными углями огонь, объяснив Павлову, что без этого их может "охватить морока". В этом зале, действительно, было особенно холодно и довольно жутко. Окружающие их сталактиты больше походили на корни деревьев, чем на сосульки.

О том, что восприятие времени в замкнутом пространстве подземелий весьма специфично, Павлов знал только понаслышке, из художественной и научно-популярной литературы. Действительность превзошла самые страшные ожидания. Ко всем прочим неприятным ощущениям примешивался холод, охватывающий даже не снаружи, а откуда-то изнутри. Он все время боялся, что Урсула вовремя не подожжет факел, и они нечаянно заблудятся. Но Урсула действовала четко и даже пыталась поднять себе и ему настроение песнями о войне, храбрых героях и о путешествиях легендарного вождя Авесалома по бескрайним просторам земли. Она и Павлова просила что-нибудь исполнить, но он отнекивался, ссылаясь на отсутствие у него приятного для слуха голоса.

Следующее за "продолговатой шеей" разветвление галерей называлось "левая рука".

— Греби по левому борту, сильнее, еще сильнее! — крикнула Урсула, — и лодка вошла в галерею под названием "безымянный палец". Сколько времени они плыли — неизвестно. Внезапно Павлов почувствовал долгожданное движение воздуха, похожее на дуновение ветра. Факел погас, и они очутились в кромешной тьме. Впереди слышался шум воды.

— Суши весло и пригнись! — закричала Урсула.

Галерея, сужаясь, становилась все теснее; приходилось нагибаться, чтобы не удариться и не зацепиться о ее свод головой. Лодка, ударяясь бортами об отвесные берега подземной реки, неслась по течению. Проход постепенно расширялся, впереди показался просвет, и, вот, оно, долгожданное небо с мерцающими звездами. Павлов с облегчением вздохнул и машинально перекрестился.

Судя по положению почти полной Луны, до рассвета оставалось не более одного часа. Павлов подогнал лодку к противоположному берегу с пологим склоном, заросшим кустарником. Дальше за кустами вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями. Все они имели однотонную, не то черную, не то буро-зеленую окраску и были похожи друг на друга.

Итак, они снова очутились на реке Лопарь, примерно, в 5 километрах от зимнего промыслового лагеря сородичей Урсулы и 30 километрах от того места, где Павлов со своим "семейством" спасался от наводнения. Прошел уже ровно месяц, но события тех дней оставили в душе каждого из них неизгладимые впечатления.

Они вытащили каркасную лодку на берег, но прежде, чем ее замаскировать, по ранее сообщенным им приметам отыскали лодку Агафьи и Ольги. К сожалению, отважным разведчицам не удалось ею воспользоваться, так как с противоположного берега их заметили хунхузы, и им пришлось спасаться от погони в укрепленном лагере москитов на Сторожевой сопке, а затем потайными лесными тропами, пешим ходом, добираться до Красных Камней. С их лодкой было все в порядке, и даже два двухлопастных весла — в комплекте.

Выше по склону берега среди зарослей березы, орешника, ивы сизой и высокой травы проходила хорошо заметная тропинка, явно проложенная людьми. Урсула шла осторожно, иногда останавливалась и прислушивалась; Павлов плелся сзади. Тропа стала забирать влево, и Павлов подумал, что она заведет в густой лес, но вот впереди показался просвет. Урсула раздвинула ветви куста орешника, и он увидел быстро бегущую воду в реке, по которой стремительно неслись клочья пены. Тогда он понял, что имели в виду Агата и Старая Дося, когда на заключительном занятии по тактике несколько раз упомянули слово "загогулина".

Устье реки Лопарь формировали два истока. В устье левого истока на расстоянии 2–3 километров от них находился Лопарский водопад, изливавший воду из Черного озера. Устье же правого истока образовывали множество ручьев, стекающих с живописных холмов. На одном из них совсем недавно рос громадный кедр. Он был единственным в этой местности и, словно гигантский часовой, охранял "порядок" в лесу. На том же холме сородичи Урсулы два года тому назад устроили зимний промысловый лагерь. Павлов уже слышал от нее и от Нары печальную историю о том, как после первого подземного толчка холм стал оседать, а после второго толчка все, что там было: деревья и строения провалились под землю.

Их окружала таинственная обстановка: какое-то странное сочетание лесной тишины, неумолчного шума воды в реке, всплесков испуганных рыб и шороха травы, колеблемой ветром. Со стороны Лопарского водопада слышались крики, похожие на вопли совы, когда она сильно раздражена. Это перекликались часовые хунхузов. Урсула повернулась к Павлову и обняла его за шею.

— Милый друг, мне страшно! — созналась она.

— Мне тоже страшно, — подумал он, но вслух сказал другие слова: Не бойся! У нас все получится!

Им следовало торопиться. Самая короткая ночь в году заканчивалась. Согласно утвержденному Агатой плану, Урсула должна была пробраться к Лопарскому водопаду, следуя вдоль берега, усеянного угловатыми обломками известняка и мрамора различной величины — от двух метров в кубе до размеров человеческой головы, с острыми краями и заросших грубой осокой и каменной полынью. Именно с этой позиции с расстояния полутораста шагов за царицею хунхузов наблюдали Агафья и Ольга. Вторая выгодная для стрельбы позиция с дистанции трехсот шагов открывалась со стороны леса, на опушке которого росла старая осина с толщиною ствола в два обхвата. Варианты отступления Урсулы и Павлова прорабатывались в самых общих чертах, поскольку было совершенно невозможно предугадать, как поведет себя противник.

II

Павлов приближался к месту своей снайперской позиции, перебегая от дерева к дереву, а когда достиг редкого лиственного леса, пополз. Снайпер — это охотник, а охотник должен быть невидим. Тот снайпер, кто пытается работать незамысловато, сам становится мишенью для противника. При оборудовании снайперской позиции, например, не рекомендуется становиться не то что в полный рост, но даже на четвереньки.

Шум падающей воды становился все громче и громче. Показались очертания 15-метрового Лопарского водопада. Павлов полз в направлении старой осины, от которой до водопада было всего триста шагов. За этим деревом он должен был спрятаться и не высовываться до тех пор, пока не услышит, как хунхузы приветствуют выход своей царицы на "белый камень", который представлял собой, судя по описанию Урсулы, глыбу белого мрамора с плоскими гранями, почти кубической формы.

В летнее время снайперу, конечно, лучше всего наблюдать за обстановкой в 2–3 метрах за линией мелких кустов, которые создают эффект тюлевой гардины — все, что находится за этими редкими кустиками со стороны снайперской позиции, перестает быть различимым. Но Павлов был лишен такой возможности, так как от кромки леса до водопада не было, ни одного, даже чахлого, кустика — только открытое пространство, усеянное щебнем и галькой.

Снайперская позиция Урсулы была менее уязвимой, так как она могла скрытно передвигаться, прячась за валунами. Другое дело, что после выстрела ее легко могли обнаружить и отрезать путь отступления вдоль берега реки или к лесу. В этой связи действия ее напарника приобретали отвлекающий характер. Независимо от того, попадал Павлов из арбалета Толемей-хана в цель или промахивался, Урсула за время его единственного выстрела успевала выпустить из своего лука три стрелы, что повышало шансы на успех операции.

Прислонившись спиной к стволу осины, Павлов зарядил арбалет отравленной стрелой и замер в ожидании. Всполохи утренней зари становились все более яркими. Со стороны расположения хунхузов послышались громкие крики. Это были не крик "ха иль", которым они, по словам разведчиц Агафьи и Ольги, приветствовали свою царицу, а совсем другое, что, по-русски, звучало бы совсем уж неприлично. И Павлов из любопытства выглянул из-за осины, недооценив способность часовых противника вести пристальное наблюдение за столь приметными объектами, как одиноко стоящие высокие деревья.

На мелькнувшую за осиной тень обратил внимание часовой хунхузов и голосом подал сигнал, означавший на их языке: "Внимание, что-то не так", — и показал копьем направление потенциальной угрозы. У Павлова чуть сердце от испуга не остановилось, когда он услышал хруст щебня под ногами приближающихся к осине хунхузов, и сделал вторую ошибку — полез на дерево, надеясь скрыться в его густой кроне.

Кто знает, может ему бы и повезло, если бы в дуплистой осине не нашли себе приют пчелы. Дупло начиналось на высоте 2 метра от земли. Интересно, что пчелы чаще всего для своего жилья выбирают именно такие дупла. В них не бывает сквозняков, и пчелы могут в них благополучно жить во все периоды года. Третья ошибка Павлова состояла в том, что влез своей мокасинной прямо в дупло, и только когда почувствовал приятный запах меда, сразу понял, что мед, возможно, "неправильный". Его догадку подтвердили "неправильные" пчелы, которые, вопреки раннему часу, тучей вылетели из дупла и принялись жалить его столь нещадно, что он свалился вниз — прямо в лапы подоспевших хунхузов.

Хунхузов было трое, и они первоначально приняли его за медведя, который решил полакомиться медом. Узнав же в нем человека, они приставили к его горлу копья с массивными наконечниками, а потом громко захохотали, издавая резкие и пронзительные звуки, напоминающие крики пятнистых гиен. Скорее всего, причиной их веселья стало его лицо, перекошенное от пчелиных укусов. Оказывается, у этих странных человекоподобных существ тоже было чувство юмора. Затем хунхузы выделили из себя парфюм, напомнивший Павлову запах дихлофоса, и пчелы от него отлетели.

Глаза у Павлова совсем заплыли, и он ничего не видел. Хунхузы схватили его за капюшон комбинезона и потащили за собой непонятно куда. Он слышал, что их становилось все больше, а хохот все громче. Сопротивляться было бесполезно, а кричать бессмысленно. Наконец, его доставили куда-то, где горел костер, а пахло, как в пивной в Столешниковом переулке. Продолжая хохотать, хунхузы сорвали с него одежду, но внезапно хохот стих и сменился протяжным звуком удивления. Потом его начали бесцеремонно ощупывать и обнюхивать, как будто он не живое существо, а аппетитный плод фруктового дерева.

Особое внимание хунхузов привлек его золотой медальон и родинка на правой лопатке. Его умыли холодной водой, смазали лицо пахнущей мятой мазью и разлепили опухшие глаза. И что самое примечательное, у хунхуза, который это сделал, на руках было шесть пальцев. Кроме того, он был совершенно лыс, но при этом у него была роскошная борода, как у Карла Маркса, и пышные женские груди. От хунхуза пахло дорогим коньяком и крепкими гаванскими сигарами, а чресла перепоясывала цветастая юбка. И Павлов сразу понял, что, судя по запаху и одежде, среди хунхузов он, если не самый главный, то, наверное, очень высокопоставленный.

По понятным, не требующих объяснения причинам, Павлов не мог ничего предпринять, чтобы сохранить себе жизнь. Правда, он мог надеяться на то, что хунхузы сделают его своим рабом, но разве с этой целью он проделал путь от Красных камней до Лопарского водопада? Ему было мучительно стыдно перед Урсулой, которую он нечаянно подвел и заставил волноваться. И тогда он решил изо всех сил сохранять хладнокровие, чтобы обязательно выжить, дождавшись выхода Пришедшей Красавицы на "белый камень", а потом как-нибудь попытаться отвлечь хунхузов от своей напарницы, когда она будет покидать снайперскую позицию.

Его сильно раздражало присутствие полутора десятков, сбежавшихся посмотреть на него, юных хунхузов с клипсами на торчащих сосочках и подобием фартуков и мини-юбок на приличном месте. Убедившись в том, что он может видеть, эти бестии стали кривляться, то и дело, меняя позы по возрастающей шкале соблазнительности, томно закатывая глаза и сладострастно открывая маленькие ротики с четырьмя, похожими на клыки зубами. Некоторые из них были совершенно лысыми, а на головах других торчали клочки волос, перевязанные разноцветными ленточками.

Бородатый хунхуз попытался с ним заговорить, но программа-переводчик, предоставленная ему Арнольдом Борисовичем Шлаги, на слова хунхуза никак не реагировала. Тогда Павлов обратился к нему на языке жестов. Хунхуз радостно закивал головой в знак одобрения такого способа общения. Так они и познакомились.

— Дора, — сказал хунхуз и ткнул себя пальцем в грудь.

— Гастрофет, — сказал Павлов и ткнул пальцем в грудь себя.

В это время появился хунхуз со столь утонченными чертами лица и совершенными линиями тела, которым позавидовала бы и иная фотомодель. На голове у него был парик, представший собой множество натуральных каштановых локонов, а сзади — две косицы. Вся его одежда состояла из пояса из черной кожи и привязанного к нему футляра из бересты, длиной до колена. Если бы парик, черная борода и огромный гульфик были элементами маскарадного костюма, то этого хунхуза вполне можно было бы принять за очень раскованную участницу карнавального шествия где-нибудь в Рио-де-Жанейро.

Дора и другие хунхузы почтительно склонили головы и выделили запах, похожий на аромат одеколона "Шипр". В правой четырехпалой руке знатного хунхуза был полутораметровый деревянный жезл с обвившейся вокруг него живой двухголовой змеей. Змея вращала обеими головами и злобно шипела.

— Этот мужественного вида дядечка с телом нежной тетеньки, видно, еще главнее", — догадался Павлов и тоже по примеру других выразил низким поклоном свое почтение.

— Сенусерт, — сказал знатный хунхуз, обращаясь к Павлову.

То ли это было приветствие, то ли имя, и Павлов вопросительно посмотрел на Дору.

— Так его зовут, — подсказал ему хунхуз жестом и еще более почтительно склонил голову.

— Гастрофет, — сказал Павлов и, наверное, протянул бы руку, если бы не шипящая змея.

— Ты такой же Гастрофет, как я — Царица Савская, — сказал Сенусерт на языке орландов и приказал: Следуй за мной и не делай никаких глупостей, если тебе дорога твоя жизнь.

Чуть не проглотив от удивления свой язык, Павлов удивился еще больше, когда знатный хунхуз привел его в выложенный белыми камнями круг диаметром порядка 15 метров, прочитал какое-то заклинание, а потом спокойно сорвал с себя парик, бороду и отцепил пояс с гульфиком. Его жезл с живой змеей превратился в сверкающий золотом кадуцей, а над кругом из белых камней возникло подобие прозрачного купола. Купол потемнел, а потом, словно из-под земли, выросли колонны высотой, приблизительно, от 15 до 20 метров, и Павлов со своим загадочным проводником, которого уже определенно можно было называть женщиной, оказались в полутемном просторном колонном зале какого-то дворца или очень древнего храма.

Не успел Павлов не то что вымолвить слово, а даже подумать о том, что произошло, как почувствовал, что его за обе руки кто-то держит. И эти кто-то — два карлика с безобразными лицами и кривыми ногами. Изображения подобных существ он когда-то видел зале египетских древностей Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина в Москве.

— Куда вы меня ведете? — взмолился он по-русски, осознавая, что не стоит на месте, а перемещается, не чувствуя под ногами никакой твердой опоры.

— В тронный зал, к царице! — хором ответили карлики на том же языке.

— Хотя бы скажите, какое у царицы имя, красавица Сенусерт? — обратился Павлов к своему загадочному проводнику в царстве дополнительных измерений.

— Ее имя настолько священно, что произносить его категорически воспрещается всем, — ответила Сенусерт на языке орландов и загадочно улыбнулась.

— Тогда объясните мне ваш придворный этикет. Что я должен делать при столь августейшей аудиенции: пасть ниц, встать на колени, поклониться? Да и одеться, я не говорю прилично, а хоть как-то, тоже не помешало бы? — Павлов стал твердо настаивать на правах человека и гражданина.

— Какой он умный! Про одежду мы даже не подумали, — по-русски сказали карлики и начали извиняться: Совсем, сударь, мы тут одичали-с, огрубели-с. С хунхузами, понимаете ли, обнюхиваемся.

И тут же представились.

— Меня зовут Тобби Мот, — сказал карлик слева.

— А меня зовут Бобби Жмот, — сказал карлик справа.

Перед Павловым возникло зеркало высотой в его рост, а вокруг закружились, как на карусели, костюмы из мужского гардероба всех времен и народов. И во что только карлики его не переодевали! Чего только он на себе не примерил! Это были и сверкающие золотом доспехи, и переливающиеся драгоценными камнями камзолы, и шикарные ливреи, фраки, сюртуки, пиджаки, сорочки, галстуки и тому подобное. И тогда он понял, что карлики над ним просто издеваются, — то ли от скуки, то ли в назидание. Когда для примерки ему стали предлагаться образцы верхней и нижней женской одежды, Павлов обратился к Сенусерт с просьбой предоставить ему, наконец, то, что ему более всего подобает. Сенусерт рассмеялась, взмахнула кадуцеем, и на Павлове появилась простая холщевая юбка и сандалии.

Карлики обиженно зашмыгали носами, но от желания поиздеваться над Павловым не отказались, и стали учить его "придворному этикету". Царица, якобы, при его появлении обратится к нему со следующим вопросом:

"Почему идешь ты путем далеким,

Какою дорогой меня достиг ты,

Реки переплыл, где трудна переправа.

Зачем ты пришел, хочу узнать я?"

А он, якобы, должен ответить следующим образом:

"Я пришел из страны героев,

Храбрых воинов и мудрых правителей.

Моря переплыл, где бушуют штормы

Чтобы стать, как и ты, небожителем".

Сенусерт попросила не шуметь, и когда карлики замолкли, произнесла заклинание и описала своим кадуцеем воображаемый круг, который превратился в высокую двухстворчатую дверь, переливающуюся перламутром. Дверь распахнулась, открыв доступ в мерцающее таинственным светом помещение. Сенусерт поблагодарила карликов за приятное общество, отдала им свой жезл, взяла Павлова под руку и они шагнули за порог, чтобы попасть за пределы еще одного измерения.

Место, в котором они оказались, нельзя было назвать помещением, но это и не являлось природным ландшафтом, потому что никакой природы там не было и в помине. Пол отливал черным блеском, а потолок — лазурью. Белоснежные колонны, как в отражении зеркал, то увеличивались в своем количестве и в размерах, то их становилось столько, что их можно было сосчитать.

Сенусерт опустилась на колени. Павлов хотел сделать то же самое, но она велела ему стоять и не шевелиться. Потом она попросила его протереть свои глаза. Павлов удивился, но просьбу выполнил. И тогда он увидел в небольшом отдалении от себя женщину-красавицу в прекрасной диадеме с двумя перьями, парящую на троне с золотыми львиными лапами. На шее ее было ожерелье в виде нескольких горизонтальных ниток бус, скрепленных по вертикали в широкий воротник, закрывавший грудь. В правой руке она держала жезл, похожий на кадуцей Сенусерт, но еще более драгоценный, судя по отражаемым им бликам света. (1)

— Сенусерт, дай мне его амулет. Надо в последний раз все проверить, — сказала женщина-красавица на троне на языке, который программа-переводчик Арнольда Борисовича Шлаги однозначно идентифицировала, как "енохический". О таком языке Павлов даже никогда и не слышал, да и читателю про него, честно говоря, знать не надобно.

Сенусерт поднялась на ноги, подошла к трону, разжала четырехпалую ладонь и почтительно с поклоном подала золотой медальон. Красавица на троне открыла медальон, вынула круглую пластинку и вставила ее в рукоять своего жезла.

Из жезла вырвался луч белого света, упал на пол, задрожал и на полу один за другим стали проявляться разноцветные круги, которые, сливаясь, превращались в живое изображение того, что Павлов, когда-то точно видел, хотя и во сне. Это были бесконечно синие воды реки, рассекающие пески и зеленеющие пшеничные поля, грандиозные храмы богов и роскошные дворцы с садами редкостных деревьев и искусственными озерами. В лазуритовое небо вонзались золоченые иглы обелисков, вершины расписных башен-пилонов и колоссальные статуи. И вот, сквозь пышную зелень тамарисков, сикомор и финиковых пальм показалась аллея бараноголовых сфинксов. Их можно было и сосчитать, что Сенусерт и делала. При счете "двенадцать" один из сфинксов ожил и изрек:

— Это он — Изменяющий Солнце и Архонт нового эона!

— Сенусерт, где твой кадуцей? — обратилась к спутнице Павлова Царица на троне.

— Я вернула его Бобби и Тобби, — ответила Сенусерт снова стоя на коленях, а затем, печально вздохнув, спросила: Не сочтете за дерзость, если я попрошу у вас, когда все закончится, вернуть Странствующего Рыцаря в привычное для него измерение пространства и времени, а мне принять облик, который мне более всего по душе?

— Знаю, знаю! Дочь простого рыбака из селения Айхеной. Завтра же на рассвете рыбак Голован выудит из зарослей камыша корзину, в которой найдет спеленатого четырехмесячного младенца. И это будешь ты, моя прекрасная Сенусерт. Без каких-либо изъянов! Что касается молодого человека, который уже научился понимать наш язык, то его будущее мне неподвластно. Прощайте! — сказала Царица на троне и исчезла.

Поднявшись с колен, Сенусерт попросила Павлова зажмурить глаза и заткнуть уши. И только он это сделал, как почувствовал отвратительный запах тухлых яиц. Ему стало так неприятно, что он сразу открыл глаза и отверз слух. Первое, что он увидел перед собой, это — небольшой овальной формы водоем 4х4 метра, скорее даже бассейн, так как стены его были облицованы камнем. Еще один шаг, и он бы туда свалился. Он слышал знакомый шум Лопарского водопада, и, одновременно, увидел плескающегося в бассейне отвратительного вида, пузатого, хунхуза с четырьмя женскими грудями.

— Где же Сенусерт? — испугался Павлов и начал озираться вокруг, пытаясь определить место своего нахождения. Где водопад было понятно, где лес и одиноко стоящая осина — не очень.

— Ты находишься в "кривой роще", левее от водопада, — сказала по-орландски появившаяся рядом с ним Сенусерт и объяснила причину своего опоздания: Надо же мне было как-то приодеться и сделать прическу, чтобы не выглядеть полным хунхузом. Впрочем, я уже невидима для всех, кроме тебя.

— Да, — признался Павлов, — вечернее платье и прическа в стиле мадам Помпадур тебе очень к лицу, но лучше бы ты выбрала из коллекции Бобби и Тобби какой-нибудь более практичный женский костюм, например, времен второй половины XX столетия.

— Извини, в ту пору не жила, — ответила Сенусерт и, скромно потупив глаза, пряча за спиной руки, заметила: Да и хунхузом я была только условно.

— Ничего не понимаю. Кто же ты на самом деле? — еще больше растерялся Павлов.

— Пока это — секрет, — сказала Сенусерт и, кивнув головой в сторону бассейна, перевела разговор на личности: Обрати внимание на этого господина на последнем месяце беременности. Это — мать повелительницы хунхузов, известной под именем Пришедшая Красавица. Убьешь Пришедшую Красавицу, на свет народится следующая, которая станет еще более привлекательной и кровожадной, чем все предыдущие. Или двойня?! Или близнецы?!

— И что же делать? И есть ли выход из этой ситуации? — Павлов был в отчаянии.

В правой руке у Сенусерт появился роскошный веер из страусовых перьев с черепаховыми пластинками. Веер был наполовину раскрыт. Сенусерт провела несколько раз веером себе по лбу, дотронулась им до губ, левого уха, приложила к сердцу, а затем сказала:

— Выход есть, хотя он покажется тебе довольно забавным. Ты должен поцеловать Пришедшую Красавицу по-французски. После этого она выделит аромат, который хунхузы никогда не нюхали, и это приведет к цепной магической реакции, в результате которой все хунхузы исчезнут с лица матушки Земли.

Павлов недоуменно пожал плечами и поправил на себе холщевую юбку, как бы удостоверяясь в том, что все происходящее — не сон. Сенусерт мило улыбнулась, пообещала ему держать ситуацию под контролем, а потом заботливо поинтересовалась, не болит ли у него лицо? Павлов признался, что лицо немного побаливает. Тогда она обмахнула его своим веером, пахнущим благовониями, и заверила, что скоро все заживет.

Четырехгрудый хунхуз перестал плескаться и начал крутить головой, словно прислушиваясь к их разговору, и когда понял, что рядом с ним посторонние, завизжал, как поросенок, которого кастрируют. На его крик немедленно прибежали шесть хунхузов атлетического телосложения, вооруженные двуручными палицами — дубинами с острыми шипами. Это были особи скорее напоминающие мужчин, чем женщин, а, точнее говоря, женщин культуристок. Увидев Павлова, они взяли его в кольцо и угрожающе замахали своими дубинами. На двух воинах были "бронежилеты" из прочной и легкой коры пробкового дерева. Урсула рассказывала ему, что с помощью таких доспехов хунхузы защищаются от стрел и легко преодолевают водные преграды, так как известно, что кора пробкового дуба в воде не тонет.

Четырехгрудый хунхуз выбрался из бассейна, надел набедренную повязку и лающими звуками выразил страже свое недовольство, а потом, обнюхав Павлова, приказал немедленно отвести его к пленным и строго наказать за побег. Так перевела его слова, наконец, научившаяся распознавать язык хунхузов программа-переводчик Арнольда Борисовича Шлаги. Сенусерт в своем великолепном наряде стояла невдалеке и подавала Павлову знаки, означающие, что все идет по плану. Ее хунхузы со всей очевидностью данного факта совершенно не замечали, как будто она стала бесплотной.

Павлова грубо толкнули в спину, и повели к Лопарскому водопаду через рощу, которую Сенусерт назвала "кривой" и которая полностью оправдывала это определение. Стволы хвойных и в особенности лиственных деревьев в ней были изогнуты под всеми любимыми Эвклидом углами, особенно — сорок пять и шестьдесят градусов. Несколько раз на их пути возникали парочки юных хунхузов, которые занимались любовью, но Павлов не обращал на них внимания.

Словно завороженный, он смотрел на Сенусерт. Красавица в белом длинном платье с открытой спиной шла впереди процессии, передвигаясь так легко, что ее блестящие башмачки едва касались земли. Приглядевшись внимательнее, Павлов заметил за ее спиной прозрачные крылья и понял, что Сенусерт — добрая фея, которая по каким-то причинам вынуждена обитать среди хунхузов. Но от этого на душе ему не становилось легче, потому что было непонятно, где Урсула и в какой обстановке произойдет его встреча с Пришедшей Красавицей.

Небо над горизонтом приобрело частично бесцветный, а частично — розоватый оттенок. Голоса сотен, а может и тысяч хунхузов, перекрывая шум Лопарского водопада, слились в едином возгласе: "Ха иль!". Им они, обычно, приветствовали публичное появление своей повелительницы. Легкий ветерок разносил разнообразные запахи, от которых у Павлова закружилась голова и заслезились глаза. В тот момент, когда он уже готов был расплакаться и расчихаться, он почувствовал нежный аромат "Жэ-озе" и увидел у себя перед носом парящий в воздухе хрустальный флакон. Сенусерт обернулась и послала ему воздушный поцелуй.

Хунхузы, которые конвоировали Павлова, не видели ни Сенусерт, ни хрустального флакона, но аромат "Жэ-озе" сразу почувствовали, остановились и начали между собою совещаться. Четырехгрудый хунхуз, обнюхав его, радостно и возбужденно захрюкал и с криком: "Запах Пришедшего Принца! Моя дочь родит Короля!" — подхватил пузо и побежал вперед, чуть не столкнувшись с Сенусерт.

Конвоирующие Павлова хунхузы с виноватым видом перестроились и, взяв палицы на плечо, стали уже не вохровцами, а отрядом почетного караула. Выйдя из рощи, они оказались на пригорке, с которого открывался вид на Лопарский водопад и огромную толпу хунхузов, заполнившую пространство между опушкой леса и нагромождением валунов. Павлов увидел осину, с которой он с позором свалился, и приготовился к самому худшему, что можно было ожидать в результате парадоксального превращения из подконвойного заключенного в расконвоированного принца.

Место нахождения белого камня, на который должна была взойти Пришедшая Красавица, Павлову было известно не только по описаниям Урсулы, но и визуально. Сия мраморная глыба, напоминающая прямоугольный куб высотой около 3,5 метров, располагалась как раз напротив магического круга, в который его ввела прекрасная Сенусерт. На глыбу можно было взобраться по высеченным ступенькам, которых было ровно десять. Откуда взялась эта глыба, и кто высек на ней ступеньки, чтобы превратить ее в пьедестал, никто из орландов уже не помнил. Вроде бы жили когда-то в тех местах дакоты и проводили возле белого камня свои таинственные религиозные обряды.

Когда Павлов в сопровождении почетного караула приблизился к толпе хунхузов, Сенусерт оторвалась от земли, взлетела и плавно опустилась на мраморную глыбу — в двух метрах от Пришедшей Красавицы, которую он мог пока наблюдать только сзади, в смысле, со спины.

Вначале он подумал, что царица хунхузская во что-то одета, но, приглядевшись, понял, что это — всего лишь body art, то есть искусная раскраска тела. Из-под конусообразного, сверкающего золотом, высокого головного убора царицы, похожего на тыкву, выбивались пряди темных волос. Впрочем, царица не стояла на месте, а пританцовывала, виляя бедрами и поворачиваясь из стороны в сторону.

И, вот, она повернулась к нему так, что он смог разглядеть ее в более удачном ракурсе. Ничего такого, чтобы свидетельствовало о божественной красоте, Павлов в ней не нашел: типичное европеоидное лицо с нежным овалом, небольшой рот, прямой нос, миндалевидные глаза, маленькие груди, складки на животе, не очень выразительная линия бедер. Ее рост был примерно 175 см., а на вид ей можно было дать лет 25. То, что она женщина, а не хунхуз подтверждал сверкающий золотом фаллос, небрежно подвязанный тонкими нитями к приличному месту.

Что Пришедшая Красавица изображала своим танцем, ему было совершенно не понятно. Лишь когда вокруг нее возникло облачко аэрозоли, Павлов догадался, что она не просто виляет бедрами, а при этом еще и "выстреливает" своими железами струи жидкости с определенным запахом, вероятно, для того, чтобы сообщить подданным свое высочайшее послание. Какие запахи она вокруг себя распространяла, он различить не мог, так как их полностью отбивал аромат "Жэ-озе" из хрустального флакона Сенусерт, который почти прилип к его носу.

Когда солнце взошло, над Лопарским водопадом заклубился густой сиреневый туман. Хунхузы, вытянув шеи и раздувая ноздри, пытались уловить запахи своей повелительницы, а, уловив, счастливо улыбались и повторяли ее парфюмерную композицию, кто как умеет, выделяя из своих желез жидкость, превращающуюся в аэрозоль.

Тем же с увлечением занялась, забыв о своих обязанностях, приставленная к Павлову охрана. Увидев, что он остался без присмотра, к нему подлетела Сенусерт и шепнула ему на ухо, чтобы он ни в коем случае не отталкивал от себя ее хрустальный флакон. Иначе он задохнется, как уже по ее наблюдениям задохнулись несколько пленных, и одна из них — его соплеменница.

— Урсула! — ахнул Павлов и потребовал, чтобы Сенусерт показала, где она находится.

Урсула и другие пленные содержались в дубовой роще в трехстах шагах по правую сторону от Лопарского водопада. Сбежать пленные никуда не могли, так как были крепко привязаны ремнями и веревками к стволам деревьев. Стража, которая их охраняла, в полном составе присутствовала на церемонии утреннего восприятия царственного запаха, поэтому освобождению Урсулы ничего не препятствовало.

Следуя за Сенусерт, Павлов нашел свою напарницу привязанной ремнем к молодому дубку, но не задохнувшейся, а еще не пришедшей в сознание от удара древком копья по затылку, который она получила незадолго до выхода Пришедшей Красавицы на белый камень. Хунхузы с ней еще не успели разобраться, лишь оттащили в дубовую рощу и привязали к дереву, даже не разорвав на ней комбинезон, чтобы проверить ее половую принадлежность.

Сенусерт дунула на узел ремня, которым Урсула была связана — и узел развязался, обмахнула своим веером — и Урсула ожила. Увидев же своего милого друга, она вскочила на ноги и бросилась к нему на шею, радуясь тому, что он жив, даже больше, чем тому, что ее освободили. И сразу перед Павловым возникла проблема: мало того, что другие пленные закричали, умоляя о помощи, так Урсула никак не могла взять в толк, почему ей одной, без него, надо куда-то бежать. И тогда Сенусерт снова пришла на помощь. Она на мгновение показалась перед Урсулой в своем физическом облике и строго приказала ей скрытно пробраться к месту, где спрятана лодка, и ждать их возвращения.

Явление Сенусерт подействовало на Урсулу более эффективно, чем уговоры Павлова, но не потому, что она испугалась, а потому что она воочию убедилась в правдивости сказок о добрых феях, которые ей перед сном рассказывали ее мать Нара и бабка Аксинья. Расцеловав Павлова, Урсула, счастливая и гордая тем, что ее милому другу, а значит и ей самой, покровительствует наиглавнейшая волшебница, бросилась бежать в направлении ближайшего холма, с которого можно было, не опасаясь, наблюдать за обстановкой. Все места в этой округе ей были хорошо известны с детства.

Как не были сторожившие пленных хунхузы увлечены церемонией выхода царицы, крики пленных они услышали, и прибежали в дубовую рощу. Павлов жестами объяснил им, что он никуда не собирался убегать, но его, дескать, привязали к дереву так плохо, что он без труда выбрался из своих пут. Для большей убедительности он порвал ремень, которым была привязана к дереву Урсула.

Хунхузы удивились, но ни один, как не старался, не смог повторить того же самого. Хунхузы разозлились и попытались порвать ремень вдвоем и даже вчетвером, растягивая его в разные стороны. Прибежали хунхузы, приставленные к Павлову для сопровождения. Они были сильно возбуждены, опасаясь наказания за то, что не смогли его устеречь. И какой же неподдельной была их радость от того, что он никуда не делся. Сенусерт, чтобы на нее случайно никто не натолкнулся, отодвинулась в сторонку, спокойно наблюдала за происходящим.

А дальше произошло то, чего Павлов уж точно никак не ожидал. Столпившиеся вокруг него хунхузы, внезапно замолкнув, расступились, и он увидел двойника прекрасной Сенусерт, — точно такой, какой он увидел ее в первый раз, то есть с бородой и огромным гульфиком из бересты. В руках у ее двойника был полутораметровый деревянный жезл с обвитой вокруг него двухголовой змеей.

Взглянув на Павлова, двойник Сенусерт затрясся от злобы, покраснел и выделил столь отвратительный запах, что от него даже у близко стоящих хунхузов потекли слезы, а Павлова точно бы стошнило, если бы не флакончик "Жэ-озе", прилипший к его носу. Убедившись в том, что газовая атака на Павлова не подействовала, страхолюдный двойник Сенусерт вырвал у одного из стражников дубину и попытался расколоть ему череп, но другие хунхузы не позволили ему это сделать.

С криками: "Да здравствует Принц!" — в дубовую рощу прибежала толпа юных хунхузов и, смеясь и кривляясь, стала выказывать Павлову свое нижайшее почтение в образе худосочных ягодиц, источающих елей. Хунхузов становилось все больше, и Павлов понял, что утренняя церемония встречи с царицей закончилась, и началось новое представление, в котором ему, возможно, предстоит сыграть главную роль.

С возгласами: "Расступись!", "Не лезь под ноги!", — в дубовую рощу вошли девять четырехгрудых хунхузов. Вслед за ними показались носилки в виде кресла, на которых шесть крепких безгрудых хунхузов несли Пришедшую Красавицу. Беременный хунхуз, который опознал в Павлове принца королевских кровей, торжественно поднял над головой маленький глиняный сосуд, а потом откупорил его и дал понюхать содержимое своим четырехгрудым товарищам. После этого они по очереди подходили к Павлову, обнюхивали и утвердительно кивали головой.

Когда последний из них подтвердил идентичность запаха Павлова запаху содержимого глиняного сосуда, беременный хунхуз закричал: "Ха иль! Ха-ха!" И все стоящие рядом подхватили это возглас и выделили такой букет благоухающих ароматов, что их запах даже почувствовала Урсула, которая наблюдала за происходящим со стороны холма, взобравшись на высокую ель.

Бородатый хунхуз с жезлом не унимался: к чему-то призывал, о чем-то предупреждал, угрожал, но на его крики никто не реагировал. Все смотрели на Павлова, как завороженные, а он смотрел на Сенусерт, которая улыбалась, хитро прищурив глаза. Но, вот, она сделала ему знак, означающий, что ему надо приготовиться к самому главному.

К Павлову подошли два безгрудых хунхуза, взяли его на руки, отнесли к носилкам, посадили рядом с Пришедшей Красавицей и понесли.

— Куда потащили?! — испугался он.

— В Зловонную пещеру на берегу Черного озера, — объяснила, подлетев к нему Сенусерт, и забрала у него флакончик с "Жэ-озе".

Пришедшая Красавица отцепила искусственный фаллос и выбросила его, как ненужную вещь, сняла с себя, сверкающий золотом, головной убор, положила себе на колени, а потом наклонила свою головку с роскошными черными локонами ему на плечо. В этот момент в ноздри ему ударил дурманящий запах чистого женского тела — настолько сильный, что от него закружилась голова и задрожали руки и ноги.

— Целуй, целуй ее скорее, — требовала Сенусерт. Но Павлова и не надо было уговаривать, да и Пришедшая Красавица не возражала. Они поцеловались в губы: один раз, другой. Царица выбросила корону, перебралась к нему на колени, и их уста слились в упоительном французском поцелуе. Павлов почувствовал, как по его ногам потекла жидкость уже столь невыносимо приятного аромата, что он потерял сознание. То же самое произошло и с Пришедшей Красавицей.

Носильщики, уловив дурманящий запах эндорфинов (гормонов), вступивших в химическую реакцию, уронили носилки и бросились друг другу в объятия. А так как физиология позволяла хунхузам любить и быть любимым одновременно, то это привело к невиданному оргиастическому столпотворению. Клубки из тел хунхузов перемещались по всей окрестности Лопарского водопада, разрастались, как снежный ком и рассыпались. Из рассыпавшихся клубков бодро выбегали речные ящеры самых разных размеров — огромных, как бревно, и величиною с локоть. Побегав по каменистому берегу, рептилии заползали в быстрый ручей, текущий из Лопарского водопада, по которому затем устремлялись в реку с одноименным названием.

Урсула, видевшая все это со своей смотровой площадки, несколько раз протирала глаза для того, чтобы убедиться в том, что это не сон. Наконец, с криком: "Победа!!!" — она спустилась на землю, чуть не переломав себе ноги, и, не обращая внимания на боль, побежала к Лопарскому водопаду.

Запах лаванды привел Павлова в чувство. Он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним добрую фею Сенусерт. Пошатываясь, он поднялся на ноги и осмотрелся.

— Где хунхузы? — спросил он ее.

— Хунхузы в воде. Почти все. У них выросли хвосты и огромные челюсти. Короче говоря, они превратились в крокодилов, — улыбаясь, объяснила она, а так как он все еще сомневался, предложила подняться на белый камень и осмотреться.

Павлов послушал ее совета, но когда они проходили мимо выложенного осколками мрамора магического круга, то увидели то, чего даже сама Сенусерт никак не ожидала. В центре круга лежал бородатый хунхуз с жезлом, а вокруг его шеи обвилась и тихо шипела двухголовая змея. В груди хунхуза под сердцем торчала длинная костяная игла.

Сенусерт всхлипнула и, когда они поднялись на белый камень, рассказала ему историю о том, как двадцать лет тому назад она родилась царицею хунхузов от женщины-рабыни, которая рано умерла, и этого хунхуза, по имени Хор, которого считали ее отцом потому, что она была похожа на него, как две капли воды. На четырнадцатом году жизни ее короновали, и все бы в ее жизни сложилось, как у прежних хунхузских цариц, если бы не ее интерес к людям, на которых она походила всем, кроме четырех пальцев на руках и специфических потных желез. На пятнадцатом году жизни она безумно влюбилась в прекрасного юношу из племени джурджени, которому угораздило попасть в плен к хунхузам. Как не стерегли ее строгие мамки-дядьки, то есть четырехгрудые хунхузы, ей удалось ненадолго встретиться с этим юношей и объясниться в любви.

Обычаи хунхузов не исключали возможности замужества их царицы, если потенциальный жених, неважно какого рода и племени, источает запах, соответствующий определенному эталону, хранителем которого является родная мать царицы или мать-регентша. Этот эталон был составлен в незапамятные времена и предназначался для совершения "священного зачатия", то есть появления на свет новой расы хунхузов. Юная царица хотела выкрасть эталон, понюхать, а затем самостоятельно произвести некоторое количество этой жидкости для своего возлюбленного, но план не удался.

Во время второго свидания их застукали, а на другой день за завтраком ей подали еще дымящееся сердце, якобы, молодого оленя. Узнав о том, что она съела сердце возлюбленного, которого убил ее родной отец Хор, она не выдержала и проткнула свое сердце длинной костяной иглой. А так как хунхузы очень ее любили за изысканные букеты запахов, которые она им дарила на утренних церемониях, то многие из них вслед за ней добровольно ушли из жизни.

После своей смерти по воле древних земных богов она обрела человеческую душу и собственное имя в Книге мертвых. В Царстве Теней ее стали звать Сенусерт. Но и о своих бывших подданных она не забывала и иногда, на рассвете появлялась перед ними, надеясь на то, что воспоминаниями о своем запахе она пробудит у них любовь ко всему сущему и отвратит от бессмысленной жестокости и грязной похоти.

О том же, что произошло дальше, она обещала рассказать позже, так как у них впереди еще много неотложных дел: ей надо было нейтрализовать опасные для жизни людей запахи, а ему разобраться с пленными и рабами. Самым опасным запахом, по ее мнению, был тот, который оставила на его холщевой юбке младшая сестра Сенусерт по имени Тцхальтумар. Эту юбку Сенусерт забрала себе, а взамен предоставила новую, мгновенно выкроив ее из своего платья, которое после этого превратилось в балетную пачку, а затем снова приобрело прежнюю длину.

Пока Сенусерт дезодорировала местность, Павлов освободил пленных, находившихся в дубовой роще. Это были москиты, кайяпо, черные араты и даже джурджени, — всего 13 человек, пережидавших наводнение на сопках и холмах в бассейне реки Припять. Джурджени представляла семья из Ротона — города-государства Империи джурджени: пожилой купец по имени Урхан и два его взрослых сына: Меликхан и Чикохан. Все пленные попали в лапы к хунхузам два дня тому назад. Их участь еще не была решена, но ожидание ее определенности было поистине ужасно: либо позорное рабство, либо мучительная и бессмысленная смерть на жертвенном помосте от ножа Верховного хунхузского жреца.

Пленные совершенно не понимали, что происходит, однако, убедившись в том, что хунхузы куда-то пропали, после освобождения от пут, воровато озираясь, стали разбегаться. Осталась только джурджени, которых подкупило то, что их освободитель может объясняться с ними на их родном языке. Джурджени рассказали Павлову, что, по некоторым сведениям, хунхузские рабы содержатся в Зловонных пещерах на берегу Черного озера под охраной таких же, как и они, несчастных людей, которые еще более несчастны хотя бы потому, что хунхузы считают их своими младшими сородичами. Они вызвались найти это место и сообщить рабам благую весть о том, что они свободны и могут возвращаться к своим родным и близким.

Только джурджени отошли, как в дубовую рощу пожаловала Урсула, расцеловала и искренне поздравила его с самой убедительной победой над противником, какую вообще можно представить. К ним подлетела Сенусерт и еще раз показалась перед Урсулой в своем физическом облике, а потом взяла ее под руку и отвела в сторонку, чтобы о чем-то поговорить по секрету.

Общение с Белой феей оставило у Урсулы самые незабываемые впечатления. Во-первых, она почувствовала необычайный прилив сил; во-вторых, у нее перестала болеть ушибленная при падении с ели нога; в-третьих, она получила в подарок два хрустальных флакона с эксклюзивными запахами. Потом Сенусерт и Урсула вернулись к Павлову и выразили восхищение его "безрассудной храбростью". То ли это была ирония, то ли намек, — во всяком случае, он полагал, что самое страшное уже позади.

Показав рукой на полуденное солнце, Сенусерт объявила, что вынуждена покинуть столь приятное ее сердцу общество, поскольку время, которым она располагала, закончилось, и она, вольно или невольно, обязана вернуться в Царство Теней.

— Не исключаю того, что мы еще когда-нибудь встретимся! — сказала она им на прощание и растаяла светлым облачком, оставив после себя аромат чистейшей морозной свежести.

III

В дубовую рощу под звуки бубна и с пением торжественного гимна вошел вооруженный до зубов отряд бывших хунхузских рабов из двадцати человек под командованием илинойца Присядько, чтобы "покончить с остатками хунхузской нечисти" и собрать "на поле сражения" оставшиеся после бегства противника военные трофеи. Павлова и Урсулу командир отряда принял за пленных и потребовал доложить текущую обстановку.

Языки орландов и илинойцев, по определению программы-переводчика Арнольда Борисовича Шлаги были похожи, примерно, как русский и украинский, поэтому Павлов сразу понял, что от него требуют. И он пожал плечами, не зная, что сказать. Зато Урсула за словом в карман своего комбинезона не полезла, и с издевкой спросила:

— Сколько раз "храбрый илиноец" становился перед хунхузами на четвереньки, чтобы после этого ею командовать?

Присядько густо покраснел и заорал что-то про орландских мужиков, которые прячутся за спинами наемников из племени амазонок, которых, по правде сказать, он в жизни никогда и не видел. Тогда Урсула заявила, что она и есть "амазонка" и предложила померяться силой в честном поединке. Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, если бы из кустов орешника не вылезла хунхузская царица Тцхальтумар, и, пошатываясь, не пошла в их сторону.

Очнувшись от наваждения, она, оказывается, все это время пряталась, но, заметив своих рабов, решила выйти из своего укрытия. Урсула быстро сунула Павлову хрустальный флакончик духов — подарок Белой Феи.

— На колени, подлые! Перед вами царица! — закричала Пришедшая Красавица, разумеется, по-хунхузски.

Половина отряда рабов немедленно выполнили ее приказ. Некоторые даже выбросили подальше от себя оружие, чтобы их не обвинили в попытке покушения на царственную особу, за что им по обычаям хунхузов грозило сжигание на медленном огне. Но илиноец Присядько не растерялся и начал хохотать. Подленько захихикали и остальные. Тогда хунхузская царица повернулась к ним спиной и выстрелила струей столь отвратительно воняющей жидкости, что они, забыв об оружии, разбежались в разные стороны, как угорелые. На Павлова и Урсулу вонь не подействовала, так как они нюхали духи из подаренных им Сенусерт хрустальных флаконов. Опознав Павлова, хунхузская царица опешила, и с криками ужаса снова вернулась в свое укрытие.

Павлов и Урсула осмотрели брошенное рабами оружие: копья, дротики, дубины и серватаны (трубки для запуска посредством глубокого выдоха маленьких отравленных стрел), — и не нашли ничего, чтобы им могло пригодиться.

Урсула изъявила желание разыскать свой боевой лук, колчан со стрелами и бронзовый нож. Оставление оружия на полях сражений у орландских амазонок считалось величайшим позором. Про свое оружие Павлов помалкивал, надеясь, что арбалет Толемей-хана по-прежнему находятся там, где он их оставил, то есть на старой осине. Бронзовый кинжал в ножнах, украшенных синей эмалью с цветочным орнаментом и изображением змеи, который был у него за поясом, достался ему случайно. Он подобрал его, когда вместе с Сенусерт поднимался на белый камень.

Первым делом боевые соратники решили осмотреть снайперскую позицию Урсулы, которая располагалась в двуустах шагах от белого камня. Ближе Урсуле подобраться не удалось, поскольку, по ее словам, все пространство между валунами было занято отдыхающими на охапках веток и сухой травы хунхузов.

— Кое-где, — рассказывала она, — были разложены маленькие костры, на которых хунхузы готовили себе пищу. Я накинула на себя маскировочный халат и затаилась. Мой план состоял в том, чтобы, как только хунхузы закричат, приветствуя свою царицу, вскочить на валун, за которым она оборудовала снайперскую позицию, и выпустить в цель три стрелы, одна за другой. С такого расстояния убить Пришедшую Красавицу было невозможно, но нанесение отравленными стрелами раны или даже царапины не оставляли ей никаких шансов на то, чтобы выжить.

Далее, Урсула созналась, что удачная маскировка ее, скорее всего, и подвела, когда на нее, приняв за свободную подстилку, пожелала возлечь парочка юных хунхузов. В этот момент она от неожиданности ойкнула, сразу себя выдала и получила оглушительный удар древком копья по голове. После этого она потеряла сознание и очнулась только тогда, когда Сенусерт обмахнула ее своим волшебным веером.

"Лохматый" маскировочный халат остался на прежнем месте. Там же валялся ее колчан со стрелами. Но лука ее они нигде не нашли. Хунхузы могли его сломать и выбросить в костер, как самое ненавистное для них оружие. Урсула рассказала, а главное — показала, что она собиралась делать, убедившись в том, что царица хунхузов вышла на белый камень. При этом она поскользнулась и чуть не упала, что еще раз наглядно убедило ее и Павлова в том, что без Сенусерт они вероятнее всего находились бы сейчас в плену.

Присев на валун, с которого Урсула собиралась сделать свой единственный выстрел, они стали обсуждать, что они скажут Центуриону Агате, когда будут докладывать о результатах выполнения боевого задания. Урсула склонялась к мнению о том, что им следует рассказать всю правду, какой бы горькой она не была. Павлов же считал, что о Белой фее даже не следует заикаться, чтобы не выглядеть умалишенными или сказочниками-фантазерами. И Урсула вынуждена была с его доводами согласиться.

Оставался нерешенным еще один важный вопрос, на который у них не было ответа. Это — Пришедшая Красавица. Что она будет делать, оставшись без рода и племени? По мнению Павлова, убивать ее было бы негуманно, а тащить за собой на Красные камни — неразумно. Мало ли какие запахи есть у нее в запасе! Вдруг, какой-нибудь из них окажется отравляющим боевым веществом? Да и Сенусерт им ничего определенного по поводу своей младшей сестры ничего не сказала, а только тяжело вздохнула. Сойдясь во мнении о том, что они не вправе решать судьбу предводительницы хунхузов, Павлов и Урсула продолжили поиски своего оружия.

Осматривая лагерь противника, Павлов и Урсула не нашли ничего такого, чтобы могло вызвать у них восторг, удивление или, напротив, отвращение. По большому счету хунхузы были довольно аккуратными, много продуктов впрок не заготовляли и мусор, если он и попадался, был не более неэстетичен, чем тот, который оставляли после себя сами орланды.

Бронежилеты из пробкового дерева, набедренные повязки и разные накидки из кожи и меха, которые им попадались, еще хранили запахи их прежних владельцев, поэтому Павлов и Урсула воротили от них нос. Они нашли с десяток бронзовых ножей и кинжалов и выбрали для себя самые лучшие. Урсула подобрала несколько безделушек-украшений из золота и камня, но Павлов предложил ей "не пачкать руки", и Урсула, даже не обидевшись на его замечание, их выбросила.

Так, неспешно прохаживаясь, они случайно набрели на то место, где Павлов впервые встретился с Сенусерт. К своему большому стыду Павлов увидел свой разорванный надвое защитный комбинезон, рюкзак и мокасины. Урсула вопросительно на него посмотрела, требуя объяснений. И тогда он рассказал ей всю правду о себе: как нелепо он оказался в плену и как ловко, прикинувшись знатным хунхузом, вызволила его из безнадежной ситуации Белая Фея по имени Сенусерт. О своем путешествии по магическому кругу он решил пока ей ничего не говорить, поскольку и сам был не в состоянии многого объяснить.

Урсула с пониманием отнеслась к его признанию и предложила забрать его одежду и обувь с собой, чтобы "не смущать соплеменников женской юбкой и детскими сандалиями".

………………………………………………………………………………………………………

Солнце перевалило за полдень. Жара стояла невыносимая. Был один из тех знойных летних дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить тепло в мировое пространство, а на другое утро, накопляет его еще больше, и от этого становится невыносимо душно. Павлов и Урсула уже твердо решили отправляться в обратный путь, а перед этим было совсем не лишним освежиться под прохладными струями Лопарского водопада.

После завершения водных процедур Урсула уговорила Павлова немного отдохнуть в тени деревьев "кривой" рощи, а сама, пока он дремал, взялась за починку его комбинезона. Бронзовая игла и костяной наперсток всегда были у нее при себе. И, странное дело, сколько бы она ниток из юбки, которую Павлову подарила Сенусерт, она не вытягивала, юбка от этого меньше не становилась. Заштопав его комбинезон, Урсула решила проверить материю на прочность, и стала ее растягивать. И что же? Сколько бы она не тянула, материи становилось все больше и больше, наконец, ее стало столько, что из нее можно было соорудить походный шатер и даже хватало на подстилку.

— Волшебная материя — самый лучший подарок! — обрадовалась Урсула.

Проснувшись, Павлов долго не мог сообразить, где он находится, так как Урсула догадалась в качестве опоры для шатра использовать четыре деревца бука, согнувшихся по отношению друг к другу под углом сорок пять градусов. Получилась что-то вроде четырехгранной пирамидки. Павлов выбрался наружу, и сразу почувствовал разницу температур. В шатре было свежо и комфортно, а снаружи душно и жарко. Счастливая и довольная Урсула протянула ему отремонтированный комбинезон и спросила, не пора ли им возвращаться домой? Судя по положению солнца, Павлов проспал более двух дневных часов.

Жаль, конечно, было оставлять столько прекрасного материала, но Урсула уже сообразила, что к чему, и вырезала из подстилки два куска — каждый величиной с полотенце, которые растягивались также хорошо, как их исходник. С чувством глубокой благодарности к Сенусерт они спрятали куски волшебной материи в свои рюкзаки и отправились к Лопарскому водопаду, чтобы потом перейти ручей и выйти на противоположный берег к старой осине. Павлов резонно полагал, что арбалет, если он все еще на месте, обязательно следует вернуть Толемей-хану.

Отойдя от шатра на двадцать шагов они, не сговариваясь, оглянулись и от удивления протерли глаза. Никакого шатра не было и в помине. Вместо него на стволах крупнолистного бука, изогнутых под углом 45? колыхалась на ветру и блестела на солнце обыкновенная паутина. Они открыли свои рюкзаки, и нашли два клубка золотистой пряжи, — то, во что превратились их полотенца из волшебной материи. Урсула высказала предположение, что Белая Фея пожелала им бесконечной жизни, ибо известно, что пряжа — символ времени, и управляют им боги солнца и неба. Павлов спорить не стал.

Выйдя из "кривой" рощи и поднявшись на пригорок, они столкнулись с бегущими куда-то знакомыми Павлову джурджени, которые его не узнали и на вопрос, что случилось, ничего не ответили, а побежали дальше. Увидев же бегущих за ними людей с копьями и дубинами, Павлов понял, что почтенный Урхан и два его сына спасаются от преследования.

— Что это за люди и куда они бегут? — удивилась Урсула.

— А, вот те двое, которые пропали! — закричал один из преследователей джурджени, и Павлов и Урсула узнали илинойца Присядько.

— Взять их под стражу и отвести к белому камню! — приказал Присядько и пять человек из его отряда окружили Павлова и Урсулу, а шестеро продолжили преследование Урхана и его сыновей.

— Объясните, что происходит? — возмутился Павлов.

— Как, вы еще не знаете? — удивился Присядько, с трудом переводя дыхание.

— Нет!!! — хором ответили Павлов и Урсула.

— Всех, кто отказывается принимать присягу царице Тамаре, приказано четвертовать и скормить священному крокодилу, который приплыл к водопаду из реки Лопарь. Надеюсь, вы не такие глупые, чтобы очутиться в желудке рептилии? — сказал Присядько и широко заулыбался.

Павлов толкнул Урсулу в бок, чтобы она не возникала, и сказал, что был бы готов верой и правдой служить царице по имени Тамара, если бы знал, кто она такая. Присядько замялся, покраснел и сообщил, что это — бывшая царевна хунхузов по имени Тцхальтумар, которую они, поймав, вначале хотели убить, а потом поняли, что прекраснее ее нет никого на свете.

Павлов и Урсула переглянулись и поняли друг друга без слов. Тайная сила ароматов, которой владела царица хунхузов, продолжала оказывать влияние на ее бывших рабов. Теперь ему и Урсуле следовало принять какое-то неординарное решение, чтобы вновь не оказаться в плену и в то же время каким-то образом помочь эти несчастным людям обрести свободу. И тогда Павлов сказал Присядько, что он и Урсула согласны принять участие в церемонии присяги и выразил надежду на то, что она не будет слишком утомительна и многословна. Но так как и сам илиноец не знал, как все это будет обставлено, то замечание насчет утомительности и многословия пропустил мимо ушей.

Сколько точно собралось людей у белого камня, сказать было трудно. По подсчетам Урсулы — не менее ста. Большинство рабов представляли собой жалкое зрелище: истощенные, с гноящимися ранами, одетые в рубище. Но были и такие, которые выглядели здоровыми и довольными.

Женщины-рабыни там тоже присутствовали, причем их оказалось гораздо больше, чем это следовало ожидать по рассказам Толемей-хана. Увидев Урсулу, женщины робко к ней подходили, здоровались и на языке жестов спрашивали ее, какого она рода-племени, надеясь услышать какие-нибудь известия о своих родных и близких. Самым продуктивным результатом этого общения стало то, что одна пожилая женщина подарила Урсуле прекрасный боевой лук из рога оленя, украшенный золотыми кольцами, и колчан с тремя стрелами. Откуда у нее это оружие взялось, женщина ничего не сказала, видимо, храня чей-то секрет.

К Павлову, радостно приветствуя, подошел воин из племени кайяпо по имени Медвежонок. Они разговорились. Медвежонок рассказал ему невеселую историю о том, как он попал в лапы хунхузов. И чем дальше он рассказывал, тем больше Павлову становилось не по себе. Оказывается, Медвежонок и еще три воина из племени кайяпо вместе с сыном вождя по имени Верный Друг отправились на поиски женщины из их племени по имени Медвяная Роса, которая куда-то пропала. Ночью, когда они заснули, к ним подкрались хунхузы. Завязалась жестокая схватка, в результате которой трое из отряда погибли, а сын вождя и он сам оказались пленниками, а потом рабами. Медвежонок показал ему Верного Друга — совершенно седого молодого человека с безумными глазами и многочисленными шрамами на лице и на теле.

На вопрос Павлова о том, почему Медвежонок и Верный Друг после исчезновения хунхузов не возвращаются к своим соплеменникам, а находятся здесь, Медвежонок ответил, не таясь:

— Никто из кайяпо не примет в своем шатре воина, который побывал в рабстве у хунхузов, ибо всем известно, что после этого он уже не мужчина, а ночной горшок.

Где-то за час до захода солнца началась церемония принятия присяги. На белый камень взошел седой старик со всклоченной бородой, увешанный разными амулетами, и на нескольких языках заявил, что, благодаря его заклинаниям, проклятые хунхузы превратились в речных ящеров.

Вслед за ним ораторское место занял мужчина атлетического телосложения и на языке хунхузов, а затем на языке джурджени провозгласил, что снял своим поцелуем с прекрасной Тамары волшебные чары Великого Змея, обитающего, как всем известно, в кратере потухшего вулкана Бета.

Третьим выступил высокий чернокожий парень, который на языке хунхузов и черных аратов заявил о том, что это именно он стрелой из серватана пронзил сердце Верховного жреца хунхузов по имени Хор, который сейчас валяется бездыханный у подножия белого камня.

Четвертым оратором был знакомый Павлову и Урсуле илиноец Присядько, который сообщил присутствующим о том, что в соответствии с только что достигнутой договоренностью с полномочными представителями племени орландов, вся территория вокруг Черного озера и вниз по течению реки Лопарь переходит в бессрочное владение царицы Тамары и ее новых подданных.

Павлова разбирал смех, и он еле-еле себя сдерживал. Иное дело Урсула, которой речи ораторов переводила немолодая женщина, когда-то прислуживавшая за Пришедшей Красавицей, и о том, что на самом деле произошло, знала или догадывалась больше, чем другие рабы. С каждой речью Урсула все больше и больше багровела, и, под конец, не выдержав столь бессовестного поношения истины, закричала:

— Врете вы все!

— Заткнуть ей глотку! Немедленно! — громко приказал Присядько своим подчиненным.

К Урсуле, расталкивая толпу, направились пять человек, вооруженных копьями и дубинами. Урсула приготовилась к стрельбе из лука, но до побоища дело не дошло. Раздался общий вздох восхищения. На белый камень взошла бывшая хунхузская повелительница Тцхальтумар, переименованная ее бывшими рабами в царицу Тамару. Она была в своем привычном облачении в виде высокого головного убора, сверкающего золотом, и искусственного золотого фаллоса. Вокруг нее, одно за другим, появились облачка аэрозоли, а вслед за этим начал распространяться запах мяты, жасмина и валерьяны.

Павлов немедленно вытащил из кармана комбинезона и открыл хрустальный флакон — подарок Сенусерт. То же самое сделала Урсула.

Новоявленная царица хорошо подготовилась к своему выступлению. Кроме магии запахов, она использовала магию пластических движений, которые вслед за ней начали повторять все, кто ее видел и чувствовал ее запах. Люди замахали руками, как крыльями, и запрыгали. Когда жесты Пришедшей Красавицы стали совершенно похабными, Павлов не выдержал, и, выхватив из ножен трофейный бронзовый нож, начал протискиваться через обезумевшую толпу. Урсула следовала за ним, приготовившись к стрельбе из лука.

И только Павлов ступил на первую ступеньку мраморной глыбы, как услышал тонкий свист, за которым послышался громкий вопль, и он увидел, как новоявленная царица Тамара пошатнулась и стала падать — прямо на него. Он едва успел ее подхватить и взять ее на руки. То, что он увидел, потрясло его, пожалуй, даже больше, чем все предыдущие события. В левом глазу царицы застряла арбалетная стрела, похожая на ту, которую он зарядил, когда занял снайперскую позицию. Если арбалет остался на старой осине, то кто, спрашивается, произвел из него "единственный выстрел"?

И снова люди закричали, завизжали, заохали, и началась давка. К Павлову подоспела Урсула, чтобы помочь удержать свалившуюся ему в руки хунхузскую царицу. В этот момент перед ними снова возникла Сенусерт, но уже в виде смутно-различимого призрака, и сказала им следующее:

— Положите Тцхальтумар в магический круг рядом с ее отцом Хором, а потом быстро идите к старой осине и не оглядывайтесь.

Они исполнили ее просьбу: положили царицу в магический круг и побежали к старой осине. Урсула, правда, не смогла удержаться и, не слушая протесты Павлова, прихватила с собой в качестве военного трофея золотой головной убор Пришедшей Красавицы. Перейдя вброд ручей, они услышали громкие крики чаек и, не выдержав, оглянулись. На месте магического круга бушевал огненный смерч, а в небе над Лопарским водопадом кружилась стая птиц с розовым оперением.

К немалому удивлению Павлова арбалет Толемей-хана валялся на земле, как будто его скинуло с осины в результате непроизвольного выстрела. Но был еще один сюрприз. Прямо под осиной на острие воткнутого в землю рукояткой бронзового ножа были нанизаны аккуратно срезанные пчелиные соты. И пчелы, надо заметить, тоже вели себя довольно необычно, то есть дружелюбно. Примерив на себе роскошный головной убор, и найдя его немного великоватым, Урсула спрятала его в свой рюкзак.

IV

День летнего солнцестояния, на исходе которого в окрестности Лопарского водопада, произошли удивительные события, запомнился жителям северного полушария главным образом тем, что после захода солнца было почти также светло, как и днем. Действительный член императорской Академии изящных искусств, врачевания и естествознания Толемей-хан, не найдя объяснения этому явлению, в очередной главе своей "Повести о неудавшемся путешествии" даже написал:

"В небе необычное свечение, белый свет перетекает в красный.

Никогда не видел ничего более странного. Страшно".

Как правило, северное сияние можно наблюдать только в полярных широтах, в районах Арктики и Антарктики. Но когда солнечная активность резко увеличивается, огромное количество частиц с высокой энергией направляется от Солнца к Земле, в результате чего возникают магнитные бури. В такие дни северное сияние можно наблюдать и в более низких широтах. Для Павлова подобное физическое явление не представляло никакой загадки, но, вот, его спутникам, с которыми он возвращался с боевого задания, было как-то не по себе. Еще не придя в себя после от пережитого, они снова были вынуждены терзаться страхом и лелеять несбыточные мечты.

Урхан и два его взрослых сына: 18-летний Меликхан и 16-летний Чикохан, — не остались среди рабов, когда прилетевшая стрела свергла с пьедестала царицу Тцхальтумар, а, следуя примеру Павлова и Урсулы, бросились бежать со всех ног. Они присоединились к орландам, когда те уже готовились к отплытию. Вторую каркасную лодку, на которой выполняли боевое задание Агафья и Ольга, Павлов и Урсула намеревались буксировать за собой, но, сжалившись, передали джурджени и предложили им проследовать за ними до Красных камней. Павлов обещал им полную безопасность и рассказал про Толемей-хана и трех купцах из Прибайкалья, которые пострадали от наводнения и в настоящее время живут у орландов на правах почетных гостей.

Урхан очень обрадовался его предложению и сообщил о том, что он и его сыновья располагают десятью золотыми динарами — суммой, эквивалентной стоимости пяти обученных ремесленным профессиям рабов или табуна породистых лошадей. Эти деньги он был готов немедленно заплатить "храброму юноше и его боевой подруге" в обмен на гостеприимство, но Павлов и Урсула от предложенных денег отказались и даже подарили джурджени три бронзовых ножа, поразив их своей щедростью и благородством. И тогда Урхан заявил, что до конца дней своих будет молиться о здравии и благополучии Тибул-хана и Урсулы-воительницы.

Вода в реке Лопарь начала спадать, и местами можно было видеть пологий склон коренного берега. В низинах образовалось множество мелких водоемов, которые кишели рыбой. За рыбою охотились чайки, бакланы, цапли, норки, выдры и даже кабаны. В мерцающих сумерках; в высоких речных камышах слышался гомон диких уток, медлительными чёрными тенями пересекали бледное ночное небо длинношеие цапли. Урсула каждый раз тихонько вскрикивала, когда замечала на поверхности воды извивающееся тело речного ящера, бросала весло и хваталась за лук.

Павлов тоже не испытывал никакого восторга по поводу близкого соседства с необычными крокодилами, но был более спокоен, полагал, что при таком обилии рыбы и водоплавающих птиц рептилии навряд ли станут нападать на людей. Джурджени старались от них не отставать и гребли из последних сил.

Урсула предложила остановиться на большой привал с ночлегом на бывшей стоянке Белохвостого Оленя, на поляне возле метеоритного камня. Это место им было хорошо знакомо и вызывало положительные эмоции. Из подручного материала они выстрогали деревянные клинышки, которые Урсула, взбираясь на крутой склон, вбила в скалу. По этой импровизированной лестнице путешественники выбрались сами и вытащили на берег обе каркасные лодки.

Джурджени, несмотря на страшную усталость, активно занялись устройством стоянки: натаскали дров, развели костер и даже соорудили небольшой шалаш, используя шесты, древесную кору и бересту, оставшиеся от типи, которую сооружала Оленина, а разбирала Медвяная Роса. Пригодились и другие вещи, которые месяц тому назад Павлов и его спутники в спешке забыли с собой прихватить: бурдюки с водой и изготовленный Нарой и Березкой кувшин из полуобожженной глины. Старую воду из бурдюков они вылили и наполнили свежей ключевой, а в кувшине Урсула сварила чай из листьев смородины. Попив чайку, джурджени повеселели и даже начали строить планы возвращения в свои родные края.

Наши путешественники славно посидели у костра, поели птичьего шашлыка и запеченную в золе рыбу. Двух уток по пути подстрелила из лука Урсула, а рыбу — угрей и лососей — они наловили все вместе, когда специально для этой цели заплыли на мелководье. После сытного ужина всех потянуло ко сну. Павлов вызвался подежурить у костра до самого утра, сославшись на то, что днем ему удалось хорошо отдохнуть и восстановить силы.

Джурджени искренне поблагодарили Павлова за проявленную к ним заботу и отправились в свой шалаш, откуда вскоре донесся могучий храп. Урсула приготовила себе место для ночлега в каркасной лодке, которую подтащила к костру, нарвала травы и положила ее на дно, чтобы спать было мягче. Затем она искупалась и повесила свой комбинезон на шест — для просушки, а сама прикрылась маскировочным "лохматым" халатом.

Урсула уже улеглась и даже немного подремала, но потом подозвала к себе Павлова и призналась, что ей страшно из-за того, что на небе происходит что-то странное и непонятное: то ли наступило раннее утро, то ли продолжается поздний вечер. Чтобы ее успокоить, Павлов, экспромтом, сочинил и рассказал ей сказку о небесном охотнике, который, зазевавшись, бросил в костер слишком много хвороста, который сейчас догорает, но уже не белым, а красным пламенем. Урсуле сказка понравилась, и она потребовала ее продолжения, так как ей очень хотелось узнать, сколько у небесного охотника жен, есть ли у них дети и как их зовут. И Павлову пришлось напрячь свою память, чтобы вспомнить легенды и мифы Древней Греции, которые он когда-то читал. Урсула заснула, когда он закончил рассказ об Артемиде.

Около часа ночи, над кромкой леса показался светящийся край непонятно чего. На короткое время — не более одной минуты — это нечто поднялось вверх, превращаясь в сегмент громадного светящегося диска, словно над лесом вставало солнце какой-то чужой планеты. На небе сияла Луна, и можно было сравнить угловые размеры этих двух светил: диск был больше Луны раз в тридцать, то есть его угловые размеры превышали 15?. Павлов даже подумал, не галлюцинация ли это. Вдобавок ему показалось, что в привычные звуки летней ночи примешивается какой-то посторонний шум, похожий на звук работающего мотора. Звук то пропадал, то появлялся вновь.

Чтобы стряхнуть с себя наваждение, он зарядил арбалет и вышел на берег. На реку опустился туман и скрыл из вида противоположный берег. Из воды вышло и поднялось на воздух бесчисленное множество эфемерид. В простонародье их называют "поденками". Их личинки живут в воде и ведут хищнический образ жизни. Но потом, вдруг, все разом они поднимаются на поверхность воды и превращаются в изящные крылатые создания с прозрачными крылышками и тремя хвостовыми щетинками. Поденок было так много, что если бы не теплая летняя ночь и не душный запах трав и цветов, их можно было принять за снег. Они буквально наполняли весь воздух, засыпали берег и плавали по воде. Эфемериды торопились жить. Их век короток — всего лишь сутки.

Звук мотора слышался совершенно отчетливо. У Павлова перехватило дыхание и участилось сердцебиение.

— Кто это? Откуда? Зачем? — лихорадочно думал он, сжимая в руках арбалет.

Мимо него на небольшой скорости проплыла моторная лодка — казанка, на борту которой находились два молодых человека и две девушки. Молодые люди были одеты в спортивные костюмы, а девушки в брезентовые куртки с капюшонами и шорты. Павлов хотел крикнуть, чтобы привлечь к себе внимание, но слова застряли в глотке, и он прохрипел что-то невнятное. На моторной лодке его не услышали, но, вероятно, заметили, так как, не прошло и трех минут, как лодка развернулась и причалила к берегу.

— Эй, ты, абориген хренов! Что это за река? — грубо окликнул Павлова молодой человек с бритым затылком.

У Павлова, когда он услышал родную речь, от неожиданности дыхание спёрло, а радость была столь безмерна, что он, забыв об осторожности, торопливо спустился по импровизированной лестнице, которую соорудила Урсула, по крутому склону почти к самой кромке воды и встал на небольшой каменный выступ.

— Это река Лопарь — приток Ангары. Как вы сюда попали? — взволнованно заговорил он, опасаясь, что лодка и все находящиеся в ней люди исчезнут также внезапно, как и появились.

— Надо же! Он, оказывается, русский, а я подумал, какой-нибудь эвенк или чукча, — пробурчал молодой человек с бритым затылком. Сидевшие в лодке — казанке девушки студенческого возраста захихикали и заулыбались.

— Мы из Гринписа, стоим лагерем на Ангаре, решили прокатиться, но нас накрыл туман какого-то странного липучего свойства, из которого мы, когда вынырнули, очутились непонятно где, — объяснил причину их появления приятной наружности молодой человек в очках.

— Где здесь поблизости жилье? У нас, почему то, отключились мобильные телефоны, и мы не можем предупредить своих товарищей о том, что заблудились, — обратилась к Павлову симпатичная девушка с заплетенными в косу рыжими волосами.

— Может, у вас есть мобильник со Sky Link? — с надеждой в голосе спросила Павлова худенькая смуглая девушка с короткой стрижкой и пирсингом в носу.

— Простите, а что такое мобильник? — поинтересовался Павлов.

— Э, братец, да ты совсем темный, и в школу, наверное, не ходил, — разочарованно произнес молодой человек в очках.

— Я окончил геофак МГУ, — обиделся Павлов и только тогда понял, что сказал лишнее.

В ответ на его заявление относительно МГУ в моторной лодке издевательски засмеялись. Смеялись не только парни, но, что обиднее всего — девушки, которые вначале показались Павлову добрыми и очень даже симпатичными, особенно, рыженькая.

— Ладно, нечего с этим придурком лясы разводить. Поехали! — сердито буркнул молодой человек с бритым затылком и завел мотор.

— Держи на память об иркутских экологах. Может, когда-нибудь пригодится, — сказал парень в очках и кинул Павлову продолговатый предмет в белом пластмассовом корпусе.

Павлов поймал предмет на лету. При этом от неожиданности он поскользнулся, и, потеряв равновесие, чуть не свалившись в воду. Люди в лодке снова над ним посмеялись, — на этот раз точно, как над придурком, — и отчалили, чтобы продолжить свой путь вниз по реке Лопарь. Павлов засунул подарок иркутских экологов в карман комбинезона и, чуть не плача от досады, выбрался на крутой склон.

………………………………………………………………………………………………………

— Милый друг, что случилось? — вывел Павлова из оцепенения взволнованный голос Урсулы, которая, когда он вернулся, проснулась, услышав во сне что-то похожее на сердитое рычание крупного хищного зверя.

— Тигр? Медведь? — забеспокоилась Урсула.

— Медведица, — ответил он, не решаясь сказать правду.

— Где она? — настаивала Урсула.

— Ушла вдоль берега, но ты не волнуйся, она не вернется, — попытался успокоить ее Павлов, а сам в это время думал о том, что, возможно, по каким-то неведомым причинам, где-то произошло локальное смещение пространственно-временных слоев, и в образовавшуюся воронку случайно засосало его соотечественников из ХХ или даже XXI века. Удастся им выбраться в свое время, или они останутся здесь навсегда, в чуждой для них среде? Есть ли у них оружие? Ведь здесь на каждом шагу их подстерегает столько опасностей…

Урсула не успокаивалась и, быстро одевшись, начала сооружать рогатину, приспособив в качестве наконечника трофейный бронзовый кинжал. Когда рогатина была готова, Урсула предложила Павлову пройти вдоль берега, чтобы удостовериться в том, что медведица не находится где-то поблизости, и Павлову пришлось подчиниться.

Ни медведицы, ни даже следов ее они, разумеется, не нашли, и тогда Урсула высказала предположение, что опасный хищник, очевидно, переплыл на другой берег и теперь где-то на мелководье ловит рыбу. Посидев немного у костра, Урсула совсем успокоилась, разделась и снова забралась в каркасную лодку, чтобы продолжить прерванный сон. Джурджени в своем шалаше спали так крепко, что шум лодочного мотора их не разбудил.

Убедившись в том, что Урсула заснула, Павлов рассмотрел, что подарили ему люди, которые назвали себя экологами из Иркутска. По всей очевидности это был радиометр — прибор весом около 200 гр. для измерения уровня ионизирующей радиации. На это непосредственно указывал наклеенный на прибор знак в виде красного треугольника, на котором были изображены волны радиационного излучения, череп и бегущая фигура человека. На лицевой панели располагался четырехстрочный жидкокристаллический экран, на который выводились параметры проводимых измерений.

Прибор управлялся при помощи трех кнопок, с назначением которых Павлов интуитивно очень быстро разобрался: где включение-выключение, где настройка и звуковой сигнал оповещения. Прибор работал от тонкой аккумуляторной батареи, на корпусе которой он заметил надпись на английском языке. Надпись свидетельствовала о том, что батарея произведена в Китае. Это обстоятельство его очень сильно удивило, так как в конце 70-х годов XX столетия, кроме текстильной продукции, Китай ничего не экспортировал.

Включив радиометр, Павлов сделал первое измерение, которое заставило его серьезно задуматься. Прибор, если он, конечно, являлся исправным, показывал значение, близкое к 20 мкР\ч. Это означало превышение естественного фона на 5 мкР\ч.

— Может, это метеоритный камень "фонит", — подумал Павлов и решил проверить

Когда до камня оставалось не более 10 шагов, радиометр запищал, сигнализируя об опасном уровне радиации. Павлов попятился назад. Он знал, что радиация по самой своей природе вредна для жизни в любых дозах. Последствия облучения могут проявиться через год-два и даже через 10 лет. Судя по показаниям на дисплее, уровень радиации в радиусе 10 метров от метеоритного камня превышал допустимую норму в 2–3 раза. На поверхности камня значение уровня радиации могло составить 100 Р/ч и даже больше! Павлов вытер с лица холодный пот и вернулся к костру.

Павлов был совершенно расстроен, подавлен и испуган.

— Почему Арнольд Борисович не предупредил его о том, что метеоритный камень "фонит"? — размышлял он про себя, не зная, что и предположить.

Месяц тому назад он и его "братишки" Рико и Люк пробыли в непосредственной близости от камня достаточно времени, чтобы нахвататься радиации. Как она на них подействует? Теперь уже не могло быть и речи о том, чтобы раскопать тайник и забрать схороненные в нем вещи. И еще он подумал о том, что черный камень и не метеорит вовсе, а, например, расплавившийся ядерный реактор или инопланетный космический корабль, потерпевший катастрофу на подлете к Земле. И опять ему стало страшно.

Чтобы немного развеяться и отогнать от себя тревожные мысли, он направился к реке, прихватив с собой заряженный арбалет. Первые робкие лучи солнца касались верхушек вековых деревьев, дробились на тонкие лучики и терялись в густом утреннем тумане, делая его слегка розоватым. На память пришли чьи-то стихи:

"На реке Стикс клубится туман.

Плеск весла лечит грусть и тоску.

В твоем взгляде ни боли, ни слез,

И эмоций затих ураган".

Следующие строфы он забыл, и, как не пытался, вспомнить не мог. Неожиданно у него почти из-под ног выскочил заяц и бросился наутек. Павлов так опешил, что, когда вскинул арбалет, заяц растворился в тумане. Он сделал несколько шагов вперед по невысокой, влажной от росы траве, и вспугнул второго зайца. Он даже толком не прицелился, когда производил выстрел. Услышав звук спущенной тетивы, заяц подпрыгнул, и закричал, пронзенный арбалетной стрелой. Смертельно раненый длинноухий зверь забился в судорогах и вскоре затих. В отличие от пули, наконечник арбалетной стрелы при попадании в цель своими широкими зазубринами не оставляет жертве никаких шансов на выживание.

Павлов осмотрел свой охотничий трофей и обрадовался. Это был упитанный заяц-беляк весом не менее 7 кг. Он перерезал ему трофейным бронзовым ножом горло, поднял за задние лапы, дождался, когда стечет кровь и в хорошем настроении вернулся на место стоянки. Прежде чем содрать с зайца шкуру, он на всякий случай замерил ее на радиометре. Показания прибора его успокоили, и он, невольно, поймал себя на мысли о том, что у него начинает развиваться радиофобия. Настроение от этого у него снова испортилось.

Проснулась Урсула, сладко потянулась, улыбнулась и приспустила "лохматый" халат до пояса, намекая Павлову на возможность интимной близости. Убедившись, что милый друг на ее наготу никак не отреагировал, она попробовала возбудить его соблазнительной позой. Когда и это не подействовало, она поняла, что Павлову не до нее, потому что, наверное, опять что-то произошло. Не говоря ни слова, Урсула покинула свое ложе, быстро переоделась в свой просохший комбинезон и схватилась за лук.

— Тигр? Медведь? Люди? — шепотом спросила она его.

— Вроде никого, — ответил он, но не настолько убедительно, чтобы Урсула ему поверила.

— Что с тобой? На тебе лица нет? — настаивала она на том, чтобы он сказал правду.

— Люди-призраки на быстрой лодке. Это они проплыли вниз по реке, когда ты спала, — признался Павлов.

— Шайтан- лодка кирдык? — предположила Урсула.

— Что-то вроде того. Их четверо: двое мужчин и две женщины, — уточнил Павлов, догадываясь, что с подобными явлениями орланды уже знакомы.

— Давненько же они нас не посещали, — сказала Урсула, и помрачнела.

Заметив его недоумение, воительница рассказала ему о том, что 14 лет тому назад, в год, когда родилась Березка, возле Круглой горы, что находится в сотне стадий от Красных Камней, появились люди в необычной одежде. Они приплыли на большой самодвижущейся ладье, которая ревела, как раненый тигр. Дело было поздней осенью, когда уже несколько раз выпадал и таял снег. Пришельцы (их было не меньше десяти и в основном это были мужчины) остановились на зимовку. Огромной сетью они ловили в реке Припять рыбу, а зверя (оленей, лосей и медведей) били из длинных палок, изрыгающих огонь и серный дым.

По отношению к местным жителям (орландам и москитам) пришельцы повели себя очень недружелюбно: они, например, напали на стойбище москитов, убили всех мужчин, а женщин забрали в плен. В результате совместной военной операции москитов и орландов все пришельцы были уничтожены. Их трупы, а также все вещи, которые при них были, орланды спустили в прорубь, а большую ладью, вмерзшую в лед, обложили хворостом и подожгли. Когда хворост разгорелся, из шайтан-лодки вырвался огненный смерч, и вскоре ее обуглившийся остов затонул.

— Да, невеселая история, — подумал Павлов, и ему уже по-настоящему стало тревожно за жизнь заблудившихся во времени экологов из Иркутска.

Проснулся Урхан и присел к костру. Он хорошо отдохнул, и его распирало довольство от того, что, как он полагал, все самое худшее уже позади. Увидев тушку зайца, именитый купец облизнулся и вызвался зажарить охотничий трофей на вертеле. Павлов и Урсула не возражали.

Когда Урсула отошла к реке, чтобы набрать в бурдюки воду, Урхан поинтересовался:

— Это твоя жена?

— Сестра, — слукавил Павлов.

— Откуда ты так хорошо заешь наш язык? — стал допытываться у него Урхан.

— Бабка научила. Она много лет прожила среди джурджени в городе, где императорский дворец, — соврал Павлов.

— Значит, на Альхоне, — в голосе Урхана проявилось уважение.

Именитый купец решил, что, вероятно, бабка юного туземца попала в императорский дворец в годы правления Банзай-хана по прозвищу Справедливый. После его смерти, согласно его завещанию, все его рабы и наложницы получили свободу, и многие из них смогли вернуться на родину к своим соплеменникам.

— А сам-то ты женат? — в голосе Урхана появился какой-то неслучайный интерес.

— Да, — ответил Павлов, поймав себя на мысли о том, как он соскучился о Медвяной Росе.

— Ты, ведь, и вторую жену можешь иметь. Не правда ли? — спросил его Урхан и, не дожидаясь ответа, торопливо объяснил, что у него есть дочь по имени Клементина, которой 15 лет, и она хороша собой, умна, послушна, искусная рукодельница. Урхан на полном серьезе заявил, что он с радостью готов отдать ее Тибул-хану в жены, чтобы породниться и вместе заняться торговлей солью, мехами и изделиями из бронзы.

Урхан не торопил его с ответом, но при этом, как бы невзначай, заметил, что на следующий год он собирается вместе со своими компаньонами отправиться на ладьях к Северному океану, а так как путь их будет проходить через Красные Камни, то он сможет захватить с собой и Клементину.

— Ей, наверное, будет очень тяжело ужиться среди варваров, — заметил Павлов, жалея девушку заранее.

— Какие же вы варвары? У нас ведь, кажется, одна вера? — весело рассмеялся в ответ Урхан и добавил: Дочь — моя, и я отдам ее замуж хоть за медведя.

Вернулась Урсула и поставила на огонь глиняный кувшин, чтобы вскипятить в нем воду и заварить травяной чай. Между ней и Урханом завязался оживленный диалог на языке жестов, который Урхан за долгие годы делового общения с представителями разных племен и народов усвоил в совершенстве. Со стороны это выглядело так, как будто разговаривают глухонемые. Жесты и мимика, которыми обменивались Урхан и Урсула, были настолько красноречивы, что Павлов, хоть и с трудом, но догадывался, о чем идет речь: Урхан предлагал Урсуле выйти замуж за одного из своих сыновей, а Урсула в ответ, разумеется, в шутку, предлагала ему в жены себя.

"Женихи", то есть Меликхан и Чикохан проснулись, когда солнце уже высушило росу, и сразу побежали к реке, чтобы искупаться. Вскоре они вернулись, испуганные, и сообщили о том, что на берегу, где спуск к реке, разлеглись и греются на солнце два речных ящера. Урсула вручила Меликхану рогатину, Чикохану — заостренный шест, а сама взяла лук и колчан со стрелами и решительно направилась к реке. Напутствуемые колкими замечаниями Урхана, Меликхан и Чикохан засеменили вслед за ней.

Павлову тоже хотелось бы посмотреть на охоту на крокодилов, но Урхан предложил не прерывать завтрака, так как прием пищи, по его словам, важнее всех прочих дел и забот, — тем более что рептилии им явно не угрожают. И они продолжили свою беседу. Павлов с интересом расспрашивал Урхана о географии и природе Прибайкалья, изумляя своего собеседника не по возрасту зрелым умом и любознательностью. Наконец, Урхан не выдержал и честно признался, что он никак не ожидал услышать от "варвара" столь точные и осмысленные вопросы.

Со стороны реки послышались радостные крики и вопли, которые могли означать, что охота закончилась удачно. Тут уж и Урхана разобрало любопытство, и он предложил Павлову пройтись до реки. Они появились на берегу в тот самый момент, когда Меликхан и Чикохан тащили убитого ящера за хвост. Урсула была так взволнованна и обрадована своим метким выстрелом из лука (стрела попала рептилии в глаз), что приплясывала от восторга и пела.

Увидев Павлова, она бросилась к нему и повисла у него на шее. Так, орланды открыли счет убитым речным ящерам, из выделанных кож которых получались очень красивые и прочные изделия: куртки, сумки и сапоги. Охота на рептилий, которых особенно много собралось на заболоченных низинах реки Лопарь, продолжалась до глубокой осени. На следующий год все они куда-то пропали, вероятно, не выдержав суровой зимы.

Убитый крокодил от кончика хвоста до кончика носа был длиной около двух с половиной метров и весил, наверное, полцентнера. Заточив о мягкие камни бронзовые ножи, Урсула и сыновья Урхана, принялись сдирать с него кожу. Работали они так быстро и слаженно, что даже Урхан высказал свое одобрение. А затем он подмигнул Павлову и хитро улыбнулся, заметив, как Меликхан и Чикохан, украдкой, обращают к Урсуле свои восхищенные и влюбленные взгляды. Снятую с рептилии кожу Урсула разделила на два равных лоскута: один для себя и второй для Меликхана, который добил крокодила рогатиной. Кожу еще следовало высушить и выделать, но и без этого все были очень довольны. Ободранную тушу крокодила Меликхан и Чикохан оттащили к реке тем же способом, как и притащили, то есть за хвост.

Павлов хотел отправиться в путь сразу, когда Урсула и сыновья Урхана позавтракают, но Урхан запротестовал, заявив, что не двинется со стоянки до тех пор, пока уважаемый Тибул-хан не поспит хотя бы до полудня. Урсула его поддержала, и Павлову ничего не оставалось делать, как отправиться в шалаш. На Павлова сразу же, лавиной, нахлынули тревожные мысли и воспоминания, которые мешали заснуть и путали мысли. В частности, он обдумывал сообщение Урхана о том, что задолго до джурджени и иллинойцев в Прибайкалье жили люди, построившие большие города с огромными зданиями, которые сейчас находятся на дне Байкальского моря. Но, вот, он сосредоточился на Медвяной Росе и почувствовал, что душа его встрепенулась, а под ложечкой неприятно засосало. В сознание вползла нехорошая мысль:

— Вдруг, Медвяная Роса — женщина лживая, коварная и неискренняя, раз она бросила своего мужа, само имя которого — Верный Друг — свидетельствует о том, что он очень порядочный человек?

Но усталость взяла свое, и Павлов провалился в глубокий сон.

Он проснулся раньше, чем солнце достигло зенита. На стоянке был только Урхан. Он сидел возле костра и бронзовым ножом строгал двухлопастное весло. Поздоровавшись с Павловым, он сообщил, что Урсула, Меликхан и Чикохан ушли к реке купаться. Павлов хотел было последовать их примеру, но потом раздумал, присел к костру и, пользуясь, случаем, предложил продолжить прерванную его сном беседу. На этот раз Павлов попросил Урхана рассказать о Ротоне — городе-государстве, расположенном на большом полуострове, на северо-западном побережье Байкала.

Беседа продолжалась, а Урсулы и сыновей Урхана все не было, и Павлов начал беспокоиться. Наконец, они появились, веселые, оживленные и освеженные речной водой. По тому, как Урсула отводила от него свой взгляд, Павлов догадался, что между нею и юными джурджени установились очень дружеские отношения, и испытал жгучее чувство ревности. Его догадка подтвердилась, когда он замети, как красавец Меликхан и Урсула, украдкой, посмотрели друг на друга и покраснели.

— Любовь с первого взгляда, — подумал Павлов и решил, что в перспективе для него это, наверное, не так плохо.

V

Павлов, Урсула и их спутники уже было собрались в поход, как на небо надвинулась огромная черная туча и закрыла его со всех сторон. Вскоре на них обрушилась короткая мощная гроза. Джурджени переждали ливень в шалаше, а Павлов и Урсула — под каркасными лодками. Когда гроза закончилось, на небе вспыхнули сразу три радуги, что, по мнению Урхана, предвещало им здоровье, счастье и удачу.

Первый отрезок пути путешественники проделали с хорошим настроением. Гроза освежила воздух, и дышалось очень легко. Так как джурджени восстановили свои силы, и у них было уже не два, а три весла, то их лодка шла впереди, и теперь уже Урсуле и Павлову пришлось трудиться изо всех сил, чтобы не отставать. По этой причине они друг с другом почти не разговаривали.

Когда сделалось жарко, и от насекомых совсем не стало житья, они остановились на долгий привал, решив, что лучше продолжить путь ближе к вечеру, плыть до времени полного заката солнца, и только потом устроиться где-нибудь на ночлег. В нескольких местах на поверхности воды у берега Павлов успел заметить радужную маслянистую пленку, которая, несомненно, свидетельствовала о том, что это- бензин, и, следовательно, здесь недавно проплывала моторная лодка. Но о своей догадке он молчал, чтобы прежде времени не тревожить свою напарницу.

На долгом привале произошел довольно забавный эпизод. Меликхан подошел к Павлову и вызвал его на откровенный разговор, естественно, по поводу Урсулы. Краснея, заикаясь и путаясь в словах, он заявил, что Урсула ему так нравится, что он совсем не прочь взять ее в жены. Если же это невозможно, то он хотел бы пригласить ее в "любовный шалаш" и спрашивал у него, как ее брата, разрешения вступить с нею в интимную связь. Выслушав юношу, Павлов чуть не залепил ему пощечину, но вовремя одумался и сказал, что Урсула сама вправе решать такие вопросы, и он их любви не помеха. Обрадованный Меликхан побежал к Урсуле и начал с ней объясняться, но к своему удивлению (и еще большему удивлению Павлова) получил жесткий и решительный отпор.

— Я тебе — не жена! Что ты меня под него подкладываешь!? — грозно зашипела Урсула Павлову на ухо, отведя его в сторонку.

— Так ведь он тебе нравится, — стал оправдываться Павлов.

— Мало ли, кто мне еще может понравиться! Это — мимолетное увлечение, слабость, которую испытывают все женщины при встрече с красивыми мужчинами. Я любила, люблю и буду любить только тебя! — заверила она Павлова и попыталась его обнять, но от проявлений ее нежности уклонился, жестом указав, что за ними, возможно, наблюдают.

За все время пути они пока не встречали каких-то особых препятствий в виде непроходимых скоплений упавших деревьев и лесного мусора, и это вселяло надежду на то, что и дальше проход будет чистым. Однако, на том месте, где река делала пологий изгиб, образовался большой завал. Весь берег около него представлял сплошной бурелом, поэтому наши путешественники решили обойти это место по высохшей старой протоке протяжённостью в триста-четыреста шагов, неся каркасные лодки на себе.

Они также обратили внимание на большое маслянистое пятно, которое медленно кружилось в воронке, образовавшейся неподалеку от завала. Урхан даже по внешнему виду сразу определил, что это — нефть, которую он образно называл "черной кровью земли". Урсула ничего подобного никогда не видела и только недоуменно пожала плечами. У Павлова же при виде маслянистого пятна защемило сердце, ибо он подумал, что на дне реки, возможно, лежит опрокинувшаяся моторная лодка — казанка иркутских экологов, а сами они, если остались живы, бродят где-то неподалеку.

Затащив свои каркасные лодки на берег, путешественники сделали короткий привал и двинулись по руслу старой протоки в таком порядке: впереди Павлов с заряженным арбалетом, а за ним, попарно, взвалив на себя лодки, Урсула и Меликхан, Урхан и Чикохан. Они уже достигли чистой воды, когда на опушке небольшой поляны, с трех сторон окруженной соснами и елями, их остановил грубый окрик:

— Стой! Руки вверх!

Павлов по голосу опознал парня с бритым затылком, но самого его не видел, так как тот стоял, спрятавшись за деревом. Спутники Павлова бросили лодки и присели. Джурджени схватились за ножи, а Урсула стащила с плеча свой боевой лук и, пригнувшись, двигаясь бесшумно и ловко, как кошка, скрылась из виду.

— Я что сказал? Стоять! Руки вверх! — из-за сосны вышел человек в спортивном костюме и с охотничьим карабином в руках. Павлов не ошибся, определив по голосу, кто это. Его и его современника разделяло расстояние, примерно, в двадцать шагов.

— Это же я! — закричал Павлов и сделал шаг навстречу человеку, вооруженному огнестрельным оружием. И в тот же момент раздался выстрел. Парень с бритым затылком выстрелил в воздух, но Павлов, растерявшись от такого поворота событий, выронил арбалет и поднял руки вверх, подчиняясь приказу.

— Оставьте свои лодки и дуйте отсюда, пока я вас всех не перестрелял! — истерично заорал парень, и Павлов с облегчением вздохнул, поняв причину его столь недружелюбного поведения: попавшим в беду иркутским экологам, очевидно, понадобилось плавсредство взамен утонувшей лодки- казанки.

— Где твои товарищи? Они живы? С ними все в порядке? — дрожащим от волнения голосом Павлов пытался установить с парнем контакт, чтобы объяснить ему реальную ситуацию.

— А, это ты, придурок! — сказал, наконец-то, узнавший Павлова парень и опустил карабин.

— Я не придурок. Моя фамилия Павлов. Павлов Дмитрий Васильевич, — обиделся Павлов.

— Не обижайся, Павлов, опусти руки и скажи, где ближайший населенный пункт? Надо вызвать вертолет, потому что Витька, кажется, сломам ногу и не может передвигаться, — парень заговорил спокойно и даже миролюбиво, но глаза у него все равно лихорадочно блестели.

— Ближайший населенный пункт в 30 километрах отсюда, но вертолеты здесь не летают, так как вы находитесь… на параллельной Земле, — неожиданно для себя Павлов нашел определение, которое могло хоть как-то объяснить этому парню и его товарищам причину того, что с ними произошло.

— Хватит заливать! — засмеялся парень и, испуганно вздрогнув, вскинул ружье, и затем, не целясь, выстрелил, но прежде, чем это произошло, они оба услышали подозрительный шорох и звон тетивы.

Павлов почувствовал, как обожгло левое плечо и что-то горячее потекло по руке. Острая, невыносимая боль пронзила все тело, и он рухнул на землю, но обморок, к счастью, продолжался у него всего одну-две минуты. Когда первичный болевой шок прошел, он даже попытался приподняться. В голове промелькнула обнадеживающая мысль:

— Пальцы на руке двигаются, локтевой состав сгибается, рана, если повезло, — сквозная, и надо только остановить кровотечение.

Парня, стрелявшего в него, он не видел. На том месте, где он находился, стояла Урсула. Потом она нагнулась, и Павлов услышал ужасный предсмертный хрип, от которого его бросило в озноб.

— Урсула! — закричал Павлов, но воительница, даже не обернувшись, подняла руку, давая ему понять, что противник может быть не один, и надо быть готовым к продолжению битвы.

К Павлову подбежал Урхан, который все это время прятался за лодкой, и, охая и причитая, стащил с его спины рюкзак, разрезал комбинезон и начал оказывать ему первую медицинскую помощь: помочившись себе на ладони, он закрыл ими рану, которая и в самом деле оказалась сквозной. Таким, вот, нехитрым образом Урхан попытался остановить обильное кровотечение. Затем он позвал своих сыновей, которые отозвались не сразу, так как успели по-пластунски пересечь поляну и спрятаться за деревьями. Когда же Меликхан и Чикохан, все еще дрожа от страха, приблизились, Урхан отдал им приказание подтащить каркасную лодку, чтобы раненый мог сидеть, опершись на нее спиной, нарвать листьев смородины, малины и подорожника, собрать, сколько можно, смолы и нарезать из своей одежды лоскуты для перевязки.

Меры предосторожности, которые приняла Урсула, оправдались. Очень скоро Павлов и его спутники услышали громкий хруст сухих веток и взволнованные голоса. Урсула, встав на колено, приготовилась к стрельбе из лука. Урхан приказал Меликхану взять брошенный Павловым заряженный арбалет и зашептал молитву, в которой призывал светлого Одина прийти к ним на помощь. Хорошо, что Урсула и Чикохан вовремя разглядели в приближающихся к ним людях двух женщин, причем безоружных. Иначе бы не избежать нового кровопролитья.

— Боря! Ау! Где ты? — совсем близко раздались знакомые Павлову девичьи голоса, которые вскоре сменились пронзительным визгом.

Две девушки — "рыженькая" и "смуглая", как их определил Павлов, — выйдя на поляну, увидели своего друга, которого они искали, с перерезанным горлом, и необычно одетых людей, один из которых по всей очевидности был тяжело ранен. Ближе к ним стояла Урсула с луком одной руке и с ножом, который она успела обтереть о траву от крови — в другой, и смотрела на них с таким гневом и презрением, что девушки упали перед ней на колени, всем своим испуганным видом умоляя о пощаде.

— Не убивай их, Урсула! — крикнул Павлов, собрав последние силы.

— Меликхан, держи их под прицелом! — приказала Урсула, кивнув головой красавцу джурджени, но он ее не понял и обратился за разъяснениями к Павлову. Тот объяснил ему, что от него требуется, и Меликхан направился к девушкам, угрожающе наставляя на них арбалет.

Убедившись в том, что пленницы под присмотром, Урсула повесила лук на плечо, засунула свой нож в ножны и только после этого подошла к своему милому другу и осмотрела его рану. Затем она открыла свой о рюкзак и к радости Урхана вынула из него рант — шириной с ладонь и длиной около 3 метров кусок холста, который орландские амазонки использовали в качестве перевязочного материала.

Перед тем, как сделать перевязку, Урхан наложил на рану кашицу из листьев смородины, подорожника, кедровой коры и смолы (все это он и его сын Меликхан тщательно пережевали). Все время, пока шла перевязка, пленницы Урсулы стояли на коленях и, жалобно всхлипывая, отмахивались от набросившихся на них комаров и мошек.

После перевязки Урсула пыталась вступить с пленными в переговоры, чтобы выяснить, где находится их лагерь или стоянка, сколько их всего и чем они вооружены. Вначале они молчали, не понимая значения ее слов и жестов, но потом заговорили. Одна из девушек, а именно: "рыженькая", — когда-то изучала эсперанто. Оказавшись в экстремальной ситуации, она вспомнила, чему ее учили, и, к удивлению Урсулы, почти по-орландски, сообщила ей о том, как она и трое ее товарищей плыли в лодке, попали в туман и оказались неизвестно где. И еще она сказала, что очень хочет улететь по небу к себе домой, к папе и маме, и очень сожалеет о том, что их не послушалась.

— Ничего не понимаю, наверное, они Луны свалились, — удивилась Урсула и жестами попросила Урхана помочь ей разобраться.

— Надо бы проверить, люди они, или шайтаны, — языком жестов предложил Урхан, намекая на то, что пленниц следует догола раздеть. У шайтанов, по его мнению, должны быть хвосты или какие-то особые отметины на теле.

— Да люди они, люди, не сомневайтесь, — попытался успокоить их Павлов, но идея почтенного купца не показалась Урсуле неправильной, и ему пришлось с ее доводами согласиться, правда, с условием, что осмотр она будет производить сама и без свидетелей.

— Действительно, обычные люди, а не шайтаны, — пришла к выводу Урсула после того, как, отведя пленниц за деревья, заставила их снять с себя одежду необычного фасона, раскроя и материала. Затем она велела им одеться. Пленницы были так напуганы, что выполнили ее приказания беспрекословно.

Когда Павлов почувствовал себя готовым продолжить путь, встал вопрос о том, что делать с мертвым пришельцем. Копать могилу было практически нечем, да и времени на это не было совсем. Солнце садилось, и надо было искать место для ночлега. Что делать с пленницами, тоже было не совсем понятно. Посовещавшись с Урханом, Урсула пришла к выводу, что труп следует, обвязав камнями, сбросить в реку. Павлову это предложение, когда ему о нем сообщили, совсем не понравилось, но он, крайне сожалея, вынужден был уступить мнению большинства.

Урсула разрешила пленницам проститься со своим другом и взять себе вещи, которые она нашла в карманах его одежды: перочинный нож, носовой платок, две пустые гильзы и увеличительное стекло. Когда Чикохан и Меликхан поволокли труп к реке, девушки завыли и одна из них — "смугленькая" — забилась в истерике. Павлову тоже стало нехорошо, поскольку он считал себя отчасти виновным за то, что произошло.

Тут еще Урсула насыпала ему соль на рану, похвалив его за то, что он отвлек пришельца разговором, и она смогла занять выгодную позицию для стрельбы из лука. И тогда он попросил ее показать ему оружие, из которого в него стреляли. С некоторой опаской Урсула подняла лежавший в густой траве охотничий карабин и подала его Павлову. Такого ружья Павлов никогда не видел, но ему было крайне важно узнать, остались ли в магазине патроны. Воспользовавшись тем, что Урсула отошла, чтобы успокоить рыдающих пленниц, Павлов попросил Урхана взять ружье в руки и произвести с ним некоторые манипуляции.

Урхан уже дал оружию, производящему гром и молнию, соответствующее название: "шайтан агни кирдык", — и из опасения, что оно воспламенится, брать в руки категорически отказывался. Тогда Павлов напугал его тем, что, если он не сделает того, о чем он его просит, то шайтан, живущий в бронзовой палке, будет им мстить. Произнеся молитву светлому Одину, Урхан, следуя указаниям Павлова, разрядил карабин, в магазине которого оказался всего один патрон. Павлов спрятал патрон в свой рюкзак и заверил Урхана в том, что теперь "шайтан агни кирдык" — не более опасен, чем бронзовая кочерга. Джурджени посмотрел на Павлова с большим уважением и признался, что, когда в первый раз услышал гром среди ясного неба, перепугался до коликов в желудке.

Урсула подвела к Павлову своих пленниц. Девушки немного угомонились и, проникнувшись к Урсуле доверием, сообщили, как их зовут. Урсула назвала им свое имя и предложила познакомиться со своими спутниками. Потупив глаза и вытирая слезы, девушки попросили у Павлова прощения за то, что их друг Борис, по неосторожности, чуть его не убил и поэтому, если дело дойдет до милиции, они дадут показания в его пользу. Павлов понял, что девушки его не узнали и подумал, что это, наверное, к лучшему. — Это — Дашюта, — сказала Урсула, легонько хлопнув по плечу девушку с рыжими волосами.

— А это Настя, — представила она смугленькую девушку.

— Тибул, — сказал Павлов и протянул здоровую правую руку, которую девушки робко пожали.

Пришельцы остановились на месте, где располагался зимний промысловый лагерь рода Куницы. Две семьи, которые здесь жили зимой, уже давно перебрались на Красные Камни. Перед отбытием они разобрали свои каркасные зимние жилища, аккуратно сложив бревна, шесты, доски и покрытие из древесной коры под навес в виде сарая. Кроме сарая на территории зимника находились два рубленных амбара 3х4 м на сваях и полуземлянка, приспособленная под баню. Между амбарами пылал костер, сложенный из бревен и досок, хранившихся в сарае. Павлова и Урсулу это возмутило больше всего. Разве нельзя было набрать в лесу хворост и сухостой?

Сидевший у костра пришелец был безоружен и появлению незнакомых людей в одежде американских индейцев так обрадовался, что даже Урсула, услышав его: "Вау! Голливуд!" — крайне удивилась столь необычной реакции человека на обращение его в плен. Очков, как заметил Павлов, на пришельце не было, и, сидя на бревнышке возле костра, он болезненно щурился, пытаясь разглядеть, кого привели с собой Даша и Настя. Девушки, подойдя к нему, попытались что-то объяснить, но Урсула показала им кулак, и они замолкли.

— В чем дело? Кто вы такие? — разволновался пленник, неосторожно пошевелив ногой, которая и в самом деле у него была повреждена. Острая боль, которую он испытал, привела к неожиданному обмороку, и Урхану пришлось снова заняться врачеванием. Он привел пришельца в чувство тремя звонкими пощечинами и осмотрел его распухшую левую ногу.

— Ничего страшного, до свадьбы заживет, — с этими словами Урхан вправил пришельцу вывихнутый голеностопный сустав.

— Доктор, даже не знаю, как вас благодарить, — обратился пленник к Урхану, принимая его за дипломированного врача, и тут же представился: Виктор Дорохов — студент 4-го курса Иркутского политехнического института.

— Витя, они не говорят по-русски, — прервала неловкое молчание Даша.

— Они убили Бореньку и убьют нас, если мы не будем им повиноваться, — расплакалась Настя и тут же получила от наблюдавшей за пленницами Урсулы такую оплеуху, что упала на землю, ободрав колени и локти.

— Не смейте бить девушку, мужчина! — возмутился Виктор, но вынужден был сесть на место, схваченный Урханом за горло.

— Так, еще несколько минут, и парень начнет сходить с ума, — подумал Павлов. И тут его осенило. Если Виктор, Даша и Настя — студенты, то они, наверное, знают английский, который удивительно похож на язык черных аратов. Из этого следовало, что, если он обратится к ним по-английски, то они не заподозрят в нем своего соотечественника, а Урсула подумает, что он повторяет урок деда Михея.

— Урсула, как ты думаешь, может, наши пленники лучше понимают язык черных аратов? — вкрадчиво спросил он у своей напарницы.

— Попробуй, может, получится, — ответила Урсула, которой по большому счету было безразлично, нравится пленникам ее обращение с ними или нет.

На небе, как и в прошлую ночь, засверкало северное сияние, да так, что стало светло, как в предрассветных сумерках. Все, кроме Павлова и Урсулы, сильно встревожились. Джурджени, проспав предыдущую иллюминацию, встали на колени и принялись истово молиться. Даша и Настя запричитали и заохали, а Виктор предпринял попытку к бегству, которую Урсула пресекла ловкой подножкой. Затем, посоветовавшись с Павловым, она заперла Виктора в пустом амбаре. Пленник не сопротивлялся. Постепенно суматоха улеглась. Джурджени, пристыженные Павловым и Урсулой, активно принялись за подготовку к ночлегу: сплавали на лодке на противоположный берег и на мелководье наловили много рыбы (хариусов и сигов), а затем принялись за заготовку дров для костра.

Собравшись с силами, Павлов подошел к амбару и через маленькое окошко обратился к пленнику по-английски:

— Look at me! Who are you and what is the day today?

Пленник высунул голову из окошка и стал четко отвечать на его вопросы. Услышав английскую речь, он решил, что Павлов и Урсула — офицеры американской армии или войск НАТО, которые, замаскировавшись под эвенков, ведут в бассейне Ангары разведку в районе предполагаемой высадки десанта или чего-то в этом роде, а иллюминация на ночном небе, это — отблески многочисленных взрывов атомных бомб. От этих мыслей парню стало совсем плохо: он тихонько всхлипывал и, в конце концов, расплакался.

Дальше разговаривать с ним стало совершенно невозможно, и Павлов подозвал к себе Дашу, которая приготовилась потрошить наловленную джурджени рыбу. Девушка передала перочинный нож Насте и с опаской подошла к раненому в плечо аборигену, мужественное и благородное поведение которого внушало ей определенное доверие. Оказалось, что Даша понимает английский гораздо лучше, чем Виктор, наверное, потому что, по ее словам, в 2007 году окончила классическую гимназию.

Павлов не стал ходить вокруг да около, а сразу предупредил ее, чтобы она и ее товарищи не предавалась иллюзии насчет места своего нахождения, которое он для большего понимания назвал "параллельной Землей". Даша, слушая его, верила и не верила одновременно, и опять все закончилось слезами.

— Милый друг, я знаю, что ты очень умный, но, пожалуйста, прошу тебя, перестань издеваться над пленными! — возмутилась Урсула, увидев, какой эффект произвел проведенный им допрос.

Ужин прошел в напряженной обстановке. Джурджени то и дело с опаской поглядывали на небо, на котором играло северное сияние, полагая, что это — предзнаменование скорого конца света. О неизбежности этого события ранней весной на базарной площади их родного города Ротона объявил какой-то бродячий философ. Даша и Настя скорбели о своем погибшем товарище и думали о том, что их впереди ждет. Виктор от пищи гордо отказался и тихо сидел в своем заточении.

Урсула ломала голову над тем, как доставить пленников к Верблюжьей горе, а Павлов чувствовал, что у него поднялась температура и начинает бить озноб. В довершение всего неподалеку послышался громкий волчий вой, к которому присоединились другие волчьи голоса числом не менее десяти. Близкое соседство волчьей стаи не прибавляло настроения никому, особенно пленникам.

Заметив, что Павлову нездоровится, Урсула уложила его в каркасную лодку. Затем она четко, по-военному, стала отдавать распоряжения, касающиеся предстоящего ночлега и ночного дежурства. Она велела Урхану подтащить поближе к Павлову вторую лодку, устроиться в ней на ночлег и по возможности следить за состоянием здоровья раненого. Чикохану и Меликхану она велела отвести пленных в амбар и припереть дверь бревнами. Удостоверившись в прочности запора, она решила, что пленные никуда не денутся.

Вскоре Павлов впал в состояние полудремы, которую сменил тревожный сон. Вначале ему приснилось, что он и Урсула прибывают на Красные Камни, и из толпы встречающих их людей выбегает Медвяная Роса и бросается ему на шею. Но затем он чувствует, что шею и туловище его охватывает своими кольцами огромный питон, от которого он пытается избавиться, но у него ничего не получается. На помощь к нему спешит Урсула. Она разрубает питона на куски секирой и бросает их в реку. Окровавленные куски змеи оживают и превращаются в хунхузов, у которых туловище человека, а голова крокодила. Павлов в страхе бежит от них и проваливается в глубокую и темную пещеру, пытается найти выход и не может.

В этот момент он чувствует, что кто-то трясет его за здоровое правое плечо. Павлов просыпается и видит перед собой Урхана. Джурджени заварил в глиняном кувшине ивовой коры, дал отвару остыть и хотел, чтобы раненый орландец его попил. Урхан, конечно, не знал, что ивовая кора содержит салицин — природный эквивалент аспирина, но зато был уверен в том, что, это — проверенное народное средство при лечении простудных заболеваний и утоления боли.

VI

Павлов проснулся от слепящего белого света и с удивлением почувствовал, что рана в левом предплечье совсем не болит. Приподнявшись со своего ложа, он испуганно вскрикнул, обнаружив, что вокруг него белым-бело. Место вроде то же самое, на берегу реки Лопарь у зимнего промыслового лагеря рода Желтого Быка, но на земле, на деревьях и на крышах амбаров, почему то лежит искрящийся на солнце снег.

— Вставай, лежебока, нам пора в путь! — услышал он звонкий голос, оглянулся назад и увидел Пришедшую Красавицу.

Хунхузская царица, несмотря на выпавший снег, была облачена в прозрачный золотистого цвета пеньюар. На голове ее красовался знакомый ему высокий головной убор, испускающий мягкие лучи желто-красного цвета.

— Откуда ты взялась? — удивился он и схватился за протянутую ему царицей руку. Затем он почувствовал, что его тело рванулось ей навстречу, будто его оторвали от какой-то клейкой массы, и с удивлением обнаружил себя стоящим на ногах.

Пришедшая Красавица обвила его шею своими обнаженными холодными руками, и он увидел, что у нее всего один глаз, сверкающий лазуритом, а вместо второго — пустая глазница. От Пришедшей Красавицы исходил запах морозной свежести и мяты. И они оба начали вращаться против часовой стрелки: сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее.

Павлов не видел ничего, кроме ее черных кудрявых волос, прекрасного образа лица и чувственных алых губ, которые шептали:

"Я полюбила тебя еще прежде, чем ты родился,

Много раз я пыталась к тебе прорваться

За магнитное поле Земли цепляясь

Лапой солнечного протуберанца.

Я искала тебя в дни инверсии

При рассвете и на закате,

Чтоб с душою твоею

слиться, в андрогина

без хлора и натрия (2).

Сбылось, сбылось

Мое желание.

Но стрела

Опять полетела.

Реки времени возмутились

Путь неблизкий тебе, назначая.

И, прощая тебя беззлобно,

Как нелепо звучит эта фраза,

Красота моя не померкнет

От отсутствия левого глаза".

Круженье стало замедляться, и Павлов почувствовал, что его кто-то тащит назад, пытаясь освободить от объятий Тцхальтумар, оглянулся и увидел позади себя двух безобразных карликов: Бобби и Тобби. Затем он услышал звон разбившегося хрусталя, почувствовал острую боль в левом предплечье, пульсирующую в висках кровь и с облегчением вздохнул, осознавая, что только что видел какой-то уж очень необычный сон.

Превозмогая боль, он выбрался из лодки, стащил с головы накомарник и огляделся. Солнце еще не взошло. На землю опустился густой туман, и на расстоянии 10 шагов ничего не было видно. Из амбара, в котором находились пленники, доносились звуки, напоминающие рыдание. Костер почти потух; за ним по какой-то причине давно никто не следил.

— Урсула! — позвал Павлов, но потом вспомнил об условных знаках и три раза свистнул.

Из тумана выплыла фигура человека, но это была не Урсула, а Урхан, который тащил из леса две еловые сушины.

— Где Урсула?! — закричал Павлов.

Урхан попросил его не волноваться и поберечь свое здоровье. Далее, из его слов следовало, что Урсула, Чикохан и Меликхан отправились в погоню за двумя пленными, которые смогли отодрать с пола две доски и сбежали со стоянки. Третий пленный, а, точнее говоря, пленница, застряла в проделанном лазе, и ее с трудом удалось вытащить. Павлов догадался, что Урхан говорит о Даше, которой, по-видимому, не позволила сбежать ширина ее бедер. Подойдя к амбару, он заглянул в узкое оконце и позвал ее по имени. Девушка перестала всхлипывать и притихла. Тогда он, забыв о конспирации, он обратился к ней по-русски:

— Даша, не бойся. Покажи свое личико и расскажи, что случилось.

Девушка высунулась из окошка и стала просить у него прощение за безрассудное поведение своих товарищей, которые решились на побег, не зная местности и не имея никакого оружия, кроме перочинного ножика.

— Вы ведь не убьете их, если поймаете? — с надеждой в голосе спросила она его.

— Я постараюсь сделать все возможное для того, чтобы они остались живы, — пообещал ей Павлов.

На этом их разговор закончился, и Даша вернулась на свою лежанку из кедрового лыка и обрезков шкур, не зная, что ей и думать в связи с тем, что странный абориген заговорил с ней по-русски. И тут она вспомнила о том, что ровно сутки тому назад она уже его видела. От этого на душе ее стало гораздо легче, и она принялась горячо молиться за своих товарищей, чтобы с ними ничего плохого не случилось.

Урсула и сыновья Урхана вернулись ни с чем. Пленных они уже почти нагнали, но те, обнаружив за собой погоню, бросились в реку и быстро поплыли на противоположный берег. Обсудив ситуацию, Павлов и Урсула пришли к выводу о том, что даже в случае, если бы пленных удалось вернуть на стоянку, им пришлось бы и дальше пробираться вдоль берега по звериной тропе, так как в две легкие каркасные лодки восемь взрослых людей не помещались. Теперь же можно было продолжать путь по воде, что, учитывая болезненное состояние Павлова, было весьма кстати. О том, что будут делать и куда направятся Виктор и Настя, Павлову и Урсуле не хотелось думать. Оставалось лишь надеяться на то, что они не попадут в лапы медведя или в пасть тигра, а, рано или поздно, выйдут к людям и получат кров, пищу и одежду.

Урсула выпустила Дашу из амбара и жестами объяснила ей, что она свободна и может отправляться на все четыре стороны. С Дашей, когда она поняла, что ее хотят оставить в таежной глухомани одну, случилась истерика. Ползая перед Урсулой на коленях, она умоляла взять ее с собой и обещала вести себя послушно.

После легкого завтрака путешественники отправились в путь, и еще до полудня по сравнительно чистой воде достигли Припяти. Урхан находился в одной лодке с Урсулой и Павловым, а его сыновья везли на своей лодке Дашу, которая, как и Павлов, без весла, сидела на корме в качестве пассажира. Покидая зимний промысловый лагерь, они залили костер водой и оставили на видном месте трофейный бронзовый нож, привязав к его рукоятке кожаный мешочек с солью, — на тот случай, если бежавшие пленники захотят вернуться назад.

За то время, пока они на лодках шли вниз по реке Лопарь, Павлов и Урсула почти договорились о том, что они расскажут своим соплеменникам относительно выполненного ими боевого задания. Царица хунхузская, что там не говори, погибла от стрелы, выпущенной из арбалета Толемей-хана, следовательно, это — заслуга Павлова.

О метаморфозах, которые произошли с хунхузами и их рабами, они решили пока ничего не говорить, ограничившись констатацией факта: у противника началась паника, которой воспользовались Урхан и его сыновья. Павлов очень хотел приплести к джурджени и Дашу, чтобы выдать ее за бежавшую из плена рабыню, но Урсула была категорически против такого вранья, поскольку ей очень не хотелось отказывать себе в совершенном ею подвиге: — в метком выстреле из лука, поразившем пришельца, угрожавшего их жизни и тяжело ранившего ее милого друга.

— Что будет с Дашей? — поинтересовался Павлов у Урсулы.

— Это решит Совет старейшин, но, я полагаю, ничего хорошего. В лучшем случае ее продадут в рабство; в худшем — утопят, — огорчила Павлова его напарница.

— Жалко ее очень! Давай придумаем, как спасти ей жизнь! — жалобно попросил Павлов.

— Хорошо, пусть она будет сбежавшей от хунхузов пленницей, но ее придется переодеть в нормальную одежду, а ту, которая на ней есть, придется спрятать или уничтожить, — пошла на уступку Урсула, которой, честно говоря, девушка из племени небесных пришельцев очень понравилась.

Они остановились на большой привал на каменистом мысу неподалеку от впадения реки Лопарь в реку Припять. На этом месте с незапамятных времен располагался орландский блокпост. Наводнение скрыло его под водой, но река, наконец, начала возвращаться в свое прежнее русло, и на поверхность выступили бревенчатый частокол и пятиметровая сторожевая вышка. К ней-то наши путешественники и причалили. Урсула забралась на вышку и с удовлетворением обнаружила на верхней площадке выдержавший удар стихии очаг, а в нем относительно сухие дрова для сигнального костра.

С помощью кремня и огнива Урсула запалила бересту и хворост, которые она предусмотрительно забрала с предыдущей стоянки, и вскоре на вышке разгорелся, а потом задымил костер, сигнализируя о том, что орландов ждут важные новости. Дым от сигнального костра заметили часовые на сторожевой площадке на Верблюжьей горе, и сообщили об этом Центуриону. Агата распорядилась приготовить ладью, посадив в нее за весла отделение старших учениц, и отправила вестового к Верховному вождю Гонорию с просьбой, не мешкая, прибыть к Верблюжьей горе.

Пользуясь попутным ветром, Агата встретила Павлова, Урсулу и их спутников неподалеку от Верблюжьей горы. Еще издали она заметила сверкающий золотом шлем на голове Урсуле, сразу все поняла, и от счастья даже расплакалась. Потом ее радость сменила тревога, так как она увидела, что напарник Урсулы ранен, и, возможно, серьезно. Поэтому, сблизившись с их лодкой, она приказала своим подчиненным, чтобы они помогли раненому Тибулу перебраться на борт ее ладьи, а затем осторожно усадила его у мачты, подложила под спину свой щит и напоила крепким пивом из кожаной фляги.

Вслед за Павловым на ладью Центуриона перебралась Урсула, которую ее боевые подруги встретили восторженным воинственным кличем: "Урал!" Затем юные воительницы, чтобы приободрить Урсулу и ее тяжелораненого напарника, дружно исполнили первые строки древнего гимна:

"Слава храброму воину,

Кто презирает смерть и уныние,

Кто отвагой своей и умением

Оберегает жизнь соплеменников!"

Урхан и его сыновья растерянно улыбались и с удивлением разглядывали настоящих амазонок, о которых прежде только что-то слышали, а теперь видели воочию. Что касается Даши Вороновой, то она потеряла дар речи и от страха и смущения закрыла свое лицо руками. Во время последнего привала Урсула переодела ее в немыслимое рванье из остатков верхней одежды Меликхана и Чикохана, а все, в чем она была одета и обута, утопила в реке, завернув в узел и положив в него тяжелый камень.

На галечном пляже у подножия Верблюжьей горы было настоящее столпотворение. В полном боевом снаряжении из летнего лагеря прибыл отряд воинов. Они вынесли Павлова и Урсулу из ладьи Центуриона на руках, а затем окружили плотным кольцом.

— Царица хунхузов поражена Тибулом из аркубаллисты! Стрела попала ей прямо в глаз! Хунхузы в панике разбежались! — объявила Урсула, едва придя в себя от восторженной встречи.

— Урал!!! — закричали воины орланды и гулко ударили копьями о кожаные щиты.

— Рабы и пленные хунхузов на свободе. Четверо пленных прибыли с нами! — сообщила Урсула новые подробности, которые были встречены с не меньшим ликованием.

Центурион Агата отдала своим подчиненным приказ:

— В колонну по двое построиться! Торжественно, церемониальным шагом, в летний военный лагерь, с песнями! Марш! Носилки с раненым героем — вперед!

Воины разомкнули кольцо вокруг Павлова и Урсулы и перестроились в колонну по двое. К Павлову с носилками подбежали Агафья и Ольга, по праву считавшие себя причастными к удачной военной операции, и, не слушая его возражений, велели ему принять горизонтальное положение и понесли его впереди колонны. Урсула шла рядом с ним по левую сторону, а место справа заняла Даша Воронова, которая, когда увидела, что Павлова куда-то уносят, закричала:

— Урсула, Дима! Не оставляйте меня одну! Возьмите меня с собой!

То, что она кричала, конечно, не понял никто, кроме Павлова, но о смысле догадались все.

— Это — илинойка Дашюта. Она сбежала из хунхузского плена. Мы нашли ее неподалеку от места выхода подземной реки. С тех пор она, как собачка, следует за нами по пятам, — объяснила Урсула Сансаре-воительнице и Старой Ядвиге — заместителям Агаты, которые шли в первом ряду колонны.

— Судя по крику и выражению ее лица, я полагаю, что влюбилась она в Тибула, как кошка, — пошутила Сансара-воительница, про которую Павлову было известно, что она — самая искусная фехтовальщица и удачливая охотница на кабанов и медведей.

— Пусть идет. Все равно Тибулу, пока у него не заживет рана, понадобиться заботливая сиделка, — разрешила вопрос о Даше Вороновой Старая Ядвига, а затем огорошила Урсулу известием о том, что "старухи" намерены сегодня же назначить ее командиром отряда старших учениц.

— Лучше тебя никто с этими строптивыми девицами не справится. Кроме того, ты сейчас в авторитете, и они будут тебя слушаться, — заметила Сансара-воительница.

Агафью и Ольгу сменили Клара и Соломка, которые осыпали Павлова восторженными комплиментами и передали ему привет от всех "белохвостых".

— Как там Медвяная Роса? — поинтересовался он у своих "теток", вспомнив свой тревожный сон.

— А что с ней станется? Цветет и пахнет, — ответила Клара, но как-то неуверенно, словно что-то не договаривая.

— Зато твоя Сара Гудвин всех удивила. На празднике Благодарения Авесалома получила первый приз за танец Антилопы! — похвасталась Соломка.

— Значит, праздник все-таки состоялся? — удивился Павлов.

— Праздник состоялся, но мы уже не чаяли увидеть тебя живым, — призналась словоохотливая Соломка, — после чего ее сестра Клара так на нее сердито шикнула, что Павлову снова стало не по себе.

Старая Ядвига приказала поместить Павлова в своем походном шатре. Это был просторный шалаш, сплетенный из ивовых прутьев и покрытый соломой. В нем даже можно было стоять в полный рост. В окно, затянутое москитной сеткой, проникал свет. На полу лежали медвежьи шкуры, на которые Клара и Соломка бережно его уложили, а потом ушли, забрав с собой Дашу Воронову, чтобы показать ей летний лагерь и объяснить, как она должна себя вести. Немного погодя в шатер заглянула Урсула, помогла раздеться и забрала его одежду и обувь — на просушку и в починку. Павлов успел незаметно спрятать под шкуру радиометр, весьма сожалея о том, что не успел его выбросить.

Только Урсула его покинула, как в шатер вошли Старая Алена, славившаяся искусством врачевания, и двоюродная сестра его двойника Сороки Виктория, недавно принятая в отряд воинов. О том, что Виктория — его "родственница" Павлов догадался по вышитому на ее комбинезоне изображению оленя. Старая Алена осмотрела повязку на ране и нашла ее удовлетворительной, проверила температуру и напоила каким-то горьким настоем, от которого Павлова сразу потянуло на сон. Засыпая, он чувствовал, как в его ноги, бедра и грудь впиваются острые иглы. Про иглоукалывание он что-то когда-то слышал или читал, поэтому терпел боль без возражений, надеясь на оздоровительный эффект. После завершения процедуры Старая Алена и Виктория укрыли его холщевым одеялом, и ушли, оставив его одного.

Он проснулся как раз к тому времени, когда в летнем военном лагере начинался ужин, то есть за два дневных часа до захода солнца. Потягиваясь, он услышал, что рядом с его шатром кто-то негромко разговаривает и по голосу догадался, что это — его "тетки". Еще немного полежав, он решил выбраться наружу, но показываться на людях голым постеснялся, и поэтому, выходя, завернулся в холщевое одеяло. Возле костра неподалеку от шатра на бревнышке в одних коротеньких кожаных юбках с влажными распущенными волосами сидели Клара, Соломка и Даша. Было сразу видно, что они недавно искупались и теперь обсыхают.

Увидев Павлова, Даша ойкнула и смущенно прикрыла руками свои полные груди, похожие на стекающие капли, а Клара и Соломка засмеялись.

— Все в порядке, племянник, твоя илинойка уже освоилась и даже немного понимает наш язык, — обрадовала его Клара.

— Мы ее хорошенько помыли, кое-где побрили, и она согласна на время заменить тебе Медвяную Росу, — двусмысленно пошутила Соломка и подмигнула покрасневшей Даше.

— Тетушка, не балуй! — закричал в испуге Павлов, чувствуя, как Соломка стягивает с него одеяло.

Клара, не выдержав, засмеялась и, взяв в руки горшок с кашей и воткнутой в него ложкой, показала Павлову. Он облизнулся и потянулся за горшком здоровой правой рукой. Но тут его ждал подвох, потому что "тетушкам" захотелось его покормить с ложечки: "За себя, за маму, за папу и за деда Михея". Так, наверное, они заботились о его двойнике Сороке, когда он был совсем маленький. И Павлову пришлось подчиниться, чтобы не обижать этих добрых и милых женщин, которых природа обделила способностью к деторождению, а племя превратило в физически выносливых, суровых и дисциплинированных воинов. Когда он наелся до отвала, "тетушки" предоставили ему его мешок с одеждой, в котором среди прочих вещей находился и его плащ из тигриного меха, скроенный и сшитый Медвяной Росой.

Только он с помощью Соломки и Клары оделся, как увидел, что к ним приближаются Агата и Урсула.

VII

Отправив отряд в летний военный лагерь, Центурион Агата, Старая Дося и Гита остались возле Верблюжьей горы, чтобы допросить Урхана и его сыновей, как главных свидетелей покушения на предводительницу хунхузов по имени Пришедшая Красавица, и доложить Верховному вождю Гонорию о проведенной диверсионной операции. Для участия в допросе в качестве эксперта Агата пригласила Толемей-хана, который уже успел с Урханом и его сыновьями познакомиться и поздравить со счастливым освобождением из хунхузского плена. Сразу же после их прибытия на Красные Камни он пригласил их в свой шатер, угостил крепким пивом и поделился с ними одеждой и обувью, подаренной ему орландами.

Урхан очень красноречиво рассказал воительницам об удивительных событиях, которые произошли в окрестностях Лопарского водопада в День летнего солнцестояния. Особенно впечатляющей с его слов выглядела сцена гибели хунхузской царицы, которая произошла у него на глазах. Кто и когда, из лука или арбалета, эту стрелу выпустил, Урхан не видел, но склонялся к мнению, что это сделал отважный Тибул-хан, в адрес которого он высказал немало лестных слов. Чикохан и Меликхан показания своего отца подтвердили и особенно подчеркнули, что только благодаря мужеству, уму и сообразительности Тибул-хана джурджени и другие пленные: москиты, кайяпо, илинойцы и прочие, — обрели свободу.

Не мог Урхан не рассказать и о том, где, когда и при каких обстоятельствах храбрый Тибул получил свое ранение. Вещественное доказательство, то есть охотничий карабин, Урсула успела передать Старой Досе. Сообщение Урхана о боевом столкновении с людьми неизвестного племени произвели на Агату и Старую Досю даже большее впечатление, чем ликвидация предводительницы хунхузов. У них не было никаких сомнений в том, что, как и четырнадцать лет тому назад, на Припять пожаловали таинственные небесные пришельцы — существа даже более агрессивные и опасные, чем хунхузы.

Когда допрос завершился, Толемей-хан попросил Агату на время дать ему золотой шлем Пришедшей Красавицы, чтобы перерисовать изображенные на нем узоры. Агата не возражала и попросила заодно изучить и составить мнение о "шайтан агни кирдык", из которого пришельцы чуть не убили храброго Тибула.

Вскоре на большой ладье, украшенной резьбой, к Верблюжьей горе прибыл Верховный вождь Гонорий в сопровождении своих сыновей, племянников и домашних рабов. Когда ладью вытащили на галечный пляж, и Гонорий выбрался на берег, Агата и Старая Дося, подойдя к нему, поздоровались с ним по-мужски, то есть за руку. Агата коротко доложила Гонорию о результатах самой дерзкой военной операции, которую когда-либо проводили орланды, и потребовала для всех ее непосредственных участников и для отряда в целом достойной награды.

Прикинув в уме общее количество съестных припасов в общественных фондах потребления, то есть в общинных амбарах, которые находились на его попечении, Гонорий пообещал выделить отряду дополнительно пять мешков желудевой муки, три мешка желудевой крупы и десять бочек крепкого пива, а группу разведчиков — наградить именным оружием, украшенном золотом. Что касается Урсулы и ее напарника, то для них Верховный вождь предложил в подходящее время, по согласованию с Советом старейшин организовать "триумф", то есть всенародное чествование, которым за всю памятную историю племени орландов удостоились не более тридцати человек.

— И Медвяную Росу, похищенную вашим братом Беллерофонтом, возвратить не забудь, — напомнила Агата Верховному вождю о том, о чем уже второй день обсуждали и спорили все орланды.

— Разве она гермегона? (домашняя рабыня — Прим. Авт.) Разве она не свободная женщина?! — искренне удивился Гонорий, который, как догадалась Агата, кем-то искусно был введен в заблуждение относительно "добровольности" решения Медвяной Росы покинуть приют Белохвостого Оленя.

— Эта женщина — любимая жена храброго юноши, который, рискуя своей жизнью, пробрался в лагерь хунхузов и убил их царицу! — в гневе воскликнула Агата.

— Агата, не горячись! Надо принять какое-то устраивающее всех решение. Не хватало того, чтобы наш герой вызвал моего любимого брата Беллерофонта на поединок чести, поэтому я готов в порядке компенсации ущерба выдать за Тибула-триумфатора свою дочь Шалаву с богатым приданным, — попытался найти выход из щекотливой ситуации Верховный вождь.

— С Шалавой на Красных Камнях не переспал только кобель! — поддержала Агату Старая Дося, и ее замечание по поводу 17-летней дочери Верховного вождя, славившейся редким распутством, заставило Агату расхохотаться, а Гонория от унижения — побледнеть.

— Я отдам ему в жены свою любимую дочь Ириску, а приданного навалю столько, сколько не давал ни за одну из своих дочерей! — заявил Гонорий, но как-то не очень уверенно, чтобы Агата и Старая Дося смогли поверить в то, что 14-летняя красавица Ириска станет женой Тибула-триумфатора из рода Белохвостого Оленя.

— Клянись именем Благородного Авесалома! — потребовала Агата, которой уж очень хотелось возвысить своего адъютанта, которого она, не отдавая себе отчета, нежно любила, как родного сына.

— О чем вы говорите? Надо бы вначале услышать мнение Тибула и деда Михея! — упрекнула Верховного вождя и Агату Старая Дося.

Спор по поводу Медвяной Росы пришлось прервать из-за появления на берегу Толемей-хана. Знатный джурджени нес в руках сверкающий золотом головной убор хунхузской царицы. Следом за ним шел его слуга Следопыт с карабином в руках и Гита. Увидев Гонория — своего старшего брата, Гита подала ему знак, означающий, что сейчас он услышит очень важную информацию.

Почтительно поздоровавшись с Верховным вождем, Толемей-хан выразил свое восхищение подвигом Урсулы-воительницы и ее напарника Тибула. Роскошный трофей так заинтересовал Гонория, что он изъявил желание его немедленно осмотреть.

— Вы понюхайте, как он пахнет изнутри, словно в него помещены все благовония мира, — посоветовал Толемей-хан.

— Действительно, от такого амбре даже кружится голова, — признался Гонорий, когда, последовал его совету.

— А вот — оружие, из которого неизвестные люди тяжело ранили храброго Тибула, — сказал Толемей-хан и попросил своего слугу Следопыта показать Верховному вождю "шайтан агни кирдык".

Гонорий с опаской взял карабин в руки, постучал пальцем по прикладу и понюхал круглое отверстие ствола, пахнущее пороховой гарью.

Агата сообщила Верховному вождю о людях неизвестного племени, которые напали на Урсулу и ее напарника Тибула, когда они возвращались с боевого задания. Гонорий сам захотел послушать главного свидетеля инцидента, и Агата послала Гиту за Урханом.

— Это — пришельцы из другого мира, — заявил Урхан и с помощью Гиты подробно рассказал Верховному вождю о произошедшем боевом столкновении, в результате которого храбрый Тибул получил тяжелое ранение, а метнувший в него огонь пришелец был убит Урсулой-воительницей стрелой из лука. Он также упомянул о том, что двоим из пришельцев: молодому мужчине и девушке, — удалось сбежать. Гита перевела его слова так, что из его сообщения Гонорий и Агата поняли, будто двое пришельцев после стычки бесследно растворились в воздухе.

— Я думаю, что пока нам не следует поднимать тревогу и направлять охотников и воинов на поиски сбежавших пришельцев, — высказал свое мнение Гонорий, опасаясь, что встреча орландов с людьми неизвестного племени может завершиться кровопролитием с непредсказуемыми последствиями.

— Мне по любому придется посылать к Лопарскому водопаду разведчиков, чтобы они осмотрели место стоянки хунхузов, — возразила Старая Дося и предложила усилить разведгруппу опытными охотниками из старших родов.

— Хорошо. Пусть проведут расследование, но при этом сохраняют предельную осторожность. Пришельцы могут быть многочисленны, организованны и хорошо вооружены, — предположил Гонорий и обратился к Толемей-хану с вопросом о принципах действия "шайтан агни кирдык".

— Ничего не могу сказать по существу, поскольку никак не соображу, как за очень малое время можно создать очень высокое давление горячего воздуха в сей металлической трубе, — признался Толемей-хан и развел руками.

Гита перевела его слова, как могла. Гонорий ничего не понял, однако поблагодарил Толемей-хана за арбалет, и обещал в самое ближайшее время доставить для него и его слуг одежду, обувь и продовольствие, а затем отдал своим людям приказ к отплытию.

Проводив Верховного вождя, Агата, Гита и Дося отправились в летний военный лагерь, по дороге обсуждая свидетельские показания Урхана. Что-то в его рассказе их не удовлетворяло. Сойдясь во мнении, что Урхан от них что-то скрывает, они решили вернуться назад, чтобы задать почтенному купцу еще несколько вопросов.

Они застали Урхана за обустройством жилища — конусообразного шалаша из ивовых веток и другого подручного материала. Его сыновья Чикохан и Меликхан весело резвились в воде в компании с молодыми людьми и девушками, среди которых Агата к большому неудовольствию заметила двух старших учениц.

— Ася и Дина! На берег, марш! — приказала Агата ученицам, которые немедленно выполнили ее приказ, выбрались на берег и вытянулись перед ней по стойке смирно.

Агата подобрала хворостину, отпотчевала ею девиц по мягкому месту, что ниже поясницы, а потом велела надеть доспехи и занять место на боевом посту, который они самовольно покинули. Пост этот находился возле ее ладьи, которую Агата оставила возле Верблюжьей горы, намереваясь на следующий день при попутном ветре отправиться вверх по Припяти на переговоры со старейшинами племени москитов.

Ася и Дина, не пикнув, перенесли заслуженное наказание и облачились в свои доспехи, в которых им, конечно, было очень жарко, но устав караульной службы не предусматривал на этот счет никаких послаблений.

Вежливо извинившись перед Урханом за то, что они отвлекают его от важного дела, Агата попросила его еще раз рассказать о стычке с пришельцами. Сколько их было? Как они выглядели? Во что они были одеты? Какие при них находились необычные вещи или предметы? И тут Урхан сообщил им то, чего они меньше всего ожидала услышать. Оказывается, Дашюта — не пленница хунхузов, а одна из пришельцев, которую Тибул-хан и Урсула-воительница из жалости и сострадания решили выдать за обыкновенного человека.

— Пощадите ее! Она не причинит вам зла, я в этом уверен! — робко попросил Урхан.

— Ничего не могу обещать, но постараюсь во всем разобраться! — заявила Агата и, прощаясь, поблагодарила Урхана за очень ценные дополнительные сведения.

Прибыв в летний военный лагерь, Агата немедленно вызвала на командный пункт Урсулу и устроила ей разнос за то, что она привела с собой в расположение отряда постороннего человека, который к тому же, возможно, и не человек вовсе, а шайтан. Урсула, побледнев, решительно выразила свой протест. Дашюта, — сказала она, — умна, скромна, доверчива и чистоплотна, но совершенно беспомощна, как ребенок.

— А что, если она — посланец древних боги орландов, дакотов и иллинойцев, которые, как утверждают старики — те же пришельцы, но только добрые? — задала она Агате вопрос, который поставил ее в тупик.

— А она понимает наш язык? — поинтересовалась Агата.

— Понимает, но выражается очень чудно, будто старинную легенду пересказывает, — призналась Урсула.

После ужина Агата снова вызвала к себе Урсулу, и они вдвоем отправились проведать раненого героя и пообщаться с Дашютой, которую Агата была склонна считать пленницей отряда воинов со всеми вытекающими из этого статуса последствиями — вплоть до продажи на невольничьем рынке. Судя по бодрому виду своего адъютанта, Агата нашла состояние его здоровья вполне удовлетворительным и предложила Кларе и Соломке отвести его к бобровой плотине и хорошенько там его помыть с мыльным корнем, но, разумеется, со всей предосторожностью, чтобы не намочить повязку. Павлов хотел было возразить, и даже открыл рот, но Урсула показала ему кулак и он, вздохнув, опершись на Соломку, отправился к водоему.

Допрос Даши Вороновой продолжался недолго, и велся на языке аратов, который пленница, по внешнему виду напоминающая илинойку, понимала даже лучше, чем орландский. Уже с первых слов, которые произнесла пленница, Агата поняла, что имеет дело с человеком, словно свалившимся с Луны. Урсула, давно проникшаяся к пришелице сочувствием, старалась ее ободрить жестами и мимикой, но все равно допрос закончился горючими слезами и мольбою о пощаде. Дождавшись, когда Даша успокоится, Агата объявила свой вердикт:

— Хочешь жить, молчи и никому не говори о том, кто ты такая! Властью, данной мне племенем орландов, объявляю тебя гермегоной и отдаю тебя в подарок моему адъютанту Тибулу. Ты обязана слушаться его, как собака, а сейчас следуй за мной. Тебе обрежут волосы и поставят на правое плечо клеймо.

Подхватив Дашу под руку, Урсула повела ее к командному пункту, располагавшемуся в неглубокой пещере и скрытому от взглядов постороннего живой изгородью из кустов белой акации и шиповника. Старая Ядвига и Сансара-воительница особым образом обрезали ей волосы, а потом причинили нестерпимую боль, приложив к ее правому плечу раскаленное бронзовое тавро. Даша потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела на своем правом плече промасленную холщевую повязку, которая до заживления ожога должна была скрывать знак ее обращения в рабство. Она сразу все поняла, и у нее едва хватило сил, чтобы удержаться от умопомрачения. Теперь вся ее надежда была на Павлова.

— Если он будет со мной плохо обращаться, унижать или избивать, то я утоплюсь или повешусь, — твердо решила она про себя и, высушив слезы, обратилась к возвратившейся на командный пункт Урсуле с просьбой, чтобы она "отвела ее к Хозяину".

Перемена, произошедшая в общественном статусе Даши, Павлова сильно огорчила, хотя он понимал, что обращение в гермегону, это — максимальная уступка, на которую могла пойти Агата. В худшем случае Дашу отвезли бы в "факторию", с целью последующей продажи, а, если бы, о ее происхождении узнали старейшины, то запросто бы приказали утопить или задушить. Павлов твердо пообещал Даше, что он и его жена Медвяная Роса будут заботиться о ней, как о родной сестре, и не дадут ее в обиду никому.

Когда на небо высыпали звезды, Клара и Соломка в соответствии с графиком-расписанием караульной службы отправились на наблюдательный пост на Верблюжьей горе, поэтому Павлов и Даша могли спокойно общаться по-русски. Павлов доходчиво объяснил ей, что она попала в доисторические времена и в настоящее время ее жизнь, буквально, висит на волоске. Однако, все не так плохо, потому что орланды — не каннибалы и даже не язычники, а все равно, что древние греки и иудеи в одном флаконе.

Даша оживилась и стала задавать ему вопросы об укладе хозяйственной жизни, здешнем климате, флоре и фауне. Ее интерес оказался не случаен: она два года проучилась на историческом факультете Новосибирского государственного университета и что-то смогла усвоить из курса всеобщей и отечественной истории.

Приблизительно в полночь в шатер к Павлову и к Даше пожаловала Урсула. Она принесла с собой большую кожаную флягу с медовухой, которую выклянчила у Старой Ядвиги. В отряде воинов орландов существовал строгий "сухой закон". Воинам и ученицам дозволялось употреблять только пиво, да и то в особенных случаях, например, при холодной и ненастной погоде, а также для подкрепления сил раненых и простуженных.

— Давай, братец, выпьем по случаю завершения нашего героического похода, да и Дашюте хорошая медовуха, я думаю, не повредит, — обратилась Урсула к Павлову с предложением о нарушении воинской дисциплины.

Павлов не возражал, хотя требования устава в данном случае распространялись и на него. Они начали опорожнять флягу, пустив ее по кругу. Крепкая медовуха ударила по мозгам и разнеслась по кровотоку так быстро, что они захмелели, еще и не осушив половину емкости.

Даша призналась, что никогда в жизни не пробовала напитка более вкусного. У Павлова было такое же мнение. Урсула рассказала о своем новом назначении, которое имело некоторые приятные стороны, например, возможность каждый день видеть своих родственников и знакомых. Они разговаривали вполголоса, чтобы не привлекать к себе внимания. Даша, всхлипывая, начала жаловалась на свою злосчастную судьбу, а Урсула, как могла, стала ее успокаивать. Потом Павлов заметил, что его боевая подруга и подаренная ему рабыня оказывают друг другу очень уж подозрительно нежные знаки внимания, но не рассердился, а посоветовал им перебраться в шалаш к Урсуле, чтобы продолжить без свидетелей свои "амазонские забавы".

— Ты, правда, на меня не сердишься? — спросила его Урсула, чмокнув на прощание в щеку.

— Иди ты в пень, милая! — засмеялся Павлов и признался, что его так развезло, что кроме сна он больше не о чем не мечтает. И они ушли, оставив его одного.

……………………………………………………………………………………………………..

Толемей-хан сидел возле своего шатра и на листе пергамента при свете костра записывал свои впечатления от недавней встречи с Верховным вождем орландов Гонорием по прозвищу Тигриное сердце:

"… На его щеке вытатуирована зигзагообразная линия — символ молнии, а на мочке одного уха висит маленький блестящий камушек. Этот человек известен, как угрюмый, но решительный и храбрый боец, который сам не просит пощады в бою, но и не щадит своих врагов. На его счету несколько великолепно спланированных карательных акций против кайяпо, с которыми орланды сейчас живут в мире, но еще пять лет тому назад воевали за охотничьи угодья, расположенные по течению реки Ипуть севернее Долгого острова. Люди из племени кайяпо, с которыми я разговаривал в лагере беженцев, утверждают, что Гонорий обладает необычайной колдовской силой, принесшей орландам успех на той многолетней войне.

Сегодня мне опять пришлось держать в руках оружие, которым, как гласят легенды, умели пользоваться наши далекие предки. Образец "шайтан агни кирдык" раздобыла Урсула-воительница, убив его владельца метким выстрелом из лука. Кто был сей человек, никому неизвестно. Может он прибыл в Забайкалье из далекой страны на севере, где никогда не заходит солнце?

Я прочистил металлическую трубу "шайтан агни кирдык" холщевой тряпкой, которая после этого стала черной, как уголь, едкой, как селитра и запахла серой. Из этого я делаю вывод: уголь, сера и селитра могут входить в состав воспламеняющегося вещества, которое, мгновенно сгорая, толкает с огромной скоростью по металлической трубе круглые камни или свинцовые шарики. Я очень сочувствую храброму юноше Тибулу из племени орландов, получившим таким снарядом ужасную рану в левое предплечье и искренне молюсь за его скорейшее выздоровление".

Примечание к главе 4-й:

(1) Судя по описанию, Павлов предстал перед Маат — древнеегипетской богиней Правды и Справедливости.

(2) Андрогин — мифическое существо, символизирующее мировую гармонию. В нем происходит соединение противоположных принципов: мужского и женского, активного и пассивного, материального и духовного, космоса и хаоса, неба и земли. В мифах африканского племени догонов утверждается, что каждый человек изначально рождается с двумя душами — женской и мужской — а затем развивается в ту или иную сторону. Окончательный этап этого развития наступает по достижении полового созревания, когда жрецы с помощью обрезания удаляют у мужчин остатки женской души, а у женщин — остатки мужской.

ГЛАВА 5 МЕДВЯНАЯ РОСА

— Итак, господа программисты подведем неутешительные итоги: в результате проявленной кое-кем инициативы один хронопутешественник убит, а двое других скрылись в неизвестном направлении, — мрачно прокомментировал прочитанную новеллу Антон Шлыков.

— Откуда мы могли знать, что у этого парня, убитого Урсулой, не выдержат нервы? — как мог, оправдывался Галыгин.

— Действие стремительно приближается к финалу. И следующий покойник, благодаря нашему неумному вмешательству, наверняка, будет Павлов, — убежденно заявил Шлыков.

— Почему ты так думаешь? — удивился Галыгин.

Его коллега показал свою голову из-за ЖК-монитора, выразительно покрутил указательным пальцем в области правой височной доли и произнес следующее:

— В окрестностях Лопарского водопада произошли невероятные события. Договориться о том, как им правдоподобно врать, Павлов и Урсула не смогли. Да еще нежелательных свидетелей вроде Даши Вороновой за собой на Красные Камни притащили. И, притом, заметьте, по версии мистера Прога, орланды — не дикари, а организованное сообщество, то есть социум, который за триста лет своего существования смог адаптироваться к вызовам внешней среды. Эти люди в экономическом, социальном и бытовом отношении хорошо устроены, и не намерены верить никому на слово. У них демократия в хорошем смысле этого слова, и они мигом в случае разногласий по поводу действий или бездействия своих вооруженных сил проведут объективное расследование, например, создадут парламентскую комиссию под председательством тов. Колывана. Вот, тогда, Павлов, держись!

— Пожалуй, что ты прав, — согласился Александр Андреев и добавил: Павлова точно убьют, если выяснят, кто он такой на самом деле.

— Можем ли мы помочь ему вовремя сбежать? — разволновался Галыгин, чувствуя свою вину.

— Я, кажется, придумал! — спохватился Александр Андреев и напомнил: В предыдущей новелле бес категории "Б" по кличке "Цензор" намекал на чартерные рейсы машины времени и ее водителе…

— Петрович, — подсказал Галыгин имя изобретателя-самородка.

— Точно! Давайте как-нибудь вызовем Петровича, ну, например, в связи с окончанием командировки "Цензора", — предложил Андреев.

— Снова бесы?! Нет, увольте! — возразил Шлыков.

— А, что? Это идея! Допустим, "Цензор" проштрафился, стал неугоден своему начальству, и ему грозит ссылка на планету динозавров. Тогда он решается на побег, и за кампанию, прихватывает с собой Павлова. Но прежде мы должны отправить ему "черную метку" и написать на ней "НИЗЛОЖЕН", — разыгралось воображение у Галыгина.

— И какой почтой мы свое послание ему передадим? — ехидно поинтересовался Шлыков.

— А мы добавим в логический объект под названием "черт обыкновенный" вымышленный IP-адрес его персонального квантового компьютера, которым он хвастался перед Павловым, и через Интернет отправим нужное сообщение. Мистер Прог его прочитает и рекурсивно отреагирует, — уточнил свою мысль Галыгин.

— Можно попробовать, — нехотя, согласился Шлыков.

До конца рабочего дня оставалось полчаса, но наши друзья-коллеги свой кабинет покидать не торопились. Радиостанция "Авто-радио" посредством портативного радиоприемника SONY, установленного на подоконнике, сообщала о том, что все основные транспортные магистрали столичного мегаполиса парализованы из-за сильного снегопада.

Галыгин предложил заварить китайский чай под названием "Золотой подарок Будды" — дорогой и не очень вкусный. В это время антивирусная программа Касперского, установленная на его компьютере, выдала экстренное сообщение: "Внимание! Ваш компьютер был атакован. Сетевая атака Helkern с адреса 61.143.101.100 была успешно отражена".

Галыгин очень удивился, обнаружив сходство указанного адреса с тем, который он присвоил квантовому компьютеру логического объекта под названием "черт обыкновенный". А тут и мистер Прог объявился, возникнув на ЖК-мониторе его персонального компьютера в образе дородного Амура с опрокинутым факелом в руке.

Галыгин немедленно включил звук. Торжественно-мрачным голосом диктора Игоря Кириллова программа "ЭП-Мастер" под музыку похоронного марша Шопена сообщила о том, что, в связи с новым решением квантовой теории измерений в свете парадокса "друга Вигнера", считает возможным продолжить повествование и просит еще немного потерпеть до наступления развязки.

Про парадокс друга Вигнера им было известно, что это — усложнённый мысленный эксперимент о коте Шрёдингера. После завершения опыта, экспериментатор открывает ящик и видит живого кота. Вектор состояния кота в момент открытия ящика переходит в состояние "ядро атома не распалось, кот жив". Таким образом, в лаборатории кот признан живым. За пределами лаборатории находится друг. Друг еще не знает, жив кот, или мертв. Друг признает кота живым или мертвым только тогда, когда экспериментатор сообщит ему исход эксперимента. Но все остальные друзья еще не признали кота живым, и признают только тогда, когда им сообщат результат эксперимента. Таким образом, кота можно признать полностью живым или окончательно только тогда, когда все люди во вселенной узнают результат эксперимента. До этого момента в масштабе Большой Вселенной кот остается полуживым и полумертвым одновременно.

— Что-то он сегодня разошелся, то есть раскрутился! — удивился Галыгин.

— Торопится не опоздать к встрече Миллениума, — пошутил Андреев.

— Все гораздо проще. Г-н Климов любезно принял во внимание мою просьбу насчет дополнительных ресурсов. Представляете, сейчас на нашем Асе уже не десять, а семнадцать системных шин! Мистер Прог не преминул этим воспользоваться, — объяснил причину ускорения работы программы Шлыков.

— Что-то никакого настроения нет, и желания читать про "друга Вигнера" тоже, — мрачно произнес Галыгин.

— А мне и чай пить расхотелось, — признался Андреев.

Друзья-коллеги начали собираться домой. Непрочитанную новеллу они решили скинуть по электронной почте на свои домашние компьютеры и, не спеша, ознакомится с ней где-нибудь после ужина или на сон грядущий. У каждого из них в квартире было не по одному PC разных конфигураций, за которым они работали в свободное время, выполняя разного рода "левые" заказы: разрабатывали веб-сайты российских корпораций и запросто, щелкая как орешки, писали несложные программы складского и бухгалтерского учета.

Перспектива простоять в пробке до полуночи никого не устраивала. Шлыков сразу заявил, что оставит свое BMV на охраняемой стоянке у здания Вычислительного центра и воспользуется услугами общественного транспорта, то есть метро. Коллега Андреев также решил не рисковать, и последовал его примеру. Галыгин сказал, что он им завидует, поскольку ему, независимо от погодных условий, все равно придется ехать на своей Volvo.

— Наину и Витька завтра в шесть утра в "Шереметьево" надо доставить и на самолет посадить, — объяснил он свою безвыходную ситуацию.

— Куда это они у тебя за два дня перед Новым годом собрались? — удивился Шлыков.

— В город на Неве. Захотелось, видите ли, Наине Иннокентьевне Новый год со своими родителями встретить. Тем более что 31 декабря у меня, как и у вас, сверхурочный рабочий день, — с унынием в голосе ответил Галыгин, напомнив им о дурацком приказе, согласно которому все работники IT-подразделений банковского холдинга обязаны в новогоднюю ночь находиться на своих рабочих местах на случай глобального компьютерного сбоя.

Выйдя из здания Вычислительного центра, Шлыков и Андреев, попрощались с Галыгиным и отправились в сторону станции метро "Речной вокзал". Шел обильный снегопад. Проезжая часть и тротуары быстро наполнялись грязным месивом, которое чавкало и хлюпало под ногами. Водители непрерывно гудели клаксонами, пытаясь заставить тех, кто впереди, двигаться быстрее, а те, соответственно, сделать этого не могли и тоже вели себя очень нервно. Самые нетерпеливые выезжали на тротуары, ослепляя прохожих светом фар и пугая непредсказуемостью траекторий движения.

Андреев, который неплохо знал район Речного вокзала, вызвался показать старшему коллеге Шлыкову кратчайший путь до метро через дворы и переулки. Но даже во дворах от автомобилей и наглых водителей не было никакого спасу. Им то и дело приходилось шарахаться в стороны и забираться в сугробы, чтобы пропустить очередного спешащего с работы домой автомобилиста. Они не роптали, так как и сами, порой, нарушая правила уличного движения, пытались по параллельным улицам объехать образовавшийся затор. До станции метро осталось пройти каких-то полтора километра, как Андреев остановился и показал своему коллеге дом, в котором прожил свое детство. На первом этаже желтого оштукатуренного шестиэтажного здания расположились булочная, парикмахерская, кафе и кулинария, чудом сохранившиеся с советских времен.

— Может, заглянем в кафе, и махнем по рюмке водки? — предложил Андреев.

— Пожалуй, не помешает, — согласился Шлыков и пожаловался: У меня совсем ноги промокли.

Они оставили верхнюю одежду в гардеробе, присели за столик, сделали официанту заказ, закурили и продолжили разговор о программе "ЭП-Мастер" и персонажах сочиняемого им романа. То, что "из-под пера" "электронного писателя" вышел не рассказ, не повесть, а именно роман, в этом у них уже не было никаких сомнений. За годы совместной работы над проектом "ЭП-Мастер" они хорошо усвоили принципы построения литературно-художественных произведений различных жанров. Структура жанра "фантастических путешествий" им также была известна. Вначале они полагали, что "ЭП-Мастер" воспользуется идеей nostos (возвращения), воплощенный в поэме Гомера "Одиссея", и обеспечит "волшебную" доставку главного героя в Новосибирск и свяжет его узами брака с какой-нибудь Пенелопой, например, с Ларисой Николаевной Селезневой. Но вместо этого программа выдала совершенно неожиданный сюжет: Уиллис (Павлов) сгинул в дебрях исторических времен, а Пенелопа (Селезнева) вышла замуж за его племянника.

Они просидели в кафе около часа, согрелись водкой и пельменями, и, обсудив перспективы продолжения сочинения "ЭП-Мастера", пришли к следующему выводу: nostos Павлова состоятся, если ему удастся вернуть себе прежний физический облик. Коллега Андреев даже слово волшебное древнегреческое вспомнил — "апокатастасис". Шлыкову больше нравилось древнегреческое слово "ностальгия", в которой соединяются значения жизненного пути (nostos) и страдания (algos).

………………………………………………………………………………………………………

О Дмитрии Васильевиче Павлове думал и Галыгин, который в это время намертво застрял в пробке на Ленинском проспекте. Но только думал он не о литературном герое, а о муже Елены Сергеевны. Еще садясь в Volvo, он получил от дамы своего сердца краткое SMS-сообщение: "Я в Строгино. Позвони".

Он тут же с волнением набрал номер ее мобильного телефона, и они минут пять проговорили. Елена Сергеевна сообщила ему о том, что получив повестку в суд, ее муж пришел в ярость и устроил скандал, после чего она забрала с собой кое-какие вещи, дочь Аню и от греха подальше отправилась на своей машине в Строгино. Ключи от квартиры Галыгин передал ей еще днем, поэтому она решила не медлить. Оставшиеся в ее квартире вещи Елена Сергеевна надеялась забрать позднее, когда с бывшим мужем можно будет разговаривать, хотя бы в присутствии адвоката.

Известие о том, что Елена Сергеевна в Строгино Галыгина одновременно обрадовало и огорчило. Он обрадовался от того, что сможет вместе с ней встретить Новый год и огорчился из-за того, что события развиваются слишком стремительно. Какое-то нехорошее предчувствие, вдруг, охватило его. Не прошло и десяти минут, как на его мобильный телефон пришло SMS-сообщение, которое повергло его в шок. В нем говорилось: "Сукин сын! Вызываю тебя на дуэль. Мой секундант ждет тебя у подъезда. Павлов". После этого ехать домой ему совсем расхотелось. Он набрал номер мобильного телефона Елены Сергеевны, но звонить передумал, чтобы не доставлять ей лишних волнений.

Легковые и грузовые автомобили, автобусы и троллейбусы по Ленинскому проспекту двигались со скоростью пешехода, то есть 3–4 километра в час. Галыгин, нервно, курил сигареты, одну за другой, и уже через час почувствовал себя дурно. В довершение всех неприятностей, когда он попытался свернуть во двор своего дома, в его автомобиль Volvo сзади въехал какой-то "козел".

Матерясь и чертыхаясь, Галыгин вышел из машины, чтобы осмотреть возможные повреждения и выяснить отношения со своим обидчиком. Им оказался черный Hummer H3 с тонированными стеклами, блатным номером и разнообразными пропусками на ветровом стекле, из чего следовало, что его владелец — либо бандит, либо депутат. Из кабины иномарки навстречу ему вышел водитель — плотный и коренастый мужчина в черной кожаной куртке. На голове его была черная вязаная шапочка с прорезями для глаз. Самого лица было не видно.

— Извини, братан, немного не рассчитал, — сказал водитель Хаммера глухим механическим голосом, каким в фантастических боевиках обычно разговаривают роботы-андроиды.

— Левая фара разбита, — печальным голосом констатировал Геннадий Галыгин, сознавая, что скандалить и качать свои права совершенно бесполезно.

— Задняя левая фара Volvo — 100 долларов, ремонт — столько же. Итого двести долларов, — подвел водитель Хаммера нехитрую калькуляцию.

— Петрович! Не жадничай! Ты про моральный ущерб забыл, — услышал Галыгин жизнерадостный голос и обернулся.

За его спиной стоял худощавый мужчина среднего роста в черном демисезонном пальто из кашемира, похожем на рясу, длинноволосый и с небольшой, аккуратно подстриженной клином, бородкой. То ли православный священник, то ли шоумен. Как и когда он вышел из машины, Галыгин даже не заметил.

— Извините, сударь, за травму, причиненную вашему железному коню, — вкрадчивым голосом сказал незнакомец, достал из пальто партомоне, отсчитал пять купюр и протянул их Галыгину.

Купюры оказались стодолларовыми. Такого поворота событий Галыгин совсем не ожидал, и, рассмотрев деньги, стал кивать головой и заискивающе улыбаться, — вроде как благодарить за проявленное к нему внимание в виде ДТП (дорожно-транспортного происшествия).

— Мясников Виктор, предприниматель, — представился незнакомец и протянул Галыгину свою визитку.

— Брать или не брать? — на мгновение задумался Галыгин и, взяв визитку, вынужден был представиться:

— Галыгин Геннадий, программист…

— Очень приятно, — сказал г-н Мясников, пожав ему руку, и, хитро прищурившись, предложил: Если понадобится хороший ствол, звоните. Организую доставку оружия на дом, с оформлением документов и даже без формальностей.

Взглянув на визитку внимательнее, Галыгин выше Ф.И.О. нового знакомого прочитал: "Стрелок: сеть магазинов в России и странах СНГ". Поблагодарив владельца "Хаммера" за предложение, он, вдруг, вспомнил о поджидающем его возле подъезда секунданте.

— А вдруг это не секундант, а киллер?! Или еще хуже: муж-ревнивец с топором или кухонным ножом? Что же делать?! Звонить в милицию?! — Бесполезно. Звать на помощь из соседей?! — Глупо!!! — промелькнуло у него в голове.

Идея вооружиться созрела у него в тот самый момент, когда г-н Мясников хлопнул дверью своего "Хаммера", чтобы занять место рядом с водителем.

— Подождите!!! — крикнул Галыгин, замахал руками и бросился к захлопнувшейся двери.

Г-н Мясников опустил стекло и спросил в чем дело, а когда узнал, что его просят продать ему ствол — здесь и сейчас, нисколько не удивился, и только попросил Галыгина проехать полкилометра вперед до платной стоянки у станции метро "Ленинский проспект".

Когда они прибыли в назначенное место, торговец оружием пригласил его занять место в просторном, обитом светло-серой натуральной кожей, пассажирском салоне "Хаммера", рассчитанном на 5 мест. В салоне терпко пахло сигарным дымом. Из скрытых колонок аудиосистемы тихо звучала зловещая музыка Джерри Голдсмита к фильмам Omen 1 и Omen 2.

Г-н Мясников открыл черный пластмассовый кейс и продемонстрировал пять стволов иностранного производства, приспособленных под девятимиллиметровый натовский патрон. В ручном огнестрельном оружии Галыгин разбирался на уровне дилетанта и, главным образом, ориентировался на цену. Он выбрал "Беретту" с укороченным стволом и рукояткой. Г-н Мясников готов был ее уступить всего за 2,5 тыс. у.е. Это была как раз та сумма наличности, которой Галыгин располагал: 2 тыс. долларов он получил в конверте от Антона Шлыкова в качестве премиальных и 500 долларов ему заплатил г-н Мясников за причиненный материальный и моральный ущерб.

Г-н Мясников вкратце проинструктировал Галыгина, как за оружием следить, где лучше хранить и что говорить, если, вдруг, придется объясняться перед участковым, следователем или прокурором. В качестве "подарка от фирмы" Галыгин получил наплечную или, как ее еще называют, "оперативную", кобуру и сразу же ее примерил под свой пиджак. После этого они тепло попрощались, и Галыгин отъехал со стоянки, довольный совершенной покупкой.

Полчаса он плелся со скоростью 15 км/час. Быстрее ехать было невозможно, так как на Ленинский проспект выехала и приступила к работе снегоуборочная техника. Наконец, в половине девятого вечера он появился возле своего дома, удачно припарковался, вышел из машины, и, пугливо оглядываясь по сторонам, направился в сторону своего подъезда.

У подъезда дома стояла "Газель", оборудованная для перевозки мебели. Из фургона какие-то люди выгружали коробки, связки книг, ковры, свернутые в рулоны, то есть совершался обычный переезд. Двери подъезда были распахнуты настежь, а возле лифта томились в ожидании вознесения на 11-й этаж две знакомые Галыгину 70-летние пенсионерки. С ними он спокойно доехал до своего 9-го этажа и, не встретив никого на пути, открыл своим ключом дверь, ведущую в коридор. На звонок в квартиру долго (целые две минуты) никто не отвечал, но наконец, дверь открыла его супруга Наина Иннокентьевна. Она была в домашнем халате и с повязанным на голове полотенцем.

— Где тебя черти носят?! — встретила она его с порога.

— Там же, где и тебя, — спокойно ответил он, чтобы не нарываться на скандал, и стал снимать с себя верхнюю одежду и переобуваться. Его супруга тем временем направилась в ванную, дверь в которую была распахнута, и, обернувшись, уже более миролюбиво сказала:

— Я уже почти собралась. Не забудь. Отлет завтра в 6.30.

Дождавшись, когда Наина Иннокентьевна скроется в ванной комнате, Галыгин отстегнул кобуру с пистолетом и переложил ее в свой кейс — туда же, куда он при совершении сделки положил запасную обойму.

Перед тем, как сесть за ужин, ему следовало помыть руки. Без лишних церемоний он открыл дверь в ванную комнату. Наина Иосифовна в этот момент снимала, развешенное на капроновых шнурах, детское бельё. Освобождая ему место возле раковины, супруга сообщила ему весьма неприятную новость:

— Сосед из 180-й квартиры час тому назад заходил, антикварную вещь, которую ты ему заказал, просил передать. Она в гостиной на журнальном столике. Только поешь сначала. Ужин на плите.

Соседом из 180-й квартиры был Дмитрий Васильевич Павлов, и Галыгин почувствовал, что внутри у него все оборвалось.

— Бомба?! — промелькнуло у него в голове.

Ощущение испуга сменилось тревогой. В гостиной, наверняка, находился Витек — его шестилетний сын, и Галыгин, выйдя из ванной, громко его позвал. Витек не отзывался, и тогда он, подойдя к двери гостиной, осторожно ее открыл. Витек был не один, а с соседским парнишкой. Мальчики увлеченно играли в охотников на динозавров, расстреливая из игрушечных пистолетов диковинных пластмассовых зверушек. При его появлении они ненадолго прервались, поздоровались и тут же продолжили свою игру.

На журнальном столике стоял деревянный полированный ящик 50х25 см. с латунными уголками и ручкой, похожий скорее на пенал или футляр, чем на шкатулку. Недолго думая, Галыгин схватил его и понес на кухню. Следом за ним на кухню зашла Наина Иннокентьевна.

— Ты ящик открывала, видела, что внутри? — спросил он, вложив в свой вопрос столько тревоги и озабоченности, что вызвало у его супруги крайнее удивление.

— Подумаешь, открыла! Ну и что?! Ладно бы там были золото и бриллианты, а то какие-то старинные пистолеты. Ты, что, решили кому-то оригинальный подарок по случаю Нового года сделать? — спросила она, и у Галыгина не то, чтобы гора с плеч свалилась, а только на душе стало намного спокойнее.

Открыв ящик, он обнаружил в нем два однозарядных пистолета длиной, примерно, 45 см. с кремнево-ударным затвором и изогнутыми деревянными рукоятками. Пистолеты лежали в гнездах, выложенных малиновым бархатом. Там же находились отделения для пуль, пороховницы, шомполов, линейки и масленки. Галыгин взял в руки один из пистолетов, и сразу почувствовал тяжесть его толстого стального ствола, калибра 1,3 см. На щечке замка он заметил клеймо с именем мастера: "Иван Аристов", — которое, правда, ему ничего не говорило.

— Кому подарок-то? Кому? — выспрашивала его любопытная супруга.

Чтобы ввести Наину Иннокентьевну в заблуждение, Галыгин соврал, что это — презент для Антона Шлыкова по случаю предстоящего Дня рождения, и, она, удовлетворившись его ответом, отправилась собирать вещи и упаковывать чемоданы.

Только он успел поужинать, с отвращением запихивая в рот пережаренные котлеты с осклизлыми макаронами, как его мобильный телефон завибрировал. На дисплее определился незнакомый номер. Несмотря на позднее время, Галыгин вызов не отклонил. Звонивший представился Николаем Гавриловичем Тереховым и довел до его сведения, что он — секундант со стороны Дмитрия Васильевича Павлова, который желает знать, готов ли г-н Галыгин к сатисфакции.

— Я, конечно, да, но, мы живем в такое время, что каждый имеет право нанять киллера, — с этими словами он начал прощупывать степень враждебности к нему дуэлянта-соперника.

— Дмитрий Васильевич Павлов, как и вы, дворянин, как по отцовской, так и материнской линии, что нынче большая редкость, — сообщил г-н Терехов то, что для Геннадия Галыгина в отношении его родословной новостью никогда не являлось.

— Назовите мне свои координаты, и мои секунданты прибудут к вам в указанное вами место и время, — предложил Галыгин.

— Поскольку выбор оружия за вами, я хотел бы заранее знать, устраивает ли вас тульская дуэльная пара, которую вы, наверное, уже рассмотрели? — вместо ответа поинтересовался г-н Терехов.

— Я бы предпочел гранатомет "Муха". Можно систему залпового огня "Град", — нашел в себе силы пошутить Галыгин.

На другом конце провода повисла тишина. Галыгин чувствовал, что своим ответом он привел секунданта в замешательство.

— Я все понял, — сказал г-н Терехов, тяжело дыша, — вы предпочитаете киллера.

— Нет. Я не забыл про дворянскую честь. Я готов стреляться, но не из древнего оружия, к владению которым у меня нет никаких навыков, а из современного. В настоящее время в моем распоряжении Beretta 92FS. Готов ли Дмитрий Васильевич представить моим секундантам аналогичную модель? — дерзко спросил Геннадий Галыгин, желая отбить у г-на Павлова охоту стреляться.

— Я должен посоветоваться с Дмитрием Васильевичем. Наш ответ вы узнаете завтра, не позднее 11.00 московского времени, — сказал г-н Терехов и пожелал ему спокойной ночи.

Вопреки пожеланию г-на Терехова, ночь у Галыгина выдалась беспокойной. Вначале Наина Иннокентьевна потребовала от него проникновенной близости, ради которой она облачилась в новенький пеньюар, украшенный рюшами, вышивкой и декоративными жемчужинами, а в три часа ночи проснулся, а потом разревелся Витек, и не переставал капризничать даже тогда, когда его начали собирать в дорогу.

По счастью, Галыгин успел доставить свою супругу и сына в аэропорт "Шереметьево" своевременно. Ему, правда, пришлось воспользоваться автомобилем своей супруги марки Skoda (Шкода), поскольку ехать на своем авто с разбитой левой фарой, он не решился во избежание неприятной встречи с московскими блюстителями дорожного движения и порядка, сокращенно — ГИБДД.

Зато на работу в Вычислительный центр на Смольной улице Галыгин приехал довольно рано, в половине восьмого. К своему немалому удивлению он заметил у проходной и возле гардероба еще несколько сотрудников, спешивших на работу, но большого значения этому не придал, полагая, что причина их раннего появления — проклятые пробки, которые вынуждают работающих москвичей выезжать на своих автомобилях из дома не свет, не заря. Кроме свободной от заторов дороги, он имел еще одну выгоду: прочитал предыдущий и новый, совсем еще свежий, отрывок из сочинения мистера Прога, то есть программы "ЭП-Мастер".

То образ женщины с осанкой величавой,

Чья прядь в бутон цветка бежит волной курчавой,

В чьей плоти каменной бесчувственно скользят

И когти похоти, и всех вертепов яд.

Она стоит, глумясь над смертью и развратом,

А им, желанием все сокрушить объятым,

Перед незыблемой надменной красотой

Дано смирить порыв неудержимый свой.

Султанша — тонкостью, походкою — богиня.

Лишь Магометов Рай — одна ее святыня;

Раскрыть объятье всем, она к себе зовет

Весь человеческий неисчислимый род.

Ты знаешь, мудрая чудовищная дева,

Что и бесплодное твое желанно чрево,

Что плоть прекрасная есть высочайший дар,

Что всепрощение — награда дивных чар;

Чистилище и ад ты презрела упорно,

Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной

Как вновь рожденная, спокойна и горда,

Ты узришь смерти лик без гнева, без стыда.

Шарль Бодлер. "Цветы Зла"

I

День летнего солнцестояния астрономы и географы испокон веку воспринимают как важнейшее астрономическое и географическое событие. 21 июня в полдень Солнце достигнет высочайшей точки на небе и в таком положении останется на некоторое время. Затем оно повернет на зимний путь, и дни начнут убывать. Этот день является началом астрономического лета в северном полушарии Земли и началом зимы в южном полушарии. В средних широтах долгота дня превышает 16 часов, а за северным полярным кругом солнце не заходит вовсе.

В Древнем Риме День летнего солнцестояния особо шумно отмечали плебеи и рабы. Празднества сопровождались песнями, плясками, весельем, пьянством и были прочно связаны с огнерожденным царем Сервием Туллием, пользовавшимся особым расположением богини Фортуны. Народные развлечения в этот праздник включали в себя соревнования по гребле и бегу. На Тибре красовались оплетенные гирляндами лодки, в которых молодежь пила вино. Это доказывает, что летний солнцеворот был и водным праздником.

В средневековой Германии в канун Дня летнего солнцестояния жители раскладывали огромные костры, вокруг которых собирались мужчины и женщины с танцами и песнями. По такому поводу они надевали венки из чернобыльника и вербены и смотрели на огонь сквозь ветки шпорника, что, по преданию, защищало от болезней на целый год. Перед тем, как уйти каждый бросал в огонь чернобыльник и вербену, приговаривая при этом: "Пусть все несчастья меня покинут, пусть они сгорят вместе с этими венками". Ко времени летнего солнцестояния приурочен Иванов день, по русской традиции — День Ивана Купалы — один из самых любимых праздников для всех прибалтийско-финских и балтийских народов.

В племени орландов День летнего солнцестояния был приурочен к празднику Благодарения Авесалома — легендарного вождя, который за триста лет до описываемых событий привел свою большую семью на Красные Камни и поселился в Перламутровой башне. На Красных Камнях в ту пору, кроме диких животных и птиц, никто не обитал и среди племен, проживавших в бассейне реки Припять, это место пользовалось дурной славой. Люди, построившие когда-то на Красных Камнях каменные башни и лестницу на Главном причале, куда-то бесследно исчезли. В устном предании племени орландов существовали две версии, объясняющие происхождение башен и причины исчезновения строителей.

Согласно первой версии башни построили древние боги людей белой расы, которые спустились с небес на Землю на огромной лодке, сделанной из материала, который прочнее гранита. Немного пожив на этом месте, они отправились на самодвижущихся ладьях к Северному океану и растворились в солнечном свете. Согласно второй версии башни построили химеры — женщины с волчьими головами (что не мешало им быть искусными камнетесами), от которых впоследствии произошли хунхузы. По причине отсутствия достоверных фактов легенды заканчивались словами: "Правда все это, или вымысел — решать вам".

Попав на Красные Камни с их благодатным микроклиматом и разнообразной флорой и фауной, семья Авесалома разрослась и разделилась на три старших рода: Росомахи, Желтого Быка и Красной Лошади. На Верблюжьей горе и на незаселенных башнях нашли себе приют белые орланы с размахом крыльев в две сажени. Наверное, поэтому потомки Авесалома избрали орланов в качестве своего тотема. Вскоре орланды приняли на постоянное место жительство на Красных Камнях несколько семей из племени дакотов и илинойцев, которые в результате нашествия джурджени лишились своих земель на северном побережье Байкала. Так, сформировалось ядро племени, которое вело полуоседлый образ жизни, занимаясь охотой, рыболовством, бортничеством и огородничеством.

За триста лет орланды могли бы превратиться в самое многочисленное и могущественное племя в этом регионе, если бы не странные болезни, из-за которых треть их женщин страдала бесплодием, а у половины мужчин наблюдалась повышенная кровоточивость (несвертываемость крови). Причины этих двух напастей объясняла легенда об антропоморфном верховном божестве Аполлоне, который, якобы, обиделся на потомков Авесалома за то, что они поменяли свою исконную веру на веру в незримого единого бога Одина.

Преподобный Колыван — Верховный жрец племени орландов рано утром в День летнего солнцестояния созвал Совет старейшин, на котором объявил о том, что Дни ужаса и скорби миновали. Об этом, по его мнению, свидетельствовало то, что земля больше не трясется, вода в реках и озерах пошла на спад, утратила соленый привкус и многие семьи орландов, находившиеся в зимних промысловых лагерях, вернулись на Красные Камни в свои родовые приюты.

Совет старейшин принял решение праздновать День Благодарения Авесалома, как обычно, и выделил богатый призовой фонд для победителей спортивных соревнований и состязаний в танцах. Во всех приютах начались спешные приготовления к празднику: варилось пиво, стряпались пироги, из сундуков доставалась самая лучшая одежда.

В приюте Белохвостого Оленя приготовления к празднику начались сразу после завтрака. Еще не вернулся с заседания Совета старейшин Михей, а Ерофей и Лаванда уже провели с главами семей и старшими женщинами оперативное совещание по вопросам подготовки к празднику.

Михею оставалось лишь только одобрить принятые решения, после чего он отправился в "шатер воина", чтобы отдохнуть и предаться молитвенному созерцанию. От старейшины рода Желтого Быка Дмитрия Храброго Михей узнал о том, что его любимый внук Тибул вместе с Урсулой-воительницей на рассвете отправились в район Лопарского водопада на выполнение опасного задания и по этому поводу очень сильно переживал. Дмитрий Храбрый шепнул ему, разумеется, по секрету, что шансы на то, чтобы выжить, у Тибула и Урсулы — совершенно ничтожны, поскольку даже в случае гибели Пришедшей Красавицы оторваться от погони прекрасно плавающих и быстро бегающих хунхузов, обладающих чутьем собаки, практически нереально.

Михей не выдержал и поделился страхами и сомнениями со своим старшим сыном Ерофеем, при этом попросив его пока никому из сородичей об этом не говорить. Но Ерофей так разволновался, что рассказал "страшную военную тайну" своей старшей жене Лаванде, которая, ахнув, сразу упала в обморок.

Еще до начала праздника об опасном задании, на которое Центурион Агата отправила их сородича, знали уже все "белохвостые", кроме Медвяной Росы, которая, почувствовав на себе внезапный прилив заботы со стороны родственников мужа, была этим вначале немного удивлена и затем забеспокоилась: не случилось ли что Тибулом?

Но предпраздничная суета отвлекла ее от тревожных мыслей и даже помогла забыть некоторые неприятные моменты, с которыми в памяти ее был связан с Днем летнего солнцестояния, когда она была женой старшего сына Верховного вождя племени кайяпо. Дело в том, что в самую короткую ночь в году по обычаю кайяпо, которые были закоренелыми язычниками, Медвяная Роса должна была отдаваться всем мужчинам племени, которые ее возжелают. А так как желали ее все, то ее муж Верный Друг устанавливал очередь, которую сам и регулировал, щадя ее здоровье и стараясь, чтобы количество половых партнеров не превышало десять человек. Однако, и эти меры предосторожности помогали очень мало: после каждого празднования дня солнцеворота Медвяная Роса несколько дней болела, переживая не столько даже физические, сколько моральные муки. Она ведь первое время любила своего мужа — красивого мужчину, храброго воина и удачливого охотника — и никак не могла смириться с тем, что обязана отдаваться, хотя и один день в году, каким-то слюнявым и прыщавым подросткам и похотливым беззубым старикам. У орландов подобного позорного обычая не существовало, и Медвяная Роса с радостью и надеждой ожидала возвращения своего любимого "витязя в тигровой шкуре", чтобы сообщить ему о том, что она беременна.

До обеда Медвяная Роса занималась подгонкой праздничной одежды для многочисленной семьи охотника Корнея — среднего сына Михея, который, наконец, прибыл на Красные Камни с родового зимника на реке Припять. У 40-летнего Корнея было две жены и шестеро детей: четыре взрослых сына и две дочери.

Все сыновья были женаты, а, вот, у дочерей с замужеством и счастливой семейной жизнью были проблемы. 18-летняя Виктория состояла на бессрочной службе в отряде Центуриона Агаты. Та же участь ожидала 13-летнюю Степу. Сразу после праздника Дня Благодарения Авесалома девочка должна была прибыть в летний военный лагерь и приступить к изнурительным тренировкам в составе отряда младших учениц. Корней и его жена Муза очень надеялись на то, что у Степы наступят "лунные дни" (месячные), но этого не произошло, и в соответствии с законами племени орландов ей предстояло всю жизнь тянуть солдатскую лямку. Бедная Степа, которая, как и все орландки ее возраста мечтала о замужестве и материнстве, была расстроена и подавлена.

По просьбе Лаванды и Музы Медвяная Роса скроила и сшила для Степы удобную и легкую сезонную одежду и обувь. Девочка была ей так за это благодарно, что они сдружились. Степа даже ночевать в ее балаган приходила и очень сильно ее утомляла своими просьбами рассказать что-нибудь интересное о жизни и быте других племен: дакотов, аратов и кайяпо. Интересовали ее и женские секреты и тайны, о которых ее мать Муза не очень любила распространяться, рано почувствовав в своей худощавой, мускулистой и задиристой дочери будущего рекрута для пополнения войска Агаты-воительницы, которая, кстати, приходилась ей теткой со стороны матери.

Простодушная Степа поведала Медвяной Росе о своей любви к ровеснику Тимофею из рода Красной Лошади и горько жаловалась на то, что она никогда не выйдет замуж и у нее не будет детей. Чтобы ее утешить, Медвяная Роса рассказала ей невыдуманную историю про одну девушку из племени кайяпо, у которой до 18 лет не было "лунных дней", но потом это событие произошло, и она вышла замуж за своего любимого молодого человека, а в положенный срок даже родила ему двойню: мальчика и девочку.

Ровно в полдень в ознаменование праздника Благодарения Авесалома на Красных Камнях начались спортивные соревнования. По два молодых человека от каждого рода в возрасте 18–20 лет, то есть всего числом 18, собравшись у Верблюжьей горы, бросились в реку и начали заплыв на расстояние 15 орландских стадий (приблизительно, 10 км.). В это же время у той же Верблюжьей горы стартовала эстафета, в которой приняли участие 27 молодых людей в возрасте от 16 до 18 лет.

На Большой поляне возле Священной дубовой рощи после благословления преподобного Колывана начались состязания по стрельбе из лука и метании копья, в которых могли принять участие все желающие, даже женщины. Воины орланды по обычаям племени выполняли функции рефери, фиксировали результаты и обеспечивали порядок и организацию соревнований.

Большинство зрителей столпилось на Большой поляне. Среди них была и Медвяная Роса. Она пришла туда вместе с Фиалкой, чтобы поболеть за Гарегина, участвовавшего в соревнованиях по стрельбе из лука. Зрители выражали свои эмоции очень непосредственно: кричали, свистели, спорили, бились об заклад. Лучшим лучником оказался Аггей из рода Черного Кабана. В награду за свою победу он получил стрелу, сделанную из самородного золота. Гарегин занял почетное седьмое место и получил ценный подарок в виде непромокаемых мокасин, сшитых из шкуры тюленя.

Затем на том же месте начались отборочные соревнования танцовщиц, на которых род Белохвостого Оленя представляли Ромашка — младшая дочь Ерофея и Лаванды, и Сара Гудвин. По обычаям племени в соревнованиях в танцах могли участвовать только незамужние девушки. Строгому жюри предстояло выбрать из 18-ти танцовщиц трех самых лучших, которые должны были померяться в споре за звание "невесты Авесалома" во время Лотереи — заключительной части празднования Дня Благодарения. К радости "белохвостых", Сара Гудвин за исполнение Танца Антилопы вошла в первую тройку соискательниц почетного титула.

На Медвяную Росу, одевшуюся по случаю праздника в сарафан из тонкого льна, расшитый узорами, и украсившую свою прическу нитями из речного жемчуга, обратили внимание все зрители, даже преподобный Колыван. Не сводил с нее глаз и 20-летний брат Верховного вождя Гонория по имени Беллерофонт.

У этого красавца-мужчины уже была одна жена по имени Раулена из племени южных тунгусов-оленеводов, которое кочевало в бассейне реки Елена. Вместе с нею семья Верховного вождя получил богатое приданое: выделанные оленьи шкуры, золотые самородки, моржовые клыки и большую емкость целительного экстракта из неокостенелых оленьих рогов (пантов). Вторая жена Беллерофонта — черноокая красавица Афаманта из племени джурджени — за год до описываемых событий погибла от укуса гадюки, когда собирала в лесу землянику. Она была дочерью именитого купца Никанора из города Айхеной.

Впервые Беллерофонт увидел Медвяную Росу на Главном причале, когда она приносила обед своему любимому супругу и его двоюродному брату Гарегину, работавшим на заготовке дров. Беллерофонт влюбился в нее с первого взгляда и начал наводить о ней справки. От сыновей Верховного вождя, то есть своих племянников Беллерофонт узнал, что мужем Медвяной Росы является 18-летний Сорока из рода Белохвостого Оленя, который, содрав шкуру с мертвой тигрицы и удовлетворив похотливые желания Урсулы-воительницы, возвысился до звания адъютанта Центуриона Агаты. Что касается Медвяной Росы, то по "достоверным" сведениям, полученных племянниками Беллерофонта из того же источника, этот "паршивец" и "хвастун" просто подобрал красавицу дакотку на свою лодку, когда сам спасался от наводнения. Таким же образом на его лодке, якобы, очутилась и дочь вождя черных аратов Сара Гудвин, которой Сорока, несмотря на ее юный возраст, пользуется вместе со своим двоюродным братом Гарегином.

— Как такая мразь, как Сорока, смеет владеть такой красивой и достойной женщиной, как Медвяная Роса?! — возмущался Беллерофонт, совместно со своими племянниками разрабатывая план операции по "добровольному похищению" красавицы дакотки из приюта Белохвостого Оленя, что обычаями племени орландов не возбранялось. Правда, муж, "добровольно похищенной жены" имел право вызвать своего обидчика на "поединок чести", что Беллерофонта совершенно не смущало. Согласно "достоверным" сведениям, полученным племянниками Беллерофонта от бывших друзей Сороки, его соперник был физически слабо развит и очень труслив.

К вечеру, когда солнце склонилось к закату, орланды начали расходиться по своим родовым приютам, где под открытым небом накрывались столы для праздничного ужина. Засверкавшее в этот момент на небе северное сияние обрадовало далеко не всех. Старики, вспомнив обычаи старой веры, стали вспоминать древние молитвы. Все наблюдали за реакцией Колывана. Верховный жрец пришел в сильное волнение и заплакал, но не от страха, а от радости:

— Спасибо тебе, Великий Один, за то, что в этот день напомнил нам о себе! — рыдал преподобный Колыван, потрясая своим позолоченным посохом.

— Слава Великому Одину! Слава! — радостно закричали орланды.

Никто из них, кроме самого Колывана и деда Михея — старейшины рода Белохвостого Оленя, северного сияния никогда в жизни не видел.

Праздничный ужин продолжался почти до полуночи. Ровно в полночь, когда на Большой поляне возле Священной рощи от факела преподобного Колывана вспыхнул костер Священного Огня, началась Лотерея — заключительная, самая волнующая часть праздника Дня Благодарения — выбор Невесты Авесалома, которой становилась победительница танцевального конкурса. Она прыгала через костер, и после этого совершалось "обручение": влюбленные юноши бросали своим возлюбленным через пламя Священного Огня букеты цветов, а те их ловили.

………………………………………………………………………………………………………

Напрасно прождав весь день своего любимого супруга и, не дождавшись его появления даже за праздничным столом, Медвяная Роса совсем расстроилась.

— Почему нет Тибула? Что с ним? — обращалась она с вопросами к Ерофею, Лаванде, Гарегину и Фиалке, как самым авторитетным после деда Михея сородичам.

"Белохвостые", которые, разумеется, не могли знать всех деталей разработанной Агатой и Старой Досей военной операции, отвечали, что Тибул — на боевом задании, с которого возвратится в лучшем случае через два-три дня. Дед Михей, чтобы ее приободрить, когда "белохвостые" рассаживались за большим праздничным столом, пригласил ее занять место поблизости от него.

Открывая праздничный ужин, Михей особо отметил отсутствующего сородича Тибула, который, по его словам, ушел в дальний поход вместе с Урсулой-воительницей. По предложению Ерофея за Тибула, его прекрасную супругу Медвяную Росу и их будущее потомство "белохвостые" с воодушевлением пропели, стоя, первые строки древнего гимна "Слава храброму воину!".

Медвяная Роса начала было успокаиваться, как произошло событие, которое "белохвостые" однозначно расценили, как дурное предзнаменование. После ужина, когда Медвяная Роса вместе с другими женщинами убирала посуду, прямо на стол перед ее носом упала розовая чайка, и, издав предсмертный вопль, забилась в судорогах и затихла. Для орландов чайка испокон веку являлась символом человеческой души. Падение же розовой чайки — птицы очень редкой породы — "белохвостые" однозначно расценили, как то, что их Тибул принял героическую смерть на поле боя. У Медвяной Росы закружилась голова, и она упала в обморок. Ее отнесли в балаган, заботливо уложили на кровать и дали успокоительное снадобье, чтобы она заснула.

— Крепкий сон — лучшее лекарство от душевной боли, — заметила Лаванда и заявила, что останется в приюте и будет наблюдать за самочувствием Медвяной Росы.

Красавец Беллерофонт, как человек, не лишенный благородства, рассчитывал на то, что Медвяная Роса ответит взаимностью на его чувства. Он даже хотел с ней объясниться, а затем устроить так, чтобы она при свидетелях поймала брошенный им через пламя Священного Огня букет цветов и, таким образом, дала согласие стать его женой. Но время шло, а Медвяная Роса не появлялась, и Беллерофонт разволновался. К тому же никто не мог объяснить ему, хотя бы приблизительно, где находится ее презренный супруг по прозвищу Сорока. В соответствии с разработанным планом один из племянников Беллерофонта должен был опоить Сороку медовухой, а затем подложить под него Шалаву — 17-летнюю, трижды разведенную, дочь Верховного вождя, которую из орландов уже никто не брал замуж по причине ее крайней половой распущенности. В языке орландов не было понятий "нимфомания" и "нимфоманка", которые характеризуют патологическое половое влечение у женщин, проявляющееся в безудержном стремлении к половому сближению с разными партнерами. Не будь Шалава дочерью Верховного вождя, не избежать бы ей суровой расправы со стороны родственников обманутых мужей, а, так, ей все сходило с рук, и она не теряла надежды на то, чтобы выйти замуж в четвертый раз.

Начались выступления финалистов танцевального конкурса. Заметив в толпе одного из бывших друзей Сороки, Беллерофонт знаками попросил его подойти. Это был 18-летний юноша из рода Красной Лисицы по прозвищу Шалопай.

— Где твой дружок Сорока? Скажешь, подарю тебе нож из клыка моржа и флягу медовухи. Не скажешь, велю тебя поколотить, потому что ты уже изрядно пьян, — пригрозил ему Беллерофонт.

— Где же ему быть, как не в своем приюте. Напился, наверное, медовухи и заснул, как в прошлом году, где-нибудь под столом. Из-за этого моя сестра Инга — его бывшая жена, тогда весь праздник проревела. Срамота! — пожаловался Шалопай.

Отпустив парня с миром, Беллерофонт подошел к воительнице, на кожаном колете которой он заметил изображение оленя. Это была Виктория — старшая дочь Корнея. Учтиво поздоровавшись с ней, Беллерофонт поинтересовался у нее о месте нахождения ее сородича по прозвищу Сорока.

— Не знаю такого! — отрезала Виктория-воительница, поскольку у нее язык не поворачивался назвать своего славного кузена презрительным прозвищем, а тем более — разглашать военную тайну.

— Даже у своей родни этот тип уважением не пользуется! — обрадовался Беллерофонт и, собрав своих племянников, обсудил с ними новый план операции по похищению Медвяной Росы.

Вряд ли Беллерофонту и его племянникам Кочубею и Аркадию удалось бы прокрасться в приют Белохвостого Оленя незамеченными и, засунув спящую Медвяную Росу в спальный мешок, вынести ее на руках через потайную калитку, если бы Лаванду не отвлекла Нара. Постучавшись в ворота, она вызвала Лаванду, зная, что она в приюте, на сердечную беседу. Как и Лаванда, Нара узнала об опасном задании, на которое отправилась ее дочь Урсула и ее милый друг, совершенно случайно, и с того момента не находила себе места. К тому же расхворалась ее младшая дочь Березка. У девушки неожиданно из носа хлынула кровь и поднялась температура. Таким образом, Наре было совсем не до праздника.

Лаванда и Нара присели на скамейку возле ворот приюта и принялись обсуждать разные хозяйственные вопросы и семейные проблемы. Женщины и прежде охотно друг с другом общались, и в трудную минуту всегда обращались за советом. Лаванда очень хотела женить своего 16-летнего сына Никиту на Березке, и на нынешнем празднике Дня Благодарения юноша собирался бросить ей букет цветов через пламя Священного Огня, а потом, уединившись с ней, забрать у нее девственность. Но Березка, как уже было сказано, разболелась, а до этого по секрету призналась Наре, что влюблена в Тибула, мечтает стать его женой и родить ему сына-богатыря. Женщины обсудили и эту проблему. И так за разговорами они увлеклись, что не обратили внимания на то, как нервно залаяли собаки, и как вернувшийся в приют после очередной разборки вожак собачьей стаи по кличке Гром несколько раз пробежал мимо них, жалобно скуля и повизгивая.

Первой обнаружила пропажу Медвяной Росы Степа, когда, возвратившись с праздника, захотела проведать свою добрейшую родственницу. Ее старшая сестра Виктория сразу вспомнила о том, что ее двоюродным братом Тибулом очень интересовался брат Верховного вождя Беллерофонт, и высказала предположение насчет того, кто Медвяную Росу мог против ее воли похитить.

Ерофей обратил внимание на то, что потайная калитка в частоколе возле шатра деда Михея закрыта с внешней стороны, причем очень небрежно. С этого места Ерофей, Корней и Гарегин пустили по следу Грома. Вожак собачьей стаи "белохвостых" с "первого нюха" взял след Медвяной Росы и привел их к богатому подворью возле Главного причала, где проживал старший сын Верховного вождя Кочубей со своими двумя женами, детьми и матерью Алсу по прозвищу Черная Лиса.

На их требовательный стук в ворота привязанным к ним деревянным молотком долго никто не отвечал. Наконец, ворота отворились, и навстречу к ним вышла Черная Лиса — старшая жена Верховного вождя Гонория, которая, как всем было известно, расположением Гонория не пользовалась и по этой причине жила за пределами резиденции своего мужа, помогая своему сыну Кочубею вести домашнее хозяйство. У орландов эта женщина неопределенного возраста пользовалась репутацией колдуньи, способной навести порчу и даже вызывать дождь и ураган.

— Что вам надо, "белохвостые", да еще в такую рань? — грубо спросила она стучавшегося в ворота Ерофея.

— Не у вас ли жена нашего сородича по имени Медвяная Роса? — вежливо обратился к ней Ерофей, внутренне кипя от ярости.

— Медвяная Роса находится в гостях у моего сына вместе со своим мужем Беллерофонтом, — заявила Черная Лиса и издевательски засмеялась.

— Ах ты, ведьма! Немедленно покажи, где вы ее прячете! — возмутился Гарегин, который, в отличие от своего отца Ерофея, не отличался политкорректностью.

— Да не прячем мы ее. Она пошла за Беллерофонтом добровольно, и сейчас они милуются, как голубки, в летнем доме для почетных гостей. Не верите, пойдемте, покажу, — с этими словами Черная Лиса пригласила "белохвостых" войти в подворье.

"Белохвостые" прошли мимо жилого рубленого деревянного дома с окнами, затянутыми рыбьими пузырями, за которым располагался огород с ухоженными грядками и разные хозяйственные постройки. Черная Лиса подвела их к небольшому четырехгранному шатру, покрытому кусками вываренной бересты, и откинула холстину, закрывающую вход. То, что они увидели, когда Черная Лиса позволила им заглянуть в шатер, повергло их в шок. Медвяная Роса и Беллерофонт, обнаженные, валялись на перине и громко хохотали.

Увидев это безобразие, "белохвостые" попятились назад и, осыпаемые насмешками Черной Лисы, поспешили убраться с подворья прочь. Им было до слез обидно за своего сородича Тибула, который, возможно, принял геройскую смерть, сражаясь с хунхузами. Поведение же Медвяной Росы в этой ситуации вызывало у них возмущение и недоумение.

— Стоп! Я все понял! — воскликнул Ерофей и хлопнул себя по лбу.

В это время "белохвостые" уже прошли половину пути до своего приюта. Ерофей спросил Гарегина и Корнея, не почувствовали ли они странного сладковато-тошнотворного запаха, когда Черная Лиса откинула полог? Гарегин и Корней признались, что, да, действительно, такой запах, они почувствовали. Поразившись догадке Ерофея, они разом воскликнули:

— Так это же дурь-трава!

Так, они пришли к заключению, что Черная Лиса обкурила Медвяную Росу и Беллерофонта коноплей, чтобы "белохвостые", придя за Медвяной Росой, не заподозрили ее насильственного похищения.

Гарегин и Корней захотели немедленно вернуться назад, но более опытный Ерофей их удержал, предложив собрать всех сородичей и совместно обсудить, как сделать так, чтобы освободить Медвяную Росу и наказать обидчика, не теряя родовой чести и достоинства.

II

Впервые за последние два месяца Павлов проснулся с тяжелой головой, страдая от похмелья. Рядом с ним, уткнувшись ему в здоровое плечо, посапывала Даша Воронина — студентка второго курса исторического факультета Новосибирского государственного университета. От такого соседства Павлова мутило еще больше, правда, больное плечо болело уже не так сильно, как прежде.

— Кто и почему сделал так, что он, Дмитрий Васильевич Павлов — ответственный сотрудник Главлита — переместился в чужое тело и попал в какие-то дебри исторических времен? Надолго ли? — размышлял он о странном изломе своей судьбы, который, как он полагал, произошел в результате контакта с НЛО.

До ранения и встречи с заблудившимися во времени иркутскими экологами его очень сильно обнадеживала мысль о том, что он находится в состоянии гипнотического транса и, наяву, переживает некие образы сознания, отключившегося от восприятия объективной реальности, то есть материи. В материю Павлов верил, как в единственный якорь спасения от сумасшествия. Не раз приходила ему в голову и мысль о суициде, но он ее сразу отметал, считая себя в душе православным христианином. Кроме того, он знал и чувствовал, что он не одинок даже в этом неправдоподобном мире: его любят, ему верят и на него надеются.

Он нащупал ногой кожаную флягу, приподнялся и к большому своему огорчению обнаружил, что медовухи в ней осталось всего на два-три глотка, которые он все-таки сделал. После этого у него слегка закружилась голова, и он решил еще немного подремать, думая о чем-нибудь прекрасном, например, о Медвяной Росе. Но долго мечтать не пришлось. Заплакала во сне, а потом проснулась Даша и, продолжая всхлипывать, сказала ему следующее:

— Дима, миленький, пожалуйста, не отпускай меня от себя! Это меня Бог наказал за то, что в день освобождения заложников Норд-Оста я весело праздновала день своего рождения, а когда в Беслане произошла еще более страшная трагедия, я развлекалась на дискотеке. Я понимала, что этого делать нельзя, но в меня словно бес вселился…

Заявление Даши Вороновой Павлова очень озадачило, и он осторожно стал расспрашивать ее о событиях, которые произошли в его стране и в мире за время его отсутствия. И чем дальше Даша удалялась в своем рассказе за 1980-е годы, тем больше ему становилось не по себе.

— Да, как же эти засранцы, посмели разрушить великую страну, которую народы Евразии строили и собирали веками! — кипел он от возмущения.

На рассказе Даши о событиях августа 1991-го года: ГКЧП и распад СССР, — нервы его не выдержали, и он выбрался наружу. Небо сплошь было затянуто облаками. Где-то в отдалении гремел гром.

— Как выспался, братец? — приветствовала Павлова Виктория-воительница. Она была не одна. Вместе с ней в гости к нему пришла высокая худая девочка с плоской грудью и коротко остриженными волосами, одетая в длинную до колен холщовую рубаху. Плечи ее подрагивали от утренней прохлады, а на лице присутствовала печать уныния.

— Не узнаешь? Это же Степа! — сказала Виктория, подталкивая к нему покрасневшую младшую дочь Корнея.

— Надо же, как ты за год выросла! — приветствовал Степу Павлов, а затем приобнял ее здоровой рукой и поцеловал в лоб, как это было принято при встрече близких родственников. Степа еще больше смутилась.

Судя по внешнему виду Степы, Павлов догадался, что она — новобранец постоянного войска племени орландов, и теперь ей до конца дней светит бессрочная солдатская служба.

— Мы принесли тебе и твоей рабыне провизию и вязанку дров для костра, — объяснила цель своего визита Виктория и положила у входа в его шалаш холщевый мешок с лепешками из желудевой муки, вареными перепелиными яйцами, копченым салом и свежие оленьи ребрышки. Ребрышки еще следовало приготовить на костре, чем Степа и занялась, а Виктория стала рассказывать Павлову последние новости.

Из шалаша вышла Даша. На ней был комбинезон из оленьей замши с вышитым на нем изображением головы быка. Павлов догадался, что комбинезон — подарок Урсулы, которая, отправляясь на новое место службы, оставила пришелице почти весь свой летний гардероб и много других нужных вещей. Даша поздоровалась с Викторией и Степой по-орландски, а потом, посмотрев на небо, высказала свое мнение о погоде:

— Дождь-земля. Небо. Есть.

Виктория засмеялась и объяснила Даше, как надо сказать правильно. Даша повторила и высказала свое мнение по поводу костра и Степы, которая в это время натирала оленьи ребрышки солью:

— Девочка есть огонь. Солить дрова в костер. Мясо вкусное очень.

Степа прыснула от смеха. Виктория, улыбнувшись, снова поправила Дашу, а у Павлова, словно, камень с души свалился. Если обучение Даши орландскому языку пойдет так быстро, то через неделю-другую ее можно будет смело выдать за илинойку.

Вскоре после завтрака к Павлову пожаловала Старая Алена, осмотрела и обработала рану на левом плече каким-то раствором, пахнущим йодом, и наложила новую повязку. На вопрос Павлова о том, скоро ли он поправится, Старая Алена ответила, что это произойдет не раньше, чем через пять-шесть дней, в течение которых он должен соблюдать постельный режим и никоим образом не допускать попадания в рану влаги.

— Иначе нагноение, и — кирдык! — предупредила она его.

Дождь с короткими перерывами лил весь день. Павлова никто не докучал, и он занялся обучением Даши орландскому языку, уделяя особое внимание правилам грамматики и словообразования (лексики). Когда Даша начинала уставать, он делал перерыв, во время которого они дремали или устраивали чаепитие, закусывая душистый травяной чай сухими лепешками из желудевой муки и свежим медом. Умница Степа так сложила костер, что он горел даже во время дождя, периодически приносила новые охапки дров и следила за тем, чтобы в большом глиняном горшке всегда была кипяченая вода. Она даже хотела остаться в его шалаше на ночь, но Павлов ее отговорил, заверив, что Даша в случае чего сама справится с нехитрыми хозяйственными обязанностями.

Когда пришло время ночного отдыха, Даша без стеснения забралась к нему под одеяло, и, согрев его своим горячим телом, заявила, что будет принадлежать ему душой и плотью, а потом заплакала и призналась ему в том, что уже "успела залететь" — то ли от Бориса, то ли от Виктора. Павлов объяснил ей, что аборты у орландов не практикуются, поэтому ей, скорее всего, придется рожать. Он твердо пообещал ей, что в случае подтверждения беременности заявит сородичам о том, что ее ребенок — от него.

Даша успокоилась и по его просьбе продолжила свой рассказ об исторических событиях, которые произошли в его стране и в мире на рубеже 20–21 веков. Так, он с удивлением узнал, что осенью-зимой 1991 года даже привилегированные москвичи часами простаивали в очередях, чтобы купить хлеб, а в течение 1992 года цены на все потребительские товары выросли почти в 30 раз. В его голове никак не укладывалось, что в стране победившего социализма снова появились богатые и бедные, перестали работать тысячи предприятий, и миллионы людей, включая сотрудников НИИ и КБ, были выброшены на улицу.

На следующий день в густой пелене кучевых облаков появились окна, через которые выглядывало солнце. С дежурства на дальнем кордоне в летний лагерь вернулись Клара и Соломка. Немного отдохнув, они окружили Павлова материнской заботой и вниманием. К Даше они тоже отнеслись по-родственному, и даже подарили ей какие-то безделушки. Узнав от Павлова, что Центурион Агата велела наложить на Дашу печать рабыни (гермегоны), "тетки" очень расстроились и в утешение твердо обещали "милой Дашюте", что не дадут ее в обиду никому.

После обеда к Павлову в гости пожаловала Старая Дося. Она рассказала ему о том, что в район Лопарского водопада по известному ему маршруту отправилась группа разведки и поинтересовалась его мнением насчет появления в реке Припять и ее притоков речных ящеров — животных, которые считались давно вымершими. Их изображения, по ее словам, сохранились на наскальных рисунках рядом с рисунками других диковинных зверей и птиц.

— Не связано ли это гибелью Пришедшей Красавицы и внезапным исчезновением хунхузов? — спрашивала она его.

— Не могу знать! Про то Колывану и старейшинам только может быть ведомо! — бодро, по-военному, отвечал Павлов.

Удовлетворившись его ответом, Старая Дося сообщила Павлову о том, что после выздоровления его и его напарницу Урсулу, возможно, ждет торжественное чествование, то есть триумф. После этого в его имени Тибул появится добавка "триумфатор", которая даст ему право на дополнительный продовольственный паек и вещевое довольствие из общественного фонда потребления. Но для того, чтобы признать его триумфатором, требуется свидетельство Агафьи, Ольги и авторитетных охотников из старших родов: Росомахи, Черного Кабана и Желтого Быка.

Ночью Павлову приснилась Медвяная Роса. Его любимая жена рыдала и звала его к себе на помощь. Он проснулся среди ночи и до самого рассвета не сомкнул глаз. Зато Даша, утомленная переживаниями, спала очень крепко и всякий раз, когда он пытался отодвинуться от ее горячего тела, инстинктивно прижималась к нему, словно котенок, ищущий материнского тепла.

………………………………………………………………………………………………………

Трижды протрубил рог, возвещая побудку. Трубный рев эхом прокатился по окрестностям, всполошив стаю ворон, устроившихся в кроне высоких берез и вязов. Павлов разбудил Дашу и попросил ее помочь ему одеться.

— Что-то случилось? — испугалась она.

— Я хотел бы сегодня отправиться домой, не мешкая, — заявил он.

— Куда, в Москву? — еще больше испугалась Даша, которой Павлов уже успел признаться, что он — коренной москвич.

— Сейчас у меня один дом — приют Белохвостого Оленя, в котором меня ждет моя жена Медвяная Роса. У меня плохое предчувствие. Не случилось ли с ней какой беды? — объяснил Павлов причину своего раннего пробуждения.

— А как же я? Что будет со мной? — Даша вот-вот была готова расплакаться.

— Ты пойдешь вместе со мной и будешь жить рядом со мной, — попытался успокоить ее Павлов, но Даша все равно всхлипывала.

Павлов строгим голосом приказал ей не раскисать, а продолжать прерванный сон и ждать его возвращения. Но она его не послушалась и тоже стала одеваться. Так они и вышли из шатра вдвоем. Идти на командный пункт к Центуриону или ее заместителям, — смотря кто на месте, — было еще рановато, поэтому Павлов предложил Даше развести костер и вскипятить воду для чая. Даша призналась, что не знает, как это делать. И ему пришлось ей долго объяснять, как надо пользоваться кремнем и кресало. Эти нехитрые инструменты для добывания огня представляли собой пару камешков — гальку жестких пород с большим содержанием природного кремния. Высекаемые камнями искры поджигали трут, в качестве которого орланды употребляли промасленный кусок веревки. У Даши долго ничего не получалось, и она заметно нервничала. Но, в конце концов, костер удалось разжечь.

Павлов и Даша с интересом наблюдали за жизнью летнего военного лагеря постоянного войска племени орландов. По тропинке мимо его шалаша в направлении бобровой плотины без одежды с одними полотенцами в руках, босиком, пробежала группа новобранцев в количестве семи человек, среди которых он узнал Степу.

— Быстро, быстро, неженки! — подбадривала новобранцев старослужащая Любава в комбинезоне, украшенном мехом соболя. Заметив Павлова, Любава в знак приветствия помахала ему рукой. Павлов ответил ей тем же жестом, который на самом деле означал: "Привет. Тороплюсь. Переговорим позже"

Немного погодя в том же направлении быстрым шагом в колонне по двое проследовали остальные младшие ученицы. Они были коротко острижены и одеты в холщевые плащи, схваченные у ворота застежкой или ремнем. Павлов и Даша насчитали 18 человек. Когда они скрылись, наблюдательная Даша спросила:

— Дима, ведь это девочки, если я не ошибаюсь?

— Ты не ошиблась. Мальчиков среди них нет потому, что ты оказалась в плену у амазонок, — ответил Павлов, полагая, что будущему историку должно быть известно, кто такие амазонки, и не ошибся.

— Надо же! — удивилась Даша, — А я то, думала, что амазонки, это — персонажи из греческих мифов!

— Во всех мифах, так или иначе, присутствует историческая правда, — глубокомысленно заметил Павлов и напомнил ей о том, чтобы при людях она без крайней нужды не разговаривала с ним по-русски.

Со стороны командного пункта потянуло дымом. Это заработала летняя кухня, где по утрам готовилась традиционная орландская каша из съедобных желудей. Все обязанности по заготовке дров, приготовлении пищи, мытье посуды, охране и уборке территории выполнял отряд учениц среднего возраста (15–16 лет). Они и жили при походной кухне в двух больших шалашах, день и ночь, занятые скучными и однообразными хозяйственными делами. Для того чтобы будущие воительницы совсем "не обабились", Центурион Агата и Старая Ядвига периодически устраивала для них двухдневный марш-бросок по труднопроходимой местности.

Отряд старших учениц (17–18 лет) в летние месяцы обычно располагалось отдельным лагерем неподалеку от Главного причала или Верблюжьей горы, и выполнял различные вспомогательные функции, в том числе в качестве гребцов на ладье Центуриона. Два дня тому назад командиром отряда старших учениц Агата назначила Урсулу, которая сменила на этом посту 40-летнюю Любаву из рода Черного Соболя. Последнюю Агата назначила наставницей новобранцев, учитывая ее прежние боевые заслуги. Любаве ее новое назначение было по душе, — о чем она рассказала Павлову, немного задержавшись возле его шатра, когда возвращалась со своими подопечными с водных процедур. От нее же Павлов узнал о том, что Агата в лагерь еще не вернулась, а без нее Старая Ядвига вряд ли его куда-нибудь отпустит.

Воинов в летнем лагере было немного: в основном те, кто приходил на отдых с передовых дозоров, из дальней разведки или, как Павлов, находился на выздоровлении. Те, кто возвращался с дозоров, как правило, доставляли в летний лагерь разнообразные охотничьи трофеи: зайцев, оленей, косуль, кабанов, — которые вносили разнообразие в традиционное меню, состоящее из каши, сухих лепешек и рыбной похлебки. На этот раз трем воительницам: Забаве, Младшей Досе и Полине из рода Куницы, — очень повезло: им удалось добыть матерого кабана. Посовещавшись со Старой Ядвигой, воительницы решили голову кабана подарить Тибулу-триумфатору. Но это, как сразу догадался Павлов, был только предлог для того, чтобы с ним пообщаться и за компанию выпить крепкого пива, которое ему полагалось по уставу, как выздоравливающему.

Забава, Младшая Дося и Полина явились к нему в гости, едва он и Даша успели позавтракать орландской кашей, сдобренной гусиным салом. Огромная кабанья голова, которую они с собой принесли, недвусмысленно предполагала совместное пиршество. С воительницами из рода Куницы Павлов не был знаком даже мельком, но не растерялся, а предложил им чувствовать себя, как дома. "Куницам" было лет под тридцать, и принадлежали они к типу женщин, который когда-то ему очень нравился: низкорослые большегрудые блондинки с бездонными синими глазами.

После взаимного обмена любезностями Полина и Младшая Дося — двоюродные сестры разведчицы Доси — приступили к приготовлению блюда из кабаньей головы, которое у орландов считалось величайшим лакомством. Забава, как старшая из "куниц", усевшись рядом с Павловым на плащ из тигриного меха, стала рассказывать ему, как ей удалось заманить кабана в звериную яму-ловушку, прикармливая его мелкой рыбешкой. Вскоре появилась "старшая по кухне" по имени Регина, — тоже "куница", — из отряда учениц среднего возраста с бочонком крепкого пива на плече. Поздоровавшись со всеми и поставив свою ношу на землю, Регина не уходила, и Павлов догадался предложить ей вскрыть бочонок и попробовать, не слишком ли пиво горчит, что та с удовольствием сделала. Затем пиво продегустировали Павлов и Забава и нашли его качество превосходным.

Заметив, что Даша чувствует себя очень неловко, Павлов попросил Регину взять его гермегону под свое покровительство, отвести на кухню, занять какими-нибудь хозяйственными делами и заодно поучить орландскому языку. Польщенная оказанным ей доверием, Регина взяла Дашу под руку и повела ее в расположение своего подразделения.

В компании с Региной и ее подругами Даша пробыла до самого вечера, встретив столь радушный прием, которого она даже не ожидала. Никакой работой ученицы ее не утруждали, а с удовольствием знакомились и рассказывали о себе и своей нелегкой солдатской службе. Каждая ученица норовила на память о себе подарить Даше какую-нибудь безделушку в виде украшения или предмета косметики и гигиены. Дашу просили примерить на себе разные камуфляжные комбинезоны, она надевала на голое тело легкие и тяжелые военные доспехи, метала боевое копье и даже стреляла в мишень из учебного лука.

Ровно в полдень дежурная по лагерю протрубила в рог, возвещая о том, что настало время обеда, который точнее было бы назвать "вторым завтраком", поскольку во время него на столе у амазонок присутствовала та же каша, оставшаяся от завтрака, слегка подогретая. Горячая рыбная, реже мясная, похлебка с корнеплодами подавалась на ужин, который точнее было бы назвать "поздним обедом". Но на сей раз обед, на который Павлов пригласил всех воительниц, находящихся в летнем лагере, полностью заслуживал свое название. Кабаньей головы, которую ему подарили "куницы", хватило на то, чтобы до отвала накормить 9 человек. Старая Ядвига, сославшись на больной желудок, не усваивающий жареной свинины, в пиршестве не участвовала, но зато прислала в подарок Павлову еще один бочонок крепкого пива.

В компании, собравшейся возле его шалаша, были два раненых бойца: Ласка из рода Красной Лисицы и Марьяна из рода Росомахи. Обе воительницы пострадали в результате несчастного случая во время последнего землетрясения, когда на них обрушился свод пещеры, в которой они отдыхали. Их вытащили из завала, едва подающими признаки жизни, с многочисленными ушибами и переломами, но стараниями Старой Алены выходили и поставили на ноги. Больше всего не повезло Марьяне: она лишилась правого глаза, который теперь прикрывала черная повязка.

Повод для собрания у старослужащих был торжественный. Как-никак их боевая подруга Урсула и ее напарник Тибул выполнили опасное боевое задание и вернулись на Красные Камни живыми. Старая Дося — начальница разведки — взяла на себя роль тамады и начала долгий рассказ о том, как происходила подготовка к операции, и почему ее главной целью было уничтожение хунхузской царицы. Потом она предоставила слово Павлову, который в том же духе, то есть со всеми подробностями рассказал о том, как он и Урсула добирались до места снайперской позиции, с которой они должны были произвести "единственный выстрел".

Нетерпение слушателей нарастало, и Павлова понесло. Вместо того чтобы придерживаться версии, которую он согласовал с Урсулой, он от нее отошел, сообщив, что после выстрела из арбалета, сразившего Пришедшую Красавицу наповал, он попал к хунхузам в плен. И быть бы ему заживо сожженному на костре, если бы на помощь к нему и пытавшейся отбить его Урсуле не пришла Белая Фея. Добрая волшебница сделала их невидимыми, развеяла чары Черного Шамана по имени Хор и подсказала им, что смерть злого колдуна находится на кончике костяной иглы.

Дальше рассказ Павлова напоминал скорее волшебную сказку, чем отчет о боевом задании. Он и сам понимал, что зарвался, но выпутаться не мог, поскольку Белую Фею (прекрасную Сенусерт), ее внешность, одежду и запах он запомнил в мельчайших деталях. В доказательство своих слов Павлов продемонстрировал хрустальный флакон с духами "Жэ-озе". Флакон стал передаваться из рук в руки. Воительницы вертели его в руках и нюхали, восхищались и удивлялись.

Старая Дося так разволновалась, что сбегала на командный пункт и принесла две фляги запрещенной к употреблению медовухи.

— Почему ты и Урсула сразу обо всем не рассказали? — упрекала его Старая Дося.

— Разве в такое можно поверить? — парировал Павлов.

— Без медовухи в это и, правда, поверить невозможно! — подтвердила опытная разведчица- диверсантка и звонким голосом запела:

"Ой, цветет рябина возле шалаша

Парня удалого полюбила я

Полюбила храброго на свою беду,

Не могу признаться, слов я не найду!"

Воительницы подхватили песню, мотив и слова которой показались Павлову очень даже знакомыми. В самый разгар веселья прибежала испуганная дежурная по лагерю и сообщила о том, что Центурион Агата только что прибыла на своей ладье к Верблюжьей горе.

— По местам! — скомандовала Старая Дося и воительницы, поблагодарив Павлова за гостеприимство, а "куниц" — за угощение, отправились в свои шалаши, прихватив с собой на тарелках из бересты недоеденные порции мяса. Но лакомства оставалось еще много, и большую часть его Павлов, спросив разрешения Забавы, отдал Любаве, чтобы она попотчевала своих подопечных, то есть новобранцев, которые, издали, глотая слюнки, наблюдали за тем, как веселятся старослужащие. Уходя на командный пункт, Старая Дося попросила у Павлова хрустальный флакон с духами. Она хотела показать эту вещь Центуриону и приобщить ее к отчету об операции по уничтожению предводительницы хунхузов.

Почувствовав в желудке приятную тяжесть, а в голове — хмельной туман, Павлов отправился в свой шалаш, чтобы вздремнуть. Раздеваясь, он заметил, что на его ложе кто-то лежит, укрывшись с головой одеялом. Он вначале подумал, что это Даша вернулась из гостей, но под одеялом оказалась Полина — младшая из "куниц". Павлов, молча, придвинулся к ней и вскоре завяз в ней, как пчела в сиропе. Его новая любовница оказалась не только темпераментна, но и очень изобретательна. И этим можно было бы сполна удовлетвориться, если бы Полина не намекнула ему о том, что Младшая Дося и Забава тоже жаждут с ним интимной близости.

III

Регина привела Дашу к Павлову, когда дежурная по лагерю протрубила в рог, возвещая об ужине. Даша позвала его по имени, на что он ответил ей богатырским храпом. И она решила его не будить, а посидеть одной возле костра и рассмотреть подаренные ей украшения и безделушки, которых набрался увесистый кожаный мешочек. Здесь были массивные золотые кольца и тонкие браслеты, сережки и отполированные полудрагоценные камни, бронзовые наперстки и иглы, бусы из речного жемчуга, гребни и заколки для волос.

Только она разложила перед собой все это богатство, как из шатра вышла, потягиваясь, молодая светловолосая женщина в охотничьем комбинезоне, украшенном мехом темно-бурого цвета. Увидев Дашу, разглядывающую полученные подарки, женщина улыбнулась, сняла с безымянного пальца на правой руке золотое колечко и небрежно бросила в общую кучу.

— Забава, — сказала женщина, протягивая Даше руку.

— Дашюта! — ответила Даша, испуганно смотря на нее снизу вверх.

— Встань! Я хочу на тебя посмотреть! — приказала женщина.

Даша немедленно вскочила на ноги и позволила Забаве ее осмотреть и даже ощупать.

— Ты еще не рожала? — поинтересовалась Забава.

— Нет! — ответила Даша на вопрос, значение которого уже хорошо усвоила, так как успела ответить на него несколько раз.

— Если родишь девочку и назовешь ее моим именем, я буду тебе покровительствовать, — сказала Забава тоном, каким орланды обычно дают самые твердые обещания.

— Благодарю за внимание, оказанное гермегоне, — ответила Даша, повторив заученную фразу.

— А ты уже неплохо говоришь по-нашему, — услышала Даша знакомый голос и вздрогнула, а потом насмерть перепугалась.

В гости к Павлову пожаловала сама Агата. Но Дашу испугал не сам факт ее появления, а то, что под мышкой Агаты находилось то, что она сразу определила в качестве своей брезентовой куртки и завернутых в нее вещей, от которых хотела избавить ее Урсула. Или, может быть, это — вещи Насти? От этой мысли Даша совсем потеряла голову.

— Забавушка, дорогая, ты свободна, — зловеще-вкрадчивым голосом обратилась Агата к славной представительнице рода Куницы.

Забава вытянулась по стойке смирно и решительно направилась вперед, но споткнулась о бревно, на котором недавно сидели ее боевые подруги, и упала. Агата расхохоталась и, дождавшись, когда Забава встанет на ноги, не то в шутку, не то всерьез предупредила:

— Смотри, узнает о твоих любовных похождениях Урсула, все волосы у тебя на голове повыдергает.

Когда испуганная и пристыженная Забава скрылась из вида, Агата бросила на землю то, что держала под мышкой: брезентовую куртку с капюшоном, джинсовые шорты, футболку, кроссовки, носочки, а также трусики и лифчик.

— Твоя одежда? — грозно спросила Агата.

— Не знаю. Может и моя. Где вы ее нашли? — ответила на ее вопрос Даша, построив фразу в соответствии с грамматическими нормами орландского языка.

— Эти вещи были найдены у дальнего кордона. Ты это место должна была запомнить. Там есть сторожевая вышка и частокол, — подсказала Агата.

— Тогда это — мое, — сказала Даша и заплакала.

— Что это? — спросила Агата, подцепив на кончик носка мокасины, маленькие черные кружевные трусики.

— Это, — сказала Даша и запнулась. Не имея достаточного словарного запаса, она стала объяснять "главной амазонке" назначение трусиков жестами, да так непосредственно и забавно, что Агата невольно улыбнулась.

— Я все поняла, — сказала Агата тоном, выражающим миролюбие, а затем попросила: Разбуди своего господина. Мне надо с ним поговорить, а сама сиди в шатре и не высовывайся.

Будить Павлова Даше не пришлось. Он уже не спал. Услышав голос Агаты, он самостоятельно оделся, и, когда Даша откинула полог шатра, уже был готов к тому, чтобы встретиться с Центурионом, одетым по форме. Выйдя из шатра, он машинально отдал честь, приложив ладонь к правому виску. У орландов этот жест, между прочим, означал: "Не совсем здоров, поэтому, простите, если что не так".

Справившись о его самочувствии, Агата устроила ему затем настоящий разнос за то, что он и Урсула попытались спрятать одежду пришелицы, но сделали это так небрежно, что она всплыла.

— А это что?! — спросила Агата, вынув из кармана своей куртки хрустальный флакон с духами "Жэ-озе".

В языке орландов не было слова, эквивалентного понятию "духи", поэтому Павлов замялся, не зная, что и ответить.

— Старая Дося проверила эту жидкость, обнаружила, что она горит и пришла к выводу, что это — моча Пришедшей Красавицы, которую ее подданные собирали за ней для каких-то гнусных ритуалов, — заявила Агата таким тоном, что Павлов понял: спорить бесполезно.

— Какую еще гадость ты и Урсула притащили с собой со стойбища хунхузов, не ведая о том, что это может создать угрозу для здоровья и самой жизни соплеменников?! — возмущению Агаты не было предела.

— Кроме золотого шлема и кое-какого оружия вроде ножей и кинжалов мы ничего больше не взяли. А флакон этот я подобрал у трупа Пришедшей Красавицы в качестве трофея, чтобы потом подарить его Медвяной Росе, — Павлов попытался смягчить гнев Центуриона.

— Я слышала, что ты рвешься в приют Белохвостого Оленя, еще не выздоровев. Так, знай: я тебя никуда из расположения отряда не отпущу до тех пор, пока не возвратится группа разведки. Гермегона, которую я тебе подарила, останется здесь на еще более долгий срок, — на случай, если, вдруг, объявятся ее сородичи и нам придется вести с ними переговоры или допрашивать в качестве пленных, — этими словами Агата полностью перечеркнула планы Павлова и в какой-то степени выразила ему свое недоверие.

Затем Агата вызвала Дашу и велела ей переодеться в одежду, которую она принесла. Даше пришлось подчиниться. Убедившись в том, что одежда Даше впору, а кроссовки — по ноге, Агата снова засомневалась. Вдруг, пришелица больна какой-нибудь заразной болезнью, от которой погибнет все племя? Вдруг, она — оборотень, и в один прекрасный момент превратится в страшного зверя, который загрызет его любимого адъютанта или кого-нибудь еще? Взвесив все "за" и "против", Агата пожелала Павлову спокойной ночи и велела Даше следовать за ней на командный пункт.

Собирая в кожаный мешочек разложенные Дашей украшения и безделушки, Павлов неожиданно почувствовал сильный озноб и понял, что у него поднимается температура. Зайдя в шалаш, он, не раздеваясь, забрался под медвежью шкуру, чтобы согреться, и наткнулся на спрятанный под ней радиометр. Он догадался переложить прибор в свой рюкзак в потайной карман, снова накрылся шкурой и впал в забытье.

IV

Павлов проснулся среди ночи, когда закуковала кукушка. Ему показалось, что кто-то тихо плачет, и подумал, что это Даша. Он позвал ее по имени, но ответа не получил. Тогда он выбрался из-под медвежьей шкуры и, обшарив здоровой рукой свое ложе, понял, что он в шалаше один. Его комбинезон был совсем мокрый от пота, и находиться в нем было очень неприятно. Из одежды в его гардеробе был еще плащ на меху из тигровой шкуры и халат из оленьей замши. Он переоделся в халат и выбрался из шатра. В небе висела полная луна. Не чувствовалось дуновения ветра. Природа словно замерла в торжественной тишине. Костер возле шатра давно потух, а развести огонь одной рукой было нереально.

— Где же Даша? — думал Павлов, растирая здоровой правой рукой виски, чтобы унять головную боль.

Он догадался, что Агата увела Дашу на повторный допрос, чтобы выяснить у нее какие-то существенно-важные детали. Кто знает, может, не только Даша со своими друзьями, а вся многочисленная группа иркутских экологов из тридцати человек оказалась в другом пространственно-временном измерении? То, что Даша во время допроса может проговориться о том, что он, по сути, тоже пришелец, также нельзя было исключать, и эта мысль постепенно стала вытеснять все другие, омрачая настроение и призывая готовиться к самому худшему. Походив немного взад-вперед по тропинке возле шалаша, Павлов не выдержал и решительно направился в сторону командного пункта.

Проходя мимо расположения отряда учениц среднего возраста, Павлов заметил, что, несмотря на столь ранее время, многие из них уже на ногах и заняты своими делами. При этом он не слышал никаких разговоров, словно все онемели. Возле одного из шалашей горел костер, а вокруг него неподвижно сидели пять учениц, опершись локтями о колени и закрыв лицо ладонями. В трех шагах от костра он заметил носилки, на которых лежал какой-то человек, накрытый холстиной. У Павлова екнуло сердце, и он почувствовал, как до костей его пробрался озноб. Его заметили и тихо окликнули. Он остановился и оглянулся по сторонам. Но никто к нему не шел, и тогда он сам направился к костру, чтобы выяснить, что происходит. Возле носилок, на которых, как он догадался, находился покойник, Павлов остановился и, взглянув на мертвенно-бледное лицо, вскрикнул от ужаса и упал, теряя сознание. На носилках со скрещенными на груди руками лежала Даша Воронова.

Его доставили на командный пункт и привели в чувство, облив холодной водой. Потом его растерли холщевыми полотенцами, уложили на большую деревянную кровать и накрыли меховым пледом. Возле него хлопотали Старая Алена, Старая Ядвига и Старая Дося. Агаты на командном пункте не было. Павлов потребовал объяснений. Старая Алена, размазывая по щекам слезы, сообщила, что во время допроса гермегона Дашюта умерла, вероятно, от разрыва сердца. Сама она при допросе Даши не присутствовала и рассказывала все со слов Старой Доси и Старой Ядвиги, которые, разумеется, не были заинтересованы в том, чтобы брать ответственность за скоропостижную смерть пришелицы на себя.

Тело Даши Вороновой сожгли на рассвете, на большом погребальном костре на высоком берегу Припяти с почестями, подобающими соплеменнице, а не пленнице или рабыне. Так решила Агата, чтобы успокоить свою совесть и умилостивить древних богов орландов, которые, возможно, прислали Дашюту для того, чтобы дать племени орландов новые знания. То, что пришелица такими знаниями обладала, у Агаты не осталось никаких сомнений после того, как она на глазах у нее и присутствовавшей на допросе Старой Доси разобрала "шайтан агни кирдык" и объяснила принцип действия оружия, которое она назвала "огнестрельным".

По мнению Агаты, все испортила Старая Дося, которая показала пришелице прозрачный флакон с приятно пахнущей жидкостью. Принюхавшись, пришелица очень обрадовалась и заявила, что это — ее любимый запах, и она раньше мазала себя такой же жидкостью по нескольку раз в день. Заявление пришелицы повергло Центуриона и руководителя разведки в шок: они решили, что Дашюта принадлежит к тому же виду тварей, что и убитая Тибулом хунхузская царица.

Их подозрения усилились после того, как Старая Ядвига принесла верхнюю одежду пришелицы, в которой она обнаружила зашитый потайной карман, а в нем — непромокаемые пакетики с белым порошком и прозрачный цилиндрический предмет с длинной и тонкой металлической иглой. Объяснять предназначение этих предметов пришелица категорически отказывалась и умоляла не сообщать об этой находке господину Тибулу, которого она, видимо, не только любила, но и сильно побаивалась.

Учитывая все факты и обстоятельства, Агата и ее заместительницы приняли решение посадить пришелицу в деревянную клетку, в которой содержалась издохшая в начале лета ручная пантера, и в таком виде доставить ее в резиденцию Верховного вождя для окончательного определения ее судьбы. Даша скончалась в тот момент, когда, скрутив ей руки, Агата и Старая Дося попытались ее в эту злосчастную клетку запихнуть и запереть.

При погребении Даши Павлов не участвовал. Ему даже не удалось с ней проститься, так как у него снова начался приступ болезни, которую он, судя по симптомам, определил, как малярия. Схожий диагноз поставила ему и Старая Алена. Только на языке орландов эта болезнь называлась "лихорадкой". Причины ее возникновения объяснялись ядовитым дыханием духов болот, которых они называли мегерами. В славянском фольклоре также существует разновидность существ, вызывающих малярию. Их ровно двенадцать. Они обитают под землей и представляются уродливыми женщинами: чахлыми, вечно голодными, иногда слепыми и безрукими. Старшая из лихорадок прикована двенадцатью цепями к железному стулу; если она порвет цепи и овладеет человеком, тот непременно умрет. Лихорадки окликают людей по ночам: кто отзовется, обязательно заболеет.

В то лето многие орланды пострадали от этой неприятной болезни, и в первую очередь те, кому приходилось длительное время находиться в тайге. Санитарные потери, вызванные малярией, были и в отряде воинов, и Павлов оказался первым, кто открыл им счет.

В тот же день ровно в полдень на командный пункт по приказу Агаты прибыли Клара и Соломка, немного отдохнувшие после возвращения из дозора. "Тетки" уложили Павлова на носилки и понесли в приют Белохвостого Оленя. Для сопровождения раненого и заболевшего лихорадкой героя до его родового приюта Агата, проникшись мольбами Забавы, отправила ее, а также Викторию и Степу. Новобранец Степа несла на себе его рюкзак и оружие и была несказанно обрадована тем, что ей оказали доверие быть оруженосцем ее знаменитого сородича. На половине пути до приюта их встретила стая собак во главе с Громом и приветствовала радостным заливистым лаем.

В приюте Белохвостого Оленя Павлова не ждали, так как по сведениям недавно посетившей приют Урсулы-воительницы ее милый друг, хотя и пошел на поправку, мог бы осчастливить сородичей своим появлением не раньше, чем через три дня. Увидев же, что его принесли на носилках, "белохвостые" перепугались, подумав, что он при смерти. Клара и Соломка, как могли, успокоили родственников, объяснив, что их славный сородич заболел лихорадкой и нуждается в проветриваемом и сухом помещении, а также в теплой воде для омовений и вкусной домашней пище.

Павлова перенесли в его семейную хижину, где он ожидал встретить свою любимую жену, но вместо этого получил еще один удар судьбы. О том, что Медвяную Росу похитили, ему сообщил сам Михей. При этом он призвал его не раскисать, так как Ерофей и Урсула-воительница уже придумали, как ее из подворья Кочубея вызволить, а обидчика Беллерофонта — брата Верховного вождя Гонория — жестоко проучить. Ерофей, положив правую руку себе на сердце, подтвердил, что все именно так и есть.

Для ухода за Павловым требовалась сиделка. На эту роль в отсутствии Медвяной Росы очень активно напрашивалась его приемная дочь Сара Гудвин, но, узнав об этом, Павлов воспротивился и попросил Лаванду прислать к нему какую-нибудь взрослую незамужнюю женщину. Лаванда поняла его правильно и обратилась к Михею с просьбой назначить сиделкой "храброго героя Тибула" вдову Маланью, временно освободив ее от обязанностей банщицы.

Но Сара Гудвин все равно не унималась и добилась права находиться рядом с ним во время завтрака, обеда и ужина. С ее мнением считалась даже Лаванда, и причина ее уступчивости была совершенно обоснованна: за победу на танцевальном конкурсе в День Благодарения Авесалома юная аратка получила ценный приз в виде трех мешков желудевой муки. У "белохвостых" к тому времени все запасы муки подошли к концу, и их хватало только на то, чтобы утром испечь блины.

Маланья отнеслась к своим новым обязанностям очень ответственно и сделала все от себя зависящее для того, чтобы Павлов поскорее встал на ноги. Малярия, а, точнее говоря, одна из ее разновидностей, которой болел Павлов, отличалась тем, что накатывала на больного волнами: период относительно сносного самочувствия сменялся высокой температурой, сильным ознобом, повышенным потоотделением и рвотой. Для снижения температуры Маланья применяла отвар из ивовой коры и влажные простыни. Когда Павлова бил озноб, она укрывала его легким пуховым одеялом. Перед сном она водила его в баню и омывала теплой водой.

И уже на третий день, благодаря заботливому уходу, он почувствовал себя почти здоровым. К сожалению, в это же самое время у него обнаружилось нагноение раны в левом предплечье. Лаванда срочно созывала консилиум из числа самых опытных знахарок, но ее опередила Агата, которая тайно привела в приют Белохвостого Оленя Толемей-хана. Осмотрев рану, Толемей-хан — опытный врач и хирург, вскрыл серебряным скальпелем гнойник, обработал рану антисептическим раствором на основе пихтового масла, наложил повязку и объяснил Лаванде, как раненого героя следует правильно лечить.

За время болезни Павлова посетили практически все "белохвостые", выражая восхищение его подвигами и желая скорейшего выздоровления. Из представителей других родов его дважды навестила Нара. В первый раз она пришла одна, а во второй раз с Березкой, которая призналась ему, что она ночи не спала, переживая за него и свою сестру Урсулу.

Урсула-воительница посетила его дважды. Во время ее первого визита они согласовали некоторые неувязки в освещении деталей проведенной боевой операции. Так, неожиданно, всплыла на поверхность гибель Верховного жреца хунхузов по имени Хор. Причину его смерти Павлов по настоянию Агаты-воительницы должен был приписать себе.

Во время второго визита Урсула больше плакала, чем говорила. Его напарница была очень расстроена тем, что план освобождения Медвяной Росы, который она разработала совместно с Ерофеем, провалился. Неся службу в непосредственной близости от подворья Кочубея, Урсуле удалось пробраться туда незамеченной и даже с Медвяной Росой поговорить. По словам Урсулы, Медвяная Роса показалась ей немного не в своем уме, но выглядящей по-прежнему замечательно. Узнав, что ее супруг Тибул тяжело ранен, Медвяная Роса расплакалась и попросила передать ему поясок с золотыми бляхами с завязанным на нем узлом. (Так, Павлов догадался, что Беллерофонт развязать "пояс верности" не смог, а снял его с ее бедер, разрезав его ножом).

Урсула договорилась с Медвяной Росой о том, что на рассвете Медвяная Роса подойдет к частоколу с задней стороны подворья, Урсула бросит ей веревочную лестницу, она по ней взберется и прыгнет. Могучий Ерофей подхватит ее на руки и побежит в сторону расположения отряда старших учениц, которые в случае погони встанут на ее защиту.

Урсула, как ей казалось, выбралась с подворья Кочубея незамеченной и заранее предвкушала победу, но в назначенное время по веревочной лестнице выбралась и упала в объятия Ерофея не Медвяная Роса, а распутная Шалава. Большего позора в жизни Ерофей не испытывал. Как впоследствии выяснилось, Медвяной Росы к тому времени на подворье уже не было: Беллерофонт на ладье Верховного вождя Гонория увез ее на свое подворье в "факторию". Урсула полагала, что кто-то из ее подчиненных, которых она посвятила в план операции, рассказал об этом Беллерофонту или Кочубею. Она также не исключала и того, что это мог сделать и кто-то из "белохвостых".

— Что же делать? Что делать? — разволновался Павлов, когда присоединившийся к разговору Гарегин подтвердил то, что она рассказала.

— Не падать духом и готовиться к "поединку чести"! — уверенно заявил Гарегин, и Павлов понял, что ему предстоит дуэль, к которой он ни физически, ни морально еще не готов.

Из дальнейших разговоров с Гарегином Павлов догадался, что у орландов "поединки чести" происходят без оружия и представляют собой обыкновенный кулачный бой. Потом он выяснил, что соперники в любое время года, даже зимой, боксируют обнаженными по пояс, а на руки надевают специальные рукавицы из толстой кожи с бронзовыми заклепками, которые способны причинить очень серьезную травму. Бой продолжается до тех пор, пока один из соперников не окажется в нокауте. Боксом, как видом спорта, Павлов никогда не интересовался, считая, что это — обыкновенный мордобой. Ему больше нравились греко-римская борьба и дзюдо, по которым он в прежней жизни имел первый юношеский разряд.

Судя по унылому виду Ерофея, Корнея и старших женщин, Павлов догадался, что после неудачи с освобождением Медвяной Росы над "белохвостыми" потешаются во всех приютах и злословят по поводу псевдогероических подвигов пьяницы и хвастуна Сороки, которого Агата-воительница безосновательно велела называть Тибулом, то есть победителем тигра, и назначила своим адъютантом.

Вскоре клеветники и завистники замолкли. Из отряда орландских амазонок стали приходить удивительные новости. Так, во всех приютах узнали, что в День летнего солнцестояния 18-летний юноша из рода Белохвостого Оленя по прозвищу Сорока не валялся под столом в обнимку с бочонком пива, а принимал участие в дерзком нападении на хорошо укрепленный лагерь хунхузов у Лопарского водопада, отличился в бою и был тяжело ранен. По мере того, как становились известными все новые и новые детали операции под условным названием "Царица", отношение к "белохвостым" радикально поменялось: с ними особенно приветливо здоровались, зазывали в гости и приносили в подарок дефицитное свежее мясо. И уже мало кто после этого хвалил Беллерофонта за подлое похищение Медвяной Росы.

По данным группы разведки и сопровождавших Агафью и Ольгу охотников из старших родов, все хунхузы куда-то исчезли, бросив на стойбище возле Лопарского водопада свое оружие, одежду, съестные припасы и т. д. Встретившиеся им на берегу Черного озера три бывших хунхузских пленника (из тех, кого Павлов освободил в дубовой роще) рассказывали совершенно невероятные вещи о том, как всего два воина смогли обратить в бегство полчища врагов.

Бывшие пленные были совершенно уверены в том, что тут не обошлось без вмешательства богов. Павлов и его напарница Урсула в их описании выглядели златокудрыми красавцами, передвигающимися с быстротой молнии и обрушивающими своим криком горы. В доказательство своих слов они показали беломраморную глыбу, расколовшуюся на три части. Орланды им, конечно, им не поверили, но уточнили некоторые недостающие детали в цепи событий, приведших к самой славной победе за всю памятную историю племени.

На шестой день после возвращения Павлова в приют Белохвостого Оленя Верховный вождь Гонорий и Центурион Агата созвали Совет старейшин для того, чтобы главы родов дали оценку проведенной диверсионной операции и справедливо вознаградили ее организаторов, участников и непосредственных исполнителей.

По давно утвердившимся у орландов правилам тех, кто сражался, рискуя своей жизнью, на разбор военных действий не приглашали, чтобы они не смущали старейшин своими разноречивыми мнениями. К выступлениям на Совете старейшин в подобных случаях привлекались свидетели и знающие люди (эксперты), которые, лично, не имели интереса, чтобы ради славы и почестей искажать историческую правду. На слушания по данному вопросу были приглашены: воительницы: Старая Дося, Агафья и Ольга, а также охотники старших родов: Аггей-младший, Тимофей Бывалый и Матвей по прозвищу Горелый. По просьбе Агаты на заседание Совета старейшин в резиденцию Верховного вождя Гонория прибыли чужеземцы: Толемей-хан и Урхан.

Накануне заседания Совета старейшин Центурион Агата поговорила со всеми свидетелями и экспертами, и затем составила речь, которую несколько раз прорепетировала в присутствии своих заместителей: Старой Ядвиги и Сансары-воительницы. Красноречие у орландов было в почете, и тот, кто умел складно говорить пользовался большим уважением.

Речь Центуриона Агаты

на заседании Совета Старейшин:

Досточтимые старцы!

Я — Центурион постоянного войска племени орландов прошу принять к сведению следующие факты, имеющие отношение к безопасности наших родных и близких. В дни постигших нас бедствий, когда полчища хунхузов захватили наши охотничьи угодья и вплотную приблизились к Красным Камням, мы получили от досточтимого Толемей-хана очень важные сведения о нашем противнике. Толемей-хан, как известно, сам пострадал от наводнения и в настоящее время является нашим наипочетнейшим гостем. Это — один из самых умнейших и знатнейших из джурджени, и все, что он нам о хунхузах рассказал, является правдой.

Хунхузы — не люди, но и не животные. Они обладают разумом и совершенно невероятными способностями к выживанию и размножению. С ними мы сражаемся уже много лет, но так и не поняли принципы организации их общества. Ученые мужи джурджени опередили нас в понимании этого вопроса, а Толемей-хан подсказал нам их самое уязвимое место. Это — их Царица, которая управляет ими, как Большая Пчела в пчелином улье или Большой Муравей в муравейнике. Но делает это она не с помощью звука, а с помощью запахов, которые ее подданные улавливают за многие десятки и, даже может, сотни стадий.

Мы обнаружили скопление хунхузов возле Лопарского водопада и наши разведчики Агафья и Ольга, просидев в засаде два дня и две ночи, установили, что, ежедневно, на рассвете, царица хунхузов, по прозвищу Пришедшая Красавица купается в струях Лопарского водопада, а потом выходит на большую мраморную глыбу, чтобы передать своим подданным свою высочайшую волю.

Мы разработали операцию по уничтожению Пришедшей Красавицы посредством отравленной стрелы и подготовили исполнителей этого покушения: Урсулу-воительницу из рода Желтого Быка и храброго охотника Тибула из рода Белохвостого Оленя. Толемей-хан и здесь нам помог, снабдив Тибула оружием дальнего боя, которое на языке джурджени называется гастрофетом, а по-орландски, это — аркубаллиста.

На рассвете в День летнего солнцестояния Урсула-воительница, вооруженная луком, и ее напарник Тибул, вооруженный аркубаллистой, вышли на позицию "единственного выстрела". В трудном походе до потухшего вулкана Бета и Таинственной реки их сопровождали охотник Аггей из рода Черного Кабана и его дочери — наши ученицы по имени Ася и Дина.

Наши прогнозы насчет того, что в этот день все хунхузы соберутся на встречу со своей царицей полностью оправдались. Их было столько, что они заполнили всю территорию от Лопарского водопада до Черного озера. Пришедшая Красавица вышла на беломраморную глыбу точно в то время, которое заметили Агафья и Ольга. Первой попыталась поразить Пришедшую Красавицу Урсула-воительница, но, взобравшись на валун, поскользнулась, упала и оказалась у хунхузов в плену. Охранявшие царицу хунхузы немедленно увели свою госпожу в безопасное место. В это время напарник Урсулы забрался на старую осину и спрятался среди ветвей, выжидая, что будет дальше. Он терпеливо просидел в засаде до самого полудня, когда хунхузы, облазив все окрестности в поисках сообщников плененной Урсулы, не решились возобновить церемонию чествования своей повелительницы.

Как только Пришедшая Красавица снова ступила на беломраморную глыбу, напарник Урсулы спустился с дерева, смело вышел на лишенный растительности берег реки, прицелился и произвел выстрел. Стрелял он, примерно, с расстояния трехсот шагов, но стрела поразила царицу хунхузов прямо в левый глаз. Хунхузы, стоявшие в оцеплении, немедленно схватили героя и потащили его на расправу. В это время подданных Пришедшей Красавицы охватил такой лютый страх, что они стали выть, кричать и разбегаться в разные стороны. Однако среди них был тот, кого хунхузы боялись и почитали не меньше, чем свою царицу. Это — Черный Шаман (колдун) по имени Хор. По мнению Толемей-хана, Хор — земное воплощение Великого Змея. Черный Шаман быстро навел среди хунхузов порядок и начал приготовление их к присяге своей дочери, которая, к слову, была еще более красива, чем убитая Тибулом царица.

Все время, пока шли приготовления к присяге, Урсула-воительница и ее напарник Тибул находились среди пленных в дубовой роще. Их ожидала самая жестокая и мучительная казнь из всех, которые можно представить. Урсула от страха даже потеряла сознание. Но к ним пришла помощь, которую они не ждали. Одна молодая женщина из числа рабынь разрезала ремень, которым Тибул был привязан к дереву, вручила ему в руки копье с костяным наконечником и спряталась вместе с ним в кустах сирени. Когда мимо них проходила процессия, она показала Тибулу злого колдуна Хора, в которого он с расстояния десяти шагов метнул копье.

Черный Шаман, пораженный прямо в сердце, выделил из себя страшный смрад, а затем вспыхнул ярким пламенем. Столб огня был таким высоким, что его заметили охотники москиты со своего сторожевого поста на Оленьей Горе. После этого все хунхузы растворились в воздухе. В это невозможно поверить, но наша разведка тщательно обследовала территорию вокруг Лопарского водопада и обнаружила большое количество брошенного оружия, одежду и предметы быта.

На этом испытания наших героев не закончились. Взяв под свое покровительство освобожденного ими из плена купца Урхана из племени джурджени и двух его сыновей, Тибул и Урсула отправились на двух каркасных лодках вниз по реке Лопарь. По пути у них произошло боевое столкновение с людьми неизвестного племени, вооруженных очень опасным оружием. Один из пришельцев был сражен наповал Урсулой метким выстрелом из лука. Это произошло благодаря тому, что Тибул, жертвуя собой, заслонил собой свою напарницу, но при этом, к сожалению, получил тяжелое ранение в левое плечо. Один из пришельцев был захвачен в плен, доставлен на Красные Камни, но во время допроса скоропостижно скончался.

Мы сказали почти все. Вы же, досточтимые старцы, имеете возможность расспросить всех наших свидетелей и знающих людей.

……………………………………………………………………………………………………..

Все свидетели и эксперты, которых опросили старейшины, подтвердили факты, содержавшиеся в докладе Центуриона. Толемей-хан даже объяснил причину, по которой храбрый Тибул и его славная напарница Урсула вначале промолчали по поводу убийства Черного Шамана. Адепты культа Великого Змея, по его словам, обладают огромной силой и даже после своей смерти преследуют всех, кто причинил им хотя бы малейшую обиду. После этих слов старейшины вздрогнули. Убийство Тибулом Верховного жреца хунхузов могло, по их мнению, в дальнейшем навлечь на орландов какую-нибудь страшную беду.

Урхан, который сам лично Черного Шамана по имени Хор не видел, а только слышал о нем от других пленных, подтвердил, что это — мерзкое существо с кожей, как у змеи, и глазами, горящими, как угли. Показания Толемей-хана и Урхана переводил сын преподобного Колывана 17-летний Еремей, и не дословно, как Гита, а слово в слово. Сам Колыван пребывал в состоянии глубокой задумчивости и от вопросов к свидетелям воздерживался.

Группа разведки представила старейшинам главные вещественные доказательства того, что царица хунхузов и Черный Шаман убиты. С удивлением и страхом старейшины рассматривали и передавали по кругу золотой головной убор и искусственный фаллос из самородного золота. Агафья и Ольга подтвердили, что именно этот "шлем" они видели на голове Пришедшей Красавицы. По мнению Толемей-хана, золотой фаллос, найденный на стойбище хунхузов разведчиками — несомненно, символ адептов культа Великого Змея, наряду с двухголовой змеей. После этого Агата продемонстрировала старейшинам "шайтан агни кирдык", из которого пришельцы ранили Тибула. При виде карабина Верховный Жрец Колыван встрепенулся и хотел что-то сказать, но не решился и снова погрузился в состояние задумчивости.

Первым в прениях по докладу Центуриона и выступлений свидетелей и экспертов взял слово Дмитрий Храбрый — старейшина рода Желтого быка и родной дед Урсулы-воительницы:

— Странное дело, господа старейшины. Вроде бы одержана славная победа, но большой радости от этого я, почему то, не испытываю. Я горжусь своей внучкой Урсулой и восхищаюсь мужеством ее напарника Тибула. Они, если рассудить здраво, шли на верную гибель. И кто же, как не боги, сжалившись над ними, помогли им выполнить и даже перевыполнить боевое задание?! Хунхузов, в том виде, в котором мы их знаем, больше нет. Но это вовсе не значит, что они исчезли с лица матушки Земли бесследно. Я уверен, что на их место придут еще более мерзкие твари, и боевое столкновение с пришельцами является тому подтверждением.

Дмитрия Храброго поддержал Ургант — старейшина рода Красной Лошади:

— Не следует торопиться с возданием почестей тем, кто организовал операцию "Царица". Еще неизвестно, чем смерть Пришедшей Красавицы и колдуна Хора нам аукнется. Тибул и Урсула, безусловно, заслуживают триумфа, но не такого пышного и кичливого, к которым мы привыкли. Меньше всего я желаю того, чтобы у Тибула — еще безбородого юноши — от славы и почестей закружилась голова…

Сергий Мудрый — старейшина рода Росомахи и родной отец Центуриона Агаты — рассудил так:

— Мы добились успеха непонятно, какими средствами. Тибул и Урсула были отправлены Центурионом на диверсионную операцию без малейших шансов на возвращение. Если бы они погибли, мы бы их оплакали, а потом забыли. Но они выжили и заслужили достойную награду. Позвольте мне усыновить Тибула. Мой род гаснет: старший сын Панкратий — неизлечимо болен, младший сын Нурлан пристрастился к медовухе. А ведь мы — прямые потомки благородного Авесалома. Пусть Тибул Храбрый будет моим наследником.

Речь Сергия Мудрого задела за живое Михея — старейшину рода Белохвостого Оленя:

— Ишь, что выдумал! Не смог воспитать в своем роду героя, а теперь желаешь заполучить готовенького?! Не позволю! Тибул — мой любимый внук и я по праву горжусь им, как Дмитрий Храбрый гордится Урсулой-грозой хунхузов.

Речь Костромы — старейшины рода Куницы была длинной и витиеватой, но если ее ужать, то смысл ее сводился к следующему:

— Тибул — герой и заслуживает того, чтобы быть основателем отдельного рода, тотемом которого должен быть Тигр. Пусть каждый род в течение ближайших двух-трех лет предложит ему в жены хотя бы по одной юной невесте. Пусть он выберет, кто ему понравится. За это время можно совместными усилиями отремонтировать для него пустующую башню на левом берегу Припяти. После этого он поселится в ней вместе со своими женами, приемной дочерью Сарой Гудвин и родными братьями: Рико и Люком.

— Хорошая идея! За предложение Костромы голосую обеими руками! — заявил Андрей Лучник — старейшина рода Черного Кабана.

— Для почина выдаю за Тибула Храброго замуж свою дочь-красавицу Ириску! — вмешался в прения Верховный Вождь Гонорий.

— Помалкивай, пока тебя не спросили! — грубо оборвал его Сергий Мудрый, заметив, что Гонорий нарушил веками существующий регламент заседания Совета старейшин.

Предложение Костромы — старейшины рода Куницы поддержали главы родов Красной Лисицы, Черного Соболя и Пантеры.

Заседание Совета старейшин началось ровно в полдень и с короткими перерывами на молитву и легкий перекус из сухих лепешек со свежим медом и душистым травяным чаем продолжалось до вечера. За это время главы родов обсудили еще два вопроса: предложения старейшин племени москитов о новом разграничении территории охотничьих угодий по реке Припять и о потенциальной угрозе нападения племени кайяпо на Красные Камни в начале зимы текущего года.

Окончательное решение по вопросу об итогах операции "Царица" Совет старейшин выработал после того, как разобрался с москитами и кайяпо. Старейшины москитов, с которыми Агата-воительница провела переговоры, предлагали предоставить их племени весь левый, возвышенный, берег Припяти. Орландам в этой связи доставался весь правый берег реки, сильно размытый наводнением. В ближайшее время на этой территории вместо красивого хвойного леса и нерестовых рек и ручьев должны были появиться непроходимые болота.

Предложение москитов вызывало у старейшин сильнейшее негодование. Дело в том, что, когда на территорию охотничьих угодий москитов в летний период вторгались хунхузы, москиты отсиживались в своих стойбищах на вершинах сопок, зачастую питаясь одними грибами, ягодами и древесной корой, и мечтали о том, когда лето закончится, и они смогут спокойно ловить рыбу и охотиться на оленей и кабанов. С исчезновением хунхузов москиты совсем обнаглели, поскольку заявили свои претензии даже на угодья, на которых орланды испокон века, отогнав хунхузов, охотились, а поздней осенью устраивали свои зимние промысловые лагеря.

Война с москитами — маленькими людьми с выпученными глазами и треугольными ушами — обещала быть долгой и кровопролитной. Их игрушечные луки стреляли недалеко, но были снабжены отравленными стрелами, которые даже при малейшей царапине вызывали летальный исход. Хунхузы побеждали москитов внезапностью нападения в ночное время и разными хитрыми приманками вроде запаха жареного мяса или свежей крови. Орланды на подобные приманки не велись, что позволяло им не попадать в западню, а при сближении с хунхузами в открытом бою издалека отстреливать их своими мощными дальнобойными луками. Москиты хунхузов всегда страшно боялись, а воительниц из отряда Центуриона Агаты безмерно уважали за помощь, оказываемую им во время осады хунхузами их летних стойбищ, расположенных на вершинах сопок.

Заслушав доклад Агаты о переговорах со старейшинами москитов, у большинства глав родов племени орландов промелькнула мысль о том, что немного хунхузов, порядка хотя бы одной сотни, для острастки москитов, совсем бы не помешало. Но еще больше старейшин орландов взволновал вопрос о весьма вероятной войне с кайяпо, которые, следуя по избранному ими маршруту кочевья, должны были поздней осенью появиться в 50–60 стадиях севернее Красных Камней. Агата напомнила Совету старейшин о показаниях бывшей жены сына вождя кайяпо по имени Медвяная Роса, которая добровольно пришла к орландам и была принята досточтимым старцем Михеем в качестве наипочетнейшего гостя рода Белохвостого Оленя.

Упомянув Медвяную Росу в контексте с возможными враждебными действиями кайяпо, Агата намекала на то, что эту женщину следует возвратить туда, где она была принята по закону гостеприимства. И все старейшины, в один голос, заявили о том, что так должно и быть.

— Господа! — взмолился Верховный вождь Гонорий, — Я все понимаю, но Беллерофонт — мой любимый брат, и я не могу приказать ему вернуть Медвяную Росу в приют Белохвостого Оленя.

— Вождь ты, или не вождь?! — гневно спросил его до того хранивший молчание Верховный жрец Колыван.

— Вождь я, вождь, и я завтра же отправлюсь в факторию за Медвяной Росой, — чуть ли не взмолился Гонорий.

Ближе к вечеру Совет старейшин племени орландов выработал свое решение по первому вопросу повестки дня, то есть диверсионной операции под условным названием "Царица". Это решение, с какой точки зрения его не рассматривай, было совершенно беспрецедентным.

Во-первых, Совет старейшин объявил Центуриону Агате и Старой Досе строгий выговор — за то, что они не обеспечили пути отхода Урсулы-воительницы и ее напарника, которого теперь всем велено было называть Тибулом Храбрым, с места покушения на хунхузскую царицу.

— Победителей не судят! — пыталась возразить Агата.

— Замолчи! На твоей совести, кроме прочего, смерть рабыни из племени илинойцев: робкой, как олененок, и беспомощной, как слепой котенок! — заявил преподобный Колыван, и Агата закрыла свое лицо ладонями, чтобы скрыть хлынувшие из глаз слезы.

Во-вторых, Совет старейшин постановил перевести Толемей-хана со своими слугами и Урхана со своими сыновьями на более комфортное место жительства в подворье Кочубея и обеспечить им дополнительное продовольственное и вещевое довольствие на период до начала зимы. В это время по скованной льдом Припяти с севера на юг шли на оленьих упряжках купеческие караваны с мороженой рыбой, китовым жиром, шкурами тюленей и морских котиков. С одним из этих караванов джурджени могли возвратиться на родину. Толемей-хан, кроме прочего, получал в награду за консультационные услуги золотой головной убор Пришедшей Красавицы, Хора, от которого старейшины орландов решили на всякий случай избавиться.

В-третьих, Урсула-воительница награждалась полным комплектом вооружения и доспехов из меди и бронзы.

В-четвертых, Тибул Храбрый из рода Белохвостого Оленя провозглашался главой рода Тигра со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая участие в заседаниях Совета старейшин, и получал в вечное пользование своей семьи участок территории на Красных Камнях возле Разрушенной башни. Башню, естественно, еще следовало восстановить, а род — произвести.

Как правило, к завершению заседания Совета старейшин возле входа в резиденцию Верховного вождя толпился народ, чтобы узнать последние новости. Были среди них и близкие родственники старейшин, которые под руки или на носилках провожали почтенных старцев до родовых приютов. Старейшина "белохвостых" Михей обычно предпочитал добираться до своего приюта без посторонней помощи, но на этот раз его ждал сюрприз. Его старший сын Ерофей усадил его в четырехколесную деревянную повозку в виде очень удобного кресла, обитого кожей, и под аплодисменты зевак и лай собак покатил по вымощенной брусчаткой дороге.

— Что это такое? — удивился Михей.

— Это — драндулет. Его придумал Тибул до того, как отправиться в свой героический поход, а Гарегин, тайком, изготовил.

— Как наши дела, отец? — в свою очередь поинтересовался Ерофей.

— Победа, полная победа! — обрадовал своего старшего сына Михей.

V

В полдень, когда началось заседание Совета старейшин, Павлов сидел в тени высокого вяза на лавочке возле ворот приюта Белохвостого Оленя, наслаждался погожим летним днем, щелкал каленые кедровые орешки и наблюдал за тем, как Рико и Люк соревнуются друг с другом в метании копья в цель. Копье у них было игрушечное с наконечником из самородного золота. Вскоре к нему присоединилась Сара Гудвин и в очередной раз начала рассказывать ему о том, как в День Благодарения Авесалома она выступала на танцевальном конкурсе. За время своего пребывания на Красных Камнях чернокожая девочка быстро освоила орландский язык, разговаривала с небольшими ошибками и практически без акцента. Она была очень довольна своей новой жизнью и относилась ко всем "белохвостым" с неподдельной любовью и уважением. Павлова же она любила и уважала больше всех и готова была ради него разбиться в лепешку.

У Павлова было предчувствие, что скоро произойдет какое-то важное событие, которое, если не перевернет, то сильно изменит его жизнь. Об этом косвенно свидетельствовали загадочные улыбки и подмигивания старших женщин, которые с утра начали стряпать пироги и пробовать разные ягодные вина, чтобы удостовериться в том, что они не прокисли. Вначале Павлов решил, что "белохвостые" ждут появления Медвяной Росы и на всякий случай спросил об этом Гарегина. Но его самый близкий друг лишь развел руками и попросил набраться терпения до решения этого вопроса на сегодняшнем заседании Совета старейшин, который не позволит Гонорию и Беллерофонту оскорблять честь и достоинство храброго воина, совершившего подвиг и получившего тяжелое ранение.

Не успел Павлов дослушать рассказ своей приемной дочери о танцевальном конкурсе, который изобиловал новыми подробностями, как увидел, что из ворот приюта, одна за другой выходят жены сыновей Корнея: Снежинка, Прасковья и Елена. На них были длинные праздничные сарафаны из выбеленного холста, а в руках они держали букеты полевых цветов. Следом за ними вышли их мужья: Макар, Демьян и Савелий. Они были одеты в летние комбинезоны из оленьей замши и несли рыболовную сеть, которую затем развернули в виде луча. Откуда-то неподалеку раздался протяжный звук рога, на который из приюта Белохвостого Оленя протрубили трижды. Громким лаем залилась вся собачья стая "белохвостых" и куда-то понеслась со всех ног.

Рико и Люк бросили свои спортивные занятия, прибежали к Павлову и забрались к нему на колени. Сара Гудвин начала хныкать, упрекая Павлова в том, что он уделяет своим братьям больше внимания, чем ей, тогда как она любит его больше всех на свете.

— И я тоже люблю тебя, Сара, — пытался успокоить ее Павлов.

— И я стану когда-нибудь твоей женой? — обрадовалась Сара.

— Тебе, что, уже замуж захотелось? — изумился Павлов.

— Теку, как сучка. Уже невтерпеж! — простодушно призналась Сара.

— Раньше, чем тебе не исполнится 14 лет, думать об этом не смей! Понятно?! — грозно предупредил ее Павлов.

Сара Гудвин обиженно зашмыгала носом и посадила к себе на колени Рико, заметив, что Павлову неудобно держать на себе двух упитанных пацанов, растолстевших от орландской каши и блинов с медом. Так они и сидели, с любопытством наблюдая за начавшимся театральным действом, пытаясь разгадать его смысл. Никто Павлова о предстоящем, родовом или племенном, празднике не предупреждал, а Сара Гудвин не ведала об этом и подавно.

Из ворот приюта вышла Лаванда в нарядном сарафане с деревянным подносом в руках. На подносе был круглый хлеб из желудевой муки и глиняная солонка. Следом за ней появился красный от смущения 25-летний Юлий, старший сын Дорофея и Глафиры, по прозвищу Бортник. Двойнику Павлова Сороке он приходился троюродным братом. Его главной обязанностью в приюте был уход за пчелами и все, что с пчеловодством связано: изготовление ульев и восковых свечей, приготовление разных напитков на основе меда: алкогольных для взрослых и безалкогольных — для детей, и так далее. Юлий все время был чем-то занят, и Павлов с ним общался очень редко. У Дорофея и Глафиры было еще два взрослых женатых сына и дочь-подросток по имени Синица, с которой очень крепко дружила его Сара Гудвин.

Павлов был в курсе, что жена Юлия по прозвищу Гусыня по весне умерла от простуды, оставив ему трех малолетних детей. По достоверным сведениям Гарегина, Лаванда и Глафира пытались просватать за Юлия какую-нибудь вдову или разведенную женщину, но пока безуспешно. Возможно, что на этот раз им это удалось, и Павлова разбирало любопытство, на ком же Юлия женят: на Дуне Вертихвостке из рода Красной Лисицы или на Любаве Косоглазой из рода Куницы? Вскоре его любопытство было удовлетворено, но то, что он увидел, повергло его в крайнее изумление, а в глубине души его зашевелилась ревность: во главе свадебной процессии, идущей в направлении приюта Белохвостого Оленя, он увидел Нару и Березку.

То, что невестой является Березка, было понятно без дополнительных разъяснений. На ней был наряд "девственной невесты", сшитый из тончайшей бересты. Рядом с Березкой шла Нара, одетая в халат из тонкой оленьей кожи, украшенный собольим мехом. Их сопровождали сородичи, одетые в праздничные одежды, в количестве шести человек: три юноши и три девушки. У девушек в руках были полевые цветы, а юноши несли на себе тюки, в которых, вероятно, находилось приданое невесты и подарки родственникам ее будущего мужа.

Приблизившись к Лаванде и Юлию, Нара и Березка низко поклонились. Юлий предложил Наре и Березке отведать хлеба-соли. После этого он взял Нару за руку, и они троекратно поцеловались. То же самое Юлий повторил с Березкой. Затем Юлий и Нара взяли Березку за руки, и повели ее к скамейке, на которой расположился Павлов и его семейство. Опережая их, к скамейке направились Макар, Демьян и Савелий и окружили ее рыболовной сетью. Павлов понял, что происходит что-то серьезное, попросил Люка слезть с его колен и встал, не зная, что и подумать.

— По сердцу ли тебе девушка, которую мы к тебе привели? — с неожиданным вопросом обратился к нему Юлий.

— Конечно, по сердцу, — ответил Павлов, полагая, что это делается для того, чтобы узнать у него, как авторитетного сородича Юлия, его личное мнение по поводу Березки.

— Так бери ее себе! Пусть она будет тебе любимой женой, твоим братьям — старшей сестрой, а твоей приемной дочери Саре — доброй мачехой! — с этими словами Юлий слегка подтолкнул Березку в спину, и она, пройдя через открывшийся проход в сети, бросилась к Павлову на шею, плача от радости.

И тут-то до него дошло, почему Фиалка (жена Гарегина) и Муза (жена Корнея) затеяли в его хижине генеральную уборку, а самого его попросили посидеть у ворот приюта на лавочке и понаблюдать за братьями Рико и Люком, которые "совсем от рук отбились". Присутствие на церемонии "встречи невесты" Юлия имело еще более простое объяснение: Юлий (вдовец) и Нара (вдова) объявляли о своей помолвке. Из этого следовало, что Юлий становился для Березки отчимом. У орландов не существовало шаблонов, по которым они проводили свои торжественные церемонии, — все зависело от конкретных условий и обстоятельств, примеряясь к которым старшие женщины родов каждый раз придумывали новый сценарий.

Под веселую песню о незадачливом рыболове, которого съела пойманная им рыба, Павлов и Березка отправились в приют Белохвостого Оленя в хижину, где Павлов еще совсем недавно, душа в душу, жил со своей Медвяной Росой. Их осыпали цветами и кричали: "Тили-тили тесто жених и невеста"! Когда Лаванда, открыв дверь, впустила их в помещение, Павлов глазам своим не поверил: настолько изменилась вся обстановка. На полу лежали медвежьи шкуры, а на кровати — пуховая перина, застеленная тонким льняным полотном. В каждом углу стояла высокая глиняная ваза с ветками пихты и можжевельника. На низеньком обеденном столике было расставлено разное угощение, а под столик был задвинут деревянный таз с водой.

— Желаю счастья! — крикнула Нара, когда Лаванда затворила за молодыми дверь.

— Есть хочешь? — спросил Павлов Березку, не зная, как начать с ней общаться в столь пикантной ситуации.

— Не хочу. Помоги мне лучше снять этот наряд. Мне в нем холодно, — попросила его Березка.

Снять с Березки "свадебное платье" оказалось делом не простым, так как некоторые его фрагменты были к ней просто приклеены.

— Кто же тебя так разодел? — поинтересовался Павлов, сдирая с ее спины большой лоскут бересты.

— Ай, больно! — отвечала Березка, пытаясь в это время отстегнуть юбку.

— И замуж за меня тебя, наверное, силком идти заставили, — съязвил Павлов и тут же нарвался на конфликт.

— Как тебе не стыдно?! Я по тебе, можно сказать, со дня нашей первой встречи сохну, а ты издеваешься! — возмутилась Березка, отстегнув, наконец, от пояса свою юбку. Юбка свалилась, и Павлову осталось только развязать узел, скрепляющий пояс. На поясе держались колготки из тончайшей бересты. Он и прежде уже видел Березку обнаженной, хотя и не в полный рост, а по пояс. Это было полтора месяца назад на стоянке Белохвостого Оленя. Он еще тогда подумал, что юная Березка линиями своего тела больше похожа на женщину, чем ее старшая сестра Урсула-воительница.

— Не смей при мне думать о моей сестре! — неожиданно заявила Березка и, шутя, дернула его за ухо.

— Как ты догадалась? — изумился Павлов, чувствуя, как к его лицу прихлынула кровь.

— По губам. Ты беззвучно прошептал: "Урсула", — сообщила наблюдательная Березка, таким образом, поставив его перед фактом, что перед ней ему, вряд ли, удастся что-нибудь утаить.

Освободившись от свадебного наряда, Березка выдвинула из-под обеденного столика деревянный таз с водой и, встав в него ногами, попросила Павлова промыть ей те участки кожного покрова, на которых остались следы клея. Вода в тазу оказалась очень теплой, и Павлов получил еще одно наглядное доказательство организаторских способностей Лаванды.

— Так кто же все-таки тебя так разодел? — повторил свой вопрос Павлов.

— Двоюродные сестры. Они же и татуировку замужней женщины мне сделали. Нравится? — спросила Березка, повернувшись к нему лицом.

— Тебе, наверное, было очень больно? — посочувствовал Павлов и даже поцеловал ее венерин холм, на который очень искусно был нанесен узор из цветов и листьев.

— Больно, конечно. Но это ведь делается не в один день, а постепенно. Можно привыкнуть, — раскрыла Березка один из секретов приготовления юной орландской невесты к замужеству.

После омовения Березка забралась на перину и развязала принесенный с собой узелок. В узелке были разные золотые украшения: кольца, сережки, браслеты. И не только. Среди этих безделушек Павлов с удивлением увидел свой компас и коробок спичек. Эти предметы он забыл в своем комбинезоне, который Нара во время их пребывания на стоянке Белохвостого Оленя поручила Березке прополоскать в реке.

— Вот, это — твое, — сказала Березка и протянула ему компас и спички.

— Спасибо тебе, милая Березка! Такого я точно от тебя не ожидал! — расчувствовался Павлов.

— А теперь я жду подарок от тебя, — тихо сказала Березка и, покраснев, опустила голову.

— Какой подарок? — не понял Павлов.

— Подари мне братика!…

VI

С приходом Михея и Ерофея начался заключительная часть церемонии бракосочетания Тибула Храброго и Березки. Михей благословил молодых, а затем поздравил Нару и Юлия с помолвкой. Прошло немного времени, и в приют Белохвостого Оленя пожаловал Дмитрий Храбрый — старейшина рода Желтого Быка. 80-летнего старца принесли на носилках его внуки — двоюродные братья Березки и Урсулы. И опять все повторилось: благословление и поздравление. Глава рода Желтого Быка занял место на противоположном конце большого праздничного стола, то есть напротив Михея. Павлов и Березка сидели посредине стола, соответственно, напротив Нары и Юлия.

Для выхода к родственникам и гостям Павлов по просьбе Лаванды и Нары надел новую безрукавку и штаны и из какой-то тонкой, как пергамент, кожи и свой знаменитый плащ из тигровой шкуры. Березка переоделась в свой летний сарафан и надела на руки тонкие золотые браслеты. Когда они сели за стол, Юлий набросил на плечи Березки манто из шкурок горностая и сказал, что это — его подарок. Павлов догадался, что Юлий — рад несказанно. Хотя Нара была на десять лет его старше, она принадлежала к знатному орландскому роду — многолюдному и зажиточному. Кроме того у нее была безупречная репутация и она славилась, как искусная рукодельница и повариха. Хлеб, который она выпекала, не черствел, а пиво, которое она варила, отличалось изысканно-тонким вкусом и ароматом. Да и внешне Нара выглядела, что надо: высокая, статная, румяная и чернобровая. Чем-то она Павлову великую актрису Нону Мордюкову напоминала.

От Березки Павлов успел узнать, что Нара решилась на брак с Юлием потому, что захотела быть рядом со своей любимой младшей дочерью во время ее первой беременности, чтобы оказывать ей посильную помощь по хозяйству, защищать от притеснений и завистливых сплетен младших женщин. Со старшими женщинами рода Белохвостого Оленя, например, с Лавандой Нара была хорошо знакома и надеялась на то, что их приятельские отношения постепенно перерастут в родственную симпатию и взаимное уважение. Меньше всего она опасалось враждебного отношения к Березке со стороны Медвяной Росы, почувствовав ее добрый нрав еще при первом знакомстве на стоянке Белохвостого Оленя.

Павлова и Березку оставили в "брачных покоях" наедине, не ограничивая во времени интимного общения. Их никто не беспокоил, поэтому они успели сделать все, что хотели, откровенно поговорили на разные темы и даже немного подремали. Березка поделилась с ним своими планами на будущее. Так, она изъявила желание, чтобы после возвращения Медвяной Росы они жили втроем в одной хижине, а когда у нее и у Медвяной Росы родятся дети, они построят вторую хижину, в которой он сможет спокойно отдыхать после мирных и ратных трудов.

— Только не отдаст тебе Беллерофонт Медвяную Росу добровольно, — высказала Березка мнение Нары, Лаванды, Урсулы и, отчасти, свое собственное.

— Я вызову Беллерофонта на поединок чести, когда поправлюсь! — вскипел Павлов, задетый замечанием Березки за живое.

— Вот, когда выздоровеешь и наберешься сил, тогда и вызывай, пока же твоя единственная жена, это — я. И я не желаю, чтобы какой-то Беллерофонт сделал тебя калекой, — сказав это, Березка всхлипнула и прижалась к нему еще крепче.

А теперь снова вернемся к праздничному столу. Все "белохвостые" и их гости уже знали, что Дмитрий Храбрый и Михей принесли с собой какие-то очень важные новости и с нетерпением ждали, когда они их им сообщат. Но Дмитрий Храбрый и Михей, словно, нарочно, держали паузу, и обменивались колкими шутками и замечаниями по поводу Нары Рукодельницы и Юлия Бортника. У Нары, дескать, пиво никогда не выдыхается, а у Юлия пчелы делают такой мед, что его можно сразу употреблять, как медовуху.

Наконец, подав друг другу условный знак, старейшины встали. Вслед за ними немедленно встали все остальные. Дмитрий Храбрый и Михей торжественно сообщили о недавно принятом в резиденции Верховного вождя Гонория решении именовать Тибула Храброго основателем рода Тигра с выделением ему и его семье родовой вотчины и охотничьих угодий. Это известие вызвало бурное ликование, поскольку все поняли, что это — круче, чем триумф.

…Солнце наполовину скрылось за горизонтом, когда за воротами приюта Белохвостого Оленя послышались мерные удары копий о кожаные щиты. Трижды протрубил рог. Березку и Тибула Храброго пришли поздравить Урсула-воительница и свободные от дежурства старшие ученицы ее отряда в количестве десяти человек. Павлов и Березка вышли из-за стола и направились к воротам в сопровождении Ерофея и Гарегина, которые несли в руках штандарты Белохвостого Оленя. Михей и Дмитрий Храбрый, а за ними и все остальные: родственники и гости, — тоже захотели посмотреть, как Урсула-гроза хунхузов будет поздравлять младшую сестру Березку и своего боевого соратника Тибула со вступлением в законный брак.

— Урал!!! — восторженно закричали старшие ученицы при виде Павлова и Березки. А дальше произошло то, что никто не ожидал: Павлова посадили на щит и подняли на вытянутых руках.

— Слава нашему Тигру Тибулу! — закричали ученицы.

— Слава нашей Тигрице Урсуле! — снова закричали ученицы, и на щите, стоя на ногах, над толпой поднялась Урсула в бронзовом шлеме с высоким гребнем и до блеска начищенном медном панцире. Эти доспехи из арсенала Верховного вождя Гонория ей незамедлительно выдали сразу после окончания заседания Совета старейшин.

В этот торжественный момент все вокруг озарилось светом отразившихся от гранитных берегов Красных Камней лучей заходящего солнца. Хотя Павлов уже успел привыкнуть к этой ежедневной иллюминации, на этот раз она показалась ему особенно великолепной.

Михей радушно пригласил Урсулу-воительницу и юных амазонок в приют Белохвостого Оленя. Для них немедленно поставили и накрыли отдельный стол, а Ерофей выкатил для них большую бочку крепкого пива. Павлов не мог не догадаться, что его свадьба влетела сородичам, как выражались в его время, "в копеечку". Из погребов были вытащены все соления, копчения и сладкие ягодные вина. Накануне Гарегин выменял на причале у знакомых охотников на выделанные звериные шкуры свежее мясо (оленину и кабанину), которое было сварено в двух больших медных котлах.

Желающих поздравить Тибула Храброго и Березку было так много, что Ерофею и Лаванде пришлось устанавливать очередность пребывания гостей за праздничным столом. Рассказывают, что Шалопай и Кудлатый — бывшие друзья Сороки, уже изрядно выпившие на поминках по своему товарищу из рода Красной Лошади, попавшему на рыбалке в пасть огромного речного ящера, тоже пытались напроситься в гости, но Ерофей дал им жесткий отпор. Те так разобиделись, что поклялись при первой же возможности отомстить своему зазнавшемуся дружку.

По дороге к Главному причалу Шалопай и Кудлатый встретили возвращающуюся с пикника компанию незамужних девиц и холостых парней. Лидером среди них, несомненно, являлась 14-летняя дочь Верховного вождя Гонория Ириска, считавшаяся на Красных Камнях первой красавицей и самой завидной невестой.

— Привет, Ириска! — крикнул Шалопай, и послал ей воздушный поцелуй, — на что Ириска в ответ презрительно поджала губы.

— Откуда такие хмельные и невеселые? — поинтересовался Патриций — один из младших сыновей Гонория.

— Из приюта "белохвостых". Со свадьбы Сороки, то есть Тибула, и Березки — дочери Нары и Уренгоя. Только нам ничего не досталось. По усам текло, а в рот не попало, — ответил Кудлатый.

— Березка?! — удивилась Ириска, и, поняв, что Шалопай и Кудлатый не шутят, заревела и, путаясь в полах своего белого льняного плаща, побежала домой, чтобы выяснить, почему обещанный ей отцом муж-герой достался другой невесте.

— Вот тебе и Сорока! — сказал Кудлатый, догадавшись о причине, по которой красавица Ириска ударилась в слезы.

— А может быть он и не Сорока вовсе? — предположил Шалопай и в задумчивости почесал затылок.

— Тогда кто же он?

— Кто?

— ???

Веселье в приюте Белохвостого Оленя продолжалось до полуночи. Для освещения были зажжены заранее сложенные костры. Заметив, что его юная супруга уже ничего не кушает и не участвует в общем разговоре, а клюет носом, Павлов обратился к сидевшему с ним рядом на лавке Ерофею с вопросом:

— Дядюшка, не будет ли с моей стороны неучтивым, если я и Березка оставим гостей и отправимся почивать?

— Нет проблем, племянник! Бери ее под руку, а я и Лаванда зажжем факелы и вас проводим! — обрадовал его Ерофей.

Нара и Юлий тоже вызвались проводить молодых. По озабоченному выражению лица Нары Павлов догадался, что его теща хочет ему сообщить что-то важное и не удивился, когда, подойдя к хижине, Нара заявила, что ненадолго с молодыми задержится, чтобы оказать своей дочери небольшую врачебную помощь. Сородичи поняли ее правильно и быстро удалились

Когда они остались втроем, Березка сердито заявила Наре о том, что ни в какой врачебной помощи не нуждается, так как Тибул — настоящий мужчина и сделал ее женщиной так, что она не почувствовала никакой боли.

— Я в этом и не сомневалась, доченька! — засмеялась Нара и с помощью огнива и кресала зажгла принесенную с собой толстую восковую свечу.

— Тогда зачем ты здесь? — сердито спросила Березка.

— Я здесь для того, чтобы сообщить тебе и твоему мужу о том, что Верховный вождь Гонорий завтра с утра отправится с Главного причала на своей ладье в факторию. Гонория будут сопровождать его слуги, а также Ерофей, Корней, Гарегин и, ты, Тибул. Вы пойдете, якобы, за Медвяной Росой. Но это — ловушка, — сказала Нара, сославшись на источник информации, заслуживающий доверие.

— Я не смогу отказаться от поездки, и вы, мама, это прекрасно понимаете, — сказал Павлов и тяжело вздохнул.

— В тебя могут выстрелить отравленной стрелой из лука. На ладье или по прибытию в факторию тебя могут угостить отравленным пивом или медовухой. От угощений откажись. Надень в поездку холщевый панцирь и повесь на спину круглый щит. Урсула в курсе дела, и завтра утром нужные доспехи тебе и Гарегину предоставит, — Нара говорила так убедительно, как будто она эту ситуацию уже давно предчувствовала.

Когда Нара ушла, пожелав молодым спокойной ночи и здорового потомства, у Березки началась истерика. Она так безутешно заплакала, уткнувшись лицом в подушку, что Павлов не выдержал и напугал ее тем, что, когда она родит ребеночка, молоко у нее будет соленым. Березка ему не поверила, но плакать перестала и даже неумело начала с ним любовную игру, которая продолжалась до тех пор, пока горела оставленная Нарой восковая свеча.

………………………………………………………………………………………………………

Ранним утром над Красными Камнями разразилась короткая летняя гроза, которая помешала Павлову досмотреть чудный сон, вызвавший у него ностальгию о прежней жизни. В этом сне он видел своих родителей, брата, друзей школьных и студенческих лет и прекрасно понимал, что их всех уже нет в живых. Давным-давно умерли даже их дети и внуки, и из населения той Атлантиды, наверное, остался только он один. Среди прочих он увидел во сне Лёньку-философа, который, небрежно опершись о стойку бара, читал свои стихи. Стихи были длинные-длинные, и он успел запомнить только первые три строчки:

"Когда звезды свиваются в вервь и по ней на Землю спускаются боги,

Когда нового Солнца рассвет с радостью встречают первобытные люди,

Тогда рождается Миф — первых слов благозвучье значений".

Гроза разбудила и Березку. Его юная супруга нежиться в постели под пуховым одеялом не стала, а, накинув на себя холщевый халат, разожгла в очаге огонь и поставила в медном кувшине греться воду. Вопросы гигиены у чистюли Березки стояли на первом плане, и Павлова это не могло не порадовать.

Невдалеке послышались чьи-то тревожные голоса и крики. В хижину без стука вбежала испуганная Сара Гудвин и сообщила о том, что горит дровяной склад, в который попала молния. Эта новость заставила Павлова немедленно подняться с постели и одеться. Вместе с Сарой он поспешил на место происшествия. К счастью, "белохвостые" возгорание заметили вовремя и успели огонь погасить, иначе при сильных порывах ветра не миновать было большой беды. Павлов уже был наслышан о том, что во время последней сильной грозы от пожара очень сильно пострадал приют Красной Лисицы.

Тушением пожара в дровяном складе руководил Гарегин. Дровяные склады, как и столярная мастерская, были его заботой. От сажи и копоти он был весь черный, как трубочист. Заметив Павлова, он подошел к нему и сообщил о том, что еще до грозы в приют Белохвостого Оленя прибежал посыльный от Верховного вождя Гонория и велел передать, чтобы Ерофей Чернобородый, Корней Весельчак, Гарегин Плотник и Тибул Храбрый, за три часа до полудня были у причала, готовые к поездке в факторию. Его друг подтвердил опасения Нары и сказал, что они отправятся в полном боевом снаряжении, и по дороге будут держать ухо востро.

— Будь готов к любым неожиданностям, брат, — предупредил его Гарегин.

Павлов пригласил Сару позавтракать вместе с ним и Березкой, и чернокожая девочка с радостью согласилась. Заметив на обеденном столике много вкусных вещей, она пришла в еще больший восторг. Ей особенно понравилось хрустящее медовое печенье и утиные грудки, зажаренные в кедровом масле. Детей и подростков во время свадебного торжества тоже хорошо угостили, но всего попробовать им, разумеется, не удалось. Сара рассказывала о том, как она со своими подругами наблюдала за тем, как веселятся взрослые, из окна второго яруса башни и уморительно передразнивала особенно запомнившихся ей гостей.

Березка, слушая Сару, сдержанно улыбалась, как и положено взрослой замужней женщине. Затем Сара стала рассказывать о том, какие у нее и ее подруг на сегодня планы в мастерской, и с сожалением отметила, что в отсутствие Медвяной Росы работа по пошиву одежды уже не так спорится. Березка покраснела и опустила голову, понимая, что в качестве закройщицы заменить Медвяную Росу она, наверное, не сможет

VII

Верховный вождь Гонорий приветливо встретил "белохвостых" возле своей ладьи с резными бортами и поздоровался с каждым за руку.

— Что это вы как в военный поход снарядились? — удивился он и неестественно засмеялся.

Сам Гонорий и его сыновья: Кочубей, Аркадий и Моисей, — были одеты в обычные летние охотничьи комбинезоны из оленьей замши. На носу лодки были сложены мешки с солью и тюки с выделанными кожами — товар, который Гонорий перевозил в факторию для продажи на предстоящей осенней ярмарке. Традиционная летняя ярмарка по причине наводнения, не состоялась, и состоится ли осенняя, никто не знал, но семья Верховного вождя на всякий случай к ней готовилась.

Верховный вождь жестом приказал своим сыновьям занять места гребцов. Ерофей, Корней и Гарегин тоже сели за весла. Слуга Гонория по прозвищу Илиноец — мрачный глухонемой мужчина атлетического телосложения — взялся за тяжелое кормовое весло. Павлова Гонорий пригласил присесть на низенькой скамейке возле мачты и сел на такую же скамейку напротив него. За их отбытием в факторию наблюдало много любопытных. Пришла проводить своего боевого соратника и Урсула-воительница. С Березкой и Нарой Павлов попрощался в приюте, и они обещали ждать его у причала весь вечер.

Путь от Красных Камней до фактории занял шесть дневных часа. Всю дорогу Павлов и Гонорий разговаривали. Верховного вождя орландов интересовали некоторые детали операции "Царица", и самое главное — причина, из-за которой хунхузы словно сквозь землю провалились. Павлов старался отвечать четко, по-военному. Относительно исчезновения хунхузов он искренне признался, что был удивлен этим даже больше, чем тому, что вообще остался жив.

Ответы юноши и то, как он держался: скромно и учтиво, — произвели на Гонория очень сильное впечатление. И тогда Верховный вождь раскрыл перед ним свои планы: он хотел бы выдать за него замуж свою дочь Ириску, с условием, что пять дней в неделю (у орландов она называлась "декадой" и состояла из девяти дней). Тибул Храбрый будет проживать в его резиденции и совместно с ним заниматься государственными делами. Остальное время он мог бы проводить в своем родовом гнезде в приюте Тигра, который Гонорий обещал помочь к зиме отстроить, обязав каждый род выделить ему в помощь по одному плотнику.

Кроме того, Гонорий хотел, чтобы его будущий зять, пользуясь пребыванием на Красных Камнях Толемей-хана, выучил язык джурджени и научился на этом языке читать и писать. Об этом, кстати, Гонория попросил сам Толемей-хан, заявив о том, Тибул — на редкость способный юноша. От Верховного Жреца Колывана подобной помощи ждать было бесполезно, так как он искренне считал, что грамота орландам ни к чему. Он только сыновей своих грамоте обучал, да и то лишь потому, что в возрасте 17–18 лет они покидали отчий дом и отправлялись на юг — в Империю джурджени к родственникам, или на север — в Храм Высочайшего Одина — для продолжения учебы и принятия жреческого сана.

Окружающий ландшафт никого не радовал. Берега Припяти были сильно подтоплены, как после весеннего половодья. Здесь располагались охотничьи угодья родов Красной Лисицы, Росомахи, Красной Лошади и Черного Соболя. Лесные промысловые звери: лоси, олени и кабаны, — ушли на возвышенные участки суши, и охотникам оставалось только надеяться на то, что осенью они вернется на прежние места своего обитания. А пока же между родами то и дело вспыхивали ссоры по поводу того, кто и где имеет право охотиться. Верховному вождю орландов приходилось улаживать и эти конфликты, и вновь и вновь перекраивать границы между участками сократившихся из-за наводнения охотничьих угодий.

— А тут еще москиты совсем обнаглели, требуют себе высокий берег, вплоть до реки Лопарь, — пожаловался Гонорий, уже сожалея об исчезновении хунхузов, которые в летние месяцы держали москитов в страхе и напряжении.

— И что же? Война? — поинтересовался Павлов.

— Война с москитами сейчас нам не с руки. Есть еще кайяпо, которые кочуют от нас поблизости и могут нарушить мирный договор, — поведал Гонорий еще об одной международной проблеме, которая волновала его гораздо больше, чем все остальные.

— Почему не осваивается территория у потухшего вулкана Бета? Охотник Аггей из рода Черного Кабана утверждает, что зверя там больше, чем где бы то ни было, — не выдержал Павлов.

— Страх! Там бесследно пропадают люди и появляются невиданные животные и растения. После посещения этих мест многие начинают испытывать беспричинную тоску и боли в суставах. Разве тебе это неизвестно? — удивился Гонорий.

— Так ведь Аггей из рода Черного Кабана там охотится, и ничего, — неуверенно возразил Павлов.

— Уже не охотится. Сегодня на рассвете Аггей отошел в Царство Теней. Накануне, вечером, у него из горла внезапно хлынула кровь, — сообщил Гонорий печальную для Павлова новость.

………………………………………………………………………………………………………

Братья Верховного вождя Беллерофонт и Капуцин проживали в фактории на просторном подворье вместе со своими семьями и домашней прислугой. Место, на котором располагалась фактория, Павлову очень понравилось. Это был высокий берег реки Припять неподалеку от слияния ее с рекой Еленой. В различных районах России такие места имели разные названия: "стрелка", "бык", "раздер", "россошь". У орландов место слияния двух рек называлось словом "сангам" и традиционно считалось средой обитания доброй волшебной силы.

Всего в фактории насчитывалось шесть подворий, в которых постоянно проживали купцы из Империи джурджени и представители родоплеменной знати окрестных полуоседлых и кочевых племен. Все это сообщество жило довольно дружно, охраняемое двусторонними мирными договорами между племенами. В фактории накапливался товар для последующей реализации на ярмарке (летней и осенней) или выполнения каких-то межплеменных обязательств по взаимным поставкам товаров и рабов. Земля, на которой располагалась фактория, когда-то принадлежала делаварам — некогда самому могущественному племени Северного Забайкалья. В результате какой-то страшной болезни все племя практически вымерло, и "сангам" Елены и Припяти стал "ничейным". Местные племена договорились считать эту территорию "землей неведомого бога".

Капуцин встретил прибывших с Гонорием "белохвостых" очень радушно: приказал своим женам накрыть стол в праздничном варианте и выкатить бочку крепкого пива.

— Мы не ради угощения прибыли, а за Медвяной Росой! — с твердостью кремня в голосе заявил Ерофей.

— Она здесь. Только она немного прихворала. Ее муж Беллерофонт отправился сегодня утром вместе со своей старшей женой Рауленой в гости к своему тестю — князю Бильдыеву, — сообщил Капуцин, упомянув имя вождя племени южных тунгусов-оленеводов.

Ответ Капуцина "белохвостых" насторожил, и Павлов потребовал, чтобы Медвяную Росу ему немедленно представили. Старшая жена Капуцина Магнолия из рода Желтого Быка без лишних слов проводила его в светлицу на втором этаже просторной рубленой избы. Свою любимую жену Павлов застал лежащей на перине и сразу заметил, как она сильно изменилась: глаза потускнели, щеки опали и побледнели.

Увидев его, Медвяная Роса вскрикнула от неожиданности и попыталась подняться с постели, но, застеснявшись, почему-то своей наготы, попросила Павлова отвернуться, чтобы она могла надеть свой халат. Павлов отвернулся, удивившись тому, что Медвяная Роса воспринимает его как постороннего мужчину. Одевшись, она подошла к нему и уткнулась лицом ему в спину. Павлов повернулся, и осторожно обнял ее за плечи. Медвяная Роса плакала. Она была несказанно рада тому, что он жив и здоров. И она была крайне опечалена тем, что ее с ним насильно разлучили.

Капуцин и Магнолия не возражали против того, чтобы Медвяная Роса и Тибул Храбрый могли пообщаться друг с другом наедине, без посторонних глаз, совершив прогулку по высокому берегу Елены.

Во время этой прогулки, к немалому своему огорчению, Павлов выяснил причину, по которой Медвяная Роса вместе с ним на Красные Камни не вернется. И не потому, что она его разлюбила, а потому, что любит его так сильно, что не может рисковать его жизнью. Вот, что, в частности, Медвяная Роса ему рассказала:

— Беллерофонт — подл и неприятен. Он ревнует тебя ко мне и завидует твоей славе. Через декаду, когда ты выздоровеешь, он вызовет тебя на "поединок чести", заявив о том, что ты забрал меня с его подворья в его отсутствие. Но поединок этот будет бесчестным, потому что Беллерофонт смажет свои бойцовские рукавицы соком черной лягушки кваки. Он как раз и отправился в гости к своему побратиму князю Бильдыеву, чтобы в известном тунгусам болоте этих ядовитых тварей наловить. При попадании сока кваки на кожу образуется едва заметный ожог, который вскоре превращается в незаживающую язву, а потом ты умрешь. Об этом я узнала от Магнолии, которая относится к тебе с большим уважением, как и все "быки".

Весь обратный путь к Красным Камням Гонорий и Павлов почти не разговаривали. Гонорий, чувствуя, что его собеседник опечален, откровенными разговорами больше не донимал. Ерофей, Корней и Гарегин тоже очень сильно расстроились, так как не могли понять причину, по которой Медвяная Роса отказалась возвращаться к их славному сородичу.

Обратный путь занял гораздо больше времени, потому как грести (выгребать) пришлось против течения. Ветер был попутный, северный, но очень слабый и прямоугольный парус, когда его поднимали на мачту, не надувался. В нескольких местах орланды вели лодку на шестах и даже на бечеве, медленно передвигаясь вброд вдоль пологого берега. Но не все было так плохо. Благодаря разливу, путешественникам удалось обойти стороной речное ущелье под названием Красивый каньон, которое проходило по старому руслу реки Припять. По словам Гонория, соваться туда было также опасно, как в пасть тигра. Павлов и Гонорий в бечеву не впрягались: один на положении раненого, второй — на положении Верховного вождя. Ближе к вечеру ветер усилился. Лодка с поднятым на мачте прямоугольным парусом пошла быстрее, и гребцы смогли перевести дух.

На Красные Камни путешественники прибыли поздним вечером, когда солнце уже опустилось за горизонт.

………………………………………………………………………………………………………

— Я вернусь в приют Белохвостого Оленя ровно через двенадцать лун, а ты береги себя и люби милую Березку также, как любил меня, — сказала Павлову на прощание Медвяная Роса, загадочно улыбаясь, и он о чем-то догадался, но спросить ее об этом постеснялся.

………………………………………………………………………………………………………

При подходе к урочищу, где сливаются два рукава Припяти — западный и восточный — путешественники повстречали предоставленный течению отвязанный плот с догорающим на нем костром. На плоту был отчетливо виден обгоревший остов одноместной лодки-долбленки. Верховный вождь Гонорий поднялся со своей скамейки, низко поклонился и сказал:

— Прощай, Аггей!

Гребцы оставили свои весла, поднялись на ноги, поклонились и, вразнобой, сказали:

— Прощай, Аггей! Пусть твой последний путь будет счастливым и радостным!

Вместе с гребцами произнес прощальные слова в адрес Аггея и Павлов, и, не выдержав, горько заплакал, вспомнив, как Аггей провожал его и Урсулу у озера возле потухшего вулкана Бета.

На Главном причале, несмотря на позднее время, толпилось много людей. Большинство из них пришли сюда, чтобы проститься со своим сородичем и другом Аггеем, и не расходились, допивая за помин его души последние чарки медовухи. Увидев ладью Верховного вождя, толпа оживилась, ибо уже все знали, с какой целью Гонорий и Тибул Храбрый со своими сородичами за три часа до полудня отправились в факторию. Все ожидали увидеть Медвяную Росу, но красавицы дакотки в ладье не было, и это вызывало недоумение.

Заприметив в толпе Лаванду, Нару и Березку, Павлов приказал себе собраться с силами, чтобы не выглядеть перед ними подавленным и опустошенным. В ответ на их радостное приветствие Павлов жестами показал им следующее: "Все в порядке, но пока есть некоторые проблемы".

Перепрыгнув со своей скамеечки на причальный плот, Гонорий попросил Павлова ненадолго задержаться, а потом что-то шепнул на ухо к подбежавшему к нему младшему сыну Патрицию. Все видели, как Патриций утвердительно кивнул головой и поспешил на причал, разыскал в толпе свою сестру Ириску и, схватив ее за руку, повел к отцу.

— Это — Тибул, о котором все говорят с уважением, — сказал Гонорий, представляя Павлову красную от смущения Ириску.

— Это — моя любимица Ириска, — сказал Гонорий, представляя Ириске побледневшего от злости Павлова.

Толпа на причале заволновалась и зашумела. Всем стало понятно, что Гонорий уладил конфликт между Тибулом Храбрым и Беллерофонтом посредством обмена красавицы дакотки на свою дочь Ириску. Такого благородного поступка от Гонория мало кто ожидал. Меньше всего этого ожидала милая Березка, у которой сразу прихватило сердце и из глаз полились слезы.

— Очень рада нашей встрече на причале в этот вечер, — пролепетала Ириска, протягивая ему руку.

— И я тоже очень рад. Вам к лицу соболий ваш наряд, — ответил Павлов, намекая на манто из соболей, которое было на плечах у дочери Верховного вождя.

И тут Павлов допустил ошибку. Вместо того чтобы пожать протянутую Ириской руку, он ее поцеловал.

— Вот и славно! — обрадовался Гонорий. — Засылай сватов, когда совсем поправишься!

"Белохвостых" такой поворот событий застал врасплох. Породниться с Верховным вождем было для них величайшей честью. Но и Медвяную Росу они очень любили. Собравшись в одну группу, они, молча, наблюдали за тем, как их славный сородич под ручку с Гонорием поднимается по ступенькам широкой лестницы. И опять остановка. К Павлову навстречу вышли Урсула-воительница и Ася и Дина — дочери покойного Аггея. Поздоровавшись с Гонорием, Урсула, не стесняясь, обняла своего боевого соратника и крепко расцеловала. То же самое сделали Ася и Дина. Павлов принес юным амазонкам свои соболезнования. Гонорий последовал его примеру. Вытерев слезы, Ася протянула Павлову золотую стрелу — приз, который Аггей получил на соревнованиях по стрельбе из лука в День Благодарения Авесалома. При этом она сказала:

— Вот, возьми. Отец перед смертью просил передать тебе эту стрелу, считая, что не он, а ты — лучший стрелок среди охотников орландов. "Я, — сказал он, — с тридцати шагов белке в глаз попадаю, а Тибул Храбрый делает это с расстояния в десять раз больше".

При других обстоятельствах Павлов от такого подарка бы отказался, но тут речь шла о воле покойного, поэтому Павлов взял стрелу с благодарностью, заверив Асю и Дину в том, что будет помнить славного Аггея до конца своих дней.

Воспользовавшись заминкой, к Павлову подкрался Ерофей и, как клещами, сжал ему выше локтя правую (здоровую) руку. Павлов понял сигнал правильно и поспешно простился с Верховным вождем и его родственниками.

— Вот, влип, так влип! — пожаловался он Ерофею, когда тот повел его к сородичам.

— Не печалься! Как-нибудь выкрутимся! Ты, главное, Березку успокой. Дескать, обещать — не значит жениться, — мрачно пошутил Ерофей, подсчитав в уме, во что "белохвостым" обойдется еще одна пышная свадьба.

VIII

— Я знаю, кто ты на самом деле, — сказала Березка, убедившись в том, что он тоже не спит.

— И кто же я? — спросил Павлов, чувствуя, как внутри у него все похолодело.

— Ты — Сын Гесперы — Утренней звезды, которая когда-то сияла над Землей на восходе Солнца.

— Почему ты так думаешь? — удивился Павлов.

— Так думает мой дед Дмитрий Храбрый и моя мать Нара после того, как Урсула рассказала им обо всем, что произошло у Лопарского водопада, — созналась Березка.

— Ты, надеюсь, не станешь делиться откровениями Урсулы со своими подругами? — Павлов цеплялся за последнюю соломинку.

— Что ты?! Урсула, Нара и я дали клятву служить тебе до последнего вздоха и не выдавать тебя никому! — с этими словами Березка нежно погладила его по щеке.

Они помирились еще во время позднего ужина, который состоялся у костра напротив шатра старейшины "белохвостых" деда Михея. На ужине также присутствовали: Ерофей и Лаванда, Корней и Муза, Гарегин и Фиалка, Нара и Юлий. По просьбе Михея Павлов объяснил сородичам причину, по которой Медвяная Роса отказалась возвращаться на Красные Камни в приют Белохвостого Оленя. Все были поражены подлостью Беллерофонта и благородством Медвяной Росы.

— Похоже на правду. Я видел, как умирал раб, на лицо которого тунгусы за какую-то провинность пролили несколько капель сока кваки, — прервал тягостное молчание Михей

— Несчастная Медвяная Роса! — всхлипнула Лаванда и тихо заплакала.

— Великие боги дакотов и орландов! Дайте ей силы перенести невыносимые душевные муки! — сказала Нара и тоже заплакала.

………………………………………………………………………………………………………

Утром после завтрака Михей вызвал к себе Гарегина и Павлова и велел им отправляться к Разрушенной башне, чтобы произвести планировку будущего приюта Тигра и подсчитать, хотя бы приблизительно, сколько понадобиться различного лесоматериала для ремонтных и строительных работ.

Узнав, куда собирается ее супруг, Березка попросила Павлова взять ее с собой. Выяснив у Лаванды, что на сегодняшний день Березка никакими хозяйственными работами не обременена, Павлов попросил свою жену, чтобы она, заодно, прихватила с собой длинную веревку и несколько факелов. Он хотел осмотреть вход в расположенную неподалеку от Разрушенной башни Соляную пещеру. Когда же они, втроем, выходили из приюта, за ними увязался вожак собачьей стаи "белохвостых" по кличке Гром. Гарегин отгонять пса не стал, и вожак побежал впереди них, словно уже знал, куда его хозяева направляются.

До полудня Павлов и Гарегин успели облазить Разрушенную башню, оценив ущерб, нанесенный ей безжалостным временем в количестве балок, бревен и досок. Необходимо было заново сложить большой камин и печи, вставить в окна рамы, заменить обветшавшие каменные лестницы между ярусами на деревянные, постелить полы и т. д. В Разрушенной башне нашли себе приют ласточки, голуби, воробьи, синицы и другие птицы. Перьев и птичьего помета было столько, что Березка, осознав, что ей вскоре придется весь этот мусор выгребать, чуть не расплакалась. Завершив осмотр башни, Павлов и Гарегин приступили к разметке ограждения и будущих хозяйственных построек и жилых помещений внутри будущего двора: вымеряли расстояние шагами и вбивали колышки. Колышки строгала для них Березка, на удивление ловко обращаясь с маленьким топориком с бронзовым лезвием.

В полдень они пообедали, и, не только принесенной собой провизией, но и затравленным Громом зайцем-беляком средней упитанности. Славный пес тоже времени даром не терял, обрыскав ближайший лес. Заметив, что Гарегина, еще не восстановившего силы после вчерашней поездки в факторию, потянуло ко сну, Павлов предложил ему хотя бы пару дневных часов поспать в тени деревьев. Гарегин воспринял его предложение с благодарностью и вскоре заснул.

Павлов и Березка в сопровождении Грома отправились к входу в Соляную пещеру, находившемуся в трехстах шагах от Разрушенной башни. И чем ближе они к пещере подходили, тем более беспокойно вел себя Гром. У самого входа, представлявшего отверстие в скале почти круглой формы диаметром около 6 метров, пес вообще повел себя очень странно: встал перед ними и зарычал, не давая пройти вперед. Павлов о чем-то догадался и достал из потайного кармана рюкзака радиометр. Батарейка у прибора уже подсела, так как в первые два дня, когда он почувствовал себя выздоравливающим, он походил, спрятав радиометр в карман комбинезона, по двору приюта Белохвостого Оленя и ближайшим окрестностям. Везде прибор показывал допустимые нормы радиации, и только возле колодца зафиксировал небольшое превышение. Березка посмотрела на прибор с удивлением, но вопросов никаких задавать не задавала.

Павлов включил прибор и сделал первый замер. Цифры на электронном дисплее показали уровень радиации 20 мкР\ч. Гром перестал рычать, преданно посмотрел ему в глаза и завилял хвостом. Павлов попросил Березку найти какую-нибудь палку в три, а еще лучше в четыре сажени. Пока Березка выполняла его поручение, он отошел от входа в пещеру на два десятка шагов влево и снова сделал замер. Уровень радиации был в норме. Березка принесла ему сушину длиной около 5 метров, к концу которой он привязал радиометр. Таким образом, ему удалось, не заходя в саму пещеру, измерить уровень радиации непосредственно у входа. Когда он просунул палку внутрь на 1,5 метра, включился звуковой сигнал.

— Что-то неладное? — забеспокоилась Березка, когда Павлов быстрым шагом пошел от пещеры прочь, увлекая за собой жену.

— Скажи, милая, здесь кто-то из людей часто бывает? — задал он ей вопрос, на который вроде бы и сам должен был знать ответ.

— Я не знаю. Рассказывают, что когда-то вход в пещеру был завален, но потом его разобрали и начали добывать каменную соль, — так ответила на его вопрос Березка.

— Надо запретить добывать здесь соль, а вход в пещеру снова завалить, — убежденно заявил он.

— Можешь мне это не объяснять. Я все поняла по поведению Грома. Но как рассказать о грозящей беде людям? — огорчилась Березка.

Они вернулись в приют Белохвостого Оленя до захода солнца. Павлова уже поджидала Урсула-воительница, чтобы сообщить ему неприятное известие: Верховный жрец Колыван обвиняет Центуриона Агату в превышении должностных полномочий, что выразилось в применении к илинойке Дашюте, освобожденной из хунхузского плена, пыток, от которых она умерла. Она также сказала ему, что завтра в полдень собирается Совет старейшин, на который их вызывают в качестве свидетелей.

— Чем мы можем помочь Агате? — в лоб спросил свою напарницу Павлов.

— Агата просит нас подтвердить, что Дашюта — не илинойка, а пришелица, которую мы пожалели и не представили старейшинам, которые бы, наверняка, приказали ее утопить, — сказала расстроенная Урсула.

— Я не против, — сказал Павлов, полагая, что Даше Вороновой уже все равно, кем ее объявят: пришелицей или илинойкой.

— А я — против этого! — возразила Урсула, полагая, что, выгораживая Агату, они сами могут подставиться под обвинение в пособничестве нечистой силе.

Обсудив все "за" и "против", Павлов и Урсула к единому мнению не пришли, договорившись о том, что при даче свидетельских показаний будут упирать на свою крайнюю усталость и быстротечность событий, которые произошли, когда они возвращались с боевого задания. И так тревожно стало у Павлова на душе, что он долго не мог заснуть, вновь и вновь вспоминая неожиданную встречу с иркутскими экологами, заблудившимися во времени. Среди ночи проснулась и заплакала Березка. Ей, по ее словам, приснился такой страшный сон, которого она еще никогда в жизни не видела.

— Страх, мрак, холод, полупрозрачные и скользкие, как слизни, призраки, — это все, что она успела запомнить.

Сон Березки оказался пророческим. На следующий день на закате солнца Павлов сидел в "каземате" за оградой резиденции Верховного вождя. "Казематом" называлась глубокая яма, накрытая сверху тяжелой дубовой решеткой, в которой обычно содержались пленники, предназначенные к продаже в рабство, и особо опасные преступники, совершившие убийство соплеменников: по неосторожности, из мести или ревности. В таком же "каземате" неподалеку от него находилась Урсула-воительница. По настоянию Верховного Жреца Колывана Павлова и Урсулу арестовали прямо на заседании Совета старейшин, не предъявив пока никаких конкретных обвинений.

Уже с первых вопросов, которые задал ему Колыван, Павлов понял, что обвинение Центуриона Агаты в превышении должностных полномочий, это — искусный предлог для того, чтобы выяснить, кем Тибул Храбрый на самом деле является. Верховный жрец предоставил Совету старейшин неопровержимые доказательства того, что он общался с пришельцами на их языке и знает, как стреляет "шайтан агни кирдык", из которого сам получил ранение. Он также намекнул на то, что Павлов обладает знаниями магии и имеет власть над духом по имени Белая Фея. Из этого следовало, что Тибул Храбрый — не тот, за кого он себя выдает.

Заявление Колывана вызвало среди старейшин острую дискуссию, которая продолжалась до позднего вечера. Так и не придя ни к какому заключению, старейшины приняли решение продолжить обсуждение этого вопроса на следующий день, пригласив в качестве свидетелей бывшую жену подозреваемого Ингу и ее мать Соню-Кукушку. Верховный жрец Колыван успел "поработать" и с ними и, по его словам, выяснил некоторые несуразности в объяснении причин и обстоятельства смерти родителей подозреваемого — Сома и Аси. Он также напомнил старейшинам о неожиданном появлении Инги на второй день наводнения неподалеку от Верблюжьей горы и странном ее поведении, а также обещал представить еще один "шайтан агни кирдык", который был найден рядом с ней.

………………………………………………………………………………………………………

— Что, Ватсон, сидишь, медитируешь? — услышал Павлов в левом ухе знакомый голос Василия Ливанова и понял, что его пришел навестить Арнольд Борисович Шлаги, собственной персоной.

— Да, размышляю о том, что со мной сделают: приговорят к изгнанию или убьют без пролития крови, то есть утопят или сожгут на костре, — честно сознался Павлов, не видя никаких других вариантов своего будущего.

— Неблагодарные! Ты же столько для них сделал! Впрочем, мои дела — не лучше…,- сообщил бес, и, прокашлявшись, рассказал ему свою историю.

Не долго, оказывается, ему пришлось жить в облике выдающегося полководца и государственного деятеля Удерьян-хана. Император Агесилай-хан IV, позавидовав его славе и авторитету, приказал его умертвить, подсунув к нему в постель парочку отловленных в забайкальской тайге черных клещей. По словам беса, эти твари являются переносчиком вируса, заражение которым означает гарантированную смерть уже на третьи сутки после укуса.

Несмотря на обширные познания в области молекулярной биологии, с насланной на него болезнью бесу справиться не удалось. Не получил он никакой помощи и от своих "братьев по разуму", которые с самого начала отнеслись к нему, как к чужаку и вознамерились отправить к "черту на куличики", а если еще точнее, то на параллельную Землю, населенную динозаврами. И тогда Арнольд Борисович решил всех перехитрить. Собравшись с силами, он сбросил матрицы своего сознания на умирающего Главного лекаря императора по имени Эскулап-хан. Старику этому, по словам беса, 59 лет, а причиной его болезни стало отравление парами ртути, которыми тот надышался при постановке алхимических опытов. По расчетам беса, ровно в полночь душа Главного врача отправится в Царство теней, и он сможет занять его место.

Перед тем, как отправиться в новое тело бес решил навестить Павлова, чтобы с ним попрощаться, и предложить составить ему кампанию. Дело в том, что на рассвете того же дня, по его астрологическим прогнозам, в Малом императорском дворце на острове Альхон должен умереть и старший сын императора 18-летний Тезей-хан, получивший во время охоты черепно-мозговую травму, несовместимую с жизнью. Этот славный малый три дня тому назад, преследуя на охоте крупного самца белохвостого оленя, упал с коня и ударился головой о могильную каменную плиту.

Бес предложил Павлову в момент наступления у Тезей-хана клинической смерти переместить матрицы его сознания в остывающее тело и затем оживить его посредством несложной магической реанимации. После этого Тезей-хан быстро пойдет на поправку, но это будет уже не он, а Павлов. Приспособиться к жизни в императорском дворце, по мнению беса, Павлову будет гораздо проще, чем среди диких варваров, не знающих письменности, металлургии, ремесел и земледелия.

Предложение Арнольда Борисовича показалось Павлову заманчивым, но в то же время ему было очень жаль оставлять тело, к которому он уже успел привыкнуть. Не могли его не волновать и религиозно-этические проблемы, связанные с душой и ее посмертным существованием. Он поделился своими сомнениями с бесом, и тот после недолгих раздумий предложил ему еще один вариант: оставить его нынешнее тело в состоянии "самадхи", то есть живым, но бездыханным. Так, по его словам, когда-то уходили из этой жизни некоторые особо просветленные адепты древних восточных религий. Для этого Павлов должен на рассвете принять позу лотоса, сосредоточиться и прочитать на санскрите одну секретную мантру, слова которой бес не забыл и несколько раз повторил, чтобы Павлов их запомнил. К тому времени он обещал ему наладить устойчивый канал связи между его нынешним телом и тем, в которое он в мгновение ока переселится.

— А если орланды мое тело сожгут или закопают в землю? — переживал Павлов.

— Не посмеют! По моим сведениям в тайном склепе в резиденции Верховного жреца Колывана в состоянии "самадхи" пребывает основатель прихода Храма Высочайшего Одина на Красных Камнях высокочтимый Гарагуля. Об этом знают сам Колыван и Верховный вождь Гонорий. Твое тело, я почти уверен, поместят в тот же склеп, — попытался успокоить его бес, но Павлова все равно терзали сомнения.

Ровно в полночь бес исчез, оставив после себя удушливый запах сероводорода, от которого у Павлова из глаз потекли слезы, и запершило в носоглотке. По приставленной лестнице Павлов забрался наверх, чтобы подышать свежим воздухом. Решетку, которая перекрывала яму, ему, несмотря на все попытки, не удалось даже пошевелить. Он видел над собой прекрасное звездное небо и ковш Большой Медведицы. Умирать или перемещаться в другое тело ему нисколько не хотелось.

— Урсула! — в отчаянии позвал он свою боевую подругу.

— Я здесь! Не переживай! Все будет хорошо! — ответила ему Урсула из соседнего "каземата", но поговорить им не дали слуги Гонория, которые их сторожили.

В то самое время, когда Павлов общался с бесом, в летнем лагере орландских амазонок проходило тайное совещание, на которое Центурион Агата собрала своих "старух". Выслушав сообщение своей начальницы о том, как Верховный жрец Колыван заманил ее в ловушку, чтобы подставить Тибула Храброго и Урсулу-воительницу, "старухи" пришли в негодование. Много у них за годы их беззаветной службы племени накопилось обид к Совету старейшин, Верховному вождю Гонорию и Верховному жрецу Колывану. Немедленно возникла идея военного переворота и была выработана программа действий, состоящая из пяти пунктов:

— Верховного вождя Гонория низложить и изгнать вместе с его семьей на нейтральную территорию в верховье реки Шакти (приток Елены);

— Полномочия Совета старейшин временно приостановить;

— Провозгласить Центуриона Агату (до решения народного собрания) исполняющей обязанности Верховного вождя племени;

— Верховного жреца Колывана низложить, изгнать вместе с его семьей за пределы Красных Камней и вернуться к древней отеческой вере;

— Восстановить древний порядок распределения охотничьих угодий и урожая съедобных желудей в Священной роще.

Так как большинство старослужащих находились в дозорах, главной ударной силой военного переворота должен был стать отряд старших учениц, в преданности которого Урсуле-воительнице Агата не сомневалась. Кроме того в ее распоряжении был отряд учениц среднего возраста, с которыми "старухи" немедленно провели разъяснительную работу. Таким образом, на стороне заговорщиц могли выступить 50 хорошо вооруженных и обученных воинов. При внезапном нападении на резиденцию Верховного вождя у Гонория не оставалось времени на то, чтобы привлечь на свою сторону лояльных ему мужчин-охотников из средних и младших родов. Агата уже успела переговорить с Сергием Мудрым, Дмитрием Храбрым и Михеем, которые дали ей понять, что "росомахи", "быки" и "белохвостые" поддержат любые ее действия, направленные на освобождение Тибула Храброго и Урсулы-воительницы.

………………………………………………………………………………………………………

Павлов не сомкнул глаз до рассвета. Он устал физически, и нервы у него были напряжены до предела. По этой причине он страшно перепугался, когда услышал громкие крики, женские вопли и крепкую мужскую ругань. Уже представив себя сжигаемым на костре живьем, он принял позу лотоса и прочитал секретную мантру, которой его научил бес. Никакого эффекта! Павлов начал лихорадочно вспоминать о том, что он читал или слышал насчет состояния "самадхи". Вроде бы это — восьмая степень йоги, которую способны достичь только самые выдающиеся аскеты и отшельники. Он даже вспомнил о том, что в столь возвышенном состоянии духа можно впасть в каталепсию с полной остановкой легочного дыхания и временным замиранием физиологических функций.

Тогда он повторил мантру, обращая особое внимание на произнесение гласных. Только он успел допеть последнее слово, как услышал в ушах сильный звон. Затем над его головой раздался громкий хлопок, и он потерял сознание. Очнулся же он совсем в другом месте и в другой обстановке. Но об этом позже.

Когда Урсула-воительница с помощью Аси и Дины вытащили из "каземата" того, кого они знали, как Тибул Храбрый, то обнаружили, что он не подает признаков жизни. Ни к чему не привели их попытки разогнуть ему руки и ноги, чтобы положить на носилки в горизонтальном положении. И тогда они оставили его в той позе, в которой они застали его, спустившись в яму.

Центурион Агата приложила к его губам лезвие своего отполированного до блеска бронзового меча. Убедившись в том, что лезвие не запотело, она зашаталась и опустилась на землю, держась за сердце. Ее еле-еле откачали и, уложив на носилки, понесли в расположение летнего военного лагеря. Командование постоянным войском племени орландов приняла на себя Сансара-воительница. Первым делом она велела освободить из-под ареста Гонория и только что принудительно доставленного в резиденцию Верховного вождя преподобного Колывана и принесла им свои извинения.

Увидев Тибула Храброго, застывшего в позе лотоса, Верховный жрец Колыван впал в неистовство: он ползал вокруг него и, причитая, рвал на себе седую бороду:

— О, прости меня, великий посвященный Высочайшего Храма Одина за то, что я принял тебя за шайтана и хотел причинить тебе зло!

Дождавшись, когда Колыван немного успокоился, Сансара-воительница спросила его:

— Скажи, преподобный, он жив или мертв?

— Он не жив и не мертв. Его дух пребывает в Царстве Вечного Блаженства, но его тело — нетленно и мы обязаны беречь его, как бережем тело высокочтимого Гарагули, — раскрыл преподобный Колыван великую тайну Перламутровой башни.

Гонорий подтвердил слова Верховного жреца и искренне прослезился. Тем временем резиденция Верховного вождя заполнялась народом. Возник стихийный митинг, а, по сути, начало работу народное собрание, которое не собиралось уже много лет. Когда не отходившая от Павлова ни на шаг Урсула почувствовала запах морозной свежести, то попросила предоставить ей слово вне очереди. Ведущий народное собрание Дмитрий Храбрый объявил о том, что сейчас орланды услышат очень важное сообщение. Забравшись на импровизированную трибуну в виде большой пустой бочки из-под пива, Урсула сказала следующее:

— Тибул — не Сорока из рода Белохвостого Оленя. Он — сын Утренней звезды, о котором поется в гимне "Славься наш благородный Авесалом". Об этом знают Дмитрий Храбрый, Михей, Ерофей, Гарегин, Лаванда, Нара, Медвяная Роса и Березка. Об этом знают Агата и я. Об этом догадались многие люди, у которых ясный взор и доброе сердце. И мы верим, что, когда нашему племени снова будет грозить беда, он оживет и поведет нас в последний и решительный бой.

— Урал!!! — закричали воины и ударили копьями о щиты.

В тот же день тело Павлова, то есть Тибула Храброго с величайшими почестями было доставлено в тайную гробницу в резиденции Верховного жреца. Не все, кто желал бы увидеть его захоронение, Верховным жрецом Колываном в Перламутровую башню были пропущены. Из "белохвостых" этой великой чести удостоились только Ерофей, Гарегин и Березка. Юная вдова держалась на редкость стойко, и только ее потемневшее от горя лицо выдавало ее истинные чувства и переживания.

Урсула и Сансара, укладывавшие тело Павлова в склеп, дали Колывану торжественную клятву в том, что они никому не расскажут о том, кого они там при свете факелов увидят. Усаживая Павлова (в позе лотоса) рядом с мумией высокочтимого Гарагули, амазонки положили в карман его комбинезона коробок спичек, радиометр и компас, а на спину повесили автомат Калашникова. Так решил преподобный Колыван, сообразив, что это — самый лучший способ избавиться от "ненужных вещей" и лишних разговоров.

IX

Прошло знойное лето, дождливая осень и на редкость морозная и малоснежная зима. Ранней весной, когда зазвенела капель, Березка родила красивого и здорового мальчика. В честь умершего зимой деда — старейшины рода Желтого Быка Дмитрия Храброго, она назвала своего сына Дмитрием. В присутствии старших женщин из рода Желтого Быка и Белохвостого Оленя она дала клятву никогда более не выходить замуж и по первому зову последовать за своим любимым супругом в далекое странствие по Млечному пути.

Всякий раз, разжигая в своей хижине очаг, Березка пела сочиненную ею песню о том, как ее любимый супруг придет за ней, когда наступит ее смертный час:

"Я раздую с тобой огонь

на земле, у синих холмов,

если лягут в мою ладонь

две руки, словно два крыла.

Мы пойдем догонять луну,

если будет лодка легка,

все такое же, как тогда,

я такая же, как была.

Согревая холодный песок,

встанет солнце над светлой водой,

А потом оно вновь уйдет.

на закате дня умирать.

Я покину свой милый край,

горсть земли заберу с собой.

Можешь ты загасить огонь,

только помни, помни меня

Будет ветер горьким опять

и с собой принесет дожди.

И опять я на Млечный Путь

буду долго и молча взирать.

Если буду на этой реке,

если снова войду в нее,

то земле твоей дорогой

я скажу, что люблю ее.

Разгоняя печаль твою,

пусть горит наш огонь в ночи,

пусть не скажешь ты никогда,

что тебе уже не о чем петь.

Я хочу, чтобы был твой дом

так же полон, как сердце твое,

и поэтому всех богов

я о счастье твоем молю.

Согревая холодный песок,

встанет солнце над светлой водой,

А потом оно вновь уйдет.

на закате дня умирать.

Я покину свой милый край,

горсть земли заберу с собой.

Можешь ты загасить огонь,

только помни, помни меня".

"Белохвостые" и "быки" окружили Березку такой заботой и вниманием, о которой молодая мать может только мечтать. Она получала самую вкусную пищу, ей помогали во всем, чем только можно помочь. Нара и Сара Гудвин по очереди нянчились с ребенком, чтобы Березка могла спокойно поспать. Гарегин Плотник лично следил за тем, чтобы у нее в хижине всегда был запас дров и кипяченой воды.

На третью декаду после рождения Дмитрия приют Белохвостого Оленя впервые посетил преподобный Колыван. Подержав мальчика в руках, Верховный жрец объявил себя его протектором, то есть покровителем, и вскоре прислал ему в подарок золотые и серебряные кубки, бронзовый кинжал с рукояткой из моржового клыка и два больших куска тонкой льняной ткани. Примеру Колывана последовал Верховный вождь Гонорий и тоже прислал малышу дорогие подарки.

Частым гостем в приюте Белохвостого Оленя стала Агата-воительница. Она поправилась от сердечной болезни, но от должности Центуриона наотрез отказалась. Совет старейшин, принимая во внимание ее прежние боевые заслуги, принял решение освободить ее от военной службы. Агата переселилась в приют Росомахи и стала надежной опорой своего престарелого отца Сергия Мудрого. Агата подружилась со старшими женщинами "белохвостых", особенно с Лавандой, и долгими зимними вечерами за приятной беседой "гоняла" с ними травяные чаи. Она тоже объявила себя протектором юного Дмитрия и мечтала дожить до тех дней, когда он вырастет, и под ее руководством станет осваивать стрельбу из лука, метание копья и фехтование мечом.

После отставки Агаты Урсула-воительница фактически стала первым заместителем Центуриона Сансары. Весь отряд воинов и старшие ученицы в ту зиму оставались на Красных Камнях в ожидании нападения кайяпо. В начале зимы их передовой отряд был замечен неподалеку от Верблюжьей горы. Кайяпо в количестве двадцати человек передвигались на лыжах. Их удалось хитростью выманить из леса и издали расстрелять из луков. После этого кайяпо в окрестностях Красных Камней не появлялись.

От москитов орланды узнали, что дела у кайяпо идут совсем неважно. В летние месяцы они потеряли от болезней большое количество людей, и для штурма Красных Камней у них не хватало сил. Кайяпо пытались привлечь на свою сторону москитов, но те, получив от орландов высокий берег Припяти, от войны отказались. По данным разведки, кайяпо отошли к потухшему вулкану Бета и остановились там на зимовку.

Поздней весной, когда прошел ледоход и по Припяти в направлении Северного океана поплыли ладьи купцов, на Красных Камнях появился Урхан со своими сыновьями. Урхан посетил Верховного вождя Гонория и преподнес ему в подарок полсотни черенков "садовой розы" с просьбой рассадить их "для красоты и ее созерцания" во всех приютах в память о Тибуле Храбром. Его просьба была выполнена, и уже летом на Красных Камнях зацвели цветы невиданной красы. Не забыл Урхан и о семье героя, который вызволил его из позорного плена. Березка получила от него в подарок полный комплект женской одежды изо льна и тонкой шерсти, а также украшения из золота и серебра. Урсуле-воительнице Урхан подарил бронзовый меч, выкованный знаменитым оружейным мастером Аристархом из Ротона.

В середине лета на Красных Камнях произошло событие, о котором орланды говорили не меньше, чем о таинственной смерти Тибула Храброго. Рано утром, когда в приютах задымили летние кухни, на ступеньках Главного причала появилась молодая белокурая женщина в охотничьем комбинезоне с берестяной колыбелью в руках. Возвращавшиеся с охоты братья Касьян и Тимофей из рода Куницы опознали в ней Медвяную Росу и поздоровались.

Не обращая на них внимания, женщина быстрым шагом прошла по дороге, вымощенной брусчаткой, мимо приюта Росомахи и скрылась из вида. Все, кто в этот ранний час Медвяную Росу видели, в один голос утверждали, что ее сопровождал огромный пес черно-серого окраса, из шерсти которого пробивались золотистые искры. Собаки, которые выбегали этого пса облаять, быстро возвращались на свои места, скуля и жалобно повизгивая.

Похожая на Медвяную Росу женщина остановилась у ворот приюта Белохвостого Оленя и требовательно постучала в них деревянным молотком. На стук вышла жена Гарегина Фиалка и обомлела. Женщина, не говоря не слова, отдала ей берестяную колыбель и… растаяла. Вслед за ней растаял сопровождавший ее пес, — точнее говоря, рассыпался, как сноп искр.

Фиалка истошно заорала и уронила колыбель. На ее крик выбежали девушки-подростки, работавшие на кухне. Среди них была Сара Гудвин. Она быстро подхватила спавшего в колыбели ребенка, завернутого в кусок грубого холста, и понесла в приют. Когда к Фиалке вернулся дар речи, и она рассказала о том, что произошло, "белохвостые" сразу догадались, кто их посетил и чей это ребенок.

Младенец четырех месяцев от роду проснулся и расплакался, его перепеленали и увидели, что это — девочка. Березка немедленно захотела покормить ее грудью, и заявила, что будет девочке матерью. На девочку пришли посмотреть старшие женщины, а когда рассмотрели, в один голос заявили, что она — вылитая Медвяная Роса.

Михей вызвал Ерофея и Гарегина и велел им, не мешкая, идти в резиденцию Верховного вождя Гонория, чтобы выяснить, где Медвяная Роса и что с ней могло произойти. Верховный вождь, выслушав "белохвостых", велел своим сыновьям и племянникам немедленно готовить его ладью к отплытию в факторию.

Проводить Гонория, его родственников и "белохвостых" на Главном причале, несмотря на ранее время, собралась большая толпа народа. Орланды с тревогой обсуждали необычное явление красавицы дакотки и ее таинственное исчезновение. Что бы это значило? Нара и Лаванда слезно уговорили Гонория взять их с собой, и Верховный вождь, хоть это было против правил, согласился.

В третьем часу после полудня ладья Верховного вождя прибыла в факторию. Беллерофонт был на месте, и от него разило перегаром, как будто он несколько дней находился в запое. На вопрос Гонория о том, где Медвяная Роса, Беллерофонт ответил громким истерическим хохотом. Старшая жена Капуцина Магнолия рассказала, что Медвяная Роса уже девять дней тому назад, как скоропостижно скончалась, и тело ее сожжено на погребальном костре. Что касается ее новорожденной дочери, то она, якобы, сегодня утром пропала, возможно, была похищена какими-то лихими людьми.

— Ты — мразь! — в гневе закричал Гонорий и изо всех сил ударил Беллерофонта по лицу.

— Я не хотел ее убивать, она сама…,- зарыдал Беллерофонт и встал перед своим старшим братом на колени.

— Ты — мразь! — повторил Гонорий и изо всех сил ударил Беллерофонта в пах.

Удар этот оказался такой силы, что к вечеру Беллерофонт скончался, а, может, ему помогли отправиться в Царство Теней Капуцин и его старшая жена Магнолия, которые уже с трудом терпели его пьяные выходки.

Девочка, принесенная в приют Белохвостого Оленя призраком Медвяной Росы, стала приемной дочерью Березки. Посовещавшись, "белохвостые" назвали ее Розой и поклялись вырастить ее такой, чтобы ее покойным родителям не было за нее стыдно.

ГЛАВА 6 НА ЗОЛОТОМ КРЫЛЬЦЕ В БЕЛОКАМЕННОМ ДВОРЦЕ

30 декабря, в четверг, Галыгин прибыл на работу за полтора часа до начала рабочего дня по уже известной читателю причине: он ехал не прямо из дома, а из аэропорта "Шереметьево", проводив свою семью (жену и сына) до VIP-зала, а затем до трапа самолета, совершающего рейс "Москва-Санкт-Петербург".

Как обычно, он занял место за своим рабочим столом, вызвал программу "ЭП-Мастер", и вошел в раздел под названием Fiction. Среди двух десятков временных файлов он сразу нашел и открыл тот, который был ему нужен, и углубился в чтение фантастического рассказа о приключениях Дмитрия Васильевича Павлова в облике Тезей-хана — мнимого старшего сына императора Агесилай-хана IV, правившего в Прибайкалье незадолго до того, как планета Венера вошла в свое проявление. Или, наоборот, завершила свою космическую миссию. (1)

Пока он читал и анализировал сюжет, программа-редактор выдала сообщение о том, что завершила обработку первой новеллы второй части сочинения, возникновение которой могло означать, что, "электронный писатель" нашел какой-то неординарный художественный способ вернуть главного героя в первоначальный "хронотоп".

Галыгин отложил чтение и открыл опцию под названием KUHEN, которая позволяла увидеть, как и от чего отталкивается "электронный писатель" в выборе лексических и грамматических средств, и даже проследить за ходом его когнитивных ожиданий. Он пытался угадать, что там, за очередным поворотом сюжета, но пока видел только диалоги без действия, без одежды, так сказать. Эти существенные подробности программа генерировала и сортировала, как будто подбирала камешки для мозаичного полотна. Иногда то или иное слово или словосочетание очень сильно изменяли первоначально написанный текст; одно лишь слово тянуло за собой целый блок новых мыслей и сравнений. Но так бывало редко. Чаще каждую фразу программа дополняла "поштучно", сверяла со стандартными алгоритмами, и иногда переделывала ее по несколько раз, добиваясь большей выразительности.

Перемещение "матрицы сознания" главного героя в тело Тезей-хана — старшего сына повелителя Империи джурджени, по его мнению, было предсказуемо. Эмоциональные связи, образовавшиеся между Тибулом Храбрым и людьми из прибайкальской империи (Толемей-хан и Урхан), позволяли надеяться на возможность их дальнейшего развития, независимо от вмешательства мелкого беса по кличке "Цензор". И только Галыгин об этом подумал, как его PC внезапно отключился и тут же пошел на перезагрузку. Однако вместо Windows-98 на нем стала загружаться совсем другая операционная система, которая в диалоговом окне представилась, как программа Doctor W.M.

— Что за бред?! — удивился он.

— Это не бред, а идеальная операционная система, которая может обеспечить охват всех задач и гарантировать необходимую быстроту реакции! — услышал он у себя за спиной чей-то голос, вздрогнул от испуга, оглянулся, и краем глаза заметил мелькнувшую тень.

Галыгин потер виски, встряхнул головой, посмотрел на экран ЖК-монитора и обмер. Он увидел Елену Сергеевну, но не в формате застывшего изображения, а очень качественной видеозаписи. Его дама сердца скинула с себя халат и приготовилась принимать душ. Галыгин сполз с кресла. Оказавшись под столом, он отключил системный блок от сети переменного тока и нажал кнопку включения компьютера несколько раз. Компьютер включился и загрузился, как обычно, за исключением того, что все установки BIOS (включая пароль пользователя) были сброшены.

Он не стал устранять неисправность, а, прихватив из нижнего ящика стола пачку сигарет Marlboro, выскочил из кабинета и по длинному коридору быстрым шагом направился в сторону лестничной площадки. Несмотря на раннее время в специально отведенном для курения месте он застал начальника отдела интеграции информационных систем Валерия Давлетгареева и его заместителя Юрия Колесникова. Оба, несмотря на предпраздничный день, были мрачны и угрюмы.

— Антон еще не подошел? — спросил его Давлетгареев после вялого рукопожатия.

— Через час, я думаю, будет на месте, — ответил Галыгин и только хотел задать коллегам вопрос насчет причины их неадекватного предновогоднего настроения, как его опередил Юрий Колесников, сообщив невероятную новость:

— Ты уже в курсе, что ваш сервак сгорел?

— Как сгорел?! Когда?! — удивился Галыгин, не веря своим ушам.

— Сегодня ночью. В половине третьего произошло самопроизвольное внутреннее возгорание. Пожар удалось быстро потушить, но системный блок выгорел полностью. Бэкап и винчестер приказали долго жить. Восстановление невозможно, — трагическим голосом подтвердил Давлетгареев.

— В три утра по домашнему телефону с постели подняли и велели немедленно ехать на работу, — уныло, намекая на сочувствие, сказал Колесников, считавшийся в Вычислительном центре лучшим специалистом по компьютерному "железу", сетям и маршрутизаторам.

Галыгин нервно закурил, понимая, что весь полугодовой труд его и его друзей-коллег: Шлыкова и Андреева, — пошел насмарку. Когда они еще снова получат компьютер такого же класса и производительности? Сколько времени уйдет на адаптацию программы "ЭП-Мастер" к новому "железу" и новой операционной системе? Чтобы отогнать неприятные мысли, Галыгин пожаловался Давлетгарееву на свой персональный компьютер, который без видимых причин игнорирует BIOS.

— Может, вирус? — предположил Колесников и рассказал о том, какой казус недавно произошел в отделе автоматизации: Вылез, понимаешь, откуда-то, похабный баннер, который мы убрать своими силами, ну, никак не могли. И SMS отправляли на указанный номер — деньги с телефона сняли, а баннер не убирается! И всякие антивирусники запускали. Бесполезно! Теперь ребятам тошно в Интернет выходить, потому как на пол-экрана — женское заднее место.

— Моется? — спросил его на всякий случай Галыгин.

— Кто моется? — не понял Колесников.

— Ну, баба с баннера, — уточнил Галыгин, лелея надежду на то, что его PC подцепил аналогичный вирус.

— Нет, баба стоит по стойке смирно. А что? — удивился его вопросу Колесников.

— А у меня моется…,- сказал Галыгин и, выбросив в урну недокуренную сигарету, вынул из пачки вторую.

— Да, ну?! — ахнул Колесников, поняв, что он не шутит.

— Посмотреть можно? — осторожно поинтересовался Давлетгареев, у которого три дня назад при входе в Интернет пол-экрана монитора заняла картинка с надписью: "Жулики!!! Верните наши деньги!!!"

— Ладно, сейчас докурю, и пойдем, — согласился Галыгин, которому, по правде говоря, находится в своем кабинете в одиночестве, было страшновато.

И, вот, они втроем направились в его кабинет. Уже открывая дверь, Галыгин почувствовал тревогу — в кабинете слышался шум льющейся из-под крана воды. Взглянув же на свое рабочее место и рабочие места своих друзей-коллег — Шлыкова и Андреева — он схватился за сердце: их персональные компьютеры "проснулись", экраны ЖК-мониторов светились, и, что самое удивительное, на мониторах всех трех PC демонстрировался видеоролик, на котором Елена Сергеевна принимала душ.

— А деваха ничего, только груди немного обвислые, и на ляжках целлюлит, — высказался по поводу фигуры женщины с экрана Юрий Колесников.

— Нет никакого целлюлита, а просто освещение плохое, — вступился за Елену Сергеевну Галыгин, с ужасом узнавая интерьер ванной комнаты квартиры своих покойных родителей в Строгино.

Только Галыгин это сказал, как изображение на экранах мониторов померкло, и они увидели яркие разноцветные брызги праздничного салюта, которые сменились надписью: "С Новым тысячелетием!" Не прошло и минуты, как надпись пропала, и на всех трех экранах появилось диалоговое окно с предложением ввести пароль, то есть запустилась программа Setup BIOS.

Валерий Давлетгареев начал хохотать, схватившись за живот.

— Валер, ты чего?! — испугался Колесников.

Отсмеявшись, Давлетгареев объяснил причину своего веселья:

— Знаю я этот вирус и даже того шутника, который его написал. После завершения демонстрации порно-ролика программка самоуничтожается, полностью удаляя себя с компьютера. Это вас кто-то решил разыграть и заодно с Новым годом поздравить.

Обрадовавшись такому простому объяснению, Галыгин предложил коллеге Давлетгарееву и коллеге Колесникову испить чай или кофе, — кому, что больше по вкусу. Коллеги предпочли кофе и желательно покрепче. Галыгин попросил их придвинуть кресла к журнальному столику, за которым он и его друзья-коллеги обычно устраивали брейки с чаем, кофе или прохладительными напитками.

Пока Галыгин выполнял обязанности гостеприимного хозяина, Давлетгареев рассказывал о возможных причинах, которые могли привести к самовозгоранию AS/400 — дорогой импортной машины с CISC-процессорами стоимостью 50 000 USD. Отказ системы охлаждения, по его мнению, произошел из-за выброса напряжения или, как говорят специалисты, "волны перенапряжения", которая за доли секунды способна вывести из строя импульсные блоки электропитания электронного оборудования.

— Во всем виноват Чубайс! — поддержал своего начальника Юрий Колесников.

— Тогда почему остальные шесть компьютеров не пострадали? — задал резонный вопрос Галыгин.

— Четыре из них — на профилактике. Два других защищены сертифицированными фильтрами, а, вот, почему ваш сервер запитывался отдельно и через фильтр отечественного производства, с этим будут разбираться, — проговорился Давлетгареев и, почувствовав неловкость, признался, что на самом деле истинную причину самовозгорания никто понять и объяснить не может, и что он лишь пересказал официальную версию, выдвинутую г-ном Климовым.

Тут и друзья-коллеги подошли. Присутствие Давлетгареева и Колесникова освободило Галыгина от исполнения роли черного вестника. Даже не дослушав крайне неприятное известие, Шлыков и Андреев бросились к своим персональным компьютерам, чтобы воочию убедиться в том, что это — не шутка и не розыгрыш, а самая настоящая трагедия.

— Да, сгорел наш бедный Мастер, сгорел…,- констатировал Антон Шлыков и вытер набежавшие на глаза слезы.

— "… Черные скалы, вот мой покой… черные скалы…", — пропел басом Александр Андреев слова из романса Шуберта "Приют" на стихи Рельштаба.

— Ладно, ребята, примите наши искренние соболезнования, а мы пойдем. Работой нагрузили сегодня по самые уши, — сказал Валерий Давлетгареев, поднявшись из-за столика. Его примеру, нехотя, последовал Юрий Колесников.

Когда коллеги из Вычислительного центра вышли из кабинета, Геннадий Галыгин прокашлялся и сообщил, что на его персональный компьютер каким-то образом попала очередная новелла мистера Прога, файл с которой он им сейчас же перебросит по электронке.

— Издеваешься? — упрекнул его Антон Шлыков.

— Ничуть! — спокойно ответил Геннадий Галыгин.

Получив вышеуказанный файл, Антон Шлыком и Александр Андреев страшно удивились, поскольку у них на выходе вместо связного текста программа-редактор отобразила какую-то абракадабру, которую не то, что читать, а смотреть было тошно. Но они не стали выяснять причины такой несправедливости, а сразу принялись за работу, то есть за чтение.

Пока его Шлыков и Андреев читали "лебединую песню" "ЭП-Мастера", Галыгин запустил с компакт-диска антивирусную программу лаборатории Касперского, с целью найти и обезвредить "червя", пробравшегося в его персональный компьютер. Уже через две минуты антивирусник выдал ему сообщение о наличии потенциально опасной программы. Галыгин приказал антивируснику нейтрализовать все угрозы, на что тот отреагировал стандартным предложением: "Удалить, лечить бесполезно". Прежде чем удалять подозрительные файлы, Галыгин решил посмотреть, где вирус нашел себе приют, а когда открыл соответствующую папку, у него чуть челюсть не отвисла. Вирус, оказывается, жил и гадил, попав в его компьютер через учётную запись не администратора, а какого-то неизвестного гостя.

— Ребята! — обратился он к Шлыкову и Андрееву: Вы случайно обновления осей на моем компе не делали?

— Как же не делали? Делали! И обновления делали, и патчи устанавливали. Каждый день с утра до поздней ночи о безопасности твоего PC заботились, ламер ты наш возлюбленный! — иронично произнес Антон Шлыков, оторвавшись от работы.

Галыгин успокоился, но все равно в душе остался червячок сомнения. Запустив неопознанную операционную систему, прописавшуюся на виртуальном диске, он вошел в программу "ЭП-Мастер" и убедился в том, что она у него функционирует, — в том смысле, что адекватно реагирует на его запросы, а самое главное — продолжает "думать" и "сочинять", хоть и не так быстро, когда ее модули "крутились" на AS/400. Это можно было бы сравнить с тем, как если бы у человека удалили 2/3 коры головного мозга, а он бы продолжал мыслить. Впрочем, подобные случаи в медицинской практике — не редкость.

— Ребята! — обратился он к Шлыкову и Андрееву: А у вас мистер Прог еще работает?

— Нет, уже не работает. Уволился! Отвяжись! — грубо оборвал его Антон Шлыков, давая понять, что шутки неуместны.

— Много бы ты сам наработал с оторванной головой? — недовольно проворчал Александр Андреев, имея в виду, что активное ядро программы "ЭП-Мастер", — а это более 200 гигабайт исходных текстов и скомпилированных пакетов, — безвозвратно утеряны.

— А у меня работает. Не верите? Посмотрите сами, а я пойду на перекур, — с этими словами Галыгин встал из-за стола и, пошатываясь от усталости, вышел из кабинета.

Вначале друзья-коллеги решили, что Галыгин от горя сбрендил, а когда проверили, то решили, что сбрендили они, потому как вместо стандартного пакета Windows-98 на его PC "крутилась" операционная система категории Open Source. Именно эта OS, а точнее говоря, кто-то с помощью ее создал в памяти ПЭВМ их коллеги Галыгина виртуальный диск и перенес на него с компьютера-сервера AS/400 папки временных файлов, кэш браузера и прочие системные ресурсы. И этот кто-то, по их мнению, был, конечно, Галыгин. Но как, и когда он успел это сделать? И тут они вспомнили, как пару недель тому назад он говорил им о том, что ему во сне приснилось новое решение задачи эквивалентных преобразований, которое позволяет, не меняя аппаратных средств, в 10 (!) раз увеличить быстродействие любой операционной системы.

— Гена, прости нас! — жалобно пробасил Андреев, когда Галыгин снова появился в кабинете.

— Гена, ты гений! — радостно приветствовал его возвращение Антон Шлыков, намекая на Филдсовскую премию. (2)

— Ребята, давайте жить дружно! — сказал в ответ Галыгин, не зная, что и подумать о том, откуда на его PC появился виртуальный образ операционной системы неизвестного происхождения и т. д. Неужели написанный ими черт-вирус уже до "железа" (hardware) добрался?! Вот, уж воистину справедливо: когда долго смотришь во тьму, тьма начинает смотреть в тебя

Друзья-коллеги присели за журнальный столик и обсудили сложившуюся ситуацию со сгоревшим сервером, программой "ЭП-Мастер" и сочиняемым ею произведением. Антон Шлыков предложил:

1) Заменить ось Билла Гейтса на ось Геннадия Галыгина;

2) Переместить библиотеки, сохранившиеся на съемных носителях, на какой-нибудь бесплатный ресурс мировой паутины, например, RapidShare;

3) Заново переустановить на всех трех ПЭВМ программу-редактор и перераспределить имеющиеся вычислительные ресурсы;

4) Направить главному герою Дмитрию Васильевичу Павлову поздравительную открытку и пригласить его в Вычислительный центр на встречу 2000-го года.

Последний пункт Антон Шлыков, разумеется, сформулировал в шутку, чтобы поднять предпразничное настроение. Галыгин, напротив, обиделся, и заявил, что желал бы видеть г-на Павлова "в гробу в белых тапочках". В ответ на удивленное замечание Шлыкова: "Чем он тебе не угодил?" — Галыгин заявил, что хотел бы на час отлучиться, — для того, чтобы погулять на улице, подышать кислородом и привести в порядок свою расшатанную нервную систему. Шлыков не возражал, видя, что коллеге и впрямь не мешало бы немного проветриться.

Незадолго до возвращения Галыгина программа "ЭП-Мастер" порадовала Шлыкова и Андреева еще одной новеллой, из которой они узнали, что эксперимент беса категории "Б" по кличке "Цензор" по перемещению души главного героя в тело Тезей-хана — старшего сына императора джурджени, прошел успешно.

Устав от тяжкого пути, упасть

Хочу в постель, дав отдых бренным членам.

Но мысленно пускаюсь в путь опять.

Хоть смертна плоть, мечта моя — нетленна.

А мысли так и рвутся из оков

Во странствие к местам твоим святым.

И векам не закрыть вовек зрачков,

Что зрят во тьму, знакомую слепым.

Храни души всеведенья талант,

Что тень твою найдёт в кромешной мгле.

И станет светлой, словно бриллиант,

Глухая ночь с тобою на земле.

Днём предаюсь пути, а в ночь — мечтам.

И нет покоя мне ни тут, ни там.

У.Шекспир.

Сонет 27 (перевод Сергея Соколова)

I

Над широкой степью простерлась глубокая ночь. Млечный путь опоясывал темное небо бриллиантовым поясом. Со стороны границы созвездий Лиры и Геркулеса изливался метеорный дождь. Земля проходила сквозь орбиту распавшейся когда-то кометы и притягивала к себе маленькие частички вещества, сгоравшие в ее атмосфере с яркостью звезд кратной величины.

— "На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой, говори поскорей…", — слышал Павлов во сне чей-то знакомый голос, догадываясь, что это говорит он сам, рассчитывая, кто из компании его друзей-сверстников, играющих во дворе в прятки, будет водить. Этот старый московский двор с высокими липами, сарайчиками и голубятней на улице имени писателя Гиляровского Павлов помнил так, как будто никогда оттуда не уезжал.

— Ваше высочество, проснитесь! Срочное донесение! — разбудил его голос адъютанта Муса-хана, и он, открыв глаза, почувствовав затекшей шеей неудобство использования вместо пуховой подушки кожаного седла. До рассвета оставалось, приблизительно, два с половиной часа.

Как и тысячи воинов его армии он спал под открытым небом, в уйгурской степи, расцветшей яркими узорами цветов, после изнурительного дневного перехода к месту будущего сражения. То, что сражение состоится, он понял с первых слов прибывшего с рекогносцировки начальника разведки майора Астрахана: "Противник совершил обходной маневр. Пути отступления отрезаны". Было горько сознавать, что его армия — в ловушке, в которую ее заманили союзники уйгуры, обратившиеся к императору Агесилай-хану IV с просьбой об оказании военной помощи для отражения нашествия кочевников-парсов.

Уйгуры тоже были кочевниками, которые на протяжении последних тридцати лет контролировали обширную лесостепную зону южнее гор, окружающих Байкал. С Империей джурджени уйгуры почти не враждовали, пользуясь выгодами мирного сосуществования с культурными народами и племенами, занимающимися земледелием, морской торговлей, мореплаванием и разнообразными ремеслами. Да и в военном отношении уйгуры уступали джурджени почти по всем статьям: численности постоянного войска, вооружении и военном искусстве.

— Вызовите полковников, начальника кавалерии и начальника обоза на заседание военного совета. Срочно! — приказал он адъютанту, и с помощью своего оруженосца стал переодеваться в доспехи тяжеловооруженного воина-гоплита: холщевый панцирь (несколько слоев льняной ткани, пропитанных клеем из вываренных кроличьих шкурок), бронзовый шлем с забралом, скрывающим лицо и шею, налокотники, поножи и наколенники. О том, что он все-таки не рядовой пехотинец, а старший офицер, свидетельствовал красный плащ с белым подбоем, оплечье и нагрудник из золотистой бронзы, да еще к поясу вместо длинного кинжала крепился короткий меч из литой бронзы.

Почти три года пребывал Павлов в теле Тезей-хана — старшего сына императора Агесилай-хана IV — и успел настолько свыкнуться со своим новым положением и статусом, что о своей прежней жизни в качестве Сороки (Тибула Храброго) из племени орландов старался не вспоминать. Ему было мучительно стыдно за то, что он по своей воле, поддавшись страху, оставил людей, которые его искренне любили. Дни его теперешней жизни были до предела насыщены разнообразными государственными делами, и чаще всего — военными. На личную и семейную жизнь времени у него почти не оставалось. Его "родная мать" Гюльнара называла его "бродягой", втайне гордясь тем, как он, не жалея сил, трудится на государственном поприще, завоевывая авторитет и уважение со стороны военных и гражданских чинов Империи джурджени.

Над прибайкальским государством, образно выражаясь, сгущались тучи. С запада, со стороны Уральских гор двигались несметные полчища людей желтой расы, которые называли себя парсами. На самом деле этнические парсы составляли лишь незначительную часть конгломерата разноязычных племен и народов, которых они себе подчинили. Огромная человеческая масса, перевалив через южные отроги Большого Уральского хребта, направилась по лесостепной полосе в сторону Великого Восточного океана. На своем пути завоеватели приводили в покорность многочисленные, оседлые и полуоседлые, племена западного Предуралья, которые прежде платили Империи джурджени "ясак", то есть откупные: — только за то, чтобы те оставили их в покое и не вмешивались в их внутренние дела.

Информация, которую официальные лица империи получали о потенциальном противнике, была скудной, противоречивой и поначалу изобиловала сказочными вымыслами. Постепенно картина прояснялась, — во многом, благодаря купцам, ведущих торговлю с народами Предуралья.

Во-первых, стало известно, что парсы умеют обрабатывать железо и ковать оружие, образцы которого: мечи, кинжалы, шлемы и кирасы, — ценились в пять раза дороже бронзовых, да и по качеству их превосходили тоже (3).

Во-вторых, как выяснили вездесущие купцы, парсы — прекрасные наездники: они изобрели, или заимствовали у кого-то стремя и седло с высоким луком. Именно такое снаряжение обеспечивало их всадникам устойчивость — достаточную, чтобы атаковать противника длинным копьем на полном скаку. Джурджени и южные забайкальские кочевые племена не знали даже стремян, их кавалеристы (витязи) сидели на коне, как на табуретке, поэтому в бою могли лишь подскакать к пешему воину, остановиться и нанести рубящий удар сверху секирой или колющий — копьем. Впрочем, уйгуры умели ловко бросать волосяные арканы, то есть лассо, против которого джурджени уже давно придумали устройство в виде двух дугообразных, вертикально крепящихся к седлу оглобель, к которым для устрашения противника крепились лоскуты разноцветной материи, очень красиво и устрашающе развевающейся на ветру.

Военные советники Агесилай-хана IV, добравшись под видом купцов до юго-западного Предуралья, с удивлением узнали о том, что Уфимский перевал Большого Уральского хребта стал доступен для прохода в любое время года. Устроившись поблизости от перевала, они могли наблюдать, как с запада нескончаемой вереницей следуют вооруженные и безоружные люди с женщинами и детьми и ведут за собой лошадей, верблюдов, крупный рогатый скот и отары овец. Побывали они и в походных лагерях, где мигранты-переселенцы останавливались на отдых, чтобы затем отправиться в путь в сторону восходящего солнца. Они видели усталых, голодных и изможденных людей, многие из которых за время многодневного похода потеряли своих родных и близких.

Пообщавшись с переселенцами, военные советники Агесилай-хана IV смогли выяснить объективную причину, которая заставила людей Запада сняться с насиженных мест и пуститься в далекие странствия. Оказывается, обширные северные территории по ту сторону от Большого Уральского хребта внезапно ушли под воду.

Великое переселение народов было равносильно стихийному бедствию. Власти Империя джурджени вынуждены были принять адекватные меры для защиты народов Прибайкалья от порабощения и истребления. Для отражения нашествия народов Запада на всех перевалах за окружающими Байкал горами спешно воздвигались крепостные сооружения. После завершения строительства Великой речной плотины пойма впадающей в Байкал с юга полноводной реки Селенги была превращена в непроходимое болото.

За год до появления парсов в забайкальских степях Государственный Совет империи выделил значительные средства на перевооружение армии, создание тяжелой кавалерии и специализированных подразделений пехоты, вооруженных пиками и алебардами. В армейских частях и войсках самообороны стали уделять больше внимания профессиональной подготовке лучников, пращников и арбалетчиков.

По законам Империи джурджени все гражданине с 18-летнего возраста и до конца своих дней считались военнообязанными и в соответствии со своим достатком выполняли священный воинский долг в качестве витязей (кавалеристов), гоплитов (тяжеловооруженные пехотинцы), велитов (легковооруженных пехотинцев) или матросов. Именитые купцы, собравшись в компании, за свой счет строили и снаряжали военные и военно-транспортные корабли.

………………………………………………………………………………………………………

Переодевшись в доспехи гоплита, Павлов в сопровождении двух вестовых и оруженосца быстрым шагом поднялся по хорошо протоптанной тропе на Змеиную гору — одинокий рукотворный холм посреди степи, поросший травой и мелким кустарником. На холме сновали люди с топорами и лопатами. К нему подбежал светловолосый молодой человек в черно-синем суконном кафтане халатного покроя (форменная одежда обозной прислуги) и, близоруко щурясь, доложил о том, что батарея "шайтан агни кирдык" к бою почти готова.

— Сколько выстрелов мы сможем сделать, Виктор-хан? — поинтересовался Павлов.

— Не менее тридцати картечью и десять ядрами, ваше высочество, — отвечал молодой человек, от волнения дергая головой.

Павлов с облегчением вздохнул и улыбнулся. Он знал, кто такой Виктор-хан на самом деле, но только Виктор Дорохов — заблудившийся во времени студент 4-го курса Иркутского политехнического института — никоим образом не должен был знать, кем на самом деле является его знатный господин по имени Тезей-хан. Павлов встретил Виктора два года тому назад на Чонгарском медном руднике, что находится на юго-западном побережье Байкала. Павлов прибыл туда с обычной инспекционной проверкой. И не только. Чонгарский рудник был ему интересен тем, что добываемая в нем руда содержала до 5 % олова. После плавки из такой руды сразу же получалась бронза.

Виктор к тому времени адаптировался к обстановке и социальной среде и даже определился с этнической принадлежностью, назвал себя белым аратом. После того, как Виктор занял престижное место воздуходувщика медеплавильной печи, с него сняли деревянные колодки, позволили построить хижину и завести сожительницу. Павлов его сразу узнал и без всяких объяснений забрал с собой, поселил в своем летнем дворце на мысе Принцессы Грез и приставил к нему педагога для обучения языку, литературе и письменности джурджени.

От Виктора Дорохова Павлов услышал трогательную историю: его родители, не имея возможности оплатить свои долги, вынуждены были продать его, 4-х летнего ребенка, в рабство. Это был типичный случай, который ни у кого не вызывал подозрений. На самом же деле Виктор, сбежав от орландов, попал в плен к москитам, которые продали его купцам из Ротона за два бронзовых топора. Не прошло и месяца, как в вышеупомянутом летнем дворце появилась Настя Кожевникова — бывшая однокурсница Виктора. Павлов разыскал ее случайно: Настю подложили к нему в постель после веселой пирушки у друга и боевого соратника Антон-хана, который решил похвастаться перед ним достопримечательностями своего гарема. Павлов заплатил за Настю двойную цену, объявил вольноотпущенницей и приставил к своей жене Роксане в качестве служанки, а затем, как бы случайно, устроил ей незабываемую встречу с Виктором, после которой они уже не расставались. В отличие от Виктора, Настя без утайки рассказала Павлову о том, что является пришельцем из другого времени, — на что он отреагировал строгим приказом никому больше про это даже не заикаться.

Убедившись в том, что Виктор его не раскусил, Павлов, выбрав подходящий момент, многословно и путано, объяснил ему, что от него требуется, а для наглядности продемонстрировал полую деревяшку, набитую порохом. Порох "изобрел" и даже "запатентовал" под названием "черное зелье" Эскулап-хан. Он же — бывший бес категории "Б" по кличке "Цензор", когда-то представившийся Павлову Арнольдом Борисовичем Шлаги.

Утратив принятый ранее облик вельможного Удерьян-хана, бес, вопреки новому командировочному предписанию, остался в Большом императорском дворце на острове Альхон, вселившись в тело Эскулап-хана — покойного личного врача императора Агесилай-хана IV. В конце концов, высокое инфернальное начальство его инициативу одобрило. В то же время, помня о предыдущем провале, бес вел себя очень осмотрительно: в дворцовые интриги не впутывался, придерживался аскетического образа жизни и усердно занимался алхимией и астрологией. Кроме пороха он "изобрел" цветное стекло, двойную систему бухгалтерского учета, переводной вексель и придумал очень полюбившуюся императору и его вельможам игру в домино.

Виктор Дорохов, мягко говоря, обомлел, когда услышал из уст принца Тезей-хана объяснение принципа устройства огнестрельного оружия, но за дело, то есть за литье бронзовых пушек, взялся очень рьяно. Таким же ненавязчивым образом Павлов побудил Виктора "изобрести" цапф и колесный лафет. Кроме того, Виктор смастерил квадрант (дальномер) и "открыл" закон кривизны траектории артиллерийских снарядов, согласно которому максимальная дальность их полета достигается при возвышении ствола орудия на 45®.

Менее чем за полгода под руководством Главного мастера Чонгарского медного рудника вольноотпущенника Виктор-хана были отлиты из бронзы 10 орудийных стволов, изготовлены деревянные колесные лафеты и проведены огневые испытания на дальность и точность стрельбы. Между прочим, изготовить материальную часть нового вида вооружения оказалось гораздо проще, чем приставить к ней подходящих людей. Павлову пришлось применить всю силу убеждения для того, чтобы доказать будущим артиллеристам из числа рабов и вольноотпущенников простую истину: с каждым выстрелом "шайтан агни кирдык" они приближают себе свободу, богатство и почести.

Вначале ядра для первых опытных образцов орудий изготовлялись из отесанных камней, а вместо картечи использовался кремниевый скрап — обрезки и осколки кристаллического кремния. После выделения из казны дополнительных средств картечь на том же Чонгарском медном руднике стали изготавливать из привозного рубленого свинца, куски которого для улучшения аэродинамических качеств обкатывались на специальных станках. Так как изготовление ядер из камня занимало довольно длительное время, Эскулап-хан посоветовал Павлову использовать обычную глину, пропитанную льняным или оливковым маслом. Снаружи для прочности глиняные ядра обливались свинцом. Свинец также обеспечивал более плотное прилегание ядра стенкам канала ствола, при этом износ последнего был существенно ниже, чем при стрельбе однородными каменными ядрами.

За месяц до описываемых событий Виктор Дорохов по собственной инициативе произвел первую в истории Империи джурджени плавку железа из болотной руды и отлил 10 настоящих чугунных ядер весом, эквивалентным 12,5 килограмм каждое.

………………………………………………………………………………………………………

В сопровождении Виктора Дорохова Тезей-хан, то есть Павлов, направился на артиллерийскую позицию и с удовлетворением осмотрел четыре орудия (типа единорог) классического 24-фунтового калибра, полностью собранные и готовые вести огонь. (4) На государственных испытаниях "шайтан агни кирдык", которые прошли три недели тому назад, расчеты именно этих орудий показали наибольшую меткость в стрельбе, а также хладнокровие и выдержку. Совершенно не стесняясь, принц Тезей-хан поздоровался с каждым командиром орудия за руку и даже удачно пошутил насчет исподнего белья парсов, которое сегодня у них точно у всех будет испачкано. Артиллеристы в ответ смущенно улыбались и обещали, что не подведут.

Покидая артиллерийскую батарею, Павлов велел Виктору следовать за ним на заседание военного совета, чтобы тот имел полное представление о плане предстоящего сражения. Военный совет собрался в шатре начальника штаба армии Гирей-хана у подножия Змеиной горы.

Настроение у "отцов-командиров" было подавленное. Начальник штаба Гирей-хан, опираясь на данные разведки, подтвердил, что уйгуры перешли на сторону парсов, и будут участвовать в сражении против своих бывших союзников. Это означало, что против пяти с половиной тысяч пехотинцев (гоплитов и велитов) и тысячи кавалеристов (витязей), которых император Агесилай-хан IV направил на помощь уйгурам, выступят более 10 тысяч обученных и хорошо вооруженных воинов. Члены военного совета отдавали себе отчет и в превосходстве вооружения противника: хороший удар железной саблей раскалывал оружие и доспехи из бронзы — металла твердого, но хрупкого. Однако уйти от боевого столкновения с превосходящими силами противника уже было слишком поздно, а сдаваться в плен — позорно.

Павлов на правах главнокомандующего сухопутных войск предложил изменить схему построения войск, которая была выработана три дня тому назад с участием представителей союзников, которых он уже тогда заподозрил в измене. Согласно его плану гоплиты должны были занять у Змеиной горы круговую оборону, построившись в четыре каре глубиной до 50 рядов. Витязям, по его мнению, надлежало спешиться и участвовать в сражении в качестве подручных велитов: копейщиков, лучников и арбалетчиков. Обоз и лишних лошадей в таком случае следовало отвести от Змеиной горы и спрятать в лесу на берегу реки Ярки — притоке Селенги.

Члены военного совета с его доводами согласились, и слово снова взял Гирей-хан. Он сообщил, что, по предварительным данным, со стороны парсов в сражении могут принять участие пять тысяч корустесов, то есть всадников, облаченных в металлические доспехи: кирасы и кольчуги.

От своих бывших союзников уйгуров и из других источников полководцы джурджени знали, что в бою тяжеловооруженные всадники парсов могут двигаться очень плотно, колено к колену. При такой тактике наступления противника главная задача состояла в том, чтобы каре, в которые построятся гоплиты, выдержали удар и не рассыпались.

Особая роль в сдерживании натиска тяжелой кавалерии парсов отводилась мобильным отрядам копейщиков: на самых сложных участках линии обороны они должны были, построившись полукругом, упирать древки массивных копий обратным концом в землю так, чтобы они, ощетинившись ежом, не давали противнику прохода.

Полководцы джурджени с интересом смотрели на светловолосого молодого человека, которого их главнокомандующий привел с собой на военный совет. Все они уже были наслышаны о чудо-оружии, которое изобрел бывший раб Чонгарского медного рудника, а Гирей-хан даже видел, как оно действует и, честно говоря, был потрясен до состояния расстройства желудка.

Получив слово, Виктор Дорохов не растерялся. По его мнению, готовую к бою батарею "шайтан агни кирдык" для большей пользы следовало бы разместить не на Змеиной горе, а в первой линии обороны, которая примет на себя удар тяжелой кавалерии. Он пояснил, что, кроме больших ядер, "шайтан агни кирдык" может изрыгать из себя сотни маленьких свинцовых ядрышек, которые, разлетаясь на большое расстояние, могут ранить и убить и искалечить множество людей и лошадей. Идея Виктора показалась Павлову здравой, и он обратился к полковникам с просьбой зарезервировать для пушек особые площадки и обеспечить к ним пути доступа.

Когда военный совет закончился, Гирей-хан, молча, подал Павлову свиток пергамента. Павлов его развернул и быстро прочитал. Это было письмо от великого князя Рамира — вождя племенного союза уйгуров и отца его жены Роксаны. Князь Рамир писал своему зятю, что принял очень непростое решение о переходе на сторону парсов и принесении присяги на верность их королю Ульриху по прозвищу Белобородый, которого он характеризовал, как очень умного и дальновидного политика и удачливого полководца. Князь Рамир предлагал их высочеству Тезей-хану последовать его примеру, гарантировал безопасность ему и его семье и давал обещание после окончания войны договориться с королем Ульрихом о предоставлении ему в феодальное владение города Ротона и прилегающих к нему земель.

Павлов подозвал старшего адъютанта Муса-хана и приказал ему немедленно вернуть членов военного совета для продолжения совещания.

— Кто и когда доставил это письмо? — спросил он Гирей-хана.

— Письмо доставил сын князя Рамира Вагиз. Он сейчас находится в расположении отдела разведки и донесений, — ответил Гирей хан.

— Роксана, как я понимаю, отдыхает в своем шатре. Зря я согласился взять ее с собой в этот поход. По отцу, говорит, очень соскучилась. Три года не виделись. Прошу срочно доставить ее сюда, но так, чтобы без посторонних глаз, — обратился Павлов к начальнику штаба с весьма деликатной просьбой.

Старший адъютант оказался расторопным: члены военного совета вернулись даже раньше, чем Гирей-хан привел из соседнего шатра принцессу Роксану. 20-летняя жена Тезей-хана, мать двоих детей, была заспанной и кое-как одетой, но все равно вызывающей восхищение своей красотой. Дождавшись ее прихода, Павлов вслух зачитал письмо, доставленное ему от князя Рамира. Перевода не требовалось, так как письмо было написано на языке джурджени. Затем он приказал Роксане встать на колени и наклонить голову. Роксана беспрекословно выполнила его приказ, не вымолвив ни единого слова, не уронив ни единой слезинки. Павлов вынул из позолоченных ножен тяжелый, хорошо заточенный бронзовый меч и одним ударом снес Роксане голову. Члены военного совета вскрикнули и закрыли лицо руками: такой жестокости по отношению к собственной жене они от него никак не ожидали.

— Прошу полковников вернуться на свои места, трубить подъем и начинать построение. Гирей-хану приказываю: передать голову Роксаны ее брату Вагизу, чтобы тот доставил ее князю Рамиру в напоминание о связывавших нас родственных и союзнических отношениях, — Павлов говорил негромко и без эмоций. Его боевые соратники должны были понять, что с головой Роксаны он сознательно отрезает себе путь не только для предательства, но и почетного плена.

Павлов встретил рассвет на вершине Змеиной горы в окружении своих адъютантов и вестовых. Три орудия по его приказу были перемещены к подножию холма на временную площадку. Туда же артиллеристы доставили боеприпасы. Одно орудие, двенадцать картузов и один бочонок пороха и десять чугунных ядер Павлов решил оставить при себе, чтобы попрактиковаться в стрельбе по настильной траектории. Как он и ожидал, противник вступил в сражение без предупреждения и даже без набрасывания на гоплитов лавы легковооруженной конницы, которая должна была засыпать их стрелами.

Парсы сразу ввели в бой свою главную ударную силу — тяжеловооруженную кавалерию, которая плотной массой стала надвигаться на каре, выстроившееся в центре обороны армии джурджени напротив Змеиной горы. От топота копыт тысяч лошадей задрожала земля. Павлов немедленно передал Виктору через своего адъютанта приказ: выдвинуть орудия в передовую линию центрального каре. Аналогичный приказ получил командир отряда арбалетчиков, состоявшего из трехсот снайперов.

Тщательно рассчитав угол наклона ствола, Павлов произвел первый выстрел. Чугунное ядро, просвистев над головами изумленных гоплитов, улетело в самую гущу плотного построения парсов. Прислуга быстро прочистила банником жерло орудия и утрамбовала в него новый заряд. Грянул второй выстрел, который его пехотинцы прокомментировали еще более громким возгласом удивления и разом повернули свои головы на окутанную пороховым дымом вершину Змеиной горы. По приказу полковников торжественно взвыли медные трубы.

Когда конница парсов приблизилась к центральному каре на расстояние убойной силы картечи, раздались сразу три выстрела, которые привели к тому, что в рядах противника наступило замешательство. Передние ряды всадников стали поворачивать назад, а задние продолжали двигаться. Второй залп картечи совпал с залпом арбалетчиков, а дальше пушкари и арбалетчики лишь синхронно дополняли друг друга. Стоны и крики ужаса раздались со стороны противника.

В это время легкая кавалерия уйгуров начала атаку на левый фланг. Уйгурам даже удалось опрокинуть передние ряды гоплитов, но отряд лучников в количестве двухсот пятидесяти человек, направленный Павловым на помощь каре под командованием полковника Надырхана, меткими выстрелами заставил их отступить.

Когда пороховой дым рассеялся, джурджени смогли воочию оценить достоинства "шайтан агни кирдык". На поле перед Змеиной горой валялись сотни трупов: людей и лошадей; истошно кричали раненые, взывая о помощи, носились испуганные кони. Павлов приказал командиру центрального каре Антон-хану направить на место побоища отряд велитов, чтобы они прикончили раненых, собрали оружие и доспехи противника, поймали или отогнали подальше мечущихся лошадей.

Джурджени ждали повторения атаки, но ее не последовало, и тогда Павлов приказал начальнику разведки Астрахану произвести рекогносцировку, с целью выявления намерений противника.

В полдень Астрахан вернулся с задания и доложил начальнику штаба Гирей-хану о том, что парсы сняли свой лагерь и поспешно направляются на запад, а уйгуры стоят на месте, поскольку их полководцы не пришли ни к какому однозначному решению: следовать за парсами, мириться с джурджени или соблюдать нейтралитет. Сам Павлов в это время находился на берегу реки Ярки, где по его приказу обозная прислуга спешно насыпала холм над могилой обезглавленной им принцессы Роксаны.

Гирей-хан поспешил в расположение обоза, чтобы сообщить главнокомандующему Тезей-хану данные разведки и разделить с ним скорбь прощания с женой-царевной, которая с самого начала своего замужества была обречена на смерть в случае, если союзный договор между джурджени и уйгурами будет расторгнут. Выслушав доклад и приняв соболезнования, Павлов кивком головы показал Гирей-хану на трех молодых женщин, стоящих на коленях со связанными руками у подножия еще незавершенного кургана.

— Служанки Роксаны, — сказал Павлов и объяснил: По обычаям уйгуров они должны быть похоронены вместе со своей госпожой. Язык не поворачивается, чтобы отдать приказ их убить.

— Продай или лучше подари их мне, — предложил Гирей-хан, согласившись с тем, что погребальный ритуал знатных уйгуров чересчур жестокий.

— Забирай их к себе! — обрадовался Павлов и протянул Гирей-хану кожаную фляжку, в которой, когда он из нее отхлебнул, оказалось какое-то очень крепкое вино.

Вскоре к ним присоединился полковник Антон-хан, который знал Роксану с юных лет и тоже захотел с ней проститься. Отпив из предложенной ему фляги глоток крепкого вина, Антон-хан мрачно произнес:

— Прощай, любимая принцесса.

Придет и мой черед.

То не вопрос.

В урочный час,

Когда ты мне приснишься

Без головы, иль без волос.

Способности Антон-хана сочинять стихи экспромтом были хорошо известны, поэтому Павлову и начальнику его штаба оставалось только тяжело вздохнуть и про себя, молча, признать поразительную точность произнесенной эпитафии.

— Пора, однако же, созывать военный совет, — прервал тягостное молчание Гирей-хан.

— Наши потери подсчитаны? — спохватился Павлов, вспомнив, что он не только скорбящий муж, но и военноначальник.

— Сто сорок убиты. Четыреста получили ранения различной степени тяжести. Я перед тем, как сюда отправиться заслушал рапорты от всех батальонных командиров, — ответил на его вопрос Гирей-хан.

Павлов решил побыть наедине с собой и попросил начальника штаба назначить военный совет в три часа после полудня. Отпустив своих боевых соратников, он дождался, когда высота кургана над могилой принцессы Роксаны сравняется с высотой самого высокого близстоящего дерева. Этим деревом была береза — редкая гостья в степях южного Забайкалья.

Убедившись, что могильный холм стараниями обозной прислуги вырос до заданной им высоты, Павлов через старшего адъютанта Муса-хана отдал приказ заканчивать с насыпью и приступить к обкладыванию кургана дерном и камнями. Две сотни человек принялись за новую работу. Павлов же подошел к березе, обнял ее за ствол и дал волю своим чувствам, проклиная себя за то, что уж слишком переборщил, войдя в роль жестокого и безжалостного солдафона, каким, наверное, и должен быть Тезей-хан — старший сын императора, командующий сухопутных войск и адмирал военно-морского флота.

Заседание военного совета состоялось точно в назначенное Павловым время. Начальник штаба Гирей-хан предложил, не мешкая, отправиться в обратный путь, с таким расчетом, чтобы к вечеру выйти к пойме реки Селенги и остановиться на ночлег у заброшенного форта Каутер. Все члены военного совета с ним согласились. После этого Павлов приказал своему старшему адъютанту позвать Виктора-хана, и когда тот явился, торжественно вручил ему свидетельство (патент) о присвоении звания лейтенанта кавалерии. Таким образом, Виктор Дорохов из вольноотпущенника превращался в полноправного гражданина Империи джурджени и вместе с первым офицерским чином получал право на собственное поместье (имение).

Дневной переход прошел удачно, если не считать того, что уйгуры здорово потрепали арьергард из трех батальонов гоплитов и эскадрона легкой кавалерии. Переночевав у форта Каутер, армия Тезей-хана выступила в поход в направлении пограничной крепости Гамбит, у стен которой неделю спустя в последний день месяца асан (апрель) состоялось генеральное сражение, в котором участвовало около ста тысяч человек. Потери с обеих сторон были чудовищные, и победа не досталась никому, правда, парсы отошли в уйгурские степи, убедившись в том, что с джурджени просто так не справиться.

II

Во время сражения при Гамбите Павлов получил не очень серьезное ранение в виде порезов и ушибов и легкую контузию. Случилось это по причине разрыва ствола орудия, из которого он стрелял по парсам с верхней площадки самый высокой крепостной башни. Его пушка взорвалась не потому, что была плохо отлита и даже не от того, что он перемудрил с мощностью порохового заряда, а потому, что, поддавшись уговорам Эскулап-хана, он принял на испытание в боевых условиях пять полых бронзовых шаров, начиненных пироксилином. Первые три шара (бомбы) вылетели из жерла орудия без всяких проблем, а один, ударившись о землю, даже взорвался, вызвав в стане противника страшный переполох. Четвертый шар взорвался в орудийном стволе, покалечив прислугу и его самого.

Досадный инцидент произошел в тот самый момент, когда легкая кавалерия противника на левом фланге проникла в разрыв между двумя полками гоплитов, перестраивавших свои ряды, и принудила их к позорному бегству. Пока Павлова приводили в чувство, положение на левом фланге стало настолько серьезным, что командующий центральным каре Антон-хан вынужден был направить туда все свои резервы. Парсы не преминули этим воспользоваться и бросили в бой свою тяжелую кавалерию.

Помня по предыдущему сражению об убойной силе доселе неизвестного им огнестрельного оружия, они вели наступление не сомкнутым строем, а линиями, оставляя себе пространство для маневра. В этих условиях огонь 6-ти пушечной батареи лейтенанта Виктора-хана оказался неэффективным. За то время, пока пушкари перезаряжали орудия, противник успевал вплотную приблизиться к передовой линии обороны и глубоко вклиниваться в построение гоплитов. Вскоре и сами пушкари вынуждены были откатить орудия на безопасное расстояние, чтобы не попасть в окружение. В спешке они оставили на занимаемой ими прежде позиции все боеприпасы.

Когда Павлов пришел в себя и смог оценить обстановку, он потребовал коня, приказал открыть крепостные ворота и опустить подъемный мост. В его распоряжении было девять сотен тяжеловооруженных кавалеристов, снаряженных, вооруженных и обученных, наверное, не хуже парсов. Во главе этого отряда, построившегося клином ("свиньей"), он ринулся в безрассудную атаку во фланг наступающей конницы противника. Так как витязи джурджени двигались плотно, колено к колену, им удалось протаранить рыхлое линейное построение кавалерии противника и пробиться к королю парсов Ульриху, окруженному гвардейцами в сверкающих золотом доспехах и конской сбруе. Павлов определил Ульриха Белобородого по длинной седой бороде, лиловой мантии и блестящему шлему с султаном из белого конского волоса.

В количественном отношении силы отряда Павлова и отряда королевских гвардейцев (телохранителей) были примерно равные. О качественном различии раздумывать было некогда. Павлов выхватил из-за пояса бронзовый пистолет с ударно-кремневым замком (опытный образец, изготовленный Виктором Дороховым) и произвел выстрел на поражение. Король парсов повалился с коня. Его успели подхватить два оруженосца и, удерживая в седле, поскакали рядом с ним подальше от места боевого столкновения. Королевские гвардейцы так растерялись, что, почти не сопротивляясь, позволили проткнуть себя копьями и изрубить секирами.

Ульрих Белобородый остался жив. Пуля, вылетевшая из пистолета, попала ему в стальной шлем, но не пробила, а, сделав вмятину, оглушила, однако этого оказалось достаточно для того, чтобы парсы начали организованное отступление. На правом фланге армии джурджени находились пять тысяч легковооруженных всадников, но на преследование противника Павлов их не бросил. Даже будучи слегка контуженым, он прекрасно осознавал, что у парсов еще есть резервы, и что в случае удачной контратаки он очень сильно рискует потерять всю свою кавалерию.

Парсы отступили, но недалеко. На третий день после битвы при Гамбите они прислали парламентеров, а затем — полномочную делегацию для ведения с главой государства Империи джурджени Агесилай-ханом IV переговоров о мире, свободной торговле и военном союзе. Переговоры проходили в старинной городской ратуше столицы империи городе Альхоне.

В Большой императорский дворец на острове Альхон парсов решили не приглашать. Три года тому назад дворец полностью был разрушен землетрясением, и там полным ходом шли восстановительные работы. Павлов участия в переговорах не принимал. Сославшись на плохое самочувствие и страшную усталость, он попросил у "отца" императора двухнедельный отпуск до середины месяца минор (май) и вскоре отбыл в свой летний дворец, расположенный на мысе Принцессы Грез на юго-западном побережье Байкала.

В это время в семи главных городах и центрах провинций Империи джурджени: Альхон, Ибрис, Ротон, Сиракузы, Тхэбай, Деметрис и Атхэнай, — прошли пышные празднования. Благодарные подданные объявили императора Агесилай-хана IV Благодетелем Отечества и приняли решение в честь победы над парсами воздвигнуть на городских площадях величественные памятники из бронзы и мрамора.

О главнокомандующем сухопутных войск Тезей-хане именитые граждане вспоминали, главным образом, в связи с его приказом казнить по жребию каждого десятого гоплита в двух полках, бежавших с поля боя, и другими непопулярными решениями, вроде увеличения вдвое военного налога.

Иного мнения о Тезей-хане придерживались рядовые граждане, получавшие информацию о войне с парсами из рассказов непосредственных участников сражений. Солдаты, младшие офицеры и сержанты в один голос хвалили его за скромность и справедливость, отмечали личное мужество и отвагу.

Что касается лихой кавалерийской атаки отряда Тезей-хана во фланг тяжелой кавалерии парсов, то этот эпизод в полном соответствии с законами мифотворчества обрастал все более яркими и эмоциональными подробностями, включая "меткий бросок копья", едва не лишивший жизни самого Ульриха Белобородого. Этот бросок, якобы, произвел телохранитель Тезей-хана иллиноец Мирон — человек необычайной силы, который мог с корнем вырывать деревья. Возможно, что Мирон действительно бросал в короля Ульриха копье, но подтвердить или опровергнуть этот факт сам герой уже был не в состоянии, так как на следующий день после битвы при Гамбите скончался от перепоя (по официальной версии — от полученных ранений).

Выстрела из пистолета в пылу сражения из-за страшного шума и облака пыли, поднятого копытами сотен лошадей, никто не слышал и не видел, за исключением юного оруженосца Тезей-хана, у которого были свои причины хранить молчание.

………………………………………………………………………………………………………

После недолгих раздумий Павлов пригласил в свой летний дворец на мысе Принцессы Грез Толемей-хана, Урхана и Виктора-хана. С каждым из этих людей его связывали воспоминания о прежней жизни, о которых те даже и не догадывались.

Действительный член императорской Академии врачевания, изящных искусств и естествознания Толемей-хан по просьбе Павлова два года тому назад возглавил отдел картографии штаба армии и одновременно — санитарное и лечебное управление. Один из самых известных ученых империи (их называли "альфиями" по названию первой буквы алфавита джурджени) согласился на занятие этих должностей отнюдь не для богатства или карьеры, а потому, что почувствовал в Павлове родственную душу — пытливую и любознательную.

Ровно год тому назад Урхан — не самый богатый и именитый купец из Ротона — получил от Павлова совершенно неожиданное для него предложение возглавить главное интендантское управление армии и флота, занимавшееся закупкой оружия, продовольствия, фуража и военного снаряжения. Его предшественник, состоявший в родстве с управляющим (мажордомом) Большого императорского дворца, был посажен на кол за казнокрадство и лжесвидетельство. По схожим причинам до этого "вышел в отставку" уже добрый десяток государственных интендантов. Как правило, больше года на этом месте никто не задерживался. Павлов организовал вступление Урхана в "прикольную должность" своеобразно: уговорил его дать императору Агесилай-хану IV клятву в том, что больше двух процентов от каждой сделки он брать не будет. Император очень удивился, но условие принял.

Заблудившийся во времени студент 4-го курса Иркутского политехнического института Виктор Дорохов (он же — Виктор-хан) по уже известным читателю обстоятельствам стал изобретателем огнестрельного оружия и, возможно, первым артиллеристом планеты. После битвы при Гамбите на Виктора обратили внимание не только император и его вельможи, но и жрецы объединенной корпорации Одина-Магнетрона, поэтому Павлов решил, что Виктора, во избежание неприятностей, следует постоянно держать при себе.

Для того чтобы не было скучно его гостям, Павлов предложил им взять с собой тех, кого они считают нужным: членов семьи, родственников и слуг. Виктору Дорохову по этому поводу можно было не беспокоиться, поскольку его жена Настя, находившаяся на девятом месяце беременности, последние три недели проживала в летнем дворце Тезей-хана, окруженная заботой и вниманием. Неожиданное превращение из бесправной рабыни в госпожу бедную Настю нисколько не удивило, поскольку она считала, что все происходящее с ней, это — очередное испытание ее заблудшей души.

Толемей-хан взял с собой свою супругу Комаки и слугу Следопыта. Он рассчитывал на то, что они помогут ему скопировать старинные фолианты, хранившиеся в библиотеке летнего дворца Тезей-хана. Своего знатного покровителя и непосредственного начальника Толемей-хан не без основания считал одним из самых выдающихся государственных мужей империи, искренне восхищался его незаурядными организаторскими способностями, тонким умом и чувством юмора. Пользуясь представившейся возможностью, он также хотел выяснить у него существенные факты и подробности битвы у Змеиной горы и сражения при Гамбите, чтобы написать о них правдивый исторический очерк.

Урхан взял с собой двух слуг-секретарей и дочь Клементину. С дочерью Урхана, которой к тому времени исполнилось 18 лет, Павлов был не только знаком, но даже успел несколько раз переспать. Их первая встреча произошла два года тому назад, когда Тезей-хан приезжал по своим делам в Ротон и из любопытства нанес визит Урхану под предлогом каких-то казенных надобностей.

Урхан был настолько польщен и обрадован вниманием принца, что, не подумавши, предложил ему остановиться на ночлег, а, когда тот согласился, прослезился, поскольку кроме дочери Клементины в качестве служанки при постели знатного гостя ему предложить было не кого: две последние юные рабыни были проданы для уплаты долга кредиторам.

Вопреки страхам опрометчивого отца, все закончилось очень хорошо: между Тезей-ханом и купеческой дочкой вспыхнула искра любви. По законам Империи джурджени принц крови не мог жениться на простой горожанке; его женою могла стать только иноземная принцесса, родная сестра или кузина. Урхан про то, конечно, знал, равно, как и о том, что его любимая дочь и высокородный Тезей-хан испытывают по отношению друг к другу самые нежные чувства.

Павлов и его гости отправились в путь рано утром, когда большой колокол на городской ратуше Альхона в соответствии показаниями песочных часов пробил восемь раз.

Трехмачтовая 60-весельная галера под названием "Клементина", на которой они отправились в путешествие по маршруту: гавань Альхона — мыс Принцессы Грез, — была, наверное, самым необычным кораблем военно-морского флота империи. Во-первых, у нее был высокий надводный борт и разнообразное парусное оснащение: на носу — два стакселя, кливер и блинда-сель, на фок-мачте прямой фок, марсель и летучий брамсель; на гротмачте — гафельный трисель, гротстеньги-стаксель, прямой грот, марсель и летучий брамсель. Во-вторых, гребцами на галере были не солдаты-первогодки срочной службы и не преступники, отбывающие срок заключения, а вольнонаемные солдаты-сверхсрочники, умеющие метко стрелять из арбалета и в совершенстве владеющие искусством фехтования мечом, копьем и секирой. В-третьих, на носу галеры (баке) и на корме (юте) были установлены две пушки на поворотных станках — тумбах.

С таким парусным оснащением, экипажем и вооружением их высочество Тезей-хан мог безбоязненно в любую погоду путешествовать по всему Байкалу, поспевая везде, куда ему требовалось прибыть по казенной надобности или личным делам.

45-летний капитан 1-го ранга Крусахан проводил гостей в просторную адмиральскую каюту и затем поднялся на капитанский мостик (возвышенную надстройку на кормовой палубе), чтобы передать свои капитанские полномочия адмиралу военно-морского флота Империи джурджени. "Клементина" во всех смыслах была их совместным детищем, то есть проектом. Они вдвоем, опираясь на вековой опыт байкальских мореплавателей, разработали ее конструкцию. Засучив рукава, оба трудились на императорской верфи в Ротоне в качестве простых корабельных плотников, воплощая придуманную ими модель самого совершенного весельно-парусного судна в реальность. Они хорошо ладили друг с другом: принц крови и опытный моряк с инженерной закваской, — вынашивая грандиозные планы дальних морских экспедиций и кругосветного путешествия.

— Я немножко порулю, а то на берегу совсем раскис, — объяснил причины своего появления на капитанском мостике Павлов.

— Господин адмирал, "Клементина" о вас не просто соскучилась, она страдает из-за того, что вы два месяца ею не командовали, — льстиво, как и положено капитану 1-го ранга, отреагировал на его слова Крусахан.

— Поднять якоря! Отдать швартовые! Гребцы на весла! — приказал Павлов, обращаясь к старшему помощнику Зелемхану.

— Мне можно идти? — спросил Крусахан, как принято в таком случае.

— Сменишь меня на время обеденного перерыва, — предупредил его Павлов.

— Слушаюсь! — ответил капитан Крусахан и отправился на отдых в свою каюту, а Павлов, приняв на себя бразды правления, начал отдавать экипажу команды по маневру для выхода "Клементины" из Альхонской гавани в открытое море.

За многие тысячелетия, прошедшие с 70-х годов XX века, Байкал сильно изменился. В результате подвижек литосферы обширные территории Дальнего Востока ушли под воду, и расширяющаяся байкальская котловина соединилась проливом (ширина 35–80 км, длина 30 км) с Тихим океаном, который жители Прибайкалья называли Восточным. Это обстоятельство Павлова не очень удивляло, поскольку он знал, что Байкал находится на месте разлома земной коры, который расширяется со скоростью 5 мм в год. Его больше удивило название пролива, соединяющего Байкальское море с океаном: Деметрис Паулюс, — которое было созвучно с его именем и фамилией. Так, по данным древних летописей, звали легендарного мореплавателя из Тхэбая, который составил первые подробные карты Байкала и северо-восточного побережья Азии, омываемого Восточным, то есть Тихим океаном.

До полудня галера двигалась весельным ходом, но затем подул попутный ветер и Павлов приказал матросам поставить нижние марсели — прямоугольные паруса. Его гости, плохо переносившие качку, почти не выходили из адмиральской каюты. И лишь Клементина, переодевшись в мужскую одежду, почти всю дорогу простояла рядом с ним на капитанском мостике.

Дочь Урхана еще никогда не была в его летнем дворце, впервые в жизни совершала морской круиз на военном корабле и с волнением ожидала, когда редкие мгновения ее женского счастья превратятся в продолжительные дни совместного досуга с первым и единственным, боготворимым ею мужчиной. Клементину нельзя было назвать красавицей, и Тезей-хана, то есть Павлова, если честно, подкупала в ней не внешность, а живой и любознательный ум, который она проявляла во всем. Она даже разговаривала очень необычно — почти что стихами, которые сразу хотелось запомнить и записать. Женщин, подобных Клементине, получивших хорошее домашнее образование, среди купеческого сословия Империи джурджени, наверное, было немало, но выяснить это обстоятельство у Павлова просто не хватало времени.

Галера пришла к мысу Принцессы Грез, когда солнце коснулось линии горизонта и начало смеркаться. На причале собралась большая толпа. Павлова, то есть Тезей-хана, многочисленная прислуга летнего дворца очень любила. Он знал по имени всех поваров, официантов, прачек, истопников, садовников, конюхов, библиотекарей и т. д. Почти все они были рабами, но никакой жестокости и несправедливости по отношению к ним он сам не допускал и приказчикам своим не позволял. Он отменил для прислуги телесные наказания, обеспечил полноценным трехразовым питанием и даже ввел регулярный врачебный осмотр.

После того, как он, его гости и сопровождавшие его военные (адъютанты и денщики) сошли на берег, "Клементина" отправилась на якорную стоянку в близлежащую бухту. Там же находилось небольшое рыбацкое поселение под названием Слюдянка, где у многих гребцов и матросов были семьи. К услугам прочих были распахнуты двери таверны с гостиничными номерами и, доставленным заблаговременно, контингентом девушек легкого поведения из борделей Альхона и Сиракуз.

После легкого ужина, состоявшегося на открытой веранде с видом на море, гости разошлись по своим покоям. Павлов остался один. Слуги зажгли лампы освещения, которые он сконструировал сам, используя в качестве горючего материала обыкновенный этиловый спирт. Спирт, о чем можно было бы и не упоминать, изготавливался посредством высокопроизводительного самогонного аппарата, сделанного из меди и бронзы. Не мог Павлов, понимаете ли, оставлять без употребления свои обширные научные и технические знания.

Появился Казимир-хан — главный приказчик (мажордом) и сделал доклад, в котором отметил все, более или менее значительные события, которые произошли за время, прошедшее с момента последнего посещения их высочеством Тезей-ханом его летней резиденции. Затем с содокладами выступили главный эконом (бухгалтер) и главный евнух (надзиратель гарема).

Главный эконом, как всегда, жаловался на нехватку денег, ссылаясь на этот раз на страшную дороговизну, которую спровоцировала начавшаяся война с парсами. Павлов ему поверил и принял доклад без замечаний. Главный евнух похвастался приобретением на невольничьем базаре в Сиракузах за сходную цену трех новеньких наложниц, одна из которых — черненькая — танцует так, что дух захватывает. Когда он это сказал, Павлов почувствовал, что у него кольнуло сердце. Он сразу вспомнил про Сару Гудвин и заволновался.

— Можно ли на них взглянуть сегодня, сейчас? — спросил он евнуха, облизывая пересохшие от волнения губы.

— Где изволите их попробовать: в бане, которую я немедленно прикажу затопить, или в большой спальной гарема, которую я прикажу осветить? — подобострастно, похотливо улыбаясь, просил уточнить евнух.

Павлов не был любителем гаремов и прочих атрибутов праздной жизни знатного вельможи. Между тем, это был неплохой бизнес. Юная рабыня, обученная искусству любви, музыке и танцам, стоила в несколько раз дороже первоначальной покупной цены. Ему же, зачастую, красавиц-рабынь просто дарили в знак уважения или для того, чтобы добиться его расположения. В результате он стал обладателем редкой этнографической коллекции из тридцати пяти юных дев в возрасте от 14 до 20 лет, принадлежавших различным расам, племенам и народам. С ними он, конечно, иногда шалил, но очень выборочно, чтобы случайно не подцепить какую-нибудь экзотическую болезнь.

— Подготовь мне только одну черненькую и через час доставь ее в мои покои в северном флигеле, — сказал Павлов и встал, давая понять, что разговор окончен.

Выходя с веранды в сопровождении слуги, который нес перед ним зажженный факел, Павлов столкнулся с женщиной, лицо которой было закрыто темным покрывалом. Павлов ее сразу узнал, и ему стало не по себе. Это была Марго — воспитательница детей Роксаны, которую слуги называли Большой Няней. Обычно по приезду в летний дворец он всегда вызывал ее, чтобы справиться о здоровье детей и их поведении. Детей у Тезей-хана было двое: 4-х летняя дочь Мелисса и 2-х летний сын Арон. Павлов принес Марго извинения за то, что не успел ее выслушать, предложил сделать это утром за завтраком, на который он попросил привести детей, чтобы показать их своим гостям. Женщина откинула покрывало. По ее морщинистым щекам бежали слезы.

— Это правда? Роксана умерла? — спросила она и горько всхлипнула.

— Роксана умерла. Она покончила с собой, узнав о том, что ее отец нарушил клятву, данную им джурджени, — голос Павлова стал суровым и властным.

— Как об этом сказать детям? Мелисса уже что-то понимает, — отчаянию Марго не было предела.

— Пока ничего об этом не говори. Со мной прибыла молодая женщина из Ротона, которая, я надеюсь, сможет заменить им мать, — не очень уверенно сказал Павлов, чувствуя, как на глаза его наворачиваются слезы.

По дороге в свои покои Павлов решил окунуться в открытом бассейне, вода в который поступала по керамическим трубам из горячего минерального источника. В бассейне уже кто-то купался.

— Кто здесь? — спросил он.

— Это я, Гюзель, — услышал он голос своей любимой постельной служанки.

— Где мое полотенце, халат и шлепанцы?! — рассердился Павлов.

— Ой! Я сейчас все принесу! — испугалась служанка, вылезла из бассейна и, не обтираясь, сверкнув ягодицами, побежала во флигель.

Павлов рассмеялся, разделся и полез в бассейн, выложенный мраморными плитами. Немного поплавав, он почувствовал себя отдохнувшим и решил выбираться. Гюзель обтерла его полотенцем и накинула ему на плечи халат. В таком виде он вошел в свою спальную комнату, освещенную восковыми свечами, скинул халат и повалился на широкую кровать. Гюзель забралась ему на спину, полежала, согревая своим теплом, и принялась делать массаж, по ходу дела рассказывая ему всякие сплетни и небылицы. В общем, все, как обычно.

В спальную комнату без стука вошел главный евнух, ведя с собой за руку новенькую наложницу, укутанную с головы до ног черно-белым шелковым покрывалом. Когда наложница сбросила с себя одежду, Павлов с облегчением вздохнул: это была не Сара Гудвин. Но с наложницей надо было что-то делать, и Павлов приказал Гюзель накрыть стол для угощения гостьи фруктами, халвой, печеньем и сладким вином. Пока Гюзель хлопотала по хозяйству, Павлов наложницу успел хорошо рассмотреть и, естественно, познакомится. Новенькой наложнице на вид было лет 16–18. Она была стройная, но не худая, кожа скорее очень смуглая, но не черная, губы толстые, но не безобразные, грудь высокая, кружки сосков темно-коричневые. Как Павлов и предполагал, девушка принадлежала к племени черных аратов, и когда он с ней заговорил на ее родном языке, так обрадовалась, что даже расплакалась.

— Мое настоящее имя Мартышка, а не Марта, и у меня из попки часто вылезают червячки, — простодушно призналась юная аратка, и черный цвет ее лица стал еще гуще.

— Ничего страшного. Мы тебя вылечим. А танцевать ты умеешь? Танец Антилопы завтра во время обеда перед моими гостями исполнить сможешь? — спрашивал Павлов, усаживая ее себе на колени.

— Это мой любимый танец! — воскликнула наложница и осторожно укусила его за мочку уха, — не больно, а скорее щекотно.

На этом, собственно говоря, все ласки и нежности закончились. Гюзель накрыла стол, угостила Марту (Мартышку) тем, что у нее было в ее закромах, а затем отвела в окруженный глухой стеной флигель и передала евнухам.

В ту ночь Павлов спал один и только на рассвете через потайную дверь проник в спальную комнату Клементины, которая его уже ожидала, — как они условились во время ужина.

III

После завтрака Павлов по просьбе Клементины показал ей свой летний дворец, занимавший вместе с садом и виноградниками площадь, эквивалентную 2,5 га. Дворец предстал перед глазами его гостьи огромным лабиринтом. Вокруг парадного двора, подчиняясь системе, которую она пока была не в состоянии уловить, располагались разнообразные по форме и размеру 2-3-х этажные постройки. Оконные проемы в большинстве помещений отсутствовали. Свет проникал сквозь специальные колодцы, проходившие через все этажи и создававшие различную степень освещенности залов. Одни колонны расширялись к верху, а другие к низу.

Стены комнат и коридоров были покрыты бесчисленными фресками и полосами орнамента, чаще всего в виде волны или спиралевидных завитков, напоминающих о близости Байкала и вечном движении воды. Сюжеты фресок рассказывали о жизни обитателей дворца: религиозных церемониях, развлечениях детей, пирах, театральных действах. Фигуры изображались условно: голова и ноги в боковой проекции, а туловище — фронтально. Разделенный на правильные квадраты пол украшали орнаментальные мотивы с изображениями рыб, черепах и дельфинов. Запутанные ходы и выходы, внезапные лестничные спуски и подъемы, непредсказуемые повороты, соседство ярко освещенных помещений с полутемными залами, насыщенные краски настенной живописи — все это напоминало о днях, давно минувших и полузабытых.

— Сколько же этому дворцу лет? — спрашивала его Клементина.

— Лет двести или триста, не меньше. И я полагаю, что дворец построили тогда, когда климат был совсем другой. Так считает Толемей-хан, и я ему верю, — отвечал Павлов.

Насчет климата Толемей-хан нисколько не ошибался. Судя по сохранившимся в саду пальмам и реликтовым деревьям, когда-то климат на Байкале был субтропический. Он и сейчас не был суровым, напоминая Павлову о побережье Черного моря на широте Новороссийска. В самые холодные зимние дни температура редко опускалась до точки замерзания воды.

— Покажешь мне свой гарем? — спросила Клементина, хитро прищурив глаза.

— Отчего же не показать? Покажу, но только после этого прошу меня не ревновать, — сказал Палов и постучал деревянным молотком в большую дверь, обитую медными листами.

В ответ на его стук открылось маленькое окошечко, из которого показалось желтое, сморщенное, как засохшее яблочко, лицо евнуха Никифора. Узнав хозяина, евнух открыл дверь и впустил Павлова и Клементину во внутренний мощеный двор с небольшим бассейном посредине. Три двухэтажных здания с большими верандами образовывали единый комплекс жилых и хозяйственных помещений.

Никифор провел их в здание, где находилась царская спальня — большой прямоугольный зал с мраморными колоннами, которые поддерживали перекрытие, и попросил немного подождать. Вдоль стен зала были расставлены деревянные кровати с пуховыми перинами, а посредине находился небольшой фонтан, наполняющий воздух свежестью. Пол покрывали толстые ковры с изысканными орнаментами. Оглядевшись, Клементина заметила, что оконные проемы слишком узкие, и в помещении не хватает света. Павлов в ответ возразил, что, дескать, это — памятник старинной архитектуры, поэтому у него рука не поднимается что-либо менять.

В царскую спальню, тихо, одна за другой, входили девушки, закутанные с головы до пят в просторные одежды, в которых преобладал тот или иной цвет: красный, желтый, темно-коричневый и т. д.,- и выстраивались вокруг фонтана.

— Изволите произвести смотр? — обратился к Павлову главный евнух, который вошел последний.

— Да, Никифор-хан, — ответил Павлов, который уже забыл, когда он производил смотр своего гарема в последний раз.

Процедура смотра гарема продолжалась до самого обеда и оказалась довольно утомительной. Главный евнух по списку в алфавитном порядке называл какую-нибудь наложницу, которая выходила вперед, раздевалась, демонстрировала свою фигуру и рассказывала о себе: сколько ей лет, какого она рода-племени, кто был ее прежний хозяин и что она умеет делать: танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах и т. п. После этого девушка, опустившись перед Павловым на колени, целовала ему руку и отправлялась в свои покои. Три наложницы оказались беременными. Павлов приказал главному евнуху вычеркнуть их из списка, снять с довольствия и передать в распоряжение главного приказчика. Одну из них — Зару из племени уйгуров — он объявил вольноотпущенницей и предложил Клементине в качестве прислуги. Клементина не отказалась.

Во время обеда Павлов и его гости смогли сполна насладиться искусством, которое продемонстрировали им наложницы его гарема. Девушки устроили веселое театрализованное представление с песнями, танцами и акробатическими номерами. Вольноотпущенница Зара, переодетая в одежду служанки, находилась среди зрителей и возилась с Мелиссой и Ароном. Скоро и у нее должен был появиться ребенок — внебрачный отпрыск Тезей-хана — как залог свободы, о которой она много лет мечтала. Бывшие подруги Зары подавали ей знаки, и она, глядя на их выступление, украдкой смахивала слезы. Заметив ее состояние, Клементина подозвала ее к себе, погладила по голове и подарила серебряный динар.

После обеда Павлов, Толемей-хан и Виктор-хан перешли в библиотеку. Толемей-хан хотел сделать важное сообщение на астрономическую тему. Он сказал, что с утра успел поработать с фолиантами столетней давности, написанными Аристил-ханом и Мохарис-ханом. Сравнив их наблюдения за звездами, он нашел, что эклиптические долготы у звезд возрастают, в то время как широты остаются неизменными. Данное явление он назвал преддверием равноденствий или прецессией. Так, по наблюдениям звезды Алки, он получил, что за 169 лет ее перемещение по долготе составило 2® (43" в год).

— Имеет ли это хоть какое-то практическое значение? — спросил его Виктор, который астрономией никогда не интересовался.

— А как же?! Точные координаты звезд в то или иное время года позволяют правильно ориентироваться в пространстве. Представьте себе, Виктор-хан, галеру, отправившуюся в кругосветное путешествие…

— И вы верите в то, что это когда-нибудь осуществится?! — спросил Виктор, втайне надсмехаясь над примитивизмом научных достижений и технической культуры джурджени. Между тем, все обстояло гораздо сложнее. Джурджени откуда-то знали, что Земля имеет форму шара; более того, им были известны и деление окружности на градусы, и азимут, и многое, многое другое.

— Да, я верю в то, что караваны галер поплывут от одного материка к другому и на одном из них наши путешественники обязательно встретят не воинственных дикарей, а братьев по разуму! — Толемей-хан говорил таким тоном, что не могло возникнуть сомнения в том, что он в это искренне верит.

Виктор задумался. Для того чтобы его окончательно добить, Павлов достал с полки свиток пергамента и сказал следующее:

— Вот, что в подтверждении слов нашего ученого друга пишет древний пророк Исай-хан:

"И полетят по небу с клекотом медные птицы,

Застучат колесами по земле железные колесницы,

Ночью будет светло, как днем,

И видеть друг друга на расстоянии мы сможем притом!"

— Потрясающе! Когда это было написано?! — изумился Виктор.

— Это было написано сто лет тому назад в городе Ротоне. Манускрипт подарил мне уважаемый Урхан. Между прочим, во время обеда он смотрел на тебя так внимательно, как будто вы уже где-то встречались…,- Павлов ненавязчиво напоминал Виктору о конспирации.

— Я впервые увидел его на Вашей галере. До этого мы никогда не встречались, — запротестовал Виктор и по лицу его пошли красные пятна.

— Полноте друзья! О чем вы спорите! Послушайте-ка лучше мой рассказ о том, при каких обстоятельствах с полковником-интендантом Урханом встретился я сам, — заявил Толемей-хан и начал пересказывать свою "Повесть о неудавшемся путешествии".

Павлову только это было и надо. Он весь обратился в слух, и с ностальгией погрузился в воспоминания о гордом племени орландов, Красных Камнях, Верховном вожде Гонории, Агате, Урсуле, Медвяной Росе и Березке. И вроде бы прожил он среди орландов совсем не долго: какие-то три месяца, — а получил столько впечатлений и жизненного опыта, что их хватило бы на целую жизнь. Несколько раз в своем рассказе Толемей-хан упомянул юного и бесстрашного героя, который в одиночку сразился с тигрицей, убил царицу хунхузов и спас Урхана и его сыновей от верной погибели. Павлов не выдержал и спросил ученого джурджени, известно ли ему что о семье Тибула Храброго.

— Врать не стану, но, по сведениям Урхана, который посетил эти места ровно через год, будто бы родила его жена Березка двойню: мальчика и девочку, — ответил на его вопрос Толемей-хан и Павлов едва сдержал слезы умиления.

Из библиотеки по крытой галерее они перешли на веранду с видом на розарий, чтобы продегустировать чаи разных сортов: с ароматами груши, бергамота, ананаса, мандарина и кардамона, — и полюбоваться расцветающими на клумбах бутонами ранних роз. Кроме розария в саду дворца существовали: гладулярий (сад гладиолусов), пионарий (сад пионов), флоксарий (сад флоксов), георгинарий (сад георгин), лиленарий (сад лилий) и сад астр. Павлов любил свой дворцовый сад, выписывал для него новые сорта цветов и декоративных растений, и даже сам с охотою трудился вместе с садовниками, чтобы привести в порядок ту или иную клумбу или разбить новую. На дворцовую прислугу вид принца с лопатой производил очень сильное впечатление.

Слуги накрыли для Павлова и его гостей большой чайный стол или, как его называли джурджени, "тяной". В центре стола стоял пузатый медный чайник, внутри которого проходила нагревательная трубка с поддувалом, — что-то вроде самовара. К чаю прилагались коровьи сливки, кленовый сахар и хрустящее печенье. Беседа за чайным столом перешла к темам военным.

Павлов без утайки рассказал Толемей-хану о том, что исход сражения при Гамбите был далеко не ясен, и, если не его безрассудная вылазка из крепости, неизвестно, чем бы все закончилось. Толемей-хана заинтересовало, какую роль в сражении сыграла артиллерия. На его вопросы уже отвечал Виктор Дорохов. Он сказал, что батарея "шайтан агни кирдык" больше пугала коней, чем убивала и калечила их всадников, поскольку парсы наступали рассыпным строем, и в дальнейшем, по его мнению, следовало бы позаботиться о том, чтобы дополнить артиллерию ручным огнестрельным оружием.

— Это совершенно необходимо: даже на сравнительно близком расстоянии картечь не пробивает металлические доспехи и застревает в обычных кожаных панцирях, — заметил Виктор.

— Сомневаюсь я в том, что император такую инициативу поддержит. Как бы и те стволы, которые удалось отлить, не утопили в Байкале или не отправили на переплавку, — с сожалением сказал Павлов, и его гости тяжело вздохнули.

На веранде появился Урхан и извинился за опоздание. Он, по его словам, вместе со своими секретарями готовил смету расходов на летне-осеннюю компанию, если война с парсами возобновиться. Павлов посмотрел на составленную калькуляцию и заметил, что все предполагаемые расходы придется сократить вдвое, поскольку казна расстроена и даже чеканка медной монеты проблемы государственного бюджета не решит. Его поддержал Толемей-хан:

— Начнется "медный бунт". Население откажется принимать медные динары по номиналу серебряных. Лучше бы император сократил расходы на строительство своего дворца и содержание пышного двора. И пусть церковь и офицеры-помещики тоже платят налоги со своих доходов, наравне со всеми!

— И ввести специальный налог при покупке и продаже рабов! — горячился Урхан, еще не зная о том, что Государственный Совет империи на своем последнем заседании, на котором Павлов присутствовал, соответствующий законопроект отклонил.

Беседа за чайным столом перешла на острые политические темы. Павлов кивнул Виктору, давая ему понять, что вникать в "тайны мадридского двора" ему не обязательно. Виктор встал из-за стола, поблагодарил за угощение и приятное общение и попросил разрешения удалиться, чтобы проведать свою беременную жену. Павлов попросил передать Насте е привет и, шутя, поинтересовался, устраивает ли его постельная служанка Эмили (родная сестра Гюзель), приставленная к Виктору в его спальные покои. Виктор густо покраснел и пробормотал, что-то вроде: "Спасибо, другой служанки мне не надо".

Толемей-хан и Урхан заулыбались, и, воспользовавшись поводом, Урхан, понизив голос до шепота, начал рассказывать о том, что, по слухам, император Агесилай-хан IV передал своему сыну Банзай-хану по случаю совершеннолетия символический ключ от императорского гарема. Там, по их словам, юный принц днюет и ночует, и дошел уже до такой степени истощения, что вот-вот отдаст концы.

………………………………………………………………………………………………………

Виктор последней политической сплетни не слышал, но даже если бы он ее и услышал, она вряд ли бы его заинтересовала. Он со всех ног спешил к своей любимой и несчастной Насте, которую застал в своих покоях стоящей на коленях и тоже к ней присоединился. Бывшие студенты Иркутского политехнического института умоляли Всевышнего вернуть их в тот день, когда они, поддавшись уговорам своих друзей Бориса и Даши, вкололи себе в вены героин, а затем отправились кататься на моторной лодке-казанке: "Навстречу утренней заре, по Ангаре, по Ангаре…" О том, что случилось с Дашей Вороновой они, разумеется, знать не могли, а вот по поводу смерти Бориса, застреленного Урсулой-воительницей, особенно не печалились. Интуитивно они оба догадывались о том, что оказались не в далеком прошлом, а в каком-то неопределенном будущем, но все равно надеялись на то, что фантастический мираж когда-нибудь рассеется, и они снова увидят своих родных и близких.

………………………………………………………………………………………………………

— Да, хлебнем мы горя с сыном Пальмиры, — прокомментировал новую политическую сплетню Толемей-хан, и в свою очередь, рассказал о том, как в свое время тщетно пытался привить Банзай-хану любовь к географии и естествознанию.

— Вот вы, ваше высочество, — говорил он, обращаясь к Павлову, — с ходу все улавливали, вопросы мне разные задавали, а ваш братец только хлопал глазами и сердился, дескать, зачем ему знать, какое расстояние между Сиракузами и Ротоном, если есть гонцы, которые его письма куда угодно доставят.

— А Главному лекарю он даже чуть нос не откусил, когда тот объяснял ему строение скелета, мышц и пропорций человеческой фигуры, — Павлов вспомнил жалобы Эскулап-хана по поводу трудностей воспитания Банзай-хана принца Альхонского.

Летний дворец Тезей-хана на мысе Принцессы Грез считался одним из самых красивых в империи, если не самым красивым. Между тем, будучи обладателем самого красивого дворца, Тезей-хан по законам империи наследником императора Агесилай-хана IV не являлся, поскольку был сыном его младшей (третьей по счету) жены. Да, из пяти сыновей императора, по возрасту, Тезей-хан был самый старший. "Отец" поручал ему важные государственные дела и даже доверил командование армией и флотом, как самому подготовленному для этого принцу крови, но наследником престола официально являлся 16-летний Банзай-хан — сын его старшей (первой по счету) жены Пальмиры.

Павлов изо всех сил старался наладить с наследником престола нормальные дружеские отношения, но у него это очень плохо получалась. Мать Банзай-хана Пальмира и мать Тезей-хана Гюльнара были ярыми соперницами в борьбе за расположение императора и ненавидели друг друга лютой ненавистью. Эти властные и деспотичные женщины — двоюродные сестры императора — фактически стояли во главе двух враждующих придворных группировок.

Третью группировку представляли высшие церковные чины объединенной корпорации Одина-Магнетрона, которые оказывали на суеверного и набожного императора довольно существенное влияние. И ладно, если бы жрецы добивались только льгот и привилегий, так ведь они, что Павлова очень сильно возмущало, стремились подмять под себя судебную власть, которая издревле принадлежала выборным судьям городов и поселений.

Четвертая политическая группировка выражала интересы провинциальной знати: именитых купцов и мелкопоместных офицеров. У джурджени не было такого понятия, как дворяне, но, фактически, все кадровые офицеры армии и флота получали от императора за свою службу земельные угодья, которые они обрабатывали с помощью рабов или сдавали в аренду предприимчивым купцам и вольноотпущенникам. При дворе эта группировка была представлена высшими чиновниками государственных коллегий: финансов, общественных работ, императорского земельного фонда, дорожной и почтовой службы и т. д.

Павлов был в курсе того, что в армии и флоте зреет и вот-вот прорвется недовольство политикой администрации Агесилай-хана IV. Младшие и средние офицеры жаловались на скудость оклада денежного содержания и желали закрепить свои поместья в наследственное владение. Рядовой и сержантский состав, комплектовавшийся из свободных крестьян и ремесленников, был заинтересован в том, чтобы сроки обязательной военной службы были сокращены с трех до полутора лет, а семьи военнослужащих были полностью освобождены от налогов.

Но самую большую проблему и головную боль для Павлова создавали высшие офицеры, которых он на правах главнокомандующего произвел в майоры и полковники. В случае смерти или смещения Тезей-хана другой принц крови привел бы на занимаемые ими должности своих друзей, а их бы отправил на службу в дальние гарнизоны или в отставку. Войны империя джурджени из-за отсутствия внешних врагов вела нечасто, поэтому спрос на майоров и полковников был невелик.

На пост командующего сухопутных войск и адмирала военно-морского флота претендовали наследник престола Банзай-хан и младший брат императора Кучум-хан. Их рвение особенно возросло, когда Империя джурджени вступила в войну с парсами. Банзай-хан, по слухам, воспринял победы, одержанные его старшим братом Тезей-ханом, как личное оскорбление, и с подачи некоторых придворных злобно критиковал его за то, что во время битвы при Гамбите он не бросили на преследование парсов легкую кавалерию и тем самым, якобы, упустил победу. Сам Банзай-хан по молодости лет ни в одном сражении не участвовал, но зато очень лихо командовал небольшим отрядом императорских стражников (гвардейцев), доводя их бессмысленной муштрой и мелочными придирками буквально до слез.

Отправляясь в заслуженный двухнедельный отпуск, Павлов нанес визит к царице Гюльнаре и имел с нею продолжительную приватную беседу. Его "мать" предупредила его о том, что его друзья: Антон-хан (заместитель главнокомандующего сухопутных войск) и Гирей-хан (начальник штаба армии), — составили заговор с целью убийства императора, царицы-императрицы Пальмиры и их сыновей: 16-летнего Банзай-хана, 12-летнего Гевор-хана и 10-летнего Мангал-хана. В случае успеха заговора Тезей-хан становился императором, а его сын Арон — наследником престола.

— И не говори мне, что ты против кровопролития. В противном случае Пальмира и ее злобный щенок расправятся с тобой так же, как они расправились с Удерьян-ханом, который спас династию во время последней смуты, — жестко предупредила его "мать", у которой от Агесилай-хана был еще один сын — 14-летний Феодор-хан — добрый и великодушный малый, но, к сожалению, полный дебил.

Становиться императором джурджени Павлову очень не хотелось. Его вполне устраивало то положение, которое он занимал при дворе и в армии, но и препятствовать государственному перевороту он был не в силах, поскольку речь шла о жизни и смерти его друзей и боевых соратников. Он прекрасно осознавал, что его друзья-полковники готовы идти за ним в огонь и воду, к черту на рога, и без раздумий телом своим прикрыли бы от вражеской стрелы, копья или меча. Шансы на успех заговорщиков Павлов оценивал очень высоко, учитывая, что охрана Альхона и императорского дворца по условиям военного времени перешла в ведение штаба армии, то есть Гирей-хана.

О том, что в заговоре участвуют Толемей-хан и Урхан, Павлову стало известно, когда он продолжил с ними беседу на политические темы в любимой им дворцовой бане. Еще два года назад это было неказистое помещение для омовения горячей водой. Настоящая дворцовая баня с мраморными полами, бассейнами и парными пришла в негодность и требовала капитального ремонта, который Павлов сделал, пригласив из Ротона лучших мастеров-каменщиков, плиточников и мозаичников. В течение года все работы были завершены, и баню не стыдно было показать даже императору Агесилай-хану IV, которому, в частности, очень понравилась "орландская парная", сделанная по подобию родовой бани приюта Белохвостого Оленя на Красных Камнях.

— За здоровье нашего вождя Тезей-хана! — провозгласил тост Толемей-хан, перед этим, вкратце, обрисовав жалкое положение империи и программу будущих преобразований — политических, экономических и социальных.

— За здоровье его будущей старшей жены Клементины! — поддержал ученого джурджени полковник-интендант Урхан.

Толемей-хан позволил себе с ним не согласиться, указав на то, что причиною многих бед империи стало многоженство и отсутствие должного порядка наследования престола. Его планы преобразования политического строя империи предусматривали возвращение к строгости нравов предков, что он и выразил в порядке уточнения своего предыдущего тоста.

— За единобрачие и законный переход власти от отца к старшему сыну! — высказал Толемей-хан свою давно наболевшую мысль.

— А с гаремом что делать? Не топить же его в Байкале?! — расхохотался Павлов.

— Гарем — на самую упругую мышцу!!! Немедленно!!! — предложил Толемей-хан и, откинувшись на спинку кресла, захрапел.

Павлов и его гости находились в тот момент в предбаннике, именуемом Большим залом Отдыха и Похотливого Наслаждения, и плотно ужинали. Новый шеф-повар летнего дворца вольноотпущенник Рутений блеснул своим талантом, предложив десятки изысканных холодных и горячих закусок. Винам разных сортов вообще не было числа.

Павлов с сожалением подумал о том, что зря, наверное, он дал своим гостям попробовать напиток, который его слуги называли "агни аква кирдык", то есть "огненная вода". На самом деле это были обыкновенные виски, которые Павлов гнал из разных сортов пива и сливал в бочки из-под выдержанного виноградного вина. Он и его гости к тому времени прошли через пять разных парных, после каждой из которых они опрокидывали без закуски по чашечке виски вместимостью, примерно, 75 мл. На Павлова и Урхана "огненная вода" почти не действовала, но, вот, Толемей-хан с непривычки "поплыл". Павлову пришлось приказать слугам положить ученого джурджени на носилки, отнести в гостевые покои и сдать супруге Комаки.

Идея насчет гарема, которую выдвинул Толемей-хан, запала Павлову в душу. Он вызвал главного евнуха и главного приказчика (мажордома). Евнуху он приказал доставить в баню весь гарем в полном составе, а приказчику — три десятка крепких парней из числа рабов и вольноотпущенников. Когда его приказ был исполнен, он велел парням и наложницам построиться друг против друга, и объявил случайно образовавшиеся пары мужем и женой. После этого, разумеется, грянула общая свадьба, которая продолжалась до самого утра.

По пьяни Павлов даже главного евнуха Никифора и его помощников женил. Он напоил их "огненной водой", уверяя их в том, что это — уникальное лекарство, которое изобрел Толемей-хан, и, дескать, от него к евнухам, не сразу, конечно, а через несколько часов полностью вернется их прежнее мужское достоинство.

IV

— Посмотри, на кого ты похож! — ласково журила его Клементина, показывая ему его отражение в янтарном зеркале. На Павлова, проснувшегося в полдень, смотрело опухшее и слегка позеленевшее лицо человека, страдающего абстинентным синдромом (похмельем). Павлов показал своему отражению язык и позвал Гюзель:

— Халат, полотенце, шлепанцы и огуречный рассол! Немедленно!

— Все уже готово, мой господин, — отвечала ему любимая постельная служанка, подавая кувшин с крепким огуречным рассолом. Соление огурцов, между прочим, тоже было его изобретением, рецептом которого он охотно поделился со своими друзьями-полковниками. Употребление по утрам огуречного рассола стало постепенно входить в моду и вытеснять традиционный антипохмельный эликсир: глоток оливкового масла и ложка свежего меда.

— Как там наш отец? — поинтересовался он у Клементины, имея в виду Урхана.

— Еще хуже, чем ты. Лежит, не поднимая головы, и стонет, — засмеялась Клементина.

Павлов хотел бы еще задать ей несколько вопросов, но постеснялся, стыдясь своего вчерашнего поведения. В сопровождении Гюзель он дошел до открытого бассейна, наполненного минерализованной водой, и долго, в течение часа, из него не вылезал. Даже утренний доклад главного приказчика он выслушал, стоя по горло в воде.

— Ваше высочество, не сочтите за дерзость, но Марина тоже хотела бы вам что-то сказать, — запинаясь, сообщил Казимир-хан.

Мариной звали бездетную 27-летнюю жену главного приказчика. Когда-то она была наложницей в гареме императора Агесилай-хана IV и славилась не только красотой и образованностью, но и разнообразными музыкальными талантами. Павлов купил ее у императора за символическую цену, сделал вольноотпущенницей и поручил обучение наложниц его гарема пению по нотам и игре на музыкальных инструментах: лютне, флейте и арфе. Павлов сразу догадался, о чем пойдет речь, и дал главному приказчику знак: дескать, он не возражает против того, чтобы Марина сделала свое сообщение.

Подойдя к бассейну, Марина решила не напрягать голосовые связки, а скинула с себя одежду, нырнула и подплыла к Павлову. Несмотря на зрелый возраст, Марина по-прежнему была хороша собой. Она со смехом рассказала ему о том, что наложницы, поутру, в полном составе проследовали из бани в гарем, неся на руках мертвецки пьяного главного евнуха и двух его помощников. Девушки, по ее словам, за ночь хорошо повеселились и в настоящее время умоляют их высочество ни в коем случае не выдавать их замуж, а оставить все, как прежде. За это они готовы петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах и ублажать его пуще прежнего.

— Понятно! Кому хочется с утра до вечера вкалывать: полоть грядки, мыть полы, чистить посуду, нянчить сопливых детей, стирать одежду и т. п.?! — подумал Павлов, а вслух сказал: Успокой их. Все будет, как прежде. А если кто из них залетел, пусть не переживают: передадим детей на воспитание дворцовой прислуги.

— Спасибо, мой господин! Я так все им и передам, — сказала Марина и поплыла к своему мужу, который с кислой физиономией ожидал ее возвращения.

Толемей-хан и Урхан пришли в себя только к ужину, который по причине теплой погоды проходил на открытой веранде с видом на безбрежные воды Байкала. На ужине также присутствовали Виктор-хан, Комаки и Клементина.

— Что это было?! — удивлялся Толемей-хан, потирая себе лоб: Никогда до такого свинского состояния не напивался.

— А я-то, старый дурак, зачем повелся?! — сердился на самого себя Урхан.

— Ничего! Иногда это полезно, — успокаивал их Павлов, и, давясь от смеха, начал рассказывать о том, как происходило пробуждение главного евнуха и его помощников

Еще не успев закончить свой рассказ, Павлов заметил появившегося на веранде младшего офицера штаба армии Абдулхана, которого он взял с собой в летний дворец на время отпуска потому, что так было положено. Лейтенант Абдулхан являлся "связистом", то есть он отвечал за передачу почтовых отправлений для главнокомандующего армии и флота Тезей-хана посредством самого эффективного при отсутствии телефона и телеграфа способа сообщения — голубиной почты.

Голуби — необыкновенные птицы! Они обладают острым зрением и невероятной способностью находить дорогу к дому. Египтяне, греки, римляне и многие другие народы с большой пользой использовали голубей для передачи и получения писем. Известен любопытный факт присвоения звания полковника английской армии почтовому голубю N 888 за большие заслуги в первой мировой войне. После смерти этот легендарный голубь был похоронен со всеми воинскими почестями.

Павлов встал из-за стола и направился к Абдулхану, который, отдав честь, доложил ему о том, что только что получил и расшифровал сообщение, доставленное голубем N13, который, по его сведениям, состоял на учете в голубятне Малого императорского дворца. Раз это так, — подумал Павлов, — то письмо, наверное, от его "матери" Гюльнары, но все оказалось гораздо сложнее. Из дальнейшего доклада младшего офицера следовало, что направленное ему послание зашифровано уже давно не используемым в штабе армии шифром, который он все же смог вспомнить, и передал ему оригинал письма и его расшифровку. Павлов пробежал глазами расшифрованный текст и схватился за голову. Вот, что он прочел:

"Эскулап-хан Тезей-хану с последним предупреждением.

Быстро же ты забыл, кому ты обязан своим возвышением, известностью, богатством и славой. Почему со мной не советуешься? Возомнил себя Александром Македонским? Заговор твоих друзей-полковников раскрыт. Гульнара отравилась.

Беги, глупец!"

Павлов отпустил Абдулхана и в самых расстроенных чувствах вернулся к гостям.

— Что с тобой, на тебе лица нет? — испугалась Клементина.

— Важное сообщение из Альхона! Женщин и Виктора-хана прошу ненадолго удалиться, — с этими словами Павлов начал конспиративное совещание, которое продолжалось до позднего вечера.

Толемей-хан и Урхан со слезами на глазах признались Павлову в том, что знали о заговоре в его пользу еще полгода тому назад. Они были вовлечены в него Гирей-ханом, и прекрасно понимали, что император Агесилай-хан IV их не пощадит: велит посадить на кол или влить в глотку расплавленный свинец. Их родных и близких по законам империи джурджени ожидало лишение гражданских прав, конфискация имущества и ссылка на пустынный остров Лепрос, куда отправляли умирать больных проказой. Сбежать с Лепроса было невозможно: торговые суда и рыбацкие баркасы старались обходить его стороной.

Перебрав все возможные варианты спасения, Толемей-хан и Урхан предложили следующее:

1) Их высочество Тезей-хан вызовет свою галеру и отправится на ней в Тулукский залив. Здесь "Клементина" сделает остановку, и их высочество с частью экипажа сойдут на берег, переправятся через Тулукский перевал и на озере Тулук, где Урхан и его купцы-компаньоны в прошлом году заложили верфь, пересядут в построенные этой зимой две военные речные галеры. Затем их высочество со своими спутниками вниз по реке Елене, а далее — по реке Велге, отправятся к Северному океану под защиту и покровительство Высочайшего Храма Одина. Жрецы этого культового учреждения не признают императорской юрисдикции и охотно принимают у себя политических инсургентов и отступников от государственной религии, основанной на вере в двуединого бога Одина-Магнетрона.

2) Толемей-хан с супругой Комаки и слугой Следопытом отправится вместе с их высочеством Тезей-ханом и будет ему помогать, используя свои обширные знания и богатый жизненный опыт.

3) Урхан изменит внешность и на время найдет прибежище у своего старинного компаньона в городе Айхеной, а затем вызовет к себе из Ротона своего сына Чикохана. Так как из всех заговорщиков Урхан — не самый знатный и влиятельный, то большого усердия к его поимке власть проявлять не будет.

4) Клементина с детьми их высочества поселится в хорошо устроенном поместье на мысе Доброй Надежды в провинции Тхэбай. Это поместье Урхан совсем недавно взял в долгосрочную аренду на подставное лицо (чтобы не платить лишних налогов), и назначил управляющим своего старшего сына Меликхана, которого в тех местах никто не знает.

Толемей-хан и Урхан были уверены в том, что уже весной следующего года в Империи джурджени по причине финансового кризиса начнутся волнения. Провинции откажутся платить налоги. Армия, лишившись полководца и командиров, с которыми были одержаны славные победы, взбунтуется. Если к тому же возобновится война с парсами, то администрации императора Агесилай-хана IV придется совсем плохо. Короче говоря, когда в середине весны или в начале лета их высочество Тезей-хан объявится в Ротоне, или в каком-то другом городе империи, народ и армия будут даже не просить, а умолять его стать императором.

Павлова терзали сомнения, и самое главное: сможет ли он пройти верховье реки Елены, минуя пороги и прочие препятствия? Урхан, клянясь и божась, заверил его в том, что, пока не сошло весеннее половодье, верховье Елены достаточно полноводно. Кроме того, заметил он, днища двух речных галер, построенных по заказу их высочества Тезей-хана для борьбы с речными пиратами и безопасной проводки купеческих караванов по северным рекам, обиты листами из медных сплавов, на приобретение которых полковник-интендант потратил 70 золотых динаров.

— Подожди, ты же мне говорил, что приобрел эту медь за 100 золотых динаров, — вспомнил Павлов.

— Сто — для круглого счета. И между родственниками, как я полагаю, подобный торг не уместен, — осадил его Урхан, напоминая ему о том, что, между прочим, приходится ему неофициальным тестем. Павлов вздохнул, понимая, что Урхан во всех смыслах прав.

Был еще один вопрос, насчет которого Толемей-хан и Урхан высказались однозначно, проведя указательным пальцем по шее. Речь шла о Викторе-хане, который в заговоре не участвовал, имел скромный офицерский чин, ни на что не претендовал, но при этом являлся главным носителем тайны "шайтан агни кирдык".

— Вот ты, лично, если Виктор-хан откажется добровольно за мной последовать, удавку на него набросишь и затянешь! — предупредил Павлов Урхана, — с чем тот, попыхтев, согласился.

Виктор-хан появился на веранде, когда сгустились сумерки, и Павлов приказал слугам зажечь спиртовые лампы. Виктор с удивлением смотрел на новые приборы освещения джурджени, пытаясь сообразить, откуда в летнем дворце Тезей-хана могли появиться спирт и абажуры из цветного стекла. Павлов кратко, четко и откровенно обрисовал Виктору текущую политическую ситуацию и заявил, что лейтенант Виктор-хан, как офицер и свободный гражданин империи, вправе сделать свой выбор.

— Выбора у меня, ваше высочество, на самом деле никакого нет. Я готов следовать за Вами, и только прошу позаботиться о моей беременной жене. Ей скоро рожать, — напомнил Виктор о собственной ситуации.

— Я заплачу главному приказчику и его жене Марине столько денег, что они с радостью признают твою Настю своей родственницей. О том, что Настя твоя жена, в моем дворце знают только те слуги и приказчики, которым об этом ты сказал сам, — успокоил его Павлов, наказав быть готовым к отплытию завтра после полудня.

Всю ночь в летнем дворце Тезей-хана шли приготовления к далекому путешествию. Слуги сгружали на причал бочки со спиртом, бочки с вином, бочки с пивом, бочки с солониной и солениями, тюки с льняной и шерстяной мануфактурой, мешки с рисом, сухарями, просом и пшеничной мукой. Всякого добра набралось столько, что Павлов приказал приготовить баржу, на которую он хотел перегрузить то, что не в состоянии была принять на борт его галера водоизмещением, эквивалентном 300 тонн, но потом передумал.

В тревожном ожидании политических новостей прошла вся первая половина дня. "Клементина" пришла из Слюдянки и встала у причала летнего дворца только в полдень. Капитану галеры и его помощникам удалось собрать почти весь экипаж из 250 человек. Недоставало человек тринадцать: кто-то заболел, у кого-то закончился срок службы, кто-то отправился в гости к своим родственникам в ближайшие деревни и т. д. Недостающих членов экипажа капитан Крусахан заменил добровольцами из числа местных рыбаков. Урхан выплатил им и остальным членам экипажа жалование за месяц вперед, якобы, в связи с предстоящими боевыми действиями против бандитских формирований, препятствующих торговому судоходству.

Буквально перед самым отплытием лейтенант Абдулхан передал Павлову только что доставленную голубиной почтой весточку от Антон-хана. Прочитав ее, Павлов зарыдал. Заместитель командующего сухопутных войск, его верный друг, помощник и поэт открытым текстом, без шифрования, писал, обращаясь к нему:

"Мой милый друг! Мой друг бесценный!

Как я судьбу благодарил,

Когда во время битвы при Гамбите

Мое каре собою ты прикрыл!

Молю у Одина прощенье,

Чтоб голос мой в Душе твоей,

Тебе напомнил на прощанье

О преданной любви моей!"

Если до этого письма у Павлова еще теплилась надежда на то, что Эскулап-хан (он же — бес категории "Б" по кличке "Цензор) сгустил краски и преувеличил масштабы надвигающейся катастрофы, то теперь не было никаких сомнений: из империи ему надо бежать, и чем скорее, тем лучше.

Погрузка галеры и долгие проводы отняли еще несколько часов. Приказчики и слуги, догадываясь о том, что Тезей-хан покидает их надолго и, возможно, навсегда, не скрывали своей печали. Постельные служанки Гюзель и Эмили, когда Павлов пришел с ними проститься, умоляли его взять их с собой, и ему пришлось им объяснять, что галера — военный корабль без каких-либо привычных домашних удобств. То же самое ему пришлось объяснять Клементине, которую очень сильно пугала неопределенность срока ее пребывания на мысе Доброй Надежды и ответственность за малолетних детей ее любимого принца.

Когда заходящее солнце коснулось линии горизонта, "Клементина" двинулась в путь. Перспективы ночного плавания Павлова не пугали. За последние три года он достаточно набрался морского опыта: мог часами нести бессонную ночную вахту, прокладывать курс по компасу и звездам и, предугадывая опасности, бороться с бурей. К тому же с гор задул порывистый северо-западный ветер, позволивший гребцам сохранить силы и выспаться, а его галере — благополучно разминуться с флотилией из шести боевых кораблей, которую Агесилай-хан IV направил к мысу Принцессы Грез, с целью ареста участников неудавшегося дворцового переворота.

Смерти своего старшего сына император не желал, прямой вины в пособничестве заговорщикам не видел и поначалу хотел с ним полюбовно договориться о совместном правлении, то есть дуумвирате, прекрасно понимая, что Банзай-хан еще слишком молод и неопытен. Наверное, для переговоров с Тезей-ханом шести кораблей было слишком много, но на этом настоял младший брат императора Кучум-хан, опасаясь, что Тезей-хан окажет вооруженное сопротивление. Если бы Кучум-хан знал про установленные на галере Тезей-хана корабельные пушки, то от поездки на мыс Принцессы Грез вообще бы отказался, притворившись смертельно больным.

На рассвете "Клементина" встала на якорь у мыса Доброй Надежды. В спущенную на воду шлюпку перебрались Урхан, Клементина и служанка Зара со спящими еще детьми Тезей-хана: Мелиссой и Ароном. Четыре матроса взялись за весла, и шлюпка направилась к окутанному туманом берегу. Урхан должен был вернуться назад и после этого галера, снявшись с якоря, направлялась курсом на северо-восток.

Отдав капитану Крусахану необходимые распоряжения, Павлов отправился на отдых в адмиральскую каюту, которую корабельный плотник за время стоянки галеры у причала летнего дворца успел перегородить досками и коврами на две равные секции: для него и для Толемей-хана с супругой Канаки. Виктор Дорохов и слуга Толемей-хана Следопыт расположились вдвоем в уютной каюте на носу галеры рядом с судовой кухней (камбузом). Не раздеваясь, скинув с себя только сапоги, Павлов повалился на кровать, подушки на которой еще хранили запах духов Клементины, и мгновенно заснул.

Он проснулся, когда корабельные склянки в соответствии с показаниями клепсидры (песочные часы) пробили полдень. Повернув голову, он увидел, что его оруженосец, выполняющий в условиях морского похода обязанности денщика, сидя на низенькой скамейке у раскладного столика, уставленного разными закусками и кувшинами с вином, намазывает на ломоть пшеничного хлеба сливочное масло и тихо напевает, что-то вроде: "Я тебя любила…" Песня была явно женская, да и сам юноша вызывал у него определенные подозрения.

Оруженосца звали Алеф-хан, и ему было 16 лет. К Павлову его три месяца тому назад пристроил кто-то из знакомых, уверив в том, что юноша из хорошей семьи, образован и мечтает о военной карьере. Алеф-хан был участником битвы при Гамбите и отличился хотя бы тем, что чудом остался жив, когда его вороной жеребец, испугавшись пистолетного выстрела, взвился на дыбы и сбросил его с седла. Если бы Павлов не позволил оруженосцу ухватиться за стремя и не посадил на своего коня позади себя, то юношу бы точно растоптали свои же кавалеристы. И тут Павлов вспомнил, что уже где-то этого паренька видел, кажется, при дворе Кучум-хана, и тогда на нем были не мужские штаны и камзол, а женское платье.

— Ладно, проверим, — подумал про себя Павлов, — и очень грубо, что ему вообще было не свойственно, подозвал юношу к себе и потребовал принести большой кувшин с водой и медный таз, чтобы с головы до ног ополоснуться. Алеф-хан бросился выполнять его указание.

— Что ты краснеешь, как нежная девица? — спросил денщика Павлов, когда тот стал обливать его водой из кувшина.

Алеф-хан покраснел еще больше и чуть не выронил кувшин. Павлов обратил внимание на тонкие запястья его рук и длинные пальцы. Никаких сомнений не было: Алеф-хан — девка.

— Отвернись! — приказал он оруженосцу, и когда тот отвернулся, задал ему убийственный вопрос:

— Ты — Алевтина, дочь Кучум-хана, три месяца тому назад пропавшая из дворца?

— Так точно! — ответил оруженосец и начал всхлипывать.

— Зачем маскарад устроила? Из-за жениха, который состоит в моей свите? — не унимался Павлов, которому хотелось понять мотивы поступка племянницы императора.

— Отечество в опасности, потому я и решила пойти на службу, — принцесса Алевтина заплакала.

— Сегодня же вы сойдете на берег. В Ротоне я вас высадить не смогу, а вот на острове Евстихий, где мне надо сделать остановку, будьте любезны попрощаться, — потребовал Павлов.

— Можно мне с вами остаться, Тезей-хан? После гибели вашей жены Роксаны, я — первая в очереди принцесс крови, на которой вы обязаны жениться! — заявила Алевтина и резко к нему повернулась.

— В данный момент, я — государственный преступник, преследуемый императором и властями всех городов и провинций империи. Или вам не терпится попасть к прокаженным на остров Лепрос? — жестко возразил Павлов.

В ответ на его заявление Алевтина растянулась на его кровати, заплакала, а потом стала лихорадочно раздеваться, пытаясь сорвать с себя одежду, но Павлов не позволил ей этого сделать и для успокоения надавал пощечин. На этом инцидент был исчерпан, и до позднего вечера, пока галера не встала на якорную стоянку, Алевтина тихо, как мышь, просидела в адмиральской каюте.

На острове Евстихий находилась небольшая судоремонтная база и военные склады. Павлов полагал, что из-за удаленности от столицы начальник базы и интенданты еще не получили известий о "заговоре полковников" и намеревался беспрепятственно взять то, что ему требовалось: комплект парусов, медных котлы, шерстяные плащи, утепленные сапоги, а также копья, щиты, мечи, арбалеты, стрелы, кожаные и холщевые панцири.

Все вышло так, как он и хотел. Здесь же на базе он высадил принцессу Алевтину, вручив ей перед этим приказ об увольнении с военной службы и письмо к ее отцу Кучум-хану. В этом письме он выражал восхищение патриотическим порывом его дочери, изумлялся проявленному ею в сражении при Гамбите мужеству и желал дорогому дядюшке и его семейству счастья и процветания.

Павлов написал это письмо из самых искренних побуждений, не зная о том, что вскоре оно попадет к Пальмире, которая заподозрит Кучум-хана и его дочь в пособничестве заговорщикам. Кучум-хан будет отравлен, а принцесса Алевтина после надругательства над нею гвардейцев Банзай-хана сойдет с ума и утопится, бросившись с крутого обрыва в Байкальское море.

V

На третий день плаванья "Клементина" взяла курс на север и поздним вечером встала на якорную стоянку в пустынной бухте у острова Кипрос. Окрестность самой бухты, хорошо защищенной скалами, была не заселена, и только на противоположной стороне острова находилось несколько построек из необработанного камня, принадлежавших вымершему племени паризиев. О присутствии людей напоминали мерцающие огоньки на поросшем лесом высоком холме в центре острова. Кто были эти люди: отшельники, разбойники, охотники с побережья, — неизвестно.

Издревле Кипрос считался местом неприветливым и небезопасным. Мореплаватели, высаживаясь на берег, старались далеко вглубь острова не заглядывать. Поговаривали, что древние боги илинойцев установили на Кипросе незримые врата, пройдя через которые, можно попасть в другой мир, заблудиться и не вернуться. Даже Толемей-хан был уверен в том, что рассказы о таинственном исчезновении людей, оказавшихся на Кипросе, не выдумка, а достоверный факт, правда, не имеющий рациональных объяснений.

Ночь прошла без происшествий, и на рассвете Тезей-хан, то есть Павлов, с половиной экипажа высадился на берег. Он приказал развести костры и приготовить в медных котлах мясную похлебку. Пока шло приготовление пищи, он решил прогуляться по берегу таинственного острова в сопровождении Толемей-хана и трех матросов, вооруженных арбалетами.

Хотя на Кипросе Павлов был впервые, ему почему-то казалось, что эти места ему знакомы. Ночью же он увидел странный сон: будто бы бежит он вдоль берега по галечному пляжу, а вслед за ним — толпа ребятишек. Навстречу к нему быстро приближается молодая женщина в развевающемся белом платье. "Мама, мамочка вернулась!" — кричат дети и, опередив его, бросаются ей в объятия. Женщина от счастья плачет, обнимает их, целует, наконец, дело доходит до него. Он замечает, что в глазах женщины сверкают молнии, ощущает сильный удар током и… просыпается.

— Если сейчас на повороте я увижу крупные окатанные глыбы красных гранитов, и на одной из них высеченный крест, значит, я побывал здесь в одной из своих жизней, — подумал Павлов.

Предчувствие его не обмануло. Глыба красно-коричневого гранита с вырезанным на ней крестом никуда не делась, и, вероятно, обозначала место захоронения какого-то близкого ему человека.

— Крест! Древне-языческий символ Солнца, — прокомментировал находку Толемей-хан.

У Павлова на этот счет было другое мнение. Крест — это символ мачты с перекладиной, а деревянный гроб — ладья, на которой покойник отправляется в свое последнее плавание. Он тяжело вздохнул и направился дальше, ожидая увидеть в трех километрах от скопления гранитных глыб часто снившуюся ему в последнее время маленькую бухту и полуразрушенное строение на берегу у самой кромки леса. Бухта была в наличии, но, вот, на месте строения его ожидал невысокий холмик, заросший кустарником.

— Смотрите, кто-то идет на лодке под парусом! — воскликнул один из матросов и показал рукой в сторону моря.

Лодка под парусом мчалась в направлении бухты так стремительно, будто ее парус надувался сильным ветром, хотя на море стоял полный штиль. Хорошо были видны ее острый нос, округлая корма и выпуклые борта. На носу лодки стоял человек и махал им рукой. Приглядевшись, Павлов закрыл глаза и помотал головой из стороны в сторону, как бы стряхивая галлюцинации: "Брр". Ему показалось, что на лодке — он сам в своем прежнем облике. Когда же он снова открыл глаза, лодки уже не было и в помине.

— Растаяла! — с удивлением и разочарованием воскликнул один из матросов.

— Мираж, однако! — прокомментировал Толемей-хан.

— Пора возвращаться, а не то мы здесь еще и не такое увидим, — сказал Павлов, чувствуя, как у него от волнения заколотилось сердце.

После полудня подул легкий бриз от юго-юго-востока. Павлов отдал приказ к отплытию. Галера оказалась на ветре и, к радости гребцов, на мачтах взвились паруса. Они шли курсом на запад мимо Нового залива, образовавшегося три года тому назад в результате серии подземных толчков, вызвавших проседание почвы и затопление морскими водами низины, где пролегало русло реки Ипуть. Очевидцы рассказывали, как огромная масса воды перелилась из Байкала и хлынула на север. Гигантский вал смывал на своем пути леса и перемещая огромные массы горной породы. Ручьи и реки вышли из берегов и залили долины, но даже разлив не ослабил разрушительную силу потока, который пронесся до самого Северного океана.

Миновав Новый залив, "Клементина" взяла курс на Давос — обширный полуостров, по форме напоминающий лист шелковичного дерева. Полуостров разделял Байкал почти на две равные половины: западную и восточную, — и имел важное военно-стратегическое и экономическое значение. Павлов и капитан Крусахан долго ломали головы, каким курсом им плыть, чтобы миновать Давос незаметно, то есть не оказаться на виду у местных рыбаков и экипажей торговых судов.

В те времена обширные пространства на северном побережье Байкала были покрыты густыми лесами, полными всевозможной живности, и весьма скудное оседлое население занималось охотой, рыболовством и овцеводством. Только на полуострове Давос дикие леса были выкорчеваны, и на их месте разбиты фруктовые сады, распаханы поля и построены дороги.

В долине реки Верхняя Ангара развивалось мясомолочное животноводство и коневодство, а в самом устье по обоим ее берегам раскинулся Ротон — второй по численности населения город империи, центр ремесла и торговли. Грозно и неприступно стоял перед врагом его акрополь, окруженный дубовыми стенами в виде четырехугольных деревянных срубов, поставленных один возле другого. Срубы были засыпаны землею и щебнем. Над стенами акрополя возвышался величественный храм Одина-Магнетрона, построенный на месте древнего языческого капища, посвященного иллинойскому богу Аполлону.

В гавани Ротона на рейде постоянно дежурили от трех до пяти боевых галер на случай отражения вылазки валенсийских пиратов. Эти бестии всегда были не прочь взять на абордаж торговые суда преуспевающих ротонских купцов или высадить на берег десант, с целью разграбления прибрежных поместий.

С одним из таких сторожевых кораблей — 100-весельной галерой (по 50 весел с каждого борта) с говорящим названием "Неустрашимый" "Клементине" разминуться не удалось. Павлов, то есть Тезей-хан, хорошо знал капитана галеры — храброго и в то же время, высокомерного, Кирьянхана, который являлся сыном наложницы императорского гарема. Чувствуя себя несправедливо обиженным в отношении своего социально статуса, он ненавидел всех принцев крови и, в особенности Тезей-хана, так как состоял в его прямом подчинении.

Все военные и гражданские чиновники Ротона уже были поставлены в известность о том, что Тезей-хан объявлен вне закона, и за его голову администрацией Агесилай-хана IV назначено колоссальное вознаграждение в размере тридцати тысяч серебряных динаров. Главными инициаторами соответствующих императорских указов являлись Банзай-хан и его мать Пальмира.

В вину Тезей-хана, помимо организации заговора против императора, вменялись казнокрадство в особо крупных размерах, жестокое обращение с подчиненными, убийство принцессы Роксаны и упущенная победа в сражении при Гамбите. Об этом Павлов и его спутники узнали от молоденького мичмана, которому позволили подняться на борт "Клементины" после того, как "Неустрашимый" в результате трех точных попаданий ядрами в корпус ниже ватерлинии быстро затонул.

………………………………………………………………………………………………………

"Неустрашимый" шел из Ротона в Альхон, сопровождая шесть кургузых купеческих судов с ценным военным грузом: солдатами-новобранцами и лошадьми. Лошади стояли на привязи, на верхней палубе, а солдаты-новобранцы, как и положено, работали веслами. Если бы "Клементине" не пришлось лавировать и беспрестанно переставлять паруса, — то встреча с "Неустрашимым" могла и не состояться. В действительности получилось так, что, приблизительно, в четвертом часу после полудня, "Клементина" оказалась на виду у кильватерной колонны противника с наветренной стороны. Прозевал момент пересечения курсов сигнальщик на грот-мачте, так как он спал, обнявшись с этой самой мачтой, видимо, принимая ее за свою возлюбленную. Низкая облачность и мелкий теплый дождь создавали для его сна дополнительные оправдания.

У "Неустрашимого" на носу был подводный таран длиной 10 локтей (около 5 м), который Кирьянхан намеревался привести в действие, ускоряя движение своей галеры мускульной силой трех сотен гребцов. Кроме подводного тарана (его еще называли "клюв ястреба") в распоряжении Кирьянхана имелась катапульта, способная забросать галеру Тезей-хана горшками с негасимой водой горючей смесью, состоящей из смолы и нефти. Когда "Клементина" повернулась к "Неустрашимому" бортом, Кирьянхан и его помощники от радости даже закричали, не подозревая о том, что на носу и на корме "Клементины" установлено страшное оружие дальнего боя.

Катапультой, как и подводным тараном, "Неустрашимому" воспользоваться не пришлось. Павлов и Виктор Дорохов устроили состязание по меткости стрельбы из двух "шайтан агни кирдык". Тремя точными выстрелами обыкновенными глиняными ядрами в свинцовой оболочке они проломили "Неустрашимому" днище, а четвертым Павлов снес на нем его единственную мачту.

Спустя короткое время после начала артиллерийского обстрела Кирьянхан и его экипаж, за исключением гребцов "плавучей тюрьмы" (6), барахтались в воде, стараясь отплыть в сторону купеческих кораблей. Но один из младших офицеров — мичман Алексхан — поплыл в сторону "Клементины". Навстречу ему спустили на воду шлюпку, и вскоре Алексхан стоял на коленях перед их высочеством Тезей-ханом, умоляя принять его к себе на службу. Павлов приказал переодеть Алексхана в сухую одежду и напоить крепким пивом. Из дальнейших расспросов перебежчика выяснилось, что юный мичман близок к семье Антон-хана и очень тяжело переживает страшное известие о его самоубийстве.

"Клементина" продолжила свой путь, словно не замечая взвившиеся на мачтах купеческих судов белые флаги, подтверждающие желание солдат-новобранцев из Ротона сдаться Тезей-хану в плен. После допроса юного мичмана, который происходил в присутствии Урхана и Толемей-хана, Павлов пригласил своих советников в свою каюту, чтобы оценить политическую ситуацию и возможные варианты расстановки политических сил в империи.

— Вам и вашим сторонника объявлена война, и мы должны ответить на вызов, как завещал нам пророк Соломон-хан: "Око за око, зуб за зуб", — убеждал Павлова Толемей-хан.

— Я, пожалуй, переменю свой прежний план: в Айхеной я не поеду, а сдамся в плен валенсийским пиратам и расскажу им все, что я знаю о подземных галереях Большого императорского дворца на Альхоне, — заявил Урхан.

— А я составлю для них карту с точным указанием мест выхода подземных галерей к морю! — поддержал его Толемей-хан.

— Это же государственная измена! — возмутился Павлов.

— Клевета, которой вас испытывают Пальмира и ее злобный щенок, это — разве не государственная измена? — парировал его выпад Урхан.

— Пираты — люди без чести и совести. Им нельзя доверяться! — горячился Павлов.

— Пиратство — одно из древнейших ремесел. Как только человек сделал первую лодку и поплыл по морю, за ним сразу же увязался пират. Во все времена пираты пребывали на Байкале, даже при илинойцах, — утверждал Толемей-хан.

— Что вы предлагаете? — начал сдаваться Павлов.

— Для начала пусть валенсийские пираты в ветреную погоду подожгут Большой императорский дворец. Там скопилось достаточно горючего стройматериала и мусора для того, чтобы пожар получился очень красивый. На простых свободных людей это событие произведет даже большее впечатление, чем последнее землетрясение, — изложил свой коварный замысел Толемей-хан.

Поздно вечером "Клементина" встала на якорную стоянку в южной бухте у острова Амадор. Остров этот был знаменит тем, что на нем находился самый высокий на Байкале маяк. Своим ярким светом маяк давал знак на расстоянии 70 морских стадий (около 50 км) мореходам, направляющимся в Ротон, о том, что к побережью приближаться небезопасно, можно напороться на рифы и подводные скалы.

Маяк был символом могущества Империи джурджени, символом ее богатства и величия. Павлов, то есть Тезей-хан бывал на Амадоре неоднократно, наблюдая за ходом строительства маяка.

Он хорошо знал главного смотрителя маяка Осип-хана — бывшего председателя императорской Академии врачевания, изящных искусств и естествознания. 70-летний ученый сам вызвался на должность главного смотрителя, устав от бесконечных интриг своих коллег и императорских чиновников. Были у него и проблемы с объединенной корпорацией жрецов Одина-Магнетрона, которые не разделяли его прогрессивных взглядов о строении Земли и Космоса, а также всячески сопротивлялись внедрению технических изобретений. Толемей-хан знал Осип-хана, пожалуй, даже лучше, чем Павлов, поскольку считал себя его учеником.

Узнав о прибытии "Клементины", Осип-хан приказал своим слугам немедленно отправиться на шлюпке на корабль и пригласить Тезей-хана в гости. О том, что принц на "Клементине", свидетельствовал его штандарт (вышитое золотыми нитями изображение тигра), развивающийся на грот-мачте. Радости главного смотрителя не было предела, когда вместе с принцем он увидел своего любимого ученика Толемей-хана. Вместе с ними на берег сошла половина экипажа галеры, и с разрешения главы местной общины разместилась на постой в небольшой рыбацкой деревушке, расположенной на противоположной стороне острова.

Тезей-хан и его свита: Урхан, Толемей-хан, Комаки, Следопыт, Виктор-хан и юный мичман Алексхан, — остановились на ночлег на маяке, который представлял собой гибрид дворца и крепости.

Когда-то в незапамятные времена остров Амадор был частью суши — далеко выступающим в море мысом, на самой оконечности которого илинойцы из известняковых плит построили храм, посвященный богу морей Посейдону. Со временем от храма остались одни развалины. По приказу императора Банзай-хана по прозвищу Справедливый на старом фундаменте в форме квадрата со сторонами, примерно, 180–190 метров был возведен каменный дворец, фасад которого строители украсили колоннами из белоснежного мрамора и алебастра.

При императоре Агесилай-хане IV строительные работы на острове Амадор возобновились. Из центра дворца поднялась массивная четырехугольная башня, высотой 160 локтей, которая, постепенно сужалась, заканчиваясь зубцами. На этой башне была построена еще одна, более узкая, но тоже довольно высокая, заканчивающаяся каменной площадкой, на которой стояли по кругу колонны, — на ней по ночам в каменной чаше зажигался огонь. Колонны поддерживали медный купол, покрытый позолотой. Павлов, то есть Тезей-хан, попросил оружейников Ротона выковать из серебра и меди крест и лично проследил за его установкой на куполе маяка. Крест простоял почти три недели, и затем был снят по приказу набожного императора Агесилай-хана IV, как символ язычества.

После легкого ужина Осип-хан приказал слугам отвести гостей на второй этаж в спальные покои и поинтересовался у Тезей-хана насчет бани. Тезей-хан, то есть Павлов сказал, что баню топить, наверное, поздно, но против двух массажисток: для него и Алексхана, — он бы не возражал. Услышав про массажисток, Алексхан покраснел так густо, что Павлов подумал о том, что юный мичман, наверное, девственник и развеселился, вспомнив себя в шестнадцатилетнем возрасте.

— Есть два красивых взрослых мальчика…,- сказал Осип-хан, но потом, спохватившись, внес уточнение: Но я могу послать в деревню за девочками.

— Не стоит беспокоиться, — ответил Павлов, наслышанный о пристрастии ученых и знатных мужей империи к эрастии, отличающейся от педофилии тем, что объектом духовного и телесного вожделения мужчины является юноша, созревший в своем половом развитии.

Впрочем, массажистку Павлов получил. Да еще какую! Осип-хан решил не ударить перед знатным гостем лицом в грязь, и отправил к нему в качестве постельной служанки красавицу Лукрецию — жгучую брюнетку лет тридцати, причем, его бывшую невестку (сноху), которую он взял в жены с двумя малолетними детьми после скоропостижной смерти своего старшего сына.

Вдоволь натешившись, Павлов, шутки ради, попросил Лукрецию проведать Алексхана, который находился в маленькой соседней комнате. От предложенных денег Лукреция отказалась, заявив, что за возможность переспать с таким красивым мальчиком она сама готова заплатить, причем вдвое больше. Взяв со столика масляный светильник — глиняную чашку со стенками, слегка наклоненными внутрь, и кольцеобразной ручкой сбоку, Лукреция, даже не считая нужным одеться, вышла из комнаты, но не прошло и пяти минут, как она вернулась обратно, взволнованная и возбужденная.

— Там такое! Там такое! — с придыханием сказала она.

— Что случилось?! Что ты увидела?! — перепугался Павлов, подумав, что Алексхан, не дай бог, помер.

— У него под мошонкой девичья щель! — ошарашила она его.

— Тебе не померещилось? — строго спросил ее он, памятуя о том, что в отношении гермафродитов обычаи джурджени суровы и беспощадны: либо насильственное оскопление, либо отрезание головы.

— Может и померещилось, — согласилась Лукреция, заранее жалея несчастного юного мичмана, которого она, в целях его приятного пробуждения, решила кое-где пощекотать.

Прошла ночь, и на рассвете Павлов вместе с Лукрецией осторожно прокрались в соседнюю комнату. Алексхан еще спал, накрывшись с головой шерстяным пледом. Его кровать стояла прямо напротив окна, заделанного мутным ротонским стеклом. Павлов решительно сдернул со спящего мичмана шерстяной плед и приказал:

— Мичман Алексхан, подъем!

Алексхан вскочил с постели и, увидев принца в компании с красивой женщиной, которая пригрезилась ему во сне, так растерялся, что на него напал столбняк. Он сидел на кровати, свесив на пол ноги, и хлопал глазами с пушистыми ресницами. Потом, придя в себя, он быстро прикрыл руками безволосую припухлую грудь, на которой Павлов и Лукреция не могли не заметить бледные молодые сосцы.

— Раздвинь ноги! Шире!! Шире!!! — приказал Павлов, и, убедившись в том, что Лукреции ничего не померещилось, свалил Алексхана на пол хлесткой пощечиной.

— Ваше высочество! Пощадите! Не убивайте! — зарыдал Алексхан, ползая на коленях и пытаясь обнять Павлова за ноги.

— Пощадите его, принц! Я постараюсь уговорить мужа оставить юношу на маяке, — попросила Лукреция, растроганная рыданиями Алексхана.

В приоткрытую дверь комнаты Алексхана заглянул Толемей-хан. Он уже давно был на ногах и даже успел побывать на верхней площадке маяка, чтобы полюбоваться на Юпитер, который на языке джурджени назывался Ялдаваофом. Павлов попросил его зайти, вкратце объяснил суть дела и в заключение сказал:

— Ты — врач! Тебе и пинцет в руки. Осмотри и доложи!

Приведя себя в порядок, Павлов спустился на первый этаж в парадную залу, где его уже поджидали капитан Крусахан и два старших матроса. Капитан выглядел встревоженным и испуганным.

— Открылись ворота, — сообщил он неприятную новость.

— Только этого мне не хватало, — подумал Павлов и приказал капитану немедленно сменить место якорной стоянки, чтобы встать как можно ближе к западному краю бухты, защищенному скалами.

Для посвященных в розу ветров Байкала словосочетание "открылись ворота" означали наступление неблагоприятной для плавания погоды, причем, речь шла не об обычном шторме, а о "карме". Так, на языке джурджени именовался один из самых коварных и свирепых ветров на Байкале, который мог внезапно задуть с севера из долины горной реки с одноименным названием. Предвестником Кармы жители северо-западного Прибайкалья считали появление над Байкальским хребтом неподвижных облаков. Ветер начинался, как только образовывался небольшой просвет между нижней кромкой облаков и вершинами гор. Местные жители называли этот просвет воротами. Если "ворота открылись" — жди беды, то есть ветра неистовой силы, подымающего на море огромные волны и беспощадно уничтожающего корабли и рыбацкие лодки.

VI

В южной бухте острова Амадор "Клементина" простояла трое суток. Заметно похолодало, как будто наступила осень. Экипаж галеры переоделся в шерстяные плащи и переобулся в утепленные сапоги. В неотапливаемых гостевых помещениях дворца стало довольно прохладно, поэтому дворцовая баня оказалась, как нельзя кстати. Павлов готов был из нее не выходить, наслаждаясь домашним теплом и уютом. Желая угодить гостям, Осип-хан приказал перенести в предбанник обеденный стол и широкие лавки, на которых можно было не только сидеть, но и лежать.

Начались бесконечные застолья с дегустацией и злоупотреблением изысканных плодовых и виноградных вин. Соскучившись по общению с образованными людьми, Осип-хан спешил поделиться своими последними наблюдениями и открытиями. Однажды, в предбаннике, между ним и Толемей-ханом в присутствии Павлова состоялся очень интересный разговор.

— Должна, должна была существовать еще одна планета, расположенная между Землей и Солнцем! — утверждал Осип-хан, показывая свои чертежи и сложные математические расчеты.

— Может, она стала невидимой с тех пор, как Земля, согласно древним иллинойским преданиям, "чуть-чуть осела и пониже стала, чем раньше", — иначе говоря, земная ось изменила наклон, — предположил Толемей-хан.

— Нет, скорее всего, двигаясь по сильно вытянутой орбите, она опасно приблизилась к Солнцу и была им проглочена, — сказал Осип-хан и даже прослезился, как будто речь шла о близком ему человеке.

— Что же заставило ее двигаться не по круговой, а по эллиптической орбите? — поинтересовался Павлов.

— Я не исключаю того, что пропавшая планета — Геспера, как называли ее древние илинойцы, пошла войной на Землю, чтобы отобрать у нее Луну, — ответил на его вопрос Осип-хан.

— В таком случае, — осмелился подать голос Павлов, — между Землей и Ялдаваофом, или Юпитером, как называли это небесное тело илинойцы, должна находиться еще одна пропавшая планета.

Павлов, конечно, намекая на Фаэтон, но ученые мужи подумали, что он имеет в виду Марс.

— А, Кийюн-Ремфан! Так он никуда и не девался. Как тысячи лет вращался по круговой орбите, так и вращается, — сказал Осип-хан, и, заметив на лице Павлова удивление, заботливо поинтересовался: Вас, кто, ваше высочество астрономии учил?

— Вот, он, — ответил Павлов, показывая на Толемей-хана.

— Ваше высочество, я же вам про это рассказывал, — обиделся Толемей-хан.

— Прости, друг, запамятовал, — извинился Павлов.

— А математике, вас, наверное, обучал Нестор-хан? — поинтересовался бывший председатель императорской академии, который и в самом деле уже не помнил, какой академик по каким предметам обучал того или иного принца крови.

— Ньюманхан! — четко ответил Павлов, успев навести справки о великом ученом-математике джурджени.

— А, это тот чудак, который утверждал, что в основу всего сущего Всевышним положены не простейшие элементы, вроде атома, а некий математический двоичный код! — вспомнил о покойном Ньюманхане бывший председатель Академии врачевания, изящных искусств и естествознания, заменив, чтобы не обидеть своего знатного гостя, словом "чудак" слово "шарлатан".

— Кийюн-Ремфан!!! Боже мой!!! Куда я попал??? — думал Павлов, укладывая свое тело, размякшее от обильных возлияний, на жесткую широкую скамью, а свою буйную голову — на мягкую пуховую подушку.

После астрономии на второе место по актуальности, как не крути, вышла тема (проблема) Алексхана. Проведя тщательное медицинское обследование юного мичмана, Толемей-хан и Осип-хан пришли к выводу, что они столкнулись с редчайшим случаем истинного полового дуализма. Иначе говоря, по их мнению, Алексхан в одинаковой степени полноценен: — и как женщина, и как мужчина. Осип-хан даже не исключал такой возможности, что Алексхан способен забеременеть от самого себя. По этой причине они считали оскопление нецелесообразным и предлагали оставить его на Амадоре, с целью наблюдения за его взрослением и поведением.

Последний раз аналогичный случай Осип-хан наблюдал почти 50 лет тому назад во времена правления Банзай-хана по прозвищу Справедливый. В одну прекрасную ночь любимая жена императора Сара родила не то сына, не то дочь. Ребенок (имя его он запамятовал), доживший до 11-летнего возраста, по его словам:

"Склонность обоих имел в своей крови,

Он сердцем нежен был,

И нравом был не злобен,

А образом своим обоим был подобен,

Он станом был отец,

Лицом своим был мать,

И можно было в нем обоих познавать".

Затем девоюношу оскопили, что, вероятно, стало причиною его смерти. Толемей-хан, в свою очередь, вспомнил об Авроре — девоюноше, который был рожден от брака волшебницы Цирцеи и илинойского мореплавателя Деметриса. Согласно древней илинойской легенде, Аврора в поисках своего пропавшего отца Деметриса обогнула на парусной ладье весь земной шар, и у истоков реки Ипуть нашла его могилу:

"И, наконец, пришла к источнику тому,

В котором роком быть назначено ему".

Алексхан про филологические изыскания ученых мужей, ни сном не духом, не ведал, но от страха и волнений у "него" начались месячные. Узнав об этом, Тезей-хан, то есть Павлов, передал юного мичмана на попечение жены Осип-хана и велел переодеть в одежду служанки.

Лукреция предоставила Алексхану маленькую комнату на женской половине дворца и объяснила новые обязанности: нянчить детей, скрести полы, чистить медные котлы и взбивать хозяйке перину. Выяснились и некоторые подробности, объясняющие причину, по которой Алексхану удавалось так долго скрывать свою тайну. Он родился от знатного вельможи — отца Антон-хана и простой служанки в поместье под Сиракузами, получил хорошее домашнее образование и, когда повзрослел, был приставлен к работе переписчиком и библиотекарем. Начитавшись старинных фолиантов о подвигах героев-мореплавателей, он стал бредить морем и втайне от своего сводного брата, который к тому времени заменил ему отца, подготовился к сдаче экзамена на получение чина младшего офицера императорского военного флота. Выдержав экзамены в навигаторской школе города Ротона, он попал на "Неустрашимый" и успел прослужить на нем полтора месяца.

……………………………………………………………………………………………………..

Свирепый ветер стих также внезапно, как и начался. Установилась солнечная сухая безветренная погода. Павлов приказал капитану Крусахану собирать экипаж и готовиться к отплытию. За час до полудня при полном штиле "Клементина" покинула гостеприимный остров Амадор. Тезей-хан и его спутники тепло простились с главным смотрителем маяка и его супругой, однако в суматохе они совсем забыли про мичмана-гермафродита, и вспомнили о нем только тогда, когда галера снялась с якоря.

Осмотрев корабль и проверив готовность экипажа, Павлов остался на нижней палубе, то есть кринолине — площадке, где размещались гребцы, и сел за весло. За три дня вынужденного безделья он совсем раскис, поэтому решил, немного размяться и заодно восстановить физическую форму. Гребцы приветствовали его аплодисментами. Следует заметить, что гребцами все они являлись скорее "по совместительству", чем по основной профессии, и к ним больше подходило определение: смешанный воинский контингент, состоящий из взвода арбалетчиков, взвода лучников, взвода пращников и роты гоплитов.

Гребцы размещались по "ротонской" системе: на каждой банке сидело по три гребца, управлявших одним веслом длиной 30 локтей (15 м). Весла располагались не на равных расстояниях друг от друга, а группами, сначала по два весла в группе, потом — по три.

Загремел барабан, заиграли флейты.

— Ве-есла! На во-оду! — зычным голосом пропел старший помощник Зелемхан из города Айхеной, славившегося не только отважными моряками, но и поэтами-рапсодами.

Гребцы дружно навалились на весла, и галера двинулась в открытое море. В такт ударам весел гребцы запели. Старший помощник выкрикивал стихотворный запев, а хор гребцов отвечал ему своеобразным припевом. Пение было скорее ритмичным, чем мелодичным, от одного рабочего такта до другого, на низких тонах. Ритм для рывка задавался возгласом "Вот он, вижу!", а сам рывок следовал вместе с выкриком крепкого словца "Лямбда!":

"Весла бери поскорее и — в путь! Ветру подставь богатырскую грудь.

Так навались, чтоб бурун за кормой! Правим в Айхеной, правим домой.

Вот он, вижу! Лямбда!

Пенит волну моя чудо-ладья. Счастлив судьбою моряцкою я.

В даль голубую дорогой прямой правим в Айхеной, правим домой.

Вот он, вижу! Лямбда!

Через три часа после полудня полный штиль сменился долгожданным ветром, и хотя он был не западный (попутный), а восточный, косые (гафельные) паруса "Клементины" (изобретение капитана Крусахана), позволяли ей скользить по волнам вопреки воле бога ветров Эола, хотя и под острым углом. На Толемей-хана способность "Клементины" идти на парусах против ветра, или, как выражаются современные моряки, "в бейденвинг", произвела столь сильное впечатление, что он, забравшись на капитанский мостик, замучил Павлова своими расспросами.

Поздним вечером того же дня, отстояв на капитанском мостике полную дневную вахту, Павлов отправился на отдых в свою каюту. Там его ожидал сюрприз: на его деревянной кровати, укрывшись пуховым одеялом, дремал Алексхан. Оказывается еще на рассвете, пользуясь тем, что "Клементина" стоит неподалеку от берега, юный мичман, вплавь, добрался до корабля и проник в каюту Тезей-хана через неплотно закрытое окно. Драться и ругаться было бесполезно. В наказание за неисполнение приказа Павлов разжаловал Алексхана из мичманов в денщики и строго предупредил насчет того, чтобы тот не вздумал вести себя по отношению к нему и другим членам экипажа, как женщина. Алексхан, кажется, только этого и ждал, заверив его, целуя ему руки, в том, что о большем счастье, чем быть рядом с лучшим другом своего покойного сводного брата и покровителя, он и не мечтает.

Алексхан был совсем без одежды, если не считать шелковых дамских панталон (подарок Лукреции), но делиться с ним своим гардеробом Павлову не пришлось. Прежний денщик — Алеф-хан, оказавшийся девкой, оставил в его каюте полный комплект своей одежды, и Алексхану она пришлась почти впору, как и солдатский парусиновый гамак.

— Что не говори, а есть в этой жизни загадки, неподвластные нашему уму, — размышлял Павлов, засыпая, и при этом, представляя себе, что было бы, если бы принцесса Алевтина осталась на его корабле.

На вторые сутки после отплытия из южной бухты острова Амадор "Клементина" достигла сильно изрезанной береговой линии северо-восточного побережья Байкала с многочисленными мысами, большими и малыми заливами, небольшими бухточками, пещерами, подводными скалами и гротами. Это была Валенсия — пустынная горная местность между провинциями Ротон и Айхеной, заселенная воинственными дикими племенами, которые полностью так и не были подчинены джурджени.

На прибрежных островах нашли себе прибежище многочисленные шайки разбойников, промышляющих пиратством. Много лет Империя джурджени вела с валенсийскими пиратами непримиримую войну, но выбить их из этого осиного гнезда никак не удавалось.

По сведениям военной разведки на пяти прибрежных островах пиратские "братства" оборудовали форты, гавани, верфи и доки. Здесь пираты строили и ремонтировали свои быстроходные корабли, которые не имели киля, а их борта представляли собой сбитые внахлест гвоздями доски. Вдоль бортов крепились копны сухого камыша, обвязанные просмоленными веревками и кедровым лыком. Благодаря камышу такое судно даже в сильный шторм держалось на плаву, как пробка. На этих кораблях имелись переборки и скамьи для гребцов, два руля, один на корме, другой на носу. На каждом борту было по 10–15 пар весел и мачта с одним прямым парусом, который поднимался при попутном ветре. Обычно в каждой шайке насчитывалось до десятка и более таких лодок, способных перевезти в общей сложности 200–300 разбойников.

На прибрежные селения пираты нападали неожиданно, и чаще всего, на заре, окружали дома, блокировали входы и врывались внутрь, безжалостно убивая тех, кто оказывает сопротивление. Женщин и детей захватывали в плен и обращали в рабство. Прежде чем покинуть разоренный поселок, его, как правило, поджигали.

Во время своих путешествий по Байкалу Павлову, то есть Тезей-хану с валенсийскими "джентльменами удачи" довелось встретиться дважды, и оба раза пираты, приняв одинокую "Клементину" за легкую добычу, совершали большую ошибку. Даже без пушек экипаж его галеры не дал им приблизиться на абордажную дистанцию, засыпав стрелами из луков и арбалетов.

С капитанского мостика Павлов и капитан Крусахан через "окулятор" — свинцовую трубу с линзами из шлифованного горного хрусталя — видели, как на прибрежных островах зажигаются сигнальные костры. Это означало, что "Клементина" с берега была замечена, и пираты передают друг другу сообщение о появлении в их территориальных водах грозного противника. Ближе к вечеру, когда "Клементина" приблизилась к острову Абао, пираты осмелились произвести разведку, послав навстречу ненавистной им галере две быстроходные лодки под парусом, но до боевого столкновения дело не дошло. Приблизившись к "Клементине" на расстояние четверти морской стадии (300 м), пираты резко изменили курс и скрылись за рифами.

Павлов приказал спустить паруса и встать на якорь. Все равно лучшего места для стоянки уже было не найти. На капитанский мостик поднялся взволнованный Урхан. Он и Толемей-хан не отказались от идеи передать пиратам карту с указанием мест выхода к морю подземных галерей Большого императорского дворца на острове Альхон. Урхан уже успел переодеться купеческое платье: длинный темно-зеленый кафтан толстого сукна с серебряными пуговицами, островерхую шапку, украшенную собольим мехом, и высокие сафьяновые сапоги, — и ждал подходящий момент, когда можно сойти на берег. Вслед за Урханом на капитанский мостик поднялся Толемей-хан. Посовещавшись, они решили отправить шлюпку с Урханом туда же, куда скрылись две пиратские лодки.

Наступили часы томительного ожидания. Солнце скрылось за горизонт, сгустились сумерки, а шлюпка с четырьмя матросами, на которой Урхан отправился на переговоры с пиратами, не возвращалась. Павлов не выдержал и произвел холостой выстрел из носового орудия. Эхо выстрела далеко разнеслось вокруг. Вскоре со стороны ближайшего от них острова трижды протрубил рог. Павлов приказал зажечь факелы, чтобы осветить верхнюю палубу.

Когда совсем стемнело, шлюпка вернулась на галеру, К великой радости Павлова и Толемей-хана вместе с матросами на борт "Клементины" поднялся Урхан, живой и невредимый. По его словам, пираты не поверили цели его визита и намеревались пленить, с целью получения выкупа, но после выстрела "шайтан агни кирдык" перепугались и принесли ему свои извинения. Пираты обещали Урхану передать карту подземных галерей Большого императорского дворца "совету северного братства".

Пользуясь по-летнему теплой погодой, Павлов решил переночевать под открытым небом на верхней палубе. По слухам, у берегов Валенсии обитали сирены, которые своим пением сводили моряков с ума. Толемей-хан и другие ученые джурджени считали, что "пение сирен" — есть не что иное, как результат выделения газов, заключенных между мельчайшими однородными песчинками. Павлов приказал вахтенному офицеру немедленно разбудить его, как только "сирены завоют". Денщик Алексхан перенес на палубу спальные принадлежности: кожаную подушку с мягкой набивкой и солдатский спальный мешок (жесткое одеяло из грубого некрашеного сукна). Рядом с Павловым в таком же спальном мешке устроился Толемей-хан, которому уже доводилось сталкиваться с этим природным явлением, напоминающем иногда мелодичный свист, а иногда многоголосое пение.

Среди ночи, за три часа до рассвета, Павлова растолкал Толемей-хан.

— Слышите, ваше высочество? — спросил он его.

Павлов встрепенулся и неожиданно услышал божественные звуки органа. Они доносились со стороны острова Абао. Вскоре потрясающее сердце созвучие, как дуновение бури, донеслось со стороны маленького скалистого острова под названием Эрика. Ему даже показалось, что он слышал эту мелодию на концерте органной музыки в Московской консерватории.

— Кто это? Бах? Букстехуде? Пахельбель? Фрескобальди? — раздумывал он, поражаясь сходству пения песков и органа — "короля инструментов".

— В это невозможно поверить! Это — сочинение Шестипалого для 40-струнной арфы! — воскликнул удивленный Толемей-хан, который хорошо разбирался в музыке.

Шестипалым джурджени звали своего соплеменника из города Альхон, который лет двести тому назад навел порядок в музыкальном наследии иллинойцев и джурджени и придумал то, что можно назвать сольфеджио. Изобретателем фонетической письменности джурджени, скрепя сердцем, вынуждены были признать легендарного царя иллинойцев Мельхисдека. Другое изобретение, не менее великое — нотную запись, состоящую из семи символов, позволившую передавать потомкам звуки и музыку, — джурджени приписали Амирхану по прозвищу Шестипалый. У него, как сообщали старинные летописи, на руках было по шесть пальцев, и на всех музыкальных инструментах он играл, как илинойский бог Аполлон, то есть в совершенстве.

— О боги, смилуйтесь над нами! — взволнованно воскликнул кто-то рядом.

Павлов обернулся и увидел Алексхана с горящим факелом в руке.

— Не бойся, мальчик! Это поют пески на острове Эрика, — попытался успокоить его Павлов и затем попросил у него факел, чтобы осветить себя в преддверии предстоящего выступления перед экипажем. Но напрягаться ему не пришлось, поскольку, кроме него и Толемей-хана, на "Клементине" присутствовали люди, способные объяснить причину происхождения таинственных звуков.

— Ти-хо! — зычным голосом произнес старпом Зелемхан из города Айхеной, обращаясь к проснувшимся и высыпавшим на верхнюю палубу гребцам и матросам.

Матросы и гребцы замолчали, и Зелемхан объявил о том, что всем им выпала великая честь в последний час своей жизни услышать пение Ариэля — ангела Смерти. Гребцы и матросы в ответ на его слова крепко зажали ладонями уши и зажмурили глаза, чтобы ничего не видеть и ничего не слышать. Денщик Алексхан, уронив факел, в страхе уткнулся Павлову лицом в спину и обхватил за талию.

Напряженную обстановку разрядил Виктор Дорохов (Виктор-хан). Выбравшись на верхнюю палубу из своей каюты на носу галеры, он выстрелил из пушки двойным пороховым зарядом, чтобы вывести экипаж из состояния неосознанного ступора. И это ему удалось. Как только эхо орудийного выстрела пронеслось по округе, звуки невидимого органа смолкли. Офицеры, матросы и гребцы пришли в чувство, и после приказа Тезей-хана: "Вольно! Разойдись!" — отправлялись, спотыкаясь, на свои спальные места.

Павлов подозвал к себе Зелемхана и Виктор-хана. Первому он объявил выговор за то, что он ввел рядовой состав в заблуждение, а второго пожурил за то, что он пальнул из пушки без его разрешения. Оставаться на верхней палубе после окончания "концерта органной музыки" Павлову уже не хотелось, и он в сопровождении Алексхана отправился в свою каюту. Раздевшись при свете масляного светильника, он забрался под пуховое одеяло и, чувствуя, что вот-вот провалится в глубокий сон, пробормотал:

— Лукреция! Ну, где ты?…

Алексхан затушил светильник, и, забравшись в свой парусиновый гамак, горько заплакал, ощутив себя беспомощным и одиноким, неприемлемым для мужчин и неприятным для женщин.

VII

Мыс Турали, глубоко вдающийся в море, считался пограничной вехой между разбойничьей Валенсией и провинцией Айхеной. На западной и восточной стороне от мыса находились два поселения с созвучными названиями: Кельт и Кольт. Кельтом управляли пираты, а Кольтом — архонт (глава местной администрации) из Айхеноя. Между двумя поселениями у подножья Крепостной горы на месте древнего амфитеатра расположился невольничий базар. Здесь валенсийские пираты выставляли на продажу в рабство похищенных ими людей, что властями провинции Айхеной рассматривались как вполне заурядное явление. Администрация Агесилай-хана IV по инициативе Тезей-хана, то есть Павлова, два года тому назад попыталась прикрыть этот "вертеп", разместив на Крепостной горе небольшой гарнизон, но знатные люди Айхеноя, имевшие свою долю в нелегальной работорговле, под каким-то предлогом добились у Государственного Совета империи отмены этого решения.

"Клементина" пришла в бухту Кольта и встала на якорь как раз в один из тех дней, когда на невольничьем базаре предлагалась к продаже в рабство крупная партия пленных из четырехсот голов (человек). В бухте Кольта столпились купеческие суда из Айхеноя. На больших суднах имелась вооруженная охрана. Узнав о прибытии военного корабля под штандартом опального принца Тезей-хана, архонт Кольта илиноец Челомей сильно встревожился и лично отправился на своей ладье на аудиенцию. Выслушав его льстивое приветствие, Павлов заявил, что желает проинспектировать невольничий базар лично, и для этого намерен высадиться на берег с сотней гоплитов.

Пока он со своим отрядом добирался до невольничьего базара, и наводили там порядок, Челомей попытался совершить захват "Клементины" с помощью вооруженной охраны купеческих кораблей и местных жителей (по сути — тех же пиратов). Двумя выстрелами носового орудия Виктор Дорохов отбил у нападающей стороны охоту не только приближаться к "Клементине", но и продолжать свое дальнейшее присутствие у мыса Турали.

Невольники, выставленные на продажу, предлагались к осмотру потенциальным покупателям в двадцати шатрах (балаганах), установленных в древнем амфитеатре. Прибывшие из Айхеноя купцы осматривали невольников, как животных, с тою только разницею, что этот товар сам давал о себе отчет живым голосом. К великому удивлению Павлова две трети выставленных на продажу в рабство пленников оказались его собственными "дулами" и "дулями", то есть рабами и рабынями, которые восприняли его появление в сопровождении роты гоплитов, как божий промысел.

Пираты-работорговцы и прибывшие на торги купцы разбежались, не оказав никакого сопротивления. С теми из своих мучителей, которые замешкались, невольники расправились сами. Наконец, Павлов оказался в окружении своих дворцовых слуг, служанок и наложниц, которые плакали от радости и целовали ему руки и полы одежды. Понять, что происходит, было невозможно, пока к нему не пробилась Марина — супруга управляющего летнего дворца Казимир-хана. Бросившись ему на шею, она объяснила ему причину их неожиданной встречи.

Оказывается, после посещения летнего дворца на мысе Принцессы Грез эскадрой из шести военных кораблей управляющий Казимир-хан составил подложный договор поручения, согласно которому Тезей-хан, задним числом, разрешал ему продать свою дворцовую прислугу и девушек из гарема по цене сиракузского невольничьего рынка, а вырученные средства, за вычетом комиссионных, внести в государственную казну. К мошенничеству его подговорил младший брат императора Кучум-хан, не подозревая о том, что его пропавшая дочь Алевтина находится на "Клементине", переодетая в мужскую одежду. Чтобы избавиться от лишнего свидетеля, предприимчивый мажордом в качестве наложницы гарема продал купцам из Альхона заодно и свою супругу Марину. Он поступил противозаконно, поскольку по своему правовому статусу Марина считалась "условно свободной женщиной свободного гражданина". По пути в Альхон купеческий караван взяли на абордаж валенсийские пираты и, воспользовавшись попутным ветром, за двое суток доставили трофей к местам своего постоянного базирования.

Придя вместе с освобожденными невольниками в селение Кольт, Павлов приказал повесить вероломного Челомея и предложил "добрым людям Кольта совместно с добрыми людьми Кельта" самим выбрать себе главу местной общины. Что делать со своей дворцовой прислугой и девушками из гарема он не представлял.

После обсуждения этого вопроса со своими советниками (Урханом и Толемей-ханом) Павлов приказал конфисковать два 30-весельных купеческих судна под названием "Медуза" и "Дельфин", стоявших на якоре в бухте Кольта. Затем он собрал своих бывших слуг и наложниц на митинг, то есть народное собрание, и предложил им следовать за ним за границы империи для того, чтобы основать отдельное поселение и начать новую жизнь в качестве свободных граждан.

Бывшие невольники восприняли его предложение с большой радостью, и после бурных дебатов объявили его своим царем и заступником. Незадолго до отплытия к ним присоединились большая группа женщин и подростков, которым ночью удалось сбежать из Девичьей пещеры — секретной тюрьмы в селении Кельт, где пираты содержали пленных, предназначенных для продажи на невольничьем рынке в Сиракузах.

Ровно трое суток простояла "Клементина" в бухте Кольта. За это время Павлов сформировал на "Медузе" и "Дельфине" новые экипажи и приказал установить на каждом из них вторую наклонную мачту с треугольным парусом. Капитаном "Медузы" он назначил старпома "Клементины" Зелемхана. Капитаном "Дельфина" Павлову пришлось назначить 16-летнего "Алексхана". Более подходящей кандидатуры из числа грамотных моряков у него не было. В помощь к новым капитанам он направил десять старших матросов с "Клементины". Под их руководством бывшие невольники (мужчины и юноши) начали в ускоренном режиме осваивать азы морской профессии.

Много хлопот доставили женщины. Их было большинство, и многие из них плохо переносили суровые условия морского быта. У некоторых на руках были грудные дети. Больше всех страдали бывшие наложницы гарема, лишенные привычного комфорта и ухода. Девушки жалостливо просились на "Клементину", и Павлову пришлось уступить. Чтобы девушки не скучали и чувствовали себя полноправными членами экипажа, он приказал переодеть их в военную форму и вооружить кинжалами и короткими копьями. Впоследствии это дало пищу для слухов о том, что, якобы, на помощь Тезей-хану из поднебесья прибыло воинство прекрасных эльфов.

Дождавшись попутного ветра, "Клементина", "Медуза" и "Дельфин" на рассвете вышли из бухты Кольта и взяли курс на северо-восток. Возле острова Ганимед на полпути в Айхеной их поджидала эскадра из двадцати пиратских кораблей. Из Айхеноя на перехват "Клементины" в исполнение приказа Агесилай-хана IV о поимке государственного преступника Тезей-хана вышли шесть военных галер. Но неприятная встреча с пиратами и императорским флотом не состоялась, поскольку в четвертом часу после полудня корабли Тезей-хана незаметно для противника свернули в узкий Тулукский залив, глубоко врезающийся в окружающие горы.

В гавани рыбацкой деревушки Корас купеческие судна удалось вытащить на берег и выгрузить из трюмов людей, шесть лошадей, свору охотничьих собак, мешки с продовольствием и военное снаряжение. "Клементина" встала на якорь неподалеку, и с нее спустили шлюпки, на которых высадились на берег бывшие наложницы.

Толемей-хан впервые провел перепись всех прибывших. В итоге по списку получилась следующая картина:

— 70 мужчин и 126 женщин в возрасте от 18 до 40 лет и старше;

— 60 подростков обоего пола (30 юношей и 30 девушек) в возрасте от 14 до 17 лет;

— 45 детей старшего возраста (10–13 лет);

— 26 детей младшего возраста (4-10 лет);

— 19 детей ясельного возраста (1–4 года).

Преобладание женщин в старшей возрастной категории объяснялось тем, что мужчины-рабы, как правило, используются на самых тяжелых хозяйственных работах, чаще, чем женщины подвергаются физическому истязанию и содержатся в худших бытовых условиях. У них меньше шансов выжить, чем у женщин, еще и потому, что на женщин их хозяева-рабовладельцы смотрят не только, как на работниц, но и как на самок, дающих приплод, и предоставляют им "каникулы" на период от позднего срока беременности до рождения ребенка и вскармливания его материнским молоком.

По своему этническому составу бывшие рабы и рабыни представляли весь конгломерат племен и народов Прибайкалья и Забайкалья, но в общей массе среди них преобладали смуглые и черноволосые южане: уйгуры, данайцы, тайцы и вьеты. Все взрослые умели изъясняться на языке джурджени, поэтому больших проблем в человеческом общении и взаимопонимании вроде бы не предвиделось.

Исключительное значение имело то обстоятельство, что костяк будущего сообщества составляла прислуга летнего дворца на мысе Принцессы Грез: искусные ремесленники, садовники, конюхи, повара, официанты, прачки, швеи и т. д. Эти люди хорошо ладили друг с другом и гордились тем, что их господин Тезей-хан — настоящий принц, перед которым пресмыкаются самые богатые и знатные джурджени и илинойцы. Многие квалифицированные слуги летнего дворца фактически жили на положении вольноотпущенников, а некоторые даже обзавелись семьями с одной или даже двумя женами, от которых приживали детей.

Как это ни печально, но с "Клементиной" и ее экипажем Павлову предстояло распрощаться. На закате солнца он приказал капитану Крусахану построить экипаж корабля на верхней палубе. Когда экипаж построился, Павлов поблагодарил матросов и гребцов за верную службу и объявил им о том, что вынужден на неопределенное время покинуть пределы империи. Всех, кто желал вернуться домой к своим семьям, он освобождал от исполнения договора сверхсрочной военной службы. Всем, кто желал бы последовать за ним, он обещал жизнь свободных людей, не обремененных налогами и государственными повинностями. Утром наступающего дня каждый из них должен был принять соответствующее решение.

Корабельные орудия Павлов приказал снять с поворотных станков и вместе с порохом и боезарядами перегрузить на шлюпки. Этот приказ выполнялся без Виктора Дорохова, который самовольно покинул "Клементину" на мысе Турали буквально за час до отплытия. Причиной, побудившей его к этому поступку, стало известие о Насте, которое он получил от Марины — бывшей супруги управляющего Казимир-хана. Настя, по ее словам, благополучно разродилась двойней (мальчиками) и пока остается в своих покоях, но уже не в качестве почетной гостьи, а непонятно кого: то ли рабыни, то ли заложницы.

Павлов Виктора не осуждал, полагая, что на его месте, наверное, сделал бы то же самое. Только, вот, ни ему, ни его советникам (Толемей-хану и Урхану), было совершенно непонятно, каким образом Виктор-хан собирается вызволить свою жену и детей из летнего дворца, новым хозяином которого, скорее всего, станет Банзай-хан. Он, что, предаст своих друзей и перейдет к наследнику императора на службу?

Рано утром Павлов отправил Урхана и часть своих людей через Тулукский перевал. В полдень Урхан вернулся и с удовлетворением доложил ему о том, что две речные галеры, построенные по заказу их высочества на Тулукской верфи, готовы отправиться в поход и ожидают его у причала. Еще три судна — вместительные плоскодонные ладьи, построенные по заказу его купцов-компаньонов, Урхан обменял на "Медузу" и "Дельфина" с небольшой доплатой, причем, в свою пользу. Таким образом, в распоряжении Тезей-хана и его людей было пять кораблей, способных перевезти не менее 350 человек и достаточное количество грузов. Выслушав его доклад, Павлов приказал своим людям готовиться к переходу через перевал, а сам вместе с Толемей-ханом отправился на шлюпке на "Клементину".

Бросать жребий среди добровольцев не пришлось. Только 50 членов экипажа, в основном молодые люди и бобыли согласились на то, чтобы разделить с ним тяготы изгнания. Состоялось короткое, но очень трогательное прощание, после чего с "Клементины" несколькими рейсами на берег шлюпками были доставлены различные грузы. После завершения разгрузки "Клементина" снялась с якоря, весельным ходом вышла в открытое море, а затем под парусами отправилась курсом на Айхеной.

Прощаясь с Павловым, капитан Крусахан рыдал, как ребенок. Тяжело, очень тяжело было на душе у Павлова, и предчувствие его не обмануло. На подходе к гавани города Айхеной "Клементину" встретили военные корабли императорского флота. Несмотря на подаваемые с "Клементины" сигналы, на нее обрушились горючие снаряды из 12-ти катапульт. Вскоре корабль вспыхнул, как вязанка хвороста. Люди стали выбрасываться за борт. Не дожидаясь, когда "Клементина" сгорит, капитан Крусахан пробрался в трюм, прорубил топором днище и утонул вместе со своим любимым кораблем, унеся с собой секрет гафельных парусов и мечту о кругосветном путешествии.

Незавидная участь ожидала тех, кто смог выплыть, так как они считались не военнослужащими, а "наемниками государственного преступника Тезей-хана". По приказу губернатора провинции, руководившего операцией по уничтожению "Клементины", всех спасшихся в назидание и устрашение повесили на реях, без суда и следствия, на виду столпившихся на набережной Айхеноя горожан. Лишь через несколько дней власти выяснили, что Тезей-хан на "Клементине" отсутствовал, высадившись с освобожденными им из пиратского плена людьми в Тулукском заливе. За ним с большим опозданием снарядили погоню, однако никто из отряда в количестве 150 человек, отправленного по его следам, назад в Айхеной не вернулся. Что с ними произошло, долгие годы осталось загадкой.

VIII

Путешествие вниз по реке Елене, от озера Тулук до места будущего поселения, заняло двадцать дней. За это время будущие колонисты преодолели опасные пороги, научились спасаться от кровососущих насекомых и отразили нападение полудикого и негостеприимного племени халдеев. Условия быта были непритязательные, питание — скудное: рыба и мучная похлебка с фасолью. Несмотря на это настроение у людей было приподнятое.

Речные галеры, построенные по чертежам капитана Крусахана, показали превосходные плавучие качества, одинаково легко шли под вёслами и парусами. (7)

При необходимости с каждого борта можно было выставить до 15 весел: коротких (3,5 м) — для одного гребца, и длинных (6 м) — для двух гребцов. Плоскодонные купеческие ладьи шли гораздо медленнее, но зато легко преодолевали мелководья.

Уже в походе колонисты дали речным галерам названия, в честь имен родившихся у жены шеф-повара Рутения дочерей-близнецов: "Эсмеральда" и "Лимузина". Так звали дочерей мифического илинойского бога северного ветра Борея, означавшие в переводе на язык джурджени "изморозь" и "пурга".

………………………………………………………………………………………………………

Без эксцессов прошла встреча с кочующим по обоим берегам реки Елены племенем южных тунгусов. Павлов и вождь племени Бильдыев, который называл себя князем, обменялись щедрыми подарками, попили олений кумыс из одной чашки и поклялись в вечном мире и гостеприимстве. Самое интересное, что для общения с Бильдыевым Павлову даже переводчик не понадобился. Старик откуда-то знал русский язык и мог на нем изъясняться. На резонный вопрос о том, откуда ему известен "великий и могучий", Бильдыев, блеснув золотыми коронками, сказал буквально следующее:

— Це притворяеся? Будто сам не знаес…

Хорошо, что их разговор проходил в отсутствии Толемей-хана, который в это время оказывал кому-то из членов семьи "знатного оленевода" срочную медицинскую помощь, иначе не миновать бы Павлову неприятных расспросов.

………………………………………………………………………………………………………

Изучив карты северных земель, и, опираясь на обширные географические и этнографические познания, Толемей-хан предложил Павлову несколько вариантов места будущего поселения. Обсудив все за и против, они выбрали середину русла извилистой реки Шакти, впадающей в Елену в пятидесяти стадиях (около 45 км) от места ее слияния с рекой Ипуть. По сведениям Толемей-хана, это была нейтральная территория, разделяющая охотничьи угодья орландов и северных тунгусов. С орландами Толемей-хан полагал возможным договориться, используя старые связи, а северных тунгусов в случае, если они, вдруг, заявят о своих правах, можно было и припугнуть, показав им в действии "шайтан агни кирдык".

Второй советник Павлова, Урхан, перебрался в Айхеной и поселился у своего друга и компаньона под видом мелкого торговца из Сиракуз. Ему удалось связаться с Клементиной и со своими сыновьями. Убедившись в том, что его детям ничего не угрожает, Урхан успокоился и стал жить надеждой на то, что граждане империи, рано или поздно, вспомнят про Тезей-хана, оболганного и несправедливо обиженного, и призовут его стать их императором.

Между тем, политическая обстановка в стране, благодаря заключенному с парсами миру, стабилизировалась: отодвинулась угроза финансового кризиса, снизились налоги, в два раза сократилась численность сухопутных войск и военно-морских сил. Парсы, впервые встретив на своем пути серьезного противника, решили не искушать судьбу в кровопролитных сражениях и отправились на завоевание южного побережья Восточного океана. Несколько лет в Прибайкалье о них ничего не было слышно.

Отдельные представители местных властей и некоторые чиновники администрации Агесилай-хана IV высказывали опасения насчет того, что парсы обязательно вернуться и постараются взять реванш за свое поражение, но они были в меньшинстве, и к их мнению никто не прислушивался. Наследник престола Банзай-хан последовательно и методично уничтожал все, что с таким трудом удалось сделать для повышения боеспособности армии и флота его старшему брату Тезей-хану. На высшие командные должности назначались совершенно неподготовленные люди, не имеющие ни малейшего представления о стратегии и тактике, но зато умеющие льстить начальству и плести интриги друг против друга. Дисциплина в армии резко пошатнулась, и прежний боевой дух сменился унынием.

………………………………………………………………………………………………………

Колонисты медленно продвигались вверх по реке Шакти, таща за собой на веревках, как бурлаки, речные галеры и купеческие ладьи. Русло мелело, и надо было, наконец, где-то остановиться, вбить в землю колышки и обозначить начальные границы будущего поселения. Впереди шли разведчики, пытаясь отыскать место, обозначенное на карте Толемей-хана рисунком, на котором изображен колодец с трубой. Для людей просвещенных этот значок обозначал место добычи соли. Точнее — место добычи соли посредством ее вываривания из выходящих на поверхность земли ручьев с соленой водой.

Шестого дня месяца луктор (июнь) на закате солнца разведчики вернулись и доложили Павлову и Толемей-хану о том, что впереди в часе ходьбы они обнаружили полусгнивший деревянный сруб и неподалеку от него — яму, из которой бил ключом ручеек с соленой водой.

Колонисты остановились на ночлег. Утром, осмотревшись, Павлов и Толемей-хан решили, что, продвигаться дальше вверх по реке, нет никакой надобности. Место — почти идеальное. Оба берега Шакти — возвышенный и пологий — были вполне пригодны для проживания, если их расчистить от леса, а русло, перегородить плотиной с затворными щитами для сброса воды. Плотина была необходима для того, чтобы поднять уровень воды в верховье реки и сделать ее пригодной для судоходства и сплава плотов. На волне трудового энтузиазма на возведение небольшой деревянной плотины свайно-ряжевого или, как его еще называют, русского типа, ушло десять дней.

За лето колонисты построили на высоком берегу Шакти четыре длинных одноэтажных, примыкающих друг к другу, жилых дома барачного типа с узкими окнами-бойницами и печным отоплением. Получилось что-то вроде форта, в котором можно было жить и при необходимости держать осаду. Чердачные помещения частично использовались под жилье, частично — под мастерские. Во внутреннем дворе была оборудована кухня и общая столовая. Пока дома строились, временным жильем служили вигвамы, покрытые древесной корой, нижние палубы речных галер и купеческие ладьи.

За пределами форта колонисты построили дровяной склад, столярную мастерскую, баню и скотный двор. Пока в скотном дворе содержались только шесть лошадей, доставленных с мыса Турали, но со временем колонисты планировали завести коров, овец, свиней и домашнюю птицу. Несколько лесных полян были распаханы и превращены в огороды, на которых женщины высадили горох, фасоль и корнеплоды. В самом конце лета на выкорчеванном от пней участке леса мужчины вспахали и засеяли ячменем небольшой озимый клин; для стойлового содержания лошадей в зимний период заготовили сено и солому.

В условиях сурового климата, противостояния природе только взаимодействие, сотрудничество, взаимовыручка позволяют выжить. Это прекрасно понимали все, поэтому частые, поначалу, ссоры и конфликты свелись к минимуму. В процессе совместного труда и общения создавались семьи — пары любящих друг друга мужчин и женщин. Чуть ли не ежедневно Толемей-хан, единодушно избранный колонистами первосвященником, торжественно, в присутствии свидетелей, объявлял такого-то гражданина и такую-то гражданку мужем и женой. Многие из молодоженов были знакомы друг с другом еще с той поры, когда служили в летнем дворце Тезей-хана. Свадьбы справлялись в последний день недели, но очень скромно, без излишеств.

Как назвать свое поселение, граждане решили не сразу. На Народном собрании обсуждались два варианта: Новый Айхеной и Эльдорадо (золотая река), — но мнения граждан разделились поровну, поэтому вопрос о названии поселения отложили на следующий год. Следует заметить, что гражданами считались все колонисты, независимо от пола и возраста, однако право голоса на Народном собрании имели только достигшие совершеннолетия (19 лет).

Функции председательствующего Народного собрания по очереди выполняли "их высочество народный царь Тезей-хан" и "их преосвященство Толемей-хан". Другими должностными лицами являлись "старшие мужчины" и "старшие женщины", руководившие хозяйственными работами: строительством, охотой, рыболовством, пошивом одежды и обуви, приготовлением пищи и тому подобное.

Девушки и юноши подросткового возраста были объединены в два отряда во главе с "лейтенантами" и все без исключения занимались военной подготовкой и, по мере надобности, участвовали в "общественных работах", вроде заготовки дров, сенокоса и сбора даров забайкальской тайги. Полученные ими на занятиях по военной подготовке навыки маскировки и стрельбы из лука отрабатывались в процессе охоты на уток и гусей по берегам рек и озер.

Для детей старшего возраста Толемей-хан организовал самую настоящую школу и сам стал обучать их языку джурджени, а также счету, чтению и письму. В педагогической деятельности Толемей-хану помогали два старика-библиотекаря, помнившие наизусть десятки тысяч строк героических поэм и философских трактатов.

Природные и климатические условия, в которые колонисты попали, серьезному занятию земледелием не очень-то благоприятствовали, поэтому Павлов и Толемей-хан с самого начала задумались о том, чтобы в перспективе сделать поселение центром ремесел и торговли. Уже на одном из первых заседаний Народного собрания Толемей-хан внес предложение освободить самых лучших ремесленников от работы на лесоповале и начать устройство мастерских для изготовления ротонского стекла, гончарных и ювелирных изделий. Все материалы для развития этих ремесел: глину, песок, кальцинированную соду, известняк и даже золото, — Павлов разыскал в ходе 10-дневной геологической экспедиции, в которой его сопровождали два рудознатца: иллиноец Ипполит и сиракузец Ву — человек неизвестного рода и племени.

Больше всего Павлова обрадовала находка чистой белой глины и китайского камня (разновидность полевого шпата). Он радовался ей даже больше, чем рассыпному золоту, найденному в верховьях реки Шакти. Джурджени когда-то знали, что такое фарфор. Имя его изобретателя сохранилось в старинных летописях, но из-за того, что изобретатель и его сыновья не захотели делиться своими секретами, после их смерти (в результате эпидемии чумы) производство фарфора также умерло, и от него остались лишь воспоминания в виде знаменитого Воздушного чайного сервиза императора Банзай-хана по прозвищу Справедливый.

Долго ломать голову над решением технической задачи обжига фарфора Павлову не пришлось. Как говорят в Китае, проблема приготовления рисовой каши без риса была разрешена в самый последний момент. Печных дел мастер Аджубей категорически отказывался класть печи в построенных за лето домах из необожженного кирпича, доказывая всем, что это — полнейшая глупость. Тогда по совету мастера-гончара по прозвищу Битый Горшок колонисты вырыли на склоне холма тоннель длиной 50 локтей (около 25 м), начинающийся топкой, и зацементировали его смесью на основе вулканического пепла.

Таким образом, у них получилась так называемая "драконовая печь", пригодная для обжига керамических изделий: от кирпича и черепицы до больших глиняных кувшинов для хранения продуктов. Из топки раскаленный воздух поднимался до верхней, задней стенки печи. Обжигаемые кирпичи в количестве нескольких сот штук перед началом обжига загружались в печь через топочную камеру и специальные проемы в длинных стенках. В своде печи имелись отверстия для обеспечения воздушной тяги. При хорошем наддуве температура в печи поднималась настолько высоко, что не только бронза, но и китайский камень переходили в расплавленное состояние. Именно это Павлову и требовалось.

Первые опытные образцы изделий из фарфора, изготовленные Битым Горшком и обожженные печных дел мастером Аджубеем, отличались твердостью, прозрачностью, тонкостью, легкостью и белизной. Оставалось только научиться покрывать их глазурью и расписывать красивыми узорами и орнаментами. Из фарфора, в принципе, можно изготовить предмет любой сложности, включая объемные фигуры, — и это открывало перед гончарами и художниками колонии поистине безграничные возможности. Толемей-хан так восхитился новым материалом, что назвал его "белым золотом", и долго не мог поверить своему другу Тезей-хану, что он нашел рецепт изготовления фарфора среди рукописей своей дворцовой библиотеки.

C особым упорством Павлов искал болотную руду, или, выражаясь по-научному, окись и гидроокись железа, существующую в природе в виде конкреций, твёрдых корок и слоев. Теоретически он знал, что болотная руда выходит тонкими (несколько сантиметров) жилами по обрывистым берегам рек и оврагов. Эти жилы возникают только в тех районах, где рядом с местом выхода находятся болота, подстилаемые красными глинами. При этом в самих болотах болотной руды, как правило, нет.

Вместе с рудознатцами Ипполитом и Ву он облазил все овраги и прошел до самого истока реки Шакти, но пригодного для разработки месторождения железа так и не нашел. Тогда он на всякий случай приступил к изучению местных болот. Низовые болота оказались совершенно непроходимыми, а верховые он нашел практически высохшими. Единственным позитивным результатом его, как он выражался, "болотоходства" было то, что на верховых болотах он наткнулся на обширные заросли голубики и, наконец, определился со своей будущей женой.

Дело было в начале месяца элул (август). На сбор голубики Павлов мобилизовал двадцать незамужних женщин и отправился с ними в качестве сопровождающего, прихватив с собой двух охотничьих собак. Мужчины-колонисты восприняли его решение с пониманием, учитывая то, что он забрал в поход на верховые болота своих бывших наложниц. В отличие от остальных представительниц прекрасного пола, ставших свободными женщинами, девушки из гарема всячески пытались доказать, что они — особенные, и требовали от юношей и мужчин, ухаживавшими за ними, чтобы они хоть чем-то напоминали им принца на белом коне из сказок, которые они в детстве слышали от своих бабушек.

До верховых болот Павлов и его команда шли пешком, затратив 8 дневных часов. Непривычные к пешему ходу по пересеченной местности, девушки жаловались на усталость, но он безжалостно гнал их вперед, обещая в противном случае оставить на съедение волкам. Чаровницы поначалу хихикали, но, когда Павлов стрелой из арбалета прямо на их глазах поразил двухгодовалого бурого медведя, поняли, что господин не шутит. После встречи с медведем они стали вести себя более осмотрительно, а некоторые даже вооружились подходящими по комплекции дубинами.

Прибыв на верховые болота, Павлов приказал своим подопечным заняться устройством лагеря, объявив им о том, что они сами должны позаботиться о своем месте для ночлега и приготовлении пищи, а по ночам поддерживать в костре огонь и нести караульную службу. Это явилось для них неприятной новостью, и они стали упрекать его за то, что он не взял в поход мужчин.

— Вас же они не устраивают, а других у меня нет, — сказал Павлов, выслушав недовольных.

— Устраивают, устраивают! — закричали недовольные.

— Тогда почему с замужеством тяните, людей против себя настраиваете? — рассердился Павлов.

Девушки роптать перестали и стыдливо покраснели.

………………………………………………………………………………………………………

Стояли последние теплые дни уходящего лета. Три дня девушки голубику собирали и здесь же на солнце сушили на длинных листах березовой коры поверх сухой травы. Голубика высыхала, как изюм, и становилась еще слаще. Когда настала зима, сушеная голубика, размоченная в теплой воде с медом, многих спасла от цинги. Чтобы голубика не портилась, ее хранили в мешках и подвешивали туда, где она могла проветриваться, в проветриваемом месте, так что она никогда не плесневела, и ничего с ней не делалось.

Пока девушки собирали голубику, Павлов сплачивал плоты из заготовленного еще в начале лета кругляка, то есть ровно опиленных и очищенных от веток и коры стволов деревьев. Для просушки кругляк был сложен в штабеля на берегу реки напротив тихой заводи. В обратный путь к поселению Павлов и его подопечные должны были отправиться на плотах, и вместе с голубикой доставить колонистам строительный материал.

Как известно, основой плота, способного идти по воде, как лодка, является став, в который при помощи поперечных перекладин и связей скрепляют бревна в звенья. Уже при вязке става намечаются нос (комли бревен) и корма плота (вершины бревен). Плот, связанный таким образом, позволяет сосредоточить основной груз и людей на корме и середине судна — наименее заливаемых водой, нос получается более легким и лучше выходит на вал. Два наиболее толстых, и, следовательно, и обладающих наибольшей грузоподъемностью бревна располагают по краям става. Это обеспечивает плоту большую остойчивость. Общее число бревен в ставе определяется не только необходимой грузоподъемностью, но и типом применяемых связей и оснастки, например, если предстоит плавание по мелкой реке, более толстые бревна следует протесывать.

При помощи мерок из хворостин Павлов производил разметку бревен и делал запилы, вырубки и пазы, необходимые для сборки става. За два дня он при помощи протесанных поперечин — стрел, которые расклиниваются в поперечных пазах основных бревен, связал четыре плота. Обычно большой плот вяжут 2–3 человека, но он справлялся с работой практически один.

Чтобы не причинять своим подопечных ненужного волнения и не возбуждать соперничество, он в первый же день похода, устраиваясь на ночлег, соорудил себе шалаш с лежанкой на одного человека. Его постоянные любовницы: Гюзель, Полина и Марина, — на него обиделись и потребовали объяснений. В поселении на реке Шакти Павлов жил со всеми троими, что их вполне устраивало, но он подавал колонистам дурной пример, нарушая принятые Народным собранием законы о браке, семье и частной собственности.

Из трех девушек, с точки зрения "самки в постели", Павлов отдавал предпочтение 19-летней Гюзель — своей любимой дворцовой служанке, да и характером своим она ему тоже нравилась: озорная, весёлая, смелая, простодушная и верная. Однако в "царицы" Гюзель не годилась, так как была совершенно не образована.

17-летняя Полина в постели была холодна, словно мёртвая лягушка, но зато умела играть на всех музыкальных инструментах и обладала потрясающим голосом (меццо-сопрано). Она родилась и воспитывалась в Малом императорском дворце на Альхоне. Павлову ее подарила его "мать" Гульнара, заметив, что ее "сын" питает к ней интерес. Как и большинство избалованных рабынь, Полина была очень капризна. Вдобавок ко всему у нее отсутствовал материнский инстинкт. Она трижды какими-то снадобьями прерывала беременность, несмотря на то, что Павлов обещал ей вольную сразу, как только она родит от него ребенка.

27-летняя Марина — бывшая супруга управляющего Казимир-хана была всем хороша: красива, темпераментна, умна и образована, — но у нее по причине какой-то женской болезни не могло быть детей.

Итак, Павлову пришлось, скрепя сердце, объявить Гюзель, Полине и Марине, что по возвращению в поселение он выдаст их замуж за молодых мужчин, которые обращались к нему с просьбой о том, чтобы в соответствии с законом о браке он их им уступил. Только одна из них, — пояснил он, — может стать его единственной женой. А так как он любит их одинаково, то не может решить, кто из них троих ему милей. Марина предложила бросить жребий и пригласить в качестве свидетелей результатов жеребьевки других девушек. Гюзель и Полина, немного подумав, согласились, но затем Гюзель взяла самоотвод. При этом она сказала:

— Из меня такая же царица, как молодая упрямая ослица, запряженная в плуг.

Оказавшись в положении двух соперниц, Марина и Полина отошли, чтобы посовещаться. О чем они разговаривали, неизвестно, но, вернувшись, Полина тоже заявила о том, что берет самоотвод. Таким образом, Марина осталась единственной кандидатурой на вакантное место в его постели.

Сплав на плотах по реке Шакти прошел без особых происшествий. Кто-то из девушек, свалившись с плота, окунулся в воде с головой, кого-то сильно покусали осы, но в целом все они получили наглядный урок бесперспективности своих капризов, в условиях предоставленной им свободы, и в том числе, выбора своей "половинки" из числа имеющихся в наличии представителей мужского пола. Возвратившись в поселение, подавляющее большинство участников "голубичного похода" где-то в течение недели, со своими мужьями определились и безропотно приняли на себя обязательства брачных отношений. По совету Павлова Гюзель вышла замуж за рудознатца Ипполита, а Полина по собственному выбору стала женой одного из членов экипажа "Клементины" — удалого 18-летнего моряка по имени Леон-хан из города Тхэбай.

В первый день месяца топаз (сентябрь) на очередном заседании Народного собрания Павлов объявил Марину своей единственной женой, которая была тому несказанно рада. На том же заседании по предложению Толемей-хана было принято решение мобилизовать всех незамужних женщин и мужчин в возрасте от 17 до 40 лет, — всего около 50 человек, — на сбор орехов в кедровых рощах на берегу Елены.

Уже при основании поселения Народное собрание после разъяснений Толемей-хана объявило живые кедровые деревья священными и не подлежащими вырубке. Обосновывая свою позицию, Толемей-хан сравнивал кедры "со знатными вельможами в бархатных камзолах", и доказывал, что по вкусу и питательным свойствам кедровое масло превосходит даже оливковое. Павлов его поддержал, хотя деловая древесина из кедра нравилась ему гораздо больше, чем дуб, лиственница, сосна или осина.

Кедровых шишек вблизи от места поселения колонисты насобирали не так много, как бы хотелось. Год, видно, был неурожайный. Для сбора ореха выжидался момент, когда шишка намокала от дождей и дул сильный ветер. В итоге шишка падала с дерева сама, как бы отдавая себя в руки сборщиков.

Павлов попробовал для увеличения производительности труда применить "колот" — довольно тяжелое устройство метров пять высотой, похожее на огромную кувалду. Его закрепляют в земле, оттягивают и отпускают: удар сотрясает кедр, осыпая с него шишки. Узнав об этом, Толемей-хан его пристыдил, показав, как из-за "колота" на стволах кедров появляются "смолоточащие" раны, в них заводятся жучки, которые портят древесину. Но самое страшное, по его словам, это — то, что смола, стекающая по коре, превращает дерево в настоящий факел: во время пожара такой кедр обречен на гибель. При низовом пожаре огонь не может забраться наверх по здоровому дереву, а по истекающему смолой он карабкается легко, и тогда пожар уходит в кроны, приобретая масштаб настоящего бедствия.

Толемей-хан сам вызвался возглавить "кедровый поход" на реку Елену и проследить за тем, чтобы кедровые орехи добывались надлежащим способом. Кто-то предложил заодно погрузить в купеческую ладью и пресс Махаона — устройство для холодного отжима масла из лесных орехов, названное так по имени изготовившего его столяра-краснодеревщика летнего дворца Тезей-хана.

Через семь дней сборщики кедровых орехов вернулись в поселение, привезя с собой множество кедровых шишек и 12 бочонков кедрового масла — прозрачной жидкости золотисто соломенного цвета с нежным ароматом и тонким, с легкой горчинкой, вкусом. Масло это применяли в пищу, им лечили простудные и кожные заболевания, им заправляли светильники, аромат которых создавал необычную и немного пьянящую ауру.

Во время "кедрового похода" Толемей-хан обвенчал двадцать молодых пар, и гордился этим даже больше, чем заготовленными кедровыми орехами и маслом. Пять бывших наложниц элитного гарема Тезей-хана до глубокой осени не могли выбрать себе мужей, перессорились между собой и поссорили поклонников. Дело дошло до поножовщины. Долго Павлов и Толемей-хан думали над тем, как погасить конфликт, пока не додумались устроить между мужчинами и юношами, домогавшихся расположения красавиц, спортивное состязание. Победители получили заслуженную награду, а зрители от души повеселились.

С окончанием бабьего лета из своей уютной каюты на носу "Эсмеральды" Павлов переселился на сушу. В общем бараке ему и Марине выделили маленькую комнату с отдельным входом. Он сам остеклил мутным ротонским стеклом окно, смастерил деревянные лежаки, стол и платяной шкаф. Марина украсила полы циновками из кедрового лыка и по вечерам развлекала его пением и игрой на лютне. Частым гостем в их комнате был Алексхан. Ему по понятным причинам с выбором спутника жизни было совсем нелегко, поэтому Павлов решил, что будет лучше, если он и Марина объявят его своим приемным сыном. Таким образом, Алексхан, обрел семью и, наконец, избавился от терзающего его чувства страха и одиночества.

Примечание к главе 6-й:

(1) Американский ученый Иммануил Великовский в книгах "Миры в столкновении" (Worlds in Collision, 1950) и "Века хаоса" (Ages in Chaos, vol. 1–3, 1952–1978), объединил все древние мифы о Великом потопе в связанный рассказ. О том, как во II тысячелетии до новой эры огромная комета прошла по эксцентричной орбите вокруг Солнца, пересекла орбиту Земли и заняла место между Меркурием и Землей. Ядро этой кометы со временем превратилось в то, что мы называем планетой Венера. По мнению Великовского, в результате этого космического катаклизма орбита Земли увеличилась, и год удлинился. Гипотеза Великовского содержит немало изъянов. Химики и физики опровергли его теорию сепарации атмосферных газов, а астрофизики пришли в замешательство от одной его мысли о том, что в незапамятные времена Земля была спутником Сатурна.

(2) Филдсовская премия (Fields Medal) — международная премия и медаль, которые вручаются один раз в 4 года на каждом Международном математическом конгрессе двум, трём или четырём молодым математикам не старше 40 лет (или достигших 40-летия в год вручения премии).

(3) Как считает большинство специалистов, переход человечества от бронзы к железу, скорее всего, осуществился из-за практических нужд. На самом деле, бронзовые орудия труда более долговечны, и для их производства не требуется столь высокая температура, как для железа. Однако бронза всегда была дорогим металлом, а бронзолитейное дело более трудоемко, прежде всего, из-за жесткой зависимости от источников сырья, в первую очередь, олова, которое встречается в природе гораздо реже, чем медь. По оценкам, даже в Древнем Египте добыча меди не превышала 7 тонн в год. В микенскую эпоху на Пилосе 400 литейщиков производили 1 тонну бронзы в год. Истощение месторождений медных руд вызвало IX–VII вв. до новой эры экономический кризис, который, скорее всего, стал стимулом для поисков в сфере черной металлургии. В военном деле железо применялось больше всего Ассирией, но и это не спасло первую в мире империю от полного коллапса в конце VII века до н. э.

(4) Единорог — это гладкоствольное артиллерийское орудие, применявшееся в русской армии свыше ста лет, с середины 18 века до середины 19 века, до введения нарезных артиллерийских орудий. Это орудие, занимавшее промежуточное положение между пушками и гаубицами, могло стрелять как бомбами, так и ядрами, обладало лучшей, чем у гаубицы, баллистикой, но большим калибром и меньшим весом, чем пушка. Главной особенностью данного типа орудий была зарядная камора, имевшая коническую форму. Такая форма обеспечивала более плотное прилегание ядра к стенкам ствола (что уменьшало прорыв пороховых газов, а, соответственно, и дальность стрельбы), упрощала заряжание, увеличивала скорострельность, и, главное, у орудия улучшалась баллистика.

(5) На верхней палубе "Клементины" не предусматривалось никаких громоздких надстроек. В корме было не6ольшое возвышение — капитанский мостик, откуда командир корабля давал распоряжения матросам и во время сражения командовал боем. Недалеко от капитанского мостика, около бизань-мачты располагалась площадка для рулевого. Там находился штурвал для перекладки огромного руля, расположенного за кормой. Для того чтобы справиться с рулем, нужны были большие усилия, и обычно на штурвал ставили двух, а то и четырех самых сильных матросов. Под капитанским мостиком располагалась самая лучшая на корабле адмиральская каюта, а под ней — каюта капитана. Для матросов кают не было, на нижней палубе на ночь подвешивали койки: куски толстой парусины размерами 1,8х 1,2 м, от узких сторон которых шли тонкие, но крепкие тросы, связанные между собой и прикрепленные к более толстому тросу. Толстый трос привязывали к планкам, прибитым к деревянным бимсам. Рано утром койки связывали и укладывали в специальные ящики, расположенные вдоль бортов.

(6) На большинстве галер военно-морского флота Империи джурджени были устроены "плавучие тюрьмы", на которых в качестве гребцов отбывали наказание осужденные за уголовные преступления. Заключенные содержались в тесных деревянных клетках. В клетках эти несчастные трудились за веслами, в клетках они жили: принимали пищу, отдыхали и ночевали, укрывшись лохмотьями. За плохую работу их нещадно стегали плетьми и лишали еды. За хорошее поведение поощряли вином.

(7) Речные галеры Крусахана управлялись при помощи кормового руля, укрепленного самым простым образом. Дубовый руль, достигавший в длину 3,3 м, крепился к большой деревянной колоде, приделанной к корпусу снаружи и поддерживаемой дополнительным прочным шпангоутом. Крепеж осуществляли при помощи ивовой лозы, завязанной узлом снаружи и прошивавшей насквозь как руль, так и колоду. Таким образом, руль был прочно прикреплен к корпусу, но гибкость лозы позволяла смещать его в горизонтальной плоскости при помощи румпеля, который был вставлен в его верхний конец и выдавался внутрь судна. Крепление к планширу не давало рулю вращаться вокруг своей оси. Когда галера шла по мелководью, руль можно было очень быстро поднять, отвязав его от планшира и вращая вокруг оси при помощи веревки, привязанной к нижней части его лопасти. При движении галеры кормой вперед на носу устанавливался дополнительный руль в виде массивного весла.

МОСКВА

2010

Оглавление

Симонов Николай . Солнцеворот

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА 1 . СОРОКА ИЗ ПЛЕМЕНИ ОРЛАНДОВ

ГЛАВА 2 . НА СТОЯНКЕ БЕЛОХВОСТОГО ОЛЕНЯ

ГЛАВА 3 . КРАСНЫЕ КАМНИ

ГЛАВА 4 . ДЕНЬ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

ГЛАВА 5 . МЕДВЯНАЯ РОСА

ГЛАВА 6 . НА ЗОЛОТОМ КРЫЛЬЦЕ В БЕЛОКАМЕННОМ ДВОРЦЕ

Реклама на сайте