«На перепутье»

Роберт Силверберг На перепутье

Гораздо позже Олфайри понял, что ради жизни стоит отдать жизнь. Но тогда он больше думал о том, как остаться в живых.

Олфайри был l'umo dat fuoco in bocca — человек с огнем во рту. Рак жег ему горло. Говорил он с помощью механического имитатора, однако опухоль грозила проникнуть в мозг. Еще немного, и Франко Олфайри перестал бы существовать. Поэтому он обратился к помощи Провала.

У него были деньги. Именно они позволили ему войти в дверь, соединяющую миры. Те, кто управлял Провалом, ничего не делали из альтруистических побуждений. Каждый раз на то, чтобы открыть Провал, уходило столько энергии, сколько хватило бы на год довольно большему городу. Но цена не смущала Олфайри. Деньги вряд ли пожалобятся ему, если существа на другом конце Провала не справятся с болезнью.

— Стань на эту пластину, — буркнул механик. — Поставь ноги вдоль красной полосы. Держись за поручень. Вот так. Теперь жди.

Олфайри повиновался. Давно уже к нему не обращались в повелительном тоне, но он простил механику его резкость и терпеливо ждал, крепко сжимая ворсистый чехол поручня, когда придет энергетическая волна.

Олфайри представлял себе, что должно произойти. Он давно оставил инженерную деятельность, чтобы основать промышленную империю, раскинувшуюся от Альп до голубого Средиземноморья, но продолжал интересоваться достижениями науки и техники и гордился тем, что, придя на завод, мог подойти к любому станку и сказать, что делает рабочий.

Франко знал, что энергетическая волна на мгновение создаст особое состояние, которое называется сингулярным. Оно встречается лишь вблизи звезд в последние мгновения их жизни. Коллапсирующая звезда, бывшая сверхновая, создает вокруг себя искривление пространства, туннель в никуда, черную дыру. Сжимаясь, звезда приближается к сфере Шварцшильда, по достижении которой черная дыра поглощает ее. На подходе к критическому диаметру время для умирающей звезды течет гораздо медленнее, но зато ускоряется до бесконечности, когда звезда поймана и заглатывается черной дырой. А если там находится человек? Гравитационные силы непомерной величины сминают его, он превращается в точку с нулевым объемом и бесконечной плотностью, а затем выбрасывается неизвестно куда.

В этой лаборатории не было умирающих звезд. Но за соответствующую цену здесь могли смоделировать нечто подобное. Деньги Олфайри оплачивали искривление пространства и создание крошечного туннеля, достаточного для того, чтобы протолкнуть его туда, где сходятся сопряженные пространства д можно найти лекарства от неизлечимых болезней.

Олфайри ждал, подтянутый, энергичный мужчина пятидесяти лет с редеющими волосами. Он не почувствовал, как пришла волна. Пространство раскрылось, и Франко Олфайри исчез в зияющей бездне.

— Это Пересадочная станция, — сказал гуманоид на вполне сносном итальянском. Олфайри огляделся. Внешне ничего не изменилось. Он стоял на такой же пластине, держась за ворсистый поручень.

Выражение лица гуманоида за прозрачной стеной ничего не говорило Франко. Щель рта внизу, две щелочки глаз повыше, никаких следов носа, лишь зеленоватая гладкая кожа, мощная шея, переходящая в треугольное, без плеч тело с веревкообразпыми конечностями.

— Меня зовут Вуор, — проскрипел гуманоид. Олфайри приходилось иметь дело с инопланетянами, и вид Вуора не испугал его. Правда, Франко не встречался с представителями этой цивилизации.

Тело Олфайри покрывал пот. Языки пламени резали горло. Боль нарастала и нарастала.

— Как скоро я могу получить помощь? — спросил он.

— Что с вами?

— Рак горла. Вы слышите мой голос? Это машина. Гортани уже нет. Опухоль ест меня заживо.

Глаза-щелочки на мгновение закрылись. Щупальца переплелись. Этот жест мог означать симпатию, презрение, отказ.

— Вам известно, что мы вам тут ничем не поможем? У нас всего лишь Пересадочная станция. Мы определяем, что кому нужно и отсылаем дальше.

— Знаю, знаю. Вот и отправьте меня туда, где лечат рак. Мне отпущено не так уж много времени. Я страдаю и еще не готов умереть. На Земле у меня полно работы.

— Что вы делаете, Франко Олфайри?

— Разве мое досье еще не прибыло?

— Оно у нас. Расскажите мне о себе.

Олфайри пожал плечами. Он отпустил поручень, с неудовольствием подумав о том, что Вуор не предложил ему сесть.

— Я руковожу промышленной компанией, вернее, компанией, владеющей контрольными пакетами акций других компаний. Олфайри Эс Эй. Мы делаем все. Строим энергосистемы, утилизируем отходы производства, создаем роботов. Занимаемся преобразованием обширных территорий. В наших производственных отделениях работают сотни тысяч людей. Мы не просто компания, которая делает деньги. Мы… — Олфайри замолчал, осознав, что говорит, как сотрудник рекламного отдела, хотя речь шла о его жизни. — Это большая, важная, приносящая пользу компания. Я основал ее.

— И вы очень богаты. А потому хотите, чтобы мы продляли вашу жизнь. Вам известно, что нам всем вынесен смертный приговор. Для одних он приводится в исполнение раньше, Для других — позже. Хирурги Провала не могут спасти всех. Число страждущих, что взывают о помощи, бесконечно, Олфайри. Скажите мне, почему спасать надо именно вас?

Олфайри охватил гнев. Но он не дал воли эмоциям. — Я — человеческое существо, у меня жена, дети. Недостаточно убедительная причина, а? Я так богат, что могу заплатить за лечение любую цену. Не важно? Разумеется, нет. Хорошо, давайте так. Я — гений. Как Леонардо. Как Эйнштейн. Вам знакомы эти имена? Отлично. Я такой же гений. Я не рисую, не занимаюсь наукой. Я планирую. Я организую. Я создал величайшую корпорацию Европы. Я соединял компании, и вместе они делали то, о чем поодиночке даже не мечтали.

Олфайри вгляделся в зеленоватое лицо инопланетянина.

— Технология, позволившая Земле впервые войти в Провал, разработана моей компанией. Энергетические установки — мои. Я построил их. Я не хвалюсь. Я говорю правду.

— Вы говорите, что на этом вы заработали много денег.

— Нет, черт побери! Я говорю, что создал то, чего не существовало раньше, нечто полезное, важное не только для Земли, но и для других миров, встречающихся здесь. И мой созидательный заряд не иссяк. У меня есть новые идеи. Мне нужно еще десять лет, а у меня не осталось и десяти месяцев. Можете вы взять на себя ответственность, обрекая меня на смерть? Можете вы позволить выбросить все то, что еще есть во мне? Можете?

Звук его механического голоса стих. Олфайри оперся на поручень. Маленькие золотистые глаза в узких щелочках бесстрастно рассматривали его.

— Скоро мы объявим вам наше решение, — после долгого молчания сказал Вуор.

Стены лаборатории потемнели. Олфайри мерял шагами маленькую комнату. Предчувствие поражения отдавало горечью, но почему-то он не злился на то, что проиграл. Волнения остались позади. Они позволят ему умереть. Они скажут, что он выполнил свой долг — создал компанию. Все это очень прискорбно, но они должны учитывать нужды более молодых, мечты которых еще не воплотились в реальность.

Ожидая смертного приговора, Олфайри думал о том, как проведет последние месяцы жизни. Естественно, он будет работать до самото конца. Сначала проект теплоснабжения Шпицбергена, да, это первоочередная задача, а потом…

Стены опять стали прозрачными. Вуор вернулся.

— Олфайри, мы направляем вас на Хиннеранг, где вам удалят опухоль и восстановят поврежденные ткани. Но за это придется заплатить.

— Сколько угодно. Триллион лир.

— Не деньгами, — ответил Вуор. — Работой. Пусть ваша гениальность послужит нам на пользу.

— Скажите мне, как!

— Вам известно, что сотрудниками Пересадочной станции являются представители пятидесяти цивилизаций. В настоящее время среди нас нет землянина. Скоро на станции появится вакансия. Заполните ее. Проявите здесь ваш организаторский талант. Проведите среди нас пять лет. Петом вы сможете вернуться домой.

Олфайри задумался. Ему но хотелось тер ять целых пять лет. Слишком многое связывало его с Землей и, останься он. на Пересадочной станции, кто взял бы на себя управление его компаниями?

Тут Олфайри осознал безрассудность своих мыслей. Вуор предлагал ему двадцать, тридцать, пятьдесят лет жизни. Стоя на краю могилы, он но имел права цепляться за пять лет, которых требовали его благодетели. Обращаясь с просьбой продлить ему жизнь, Олфайри поставил во главу утла свои уникальные административные способности. Что удивительного в том, что на Пересадочной станции захотели воспользоваться ими.

— Согласен, — кивнул Олфайри.

Бесконечное число миров встречалось в Провале, как и в любой точке пространства— времени. Однако только Провал позволял осуществить переход из одного мира в другой, благодаря имеющимся там механизмам. Паутина туннелей мгновенного перемещения пронизывала структуру пространства. А Пересадочная станция являлась ее центром. Тот, кому удавалось убедить диспетчеров в том, что он имеет право на транспортацию, оказывался на нуждой ему планете.

Бесконечность есть бесконечность. Туннели могут удовлетворить любую потребность, Но для практических цел ей. лишь две-три дюжины планет представляли собой какой-либо интерес, так как их связывали общие цели и пути развития.

На одной из них умелые хирурги могли излечивать пораженное раком, горло. Со; временем методику операции передали бы на Землю в обмен на что-то не менее ценное, но Олфайри не мог ждать. Он заплатил назначенную цену, и диспетчеры Пересадочной станции отправили его на Хиннеранг.

И снова Олфайри не почувствовал, как черная дыра поглотила его. Франко любил новые впечатления, и ему казалось несправедливым, что человека сжимают до нулевого объема и бесконечной плотности, а он ничего не ощущает. Вновь для Олфайри создали умирающую звезду, и туннель черной дыры вынес его в лабораторию на Хиннеранге.

Там, по крайней мере, Олфайри видел, что находится на другой планете. Красноватый оттенок дневного света, четыре луны в ночном небе, сила тяжести в два раза меньше, чем на Земле. Казалось, он может подпрыгнуть и сорвать с неба один из четырех плывущих по нему сияющих шаров.

Хиннерангийцы, невысокие угловатые существа с красновато-коричневой кожей и волокноподобными пальцами, раздваивающимися в каждом сочленении так, что на конце образовывался пушистый венчик из тоненьких щупалец, говорили низкими глухими голосами, а их язык напоминал Олфайри наречие басков. Однако маленькие приборчики сразу переводили непонятные звукосочетания на язык Данте. Переводные устройства произвели на Олфайри гораздо большее впечатление, чем сам Провал.

— Сначала мы избавим вас от боли, — сказал хирург.

— Блокируете мои болевые центры? — спросил Олфайри. — Перережете нервные пучки?

Ему показалось, что хирурга позабавили его вопросы.

— В нервной системе человека нет болевых центров. Есть лишь рецепторы, которые принимают и классифицируют нервные импульсы, поступающие от различных органов. А затем реагируют в соответствии с модальностью полученного сигнала. Боль — всего лишь обозначение определенной группы импульсов, не всегда неприятных. Мы изменим контрольный орган, принимающий эти импульсы так, что они не будут ассоциироваться с болью. Вся информация по-прежнему будет поступать в мозг. Но вы перестанете чувствовать боль.

В другое время Олфайри с удовольствием обсудил бы с хирургом нюансы хиннерангийской болевой теории. Теперь же его вполне устраивало, то, что боль исчезнет.

И действительно, ее не стало. Олфайри лежал в люльке из какого-то клейкого, похожего на пену материала, пока хирург готовился к следующему шагу: удалению поврежденных тканей, замене клеточного вещества, восстановлению пораженных опухолью органов. Олфайри свыкся с блестящими достижениями техники, тем не менее, операции хиннерангийцев представлялись ему чудом. Вскоре от его шеи остался лишь тонкий слой кожи. Казалось, еще одно движение луча-скальпеля — и голова Олфайри отделится от тела. Но хирург знал свое дело. Когда операция закончилась, Франко мог говорить сам, без помощи вживленного прибора. Он вновь обрел гортань, голосовые связки. И сердце его гнало кровь по новым органам.

А рак? С ним покончено?

Хиннерангийцы не успокоились. Они охотились за дефектными клетками по всему телу Олфайри. Он узнал, что колонии раковых клеток обосновались в его легких, печени, кишечнике. Врачи потрудились на славу. Они удалили Франко аппендицит и подлечили почки. Потом его послали на отдых.

Олфайри дышал воздухом Хиннеранга и наблюдал за четырьмя лунами, выполняющими фигуры странного танца среди незнакомых созвездий. Тысячу раз в день прикладывал он руку к шее, еще не веря теплу вновь обретенной плоти. Ел мясо неизвестных животных и с каждым часом набирался сил.

Наконец, Олфайри пригласили в лабораторию и тем же путем вернули на Пересадочную станцию.

— Вы немедленно приступаете к работе, — сказал Вуор. — Теперь это ваш офис.

Они находились в овальной комнате с розовыми, излучающими свет стенами. За одной из них была лаборатория, в которую прибывали посетители. Вуор показал, как действует переключатель, открывающий визуальный доступ в лабораторию с любой стороны.

— В чем будут заключаться мои обязанности? — спросил Олфайри.

— Сначала я покажу вам Пересадочную, — ответил Вуор.

Олфайри пошел следом за ним. Ему казалось, что станция представляет собой вращающееся в космосе колесо, разделенное на многочисленные отсеки. Но отсутствие иллюминаторов не позволяло ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. Размеры станции не поражали воображение. Значительную часть ее занимала силовая установка. Олфайри хотел бы осмотреть генераторы, но Вуор увлек его дальше, к маленькой каюте, где ему предстояло жить пять лет.

Инопланетянин явно спешил. Странные существа встречались им в коридорах. В кислородной атмосфере станции могли дышать почти все ее обитатели, но кое-кому приходилось пользоваться масками, и оттого они казались еще более загадочными. Некоторые кивали Вуору, с любопытством разглядывая незнакомца.

Наконец, Олфайри и Вуор вернулись в офис с розовыми стенами.

— В чем будут заключаться мои обязанности? — повторил Олфайри.

— Вы будете встречать тех, кто прибыл на Пересадочную станцию, с тем чтобы попасть на нужную ему планету.

— Но это же ваша работа!

— Была, — ответил Вуор. — Мой срок истек. Должность становится вакантной, и вы займете ее. Как только вы приступите к работе, я уйду.

— Вы говорили, что я буду заниматься административной деятельностью. Организовывать, планировать…

— Это так и есть. В каждом случае вы должны учесть малейшие детали. У вас неограниченные возможности. И вы должны объективно оценить, кого послать дальше, а кого отправить назад.

У Олфайри задрожали руки.

— Я должен это решать? Дать жизнь одному и приговорить к смерти другого? Нет! Мне это не нужно. Я не бог.

— Я тоже, — сухо ответил инопланетянин. — Вы думаете, мне нравится эта работа? Но теперь я могу не думать о ней. Мой срок истек. Я был богом пять лет, Олфайри. И вот пришла ваша очередь.

— Дайте мне любую другую работу. Неужели мне нельзя поручить что-то иное?

— Конечно, можно. Но эта должность подходит вам больше всего. Вы не боитесь принимать решения. И еще, Олфайри, не забывайте о том, что вы — мой сменщик. Если вы не согласитесь на эту работу, мне придется остаться до тех пор, цока не найдется подходящий кандидат. Я достаточно долго был богом.

Олфайри молчал, вглядываясь в золотистые глаза-щелочки, и впервые, как ему показалось, смог истолковать их выражение. Боль. Боль Атласа, несущего целый мир. Вуор страдал. И он, Франко Олфайри, мог облегчить эту боль, переложив непомерную ношу на свои плечи.

— Вашу просьбу удовлетворили, приняв во внимание, что вы согласились поработать на Пересадочной станции. Теперь вы знаете, что вам надо делать. Это ваш долг, Олфайри.

Олфайри понимал, что Вуор прав. Что бы они предприняли, откажись он от предложенной должности? Вернули ему опухоль? Нет. Подобрали бы другую работу. А Вуор остался бы в розовом офисе. Страдающий инопланетянин подарил ему жизнь. И он не мог отплатить злом на добро, хотя бы на час продлив срок Вуора.

— Я согласен, — ответил Олфайри.

Ему пришллось кое-чему научиться, прежде чем приступить к исполнению новых обязанностей. Работал он много, а отдыхал лишь несколько часов в день. Но он жил, и мог предвкушать будущее, которое наступит через пять лет.

Просители шли один за другим.

Не всем требовалась медицинская помощь, но каждый имел достаточно веское основание для путешествия по Провалу. Олфайри разбирал их просьбы. Его никто не ограничивал. Он мог отправить всех к желанной планете, если бы счел это необходимым, или вернуть назад. Но первое означало бы безответственность, второе — бесчеловечность. Олфайри судил. Он взвешивал все «за» и «против» и, удовлетворяя просьбы одних, отказывал другим. Число каналов было большим, но не бесконечным. Иногда Олфайри представлял себя авиационным диспетчером, иногда демоном Максвелла.

Отказы переносились болезненно. Некоторые просители впадали в ярость и выкрикивали бессвязные угрозы в его адрес. Другие спокойно говорили о вопиющей несправедливости с его стороны. Олфайри привык принимать трудные решения, но его душа не успела окончательно загрубеть, и он сожалел, что просители относили отказ на его счет. Кто-то должен был выполнять эту работу, и Олфайри не мог отрицать, что находится на своем месте.

Естественно, он не был единственным диспетчером Пересадочной станции. Поток просителей направлялся в разные офисы. Но в сложных случаях коллеги приносили решение на его суд, и за ним оставалось последнее слово.

Пришел день, когда перед ним появился гуманоид с красновато-коричневой кожей, конечности которого заканчивались венчиком извивающихся щупалец, обитатель Хиннеранга. На одно ужасное мгновение Олфайри подумал, что перед ним — хирург, оперировавший его. Но сходство оказалось чисто внешним. Проситель не был хирургом.

— Это Пересадочная станция, — сказал Олфайри.

— Мне нужна помощь. Я — Томрик Хориман. Вы получили мое досье?

— Да, — ответил Олфайри. — Вам известно, что тут мы не оказываем помощь? Мы можем лишь послать вас туда, где вы ее получите. Расскажите мне о себе.

Щупальца хиннерангийца извивались, как от душевной боли.

— Я выращивал дома, — начал он, — и перерасходовал капитал. Моя фирма под угрозой краха. Если я смогу попасть на планету, где мои дома вызовут интерес, дело можно поправить. Я хотел бы выращивать дома на Мелкноре. Наши расчеты показывают, что там они могут найти широкий спрос.

— Мелкнор не испытывает недостатка в жилищах, — ответил Олфайли.

— Но там любят новизну. Они бросятся покупать. Иначе мою семью ждет разорение, добрый господин. Потеряв честь, я не смогу жить. У меня дети.

Олфайри знал об этом. Как и о том, что хиниерангиец сказал правду. Если путь на Мелкнор для него будет закрыт, ему не останется ничего другого, как покончить жизнь самоубийством. Так же, как и Олфайри, на Пересадочную станцию Томрика Хоримана привела смертельная угроза.

Но Олфайри обладал особым даром. А что мог предложить хиннерангиец? Он хотел продавать дома на планете, которая в них не нуждалась. Он возглавлял одну из многочисленных фирм и к тому же оказался плохим бизнесменом. Он сам навлек на себя беду в отличие от Олфайри, который не напрашивался на раковую опухоль. Да и смерть Томрика Хоримана не стала бы огромной потерей ни для кого, кроме ближайших родственников. Олфайри понял, что в просьбе придется отказать.

— Скоро мы объявим вам о нашем решении, — сказал Олфайри. Он затемнил стены лаборатории и собрал диспетчеров. Они согласились с его решением. Поворот переключателя — и перед ним вновь возник хиннерангиец.

— Я очень сожалею, но в вашей просьбе отказано. Олфайри ждал злости, истерических угроз, отчаяния, чего угодно, но только не сочувствия.

Продавец домов молча смотрел на него, и Олфайри, который пробыл среди хиннерангийцев достаточно долго, чтобы понимать и невысказанные ими чувства, вдруг ощутил, как на него нахлынула печаль. Томрик Хориман жалел его, диспетчера Пересадочной станции.

— Простите меня, — сказал хиннерангиец. — Но вы взвалили на себя непосильное бремя.

Олфайри был потрясен. Хиннерангиец горевал не о себе, а о нем. И Олфайри едва не пожалел о том, что вылечился от рака. Слишком тяжкой была эта ноша.

Томрик Хориман сжал поручень и приготовился к возвращению на Хиннеранг. На мгновение его взгляд встретился с глазами землянина.

— Скажите мне, ваша работа… Такая непомерная ответственность… Каким образом вы согласились?

— Меня приговорили к ней, — ответил Франко Олфайри. — Это цена моей жизни. Я никогда не испытывал таких страданий, даже когда умирал…

Олфайри стиснул зубы и нажал на кнопку.