«Головы»

Грег Бир Головы

Порядок и холод, жара и политика. Установление неправильного порядка: злоба, смерть, самоубийство и уничтожение. Я потерял тех, кого любил, расстался с иллюзиями, дошел до последней стадии умственного и физического истощения. По-прежнему преследуют меня в снах огромные, в четыре этажа, серебристые рефрижераторы, недвижимо повисшие в черном вакууме Ледяной Впадины, постоянно работающие мощные дестабилизирующие насосы, бесшумно втягивающие в себя воздух, призрак моей сестры Ро, растворяющийся на глазах, выражение лица Вильяма Пиерса, воочию столкнувшегося с тем, что составляло цель его жизни.

Я понимаю, что Ро и Вильям мертвы, но никогда не буду знать наверняка. Еще меньше уверенности у меня относительно четырехсот десяти голов.

Ледяная Впадина, расположенная пятьюдесятью метрами ниже пепельно-серого риголита Бурного Океана, в географическом центре обширных и по большей части пустынных Сандовальских территорий, появилась в результате вулканической отрыжки в древнейшую лунную эпоху и представляет собой пузырь естественного происхождения, почти девяноста метров в поперечнике, некогда заполненный водой, просочившейся из ближайшего ледопада.

Некогда Ледяная Впадина была доходной шахтой, одним из самых богатых месторождений чистой воды на Луне, но из нее давным-давно все выкачали.

Моя семья — связанная родственными узами община сандовалов — не смирилась с тем, что осталась не у дел, и основала там убыточную фермерскую Станцию. Станция обеспечивала продуктами три дюжины жителей все, что осталось от трех сотен, ранее обитавших в этом пространстве. Объект был в крайне запущенном состоянии, плохо управлялся, и — что гораздо хуже для лунного истеблишмента — в лабиринтах коридоров была непролазная грязь. Сама Впадина не использовалась, водоконсервирующая нитрогенная атмосфера давно улетучилась; дно усеяно обломками после сейсмических катаклизмов.

В таком малопривлекательном месте мой шурин Вильям Пиерс и предложил получить абсолютный нуль, общий знаменатель порядка, мира и спокойствия. Стремясь заполучить для своих работ Ледяную Впадину, Вильям обещал сшить из свиного уха шелковый кошелек, туго набитый научными открытиями. В свою очередь, Сандовальская община сможет похвастаться фундаментальным научным проектом, повышающим ее статус внутри Триады, и, соответственно, улучшить свое финансовое положение. Он утверждал, что Станция в Ледяной Впадине, которая в настоящее время не более чем жизненное пространство для нескольких дюжин неприкаянных шахтеров-ледорубов, изображающих фермеров, получит реальное назначение. Сам Вильям рассчитывал совершить нечто беспримерное и бросить вызов существующему порядку вещей.

Ро, моя сестра, поддержала мужа, пустив в ход неистощимую энергию и обаяние, а также то, что жила у моего дедушки, для которого она всегда и во всем была права.

Но, даже получив благословение дедушки, идея подверглась придирчивому изучению членов сандовальского синдиката — финансистов и предпринимателей, а также ученых и инженеров, многие из которых в свое время работали вместе с Вильямом и знали его как человека необычайно одаренного. Ро искусно провела предложенный им проект по лабиринтам скепсиса и критицизма.

Наконец, получив одобрение четырьмя пятыми голосов, при сильном противодействии финансистов и сдержанном признании целесообразности со стороны ученых, проект Вильяма был принят.

Томас Сандовал-Райс, глава общины и директор синдиката, дал свое согласие, хотя и неохотно. Должно быть, он усматривал определенную пользу в осуществлении подобного проекта, в высшей степени рискованного, но многообещающего с научной точки зрения; времена тогда настали тяжелые, и понятие престижа приобрело жизненную важность даже для пяти ведущих семей.

Томас решил, взяв за основу свой проект, создать тренировочный полигон для подающих надежды членов семейства. Ро, без моего ведома, замолвила за меня словечко, и в результате я вдруг занял гораздо более высокое положение, нежели того заслуживал. Учитывая мой возраст и опыт работы, меня назначили главным финансовым менеджером и ответственным за материальное обеспечение.

Верность семейным традициям и настойчивые уговоры сестры заставили меня прервать обучение в Транквиле и перебраться на Станцию в Ледяной Впадине. Вначале все происходящее не вызывало у меня особого восторга. Я считал своим призванием гуманитарные науки, а вовсе не финансово-предпринимательскую деятельность. В глазах собственного семейства я тратил попусту время, отпущенное на образование, изучая историю, философию и произведения земных классиков. Однако при этом проявлял способности и к техническим наукам, в большей степени к прикладным, чем к теоретическим, и немного разбирался в финансовых делах семьи. Я чувствовал, что справлюсь с задачей и тем самым смогу продемонстрировать старшим, на что способен человек с гуманитарным складом ума.

Формально я отвечал за Вильяма и его проект и отчитывался только перед членами синдиката и финансовыми директорами, но, конечно, очень скоро Вильям установил свои порядки, — ведь мне в ту пору исполнилось только двадцать, а Вильяму — тридцать один.

Внутри Впадины мы напылили пенный камень, чтобы загерметизировать ее и сохранить атмосферу, пригодную для дыхания. Под моим присмотром привели в порядок уже существующие штольни и разместили там относительно скромную лабораторию.

Большие рефрижераторы, хранящиеся на станции с тех пор, как прекратилась добыча льда, теперь поместили во Впадину, обеспечив степень заморозки, намного превышающую действительные потребности Вильяма.

Поскольку вибрация приводит к перегреву, генераторы, вырабатывающие энергию для лаборатории, установили на поверхности, чтобы шум и колебания не создавали помех оборудованию Вильяма, размещенному в лаборатории. Остаточная вибрация демпфировалась конструкцией самой лаборатории, подвешенной в запутанной паутине стальных пружин и шахтных амортизаторов:

Тепловые радиаторы Ледяной Впадины тоже располагались недалеко от поверхности, в тени шестиметровых открытых траншей; никогда не видевшие солнца, они лежали, обращенные лицевой стороной к всепоглощающей черной бездне.

Три года минуло после завершения конверсии. Вильяма преследовали неудачи. Его требования относительно оборудования становились все более экстравагантными, все более дорогостоящими и в большинстве случаев наталкивались на отказ. Мало-помалу он превращался в отшельника, подверженного резким перепадам настроения.

Я повстречался с Вильямом в штольне, ведущей к Ледяной Впадине, возле подъемника. Обычно мы виделись только мельком, когда он, насвистывая на ходу, шагал мимо меня по каменному коридору, соединяющему лабораторию с домом. В этот раз он с радостным видом нес коробку с файлами мыслителя и изогнутую в два витка медную трубку.

Вильям был смуглым и тощим парнем двухметрового роста, с черными, глубоко посаженными глазами, узким подбородком, тонкими губами и черными, как космические глубины, волосами. Он редко вел себя тихо и спокойно, если не занимался работой. Он запросто мог стать грубым и ершистым. Когда он спорил на совещаниях или переговаривался по лунной радиосети, то порой казалось, что его вот-вот разорвет от клокочущего внутри раздражения. И все-таки люди, ближе других соприкасавшиеся с ним по работе, любили и уважали его. Некоторые сандовальские инженеры считали Вильяма гением. В тех редких случаях, когда я удостаивался чести наблюдать, как его руки, напоминавшие руки музыканта, с мягкой настойчивостью опытного соблазнителя убеждают машины делать именно то, что он ждет от них в данный момент, мне ничего не оставалось, как согласиться с этим утверждением. И все-таки я скорее уважал его, нежели любил.

Ро, с поправками на особенности характера, была без ума от мужа, и она была также помешана на работе, как и Вильям. Результат сложения их векторов был ошеломителен.

Я подстроился под шаг Вильяма.

— Ро вернулась с Земли. И на днях вылетает сюда из Порта Инь.

— Я уже получил от нее радиограмму, — ответил Вильям и, подпрыгнув, провел рукой по каменному своду трехметровой высоты. На перчатке остались хлопья пенного камня. — Нужно сказать арбайтерам, чтобы сделали новое напыление. — Он произносил все это безразличным тоном, ничем не выдавая своей заинтересованности. — Я привел-таки в порядок Квантум Логика, Мики. Переводчик стал говорить вполне вразумительно. Так что мои проблемы решены.

— Ты всегда так говоришь, пока из-за какого-нибудь неожиданного эффекта все не летит коту под хвост! — К тому моменту мы уже подошли к большой, круглой, белой керамической двери, закрывающей вход в Ледяную Впадину, и остановились возле белой линии, на скорую руку намалеванной Вильямом три года назад. Пересечь эту черту дозволялось только после его приглашения.

Люк открылся. Теплый воздух хлынул в коридор. В Ледяной Впадине, напичканной приборами, всегда было теплее, чем в окружающем пространстве. И все-таки от этой теплой струи веяло холодом — противоречие, которое я так и не смог понять.

— Я устранил последний источник внешней радиации, — пояснил Вильям, им оказались некоторые металлы земного происхождения, зараженные осадками, выпавшими в двадцатом столетии. — Он резко вскинул руку. — Я заменил их лунной сталью. И теперь К.Л. полностью мне повинуется. Я получу от него прямые ответы, настолько прямые, насколько Квантум Логик в состоянии дать. Так что не отнимай у меня иллюзий.

— Извини, — сказал я. Он лишь великодушно пожал плечами. — Хотелось бы посмотреть на эту штуку в деле.

Вильям остановился, сердито наморщил лицо, а потом произнес, чуть ссутулившись:

— Прости, Мики. Я вел себя по-свински. Ты отстаивал эту вещь перед всеми, ты заполучил ее для меня, а потому заслужил ее увидеть. Заходи.

Вслед за Вильямом я переступил через линию и по мосту, смонтированному из балок и проволоки, шириной в сорок метров и длиной в два, попал в Ледяную Впадину.

Вильям шел впереди меня, между дестабилизирующих насосов. Я чуть задержался, разглядывая яйцевидные бронзовые торусы, установленные по обе стороны моста. Торусы, напоминавшие абстрактные скульптуры, на самом деле являлись одними из самых чувствительных и сложных приборов Вильяма. Они постоянно работали, даже если не были подключены к испытуемым образцам.

Проходя между насосами, я почувствовал, как что-то вздрагивает у меня внутри, как будто тело мое стало огромным ухом, пытающимся уловить недосягаемое для слуха, бесшумное втягивание воздуха. Вильям обернулся ко мне с сочувственной улыбкой.

— Странное ощущение, а?..

— Да уж паршивее не придумаешь.

— Я тоже не в восторге, но на самом деле это упоительнейшая музыка. Да, представь себе, упоительнейшая.

На некотором удалении от насосов висела Камера, заключенная в стальную решетку Фарадея и соединенная с мостом коротким и узким переходом. Здесь, внутри сферы, имеющей метр в поперечнике, сделанной из высококачественного кварца с зеркальным ниобиевым покрытием, помещались восемь керамических ячеек размером с большой палец руки, содержащих приблизительно по тысяче атомов меди. Каждую ячейку окружал сверхпроводящий электромагнит. Это были мезоскопические образцы, достаточно крупные, чтобы реагировать на макровоздействие температуры, и достаточно маленькие, чтобы находиться в микросфере воздействия квантовых сил. Температура их никогда не поднималась выше одной миллионной градуса по Кельвину.

В конце моста находилась лаборатория — площадка в сто квадратных метров, огороженная стеной из тонкого стального каркаса, обшитого черным пластиком. Три из четырех цилиндрических рефрижератора, подвешенные на амортизирующих тросах и пружинах к высокому куполу Ледяной Впадины, обступили лабораторию подобно колоннам тропического храма, затерявшегося в джунглях труб и кабелей. Избыточное тепло уходило в бутовую кладку наверху Полости, через крышу из пенного камня по гибким трубкам подавалось на радиаторы, проложенные на поверхности, и затем сбрасывалось в космос.

Четвертый, последний и самый крупный, рефрижератор располагался прямо над Полостью, приваренный к поверхности кварцевой сферы. На расстоянии рефрижератор и Полость напоминали короткий и толстый ртутный термометр старого образца с Полостью в качестве шарика.

Лаборатория, имеющая форму буквы «Т», состояла из четырех комнат: двух — в основании «Т» и две по обе стороны. Вильям провел меня через дверь лаборатории — по сути дела, гибкий занавес — в первую из комнат с маленьким металлическим столом, стулом, разобранным на части арбайтером для микроработ и полками, уставленными кубами и дисками. Вторую комнату занимал мыслитель Квантум Логик, установленный на квадратной платформе со стороной примерно в полметра. Слева от стола, на стене, находился пульт ручного управления, довольно редко применявшийся в последнее время, и два окошка, из которых открывался вид на Полость. Вторая комната, прохладная и тихая, чем-то походила на монастырскую келью.

Почти с самого начала работы над проектом Вильям пытался втолковать синдикам — через меня и Ро, поскольку мы старались уберечь их от прямого общения, — что настроить его оборудование должным образом не под силу даже самым квалифицированным людям-операторам или сложным компьютерам-контролерам. Пребывая в мрачном расположении духа, он объяснял все свои неудачи тем, что макроскопические контролеры не способны работать в режиме, синхронном с квантовыми свойствами образцов.

В чем он и его проект по-настоящему нуждались, так это в мыслителе Квантум Логик, но производились эти устройства только на Земле и не экспортировались. Поскольку выпускались они в довольно малом количестве, на черном рынке Триады нам не предложили ничего подходящего, а затраты на приобретение и доставку этой машины в обход эмбарго, наложенного властями Земли, оказались бы непомерно большими. Нам с Ро так и не удалось склонить синдиков к этой покупке. Вильям, судя по всему, обвинял в создавшейся ситуации меня.

Дело сдвинулось с мертвой точки, как только стало известно, что Азиатский индустриальный консорциум предлагает для продажи снятую с производства модель мыслителя К.Л. Вильям решил, что этот так называемый «устаревший» мыслитель вполне нам подойдет; хотя он и стоил подозрительно дешево и наверняка был допотопным, но Вильяма это нисколько не тревожило.

Синдики, ко всеобщему удивлению, как мне думается, удовлетворили его заявку. Скорее всего эта машина стала последним подарком от Томаса и последним шансом для Вильяма. Достаточно было еще одного дорогостоящего приобретения, не давшего видимого результата или хотя бы намека на оный, и Ледяную Впадину просто закрыли бы.

Ро отправилась на Землю, чтобы заключить сделку с Азиатским консорциумом. Мыслителя запаковали, отправили и спустя шесть недель доставили на Луну. Я ничего не слышал о сестре с тех пор, как она совершила эту покупку и телеграммой сообщила мне из Порта Инь о своем возвращении на Луну. Она провела на Земле четыре недели сверх необходимого времени, и меня разбирало любопытство: чем она там занималась?

Вильям нагнулся к платформе и с гордостью похлопал мыслителя по корпусу.

— Теперь он управляется здесь почти со всем. Если испытания пройдут успешно, это в значительной степени станет его заслугой.

Сам К.Л. занимал примерно треть поверхности платформы. Под платформой располагался его автономный блок питания. По закону, общему для всех членов Триады, любой мыслитель оснащался энергетическим источником, способным действовать год без внешней подпитки.

— Так кому достанется Нобелевская премия, тебе или К.Л.? поинтересовался я, склонясь к мыслителю, чтобы получше разглядеть его белый цилиндрический контейнер.

Вильям покачал головой.

— Никому из живущих за пределами Земли еще не присуждали Нобелевскую премию, — ответил он. — Конечно, моя заслуга в том, что я рассказал К.Л. о проблеме. — Терпимость, с которой шурин отнесся к моей ядовитой шутке, почти растрогала меня.

— А что с этим? — спросил я, легонько дотронувшись пальцем до переводчика. Подсоединенный к К.Л. при помощи оптических кабелей диаметром с кулак, занимающий вторую половину платформы, переводчик, по сути дела, являлся самостоятельным мыслителем. Он вбирал в себя туманные рассуждения К.Л. и перекладывал их, с максимально возможной точностью, на язык, доступный человеческому пониманию.

— Отличная штука, даже сама по себе!

— Расскажи мне про нее, — попросил я.

— Ты даже не удосужился изучить файлы! — пожурил меня Вильям.

— Борьба с синдиками отняла у меня слишком много сил, чтобы заниматься изучением чего-либо, — ответил я. — А кроме того, ты ведь знаешь, что я никогда не был силен в теории.

Вильям опустился на колени с другой стороны стола с задумчивым и благоговейным выражением лица.

— Ты читал что-нибудь про Хуан-И-Су?

— Расскажи мне, — попросил я терпеливо.

— Ты заплатил за все это по чистому невежеству, — вздохнул он, — а ведь я мог жестоко обмануть тебя.

— Я доверяю тебе, Вильям.

Он великодушно принял на веру это утверждение.

— Хуан-И изобрел постбулеанского логика трех состояний не позднее 2010 года. Никто не придавал этому особого значения вплоть до 2030 года. К тому времени он уже был мертв — покончил жизнь самоубийством, не смирившись с Правлением Семерых. Человек блестящих способностей, но, как мне кажется, представлявший собой некую аномалию в развитии человеческой мысли. Затем несколько физиков, входящих в Группу Крамера из лаборатории Вашингтонского университета, обнаружили, что разработку Су можно использовать для решения проблем в области Квантум Логики. Как оказалось, постбулеанец и Квантум Логик просто созданы друг для друга. К 2060 году был сконструирован первый мыслитель К.Л., но тогда никто особенно не верил в успех этого начинания.

К счастью, в то время закон запрещал выключать действующего мыслителя без судебного постановления. С другой стороны, никто не мог с ним разговаривать. Машина не владела человеческими языками в достаточной степени, чтобы следовать их логике. Ее могучий разум оставался вещью в себе, совершенно для нас чуждой. Мыслитель пять лет пылился в одной из комнат Центра Разработок по мыслителям при Стэнфордском университете, пока Роджер Аткинс… А знаешь ли ты, кто такой Роджер Аткинс?

— Вильям… — взмолился я.

— …Пока Аткинс не вывел общую основу для работы любого функционального логика, этакую чашу Грааля для языка и мысли. Переводчик ВПЛ — Всеобъемлюще Постигающий Логику. Это позволяет нам общаться с К.Л. Год спустя ученый скончался. — Вильям вздохнул. — Изобретение стало его лебединой песней. Так вот, эта штука, — он похлопал по корпусу переводчика, плоскому серому ящику пятнадцати сантиметров в длину и ширину и девяти в высоту, — позволяет нам разговаривать с ним. — Он потрогал К.Л.

— А почему никто прежде не использовал К.Л. как контролера? — спросил я.

— Потому что даже при наличии переводчика К.Л., по крайней мере данная модификация К.Л., проявил себя в работе сущим монстром, — пояснил Вильям. Он потрогал кнопки управления дисплеем, и мыслитель тут же стал выдавать серии многогранников и сложные переплетения диаграмм. — Вот почему он обошелся нам так дешево. Для него не существует приоритетов, он не способен выделить самое необходимое, не наделен чувством цели. Он размышляет над проблемой, но не решает ее. Квантум Логик может обозначить стержень проблемы, прежде чем уяснит какие-либо принципиальные моменты и суть стоящих перед ним вопросов, но затем, с нашей точки зрения, все заканчивается полной нелепицей. В большинстве случаев он предлагает решение той проблемы, что еще не поставлена перед ним. Машина выполняет буквально все, за одним исключением — она не способна рассуждать, строго придерживаясь заданного направления. С точки зрения таких ориентированных на цель существ, как мы, половина ее усилий расходуется впустую. Но я не могу ограничить сферу изысканий, потому что внутри этой сферы и находится ключ к решению моих проблем, даже если я еще не сформулировал их или вообще не подозреваю об их существовании. Таков он, постбулеанский менталитет. Он действует во времени и пространстве, но не осознает накладываемые ими ограничения. Он работает практически синхронно с Логиком Вечного Вращения Планком. В этой плоскости и лежит решение моей проблемы.

— И когда состоится испытание?

— Через три недели. Или даже раньше, если работа не будет прерываться.

— Ты меня пригласишь?

— Несомненно. Место в первом ряду тебе обеспечено, — ответил он. Позвони мне, когда прилетит Ро. Расскажи ей, что я наконец-то своего добился.

Мой офис размещался в северной части лабиринта, в изолированной цилиндрической камере, ранее служившей цистерной для воды. Ее поистине огромные размеры далеко превышали мои потребности. Кровать, письменный стол, грифельные файлы и прочие предметы обстановки занимали лишь крошечный пятачок возле двери. Я вошел, плюхнулся в широченное надувное кресло, выяснил по телефону обменный курс внутри Триады, то есть курс валюты, циркулирующей в экономической сфере Великих Планет — Земли, Луны и Марса, и приступил к ежедневной проверке дел в Сандовальской трастовой компании. Посредством этой процедуры я получал представление о годовых затратах, связанных с работами в Ледяной Впадине.

Час спустя челночный корабль с Ро на борту совершил посадку на Четвертой Площадке. К этому времени я с головой ушел в бухгалтерские сметы трастовой компании. Я был вторым, кому позвонила Ро. У Вильяма никто не отвечал.

— Мики, поздравь меня! Я привезла с собой нечто замечательное! похвасталась она.

— Не иначе как новый земной вируса с которым мы еще не научились бороться.

— Мики, мне не до шуток.

— Вильям просил передать тебе, что он близок к успеху.

— Прекрасно! А теперь послушай меня.

— Откуда ты звонишь?

— Из служебного лифта. Да выслушай же ты наконец!

— Ну?

— Каков резерв мощности морозильных установок Вильяма?

— Будто ты не знаешь!

— Мики…

— Около восьми миллионов калорий. С холодом у нас проблем нет. И тебе это хорошо известно.

— У меня с собой груз общим объемом двадцать кубических метров. Средняя плотность его, как я полагаю, примерно как у воды с жировыми примесями. Что из этого получится, номер девять? Груз содержится в жидком нитрогене, при шестидесяти калориях. Было бы намного лучше поместить его в более холодную среду, особенно если мы решимся на длительное хранение…

— А что это? Вывезенные контрабандой микроэлементы, которые позволят лунной промышленности избавиться от ненужной опеки?

— Да не волнуйся ты! Не настолько все это опасно. Всего-навсего сорок деварских контейнеров из нержавеющей стали, довольно старых, герметически запаянных.

— Что-нибудь способное заинтересовать Вильяма?

— Сомневаюсь. Как ты думаешь, он сможет предоставить мне неиспользованные холодильные мощности?

— До сих пор они ему ни разу не пригодились, даже когда он стоял на грани открытия. Но сейчас Вильям не в том настроении, чтобы…

— Приходи ко мне домой. А потом мы отправимся в Ледяную Впадину и все ему расскажем.

— Ты имеешь в виду «попросим».

— Я имею в виду «расскажем», — ответила Ро.

Дом Пиерсов-Сандовалов стоял двумя штольнями южнее моего кабинета, неподалеку от фермерских угодий, возле великолепной, вдвое шире обычного, скважины, с подогревом и гладкими белыми стенами из пенного камня. Прошло еще полчаса, прежде чем я прикоснулся к их дверной табличке. Зная, что сестре пришлось проделать нелегкий путь из Коперникуса, я дал ей время освежиться.

Ро вышла из душа в махровом халате и тюрбане, который местные жители называют «зафтиг». Встряхнув копной длинных рыжих волос, она помахала мне какой-то брошюрой.

— Ты когда-нибудь слышал про Общество Сохранения Стартайм? — спросила она, протягивая мне древний фолиант в блестящей глянцевой обложке.

— Газета, — сказал я. — Толстая газета.

— У них на Земле этим барахлом набиты целые коробки, которые преспокойно пылятся себе в дальнем углу офиса. Остатки платинового века. И об этом ты слышал?

— Нет, — ответил я, просматривая брошюру.

Мужчины и женщины в утепленных скафандрах, стеклянные цистерны, наполненные таинственным туманом, пустые комнаты, залитые холодным, голубым светом. Картина будущего, каким оно виделось на заре двадцать первого столетия; Луна, довольно странного вида, стеклянные купола и строения без крыш. «Возрождение в эпоху завершенности, зрелости человеческой расы и чудо…»

— Препараты, — пояснила Ро, заметив мой недоуменный взгляд.

— О-о-о! — простонал я.

— В том обществе удалось сохранить триста семьдесят штук. В 2064 году, перед окончанием срока, к ним прибавилось еще пятьдесят.

— Четыреста двадцать мертвых тел? — уточнил я.

— Нет, только головы. От добровольных доноров. Каждому из которых заплатили по полмиллиона земных долларов США. Четыреста десять из них сохранилось, как и гарантировалось.

— Ты имеешь в виду, их оживили?

— Да нет же, — сказала она презрительно. — Никому еще не удавалось вернуть к жизни препарат. Ты ведь знаешь. Четыреста десять теоретически оживляемых. Мы не можем сделать этого сейчас, но Кайлететская община располагает всем необходимым оборудованием для сканирования мозга и хранения…

— Да, я слышал, но оно рассчитано на живых людей.

Она лишь досадливо отмахнулась от моего замечания.

— А разве в общине Оннес нет новейших приборов, определяющих принадлежность людей к той или иной ментально-языковой группе? Ведь ты наверняка ознакомился с запросами, посылаемыми ими через центральный банк, и просматривал их документацию. Так есть или нет?

— Да, кажется, у них есть что-то в этом роде.

— А если у них это есть и если мы заключим соглашение между тремя общинами, то не пройдет и пары недель, как я смогу прочитать содержимое этих «голов. Смогу рассказать тебе, что хранит их память и о чем они думают, не повредив при этом ни единого замороженного нейрона. Мы сделаем это раньше всех на Земле и где бы то ни было еще.

Я посмотрел на нее пренебрежительно:

— Все это прах.

— Ты лучше сам отряхнись от праха. Я говорю вполне серьезно. Головы вот-вот доставят сюда. Я подписала контракт, по которому сандовалы возьмут их на сохранение.

— Ты подписала контракт от имени общины?

— Мне разрешается подписывать контракты.

— Кто тебе это сказал? Боже мой, Ро, ты ведь даже ни с кем не посоветовалась…

— Мы произведем настоящий антропологический переворот в лунной истории. Четыреста десять земных голов…

— Мертвое мясо, — перебил я.

— Хранившееся в холоде, по всем правилам. Если и подпорченное, то в очень незначительной степени.

— Никому не нужны мертвые препараты, Ро…

— Я собираюсь вызвать еще четырех антропологов: трех — с Марса и одного — с малой планеты.

— Вызвать?

— Да, я это сделаю.

— Ты не обладаешь такой властью, — возразил я.

— Ты ошибаешься. Согласно хартии о сохранении семьи у меня есть такая власть. Просмотри ее еще раз. „Все члены семьи и законные наследники… и так далее… вольны производить разумно обоснованные затраты, имеющие целью сохранение сандовальского исторического наследия, а также сохранения репутации и благосостояния всех установленных наследников“.

— Ну как? — спросила она, победоносно взирая на меня.

— Роберт и Эмилия Сандовал, — продолжила она. — Они умерли на Земле. Помнишь? Они тоже состояли в Стартайм.

После этих слов у меня просто челюсть отвисла. Роберт и Эмилия Сандовал, наши великие предки, первые мужчина и женщина, которые занимались любовью на Луне; а девять месяцев спустя стали первыми родителями на Луне — у них родилась наша бабушка, Дейрдре. Уже будучи в преклонном возрасте, они вернулись на Землю, в Орегон, входивший тогда в Соединенные Штаты, а дочь свою оставили на Луне.

— Они вступили в Общество Сохранения Стартайм. Как и представители многих других известных семей, — сказала она.

— Ну и?.. — спросил я, уже предчувствуя, что продолжение рассказа сразит меня окончательно.

— Они тоже попали в эту партию. Общество гарантировало их сохранение.

— О-о-о!.. Розалинда… — простонал я так, как будто только что узнал о чьей-то кончине. У меня появилось какое-то смутное чувство обреченности. Значит, они возвращаются домой?

— Не волнуйся, — успокоила она. — Никто не знает об этом, кроме вкладчиков общества и меня.

— Значит, наши прадедушка и прабабушка.

На лице Ро появилась улыбка, всегда вызывающая у меня желание влепить ей хорошую оплеуху.

— Ну, а теперь скажи — разве это не замечательно?

Вильям вел свою родословную от неинтегрированного в общину лунного семейства Пиерсов из Третьего Исследовательского Центра в Коперникусе. Даже в то время лунная семья представляла из себя не совокупность людей, рожденных одними матерью и отцом, а Сплоченную ассоциацию поселенцев, финансируемую из общего источника, без устали вгрызающуюся в лунную поверхность, прокладывая новые туннели, и в ходе этой деятельности обзаводящуюся детьми и жизненным пространством. Как правило, люди сохраняли собственные фамилии или добавочные фамилии, но при этом провозглашали верность стержневой семье, даже если все члены этой семьи, как порой случалось, уже умерли.

Что касается Пиерсов, то они, так же как и мы, Сандовалы, были среди старейших пятнадцати семей, обосновавшихся на Луне в 2019 году. Неофициальная хроника упоминает о Пиерсах как о людях с большими странностями — нелюдимых, заметно чуравшихся более поздних поселенцев. Первородные семьи — примы, как их еще называют, — распространялись по лунной поверхности, создавали и рушили альянсы и в конечном счете, вынужденные противостоять давлению землян, объединились в финансовые ассоциации, позднее названные общинами. Пиерсы же не вступили ни в одну из зарождавшихся тогда общин, хотя и заключали не очень тесные альянсы с другими семьями.

Нельзя сказать, что неинтегрированные семьи процветали. Пиерсы, несмотря на то, что были примами, постепенно теряли свое влияние. Они окончательно скомпрометировали себя сотрудничеством с земными правительствами в период Раскола, когда Земля прервала связи с Луной, чтобы наказать нас за излишнюю самонадеянность и извечное стремление обособиться. С тех пор — на протяжении десятилетий — Пиерсы находились в положении изгоев общества.

В противоположность им сросшиеся суперсемейства пережили кризис вполне безболезненно.

Подталкиваемые всеобщей враждебностью и бедственным экономическим положением, Пиерсы и большинство подобных им неинтегрированных семей предложили на контрактной основе свои услуги Франко-Польской технологической станции в Копернике. Присоединившись к коперниковской девятисемейной общине, они в конце концов влились в основное русло экономики Луны эпохи Пост-Раскола.

И все-таки отпрыски „рода Пиерсов столкнулись с глубоко предвзятым отношением к себе, основанным на укоренившихся в лунном обществе предрассудках. Их считали диковатыми, неприветливыми, мало интересовавшимися жизнью за пределами станции Коперник.

Все эти трудности, испытываемые в детстве, несомненно, повлияли на Вильяма, сделав его своего рода загадкой для окружающих.

Моя сестра, повстречав Вильяма в дансинге, в одном из ангаров Коперника, стала его обхаживать (он был слишком застенчив и легкораним, чтобы ответить ей тем же) и в конце концов предложила присоединиться к Сандовальской общине в качестве ее мужа. Ему пришлось подставить себя под испытующие взгляды десятков сандовалов, отнесшихся к нему с большим подозрением.

В Вильяме отсутствовала та инстинктивная тяга к единению, что с детства прививалась членам Сандовальской общины. Живя в эпоху, когда крепкие индивидуумы тесно сплачиваются в еще более крепкие сообщества, предъявляющие к своим членам довольно жесткие требования, он оставался одиночкой — вспыльчивым, но склонным к сентиментальности, верным, но критически настроенным, талантливым, но постоянно ставящим перед собой задачи настолько сложные, что, казалось, он просто обречен терпеть один провал за другим.

Но, проведя несколько месяцев в напряжении, под неустанным наставничеством Ро, он дал блестящее представление, выступив в роли славного, покладистого парня. После чего его приняли в Сандовальскую общину.

Ро была чем-то вроде лунной принцессы. Поскольку биологически она принадлежала к сандовальской линии, будучи правнучкой Роберта и Эмилии Сандовал, о ее будущем пеклись слишком многие, тем самым развивая в ней скрытность и непокорность. С одной стороны, учитывая особенности ее характера и воспитания, вполне можно было ожидать, что она найдет себе кого-нибудь вроде Пиерса, с другой стороны, это шокировало всех.

Впрочем, к тому времени люди уже не так цеплялись за старые предрассудки. Несмотря на высказываемые бдительными „тетушками“ и „дядюшками“ сомнения относительно целесообразности нарушения устоявшихся брачных традиций, а также невзирая на то, что порой Вильям срывался и показывал зубы, довольно скоро его признали весьма ценным довеском к нашему семейству. Он показал себя как блестящий конструктор и теоретик. За четыре года он внес ощутимый вклад во многие наши научные начинания, и все-таки положение довеска, которому уготована подчиненная роль, глубоко его уязвляло.

Мне исполнилось пятнадцать, когда Ро и Вильям поженились, и девятнадцать, когда он, сорвав с себя угодническую маску, попросил предоставить в его распоряжение Ледяную Впадину. Я никогда не понимал до конца, что их привлекает друг в друге и почему лунная принцесса польстилась на отпрыска отверженного обществом семейства. Но одно не вызывало сомнения: как бы Вильям ни испытывал на прочность чувства Ро, интерес ее к мужу только возрастал.

Где-то с час я помогал Ро готовиться к беседе, а потом мы пешком отправились к Ледяной Впадине. Я сознавал, что она абсолютно права. Наш долг, как Сандовалов, заключался в том, чтобы оберегать репутацию и историческое наследие С.О., а последнее, даже если следовать адвокатской логике, включало в себя и основателей нашего рода.

Другое дело, что попутно мы также брали на себя ответственность за четыреста восемь посторонних людей… Но, как отметила Ро, общество едва ли станет торговать отдельными индивидуумами. И конечно, никто не сочтет ее идею неудачной — ведь на Луну доставлен богатейший источник потенциальной информации. Для усталой старушки-Земли эти несколько сот препаратов стали ненужной обузой, они доставляли слишком много хлопот. Безымянные головы, не имеющие никаких прав, защищенные лишь собственными деньгами и пришедшей в упадок организацией, были без всякого статуса и почти вне закона.

Общество Сохранения Стартайм, по сути дела, ничего и никого не продавало. Готовясь к самоликвидации, данное общество передавало своих членов, движимое имущество и ответственность за них Сандовальской общине. Короче говоря, после стодесятилетнего существования, оно просто откинуло лапы. „Банкротство“ — устаревший термин, по-новому это называется „полное истощение средств и ресурсов“. Не так все плохо. Общество гарантировало своим соучредителям лишь шестьдесят один год нежной, любовной заботы. А после этого они могли снова угодить в тепло.

— Общества, учрежденные в 2020-х и в 2030-х годах, объявили, что через два-три года придут к полному истощению, — сказала Розалинда. — Только одно из них придержало свое мертвое мясо. У большинства его раскупили предприниматели, занимающиеся информатикой, и университеты.

— Кто-то рассчитывает получить с этого прибыль? — спросил я.

— Не задавай глупых вопросов, Мики! — Под этим она подразумевала мою неспособность преображать информацию в полезные знания. — Они — не просто покойники, они — огромнейшие библиотеки. Теоретически память их в полной сохранности, по крайней мере настолько, насколько болезнь и смерть позволяют ее сохранить. Существует вероятность пятипроцентного стирания. Мы можем использовать естественные языковые алгоритмы, чтобы проверить их и снизить уровень стирания до одного процента.

— Слишком много хлопот, — возразил я.

— Ерунда. С этой памятью можно работать. Твои воспоминания о собственном семнадцатилетии наверняка стерлись на пятьдесят процентов.

Я попытался припомнить свой семнадцатый день рождения, но мне так ничего и не пришло в голову.

— А что, разве на мое семнадцатилетие произошло что-то особенное?

— Ничего особенного, Мики.

— Кому нужна подобная информация? Она устарела, она чепуховая, доказать ее происхождение будет непросто… а ее достоверность — тем более.

Она смолкла и нахмурилась, явно расстроенная:

— Ты собираешься вставлять мне палки в колеса, да?

— Ро, я отвечаю за финансирование проекта. И вынужден задавать разные дурацкие вопросы. Насколько ценны будут для нас эти головы, даже в том случае, если мы извлечем из них информацию? И, — я приподнял руку, переходя к самому главному, — что, если для извлечения информации потребуется вторгнуться в их мозг? Мы не имеем права их расчленять — ты ведь связана контрактом.

— На прошлой неделе я звонила Кайлететам из Тампы, штат Флорида. Они говорят, что, если не вторгаться в мозг, вероятность восстановления нейроструктуры замороженных голов — примерно восемьдесят процентов. Без всяких наноинъекций. Для этого есть множество всяких уловок. Они смогут воздействовать на каждую, отдельно взятую молекулу каждой головы даже через контейнер.

Какими бы экзотичными ни выглядели проекты Ро, они всегда тщательно ею планировались. Я склонил голову набок и вскинул руки, сдаваясь.

— Ну что же, все это звучит захватывающе, — признал я. — Возможности…

— Возможности просто потрясающие, — закончила за меня Ро.

— Но кто станет покупать информацию исторического плана?

— Это самые светлые умы двадцатого столетия, — пояснила Ро. — Мы могли бы продавать акции тем, кто пожелает воспользоваться будущими достижениями.

— В том случае, если головы удастся вернуть к жизни. — Мы уже подходили к белой линии и большому керамическому люку, ведущему в Ледяную Впадину. Пока они не активизированы и неспособны что-либо создавать, — напомнил я.

— Неужели ты сомневаешься, что рано или поздно их оживят? Лет, может быть, через десять или через двадцать?

Я с сомнением покачал головой.

— Об оживлении заговорили уже сто лет назад. Но высокоразвитая нейрохирургия не справилась с этим делом. Можно сделать сложнейший прибор и заставить его блестеть словно алмаз, можно подогнать все тютелька в тютельку, но если ты не знаешь, как им пользоваться… Проходит год за годом, и никто не открывает глаз, чтобы встретить рассвет.

Ро дотронулась до кнопки на люке. На сей раз Вильям не пожалел своего драгоценного времени и откликнулся.

— Я — оптимистка, — сказала Ро, — и всегда ею была.

— Ро, ну почему ты приходишь именно тогда, когда я занят?! — раздался в переговорном устройстве голос Вильяма.

— Побойся Бога, Вильям! Я твоя жена, я уезжала на три месяца… Нисколько не возмутясь, она перешла на игриво-досадливый тон. Люк открылся, и снова в хлынувшем наружу потоке тепла мне почудился какой-то непонятный холодок.

— Головы очень древние, — сказал я, переступая через порог вслед за ней. — Их придется полностью переучивать. Их старческий мозг потерял гибкость… Но все это покажется цветочками, если вспомнить, что в настоящее время они просто мертвы.

Она лишь пренебрежительно повела плечами и решительно двинулась по стальному мосту. Однажды она созналась мне, что Вильяму, в моменты крайнего перенапряжения сил или отчаяния, нравится заниматься любовью на мосту. Сомневаюсь, что они при этом гармонировали с окружающей обстановкой.

— А где персонал? — поинтересовалась она.

— Вильям распорядился, чтобы я отпустил всех. Сказал, что К.Л. контролирует ситуацию, и они ему больше не нужны. — Последние три года с нами работала бригада молодых технологов, отобранных из нескольких других семей, живущих поблизости от Бурного Океана. Через два дня после установки К.Л. Вильям уведомил меня, что отныне не нуждается в услугах десяти своих коллег. Он заявил об этом с грубоватой прямотой, совершенно не желая вникать в то, что заниматься сокращением штатов придется мне.

Его логика выглядела безупречной. К.Л. человеческая поддержка не потребуется, а мы сможем пустить деньги общины на новые приобретения. И хотя я инстинктивно чувствовал, что мы демонстрируем дурные манеры в отношениях с другими общинами, но в одиночку противостоять Вильяму не смог. Я поступил согласно его указаниям и принял вспышку ярости на себя, сыграв роль громоотвода.

Ро, осторожно крадущаяся между двойными торусами дестабилизирующих насосов, съежилась. Трудно сказать, что было причиной — неуемная энергия мужа или тот эффект, который насосы оказывали на человеческое тело.

— Бедный Мики, — произнесла она, бросив на меня сочувственный взгляд через плечо.

Вильям открыл дверь, с не допускающим возражения видом протянул руки и заключил Ро в объятия.

Я люблю свою сестру. Не знаю, что за чувства владели мной — какая-то извращенная форма ревности или искреннее желание видеть ее счастливой, но каждый раз, когда Ро обнималась с Вильямом у меня на глазах, мне становилось слегка не по себе.

— А я кое-что раздобыла для нас! — похвасталась Ро; ее лицо при этом светилось энергией и обожанием, испытываемым равным к равному.

— О-о-о!.. — произнес Вильям, и в его глазах появилось выражение усталости. — Ну, что на этот раз?..

Я лежал в постели, тщетно пытаясь отогнать от себя мысль о бесшумных насосах, больше не властных над моим телом. Поворочавшись с боку на бок, я постепенно стал погружаться в обычную лунную дремоту; уже сквозь сон сравнил два ощущения: то, что я испытал при виде Вильяма, обнимающего Ро, и то, когда оказался в объятиях насосов. Подумав о реакции Вильяма на известие Ро, улыбнулся и заснул окончательно.

Вильяму все это не очень-то понравилось. Вторжение в лабораторию было совершенно некстати. Да, он располагал резервными холодильными мощностями, у его арбайтеров хватало времени, чтобы возвести надежное хранилище для голов в Ледяной Впадине. Но поскольку он приближался к своей цели, то избегал дополнительных стрессов и всего, что могло отвлечь от основной работы.

Ро воздействовала на него той смесью простодушной убежденности и непоколебимой решимости, которая характерна для моей сестры. Я всегда сравнивал сестру с деятелями, пытающимися изменить ход исторического процесса, опираясь на природные силы, с ребятами, которые с иррациональным упрямством поворачивали вспять земные реки. Даже пришедшие им на смену поколения не могли решить, во зло они делали это или во благо.

Конечно же, Вильям уступил. В конце концов он признал, что это не отвлечет его от дела. Сырье поступит из фонда Сандовальской общины, созданного на случай непредвиденных обстоятельств. Возможно, ему удастся выбить из них кое-какое оборудование, годное для использования в обоих проектах, в чем ему прежде отказывали по чисто финансовым соображениям.

— Безусловно, в первую очередь я делаю это ради твоих достопочтимых предков, — сказал Вильям.

Пятью днями позже головы из Порта Инь на челночном корабле доставили к нам. Мы с Ро приняли груз на Четвертой Площадке, ближайшей к входу в Ледяную Впадину. Головы, запакованные в стальные коробки с собственными рефрижераторами, занимали несколько больше места, чем предполагала Ро. Через семь часов после приземления мы на шести тележках погрузили их в лифт для оборудования.

— Я заказала общине Нернст проект хранилища, которое смонтируют арбайтеры Вильяма, — сказала Ро. — Так что еще неделю все сохранится в нынешнем состоянии. — Она постучала по ближайшему ящику и, широко улыбнувшись, принялась рассматривать его через прозрачный шлем.

— Ты могла бы найти что-нибудь подешевле, — проворчал я. В последние несколько лет статус Нернстов неоправданно вырос. Я на месте Ро предпочел бы общину Твиннингов, обладающую теми же возможностями, но более умеренную в ценах.

— Наши прародители получат все самое лучшее, — возразила Ро. — Господи, Мики. Ты только подумай… — Она повернулась к штабелям ящиков, образующим двойное кольцо внутри круглого лифта, с выпирающими изнутри маленькими рефрижераторами. Мы начали спуск в шахту. Я не видел лица Ро, но голос выдавал ее волнение: — Подумай, как это много значит — получить доступ к их памяти…

Я прошелся кругом и между ящиками. Высококачественная, старого образца светлая сталь, прекрасно формованная и сваренная, слегка поблескивала.

— Скопище болтливых старичков, — прокомментировал я.

— Мики… — произнесла Ро с мягким укором Она знала, о чем я думаю.

— А они снабжены бирками? — спросил я.

— Это еще одна проблема, — признала Ро. — У нас есть список имен, соответствующий пронумерованным контейнерам, но Стартайм предупредило нас, что не исключены некоторые неувязки. Очевидно, после истечения гарантийного срока в регистрационные записи внесли путаницу.

— Как такое могло случиться? — Отсутствие профессионализма потрясло меня больше, чем тот очевидный факт, что задача наша значительно усложнялась.

— Не знаю.

— А что, если Стартайм село в галошу и во всем остальном, что, если эти головы на самом деле просто холодное мясо?

Ро пожала плечами с безмятежностью, от которой меня просто передернуло, как будто она вовсе не считала катастрофой потратить впустую столько усилий и в поте лица заработанных сандовальских капиталов.

— В таком случае мы лишились кое-каких денег, — констатировала она. Но я не думаю, что они настолько растяпы.

Пока мы медленно опускались на дно шахты, Ро рассматривала контейнеры, стараясь обнаружить хоть одну скобу. И не нашла ни одной — все контейнеры были запакованы очень умело. — Нернсты говорят, что роботам Вильяма потребуется дня два для монтажа хранилища. Ты мог бы за ними присмотреть? Вильям отказался…

Я освободился от шлема, стряхнул в вакуумное отверстие пыль, приставшую к ботинкам на поверхности, и скривился в страдальческой усмешке:

— Почему бы и нет? Все равно без дела слоняюсь.

Ро положила руки в перчатках мне на плечи.

— Мики, дорогой!..

Я смотрел на ящики все более заинтригованно, сам тому поражаясь. А что, если они там живые и могут по-своему, по-покойницки поведать о своих жизнях? Это станет событием из ряда вон выходящим, даже историческим. Сандовальская община приобретет громадную известность, и это наверняка увеличит ее ценность для Триады.

— Ну хорошо, — сдался я, — но ты свяжешься с Нернстами и уговоришь их прислать сюда человека, а не просто инженера-арбайтера. Это нужно обговорить в проектировочном контракте. Я хочу, чтобы кто-то из них лично следил за работами до самого завершения.

— Об этом не волнуйся, — сказала Ро. Уже без перчаток, но все еще оставаясь в скафандре, она быстро обняла меня. — Вывозим! — Она вкатила первую тележку в складские ворота Ледяной Впадины, туда, где им предстояло храниться Бог знает сколько времени.

Первые признаки надвигающейся беды не заставили себя долго ждать. Шести часов не прошло, как мы выгрузили головы, а к нам уже пожаловала Янис Грейнджер, заместитель Фионы Таск-Фелдер.

Я как-то не удосужился рассказать Ро о перипетиях лунной политики, а она после отлета на Землю совершенно не следила за новостями. Между тем произошло нечто, год назад казавшееся совершенно немыслимым. Фиону Таск-Фелдер выбрали Президентом Совета Сообществ. Янис Грейнджер назначила нам встречу через секретаря Сандовальской общины, аккредитованного в Порте Инь. Я согласился, не имея ни малейшего представления, о чем со мной собираются разговаривать. Еще бы! Попробуйте отказаться от беседы с членом Совета. Через несколько часов ее персональный шаттл приземлился на Третьей Площадке. Я принял высокого гостя в скромно обставленном, но просторном зале для официальных мероприятий, расположенном в одной из штолен фермы, рядом с административно-хозяйственными помещениями.

Грейнджер в ту пору исполнилось двадцать семь лет. Это была черноволосая женщина с евразийскими чертами лица и америдианской кожей, скроенными на заказ уже после рождения. Строгий светло-голубой костюм хорошо сочетался с белой блузкой, схваченной в сборки у шеи. В сборках, словно в калейдоскопе, сменяли одна другую белые геометрические фигуры. Янис, так же как ее босс и „сестра“ Фиона, принадлежала к общине Таск-Фелдеров.

Таск-Фелдеры обосновались на Земле в качестве лунной общины. Такой неортодоксальный подход лет пятьдесят назад поверг бы всех в изумление. Поскольку все без исключения Таск-Фелдеры принадлежали к логологистам, это означало появление единственной лунной общины, построенной на религиозных принципах. В результате община Таск-Фелдеров оказалась на отшибе и не оказывала ощутимого влияния на лунную политику — если происходящее у нас: все эти хитросплетения взаимных услуг, реверансы в сторону соседей и сотрудничество малых общин, сообща противостоящих очевидному финансовому давлению — вообще можно назвать политикой.

Логологисты вели дела осторожно, придавая значение каждой мелочи, тщательно распределяя льготы и займы между другими общинами и Советом. Они невероятно быстро проложили себе дорогу наверх и добились всеобщего признания.

— Не так давно я ознакомилась в Совете с докладом о внутриобщинных проектах, — начала Грейнджер, грациозно опустившись в кресло напротив меня. За стол я садиться не стал. За ним подписывались контракты и заключались финансовые сделки. — Поскольку вы возглавляете крупнейший из нынешних проектов Сандовальской общины, хотелось бы обсудить его с вами.

Мне и раньше приходилось слышать об этих докладах, составляемых для Совета, поначалу совершенно безобидных, являющихся одной из форм обсуждения общинами взаимовыгодной деятельности.

— Как известно, мы добились от общин-основоположников согласия консультироваться друг с другом по поводу проектов, которые могут отразиться на положении Луны внутри Триады, — продолжала Грейнджер.

Одно непонятно — почему бы ей не обратиться к синдикам нашей семьи в самом Порте Инь? Стоило ли проделывать такой долгий путь ради встречи со мной?

— Ну что ж, — сказал я, — думаю, сандовальский представитель просматривала соглашение.

— Да, просматривала. И сочла, что выполнение проекта чревато межобщинным конфликтом. Имеется в виду не ваш первоначальный проект, а тот, который разрабатывается сейчас. Она посоветовала направить представителя Президента для разговора с вами. Я сочла дело достаточно важным, чтобы заняться им лично. — Грейнджер смотрела на меня, не отрываясь, без тени улыбки. Своей напористостью она немного напоминала Ро.

— Розалинда Сандовал заключила контракт на доставку к нам нескольких сот земных препаратов, — сказала она, чуть наклонившись вперед, не отрывая локтей от подлокотников кресла.

— Да, подписала. Кстати, она моя родная сестра.

Грейнджер удивленно заморгала. Любой член общины, созданной по принципу родства, поинтересовался бы после такого замечания здоровьем остальных ваших родственников. Но собеседнице моей было не до политесов.

— Вы собираетесь воскресить препараты? — спросила она в конце концов.

— Нет, мы рассчитываем на их ценность в будущем.

— Но если вы их не оживите, то в чем состоит их будущая ценность?

— Позвольте, это уже наша забота, — мягко возразил я.

— Члены Совета встревожены. Вы создаете прецедент, после которого нас буквально завалят препаратами по демпинговым ценам. Луне просто не по карману размещать у себя сотни тысяч покойников. Они станут черной дырой в нашем бюджете.

— Не вижу здесь никакого повода для создания прецедента. — Я все еще не мог взять в толк, куда она клонит.

— Сандовальская община — одна из самых сильных. Многие новые семьи и побочные ветви старых фамилий живут с оглядкой на вас. До нас докатились слухи, что еще две семьи подумывают, не заключить ли подобные сделки, если у вас что-то выгорит. Обе связались с Кайлететской общиной. Я уверена, что Розалинда Сандовал-Пиерс тоже пытается заключить официальный эксклюзивный контракт с Кайлететами. Вы давали ей разрешение?

Нет, разрешения я не давал. И не ожидал, что Ро проявит такую прыть. Хотя меня это нисколько не удивляло — подобный шаг казался вполне логичным.

— Подробностей мы не обсуждали. Но сандовалы заранее одобрили ее действия по реализации проекта.

Казалось, эта новость застала Грейнджер врасплох.

— И тем самым отдали приоритет общинной хартии?

— Да.

— Но почему?

Я пока не видел ни малейшего повода раскрывать семейные секреты. Инстинкт подсказывал мне, что если Грейнджер до сих пор не узнала об этом, то ей и не следует знать.

— Это деловая тайна, мадам.

Наступила неловкая пауза. Грейнджер отвела взгляд и какое-то время обдумывала мои слова. Потом снова посмотрела на меня.

— Кайлететы обратились к нам. И я подготовила заявление, в котором говорится о нежелательности подобных исследований. Члены Совета считают, что ваша деятельность приведет к падению курса лунной валюты внутри Триады. Подобная сделка оскорбляет религиозные чувства землян. Кроме того, у семи земных наций оживление трупов запрещено законом. Нам кажется, не совсем этично пользоваться создавшимся положением.

— А мы так не считаем.

— Тем не менее Совет рассматривает возможность принятия нового указа, запрещающего хранение и использование препаратов.

— Прошу прощения. — Я потянулся к портативному дисковводу, стоявшему на столе. — Соедините меня с автоконсультантом. — Запрос я закодировал, чтобы уберечь его от ушей Грейнджер. Меня интересовала юридическая сторона дела. Автоконсультант выдал ответ, не мешкая:

— В настоящее время подобный запрет противоречит закону. — Далее следовали выдержки из соответствующих статей.

— Вы не можете ущемлять в правах автономную общину, — сказал я и процитировал статью 35, штрих 2102 „Соглашения о взаимовыгодном сотрудничестве“, выработанного на основе общинных хартий.

— Учитывая, что большинство общин убеждено в неразумности ваших действий и опасается разорительных последствий для всех членов соглашения, мыслитель Совета полагает, что мы вполне правомочны наложить такие ограничения.

Теперь настала моя очередь сделать паузу и обдумать ответ.

— Похоже, что нам не избежать дебатов в Совете, — сказал я.

— Стоит ли поднимать такой переполох? — возразила Грейнджер. — Не лучше ли договориться вне стен Совета?

— Конечно, наши синдики могут обсудить ситуацию, — сказал я, чувствуя, как у меня холодок побежал по спине, — но я считаю, что это не заменит открытых дебатов в Совете.

Она улыбнулась. Логологисты утверждают, что их философия устраняет недостатки в человеке. Но, имея перед глазами пример Янис Грейнджер, я сильно усомнился в ценности этого достижения. Видимо, ее настолько жестко контролировали, что ей просто нечего было в себе подавлять. Ни мимолетный каприз, ни опасная страсть не угрожали ее спокойствию. От ее вида кровь стыла в жилах.

— Воля ваша, — произнесла она наконец. — Хотя это не такое важное дело, чтобы поднимать вокруг него столько шума.

— Согласен, — сказал я. — Так что же вы засуетились? Не сомневаюсь, что общины смогут решить его между собой.

— Совет представляет все общины.

Я лишь вежливо кивнул в ответ. Мне сейчас хотелось поскорее выпроводить ее из кабинета и со Станции.

— Спасибо, что выкроили для меня время.

Я довел ее до лифта. Грейнджер не попрощалась. Она ограничилась улыбкой, бездушной, как у манекена.

Вернувшись в офис, я тут же направил в Порт Инь просьбу о встрече с Томасом Сандовалом-Райсом. Потом позвонил Ро и Вильяму. Трубку подняла Ро.

— Мики, Кайлететы только что дали предварительное согласие на контракт.

Я просто опешил:

— Прости, что ты сказала?

— Я говорю, у нас хорошие новости. Они считают, что справятся с проектом. Говорят, что для них это дело чести. И готовы подписать эксклюзив.

— Мы только что побеседовали по душам с Янис Грейнджер.

— А кто это такая?

— Таск-Фелдер, помощник Президента. Думаю, они попытаются все это прикрыть.

— Что прикрыть? Сандовальскую общину? — рассмеялась Ро.

— Нет, прикрыть наши исследования по головам.

— Ничего у них не выйдет!.. — продолжала веселиться Ро.

— Так или иначе, я собираюсь встретиться с директором. — Я лихорадочно размышлял над словами Ро. Если Кайлететы приняли наш кон тракт, это означает: либо их не волнуют предстоящие дебаты, либо…

Выходит, Грейнджер мне лгала.

— Мики, что у них там стряслось?

— Не знаю. Но попытаюсь прощупать почву. Новый Президент Совета Таск-Фелдер. Не забывай об этом, Ро.

— Да кому какое дело! Соседние общины на нас не жаловались. Мы действуем в отведенных нам границах. Подумаешь, Таск-Фелдеры… Плевать я на них хотела. Они ведь даже не присоединились к Лунной Хартии! Это ведь логологисты.

— Но у них есть совещательное место в Совете.

— Вот оно как… А когда им удалось его получить?

— Два месяца назад.

— Каким образом?

— Неусыпно заботясь о социальных нуждах, — сказал я, сделав неприличный жест.

— Ты записал вашу встречу?

— Конечно. — Я перекачал файл на дискетный адрес Ро.

— Я сейчас зайду к тебе, Мики, но лучше, если ты спустишься в Ледяную Впадину. Вильям сейчас жаждет общения, меня ему явно недостаточно. Опять у него проблемы с К.Л., да и насчет голов он не может успокоиться.

Я застал шурина задумчивым.

— На Земле, в Индии и Египте, холодильники появились еще много столетий назад, — сказал он. — А значит, у них был лед, охлажденные напитки, кондиционеры, а для этого требуется только сухой воздух и ясное ночное небо.

Я сидел в одной из комнат лаборатории, облокотившись на металлический стол. Снаружи шумно сновали арбайтеры Вильяма, сооружая по проекту Нернстов хранилище для голов. Вильям устроился в оборванном гамаке, а меня усадил в мягкое кресло для гостей.

— Ты имеешь в виду подзарядные батареи или солнечную энергию? — спросил я, уже предвкушая занятный рассказ.

Он самодовольно улыбнулся, уносясь мыслями в то далекое время.

— Нет, все гораздо проще. Слуги фараона употребляли для этого плоские и широкие керамические подносы. Заливали их водой на несколько сантиметров, полагаясь на сухой воздух и ясное небо.

— Сухой и холодный воздух?

— Это не важно, холодный воздух или нет. В Египте холода наступали довольно редко. Достаточно было сухого воздуха и ясной ночи. Voila. В результате получался лед.

Я посмотрел на него недоверчиво.

— Кроме шуток, — сказал он, наклоняясь вперед. — Все происходило за счет испарения и выброса тепла в пространство. В черное ночное небо. Непрерывное испарение охлаждает поднос и жидкость, температура жидкости падает, влажность практически равна нулю. В результате вода в подносе замерзает. Утром лед собирают, а к вечеру опять наполняют поднос водой. Теперь допустим, что у тебя есть достаточно земли, подносов и пещер для хранения льда. Практически кондиционер готов.

— Ты считаешь, это могло сработать?

— Черт возьми, да, конечно же, срабатывало! Именно так получали лед задолго до появления электричества. В любом месте с сухим климатом и ясным ночным небом.

— Не забывай, большая часть воды испарялась.

Вильям покачал головой:

— Романтики в тебе ни на грош, Мики. Лучше попробуй представить, как фараону подают кувшин ледяного пива.

— Пиво… — мечтательно произнес я. — Как ты думаешь, сколько пива поместилось бы в хранилище Ро? — На маленькой лунной станции этот напиток считался роскошью.

Вильям скорчил недовольную мину.

— Я смотрел запись твоей беседы с Грейнджер. Она что, пригрозила неприятностями для Ро?

Я покачал головой.

— Не исключено, что Ро от этого только выиграет, — предположил Вильям. Он встал, потер лицо руками, а потом стал разглядывать, прищурившись, сложенные вместе большой и указательный пальцы. — Ты оказался прав, Мики. У меня там появились неожиданные эффекты, а значит, и новые проблемы. К.Л. рекомендует заново настроить дестабилизирующие насосы. На это уйдет неделя, но потом я все-таки получу нулевую температуру вещества. Подобного не случалось за время, что мы мозолим глаза Господу.

В который раз приходилось мне выслушивать все это! Порой казалось, что он настолько привык к моим поддразниваниям, что, натолкнувшись на очередное препятствие в работе, использует их вместо успокоительного.

— Нарушение третьего закона, — обронил я небрежно.

Он лишь нетерпеливо отмахнулся.

— Вильям, ты непостоянен в своих пристрастиях. Третий закон обыкновенная ловушка для ума, как звуковой барьер.

— А если это больше похоже на скорость света?

Вильям посмотрел на меня ехидно, прищурившись:

— Денежки-то в любом случае выложил ты! Так что если я дурак, то ты дурак в квадрате.

— На твоем месте я не счел бы такой аргумент очень ободряющим, хмыкнул я. — Кое-что я знаю наверняка, потому что привык трезво смотреть на вещи. Помести меня под ясным земным небом, и мозги мои просто замерзнут.

— Да ты гораздо умнее, чем требуется, — рассмеялся Вильям. — Нарушение третьего закона термодинамики — подумаешь, важность! Это подсадная утка, Мики, ожидающая, пока ее подстрелят.

— Что-то долго она засиделась на месте, хотя охотников всегда находилось достаточно. Ты сам палишь мимо цели уже третий год.

— А все потому, что у нас не было мыслителя К.Л. и дестабилизирующих насосов, — сказал Вильям, вглядываясь в темноту через маленькое оконце. От шахтерских лампочек арбайтеров, ведущих монтажные работы во Впадине, лицо его озарялось оранжевым светом.

— От этих насосов меня в дрожь бросает, — признался я уже не в первый раз.

Вильям пропустил мои слова мимо ушей. Повернувшись ко мне, он вдруг произнес с серьезным видом:

— Если Совету вздумается остановить Ро, будем биться с ними до последнего. Пустим в ход все, что под руку попадется. Я не сандовал по происхождению, но считаю, что община просто обязана за нее постоять.

— Вряд ли дело зайдет далеко, — успокоил я Вильяма. — Вся эта муть, именуемая политикой, яйца выеденного не стоит.

— Скажи им, что с нас довольно чертовой политики, — мягко сказал Вильям, присоединившись к голосу большинства лунных граждан, спаянных между собой крепкими узами, но при этом дорожащих собственной индивидуальностью. „Довольно политики!“ — как часто приходилось мне слышать эту фразу. — Это проект Ро. Если я… если мы позволили ей использовать Ледяную Впадину, то кому какое дело? Что вообще творится с Луной, черт возьми!.. Ты веришь во все, что слышал о логологистах?

— Не знаю. Но наверняка они считают себя не такими, как ты или я. — Я подошел в окну и встал рядом с Вильямом. — Спасибо тебе.

— За что? — удивился Вильям.

— За то, что ты позволил Ро делать то, что она хочет.

— Ро еще более чокнутая, чем я, — вздохнул Вильям. — Она говорит, ты вначале тоже был не в восторге.

— Приятного в этом мало, — признал я.

— И все-таки ты заинтересовался.

— Да.

— И особенно после беседы с заместителем Таск-Фелдер.

Я кивнул.

Вильям рассеянно постучал по толстому оконному стеклу.

— Мики, Ро всегда находилась под защитой Сандовалов, потому что жила на Луне. И Луна, с ее свободным духом и маленьким населением, с массой возможностей для молодых людей проявить себя, всегда вдохновляла ее на смелые поступки. Она чуточку наивна.

— Как и все мы, — добавил я.

— Ты — возможно. Я-то хлебнул в своей жизни.

Я посмотрел на него оценивающе, чуть склонив голову набок.

— Смотря что ты подразумеваешь под наивностью. Если ты думаешь, что она ничего не смыслит в драках, то сильно ошибаешься.

— Она знает все это теоретически, — объяснил Вильям. — Учитывая ее порывистость, большего ей и не требуется, пока не пришлось ввязаться в грязную драку.

— А ты считаешь, что нас ожидает грязная драка?

— Я никак не могу взять в толк, что происходит. „Четыреста мертвых голов“ — конечно, звучит отвратительно, но ведь они совершенно неопасны. На Земле их терпели целое столетие…

— Все потому, что не было результатов, — сказал я. — Сейчас, очевидно, терпению землян тоже пришел конец.

Вильям сдавил лицо растопыренной ладонью, еще больше сужая и без того узкий рот.

— Возможно, по философским причинам, — добавил я.

— Или по религиозным, — кивнул Вильям. — Ты читал логологистскую литературу?

Я сознался, что нет.

— И я нет. Уверен — Ро тоже не читала. А между тем пора бы нам заняться небольшим исследованием. Как ты считаешь?

Я пожал плечами и поморщился.

— Не думаю, чтобы это пришлось мне по вкусу.

— Это все предрассудки, Мики. Ей-богу, чистой воды предрассудки. Вспомни о моем происхождении. Может быть, Таск-Фелдеры не настолько уж отталкивающие существа.

Обвинение в предрассудках возмутило меня до глубины души. Я решил сменить тему разговора, тем более что меня так и подмывало спросить о его работе. Вильям уже показывал мне К.Л., но, казалось, умышленно избегал демонстрировать, на что тот способен.

— Могу я перемолвиться с ним словечком?

— Что?.. — недоуменно спросил Вильям, а потом проследил за моим взглядом, обращенным к платформе. — А почему бы и нет? Он ведь сейчас слушает нас. К.Л., позвольте представить вам моего друга и коллегу — Мики Сандовала.

— Рад познакомиться, — произнес К.Л. бесполым, абсолютно нейтральным голосом, как и у всех остальных мыслителей.

Я удивленно взглянул на Вильяма. Перед нами стояло вполне нормальное, получившее домашнее воспитание, почти ручное существо. Вильям понял мое разочарование.

— Ты можешь описать мне Мики? — спросил он у мыслителя, приняв мой вызов.

— По форме он не сильно отличается от вас, — сказал мыслитель.

— А каков его объем понятий?

— Не такой, как у вас. Он находится в свободном, динамичном состоянии. Связь с вами не имеет для него первостепенного значения. Им нужно управлять?

— Нет, К.Л. — Вильям победно улыбнулся. — Он не прибор. Он такой же, как я.

— Вы — тоже прибор.

— Да, — согласился Вильям. — Но мы так условились, для твоего удобства.

— Он считает тебя частью лаборатории? — спросил я.

— Так с ним гораздо легче работать, — пояснил Вильям.

— Могу я задать еще один вопрос?

— Да сколько угодно.

— К.Л., кто здесь босс?

— Если под боссом вы подразумеваете лидера, то его здесь нет. Лидер появится несколько позже, когда все приборы заработают в едином режиме.

— Когда мы добьемся успеха, — объяснил Вильям, — появится босс, лидирующее начало, и это само по себе станет важным результатом.

— То есть К.Л. думает, что, если ты получишь абсолютный нуль, этот нуль и станет боссом?

— Что-то в этом роде, — улыбнулся Вильям. — Спасибо, К.Л.

— Всегда рад вам помочь, — ответил К.Л.

— Подожди, — попросил я, — у меня остался еще один вопрос.

Вильям сделал жест, означающий нечто вроде — „На здоровье. Задавай хоть тысячу“.

— Что, по-вашему, случится, если температура в ячейках опустится до абсолютного нуля?

Переводчик смолк на какое-то мгновение, а потом заговорил уже чуть другим голосом.

— В предыдущий раз, переводя ответ мыслителя, переводчик натолкнулся на определенные трудности, — сказал он. — Давайте уточним, что вас больше устроит: прямая визуальная проекция постбулеанских математических символов, или то же самое, но в переложении на язык дисковвода, или перевод на английский?

— Как ты понимаешь, я уже задавал этот вопрос, — сказал Вильям, — и получил математический ответ. Он выдал мне несколько версий, несколько разных возможностей.

— Хотелось бы в переводе на английский, — обратился я к мыслителю.

— Тогда позвольте вначале предупредить вас, что ответ все время меняется, — сказал переводчик. — Возможно, эти изменения отражают волнообразное колебание теоретических концепций внутри К.Л. Другими словами, он еще не сформулировал адекватного предсказания и не способен этого сделать. Мыслитель представит вам несколько ответов на английском, но предупреждает, что ни один не годится для полного понимания проблемы. Не исключено, что такое понимание вообще невозможно для человеческого мозга, созданного из органики. Согласны ли вы получить ответы, которые, возможно, уведут вас в сторону?

— Ну что ж, давайте попробуем, — сказал я, чувствуя, как во мне поднимается дух противоречия.

Вильям сел к пульту ручного управления, предоставив мне возможность поспорить в одиночку.

— Согласно постулату К.Л., достижение абсолютного нуля внутри экспериментального образца, как результат даст новое состояние вещества. Поскольку существует связь между движением вещества во времени и пространстве с силами, скрытыми внутри вещества, особенно внутри атомного ядра (по этому принципу и построена работа дестабилизирующего насоса), то новое состояние вещества может оказаться стабильным; потребуется значительный приток энергии извне, чтобы вернуть его в состояние термодинамического равновесия. Существует вероятность, хотя она и невелика, что в новом состоянии вещество станет проводником сил на квантовом уровне и вызовет схожее состояние у близко расположенных атомов.

Я взглянул на Вильяма.

— Вероятность действительно невелика, — сказал Вильям. — Я поставил необходимую защиту. Атомы меди заперты в ловушке Пеннинга и ни с чем не контактируют.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил я переводчика.

— Еще одна возможность — не наблюдавшееся прежде слияние временного пространства и термодинамического движения вещества. Если законы термодинамики перестанут действовать внутри образца, природа временного пространства вокруг него может измениться. Не исключено, что основные квантовые состояния также подвергнутся соответствующему воздействию. Ограничения на взаимное расположение атомов вызовут усиление поляризации и других квантовых эффектов, включая выброс на большое расстояние информации о квантовых состояниях, как правило, циркулирующей между несколькими частицами и недоступной для тех, кто не участвует в этом обмене.

— Ясно, — пробормотал я, окончательно сраженный. — Вильям, мне нужен переводчик для твоего переводчика.

— Математические же символы гласят, — сказал Вильям с горделивым видом, — что произойдет своего рода кристаллизация временного пространства.

— Ну и?..

— Обычное временное пространство, выражаясь поэтическим языком, аморфно. А в кристаллизированном пространстве произошло бы множество интересных вещей. Например, появятся так называемые эксклюзивные каналы и станет возможной утечка информации о квантовых состояниях и расположении атомов, обычно циркулирующей лишь между расположенными рядом частицами. Вполне реально даже распространение квантовой информации обратно во времени.

— Звучит не очень-то весело, — сказал я.

— Явление это примет сугубо локальный характер, — успокоил меня Вильям. — Но, конечно, все это будет захватывающе и даст простор для исследований. Представь себе, что пространство превратится в сверхпроводник информации, перестанет быть той сдерживающей средой, в которой мы существуем сейчас.

— Велика ли вероятность, что это произойдет?

— Совсем невелика, — сказал Вильям. — Насколько я понимаю, ни к одному из подобных предсказаний К.Л. нельзя относиться всерьез.

Фермерские хозяйства Ледяной Впадины и подсобные штольни занимали примерно тридцать пять гектаров, обеспечивая работой девяносто членов семьи. Не так много для изолированного исследовательского объекта. Но старые привычки умирают неохотно. На Луне каждая станция, большая или маленькая, строилась так, чтобы в случае природных бедствий или политической катастрофы действовать автономно. Если учесть, что станции находятся на большом расстоянии друг от друга, привычка эта обретает глубокий смысл. Кроме того, каждая станция является независимой социальной единицей, наподобие земной деревни. До ближайшей крупной станции — Порта Инь мы добирались на шаттле пять часов.

В тринадцатилетнем возрасте я уже стал подбирать себе подружку внутри общины и в результате обзавелся целой дюжиной. Две из них жили в Ледяной Впадине. С одной из них я встречался лишь изредка, но другая, Луцинда Бергман-Сандовал, уже в шестнадцать лет стала моей возлюбленной. Луцинда работала на ферме, снабжающей Станцию продуктами. В последнее время мы виделись примерно раз в месяц. Я переключил внимание на женщин из других семей, как и положено мужчине, достигшему брачного возраста. Но встречи по-прежнему доставляли нам удовольствие. В тот вечер мы решили увидеться в кафе неподалеку от фермы, просто чтобы поболтать.

Внешность женщины меня никогда особенно не волновала. Я хочу сказать, необыкновенная красота не сводила меня с ума. Возможно, потому, что я тоже не из платины сделан. У сандовалов до- и послеродовые трансформации давно вошли в норму, как в большинстве лунных семей. Поэтому любой уроженец Сандовальской общины был довольно привлекательным. Луцинда появилась на свет естественным путем, а в семнадцать лет произвела легкую трансформацию. Теперь это была темноволосая девушка с кожей кофейного цвета, пурпурными глазами, высокая и стройная, с длинной шеей и приятным широким лицом. Подобно большинству лунных детей, она была бихимична, могла переселиться на Землю или другую планету с повышенной гравитацией и быстро адаптироваться в новой среде.

Мы встретились в кафе, окна которого выходили на шесть гектаров поля, простиравшегося на поверхности. Толстые, высокопрочные стекла отделяли нас от вакуума. На тот случай, если у кого-нибудь взыграют темные инстинкты, кафе обнесли медной решеткой, сведя к нулю шансы вывалиться на риголит или купол из чистого поликамня.

Луцинда была девушкой спокойной, умной и доброжелательной. Какое-то время мы обсуждали наши отношения. Незадолго до этого к ней посватался инженер из общины Нернстов по имени Хаким. У меня тоже наметились кое-какие перспективы, но это не мешало мне регулярно ходить на дискотеки.

— Хаким предлагает, чтобы после брака его имя стояло на втором месте, сказала она. — Он такой великодушный.

— А детей он хочет?

— Конечно, но согласен, чтобы их вырастили внематочно, если мне будет тяжело рожать.

— Похоже, он подходит к делу радикально.

— Нет, просто Хаким очень… великодушный. Думаю, он и вправду прекрасно ко мне относится.

— А какие тебе это даст преимущества?

Она улыбнулась с оттенком самодовольства:

— Самые разные. Та ветвь рода, к которой он принадлежит, контролирует заключение контрактов между Нернстами и Триадой.

— Возможно, мы закажем Нернстам одну штуковину.

— Ну-ка расскажи поподробнее, — попросила она.

— Пожалуй, не стоит. Я еще не все обдумал…

— Что-то серьезное?

— Похоже на то. Возможно, Президент Совета попытается приостановить один проект, которым занимается моя родная сестра.

— Неужели? — Луцинда удивленно вскинула тонкие брови. — Но на каком основании?

— Пока не могу сказать точно. Президент из общины Таск-Фелдеров…

— Ну и?..

— А значит, она логологист.

— Ах вот оно что! Но ведь и они обязаны играть по правилам.

— Конечно. Но я пока никого ни в чем не обвиняю. Кстати, что ты знаешь о логологистах?

Луцинда задумалась.

— Когда дело касается контрактов, то они ведут себя крайне жестко. Дауд, брат Хакима, руководил строительными работами по контракту, заключенному со станцией Независимость, что возле Фра Мауро. Это станция Таск-Фелдеров.

— Да, знаю. Месяц назад меня приглашали к ним на дискотеку.

— И ты ходил?

Я покачал головой.

— Слишком много работы.

— Дауд говорит, что монтажники-нернсты вкалывали на них восемь недель и прокляли все на свете. Им там настоящую каторгу устроили. Таск-Фелдеры влезали в каждую мелочь. Их менеджеры пресекали любую попытку мыслить самостоятельно. Конечно, Дауду это пришлось не по душе.

— У нас ведь тоже не сахар, — улыбнулся я. — В прошлом году при ремонте рефрижераторов и наращивании мощности теплообменников мы им здорово нервы потрепали.

— Да брось ты! Дауд говорит — вы просто ангелы по сравнению с Таск-Фелдерами.

— Довольно лестно услышать такое от представителей братской общины.

Луцинда фыркнула. В это время нам подали еду на тележке-арбайтере.

— Конечно же, я слышала про Ио. Но верится в это с трудом. А ты читал что-нибудь из работ Тьери? Во времена нашего детства они были очень популярными.

— Бог миловал, — поморщился я. — Знаю только, что К.Д.Тьери, кинопродюсер земного происхождения, величавший себя философом, с замашками диктатора-гуру, в конце двадцатого века основал учение хромопсихологии, позже преобразованное им в логологию.

— Он написал около сотни книжек и Лит/Видов. Я прочитала две: „Планетарный Дух“ и „Иссушим наш разум?“. Довольно странные опусы. Он хотел разработать правила на все случаи жизни, как будто до него люди не умели ничего: ни мечтать, ни правильно усесться на стульчак.

Я расхохотался:

— И как тебе удалось осилить этот бред?

— Я сканировала множество Лит/Видов, — пожала плечами Луцинда, — из тех, что хранились в библиотеке. Я заказывала их и платила примерно половину обычной стоимости Лит/Вида. В них множество великолепных видеоматериалов с земными пейзажами. Искрящиеся на солнце озера и реки, а на их фоне Тьери, путешествующий по миру на своей яхте с солнечными аккумуляторами. Что может быть привлекательнее для девушки с Луны?

— А тебе попадались факты, объясняющие историю с Ио?

— Кажется, Тьери утверждал, что люди — это сонм воинственных богов, сверхсуществ, живших еще до рождения нашего Солнца. По Тьери, в душе каждого из нас спрятаны частицы персоналий этих богов.

— Допустим.

— А все прочее, что осталось от богов, включая их разум, было заточено, похоронено под слоем серы на „Дьявольской Луне“. Это, конечно же, дело рук их врагов. Боги ожидали нас как освободителей, чтобы соединиться с нами. Примерно так.

Окончание этого рассказа я знал из файлов с курсом новейшей истории, которые приходилось штудировать в средней школе. В 2090 году логологисты подписали с Триадой контракт о тысячелетней аренде Ио — с целью разработки ее природных ресурсов, той полной опасностей и совершенно бесполезной Ио, на которую лишь раз ступала нога человека. В 2100 году община, взявшая эту планету в аренду, установила на ней станцию с человеческим персоналом, погибшую со всеми ее обитателями во время формирования нового серного озера. Семьдесят пять приверженцев логологизма остались там навеки, замурованные в черную серу.

Логологисты никому не позволили заняться поиском утраченных богов.

Я пожал плечами.

— Я никогда не знал их устремлений. Ты рассказываешь очень интересные вещи.

— Все это жутко, — сказала Луцинда. — Я перестала его читать, когда поняла, что он пишет историю. Эти ребята его считают богом.

— Неужели?

— Тебе ведь приходилось с ними общаться. Неужели ты не знаешь их образа мыслей?

— Пробелы в моем образовании стали притчей во языцех. И что же это за бог такой?

— Они говорят, что Тьери не умер, что здоровье у него было прекрасное. Он освободился от тела, как от ненужной шелухи, и теперь, как они считают, обращается со спиритическими посланиями к избранным среди его учеников. Их появляется несколько в каждом поколении. Тьери якобы помечает их „голубым холодом“. Уж не знаю, что это такое. Так чем же Ро им не угодила?

— Прости, но пока я держу рот на замке. Скоро сама Ро устроит пресс-конференцию.

— Но Президент-то знает?

— Полагаю, она должна знать.

— Что же, спасибо тебе за доверие, Мики. — Она едва заметно улыбнулась, давая понять — пошутила. И все-таки я почувствовал себя неуютно.

— Признаться, мне и самому все это не по душе. Слишком много осложнений.

— Так не лучше ли тебе заняться основной работой?

Чем дальше углублялся я в дебри логологии, тем больше она меня завораживала и одновременно отталкивала. Но в конечном счете интерес все-таки брал верх. Это было кредо, не подкрепленное никакой философией, система, не содержащая ярко выраженного метафизического начала. Какие-то неразвитые, ребяческие гипотезы, а то и просто явные фантазии, преподнесенные как откровение. Все это основывалось на предполагаемом проникновении в человеческий разум. Постулаты этого учения, одновременно дерзкие и смехотворные, таили в себе какую-то особенную притягательность.

К.Д.Тьери эксплуатировал всеобщее безотчетное желание участвовать в Большом Событии. В этом он не особенно отличался от других пророков и мессий. Подлинное отличие заключалось в другом. Чем больше я узнавал о Тьери, тем смешнее мне казалась мысль, что этот человек мог быть носителем какой-то великой правды.

В молодости Тьери подвизался на актерском поприще. Играл маленькие роли в плохих развлекательных фильмах и даже промелькнул пару раз в эпизодах хороших фильмов. В ту пору его вряд ли кто-то знал, кроме заядлых киноманов. Позднее он обнаружил в себе деловую жилку и стал кинопродюсером и даже режиссером.

В конце 1980-х годов он уже сделал себе имя как постановщик серии фильмов с причудливо-мистическим сюжетом. Присущее им своеобразие, даже чудинка, и тонкая ирония быстро завоевали ему массу поклонников. Он уже почитывал лекции в колледжах и университетах. И спустя некоторое время якобы заявил одному нью-йоркскому сценаристу: „Фильмы — всего лишь бледная тень бытия. Религия — вот куда нам следует податься“.

Так он и поступил. Человек достаточно образованный, он присоединился к хору тех, кто собирался низвергнуть с пьедестала последние жалкие остатки фрейдизма. Попутно Тьери решил выбросить на свалку психологию как таковую, и, поскольку первая жена его занималась психотерапией, расставание их было мучительным и запомнилось обоим надолго.

Затем, в возрасте сорока трех лет, пришло долгожданное откровение. На пляже в Ньюпорте, в Калифорнии, к нему явилась высоченная, как небоскреб, фигура, так он, во всяком случае, утверждал, и одарила Тьери кристаллом величиной с кулак. Фигура обладала женскими формами, но в ней угадывалась мужская сила. Она сказала ему: „У меня не так много времени. Я слишком долго была мертва, чтобы оставаться здесь и лично разговаривать с тобой. Этот кристалл поведает тебе обо всем“.

Тьери предполагал, что громадная фигура была голограммой. Мне же показалось, что такая технология слишком примитивна для бога, решившего заявить о себе всему миру. Однако не следует забывать, что воображение Тьери было ограничено рамками того времени, и, чтобы привлечь на свою сторону ученых простачков, ему приходилось использовать жаргон и концепции, принятые в девяностых годах XX века.

Он долго вглядывался в кристалл, а потом запечатлел свои наблюдения в серии засекреченных трактатов, так и не опубликованных при его жизни. Чуть позже Тьери издал сжатый конспект этих работ для массового потребления. Он назывался „Старая и новая человеческая раса“. В работе приоткрывалась завеса над космической наукой — хромопсихологией.

Огромная голограмма была не чем иным, как последним из Подлинных Людей, а дарованный им кристалл помог Тьери высвободить энергию своего разума.

Он издал книгу и способствовал ее распространению. В первый год он продал десять тысяч экземпляров, во второй год — пятьсот тысяч. В позднейших изданиях некоторые доктрины космической науки и ее название подверглись пересмотру. Окончательно отвергнув даже само слово „психология“, Тьери назвал свое учение логологией.

„Старая и новая человеческая раса“ стала вскоре доступна массовому читателю не только на бумаге, но и в виде кубических текстов — Лит/Видов, а также через все пять средств массовой информации.

Организовав серию семинаров, Тьери убедил своих приверженцев, все более многочисленных, в том, что человечество некогда обладало божественным могуществом, а сейчас на нем висят оковы, делающие нас ничтожными, зависимыми от своего тела и глупыми. Каждый человек, вещал Тьери, способен трансформировать себя в свободно странствующий и очень могущественный дух. Кристалл рассказал ему, как сбросить оковы при помощи ментальных упражнений. Враги человечества, кроме одного, которого он называл Шаятана, давно мертвы и не способны остановить процесс духовного самоосвобождения. Все, что требуется для освобождения, — это концентрация воли, самообразование и дисциплина, а также пожизненное членство в церкви логологистов.

Шаятана представлял некий гибрид Локи и смутно обрисованного Сатаны, слишком слабый, чтобы уничтожить нас или хотя бы помешать могучим индивидуумам избавиться от цепей, но достаточно коварный и настойчивый, чтобы убедить нас в неизбежности смерти.

Все, кто противостоял Тьери, были либо одурачены Шаятаной, либо добровольно вошли в его когорту. К последним относились Юнг, Фрейд, Адлер и другие психоаналитики. Сатане удалось обмануть также многих президентов, священников и пророков.

В 1997 году Тьери попытался купить маленький остров в южной части Тихого океана и создать на нем общину Сбросивших Цепи. Получив отпор у местных жителей, он перенес едва зародившуюся колонию в Айдахо, где основал собственный городишко, Оуранус, названный по имени зачинателя человеческого самосознания. Оуранус стал политическим центром Айдахо. Тьери нес частичную ответственность за раскол штата в 2012 году, после которого его северная часть стала называться Зеленым Айдахо.

Он по-прежнему писал без устали и время от времени выпускал фильмы. Его последние работы освещали все аспекты жизни логологистов — от ухода за беременными женщинами до похоронных обрядов и форм надгробных памятников. Он создавал Лит/Виды с материалами по мировой политике и экономике и постепенно становился отшельником. Начиная с 2031 года, то есть за два года до смерти, он перестал видеться с кем-либо, кроме своей любовницы и трех личных секретарей.

Тьери объявил, что после его собственного освобождения наступит кризис и что в пределах одного столетия он вернется, освободившись от оков плоти, чтобы утвердить логологистскую церковь в качестве светской власти над всеми земными нациями. „Наших врагов мы обратим в пепел, — обещал он, — а истинным приверженцам гарантировано вечное духовное блаженство“.

Перед смертью он весил сто семьдесят пять килограммов и мог передвигаться лишь с помощью массивной конструкции — чего-то среднего между инвалидным креслом и роботом. В газетных материалах и свидетельствах верующих его смерть описывалась как добровольный уход из этого мира. Теперь он сопровождал дух, явившийся на калифорнийском пляже, в скитаниях по Галактике. Личный врач Тьери, его ярый приверженец, утверждал, что перед смертью тот находился в отличной форме и что тело изменило свое внутреннее строение, чтобы вырабатывать то количество энергии, которое будет ему необходимо для первых нескольких лет спиритического вояжа.

Тьери они называли Вознесшимся Повелителем. Предполагалось, что он ежедневно сообщает о захватывающих подробностях путешествия своей пассии. Она дожила до глубокой старости, отказываясь от любых форм омолаживания, становясь все более тучной, и в конце концов присоединилась к возлюбленному в его странствиях.

Год спустя после его смерти одного из секретарей Тьери арестовали в Зеленом Айдахо и обвинили в изготовлении детской порнографии. Хотя не нашлось никаких улик, подтверждающих участие самого Тьери в этой деятельности, но выплеснувшийся наружу скандал едва не уничтожил церковь логологистов.

Церковь возродилась невероятно быстро, когда стала финансировать программу поддержки молодых актеров Лит/Вида. Использовав эту программу как плацдарм, логологисты перешли в наступление и вскоре завоевали признание политиков и широкой общественности. О скандальном прошлом общины постепенно забыли, и новые руководители, безымянные, напористые и довольно бесцветные, завершили дело, начатое Тьери. Они превратили логологизм в общепринятую альтернативную религию для тех, кто продолжал искать утешения в вере.

Процветающая церковь уже начала распространять свою деятельность на Пуэрто-Рико. В 2046 году, за четыре года до того, как остров стал пятьдесят первым штатом, логологисты основали на нем госпиталь и центр „психотренинга“. Вскоре остров оказался под полным контролем логологистов, составлявших шестьдесят процентов его населения, и стал крупнейшим религиозным центром на Земле. Все представители Пуэрто-Рико в конгрессе были логологистами. Остальное было мне более или менее известно, включая историю покупки и освоения Ио.

Перерыв горы материалов, я ощутил в душе пустоту и неверие. У меня возникло чувство, что я лучше понял человеческую сущность, посмотрев на нее со стороны, как человек, не принадлежащий к логологистам, не зачарованный фантазиями и ложью Тьери.

Той ночью мне снилось, что я прохаживаюсь вдоль оросительного канала в Египте. Приближающийся рассвет уже окрасил небо синевой на востоке, но над головой по-прежнему мерцали звезды. За ночь канал замерз, и это мне нравилось. Теперь он представлял собой нагромождение ледяных кубиков, прозрачных, как стекло. Кубики, словно живые существа, складывались вместе, образуя плоские плиты. „Порядок, — думал я. — Фараон останется доволен“. Но, вглядевшись в глубь канала, я заметил рыбу, придавленную слоями ледяных кубиков. Распластанная подо льдом, она не могла пошевелиться, и только жабры отчаянно трепыхались. Осознав, что совершил грех, я гневно посмотрел на звезды. Но они отказались разделить со мной ответственность. Потом я оглядел берега канала и обнаружил по обе стороны, в зарослях камыша, медные торусы, бесшумно всасывающие воздух. И, содрогнувшись всем телом, проснулся.

Семьсот часов. На моей персональной линии деликатно замигал огонек. Я сделал запрос и выяснил, что за ночь поступило два послания: одно — от Ро, два часа назад, другое — от Томаса Сандовала-Райса, часом позже.

Послание от Ро было голосовое и достаточно короткое:

„Мики, директор хочет увидеться с нами сегодня, в Порте Инь. В десять он пришлет сюда свой персональный шаттл“.

Другое послание содержало обширный текст и устное обращение секретаря:

„Томас Сандовал-Райс хотел бы встретиться с вами в Порте Инь, и как можно быстрее. Желательно, чтобы Розалинда прибыла вместе с вами“. К этому прилагался Лит/Вид по логологии, содержащий примерно те же материалы, что я изучал накануне.

Я отдал все необходимые распоряжения по работе и отменил встречу с инженерами из нашей семьи по поводу эксплуатации генератора.

Встретившись с Ро в зале ожидания на Четвертой Площадке, я нашел ее необычно грустной. Снаружи царила лунная ночь. Прожекторы на полях затмевали звезды своим искрящимся сиянием. Земля, повисшая над нами, была видна полностью — голубоватое пятнышко размером с ноготь. За окнами простиралась пепельно-серая, ноздреватая поверхность Луны. Груды камней, оставшиеся после прорытия штолен десятилетия назад, безликое, словно залитое бетоном, поле.

— Такое чувство, будто меня ткнули носом в пыль, — проронила Ро. На горизонте уже показались огни служебного корабля. — Просто фантастика какая-то! Когда еще директор уделял нам столько внимания.

— Еще бы, ведь не каждый день среди твоего улова попадаются наши прабабушка и прадедушка, — попытался я ее ободрить.

— Дело не в этом. Он прислал целую кипу материалов по логологистам.

— И мне тоже. Ты их читала?

— Конечно.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Бесспорно, они люди со странностями, но все равно я не вижу ни малейшей причины тормозить этот проект. Они утверждают, что смерть не станет освобождением, если ум человека не просвещен. Значит, замороженные головы — это их потенциальные приверженцы…

— Быть может, Томас знает больше нас, — сказал я.

Через некоторое время корабль совершил посадку. Это была последняя модель реактивного лунного вездехода с гладким, лоснящимся корпусом красного цвета. Мне не приходилось разъезжать на сандовальских служебных лимузинах. Внутреннее убранство поражало своей роскошью: кресла с автоматической корректировкой положения, ресторанный отсек. Я пожалел, что уже съел завтрак. Правда, это не помешало мне уписывать за обе щеки яичницу с беконом, предназначенную для Ро. Из коммуникационного центра мы могли связаться с Землей, Марсом и любым из астероидов, используя ретрансляторы общелунной сети и даже спутники Триады.

— Только сейчас я понимаю, насколько мы отстали от других сандовалов, сказал я Ро, когда она поставила пустую тарелку на движущуюся ленту.

— Совершенно не жалею об этом. У меня есть все необходимое.

— Вильям бы вряд ли с тобой согласился.

— Он не за роскошью гонится, — улыбнулась Ро.

Порт Инь стал межпланетным торговым центром, одним из крупнейших городов и доком для многих станций, разбросанных по Океану. Бурный Океан был основной территорией, на которой проживала Сандовальская община, хотя, помимо этого, она располагала двадцатью станциями и двумя небольшими портами в горной местности, на обращенной к Земле стороне Луны. Являясь транспортным узлом, Порт Инь к тому же был опоясан фермами, снабжавшими продовольствием южную и западную части Океана. Для лунных граждан фермерская станция достаточных размеров служит также и курортным местом, откуда можно полюбоваться лесами и полями. Мы пронеслись мимо матовых куполов, накрывавших тысячи гектаров почвы на южной оконечности порта, и прибыли на частное сандовальское поле за полчаса до назначенного времени. Таким образом, у нас осталось время проехаться в вагонетке, а затем пройтись пешком к центральному порту, протискиваясь через толпы горожан.

Секретарь провел нас по короткому коридору в маленький кабинет директора, один из многих в этой штольне, отведенной для сандовальских синдиков. Томас Сандовал-Райс был седовласым, элегантным семидесятипятилетним мужчиной с тонким носом и мясистыми губами. Он носил темный костюм с красной лентой и туфли из кожи лунного теленка. При нашем появлении он поднялся с места для приветствия. В комнате едва хватало места для письменного стола и трех стульев. Обычный рабочий кабинет, не предназначенный для приема сандовальских клиентов или представителей других общин. Прежде чем переступить порог, Ро бросила на меня взгляд, полный отчаяния. Да, похоже нам собирались устроить хорошую взбучку.

— Рад снова видеть вас обоих. А ты неплохо выглядишь, Мики. Кажется, прошло три года с тех пор, как мы назначили тебя управляющим Ледяной Впадиной.

— Именно так, сэр.

Заметив тоскливый взгляд Ро, Томас ободряюще улыбнулся:

— Да не тряситесь вы так. Это ведь не кабинет дантиста. Поймите меня правильно. Я чувствую приближение шторма. Хочу знать, откуда его принесет. И почему наш корабль плывет навстречу этому шторму.

— Я не знаю, сэр, — пролепетала Ро.

— А ты, Мики?

— Я прочитал ваше текстовое послание, сэр. И озадачен не меньше сестры.

— Меня уверяют, что за всем этим стоит община Таск-Фелдеров. Я дружу кое с кем из сената Западного Полушария. А мои друзья общаются с калифорнийскими логологистами — основоположниками этой религии. Община Таск-Фелдеров не настолько независима, как хочет казаться. Стоит калифорнийской церкви встряхнуть своей седовласой головой, как Таск-Фелдеры подпрыгивают. Вы ведь знаете, что ни одна лунная община не может действовать как филиал земной организации или исповедовать чисто религиозные принципы. Это записано в Соглашении Лунных Общин, Лунной конституции.

— Да, сэр, — согласился я.

— Но Таск-Фелдерам удалось обойти многие из этих запретов. И никто их не одернул, потому что ни одна община не хочет прослыть ябедником, натравливающим Совет на другое полноправное сообщество, пусть даже и связанное с Землей. Это нежелательно скажется на деловой активности. Мы привыкли думать о себе как о крепких индивидуумах, для которых семья стоит на первом месте, Луна на втором, а Триада на третьем… И черт с ней, с Триадой, если коса нашла на камень. Понятно?

— Да, сэр, — сказал я.

— Я двадцать один год прослужил верховным синдиком и директором Сандовальской общины. На моих глазах Таск-Фелдеры наращивали мускулы, несмотря на пренебрежение к ним со стороны более старых общин, основанных по фамильному признаку. Они хитрые, пронырливые, у них солидная финансовая поддержка; их напористость и прямолинейность просто ошеломляют людей.

— Я уже заметил это, сэр.

Томас скривил губы.

— Полагаю, ваша беседа с Янис Грейнджер была не из приятных.

— Да, сэр.

— Мы чем-то обидели их. Мои источники на Земле сообщают, что они готовы снять перчатки, зарыться в пыль и выплюнуть оттуда вулкан. Все это какая-то грязь и сумасшествие.

— Но я не понимаю почему, сэр! — вставила Ро.

— А я-то надеялся, что один из вас меня просветит. Вы ознакомились вкратце с их историей и верой. У вас появились какие-либо предположения?

— У меня точно нет, — сказала Ро.

— Наши замороженные прабабушка и прадедушка никогда ничем их не расстраивали?

— Насколько нам известно, нет.

— Ро, некоторые из братских общин повели себя двулично. Нернсты и Кайлететы согласны выполнить у нас монтажные работы — за солидную плату, разумеется, но не собираются поддерживать нас в Совете. — Он ухватился за подбородок ладонью, перекосив рот. — Есть ли среди голов другие громкие имена, помимо наших прародителей?

— Я захватила с собой файлы, включая список индивидуумов, сохраненных Стартаймом. В нем оказался пробел, на который я вначале не обратила внимания, сэр. Имена трех индивидуумов отсутствуют. Я запросила адвоката Стартайма, живущего в Нью-Йорке, у которого остались книги учета, но еще не получила ответ.

— А вы проверили список?

— Простите? — переспросила Ро.

— Вы провели перекрестную проверку? Нет ли среди индивидуумов, указанных в списке, тех, кто когда-то был тесно связан с логологистами?

— Нет, я не проверяла.

— А ты, Мики?

— Нет, сэр.

Томас посмотрел на меня с упреком.

— Тогда давайте-ка сделаем это сейчас. — Он взял дискету Ро и загрузил ее в своего настольного мыслителя. Внезапно я догадался, что этот маленький зеленый кубик не кто иной, как Эллен С. - сандовальский мыслитель, бессменный советник всех синдиков. Эллен С. был одним из старейших мыслителей на Луне, теперь почти забытый, но ставший неотъемлемой частью истории семьи. — Эллен, чем ты нас порадуешь?

— Связи первого и второго порядка никакого интереса не представляют, отрапортовал мыслитель.

Томас удивленно вскинул брови.

— Кажется, мы зашли в туник.

— Я займусь безымянными головами, — пообещала Ро.

— И как можно скорее. А теперь, ребята, я хотел бы напомнить вам несколько прописных истин. Вы сознаете, в чем заключается наша собственная слабость и слабость лунной общинной системы?

Я, сохранивший в ту пору еще достаточную долю наивности, не смог ответить на этот вопрос. Ро он тоже привел в замешательство.

— Ну тогда позвольте мне, старому дураку, прочесть вам небольшую лекцию. Ваш дедушка Ян Рейкер-Сандовал обожал Ро, просто души в ней не чаял и ни в чем ей не отказывал. Поэтому Ро вышла замуж по любви, за человека со стороны, который, по общепринятым меркам, был ей не пара. Впоследствии он добился нашего расположения, великолепно справляясь с работой. Все мы ждали прорыва в науке, но…

— Вы хотите сказать, что меня в детстве испортили? — спросила Ро.

— Скажем так… ты, как девушка из состоятельной семьи, имела определенную свободу выбора, но у тебя не было неограниченного доступа к сказочным богатствам, что, как известно, развращает человека. И все-таки ты могла распоряжаться довольно значительными общинными средствами по собственному усмотрению, таким образом без нашего ведома впутывая нас в какую-нибудь неприятную историю.

— Мне кажется, это не совсем справедливо, сэр, — вставил я.

— Очень даже справедливо, учитывая, как все обернулось, — сказал Томас, пронзая меня взглядом. — Это не в первый раз… Или у молодых сандовалов память коротка?

Ро оглядела потолок, потом перевела взгляд на нас с Томасом.

— Вы имеете в виду тюльпаны?

— Сандовальская община потеряла тогда три миллиона триадных долларов. К счастью, мы сумели преобразовать эти фермы в фармацевтические заводы, изготавливающие препараты для послеродовых трансформаций. Это произошло до вашего замужества с Вильямом, не самая громкая из твоих ранних авантюр, зато вполне типичная. С тех пор ты сильно повзрослела. Уверен, вы оба согласитесь. И все-таки, Ро, тебе никогда не случалось в одиночку ввязаться в настоящую драку. Ты постоянно чувствовала за своей спиной прочную поддержку Сандовальской общины. Ради справедливости добавим, что до сих пор ты не натворила ничего такого, что сильно ударило бы по благополучию общины. Вот и в нынешней ситуации мне почти не в чем тебя обвинить, разве что в отсутствии дара предвидения.

— Неужели вы считаете, что она в чем-то виновата? — хорохорился я.

— Нет, — сказал Томас, выдержав паузу. — Я виню во всем тебя. Ты, мой дорогой, — дилетант, хотя ты неплохой специалист в своей области, я имею в виду Ледяную Впадину, но у тебя нет разностороннего опыта. Ты лишен амбициозности Ро и присущей ей новаторской жилки. Ты даже не воспользовался возможностью провести каникулы на Луне. Мики, если говорить прямо, ты неплохо управлял Ледяной Впадиной — здесь к тебе не подкопаешься, но у тебя нет опыта работы в масштабах всей Триады. Ты проявил непозволительную для ответственного работника мягкость. Тебе следовало остановить Ро.

Я замер в кресле.

— Но ее проект не противоречит общинной хартии…

— И все-таки ты должен был ее остановить. Неужели ты не почувствовал, что запахло жареным? Среди нас нет провидцев, но в игре, которую мы ведем, сильная интуиция просто необходима, Мики. В перерывах между вспышками экономической активности ты занимался изящными искусствами, земной литературой, классической музыкой. Ты стал чем-то вроде дежурного сердцееда на дансингах. Конечно, в твоем возрасте это вполне естественно. Но пора поиграть мускулами. Я хочу, чтобы в этом деле ты стал моей правой рукой. Теперь ты будешь ходить на все заседания Совета — ближайшее планируется провести через пару дней — и постараешься выявить слабые места в нашей обороне.

Я откинулся в кресле. Мне вдруг стало не по себе, но вовсе не из-за предстоящего дебюта в большой политике.

— Вы считаете, что мы столкнемся с чем-то необычным?

Томас кивнул.

— Все-таки, Мики, несмотря на все промахи, ты парень смышленый. Абсолютно верно. Приближается тот час, когда все правила перестанут действовать, а все наши прежние оплошности вернутся к нам бумерангом. Все к тому и идет. Ну что, не желаешь теперь сам прочесть мне лекцию?

— Видите ли, сэр… — Я пожал плечами.

— Расправь крылья, парень. Ты ведь не какой-нибудь невежда, судя по твоему последнему замечанию. Какая опасность грозит, по-твоему, Сандовальской общине?

— Я, право, не знаю, сэр, что вы имеете в виду, говоря о слабости, но…

— Ну, договаривай. — Томас улыбнулся, напоминая приветливого тигра.

— …мы просто переросли Лунную конституцию. Два миллиона жителей в пятидесяти четырех общинах — это в десять раз больше, чем во времена написания этого документа. К тому же, по сути дела, ее писал не индивидуум. Ее слепил комитет, видящий свою цель в том, чтобы не принижать, но и не выпячивать значения хартий отдельных общин. Следует считаться с возможностью того, что Таск-Фелдеры спровоцируют конституционный кризис.

— Неужели?

— Сейчас самый подходящий для этого момент. Я изучал положение внутри Триады за последние десять лет. Лунные общины становятся более консервативными, сэр. По сравнению с Марсом… — Я почувствовал, что меня занесло слишком далеко, и улыбнулся, стараясь разрядить обстановку.

— Итак?

— Так вот. Не сочтите за обиду, но по сравнению с Марсом мы слишком самодовольны и беспечны. А между тем Триада переживает сильнейшие потрясения. В экономическом развитии Земли наступил сорокалетний циклический спад. Лунные общины стали уязвимы, как никогда. Если мы откажемся от межобщинного сотрудничества, то это ввергнет Луну в жесточайший финансовый кризис, похуже, чем во времена Раскола. Поэтому сейчас все осторожны и консервативны. Старая привычка рубить сплеча уступила место другой крайности — как бы чего не вышло.

— Ну что же, неплохо, — сказал Томас.

— Я никогда не был червем, — сказал я печально.

— Рад это слышать. Но что, если Таск-Фелдеры убедят большинство общин, что мы раскачиваем лодку и это приведет к подрыву авторитета Луны внутри Триады?

— Конечно, это будет скверно. Но зачем им это?

— Том, объясните нам, каким образом несколько сот замороженных голов могут вызвать такие последствия? — продолжила мой вопрос Ро. — Чем располагают Таск-Фелдеры против нас?

— Ничем, дочка, — сказал Томас. Старейшие члены общины часто обращались к молодым, как к своим собственным детям. — Вот это-то меня больше всего и беспокоит.

…Ро вернулась на Ледяную Впадину, чтобы следить за сооружением хранилища для голов. Я остался в Порте Инь готовиться к заседанию Совета. Томас поселил меня в апартаментах для гостей, скромных, но достаточно комфортабельных. Я чувствовал себя подавленным, злился и презирал свою беспомощность.

Мне очень не хотелось разочаровывать Томаса Сандовала-Райса.

Меня нисколько не утешало, что он нарочно поддел меня, чтобы подтолкнуть к решительным действиям.

Я твердо решил, что больше не дам ему повода для насмешек.

После двенадцатичасового изучения материалов мне удалось забыться тревожным сном. Но через час меня разбудил Томас. Я едва сообразил, о чем идет речь. В голове гудело, как в пустом баллоне из-под воздуха.

— Настройся скорее на первый канал лунных новостей, — сказал мне Томас. — И перемотай на пять минут назад.

Я сделал, как он сказал, и посмотрел Лит/Видовский репортаж:

„Передаем краткую сводку новостей за последнюю четверть часа. Куда смотрели лунные власти, когда Сандовальская община выкупила контракт у Общества Сохранения Стартайм и переправила препараты на Луну? Этим вопросом задается все больше землян.

Переходим к подробному изложению событий: Сенатский комитет Соединенных Штатов, ведающий отношениями с другими членами Триады, направил обращение к Лунному Совету Общин, выражая озабоченность по поводу выкупа Сандовальской общиной контракта на сохранение четырехсот десяти голов индивидуумов, скончавшихся в двадцать первом столетии. По мнению комитета, сделка является незаконной, она противоречит постановлению, принятому в конце двадцать первого столетия, согласно которому все археологические находки и памятники культуры должны сохраняться в пределах общин, которым они принадлежат. Общество Сохранения Стартайм — самоликвидировавшаяся группа финансовых партнеров — передало своих членов, движимое имущество и ответственность Сандовальской общине. Утверждения верховного синдика Томаса Сандовала-Райса о том, что его община владеет головами на совершенно законных основаниях, стали предметом…“

И все в таком духе. Репортаж состоял из чтения официальных документов, перемежающегося с интервью. На десерт подали самый горячий материал интервью с пуэрториканским сенатором Паулиной Грандуилл. „Если луняне с легкостью игнорируют чаяния своих земных предков, они ставят под сомнение сами основы лунно-земных отношений“, — заявила она.

— Забавно, — сказал я, переключившись на линию Томаса.

— Вовсе нет. Я просмотрел подборку лунно-земных Лит/Видов и земной прессы. Сейчас это лежит в твоей ячейке.

— Я читал всю ночь, сэр.

— Ничего другого я и не ожидал. — Томас лучезарно улыбнулся. — Времени у нас осталось в обрез.

— Сэр, мои изыскания стали бы более целенаправленными, ознакомь вы меня со стратегией предстоящего боя.

— Никакого готового плана у меня нет, Мики. Так же, как и у тебя. Это раунды для разминки. Невозможно стрелять, не выбрав цель.

— Вы знали заранее, что Калифорния прикажет пуэрториканцам устроить этот спектакль?

— До меня доходили намеки, не более того. А теперь с Земли не слышно ни единого писка. Все мои источники как в воду канули. Мы предоставлены сами себе.

Я хотел поинтересоваться, куда подевались источники, но потом решил не проявлять излишнего любопытства.

Никогда прежде мне не приходилось заниматься проблемами межпланетного масштаба. Просидев восемь часов над научными трудами, я так и не приблизился к разгадке, хотя фактов относительно общины Таск-Фелдеров, Президента Совета, ее помощницы и логологистской церкви у меня накопилось предостаточно.

Я чувствовал себя опустошенным и озлобленным. И битый час просидел, обхватив голову руками, недоумевая: почему весь мир вдруг ополчился против меня? Но по крайней мере я теперь мог дать слабый отпор Томасу, хоть как-то ответив на жесткую критику. Быть может, я действительно не вижу дальше своего носа, но вряд ли кто-то другой на моем месте предугадал бы такое развитие событий.

Я вскинул голову, когда раздался звонок правительственной связи.

— Примите видеограмму из Порта Инь на имя Мики Сандовала.

— Мики у видеофона.

Секретарь соединил напрямую, и на экране появилось лицо Фионы Таск-Фелдер, Президента Совета.

— Могу я побеседовать с вами несколько минут, мистер Сандовал?

Я просто остолбенел.

— Прошу прощения… Я не ожидал… вашего звонка. Не думал, что вы сюда…

— Я люблю работать напрямую, особенно когда мои подручные наломают дров. Уверена, что так и получилось с Янис.

— Ммм…

— Так вы уделите мне несколько-минут?

— Видите ли, мадам Президент… Я предпочел бы вести этот разговор при участии нашего верховного синдика…

— А я нет, мистер Сандовал. Всего несколько вопросов, и, быть может, все прояснится.

Фиона Таск-Фелдер внешне сильно отличалась от своей помощницы. Седовласая — ей было уже под семьдесят, мускулистая — видимо, не обошлось без упорных тренировок. Короткая мантия члена Совета была надета поверх простого комбинезона. Фиона выглядела энергичной, дружелюбной и обращалась ко мне как-то по-матерински. Это была красивая женщина, и в отличие от красивой, но жеманной Грейнджер в ней сохранилась естественность.

Конечно, мне следовало отказаться. И все-таки я сказал:

— Хорошо, попытаюсь ответить. Если это возможно…

— Зачем вашей сестре понадобились эти головы?

— Мы ведь уже все объяснили.

— Однако ваше объяснение не удовлетворило никого, кроме вас самих. Я выяснила, что ваши прабабушка и прадедушка находятся среди голов. Это что, единственная причина?

— Мне кажется, сейчас не время обсуждать подобные вопросы, поскольку я лишен возможности связаться с сестрой и нашим директором.

— Я изо всех сил пытаюсь вас понять, мистер Сандовал. Думаю, нам стоит встретиться без всяких формальностей, без вмешательства помощников и синдиков и решить все по-честному, прежде чем кто-нибудь воспользуется случаем и раздует дело. Это возможно?

— Я думаю, Ро могла бы объяснить.

— Вот и прекрасно. Тогда возьмите ее с собой.

— Мне очень жаль, но…

Фиона нахмурилась, словно готовилась отчитать непослушного сына или отбившегося от рук любовника.

— Я предоставляю вам редчайшую возможность. Решить все по старинке, с глазу на глаз. Не вдаваясь в политику. Если действовать быстро, то все получится.

Мне показалось, что почва ускользает у меня из-под ног. Мне предлагали отбросить формальности… принять решение немедленно.

Я знал один способ, как участвовать в этой игре, невзирая на правила, о которых она не провозгласила открыто.

— Хорошо, — сказал я.

— Можете вы прийти ко мне третьего числа в десять?

Значит, до встречи оставалось три дня. Я быстро прикинул. К тому времени я вернусь в Ледяную Впадину, а значит, мне придется специально нанимать шаттл.

— Хорошо, третьего я буду у вас.

— С нетерпением жду встречи, — сказала Таск-Фелдер и предоставила мне в одиночестве подумать над правильным выбором.

Я не нарушил правил игры, не оговоренных Фионой. Не рассказал о беседе Томасу Сандовалу-Райсу. Не стал я посвящать в свои намерения и Ро. Перед своим отбытием из Порта Инь я тайком заказал внеплановый рейс шаттла, потратив изрядную сумму с сандовальского счета. К счастью, должность, занимаемая на Станции, избавляла меня от необходимости отчитываться за каждую мелочь. Я знал, что за такое короткое время ни Томас, ни Ро не хватятся меня. Шесть часов туда, несколько часов на разговор, и шесть часов обратно. На всякий случай я оставил на пленке информацию для Ро и Томаса. А Вильям все равно вряд ли мне позвонит.

До сих пор, спрашивая себя, почему не рассказал Томасу о звонке Президента, я испытываю жгучее чувство стыда. Пожалуй, во мне взыграло юношеское „эго“, уязвленное критикой Томаса. К тому же мне льстило, что сам Президент Совета снизошел до меня и назначил встречу человеку, который не дослужился даже до помощника синдика. В глубине души я чувствовал, что поступаю неправильно, но, подобно кролику, загипнотизированному удавом, забыл обо всем. Позднее я понял, что большинство лунных жителей предрасположены к подобному поведению, так что я не был уникален в своей глупости.

„Обойдемся без политики!“ — привычно кричим мы, но при этом каждый раз соблазняемся на посулы политиков и становимся жертвами их ловких интриг.

Я действительно полагал, что смогу переиграть Фиону Таск-Фелдер.

Когда наши арбайтеры воплотили в жизнь строительный проект Нернстов, хранилище для голов напоминало сплющенный пончик, лежащий на боку. Широкий круглый коридор вел мимо кабинок, установленных в семь ярусов вдоль наружной стенки. Хранилище примостилось почти на дне Полости, на семь метров ниже лаборатории, недосягаемое для непредвиденных колебаний, которые иногда, во время тестирования, создавали дестабилизирующие насосы Вильяма. Его было легко подсоединить к рефрижератору с помощью труб и прочей оснастки, спустив их сверху. Лунные камни изолировали его от внешних торусов. Попасть туда можно было по маленькому эскалатору, установленному со стороны моста.

И на этот раз Нернсты не ударили в грязь лицом. Конструкция учитывала каждую мелочь. Наши арбайтеры безупречно выполнили монтаж, хотя они и устарели лет на десять.

Мало кому из сандовалов доводилось решать какие-либо проблемы с Советом. И я возгордился не на шутку. В зависимости от перепадов настроения я то собирался рассказать обо всем Томасу, то вновь решал действовать на собственный страх и риск. Мне казалось, что Фиона представляет весьма незначительную угрозу и я легко справлюсь с ней, проявив должную уклончивость, или, во всяком случае, выйду сухим из воды.

Через день я осмотрел готовое хранилище, заслушал отчет инспектора из общины Нернстов и, дождавшись, когда все до одной головы поместили в кабинки, скрепил печатью счет, предъявленный к оплате Нернстами. Потом вызвал специалистов из Кайлетета для технического обслуживания объекта, собрал дорожный саквояж и отправился в путь.

Застывший Океан серой лунной поверхности своим однообразием вызывает восхищение перед бескрайностью этого безжизненного пространства, которое не способна вместить в себя ни одна память, и в то же время непередаваемую скуку. Отдельным районам Луны присуща особая, суровая красота, отмечаемая даже их обитателями. Стены кратеров, изрезанные бороздами террасы, даже обведенные краской древние вентиляционные отверстия придают ландшафту особый колорит.

Жизнь на Луне есть процесс, обращенный внутрь — внутрь пригодных для жизни пространств, внутрь себя самого. Граждане Луны отличаются глубиной самонаблюдений и самоанализа. А также искусством украшать свои жилища. Несколько самых искусных художников и ремесленников нашей Солнечной системы — жители Луны. Цены на их работы внутри Триады необыкновенно высоки.

На второй час путешествия меня сморил сон. И снова я унесся в Древний Египет, с его бескрайними, иссушенными зноем пустынями и тонкой зеленой полоской Нила. В пустынях обитают мумии, ведущие караваны верблюдов. Верблюды несут на себе подносы со льдом, издавая такой же звук, как дестабилизирующие насосы…

Я тут же проснулся и мысленно обругал Вильяма. Была в его истории какая-то мрачная притягательность. Казалось бы, что тут особенного воздух вытягивает тепло из подносов с водой? Принцип, по которому работали наши собственные теплообменники, пролегающие на поверхности над Ледяной Впадиной. Но я не мог представить небо над Землей подобным лунному — таким же всепрощающим и всепоглощающим.

Через несколько минут шаттл совершил мягкую посадку в Порте Инь. Когда я высадился, некая часть моего существа еще верила, что сперва я отправлюсь в кабинет к Томасу. До встречи оставался целый час.

Я так и не сделал этого. Я скоротал тот час, покупая подарок на день рождения девушке со станции Коперник. Девушке, за которой я в это время вовсе не ухаживал всерьез. В голове у меня было совершенно пусто.

Я прогулялся пешком, потом сел в электросани, используя это время, чтобы собраться с мыслями. Я был не настолько глуп, чтобы не опасаться подвоха со стороны Фионы. Более того, одна часть моего разума подсказывала мне, что дело скорее всего примет скверный оборот. И все-таки я скользил вперед, неумолимо приближаясь к кабинету Президента. Мне нечего сказать в свое оправдание, кроме того, что самоуверенность, присущая молодости, победила все сомнения. Разворачивающиеся события имели ярко выраженную политическую окраску. Я же всегда считал лунную политику банальнейшим делом. Ее вершила горстка бесцветных чиновников, от которых требовалось лишь одно — сглаживать возможные шероховатости, возникающие при деловом общении близких по духу лунных семейств. Эти люди лишь ставили точки над „i“ в правилах сотрудничества, которым и так бы неукоснительно следовали из соображений любезности и взаимной выгоды.

Большинство наших предков были инженерами и шахтерами, эмигрировавшими с Земли, с консервативными и независимыми взглядами. Эти люди сумели создать процветающие хозяйства, обходясь без политиков и бюрократического слоя.

Мои предки всеми средствами выкорчевывали эту молодую бюрократическую поросль. „Обойдемся без политики!“ — таков был их расхожий лозунг, произнося который они качали головой и закатывали глаза. Политическая структура, представительные органы были совершенно бесполезным институтом. Зачем нужны представители, если можно связаться с деловым партнером напрямую? Достаточно сдерживать разрастание государственного аппарата, сохраняя его в зачаточном состоянии, и свобода станет их неизменной спутницей. Им не удалось сохранить аппарат маленьким. Население Луны выросло настолько, что увеличение штата представителей стало жизненной необходимостью. Однако, так же как это произошло с сексом в некоторых земных культурах, осознание необходимости не прибавило им чувства ответственности и положило начало компетентному планированию.

С самого начала основоположники нынешних общин, включая Эмилию и Роберта, плевали на Лунную конституцию — лоскутное одеяло, сшитое из благих пожеланий и хартий отдельных станций, если ее вообще можно считать таковой.

И когда настало время для более сложной организации общества, все это делалось наобум, без особого восторга, в обстановке всеобщей анархии. Когда Раскол нарушил наши экономические связи, когда начали складываться первые общины. Луна стала огромным резервуаром наивных, податливых сосунков, но, к счастью, лишь поначалу. Общины не замышлялись как политические организации, это были семьи, сплоченные каким-то общим делом, „совокупность индивидуумов“, как говорили луняне. Лунные граждане не усматривали ничего порочного в сложной структуре управления семьями или даже синдикатами, поскольку эта структура не воспринималась ими как правительство.

Когда общинам пришлось учредить офисы для взаимодействия друг с другом и выдумать разные правила, писаные и неписаные, чтобы устранить взаимные трения, по-прежнему считалось, что у них нет правительства. Это была просто дань прагматизму. Когда общины сформировали Совет, в этом тоже не было ничего страшного. Просто бизнесмены собирались вместе, чтобы поговорить и достигнуть консенсуса между индивидуумами (этот термин „консенсус индивидуумов“ — стал тогда очень популярен). Совет общин являлся всего лишь комитетом, в задачу которого входило сглаживать противоречия между синдикатами. Поначалу он был слаб и играл чисто декоративную роль.

Мы все еще сохраняли первозданную невинность и не ведали, что свобода и индивидуальность покупаются ценой постоянного внимания к политике, тщательного планирования и организации; философия же является для прожженных политиканов не более серьезной преградой, чем для чумы.

Считайте меня наивным — я таким и был. Все мы были такими.

Офисы Президента Совета находились на восточной окраине Порта Инь, вдали от центра активности общин, как и полагалось политическому учреждению. Офисы эти были многочисленны, но не особенно роскошны. Даже синдики из малых общин могли позволить себе больший шик.

Я вошел в приемную — закуток чуть больше четырех квадратных метров с письменным столом. Человек, сидящий за ним, обслуживал автоматическую систему, ведавшую распорядком дня Президента.

— Добрый день, — сказал сотрудник офиса, примерно лет пятидесяти, седоволосый, широконосый, с любезным, но откровенно оценивающим выражением лица.

— Мики Сандовал, — представился я. — Прибыл по приглашению Президента.

— Все правильно, мистер Сандовал. Вы явились на три минуты раньше, но, я уверен, Президент уже освободилась.

Клерк-автомат выдал информацию на экран.

— Да, мистер Сандовал. Входите, пожалуйста. — Он указал жестом на двойные двери слева от него, за которыми открывался длинный коридор. — В самом конце коридора. Извините за беспорядок. Мы только что переехали.

Коробки с информационными кубами и другими файлами стояли вдоль коридора аккуратными штабелями. Несколько девиц в темно-коричневой униформе Порта Инь — не самый привлекательный стиль одежды — перевозили файлы в офис на электрокаре. Когда я проходил мимо, они заулыбались, и я тоже ответил им улыбкой.

Я чувствовал полную уверенность, входя в привлекательный, я бы даже сказал, соблазнительный, хотя и довольно банально обставленный кабинет. Я знал наверняка, что все сотрудники офиса логологисты. При желании Президенты Совета вольны набирать персонал исключительно из собственной общины. Никто не обвинит их в кумовстве или местничестве. В нашем политическом климате это считается нормой.

Вот и офис Фионы Таск-Фелдер. Широкие двери из лунного дуба распахнулись автоматически, едва я к ним приблизился. Сама Президент вышла из-за стола, чтобы пожать мне руку.

— Спасибо, что прилетели, мистер Сандовал.

— Пожалуйста, называйте меня Мики.

— А вы меня — Фионой. Мы совсем недавно здесь обосновались. Ну что ж, присаживайтесь, давайте потолкуем и попробуем решить проблему, возникшую между Советом и сандовалами.

Тем самым она ненавязчиво давала понять, что сандовалы теперь в некотором роде стоят особняком, что их положение отлично от положения других общин. Я решил не горячиться, а просто взять эту фразу на заметку. Возможно, в ней и не заключалось никакого тайного смысла. Поскольку в лунной политике принята взаимная вежливость, подобный намек был бы слишком грубым.

— Фруктового сока не желаете? Больше мы здесь ничего не подаем, улыбнулась Фиона. Живьем она выглядела еще привлекательнее: квадратные плечи, густые, коротко стриженные волосы, ясные голубые глаза, окруженные очаровательными морщинками, которые моя мама называла „дивидендами с долгосрочных вкладов“. Я взял стакан с фруктовым соком и присел у края широкого изогнутого письменного стола, на котором стояли два дисплея с клавиатурой.

— Насколько я понимаю, монтажные работы завершены, и Кайлететы вот-вот приступят к делу, — сказала Президент.

Я коротко кивнул.

— И как далеко вы продвинулись?

— Самую малость.

— Но вам удалось оживить хоть одну из голов?

Этот вопрос меня просто ошеломил. Она знала не хуже меня, обязана была знать, что оживление голов вообще не входило в наши планы. Никто не собирался этого делать.

— Конечно, нет, — выдавил я наконец из себя.

— Если вы это сделали, то нарушили рекомендации Совета.

Так она с самого начала вывела меня из равновесия. Я попытался взять себя в руки.

— Мы не нарушили никаких правил.

— Синдики многих общин информировали Совет о том, что они озабочены вашими действиями.

— То есть они опасаются, что в дальнейшем мы доставим с Земли новые препараты?

— Да, опасаются, — твердо сказала она, — но я этого не допущу. И все-таки, пожалуйста, объясните мне, что вы намерены делать с этими головами?

У меня голова пошла кругом.

— Извините… Что?

— Это вовсе не конфиденциальная беседа, Мики. Вы ведь согласились прийти сюда и побеседовать со мной. Многие общины с нетерпением ждут моего доклада, основанного на ваших показаниях.

— Кажется, между нами возникло недоразумение, Фиона. — Я изо всех сил старался говорить спокойно. — Я ведь не даю сейчас свидетельские показания под присягой. И не обязан посвящать в деловые секреты семейства кого-либо из членов Совета, будь он даже Президентом. — Я уселся поудобнее, пытаясь сохранить остатки уверенности в себе, быстро улетучивающейся.

— Это станет обычной любезностью по отношению к дружественным общинам. — В голосе Фионы уже зазвучали стальные нотки. — Просто объясните, что вы собираетесь делать.

Я решил сказать ей хоть что-то, просто чтобы отделаться.

— Головы хранятся в Ледяной Впадине, той шахте, где работает мой брат.

— Вы имеете в виду мужа вашей сестры?

— Да, но поскольку он стал членом нашей семьи, мы не вдаемся в такие тонкости. — „Тем более в разговоре с чужаками“, — очень хотелось мне добавить.

Она улыбнулась, но при этом на лице ее осталось прежнее непреклонное выражение.

— Вильям Пиерс занимается исследованиями в области низких температур, экспериментирует с медью. Так, кажется?

Я кивнул.

— И он чего-нибудь добился?

— Пока нет.

— Скажите, это простое совпадение, что на его объекте возможно хранить головы?

— Полагаю, что да. Тем не менее в противном случае сестра вряд ли доставила бы сюда эти головы. Думаю, точнее будет назвать это подвернувшейся возможностью, а не совпадением.

Фиона заказала видеоматериал об общинах, требующих расследования импортной сделки по закупке голов. Прозвучавшие имена впечатляли — четыре самые крупные общины и еще пятнадцать, разбросанных по всей Луне, включая Нернстов и Кайлететов.

— Кстати, знаете ли, какой фурор вы произвели на Земле? — спросила она.

— Да, слышал.

— А что на Марсе тоже подняли шум по этому поводу?

А вот это уже стало для меня сюрпризом.

— Они требуют, чтобы покойники-земляне хранились на Земле, и усматривают в сделке нежелательный прецедент. Экспортируя препараты, Земля перекладывает на другие планеты ответственность за свои внутренние проблемы. Они считают, что Луне следует наладить сотрудничество с Землей, чтобы сообща справиться с этой проблемой.

— Никакой проблемы не существует, — возразил я, начиная терять терпение. — Никто на Земле вообще не вспоминал об этих головах на протяжении десятилетий.

— Так почему же сейчас разразился такой громкий скандал? поинтересовалась Фиона.

Я тщательно обдумал свой ответ, стараясь удержаться в рамках приличий.

— У нас есть подозрение, что за всем этим стоят Таск-Фелдеры, — выпалил я наконец.

— В чем вы меня хотите обвинить? Неужели в том, что с моим появлением в Совете этот орган стал отдавать предпочтение интересам нашей общины? Что я нарушила клятву, данную при инаугурации?

— Я никого ни в чем не обвиняю. Но в последнее время появились явные признаки того, что представитель Пуэрто-Рико в национальной ассамблее Соединенных Штатов…

— Представитель в конгрессе, — поправила она.

— Да. Вы знаете о его поведении?

— Он логологист, как и большинство пуэрториканцев. Значит, вы обвиняете моих единоверцев в том, что они все это спровоцировали? — В ее голосе звучало такое неподдельное возмущение, что на какой-то момент я усомнился в своей правоте. Не ошиблись ли мы в своих выводах? Правильно ли проанализировали факты? Не увели ли нас сознательно в сторону? Но потом мне вспомнились Янис Грейнджер и ее тактика во время первой беседы. Фиона Таск-Фелдер была ничуть не мягче и ничуть не вежливее. Более того, она пригласила меня сюда, чтобы скрутить в бараний рог.

— Извините, мадам Президент, но не лучше ли нам вернуться к предыдущему вопросу?

— Вопрос заключается в том, что вы согласились явиться сюда для дачи свидетельских показаний Совету в полном составе, объяснив смысл вашей деятельности, ваши дальнейшие намерения — в общем, все, что касается возникшего инцидента. Ближайшее заседание Совета состоится через три дня.

Я улыбнулся и покачал головой. Потом извлек из кармана дисковвод.

— Автоконсультанта, пожалуйста, — попросил я.

Фиона продолжала буравить меня взглядом, и сквозь ее улыбку теперь явственно сквозила напряженность.

— Уж не состряпали ли вы по такому случаю новый закон? — спросил я, давая понять, что меня голыми руками не возьмешь.

— Вовсе нет, — произнесла Фиона с видом хищника, наконец вонзившего когти в свою жертву. — Думайте все, что вам заблагорассудится об общине Таск-Фелдеров или о логологистах — словом, о моих людях, но мы никогда не нарушаем правил игры. Спросите своего адвоката о визитах вежливости и официальных заседаниях Совета. Сейчас вы нанесли мне визит вежливости, именно так я и записала в регистрационном журнале.

Мой автоконсультант нашел соответствующие правила, регламентирующие визиты вежливости, в том числе одно правило, принятое Советом тридцать лет назад, которое предоставляло Совету право узнавать все, сообщенное Президенту, в качестве свидетельских показаний, даваемых под присягой. Очень странный, откровенно защищающий узкие, местнические интересы закон, так редко применявшийся, что мне и слышать-то о нем не приходилось. Но, оказывается, всему свое время.

— Давайте закончим эту бесполезную дискуссию, — сказал я, поднимаясь со стула.

— Передайте Томасу Сандовалу-Райсу, что вам с ним надлежит явиться на ближайшее, заседание Совета в полном составе. После недавно принятого закона у вас не остается выбора, Мики. — Последние слова Фиона произнесла без тени улыбки.

Выскочив из офиса как ошпаренный, я торопливо прошел по коридору, избегая встречаться взглядом с девушками, по-прежнему перевозящими файлы…

— Стоило ей расставить силки, как туда угодил кролик, — сказал Томас, подливая мне пиво.

Весь вечер он сохранял необыкновенное спокойствие — с тех пор, как я переступил порог его дома и выдавил из себя мучительное признание. Даже вспышка необузданного гнева не удручила бы меня так, как его невозмутимость, сквозь которую проглядывало глубокое разочарование.

— Не вини во всем себя, Мики. — Томас выглядел каким-то поникшим и отрешенным, словно аквариумный анемон. — Мне следовало заранее знать, что они готовы на любую пакость.

— Я чувствую себя полным идиотом.

— За последние десять минут ты уже в третий раз это говоришь. Спору нет, ты повел себя как идиот. Но не следует из-за этого раскисать.

Я лишь покачал головой. Куда уж дальше раскисать?..

Томас поднял стакан с пивом и сказал, разглядывая пузырьки:

— Если мы откажемся давать показания, то лишь усугубим ситуацию. Получится, что мы игнорируем пожелания дружественных общин. Так недолго и в изменники попасть. А если мы начнем говорить, получится, что нас облапошили, что, попустительствуя бюрократам, мы вместе с ними посягаем на священное право общин оберегать свои деловые секреты… Мы будем выглядеть слабыми и глупыми в глазах наших соседей. Фиона заманила нас в хитроумную ловушку, Мики. Но если бы ты отказался к ней идти, ссылаясь на семейные традиции, она пустила бы в ход какую-то другую уловку.

И дураку ясно, что нас теперь ждет. Моральная изоляция, долгие выяснения отношений, разрыв заключенных контрактов, может быть, даже экономический бойкот. Такого на Луне еще не случалось, Мики. На этой неделе нам суждено войти в историю. Лично я в этом не сомневаюсь.

— Могу я как-то поправить дело?

Томас залпом осушил стакан и вытер губы.

— Еще по стаканчику? — предложил он, показывая на бочонок.

— Нет, — покачал я головой.

— Правильно. Я тоже не буду. Нам сейчас нужны ясные головы, Мики. Мы проведем общесемейное собрание, чтобы заручиться поддержкой всех членов общины. Дело приняло такой оборот, что директор и синдики вряд ли справятся с этим сами.

Я улетал из Порта Инь с тяжестью на душе, чувствуя себя ответственным за случившееся. Томас не произносил этого вслух, по крайней мере сейчас, но он довольно прозрачно намекал на это прежде. Мне даже захотелось, чтобы шаттл врезался в риголит, так, чтобы в живых остался один пилот, а меня потом соскребали с лунной поверхности. Постепенно душевные страдания уступили место гневу и мрачной решимости. Как ловко меня надули! Я стал игрушкой в руках тех, кто не ведает сомнений этического порядка. Я видел перед собой врага, но недооценил его силы и коварства. Я не знал, какие им движут мотивы, к какой цели он стремится. Эти люди идут своим особым путем, они не похожи на других лунян. Они манипулируют всеми нами: общинами, мной, Ро, Триадой, Соединенными Штатами Западного полушария, препаратами. Мы были для них лишь мелкой рыбешкой, трепыхающейся на крючке, не видящей перед собой ничего, кроме конца удилища.

Головы стали лишь предлогом. Сами по себе они не имели никакого значения. Теперь это было очевидно.

Началась силовая игра. Логологисты стремились утвердить свое господство на Луне, а возможно, и на Земле тоже. Я ненавидел их за чрезмерные амбиции, за дьявольскую самонадеянность, за то; как они принизили меня в глазах Томаса.

Недооценив их вначале, я теперь впал в другую крайность. Но понял это лишь несколько дней спустя.

Вернувшись домой, я особенно остро почувствовал, как много значит для меня Станция…

Я столкнулся с человеком из общины Кайлететов в штольне, ведущей в Ледяную Впадину.

— Это вы, Мики? — спросил он беззаботно. В одной руке кайлетет держал небольшой серебристый чемоданчик. Казалось, настроение у него совершенно безоблачное. Я бросил на него взгляд, полный презрения, ничего другого эти предатели не заслуживали.

— А мы только что обследовали одну из ваших голов, — произнес он, казалось, совершенно не задетый моей неучтивостью. — А вы летали куда-то на шаттле?

Я кивнул, все с таким же хмурым видом.

— Как там Ро поживает? — спросил я совершенно невпопад. После возвращения я ни с кем даже словом не обмолвился.

— Думаю, она в восторге. Мы все сделали на совесть.

— Так вы пока остаетесь у нас? — спросил я подозрительно.

— Простите, что?..

— Вас не отзывают семейные синдики?

— Нет, — произнес он недоуменно, чуть растягивая слова. — Я ни о чем таком не слышал.

Такое двуличие просто в голове не укладывалось.

— И во сколько нам это обойдется? — спросил я.

— Вы имеете в виду — в длительной перспективе? Понимаю, для менеджера Ледяной Впадины это основной вопрос. — Он произнес это с некоторым облегчением, словно причина моей недружелюбности наконец вскрылась. Видите ли, мы тоже заинтересованы в этом исследовательском проекте. Если наша техника хорошо себя покажет, мы завоюем новые рынки сбыта для своего медицинского оборудования внутри Триады и даже за пределами. Поэтому вполне достаточно, если вы возместите наши расходы. Больше мы с вас ничего не возьмем, Мики. Вы предоставили нам блестящую возможность.

— Ваша система сработала? — спросил я, все еще с насупленным видом.

— Вся информация находится здесь, — сказал он, постучав по чемоданчику. — Мы сопоставляли данные, сохранившиеся в голове, с фактами земной истории. Да, я бы сказал, что система не подкачала. Подумать только, мы разговаривали с мертвыми! Такое еще никому не удавалось.

— И кто это был? — спросил я.

— Один из трех безымянных. Ро решила вначале поработать с ними, чтобы разрешить эту загадку. Так что подключайтесь к работе, Мики. Нернсты сконструировали прекрасное оборудование. Расспросите их обо всем, понаблюдайте, как они управляются. Они сейчас как раз бьются над безымянной головой номер два.

— Спасибо, — сказал я, находя эту ситуацию несколько странной: человек со стороны приглашает меня на объект, принадлежащий моей собственной общине.

— Ну ладно, — сказал кайлетет, уже чуть нетерпеливо. — Мне пора. А что касается проверки этого индивидуума и подстройки приборов, то все это за наш счет, Мики. Рад был познакомиться.

Остановившись у белой линии, я нажал на кнопку селектора.

— Да входите же! Открыто! Шагайте смело через эту дурацкую линию и не мешайте мне работать.

— Это я, Мики.

— Тем более — входи и присоединяйся к компании. Все остальные в сборе.

Сам Вильям заперся в лаборатории. Трое технологов из общин Оннес и Кайлетет стояли на мосту, на почтительном расстоянии от дестабилизирующих насосов, и, оживленно беседуя, поедали ленч. Я прошел мимо них, ограничившись приветственным кивком.

Судя по голосу Вильяма, нагрянувшие гости пришлись ему некстати. В это время дня у него обычно наступала фаза наибольшей активности. Я свернул налево и, спустившись на двадцать метров ниже, попал на объект Ро. Доносившиеся сверху голоса гулким эхом отдавались по всей Ледяной Впадине. От этого казалось, что вся шахта заполнена людьми. Ро выбралась из камеры через верхний люк и бросилась ко мне, не скрывая волнения:

— Ты знаешь, Вильям рвал и метал. Но мы старались ему не мешать, и теперь он, кажется, утихомирился. — Лицо ее светилось восторгом. — Мики! Она стиснула меня в объятиях. — Тебе сказали наверху, что мы настроились на мозг? Все сработало! Заходи скорее! Мы как раз взялись за вторую голову.

— Безымянную? — поинтересовался я, больше из вежливости. Не разделяя ее энтузиазма, я все-таки понимал, что Ро в моих неприятностях неповинна.

— Да, еще одна безымянная. Я никак не добьюсь ответа от акционеров Стартайма. Как ты думаешь, они все старые записи потеряли? Слушай, да ты хоть понимаешь, что тут происходит? — Ро схватила меня за руку и увлекла за собой в люк. Тишину внутри камеры нарушали лишь приглушенный гул электронных приборов и шипение рефрижераторов.

В одном из технологов я узнал Арманда Кайлетет-Дэвиса, лысеющего, тщедушного человечка, гордость кайлететской науки. Чуть поодаль расположилась Ирма Столбарт Оннес, сверхталантливый исследователь, родившаяся на Луне. Я много слышал о ней, но встречаться нам еще не приходилось. Это была женщина лет тридцати — тридцати пяти, высокая, тоненькая, с рыжеватыми волосами и кожей шоколадного цвета. Они стояли возле треножника с каким-то неведомым мне прибором — тремя горизонтальными цилиндрами, скрепленными вместе. Сейчас цилиндры навели на один из сорока ящиков из нержавеющей стали, поставленных на полки.

Ро представила меня Кайлетет-Дэвису и Столбарт. Мало-помалу обстановка возбуждения, царящая здесь, передалась и мне. Мрачное настроение как рукой сняло.

— Мы выбираем один из семидесяти трех известных нам естественных языков разума, — объяснил Арманд, показывая рукой на призматического мыслителя в руках Ирмы Столбарт. Она улыбнулась, скользнув по нас взглядом, и снова принялась настраивать портативный мыслитель, который был размером раз в десять меньше, чем К.Л. Вильяма. — Сейчас мы тестируем загруженную информацию, чтобы определить тип.

— Тип ментальности? — уточнил я.

— Да. Перед нами индивидуум мужского пола, умерший в возрасте шестидесяти пяти лет, в достаточно хорошем состоянии по медицинским стандартам того времени. За время хранения качество препарата существенно не изменилось.

— А вы заглядывали внутрь? — спросил я.

Ро недоуменно посмотрела на меня:

— Конечно, нет. Мы даже не собираемся вскрывать ящик. — Она разразилась нервным смехом. — Дело ведь не в самой голове, а в содержимом ее мозга.

А как же быть с душой?.. Меня било мелкой дрожью — не то от усталости, не то от благоговейного ужаса.

— Прощу прощения, — сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно. Но они были настолько поглощены работой, что пропустили мое замечание мимо ушей.

— Мы установили, что жители севера Европы в основном распределяются между тремя программными группами, — объяснила Столбарт и показала мне диаграмму на дисплее, состоящую из двенадцати звеньев, под каждым из которых было подписано название культурно-этнической группы. Обвела пальцем три надписи: фин/сканд/тевт/. Язык, на котором ведется загрузка данных в память, — это устойчивый признак определенного генотипа. Думаю, за тысячи лет он изменялся очень незначительно. И это разумно, учитывая, что новорожденному необходимо быстро приспособиться к среде обитания.

— Именно так, — сказала Ро, снова стискивая мою руку. — Значит, он относится к северной ветви европейцев?

— Он определенно не левантинец, не африканец и не восточный человек, сказала Ирма Столбарт.

Я с интересом глядел в ее лицо: худощавое, волевое, с красивыми карими глазами, глядящими на окружающий мир с некоторым скепсисом.

— А со своими синдиками вы не разговаривали? — брякнул я ни с того ни с сего.

Очевидно, Арманд добился признания у кайлететов благодаря способности быстро мыслить и приспосабливаться к внешним условиям.

— Мы будем работать, пока нам не прикажут покинуть это место, — сказал он без всяких колебаний, — а до сих пор таких указаний не поступило. Кто знает, быть может, ваша администрация уладит этот вопрос в Совете?..

Ваша администрация.

Итак, позиции сторон определились. Нам, преследующим чисто научные цели, пытающимся проникнуть в тайны человеческого разума, противостоят крючкотворы, бюрократы, прожженные политиканы. Сто раз правы были наши предки, говоря: „Обойдемся без политики!“

— В коре головного мозга просматривается четырнадцатый алгоритм Пенроза, — сказала Ирма. — Так что наверняка это северный европеец.

Ро показалась мне какой-то расстроенной. Немного погодя она легонько тронула меня за ухо и показала вверх, давая понять, что хочет со мной переговорить. Мы отошли в сторону.

— Очень устал, Мики?

— Да, еле на ногах стою. Но дело не в этом. Я — идиот, Ро. И возможно, загубил все дело на корню.

— Я верю в нашу семью. Верю в тебя, Мики. У нас обязательно получится, — взволнованно сказала она, схватив мою руку. И тут у меня все поплыло перед глазами. — Так хочется, чтобы ты это увидел!.. Это будет что-то необыкновенное… Ты останешься?

— Конечно, кто же пропустит такое?

— В этом есть что-то от религии, правда? — прошептала она мне в ухо.

— Ну вот, — сказал Арманд. — Мы взяли в фокус маленький участок мозга. Теперь сделаем снимок, загрузим информацию в переводчика и посмотрим, можно ли выудить из него собственное имя.

Арманд закрепил положение цилиндров и подсоединил к ним свой дисковвод, получив изображение бесформенной серой массы, висящей на тонких нитях внутри черного квадрата. Это была голова внутри капсулы, помещенной, в свою очередь, в железный ящик.

— Мы попали в самое яблочко, — сказал он. — Ирма, не могла бы ты…

— Включаю волновод, — сказала она, щелкнув рычажком на крохотном диске, прикрепленном к ящику.

— Пошла запись, — произнес Арманд бесстрастным голосом.

И все смолкли. Ничто в наступившей тишине не выдавало важности происходящего. На дисплее Арманда квадраты замелькали в верхнем правом углу ящика. Я разглядел, что голова накренилась на один бок. Неясно было, лицом она к нам находится или затылком. Я, не отрываясь, смотрел на эти квадраты, вспыхивающие один за другим по контуру черепа, и понял с отвращением, что голова деформировалась. За несколько десятилетий она под воздействием гравитации вдавилась в сетку, словно замерзшая дыня.

— Готово!.. — воскликнул Арманд. — Ну вот, теперь осталась всего одна безымянная.

Только ради Ро я остался посмотреть, как будут сканировать вторую голову, записывая ее нейроструктуру и определяя тип ментальности. Когда все закончилось, я чмокнул Ро в щеку, поздравил с успехом и сел в лифт, снова погрузившись в тот невнятный гул, создаваемый голосами из хранилища и с моста, — сплошной поток непонятных мне технических терминов.

Из последних сил добрел я до своей цистерны и рухнул на кровать.

Как ни странно, спал я крепко.

Ро разбудила меня в двенадцать сотен, явившись в комнату через восемь часов после того, как мы расстались в хранилище. Скорее всего, Ро вообще не сомкнула глаз. Судя по растрепанной прическе, она постоянно ерошила волосы, а затем приводила их в порядок. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Имя одного неизвестного мы уже установили! — похвасталась она. Думаем, скорее всего это женщина. Правда, мы еще не сделали проверку на уровне хромосом. Ирма настроила приборы так, что мы вошли в участок кратковременной памяти, действующей за пять минут до смерти. Потом озвучили все это. Мы услышали…

Она вдруг наморщила лицо, как будто собиралась заплакать. А потом неожиданно расхохоталась:

— Мики, мы услышали голос. Скорее всего, голос доктора. Он все время твердил: „Инчмор, вы меня слышите? Ивлин? Нам необходимо ваше разрешение…“

Я уже сидел на кровати, потирая веки.

— Это… — Я так и не смог подобрать подходящего слова.

— Да, — сказала Ро, присаживаясь на краешек. — Это Ивлин Инчмор. Я отправила запрос на Землю, вкладчикам Стартайма. — Ивлин Инчмор… Ивлин Инчмор… — повторила она несколько раз. В голосе слышались восторг и усталость. — Ты понимаешь, что это означает, Мики?!

— Ну что же, поздравляю.

— В первый раз людям удалось вступить в контакт с препаратами!

— Но она не ответила тебе. Ты только проникла в ее память. — Я пожал плечами. — Она по-прежнему мертва.

— Да, я лишь получила доступ к ее памяти. Постой-ка… — Она посмотрела на меня, внезапно осененная какой-то догадкой: — А вдруг это все-таки мужчина?.. Мы решили, что имя женское… Но разве оно не могло принадлежать мужчине? Ведь был же столетия назад писатель…

— Ивлин Во, — подтвердил я.

— Конечно, снова могла произойти путаница… — Казалось, она слишком устала, чтобы переживать по этому поводу. — Надеюсь, мы успеем выяснить это наверняка, пока газетчики ничего не разнюхали.

Я тут же насторожился:

— А ты уже поделилась радостью с Томасом?

— Нет, не успела.

— Ро, если в прессу просочатся сведения, что мы проникли в память… Хотя оннесы и кайлететы все равно об этом раструбят по всей Луне.

— Ты считаешь, у нас появятся проблемы?

Я ощутил смутное чувство гордости, что наконец научился предвидеть опасность, как того требовал Томас.

— Это может произвести эффект разорвавшейся бомбы, — сказал я.

— Я знаю, ты побывал в серьезной передряге. — Она посмотрела на меня с сочувствием. — Мне очень не хотелось бы снова подкладывать тебе свинью.

— Ты слышала о том, что случилось в Порте Инь?

— Томас вкратце рассказал мне, пока ты летел домой. — Она поджала губы и грустно покачала головой. — Вот ведьма! Неужели никто не потребует ее импичмента? Давно пора осадить этих Таск-Фелдеров.

— Я полностью разделяю твои чувства, но пока происходит нечто обратное. Ты могла бы придержать информацию несколько дней?

— Постараюсь. Кайлететы и оннесы связаны контрактом и не имеют права по собственному усмотрению делиться информацией с кем-либо, даже если достоверность ее не вызывает сомнений. Я скажу, что мы ждем подтверждения наших данных от вкладчиков с Земли, хотим проанализировать структуру третьей безымянной головы, а также поработать с несколькими головами, занесенными в список, чтобы проверить надежность метода.

— А как насчет прабабушки и прадедушки? — спросил я.

— Пока прибережем их, — сказала Ро, заговорщически подмигивая.

— Ты ведь не собираешься ставить эксперименты на членах семьи?

Она кивнула.

— Мы займемся Робертом и Эмилией, только когда широко опробуем этот метод. Мики, мне пора немного вздремнуть. Вот только отдам кое-какие распоряжения кайлететам и оннесам и пойду к себе. А с тобой давно жаждет поговорить Вильям.

— А он не станет ворчать, что я отрываю его от дела?

— Не думаю. У него вроде бы все идет гладко.

Ро крепко обняла меня и встала с кровати. Все, иду на боковую. Вряд ли мне сегодня что-нибудь приснится…

— И голоса из прошлого не будут взывать к тебе?

— Хотелось бы верить.

Вильям выглядел усталым, но умиротворенным и довольным собой. Он сидел в центре управления лабораторией, фамильярно похлопывая мыслителя по корпусу, словно они стали закадычными друзьями.

— Я не нахвалюсь этим парнем, Мики. Настроил все так, что комар носа не подточит. Теперь никакому квантовому жучку не разгрызть мою установку. Дестабилизирующие насосы, после модернизации, тоже перешли под его контроль. Он предчувствует любое колебание и тут же корректирует приборы. Все почти готово. Мне осталось отрегулировать насосы на полную мощность.

Я попытался изобразить на своем лице энтузиазм, но без особого успеха. Слишком много событий обрушилось на меня: сокрушительное поражение в Порте Инь, предстоящее заседание Совета, успех Ро с первыми несколькими головами…

Мне было совершенно ясно, что события принимают скверный оборот. В то время как Томас из кожи вон лез, убеждая Совет отказаться от публичной порки, меня, бог весть зачем, понесло в эту лабораторию, полностью отрезанную от внешнего мира, в которой Вильям уже ликовал, предчувствуя свой скорый триумф. Вильям, видимо, уловивший мое настроение, потрепал меня по ладони.

— Да брось переживать! Ты еще совсем молодой, всякий в таком возрасте может сесть в лужу.

Лицо мое перекосилось от гнева, постепенно сменившегося непередаваемой досадой. Я отвернулся, чувствуя, как слезы ручьем побежали по щекам. Вильям выразился со своей обычной прямотой. Особая деликатность не была ему свойственна, а я сейчас, как никогда, нуждался в деликатном собеседнике.

— Ну спасибо, утешил!.. — пробурчал я.

Вильям продолжал похлопывать меня по ладони, пока я не отдернул руку.

— Ну, извини, если я сболтнул лишнее, — сказал он. — Я никогда не боялся признать свои ошибки. Иногда они меня тоже бесят, и я настойчиво твержу себе, что всегда должен поступать правильно. Но мы не для этого сюда спустились. Правильность — не для нас. Правильность — это смерть, Мики. Мы здесь для того, чтобы учиться на ходу. И ошибок нам не избежать.

— Благодарю за лекцию, — сказал я, посмотрев на него почти враждебно.

— Я на двенадцать лет старше тебя. И сделал в двенадцать раз больше серьезных ошибок. И что? Думаешь, я стал спокойнее относиться к своим промахам? Ясно как Божий день: когда на тебя сваливается такая ответственность, просто невозможно не сесть в лужу. Но — черт возьми! разве от этого легче?

— Не думаю, что это была ошибка, — возразил я. — Скорее, меня предали. Президент повела себя бесчестно и очень коварно.

Вильям откинулся назад в кресле и недоверчиво покачал головой.

— Твои рассуждения — для простачков, Мики. А на что ты, собственно, рассчитывал. Что такое политика, по-твоему? Насилие и ложь!

От этих слов я распалился еще больше:

— Нет, Вильям! Смысл политики совсем в другом. Люди считают, что мы запутались, устроили из нее черт знает что.

— Не понимаю тебя.

— Политика — это искусство управления и взаимодействия. Она предполагает обратную связь. Политические структуры — это направляющая сила общества. Но, кажется, здесь, на Луне, об этом забыли. Смысл политики — в управлении большими группами людей. Не важно, в хорошие они живут времена или в плохие, понимают благо или нет. „Обойдемся без политики!“ Ты рассуждаешь как простачок, Вильям. — Я гневно потряс кулаками в воздухе. Ты все равно никуда не уйдешь от политики. Никому этого не дано… — Я смолк, мучительно подбирая метафору. — Это все равно что отказаться от словесного общения между людьми или правил хорошего тона.

— Спасибо и тебе за лекцию, — буркнул Вильям, но достаточно беззлобно. Вместо ответа я с размаху врезал кулаком по столу. — То, о чем ты сейчас говорил, давно муссируется по всей Луне. Согласен: община Таск-Фелдеров вводит нас в искушение. Но по мне лучше никогда не становиться политиком или администратором. Мне чуждо понятие породы, Мики. Я не имею в виду тебя. Это понятие, возникшее на Луне, всегда отравляло мне жизнь. И Совет, в нынешнем составе, лишь укрепляет мои убеждения. И что ты с этим поделаешь? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Возможно, со временем у меня прибавится мудрости, и я стану гораздо лучшим… администратором и политиком.

Вильям иронически улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, более хитрым? Более искушенным в этих играх?

Я покачал головой. Нет, речь шла вовсе не о хитрости и умении играть по правилам, навязанным Таск-Фелдерами, а о моральном превосходстве, об этических ограничениях, о законности, наконец.

— А пока готовься к худшему, — продолжал Вильям. — Они отрежут нас от всех ресурсов, вынудят другие общины отказаться от помощи нам. Возможно, преданные анафеме, мы все-таки выживем и даже сумеем заключить какие-то сепаратные сделки внутри Триады.

— Но это очень… опасно, — сказал я.

— А что нам еще останется? Наши деловые интересы распространяются на всю Триаду, мы обязаны выжить.

— Температурная устойчивость нарушена, — раздался с платформы мягкий голос К.Л.

— Доложите подробнее! — приказал Вильям, подскочив в кресле.

— Незнакомый прежде эффект вызвал ротацию температуры в новой фазе. Температура ячеек в настоящее время неопределима.

— Что это значит? — спросил я.

Вильям схватил пульт управления мыслителем и, нетерпеливо откинув занавес, выскочил на мост. Я бросился следом, даже обрадовавшись поводу отвлечься от невеселых мыслей. Технологи, кайлететы и оннесы, уже закончили дежурство и ушли спать. На Ледяной Впадине установилась полная тишина.

— Что-то не так? — спросил я.

— Не знаю. — Вильям говорил приглушенным голосом, не сводя глаз с дисплея, показывающего состояние внутри Полости. — Четыре из восьми ячеек близки к энергетическому истощению, а К.Л. отказывается комментировать температурные данные. К.Л., объясните ситуацию.

— Фазовая ротация в лямбде. Колебания между группами ячеек.

— Черт знает что! — процедил Вильям. — Одна четверка поглощает энергию, а другая осталась стабильной. К.Л., у вас есть какие-нибудь соображения? Что здесь происходит? — Он взглянул на меня с озабоченным видом.

— Вторая группа сейчас пребывает в нижнем цикле ротации. Верхний цикл наступит через три секунды.

— Видишь, все перевернулось, — сказал Вильям. — Теперь так и пойдет: туда — обратно. К.Л., что вызвало энергетическое истощение?

— Необходимость поддержания температуры.

— Объясните поподробнее, — настаивал Вильям.

— Энергия забирается ячейками, находящимися в нижней фазе, пытающимися сохранить температуру.

— Значит, ячейками, а не рефрижераторами или насосами?

— Для сохранения температуры необходима прямая подача энергии в ячейки, в виде микроволнового излучения.

— Не понимаю, К.Л.

— Ячейки принимают на себя излучение, чтобы сохранять стабильность, но они пребывают в такой температуре, которую мыслитель не в состоянии интерпретировать.

— То есть нам следует повысить температуру? — спросил Вильям со снисходительно-недоверчивым видом.

— Изменение фазы, — объявил К.Л.

— К.Л., температура упала до абсолютного нуля?

— Это одна из возможных интерпретаций, хотя не самая удачная.

Вильям выругался и отошел от Полости.

— Все восемь ячеек стабилизировались в нижней фазе, — доложил К.Л. Колебания прекратились.

— Слушай, Мики, а это часом не сон? — спросил Вильям, побледнев.

— Чем ты тут, черт возьми, занимаешься?! — Я испугался не на шутку.

— Ячейки выкачивают всю микроволновую энергию и поддерживают стабильную температуру. Господи, их атомы, наверное, проникли в новые измерения, поток их частиц идет в направлениях, лежащих за пределами классической геометрии… Не означает ли это, что они теперь существуют в отрицательном времени? Мики, если кто-то из чужаков, работающих на Ро, попортил приборы или ее опыты дали такой эффект… — Он погрозил кулаком куда-то в темноту. — Не дай Бог! Я стоял на пороге открытия, Мики. Мне оставалось только соединить вместе насосы, спрямить все ячейки, выключить магнитные поля… Я собирался сделать это завтра.

— Не думаю, что кто-нибудь испортил твои приборы, — успокоил я. — Они профессионалы, Вильям. Ро первая бы их за это прибила.

Вильям понурил голову.

— И все-таки, Мики, что-то здесь не так. Отрицательная температура полная бессмыслица.

— Я и не говорил, что температура отрицательная. Просто данный мыслитель не способен интерпретировать такого рода информацию, — деликатно напомнил ему К.Л.

— А все потому, что ты трус!.. — взорвался Вильям.

— Данный вид мыслителя никогда не дает ложную интерпретацию, — сказал К.Л.

Внезапно Вильям раскатисто расхохотался, словно стараясь уязвить собеседника. А потом со снисходительностью папаши постучал по пульту К.Л.

— Бог мне свидетель, Мики, ничто на Луне не дается просто.

— Кто знает, может быть, ты обнаружил что-то поважнее, чем абсолютный нуль, — предположил я. — Например, новое состояние вещества.

Эта идея его слегка отрезвила. Он задумался, пробежав рукой по волосам, окончательно их взъерошив.

— Недурная идея.

— Тебе нужна помощь?

— Мне нужно время, чтобы все обдумать, — сказал он мягко. — Спасибо тебе, Мики. Теперь главное, чтобы меня никто не дергал. По крайней мере несколько часов.

— Я ничего не могу обещать.

Он посмотрел на меня с прищуром.

— Если я сделаю великое открытие, то тут же тебе сообщу, хорошо? А теперь уходи. — Он довольно бесцеремонно выпроводил меня на мост.

…Зал заседаний Совета был круглый, обшитый панелями из лунного дуба, с освещением по центру, с большим допотопным дисплеем, любовно хранимым с тех пор, как учредили Совет. Политики привыкли присматривать друг за другом. Отсутствие углов и сидений, повернутых спинкой к центру зала, этому способствовало. Я уселся между Томасом и двумя адвокатами из Порта Инь, нанятыми, чтобы получать консультацию от лиц, не принадлежащих к нашему семейству. Правда, внутри Триады поговаривают: лунные адвокаты это самое скверное из всего, что можно получить за деньги, и в этом есть известная доля правды. Но Томас сейчас нуждался в объективной и даже критической оценке.

Зал пока оставался полупустым. Лишь три представителя заняли свои места. Самое интересное, что это были представители кайлететов и оннесов. Остальные продолжали обмениваться мнениями в кулуарах. Президент и ее сотрудники вошли перед самым началом заседания.

Мыслитель Совета — громоздкая, устаревшая модель в серой керамической оболочке — стоял чуть ниже президентской трибуны, в северной стороне зала. Когда мы сели, Томас легонько ткнул меня в бок и сказал, показывая на мыслителя:

— Не стоит недооценивать старичка. Этот сукин сын — самый опытный из наших оппонентов. К тому же он — послушное орудие Президента и ни при каких обстоятельствах не станет ей перечить.

Мы молча наблюдали, как заполняется зал. В назначенное время дверь возле президентской трибуны приоткрылась, и оттуда показалась Фиона, а за ней Янис Грейнджер и три адвоката, работающих на Совет.

С некоторыми представителями я успел познакомиться, когда руководил исследованиями на шахте, других просто знал в лицо, поскольку они не раз мелькали в выпусках лунных новостей, в репортажах о заседаниях Совета. Это были честные, серьезные люди. Я подумал, что наше дело не так уж безнадежно.

Однако, судя по озабоченному лицу Томаса, он не разделял моего оптимизма.

Конфликт, связанный с Ледяной Впадиной, не был первым пунктом повестки. Вначале мы обсудили, кому достанется контракт на поставку летучих веществ с других планет. Потом был спор между двумя соседними общинами по поводу продажи алюминия и претензии добытчиков вольфрама к общине Рихтер огромному конгломерату нескольких общин, прибравших к рукам большинство лунных шахт, в которых велась разработка минералов. В конце концов споры разрешили, некоторые статьи контрактов подправили и утвердили заново, доли участников закрепили новыми соглашениями. Президент ограничивалась лишь короткими репликами, но всегда очень дельными, схватывающими самую суть вопроса. Впечатление она производила неплохое.

Томас съежился в кресле, подперев рукой подбородок; седые волосы его находились в страшном беспорядке. Один раз он бросил на меня короткий взгляд и, кажется, даже подмигнул, после чего снова погрузился в мрачное раздумье.

Оба наших адвоката сидели, словно аршин проглотив, боясь лишний раз моргнуть. Янис Грейнджер зачитала следующий пункт повестки: межобщинные разногласия, вызванные покупкой сандовалами останков землян у обществ сохранения.

Обществ. Вот маленький нюанс, который способен породить целые тома. Томас закрыл глаза.

— Представитель общины Горие хотел бы высказаться по этому поводу, сказала Президент. — Ахмед Бани Садр, председатель дает вам пять минут.

Томас разогнул спину и чуть наклонился вперед. Бани Садр поднялся с места, держа в руке дисковвод, готовый в любой момент прийти на помощь своему хозяину.

— Синдики из общины Горие выразили некоторую озабоченность по поводу обострения отношений между членами Триады. Обострение это вызвано покупкой препаратов. Поскольку наша община обеспечивает транспортное сообщение между Луной и Землей, а также многие внутрилунные пути сообщения, наши деловые интересы в значительной степени пострадали бы от изменения позиции Луны…

И тут началось. Даже такой наивный человек, как я, не мог не заметить, что все это действо блестяще отрепетировано. Один за другим поднимались с мест представители общин, выражая всеобщую озабоченность создавшимся положением. Еще бы! Земляне размахивали у нас перед носом бумажниками, представители Марса заявили, что мы раскачиваем лодку Триады во времена экономической нестабильности. Соединенные Штаты Западного Полушария призывали сократить торговлю с Луной, если дело не получит удовлетворительного решения.

Томас сидел с напряженным, печальным лицом, но чувствовалось, что он готов в любой момент дать отпор. В предшествующие дни он развил большую активность. В результате кайлететы проявили интерес к потенциально очень доходной, даже революционной по своему значению исследовательской программе; оннесы показали под присягой, что в ближайшие лет двадцать нет никакой возможности оживить эти головы и сделать их активными членами общества. Такой технологии не существовало, несмотря на ведущиеся десятилетиями многообещающие исследования. Даже представитель от Горие резко переменил свое мнение и заявил, что исследования интересны в медицинском аспекте. Он поинтересовался, сколько времени у нас уйдет, прежде чем появится законченный результат, с точки зрения бизнесменов. Однако председатель заметил, и не без основания, что данный вопрос выходит за рамки дискуссии.

Представитель общины Рихтер сочувственно отнесся к попыткам сандовалов открыть новое дело, но отметил, что сокращение экспорта лунного сырья на Землю очень скоро приведет к катастрофическим последствиям. Если Земля начнет бойкотировать лунные минералы, соседние планеты немедленно заполнят создавшийся вакуум, и мы лишимся одной трети доходов от экспорта.

Томас попросил время для ответа. Президент выделила ему десять минут.

Томас вполголоса спросил о чем-то адвокатов, и они дружно закивали головами. После чего он поднялся, держа дисковвод в согнутой руке, общепринятый в этом зале жест, которым начинали каждое выступление.

— Мадам Президент, уважаемые представители, сегодня я буду говорить кратко и без обиняков. Мне стыдно за происходящий здесь спектакль, за Совет, который оказался настолько слеп, что счел его необходимым. Никогда за двадцать один год служения Сандовальской общине и за семьдесят пять лет жизни на Луне не испытывал я таких страданий, как сейчас. Потому что отчетливо понимаю — кто-то хочет растоптать лунные идеалы ради так называемой целесообразности. Полноправная Сандовальская община совершила абсолютно законную сделку с земным юридическим лицом. Но по совершенно непостижимым для нас причинам община Таск-Фелдеров и мадам Президент организовали целый шквал протестов и провели серию тщательно отрепетированных маневров, чтобы вынудить лунную семью добровольно отказаться от законно приобретенных ресурсов. Насколько мне известно, ничего подобного не случалось за всю лунную историю.

— Вы говорите о действиях непредпринятых и, возможно, даже незамышлявшихся, — возразила Президент.

Томас оглядел зал и улыбнулся:

— Мадам Президент, я обращаюсь к тем, кто получил соответствующие инструкции.

— Вы что же, обвиняете Президента в так называемой конспиративной деятельности? — спросила Фиона Таск-Фелдер.

— Дайте ему договорить! Пусть выскажется! — раздались возгласы из зала.

Она кивнула и жестом предложила Томасу продолжать.

— Мне осталось сказать не так уж много. Я только расскажу вам об искусных политиках, принадлежащих к одной внелунной организации, действующей по всей Солнечной системе. Они проводят курс, не имеющий ничего общего с процветанием лунного бизнеса. Даже мой помощник Мики Сандовал попался в ловушку. Его принуждали к даче свидетельских показаний по частным делам семейства. Для этого употребили одну уловку — вспомнили о законе, принятом Советом много лет назад и ни разу не употреблявшемся. Мои дорогие сограждане, несмотря на сделанный протест, он все-таки даст свидетельские показания, если Совет того пожелает, но подумайте о создаваемом прецеденте, о той силе, которой вы наделяете Совет — людей, достаточно ловких, чтобы манипулировать вами. Мы же сами подобным искусством не обладаем и вряд ли им когда-нибудь овладеем, потому что подобная деятельность противоречит нашей сущности. В этой драке мы наивные слабачки. Представьте, что из-за нашей мягкотелости и недостаточной предусмотрительности мы сейчас уступим. В дела нашей семьи грубо вмешаются. Установят какие-то запреты. И все из-за непонятной религиозной организации, базирующейся на нашей родной планете, которой пришлась не по нраву наша деятельность, хотя мы и имеем на нее полное право. Я выражаю протест и требую“ чтобы его внесли в протокол, прежде чем Совет проголосует. К концу дня нас ожидает полный позор, мадам Президент, и впредь я носа не покажу в ваших апартаментах.

На бледном лице Президента застыла холодная усмешка.

— То есть вы обвиняете меня, или мою общину, в том, что мы превыше всего ставим интересы некой внелунной организации?

Томас, усевшийся было после своей короткой речи, снова вскочил, обвел взглядом присутствующих и учтиво кивнул.

— Это — нарушение лунных традиций — клеветать на дружественную общину, тем более в стенах Совета, — сказала Президент.

Томас ничего не ответил.

— Считаю своим долгом ответить на обвинения в манипуляции общественным сознанием. По моему приглашению Мики прибыл в Порт Инь для дачи свидетельских показаний Президенту. Советом давно принят закон, препятствующий Президенту скрывать информацию от других членов Совета, имеющих на нее полное право. В соответствии с этим законом Президент обязан потребовать, чтобы свидетель выступил со своими показаниями перед Советом в полном составе. Что же, если вы называете это манипуляцией, тогда я виновна.

Один из наших внесемейных адвокатов поднялся со стула позади Томаса.

— Мадам Президент, записи визита Мики Сандовала к вам достаточно, чтобы соблюсти вышеупомянутый закон.

— В интерпретации мыслителя, действующего при Совете, это выглядит иначе, — возразила Президент. — К.Л., пожалуйста, вынесите ваш вердикт.

— Соблюдение духа и буквы закона, — начал мыслитель, — предполагает, что мы обязаны поощрять открытую дачу свидетельских показаний всему Совету. Такая процедура предпочтительнее, нежели конфиденциальная беседа с Президентом, в том числе и по частным вопросам. Явившись к Президенту, свидетель тем самым подтверждает согласие на дачу показаний всему Совету. Эти показания должны даваться добровольно, а не под угрозой повестки.

После этого утробного, резонирующего голоса над залом нависло тягостное молчание.

И снова Томас, выслушав автоконсультанта, обратился к Совету:

— Так называемые свидетельские показания были выужены из Мики Сандовала обманным путем — под видом непринужденной беседы. Мики и в голову не приходило, что чуть позже его станут склонять к выдаче внутрисемейных деловых тайн, да еще перед Советом в полном составе.

— Беседу с Президентом по делам, которыми обычно ведает Совет, едва ли можно назвать „непринужденной“. И пусть пробелы в юридическом образовании вашего помощника останутся на его совести, — сказала Президент. — Совет имеет полное право узнать планы Сандовальской общины относительно этих замороженных индивидуумов.

— Господи, да с какой стати? — Томас снова вскочил, энергично жестикулируя. — Кто задает эти вопросы? Почему бизнес Сандовальской общины стал предметом заботы кого-то, помимо нас?

Я съежился, ожидая неминуемой грозы, но Президент вопреки моим ожиданиям довольно спокойно отреагировала на эту вспышку.

— Что же, каждое семейство вольно размахивать кулаками перед нашим носом. Не так важно, как возник этот запрос. Гораздо важнее, какой вред ваши действия могут причинить интересам Луны. Надеюсь, этого достаточно, мистер Сандовал-Райс?

Томас сел на место, ничего не ответив. Я посмотрел на него с любопытством, задаваясь вопросом: было ли его возмущение показным? В какой степени он потерял контроль над собой? Судя по выражению лица, я понял, что здесь имеет место и то, и другое. Помимо желания сыграть на публику, здесь действительно имело место сильное раздражение, граничащее со срывом. И тут словно шестое чувство подсказало мне: Томас знает гораздо больше, чем я, а потому считает наше положение по-настоящему отчаянным. Томас был искусным, видавшим виды синдиком, он настоящий лунный гражданин старой закваски, привыкший заботиться обо всех, наделенный чувством ответственности и свободолюбием. Теперь он, как и многие, быстро расставался с иллюзиями относительно лунного правительства и политики.

Я повернулся к трибуне, где сидели Фиона Таск-Фелдер и ее подручные, и в первый раз по-настоящему почувствовал исходивший от них заряд ненависти. С этого момента я веду особый отсчет событий, потому что у меня появилось чувство, будто я родился заново — уже более циничный, более расчетливый, более проницательный и навсегда расставшийся со своей молодостью. Руки мои дрожали. Я подавил дрожь, вытер потные ладони о брюки и быстро просчитал, что мне следует предать огласке, а что оставить при себе. Снова поднялся с места представитель Рихтеров и взял слово:

— Мадам Президент, я предлагаю, чтобы мистер Мики Сандовал вышел к трибуне и дал показания, как то предписано законом. Но при этом давайте позволим ему ограничиться той информацией, которая не скажется на будущих доходах его семьи. Потом Совет проголосует по вопросу о законности исследований.

Лицо Томаса чуть просветлело. Совсем чуть. Я надеялся, что Президент замнется, не желая соглашаться на такие ограничения, но она даже глазом не моргнула.

— Будут еще предложения?

Представители Кайлететов и Нернстов поддержали предыдущего оратора. Предложение тут же поставили на голосование. Решение было единогласным. Даже Таск-Фелдеры не осмелились идти против течения. Таким образом, была воздвигнута первая преграда на пути той громады, что грозила вот-вот нас раздавить. Маленькое препятствие, которое ничего не стоило снести, но все-таки принесшее нам некоторое облегчение.

Я дал показания, придерживаясь общей линии, на скорую руку разработанной Томасом и полностью одобренной адвокатами. Члены Совета слушали, затаив дыхание. Об успешной расшифровке содержимого нескольких голов я, конечно же, умолчал.

После моих показаний поднялся представитель Таск-Фелдеров и предложил проголосовать по поводу того, продолжать ли работы по проекту или прекратить. Предложение одобрили. Томас не стал возражать или просить отсрочки.

Кайлететы, Нернсты и Оннесы проголосовали за продолжение исследований.

Остальные представители — пятьдесят один процент — за то, чтобы проект закрыть.

Так на глазах у нас делалась история, смещались политические приоритеты. И все в рамках законности.

Во время перерыва мы с Томасом отправились в Портиньский паб и заказали по кружке пива. Первые пять минут прошли в гнетущей тишине. Лишь осушив кружку, Томас стал чуть разговорчивее:

— Видишь, не так все плохо. Мы не сгорели в пламени борьбы. Скажи спасибо толстяку Рихтеру. Конечно, он нас растянул и четвертовал. Но при этом дал умереть с достоинством.

— Тяжко будет рассказывать об этом Ро.

— Она и так уже все знает, Мики. Сотрудники моего Портиньского офиса позвонили в Ледяную Впадину. Она хочет с тобой поговорить. Но я решил: прежде чем ты станешь обсуждать с кем-либо наши дела, нам лучше перекинуться парой слов наедине. А ты как думаешь?

Я кивнул.

— Мне показалось, что в твоей позиции наметились некоторые сдвиги. Я не ошибся? — мягко спросил Томас.

— Да, а в вашей? — улыбнулся я.

— Я не такой образцовый синдик, каковым ты меня, наверное, считаешь, Мики. — Он устало отмахнулся от моих возражений. — Оставь комплименты для своих мемуаров. Я не мог остановить этой экзекуции. Но в моих силах отсрочить выполнение решений. Совет собирается разработать для нас какой-то новый проект, позволяющий завершить работы при минимальных потерях ресурсов. Это займет несколько минут. Не думаю, что Фиона или ее община смогут ускорить этот процесс. А я могу застраховаться на всякий случай, прибегнув к политическому убийству, — сказал он без тени улыбки.

Я пребывал в таком настроении, что меня совершенно не заботило — шутит он или говорит всерьез.

— Знаешь, Мики, я всегда сомневался относительно этого проекта. Причины, по которым мы проиграли в Совете, скорее психологического, а не политического свойства, или даже мистического. В глубине души они считают, и, может быть, я так считаю, что мы вторглись туда, куда вторгаться не следует. Если у Ро что-нибудь получится, то это многое изменит. А мы, лунные жители, по-своему очень консервативны и чтим религиозные обряды.

— У нее уже получилось, — сказал я.

— Что получилось?

— Ро уже добилась результата. Они проникли в память одной из голов. И сейчас работают над второй. Мы уже-знаем их имена. Мы…

И тут меня словно током ударило. Я выругался вполголоса и стал медленно приподниматься со стула. Мне показалось, что какая-то тень пронеслась по моей будущей могиле. Я почти наяву видел призрака, усевшегося перед нами на столе, — невообразимо толстого фараона, покрытого пленкой льда, ехидно поглядывающего на нас. Потом Томас легонько дотронулся до меня, и наваждение исчезло.

— Не расслабляйся, Мики, — сказал Томас. Другие посетители уже стали с любопытством на нас оглядываться. — Что с тобой?

— Господи, я не знаю! Томас, мне нужно вернуться в Ледяную Впадину. Мне кое-что пришло в голову, одна ужасная штука.

— Ты можешь мне все толком рассказать?

— Нет, черт возьми! Все это звучит слишком глупо и дико. И все-таки мне нужно вернуться. — Я поднялся с места. — Не сердись на меня. Пока это всего лишь догадка, и довольно нелепая.

— Хорошо, поступай как знаешь, — сказал Томас и занес деньги за выпивку на свой персональный счет.

Я успел на шаттл, совершающий регулярные полеты к Ледяной Впадине. Удача и расписание полетов были на моей стороне. Всю дорогу меня бил лихорадочный озноб. С одной стороны, теория моя выглядела безупречной, с другой — не укладывалась в голове. „Не может быть!“ — снова и снова твердил я. Однако все сходилось, хотя шансы такого совпадения были астрономически малы. Я понимал, что если это ошибка, — а это, конечно же, ошибка, — то я Недостоин занимать столь высокий пост в Сандовальской общине. Тогда мне придется подать в отставку. Если я мог играть с такими вещами, если я позволил этим нелепым сомнениям» сбить меня с толку, значит, я просто никчемный придурок.

Мы пролетели над заводом искусственных эмбрионов — ярко-красным зданием, выделяющимся на фоне серой каменистой поверхности. А чуть позже шаттл совершил посадку возле оранжевых поблескивающих радиаторов, спрятавшихся в тенистых траншеях, выбрасывающих тепло в темный космос. Я сошел с корабля с маленьким чемоданчиком в руке. По расписанию мне восемь часов назад полагалось поспать, но я не стал терять время на стимуляцию и лишь забросил чемодан в мою цистерну.

Ро проснулась от моего звонка.

— Они еще не уволокли оборудование? — спросил я.

— Кто? — переспросила Ро сонным голосом. — Столбарт и Кайлетет-Дэвис? Нет. Ждут указаний от своих общин. Томас сказал, что ты отбыл по срочному делу. Кстати, он просил позвонить.

— Мне тут кое-что пришло в голову. Нужно произвести маленькое расследование. Вы уже внедрились в третью голову?

— Мы скопировали несколько участков мозга, но перевод еще не готов. После всей этой заварушки пыл наш немного остыл, Мики.

— Понимаю. Ро, пусть поскорее переведут все, что у вас есть.

— Да что ты всполошился? Не принимай так близко к сердцу! Это теперь моя головная боль. Вспомни про тюльпаны.

— Скажи, чтобы полученные образцы перевели. Пожалуйста. Доставь мне такое удовольствие.

Я откинулся в кресле, совершенно оглушенный происходящим, обдумывая свое положение — наше положение в том случае, если догадка моя подтвердится.

А потом погрузился в изучение материалов. Никакого окольного пути не существовало. То, что мне требовалось знать, можно найти только на Земле, и к тому же за очень круглую сумму.

Я записал все расходы на свой личный счет.

Шесть часов спустя я перешагнул через белую линию. Заснуть мне так и не удалось. То, что окружало меня наяву, этот мир, состоящий из штолен, цистерн, вулканических пузырей, мостов и дестабилизирующих насосов, не оставлял меня и во сне, только был чудовищно искажен; не знаю почему, но и во сне Вильям оставался для меня каким-то центром притяжения. Я ничего не мог с этим поделать, и желание узнать, как осуществляется его проект, преобладало над всем остальным. Было что-то целомудренное, даже священное в этом желании, что-то, возвышающее человека над будничными распрями; у меня появилось чувство, что одного его присутствия, произнесенных им слов будет достаточно, чтобы обрести покой.

Однако непохоже было, что Вильям пребывает в состоянии покоя. Скорее он выглядел подавленным после бессонной ночи. Я вошел в лабораторию, не обращая внимания на приглушенные голоса, доносившиеся из хранилища, и застал его стоящим возле мыслителя с закрытыми глазами. Вильям беззвучно шевелил губами, словно произнося молитву. Заслышав шаги, он приоткрыл глаза и посмотрел на меня, зябко поводя плечами.

— Господи, — произнес он с мягким укором, — что они там опять затеяли?

— Это я подкинул им работу.

— Я слышал, тебя разделали под орех.

— А тебя? — спросил я, пожимая плечами.

— Мой противник настолько неуловим, что ни одному самому опытному конспиратору с ним не тягаться. Все, чего я добился, это возможности без конца менять плюс на минус. — Он хмыкнул. — Теперь я могу достигать этого нового состояния по собственной воле, но где-то на стыке этих температур остается недосягаемая область, в которую доступ человеку закрыт. Пусть теперь К.Л. пораскинет мозгами. Он уже пять часов бьется над этой чертовщиной.

— А в чем проблема? — спросил я.

— Мики, я даже не задействовал дестабилизирующие насосы, чтобы получить это новое состояние, не выключал магнитных полей, не прикладывал никаких направленных усилий. И вдруг происходит внезапный рывок в отрицательное состояние, бешеное поглощение энергии с тем, чтобы сохранить неопределимую температуру.

— Но почему?

— Пока К.Л. сказал лишь одно: мы находимся на пороге некоего ключевого события, посылающего сигналы обратно во времени, тем самым влияя на наш эксперимент.

— Значит, ни ты, ни он не знаете, что происходит на самом деле?

— Это не только не поддается определению, это вообще непостижимо. Даже К.Л. поставлен в тупик и не способен дать прямой ответ.

Я присел на край платформы мыслителя, ласково поглаживая машину ладонью.

— Все перевернулось вверх тормашками, — сказал я. — Центр сместился.

— Эх, Мики, в этом-то все дело! Где он, этот центр? И что это за событие, что может произойти, опережая время?

— Мы с тобой просто пара лунатиков.

— Ты уж говори за одного себя, — встрепенулся Вильям. — Ей-богу, я распутаю этот узел. — Он показал вниз, в сторону хранилища. — Ты реши свою проблемку, а за меня не беспокойся.

У распахнутой двери лаборатории я наткнулся на Ро, стоявшую с посеревшим лицом, словно дожидаясь, пока на нее обратят внимание.

— Мики, как ты догадался?

Я вздрогнул. Значит, самые худшие опасения подтвердились.

— Призрак на ухо шепнул, — сказал я, переводя взгляд на Вильяма. Обычный кошмар. Призрак в ледяной оболочке.

— Мы перевели не так много, — сказала Ро, — но уже знаем его имя.

— О чем это вы? — недоумевал Вильям.

— О третьем неизвестном. У нас были три безымянные головы, три из четырехсот десяти. Вначале мы решили, что в записях путаница.

— Ты что-нибудь выяснил, Мики? — спросила Ро.

— Между 2079 и 2094 годами в Обществе Сохранения работали четверо логологистов. Двое вели учет, двое занимали посты в администрации. Ни один из них не имел непосредственного доступа к головам, которые хранились в холодном погребе в Денвере.

— Ты считаешь, они нарочно подправили записи?

— Это единственное, на что у них хватило сил.

— Какой цинизм! Просто не верится. Это все равно как мы попытались бы… убить Роберта и Эмилию. Какая мерзость!

Вильям выругался вполголоса:

— Черт возьми, Ро, да в чем все-таки дело?

— Теперь мы знаем, почему так переполошились Таск-Фелдеры. Прости меня, но я пустила козла в огород.

— Какого козла?

— К.Д.Тьери, — сказал я обессиленно, не зная, смеяться мне или плакать.

— Ты притащила его сюда?

Мы с Ро обнялись и зашлись в истеричном хохоте.

— Ну да, притащила сюда Кимона Дэвида Тьери. — Она смахнула слезинку. Мики, ты просто гений. Но все равно я ничего не понимаю. Что их так испугало?

Я лишь развел руками, не в силах дать немедленный ответ.

— Неужто сам великий Логологист? — переспросил Вильям, до сих пор не осознав до конца этот чудовищный факт.

Ро присела, закинув ноги на платформу К.Л., потом откинула голову назад.

— Вильям, ты не мог бы заняться моей шеей, а не то у меня сейчас голова отвалится.

Вильям встал у Ро за спиной и принялся массировать ей шею.

— Что будем делать, Мики? — спросила Ро.

— Они боятся Тьери, потому что через него мы проникнем в их секреты, узнаем правду об их вероучении. — Я наконец высказал то, что несколько часов не давало мне покоя. — Ведь мы сможем заглянуть в его память, в его самые сокровенные мысли. Если мы углубимся в его мозг, то выясним, что он думал при написании своих книг, при основании церкви…

— Еще бы, сами-то они понимают, что это было сплошным обманом, сказала Ро. — Они препятствуют нам, потому что знают, что жили во лжи. Невероятный цинизм!..

— Они всего лишь менеджеры, — сказал я. — Политики — это пастухи, стерегущие стадо.

— Обойдемся без политики! — отрезал Вильям. — Ро, ты разворошила змеиное гнездо.

— Да, Ледяная Впадина стала пристанищем для замороженных змей. О Небо, сохрани нас! — Думаю, мольба ее была искренней.

— «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем» — это из Матфея. — Казалось, Вильям сам поразился собственной эрудиции. — Ты думаешь, Фиона Таск-Фелдер хочет раз и навсегда избавиться от Тьери?

— Возможно, ее тоже держат в неведении те, кто отдает приказы с Земли. Все эти марионетки пустились в пляс, потому что некий высший иерарх церкви логологистов знал, где находится Тьери, знал о его желании быть замороженным в Обществе Стартайм перед самой смертью… знал, что его кремация — обыкновенный розыгрыш, не говоря о единении с Вознесшимся Повелителем в качестве бродящего по Галактике духа.

— Но почему они не предложили более высокую цену, когда я заключала сделку на Земле? — спросила Ро. — И почему логологисты не выкупили Стартайм еще десятилетия назад и не похоронили мертвое мясо?

— Потому что невозможно купить у владельца то, что он отказывается продавать. — Я вытащил дисковвод и пробежался по списку имен и биографий, собранных в старых переписях населения и финансовых файлах. — Любое частное лицо, или группа лиц, инвестирующих средства в предприятия Триады в конце двадцать первого — начале двадцать второго столетия, обязаны были сообщить о себе массу сведений, собираемых в файлы подозрительными и неохотно разрешающими что-либо земными властями. Это было мрачное время Раскола, повлекшего за собой эмбарго.

Общество Сохранения Стартайм поддерживало высокий уровень инвестиций, включая инвестиции с других планет Триады.

— Вот мой главный подозреваемый, — сказал я. — Зовут его Фредерик Джонс. Он служил управляющим Стартайма с 2097 года и до самой смерти, которая случилась четыре года назад. Бывший логологист, затем впавший в ересь. В 2090 году он предъявил церкви иск на тридцать миллионов долларов. И проиграл процесс. Производило ли Стартайм отбор потенциальных покупателей?

— Не исключено, — сказала Ро.

— Возможно, Джонс пронюхал, что К.Д.Тьери тоже стал членом общества. Но не знал, где именно тот находится, поскольку не особенно стремился разобраться в записях после того, как их запутали логологисты. Представьте себе, какие противоречивые чувства обуревали Джонса, когда ему приходилось оберегать столь ненавистного ему человека, главу церкви, из которой его некогда с позором изгнали.

— Чтобы выполнить условия контракта, заключенного с Тьери, последователи Джонса вывели логологистов из числа возможных покупателей, позволяя лишь делать вклады на законных основаниях. Джонс отбивался от них на протяжении десятилетий. И наконец, церковь сдалась, тем более что на горизонте не видно было никаких прорывов в науке. Головы стали просто замороженным мясом, не представляющим никакой угрозы. Воспоминания постепенно стерлись. У церкви появились новые лидеры. И вдруг они узнают, что случилось такое. Конечно, это всего лишь предположение, но подтверждаемое многими фактами.

— Ну да, а потом появилась Пандора, — сказала Ро. — Пандора с тюльпанами. Ну и что нам теперь делать, Мики?

— Очевидно, что мы теперь можем вполне легально отстаивать интересы препарированных людей, только вот не знаю, на какой закон ссылаться. Земное законодательство не всегда удачно вписывается в законодательство Триады; между Луной и Землей тоже много разногласий в области права.

— А как же Роберт и Эмилия? — спросила Ро. — Если нас заставят свернуть работу, что с ними станет?

К.Л. прервал наш разговор деликатным стрекотанием:

— Вильям, ячейки стабилизировались на постижимом уровне, при температуре минус одна двадцатая Кельвина. Никакой подачи извне не требуется.

Вильям застыл на месте.

— Не обижайтесь, но мне пора заняться собственной работой.

— Я совсем перестала следить за твоими опытами, — печально сказала Ро.

— Ничего страшного, дорогая. — Он нагнулся и поцеловал ее в лоб, чем необычайно меня растрогал. Я никогда не видел, чтобы он так ласково обходился с моей сестрой. — Когда я предоставлен сам себе, работа всегда спорится. Так что спасайте Роберта и Эмилию, а обо мне не беспокойтесь. Мне ваша семья тоже стала как родная.

Через десять минут я рассказал Томасу о нашем открытии. Отреагировал он на это довольно вяло. На носу было семейное совещание, на котором он собирался поставить на карту собственную карьеру.

— Семейные синдики выразили мне вотум доверия, — сообщил мне Томас по телефону ранним утром. — Они решили: пусть дело остается в моих руках. Видеоизображение он включать не стал. По его голосу — надтреснутому, тусклому — я догадался, что он после вчерашнего выжат как лимон и не хочет показываться перед подчиненными в таком виде. — Уж лучше бы они дали мне под зад коленом и занимались этим сами. Но у них и без того дел полно, посерьезнее нашего.

— Но тебе таким образом выразили доверие.

— Нет, — проговорил он медленно, — вовсе нет, Мики. Пораскинь-ка мозгами. Что это означает на самом деле?

Я перебрал все варианты.

— Они считают, что, оставаясь под твоим руководством, Сандовальская община не понесет урона сверх того, что мы ей причинили. А другие семейные синдики, оставаясь за кулисами, поработают с общинами и Советом, чтобы замять дело.

— Ну вот видишь, Мики. Никогда не следует торопиться с выводами, сказал Томас.

— Но все равно это бессмыслица какая-то. Почему бы просто не сказать нам: закругляйтесь, ребята?

Совершенно неожиданно Томас включил видеоизображение. Он выглядел изможденный, постаревшим на десять лет, лишь глаза его сохранили прежнюю живость.

— Я не стал говорить им про Тьери. Потому что у меня есть одна задумка. Ты считаешь, что Президент не в курсе, почему ей приказали зарезать наш проект? Так почему бы не просветить ее? Короче, почему бы тебе, Мики, не сыграть задиристого молодого петушка, который выложит, ей все как на духу?

Находись мы в этот момент в одной комнате, я бы ему врезал как следует.

— Ах ты ублюдок, — процедил я, — ханжа, интриган старый!..

— Вот что мне сейчас нужно, Мики, — твоя убежденность. Я очень рассчитываю на тебя. Думаю, с таким напором ты по-настоящему проймешь лунных логологистов. Лидеры церкви полагаются на наше незнание: если мы не знаем истинной подоплеки, значит, Фиона и их лунное ответвление тоже ничего не знают. Так давай разрушим это равновесие, держащееся на неведении.

Я все еще злился, готовый в любой момент отключить свой видеофон, но теперь его замысел уже вырисовывался довольно ясно.

— Значит, хочешь, чтобы я опять сыграл роль выскочки?

— Ну вот, наконец-то до тебя дошло, Мики. Именно — озлобленного, уязвленного выскочки, только что уволенного мной. Скажи Фионе Таск-Фелдер: Тьери попал к нам, и мы будем донимать его голову расспросами, пока они не угомонятся.

— Томас, но ведь это… очень страшно.

— У Фионы после этого точно наступит ступор, и мы выиграем немного времени, а оно сейчас просто необходимо. А знаешь, Мики, каков будет наш следующий шаг?

— Мы раструбим об этом по всей Солнечной Системе.

— Ну вот, видишь, Мики, — ты же смышленый парень. Тем самым мы отбросим логологистов лет на пятьдесят назад. Ты только представь себе, какой позор их ожидает: церковь пытается уничтожить останки своего пророка и основателя! — Он словно Сочинял на ходу хлесткие газетные заголовки. Думаю, сандовальские лидеры не ошиблись, предоставив нам расхлебывать эту кашу. А ты как считаешь?

— Положусь на твое мнение, Томас. — Я почувствовал себя кроликом, загнанным в норку.

— Значит, решено. Постарайся огорошить ее как следует, Мики.

Я выждал тридцать часов, снова и снова все обдумывая, теперь уже не ища подсказок у Томаса. Я вовсе не был уверен, что он не сломался, находясь в таком напряжении. Меня коробило от мысли, что после того сокрушительного поражения придется снова звонить Президенту. Я вспоминал всех несчастных дурачков, что запутались в сетях, искусно расставленных политиканами, и они представлялись мне в виде кроликов, покоящихся в братской могиле.

Бесспорно, я повзрослел, но стал ли при этом лучше?

И кто стоит за этим? Кого мне винить?

Конечно же, одного человека, положившего начало этой странной церкви, озабоченной сугубо мирскими делами, принимающей в свое лоно всех людей без разбору: хороших и плохих, искренне верующих и циничных. Слишком огромной, хорошо организованной и финансируемой, чтобы зачахнуть. Извергающей потоки лжи, выдавая их за священную правду. Как это часто случалось в человеческой истории! Много людей подвергалось гонениям и погибло из-за подобных мерзавцев.

Изучая земную историю, я не раз вчитывался в откровения древних пророков. Заратустры и Иисуса. Саббатий Цви, турецкого еврея, в семнадцатом столетии объявившего себя мессией, а затем ставшего вероотступником, обратившись в ислам. Аль-Махди, разгромившего британцев под Хартумом. Джозефа Смита, считавшего Слово Божье с золотых скрижалей с помощью волшебных очков. Брайем Янга. Дюжины основателей радикальных ветвей христианства и ислама, действовавших в девятнадцатом и двадцатом веках. Безликого, безымянного пророка Бинарного Миллениума. И многих других проходимцев меньшего калибра, не таких талантливых, проповедников разных извращенных идей, слишком грязных для массового потребления. Интересно, к какой категории принадлежал Тьери?

Закончив знакомство с этой мрачной страницей истории, я задался вопросом: насколько подобные люди способствовали развитию философии, установлению порядка и цивилизации? Иудаизм, христианство и ислам упорядочили и разделили западный мир. Я сам восхищался Иисусом.

Но все, что я узнал о Тьери, не позволяло мне причислить его к сонму великих. Передо мной возник образ заурядного волокиты, мелочного, злобно преследующего всех, кто ему чем-либо не угодил. Он сочинял смехотворные правила, регламентируя жизнь своих последователей. Он показал себя жестоким и вспыльчивым. И вот в конце концов, вместо того чтобы присоединиться к Вознесшимся Владыкам в их галактическом круизе — именно так Тьери обещал поступить после освобождения от бренного тела, — он был заморожен Обществом Стартайм и сохранил свою голову на долгие годы, уповая на чисто светский вариант бессмертия.

Вернувшись в Ледяную Впадину, я на эскалаторе спустился в хранилище. Столбарт и Кайлетет-Дэвис все-таки покинули нас. Но оборудование их осталось на месте, поскольку отозвали их не очень решительным тоном, пожелав нам при этом довести проект до конца. Ро обучили основам пользования приборами, и она теперь кое-как умела перематывать назад готовую запись и даже сама переводила информацию, считанную с других голов.

Мы сидели на корточках в углу стальной камеры, почти не разговаривая, Ро, чертыхаясь вполголоса, билась над непослушным прибором.

— Я хочу дать новую интерпретацию вот этой записи. По-моему, перевод не очень точный.

Мы прислушивались к тому, что запечатлелось в памяти Тьери в последние несколько минут, пока он оставался в сознании. Зрительных образов мы пока не получили. Звук искажался приборами, делая голоса почти неузнаваемыми.

— Мистер Тьери… (треск) старый друг мистера Уинстона…

— Скорее всего, это телефонный разговор, — пояснила Ро.

— Знаю такую. А что ей нужно?

Это заговорил сам Тьери. Голос, доносившийся до него из собственной головы, немного резонировал.

— Она интересуется, собираетесь ли вы выступить с новым телепатическим логотрактатом класса XYZ на январском симпозиуме.

— А почему бы и нет? А чем она вообще занимается? Надеюсь, это не очередная сучка из посреднической конторы на Стейтен-Айленд?

— Нет, сэр. Она наш вкладчик, из платинового списка. И отправляла своих пятерых детей на сентябрьские сборы логологистов в Таосе.

— Обычный деловой разговор, — предположила Ро. Она расположилась на полу в позе лотоса, подперев подбородок руками, поставив локти на колени, словно в детстве. «Потерпи немного, сейчас начнется самое интересное», говорил ее взгляд.

— Скажите ей, что телепатические трактаты отнимают у меня слишком много умственной энергии. Для выступления с трактатом класса XYZ мне потребуется десять новых вкладчиков, и обязательно платинового уровня. Контакт с утраченными богами — очень энергоемкое дело.

Даже пропущенный сквозь собственный фильтр, голос Тьери звучал устало. Он принадлежал человеку, охваченному смертельной тоской. Казалось, ничто уже не способно принести ему облегчения.

— Могу я твердо рассчитывать на контракт?

— Что это значит, черт возьми?

— Сэр, я имею в виду, располагаете ли вы сейчас такими возможностями? Последнее время здоровье ваше пошатнулось. На прошлой лого-конференции…

— Передайте миссис — как ее там? — что я с головой окуну ее в дельта-мудрость и боги счистят уродливые наросты с ее разума. Обещайте ей все что угодно, только убедите на нас работать. Нам нужно привлечь еще десять платиновых вкладчиков. Ну, что еще, черт бы вас побрал?

— Простите, если огорчил вас чем-то, мистер Тьери. Просто мне хотелось бы, чтобы все прошло гладко…

— Я ценю вашу заботу, но уверен, что у меня хватит сил. Я черпаю их… в собственном теозаряде. Ну, что еще? А-а-а-а-а-а-а…

— Сэр!

Раздался протяжный стон, оборвавшийся после глухого стука, несколько голосов, перебивающих друг друга, потом их заглушил надрывный женский голос:

— Кимон, Кимон, что с тобой?

Вместо ответа послышалось клокотание, как в неисправном водопроводе, потом в тесной комнате словно взрывали хлопушки, и через их грохот в те секунды, пока в Тьери, уже не владеющем своим телом, постепенно угасало сознание, в нем успел запечатлеться женский голос, причитающий: «Кимон, Кимон, что с тобой…» — и его собственные последние слова: «Приведите Питера!»

Запись с переводом закончилась, и Ро выключила кассету.

Какое-то время мы просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

— Теперь я понимаю, почему многие люди осуждают подобные эксперименты, — сказал я спокойно, — и почему земные логологисты из кожи вон лезут, чтобы помешать нам.

— Да, это пострашнее, чем заглянуть в чей-то дневник, — согласилась Ро. — Мы вторгаемся в самые сокровенные мысли.

— Нужно опечатать все головы и хранить до тех времен, когда оживление станет возможным, — сказал я.

Ро обвела взглядом стальные коробки, аккуратно расставленные по полкам вдоль стен камеры, оборудование кайлететов и оннесов, громоздящееся возле нас.

— Давай соберемся с духом и, если нам разрешат продолжить работу, выработаем собственные этические нормы. Ведь мы первые, кто этим занялся. Никакого греха во всем этом нет, но, кажется, нам грозит опасность.

— Слушай, Ро, я уже дошел до ручки. Не проще ли позвонить Таск-Фелдерам и предложить им Тьери? Пусть забирают его на здоровье, лишь бы отстали от нас.

— Ну и как, по-твоему, с ним после этого поступят? — спросила Ро.

Я закусил губу, а потом сказал, пожимая плечами:

— Наверное, отправят обратно на Землю. А там уж пусть их директор решает, стоит ли…

— Стоит ли его освобождать, — закончила за меня Ро, — чтобы он смог присоединиться к Вознесшимся Владыкам?

— Я не обнаружил ни одного члена его семьи, ни одного наследника. У него нет никого, кроме логологистов.

— Которым он нужен как собаке пятая нога, — добавила Ро.

— При этом они так же не хотят, чтобы Тьери принадлежал кому-то еще.

Ро, до этого сидевшая в позе лотоса, теперь опустилась на колени и отключила от сети переводчика.

— Ты согласен с планом Томаса?

Я замер, задумавшись над ответом. Не хотелось связывать себя каким-то обещанием.

— Нам нужно время, — сказал я уклончиво.

— Мики, сандовалы отвечают за все головы, что значились в контракте, и обязаны сохранить их, все до единой. И если появится возможность их оживить, это тоже сделаем мы.

— Ладно, поступай как знаешь.

— Вот черт! Угораздило же Роберта и Эмилию выбрать именно это Общество Сохранения! — сказала Ро с досадой. — По мне так лучше бы вообще никогда не слышать про Стартайм.

— Это уж точно.

Я ненавижу неопределенность. И потому план Томаса показался мне вполне удачным, по крайней мере мне самому ничего лучшего на ум не пришло. Поскольку нас приперли к стенке, меры требовались самые экстренные. Конечно, я был не в восторге от роли неумелого простачка, которую мне предстояло сыграть перед Фионой Таск-Фелдер. Не так уж приятно быть приманкой, куском сырого мяса. Я снова отправился в Порт Инь, но к Томасу наведываться не стал. За два часа до вылета мы отработали все до мельчайших деталей по телефону, стараясь предугадать возможные увертки и контрходы…

Выполняя первую часть плана, я совершенно неожиданно появился у Президента, раздавленный, лишившийся работы, подвергнутый остракизму старейшими членами семьи за то, что свернул с избранного ими курса. Я взъерошил волосы, скорчил скорбную мину и, ворвавшись в приемную, срывающимся голосом потребовал немедленной аудиенции у Фионы Таск-Фелдер. Секретарь, уже знавший меня в лицо, попросил немного подождать. Я не заметил, чтобы за это время он переговорил с Фионой или набрал что-либо на клавиатуре. Скорее всего ей просто сообщили, что здесь происходит нечто интересное, и за мной стали следить с помощью специальной камеры. Полагаясь на свое чутье, я старался прикинуться совершенно ошарашенным.

— Президент выкроила для вас время, — сказал секретарь немного погодя. — Вы встретитесь чуть позже. Пятнадцать сотен вас устроит?

— Да, вполне.

Прослонявшись по Порту Инь три часа, я вернулся в президентский офис. Пока я выполнял все пируэты без сучка и задоринки. Во время взаимных реверансов и расшаркиваний постепенно определялось, кто из партнеров поведет, а кто будет следовать за ним в танце.

И вот я уже шагал по длинному коридору к рабочему кабинету Президента. Девушки все еще перевозили файлы. Это уже становилось каким-то навязчивым видением. При виде меня они заулыбались, и я улыбнулся в ответ, почти благожелательно.

Раскрылась дверь в кабинет Президента. И снова передо мной возникла подтянутая, полная мощи фигура мадам Президента. Она сидела за письменным столом, скрестив руки на груди, приготовившись принимать мою безоговорочную капитуляцию.

— Прошу садиться, мистер Сандовал. Итак, я к вашим услугам.

— Я пошел на большой риск. Вы, наверное, уже знаете, что меня сместили с должности… Но, несмотря на увольнение, я уверен — нам необходимо вступить в переговоры.

— И между кем будут вестись эти переговоры?

— Между мной и вами…

— А кого вы, собственно, представляете, мистер Сандовал? И кого, по вашему мнению, представляю я? Совет или общину?

— Это сейчас совершенно не имеет для меня значения. — Я выдавил из себя жалкую улыбку.

— Зато это важно для меня. И если вы хотите разговаривать с Президентом Совета, я вас внимательно выслушаю. А если с общиной Таск-Фелдеров…

— Я хочу поговорить в вами. Мне просто необходимо рассказать вам кое-что.

Она подняла взгляд к потолку.

— Вы уже один раз сели в лужу, мистер Сандовал. И, как видите, вам это дорого обошлось. Давно известно, что в семейных общинах процветают местничество, кумовство и некомпетентность. Синдики наделили вас соответствующими полномочиями?

— Нет.

— Тогда нам обоим эта беседа может здорово напортить.

— В свое время вы мной очень ловко попользовались, — произнес я с неподдельным гневом. Эта вспышка пришлась очень кстати. Она помогла мне избежать фальши в столь ответственном выступлении. — Теперь мне приходится замаливать грехи перед нашими синдиками и директором. А попутно вы получите информацию, которая вам очень пригодится.

В ее пронзительном взгляде читалась не столько злость, сколько ожидание. Так смотрит хищный зверь, подстерегающий добычу.

— Согласны ли вы выступить с показаниями в Совете? Готовы ли рассказать в Совете то, чем собираетесь сейчас поделиться со мной?

Итак, Томас оказался прав.

— Я бы предпочел этого не делать.

— Я не имею права выслушивать вас, пока вы не изъявите желания свидетельствовать в Совете, на открытом заседании.

— Прошу вас…

— Это обязательно, Мики. Вам бы лучше посоветоваться с синдиками, прежде чем решаться на такой шаг. — Она встала, давая понять, что беседа закончена.

— Ну что ж, вы сейчас сами решите, нужно ли, чтобы меня допрашивали как свидетеля.

— В регистрационном журнале я запишу, что сегодняшняя встреча состоялась по вашей просьбе, как и в прошлый раз.

— Хорошо, — сказал я с понурым видом.

— Итак, я вас слушаю.

— Мы уже получили доступ к коре головного мозга подопытных голов, сказал я.

— Надеюсь, вы понимаете, какую ответственность на себя берете? проговорила она медленно, с таким видом, словно проглотила что-то горькое.

— Мы обнаружили нечто потрясающее, то, чего никто не ожидал.

— А именно?

И тут я поведал ей о явных нарочитых ошибках, допущенных в приходных книгах Стартайма, о том, что мы установили имена первых двух неизвестных, внедрившись в их кратковременную память и некоторые другие участки мертвого, но неповрежденного мозга.

В глазах ее промелькнул интерес пополам с отвращением.

— А всего пару дней назад мы установили личность третьего неизвестного. — Я судорожно сглотнул слюну. Чувство было такое, словно я стою на краю пропасти, собираясь броситься вниз. — Это Кимон Тьери. К.Д.Тьери. Он тоже в свое время вступил в Общество Стартайм.

Фиона Таск-Фелдер покачнулась, словно ее ударили.

— Вы лжете, — произнесла она мягко. — Это самое грязное, самое смехотворное вранье, которое я когда-либо… Я даже не представляла, что вы способны на такое, мистер Сандовал. Я… — Она покачала головой с неподдельным гневом и встала из-за стола. — Убирайтесь вон!

Я выложил свой дисковвод на стол.

— Н…не думаю, что вам следует меня выгонять, — сказал я, запинаясь и дрожа всем телом. И снова противоречивые чувства, обуревавшие меня, помогли придать разыгрываемому представлению достоверность. — Я собрал множество доказательств. У меня есть запись последних моментов жизни Тьери.

Она долго молчала, буравя меня взглядом. Потом посмотрела на дискету и снова села за стол.

— Очень скоро вы убедитесь во всем сами, — сказал я и выложил ей все факты, подтверждающие мою правоту. Их оказалось более чем достаточно: логологисты, нанятые на работу Стартаймом, Фредерик Джонс с его иском к церкви, три неизвестных препарата, доставленные с Земли, наш научный триумф — прокручивание назад и перевод последних моментов, оставшихся в их памяти. Наверное, в голове у нее происходило что-то невообразимое: чехарда мыслей, сталкивающихся друг с другом, переходящих одна в другую. Но на лице ее не отражалось ничего, кроме холодного бешенства.

— Я не вижу ни одного убедительного довода в вашем рассказе, мистер Сандовал, — сказала она, когда я замолчал.

Тогда я включил запись, сделанную самим Тьери в последние годы жизни. А затем запись последних моментов, запечатлевшихся в его кратковременной памяти, не только звуковую, но и визуальную, которую Ро с грехом пополам перевела по просьбе Томаса. Лица, вначале совершенно ни на что не похожие, постепенно приобретали все более узнаваемые очертания. Это были воспоминания, которые пришли к нам, минуя личных переводчиков, — сырые, совершенно не обработанные. На экране показался офис, в котором его настигла смерть, громадные, во весь стол, руки, потом все замелькало. Взгляд его беспорядочно заметался по комнате, и уследить за зрительными образами становилось все труднее. А потом звук и изображение стали медленно угасать. Запись закончилась.

Президент сидела, судорожно вцепившись в стол, не в силах оторвать взгляд от дисковвода.

Когда я наклонился вперед, чтобы забрать дискету, Фиона внезапно схватила ее дрожащими руками и с яростью швырнула в дальний угол офиса, так что она отскочила от стены из пенного камня и шлепнулась на метаболический ковер.

— Как видите, это не розыгрыш, — сказал я. — И мы потрясены не меньше вашего.

— Пошел вон, — еле слышно прошептала Фиона. — Сейчас же убирайся к черту!

Я повернулся и направился к выходу, но, прежде чем дошел до двери, Фиона разрыдалась. Плечи ее обмякли, лицо было закрыто ладонями. Я направился было к ней, чтобы хоть как-то успокоить, но после очередного «пошел вон» решил последовать совету.

— Ну, и как она отреагировала? — оживился Томас. Я сидел в его апартаментах, но мысли мои витали за миллионы миль отсюда. Я размышлял о грехе, совершить который прежде казалось мне делом совершенно немыслимым. Томас плеснул мне земной мадеры, и я залпом осушил стакан. А потом принялся рассматривать сквозь кубические файлы стену его жилой комнаты.

— Вначале она мне не поверила.

— А потом?

— Пришлось ее убедить. Проиграть запись. — Я упорно избегал смотреть на Томаса.

— Ну, и что было дальше?

— Она расплакалась.

— А потом?

Я посмотрел на него недоуменно, с оттенком укоризны.

— Она не прикидывалась, Томас. Я просто убил ее этой новостью.

— Очень хорошо! И как же она поступила?

— Выгнала меня из офиса.

— И не договорилась о следующей встрече?

Я покачал головой.

— Очень похоже, что ты действительно пробил брешь в ее обороне.

— Это уж как пить дать, — сказал я невесело.

— Это просто здорово! Теперь мы выиграли немного времени. Так что отправляйся-ка домой, Мики, и отдохни хорошенько. Свою вину ты искупил сторицей.

— Я чувствую себя последним дерьмом, Томас.

— Если ты и дерьмо, то честное. Ты ответил ударом на удар. Теперь вы квиты. — Он протянул мне руку, но я так и не стал ее пожимать. — И запомни: ты сделал это ради семьи, — сказал он, вдруг посуровев.

И все-таки у меня никак не выходили из головы эти слезы, безудержный гнев и растерянность, которую испытывает человек, столкнувшийся с предательством.

— Спасибо тебе, Мико, — снова сказал Томас.

— Называй меня Мики, — попросил я, уходя.

Враждебность, направленная наружу, обязательно влечет за собой и враждебность, обращенную внутрь себя. Этот закон действителен для любого среза общества и даже для отдельных индивидуумов. Причиняя вред каким-то людям, будь то даже враги, ты вредишь и самому себе, по частицам отбирая у себя самоуважение и представление о самом себе. Наверное, говорил я себе, это все равно что вести полномасштабную войну или даже еще хуже. Расправляясь со своими врагами, ты постепенно убиваешь прежнего себя. Если в душе твоей осталось достаточно места, чтобы вместить нового человека, чтобы совершить это полное перерождение, то ты вырастаешь и начинаешь смотреть на вещи более зрело, но при этом и с большей долей грусти. Если же места оказывается недостаточно, ты умираешь внутри себя или сходишь с ума.

Укрывшись внутри теплой и сухой цистерны, я мог наслаждаться физическим комфортом, но от душевных терзаний не избавился. Мысли слились в какой-то нескончаемый, беззвучный монолог, вроде тех, что произносят герои шекспировских пьес. Все мои бесчисленные «я» собрались вместе, чтобы схлестнуться в словесном поединке.

Мне уже стало неловко за ту вспышку ярости, что я обрушил на голову Томаса. Хотя я понимал, что вспышка была неизбежной, но этот человек превратил меня в послушное орудие, к тому же очень действенное, и больно уязвил тем самым мое самолюбие. Тот нелегкий путь, на который я встал, помог мне узнать Фиону Таск-Фелдер совершенно с неожиданной стороны. Оказалось, что она вовсе не бездушный монстр, а обычный, не лишенный слабостей человек, просто-напросто разыгрывающий партию, как считает правильным, но не ради укрепления собственного могущества, а следуя чьим-то приказам.

Интересно, как подействует эта новость на ее боссов, этих генералов бесчисленной, сильно политизированной, сугубо светской армии логологистов?

Если благодаря Томасу новость просочится в широкие круги триадской общественности, то к чему побудит она ревностных приверженцев логологизма?

Логология, вначале являвшаяся навязчивым бредом одного человека, широко распространилась среди масс в результате благоприятного стечения обстоятельств и действия объективных законов общественного развития. Она превратилась в самосохраняющийся, а со временем и сильно разросшийся институт. Нам удалось расшифровать поток сознания человека, стоявшего у истоков этого сумасшествия. Теперь не составляло никакого труда в одночасье лишить иллюзий всех членов этой церкви и, возможно, полностью ее разрушить. Но это не принесло мне никакого удовлетворения.

Я сожалел об утраченной идеологической невинности, о том состоянии счастливого неведения, в котором пребывал всего каких-то три месяца назад. Через десять часов после возвращения из Порта Инь я покинул цистерну, чтобы снова пересечь белую линию.

Да, мы выиграли время, это было очевидно. Протесты логологистов моментально стихли. В эфире установилось прежнее спокойствие.

Вильям опять ликовал.

— Ты чуть-чуть разминулся с Ро, — сказал он, когда я зашел в лабораторию, — ну ничего, через час она вернется. Мики, у меня только что все получилось. Завтра сделаю пробную прогонку. Все устоялось…

— И ты докопался до сути проблемы?

Вильям скривил губы, словно я произнес нечто совершенно непотребное.

— Нет, — сказал он. — Я просто выбросил это из головы. Сейчас у меня не получится воспроизвести этот эффект, даже К.Л. не поможет.

— Не забывай о призраках, — сказал я язвительно. — Они могут вернуться.

— Вы оба такие бодрячки, просто загляденье. Как будто Судный День на носу. А что Томас заставил тебя сделать, уж не пришить ли кого-нибудь?

— Ну, не в буквальном смысле.

— Если так, то постарайся немного встряхнуться. Я хочу, чтобы вы помогли мне завтра.

— В чем?

— Лишняя пара рук всегда пригодится. А еще мне нужны официальные свидетели. Запись не устраивает меня, поскольку лишена эмоций. Рассказ очевидца воздействует гораздо сильнее. Значит, и денег мы сможем выбить больше. Особенно если вы с Ро не поскупитесь на восторги, разговаривая с потенциальными финансистами.

«Наши свидетельства будут слишком противоречивы, чтобы вытряхнуть пыль из финансистов», — подумал я. А вслух спросил:

— Ты что, собрался торговать абсолютным нулем?

— Мы предложим на продажу нечто совершенно невиданное. Никогда еще за всю историю Вселенной вещество не охлаждали до нуля градусов по Кельвину. Мы создадим сеть, охватывающую всю Триаду, Мики. И немного «остудим пыл Сандовальской общины», да простят мне этот каламбур. Да ты и сам все это знаешь: Скажи, отчего ты такой хмурый?

— Извини меня, Вильям.

— Глядя на ваши лица, поверишь, что мы проиграли.

— Нет, мы еще можем выиграть.

— Ну так взбодрись. А то ты на меня смертную тоску навеваешь.

Он снова взялся за работу, а я вышел на мост и нарочно встал между двумя насосами, истязая свое тело исходившими от них колебаниями.

Мы с Ро отправились в лабораторию Вильяма в восемь сотен. Вильям поставил Ро присматривать за насосами, отрегулированными на полную мощность, а я уселся возле рефрижераторов. На самом деле от нас ничего не зависело. Скоро стало ясно, что нас пригласили ради компании, а не как помощников или свидетелей.

За напускным спокойствием Вильяма чувствовалась нервозность, время от времени прорывающаяся наружу. Впрочем, наговорив грубостей, Вильям тут же извинялся и брал свои слова обратно. Короткие вспышки раздражения нисколько меня не задевали, они влияли на меня скорее благотворно, отвлекая от печальных событий за пределами Ледяной Впадины. Странной были мы командой. Ро казалась более подавленной, чем я. Даже насосы не действовали на нее. Меня же все сильнее пьянило чувство изолированности от тех бед, что подстерегали за пределами шахты. Вильям замкнул все наше оборудование в единую цепь, заканчивающуюся гладкой и блестящей Полостью с ячейками внутри. Она покоилась на амортизаторах, под левой опорой моста.

Где-то в вышине, в просачивающемся из лаборатории свете, едва виднелся свод вулканического пузыря с натянутой под ним сетью для обломков.

Терпение Вильяма лопнуло в девятьсот, когда К.Л. объявил об очередном повороте в лямбда-фазе и новом температурном режиме внутри ячеек, не поддающемся интерпретации.

— Тот же режим, что и в прошлый раз? — уточнил Вильям, нервно барабаня пальцами по кожуху К.Л.

— Все параметры совпадают, объем потребляемой энергии тот же самый, ответил К.Л.

Ро отметила, что дестабилизирующие насосы начинают хаотически колебаться, когда втягивают воздух из ячеек.

— А что в таких случаях происходило раньше?

— Я никогда не переводил насосы на такую высокую мощность. Ничего подобного до сих пор не случалось. К.Л., что станет с ячейками, если мы прекратим подачу стабилизирующей энергии?

— Я не берусь судить, — ответил К.Л. с ледяным спокойствием, окончательно взбесив Вильяма.

— Вы ведь говорили прежде, что это может отражать какие-то изменения, нарастающие в ячейках, — напомнил я. — Что вы имели в виду?

— У меня нет пока никакого объяснения, — сказал Вильям, — а К.Л. не отрицает, но и не подтверждает такой возможности.

— Но что ты сам под этим подразумевал? Как это могло случиться?

— Если мы привели ячейки в какое-то новое, еще не изученное состояние, то не исключено, что это обратный временной поток, направленный в прошлое, то есть в то время, в котором мы сейчас находимся.

— Слишком заумно для меня, — сказала Ро.

— Это не просто заумно. Это вообще чертовщина какая-то, но в противном случае мне придется признать поражение.

— А ты сопоставлял время между трансформациями?

— Да! — нетерпеливо сказал Вильям.

— О'кей. Тогда попробуй варьировать интервалы для получения нуля.

Вильям удивленно посмотрел на свою жену и скорчил обезьянью гримасу.

— Что-что? — переспросил он.

— Перенастрой приборы. Отдали или приблизь момент наступления нуля. И больше ничего не меняй.

На губах Вильяма заиграла язвительно-сочувственная улыбка.

— Ро, да ты просто чокнутая! Мне до тебя далеко!

— Прошу тебя, попробуй.

Он выругался, но послушался и перевел все приборы на пять минут назад.

Обратное движение в лямбда-фазе закончилось и возобновилось через пять минут.

— Господи, — прошептал он, — я теперь вообще боюсь до них дотронуться!

— И правильно делаешь, что боишься, — улыбнулась Ро. — А как было во время предыдущего цикла?

— Все протекало безостановочно.

— Вот видишь! Ты на пороге успеха, если он вообще возможен в рамках квантум логики.

— Что скажешь, К.Л.? — обратился Вильям к мыслителю.

— Поворот во времени возможен, только когда не происходит передачи информации, — ответил тот. — Не исключено, что вот-вот успех эксперимента подтвердится.

— Но в чем состоит успех? — недоумевал Вильям. — Данные крайне двусмысленны. Мы не знаем, как вести эксперимент, чтобы вызывать это состояние в прошлом.

— У меня голова кругом идет из-за проклятых насосов, — посетовал я.

— То ли будет, когда они настроятся на ячейки, — сказал Вильям, довольно ухмыляясь. Он подстроил приборы, называя нам выбранные параметры. Мы понимающе кивали, просто чтобы подбодрить его. С этого момента управление экспериментом окончательно перешло к К.Л.

— Думаю, обратное движение прекратится через несколько минут, — сказал Вильям, встав возле полированной Полости. — Можете назвать это квантовой интуицией.

Через несколько минут К.Л. сообщил, что обратный цикл завершился. Вильям кивнул с загадочным видом:

— Мы с тобой не ученые, Мики. Мы настоящие волшебники. Кажется, Бог принял нашу сторону.

Часы продолжали бесшумно отсчитывать секунды. Вильям прошел по мосту и чуть подкорректировал приборы маленьким гаечным ключом.

— Ну, теперь перекреститесь, — сказал он.

— А что, уже начинается? — спросила Ро.

— Через двадцать секунд я настрою насосы так, чтобы они работали только на ячейки, а потом отключу магнитные поля…

— Удачи тебе, — сказала Ро.

Вильям отвернулся от моей сестры, потом повернулся снова, обнял ее и крепко прижал к себе. Лицо его светилось каким-то ребяческим задором.

Когда насосы заработали в новом режиме, я стиснул зубы. Сила колебаний утроилась, кости мои стали как флейты, издающие пронзительные квантовые трели.

— Это невыносимо! — простонала Ро, закрыв глаза. — Я сейчас в штаны наделаю.

— Сладкая музыка, — сказал Вильям, встряхивая головой, словно стараясь избавиться от докучливой мухи. — Сейчас начнется. — Он отсчитывал секунды поднятым кверху пальцем. — Отключаем… поля. — Крошечный зеленый огонек вспыхнул над главным лабораторным пультом — это К.Л. подавал нам сигнал.

— Неожиданный поворот фазы. Обратное движение в лямбде, — сообщил К.Л.

— Будь оно трижды неладно! — заорал Вильям, яростно топнув ногой.

И одновременно с его голосом сверху раздалось еще четыре притопа, словно какие-то неведомые великаны спрыгнули на резонирующий пол. Вильям замер с левой ногой, занесенной в воздух, пораженный эхом, многократно усиливающим его гневный жест. На лице его отразилась сложная гамма чувств. Отчаяние сменилось торжествующим ожиданием. Господи, что же будет дальше?

— Внимание! — раздался вдруг тонкий голос из дисковвода Ро. Следом застрекотал мой личный аппарат. Вильям на этот раз свой дисковвод не пристегнул.

— Аварийная ситуация, — в унисон заговорили наши дисковводы. — Включен запасной источник питания! — Лампочки в шахте едва мерцали, лаборатория огласилась воем сирены. — Генераторы станции повреждены взрывом!

Ро посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Очевидно, оборудование станции, включая тепловые радиаторы, выведено из строя, — в один голос спокойно вещали дисковводы. Информация поступала от автоматических часовых, расставленных вокруг станции. Каждый дисковвод на станции и все системы аварийной связи, соединяющие все штольни, ретранслировали сообщение. Затем в хор вклинился человеческий голос. Я не узнал его. Вероятно, это был техник-эксплуатационщик, обслуживающий системы, расположенные на поверхности. За автоматическими часовыми всегда присматривал хотя бы один человек.

— Вильям, ты в порядке? — спросил он. — Ты что, совсем один?

— С ним я и Мики. С нами все в порядке, — сказала Розалинда.

— Какой-то шаттл сбросил бомбы на наши траншеи. Они разнесли все ваши радиаторы. Источники питания тоже пострадали, а ваша лаборатория стала забирать энергии больше нормального, вот я и забеспокоился…

— Этого не должно было произойти, — сказал Вильям.

— Вильям говорит, потребление энергии не должно было вырасти.

— …и все-таки это случилось, — продолжал он, поворачиваясь к приборам.

— Поворот к нижней лямбда-фазе во всех ячейках, — объявил К.Л.

— …вот я и забеспокоился: уж не поранило ли кого? — закончил техник.

— Все живы и здоровы, — сказал я.

— Вы бы все-таки поднялись наверх. Мало ли какой кабель перебило взрывом, не ровен час…

— И вправду, давайте-ка выбираться отсюда, — сказал я, взглянув наверх.

Прямо над нами колыхалась сетка, провисшая от каменных обломков, напоминая подбрюшье огромной медузы.

— Обратное движение завершилось во всех ячейках, — сказал К.Л.

— Постойте… — начал Вильям.

Я в этот момент стоял на мосту, между Полостью и дестабилизирующими насосами. Рядом, в запутанной паутине проводов, неподвижно висели рефрижераторы. Ро остановилась в дверях лаборатории, а Вильям — возле Полости.

— Абсолютный нуль получен, — объявил К.Л.

Ро взглянула на меня, а я начал что-то ей говорить, но слова застряли у меня в горле. И тут же лампочки вокруг стали гаснуть.

— Немедленная эвакуация! — донеслись до меня словно откуда-то издалека голоса обоих дисковводов.

Я повернулся и сделал шаг, оказавшись между двумя насосами. Именно это спасло мне жизнь или по крайней мере позволило находиться здесь в своем нынешнем состоянии.

Кожухи насосов озарились зеленым сиянием и испарились у меня на глазах, обнажив свисающие, словно спагетти, пучки проводов и яйцевидные свертки. Это слепящее ядовито-зеленое сияние было лишь отблеском чего-то непонятного, вязкого, волнами исходившего от стенок Полости. Вначале я подумал, что мне что-то свалилось на голову, так что из глаз искры посыпались, но никакой боли я не чувствовал. Скорее, появилось ощущение, что меня взяли за голову и за ноги и хотят вытянуть. Я не видел ни Вильяма, ни Ро, потому что стоял лицом к входу в Ледяную Впадину. Я не слышал их. Попытавшись обернуться, я почувствовал, как частицы моего естества словно отделяются друг от друга, а затем смыкаются снова. Я инстинктивно замер на месте, ожидая, пока эти превращения закончатся.

Я заставил себя ухватиться за перила моста и обнаружил, что с руки отслаиваются темные полосы. Осыпаясь на мост, они сворачивались, словно засохшие листья. Моргая, я чувствовал, что веки мои разделяются и соединяются вновь при каждом движении. Страх, укоренившийся в человеке гораздо глубже, чем разум, побудил меня стать совершенно неподвижным, так что лишь пульсация крови в сосудах и прерывистые удары сердца угрожали моей целостности.

В конце концов я не выдержал и стал медленно поворачиваться. Зловещую тишину нарушали лишь скрежет моих подошв по стальной палубе да змеиное шипение, издаваемое моим телом, распадающимся на части и вновь сливающимся воедино.

Пожалуйста, не примите мой рассказ за некую объективную истину. Что бы ни произошло тогда со мной, это настолько сильно повлияло на мои органы чувств, а может быть, и на разум, что я раз и навсегда лишился своей объективности.

Полость треснула, словно яйцо. Я увидел Ро, застывшую между Полостью и лабораторией, вполоборота ко мне, так, словно она внезапно превратилась в каменное изваяние. Какой-то необычный свет исходил от нее, совершенно непригодный для глаз. Не знаю, свет ли изменился к тому времени или мои глаза. Вдобавок тело ее испускало что-то вроде радиации. В данном случае это слово не совсем точно, оно способно ввести вас в заблуждение, но более подходящего я не смог подобрать. Оно словно сообщало о своем присутствии. Ничего подобного мне прежде не приходилось видеть. Оно сбрасывало один слой за другим, становясь все тоньше и тоньше. И все это у меня на глазах. Думаю, информация, заключенная в ее теле, улетучивалась через какой-то новый вид пространства, прежде никогда не существовавший. Пространство кристаллической структуры, сверхпроводник информации. Постепенно теряя свою сущность, Ро становилась все более эфемерной, нереальной. Она просто-напросто растворялась, словно кусочек сахара в горячем чае.

Я хотел выкрикнуть ее имя, но не смог издать ни единого звука. Я будто барахтался в желатине, обжигающем тело при каждом движении, но при этом не растворялся в воздухе, как это происходило с Ро. По крайней мере на эту опасность у меня появился некий иммунитет.

Вильям стоял за Ро, и по мере того как тело ее растворялось, его фигура вырисовывалась все яснее. Поскольку неожиданный эффект застиг его чуть дальше от Полости, он подвергся менее сильному воздействию. Однако и он постепенно терял свое естество, в нем стихала та музыка, что сообщает о расположении и квантовом состоянии частиц, соединяющих их с другими частицами, которая удерживает их в устойчивой форме, в одном состоянии, сохраняя во времени. Наверное, он стал двигаться, пытаясь попасть внутрь лаборатории. Но добился лишь того, что сущность его начала улетучиваться еще быстрее. Тогда он остановился и попробовал дотянуться до Ро. На лице его застыло выражение решимости. Он напоминал ребенка, пытавшего бороться с тигром.

Он все-таки успел погладить ее рукой.

И в этот момент я заметил, как из моей сестры вылетело что-то еще.

Заранее прошу простить, что взялся описывать все это. Я не собираюсь порождать беспочвенных надежд или придавать достоверность разным мистическим интерпретациям нашего бытия, поскольку, как я уже объяснял, все увиденное могло быть просто галлюцинацией, не имеющей ничего общего с объективной реальностью.

И все-таки я увидел вначале два, а затем и три воплощения моей сестры, одновременно стоящих на мосту. Третье из них, подобное облачку с расплывчатыми очертаниями, непостижимым образом двинулось ко мне, и прикоснулось своим отростком.

«Как ты, Мики? — раздалось у меня в голове. — Ты только не двигайся. Прошу тебя, не двигайся. Ты, кажется…»

Внезапно я увидел Ро ее собственными глазами. Тот опыт, что за всю жизнь накопился в ее сознании, улетучиваясь, прошел через мой разум. И я физически почувствовал, как она растворяется в сверхпроводящей среде.

Облачко прошло через меня, влекомое какой-то таинственной силой, а потом, воспарив над Впадиной, выпало сверху дождем. «Неужели со мной будет то же самое?» — пронеслось у меня в голове. Другие образы Ро и Вильяма постепенно превратились в размытые пятна, да и сама лаборатория стала вскоре бледным пятном, ощетинившимся хоботками флюидов.

Как ни странно, сама Полость, содержавшая медные образцы, — я полагаю, именно они, их новое состояние абсолютного нуля, объявленное К.Л., и вызвало катастрофу — осталась более твердой и устойчивой, чем окружающие предметы, несмотря на трещины, усеявшие ее поверхность.

По моей собственной гипотезе, никем до сих пор не подтвержденной, я пострадал от разложения вещества в меньшей степени, потому что оказался в тот момент между двумя дестабилизирующими насосами. В то время как все остальное на глазах утрачивало свою реальность и становилось все менее материальным.

Вслед за этим мост осел и распрямился под моей тяжестью, словно я стоял на резиновой ленте. Проделав несколько замысловатых гимнастических упражнений, я уцепился за перила обеими руками. Неведомая сила увлекала меня вниз, навстречу металлическому хранилищу для голов. Я беспомощно перебирал ногами, стараясь найти хоть какую-то точку опоры.

В конце концов я уперся ступнями в крышу хранилища. Резкая боль пронзила обе ноги, отдаваясь в бедрах. Задрав голову, я отчаянно выискивал, за что бы ухватиться, и тут заметил, как лаборатория свободно вращается в центре Впадины, медленно испаряясь. Ро и Вильяма к тому времени и след простыл.

Холод, сковавший меня поначалу, отступил. Рефрижераторы бесшумно соскользнули вниз и, пробив стенки камеры, брызнули струями холодной голубой жидкости, заполнившей дно Впадины, окатив меня с головы до ног. Все, что я опишу вам дальше, по моему собственному разумению, всего лишь бред больного человека.

Каким образом инстинкт способен предостеречь от опасности, с которой никогда прежде не сталкивался ни один из людей? И все-таки, облитый этой неизвестной жидкостью, я почувствовал ужас и отвращение. Страх оказался настолько силен, что я снес перила моста, словно они были сделаны из тонкого алюминия. Я знал, что это не жидкий газ из рефрижераторов. И что смерть от обморожения — это не самое страшное.

Подтянувшись на руках, я вытащил ноги из трясины и, закинув одну из них на опору, оказался на метр выше. И все-таки я не вылез до конца из этого колышущегося озерца, оно продолжало просачиваться внутрь меня.

Я почувствовал, как меня наполняют чужие чувства и воспоминания. Воспоминания покойников. Воспоминания, вытекшие из четырехсот десяти голов в трансформированное кристаллическое временное пространство. Информация хлынула в густое озеро, состоящее из чего-то ранее никем не виданного, в то, что нельзя даже назвать веществом. Во что-то вроде эссенции или холодного варева.

Часть этих воспоминаний до сих пор остается со мной. В большинстве случаев я не знаю, кому они раньше принадлежали. Но вижу лица, слышу голоса, вспоминаю эпизоды, происшедшие на Земле в те времена, когда меня и на свете не было. Я никогда не упоминал об этом ни в официальных беседах, ни в частных по одной-единственной причине: чужая память наполнила меня, словно чашу, она изменила меня, вытеснив часть моих собственных воспоминаний, и я не хочу, чтобы это подтвердилось.

Одно из воспоминаний, самое потрясающее, думаю, все-таки нужно записать, хотя и без официальных процедур. Должно быть, этот кусок памяти перешел ко мне от самого Кимона Тьери. В нем есть что-то неуловимое, роднящее его со зрительными образами, которые я демонстрировал Фионе Таск-Фелдер. Уверен, что в этом страшном пруду в меня проникли его предсмертные мысли. Я ненавижу это воспоминание. И ненавижу Тьери.

Подозревать какого-либо человека в двуличии, злобности и жадности — это одно; знать это наверняка, на все сто процентов, — совсем другое. С такими открытиями лучше никому не сталкиваться.

Последние мысли Кимона Тьери были не об ожидавшем его славном путешествии и не о долгожданном превращении в существо высшего порядка. Нет, он страшился возмездия. В те последние моменты, что предшествовали вечному забвению, он сознавал, что породил ложь и навязал ее сотням тысяч других людей, ограничив их свободу и индивидуальность, а потому боялся попасть в ад, в полном соответствии с учением, привитым ему в воскресной школе…

Он стал жертвой лжи другого уровня, созданной его предшественниками, чтобы наказывать врагов и оправдывать собственное жалкое существование. Череда его мыслей резко обрывается, полагаю, в момент смерти Тьери — в момент, когда пришел конец всем застывшим воспоминаниям и всем физическим трансформациям. Я этого момента почти не помню.

Я карабкался по опорам, стараясь подняться как можно выше над этим страшным озерцом. И чем больше удалялся от Полости, тем прочнее становились прутья. И все-таки даже самые прочные из них постепенно теряли форму и сгибались. Цепляясь за них, словно обезумевшее от ужаса насекомое, я, сам не знаю, как, умудрился преодолеть двадцатиметровую высоту и добраться до двери. Это произошло минуты через три после бомбежки, если время вообще было тогда властно над Ледяной Впадиной.

Спасатели наткнулись на меня, когда я переползал через белую линию Вильяма. Они хотели было спуститься в шахту, чтобы спасти остальных, но я убедил не делать этого. Видя мое состояние, они не стали упорствовать.

Я лишился верхнего слоя тела, толщиной с полсантиметра, и всех волос. Именно такой вид бывает у человека, облитого сверхохлажденным газом.

Два месяца я беспробудно спал в подвешенном состоянии, в специальной палате госпиталя Инь Сити. Меня погрузили в специальный органический состав. Кожные, мускульные и костные клетки приживлялись на моем теле под руководством микрохирургических приборов. Через два месяца, после пробуждения, мне показалось, что я все еще в Ледяной Впадине, что я барахтаюсь в озерце и постепенно просачиваюсь через сферическую Полость, словно вода через податливую губку, медленно погружаясь в Вечное Спокойствие. Я не ощутил ни малейшего страха, потому что все мои чувства давно атрофировались.

Томас пришел в палату, когда я уже соображал, кто я такой и где нахожусь. Он сел возле кровати и улыбнулся, напоминая покойника стеклянными глазами и бледной кожей.

— Я проиграл, Мики.

— Мы проиграли, — прохрипел я еле слышно.

Ощущение было такое, словно тело мое поместили между ледяными кубиками. Низко нависший черный потолок, казалось, засасывал в себя мое естество, чтобы выплюнуть затем в бескрайний космос.

— Ты единственный, кто выжил, — сказал Томас. — Вильяма и Ро спасти не удалось.

Хотя я и сам догадывался об этом, но подтверждение этой догадки стало для меня страшным ударом.

— Тебя полностью восстановят, Мики. Ты еще меня переживешь. А знаешь, я ведь ушел из директоров. — Он встретился со мной взглядом и скривил рот в иронической усмешке.

— Искусство политика заключается в том, чтобы избегать катастроф, находить выход из трудных ситуаций, действовать на благо всех, в том числе и твоих врагов, даже если они не понимают, в чем их благо. Разве не так, Мики?

— Да, — прохрипел я.

— То, что я просил тебя сделать…

— Я это сделал.

— Дело получило широкую огласку, Мики. Мы здорово им врезали, они пока еще даже не поняли, во что им это обойдется… Точнее, они сами себе врезали.

— Кто сбросил бомбы?

Он покачал толовой.

— Какая теперь разница? Все равно никого не допрашивали, не было никаких арестов и приговоров. Никто ничего толком не видел. К тому времени, когда мы снарядили группу захвата, он, должно быть, уже успел ускакать на сотню-другую световых лет.

— Никаких арестов… А как же Президент? Ей это тоже сойдет с рук?

— Мы ведь с тобой не знаем наверняка, что приказ отдала Фиона. А потом мы и так ее сильно огорошили. Она больше не Президент.

— Она ушла в отставку?

— Нет. Она просто вышла из шлюзовой камеры без скафандра через четыре дня после налета. Этот грех я беру на себя.

— Нет, это наша общая вина.

— Как скажешь…

Таковы были его последние слова. Я снова остался лежать в одиночестве, постоянно терзаемый одними и теми же мыслями: «Вильям и Ро так и не спаслись. Только я помню про то озерцо».

Умерли они или просто растворились, окунувшись в то таинственное озеро? Или унеслись в бескрайний космос? Я не знаю. Так же, как не знаю, стали ли головы теперь в меньшей степени мертвыми, чем прежде.

Существует такое понятие, как подотчетность.

Через какое-то время меня допросили — настолько, насколько позволяло мое состояние, но арестов опять не последовало. Хотя никто особенно не сомневался, что приказ о бомбардировке отдал кто-то из землян, а то и сама Фиона Таск-Фелдер, ни одному из ее подручных так и не предъявили официального обвинения. Общинам хотелось одного: поскорее забыть об этом кошмаре и вернуться к нормальной жизни.

Томас же оказался абсолютно прав. История эта быстро облетела всю Триаду и стала легендой. Теперь каждый знал про Тьери, пожелавшего, чтобы ему отрезали и заморозили голову, отступившего от веры, которую он сам же и основал. А также про его последователей, отчаянно сопротивлявшихся возвращению своего учителя в какой бы то ни было форме.

…Никакое судебное разбирательство, никакие суровые приговоры не нанесли бы логологистам такой тяжелый урон. Правда — не столь действенный обвинитель, как легенда. Ни один даже самый искусный политик, сколько бы лжи ни нагородил, не выстоит против легенды.

…Двадцать лет назад Таск-Фелдеры перестали быть логологистской общиной. Большинство ее членов проголосовало за то, чтобы открыть доступ в общину новым поселенцам любого вероисповедания. Их связи с Землей прервались.

Я же, выздоровевший и чуть постаревший, долго бился над тем, чтобы навести порядок в лунной политике. Кроме того, я женился, дав Сандовальской общине собственных детей. Полагаю, что долг перед семьей и Луной я выполнил. И не совершил ни одного поступка, которого мог бы стыдиться. На моих глазах лунная политика и конституция приняли теперь привычные для всех формы. Пусть они не идеальны, но приемлемы для большинства и неизменно демонстрируют свою эффективность в моменты кризисов. И все-таки до публикации этих воспоминаний я никогда ни с кем не делился пережитым в то ужасное время.

Возможно, ни в какое Вечное Спокойствие я и не окунался, возможно, все это ложь, безотчетно изобретенная мной, когда я, корчась от боли и страха, жаждал только одного — справедливой мести.

Мне очень не хватает Ро и Вильяма. И когда я записываю эти слова, то тоскую по ним еще сильнее. Порой скорбь захлестывает меня так сильно, что я откладываю дисковвод и долго сижу в оцепенении. Печаль не умирает никогда. Время чуть притупляет боль.

Никому так и не удалось повторить достижение Вильяма. И я все более склоняюсь к мысли, что дело не в бомбах. Эксперимент в конечном счете был обречен на неудачу. Лишь цепь каких-то невероятных совпадений, а также могучий талант Вильяма, изощренный ум К.Л. и неожиданный сбой в оборудовании привели нас к успеху, если происшедшее можно считать таковым.

При первой же возможности я отправился к заблокированному входу в Ледяную Впадину. Я миновал станционных часовых и единственного человека охранника; им была молоденькая девушка, родившаяся после описываемых событий. Я, как директор Сандовальской общины и человек, пострадавший при катастрофе, имел на это право.

Пространство за белой линией было усеяно старым, заброшенным оборудованием, напоминавшим о десятке бесплодных расследований. Я пришел туда, чтобы помолиться. Отбросив рационализм, я тешил себя надеждой, что слова мои проникнут в трансформированное вещество и сольются с информацией, заключенной в нем.

Я убеждал себя, что грех, оставшийся на мне — гибель Фионы Таск-Фелдер, — ничто по сравнению с грехами Тьери… Но мне не становилось от этого легче.

Вряд ли кто поймет меня, но я хочу, чтобы после смерти мой прах захоронили в Ледяной Впадине, там, где навсегда остались моя сестра и Вильям. Бог простит меня и примет к себе, так же как принял Тьери, Роберта, Эмилию и остальные головы. Всех нас ожидает Вечное Спокойствие.

Реклама на сайте