««Если», 2005 № 07 (149)»

Журнал «Если», 2005 № 07

ПРОЗА 

Фрэнк Роджер Бабушкино путешествие на Луну

Думаю, всем вам не терпится узнать о моей недавней поездке на Луну, так что вот вам мой подробный отчет. Путешествие, скажу я вам, вышло замечательное. Оно и впрямь стоило потраченных денег, а сумма, видит Бог, была немаленькая! Но обо всем по порядку.

Первым делом меня пригласили в главное управление компании «Селена Трэвел» — новенькое, с иголочки, здание на мысе Кеннеди, — как было сказано в приглашении, для инструктажа и предстартового знакомства. Там меня представили остальным шестнадцати пассажирам, купившим путевки на тот же рейс. Да-да, нас было всего семнадцать, потому как даже эти огромные коммерческие шаттлы, они ведь тоже не резиновые. Впрочем, по мне, так оно и к лучшему: обстановка получается более уютной и комфортной.

Одетый в серебристый костюм симпатичный молодой человек — лет сорока, не больше — сказал, что нам всем очень повезло, поскольку желающих купить тур было очень много (неужели столько людей на свете так же богаты, как и я? Боже, какое разочарование!), но далеко не всем удается пройти медицинские тесты. «Что и неудивительно, — сказал он, — ведь большинство кандидатов — люди не первой молодости».

О, умоляю, не говорите мне, что означает этот эвфемизм в действительности, не сыпьте соль на рану…

Нам подробнейшим образом разъяснили, каково это, когда тебя запускают в космос. Впрочем, почти все это мне было известно и раньше, из рекламного проспекта «Селены Трэвел», — пусть не с таким количеством технических подробностей, но я ведь собиралась лететь на Луну, вовсе не намереваясь защищать докторскую диссертацию! Предупредив о риске для здоровья, который может возникнуть, когда ускорение сплющит наши тела несколько сильнее положенного (на самом деле этот юноша выразился куда более прямолинейно), нас вкратце ознакомили с соблазнительным перечнем разных милых вещиц, которые можно будет купить во время полета.

От одного взгляда на этот рог сувенирного изобилия у меня захватило дух, однако кое-кому из моих попутчиков — естественно, мужского пола — так не терпелось покинуть родную планету, что ими тотчас овладели скука и раздражение, о чем они не преминули сообщить всем остальным. Так что все вздохнули с облегчением (одни — оттого что закончилось бесконечное ожидание, другие — оттого что прекратилось беспрестанное ворчание), когда нас наконец пригласили подняться на борт «Бержерака».

О получасовой подготовке к старту рассказывать особенно нечего, разве лишь о том, что старческое брюзжание пассажиров-мужчин теперь, слава Богу, заглушалось доносившейся из колонок приятной музыкой. Еще меньше я могу поведать о самом старте и первой части полета, поскольку лишилась чувств сразу же после этого великого момента.

Пришла я в себя лишь тогда, когда мы уже вышли из зоны земного притяжения. Земное притяжение, кстати, это то самое препакостное явление, из-за которого мне уже много лет то и дело приходится делать подтяжку груди. Я даже испытала тайную гордость, узнав, что все остальные пассажиры тоже потеряли сознание от перегрузки, и я очнулась после обморока одной из первых. Забегая вперед, замечу, что трое горе-путешественников за все время полета так и не пришли в себя. Для них это путешествие стало самым дорогостоящим послеобеденным отдыхом. Надо ли говорить, что все трое были мужчинами? Ох, уж этот мне «сильный пол»…

Прильнув к иллюминатору, я смотрела на уплывающую вдаль Землю и черную пустоту, сквозь которую стремительно мчался наш «Бержерак». Однако как ни силилась я увидеть Луну, она, по-видимому, была пока вне поля зрения. Потом музыка оборвалась, в колонках что-то затрещало, и голос капитана приветствовал нас на борту космического корабля, а также заверил, что полет проходит нормально и прибытие на лунную орбиту ожидается по расписанию.

Я попыталась пошевелиться в кресле, но не тут-то было: тугие ремни безопасности так жестко ограничивали свободу движений, что никак не удавалось избавиться от ощущения скованности и неудобства. Нет, я все прекрасно понимаю: эти ремни нужны для того, чтобы мы не болтались в невесомости, ударяясь о стены и друг о друга. И все же хочется, чтобы космос был более дружелюбен к клиентам, особенно учитывая цены подобных экскурсий…

Девушки-стюардессы в сверкающих форменных костюмах проплыли по салону, проверяя, все ли в порядке, и настоятельно рекомендовали сразу же звать на помощь, если нам что-нибудь понадобится. Я собиралась было попросить их утихомирить моих спутников (точнее, на этот раз спутниц), которые все время ныли из-за неудобных ремней и не оправдавшего их надежд вида из иллюминаторов, но потом решила, что это бесполезно. Даже в «Селена Трэвел» не умеют творить чудеса.

Так что, пока мы мчались вперед и голос капитана периодически передавал информацию о курсе корабля, расчетном времени прибытия на лунную орбиту и тому подобном, я просто любовалась звездами.

Время тянулось бесконечно, но вот наконец слева выплыла Луна. Салон огласился восторженными ахами и охами (правда, я своими ушами слышала, как одна дама разочарованно заметила, что ожидала более романтичное зрелище). Расстояние было еще слишком велико, чтобы разглядеть детали, и тем не менее все мы застыли в немом восхищении — конечно, если не считать ворчания некоторых особенно привередливых пассажиров. А когда Луна начала стремительно увеличиваться в размерах, стало заметно, с какой огромной скоростью мы летим.

Вскоре капитан сообщил, что наш корабль прибывает на лунную орбиту, где предстоит стыковка с орбитальной станцией «Армстронг» — некогда она была научной базой, теперь же все больше используется для туристических целей. По его словам, на борту станции нас ожидала самая захватывающая часть путешествия, включая гвоздь программы — живописные лунные ландшафты, а также ряд развлекательных мероприятий, роскошь и комфорт которых «в полной мере соответствуют стоимости тура».

Когда мы наконец пристыковались к «Армстронгу» (как это ни прискорбно, но во время этого захватывающего маневра из моего иллюминатора Луну видно не было), стюардессы ловко и умело освободили нас от ремней и помогли освоиться с силой тяжести, и с борта «Бержерака» мы шагнули на территорию станции. Сотрудники станции (по сравнению с костюмами работников «Селены» их униформа показалась мне несколько унылой) поприветствовали нас и коротко ознакомили с программой пребывания.

После дегустации напитков «в стиле настоящих астронавтов» (звучит здорово, но чтоб я когда-нибудь еще выдавливала кофе из тюбика!) всю нашу группу из четырнадцати человек (три спящих красавца остались на борту шаттла под опекой стюардесс) проводили в смотровой зал. Там нас ожидала уникальная возможность как следует рассмотреть лунную поверхность под руководством опытного гида.

Быстренько выдавив в себя предложенные напитки и закуски, мы наконец добрались до самого главного — созерцания панорамы Луны.

Поверьте, это умопомрачительное зрелище! Забудьте лунные виды со старушки Земли, забудьте кадры из астрономических телешоу! Чтобы увидеть Луну по-настоящему, нужно подняться сюда.

Сложно сказать, что мне понравилось больше всего. Нам, например, показали место, где прилунился первый человек. Гид сообщил, что это было давным-давно. Если я ничего не путаю, еще в шестидесятых годах двадцатого века. Коли верить его словам, следы того самого астронавта сохранились до сих пор, ведь на Луне нет ни ветра, ни дождя, которые могли бы их уничтожить. Однако с такого расстояния можно разглядеть только гигантские рекламные шиты, мигающие разноцветными слоганами: «Человек на Луне: всегда кока-кола!», «Шажок для человека — скачок для Макдоналдс». Заметив наши недоуменные взгляды, гид пояснил, что сегодня спонсорство имеет огромное значение для развития науки.

Потом мы увидели то, что осталось от базы «Коперник»: руины лунного города, который должен был развиться в полноценную колонию, но был разрушен во время стычки между колонистами разных конфессий, возникшей на почве религиозных разногласий. Была в этом зрелище какая-то мрачная романтика. Кто-то даже воскликнул восторженно: «Это же лунный город-призрак!». А другой добавил: «Эх, прогуляться бы там… Какие бы вышли снимки!». Гид объяснил, что большая часть колонистов погибла, когда «взрывы ужасающей силы разрушили купола, разом лишив базу запасов воздуха», и что с того судьбоносного дня погибший город остается нетронутым — «словно космическое кладбище, своеобразная лунная Помпея».

Еще нам показали весьма живописные останки давно заброшенной китайской станции, название которой я не запомнила (и зачем только эти китайцы упрямо продолжают говорить на своем языке?). Она проплыла под нами по снижающейся орбите, следуя которой, в один прекрасный день ей суждено разбиться о поверхность Луны. По словам гида, это был еще один памятник погибшей мечте человека о завоевании космоса, однако теперь эта мечта снова возрождается к жизни благодаря доходам от туризма, то есть таким людям, как мы. Эти трогательные слова заставили нас разразиться аплодисментами.

Остальные достопримечательности, такие, как кратер Тихо, Море Спокойствия и другие, с еще более мудреными названиями, меня несколько разочаровали. К тому же не покидало ощущение, что многим в нашей группе давно уже не терпится перейти к грандиозному шоппингу, который значился следующим пунктом программы.

Стоило нам войти в величественный зал дьюти-фри «Аполлона-11», как все захватывающие виды, только что заставлявшие нас вздыхать от восторга, были позабыты. Энтузиазм, с которым мы набросились на ослепительные ряды полок, сдерживала только пониженная лунная гравитация. Не стану перечислять всего, что я купила: будете у меня в гостях — полюбуетесь моими приобретениями своими глазами (и умрете от зависти!). Замечу лишь, что денег я потратила уйму.

Наслаждения от сделанных покупок не смогло омрачить даже неизбежное брюзжание пары старикашек. Они почему-то считали нужным сообщить всем и каждому, что это «наглое надувательство» и что весь этот эксклюзивный шоппинг — «полнейшая чепуха, придуманная исключительно ради того, чтобы содрать с нас побольше денег». В какой-то момент они меня до того разозлили, что я не выдержала и довольно резко заметила, что каждый потраченный нами доллар пойдет на развитие науки, и следовательно, это не пустая трата денег. Один из старых ворчунов, рыжий тип, настолько ожиревший, что лишь местная гравитация позволяла ему сносно двигаться, буркнул что-то насчет моего заблуждения по поводу «коммерциализации космоса во благо науки», однако благоразумно ретировался, прежде чем я успела сказать что-нибудь по-настоящему ядовитое.

Пока покупки упаковывали и грузили на «Бержерак», нас проводили в зал телекоммуникаций, где предоставили уникальную возможность по весьма умеренным расценкам послать весточку на Землю — как сказал наш гид: «Что-то вроде электронной открытки дальним родственникам». Время было ограничено, к тому же я и без того потратилась на сувениры, так что быстренько набросала коротенькое письмецо и отправила его всего лишь шестистам самым близким друзьям. Простите, мои дорогие, если кого забыла, но просто невозможно было всех упомнить. Обещаю, в следующий раз исправлюсь!

После заключительной прогулки по станции нас отвели обратно на шаттл и снова надежно пристегнули ремнями. Члены экипажа (так приятно было вновь увидеть их внушительную форму) убедились, что все в порядке, спросили, хорошо ли мы провели время и понравились ли нам сувениры, а затем поблагодарили за плодотворное сотрудничество.

Про обратный путь на Землю рассказывать особенно нечего. Мне всегда грустно возвращаться домой после удачного путешествия, и этот полет не стал исключением. Вид Земли из космоса, этот хрупкий голубой шарик, на котором с такого расстояния не было заметно не то что следов нашей цивилизации, а вообще присутствия человека, наводил на кое-какие философские раздумья, но им суждено было грубо прерваться: во время прохождения сквозь слои атмосферы я, как и остальные пассажиры, снова потеряла сознание и пришла в чувство только после приземления. Семерых моих попутчиков, не желавших выходить из комы, на «скорой» увезли в больницу (трое проспали весь полет, еще четверо не смогли очнуться после посадки), остальных же препроводили в зал отлета и прибытия. Целая армия докторов и медсестер, одетых в безупречно белые халаты, хотя лично я бы предпочла стандартную униформу работников «Селены Трэвел», заставила нас пройти уйму медицинских тестов, чтобы убедиться, что полет не причинил вреда нашим хилым телам.

На прощание очаровательный молодой человек (на мой взгляд, ему не было еще и тридцати) в полюбившейся мне серебристой форме поздравил нас с поразительной физической выносливостью (надеюсь, это не было намеком на преклонный возраст), еще раз поблагодарил за то, что выбрали компанию «Селена Трэвел», и пригласил в сувенирный пассаж с забавным названием «На дне», расположенный прямо в здании терминала. Это был наш последний шанс купить эксклюзивные сувениры, которые нигде больше не продаются и отличаются от тех, что были предложены на лунной станции.

Вот и все, родные мои. Остается только добавить, что я надеюсь прожить еще достаточно долго, чтобы совершить межпланетное путешествие на Марс, о котором так много говорят в последнее время, хотя пока еще нет никакой ясности, когда именно эта идея из слухов превратится в реальность. Я очень рада и горда тем, что моя поездка поможет космическим исследованиям, и всем советую последовать моему примеру. А пока остается лишь мечтать о прекрасном будущем, в котором мои внуки будут сновать туда-сюда по галактическому гипермаркету и тратить свои сбережения так, как им заблагорассудится.

Я верю, наука победит!

Перевела с английского Зоя ВОТЯКОВА

© Frank Roger. Grandma's Trip to the Moon. 2000. Публикуется с разрешения автора.

Елена Хаецкая Бугго и пираты

Однажды мы с тетей Бугго запаслись липкими пирожными и тетрадками и устроились в библиотеке на целый день. В доме кишели совершенно ненужные гости. Один из них сунулся было к нам, но из полумрака тетя ловко метнула в него пирожным и попала в глаз. Гость исключительно тонко вскрикнул (хотя это был мужчина) и захлопнул дверь. Больше нас не тревожили.

Я читал жития эльбейских святых, а тетя усердно строчила в своей тетрадке, то и дело облизывая крем с пальцев и оставляя на страницах пятна.

— Подумать только, тетя Бугго! — сказал я, отрываясь от экрана. — Святой Ува настолько глубоко погрузился в Писание, что после его смерти все увидели у него в груди вместо сердца книгу.

Тетя заинтересовалась и отложила свою тетрадь.

— А как они это увидели?

— Враги рассекли ему грудь мечом, — сказал я, боясь расплакаться, так я был растроган.

Тетя Бугго некоторое время смотрела на меня из-под длинных ресниц и машинально отколупывала от пирожного мармеладку, а потом рассмеялась.

— Как-то раз я видела человека, у которого вместо сердца была бутылка арака. В прямом смысле.

— Тетя! — вскрикнул я, и слезы с силой брызнули у меня из глаз, как из резиновой игрушки.

Она придвинула мне тарелку с расковырянными пирожными и примирительно произнесла:

— Ладно тебе! Ничего лучшего он не заслуживал.

Круглая сумма в кармане и слава самой хитрой и отважной женщины Торгового Треугольника позволили капитану Бугго Анео начать триумфальное шествие по портовым барам и фрахтовым конторам космопорта Хедео.

Члены экипажа «Ласточки» разделяли славу своего капитана — каждый по-своему. Крошечный, лохматый механик-недокормыш Охта Малёк застенчиво выбрался из подполья машинного отделения, завладел своей долей выплат по контракту и сгинул в необъятном чреве местного рынка запчастей и деталей. Рынок прилеплялся к северной границе строений и служб космопорта. Обнесенный рваной медной сеткой, кое-где зеленой, кое-где горящей, точно зачищенный электропровод, рынок был подобен раздутому клещу на теле упитанного животного. Строго говоря, это определение полностью соответствовало действительности: торговые и обменные палатки, размещенные внутри «пузыря», насыщались обломками кораблекрушений, обрывками капитальных ремонтов, объедками реконструкций, а также списанным и краденым добром.

Рослые белокожие хедеянцы, на рынке — жуликоватые и веселые, поначалу глядели на маленького, заросшего космами Малька свысока и насмешничали без зазрения совести. Но сломанные запчасти в ящиках для «дешевых покупателей» сами собою льнули к коротеньким пальцам механика и, как представлялось, исцелялись от одного их прикосновения.

Охта покупал, безошибочно отбирая лучшее, а его способ торговаться вскоре начал вызывать всеобщее восхищение. Щупленький и некрасивый по любым меркам, он впивался в предмет, которого вожделел, и делался несчастным. Он страдал не только лицом, но как бы всем организмом. Охта заболевал на глазах у продавца — заболевал опасно и неизлечимо. Казалось, еще мгновение, проведенное в разлуке с той или иной деталью, — и из ушей Малька хлынет кровь, а глаза навек погаснут и подернутся тусклой радужной пленкой. При этом Охта тихо бормотал, одной рукой тиская купюру, а другой лаская деталь — прощаясь с нею навек. И сердца прожженных торгашей лопались и взрывались, а детали, за которые они намеревались было запросить не менее гульдена, уходили за пару штюберов.

Совершенная сделка производила волшебный эффект. Деталь, какой бы крупной она ни была, в тот же самый миг исчезала под одеждой Малька. Куда он ее прятал — оставалось загадкой, потому что после этого, сколько ни вглядывайся, ни одного оттопыренного кармана на Охте Мальке не обнаружишь. Он словно бы поглощал то, что отныне принадлежало ему, поглощал физически, и после этого преображался, делался весел, косноязычно болтлив и даже развязен. Охта принимался бродить по лавке, трогал все, что под руку попадется, лопоча и на ходу устраняя неисправности — просто от восторга.

Вскоре его уже зазывали наперебой и повсюду кормили и угощали, но даже пьяный, с мутным взором и расплывшейся улыбкой, Охта продолжал лечить моторы, спасать дросселя и целить передачи и поршни. В конце концов Бугго, не на шутку обеспокоенная перспективой потерять механика, разыскала Малька — тот полулежал в мастерской на задах какой-то лавки, окруженный восхитительными мудреными штуками, как султан в серале, и пребывал в наркотическом полусне.

Бугго небрежно сказала:

— А, это ты, Малёк! Я сегодня прогревала двигатель «Ласточки» — там что-то стучит. По-моему.

Охта Малёк медленно встал и пошел за капитаном на корабль. Там он постоял, видимо, что-то припоминая, а после нырнул в машинное отделение и растворился в нем.

Второй офицер «Ласточки», Калмине Антиквар, отдыхал по-своему. Он обстоятельно и со знанием дела обзаводился новой одеждой и аксессуарами. В частности, приобрел несколько элегантных тростей, машинку для моментальной шнуровки, шейные платки из настоящего шелка и три булавки для прорезных застежек. Из одежды стоили упоминания пять рубашек с пышными ленточными рукавами и две — с высокими манжетами на шнурках; а также воротники: стоячий серебряный с заостренными концами длины «середина уха», стоячий черный закругленный, закрывающий шею до середины затылка, отложной оттягивающий, открывающий шею до седьмого позвонка, и еще несколько из металлического кружева.

В рубке и кают-компании Бугго то и дело натыкалась на лакированные планшетки «Усовершенствованной мужской моды шестого сектора», «Галактического денди» и даже консервативного издания Модного торгового дома «Альвадор»: «Хорошо одетый мужчина, версия А: гладкая белая кожа» (существовали еще версии «В: гладкая черная кожа», «С: пушистая белая», «Д: лохматая рыжая», «Е: серая, струпья», «Е-а: серая, складки» и так далее, всего шестьдесят две версии).

Галлга Хугебурка, старший офицер, повсюду сопровождал Бугго. Она переживала свой медовый месяц с космосом, а Галлга ее охранял. И даже купил маленький лучевик, который удобно носить в рукаве. Должно быть, в этот пистолетик был незаметно встроен генератор устрашающих инфразвуковых волн, которые безошибочно улавливались местным жульем, потому что за все время пребывания «Ласточки» на Хедео никто из воров и громил даже близко не подходил к Бугго.

В конце концов Бугго заключила небольшой и чрезвычайно выгодный контракт по перевозке учебного оборудования для Военно-Космического университета Вейки. Вейки — небольшая планета в пятом секторе, где условия жизни настолько плохи, что курсанты обходятся без тренажеров.

Во фрахтовой конторе «Насио и Кренчер» капитана «Ласточки» встретили как долгожданную гостью.

— Наслышаны! Дорогая госпожа Анео, наслышаны! — загудел, ворочая бритой головой на короткой шее, господин Насио. По форме эта голова была близка к прямоугольному параллелепипеду, чуть обточенному по углам.

Господин Кренчер, худой, но гораздо менее подвижный, молча кивал на каждый вскрик своего компаньона. Бесцветная, неживая белизна его кожи подчеркивала сероватый цвет выставленных в улыбке зубов.

— У нас есть для вас, дорогая госпожа Анео… — продолжал Насио.

— Ну это прямо для вас! Я когда увидел контракт, то так и сказал своему компаньону: «Дорогой господин Кренчер! Можете меня убить, можете меня сдать в дом печали, можете даже отрубить мне большой палец на правой руке — но это контракт специально для дорогой госпожи Анео!».

Господин Кренчер тихо опустил голову, как бы кивая.

— Когда вы ознакомитесь с условиями, вы не сможете отказаться! — выкрикнул господин Насио словно из последних сил и промокнул лицо полотняным платком на ватине.

Бугго изящно плюхнулась на жесткий стул, стараясь не касаться прямой спиной выгнутой никелированной спинки, заложила ногу на ногу, показала острую девичью коленку в красном чулке, протянула руку за контрактом и небрежным движением пальца отвергла кофе, предложенный на дистанционно управляемом подносе-самокате.

Хугебурка с деланно-скучающим видом уселся в кресло у окна, взял с подоконника исцарапанную планшетку и принялся просматривать старые коммерческие объявления. Бугго читала контракт, а компаньоны — один спереди, другой сбоку — пытались расшифровать выражение ее лица. Наконец Бугго щелкнула ногтем по экрану, проговорила: «Думаю, это мне подходит» — и передала контракт своему старшему офицеру.

Хугебурка тоже не нашел в документе никаких изъянов. Сумма приличная, страховка в порядке, курирует груз военное ведомство пятого сектора. Вылетай хоть сегодня. Бугго встретилась с ним глазами, и он кивнул.

После этого господин Кренчер опустил красноватые морщинистые веки и словно погрузился в сон, а господин Насио бурно обрадовался и стал хвататься за фоновизоры и мятые блокноты «Для деловых записей». Бугго с подчеркнутой элегантностью протянула ему руку, подтвердила время и место встречи и зацокала прочь. Хугебурка двинулся следом за своим капитаном.

Бугго любила склады. Ей нравилось, как там пахнет. Горьковатый пыльный запах шарикового наполнителя волновал ее ноздри. На стеллажах с разноцветными пластиковыми контейнерами дремали таинственные предметы. В получении груза всегда остается что-то от праздничного подарка, пусть даже сюрприз сопровождается накладными, описями и дополнительными актами осмотра двух таможенных служб.

Терминал «Лакка» (последняя буква хедеянского алфавита) находился на самом краю космопорта. Дальше простиралась голая равнина. Она тянулась до самого горизонта, ровного, как натянутая нить, и лишь слева чуть потревоженного башней стереопередающей станции, похожей на ложку.

В пятидесяти лигах начинался пышный хедеянский лес, прорезанный дорогами и разрываемый проплешинами небольших городков, славных мягким климатом и экономическим процветанием, но это было очень далеко — совсем другой мир. Стоя возле терминала и ожидая, пока на желтом вертлявом каре подъедет служащий и откроет рифленые металлические ворота, Бугго втягивала носом пыльный воздух, и ей казалось, что она — на краю обитаемой Вселенной. Теплый ветер, прилетавший из пустоты, лизал ее щеки, приклеивал к телу просторный комбинезон, вычерчивая под тканью остренькие, незрелые формы.

Прямо на ее глазах серое поле исторгло из себя двух вертящихся пыльных червяков. Червяки росли, сближаясь головами и делаясь все толще, а затем, обдавая Бугго, Хугебурку и господина Насио ароматами разогретого металлопластикового корпуса, прогорклой смазки и пыли, у терминала затормозили одновременно два автомобиля: один доставил четверых грузчиков во главе с бригадиром, второй — господ в военной форме. Бугго и Хугебурка, не сговариваясь, разделились: капитан направилась к представителю заказчика, а ее старший офицер — к рабочим.

Военный господин назвался младшекомандующим Амунатеги, руководителем закупок для Университета Вейки; его спутник сухо отмахнул рукой и буркнул: «Таможня Хедео», сунув при этом Бугго бумажное удостоверение. Бугго изучила документ, выписала в свою планшетку имя таможенника и его служебный номер, после чего с легким наклоном головы вернула бумагу. Таможенник чуть покривил узкий рот и сказал: «Хм». Больше он не произнес ни звука и присутствовал при погрузке серой тенью. То и дело он взмахивал штампом на длинной пластидревесной рукоятке, пятная узкие полоски бумаги при опечатывании контейнеров.

Полную противоположность таможеннику являл господин Амунатеги — в изящном ярко-синем мундире с алыми шнурами-косичками, рослый, очень смуглый, с острым носом и вызолоченными зубами. Если бы Бугго и не сочла его красивым, представительным мужчиной, то в любом случае по его манере держаться сразу бы поняла: вот человек, который привык нравиться. После отставки он располнеет, но ухватки красавца умрут только вместе с ним. Хугебурка глядел на военного представителя насупленно — он тоже уловил эту победоносность и втайне злился на нее.

Бугго завладела накладными, сверила оттиск печати военного ведомства пятого сектора на документе с тем, что имелся у представителя заказчика, после чего шагнула в глубину склада — словно вошла под своды дворца.

На высоких стеллажах ждали контейнеры. Лампы уже зажгли — под потолком пробежали синеватые волны, постепенно созревая и становясь белыми. Яркий свет проникал в каждый уголок терминала; любой предмет, любая фигура отбрасывали здесь резкую тень. В дальнем конце уже ворочались два погрузчика, к ним цепляли пустые тележки.

К господину Насио подошли рабочие. Хугебурка чуть в стороне поглядывал на их спины в форменных куртках с надписью «Лакка». Один из грузчиков что-то жевал, второй оглядывал стеллажи с хозяйским неодобрением, в привычном недовольстве, оттого что опять придется разгребать устроенный кем-то беспорядок.

Начали с желтых контейнеров.

— Что здесь? — спросила Бугго, уткнувшись в пачку накладных.

— Компьютеры, — объяснил господин Амунатеги.

— Откройте, — потребовала Бугго.

Сорвали тонкую проволочную пломбу, сняли крышку. Бугго и таможенник по очереди пошарили в наполнителе, осмотрели компьютер, после оба сделали у себя пометки, и таможенник кивнул, чтобы контейнер закрыли. Остальные вскрывать не стали, удовлетворившись проверкой индикатором «оружие-наркотики», который имелся у таможенника.

Дребезжа, приблизился автопогрузчик. Желтые контейнеры были переложены в кузов, надежно схвачены опускающимся стальным коробом и увезены в сторону «Ласточки». Хугебурка сел в кабину водителя.

— Ну, — повернулась Бугго к господину Амунатеги, — что у нас дальше?

Далее следовали — в красных ящиках — новенькие планшетки, несколько базовых стратегических пакетов и разная мелочь, вроде карандашей и бумажных бланков для приказов и завещаний.

Господин Насио сопел, отирал лицо, топтался на месте и сильно скучал. Он обязан был присутствовать при акте перехода груза из рук в руки — этого требовали формальности. Бугго постепенно начинала его раздражать: дама проявляла занудство совершенно не по делу. Заказ более чем солидный. Бугго без устали копалась в наполнителе, который, наэлектризовавшись, лепился к ее одежде и волосам, перебирала и терла пальцами совершенно невинные предметы и то и дело просила таможенника подвергнуть дополнительной проверке на наркотики какую-нибудь бутылочку с чертежной тушью.

Господин Амунатеги тоже заметно утомился. Он перестал улыбаться и даже пару раз дернул пальцами левой руки манжету правой.

Второй погрузчик тоже наконец отбыл, а вскоре вернулся первый и с ним старший офицер «Ласточки».

— Калмине руководит погрузкой, — сказал он в ответ на молчаливый взгляд Бугго.

— Первый грузовой трюм?

— Да.

— Он знает количество контейнеров?

— Разумеется.

Господин Насио поискал глазами, куда бы сесть, и пристроился на нижнюю полку стеллажа, сильно согнув спину и вытянув вперед неподатливую толстую шею.

Бугго потерла руки, оживленная и веселая.

— Теперь, я полагаю, зеленые.

И перелистнула страницу в пачке сшитых шелковой нитью накладных.

— Зеленые и голубые, — уточнил господин Амунатеги. — Груз однороден. Муляжи, имитирующие химическое оружие. Гранаты для полевых тренировок.

Бугго кивнула, отдавая приказ жующему грузчику. Тот снял первый зеленый контейнер. Не дожидаясь распоряжений Бугго, крышку сняли. Господин Амунатеги лично вынул несколько муляжей, изготовленных из тонкого пластика. Бугго приняла из его рук одну гранату, с любопытством осмотрела, задержав взгляд на маркировке — желтая полоса с красной точкой.

— Нервно-паралитического действия, — определила она.

— Совершенно верно, — отозвался господин Амунатеги с одобрением. — Маркировка, как вы видите, стандартная, международная. Корпус пластиковый. Здесь — надрезы. При метании граната должна разрываться.

Таможенник чиркнул по гранате индикатором.

— Внутри — песок, — продолжал Амунатеги, отбирая у Бугго гранату. Он любовно огладил продолговатое, заостренное тельце муляжа и погрузил его в белоснежное кружево синтетических опилок.

— Всего десять тысяч штук, — задумчиво молвила Бугго, оглядывая ряды голубых и зеленых контейнеров.

Насио на миг приподнял голову, приложился макушкой о верхнюю полку и басовито застонал.

— Ладно, ограничимся индикатором, — приняла решение Бугго. И сунула бумаги таможеннику: — Заполните эту графу, пожалуйста. Вот здесь: «Для служебных отметок».

Таможенник взвел серую бровь и скучно поглядел на Бугго.

— Укажите, что при досмотре шестисот контейнеров, содержащих десять тысяч муляжей гранат с химической начинкой (реально — песок), был использован индикатор оружия, а вскрытие ящиков для визуального досмотра не производилось.

— Это обычная практика, — подал голос Насио. — Вскрытие груза производится по личному требованию одной из сторон в исключительных случаях.

— Насколько я могу судить, госпожа Анео — сама по себе исключительный случай, — галантно произнес младшекомандующий Амунатеги.

Бугго не обратила на эту любезность ни малейшего внимания, поскольку была занята бумагами.

— Вот здесь, — напирала она на таможенника.

Не говоря ни слова, тот вписал в накладную короткую фразу. Почерк у него был неразборчивый, с сердитыми закорючками, так что Бугго сразу ощутила к надписи полное доверие.

Глубина терминала огласилась механическим воем: кар с тремя прицепленными тележками разворачивался у стеллажей. Тележки, еще не нагруженные, вихлялись, и последняя из них задела стеллаж, так что несколько контейнеров на верхних полках качнулись.

— Держите же! — вскрикнул Амунатеги так пронзительно, что у Бугго зазвенело в голове. Она глянула на рабочих: один из них подставил руки и удержал голубой контейнер, второй — как бы не желая мешать товарищу — сонно стоял рядом и глядел в стену. Амунатеги плюнул и вышел из терминала.

«Ласточка» загрузила оба трюма. У себя на корабле Бугго угостила Насио и Амунатеги чогой и араком (таможенник откланялся сразу после того, как последний голубой контейнер занял место на тележке, и ушел пешком, уверенно петляя среди сверкающих на солнце ангаров).

— Странно, — сказал Хугебурка своему капитану, когда деловые партнеры, полностью удовлетворенные завершением работ, покинули корабль.

— Что именно? — блаженно осведомилась Бугго.

— У этого Амунатеги губы поменяли цвет.

— А ну вас, Хугебурка, — молвила Бугго, стряхивая с ног пыльные рабочие туфли без каблука, в которых ходила по портовым помещениям. — Вам он не понравился потому, что он — любимчик женщин.

— Да, я не женщина, — с достоинством произнес Хугебурка. — И он действительно мне очень не понравился.

— Я иду спать, — объявила Бугго. — Завтра выходной. В полночь нам дают «коридор» с планеты. Автотаможня пришлет «добро» ближе к вечеру.

И босиком, помахивая на ходу снятыми туфлями, капитан отправилась к себе в каюту.

Расчет курса на Вейки был произведен заранее конторой «Насио и Кренчер». Он прилагался к контракту. Однако Бугго никогда не доверяла чужим расчетам, предпочитая перестраховываться по нескольку раз. По этой причине она дополнительно запросила лоцию и карты из Вейки, а затем обратилась в независимую Навигацкую Коллегию Треугольника и затребовала десять оперативных сводок из пятого сектора, что обошлось ей в пятнадцать экю. Сводки были присланы по сети и представляли собой схематическое изображение всех небесных тел и всех кораблей, находившихся в секторе на момент фиксации. Естественно, названия и технические характеристики кораблей на сводках не прочитывались — из соображений конфиденциальности они были уничтожены.

Бортовой компьютер, переварив новое блюдо под названием ВЕЙКИ-ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ, кое-как освоился и теперь помаргивал своему капитану: ПОЛЕТ НОРМАЛЬНО.

— Что это за «полет нормально»? — спросил, входя в рубку, старший офицер.

Бугго отмахнулась:

— Не будьте занудой, Хугебурка.

Он заметил, что капитан щурится, как это делают близорукие люди.

Бумаги и Бугго заняли весь топчан, поэтому Хугебурка присел рядом на корточки. Он ощущал тихую вибрацию корабля, упругую, уверенную. «Ласточка» знает, что делает. Она летит. Старательно и аккуратно, как студентка-отличница, заполняющая клеточки теста.

— Смотрите, — показала Бугго. — В лоции, которую нам дали «Насио и Кренчер», здесь указано пустое пространство. Ни гравитации, ни аномалий. А в лоции, присланной из Вейки, на этом же месте — пояс астероидов, причем довольно неприятный.

— Такое случается сплошь и рядом, — сказал Хугебурка. — Составители лоций — кабинетные картографы на государственном жалованье. В качестве исходного материала у них — неразборчивые каракули космоволков, которые слишком героичны для того, чтобы писать внятно и чертить не криво. Постичь глубинный смысл лоции возможно только путем озарения.

Бугго покачала головой. Прядка светлых тонких волос упала ей на висок, обнажив тоненькое ухо. Оно оказалось не смуглым, как сама Бугго, а желтоватым и забавно светилось. Некоторое время это зрелище отвлекало внимание Хугебурки, и он не сразу понял, что именно говорит ему капитан:

— Когда первые навигаторы только прокладывали пути внутри Треугольника, тогда, конечно, странности лоций не вызывали удивления. Но теперь, когда все тут излетано по всем направлениям…

— Таково фундаментальное свойство лоций, — сказал Хугебурка. — Лоция должна быть неточной, неполной и противоречивой. Иначе из жизни капитанов навсегда уйдет романтика.

Бугго фыркнула, не желая развивать эту тему.

Когда Хугебурка покидал рубку, все оставалось по-прежнему. Бугго перекладывала карты, сопоставляя их под разными углами. Зеленая надпись на компьютере горела успокаивающе, как ночник.

— Господин Хугебурка, — проговорила Бугго, не отрываясь от распечаток, — попросите, пожалуйста, Антиквара — пусть принесет мне горячей чоги. Побольше!

Логово Охты Малька таилось в машинном отсеке «Ласточки» — точнее выразиться, машинный отсек порос вещами Малька, которые разместились среди поршней, труб и визоров с естественностью плесени.

Хугебурка сидел у механика уже больше часа. Малёк был из тех, кого всякий раз приходится приручать и прикармливать заново — за время разлуки, сколь бы незначительной она ни была, он успевал отвыкнуть, и потом все начиналось сначала: настороженный взгляд, неловкая, выжидательная поза. Само пространство вокруг Охты преображалось, и вот уже не предметы окружают его, но ловушки, укрытия, тупики и пути к бегству. Тут требовалось заговорить с ним ласково и осторожным движением опуститься на табурет — увечное, преданное дитя хедеянской свалки, умытое, насколько возможно, и покрытое вытертой гидравлической подушкой. Видя, что табурет признал гостя, постепенно успокаивался и Малёк. Он пристраивался на постели и извлекал из складок «ласточкиной» шкуры очередную бутыль. Выковырять все припрятанное Мальком не удавалось ни Бугго, ни соединенным силам нескольких таможенных служб. После первого глотка взор Малька прояснялся, и в его голове почти ощутимо щелкал переключатель: теперь механик был готов к общению с людьми.

Хугебурку он боялся. Рациональному объяснению этот страх не поддавался. Разве что в прошлой жизни Охта Малёк был слоном, а Хугебурка — мышью.

Оставив Бугго в рубке, Хугебурка спустился к механику. Можно даже сказать, что старший офицер пошел прогуляться и случайно забрел к механику. Тот сперва пометался немного, а после признал гостя, расслабился и даже сделался развязным.

Здесь, внизу, гудело мощнее, увереннее. Голос «Ласточки» сливался с бормотанием Охты и поглощал его, так что Хугебурка почти не разбирал слов, хотя Охта уже рассказывал ему что-то, захлебываясь и сдавленно смеясь.

«Полет нормально», — пульсировало в голове у Хугебурки.

— Нет, ненормально, — сказал он вслух. И, глядя в скачущие глаза Охты, произнес назидательно: — Почему одна карта показывает пояс астероидов, а другая уверяет, будто там ничего нет?

— А? — отозвался Охта, на миг перестав смеяться. Но поскольку Хугебурка в данный момент промолчал, возобновил невнятное веселое бормотание. Хугебурка разобрал на этот раз слова: «ядерный реактор» и «гравитация — ни к черту, это самое, ну, тут он и говорит»… Кто «он»? Что говорит? Где гравитация ни к черту? «У-у-у! — подпевала «Ласточка», съедая голосок механика. — А-а-а!»

— Пустота — стало быть, ничего интересного. Так? — проорал Хугебурка, сопровождая слова жестами. Трубы взирали почтительно, стрелка барометра мелко вздрагивала, как бы порываясь аплодировать.

— Ничего интересного нет в пустоте. Но в таком случае для чего в том же самом месте показывать астероиды?

Он сделал паузу. Пауза получилась выразительная — Хугебурке и самому она понравилась. Он еще раз повторил — и вопрос, и паузу. Охта поморгал, поерзал на постели, пососал из бутылки, вытягивая губы клювиком, и сказал:

— А я ему, это самое: «А ты веревочкой пробовал?». И тут мы оба вынимаем шнурки, он и я — оба!

Он опять засмеялся, и «Ласточка» от всего своего доброго брюха подхватила этот смех.

— Вот тебе и шнурочки, — глубокомысленно произнес Хугебурка.

— Астероиды означают, что туда лететь опасно. Итак, — он поднял палец: — Либо там пустота, либо опасность — но в любом случае, «Ласточку» от этого места очень хотят отвадить. Логичный вывод? Да, господин Охта, именно так: кому-то до жути требуется, чтобы «Ласточка» ни в коем случае не интересовалась неким пространством пятого сектора. Ну так ужасно требуется, что они даже перестраховались. И тем самым возбудили мое подозрение.

Малёк на секунду прервал свое бормотание и посмотрел на Хугебурку с опаской, но тот как раз прикладывался к бутыли и выглядел совершенно милым и домашним, так что Малёк отбросил сомнения и зажурчал снова.

— Но почему нас хотят отвадить? Кто это затеял? Что они там прячут? — вещал Хугебурка. — Пока неясно. И, возможно, на данном этапе вообще неважно. На данном этапе, господин Охта, важно одно: старый друг паранойя требует, чтобы я внял ее призывам.

— О! — выдохнул Малёк.

Хугебурка покачал пальцем у него перед носом.

— В некоторых случаях голос паранойи и голос разума звучат в дивном согласии. Можно сказать, что это один и тот же голос.

— Ну да, — согласился Малёк. — И вот, это самое, мы спускаемся с ним, значит, к реактору, а там… — Он захохотал и затряс руками в воздухе, как будто кто-то невидимый щекотал его под мышками.

— Логика! — объявил Хугебурка. — Итак, во мне звучат три голоса. Трио! — И прибавил зловеще: — В этом рейсе есть тайный подвох.

— Я, это самое, так и говорю, — сказал Охта, перестав смеяться. — Тут, это самое, подвох.

— Начнем с очевидного, — продолжал Хугебурка. — В картах — разночтение. При современных методах картографии и с учетом степени изученности сектора такого быть не может.

Охта прочувствованно кивнул, не прекращая невнятного рассказа.

— Отсюда — вывод о непременном наличии некоей гадости. Назовем ее фактор «Икс».

Тут Охта Малёк почему-то замолчал и заморгал с самым жалобным видом. Между тем мысли вылетали из уст старшего офицера, как птицы неведомых миров, одна другой причудливее, и как бы сталкивались в воздухе, обретая почти осязаемую плоть.

— А у этого гладенького Амунатеги губы изменили цвет, — говорил Хугебурка мстительно и гримасничал бровями. — Уже за одно это его бы следовало… И хорошенько! — Он погрозил жилистым кулаком пространству отсека, и Охта медленно вжал голову в плечи. — Он у нас неотразимый. А капитан — женщина, ее это отвлекает. Она не думает о главном.

Хугебурка замолчал ненадолго, а после поправился:

— Нет, все-таки она думает. Она всегда думает о главном. Но недостаточно глубоко!

Он протянул руку и задумчиво взял Охту Малька за грудки. Тот жмурился, как набедокуривший котенок, не зная, чего ожидать: просто назидания или взбучки.

— Почему он испугался? — вопросил Хугебурка и встряхнул Малька.

Малёк пискнул:

— Была причина.

— Именно. — Хугебурка выпустил его на миг, чтобы затем обнять за плечо. — Причина у него была. Без причины такие гладенькие не пугаются! Без причины пугаются только параноики… — Он скрестил два пальца: — Фактор «Икс». Видишь? — Охта усердно закивал. — Непонятная точка на карте — раз. Нечто в нашем грузе — два.

Пальцы пошевелились и снова замерли крестом. В памяти Хугебурки отчетливо, как нарисованные, встали ярко освещенные стеллажи, жующий грузчик, господин Амунатеги, который вдруг взял и плюнул на пол.

— Что-то такое он все-таки нам подсунул, этот вояка. Сколько контейнеров мы загрузили?

Малёк безмолвствовал.

— Одних только муляжей гранат — шестьсот ящиков, — сказал Хугебурка. — Люблю свою работу.

Повинуясь Хугебурке всецело, Малёк взял кусачки, и вдвоем они проникли в грузовой отсек. Явился ключ, кодированный замок согласился со всем, что ему предложили, и двое оказались в узком коридоре, а со всех сторон на них смотрели злобно поблескивающие глазки пломб.

— Срывай, — велел Хугебурка сквозь зубы. — Давай, рви. Откусывай их к черту.

— А… э… — сказал Малёк и поднес кусачки к первой пломбе. Металл покорно пережался, кругляшок с печатью сверкнул в последний раз, будто хотел вскрикнуть «не имеете права!», перед тем как сгинуть под ногами во тьме.

Компьютер. Наполнитель. Хугебурка раскусил белый пластиковый шарик — неприятно проскрежетало по зубам, — нет, это был честный наполнитель, без подвоха.

— Следующий, — распорядился Хугебурка.

С каждым вскрытым контейнером он пьянел все больше. Его развозило не от выпитого арака — тот хмель давно выветрился, — а от запредельной недозволенности того, что они делали. Однако ощущение глубинной правильности гнало Хугебурку вперед, не позволяя отказаться от безумной затеи. Они срывали пломбы и копались в ящиках, они нюхали и лизали наполнитель (Охта уверял, что распознает любой наркотик, даже в ничтожно малых дозах: «Я от них сразу пятнами иду», — добавил он простодушно), снимали крышки с корпусов компьютеров и водили фонариком по тонким серебристым кишочкам микросхем; они подносили к уху планшетки и терли пальцами бумажные бланки. Один Охта даже погрыз с угла.

Затем, кое-как ликвидировав следы разгрома, они перешли во второй грузовой отсек. Уже настало утро, и после бессонной лихорадочной ночи оба окончательно одурели.

Бугго спала в рубке, на топчане, откинув голову к стене. Бумаги были рассыпаны вокруг, как любовные письма. Локти Бугго побледнели.

Хугебурка постоял, озираясь в рубке. Под рукой у него ютился Малёк. Они пошатывались, с одинаково шальными глазами, в поту — причем от Малька почему-то разило чесноком, а у Хугебурки из пор сочился араковый перегар. Оба были облеплены шариками наполнителя, а пальцы их, почерневшие от постоянного соприкосновения с металлом пломб, распухли и кровоточили. Хугебурка держал, словно крыс за хвост, два муляжа гранат.

Каким-то чутьем Бугго уловила в рубке чужое присутствие и быстро открыла глаза. Просыпалась она всегда мгновенно, готовая действовать сразу.

— Ну? — вопросила она и завозила ногами по полу, чтобы обрести опору и сесть прямо. Сводки из пятого сектора зашуршали.

Бугго наклонилась и стала собирать их. Они выглядели теперь куда менее нарядно, чем вчера, — исчерченные, с подклеенными краями, многократно обляпанные сладким печеньем.

— Я тут произвела приблизительный расчет курса некоторых кораблей, — говорила Бугго, складывая бумаги стопкой. — Поскольку интересующий нас участок на сводках вообще не показан, я подклеила дополнительное поле — сбоку…

В этот момент она наконец выпрямилась и увидела своих офицеров. Не просто отметила, что они вошли, а по-настоящему разглядела и оценила.

Хугебурка понял, что миг настал, и шагнул вперед.

— Я вскрыл контейнеры, — сказал он, предупреждая любые вопросы. — Все, до последнего. Кроме зеленых.

— Почему кроме зеленых? — уточнила Бугго и подобрала под себя ноги. Она устроилась на топчане поуютнее, словно приготовилась слушать чтение увлекательного романа.

— Не возникло надобности, — ответил Хугебурка сухо. И приблизился еще на шаг. Бугго окатило запахом уставшего мужского тела, вонью долгой истерики.

— Бугго! — сказал Галлга Хугебурка, старший офицер «Ласточки». — Бугго! Понимаете, я неудачник. Я не верю красивым, холеным, удачливым людям. Такие, как я, — навоз для их тщательно возделанного сада. Не было случая, чтобы они не пытались вымостить мною дорогу к своему успеху.

— Вымостить вами дорогу? — повторила Бугго. — Это, простите, как?

Хугебурка махнул рукой, досадуя.

— Не прикидывайтесь дурой, капитан. Вы отлично понимаете, что я имею в виду.

— Может быть, — сказала Бугго и пожала плечами.

— Я сорвал пломбы таможенной службы. Я подверг вторичному, несанкционированному досмотру груз военного министерства. У меня не было никаких разумных оснований делать это. Более того, я был крайне неаккуратен — в грузовых отсеках полный разгром. Я не могу допустить, чтобы нас использовали снова. На сей раз может получиться куда хуже, чем вышло с Гоцвегеном и Тоа Гирахой.

— Аргументируйте, — велела Бугго.

— Амунатеги — гад, — изрек Хугебурка.

Бугго подергала уголком рта, но промолчала.

Тогда Хугебурка приблизился к ней вплотную и осторожно положил ей на колени одну из гранат.

— Что это, по-вашему? — спросил он.

— Муляж гранаты, — ответила Бугго. — Наполнитель — песок.

— Правильно, — кивнул Хугебурка. — Какая рука у вас сильнее? Правая? Сядьте как следует.

Бугго безмолвно смотрела ему в глаза.

— Ноги на пол! Спину выпрямите! — заорал Хугебурка. — Нет времени! Ровно сядьте!

Очень медленно Бугго повиновалась. Хугебурка сунул ей в правую руку муляж. Она взяла с нескрываемой брезгливостью.

— Держите на весу, — приказал Хугебурка. — А теперь вот эту — в левую. Держите, держите. Какая легче?

Бугго подбросила и поймала правой рукой гранату, но когда шевельнула левой, чтобы сделать то же самое, Хугебурка сжал ее запястье. Несколько мгновений они испепеляли друг друга взглядом, потом Хугебурка разжал пальцы и спокойно сказал:

— Просто сравните. Не нужно подбрасывать.

— Левая легче, — проворчала Бугго. — И что из этого следует?

— Что Наполнитель этой гранаты — не песок.

Бугго сощурилась так, что все ее лицо перекосилось.

— Наркотики?

— Бугго, — сказал Хугебурка тихо и отобрал у нее гранаты, — вторая граната настоящая.

И замолчал, тяжело переводя дыхание.

Бугго вдруг взбрыкнула и захохотала.

— Да ну? — выкрикнула она. — Настоящее химическое оружие? Нервно-паралитического действия? Стало быть, вас не отдадут под трибунал! Поздравляю, господин Хугебурка! От души поздравляю вас!

Хугебурка сунул гранаты Мальку, который принял их вполне бесстрашно и даже несколько фамильярно.

— Госпожа Анео, — заговорил было Хугебурка, усевшись рядом с Бугго, но капитан, не слушая, обхватила его шею костлявыми руками и громко крикнула прямо в ухо своему старшему офицеру:

— А я-то уж с вами простилась! Думала, все, отправят моего Хугебурку к черту на рога — отделять свинец от урана вручную.

— Вручную это невозможно, — с глупой серьезностью сказал Хугебурка. — А в сводках вы что нашли?

Бугго вытерла лицо ладонью и, низко нагнувшись с топчана, аккуратно разложила листы сводок — одну за другой, в ряд.

— Курсы двух или трех кораблей стабильно сходятся в одной точке. Там, где пустота, она же пояс астероидов.

— Предположения?

— Там находится некая база, существование которой от нас пытаются скрыть.

— В принципе, — молвил Хугебурка, — вояки вполне имеют право завести в пятом секторе некую базу и не оповещать о ее наличии торговых капитанов. Но в сочетании с химическим оружием… — Он скрестил пальцы. — Фактор «Икс»!

Бугго с торжественным видом кивнула.

Любое лицо из прошлого услужливо вставало в памяти Бугго — яркое и отчетливое, словно изображение на кругляше из колоды. И только на месте того лица неизменно оставалось белое, мутное пятно. Тот человек. Человек, который подвесил на нитке все то необъятное богатство прошлого и еще не наступившего, что называлось «Бугго Анео». Это невнятное пятно проступило в стереовизоре в полдень второго дня полета на Вейки и велело готовиться к стыковке.

— Вы нам слишком очень полюбезничаете, если переложите груз с вашенского корабля на нашенский, — заученным тоном, без единой интонации, произнес человек-пятно.

Он подготовился к встрече. Выучил фразу, составив ее заранее по разговорнику. И это, казалось бы, малозначительное обстоятельство погрузило Бугго в странное оцепенение: ей показалось, что незнакомец знает о ней все, что он окружил ее, взял в клещи, и пути к бегству нет.

— Сколько до стыковки? — деловито осведомился Хугебурка, слегка отталкивая капитана. Она споткнулась, отступила в сторону на пару шагов.

— Двадцать минута, — бесстрастно ответило пятно, после чего экран погас.

У Бугго онемели кончики пальцев, лунки ногтей посинели. Как будто из мира разом, без намеков и предупреждения, изъяли и Ангела-хранителя, и будущее Бугго. Все то, что она называла своим «домом», своим «внутренним островом». Только Бугго и пустота, никого третьего.

Без единого слова Хугебурка метнулся прочь. Бугго поглядела ему вслед и машинально сунула в рот шоколадку. Сонными верблюдами протянулся в уме караван мыслей. Дать знать на Вейки? (Первый верблюд, с приветливой мордой.) Помощь не успеет. До Вейки больше суток полета. А до стыковки двадцать минут (напомнил, шевеля губами, полными слюны, второй). Кто эти люди? Мятежники из какого-нибудь отдаленного сектора? Договориться с ними? Сослаться на диктатора Гираху? (Белый верблюд с узким ковром на спине, между горбами.) А если это (что наиболее вероятно) просто пираты?

Бугго задумчиво жевала, глядя в пустой экран стереовизора, и сама себе представлялась верблюдом. Тощим таким верблюдиком, один горбик клонится со спины влево, второй — вправо, мяконькие.

Минуло всего ничего, когда вернулись Хугебурка с Мальком и Антикваром. Все трое о чем-то возбужденно лопотали, потом Хугебурка остался с Бугго, а Малёк и Калмине Антиквар скрылись в транспортном отсеке.

Бугго повернула голову, посмотрела на Хугебурку. У нее было растерянное, обиженное лицо. Старший офицер взял его в свои черствые ладони и сказал:

— Они взорвут нас, как только мы перенесем к ним груз и отстыкуемся.

— Голубые контейнеры? — пролепетала Бугго. — Настоящие гранаты — да?

Шероховатые пальцы чуть сжали ее щеки.

— Амунатеги все-таки гад, — повторил Хугебурка. — Именно голубые контейнеры.

Белые ресницы шевелились, цепляя края его ладоней.

— А если абордаж? — двигались темные губы. — Может быть, они намерены просто захватить «Ласточку», а нас пристрелить? Тогда остается шанс дать им бой…

— В таком случае они не стали бы переносить груз. Взяли бы вместе с кораблем.

— А соображения безопасности? Все-таки химическое оружие.

Хугебурка выпустил Бугго, пропустив мимоходом между пальцами белую прядку ее волос; затем подошел к панели внутренней связи:

— Ребята, как там у вас?

— Готовьте противогазы, — донесся бодрый голос Антиквара.

Охта Малёк что-то глухо бормотал и посмеивался от удовольствия.

— Вы там что, выпили? — спросила Бугго.

— Ну-у, — протянул Антиквар возмущенным тоном.

— Не успели! — хихикнул Охта.

— Почему он смеется? — обратилась Бугго к Хугебурке. — Что там происходит? Готовятся к стыковке?

— Вроде того, — сказал Хугебурка.

Впервые за всю жизнь космос предстал для Бугго Анео чужим. Внезапно он заполнился подглядывающими глазами, скрытым оружием, готовым поразить с неожиданной стороны и под таким углом, что не предугадаешь. Незнакомый сообщник Амунатеги находился сразу повсюду. В этом заключалось главное предательство. Мир сочился угрозой. Сейчас «Ласточка» выглядела жалкой, никчемной. Бугго сделалось стыдно и за нее, и за себя.

И тут, словно желая утвердить ее в подобном мнении, снова засветился экран стереовизора и возник человек-пятно.

— Пристыковка спустя пять минут. Проверьте дыхательный воздух в кессоне. Это чрезвычайная важность для незадыхания, — важно распорядился он.

— Этим сейчас занимаются, — преспокойно отозвался Хугебурка. — Конец связи.

Незнакомый человек на экране мигнул два раза и погас.

— Ребята, у вас две минуты! — рявкнул Хугебурка по внутренней связи.

— Вас поняли, — сказал Калмине. Теперь он, судя по дикции, что-то жевал.

Хугебурка повернулся к капитану. Она внимательно наблюдала за тем, как искривляется его длинный, бледный рот, формируя и выталкивая наружу отвратительные слова:

— Госпожа капитан, на «Ласточку» произведено нападение пиратов с целью захвата части нашего груза, а именно: гранаты с химической начинкой нервно-паралитического действия, находящиеся в контейнерах голубого цвета и провозимые без вашего ведома. Единственным разумным выходом, ввиду несомненного численного превосходства противника, является применение в кессоне транспортного отсека химического оружия при полной герметизации нашего корабля. Разрешите начинать операцию?

— Разрешаю, — молвила Бугго.

Хугебурка покосился на нее. Она глядела в потолок и двигала челюстью.

И тут в рубку ввалились Антиквар с механиком. У Калмине в руках дергалась, как живая, катушка с проводом и торчащим сверху штырем.

— Кнопкой не прикрыли, — вздохнул он, вручая катушку капитану. — Наперсток бы, что ли, — уколетесь.

Бугго намотала на указательный палец платок и стала ждать.

В окне рубки на несколько секунд возникла глухая темнота, потом протянулись в ряд пляшущие огни — свет в иллюминаторах чужого корабля. Он был намного больше «Ласточки» и вскоре заслонил от Бугго весь остальной мир.

Корпус «Ласточки» вздрогнул от сильного, но мягкого толчка.

— Стыковка, — зашептал Антиквар, бегая блестящими глазами конокрада.

Бугго перевела взгляд на Хугебурку. Старший офицер безмолвно шевелил губами — отсчитывал секунды. Потом опустил веки и кивнул. Бугго плавно надавила кнопку. Острый штырь прошел сквозь несколько слоев ткани и куснул палец капитана. «Ласточку» толкнуло еще несколько раз, но несильно, — так детеныш косули подталкивает мать под вымя. Огни на чужом корабле разом моргнули от удивления, а потом отчаянно замигали — там поднялась тревога. Еще несколько толчков посильнее заставили «Ласточку» заскрипеть — звук был тихий, но нехороший. Потом в кубрике что-то с грохотом обрушилось, и все стихло. Иллюминаторы чужого корабля горели мертво и ярко, на бортовом копьютере «Ласточки» мигала зеленая надпись «Стыковка завершена». Из кессона не доносилось ни звука.

— Что теперь? — спросила Бугго.

Хугебурка пожал плечами.

— Подождем.

Они подождали. Охта Малёк бродил по рубке, любовно прикасаясь к приборам, Бугго пережевывала какие-то неоформленные мысли. Антиквар украдкой просматривал журнал «Синие девочки, мохнатые мальчики, выпуск 6: Озорство на пульте слежения авиалиний».

Время никуда не спешило. Оно изливалось из небесного сосуда с полным пренебрежением к страхам и нетерпению людей. Хугебурка думал о Бугго: понимает ли она, что обрекла на мучительную смерть более двух десятков человек? Все-таки Бугго Анео — молодая женщина…

Бугго, как выяснилось, прекрасно все понимала.

— Где противогазы? — осведомилась она, как показалось Хугебурке, мстительно.

Антиквар вздрогнул, выключил и закрыл планшетку.

— У входа в рубку.

— На тот случай, если герметизация «Ласточки» по какой-либо причине окажется неполной, — пояснил Хугебурка. — Чтобы принять мгновенные меры.

— Насколько я помню, — сказала Бугго, — нервно-паралитический газ не обладает запахом. Присутствие нервно-паралитического газа определяется только по его действию.

Старший офицер знал, что штурманы торгового флота не изучают подобные вещи. Скорее всего, Бугго вычитала это в справочнике. Капитан чрезвычайно ценила справочники и умела ими пользоваться.

Хугебурка ловким жестом извлек из рукава короткий металлический жезл со светящейся вертикальной шкалой. Сейчас вся шкала была однородной, тускло-желтоватой.

Бугго протянула руку.

— Индикатор? Так вот на какие штуки вы тратите свою долю прибыли?

— Полезная вещь, — отрекомендовал Хугебурка. — В нашем быту незаменимая.

— Как и противогазы, — добавила Бугго. — Принесите их, пожалуйста, господин Калмине. Пора посмотреть, как развивались события в кессоне.

Хугебурка переглянулся с Антикваром, но ни один не решился возражать. В конце концов, Бугго — капитан. Она знает, что ей делать на своем корабле.

Они были мертвы, но все равно выглядели опасными — чужие, с оружием. Как и говорил Хугебурка, около двух десятков. Больше половины их лежало в кессоне. Бугго смотрела на погибших сквозь тонкий стеклопластик противогаза — слегка искажающий, как бы сужающий картинку, — на застывшие руки в перчатках, прильнувшие к оружию: каждый палец знает свое место среди спусковых крючков, кнопок и впадин автоматического пистолета с четырьмя различными режимами поражения.

Лица этих незнакомых людей ничего не говорили Бугго, но руки — едва ли не все. Хозяйские, самоуверенные руки. Она почти въяве ощущала на себе их прикосновения: умелые тычки в шею — руки, привыкшие подгонять пленных; равнодушное похлопывание ладоней по переборкам «Ласточки», которую они собирались взорвать, — руки, привыкшие забирать чужое. Среди погибших находился и тот, кто отдавал приказания по стереовизору, но Бугго не узнала бы его, даже если бы и захотела.

— Соберите все тела в транспортном отсеке, — приказала Бугго. — Господин Хугебурка, как быстро разлагается этот газ в присутствии кислорода?

— Приблизительно за шесть часов, — ответил Хугебурка, поглядывая на свой индикатор. — Плюс-минус.

— Захватите оружие, — добавила Бугго. — Вдруг кто-то из них еще жив и тайно кашляет где-нибудь под столом на камбузе.

— Маловероятно, — сказал Хугебурка, морща лоб под противогазом.

— А вдруг? — возразила Бугго и тряхнула головой. Хугебурке вдруг подумалось, что в детстве она носила на макушке большой бант или искусственный цветок. Он вздохнул. В противогазе что-то отозвалось противным, глухим бульканьем.

— И что тогда делать, если найдем живых? — уточнил Калмине на всякий случай.

— Что сердце подскажет, — ответила капитан безжалостно.

Когда спустя шесть часов индикатор погас, Бугго со своим экипажем снова явилась в транспортный отсек.

— Они даже не позаботились принять меры предосторожности, — говорила она, оглядывая тела. — Так и ворвались к нам с оружием наперевес. Как будто это мы дураки, а не они.

Погибшие лежали в ряд, как бревна, с пистолетами в крепко стиснутых, сведенных судорогой пальцах. На их обнаженных зубах засохла желтоватая пена.

— Почему? — спросила Бугго. Как будто нуждалась в их ответе.

Все молчали. Со стороны казалось, что Бугго принимает очень странный парад: два десятка здоровенных мужчин, плечом к плечу, вытянувшись, опрокинулись перед командиром ровным строем, а она, угловатая и маленькая, в видавшем виды рабочем комбинезоне, расхаживала перед ними, хмурилась и распекала. Они преданно скалились ей с пола, не смея возражать.

— А вот теперь я должна предать вас безднам космоса, — сказала Бугго и вытащила из кармана тоненький мятый молитвенник. Она перелистала странички и снова сунула книжку в карман.

Охта Малёк беспокойно ежился и переминался с ноги на ногу. Присутствие мертвецов начало смущать его. Калмине Антиквар стоял рядом, в меру скорбный, но потом вдруг почувствовал, что устал сохранять надлежащее настроение и незаметно уплыл мыслями в совершенно ином направлении.

Бугго сказала своим безмолвным врагам:

— Как я могу отправить вас в последний путь, если даже не уважаю вас! Как просить святых принять вас в свои чистые объятия! Вы же грабители, пираты, вы хотели убить нас — у вас нет совести! — Она постучала согнутым пальцем по карману, куда убрала молитвенник. — Что вы будете делать посреди божественного света?

Они молча посверкивали белыми глазами.

Хугебурка осторожно взял женщину за локоть.

— Госпожа капитан, прочитать над ними молитву — ваша обязанность. Вы не можете просто избавиться от тел. Это не мусор.

— Я никогда не хоронила грешников, — призналась Бугго. Она обернулась, и Хугебурка увидел, что она плачет. — Раньше всегда умирали только хорошие люди, вроде бабушки или гувернантки Эсс.

— Мы не можем знать их последние мысли, — сказал Хугебурка. — Не рассуждайте. Просто предайте их на милость Божию.

— Хорошо. — Бугго вздохнула. — Иезус, шествующий по безднам космоса, как по водам, прими этих умерших, и да снесут они милосердие Твое.

Один за другим уплывали в черноту великолепные горы мышц, дорогая крепкая одежда, исправное оружие, и безграничная тьма Божьего милосердия смыкалась вокруг них.

А перед Бугго открылась новая вселенная — она шагнула наконец в пространство чужого корабля, все еще пристыкованного к «Ласточке».

«Птенец» был, по крайней мере, в три раза больше «Ласточки». И совсем другой. «Ласточка» напоминала старую, любимую дачу, вместилище дорогого сердцу хлама; «Птенец» — оборудованную новейшими разработками, чуть грязноватую казарму. Осматривая рубку, облицованную серо-зеленым пластиком, во многих местах поцарапанным, Бугго ни с того ни с сего проговорила:

— Надо бы нам цветы завести на корабле. Есть какие-нибудь суккуленты, которые выдерживают условия космического полета?

— В оранжерее можно держать любые растения, — сказал Хугебурка. — Не обязательно суккуленты.

— Какая на «Ласточке» оранжерея, — отмахнулась Бугго. Она устроилась в капитанском кресле, которое сохраняло форму, избранную прежним владельцем, попыталась превратить его в обычный табурет, но потерпела неудачу и смирилась, ерзая на самом краю.

Персональный компьютер капитана «Птенца» холодно горел синими буквами. Бугго поискала на столе и почти сразу нашла «Универсальный переводчик Лололера». Там даже налаживать ничего не пришлось — из этой рубки с его помощью совсем недавно пытались объясняться с эльбейцами. Бугго активизировала планшетку и прочитала компьютерное приветствие: «Непобедимствуй, Нагабот!».

— Интересно, как будет «Покойся с миром»? — фыркнула она и повернулась к Хугебурке: — Нужно осмотреться и кое-что выяснить.

— Например? — осторожно уточнил он.

— Я хочу прочитать личную переписку господина Нагабота. Особенно с господином Амунатеги. На основании новой информации нам предстоит принять ряд непростых решений.

— Знаете что? — сказал ей Хугебурка. — Это подождет. Давайте сперва оценим нашу добычу. Все-таки мы только что захватили пиратский корабль.

Бугго оттолкнула кресло от стола, встала, протянула Хугебурке руку.

— А где эти мародеры, Калмине с Охтой?

Хугебурка неопределенно мотнул головой. Вероятно, хотел сказать: «везде».

В каютах членов экипажа интересного обнаружилось немного, в основном, одежда и выпивка — и то, и другое отличалось исключительным разнообразием. Калмине Антиквару было поручено собрать все любопытное, идентифицировать, очертить на основании изученных данных приблизительный ареал полетов, совершенных «Птенцом». Изучаемый материал остается в распоряжении эксперта. Охта Малёк, невнятно булькая, скрылся в машинном отсеке.

— Ну вот, — обратилась Бугго к своему старшему офицеру, — ребята при своем деле, а мы с вами спустимся в трюмы.

Грузовые отсеки «Птенца» напоминали многократно увеличенные и умноженные склепы кафедрального собора: полутьма, тишина, сменяющие друг друга монотонные своды. И кто тут только не был погребен! Миновав два пустых отсека, капитан оказалась в окружении контейнеров, аккуратно размещенных на стеллажах. В одном, выбранном наугад, обнаружилась наркотическая жвачка, довольно безобидная: на некоторых планетах она запрещена законом, а кое-где ее вполне официально дают работникам, занятым монотонным трудом. Студенты из озорства жуют ее на лекциях, которые считаются скучными, и во время выволочек в деканате. Другой контейнер содержал планшетки с порнографией, настолько экзотичной, что Бугго решила не показывать ее Калмине, дабы не смущать его.

— Сопутствующие мелочи, — определил Хугебурка. — Это они прихватили просто так, до кучи. Место нашлось — вот и взяли. Основной груз у них другой.

— Ну да, — оскалилась Бугго, — химическое оружие. Все очень ловко устроено. Нужно только нанять дураков, а потом встретить их в космосе.

Хугебурка не ответил. Он вдруг остановился, прижался к стене и мелко задышал.

Бугга немного удивилась.

— И сколько там жвачки? — спросил Хугебурка, еле владея губами.

Бугго заглянула под крышку одного контейнера, другого.

— Сдается мне, все желтые ею забиты.

— Работорговец, — выговорил Хугебурка и вытер испарину со лба и подбородка. — Надеюсь, они везли клонов.

— Что?… — начала было Бугго и замолчала. Они посмотрели друг другу в глаза.

Наконец Хугебурка сказал:

— Идемте дальше. Все равно ведь придется открывать все трюмы.

Бугго тихонечко пошла за ним к следующей переборке.

Хугебурка оказался прав: отсек был оборудован нарами, а в углу имелось отхожее место, огороженное полупрозрачным пластиковым цилиндром. Но рабов здесь не оказалось. Пусто.

Бугго села на голые нары и затряслась всем телом. Хугебурка вернулся в соседний отсек и вызвал Антиквара.

— Принеси выпивку капитану, — распорядился он. — В трюм.

— Покрепче? — деловито осведомился Калмине.

— Согревающее.

— Сделаем, — обещал Антиквар и действительно вскоре явился с бутылкой чего-то густого и зеленого. Внешне оно напоминало не то средство для обеззараживания ссадин и царапин, не то тушь для черчения и картографии, но пахло ванилином и обладало завидной алкогольной крепостью.

При виде нар Калмине так и присвистнул — впрочем, нимало не унывая:

— Вот был бы номер, если б мы вместе с пиратами потравили всех этих бедолаг!

Бугго зло глянула на него и как-то незаметно отхлебнула сразу почти полбутылки.

— Ну, я пошел, — легкомысленный Антиквар махнул рукой и ускакал. Его чрезвычайно увлекла работа эксперта.

— Интересно, — заговорил Хугебурка, усаживаясь рядом с Бугго и принимая у нее бутыль. — Они экипированы на все случаи жизни. Кому они везли гранаты, хотелось бы знать.

— Эти данные наверняка есть у них в компьютере, — отозвалась Бугго и выдохнула: — Фу… Хорошо Антиквару — у него нет воображения.

— Тише, — Хугебурка осторожно коснулся ее локтя.

Бугго прислушалась. Сначала ей показалось, что это пустое беспокойство — шуршит ткань ее комбинезона или еще что-нибудь в том же роде, — но затем звук повторился, более настойчивый и внятный.

— Невозможно, — прошептала Бугго. — Газ должен был уничтожить все живое. Наверное, какой-нибудь кабель болтается. Или включен стереовизор.

— Это за переборкой, — сказал Хугебурка и волшебным жестом, неуловимо, поместил в ладонь маленький лучевик.

— Вы же не думаете, что там может быть кто-то живой? — спросила Бугго чуть громче. — Разве бывают существа, устойчивые к нервно-паралитическим газам?

— Вряд ли, — ответил Хугебурка. — Вероятно, соседний отсек закрывается герметично.

— Но зачем?

— Вот это мы сейчас выясним, — зловеще обещал Хугебурка.

Он нашел кнопку возле входа в следующий отсек и надавил ее.

Им понадобилось несколько минут, чтобы вместить в сознание странную картину, представшую взору. Ярко освещенное помещение кишело серебристыми червями, каждый размером с палец на руке Бугго. Черви сверкали и переливались перламутром в искусственном свете. Они непрерывно перемещались, и масса их, высотой до колена, все время колыхалась. Шуршание издавали их тела при трении друг о друга.

Посреди этой живой массы высилась фигура, имеющая сходство с человеческой. Уродливая маска закрывала нижнюю часть ее лица, большие глаза глядели на вошедших тускло и затравленно. Голое тело было сплошь изрисовано причудливыми разноцветными узорами. Оно то и дело вздрагивало и встряхивалось, как это делают животные, когда на них садятся кровососы.

При виде пистолета в руке Хугебурки существо громко замычало под маской, глаза его выпучились, а черви так и посыпались с плеч и рук. Бугго взвизгнула и с позором выскочила вон, а Хугебурке стоило больших усилий удалиться с достоинством и запечатать отсек.

Очутившись в полумраке, среди нар, в обстановке хоть и неприятной, но вполне знакомой, оба отдышались и прикончили бутыль.

— Может быть, теперь самое время вернуться в рубку и ознакомиться с документацией? — спросила Бугго своего старшего офицера. — Как вы полагаете?

— По вашему мнению, пираты составляют описи и заполняют накладные?

— Уверена в этом. Грабеж и контрабанда — такое же коммерческое предприятие, как и честная торговля. Прибыль требует четкости.

— Знаете что, — проговорил Хугебурка, поглядывая на закрытую переборку, из-за которой доносилось постоянное шуршание, — я, кажется, понял, что это такое.

— Червячки? — уточнила Бугго.

— Да. И голая женщина с ними.

— Это была женщина?

— А вы разве не заметили? — удивился Хугебурка.

— Нет.

Хугебурка неопределенно подергал углом рта и наконец сказал:

— Эти червячки — довольно редкий вид натурального красителя. Ауфидии или ауфидизаки, точно не помню. Очень дорого стоят. Они водятся исключительно на Лахмусе-3, в пятом секторе. Там для них строят специальные большие фермы. Вывоз, естественно, строго воспрещен — только продукты их жизнедеятельности. Замечательно яркие и стойкие краски. Впрочем, в других природных условиях ауфидии все равно долго не живут. Им необходимы какие-то местные микроэлементы, которые невозможно создать в йскусственных условиях. Во всяком случае, размножаются они только на Лахмусе.

— А эта… женщина… она для чего?

— Червячья пастушка. Им необходим постоянный тактильный контакт с теплокровными существами. Обычно на Лахмусе это работа детей.

— Что, детям нравится возиться с червями?

— В принципе, да. Считается престижным. Кроме того, это небольшой, но постоянный заработок. За год до наступления совершеннолетия девочек увольняют с червячных ферм — этого требует местный кодекс о труде.

— Почему?

— Чтобы кожа успела очиститься до замужества. А то у некоторых молодых мужчин уже свои дети, а руки все еще покрыты пятнами.

— Откуда вы все это знаете? — удивилась Бугго.

— Вспомнилось, — ответил Хугебурка задумчиво. — У меня в команде был один парень — когда мы отходы возили… Как раз за кражи ауфидий и попался. Говорил — они на ощупь нежные, тоненькие, даже сердце замирает, как тронешь.

Помолчали.

— Знаете, господин Хугебурка, чего я все-таки не понимаю, — заговорила Бугго, — как они остались в живых?

— Отсек герметичен.

— А система снабжения воздухом? Ведь и она была отравлена!

— Вероятно, для ауфидий оборудована локальная система, — предположил Хугебурка.

Бугго трижды кивнула, с каждым разом все торжественнее и медленнее.

— Микроэлементы. Понимаю. Теперь я все-таки вернусь к компьютеру. Груз ауфидий абсолютно незаконный, но мне почему-то не хочется лететь на Лахмус-3 и приседать там в реверансах.

Хугебурка представил себе количество расписок, протоколов, описей и актов сдачи-приемки, которые будут порождены в этом случае, и заранее затосковал.

— Думаю, на фоне гранат краденых червячков, даже таких драгоценных, как ауфидии, следует считать несущественным обстоятельством, — авторитетно произнес старший офицер «Ласточки».

— Угу, — согласилась Бугго.

Бугго умела и любила работать с информацией, получая почти физическое наслаждение от сортировки и сопоставления фактов. Универсальный переводчик имел способность искажать смысл слов, порой доводя суть фразы до абсурда. Бугго делала записи у себя в планшетке, обрастала чашками чоги и крохотными стаканчиками арака из запасов господина Нагабота; затем отправила на Вейки сообщение о поломке двигателя «Ласточки» и неполадках в реакторе и, соответственно, о задержке прибытия в несколько дней, необходимых для ремонта. (Она запросила три дня.) Покончив с этими делами, Бугго возложила себе на лоб мокрое полотенце и вызвала в рубку «Птенца» Калмине Антиквара.

— В грузовом отсеке находится голая женщина, — сказала Бугго из-под полотенца. — Выведи ее в гальюн, что в рабском отсеке, накорми и верни обратно. И гляди, чтобы червяки не разбежались. Их стоимость — полторы «Ласточки».

— А чем ее кормить? — заинтересовался голой женщиной Антиквар.

— Чем кормят обычного гуманоида? Кашу ей свари. С мясом. Молока раствори пожирнее. Пока она ест, засыпь червякам спецкорм. Он должен находиться где-то поблизости.

Онемев, Калмине удивленно вскинул брови.

Бугго не видела этой выразительной гримасы, но поняла реакцию подчиненного.

— Не знаю, — сказала она раздраженно. — Найдешь. Где-нибудь на полке, в контейнере. Там должен стоять вот такой значок. — Она на ощупь отыскала планшетку, где была включена страница: «Ауфидии, содержание, транспортировка, порядок незаконных торговых сделок».

Антиквар изучил значок, обозначающий ауфидий, сказал: «Сделаем» — и смылся.

— Позови сюда господина Хугебурку, — крикнула Бугго ему вслед, чуть приподняв голову со спинки кресла.

— Сделаем, — опять повторил Антиквар.

Несколько минут Бугго плавала в покое, а затем рядом присел Хугебурка, и сразу потребовалось собраться, сосредоточиться и принимать решения.

— Господин Хугебурка, — заговорила Бугго, — мы влипли.

— Э, — отозвался Хугебурка.

— Да, я знаю, что вы в курсе! — вспылила Бугго и перевернула полотенце холодной стороной. — Не мешайте. В точке «Икс», она же пустое место, она же пояс астероидов, находится планета, известная избранным членам общества как Бургарита. Захваченный нами корабль имеет ее портом приписки и направлялся именно туда. В компьютере сохранился курс, проложенный господином Нагаботом. Координаты полностью совпадают с нашими выкладками. Ваши соображения?

— Пиратская база, — сказал Хугебурка.

— Именно. Я не вполне понимаю, почему объединенные таможенные войска нескольких секторов ее не уничтожат.

— Ну, это как раз понятно. Развязать войну против целой планеты — невозможно. Скажем так, нерентабельно. Там многочисленное население, вполне мирное. Экология космоса также не позволяет уничтожение целого небесного объекта — это может иметь непредсказуемые последствия. Гравитация, то, сё. Поэтому пиратов предпочитают вылавливать по одному в космосе.

— Ясно, ясно, ясно. — Бугго махнула рукой. — Неважно. У нас есть два варианта действий. — Она подняла указательный палец. — Первое. Немедленно лететь со всеми нашими трофеями на Вейки, составить подробный рапорт военному руководству и таможенной службе Вейки и наконец предъявить господину Амунатеги официальное обвинение в сотрудничестве с пиратами. Доказательств, подтверждающих нашу правоту, здесь предостаточно. — Вялый взмах в сторону рабочего стола покойного Нагабота.

— А второй вариант? — осторожно поинтересовался Хугебурка.

Полотенце сдвинулось к виску, и на Хугебурку глянул светлый, развеселый глаз в обрамлении мокрых ресниц.

— О! — Бугго села поудобнее. — Подержите эту тряпку. Слушайте. Согласно кодексу братства Бургариты, захват, чужого корабля — даже если это судно порта приписки Бургарита…

— То есть пиратское, — вставил Хугебурка.

— Ну да, пиратское. Не перебивайте. Захват корабля — почтенное деяние. На Бургарите оно признается вполне законным в том случае, если новый владелец берет на себя все обязательства прежнего. То есть готов оплатить его долги в портовом баре (при наличии расписок), выделить суммы любой женщине, которая обладает доказательством, что ее дети рождены от покойного капитана…

— Такие роскошные господа, как Нагабот, как ни странно, редко рассеивают свое семя по Вселенной, — мстительно молвил Хугебурка.

— Но и это неважно. Главное — новый владелец должен завершить сделки, начатые прежним. Чтобы никто из деловых партнеров не пострадал. Это самое важное. В таком случае корабль остается у нас в качестве приза и может быть продан на Бургарите. Нового владельца запрещено преследовать.

— Замечательно, — сказал Хугебурка. — Учтите, госпожа капитан, мы вступаем в опасную пограничную зону. Остается еще вопрос с господином Амунатеги. Завершить заключенную с ним сделку не представляется возможным. Хотя бы потому, что мы взорвали часть груза.

— Господин Амунатеги подпадает под другую часть кодекса Бургариты, — сказала Бугго. — Его безответственность и глупость послужили причиной гибели Нагабота с компанией. Из-за него мы были вынуждены уничтожить команду «Птенца», не так ли? Если мы, выплатив небольшую компенсацию заинтересованной стороне, возьмем на себя осуществление мести…

— Все, все! — вскрикнул Хугебурка, подскакивая. — Не хочу об этом слышать! Предлагаю избрать первый вариант действий.

Бугго смотрела на него молча и зло.

— Рекомендую, — повторил Хугебурка, выдерживая этот взгляд.

— Огромные деньги и чистая репутация, — сказала Бугго. — Связи.

— Настаиваю. Послушайте, госпожа Анео, я не хочу возвращаться на мусоровоз.

— В каком смысле? — холодно осведомилась Бугго.

— Впрочем, на мусоровоз отправят вас. Меня просто расстреляют — как рецидивиста.

— Убирайтесь! — заорала Бугго. — Не желаю вас видеть!

Хугебурка встал и вышел.

В том, что говорила Бугго, имелся смысл. Сделка по ауфидиям — это несколько сотен тысяч. И «Птенец». Мелькнул призрак спокойной, обеспеченной старости. Вилла, много цветов и птиц. Бумажные книги. Пожилой дворецкий. Шум моря по ночам за окном.

Потом картинка смазалась, сменившись обликом Калмине Антиквара. Он предстал перед старшим офицером в кафтане из голубой парчи с завышенной талией, так что пояс с блестящей пряжкой стягивал торс почти под мышками. Узкие черные брюки, серебряного цвета сапожки с причудливо вырезанным голенищем; в правой руке трость с лентами, на щеке зигзагообразный узор лазоревого цвета, под носом блестящая перламутровая полоска.

— Э… — изумился Хугебурка. — Ты чего в таком виде, а?

Калмине повертелся.

— Красиво?

— Ужас, — честно признал Хугебурка.

— Зануда, — насупился Антиквар.

— А физиономию зачем измазал?

— Ну ты даешь! — Калмине сунул Хугебурке свежайший выпуск «Космического денди». — Отстал от жизни. Гляди.

Хугебурка поглядел и вернул журнал, повторив:

— Ужас.

— А этой, немой, страсть как понравилось, — вконец разобиделся Антиквар. — Она ничего, кстати. Если привыкнуть, что вся размалеванная.

— Она немая?

— Ну да! А вы с капитаном не поняли? Не говорит, только мычит. Эти гады у нее язык отрезали. А может, такая патология. Ну, врожденная. В общем, нормально, только целоваться странно.

— Скажи мне, Калмине, тебе что было велено?

— Накормить ее и вывести в гальюн, — ответил Антиквар бодро. — Все сделано. Свежайшая каша. С маслом, мясом и перчиком. Слушай, Хуга, ну вот скажи: я, по-твоему, способен изнасиловать женщину? — Он изящно повел парчовым плечом. — Клянусь тебе, с ее стороны я встретил полное понимание.

— Не сомневаюсь, — вздохнул Хугебурка. — Калмине, она же рабыня.

— Рабыня тоже гуманоид и требует ласки.

— Ты отвел ее обратно?

— К червякам? Отвел. А они жутко обрадовались — так и полезли на нее всем стадом.

— Кошмар, — сказал Хугебурка и вернулся в рубку.

Бугго встретила его немилостиво.

— Чего притащились? Когда меня арестуют за аморальное поведение в космическом пространстве, я всем скажу, что вы тут ни при чем. Вели себя примерно и пытались воздействовать на меня позитивными высказываниями.

— Я согласен, — сказал Хугебурка.

— Что?

— Завершим сделку с ауфидиями, загоним «Птенца» и утопим Амунатеги.

— У нас три дня, — оживилась Бугго и развернула к себе экран персонального Нагаботова монитора.

Бугго запросила посадку в космопорту Бургарита, не прибегая к разговорнику.

— Нечего позориться. Я им не Нагабот. Пусть понимают эльбейский.

Хугебурка хмурился, но кивал.

Ответ пришел спустя полчаса — на безупречном эльбейском. Не лицо — только буквы на экране:

«Согласно кодексу Бургариты, посадку разрешаем. Терминал «Кокка».

Появился значок «Кокка» — несколько сплетенных линий. Затем опять текст:

«Сообщите статус корабля».

Бугго, не торопясь, отпечатала:

«Малый грузоперевозчик «Ласточка». Имею удовольствие буксировать корабль «Птенец», порт приписки Бургарита».

Возникла краткая пауза. Затем сухое:

«Разрешение посадки подтверждаю. Терминал «Кокка».

— Ну вот и все! — сказала Бугго, хлопнув ладонями по столешнице. — Что-то вы бледный, господин Хугебурка! Посадка через шесть часов. Предлагаю за это время привести себя в порядок.

Хугебурка оглядел себя и фыркнул:

— Лично я утром умылся и надел свежие носки. Остальным членам экипажа ничто не помешает последовать моему примеру.

— Как смешно! — ответила Бугго. — Вы видели отчет Антиквара об их моде?

— По вашему мнению, мы должны расфуфыриться?

— Нет, думаю, следует надеть парадную форму. И лица сделаем кислые. Как будто нас тошнит от миллионов экю, которые мы намерены загрести.

— Тысяч, — поправил Хугебурка.

— Все равно тошнит.

— Последнее — с легкостью.

— Попросите Антиквара отутюжить мои вещи, — распорядилась Бугго. — У меня все равно так хорошо, как у него, не получится. А я тем временем быстренько почитаю, с кем конкретно у Нагабота были шашни вокруг червячков.

Терминал «Кокка» кишел встречающими. Сверху, пока «Ласточка» заходила на посадку, пространство терминала показалось Бугго наполненным червячками-ауфидиями: там переливалась и шевелилась огромная живая масса; она непрестанно перемещалась, по ее поверхности проходили колебания, порой она содрогалась, но не выплескивалась за пределы строго очерченного круга.

На летном поле стояли корабли, причудливо размалеванные или грозно-черные; по ним, как по червячьей пастушке, ползали пестро разодетые люди, и это еще больше усиливало сходство.

Губернатор Бургариты восседал посреди людского скопища на большом золотом троне. Точнее, трон был из особого пластика, но выглядел как золотой. Оскаленные пасти двух кренчеров высились над плечами капитана; пластиковые звери обменивались негодующими взглядами прямо над буйными черными губернаторскими кудрями. Полосатая желто-черная подушка, сплюснутая посередине задом сидящего, вздувалась по обе стороны огромных, широко расставленных бедер в зеленых, блестящих, обтягивающих чулках. Чулки поддерживались подвязками, больше похожими на наборные пояса с пряжечками в виде звериных черепов. Несколько лент свешивались с подвязок на ноги и на уровне щиколоток заканчивались бантами.

Капитан Алабанда — так его звали. Бугго нашла это имя в базе данных, которую наскоро просмотрела перед посадкой, пользуясь «Универсальным переводчиком Лололера» при всем его несовершенстве.

Алабанда был рослым и мясистым. Он весь состоял из первосортного мяса, обогащенного разными минеральными, витаминными, белковыми подкормками. Снаружи, правда, это мясо выглядело немного обветренным, но опытный глаз все равно безошибочно определял: высшее качество.

Его парчовый кафтан, того же нелепого покроя, как и тот, что присвоил Антиквар, пузырился от бантов, вышивки и сверкающих пластинок — явно синтетического происхождения.

«Ласточка», почти потерявшаяся на фоне пристыкованного к ней «Птенца», медленно опускалась на подготовленную для нее полосу. Земля Бургариты в окне надвигалась на Бугго. Корабль сажал Хугебурка — он сам на этом настоял, не объясняя, почему. Капитан не спорила. Просто стояла у окна, разглядывала терминал и пеструю массу любопытных, оценивала обстановку, шевелила губами. У нее в руке была планшетка.

Когда рев двигателей стих и на почве улеглась краткая буря, вызванная приземлением корабля, Бугго сочла уместным выдержать паузу. Затем «Ласточка» выбросила трап, и оттуда показалась невысокая худенькая женщина в узкой юбке и строгой блузе с нашивками капитана торгового флота Эльбеи. Глаза глядели с заученной холодностью — на всех и ни на кого в отдельности, в углах рта притаилась скука. Хугебурка угрюмой тенью возник за ее плечом. Шаг в шаг, он на ступеньку позади нее, они спустились на летное поле, и Бугго мысленно поздравила себя с тем, что ни разу не подвернула высокий каблук. От усилия не оступиться выражение ее лица делалось все более кислым.

Алабанда, очень смуглый, почти синий, налился чернотой и заворочался на троне. Выкрашенные лазоревой краской зубы мелькнули между темных губ, словно губернатор Бургариты хотел укусить жесткую, костлявую Бугго, но в последний миг передумал.

«Он пьян», — поняла Бугго. В этот миг Хугебурка прошептал у нее за спиной:

— Он пьян.

Бугго чуть дернула плечом, давая понять, что слышит и понимает. Она направилась прямо к трону из золотого пластика. Каблуки впивались в пыльную почву летной полосы, оставляли на ней вереницу следов, похожую на игольный шов.

— Господин Алабанда, если не ошибаюсь? — произнесла Бугго холодно и сделала легкий книксен перед губернатором.

Этот книксен в узкой юбке она репетировала минут сорок. Руководил репетицией Калмине Антиквар. Было решено ошеломить Бургариту целой серией трюков, и книксен входил в их число. Бугго должна была явить безупречную воспитанность, полное отсутствие высокомерия и, главное, подчеркнуть свою принадлежность к слабому полу.

— Никаких военных салютов! — страдал Антиквар. — Никаких мужских полупоклонов! Лучше всего был бы, конечно, полный бальный реверанс…

С этими словами он сделал шаг вправо, змеевидно взмахнул руками, изогнул спину удивительно похабным, расслабленным движением и низко присел.

— Сперва напяль форменные оковы, — заворчала Бугго, наблюдая за развевающимися лентами на рукавах своего второго офицера, — а потом попробуй так скакать…

Остановились на книксене — варианте девичьем, практически детском.

— Их это добьет, — заверял Антиквар, поправляя положение левой ноги у застывшего капитана. — Чуть левее лодыжку. Согните колено.

— Я упаду, — предупредила Бугго.

— Выпрямитесь. По моей команде… раз… два… Великолепно! — восхитился Антиквар не вполне искренне.

И вот теперь он наблюдал через окно за парадным выходом своего капитана, как за балетной постановкой, где он был главным хореографом, и кивал при каждом ее шаге.

Глаза Бугго были на одном уровне с глазами сидящего Алабанды. И сейчас они глядели на нее так, словно производили инвентаризацию всего того, что было скрыто под смуглой кожей молодой женщины: сердце — одна штука, легкие — одна пара, чистые, кишечник — столько-то метров… «Взгляд работорговца», — подумала Бугго и тотчас поняла, что ошиблась. Этот человек не оценивал ее, он ее анализировал.

Ярко-синие глаза Алабанды несколько раз подернулись кожистыми веками; затем он расклеил толстые губы, просунув между ними язык, и наконец заговорил:

— А-а… а… а вы?… — и махнул в сторону «Ласточки».

— Имею удовольствие представить моего старшего офицера, — Бугго сделала строгий жест, без поворота головы, в сторону Хугебурки.

— М-м… — сказал Алабанда, беглым взором внеся в свои учетные ведомости Хугебурку. — Это…

— Капитан Бугго Анео, — представилась Бугго и сотворила второй книксен. Разрез на ее юбке треснул, обнажив ноги выше, чем было задумано. Зрители разразились радостными воплями, над толпой взметнулись разноцветные платки.

— Это… — повторил Алабанда и пошлепал губами, — ты захватила «Птенца»?

— Именно, — подтвердила Бугго.

— А Нагабот?

— Я его убила, — бесстрастно объявила Бугго.

Алабанда вытянул губы трубочкой.

— Утю-тю. Покажи ручки. — Он схватил Бугго за запястье и помахал в воздухе ее кистью. — Вот этими ручками. Утю-тю. Ах ты, муха.

Бугго задрала руку, потянув вверх и лапу Алабанды.

— Да! — крикнула она. — Смотрите все, я убила его этими руками! Согласно кодексу Бургариты, «Птенец» — мой!

— Ну, — сказал Алабанда примирительно и выпустил Бугго.

Она вдруг сообразила, что в толпе почти никто не понимает эль-бейского. Да и Алабанда говорит на нем еле-еле. Разномастная толпа постепенно стискивала кольцо вокруг губернатора и чужачки.

— Алабанда! — завопил кто-то. — А что она говорит?

Алабанда проревел какую-то фразу, отчего все сперва притихли, а потом разом начали топать ногами и оглушительно завывать. Бугго чуть переместилась в сторону и ощутила прикосновение Хугебурки. Он был почти бестелесный — как будто под одеждой не скрывалось ничего, кроме духа, угрюмого и упорного.

— Не озирайтесь, — прошипел Хугебурка в самое ухо Бугго. — Не сводите глаз с губернатора.

Бугго пошире, понадежней расставила ноги, позволяя всем желающим любоваться ее коленками и резинками для чулок, и указала на Алабанду подбородком.

— Эй! — гаркнула она. — Я беру «Птенца» и все его контракты, кроме гнилого!

Последнее слово она произнесла на жаргоне Бургариты. Оно звучало довольно грубо, особенно в устах женщины.

Неожиданно Хугебурка заревел на чужом языке. Алабанда почти перекрывал его срывающийся голос громовым хохотом. Однако теперь многие лица в толпе сделались более осмысленными. Бугго кричала Алабанде в глаза, при каждой фразе дергаясь так, словно вот-вот плюнет:

— Нагабот заказал оружие! Его партнер подставил нас! Но он подставил и Нагабота, подсунув ему меня! Я — плохая жертва! Я убила всех! Теперь груз — мой! Я хочу отдать долги Нагабота и отомстить за него!

Алабанда смеялся и бил кулаками по подлокотникам, толпа шумела. Мужчины — разряженные, пахнущие липкими, масляными благовониями, грязным бельем, араком, кислым молоком, спиртовыми духами, костровым дымом, оплавленным пластиком, — все эти мужчины теснились возле Бугго, толкали ее, хватали за бедра, за руки, целовали в щеку обветренными колючими губами, хлопали по спине, а потом подхватили под локти — ее и Хугебурку — и потащили в гудящий, раскачивающийся кабак. Оглянувшись, Бугго увидела, как над толпой шевелится поднятый на руки золотой трон, а на нем, ерзая вместе с подушкой и взмахивая над головами толстыми ножищами, болтается Алабанда — пьяный, счастливый, безумный.

После попойки Бугго проснулась в незнакомом месте — на полу под столом. Она лежала на пластиковом мешке, набитом комковатым синтепоном. Чуть повернув голову, женщина увидела металлическую тонкую ножку стола, приваренную к полу. Плиточки на полу были, видимо, специально подобраны таким образом, чтобы вызывать страшные пьяные галлюцинации: немыслимое чередование желтых, фиолетовых и черных геометрических фигур, которые, если долго на них глядеть, начинали сливаться в назойливые, застревающие в сознании узоры.

Кроме того, пол явственно покачивался.

Бугго вылезла из-под стола на четвереньках. Несколько человек, с виду довольно мятые, с отвращением завтракали. Никто не удивился появлению Бугго. Она присела с краю, и тотчас к ней подвинулась глубокая плошка с густой кашей серо-зеленого цвета. Бугго поискала глазами ложку или лопатку, но ничего не обнаружила и принялась есть руками. С каждым глотком в голове у нее все больше прояснялось. Когда в помещение вошел, с потерянным видом, Хугебурка, Бугго облизала пальцы и махнула ему рукой, приглашая сесть рядом. От каши он отказался.

— А зря, — сказала Бугго. — Они туда что-то кладут… полезное. Только пол по-прежнему ходуном ходит. Это почему, как вы думаете?

— Потому что здесь многие дома строят на фундаментах с искусственной подушкой невесомости. Очень удобно в сейсмически опасных зонах. Да и вообще, модно.

— А… — Бугго выглядела немного разочарованной. — А где Антиквар? И Малёк?

— На корабле. Я запретил им пока отлучаться.

— Пусть погуляют, — великодушно позволила Бугго.

Хугебурка вынул из кармана устройство внешней связи и вызвал корабль. Поговорил немного, затем обратился к Бугго:

— Калмине спрашивает, мы теперь тоже пираты или как?

— Или как, — сказала Бугго. — Пусть не увлекается. Но у нас с ними пока важное дело. Кстати, вы не знаете, где найти Алабанду?

— Капитан велела не увлекаться, — строго произнес Хугебурка в устройство внешней связи. — Можете гулять и все трогать руками. К вечеру встречаемся на корабле.

Он выключил связь.

— Алабанда ждет нас в губернаторском дворце.

Хугебурка выглядел усталым, как будто всю ночь накануне занимался тяжелым физическим трудом. Бугго осмотрела себя, огладила мятую юбку, поправила застежки на блузе.

— Мне переодеться? — спросила она.

— Да. — Хугебурка кивнул в сторону двери.

Там вертелись, подталкивая друг друга боками, четыре женщины довольно потасканного вида. Их черные лица были ярко раскрашены: на щеках красные круги, губы голубые, брови выбелены. На них извивались ленты; безъязыкие округлые бубенцы били их по обнаженным рукам, свисая с крученых серебряных нитей; кружево, плотное, собранное в тугие складки, облепляло их обнаженные плечи, как пена из огнетушителя. В многочисленные разрезы пышных юбок выглядывали ноги в красных, зеленых и золотых чулках; туфель Бугго не заметила.

— Кто это? — спросила она, поджимая губы немного брезгливо.

— Модистки. — Хугебурка поманил их рукой. — Выберите себе одно из четырех платьев. Они помогут вам одеться и причешут.

— Вы уверены?

— Я ни в чем не уверен, капитан. Большую часть моей жизни я провел в состоянии полной растерянности. Одевайтесь. Я подожду вас здесь.

Бугго, в зеленом и серебряном, в золотых чулках с узором в виде рыбьих чешуек, с бусиной на лбу и восьмиугольными монетками по подолу, шла по улицам портового города, кося глазами по сторонам. Это был обыкновенный городок, каких много во Вселенной — невзрачный, но местами очень симпатичный. Улицы были сплошь вымощены гладким пластиком на подушке с устройством антигравитации; при ходьбе они легонько пружинили под ногой, и Бугго поняла, почему здешние женщины носили мягкие туфли: приятно ощутить подошвой подпрыгивание пластикового настила.

— Здешние мужчины уже издали угадывают настроение женщины по походке, — сказал Хугебурка, как будто прочитав мысли Бугго. — Если она семенит, мелко раскачивая доски, — значит, ищет себе друга. А если шагает широко, медленно — значит, ее лучше не трогать.

— Антиквар об этом знает? — спросила Бугго, останавливаясь.

Хугебурка схватился за устройство внешней связи и вызвал Калмине.

А весть о том, что какая-то худышка, штурман эльбейского торгового флота, уничтожила экипаж Нагабота и зацепила «Птенца» со всем грузом, неслась, спотыкаясь и падая, по портовым барам и всему городку и за ночь распространилась за его пределы.

Бургарита была маленькой планеткой с короткими сутками. Торопливый ритм смены дня и ночи делал здешних обитателей нервными, легко возбудимыми. Некоторые, из числа местной аристократии, содержали изолированные от внешнего мира особняки, где искусственно были установлены более удобные эльбейские сутки. Это создавало для всех дополнительные неудобства.

Губернаторский дворец медленно покачивался в смуглом, разреженном воздухе, доминируя над городом. Высокий фундамент то надувался и выпячивался под тяжестью дворца, то слегка вытягивался, подталкивая здание вверх.

Фасад из белого пластика сверкал в красноватых солнечных лучах. Два огромных пластиковых кренчера, ярко раззолоченных, с зеленой полосой вздыбленной шерсти вдоль спины, карабкались по стене и сталкивались под круглым окном над главным входом. Из двери, как язык изо рта, вывешивалась сплетенная из металлических канатов лестница.

Бугго остановилась перед дворцом, подбоченясь, закинула голову. Фиолетовое небо Бургариты, изливающее густой свет здешнего полудня, как бы почивало на плоской крыше.

Хугебурка поглядел сбоку на Бугго, подергал углом рта. Краем глаза она уловила его гримасу.

— Вам, конечно, вся эта затея глубоко противна? — спросила Бугго насмешливо.

— Идемте, — с отвращением сказал Хугебурка. — Ненавижу выяснять отношения в разгар боевых действий.

Бугго повернулась к нему.

— А мы ведем сейчас боевые действия?

— Вот именно. Идемте же.

Внутри особняк был голым, как яичная скорлупа: гладкие пластиковые стены, кое-где размалеванные абстрактными узорами в две и три краски; пол, мало отличающийся от мощения улиц. Все это непрерывно покачивалось и ходило ходуном.

— Как здесь можно жить? — изумлялась Бугго, привыкшая к полумраку тесных, густо населенных вещами комнат. — Человеку свойственно любить шероховатое, обладающее фактурой, а не эту синтетику. Чем ее смазывают?

— Вы не правы, — возразил Хугебурка.

Бугго вскинула брови. Хугебурка схватил ее за руку.

— Как вы не понимаете! Помните, что я вам говорил о женской походке? Алабанда угадывает любое настроение своих подчиненных и визитеров. Он знает о нас гораздо больше, чем вы предполагаете. В таком доме ему не нужны камеры слежения. Любое техническое устройство можно обмануть, но нельзя имитировать биение сердца.

— А если тренироваться? — строптиво спросила Бугго.

— Бургарита — пиратская база. Здесь живут по большей части нетерпеливые люди, не склонные к созерцательности и самоконтролю.

— Какой вы умный! — сказала Бугго.

В приемной губернатора имелись приваренные к полу кресла и столик на колесиках, весело катавшийся от кресла к креслу. Для того, чтобы он направился к любому из присутствующих, достаточно было потопать по полу — и тотчас столешница со всеми имеющимися на ней напитками и угощеньицами оказывалась возле желающего.

Алабанда был сегодня трезв, одет в серое и вовсе не выглядел безумным.

Стоило Бугго занять кресло, как к ней стремительно рванулся столик, на котором между прозрачными, вмотнированными в доску столешницы бутылями лежала маленькая планшетка.

— Это вам, капитан, — Алабанда указал толстым пальцем на планшетку. — Включите.

Бугго активизировала экран. Высветились столбцы цифр общепринятого начертания и буквы чужого алфавита.

— Что это?

— Расчетные схемы «Птенца», списки контрактов, имена подруг Нагабота, адреса партнеров, карточные долги. Сбоку есть переход на универсальный переводчик.

Бугго нашла и погладила подушечкой пальца маленький выступ. Буквы поблекли, сменились другими, менее четкими. Бугго мельком глянула на строчку «приборная доска, пластик — рассчитанная стоимость 30 экю», отложила планшетку.

— Я правильно понял, — заговорил снова Алабанда, глядя на Бугго пристально и доброжелательно (зрачки в глазах пляшут, один словно бегает по кругу, другой мечется взад-вперед, но оба то и дело впиваются в капитана Анео). — Вы хотите отдать долги, получить поживу и забрать месть?

— Да.

Хугебурка рядом с Бугго наливал себе вино. Густая жидкость с громким, назойливым бульканьем капала в стакан из маленького крана. Этот звук раздражал Бугго и вместе с тем помогал ей собраться с мыслями.

Алабанда сцепил пальцы на животе. У него была весьма широкая талия, что еще больше подчеркивалось покроем одежды, но рыхлым или жирным он не выглядел. Плотным — да. Вылепленным из сырой глины. Такой, что самая острая сабля застревает.

— Расскажите о гнилой сделке, — потребовал он.

— Разве у вас нет информации?

— Мне важна ваша точка зрения.

— Почему? — в упор спросила Бугго.

Хугебурка опять тревожно забулькал вином почти над самым ее ухом.

Алабанда пояснил, вращая пальцами над серо-парчовым брюхом:

— Потому что именно эту точку зрения я буду поддерживать.

— Хорошо, — сказала Бугго. — Чиновник военного ведомства Вейки, некто Амунатеги, договорился с покойным Нагаботом…

Алабанда прервал ее оглушительными аплодисментами. Он хлопал в ладоши, подскакивая на своем кресле, и столик конвульсивно дергался перед Хугебуркой, мешая тому цедить вино в стаканчик.

— Великолепно! — воскликнул Алабанда. — О, продолжайте, умоляю! «С покойным Нагаботом»… Как в книге! Обожаю!

Хугебурка подсунул Бугго выпивку. Она взяла, пробежала пальцами по стеклопластику стакана, как будто пробовала на звук музыкальный инструмент.

— …о поставке нескольких сотен единиц оружия массового поражения, — невозмутимо продолжила Бугго.

— Конкретней! — крикнул Алабанда, стараясь ей подыгрывать.

— Гранаты с химической начинкой. — Бугго вызывающе положила ногу на ногу и покачала туфлей.

— Так вот как вы их убили? Гранатами с химической начинкой?

— Да, — подтвердила Бугго. — Именно так. — И перестала качать ногой.

— Почему вы обвиняете в гибели Нагабота и всего экипажа «Птенца» этого чиновника, как его… — Алабанда сделал вид, что забыл имя. Однако у Бугго возникло стойкое убеждение в том, что губернатор притворяется. Он знал о существовании Амунатеги еще до появления Бугго. Просто ему не хотелось произносить это имя вслух.

— Потому что он столкнул нас в открытом космосе, — сказала Бугго, также избегая называть чиновника. — Потому что он представил нас Нагаботу как беззащитных дураков, которых он возьмет голыми руками.

— Милая красавица, но ведь он мог добросовестно заблуждаться на ваш счет, — Алабанда незаметно переместился в кресле. Столик, как дрессированная собачка, покатился к нему и начал ездить от одного колена губернатора к другому, взад-вперед, взад-вперед. Алабанда поймал со стола сочный фрукт и впился в него крашеными зубами.

— В любом случае Амунатеги не предупредил Нагабота о том, что в моем экипаже находится опытный боевой офицер, отличник Академии, — стояла на своем Бугго.

Она четким жестом указала на Хугебурку. Тот вскочил, коротко поклонился, сел. Алабанда направил столик к нему.

— Угощайтесь! Угощайтесь! — вскричал он.

Хугебурка криво улыбнулся и взял комок сладкого лакомства, облепленного маленькими кислыми ягодками.

— Сразу в рот! — разволновался Алабанда. — Прекрасный выбор! Мое любимое! Кладите в рот целиком, немного пососите, а потом раздавите зубами несколько ягодок. Вот так едят шнеги.

— Шляпа Господня! — сказал Хугебурка. — Это какую надо иметь пасть!

Алабанда рассмеялся. Хугебурка кушал шнеги с таким видом, как будто руководил погрузкой и распределял контейнеры по трюмам. Шнеги полностью склеил его челюсти и вывел старшего офицера «Ласточки» из общения на добрый десяток минут.

Алабанда вновь обратился к Бугго.

— Но этот ваш Амунатеги мог и не знать о присутствии боевого офицера на борту «Ласточки».

Бугго передернула плечами, разметав бубенцы на шнурах по спине и груди.

— Капитан Алабанда, — холодно произнесла она, — готовя операцию такого масштаба, пренебрегать деталями — преступно.

Она прямо сочилась презрением. Алабанда созерцал ее с немного снисходительным восхищением.

— Послужной список членов моего экипажа — вполне доступная информация, — продолжала Бугго напористо, — а господин Амунатеги поленился ознакомиться с ним. В результате капитан Нагабот был введен в заблужение, за что поплатился жизнью.

Алабанда подал вперед свое массивное тело.

— Отлично! Полагаю, вы уже состряпали план?

— Во всех деталях, — уверенно ответила Бугго.

Работа по ликвидации Нагаботова наследства взорвалась, словно бомба, и разметала экипаж «Ласточки». Антиквар готовил корабль к аукциону, наскоро проводя инвентаризацию и забирая все интересное, если оно не было включено в список. Уже были вывешены объявления о торгах. Губернатор Бургариты объявил о своем личном покровительстве госпоже Анео.

Хугебурка связался с представителем заказчика и занимался завершением сделки по ауфидиям.

В разгар его переговоров по стереовидению в рубку вошла Бугго. На капитане была серая майка и комбинезон со спущенными лямками.

— Э-э, — обратился Хугебурка к представителю заказчика и метнул на Бугго быстрый взгляд. — Одно мгновение. Мой капитан хочет мне что-то сообщить.

Он успел как раз вовремя, чтобы оттеснить Бугго и не впустить ее в поле зрения собеседника.

— Вы что? — возмутилась Бугго.

— А вы что? — разъяренным шепотом проговорил Хугебурка и стал, как снежная туча — черным. — Это пираты! Они презирают голодранцев! В каком вы виде, госпожа Анео?

Бугго смерила его гневным взглядом.

— Аристократизм нельзя надеть или снять, господин Хугебурка.

Он безнадежно махнул рукой.

— Неважно. Что вы хотели сказать?

— Что к моменту приемки груза они должны подготовить червячью пастушку.

— В каком смысле — подготовить? — не понял Хугебурка. — Она вполне подготовлена.

— В том смысле, что им следует подыскать какого-нибудь франта, который захочет размалевать свое тело узорами. Вероятно, стоит ввести на это моду… Пусть подготовят рекламу, что ли…

— Погодите! Но ведь у нас уже есть пастушка! Зачем создавать лишние сложности? Сделка и без того непростая.

— Не вижу никаких особых сложностей, — возразила Бугго. — Я же сказала, достаточно установить моду на раскрашенную кожу. При здешней манере одеваться это плевое дело. А Нагаботову червячью пастушку я забираю себе. Это мой капитанский приз.

— Капитанский каприз, — поправил Хугебурка.

— Называйте как хотите, — фыркнула Бугго. — Мне необходима горничная. Я хочу, чтобы кто-то следил за моей одеждой и подавал мне кофе в постель. Ну, что стоите? Идите, договаривайтесь! У меня куча дел.

И ушлепала, босая, оставив Хугебурку разбираться с заказчиком, которого истерзали подозрения, что его пытаются облапошить.

— Назовите конкретное количество червячков, — наседал он. — Вы их перецифровали?

— Их продают на вес, — устало отбивался Хугебурка. — Послушайте, мы ведь снизили цену.

— А почему вы требуете, чтобы пастух был наш? Это опасно? Ваш пастух скончался? Может быть, он был болен и заразил их?

Хугебурка послал Бугго мысленное проклятье. Не мог же он сказать правду. Что Бугго не желает оставлять у пиратов эту женщину, у которой отрезали язык. Что капитана наверняка попросил об этом Калмине. И что он сам, Хугебурка, считает необходимым ограничивать количество тяжких испытаний, выпадающих человеку в жизни.

Поэтому он сказал своему партнеру по переговорам:

— Нет, просто наш капитан хочет иметь на корабле женскую прислугу, а эта рабыня не значится ни в инвентарном списке корабля, ни в описи груза и, следовательно, является капитанским призом.

— Понятно, — хмуро отозвался собеседник, чувствуя, что его все-таки обвели вокруг пальца.

За ауфидиями прислали погрузчик с большой, герметично закрывающейся цистерной из прозрачного сверхпрочного пластика. По дну цистерны переступали двое голых подростков. Они глупо ухмылялись сквозь стенки и надували щеки. Над цистерной переливался ядовито-яркими красками большой рекламный стенд.

Хугебурка подбежал к цистерне, хлопнул по ней ладонями. Из кабины погрузчика высунулась косматая черная голова.

— Хугебурка? — крикнула голова.

— Шланг! — потребовал Хугебурка, не тратя времени на знакомства и разговоры.

Из кабины выскочил коротышка-эльбеец в желтых штанах с бантом на заду, полуголый и босой. Вдвоем они совладали с широким проворным шлангом, который норовил ухватить людей за ноги гофрированными кольцами. Цистерну соединили с грузовым трюмом «Птенца».

— А перегонять их как будем? — деловито осведомился коротышка и сплюнул, попав себе прямо в босую ногу. — Под давлением или как?

— Они сами полезут, — сказал Хугебурка. — Мы эвакуируем нашу пастушку, и они поползут на тепло человеческого тела. Скажи этим двум — пусть попрыгают и разогреются.

Коротышка постучал пальцами по стенке цистерны и несколько раз сильно взмахнул в воздухе руками, сделав строгое лицо. Подростки принялись скакать и что-то орать, широко разевая рты, — наружу никаких звуков не доносилось.

Хугебурка не был вполне уверен в том, что говорил. Он вычитал это на сайте «Ауфидии. Транспортировка». Такие сайты, как и лоции, иногда включают в себя традиционно легендарные сведения, вроде известий о женщинорыбах с поющими волосами.

Хугебурка бегом вернулся на «Птенца», велев коротышке ждать у цистерны. Тот привалился плечом к кабине, вынул из-за пояса штанов комок белой жвачки, сунул за щеку и о чем-то глубоко задумался. Хугебурка быстро вошел в помещение, где содержались ауфидии, и знаком приказал пастушке выбираться в соседний отсек, оборудованный нарами. Она осторожно избавила свое тело от червячков и последовала за ним, неловко спотыкаясь и озираясь. Дверь запечатали. Девушка присела на край нар, повинуясь быстрому жесту офицера, и стала ждать. В ярком свете ламп Хугебурка видел, как она поворачивает голову вправо-влево, ни на что особо не глядя, рассеянно.

Сдернув одеяло с нар, Хугебурка набросил его на плечи голой женщины. После шелковистых прикосновений ауфидий теплая ткань царапала чувствительную кожу и вызывала раздражение. Девушка тотчас принялась скрести себя под одеялом ногтями, и вид у нее делался все более виноватым.

Хугебурка этого не замечал — был слишком занят. Он еще раз проверил крепление шланга, пробежал по грузовому трюму, выскочил, спрыгнув с трапа, и велел погрузчику открывать свой клапан. После короткой паузы ауфидии панически хлынули в шланг. Брошенный на землю, он извивался и вздрагивал, как живой, и стремительно покрывался изнутри разноцветными разводами. Червячки заполнили цистерну на треть. Подростки, облепленные серебристыми тельцами, хихикали и морщили лица — им было щекотно.

— Срамота, — молвил коротышка и снова плюнул, на сей раз стараясь быть осмотрительней.

Когда погрузчик отбыл, оставив Хугебурке гору документов и запечатанные пачки денег с висячей печатью Эльбейского кредитного банка, старший офицер «Ласточки» вернулся на «Птенца». При виде его пастушка потянула на себя одеяло, от которого было избавилась. Хугебурка остановился перед ней, чувствуя неловкость.

— Ты меня слышишь? — спросил он. — Ты понимаешь?

Она встала, кротко моргая.

— Если ты меня понимаешь, то кивни.

Она послушно кивнула и переступила босыми ногами, комкая упавшее на пол одеяло.

— Тебя забирает капитан, — сказал Хугебурка. — Госпожа Бугго Анео.

Она опять кивнула.

Хугебурка немного подумал. Он испытывал определенные затруднения, приказывая человеку, которого не мог спросить: «Вопросы есть?». Поэтому Хугебурка сказал так:

— Я отведу тебя к ней в каюту. Выбери себе вещи. Одежду, гребешки, туфли. Бери, что захочешь, только не трогай форму. Ясно? Ты понимаешь, что такое форма?

Она кивнула, кося по сторонам. Рот у нее был приоткрыт, от непрерывного ношения маски нос распух, а углы губ воспалились и покрылись коростой. И кожа вся сплошь в узорах и разводах. Хугебурка бестрепетно взял это существо за руку и потащил к выходу.

Бугго была с Алабандой. Он показывал ей пустыню с борта своего флаера. Они скользили над зеленоватыми песками, которые перед рассветом начинали звонко, пронзительно скрипеть, смещая певучие массы под напором утреннего света. Это пение предвосхищало быстрое появление красноватого солнца Бургариты. Внезапно вспыхивали изумрудным огнем пески, золотые лучи змеями пробегали по зелени, а затем из-за горизонта выскакивало светило и с ходу принималось палить немилосердно. Алабанда находил это великолепным.

В пустыне, в подземном помещении, оборудованном стабильной вентиляцией и искусственным освещением, идентичным эльбейскому, располагался большой завод. Алабанда был его владельцем. Бугго, обмотанная вместо платья двумя разноцветными шарфами с бахромой, в туфлях на игольном каблуке, висела на руке Алабанды, и он нес ее по лестницам и переходам, мимо прозрачных кабинетов технологов, по лабораториям, комнатам отдыха, где были цветы и бассейны с зеленоватой водой, сквозь чад и смрад заводского борделя, в цеха по отливке изделий, в закуток предводителя смены, и там быстро, нахально мигали цифры на планшетках, неслась из уст тарабарщина, порождаемая «Универсальным переводчиком Лололера», на которой Бугго теперь изъяснялась почти как на родном языке. Все это изливалось сплошным потоком — череда лиц, интерьеров, машин, компьютерных экранов, стереовизоров, слов, слов, слов, — а затем опять шаги, переходы, двери, лестницы и ветер, горячий мощный ветер пустыни, пытающийся сорвать седоков с флаера и превратить их в песок, песок, песок…

Там, перекрикивая шум двигателя и низкий рев ветра, Алабанда рассказал Бугго об Островах.

Ветер выхватывал слова из губ Алабанды и трепал их, превращая в лоскуты, но Бугго ловила эти лоскуты и соединяла их в узоры, и в глубине этих причудливых извивов, на месте соединения обрывков, вдруг начинали проступать очертания фигур, абрисы лиц, ветки деревьев.

На краю сектора — Алабанда еще юноша, он младший помощник штурмана, варит кофе всем старшим офицерам и в свободное время заглядывает штурману через плечо: что и как тот делает (а тот больше пьет арак и дуется в кругляши — но кто же прокладывает, в таком случае, курс?) — и там, на краю сектора, был малый челнок. Какие-то люди, потерпевшие крушение. Смутно знакомые лица, розоватый пушок на круглом изгибе черной женской щеки, в зрачке — отражение дерева, полного золотых плодов. Как одержимые, помчались они тогда разыскивать Острова — десяток астероидов в безымянном, никем не исследованном поясе, там, на краю сектора. Они провели в скитаниях почти год по счету Бургариты. У них отекали ноги и лица от синтезированной пищи, а в глазах стало появляться размазанное, искаженное отражение тех же деревьев. Чужая память застревала в их сознании, они напивались и бредили, но не могли уйти с границы сектора, потому что Острова постоянно находились рядом.

— Рай, Бугго! — кричал Алабанда. — Вот что это было! — вопил он. — Рай — это отрава! Мы болели от его близости!

А потом они начали умирать, один за другим, и Алабанда больше никому не варил кофе — он захватил бортовой компьютер и сам прокладывал курс, прошивая пространство на краю сектора мелкими стежками, взад-вперед, взад-вперед.

Что-то случилось с раем, что-то ужасное произошло в результате поступка древних людей, погубивших деревья, и рай оторвался от Земли Спасения. Космическим ветром несло его по пространствам, которые создал Бог.

— О, если бы рай стоял на месте и просто разрастался, как ему было заповедано, если бы он ширился вместе со Вселенной, — бормотал Алабанда. — Но рай пронзил Вселенную насквозь, как игла, и стал недоступен и опасен.

Там, на краю мира, едва цепляясь за рассудок, Алабанда уже сделался капитаном, и теперь та женщина с розовым пушком на щеках приносила ему в каюту безвкусный, искусственный хлеб, продукт третьей, четвертой переработки, — они ждали, пока Острова явятся им, и выплевывали зубы изо рта.

— Я помню, как наши зубы уплывали в черноту за иллюминатором, — кричал Алабанда, — они уплывали грызть и кусать бесконечность!

Он грозил кулаком низкому небу Бургариты, и слезы, срываясь с его лица, оседали на скулах Бугго.

И Острова прошли мимо них, едва не царапнув иллюминатор — однажды, в начале второй смены, когда почти все были пьяны и тряслись возле мутных окон. Сквозь пластик, размазанные, точно в зрачках безумца, просматривались деревья, птицы, тихие животные.

— Я видел музыку! — орал Алабанда. — Она висела на ветвях, и ее можно было снять, как белье с веревки, ее можно было пересчитать, надеть на пальцы! Клянусь слюнями Ангелов, она была там, такая густая, что некоторые люди намазывали ее на хлеб!

Зеленые пески Бургариты расступались под мощным брюхом флаера, раздуваемые ветром, и волочились за ним почтительным шлейфом, и взбаламученный воздух пустыни играл крошечными изумрудными искрами, а Алабанда кричал и бредил райскими Островами, и Бугго всем своим существом понимала их реальность, их неизбежность, подобную смерти или течению времени.

— Мне нравится имя Тагле, — сказала Бугго, рассматривая свою новую служанку. — А тебе?

Червячья пастушка стояла посреди капитанской каюты и облизывала губы, тревожа коросту в углах рта. На ней было длинное белое платье, почти прозрачное, без рукавов и без швов по бокам. На руки она натянула перчатки до локтя. Выше перчаток и в разрезах сбоку парчово светилась узорная кожа. Лицо в золотистых, красных, синих разводах выглядело жутковато, но вместе с тем привлекательно. Чем-то оно гармонировало с рассказом Алабанды.

— Тагле, — повторила Бугго. — Как тебе?

Девушка наклонила голову.

— Не могу же я тебя никак не звать?

Она опустила голову еще ниже.

— На «Ласточке» полно пустых кают, — продолжала Бугго. — Выбери себе любую. Я хочу, чтобы ты не покидала мой корабль до нашего вылета.

Девушка кивнула. Бугго показалось, что в ее глазах появилось вопросительное выражение, и почти сразу догадалась, в чем дело.

— Ауфидий мы продали. У них теперь другие пастухи.

Тагле — если, конечно, она будет носить это имя — радостно заулыбалась. Ее волновала судьба червячков.

— Если хочешь, я прикажу Антиквару, чтобы он тебя не беспокоил, — добавила Бугго. — Как тебе Антиквар — понравился?

Тагле пожала плечами. Бугго так и не поняла, как ей трактовать этот жест, и решила в конце концов никак его не трактовать, а пустить дело на самотек. У нее хватало забот с аукционом.

Торги за «Птенца» велись весь третий день пребывания Бугго на Бургарите. Она не уставала радоваться тому, что сутки здесь короче стандартных. Это давало ей дополнительный запас времени перед появлением на Вейки.

Традиция требовала проводить раздачу долгов после окончания аукциона, но по просьбе капитана «Ласточки» эти два процесса совместили. Бугго торопилась. За аукционистом наблюдал великолепный Калмине, разодетый в атлас и украшенный цветами из тончайших листков металла и жесткой ткани: такое сочетание давало поразительный эффект (Калмине утверждал, ссылаясь на фундаментальную коллективную монографию «Философия одежды», что здесь также содержится некая мировоззренческая концепция). По замыслу Бугго, Калмине должен был олицетворять для бургаритских судоторговцев процветание экипажа «Ласточки».

Хугебурка, сидя в тени, под полосатым навесом с бахромой, долго, въедливо проверял один за другим предъявляемые счета и расписки и скудно выдавал из пачки лежалые денежные купюры.

Женщин после себя Нагабот оставил всего двух. Одна привела за руку трехлетнего мальчика, который, как она уверяла, являлся точной копией покойного капитана.

— Не нахожу, — цедил Хугебурка.

— А вы взгляните! — наседала женщина.

Хугебурка взглянул. Угрюмый ребенок несколько мгновений, не мигая, смотрел ему в глаза, а после, не меняя выражения лица, высунул длинный лиловатый язык. Хугебурка дал женщине десять экю и положил поверх пачки денег пистолет.

Вторая, заплаканная красавица с раззолоченными косами, уверяла, что Нагабот обещал на ней жениться.

— Если вам угодно, исполнение этого долга я могу взять на себя, — кисло предложил Хугебурка.

Дождавшись перевода, красавица оскорбленно взвизгнула и убежала.

Бугго критически созерцала и красавицу, и многочисленных раздатчиков кругляшей из игорных домов — унылых и носатых, похожих между собой, точно один стакан на другой; и людей неопределенных занятий, с бумажными счетами за выпивку и просто долговыми кара-кульками. Подпись Нагабота была введена в ручной индикатор. Хугебурка водил индикатором над бумажками, а лампочка «Удостоверено» то зажигалась, то не зажигалась, и претензии, в соответствии с этим, то удовлетворялись, то отклонялись.

Сама госпожа капитан этими мелкими делами как будто не интересовалась — так, приглядывала.

Калмине, когда она заходила на аукцион, метал в ее сторону торжествующие, сверкающие взоры. Цена «Птенца» взлетела до двух с четвертью миллионов экю.

Солнце уже падало к горизонту. Строения космопорта, башни и вышки, вращаясь и шевелясь на фоне неба, начали изменять цвет, становясь из белых и желтых красными и лиловыми — таково было свойство здешней атмосферы. В окнах домов загорелись густо-красные огни. Марево света пробегало по городу. Торги готовились завершиться, и вскоре действительно разнесся мерный бой тяжелого молотка: «Птенец» перешел в собственность нового владельца. Хугебурка тоже освободился от кредиторов. За эти несколько часов он постиг сущность Нагаботова нрава и возненавидел погибшего капитана за мелочность еще больше, чем за работорговлю и попытку уничтожить «Ласточку» со всем ее экипажем.

— Меня совершенно не мучает совесть, — сказал он Бугго. — Редкостная гадина был этот Нагабот.

Бугго рассеянно кивнула. Банковская страница в ее планшетке претерпевала стремительные изменения, цифры обезумели, сменяя друг друга; вспыхивали поступления, чуть сползали назад после вычитания процентов, опять наращивали массу и наконец замерли в виде «окончательного баланса» в два миллиона четыреста восемьдесят две тысячи экю.

Бугго сунула планшетку в сумку, глянула на небо и опять подумала об Алабанде и Островах. Она вспоминала о них целый день, понимая, что напитывается ядом, от которого потом не будет спасения.

— А где Охта Малёк? — спросила она вдруг.

Ответа ей не дали, потому что этого никто не знал.

Калмине, пьяный от мыслей о богатстве, ушел к себе в каюту — предвкушать новое состояние и строить планы. Хугебурка пошатывался от усталости и ненависти к людям. Бугго отправила его на корабль — проверять готовность «Ласточки» к полету. У нее оставались еще дела с Алабандой. Хугебурка посмотрел вслед своему капитану — как она быстро, бойко бежит на высоченных каблуках, в платье из белых и синих лент, местами сшитых так, чтобы из них надувался пузырь, а местами свободно болтающихся — и вдруг ему стало очевидно, что однажды она уйдет навсегда. Это было мгновение предельной ясности, от которого стало больно, а после все смазалось, сменилось усталостью и новыми заботами, и Хугебурка зашагал на корабль.

Алабанда носил Бугго на плечах, грузно ступая вместе с ней по чуть качающейся мостовой. Она держалась за его густые волосы, то и дело склоняясь к огромному, жесткому уху, из которого торчала шерсть, чтобы сказать в эти заросли пару слов.

— Я был у Острова совсем близко, — гудел Алабанда, уже снова пьяный, безрассудный. — Там не было атмосферы, там не могло быть ничего — голый камень в пустом пространстве, а вокруг мерцание. И вдруг, на мгновение, я увидел там все.

…Пустота сменилась видением сада. И там стояла женщина, одетая крыльями, а в ручье, у ее ног, текла тишина. Невесомое, бесплотное пламя охватило сердце Алабанды, и он отправил на Остров челнок, но челнок прошел сквозь плоть метеорита и сгорел, а камень в космосе вновь был голым и бесплодным.

— Боже! — кричал Алабанда, шагая с Бугго на плечах по ночной Бургарите. — Боже, эта тишина!..

— Разве смерть — не тишина? — спросила Бугго, рассеянно озираясь по сторонам: один за другим наливались синеватым светом фонари, усугубляя темноту густых небес.

— Та тишина была жизнью, — сказал Алабанда, снял с ноги Бугго туфлю и запустил ею в какого-то голодранца, который вдруг остановился, завидев губернатора, и нехорошо сверкнул глазами. Получив каблуком в висок, голодранец взялся обеими ладонями за лицо и сел на мостовую.

И тотчас из темноты послышался вопль, как будто там только и дожидались этого мгновения.

Бугго насторожилась, тронула Алабанду за волосы.

— Идемте туда.

— Нас ждут, — напомнил он.

— Нет. — Бугго взбрыкнула. — Мне надо туда. Туда! Ясно? — И потянула губернатора за жесткую прядь.

Алабанда развернулся всем торсом и двинулся на крики.

Улица, тесно застроенная домами, расступилась, обнажая ярко освещенный двор. В глубине его находилась какая-то плоская, как будто размазанная по земле постройка. Во дворе в странных позах застыли статуи, в основном железные, но встречались и каменные; а подойдя поближе, можно было заметить рядом и людей, таких же искаженных и вывернутых, как эти причудливые произведения искусства. Люди метались среди статуй, смешивая свои тени с их колеблющимися тенями, и кричали. А громче всех орал кто-то простертый у подножия железной бабищи с большим овальным отверстием между тонкими треугольными грудями.

Алабанда присел на корточки и спустил Бугго на землю. Бедра женщины и ленты ее платья скользнули по щекам Алабанды, когда она сползала с его плеч. Хромая, в одной туфле, Бугго подбежала к лежащему и сильно ударила кулаком по голове какого-то человека, который попытался ей помешать.

Охта Малёк валялся с расквашенным лицом, пачкаясь, греб ногтями землю и вопил:

— Не пойду!

Потом он вдруг увидел своего капитана — лицо бледное, в красных бликах колеблющегося света фонаря — и вытаращил на нее глаза, мутные от горя.

— Сука! — зашипел, заплевался Малёк. — Не пойду! Здесь сдохну!

Из полумрака двора опять выскочил кто-то и, изловчась, пнул Малька в бок. Он перекатился и снова заорал, пуская изо рта слюни и пену.

— Стоять! — вне себя крикнула Бугго, заметив, как в полумраке появился красный глазок лучевика. — Это мой человек, я его забираю!

Желтая нитка луча вмиг прошила пространство двора. Бугго упала рядом с Охтой.

— Алабанда! — позвала она, чуть оторвав лицо от земли.

— Алабанда! Алабанда! — забился Малёк, стукаясь затылком и скулой и с маху опуская наземь пятки. — Только он! Всегда он! Алабанда! Алабанда!

Он повернул голову и попытался укусить Бугго за локоть.

В темноте грохнул взрыв — непонятно, что и где взорвалось, но несильно, хотя у Бугго заложило уши, — а затем Алабанда заревел:

— Перестреляю! Вон!

Мостовая, еще не успокоившаяся после взрыва, мелко затряслась, как будто именно ее перепугали угрозы Алабанды. Бугго и Малёк остались во дворе одни.

— Идем, — сказала Бугго своему механику, — они сбежали. Пойдем на «Ласточку».

— Ненавижу тебя, — прошептал ей Охта и заплакал горько и безутешно.

Бугго растерянно смотрела, как он возит грязь ладонями по мокрому лицу, а после стремительно наклонилась и поцеловала его щеки и глаза.

— Идем, Охта. Пора домой.

Он замер, испытующе глядя на капитана, вздохнул глубоко, до самой своей маленькой утробы, и, поверив, встал на ноги. Охту сильно качало, но он не падал.

Алабанда в темноте кому-то свистел. Грохоча и вихляя прицепом, подъехал погрузчик.

— Гони к «Ласточке», — велел Алабанда, заглядывая в кабину. — Погоди, возьми тут двоих.

Он схватил ослабевшего Малька и забросил на прицеп, поверх крепежа. Бугго подошла, приседая на каждом шагу, в одной туфле. Алабанда сунул ей вторую, которую подобрал там, откуда сбежал подбитый им тип с нехорошим взглядом.

— Прощай, Алабанда, — сказала Бугго.

Он обхватил ее рот толстыми, мягкими, пахнущими ванилью и спиртом губами.

— Прощай, Бугго, — сказал, оторвавшись, губернатор Бургариты.

Бугго вскочила на погрузчик рядом с Мальком, и ночной город заплясал вокруг них на покачивающихся фундаментах, а небо, исчерканное метеоритами, мигало и переливалось, словно медуза, выброшенная штормом на светящийся лист рекламы.

Охта заснул, измученный алкоголем, побоями и ревностью. Бугго при каждом вдохе вспоминала запах губ Алабанды, и Острова наполняли ее сознание странными грезами.

Спустя сутки по эльбейскому счету «Ласточка» вошла в атмосферу Вейки. В маленьком космопорту ее ждали. Оркестр из пяти человек, коротконогих, с бочкообразными телами, сыграл кратко, устало, отсалютовал воздуху инструментами и ушел. Оркестранты были затянуты в черную кожаную одежду, которая облепляла их и подчеркивала все многочисленные жировые складки на спине и вокруг талии.

Бугго, стоя на трапе с папкой под мышкой и планшеткой за поясом юбки, озабоченно смотрела на приближение военной развозки, выкрашенной в серый цвет. В развозке сидели несколько человек, за пультом управления находился солдат, сгорбленный, клюющий носом приборную доску. Едва развозка замедлила ход, из нее выскочил молодой офицер — подтянутый, строгий красавец. Затем, уже после полной остановки, наружу выбрался пожилой, рыхлый, в штатском, но с орденами; а последним, настороженный, явил себя господин Амунатеги.

Бугго приветствовала их с утомленным видом и сбежала по трапу.

Пожилой, с орденами, небрежно ответил на ее приветствие, посипел астматически и наконец спросил:

— Поломка… насколько серьезна?

— Неполадки в двигателе! — звонким голосом отвечала Бугго, и ее глаза оловянно блестели. — Неустойка вычтена из жалованья механика!

Она порылась в бумагах, сложенных в папку, извлекла оттуда лист с чертежами двигателя и схемой поломки (вышедшие из строя детали помечены красным), лист с актом о ремонте за подписью Бугго, лист с указом о вычете неустойки из жалованья механика за подписью Бугго и небрежной закорючкой, оставленной вечно промасленными пальцами Малька. Все эти документы Бугго подала пожилому. Тот взял бумаги, подышал над ними, но говорить передумал, вернул Бугго и просто кивнул.

— Разрешите производить отгрузку? — спросила Бугго.

Пожилой махнул рукой и заковылял обратно к машине, в которую уселся с нескрываемым облегчением, а Бугго перешла в распоряжение красавца, который оказался адъютантом пожилого.

— Младшекомандующий Тоэски! — представился он, салютуя с подчеркнутой небрежностью и глядя мимо Бугго.

— Капитан Бугго Анео! — сказала Бугго, отбрасывая руку от своего виска так резко, словно обожглась. Нарочитый жест, принятый среди офицеров военного флота Эльбеи, кастовый знак замкнутой среды.

Тоэски на мгновение замер. Застыли зрачки в его глазах, чуть опустились уголки губ. Затем он взял у Бугго акт сдачи-приемки груза, ввел в свою планшетку данные описи и вместе с капитаном нырнул в трюмы «Ласточки».

Амунатеги, не удостоенный ни единого взора, без приглашения полез следом. Ему не препятствовали, но Хугебурка, который встретил комиссию военного ведомства внутри корабля, не выпускал этого человека из поля зрения ни на миг.

В грузовых отсеках царил полный порядок. Бугго пришлось заплатить упаковщицам в порту Бургариты, чтобы те за два коротких дня ликвидировали разгром, произведенный Хугебуркой. Пломбы вполне удовлетворительно подделали местные фальшивомонетчики. Молодой господин Тоэски осматривал контейнеры, делал у себя пометки, рисовал на ящиках значки мелками и кивал, кивал. После каждой принятой партии он связывался с начальством по устройству внешней связи и докладывал о ходе работ. Ангары уже распахнули ворота и выпустили на волю бойкие погрузчики. Прибыла высокая машина с лентой автотранспортировки; вокруг нее бродили солдаты с недовольными, сонными лицами.

Амунатеги таскался за Бугго и Тоэски, время от времени вступая в разговор. Отвечая ему, Бугго всякий раз демонстрировала, что успела позабыть о его присутствии и крайне удивлена, услышав его голос. Амунатеги пытался выведать, что известно экипажу «Ласточки», а что ему неизвестно. Хугебурка понимал: этот гладкий господин до последнего надеется, что им удалось каким-то образом отбиться от пиратов и что они ничего не знают об истинном содержимом голубых контейнеров. И тогда Амунатеги останется только подменить одни стандартные контейнеры другими, а гранаты доставить по назначению тем, кто заплатил ему за транспортировку.

— Могу ли я поговорить с вашим механиком? — спросил Амунатеги любезно. Он улыбался и моргал вполне невинно.

Тоэски трогал пломбы, быстро чертил мелком номер за номером и делал у себя пометку за пометкой. Славно, весело щелкали клавиши планшетки, дело шло.

— Для чего вам наш механик? — удивилась Бугго, в очередной раз взглянув на Амунатеги так, словно ожидала увидеть у себя в трюме что угодно, только не это.

— Я и сам механик по первому образованию, — пояснил Амунатеги. — Мне интересно, как вы справились с поломкой в условиях космического перелета. Помню, что это очень непростое дело.

Хугебурка хотел вмешаться и напомнить Амунатеги, что все это его не касается, но Бугго опередила:

— К несчастью, такое невозможно. Мучимый угрызениями совести, наш механик покончил с собой.

И тут Амунатеги надломился. Глаза его метнулись в сторону, губы посинели — как тогда, на Хедео, когда едва не попадали с полок голубые контейнеры.

Против воли у него вырвалось лягушачье:

— Как? Как?

Бугго открыла рот, намереваясь сказать: «Бросился в атомный реактор», но Хугебурка опередил ее:

— Повесился на подтяжках.

— Зеленая партия, триста штук, — бодро рапортовал Тоэски, идеальный мужчина.

В устройство внешней связи слышно было, как тяжело дышит заслуженный старик в орденах.

Они перешли в следующий отсек, где на полках, прочно пристегнутые ремнями, стояли голубые контейнеры.

Спустя годы Бугго представляла себе эту сцену не плавно, не как последовательную смену минут, перетекающих одна в другую, но как череду прыжков и замираний. Стеллажи с ровными кубами голубого цвета, запрокинутое лицо Амунатеги, красавец-адъютант с куском мела в длинных пальцах. Затем — лента автопогрузчика, проникшая в трюм «Ласточки», и муравьиное переползание по ней контейнеров, помещенных в стандартные ячейки. Подневольные руки в солдатской форме, хватающие груз и переправляющие его на кары (и все время, непрерывным жалким фоном — лицо Амунатеги и его безмолвный крик, обращенный к солдатам: «Осторожнее! Осторожнее!»). Хугебурка, беспощадный, с тухлым видом, не отстающий от Амунатеги ни на шаг. И наконец, старик в орденах, пожимающий Бугго руку своей ужасной жесткой клешней — после того, как все контейнеры отгружены и последняя подпись поставлена.

— Вот и все, — молвила Бугго, возвращаясь на корабль. — Улетаем, как только дадут разрешение.

— А когда они дадут разрешение? — спросил Хугебурка, поправляя что-то на стене грузового отсека, освобожденного от голубых контейнеров.

— Как только произведут вскрытие всех ящиков и завершат визуальное обследование груза, — пояснила Бугго и хихикнула. — Ну, нам-то беспокоиться нечего. Мы — честные люди. У нас все полностью соответствует накладным.

Хугебурка отошел в сторону, и Бугго увидела на стене небольшой портрет Нагабота с траурным бантом в уголке.

— Очень мило, — одобрила она. — По-домашнему и с душой. Этот человек, в конце концов, подарил нам немало незабываемых минут.

— А ребенок у него противный, — вспомнил Хугебурка.

Бугго потянулась, хрустнула косточками. Хугебурка сел на пустую полку, согнулся.

— Я вас хотел спросить: дорого вы заплатили за заказ?

— А! — Бугго махнула рукой. — Дележка денег всегда волнительное занятие. Взрослые люди ведут себя как дети и глупо острят.

— Вы не ответили, — настойчиво повторил Хугебурка.

— Алабанда разместил заказ на собственном заводе. Изготовить муляжи гранат по образцу из такого дешевого материала, как литой пластик и песок, при том уровне производства… Боже, он должен был прислать мне счет! — Она схватилась за планшетку. Там действительно мигало: «Заказ АЛНО-6: гранаты, муляж, наполнитель песок. Общая стоимость — 632 экю. С любовью, Алабанда».

Бугго отбросила планшетку Хугебурке на колени, зевнула.

— Устала, — сообщила она. — Иду к себе.

В каюте капитана сидела Тагле. Две пустые бутылки валялись на полу, отвратительные и бесстыдные, как пьяные девки. Тагле сосала из кожаного бурдючка какое-то крепкое, пахнущее ягодами пойло, водила глазами из стороны в сторону, а по ее разрисованным щекам текли обильные слезы. При виде капитана она вскочила, держа бурдючок зубами, и стала заламывать руки, а затем метнулась к выходу и угодила в объятия Бугго.

Бугго Анео схватила ее за плечи и насильно усадила обратно на кровать. Тагле, не разжимая зубов, замычала.

Бугго призадумалась.

— Ты ведь напилась? — спросила она. — Очень мило!

Девушка с готовностью кивнула.

— Дай! — Бугго выдернула из ее зубов бурдючок и глотнула сама. — Тебе Калмине дал? Или Охта?

Она покачала головой.

— Сама взяла?

Бугго пососала еще из бурдючка.

— Иди спать, Тагле. Мы скоро улетаем отсюда.

Узорные руки, словно змеи, поползли к Бугго по воздуху. Они извивались и кружились, они, как чудилось Бугго, свивались кольцами и наконец ухватили ее за край форменной юбки. Пальцы с короткими пестрыми ногтями теребили подол, тискали и щипали его, а слезы непрерывным потоком стекали сверху, капая со скул, носа, подбородка.

— Знаешь что, — сказала Бугго, — давай-ка лучше споем!

Когда Хугебурка спустя час зашел к капитану — сообщить, что проверка груза полностью завершена и власти Вейки дают добро на вылет «Ласточки», — он обнаружил Бугго и Тагле сидящими рядом на кровати. Обняв др›уг друга и раскачиваясь, они весело мычали какой-то разудалый припев. Завидев Хугебурку, Бугго высвободилась и встала. Капитана чуть шатало.

— Амунатеги вылетел с Вейки на собственном корабле, — сообщил Хугебурка.

— Когда? — хищно подобралась Бугго.

— Несколько минут назад.

— Откуда вы знаете?

— Подключился к оперативной информации космопорта.

— И куда он, по-вашему, направляется?

— А давайте за ним проследим, — предложил Хугебурка.

Бугго широко зевнула.

— Я переоденусь. Вылетайте. Буду в рубке… скоро…

«Ласточка» проделала немалый путь, когда Бугго Анео, свежая и веселая, появилась наконец в рубке.

— Выспались? — приветствовал ее Хугебурка.

Она плюхнулась на топчанчик, где ждала ее плоская мисочка чоги.

— Послушайте, Хугебурка, вы когда-нибудь устаете?

— Я же боевой офицер, отличник Академии, — напомнил он. — У меня высший балл по личной выносливости.

— Какой вы злой.

— Госпожа Анео, я устал много лет назад, — сказал Хугебурка. — И вряд ли когда-нибудь отдохну. Разве что вы меня угробите своими авантюрами.

— А еще вы скучный. Куда мы летим?

— К Бургарите, судя по курсу, избранному господином Амунатеги. Вам все еще интересно?

— Конечно!

— Прекрасная пора — молодость, — сказал Хугебурка. — Пойду-ка я спать. Разрешите идти, госпожа капитан?

— Разрешаю, — позволила Бугго и, встав, отсалютовала так, как научил ее Хугебурка.

— Ох, ох, — сказал Хугебурка и вышел из рубки.

— Вот тогда я и видела человека с бутылкой арака вместо сердца, — сказала тетя Бугго, рисуя в своей тетради ветку, на которой вместо листьев висели и кровоточили сердца. — Амунатеги лежал головой на столе в том самом качающемся портовом кабачке, где мы наквасились в первый свой прилет на Бургариту. Когда мы вошли туда, он был уже мертв. Мы заметили это сразу, хотя обычно пьяные похожи на мертвых. Но Амунатеги лежал как-то уж очень безрадостно. Хугебурка взял его за волосы и опрокинул на спину.

— А тебе понравилось? Ну, то, что вы увидели? — спросил я. — Только честно!

Она сморщила нос.

— Довольно противно. Что-то в этом было противоестественное. Но вообще мы были удовлетворены.

— Но есть ли в этом хоть что-то от любви Христовой? — не унимался я.

— От любви — ничего, — серьезно ответила Бугго. — Но что-то от веры — несомненно. В конце концов, господина Амунатеги погубили его собственные грехи, а злодеи, вроде нас и Алабанды, послужили лишь орудием. Не следует недооценивать роль злодеев в Божьем замысле.

И она сунула в рот огромный липкий ком сладких крошек.

Терри Макгерри Стремнина

Ну что же, его дело в этом печальном доме, пропахшем старостью и неизлечимыми недугами, наконец завершено… Женщина, которая привела его сюда, ничем не примечательная молодая особа, уже отправилась восвояси, энергично отмеривая шаги. Ее фигура растворяется в ночи, перемешанной с неверным маревом газового света. Джон Джаспер, оставшийся на улице, машинально проводил свою клиентку взглядом, но на самом деле он видел вовсе не ее. Морщинистое лицо, отмеченное сенильным слабоумием, задержалось перед его мысленным взором, оно впечаталось в сетчатку Джаспера, словно ожог. Лицо престарелой леди — бабушки его молодой клиентки.

Но в выцветших водянистых глазах умирающей промелькнуло понимание, сухие губы дрогнули, складываясь в улыбку, когда Джаспер вернул этой старушке то, что сохранял для нее десять лет. День свадьбы, день рождения дочери и другие памятные события. Все, что она ему доверила. В идеальной сохранности и с процентами. Если история жизни — вклад, то трепет живых воспоминаний — проценты с него.

Энергичная внучка попросила Джаспера оказать всем родственникам умирающей дополнительную услугу. Никто не знает, где ее бабушка спрятала свою банковскую книжку и ключ от депозитного сейфа; нужно срочно установить местоположение этих вещей. Он попытался доступно объяснить, что при дефектном аппаратном обеспечении (а мозг ее бабушки уже наполовину разрушен) подобный поиск на практике ничего не даст.

— Я не могу найти то, чего нет в ее базе данных, — сказал он. — Я не способен физически починить ей мозги и восстановить стертую информацию.

Суть до клиентки дошла, но термины явно были для нее пустым звуком, и Джаспер мысленно сказал себе: ну конечно! Сколько ей сейчас — двадцать два, двадцать три? Она еще пешком под стол ходила, когда все рухнуло, она даже не помнит, как это произошло…

file://…питьевой фонтанчик в холле, мы рядом с ним, а вокруг груды упаковочных коробок, вот так, наша лавочка загнулась, кранты, полный конец, бедный Ларри свихнулся и сиганул с двенадцатого этажа на прошлой неделе… Техники, по крайней мере, сумеют подготовить себе смену, когда первая паника стихнет, с горечью говорю я коллеге-программисту, ну почему он не желает даже признавать, что все высокие технологии в терминальном кризисе, и твердит, что дела устаканятся за недели, в худшем случае — месяцы?… Но мы не ремесленники, мы жонглируем кодами, талдычу я ему, а тебе известно, как научить многомерному программированию на листке бумаги?! Вот и я не знаю, друг мой, ни черта я не знаю…//

— В коляску, мистер Джаспер! Будьте так любезны.

Легкое завихрение воздуха, шипящий выдох пневматических тормозов и этот голос вернули его к действительности.

Приют для престарелых располагался вдали от оживленных кварталов, и в это время на улице больше не было ни души. Не проезжали даже торопливые велосипедисты, припозднившиеся на работе. Джаспер ощутил чье-то присутствие у себя за спиной, кружок пистолетного дула настойчиво уперся ему в поясницу, а напротив, на той стороне улицы, поджидал с хищным видом черный экипаж велорикши, закрытый и с затемненными стеклами. Все это было ужасающе реально, но вдруг показалось ему воспоминанием о том, как Джон Джаспер позволил себе расслабиться, задуматься о детстве клиентки, ассоциативно соскользнуть в чужую память, и это были те самые секунды, которых хватило, чтобы застать его врасплох.

— Мистер Джаспер?… Я жду!

— Только не убивайте меня, — произнес он ясным голосом.

Нет, это отнюдь не грабеж. Его пока еще не избили, не обшарили карманы, и человек с пистолетом обращается к нему по имени.

— Вы думаете, у меня в голове есть нечто для вас интересное? — вопросил Джаспер. — Мы можем договориться. Не правда ли?

Дома Джаспера дожидались жена и сын. Сегодня они должны были вновь обсудить всей семьей, стоит ли записывать мемуары Джои в таком раннем возрасте. Джаспер упорно сопротивлялся, не будучи уверен, что желает настолько хорошо знать собственное дитя. Хирурги никогда не оперируют своих близких, таков был его аргумент, однако Донна видела в памяти о детстве бесценный подарок для сына, когда он вырастет и повзрослеет. И Джои тоже очень хотелось бы этого.

У сына Джаспера, конечно, не было модулей виртуального интерфейса, поэтому он не мог составлять для себя коллекцию ярких впечатлений и обучаться, совсем как в реальности, в классах Всемирной начальной школы. В дни юности Джаспера к планетам Солнечной системы были проложены регулярные маршруты, но для Джои даже полет на Луну числился в разряде не вполне научной фантастики. И что уж говорить о далеких звездах, до них с Земли вовек не дотянуться! Джаспер не подарит сыну свои живые воспоминания, он может предложить ему лишь давным-давно забытые анекдоты и скучные невнятные повествования о прежних добрых деньках. Банальное наследие ничем не примечательного отца, завещанное заурядному отпрыску…

Дуло отлепилось от его поясницы и тут же воткнулось в шею Джаспера. Холодная сталь и голая беззащитная кожа.

— А ну-ка, живо! Поторопись!

Он медленно развел руки в стороны, демонстрируя пустые ладони, и повиновался. Рикша резко рванул с места, как только верзила с пистолетом захлопнул дверцу коляски.

Джаспер не мог хранить чужие воспоминания отдельно от своих собственных, но разбирался, какие кому принадлежат. Он не мог, а точнее, не имел права наделить какого-нибудь клиента знаниями или умениями другого человека или, скажем, перенести его в чужую брачную ночь. И он очень хорошо знал, какие воспоминания не принадлежат Джону Джасперу. Его рассудок пребывал в полном порядке. Во всяком случае — пока.

И все же чужие мемуары, которые Джаспер держал в своем уме, составляли немаловажную часть его личности. Тоненькие струйки индивидуальной памяти, переплетающиеся в неудержимом поступательном движении потока времени. До Краха он был антропологом, и его врожденный дар оказал ему немало полезных услуг при первичном полевом отборе аутентичных материалов. После Краха изголодавшееся по кино, тривидению, сетевым путешествиям и персональным коллекциям видеохроники население Земли крайне высоко оценило возможности сенсов-мнемоников.

По мере того как общество смирялось с почти абсолютным отсутствием привычной техники, люди обращались внутрь, к таинственным просторам человеческого разума. Экстрасенсорика бурно расцвела и стала большим бизнесом.

Нестандартные функции его мозга, оригинальные природные биософты оказались истинным подарком судьбы для Джаспера. И все же он предпочел сохранить свою независимость, не присоединившись ни к одной из множества влиятельных профессиональных гильдий, не продав душу никакой процветающей компании — пусть и дорого.

Собственно говоря, он вовсе не был телепатом. Джаспер умел только запоминать, а потом отдавать то, что сохранил в своей памяти. И он мог записать аудиовизуальные впечатления клиента лишь при условии, что тот будет предаваться своим воспоминаниям специально для него, при непосредственном контакте. А потом Джаспер мог в любой нужный момент освежить память владельца этих воспоминаний, заново вложив в его мозг все, что когда-то было записано.

Правда, существовала еще одна возможность. Он мог бы пересказать чужие мемуары совершенно постороннему человеку… если бы захотел. В том-то и была заковыка.

Джаспер сидел очень смирно, послушно, и вскоре холодное металлическое «О» отлепилось от его шеи, оставив после себя онемевшее колечко отпечатка. «Это хорошо, — подумал он. — Все нормально, я сумею договориться с ними, мы придем к какому-то соглашению».

Мускулистый верзила, сидящий рядом, внезапно повернулся к нему. Нечто острое вонзилось в сердцевину немого «О» у него на шее, и сразу же нахлынула волна глубокой анестезии, по поводу которой Джаспер успел подумать: «Ну вот и смерть моя пришла», — прежде чем утонуть с головой, в самый последний миг поймав обрывок, иероглиф анонимного прошлого…

file://…река, цилиндрическая река, она плавно колышется, мы внутри нее, это ее изнанка, серебро и расплавленный лед, свет и серебристые тени, нет ничего прекраснее во Вселенной, я даже представить не могла, никогда не думала, но я ЧУВСТВУЮ, как все другие люди, живое ЧУВСТВО, это должна быть РАДОСТЬ, хотя в глазах у меня слезы и в сердце боль, и как только люди могут переносить такую РАДОСТЬ, такой ВОСТОРГ, такое СЧАСТЬЕ…//

Джаспер очнулся в комнате без окон с голыми белеными стенами. Одна дверь, два неуклюжих стула, сколоченных из деревянных планок. Тот, на который его усадили, уже совсем разболтался и ходил ходуном. На другом, скрестив руки на груди, в позе бесконечного терпения сидела филиппинка.

Он собрался с духом и морально приготовился к тому, что сейчас эта женщина начнет его обрабатывать. Станет улещивать, объяснять, угрожать, а возможно, сразу призовет палача. Но она продолжала молчать, и тогда Джаспер по-настоящему испугался. И поспешно залепетал, пока от страха у него еще не отнялся язык:

— Ведь вы не можете сказать мне, что именно я должен, как вам кажется, помнить… понимаю, хорошо понимаю… Если я на самом деле ничего такого не помню, а вы мне сказали, что мышка уже выскочила из норки, ларчик отворился, тайное стало явным… И тогда… тогда… Словом, я понятия не имею, зачем меня сюда привезли, — закончил он упавшим голосом.

Помолчав, филиппинка произнесла мягким контральто:

— Малкольм Кирнан.

file://…в зале ЦУПа, ожидая от дальней космостанции слежения весточки о благополучном возвращении «Иглы», и еще три, целых три минуты до того, как проклятущий Юпитер наконец уберется к дьяволу с пути сигнала. Бетт Аттертон с придурью, таракашки в голове, но она чертовски хороший пилот, лучшего у нас на Земле просто нет…//

file://…пойла в бутылке на два пальца, значит, я уже усидел без малого кварту, о Боже, Боже, неужели нет другого, куда более действенного способа довести себя до так называмой естественной смерти?… Смутный женский силуэт, ну конечно, должен же кто-то пресмыкаться у моих знаменитых ног, ах, мистер Кирнан, не могу ли я получить ваш автограф, мистер Кирнан, это ничего, что полетов в гипере больше не будет, ах, неважно, что Крах погубил вашу жизнь, вы все равно мой светлый идеал, о дорогой мистер Кирнан!.. Но нет, это не дура-поклонница, она не собирается пытать меня проклятым славным прошлым…//

Джаспер прижал пальцы к вискам и помотал головой. Он был абсолютно трезв, сидел на том же разболтанном стуле, и та же самая женщина смотрела на него.

— Это вы тогда приходили к Кирнану, — хрипло сказал он филиппинке. — Чтобы уговорить его…

file://…разбитые в кровь костяшки пальцев, сквозная дыра в обветшавшей античной стене, проломленная моим кулаком… Да будь оно все проклято! Сколько же еще проклятущие боги станут развлекаться за мой счет?! Отвести от обрыва, снова дать цель, а затем швырнуть мне в лицо смертельный приговор? И вот я предан, предан окончательно и бесповоротно, и это после всего, что мне удалось пережить, проклятая болезнь, я предан своими собственными соматическими клетками…//

Джаспер едва не упал со стула и судорожно вцепился в сиденье.

— Кирнан солгал мне! Он сказал, что врачи нашли у него синдром Корсакова и что это следствие его беспробудного пьянства после Краха.

Он произнес это так, словно во всем была виновата эта самая женщина. Филиппинка скупо улыбнулась.

— И вы не поняли этого, мистер Джаспер, когда записывали его воспоминания? Почему? — обманчиво мягко спросила она.

Джаспер не смог ответить, он и сам не знал. Возможно, тогда он просто не дал себе труда задуматься. Бизнесмены, политики, столпы общества — они совсем не нравились ему. А болезнь есть болезнь, это всего лишь факт, и не его дело проверять диагноз.

— Значит, вы решили отремонтировать и заново оснастить прототип гиперкорабля, — резюмировал он. — Тот самый, над которым Кирнан работал перед Крахом. — Джаспер подстроился под спокойный тон женщины, но в конце фразы голос его все же предательски дрогнул. — Кирнан уже умирал от рака, он прекрасно знал, что не доживет до завершения проекта, и поэтому заранее подготовил преемников. Верно?

Женщина молча кивнула.

— Но, может быть… он позаботился еще кое о чем? — Джаспер нервно прочистил горло, отгоняя страх, и выпалил: — Кирнан вложил в меня секретную информацию, которая вам теперь нужна? Это так?

Она неторопливо покачала головой. Золотые кольца в ее ушах не брякнули, ровная челка казалась нарисованной на лбу.

— Он оставил для нас все необходимые технические указания. Он все скрупулезно записал. Проблема состоит не в этом, мистер Джаспер. Проблема в том, что вы знаете о нашем проекте.

В бессильном отчаянии он жахнул по сиденью кулаком, на миг ощутив отзвуки боли в разбитых костяшках Кирнана.

— Я и не догадался бы, что знаю об этом, если бы не вы! Это вы, вы активировали его воспоминания!

— Но подобное мог совершить кто угодно, — пожала она плечами, — даже по чистой случайности. Такой риск для нас совершенно неприемлем.

— Сумасшедшие ученые кретины! — вырвалось у него в сердцах. — Господи, кто бы мог предположить?! Я от копов ушел, от неврологов ушел и от гильдий ушел, от компаний ушел… А что толку? Чтобы меня прикончили лишь за то, что в моей башке какой-то дурацкий микрофильм с секретной формулой?… (Боже, что я несу, ведь надо было сказать, прошу вас, умоляю, только не делайте этого, у меня маленький сын, у меня жена, Боже мой, она никогда не узнает, что со мной произошло, я прошу вас, умоляю…)

Женщина встала и направилась к двери. Шелест легких шагов по растрескавшемуся за столетие линолеуму.

— Вы вполне адекватно описали ситуацию, мистер Джаспер, — сказала она едва ли не академическим тоном. — Мне очень жаль. Однако у нас нет возможности содержать вас в изоляции, а ваши таланты почти бесполезны для нас… Или вы солгали относительно своей неспособности к телепатии?

Он не ответил, ощутив жжение в глазах, словно под веки насыпали песок.

— Ну что ж, тогда говорить больше не о чем. Надеюсь, вы понимаете, что мы вовсе не кучка полоумных, пустившихся в бессмысленный крестовый поход. Это игра галактического масштаба, мистер Джаспер. И ставка в ней — будущее Земли. Вы умрете ради великой цели, если это вас утешит.

— Могу я чем-нибудь откупиться? — слабым голосом проговорил он (все, что угодно, любое чужое воспоминание, но только не смерть!). — Или вот… Подержите меня взаперти еще немножко, ладно? До старта вашего корабля?

— Нас мало, мистер Джаспер, — сказала ему филиппинка. Ни тени сожаления, только деловитый прагматизм. — Мы всегда выбираем самое целесообразное решение.

Чтобы покончить с ним, а заодно со всеми «мемуарами», которые он хранит, достаточно одного крепкого мужика, прикинул Джаспер, и даже без оружия.

Женщина подняла руку и трижды стукнула в дверь.

Джаспер помнил самую изумительную красоту, какую только довелось созерцать глазам человека. Восход на Марсе, подобный алой сердцевине распускающейся розы, фрактальные чужепланетные зубцы горных хребтов, невероятные блистающие океаны замерзшей ртути.

Он помнил до мельчайших подробностей все, что открывал в контакте с ним клиент, все это четко запечатлевалось в его разуме. Однако сугубо личные ассоциации, связанные с этими воспоминаниями, для Джаспера были недоступны. Таящийся в подсознании клиента подтекст ускользал от него. Память любого человека, по сути, принадлежит лишь ему одному, даже если он передает ее на хранение другому.

Джаспер всегда тщательно проверял потенциальных клиентов. Никаких педофилов, насильников и прочих мерзавцев, за которыми числятся совершенно неприемлемые деяния. Он категорически не желал обременять себя воспоминаниями подобного сорта — ведь это до конца собственных дней! Джаспер никогда еще не встречал и даже не слышал о каком-нибудь сенсе, который был способен избавить от нежелательных «мемуаров» профессионального мнемоника.

Нет, ему ни в коем случае не хотелось бы лишиться разом всего накопленного за годы. Большая часть воспоминаний принадлежала ныне покойным, и эти люди в каком-то смысле продолжали жить лишь благодаря Джасперу. Он очень ценил эти воспоминания, лелеял их в своем разуме.

Но были у него и такие записи, что Джаспер отдал бы что угодно, за исключением, конечно, жены с сыном и собственной жизни, чтобы стереть их, избавиться навсегда. Самое паскудное, он даже не мог припомнить, где именно они находятся и кому принадлежат…

Зажмурившись, он приготовился методично просмотреть каждую запись своей обширной коллекции. Прежде Джаспер никогда не делал ничего подобного, чужие воспоминания всплывали сами собой, повинуясь подсознательной игре его свободных ассоциаций. Он даже не знал, получится ли у него. Но даже если не выйдет и он не отыщет ничего полезного, то придумает что-нибудь еще, ей-богу!

«Не верю, что выхода нет, — сказал он себе, — я не стану впадать в панику!» Слишком поздно, он уже запаниковал… «Ну и ладно, — подумал Джаспер, — самое время попользоваться этим дурным адреналином!»

Он вспомнил, как строили марсианские поселения. Вспомнил станцию Луна Альфа — перед тем, как она взорвалась. Вспомнил тот день, когда «Игла» впервые ушла в гиперпространство с пилотом и человеческим экипажем на борту. Полет в гипере, гиперпривод, гиперкорабль. Они ремонтируют корабль с гиперприводом. Джаспер покопался в этих понятиях, перебирая чужую/собственную память, но не нашлось никаких четких связей, а поисковой машиной он не обзавелся.

Джаспер никогда не классифицировал чужие воспоминания, не разбивал на категории, не использовал мнемонические приемы для маркировки отдельных записей. У него попросту не было нужды. Люди, для которых предназначались те или иные «мемуары», сами активировали их, когда приходило время.

И куда же оно все задевалось, черт побери?!

Гиперпривод. Самый революционный технологический рывок после атомной бомбы, но полная ее противоположность. Мирное человечество бурно отпраздновало триумфальное возвращение «Иглы», а затем, почти в мгновение ока, земные эмиссары уже летели к Терону, Беллатрикс IX, Инкарнатусу. Земля была готова занять свое место во Вселенной, среди новых друзей.

А потом один из гиперкораблей вдруг занес на родную планету нечто невероятное. Нечто, сокрушившее недоступную постороннему вмешательству геостационарную группировку квантовых призм, управляющих глобальной земной техносферой. Беспроводную Сеть подобного рода разорвать невозможно, но ее составляют искусственные интеллекты, а любой интеллект может свихнуться. Энергоэлектрические системы отказали все разом, суборбитальный транспорт дружно рухнул на землю, банки повсеместно впали в коллапс, каналы связи принялись извергать чепуху, видеотрансляторы опалили синапсы всего мира. И не было на свете такой розетки, чтобы выдернуть из нее главную вилку и сразу же все прекратить.

Секты анахронистов поспешили воспользоваться столь удобной ситуацией и с восторгом пустились в варварский луддитский разгул, громя направо и налево все техногенное, что только попадалось на глаза. Всю технику подчистую они, конечно, уничтожить не могли, и смертоносный хаос длился до тех пор, пока не вырубились после судорожной агонии терминально спятившие призмы.

Джасперу на миг показалось, что он ухватился за нужную ниточку, напал на след… дитя — программист — архитектоника снов… мелькнуло и ушло. Он не знал, чьи это воспоминания, совсем не понял их смысла… но они как-то связаны с Крахом.

Может быть, группу филиппинки заботит именно Крах? После стольких лет, когда все кончилось и ушло, они намереваются выяснить, как и почему это случилось? Человечество не сумело построить для себя новую Сеть, даже по древнему примитивному образцу. Кремний, да хотя бы вакуумные лампы — неважно, персональный компьютер можно было соорудить, но что толку? Он всегда саморазрушался после более или менее продолжительного периода абсолютно бессмысленной работы. Потому что эта штука, неизвестный внеземной фактор, никуда не ушла, она по-прежнему пребывала на Земле. Нечто неуловимое, необъяснимое и не поддающееся экзорцизму.

Они хотят исцелить наш земной мир?…

Мир потихоньку выздоравливал, очень медленно, отброшенный в последнюю треть девятнадцатого столетия, реальное воплощение заветной мечты анахронистов. Чисто механические устройства по-прежнему работали, но относительно всего остального… Это было все равно что сойти с марафонской дистанции перед финишем и начать заново со стартовой черты.

Множество народу погибло в период глобальных беспорядков и хаоса, многие сами не захотели жить и покончили с собой. А те манящие, экзотические планеты — Беллатрикс IX и Терон, которых больше никому никогда не увидеть — в ужасе отпрянули и выстроили оборонительные рубежи. Солнечная система оказалась в глухом карантине. Далеко за ее пределами, на безопасном расстоянии плавали в пространстве сторожевые маяки, боевые суперзвездолеты и термоядерные мины. Все это предназначалось для того, чтобы не дать человечеству — и тому неуловимому фактору, что спровоцировал Крах — загубить всю остальную Галактику. На Земле, впрочем, этот мощный кордон никого особо не волновал. Люди были слишком заняты элементарным выживанием, день за днем, неделя за неделей.

Подрастающая молодежь, никогда не знавшая безопасности, комфорта и определенности мира под попечительством квантовых призм, всего лишь безразлично пожимала плечами при упоминании карантина. Новое поколение уже не интересовали ни бесконечно далекие звезды, ни серебристо-ртутные реки гиперпространства, по которым могли бы путешествовать земные корабли. Но оказалось, что на самом деле не всем все равно. И горстка ученых дерзко вознамерилась прорвать многолетнюю блокаду…

Заметим: без компьютеров.

В момент предельного озарения, когда бесчисленные фрагменты чужой памяти, мирно дремавшие в нейронной матрице разума Джаспера, вдруг взвились и закружились в комбинаторном вихре, тасуясь с неимоверной скоростью, он наконец постиг все. Что толку от восстановленного корабля с гиперприводом, если на его борту нет действующей системы навигации? Без техники вести корабль невозможно, немыслимо, и если даже они сумеют заменить всю электронику механическими устройствами, они все равно не смогут открыть гиперпроход…

Восемь полетов, каждый туда и обратно, совершили земные гиперкорабли, и семь из них прошли идеально, без сучка, без задоринки.

Все, кроме одного.

Кроме последнего.

Джаспер провалился в собственные воспоминания…

…отдельная палата госпиталя, мертвые дисплеи на стенах заклеены обоями в цветочек, резкий запах дезинфекции пополам с неистребимой вонью. На кровати худенькое, почти детское тело, укрытое простыней, на подушке восковое лицо нереальной красоты с жуткими пустыми ямами глазниц.

Это пилот Катерина Таис, его клиентка.

Во время восьмого пилотируемого полета в гипере произошел некий необъяснимый катаклизм, в результате которого Катерина осталась слепой, немой и полностью парализованной. Корабль вернулся на автопилоте, пострадавшую поместили в спецклинику электронного протезирования и начали работу, но тут разразился Крах, который уничтожил все, включая программное обеспечение.

Теперь она умирает, и родственники Катерины попросили Джаспера вступить в ней в контакт. Может быть, она расскажет, что с ней произошло, оставит им свои воспоминания.

Он не способен к эмпатическому со-чувству, но колеблется, прежде чем прикоснуться к ней. Такая боль, такое немыслимое одиночество. Но в конце концов прижимает пальцы ко лбу калеки и начинает впитывать ее воспоминания. Несвязные, чужие до невероятности, и он ощущает благоговейный страх перед этой чужеродностью, прежде чем полностью погрузиться в нее и потерять себя…

file://…смотрю на передний видеоэкран, но вижу не то, что он мне показывает, секундой ранее я проделала эту странную штуку в своем уме, просто трюк, будто мысленно скосила глаза, и получилось — получилось — получилось! Как это прекрасно, как прекрасно: перемежающиеся узоры, серебристый свет, который вовсе не свет и не светится серебром, я совсем как дома, на изнаночной стороне, я чувствую все знакомые звезды на их правильных местах…

//Искусственный разум что-то лопочет мне, в его голосе нотки чисто человеческого испуга, и я думаю, что этот разум похож на меня, думаю, его запрограммировали изображать страх или ужас, которых он не чувствует… Заткнись! — кричу я ему в интерфейс, заткнись, заткнись, заткнись, однако он принялся отвлекать меня тревожными огоньками — красное и зеленое, красное и голубое — они, как кинжалы, пронзающие мои глаза, а слова, будто ледяные сосульки, вонзаются в уши… Я могу сделать это! Я уже делаю! Только заткнись, заткнись!

//Я утратила концентрацию, мне надо смотреть внутрь, а не наружу, но машина мешает мне, не дает этого сделать…

//Я кричу. Это неподходящее время, оставь меня в покое, немедленно, я не могу позволить себе…//

Он отшатнулся, резко разрывая контакт.

Мать Катерины невольно вскрикнула и разразилась слезами. Она думает, конечно, что его оттолкнуло воспоминание о невыносимой боли, но это не так. Джаспер снова приближается к кровати. Он обычный человек, слишком маленькая и ничтожная скорлупка, чтобы впитать в себя все, что она хочет и должна напоследок передать. Его сердце сжимается при одной лишь мысли об этом, но работа есть работа, кто-то же должен ее делать. Несчастный случай с клиенткой — лишь начало, ее семья ожидает ответы на множество существенных вопросов.

Он снова прикасается к ней, закрыв глаза. Он никогда еще не сталкивался с настолько чуждым ему, почти нечеловеческим разумом. Та же мысль, те же слова, вместе с ней он повторяет то, что вынудило его отпрянуть…

file://Мы должны вернуться, мне необходимо вернуться назад, пожалуйста, скажи им, чтобы меня отпустили, мне очень надо назад — назад — назад…//

Снова белые стены комнаты без окон, шипение ламп, пустой стул напротив него. Он вспомнил, как его глаза обшаривали эти стены, вцепляясь в каждую трещинку в поисках путей к спасению. Тело его, охваченное животной паникой, знало: его будут убивать. Но разум Джаспера не присутствовал при этом. Он не мог сказать, где странствовал его разум, как долго путешествовал, но Джаспер знал, что тот лихорадочно трудился, подстегиваемый угрозой верной гибели.

Это был пилотируемый полет в прошлое.

И Джаспер возвратился из него.

Внешний засов отодвинули, повернулась дверная ручка. Филиппинка явилась в компании двух вооруженных здоровяков и молодого парня в синем комбинезоне. Парень принес с собой наполненный шприц, который брезгливо держал на отлете, словно дохлую крысу.

— У меня есть предложение, — глубоко вздохнув, сообщил им Джаспер.

Женщина тоже вздохнула и вновь изобразила терпение:

— Я слушаю, говорите.

— Если ваша группа будет продолжать проект в том же духе… то в итоге вы угробите и корабль, и пилота. Вам, понятно, придется использовать уже готовый гиперпроход. И если вы надеетесь, что ваши телепаты запудрят Протекторату мозги, то вспомните: автоматическое оружие не поддается гипнозу, и телекинетики с ним тоже не справятся. Конечно, вы можете израсходовать Бетт Аттертон на самоубийственный полет… дело ваше, но зачем? Лишь она сумеет управлять гиперкораблем интуитивно, без компьютера… Короче, я знаю, как всего этого избежать. Но вы не получите эту информацию, если убьете меня.

— Спасибо за рекомендацию, — натужно мило улыбнулась филиппинка. — Мы приложим все усилия, чтобы разыскать Бетт Аттертон! — Теперь она выглядела слегка изумленной и, несомненно, довольной. — Если я прикажу пытать вас, — продолжила она вкрадчиво, — вы расскажете мне все остальное. А после мы вас все-таки убьем.

— Я так не думаю, — покачал головой Джаспер.

— Почему же?

— Потому что Малкольм Кирнан был отнюдь не подарок, — заметил Джаспер. — Старый сукин сын, но все-таки идеалист. И если он согласился работать с вами, значит, поверил в ваши благие намерения… Ты изо всех сил стараешься напугать меня, Пиа Анжелика! Но я был рядом, когда ты потеряла свое дитя, я присутствовал при его зачатии. Поверь: я знаю тебя намного лучше, чем ты даже можешь предположить.

Женщина побледнела, но не дрогнула. Хотя она явно была поражена тем, что Малкольм поделился подобными воспоминаниями с мнемоником (сам Джаспер полагал, что это произошло непреднамеренно).

— Наш проект гораздо важнее, чем твоя жизнь или репутация Малкольма Кирнана! — резко сказала она. — Не стоит недооценивать этого, Джаспер.

— Не буду, — поспешно заверил он. — Но если я на вашей стороне… и смогу доказать это жестом доброй воли… Почему бы не включить меня в группу ваших людей?

Пиа бросила взгляд на парня в синем комбинезоне. Тот с облечением пробурчал, что у него нет ни времени, ни талантов для подобных занятий, и поспешно убрался, громко захлопнув дверь.

Не обращая внимания на двух громил (то есть очень рослых ученых, как сообразил Джаспер, успешно изображающих тупиц), Пиа удобно села и приготовилась слушать: локоть на колене, ладонь подпирает подбородок.

— Пилоты прекрасно знали, — сказал он ей, — что в гипере можно проложить не один прямой путь из точки А в точку Б. Одна женщина совершила попытку перейти на альтернативную дорогу и в итоге погибла. Но умерла она на Земле, а я единственный мнемоник, которому досталась часть ее памяти…

Глубоко вздохнув, Джаспер облизнул пересохшие губы и продолжил:

— То, что я сообщаю эту тайну тебе, и является знаком моей доброй воли. Если ты позволишь мне пообщаться с вашими физиками, если вы отыщете Бетт Аттертон… Думаю, тогда мне удастся реконструировать и теорию гипера, и экспериментальные данные, которые получили непосредственно Аттертон и Таис. Это поможет вам избежать вполне вероятной катастрофы, не погубить пилота. Катерина Таис знала, что она сделала неправильно. Она была готова вернуться в гипер и все переиграть.

Собственно, ничем другим он не располагал, но постарался подать свою информацию как можно более эффектно. Решив, что сказано достаточно, он умолк.

— Мы не можем позволить тебе вернуться домой сейчас, — помолчав, заключила Пиа. — Только когда наш гиперкорабль уже стартует и эта новость распространится сама собой.

Джаспер, который, оказывается, не дышал, потихоньку выпустил из легких воздух.

— Это понятно. И сколько мне придется ждать?

— Надеюсь, недолго… — Пиа машинально пригладила идеальную челку — самый человеческий жест, который он заметил за ней. — Господи, я и сама уже устала ждать!

— Да уж, угрозы и шантаж — дело трудоемкое, — брякнул Джаспер, не удержав свой язык.

К его облегчению, она звонко расхохоталась:

— Мистер Джаспер, если бы мы не пригрозили вам расправой… вы никогда бы не сделали нам такого удачного предложения, не правда ли?

Воспоминания Джои вытекали легко и свободно, их оказалось, пожалуй, даже слишком много, чтобы подхватить и удержать…

— Я правильно все запомнил, папа? — спросил он с робкой надеждой, когда сеанс завершился и перед Джаспером вновь предстала мордашка сына, а не его распахнутая душа.

Это был драгоценный подарок к совершеннолетию Джои и самая веская причина, по которой его отец был просто обязан дожить до того торжественного дня.

Джаспер знал то, что прежде было известно лишь Катерине Таис, а теперь и команде Пии Анжелики. Во Вселенной существует разветвленная сеть естественных латентных гиперпроходов, по сути, ее природных капилляров, и это вовсе не червоточины, как принято считать. Эти капилляры не имеют физических измерений и не пропускают материю, однако некоторые пилоты, обладающие интуитивным даром, могут инициировать раскрытие нужного латентного гиперпрохода. Одним из таких пилотов была Катерина Таис, другим — Бетт Аттертон, и обе они аутистки.

Джаспер внезапно ощутил жалость к гиперпространственным ин-туитивам: уж ему-то было хорошо известно, каково это, когда за тобой настойчиво гоняются ребята в лабораторных халатах!

Теперь он вполне убедился, что знает основные причины Краха. Вот что сотворили с бортовыми интеллектами кораблей неоднократные погружения в ртутные реки искусственного гипера.

Когда стартует возрожденная «Игла», а это случится уже через два месяца, Джаспер будет на борту рядом с Бетт Аттертон. Используя природные капилляры Вселенной, они не станут обходить блокаду, а попросту просочатся сквозь нее. А дальше — прямым путем к Инкарнатусу, куда так и не долетели посланцы Земли, потому что Инкарнатус оказался в карантине немножко раньше…

Случайное, разумеется, совпадение, но веская причина, чтобы теперь объединенными усилиями возместить колоссальный ущерб, который нанесли искусственные червоточины обоим мирам. Может быть, у них это получится.

Сообща они также смогут разобраться в природе необычного иммунитета армады карантинных кораблей, который Протекторат наивно полагает естественным.

А может быть, они докажут, что все это дело рук самого Протектората. Что ж, данная гипотеза вполне правдоподобна.

На «Игле» Джаспер будет исполнять роль живого «черного ящика» древней аэронавтики. Он вернется домой с лекарством от паралича, поразившего родную планету, и тогда, вполне вероятно, его сын собственными глазами увидит мир, подобный тому, что разрушил Крах. Или построит новый, гораздо лучше. Но память о детстве Джои останется памятью о паровых машинах и газовых фонарях, о темном, безнадежно ушедшем времени.

— Верно, Джои, — ответил Джаспер, прижимая ребенка к себе, чтобы его не унесло течением лет. — Просто замечательные воспоминания, я еще никогда таких не встречал!

Перевели с английского Юрий СОКОЛОВ и Людмила ЩЁКОТОВА

© Terry McGarry. Swiftwater. 2003. Публикуется с разрешения автора.

ВИДЕОДРОМ

ХИТ СЕЗОНА Стыковка

Двадцать восемь лет назад, 25 мая 1977 года, состоялась премьера четвертого (и первого по порядку) эпизода величайшей космической саги в истории мирового кино. А 19 мая 2005-го с премьерой фильма «Звездные Войны: Эпизод III — Месть Ситхов» сага наконец обрела целостность. Эпопея завершена. С ее влиянием на развитие современного кинематографа мало что может сравниться. Да и в истории двадцатого века она стала заметным явлением.

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

В начале семидесятых популярность кино в США стала падать. Закрывались студии — молодой зритель, лишившийся после Вьетнама и Уотергейта розовых очков, уже не воспринимал декадентскую голливудскую потоковую продукцию, порожденную модой пятидесятых годов. Молодежь жаждала реалистической драмы и жесткой действительности на экране. Кинематограф отреагировал — и появилась масса положительно-отрицательных киногероев (вроде Грязного Гарри) и фильмов о нравах подрастающего поколения. Среди них мелькнула и молодежная драма начинающего режиссера Джорджа Лукаса «Американские граффити» с молодым Гаррисоном Фордом в главной роли. Но именно во время съемок «Американских граффити» Лукас начал работать над синопсисом сценария космической сказки. Вдохновленный фильмом Акиры Куросавы «Скрытая крепость», вспоминая о своих студенческих замыслах, режиссер пишет текст под названием «История Мэйса Уинду, преподобного Джедайбенду, родственника Исиби Си-Джи Тейпа, ученика великого Джедая».

Идея, завладевшая умом Лукаса, по тем временам казалась абсолютно безумной — космический рыцарский роман совершенно не ложился в «главный поток» кинопродукции. Тем не менее Лукас с одержимостью маньяка продолжает создавать историю Галактической империи: в сценарии появляется боевой генерал Люк Старкиллер и его друг — прямоходящий зеленый ящер Хан Соло. Противостоять приятелям должен злобный Вейдер, а в какой-то момент Люка спасет из плена его сестра — принцесса Лея Агиллайя.

Но как ни менялся сюжет будущей саги, Лукас понимал, что продать ее не сможет никак. Тогда он пошел на хитрый ход — добавил к безличным машинописным строчкам свое видение фильма в рисунках, которые выполнил его друг, работающий на корпорацию «Боинг» дизайнер Ральф Маккварри. Упор делался не на персонажи, а на технику, космические виды и декорации. По умолчанию подразумевалось, что Лукас сможет все это воссоздать на экране. И только после этого компания XX Century Fox пошла на эксперимент, выделив Лукасу деньги для съемок. И тут же возник конфликт: Лукас хотел снимать актеров-новичков, а студия требовала участия в фильме нескольких звезд. В результате пошли на компромисс: из звезд в картине участвовал известный британский драматический актер сэр Алек Гиннесс в роли Оби Вана и набирающий популярность Гаррисон Форд. Кстати, участие своего старого приятеля в картине Лукас не планировал, следуя принципу набора новичков, но Форд помогал при кастинге, вставляя на пробах фразы за Люка и при этом их язвительно комментируя, так что в какой-то момент Лукас понял: лучшей кандидатуры на роль Хана Соло нет. Для кастинга Лукас и Брайан де Пальма объединили усилия и просматривали актеров для своих фильмов одновременно. Так что тех, кто не прошел на «Звездные войны», можно лицезреть в фильме де Пальмы «Кэрри».

Параллельно созданию многочисленных вариантов сценария Лукас придумывал имена героев — записывая в специальную книжечку все понравившиеся звуковые сочетания. Так, например, имя робота «Ар-ту-ди-ту» (R2-D2) появилось во время работы над звуковым монтажом «Американских граффити»: ассистент попросил Лукаса передать ему «бобину номер 2, диалог номер 2» (reel 2, dialogue 2).

Первоначальный вариант «Новой надежды» сочли неудачным даже близкие друзья Джорджа. Только Спилберг остался дипломатом, но и он посоветовал доработать сюжет и спецэффекты. И Лукас, забросив прямую режиссуру, целиком погрузился в визуализационное новаторство. И так увлекся, что режиссера по имени Джордж Лукас мировое кино потеряло почти на двадцать лет. Но даже когда была готова окончательная версия четвертого эпизода, компания XX Century Fox все еще не верила в успех ленты. Кто бы мог подумать, что спустя некоторое время именно благодаря картинам Лукаса студия переживет финансовый взлет, а музыкальная тема из «Звездных войн» будет звучать во время официальной заставки всех фильмов компании… Однако в те времена копии картины были проданы всего 37 кинотеатрам.

РАССТАВАНИЕ С ЛУКАСОМ

Проснуться знаменитым Лукасу не удалось: боясь провала, он на время премьеры уехал с женой в первый за годы отпуск на Гавайи, где его уже ждал Спилберг, и поэтому начало всколыхнувшей страну лихорадки пропустил. Зритель валил на фильм валом — кинотеатры не справлялись с потоком жаждущих, очереди выстраивались с шести утра.

Многолетняя тяжелая работа давала плоды. Тем более, что прозорливый Лукас при подписании контракта со студией пожертвовал большей частью гонорара, зато оставил себе права на персонажей картины. Компания была наказана за скепсис — Лукас развернул невиданное по масштабам производство сопутствующих товаров: игрушки, футболки, комиксы, жевательная резинка, костюмы персонажей и даже электрические зубные щетки. Кроме того, созданная им студия по производству спецэффектов Industrial Light Magic ломилась от сторонних заказов. Финансовое благополучие вроде бы было обеспечено. Но на Лукаса во время съемок первого фильма обрушился водопад проблем. Ураган в тунисской пустыне, задержавший съемки, многочисленные поломки техники, автомобильная авария, в результате которой у Марка Хэммила было сильно повреждено лицо (это не позволило провести пересъемку некоторых сцен первого фильма, а также заставило предварить следующий сценой нападения ледового зверя Вампы — чтобы объяснить шрамы на лице Люка), неожиданная смерть только написавшей первоначальный вариант сценария второго фильма писательницы Ли Брекет, придумавшей Йоду… Все это надломило Лукаса, и он решил отказаться от режиссуры. Второй фильм, он же эпизод четвертый «Империя наносит ответный удар», снимал уже Ирвин Кершнер, который, впрочем, тоже столкнулся с проблемами: буран в Норвегии, пожар на студии, угрозы по почте актрисе Кэрри Фишер, смерть декоратора… Лукас же осуществлял общее руководство и занимался любимыми спецэффектами, А также готовил третий фильм, под рабочим названием «Месть джедая».

СИНГУЛЯЦИИ ВСЕЛЕННОЙ

Но Лукас занимался не только фильмом. Понимая, что все в мире переменчиво, особенно популярность, он решил создать новую вселенную. Так ее и назвал — Расширенная вселенная Звездных войн. И в какой-то момент она стала социальным явлением — недаром во время недавних переписей в некоторых странах официально зарегистрированы религии рыцарей-джедаев. Недаром на закате холодной войны оборонная космическая программа США именовалась «Программой Звездных войн» (что, кстати, лишило советского зрителя возможности посмотреть эту весьма невинную в политическом отношении сказку).

После выхода третьего и, как казалось всем, а прежде всего самому Лукасу, последнего фильма на землян обрушился поток всевозможных «расширений и добавлений»: десятки книг, написанных известными писателями-фантастами, компьютерные игры, мультфильмы и даже несколько игровых фильмов (например, телевизионная дилогия о смешных инопланетянах, эвоках, с планеты Эндор). Долгое время после выхода шестого эпизода вселенная Лукаса жила как бы сама по себе и вполне насыщенной жизнью. Продолжать съемки Лукасу было неинтересно. Он занимался продюсированием, производил спецэффекты со своей ILM, писал сценарии — например, сценарий цикла об Индиане Джонсе (где использовал имя своей любимой собаки Индианы, а до этого с ее морды был срисован Чубакка). И лишь когда развитие компьютерной и цифровой техники достигло качественно иного уровня, Лукас внял стенаниям фэнов и, вопреки всем прежним заверениям, приступил к съемкам новой трилогии. Многие сценарные детали для нее были взяты Лукасом из созданной трудом иных творцов его собственной вселенной. Началась новая сингуляция.

КЛОНИЧЕСКИЕ ВОЙНЫ

Премьера первого эпизода (четвертого фильма) состоялась аж через шестнадцать лет после премьеры шестого эпизода (третьего фильма). Видимо, ностальгируя по былому, Лукас построил план выпуска трилогии-приквела по схеме премьер оригинальной саги — раз в три года, все премьеры в мае. В производство «Призрачной угрозы» Лукас вложил всю интеллектуальную и техническую мощь, коей у него накопилось немало. Лучшие компании мира дрались за право разработать технические новинки специально для нового фильма. Достаточно одного примера: злейшие враги-конкуренты Sony и Panasonic вынуждены были объединиться для разработки новейшей цифровой камеры. Персонально для Лукаса! Фэны бесновались в предвкушении каждого фильма и, несмотря на секретность, царившую на съемках, правдами и неправдами добывали крохи информации о картине. И, опираясь на знание расширенной вселенной, умудрялись предугадывать сюжет!

После эпизода за номером два, «Атака клонов», Лукас заявил, что ему уже неинтересно снимать кино. Мол, он уже достиг того уровня, когда может показать на экране все, до чего дойдет его богатая визуальная фантазия. И поэтому третий эпизод станет последним, продолжения не будет. К тому же тот факт, что при создании приквел-трилогии Лукас опирался на Расширенную вселенную Звездных войн, имел и негативные последствия. Режиссер понял: он не сумеет уместить в трех картинах всю историю падения Республики. Чтобы объяснить, что происходило с джедаями в промежутке между вторым и третьим эпизодами, был выпущен мультсериал «Войны клонов». Режиссером сериала стал молодой аниматор Геннадий Тартаковский (он родился в Москве в 1970 году, а в семилетнем возрасте вместе с родителями переехал в Чикаго). На данный момент сериал насчитывает три сезона. Посмотревшим мультсериал будет гораздо легче разобраться в событиях, открывающих третий эпизод «Месть ситхов» — откуда взялся возглавляющий сепаратистов генерал Гривус, почему он киборг, как у него оказались джедайские мечи, почему Гривус и Дуку похитили Палпатина…

В новой трилогии «Месть ситхов», пожалуй, самый сильный фильм. И по размаху видовых сцен, и по масштабу батальных эпизодов. «Файтинги» в космосе и на новых невероятных планетах просто потрясают. Но Лукас верен себе и в сюжетных построениях. Драматургия взаимоотношений героев, как и в остальных фильмах — на уровне мексиканского телесериала. Честно говоря, преображение Анакина в Вейдера, как оно показано в третьем эпизоде, не очень убеждает.

Также мешает смотреть фильм ощущение, что наблюдаешь за ткацким станком: Лукас упорно сшивает все сюжетные нити из прошлого и будущего, стараясь не оставлять ни одной.

Несколько новых планет, множество оригинальных машин и животных в очередной раз демонстрируют неувядающую фантазию Лукаса. Даже нарочитые технические ляпсусы — вроде прыгающих с корабля на корабль во время космической битвы блох-дроидов, выбрасывания всего лишнего с космического крейсера посредством наклона пола или летучей пожарной машины в воздухе, поливающей обломок звездолета — все в русле тонкого лукасовского юмора, прекрасно знающего, что взрывы в космосе «не бабахают». Поединок Анакина и Оби Вана среди бушующей лавы планеты Мустафар — наверное, лучшая батальная сцена всей гексалогии — подводит окончательные итоги, и сюжетное дерево «Звездных войн» обретает законченный вид.

Итак, сага завершена. Трудно переоценить ее вклад в развитие кино. Большинство современных режиссеров-фантастов, даже такие гранды, как Камерон и Джексон, открыто признают, что «вышли» из «Звездных войн». Сам Лукас продолжать сагу не намерен. Однако он благосклонно относится к чужим проектам — вроде любительского 47-минутного фильма-фанфика «Star Wars: Revelations», уровень съемок и спецэффектов которого весьма высок (фильм свободно выложен в интернете на официальном сайте «Звездных войн»). И это сделано на домашнем компьютере! Скорее всего, новой сингуляцией вселенной Лукаса станет такое вот развитие, основанное на все возрастающих возможностях фэнов по созданию качественной вторичной продукции.

Сам же Лукас увлекся новой технической игрушкой. Он обещает перевести все шесть картин в трехмерное изображение, выпуская в прокат по одному 3D-фильму в год. Если новая идея удержит его, то, может быть, мы и дождемся эпизодов с седьмого по девятый, Как это и задумывалось тридцать лет назад.

Дмитрий БАЙКАЛОВ

ЭКРАНИЗАЦИЯ Не забывайте путеводитель!

«Далеко-далеко, в незамеченных картографами складках давно вышедшего из моды Западного Спирального рукава Галактики затерялась крохотная, никому не интересная желтая звезда». Нет, это не очередной перевод зачина «Звездных войн». Так начинается не менее известная фантастическая сага — но на этот раз пародийно-сатирическая.

Представые себе: вы встаете утром с постели и вспоминаете, как вчера на вечеринке познакомились с замечательной девушкой, но ее тут же увел какой-то нахал. Вы готовите завтрак, но тост сгорает в тостере. Вы слышите шум, выходите на улицу и видите бульдозеры, приехавшие, чтобы снести ваш дом: оказывается, здесь должно пройти шоссе. А еще через несколько минут Землю уничтожают инопланетяне-вогоны, прокладывающие межгалактическое шоссе. Но тут, к счастью, объявляется ваш приятель (тоже инопланетянин, житель одной из планет в окрестностях Бетельгейзе) и спасает вас за секунду до катастрофы.

Впрочем, слово «спасает» не вполне описывает ситуацию: вы оказываетесь на корабле вогонов, вас арестовывают и заставляют слушать стихи, затем швыряют в безвоздушное пространство, где вам грозит гибель через 30 секунд. Однако на 29-й секунде вас подбирает звездолет, в котором обнаруживается Триллиан (девушка со вчерашней вечеринки) и нахал, умыкнувший ее, причем последний оказывается самим Зафодом Библброксом — Президентом!

Впрочем, для большинства читателей «Если» нет нужды пересказывать завязку фильма «Автостопом по Галактике» английского режиссера Гарда Дженнингса, ибо истинные любители фантастики наверняка читали одноименную книгу Дугласа Адамса[1] и хорошо знакомы с ее главным героем Артуром Дентом, его приятелем Фордом Префектом, Триллиан и Зафодом Библброксом. Все мы помним бесконечные жалобы пребывающего в перманентной депрессии робота Марвина, все знаем ответ на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального, нам уже известно, кто из обитателей Земли самый умный (не люди, понятно; люди занимают лишь третье место).

История Артура Дента и его спутников увидела свет в 1978–1980 годах в виде радиосериала, написанного Дугласом Адамсом для Би-Би-Си. Сериал оказался настолько успешным, что в 1979–1982 годах Адамс переработал его в роман-трилогию, а в 1984-1992-ом опубликовал два сиквела (так что теперь книга имеет подзаголовок «Трилогия в пяти частях»). Тем временем телекомпания Би-Би-Си сняла мини-сериал (1981), а Нил Геймен сочинил повесть «Без паники: официальный комментарий к путеводителю «Автостопом по Галактике» (1988). Сейчас, в мае-июне 2005-го, Би-Би-Си транслирует новый радиосериал, приуроченный к выходу полнометражного кинофильма.

Свое главное достоинство — замечательный английский юмор, искрометную игру слов и блистательные парадоксы — фильм «Автостопом по Галактике» унаследовал от книги, а та, в свою очередь, от радиосериала. Но и главный недостаток фильм тоже унаследовал от радиосериала, ибо то, что годится для цикла получасовых передач, не всегда подходит для двухчасовой картины. И вот вместо гладкого повествования перед кинозрителем мелькает цепочка коротких, резко сменяющихся эпизодов, оставляя впечатление некоей сумятицы…

Впрочем, недостатки с лихвой перекрываются достоинствами, к которым, помимо юмора, следует отнести замечательную игру актеров. Среди них почти нет известных: Артура Дента, например, играет Мартин Фриман, знакомый кинозрителю по эпизодической роли в фильме «Настоящая любовь» и главной роли в малобюджетном «Короле мертвецов». Однако отсутствие опыта не помешало Фриману создать великолепный образ типичного молодого англичанина, вежливого и стеснительного до полной закомплексованности. Развязного Зафода Библброкса играет американский актер Сэм Роквел, ранее снявшийся в «Признаниях опасного человека», а исполнители остальных главных ролей еще менее известны, Зато одного из второстепенных персонажей, Хамму Кавулу, сыграл знаменитый Джон Малкович — и то, что эта линия в фильме не завершена, наводит на мысль о запланированном сиквеле.

И, наконец, несколько слов о спецэффектах: они были разработаны студией «Jim Henson's Creature Shop», детищем покойного Джима Хенсона, гениального автора «Лабиринта», «Скалы фрэгглов» и «Улицы Сезам» — и фильм стоит посмотреть хотя бы ради них. А если у вас есть дети старше 12 лет или младшие братья и сестры, то не забудьте захватить их собой!

Евгений БЕНИЛОВ

РЕЦЕНЗИИ

Сын маски (Son Of The Mask)

Производство компании New Line Cinema (США), 2005. Режиссер Лоуренс Гутерман.

В ролях: Алан Камминг, Джэми Кеннеди, Райн Фалконер, Боб Хоскинс и др. 1 ч. 26 мин.

Вышедший в 1994 году фильм «Маска» с Джимом Керри и Камерон Диаз произвел настоящий фурор и по сей день остается одной из самых ярких фантастических комедий.

И вот — продолжение. Злополучный артефакт на сей раз оказывается у талантливого, но неудачливого мультипликатора Тима Эйвори (Кеннеди). Но оказывается, что за Маской охотится ее истинный владелец — скандинавский бог-пакостник Локи (Камминг), которого строгий папочка Один грозится сослать в ад, ежели тот не отыщет семейную реликвию. Между тем у Тима с женой родился сыночек, которому чудесным образом передались все фантастически-мультяшные способности Маски. Младенец начинает не по-детски куролесить: калечить и доводить до нервного срыва бедного Тима. К несчастью, домашний любимец, песик Отис, тоже не прочь примерить маску Локи — со всеми вытекающими последствиями. Вот и весь сюжет.

От сиквелов редко ожидаешь чего-то хорошего. Рецензируемый фильм не исключение. «Сын Маски» не заслуживает ни одного доброго слова в свой адрес. Сюжет потрясает алогичностью, глупостью и пошлыми гэгами. Смеяться предлагают над тем, как младенец-супермен с ног до головы обливает мощной желтой струей своего несчастного отца или забрызгивает зеленой рвотой салон автомобиля… Подобным сортирным юмором «Сын Маски» напичкан под завязку. И хотя местами бывает забавно, но это «местами» относится к мультяшной клоунаде собаченции Отиса и к актерской игре талантливого Камминга.

В финале, будто вспомнив, что картина проходит по категории «семейное кино», герой ни с того ни с сего вдруг начинает читать нотации Одину, решившему (вполне справедливо) наказать своего непутевого отпрыска Локи. И так это натужно, так фальшиво! Однако Один внял словам и немедленно исправился.

Подведем итог: фильм «Сын Маски» категорически не рекомендуется для семейного просмотра. Не портите вечер себе и вкус своим детям. Лучше пересмотрите «Маску».

Юрий КОРОТКОВ

Бугимен: царство ночных кошмаров (Boogeyman)

Производство компаний Ghost House Pictures (США), Senator International (Германия) и Pacific Renaissance Pictures (Новая Зеландия), 2005. Режиссер Стивен Т.Кей.

В ролях: Барри Уотсон, Эмили Дешанель, Люси Лоулесс, Аарон Мерфи и др. 1 ч. 29 мин.

В любой национальной культуре обязательно найдется место для реального или выдуманного существа, которым пугают маленьких детей. Если у нас это серенький волчок, то в англоязычных странах серьезную активность проявляет Бугимен, он же Бука, он же Страшила. Это жуткое создание обязательно засядет в шкафу с гнусной целью утащить туда мальчика или девочку, как только выключат свет.

Тим Дженсен в детстве тоже боялся Бугимена, поскольку Страшила на глазах у мальчика затащил в шкаф его родного папу. Прошло 15 лет, Тим уже взрослый, но по-прежнему боится шкафов. Умные психотерапевты вроде бы убедили его, что отец просто сбежал, и вот однажды, после похорон матери, Тим решается провести ночь в родном доме…

Во время просмотра фильма не отпускает ощущение, что наблюдаешь горячечный бред человека, пытающегося противостоять захватившим его детским страхам и видениям. И никакого Буки на самом деле нет. Режиссер Стивен Кей («Поймать Картера») не решился повернуть действие в подобное русло и пошел проторенной дорожкой. Долго скрывавшийся в шкафах Бугимен все-таки появляется… И не впечатляет. Как не впечатляет и невнятный сюжет.

Правда, сюжетные слабости Кей компенсирует изобразительным рядом. При всей неторопливости действия, необходимой для саспенса в классическом, хичкоковском, понимании, поражает обилие неожиданных планов и ракурсов, а также постоянная игра на грани света и тени. Чувствуется, что современный хоррор вовсю старается найти новые формы (о содержании нет времени задуматься) запугивания зрителей. Иногда это удается, но пока лишь в спайке с классическими методами. Скорее всего, именно благодаря такому сплаву (а также тому, что одним из продюсеров был отец современных версий «Человека-паука» Сэм Рейми) «Бугимен» некоторое время продержался в лидерах по кассовым сборам.

Тимофей ОЗЕРОВ

ПРЕМЬЕРА Под знаком атакующего треножника

Тридцатого июня в России — премьера фильма Стивена Спилберга «Война миров». Экранизация знаменитого романа знаменитым режиссером задаст главную тенденцию премьер следующего полугодия — многие крупные режиссеры-фантасты отметятся новыми масштабными проектами «по мотивам». Представляем очередной обзор российских кинопремьер на грядущее полугодие.

После наполненных фантастическими премьерами мая и июня («Звездные войны», «Автостопом по Галактике», «Город греха», «Война миров», «Бэтмен: Начало») в июле кинофантастика возьмет небольшую передышку. Самой крупной российской премьерой станет очередная экранизация марвеловского комикса «Фантастическая четверка» (Fantastic Four) режиссера Тима Стори. Четверо астронавтов в космосе попадают под неизвестное излучение, в результате которого каждый из них обретает сверхспособности — у всех разные. Противостоит отважной четверке олицетворяющий мировое зло Доктор Рок. Как и во всех подобных фильмах героям предстоит спасти человечество. Комедия «Колдовские чары» (Bewitched) Норы Эфрон поведает о популярном актере, продюсере (Уилл Феррелл), решившем взять в телесериал на роль своей тележены-ведьмы простую девушку. А девушка (Николь Кидман) оказывается не так проста — ведь фактически ей придется играть саму себя. Австрало-американский хоррор «Дом восковых фигур» (House of Wax) режиссера Жомэ Сера продемонстрирует всем подросткам, что иногда в маленьких городках происходят страшные вещи — например, всех гостей любят превращать в восковые фигуры… Компания Диснея представит для семейного просмотра игровой фильм «Херби: Полная загрузка» (Herbie: Fully Loaded), повествующий о разумном маленьком автомобильчике «фольксваген-жук», мечтающем стать гоночным болидом. Поможет ему выиграть гонку «Наскар» симпатичная гонщица (Линдсей Лохан). Это римейк фильма 1968 года «Любимый Жук». Ну а Роберт Родригес, перед тем как приступить к сиквелу «Города греха», украсит детские каникулы трехмерным фильмом «Мальчик-акула и девочка-лава» (Adventures of Shark Boy Lava Girl).

Августовский прокат предложит российскому зрителю перенесенную с весны премьеру российской фантастической мелодрамы Андрея Новоселова «Контакт» о юноше с необычными способностями, передавшимися от папы-инопланетянина. Французский кинематограф порадует молодежной комедией «11 заповедей» (Les 11 commandements), повествующей о банде придурков, чья цель — спасти Бога смеха, ведь человечество разучилось смеяться… Футуристическая антиутопия «Остров» (The Island) известного режиссера, автора «Армагеддона» Майкла Бэя покажет простого человека (Эван Макгрегор) из недалекого будущего, живущего в райских условиях, но мечтающего попасть на некий Остров — единственное место, где сохранилась живая природа. Однако выясняется, что все наоборот: настоящий рай и настоящие хозяева жизни находятся на Острове, а наш герой и его соседи — лишь клоны, запчасти для властителей. Замечательный Терри Гиллиам в своей новой ленте «Братья Гримм» (The Brothers Grimm) познакомит нас с великими сказочниками Вильгельмом и Якобом (Мэтт Деймон и Хит Леджер), путешествующими в поисках фольклора и за деньги «изгоняющими нечисть». Но однажды им придется столкнуться и с настоящей колдуньей (Моника Белуччи). Не менее замечательный Тим Бартон наконец порадует долгожданным мегапроектом по классической сказке Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика» (Charlie and the Chocolate Factory). Партнером Джонни Деппа по главной роли здесь, как и в «Волшебной стране», выступит юный Фредди Хай-мур. Мультик от Диснея «Валиант» (Valiant) раскроет особенности голубиной почты в военных условиях. От ловкости и отваги голубя Валианта зависит открытие Второго фронта. Классик хоррора Джордж Ромеро выступит с очередной историей из жизни зомби «Страна мертвецов» (Land of the Dead). Главным героем мистико-психологического триллера режиссера «Планеты Ка-Пэкс» Иэна Софтли «Отмычка» (The Skeleton Key) станет старинная усадьба с загадочным прошлым.

Сентябрь подарит любителям НФ сразу две космооперы: пародийный немецкий блокбастер «Космический дозор. Эпизод 1» (Raumschiff Surprise — Periode 1) и киноэкранизацию известного телесериала «Firefly» «Космический крейсер «Serenity» (Serenity). Еще одна игровая экранизация сериала, на этот раз мультипликационного, «Иен Флакс» (Aeon Flux) Карин Кусамы поведает о судьбе оставшихся представителей уничтоженного вирусом человечества. В изолированном городе сложная политическая ситуация, и подполье нанимает очаровательную киллершу Иен Флакс (Шарлиз Терон) убить главу правительства…

Октябрьский прокат откроется сиквелом экранизации настольной RPG-игры «Подземелье Драконов 2: Источник Могущества» (Dungeons Dragons 2: The Elemental Might), продолжится сиквелом трэш-хоррора «Изгнанные дьяволом: дом 1000 трупов 2» (The Devil's Reject), а завершится еще одной экранизацией весьма знаменитой игрушки, на этот раз компьютерной «Doom». В промежутке промелькнет испано-португальская версия фэнтезийной пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь» (Midsummer Dream) и переложенный на современую российскую действительность «Хоттабыч» Петра Точилина (фантастическая молодежная интернет-комедия по мотивам книги Сергея Кладо «Медный кувшин старика Хоттабыча»), а также полнометражный мультфильм замечательного Ника Парка «Уоллис и Громит: Проклятие Кролика-Оборотня» (Wallace Gromit Movie: The Curse of the Wererabbit) об очередных приключениях неразлучной парочки. Российская премьера еще одного мультфильма «Передвижной замок Хоула» Хаяо Миядзаки передвинулась на октябрь с весны.

Ноябрь предложит зрителям канадско-исландский фэнтезийный проект по классическому эпосу «Замок монстров» (Beowulf Grendel), еще одну версию компьютерной игры «БладРэйн» (BloodRayne), очередную историю об экзорцизме «Изгоняя дьявола из Эмили Роуз» (The exorcism of Emily Rose), а также четвертый фильм о приключениях юного волшебника «Гарри Поттер и Кубок Огня» (Harry Potter and The Goblet of Fire)… Герой российской картины Георгия Тоидзе «Сдвиг», ученый-сейсмолог, прознает о существовании сейсмического оружия, при помощи которого злые силы хотят уничтожить саммит глав государств. В фильме задействованы многие известные актеры отечественного кино: Сергей Шакуров, Иван Бортник, Михаил Ефремов, Михаил Козаков и другие. И наконец — долгожданная мировая (!) премьера второй, заключительной, части бывшей трилогии «Ночной Дозор». Тимур Бекмамбетов и Сергей Лукьяненко в картине «Ночной Дозор: Мел судьбы» постарались свести воедино вторую и третью части романа «Ночной Дозор» и придать дилогии завершенность. Далее путь сценариста и режиссера лежит за океан.

И последний месяц года вновь, как и все предыдущие декабри, пройдет под знаком Питера Джексона, который представит зрителям новый блокбастер «Кинг Конг» (King Kong) — римейк целой серии фильмов о культовой гигантской обезьяне. Тим Бартон в этом году на редкость плодовит и явит миру анимационную историю человека, который по странному случаю женился на «Мертвой невесте» (Tim Burton's The Corpse Bride). К Рождеству и Новому году прокатчики приготовили две игровые сказки: немецкую историю Гарри Поттера в юбке «Биби — маленькая волшебница и тайна ночных птиц» (Bibi Blocksberg und das Geheimnis der blauen Eulen) и экранизацию первой части знаменитого цикла историй Клайва Льюиса «Хроники Нарнии: Лев, Колдунья и Волшебный Шкаф» (The Chronicles of Narnia: The Lion, the Witch the Wardrobe) от режиссера «Шреков» Эндрю Адамсона.

Дмитрий БАЙКАЛОВ

ПРОЗА

Максим Дубровин Дорога, на которой мы плакали

Настоящим индейцам всей Земли.

Деревня была уже близко. Тексуме без труда узнавал места, ставшие почти родными за восемьдесят последних лет. Сюда, в девственный лес, где рядом с редкими соснами и хемлоками уживались липы, осины и тонкоствольные березы, где зверь был непуган, а охота обильна, где воздух не был отравлен ядовитым дыханием цивилизации, а вода в реках не знала радужной бензиновой пленки, привели старейшины племени чероки свой народ Тропой Слез.

Тексуме остановился возле мшистого валуна, скинул на землю заплечный мешок, поставил рядом карабин. Необходимо было пополнить запасы патронов и сигарет и сделать это до возвращения в поселок, чтобы не раздражать «младших». Разведчик достал из-за пазухи портативный алтарь и набрал на панели длинную комбинацию цифр. Экран алтарчика мигнул, на нем высветилась привычная надпись: «Заказ получен, ожидайте». Обычно доставка занимала несколько секунд, но их Тексуме не дали.

Легкий шорох в зарослях молочая справа и тихий дребезжащий гул спущенной тетивы заставили тело среагировать прежде, чем разум оценил опасность. Тексуме упал на землю, и в тот же миг в камень над головой ударила стрела. Откатываясь за валун, разведчик успел заметить черное вороново перо в ее основании.

Черное оперение — это сиу. Тексуме прислушался. Убийц было двое. Первый, стрелявший, торопливо и шумно обходил жертву справа по широкой дуге. Было слышно, как ветви хлещут по его куртке и как чавкает под ногами мох. Окружение походило на паническое бегство. Этот противник был не опасен, скорее всего — мальчишка из «младших», решивший продолжить род за счет чужого скальпа.

Второй сиу притаился за толстым буком метрах в тридцати. Прятался он умело, выдавая себя лишь громким, нервным дыханием. Он боялся. Боялся даже больше, чем неудачливый стрелок, бегущий сейчас по болоту и, похоже, решивший плюнуть на охоту. Это могло означать только одно — сиу узнал Тексуме.

Не поднимая головы, стараясь оставлять между собой и противником камень, Тексуме ящерицей скользнул в чащу. Замешательством врага нужно пользоваться, пока он не пришел в себя. Карабин остался у валуна, но разведчик не жалел об этом — в его распоряжении были томагавк и нож. Оказавшись достаточно далеко, Тексуме тихо встал и зашел противнику в тыл.

Все-таки сиу был хорошим воином. Он не мог услышать шагов Тексуме, но чутьем охотника ощутил приближение опасности. Он даже успел повернуться навстречу и вскинуть карабин. Но выстрелить уже не успел. Двигаясь с быстротой молнии, чероки вырвал оружие из рук несостоявшегося убийцы и прижал нож к его горлу. Сиу застыл, полуотвернувшись, и лишь часто-часто сглатывал, рискуя порезать кадык о лезвие ножа. Он прятал от Тексуме левую часть лица.

Уже зная, что сейчас увидит, чероки схватил врага за волосы и развернул лицом к себе.

— Где твое ухо, воин?

Сиу молчал, взгляд его остекленел, дыхание замерло.

— Покажи мне свой вампум.

Пленник не пошевелился. Тексуме одной рукой обыскал его. Связка кожаных ремешков с нанизанными на них ракушками и костяными фигурками оказалась на поясе. Среди тотемных животных и божков чероки разглядел двух каменных человечков.

— В чьих телах проснутся твои дети, сиу?

Пленник продолжал молчать, и его молчание было красноречивее любых ответов. Тексуме бросил вампум под ноги и посмотрел в глаза врага.

— Ты должен чероки две жизни. Половину долга я тебе прощаю.

* * *

Мальчишку Тексуме догнал через час и, свалив на землю, в два приема отрезал ему ухо. Сиу не сопротивлялся — понимал, платит малую цену за свою неудачную охоту. В следующий раз придется расплачиваться жизнью. Он ушел, зажимая рану рукой, одноухий и бездетный, но живой.

Тексуме вернулся к месту привала и только тут вспомнил о заказе. Алтарчик валялся там, где индеец уронил его во время нападения. Ни сигарет, ни патронов видно не было. На экране прибора, впервые за все время существования этого мира, мигало сообщение: «Невозможно выполнить заказ. Пополните счет».

* * *

Многое изменилось за те три месяца, пока Тексуме не было дома.

Ярко-синий Шатер, установленный в центре деревни, он увидел еще с опушки. Шатер возвышался над приземистыми хижинами чероки, подобно сказочному великану Виндиго, пришедшему с бедой. В том, что он несет беду, сомнений не было. С того момента, как Алтарь отказался выполнить заказ, Тексуме ожидал только неприятностей. Любые изменения в привычном укладе жизни не сулили ничего хорошего. Мир чероки был слишком хрупок.

Вдоль тропы разведчик находил следы цивилизации, от которой чероки бежали восемьдесят лет назад. Бежали, да не убежали. Вот смятая жестянка из-под кока-колы, вон клочок конфетной обертки, пивные крышечки, пластиковые бутылки… Следы чужого, ненужного и опасного изобилия.

На веревке возле дома Маленькой Черепахи сушились джинсы. Их хозяин, вооруженный ревущим агрегатом, в котором Тексуме с удивлением узнал электропилу, споро расправлялся с длинным сосновым бревном. Одет он был в штаны из грубо выделанной оленьей кожи и простую льняную рубаху, зато на ногах пестрели совершенно не уместные в этом мире кроссовки, а голову украшала бейсбольная кепка. Тексуме поразился, как легко память подбирает определения для давно, казалось бы, забытых вещей и понятий.

— Хорошего дня, Маленькая Черепаха, — громко, стараясь перекричать пилу, поздоровался разведчик.

— Здравствуй, «старший». — Сосед остановил машину, подошел к ограде. На шее у него висела прозрачная толстая нить, внутри которой туда-сюда бегали разноцветные огоньки. Бусы.

— Табаку не найдется? — спросил Тексуме, непонятно почему жалея, что остановился.

— Ты заходи, заходи. — Маленькая Черепаха открыл калитку, впуская Тексуме во двор. — Вот, угощайся.

Он достал из кармана сигареты. Пачка была незнакомой — Алтарь таких не поставлял, Тексуме забрал ее всю. Закурил.

— Откуда сигареты?

— Из Шатра, откуда еще? С тех пор как отказал главный Алтарь… Э, да ведь ты ничего не знаешь!

— Что Алтари не работают — знаю.

— Ну конечно. — В глазах Маленькой Черепахи мелькнула зависть, портативный алтарь племени доверяли единицам.

Они сели на бревно. Сосед достал новую пачку сигарет — точную копию предыдущей, закурил, ловко щелкнув новенькой зажигалкой.

— Рассказывай все, — сказал Тексуме.

Маленькая Черепаха снял бейсболку, пристроил ее на колено козырьком к себе. Глядя на нее, задумался, с чего начать.

— Четыре дня назад Одинокий Утес подал заявку на новый плуг.

Совет ее рассмотрел и решил удовлетворить. Совет-то решил, а Алтарь заартачился.

— Потребовал пополнить счет?

— Точно. Старейшины до поздней ночи совещались, а утром вызвали адвоката. Он им все и объяснил.

— И что?

— Думаешь, нам рассказали? Собрали только «старших», с ними и решали, что дальше делать. Ничего не решили. Связывались через Алтарь с соседями, у них то же самое. Совет Племен созвать думали. Тебя очень ждали. А потом появились эти, — Маленькая Черепаха кивнул в сторону площади.

— Откуда появились?

— Из портала. Обычный такой портал, как у юристов или ребят из Корпорации. Сначала агента заслали к старейшинам. Отличный парень, я с ним потом поболтал, он мне и пилу подкинул без очереди, и сигарет, и еще обещал…

— Ты по делу говори, — перебил Тексуме.

— Сам же просил все рассказать, — обиделся сосед. — Агент сказал, что представляет Корпорацию, и предложил поставить в деревне Шатер. Старейшины и согласились. Куда им деваться было, Алтарь-то не работает, а у людей нужды.

— Что в этом Шатре?

— Как по мне — точно такой же Алтарь, как у нас, только заказывать можно все, что захочешь, и каталог богаче, да не надо у старейшин разрешение выпрашивать. Правда, в очередь приходится записываться, нужды-то у всех.

Маленькая Черепаха тяжело вздохнул.

— Вижу я ваши нужды, — Тексуме кивнул на кроссовки соседа.

— Нравятся? — Иронии тот не заметил.

— Нравятся, — ответил Тексуме равнодушно. — А взамен что просят?

Лицо соседа сделалось глупым, похоже, мысль о плате ему не приходила.

— Ничего.

Тексуме посмотрел за ограду, на синий купол Шатра.

— Пора мне. Спасибо за курево.

— Заглядывай.

Разведчик уже вышел за калитку, но, не пройдя и пяти шагов, вернулся. Достал из мешка свежий скальп и протянул его Маленькой Черепахе.

— Вы с Дочерью Куницы все еще хотите ребенка?

Сосед посмотрел на него расширившимися глазами, не веря своему счастью. Взять дар он не решался.

— Разве ты не собираешься завести ребенка сам?

— У меня уже есть сын, и после смерти жены других не будет.

— Ну, если тебе не жалко…

— Бери, пусть твой сын станет великим воином и обретет свою землю.

* * *

Никогда прежде в мире не случалось ничего подобного. Да, уходили калеки и неизлечимо больные, преступники и авантюристы, ученые и бездельники, уходили туристы, бизнесмены и просто любопытные. Уходили семьями и поодиночке, громко хлопнув дверями и тихонько, на цыпочках, навсегда и на денек-другой, расчетливо и безоглядно; уходили рекламные агентства, казино, риэлторские конторы, газеты, бюро путешествий, адвокатские дома и психоаналитические кабинеты. Уходили кто угодно и по-всякому.

Но впервые за всю историю Земли уходил целый народ.

Путь, которым ушли чероки, ничем не отличался от пути остальных, но старый Секвойя назвал его Тропой Слез. Лишь немногие поняли, что он имел в виду.

Чероки повезло больше, чем другим индейским народам Северной Америки. Несколько раз они были на грани уничтожения: белые люди истребляли их в бесчисленных войнах за территории, травили огненной водой и синтетическими наркотиками, заражали своими страшными болезнями. Но ни одно из этих преступлений не было доведено до конца. Пришельцы лишь забрали земли чероки, согнав их самих в оклахомские резервации, и на какое-то время удовлетворились этим.

В начале двадцать первого века правительство США в пароксизме политкорректности вернуло часть исконных земель прежним хозяевам и признало нацию чероки.

Но годы шли, власть окончательно перекочевала из рук политиков и военных к банкирам и корпорациям.

А земля дорожала.

Человечество отказалось от мысли колонизовать упрямый Марс и неуютную Венеру. Исследования дальнего космоса еще только начинались, и перспективы его заселения в обозримом будущем были туманны и призрачны. А здесь, под самым носом у задыхающегося в тесноте человечества, трудолюбивый народ разбил свои маленькие бобовые поля. Резервации в Оклахоме и старые земли в Южных Аппалачах и Джорджии стали предметом вожделения крупных корпораций.

Последовала череда «выгодных» предложений, которые нация чероки решительно отвергла. Вожди отдавали себе отчет в том, чем грозила индейцам потеря земель. Полная ассимиляция и потеря самобытности — вот что это означало. Чероки, прозванные некогда «самым цивилизованным индейским племенем», умудрялись балансировать на грани, заимствуя у белых соседей достижения современного общества и сохраняя основы своей культуры.

Но чем дальше, тем труднее становилось жить маленькому индейскому племени в большом мире белых людей.

В 2054-м мощное корпоративное лобби в сенате провело ряд законопроектов, ущемлявших права на землевладение коренных американцев. Репатриация в Южную и Северную Каролину была окрещена «незаконным захватом земель», и индейцам предложили убраться. Но чероки отказались покинуть «захваченные» территории, чем спровоцировали ряд карательных операций, в ходе которых погибло несколько сотен мирных жителей. Общественный резонанс не остановил корпорации в их погоне за наживой — игра стоила свеч.

Попытки партизанского сопротивления лишь привели к новым трагедиям. Обвинения в терроризме качнули чашу весов общественного мнения не в пользу индейцев. Выступления популярных политиков по голо, серия кровавых репортажей из районов «сепаратистских бесчинств», несколько ярких страниц, вырванных из контекста прошлого, привели к тому, что чероки вновь стали для всего мира кровожадными дикарями и охотниками за скальпами.

И тогда Корпорация, самая крупная и могущественная из всех корпораций, предприняла неожиданный маневр. Затравленному, загнанному в тупик, ненавидимому всеми народу предложили выход…

* * *

Тексуме не стал заходить в Шатер. Все, что хотел увидеть, он увидел снаружи. Длинная череда соплеменников, в основном «младших», тянулась от края площади и исчезала за пологом Шатра.

Лица «младших» лучились восторгом, который Тексуме уже видел в глазах Маленькой Черепахи. Они радовались возможности получать даром то, что раньше нужно было зарабатывать тяжелым трудом и долгим ожиданием. «Старшие», оказавшиеся в очереди, прятали глаза — так избегает взгляда человек, обстоятельствами принужденный к неблаговидному поступку, стыдящийся его, но не имеющий сил поступить иначе.

Из Шатра вынырнул очередной счастливец, прижимая к груди коробку с эмблемой Корпорации. Содержимого коробки видно не было, но по мечтательной улыбке «младшего» можно было предположить, что на какое-то время «нужды» его удовлетворены. Проводив его взглядом, Тексуме отправился к дому Мирного вождя чероки.

Возле меняльного магазинчика Джека-Козленка его рукава коснулся чужой. Он был разряжен в яркие, неприятные глазу фиолетовые одежды дикого фасона, в руках дежал портативный алтарь без экрана, зато с маленькой сенсорной панелью и надписью «Понятые Йогве».

— Уверуй в Господа Всенасущного! Обрати к нему свои помыслы и душу свою. Отдай ему свой голос, — протараторил чужой и протянул Тексуме алтарчик.

Чероки уклонился, но не успел сделать и двух шагов, как его снова остановили. На этот раз вниманием индейца завладела женщина. В отличие от предыдущего субъекта, она была почти раздета: короткая юбочка из искусственных пальмовых листьев, массивные ракушечные бусы, едва прикрывающие грудь — вот и весь наряд. Кожа женщины была темно-коричневой, с едва заметной прозеленью, лицо щедро и безвкусно раскрашено косметикой.

— Великий вождь, не хочешь ли скрасить суровые будни войны искренним и незабываемым праздником любви? Десять эльманов.

Откуда ни возьмись, в руках у нее появился алтарчик.

— Ты проститутка?

— Я Дарительница Наслаждений, — она кокетливо приподняла бусы большими пальцами.

— Я не вождь.

— Но ведь у тебя есть десять эльманов?

Тексуме задумался. Действительно, сколько денег осталось у его народа? С одной стороны, Алтари прекратили выполнять заказы и требуют пополнения счетов. Но с другой — ведь он, и все племя, и деревня, и лес вокруг, и горы, и Великая Равнина продолжают существовать. Стало быть…

Его размышления были прерваны появлением нового чужака. Выглядел он как мелкий юрист Корпорации, их Тексуме изредка видел в деревне — серийная внешность, дешевый одноразовый костюм, дешевая улыбка. Впрочем, сейчас агент не улыбался.

— Пошла, пошла отсюда! — набросился он на негритянку. — Налетели тут.

Дарительница Наслаждений улетучилась, не вступая в пререкания. Агент схватил Тексуме под руку и, глядя ему в глаза, неискренне улыбнулся.

— И кто только пропуска им выдает?

Несколько секунд он ожидал реакции собеседника. Не дождавшись, достал из-за пазухи плоскую флягу, заговорщицки тряхнул ею и протянул Тексуме.

— «Johnnie Walker», прекрасное виски. Сертифицированный генерик.

— Алкоголь? — уточнил разведчик.

— Не просто алкоголь — напиток победителей!

— Пронос алкоголя на территорию нации чероки запрещен договором.

Агент поскучнел, но не испугался. Он спрятал флягу в карман, сделал над собой едва заметное усилие и снова улыбнулся.

— Действие некоторых пунктов договора временно приостановлено. В том числе и запрет на алкоголь, наркотики, проституцию, — он кивнул в сторону негритянки, окручивающей неподалеку незадачливого «младшего», — а также религиозную агитацию, автоматическое оружие и рекламу.

Тексуме нахмурился, должно было произойти нечто экстраординарное, чтобы Корпорация отменила основные пункты договора. Впрочем, отсутствие денег на счетах — куда уж форсмажорнее…

— Почему приостановлено? — спросил он.

— Не знаю, — пожал плечами агент, — я не работаю на Корпорацию, у меня свободная лицензия.

— В таком случае, как ты попал сюда? Разрешение на посещение земель чероки имеют только служащие Корпорации и наши юристы.

— А, невелик фокус, — агент махнул рукой, — формально-то я служащий Корпорации, купил сегодня должность. Все официально, вот пропуск.

— Она тоже купила? — Тексуме оглянулся на негритянку.

— Только зря деньги потратила, тут ей ничего не светит. Платить вам нечем.

— Откуда знаешь?

— Да уж знаю, — агент прищурился. — Хочешь заработать? Деньги понадобятся тебе скоро.

Тексуме сделал вид, что заинтересовался. На душе стало совсем черно. Мир стоял на краю гибели, и времени на пустые разговоры не осталось, но чероки подавил желание избавиться от назойливого агента. Сначала нужно было узнать у этого проныры, что же все-таки произошло. Судя по всему, сообщить он мог немного, но выбирать не приходилось, полезной могла стать любая информация.

— И как я могу заработать — здесь? — он сделал ударение на последнем слове.

— Вот это уже серьезный разговор, — обрадовался агент. — Пара пустяков, тебе даже делать ничего не придется.

— А точнее?

— Аренда тела, — выпалил агент и заторопился, опережая возмущенный ответ, — не спеши отказываться, это очень выгодная сделка. Сдаешь свое тело на несколько месяцев какому-нибудь старичку-миллионеру ТАМ и обеспечен на годы ЗДЕСЬ.

Вот оно что!

— Я подумаю, — процедил Тексуме.

— Только не забудь, ты мне обещал, я первый, больше — никому. За плату не волнуйся, не обижу.

Тексуме уже не слышал его.

* * *

Эмиграция в виртуальность.

Первой реакцией было негодование. Чероки категорически отказались променять свои земли на иллюзорный мир виртуальности. Корпорация усилила нажим и одновременно пошла на ряд уступок. Чероки вновь отказались, но зерно сомнений было заронено. Внутри нации произошел раскол. Часть чероки, во главе с верховным Мирным вождем Кугалу, была за Уход. Другие, среди них и Тексуме, пытались найти другой выход. Ничего не получилось.

Итогом двухлетних переговоров стал договор. Согласно ему, нация чероки уступала свои земли Корпорации за оговоренную в отдельном пункте сумму и полностью отказывалась от любых претензий на них.

Взамен индейцы получили в свое распоряжение целый мир. Мир огромный, почти бесконечный, где они были единовластными хозяевами. Гениальная, скрупулезно-точная копия обеих Америк, сконструированная программистами Корпорации, до прибытия туда европейцев стала промежуточной станцией для душ чероки на пути в Страну Вечной Охоты.

Тела же, погруженные в долгий сон, находились в орбитальном стационаре, ожидая своего часа. Так и не убедив соплеменников отказаться от соблазнительного договора, Тексуме настоял на включении в него особого пункта. Ушедшие в виртуальность индейцы теряли гражданские права на Земле, но как нация получали приоритетное право на колонизацию вновь открытых, пригодных для жизни планет. Этот пункт стоил Корпорации нескольких миллиардов, но Тексуме и его приверженцы были непреклонны. Они надеялись когда-нибудь улететь с Земли, на которой им так и не нашлось места, в более гостеприимные миры.

Кроме того, и на этом также настоял Тексуме, Мир чероки был полностью изолирован. Никто, кроме официальных представителей Корпорации и юристов чероки, не мог попасть сюда.

Деньги, полученные нацией от этой сделки, выгодно вложили в акции и ценные бумаги. Капитал приносил прибыль, на которую содержался автономный орбитальный стационар с телами и виртуальный мир с душами чероки. Дополнительные заказы, пересылаемые через операционные программы — Алтари, оплачивались с тех же счетов.

Срок жизни виртуальной личности ограничивался лишь временем существования информационного носителя. Вечная жизнь была дарована эмигрантам. От истинного бессмертия ее отличала только возможность насильственной гибели. Зато продолжить себя в детях было не так просто. Пункт, в котором Корпорация не пошла ни на какие уступки, предусматривал неизменное число обитателей Мира чероки. Это было логично — миру бессмертных людей грозило быстрое перенаселение. Лишь смерть одного давала другому право на рождение. Если во время охоты или от несчастного случая погибал член племени, одна из семей могла завести ребенка. Рождение происходило на программном уровне, путем случайного смешивания генетической информации родителей. Так появились «младшие». В реальном же мире новая личность могла воплотиться только в теле своего предшественника.

В первые годы смертей и, как следствие, рождений было не много. Однако вскоре, с разрешения чероки и на схожих условиях, в новый Мир эмигрировали еще несколько индейских племен. Земли было много, а население оставалось неизменным, и чероки разрешили поправку к договору, позволяющую родственным племенам жить на вновь обретенной земле. Это было ошибкой.

Едва освоившись, соседи стали совершать набеги за скальпами, которые предъявляли Алтарям в качестве доказательства смерти врага и пропуска в Мир новой жизни. Грянула череда Войн-за-Детей. В конце концов соседи были усмирены, со времени последнего серьезного столкновения минуло больше тридцати лет. Единственное, что продолжало беспокоить первых хозяев земли — короткие вылазки одиночных «охотников за детьми».

Но войны сделали свое дело. За несколько десятилетий почти непрерывного кровопролития погибло большинство «старших». А «младшие»… Внешне они ничем не отличались от своих предков. В чем-то даже превосходили. Никогда не соприкасаясь с современным обществом и являясь, по сути, самообучающейся программой, они легко адаптировались к окружающей действительности. «Младшие» не мучались воспоминаниями и ностальгией, их чувства и надежды были примитивны, мечты не поднимались выше сиюминутных желаний, а поступки диктовались исключительно личными потребностями. Над нацией чероки нависла новая опасность — вырождение.

* * *

В доме Кугалу было людно. Сам Мирный вождь сидел в глубоком кожаном кресле. Тексуме с горечью отметил, что и он не избежал искушения Шатром. Маленький сутулый вождь почти тонул в пышных складках кресла и выглядел жалко. Рядом с креслом, опираясь на кедровую палку, стоял старый Секвойя. Лицо его было бесстрастным, но по едва заметно вздернутым бровям разведчик определил, что старейшина не на шутку встревожен. Военный вождь Чикосу, в полном боевом наряде, с красками войны на лице и Пером Власти за ухом, заметно пошатываясь, расхаживал по комнате. Он был пьян. Остальные «старшие», а среди них и вожди соседних деревень, расположились на скамьях вдоль стен. Вид у гостей был унылый.

Возле крохотного жертвенника на корточках сидел сын Тексуме — шаман Агуакуири. Он то и дело запускал руку в один из многочисленных поясных мешочков и бросал в огонь ароматные травы.

Кроме чероки в комнате находились двое чужаков. Один из пришельцев был почти точной копией «серийного агента», предлагавшего Тексуме аренду тела. Он держал в руках ярлычок файла с документами и в тандеме играл явно вспомогательную роль. На лице агента, казалось, навсегда застыла суетливая лживая улыбка. Его шеф, сидящий на крохотном складном стульчике посередине комнаты, напротив, был хладнокровно серьезен. Во внешности пришельца угадывались индейские черты, и разведчик понял, что ее проектировали специально для этой миссии.

Когда Тексуме вошел в дом, говорил Шеф, но о чем шла речь, разведчик понять не успел. При виде его чужак остановился. Однако замешательство длилось недолго. Открыто и уверенно глядя в глаза, Шеф сказал:

— А вот великий Тексуме! Добро пожаловать.

В том, как он произнес приставку «великий», чувствовалась едва заметная издевка, как еще недавно в тоне темнокожей проститутки. На мгновение Тексуме почувствовал себя гостем в этом доме, где уже не один десяток лет сидел в Совете «старших». Быстро справившись с собой, он придал лицу нарочито надменное выражение и поклонился присутствующим.

Гости с приходом Тексуме приободрились. Вождь Чикосу прекратил бесцельное хождение и приветственно кивнул. Встретившись с ним глазами, Тексуме понял, что ошибался — Чикосу лишь изображал пьяного. Кугалу и Секвойя переглянулись, и разведчик увидел, как напряжение покидает Мирного вождя: сутулая фигурка заворочалась в кресле, плечи расслабились, по изборожденному морщинами лицу скользнула улыбка облегчения. «Они надеются только на меня, на Тексуме Бешеного, Тексуме Несогласного», — с горечью и усталостью подумал Тексуме.

Лишь шаман Агу не повернулся к вошедшему, продолжая свое колдовское действо, но разведчик знал и без того — сын рад его приходу не меньше других.

Первое, что необходимо было сделать после приветствия — сдать алтарчик вождю. Но какому — Мирному или Военному? Тексуме колебался недолго: у кого Перо Власти — тот правит племенем. Чикосу принял одну из главных ценностей нации чероки небрежно и равнодушно, как бесполезную игрушку.

— Тебя звали, почему ты не отвечал, старейшина? — спросил он.

— Я почти не включаю Алтарь, ты знаешь.

— Тогда зачем ты его берешь?

— На всякий случай.

— Вот он, твой всякий случай, — закричал Чикосу, бесцеремонно тыча пальцем в чужаков.

— И вот он я, — невозмутимо ответил Тексуме.

Чикосу успокоился так же внезапно, как и вспылил.

— Алтари больше ничего не дают, — сказал он будничным тоном.

— Я знаю.

— А ты знаешь, почему?

— У нас кончились деньги.

— Да, они кончились! Вот он… — Чикосу перевел тяжелый взгляд на Кугалу, — он говорил, что они никогда не кончатся, а теперь пришла Корпорация и сообщает, что наших денег больше нет.

— Не я ли говорил тебе, вождь, — Тексуме сделал акцент на последнем слове, — что бледнолицым нельзя было верить, когда ты поддерживал Эмиграцию?

Шеф деликатно кашлянул и сказал, обращаясь как бы ко всем, но глядя на Тексуме:

— Содержание стационара с вашими телами обходится очень дорого. Не говоря уже обо всем этом, — он сделал широкий жест.

— Еще не так давно наши счета были полны, — возразил Тексуме. — Что же произошло?

Гости и старейшины напряглись.

— Как раз об этом я и говорил вашим соплеменникам, когда вы пришли.

— Говори же сейчас. Мне.

— Все дело в экономике. Если бы вы не стремились к изоляции, то, возможно, события последних лет не стали бы для вас таким уж открытием. А между тем и ваш Уход способствовал тому, что произошло. Чероки доказали человечеству, что в виртуальности можно не только путешествовать, отдыхать, развлекаться и играть, но и полноценно существовать целому народу. И люди потянулись туда. Вы знаете, что девять десятых населения Земли большую часть времени проводят в виртуальности? Там они живут, воспитываются, мужают, знакомятся, заводят семьи, ходят друг к другу в гости. Но главное — они там работают. Некоторые не вылезают в Большой мир годами, даже заботу о теле оплачивая эльманами. Улицы городов пусты, многие дома брошены, разоряются целые отрасли — например, сельское хозяйство, автомобилестроение, туризм, реклама. Людям это больше не нужно. Мировая экономика в кризисе. Богатеют только компьютерные и хостинговые компании да стационары для содержания тел.

— При чем здесь мы? — спросил Тексуме, уже зная ответ.

— Ваши сбережения сгорели, вы — банкроты, — почти весело ответил Шеф. Не глядя, он протянул руку и взял распахнутый помощником ярлычок. — Вот ваш баланс. Средств нации чероки хватит на шестимесячное обслуживание стационара или пятилетнее существование Мира. Конечно, если тратить их и на то, и на другое — сроки значительно сокращаются. Что уж говорить о дополнительных заказах. С остальными племенами то же самое.

В комнате стало тихо. Было слышно, как летает муха под потолком. Крупная бурая муха, так похожая на живую. Муха, написанная программистами, поселенная в Мир за деньги чероки и каждой секундой своего иллюзорного существования пожирающая жалкие остатки этих денег.

— Почему вы не предупредили раньше?

— До недавнего времени ситуация с вашими вкладами была относительно стабильна. Обвал произошел так стремительно, что мы не успели и оглянуться. Тем не менее наши специалисты разработали комплексную программу по выводу нации чероки из кризиса.

Он щелкнул пальцами, и помощник ловко развернул новый ярлычок.

Первым делом мы взяли на себя смелость установить Шатер. В качестве гуманитарной акции. Он будет функционировать, пока ситуация не стабилизируется. Выход же из кризиса мы видим в предоставлении чероки возможности заработать.

— Как вы это себе представляете? — встрял Чикосу. — Продавать шкуры виртуальных лис и енотов?

— У виртуальных зверей нет тела в реальном мире, — ответил Шеф.

— На что ты намекаешь? — впервые нарушил молчание Секвойя.

Тексуме тоже понял, к чему клонит чужак. Встреча с агентом в деревне подготовила его.

— Ваши тела болтаются в космосе без всякой пользы, — начал Шеф, не обращая внимания на поднявшийся неодобрительный гул голосов, — а между тем на Земле еще осталось достаточно богатых людей, чьи преклонные годы не позволяют вести прежний активный образ жизни. Соблазны виртуального существования их не прельщают, зато они готовы платить за аренду здоровых, молодых тел. Корпорация намерена выступить посредником в этих сделках, а также гарантом их честности.

Прежде чем Шеф смог продолжить, встал Агу.

— Я самый молодой из ныне живущих «старших», моему телу, оставшемуся в Большом мире, всего тринадцать лет. В него вы тоже поселите богатого старичка?

Впервые агент смешался по-настоящему. Ему трудно было поверить, что этот крупный индеец средних лет физически остается мальчишкой. «Старшие» обычно сохраняли ту внешность, с какой они пришли в Мир.

— Мы ведь не настаиваем, — зачастил он, — выбор за вами, мы лишь стараемся помочь.

— И подзаработать.

— В первую очередь заработаете вы, — агент ступил на привычную для него почву финансов, — мы возьмем лишь небольшую комиссию. Кроме того, остаются еще «младшие» — они вообще никогда не были вне этого Мира, и терять им нечего.

— Есть! — громко сказал Тексуме. — Есть, что терять! Мою жену убили сиу. Кто-то из их «младших» сейчас владеет ее телом. Я не знаю, во что вы превратите его, какими болезнями заразите, каким увечьям подвергнете во время этой своей аренды? Я не позволю надругаться над нашими телами и телами наших умерших!

— Аренда тел позволила бы вам продлить жизнь… Но это не единственный путь. Вы можете сдать в аренду и свое пространство — Мир чероки.

— Все повторяется! — громко изрек Секвойя. — Белые люди опять пришли, чтобы за бесценок скупить наши земли!

Шеф скривился, как от оскомины.

— Речь идет не о продаже, а о долгосрочной аренде. Корпорации нужны виртуальные площади. Вам нужны деньги. Так давайте же протянем друг другу руки, — патетически закончил он.

Вновь зашумели гости на скамьях, некоторые даже вскочили — идея сдать землю бледнолицым многим пришлась по душе. Земли было много.

Тексуме напряженно думал, что-то в словах агента было не так. Он чувствовал фальшь. Наконец его осенило.

— Зачем вам наша земля? — спросил он. — Постройте Мир по своему вкусу, ведь налог на виртуальные площади до смешного мал.

По тому, как агент смутился, Тексуме понял, что попал в точку.

— Все опять упирается в экономику, — неохотно пояснил чужак. — С недавних пор налог на виртуальные объемы увеличен в несколько раз. С целью выравнивания баланса между вложениями в виртуальные и реальные программы и возвращения финансовых потоков в Большой мир.

— И наш Мир заинтересовал вас, как суверенный, не облагаемый налогом?

Шеф развел руками.

— А если мы не примем ваши предложения? — спросил Тексуме.

— Тогда вы погибнете.

— Мы улетим.

Собравшиеся притихли. Последнее время никто не вспоминал о такой возможности покинуть этот уютный Мир. «Старшие» быстро прижились, поверив в реальность и бесконечность такого существования, «младшие» вообще не знали иной жизни. Лететь к далеким недружелюбным звездам, осваивать дикие чужие миры — зачем, когда все, что тебе нужно, есть здесь? В комнате повисло неодобрительное молчание.

Тексуме горько пожалел о своем скоропалительном заявлении. Необходимо было переждать, подготовиться самому и подготовить других к этому решению. Он бросил взгляд на Агу. Тот стоял, потупив взор и не решаясь говорить. А слов ждали именно от него. Именно он, шаман Агуакуири, много десятилетий назад по настоянию отца заочно окончил университет по специальности планетология. Он общался с NASA от имени чероки, он раз в полугодие получал отчеты по вновь открытым планетам, но еще ни разу нации не было предложено сколько-нибудь приличной альтернативы нынешней обители. Кислородные миры оказались большой редкостью во Вселенной, а те, что попадались исследователям до последнего времени, были непригодны для колонизации.

Молчание вновь нарушил Шеф.

— Что касается космических исследований, тут я должен вас разочаровать — они тоже сворачиваются.

— Почему? — встрепенулся Агу.

— Все потому же — отсутствие финансирования. Космос больше не интересует человечество. Данные по последним открытым звездным системам мы вам с удовольствием предоставим, а дальше…

Он не закончил фразу и, выхватив очередной ярлычок из рук помощника, отдал его шаману.

— Нам нужно время, чтобы все обдумать, — сказал Чикосу.

— Сколько времени?

— Три дня.

* * *

Но трех дней им не дали, назавтра, в канун праздника Зеленой Кукурузы, в деревню чероки пришла война. Ночью небольшой объединенный отряд сиу и шайенов вошел в спящую деревню, и началась бойня. Нападающие действовали аккуратно, и три первых дома были вырезаны почти бесшумно. Подвела врагов жадность. Убив очередную жертву, они тотчас же принимались скальпировать ее, опасаясь, что после расправы добычей завладеет более расторопный соперник.

В дом Маленькой Черепахи ворвались двое — шайен и сиу. Дочь Куницы вскинулась на кровати, но, не успев даже испугаться, повалилась на подушку с пробитой головой. Маленькая Черепаха скатился на пол — он был лучшим охотником из «младших», а реакцией и чутьем превосходил даже некоторых «старших». Сиу, убивший Дочь Куницы, достал нож и склонился над трупом. Судьба живого не интересовала убийцу — его он оставил заботам напарника. Шайен, крадучись, обходил кровать, когда в руках Маленькой Черепахи взревела пила. Враг отпрянул, и тогда Маленькая Черепаха вонзил рокочущий агрегат в грудь сиу, слишком увлеченного своим занятием, чтобы вовремя оценить опасность. Убийца упал на грудь жертвы, так и не завершив своего кровавого труда. Шайен не стал ожидать, пока его постигнет участь напарника, и выскочил в распахнутую дверь. Маленькая Черепаха бросил неудобную тяжелую пилу, схватил боевой топор и с прытью, так не подходящей к его имени, бросился следом — голый и лютый, готовый убивать дальше. Деревня просыпалась в крови.

Дом Тексуме располагался в противоположном конце деревни, у самой реки, но чуткое ухо разведчика уловило первый же далекий крик. Он быстро зарядил карабин последними патронами и кинулся к месту резни. Впрочем, то была уже не резня. Чероки высыпали из домов с оружием в руках. Раздались первые выстрелы — почти у всех «старших» имелись карабины.

В центре поселка, у самого Шатра, Тексуме увидел Чикосу. Его оскаленное лицо в боевой раскраске, которую он не смывал даже ночью, казалось еще свирепее в отблесках зарождающегося пожара. В руках он держал невесть откуда взявшуюся автоматическую винтовку, из которой поливал нападающих короткими, хлесткими очередями. В правом плече Военного вождя болталась вонзившаяся на излете стрела.

Чуть поодаль Тексуме заметил сына. Шаман как раз вынимал длинный кривой нож из брюха незадачливого врага. Визжа, метались по площади женщины, охотники с озверевшими лицами бросались грудью друг на друга, кровь покрывала тела, и уже было не разобрать, кто есть кто.

Тексуме вскинул карабин, выбирая первую жертву. Всего в десяти метрах от него рослый, плечистый сиу занес топор над кем-то из «младших» чероки. Тексуме выстрелил, почти не целясь, и враг рухнул как подкошенный. Следующими двумя выстрелами разведчик убил шайена, преследовавшего «младшую» жену Кугалу.

И тут на него налетели. Сразу трое врагов кинулись с разных сторон, стремясь покончить с метким стрелком. Первого нападающего Тексуме встретил выстрелом в упор, а затем, отбросив бесполезное в ближнем бою оружие, выхватил томагавк.

Он убивал хладнокровно и без лишней жестокости, не позволяя ярости овладеть собой. Противники — нерасторопные «младшие» — падали, не успев сообразить, как вышло, что они, такие хитрые, ловкие и отважные, умирают от руки этого спокойного, грустного чероки.

А далеко-далеко, в другом мире, на терминалах перед криокамерами загорались огоньки: «Тело свободно». Все новые и новые. «Тело свободно», «Тело свободно», «Тело свободно»… Множество веселых огоньков.

* * *

Утром считали потери и держали Совет. Атака соседей стоила племени тридцати жизней, причем больше половины найденных тел оказалось скальпированными. Враги потеряли не меньше воинов, но это не умаляло горечи потерь. Чикосу собирался отвести душу на пленном сиу.

Чероки, хмурые и подавленные, собирали трофеи, когда в деревню опять пришел агент Корпорации.

— Свободные индейцы племени чероки, — воззвал он, стоя у Шатра. — Я пришел к вам в этот грустный день, чтобы подарить надежду. Вы славно сражались и победили. А теперь вы пожнете плоды вашей отваги. Несите сюда скальпы своих врагов и получите взамен Право на Жизнь. Один скальп приравнивается к пяти годам жизни.

Тексуме и Агу сидели на крыше дома шамана и курили трубку, набитую табаком из раскрошенной сигареты. Агу только что вернулся с Совета. Тексуме на Совет не ходил.

— Вот и все, — сказал Тексуме сыну, потерявшему этой кровавой ночью жену. — Теперь они заставят нас воевать друг с другом, пока на этой земле не останется ни одного индейца.

Не поворачиваясь к отцу, глядя на агента, Агу сказал:

— Один останется точно, за этим они проследят. Пока хоть один из нас живет здесь, эта земля суверенна.

— Что говорили на Совете?

— Чикосу допросил пленного. Три дня назад агенты Корпорации вели ту же работу среди сиу и шайенов. А на прошлой неделе из Великой Степи приходили черноногие охотники на бизонов и вырезали целую деревню сиу. Ирокезы дерутся между собой и с дакотами.

— Что еще рассказал пленник?

— Некоторые «младшие» продали свои тела Корпорации.

— Совсем?

— С потрохами.

— Что их заставило сделать это?

— Страх. Агенты трубят на всех углах, что наше время на исходе. А в обмен на тело гарантируют жизнь.

— Где?

— Тут. Или в других виртуальностях. Главное — жизнь. Обещают трудоустроить, позволить зарабатывать, сулят экскурсии и отпуска в реальное пространство…

Он помолчал, потом закончил:

— Многие наши «младшие» тоже согласятся.

Мимо дома прошел Маленькая Черепаха. На шее у него перемигивались огоньками бусы. Новые кроссовки были черными от засохшей крови. В руках он держал несколько скальпов. Тексуме узнал волосы Дочери Куницы и убитого им возле деревни сиу. Маленькая Черепаха спешил к агенту.

— О чем еще говорили на Совете?

— Решили отдать чужакам часть земель.

Тексуме покачал головой, но ничего не ответил. Агу постучал трубкой, выбивая пепел. Потом достал пачку сигарет, вынул одну. Задумался ненадолго, махнул рукой и закурил.

— Я посмотрел последний отчет NASA, — сказал он, глядя на виртуального орла, парящего высоко в искусственном небе.

Тексуме не отрывал взгляда от Шатра, к которому стекались «младшие» с добычей. Казалось, слова сына его не интересовали. Но Агу продолжил:

— Есть две планеты с атмосферой, близкой к земной. В двух системах, где и звезды земного класса. Планеты условно подходят для колонизации.

— Условно? — Тексуме усмехнулся. Еще ни разу за восемьдесят лет Эмиграции им не попалась пригодная для жизни планета.

— Первая — в шестнадцати годах лета ковчега. Звезда класса G. Содержание кислорода в атмосфере семнадцать процентов. Дышать можно. Есть вода. Суточные колебания температуры — двадцать пять градусов. Многовато, но терпимо. Флора, фауна — близкие к земным. Будет хорошая охота.

— Что же с ней не так?

— Сила тяжести почти в два раза больше земной. Мы едва будем там ползать.

— Отличная планетка, — не удержал сарказма Тексуме. — Что со второй?

— До второй лететь двадцать семь лет. Звезда класса F. Сила тяжести — почти как на Земле, даже чуть меньше. Есть вода, есть кислород, примитивная жизнь. Но период вращения вокруг своей оси равен периоду обращения вокруг звезды.

— Я не понимаю.

— Она все время повернута к светилу одной и той же стороной.

— Значит, на одном полушарии всегда день, а на другом — ночь?

— Не только. С одной стороны — ледяная пустыня, а с другой — раскаленное пекло.

Тексуме посмотрел на сына.

— Значит, там тоже невозможно жить.

— Не совсем, — задумчиво протянул Агу, выпуская дым в небо. — В районе экватора есть узкая, километров в семьдесят, полоса с относительно комфортной температурой.

— Семьдесят километров… — Тексуме задумался.

В это время агент у Шатра приостановил прием трофеев и пристально посмотрел на них. Агу развеселило такое неожиданное внимание, и он, выбросив сигарету, заулюлюкал, похлопывая ладонью по рту. Отец удивленно взглянул на него.

— Могу поклясться, он даже не представляет, о чем разговаривают на крыше два краснокожих дикаря, — сквозь смех сказал Агу.

— Могу поклясться, что догадывается. Не надо считать бледнолицых дураками.

Они еще помолчали. А потом Тексуме спросил:

— Скажи мне, шаман Агуакуири, ты молишься Богам?

— Молюсь, старейшина. И каждый день приношу им жертвы.

— А старый шаман, он — молился?

Агу долго молчал, прежде чем ответить.

— Старый шаман не слышал Богов. Здесь. Потому он и умер.

— А ты их слышишь?

Агу не ответил.

* * *

Тексуме объявил об Исходе в тот же день. Почти не колеблясь, он связался через Алтарь со всеми деревнями чероки и с другими племенами. Всем, кто пожелает присоединиться к нему, он дал на раздумье десять дней.

Деревня тем временем жила новой жизнью. Еше дважды чероки пришлось отбивать атаки охотников за скальпами, каждый раз — большой кровью. На пятый день отряд «младших», под предводительством Маленькой Черепахи, сам отправился с набегом к соседям. Они были вооружены новенькими автоматами и дымовыми шашками, а у Маленькой Черепахи — Тексуме видел это своими глазами — на поясе висели две гранаты. «Младшие» быстро осваивались в мире белых людей. Ни Чикосу, ни Кугалу, ни сам Тексуме не могли помешать этому.

Отряд вернулся через два дня наполовину поредевший, но с хорошей добычей. Маленькая Черепаха приобрел большой вес среди «младших», и даже «старшие» старались не перечить ему.

Агенты были счастливы. Они охотно выменивали скальпы на миниатюрные жетончики, быстро получившие название Карточек Жизни. Вскоре выяснилось, что карточки эти не персональные и могут легко кочевать из рук в руки. В деревне случилось первое за многие десятки лет убийство. Удачливого охотника за скальпами Молодого Волка нашли в собственном доме с проломленным черепом. Вампума, на который он цеплял свои карточки, при нем не было.

Чикосу пытался организовать «копилку» племени, куда предлагал складывать добытые Карточки. Затея провалилась — никто не хотел делиться своей жизнью с другими.

Этим беды не исчерпывались. Был аннулирован пункт договора, запрещавший посторонним находиться на территории нации, и кто-то из пришельцев принес ранее не известный опасный вирус. Программисты Корпорации быстро справились с новой напастью, но племя успело потерять нескольких человек.

Стремительно множилось число «рабов». Ими стали индейцы, продавшие свои тела Корпорации в обмен на гарантированную жизнь в виртуальности.

Не желая видеть все это и не имея возможности помешать, Тексуме разбил лагерь «уходящих» за пределами деревни. Постепенно сюда стекались индейцы нации чероки и охотники из соседних племен. В основном это были «старшие». В первые же дни к Тексуме присоединились несколько десятков сиу, среди которых оказались и двое одноухих. Тексуме встретил их хмуро, но разрешил поселиться в лагере. Количество «уходящих» возрастало.

Тем временем по обе стороны от лагеря стремительно росли строения бледнолицых. Сначала это были лишь контуры, бледные полупрозрачные схемы, но с каждым днем постройки становились все объемнее и плотнее, обретали краски, обзаводились вывесками и населялись людьми. Чужаки, занятые освоением нового пространства, почти не обращали внимания на индейцев. Они очень быстро привыкли к соседству краснокожих и лишь недовольно хмурились, когда приходилось считаться с их интересами. Темпы вторжения пугали.

К десятому дню население лагеря перевалило за тысячу и превысило количество жителей деревни. Тексуме понимал, что многие из желавших уйти не успели добраться сюда за такой малый срок, но ждать больше он не хотел. Опоздавшие могли выйти в Большой мир через любой Алтарь.

В день, когда рядом с лагерем открылся тематический парк «Индейский рай», Тексуме повел свой народ по Тропе Слез. Один за другим индейцы исчезали в портале, покидая Мир, так и не ставший им новой родиной. Никто не провожал уходящих: чужаки суетливо обживались, «младшие» учились существовать при новых хозяевах Мира. Тексуме вошел в портал последним, пропустив вперед Агу и решившегося наконец Чикосу. С первой группой туристов они разминулись всего на два часа.

* * *

До отлета ковчега оставалось несколько часов. Три дня назад он пришвартовался к стационару и теперь опоздавшие, едва выйдя из криокамер, попадали прямо на корабль, где им предстояло вновь погрузиться в долгий сон. К услугам будущих колонистов был маленький корабельный виртуальный мирок, в котором их сознания могли существовать в течение долгого перелета, но большинство «ушедших» предпочли холодный сон.

Каждого из прибывавших Тексуме с Агу встречали лично, предоставив Чикосу заниматься подготовкой полета. Всего на ковчег, вмещавший десять тысяч колонистов, поднялись полторы тысячи индейцев. Последних пришедших Тексуме проводил к шлюзу только что.

Теперь они с Агу шли по длинному проходу. В свои девяносто три года шаман выглядел ребенком — тело его было телом тринадцатилетнего мальчишки. С обеих сторон высились стеллажи с крио-саркофагами. Под стеклянными куполами лежали люди, тысячи людей с угловатыми индейскими лицами, с низкими бровями, орлиными носами, высокими скулами и широкими подбородками. Этим людям уже не суждено было проснуться. Многие из них давно умерли, уступив эстафету жизни преемникам своего тела, а кто-то отказался от жизни добровольно. Тексуме прощался с ними, не говоря ни слова.

Они остановились возле одного из саркофагов. Лицо лежавшего там индейца показалось Тексуме знакомым. Он знал когда-то этого человека, но сейчас никак не мог вспомнить его имени и обстоятельств знакомства. На панели горела надпись «Тело свободно».

Минута проходила за минутой, а Тексуме все не уходил. Агу уже хотел окликнуть его, но в это время неподалеку послышались голоса. По проходу в их сторону двигался агент и катил перед собой инвалидное кресло с очень старым, высушенным годами человеком. Агент остановился метрах в десяти от индейцев и нажал кнопку на панели ближайшего саркофага. Криокамера медленно приняла вертикальное положение, позволив старичку в кресле разглядеть тело.

— Как вам? — спросил агент.

— Это гораздо лучше, — ответил старичок.

— Примерите?

— Да, запишите.

Агент достал электронный блокнотик и записал номер саркофага.

— Посмотрим еще, сэр?

— Хватит. Давай-ка выберем тело для моей старушки.

— Охотно вам помогу, сэр.

Они двинулись по проходу. Агент весело насвистывал, предвкушая удачную сделку. Проходя мимо Тексуме и Агу, он приветливо кивнул им:

— Как вам тела?

Чероки переглянулись. Их замешательство агент понял по-своему.

— Ничего, еще обвыкнетесь. А если не понравятся — приходите, обменяем. Гарантийный срок — год.

Он покатил кресло дальше по проходу.

— Он нас принял за?… — начал Агу.

— Да.

Тексуме положил руку на плечо Агу, в который раз чувствуя неловкость от того, что старый, мудрый человек, каким был его сын, выглядит теперь маленьким мальчиком.

— Отправляйся на ковчег, шаман, я скоро приду.

* * *

Агу долго ждал отца у шлюза. Наконец Тексуме появился. Он толкал перед собой низкую тележку с саркофагом. На панели Агу увидел уже знакомую надпись: «Тело свободно».

— Агуакуири, ты помнишь свою мать?

Вeрнор Виндж Куки-монстр

Ну что, детка, нравится тебе новая работа?… Дикси Мей оторвалась от клавиатуры и с неудовольствием посмотрела на узкий прыщеватый лоб, взошедший над перегородкой ее рабочей кабинки, как больная луна.

— Все лучше, чем фасовать гамбургеры, — сухо ответила она. Виктор привстал на цыпочки, и его лицо появилось над перегородкой целиком.

— В самом деле?… Мне ужасно жаль огорчать тебя, детка, но, боюсь, тебе быстро надоест, — заметил он, криво ухмыляясь.

По совести сказать, Дикси Мей была с ним совершенно согласна. И все же она считала, что место оператора «горячей линии» технической поддержки клиентов «ЛотсаТеха» — это настоящая работа, которая позволит ей сделать первый шаг к новой жизни и, может быть, — чем черт не шутит? — даже подняться выше по служебной лестнице крупнейшей в мире электронной компании.

— Отстань, а? — просительно сказала она. — В конце концов, сегодня наш первый рабочий день…

Сегодня действительно был их первый настоящий рабочий день, которому предшествовала довольно тяжелая неделя, когда будущие операторы службы технической поддержки знакомились с продукцией компании.

— …Словом, Виктор, если тебе уже надоело, значит, внимания и усидчивости у тебя не больше, чем у кузнечика.

— Дело не в усидчивости, Дикси Мей. Просто я достаточно умен и хорошо понимаю, что заслуживает, а что не заслуживает внимания настоящего творческого ума.

«Чтоб тебе провалиться!..»

— В таком случае, боюсь, уже к осени чей-то настоящий творческий ум окончательно прокиснет.

Виктор самодовольно ухмыльнулся.

— В чем-то ты права, детка. — Он немного подумал и добавил, заговорщически понизив голос: — Но ведь ты знаешь, какова разница между мной и тобой. Я нанялся сюда только для того, чтобы раздобыть сенсационный материал для моей колонки в «Брюн». «Новая потогонная система или смерть от скуки» — примерно под таким заголовком появится моя статья. Я, правда, еще не решил, в каком ключе все это подать — сатирическом или, наоборот, рассмотреть проблему с точки зрения возможных изменений в общественном сознании. Как бы там ни было, — Виктор заговорил еще тише, — через неделю меня здесь не окажется, так что никакого ущерба мой могучий ум не понесет.

— Значит, ты не собираешься напрягаться в пользу клиентов «ЛотсаТеха»? И что же они получат от тебя вместо помощи? Набор общих рекомендаций, которые еще больше их запутают?!

Виктор вздернул брови.

— Смею тебя уверить: я буду отвечать на все вопросы тщательно и подробно… по крайней мере, в ближайшие два-три дня. — На его лице снова появилась хитрая ухмылка. — Можешь не сомневаться: пока я не уволюсь, ни один клиент не сможет назвать меня «этим чертовым консультантом»…

«Логично», — подумала Дикси Мей.

— О'кей, Виктор. А теперь будь так добр, оставь меня в покое и не мешай делать работу, за которую мне платят деньги, ладно?

Ответом было молчание. Сначала Дикси Мей решила, что Виктор рассердился, обиделся, но нет… Он молчал насмешливо, высокомерно и, ко всему прочему, довольно нахально раздевал ее взглядом. Но она так и не подняла головы. Такое молчание Дикси Мей могла выносить сколько угодно… или, по крайней мере, до тех пор, пока насмешник находился вне досягаемости ее крепких кулачков.

Прошло еще несколько секунд, и она услышала, как Виктор с размаху сел на стул в своей рабочей кабинке.

Если говорить честно, то Виктор с самого начала не пришелся Дикси по душе. Он умел ловко жонглировать словами и — если ему хотелось — мог довольно толково разъяснить ту или иную проблему, однако это не мешало ему быть ужасным занудой. Казалось, он открывает рот только для того, чтобы лишний раз напомнить окружающим о своем образовании и порассуждать о том, что для настоящей творческой личности работа в службе технической поддержки означает деградацию. Мистер Джонсон, который вел у них курс специальной подготовки, был терпелив, как хороший школьный учитель, готовый снова и снова объяснять желающим все, что казалось непонятным или сложным, однако Виктор чуть ли не каждый день изводил его вопросами, которые считал ужасно умными (хотя все остальные находили их просто дурацкими). Похоже, работа в службе технической поддержки «ЛотсаТеха» действительно была не для Виктора, но вовсе не потому, что он получил хорошее образование и имел так называемый «творческий склад ума».

Дикси Мей понадобился почти час, чтобы обработать и отправить клиентам семь ответов. Один из них потребовал серьезных поисков в справочной системе, ибо касался настройки программы «Воксалот» для норвежского языка. Заканчивая работать над этим действительно непростым вопросом, Дикси Мей не без грусти подумала о том, что, быть может, пройдет еще несколько дней, и работа на «горячей линии» в самом деле начнет ей приедаться, но пока ей казалось, что любая деятельность, связанная с оказанием помощи людям, несет отпечаток благородного самопожертвования. Мистер Джонсон говорил, что по принятым в компании правилам оператор «горячей линии» должен стараться ответить на вопрос клиента до конца рабочего дня, и Дикси Мей действительно готова была приложить все силы, чтобы выяснить, как научить программу «Воксалот» различать норвежские гласные.

Дикси никогда раньше не работала в службе технической поддержки. До того, как на прошлой неделе она успешно прошла разработанные профессором Рейхом тесты, ее самой высокооплачиваемой работой была упаковка гамбургеров. Но, как и всему остальному миру, ей не раз приходилось оказываться в роли жертвы разного рода «горячих линий» и отделов по работе с клиентами. Каждый раз, когда Дикси Мей покупала новую книгу или прелестное новое платье, а те по каким-то причинам ей не подходили, она обращалась в соответствующую службу компании-продавца, однако отделы по работе с покупателями либо хранили гробовое молчание, либо присылали стандартный и совершенно безличный отказ, либо (эту логику Дикси так и не смогла постичь!) предлагали дополнительно приобрести какой-то другой, совершенно не нужный ей товар — и все это сопровождалось болтовней о том, что-де единственной целью службы поддержки является удовлетворение нужд уважаемого потребителя.

«ЛотсаТех» подошел к проблеме совершенно иначе. Очевидно, кто-то в руководстве компании в конце концов понял всю важность того, чтобы каждому, кто обратился за помощью, отвечал конкретный, живой человек, а не безличная «служба». «ЛотсаТех» объявил о массовом наборе операторов «горячей линии», среди которых оказалась и Дикси Мей. Платили, правда, не слишком много, да и первая подготовительная неделя далась ей нелегко, поскольку все это время Дикси и другим будущим операторам пришлось прожить в городке компании, однако она не возражала. «ЛотсаТех» — это море техники!» Поначалу этот девиз казался ей дурацким, однако «ЛотсаТех» действительно был большой компанией. Огромной. По сравнению с ней, «Ай-Би-Эм» и «Майкрософт» мелко плавали. Дикси Мей даже немного нервничала по этому поводу, боясь, что ей придется работать в зале размером с хорошее футбольное поле, разделенном на сотни и даже тысячи операторских кабинок. И она не ошиблась в своих предположениях, однако на деле все оказалось не так уж страшно. Корпус за номером 0994 действительно напоминал перенаселенные пчелиные соты, зато команда Мей состояла из пятнадцати очень милых людей (не считая, естественно, Виктора), с которыми было приятно работать и общаться. Кроме того, из огромных окон рабочего зала открывалась впечатляющая панорама гор Санта-Моника и долины Лос-Анджелеса, а рабочая кабинка крошки Дикси Мей Лей оказалась как раз возле такого окна! Это была просто сказочная удача — в глубине души Дикси была уверена, что далеко не каждый руководитель компании мог похвастаться столь живописным видом из окна.

Именно глядя в окно, Дикси Мей своими глазами увидела, что было в «ЛотсаТехе» помимо техники. Совсем рядом с корпусом № 0994 располагались теннисные корты и плавательный бассейн. Чуть дальше, на склоне пологого холма, виднелись другие корпуса. Следующий холм был целиком занят полем для гольфа; участок за ним тоже принадлежал компании. По всему было ясно, что «ЛотсаТех» не испытывает недостатка в средствах, коль скоро компания сумела выкупить и застроить изрядный кусок каньона Рэньон, а ведь это было только лос-анджелесское отделение!

Сама Дикси Мей выросла в Тарзане. В ясные, погожие деньки она часто любовалась бесконечной грядой гор Санта-Моника, которые словно плыли в легкой голубоватой дымке. Тогда они казались недосягаемыми, сказочными, готовыми каждую секунду исчезнуть, и теперь Дикси с трудом верилось, что она находится на одном из отрогов этой горной гряды. На следующей неделе, решила она, надо будет захватить с собой бинокль и как следует рассмотреть северный склон. Быть может, ей даже удастся увидеть Тарзану — поселок, в котором и по сей день живет ее отец.

Ну а пока ей предстояло вернуться к работе. Следующие шесть запросов оказались довольно простыми — они поступили от людей, которые не потрудились даже заглянуть в инструкцию (на одном листе), которая поставлялась вместе с «Воксалотом». Дикси было ясно, что вежливо отвечать на подобные вопросы — особенно в тысяча первый раз! — будет нелегко, но она твердо решила, что постарается держать себя в руках. Как бы то ни было, сегодня ей вполне удалось сохранить доброжелательный тон, хотя она и растолковывала этим тупицам элементарнейшие вещи.

Потом один за другим пришли два запроса, над которыми необходимо было поломать голову. Проклятье, подумала Дикси Мей. Ей так хотелось отработать первый день без замечаний, но она была почти уверена, что сегодня ей ни за что не успеть. Может, мистер Джонсон разрешит отослать ответы в понедельник утром? Кроме того, Дикси и сама была не прочь разобраться во всех технических подробностях, чтобы ответить на сложные вопросы как можно толковее. Она знала, что в будущем ей придется каждый день отвечать на одни и те же идиотские просьбы, но иногда среди них будут попадаться и настоящие головоломки. И разыскивая ответы, она не только в совершенстве овладеет «Воксалотом», но и приобретет обширные познания в области управления и организации. Ну и что с того, что последние семь лет своей жизни она потратила совершенно бездарно, даже не закончив колледж? Еще не все потеряно. Со временем она наверстает упущенное, к тому же спустя каких-нибудь несколько лет совершенные когда-то глупые, опрометчивые поступки больше не будут иметь никакого значения. Правда, Дикси приходилось слышать, будто по нынешним временам человеку без диплома сложно рассчитывать на что-то серьезное, однако она верила: тот, кто будет трудиться не покладая рук, рано ли поздно добьется своего. Ведь еще в двадцатом веке бывали случаи, когда простым стенографисткам или машинисткам удавалось пробиться на самый верх и встать у руля корпорации. Почему же у нее ничего не выйдет? В конце концов, отдел по работе с клиентами — это современный эквивалент того же машинописного бюро.

За перегородкой рабочей кабинки кто-то удивленно присвистнул. Виктор. Дикси Мей не отреагировала.

— Эй, Дикси, посмотри-ка на это!..

«Не обращай внимания, работай!» — приказала себе Дикси Мей, крепко стискивая зубы.

— Честное слово, ничего подобного мне еще не попадалось. Как ты это сделала? Ко мне пришел запрос, адресованный тебе! На нем стоит твое имя… то есть имя и еще кое-что.

— Перешли его ко мне.

— Нет, лучше подойди сюда и посмотри. Запрос на экране передо мной.

Дикси Мей не хватало роста, поэтому заглянуть в кабинку Виктора через перегородку она не могла. Придется в самом деле идти. О, Господи!..

Когда Дикси Мей появилась в проходе, из кабинки с другой стороны выглянула Улисс Грин. На ее лице был написан немой вопрос, но Дикси только пожала плечами и закатила глаза, и Улисс вернулась к работе. Стук ее пальцев по клавишам напоминал звук редких дождевых капель (в рабочих кабинках пользоваться «Воксалотом» не разрешалось). Мистер Джонсон побывал в зале некоторое время назад — он ответил на вопросы, убедился, что все идет как надо, и теперь, наверное, сидел в своем кабинете в другом крыле здания. Первый рабочий день — он мог не беспокоиться, что кто-то станет сачковать. Дикси Мей и не сачковала, и все же ей было немного не по себе.

Войдя в кабинку Виктора, она села на свободный стул и наклонилась к экрану.

— Ну, что у тебя? — раздраженно спросила она. — Смотри, если ты придумал все это только для того, чтобы не работать…

— Не суди по себе, — обиженно отозвался Виктор. — Вот, смотри… — Он поглядел на экран. — Где же оно?… Черт, опять у меня окошко убежало. Минутку… — Виктор лихорадочно защелкал кнопками мыши. — Скажи, Дикси, ты что, подписываешь ответы своим настоящим именем? Потому что только так я могу объяснить…

— Нет, я не подписываюсь своим настоящим именем, — перебила Дикси Мей. — С утра я ответила уже на двадцать два запроса, и все двадцать два раза я была Аннеттой Г.

Операторский псевдоним был встроен в кнопку «Отправить». Как сказал мистер Джонсон, это все для того, чтобы защитить служащих от возможных попыток вторжения в их частную жизнь. К тому же использование одного и того же набора операторских псевдонимов создавало у клиентов ощущение прочной связи с компанией, продукцию которой они приобрели, хотя даже повторные, уточняющие запросы редко попадали к тому же оператору. И, разумеется, мистеру Джонсону не было нужды говорить, что подобная практика обеспечивала полную взаимозаменяемость операторов «горячей линии» — вне зависимости от того, работали ли они в филиалах, расположенных в Лахоре, Лондондерри или Лос-Анджелесе. На данном этапе это последнее обстоятельство было, пожалуй, единственным, что серьезно огорчало Дикси Мей, которая надеялась со временем установить с кем-нибудь из клиентов длительные, дружески-деловые отношения.

Черт побери, что еще придумал этот бездельник Виктор?…

— Ага, нашел… Ф-фух! — Виктор указал на экран. — Ну, что скажешь?

Послание, пришедшее на адрес службы технической поддержки, имело вид стандартного электронного бланка, обработанного анализатором входящих запросов. Но вот в поле «Предыдущий респондент» вместо одного из принятых в компании псевдонимов стояло «Подстилка Дикси Мей».

— Когда же ты наконец подрастешь, Виктор?

В ответ Виктор насмешливо поднял руки, словно защищался, но увидев выражение ее лица, сразу стал серьезен.

— Только не убивай гонца, доставившего неприятную весть. Именно в таком виде это поступило на мой терминал.

— Вот и врешь. Рабочий скрипт сервера не пропустил бы послание с неправильным именем отправления. Признайся, ты подделал запрос!

На мгновение лицо Виктора отразило неуверенность, и Дикси Мей мысленно возликовала, убежденная, что он попался. В свое время она очень внимательно слушала лекции мистера Джонсона и разбиралась в принципах организации «горячей линии» гораздо лучше, чем Виктор с его «могучим творческим умом». Вот почему ей не составило особого труда разоблачить шутника.

Впрочем, Виктор тоже что-то сообразил и выдавил из себя слабую улыбку.

— Это не я, честное благородное слово! Во-первых, я даже не знал, что у тебя такое, гм-м… прозвище.

— Возможно, я как-то упоминала об этом в твоем присутствии, и ты…

— Ничего подобного! — с горячностью возразил Виктор. — Черт побери, ведь я не знаю, как использовать редактор форм. Я не смог бы ввести в заголовок твое имя, даже если бы захотел!

Дикси Мей задумалась. Это утверждение походило на правду.

— Эй, что у вас тут случилось?

Они обернулись и увидели Улисс, стоявшую у входа в кабинку.

Виктор пожал плечами.

— Похоже, кто-то из «ЛотсаТеха» пытается подкатить к нашей Под… к Дикси Мей.

Улисс наклонилась к экрану.

— Гм-м… Ну а что в самом сообщении?

Дикси Мей прокрутила текст в окне. В графе «Обратный адрес» значилось coitus925@freemail.sg. Тема запроса была определена как «Голосовое форматирование текста». Это как раз не удивительно: интерфейс форматирования в «Воксалоте» далеко не так прост, как утверждается в рекламе, поэтому этой теме была посвящена добрая половина поступавших запросов. Однако сам запрос не был — просто не мог быть — дополнительным запросом по поводу одного йз отправленных Дикси разъяснений.

Привет, Подстилка! — писал неизвестный корреспондент. — Я был бы весьма признателен, если бы ты объяснила, как выделить курсивом следующие слова:

Помнишь детский домик на дереве, который назывался Тарзанарама? Тот самый, который ты спалила дотла вместе с деревом? Если хочешь разжечь еще больший пожар, догадайся, откуда я все это знаю. На всякий случай даю подсказку: 666 — это перевернутое 999.

Я перепробовал все, но так и не сумел преобразовать приведенный выше абзац в курсив с отступом — мне удалось сделать это только с помощью клавиатуры. Помоги, пожалуйста. Рассчитываю на пресловутую южную вежливость.

С олимпийским приветом (Cilius, altius, coitus![2]), твой друг.

— Значит, Виктор, ты все-таки научился редактировать входящие формы, — неприязненно заметила Улисс.

— Клянусь чем угодно — я здесь ни при чем!

— Как бы не так. — Улисс коротко улыбнулась, сверкнув зубами, которые по контрасту с ее черной кожей казались ослепительно белыми. В ее улыбке не было, однако, ничего, кроме презрения.

— Да погодите вы!.. — Дикси Мей взмахнула рукой, призывая обоих к молчанию. — В этом послании действительно есть что-то очень странное. — Несколько секунд она неподвижно смотрела на экран, чувствуя, как холодеет у нее в груди. Когда ей было семь лет, отец и мать действительно построили ей прелестный домик в ветвях платана на заднем дворе. Домик очень понравился Дикси, и два года она была принцессой Тарзаной из Тарзаны. Но название домика — Тарзанарама — было ее самым большим секретом, который она не открывала никому. Когда Дикси Мей исполнилось девять, она сожгла свой чудный домик — сожгла намеренно, в сильнейшем приступе раздражения. К сожалению, она не подумала о том, что пламя может выйти из-под контроля. Дерево сгорело; больше того — едва не сгорел дом, в котором Дикси жила с родителями. На протяжении почти двух месяцев после этого случая она оставалась до отвращения послушной девочкой.

Улисс внимательно прочла послание.

— Это какой-то сексуально озабоченный придурок, — изрекла она наконец и похлопала Дикси Мей по плечу. — Форменный псих. Во всяком случае, его тон мне не нравится.

Дикси Мей кивнула.

— Этот проныра бьет по самым слабым моим местам.

«Включая мое любопытство», — добавила она мысленно.

Ее отец был единственным на свете человеком, который знал или, по крайней мере, догадывался, отчего произошел тот пожар, однако у него уже давно (фактически — четыре года) не было адреса Дикси. К тому же он никогда бы не стал писать дочери в таком пренебрежительном, сексуально-агрессивном тоне.

Виктор переводил взгляд с Дикси на Улисс и обратно. Казалось, тот факт, что все подозрения с него сняты, не на шутку задел его за живое.

— Как вы думаете, кто это может быть? — спросил он.

— Что значит — кто? О ком вы, ребята? — Перегнувшись через загородку, в кабинку заглянул Дон Уилсон, и Дикси подумала, что еще немного, и в кабинке Виктора соберутся все, кто работает сегодня в большом зале.

— Если у тебя все в порядке со слухом, — откликнулась Улисс, — ты должен сам знать, о ком мы, Дон. Кто-то пристает к нашей Дикси Мей.

— Доложите обо всем Джонсону, и дело с концом. Сегодня наш первый рабочий день, так что лучше не отвлекаться на пустяки.

Эти слова вернули Улисс на землю. Как и Дикси Мей, она видела в своей нынешней работе последнюю реальную возможность получить нормальную профессию.

— Послушайте, скоро обеденный перерыв, — сказал Дон, и Дикси Мей бросила взгляд на часы. В самом деле, до обеда оставалось всего ничего. — Мы можем поговорить об этом странном послании в столовой, а потом вернуться и доработать оставшиеся часы, как положено. Помните: сегодня кончается наша первая неделя здесь, впереди выходные. Или вы уже забыли, что вечером у нас мероприятие?…

Действительно, сегодня вечером Дон Уилсон устраивал для друзей вечеринку в доме своих родителей в Лос-Анджелесе, и Дикси Мей невольно подумала о том, что за всю неделю это первый раз, когда они покинут кампус «ЛотсаТеха».

— И верно! — образованно подхватила Улисс. — Дикси Мей, у тебя будет целых два дня, чтобы догадаться, кто прислал тебе эту грязную записку, и подготовить достойный ответ.

Дикси Мей снова взглянула на поле «Предыдущий респондент». Нет, это было просто невозможно. Никто здесь не мог знать, как прозвали ее подруги в колледже. Не то чтобы Дикси отличалась какой-то особой распущенностью, просто мужчины так и липли к ней… а ей не всегда хватало решимости отказать.

— Я… я не знаю, — сказала она. — Если мейл пришел по внутренней сети, следовательно, автор — кто-то из сотрудников «ЛотсаТеха». Что ему нужно?…

В задумчивости она поглядела в окно. Кабинка Виктора была расположена так же, как и ее рабочее место, поэтому вид ничем не отличался от картины, которую она наблюдала из своего окна. Другим было только ее настроение. Теперь Дикси Мей знала, что там, в одном из белоснежных корпусов, больше похожих на загородный пансионат или роскошный кантри-клуб, а вовсе не на филиал крупнейшей в мире корпорации, скрывается мерзкий, похотливый ублюдок. Подонок, который затеял с ней игру в загадки.

Несколько секунд все молчали, и это неожиданно помогло. Дикси Мей вдруг сообразила, на что она смотрит. Чуть ниже по склону стоял еще один корпус. Отсюда, из окна, ей была видна только верхняя часть третьего этажа, но это было не главное. Главным был четырехзначный номер, выведенный золотой краской на всех четырех углах здания. Этот корпус имел номер 0999.

«666 — это перевернутое 999», — вспомнила Дикси Мей и даже подскочила на стуле.

— Господи, Улисс, смотри: номер 999! — Дикси Мей показала рукой за окно.

— Может быть, это просто совпадение.

— Вряд ли… — Дикси Мей бросила быстрый взгляд на Виктора.

Подстроить что-то в этом роде было вполне в его характере. Но нет, одернула она себя. Тот, кто прислал ей этот мейл, знал слишком много.

— Пожалуй, — сказала Дикси Мей, — сегодня вместо обеда я немного прогуляюсь.

— Это глупо, — возразил Дон. — Конечно, кампус «ЛотсаТеха» открыт для всех, но если мы будем ходить в соседние корпуса, да еще без достаточных оснований…

— В крайнем случае меня просто выставят вон.

— Прекрасное начало головокружительной карьеры, — едко заметил Дон. — По-моему, вы не понимаете, как нам всем повезло. Ведь никто из вас еще никогда не работал в отделе технической поддержки. — Он с вызовом посмотрел на Улисс и Дикси. — А вот я работал и должен сказать откровенно: по сравнению со всеми прежними мечтами, «ЛотсаТех» — это настоящий рай. У каждого из нас есть собственный кабинет; кроме того, на территории расположены теннисные корты, бассейн и клуб здоровья. Честное слово, здесь к нам относятся не хуже, чем к системным программистам, каждый из которых ценится буквально на вес золота. А главное, никто нас не торопит. Во всяком случае, мне кажется, что времени, чтобы подготовить квалифицированный и точный ответ на любой самый сложный вопрос, нам дают достаточно. — Он покачал головой. — Нет, что ни говори, а «ЛотсаТех» действительно поднял техническую поддержку на качественно новый уровень, просто вы не в состоянии этого понять. И даже готовы рискнуть всем ради какого-то глупого каприза. — Дон с упреком посмотрел на девушек и Виктора. — Словом, как хотите, а я пойду обедать, потому что существует определенный порядок… И от нас ждут, что мы будем придерживаться установленных правил.

Некоторое время все смущенно молчали. Улисс вышла в проход и смотрела, как Дон и остальные операторы один за другим потянулись к лестнице, чтобы спуститься в столовую. Потом она вернулась.

— Я пойду с тобой, Дикси Мей, — сказала она. — Но… ты не думаешь, что Дон прав? Может, отложим наш поход хотя бы до будущей недели, а?

Она считала, что предает подругу, и лицо у нее было виноватым. По характеру Улисс Грин была очень похожа на Дикси, только здравого смысла у нее побольше.

Дикси Мей упрямо тряхнула головой. Она чувствовала, что если промедлит хотя бы пятнадцать минут, ее собственный здравый смысл возьмет верх над желанием найти придурка, приславшего ей эту оскорбительную записку.

— Я тоже пойду с тобой, Дикси Мей, — неожиданно сказал Виктор. — Чую, здесь наклевывается материал для отличной статьи.

Дикси улыбнулась Улисс и протянула ей руку.

— Знаешь, лучше иди на обед и ни о чем таком не думай. Ладно?

Но Улисс все еще колебалась, и Дикси Мей поспешно добавила:

— …А если мистер Джонсон спросит, где я, ты расскажешь ему, какой я уравновешенный и надежный работник.

— О'кей, Дикси, я сделаю все, что будет в моих силах. — Предложение не обмануло Улисс, однако в такой формулировке оно не ущемляло ее достоинства.

Когда Улисс ушла, Дикси Мей повернулась к Виктору.

— Так… — сказала она. — Если хочешь, чтобы от тебя тоже была польза, распечатай-ка мне этот долбаный мейл.

* * *

Они вышли на улицу через боковую дверь. У крыльца стоял торговый автомат с газировкой и сластями, и Виктор набил карманы «провизией в дорогу», после чего оба зашагали по холму вниз.

— Жарко сегодня, — заметил он, жуя шоколадный батончик.

— Да, — согласилась Дикси. Начало недели, как часто бывало в июне, выдалось пасмурным, но сегодня облака разошлись. Солнце палило вовсю, и Дикси невольно подумала о том, каким приятным и свежим был хорошо кондиционированный воздух в кабинках «ЛотсаТеха». Здравый смысл в ее душе еще не возобладал, но дело к тому шло.

Виктор запил шоколад «Доктором Фризом» и забросил жестянку в подступавшие вплотную к дорожке заросли олеандров.

— Как ты думаешь, кто все-таки прислал тебе этот мейл? — спросил он.

— Говорят тебе: не знаю! Почему же еще я рискую работой?

Виктор рассмеялся.

— Насчет работы можешь не беспокоиться. Да-да, детка, я абсолютно уверен, что все это благолепие просуществует не слишком долго: по моим расчетам, к осени все должно вернуться на круги своя. — Он снова ухмыльнулся своей надменной, всезнающей улыбкой, которая так раздражала Дикси.

— Ты дурак, Виктор, — досадливо ответила она. — Ведь правильная организация работы с клиентами в конечном счете способна принести огромную прибыль.

— Но не всем, дорогая моя, а только избранным. — Он немного помолчал, словно прикидывая, как растолковать ей проблему, чтобы она сумела понять ее своим ограниченным умишком. — Видишь ли, Дикси, организация «горячей линии» стоит денег, и руководство компании уже давным-давно определило, сколько оно готово на это потратить. Даже если ты права… — Виктор сделал еще одну паузу, словно подбирая самые понятные слова и сравнения, — даже если по большому счету ты права, твое видение проекта в целом страдает ограниченностью и однобокостью. А знаешь, почему?

Дикси Мей не ответила. Она была уверена: сейчас Виктор начнет распространяться о том, что большинство нанятых «ЛотсаТехом» людей не в состоянии исполнять на достаточно высоком уровне даже такую примитивную работу. Впрочем, в любом случае Виктор не нуждался в том, чтобы его подталкивали — язык у него так и чесался.

Как она и ожидала, Виктор не выдержал ее молчания и продолжил почти без паузы:

— Я объясню тебе — почему. Это, кстати, мое открытие; благодаря ему мои статьи в «Брюн» засверкают, словно настоящие бриллианты. Так вот, быть может, у «ЛотсаТеха» и есть какие-то высокие принципы, которыми корпорация руководствуется при принятии тех или иных решений — что, впрочем, весьма сомнительно, если учесть, как она обошлась с «Майкрософтом». Но, допустим, что-то все же есть, какой-то идеализм или иррациональный альтруизм… Однако должен сказать прямо: для любой долгосрочной программы «ЛотсаТех» выбрал не самых идеальных исполнителей.

Дикси Мей сделала над собой усилие и осталась спокойной. Почти.

— Почему же мы не годимся для этой работы? — спросила она. — В конце концов, в службу технической поддержки взяли только тех, кто успешно прошел психологическое тестирование. Или ты думаешь, профессор Рейх не знает, что делает?

— Он-то хорошо знает, что делает. Другой вопрос, в какой мере «ЛотсаТех» использует его разработки? Ты посмотри: среди нас есть отдельные личности… твой покорный слуга, к примеру, уровень образования которых слишком высок для этой работы. Я скоро стану магистром гуманитарных наук, поэтому профессору — да и любому другому человеку — должно быть совершенно ясно, что долго я в «ЛотсаТехе» не задержусь. Есть среди нас и люди, подобные Улисс и Дону. Их образование вполне соответствует работе в службе технической поддержки, но они слишком умны. Улисс, в частности, намерена работать так, чтобы ее заметили и оценили, и я уверен: она своего добьется — мисс Грин чрезвычайно старательна. Но готов биться об заклад, что и Улисс продержится в «ЛотсаТехе» максимум до конца лета. А остальные… Могу я говорить откровенно, Дикси Мей?

От немедленного увечья Виктора спасло только то, что Дикси Мей никогда не умела сердиться на двух людей одновременно.

— Пожалуйста, говори, — сказала она вежливо.

— На словах ты готова придерживаться того же плана действий, что и Улисс, но на деле… Я готов поспорить: согласно многопрофильным психологическим тестам твоя стабильность сравнима со стабильностью гремучей ртути. Если бы не мейл от твоего сексуально озабоченного Олимпийца, ты продержалась бы неделю, может — две, но рано или поздно ты непременно столкнулась бы с чем-то, что разозлило тебя и потребовало решительных действий. И в результате тебя элементарно вышвырнули бы на улицу.

Дикси Мей притворилась, будто обдумывает услышанное.

— Ну, допустим, — сказала она наконец. — А сам-то ты еще будешь с нами на следующей неделе? Или уже нет?

Виктор рассмеялся.

— Пока я не спешу, детка. Ну а если серьезно… Понимаешь, сегодня в этом зале собралась большая группа умных, образованных людей, и каждым движут свои мотивы. Беда в том, что эти мотивы зачастую противоположны. Что касается энтузиазма, который на начальном этапе естествен, то я не представляю, как он может сохраняться сколько-нибудь продолжительное время. Нет, я уверен: существует только одно рациональное объяснение происходящему. Правда, я убежден, что из этой затеи все равно не выйдет ничего путного, и все же… Вероятно, руководство «ЛотсаТеха» считает…

И он принялся долго и путано излагать Дикси Мей свою теорию, согласно которой создание службы технической поддержки было со стороны компании всего лишь рекламной акцией, рассчитанной на завоевание популярности. По мнению Виктора, «ЛотсаТех» стремится показать всем, что наличие оперативной и качественной службы технической поддержки способно привлечь значительное количество клиентов. (Кто бы сомневался! — подумала Дикси Мей.) Добившись своего, корпорация, скорее всего, втихаря уволила бы всех новых сотрудников, а сама вернулась к чему-то более дешевому.

В рассуждениях Виктора прослеживалась логика, но Дикси Мей слушала его в полуха. Слева от нее расстилалась знакомая панорама Лос-Анджелеса. Справа — всего в нескольких сотнях ярдов — вздымался к голубому небу иззубренный гребень горной цепи. Оттуда, думала она, наверняка видна вся долина. Быть может, ей удалось бы даже различить улицы в ее родном поселке. Когда-нибудь ей будет приятно вернуться домой, чтобы отец увидел: она научилась обуздывать собственный темперамент и даже сумела кое-чего добиться.

«Всю свою жизнь, — размышляла Дикси, — я только и занималась тем, что совершала ошибки. Как, например, сегодня…» Но ничего с собой поделать она не могла: мейл от Олимпийца вывел ее из себя. Получить его было расносильно тому, чтобы обнаружить грабителя в собственной спальне. Этот тип — кем бы он ни был — знал слишком много подробностей, которых ему знать не полагалось, к тому же он позволил себе насмехаться над ее прошлым и ее семьей. И хотя Дикси Мей росла в Калифорнии, но родилась-то она на Юге, в Джорджии, что давало ей основания считать себя коренной южанкой. И своим происхождением, своими корнями Дикси гордилась. Правда, заметить это было трудно, поскольку большую часть времени она протестовала, сопротивлялась, спорила и ссорилась. Ее отец и мать надеялись, что пройдет время, и она успокоится, остепенится, но когда их единственная дочь влюбилась «не в того» мужчину, родители встали на дыбы. Были сказаны Слова. И хотя из ее большой любви так и не вышло ничего путного, дороги назад не было. Потом мать умерла, но вместо того, чтобы воспользоваться случаем и примириться с отцом, Дикси поклялась, что не вернется домой, пока не сумеет добиться очевидных и недвусмысленных успехов.

Тогда почему же она готова так рисковать из-за пустяков? Почему готова отказаться от лучшей работы, какая у нее когда-либо была?

Эта мысль заставила Дикси сначала замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться. Так она и стояла посреди дорожки, чувствуя, как здравый смысл обращает в ничто все ее недавние резоны. Но они уже почти дошли до корпуса № 0999, и хотя большую часть здания скрывали переплетенные и скрученные заросли можжевельника, в просвете между кустами были хорошо видны ступени и стеклянная входная дверь.

«Нет, надо вернуться… — в смятении подумала Дикси Мей и, достав из кармана распечатку Олимпийца, бросила на нее сумрачный взгляд. — Если тебе так приспичило узнать, кто этот умник, — сказала она себе, — ты можешь сделать это и потом».

Но она не удержалась и прочитала мейл еще раз, чувствуя, как на глазах выступают слезы ярости. Несмотря на жару, Дикси затрясло как в ознобе.

Виктор нетерпеливо приплясывал рядом.

— Идем, детка, — поторопил он и сунул ей в руку подтаявший шоколадный батончик. — На, съешь вот это. Мозги нужно питать, а для этого необходим сахар.

* * *

Они поднялись по бетонным ступенькам к дверям девятьсот девяносто девятого корпуса. «Мы только заглянем — и сразу же назад», — пообещала себе Дикси. Возле здания, в тени деревьев и кустов, было значительно прохладнее. Привстав на цыпочки, они заглянули в окна, но комнаты оказались пусты, и Виктор толкнул входную дверь. Судя по всему, корпус № 0999 по своей планировке ничем не отличался от здания, в котором работали они, разве только его внутренняя отделка была еще не закончена. В пустом, гулком вестибюле витали запахи растворителя и «жидких гвоздей», на голых стенах виднелись еще не забранные декоративными панелями светильники и беспроводные сетевые розетки.

И все же в здании кто-то присутствовал. Со второго этажа, где в корпусе № 0994 размещался рабочий зал с кабинками, доносились невнятные голоса. В два прыжка Дикси Мей взлетела по лестнице и заглянула в дверь. Никаких рабочих кабинок не было и в помине, из-за чего просторный зал напоминал огромную, мрачную пещеру. В самом центре стояло несколько сдвинутых вместе столов, за которыми сидело около десятка женщин и мужчин. При виде Дикси Мей и Виктора они дружно повернулись в их сторону.

— Ага! — зычно воскликнул один из мужчин — рыжий бородач с длинными волосами, небрежно стянутыми на затылке в «конский хвост». — Вот и еще живые души… Ну, проходите, садитесь.

Дикси Мей и Виктор осторожно приблизились. Похоже, Дон и Улисс напрасно волновались по поводу нарушения корпоративных правил, разглашения служебной информации и прочего. Сидевшие за столами люди были больше похожи на бродяг, самовольно вселившихся в незанятый дом, чем на сотрудников корпорации, занятых разработкой секретного проекта. Трое из них сидели, беспардонно взгромоздив ноги на столешницу. Столы были завалены консервами, упаковками полуфабрикатов и жестянками с содовой.

— Это программисты? — шепотом спросила Дикси Мей у Виктора.

— H-нет. Скорее, аспиранты последнего курса.

Поглядев на Дикси Мей, рыжий бородач широко ухмыльнулся.

— Кажется, у нас найдется пара свободных мониторов. Хватайте стулья и садитесь… — Он ткнул пальцем в сторону стены, к которой были прислонены несколько складных стульев. — С вашей помощью мы, пожалуй, успеем управиться за сегодня.

Дикси Мей неуверенно покосилась на клавиатуру и дисплей, который включил рыжий.

— Но что мы должны…

— Когнитология, группа 301. Выпускной экзамен. Платят по сто долларов за вопрос. Не много, но нам предстоит оценить сто семь «голубых книжек»[3], к тому же Джерри предпочитает, главным образом, обзорные вопросы.

Виктор рассмеялся.

— Вы получаете по сотне за каждую «голубую книгу»?

— За каждый вопрос, дружище, за каждый вопрос… Только никому не говори: мы думаем, что Джерри финансирует эту работу за счет средств, которые «ЛотсаТех» отпускает на фундаментальные исследования. — И бородач широким жестом обвел почти пустой, не отделанный зал.

Дикси Мей наклонилась вперед, чтоб взглянуть на экран — белые буквы ярко светились на голубом фоне. Это действительно была стандартная «голубая книга», точно такая же, как в ее колледже в Долине. И только экзаменационные вопросы показались девушке бессмысленным набором слов.

Сонантность ёёинструментального обусловливания с учетом теории сохранения внимания Минского-Лёёёёеве. Написать примерный алгоритм создания ассоциативного изоморфизма, — прочла она.

— А что это вообще такое — когнитология? — спросила Дикси Мей.

Рыжий перестал улыбаться.

— Господи, так вы пришли не для того, чтобы помогать?!

Дикси Мей покачала головой.

— Мне кажется, это не очень трудно, — подал голос Виктор. — В свое время я прослушал курс психологии, и…

Но рыжего его слова не успокоили.

— Кто-нибудь знает этого парня? — спросил он у остальных.

— Я знаю, — откликнулась высокая девица, сидевшая за дальним концом стола. — Это Виктор Смайлик. Он учится в аспирантуре факультета журналистики, правда, успехами не блещет.

Виктор, прищурившись, посмотрел в ее сторону.

— А-а, это ты, Мышка? Как делишки, старуха?

Рыжеволосый с мольбой возвел очи к потолку.

— Как вы некстати! — воскликнул он. — Если вы не специалисты, то будете только путаться под ногами. Может быть, вам лучше уйти, а?

— Ни за что! — ответила Дикси Мей, упрямо тряхнув головой. — Я пришла сюда не просто так. Кто-то мешает нашей работе на «горячей линии», и этот кто-то предположительно находится здесь, в корпусе номер 0999. Я намерена найти этого человека…

«И пересчитать ему зубы», — закончила она мысленно.

— Но послушайте, барышня, если мы не завершим проверку экзаменационных работ сегодня, Джерри Рейх заставит нас прийти завтра, и тогда…

— Ты не прав, Грэм, — включился другой парень, сидевший за столом напротив рыжего. — Профессор сам сказал: главное, чтобы мы работали спокойно. Потом на основе наших данных он составит программу для всесторонней и точной оценки студенческих…

— И все равно он нам солгал! — прогремел рыжеволосый Грэм. — «Не торопитесь, и заработаете неплохие деньги» — так он сказал, верно? Но я-то абсолютно уверен, то если мы не успеем закончить сегодня, он заставит нас прийти и завтра. И испортит нам все выходные!

И Грэм смерил Дикси Мей неприязненным взглядом. Дикси ответила тем же. Уступать она не собиралась. Ничего, этот рыжий задавака еще узнает, что такое настоящее упорство и целеустремленность.

Молчание становилось все более напряженным, затем…

— Я поговорю с ними, Грэм, — сказала высокая девушка, которую Виктор назвал Мышкой.

— Хм-м… Ладно, поговори, только не здесь.

— Мы выйдем на крыльцо. — Она встала и, направившись выходу, сделала знак Виктору и Дикси следовать за ней.

— И возвращайся скорее, Эллен! — крикнул ей вслед Грэм. — Ты нужна нам здесь.

* * *

Торговый автомат на крыльце корпуса № 0999 был значительно больше, чем тот, что стоял при входе в отдел работы с клиентами. Дикси, впрочем, считала, что, несмотря на размеры и более широкий ассортимент, он ни в коей мере не заменяет столовую или кафетерий, но Эллен, похоже, было все равно.

— В конце концов, это же только на один день, — сказала она, пожимая плечами. — Я, во всяком случае, не собираюсь торчать здесь и в субботу.

Дикси Мей купила себе сэндвич и банку содовой, после чего все трое уселись за ободранный садовый столик, стоявший за автоматом.

— Так что вы хотели узнать? — спросила Эллен.

— Знаешь, Мышка, нас привело сюда одно весьма странное… — начал было Виктор, но Эллен отмахнулась от него. При этом на ее лице появилось слегка пренебрежительное выражение, какое Дикси уже не раз замечала у знакомых женщин Виктора.

— Итак?… — Эллен вопросительно взглянула на нее.

— Меня зовут Дикси Мей Лей, — представилась Дикси. — Мы с Виктором работаем на «горячей линии» «ЛотсаТеха». Сегодня утром на адрес нашей службы пришел вот этот мейл. Я понимаю, что он выглядит как чья-то глупая шутка, но в нем действительно есть нечто очень странное… Вот, взгляни сама… — И она протянула Эллен распечатку.

Эллен быстро пробежала глазами текст.

— В самом деле, довольно подозрительное послание… — Она пробежала глазами строку заголовка. — И оскорбительное, если только «Подстилка» — это именно то, о чем я подумала…

Дикси Мей почувствовала, что у нее начинают гореть уши.

— Это то самое и есть, — сказала она, и Эллен бросила на нее быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц.

— Мне приходилось видеть нечто подобное, когда я работала помощником преподавателя, — сказала она. — Один парень ни с того ни с сего начал бомбардировать девушку из моего класса неприличными посланиями. Это было настоящее скотство! — И она задумчиво покосилась на Виктора.

— Ну почему все всегда подозревают именно меня?! — возмутился тот, однако по его лицу было видно: он донельзя доволен.

— Ты должен гордиться, Виктор. Не каждый может похвастаться, что его репутация не меняется с течением времени. — Эллен пожала плечами. — Впрочем, этот мейл немного не в твоем стиле. Кроме того… — она еще раз перечитала текст, — в целом послание представляется мне определенно развратным, хотя я и не все здесь понимаю.

— Зато понимаю я, — Дикси Мей скрипнула зубами. — О событиях, которые этот придурок перечисляет в своем письме, ему просто неоткуда было узнать! О них вообще не знает никто, кроме меня. Ни один человек!..

— Вот как? — Эллен перечла письмо в третий раз, потом поднесла распечатку к глазам. — Не знаю, как насчет текстовой части — возможно, в ней действительно содержатся секреты, которые мне недоступны, зато заголовки — дело другое. Когда-то я изучала описания сетевых протоколов, касающиеся заголовков, можно даже сказать — специализировалась на них… Ты права, Дикси Мей, этот мейл создан кем-то специально; во всяком случае, у него не обычный формат. Я ясно вижу, что строки, включающие номер и идентификатор сообщения, слишком длинны; следовательно, они могут содержать в себе дополнительную информацию.

Эллен протянула распечатку Дикси.

— Извини, но я больше ничего не могу сказать. Если дашь мне копию, к понедельнику я попытаюсь расшифровать эти строки.

— О'кей, спасибо тебе огромное! — В самом деле, это было первое предложение реальной помощи, которое она получила с тех пор, как прочла мейл. — Еще один вопрос: я надеялась найти какие-то следы здесь, в девятьсот девяносто девятом корпусе. Во всяком случае, послание недвусмысленно направило меня сюда. В жизни мне не раз приходилось сталкиваться с… грязными извращенцами, и я никогда не давала им спуску. Я готова спорить даже на свою первую зарплату, что мейл прислал кто-то из тех, кого я только что видела в этой комнате…

«И сейчас этот гад тихонько смеется над нами», — решила она.

Эллен немного подумала, потом покачала головой.

— Мне очень жаль, Дикси Мей, но ты, скорее всего, ошибаешься. Я знаю этих людей довольно хорошо. Конечно, они далеки от идеала, а некоторые действительно могут показаться, гм-м… странными, но уверяю тебя: ни один из них на подобное не способен. Понимаешь, они просто не так устроены… кроме того, мы узнали о том, что будем работать в девятьсот девяносто девятом, только вчера вечером. Что касается дня сегодняшнего, то у нас просто не было времени на всякие… шалости.

— О'кей. — Дикси выжала из себя улыбку. — В любом случае, я действительно благодарна тебе за помощь.

Если бы она сейчас вручила Эллен распечатку, то вернулась бы в рабочий зал лишь немногим более удовлетворенной, чем если бы с самого начала прислушалась к голосу разума и никуда не пошла. Но делать было нечего. Дикси Мей уже собиралась встать, когда Виктор неожиданно наклонился вперед и положил на стол включенный наладонник.

— Но ведь этот мейл должны были откуда-то послать, не так ли, Мышка? Скажи, может быть, кто-то из твоих друзей вел себя необычно или…

Эллен Гарсия пристально посмотрела на него, и Виктор слегка стушевался.

— Прости, я хотел сказать — Эллен… Не сердись, ладно? Я ведь только хочу помочь Под… Дикси Мей. И, возможно, раскопать интересную историю для своей газеты.

Эллен пожала плечами.

— Грэм ведь уже сказал вам — мы проверяем экзаменационные работы для Джерри Рейха.

— Ха!.. — Виктор откинулся на спинку стула. — Еще в мои времена профессор Рейх был известен в лос-анджелесском университете как изрядный ловчила. Я точно знаю, что он получал крупные государственные контракты и одновременно консультировал в «ЛотсаТехе». Надо признать, что ему удалось добиться впечатляющих успехов, но Рейх все-таки не гений-одиночка, как он частенько себя подает. Все дело в деньгах, с помощью которых он покупает помощников, делающих за него львиную долю черновой работы. Как ты думаешь, Эллен, что проф затеял на этот раз?

Эллен пожала плечами.

— Ну откуда мне знать? Возможно, Рейх действительно использует свою связь с «ЛотсаТехом» в личных целях, но руководство корпорации смотрит на это сквозь пальцы. Профессор пришелся в «ЛотсаТехе» ко двору. — Она улыбнулась. — Лично мне очень по душе этот его эксперимент с проверкой экзаменационных работ. Когда я была помощником преподавателя, мне самой хотелось иметь под рукой быстродействующую программу, которая освободила бы меня от необходимости проверять контрольные и экзаменационные работы каждого из моих студентов. Тогда это было, разумеется, невозможно, поэтому мне вечно не хватало времени. Но профессор Рейх — это другое дело. В его распоряжении все возможности «ЛотсаТеха», и я считаю — он подошел вплотную к созданию такой программы. Ведь что он делает? Профессор платит лучшим аспирантам очень приличные деньги за то, чтобы они проверяли и оценивали, как студенты отвечают на вопросы экзаменационных билетов. Время, как он сам сказал, не имеет решающего значения. Зато теперь Джерри Рейх разработает соответствующий алгоритм, благодаря которому студенты получат обратную связь с экзаменатором.

— Этот Рейх, как я погляжу, просто в каждой бочке затычка, — проворчала Дикси Мей. — Насколько я поняла, именно он создал электронные тесты, с помощью которых «ЛотсаТех» выбрал Виктора и меня для работы в службе технической поддержки.

— В одном Виктор прав: Рейх действительно великий комбинатор. Всю эту неделю он проводил свои опыты в Ольсен-холле, а мы с Грэмом узнали, в чем дело, только когда проф засадил нашу группу аспирантов за эту работу. Похоже, Рейх занят сразу несколькими исследовательскими программами.

— Да, нас тоже тестировали в Ольсен-холле, — припомнила Дикси Мей. Тогда им заплатили небольшой аванс и довольно долго и туманно толковали об открывающихся перед ними карьерных возможностях… и в результате она получила лучшее место из всех, какие у нее когда-либо были. — И как раз на этой неделе, — добавила она.

— Ты, наверное, что-то напутала. Ведь Ольсен-холл — это спортивный зал.

— Да, мне показалось, что мы сидим в слегка переоборудованном спортзале.

— На прошлой неделе там проходили отборочные соревнования Национальной студенческой спортивной ассоциации.

Виктор потянулся к своему ноутбуку.

— Ну ладно, не суть важно. Нам пора идти, Мышка.

— Не смей называть меня Мышкой, придурок! — отрезала Эллен. — Нет, я точно помню, что отборочные соревнования NCAA проходили в Ольсен-холле на той неделе, четвертого июня. А вопросник Джерри я просматривала вчера, то есть в четверг, четырнадцатого.

— Извини, Эллен, — твердо возразила Дикси Мей. — Вчера действительно был четверг, но не четырнадцатое, а двадцать первое июня.

Виктор успокаивающе махнул рукой:

— Да какая разница! Подумаешь, большое дело!..

Эллен нахмурилась, но спорить не стала. Вместо этого она посмотрела на часы, потом повернулась к Виктору.

— Давай-ка заглянем в твой наладонник. Какое там число?

Виктор взглянул на экран.

— Та-ак, июнь… Пятнадцатое июня.

Дикси Мей посмотрела на свои часы. Цифры на жидкокристаллическом экранчике были контрастными и четкими, но часы на неделю врали. Судя по ним, сегодня была пятница, пятнадцатое июня 2112 года, 12 часов, тридцать одна минута и восемнадцать секунд по дневному тихоокеанскому времени.

— Честное слово, Эллен!.. — воскликнула она. — Я точно помню: перед тем как отправиться сюда, я посмотрела на часы, и на них было двадцать второе число!

Эллен перегнулась через стол и внимательно посмотрела на экран портативного компьютера.

— Может быть, и так, — согласилась она. — Но дело в том, что и наладонник, и твои часы были настроены на сигналы точного времени с центрального компьютера, установленного в здании, где вы работаете. А здесь они отсчитывают совсем другое, местное время. Только так я могу объяснить разницу в показаниях ваших и моих часов.

Ее голос звучал совершенно спокойно, но Дикси Мей рассердилась не на шутку.

— Быть может, и наш компьютер, и твои часы внезапно сошли с ума, но я-то пока в здравом рассудке! — проговорила она. — Или ты хочешь сказать, что я выдумала эту неделю? А на самом деле ее не было?!

Дикси была совершенно уверена в том, что говорила, ведь именно на этой неделе мистер Джонсон читал им ознакомительные лекции по «Воксалоту».

— Нет, ты ее не выдумала, — согласилась Эллен. Зацепившись каблуками туфель за сиденье стула, она подтянула колени к подбородку и надолго замолчала, задумчиво глядя сквозь легкое марево на раскинувшийся внизу город. Наконец она произнесла: — Знаешь, Виктор, ты должен быть доволен…

— Это еще почему? — подозрительно осведомился он.

— Похоже, ты действительно наткнулся на потрясающий материал для своей статьи. Скажите-ка, сколько раз в течение этой «лишней» недели каждый из вас пользовался мобильным телефоном?

— Я им вообще не пользовалась, — сразу ответила Дикси. — Мистер Джонсон, наш куратор, сказал, что до конца первой недели все мы будем отключены от сети и не сможем ни с кем связываться. Насколько я поняла, здесь у них что-то вроде мертвой зоны.

Эллен кивнула.

— Вероятно, они и не рассчитывали, что их обман просуществует дольше. Видишь ли, мы вовсе не находимся в «мертвой зоне». Правда, на территории «ЛотсаТеха» действуют довольно жесткие ограничения на доступ в сеть, однако только сегодня утром я сделала пару звонков друзьям, и все было нормально.

Виктор пристально посмотрел на нее.

— Откуда же, в таком случае, взялась эта лишняя неделя?

Эллен ответила не сразу.

— Мне кажется, Джерри Рейх зашел в своих экспериментах несколько дальше, чем позволил бы ему комитет по живым объектам при Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, — промолвила она наконец. — Я думаю, что вы, ребята, провели одну ночь в гипнотическом или лекарственном сне. А пока вы валялись в отключке, в ваши мозги закачивалась вся необходимая информация о продукции «ЛотсаТеха».

— О-о!.. Ты имеешь в виду ускоренную подготовку? — Виктор рассеянно пробежал пальцами по клавишам ноутбука. — Но мне казалось, это дело отдаленного будущего. Ведь принципы такой подготовки еще не отработаны как следует, и…

— Правила Федерального управления по контролю за продуктами и лекарствами действительно запрещают применение ускоренной подготовки государственным и частным организациям, однако существуют и различные медицинские препараты, и специальные методики, которые позволяют значительно сократить сроки обучения. Следите за прессой. Я уверена, что в течение ближайших года или двух нас ждет скандал не менее громкий, чем те, которые были связаны с употреблением допинга спортсменами. Впрочем, вряд ли это коснется Джерри. Судя по всему, он пользуется чем-то очень и очень эффективным и, как всегда, выйдет сухим из воды. Ведь вы не испытываете никаких побочных эффектов, не так ли?… Вместе с тем в ваших головах взялись откуда-то весьма глубокие и специализированные познания, пусть они и относятся к такой ерунде, как очередной программный продукт «ЛотсаТеха». А заодно вас снабдили и подробной информацией о целой неделе вашей жизни, которую вы не прожили и которой на самом деле не было.

Дикси Мей попыталась припомнить все, что произошло с ней начиная с прошлого понедельника. Нет, в этих днях, проведенных ею в Ольсен-холле, не было решительно ничего необычного: собеседования, экзамены, короткие минуты отдыха… Правда, туалеты в Ольсен-холле показались ей фантастически, неправдоподобно чистыми. Теперь, когда она подумала об этом, ей в голову сами собой пришли слова «стерильная чистота». Как в операционной… Впрочем, в туалет она забежала всего на минутку и только один раз. Это было сразу после того, как узнала, что успешно прошла все испытания и приняла предложение о работе. А потом… Что же она сделала потом? Села в автобус и отправилась прямиком в «ЛотсаТех»? И даже не зашла на свою старую квартиру? Гм-м… Это действительно было немного странно, зато все последующее не вызвало у Дикси Мей никаких сомнений. Она отчетливо помнила, как ходила в столовую, шутила с Доном и Виктором по поводу лекций мистера Джонсона, допоздна болтала с Улисс о том, что значит для них эта великолепная возможность и как ее лучше использовать.

— Это настоящее зомбирование, — сказала она наконец.

Эллен кивнула.

— Сдается мне, что на этот раз Джерри зашел слишком далеко.

— Главное, я не понимаю, зачем ему это нужно. Ведь если он попадется… А он попадется, и очень скоро. Сегодня вечером вся наша смена едет на вечеринку в город к одному из наших. Целых шестнадцать человек, которые сразу поймут, что с ними сделали!.. Ты только представь себе, что мы тогда… — Дикси перехватила сочувственный взгляд Эллен и осеклась. — О-ох!.. — вырвалось у нее.

Дикси Мей вдруг поняла, что никакой вечеринки не будет, и что сегодня же вечером все шестнадцать человек из ее команды технической поддержки клиентов будут ввергнуты в лекарственный ступор, после которого они просто забудут неделю, которой на самом деле не было.

— Ты хочешь сказать, что мы… ничего не вспомним?

Эллен кивнула.

— Я думаю, вам хорошо заплатят и заодно снабдят воспоминаниями о какой-нибудь однодневной, случайной работе в «ЛотсаТехе».

— Нет, я этого так не оставлю! — возмутился Виктор. — А как же моя статья? Кроме того, это просто оскорбительно! Нет, обратно я не вернусь. Пожалуй, я прямо сейчас поеду в редакцию и начну работать над своей статьей. Жаль только, доказательств у меня маловато.

— Но ведь мы должны предупредить остальных, — рассудительно сказала Дикси Мей.

Виктор покачал головой.

— Это слишком опасно.

Дикси с упреком посмотрела на него, но ничего не сказала.

Эллен Гарсия несколько секунд сидела, обхватив руками колени, потом проговорила задумчиво:

— Если бы речь шла только о тебе, Виктор, я бы решила, что ты просто пытаешься вывести меня из равновесия. — Она повернулась к Дикси. — Дай-ка мне еще разок взглянуть на этот мейл.

Дикси положила распечатку на стол, и Эллен наклонилась вперед, чтобы рассмотреть ее получше.

— Дело в том, — сказала она, — что «ЛотсаТех», как и другие крупные фирмы, в свое время получил от правительства несколько секретных оборонных контрактов. И, боюсь, как только руководство корпорации поймет, что мы что-то пронюхали, оно может попытаться нас… нейтрализовать. Заставить замолчать. Заткнуть нам глотки. — Она мрачно присвистнула, потом тряхнула головой. — Возможно, это просто параноидальный бред, но… Скажи, Дикси, тебе не приходило в голову, что тот, кто послал тебе это сообщение, пытался тебя предупредить?

Виктор нахмурился.

— Но кто это мог быть, Эллен?

Она не ответила, и он добавил:

— И что, по-твоему, нам теперь делать?

— Главным образом — не пороть горячку и не вести себя как последние идиоты, — отозвалась Эллен, не отрывая взгляда от распечатки. — Сейчас нам достоверно известно только одно: ваши мозги подверглись весьма серьезному и глубокому вмешательству — и без видимых побочных эффектов медицинского или психического свойства. С моей точки зрения, в первую очередь, нам необходимо выбраться из «ЛотсаТеха». Потом Мы сообщим властям об экспериментах Джерри Рейха или… — Она снова пробежала глазами по распечатке. — Или о каком-то другом человеке, который может за всем этим стоять.

— Мне кажется, мы пока знаем слишком мало, — возразила Дикси Мей. — И можем наделать ошибок.

— Что ж, ты права. О'кей, вот как мы поступим: сейчас я позвоню одному своему приятелю и оставлю ему совершенно нейтральное сообщение, которое, однако, сможет кое-что дать полиции в случае, если дела пойдут совсем скверно. Потом я поговорю с ребятами из нашей группы, которые корпят там над экзаменационными работами…

— Она небрежно взмахнула рукой, указывая на двери корпуса № 0999.

— Разумеется, пока мы находимся на территории «ЛотсаТеха», нам всем следует держать язык за зубами, но когда мы отсюда выберемся, то поднимем такой шум!.. Что касается вас двоих, мне кажется, для вас безопаснее всего будет спрятаться где-нибудь на территории и сидеть тихо, по крайней мере, до наступления темноты. Или до тех пор, пока наша группа не вернется в город. По-моему, неплохой план, как вы думаете?

Виктор согласно кивнул, но Дикси Мей не торопилась с ответом. Показав на таинственный мейл, она спросила:

— Скажи, Эллен, что ты там увидела? Что-нибудь важное?

— Даже не знаю. Возможно, это просто совпадение. — Эллен пожала плечами. — Был бы этот мейл чуть побольше… Нет, наверное, мне показалось.

— Ладно, выкладывай.

— Взгляните на электронный почтовый адрес: coitus925@freemail.sg. Корпус № 0925 находится вон в той стороне, почти на самом гребне горы.

— От нашего здания его не видно.

— Правильно. Мне кажется, этот Олимпиец хотел, чтобы сначала вы пришли сюда, в девятьсот девяносто девятый. И вот еще что… У профессора Рейха есть или был помощник — чертовски талантливый аспирант, которого звали Роберт Койтс.

Коитус — Койтс?… Сравнение показалось Дикси Мей несколько натянутым, но чем черт не шутит.

— Что он за человек? — спросила она.

— Ну, я бы не назвала его душой компании, но он, бесспорно, на два порядка умнее, чем любой из аспирантов. Именно благодаря ему профессор Рейх слывет авторитетом в области аппаратного обеспечения. Насколько мне известно, Роберт работает на него лет пять или шесть и, наверное, уже отчаялся получить докторскую степень. — Она замолчала, потом вдруг сказала: — Вот что, сейчас я вернусь в зал и расскажу обо всем Грэму и остальным, а потом поищем место, где вы могли бы спрятаться.

Она соскочила со стула и двинулась к двери, но Дикси Мей остановила ее.

— Не стану я прятаться!.. — с вызовом сказала она.

Эллен остановилась.

— Но ведь это только до вечера, — ответила она почти умоляющим голосом. — Ты же видела охранников у ворот? Я уверена, что если ты захочешь выйти с территории, тебя вряд ли выпустят. Наша группа — дело другое: мы пришли всего на один день и вечером беспрепятственно отправимся домой. Можешь не сомневаться, Дикси, как только мы вернемся в город, то поднимем такой шум, что полиция и пресса так и ринутся сюда! Ты оглянуться не успеешь, как снова окажешься в безопасности у себя дома.

Виктор согласно кивнул.

— Эллен права. Я даже думаю, что пока не стоит рассказывать обо всем другим аспирантам. Кто знает, вдруг кто-нибудь из них…

— Я не стану прятаться! — упрямо повторила Дикси Мей и устремила взгляд к вершине горы. — Я хочу подняться туда и посмотреть в глаза этому Койтсу.

— Но это же просто глупо, Дикси! Постарайся понять: самый безопасный для нас вариант — это спрятаться до конца рабочего дня. Кроме того, полиция сумеет расследовать, что здесь происходит, гораздо лучше и быстрее, чем ты. Послушайся Эллен и сделай, как она тебе говорит!

— Нечего мне указывать, Виктор, — огрызнулась Дикси, хотя в глубине души понимала: то, что она собиралась предпринять, было слишком похоже на сценарий дешевой компьютерной игры — отважная девочка-подросток попадает в дом с привидениями, и они разрывают ее на мелкие кусочки. — Я должна выяснить, кто послал чертов мейл и что все это означает! — снова повторила Дикси Мей, в упор поглядев на Виктора.

Пока они так препирались, Эллен Гарсия, похоже, успела выстроить свою цепочку логических заключений. Окинув Дикси долгим, внимательным взглядом, она вдруг сказала:

— Подожди меня. Я только скажу Грэму и пойду с тобой, ладно?…

* * *

Двадцать минут спустя все трое уже поднимались вверх по склону горы, держа путь к корпусу № 0925. Возможно, рыжий Грэм и был неглупым парнем, но в данном случае он повел себя как круглый дурак. Он был уверен, что чехарда с календарем — просто выдумка Дикси Мей и Виктора и никакого расхождения дат на самом деле не было. Уговорить его Эллен так и не удалось; что же касалось двух мелких служащих из отдела технической поддержки, то разговаривать с ними было ниже его достоинства. К счастью, остальные аспиранты оказались не столь узколобыми; во всяком случае, они готовы были слушать, а один из них даже указал Эллен на одно обстоятельство, которое они второпях не приняли во внимание.

— Если это настолько серьезно, то старина Джерри вполне мог установить наблюдение за этой парочкой. Берегитесь, тайная полиция Рейха может оказаться здесь с минуты на минуту! — скаламбурил он.

И хотя эти слова были сказаны шутливым тоном, в зале на несколько секунд установилась тревожная тишина, словно на пороге вот-вот могли появиться плохие парни с дубинками в руках.

В конце концов, все, включая Грэма, пообещали держать рот на замке — по крайней мере, до тех пор, пока не будет закончена работа. У некоторых в городе были друзья, которым они согласились позвонить и оставить зашифрованные сообщения, просто на всякий пожарный. Как показалось Дикси Мей, большинство из них были склонны поверить Эллен. Это делало честь их проницательности, но вместе с тем ни один из них не захотел открыто возразить Грэму, который и без того был сердит на Эллен за то, что она нарушила его планы. Потеряв надежду убедить в чем-то этого рыжеволосого придурка, Эллен плюнула и теперь шагала вместе с Виктором и Дикси Мей по дороге, вымощенной желтым кирпичом… Или, вернее, по асфальтовой дорожке для служебных электромобилей, которая вела к зданию под номером 0925.

Недавно отстроенный кампус «ЛотсаТеха» занимал поистине гигантскую территорию и поэтому казался безлюдным, но это не означало, что в нем вообще никого не было. Не успели они отойти от девятьсот девяносто девятого корпуса, как им повстречались трое крепких мужчин, одетых, как и охранники у главного входа, в серо-голубые форменные блейзеры. Едва завидев их, Виктор крепко схватил Дикси Мей за руку.

— Старайся держаться естественно, — прошипел он.

Когда охранники проходили мимо, Виктор приветливо кивнул, но, к счастью, никто из троих не обратил на него внимания.

— Видала? — с гордостью спросил Виктор, выпуская руку Дикси. — Вот как с ними надо!

Эллен тем временем ушла немного вперед и теперь остановилась, дожидаясь, пока Виктор и Дикси ее нагонят.

— Либо они играют с нами, как кошка с мышью, либо охрана еще не получила никаких распоряжений.

Дикси Мей задумчиво потрогала мейл в нагрудном кармане блузки.

— Ну, кто-то определенно пытается с нами поиграть, — заметила она.

— Это послание — наш единственный ключ к ситуации, — возразила Эллен. — И я по-прежнему считаю, что кто-то… — Она замолчала, пропуская двоих мужчин, одетых как менеджеры среднего звена. Эти, впрочем, обратили на них еще меньше внимания, чем давешние охранники. — Что кто-то пытается нам помочь, — закончила она.

— Может быть, — с сомнением протянула Дикси Мей. — Но скорее всего, это просто какой-то извращенец, который решил воспользоваться сведениями, украденными из моей головы, пока я спала.

— Что ж, пожалуй, полностью исключать этот вариант тоже нельзя…

Некоторое время они обсуждали обе версии. Потом Дикси поймала себя на мысли, что как ни странно общаться с Эллен ей приятно. Почти так же приятно, как с Улисс, хотя Эллен Гарсия была, как минимум, впятеро умнее и Улисс, и Самой Дикси.

Наконец они подошли к корпусу № 0925 настолько близко, что могли рассмотреть окна нижних этажей. Это здание оказалось чуть не вдвое больше, чем корпус 0999 или 0994. У крыльца стоял под навесом доставочный грузовик. К югу от здания размещались ухоженные теннисные корты. Сквозь ветрозащитные заграждения, сделанные из полупрозрачного пластика зеленого оттенка, были видны пары игроков, усердно гонявшие мяч.

Виктор прищурился.

— Странно… у них на окнах что-то вроде светомаскировки.

— Действительно. Не видно даже полосковых световодов на потолке!

Сойдя с дорожки, они, не торопясь, обошли здание и остановились за углом — там, где их нельзя было увидеть из грузовика. Окна корпуса № 0925, защищенные от прямых солнечных лучей небольшими алюминиевыми козырьками, выглядели точно так же, как и в других зданиях кампуса, но даже с близкого расстояния рассмотреть что-то за ними оказалось невозможно. В здании было не просто темно — в окнах стояла сплошная, непроницаемая чернота. Казалось, что изнутри стекла заклеили непрозрачной пленкой, как заклеивают витрины закрытых на ремонт магазинов.

Виктор достал свой наладонник.

— Пожалуйста, никаких звонков, Виктор. И никаких мейлов! — предупредила Эллен.

— Я просто хотел отправить в газету прямой репортаж с места событий… ну, на случай, если нас здесь застанут.

— Никаких репортажей! Я же говорила — доступ в глобальную сеть с территории «ЛотсаТеха» ограничен; без специального пароля твой вызов просто не пропустят. Кроме того, сам факт подобного вызова может вызвать включение автоматического поискового устройства и привлечь к нам внимание.

— Ну а если сделать очень короткий звонок? Просто для того, чтобы… — Виктор поднял голову и увидел Дикси и Эллен, которые стояли перед ним плечом к плечу.

— Ну ладно, — поспешно согласился Виктор. — Тогда я использую наладонник как цифровую камеру.

Дикси Мей протянула руку.

— Дай его мне, Виктор. Мы сами снимем все, что нужно.

В первую секунду Виктор, казалось, был готов отказаться, но потом он увидел, как вторая рука Дикси сжимается в небольшой, но крепкий кулак. Возможно, он даже припомнил некоторые истории, которые Дикси рассказывала за обедом, когда на прошлой неделе они вместе ходили в столовую. Впрочем, если никакой прошлой недели на самом деле не было, тогда он, конечно, не мог… Или — мог? Как бы там ни было, Виктор протянул Дикси компьютер и даже улыбнулся.

— Уж не думаешь ли ты, что я работаю на плохих парней?

— Нет, — сказала Дикси Мей. На самом деле она верила в это процентов на шестьдесят пять, а то и меньше. — Просто я знаю, что ты не всегда выполняешь то, что просит Эллен. Не бойся, ты получишь свои кадры, только мы сделаем их сами, хорошо? Так нам будет спокойнее.

«Особенно если я сумею держать себя в руках», — подумала она про себя.

И она протянула компьютер Эллен, но та лишь покачала головой.

— Просто включи его на запись, Дикси Мей, — сказала она. — Не беспокойся, Виктор, ты получишь свой компьютер обратно, только попозже.

— О'кей, — согласился Виктор. Впрочем, ничего другого ему не оставалось. — Но я хочу, чтобы вы гарантировали мне право первым передать все это в газету. — Он неожиданно просиял. — Придумал! Ты, Дикси, будешь моим оператором. Только не забывай поворачивать комп ко мне, когда я захочу как-то прокомментировать видеоряд, договорились?

— Договорились, — ответила Дикси и, развернув компьютерную камеру объективом от Виктора, сняла общий план здания.

Потом они вошли в вестибюль. Никто их не окликнул, никто не остановил, и они двинулись в глубь здания. Светомаскировка на окнах была очень плотной, но они легко нашли дверь, которая — как и в корпусах 0994 и 0999 — выглядела совершенно заурядно и запиралась старомодным магнитным замком.

Эллен внимательно осмотрела его.

— Похожие замки были в корпусе 0999, — сказала она. — Грэм и еще один парень отключили их просто из озорства. Что касается меня, то я не очень хорошо представляю себе, как это делается. Придется повозиться. Возможно, я вообще не сумею его открыть.

— Значит, дальше этого вестибюля мы не попадем? — расстроенно спросил Виктор.

Ему никто не ответил. Дикси Мей несколько секунд смотрела на черную пластиковую коробочку замка, потом шагнула вперед, уперлась в дверь ладонью и несильно толкнула.

Не было ни тревожной сирены, ни сигнала, свидетельствующего об ошибке ввода кода. Дверь просто отворилась, отворилась тихо и бесшумно, и Эллен с Дикси обменялись изумленными взглядами. Пять секунд спустя все трое по-прежнему стояли на пороге и, напрягая зрение, всматривались в полумрак.

Насколько они могли судить, перед ними был самый обычный первый этаж стандартного лотсатеховского здания.

— Тут ничего нет, — первым подал голос Виктор. — Давайте закроем дверь и вернемся на улицу, пока нас не поймали здесь со спущенными… с поличным.

— Весьма разумное предложение. — Эллен шагнула вперед, и Виктор волей-неволей последовал за ней. Дикси Мей шла последней, водя во все стороны цифровой камерой.

— Подождите! — взвыл Виктор. — Дикси Мей, стой! Держи дверь, чтобы она не закрылась.

— О, Господи!

— Это что-то вроде шлюза!

Они оказались в небольшой полутемной комнате. Стены выше метра от пола были сделаны из стекла или какого-то другого прозрачного материала. В дальнем конце комнаты темнела еще одна дверь.

Эллен осторожно двинулась вперед.

— Прошлым летом я работала в Ливерморе[4], — сообщила она. — Там были точно такие же комнаты-ловушки. Войти в них можно совершенно свободно. Сначала ничего не происходит, потом — р-раз!.. Откуда ни возьмись появляются вооруженные охранники и вежливо спрашивают, уж не заблудились ли вы…

Но охранники все не появлялись, и Эллен толкнула дальнюю дверь. Заперто. Тогда она ощупала запорный механизм, который был сделан из дешевого пластика и выглядел довольно простым.

— Не открывается, — сообщила Эллен минуту спустя, продолжая возиться с замком.

Они слышали чьи-то голоса, которые доносились откуда-то сверху. На первом этаже по-прежнему не было видно ни одной живой души. Планировка, впрочем, выглядела знакомо: если бы они находились в своем девятьсот девяносто четвертом корпусе, то коридор справа вывел бы их к комнатам отдыха и кафетерию.

Эллен неожиданно выпрямилась, прислушиваясь.

— Очень странно, — проговорила она. — Мне показалось, что я узнала голос… Грэма.

— А ты не можешь просто сломать замок? — спросила Дикси Мей.

«Чтобы мы могли подняться наверх и удавить двуличного негодяя его собственным «конским хвостом», — хотелось ей добавить, но она не успела. Послышался отдаленный щелчок открывающейся двери. Бросив взгляд через плечо Эллен, Дикси успела заметить какого-то мужчину, выходившего из туалета в коридоре.

Дикси Мей схватила Виктора за плечо и заставила присесть за непрозрачной частью стены шлюза-ловушки.

— Эй, Эллен, — услышали они голос незнакомца, — что-то ты с лица спала. Что, Грэм тебя таки достал?

Эллен хрипло рассмеялась в ответ.

— Д-да… Ты удивлен? Этот кого хочешь достанет.

Дикси Мей подняла мини-компьютер над головой, чтобы объектив камеры оказался напротив стеклянной секции стены. На крошечном мониторе она видела, что мужчина спокойно улыбается Эллен. Одет он был в белую и не очень свежую майку и шорты до колен. На шее у него болтался блестящий бэдж.

Эллен несколько раз открыла и закрыла рот, но не смогла произнести ни звука. «Господи, — подумала Дикси Мей, — этот парень явно ее знает, а она никак не может вспомнить, кто это!» Собеседник Эллен по-прежнему ничего не подозревал, но это не могло продолжаться вечно. Вот сейчас он откроет рот и скажет…

— Слушай, а где твой бэдж?

— Бэдж?!.. Ах, бэдж… Проклятье, кажется, я оставила его в туалете, — нашлась Эллен. — А теперь не могу войти!

— Как же это ты? Ведь ты же знаешь правила, — сказал мужчина с легким упреком, но без тени угрозы, и, подойдя к двери шлюза, что-то сделал с замком. Дверь стала открываться, и Эллен поспешно шагнула вперед, заслоняя собой Дикси и Виктора.

— Извини. Должно быть, Грэм действительно начинает действовать мне на нервы.

— Потерпи немного. Я думаю, рано или поздно он наконец перестанет ко всем придираться. В принципе, Грэм малый неплохой; жаль только, что он так мало прислушивается к замечаниям профессионалов.

Эллен энергично закивала.

— Да-да, конечно. Я совершенно с тобой согласна.

— Понимаешь, — продолжал ее собеседник проникновенным тоном, — Грэм неправильно подходит к вопросу дисперсного анализа. Ведь анализ должен быть не просто развернутым, но и достаточно глубоким, а он…

Эллен продолжала кивать, время от времени издавая маловразумительные звуки, которые, впрочем, можно было принять за выражение полной солидарности с собеседником. Разговорчивый парень в шортах был буквально нашпигован самыми разнообразными подробностями, имевшими непосредственное отношение к какому-то проекту Управления национальной безопасности, и по-прежнему не замечал двух посторонних, притаившихся за непрозрачной частью стены.

Потом на лестнице послышались шаги, и странно знакомый женский голос сказал:

— Эй, Майкл, сколько можно тебя ждать? Интересно, как ты собираешься…

Что и как собирается сделать Майкл, так и осталось неизвестным. Конец фразы был заглушён удивленным восклицанием, затем на несколько секунд воцарилась тишина. На контрольном экране мини-компьютера Дикси Мей видела двух высоких темноволосых девушек, которые уставились друг на друга с выражением крайнего изумления на лицах. Несколько мгновений обе стояли как громом пораженные, потом осторожно, бочком, двинулись по кругу, время от времени обмениваясь легкими прикосновениями и тычками. Нет, это была не драка… Казалось, каждая из девушек считает другую чем-то вроде оптической иллюзии или голограммы. Впрочем, в первые секунды Дикси Мей тоже решила, что видит мираж.

Перед ней были сразу две Эллен Гарсии.

Майкл же просто моргал, тупо переводя взгляд с одной девушки на другую. Положение усугублялось тем, что обе Эллен то и дело порывались что-то сказать, однако делали это настолько синхронно, что лишь мешали друг другу. В смятении они замолкали, а через секунду все повторялось снова.

Майкл первым пришел в себя.

— Судя по твоему виду, Эллен, у тебя никогда не было сестры-близнеца, — проговорил он.

— Нет! — хором ответили девушки.

— Следовательно, одна из вас самозванка. К сожалению, вы столько раз менялись местами, что теперь я затрудняюсь сказать, кто здесь настоящая Эллен, а кто — поддельная. Ха! — Он показал на одну из Эллен. — Теперь я, кажется, понимаю, зачем сотрудникам нужны бэджи.

Но Эллен и Эллен не обращали внимания ни на кого, кроме друг друга. Своих попыток объясниться они не прекращали, но если не считать сказанного хором «нет», их речь по-прежнему представляла собой мешанину из междометий и невнятных обрывков слов. Наконец, видимо, что-то решив, девушки неприязненно улыбнулись друг другу и одинаковым жестом сунули руки в карманы. Одна достала из кармана серебряный доллар. У второй рука осталась пустой.

— Талисман у меня! — воскликнула одна. — Теперь, кажется, мы сможем сдвинуться с мертвой точки.

Вторая Эллен криво улыбнулась и кивнула.

— Смотри! — Эллен-с-Долларом повернулась к Майклу. — Мы обе настоящие и обе — единственные дочери своих родителей.

Майкл снова перевел взгляд с одной Эллен на другую и обратно.

— Но вы не клоны, насколько я вижу.

— Разумеется. — Эллен-с-Долларом величественно кивнула, потом повернулась ко второй Эллен.

— Продукты в холодильнике…

Эллен-вторая кивнула.

— Сгнили. Но в апреле я устроила штуку похлестче.

Обе рассмеялись, потом обладательница серебряного талисмана сказала:

— Джерри устроил экзамены в Ольсен-холле.

— Угу.

— Майкл?…

— Потом. Когда закончится работа…

При этом Эллен-вторая покраснела. Секунду спустя покраснела и Эллен-с-Долларом.

— Я все понял, — сухо заметил Майкл. — Вы очень похожи, но не идентичны.

Эллен-с-Долларом криво улыбнулась.

— Да. Между прочим, я тебя ни разу в жизни не видела. — Она повернулась и левой рукой бросила серебряный доллар Эллен-второй. Та ловко поймала монету на лету также левой рукой.

Казалось, только теперь Эллен-вторая обрела почву под ногами. Кстати, именно она оказалась обладательницей бэджа.

— Насколько я… Насколько мы можем сказать, — начала она, — до того как мы обе приняли участие в отборочных экзаменах, которые Джерри Рейх устроил, когда набирал себе помощников, мы имели общий поток сознания. После этого каждая из нас жила своей собственной жизнью. Теперь у нас даже друзья разные. — И она выразительно посмотрела в сторону торчащей над перегородкой камеры.

Эллен-аспирантка перехватила ее взгляд.

— Ладно, ребята, выходите, — сказала она. — Вас заметили.

Дикси Мей и Виктор поднялись и вышли из шлюза в коридор.

— По-моему, на объекте посторонние… — нахмурившись, проговорил Майкл и при этом, похоже, нисколько не шутил. Эллен-вторая взяла его за плечо.

— Майкл, мы больше не в Канзасе, — сказала она.

— Разумеется, нет. Наверное, я просто сплю, и мне снится кошмар!

— Не исключено, но если это не так… — Она быстро переглянулась с первой Эллен. — Может быть, нам стоит попытаться выяснить, что случилось и кто сыграл с нами эту грязную шутку? Как ты думаешь, Майкл, конференц-зал сейчас свободен?

— Был свободен, когда я заходил туда в последний раз. В самом деле, идем туда — там нас никто не побеспокоит. — И он первым зашагал к двери, которая в девятьсот девяносто четвертом корпусе вела в крохотную каморку уборщика.

* * *

Как выяснилось, Майкл Ли и Эллен-вторая работали еще над одним проектом профессора Рейха.

— Видите ли, — объяснял Майкл, — Джерри заключил с моими коллегами контракт. Он хочет сравнить работу наших программ для устройств электронного наблюдения с результатами, которых удастся достичь путем тщательного и глубокого анализа, проведенного обычными людьми.

— Да, — подхватила его подружка. — Главная проблема с обычным оборудованием для сбора информации заключается в том, что контролеру приходится одновременно следить за слишком большим количеством выводящих устройств. Разведывательные агентства используют и различные средства автоматизации, и штаты первоклассных специалистов, — таких, например, как Майкл, — но им все равно не удается справиться с растущими потоками информации. К сожалению, на данном этапе решить эту проблему сколько-нибудь кардинальным образом по-прежнему невозможно, приходится обходиться полумерами. Вот Джерри и засадил за работу группу университетских аспирантов и специалистов по технической разведке, чтобы, по крайней мере, составить представление о том, сколько и какой информации пропускает программное обеспечение Управления национальной безопасности.

Майкл Ли кивнул.

— Нам предстоит потратить чуть ли не все лето, тщательнейшим образом просматривая информацию, поступившую только за шестьдесят минут всеобщего скоординированного времени — с 13 до 14 часов 10 июня 2012 года, причем не всю. Существуют три главные, довольно узкие темы, по которым…

— И сегодня ваш первый рабочий день? — перебила его Эллен-аспирантка.

— О нет, с чего ты взяла? Мы вкалываем уже почти месяц. — Майкл слегка улыбнулся. — Лично я всегда специализировался на изучении Китая. Но это первое задание, оставляющее мне достаточно времени, чтобы как следует разобраться в информации, которой я теоретически должен владеть в совершенстве. Джерри прислал нам в помощь толковых ребят. Будет очень жаль, если нам придется взять с этих буйных аспирантов подписку о неразглашении!

Эллен-вторая похлопала Майкла по плечу.

— Если бы не он, я бы сейчас чувствовала себя еще хуже, чем бедняга Грэм. Мы целый месяц вкалывали, как проклятые, а впереди еще два…

— Вы думаете, сейчас июль? — спросила Дикси Мей.

— Конечно. — Майкл поглядел на часы. — Десятое число, а что?

Эллен-аспирантка улыбнулась и рассказала о пропавшей неделе.

— Это похоже на наркотический бред, на галлюцинации, — добавил Виктор, когда она закончила. — Сначала мы думали, что Джерри Рейх проводит какие-то рискованные эксперименты. А теперь мне сдается, что правительство каким-то образом крутйт нам мозги.

Обе Эллен пристально посмотрели на него. Судя по этому взгляду, они хорошо знали Виктора по своей предыдущей жизни — и далеко не с лучшей стороны. Впрочем, к его последним словам они отнеслись достаточно серьезно.

— Все может быть, — сказали они хором, а Эллен-аспирантка добавила, обращаясь к Эллен-второй:

— Мне очень жаль. К счастью, у тебя есть наш доллар.

— Может быть, ты и прав, Виктор, но когнитология, наука о мышлении — моя… то есть наша специальность. И мы обе уверены, что не спим, во всяком случае — естественным сном, и не галлюцинируем, — сказала Эллен-первая.

— Но ведь и ваши мысли тоже могут быть иллюзией, — не сдавался Виктор.

— Прекрати, — бросила Дикси Мей. — Если все — сон, тогда нам остается только сдаться. — Она посмотрела на Майкла. — Хотела бы я знать, что затевает правительство?

Майкл пожал плечами.

— Подробности, разумеется, засекречены, но в целом это довольно простое исследование, предпринятое для того, чтобы еще раз подтвердить уже имеющиеся результаты. Наша сравнительно строгая изоляция от внешнего мира — это просто одно из условий, которое профессор Рейх выдвинул, когда договаривался с нашим агентством.

Эллен-вторая бросила взгляд на Эллен-аспирантку. Последовал быстрый обмен недоговоренными словами и оборванными на полуслове, отрывистыми фразами. Посторонний человек вряд ли бы что-либо понял, но для девушек, мыслящих практически одинаково, большего и не требовалось. Затем подружка Майкла сказала:

— У меня складывается такое впечатление, что наш Гений Возрождения с нацистской фамилией замешан сразу в нескольких весьма странных историях. И не просто замешан, а находится в их эпицентре. Например, он использует стандартные психологические тесты, чтобы отобрать на работу в отдел технической поддержки молодых, честолюбивых, образованных сотрудников. Нет никаких сомнений, что в свой первый день на новом месте они постараются работать на совесть.

«Так оно и было, — подумала Дикси Мей. — Бедная Улисс, бедная я…»

— Кроме того, — продолжала Эллен-вторая, — профессор просеял и отобрал группу аспирантов, основная задача которых как раз и состоит в том, чтоб оценивать результаты других тестов и экзаменов.

— Мы обрабатывали результаты только одного экзамена, — уточнила Эллен-аспирантка, но возражать не стала. По ее лицу блуждала слабая улыбка — совсем как у человека, который ожидает услышать что-то крайне неприятное.

— …И наконец, Джерри создал супергруппу из сотрудников государственных разведывательных агентств и гражданских специалистов в области вычислительной техники, чтобы они осуществляли его проект по усовершенствованию программного обеспечения для средств электронной разведки, — закончила Эллен-вторая. — Именно этим мы с Майклом и занимаемся.

Майкл, казалось, был крайне заинтригован. Лицо Виктора, напротив, выражало уныние. Его собственные теории только что были обращены в пыль.

— Но, — заметила Дикси Мей, — вы сами сказали, что работаете над своим проектом уже почти месяц…

— К тому же, — вставил Виктор, несколько оживившись, — у аспирантов из девятьсот девяносто девятого корпуса есть связь с внешним миром.

— Я думала об этом, — качая головой, сказала Эллен-первая. — Сегодня я сделала три телефонных звонка, причем последний из них уже после того, как вы с Дикси появились на горизонте. Это было голосовое сообщение, которое я отправила моему приятелю из Массачусетского технологического. Я, конечно, старалась говорить обиняками, однако, мне кажется, я сказала достаточно много, чтобы в случае моего исчезновения мой друг начал задавать вопросы. Что касается предыдущих звонков, то…

— Это тоже были голосовые сообщения? — догадалась Эллен-вторая.

— Только одно. Потом я позвонила Биллу Ричардсону, и мы очень мило поговорили о вечеринке, которую он устраивает в субботу. Но Билл…

— Но Билл сдавал рейховский «тест на профпригодность» вместе с вами?!

— Точно.

Дикси Мей уже поняла, что выдвинутая Виктором теория галлюцинаций — сущая ерунда, по сравнению с тем, во что они вляпались на самом деле.

— Что же все-таки они с нами сделали? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.

Глаза Майкла слегка расширились, но он сумел выдержать сухой, сдержанный тон.

— Позвольте высказать свое мнение и специалисту по древнему языку хань, — сказал он. — Уж не кажется ли вам, что мы все просто электронные матрицы реальных личностей? Если да, то… Я не знаю. Я всегда считал, что это что-то из области научной фантастики.

Обе Эллен рассмеялись.

— Это и есть научная фантастика! — сказала одна из них. — Ты, конечно, имеешь в виду последний эпизод серила «Кьюрак», но на самом деле этому жанру уже больше столетия.

— Взять хотя бы рассказ Старджона «Бог микрокосмоса», — подхватила другая.

— Если с нами дело обстоит так же, как у Старджона, тогда берегись, Джерри! — воскликнула первая. — Но ведь был и роман Пола «Туннель под миром».

— Вот те на! Если события будут развиваться по сценарию Пола, тогда нам конец!

— А как насчет «Перегрузки банка памяти» Варли?

— Вспомни лучше «Страну Дарвинию» Уилсона.

— Или «Свиней в киберпространстве» Моравеца.

— Или «Симулякрон-3» Гэллоуи.

— Или «кубы смерти» Винджа.

Теперь, когда Эллен-один и Эллен-два «рассинхронизировались», их разговор напоминал короткую перестрелку.

— «Камень предназначения» Брина!

— Или его же «Глина»!

— А вот… Нет, такого просто не может быть! — Девушки кивнули друг другу и замолчали. Как показалось Дикси Мей — слишком неожиданно замолчали и слишком мрачно кивнули. В целом же она мало что поняла из разговора «близняшек».

К счастью, под рукой был Виктор, рядом с которым Дикси Мей могла не чувствовать себя ущербной.

— Все это ерунда, — с самодовольным видом заявил он. — В конце концов, всякие матрицы-шматрицы — это такие же выдумки, как и путешествие со сверхсветовой скоростью. Для создания и загрузки электронных копий живых людей нет даже соответствующего теоретического обоснования.

Обе Эллен синхронно подняли руки и сделали непристойный жест.

— Не совсем так, Виктор, — сказали они хором, потом Эллен, к которой перекочевал «счастливый доллар», добавила:

— Я бы сказала, что теоретическое обоснование утверждения, будто электронное матрицирование возможно, уже существует. И кто, как ты думаешь, его разработал? — Тут обе Эллен криво ухмыльнулись. — Разумеется, все тот же Джерри Рейх. В 2005 году, когда он еще не был известен как Несравненный Гений Всех Времен и Народов, Джерри опубликовал пару статей, касающихся способов закачки в память компьютерных систем информации, калькированной с человеческой личности. Обе статьи были похожи на шизофренический бред, к тому же для простейшей демонстрации подобного опыта требовалась система с производительностью, во много раз превышающей возможности лучших суперкомпьютеров того времени.

— Причем для загрузки сознания только одного человека!..

— Поэтому и сам Джерри, и так называемый «метод Рейха» на какое-то время сделались всеобщим посмешищем.

— После столь неудачного дебюта Джерри забросил исследования в этом направлении, причем сделал это достаточно демонстративно. Учитывая его склонность к театральным эффектам, чего-то подобного и следовало ожидать, однако прошло совсем немного времени, и он вдруг добился потрясающих успехов сразу в нескольких не связанных друг с другом областях. Я уверена, здесь не обошлось без того самого «метода Рейха». Кто-то решил для профессора проблему «железа».

Дикси Мей взглянула на свою распечатку.

— Я, кажется, знаю, кто это был, — сказала она негромко. — Роберт Койтс.

— Точно! — Эллен-аспирантка быстро пересказала историю таинственного послания тем, кто еще не был в курсе событий, но Майкл, похоже, все еще испытывал серьезные сомнения.

— Допустим, мы действительно имеем дело с настоящим чудом, — сказал он, показывая на Эллен и ее «сестру». — Однако, мне кажется, что, толкуя о его причинах, мы уподобляемся воробью, пытающемуся разобраться в принципах аэродинамики.

— Нет! — громко сказала Дикси Мей, и все обернулись в ее сторону. — Нет! — повторил она еще громче, чувствуя, как ею овладевают бессильный страх и праведный гнев, из коих она без колебаний выбрала последнее, как наиболее надежное и привычное. — Никакое это не чудо, — добавила Дикси уверенно. — Нас кто-то использует. А началось все это в Ольсен-холле с его суперстерильными сортирами…

— В Ольсен-холле? — перебил Майкл. — Значит, и вы там были? Признаться, я тоже был удивлен тамошней чистотой. В туалете даже пахло как в больнице! Я помню, что подумал об этом, когда зашел, гм-м… вымыть руки. А потом… Постойте-ка, что же было потом?… Черт побери, просто провал какой-то!.. Следующее, что я помню, это поездку сюда в автобусе «ЛотсаТеха».

«Как в больнице, — подумала Дикси Мей, чувствуя, что внутри нарастает паника. — В больнице… Вот ключевое слово!»

— Может быть, мы — это все, что осталось от… — Борясь с подступающим страхом, она посмотрела на девушек-близнецов. — А эта… закачка… матрица… уничтожает оригинал? Ну, организм-носитель?

Ее вопрос подействовал на остальных, как ушат холодной воды. Несколько томительно долгих секунд все молчали, потом Эллен-вторая сказала:

— Я… я не думаю, но… В конце концов, те ранние статьи Джерри были чисто теоретическими.

Эти слова снова разозлили Дикси Мей, что помогло ей справиться с паникой. «Разве мы можем это знать? — подумала она. — Ведь мы же внутри!»

— Итак, — промолвила она, — что мы имеем? На данный момент мы имеем около трех десятков человек, которые сдавали экзамены в Ольсен-холле, а потом каким-то образом оказались здесь. Если мы все убиты, то Джерри придется очень постараться, чтобы замести следы. Тридцать трупов так просто не скроешь, а значит… Давайте считать, что мы еще живы. — Тут ее посетило вдохновение и она добавила: — А значит, мы можем попытаться восстановить всю картину событий. Мы знаем по меньшей мере о трех исследовательских программах, которые начал Джерри. Если их сравнить, то различия между ними могут нам кое-что подсказать. — Она повернулась к обеим Эллен, слушавшим ее с напряженным вниманием. — Мы уже даже начали что-то подобное, не так ли? Эллен, которую мы с Виктором встретили первой, занималась тем, что проверяла экзаменационные работы. Простая, однодневная подработка, как ей сказали. Но я готова поклясться, что каждый вечер, когда она и ее товарищи думали, будто идут домой, Койтс или кто-то другой просто выключал их, а потом включал вновь, чтобы они снова и снова делали для Джерри свою «однодневную работу».

— То же самое, по-видимому, происходит и с теми, кто работает в отделе технической поддержки, — нехотя согласился Виктор.

— Не совсем, — возразила Дикси Мей. — Наш рабочий цикл составляет семь дней. Шесть из них мы знакомимся с программным продуктом, а один день работаем. Господи, как же мы, дураки, радовались, что получили такое роскошное место, как из кожи вон лезли, стараясь не оплошать! Еще бы, первый рабочий день, и все такое… — Тут Дикси вспомнила, как она боялась выйти из кабинки, чтобы ненароком не попасться на глаза мистеру Джонсону. — А в конце этого рабочего дня, — добавила она, — все мы, несомненно, исчезли бы, как и сказал Виктор.

Эллен-аспирантка выслушала Дикси и кивнула.

— Джерри действительно умен, в этом ему не откажешь, — промолвила она. — Служба технической поддержки клиентов, которую можно обновлять снова и снова простой перезагрузкой — это действительно свежая и оригинальная идея.

— Так-то оно так, — не согласилась Эллен-вторая. — Но есть одна проблема. Несоответствие в датах рано или поздно должно было подсказать кому-нибудь, в чем дело. И тогда…

— Ну, не обязательно. В конце концов, можно предусмотреть автоматическую корректировку заголовков электронных писем.

— Или же Джерри удалось решить проблему когнитологической неопределенности. Например, он мог… — И девушки снова заговорили на своем собственном языке, состоящем из междометий, недоговоренностей и специальных терминов.

— Но перезагрузке подвергаются отнюдь не все, — перебил их Майкл. — Например, по условиям нашего проекта мониторинга сетевой информации мы должны исследовать наш час сетевого трафика на протяжении целого лета…

— Это ты так думаешь… — Эллен-вторая, к которой вернулся «счастливый доллар», зловеще улыбнулась. — Да, нас в этом здании не перезагружают каждый божий день. Вместо этого нас заставляют работать «все лето», чтобы проанализировать один час сетевого трафика. Я уверена, что в реальном мире «целое лето» составляет несколько минут машинного времени, тогда как бедняг из службы технической поддержки перезагружают через каждые несколько секунд. Но в любом случае, когда наше «лето» кончится, нас точно так же перезагрузят, и снова мы будем вкалывать три месяца подряд, обрабатывая и анализируя еще один час сетевого трафика. И так далее, и так далее… Профессору нет нужды улучшать программы для следящего оборудования, ведь у него есть мы!

— Но, — возразил Майкл, — я не представляю, какое нужно аппаратное обеспечение, какая могучая технология, чтобы реализовать подобный план.

— Я тоже, — призналась Эллен-с-Долларом. — Однако…

— Быть может, — вмешался Виктор, — мы имеем дело со сценарием вроде «Страны Дарвинии»? В таком случае, все мы просто игрушки какого-то сверхмогучего, сверхразвитого интеллекта.

— Нет! — выпалила Дикси Мей. — Техническая поддержка клиентов и анализ сетевого трафика суперинтеллекту ни к чему — эти вещи ценятся только в нашем мире. То есть, — поправилась она, — в нашем реальном мире, в котором мы когда-то существовали. Нет, тот, кто все это организовал, нуждался в бесплатной рабочей силе, в рабском труде, чтобы набивать карманы и тешить собственное тщеславие.

Эллен-аспирантка нехорошо оскалилась.

— Ты забыла о проверке экзаменационных работ, — сказала она зловеще. — Я просто убеждена, что за всем этим стоит именно Джерри Рейх — подобные трюки как раз в его стиле. Он сделал из нас тупых исполнителей черновой работы, хотя мы способны на большее. А чтобы мы не успели заскучать или догадаться о его делишках, он перезагружает нас каждый день. Каждый наш день.

Вторая Эллен тоже помрачнела, но, как вскоре выяснилось, по другой причине.

— А вот мы здесь буквально загибаемся от скуки!

— Верно, — подтвердил Майкл. — К счастью, сотрудники правительственных агентств — народ терпеливый. И нам пока удается удерживать наших гражданских коллег в рамках дисциплины. Думаю, продержаться три месяца нам вполне по силам, но… Обидно узнать, что в награду за проявленное терпение нас снова заставят выполнять ту же работу, мать ее!.. Прошу прощения у дам, — спохватился он.

— Но ведь теперь мы всё знаем! — воскликнула Дикси Мей.

— А что толку? — рассмеялся Виктор. — Допустим, в этот раз ты догадалась, что к чему, но в конце рабочего дня — или в конце нашей рабочей микросекунды — нас с тобой перезагрузят. Все, что ты знала, исчезнет, и в следующий раз нам придется начинать с чистого листа.

— Нет, в этот раз все должно быть по-другому… — Отвернувшись от Виктора, Дикси Мей достала из кармана мейл. Бумага измялась и покрылась пятнами.

«Электронная подделка, — подумала она. — Как, впрочем, и все мы». Она положила распечатку на стол и подтолкнула к Эллен-первой.

— Ты говорила, что Роберт Койтс, возможно, работает в этом здании…

— Да, но…

— А кто такой этот Роберт Койтс? — с интересом спросил Майкл.

— Странная личность, — рассеянно отозвалась Эллен-вторая. — Лучший аспирант Джерри Рейха. — Обе «близняшки» склонились над распечаткой.

— Упоминание числа 999 привело Дикси Мей в корпус 0999, где работала наша команда аспирантов, — пояснила первая Эллен. — Потом я обратила внимание на исходящий адрес.

— Coitus925@freemail.sg?

— Точно. Так мы оказались здесь.

— Но здесь нет и не было никакого Роберта Койтса, — заявила Эллен-вторая. — Гм-м, не нравятся мне эти заголовки…

— Похоже, что служебная информация письма длиннее, чем само сообщение.

Майкл, слегка привстав, тоже разглядывал распечатку через головы девушек. Внезапно он протянул руку и постучал ногтем по бумаге.

— Обратите внимание вот на это место, в середине второго заголовка. Оно напоминает мне пин-ян — китайский фонетический алфавит с записанными в строчку обозначениями всех четырех тональностей.

— Ну и что же здесь написано?

— Ну, если это пекинский вариант стандартного современного китайского, тогда здесь записано число — девятьсот семнадцать.

Виктор тоже наклонился вперед, упершись локтями в стол.

— Наверное, это просто совпадение. Откуда Койтс мог знать, что мы встретим специалиста по китайскому языку?…

— А где находится корпус номер 0917? — спросила Дикси Мей.

— Понятия не имею, — откликнулся Майкл. — Мы никуда не ходим, разве только в бассейн или на теннисные корты.

Обе Эллен тоже покачали головами.

— Мы не знаем, — сказала одна. — А поиск в локальной сети…

— …На данный момент это было бы слишком рискованно, — закончила другая.

Дикси Мей прикрыла глаза и попыталась вызвать в памяти план лотсатеховского кампуса, который она видела в рекламном проспекте «Приходите к нам работать…».

— Если здание с таким номером вообще существует, оно должно находиться выше по склону, может быть — на самом гребне или даже за ним, — медленно проговорила она. — Нужно идти туда…

— Но… — начал Виктор.

— Перестань! — перебила Дикси. — Я уже знаю, что ты скажешь: не надо, мол, вести себя по-идиотски, а надо залезть в кусты и дожидаться полицию. Так вот, Тото, мы точно не в Канзасе, и этот мейл — наш единственный ключ, наша дорога, вымощенная желтым кирпичом.

— Как насчет остальных? — спросил Майкл. — Тех, кто работает со мной и Эллен? Что им сказать?

— Не говори им ничего, — решительно потребовала Дикси Мей. — Пусть все идет своим чередом, будто ничего не случилось, потому что если поднимется шум, Джерри может что-то заподозрить. Мы просто потихонечку ускользнем, и…

Две Эллен посмотрели друг на друга. На их лицах появилось печальное, почти тоскливое выражение. Неожиданно они начали негромко напевать «Дом на просторах»[5], только слова были какие-то странные:

— О, как хотелось мне иметь, /Клон, чтобы вместе песни петь,/ Чтоб ночью лечь в одну кровать, /Чтоб…

Они резко оборвали песню и дружно покраснели.

— Какой все-таки извращенный ум был у этого Гэррета.

— Извращенный, но глубокий. — Эллен-вторая посмотрела на Майкла и покраснела еще больше. — Не обращай внимания, Майкл, но… Я думаю, нам с тобой лучше остаться здесь.

— Погодите, как же так?! — удивилась Дикси Мей. — Ведь нам придется убеждать разных людей, что наша история — это не выдумка и не бред, что все это происходит на самом деле. И если мы предъявим им двух Эллен, это будет самым лучшим доказательством… вернее, единственным доказательством того, что мы не спятили.

Разгорелся жаркий спор. Довольно скоро Дикси обратила внимание на то, что первая Эллен и Эллен-вторая с азартом опровергают аргументы друг друга.

— Мы знаем слишком мало, чтобы принять правильное решение! — ныл Виктор. — Говорю вам, мы должны…

— Спрятаться в кустах и ждать полицию! — сказала Дикси Мей с гримасой отвращения на лице. — Не-ет, я считаю, что нужно действовать, и действовать как можно скорее. Ведь нам известно, что произойдет с тобой и со мной, когда закончится рабочий день.

В конце концов было решено, что Майкл останется, поскольку он пользовался уважением у своих коллег и в случае необходимости мог убедить их в том, что история, которую собирались преподнести им Дикси Мей и компания, может оказаться не такой уж фантастической. Группа специалистов АНБ могла оказаться весьма и весьма полезной — особенно если Дикси, Виктору и обеим Гарсиям удастся добыть какую-то новую, важную информацию.

— Что ж, господа заговорщики, попробуем разорвать этот порочный круг, эту петлю времени, — подвел итог Майкл. Он очень старался, чтобы его голос звучал бодро, но шутливые слова повисли в воздухе. Никто его не поддержал, никто не знал, что еще можно сказать.

* * *

У самого гребня горы стояло всего несколько корпусов. Эти небольшие одноэтажные домики выглядели так, словно были просто воротами, ведущими в какие-то таинственные пещеры под холмом. Деревья здесь оказались чахлыми, словно пораженными какой-то болезнью, а трава — сухой и желтой.

Виктор, разумеется, не преминул блеснуть эрудицией.

— Все дело в ветре, — заявил он с важным видом. — Аналогичную картину можно наблюдать на открытых участках вблизи океанского побережья. А может, здесь просто нерегулярно поливают газоны.

Одна из шедших сзади Эллен (которая — Дикси Мей не поняла) сказала:

— Как бы там ни было, картина получается впечатляющая.

«Картина, — подумала Дикси. — Именно «картина». Картинка.

Имитация».

— Как Джерри это делает? — спросила она. — Все, что я здесь до сих пор видела, не идет ни в какое сравнение с лучшими голливудскими спецэффектами. Неужели у него настолько мощные компьютеры?

— Любая подделка выглядит очень убедительно, если подделать самих зрителей, — заявила другая Эллен.

— Зрители — это мы?

— Да. Куда бы ты ни посмотрела, ты различаешь малейшие детали, но в центре твоего внимания оказываются они и только они. Того, что рядом, ты не замечаешь и не помнишь. Обычно люди не держат в памяти все, что они видят и знают — так уж они устроены. Миллионы лет эволюции приучили нас не замечать практически ничего из того, что творится вокруг… Зато мы умеем отыскивать крупицы смысла в любой абракадабре.

Дикси Мей повернула голову и всмотрелась в легкую голубоватую дымку на юге. Все было так знакомо, так реально: горячий, сухой ветер, блестящая искорка самолета, ползущая к международному аэропорту Лос-Анджелеса, громада Эмпайр-Стейт-Билдинг, вздымающаяся над скоплением небоскребов в городском центре.

— Возможно, каждую секунду нас окружают десятки несоответствий и ошибок, но мы способны заметить их только тогда, когда они предстают перед нами в комплексе, а не по отдельности.

— Например, провалы во времени, — сказала Дикси.

— Именно! Кстати, главная наша проблема состоит вовсе не в том, чтобы понять, как Джерри сумел сдублировать тебя или нас. Главное — как этому проныре удается работать с таким количеством взаимодействующих друг с другом индивидуумов. Я не могу даже представить, какое для этого нужно аппаратное обеспечение. Вероятно, речь идет о сотнях литров конденсата Бозе[6]!

— Быть может, кому-то в конце концов удалось создать достаточно производительный квантовый компьютер? — предположил Виктор, прислушивавшийся к их разговору.

Обе Эллен обернулись и уставились на него, синхронно подняв брови. Под их взглядами Виктор едва не споткнулся.

— Ну-ну, я же все-таки журналист! Я читал о квантовых компьютерах в научном разделе нашей газеты!

Ответ «близняшек» был чем-то средним между монологом и диалогом.

— В этом что-то есть… Как раз этой весной появились слухи о том, что Джерри удалось успешно масштабировать схему когерентности Гершенфельда.

— …И отыскать способ хранить пятьсот литров конденсата Бозе при комнатной температуре.

— Но ведь слухи пошли уже после того, как он стал новым мистером да Винчи. Не вижу логики!..

«Наверное, — подумала Дикси Мей, — мы были не первыми».

— Послушайте, — сказала она. — Разве не мог Джерри начать с чего-нибудь простого? Ведь на первых порах ему хватило бы и одного «ускоренного» человека. Я только не знаю, возможно ли это при современном уровне развития компьютерной техники…

— Знаешь, Дикси, твое предположение кажется Мне гораздо ближе к истине, чем… О, Господи!.. Если Джерри взял какого-то компьютерного гения и заставил его напрягать мозги столетие подряд, — а с квантовым компьютером ему понадобится на это совсем немного времени, значит… Это уже начинает походить на «куб смерти». Ох и показала бы я этому Джерри, если бы он осмелился использовать подобным образом меня!..

— Да, вместо лекарства от рака он получил бы передающийся воздушно-капельным путем вирус бешенства, избирательно поражающий долбаных профессоров кибернетики!

Похоже, обе Эллен были настроены не менее кровожадно, чем Дикси.

* * *

За разговором они преодолели еще две сотни ярдов подъема. Газон под ногами превратился в утоптанную глину, на которой лишь кое-где росли чахлые кустики росички. В ушах свистел горячий ветер. «Близняшки» то и дело останавливались, чтобы повнимательнее рассмотреть попавший под ноги камень, островок травы или стоящий у дороги пыльный указатель, а потом вполголоса обменивались мнениями, словно пытаясь отыскать несоответствия в окружающей картинке.

— …Очень, очень неплохо. Похоже, мы видим одно и то же, тебе не кажется?

— Скорее, мы видим одинаково. Может, старина Джерри просто экономит циклы и управляет нами, как двумя когнитивными трэдами[7] одного запускающего процесса?

— Если так, то не удивительно, что мы с тобой до сих пор так похожи!

Бу-бу-бу, бу-бу-бу…

— На самом деле мы о многом можем догадаться…

— …Только сначала надо принять как должное сумасшедшие предпосылки…

— …В которые ни один нормальный человек…

Между тем корпуса № 0917 нигде не было видно. Впрочем, номера зданий, которые попадались им на пути к вершине, становились все меньше: 0933, 0921… Какая-то шумная компания пересекла тропинку чуть впереди. Несколько неопрятных мужчин в шортах и майках громко распевали веселую песню. Наверное, программисты.

— Главное, сохраняйте спокойствие, — негромко предостерегла Эллен-с-Долларом. — Скверные стихи, которые они исполняют на мотив конги, взяты из лотсатеховской программы корпоративных вечеринок. Программисты устраивают барбекю на территории кампуса каждый раз, когда им удается завершить очередной этап работы.

— Это тоже жертвы? Или искусственные создания?

— Может быть, и жертвы, но, мне кажется, что все люди, которых мы до сих пор видели на территории — просто декорации, второстепенные детали пейзажа. Рейх никогда не разрабатывал теорий, которые сделали бы возможным создание настоящего искусственного интеллекта.

Дикси Мей проводила взглядом спускавшихся по склону певунов. Насколько она помнила, за все время блужданий по кампусу они встречали людей — или похожих на них созданий — всего лишь трижды.

— Что-то я никак не пойму, — сказала она. — Если все мы…

— …смоделированные процессы, — подсказала Эллен.

— Да, если все мы — смоделированные процессы в памяти какого-то суперкомпьютера, то тому, кто за этим стоит, должно быть очень просто следить за нами. Проще даже, чем Большому Брату в реальном мире. Нас должны были перезагрузить в тот самый момент, когда у нас появились первые подозрения.

Обе Эллен заговорили одновременно, замолчали, потом снова попытались что-то сказать — и снова перебили друг друга.

— Доллар у меня! — напомнила одна из них, вытаскивая монету. — Что касается твоего вопроса, Дикси Мей, то это не такая уж большая тайна. Если Рейх, как мы предполагаем, действительно пользуется методом закачки и перезагрузки, то ему довольно трудно интерпретировать то, что происходит в наших головах. Наши мысли слишком разнообразны, перепутаны и стремительны. И если все мы — смоделированные процессы внутри сверхбыстрого квантового компьютера, то в этом случае ему нелегко будет провести даже обычную проверку текущей операционной обстановки с помощью программных зондов.

— Программные зонды — это такие штуки вроде камер наблюдения?

— Да, что-то вроде.

— А почему он не может их использовать?

— Потому что фактически они могут следить только за совокупностью изображений, возникающих в наших головах. Кроме того, наблюдение затрудняется еще и тем, что мы мыслим в сотни, тысячи раз быстрее, чем люди во внешнем мире. Нет, Джерри может контролировать нас только тремя способами. Во-первых, он может взять под контроль работу своих экспериментальных групп. В случае падения производительности он сразу поймет, что что-то не так, и устранит неисправность простой перезагрузкой…

Тут Дикси Мей вздохнула с облегчением. Похоже, подумалось ей, они поступили мудро, когда не стали поднимать панику и отправились на поиски Койтса только вчетвером.

— …Во-вторых, Джерри может следить за тем, что мы пишем и что дает на выходе программное обеспечение, которое непосредственно за нас отвечает. Я уверена: любая информация, которую мы здесь воспринимаем как текст, может быть интерпретирована и прочитана с помощью внешней программы. — Эллен-с-Долларом посмотрела на Виктора. — Вот почему ты не должен делать никаких записей, — строго добавила она, а Дикси Мей крепче прижала к себе наладонник, который так и остался у нее.

— Но это же глупо!.. — возмутился Виктор. — Сначала вы не разрешили мне снять видеорепортаж, а теперь и писать запрещаете!

Он собирался добавить еще что-то, но тут Эллен-вторая воскликнула:

— Смотрите, вон номер 0917!

Все повернулись в ту сторону, куда она показывала, но это оказалось не здание, а всего лишь небольшой указатель, торчащий из каменной осыпи.

Тропа уходила влево, поэтому они сошли с нее и стали карабкаться к вершине прямо по камням. Теперь они были уже так близко к гребню горы, что казалось, будто до горизонта можно без труда дотянуться рукой. Глядя на него, Дикси Мей вспомнила виденный когда-то фильм, в котором рассказывалось о каких-то беднягах — таких же обитателях виртуальной вселенной, как и они сами, — которые ценой неимоверных усилий добрались до края света и обнаружили, что их мир со всех сторон огорожен непреодолимой стеной. Но уже через несколько шагов они оказались на вершине, и Дикси Мей смогла заглянуть за гребень. Внизу она увидела цепочки понижающихся холмов, которые постепенно переходили в долину Сан-Фернандо. Сквозь легкую золотистую дымку, укрывавшую долину, Дикси рассмотрела знакомую змейку шоссе 101, пролегавшего рядом с Тарзаной.

Эллен, Эллен и Виктор не обратили на живописный пейзаж никакого внимания. Все трое сосредоточенно рассматривали указатель на краю строительного котлована. Рядом громоздились штабели шлаковых панелей, чуть поодаль был припаркован робот-бульдозер. Все вместе выглядело как обычная стройплощадка, где со временем будет сооружен еще один стандартный лотсатеховский корпус, но приглядевшись, Дикси Мей рассмотрела в дальней стене ямы почти скрытую в тени массивную круглую дверь, похожую на дверь бомбоубежища или банковского хранилища, какие показывают в старинных фильмах.

— Мне кажется, — заявила Эллен, обладательница доллара, — если мы найдем способ проникнуть за эту дверь, то узнаем, кто послал тебе этот мейл и что все это значит.

— Угу, — согласилась ее «сестра», и обе запрыгали вниз по крутой, неровной колее, оставленной гусеницами бульдозера. Дикси Мей и Виктор последовали за ними. Пока они спускались, Виктор несколько раз оступался и неловко толкал Дикси в спину, но она была настолько заинтригована таинственной дверью, что ни разу не огрызнулась.

Очутившись на дне ямы, они увидели, что на двери нет ни ручек, ни замка. Металл, из которого ее изготовили, был помят и поцарапан.

— Явный анахронизм, — резюмировала Эллен-с-Долларом. — Дверь выглядит намного старше, чем котлован.

— Она выглядит такой же старой, как эти горы, — согласилась Дикси Мей, проводя кончиками пальцев по шершавому, покрытому окислами металлу.

Она бы не удивилась, если бы нащупала на двери какие-то таинственные знаки или древние руны, но царапины на металле были следами случайных ударов.

— Ну и что теперь делать? — спросила она. — Ломать дверь? Стучать условным стуком? Похоже, парень, который прислал мне этот мейл, имеет явную склонность к садизму. Неужели трудно было написать попонятнее?

— А что, условный стук — это мысль! — «Близняшки» взяли у Дикси распечатку и, приложив к двери, стали внимательно изучать, вполголоса переговариваясь на своем научно-близнецовом жаргоне. Потом Эллен-с-Долларом выбила по металлу какую-то дробь и попробовала толкнуть дверь.

— Ну-ка, вместе! — сказала Эллен-без-Доллара. Действуя совершенно синхронно, они отстучали по металлу какую-то ритмическую фразу.

Как и следовало ожидать, десятитонная стальная плита осталась абсолютно равнодушна к их усилиям.

— Попробуй ты, — предложила Эллен-с-Долларом, поворачиваясь к Дикси Мей.

Попробовать? Но что?…

Дикси шагнула к двери и глубоко задумалась. У нее не было ни одной мало-мальски подходящей идеи. А может…

Ее взгляд случайно упал на Виктора, который, отойдя в сторону, неловко пытался укрыться за краем двери. В руках у него был наладонник.

— Эй ты!.. — Дикси Мей прыгнула вперед и со всей силы припечатала Виктора к склону котлована. Парень был тяжелее и сильнее и легко оттолкнул ее, но тут на помощь Дикси пришли обе Эллен. Возникла некоторая суматоха, поскольку «близняшки» попытались провести один и тот же прием одновременно. Возможно, именно это и отвлекло Виктора и позволило Дикси вскочить на ноги и нанести свой коронный прямой в челюсть.

— Есть!.. — Одна из Эллен выбралась из схватки. В руках у нее был мини-компьютер. Ее сестра в последний раз пнула противника и тоже отпрыгнула в сторону.

Виктор остался лежать у стены ямы. Никакого желания продолжать борьбу за обладание наладонником он не выказывал.

— Скажи, Эллен, — медленно произнесла Дикси Мей, не отрывая взгляда от распростертой на земле фигуры, — о каком третьем способе следить за нами ты говорила?

— Думаю, ты и сама догадалась. Джерри загрузил какого-то болвана в качестве шпионской программы. — Привстав на цыпочки, Эллен глядела через плечо сестры на экран компьютера.

Виктор медленно поднялся и принялся отряхиваться. Его лицо выражало уныние, но уже через несколько секунд на нем вновь появилась обычная покровительственная ухмылка.

— Вы просто спятили, — заявил он. — Я только хотел передать эту историю в редакцию — в реальный мир! Сами подумайте, если бы Рейху понадобилась программа-шпион, он бы, наверное, подгрузил в память самого себя, а не кого-то другого. По-моему, это было бы только логично.

— Это смотря с какой стороны…

Эллен, которая держала в руках ноутбук, зачитала с экрана:

— «925, 999, 994. Знают. Перезагрузка»… Твоя работа, не так ли? По-моему, это мало похоже на репортаж.

— Это был заголовок. Интригующий. Загадочный. Яркий. Читатели такое любят. — Виктор немного помолчал, склонив голову набок, потом рассмеялся. — Впрочем, теперь это не важно, теперь все не важно. Я успел отправить предупреждение. Вас перезагрузят, и вы обо всем забудете.

Дикси Мей с угрозой шагнула вперед.

— Интересно, сумеешь ты забыть, как я свернула тебе башку?!..

Виктор проворно отскочил на ярд назад и попытался придать лицу светски-любезное выражение.

— Вообще-то, Подстилка, как раз я-то и буду помнить. Когда ты исчезнешь, я вернусь в свое тело, которое в данный момент находится в лаборатории профессора Рейха.

— А мы снова умрем!

Эллен помахала в воздухе наладонником.

— Возможно, это в конце концов и произойдет, но не так скоро, как он думает. Насколько я успела заметить, наш друг Виктор написал только первую строчку своего «репортажа», да и «Ввод» он нажать не успел. Теперь — при условии, что «железо» этого дряхлого устройства смоделировано достаточно добросовестно, — его донос застрянет в локальном кэше, и Рейх ничего не узнает.

Виктор беспокойно переступил с ноги на ногу, но тут же пожал плечами с видом полного безразличия.

— Ну и пусть. Все равно вам осталось жить совсем немного — до очередной перезагрузки. Возможно, вы даже успеете причинить вред другим, значительно более важным, чем вы сами, процессам, но это ничего не изменит. Главное, я узнал про этот ваш мейл… Когда я вернусь, то расскажу о нем профессору. Мистер Рейх знает, что нужно предпринять, так что в следующих циклах вы не будете шляться, где вздумается, а будете сидеть, как паиньки, и делать свою работу.

Несколько секунд все молчали. Только в желтовато-голубом небе над котлованом свистел горячий южный ветер.

Эллен первыми вышли из оцепенения и наградили Виктора снисходительной улыбкой, какую он сам пускал в ход при каждом удобном и неудобном случае. Потом Эллен-с-Долларом сказала:

— Похоже, твой язык умнее тебя, Виктор. Секунду назад ты совершенно правильно сказал, что если бы Джерри Рейху понадобился шпион, он бы использовал своего электронного двойника. Объясни же нам, глупым, почему он все-таки загрузил тебя?

Виктор нахмурился.

— Ну-у, я точно не знаю… Профессор Рейх очень занятой человек. У него просто нет времени заниматься проблемами безопасности и контроля.

— По-моему, ты врешь, Виктор. Неужели так трудно создать лишнего электронного двойника?

Вопрос Дикси попал в цель. Виктор сразу как-то съежился, и ободренная успехом Дикси Мей шагнула вперед, крепко сжимая кулаки.

— Ну-ка, отвечай, подонок, сколько раз ты сам возвращался в свое собственное тело?!

— Я здесь в первый раз!

Этот нелепый ответ заставил обеих Эллен и Дикси рассмеяться, и Виктор с горячностью продолжал:

— Да, я здесь впервые, но зато я видел, как происходит это возвращение.

— Тогда почему Рейху не сделать то же самое с нами?

— Ну, это дорого и требует слишком много ресурсов, чтобы расходовать их на обычные рабочие трэды, поэтому он, наверное… — Но на этот раз Виктору не удалось убедить даже самого себя.

Обе Эллен снова рассмеялись.

— Слушай, Виктор, ты и вправду аспирант факультета журналистики? Нам-то всегда казалось, что журналисты должны быть умнее. Значит, Джерри показал тебе «возвращение»? Думаю, на самом деле ты видел только много-много оборудования и наемного актера, весьма убедительно бьющегося в конвульсиях. Потом «объект эксперимента», наверное, рассказал тебе сногсшибательную историю о том, что он видел в нашем маленьком виртуальном мирке… И все это время профессор и его подручный втихомолку смеялись над тобой. Видишь ли, Виктор, одним из краеугольных камней рейховской теории закачки является неизменность подчиненного устройства-абонента. Я знакома с этой теорией — и с ее подводными камнями тоже. Существует так называемая «проблема обратного слияния». Иными словами, обратная загрузка информации в живой мозг вызывает обширное повреждение нейронных связей. Пути назад просто нет, Виктор!

Эти слова подействовали на Виктора как удар хлыста. Он попятился, потом снова застыл, беспомощно переводя взгляд с одной Эллен на другую и обратно. Выражение насмешки, недоверия, паники в его глазах сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой.

— Все, что ты тут наболтала, не имеет никакого значения! — прохрипел он наконец. — Ты ничего не знаешь и не можешь знать. Сегодня ровно в семнадцать ноль-ноль вас всех просто перезагрузят… — Он опустил руки и принялся теребить ширинку брюк, словно ему вдруг захотелось по малой нужде. — Вас перезагрузят, а я… Я. МОГУ. ИЗБЕЖАТЬ.

— Держите его!

Дикси Мей стояла ближе всех. Но она опоздала.

Не было ни вспышки, ни дыма, ни хлопка. Виктор просто исчез, и Дикси, пролетев сквозь пустоту, где он только что стоял, довольно чувствительно грохнулась о землю. Она, впрочем, быстро вскочила и принялась удивленно озираться по сторонам, а потом повернулась к «близняшкам».

— Значит, ему все-таки удалось вернуться в свое тело? — спросила Дикси.

— Вряд ли, — ответила Эллен-с-Долларом. — Похоже, молния на его ширинке включала механизм самоуничтожения трэда.

— Молния?… На ширинке?!

— А что тут такого? — Эллен пожали плечами. — В конце концов, у Джерри всегда было извращенное чувство юмора.

Самим «близняшкам», впрочем, было невесело. Они несколько раз обошли место, где исчез Виктор, поковыряли каблуками землю и со вздохом переглянулись.

— Ну и ну!.. — сказала Эллен-с-Долларом. — Как говорится, собаке — собачья смерть. — Она снова вздохнула. — И все-таки в последний момент он сумел нам навредить. Боюсь, теперь у нас совсем не осталось времени. Сигнал о прекращении работы трэда легко обнаружить. Разумеется, Джерри по-прежнему не будет знать подробностей, однако он…

— …или его оборудование…

— …скоро обнаружат неполадки…

— …и поймут, что это имеет отношение к безопасности.

— И сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем Джерри окончательно испортит нам настроение? — спросила Дикси Мей.

— Если аварийную перезагрузку необходимо производить вручную, то, возможно, мы дотянем до семнадцати ноль-ноль. Если же она осуществляется автоматически, тогда… Надеюсь, ты не очень расстроишься, если нас прервут на полуслове?

— Сколько бы времени нам ни осталось, я не намерена сидеть сложа руки! — Дикси Мей подобрала мейл, который упал на землю рядом с дверью хранилища, и помахала им в воздухе. — Я не отступлю, и ты это знаешь! — с угрозой сказала она, обращаясь к холодной стальной плите. — Я хочу знать правду, и я ее узнаю, понятно?

Ответа не было. Обе Эллен стояли рядом, бессильно опустив руки. Похоже, ни у одной не было даже мало-мальски перспективной идеи.

— Я не сдамся! — сказала им Дикси Мей и стукнула по двери кулаком.

— В глазах обеих Эллен появилось какое-то странное выражение, и Дикси Мей, которая как раз собиралась лягнуть дверь ногой, удивленно замерла.

— Что такое?

— Я… Нам кажется, ты уже бывала здесь раньше. — Одна из Эллен указала на смятую распечатку, которую Дикси Мей все еще сжимала в кулаке. — От кого, по-твоему, Роберт Койтс, мог узнать все эти подробности?…

— Господи, откуда мне знать?! Ради этого я и отправилась на… — Дикси Мей осеклась, чувствуя себя одновременно и очень умной, и бесконечно глупой. — Ой-ой-ой!.. — пробормотала она, упершись лбом в холодный ржавый металл двери. — Ой!

Потом Дикси посмотрела на распечатку. Она видела ее, наверное, не менее десятка раз. Нижняя часть бумаги обтрепалась, испачкалась и была почти нечитаема, но это не имело значения: Дикси отлично помнила, что там было написано. Эллен-первая и Эллен-вторая тщательно исследовали рубрики стандартного бланка, но Дикси не сомневалась: ключ к последней загадке скрывался не там.

«Технические секреты и китайские иероглифы сделали свое дело, — размышляла она. — Теперь нам следует искать цифры, которые могут что-то подсказать мне самой».

— Если бы эту дверь охраняли изнутри какие-то загруженные души, того, что вы двое уже сделали, было бы достаточно, — сказала она. — Наверное, вы правы. Я должна постучать в эту дверь условленным стуком. — А если и это не сработает, подумала Дикси, она попробует что-нибудь другое, и будет пробовать до самого конца, когда бы он ни наступил — в пять вечера или раньше, потому что тогда она снова окажется в корпусе № 0994, и ее не будет интересовать ничего, кроме радужных перспектив, которые сулит ей новая работа.

Ее домик на дереве, ее Тарзанарама… Тогда, в семь лет, Дикси внезапно увлеклась тайными сигналами и секретными кодами. Она и ее друзья разработали целую систему передачи чисел с помощью стука. К сожалению, она просуществовала недолго, поскольку Дикси Мей оказалась единственной, кому хватало терпения ею пользоваться. Что ж, похоже, пора кое-что вспомнить…

— Это число 7474… — проговорила она.

— Которое находится в самой середине номера сообщения? — тотчас откликнулись Эллен. — Но ведь он фальшивый.

— Не имеет значения. Когда-то давно я использовала это число как вопрос о пароле… Ну, как в военных играх кричат «Стой, кто идет?». А сам пароль — это, наверное, остальные цифры в строке.

«Близняшки» переглянулись.

— Слишком она короткая, — сказали они, но тут же покачали головами. — Впрочем, попробуй. Обязательно попробуй.

Ее система соответствия стуков и чисел была предельно простой, но Дикси Мей так волновалась, что в первые несколько мгновений никак не могла вспомнить, что и как надо делать. Прижав распечатку к двери одной рукой, она впилась взглядом в нужную строчку. Ага, есть… Свободной рукой она стала аккуратно отстукивать цифры, которые шли после 7474. Их было намного больше, чем в любой фразе, которую они когда-либо использовали в своих детских играх. Дикси Мей и представить себе не могла, что когда-нибудь ей придется столько трудиться.

— Здорово, — сказала Эллен-с-Долларом, когда Дикси закончила. — Что это было? Какая-то разновидность шестнадцатиразрядного кода Грея?

— Какого кода? Что ты от меня хочешь, Эллен, тогда мне было всего восемь лет!

Она сунула мейл в карман, и все трое выжидательно уставились на дверь.

Ничего.

— О'кей, — со вздохом промолвила Дикси Мей. — Переходим к плану Б.

«А потом к плану В, Г, Д — и так далее, пока хватит времени и букв в алфавите», — подумала она.

Со стороны двери послышался какой-то звук. Казалось, будто хрустнуло и сломалось что-то очень старое. Стальная плита, на которую Дикси Мей оперлась плечом, вздрогнула и как будто сдвинулась с места.

Дикси в испуге отскочила в сторону. Круглая стальная дверь вращалась, вращалась, вращалась, словно крышка стеклянной банки. Примерно через минуту она с тупым стуком упала на утрамбованную землю, открывая вход в прямой полутемный коридор, уходивший куда-то в глубь горы.

* * *

Они прошагали, наверное, уже с четверть мили, но до сих пор не обнаружили никаких признаков человеческого присутствия. («Никого нет дома», — мрачно пошутила одна из Эллен.) Прорубленный прямо в чреве горы коридор неприятно поражал бьющим в глаза несоответствием стандартному лотсатеховскому дизайну. Здесь не было ни создающих ощущение уюта панелей красного дерева, ни газосветных ламп. Вместо этого потолок был отделан серыми звукопоглощающими плитками с вмонтированными в них холодными трубками ламп дневного света; голые стены были выкрашены дешевой темно-бежевой краской. Время от времени им встречались лестницы, но они вели только вниз и были так плохо освещены, что спуститься по ним девушки не отважились.

— Этот коридор напоминает мне подземные лаборатории в Норман-холле, — шепотом заметила одна из Эллен.

— Но в Норман-холле были люди, — также шепотом ответила другая.

— Мне почему-то кажется, — проговорила Дикси Мей, — что запертым в этих катакомбах предстоит весьма долгий срок заключения.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Аспиранты из девятьсот девяносто девятого думали, будто их работа продлится всего один день, к тому же они полагали, что имеют связь с внешним миром. Я и мои друзья из отдела технической поддержки шесть дней изучали продукт и один день отвечали на запросы. У нас, кстати, связи уже не было. Третья группа…

— Кажется, я поняла, — сказала Эллен-вторая. — Наша команда проработала месяц и, вероятно, просуществовала бы еще два месяца, прежде чем нас перезагрузили. Любые контакты с внешним миром были запрещены нам официально. Ни телефонов, ни электронной почты, ни увольнительных в город… Иными словами, чем продолжительнее рабочий цикл, тем строже изоляция. Понятно — в противном случае кто-нибудь мог очень быстро догадаться, что дело нечисто.

Дикси Мей на секунду задумалась.

— Виктор почему-то очень не хотел, чтобы мы проникли в это подземелье. Может быть…

«Может быть, каким-то образом мы сумеем что-то изменить?» — подумала она.

Они прошли место, где главный коридор пересекал коридор поменьше. На втором таком перекрестке они свернули направо и сразу заметили полуоткрытую дверь, за которой находилась спальня. На матрасах лежало аккуратно сложенное чистое постельное белье. Для кого была приготовлена эта комната? Каких постояльцев здесь ждали?…

Через несколько шагов девушки увидели впереди еще одну дверь, из-за которой доносились громкие голоса. Похоже, о чем-то спорили двое мужчин. Дикси Мей прислушалась и уловила окончание фразы:

— …одного года недостаточно, Робби?

Второй голос показался ей сердитым.

— Я должен успеть. Потом у Джерри кончатся деньги, а у меня кончится время. И терпение.

Заметив, что Дикси Мей решительно шагнула к двери, обе Эллен попытались ее удержать. Возможно, они хотели послушать, о чем пойдет речь. В других обстоятельствах это было бы оправданно, но Дикси Мей хорошо помнила о том, что их время может закончиться в любую секунду. Отмахнувшись от «близняшек», она толкнула дверь и вошла.

В комнате действительно было двое мужчин. Один стоял, второй сидел перед включенным монитором.

— Господи, это еще кто?!

— Мое имя — Дикси Мей Лей, — отчеканила Дикси.

«Как вы, несомненно, знаете», — прибавила она мысленно.

Мужчина за монитором широко улыбнулся.

— А я думал, нас будет только двое, да, Робби?

— Так говорил профессор. — Второй мужчина нахмурился. На вид ему — Роберту Койтсу? — было около тридцати. Он был высок и довольно худ; на его длинном, узком лице лежала легкая печать безысходности.

— О'кей, Дикси Мей, — сказал он. — И что привело тебя сюда?

— Будто вы не знаете! — Дикси достала распечатку и помахала ею у него перед носом. — Я требую объяснений, господин Олимпиец!

Лицо Койтса сделалось еще более мрачным, и на нем появилось недовольное выражение. Очевидно, он не привык, чтобы ему приказывали. Дикси Мей ответила ему дерзким, вызывающим взглядом. Роберт Койтс казался слишком крупным и сильным, чтобы она могла нокаутировать его с одного удара, но попробовать все равно стоило.

Именно в этот момент в комнату вошли «близняшки».

— Привет, мальчики! — небрежно поздоровались они. — Как дела?

Койтс посмотрел на одну Эллен, на другую, потом заметил бэдж Агентства национальной безопасности и слегка расслабился.

— Кажется, я вас знаю, — пробормотал он. — Вы — Эллен, гм-м… Гомес?

— Гарсия, — поправила Эллен. — Да, это я. — Она хлопнула Эллен-аспирантку по плечу. — А это моя сестра Соня. — Она перехватила удивленный взгляд Дикси Мей и едва заметно подмигнула. — Нас прислал Джерри Рейх.

— В самом деле? — мужчина за монитором снова расплылся в улыбке. — Ну, что я тебе говорил? Джерри, конечно, та еще скотина, но он не оставил нас без помощников. Точнее — без помощниц, да еще таких очаровательных. Добро пожаловать, девочки!

— Заткнись, Дэнни! — оборвал Койтс. Он тоже глядел на девушек с надеждой, но, в отличие от Дэнни, был настроен серьезно.

— Джерри предупредил вас, что работа будет продолжаться целый год? — спросил он.

Обе Эллен и Дикси Мей кивнули.

— Спален здесь достаточно, других, э-э… комнат — тоже, — объяснил Роберт Койтс, и Дикси едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Господи Иисусе, кажется, Койтс был всерьез смущен! Это он-то!.. Человек, приславший ей столь оскорбительное послание, смутился, как школьник, и не сумел даже произнести слово «туалет».

— На чем вы специализируетесь? — спросил Дэнни.

— Мы с Соней аспирантки второго года обучения. Наша основная специальность — когнитивное моделирование, — деловито сообщила Эллен-с-Долларом.

Лицо Койтса отразило легкое разочарование.

— Я знаю, что Джерри — босс, но мы здесь работаем, главным образом, с аппаратным обеспечением. А как насчет вас? — И он повернулся к Дикси Мей.

— Я… это… — «Ну, давай же, курица!..» — обругала себя Дикси. — Я специализируюсь на конденсате Бозе! — выпалила она и сама поразилась своей смелости. Слава Богу, она запомнила, как называется эта штука!

Обе Эллен с беспокойством переглянулись. Они, несомненно, были встревожены, но сочли необходимым подыграть.

— Дикси работает в группе Сати в Технологическом университете Джорджии.

Было удивительно смотреть, как преобразила улыбка мрачное, худое лицо Койтса. Он буквально сиял — ни дать ни взять семилетний мальчишка, который впервые попал в Диснейленд.

— В самом деле, Дикси? — переспросил он. — Вы, наверное, не представляете, что это для нас значит! Я был уверен: за этими новыми теориями стоит кто-то вроде профессора Сати. Ведь вы в курсе ее последних разработок, не так ли?

— Безусловно, — отважно кивнула Дикси. — Ну, может быть, не всех, но основных, — добавила она, почувствовав, что вступает на зыбкую почву. В ее положении вообще было лучше молчать или, по крайней мере, говорить как можно меньше. С другой стороны, их маскарад и без того мог каждую секунду прерваться, вне зависимости от того, будет она держать язык за зубами или нет. Черт бы побрал это ничтожество — Виктора!..

— Это отлично, просто отлично! — Койтс даже потер руки. — К сожалению, у нас здесь мало настоящего оборудования, одни модели. Бюджет, знаете ли…

Краешком глаза Дикси заметила, как «близняшки» обменялись насмешливыми улыбками, Судя по всему, они ему не поверили.

— …Поэтому каждый, кто сможет объяснить мне основные положения теории Сати, станет моим личным другом по гроб жизни, — жизнерадостно продолжил Койтс. — У меня просто в голове не укладывается, как она успела сделать так много за столь короткий срок.

— Я буду рада объяснить вам все, что знаю, — вставила Дикси.

Роберт Койтс жестом приказал Дэнни освободить кресло перед монитором.

— Присаживайся, Дикси, присаживайся. Кстати, давай перейдем на «ты», не возражаешь? Ведь нам с тобой еще работать и работать.

— Не возражаю. — Дикси подошла к креслу и плюхнулась в него, тупо глядя на клавиатуру. «Этот парень будет считать меня чудо-ребенком еще примерно секунд тридцать, — прикинула она. — А потом…»

«Близняшки», очевидно, подумали о том же, и Эллен-с-Долларом ринулась спасать положение.

— Вообще-то, — сказала она, — нам бы хотелось узнать, с кем нам предстоит работать.

Роберт Койтс нахмурился, недовольный тем, что его отвлекли, но Дэну, который, несомненно, был большим шалопаем, хотелось потрепаться.

— Здесь нас всего двое, — радостно сообщил он и заговорщически подмигнул. — Этот длинный — Роберт Койтс; впрочем, его вы уже знаете. А меня зовут Дэн, Дэнни Истленд… — Он шагнул вперед, чтобы пожать руки девушкам. — Я-то не из университета; я работаю в «ЛотсаТехе», занимаюсь квантовой химией, но вы ведь знаете Джерри Рейха — он пользуется влиянием, и у него всюду связи. Кроме того, мои личные обстоятельства тоже сложились так, что я был не прочь на некоторое время исчезнуть…

— Ох!.. — не сдержалась Дикси Мей. Она вспомнила, что ей приходилось читать о Дэнни Истленде в «Ньюсуик». Статья, которая попалась ей на глаза, не имела никакого отношения к квантовой химии. Если верить журналистам, Дэнни Истленд был мертв.

Это обстоятельство, мягко говоря, не вдохновляло.

Дэнни, впрочем, не обратил на ее реакцию никакого внимания и продолжал распускать хвост перед сестрами Гарсия:

— Впрочем, у Робби проблемы гораздо серьезнее, — продолжал он шутливо. — Насколько мне известно, Джерри уже довольно давно использует его в качестве своего личного — не побоюсь этого слова — исследовательского института по разработке аппаратного обеспечения. Извини, Робби, что раскрываю твою тайну, но ведь ты и сам знаешь: это правда!

Койтс только отмахнулся.

— Ну и что? Ты-то свалял еще большего дурака… — Ему явно не терпелось взять Дикси Мей в оборот.

Дэнни пожал плечами.

— Робби провел в аспирантуре уже шесть лет, и теперь ему остается всего-навсего год. У вас в Джорджии тоже так, Дикси Мей? Если аспирант не защищает докторскую в течение семи лет, ему просто дают под зад коленом, будь он десять раз гением.

— Возможно, я не в курсе, — ответила Дикси Мей, приятно улыбаясь, — но по-моему у нас в Джорджии ничего подобного нет.

— Ну и благодарите Бога, что это правило было установлено в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса в 2006 году и с тех пор ни разу не нарушалось. Вот почему, когда профессор Рейх рассказал Робби о своем договоре с «ЛотсаТехом» и пообещал ему докторскую степень за разработку нового «железа», он сразу же согласился.

— Это так, Дэнни, — нетерпеливо бросил Роберт Койтс, — но Рейх ничего не говорил мне о том, как далеко успела продвинуться Сати. Если я не сумею разобраться в этих новых теориях, мне конец. И ты, и я — мы оба будем в дерьме по самые уши.

Он склонился к клавиатуре и вызвал на экран самый красивый «хранитель экрана», какой Дикси когда-либо видела. Лишь приглядевшись, она рассмотрела крошечные цифры, заключенные в разноцветные рамочки. Очевидно, это и было то таинственное «аппаратное обеспечение», в котором она должна была разбираться.

Роберт Койтс сказал:

— У меня, разумеется, есть вся необходимая документация — пожалуй, ее даже чересчур много, чтобы я мог быстро в ней разобраться. Надеюсь, с твоей помощью я преодолею этот барьер гораздо скорее. Для начала объясни мне в общих чертах, как вам удалось увеличить связность… — Он показал на экран. — Здесь почти тысяча литров конденсата, полезный объем памяти — триллион кубитов. Но самое потрясающее — то, что вашей группе удалось сохранять связность информации на протяжении почти пятидесяти минут.

Эллен-вторая притворилась удивленной и даже присвистнула.

— Вот это да! А как можно использовать подобную мощность?

Дэнни ткнул пальцем в ее значок.

— Ты же работаешь в АНБ, Эллен. Ты должна сама знать — как. Защита данных — последний фронтир компьютерной техники. Имея в своем распоряжении даже самый простой вариант алгоритма Шора-Гершенфельда, Джерри способен взломать десятикилобайтный код меньше чем за миллисекунду. Я уверен, что именно поэтому он не может предоставить в наше распоряжение настоящее оборудование. Профессор очень занят тем, что взламывает пароли и набивает карманы правительственными деньгами.

Эллен-аспирантка, она же Соня, широко раскрыла глаза, талантливо изображая неосведомленность и наивность.

— А чем еще занимается Джерри?

Дэнни развел руками.

— Разными вещами. Кое-чего даже мы пока не понимаем, однако если говорить в общем, то большинство его программ и экспериментов направлено на то, чтобы получить тысячекратный рост мощности, производительности, скорости. А добиться этого он намерен за счет использования квантовых каналов связи, что позволит ему задействовать одновременно несколько тысячелитровых емкостей с конденсатом.

— А у нас есть только год, чтобы превзойти ваши результаты, Дикси! — почти умоляющим голосом вставил Роберт Койтс. — И это при том, что ваше решение на годы опережает лучшие наши разработки.

При этих его словах беззаботная улыбка, с помощью которой Дэнни тщился покорить сердца «сестер» Гарсия, погасла, и на мгновение он стал очень серьезным.

— Не беспокойся, Робби, мы что-нибудь придумаем, — сказал он. — Время еще есть.

— А сколько ты уже пробыл здесь, Робби? — спросила Дикси Мей.

Роберт Койтс на мгновение поднял голову. Очевидно, что-то показалось ему странным в тоне, каким был задан этот простой вопрос.

— Мы только начали. Сегодня наш первый рабочий день.

«Все тот же первый рабочий день», — подумала Дикси Мей. В свои двадцать четыре года она с трудом могла представить гнев более обжигающий и сильный, чем тот, который охватывал ее, когда она начинала крушить все вокруг. Но теперь она поняла, что это еще не предел, что кроме неистовой, не вмещающейся в груди ярости существует и нечто большее. Нет, она не столкнула со стола монитор и не стала размахивать кулаками, не заботясь о том, кто виноват в постигшем ее несчастье. Вместо этого на несколько секунд замерла неподвижно, чувствуя внутри страшную, сосущую пустоту, в которой, казалось, может навсегда исчезнуть ее «я».

Наконец она выпрямилась и повернулась к «сестрам» Гарсия.

— Я думала найти здесь преступников, но эти двое — такие же жертвы, как мы. И хуже всего то, что они об этом даже не подозревают. Увы, мы вернулись туда, откуда начали свое путешествие сегодня утром.

«И где мы очень скоро окажемся снова», — хотелось добавить ей, но она промолчала.

— Может быть, и нет. — Эллен-первая и Эллен-вторая говорили одновременно, но их голоса звучали на редкость слаженно. Не торопясь, они оглядели комнату, внимательно останавливаясь на всех деталях обстановки, потом повернулись к Роберту.

— Вообще-то, «ЛотсаТех» мог бы подыскать для вас местечко и получше, чем эта нора, — сказали они.

Тот, в свою очередь, посмотрел на Дикси Мей и сердито передернул плечами.

— Это старая лаборатория Министерства внутренней безопасности под Норман-холлом, — сказал он. — И здесь есть все условия для нормальной, продуктивной работы, несмотря на… гм-м… некоторые ограничения личных свобод.

— Ну, разумеется, — тут же согласилась Эллен-вторая. — И когда вы должны были начать вашу «нормальную» работу?

— Я же сказал — сегодня. Сегодня наш первый рабочий день.

— Нет, я имела в виду число, календарную дату.

Дэнни, с любопытством прислушивавшийся к разговору, насмешливо фыркнул.

— Ну нельзя же быть такими занудами, девочки! Впрочем, если угодно, пожалуйста… Мы начали нашу работу сегодня — в понедельник, двенадцатого сентября 2011 года.

«Девять месяцев! Девять настоящих месяцев!» — подумала Дикси. Должно быть, существовала достаточно веская причина, почему это обязательно должен был быть первый день, но Дикси Мей ее не знала и, по большому счету, ей было все равно. Протянув руку, она тронула Роберта Койтса за рукав.

— Профессор Сати из университета Джорджии не изобретала никакого аппаратного обеспечения, — сказала она тихо.

— Тогда кто же разработал этот потрясающий метод сохранения связности в конденсате Бозе? — удивился Койтс.

Дикси Мей выразительно постучала его по груди и сказала с расстановкой:

— ЭТО. СДЕЛАЛ. ТЫ.

Роберт сначала только еще больше рассердился, но глаза Дэнни удивленно расширились. Кажется, он понял, в чем дело, и Дикси Мей снова вспомнила, что говорилось о нем в той статье в «Ньюсуик». Несмотря на свои незаурядные способности в области компьютерных технологий, Дэнни Истленд никогда не ограничивался чистой наукой. Оказавшись помимо своей воли замешанным в крупнейшем за последнее десятилетие скандале, связанном с промышленным шпионажем, он не пожелал оставаться пешкой в чужих руках и обратился в полицию. Там он дал важные показания и сразу же оказался под опекой государственной программы по защите свидетелей. Но живая, деятельная натура (впрочем, эту черту его характера следовало бы назвать «шило в заднице») не позволила ему спокойно дождаться конца судебного разбирательства. Однажды Дэнни ускользнул от своих телохранителей, чтобы посетить знакомую даму, и был убит.

— Вы, парни, слишком зациклились на своем «железе» и ничего не видите вокруг, — весомо сказала Эллен-вторая. — Забудьте-ка на время о взломанных кодах и подумайте о записи личности. Сколько, по-вашему, трэд-процессов, созданных по «методу Рейха», может поддерживать конденсат Бозе?

— Откуда мне знать? — сердито отозвался Роберт. — Так называемый «метод Рейха» оказался полной ерундой. Если бы проф не использовал свои связи, эти статьи вообще никогда бы не напечатали!

Впрочем, вопрос заставил его задуматься. Роберт нахмурился.

— Ладно, допустим, этот метод работает. В таком случае память размером в триллион кубитов способна поддерживать около десяти тысяч трэдов.

«Сестры» Гарсия медленно улыбнулись. Подчеркивать различия больше не было необходимости, поэтому их улыбки стали совершенно идентичными, а когда они заговорили, голоса прозвучали в одной тональности и с одинаковой интонацией.

— На самом деле гораздо меньше, Робби. Ведь профессору необходимо моделировать и среду, причем делать это надо так, чтобы она выглядела достаточно реалистично.

Все с той же невероятной синхронностью, присущей цифровым дубликатам, Эллен подняли левые руки и медленным круговым движением указали на комнату и коридор позади.

— Разумеется, — добавили они хором, — можно частично сэкономить ресурсы, если использовать для моделирования разных трэдов один и тот же базовый образец. — При этих словах каждая из Эллен показала на себя.

Несколько секунд мужчины молча смотрели на них. Потом Роберт пошатнулся и упал в свободное кресло.

— Боже мой! — воскликнул он, с силой ударяя себя по лбу.

Дэнни еще несколько секунд рассматривал «близняшек», потом сказал изменившимся голосом:

— Все эти годы мы полагали, что «метод Рейха» — просто блестящий дивертисмент, отвлекающий маневр.

Обе Эллен некоторое время стояли, прикрыв глаза, потом словно очнулись. Они открыли глаза, переглянулись, и Дикси Мей, которая внимательно за ними наблюдала, заметила, что безупречная синхронизация снова нарушилась. Эллен-вторая достала из кармана доллар и протянула «сестре». Новая Эллен-с-Долларом улыбнулась Койтсу.

— Вы даже не представляете, насколько блестящий и насколько эффективный.

— Интересно, сумели бы мы с Дэнни когда-нибудь догадаться, или…

— Кто-то ведь догадался, — вставила Дикси Мей, в очередной раз извлекая из кармана то, что осталось от ее распечатки.

Заметив на лицах мужчин выражение некоторого недоумения, Эллен-с-Долларом поспешила внести ясность.

— Джерри использует нас как не меняющие состояние серверы. Некоторые из нас имеют очень короткий рабочий цикл. Вы же рассчитаны примерно на год — то есть срок вашего существования значительно больше. За это время вы делаете важные открытия, которые позволяют Джерри создавать все более мощные системы.

— О'кей, — сказал Койтс. — Но даже если кто-то поймет, в чем суть, что он сможет сделать? Что мы все можем сделать? В конце рабочего цикла нас просто перезагрузят — вот и все!

Дэнни Истленд покачал головой.

— Мы могли бы по крайней мере попытаться что-то предпринять. При переходе от одного рабочего цикла к другому информация не исчезает, иначе нам каждый раз пришлось бы начинать с самого начала, а между тем мы работаем, опираясь на наши же собственные разработки и открытия. Наверное, среди этой информации можно как-то спрятать все полезные сведения, которые нам удалось собрать в «предыдущей жизни». — Он криво усмехнулся.

Обе Эллен заулыбались. Нет, они просто расцвели улыбками.

— Верно! И мы даже знаем, где можно сохранить нужную нам информацию. Конечно, в куки-файлах[8]! Если бы мы научились их восстанавливать, то в начале каждого нового цикла получали бы уже готовые сведения, анализируя и дополняя которые, мы могли бы в конце концов выработать эффективные способы борьбы.

Роберт Койтс все еще сидел неподвижно, но охватившее его поначалу оцепенение понемногу отступало.

— Ты хочешь сказать, что мы могли бы… предупреждать следующие поколения наших трэдов в самом начале их рабочего цикла? — спросил он.

— Именно! В первый же рабочий день!.. — Дэнни посмотрел на «близняшек» и Дикси и кивнул каким-то своим мыслям. — Я только никак не пойму, как нам осуществить это технически…

Койтс потянулся к распечатке мейла.

— Можно мне взглянуть? — Он разложил бумагу на столе, и они с Дэнни склонились над ней.

Эллен-с-Долларом сказала:

— В этом мейле зацепок оказалось больше, чем в плохом детективном романе. Каждый раз, когда мы оказываемся в тупике, в этой бумажке находится ответ на все наши вопросы.

— Это неспроста, — заметил Истленд. — Похоже, этот мейл составлялся и отшлифовывался на протяжении нескольких циклов.

— Боюсь, на этот раз у нас возникла дополнительная проблема, — произнесла Дикси и рассказала о Викторе.

— Проклятье! — воскликнул Дэнни и хлопнул себя по ляжке, но Роберт Койтс только пожал плечами.

— Мы все равно ничего не сможем с этим поделать, пока не разберемся до конца. — Он и Дэнни вернулись к изучению служебных строк мейла, а Эллен-с-Долларом объясняла, какие подсказки они уже использовали.

Наконец Роберт откинулся на спинку стула.

— Второй по длине заголовок напоминает мне идентификатор одного из файлов с необработанными данными, что прислал нам профессор.

— Вот именно! — хором пропели Эллен. — Это и есть информация о тех успехах, которых вы достигли в прошлый раз.

— С другой стороны, все файлы, которые сохраняются при перезагрузке, должны быть именно такими, какими ожидает их увидеть Джерри. В противном случае, мы очень быстро попадемся. Но допустим, тот файл с необработанными данными действительно является куки-файлом. Значит, этот заголовок должен быть ключом к нему!

Дэнни покачал головой.

— Вряд ли. Ведь Джерри может проделать то же, что и мы, и расшифровать…

— Только если он будет знать, что именно расшифровывать! — рассмеялась Эллен-с-Долларом. — Кстати, возможно, именно поэтому вы, парни, переслали мейл нам. Ваше послание попало к Дикси Мей — постороннему человеку, работающему на другом, никак не связанном с вами участке рейховской модели.

— Но как мы сделали это в первый раз? В самый первый?… — спросил Дэнни, но Роберт не слушал. Он уже вводил в компьютер последовательность с распечатки.

— Давайте проверим это на том самом файле… — Прищурившись, он вгляделся в экран, исправил две ошибки, потом нажал «Ввод».

Все пятеро уставились на монитор. Шли секунды, но ничего не происходило. Эллен-первая и Эллен-вторая громко перешептывались. Затея Койтса пришлась им не по душе: они боялись, что запуск любой программы работы с текстами может привлечь к ним внимание профессора, и тогда ему не составит труда прочесть содержание раскодированного файла так же, как он считывал текст с наладонника Виктора.

— Мы ужасно рискуем, — сказала одна из них.

Дикси Мей почти не прислушивалась к тому, что говорилось за ее спиной. Она знала только одно: если у Койтса получится, это будет неопровержимым доказательством того, что более ранние Койтс и Дэнни все сделали правильно. Если получится… Даже после всего, что с ней случилось, даже после того, как на ее глазах Виктор растаял в воздухе, Дикси чувствовала себя маленькой девочкой, ожидающей чуда, в которое не особенно верит.

Дэнни Истленд издал нервный смешок.

— Ну и здоровенный файлище!

Койтс вздохнул и облокотился на стол.

— Да. Интересно, сколько раз я проживал этот трудный седьмой год? — В его голосе ясно прозвучали напряженные нотки, и Дикси почувствовала, что ей будет довольно легко представить Койтса, приводящим в действие «куб смерти», о котором упоминали «близняшки».

Неожиданно экран посветлел, по рекурсивному черно-алому фону побежали золотые буквы.

«Привет, придурки. Добро пожаловать в 1237 цикл вашего существования!..»

* * *

Сначала Дэнни просто отказывался поверить, что они работают на Джерри уже тысячу двести тридцать шесть лет. Роберта Койтса это известие, напротив, почти не тронуло.

— Все может быть, — сказал он, пожимая плечами. — Я много раз говорил профу, что прогресс в области создания аппаратных средств и программ к ним требует значительно больше времени, чем разработка отвлеченных теорий. Похоже, этот подонок внял моему совету… и решил подарить мне все время в мире.

Куки-файл оказался почти в миллион мегабайт величиной. Значительную его часть составляли описания программных лазеек, брешей в защите и других секретов, способных вывести из строя систему, которую Роберт Койтс и Дэнни Истленд создали для Джерри Рейха. Были здесь и тысячи мегабайт истории, а также тактические разработки, снабженные множеством гиперссылок, охватывавших все двенадцать с лишним веков их смоделированного существования. Большинство были созданы Дэнни или Робом, но встречались среди них и замечания Эллен, Эллен и Дикси Мей, сделанные в течение тех кратких часов, которые они провели в секретной лаборатории под горами. Это было знание, очищенное и обогащенное предыдущим опытом, накопленным за множество практически одинаковых циклов, и в этом качестве оно представляло собой знание не только о прошлом, но и о ближайшем будущем. Несколько страниц было посвящено размышлениям о тех временах, когда способ прятать информацию в куки-файлы еще не был найден и опробован. Электронная версия Роберта Койтса впервые была загружена летом 2011 года. На тот момент даже лучшее в мире «железо» едва-едва обеспечивало удовлетворительное функционирование единственной е-матрицы, помещенной в более или менее удовлетворительную имитацию однокомнатной квартиры, где находились только монитор и клавиатура. Возможно, тот первый Роберт Койтс каким-то образом узнал правду, но сделать ничего не смог. Он был один, к тому же в те времена сохранять огромные куки-файлы, не вызывая подозрений у профессора, не представлялось возможным. Впрочем, Рейх эксплуатировал гений Койтса весьма успешно, поэтому от цикла к циклу аппаратное обеспечение становилось все более мощным. Вскоре у Роберта появился товарищ — Дэнни.

Первая успешная попытка создать куки-файл с зашифрованной в нем информацией была предпринята в последний вечер очередного года, когда Роберт, как всегда не успевший закончить исследования к сроку, был уверен, что останется без докторской степени. Тогда они с Дэнни напились и отправили по внутрисистемной связи, использовавшейся для «ежемесячного» общения с профессором, мейл весьма оскорбительного свойства. Почему-то (по чистой случайности, быть может) мейл решено было направить на электронный адрес лотсатеховского отдела технической поддержки help@lotsatech.com.

В реальном мире тогда было пятнадцатое июня 2012 года. Почему? Потому что в первый же день их следующего цикла на пороге подземной лаборатории появилась Дикси Мей Лей.

И она была зла, как сто тысяч чертей.

Мейл попал в очередь ожидающих обработки сообщений, и Дикси была достаточно оскорблена, чтобы отправиться на поиски обидчика. Целый день Дикси Мей скиталась по кампусу, переходя от корпуса к корпусу и наживая врагов. В тот раз с ней не пошли даже Эллен. Зато в те времена модель кампуса была гораздо примитивнее, поэтому Дикси попала в лабораторию Койтса прямо с асфальтовой дороги.

Дэнни бросил взгляд на Дикси.

— Мы можем только догадываться, сколько раз наш мейл не попадал в твои руки, сколько раз ты решала, что эти оскорбления относятся не к тебе, сколько раз ты просто не находила наше убежище… В итоге все решило самое обыкновенное, глупое везение.

— Может быть. Но я не люблю, когда меня оскорбляют, и каждый раз стараюсь ответить по полной программе.

Роберт знаком призвал их к молчанию и продолжил читать куки-файл. После первого успеха он и Дэнни особым образом настроили электронную почту, приспособив ее для своих нужд. От каждой новой Дикси Мей они узнавали, кто и над чем работает в других корпусах, и как этих людей можно использовать.

«Виктор» — эту ссылку Роберт и «близняшки» увидели одновременно. Койтс остановил автоматический скроллинг и прочел параграф вслух:

— «…Да, мы уже сталкивались с Виктором. Пять циклов назад он дошел с нами почти до того же места. Тогда он тоже самоликвидировался». — Пройдясь по цепочке линков «Как уберечься от Виктора», Роберт вздохнул. — О'кей, Дэнни, надо будет как следует почистить лог-файл.

* * *

Они провели вместе еще три часа. Слишком долго, быть может, но Робби и Дэнни очень хотели записать все, что Эллен, Эллен и Дикси Мей знали о топографии кампуса и о людях, которых они встречали по пути сюда. Из зафиксированных в куки-файле предыдущих бесед было ясно видно, что смоделированная среда постоянно меняется, становится более подробной и сложной и включает все больше людей-трэдов, приносящих профессору все больше и больше денег.

Были у них и проблемы, которые требовали обсуждения. По-прежнему оставалось неясным, существуют ли все они — за исключением, разумеется, Дэнни — снаружи. В куки-файле об этом ничего не говорилось, а выяснить это в ближайшее время они не могли. Пока же только общение друг с другом могло помочь им — электронным копиям — по крайней мере, ощущать себя реальными людьми.

Дикси Мей, во всяком случае, считала, что для всех них общение — это единственное спасение, единственная надежда. В особенности это касалось бедняги Дэнни, ведь даже виртуальная жизнь лучше, чем никакой. Но Дэнни продолжал упорно придерживаться мнения, что им с Робертом не следовало вступать в контакты с посторонними людьми и приводить их в лабораторию только для того, чтобы узнать что-нибудь новое.

— Ты что же, хочешь, чтобы мы трое возрождались снова и снова и так никогда не узнали правды? — рассердилась Дикси.

— Нет, — ответил он. — Я просто хотел сказать, что это может быть опасно, в том числе и для тебя. Собственно говоря, во многих своих «возрождениях» или циклах ты так ничего и не узнала. — Дэнни показал на экран. — Судя по этим запискам, ты бывала у нас в среднем один раз в течение одного нашего года. Мне кажется, это однозначно указывает, что каждый ваш приход сюда сопряжен с риском.

Обе Эллен подались вперед.

— Тогда попробуйте обойтись без нас — посмотрим, как у вас это получится. Впрочем, вы наверняка пытались, и это тоже должно быть отражено в файле. Давайте посмотрим, и вы убедитесь…

Все четверо склонились к экрану, переговариваясь на научном жаргоне, которого Дикси почти не понимала. Суть она, впрочем, уловила. Любая посторонняя информация, содержащаяся в локальных файлах Роберта Койтса, могла быть легко обнаружена Рейхом. Чтобы избежать этого, коды можно было размещать в неиспользуемых базах локальной электронной почты, где их было значительно проще замаскировать, разбросав по нескольким проектам.

Эллен-аспирантка улыбнулась, не скрывая своего торжества.

— Итак, без нас — никуда! — заявила она. — Во всяком случае, вам необходима Дикси Мей. Но не беспокойтесь, вы нам тоже нужны. В ближайший год вам предстоит многое сделать. Во-первых, вы должны представить Джерри заслуживающие доверия результаты по вашей текущей программе, чтобы он был удовлетворен и ничего не заподозрил. Что конкретно ему нужно, вы знаете. Впрочем, будучи узкими специалистами, вы могли и не понять, в чем суть… — Эллен кликнула отмеченный специальным значком список «обязательных задач», которые Рейх поставил перед Робертом и Дэнни. — Профессор хочет, чтобы вы разработали системные средства, которые упростили бы порядок разграничения различных проектов. Кроме того, он пишет и о селективной диссоциации связей… Вам приходилось когда-нибудь слышать о когнитивной неопределенности? Нет? Я так и знала! Так вот, у нас нет никаких сомнений: если эти задачи будут реализованы, Джерри получит возможность в определенной мере корректировать мышление загруженных трэдов. Вы понимаете, что это значит? Профессор сможет устранять несоответствия между информацией и памятью. Этак мы не найдем ни одного из своих куки-кодов, а если найдем, то не узнаем!

Дэнни посмотрел на список.

— Контролируемая декогеренция? — Он прошелся по соответствующим ссылкам и нашел развернутые пояснения. — Да, нам необходимо подробно об этом поговорить!

— Да, разумеется, но… Постойте-ка! Двое из нас будут перезагружены… о, Господи!.. меньше чем через тридцать минут! — Эллен переглянулись, потом посмотрели на Дикси Мей.

Эти слова подействовали на Дэнни как холодный душ.

— Но ведь одна Эллен будет существовать еще целых два месяца! — жалобно сказал он. — Она могла бы остаться с нами.

— Черт тебя возьми, Дэнни! Мы же только что выяснили — каждый смоделированный день включает контрольную точку, и если один из членов группы АНБ будет отсутствовать на рабочем месте дольше, чем занимает временной промежуток между двумя такими точками, у нас возникнут очень серьезные проблемы.

Дикси Мей сказала:

— Мне кажется, что лучше уйти всем — даже тем, кто живет недолго… По-моему, будет только лучше, если к моменту перезагрузки мы окажемся на своих местах.

— Да, конечно, Дикси Мей, ты права. Извини, — ответил Роберт Койтс.

Дикси встала и шагнула к двери. Последнее, что она могла сделать, чтобы помочь себе и остальным, это вернуться в отдел технической поддержки до конца рабочего дня, но Роберт остановил ее.

— Нам будет проще, если ты сама набросаешь текст мейла, который мы должны прислать тебе в следующий раз, — сказал он.

Дикси нащупала в кармане измятую и изорванную распечатку.

— Нужные данные должны храниться у тебя в куки-файле, — ответила она.

— И все же нам хотелось бы иметь твой вариант — такой, который подействовал бы на тебя, как красная тряпка на… словом, который привлек бы твое внимание наверняка. Ты сама видела: второстепенные детали среды постоянно меняются, так что…

И он слегка поклонился.

— О'кей, ладно.

Дикси Мей села к клавиатуре и немного подумала. Даже если бы она не помнила текст последнего мейла дословно, в запасе у нее было достаточно первоклассных оскорблений и ядовитых намеков, каждого из которых хватило бы, чтобы ее как следует разозлить. И хотя происшедшее с ней нельзя было назвать путешествием во времени в буквальном смысле слова, Дикси поняла, кто узнал ее самые страшные секреты и сумел написать ей абсолютно оскорбительное письмо.

— Папа всегда говорил, — добавила она, опуская пальцы на клавиатуру, — что мой главный враг — это я сама.

* * *

Роберт и Дэнни проводили их до выхода из туннеля. Все здесь было для них новым, незнакомым. Дэнни даже выбрался из котлована, взбежал на вершину и, смешно выпучив глаза, долго разглядывал горы вокруг.

— Эй, Робби! — крикнул он. — Мы могли бы дойти до ближайших корпусов! Дойти пешком, представляешь?!

Он еще немного постоял на гребне, потом спустился к остальным.

— Да, я знаю, — сказал он. — Если бы это было так просто, мы бы уже давно это сделали. Нам надо как следует изучить этот куки-файл, Робби.

Роберт Койтс только кивнул в ответ. В эти минуты его лицо казалось печальным и добрым. Потом он заметил, что Дикси Мей смотрит на него, и улыбнулся. Еще несколько секунд все стояли молча, прислушиваясь к свисту ветра над головами. Вечерний воздух успел остыть, и в котловане сгустилась тень.

Пора было прощаться.

Дикси Мей, в свою очередь, улыбнулась Роберту и протянула руку.

— Ну, пока, Робби. Не грусти… Я потратила чертову уйму лет, пытаясь стать умной, доброй и… и не такой упрямой, но у меня ничего не получилось. Может быть — никогда не получится. И, пожалуй, это к лучшему, потому что упрямство нам сейчас нужнее всего.

Роберт Койтс сжал ее руку в своей.

— Да, ты права, но… Я клянусь, что мы не будем вечно крутиться как белки в колесе. Мы изучим этот куки-файл и придумаем способ вырваться отсюда.

— Да, конечно.

«Удачи тебе, — подумала Дикси Мей. — Удачи и… упрямства, как у меня».

Роберт и Дэнни пожали руки «близняшкам» и пожелали им всего хорошего.

— Ну, пора, — сказал Дэнни. — Мы с Робби закроем дверь, а потом еще раз пробежимся по файлу. Я заметил там кое-какие любопытные ссылки. Возможно, нам удастся что-то предпринять, даже если вас перезагрузят до того, как вы вернетесь к себе. Идем, Робби.

— Да, идем, — ответил Роберт Койтс, но не двинулся с места. И когда Дикси Мей и обе Эллен поднялись на край котлована, они все еще стояли внизу и смотрели им вслед. Дикси в последний раз помахала им рукой и поспешила догнать «близняшек».

На обратном пути обе Эллен были задумчивы и почти не болтали. Только однажды Эллен-вторая сказала «сестре»:

— Ты не волнуйся, я буду помнить за нас обеих, ведь мне предстоит еще два месяца работать в нашем девятьсот девяносто четвертом корпусе. Может быть, мы с Майклом даже сумеем придумать что-нибудь полезное.

— Да, конечно, — тотчас отозвалась Эллен-аспирантка, но ее голос прозвучал несколько подавленно. Прошло еще несколько минут, и внезапно обе Эллен рассмеялись — рассмеялись дружно, как прежде.

— Я тут кое о чем подумала, — сказала одна из них. — Возможно, в реальном мире обратное слияние е-матрицы и физического тела действительно неосуществимо, но то, что произошло с нами здесь, очень напоминает смоделированное слияние. И может быть, может быть…

Она не договорила. В этом жизненном цикле их время истекало. «Сестры» грустно посмотрели на Дикси Мей, и она ответила им таким же печальным взглядом.

— Жаль, мы не успели поговорить о том, что ждет нас дальше. Вряд ли мы будем возрождаться с подсознательным знанием и смутными предчувствиями — как в фантастических рассказах. Нам придется начинать с чистого листа, — проговорила Эллен-вторая.

Дикси Мей кивнула. Десятки раз начинать все сначала в мире, где нет ничего, кроме одной-единственной недели в учебном центре, первого рабочего дня, Виктора с его ухмылками; начинать — и не знать, что на самом деле происходит. Не самая приятная перспектива, как ни суди, но Дикси Мей нашла в себе силы улыбнуться.

— Зато каждый раз, когда мы будем приходить к Роберту и Дэнни, мы будем приносить с собой все новые и новые сведения. И после каждого разговора с нами у них будет целый год, чтобы как следует все обдумать. А ведь они работают в тысячи раз быстрее, чем Джерри. — Дикси снова усмехнулась. — Знаете, мы кто? Настоящие куки-монстры — неистребимые чудовища, которые возрождаются снова и снова…

«Когда-нибудь мы придем за тобой, Джерри Рейх, — подумала она. — И это случится намного раньше, чем ты думаешь…»

Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН

© Vernor Vinge. The Cookie Monster. 2003. Печатается с разрешения автора. Впервые опубликовано в журнале «Analog» в 2003 г.

Евгений Дрозд Неолит

Когда вооруженные кремневыми рубилами крепкие руки принялись терзать шкуру и плоть только что заваленного мамонта, которого охотники с трудом дотащили до стойбища, а старики и старухи принялись раскладывать костры, и первые огоньки затрещали по еловым лапам, а дымок достиг ноздрей молодого охотника Иканги, с охотником приключилось странное. Что-то важное совершалось в его душе, и это что-то властно погнало его прочь от толпы соплеменников, предвкушающих долгий сытный пир и радостные пляски вокруг огней. Никто не обратил внимания на то, как Иканга выскользнул из толпы и почти бегом пустился к расположенному неподалеку от стойбища утесу, на котором охотники перед выходом в долгий поход спали под открытым небом, чтобы за ночь выветрились все человеческие запахи, и можно было незаметно подкрадываться к добыче.

На вершине утеса, в скрытой среди больших камней лощинке он, примяв густую траву, рухнул навзничь и, раскинув руки, уставился в черноту, усыпанную яркими глазами ночи. Отсюда не видны были огни костров, сюда не долетали крики людей. И в тишине, в слабом сиянии ночных светил, Иканга ощущал, как в душе его прорастает цветок небывалого откровения. Его душа стала такой же большой, как все пространство под черным звездным куполом, она уже не вмещалась в «здесь и сейчас», и Иканга разом постиг концепцию, для которой он не находил имени, но которую его потомки обозначат словом «время». Охотник припомнил других мамонтов и другие костры, бывшие на его памяти, и вдруг понял, что и дальше будут новые стойбища, новые костры и другие мамонты. А еще он понял, что когда-нибудь его самого не станет, но другие люди придут обживать новые места новой охоты, а много-много позже совсем другие люди станут заниматься делами, которых он себе и вообразить не может, однако жгучее желание хотя бы на миг прикоснуться к этим загадочным и прекрасным делам заставило его расширившуюся, великую душу переформироваться и протянуться стрелой к неизмеримым черным провалам над головой, откуда, из загадочных бездн не наступивших времен, выпала пронзившая его разум стремительная череда ярких и чуждых видений…

…он проснулся в своей жалкой хижине на правобережье Нила, на самой границе орошаемой земли и пустыни, разбуженный шумом осторожных шагов и звуком негромких, приглушенных голосов. Он вышел на порог и, обхватив плечи руками, смотрел, как мимо него проходят неразличимые в зябких утренних сумерках фигуры, он видел только, что их много. Смог, значит, этот молодой пророк-подкидыш, у которого даже имени человеческого не было, все звали его просто Мос — «ребенок», «мальчик», — уговорить рабов бежать от власти фараона. Люди пророка и ему предлагали уходить с ними, но он отказался — доля раба, конечно, не мед, но тут все знакомо, привычно, а что будет там, в этой их земле обетованной, даже боги не скажут. И он просто стоял и смотрел, как они, то плотно сбитыми группами, то редкими вереницами, утягиваются во мрак, и стоял до тех пор, пока в пустыню не проследовала последняя небольшая кучка жалких оборванцев и не растворилась в густой черной тени меж невысоких пологих холмов, и именно в этот миг звезды стали блекнуть и на горизонте показался багровый краешек бога Ра…

…в ряду других легионеров, ежась под пронизывающим северным ветром, от ледяных укусов которого не спасал наброшенный поверх доспехов грубый плащ, Луций проклинал все и вся, и особенно любимого полководца, с которым прошел всю Галлию и добрую часть Британских островов. Какого Гадеса он выстроил их в полном боевом у этой поганой речушки и заставляет мерзнуть с самого утра, не отдавая никакого внятного приказа? День уже клонится к вечеру, редкие снежинки, слетающие с низкого серого небосклона, без следа исчезают в черной речной воде, небо становится все темнее, а любимый полководец, заложив руки за спину и склонив голову, все так же меряет шагами берег — уже целую дорогу протоптал в снегу — перед выстроенным в четыре ряда легионом. Центурия Луция, входившая в первую когорту, находилась, разумеется, в первом ряду, и он сам стоял во фронтальной шеренге, поэтому, когда полководец проходил мимо него, он хорошо мог разглядеть его обветренное лицо, направленный в никуда жесткий взгляд прищуренных глаз и бороздящие высокий с залысинами лоб морщины. «И чего он там решает? Или давай команду «вперед», или распускай легион, чтобы люди могли погреться в шатрах, да у костров…» Он незаметно повел плечами, поправляя сбившуюся перевязь болтающегося на правом бедре меча-гладиума, крепче оперся на метательное копье-пилум. Скосил глаза на соседа по строю и, почти не шевеля губами, чтобы не засек центурион, шепотом спросил: «Слушай, а как эта речка-то хоть называется?». Тот покосился в ответ и также почти неслышно ответил: «Точно не знаю, но, кажется, Рубикон…».

…его звали Симон, и в Ершалаим он вместе с семьей перебрался несколько лет назад из Кирены Египетской. Был у него и свой дом в Ершалаиме, и свой земельный надел с виноградником недалеко от города, на котором трудился он, не покладая рук своих, добывая пропитание себе и семье. Все, как у людей, только вот близкие считали его неудачником и недотепой. И если сыновья Руф и Александр свои мысли на этот счет прятали из сыновней почтительности, то жена, не стесняясь, высказывала ему в глаза все, что по его поводу думала. Утром в пятницу он возвращался домой с виноградника, где проработал при свете луны всю ночь, потому как нужно было успеть до праздников подвязать свежие побеги лозы, впереди ведь было несколько дней, когда работать строжайше запрещено, ибо как же можно трудиться в великий праздник Пейсах? А теперь Симон поспешал, чтобы помочь жене в домашних делах, которых накопилось более чем достаточно и которые нужно непременно завершить до наступления святой Субботы. А то потом на весь год хватит попреков: он-де олух царя небесного, раззява и тугодум, который всегда опаздывает и никогда ничего не успевает сделать в срок. Непременно, непременно надо хотя бы сегодня не опоздать… Торопливо шагая по камням длинной, узкой и кривой улицы Ершалаима, он был столь погружен в мысли о том, как бы поспеть вовремя и тем самым избежать гнева жены, что и не заметил движущуюся навстречу ему процессию. Опомнился, лишь когда намертво застрял в плотной толпе зевак. «Опять не повезло», — горько подумал он. Сделать ничего нельзя было, оставалось лишь смотреть, как подразделение римлян конвоирует к месту казни, на Голгофу, троих осужденных, тащивших на спинах тяжелые брусья с перекладинами в форме латинской буквы «Т», на которых несчастных и подвесят. Процессия с трудом прокладывала путь по узкой улице в плотной толпе зевак, и надеяться, что он сможет быстро выбраться из этого скопища, не приходилось. Симон лишь поплотнее вжался спиной в глинобитную стену. Ну, пройдут же они, в конце концов, мимо, и можно будет снова двинуться своей дорогой… Однако невезучесть Симона продолжала сказываться. Именно около него один из осужденных, измученный сильнее других и в сплетенном из ветвей колючего терния венке, рухнул под тяжестью своей ноши и подняться уже не смог, как ни били его римские стражники. Тогда центурион обвел толпу взглядом и, конечно же, остановился на Симоне, отчаянно вжимавшемся в стену и старавшемся сделаться полным невидимкой. «Ты! — пролаял центурион, ткнув пальцем в Симона. — Неси!» И указал на бревенчатое орудие казни. И пришлось бедолаге Симону тащить чужую ношу до самой Голгофы, где его наконец отпустили, наградив от всей души полновесным пинком под зад. Он бросился бегом домой, но, конечно же, безнадежно опоздал и получил от жены заслуженную головомойку, и вся семья лишь укрепилась в своем мнении о Симоне, как о законченном недотепе, и в этом году священный праздник Пейсах был для него безнадежно испорчен…

…в портовой таверне Палоса, за кружкой малаги он горячо обсуждал с приятелями недавнее событие — выход в море трех каравелл «Санта-Мария», «Нинья» и «Пинта», которыми командовал генуэзец Колон и которые, отбывая в Индию, направлялись тем не менее на запад. Когда малага в кувшине закончилась, приятели пришли к согласию по двум пунктам: а) этот чужеземный выскочка Кристобаль, конечно же, безумен и хорошо, если не еретик; б) в том, что он смог втереться в доверие к их католическим величествам Изабелле и Фердинанду — да продлит Господь их годы — и выманить у них деньги на снаряжение своей безумной экспедиции, не обошлось, конечно же, без вмешательства самого Сатаны…

…он приехал в Виттенберг на осеннюю ярмарку накануне Дня Всех Святых и решил, что уместно будет помолиться в соборе с тем же названием — Церкви Всех Святых. К тому же в эти дни там проводилась торжественная демонстрация хранящихся в ней реликвий, однако на широком крыльце храма стояла плотная толпа и в напряженном молчании смотрела, как какой-то здоровяк в одеянии священника гвоздями приколачивает к церковным дверям плотно исписанный лист пергамента. Торговец робко спросил у одного из горожан, что происходит, но ничего не понял из его ответа про доктора теологии, профессора Лютера и его 95 тезисов против индульгенций. Сообразил только, что лучше держаться от всего этого подальше и заниматься своим привезенным на продажу нехитрым товаром…

…Стоя в толпе под сине-бело-красными триколорами, со сладким замиранием в душе и восторженным холодком вдоль позвоночника он смотрел, как по лотку гильотины катится голова Людовика, надсаживаясь, кричал: «Виват, Робеспьер!» — и пел «Марсельезу». Потом он ходил на место казни, как на работу, обсуждая с другими такими же ценителями все нюансы процесса, повторяя имена казненных аристократов, подмечая особенности их поведения в последние минуты, узнавал, когда состоится следующая казнь и кто намечен, а прощаясь с друзьями-ценителями, говорил: «До скорой встречи, граждане!». Особенно волнующими их небольшой кружок счел казни Марии-Антуанетты, эбертистов, Дантона со сторонниками, а потом и самого Робеспьера вкупе с Сен-Жюстом и Кутоном; последовавшая за ними чернь уже не могла довести отточенное за годы революции чувство эстетического наслаждения до былой степени накала, но приходилось довольствоваться и малым, революция постепенно шла на убыль, а когда гильотину убрали с Гревской площади, он словно осиротел, жизнь потянулась серая и пресная, а вино не смогло уже вернуть прежнюю остроту ощущений. Он увлекся входившим в моду абсентом, и последний довольно быстро довел его до атрофии мышц и отказа почек…

…Густав был агентом тайной полиции Австро-Венгерской монархии, мелкой сошкой, всю свою жизнь положившим на ревностное служение династии Габсбургов. Но до больших чинов не дослужился, а жизнь уже подходила к концу, и давно уже юношеские пылкие мечты о великих свершениях сменились рутинной тягомотиной и всепоглощающей, ничем не прошибаемой скукой. В нынешнем, 1912 году он мечтал лишь о скорейшем наступлении года следующего, когда можно будет уйти в отставку с приличным пенсионом за выслугу лет. Тоже скука, но не надо будет, по крайней мере, и в зной, и в холод таскаться по улицам, выслеживая разный сброд, и выполнять задания, в которых давно уже он не видел ни смысла, ни интереса. Впрочем, начальство, учитывая его годы, в последнее время давало ему поручения не слишком обременительные. Вот сейчас он пас одного русского революционера, находящегося в Вене проездом. Чистая формальность — ведь ясно же, что не будет революционер, разыскиваемый полицией собственной страны, светиться, участвуя в противозаконных акциях в соседнем государстве. Однако выявить его связи, конечно же, нелишне. Да и тот факт, что остановился он в доме одного российского эмигранта в непосредственной близости от дворца императора, тоже настораживает…

И вот Густав сидит за столиком открытого кафе на Рингштрассе, не спеша цедит молоко из высокого стакана (самое дешевое из того, что здесь подают, и единственное, что не вредит его желудку), курит трубку, делает вид, что увлеченно штудирует эзотерический журнальчик «Остара», и время от времени скашивает глаза на соседний столик, где его поднадзорный, желтоглазый брюнет в возрасте Христа, с нормальным именем Иосиф, но совершенно непроизносимой фамилией Джугашвили, сидит, погруженный в какие-то свои мысли, и потягивает не то рейнское, не то мозельское.

Возможно, здесь назначена встреча.

Возможно, он кого-то ждет.

Густав тоже ждет, терпения ему не занимать, это одно из его профессиональных качеств. Заполняя ожидание, он цепким взглядом окидывает кафе, подмечая детали окружения, которые, благодаря фотографической памяти, он сможет припомнить и много лет спустя. Если понадобится, конечно. Это тоже профессиональное качество. Он отмечает, что кафе заполнено, за столиками практически нет свободных мест, однако никто не подсаживается к его подопечному, как будто вокруг него разлита аура неприступности. Чего-то чуждого или неприятного… Люди уходят, люди приходят, но к столику поднадзорного Йосси, как для краткости окрестил его Густав, никто не приближается. Потом внимание Густава привлекает появившийся в кафе молодой человек с бледным, костлявым лицом и острым носом, с нелепой, спадающей на лоб челкой, с голодным блеском в глазах и в дешевом пиджачке. Весь из себя такой прозрачный. Под мышкой у молодого человека большая папка из твердого картона, из которой он извлекает несколько акварелей и принимается ходить от столика к столику, пытаясь всучить кому-нибудь из посетителей свои шедевры. Большинство сидящих за столиками отмахиваются не глядя, кто-то для приличия берет одну-другую акварель, разглядывает, качает головой и возвращает автору. Молодой человек знаком Густаву. Он не раз видел его на заседаниях разных оккультных обществ и на спиритических сеансах Эрнста Пречше. Разумеется, Густав посещал эти сборища по служебной надобности, однако при этом сам незаметно заразился оккультными идеями, поверил в астральный мир и реинкарнацию. Не так, чтобы стал восторженным мистиком, но поверил. А вот этот юный художник, тот всему мистическому внимал с расширенными блестящими глазами и, казалось, временами впадал в транс. Однако как же его зовут? Ай, плохо! Ведь хваленая память Густава должна в тот же миг выдать имя, фамилию и прочие сведения, а вот нет… молчит… Да, пора, пора на покой…

Тем временем молодой человек смог-таки всучить кому-то одну из своих картинок, на которых, как знал Густав, он чаще всего изображал фасады старинных венских домов и дворцов. Художник тут же спрятал остальные акварели в папку, подошел к стойке, заказал большую чашку кофе и бутерброд, огляделся в поисках свободного места. Интересно… и куда же он?… А-а, прямо к столику поднадзорного Йосси, который все так же не спеша потягивает свое вино.

Густав насторожился. Случайность? Или?… Да нет, ерунда. Что общего может быть у заезжего революционера, и на каторге сидевшего, и в терактах участвовавшего, человека жесткого и практичного, с нищим художником-оккультистом? Молодой человек тем временем наклонился к подопечному Йосси, что-то спросил — из-за гула голосов в кафе слов не разобрать, — тот оторвался от своих дум, бросил на художника быстрый, оценивающий взгляд, сделал небрежный разрешающий жест и вернулся к своим мыслям и своему вину. Художник приставил папку к ножке стола, присел на стул и с жадностью набросился на бутерброд и кофе. Быстро покончил и с тем, и с другим, но уходить не спешил, а продолжал сидеть за столиком, только слегка расслабился и откинулся на высокую спинку стула. Густав поверх страниц журнала внимательно следил за обоими. Завяжется ли между ними беседа? Может, они попытаются незаметно что-то передать друг другу? Но нет, нет… Наметанный глаз и интуиция старого сыщика подсказывали, что между этими двумя нет никакой связи. Сидят себе, думая каждый о чем-то своем, Лишь временами косятся друг на друга, как это делают незнакомые люди, случайно вынужденные делить ограниченное пространство. Вот наконец молодой человек глубоко вздохнул и поднялся из-за стола, сделав это довольно неловко. Столик пошатнулся, и поднадзорному Йосси пришлось подхватить стакан, чтобы вино не расплескалось. Он метнул в художника яростный взгляд желтых тигриных глаз. Но, услышав в ответ робкое «энтшульдиген», лишь пожал плечами и отвернулся. Молодой человек подхватил свою папку с рисунками и поспешил прочь. Только сейчас из глубин памяти Густава выплыло его имя — Адольф Шикльгрубер. Нет, конечно же, нет — смешно даже предполагать, что между этими двумя может быть что-то общее…

Густав вышел на пенсию в следующем году, но заслуженным покоем наслаждался недолго — старая, запущенная болезнь желудка свела-таки его в могилу. Умирая, он надеялся, что места и времена, в которых ему суждено будет возродиться к новой жизни, будут более зрелищными и интересными, чем родимая буржуазно-пристойная и до неприличия скучная Вена…

…стоя в толпе под красными знаменами, он, затаив дыхание, слушал выступление вождя сознательных пролетарских и солдатских масс Владимира Ульянова с броневика…

…стоя в толпе под бело-сине-красными триколорами, восторженно аплодировал выступлению президента РСФСР Бориса Ельцина с бронетранспортера…

…стоя в толпе под черно-желто-белыми триколорами, криками ликования приветствовал выступление генерала Александра Бушкова с армейского ховеркрафта…

…под конец он просыпается в отсеке-пенале на 98 этаже стоэтажного двеллинга-обиталища и, поскольку его жизнь протекает в трех разных плоскостях-измерениях — сон, реал, виртуал, — то, как обычно, при переходе из одного модуса бытия в другой он испытывает некоторую потерю ориентации. А сообразив, в какой реальности находится, со вздохом включается в обязательную рутину дня. Сначала — умыться в крошечном совмещенном санузле. Затем, налепив на все тело медицинские датчики, полчаса попотеть на тренажере, задавая нагрузку на все органы и части тела. Без этого не будешь допущен ни к завтраку, ни к работе, ни к последующему заслуженному отдыху. После тренажера снова санузел и душ. В окошко распределителя в крошечной кухне-прихожей, дверь которой выходит в общий коридор этажа, вываливается пакет с завтраком. Разогреть в микроволновке. После завтрака можно минут пять постоять у единственного в пенале окна, созерцая открывающийся вид, городской, так сказать, пейзаж, любоваться которым может лишь полный идиот, поскольку прямо перед его окном находится, заслоняя весь обзор, другое такое же стоэтажное обиталище. Но по расписанию положено стоять у окна, и он стоит, зная, что все 40 ООО жителей его двеллинга делают то же самое и что у каждого окна обиталища напротив тоже стоит проживающая там единица и пялится на его здание. Хорошо хоть этаж высокий и небо видно, там все же бывает какое-то разнообразие.

Все, пятиминутка умиротворенного расслабления после завтрака завершена, теперь за работу. Нейрошлем надеть, шунты активировать, войти в Сеть. Просмотр меню заданий на сегодня. Вздохнуть и с головой погрузиться в каждодневную рутину — селекция и структурирование конструктов, сращивание и, наоборот, разделение семантических ядер мнемофайлов, латание вызванных вирусами пробоин, выявление паразитных анклавов… Разумеется, с перерывами для выполнения коротких гимнастических комплексов и рутинными размышлениями о своей горестной участи, ведь некоторые его коллеги по воспиталищу смогли заполучить работу в реале — ремонтниками, электриками… из его группы даже один сантехник вышел.

Стандартные действия, стандартные, пустые, не имеющие никаких последствий мысли…

Но вот обязаловка закончена, сегодняшние задания выполнены, обед съеден, и наступает момент священнодействия, момент, когда наконец не за него решают и выбирают, а решает и выбирает он сам. Перед его глазами проплывают разделы и подразделы меню виртуальных реальностей и связанных с ними игр. С фантастикой и мистикой он решил сегодня не связываться — ему хотелось экшена на каком-нибудь историческом фоне и с элементами эротики (мог себе позволить — секс-квота на месяц еще не выбрана, поэтому лучше надеть специальный латексный памперс с многочисленными датчиками обратной связи на эрогенных зонах и с приемником спермы). Только вот какую эпоху выбрать? Он просматривал списки: Древний Египет, Рим, Иудея, шумеры, Вавилон, Океания, империя инков, древнекитайские империи и династии…

В поле зрения вплывает название «Неолит». Что-то новенькое. Он заинтересованно активировал аннотацию. Та была более чем лапидарной: «Охота на мамонтов, миграция стойбищ, пиры, пляски у костров».

Ладно. Пойдет. Этого он еще не пробовал. Он решительно фиксирует свой выбор и проваливается в виртуал…

…охотник Иканга уселся на траву и помотал головой, отделываясь от ярких и непонятных видений, не зацепившихся за его память, уже ускользающих, тающих и бледнеющих, оставивших после себя лишь воспоминание о том, что он, Иканга, пережил что-то важное и значительное…

Охотник быстро вскочил на ноги и бегом припустил по склону утеса к кострам, вокруг которых соплеменники предвкушали начало радостного пира…

КРИТИКА

Глеб Елисеев Генераторы иллюзий

Редко, но бывает: тема основательно отработана литераторами, а устоявшегося определения её так и не появилось. Именно это и произошло с понятием «виртуальная реальность». Критик со свойственной ему скрупулезностью попытался восполнить существующий пробел, занявшись анатомией популярного направления фантастики.

Первым термин «виртуальная реальность» употребил известный компьютерный специалист Джейрон Ланье в 1981 году, основываясь на понятии «виртуальность», использованном Теодором Нельсоном в статье «Interactive Systems and the Design of Virtuality» (1980). В фантастической же литературе словосочетание впервые «засветилось» в 1982-м на страницах романа «Мандала Иуды» австралийца Дэмьена Бродерика. После этого понятие «виртуальность» читательские массы стали упорно связывать с компьютерной проблематикой, а фантастоведы — с движением киберпанков.

А между тем идеи виртуальных миров издавна существовали в литературе.

Возможно, первыми историями о виртуальности стали рассказы европейских хронистов о царстве Хасана ибн Сабаха, легендарного Старца горы, главы мусульманской секты исмаилитов. По преданию, этот вождь беспощадных наемных убийц-ассасинов вербовал новых членов секты, приглашая их в замок Аламаут, на севере Ирана. Там будущим рабам Старца горы подмешивали в еду гашиш, и они «просыпались» в мусульманском раю, среди обворожительных гурий. И главное, как уверяли европейские хронисты, ощущения, которые испытывали ассасины в этом наркотическом эдеме, ничем не отличались от реальных. После того как одурманенные гашишем приходили в себя, они были готовы исполнить любое приказание Старца, лишь бы получить возможность вернуться назад, в этот волшебный парадиз.

К проблемам виртуальности, только уже не уголовно-исторического, а онтологического характера, имеет отношение и одно из важнейших направлений философии в принципе — так называемый «субъективный идеализм». Ведь главная проблема, которой посвящены размышления епископа Беркли или Дэвида Юма: «Существует ли наш мир на самом деле или он является только продуктом воображения?». «Барьер чувств» — понимание того, что мы воспринимаем окружающее нас через неизбежный фильтр зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания — порождал у мыслителей подозрения в возможной принципиальной неполноценности наших органов чувств.

На размышления об особой реальности, в большей степени зависящей от нашего мозга, нежели от внешнего мира, наводило и поведение душевнобольных. Легко отправлял человека в виртуальные миры и наркотический транс, о чем неоднократно писали литераторы в произведениях, находящихся у самых границ континента фантастики (Т. де Куинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», О.Хаксли «Двери восприятия»).

И ясно, что идея пластичного мира, целиком зависящего от воли человека, мира, где можно стать неким «мини-Богом», получив эрзац всемогущества, не могла не привлечь внимания писателей-фантастов.

По способу осуществления господства над реальностью литературные произведения о виртуальных мирах более или менее четко делятся на три группы:

1. Аппаратная виртуальность, когда герой создает иной, ложный, вторичный мир (или проникает туда) при помощи неких механических приборов. В сущности, все произведения о вторичных мирах, сгенерированных компьютерами, относятся к текстам аппаратной виртуальности.

2. Медикаментозная виртуальность, где герой оказывается в ином, внешне столь же реальном мире при помощи химических препаратов.

3. Волевая виртуальность, в которой герой умеет переходить из нашего мира в другой, созданный его воображением, либо он просто подчиняет своим желаниям наш мир, который тогда оказывается не более чем иллюзией, разновидностью виртуального пространства.

В любом случае виртуальность мира предполагает его податливость, его зависимость от воли человека. Поэтому на самом деле не важно, как мы изменяем ложную реальность — приняв ли таблетку, подключив ли особую программу или просто сконцентрировавшись.

Здесь, правда, следует обратить внимание на одну тонкость, связанную с разделением двух НФ-тем — виртуальной реальности и параллельных миров. В произведениях о параллельных мирах всегда подразумевается, что эти миры существуют на самом деле, что они столь же реальны, как и наша планета. И даже если подобные реальности не равноценны (например, замок Ам-бер и его отражения в «Янтарных хрониках» Р.Желязны), все равно это разница между оригиналом и множеством копий. В текстах же о виртуальной реальности подразумевается, что существует только одна истинная реальность, а все остальные — просто обман чувств, вызванный при помощи различных ухищрений. Главная интрига большинства таких произведений строится вокруг осознания героем того, что он существует в ложной реальности, что он жертва заговора или изощренного обмана, которые вырвали его из единственно правильного, подлинного мира.

Представление о реальности в сочинениях, описывающих виртуальные миры, оказывается близко к восприятию мира индуистами или буддистами. Окружающий мир в такой ситуации выглядит иллюзией, «майей», говоря словами представителей восточных религий, или «сложнонаведенной галлюцинацией», если использовать термин братьев Стругацких. И хорошо, если за этим «покрывалом Исиды» находится некая другая, истинная реальность, «внутренняя Монголия» из романа В.Пелевина «Чапаев и пустота». А если там нет ничего? Если существуют только бесконечные иллюзии — одинаково подлинные и одновременно столь же одинаково ложные? (Тот же роман Пелевина допускает и такое прочтение событий, происходящих с главными персонажами.) Впрочем, обычно фантасты не позволяют себе слишком уж заигрываться в метафизические игры.

Главную проблему восприятия человеком виртуальной реальности четко сформулировал С.Лем в далеком 1970 году в монографии «Фантастика и футурология»: «Фантоматика — если учитывать лишь ее функцию маскировки, иллюзии действительности — отличается такой специфической особенностью, что неизбежно устраняет различия между «лицом» и «маской».

А самая значительная опасность, какая грозит героям произведений о виртуальности — это не осознание ими ложности окружающего мира, а понимание того, что они сами — тоже иллюзия. Об этой угрозе прекрасно написал еще в 1960 году Ф.Лейбер в рассказе «Марианна». Здесь героиня истории об аппаратной виртуальности, постепенно уничтожая иллюзию окружающего мира, доходит до логического конца — осознания собственной иллюзорности. И она нажимает на пульте управления кнопку-ликвидатор «Марианна».

Впрочем, даже столь решительный эксперимент не дает возможности герою выяснить: в истинном или ложном мире он существовал? Будет ли считаться самоубийством самоуничтожение сложной компьютерной программы, внезапно осознавшей себя индивидуумом? Единого ответа на этот вопрос НФ не дает…

Между тем миром и этим

Самым последовательным «популяризатором» идеи виртуальности окружающего мира был Ф.К.Дик. Писатель говорит об иллюзорности окружающего даже в романе «Человек в Высоком замке», внешне относящемся к жанру «альтернативной истории». Один из главных героев, японец Тагоми, медитируя над ювелирным украшением, не столько переносится в параллельную (нашу) реальность, сколько фактически создает ее. А весь пафос финальной речи героини книги Джулианы Фринк сводится к тому, что Земля, где во второй мировой войне победили Германия и Япония, — это просто общая галлюцинация человечества, виртуальность, которая может быть рассеяна усилием воли людей, готовых поверить в иную версию истории.

Дик испробовал самые разные версии создания виртуальных миров, и в наименьшей степени его привлекала механическая виртуальность, та ее версия, что процветает в современных НФ-романах благодаря своей якобы научности. Для классика американской фантастики аппаратная виртуальность — недостаточно полноценная. Она если и используется в его книгах, то не в качестве идеи, движущей сюжет, а в виде элемента антуража. Например, в романе «Мечтают ли андроиды об электроовцах» при помощи аппарата «эмпатоскопа» персонажи погружаются в псевдорелигиозные галлюцинации. Так, Ф.К.Дик еще в 1968 году совершенно случайно сумел предвосхитить категориальную эволюцию идей виртуальности в НФ — от философской проблемы к части антуража.

Ф.Дик предпочел обратиться к двум путям, еще раньше проторенным европейскими философами и литераторами: создать новый мир можно либо используя наркотические средства, либо изменив собственное сознание, «принудительно» став сумасшедшим (впрочем, чаще всего в диковских романах соединяются оба пути). При помощи наркотических веществ персонажи писателя создают виртуальные миры, ничем не отличающиеся от истинного, как в романах «Убик» и «Три стигмата Палмера Элдрича»; мир, пластично изменяющийся по воле безумцев, изображен в романах «Кланы Альфанской Луны» и «Марсианский провал во времени». Хроника распада реальности, вторжения виртуальных, галлюцинаторных элементов в обычную жизнь представлена в романе «Помутнение», где главный герой как бы сочетает оба пути «уничтожения истинного мира»: начав с употребления наркотиков, он заканчивает полнейшим безумием.

Параллельно с Диком идею виртуальности глубоко и последовательно изучил и отразил в своих книгах С.Лем. Задолго до возникновения словосочетания «виртуальная реальность», Лем, по большому счету, не только открыл, но и закрыл эту тему. Он даже предложил собственный неологизм для описания этого явления — «фантоматика». Подробно польский писатель изложил это в футурологическом исследовании «Сумма технологии» еще в 1962 году. Главным же литературным произведением о виртуальной реальности у Лема была и остается повесть «Футурологический конгресс», построенная на идее медикаментозной виртуальности. Читатели наверняка хорошо помнят историю о том, как некие террористы распылили галлюциногены на съезде футурологов, где принял участие и самый известный лемовский герой — «звездопроходец и почетный доктор университетов Обеих Медведиц» Йон Тихий. Спасенный полицией и укрытый в канализации под отелем «Хилтон» Тихий галлюцинирует, видя картины будущего, где фантоматика стала образом жизни. И именно в этой повести польский фантаст ставит основной вопрос всех сочинений о виртуальности: «Где же находится истинная реальность? До какой степени можно сдирать шелуху иллюзий, обнаруживая, что каждая предшествующая «реальность» была только реальностью в кавычках?». Тихий стал главным героем и тех произведений Лема, где отрабатывались разные сценарии аппаратной виртуальности. В части первой «Из воспоминаний Йона Тихого» любимый персонаж фантаста знакомится с профессором Коркораном, создавшим внутри электронных машин несколько искусственных личностей, пребывающих в виртуальных мирах. А в вышедшем в 1996 году «Последнем путешествии Йона Тихого» «великий звездопроходец» был вынужден бежать с Земли, не вынеся существования в полностью фантоматизированном обществе.

Да и теперь С.Лем, правда, уже в публицистических статьях, пишет об опасностях виртуализации жизни. Кстати, надо отдать должное старому упрямцу — для лучшего понимания своих тезисов он использует термин «виртуальная реальность», но в скобках все так же упорно ставит собственный словесный конструкт «фантоматика».

Однако обычно, в отличие от Дика и Лема, фантасты чаще обращались к рассмотрению не всей проблемы в целом, а к описаниям отдельных разновидностей виртуальности. При этом меньше НФ-произведений создано о виртуальностях волевой и медикаментозной — видимо, потому, что такие тексты часто воспринимаются просто как описания болезненных состояний, галлюцинаций или кошмаров.

Например, таким виртуальным миром оказывается реальность, порожденная бредом умирающего от тифа солдата в романе Я.Вайсса «Дом в тысячу этажей». Это не только один из самых ранних примеров «галлюцинаторной виртуальности», но и один из наиболее запоминающихся. Умирающий от тифа солдат создает в своем воображении гигантское здание, которым правит зловещий диктатор Огисфер Муллер. Главный герой предпринимает колоссальные усилия по борьбе с диктатором, не понимая, что все вокруг не более чем плод его воображения.

Литературно-изощренную картину медикаментозной виртуальности дал Б.Олдисс в знаменитом романе «Босиком в голове». Европа, пережившая бомбардировку галлюциногенами, осуществленную ВВС Кувейта, теперь живет в условиях разлагающейся реальности. Простым обывателям трудно понять, где начинается явь, а где галлюцинации, а своеобразный мессия новых «галлюциногенных» времен Колин Чартерис вообще призывает отказаться от разделения реальностей.

Самое же впечатляющее описание виртуальных миров и немеханических способов их создания сделал не научный фантаст. Это был человек, книги которого литературоведы даже не знают, как классифицировать: то ли это мистические романы, то ли некие религиозные тексты. Речь идет, разумеется, о произведениях Карлоса Кастанеды (кстати, одна из этих книг символично называется «Отдельная реальность»). Тексты Кастанеды — это, конечно же, талантливая литературная мистификация, основанная вовсе не на идеях мексиканских индейцев, а на построениях европейских философов-идеалистов. Вполне в духе епископа Беркли, автор предлагает воспринимать наш мир как коллективную галлюцинацию или некую виртуальную реальность. Осознание виртуальности нашего мира делает мистика господином окружающего — он оказывается способен изменять свое тело, встречаться с невидимыми существами, путешествовать по иным мирам. Проблема реальности или нереальности подобных путешествий в книгах Кастанеды снимаетря за счет того, что писатель фактически ставит знак равенства между идеями «реальности» и «виртуальности», утверждая, что у нас нет никакой возможности отличить одну от другой. Сходную мысль о виртуальной основе нашего мира, целиком зависящей от позиции человека, от его готовности воспринять окружающее как нечто пластичное, провозгласил и другой американский писатель-мистик — Ричард Бах в романе «Иллюзии». Его главный герой, «мессия» Дональд Шимода, пришел к людям с вестью о принципиальной виртуальности нашего мира, о его зависимости от нашей воли и нашего воображения.

В поисках реальности

Описание аппаратной виртуальности всегда было более сложным, потому что до компьютерной революции конца XX века слишком много сил уходило на выдумывание основ прибора, создающего иллюзию реальности. Хотя о таких механизмах, генерирующих правдоподобные образы внешнего мира, писали еще О.Хаксли в «Прекрасном новом мире» и А.Кларк в романе «Против прихода ночи».

Отличный пример докомпьютерной аппаратной виртуальности дал Ф.Пол в знаменитом рассказе «Туннель под миром». Главный герой произведения постепенно начинает подозревать, что вокруг него простирается «ненастоящий» мир; он предпринимает различные усилия по разоблачению иллюзии, побеждает, но эта победа оказывается пирровой. Герой узнает, что его сознание помещено в тело миниатюрного робота, а искусно сконструированная модель его родного городка расположена на столе в лаборатории. И потерпевшему поражение правдолюбцу только и остается, что погрузиться вновь в аппаратную иллюзию виртуального мира.

Известный роман «Серое вещество» об аппаратной компьютерной реальности написал У.Хьорсберг. В его книге мозги всех людей, выживших после ядерной войны, были помещены в механические агрегаты, создающие полноценную иллюзию реального мира. Р.Желязны в романе «Повелитель снов» обратился к идее создания виртуальности при помощи как медикаментов, так и аппаратуры. Одновременно именно этот роман стал грозным предостережением всем, кто способен слишком хорошо войти в роль хозяина собственной «карманной вселенной».

До эпохи киберпанка с наиболее подробным описанием аппаратной виртуальности выступил Д.Гэллоуи в романе «Симулякрон-3» (книга также выходила под названием «Мир-подделка», с использованием современного компьютерного антуража в 90-е годы XX века на базе романа был снят фильм «Тринадцатый этаж»). «Симулякрон-3» впечатляет этаким спокойно-наивным отношением к проблеме виртуальности. Да, главный герой, работающий над созданием виртуального мира, обнаруживает, что сам живет в мире, смоделированном компьютером. Однако едва персонаж пробивается в якобы объективный мир, он сразу принимает его и успокаивается, не задавая самого главного и принципиального вопроса: «А не является ли фальшивкой и этот мир?». Сам фантаст, кстати, иронично намекает в тексте на такую возможность.

Интересную версию виртуального мира предложил болгарский фантаст Л.Николов в повести «Червь на холодном ветру». Там идея искусственно созданной реальности оказывается связанной с темой стихийно возникшего искусственного интеллекта. Главный герой Николова преодолевает целый комплекс виртуальных миров, прежде чем осознает, что сам он — всего лишь персонаж телевизионной драмы, а столь правдоподобно выглядящие миры — только иные телевизионные передачи.

О виртуальных реальностях писали также Фред Саберхаген, Хью Уолкер, Джиллиан Рубинштейн, Ким Ньюман и многие другие.

В отечественной фантастике советского времени также были созданы интересные образцы виртуальных миров. Самыми запоминающимися, пожалуй, оказались «миражи реальности», которые творили инопланетяне («розовые облака») в романе С. и А.Абрамовых «Пришельцы ниоткуда». Созданные пришельцами «модели» людей, зданий и даже городов выглядели настолько правдоподобными, что отличить их от подлинников было почти невозможно. Однако герои Абрамовых предпочли не мучиться философскими вопросами о материальности или нематериальности «биоголемов», а активно действовать, пытаясь вступить в контакт с инопланетянами.

В рассказе И.Варшавского «Побег» виртуальное пространство создано для подавления, оно поставлено на службу тоталитарному, диктаторскому режиму. Синтез приемов медикаментозной и аппаратной виртуальности («излучатели пси-поля») используют для медленного умерщвления заключенных беспощадные и хладнокровные палачи-медики, весьма напоминающие своих коллег из нацистских «лагерей смерти».

Есть и другие примеры, но в целом тема виртуальных миров оказалась в СССР маловостребованной — то ли отечественные фантасты быстро увидели ее ограниченность, то ли цензура «косо» смотрела на конструкции, разрушающие материалистические установки советского мировоззрения.

Умирающая идея?

К началу 80-х годов XX века идея виртуальности перешла из раздела актуальных концепций НФ в раздел второстепенных компонентов. Поэтому и реанимация проблем виртуальности в конце XX века была вызвана извне — благодаря начавшейся компьютерной революции — и оказалась достаточно случайной. Своим возрождением тема обязана киберпанку, который сумел представить в литературе наиболее правдоподобное и приемлемое для читателей воплощение аппаратной виртуальности. Воплощение при помощи современных технических средств — например, компьютера. Однако нельзя считать, что авторы киберпанка сознательно спровоцировали оживление интереса к виртуальности. В их книгах она важна только как поле действия главных героев или место проявления загадочных феноменов; персонажи с самого начала знают, где реальность, а где иллюзия, и действуют, сообразуясь с правилами поведения, принятыми в рамках этой иллюзии. В последнем случае к новейшим произведениям о виртуальной реальности оказываются ближе тексты, рассказывающие или упоминающие о новых формах телевизионного искусства будущего (например, «Онирофильм» Л.Альдани или «Возвращение со звезд» С.Лема).

Даже в главном культовом литературном произведении, связываемом с концептами виртуальности, в трилогии У.Гибсона («Нейромант», «Граф Ноль», «Мона Лиза овердрайв»), автор предпочитает рассуждать о киберпространстве как о некоем симбиозе Сети и виртуальной реальности. Американский писатель предпочитает не концентрироваться на идее личного виртуального пространства, видимо, полагая, что на эту тему достаточно много писали фантасты до него. Для Гибсона куда важнее и интереснее теория искусственного интеллекта, возникшего в мировой компьютерной сети. Вообще, неразрывная связь идеи виртуальности с киберпанковской литературой не более чем распространенный миф, обусловленный тем, что журналисты провозгласили фильм «Матрица» братьев Вачовски «классическим произведением киберпанка в кинематографе»[9].

«Матрица» и целый ряд подобных ей фильмов, спекулирующих на мысли о неразличимости истинной и ложной реальности, спровоцировали самый последний по времени всплеск интереса к виртуальности. Однако этот всплеск вызван исключительно техническим совершенством спецэффектов в такого рода блокбастерах. Ничего нового, с точки зрения идей или концепций, эти кинофильмы не принесли.

В современной западной НФ тема виртуальности, кажется, отошла на второй план, стала элементом антуража. В отечественной же еще продолжает оставаться «на плаву». Но последними, кому удалось построить на этом фундаменте полноценные и объемные произведения, были С.Лукьяненко с трилогией о виртуальном городе Диптауне «Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Прозрачные витражи» и Владимир Васильев с дилогией «Сердца и моторы» («Абордаж в киберспейсе») и «Горячий старт». Более поздние опыты других писателей выглядели уже «повторением пройденного».

Сейчас в НФ тема виртуального мира чаще всплывает в качестве обязательного и тривиального элемента будущего: ну, как бы без этого обойтись невозможно. Предполагается, что в будущем аппаратура для производства виртуальных миров окажется столь же привычной, как сейчас компьютер. К примеру, в рассказе Д.Володихина «Твердыня Роз» используется старый трюк с виртуальными образами людей, за которыми скрыта дурная реальность (об этом писал, как мы помним, еще Лем в «Футурологическом конгрессе»). Однако для российского фантаста эта идея «виртуального обмана» вовсе не важна. Для него главное — осудить то общество гиперпотребления, которое сложилось на планете Совершенство. И даже те российские авторы, которых считают корифеями отечественного киберпанка, больше интересуются не виртуальными мирами, а другими темами, связанными с компьютерной проблематикой.

Однако эта тема вновь может оказаться в центре внимания фантастов — как только техническое развитие человечества в очередной раз вызовет новые надежды и опасения всеобщей фантоматизации жизни, возникновения полной иллюзии реальности.

МНЕНИЕ

Экспертиза темы

По мнению автора, со времен Дика тема виртуальной реальности отработана во всех деталях, и к сегодняшнему дню вроде бы сказать здесь нечего. И все-таки фантасты по-прежнему регулярно обращаются к этой теме. Чем же «виртуалка» так привлекательна для фантаста? Этот вопрос мы адресовали писателям, знающим о ней не понаслышке.

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО:

Как ни пародоксально это звучит, но «виртуалка» для фантаста привлекательна тем же самым, что и фантастика вообще — свободой действия. Даже в фантастике существуют определенные табу и ограничения, которые автор накладывает на себя более или менее добровольно. Есть вещи, которые положительный (!) герой не будет делать по определению: стрелять направо и налево без разбора, изменять любимой, воровать и грабить. Есть вещи, которые герой не может делать в рамках нашей реальности, без чрезмерного усложнения произведения: менять обличье, летать, растворяться в воздухе, телепортировать и т. д.

Виртуальность снимает эти ограничения. Герой может стрелять без предупреждения, поскольку и он, и читатель знают — никто на самом деле не погибнет. Герой может исчезнуть в одной точке мира и появиться в другой — это понятно без объяснений любому пользователю интернета.

В общем, по большому счету, «виртуалка» снимает последние ограничения у писателя, и без того вольного в своих фантазиях. Она позволяет говорить на вечные темы свободы и ответственности максимально прямо, конструируя любые ситуации.

Никаких других достоинств, на мой взгляд, у «виртуалки» нет.

Юрий БУРНОСОВ:

Я поддерживаю точку зрения кого-то из неофилософов по поводу того, что привлекательность виртуальных миров скорее штука психологическая, нежели технологическая или, скажем, эстетическая. В том числе — и даже, наверное, особенно! — для писателя-фантаста. Но это для хорошего писателя, очень хорошего, каковых у нас омерзительно мало.

Разумеется, есть сонм авторов (нравится мне термин МТА — «молодой талантливый автор»), для которых «виртуалка» — легкий способ написать текст. Не нужно играть в демиургов, заниматься миропостроением: «Матрицу» все смотрели, Дика-Гибсона-или-кого-там-еще все читали, потому и возделывать эту славную ниву легко и приятно. Отсюда проистекает беда: давно уже не читывал я мало-мальски пристойного отечественного фантастического произведения, как-то связанного с виртуальной реальностью. Чересчур много штампов, чересчур сильно влияние кинематографа (я бы куда спокойнее принял откровенное эпигонство в литературном плане)… При чтении не оставляет ощущение, что все это где-то уже встречал, что вот этот герой — Нео, этот — Морфеус, а вон тот в лучшем случае украден у Гибсона. Вторичность убивает. Насмерть.

«Виртуалка» у нас крепенько связана с киберпанком. Я в свое время, работая вместе с Виктором Косенковым под общим псевдонимом Виктор Бурцев, писал киберпанк: «Алмазные НЕРвы», «Алмазная реальность», «Алмазный дождь»… Правда, в «виртуалку» мы практически не окунались. Может, подсознательно боялись, может, еще что — говорю только за себя, у Виктора, не исключено, иные причины, более оформленные. Оно, наверное, и к лучшему. Чтобы хорошо написать об этом, нужно иметь определенный склад ума плюс, наверное, умение «погружаться» — самостоятельно ли, посредством ли какого-то допинга, это уже другой вопрос.

Я, кажется, несколько отошел от поставленного вопроса и пустился брюзжать, но именно это выражение брюзгливой скорби сопровождает меня, когда я читаю отечественных «виртуальных» авторов. Потому и окончательный диагноз прост: «виртуалка» не умирает, потому что легко пишется и хорошо продается.

Иван ПОПОВ (болгарский писатель-фантаст):

Действительно, одними только киберпанками BP замусолена до дыр. С другой же стороны, мотив космических путешествий вроде бы вообще давно должен был отойти в историю. Однако — нет, живехонек. Просто космос, звездолеты перестали быть самоцелью, став фоном для развития действия. То же самое произойдет (если еще не произошло) с BP: она превратится в набор стандартных приемов, в один из элементов НФ-окружения. Уже сегодня глупо акцентировать внимание на самой идее виртуальной реальности. Куда логичнее и перспективнее разрабатывать какие-то пограничные с ней темы. Да вот хотя бы один из вариантов BP — так называемая «расширенная реальность» (РР): это когда восприятие внешней реальности модифицируется разными компьютерными «агентами» (как удачно описал А.Тюрин в романе «Псих, или Танцы с Виртуэллой»). Интересно же: как РР изменит психику людей, ежедневно в ней барахтающихся? Быть может, этот «новый человек» будущего окажется, с точки зрения человека нынешнего, отъявленным психом? Конечно, тема эта в киберпанке уже поднималась (например, в рассказе «Spook» Стерлинга или в «Generation gap» Ч.Стросса), но актуальности своей она ничуть не утратила.

Примыкает к проблеме ВР и то, что я определяю как «организованная реальность» (ОР): ведь так называемая «реальность-1» (ее уже без кавычек-то и не пишут) в большей степени определяется нашими коллективными заблуждениями… Если вгрызться в вопрос, наверное, получится нечто вроде пелевинских текстов. А почему бы не углубить эту тему: как, скажем, функционирует отдел борьбы с оргреальностью или как нам ее реорганизовать и т. д. Может получиться что-то весьма интересное.

Владимир ВАСИЛЬЕВ:

Прежде всего, пока никто толком не может объяснить, что же это такое — виртуальная реальность? Интуитивно каждый это понимает, но объяснить точно — увы… На нынешнем уровне науки и техники она еще нереализована, поэтому наши представления о виртуальной реальности не лишены заблуждений. Как будут вести себя человеческие чувства, обманутые виртуальностью? Человек ведь дьявольски приспособляемое существо; известен эксперимент, когда люди, постоянно пользующиеся специальными очками, которые переворачивают картинку вверх тормашками, спустя какое-то время начинают видеть нормальную картинку. Их мозг адаптируется и корректирует зрительные образы. Не говорит ли это о том, что мозг заставит все-таки человеческие чувства «выглядывать» из виртуальности в реальность, а стало быть, полное погружение в виртуальность все-таки невозможно?

Писатели-фантасты пытаются смоделировать поведение людей в виртуальности — каждый по-своему. Именно оттого, что никто не знает правды, попытки описать виртуальность и не прекращаются. Каждый писатель представляет иллюзорные миры иначе, чем коллеги. И описывает иначе. Это как дорога к счастью: у каждого она своя, непохожая на прочие, да и не факт, что ведет она именно к счастью, а не куда-нибудь еще.

Вряд ли попытки описания виртуальной реальности прекратятся даже тогда, когда она наконец будет реализована в полном объеме. Неизвестно, что ждет нас там, но абсолютно ясно: после этого мы столкнемся с целым спектром новых проблем и загадок, которые сегодня просто не в состоянии вообразить.

Все в мире развивается по спирали: мы выходим на новый виток и сталкиваемся со старыми проблемами, владея более весомым багажом знаний. В случае с виртуальной реальностью это утверждение верно стократ — спираль уж очень небольшого диаметра и несемся мы по ней с крейсерской скоростью… простите, меня зовет компьютер, что-то ему от меня нужно. Продолжим в Сети…

КРИТИКА

Андрей Плеханов Левый глаз

Москва: ЭКСМО, 2005. — 448 с. (Серия «Русская фантастика»). 6100 экз.

Новая книга нижегородского фантаста представляет собой сборник, куда вошли четыре повести, одна из которых дала название сборнику, и несколько рассказов. Некоторые из них уже знакомы читателям «Если», поскольку впервые были опубликованы именно здесь: повесть «Душа Клауса Даффи» и едкий рассказ «3D-action в натуре» — о том, как криминальная братва переносит свои разборки в виртуальность.

Несмотря на то, что произведения сборника написаны в разное время, они производят впечатление единого целого, скрепленного общей идеей. Каждый текст — это выход в иную реальность, будь то дивной красоты роща, в которой резвятся сатиры («Левый глаз»), или сон о финансовом благополучии и достатке («Особенности русской ультразвуковой диагностики»), и одновременно это путь к себе, познание своего «я». Так, герои рассказов «Правильный диалог» и «Холст, свернутый в трубку» совершенно неожиданно для себя обнаруживают, что являются всего лишь плодом чьей-то фантазии, а роль их незавидна и второстепенна.

Мир, в котором живут герои Плеханова, легко узнаваем, поскольку это наша действительность, куда вторгается нечто ирреальное и необъяснимое. К примеру, доктор Мятликов, герой повести «Левый глаз», получает в наследство от совершенно незнакомого человека этот самый глаз, который дает своему владельцу возможность перемещаться в иную реальность, а узор на банальной кафельной плитке способен превратить идиота в кандидата наук («Узоры для умных и тупых»), или бывший музыкант, а ныне кладоискатель Дэн заключает договор с дьяволом («Золотая лоза»). Плеханов рисует портрет своего современника, который замотан жизнью, не в ладах с самим собой и от этого несчастен.

«Левый глаз» — подарок ценителям умных книг с острым сюжетом: эдакая вкусная смесь фантастики, мистики и психологической прозы.

Екатерина Кузнецова

Олег Кулагин Московский лабиринт

СПб.: Азбука, 2005. — 416 с. (Серия «Звездные врата» ). 4000 экз.

Роман Олега Кулагина относится к числу так называемых «сопротивленческих» текстов. В очередной раз обыгрывается ситуация, когда мир победившей глобализации включает в себя Россию, притом делает это весьма жесткими средствами, а в стране разворачивается отчаянная подпольная деятельность. Об этом успели написать Ник Перумов, Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Кирилл Бенедиктов и некоторые другие. Тему, что называется, уже «застолбили». Однако в романе Олега Кулагина имеются относительные новинки. Во-первых, роман заметно жестче всего написанного в этом ключе до настоящего времени. Автор нарушил негласное табу на атомные бомбардировки. Разрушен Кремль, искалеченный памятник Минину и Пожарскому на Красной площади заменен монументом академику Сахарову работы Шемякина, руины, ужасающие «зачистки» русских, грызня между разрозненными группировками партизан… Во-вторых, автор четко прописал царящий над картиной побоища мистический план — гораздо более важный, чем месилово, переходящее из кадра в кадр. Наконец, в-третьих, авторский текст прост, прям, «грубо, зримо» публицистичен; рыбаковского высокого философствования в нем нет.

В стилистическом отношении текст не блещет особенными достоинствами, а в композиционном напоминает гибрид пособия по партизанской войне в условиях мегаполиса и беллетризацию электронной игрушки DOOM po-moscowski. Но, во-первых, автор прекрасно отличает виртуал от реальности-1 и даже едко высмеивает геймеров, утративших способность подобного различения. И, во-вторых, многое искупает живое и сильное чувство человека, которому больно, когда больно народу. Да, кулагинский роман не причесан, дик, лишен признаков литературной «школы», но ведь и Великая Отечественная не была бы выиграна без ребят, которые погибали, прежде написав непричесанные стихи:

Я с детства не любил овал, Я с детства угол рисовал…

Дмитрий Володихин

Дэвид Брин Глина

Москва: АСТ — Люкс, 2005. — 622 с. Пер. с англ. С.Самуйлова. (Серия «Зарубежная фантастика» ). 5000 экз.

Технология импринтинга позволила переносить сознание человека в глиняные тела, имеющие ограниченный срок годности. И, как любая инновационная технология, эта — вызывает значительные необратимые изменения. Безработица и новые луддиты, немыслимые ранее ощущения и основанные на них пороки — лишь некоторые приметы такого общества.

Одной из мер, направленных на восстановление порядка в данном обществе, стала четкая цветовая дифференциация.

Серые копии предназначены для повседневной жизни, Белые — для чувственных наслаждений, Эбеновые — для интеллектуальной работы, а Зеленые — для рутинных дел вроде уборки и стрижки газона.

А вот Зеленому частному дитективу (от слова «дитто», обозначающего в романе керамического двойника человека) Альберту Моррису приходится идти по следам криминального таланта, гениального ученого и собственного исчезнувшего оригинала. Впрочем, в отличие от многих фантастических детективов, использующих фантастические элементы в качестве своеобразного декора для детективной интриги, в данной книге фантастика все-таки преобладает. А сюжетные перипетии ближе к финалу разворачиваются в масштабную картину душеспасения и богоискательства на научно-экспериментальной основе.

«Глина» Дэвида Брина — литературная попытка ответить на вопросы о том, как далеко могут простираться границы научного познания и подлежат ли научному изучению тайны душ человеческих (существование которых является важной сюжетной предпосылкой романа).

Дэвид Брин, написав увлекательный и неординарный роман, создал, в первую очередь, своеобразный гимн научному прогрессу. Возможно, оно и действенно как аргумент в защиту науки в условиях низложения научно-технической парадигмы общественного сознания, но как орудие нападения на теологические бастионы, конечно, пасует перед тертуллиановским постулатом: «Верую, ибо абсурдно».

Сергей Шикарев

Сергей Чекмаев Анафема

Москва: АСТ, 2005. — 336 с. (Серия «Звездный лабиринт»). 6000 экз.

Автор показывает двухслойность современной русской жизни: относительное благополучие среднего класса и под ним — бездна криминала. Наркотики, педофильские дома свиданий, лохотронные секты и т. д. Политическая элита пытается подключить к «исправлению нравов» Церковь. В результате учреждается организация, соединяющая под одной крышей священников, сыскарей, спецназовцев. Бойкие газетчики моментально придумывают ей звонкое неофициальное прозвище — «Анафема». Собственно, плоть романа в основном состоит из каскада историй об удачных расследованиях одной из групп «Анафемы», столкновениях ее сотрудников со всякого рода отморозками, спасении несчастных людей. И лишь в самом конце оказывается, что все предыдущие успехи — простая репетиция, а настоящий враг только-только решился явить свой лик.

Чекмаев взвешивает плюсы и минусы подобного нововведения в обществе наших дней. И демонстрирует в основном одобрительное отношение к нему. Наша НФ находится в состоянии, когда массовый почитатель позитивно относится к самым экстремальным вариантам «эскадронов смерти» — «смерша», выбраковщиков, бесобоев и т. п. Вопросов наподобие «а надо ли?» они уже ни у кого не вызывают…

У романа два очевидных недостатка: во-первых, если автор изготовился говорить на остросоциальные темы, не стоит декларативно извиняться на первой странице перед теми, кого он опасается задеть. Делаешь роман, так имей смелость отвечать за все, что написал! Судя по содержанию книги, извиняться автору не за что. Поэтому возникает мысль о довольно неуклюжем пиаровском ходе. Во-вторых, довольно значительный объем текста занимают информационные отступления: эти конфессии зародились тогда-то и там-то, а эти — здесь и по другому поводу… Есть и более профессиональные способы разгонять листаж. А в целом роман Сергея Чекмаева представляет собой мистико-приключенческое чтиво с четкой этической позицией.

Владимир Дмитров

Алексей Свиридов Магические штучки

Москва: АСТ — Люкс, 2005. — 441 с. (Серия «Звездный лабиринт» ). 7000 экз.

Тот редкий случай, когда рекламная аннотация на обложке («культовая», «искрометный», «увлекательная и оригинальная» и, наконец, «он… мог бы стать одним из лучших авторов отечественной фантастики, а стал ее легендой») абсолютно правдива. Свиридова представлять отечественному читателю нужды нет — «Звирьмарилион» и «Малый типовой набор…» фэны знают чуть ли не наизусть. Кстати, успехом своим эти внежанровые вещи во многом обязаны блистательной игре со стилями, чувству слова.

Всегда есть опасность, что такое чувство подобно «пассивному» музыкальному слуху распространяется только на чужие произведения. К Свиридову это не относилось. Он действительно был одаренным писателем (это стало понятно уже по выходу «Межмировой таможни»). В этом сборнике помимо вышеупомянутых пародий представлены очень серьезные вещи — странная «альтернативка» «10 минут за дверью» (1995), чья идея в чем-то перекликается с лукьяненковскими «Дозорами», мрачноватый боевик «Коридор между заборами» (1994–1997) и «военная» повесть «Сплошные вопросы» (2001–2002). Эта повесть, основанная на реальных воспоминаниях участника войны — деда Свиридова (он, кстати, выступает здесь одним из персонажей), сейчас кажется удивительно своевременной; война показана здесь без идеализации, жестко и правдиво; а упоминание «знаковых» имен (например, К.Симонова или редактора «Красной Звезды» Ортенберга) придает тексту почти документальную достоверность. Коллизия повести, как ни странно, сходна с «Эвакуатором» Д.Быкова — очень хороший человек неземного происхождения среди просто хороших, никаких и очень плохих людей, попавших в нечеловеческую ситуацию на сломе времен. А мимоходом высказанная главным героем известная идея философа Б.Диденко о том, что на земле существуют два вида людей — люди и нелюди, внешне ничем не отличимые друг от друга, — с биологической точки зрения абсурдна, но с какой-то более глубокой, сущностной, возможно, имеет право на существование…

Мария Галина

Кристофер Прист Гламур

Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2005. — 400 с. Пер. с англ. А.Токарева под ред. А.Ильина, Е.Шмидт. (Серия «Игра в классику» ). 4100 экз.

Кристофер Прист — признанный, известный, в том числе и у нас, мастер британской фантастики. Именно фантастики вообще — он успешно работал и в НФ, и в фэнтези (точнее, в том виде литературы, что проходит под маркой «фэнтези» в западной критике). Границы жанров и стойкость имиджа, кажется, никогда особо не заботили Приста. Вот и еще один пример. Наш читатель в этом случае оказывается в парадоксальной ситуации — «Гламур» представляется ему произведением «автора «Престижа», тогда как написан он еще в 1984 году, за одиннадцать лет до знаменитого романа. Впрочем, в таком представлении есть и известная логика: «Гламур» дважды перерабатывался писателем и последний раз уже после «Престижа» — в 1996 году.

Серийное название «Игра в классику» применительно к «Гламуру» как нельзя более подходит. Прист и впрямь играет — с жанром произведения, с читателем, с самой реальностью. Его тексты редко скатываются в популярный ныне абсурд. Но едва ли «на выходе» даже поклонник определит, какие именно события на страницах любого пристовского романа происходили «по-настоящему».

Что до жанра — здесь можно увидеть и просто психологический триллер, и фантастику, и философскую прозу. На таком стыке нередко рождаются ужастики — но это не тот случай. Если не считать признаком хоррора любимую Пристом тему бессилия сраженного амнезией человеческого разума.

«Гламур» и в самом деле начинается как психологический триллер о потере памяти. Но очень скоро обретает черты фэнтези о живущих рядом с нами таинственных обладателях «гламура» (вот еще опробованный прием Приста: вынести понятное, в общем-то, слово в заглавие и вволю наиграться его смыслами). Однако завершается роман для любителя фантастики парадоксально, а может, для кого-то даже и разочаровывающе. Впрочем, посмотрим. В мире Приста ни в чем нельзя быть уверенным.

Сергей Алексеев

Игорь Пронин Нашествие

СПб.: Азбука, 2005. — 384 с. (Серия «Звездные врата»). 4000 экз.

Цивилизация с крайне замедленным развитием получает от другой, радикально прогрессистской, «подарочек» в виде уголовщины с самыми тяжелыми статьями, настоящих человеко-зверей, перебрасываемых в параллельное пространство без шанса на возврат.

Местное население — существа хилые, с трудом могут противостоять натиску пришлых. И не только из-за физической слабости, но и по причинам этическим. В их обществе действуют весьма строгие нормы нравственности, убийство табуировано безусловно, да и весь быт пронизан незыблемыми традициями. Нападающие — люди прямо противоположного склада, не любят и не жалеют никого и ничего. У них один этический принцип: «Никаких этических принципов!». Человеческое зверье слегка цивилизуется и порождает «промежуточный вариант» — расу чрезвычайно мобильную, устремленную к развитию, к активной деятельности, однако способную внести упорядочивающий элемент в «человеческое общежитие». Золотая середина? Только уж больно жестока она, холодно и бесчеловечно жестока ко всем остальным…

Так что же представляет собой новый роман Игоря Пронина? В сущности, трактат по социальной философии, облаченный в одежды НФ-боевика (а баталовки там хватает). Автор не дает прямого ответа на поднятую проблему: что оптимально как основа для социального устройства? Но, кажется, общество Традиции вызывает у него симпатию. Сделать бы ему, обществу, только прививочку от пассивности и заторможенности…

Ах, как любопытно было бы увидеть схему, действующую в прямо противоположном направлении: этики-традиционалисты находят способ нанести ответный удар по Большому Миру Великих Железок. В рассказе Э.Геворкяна «Ладонь, обращенная к небу», напечатанном в «Если», показано, что подобные схемы принципиально осуществимы. И, кажется, возможность контрэкспансии Прониным не отвергается.

Сюжет косо срезан одним ударом авторского «ножа». Ожидаем «Нашествие-2»?

Дмитрий Володихин

КРУПНЫЙ ПЛАН

Жестокие игры Дмитрий Быков. «Эвакуатор». Вагриус.

Когда в 1989 году Александр Кабаков написал своего «Невозвращенца», описываемые там события еще казались совершеннейшей фантастикой, антиутопией. Когда в 2005 году Дмитрий Быков в «Эвакуаторе» описывает распад страны, задохнувшейся от исламистского террора и бессилия собственного правительства, и живописует гибель Москвы и москвичей, это всего лишь экстраполяция.

Гибель Москвы в природных или рукотворных катаклизмах уже описывал Веллер в своей «Б.Вавилонской» (в «Эвакуаторе» конкурирующей фирме отводится весьма ехидный пассаж). Тема действительно беспроигрышная — москвичи с тихим сладким ужасом будут зачитываться описаниями рухнувшего Черемушкинского рынка и ямы на месте станции метро «Комсомольская»; провинциалы с тайным злорадством будут наблюдать за самоистреблением «зажравшейся» Москвы (как прекрасно показано в том же «Эвакуаторе»). Впрочем, это всего лишь фон для главных событий: возможно, войны и затеваются для того, чтобы потом петь о них печальные песни, говорит один из героев романа.

Симпатичная Катька служит арт-дизайнером в нелюбимом журнале «Офис». У нее завязывается роман с не менее симпатичным сослуживцем Игорем. И вдруг, когда все начинает рушиться, выясняется, что сослуживец Игорь на самом-то деле пришелец, посланный с Альфы Козерога на Землю, чтобы эвакуировать лучших представителей человечества. На его усмотрение. Он предлагает Катьке улететь с ним. На его замечательную планету, где все совершенно по-другому. Но его тарелка (вернее, «лейка») может вместить только семь человек. Катьке предстоит выбрать еще пятерых. У нее муж и дочь. У мужа мама.

Герои романа упоминают об апокрифическом сюжете схождения Богородицы в ад. Возвращаясь, она может увести за собой каждого пятого грешника. А вот кого и как выбрать?

Был в свое время такой омерзительный тест: кого первым будешь спасать из горящего дома? Ребенка? Старика? Или просто того, кто оказался ближе? А если в этом доме горит твоя собственная семья? Как ты будешь выбирать самого любимого, ради которого можно пожертвовать остальными? Катьке предстоит пройти этот тест на практике. Как она его проходит (кстати, вполне достойно), можно выяснить, уже дочитав роман до половины. Дело, как выясняется, не только в этом.

«Жестокое время — жестокие игры, — понимающе говорит Катька. — Но я не хочу играть в спасение пяти».

Тем не менее приходится. Эта игра ей навязана, поскольку другой уже нет. Они ведь действительно играют. Вместе придумывают смешной инопланетный язык и «живые деньги» в виде зверьков, которые в ходу на планете Игоря. Вместе сочиняют песни и обычаи. Так может, это и впрямь просто игра? Тем более, что Игорь вроде бы когда-то был «повернут» на толкинизме.

На Альфе Козерога они все-таки побывают во второй части романа, постепенно из антиутопии превращающейся в сатиру, затем в притчу. И чем бы ни было это путешествие, героиня выходит из него обновленной. Теперь она готова не пассивно подчиняться событиям, а бороться, двигаться против течения (в финале романе есть такая, весьма символично выписанная сцена). Быть может, в этом и только в этом заключалась миссия Эвакуатора?

В последнее время у нас появилось несколько вполне мейнстримовских и все же фантастических романов, сразу завоевавших внимание читателя. «Нет» Горалик и Кузнецова или «Священная книга оборотня» Пелевина. Единственное, в чем можно упрекнуть эти высокопрофессиональные вещи — это в расчетливом «акупунктурном» давлении на болевые точки общества или психики. Авторы, не понаслышке знакомые с технологией рекламы, отлично знают, как и каким образом можно тронуть сердце читателя, шокировать его, выжать слезу… И прекрасно представляют свою аудиторию.

В данном случае самое любопытное, по-моему, это аудитория романа «Эвакуатор», его, как теперь модно говорить, «таргет-группа».

Героям романа в момент описываемых событий еще нет тридцати. Но все их любимые словечки, приколы и цитаты (наподобие знаменитого «Ури, где у него кнопка?») относятся к культовому багажу если не шестидесятников, то, по крайней мере, семидесятников. И умилительное упоминание подруги главной героини, муж которой — байдарочник, беспрестанно цитирующий братьев Стругацких, и сладостно-ностальгическая сцена с чтением старых писем рассчитаны именно на тех, еще вполне советских людей. И обостренная проблема морального выбора, и социальная сатира, и стиль, и язык — все заточено не под тридцатилетних, но под их старших товарищей по несчастью. Рискну предположить, что большинство восторженных отзывов о романе будет исходить от людей старше сорока лет. Возможно, потому, что для нынешних тридцатилетних, предпочитающих братьям Стругацким Чарлза Буковски, эти игры все же недостаточно жестоки.

Мария ГАЛИНА

КОНКУРС

Спасения не ждите!

В февральском номере «Если» мы уже познакомили вас с сетевым фантастическим конкурсом «Рваная грелка», который проводится два раза в год. Напоминаем его условия: рассказы на конкурс подаются анонимно, голосуют только сами участники, произведение по заданной теме должно быть написано за трое суток. На этот раз тему предложил бессменный член Творческого совета «Если» Владимир Дмитриевич Михайлов, и по его просьбе журнал вновь участвует в «Грелке».

ТЕМА: Спасения ждать неоткуда. ЗАДАЧА: Найти выход из смертельной ситуации совместно с существом (созданием), обладающим нечеловеческой логикой. УСЛОВИЕ: Конечное решение должно быть синтезом обоих типов мышления.

Произведения для публикации были отобраны самым демократичным способом: писатель Владимир Михайлов и главный редактор Александр Шалганов прочли двадцать рассказов-лидеров и назвали по пять лучших, на их взгляд, материалов. По уговору, претендовать на публикацию могли лишь работы, оказавшиеся сразу в двух списках. Таковыми стали рассказы «Коммуналка» и «Прошлой весной в Канзасе», которые и предлагаются вниманию наших читателей.

О нынешнем этапе конкурса рассказывает его координатор Вадим Нестеров:

«Девятый сетевой конкурс фантастических рассказов «Рваная грелка» выдался сложным. Во всех смыслах.

Прежде всего, на конкурсе началась смена поколений участников. Авторы, которые блистали на первых «Грелках», то ли устали, то ли наигрались: конкурс недосчитался многих «звездных» имен. Из постоянных участников в этот раз не играли Сергей Лукьяненко, Юлий Буркин, Юрий Бурносов и многие другие. Если же учесть, что на конкурс было подано порядка 550 рассказов более чем четырехсот авторов, то талантливым работам грозила реальная опасность затеряться в море графоманских текстов. Сразу же возник вопрос: а вытянет ли «молодая поросль» конкурс, будут ли на выходе хорошие рассказы?

Не внушало оптимизма и то обстоятельство, что тема, задача и условие конкурса были крайне сложными. В качестве арбитра, задающего тему, был приглашен наш старейший фантаст Владимир Михайлов. И, на мой взгляд, блестяще доказал, что с воображением у него по-прежнему все в порядке. Его предложения, с одной стороны, отсекали все возможные «заготовки», с другой — даже опытному автору надо было изрядно напрячься, чтобы соблюсти условия.

Как всегда, результаты конкурса вызвали шумные споры, и лишь один итог не оспаривал, кажется, никто: количество хороших рассказов было даже больше, чем обычно. Что, естественно, не может не радовать: похоже, скоро в нашей фантастике появятся новые яркие авторы. Впрочем, благодаря редакции «Если» у читателей журнала есть возможность по двум рассказам из числа победителей оценить уровень конкурса».

Александр Башкиров, Дмитрий Хомак Прошлой весной в Канзасе

1.

Чувак! — сказал Билли. — У меня потрясающая идея. Ну, не «чувак» — «dude». Билли был родом из Малибу. Он вырос на пляже. Он всегда и всем говорил «чувак». Если кто-то постоянно называет тебя чуваком, это страшно. Это очень заразно. Машинально отвечаешь тем же. Как-то раз Билли назвал «чуваком» учитель. Автоматически. В бакалейной лавке мистер Андерсон назвал чуваком мистера Торнтона. Это при том, что мистер Андерсон носил очки, а мистер Торнтон водил пикап!

И что бы вы думали? Мистер Торнтон сначала разбил мистеру Андерсону очки, а потом тоже назвал его чуваком!

«Какой я тебе чувак, чувак?!» Вот так-то.

Билли в Томорроу, штат Канзас (пятнадцать тысяч жителей), терпеть не могли.

— Чувак! — ответил я. — Я пытаюсь радио слушать.

— Даже не пытайся, чувак. Это KBZY. И диджей урод. Возьми лучше косячок.

— Не хочу косячок. Ну нету же других музыкальных станций! Одни спортивные и религиозные.

— Чертов Томорроу, — сказал Билли.

Ну, не «чертов»…

Билли отвечал Томорроу взаимностью.

— Так что у тебя за идея?

— Ты слышал об Эдварде Квине? Типа писателе?

— Билли, я ваши книжки с трудом читаю.

— Я понимаю, Майки, Толстоевский, все такое. Зато у этого Квина куча бабок. Знаешь, как он их тратит?

— И как же?

— Интересно. Как только Квин услышит какую-нибудь отвратительную радиостанцию, так тут же звонит, типа, своему менеджеру, покупает эту радиостанцию и заставляет ее играть… м-м… настоящий немецкий хэви-метал!

— «Раммштайн», что ли?

— Идиот!

— Ну и что?

— Если Квин услышит KBZY, он ее точно сразу купит! Диджея выгонит. И весь Томорроу будет слушать Metal Heart.

— Утопист. И потом, Квин, наверное, в Калифорнии живет.

— Нет, в штате Мэн. Морозит, типа, задницу.

— Ну и вот. Как он ее услышит?

— Чувак! Ты послушай! Я в Сети прочитал…

— В Сети, Билли?

— В Сети. Я все-таки серфер. В лучшем смысле этого слова! Ну так вот, прочитал: три года назад Квина попросили дать интервью по поводу «Затмения». Ну, помнишь такую киношку Дэнни Рубрика? И Квин, который терпеть не может летать, прыгнул в самолет и полетел к черту на рога только для того, чтобы, типа, сообщить корреспонденту, какой же все-таки гад этот Рубрик!

Ну, не «гад»…

— А вот если нам позвонить, типа, секретарю Квина, сказать, что мы из газеты и хотим взять у Квина интервью про то, типа, какой все-таки гад Дэнни Рубрик и насколько он, типа, не понимает светлый жанр хоррора? Квин прыгнет в самолет, полетит в Томорроу… А мы его тут встретим с радиоприемником.

— Билли, мы же на самом деле не из газеты. А они проверить могут.

— Чувак, у нас есть газета! Давай звони.

— «Завтра»? Ой, Билли, может не надо?

— Надо, чувак. Звони.

— Нет, чувак! Ты же знаешь, как она на меня, типа, смотрит!

— Ради такого дела! Звони. Родина ждет, чувак.

— Тебе легко говорить! У нее глаз косит.

Пенни… Больше всего она любила спиритические сеансы. И баскетбол. Пенни… Девочки из школы собирались у нее на уик-эндах, смотрели «Баффи» (в записи, разумеется) и мечтали стать ведьмами. Местные церкви, католическая и епископальная, девочек привлекали мало. Пенни исключили из Школы Христианского Наследия.

О, Пенни… А еще она писала про цветочные выставки.

Билли сказал, что я просто боюсь американских девочек, обозвал меня нехорошим словом и отвернулся.

— Сам такой, типа, — сказал я. — Мне нравятся американские девочки. Но нормальные американские девочки не забавляются с досками Уиджа!

— Чувак, Пенни на баскетболе с блокнотиком сидит. На трибуне. А нормальные американские девочки у площадки прыгают и перьями машут. Дуры. Звони давай.

Переубедить Билли мог разве что удар доской для серфинга. Желательно, по голове. Да и то, говорят, не всегда.

— Может, ее дома нет? — спросил я.

— Ни фига, Майки. Ее родители вместе с моими подались на концерт Брюса Спрингстина. А у Пенни два младших брата и одна сестра. Тоже младшая. Думаешь, мама с папой потратились, типа, на бэби-ситтера?

— Тогда, чувак, у меня тоже потрясающая идея!

— Какая, чувак?

— Пенни! Одна дома! С детьми сидит!

— Ну и?

— Давай, типа, пошутим. Где твоя хоккейная маска, чувак?

Сказано — сделано.

— Пенни, — ныл Билли, скребясь в дверь. — Пенни, не звони в полицию. Это же я, Билли! И нож у меня не настоящий. Он с убирающимся лезвием. И маску я просто снять забыл. И Майки в кустах кровью не истекает. Нет, правда.

— Тебе конец, Билли Томпсон! — ответила Пенни из-за двери. — Остаток своих дней ты проведешь за решеткой. Тоже мне, Джейсон Бэйтс!

— Майки! Чувак! Ну скажи ей, что ты на самом деле не умер!

— Беги, Пенни! Я умираю. Спасай себя, пока можешь!

— Я тебя убью, чувак!

— Вот видишь, Пенни?! Видишь?!

На вопли приехал депутат. В смысле — помощник шерифа.

Пенни вылетела из дома, затащила меня и Билли внутрь.

Сестренка идиллически сидела перед телевизором. Пенни с радостным урчанием подскочила к ней и взяла на руки.

— А где твои братцы? — спросил Билли.

— Ой! В шкафу сидят.

Пенни выпустила братцев из шкафа и снова вцепилась в сестренку. В дверь постучался депутат. Пенни, с ребенком на руках, открыла.

— Здравствуйте, мисс Миллер, — строго сказал депутат. — Что тут происходит? Где ваши родители?

— Здравствуйте, сэр. Совершенно ничего, сэр. На концерте, сэр.

— Брюса Спрингстина? А ты почему не на концерте?

— Не люблю концерты. Я однажды пыталась взять интервью у Мэрилина Мэнсона, так он мне в диктофон, э-э… плюнул.

— Диспетчер говорит, тут люди с ножами бегают.

— А это ко мне мальчики в гости пришли. На весь вечер. К Хэллоуину готовимся.

— Но Хэллоуин только осенью!

— Хэллоуин не застанет нас врасплох. Правда, мальчики?

Мы с Билли сидели на диване. Смотрели телевизор. Сопели. Ничего не поделаешь, на весь вечер так на весь вечер.

— Билли Томпсон? Майкл Пушински?

— Здра-авствуйте, сэр!

— Зачем тебе сразу два мальчика, Пенни?

— Для разнообразия.

Депутат только моргнул. Распрощался, надел шляпу, ушел.

Пенни, грозно кося глазом, повернулась к нам.

— Пенни, а ты еще пишешь для «Завтра»? — спросил Билли как ни в чем не бывало.

— Ага, пишу. А вы что, читать научились, олигофрены?

— Про баскетбол?

— Еще про цветочные выставки!

— Слушай, а почему бы тебе, типа, не взять интервью у Эдварда Квина?

— Хм-м. Электронное?

— Живое! Ты же профессионал, Пенни.

— Ну так вам Эдвард Квин и приедет в Томорроу давать интервью газете «Завтра»! А сама я в Мэн не поеду. Там лобстеры.

Билли рассказал про Дэнни Рубрика. Пенни обозвала Билли олигофреном, идиотом и торчком, но, подумав немного, позвонила редактору. Невеселая, должно быть, у редактора «Завтра» была жизнь, если ему домой звонили школьницы.

— Хочешь чаю, Майки? — спросила Пенни. — Со льдом?

Билли, гад, захихикал.

2.

Ровно в одиннадцать эй эм (в смысле — утра) мы с Билли стояли в аэропорту. У нас был хороший — для захолустного городка-то! — аэропорт. Специально для инвесторов.

Билли держал в руках табличку с надписью МИСТЕР КВИН. У меня в кармане лежал диктофон. Пенни очень хотела поехать встречать Квина, но некстати подвернулась цветочная выставка.

— Гляди, чувак! — Билли пихнул меня в бок.

Прямо на нас, прихрамывая, шел Эдвард Квин. Как живой.

Сощурился на табличку.

— «Завтра»?

Я посмотрел на Билли. Билли посмотрел на меня. Кивнули.

— Очень хорошо, — сказал Квин. — Здравствуйте. Так вот, этот урод Дэнни Рубрик…

Билли что-то промямлил. Квин замолчал, посмотрел на него. Потом на меня. Я тоже что-то промямлил. Мямлить на английском, кстати, куда проще, чем на русском. Жестами объяснили Квину, что у нас машина.

Машина, конечно, была родителей Билли (которые до сих пор не вернулись с концерта Оззи Осборна). «Вольво»! Представляете?

— «Вольво»! — осклабился Квин. — М-да, машинка для настоящих экстремальных журналистов. Или это редакционная?

— Редакционная, — пролепетал Билли.

Квин с сомнением покосился на номерной знак B0RN2SURF, но промолчал. Повезли его в ресторан. По сигналу Билли я включил радио. Посмотрели в зеркальце. Квин поморщился. Билли широко улыбнулся.

— На обратном пути добьем, — прошептал он.

Квин уставился в окно. Там как раз проползал рекламный щит.

— «Миллер Лайт», — сказал Квин с выражением.

— Я сбегаю, — предложил Билли.

— Сынок, это все давно в прошлом. И к пушеру тоже не надо. Вот раньше бы…

«Пушер» — это у них так наш дилер называется. Ну, который наркотиками торгует.

— К тому же ты, по-моему, несовершеннолетний. Какое в Канзасе возрастное ограничение на продажу спиртных напитков? Восемнадцать? Двадцать один?

— Восемнадцать, — соврал Билли.

— У старших товарищей покупаете, — понимающе кивнул Квин.

Приехали, сели. Квин пил чай со льдом. Галлонами.

— Вы не подуймате чего, мистер Квин, — сказал Билли. — «Завтра» — приличное издание… типа.

Квин заржал.

— Я знаменитый писатель! Я проницаю взором сферы бытия. Не надо мне рассказывать про доблесть местных печатных органов.

Помолчали.

— Ну что с интервью-то? — поинтересовался, допивая чай, Квин.

— Э-э… Чуваки, мне надо выйти, — сказал Билли. Убежал.

Квин посмотрел на меня. Я сидел молча. Я не смотрел «Затмения».

Тогда Квин взял интервью сам у себя.

— «Мистер Квин, а что вам больше всего не по душе в фильме Рубрика?» Ну, для начала, Дэнни совершенно не понимает жанр хоррора… «Но позвольте, мистер Квин, «Затмение» многие считают классическим фильмом ужасов!» Это такой же фильм ужасов, как «Сталкер» Тарковского — фантастика! «Ух… Это что, оскорбление, мистер Квин?» Да! Курсив, ребята, сами расставите.

До меня дошло, что я диктофон не включил.

— Майки! — Пенни хлестнула меня по уху букетом. — Ох, ох, так и знала, что опоздаю…

Букет был из красивых темных роз на очень длинном стебле. Шипы огромные. Пенни мне чуть глаз не выколола.

— Добрый день, мистер Квин! — Пенни вручила ему букетик. — Вы цветы любите?

— С тех пор, как я написал пьесу про растение-убийцу — не особенно, — Квин взял букет, поморщился и, привстав, сунул его в ведерко со льдом на соседнем столике. — А ты кто такая?

— Я помощник редактора отдела «Культура» газеты «Завтра». Эти двое… э-э, кстати, а где второй-то? Эти двое — мои подчиненные.

— Ой, — ухмыльнулся Квин, — журналисточка. Люблю. Особенно маленьких. Сколько же тебе лет, милая?

— Довольно много!

— Привет, Пенни, — сказал я. — Рад тебя видеть.

Квин сразу насторожился.

— Что у тебя за акцент, парень?

Я покраснел.

— У Майки папа с мамой русские, — объяснила Пенни. Сочувственным таким тоном.

— Русские! — возмутился Квин. — Да вы мне детство загубили. Запустили, понимаешь, проклятый Sputnik! Я в школу боялся ходить.

— Родители Майки работают в фармакологическом центре, — объяснила Пенни. — Трудятся на благо человечества. А на родине Майки жил в заснеженном лесу. По дороге в школу от медведей отбивался. Ему тоже было очень страшно.

Квин смягчился.

— Майки, значит?

— Mikhail. Misha Pushinskiy.

— Тогда еще ничего.

Вернулся Билли. Предатель. Саботажник.

— Ну как, взяли, типа, интервью? Пора везти мистера Квина в аэропорт! Кстати, мистер Квин, а какую музыку вы…

— Мальчики, а давайте покажем мистеру Квину Бэд-крик?

— Это же два часа ехать. Мистер Квин спешит.

— Что за Бэд-крик? — спросил Квин. В глазах его появился нездоровый блеск. — Хорошее место Бэд-криком не назовут! Это не там в августе туристы пропали?

— Нет, туристы пропали в июле, — ответил Билли. — В августе пропали спелеологи.

— Все вы путаете, — сказала Пенни. — В августе — герлскауты. И не пропали, а нашлись. Правда, мертвые. Я заметочку писала.

— Черт, у меня как раз в сумке камера, — сказал Квин. — Надо, надо съездить. Впечатлений набраться.

Поехали в Бэд-крик. Квин немедленно заснул.

— Мальчики, а вы понимаете, что у вас на заднем сиденье валяется знаменитый писатель-миллионер?

— И что, типа, с того?

— Можно отрезать ему ноги, держать на наркотиках и заставлять писать новые романы. А потом продавать.

— Я все слышал! — встрепенулся Квин. — Я больше не занимаюсь литературной деятельностью, мисс…

— Миллер.

— Мисс Миллер. Я и так знаменитый писатель. Что это, кстати, за радиостанция?

— KBZY! — Билли триумфально взглянул в зеркальце. Подставил ладонь. Я по ней ударил. Квин помрачнел.

— И что они такое передают? Чем отбивали вкус диджею? Где Нэнси Синатра? Чак Берри? «Битлз»?

— Вот-вот, чувак! С другой стороны, настоящий немецкий хэви-метал…

— Сколько еще все-таки в нашей стране неправильных радиостанций… чувак, — вздохнул Квин.

Остановились заправиться. Квин из машины выходить отказался.

— Я собак боюсь, — сказал он. — Видите, вон там огромная собака?

— Почему вы их боитесь, мистер Квин?

— Меня в детстве сенбернар укусил!

— А еще вы чего боитесь?

— Много чего. Рельсов, например. У меня в детстве друга поездом переехало.

— Трудное у вас было детство, мистер Квин.

— Нормальное.

Билли заправлял машину. Мы с Пенни вылезли. Пенни помахала ручкой служащему.

— Майки, тебя устраивает, как проходят твои весенние каникулы? — неожиданно спросила она.

— Угу.

— А мне кажется, тебе не хватает мотивации. Ты ленив и отвратителен. Это что, национальные черты характера?

В такие моменты лучше всего притвориться, что забыл английский. Причем весь.

— А из ваших национальных героев мне нравится только герлскаутша, накормившая отравленным печеньем восемнадцать немецко-фашистских захватчиков…

3.

В Канзасе нет лучшего места для наблюдения за НЛО, чем Бэд-крик. Среди аккуратных зеленых холмов — безобразный каменистый разлом, будто упавший космический крейсер все тут перепахал. НЛО над разломом видели всякие. И огоньки. И тарелочки (точнее, соусники). И в форме атмосферных зондов. И секретные военные истребители, выдающее себя за НЛО. И НЛО, выдающие себя за секретные военные истребители.

У нас здесь даже эпизод «Секретных материалов» хотели снимать. Но актеры испугались.

— Пещеры? В Канзасе? — спросил Квин. — Я думал, он плоский, как мой стол!

— А Большая Котловина как же?

— Никогда не слышал.

— Надо же! Пойдем вон в ту пещерку? — предложила Пенни.

— Я читал, в такие места не стоит лезть без пищи, воды и фонарика, — сказал Квин. — Или писал? Не помню уже.

— У меня есть фонарик! — Пенни поставила на камни рюкзачок, по-шарилась в нем и радостно предъявила фонарик. — И два «Сникерса».

— Чуваки, подождите секунду, — сказал Билли. Вернулся к «вольво». Достал что-то из бардачка. Когда вышел из-за машины, мы все увидели, что он прячет под футболку большую «беретту».

— Спятил? — спросили мы с Пенни хором.

— Откуда это у тебя? — спросил Квин.

— Никогда не слышали выражения «владельцы «вольво» больше всего ценят безопасность», мистер Квин? — Билли ухмыльнулся.

Американский школьник-серфер с «береттой»… Страшилка из вечернего выпуска новостей. Еще бы косячок ему в зубы. Впрочем, Билли не смотрел вечерних новостей.

У входа в пещеру валялся плюшевый медвежонок.

Пенни тут же бросилась к нему.

— Стой! Вдруг он заминирован?!

— Это же не Вьетнам, мистер Квин!

— Ну, может, ирландские террористы…

— Откуда здесь ирландские террористы?

— Ну, доморощенные. Не подходи ко мне с этим зверем! Он может быть отравлен! Сибирской язвой и чем-нибудь похуже! Вон, у русского мальчика своего спроси. Как у вас в Сибири с язвой, Майки? Свирепствует?

— Он не мой мальчик. Какой хорошенький медвежонок! — кудахтала Пенни. — Наверняка какая-то девочка горько плачет. Я дам объявление. Если никто не откликнется, будет мой.

— Ой! — сказал Квин. И сел.

Мы его обступили.

— Что с вами?!

— Это не медвежонок! Это тварь из открытого космоса! Она общается со мной телепатическим образом!

Мы с Билли переглянулись. Не стоило, наверное, тащить Квина в эту глушь. Что нам делать с сумасшедшим писателем? В обществе серфера, русского и юной журналистки любой дойдет до ручки. Тем более — человек творческий, тонкой душевной организации.

Тут мы увидели, что у медвежонка появился длинный пушистый хвост, завивающийся лихим кренделем. И вообще это уже не медвежонок. Во всяком случае — не плюшевый. И медвежат с шестью лапами я еще не видел. А ведь, если верить Пенни, я специалист по медведям. В этом создании от плюшевого мишки остались только глазки-пуговички.

— Ой, — сказали мы.

А Билли пистолет достал. Придурок.

— Ой! — сказала Пенни. Другая на ее месте «медвежонка» уронила бы. Пенни, напротив, нежно прижала неведомую тварь из глубин открытого космоса к груди.

— Я назову его Терри, — твердо сказала Пенни.

— Эту тварь надо убить, — заявил Квин. — Или хотя бы сдать куда следует. Говорю вам: она общается со мной телепатически!

— А почему она с нами не общается, мистер Квин? Сделайте так, чтобы она общалась! Ну пожалуйста? Терри, Терри, это я, Пенни, девочка из Канзаса!

— Ну, может, это потому, что меня в детстве шайбой по лбу ударило. Не знаю, не знаю. Но они уже здесь! Они среди нас!

— И что же они говорят?

— Ну а что они могут говорить? «Мы пришли с миром», говорят. «Просто ждем спасательного корабля, не обращайте внимания», говорят. «Мы умеем взрывать человеческие головы на расстоянии», говорят.

— Мистер Квин!

— Ну хорошо, хорошо, про головы я придумал. Это профессиональное. И все равно Терри надо сдать. Черт, почему я назвал его «Терри»?!

Мы с Билли недоверчиво тыкали в Терри пальцами. Терри отмахивался всеми шестью лапками, поводил хвостом и раздраженно открывал розовую пасть, полную мелких зубов. Пенни замахнулась на нас фонариком.

— Прочь! Не оскверняйте мне контакт.

— Сдать! — надрывался Квин. — Я призываю вас, как взрослый человек с чувством социальной ответственности. Сдайте мохнатого друга властям, детки. Не поддавайтесь дурному влиянию Спилберга! В жизни все не так. Я об этом несколько книжек написал.

— Сдать мы его всегда успеем, чувак, — задумчиво сказал Билли.

— Пока надо его спрятать, — сказала Пенни. — Предложения?

— У себя не могу, — сказал Билли. — Родители, наверное, уже вернулись.

— У меня тоже нельзя. Тоже вернулись.

— Есть мысль, — сказал я.

Мы поехали к Лиззи.

4.

Лиззи был гиком. Гики — это толстые немытые мужчины, которые живут в подвалах. Не всегда толстые. Иногда чисто вымытые. Но обязательно мужчины и, по возможности, в подвалах. Гики — это уже совсем не дети, но и к миру взрослых они никакого отношения не имеют. Ролевики. Реконструкторы. Романтики.

— И все-таки… — не унимался Квин. — Мне домой пора.

— Да хватит вам, мистер Квин, — сказала Пенни. — Вы же писатель. Когда еще вам доведется пообщаться с живым пришельцем? Телепатически? Уедете домой и всю жизнь будете жалеть. Позвоните в ФБР и будете жалеть еще сильнее, потому что я вам этого никогда не прощу!

Нигде, кроме подвала, жить в доме Лиззи было нельзя. Весь дом зарос плесенью — по слухам, разумной и плотоядной. Газон перед домом давно превратился в джунгли. Один из друзей Лиззи клялся, что наблюдал в полночной чаще саблезубого тигра. И хотел идти на тигра с огнеметом.

Лиззи открыл нам дверь. Он был похож на ящерицу. На толстую бледную ящерицу, которую много лет кормили холодной пиццей.

— Привет, ребята. Здравствуйте, мистер Квин. Ваша последняя книга вам решительно не удалась.

Квин промолчал.

— Предпоследняя, кстати, тоже.

— Спасибо, спасибо, я в курсе. Скажите, не мог я вас видеть на своем форуме?

Лиззи заметил Терри.

— Ой, какая Пикачу, — сказал он. — А оно говорящее?

— Нет, — ответила Пенни. — Мы войдем?

— Конечно. И вы тоже заходите, мистер Квин. Кстати, ваш форум был закрыт три года назад.

— Вот именно.

— Осторожно, плесень, — Лиззи отвел нас в подвал. Там сидели гики. Они, для разнообразия, не убивали драконов, не ползали по подземельям за сокровищами, не мерялись картонными мечами и не бросались кубиками. Они играли в карты.

Самые обыкновенные карты.

— Что ты делаешь, Банни? Это покер! Техасский холдем! Здесь нельзя тапать карты! Прекрати тапать даму.

— Гики, — вздохнул Квин.

В подвале стояло три шкафа, четыре кресла, два дивана и один стол. За место под солнцем (точнее, под бледной ртутной лампой, висевшей над столом) приходилось бороться. Расчищать вековые завалы.

Мы с Билли уселись на пол и заскучали. Можно, конечно, упрекнуть нас в том, что мы не проявляли должного интереса к гостю из открытого космоса. Но вы попробуйте проявить интерес к гостю из открытого космоса, когда этот гость находится в руках Пенни Миллер!

Жирный кот Лиззи появился из ущелья между двумя мониторами, смерил Терри взглядом.

— Кошечка, — сказала Пенни. — Брысь, кошечка! Это мой пришелец.

Кот холодно зевнул и, задрав хвост, скрылся в ущелье.

— Что это у вас? — вяло поинтересовались гики.

— Терри, — сообщила Пенни, поставила Терри на вымощенный коробками из-под пиццы пол и принялась расчищать захламленное кресло. — Он владеет телепатическими способностями. Может сказать, о чем каждый из вас сейчас думает.

Раздалось шуршание. Пенни повернулась. На трех гиках красовались шапочки из фольги.

— И вот о чем же мы сейчас думали? — грозно поинтересовалась Пенни. — Скажите, мистер Квин!

— Э-э… неважно, Пенни. Это мужское.

Квин, раскидав мусор, улегся на диван. Рука его касалась пола. На длинном тонком пальце сияло обручальное кольцо.

— Мистер Квин? — вкрадчиво начала Пенни.

— Да? Пенни, у меня страшно болит голова. Не так-то это просто — общаться телепатически. В мои-то годы. А ты сейчас напоминаешь мою младшую дочку. Всякий раз, когда я работаю, она заглядывает мне через плечо и ноет: «Папа, папа, а напиши в книжку что-нибудь про меня?». А если я пишу про нее, ко мне подходит моя старшая дочка и тоже ноет: «Папа, папа, а про меня? Только чтобы было длиннее, чем про Холли!». Я ращу маленьких демонов. Понятно?

— Но мистер Квин, нам же очень интересно. Попросите Терри рассказать нам о своем доме. О своей цивилизации. Когда они вступят в контакт с нашим правительством? Терри на нашей планете один или с друзьями?

— Пенни, если бы тебе в голову стучался маленький мохнатый пришелец, ты бы не задавала глупых вопросов. Он не рассказывает. Он слушает. Такой вот у него характер. Скрытный, замкнутый… Но добрый. Прямо как у меня. Ох, а на твой последний вопрос он решил ответить. Да… Есть еще четверо. Ребятки, а у вас пива нет? У меня был тяжелый день.

Непьющий писатель от переживаний выпил ящик пива. Ну, маленький такой ящичек, на шесть бутылок. Да и бутылки несерьезные. Потом отобрал у гиков полбутылки кукурузного виски и тоже выпил. Тут в Квине что-то серьезно разладилось.

— Я, — всхлипывал Квин, — по уши в чужой субкультуре! Вы меня ненавидите, мерзкие неудачники! Но за что? За что?!

Пенни тем временем заботилась о Терри.

— Но чем же его кормить? Такого маленького? Терри, ты кошачий корм будешь?

— Кровь они пьют, — сказал Квин мрачно.

— Человеческую?!

— По возможности. Но только в случае крайней необходимости. Когда или пей, или помирай.

— Как Блейд! — восхищенно сказал гик с кольцом в носу. — Круто!

— Ты колечко-то сними, — ласково сказал Квин гику. — В тюрьму попадешь, там или при осмотре срежут, или потом… Сними колечко, сынок.

— Мистер Квин, а где эти… соплеменники Терри? — спросила Пенни. — Однопланетяне?

— О-ох, ребятки, мне бы отдышаться… Воздух тут у вас какой-то…

— Так где же они, мистер Квин? — Пенни подпрыгивала от нетерпения.

— Куда тут пройти? О-ох, ребятки…

— Мистер Квин!

— В фармакологическом центре, — пробормотал Квин.

— В каком центре?

— Фармакологическом, — повторил Квин, бледнея.

— Что они там делают?!

— О-ох… Опыты там над ними проводят, опыты. О-ох…

— Опыты над маленькими зверюшками? Опять?! Я этого так не оставлю, — мрачно пообещала Пенни.

— О-ох…

— Только не на бустеры, мистер Квин! — взвился Лиззи. — По лестнице вверх. За дверью налево. Или направо, если хотите прогуляться.

— По лестнице? — жалобно уточнил Квин.

— В сад не выходите. Там могут водиться тигры.

В полном расстройстве чувств Квин достал телефон, отвернулся к стенке и позвонил домой.

— Это ты, Холли? Папа тебя любит! Очень-очень. Нет-нет, меня не похитили. Я здесь по своей воле, вы слышите! По своей! Передай маме, что буду завтра вечером. Нет, Холли, целиком буду. И не в багажнике. Будь оно проклято, это телевидение!

Ну, не «проклято»…

5.

— Привет, дядя Гарри, — сказал я.

— Привет, Майки, — сказал дядя Гарри. — Привет, Пенни. А это кто с вами, Билли Андерсон?

— Томпсон, сэр.

— Дети, вы же знаете правила посещений. Это серьезное учреждение. Сверхсекретное. Тщательно охраняемое профессионалами.

— Да ладно вам, дядя Гарри, — сказала Пенни. — Мы просто хотим показать Билли игровую комнату. А про профессионалов я все знаю. Мой папа этот пресс-релиз составлял.

— Ну хорошо. Пожалуйста, сдайте все фотоаппараты, телефоны, плееры и диктофоны. Особенно ты, Пенни.

— Да пожалуйста, — Пенни отдала ему диктофон. И плеер. И телефон. И фотоаппарат.

— А вы, мальчики?

Мы тоже сдали электронику.

— Что в рюкзаке?

— Дядя Гарри! Я все папе расскажу!

— Ну ладно, ладно, — дядя Гарри поправил портупею, нажал кнопочку.

Мы прошли через отключенный сканер.

— По коридорам не бегать, — сказал дядя Гарри. — Камеры везде. Сиду на глаза не попадайтесь. И с центрифугой не баловаться, вы слышите?!

— Конечно, дядя Гарри!

— Куда, типа, теперь? — спросил Билли.

— К лифту. Но лифт охраняет дядя Сид. На нижние уровни он детей не пустит. Во-первых, надо избавиться от дяди Сида. Во-вторых, найти маму Майки. У нее есть ключ от лифта.

— Хм-м. Избавиться?

— Ага! Снимай рюкзак.

Билли тоскливо посмотрел на меня, но рюкзак снял.

— Ты журналы взял? — деловито спросила Пенни.

Билли покраснел до кончиков ушей.

— Так взял или нет? А то ведь сама посмотрю.

Билли порылся в рюкзаке, не открывая клапана. Неуверенно извлек довольно пристойный журнал «для мужчин». Закрыв глаза, протянул его Пенни. Пенни бегло просмотрела издание.

— Не этот, — сказала она. — Другой давай.

И сама полезла в рюкзак.

— Эй, это свежий выпуск! — возмутился Билли.

Пенни взглянула на обложку, покачала головой, смерила Билли взглядом, но, к счастью, ничего не сказала. С журналом под мышкой добежала до конца коридора, заглянула за угол.

Там, в нише, должен был торчать за армированной стойкой страшный дядя Сид. Одним нажатием кнопки он мог призвать дядю Эрла, дядю Лесли и дядю Джона в сопровождении доберманов с ампутированными голосовыми связками.

Пенни доберманов не боялась. Она нырнула за угол. Тотчас вернулась.

— Он отвернулся, а я журналку на угол стойки подбросила, — захихикала она.

Выглянули все вместе. Пустая стойка. На ней пустой пластиковый стаканчик. Ни журнала, ни дяди Сида.

Игнорируя Пенни, мы с Билли пожали друг другу руки.

— Классно придумано, чувак!

— Прекрасно сработало, чувак!

— А где ты берешь такие журналы, Билли? — спросила Пенни, заложив ручки за спину.

— Э-э… — сказал Билли.

— Пойдем уже, — сказал я.

Говорят, в шестидесятых, когда наш фармакологический центр был только-только основан (со дня основания он был серьезным, сверхсекретным и тщательно охраняемым), в комнате отдыха стоял единственный стол для пинг-понга. Некрасивые леди и встрепанные джентльмены в белых халатах уныло стучали по мячику. Сейчас там стояли такие игровые автоматы, какие не то что в фойе кинотеатров — в японских аркадах нечасто встретишь.

Перед автоматами Билли надолго завис. Вызвал меня на дуэль.

— А не боишься? — спросил я.

— Нисколечко! Ли Вулонг всегда готов к реваншу.

— Прекратите, олигофрены, — сказала Пенни. — Майки, звони маме.

Я подошел к интеркому, спросил миссис Пушински.

— Мама? Подымись, пожалуйста. Мы хотим Билли акулу показать.

— Акулу? — переспросил Билли. Даже «чувак» не добавил.

Мама приехала за нами на лифте. На шее у нее висел стальной ключ на цепочке. Мама вставила ключ в скважину под кнопочной панелью, повернула, нажала кнопку. Сталь — проводник. Замок распознает химический состав человеческого пота.

Мы стали спускаться. Лифт в фармакологическом центре был необычный. Он двигался не прямо вниз, а вниз по диагонали.

Между серым одноэтажным зданием с вывеской ФАРМАКОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕНТР ТОМОРРОУ и собственно фармакологическим центром Томорроу, подземным, пролегло изрядное расстояние. В основном по вертикали. Но не только.

— Как у тебя дела, Билли? — спросила мама.

— Спасибо, хорошо, миссис Пушински.

— Как твои весенние каникулы, Пенни?

— Нормально, миссис Пушински.

— Почему ты так редко к нам заходишь?

— Теперь я буду заходить к вам часто! Мы с Майки будем все уроки вместе делать.

Я сглотнул.

Двери лифта открылись. Мы увидели табличку ПЕРВЫЙ УРОВЕНЬ. И ниже — ОТДЕЛЕНИЕ ФАРМАКОЛОГИЧЕСКОЙ ГЕНЕТИКИ.

— Найдешь дорогу, Misha? — спросила мама. — А то у меня через пять минут производственное совещание. И папа на вскрытии.

— На собственном?

— Очень смешно. Очень красиво.

— Найду, мам.

Мама ушла.

— Так вот, типа, про акулу…

— Да зачем тебе акула, Билли, — сказал я. — Она спокойная.

— Чувак, а крокодила у вас тут нету?

— Умер крокодильчик, — ответила Пенни со слезами в голосе. — Такой был хорошенький…

Пошли по коридору. Одна стена вогнутая. Другая выпуклая. Это потому, что подземная часть фармакологического центра (надземной-то у него, собственно, и нет) — цилиндрическая. В той, что выпуклая, — раздвижные двери. В той, что вогнута, дверей нет.

Билли изнывал от любопытства. Рядом с каждой дверью светился фотоэлемент. Билли закрыл один рукой. Створки разъехались.

Четверо ассистентов в белых халатах держали за лапки обезьяну-ревуна. Ревун, распластанный на лабораторном столе, издавал жалобные гортанные звуки. Кто-то еще (кажется, мистер Спенсер; никогда не видел его без белого халата и темных очков) подкрадывался к ревуну со шприцом в руке.

Ревун стонал и извивался. Мистер Спенсер примерился…

Ревун хвостом вырвал у него шприц и запустил через всю комнату. Шприц вонзился в дверной косяк и задрожал там.

— Он укусил меня! — заорал Спенсер. — Вакцину мне! Срочно вакцину!

Пенни махнула рукой, створки закрылись. Потрясенный Билли некоторое время тупо таращился на дверь.

— Видишь, против чего мы боремся, — мрачно сказала Пенни.

Ушла вперед. Когда мы с Билли подошли к нужной двери, Пенни уже сидела на пороге, обхватив руками коленки.

— Не обращай внимания, — сказал я Билли. — С ней здесь всегда так.

Мы перешагнули через Пенни (та угрожающе заворчала) и оказались в комнате с аквариумом. Аквариум был размером с дом. В нем кружилась акула.

— Ни фига себе фармакологический центр, — сказал Билли.

— Атлантическая серо-голубая, — пробурчала Пенни. Она сидела на прежнем месте в прежней позе. — Она же мако. Девять тысяч фунтов живого веса.

— Нам направо, — сказал я.

Через маленькую дверцу мы вошли в питомник.

Там плохо пахло. Все вокруг было загромождено клетками. В клетках стрекотало, пищало, шуршало, шипело и даже чирикало.

— Хорошие мышки, — сказал Билли.

— Это крыски, — сказала всезнайка Пенни. — Черные норвежские.

— Черные крысы? Они белые и мелкие!

— Билли, последние семьдесят лет они размножались исключительно в лабораториях. Ты бы от такой жизни тоже усох и обесцветился.

Мы миновали клетки с пауками, кузнечиками, змеями, обезьянами, кроликами и морскими свинками.

— Почему наука, предоставленная самой себе, немедленно принимается мучить беззащитных животных? — вздохнув, спросила Пенни. — Надо у Квина поинтересоваться. А вот и они, маленькие!

Отдельно стояли четыре стеклянных ящика. К каждому шла труба вентиляции. За стеклом, понурившись, сидели четыре маленьких и мохнатых существа, весьма похожих на Терри. У одного был длинный раздвоенный пушистый хвост. У другого — удивительные уши, похожие на фейерверк. У третьего через левый глаз шла черная полоса, как повязка у пирата. На четвертом вся шерсть стояла дыбом.

— Покемоны, чувак! — уверенно сказал Билли. — Я знаю, я видел.

Но глазки у всех, как у плюшевых мишек. Пуговички.

На каждый ящик спереди был наклеен клочок желтой бумаги.

Я оторвал один. ШТАММ KG/OD2, 05/11/05, 2:32 РМ.

— Давай, Билли, — сказала Пенни. — Выпускай.

Билли задумался. Вы думаете, такие ящики открываются просто? Как бы не так! Но Билли все-таки разобрался. Открыл ящик. Немедленно взвыла сирена.

— Черт, — сказала Пенни. — Черт, черт, черт…

Ну, не «черт»… А с виду приличная девочка.

— Лифт, типа, единственный путь на поверхность? — спросил Билли, запихивая вяло отбивающегося пушистика в рюкзак.

— Еще служебная шахта, — ответил я. — Лиззи рассказывал.

Из рюкзака остались торчать большие уши.

— Tcheburashka!

Билли совал в рюкзак третьего пушистика. Рюкзак жертву принимать не хотел. Пушистик протестующе попискивал.

Четвертого Пенни, сжалившись, сунула в откинутый капюшон ветровки.

— Быстро, — сказал я. Отвел их к ближайшей вентиляционной решетке.

Решетка крепилась к стальной раме четырьмя болтами. Запасливый Билли достал из рюкзака пару Гаечных ключей. Мы с Пенни подтащили к вентиляции столик на тонких хромированных ножках и опасливо на него вскарабкались. Через минуту мы аккуратно прислонили решетку к стене. Решетка упала с громким звоном. Подняли. Поставили. Сняли мелкую сетку, очень пыльную.

Сирена печально выла. Но на ее зов никто не спешил.

Билли запихал в отверстие рюкзак, придерживая за ремешок. Рюкзак бодро пополз вперед. Забуксовал.

— На, держи, — Билли сунул ремешок Пенни.

Задрал футболку, вытащил «беретту», отдал ее мне.

— Держи, чувак. Я попробую выбраться на лифте.

— Это еще почему?

— Не пролезу. Не спорь, не пролезу. И вообще, у меня боязнь тесных, замкнутых пространств. Я серфер. И кто потом решетку на место поставит?

— Давай, Майки! — прошипела Пенни. — Вперед!

Я ухватил зубами поводок рюкзака, подтянулся (у вентиляционной шахты, между прочим, очень узкие и острые края) и заполз внутрь. Чуть не раздавил рюкзак с пушистиками. Встал на четвереньки, пополз, толкая перед собой рюкзак. Темно и тесно. Сзади вскарабкалась Пенни.

Билли с лязгом поставил на место решетку. Прошипел что-то неразборчивое, снял решетку — она опять с лязгом упала — поставил сетку, затем решетку и начал завинчивать. Винты мерзко заскрежетали. Хорошая у них в трубе акустика. Уши закладывает.

— А у меня фонарик есть, — сказала Пенни.

— И так видно.

Сбоку из решеток в трубу сочился слабенький свет.

Впереди самостоятельно уползал по трубе рюкзак. Я бросился за ним, больно ударившись головой о потолок. Сзади пыхтела Пенни.

— Стой, Майки.

— Чего тебе?

— Устала я!

— Поймают — будет плохо.

— Сама знаю. Мне страшно.

— Ну включи фонарик.

Включила.

— Хм-м, знаешь Пенни, а ты ведь… красивая.

— Ох. Самое время. Самое место.

— Правду говорю.

— А глаз?

— А что глаз? Тоже красивый. Серенький.

— Ох, Майки… Ты мне очень нравишься, но… Не в вентиляции же!

— А почему нет, Пенни?

— Да потому, что это хуже, чем на заднем сиденье «фольксвагена»!

— Не знаю, не пробовал.

— Но кто целуется в вентиляции, Майки? Русские?

— Всего один разочек, Пенни!

— Ну ладно.

Поцеловались. В вентиляции.

— Ты чего так дышишь?

— Я взволнована, Майки.

— Хм-м… А давай… Ой, что это?!

— Это у меня зверек в капюшоне.

— Пенни, а давай еще раз?

— Ползи. Дурак.

Не заметили, как доползли до служебной шахты. Рюкзак в нее благополучно ухнул. Я рванулся вперед и поймал его за ремень. Пенни пришлось ловить за ремень меня. Она бы меня, конечно, не удержала, но, по счастью, совсем рядом на стенке шахты поблескивали стальные скобы. Для ремонтников. Свободной рукой я вцепился в скобу.

Знаете, как неудобно выбираться из шахты в положении «головой вниз»? Не знаете.

Рюкзак я не уронил. И сам не упал. И Пенни за собой, что характерно, не утащил. Потому что координация движений хорошая!

Ладно, координация тут ни при чем. Я прошипел Пенни «тащи!» и принялся перебирать скобы. Вот и все.

Нет, спорт — это не мое.

— Уф-ф. Ты жив, Майки? Где мы сейчас? И куда ползем?

Я вспомнил Лиззи. У него были планы вентиляции. Зачем? Он из них Кишки Смертельной Гробницы делал. Лабиринт для игрушки. Откуда? Ему кто-то из друзей совершенно секретные чертежи скопировал. На папином ксероксе.

— Мы сейчас в служебной шахте. Тут вытяжка идет. И еще электропроводка, трубы всякие. Американский стиль. Ползем наверх.

— А далеко ползти?

— Ну, метров сто — сто пятьдесят.

— Майки, не выпендривайся.

— Пятьсот футов, Пенни.

— Ой! Лучше было в метрах.

Поползли. Очень тяжело. Мне уже после двух скоб захотелось передохнуть. А уж после трех-то как захотелось!

А Пенни вдруг петь начала. Низким, хрипловатым голоском.

— Лягушонок Джеремия другом был моим… Хоть не мог сказать ни слова… Вместе пили с ним…

Название песенки я забыл.

— Радость мальчишкам и радость девчонкам… Радость щеночку и радость котенку… Радость кораллам на дне… Радость тебе и мне…

Слуха у Пенни не было. Совсем.

Позли часа три. С перерывами. Отдыхали, привязавшись моим ремнем к скобе. Петь Пенни быстро перестала. Когда уже думали, что не выберемся, наткнулись на нишу для отдыха ремонтников. Там нашли небольшой аварийный лючок — заглушку, открыть которую можно было лишь изнутри. Открыли ее. Вылезли. Увидели лес, небо.

Ни серого одноэтажного здания, ни КПП поблизости. Мы долго лежали пластом.

— Майки… А где рюкзак? — слабо спросила Пенни.

Я пошарил рукой рядом с собой. Рюкзака не было.

Он уполз! В капюшоне Пенни тоже оказалось пусто.

6.

Пенни грызла яблочко.

— Знаешь, почему детей учат считать на яблоках? — спросил у нее Квин. Он лежал на диване, прижимая ко лбу пузырь со льдом. — Почему Библия начинается с яблока? Почему именно яблоко бьет по башке измученного бессонницей физика?

— Нет. Почему?

— Яблоко — это единица мироздания, Пенни.

— Это вы говорите или Терри?

— Какая разница?

— Лучше спросите, знает ли он, где его друзья.

— Знает. Но нам не скажет. Так будет лучше.

— А знает ли он, где Билли? Мы очень беспокоимся о Билли.

И с хрустом откусила огромный кусок.

— Пойдемте в кино, мистер Квин?

— А как же Билли?!

Раздался звонок в дверь. Мы все, включая гиков, сели прямо.

— Это, наверное, Билли! — обрадовалась Пенни. — Я открою.

Вспорхнула по ступенькам. Вернулась в подвал.

— Это не Билли. Это агенты ФБР.

— Сами с ними разбирайтесь, — сказал Квин.

И спрятался в шкаф.

— Мистер Квин? — позвала Пенни. — Я думаю, будет гораздо лучше, если с ними поговорит кто-нибудь взрослый.

— Только не я! С детства боюсь ФБР.

Пенни вздохнула.

— Все приходится делать самой… Майки, открой дверь!

Я хотел сказать что-нибудь умное, передумал, поднялся по ступенькам и открыл дверь. На пороге стояли двое. Тощие, высокие, бледные. Мрачные. В темных костюмах. Походили на продавцов энциклопедий. Или на налоговых инспекторов. На незваных гостей, короче.

— Агент Брэйн, — представился один гость. — Это агент Пинки.

— Удостоверения, — пискнула Пенни, высунувшись из-за моего плеча.

— Мы их уже показывали дверному глазку.

— Ну и что, вы дверному глазку еще и представились.

Брэйн вздохнул, показал удостоверение.

— А вот это бледное существо, что, заменяет вам красивую, скептически настроенную напарницу, агент Брэйн? — спросила Пенни.

Теперь вздохнул уже Пинки.

— Можно нам пройти в подвал? — спросил Брэйн. — Мы привыкли работать в подвале.

На солнце оба тяжко страдали. Гики, проведшие за столом в подвале три четверти жизни, отнеслись к просьбе агентов с пониманием. Проводили их в подвал. Терри сидел в центре стола и притворялся плюшевым мишкой.

— Приступим, — сказал Брэйн. — Из местного фармакологического центра пропали четыре подопытных экземпляра. Бюро известно, что все четыре экземпляра — внеземного происхождения. Вам ведь это тоже известно.

— С чего вы взяли?

— Билли раскололся.

Мы с Пенни переглянулись. Она едва заметно качнула головой.

— У вас есть две минуты, чтоб вернуть похищенное, — сказал Пинки странным бесцветным голосом. — Потом…

Он снял перчатки, сложил из бледных пальцев решеточку и показал ее всем присутствующим.

— Никогда! — сказала Пенни. — Вы ничего не докажете. Ведь правда, Майки?

— Не знаю, Пенни, — пробормотал Лиззи. — Вспомни, что они сделали с «Напстером».

Присосался к ингалятору. У него от переживаний астма разыгралась.

— А где Терри? — спросил Брэйн. — Про него мы тоже знаем. Сдайте его немедленно.

— Ни за что! — Пенни сцапала Терри со стола.

Тот немедленно ожил, оплел руку Пенни хвостом, заморгал глазками-пуговичками.

— Ага! — сказал Пинки.

И пошел на Пенни. Та забилась в угол подвала. Пинки хищно над ней навис. Гики отважно растворились в тенях. Пенни заплакала. Я шагнул к ней.

— Пинки, ну что ты делаешь, — недовольно сказал Брэйн. — Вот, ребенка до слез довел. Ты бы еще пистолетом начал размахивать. Ребятки, поймите — это неофициальный…

— Пока что! — прорычал Пинки.

— …визит. Мы просто заберем Терри и остальных. И уйдем.

Брэйн снял темные очки. Заглянул Пенни в глаза.

Пинки тоже снял очки. Лучше бы он этого не делал.

— Мисс Миллер, проявите благоразумие! — проникновенно сказал Брэйн. — Хоть раз в жизни. Вы просто не знаете, с чем столкнулись! Если мы не получим экземпляры сейчас, то просто оцепим Томорроу. И начнем прочесывать. Будем заходить в каждый дом. Заглянем под каждый камень. И через три часа их найдем. Но тогда, наверное, будет уже слишком поздно.

— Почему поздно?

— В фармакологическом центре экземплярам был введен новый экспериментальный вирус. Смертельный как для них, так и для человека. Очень, очень заразный.

— Вирус? Наши мамы и папы помогают разрабатывать вирусы?

— Вирусы — это самое безобидное из того, что помогают разрабатывать ваши родители. Но дело даже не в этом.

Глядя на Пенни, Брэйн заговорил очень быстро.

— Допустим, существует раса пришельцев. Допустим, она промышляет скупкой и продажей планет, избавленных от разумных форм жизни. Чтобы избежать штрафных санкций, от разумных форм жизни избавляются весьма хитрым способом. На планету посылают отряд из пяти скаутов. Они имеют совершенно безобидный облик, но при этом владеют телепатическими способностями. Скауты ведут наблюдение. Ищут места, въезд куда перегорожен шлагбаумами. Где есть будки с часовыми. Заведения, которые расположены не менее чем в ста пятидесяти милях от ближайшего мегаполиса, рядом с маленькими, почти безымянными городками. И скауты слушают. Слушают мысли отправляющихся по домам ученых, сменившихся охранников, инвесторов, прилетающих на вертолетах… Скауты не торопятся. Времени у них сколько угодно. Они выбирают страну, претендующую на звание сверхдержавы. И слушают до тех пор, пока не услышат мысли вроде «боюсь даже представить, что будет, если ОНО вырвется на свободу» или «что мы наделали? Господи, что мы натворили? Не слишком ли поздно?». И когда они слышат такие мысли… Тогда они действуют.

Брэйн обвел нас всех взглядом.

— Четыре скаута попадаются на глаза охранникам. В силу своей пушистости и экзотичности скауты немедленно оказываются в питомнике. У ученых рефлекс наработан. Они обязательно вколют очаровательному пушистику последнюю версию своего новейшего вируса…

Брэйн перевел дух. На шкафу шумно завозился кот. Он уронил на Пинки коробку с «Монополией». Поднялась туча пыли, Пинки закашлялся. Лиззи обреченно достал ингалятор.

— И что же делает пятый скаут? — продолжил Брэйн, почему-то обращая свой монолог к коту. — Находит убежденных защитников окружающей среды. Или неразумных детишек. Что одно и то же. И неразумные детишки освобождают четырех скаутов! Как им это удается? В маленьких городках мамы и папы убежденных защитников трудятся в том самом тщательно охраняемом заведении! Защитники там все входы и выходы знают. И вот уже скауты на свободе. Проходит месяц, два, три (в зависимости от того, насколько продвинулась вирусология на этой отдельно взятой, совершенно условной планете), разумные формы жизни захлебываются в собственных соплях, а неразумным хоть бы хны. Вирус-то не простой, а искусственный… Получите готовую к использованию планету с почти нетронутой экосистемой, но без назойливых разумных форм жизни, бряцающих ядерным оружием. Теперь понятно, кого вы защищаете?

Внимательно выслушав Брэйна, кот зевнул и повернулся задницей.

— Все равно он глухой, — сказала Пенни. — И вы все врете! Терри не такой. И вообще, откуда вы знаете? Тоже Билли рассказал?

— Мы из Бюро! ФБР! ФБР знает все! А теперь давай сюда Терри, или я прикажу Пинки тебя…

С грохотом открылись дверцы шкафа. Из него, чихая, вывалился Эдвард Квин.

— А вот и Deus ex Machina! Прошу прощения, у меня аллергия на пыль, — сказал он.

В руке у Брэйна возник пистолет. Пинки попробовал схватить Терри, Пенни отскочила.

— Мой папа тебе глаз натянет… — Пенни, хоть и была журналисткой, покраснела. — В общем, натянет.

Пинки вцепился ей в плечо. Я сзади ударил его «береттой». Пинки охнул, покачнулся, схватился за стол. Я направил пистолет на Брэйна, Брэйн — на меня.

— Да прекратите же, — сказал Квин. — Тоже мне, «мексиканская ничья». Майки, отдай мне пистолет.

— Да, Майки, ты же не хочешь стрелять в федерального агента? — вкрадчиво спросил Брэйн.

— Послушайте, красавцы, оба вы — пришельцы, хватит уже морочить детям головы, — сказал Квин.

С потолка на ниточке свешивался колокольчик. К язычку был привязан маленький дракон, а к дракону — китайские монетки. Колокольчик лез Квину в лицо. Квин отмахивался. Колокольчик звенел.

— Э-э… Какие еще пришельцы? Мы федеральные агенты! У нас и удостоверения есть.

— Не сомневаюсь.

— Ладно, ладно. Мы пришельцы. Как ты догадался?

— Я знаменитый писатель! У меня богатый жизненный опыт. Одними изданиями в бумажных обложках можно «Боинг» набить!

Пинки хмыкнул.

— Мне все рассказал Терри, — вздохнул Квин, отмахиваясь от колокольчика. Тот обиженно трезвонил.

Брэйн убрал пистолет.

— Ох уж мне эти писатели…

— У нас с вами будет небольшой разговор, — сказал Квин.

Гики возбужденно зашептались.

— Разговор — он и в Африке разговор, — прошипел Лиззи. Приложился к ингалятору.

— В смысле — давайте уже нормально общаться, — сказал Квин, глядя на Лиззи с ненавистью.

— Нам нужны скауты!

— Конечно, нужны. Но зачем? Давайте поразмыслим… Майки, дай мне «беретту». Спасибо. Пенни, не могла бы ты поставить Терри на стол? Гран мерси. Итак, я писатель. Для меня все дыры вашей истории очевидны. Например, с защитниками окружающей среды и их родителями — очень слабое обобщение. Не все защитники обладают настырностью и хитростью Пенни. Не все родители позволяют им разгуливать по секретным лабораториям. Такое только в фильме «12 обезьянок» возможно. Ну, и в Томорроу…

Квин снял «беретту» с предохранителя. Лиззи внимательно посмотрел на него, сделал вид, что уронил ингалятор, и спрятался под стол.

— Кое-что Пинки и Брэйн рассказали верно. Да, есть колонизаторы, оформляющие планеты «под ключ». И есть скауты. Но колонизирует планеты одна раса, а разведкой занимается другая! Раса скаутов. У нее своя логика поведения. Скауты наблюдают. Просто наблюдают, не вмешиваются. На этом они сделали себе имя. Скауты пассивны. Даже когда есть угроза, даже если угроза прямая и явная. Внимательно посмотрите на эти глазки. Пуговички… Разве вы до сих пор не поняли? Они, как телекамеры! У телекамер нет инстинкта самосохранения.

— Разве Терри не просил нас…

— Он нас ни о чем не просил. Он доложил, что остальная группа погибла, выполняя задачу. Скауты не ждут спасения. Оно им не нужно. В чью головку пришла блестящая идея организовать спасательную операцию, Пенни? А?

— Но почему Терри с вами общается, мистер Квин?

— У меня есть теория. Видишь ли, Пенни, в каком-то смысле я тоже скаут. Я наблюдаю. Потом возвращаюсь с передовой и записываю наблюдения, прогнозы, обобщения. Я не вмешиваюсь. Писать надо о том, о чем знаешь… Сначала я знаю, потом пишу. Мы с Терри мыслим на одной волне. Но это, конечно, всего лишь теория.

— Вы только теории и городите, писаки, — сказал Брэйн.

Мрачный Пинки кивнул, потирая спину.

— Городим, городим. Вот еще одна. Скауты поставляют колонизаторам информацию. Насколько стабильны нынешние хозяева планеты? Когда планетенка станет пригодной к заселению? Да и станет ли? И вот в один прекрасный день скауты дают заказчикам прогноз по Земле. Весьма неутешительный для заказчиков. Человечество, сволочь такая, вымирать не собирается. А у колонизаторов сроки. Не правда ли, Пинки?

Квин наступал на Пинки и Брэйна. Те пятились.

— Мы тоже люди! — пискнул Пинки. — В смысле — пришельцы. На нас давят!

— Не отвечай ему! — Брэйн налетел на кресло, обернулся, сел. Пинки продолжал отступать вокруг стола.

— На всех давят, Пинки. А под давлением и люди, и пришельцы совершают идиотские поступки. Кто предложил скаутам собрать больше информации о фармакологическом центре Томорроу, Пинки? Ты? Или все-таки Брэйн? А кто подсказал охране центра, когда и где ждать? И вот скауты оказываются в питомнике. В герметичных стеклянных ящиках. Пятый скаут даже не пытается спасти друзей. У него и в мыслях такого нет. Он объявляет, что миссия провалена, и движется в точку эвакуации. А где у нас точка эвакуации? Где днем и ночью видят звездолеты? Правильно, в Бэд-крик. Но звездолет не прилетает! Пинки об этом позаботился.

— Это был Брэйн! — завопил Пинки, пятясь.

— Заткнись, идиот, — прошипел Брэйн из кресла.

— Зато в точку эвакуации приезжает экспедиция в составе трех подростков и одного писателя. Случайно? Сомневаюсь. Хотелось бы знать, что натолкнуло Билли на блестящую мысль о радиостанции. Или кто… Где Билли Томпсон, Брэйн? Я тебя спрашиваю.

— Да зачем он нам нужен? — Брэйн, развалившись в кресле, дружелюбно осклабился. — Билли сейчас с родителями объясняется. Позвоните, проверьте.

Колокольчик с драконом стукнул по лбу Пинки. Тот раздраженно отмахнулся. Колокольчик ударил сильнее. Пинки сорвал его, бросил на пол и растоптал.

— Но вирус! — закричала Пенни. — Мы с Майки заразились? Мы все умрем?!

— Нет, Пенни, нет. Скаут — это живой, разумный, ползающий пробник. Зонд. Они коллекционируют местные бактерии — колонизаторам же надо знать, с чем они столкнутся. У скаутов очень хитрая иммунная система. Вредоносные организмы в ней не уничтожаются, а запасаются. Вы понимаете? Вирус сейчас изолирован в каждом из четырех скаутов! Если скауты попадут в руки колонизаторов, те извлекут вирус и пустят его в водоемы. И все. Кранты человечеству. Планета вымерла и готова к эксплуатации. Вину за эпидемию можно возложить на скаутов. Такое пятно на репутации фирмы!

— Какое вам дело до репутации их фирмы? — спросил Брэйн. — Это проблемы скаутов. Беспокойтесь лучше о человечестве. Откуда вы знаете, что Терри говорит правду?

— Ничего я не знаю, — вздохнул Квин.

И выстрелил в Терри.

Я до сих пор ясно вижу эту картинку: Терри лежит на столе, и черная лужица растекается из-под него, кровь бежит по чьей-то игровой карточке, по параметрам силы, ловкости, интеллекта, мудрости и харизмы, и слабо подергивается пушистый хвост.

— Вот, — сказал Квин. — Вот вам человеческая логика. Терри умер. Видите? Вы никогда не узнаете, где скауты. Впрочем, они уже давно на запасной точке эвакуации. Ищите, если хотите. Не хотите? Тогда, мистер Пинки, мистер Брэйн, всех вам благ.

7.

Билли вернулся в Малибу. Он много времени проводит в Сети. Собственно, теперь мы с ним общаемся больше, чем когда Билли жил через дорогу от меня. Странно, не правда ли?

Над Бэд-крик опять видели НЛО.

Станцию KBZY приобрел аноним. Крутит она настоящий немецкий хэви-метал. И «Битлз».

Как и в любом городке, где по автостраде грохочут восемнадцатиколесные грузовики с прицепом, в Томорроу есть Кладбище домашних животных. На этом Кладбище — маленькие могилки, трогательные самодельные крестики, плачущие девочки. Мальчики туда не ходят. Стесняются. На одном крестике написано «Спайк» (убитая грузовиком собачка), на другом — «Шэдоу» (видимо, кошечка, убитая собачкой), на третьем — «Терри». Перед этим крестиком часто стоит Пенни. Она — единственная девочка на Кладбище, прячущая улыбку.

Почему?

Конечно, Терри был маленький, а пуля калибра 9 мм — большой. Но если учесть, что в момент выстрела Терри находился в телепатическом контакте с Квином… Если учесть, что они были на одной волне, и Терри мог подсказать, где в его маленьком тельце находятся жизненно важные органы, а где этих жизненно важных органов нет… Если вспомнить, что Пенни организовала сбор крови «для помощи бедному щеночку»… Люди очень любят сдавать кровь для кого-нибудь жалкого и беспомощного. Американцы — в особенности. Неважно, человек это или нет. Лишь бы получатель был маленьким, беззащитным и хорошо смотрелся на фотографиях.

И если учесть, что домой, в Мэн, Квин не отправился самолетом, а взял напрокат машину…

В общем, Пенни очень хочет выбраться в Мэн. У нее там целых два друга.

У нас с Пенни все хорошо, спасибо, что спросили (американская формула, я знаю; но, увы, я все чаще использую американские формулы, и все реже — русские). Мы планируем… Мы много чего планируем. Поездить по свету, например. Посмотреть Бермуды, Гавану, Рио… Когда, конечно, у нас появятся деньги, и если, конечно, они у нас появятся. Вот станет, допустим, Пенни знаменитой писательницей. Или я, в полном соответствии с Великой Американской Мечтой, выиграю в лотерею. Видите ли, когда живешь в городке под названием Томорроу, завтрашний день кажется куда реальнее сегодняшнего.

Д. Локхард Коммуналка

Эпилог

Десять лет назад вы говорили иначе, — заметил Рене Зенке. — Вы отправили меня в отставку, закрыли отдел и уволили всех моих людей. Времена меняются, да, Вуалье? В кабинете было накурено и остро пахло потом. Пустыня за окнами жарко сверкала, тянулась к людям щупальцами зноя. Последний кондиционер еще вечером забился песком, о нем никто и не вспомнил. В пропитанной тревогой атмосфере даже мысли об отдыхе казались неуместными.

«Тупик…» — устало подумал Вуалье. Опустив голову, он встретился взглядом со своим отражением в полированной столешнице и вздрогнул. Отражение ответило тем же.

— Можете злорадствовать сколько угодно, Зенке, — тяжело сказал Вуалье. — Вы будете правы. Вы, черт возьми, уже десять лет правы, а мы тупые ослы. Кому от этого легче?

— Мне, — усмехнулся Зенке.

— Рад за вас. Теперь, если самолюбие удовлетворено…

— Мое самолюбие здесь ни при чем, Вуалье, — оборвал Зенке. — Но вы и в самом деле полагаете, что можно вот так, спустя десять лет, неожиданно вызвать меня на объект и заявить, что ссылка была ошибкой? Тогда ваш оптимизм граничит с безумием.

Вуалье с трудом перевел дыхание.

— Что вы предлагаете?

— Ничего, — отрезал Зенке. — Мои сотрудники давным-давно разъехались, кое-кто уже умер, остальные нашли работу, и мне не хватит ни времени, ни совести, чтобы вновь ломать им жизнь. Вы уничтожили наш отдел, господин президент, уничтожили основательно и навсегда. Лучшее, на что вы можете рассчитывать — мой личный опыт.

— Так поделитесь опытом! — Вуалье обрушил ладонь на стол. — У нас нет времени обсуждать прошлые ошибки!

Зенке развел руками.

— У нас и так нет времени, — ответил он коротко. — Хотите знать мое мнение? Вот оно: что-либо делать уже поздно. Следует позволить событиям развиваться своим чередом. Иного выхода у нас нет, господин президент. Совсем. Пора это признать.

Вуалье обвел присутствующих тяжелым взглядом. Люди молчали.

— Каждый из вас — лучший в своей области, — президент сжал кулаки. — Вы запустили корабль на Луну, построили подводный город, обуздали ярость термоядерного синтеза. Не говорите мне, что спасения нет. Я не желаю этого слышать!

Зенке подался вперед:

— Верно, — ответил он гневно. — Вы не желаете! Вас предупреждали о последствиях задолго до катастрофы, предупреждали все, кто хоть что-то понимал!

Вновь откинувшись в кресле, Зенке покачал головой.

— Надеюсь, вы извлечете из этого урок, господин президент. Если… — он закрыл глаза. — Если завтра вы еще будете президентом.

Один из сидевших за столом поднял взгляд.

— Какие у нас шансы? — спросил он сухо.

Зенке пожал плечами.

— Пятьдесят на пятьдесят, — он стиснул зубы. — По крайней мере, люди не будут мучаться. Все произойдет мгновенно. Вернее, все уже произошло миллион лет назад, а нам остается лишь ждать и надеяться…

— Надеяться? — Вуалье вскинул голову. Он не мог унять дрожь, в груди воцарилась странная гулкая пустота. Так бывает перед первым прыжком с парашютом, когда боишься не падения — ты знаешь, что не упадешь, — боишься непонятно чего, и это самое страшное, и справиться со страхом можно, лишь прыгнув.

Зенке криво улыбнулся.

— Да, Вуалье, надеяться. Однажды мы вытянули выигрышный билет. И если это повторится — вы, как президент, больше никому не позволите играть в подобные игры.

Вуалье содрогнулся.

— Можете верить, Зенке… — выдавил он. — Я приму любые меры…

— Верю, — сухо ответил пожилой генерал. — А сейчас, поскольку нам ждать еще целых двенадцать часов — как насчет покера? — он усмехнулся. — Сегодня я готов многое поставить на кон.

Выдержка из протокола допроса майора Вильяма Коулза,

июль 2017

…Карогнис. Нет, не имя. Так его называли сородичи, но это не имя. И не профессия. Если хотите, считайте слово «карогнис» кличкой, вроде нашего «славный парень».

Да, они пользуются именами… Только скрывают их. Имя — часть личности. Вы стали бы раскрывать свою личность первому встречному уагреаку? Вот-вот, в некотором отношении мавы довольно похожи на нас.

Уа-гре-ак. Первый звук на выдохе. Так мавы называют людей. Откуда они знают о людях? Ну-ну, не будьте наивным. Кого, по-вашему, они изучали в этот временной период?

(смешок) Вы в самом деле полагаете, что он бы мне сказал? А даже если б сказал, ему следовало верить? Вы открыли бы незнакомому пришельцу, где живут люди, как пролететь к Земле, где главные города?

Нет. Сколько раз повторять? Нет! Они не живут в прошлом! Я встретил коллегу, такого же разведчика, как я сам. У нас даже оборудование было почти одинаковое. И говорили мы на одном языке. Что в этом странного? Его, как и меня, готовили к полету много месяцев. Мы оба собирались вступить в контакт с народом еккеранг, это была удивительно развитая для своего времени культура, существовавшая на небольшом острове в Тихом океане. Разумеется, Карогниса, как и меня, обучили языку аборигенов.

(устало) Нет. Никаких сказочных совпадений. Островок, где я высадился, спустя год должен был обратиться в газ под действием мощного извержения. Риск парадокса был минимален, и все равно Сегье долго не решался на опыт. По-вашему, мавы не могли руководствоваться теми же соображениями, что и мы?

Послушайте! Если вы станете переспрашивать десять раз в секунду, я не успею ничего рассказать! Что «почему»? Почему не успею? А вы дали мне возможность рассказать, почему?!

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

…Коулз всегда любил фантастику. Ребенком он зачитывался Верном и Уэллсом, повзрослев — ненадолго влюбился в сказки, но быстро вернулся к серьезным жанрам. Затем армия и летное училище отодвинули грезы об иных мирах на задний план.

Но даже в детстве Коулз не поверил бы, что станет первым человеком, встретившим иного.

Сама встреча произошла до обидного буднично. Экспедиция на остров Еккетаг была уже девятнадцатым полетом Коулза в прошлое, и новизна впечатлений успела раствориться в рутине. Коулз давно свыкся с мыслью, что не изведает славу Гагарина и Армстронга; о первом хрононавте общественность могла узнать лишь при утечке сверхсекретных данных. Сами полеты в прошлое мало отличались от воскресных поездок за город, миллион лет — слишком мало, чтобы чувствовать себя как на другой планете. Природа Земли в то время мало отличалась от современной. В экспедициях Коулз напряженно работал, выполняя научную программу, и, очевидно, выполнял ее хорошо, поскольку уже третий год оставался единственным в мире хрононавтом. Его дублер, бывший астронавт Клод Далтон, даже шутил, что Коулза раз за разом отправляют в прошлое, желая проверить, сколько экспедиций способен пережить человек…

Девятнадцатый полет обещал стать интересным. В течение семнадцатой экспедиции Коулз забросил в деревню дикарей на острове Еккетаг несколько замаскированных камер; собранные ими данные были переданы ученым при следующем полете в прошлое. Это позволило изучить примитивный и в то же время необъяснимо развитый для своего периода язык древних людей.

К девятнадцатой экспедиции Коулза готовили тщательно, прорабатывали десятки сценариев. Инструкторы в очередной раз проверяли его боевую выучку, техники колдовали над оборудованием, дизайнеры ломали головы над «божественным» одеянием. Первый контакт с предками человека мог обернуться чем угодно.

И все же Коулз оказался не готов к встрече с пришельцем. Он заметил его первым, в лесу, рядом с небольшим водопадом, и сначала решил, что видит пещерного медведя. Коулзу потребовалось несколько минут, чтобы уговорить разум поверить глазам: не каждый день встречаешь медведя в скафандре.

Потом, уже после знакомства, стало ясно, что Карогнис не очень-то и похож на медведя, скорее, на крупную панду, однако первое впечатление — самое сильное. Пожалуй, если бы оба разведчика не говорили на языке еккеранг, контакт мог бы и не состояться.

Первым в тот день заговорил Карогнис; ему было легче, ведь Коулз сильно напоминал аборигенов деревни. Громадная и очень добродушная на вид панда грузно уселась на траву и склонила голову набок.

— Небо или завтра? — спросил Карогнис на языке еккеранг.

Коулз, справившись с изумлением, довольно быстро сообразил, почему понимает слова пришельца, но некоторое время размышлял над смыслом вопроса.

— Завтра, — ответил он, догадавшись.

— Я тоже, — заметила панда.

Пораженный человек опустился на траву напротив пришельца. Подготовка к первому контакту помогла: Коулз быстро одолел естественную робость.

— Кто ты? — спросил он.

— Гость, — отозвался пришелец. — Я ищущий ответы.

— Я тоже.

— Удивительная встреча.

— Согласен!

— Завтра далеко? — поинтересовалась панда.

Коулз задумался. В еккеранг не было числительных, подходящих для описания миллиона лет, не было и слов для арифметических действий. К тому же открывать пришельцу сразу многое ему не хотелось.

— Очень, очень, очень далеко, — сказал наконец человек.

Панда сложила на животе тяжелые лапы.

— Тогда я живу очень, очень, очень — очень, очень, очень завтра.

«Двойной срок!» — понял Коулз. Вероятно, пришелец знал об ограничении машины времени и, очевидно, сам пользовался такой же.

Взглянув на лапы панды, человек отметил наличие лишь четырех пальцев на каждой. То есть пришельцы, скорее всего, пользовались восьмеричной системой счисления.

— Коулз, — представился он, коснувшись груди.

— Имя? — спросил пришелец.

— Имя.

— Я карогнис, — панда повторила жест человека. — Не имя.

— Человек и карогнис?

— Нет. Уагреак и мав.

Коулз задумался.

— Какое имя носит карогнис? — спросил он затем.

— Я не скажу.

— Табу?

— Нет доверия. — Словно извиняясь, панда добавила: — Только друзья и родичи.

Выдержка из отчета майора Коулза, январь 2012

…Высадился в намеченном периоде. Сразу обнаружил робота № 7, того, что не вернулся. Порвалась гусеница. Пока устанавливал камеры, появились стрекозы. Определить вид не смог, на глаз — размах крыльев почти метр (см. видеозапись G01). Никаких следов наземной фауны в пределах видимости, одни хвощи и болотистая местность.

Мне тут советуют прекратить описывать данные, которые и так можно с датчиков снять, и поделиться впечатлениями. Что ж… Для первого хрононавта впечатлений немного. Конечно, хотелось бы сказать: «Воздух сказочно чист, как в горах, много незнакомых запахов!»

— стараниями фантастов эту фразу ожидали от меня первой. Вынужден разочаровать всех романтиков: находясь в прошлом, я не рискнул снять скафандр, ведь мало кто знает, какие вирусы существовали в то время.

Видел нашего кролика, бедолага так и сидит в клетке. Я нарвал листьев, похожих на подорожник, просунул ему. Уши шевельнулись — может, выживет. Выпускать его на волю не стал. Опасно для древней биосферы.

По совету Альфреда провел опыт со срезом пластов. Погрузил зонд на десять метров под землю и оставил там капсулу с атомными часами. Насколько я знаю, ее пока не нашли; видимо, за миллион лет пласты сместились сильнее, чем ожидалось…

Так, меня уже шестой раз спрашивают, были ли там динозавры. Повторяю: никаких следов наземной фауны в пределах видимости. Динозавры исчезли шестьдесят миллионов лет назад, а я проник в прошлое всего на один. Скорее уж, надо ждать встречи с первобытными людьми, именно в этот период они начали активно расселяться по миру. Но на болотах их искать бесполезно.

Понравилось ли мне там? Нет.

Письменные показания генерала (в отставке) Рене Зенке,

ноябрь 2018

Прежде чем я напишу в этом отчете хоть слово, хочу предупредить: плевать я хотел на политкорректность, понятно? Ваша вшивая «законность» довела всех до грани, дальше — некуда. Так что прикиньте хорошенько, стоит ли читать мой отчет дальше.

Если коротко, то мы сегодня в заднице, потому что Кьон Сегье был уродом. А уродом он был редким, можете верить — уж я-то их повидал… Врагу не пожелаю.

Шея Сегье казалась слишком длинной, плечи — узкими, скулы выдавались вперед, рыжие волосы не признавали прически. Кожу покрывали многочисленные мелкие прыщи. Мясистые, вечно приоткрытые губы в сочетании с торчащими желтоватыми зубами вызывали тошнотворное ощущение. В довершение портрета — водянистые глаза этого красавца легонько косили, а выглядели так, словно их вырезали у старой, гниющей рыбины. Сегье было почти невозможно воспринимать всерьез — он выглядел, двигался и разговаривал в точности как сумасшедший ученый из комикса. Настолько дешевого комикса, что в целях экономии туда пригласили художника-пьяницу.

Разница заключалась лишь в том, что Кьон действительно был ученым, и ученым чрезвычайно талантливым.

Я познакомился с Сегье много лет назад, еще когда работал охранником лаборатории, куда его направили после университета. Помню, как увидел его впервые: это нелепое существо брело по коридору с двумя черными саквояжами в каждой руке, рюкзаком за спиной и в фартуке, будто целиком сшитом из оттопыренных карманов.

— Вы к нам? — я вежливо преградил ему путь. Кьон некоторое время смотрел на меня рыбьими глазами, затем поставил саквояжи, сунул руку под жилет (я напрягся) и выудил… роскошный кожаный бумажник с золотым тиснением. Как позже выяснилось, он даже не знал, что это бумажник; подарок какого-то генерала пригодился, чтобы обернуть паспорт.

С тех пор прошли годы. Я получил повышение и собственный кабинет, где стояли мониторы наблюдения за всеми лабораториями, а Кьон ничуть не изменился. Он теперь жил на территории комплекса, в охраняемом день и ночь бункере, но по-прежнему мог явиться на пропускной пункт, держа в левой руке бутерброд, а в правой газету. Ему это прощалось.

Кьону прощалось многое… Когда я узнал, над чем он работает, то прекрасно понял причину. Это, черт возьми, была бомба! То есть не бомба, а в смысле — охренительная штука. Сейчас попытаюсь ее описать.

Еще в университете Кьон открыл закон, который потом назвали «многогранным пространством Сегье». Последний год он даже бросил занятия, изучая свою находку, а когда закончил опыты и показал работу в академии, сразу стал доктором наук. И попал к нам, в пустыню.

Всех предупредили, что если доктору Сегье не понравится хоть слово или ему кто-то помешает, остаток своих дней этот «кто-то» будет драить палубы мусоровозной баржи. В комплекс съехалось множество специалистов, первое время даже Кьон иногда смущался, когда ему в помощники назначали пожилых академиков с мировым именем. Но скоро привык. Кьон был всецело поглощен своим открытием. Думаю, он отлично представлял все его последствия. У меня так вообще голова шла кругом, стоило об этом задуматься.

Так вот, открытие: Кьон обнаружил, что пространство космоса вовсе не пусто, а состоит из своего рода «призм», склеенных в четкую и правильную структуру непонятно каким образом. Я даже не пробовал вникать в подробности, чего и вам не советую; главное, понять, что внутри любой такой «призмы» — система координат никогда не меняется. То есть планеты могут кружиться вокруг Солнца, Солнце — вокруг центра Галактики. Галактика — вокруг еще чего-нибудь, и все это вместе может лететь кувырком с Вселенской горы, но внутри «призмы», где в данный момент времени находится наблюдатель, у любого атома всегда один и тот же адрес.

Попросту говоря, зная адрес нужной нам точки в «призме», мы можем туда попасть. Мгновенно. И нет разницы, где сейчас эта точка — главное, чтобы она была внутри нашей «призмы», остальное неважно.

А «призмы» огромные! Кьон говорил, если построить их модель в трехмерном пространстве, то бишь в нашем, каждая получится чуть ли не миллион световых лет в поперечнике. Он называл точную цифру, я не запомнил. Главное-то в другом! Адрес атома в «призме» записан в самом атоме! Точнее, не в атоме, конечно, а в его «проекции» на вещество «призмы». И Кьон почти одновременно с открытием самих «призм» придумал способ, как этот адрес менять.

Чувствуете возможности? То-то. О таком даже фантасты не мечтали. Надел скафандр, нажал кнопку и вжих — ты на другом конце Галактики! Это вам не сказочная «телепортация», тут все железно: координаты цели неподвижны, пусть она хоть со скоростью света летит. И если ты нацелился на самолет, к примеру, то, оказавшись на борту, получишь ту же скорость и направление, что и самолет. А можно ведь и самолету «координаты изменить», нацелившись, допустим, на нейтрино, и самолетик наш в результате мгновенно до скорости света разгонится…

Мне даже думать страшно, какие возможности открываются. Законы сохранения энергии и массы летят к чертям, туда им и дорога! Вечный двигатель дети станут на уроках труда собирать. Можно построить квартиру, где солярий будет на Меркурии, столовая на Марсе, а спальня на прогулочном дирижабле. Впечатляет?

Беда в том, что пока никто не придумал способа проверять координаты. Менять-то их легко, попробуй прочесть! Кьон однажды сказал: если умеешь трясти банку с разноцветными кубиками, это еще не значит, что сможешь собрать из кубиков дом. Да, прав он был… Голова у Кьона варит за десятерых, уж с этим мало кто спорить рискнет.

В общем, я тут немного увлекся, у меня ведь до сих пор дух захватывает, как подумаю, что могло бы получиться из этого открытия. Могло, да протухло…

Короче: во всем виновато вино. Была вечеринка, когда Кьон и его команда триумфально отмечали следующий важный шаг — они научились определять координаты границ «призмы». Теперь, по идее, уже можно было строить корабль, способный летать скачками по миллиону световых лет за раз.

К счастью, до этого не дошло, но на вечеринке Кьон выпил лишнего, утратил свою обычную рассеянность и ненароком сболтнул, что в его формулах за перемещение в пространстве отвечает всего одна переменная, у которой можно легко изменить знак.

— И что же получится? — спросил веселый пухленький академик Бартоло. От его тона у меня сразу весь хмель из головы вылетел.

Кьон пожал плечами.

— Антиперемещение.

— Поясните свою мысль, пожалуйста.

Сегье улыбнулся.

— Что есть перемещение? Это изменение координат объекта в трехмерном пространстве относительно некоей точки, где данный объект находился во время предыдущего наблюдения. Заметьте: чтобы фиксировать факт перемещения, требуется как минимум два опыта, разделенных по времени. Иначе говоря, перемещение есть одновременное движение объекта по четырем координатным осям: трем пространственным и одной временной. При этом движение в пространстве может быть сколь угодно быстрым и неравномерным; соответствующее ему движение по временной оси всегда остается прямолинейным и лишенным ускорения.

— Так вы имеете в виду… — Бартоло подался вперед, — что антиперемещение позволит нам управлять движением объекта по четвертой оси? — только теперь смысл слов Сегье дошел до всех. Надо сказать, подобной мертвой тишины не бывает даже в морге.

Кьон в замешательстве оглядел напряженных коллег.

— Я думал, это очевидно, — заметил он неуверенно. — Перемещение изменяет координаты в пространстве, оставляя временную ось в неприкосновенности, антиперемещение делает все наоборот.

Бартоло медленно встал.

— Доктор Сегье, — он прищурил глаза. — Вы хотите сказать, что мы можем построить машину времени? Вернее, уже построили?

Кьон машинально кивнул.

— Конечно. Если изменить полярность поля, наша тестовая камера будет отправлять образцы в прошлое, а не в созвездие Кассиопеи.

— Почему не в будущее? — быстро спросил другой ученый.

— А будущего нет, — улыбнулся Сегье. — Движение материи в пространстве и времени — суть одно. Двадцать миллиардов лет назад Большой Взрыв породил Вселенную, и с тех пор во Вселенной нет ни одного неподвижного атома. А поскольку движется абсолютно все, то существует и время — вечный, прямолинейный и равномерный полет во тьму. Мы, все мы, каждая элементарная частица, каждый кварк — мчимся вместе с фронтом этой волны.

Он развел руками.

— Вот почему полет в будущее невозможен. Представьте, что Земля каким-то образом окажется в непосредственной близости от границ сферы, разлетающейся во все стороны от эпицентра Большого Взрыва. Проникнуть ЗА эту грань невозможно в принципе, ибо по ту сторону нет пространства — пространство тоже часть Вселенной. В случае с временем вся материя Вселенной уже находится на гребне волны. Антиперемещение легко отправит нас в любую точку, где волна уже побывала, и легко вернет обратно, но никогда не позволит шагнуть за грань.

Сегье поднял голову.

— Будущего нет, — сказал он спокойно. — Нас уносит от эпицентра со скоростью света, и каждый наш миг — первый во Вселенной. Призмы, открытые мной, есть не что иное, как кристаллическая поверхность Сферы Времени, и, разумеется, они по самой своей природе неподвижны — вернее, они движутся вместе с нами, прямолинейно и равномерно, по четвертой координате. Для нас, как и для ЛЮБОГО объекта внутри призмы — будь то атом, кварк или звезда, — они сохраняют полную неподвижность, ибо Время едино для всех! Вот почему при антиперемещении координаты в пространстве не изменятся, а глубина погружения в прошлое будет точно соответствовать расстоянию, на которое образец сместился бы при обычном перемещении.

— То есть на данном этапе — около миллиона лет? — уточнил другой академик.

— Я бы не стал применять сугубо земные термины, такие, как «год», — возразил Кьон. — Если взять за точку отсчета период полураспада стронция-90, получится… — он извлек из кармана мини-компьютер и погрузился в вычисления, начисто забыв о вечеринке и тихой панике, висевшей в воздухе подобно облаку радиоактивного газа.

Должен сказать, я уже тогда понял, что, по сравнению с этой небольшой речью рассеянного, подвыпившего гения, взрыв кобальтовой бомбы в кабинете президента произвел бы меньшее впечатление. Само собой, другие ученые в нашем проекте — а они, уж точно, поумнее меня — поняли это гораздо быстрее. Один за другим, они быстренько разошлись, и если б я сразу же после слов Кьона не отдал приказ полностью оборвать все линии связи и включить режим боевой тревоги — вы бы сегодня не читали этого отчета.

Вас бы уже давно в живых не было, окажись на свободе такая новость.

Выдержка из протокола допроса майора Коулза, июль 2017

…Нет, я провел там три месяца, и все это время Карогнис жил по соседству. Их машина не столь точна, как наша, поэтому мне удалось улететь первым.

Почему я не сообщил? Издеваетесь? Вы хоть в курсе, как работает установка Сегье? Ах, в курсе… Тогда позволю себе напомнить, что дисперсия по временной оси иногда достигает двух месяцев, генерал. При возвращении меня может отбросить в прошлое за пару месяцев до точки отлета. Вы представляете, что из этого выйдет? Боюсь, не представляете, иначе бы не спросили. Если вернуться в период, предшествующий отправной точке, разница между исходным и результирующим антиперемещением уже не будет компенсирована нормальным перемещением. Я окажусь в космосе, понимаете? Точнее, я-то окажусь в том самом месте, где был раньше, просто из-под меня улетит Земля. Система координат установки привязана к центру Солнца, так легче калибровать. Минимальный срок пребывания в прошлом — три месяца. Нам сказочно повезло, что при первом испытании, когда мы этого еще не знали, удалось избежать катастрофы.

Да, я часто общался с Карогнисом. Первые несколько дней мы настороженно присматривались друг к другу, но научная программа у нас обоих была слишком насыщена, чтобы жертвовать ею даже по случаю первого контакта. В деревне мы работали посменно, чтобы не шокировать аборигенов. Дикари успели создать целую мини-мифологию, где я был добрым божеством, а Карогнис — злым.

Почему злым? (смешок) Видели бы вы его… Ну да, разумеется, фотографии и записи, только поверьте: размер имеет значение. В реальности Карогнис производил очень сильное впечатление. Ведь он крупнее белого медведя. Хотя от медведя в нем гораздо меньше, чем в нас от шимпанзе.

…Не так много, как нам бы хотелось. Он очень скупо отвечал на вопросы о мавах. К тому же следует учесть, на сколь примитивном языке мы общались. О многом приходилось догадываться, еще чаще — объяснять жестами или рисовать.

Да, они земляне и тоже явились из будущего. Из нашего будущего. Если я правильно Понял Карогниса, их время отделяет от нашего примерно один миллион лет.

Как «почему»?! Вы меня каким местом слушали?!

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

— Ты большой человек там, дома? — спросил Карогнис за десять дней до отлета Коулза в будущее. Хрононавт с легким удивлением покачал головой.

— Нет.

— Я тоже маленький, — трехметровая панда опустила голову. — Есть вопрос, которого я не должен задавать.

Коулз присел на влажный, покрытый мхом камень. Они с Карогнисом поселились у водопада, по разные стороны утеса, чтобы быть рядом, но не смущать друг друга лишний раз.

— Я слушаю, — сказал человек.

Панда сложила лапы на животе.

— Как вышло, что завтра вы живые?

— Мы, люди?

— Да.

— Разве так не должно быть?

— Вы вымерли, — спокойно ответил Карогнис.

Коулз улыбнулся.

— Да, этот остров погибнет через год, но люди живут не только здесь.

— Я знаю. — панда смотрела в сторону. — Я сказал то, что хотел сказать.

Коулз помолчал.

— Ты сказал, что люди вымерли. Совсем вымерли? Везде в мире?

— Да, — Карогнис поднял взгляд. — У нас дома вас нет. Я — ищущий ответы про людей, поэтому я здесь. Что ищешь ты?

Человек пожал плечами.

— Новые знания о предках. Как они жили? Что любили? Чего боялись?…

— Только это? — быстро спросил Карогнис.

Коулз насторожился.

— Да, только это.

— Я думал иначе.

— И что же ты думал?

Панда ответила не сразу.

— Если я открою свои мысли, они станут твоими мыслями, — сказал наконец Карогнис. — Но мы разные. Мои мысли о людях и твои мысли о людях совсем с разных сторон. Ты потомок.

— Разве твои предки здесь не живут? — удивился Коулз. — Ты сам говорил, что мавы произошли от бамбуковых медведей.

— Говорил, — согласился Карогнис. — Но я потомок тех, кто жил, если не было людей. А ты потомок людей. Если есть ты, меня не может быть. И наоборот.

Коулз напрягся.

— Ты живешь в очень-очень далеком завтра. В два раза дальше меня. Могло случиться многое.

— Нет, — возразила панда. — Волна… Край волны. За ним ничего нет. Завтра отсюда — есть, из дома — нет. Я ошибся в первый день. Думал, как ты, что люди жили, вымерли, потом родились мы, завтра-завтра. Но все не так. Я проверил… это, — он указал на приборы. — Мы из одного завтра. Ты и я.

— Невозможно.

— Знаю.

— Ты уверен, что не ошибся?

— Я хочу ошибиться.

— Но что это значит?

Карогнис перебрал лапами на животе.

— У меня нет мыслей.

Коулз вскочил и принялся нервно ходить взад-вперед.

— Если ты прав, произошел… — он запнулся, не зная, как сказать «парадокс» на языке еккеранг, но панда махнула лапой: продолжай.

— Я догадался.

— Что-то изменилось во времени. Люди не должны были исчезнуть, кто-то изменил время!

Карогнис саркастически склонил голову набок.

— Почему люди? Я могу сказать то же о мавах.

Коулз запнулся.

— Мы здесь… — произнес он медленно. — Мы раньше, чем случился ужас, поэтому мы вместе, мы видим друг друга.

— Верно, — согласилась панда. — Но вернуться домой сможет только один.

Человек содрогнулся.

— Почему?! — он резко отпрянул назад. — Ты хочешь… помешать мне?

Карогнис издал ворчание, заменявшее мавам удивленный возглас.

— Очень странная мысль. Один из нас вернется в несуществующий мир и исчезнет вместе с ним. Я это хотел сказать.

Коулз моргнул.

— Но кто?!

— Время покажет, — философски заметила панда.

Письменные показания генерала (в отставке) Рене Зенке,

ноябрь 2018

Коулз? Старина Билл… Что я могу сказать о Коулзе: он был отличным солдатом. На таких можно положиться, понимаете, о чем я? Любой офицер был бы рад видеть Коулза в своем взводе. Он мне всегда нравился.

Его гоняли, как ишака. Два десятка экспедиций! Дублер даже шутил, что Сегье заодно проверяет, как долго его подопытный человечек сможет стоять на ногах. Но Коулз выдержал. На самом деле, конечно, Сегье просто не хотел рисковать, отправляя в прошлое разных людей: все же это чертовски опасно, а Коулз отлично справлялся. До прошлого августа…

В общем, скажу так: я бы ему поверил даже без фильмов и фоток. В девятнадцатый раз он вернулся сам не свой, будто призрака видел. Эта тварь, там, в прошлом… Ну хорошо, не тварь, тот пришелец, навешал ему лапши на уши так, что перепугал всех на базе. Особенно Сегье.

Уродец допрашивал Коулза почти неделю, выжимал все детали, с утра до вечера изучал фильмы и диктофон. В комплексе разом прибавилось людей; в основном, наших, из охраны, но и спецов немало понаехало. Было, как на бочке с порохом, ну вы понимаете.

Бочка взорвалась в сентябре. В прошлое впервые отправились сразу двое; бессменный Коулз и сам Кьон Сегье. Руководство не хотело его отпускать, но он устроил истерику. Вдобавок с ними послали легкий складной вертолетик на радиевых батареях; Сегье собирался, если потребуется, облететь весь мир в поисках решения загадки. Он уже не так боялся парадоксов.

Спустя три месяца Сегье вернулся один. Коулз, наш верный, невозмутимый Коулз, погиб, спасая этого яйцеголового из когтей махайрода. В черном ящике скафандра Сегье все сохранилось… Впрочем, надо отдать должное Кьону: оставшись один, он выжил и сумел довести дело до конца. И видели бы вы, как он изменился! Я глазам своим не верил — улетала фигня на палочке, а вернулся нормальный парень, такого не стыдно и в строй поставить. Но самое главное: он нашел. Узнал тайну. Надеюсь, его «тайна» стоила жизни Коулза. По правде, я отдал бы трех Кьонов Сегье за одного Билла…

Вообще-то, я не должен писать в этом отчете об открытии Сегье. У его информации гриф «Совершенно секретно», а у моего отчета — простой. Но кому какая разница, сейчас-то? В общем, уже после смерти Коулза, Сегье отыскал в Африке место, где зародились люди. Именно миллион лет назад. Все более древние находки, которых нашими предками считали, оказались липой — в смысле, не липой, а просто другими обезьянами. Наши предки, подлинные и единственные, жили в Габоне, на горном плато Лопэ. Даже те дикари, которых изучат Коулз, когда встретил… ну, медведя, они были тупиковой ветвью вроде неандертальцев. А может, и не тупиковой, кто знает? Не взорвись их остров, возможно, мы сегодня были бы неграми…

Короче. Через две недели после возвращения Сегье собрал большой консилиум светлейших умов Земли. И как думаете, что он им сказал?

— Я обнаружил невероятное, — заявил Кьон. — Мы с вами, как и все люди — результат временного парадокса. Нас не должно было быть.

Думаю, излишне упоминать, какая тишина воцарилась после его слов.

— Предки Homo sapiens на плато Лопэ в Габоне страдают от хищников, — продолжал Сегье. — Я пробыл там меньше месяца, и трижды видел гибель предка в зубах другого вида обезьян. Я утверждаю: без вмешательства хрононавтов предки человека вымрут, и место людей в сегодняшнем мире займут эволюционировавшие бамбуковые медведи — мавы.

— Вы хотите сказать… — начал было один из академиков, но Кьон оборвал:

— Я уже сказал то, что хотел. Мы результат хроноклазма. Земля — планета мавов, и лишь машина времени позволила им, вернее, вскоре позволит, переписать историю.

— Но это нонсенс, — возразил другой ученый. — Если изначально на Земле жили мавы. Каким образом возник хроноклазм?

— Изначально? — усмехнулся Сегье. — Отвыкайте от стереотипов, мой друг. Время — не лента из прошлого в будущее, это еше одно измерение. Ваш вопрос нелеп; вы ведь не станете спрашивать, что было до Большого Взрыва?

— До Большого Взрыва еше не было времени, как такового, — заметил математик Тарасов, один из лучших специалистов мира. — Но миллион лет назад физические законы не отличались от сегодняшних.

— Верно. Однако вспомните топологию. Прямые, никогда не пересекающиеся на плоскости, легко пересекутся на сфере. Время вводит в наш мир четвертую координату и линии, не способные пересечься в трехмерном пространстве, могут встретиться, и не раз, в четвертом измерении.

— История — непрерывная функция, иначе теряется сам смысл…

— Смысл чего? — оборвал Сегье. — Довольно антропоцентризма! Понятие «смысл» субъективно. Да, с нашей точки зрения, кажется нелепым предположение, что в вопросе о первичности курицы или яйца правильный ответ — «не существует понятия первичности». Однако это так. Односторонней поверхности тоже «не может быть»!

— Не кипятитесь, — Тарасов улыбнулся. — Вы говорите не со школьниками. Лучше скажите, как вы понимаете «первичность» применительно к нашей проблеме? Ведь КТО-ТО должен был первым изменить время.

— Что было раньше, курица или яйцо? — коротко спросил Сегье.

— Но в таком случае налицо бесконечный цикл, вырваться из которого невозможно.

— Почему же?

— Потому что наше решение, каким бы оно ни было, также станет частью цикла.

Сегье улыбнулся.

— Вы ошибаетесь. Действительно, мавы умудрились создать хроноклазм, превративший историю Земли в маятник. Пока действуют правила игры, цикл не может прерваться и на Земле раз в миллион лет меняются цивилизации. Но время, как и все на свете, непрерывно движется. Сфера Времени расширяется от эпицентра Большого Взрыва, будто могучая, текущая в вечность река. А в реку, как известно, нельзя войти дважды…

Сегье скрестил на груди руки.

— Да, люди и мавы раз за разом совершают гребки против течения. Но циклы не идентичны друг другу, ибо с каждым мгновением фронт волны улетает все дальше, скачками отбрасывая нас в прошлое. Сама «вода» — меняется, и потому у нас есть шанс разорвать цепь.

Кьон внимательно оглядел присутствующих.

— Если мы совершим сразу два гребка, — сухо сказал он, — наши соперники пойдут ко дну.

Повисла глубокая тишина. Кьон вздохнул.

— Сейчас не так важно, кто «первым» нарушил течение истории. Важно, что мавы неверно рассчитали вмешательство в прошлое и каким-то образом помогли людям выжить. Люди же, в свою очередь, помешали мавам стать разумными, истребив их предков — доисторических китайских панд. Проще говоря, вмешательство мавов спасло людей; люди уничтожили мавов; из-за этого мавы не смогли совершить вмешательство, и люди вымерли; поскольку люди вымерли, на свет появились мавы и изменили историю.

Проблема заключена в следующем, — после долгой паузы, продолжил Сегье. — С нашей сегодняшней позиции, из-за хроноклазма, мавы так и не возникли. Их вмешательство в прошлом не могло иметь места. Это значит, в нашей с вами нынешней истории люди вымерли миллион лет назад, на плато Лопэ.

— То есть как?! — воскликнул академик Бартоло.

— Очень просто, — ответил Сегье. — Едва мы, сегодня, доживем до момента, когда мавы — в несуществующем мире — отправятся в свою роковую экспедицию, НАШ мир исчезнет. Мгновенно. Его место займет планета разумных панд, с собственной миллионолетней историей! И лишь только мавы отправят в прошлое экспедицию, нарушившую течение времени, как вновь исчезнут, просуществовав миллион лет, которых никогда не было. И для них, и для нас, это означает… — Кьон подался вперед, — что завтрашнего дня не будет. Никогда. Наши народы выпадут из Вселенной, оставшись лишь внутри петли длиной в миллион лет, обреченные бесконечно творить одну и ту же историю. По очереди.

— Цикл, — кивнул Тарасов.

— Последний цикл, — жестко оборвал Сегье.

Повисла пауза.

— Это невозможно, — ответил наконец Тарасов. — Я знаю, что вы сейчас предложите: самим отправить в прошлое экспедицию, чтобы спасти людей в Габоне и навсегда вычеркнуть мавов из истории Земли.

— Верно, — кивнул Сегье.

— Таким образом, люди сами создадут упомянутый хроноклазм, благодаря которому они сейчас существуют, и вмешательство мавов перестанет быть необходимым, как и в целом возникновение их народа.

— Именно.

— А что, если мавы придут к аналогичному решению? — Тарасов прищурил глаза. — Ведь и они теперь знают о нас. Им достаточно НИЧЕГО не сделать, и люди исчезнут…

— Напротив, — Кьон покачал головой. — Теперь, поскольку хроноклазм создадим мы сами, точка пересечения исторических линий исчезнет. Мавы попросту перестанут существовать, если ничего не предпримут.

— Маловероятно, чтобы они ничего не предприняли.

Сегье помолчал.

— Я думал над этим, — произнес он наконец, явно через силу. — Вы правы, нельзя недооценивать мавов. Они вполне способны прийти к тем же выводам.

— Что же вы предлагаете?

Мертвая тишина.

— Нам придется уничтожить их экспедицию, — тяжело сказал Кьон Сегье. — Мы отправим в прошлое отряд профессиональных охотников. Их задачей станет истребление обезьян, угрожающих нашим предкам. Но помимо охотников в прошлое полетит элитный отряд вооруженных до зубов бойцов. И если мавы попытаются нам помешать…

Кьон обвел присутствующих мрачным взглядом.

— Их встретит меч, — закончил он жестко. — Земля не коммунальная квартира.

Вот так Сегье выступил на консилиуме. Вроде француз, не шотландец, а туда же: должен остаться только один! Мне-то что, я солдат: прикажут, полечу хоть к динозаврам. Но даже мне было не по себе. Коулз, бедняга… Знал бы он, чего наворотил — перевернулся бы в кишках у того проклятого тигра…

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

Первая пуля ударила Коулза в бедро. Тяжелая, разрывная. Сила удара подбросила человека, словно игрушку, перевернула в воздухе. Вторая пуля раздробила нагрудный блок приборов, пробила плечо и со вспышкой разорвалась в стволе дерева. Коулз молча повалился на сухие листья.

Сегье не стал подходить ближе. Удостоверившись, что напарник надежно выведен из строя, он сунул пистолет в кобуру и вытащил из кармана мини-компьютер.

— Не сердись, — Кьон виновато улыбнулся. — Я не люблю спорить.

Коулз судорожно дышал. Превозмогая страшную боль, он заставил непослушное тело перевернуться на спину. Дрожащая левая рука нащупала на поясе пульт управления скафандром, не глядя ударила по кнопкам. Умная электроника мгновенно перетянула развороченное бедро, остановив фонтан крови.

Закрыв глаза, Коулз напряг волю, борясь с беспамятством. Сегье на него не смотрел; он подключал мини-комп к диагностическому разъему своего скафандра.

— Тебя сожрал тигр, — сообщил он печально. — Какая потеря.

Коулз открыл глаза.

— Подонок… — выдохнул он.

Сегье рассмеялся.

— Я предупреждал: не становись на дороге. Помнишь? Позавчера.

— Глупец… — Коулз приподнял голову. — Скафандры все регистрируют. Тебя посадят на электриче…

— Трон! — оборвал Сегье. Отсоединив мини-комп от скафандра, он гордо хлопнул себя по груди. — Не старайся быть глупее, чем ты есть, солдат. Я позаботился о черном ящике еще дома, прежде чем отправиться сюда.

Коулз сглотнул. От потери крови мутилось в голове, боль красила мир в пурпур. Ненавистный голос Сегье доносился будто из-под воды.

— Ты безумен, — прохрипел раненый. — Что ты… намерен делать?!

— Я? — Сегье холодно улыбнулся. — Я намерен исправить ошибку природы. Такую, как ты… И весь твой род! — рявкнул он внезапно, стиснув кулаки. Уродливое лицо Кьона исказилось от ненависти.

Коулз приподнял голову. Нелепый, смешной человечек, будто наряженный в скафандр циркуль, внезапно показался раненому неведомым существом — умным, враждебным и беспощадным. Такого Сегье еще никто не видел. Клеймо чудаковатого гения прилипло к нему слишком прочно.

— Ты… не человек?! — выдохнул Коулз.

Сегье скрестил на груди руки.

— Отчего же. Телом я мартышка, как и ты, — он криво усмехнулся. — Только уродливей.

Кьон энергично, с силой ткнул себя пальцем в висок:

— Но нас творит не только плоть! — он рассмеялся знакомым лающим смехом. — Что ты обо мне знаешь, солдат? Что ты вообще знаешь? Тебе известно, каково это — жить, когда ты не похож на других?

— Тебя же боготворят… — прохрипел Коулз.

Сегье скрипнул зубами.

— Не меня, солдат. Я горбун на ярмарке идей. От меня требуется лишь думать, думать, думать! Создавать новые бомбы для таких, как вы, новые игрушки для взрослых детей. Я ненавижу детей… Знаешь, почему их любят? — Сегье хихикнул. — Это обезьяний инстинкт. Потомство нужно для продолжения рода. А на самом деле, дети — это недоразвитые имбецилы, примитивные умы, в них обезьяна торжествует! Кто, кроме обезьян, может придумать войну?!

Сегье дрожал от возбуждения. Пока он говорил, Коулз сумел сесть, прислонившись к дереву, и сейчас тяжело дышал, борясь с головокружением. Кровь, остановленная пенящейся прокладкой скафандра, уже не струилась, но раны были тяжелы. Левая нога фактически висела на нескольких уцелевших мышцах.

— Что… скажешь… дома? — с трудом спросил Коулз.

Сегье фыркнул.

— Правду, солдат. Я покажу наши данные, прокручу фильмы.

— Безумец!

— Может быть, — Кьон пожал костлявыми плечами.

— Этого нельзя делать, — выдавил Коулз. — Умоляю… Подумай о людях!

— О них я и думаю, — холодно ответил Сегье. — Уверяю, солдат, еще со школы я думаю только о них. Когда в меня бросали камнями, били в туалете, изрисовывали учебники непристойностями, а девушка, которую я любил, решила надо мной посмеяться и выставила голышом на вечеринке, когда в автобусах мне плевали на туфли, а в очередях оттесняли назад, когда за спиной вечно раздается хохот — о людях трудно не думать!

— Нельзя… Нельзя убивать всех!!!

— Убивать? — Сегье усмехнулся. — Я даже тебя не убил, солдат. Я никого не убью. Видишь ли… — он поднял палец, будто на лекции, — испокон веков главным занятием людей было истребление себе подобных. Вы достигли в этом совершенства; вы научились убивать раньше, чем создавать! Даже дикари, первобытные полуобезьяны, живущие там, — он махнул в сторону недалекой пещеры, — чем они занимают свой едва появившийся разум? Каменными топорами, рубилами, копьями. Ножами, наконечниками стрел, капканами… И вы зовете себя разумными существами? — спросил он с презрением. — Помнишь, мы изучали племя две недели назад? — спросил он внезапно. — Ты еще удивлялся, какие странные у них дубинки, с шипами на рукояти.

— Для охоты… — выдавил Коулз. — Добивать… зверей.

Сегье покачал головой.

— Не лги. Я видел, зачем эти дубины. Их суют в рот раненым после драк между племенами и вырывают им языки. Тот, кто без языка, уже не человек, верно? Он зверь, и его можно сожрать. Как видишь, определенная… этика… — Кьон словно выплюнул слово.

Выпрямившись, Сегье на миг закрыл глаза.

— Так что я никого не убью, солдат, — повторил он с нажимом. — Я предоставлю эту честь людям. Вы это любите и хорошо умеете. Какая ирония! — он дико рассмеялся. — Веря, что спасают себя, они себя прикончат. Веря, что истребляют народ мавов — спасут их!

— Ты! — Коулз ударил кулаком в землю. — Ты тоже человек!

— Нет, — Кьон Сегье отвернулся. — Я на вас не похож.

Выдержка из протокола допроса майора Коулза, июль 2017

Чем мы занимались? Ну и вопрос. Полагаете, мы летели на прогулку? У нас с Карогнисом имелась обширная программа исследований, и…

Ах, вам интересно, чем мы занимались в свободное от работы время. Беседовали. Расспрашивали друг о друге, о культуре наших народов. Карогнис обучил меня алфавиту мавов, у них всего двадцать одна буква и менее сорока звуков. Я показал ему латиницу. Мы пели песни, у мавов удивительно развит музыкальный слух. И еще они умеют смеяться. Когда я сказал ему, что в России о бездарных музыкантах говорят «медведь на ухо наступил», Карогнис смеялся долго. У мавов весьма популярна музыка.

Карогнис прекрасно рисовал, я заснял несколько его гравюр, вы, наверное, видели. Думаю, сложись судьба иначе, люди и мавы стали бы неплохими друзьями.

Да, я знаю, люди их однажды перебили, но что это были за люди?! Дикари! Да и мавы, наверное, в то время от зверей мало отличались. Мамонтов вон тоже уничтожили люди, как и пещерных медведей. А вдруг и мамонты собирались стать разумными? Кто ж знал…

Да. Да, повторяю еще раз: Карогнис не делал попыток помешать мне вернуться. Мы расстались добрыми друзьями, хотя каждый из нас знал, что само его существование отрицает для другого возможность существовать.

Нет, я не думаю, что мы снова встретимся. Вероятность слишком близка к нулю. После моего доклада, как легко понять, остров Еккетаг стал запретной зоной, все намеченные экспедиции отменили. Даже если проект не закроют, а меня снова пустят в прошлое — это будет другое прошлое, в другом регионе. Ожидать повторной встречи? Все равно что бросить с самолета две иголки в океан и ждать, что они упадут одна на другую.

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

Сегье улетел на рассвете, милостиво оставив Коулзу пистолет и два патрона (на случай осечки). Большую часть оборудования экспедиции он бросил; проклятый безумец, очевидно, планировал предательство уже много дней и загодя под предлогом исследований перенес базу на Мадагаскар, почти за три тысячи километров от плато Лопэ.

Коулз стиснул зубы от мысли, что не сможет предупредить коллег. Сегье, разумеется, не станет терять времени в будущем и сразу по возвращении отправит на плато карательную экспедицию. Ничего не подозревающие солдаты перестреляют собственных предков, веря, что спасают человечество от смерти…

Коулз не сомневался, что если бы Кьон Сегье успел ощутить миг, в течение которого человеческая раса исчезнет навсегда — он бы улыбнулся, погибая вместе с ненавистными ему людьми.

Так или иначе, бездействовать Коулзу не хотелось. Он знал, что не успеет помешать безумцу, и все же отказывался сдаваться без боя. Первым делом хрононавт отрезал себе раздробленную ногу, едва не лишившись сознания от боли, и соорудил примитивный подвес для раненой руки. Запас медикаментов в аптечке скафандра быстро иссяк, и уже на третий день бороться с болью приходилось лишь силой воли.

К счастью, канистра с водой и тюбики «космической пищи» остались в лагере. Коулз понимал, что в его состоянии куда-то ползти — чистое безумие, и ломал голову над планом подачи сигнала. Увы, собирать радио было не из чего; выстрел Сегье раздробил встроенный в скафандр приемник, а других с собой не брали.

Костер? За три тысячи километров? Хе… Искровая радиостанция, азбука Морзе? Идея хорошая, только делать не из чего. К тому же левой рукой да без ноги много не наработаешь. От безнадежности своего положения Коулз чуть ли не волком выл.

И тогда решение пришло само. Оно было столь простым и элегантным, что Коулз не сразу поверил в его реальность. Но чем больше он размышлял, тем яснее становилось: другого выхода нет. Раненый солдат даже улыбнулся, представив лицо Сегье; надменный урод точно не ожидал подобной сообразительности от «мартышки».

Подготовка заняла пару часов, и наконец, выпив последнюю, тщательно сберегаемую таблетку болеутоляющего, Коулз начал ползти. До пещеры, где раньше обитали существа, сходные с австралопитеками, было около пятисот метров. Когда вертолет экспедиции появился в небе, племя в панике бежало, и с тех пор Коулз ни разу не видел аборигенов. Сейчас это было ему на руку.

Коулз многое испытал за неполные сорок лет своей жизни. Ему довелось и падать в горящем самолете, и прыгать в море с тридцатиметровой высоты, и даже катапультироваться сквозь не успевшие отстрелиться лопасти подбитого «Команча». Раны, полученные от Сегье, были не первыми следами такого рода на теле бывшего летчика.

Однако все эти испытания оказались детскими играми по сравнению с короткой, полукилометровой дорогой к пещере. Подобных мук Коулз еще не знал. Обрубок ноги жарили на сковороде, в плечо жестоко били клюшками для гольфа. Каждое движение отзывалось мутным клубком боли, несколько раз Коулз терял сознание, но заставлял себя ползти, кусая губы. Иногда он кричал, дергаясь в агонии, сыпал проклятьями, грязно ругался. Однажды заметил, что веревка, которой была привязана канистра с водой, перетерлась о камни. Отполз несколько шагов назад, зубами затянул узел…

Казалось невозможным, что прошел всего один день. Поздно вечером, ввалившись в пещеру, Коулз рухнул на грязные камни и с облегчением погрузился в небытие.

Очнулся только утром. Подтащив к себе канистру, Коулз жадно выпил воды — теперь можно было не экономить. Предстояло еще одно усилие, всего одно. Коулз почти час собирал волю в кулак, чтобы вновь заставить себя двигаться.

Наконец решившись, он отполз подальше от входа, где света едва хватало, чтобы видеть руки. Порода здесь была сухая, чрезмерно жесткая. Но времени у Коулза имелось много.

Час за часом, мучительно превозмогая боль, он бил камнем по зубилу. Случайностям места не будет. Буквы резал крупные, в две ладони, чтобы трещины или сколы не мешали читать. Вспомнив, что когда-то смотрел фильм о первобытных рисунках, Коулз сжег лист бумаги из блокнота и зубилом тщательно вбил пепел в каждую черточку. День уже угасал, когда работа была окончена.

Измученный человек закрыл глаза. Завтра он повторит надпись на другой стене пещеры. Затем надо будет изложить в блокноте все, что случилось… Спрятать блокнот так, чтобы первобытные не нашли… Тот, кто через миллион лет прочтет его послание и отправится в прошлое, едва ли застанет Коулза живым; подобной точностью машины времени не страдали. Главное — блокнот. Все должно быть там. Его найдут, непременно найдут… Пусть среди костей, лишь бы нашли.

Уже падая в мутную бездну сна, Коулз пожелал Сегье удачи с его планом.

Перед старшими, слова много видевшего, красный спектр

410.707, Бета

Индивидуум в поле вашего зрения. Вы обладаете опытом, разумом, памятью. Вас больше — вы меняете знания, вы выше, чем индивидуум. Осознав это, я признаю это. Доминируйте надо мной.

Я слышу вас, понимаю желания. Но голос слаб. Там, в минувшем, побывали мои глаза. Ваши — нет. Голосом я хотел бы заменить вам глаза, но слова превратят вас в калек, вы ущербны, пока я говорю. Такова жизнь.

Да, я встретил иного. Он был… не таким, как я, и в то же время близким, как вы. Нет, он не доминировал, даже не пытался. Да, мой разум раньше таких не встречал, но разум мой быстр, он опережает слова, и всякий раз я глубоко думал, прежде чем говорить. Я хотел бы сложить песню о нашей встрече. И я сделаю это, если…

Да, он спрашивал об имени, спрашивал о многом. Я отвечал, не всегда истиной, но никогда молчанием. Он дал нам загадку — огромную, как сомнение, и страшную, как смерть матери. Загадку звали Коулз: он назвал свое имя, не стесняясь и не стремясь к доминированию.

Я не знаю причин. Но пустоту в горшке знаний заменит полный горшок мыслей. Я изложу их вам; я расстелю перед вами желтое полотно и забрызгаю его мыслями.

Вы доминируете, а я техник. Мой разум быстр, очень быстр, иначе я не был бы карогнис среди нас, кто воспрепятствует выводу? Лишь тот, чей разум быстрее, а его нет.

Когда я создавал из берлоги, а я создатель многих чудес, но все они, как рыбы, я думал над грядущим своим, своих и даже над вашим грядущим. Минувшее опасно — опаснее порогов при весенней ловле, опаснее гранаты, проглоченной вместо финика. Видят ли теперь глаза, сколь быстр и широк мой разум?

Есть факт: даже я не смог предвидеть то, что было.

Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029

(фрагмент биографической повести)

Коулз проснулся от мягкого ощущения жидкости. Он лежал в небольшой пластиковой ванне, полной желеобразного раствора с весьма неприятным запахом. Однако пещера, где он уснул, никуда не исчезла; добавился лишь грузный и необъяснимо родной силуэт на фоне заката. Очевидно, Коулз проспал почти сутки.

— Карогнис? — слабо позвал человек.

Мав быстро обернулся.

— Да, — буркнул он. Подойдя к ванне переваливающейся медвежьей походкой, гигантская панда уселась на камни и тяжело вздохнула. — Ты чуть не умер.

— Я не ждал… — Коулз закрыл глаза. — Не думал… Что найдете так быстро.

— Не быстро, — мрачно отозвался мав. — Много, много дней. Жду тебя здесь.

— Ждешь?! — Коулз вздрогнул.

Карогнис помолчал.

— Слова, — он протянул лапу к стене. — Ты был услышан. Я вернулся из завтра, вернулся слишком рано. Много дней здесь. Ждал тебя. И другого уагреака, — панда вздохнула.

— Ты был здесь… — недоверчиво протянул Коулз. — Ты все время был здесь?! Когда мне оторвали ногу, ты был здесь?! Когда я полз… умирал… Ты смотрел?!

— Я не мог, — с мукой ответил мав. — Не мог помочь. Тогда не стало бы слов. Не стало меня. И тебя. И всех.

Коулз проглотил грязные ругательства. Судорожно вздохнув, он заставил себя успокоиться: Карогнис был прав. Проклятое время с его шутками…

— Прости, — человек вновь закрыл глаза. — Ты не виноват.

— Коулз, — панда склонила голову к раненому. — Коулз, меня зовут Юррви.

Хрононавт вздрогнул. Мав смотрел на него спокойно; эмоции, если и были, ничем себя не проявляли.

— Только друзьям и родичам? — помолчав, спросил человек.

— Очень близким друзьям, — ответил Юррви. — Как ты.

Он бережно дотронулся лапой до окровавленной руки Коулза.

— Я видел второго. Видел, что он сделал. Но я не понимаю причину. Ты слишком мало написал…

— Это трудно объяснить, — сказал Коулз. — Я объясню. Потом. Сейчас ты должен знать: ошибки не было. Мавы не виноваты.

Юррви сильно вздрогнул.

— Ты… знал? — спросил он после долгой паузы.

— Догадывался, — человек заставил себя улыбнуться. — Не вини своих. В том, что случилось, вашей вины нет. Ошибку допустили мы.

Мав закрыл глаза.

— Когда я вернулся, все стали думать, — сказал он тихо. — Мы не глупые, Коулз. Мы тоже поняли, что петлю создали мавы. Но не могли понять как. Мы ничего не делали.

— Еще успеете, — отозвался раненый. — А пока знай, что петлю породили люди… Вернее, тварь, похожая на человека. Он уничтожил мой народ, Юррви, и потому появились вы. Люди не должны были исчезнуть, я сказал правильно в самый первый раз, помнишь?

— Помню, — мав вздохнул. — Получается, ранивший тебя уагреак создал мой народ?

Коулз скрипнул зубами.

— Он почти убил меня, чтобы я не мог помешать. Он хотел, чтобы люди не жили, и добился своего. Он убил всех людей.

Юррви надолго умолк.

— Он хотел дать шанс нам? — спросил наконец мав.

— Нет, — терпеливо ответил Коулз. — Он хотел убить своих. Он ненавидел людей. Он сам не человек, другой. Он… как болезнь. Пожирает своих.

— Я не понимаю, — панда опустила голову.

— Я тоже, — утешил его Коулз. — Но люди бывают разные. Иногда они только снаружи — люди, а внутри… Непонятно что. Нелюди.

— Это нелогично.

— Еще как…

— Никто не станет желать зла своему народу, — повторил Юррви. Сказав это, он задумался на миг, а затем странно посмотрел на Коулза. — Никто… Значит, и ты?

— Да, — человек выдержал взгляд больших черных глаз. — Я не желаю смерти своим. Но и мавам я хочу лишь добра. Ты знаешь это.

— Знаю, — согласился Юррви. — Не понимаю, но верю.

— Послушай… — напрягшись, Коулз сел в ванне и перевел дыхание. — Тот, второй уагреак, его звали Сегье. Он хотел убить всех людей, и он это сделал, потому что ты — здесь. Видишь мое послание?

— Коулз кивнул на стену. — Я вырезал его вашими буквами на языке еккеранг. Я ЗНАЛ, что его прочтут мавы, а не люди.

Юррви кивнул.

— Мы много думали над этим. Ты поступил умно. Предусмотрительно.

— Да, Сегье от меня такого не ждал, — Коулз криво усмехнулся.

— Он даже не понял, что сам сотворил петлю времени, от которой мечтал избавиться… А теперь, Юррви, слушай меня очень внимательно, — раненый подался вперед и положил руку на мягкую, теплую лапу мава. — Твоя… вещь, летающая в завтра, точная или нет?

— Куантанак?

— Мы говорим «машина времени».

— Я догадался, — панда покачала головой. — Нет, куантанак совсем неточный.

— Есть, чем рисовать?

Юррви моргнул.

— Есть…

— Дай. И свет!

Некоторое время раненый сосредоточенно выводил в блокноте какую-то схему. Мав молча держал фонарь.

— Вот, — Коулз перевел дыхание. — Все верно?

— Кажется… — неуверенно заметила панда. — Но я не понимаю, о чем…

— Стоп! — человек поднял руку. — Покажи, насколько неточный каунтанук.

— Куантанак, — поправил Юррви. Склонившись над схемой, он задумался, затем очертил когтем небольшую дугу. — Вот такой.

— Йесс! — не удержавшись, Коулз победно стукнул кулаком о борт ванны, обдав пахучими брызгами и себя, и мава. Тот смерил человека задумчивым взглядом.

— Что ты хотел сказать?

— Ничего особенного… — раненый с силой втянул воздух. — Юррви, я знаю, как спасти наши народы. И твой, и мой. Мы можем жить в одном завтра — вместе!

Панда отпрянула.

— На одной… Земле? — недоверчиво спросил мав.

Коулз улыбнулся.

— Нет. На двух.

Письменные показания генерала (в отставке) Рене Зенке,

ноябрь 2018

…А я всегда подозревал, что рано или поздно Сегье спятит. Не верите? Спросите кого угодно на базе, они подтвердят. Кьон, конечно, редкий умница, но уж больно он… урод.

И вообще, хватит с меня вашего фарса. Кому нужен этот отчет?! Думаете, раз я военный, то и тупой как пень? Сегье нас всех поставил на грань, вот что я скажу! Мы и раньше бомбами друг над дружкой трясли, а теперь любой псих в мундире или в халате может меня убить раньше, чем я вообще на свет появился. И родных моих всех. И народ.

Мне-то что, я солдат, прикажут — умру. Вы вот мне скажите, детей-то за что? Не только моих. ВАШИХ. Или у вас нет детей?

Да пошли вы все…

Пролог

Сегодня толпа туристов, летевших со всего света глазеть на Коулза, была необычно мала. Человек мысленно улыбнулся, подумав, что рано или поздно приедается все. Даже веранда домика, который построили для него мавы — помнится, он сам ее рисовал, чтобы была похожа на ранчо в Огайо…

К протезу ноги Коулз так и не привык, предпочитая инвалидную коляску. Благо, она летала. Не раз и не два он размышлял над странной иронией судьбы — дома, среди людей, первый хрононавт никогда не стал бы героем, а здесь, в чужом мире, которому он едва не принес гибель… Впрочем, общественности, понятное дело, рассказали не все. Для мавов Коулз был сенсацией и легендой одновременно.

Лишь немногие друзья, такие, как Юррви, знали правду. И для Коулза их уважение значило больше всех туристов вместе взятых. Он ведь и в самом деле не думал, что совершает подвиг, когда полз к той пещере. Долг приказывал, а Коулз привык исполнять его приказы.

Что будет завтра? Первый путешественник во времени этого не знал. И не раз ловил себя на мысли, что с радостью отказался бы от подобного знания.

Коулз ждал, ждал уже несколько лет, чтобы ученые вырвали у природы ее главную тайну. Лишь тогда — он сам себе приказал, — да, лишь в тот день он вернется домой. Вернется, уже имея на счету один спасенный мир. Вернется ради спасения другого. Он мечтал об этом страстно, всем сердцем; ведь разум-разумом, а сердце Коулза каждый миг помнило о гибели людей. Последний человек во Вселенной ждал наступления дня, когда он сможет оживить свой народ, и в этот раз уже навечно.

А еще Коулз хотел посмотреть в глаза Кьону Сегье. Просто посмотреть. И рассказать. О том, что змея издыхает, кусая свой хвост. И ненависть, обращенная против себя — умрет, оставив лишь грязное пятно в памяти и, быть может, старые шрамы на теле.

Подумать только, до чего смешная штука — судьба… Ошибка одного — спасение для других. Жажда помочь нередко приносит смерть, а невинное детское увлечение фантастикой спасает две обитаемые планеты.

Коулза не раз спрашивали, как он додумался до столь простого и очевидного решения. А секрет был прост — Коулз слишком плохо знал астрофизику, чтобы утратить веру в чудо. А чудеса все же иногда происходят.

Над примитивной, допотопной теорией о двойниках планет, вращающихся в диаметрально-противоположных точках орбиты, не смеялся редкий современный ученый. Ее прочно позабыли даже фантасты и лишь Коулзу, истекавшему кровью в середине кайнозоя, пришла в голову идея объединить эту старую гипотезу с возможностями машины времени.

Неточность, которую проклинали хрононавты, обернулась спасением двух планет. Что будет, если отправить в прошлое всю Землю, а вернуть ее — на шесть месяцев раньше отправной точки? В многогранном пространстве Сегье перемещение и антиперемещение прочно увязаны, поэтому разница во времени будет компенсирована разницей координат в пространстве. И если за точку отсчета взять Солнце, в диаметрально-противоположном отрезке орбиты возникнет вторая Земля.

Конечно, она просуществует всего шесть месяцев, поскольку именно такова была «ошибочная» дисперсия, однако за эти шесть месяцев у жителей Земли-два будет много возможностей отправить космический корабль на первую Землю и… создать парадокс времени.

Парадокс, который превратит Землю-два в планету мавов, оставив Землю-один — планетой людей. Парадокс, необходимый, чтобы разорвать порожденную ненавистью петлю времени, открыв двум народам путь в будущее.

Будущее, которого нет.

Конец

(вернее, начало).

ПУБЛИЦИСТИКА

Евгений Лукин Затворите мне темницу

Вчерашний раб,

уставший от свободы,

Возропщет, требуя цепей.

Максимилиан Волошин.

Публицистические выступления волгоградского фантаста всегда вызывают живой читательский интерес. Однако новое эссе не имеет отношения к остроумным манифестам партии национал-лингвистов. Сохранив фирменную ироническую интонацию, писатель обратился к теме весьма серьезной и злободневной.

Ну вот и будущее (оно же прошлое, оно же настоящее). Уже здесь, уже осязаемо. Включишь телевизор — там с вредными книжками воюют, откроешь журнал — там вампиров клеймят, зайдешь в Союз писателей, а там один поэт поучает другого: «Ты, когда стихотворение напишешь, прежде чем публиковать, батюшке его покажи. Одобрит — тогда печатай».

Знакомые распались на два лагеря. Одни:

«Да что ж это за беспредел такой? Впору цензуру вводить!»

Другие:

«Слушай, куда катимся? Этак цензуру введут!»

Собственно, почему бы и нет? Недаром же многие литераторы (см. выше) заблаговременно пытаются выполнять требования еще не учрежденного Лито. А раз объявились выполняющие, то рано или поздно объявится и требующий.

Когда все возвращается на круги своя, невольно переживаешь вторую молодость. Помню, какой прилив ребяческих чувств ощутил автор этих строк на стыке двух миллениумов, прочтя критическую статью, обличавшую его в отсутствии положительных героев (для тех, кто не застал: обычное обвинение внутренних рецензий образца 80-х).

А сколько лет автор скинул разом, когда выдающийся наш политтехнолог принялся на конференции заклинать фантастов (не публицистов, не бытописателей), чтобы те не выискивали мрачных черт в окружающей мерзости, сосредоточились на чем-то пусть редком, но светлом, — и очень обиделся, услышав из зала «соцреализм»!

А уж когда автору показали результаты голосования жюри некоей премии, где за выставленным нулём следовала поясняющая пометка «идеологически вредное произведение», он, если позволено будет так выразиться, чуть в ностальгии не забился.

Здравствуй, благословенная пора моей юности! Вернулась, не забыла… И почти не изменилась! Разве что вместо слова «антисоветский» в ходу теперь громоздкий оборот «оскорбляющий религиозное и национальное достоинство».

Значит, говорите, грядет цензура? А знаете, она для меня и после 1991-го не исчезала бесследно: то рассказик по политическим соображениям вернут, то куратор думской областной газеты с особым цинизмом запретит мою постоянную стихотворную колонку «Столбец всему».

Как поучал европейский мыслитель позапрошлого века: несущественно, сколько точек зрения разрешено официально, — тот, кто мыслит самостоятельно, все равно ни в одну из них до конца не впишется.

Цензура была, есть и будет, просто сейчас она несколько раздробилась, обратясь из монолита в отдельные глыбы, глыбины и мелкие осколочки…

Знаю, последует возражение: «Передергиваете, любезнейший! Не про цензуру вы говорите, а про редакционную политику. Цензура — это учреждение. Цензор — это должность…».

А хотите расскажу о цензоре как о должности?

* * *

Свалилась на нас с Любовью Лукиной в 1981-м году нечаянная радость: блуждающая по знакомым рукопись попала на глаза редактору новорожденной «Вечёрки», и тот решил ее опубликовать. А мы-то, бедолаги, собирались уже до конца дней «в стол» работать.

Ждем, трепещем. И вдруг звонят в наборный цех (я тогда работал выпускающим в Доме печати), говорят: «Поднимись на 13-й, там ваша повесть лежит».

— А что там, на 13-м?

— Как что? Цензура.

Опаньки! О цензуре-то мы и не подумали. Кто ж знал, что будет шанс напечататься! Для собственного удовольствия сочиняли…

Пока шел к лифту, судорожно припоминал: а ведь герой-то у нас — фарцовщик, да еще и не раскаявшийся! И нигде не сказано о руководящей роли партии! И светлое будущее, куда герой наш с дурного ума попадает, подозрительное какое-то. Ой, а коммунистическое ли оно? Зарубят ведь повестушку-то…

Выхожу на 13-м, а там стоит перекуривает хороший знакомый, тоже работавший недавно в «Вечёрке». Румяный такой, полный, улыбчивый.

— Саша, где тут цензор сидит? — спрашиваю осторожненько.

— Это я, — приветливо отзывается он.

— Вижу, что ты. Цензор где?

— Ну вот… перед тобой…

Немая сцена.

— Рукопись… у тебя?

— У меня.

— И?

— Что «и»? Прочитал — иди забери.

— Куда?

— Куда-куда! В печать!

Какая была красивая мрачная легенда! А что оказалось? Сидит человек в каморке, елозит пальцем по списку одиозных фамилий и нерасформированных полков. Нету? Значит, в печать. Какой ему смысл за те же деньги гробить зрение и ловить черную кошку в темной комнате, если точно известно, что материалы на 13-й этаж поднимаются уже идеологически выдержанные, так сказать, дистиллированные…

Позвольте, позвольте! А кто ж их доводил до идеологически дистиллированного состояния?

Да все, через кого они проходили. Начиная с автора и заканчивая редактором. Каждый сам себе цензор, ибо карьера дороже. Как говаривал сатирик: «Благо странам, которые в виде сдерживающего начала имеют в своем распоряжении кутузку, но еще более благо тем, которые, отбыв время кутузки, и ныне носят ее в сердцах благодарных детей своих».

Думаю, не будет ошибкой сказать, что цензура как явление представляет собой единую редакционную политику. То есть достаточно выстроить издателей — и вот она вам, всероссийская цензура, независимо от того, сидит или не сидит на 13-м этаже служащий со списком табуированных имен.

(Имя-то заменить, согласитесь, труда не составит. А читатель уж как-нибудь сам затабуирует.)

Тут, конечно, могут снова поддеть: да, но в 1984-м идеологический наезд на супругов Лукиных — был?

Был. Только вот ведь какая незадача: ни при чем тут цензоры. То ли не вчитывались они в наши опусы (фантастика — она и есть фантастика), то ли не желали вчитываться (зарплату же все равно не прибавят). Зато от зоркого глаза собратьев по перу не убережешься. Именно они, внимательнейшим образом все изучив, накатали на нас внутренние рецензии с обвинениями в антикоммунистической направленности творчества да еще настучали в обком и в комитет. Вот тогда-то припомнили нам и героя-фарцовщика, и дыру во времени, которая ведет, оказывается, вовсе не в будущее, а прямиком на Запад, и даже клевету на В.И.Ленина, уж не знаю, в чем она состояла.

И если вдруг некто маститый-простатитый начнет во всеуслышание стонать, как его угнетала советская цензура, попросите назвать фамилию цензора. Тут же выяснится, что в виду имелся редактор, рецензент, короче говоря, такой же литератор, как и сам пострадавший. И еще одна закономерность: чем громче стоны, тем больше вероятность, что стенающий и сам был блюстителем идейной чистоты, причем не по долгу службы, а по велению сердца.

Как вымолвил однажды со вздохом видный волгоградский поэт, елейно вознеся глаза к потолку бара: «Бог на небесах разберет, кто на кого стучал…».

Но самому, согласитесь, признаваться как-то неловко. Куда проще свалить все грехи на румяного Сашу с 13-го этажа.

* * *

Ну вот, скажут, то гэбэшников отмывал, представляя их в комическом виде («Пятеро в лодке, не считая Седьмых»), то теперь цензоров отмазывать взялся!

Но что же делать, если все знакомые мне офицеры госбезопасности и впрямь оказывались на поверку удивительнейшими раздолбаями, и это, кстати, подтверждается самим фактом развала СССР. Будь они иными, такого бы просто не стряслось.

И еще одна странность: писатели, которых КГБ действительно брал под надзор (Борис Стругацкий, Вячеслав Рыбаков), почему-то изображают комитетчиков живыми, нормальными людьми. Невольно возникает подозрение, что чем брутальнее образы офицеров контрразведки, тем меньше автор встречался с прототипами.

Я давно привык к мысли, что моя жизнь целиком состоит из нетипичных событий. Любопытно, что и после смены общественного строя, когда черное обернулось белым и наоборот, события эти поменяли окрас, но все равно остались нетипичными.

Приведу пример.

Только-только демобилизовавшись (1975), встретил я бывшего сокурсника, успевшего стать редактором городской молодежной газеты, и, желая оживить беседу, поведал ему забавную, на мой взгляд, историю о том, как однажды в караулке командир группы дивизионов побил начкара буханкой.

Лицо собеседника застыло.

— Этого не может быть, — с тихой решимостью произнес он. — То, что ты рассказываешь, клевета на советскую армию.

Честно сказать, я слегка испугался. Не за себя, даже не за него — просто жутковато, знаете, когда живой человек превращается на глазах в статую из закаленной стали.

Прошло двадцать с лишним лет, не стало советской власти — и вот в разговоре (нет, не с ним, но с кем-то очень на него похожим) я опять привел к слову все ту же самую историю про побитого буханкой начкара.

Лицо собеседника застыло.

— То, что творилось в советской армии, — сказал он со сдержанной болью в голосе, — было куда страшнее. А ты своими байками пытаешься свести все это к анекдоту…

Его устами говорило общество. В тот момент он принадлежал народу.

Иногда кажется, будто вся моя жизнь есть воплощенная клевета на наше прошлое и настоящее.

Однако продолжим отмазывать цензора.

Борис Натанович Стругацкий признал с прискорбием, что после отмены цензуры он ожидал блистательного взлета российской фантастики и, увы, не дождался. Возникает вопрос: а так ли уж был велик вред, наносимый данному литературному направлению?

Нет, и вот почему.

Фантастика сравнительно с реалистической литературой (а тем паче с публицистикой) применяет более мощную «защиту от дурака». Если человек признаётся, что не понимает фантастики — ничего страшного, все в порядке. Он и не должен ее понимать. Боже упаси, ежели поймет! Не помню, кому принадлежит эта мысль, но «иной от правды взбесится и покусает», как, скажем, случилось с советскими гражданами в годы перестройки.

Помню радость и удивление, когда я увидел опубликованным жуткий рассказ Андрея Лазарчука о том, как оставшийся на даче мальчик напрасно ждет возвращения родителей из города: прошлой ночью что-то страшно грохотало, лил дождь, теперь вот светятся деревья и приползает к порогу издыхающая облезлая собака… Все просто: ни редактор, ни цензор ведать не ведали о признаках радиоактивного заражения — дело было, кажется, еще до Чернобыля. Пожали плечами (о чем это он?) — и разрешили печатать.

Под прессом цензуры фантастика умнеет, под прессом рынка — напротив. Те же процессы происходят и с теми, кого раньше именовали широким читателем. Поразительно, сколь быстро он, когда-то чутко ловивший любой намек автора, вернулся в первобытное состояние, очень точно схваченное Михаилом Юрьевичем Лермонтовым в предисловии к «Герою нашего времени»: «Она (наша публика) не угадывает шутки, не чувствует иронии, она просто дурно воспитана».

Гусары — народ горячий.

* * *

Поиск крайнего дело важное, дело государственное. Ну нельзя же, согласитесь, взять и честно признаться: да, господа, в 1991-м нам срочно понадобился класс крупных собственников. Вот мы и намекнули прозрачно: сограждане, разрешаем грабить народ, страну — и ничего вам за это в течение нескольких лет не будет. Если что, разбирайтесь друг с другом сами.

Теперь приходится расхлебывать, так что крайний позарез как нужен.

Искусство, например. Чем не «козел опущения»!

Думаете, почему в рядах прокуратуры свирепствует коррупция?

Почему менты взятки берут, с преступниками в сговоры вступают, ногами бьют задержанных?

Книжек начитались.

Прочтет Дивова или Лукьяненко — чистый кровопийца становится.

Прикол, говорите? Увы, не прикол, а весьма распространенная мысль, доведенная до логического конца. Или до абсурда, что, впрочем, одно и то же.

Вроде бы укрощение искусства уже идет вовсю. Список возможных оскорблений национального, религиозного и прочих достоинств растет. Как следствие, пышно и ядовито расцветает само искусство, поскольку давно известно: хочешь, чтобы какое-нибудь явление полезло из квашни, — подвергни его полузапрету.

У Леонида Соболева в «Капитальном ремонте» есть замечательный эпизод: накануне германской войны получен приказ убрать с боевых кораблей все деревянные предметы. Потому что горючий материал. И боцман, страдая, выносит свой рундучок. Однако деревянный палубный настил не трогают, потому что какой же это корабль без палубы?

Так, примерно, все и будет. Рундучок вынесут, палубу оставят.

Причем имейте в виду, господа беллетристы: мы с вами именно рундучок.

Принцип отсева плевел уже сейчас бестолков донельзя. Вот на экране девушка обрушивается на некое сценическое представление за участие в нем бомжей и проституток. И не вспомнится бедняжке, что в Евангелии тоже действуют и блудницы, и — простите, если сможете — лица без определенного места жительства («лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову»).

Призывы к крестовому походу против вредных книг — дело, конечно, святое. Только где найти безвредную книгу? Их в принципе не бывает. Говорят, в прошлом году на зоне один осужденный прочел «Колобка» и на следующий день бежал. Лишь тогда начальство колонии, спохватившись, уничтожило разлагающую литературу. О чем же оно, интересно, думало раньше?

Страшно помыслить, сколько женщин утоплено любителями песни «Из-за острова на стрежень». Споет — утопит, споет — утопит…

А кто сможет указать хотя бы одного вредного античного автора? Кто эти суки, развалившие Рим? Петроний? Апулей? А потребуйте изъять их из библиотек — вас филологи растопчут. Где гарантия, что через две тысячи лет литературой не будет считаться именно тот мутный поток чтива, от которого сейчас все, кому не лень, приходят в ужас?

Да, но мы-то живем не через две тысячи лет! Литераторы (в том числе и фантасты), пока их не взяли на цугундер, сами обязаны осознать, что именно они в ответе за уровень духовности нашей читающей публики…

А вот в этом-то я как раз позволю себе усомниться.

* * *

Когда отдельная человеческая особь начинает в частном порядке вещать о народном благе, мнится, будто какой-нибудь ноготок (крайняя его часть) решил облагодетельствовать организм в целом. Слушаешь и думаешь: дурашка ты, дурашка. Вот возьмет сейчас организм маникюрные ножницы и срежет тебя напрочь. И не за то, что разглагольствовал (тираду твою слышали только такие же, как ты, ноготки), а так, для опрятности.

Но ноготку не растолкуешь. Ему очень хочется верить, что он призван спасти человека, частью которого является. Лиши ноготка этой сладостной иллюзии — сам напрочь отпадет.

Вот и писатели тоже…

Если кому-то обидно сравнение с ноготком, то, во-первых, от такого слышите, а во-вторых, бывают сравнения и пообиднее. Ницше, например, вовсе именовал литераторов «паразитами образования». И, как нередко с ним случалось, был прав.

Это какой же манией величия надо обладать, чтобы искренне верить, будто влияешь на исторический процесс? Оглянитесь, господа.

Там, в прошлом, такие влиялы, что мы рядом с ними как-то теряемся. Данте, Шекспир, Пушкин. И куда же это они нас завели? Одно из двух: либо классики учили не добру, а чему-то другому, либо литература отдельно, а жизнь отдельно.

А вдруг (именно так, с междометия), если бы не Данте, не Шекспир и не Пушкин, сейчас было бы еще хуже?

Мне наверняка было бы хуже. Человечеству — не знаю. Долгое время оно, к примеру, спокойно обходилось без кино. Да и сейчас спокойно обходится без многих изящных искусств, поскольку их еще не изобрели. Спрашивается, чем литература лучше кинематографа? Наверное, обошлись бы и без нее.

Да, но ведь в школе-то нас учили, что искусство воспитывает!

Попробовали бы они учить другому! Тут главная задача: доказать начальству, что изящная словесность — необходима, а следовательно, необходимы и они, бедные бюджетники. Примерно тем же занимаются господа писатели. Иной администратор и впрямь поверит, что без романа, изданного малым тиражом, порученная ему область погибнет. Глядишь, выдаст малую толику денежек.

Между нами, художественная литература может повлиять на общество одним-единственным способом. Прочел вождь книжку, восхитился, воскликнул: «Вах! Так и должно быть в жизни!». Утром проснулся, выглянул в окно, а там — все по книжке.

* * *

Нынешние виртуозы национального танца на гробах любят попрекать покойную идеологию тем, что она-де приуменьшала роль личности в истории, равно как и степень воздействия сознания на бытие.

На словах так оно и было. Но только на словах. На деле же — культ личности, рекордное количество памятников, портреты членов политбюро на всех выпуклых местах. На словах — примат базиса, а на деле — жесткий контроль над всеми родами и видами искусства. Писатель — рупор партии. Цензура (как учреждение) отдыхает.

Однако странная складывается картина: все почитаемые мною классики словно сговорились. Пушкин имел дерзость усомниться в инфернальной сущности Бирона, углядев в нем всего-навсего порождение обстоятельств. Льва Толстого даже коммунисты осторожно поругивали за то, что в «Войне и мире» он, по сути, свел роль индивидуума к нулю. Салтыков-Щедрин выразился буквально так: «Мы ненавидим известные исторические положения, забывая, что выражение «историческое» уже снимает с них всякое обвинение. Но еще менее имеем мы право ненавидеть отдельные лица, принимающие участие в исторических положениях».

А Булгаков-то, Булгаков! Это надо ж было — о самом Петлюре такое вымолвить: «Да не было его. Не было. Так, чепуха, легенда, мираж… Не он — другой. Не другой — третий».

Ох, взовьются сейчас ноготки: «Как это не он — другой? Как это не другой — третий? Ну покажите тогда запасного Петлюру, запасного Наполеона! Цезаря наконец!».

Ноготки вы мои, ноготки. Да неужели же вы думаете, что при живом Цезаре кто-либо отважится на сей рискованный указующий жест? А если Цезарь уже почил и стал легендой — тогда тем более.

Точно такая же получается ерунда и с влиянием художественной литературы на социум. По личным наблюдениям, чтение преобразует лишь досуг граждан (скажем, ролевые игры). Помахали мечами в рощице — и разошлись по рабочим местам.

Помнится, главным примером воздействия книги на общество в вузах советских времен считался роман Чернышевского «Что делать?». И мучал меня, студентика, вопрос: «А что стало с малыми предприятиями, учиненными по образцу описанного Николаем Гавриловичем? Куда они делись?».

Уничтожены властями? Да ну, глупость. Частная же собственность! И потом, случись такое, преподаватели об этом не преминули бы с торжеством объявить. Тогда остается всего два варианта: либо не выдержали конкуренции, либо в результате ее мигом переродились в обычные, не отличимые от прочих мастерские.

Вот вам и все воздействие на жизнь.

Да, но чтение формирует человеческую личность, а общество-то как раз из личностей и состоит! Стало быть…

Увы, в том, что хорошее общество должно обязательно состоять из хороших людей, усомнился еще Монтень. «Царь Филипп, — пишет он, — собрал однажды толпу самых дурных и неисправимых людей, каких только смог разыскать, и поселил их в построенном для них городе, которому присвоил соответствующее название (Понерополис). Полагаю, что и они из самых своих пороков создали политическое объединение, а также целесообразно устроенное и справедливое общество».

Мало того, должен смущенно признаться, что сомневаюсь и в патентованно благотворном влиянии искусства на отдельно взятую личность. Если чтение действительно облагораживает, то почему в жизни мне встречались подчас, с одной стороны, весьма начитанные мерзавцы, с другой — отзывчивые умные люди, последнюю книгу одолевшие в школе, причем из-под палки?

К счастью, от далеко идущих выводов меня удержали не менее многочисленные обратные примеры. В конце концов я пришел к заключению: научив негодяя тонко понимать и чувствовать литературу, человека из него не сделаешь. Из него сделаешь негодяя, который тонко понимает и чувствует литературу. Илья Эренбург пишет об эсэсовцах, уничтожавших детей неарийских национальностей. Так вот, в дневниках этих специалистов встречаются весьма глубокие замечания относительно творчества Шиллера и Гёте.

Потом, кажется, в записках Даниэля я прочел о том, как некто стал профессиональным вором, будучи очарован рассказом Горького «Челкаш». А произведение-то, между прочим, считалось полезнейшим…

Чему уподобить книгу? Сильному лекарственному средству, продаваемому без рецепта. Кому-то от него станет лучше, кому-то хуже, а на кого-то препарат не подействует вовсе. В итоге здоровье населения в среднем останется примерно на прежнем уровне.

Итак, если признать, что влияние искусства на жизнь общества минимально, а на жизнь индивида непредсказуемо, то, стало быть, можно считать доказанным, что цензура предназначена исключительно для переноса вины с больной головы государства на здоровую голову автора и в основном годится лишь на то, чтобы портить бедняге кровь или, скажем, вселять в него ложное чувство собственной значимости. Ну и еще кое-зачем, но об этом речь пойдет ниже…

Тогда для кого же ты, ноготок, все это пишешь? Уж не для организма ли в целом?

Боже упаси! Исключительно для таких же, как я, ноготков, убоявшихся или, напротив, возжаждавших контроля за шаловливыми писательскими ручонками.

* * *

Разумеется, возникновение госнадзора за книжной продукцией при наличии нынешнего рынка, интернета и легиона частных издательств кажется маловероятным. Хотя, помнится, распад Советского Союза представлялся и вовсе невозможным.

Об ужасах цензуры говорили достаточно долго, громко и протяжно. Поговорим лучше о приятных ее сторонах — на тот случай, если сия благодать нас все-таки настигнет.

По мнению А.С.Пушкина (так утверждала Марина Цветаева), главное достоинство цензуры заключается в том, что она рифмуется со словом «дура». Правда, чиновник — дурак лишь по должности, но это волновать не должно, ибо его частная жизнь нас не касается.

Начнем с того, что цензура (как учреждение) всегда проигрывала. Несколько хрестоматийных примеров.

Николай Васильевич Гоголь, работая над «Невским проспектом», сильно опасался, что придерутся к сцене посечения поручика Пирогова пьяными немцами-ремесленниками (оскорбление чести мундира), и на всякий случай заготовил запасной вариант, где офицер подвергается экзекуции, будучи в партикулярном платье: «Если бы Пирогов был в полной форме, то, вероятно, почтение к его чину и званию остановило бы буйных тевтонов. Но он прибыл совершенно как частный приватный человек в сюртучке и без эполетов».

Воля ваша, но ужасно жалко, что цензор не придрался (а оно ему надо было — за те же деньги?). Резервный вариант явно ехиднее основного.

В том случае, если произведение запрещалось в целом, как, скажем, случилось с «Горе от ума», оно немедленно разбегалось в списках. Сейчас это тем более просто: скопировать файл — дело нескольких мгновений. Плохо другое. Пока переписываешь от руки, многое запомнишь наизусть, чем отчасти и объясняется такое количество крылатых фраз, выпорхнувших из бессмертной комедии Грибоедова.

Даже если чиновник исполнится служебного рвения (наподобие председателя Петербургского цензурного комитета М.Н.Мусина-Пушкина, изуродовавшего один из севастопольских очерков графа Толстого), он привлечет к автору внимание публики — и только. По-нашему говоря, раскрутит.

Предчувствую, что в нынешних условиях совать взятку цензору придется не за то, чтобы пропустил, а за то, чтобы запретил.

Мы многим обязаны цензуре. Самое вопиющее ее преступление («Черный квадрат» Малевича) породило новое направление в живописи. Кстати, до сих пор не известно, что за шедевр похоронен под траурным слоем краски.

Идеологические запреты — великое подспорье и для литератора. Разграничивая то, о чем можно говорить впрямую, и то, на что можно лишь намекать, они значительно упрощают работу над произведением. Вообще роль помех в творчестве требует пересмотра.

Цензура подобна Евгению Ба-гратионовичу Вахтангову. Недовольный ходом репетиции чеховского «Юбилея», он велел загромоздить сцену мебелью и на ошеломленный вопрос актрисы: «А где же играть?» — сухо ответил: «А где хотите». И актриса полезла на стол. Гениальный был режиссер…

Цензура подобна персонажу карикатуры Бидструпа, потребовавшему закрасить возмутительную надпись, отчего та сделалась вдвое крупнее.

Предвидя придирки, литератор волей-неволей обязан отточить мастерство и стать виртуозом. Возможно, для начинающих это прозвучит парадоксом, но, чем больше над рукописью работаешь, тем лучше она становится. А как сказал помянутый уже здесь философ: «Исправление стиля есть в то же время исправление мышления».

Потому-то мудрый Иосиф Виссарионович, зная по опыту беспомощность цензуры как учреждения, понимал, что задушить литераторов можно лишь руками самих литераторов. Точно так же, как маршалы судили маршалов, писатели травили писателей. Органам госбезопасности оставалось лишь ознакомиться с любезно предоставленными копиями внутренних рецензий.

Прикиньте, сколько надо чиновников для прочитки всего, что пишется, и вы тоже это поймете. Воскреснет ли вновь институт благородного стукачества в писательской среде? Судя по высказываниям, устным и письменным, духовно он уже воскрес. Просто пока не востребован физически.

Но, даже если будет востребован, отчаиваться не стоит.

Представьте, как резко возрастет цена слова в художественной литературе. Сейчас она примерно равна нулю. Дошло до того, что уже и мат перестал звучать оскорбительно.

А вот кого мне действительно будет жаль в пригрезившейся ситуации, так это читателя.

Потому что умнеть ему придется — катастрофически.

КУРСОР

«Интерпресскон» проходил с 5 по 8 мая в пансионате «Дюны» под Сестрорецком (Ленинградская область). Погода не баловала участников, зато порадовала насыщенная программа мероприятий, среди которых можно выделить доклады «Космонавты Сталина — мифы и действительность» Антона Первушина, «Фантастика от Генерального штаба» Владислава Гончарова и Валерия Смолянинова, а также бурную дискуссию о фантастических премиях «Нужны ли мы нам?». Хватало и развлечений: концерты, банкеты, традиционный пикник на берегу Финского залива. В предпоследний день конвента объявили своих избранников Борис Стругацкий (премия «Бронзовая улитка») и участники конференции (премия «Интерпресскон»). «Бронзовые улитки» получили Владимир Васильев и Александр Громов за роман «Антарктида Online», Геннадий Прашкевич за повесть «Территория греха», Алексей Калугин за рассказ «В саду», Алан Кубатиев за статью «Деревянный и бронзовый Данте, или Ничего не кончилось». Премии «Интерпресскон» по результатам голосования участников завоевали Евгений Лукин за роман «Портрет кудесника в юности», Александр Громов за повесть «Защита и опора», Сергей Лукьяненко за рассказ «Кровавая оргия в марсианском аду», Александр Золотько за дебютный роман «Игры богов», Дмитрий Байкалов и Андрей Синицын за статью «В ожидании Его», Владимир Бондарь за лучшие иллюстрации и оформление обложек. Лучшим издательством было названо «ЭКСМО». Любопытно, что из пяти основных премий (за литературные достижения и критику) три были вручены тем произведениям, которые номинационная комиссия вообще не пожелала включить в итоговый список. И если бы не решение оргкомитета, в последний момент поправившего список, эти материалы остались бы за рамками голосования. Поскольку подобные проблемы с «номинаторами» возникают на конференции с завидной регулярностью, им был посвящен один из докладов «Интерпресскона». В последующем обсуждении высказывалось мнение, что негоже пытаться манипулировать старейшим российским конвентом, навязывая участникам свой вкус и диктуя им свои закулисные решения.

Псевдорецензия на несуществующую книгу обретет воплощение на киноэкране. Венгерский режиссер Зольтан Веребеш снимает фильм по классическому рассказу-рецензии Станислава Лема «Одна минута человечества». Сам Веребеш является и автором сценария картины, постановку которой осуществляет венгерская кинокомпания Honeymood Films.

Самыми престижными профессиональными литературными наградами в мировой фантастике по праву считаются премии «Небьюла». Они вручаются по результатам голосования активных членов SFWA, коих на данный момент насчитывается около полутора тысяч. Вручение в этом году проходило в Чикаго 30 апреля. Лучшим романом 2004 года признан «Паладин душ» Лоис Макмастер Буджолд, лучшей повестью — «Зеленая леопардовая чума» Уолтера Йона Уильямса, лучшей короткой повестью — «Подвальное волшебство» Эллен Клэйгс, лучшим рассказом — «Прийти к соглашению» Эйлин Ганн, лучшим сценарием — «Возвращение короля».

«Сатурн», этот жанровый «Оскар», которого с нетерпением ждали ярые поклонники кинофантастики, состоялся 3 мая в Лос-Анджелесе. Абсолютным лидером 2004 года стал фильм «Человек-паук 2», завоевавший аж пять призов: лучший фэнтези-фильм, лучший актер (Тоби Макгуайер), лучший режиссер (Сэм Рейми), лучший сценарист (Элвин Сэржент) и лучшие спецэффекты. Лучшим НФ-фильмом названо «Вечное сияние чистого разума», лучшим хоррором — «Шон из мертвецов», лучшей приключенческой лентой — «Убить Билла 2», лучшим мультфильмом — «Суперсемейка». Блестящая фантастическая картина Кевина Конрана «Небесный капитан и Мир будущего» удостоилась лишь премии за костюмы.

Сиквел классического фильма 1983 года «Военные игры» (новеллизация ленты, осуществленная Дэвидом Бишофом, выходила в СССР под названием «Недетские игры») будет носить подзаголовок «Смертельный ключ». Общение юного кибергения с гигантским правительственным военным компьютером, возжелавшим сделать полем для игры весь мир, будет показано компанией MGM с использованием всех новейших кинотехнологий.

Бело-голубое платье, которое носила Джуди Гарланд в знаменитом фильме «Волшебник страны Оз», продано на лондонском аукционе за 252 тысячи долларов. Окончательная цена за одежду Дороти превысила стартовую аж в четыре раза.

Любитель фантастики, а попросту — фэн, станет героем картины Брайана Леванта и компании New Line Cinema «Планета Терри». Неожиданно ему откроется истина: он инопланетянин, отправленный на Землю в связи с межгалактической программой защиты свидетелей. Сценарий основан на неопубликованном комиксе Роба Лифилда.

In memoriam

26 апреля на 79-м году жизни скончался Йозеф Несвадба — видный чешский прозаик, киносценарист и врач-психиатр, одна из ключевых фигур национальной НФ 1960-1970-х. Родился писатель 19 июня 1926 года в Праге, где всю жизнь и прожил, если не считать кратковременной эмиграции в Австрию в период «пражской весны». Получив диплом медика и философа, Й.Несвадба работал психиатром и психотерапевтом, совмещая профессиональную деятельность с занятиями литературой. Известность писателю принесли рассказы и повести сатирической НФ, объединенные в сборники «Смерть Тарзана» (1958), «Мозг Эйнштейна» (1960), «Экспедиция в противоположном направлении» (1962). Ряд произведений из этих сборников был экранизирован. Однако на рубеже 1970-1980-х Й.Несвадба практически отошел от «чистой» НФ. Работы этого периода сам писатель определял как «психолитература» — по сути, беллетризированные психологические, психиатрические и педагогические исследования с весьма незначительным фантастическим элементом. Наиболее известны из поздних произведений чешского фантаста роман «Ищу мужчину замуж» (1986) и сборник «Водительские удостоверения родителей» (1979).

Агентство F-пресс

БИБЛИОГРАФИЯ

БАШКИРОВ Александр Михайлович

Родился в 1981 году в Иркутске. В 2003 году закончил факультет психологии Иркутского госуниверситета. С 1998 года на страницах журнала «Game.EXE» выступает со статьями, посвященными компьютерно-игровой тематике.

Рассказ «Прошлой весной в Канзасе», написанный в соавторстве с Д.Хомаком для сетевого конкурса «Рваная грелка», стал первой литературной публикацией иркутского автора.

ВИНДЖ Вернор (VINGE, Vernor)

Известный американский писатель и ученый-математик Вернор Стеффен Виндж родился в 1944 году в городке Уокеша (штат Висконсин) и после окончания университета и защиты диссертации преподавал математику в Университете города Сан-Диего в Калифорнии. К своим шестидесяти Виндж мог бы стать еще более известным, если бы не два обстоятельства. Первым был брак с Джоан Денисон, которая быстро прославилась в литературном мире как Джоан Виндж. Так что молодому профессору-математику, также писавшему фантастику, пришлось испытать все прелести положения автора, который должен объяснять всякому встречному, что он не однофамилец известной писательницы Виндж. А вторым обстоятельством, затруднившим Вернору Винджу восхождение на американский научно-фантастический Олимп, была искренняя любовь к математике. Звание бестселлериста (а в том, что Виндж легко бы мог стать таковым, никто из критиков не сомневался) выглядело куда более предпочтительно: его ждали слава и деньги, несоизмеримые с положением скромного университетского профессора. Однако американский издательский конвейер не терпит простоев и «совместительства». Виндж же писал фантастику редко, от случая к случаю.

Первым научно-фантастическим произведением Вернора Винджа стал рассказ «Разобщенность» (1965). С тех пор Виндж, не прекращавший своей научной деятельности, опубликовал всего 17 рассказов и повестей, один из которых завоевал премию «Хьюго», а также восемь романов. Славу Винджу как мастеру «твердой» science fiction, не чуждой и социальной тематики, принесла его трилогия о «реальном времени» — «Война — миру» (1984), «Затерянные в реальном времени» (1986, премия «Прометей») и «Неуправляемые» (1987). А на заоблачные вершины НФ его вознесла дилогия «Пламя над бездной» (1992) и «Глубина в небе» (1999), принесшая автору целый букет наград: две подряд премии «Хьюго», премию им. Джона Кэмпбелла и вторую премию «Прометей». Последнюю «Хьюго» завоевала в прошлом году повесть «Куки-монстр».

ДРОЗД Евгений Ануфриевич

Белорусский фантаст, критик и переводчик Евгений Дрозд родился в 1947 году в Потсдаме в семье военнослужащего. С 1953-го живет в Минске. Закончил математический факультет БГУ, после чего работал программистом в Институте математики АН БССР и в ЦНИИКИВР Минводхоза СССР. Представитель «Четвертой волны» НФ, участник семинаров в Малеевке и Дубултах, а также ВТО МПФ.

Первые рассказы Е.Дрозд, всегда отдававший предпочтение «твердой» НФ и малым формам, опубликовал в середине 1980-х годов. Такие произведения, как повести «Скорпион» и «Лекарство от энтропии», рассказы «Феникс» и «В раю мы жили на суше», вывели писателя в число наиболее заметных фантастов Белоруссии. В 1992 году в минском издательстве «Эридан» увидела свет первая авторская книга Дрозда — сборник «Тень над городом».

В 1990-е годы Дрозд занялся переводами англоязычных авторов детективов и фантастики. Известен также эссеистикой и критико-публицистическими работами о проблемах жанра.

ДУБРОВИН Максим Олегович

(Биобиблиографические сведения об авторе см. в № 2 за этот год)

Корр.: Оказывает ли на ваше творчество профессия психиатра?

М.Дубровин: Еще как влияет! Хотя понял это не сразу. Просто в какой-то момент, «раскапывая подвалов и перетрясая шкафов», я сделал неожиданное открытие. С героями многих моих рассказов происходит масса удивительных событий, однако это приключения не тела и даже не духа (о необходимости приключений которого так много говорят современные критики), но — сознания. А «приключения сознания» — это как раз то, с чем я сталкиваюсь в профессиональной деятельности. Правда, теперь, когда тенденция замечена, я стараюсь двигаться в других направлениях.

ЛОКХАРД Д.

Творческий и сетевой псевдоним грузинского фантаста Георгия Эгриселашвили, известного также, как Драко. Родился в 1976 году в Тбилиси, где проживает и по сей день. Окончил факультет АСУ Тбилисского технического университета, получив профессию системного интегратора и веб-дизайнера. Долгое время работал техническим специалистом в банке «People's bank», в настоящее время — веб-дизайнер и веб-программист тбилисской студии NeoMedia.

По собственному признанию, читает только НФ и, выборочно, фэнтези, а больше всего на свете любит драконов, о которых пишет книги и создает компьютерные игры. В жанре дебютировал в 2000 году дилогией «Право на ярость» и «Гнев Дракона», получившей приз за лучший НФ-дебют на харьковском фестивале «Звездный мост». С тех пор выпустил четыре книги, написал несколько повестей и около 40 рассказов. Создатель сайта «Дракия» ().

МАКГЕРРИ Терри (McGARRY, Terry)

Американская писательница Терри Макгерри родилась в 1962 году в Нью-Йорке в семье профессионального актера. После окончания Принстонского университета с дипломом филолога она сменила немало профессий — работала аптекарем, официанткой, разносчицей газет, агентом в музыкальном агентстве, а также в администрации одной из англиканских церквей. Проработав 15 лет редактором в известном журнале «The New Yorker», писательница полностью посвятила себя литературе.

Дебютом в научной фантастике стал рассказ «К ужасу маленьких человечков» (1991). С тех пор она опубликовала два десятка рассказов и два романа предполагаемой трилогии — «Озарение» (2001) и «Связующая дорога» (2003); на этот год запланирован выход третьего. Макгерри — одна из активисток Ассоциации американских писателей-фантастов, была вице-президентом этой организации. Свободное время писательницы, по ее собственным словам, отдано садоводству, велосипеду, изучению японского языка, игре на фортепиано и гитаре, бассейну, кегельбану, теннису, а также «торчанию в Сети».

РОДЖЕР Фрэнк (ROGER, Frank)

Под этим псевдонимом выступает бельгийский писатель, пишущий на французском и английском, Фрэнк Роже Флоримонд де Куйпер.

Родился в городе Джент в 1957 году. В университете родного города изучал англоязычную литературу. В 1981 году защитил диссертацию по творчеству Филипа Дика. Первый фантастический рассказ «Экзамен» появился в 1975 году в бельгийском НФ-журнале. К настоящему времени на его творческом счету два романа, «Зрелище» (2000) и «Бонобо разумный» (2001), и более 200 рассказов, по большей части научно-фантастических. Произведения Ф.Роджера переведены на 15 языков мира. Рассказ «Бабушкино путешествие на Луну» впервые появился в 2002 году в журнале «Голландия-НФ».

Помимо фантастики увлекается путешествиями, сюрреалистической живописью и музыкой.

ХАЕЦКАЯ Елена Владимировна

Коренная петербурженка Елена Хаецкая родилась в 1963 году. Окончив факультет журналистики ЛГУ, работала редактором и переводчиком в петербургских издательствах, а с конца 1990-х живет литературным трудом.

Дебютом в литературе стал роман в жанре фэнтези «Меч и радуга» (1993), изданный под псевдонимом Мэделайн Симонс. Однако подлинный успех пришел к писательнице после публикации романов «Завоеватель» (1996) и «Мракобес» (1997). Последний представлял собой симбиоз традиций петербургской прозы и жесткой философской фэнтези, отразившей столь редкое для отечественной фантастики 90-х годов христианское миросозерцание автора. «Мракобес» был отмечен литературной премией Б.Н.Стругацкого «Бронзовая улитка» (1998). В дальнейшем за писательницей, предпочитающей работать в области исторической фэнтези, закрепилась известность одного из наиболее интеллектуальных авторов петербургской фантастической прозы, чьи произведения балансируют на границе с мейнстримом.

Перу писательницы принадлежат сборники и романы «Хроники Вавилона» (1997), «Анахрон» (1999, в соавторстве с В.Беньковским), «Голодный грек, или Странствия Феодула» (2002), «Бертран из Лангедока» (2003), «Дама Тулуза» (2003). В 2004 году вышло пятитомное собрание сочинений Е.Хаецкой. В «наградном листе» этого автора жанровые призы и премии «Большой Зилант» (1996), «Странник» (2003), «Филигрань» (2003) и премия издательства «Vita Nova» с формулировкой «За поддержание традиций интеллектуальной фантастики».

ХОМАК Дмитрий Евгеньевич

Москвич Дмитрий Хомак родился в 1981 году. Окончил Московский государственный горный университет по специальности горный инженер, однако предпочел журналистику (в основном на компьютерно-игровую тему, а также посвященную японской анимации). С 1998 года в качестве журналиста и переводчика сотрудничает с журналами «Игромания», «Навигатор Игрового Мира», «Official Playstation», «Anime Guide». Принимал участие в переводе компьютерной игры DOOM-3.

Писать фантастические рассказы начал еще в школьные годы, когда стал членом КЛФ «Туннель в небо», но первая публикация состоялась только в 2003 году — рассказ «Воры в банке» (в соавторстве с Н.Калиниченко) в сборнике «Псы любви», составленном по итогам сетевого конкурса «Рваная грелка».

Подготовили Михаил АНДРЕЕВ, Юрий КОРОТКОВ и Вероника РЕМИЗОВА

АНОНС

ФЭНТЕЗИ В «ЕСЛИ»

новый жанровый эксперимент Олега ДИВОВА

новые поиски в городе восьми рас Наталии ИПАТОВОЙ

новая погоня за удачей Юлия БУРКИНА

новая встреча с подземными жителями Алана Дина ФОСТЕРА

новый взгляд на героические саги Джеффри ФОРДА

а также

новое слово о фэнтези Владислава ГОНЧАРОВА

и наконец новая головоломка Дэна Брауна в комментариях критика

ЧИТАЙТЕ ВОСЬМОЙ НОМЕР ЖУРНАЛА

Примечания

1

Перевод был опубликован в «Если» в 1995 году под названием «Путеводитель по Галактике для путешествующих автостопом» (Прим. ред.)

(обратно)

2

Cilius, altius, coitus! — искаженный олимпийский девиз «Быстрее, выше, сильнее!». (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

3

«Голубая книга» — здесь: электронный бланк для проведения экзаменов и зачетов с помощью компьютерных систем.

(обратно)

4

Город на западе штата Калифорния, крупнейший центр ядерных исследований.

(обратно)

5

«Дом на просторах» — гимн штата Канзас, был написан в 1874 г. как ковбойская песня.

(обратно)

6

Конденсат Бозе-Эйнштейна — назван так по имени индийского физика Шатьендраната Бозе, на основе работ которого Альберт Эйнштейн 75 лет назад предсказал возможность существования некоего газового конденсата, который обладает свойствами отдельного атома. КБЭ, как и любое другое вещество, состоит из отдельных атомов, но, в отличие от обычного вещества, атомы теряют в нем свою индивидуальность. Этот гигантский квазиатом больше обычного в сто тысяч раз. Сфера применения КБЭ — сверхпроводники, лазерная техника. В 1995 году американо-немецкая группа физиков экспериментально произвела КБЭ, за что получила в 2001 году Нобелевскую премию. После этого было открыто одно из фантастических свойств КБЭ — скорость света в нем замедляется до метра в секунду. У КБЭ много перспективных применений, в том числе в нанотехнологии и в создании сверхмощных квантовых компьютеров.

(обратно)

7

Трэд — в мультизадачных средах: подпроцесс, запускаемый другим процессом в адресном пространстве этого (запускающего) процесса.

(обратно)

8

Файл «cookie» (англ. cookie — печенье) — текстовая строка, включаемая в запросы и ответы протокола http. Файлы «cookie» используются для сохранения данных о пользователе, посещающем различные страницы сайта или возвращающемся на сайт спустя некоторое время. В файлы «cookie» сохраняются некоторые персональные данные пользователя и индивидуальные параметры (логин и пароль), используемые при посещении сайта.

(обратно)

9

Что во всех смыслах неверно. Сам Гибсон, например, считает фильмом, в наибольшей степени передающим дух направления, «Бегущего по лезвию бритвы» Ридли Скотта. (Прим. авт.)

(обратно)

Оглавление

ПРОЗА 

  Фрэнк Роджер . Бабушкино путешествие на Луну

  Елена Хаецкая . Бугго и пираты

  Терри Макгерри . Стремнина

ВИДЕОДРОМ

  ХИТ СЕЗОНА . Стыковка

  ЭКРАНИЗАЦИЯ . Не забывайте путеводитель!

  РЕЦЕНЗИИ

    Сын маски . (Son Of The Mask)

    Бугимен: царство ночных кошмаров . (Boogeyman)

  ПРЕМЬЕРА . Под знаком атакующего треножника

ПРОЗА

  Максим Дубровин . Дорога, на которой мы плакали

  Вeрнор Виндж . Куки-монстр

  Евгений Дрозд . Неолит

КРИТИКА

  Глеб Елисеев . Генераторы иллюзий

МНЕНИЕ

  Экспертиза темы

КРИТИКА

  Андрей Плеханов . Левый глаз

  Олег Кулагин . Московский лабиринт

  Дэвид Брин . Глина

  Сергей Чекмаев . Анафема

  Алексей Свиридов . Магические штучки

  Кристофер Прист . Гламур

  Игорь Пронин . Нашествие

КРУПНЫЙ ПЛАН

  Жестокие игры . Дмитрий Быков. «Эвакуатор». Вагриус.

КОНКУРС

  Спасения не ждите!

  Александр Башкиров, Дмитрий Хомак . Прошлой весной в Канзасе

  Д. Локхард . Коммуналка

ПУБЛИЦИСТИКА

  Евгений Лукин . Затворите мне темницу

КУРСОР

БИБЛИОГРАФИЯ

  БАШКИРОВ Александр Михайлович

  ВИНДЖ Вернор . (VINGE, Vernor)

  ДРОЗД Евгений Ануфриевич

  ДУБРОВИН Максим Олегович

  ЛОКХАРД Д.

  МАКГЕРРИ Терри . (McGARRY, Terry)

  РОДЖЕР Фрэнк (ROGER, Frank)

  ХАЕЦКАЯ Елена Владимировна

  ХОМАК Дмитрий Евгеньевич

АНОНС . . . . . . . . . .

Реклама на сайте