«Два камешка»

Как-то раз шел я по Арбату (вообще-то живу в одном из переулков рядом с ним, но по Арбату хожу редко) и зашел в антикварный магазин. И увидел справа от входа в витрине между двух подзорных труб странную шкатулку металлический плоский ящичек сантиметров двадцать длиной, семь-восемь шириной и два с небольшим — высотой. Похожий скорее на большую готовальню. Наверное, в нем держали бумаги или документы. Мне показалось интересным оформление. Во-первых, было видно, что шкатулка старая.

Таких сейчас не делают. Причем, не старинная, а старая. Старинной я бы назвал вещь, демонстрирующую себя — тогда, а теперь — демонстрирующую старину. Например, старинная мебель. А вот лежавшие рядом с шкатулкой в витрине подзорные трубы тоже были не старинные, а старые. Они ничего не демонстрировали. Когда я взял шкатулку в руки, она мне показалась легче, чем ей следовало бы быть (я инженер, чувство веса по внешнему виду детали — это автоматически). Конечно, секретный замок — какая же шкатулка без секретного замка? Но самое интересное — рисунок на крышке, из-за которого я и попросил ее мне показать. В левой части воин с арбалетом. Натурально — воин в штормовке и отриконенных ботинках! На заднем плане — двое воинов на лошадях, воины опять же с арбалетами. Правее — боевая колесница. В центре — карта непонятно чего с нанесенными стрелами ударов. Ну, прямо «семь сталинских ударов». Или десять? В правой части несколько книг, одна раскрытая, но раскрытая как настенный календарь — от читателя. На ближнем листе матовые полоски, изображающие шрифт, оборот дальнего (откинутого) листа гладкий. Я еще подумал: а можно было бы печатать на обеих сторонах и при чтении вертеть… А поперек книги — цветок.

Стоила шкатулка немного, и почему-то мне захотелось ее купить. Тем более, что шел я из редакции, где получил гонорар за статью, которую написал бы и так. Это я называю — шальные деньги.

Придя домой, я шкатулку обмерил, взвесил и тут же узнал, что интуиция меня не обманула. Она весила меньше. Ага, тайник! Почти одноногий Сильвер… Наутро я отнес ее на работу, сунул в ультразвуковой дефектоскоп и немедленно узнал, что дно — двойное. Полчаса поисков, и я нашел, как оно открывается. Там оказались: 1) пачка сложенных вдвое исписанных листков и 2) два камешка, желтоватых под одними углами и фиолетовых (или малиновых?) под другими, довольно красивых.

Сначала о листках. Бумага тонкая, текст написан вполне хорошим русским языком, хотя местами попадались и ошибки.

Теперь о камешках. То, что они какие-то «не такие», я увидел сразу. Минералогией я интересуюсь давно, хотя любовь к ней у меня чисто платоническая. Воздушный, так сказать, поцелуй… Любой прозрачный минерал характеризуется коэффициентом преломления и дисперсией, т. е. зависимостью коэффициента преломления от частоты. По бытовому, от цвета. Чем преломление больше, тем сильнее, как говорят ювелиры, «игра», а чем дисперсия больше, тем сильнее «цветная» игра. То есть, когда мадам плывет, колыхая бюстом, не просто бриллианты посверкивают, но еще и сверкания цветные. Так вот, у этих камешков была необычная дисперсия. А именно, коэффициент преломления был больше для синего и красного цвета, а меньше — для зеленого и желтого. То есть камень разделял свет не на синий, желто-зеленый и красный, а на синий и красный, т. е. пурпурный (фиолетовый или малиновый) и желто-зеленый. Химанализ дал сложный окисел элементов IV группы; любопытно, что очень высокой оказалось твердость — почти 9 по Моосу.

Когда я начал читать найденные в шкатулке записки, мне показалось, что я буквально вижу то, что изложено на бумаге. Хотя, на мой взгляд, никакими особыми художественными достоинствами текст не обладал. Садясь читать, я клал перед собой эти камешки.

Позже в конце текста я обнаружил упоминание о камешках, обладающих волшебным цветом, обостряющим восприятие.

Замечу, что в Торе, по христианскому — в Библии, при описании камней на одежде первосвященника упоминается камень лигур, согласно Плинию, чрезвычайно твердый камень желтого оттенка. По мнению известного специалиста и автора книги «Драгоценные камни» G.F.Herbert'а Smith'а это мог быть циркон, минерал системы Zr-Si-O, с характерными цветами — медово-желтым, светло-зеленым, синим и красным (!). Люди не любят незнакомых слов, и позже вместо «лигур» в переводах Книги книг стали писать «яхонт» (в переводах с иврита на русский) или «жиразоль» (в переводах с греческого на русский). Но яхонт — это старинное русское слово, которым называли рубины и сапфиры, а жиразоль вообще неизвестно что обозначает. Советую иметь это в виду.

Итак, приступим к собственно тексту. Вот он.

* * *

Когда-то и чем-то все это должно кончиться, поэтому я решил кратко описать события. Надеюсь, что мои записи окажутся кому-то полезны. Я пишу, как говорили в древности, «с копиркой», т. е. с бумагой, покрытой краской и проложенной между обычными листками. Получается несколько экземпляров. До печатающих машинок этому миру еще пять веков, до ксерокса — шесть, до компьютера — семь. Кроме того, как всем говорили перед стартом — сто парсеков. Кончится же все это по-видимому скоро. Я не принял игру, в которую человечество играет со звездами, а тех, кто не принимает игр, из них удаляют. В древности таких убивали, как сейчас вокруг меня, например. Там, откуда я пришел и куда меня уведут, поступят гуманнее. Здесь станет одной легендой больше. Роксану сожгут или повесят, предварительно вырвав ей ногти или что-нибудь еще. Надо полагать, за связь с дьяволом. Я дал ей средство, мгновенно прекращающее движение любых нервных импульсов в организме, «выключатель сознания», но она — с ее-то характером — может им и не воспользоваться. Можно ли сказать — «взгляд, бросающийся в глаза»? А может быть, она и справится с ситуацией. Ума ей не занимать, скорости реакции тем более.

При знакомстве с ней прежде всего «бросался в глаза» именно ее взгляд, прямой, как стрела тяжелого пехотного арбалета. Взгляд, в котором ни секунды не таились: 1) интеллект, 2) презрение к дуракам, окружавшим ее всегда. Этот интеллект пытался иногда тягаться с моим! Разделенным с ним восемью веками на исторических часах и, если руководители эксперимента говорили правду, ста парсеками. Мы увидели друг друга сразу. В толпе придворных меня чуть не выворачивало, Стругацкие оказались правы, блин! — мыла эти питекантроны явно еще не изобрели…

Неизящная походка и маленький рост лишили ее любых шансов не только на трон, но даже на место в первом ряду. А я, простите, был тут лишь наблюдателем… мой-то трон был в Институте исторических последовательностей, назывался он кресло старшего экспериментатора (именно эту должность я занимал уже пять лет) и, если мечтательно закрыть глаза, то можно представить — точнее, я мог бы себе представить — как я, полулежа перед экраном компьютер-секретаря, диктую отчет об этой экспедиции. Да только не хотел бы я его диктовать, да мне, похоже, это и не предстоит.

Мы увидели с ней друг друга в толпе придворных. Роксана, седьмая принцесса в дворцовой иерархии, третий ребенок и вторая дочь четвертой жены обожаемого Государя, «с ногой на небе и ногой на земле…». Это титулование, символ вечности. Можно ли влюбиться в обезьяну или кошку? Пуушшшистую… Мррр… Короче, я влюбился. В конце концов, прецедент был — Румата. И ничего, аппетит у него не портился. Интересно, знали ли на той планете про презервативы? Или он ей в салат из озерных грибков нон-овалон подмешивал? Хотя что это я глупости говорю, генетика же несовместимая.

А влюбился я, в частности, потому что она «ответила» на мой взгляд, а она «ответила» потому, что — как позже она мне сказала — что я ей улыбнулся, а улыбнулся я потому, что, услышав ее имя, мгновенно вспомнил название колбасы, которую ел еще совсем недавно. Колбаса «Роксана», знаменитая колбаса, полтора — или два? — века успешно выпускаемая Центральноевропейской республикой. Имя ее назвал мне на ухо адъютант. То есть не колбасы, а ее. Третьему советнику минобороны положен адъютант; особое искусство адъютантов, передающееся из поколения в поколение — произносить беззвучно, как бы одним дыханием, чтобы слышало только то единственное в мире ухо… Высокое искусство, блин.

Министр меня, кажется, любил — ибо я организовал офицерскую школу, да и сам в ней преподавал. Наша армия только что выиграла два сражения, генералы учуяли возможность повоевать и даже попобеждать. И тоже меня полюбили. Правда, министр контролировал всю входящую корреспонденцию и подписывал всю исходящую и тем самым, конечно, мешал мне работать.

Кроме того, я поставил на вооружение арбалеты — легкий кавалерийский, чтобы можно было стрелять на скаку, с руки, и тяжелый пехотный — для стрельбы с опоры или со спины соседа по строю. И войска королевства Ируканского пошли от победы к победе.

Особенно полезно оказалось введение нового обмундирования и отриконенных ботинок. После этого две дивизии перевалили через горные хребты, изрядно пощипав по дороге варваров, нанесли внезапный удар по утопающему в роскоши изнеженному герцогству Чинзано, и — как нож сквозь масло прямо до побережья.

После очередной инспекции войск, вернувшись, я с огорчением узнал, что минобороны объелся собачьих ушей, отжатых в уксусе, и скончался. Бывает. Через четыре дня я был первым советником нового минобороны с правом формально и фактически — ведения всей переписки и, кроме того, личным уполномоченным его величества по переоснащению армии.

Многие члены клана Его величества любили наблюдать маневры. Бывает. Предполагалось одно маленькое сражение. Соблазн был велик, члены клана не устояли. Во время сражения произошел неожиданный прорыв, высота, где хлопали глазами некоторые, была окружена. Роксана стала третьей в иерархии. Вторая была дебильна, и рожать наследника ей бы не дали, даже если бы кто-то на нее и польстился. Первая, по заключению придворных специалистов, была абсолютно не фертильна. По крайней мере, все попытки лучших гвардейских офицеров. Хм-м.

По поводу досадного казуса во время сражения. Министр спецслужб и охраны клана был обвинен в чем-то там и ликвидирован. В этом сражении блестяще показала себя рота, вооруженная новым оружием, но против нее было четыре батальона. И поскольку новый министр спецслужб пока назначен не был, я оказался временным уполномоченным. Проверка очередного кандидата на эту должность длилась — ну никак быстрее не успеть! — не менее двух недель. За это время его успевал отравить или зарезать следующий кандидат. Я же немедленно увеличил зарплату простым чиновникам, проиндексировал пенсии, положил на имя каждого некую сумму в валюте торговой республики Соан в Соанский центральный банк. Разумеется, сумму эту владелец получал при уходе на пенсию или увольнении по непорочащим мотивам.

Роксана любила нарушать нормы. Например, ходила у себя в апартаментах без лифчиков. Пока она была седьмой, на это всем было, как говорили наши предки, набрызгать слюной. Когда она внезапно стала третьей (и третьей ли?!), то никто и рта не раскрывал. Кстати, насчет «лифчиков». Дело в том, что у особ королевской крови того, на что их надевают было не две, а четыре, правда, две нижние — поменьше. Ходили слухи, что у матери теперешней императрицы было шесть. Это была настоящая императрица! Ничего страшного, пришлось привыкать. А мордочка у Роксаны была смуглая и очень симпатичная. Отделу пропаганды пришлось специальную легенду разрабатывать, объясняющую, почему у Р. пока нет детей от понятно кого. Оно, конечно мезальянс, но за моей спиной стояли такие ведомства, что никому и в голову не пришло. А легенда получилась добротная, я ее текст сам и подписал. Забота о благе государства, день и ночь работа над переоснащением армии и т. д.

Собственно, об основной цели мы и не договаривались. Как-то само получилось. Да и какую цель могли мы себе поставить? Двое, которым и поговорить-то не с кем, кроме как друг с другом! Промышленность и сельское хозяйство надо развивать, иначе боеспособность армии не повысить, иначе соседей не захватить, иначе они захватят, а они дикари, у них книг нет, не то что народ, даже царствующие особы на пальцах считают. А у нас каждый лавочник налоги вычисляет сам и наставление по пользованию арбалетом пехотным и колесницей боевой, недавно поставленной на вооружение, читать и понимать умеет. А какая у нас архитектура, т. е. фортификация! Роксана лично ввела в обиход книгопечатание. Правда, до плоской печати она не додумалась, изобрела то, что мы называем «глубокой печатью». Ну, в граверах недостатка не было. А военное искусство у нас какое развитое… При этих словах она начинала снимать то немногое, что было на ней надето. И очаровательно улыбаясь, нараспев произносила: «Сейчас Роксаночке хорошо будет…»

На днях меня предупредили (на связь энергии не пожалели!), что ситуация сочтена угрожающей и меня изымут, если я не прекращу историческо-социальные эксперименты. Наблюдатель, даже старший наблюдатель — лишь наблюдатель. Личные эксперименты — сколько угодно, но никаких военных школ, нового оружия и т. д. Ты бы еще им универсальный синтезатор подарил. Так что не прекратишь — изымем.

И правда, изымут. И охрана не поможет. А остановиться я уже не могу. И как на меня тогда Р. посмотрит? Своим взглядом, который так меня потряс когда-то. Хорошо бы ее с собой забрать. Но ведь засмеют ее, если будет одетая купаться, а если раздетая — еще больше. Да и не захочет она. Что она будет там делать? Записки я эти спрячу здесь в нескольких местах, постараюсь, чтобы попозже нашли. Конечно, все это вряд ли повторится. Официальные посты — это хорошо, но титул «рука ее величества» значил в этом мире еще больше. Он позволял мне делать так же много, как должность начальника спецслужб — много знать.

Я только что вернулся от Р. и кончаю свои записи. О ее судьбе подумать страшно. Я попытался спросить ее, не хотела бы она совершить «путешествие»… в один конец. Она довольно долго — с минуту — думала. Видимо, она что-то поняла. Или все.

Отказалась и сказала: «Один экземпляр твоих записок (значит — подумал я — у нее тоже своя служба информации!) возьми с собой в этой шкатулке». И протянула ее мне. «И еще тебе на память о нас — эти два камешка». Сняла серьги и выдрала из них ножничками два камешка. Когда я выходил, она спокойно могла меня ликвидировать — вдоль потолка шли амбразуры, а за ними стрелки ее охраны, тупые, как роботы, выдрессированные мною на беспрекословное ей повиновение. Но она не сделала этого, а я об амбразурах вспомнил только теперь, через пять минут. Надо спешить. Я слышу потрескивание разрядов — это поднимают напряженность поля для трансхронального прокола. У меня меньше минуты. Надо крепко держать шкатулку, иначе при рывке…

* * *

Я поставил шкатулку на стол, опустил лампу, взял сильную лупу… Матовые полоски на книге, изображенной на крышке, были действительно строчками букв. «Когда-то и чем-то все это должно кончиться, поэтому опишем кратко события. Может быть, эти записки окажутся кому-то полезны…» Русские буквы, но немного странное начертание. Впечатление, что надпись копировал человек, действительного начертания не знающий. Строки чередовались с другими, написанными совершенно незнакомым шрифтом.

Бумагу я дал на анализ специалистам. Они определили, что растения, из волокон которых сделана бумага — земные, только довольно древние. Сейчас такие найти трудно. Про камешки я все рассказал выше. У последнего листка был помят край. Я легко установил, что он был помят, когда — видимо, в крайней спешке — захлопывалась шкатулка. Видимо, он не успел схватить ее покрепче и при переносе в тысячу лет где-то на полдороге не удержал.

История простая и ясная, как стрела из тяжелого пехотного арбалета.