«Часы жизни»

Игорь Ревва Часы жизни

Игорь Ревва Часы жизни

По мнению эксперта, смерть старика наступила между часом и двумя часами пополуночи. Никаких следов возле тела обнаружено не было, и насильственная смерть, таким образом, полностью исключалась. Врач охарактеризовал причину смерти как скоропостижную, от остановки сердца. Это было и неудивительно, если принять во внимание солидный возраст старика девяносто восемь лет. Детектив Сван подумал, что было бы неплохо дожить до такого почтенного возраста и ему самому. Или хотя бы до половины этого срока. И умереть так же мирно, от остановки сердца, а не от пулевого ранения.

Больше думать Свану было не о чем. Полиция здесь была совершенно не нужна, а детектив — тем более. Просто правнучка старика, гостившая у него на выходных, подняла панику и вызвала полицию, лишив тем самым спокойного отдыха детектива Свана и еще четверых полицейских.

Правнучка старика — молодая девушка, которую (насколько запомнил Сван) звали Марией, — и в самом деле была очень напугана. Поначалу. До того момента, когда ей объяснили, что смерть от остановки сердца в таком преклонном возрасте вещь, конечно же, неприятная, но отнюдь не криминальная. Это ее немного привело в чувство. В том смысле, что она перестала испуганно дрожать и принялась горько плакать.

Детектив Сван все же попытался выяснить у Марии, почему она решила, что старик умер не своей смертью, и получил в ответ маловразумительный рассказ о том, что ее прадедушка, несмотря на свои годы, всегда отличался незаурядным здоровьем. И в тот вечер Мария не заметила никаких ухудшений его самочувствия. Это был очень бодрый и жизнерадостный старичок, который всегда бывал рад гостям, но сам наотрез отказывался покинуть свой старый дом и погостить у кого-нибудь из своей многочисленной родни.

В эту злополучную ночь Мария долго не могла уснуть. Среди ночи она услышала в коридоре торопливые шаги старика и его учащенное дыхание. Старик куда-то спешил и бормотал вполголоса: «Скорее!.. Скорее!..» Потом раздался звук глухого удара, и все стихло.

Мария выглянула из своей комнаты и, увидев приоткрытую дверь гостиной и лежавшее на полу тело, завизжала и принялась звонить в полицию.

Старик умер от остановки сердца. Более мирной смерти невозможно было себе представить. Никаких ужасов, никакой крови и криков. Врач сказал, что старик, наверное, даже ничего не почувствовал.

Он не дошел до гостиной двух шагов. Ему оставалось так мало до цели всего два шага. И тогда…

— Что «тогда»? — подумал Сван. — Тогда он, наверное, умер бы уже в гостиной… И все… Конец был бы один. Хотя, если учесть толстый ковер на полу, шуму при падении было бы гораздо меньше…

Сван поморщился. Идиотские мысли лезут в голову.

— Как вы думаете, — спросил он Марию, — может быть, вам стоит осмотреть гостиную? Все ли вещи на месте? Может быть, он спешил туда потому, что услышал какие-то подозрительные звуки?

— Н-н-не знаю… — всхлипнула девушка.

— Давайте проверим, — предложил Сван. — Так просто, для очистки совести…

В гостиной все было на месте. Да там и не было ничего ценного. Единственное, что привлекло внимание Свана, это старинные часы, висевшие на стене. Они были заключены в массивный деревянный корпус и снабжены стеклянными окошечками, сквозь которые отчетливо просматривались все их потроха. Часы стояли. Стрелки показывали двадцать пять минут второго.

— Это очень старые часы, — заявила Мария, заметив интерес Свана. — Он их очень любил. А теперь… С его смертью и они остановились… Как сердце…

Мария приоткрыла дверцу часов.

Это были те часы, где надо время от времени подтягивать гирьку. Что Мария и сделала. Она слегка потянула цепочку вниз, так, что гирька приподнялась на пару дюймов, и качнула маятник.

Раздался легкий шелест, затем слабый скрип и…

Клац — тук, клац — тук… Часы пошли.

Сван молчал. Он хотел сказать, что неплохо бы выставить точное время, но потом решил, что это не имеет значения.

А ведь верно, внезапно подумал Сван. Часы остановились примерно тогда, когда умер старик. И Сван понял, что, запустив часы, Мария подсознательно захотела вернуть таким образом к жизни своего прадеда, которого она, очевидно, очень любила. Она словно бы запускала его сердце, остановившееся навсегда.

«Привет от Фрейда…» — подумал Сван, рассердившись на самого себя за эти мысли, и вздохнул. Больше делать ему здесь было нечего.

— Вот, возьмите. — Он протянул Марии свою визитную карточку. — Если что-то случится — звоните в любое время…

Детектив Сван не знал, что это время наступит очень скоро.

Мария умерла в тот же день, пережив своего прадедушку на девять часов. Утром она перебралась в гостиницу (ей было тяжело оставаться в этом доме после смерти старика) и заказала себе в номер легкий завтрак. Когда же на стук официантки никто не открыл дверь, были вызваны вначале портье с запасным ключом, а затем и полиция. Полицейские нашли в сумочке Марии визитную карточку Свана, так что и он был приглашен (точнее сказать доставлен) на место происшествия.

Мария умерла от того же, что и ее прадед. У нее просто остановилось сердце.

Второй раз Сван появился в том самом доме через две недели. Там снова произошло несчастье. На этот раз с неким мистером Кронсоном — внуком того старика и дядей Марии. С ним произошло то же самое, что и с его родными, остановка сердца. Кронсон умер прямо в кресле, сидя перед телевизором. Его жена (как и Мария двумя неделями раньше) вызвала полицию, и на место происшествия (слова «место преступления» здесь совершенно не подходили) опять выехал детектив Сван.

В доме все было по-прежнему. Новый хозяин, унаследовавший этот дом, еще ничего не успел здесь изменить. И теперь уже никогда не изменит.

Детектива Свана сопровождал сержант, который был здесь с ним и в прошлый раз.

— Проклятое место, — сердито бурчал он, слоняясь по гостиной. — Ни в одном порядочном доме такого не происходит…

Что он подразумевал под «порядочным домом», Сван не понял и переспрашивать не стал. Но он был частично согласен с сержантом — в доме происходило что-то странное.

— Стоило бы продать эту развалюху, — продолжал ворчать сержант, не останавливаемый Сваном. — Или хотя бы мебель. На свете еще не перевелись чудаки, вопящие от радости при виде подобной рухляди. Вот я, например, знаю одного типа, который вполне способен заплатить за этот шкаф. И от часов он бы тоже не отказался. А другой чудик с большой охотой стал бы владельцем вот такого кресла…

Сван слушал его, что называется, вполслуха. Ему меньше всего было интересно, в какой восторг придет от кресла приятель сержанта. Но потом он подумал: а что, если все эти вещи и в самом деле представляют собой какую-нибудь ценность? Если это так, то появляется хоть какая-то зацепка в этом деле…

Погоди, прервал сам себя Сван. Какая, к черту, зацепка? И в каком деле? Ведь дела-то никакого нет! Как нет и преступления. Они все умерли своей смертью…

— Так вы говорите, — спросил все же Сван у сержанта, — что эти вещи можно считать антикварными?

— Нет, сэр. Я этого вовсе не говорил, — ответил сержант. — Я просто имел в виду, что их можно продать и выручить от этого хоть немного денег. На месте хозяина я именно так бы и сделал. Правда, придется немного побегать, чтобы найти покупателя. Потому что не каждый согласится держать в своем доме, например, вот такое старье. — Сержант кивнул на часы. — Мне лично они не нравятся. Шуму больно много от них. Вот послушайте.

Сержант приоткрыл дверцу часов и качнул маятник. Раздались знакомые звуки. Клац — тук, клац — тук, клац — тук…

Сван, услышав этот звук, почему-то насторожился. Какая-то мысль промелькнула в его мозгу, но он не успел ее полностью осмыслить.

— Слышите? — Сержант обернулся к Свану. — При таком грохоте и не заснуть! Как в кузнице!..

Сван кивнул. Он не очень хорошо расслышал то, что сказал сержант, потому что пытался как-то уловить ту мысль, что крутилась у него в голове. Эта мысль была каким-то образом связана с этими часами. С часами… Сержант не подтянул гирьку, и часы начали останавливаться. Паузы между лязгающими ударами становились все дольше, а само это «клац — тук» звучало все более натужно. Наконец часы вздохнули и стихли. Маятник бессильно покачался в тишине и замер.

И тут взгляд сержанта приобрел недоуменное выражение. Потом он стал испуганным и растерянным. Сержант открыл было рот, собираясь что-то сказать, но рухнул на ковер как подкошенный. Сван бросился к нему, но было уже поздно — сержант был мертв.

Сван использовал все свое влияние на эксперта, чтобы заставить того произвести вскрытие и тщательнейшее обследование тела. И… Смерть в результате остановки сердца. Все.

Сами часы также были внимательно изучены, но никаких следов яда на них обнаружено не было. Это были самые обычные часы. Если, конечно, не принимать во внимание одну их особенность — любой человек, прикасавшийся к ним, рано или поздно умирал.

Сван сидел в своем кабинете, положив подбородок на сжатые кулаки, и в голове его не было никаких мыслей. Он просто делал вид, что чем-то очень занят, какой-то важной работой. Но если бы его в этот момент спросили, о чем же он все-таки думает, Сван вряд ли смог бы дать вразумительный ответ.

Несколько минут назад он закончил осмотр часов. Несмотря на тщательную работу экспертов, он сам оглядел часы со всех сторон, и в глаза ему бросилась одна деталь, которую его ребята не то чтобы упустили из виду, но скорее всего просто не сочли важной. Впрочем, это было и неудивительно. Любой другой человек, окажись он на их месте, мог бы точно так же не заметить этого. Но не Сван.

На внутренней стороне маятника часов была нанесена гравировка, изображающая сердце, и под ним находилась надпись:

«Мы идем вместе».

Ни сам рисунок, ни эта надпись не имели смысла. Если не вдумываться в то, что произошло с людьми, имевшими несчастье прикоснуться к маятнику этих часов. Но эти догадки были достоянием одного лишь Свана. Он ни за что на свете не рискнул бы ими поделиться. Из боязни показаться сумасшедшим.

Нет, ну, в самом деле, что за ерунда? Как может человек, качнувший маятник часов, жить только лишь до тех пор, пока они не остановятся?! Такое просто невозможно!

И тем не менее…

Поскольку часы не являлись вещественным доказательством или орудием убийства (как в глубине души был уверен детектив Сван), их передали новому владельцу дома, вступившему в права наследника через несколько дней.

Сван отвозил ему часы с тяжелым сердцем. У него было очень неспокойно на душе. Он чувствовал, что с этим хозяином произойдет то же самое, что и с его предшественниками.

Но предчувствия, как говорил шеф, к делу не пришьешь. Сван старался не думать о, казалось бы, неизбежном и постепенно почти уверил себя в том, что все это — простое совпадение и не более того.

Прошло две недели. Потом еще две. Все было спокойно, часы больше не напоминали о себе, и Сван постепенно выбросил эти бредовые домыслы из головы.

А через несколько месяцев детективу Свану позвонил его старый приятель — Генри Уорвик.

Генри Уорвик происходил из какой-то древней английской фамилии и иногда (изрядно нагрузившись спиртным) начинал очень охотно рассказывать о своих героических предках. Свану порой казалось, что Генри говорит правду (Уорвик действительно обладал внешностью, которую вполне можно было назвать аристократической). Но это бывало только до тех пор, пока Генри не начинал рассказывать о гражданской войне, где, по его словам, генерал Грант служил то ли посыльным, то ли адъютантом у одного из великих его предков.

Сван и Уорвик познакомились в полицейском участке, когда сам Сван еще только начинал свою карьеру, а Уорвик готовился завершить ее почетным уходом на пенсию. Несмотря на разницу в возрасте, они очень скоро нашли общий язык и все то время, что им пришлось проработать в паре, оставались близкими друзьями.

Генри позвонил Свану с единственной целью — пригласить его на новоселье. Он всегда мечтал о собственном доме викторианской эпохи, но денег у него для этого было недостаточно. Теперь же ему подвернулся случай, когда, продав свой небольшой домик и опустошив свой счет в банке, Генри мог позволить себе приобрести такой дом, о котором он мечтал всю жизнь. И все это только потому, что хозяева дома просили за него чуть ли не четверть его действительной стоимости.

Упускать такой шанс Генри Уорвик не собирался. В результате они с женой стали владельцами двухэтажного особняка, а на оставшиеся деньги решили устроить небольшую вечеринку для своих старых друзей и отметить свое приобретение. Свой новый дом.

Тот самый дом…

Вечеринка проходила довольно приятно. Гостей собралось человек шесть, и такое количество позволяло сохранять и поддерживать непринужденную беседу, не переходящую в тягостные паузы или бестолковый гвалт. Генри Уорвик, изрядно пополневший после ухода на пенсию, сидел в своем кресле и, попыхивая сигарой, удовлетворенно взирал на гостей. Старый проигрыватель истекал не менее старым джазом, так любимым хозяином. Сван сидел на диване и делал вид, что с интересом участвует в разговоре с женой Генри Кристиной.

На самом деле мысли Свана были в этот момент очень далеко. Хотя это и может прозвучать несколько странно, если знать, что он думал в этот момент о соседней комнате. Вернее, о том, что он там заметил. О предмете, видеть который сегодня ему хотелось меньше всего на свете; и, увидев который, он даже немного испугался.

Часы…

Старинные часы…

Сван заметил эти часы, когда Генри, переполненный гордостью и радостью, водил гостей по дому, показывая, какую прелесть может позволить себе приобрести полицейский после ухода на пенсию. Сван переступил порог знакомой комнаты со смешанным чувством страха и любопытства — увидит ли он здесь часы?!

Часы были на своем месте, и у Свана вырвался вздох облегчения, когда он заметил безвольно повисший маятник. Часы еще никто не заводил. И тут же, как бы в ответ на его мысли, кто-то из гостей спросил…

— Генри! А почему твои часики стоят? Керосин кончился?

— Они на дождевой воде, — ответил Генри под общее хихиканье. — А сегодня, как назло, на небе ни облачка.

— А пивом заправлять не пробовал?

— Ну уж нет! Для пива у меня есть куда более полезное применение! — Генри похлопал себя ладонью по животу.

Сван был безумно рад, что к часам никто так и не притронулся. Пока, во всяком случае.

Но оставалась опасность (и она была более чем реальной), что в один прекрасный (несчастный) день сам Генри или его жена решат, что раз уж в доме есть часы, то они должны показывать точное время несколько чаще, чем два раза в сутки.

И тогда чья-то рука откроет деревянную дверцу, сквозь которую заманчиво смотрит на мир маятник; и коснется его; и слегка качнет его в сторону; и часы оживут, став жизнью этого человека.

Навсегда.

До самой смерти.

Кто-то (кажется, Гримски) настоял на том, чтобы Генри Уорвик надел свою форму, в которой он красовался в день ухода на пенсию. После долгих препирательств его удалось заставить сделать это. Правда, китель застегнулся с большим трудом и очень ненадолго — Генри не выдержал этой пытки больше пяти минут.

Сван сразу вспомнил, как они однажды вдвоем работали над каким-то очередным делом и Генри (не очень любивший форму) заявил, что день его ухода на пенсию станет последним днем жизни этого мундира. Но, видимо, воспоминания о прошлом мешали ему так поступить. Что ни говори, а работе в полиции Генри отдал все свои лучшие годы (можно даже просто сказать — все свои годы).

Теперь китель Генри висел на спинке кресла, отдыхая от тела своего пополневшего хозяина. Тут же висела и кобура с револьвером, который не раз спасал жизнь Генри.

Сван вытащил из кобуры грозное оружие калибра 0,38 и с изумлением обнаружил, что оно не только заряжено, но даже и не поставлено на предохранитель. Словно Генри сохранил свою старую привычку, за которую ему неоднократно попадало от шефа, — носить револьвер так, чтобы он всегда был готов открыть огонь.

Сван покрутил в руках оружие и оглянулся, высматривая Генри. В голове его промелькнула мысль, показавшаяся ему забавной, — гаркнуть противных голосом… «Мистер Уорвик! Вы от меня собираетесь отстреливаться?!» (Так обычно говорил шеф, заметив снятую с предохранителя пушку Генри. За этим обычно следовал здоровенный фитиль провинившемуся Уорвику, который, надо сказать, не имел на него абсолютно никакого воздействия.)

Сван пробежался взглядом по комнате и не нашел в ней ни Генри, ни Теодора Гримски — своего нового напарника.

— А они вышли в кабинет, — пояснила Свану Кристина, заметив его растерянный взгляд. — Генри поспорил с Тео, что часы работают почти бесшумно. Он убежден, что раньше вещи делали гораздо аккуратнее. Не думаю, чтобы такое старье…

Сван ее уже не слушал.

Часы…

Генри…

Тео…

Сван опрометью выскочил из комнаты.

Сван застал Генри в тот самый момент, когда он уже протянул руку к маятнику. Еще немного и…

— Стой!!! — заорал Сван.

Генри вздрогнул от этого окрика.

— Что это с тобой?! — удивился Теодор. — Перебрал малость, что ли?

— Не трогай часы, — пробормотал Сван, тяжело дыша от волнения.

— Почему это?! — изумился Генри. — Что это тебе взбрело в голову… Он замер на полуслове, заметив в руке Свана свой револьвер.

— Успокойся, Рей, — сказал Теодор. — Не нервничай, убери пушку и постарайся объяснить…

— Вы мне не поверите, — ответил Сван. — Вы сочтете, что я сошел с ума.

— А это не так? — с улыбкой спросил Генри. Но вопрос он задал несколько торопливее, чем это было необходимо. Да и сама улыбка получилась у него какая-то вымученная и с примесью зарождающегося беспокойства.

— Не знаю, — честно ответил Сван. — Может быть, это и так, но я не собираюсь проверять — так ли это на самом деле.

— А что все-таки случилось? — попытался выяснить Теодор.

— Дело в том, что эти часы приносят несчастье…

И Сван им все рассказал…

— …Глупости, — уверенно ответил Генри. — Сюжет для дешевого фильма.

Гримски молчал.

— Нет, Генри. Я не думаю, что это глупости, — возразил Сван.

— Давай проверим? — неожиданно предложил Генри. — Поспорим на дюжину пива, что ты не прав. А? Давай?

Сван посмотрел ему в глаза и понял, что Генри Уорвик не верит ему ни на грош. Он понял, что ТЕПЕРЬ-ТО уж точно Генри попытается завести проклятые часы, едва только Сван переступит порог комнаты.

— Нет, — жестко ответил Сван и поднял револьвер, который он все еще сжимал в своей руке.

— Ты что? — перепугался Теодор. — Перестань! Слышишь?

Сван тщательно прицелился, поймав в прицел циферблат часов.

— Отойдите к окну, — приказал он твердым голосом.

Уорвик и Гримски даже и не пытались ему возразить, хотя отлично понимали, что он собирается сейчас сделать. Видимо, они все-таки решили, что Сван сошел с ума, и не хотели, чтобы вместо часов он использовал в качестве мишени кого-нибудь из них двоих.

Сван смотрел на желтоватый циферблат и думал, что теперь-то уже никто в отделе не поверит тому, что он не псих. Он думал о том, что его карьере полицейского пришел конец. Но наплевать на это. Будь что будет…

Сван спустил курок. Пуля вонзилась в самый центр циферблата, вырвав и разбросав в стороны стрелки.

Вторая пуля оборвала какой-то крючок внутри, на котором держался маятник, и тот глухо стукнулся о деревянное дно футляра, немного повернулся, и в свете электрической лампочки блеснула надпись: «Мы идем вместе».

Сван продолжал давить на спуск, и ему казалось, что от часов при каждом выстреле летят во все стороны какие-то окровавленные ошметки плоти…

Оглавление