«Замкнутая цепь»

Константин Якименко ЗАМКНУТАЯ ЦЕПЬ

Примечание: все воинские звания зоувскунской армии заменены русскими аналогами, чтобы не загромождать текст словами, непонятными непосвященному читателю.

Сегодня я наконец принял решение.

Нет, на самом деле я принял его еще тогда, почти месяц назад. После того, как Икнор, мой адъютант, невзирая ни на что, вытащил меня из самой середины кровавого побоища — как потом оказалось, оттуда выбралась живыми всего четверть побывавших там людей. Я не просил его об этом, а подчиненные мне генералы даже не знали, что я забрался вовнутрь адской мясорубки — сами они ни за что на такое не отважились бы. По уставу я должен был наказать Икнора за невыполнение приказа, согласно которому ему полагалось находиться совсем в другом месте. Я уже почти сделал это — но тут вдруг до меня дошло, что же он совершил, абсолютно о том не подозревая.

Икнор избавил меня от нового звена, которое в очередной раз удлинило бы мою цепь.

Вот тогда я окончательно решил, что теперешняя жизнь должна стать последним звеном в цепи. Почти сразу я определил и то, кто же заменит меня и начнет новую цепь на смену моей. Но только сегодня я отбросил все сомнения на этот счет. Завтра состоится сражение, от которого, как думают некоторые, зависит исход войны. Многие могут не пережить этот день, поэтому больше нет смысла откладывать.

Мне наконец удалось спровадить из своего «кабинета» генерала Хайрта. Он долго и настойчиво выпрашивал у меня десяток дополнительных пушек для укрепления какой-то позиции на подчиненном ему фланге. Я спокойно, но не менее упорно объяснял и доказывал, почему не могу это сделать. Объяснения не возымели действия, так что пришлось напомнить ему о субординации и выставить за дверь. Хайрт всегда раздражал меня… может быть, тем, что он, несмотря ни на что, до сих пор искренне верил в нашу победу? Трудно сказать — во всяком случае, сегодня он раздражал меня еще больше обычного.

Икнор прибыл через полминуты. В этом парне, как казалось мне, не было ничего особенного — ни во внешности, ни в манере поведения, ни в стиле мышления. Заурядный офицер из средней семьи, прибывший на войну с избытком энтузиазма, но по мере нашего отступления все больше и больше его утрачивавший. Просто ему повезло оказаться в нужное время в нужном месте, не более того… Что ж, тем лучше. Почему-то мне не хотелось, чтобы моим последователем оказался выдающийся человек.

— Адъютант Камбран ждет ваших приказаний, главнокомандующий Эйгрен, — стандартно приветствовал меня Икнор, преданно глядя в глаза.

— Давай без титулов, Икнор. У меня ведь есть имя, ты еще его не забыл?

— Нет, главнокома…

— Просто Энгер, — перебил я. — Давай на время забудем, что я командующий, а ты мой адъютант, хорошо?

— Как вам будет угодно… Энгер.

— Вот и договорились. Икнор, что ты думаешь о генерале Хайрте?

— Ничего не думаю. Я никогда не имел с ним дел.

— Может быть, ты его даже не видел?

— Именно так. Не видел.

— Не удивительно, он совсем недавно получил звание и выдвинулся. Зато наглости этому паршивцу не занимать! Знал бы ты, как достал меня сегодня этот Хайрт, да и не только он…

Тут я умолк. Как-то иначе я представлял себе все это. Не так… Начинать такое дело с жалоб на генерала-выскочку…

«А не все ли равно, с чего начинать?»

Икнор промолчал — видимо, не знал, как реагировать на мои откровения. Я избавил его от ощущения неловкости:

— Ну, вот что, Икнор. Я тебя не просто так сюда вызвал. Хочу тебе кое-что показать.

«Показать? Можно и так это назвать, конечно…»

— Я буду рад посмотреть.

— Подожди минутку.

Я прошел в соседнюю комнату. Ключ лежал на своем месте в шкафу, где обычно — в последнее время я не старался прятать эту вещь, да и не от кого было ее прятать. В этот раз он выглядел как камень цвета морской волны, идеально вписывающийся в ладонь, с коротким выступом-кнопкой на конце. Взяв это с виду нехитрое устройство в руку, я ощутил привычную исходящую от него вибрацию. Сегодня я делаю это в последний раз… как странно для меня звучат эти слова — «в последний раз»!

— Опусти руки вниз и не двигайся, — сказал я Икнору, вернувшись в свой командный пункт.

Адъютант послушно замер на месте. Я тоже остановился. Вот он, тот самый момент, до которого я еще могу изменить свое решение — после же это будет невозможно. Действительно ли я хочу сделать то, что собрался сделать? Да, хочу! Действительно ли это нужно сделать именно сейчас? Да, сейчас! Что ж — вперед, старый солдат!

Я подошел к Икнору как можно ближе, разве что не прижимаясь к нему телом. Если он и удивился, то ему удалось это скрыть. Потом я сильно сжал в руке ключ и большим пальцем придавил кнопку.

«Все — пути назад нет!»

На миг комната превратилась в застывший негативный отпечаток самой себя, исчезнувший почти тот час же. В следующий момент на смену ему возник другой негатив, даже отдаленно не напоминавший предыдущий. Когда изображение приобрело нормальную расцветку, я смог рассмотреть Машину.

Сегодня она была не такой, какой я привык ее видеть в последнее время. Она приняла вид круглой металлической колонны, расположившейся в центре круглого же зала. Вверху и внизу к колонне подходили кабели разной толщины и цвета, некоторые из них тянулись от пола до потолка, переплетаясь, как лианы в тропических джунглях. Кое-где правильность цилиндрической поверхности нарушалась выпирающими из нее блоками прямоугольной или более сложной формы, выкрашенными в красный и зеленый цвета. Справа к Машине примыкал пульт; это было громоздкое и некрасивое сооружение, достававшее мне чуть выше пояса, с огромным количеством кнопок, снабженных странными надписями на смутно знакомом языке. Я почти сразу сумел выделить из них те, что не просто занимали место на панели, а на самом деле использовались для управления Машиной.

«Да уж, пожалуй, раньше она выглядела получше… Наверное, Икнор воспринимает ее именно так… да, скорее всего.»

Мой адъютант, замерев на месте, водил удивленным взглядом по всему помещению — на него, несомненно, Машина произвела впечатление. Я ждал.

— Что… это? — он наконец решился нарушить тишину священного места.

— Это — Машина, — я постарался вложить в слова все уважение к стоящей перед нами конструкции, чтобы Икнор смог прочувствовать, что это действительно Машина с большой буквы. Хотя, кажется, он уже прочувствовал это и без моей помощи.

— Я никогда не видел ничего подобного! — его восторг был совершенно искренним.

— Конечно, ты не видел. Эта Машина единственна в своем роде.

— И что же она делает?

«Давай же! Ради этого ты сюда и пришел, разве не так?»

— Я объясню тебе, что она делает. Но сначала попрошу тебя сделать кое-что.

Я поднес ключ к пульту. Не нужно было даже соприкосновения — Машина словно ощутила присутствие вблизи родного элемента. Пульт ожил — бутафорские индикаторы замигали разноцветными огнями. Я нашел кнопку, что открывала дверь, и легко нажал. Машина загудела; казалось, если приглядеться, то можно увидеть, как по кабелям текут потоки энергии. Затем колонна вздрогнула и распахнулась — ее часть с противоположной от пульта стороны отъехала вбок, открывая проход вовнутрь.

Я подошел к проходу. Внутри Машина выглядела пустой, стены равномерно светились ярко-голубым. Пол представлял собой множество вложенных один в другой кругов, по которым свет вновь и вновь перетекал от краев к центру. Потолка не было — только уходящая далеко вверх синева.

— Входи, — негромко сказал я Икнору.

Тот не двинулся с места.

— Ну же! Смелее!

— Нет… не надо… — он трусливо отводил глаза в сторону.

«Это естественно. Даже в таком диком виде эта конструкция опережает их на век. Самый обычный страх перед неизвестностью.»

— Подними глаза и посмотри на меня! — тоном приказа произнес я.

Икнор был вынужден подчиниться. В его глазах явственно читалось: «Чем я перед вами провинился?»

— Тебе ничего не угрожает. Совсем ничего. Войди вовнутрь.

— Но… зачем?

— Адъютант Камбран, я приказываю вам войти в Машину! — мне пришлось повысить голос.

Он был солдатом и, как настоящий солдат, не мог не подчиниться командиру. Я вернулся к пульту и закрыл дверь.

«Вот и все. Вот ты и сделал это. Вот ты и перешел черту, за которой „всегда“ превращается в „никогда“.»

Мне осталось только нажать еще одну кнопку, а потом Машина все сделала сама. Даже сама распахнула дверь, когда все было закончено.

Икнор вышел из Машины, неуверенно озираясь по сторонам — примерно так, как смотрят люди, выбравшиеся на свет из очень темного помещения.

— Ну что? Было очень страшно?

— Да нет… Скорее, странно… Я будто плыл по этому синему потоку, легко так плыл, сначала быстро, потом медленнее, пока не остановился… Ком… Энгер, теперь вы объясните, что это было?

«Ну, объясняй! Теперь-то какая разница, ты ведь уже все сделал!»

В моем голосе невольно появился оттенок торжественности:

— Икнор, я только что подарил тебе бессмертие!

Он буквально впился в меня глазами:

— Бессмертие?! Но такого не может быть!

— Может, Икнор. Но это не совсем обычное бессмертие. Ты проживешь свою жизнь до конца, состаришься и умрешь, как все. Но потом, где-то в другом месте, родится ребенок, и однажды этот ребенок вспомнит все, что было с тобой в предыдущей жизни. Потому что он — это будешь ты. Понимаешь?

— Да… кажется.

— Ты поймешь… со временем.

Икнор стоял, переводя взгляд с меня на Машину и обратно. Я вдруг обнаружил, что непонятно зачем слежу за миганием красного огонька на пульте. Мне не хотелось сейчас смотреть в глаза Икнору.

— Почему я? — вдруг спросил он. — Что я такого сделал? Чем я это заслужил?

— Ты спас мне жизнь. Разве этого мало?

— Но… если вы сами такой, что вам эта жизнь? Сколько их уже у вас? Много?

— Очень много, — я вспомнил точную цифру, но решил, что не стоит пугать моего подчиненного.

— А, я, кажется, понял! — радостно воскликнул он. — Это что-то вроде тайного общества? Общество бессмертных, которое выбирает достойных и принимает в свои ряды? Но неужели я, самый обычный воин, оказался достоин такой чести — и только потому, что спас вашу жизнь?

— Для «самого обычного воина» ты задаешь слишком много вопросов, — я заставил себя улыбнуться.

«Все равно ему придется узнать правду! Разве ты не скажешь ему? Пусть лучше он сразу узнает это от тебя, чем потом его будет мучить совесть!»

— Но ты все понял неправильно. Машина доступна только для одного.

— Для одного? — переспросил он. — Но тогда получается…

— Правильно. Раньше бессмертным был я. Теперь будешь ты.

— Но я же для вас никто! Да, я спас вам жизнь, но на самом деле я — никто. Почему вы это делаете? Вы же главнокомандующий! Что моя жизнь в сравнении с вашей?

— Икнор, давай говорить как друзья, а не как командир и солдат. Разве ты не хочешь жить вечно?

— Хочу! Но еще я хочу понять…

— Похвально, что ты хочешь понять. Солдатам это обычно не свойственно. Пожалуй, я не зря тебя выбрал.

— Вам лучше знать. Но все-таки — почему вы отказываетесь от бессмертия?

В этот момент я вдруг осознал, что хочу ему все рассказать. И с самого начала хотел, хотя думал постоянно о совершенно противоположном — как уйти от разговора на эту тему. Ведь больше никогда и никому я не смогу этого рассказать… Да и не только этого.

«Какие странные слова — „больше никогда“!..»

— Икнор, твои родители ведь не были военными? — вдруг спросил я.

— Нет. Мой отец был священником.

— Я так и предполагал.

Воцарилось молчание. Потом я прервал его, заставив себя заговорить:

— Икнор, ты молод, ты еще ничего не видел в жизни, все для тебя еще впереди. Жизнь слишком коротка, ее никогда не хватает, чтобы познать все ее прелести. Но теперь, благодаря Машине, ты забудешь это слово — «никогда». Если ты не успеешь что-то сделать в одной жизни, ты сможешь повторить это в следующей, в третьей, в четвертой… пока однажды не доведешь до конца. Понимаешь?

— Конечно.

— И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь, что сделал уже все. Все, что только можешь себе представить. Кем, например, ты хотел бы стать? Искателем приключений, бесшабашным пиратом-разбойником, может быть, первооткрывателем новых земель? С этого я в свое время начинал. И однажды я встретил ее… Икнор, я не верил, что бывает настоящая, беззаветная любовь, когда больше просто ничего не нужно — но это была именно такая. Нам было хорошо вместе, и я думал, что нашел то, что искал. Но приближалась старость, и я знал, что для нее это конец, а для меня — нет. Иногда мне хотелось пойти к Машине и отказаться от бессмертия в пользу… нет, не ее, она бы ни за что не приняла такой подарок, кого-нибудь другого — не важно, это мог быть просто первый встречный. Но в следующую минуту я обвинял себя в глупости и отказывался от такого намерения, а еще через час проклинал собственное малодушие. Я стал часто раздражаться без всякого повода, между нами вспыхивали ссоры, потом я злился на себя самого и становилось еще хуже. К тому времени я добился кое-какой власти, а где власть — там обязательно есть враги, и однажды в мое отсутствие они убили ее. Я ненавидел за это всех и вся, я жестоко мстил, но враги оказались хитрее меня, я попался в подстроенную ими ловушку и погиб. Я продолжил свою месть в следующей жизни, я довел ее до жуткого и кровавого конца, но это было уже совсем не то, чего мне хотелось — ведь они так по-настоящему и не поняли, что им отомстил тот же самый человек…

Я ненадолго умолк. Эти воспоминания казались страшно далекими, почти чужими, но сейчас они пробудили в моей душе чувства, которые я считал безвозвратно умершими.

«А может быть, можно повторить? Несмотря ни на что, начать сначала? Может?..»

«Нет. Что сделано, то сделано.»

— Потом я превратился в грозного завоевателя. Поначалу войны были всего лишь продолжением моей мести, но со временем они увлекли меня, я втянулся и уже почти не вспоминал об утраченной любви. За одну жизнь я не многого достиг, но я был настойчив, с каждым разом собирал все больше сил, подчинял себе все новые территории, пока наконец не покорил всю планету. В той жизни я успел почувствовать себя всемогущим, а также увидеть, чем иногда оборачивается такое всемогущество — но потом я умер и потерял все. Я мог бы использовать опыт предыдущей жизни, чтобы вернуть себе власть, но это было бы уже не так интересно. Тогда я понял, что сделал на родной планете все, что мог.

— На «родной планете» — в смысле, на Укентре?

— Она была похожа на Укентру. Многие на нее похожи. Ты еще увидишь… когда-нибудь. Я знал, что с помощью Машины могу приблизительно определить место своего будущего рождения, и решил использовать эту возможность в полной мере. Я рождался на других планетах, поражаясь их чудесам, природным и рукотворным диковинам. Мне приходилось иногда быть нечеловеком, созданием неземной красоты — или чудовищем, которое ты мог бы увидеть разве что в кошмарных снах. Невозможно передать словами, что я чувствовал, будучи иной формой жизни — это надо испытать самому. Много жизней ушло на то, чтобы просто восторгаться великолепием разных планет или ужасаться от их отвратительности. Вдоволь насмотревшись и удовлетворив свое любопытство, я начал свою деятельность в галактике. Я был коварным завоевателем и благожелательным миротворцем. Я объединил под своим началом множество планет — одни сами с радостью покорялись мне, другие приходилось подчинять силой. Потом мы вырвались в другую галактику и встретили множество существ, которых человек даже не смог бы себе представить. Эта эпопея продолжалась не одну и не десять жизней. На моем пути оказывались другие союзы планет; иногда они были сильнее моего и я проигрывал войну — а потом возрождался на планете своих противников и становился победителем. По сравнению с войнами, которые я вел там, здешняя напоминает возню в муравейнике. Горели планеты, взрывались и гасли звезды, пространство рвалось на части, жертвы иногда исчислялись не миллионами и не миллиардами. Но однажды история подошла к своему логическому концу — под моей властью оказались все.

Икнор, кажется, попытался представить себе, что в данном случае означает «все». Но куда ему представить такое сейчас…

— Тогда я понял, что быть всемогущим правителем гораздо скучнее, чем неустрашимым покорителем галактик. Я умер в очередной раз, и вселенский союз распался через несколько лет после моей смерти, а мне было все равно. Я нашел другой путь. Мне надоело менять мир, и я занялся изменением себя самого. Я обратился к древним учениям, и с удивлением открывал в них много неизвестного и интересного для себя. Одной жизни было мало, чтобы усвоить мудрые истины, но, возрождаясь, я возвращался к ним снова и снова. С удивлением я обнаруживал, что могу делать исключительно посредством новых свойств моего организма вещи, для которых раньше мне были нужны невероятно сложные машины. Если бы я захотел, я мог бы с помощью этих способностей вновь покорить мир в течение одной жизни, но это мне было больше не нужно. Теперь я хотел найти ответ на вопрос — а что же там, за пределами некогда покоренной мной Вселенной?

— И вы нашли? — спросил Икнор, потому что я снова замолчал.

— По пути к нему я нашел ответы на многие другие вопросы. Я победил смерть, мне больше не нужно было умирать и рождаться вновь, и я перестал зависеть от Машины. Я мог в мгновение ока перенести себя в любой другой уголок Вселенной. Я мог стать гигантской звездой — или ничтожной молекулой. Не было больше ничего, что оказалось бы недоступно мне. Кроме одного — я не мог вырваться за границы Вселенной. Я искал барьер, ограждающий ее снаружи — но его не было. Я рвался вперед — и в конце концов возвращался назад. Я использовал все свои возможности, все доступные мне силы, я вытягивал энергию из окружающего пространства, целые галактики умирали и уходили в небытие для того, чтобы я смог найти ответ — но ответа не было. Я становился Вселенной, а Вселенная становилась мной — и этим ограничивалось бытие. Наконец я отчаялся в своих поисках; такого отчаяния я не испытывал никогда, потому что до сих пор не было ничего, что оказалось бы не доступно мне. Пускай в течение очень долгого времени — но я достигал любой поставленной цели. Но вот впервые я не мог ничего сделать, я был всемогущ — и оказался бессилен. И однажды…

Тут я остановился. А нужно ли Икнору это, подумал я? Ведь для него все только-только начинается! Зачем ему сейчас знать то, что будет в конце? Не проще ли ему наслаждаться жизнью, не думая о будущем?

— Что было однажды?

«Нет, рассказывай до конца, ты ведь решил, когда начал, что он должен это знать, зачем же останавливаешься на полдороги?»

— Я подумал: если Машина по-прежнему способна меня воспроизвести, даже после того как я сравнялся со Вселенной — значит, она БОЛЬШЕ меня. Выходит, ответ нужно искать в ней, а не где-то на окраинах Вселенной. И тогда я обратился к Машине; я понял, как именно нужно это сделать, и я спросил. Я не был уверен в правильности своей догадки, в том, что я получу ответ, впервые за долгое время я был в чем-то не уверен — но она ответила. Свет померк перед глазами, я был всем — и в один миг стал ничем. Потом я услышал голос, и он показался мне знакомым:

«Ты искал меня?»

«Да, я искал тебя, кто бы ты ни был! Ты на той стороне барьера?»

«Да.»

«Тогда я пройду к тебе.»

«Ты не сможешь.»

«Раз я могу говорить с тобой — значит, смогу и пройти.»

«Нет. Не сможешь.»

Я попытался собрать силы и рвануться вперед. Но пути вперед не было, как и назад тоже. Я не видел никакого барьера, я беспомощно барахтался во мраке.

«Видишь? У тебя ничего не получится,» — злорадствовал голос.

«Тогда помоги мне!»

«Я не стану этого делать. Твое место по эту сторону.»

«Тогда я убью тебя! Я соберу все силы, какие смогу, и убью!»

«Этого ты тоже не сможешь.»

«Ты так уверен?»

«Смотри сам!»

И тут мои глаза открылись, и я увидел барьер. Он был прозрачен, и казалось, что ничего не стоит его преодолеть. Но я смотрел дальше — на того, кто стоял по ту сторону барьера.

— И кто это был? — спросил Икнор.

— Это был я.

Икнор глядел на меня, и в этот миг я подумал, что он прекрасно все понимает, что он, может быть, с самого начала все понимал, и поэтому теперь смотрит так жалостливо… пускай лучше прибережет эту жалость для самого себя, ему еще так много всего предстоит!

— И что было потом?

— Потом я потянулся за силами, какие только были мне доступны — а доступно мне было все, что только есть в пределах нашей Вселенной — и рванулся вперед, к барьеру. Но силы мне не понадобились, потому что я и так прошел сквозь него. Прошел, даже не почувствовав тончайшую ткань, разделяющую две стороны. После этого я оглянулся назад — и увидел себя, точно так же стоящего по ту сторону, где раньше был я. И еще я увидел, что эта сторона ничем от нее не отличается.

«Тогда я убью себя!» — сказал я.

«Мне жаль тебя разочаровывать, но ты и этого не сможешь. Разве ты забыл про Машину?»

«Про Машину? Что ж… нет, я не стану говорить, что я уничтожу Машину. Я знаю, что ее невозможно отключить или повредить. Но я уничтожу себя — в Машине.»

«Но если ты уже понял все остальное — то неужели ты не понял и этого? А впрочем, я не стану тебя отговаривать. Ты можешь попытаться. Время покажет, кто был прав.»

— …Вы попытались? — спросил Икнор, глядя мне в глаза, и возвращая меня к действительности. Я даже не заметил, что пауза настолько затянулась.

В его взгляде больше не было той странной жалости — зато гораздо больше там было интереса, неподдельного любопытства, с каким крестьяне выслушивают байки о неведомых дальних краях от проезжающего через их село путника. А может, мне тогда просто показалось? Что он, в сущности, мог понять? Он, конечно же, воспринял мою историю как миф, красивую сказку, но ему не пришло бы сейчас в голову поставить себя на место ее героя. Что ж, так даже лучше. Зачем ему разочаровываться с самого начала?

— Да, я попытался, — и тут я сменил тему: — Икнор, я должен тебе еще много чего показать, тебе нужно научиться управлять Машиной. Хотя в этом месте время течет иначе, нам все равно не стоит тратить его понапрасну.

Мы подошли к пульту, и я начал объяснять адъютанту назначение кнопок, стараясь не привязываться к их нынешнему виду, чтобы он смог узнать эти кнопки, как бы они не изменились в следующий раз. Впрочем, это не составит труда для Икнора, Машина всегда будет представать перед ним такой, какой он сам захочет ее представить.

— Энгер, мы ведь проиграем эту войну? Вы с самого начала это знали?

Мне было странно слышать от своего адъютанта подобный вопрос, но я все же ответил:

— Проигрыш в этой войне еще не означает полное поражение. Со временем Зоувскуния вновь поднимется и покажет всему миру, на что способна. У вас появятся новые талантливые полководцы. Может быть, и ты станешь одним из них?

Икнор улыбнулся, но в этой улыбке я не прочитал желания быть талантливым полководцем.

— Вам ведь тоже однажды кто-то подарил Машину? — неожиданно спросил он.

— Я уже почти не помню, как это было. Эта история стала для меня сродни легенде, достоверность которой некому подтвердить. Наверное, мой предшественник не рассказывал мне всего того, что рассказал тебе я. А может, я просто забыл, — я почувствовал, что разговор сворачивает на скользкую тему и быстро спросил: — Так ты понял, что делает эта кнопка? Учти, когда она тебе понадобится, спрашивать будет уже не у кого!

* * *

На второй день мне стало намного лучше. Я даже несколько раз вставал с постели, хотя ходить было пока еще трудновато. Врач сказал, что организм у меня крепкий, и такая рана, конечно же, не может представлять для меня серьезной опасности. У меня не было причин ему не верить.

История посещения Машины и обретения бессмертия виделась мне где-то в далеком тумане, так что сначала я даже думал, что это был очень странный сон, какие мне иногда снятся. Я думал так до тех пор, пока моих сил не оказалось достаточно, чтобы порыться в походной сумке и найти предмет, который, судя по внешнему виду, мог быть только одной вещью — ключом.

Сражение мы проиграли полностью, и теперь уже даже самые большие оптимисты вряд ли верили, что ход войны еще можно переломить. Конечно, Зоувскуния настолько привыкла к победам, что перенести поражение будет тяжело, но надо уметь приспосабливаться ко всему.

Во время боя я как мог старался держаться поближе к главнокомандующему Эйгрену. Так было до тех пор, пока он не решил послать меня с приказом на правый фланг. Вряд ли этот приказ мог сильно повлиять на исход битвы, но так или иначе я не рискнул нарушить воинскую дисциплину. Тем более, что я знал — если даже это не случится сегодня, он все равно найдет место и время, когда никто уже не сможет ему помешать… Придя в себя после контузии, я первым делом поинтересовался самочувствием командующего. Ответ оказался таким, какой я больше всего ожидал и меньше всего хотел услышать.

В палате было нестерпимо жарко и душно; она была переполнена ранеными самой разной степени тяжести и званий, но выбирать не приходилось — перед лицом смерти все равны. Я надеялся, что через два дня смогу покинуть это неприятное место, а еще через недельку — вернуться в строй. Воин, кем бы он кроме того ни был, обязан воевать. Пусть он даже знает, что война безнадежна — это уже проблемы политиков, и они не должны отвлекать его от главной задачи.

Кто-то шумно распахнул дверь и проследовал прямо к моей койке. Он оказался генералом, и мне почудилось что-то смутно знакомое в его лице, но я не мог вспомнить, кто он и где я его видел.

— Как самочувствие, полковник Камбран? — спросил он громогласно, присев рядом со мной.

— Спасибо, хорошо, скоро будет совсем отлично, генерал… простите, не помню ваше имя.

— Генерал Хайрт. Ха, откуда вам помнить, наши пути в этой войне раньше не пересекались.

— Может быть… Мне показалось, что я вас уже когда-то видел.

— Наверное, вы видели кого-то похожего на меня, — генерал рассмеялся во весь голос.

— Наверное. А почему вы назвали меня полковником?

— Потому что таков был последний приказ главнокомандующего Эйгрена, ха! К тому же, вы будете теперь служить под моим началом. Я вас поздравляю, черт побери! — он дружелюбно оскалился.

— Спасибо. Постараюсь оправдать доверие командующего.

— Вот еще что, Камбран. Эйгрен просил меня кое-что вам передать.

Хайрт вытащил из-за пазухи сверток и протянул мне.

— Сразу посмотрите? Или, может быть, мне уйти?

Я подумал, что это может оказаться нечто, связанное с Машиной. Тем не менее сказал:

— Нет, генерал, оставайтесь.

Мы оба рассмеялись, когда до нас дошло, что я, полковник, сейчас указываю генералу, что ему делать. Потом я развернул сверток.

Это оказалась цепь.

Замкнутая цепочка из какого-то легкого металла, слишком большая, чтобы надеть ее на руку как браслет, и слишком маленькая, чтобы повесить на шею. Абсолютно бесполезная вещь… почему Эйгрен прислал ее мне?

— Вы знаете, что это может означать? — генерал, должно быть, заметил удивление на моем лице.

— Понятия не имею, — я покрутил цепочку в руках и отложил в сторону. — Он передавал мне что-нибудь на словах?

— Только пожелал вам удачи. «Пускай он окажется более удачливым, чем я.» Вот как он сказал.

— Что ж, я ему благодарен. За все.

Мы помолчали из вежливости перед покойником.

— Завтра все войско снимается с лагеря, так что постарайтесь к тому времени твердо стоять на ногах. Здесь и без вас хватает тяжело раненых… Эх, как жаль, что мы проиграли сражение! А ведь могли, могли же! Если бы он дал мне пушки… Эх-х…

— Десять пушек не изменили бы исход сражения, — сказал я, сам толком не понимая, почему упомянул именно десять, а не пять или дюжину.

— Это он вам так говорил, да? И почему он меня никогда не слушал! Ха, надо было ему умереть, чтобы назвать меня достойным продолжателем дела наших предков… — за этим последовал загадочный рык. — Так что постараемся, чтобы наше продолжение вышло достойным самих Индаймера и Хейвена!

— Что ж, — сказал я, — у нас есть для этого целая вечность.

Теперь удивление отразилось на лице генерала:

— Странный вы какой-то, полковник Камбран.

— Не более странный, чем покойный главнокомандующий, — я усмехнулся.

— Это верно, более странного человека трудно найти, ха! Ну, поправляйтесь! И добро пожаловать ко мне в часть.

Генерал ушел, и я остался наедине со своими мыслями. Что же хотел сказать Энгер Эйгрен, подарив мне на прощание эту цепочку? Замкнутую цепь, не имеющую ни начала, ни конца?

Но стоит ли мучительно напрягать ум, пытаясь разгадать загадки бытия, человеку, имеющему в запасе гораздо больше, чем несколько десятков лет? Жизнь прекрасна, какой бы она ни была, пусть даже я лежу раненый на койке в госпитале, а армия, в которой я служу, безнадежно проигрывает и отступает. Передо мной открываются неограниченные перспективы, и мне не надо торопиться, беспокоясь о том, что я могу куда-то не успеть. А значит, я могу наслаждаться каждым мгновением каждой подаренной мне жизни.

Потому что впереди у меня — вечность!