«Вторая колыбель»

Ласьков Игорь Вторая колыбель

От автора

Мы все, и те, кто считает себя удачливым, и те, кто не очень; примерно одинаково проживаем отмерянный нам срок. Все, даже живущие в больших городах, время от времени вырываемся из суеты городской жизни на природу. Наслаждаемся ее красотами, нежимся в лучах солнца, слушаем пение птиц, журчание ручейка, шелест прибоя, гудение насекомых, наблюдаем за суетой братьев наших меньших. Мы воспринимаем всю эту благодать как данность. И мало кому приходит в голову, как хрупко все это, как ненадежно; как легко это все может быть разрушено! В каждой звездно-планетарной системе есть своя "зона Златовласки" — зона, в которой сложились благоприятные условия для возникновения и эволюции жизни. В Солнечной системе она ограничена орбитой Венеры изнутри и Марса извне. Нам несказанно повезло, что Земля находится как раз посредине ее. Но помимо расстояния до звезды на самой планете тоже должны сложиться благоприятные условия для жизни. Возможно, на Венере и Марсе они когда-то были таковыми, но потом что-то пошло не так, и они стали непригодными для жизни. Во всяком случае, для ее высших форм. Только на нашей крошечной песчинке мироздания, нашей Земле, сложились идеальные условия не только для зарождения жизни, но и для ее развития до таких сложных форм, как мы сами. Но будет ли так всегда, и сможем ли мы вечно жить на нашей голубой планете? Конечно же, нет! Нас подстерегают разные опасности: от глобальных неблагоприятных изменений климата и экологического кризиса, до такого маловероятного (но все же вероятного в долгосрочной перспективе!) апокалипсиса, как падение крупного астероида или кометы. Каждый из нас в положеный срок вырастает из колыбели, и отправляется в неизведанный и загадочный мир. Человечеству тоже придется вырасти из своей первой колыбели — Земли, и переселиться на другие планеты, просто чтобы выжить. И самое перспективное для жизни место в Солнечной системе после Земли — Марс. Так попробуем же вообразить, какой будет жизнь на Марсе, в этой нашей новой колыбели!

В своем романе я попытался, основываясь на научных фактах, прогнозах ученых и современных тенденциях развития, смоделировать развитие ситуации в недалеком будущем — через сто лет. Какой будет жизнь землян и на родной планете, и в нашем втором доме? Смогут ли они уберечься от разрушительных природных катаклизмов на Земле и по-настоящему назвать Марс своим вторым домом? Я не претендую на точность своего сценария развития событий (как во всяком художественном произведении этого жанра в нем есть известная доля вымысла и преувеличения), но они вполне могут пойти так, или весьма похожим образом. Давайте же представим, как они могут случиться!

Игорь Ласьков.

"Земля — это колыбель разума,

но нельзя вечно жить в колыбели."

К. Э. Циолковский

I

Рэй смотрел в окно обзорной башни, глядя на унылый пейзаж, расстилающийся на плоском, как стол, плато. Небольшие смерчики крутились снаружи, подымая тучи красной пыли, закручивая их в гигантские веретена, иногда подолгу раскачиваясь на одном месте, а иногда перемещаясь на многие километры со скоростью автомобиля. "И это еще даже не начало сезона бурь!" — с тоской подумал он. Рэй ненавидел марсианский сезон пыльных бурь, как и любой из почти тридцати семи тысяч колонистов-землян, проживающих на красной планете в семнадцати поселениях. В разреженной марсианской атмосфере бури не представляли прямой большой опасности, как торнадо или ураганы на Земле. Но они длились иногда неделями, и могли как минимум сбить путников с дороги, а то и похоронить их под многометровым слоем мелкого песка и пыли. Поэтому все передвижения между поселениями происходили только в периоды между бурями. Если вы попали в марсианскую бурю, и до поселения было далеко, оставалось только уповать на то, что она кончится скоро. Потому что в бурю никто не отважится выйти вам на помощь, это было бы равносильно самоубийству. Семьдесят пять лет освоения и преобразования Марса людьми, конечно, дали кое-какие результаты. Но назвать планету благоприятной для обитания даже с большой натяжкой еще было преждевременно. Несмотря на всю кажущуюся мощь человеческой цивилизации, ее потуги в сравнении с силами природы и миллиардами лет эволюции выглядели микроскопическими. Марс все еще оставался достаточно опасным и негостеприимным уголком Солнечной системы.

В 2015 году по инициативе группы ученых и при лоббировании наиболее прогрессивных и дальновидных государственных мужей и жен стран "большой двадцатки" была основана международная программа освоения и колонизации Марса MIESEP (Mars International Exploration and SEttling Program). Поначалу в нее входили только сами страны страны "большой двадцатки", но в течение последующих десяти лет к ней присоединились еще сорок шесть стран с довольно мощными экономиками. Бюджет учрежденной "Комиссии по освоению Марса и околомарсианского пространства", как назывался исполнительный орган программы (или "Марсианская комиссия" в просторечии), был без преувеличения астрономическим. Это позволяло быстро вести разработку марсианских программ сразу по нескольким направлениям. Первостепенным условием для жизни на любой планете, конечно, является наличие воды. После обнаружения зондами NASA в начале двадцать первого столетия огромных залежей льда в полярных шапках и первого пилотируемого полета на Марс в 2033 году началась эра его активного освоения и заселения. Залежи воды в полярных шапках были довольно большими: от 3 до 3,6 млн. куб. км по разным оценкам ученых, сделанным на основе радарных сканирований и спектрального анализа поверхности разными зондами, начиная с Mars Reconnaissance Orbiter. Будучи растопленной (конечно, при гораздо большем атмосферном давлении), эта вода могла бы покрыть треть планеты; главным образом в северном полушарии, где рельеф гораздо более низменный, чем в южном. Исходя из соображений близости воды и месторождений полезных ископаемых, но также чтобы не быть затопленными, когда начнется глобальное таяние ледяных шапок из-за потепления климата, и были выбраны места для первых временных баз и поселений.

Первые поселения были готовы в 2035-м, после шести успешных пилотируемых полетов, в ходе которых была проделана гигантская работа по выбору мест для будущих поселений, доставке и накоплению необходимого количества материалов, оборудования, запасов топлива, воздуха, продовольствия, воды и всего прочего, без чего человеку было просто не выжить на враждебной планете. Дальше, каждые два года, во время противостояний Марса с Землей (точнее, каждые 26 месяцев, когда Земля находится между Марсом и Солнцем, и расстояние между планетами кратчайшее), с Земли посылались экспедиции, иногда до трех в год. Еще в 2033-м на околоземной орбите начался монтаж двух гигантских орбитальных станций, способных принимать одновременно по три больших орбитальных челнока с Земли (или шесть посадочных модулей-челноков в марсианском варианте); и по два огромных межпланетных челнока, курсировавших между Землей и Марсом. Одна из них, "Ноев Ковчег", была оставлена на орбите Земли на высоте 1200 км; а вторая, "Мэйфлауэр", в том же 2035-м, году противостояния с Марсом, отправилась к нему. Будучи оснащенной помимо обычных химических реактивных двигателей (для маневрирования) еще и плазменными маршевыми, способными сообщать кораблю в космосе скорость втрое большую, станция за чуть более трех месяцев долетела до Марса. Кораблям с обычными химическими двигателями на это требовалось шесть-семь месяцев. Через неделю после прибытия на орбиту Марса она уже приняла первые два межпланетных челнока с восемьюдесятью первыми поселенцами и грузами, припасами и материалами для закладки первых двух временных баз. Cпускаемыми модулями-челноками, прилетевшими верхом на станции, люди и грузы были спущены на Марс; и к июню 2035-го две первых временных базы землян на северо-восточной оконечности земли Темпе, недалеко от кратера Барабашова, уже были полностью готовы. В том же году еще две партии людей и грузов были доставлены межпланетными челноками, и к концу года еще четыре поселения были готовы. В следующем, 2036-м, несмотря на то, что Марс и Земля уже были не в противостоянии, на красную планету было отправлено еще четыре межпланетных челнока, битком набитые грузами, необходимыми поселенцам до следующей экспедиции с Земли. К концу 2036-го на Марсе уже проживало 768 человек в шести поселениях. Посылать огромные корабли с людьми, техникой и материалами на Марс в период между противостояниями было экономически нецелесообразно, поэтому следующие пять экспедиций были посланы только в 2038-м, году следующего противостояния. Впрочем, в этот раз тоже было сделано исключение и два челнока сверх запланированных были посланы в 2039 году, чтобы покрыть насущные нужды колонистов и создать запасы для следующей партии. То было критическое время, когда надо было срочно наращивать присутствие землян для достижения необратимости колонизации, и Земля пошла на эти неоптимальные графики доставки ценных ресурсов. Правда, во второй половине 21-го века технология изготовления мощных плазменных двигателей и их эксплуатация были отработаны настолько, что это, в сочетании с достаточно большим флотом межпланетных челноков (их было уже четыре), позволило отправлять людей и грузы на Марс и обратно каждый год. Орбитальные станции, благодаря своим исполинским размерам (двойной тор с внешним диаметром 350 м, грузоподъемностью в 15000 тонн, с двумя причальными доками для межпланетных челноков и шестью для посадочных марсианских модулей и земных орбитальных челноков), служили перевалочными базами для людей и грузов по пути с Земли на Марс и обратно. И все же, главная цель колонизации Марса — полная экономическая независимость колоний от поставок с Земли даже сейчас, в 2110 году, спустя 75 лет с начала колонизации, все еще не была достигнута.

Уже во второй экспедиции, в 2035-м году, с Земли были доставлены анаэробные цианобактерии-экстремофилы Synechocystis, поглощающие углекислый газ и выделяющие на свету кислород. Их геном был расшифрован еще в конце 20-го века, и впоследствии модифицирован так, что они стали способны переносить крайне низкие температуры, большие дозы солнечной радиации, и обходиться мизерным количеством воды и света. Вместе с людьми им и суждено было стать пионерами терраформирования Марса (превращения планеты в пригодную для обитания). Их внедрили в подпочвенные залежи льда, где время от времени он таял под действием солнечного cвета и внутреннего тепла планеты, просачивающегося наружу. Они удивительно быстро приспособились к суровейшим марсианским условиям, начав синтезировать кислород. Конечно, их производительность была относительно невелика в сравнении с земными растениями, но это был единственный доступный тогда способ, не требующий особых затрат, если не считать прямой доставки кислорода с Земли. За первые двадцать лет после этого количество кислорода в атмосфере планеты увеличилось до приемлемого для того, чтобы завезти сюда мхи и лишайники (а позже и карликовые растения) из земной тундры. Приживленные в местах летних прорывов грунтовых вод, они стали бурно размножаться, увеличивая выработку кислорода в атмосферу. В местах их особенно бурного размножения почва потеряла свой характерный красноватый цвет, начиная приобретать знакомый земной оттенок. Наконец, через пятьдесят c лишним лет после своего дебюта, показав чудеса адаптации к суровому климату Марса; бактерии, мхи с лишайниками и растения насытили его атмосферу кислородом настолько, что давление атмосферы в глубоких низинах соответствовало земному на высоте четырех километров. В глубоких низинах, как гигантский каньон долины Маринера, глубина которого достигала шести километров, уже можно было бы дышать атмосферным воздухом, если бы в атмосфере Марса изначально не было так много углекислого газа. Хоть его содержание и сократилось с 95 % в начале освоения до 63 % сейчас, это было еще очень далеко до приемлемого для дыхания уровня. Более толстая атмосфера стала задерживать больше отраженного от поверхности тепла, и климат на Марсе стал мягчать. Хотя зимой температура в приполярных зонах и опускалась ночью до -82o по Цельсию, но это были уже далеко не те -143 °C, как в самом начале колонизации. А летним днем на экваторе была и вовсе божья благодать: +33 °C днем. Правда, летней ночью там же температура падала до -9 °C, но… Марс есть Марс! Само понятие времен года на Марсе было достаточно размытым, сильно отличающимся от земного. Марсианский год длится 687 земных суток, а продолжительность суток равна 24 часам 37 минутам. Вытянутость орбиты Марса (орбитальный эксцентриситет, равный 0,094 против 0,017 у Земли) приводит к тому, что лето в северном полушарии приходится на самый удаленный от Cолнца участок орбиты (афелий, равный 249 млн. км). Самый близкий к Солнцу участок орбиты (перигелий, равный 206 млн. км) Марс проходит, будучи обращенным к светилу южным полушарием. По законам центробежного движения, если планета движется по эллиптической орбите, то в афелии она имеет наименьшую скорость, а в перигелии — наибольшую. Поэтому северное лето на Марсе долгое и прохладное, а южное — короткое и жаркое. Северная зима, соответственно, короткая и умеренная, а южная — долгая и жестокая. Вместе взятые, северные весна и лето длятся заметно больше половины марсианского года. К тому же нестабильность угла наклона оси Марса в долгосрочной перспективе тоже приводит к размытости сезонных изменений климата. У Земли есть достаточно большой естественный спутник, своим притяжением стабилизирующий положение оси планеты, за счет чего сезонность климата на Земле ярко выраженная и стабильная. У Марса же оба его спутника, Фобос и Деймос, слишком малы, чтобы стабилизировать ось планеты. Множество разных факторов, включая эти, учитывалось при выборе мест для первых поселений.

II

Энтузиазм первых поколений исследователей и поселенцев Марса сейчас заметно поостыл. Несмотря на успешную в целом колонизацию, ее темпы в последние лет двадцать ощутимо замедлились из-за уменьшения притока поселенцев. Сказывалось то, что хотя условия жизни на Земле и ухудшились значительно по сравнению с первой половиной 21-го века, но они все еще были куда комфортнее того, с чем колонисты сталкивались на Марсе. Сказывалось также и масштабное сокращение финансирования марсианских программ правительствами всех основных стран-спонсоров. В последние лет пятьдесят они испытывали все возрастающее бремя расходов на поддержание хотя бы относительного порядка в главных сферах жизни. И чем дальше, тем больше ситуация в этих странах грозила закончиться хаосом, как это уже случилось в большинстве стран третьего мира. Большие проблемы в мире начались всерьез с глобальным потеплением во второй половине 21-го века. Несмотря на многочисленные предупреждения ученых о том, что экосистема Земли достигла своего предела устойчивости, мир не очень верил, что это так. Привычки индустриально развитых стран жить на широкую ногу, производя и потребляя значительно больше разумного, попутно загаживая отходами и самих себя, и весь мир, сыграли свою роковую роль. Пока так жили только самые развитые страны Европы и Северной Америки, Земля как-то справлялась с нагрузками на ее экосистемы. Но когда в начале 21-го века эти привычки переняли Китай и Индия со своим на то время более чем двухмиллиардным населением, вот тут и случилось… начало конца, как его окрестили острословы позднее. К середине века экологический кризис стал потрясать планету всерьез. А к 80-м годам во всех без исключения странах мира стал наблюдаться регресс, в той или иной степени. Во многих странах третьего мира он зашел так далеко, что они фактически перестали существовать как государства, распавшись на кланово-племенные объединения со сравнительно примитивной социальной структурой и производственно-общественными отношениями. Даже в самых развитых странах прослойка среднего класса, базис любого общества, сильно истощилась. Меньшая ее часть перетекала в самые состоятельные слои, а гораздо большая пополняла ряды бедных. Все без исключения страны столкнулись с тупиковой ситуацией: несмотря на все увеличивающиеся дотации на социальные программы число бедных и просто нищих только увеличивалось. Из-за ухудшающейся каждое десятилетие экологической ситуации и непомерных расходов на ее исправление во всех странах бюджет стал дефицитным. Правительства были вынуждены усилить налоговый пресс и на граждан (особенно на богатых), и на частный бизнес. Это привело к тому, что бизнес все больше стал уходить в "тень", что и дальше уменьшало поступления в бюджет. К 90-м годам 21-го века даже в самых богатых странах сложились двойные стандарты: для богатых и очень богатых, и для бедных и очень бедных. Они чем дальше, тем больше проявлялись во всем: в производстве товаров, строительстве жилья, сфере услуг, образовании, здравоохранении. Со временем они были официально узаконены и стали восприниматься всеми как норма жизни. Что, однако, не исключило недовольства бедной части населения своей жизнью и часто возникающие отсюда трения с более имущими и с властями. Самые передовые технологии, продукты новейших достижений науки и техники стали по карману только богатым, бедные же довольствовались устаревшим; тем, что подешевле, попроще, и, как правило, похуже. Разница в качестве жизни между богатыми и очень богатыми, которых было меньшинство; и бедными и очень бедными, составляющими большинство, стала даже более заметной, чем она была более двухсот лет назад.

Во второй половине 21-го века среднегодовая температура на планете поднялась на 4,2 градуса в сравнении с аналогичным периодом века 20-го. В Юго-Восточной и Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в южном Китае, в Индии, в странах южной Европы, в почти половине Соединенных Штатов, в Австралии и почти во всей Африке воцарилась практически постоянная засуха, иногда перемежаемая страшной силы ураганами, приводящими к наводнениям. В Африке к 2067-му году от засух вымер почти весь дикий травоядный скот, а вместе с ним и хищники. Знаменитые сезонные миграции миллионов диких животных остались только в фильмах Animal Planet и Discovery Channel. Обнищавшие фермеры хлынули в города, раздувая их и без того раздутое население. Хроническая нехватка продовольствия и воды вызвала волну бунтов и погромов во многих странах, наиболее пострадавших от катаклизмов. Ситуация во многих странах стала настолько критической, что их правительствам пришлось подавлять бунты силой, зачастую вводя военное положение, и брать многомиллиардные кредиты у МВФ, закупая на них продовольствие и воду, чтобы их население попросту не вымерло. Несмотря на кредиты, до половины которых иногда разворовывалось многочисленными чиновниками всех мастей, во многих бедных странах самые нищие слои населения стали просто вымирать от голода. Повышение температуры вызвало интенсивное таяние арктических и антарктических ледников, из-за чего уровень мирового океана поднялся на 5,6 метра. Многие низменные страны и регионы Европы, Юго-Восточной Азии, часть восточного и южного побережья США и Канады оказались затопленными. Исчезли почти все мелкие островные государства Океании, Микронезии и Полинезии, расположенные на низменных атоллах. Население стран, пострадавших от засух и наводнений, хлынуло в более благополучные страны, главным образом, в Канаду, США (ту их часть, что менее пострадала от засух и наводнений), незатопленную часть Северной Европы и России. Поначалу эти страны принимали несчастных по программам экологических беженцев, но когда этот поток достиг угрожающих размеров, и они прекратили брать новых голодных ртов. Тем более, что в них самих ситуация с продовольствием и водой резко ухудшилась из-за сокращения пригодных для выращивания урожая площадей, запасов воды и частых природных катаклизмов. После сворачивания иммиграционных программ те из жителей наиболее пострадавших стран, у кого были хоть какие-то сбережения, вынуждены были тратить их на проникновение любыми путями, праведными и не очень, в более благополучные страны. Они, в свою очередь, стали вводить все более и более жесткие (а порой и жестокие) законы и правила, ограничивающие пути проникновения незаконных мигрантов. В России, где ксенофобия и в лучшие времена была достаточно сильна, дошло до того, что в некоторых городах власти стали расправляться с нелегалами без суда и следствия, прямо на месте поимки. Часто от них не отставало и население. В других, тоже считающих себя цивилизованными, странах было ненамного лучше.

В таких условиях даже самым развитым и богатым странам стало все труднее изыскивать резервы для финансирования марсианских программ. Многие небольшие страны, участвовшие в них, вышли из участия; а те, что остались, сократили свою долю участия, бросив основные ресурсы на борьбу с продовольственным, экологическим и гуманитарным кризисами. Это сказалось, конечно, на жизни "марсиан" (как с легкой руки кого-то из первых поселенцев стали называть себя все колонисты), но не настолько, чтобы им грозило вымирание. По счастью, критический рубеж, до которого колонии еще не могли существовать автономно, был уже пройден лет двадцать пять назад. Сейчас у колонистов было все для нормальной автономной жизни, а созданные запасы позволяли позволяли еще в течение лет десяти жить без помощи с Земли. Правда, при условии сохранения численности населения на постоянном уровне, и отказа от строительства новых поселений. Конечно, на это страны-участницы пойти не могли; даже в условиях урезанного финансирования надо было думать о дальнейшей экспансии человечества на Марсе. Самому старому "марсианину" — Тэду Ньюмэну, в этом году исполнялось 100 лет. А в далеком уже 2035, когда он вместе с командой из 27 других пионеров закладывал первую базу на южной оконечности земли Темпе, ему было всего 25. По этому поводу на его день рождения планировался грандиозный вечер в "Карнеги-холле", как окрестили местные шутники гигантский ангар для горной и прочей тяжелой техники в первом поселении землян, Марсовилле. А самому молодому "марсианину" от роду было две недели, и он сейчас посапывал в своей кроватке после очередного кормления. Через два года после постройки первого поселения в Марсовилле был открыт первый на Марсе родильный дом; сейчас они были уже в каждом городе, и в них родилось более четверти всех нынешних колонистов. Как шутили акушерки при рождении очередного младенца: "Еще одним зеленым человечком стало больше!" Как выяснилось, ослабленная (чуть более трети земной) сила тяжести на Марсе не препятствует нормальному эмбриональному развитию млекопитающих. Вот в постэмбриональном периоде младенцы развивались несколько медленнее, чем их сверстники на Земле. Но как только они начинали ползать и двигаться активно, они вновь нагоняли землян.

В общем, жизнь колонистов хоть и была полна опасностей и неудобств, без которых немыслима жизнь первопроходцев, да еще на враждебной планете; они сумели очень рационально ее организовать, и сейчас уже многие (особенно родившиеся и выросшие здесь) не мыслили себе жизнь на Земле. Когда в первое десятилетие освоения Марса был объявлен набор в команды поселенцев, от желающих отбоя не было; и сразу же были установлены достаточно высокие требования по всем параметрам: начиная от возраста и здоровья, и кончая образованием и квалификацией. Обязательным было владение английским языком, знание любого другого неродного языка шло в плюс кандидату. Особые требования предъявлялись к психологической совместимости и адаптации к однообразной замкнутой среде обитания. Брали в основном молодые бездетные (но, само собой, способные к зачатию) пары, которым предстояло увеличивать число "марсиан". Хотя и холостых кандидатов обоих полов тоже было немало. С прошедшими отбор заключался контракт на 6 лет, по истечении которых они могли либо вернуться на Землю; либо остаться, вновь заключив контракт на следующие 6 лет. Оставшимся предоставлялся месячный отпуск на Землю (четыре месяца пути были не в счет). Завербованным платили очень неплохие деньги: втрое, а то и впятеро больше, чем они получали на Земле. Это тоже было немаловажным стимулом для привлечения специалистов. На удивление мало, всего 134 человека за все 75 лет освоения Марса, пожелали вернуться назад до выхода на пенсию. Естественно, что брали кандидатов из тех стран, которые вносили какой-то вклад в финансирование марсианских программ; и число кандидатов от каждой страны было пропорционально участию этой страны в программах. Такая форма вынужденной дискриминаци вызывала недовольство и протесты многих стран, оставшихся за бортом колонизации Марса. Но, как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. Официальные же лица таких крупных стран-спонсоров, как США, Россия, Канада, Бразилия; и некоторых других, отвечали на такие протесты тем, что их страны и без того являются многонациональными, поэтому ни у кого нет оснований обвинять их в национальной или расовой дискриминации. С самого начала действия марсианской программы, во избежание будущих конфликтов и территориальных претензий, все страны-участницы подписали "Конвенцию о международном освоении Марса и использовании околомарсианского космического пространства". Согласно ей, все марсианские поселения объявлялись общими для граждан всех стран-участниц; запрещалось кому-либо объявлять любые регионы Марса чьей-то территориальной собственностью. Во избежание потенциальных притязаний какой-либо страны также запрещалось превышать национальные квоты жителей в каждом поселении свыше 30 %. Впоследствии, когда в процессе обживания люди разных национальностей из разных стран поперемешивались, такие проблемы сами собой отпали.

III

Рэй, потыкав несколько раз пальцем в экран, вывел показания ключевых систем, сверил их с оптимальными; ввел те из них, что выходили за пределы допусков, в программу расчета оптимального режима, и компьютер показал, какие параметры и насколько нуждались в корректировке. Сделав необходимые корректировки режимов, и убедившись, что компьютер отработал их, Рей вышел из зала управления АЭС, и отправился в маленький кафетерий двумя этажами выше. Когда еще на этапе планирования марсианской программы на Земле перед учеными встал вопрос, как снабжать колонии электричеством, после недолгих размышлений все сошлись на ядерной энергетике. В самом деле, из-за полного отсутствия кислорода в атмосфере любая технология, основанная на сжигании ископаемого топлива, была вне обсуждения. Солнечные батареи были, конечно, абсолютно чистым и не требующим кислорода источником электроэнергии; но все еще маломощным, абсолютно бесполезным ночью и малоэффективным зимой. Орбита Марса в среднем в полтора раза дальше от Солнца, чем орбита Земли, поэтому Марс получает значительно меньше энергии, чем Земля. К тому же, в периоды пыльных бурь, длящиеся на Марсе порой по нескольку недель, КПД солнечных батарей, и без того не очень высокий, резко падал. Да и после бури они нуждались в тщательной помывке от толстого слоя пыли, что в условиях строжайшей экономии воды было непозволительной роскошью. Другой альтернативы атомным электростанциям в условиях Марса не было; оставалось только придумать, как сделать цикл охлаждения воды в рабочем контуре замкнутым и безопасным для людей. На Земле отработанная после турбин АЭС горячая вода остывает в огромных открытых бассейнах, после чего вновь подается в рабочий контур. На Марсе такая схема по причине низкого атмосферного давления совершенно не годилась; вода бы испарилась из резервуаров, не успев даже остыть. Пришлось ученым попотеть над созданием абсолютно замкнутого контура охлаждения. Вся АЭС, как и все поселения на Марсе, находилась под землей и была смонтирована из готовых модулей. Наружу был выведен только теплообменник из нескольких десятков колонн, каждая из которых состояла из нескольких десятков труб небольшого диаметра с радиаторами, по которым вода из турбинного модуля прокачивалась через охладительную колонну. В холодной атмосфере Марса вода быстро отдавала свое тепло, и возвращалась назад, в рабочий контур. Улетучивающееся в атмосферу тепло вносило свою маленькую лепту в ее разогрев, наряду с жизнедеятельностью бактерий, мхов и лишайников с растениями. Воду же для работы АЭС, как и для нужд поселений, брали из подземных залежей льда, растопив какое-то его количество с помощью электронагревателей. Топливо для реакторов — стержни, содержащие обогащенный уран, доставлялись пока с Земли, но в перспективе планировалось осваивать залежи урановых руд на южной оконечности земли Темпе. На все 17 поселений было построено 5 АЭС, три из которых питали по четыре поселения, и одна — пять. Еще одна питала металлургический и горнообогатительный комплексы. АЭС строили первой из постоянных построек, даже раньше самого поселения, так как все на Марсе питалось от электросети, включая строительную технику. Вокруг построенной АЭС в радиусе от 25 до 50 км (в зависимости от рельефа местности) закладывали поселения. От трансформаторной подстанции на АЭС к каждому поселению тянули мощный подземный кабель, питавший все поселение. Кроме того, для бесперебойного питания в случае повреждения основного кабеля, все поселения были закольцованы между собой и могли перераспределять энергию друг другу. На каждой АЭС было по два реактора, обычно оба работали в недогруженном режиме. Но время от времени один останавливали для профилактических и мелких ремонтных работ, а другой в это время работал на полную мощность. Почти все помещения и на АЭС, и в поселениях строились по модульнуму типу, и при необходимости можно было быстро добавлять новые модули к уже существующим. Такая гибкость позволяла быстро вводить в строй как отдельные подсистемы, так и целые поселения. А в случае аварий или ремонта жизненно важных подсистем быстро их дублировать, переключаясь на резервные.

IV

Толпа бесновалась, выкрикивая лозунги в поддержку Стивена Глендейла, кандидата в президенты от партии "Фронт национального спасения". Начавшееся было мирно ралли, искусно разогреваемое патетическими речами Глендейла, теперь вылилось на улицу, и грозило перерасти в бунт. Глядя на искаженные злобой и страхом лица митингующих, трудно было представить, что это были всё добропорядочные в своей массе и законопослушные американцы, средний класс, основа благополучия страны. Впрочем, не все эти страсти были исключительно заслугой красноречия Глендейла. Установленные среди рупоров громкоговорителей и замаскированные под них "иерихонские трубы", как их назвали с легкой руки журналистов, или по-научному акустические генераторы дискомфорта, тоже немало способствовали беснованию толпы. Изобретенные уже давно, но не находившие широкого применения отчасти из-за маломощности и ненадежности, отчасти из-за официальных запретов; эти устройства со временем были усовершенствованы. Мало-помалу их начали применять сначала силовые структуры для разгона демонстраций, а потом и нечистоплотные политики и проповедники для усугубления действия своих речей на толпу. Эти мощные генераторы звуковых волн сверхвысокой частоты особой модуляции, будучи направлены на толпу, оказывали сильное воздействие на мозг, вызывая у людей чувство дискомфорта, беспокойства; а иногда и панического страха, в зависимости от индивидуальной восприимчивости. Совмещая их действие с хорошо поставленной и эмоционально окрашенной речью, искусный оратор мог доводить толпу до состояния от неосознанной ярости до беспрекословного подчинения. Некоторые нечистоплотные политики, типа Глендейла, давно поняли всю мощь этих средств воздействия на сознание, и использовали их в своих целях. Глендейл, в прошлом преуспевающий проповедник адвентистской церкви, человек неординарного ораторского таланта, после громкого скандала с его сексуальными домогательствами к прихожанкам был лишен церковного сана и права проповеди. Ему удалось тогда избежать тюрьмы, наняв хорошего адвоката, сумевшего "замотать" процесс. Сколотив немалое состояние на проповедях, и будучи человеком властолюбивым и амбициозным, он решил податься в политику. Партии умеренного толка, типа старых добрых демократов и республиканцев, его не прельстили. Там все было слишком пресно для него; к тому же, сменяя по очереди друг друга и не сумев справиться с последствиями природных катаклизмов и массовым обнищанием людей, они стремительно теряли популярность. Не желая начинать с низов партийной иерархии, да еще в таких непопулярных партиях, Глендейл задумал партию новой идеологии. Назвав ее "идеологией национального спасения", он основал в 2096-м году "Фронт национального спасения". На самом деле вся его идеология была не более чем замесью ксенофобии общенационального масштаба, изоляционизма и экстремизма. Краеугольными камнями политики его партии были выход Америки из большинства международных программ (в том числе и программы освоения Марса), борьба с последствиями экологического и продовольственного кризиса, прекращение приема беженцев всех категорий, изоляционизм. Все это провозглашалось единственным разумным выходом из того сложного положения, в котором оказалась Америка в начале 22-го века.

Затяжные засухи и опустошительные наводнения во второй половине 21-го века сильно подорвали экономическую мощь США. Многие низменные штаты на южном и восточном побережье оказались полностью или почти полностью затоплены в результате подъема уровня мирового океана. Те южные и западные штаты, что не были затоплены, обезлюдели из-за почти постоянных засух. Обитаемая территория США сократилась почти на 40 %. Беженцы из сильно пострадавших штатов заполонили менее пострадавшие, став тяжким бременем для экономики страны. Пустующие трущобы старых районов крупных городов, коих в Америке было много, были быстро заселены беженцами. Те, кому пустующего жилья не хватило, соорудили на окраинах "шантитауны" — таборы из палаток, старых трейлеров, а то и просто каких-то коробок, ютясь в них. Вскоре власти, не в силах предоставить работу и хоть мало-мальски сносное жилье для этих бедолаг, просто махнули на них рукой. В "шантитаунах" сразу появилось множество банд, между которыми то и дело вспыхивали кровавые войны за передел сфер влияния. В 2083 году из-за нехватки продовольствия правительство ввело продуктовые карточки поначалу на половину ассортимента продуктов, еще остававшихся в магазинах. К 2100 году по карточкам распределялось уже 85 % и без того сильно ужавшегося ассортимента. Сразу же после введения карточек распределение продовольствия в "шантитаунах" взяли на себя криминальные группировки, потому что полиция просто старалась не соваться туда без крайней нужды. Продовольствие стало предметом беззастенчивых махинаций и воровства, подстегнув коррупцию во всех эшелонах власти и общества. Банды стали нападать на продовольственные склады и обозы, власти вынуждены были выделить армейские части для их охраны и сопровождения. Солдатам был дан приказ стрелять на поражение при любой попытке захвата склада или обоза. Вскоре стали нередки случаи набегов голодных орд на сады, плантации и теплицы. Фермеры, защищая свой с таким трудом выращенный урожай, вооружились и стали стрелять в грабителей. Те в ответ тоже вооружились и стали убивать фермеров, зачастую даже если они не оказывали сопротивления. В такой вот обстановке страха и насилия полуголодная Америка встретила 22-й век. Во многих индустриальных странах ситуация была не лучше. А тридцать восемь стран третьего мира фактически перестали существовать после того, как их население либо покинуло их, либо почти вымерло от голода. Да что там третий мир, если в Австралии, например, 88 % городов и поселков в центральной части страны прекратили существование, после многолетней, почти беспрерывной засухи. Практически весь континент, за исключением узкой полосы вдоль восточного побережья, немного вдоль западного и северного, превратился в пустыню. Население страны сократилось из-за оттока в более благополучные регионы мира более чем вдвое, до 13 млн. человек в 2110 г. против 30 млн. полстолетием раньше. Как экономически сильная держава тихоокеанского региона, какой она была в первой половине 21-го века, Австралия перестала существовать.

Вскоре после основания своей партии Глендейл на одной из великосветских тусовок встретил Марка Зальцмана, имиджмейкера и организатора партийных кампаний, как он сам себя именовал. Те, кто его хорошо знал, отзывались о нем не иначе, как о беспринципной продувной бестии. Это льстило его самолюбию, хотя он показушно сердился, когда приятели и клиенты прилюдно называли его так. Он обладал обширными полезными связями в крупном бизнесе и политической элите Америки, и редким даром безошибочно угадывать политическую коньюнктуру момента. Он руководил избирательными кампаниями последних трех президентов, и ни разу не ошибся в расстановке сил и выборе средств борьбы за Белый Дом. Познакомившись с Глендейлом, Зальцман сразу почуял в нем огромный потенциал. Стив был незауряден внешне, обладал какой-то мистической способностью внушать людям доверие и располагать к себе. Еще в университете, учась на философском факультете, Глендейл увлекся книгами Макиавелли, Ницше и Гитлера. Их идеи захватили его разум, он стал одержим мыслью о сверхчеловеке, повелевающем миллионами других. Начав проповедовать, он развил свои ораторские способности и научился манипулировать сознанием людей. Но это все было не на том уровне и не с тем размахом, которого он жаждал. Кто знает, решился ли бы он изменить свою судьбу и податься в политику, но тут "помог" случай. После того, как он совратил двух несовершеннолетних прихожанок, и это стало достоянием гласности, его отлучили от сана и запретили проповедовать. К тому времени ситуация в стране уже ухудшилась настолько, что она напоминала бурлящий котел, готовый вот-вот взорваться. Все чаще вспыхивали бунты полуголодного населения, которые иногда приходилось подавлять силой. Правительство еще контролировало ситуацию, но это ему удавалось с большим трудом. Вся проблема была в том, что уже невозможно было кардинально улучшить ситуацию, не идя на крайние меры. Слишком много было в стране ртов на слишком малой территории, пригодной и для жизни, и для выращивания урожая.

Еще проповедуя, Глендейл снискал себе известность своими радикальными взглядами на ситуацию в стране, находившими поддержку среди большой части населения. Люди просто устали, влача полуголодное существование в жалких лачугах, или в заброшенных домах, где часто не было ни света, ни отопления, ни воды. Они устали от разбоя и постоянной угрозы лишиться жизни ни за что от руки обнаглевшего от безнаказанности бандита. Они хотели хоть какого-то проблеска надежды на улучшение жизни, на возврат к более-менее стабильному существованию. Вот тут то и явился на политическую авансцену Стив Глендейл со своими радикальными взглядами на быстрое решение проблем и обещаниями всем и всего. Умело дозируя в своих спичах (отредактированных Зальцманом) критику властей и играя на настроениях толпы, он быстро стал набирать политические очки. Его партия набирала вес в конгрессе, начиная задавать тон при принятии многих важных национальных и международных программ. Протестный электорат (в основном обитатели трущоб, которых была уже добрая четверть населения) нашел в нем выразителя своих надежд. Связавшись с лидерами криминала в трущобах, и пообещав им портфели в будущем правительстве, он заручился их поддержкой в предстоящем голосовании на выборах президента в 2111 году. Они пообещали ему стопроцентную явку и голоса избирателей из "шантитаунов". К началу предвыборной гонки в июне 2110 Глендейл по опросам лидировал, имея до 37 % голосов избирателей.

Одним из пунктов предвыборной программы Глендейла было прекращение финансирования марсианских программ под тем предлогом, что Америка сама нуждалась в спасении от голода и вымирания. Довод достаточно убедительный, если не принимать в расчет тот факт, что для того, чтобы остановить ухудшение ситуации, нужно было… либо истребить как минимум треть населения, либо подождать, пока самая бедная и голодная часть вымрет сама. Слишком много людей — 488 млн. жили на площади почти вдвое меньшей обитаемой до начала глобального потепления и засух, сделавшими еще почти треть нынешней территории непригодной для агроиндустрии. Да и на оставшейся территории не каждый год был урожайным, так что число едоков все равно в полтора раза превышало возможности агроиндустрии страны. Правительство поначалу закупало продовольствие в Канаде, но она тоже пострадала (хоть и в меньшей мере) от природных катаклизмов, и в начале восьмидесятых годов 21-го века практически прекратила экспорт продовольствия. Продовольственный кризис, как и экологический, уже давно требовал решительных и последовательных мер, но с самого его зарождения эти меры никогда не были таковыми. Кризис все время загонялся вглубь, и теперь давал знать о себе в полную силу.

V

Зайдя в кафетерий, Рэй поставил вскипятить кофе, и включил телеэкран. Местный канал передавал выпуск новостей. Предмет гордости "марсиан"- первый марсианский телеканал, появился 11 лет назад. На Земле уже более полувека назад появилось интерактивное телевидение. Каждый мог, выйдя в интернет и подключившись к определенным сайтам, скачать любой видеоматериал, отснятый сотнями тысяч камер, установленных специально для этих целей почти по всему миру; и состряпать любое видео на свой вкус с последующей выгрузкой его в тот же интернет. На Марсе это было пока невозможно, прежде всего в силу малочисленности населения и недостатка ресурсов. Поэтому решили обойтись старым добрым телеканалом, на котором программы вели живые дикторы; когда в записи, а когда и в прямом эфире. Все программы состояли в основном из выпусков новостей с Земли, иногда перемежавшихся новостями марсианскими. Конечно, марсианские выпуски новостей были гораздо проще и незатейливее земных, но все понимали, что телевидение на Марсе пока не стояло в списке главных приоритетов. Рэй послушал сообщение про планирующиеся изменения в графике движения поездов между поселениями из-за наступившей раньше обычного бури. Если кто-то при слове "поезда" по привычке подумал о сверкающих стрелах с мягкими креслами в комфортабельных салонах, несущихся по стальным магистралям; то можно безошибочно сказать, что он не был на Марсе. Марсианский "поезд" — это три-четыре, иногда четыре-шесть (если перевозился какой-то груз) вездехода в двух основных модификациях: с пассажирским отсеком на двух членов экипажа и двадцать пассажиров; и с двумя же членами экипажа и грузовым отсеком для груза весом до 50 т (марсианских) и объемом до 60 куб.м. Ускорение свободного падения на Марсе составляет чуть больше трети земного — 3,72 м/с2, поэтому при одинаковой массе груз на Марсе весит почти втрое меньше. А это значит, что марсианские грузовые вездеходы при одинаковой грузоподъемности с земными могли перевозить втрое более тяжелые грузы. Учитывая, что и сами вездеходы на Марсе весили значительно меньше, их конструкцию утяжелили за счет мощной термо- и радиационной изоляциии, а зачастую и просто балласта. Утяжеление понадобилось для большей устойчивости и инерции, иначе вездеход мог легко опрокинуться, слегка подпрыгнув на даже небольшой кочке. Вождение этого кажущегося очень тяжелым и неповоротливым монстра на восьми колесах было на удивление несложным. Отчасти это объяснялось тем же малым тяготением Марса; а отчасти тем, что колеса приводились в движение электромоторами и все четыре пары поворачивались (под разными углами) так, что вездеход мог развернуться практически на пятачке. В 2028 году фирмой General Electric была создана первая аккумуляторная батарея очень большой емкости, превышающая в 12 раз по емкости самые лучшие литиево-ионные батареи того времени. Довольно долго не удавалось снизить время полной зарядки этой батареи — 12 часов, что долго сдерживало активное внедрение ее на автономных мобильных системах. Но через пару лет ученым удалось довести его до приемлемых полутора часов, а себестоимость снизить в двадцать раз, что открыло широкую дорогу новой батарее, и прежде всего — в космосе.

Еще в двадцатых годах 21-го века на северной оконечности земли Темпе орбитальными зондами были обнаружены богатые залежи рутилсодержащей руды — сырья для производства диоксида титана. Из него методом электролиза в расплавленном растворе обыкновенной поваренной соли получали титан (т. н. FFC Cambridge — процесс, открытый в начале 21 века, и сильно удешевивший производство титана). Из титана, в свою очередь, строились несущие каркасы и cиловые элементы почти всех конструкций марсианских поселений, да и не только это. Выплавка титана не нуждалась в воздухе; более того, побочным продуктом ее был кислород. В 2052 году в районе 3-го кластера поселений был построен обогатительный комбинат, и рядом с ним — металлургический комбинат. В конце того же года он стал выплавлять титан, а электроэнергию в достатке вырабатывала АЭС, построенная специально для этого производства. Решив проблему с производством металла, "марсиане" получили возможность значительно ускорить строительство и поселений, и инфраструктуры к ним, и не так сильно зависеть от поставок с Земли. Вот производство стали, несмотря на изобилие железной руды, в условиях Марса пока наладить было невозможно. Для этого требовалось очень много кислорода, а он на Марсе был еще в крайнем дефиците. Не было пока здесь и машиностроительных производств, если не считать десятка полтора ремонтных мастерских. Поэтому машины и механизмы, как и запчасти и узлы к ним, приходилось доставлять с Земли. Но в пятилетних планах развития было строительство в 2112 году завода по производству агрегатов и запчастей к горнодобывающей технике и вездеходам. Позже планировалось создание полностью своего производства такой техники, и более мелких побочных на его основе. Для устойчивой и необратимой колонизации приходилось все планировать заранее, что тоже явилось предметом шуток сведущих в истории остряков. Они острили, что, мол, коммунизм (характерной чертой которого есть планирование всего), как и положено экстремальной идеологии, приживается только в экстремальных условиях, как на Марсе.

Смена Рэя заканчивалась через сорок минут, и он решил ограничиться кофе, хотя под ложечкой уже сосало, а поужинать уже дома. Рэй жил со своей женой Таней в городке геологов и шахтеров Звездный, территориально принадлежавшему ко второму кластеру. Все поселения на Марсе были сгруппированы в четыре кластера: в трех по четыре, и в одном — пять. Кластеры так и нумеровались: с первого по четвертый, и разбросаны были на площади в 840 000 кв. км. Первый возник раньше всех, четвертый — последним. Население второго кластера почти на треть состояло из потомков поселенцев из России, а в Звездном (названом так по предложению тех же русских) их было процентов 60. Вообще, марсианское поселение заслуживает отдельного повествования. Многие передовые технологии, над которыми бились ученые, конструкторы и инженеры разных стран, воплотились в них. Никогда ранее не создавались такие полностью замкнутые системы, использующие почти все ресурсы с почти стопроцентным КПД. Итак, ядро поселения составляла довольно обширная теплица, взращенная на смеси почвы с Земли и с Марса, и на гидропонике; и снабжавшая поселенцев злаковыми культурами, фруктами и овощами. Еще при закладке поселения в первую очередь рыли котлован под нее. Чаще все же старались использовать естественные углубления, метеоритные кратеры, коих на Марсе было великое множество. В нем возводились стены и арки из металлических конструкций, поддерживающие свод купола. Использование бетонных конструкций было невозможно, т. к. для замешивания бетона нужна вода, а она на Марсе при очень низком атмосферном давлении испарялась слишком быстро. Бетон не успевал даже толком размешаться, не говоря уж о монолитном затвердении. Выход был найден в другом. В 2029 году ученые из университета Аризоны при финансовой поддержке NASA разработали полимерный бетон, или полибетон. Его главным компонентом (помимо цемента) был порошок из особого полимера, молекулы которого в присутствии воды образовывали сверхдлинные молекулярные цепи. Если же еще и поместить их в достаточно сильное магнитное поле, то цепи эти выстраивались вдоль линий магнитного поля; и после высыхания воды образовывали длинные и прочные волокна внутри объема. Для придания конструкции нужной формы надо было лишь засыпать порошок полибетона в заранее изготовленную герметичную (для предотвращения слишком быстрого испарения воды) форму, залить водой (даже без перемешивания) в нужном количестве; и поместить на краях формы два электромагнита, сориентировав их поле в направлении максимальной нагрузки на конструкцию. В этом случае конструкцию не надо было даже усиливать арматурой. Если же не включать магнитное поле, то цепи молекул получались такими же длинными, но ориентировались беспорядочно, отчего полибетон получался менее прочным, и нуждался в арматуре. Впрочем, на Земле, благодаря ее достаточно сильному собственному магнитному полю часто обходились даже без внешних магнитов. На Марсе же, ввиду его очень слабого и хаотичного магнитного поля приходилось либо использовать мощные магниты, либо (если условия стройки не позволяли) просто армировать конструкцию. На практике же, еще до строительства самого поселения, сначала собирали небольшой завод по производству панелей из полибетона. Набор панелей и конструкций был унифицированным, отвечающим большинству марсианских сооружений. Лишь иногда приходилось отливать несколько нестандартных панелей для конкретного места. По окончании строительства завод разбирался, и перевозился на новое место стройки. Таким образом экономилось много средств, и сам завод меньше простаивал зря.

Далее, по окончании возведения купола теплицы в длинные ящики насыпалась земля, в них же монтировалась поливочная система. Где это было необходимо, выставлялись штакетники для поддержки ползучих растений. По периметру и между рядами монтировались обогреватели. Режимы освещенности, орошения и обогрева регулировались компьютером. Также компьютером регулировалась подача углекислого газа, коего в атмосфере Марса было великое множество; и отбор кислорода, произведенного растениями на свету. Урожай поддерживался на высоком уровне и благодаря плодородной почве из лучших черноземных регионов Земли, и оптимизированной системе климата, полива и освещения, и генетически модифицированным растениям. Впрочем, и сама марсианская почва оказалась достаточно щелочной и вполне пригодной для многих растений, часто даже без добавок земной. Как только население городка приближалось к той черте, за которой собственная теплица уже не могла прокормить всех, тут же закладывалась вторая. Излишки продукции подвергались обработке (в основном, дегидрации) и консервации про запас. При каждом поселении была также небольшая ферма, на которой разводили моллюсков, рыбу, кроликов и кур. Излишков сельхозпродукции было достаточно, чтобы прокормить еще и эту мелкую живность, значительно разнообразившую диету "марсиан". А иначе пришлось бы всем стать вегетарианцами. Более крупных животных местные фермы пока осилить не могли в силу недостатка места, кормов и слишком больших затрат на их выращивание. Снаружи стены и своды поселения засыпались грунтом для дополнительной тепло- и радиационной защиты. Входами в поселение служили шлюзовые камеры, в которые и из которых накачивался и откачивался воздух изнутри поселения.

VI

Приехав домой на вахтенном вездеходе, Рэй вошел в шлюзовую камеру внешнего лифта вместе с пятнадцатью другими поселенцами. Наружные двери закрылись, и в камеру с шипением стал подаваться воздух. Когда давление достигло 75 % земного атмосферного, красная лампочка перестала мигать и загорелась ровным светом зеленая. Можно было уже поднять стекло шлема скафандра и отключить автономную систему жизнеобеспечения. Лифт, фыркнув напоследок излишком воздуха в уплотнениях камеры, плавно заскользил вниз. Все поселение занимало восемь уровней: верхние два были заняты теплицей, фермой, рыбными аквариумами, служебными помещениями с системами жизнеобеспечения, спортивным комплексом с большим бассейном, тренажерным и игровым залами, залом для вечеринок и торжеств, кухней и общей столовой, пунктом выдачи продуктов и его складом, и разными прочими вспомогательными помещениями. Лифт остановился на втором уровне, все вышли и прошли в комнату внешней пылеочистки, как она называлась формально, или как ее прозвали поселенцы, в "пылесосную". Это была обязательная процедура для всех, кто спускался вниз с поверхности. Дело в том, что поверхность Марса в основном представляла собой ковер из песка и мелкой абразивной пыли. Эта пыль была настоящим бичом всех механизмов, работающих на поверхности. При малой силе тяжести она подымалась на многие метры даже от легкого дуновения ветерка. Электризуясь от трения, она прилипала ко всему, что находилось на поверхности. Попадая в шарнирные сочленения узлов и агрегатов техники, она довольно быстро выводила их из строя, как наждаком истирая трущиеся рабочие поверхности. Приходилось защищать их гибкими рукавами и чехлами из прочной и плотной синтетической ткани. Если же, например, вездеход попадал в достаточно длительную песчаную бурю, остекление его кабины становилось матовым от царапин, нанесенных песком и пылью. Технику приходилось мыть и пылесосить в герметичных ангарах каждый день, иначе она быстро приходила в негодность. Если же Вы походили несколько часов по поверхности, или просто попали в пыльный вихрь, Вы с головы до ног будете покрыты слоем мелкой пыли. Если потом, спустившись вниз, не пропылесосить скафандр, пыль с него подымется в воздух в помещениях, частично осядет, а частично будет всосана в систему воздушной регенерации и кондиционирования. Если учесть, что каждый день сотен восемь-десять человек приходили с поверхности, можно представить, сколько пыли они перетаскивали на себе. Она через пару месяцев забила бы все фильтры (а их в системе почти три тысячи); замена всех сразу заняла бы столько усилий и времени, что всему поселению пришлось бы целый день заниматься только этим. К тому же, она превратила бы входные помещения в подобие расфасовочного цеха на цементном заводе. Поэтому приходилось каждый раз после прихода с поверхности пылесосить скафандр снаружи, тут же снимать его и оставлять в своем личном шкафчике в раздевалке.

Переодевшись, люди разошлись по коридору к ближайшим внутренним лифтам, доставлявшим на жилые уровни, концентрическими кругами располагавшиеся вокруг лифтовых шахт. Они были значительно меньше по площади верхних двух, но там обитало большинство населения городка. Жилые квартиры-модули распределялись по принципу "семейственности", как назвали этот принцип холостяки-острословы. Для семей с одним-двумя детьми выделялся отдельный модуль, рассчитаный на достаточно комфортное проживание четырех-пяти человек. В нем было три комнаты: спальня побольше — для родителей, поменьше — для детей, и небольшая гостиная, совмещенная с крошечной кухонькой. Имелся также небольшой туалет и душевая комната. Для бездетных семей выделялся такой же модуль, но с одной спальней. Холостяки довольствовались одной большой спальней на четверых и гостиной. Во избежание пожара в модулях пользование любыми нагревательными приборами с открытым нагревательным элементом было запрещено. Большинство поселенцев (во всяком случае, холостяков) питалось в общей столовой, где был довольно-таки неплохой даже по земным меркам ассортимент блюд. Для тех, кто предпочитал готовить сам, были большие общие кухни на каждом жилом уровне. В каждом поселении был бассейн, игровой и тренажерный залы, библиотека с видеозалом, большой зал для собраний и торжеств. Имелись также госпиталь с небольшой поликлиникой и операционной, пропускную способность которых можно было резко увеличить за счет резервных помещений. Здоровью на Марсе уделялось огромное внимание, так как каждый человек был буквально на вес золота; если высчитать, какие затраты приходились на доставку и обживание каждого поселенца. Более тонкая, чем земная, атмосфера Марса задерживает гораздо меньше губительной солнечной радиации. К тому же, у Марса практически отсутствует магнитное поле, выполняющее на Земле роль основного щита от солнечной радиации. Все же, после насыщения с помощью бактерий, мхов и тундровых растений атмосферы Марса кислородом она стала задерживать до половины радиации, попадающей на планету. Стало возможным в экстренных случаях находиться некоторое время на поверхности в одном гермокостюме, а не в не очень удобном скафандре. Гермокостюмы были разработаны для нахождения в поверхностных помещениях и вездеходах, единственном пока виде наземного транспорта на Марсе. На случай разгерметизации помещения или кабины гермокостюм обеспечивал достаточно надежную защиту от пониженного атмосферного давления на неограниченный срок, от температуры до -20 °C на два часа, от обычного уровня радиации на шесть. При одном условии — если в эти шесть часов на Солнце не случалось выброса коронарной массы. Выброс коронарной массы — это выброс огромного количества, иногда в сотни миллиардов тонн, солнечной плазмы с поверхности Солнца. Если этот поток высокоионизированной плазмы выбрасывался в направлении планеты, она подвергалась бомбардировке смертельной для всего живого на поверхности радиацией. Поэтому первостепенной задачей стало оповещение "марсиан" о таких выбросах. Для этого еще в 2036 году в четыре точки Лагранжа* системы Солнце-Марс были выведены зонды Службы космической погоды системы раннего оповещения о выбросах (см. рис. 1). Зонд в точке L1 на околомарсианской орбите оповещал о прямых выбросах, испущенных Солнцем прямо в направлении на Марс. В этом случае у "марсиан" в запасе было 18 минут, чтобы успеть среагировать на выброс, и спрятаться в подземное помещение, или хотя бы в вездеход. Скафандр для выхода на поверхность не давал эффективной защиты от выброса. Если же выброс случался с обратной стороны Солнца (а такие выбросы тоже могли иногда достичь планеты), либо не напрямую на Марс; то его обнаруживали зонды в точках L3, L4 и L5 на орбите Марса вокруг Солнца. Но в этом случае у "марсиан" в запасе было всего около 6 минут, т. к. свет от вспышек на Солнце, по которому зонды и распознавали выбросы вещества, проходил расстояние чуть ли не втрое большее. Эта система не раз доказала свою эффективность и спасла жизнь не одной тысяче "марсиан". Все же, иногда случалось так, что люди не успевали укрыться вовремя, и получали смертельную дозу. От радиации за всю историю колонизации Марса умерли 142 человека. Каждый поселенец, часто бывающий на поверхности, носил свой индивидуальный и простой в обращении приемник сигналов предупреждения о выбросе солнечной коронарной массы и цветовой дозиметр. Старшие в группах, работавших на поверхности, контролировали наличие и показания дозиметров каждого в группе, без них работать на поверхности запрещалось. Если у кого-то дозиметр "зашкаливал", его немедленно отправляли вниз на обследование и, если необходимо, лечение. Независимо от условий и места работы, каждый поселенец четыре раза в год проходил обследования. Все услуги, питание, одежда, медобслуживание были абсолютно бесплатны. Как шутили те, кто разбирался в истории: "Старик Маркс перевернулся бы в гробу, узнав, где восторжествуют его идеи коммунизма".

В общем, условия жизни, хоть и достаточно комфортные, все таки больше напоминали жизнь на океанском лайнере, чем на суше. С той, пожалуй, разницей, что на лайнере можно было позагорать на палубе, дыша морским воздухом; а на Марсе дышать атмосферным воздухом пока было нельзя. О солнечных ваннах и говорить не приходилось. "Марсиане" принимали солнечные ванны в соляриях, спасаясь от дефицита витамина Д и рахита. Большой проблемой поначалу была потеря костной массы (остеопороз) в умеренной форме и частичная атрофия мышц из-за малой силы тяжести. Эта проблема возникла давно, еще на заре эры длительных орбитальных полетов; когда космонавты, находившиеся на орбите по нескольку месяцев, теряли до 15–20 % костной и мышечной массы из-за отсутствия силы тяжести. По возвращении на Землю они не могли самостоятельно передвигаться, и любое падение грозило серьезными переломами. На Марсе эти проблемы были не такими острыми, так как небольшая (чуть более трети земной) сила тяжести здесь все же была. Все же, через два-три года на Марсе человек получал умеренный остеопороз и атрофию мышц, если пренебрегал занятиями спортом и соответствующей диетой. Чтобы не делать людей инвалидами, особенно тех, кто решал возвратиться на Землю, в каждом поселении оборудовали тренажерный и игровой залы, бассейн. Детям старались с самого малого возраста прививать любовь к подвижным играм и спорту. Часто устраивались соревнования любительских команд по разным видам спорта.

VII

Рэй вошел в свой модуль, переоделся в домашнее, поставил вскипятиться чайник в кухоньке, и сел на тахту перед телевизором. На плоском тонком ЖК экране, который можно было скатать, как рулон бумаги, показывали выпуск местных новостей. Одним из сюжетов был отрывок интервью из нашумевшей передачи недельной давности с участием его жены, Тани Блэкмор. Тогда одна из бригад на ее участке, копая пробы грунта в шахте на предмет титановой руды, нашла хорошо сохранившийся скелет крупного древнего марсианского животного. Таня, помимо горноинженерного, имела еще и образование палеозоолога, и эта находка привела ее в эйфорический экстаз. Вообще-то, скелеты мелких животных находили в грунте и раньше, но такое крупное животное — впервые. С Таниной легкой руки зверя окрестили темпеозавром, по названию места, где он был найден — земли Темпе. В окаменелости хорошо сохранились не только кости, но и контуры его тела и даже структура тканей. Это был, по-видимому, хищник, судя по острым зубам на мощных длинных челюстях. Длиной он был почти четыре метра, с полутораметровым толстым хвостом, приспособленным для плавания, четырьмя четырехпалыми лапами, с перепонками между пальцами. Согласно радиоуглеродному анализу, он жил около двух миллиардов лет назад в море или озере, но мог выходить и охотиться на берегу. Жизнь на Марсе зародилась и эволюционировала либо гораздо раньше, либо гораздо быстрее, чем на Земле. А возможно, она была принесена на Землю осколком с Марса, залетевшим после столкновения с астероидом. Скелет темпеозавра не был поврежден и прекрасно сохранился в осадочных породах, из чего можно было судить, что зверь либо умер своей смертью, и его потом быстро затянуло илом; либо увяз в грязи, и не смог выбраться.

И мощные осадочные породы, и такое крупное животное, найденное в них, свидетельствовали о том, что раньше на Марсе был весьма благоприятный климат, обилие воды и разнообразная фауна и флора. Как и когда Марс потерял все это и стал тем безжизненным затерянным миром, каким его обнаружили земляне — во многом оставалось загадкой до сих пор. В рядах ученых до сих пор не было согласия по поводу причин марсианской катастрофы, повлекшей за собой такие изменения и потерю всех форм жизни. Кто говорил о столкновении с крупным астероидом, повлекшим за собой исчезновение магнитосферы, выгорание кислорода в атмосфере, испарение воды и гибель всего живого. Такая гипотеза была выдвинута российским ученым А.М. Хазеном еще в 2004 г., и неплохо объясняла многие факты марсианской действительности. Марс, как известно, обладает очень слабым и хаотичным магнитным полем. Но геофизика Марса должна быть очень похожа на геофизику Земли, так как обе планеты являются планетами одной, земной группы. В центре Земли находится жидкое металлическое ядро из расплавленного железа. Циркуляционные потоки в нем и вызывают мощное и довольно однородное магнитное поле (так называемый механизм планетарного динамо), защищающее все живое от губительной космической радиации. В центре Марса тоже есть такое же жидкое металлическое ядро, пусть и меньшего размера, в силу меньшего размера самого Марса. Почему же тогда Земля обладает довольно мощной магнитосферой, а Марс нет? Согласно гипотезе Хазена, в этом был повинен большой железный астероид, каких до сих пор летает великое множество в поясе астероидов между Марсом и Юпитером. В далеком прошлом такой астероид столкнулся с Марсом в месте, где в южном полушарии сейчас находится огромный ударный кратер Эллада. Кратер этот имеет глубину около 7 км, диаметр на поверхности около 4 тыс. км, а на дне около 1500 км. Ударная волна огромной мощности прошла через всю планету, вызвав необратимые нарушения циркуляционых потоков в ядре. Мехнизм планетарного динамо, образующего магнитное поле планеты, на Марсе перестал работать; и магнитосфера красной планеты практически исчезла. В пользу этой гипотезы говорят еще несколько фактов. Диаметрально противоположно кратеру Эллада в северном полушарии расположен гигантский вулкан Олимп высотой 25 км. Конус его имеет не совсем правильную для классического вулкана форму. По радиусу около 300 км от жерла его опоясывает крутой обрыв, местами сглаженный ветровой эрозией, но местами высотой в 3 км, как если бы конус был вышиблен из коры планеты. Согласно Хазену, Олимп вовсе не является вулканом. Это "вспучивание" коры в результате действия ударной волны от упавшего в кратер Эллада астероида. Ударная волна, пройдя через толщу планеты, была сфокусирована ее сферой; и просто выдавила огромный участок коры, как поршень выдавливает крем из тюбика. Южное полушарие в целом гораздо более возвышенное и ровное, чем северное. По гипотезе Хазена, это объясняется выбросом огромного количества грунта из кратера Эллада при падении астероида, и на большом радиусе. Топография южного полушария действительно косвенно подтверждает это. Ну, и обилие углекислого газа в атмосфере (95 % ее объема), и практически полное отсутствие кислорода до начала терраформирования Марса тоже неплохо объясняется падением астероида. Гигантское количество тепла при его падении вызвало окислительные реакции во всей атмосфере, лишившие ее кислорода, и обогатившие оксидами железа и углекислотой. Этим же объясняется и красноватый цвет планеты: железо, из которого состоял астероид, сгорев в атмосфере, образовало оксиды, имеющие красноватый цвет. Со временем воздушными потоками эта взвесь оксидов железа разнеслась по всей планете, равномерно покрыв поверхность тонким красноватым слоем. Когда марсоход "Оппортьюнити" в начале 21-го века соскреб грунт на поверхности, то уже на глубине нескольких сантиметров обнажился слой древних, более светлых и ярких пород. Что убедительно доказывает, что Марс только сверху слегка "покрашен" тонким слоем оксидов железа, образовавшихся при сгорании астероида. Увязывается с этой гипотезой и то, что повсеместно в северном полушарии видны высохшие русла гигантских рек, достигающие в ширину порой 200 км. Характер намыва грунта в этих руслах говорит о потоках колоссальной мощности, нигде и никогда не встречавшихся на Земле. Трудно объяснить такие намывы естественным спокойным течением, пусть даже больших рек. Скорее всего, что ударные волны, распространяющиеся от места падения астероида по всей планете, вызвали цунами необычайной силы, за очень короткое время переместившие огромные объемы воды, в свою очередь и намывшие гигантские русла недолговечных рек. В течение короткого времени почти вся вода в южном полушарии испарилась, а в северном схлынула к полюсу. Более тонкая, чем у Земли, атмосфера просто не удержала огромное количество пара, испарившегося прямо в космос; и унесшего с собой попутно большое количество газов самой же атмосферы. После этой планетарной катастрофы Марс, практически лишенный атмосферы и магнитосферы, начал интенсивно остывать. Оставшаяся на планете вода частично испарилась в космос, а частично замерзла, скопившись главным образом в низменном северном полушарии. Это подтвердилось при анализе радарных сканирований поверхности, выявивших залегание огромных масс водяного льда в приполярных районах северного полушария. С резким похолоданием и обезвоживанием (а также потерей атмосферы и магнитосферы) вымерли сначала все высшие формы животных и растений, а потом жесткий ультрафиолет Солнца и космическая радиация простерилизовали планету и от простейших с бактериями. Но эта гипотеза, при всей своей убедительности, не объясняла все реалии Марса, и принималась не всеми учеными. Кто-то винил в исчезновении жизни марсианские вулканы, залившие большие участки планеты лавой и выбросившие в атмосферу огромное количество серы и углекислого газа. Поначалу это могло привести к вымиранию высших форм жизни, затем привело к парниковому эффекту, сначала иссушившему планету; а потом, когда вулканы потухли, планета постепенно остыла и омертвела окончательно. Были и другие гипотезы марсианской трагедии, но ни одна не могла однозначно ясно ответить на этот вопрос. Предстояло еще собирать и собирать, изучать и изучать артифакты, раскрывая постепенно тайну гибели всего живого на Марсе. Работы тут был непочатый край не одной когорте исследователей. К сожалению, финансирование таких исследований Землей в последнее время резко сократилось, и энтузиастам-палеонтологам часто приходилось самим, в свое свободное время и часто тайком от начальства проводить раскопки и исследования.

Пересиливая грохот горнопроходческого комбайна, Таня инстинктивно почти кричала указания мастеру участка, забыв, что ларингофон на ее шее усиливал крик. Мастер поморщился, и дал ей понять, чтобы она не кричала, ее и так было слышно хорошо. Таня извинилась, и продолжила уже нормальным голосом. Этот участок карьера был самым опасным из-за прорыва грунтовых вод, и Таня дала распоряжения мастеру сделать замеры влажности грунта в потенциально опасных местах склона. Летом в этих широтах было уже достаточно тепло, до +17 °C днем; и подземные залежи льда таяли, подмывая склоны карьера. Почти пять лет назад после одного такого подмыва оползнем засыпало экскаватор с оператором в кабине. По счастью, основная масса жидкой грязи прошла мимо; и экскаватор только протащило метров двадцать, пока он не застрял, опрокинувшись и упершись в валун. Когда поток схлынул, спасатели откопали экскаватор. Кабина была цела, и резервный запас воздуха еще не кончился, поэтому оператор остался жив, отделавшись шоком и ушибами. Пройди оползень метрах в пятнадцати левее, и, возможно, оператор погиб бы под сотнями тонн жидкой грязи. С тех пор на всех карьерах и шахтах стали делать замеры влажности грунта во избежание подобных случаев. Если влажность достигала критических значений, технику и людей отводили и подрывали влажный склон, давая выход накопившейся воде. Раньше, в первые годы освоения Марса, когда атмосферное давление было очень низким, опасность оползней также была низкой. Вода в жидком состоянии тогда могла существовать в очень узком диапазоне температур: от -3 °C до +3 °C. Ниже этого диапазона она замерзала, выше — быстро испарялась в разреженной атмосфере. Сейчас же атмосферное давление благодаря жизнедеятельности бактерий и растений возросло, местами до половины от земного в глубоких низинах. Вода теперь испарялась гораздо медленнее, и существовала в грунте в жидком виде при более высоких температурах. Таня, как горный инженер участка, следила за этим, и еще многими другими сегментами деятельности своего участка. У нее это хорошо получалось, и ее планировали через пару лет, когда нынешний главный горный инженер карьера уйдет на пенсию, поставить на его место.

VIII

— Объект, как вам всем, дорогие коллеги, известно, прошел точку возврата месяц назад, и движется сейчас во внутреннюю часть Солнечной системы. По расчетам ученых из NASA, Европейского космического агентства и Российской Академии наук, он, возможно, столкнется с Землей через полгода. Вероятность столкновения, по разным оценкам, от 30 до 50 процентов. Точнее пока сказать нельзя, потому что объект еще достаточно далеко, а радиомаяк, установленный на нем, не работает! — так начал свой доклад Свен Йоргенсон, астрофизик из Стокгольмского университета. Конференция ученых, призванная выработать рекомендации главам правительств по поводу избежания апокалипсиса, работала уже третий день, но к единому мнению участники так и не пришли. Предметом их споров был астероид Фаэтон, или, как он назывался по-научному, астероид 2087 MN 24. Небольшой относительно астероид, типа LL-chondrites (древние каменные астероиды с низким содержанием железа), всего 4,5 км в длину, он впервые заявил о себе 17 лет назад. Тогда он прошел на расстоянии в 27 тыс. км от Земли, ближе, чем орбиты многих геостационарных спутников. Попав в так называемую "гравитационную замочную скважину" — узкую область на орбите Земли, где ее гравитация притягивает космические объекты, он изменил свою траекторию. Вместо того, чтобы вылететь из Солнечной системы, он оказался втянутым в нее. Пройдя на своем пути мимо Солнца, которое еще больше отклонило его внутрь Солнечной системы, он оказался на траектории столкновения с Землей. Еще в 2093-м году, когда он пролетал мимо Земли, на его поверхность специальным зондом был доставлен радиомаяк, по сигналу которого ученые могли отслеживать его траекторию с высокой точностью. Но на пролете мимо Солнца радиомаяк отказал, и теперь даже самые точные оптические и радиотелескопы не могли с достаточной точностью предсказать его траекторию. По первоначальным данным вероятность его столкновения получалась от 30 до 50 %, что уже было серьезным поводом для беспокойства. При массе около 450 млн. тонн энергия взрыва при столкновении была бы эквивалентна взрыву водородной бомбы мощностью 15000 мегатонн (для сравнения, самая мощная бомба, взорванная на Земле, была 50 мегатонн). Территория, равная по площади Европе, будет превращена в пустыню. По всей планете прокатятся волны разрушительных землетрясений, провоцирующие гигантские цунами в прибрежных районах. В атмосферу будет поднято гигантское количество пепла и пыли, способное на несколько лет закрыть доступ солнечному теплу на поверхность. На Земле наступит ядерная зима, и все живое, уцелевшее после взрыва, вымрет от холода. Для точного определения траектории астероида необходимо было снова доставить радиомаяк на него. Тогда станет окончательно ясно, стоит ли что-то предпринимать, или можно спокойно полюбоваться красочным зрелищем пролета астероида мимо. В этом мнении сходились все участники конференции. В чем между ними не было единства, так это в том, что надо делать, если Фаэтон все-таки окажется на курсе столкновения. Одни предлагали послать к нему большой корабль-буксир с огромным запасом химического топлива. Предполагалось посадить корабль на астероид, включить все двигатели, и их суммарной тягой столкнуть астероид с курса. Но при более тщательном рассмотрении выяснилось несколько изъянов этого плана. Во-первых, готового такого огромного буксира-танкера не было, на его разработку и постройку уйдет минимум год, даже учитывая опыт создания больших межпланетных челноков. Во-вторых, даже если бы он уже имелся в наличии, полет к астероиду даже на самых скоростных ионных двигателях займет около трех месяцев. В случае неудачи оставшихся трех месяцев на вторую попытку уже не хватит. В-третьих, астероид был продолговатый и неправильной формы, да еще и вращался вокруг своего центра масс, так что этот самый буксир нужно было посадить очень близко к его центру масс. Иначе буксир после включения двигателей вместо того, чтобы столкнуть астероид с курса, мог просто ускорить (или наоборот, замедлить) его вращение без изменения траектории. А чтобы посадить буксир в центр, он должен быть пилотируемым, в автоматическом режиме это практически невозможно. Очень непросто это и в пилотируемом режиме. Вернуться обратно экипажу уже будет не на чем, так что это была бы миссия камикадзе. Попутно, в ходе обсуждения проекта с руководителями всех крупных национальных космических агентств выяснилось, что ни одно из них на данный момент не обладает свободным небольшим межпланетным зондом, способным на большой скорости доставить радиомаяк на астероид. На постройку и подготовку его ушло бы месяца полтора драгоценного времени. Посылать же для этого один из четырех левиафанов-межпланетных челноков, курсировавших между Землей и Марсом было бы крайне неэкономно и сорвало бы график доставки людей и грузов. Поэтому решили обойтись гораздо более дешевым, но не менее эффективным вариантом, описанным ниже.

Другим, и пока единственным реальным планом было следующее: сначала межпланетным челноком на орбитальную станцию, уже восьмой десяток лет висящую на марсианской орбите, доставить несколько сравнительно небольших межконтинентальных баллистических ракет с ядерными зарядами. Фаэтон на своем пути к Земле догонял и Землю, и Марс, двигаясь вчетверо быстрее Земли. Когда астероид сблизится с Марсом, Земля будет от него на расстоянии около 60 млн. км, поэтому имело смысл управлять всем с марсианской орбитальной станции. При сближении Фаэтона с Марсом (а он должен был пройти в 40 тыс. км от планеты, по расчетам ученых), определив с большой точностью с помощью орбитального телескопа траекторию астероида, с орбитальной станции предполагалось запустить ракету с ядерными боеголовками; взрыв одной из них должен расколоть астероид на мелкие осколки, не представляющие серьезной опасности даже в случае столкновения с Землей. В случае, если один заряд расколет астероид на крупные куски, было еще не поздно повторить попытки до достижения желаемого результата. Все главные компоненты этого плана уже имелись в наличии; управлять полетом ракеты к астероиду можно было со станции, в непосредственной близости к астероиду, а не с Земли, как это было бы в первом сценарии. План был предложен российскими астрофизиками и ядерщиками, у которых был большой опыт подземных взрывов ядерных зарядов. Самой большой сложностью в этом плане было точное определение траектории астероида. Из-за довольно большого расстояния был большой шанс промахнуться, а подрыв заряда не на самом астероиде, а даже поблизости от него мог не дать желаемого результата. Ведь в космосе нет воздуха, поэтому не будет и мощной ударной волны от взрыва, способной разрушить, или хотя бы столкнуть астероид со своей орбиты. Поэтому отслеживать его траекторию предполагалось с двух точек: с орбитального телескопа, висящего на высокой стационарной околомарсианской орбите; и с самой орбитальной станции. Этот способ позволил бы свести погрешность определения координат до минимума, а точное наведение ракеты осуществить на последнем участке траектории, при подлете к астероиду.

Единодушно проголосовав за второй план, члены комиссии принялись обрисовывать его в терминах, понятных простым смертным; и готовить обращения к главам государств и правительств ведущих стран мира, способных осуществить этот план. Действовать надо было безотлагательно, так как времени оставалось очень мало, а сделать надо было очень много. В последние лет двадцать все страны, участвующие в совместных космических программах, стали прижимисты на траты. Собственных внутренних проблем было предостаточно, и они требовали значительных затрат. Так что на какое-то время все урезали финансирование космических программ, забыв пророчества многих ученых о том, что будущее человечества на других планетах. Особенно сильны такие настроения были в Америке, когда-то инициаторе и спонсоре основных космических программ. Партия Стива Глендейла немало преуспела в распространении таких настроений в Америке. Поэтому у организаторов проекта по спасению Земли, так и названного "Фаэтоном", были серьезные опасения по поводу участия Америки в нем. Оставалось только надеяться на благоразумие её государственных мужей; и на то, что Глендейл не победит на президентских выборах, которые предстояли через полтора месяца. Но совсем неожиданно удар, чуть не ставший для проекта смертельным, пришел не от Глендейла. Несколько американских ученых из Лаборатории реактивного движения NASA просчитали траекторию Фаэтона, основываясь на последних сигналах радиомаяка на астероиде, полученных незадолго до его отказа. По их расчетам получалось, что Фаэтон должен был пройти участок траектории от Марса до Земли ближе к орбите Венеры, т. е. дальше от Земли на 15–20 тыс. км. Выходило, что вероятность столкновения Фаэтона с Землей была не выше 5 %, что, по их мнению, давало повод не беспокоиться и ничего не предпринимать. Глендейл подхватил эти выводы, и включил их в свою предвыборную риторику. Это возымело действие на избирателей, особенно на ту беднейшую часть населения, среди которой Глендейл пользовался широкой поддержкой. Демократы, находившиеся пока у власти, не могли игнорировать мнение большой части избирателей, хоть и придерживались более взвешенной позиции в этом вопросе. Да и в среде специалистов-астрофизиков под влиянием этих выводов стало укореняться мнение, что опасность столкновения очень мала, и можно расслабиться. Но в Германии нашелся один школьник, всерьез интересующийся астрофизикой. У него не было суперкомпьютера NASA, но он высмотрел в выводах ученых один просчет. Дело в том, что на 2111 год (год потенциального столкновения Фаэтона с Землей) приходилось великое противостояние Марса с Юпитером. Это такое положение обеих планет, когда они выстраиваются на одной прямой с Солнцем, и расстояние между ними минимальное. Юпитер — самая большая планета Солнечной системы, его масса в 300 раз больше массы Земли и в 2 раза больше массы всех остальных планет; и он оказывает гигантское воздействие на все объекты Солнечной системы своим мощнейшим гравитационным полем. Особенно сильно это воздействие в противостоянии объекта с планетой-гигантом. По выкладкам школьника выходило, что во время пролета Фаэтона мимо Марса астероид будет испытывать на себе гигантское притяжение Юпитера; и оно может отклонить его траекторию так, что он столкнется с Землей. Ученые мужи из NASA пренебрегли влиянием Юпитера ввиду ничтожно малой массы астероида. Но даже на такую пылинку в бескрайних просторах космоса, как Фаэтон, такой гигант, как Юпитер, оказывает достаточное влияние. По расчетам школьника (достаточно приблизительным, но основанным на данных NASA) вероятность столкновения была не менее 60 %. Школьник вывесил свои выкладки и расчеты в интернете, на портале астрономов-любителей. Многие профессиональные астрономы часто заходили на этот сайт, и, прочитав доводы парнишки, сочли их весьма убедительными. В рядах научного сообщества эти доводы стали одной из самых обсуждаемых тем. Но тут публично возмутились астрофизики NASA, выводы которых этот школьник оспаривал. Как, какой-то мальчишка-дилетант подвергает сомнению расчеты профессионалов, отдавших всю свою сознательную жизнь астрофизике?! Ату его! С их подачи в масс медиа началась травля паренька, иногда с угрозами подать на него в суд за распространение панических настроений в обществе. В общем, инерция мышления и нежелание признать, что они сели в лужу, привели NASA к отказу от участия в проекте "Фаэтон". По счастью, ученые и руководство Европейского космического агентства ESA и Российского центра космических исследований не почили на лаврах самодовольства и начали действовать.

IX

Таня Блэкмор ехала домой с работы, с титанового карьера под названием Титаниум-Крик, сидя в пассажирской кабине рядом с водителем грузового вездехода. Они везли в Звездный, поселок геологов и шахтеров, сломавшуюся дробилку породы — здоровенный десятитонный агрегат для перемалывания руды. Он сломался сегодня, и целый участок карьера встал, так как держать запасной на участке было слишком дорого. Водитель вездехода, молодой разговорчивый парень по имени Алекс Северин, трещал без умолку, уже порядком утомив Таню своей болтливостью. Ехать предстояло 48 км, совсем недалеко по земным меркам; но на Марсе все дороги пока что были грунтовые, и средняя скорость передвижения не превышала 30 км/ч. В начале освоения Марса пробовали строить дороги, заливая разровненый грунт жидким полимером, застывающим и образующим твердую корку на поверхности. Но при столь малом атмосферном давлении жидкость мгновенно испарялась, и кучу полимерной массы не успевали даже толком разровнять. К тому же, частые и продолжительные песчаные бури все равно занесли бы уложенное полотно слоем песка. А расчищать его по многу раз да на больших расстояниях было бы сизифовым трудом. До того времени, когда поверхность планеты более-менее покроется растительностью, задерживающей перемещение песка, нечего было и думать о дорогах с твердым покрытием. Дорога до поселка петляла среди кратеров и мелких оврагов, иногда опасно приближаясь к обрывам. Ездить на Марсе приходилось осторожно, т. к. сила тяжести здесь была почти втрое меньше земной, и вездеход грозило опрокинуть даже от небольшого толчка на кочке, яме или камне. Чтобы вездеходы не опрокидывало, их нарочно утяжеляли балластом, если не предстояло везти тяжелый груз. Сейчас они хоть и везли десятитонный груз, но это были десять тонн на Земле, а на Марсе он весил чуть менее четырех тонн. Cправа от них, примерно в километре, крутились три небольших смерчика, раскачиваясь и медленно продвигаясь по направлению, пересекающему их путь. Алекс и Таня с опаской поглядывали на эти смерчики, зная, предвестниками какой опасности они могут быть. Сезон пылевых бурь в северном полушарии еще не наступил, но приближалась весна, когда ледяная полярная шапка начинает интенсивно таять. Миллионы тонн льда, преимущественно из углекислоты, начнут интенсивно испаряться, минуя жидкую фазу. Такое быстрое испарение (сублимация) огромных масс льда приводило к перемещению гигантских воздушных масс от экватора к полюсу. При малой силе тяжести эти воздушные потоки поднимали в воздух тучи мелкой красной пыли на несколько километров. Эти тучи пыли иногда заслоняли солнце на площади, равной трети планеты на несколько недель. Бури продолжались с перерывами вплоть до самого лета, когда полярная шапка сжималась до минимума, и воздушные потоки ослабевали и сходили на нет. В южном полушарии эти бури были еще сильнее, так как там разница зимних и летних температур была больше, и полярная шапка таяла интенсивнее. Смерчики внезапно понеслись с хорошей скоростью по направлению к ним, подпитываемые восходящим потоком воздуха. Буквально на глазах они раздувались, подымая все больше пыли, и крутясь все быстрее, как шаман в танце. Превращаясь в уже полноценные смерчи, они понеслись прямо на пересечение с вездеходом. Алекс придавил газ, стараясь обогнать их, пока они не накрыли вездеход. Вездеход понесся со скоростью местами в 60 км/ч, благо колея на этом участке была хорошо накатана, подпрыгивая на неровностях дороги. Алекс отвлекся на пару-тройку секунд на смерчики, и прозевал довольно крутой поворот впереди. Таня закричала ему, он обернулся и нажал на тормоза, одновременно поворачивая вправо по колее. Но поворот был слишком крутой для такой скорости, и ему пришлось отпустить тормоза, чтобы не перевернуться. Не вписавшись в крутой поворот, вездеход вылетел влево от колеи. Он устоял на колесах, но тут ему на пути подвернулась ледяная яма. О марсианских ледяных ямах стоит упомянуть особо. Зимой в низинах и ямах намерзают перемежающиеся пласты углекислотного и водяного льда. Когда весной температура воздуха повышается, лед в ямах начинает таять. Первым тает углекислотный лед, так как он тает еще при отрицательной температуре. Если над слоем углекислотного льда оказывается слой водяного (тающий при гораздо более высокой температуре), газообразная углекислота оказывается запертой под слоем водяного льда. Давление в таком углекислотном пузыре (если он достаточно большой и глубокий) часто бывает в несколько десятков земных атмосфер. Когда, наконец, подтаивает водяной лед сверху, углекислый газ прорывается из ямы; иногда фонтанируя, как гейзер, а иногда просто взрываясь. Итак, вездеход наскочил на глубокую ледяную яму, верхний слой которой (водяной лед) уже подтаял и едва сдерживал давление углекислого газа под ним. Свой тяжестью вездеход проломил тонкий лед, и углекислый газ под большим давлением вырвался наружу. Струя ударила в днище вездехода, приподняв его правую сторону. Пытаясь удержать заваливающуюся набок машину, Алекс резко крутанул руль влево. Слева от ямы был неглубокий овражек метров в шесть глубиной, но с довольно крутыми склонами. Потерявшую управление машину стало выносить влево, и как Алекс ни старался затормозить и вывернуть, она выскочила в овраг. Перевернувшись на склоне два раза, вездеход упокоился на дне овражка, лежа на левом боку.

X

Выполнение проекта "Фаэтон", несмотря на отказ NASA участвовать в нем, осуществлялось по

графику. Вскоре после утверждения плана были расконсервированы и переоборудованы две российские межконтинентальные ракеты "Копье — М2" (по западной классификации SS-37). Им добавили еще по две ступени с твердотопливными двигателями, способными забросить головные части с зарядами на высокую околомарсианскую орбиту; и лазерную сверхточную систему наведения. Аналогичная система наведения со сверхточным лазерным генератором была подготовлена для размещения на околомарсианской орбитальной станции. Орбитальным челноком они были переброшены с Земли на околоземную орбитальную станцию, а оттуда межпланетным челноком на околомарсианскую станцию. Орбитальный телескоп "Гюйгенс", пятый уже по счету телескоп со времени начала освоения Марса, висел на стационарной орбите уже седьмой год. С его помощью предстояло более точное определение траектории астероида при пролете мимо Марса. С его же помощью предстояло грубое наведение ракеты на Фаэтон, а с помощью лазерной системы наведения на орбитальной станции — точное наведение. Каждая ракета несла шесть управляемых головных частей с ядерными зарядами по 15 килотонн. Мощность оригинальных зарядов в боеголовках была 150 килотонн, но они разрабатывались для уничтожения больших городов. Для разрушения астероида это было слишком, и на них установили маломощные заряды. Почти полтора месяца занял монтаж на станции пусковых установок ракет, системы наведения, ее отладка и калибровка, установка самих ракет в пусковые установки. Наконец, за 4 дня до подлета астероида к Марсу все было готово, проверено и перепроверено, и выведено в режим ожидания. Еще в 2020-м году всеми странами, обладающими ядерным оружием и ракетными средствами его доставки, был подписан договор о нераспространении гонки вооружений в космосе. Запрещалось размещение, испытание и использование каких-либо систем вооружений и их компонентов на естественных и искусственных спутниках и планетах. С юридической точки зрения проект "Фаэтон" был грубым нарушением договора, и кто угодно мог подать на страны-участницы проекта в международный суд. Поэтому, сразу после конференции ученых, обрисовавших проект, было созвано экстренное заседание Генассамблеи ООН, на котором была принята поправка к договору, разрешающая в экстренных случаях отступления от положений договора и даже его формальное нарушение. Все понимали опасность, с которой столкнулись жители Земли, и поправка была принята в течение двух дней.

Фаэтон был сейчас на расстоянии двух дней полета через бездну космоса от Марса. Телескоп "Гюйгенс" теперь мог с высокой точностью отследить его траекторию. Когда ученые NASA и других научных центров, исследовавших космос, заложили данные с "Гюйгенса" в свои суперкомпьютеры, получилось, что вероятность столкновения астероида с Землей лежит в пределах 80–85 %. Выкладки немецкого школьника оказались правильными, ученые NASA были посрамлены. Влияние Юпитера даже на столь ничтожную пылинку мироздания, как Фаэтон, оказалось достаточно большим, чтобы изменить его орбиту и направить его на курс столкновения с Землей. По счастью для землян, не все разделили успокоенность и благодушие американцев. Теперь всему миру оставалось только уповать, чтобы все сработало по плану.

Рэй проснулся от звонка видеотелефона, настойчиво трещавшего на журнальном столике. Скользнув взглядом по настольным часам, он отметил, что было уже полпятого вечера, а Тани все не было. Встав с тахты, он подошел к телефону, и, увидев номер на дисплее, насторожился. Это был номер поисково-спасательной службы их кластера. Он снял трубку с базы, попутно нажав кнопку выключения видеокамеры, передающей картинку из их модуля собеседнику. В комнате был небольшой беспорядок, и он не хотел демонстрировать это всем и каждому. У оператора службы на мониторе загорелась надпись "Bидеокамера отключена собеседником".

— Мистер Блэкмор? — спросил вежливый голос оператора.

— Да, слушаю! — ответил Рэй.

— Мистер Блэкмор, это диспетчерская поисково-спасательной службы! — оператор немного

помялся, — …Ваша жена, Таня Блэкмор, ехала сегодня домой с карьера Титаниум-Крик в грузовом вездеходе. Вездеход должен был прибыть полчаса назад, но он не прибыл. Связь с ним потеряна более часа назад, и радиомаяк на нем не работает. У них должна еще быть карманная рация, но если они далеко, она может просто не доставать до нас.

Все еще туго соображая спросонья, Рэй задал дурацкий вопрос:

— И…что это значит?

— Еще не знаем, сэр! — ответил оператор. — Может, просто поломка в пути, и отказ всей системы электропитания. Хотя, рация и маяк питаются автономно, от своего аккумулятора. А может, и что-то серьезное. Дело осложняется тем, что в районе всего кластера бушует сильная пыльная буря, и выслать поисковую партию невозможно. Но Вы не волнуйтесь, сэр! На вездеходе есть суточный запас воздуха, воды на трое суток и аптечка. Если они живы… — оператор осекся.

— То что? — спросил Рэй, похолодев внутри от осознания, что это может быть и не так.

— По крайней мере, водитель знает, что и как делать в таких случаях — ответил оператор. — По прогнозам, буря продлится около десяти часов. Сейчас, по счастью, еще не сезон бурь. Как только она утихнет, мы вышлем поисковую партию.

— Я хотел бы выехать вместе со спасателями! — поспешил Рэй.

— У Вас есть лицензия спасателя-поисковика, сэр? — спросил оператор.

— Нет, но… — начал было Рэй, но оператор тотчас перебил его вежливо, но твердо:

— Тогда Вам нельзя со спасателями, сэр! Каждый должен заниматься своим делом. Если Ваша помощь понадобится, мы к Вам обратимся. Мы будем держать Вас в курсе дела по мере поступления информации. Всего доброго, сэр! — и положил трубку.

Рэй сел на тахту, все еще держа трубку в руках. Частое пиканье в трубке вывело его из оцепенения, он положил трубку на базу, и усилием воли заставил себя соображать. Первой реакцией было бежать в гараж, к приятелю Дэну Левински, работавшему водителем вездехода, и уговорить его выехать на поиски. Но он тут же осознал, что раз на поверхности бушует пылевая буря, то все выходы наружу закрыты, а лифты не идут выше второго уровня. Выйти наружу можно было только после отбоя "пыльной" тревоги, как ее прозвали поселенцы; либо с разрешения дежурного супервайзера службы охраны. В службе охраны у Рэя приятелей не было, да и никакой трезвомыслящий человек не дал бы ему сейчас такого разрешения. В бурю заблудиться, несмотря на довольно подробные карты Марса и систему глобальной навигации, было делом плевым. А если еще и застрять где-нибудь, то при продолжительной буре можно оказаться заживо погребенным под толщей красного мелкого песка. Хоть кабины вездеходов и были герметичными, с теплоизоляцией, суточным запасом воздуха и трехсуточным воды на троих человек, дальше все зависело от продолжительности бури. Даже если она закончится раньше, чем иссякнет воздух, но вездеход окажется погребенным под слоем песка, сигнал радиомаяка может не пробиться из-под его толщи. И тогда останется только уповать, что сигнал был принят раньше, и местоположение вездехода до начала бури определено. В этом случае спасатели смогут быстро найти и откопать машину, и у погребенных будет шанс спастись. Иначе… Рэй похолодел при мысли, что именно так может случиться с Таней и водителем вездехода.

XI

Таня пришла в себя, вися боком на ремнях безопасности. Первое, что она увидела, был Алекс, застывший в углу кабины в неестественной позе. Алекс стоял… на голове, и судя по тому, как она была вывернута, позвоночник был сломан. Не сполз на пол он только потому, что оказался отброшенным в угол кабины, когда вездеход переворачивался в падении. Отстегнувшись, Таня сползла на левую сторону кабины, и заглянула в лицо Алексу. Оно уже было восковым, и только остекленевшие глаза невидяще уставились на нее. Превозмогая неосознанный страх, Таня просунула руку в шлем Алекса, и пощупала пульс на сонной артерии. Пульса не было. Надеяться теперь было больше не на кого; по крайней мере, в ближайшие несколько часов, и Таня решила прежде всего осмотреться. Крыша кабины была смята на треть, стекла вылетели; и Таню спасло от удушья только то, что в момент, когда машину подбросило струей из ледяной ямы, она успела опустить и защелкнуть стеклянный верх шлема гермокостюма. А от фатальных увечий спасло то, что она была пристегнута с самого начала. Большинство и водителей, и пассажиров вездеходов пренебрегали этой элементарной предосторожностью, считая скорость в 30–40 км/ч слишком ничтожной, чтобы представлять опасность. Алекс тоже со временем стал пренебрегать ею. Таня же осталась жива и невредима, не считая мелких ушибов и ссадин. По счастью, гермокостюм тоже не был поврежден; многослойная синтетическая ткань, сотканная из прочнейших волокон, выдержала все кульбиты в кувыркающейся машине. Даже гермокостюм Алекса был цел и невредим, хотя его побросало куда жестче Тани. Первый проблеск радости по поводу того, что она осталась жива, был омрачен тем, что герметичность кабины была нарушена; и воздух, пригодный для дыхания, весь улетучился. Теперь рассчитывать можно было только на резервный запас в баллонах позади кабины. Но с воздухом все было более-менее хорошо, его хватит на сутки точно, а там ее найдут… хотелось верить, что найдут. Плохо было то, что она перед выездом надела легкий гермокостюм, а не тяжелый скафандр с серьезной радиационной и теплоизоляцией. Скафандр был тяжеловат и неудобен, его обычно надевали для выхода на поверхность на длительное время; а для поездок в вездеходе обходились гермокостюмом, который позволял выдерживать холод марсианской ночи не более двух часов. При разгерметизированной кабине и в наступающей ночи, когда температура падала до -20 °C, перспектива замерзнуть была вполне реальна, если ее не найдут в ближайшие часа два — три. А идти пешком до поселения… она понятия не имела, как далеко она была. Да и в довершение всех бед вокруг бушевала пыльная буря. Даже если бы она знала, куда идти, заблудиться в такой пелене было парой пустяков. Уж лучше оставаться тут, в машине; по крайней мере, тут был шанс, что ее найдут по сигналу радиомаяка! Введение в действие системы глобального позиционирования, что-то вроде аналога старого земного GPS, особого результата не дало. Точность определения местоположения была все еще достаточно низкой из-за малого числа ориентиров мелкого масштаба, и постоянно меняющегося (иногда весьма значительно) из-за перемещения больших масс песка рельефа. Только вокруг поселений и возле каких-либо отличительных особенностей местного рельефа (типа кратеров, холмов или гор, русел высохших рек и т. п.) можно было ориентироваться уверенно. И дороги на Марсе то и дело заносились песком, их самих найти часто было задачей. Мобильных агентов (более совершенной версии мобильного телефона, с невероятно расширенными возможностями) на Марсе ни у кого не было, так как связь в их рабочем сантиметровом диапазоне была крайне ненадежна из-за сильной космической радиации. Кстати, радиомаяк…. его ведь надо включить, а то никто и никогда ее не обнаружит! Таня принялась искать фонарик, чтобы подсветить панель приборов. После аварии свет в кабине погас, и хоть солнце еще не село, пыльная буря застилала небо так, что в кабине была полутьма. Фонарик должен был быть в "бардачке" — отсеке для всякой всячины над водительским местом. Дверцу в этот отсек преграждало тело Алекса. Собрав волю в кулак и стараясь не смотреть в его остекленевшие глаза, Таня потянула тело за ногу. Алекс мешком упал на левый бок кабины, голова его при этом опять неестественно вывернулась, как у тряпичной куклы. Стараясь не наступить на него, Таня потянулась к дверце отсека, открыла ее, и, пошарив рукой, нашла там фонарик. Подсветив приборную панель слева от руля, она нашла кнопку включения аварийного радиомаяка. Если маяк работал, кнопка должна мигать. Нажав ее, Таня… ничего не увидела. Она нажала кнопку еще несколько раз, опять ничего. Попытка включить стационарную рацию тоже окончилась неудачей. Где-то в кабине должна быть еще маленькая переносная рация, она часто видела ее в нише приборной панели вездеходов. Если они были не дальше 5 км от Звездного, ее сигнал мог пробиться. Но вездеход сделал пару оборотов, переворачиваясь на склоне, и рацию куда-то зашвырнуло. Таня посветила по всем углам и закоулкам кабины, но рации нигде не было. Скорее всего, она вылетела наружу в разбитое окно или лобовое стекло. От осознания того, что у нее нет никакой связи, даже односторонней, ей стало не по себе.

XII

— Удаление до объекта 4 730 000 км, скорость 430 000 км/ч! Выход в расчетную точку через 6 часов 47 минут! — доложил оператор станции прицеливания. Дежурный офицер, майор российских ракетных войск стратегического назначения Якушев запросил его:

— Отклонение от расчетной траектории?

— В пределах нормы. Стрелять нужно сейчас. — ответил оператор.

— Первая установка — пуск! — скомандовал майор лейтенанту, "сидевшему" на "красной" кнопке. Непонятно, с чьей подачи кнопку пуска ракет стали называть красной, хоть она и была такого же черного цвета, что и остальные. Лейтенант откинул предохранительный колпачок, и нажал кнопку. С одного из свободных причальных доков, со смонтированной на нем пусковой установки, сошла и ушла в черноту космоса ракета, призванная спасти все живое на Земле от гибели. Станцию немного потрясло мелкой дрожью от ее мощных двигателей. Все на станции, у кого была возможность, прильнули к иллюминаторам. Ракета быстро удалялась, превратившись сначала в сияющий шар, а затем в мерцающую точку, пока не растворилась в бездне космоса. До поражения цели ей предстояло пролететь почти семь часов, несмотря на скорость, почти вшестеро большую скорости звука. Ко времени, когда расстояние от ракеты до точки поражения астероида будет 9 000 км, ее головные части разделятся, и все шесть боеголовок выстроятся таким образом, что каждая последующая будет способна поразить астероид (или его крупный осколок), если предыдущей не удастся это сделать. Для выстраивания на курс поражения каждая боеголовка была запрограммирована индивидуально, и каждая должна будет провести индивидуальный маневр торможения и отклонения. Только одна тормозиться не будет, и на полной скорости понесется к Фаэтону. Ей и было предназначено нанести первый удар. В случае необходимости каждую боеголовку можно было корректировать в ручном режиме, что повышало вероятность поражения. И на самый крайний случай, если ни одна из боеголовок первой ракеты не попадет в цель, через час и семь минут после первой будет пущена вторая ракета. Она должна будет встретиться с астероидом на кратчайшем расстоянии его пролета мимо Марса. Если и она "промажет", на орбитальной станции, висящей на околоземной орбите, тоже были установлены две ракеты с ядерными боеголовками. Но стрелять по астероиду оттуда было не очень удобно, т. к. астероид несся на сумасшедшей скорости прямо в лоб станции. Из-за огромных взаимных скоростей и малых допусков угловых перемещений малейшая погрешность в наводке ракеты могла оказаться роковой. А из-за малого расстояния на вторую попытку времени уже не оставалось. Так что попасть надо было первой же ракетой и возле Марса. Всем, кто принимал участие в подготовке этой миссии, оставалось только надеяться, что все пройдет, как было запланировано. Все данные на всех этапах подготовки многократно проверялись, вносились необходимые коррекции, но… у двух главных руководителей миссии: Франка Ноймана из Европейского космического агентства (ESA) и Альберта Ландау (праправнука легендарного академика Льва Ландау) из Российского института космических исследований нет-нет, да закрадывались сомнения, а все ли правильно рассчитано, все ли учтено. Цена ошибки была бы огромна, ведь человечество никогда еще не сталкивалось с такой реальной опасностью своего уничтожения. Теперь оставалось лишь ждать.

— Произошло разделение головной части ракеты! — доложил оператор станции прицеливания. Шесть боеголовок разделились, и начали каждая свой маневр, согласно программе. Лишь одна устремилась к астероиду без маневров и торможений. На каждой боеголовке был установлен радиомаячок, по сигналу которого на станции можно было определить, нуждается ли данная боеголовка в коррекции траектории.

— Коррекция первой боеголовке…., второй боеголовке…, третьей… — оператор ввел значения коррекции для каждой боеголовки. Маленькие рулевые двигатели на боеголовках включились на мгновения, отработав коррекцию каждой. По окончании маневра все боеголовки выстроились на курсах сближения с астероидом, о чем оператор доложил майору Якушеву.

— Шесть минут восемь секунд до поражения! — сказал оператор.

— Нужна ли еще коррекция курсов? — спросил майор.

— Нет, пока все боеголовки лежат на курсе столкновения! — ответил оператор. На большом экране радара было еле видно шесть выстроившихся в почти идеальную линию маленьких точек, к которым с большой скоростью приближалась седьмая, крупная. Все, кто был в комнате, затаив дыхание, следили за их сближением.

XIII

От холода уже немели пальцы, надо было куда-то прятаться и как-то согреваться, а иначе ведь можно и замерзнуть. Таня вспомнила про грузовой отсек; хоть он и не был герметичен, но там можно спрятаться хотя бы от всепроникающего песка. Но прежде надо было добраться до баллонов с воздухом на задней стенке кабины. Ведь собственного запаса воздуха в гермокостюме почти не было; она дышала сейчас своим же выдыхаемым воздухом, прошедшим через фильтры регенерации, вмонтированные в капсулы в шлеме. Человек при дыхании использует только около 4 процентов кислорода, так что в выдыхаемом воздухе его еще предостаточно. Правда, в нем резко возрастает содержание углекислого газа, что затрудняет дыхание отработанным воздухом повторно. А в третий раз использовать выдыхаемый воздух уже и вовсе нельзя; содержание углекислого газа в нем становится неприемлемым. Фильтры регенерации в гермокостюме частично решали эту проблему, поглощая углекислый газ, но только на полчаса от силы. Дальше все равно надо было пополнять запас воздуха. Таня вылезла из полурасплющенной кабины, стараясь не выронить фонарик. Зайдя сзади кабины, она принялась шарить среди разных механизмов и приспособлений. Открыв дверцу одного из отсеков, она обнаружила баллоны со сжатым воздухом. Тут же был и редуктор для понижения давления и шланг с резьбовым разъемом для подключения к шлему гермокостюма. Совсем недавно Таня проходила обязательный два раза в год инструктаж по использованию кислородного оборудования в экстренных условиях, поэтому ей не составило труда быстро подключить баллон и шланг к редуктору, а шланг к гермокостюму. Осторожно открыв вентиль баллона, она выставила давление до необходимого. Воздух пошел в шлем, дышать сразу стало ощутимо легко. Заметив время открытия баллона, Таня начала искать путь проникновения в грузовой отсек. Долго его искать не пришлось, сорвавшаяся с растяжек и креплений дробилка пробила в отсеке приличную дыру. Волоча за собой баллон, воздухом из которого она дышала; а также еще один запасной, и ящик с набором инструментов, Таня пролезла в дыру, и очутилась в кромешной тьме отсека. Наощупь открыв ящик, она вытащила фонарик; и, включив его, принялась шарить лучом по передней стенке отсека. Где-то на ней должна была быть розетка электропитания, и она решила попробовать подключить систему подогрева гермокостюма, или как ее называли остряки — "грелку", к ней. Гермокостюм, помимо фильтров регенерации воздуха, имел еще и систему подогрева, сделанную на основе электрогрелки. Из-за этой его особенности остряки называли его "геронтокостюмом". Теплоэлементы в виде тонких токопроводящих волокон были вшиты внутри многослойной ткани гермокостюма. На левом боку, в специальном кармане помещался шнур трехметровой длины с вилкой, которую можно было воткнуть в любой унифицированный низковольтный разъем на борту любой марсианской техники. Питалась система подогрева от бортовой сети напряжением 24 В, а через понижающий преобразователь напряжения ее можно было подключить и к обычной сети напряжением 110 В. Вскоре Таня нашла панель розеток, и воткнула в нее вилку питающего шнура на гермокостюме. Через минуту она почувствовала тепло от грелки в кистях рук и ступнях ног, а чуть позже и в других частях тела. По счастью, электропроводка от батареи аккумуляторов, идущая в грузовой отсек, не оборвалась, в отличие от идущей в кабину. Таня вздохнула с облегчением: впервые с момента аварии хоть что-то на вездеходе работало. И благодаря этому ее шансы остаться в живых существенно повышались. По крайней мере, в течение нескольких часов ей не грозила смерть от удушья или от холода. Только бы хватило воздуха в баллонах и заряда батарей, только бы хватило!

XIV

За всего пять месяцев своего президентства Стив Глендейл успел "достичь" многого. Под предлогом борьбы нации за выживание и связанной с ней экономией средств Америка вышла из участия во многих международных программах. Для "марсиан" самым существенным было почти половинное сокращение участия США в программах освоения Марса. Полностью свернуть свое участие в марсианских программах американцы не решились; осознавая, что их место займет кто-нибудь другой. Это чуть не поставило под угрозу проект "Фаэтон"; но, к счастью, Россия, Китай, Индия, Бразилия и некоторые европейские страны увеличили ассигнования в марсианские программы; и в проект "Фаэтон" в том числе. В руководстве этих стран ширилось понимание того, что человечество не сможет долго оставаться на Земле, если не хочет исчезнуть как вид. Меняющийся к худшему климат планеты сам собой навевал мысли о том, что надо ускорять освоение Марса. И главным бичом здесь представлялись даже не глобальное потепление и засуха, пусть из-за них прекратили существование многие страны. В конце концов в умеренных широтах, где располагалось большинство экономически развитых стран, жить было все-таки более-менее сносно. Выращивать урожай можно было и опресняя морскую воду, где не хватало пресной. Да, это стоило немалых денег, но развитые страны все-таки могли это себе позволить. Да, сокращалась среда обитания и человека, и животных, но все-таки на планете было достаточно места; и было тепло, даже жарко во многих местах. Но еще в 20-м веке палеозоологи и ботаники выяснили, что Земля периодически переживала периоды великих оледенений, перемежающихся периодами потеплений. Последний период потепления длился около 10 тысяч лет, и начало сознательной жизни человечества пришлось на самый конец его. Наступившее во второй половине 21-го века глобальное потепление несколько отодвигало новый ледниковый период, но не избавляло от него. Он неизбежно наступит, пусть через два-три или несколько столетий, но наступит обязательно. И сможет ли человечество пережить его, а если сможет, то какая его часть; и на каком уровне развития окажется после него? Опять-таки, в случае катастрофы глобального масштаба, типа падения крупного астероида, жизнь на Земле могла прекратиться внезапно. Все это заставляло людей мыслящих задумываться о колонизации Марса, как единственной более-менее подходящей для высших форм земной жизни планеты Солнечной системы. Все эти доводы представлялись разумными, в том числе и Глендейлу, но он пришел к власти на волне изоляционистских настроений беднейшей части общества, и уже не мог так просто повернуть вспять. Чтобы остаться в Белом Доме, приходилось и дальше идти по тупиковой дорожке изоляционизма. Поэтому когда ученые NASA ошиблись в расчетах, и предсказали очень низкую вероятность столкновения Фаэтона с Землей; он уцепился за эти выводы, и использовал их для сворачивания американского участия во многих марсианских программах. Лишь когда Фаэтон приблизился к Марсу, и его траектория была просчитана с высокой точностью, и стало ясно, что он лежит на курсе столкновения с Землей, лишь тогда Глендейл с неохотой признал свой просчет. Свалив всю вину на NASA, он теперь всячески поддерживал участие Америки в космических программах, но…все больше на словах. Средства, изъятые из финансирования исследований космоса, были перераспределены между экологическими, техническими и гуманитарными проектами. Это дало определенные результаты, хоть и не очень впечатляющие; и позволило Глендейлу упрочить свои позиции внутри страны. Развязав через своих друзей-медиамагнатов безудержную кампанию по самовосхвалению, он стал национальным мессией в глазах бедной и беднейшей части избирателей, которым не было дела ни до чего, кроме собственного выживания. Славословия Глендейлу раздавались со страниц чуть ли не каждой газеты, из эфира каждого выпуска новостей. Но в его планах было стать единоличным и безраздельным властителем Америки, а для этого одних славословий было недостаточно. Чтобы быть таким властителем, надо было обладать какими-то жизненно важными ресурсами, распределяя которые по своему усмотрению можно было наказывать непокорных и поощрять покладистых. И такими ресурсами в нынешних условиях были продовольствие и вода.

XV

Две точки на экране радара быстро сближались: помельче — боеголовка, покрупнее — астероид. Все присутствующие в комнате, затаив дыхание, наблюдали за их сближением. Вот они слились, и точка их слияния замигала красным. У всех вырвался возглас ликования: астероид был взорван прямым попаданием. Вместо точек возникло пятно сплошной засветки. Это было облако мелких осколков, образовавшихся после взрыва. Оператор увеличил масштаб, чтобы отследить крупные осколки. Осколки размером свыше 5 м тоже представляли опасность, но уже только при прямом попадании в населенный пункт или другой подобный крупный объект. Таких осколков после взрыва оказалось 17, их размер лежал в пределах от 5 до 50 м. Оператор попробовал перенацелить остальные пять боеголовок на самые крупные из них, но их скорость была слишком велика, и все боеголовки прошли мимо. Майор Якушев было дал указание оператору на подрыв зарядов поблизости от осколков, но академик Ландау остановил его. Взрыв поблизости мог скорее не расколоть их, а просто столкнуть с траектории. Но это отклонение скорее всего будет недостаточным, чтобы осколоки не попали в Землю. Их просто рассеет по большой площади, что увеличит вероятность попадания в крупные населенные пункты или важные промобъекты. А сейчас они с большой вероятностью кучно упадут куда-то на относительно небольшой площади. И если это попадание случится в океан или в малонаселенный регион, разрушений и жертв может не быть вовсе, либо они будут минимальны. Указать точное место падения осколков было невозможно из-за множества случайных факторов, как скорость осколка, угол его вхождения в атмосферу, процессы в ней в этом месте и в это время, вращение Земли. Удар осколка поперечником 20 м мог оставить в земле кратер до полукилометра в диаметре. Можно представить, что осталось бы, попади он в большой город. А если еще учесть разрушения от взрывной волны… Оставалось только уповать, что они не упадут на густонаселенные регионы. Взрыв несколько замедлил крупные осколки, поэтому когда боеголовки второй ракеты вышли в расчетную зону поражения, осколки еще не достигли ее. Слишком сильно изменить курс боеголовок было невозможно, так как на них не было маршевых двигателей, только корректирующие. Поэтому все боеголовки второй ракеты ушли дальше, еще до того, как осколки достигли зоны поражения. Дав им пролететь подальше от Марса, оператор дал команду на подрыв; и все боеголовки, включая неиспользованые с первой ракеты, самоликвидировались.

Буря начала постепенно стихать, все реже и реже подсыпая песок в Танину "нору". "Грелка" перестала работать минут десять назад; видимо, батарея была повреждена и разрядилась раньше положенного. От перспективы замерзнуть Тане стало не по себе. К тому же, от долгого сидения в одноообразных позах тело затекло, и Таня решила вылезти и немного размяться. Возле входа в отсек прилично насыпало, и ей пришлось расчистить проем, выгребая песок руками. Пока она этим занималась, буря утихла совсем. Таня вылезла, волоча за собой баллон с воздухом. Вообще-то, на спине была специальная сетка для него, но без посторонней помощи всунуть его туда было невозможно. Вездеход лежал на боку, на треть занесенный песком, как туша гигантского ископаемого животного. Кабину занесло наполовину, и Таня порадовалась, что на вездеходе был грузовой отсек. Пусть и с пробоиной, но он был достаточно большим, чтобы обеспечить укрытие от песка. Солнце опустилось низко к горизонту, и над ним…. синевой пылал закат. В марсианской атмосфере даже в ее спокойном состоянии из-за малой силы тяжести постоянно висела взвесь мельчайшей пыли. Днем она придавала небу оранжево-желтый оттенок, а на восходе или закате Солнца рассеивала лучше синий цвет, поэтому марсианские восходы и закаты полыхали синевой. Само же Солнце из-за в полтора раза большего расстояния, чем до Земли, на Марсе выглядело в две трети своего "земного" размера. Земля же с Марса, как внутренняя по отношению к нему планета, была видна перед восходом и после заката как яркая зеленоватая звезда, возле которой легко можно различить желтоватую и более тусклую звездочку Луны. Самой же яркой планетой на небе Марса была Венера, после нее — Юпитер, четыре самых больших спутника которого можно видеть невооруженным глазом. Земля по яркости была третьей. С заходом Солнца резко похолодало, и вскоре холод марсианской ночи стал пробирать сквозь гермокостюм. Действовать надо было быстро, чтобы не замерзнуть до прихода помощи. Таня вспомнила, что часто видела в "бардачке" в кабинах вездеходов сигнальные ракеты и осветительные факелы; из тех, что не нуждаются в кислороде и горят даже под водой. Обычно они лежали над водительским местом. Но водительское место было засыпано песком, и надо было откопать его. Лопата обычно крепилась к задней стенке кабины, где Таня ее без труда и нашла. Проберясь через проем выбитого лобового стекла в кабину, и подвесив фонарик за крючок, Таня принялась выбрасывать песок наружу. В полусплющенной кабине было тесно, к тому же, баллон и шланг стесняли движения, поэтому дело продвигалось медленно. Но зато от постоянных движений Таня согрелась. По мере раскопок она вдруг вспомнила, что где-то в углу кабины лежит тело Алекса, и ее охватил суеверный страх. Убеждая себя, что мертвых бояться не надо, она стала копать осторожнее, подготавливая себя к неприятной находке. Как она ни готовилась, но когда лопата ткнулась во что-то мягкое, она ее выронила и отпрянула. Преодолев приступ тошноты, она принялась выкапывать тело из толщи песка. Когда Алекс был выкопан, переборов страх и постоянно бормоча, что мертвых бояться не нужно, она приподняла его за подмышки, и перевалила в проем лобового стекла. Стараясь не наступить на него, она вылезла наружу, и, волоча труп мелкими рывками, оттащила его от кабины. Отдышавшись и запомнив, где лежал Алекс, она полезла обратно в кабину. "Бардачок" был теперь досягаем, открыв его и посветив внутрь фонариком, Таня нашла там две пачки ракет и пачку факелов. Там же был и пистолет-ракетница. Взяв это все, Таня вылезла наружу. Посветив себе фонариком, она открыла пачку с ракетами, вытащила одну и зарядила ее в ракетницу. Подняв ее вертикально над головой, как учили ее на спасатели на инструктаже, она выстрелила вверх. Шипя и оставляя дымный след, ракета взмыла в ночное небо. Когда она достигла верхней точки своей траектории, прямо в этом месте, как показалось Тане, вдруг вспыхнула яркая вспышка, как будто ракета взорвалась. От неожиданности Таня даже присела. Но нет, звука разрыва не последовало, ракета продолжала висеть, медленно опускаясь и заливая все вокруг ярким оранжевым светом. Вспышка же превратилась в огненный шар, висящий высоко в небе, быстро расширяющийся и тускнеющий. Ничего не понимая, Таня недоуменно смотрела на этот шар, неизвестно откуда и как взявшийся. Это был тот самый взрыв ядерной боеголовки, уничтоживший Фаэтон. Волею случая выстрел Таниной ракетницы и взрыв точно совпали по времени. К тому же, Таня оказалась почти под местом взрыва, практически точно в месте его проекции на поверхность Марса.

XVI

Одной из важнейших задач своего президентства еще до прихода к власти Глендейл провозгласил борьбу с коррупцией и злоупотреблениями в распределении продовольствия и воды. Как в 20-м и отчасти в 21-м веках в мире шла борьба за обладание нефтью; так в 22-м, веке почти постоянных природных катаклизмов, борьба шла за обладание землями, пригодными для агропроизводства, и водными ресурсами. Любая страна, у которой сохранились более-менее значительные площади пригодной для агропроизводства земли; и способная обеспечивать продовольствием не только себя, уже пыталась диктовать свои условия. Между мелкими странами стали нередки войны за обладание землями, пригодными для возделывания, а также из-за воды. Крупные страны (в особенности, ядерные державы) воздерживались от войн, понимая, что такая война может поставить точку в их истории. Рынок продовольствия стал вторым по объемам прибылей в мире после рынка энергоресурсов. Само же продовольствие стало предметом всевозможных спекуляций и махинаций в той или иной степени во всем мире. Не обошла эта напасть и Америку. Особенно велика была доля махинаций с распределением продовольствия в "шантитаунах". С самого начала там заниматься этим стали криминальные группировки, которые только и держали как-то в повиновении весь тамошний разномастный сброд. Сразу вскоре после образования "шантитаунов" волна насилия и преступлений оттуда стала распространяться и на более благополучные и даже респектабельные районы городов. Полиция оказалась не в силах обуздать это, и пришлось прибегнуть к помощи армии и национальной гвардии. Но после того, как в нескольких стычках солдатами были убиты лидеры двух криминальных группировок национального масштаба, по стране прокатилась волна беспорядков. Особенно кровопролитными и жестокими они были в Чикаго и Филадельфии. Разразились настоящие уличные бои, грозившие перекинуться на благополучные кварталы. Властям пришлось ввести в города войска, блокировать мятежные районы и жестоко подавить беспорядки. Понимая, что одними только драконовскими мерами проблему не решить, власти решили пойти на компромисс с мафией. В августе 2107 года в Чикаго состоялась секретная встреча представителя президента по национальной безопасности с главарями самых крупных группировок. Осознавая, что криминал имеет самую широкую подпитку и поддержку в трущобах, власть пообещала не трогать мафию; потребовав взамен установить контроль над "шантитаунами", разграничив с криминалом сферы влияния. Сочтя такой вариант лучше войны на уничтожение, мафия приняла условия власти. После "Большого Чикагского сходняка", как его окрестили сами воры в законе, относительный порядок в "шантитаунах" был установлен, и власть вздохнула спокойнее. Криминальные группировки действительно установили в них "контролируемый беспредел", как его окрестили журналисты. Жизнь там текла по своим, полукриминальным (а то и вовсе откровенно криминальным) законам; но главные мафиози сдерживали ярость масс, давая всем отщипнуть немного от большого пирога дотаций, поставляемых властью. Сами же лидеры криминала уже давно переселились из трущоб в дорогие дома в престижных районах и стали респектабельными людьми. Во время своей предвыборной кампании Глендейл тоже встречался с верхушкой мафии, заводя полезные связи с теми, кто имел реальный вес в преступном мире. Он попросил у них финансовую поддержку и содействие в предвыборной агитации в "шантитаунах". Взамен пообещал ключевые "серые" посты в своем правительстве, налоговые льготы для их легального бизнеса и легализацию нелегального. А самое главное — пообещал отдать им на откуп все поставки продовольствия в "шантитауны", не забыв при этом и себя. А это был такой лакомый кусок, от которого мафия отказаться не могла.

XVII

Дежурный наблюдатель смены на башне наблюдения Звездного не заметил вспышку взрыва, уничтожившего Фаэтон. Его внимание было целиком захвачено вспышкой Таниной сигнальной ракеты. Они уже долго ждали ее, эту ракету. Когда пять часов назад им поступило сообщение о пропавшем вездеходе, с которым не было радиосвязи, они поняли, что надеяться теперь можно было только на сигнальные ракеты. Как назло, тут же поднялась сильнейшая буря, снизившая видимость до трех-пяти метров. Оставалось только ждать, когда она кончится; и уповать, что те двое на вездеходе догадаются пострелять ракетами после бури. К моменту получения сообщения о вездеходе он был в пути уже больше часа, и должен был быть где-то в радиусе 15 км от поселка. С такого расстояния ракету уже было видно с башни наблюдения. Если, конечно, у водителя хватило ума остановиться, и не ехать дальше во время бури. Иначе он мог, заблудившись, заехать бог знает куда, и уже никакие ракеты им не помогут. Тем более, что дорога с рудника Титаниум-Крик, откуда ехал вездеход, петляла и разветвлялась в ложбине между невысоких холмов, преграждавших видимость и оптическим приборам, и радару на крыше башни. Заметив пуск ракеты, старший смены нажал кнопку отстрела серии сигнальных ракет с пусковой установки на крыше. Установка стреляла мощными осветительными ракетами, взлетающими на 600 м и заливающими светом большую площадь вокруг, по ракете каждые три минуты. Тут же он доложил о замеченном пуске ракеты и о направлении на него диспетчеру поисково-спасательной службы. Диспетчер дал указание дежурному расчету ПСС занять места в вездеходах и ждать. Дежурная смена из шести человек (трое спасателей, включая водителя, и трое парамедиков) помчалась в ангар к спасательному вездеходу. Он был несколько больше обычного грузового, оснащен пассажирским отсеком с реанимационной станцией и набором первой помощи, и манипулятором на поворотной платформе на корме вездехода. Манипулятор выполнял целый ряд функций с различными насадками: от крана и лебедки до мощных гидравлических ножниц, режущих металл обшивки кабин. Чтобы управлять всей этой машинерией, вездеход был оснащен двойным комплектом батарей с повышенной емкостью. Наблюдатели на башне решили подождать вторую ракету, чтобы дать спасателям более точное указание направления. Вторая ракета не заставила долго себя ждать, и они засекли точное направление на место пуска.

— Башня-командиру расчета спасателей: ракета замечена в районе Сноу Хиллз, приблизительно в 10–12 километрах от поселка, по азимуту 96 градусов! — дал указание наблюдатель. Сноу Хиллз (Снежные Холмы) были грядой невысоких холмов на востоке от поселка, а названы они были так потому, что зимними ночами на них часто выпадал иней, и издалека они были похожи на заснеженные. Снег же на Марсе иногда шел зимой, но испарялся еще в атмосфере, не успев достичь поверхности.

— Башня, вас понял! Выезжаем немедленно! — ответил командир расчета спасателей. Вездеход въехал в шлюзовую камеру ангара. Мощные насосы быстро откачали воздух, открылись ворота, и вездеход, включив фары и прожектор на крыше, ринулся в долину, по петляющей между холмов дороге; пыля, как отряд средневековой конницы в атаке.

От холода Таню уже колотило так, что зуб на зуб не попадал. Пальцы не слушались, и она с трудом зарядила третью ракету в ракетницу. Зарядив же ее, она так и не смогла нажать спуск, пальцы были как не ее. Тут она заметила, помимо периодически отстреливаемых где то за грядой невысоких холмов осветительных ракет, еще и пуск зеленой и желтой сигнальной ракеты. По международному цветовому коду у спасателей это означало: "Пуск вашей ракеты замечен, оставайтесь на месте!". Нужда в пуске третьей ракеты отпала, и Таня немного успокоилась. Теперь надо было срочно спасать пальцы, не то вполне реально было их отморозить. "Грелка" уже давно не работала, и ничего лучшего, чем колотить кистями рук по бедрам, приплясывая на месте, ей не пришло в голову. Хорошо было бы пробежаться, но она была измождена от усталости, да и шланг с баллоном сковывали движения. Постепенно от движений и поколачиваний кровообращение стало восстанавливаться и руки согреваться. Но стало трудно дышать, и Таня не могла понять, почему. Она не так давно сменила баллон, заметив время; и запаса воздуха должно было хватить еще как минимум на пару часов. Но дышать почему-то стало так трудно, как будто воздух весь вышел, и она дышала только тем, что оставалось в гермокостюме. Это было тем более странно, что стрелка на редукторе баллона показывала нормальное рабочее давление. Таня не знала, что этим она была обязана оплошности оператора аппарата зарядки воздушных баллонов, как эта должность называлась официально; или "продавца воздуха", как его прозвали остряки. Воздух (как для заправки баллонов, так и частично для дыхания всего поселения) отбирался под куполом теплицы, где концентрация кислорода, выработанного растениями, была максимальной. Зачастую, особенно если воздух отбирался сразу после полива растений, его влажность была высокой, иногда до 90 %. Дальше воздух поступал в лабораторию на анализ состава и влажности, после чего (в зависимости от результатов) его состав и влажность доводились до оптимального. Влажность воздуха для заправки баллонов не должна была превышать 30 %, особенно если баллон предполагалось использовать снаружи, при отрицательной температуре. Иначе влага начинала намерзать изнутри на стенках тонких трубок редуктора при достижении давления, близкого к земному атмосферному. Со временем этот лед мог совсем закупорить тонкие трубки, и тогда доступ воздуха прекращался. На этот случай предусмотрительные водители вездеходов держали в ящике в кабине запасной редуктор, но Алекс был не из таких. Да и Таня не знала таких тонкостей, и вряд ли догадалась бы заменить редуктор, даже если бы запасной имелся. Фильтры регенерации в Танином гермокостюме уже были перенасыщены углекислотой, и плохо справлялись со своей задачей. Сознание Тани временами начинало мутнеть, она усилием воли заставляла себя соображать. В общем, из-за оплошности "продавца воздуха", не проверившего его влажность; и из-за бесшабашности Алекса перед Таней встала реальная перспектива задохнуться еще до того, как замерзнуть, хоть помощь уже была близко. Решив снова заменить баллон, Таня побрела было к вездеходу, шатаясь и едва волоча ноги. Но уровень углекислого газа уже приблизился к отметке, при которой наступает потеря сознания, и она рухнула навзничь метрах в пяти от вездехода.

XVIII

Выпуски новостей всех телеканалов мира на все лады обсуждали одну новость — предстоящее падение осколков Фаэтона на Землю. Данные орбитального телескопа "Коперник" окончательно рассеяли всякие сомнения в их столкновении с Землей. Осколки Фаэтона через трое с половиной суток должны были достичь Земли. По данным с "Коперника" была смоделирована примерная траектория их падения. По ней наибольшая вероятность падения приходилась вдоль линии, начинающейся у восточного побережья Японии, далее проходящей по северо-восточным провинциям Китая, южной Сибири, средней полосе европейской части России, балтийскому и североморскому побережью Европы, через Атлантический океан по северо-восточным штатам США, через все США до Калифорнии, и далее через Тихий океан аж до Австралии. Предсказать точное место падения было невозможно из-за удаленности, малого размера осколков, их большой скорости и сложности влияния атмосферы и вращения Земли на их траекторию. Новость, конечно, неприятная и держащая весь мир в напряжении, но при самом худшем исходе только семнадцати населенным пунктам могло не повезти. И то, если все осколки угодят в густонаселенную зону. Если же они упадут где-то в безлюдной местности или в океан, жертв могло вообще не быть. В любом случае, это было несравнимо с тем, что случилось бы, упади Фаэтон целым на Землю. Практически всему живому было бы гарантировано вымирание если не напрямую от взрыва, то от его последствий. Но и сейчас… многих людей охватила паника, и они ринулись из городов в сельскую местность, как будто осколки специально выбирали себе целями крупные города. Призывы властей не сеять панику и спокойно ждать далеко не всегда имели эффект. Кое-кто решил спрятаться под землей: в пещерах, заброшенных шахтах и бункерах. От прямого попадания крупного осколка это не спасло бы, но в случае падения поблизости их шансы уцелеть были существенно выше. Однако, без специальной подготовки и знаний многие нашли там свою смерть, заблудившись или получив фатальные увечья по неопытности. Один известный ученый в интервью по телевидению высказал мысль, что в случае падения крупных осколков в прибрежной зоне океана это может спровоцировать гигантские цунами, способные смыть прибрежные города. В связи с этим неплохие шансы уцелеть были в открытом океане, а особенно хорошие — у пассажиров авиалайнеров, совершающих длительные межконтинентальные рейсы. Это вызвало ажиотажный спрос на океанские круизы и межконтинентальные перелеты. Люди были готовы плыть и лететь куда угодно, лишь бы подальше от суши. Морские и авиалинии сделали за эти дни такую прибыль, какую они обычно делали за квартал. Также огромные прибыли сделали страховые компании. Люди страховали в эти дни все: свою жизнь и жизнь животных, дома, имущество, автомобили. Страховые компании охотно шли на сделки, понимая, что никто не может достоверно предсказать место падения осколков и ущерб от этого. К сожалению, этого не понимали многие из суеверных и внушаемых людей, обратившихся к разного рода и калибра гадалкам и предсказателям. Конечно же, им нагадали, что осколки упадут где-то далеко, и они не пострадают. Люди ушли домой успокоенные и… с облегченными кошельками. Самые же трагические последствия массовых психозов имели акты массовых самоубийств, самосожжений в нетрадиционных и авторитарных религиозных сектах. Лидеры этих сект благословляли рядовых членов на самоубийство, провозглашая осколки астероида карой господней и началом апокалипсиса. При этом далеко не все из лидеров возглавили свою паству в этих актах самопожертвования и очищения перед господом. Вот так, еще до своего падения на Землю Фаэтон начал счет своим жертвам.

Глендейл был вне себя от ярости. Эти два тупоголовых идиота, эти жирные похотливые скоты братья Манзанино, крупно его подставили. Во время ужина в ресторане с известным политическим журналистом Роном Стюартом, перебрав виски, они выболтали ему гораздо более того, что ему можно было знать. По пьяной лавочке они рассказали ему в деталях и о "Большом Чикагском сходняке", в котором Глендейл тоже принимал участие; и о роли мафии и лично Глендейла в поставках и распределении продовольствия в трущобах; и о масштабах коррупции в высших эшелонах власти Америки, в чем была немалая заслуга самого Глендейла. Информация о его участии в махинациях с продовольствием и о связях с мафией уже начала просачиваться в масс медиа, но пока это все было на уровне сплетен, без конкретных доказательств. А эти два осла, пришедшие к власти в своем клане после внезапной кончины их отца, Джорджа Манзанино, мудрого и дальновидного человека; вот так легко выболтали такой компромат, что Глендейлу грозила не только отставка, но и суд. Вообще-то, Глендейл сам спровоцировал такую реакцию братьев. Они действительно были недалекими и негибкими людьми, и их отец знал это. Потому и не спешил с объявлением наследника семейного "дела"; все тянул, подыскивая подходящую кандидатуру. Но инфаркт не стал ждать, пока старина Джордж определится; и по законам мафии, после смерти главы клана, если он не оставил своей воли по поводу передачи власти, новый глава выбирался на сходке "кардиналов", как назывались региональные главари той или иной мафии. Но среди "кардиналов" тоже не было согласия по этому поводу. Многие хотели видеть на посту "папы" (так назывался пост главы мафии, по аналогии с церковной иерархией) человека, подвластного им, безропотно проводящего их политику. Оба брата очень подходили для этой роли. Оба были недалекими, легко внушаемыми и падкими на девочек и атрибуты роскошной жизни. Глендейл познакомился с ними еще во времена своей предвыборной кампании через Марка Зальцмана, своего пиарщика и спичрайтера. Пройдоха Марк и натолкнул Глендейла на мысль использовать братьев для своей выгоды через их слабости. Глендейл еще до прихода к власти стал часто встречаться с братьями, возить их по ресторанам, дарить им дорогие подарки, поставлять девочек; не афишируя, однако, своей с ними связи. Когда же умер их отец, Глендейл и вовсе приложил бешеные усилия по проталкиванию старшего, Билла, на пост "папы". Младшего, Виктора, сделали его правой рукой. Поначалу братья беспрекословно и буквально следовали указаниям Глендейла. Cо временем, однако, возомнив о себе, они начали выказывать недовольство своим положением марионеток, при этом будучи совершенно неспособными руководить своей организацией так же эффективно, как это делал их отец. Все чаще между ними и Глендейлом стали возникать трения, порой заканчиваюшиеся скандалами и размолвками. В конце концов, после одной такой ссоры братья сгоряча ляпнули Глендейлу, что больше не будут идти у него на поводу. Возможно, через время, поостыв и осознав свое ничтожество, они бы и постарались возобновить прежние отношения; но Стив сгоряча тоже высказал им все, что думает об их умственных и лидерских способностях. Это и привело в конечном итоге к тому, что на ужине со Стюартом братья во хмелю потеряли контроль над собой и наболтали много лишнего. Протрезвев на следующее утро, они крупно об этом пожалели, но было уже поздно. Журналист был парень хваткий, карьерист; в погоне за славой и деньгами не останавливающийся ни перед чем, и согласный ради этого даже на известный риск. По крайней мере, такие сведения о нем собрал начальник службы безопасности Глендейла и его правая рука Джон Мортимер. Почуяв, что пахнет жареным, Глендейл дал Мортимеру указание найти журналиста во что бы то ни стало; а самое главное — найти запись откровений этих двух братьев-недоносков. После обнаружения записи (и любого другого компромата на Глендейла) журналисту надлежало бесследно исчезнуть из этого мира. Мортимер вызвал своих лучших ищеек, и дал им указание выполнить пока что первую часть распоряжения Глендейла. Они бросились на поиски, но журналист уже осознал, какую бомбу он заполучил и каким людям перешел дорогу; и пустился наутек, тщательно заметая за собой следы. В его планы не входило так рано расставаться с жизнью, поэтому он отнесся к сокрытию своих следов со всей серьезностью. Началась крупная игра, ставками в которой были жизнь журналиста; и карьера, а возможно, и свобода Глендейла. Ни тот, ни другой проигрывать не собирались.

XIX

Спасательный вездеход подъезжал к месту пуска Таниных ракет, и водитель замедлил ход. Управляемый из кабины прожектор на крыше высвечивал снопом яркого света красноватые холмы и ложбины между ними; один из спасателей высматривал на экране радара кругового обзора что-то похожее на вездеход, но все безрезультатно. Ничего не дали и поиски через инфракрасный тепловизор; на экране вся местность вокруг светилась ровным синим цветом, без малейших признаков излучения тепла. Командир спасателей дал указание проехать дальше, и водитель прибавил скорости. Через пару километров дорога сделала крюк на север, обогнув широкий холм. Как только они выехали за холм, один из спасателей, следивших за тепловизором, выкрикнул, что видит слабый источник тепла. Он дал направление тому, кто управлял прожектором, и прожектор высветил метрах в четырехстах полузанесенный песком вездеход, лежащий на боку, словно туша какого-то исполинского доисторического животного. Водитель прибавил ходу, и через полминуты они подъехали к вездеходу сзади. Теперь надо было выйти наружу, что в условиях Марса было не таким быстрым и простым делом. Чтобы минимизировать потери воздуха, все вездеходы были оснащены небольшой шлюзовой камерой, в которую едва втискивались два человека в скафандрах и самыми необходимыми инструментами. Двое спасателей захлопнули шлемы, быстро проверили герметичность скафандров; и, взяв с собой переносные фонари и пару лопат, зашли в шлюзовую камеру. Через полминуты после откачки воздуха внешняя дверь камеры открылась, и они вышли наружу. Обойдя пострадавший вездеход спереди, они заметили лежащую ничком на животе Таню. Осторожно перевернув ее на спину, они прочли ее имя и фамилию на нагрудной нашивке, и заглянули ей в лицо через стекло шлема. Признаков жизни она не подавала, но индикатор температуры тела на шлеме еще светился красным, что означало, что она, скорее всего, еще жива. Вызвав по радио парамедиков, спасатели направились к полузаметенной кабине вездехода. Немного в стороне от нее лежал еще один человек. Подойдя к нему, они увидели, что шлем его гермокостюма не был захлопнут, в шлем намело песка и индикатор уже не светился никаким светом. Скорее всего, он был уже мертв, но достоверно определить это могли только парамедики. Доложив об еще одном человеке, спасатели направились к пострадавшему вездеходу удостовериться, что больше никого там нет. Вообще-то, с базы им доложили, что с рудника в этом вездеходе выехали двое; но иногда случались ошибки, и надо было все проверить самим. Через минуту с небольшим двое парамедиков с носилками выпрыгнули из вездехода и подошли к Тане. Осторожно переложив ее на носилки, они поднесли ее к вездеходу; и, нажав несколько кнопок на внешней панели управления, открыли снаружи еще одну шлюзовую камеру. Эта камера была горизонтальная, и вмещала только одного человека на носилках. Втиснув носилки внутрь, они закрыли камеру, и связались по рации с двумя оставшимися в вездеходе. Те вытащили Таню изнутри, переложили ее на кушетку в реанимационном модуле, и вернули носилки назад в камеру. Двое парамедиков снаружи вытащили носилки, и проделали такую же операцию по транспортировке тела Алекса. Пока они занимались этим, те двое в вездеходе, определив, что Таня, скорее всего, задохнулась (но, похоже, своим собственным использованным воздухом, а не внешним, из атмосферы; и потому еще есть надежда спасти ее), стали готовить аппарат искусственного дыхания и дифибриллятор. В это время двое парамедиков снаружи, получив от спасателей подтверждение, что в аварийном вездеходе больше никого нет; вошли в шлюзовую камеру, и через минуту присоединились к двоим внутри. Один из них, открыв Тане рот, и убедившись, что там нет инородных предметов, сгустков крови, выбитых зубов и прочих препятствий для дыхания, вставил ей в рот трубку кислородного аппарата с загубником. Другой, расстегнув гермокостюм и одежду, и вколов внутримышечно пару кубиков эпинефрина (синтетического адреналина), приложил к груди подушечки дифибриллятора. Кислородный аппарат вдул в легкие небольшое количество чистого кислорода, дифибриллятор дал разряд, а парамедик сделал несколько энергичных нажатий руками на область сердца.

— Пульса нет! — констатировал его напарник.

— Давай снова! — скомандовал первый. Снова порция кислорода в легкие, разряд дифибриллятора, и несколько энергичных нажатий на грудь. И опять ничего. И снова, и снова, и снова….ничего. По инструкции, если через пятнадцать минут после первой попытки пульс не появлялся, медики имели право отключать аппараты и прекращать дальнейшие попытки. Через пятнадцать минут один из парамедиков вопросительно взглянул на старшего.

— Давай в последний раз! — ответил на его немой вопрос старший. Снова небольшое количество кислорода, разряд дифибриллятора, и старший парамедик, глянув на ровную нить осциллограммы пульса, уже собрался было все отключать.

— Есть пульс! — радостно закричал его напарник. Ниточка пульса на мониторе стала прерываться сначала небольшими и нечастыми всплесками, потом они стали чаще и сильнее, и через пару минут пульс уже был в норме. Все облегченно вздохнули, и засуетились, готовясь к выезду назад, в Звездный.

XX

На Земле царила паника. Осколки Фаэтона были уже на расстоянии четырех часов полета. По прогнозам ученых выходило, что их падение могло произойти на очень большой территории, полосе шириной около 300 км и длиной около 33 000, начиная от Японии, через большую часть Азии и Европы, Северной Америки и даже могло задеть Австралию. Немалая часть населения стран, лежащих на траектории падения осколков, ринулась прочь, кто куда мог. Билеты на межконтинентальные рейсы и морские круизы были расхватаны еще в течение первых суток, как стали известны расчеты ученых. Дальше были расхватаны билеты на внутренние авиа и ж/д рейсы. Кто не смог купить билеты на них, побежали из предполагаемой опасной зоны кто на чем смог. На наземных магистралях возникли гигантские заторы, в которых пострадало огромное количество людей. Даже в воздухе царила очень сложная ситуация, так как все, что могло летать, взмыло в воздух в последние часы перед падением. В этом содоме резко возросла опасность аварий и столкновений из-за неразберихи, перегруженности диспетчерских систем и ошибок людей. Ошибки из-за паники и сложности ситуации допускали даже те, кто не должен был их допускать: диспетчеры, пилоты, водители, капитаны. Это привело к резкому увеличению числа катастроф и аварий, в которых по всему миру погибло более ста тысяч человек. В обстановке хаоса и беспорядка во многих местах выросло число преступлений, в основном грабежей, убийств и изнасилований. Масс медиа внесли основную лепту в создание паники, муссируя предстоящее падение осколков на протяжении всего времени их подлета к Земле. И серьезные ученые, и астрологи, и часто просто шарлатаны, все кому, не лень, делали прогнозы. Но без всяких прогнозов было очевидно одно: астероид наделал огромное число жертв, еще не упав на Землю. Между тем, по сведениям с околоземных станций слежения и орбитальных телескопов, полученным за час до падения, выходило, что основная масса крупных осколков упадет на территорию США. Траектория падения начиналась на северо-востоке страны, чуть южнее Аппалачей, проходила через центральные штаты, и заканчивалась на юге Калифорнии, в районе Лос-Анжелеса. Но опять-таки, эти расчеты были весьма приблизительными, так как очень трудно было достоверно рассчитать точный угол вхождения осколков в атмосферу и ее влияние на их траекторию. Сильные ветры в атмосфере могли существенно отклонить осколки или рассеять их по большой площади. Даже сейчас, в 22-м веке, прогноз таких событий был весьма приблизительным. Когда эти расчеты были выданы в эфир экстренными выпусками всех телекомпаний, им, как ни странно, мало кто поверил за пределами Соединенных Штатов. Массовый психоз уже овладел умами большей части населения стран, через которые проходила первоначально рассчитанная траектория. Паника в Америке, конечно, усилилась, но и в других странах она не особенно уменьшилась. Окончательный ответ на вопрос, где же упадут осколки, был делом ближайшего получаса, оставалось только ждать. Весь мир замер в мучительном ожидании смертоносного космического салюта.

Журналист хоть и предпринял максимум усилий, чтобы исчезнуть бесследно, но сделал одну большую глупость. Он быстро купил билет в Сан-Паулу по подложному паспорту, перекрасил волосы, став брюнетом, и наклеил усы. Но перед отъездом он заехал к своей подружке, тоже достаточно известной журналистке, освещающей жизнь столичного бомонда; и выболтал ей, что срочно улетает в Бразилию этой же ночью. Он велел ей не болтать, намекнув, что ввязался в опасный переплет. Она клятвенно пообещала держать язык за зубами. Возможно, она бы и сдержала свое слово, но… им обоим не повезло, что в поиски журналиста ввязались матерые ищейки из службы безопасности, лично отобранные для этой работы Мортимером. Позвонив журналисту на работу и представившись его заказчиками; они получили ответ, что он взял отпуск и укатил в тур по Европе. Тогда они стали прощупывать его связи с другого конца, отрабатывая его родственников, друзей, знакомых. Родителей у него уже не было, братьев-сестер тоже, как и жены; и они начали искать его подружку или друга. Как вскоре выяснилось, ориентация у него была традиционная, и его часто видели в обществе некоей Мадлен МакГрегор, журналистки столичного полусвета. В последний раз их видели вместе в день его исчезновения из города. Позвонив ей на работу, и выяснив у болтливой секретарши, что она в городе, и уезжать не собиралась, они решили взять ее дома. Мадлен жила одна, в частном доме, в престижном районе. Установив на следующий день рано утром наблюдение, они выяснили, что дом оборудован инфракрасной системой сигнализации; когда она, уходя, активировала ее с миниатюрного пульта ДУ. Они хотели было выкрасть ее тут же, возле дома; но в это время на улице проходило какое-то местное торжество с участием школьного оркестра и жителей окрестных домов. Как водится, на мероприятии ошивалась пара полицейских машин. На работе это сделать было тем более труднее, поэтому они решили проникнуть в дом позже, сосканировав код деактивации сигнализации, когда кто-нибудь будет открывать дверь. Удобный случай вскоре представился, когда горничная пришла убирать дом. С помощью самодельного сканера, сделанного умельцами-технарями спецслужб, они сосканировали код. Но заходить с улицы было опасно, соседи могли заметить незнакомцев и позвонить в полицию. Они решили выяснить, есть ли возможность проникнуть с заднего дворика. Выяснилось, что задний дворик выходит на поросший леском и густым кустарником овраг. Пробраться в дом оттуда большого труда не представляло, и они стали ждать ухода горничной. Горничная ушла в час дня, и они сразу же поехали в объезд квартала, к оврагу. Оставив машину на небольшой опушке леса, они пробрались по оврагу к заднему дворику дома, перемахнули через забор, открыли с помощью сканера заднюю дверь, и пробрались в дом. Пройдя в спальню Мадлен, они сели возле окон, выходящих на улицу, и стали наблюдать, поджидая ее. Теперь оставалось только ждать, не выдавая своего присутствия, а это они умели хорошо. Прошло четыре часа, рабочий день Мадлен закончился, и минут через 30–40 она должна была приехать. Но тут случилось непредвиденное — вернулась горничная с покупками. Мало того, она принялась готовить ужин. Свидетели похищения Мадлен ищейкам были не нужны, поэтому они решили нейтрализовать горничную. Один из них, коренастый и пониже, бывший морпех, вынул было пистолет с глушителем. Второй, повыше и поуже в плечах, бывший офицер ФБР, остановил его, сказав, что "мокрые" следы им не нужны. Он вынул из кармана пиджака прочный шелковый шнур-удавку, и показал его коренастому. Тот, поколебавшись, убрал пистолет в кобуру в подмышке. Долговязый снял пиджак, намотал концы шнура на ладони; и на цыпочках стал спускаться вниз. Коротышка было пошел за ним, но тот сделал ему знак, что справится с ней сам. Горничная была среднего для женщины роста, нормального телосложения, и он не опасался с ее стороны серьезного сопротивления. Спустившись вниз, он подкрался к двери кухни, осторожно заглянул внутрь. Горничная стояла к нему спиной, шагах в шести, что-то нарезая на доске. Он на цыпочках подошел к ней сзади, точным и уверенным движением накинул ей удавку на шею, и стал душить. Горничная сдавленно вскрикнула и схватилась за удавку, стараясь ослабить ее давление. Но силы были явно неравны, и она почувствовала, что задыхается. Еще несколько секунд, и курица затихнет, подумал про себя долговязый. Но курица вдруг сделала то, чего он никак от нее не ожидал. Она вдруг вспомнила, чем занималась прямо перед этим, и стала лихорадочно шарить руками по столу. Ее правая рука наткнулась на нож; она схватила его, размахнулась, и что было силы всадила туда, откуда слышала сопение долговязого. Удар пришелся как раз в его правый глаз; длинный нож, пробив заднюю стенку глазницы, ушел сантиметров на пять в мозг. Удивленно выпучив оставшийся глаз, долговязый разжал свою хватку, и рухнул на пол, как подкошенный. Коротышка, стоя на лестнице наверху, допустил оплошность: услышав падение тела, и думая, что это упала горничная, он окликнул долговязого. Горничная, услыхав, что наверху есть еще кто-то, подавила в себе крик ужаса, и опрометью ринулась из кухни на улицу. Поняв, что что-то не так, коротышка сбежал вниз, увидел на полу напарника с ножом в глазнице и в луже крови; метнулся было за горничной, но на улице были люди, уже заметившие вопящую горничную. Благоразумно решив не лезть на рожон, коротышка вернулся в кухню, быстро осмотрел напарника; и убедившись, что помощь в расставании с жизнью ему уже не нужна, ретировался через задний двор и овраг к машине. В суматохе он допустил вторую оплошность, забыв прихватить с собой или хотя бы пошарить в карманах пиджака напарника, брошенного наверху; и вытащить бумажник с документами, среди которых было и удостоверение офицера президентской службы безопасности.

XXI

Через полтора часа после того, как ее нашли спасатели, Таня пришла в себя на больничной койке в реанимационной палате госпиталя Звездного. Она полностью осознавала, что находится в сознании, она слышала голоса, звуки шагов, чувствовала телом и руками мягкость постели, но… ничего не видела. Перед глазами был сплошной мрак, и Таня вскрикнула от необычности этого ощущения. На крик прибежала дежурная медсестра, и спросила, как она себя чувствует.

— Нормально чувствую, только не вижу ничего. Снимите повязку с глаз! — потребовала она.

— У Вас на глазах ничего нет, никакой повязки! — ответила медсестра.

— Как нет?! Почему я тогда ничего не вижу?! — запаниковала Таня.

— Успокойтесь, успокойтесь пожалуйста! Я сейчас позову доктора! — сказала медсестра, и побежала за ним. Не доверяя словам медсестры, Таня провела рукой по глазам. В самом деле, на глазах ничего не было. От предчувствия чего-то нехорошего у нее засосало под ложечкой и бросило в пот.

— Миссис Блэкмор? — раздался чей-то мужской голос.

— Да, а кто Вы? — спросила Таня.

— Я доктор Дэн Хоффман! — сказал голос. — Вы видите меня?

— Не вижу, ничего не вижу! — ответила Таня, сделав попытку приподняться. — Что со мной?

— Лежите, лежите, пожалуйста! — поспешил остановить ее доктор. — Мы еще не знаем, что именно с Вашим зрением, Вы только что пришли в себя, после того как Вас нашли спасатели на Сноу Хиллз. Теперь Вы в безопасности, в госпитале Звездного. Похоже, что все остальное в Вашем организме функционирует нормально. Вас полностью обследуют, и глаза в том числе. Я сейчас же вызову доктора Марцевича, это наш ведущий специалист-офтальмолог. Надеюсь, что все в конце концов будет в порядке.

От слов доктора Таня несколько успокоилась. Только сейчас она вдруг почувствовала, что здорово проголодалась.

— Я хочу есть! — сказала Таня.

— Отлично, у Вас быстро восстанавливается аппетит! Вы скоро встанете на ноги! — пообещал ей доктор. — Я скажу сестре, она принесет Вам поесть и покормит. Куриного бульона хотите?

— Не надо меня кормить, я ведь не безрукая! — заартачилась было Таня.

— Нет, конечно, но в вене Вашей правой руки торчит капельница. Так что первое время Вас будут кормить; по крайней мере, пока Вы не привыкните к своему новому состоянию, и не научитесь есть самостоятельно. Это не так просто, как кажется! — мягко осадил ее пыл доктор. — Полежите пока, сестра сейчас принесет вкусного бульончика с ножкой!

Доктор вышел, а Таня ощупала свою правую руку. И в самом деле, на сгибе локтя торчала игла капельницы, которую она раньше не чувствовала. Есть, не сгибая руку, действительно было бы затруднительно. Да и есть вслепую раньше ей никогда не приходилось. Должно быть, это в самом деле непросто. Что ж, придется привыкать, доктор правильно сказал. Таня вдруг почувствовала дикую усталость. От всех испытаний и волнений прошедшего дня она сильно устала и ослабла, и организм настоятельно требовал отдыха даже больше, чем питания. Таня почувствовала, что отключается. Последним проблеском мысли было… а как же она завтра поедет на работу незрячая?! Потом сознание померкло, и она провалилась в глубокий сон. Пришедшая с подносом медсестра было переполошилась; но, глянув на монитор системы жизнеобеспечения, датчиками которой была облеплена Таня, убедилась, что все в норме, и она просто спит.

XXII

"Ноев Ковчег-3", гигантская орбитальная станция, служившая перевалочной базой для людей и грузов, отправлявшихся на Марс и с него, парила на высоте 1200 км над Землей. Это была уже третья по счету станция с начала освоения Марса в 30-х годах 21-го века; первые две, отработав свой ресурс, были частично разобраны и утилизированы. Не подлежащие утилизации корпус и оборудование были сведены на низкую орбиту, вошли в атмосферу Земли, частично сгорели в ней, а несгоревшие части были утоплены в необитаемом районе Тихого океана. Сейчас же все напряженно ожидали падения осколков Фаэтона на Землю, что было куда опаснее падения останков станции. По расчетам специалистов NASA выходило, что осколки войдут в атмосферу на растоянии не менее 200 км от станции. По "Международному Уставу космической навигации" маневры уклонения станции при угрозе столкновения с космическими объектами надлежало производить только если сближение с объектом не превышало 100 км. Поэтому решили не менять ни скорости, ни орбиты станции. Любые крупные маневры такой махины были сопряжены с немалыми сложностями и неизбежно срывали график приема и отправки орбитальных и межпланетных челноков. И так пришлось отложить прием орбитального челнока с Земли, старт которого был намечен давно и пришелся на день падения осколков. Хоть специалисты NASA и божились, что станция будет далеко в момент их вхождения в атмосферу, чувство тревоги не покидало многих. У всех на памяти было, как NASA ошиблась несколькими месяцами раньше, при расчете траектории Фаэтона на большом удалении от Земли; и как школьник утер им носы, найдя их просчет. А сейчас все на станции замерли, напряженно ожидая пролета осколков. Радары постоянно прощупывали сектор неба, откуда ожидались осколки. Пока что на экране ничего не было, но они должны были появиться с минуты на минуту. Дальность обнаружения бортовых радаров станции была около 100 000 км; а скорость осколков, согласно измерениям марсианской станции после разрушения Фаэтона, чуть более 100 км/с. В зоне обнаружения радаров и до подлета к станции осколки будут всего чуть более 15 минут. И то, на максимальном удалении обнаружить на радаре можно было только самые крупные, диаметром более 20 м. Таких оказалось семь из семнадцати, и на экране они выглядели крошечными точками. Все остальные, диаметром более 5 метров можно будет различить, лишь когда они приблизятся на расстояние около 10 000 км. Более мелкие, размером менее трех метров, были вообще неразличимы для радаров станции. Для Земли такие мелкие осколки опасность представляли только в случае прямого попадания в дом, завод, или подобный объект. Но для "Ноева Ковчега" и его обитателей были опасны любые осколки крупнее мелкой горошины. Даже при ничтожной массе в граммы, но несущиеся с такой огромной скоростью, они могли изрешетить станцию, разгерметизировав ее, выведя из строя оборудование, поубивав и поранив экипаж. Оставалось только уповать, что NASA не ошиблась в своих расчетах.

— Вот они! — возбужденно ткнул в угол экрана пальцем оператор станции радиолокационного наблюдения. На экране появилась засветка — семь едва различимых быстродвижущихся точек, точно в том месте, где предсказала NASA. Тут же данные о координатах, количестве и скорости осколков автоматически были ретранслированы во все центры всех главных космических агенств мира. Суперкомпьютеры в этих центрах принялись обсчитывать полученные данные, выстраивая на их основе траекторию осколков. Получалось, с учетом прогнозов погоды в местах потенциального падения осколков, что большая их часть упадет на территорию США, в полосе шириной около 200 км, длиной от Канзаса до южной Калифорнии. Первоначально ожидалось, что они начнут падать значительно восточнее, начиная с Огайо; но сильные восточные ветры в стратосфере, скорее всего, снесут их значительно западнее, в менее населенные штаты, если не считать Калифорнию.

— Время подлета к орбите станции 3 минуты 42 секунды, ожидаемое сближение — 130 километров! — доложил оператор станции слежения старшему инженеру смены. Все присутствующие в отсеке управления станцией напряженно всматривались в черноту неба. Осколки были уже рядом, чуть выше орбиты станции, но все еще не видны на фоне черного космоса. Только когда они войдут в атмосферу, за ними потянется огненный шлейф; но это будет, когда они уже пролетят станцию. Если, конечно, "звездочеты" из NASA опять не напутали, и дали более-менее точные расчеты траектории сближения. Такая мысль сейчас сверлила мозг каждого на станции.

Три минуты уже истекли, пошла четвертая….пока ничего видно не было. Вдруг, немного в стороне и внизу от ожидаемого места появились три, четыре, пять….еще и еще черных точек, вокруг которых возникли сначала светящиеся конусы раскаленных газов, потом, по мере разогрева от трения в атмосфере за ними стали расти огненные хвосты, становящиеся все длиннее и длинее. Сами осколки за считаные секунды раскалились докрасна, как угольки в печке. Зрелище было фантастичное в своей красочности, если абстрагироваться, что каждый такой осколок в потенциале нес смерть всему живому в обширной зоне вокруг точки падения.

— Стыковочный отсек 4-го дока сообщает: у них разгерметизация и один человек убит. Трое успели выбраться в соседний отсек, тело убитого оставлено в стыковочном! — доложил оператор систем безопасности и жизнеобеспечения после прослушивания доклада из 4-го стыковочного дока, к которому стыковались орбитальные челноки с Земли.

— Из-за чего разгерметизация? Почему они решили, что он убит, а не задохнулся? И чем убит, черт возьми?! — спросил его инженер смены.

— Один из них видел, как осколок прошил корпус отсека и пробил голову тому несчастному! — ответил ему оператор, получив ответ из 4-го дока.

— Остальные отсеки изолированы от поврежденного? — спросил его инженер. Кивком головы оператор подтвердил.

— Отключить подачу воздуха в разгерметизированный отсек! Людей из отсека направьте к ближайшей станции медпомощи, если они в состоянии сами передвигаться! Ремонтную бригаду в поврежденный отсек! — распорядился инженер. Оператор, клацая мышкой и переключаясь на разные службы, принялся исполнять указания. Пока персонал в центре управления отвлекся на происшествие с отсеком, все семнадцать крупных осколков попадали на Землю. Те, у кого была возможность наблюдать за этим, застыли в оцепенении, завороженные и потрясенные сюрреалистичностью этого смертоносного зрелища. А несколько мелких осколков, размером от горошины до мелкого камешка, отброшенных в сторону взрывом боеголовки, все-таки попали в орбитальную станцию. Правда, повреждения по большей части были незначительны, и устранены в течение трех дней.

XXIII

Мортимер, начальник службы безопасности президента, лично допрашивал коротышку; сразу после того, как тот вернулся с бездарно проваленной операции. После краткого рассказа коротышки Мортимер спросил, как тот пропустил бумажник в пиджаке долговязого. Тот, потея и запинаясь, рассказал, как было дело в деталях.

— Вот что бывает, когда человек слишком переоценивает себя и недооценивает других! Безмозглая курица обвела вас обоих, а Сая еще и отправила на тот свет! — внешне спокойно, как взрослый, поучающий малое дитя, сказал Мортимер. Но коротышка знал, какая буря страстей скрывается за внешим спокойствием шефа.

— Босс, дайте мне возможность исправить дело! — поспешно выпалил коротышка.

— А как же иначе, Джек?! Ты вляпался в дерьмо, потерял напарника, упустил девку, "засветил" вас обоих! Естественно, ты пойдешь, и сделаешь все, чтобы исправить дело! — снова спокойно, но уже с металлом в голосе сказал Мортимер. — Иди отдыхай пока! Будем надеяться, что полиция сочтет эту журналистку слишком мелкой сошкой, и не станет ее охранять или скрывать. Сегодня туда соваться уже бессмысленно, там наверняка допоздна будет толочься полиция. Завтра с утра пораньше подключишься к Тони, будете прощупывать, как еще можно подобраться к подружке этого писаки! Вытяните из нее как можно скорее, где он! Не хватало еще, чтобы сюда сунуло свой нос Бюро (ФБР)! И упаси тебя бог снова вляпаться в дерьмо, Джек! — сказал Мортимер таким тоном, что Джек втянул в себя голову, как будто ожидая удара по голове. Коротышка пулей вылетел из кабинета Мортимера, радуясь, что еще легко вывернулся из ситуации.

После обнаружения полицией в кармане пиджака долговязого удостоверения офицера службы безопасности президента дальнейшее расследование взяло на себя ФБР. После допроса горничной следователю стало ясно, что охотились, по-видимому, не за ней, а за Мадлен. Хоть она и была светской журналисткой, но, похоже, знала что-то такое, что заставило людей из службы безопасности президента охотиться за ней. Когда следователь сказал об этом Мадлен в лоб, она какое-то время была в замешательстве. Она написала некоторое время назад статью о первой леди, супруге Глендейла Бетти; но статья была хвалебная, и сама Бетти Глендейл была в высшей степени довольна ею. О президенте же она не писала никогда, если не считать нескольких опять-таки лестных строк в статье о его супруге. Тогда следователь принялся прощупывать версию о ее знакомых; и когда она упомянула Рона Стюарта, и его немного странное поведение и слова вчера, все встало на свои места. Стюарт слыл в их конторе "прачкой"; так называли в ФБР журналистов, раскапывающих грязное белье политиков, бизнесменов и прочих влиятельных людей. Вообще-то раньше он никогда не подымался выше уровня конгрессменов; но в этот раз, видимо, "нарыл" что-то дурно пахнущее либо о ком-то из президентского окружения, либо… о нем самом. То, что Стюарт так срочно покинул страну, да еще изменил внешность, давало все основания предполагать, что компромат был весьма серьезным. В любом случае, теперь ФБР надлежало охранять Мадлен, так как люди Мортимера вскоре вновь попытаются встретиться с ней. ФБР имело опыт расследования устранений слишком много знающих свидетелей, организованных службой безопасности президента; и их грязные методы не оставляли сомнений, что Мадлен постигнет та же участь, после того, как они выведают у нее все о Стюарте. Все эти соображения следователя восторга у Мадлен не вызвали; но расставаться так рано с жизнью она тоже не собиралась, поэтому ей пришлось согласиться на его предложение пожить у них на служебной охраняемой квартире. Следователь вызвал "сейф" — бронированную машину с охраной; Мадлен быстренько собрала все самое необходимое, и машина умчалась на квартиру, где ей предстояло прожить до выяснения обстоятельств дела. Следователь отправился в офис, где еще раз перечитал протоколы допроса свидетелей и участников происшедшего. После чего составил рапорт, и вместе с протоколами отправил его начальнику следственного отдела. Тот, перечитав два раза все бумаги, составил свою пояснительную записку, и отправил все бумаги директору ФБР. В свою очередь тот, внимательно перечитав все по два раза, призадумался. Собственно, никаких улик, ни прямых, ни косвенных, против кого-либо из власть имущих этой страны они не содержали; но тот факт, что служба безопасности президента охотится на политического журналиста, так внезапно исчезнувшего, говорил о многом. Предстояло найти этого "прачку" во что бы то ни стало; и как можно скорее, пока до него не добрались люди Мортимера, подумал директор. Дело было в том, что директор ФБР принадлежал к верхушке политической и бизнес-элиты, жаждущей свалить президента. Он и его единомышленники не без основания считали, что Глендейл превратил Америку в полууголовное государство, где закон служил лишь фиговым листочком, прикрывавшим насквозь коррумпированную власть. Коррупция и вседозволенность в среде власть имущих, разведенная Глендейлом и его окружением, разъедали саму социальную ткань общества. В сочетании с огромными социально-экономическими, экологическими и прочими проблемами, все это ставило его на грань, за которой реальностью становился распад государства и хаос, как это уже случилось с десятками стран третьего мира. Директор и его единомышленники не хотели такого будущего для своей великой страны; и старались найти любой компромат, могущий хотя бы в потенциале отправить Глендейла в отставку. В ФБР было кое-какое президентское "грязное белье", как называли компромат в конторе, но все это было недостаточно веским и подтвержденным. Теперь же, судя по всему, они напали на след человека, обладавшего весьма увесистой дубиной, способной свалить Глендейла. Директор вызвал к себе своего зама, дал ему указание составить фоторобот Рона в том обличьи, в каком его видела в последний раз Мадлен, и достать где угодно его настоящие фотографии. Также попросил его прислать к нему пару самых смышленых оперативников. Дело было огромной важности, а в таких делах он предпочитал давать указания напрямую непосредственным исполнителям. Чем меньше промежуточных звеньев, тем меньше утечек информации; это правило он усвоил еще смолоду, на заре своей карьеры в спецслужбе.

XXIV

Осколки Фаэтона наделали бед не меньше, чем хаос и паника из-за них несколькими днями раньше, но уже только в Америке. Самый серьезный ущерб нанесли лишь три из них: один попал в плотину Гувера в Большом Каньоне в русле реки Колорадо; второй упал на окраину Лос-Анжелеса, создав кратер диаметром в километр; и третий угодил прямо в обсерваторию Кека на Гавайях. Тот, что разрушил плотину Гувера, попал, собственно, не в нее саму, а в озеро Мид, образованное ею. Ударная волна водной массы превзошла максимальную нагрузку на плотину в два с половиной раза, и старенькая плотина, построенная в 1936 г., не выдержала. Собственно, удар такой массы воды не выдержала бы и любая новая плотина. В ее теле образовалась трещина шириной в 300 и глубиной в почти 180 м, т. е. плотина была разрушена почти полностью. В нее хлынула гигантская масса воды объемом в 32 куб. км, размывая и снося все на своем пути. Ниже по течению были еще четыре крупных плотины, которые были вовремя предупреждены о разрушении плотины Гувера, и успели открыть шлюзы для слива воды из своих водохранилищ. К несчастью, русло реки лежит в глубоком и местами очень узком каньоне, что усилило скорость потока и его разрушительную силу. Поток размыл русло и стены каньона, и в чашу озера Мохаве, являющегося резервуаром следующей по течению плотины Дэвиса, хлынули огромные массы жидкой грязи. Более тяжелая грязь моментально вытеснила воду из озера, и, быстро закупорив сливные шлюзы плотины, заполнила доверху чашу озера Мохаве. Плотина не выдержала давления такой массы, и лопнула. Поток грязи разорвал тело плотины вдоль трещины, и хлынул дальше. У следующей плотины история повторилась с еще более катастрофической быстротой, т. к. она сдерживала напор воды и грязи уже из трех вышележащих резервуаров. В итоге все четыре крупные плотины ниже плотины Гувера оказались разрушены; а в дельту Колорадо, в которую из-за массированного отбора воды для нужд городов и ирригации уже более пятидесяти лет вода почти не доходила, хлынуло море жидкой грязи. Этот селевой поток, разрушая все на своем пути, разлился кое-где на ширину до четырех километров. Когда вода схлынула, устье было покрыто слоем грязи, кое-где достигающим почти трех метров в толщину. Без малого две тысячи человек, не успевших выбраться из зоны разлива, были погребены в толще грязи. Водо- и электроснабжение более двух тысяч городов и поселков, включая Лос-Анжелес, Лас-Вегас, Сан-Диего, Феникс и Тусон, было частично или полностью прервано. Властям пришлось ввести строжайший лимит потребления воды населением, сначала сократив до минимума, а потом и вовсе прекратив водоснабжение большинства районов крупных городов. Воду стали развозить по районам в грузовиках, а потом и просто в поливочных машинах. И все равно, воды катастрофически не хватало. В Лас-Вегасе, например, через три дня после катастрофы норма потребления воды была урезана до 38 л на человека на ВСЕ! нужды. Из-за такого скудного водяного пайка повсеместно возникла жуткая антисанитария; и, как следствие, создались условия для инфекционных заболеваний, прежде всего желудочно-кишечных. Повсеместно на юго-западе стали возникать очаги эпидемий, главным образом холеры и дизентерии. В Лас-Вегасе, Фениксе и Тусоне госпитали были забиты холерными и дизентерийными больными, и кое-где уже не справлялись с половодьем больных; люди умирали, как мухи. Особенно быстро холера забирала стариков и детей. Власти объявили чрезвычайное положение во многих графствах Аризоны, Невады и южной Калифорнии. Всем, кто был еще здоров и мог уехать самостоятельно, было предложено это сделать, так как власти уже не могли обеспечить всех даже минимальным водным пайком в 38 л на человека в день. Начался массовый исход населения из наиболее пострадавших районов. Но зачастую, несмотря на запреты и карантины, уезжали и уже заболевшие, создавая угрозу распространения эпидемии дальше по стране. В страдающих от жажды городах то и дело стали возникать пожары, которые нечем было тушить. Иной раз от огня выгорали целые кварталы, прежде чем пожары удавалось локализовать. В том же Лас-Вегасе в одном самом крупном за всю историю города пожаре погибли одновременно 308 обитателей дома престарелых. Огонь распространялся по зданию очень быстро, подпитываемый множеством горючих предметов, а воды для тушения не было. Недоукомплектованный персонал сделал все, что мог, выводя стариков из объятого пламенем здания. Но их было слишком мало, а стариков гораздо больше. Сгорели заживо большинство неходячих пенсионеров, и 19 человек персонала и пожарных, пытавшихся вынести своих подопечных из огня. Из-за повсеместного недостатка воды пожары чаще всего прекращались сами собой, после того, как огонь испепелял все, что горело. Иногда удавалось потушить огонь пожарными самолетами-амфибиями, которые садились на воду в океане, набирали воду в бортовые цистерны, и потом распыляли ее над очагом. Но таких самолетов было мало, а очагов пожара — хоть отбавляй. Появилось много вооруженных банд, нападавших на грузовики-водовозы, разливавших воду по емкостям, а потом спекулирующих ею. Властям пришлось направить армейские части на охрану водовозов, отдав приказ стрелять на поражение при попытке их захвата.

Осколок, упавший на окраине Лос-Анжелеса, тоже причинил немало бед. К несчастью, он угодил в подземное хранилище газа. Когда оно было введено в строй в 70-е годы 20-го века, оно было в шестнадцати километрах к востоку от города. Но за сто двадцать с лишним лет город разросся, и теперь оно было почти в его середине, в спальном районе. Хранилище было огромным и неглубоким, на глубине в семьдесят метров и объемом в полтора миллиарда кубометров, правда, заполненным всего на треть. Но и того, что было, хватило (вдобавок к и без того мощному взрыву самого осколка), чтобы разнести все в радиусе семи километров, создав кратер диаметром почти в километр и глубиной в двести метров. Взрыв был сопоставим по мощности с тактическим ядерным зарядом мощностью в 35 килотонн. Весь район ранчо Санта-Маргарита лежал в руинах. Огненный смерч взорвавшегося газа пронесся в радиусе полутора километров от эпицентра, выжигая все на своем пути. Пожар на месте взрыва полыхал два дня, прежде чем был потушен круглосуточными усилиями семидесяти трех пожарных расчетов. После тушения пожара, при разборе пепелищ спасатели находили много людей даже не обгоревших, а задохнувшихся; когда взрыв газа и последующий пожар просто сожрали весь кислород вокруг эпицентра. По официальным данным число погибших составило 57 тысяч человек, раненых и обгоревших почти втрое больше. По неофициальным данным одних только погибших было 132 тысячи. Весь мир был потрясен масштабами трагедии, обрушившейся на город. Последствия ее усугублялись наступившим сразу за ней водным кризисом.

Третий же осколок, попавший в гору Мауна-Кеа на острове Гавайи, снес вершину горы, превратив в пыль знаменитую обсерваторию Кека. Обсерватория с ее самым большим в мире двойным телескопом, оптическим и инфракрасным, высотой с восьмиэтажное здание и весом в 300 тонн каждый, внесла неоценимый вклад в исследования ближнего и дальнего космоса. Адаптивная прецизионная оптика телескопов позволяла компенсировать искажения и рассеивания в земной атмосфере, получая снимки высокого разрешения и четкости. Благодаря им астрономия продвинулась далеко в понимании процессов в Солнечной системе, на том же Марсе, да и во всей Вселенной. Это была огромная потеря для астрономии; но, в отличие от двух первых, обошедшаяся минимумом жертв: всего тридцать восемь человек погибло на Гавайях. Остальные четырнадцать более-менее крупных осколков попадали на территории Колорадо, Юты, Аризоны, Невады, южной Калифорнии; к счастью, все на почти необитаемой территории, оставив после себя кратеры размером от тридцати до трехсот метров. Их жертвами стали всего тринадцать человек, случайно оказавшихся поблизости. Множество мелких осколков, не сгоревших в атмосфере, тоже причинили кое-какой вред и убили троих человек, но это не шло ни в какое сравнение с тремя первыми.

XXV

Когда Таня проснулась, в комнате никого не было. Она даже вскрикнула, настолько неожиданно еще было ее новое состояние. На крик прибежала медсестра, и спросила, все ли с ней в порядке. Таня ответила, что да, что просто еще не привыкла к своей слепоте.

— Ваш муж здесь, миссис Блэкмор! — сказала медсестра.

— Можно мне с ним повидаться? — спросила Таня, усмехнувшись про себя своему последнему слову.

— Да, конечно, я сейчас его позову! Только не засиживайтесь долго, Вам надо пообедать!

Рэя предупредили, что Таня потеряла зрение. Но когда он вошел, он совершенно не ожидал увидеть ее такой. Таня полусидела на кровати, опутанная проводами датчиков, с иглой капельницы в сгибе руки, уставившись куда-то вперед невидящими глазами. Во всем ее облике была какая-то детская беззащитность, и от этого у Рэя сжалось сердце. В последние полгода отношения между ними сильно разладились; настолько сильно, что оба уже подумывали и даже высказывали друг другу в порыве гнева о разводе. Но сейчас, при виде ее в таком состоянии Рэй моментально забыл свои прошлые обиды на нее. Подсев на стул возле кровати он спросил:

— Ну, как ты?

— Ничего! Не вижу вот только ничего, а так… ничего! — ответила она, хмыкнув на свой же каламбур.

— Врачи сказали, тебя будут отправлять на Землю?! — полуспрашивая, полуутверждая сказал Рэй. Ему хотелось сказать слова утешения, но вместо них на язык приходила какая-то банальщина.

— Да, здесь нет ни таких специалистов, ни клиник! — ответила она такой же банальностью.

— Я попробую взять отпуск и полететь с тобой! — сказал Рэй.

— Ты ведь уже был в отпуске три года назад! Тебя не отпустят! — ответила Таня.

— Попробую договориться, ситуация неординарная! Заменить меня есть кем! За свой счет возьму!

— Рэй, спасибо тебе, конечно, но… не надо, меня проводят аж до самой клиники, и разместят! Все входит в страховку, ты же знаешь! Ты ведь пропустишь месяцев пять минимум, а это чувствительная брешь в нашем бюджете. Если, конечно, ты еще не раздумал… совместный бюджет вести?! — немного осекшись, сказала Таня.

Рэй пересел на край кровати поближе к Тане, взял ее голову в свои руки, привлек к себе и поцеловал. Потом обнял ее за плечи, прижав к себе и поглаживая ее по затылку. Она уткнулась ему в плечо, беззвучно плача. Он почувствовал, как рубашка на плече намокает от ее слез. Ему вновь стало не по себе, сердце сжалось от нахлынувших чувств. Он проглотил комок в горле, и сказал:

— Ладно, ладно, разберемся! По крайней мере, до Марсовилля я тебя точно могу проводить!

— Спасибо, милый! — улыбаясь сквозь слезы, поблагодарила его Таня. Тут в комнату вошла медсестра и сказала, что пора покормить Таню. Рэй извинился, встал, и засобирался.

— Я завтра еще приду! — сказал он, целуя Таню на прощанье.

— Приходи, я буду ждать! — ответила она, улыбаясь ему так, как давно уже не делала.

Как объяснил Тане доктор Хоффман, зрение она потеряла из-за асфиксии, то есть недостатка кислорода. Те 12 минут, когда она была в коме и не дышала из-за закупорки льдом редуктора дыхательного аппарата, и были роковыми. Из-за недостатка кислорода зрительный центр мозга отказал. По счастью, ее нашли практически сразу после этого, иначе могли отказать и другие центры мозга; либо она могла и вовсе умереть. И также, по счастью, не была нарушена герметичность гермокостюма. Иначе отравление углекислым газом из атмосферы было бы настолько глубоким, что, скорее всего, привело бы к смерти. Все-таки концентрация углекислоты в гермокостюме Тани в момент, когда она потеряла сознание, была намного ниже, чем в атмосфере. Теперь ей предстояли несколько операций по вживлению в пораженный центр стволовых клеток, способных трансформироваться в любые клетки, в том числе и в клетки мозга. Успех полностью не гарантировался, и в случае, если клетки не приживутся, либо окажутся также поражены нейроны, передающие сигнал из глаз в мозг и обратно, придется вживлять искусственные нейроны и микрочип, заменяющий зрительный центр. Операции сложные, требующие высококвалифицированных специалистов и специализированных клиник, каких на Марсе пока не было. Поэтому Таню придется отправить на Землю. Чисто для проформы доктор спросил, есть ли у нее медицинская страховка. Страховки не могло не быть, она была обязательна для всех "марсиан" при заключении контракта перед отправкой на Марс; или при рождении, если человек родился здесь. Таня ответила, что есть, конечно же. Но доктор тут же пояснил, что речь шла о сумме примерно в восемьдесят тысяч за саму операцию и курс лечения. Таня вспомнила, что в ее страховке стояла сумма в пятьдесят тысяч. Еще тридцать…. черт возьми, это почти все, что было у них c мужем на счету. Эти деньги они копили на уютный домик где-нибудь на Земле, к выходу на пенсию. Хоть до пенсии было еще далеко, и зарабатывала она неплохо, почти пятьдесят тысяч в год; но восстановится ли ее зрение хотя бы частично, и попадет ли она снова потом на Марс — это было под большим вопросом. Ведь это здесь, на Марсе, были такие хорошие заработки; а на Земле она могла рассчитывать максимум на пятнадцать тысяч в год. Из этих денег от трети до половины уходило бы на оплату жилья, в то время как на Марсе жилье, как и все остальное, было бесплатным. Деньги на Марсе пока что были совершенно не нужны, тут царил коммунизм, как шутили остряки. Это и привлекало сюда немалую часть специалистов, помимо романтики и духа первопроходцев. Люди осваивали враждебную планету, а в это время им на счет в банке на Земле начислялась весьма неплохая зарплата; в три-пять раз большая той, что они получали на Земле за ту же работу и в той же должности. По достижении пенсионного возраста (или по окончании контракта, если он не продлялся) большинство "марсиан" возвращалось назад, на Землю; обзаводилось жильем, и жило себе припеваючи до самой смерти в комфорте родной планеты. "Комиссия по человеческим ресурсам", как называлась на Марсе организация вербующая и устраивающая людей, всячески поощряла возвращение людей на Землю по достижении пенсионного возраста. Это, конечно, противоречило долгосрочным целям колонизации планеты, но было понятно: ведь пока что содержание даже работающего человека на Марсе обходилось вчетверо дороже, чем эквивалентное по качеству и ассортименту услуг на Земле. Для пенсионера же эта цифра возрастала уже вшестеро. Но кое-кто, в основном родившиеся на Марсе, по выходу на пенсию предпочитали провести остаток дней здесь. В этом случае все расходы на их проживание и содержание оплачивались из их же пенсии, заработанной многими годами нелегкого труда на Марсе. Это было очень невыгодно для пенсионеров, и немногие решались оставаться здесь. От мысли, что придется так вот растратить деньги, отложенные на старость, Таня пришла в уныние. Видимо, это отразилось на ее лице, потому что доктор принялся убеждать ее, что ничего нет дороже такого дара божьего, как зрение. Она ответила, что прекрасно понимает это, и поблагодарила его за участие.

— Ну что ж, тогда дня через три-четыре, по мере улучшения Вашего самочувствия, будем готовить Вас к полету на матушку-Землю! — улыбнувшись, попытался приободрить ее доктор. — Вам повезло, если можно так сказать. Челнок отправляется на Землю через три недели, Вы успеете на него. Следующий будет аж через два с небольшим года!

— Да, доктор, спасибо! — слабо улыбнувшись в ответ, ответила Таня.

— Вот и прекрасно! А я пока приглашу страхового агента, он поможет Вам с оформлением бумаг для страховой компании.

XXVI

А Рон Стюарт, виновник всей этой катавасии с покушениями и расследованиями, преспокойно попивал скотч в квартире свего приятеля в Сан-Паулу. Еще до отъезда из Америки он связался со своим адвокатом, и попросил его, в случае, если с ним что-то случится, зайти в депозитарий "Бэнк оф Америка", взять из ячейки под номером С253 конверт, распечатать его, и действовать согласно инструкциям в этом конверте. Адвокат знал Стюарта не первый год; знал, что журналист часто копался в грязном белье сильных мира сего. Но никогда раньше тот не обращался к нему с такой просьбой, и адвокат понял, что в этот раз Рон влип во что-то очень серьезное и "застраховал" свою жизнь. Адвокат не привык задавать лишние вопросы, когда его об этом не просили. Он пообещал журналисту сделать все в соответствии с его указаниями. Рон знал, что на адвоката можно было положиться, и что за эту сторону дела он мог быть спокоен. Вот за что он не был спокоен, так это за способность Мадлен держать язык за зубами. Он уже пожалел, что сболтнул ей о том, что уезжает в Бразилию. Если ищейки Мортимера "потрясут" ее, она, конечно, "расколется" сразу. С другой стороны, Бразилия большая, а он не сказал, куда именно он едет. Не будут же они искать его в каждом городе! Надо было только не "проколоться" теперь, не выдать себя ничем. Для этого он, вроде бы, сделал все: въехал в страну по фальшивому паспорту, изменил внешность, перестал пользоваться старым мобильным агентом (аналог мобильного телефона в прошлом веке, но с гораздо большими возможностями и спектром услуг), обзавелся новым, зарегистрированным на чужое имя. Жозе Мендосу, его здешнего приятеля, у которого он остановился, в Америке знали только в узком кругу журналистов, освещающих политику. Это очень устраивало Рона. Они познакомились семь лет назад, во Франции, на вручении Рону премии Американской Ассоциации журналистов. Жозе был веселый разбитной малый, во многом их взгляды и вкусы совпадали, что способствовало установлению дружеских отношений между ними. Потом они встречались еще несколько раз на разных журналистских шабашах, вместе писали сценарии для политических фильмов на Би-Би-Си. Бесчисленное число раз вместе воздавали должное Бахусу, шлялись по борделям. Сейчас Жозе работал по контракту на ZDF, крупный немецкий канал, и жил в Мюнхене. Когда Рон позвонил ему, и спросил, нельзя ли пожить у него месяца три-четыре, тот разрешил ему без тени колебаний. Попросил только оплачивать счета за коммунальные услуги и чисто символическую оплату съема квартиры.

Рон занимался сейчас расшифровкой и пояснениями к записи его беседы с братьями Манзанино. Он не успел сделать это в спешке бегства из Штатов, тогда на это совершенно не было времени, надо было спасать свою шкуру. По мере продвижения работы, как и во время беседы с братьями, у него захватывало дух от осознания, что у него в руках был убийственный компромат на Глендейла. Он давно уже занимался политической журналистикой, по долгу работы копаясь в грязном белье политиков, бизнесменов и прочих сильных мира сего. За время своей работы он видел немало разного компромата на этих людей, но такого! Тот замятый скандал о прелюбодеяниях Глендейла с несовершеннолетними прихожанками в бытность его проповедником казался просто невинными детскими шалостями по сравнению с тем, что было сейчас у Рона. Это была бомба, способная не только отправить Глендейла в отставку, но и упрятать за решетку пожизненно; при условии, что суд будет справедливым. Но эта же бомба могла и стоить Рону жизни. Он не питал иллюзий по поводу того, что ищейки Мортимера уже рыщут по его следу, и рано или поздно найдут; и что договариваться с ними бесполезно. Даже если он отдаст им весь компромат, включая оригинал записи беседы с братьями, ему не сносить головы. Кредо профессиональной деятельности этих людей было "Нет человека — нет проблемы!". Единственным шансом уцелеть у него было передать этот компромат в руки врагов Глендейла. Он знал, что многие политики из оппозиции дорого дали бы за то, что у него было сейчас. Надо было только сделать правильный выбор, и передать компромат тем людям, кто был в состоянии свалить Глендейла, и у кого не было никакого интереса при этом вредить ему. О чем он совершенно не догадывался, что эти люди уже тоже начали поиски его.

Америка, как и весь мир, только-только начала приходить в себя после катастроф, вызваных падением осколков астероида. Цифры совокупного ущерба поражали воображение: 38 млрд. долларов, почти 270 тыс. погибших; главным образом в Лос-Анжелесе, от взрыва и последовавших пожаров при попадании осколка в газохранилище. В стране был объявлен трехдневный траур по погибшим. После разрушения плотин в Большом Каньоне без воды и электричества остались 2143 населенных пункта. Электроснабжение во многих из них удалось восстановить по временной схеме, запитав местные электросети от соседних регионов, а вот с водой в этом засушливом регионе было гораздо сложнее. Большая часть юго-запада США снабжалась водой из водохранилищ четырех разрушенных плотин. После изменения климата в регионе многие мелкие реки пересохли; среднегодовой сток самой крупной реки, Колорадо, уменьшился на 40 % по сравнению с полстолетием ранее. Для многих населенных пунктов, включая такие города, как Лас-Вегас, Тусон, Феникс, Колорадо осталась единственным источником воды. Еще до разрушения плотин они сидели на экономном водном пайке, а теперь и вовсе оказались без воды и практически без электричества. Совсем худо стало, когда из-за перебоев с электричеством встали очистные сооружения и в городах перестали вывозить и перерабатывать мусор. Не в силах быстро устранить последствия катастрофы, власти объявили чрезвычайное положение и эвакуацию населения из тех графств, где ситуация была хуже всего. Но люди и сами, еще до объявления ее, начали массово уезжать, кто куда мог. В Лас-Вегасе поначалу власти еще как-то проводили организованную эвакуацию; но через десять дней, когда из-за хронической нехватки воды и антисанитарии в городе вспыхнула эпидемия холеры, почти никто уже не соблюдал никаких правил и норм, не выполнял свой долг перед обществом. У всех была одна цель — поскорее выбраться из измученного жарой и жаждой, погибающего от холеры, утопающего в зловонии нечистот города. Но и тех, кому посчастливилось выбраться, подстерегала опасность. Вокруг города, пользуясь неразберихой и дезорганизацией, орудовало много хорошо вооруженных мобильных банд. Их тактика была проста и эффективна: где-нибудь в узком месте дороги, где машинам некуда было свернуть, устраивалась засада. При обнаружении приближающейся жертвы дорогу впереди блокировал большой грузовик, объехать или таранить который было невозможно. Жертва останавливалась, а сзади ее блокировали на легких открытых джипах вооруженные (часто даже автоматами и пулеметами) бандиты. Чаще всего одного их вида было достаточно, чтобы жертва остановилась и не сопротивлялась. Если же нет, то выпускалась предупредительная очередь перед машиной; если же и после этого жертва не понимала, стреляли прямо по машине. К машине подъезжала "абордажная" партия, быстро высаживала всех пассажиров, обыскивала их и машину, забирала ценности, документы, деньги, кредитки, мобильники и прочие средства связи. Так как особым дефицитом в этих местах стали бензин и вода, забирали и это, если имелось. Забирали престижные и новые машины. Забирали также молодых и привлекательных женщин и насиловали потом всей бандой. После того, если были в добром расположении духа, бросали ограбленных посреди дороги, расстреливали их машины, и исчезали. А если были чем-то раздосадованы и не в духе, могли перестрелять и несчастных жертв разбоя. Власти стали организовывать вооруженные армейские конвои для беженцев, но они отправлялись нечасто, нерегулярно, и передвигались медленно. Те, кто не хотел ждать следующего конвоя, выезжали на свой страх и риск. Иногда такой риск оправдывался, а иногда нет. По всем главным дорогам там и сям можно было наткнуться на сгоревшие остовы машин несчастных беженцев, а иногда и на их трупы. Многие мелкие городишки опустели через неделю после катастрофы. Лас-Вегас обезлюдел через три недели, когда была израсходована вся вода из подземных резервуаров и знаменитых фонтанов. В госпиталях, где из-за практически постоянного отсутствия воды и электричества уже не справлялись с потоком холерных больных, стояло зловоние от несмытых нечистот. Совсем плохо стало, когда из-за отсутствия надлежащих условий стал заболевать и медперсонал. Бороться с холерой стало некому, и госпиталя постепенно превратились в кладбища непогребенных. Самое прискорбное было то, что Комитет по устранению последствий катастрофы, созданый президентом на второй день после нее, фактически не справлялся со своими обязанностями. Глендейл собрал в нем своих дружков-мафиози, которые даже в такой ситуации радели больше не о деле, а о своих шкурных интересах. Зачастую до половины средств, выделенных на спасение людей и восстановление инфраструктуры региона, разворовывалось ими. А то, что использовалось по назначению, часто доходило слишком поздно и в недостаточных объемах, и уже не могло коренным образом исправить положение. Но злоупотребления и хищения таких масштабов не могли пройти незамеченными. Информация о них вскоре легла на стол директору ФБР и пошла в досье на Глендейла.

XXVII

Таню готовили к полету на Землю. Возвращение на Землю было многоэтапным: сначала надо было добраться до Марсовилля, где располагался единственный пока астропорт на Марсе. Оттуда орбитальным челноком ее доставят на "Мэйфлауэр" — орбитальную станцию, висящую на околомарсианской орбите. Потом межпланетным челноком она будет перевезена на другую орбитальную станцию — "Ноев Ковчег" на околоземной орбите. Потом другим орбитальным челноком — на Землю, в один из астропортов. А уже оттуда — в Россию, в Москву, в Институт хирургии глаза им. С. Федорова. Формальности с оплатой операции были улажены, по предварительным подсчетам операция и последующая реабилитация укладывались в сумму страховки. Русские делали такие операции ничуть не хуже, чем немцы или американцы, а брали в полтора раза дешевле. Путь предстоял неблизкий и долгий, все путешествие занимало два с половиной месяца. Из них только полет с марсианской орбитальной станции на земную занимал более двух месяцев. И это если не случится никаких задержек в отправке челноков. Но пока что предстояло прежде всего добраться до Марсовилля, до которого было двести шестьдесят километров, шесть часов на вездеходе или часа полтора на дирижабле, если опять-таки не случится никаких происшествий в пути. На Марсе всегда можно было ожидать какие-то неожиданные вводные. Вот и сейчас, например, сезон пылевых бурь наступал этой весной несколько раньше обычного. Через два дня ожидалась затяжная буря, как минимум на три дня. На более поздний период достоверный прогноз при всех достижениях современной метеорологии дать было трудно. Слишком мало, всего четырнадцать метеостанций пока что было на Марсе. Метеоспутник на орбите давал достаточно точный прогноз для больших регионов планеты. Для локальных прогнозов его метеоаппаратура была недостаточно точна. Завтра, накануне шторма планировалась отправка дирижабля с грузом и пассажирами в Марсовилль. Вообще-то, его планировали послать неделей раньше, но разные задержки и проблемы оттянули отправку. Теперь все лихорадочно торопились, так как это была последняя возможность быстро и с комфортом попасть в столицу Марса, как именовался Марсовилль в масс медиа. Таню тоже торопились отправить этим рейсом. Еще на заре освоения Марса, когда все четыре кластера поселений оформились, встал вопрос о более скоростных, чем вездеходами, перемещениях между поселениями и кластерами. Вездеход был всем хорош, но для перемещений между кластерами, особенно если между ними была сильно пересеченная местность, он не очень подходил. Между крайними поселениями первого и третьего кластера, например, по прямой лежало четыреста восемьдесят километров местами сильно изрезанной глубокими оврагами и кратерами местности. Приходилось ехать в объезд, через четвертый кластер, где местность была значительно ровнее, но что удлиняло путь почти в два раза. Поездка даже на максимальной скорости в 60 км/ч (ехать быстрее было опасно из-за ухабистых дорог) занимала почти семнадцать часов. Приходилось останавливаться на ночевку в четвертом кластере, и на следующий день продолжать путь. Это все сильно осложняло сообщение между удаленными поселениями. Вполне закономерно встал вопрос о путешествиях по воздуху. Попробовали было полетать на электрокоптере (вертолет с электромотором, разработанный специально для Марса), но из-за разреженной атмосферы подъемная сила винта была очень мала. Даже без груза и с лопастями увеличенной площади электрокоптер едва подымался в воздух. Стабильный полет на большие расстояния был невозможен. По той же причине, к тому же осложненной трудностью строительства и содержания более длинных, чем на Земле, взлетных полос, было невозможно использовать самолеты. Поэтому взоры обратились к старому доброму дирижаблю. В менее плотной марсианской атмосфере подъемная сила и водорода, и гелия (газов, широко использующихся для дирижаблей на Земле) была значительно меньше, чем в земной. Но эта потеря почти полностью компенсировалась почти втрое меньшей силой тяжести на Марсе. Для получения одинаковой в сравнении с земными условиями подъемной силы на Марсе в одинаковый объем дирижабля требовалось закачивать всего на 17 % больше водорода, или на 25 % больше гелия. Гелия в марсианской атмосфере практически не было, как и чистого водорода. Они давным-давно, еще в первые несколько сотен миллионов лет после образования Марса, испарились в космос. Но в связанном состоянии — в составе водяного льда, водород присутствовал в огромных количествах. Оставалось только высвободить его путем электролиза воды. На это требовалось большое количество энергии, которую в достатке давали атомные станции. А побочным продуктом электролиза являлся чистый кислород, что тоже было весьма кстати. К тому же, взрыв или просто горение водорода в случае разгерметизации дирижабля на Марсе были невозможны ввиду низкого содержания кислорода и слишком высокого содержания углекислого газа в атмосфере. Для тяги предполагалось использовать те же электромоторы с пропеллером. Вскоре после пуска третьего реактора АЭС, поставляющей электроэнергию для металлургического комбината, в 2035-м была запущена установка по электролизу воды и получена первая партия водорода. Им накачали небольшой экспериментальный дирижабль, спроектированный специалистами фирмы Lockheed-Martin; и испытали сначала в окрестностях Марсовилля, а потом на участке между Марсовиллем и Уайт Маунтин — столицей второго кластера. Испытания показали хорошую управляемость и устойчивый полет, но на относительно небольшой высоте до 3,5 км. Выше большую часть года дули сильные сезонные воздушные течения, обусловленные таянием и намерзанием полярных шапок, и полет в таких течениях был делом опасным. Три раза, в 2035-м, 2038-м и 2047-м году дирижабли потерпели катастрофу из-за пренебрежения правилами "Наставлений по полетам на Марсе", когда пилоты забирались слишком высоко, и корабль терял управление в сильных воздушных течениях. Либо попадал в так называемые "воздушные ножницы" — сходящиеся нисходящий и восходящий потоки, разламывающие корабль пополам. Начиная с 2036 года началось сначала пассажирское сообщение между Марсовиллем и поселениями первого и второго кластера; а годом спустя, когда был готов первый большой грузовой дирижабль, начались его полеты. Он перевозил сначала тяжелые и крупногабаритные конструкции для металлургического и горнодобывающего комбинатов возле Звездного, доставляемые с Земли. Потом, когда такие конструкции стали изготовлять на Марсе, ему в помощь были присланы еще четыре гиганта такого же типа. Это были настоящие левиафаны воздушного флота на Марсе, объемом по 230 000 куб. м, длиной 150 м, высотой 15 м, грузоподъемностью 120 т. Обслуживал такой исполин экипаж из всего шести человек в грузовом варианте. Позднее два грузовых корабля были переделаны в пассажирские, и стали курсировать между главными городами кластеров с максимальной скоростью до 170 км/ч, экипажем в 12 человек, перевозя до 200 человек в пассажирской гондоле. В первом классе было даже восемь кают для четырех человек в каждой. В таком вот и была забронирована назавтра каюта для Тани с мужем и сопровождающей медсестры.

XXVIII

Директор ФБР вызвал к себе двоих офицеров-оперативников, настоящих мастеров сыска, не раз находивших людей по весьма скудным сведениям. Вкратце обрисовав им суть дела, он дал им задание найти журналиста раньше, чем это смогут сделать люди Мортимера. Найдя же его, им надлежало убедить его сотрудничать с Бюро; и доставить в целости и сохранности, вместе со всеми материалами и записями по делу. Если же клиент начнет артачиться, следовало подвергнуть его "спецвоздействию N 3", как это называлось на внутреннем слэнге, а на человеческом языке…. попросту "вырубить" с помошью электрошокера, а потом вколоть ему дозу препарата, переводящего организм в состояние анабиоза. После чего опять-таки доставить его через дипломатические каналы на родину, но обязательно со всеми бумагами, записями и прочими носителями информации по делу Глендейла. Собственно, как крайний вариант, допускалось и устранение клиента, если он будет наотрез отказываться идти на сотрудничество; лишь бы имелся компромат, интересующий Бюро. Чтобы припереть Глендейла, нужны были веские улики из подтвержденных источников; а наличие того, кто их собрал, уже было необязательным. В крайнем случае, всегда можно было объявить гибель журналиста делом рук президентской службы безопасности. Получив задание, оперативники сели за изучение подробностей дела. Подробностей было кот наплакал; но из той решительности, с какой действовали люди Мортимера в доме Мадлен, было ясно, что ее приятель обладал какой-то очень серьезной информацией. Самой большой сложностью теперь было найти Стюарта в Бразилии. Пусть не такая населенная, как Штаты, но Бразилия была все-таки достаточно населена и не менее обширна, чтобы человек мог затеряться бесследно. Стремясь найти хоть какую-то зацепку за его след, оперативники запросили все досье на журналиста. Получив его, и детально исследуя биографию "прачки", они вынюхали о его совместной работе и дружбе с Жозе Мендосу. Мендосу проживал в Сан-Паулу, хотя в последние несколько лет часто колесил по миру, а сейчас жил и работал в Германии. Был шанс того, что Стюарт остановился у своего приятеля. Вполне могло быть и не так, но это следовало проверить. Выяснить адрес Мендосу было вообще делом плевым, и после того агенты взялись за составление плана операции. После всего этого надо было еще подписать у шефа командировочные удостоверения. Но когда они пришли к нему, секретарша сказала, что шефа нет и до конца дня не будет. Выяснив, зачем они пришли, она отослала их к заму шефа по оперативной работе, который в отсутствие шефа мог подписывать бумаги за него. Зама на месте тоже не оказалось, но его секретарша сказала, что он будет через пару часов, и любезно предложила оставить "командировки" для подписи. По инструкции полагалось в таких случаях запечатать бумаги в опечатанный конверт, чтобы посторонние не могли их прочесть. Но секретарша, порывшись в шкафу, сказала, что конверты у нее кончились, и предложила оставить бумаги в пластиковом файле. Офицерам до конца дня еще надо было провернуть кучу дел, взять билеты на ближайший рейс в Сан-Паулу;… глянув на эту глупую курицу, они махнули рукой, и оставили бумаги у нее в открытом пластиковом файле. Откуда им было знать, что она была одним из "кротов"; правда, мелких, завербованных людьми Мортимера. Глупый и невинный вид у секретарш в стане врага Мортимер ценил высоко; справедливо полагая, что никому не придет в голову подозревать такую курицу в утечке информации. Порывшись в бумагах, секретарша кое-что нашла полезное для своего второго босса. Ее внимание привлекла фамилия Стюарта, упоминавшаяся в служебной записке к командировочному заданию. Сосканировав оба формуляра, где были имена и фамилии оперативников и место их командировки; и записку, где говорилось о предполагаемом адресе пребывания Стюарта, секретарша скинула информацию на мини-флэшку, которую бросила в сумочку. На обеде она выскочила из здания, позвонила с уличного телефона и условной фразой сообщила человеку Мортимера, что у нее есть очень важная и срочная информация; а также где и когда она оставит флэшку. После работы она благополучно оставила флэшку в тайнике, откуда ее практически сразу за ней также благополучно извлек курьер Мортимера. Через час информацию на флэшке уже изучал сам Мортимер, и не верил такой удаче.

XXIX

Дирижабль набирал высоту. За окном открывался вид, который кто-то считал захватывающим дух, а кто-то — унылым и наводящим тоску. На пару сотен километров под ними к северу тянулась равнина земли Темпе, там и сям изрезанная оврагами и руслами давно уже высохших рек. На северо-западе громоздилась невысокая гряда, порядком изъеденная эрозией. А в четырехстах семидесяти километрах к северу начиналась северная полярная шапка — гигантское образование из водяного и углекислотного льда. Каждую зиму полярная шапка наступала на юг, заковывая макушку Марса ледяным панцирем толщиной в два-три метра даже на самых краях. И каждое лето отступала, обнажая вечную мерзлоту, достигающую порой пятнадцати метров в глубину. То же самое происходило и на южном полюсе, где ледяной панцирь доходил до еще более низких широт. Сезонные наступления и отступления ледников вызывали перемещения огромных масс воздуха и связанные с этим песчаные бури, длящиеся иногда неделями. В этом году зима была очень суровой. Температура иногда падала до -92 °C, из-за чего полярная шапка опустилась ниже обычного. Опустилась она настолько низко, что начали уже всерьез думать об эвакуации самого северного поселения третьего кластера — Блэк Сэндс. Название поселения — "Черные Пески", было выбрано потому, что в этом месте красный песок почти не покрывал черную вулканическую лаву, образующую коренную породу. За многие cотни миллионов лет ветер измельчил лаву в песок, и, подхватываемый смерчиками, он образовал вокруг поселения затейливые узоры. На красном грунте наносы черного песка с высоты смотрелись как изящные татуировки на теле. Когда выбирали место для этого поселения, решили расположить его как можно ближе к зимней границе полярной шапки, потому что вплотную к ней и под ней дальше на север тянулись пласты бокситосодержащих пород. Добывать бокситы открытым способом было невозможно опять-таки из-за непредсказуемости движения ледяной шапки. Поэтому решили разрабатывать месторождение шахтным способом, из-под земли. Поселение построили на пятьдесят километров южнее максимального зимнего продвижения шапки, зарегистрированного за двадцать лет наблюдений. Но в этот год продвижение шапки поставило рекорд, и чуть не стерло само поселение и шахту, точнее, вход в нее. К счастью, ледяная шапка остановилась в двенадцати километрах от поселения.

Полет проходил спокойно. Они взлетели двадцать минут назад, плавно отчалив от док-кранов причального дока аэропорта Звездного. Аэропорт — это было слишком громко сказано, конечно. Башня КДП (контрольно-диспетчерский пункт), небольшое здание над поверхностью, огромный ангар, способный вместить один дирижабль, два дока с "пуповинами" для выхода пассажиров и выгрузки груза, да четыре док-крана на каждом доке. Но "марсиане" любили давать громкие названия своим сооружениям, даже если они и были бледной тенью земных. Это как-то напоминало о доме, делало чуждую пока планету ближе и роднее. Набирали высоту осторожно, стараясь не залезть выше трех с половиной километров, так как на этой высоте в периоды таяния и образования полярных шапок дули сильные сезонные ветры. Скорость их иногда доходила до 260 км/ч, но в среднем была около 80 км/ч. Хоть эти ветры и дули в разреженной атмосфере, но сам дирижабль в силу своей конструкции и размеров был намного уязвимее самолета, летящего в земной атмосфере. Большая площадь поверхности дирижабля, а отсюда и парусность, даже в марсианской атмосфере могли привести к катастрофе, стоило попасть в сильный воздушный поток или в турбулентность. На двух с половиной километрах пилоты перевели корабль в горизонтальный полет. Шесть моторов корабля ровно и негромко гудели пропеллерами где-то немного выше пассажирской гондолы. Штурман ввел в автопилот значения курса, высоты, собственной скорости, скорости ветра и заполненности дирижабля водородом. Автопилот подтвердил ввод параметров, и взял управление на себя. Компьютер выдал сообщение, что из-за довольно ощутимого встречного ветра прибытие ожидается на двадцать минут позже. Штурман внес коррективы в автопилот, дождался подтверждения их принятия; и, отодвинув кресло от приборной консоли, сел поудобнее, отстегнув ремень безопасности. Бортинженер выровнял слегка разную тягу двигателей левого и правого борта, внес новые значения оборотов каждого двигателя в автопилот. Первый и второй пилоты уже откинули немного спинки кресел, отстегнули ремни, и, время от времени поглядывая на экраны и приборы, расслабленно болтали о чем-то. Старшая стюардесса сделала объявление о высоте и скорости полета, времени в пути и ожидаемом времени прибытия. Стюардессы начали распаковывать комплекты с обедом для первого класса и легким "перекусом" для эконом, и запихивать их в шкафы для подогрева. На табло в салоне загорелась надпись, разрешающая отстегнуть ремни. Пассажиры поотстегивались, кое-кто пошел в туалет, другие стали раскладывать загодя столики для обеда. Таня тоже попросила Рэя проводить ее в туалет. Рэй взял ее за руку и повел по проходу в носовую часть гондолы. Пока они шли, корабль чувствительно тряхнуло, как будто он наскочил на невидимую кочку. Таня вскрикнула от неожиданности, хватаясь свободной рукой за что попало. Рэй поддержал ее, и стал успокаивать. Пассажиры тоже заволновались, самые заполошные вскочили со своих мест. Несколько секунд спустя включилась трансляция, и стюардесса принялась успокаивать людей, объясняя, что это была всего лишь небольшая турбулентность.

— Борт 003, вы входите в зону сильной турбулентности, рекомендую занять эшелон 38–00! — раздался в наушниках голос наземного диспетчера в Марсовилле. Экипаж в первый момент не поверил своим ушам: диспетчер предлагал им занять высоту 3800 м, где дули сильные сезонные ветры, способные снести корабль далеко от курса и от места назначения, если не довести до катастрофы.

— Марсовилль-контроль, я вас правильно понял — занять эшелон 38–00? — переспросил командир.

— Так точно, 38–00. Ветер там довольно чувствительный, около 100 км/ч, но постоянный и почти попутный, северо-восточный. Это лучше, чем болтаться в турбулентностях постоянно. Фронт турбулентностей довольно протяженный и глубокий, обойти его вы не успеете. И возвращаться назад уже поздно, фронт движется быстрее вас. Трясти будет довольно сильно, ваша посудина может не выдержать. Но смотрите сами, по обстоятельствам. Мы не настаиваем, а только рекомендуем! — ответил ему диспетчер.

— Они с ума там посходили, что ли? Нас сдует бог знает куда в сторону! — проворчал второй пилот. Диспетчер сейчас советовал делать то, что все и всегда старались избегать без крайней нужды.

— Очевидно, есть смысл, раз они рекомендуют. Пока не сильно трясет, попробуем продержаться на этой высоте. Если уж совсем станет нестерпимо, будем подыматься! — принял решение командир. Чере пару минут их тряхнуло еще, и еще, и еще. Потом последовал перерыв еще с пару минут, и после серия довольно сильных встрясок. Корпус корабля скрипел, как несмазанное колесо. У пассажиров послетали тарелки со столиков, опрокинулись чашки с кофе. Все не на шутку перепугались; кое-кто повскакивал, порываясь бежать к дверям, позабыв, где они находились. Стюардессы принялись усаживать всех и успокаивать. Члены экипажа в кабине переглянулись, все уставились на командира.

— Будем лезть вверх! — ответил он на их немой вопрос. — Не ждать же, когда развалимся!

— Марсовилль-контроль, это борт 003! Нас сильно болтает, опасаемся расшатывания корпуса. Занимаем эшелон 38–00. Как поняли? — запросил командир. Второй пилот в это время отключил автопилот и потянул штурвал на себя. Бортинженер подвинул рычаги сектора газа вперед, увеличивая обороты двигателей. Корабль стал быстро набирать высоту.

— Вас понял, занимайте! — ответил диспетчер. И добавил тихо: — Помоги вам бог!

XXX

Рон спокойно жил у Жозе вот уже четвертый день. Он решил по горячим следам написать статью, разоблачающую и испепеляющую Глендейла. Он питал отвращение к этому скользкому хлыщу, неведомо как запудрившему мозги большинству соотечественников. Еще во время предвыборных дебатов из уст его главных оппонентов то и дело доносились серьезные обвинения в его адрес. Но достоверных улик не было, и он каждый раз выходил сухим. Дешевым популизмом он смог склонить большинство избирателей на свою сторону, и вот теперь они расплачивались за свой опрометчивый выбор. Настала пора свалить этого ублюдка, а то и отправить за решетку, и Рон решил внести свою лепту в это дело. Он давно не писал так легко и абсолютную правду. Слова сами собой ложились в строчки, каждым предложением он как будто вколачивал гвоздь в политический гроб Глендейла. Языки у братьев Манзанино тогда развязались очень хорошо, и у него была тонна компромата; да такого, от которого Глендейл уже никак не "отмажется". Но надо было поторапливаться: он писал статью уже третий день, и едва переварил половину имеющегося материала. А вчера у него вдруг появилось ощущение слежки за ним. Как он ни старался, он не смог заметить явных ее признаков. Может, он стал чересчур мнительным в связи с событиями последней недели; и воспринимал предвзято любой взгляд, случайно задержавшийся на нем? Но интуиция подсказывала, что кто-то его "подпасывает". Это тоже было стимулом работать быстрее; и, придя из супермаркета, он сел за работу с удвоенным рвением. Теперь он уже переписывал набело наброски статьи, сделанные раньше, поэтому дело пошло гораздо быстрее. Около часа дня зазвонил видеофон. Рон глянул на определитель номера, оказалось, звонили снизу со входа. Поколебавшись, Рон поднял трубку. На экране было видно лобби внизу, перед входом. Рон увидел двоих в рабочих комбинезонах, с ящиками для инструментов на тележке. Один из них, повыше, что-то сказал по-португальски. Рон разобрал только имя и фамилию Жозе. В ответ Рон сказал, что он не Жозе, и что не говорит по-португальски. Тогда долговязый на ломаном английском сказал, что они техники из компании, обслуживающей систему кондиционирования в этом здании, и что им нужно починить систему. Для этого им нужно осмотреть кондиционер в каждой квартире, чтобы найти место неисправности. И не мог бы сеньор пустить их в квартиру, это займет не более десяти минут. Кондиционер и в самом деле работал плохо, почти не охлаждая квартиру, а жара стояла невыносимая. Рон поколебался еще немного, но потом все-таки нажал "девятку" на телефоне, открывая им дверь в холл внизу. На мониторе он видел, как эти двое вошли в холл, и пошли к лифтам. Через минуты три в дверь постучали. Рон глянул в глазок, перед дверью стояли те самые двое, которым он открыл дверь внизу. Рон открыл дверь квартиры и впустил их. На ломаном английском один из них, повыше и смуглый, спросил его, где в квартире кондиционер. Рон сказал, что в гостиной, и знаком показал им следовать за ними. Зайдя в гостиную, он показал на угол возле балконной двери, где в стене была панель кондиционера. Только он открыл рот, собираясь объяснить им, что кондиционер почти не охлаждает, как почувствовал удар чем-то тяжелым по затылку. Все поплыло перед глазами, и, потеряв сознание, он рухнул на пол.

Когда Рон пришел в себя, он обнаружил себя сидящим на стуле, с привязанными к стулу руками и ногами. Обведя все еще затуманенным взглядом комнату, он увидел этих двоих… техников, роющихся в его записях на столе, и в вещах в его чемодане. Один из них, тот, что разговаривал с Роном, заметил, что он очнулся, и сказал на чистом американском английском:

— О, наш писатель очухался! Что, писатель, башка трещит?

— Трещит! — ответил Рон. — Кто вы такие, и что вам надо?

— Кто мы такие, тебе знать не обязательно! А надо нам… полное собрание сказок братьев Манзанино. И твои к ним пояснения. Ты ведь успел уже придать им литературный вид, не так ли? Отдашь все и будешь держать язык за зубами — будешь жить! А нет — ну, надеюсь, тебе не надо объяснять, что тогда с тобой будет?! Помнишь Саймона Родригеса? Пришлось нам с ним тогда повозиться! В конце концов все рассказал и отдал, гаденыш!

Лет пять тому назад журналист "Чикаго трибьюн" Саймон Родригес "нарыл" серьезный материал на сенатора от штата Мичиган Джека Болтона. Болтона подозревали в связях с мафией, незаконно перераспределяющей государственную помощь нищим в трущобах Чикаго, и в нескольких других коррупционных скандалах. Но прямых улик не было, и ему удавалось избежать наказания. Родригес тогда очень сильно побеспокоил Болтона, и тот через Глендейла попросил Мортимера "повлиять" на журналиста. Псы Мортимера тогда так отделали Родригеса, что тот через неделю скончался от почечной недостаточности. Так значит этот садюга избивал Родригеса! Смуглый подошел к Рону, сел на стул напротив него, и, омерзительно осклабившись, спросил:

— Ну, давай, рассказывай, кому ты успел натрепаться про россказни Манзанино и где компромат? Во всех видах: бумажном, электронном. И учти, будешь врать — только наживешь себе проблем, и нас заставишь поработать над твоим воспитанием!

— Все бумаги — на столе; все, что успел написать — в компьютере. Копию сбросил на флэшку, она торчит в компьютере сбоку. — ответил Рон, отметив про себя, насколько гадкая улыбочка у этого латиноса. Тот в это время поднялся, и повернулся было уходить, но вдруг развернулся и резко ударил Рона кулаком в солнечное сплетение. Рон задохнулся от боли, и попытался согнуться, но привязанные к спинке стула предплечья не особенно позволили это сделать.

— Зря ты так рано, он ведь не артачится вроде! — с легким укором заметил второй, пониже и белобрысый.

— Ничего, чтоб знал свое место и с кем имеет дело, сволочь! — обиженным тоном, как будто это ему врезали в живот, ответил смуглый.

"Как эти скоты так быстро вышли на меня?" — подумал Рон. — "Даже если они потрясли Мадлен… я не говорил ей, куда именно в Бразилии я еду." Потом его осенила догадка, что, видимо, они проследили его журналистские связи, и вынюхали, что он дружит и работал с Жозе. Ну, а выяснить адрес Жозе им большого труда не представляло. "Осел, как же я не предвидел это раньше!" — подумал Рон. Спазм после удара почти прошел, он выпрямился и задышал ровнее. Эти двое собрали все его бумаги, сложив их в пустой ящик из-под инструментов. Белобрысый сел за лаптоп Рона проверять содержимое флэшки. Смуглый подошел к Рону, сверля его ненавидящим взглядом, и сквозь зубы спросил:

— Где еще ты сохранил этот файл?

— Больше нигде, только в компьютере и на флэшке! — ответил Рон.

— Врешь, мразь! — прошипел смуглый, и резким точным движением левой дал Рону в правый глаз. Удар был настолько силен, что Рон опрокинулся вместе со стулом назад. Его голова оказалась сантиметрах в пяти от острого выступа массивной металлической статуэтки. Слегка влево, и этот выступ пробил бы ему череп.

— Ты полегче, полегче! — недовольно пробурчал белобрысый. — Не хватало еще, чтобы он окочурился от наших рук! Хватит кулаки чесать, слышишь?!

— Да все, все, успокойся! — в замешательстве ответил ему смуглый. Он поднял Рона с пола, и, глянув на его глаз, озабоченно отметил:

— Э-ээ, да у тебя сейчас синяк будет! Здорово я тебя приложил! Ну, сейчас мы тебя полечим малость! — Смуглый пошел на кухню, и стал хлопать там дверцами шкафов и греметь посудой. Белобрысый закончил читать статью на лаптопе, сохранил ее, сбросил еще и на свою флэшку, и спрятал обе флэшки в карман. Смуглый в это время вернулся из кухни с пакетом льда в миске.

— А это зачем? — спросил его белобрысый.

— К глазу ему приложить, а то заплывет совсем! — ответил смуглый.

— Надо бы квартиру обшарить, может, он еще где-то флэшку или бумаги спрятал?! — высказал предположение белобрысый. — Кто ему лед держать будет?! У нас и так времени в обрез!

Смуглый озадаченно посмотрел на Рона, потом его осенила какая-то идея. Он подвинул Рона правым боком к столу, поставил на край стола миску со льдом, и довольно участливо сказал ему:

— На вот, приложись глазом ко льду, а то совсем заплывет! А мы пока делом займемся!

С этими словами он и белобрысый пошли рыться в других комнатах, оставив Рона возле стола. Он приложился глазом ко льду, почувствовав облегчение. Глянув на стол, Рон обнаружил, что его оставили совсем рядом с его включенным лаптопом. Видимо, потому, что он был связан по рукам и ногам. Рон глянул на открытые программы: помимо текста статьи были открыты еще несколько окон в браузере. Он вспомнил, что прямо перед приходом этих ублюдков он открыл свой почтовый ящик, и хотел сохранить в нем текст статьи, но не успел. Ящик до сих пор был открыт, видимо, белобрысый не заметил этого. Эх, если б хоть одна рука была свободна! Рядом с лаптопом лежал длинный деревянный карандаш. Рон любил во время обдумывания текста рисовать на листе всякие фигурки, линии, закорючки. А что если попробовать… взять в рот карандаш, и карандашом нажимать клавиши?! Рон губами захватил конец карандаша, перехватил его поудобнее, зажав в зубах. То водя им по "мышкиной подстилке" на лаптопе, то нажимая клавиши на клавиатуре, то клацая "мышкой", он "прицепил" файл с текстом статьи к пустому сообщению, вызвал из списка контактов свой адрес, и отослал сообщение себе на ящик. После чего закрыл от греха это окошко, положил карандаш подальше от лаптопа; и занял ту же позу, в которой эти двое недоносков оставили его. Он уложился как раз вовремя, минуты через полторы они вернулись. Белобрысый выключил лаптоп Рона, собрал его и засунул в ящик из-под инструментов. Пошарив еще взглядом по столу, он забрал и мобильник Рона. А смуглый достал рулон широкой клейкой ленты, отрезал кусок, и залепил Рону рот. Рон попробовал было уворачиваться, но смуглый подсунул ему кулак под нос, и Рон угомонился. После чего смуглый вынул из второго ящичка, с которым они пришли, электрошокер; и, подойдя к Рону, ткнул в него разрядником. Последнее, что помнил Рон перед потерей сознания, была дикая боль в месте разряда. Потом двое его мучителей развязали его, положили в огромный ящик, который привезли с собой, туда же побросали кое-какую его одежду и пару сандалей, закрыли ящик на кодовый замок, поставили его на тележку, и повезли к выходу. Не забыв, конечно, прихватить и ящики из-под инструментов с бумагами и лаптопом Рона.

XXXI

Дирижабль быстро подымался, и по мере подъема встряски становились все реже и слабее. После 3500 м они прекратились совсем, но сразу ощутимым стал сильный северо-восточный ветер. Корабль занял высоту 3800 м (или эшелон 38–00, как принято говорить у пилотов), рекомендованную наземным диспетчером. Штурман быстро заложил в компьютер значения их курса, скорости, а также направления и скорости ветра. Компьютер выдал новые значения курса и тяги двигателей, с учетом сноса сильным боковым ветром. Ветер дул со скоростью около 110 км/ч, что на Земле не считается особо опасным для, например, самолета, скорость которого гораздо больше, а парусность гораздо меньше, чем у дирижабля. Но для дирижабля, даже в разреженной марсианской атмосфере, ветер такой силы уже был серьезной опасностью из-за его размеров. Вот и сейчас, чтобы противодействовать ветру такой силы, экипажу пришлось развернуть дирижабль почти строго на север, когда им требовалось лететь на северо-запад. С двигателями, включенными на 75 % от максимума, корабль развивал скорость всего в 90 км/ч, чуть более половины от максимальной. С такой скоростью до Марсовилля им придется лететь три часа пятьдесят минут вместо расчетных часа сорока пяти. К тому же, пилотам приходилось постоянно корректировать курс вручную, вместо того, чтобы доверить управление автопилоту. Это постоянно держало экипаж в напряжении, что приводило к быстрому утомлению, и повышало вероятность ошибки пилотирования. Ну, и при длительном полете на повышенных оборотах электродвигатели быстрее разряжали батареи, что могло плохо сказаться на предпосадочном маневрировании в сильном ветре или турбулентностях. В общем, такие полеты, как нынешний, выпадали на долю экипажа нечасто. Но пока что экипаж блестяще справлялся, техника не подводила, связь с диспетческим центром была бесперебойной, и полет проходил гладко. Стюардесса сделала объявление о том, что они поднялись выше, в зону стабильных воздушных течений, где турбулентностей нет, но из-за чего прибытие задерживается на два часа. Видимых оснований волноваться не было, и пассажиры успокоились. Стюардессы начали разносить обед, наливать пассажирам кофе, чай. Рэй с Таней тоже решили подкрепиться. Таня уже неплохо управлялась ложкой и вилкой, научившись определять местоположение тарелок и их содержимого с их помощью. Рэю только иногда приходилось предупреждать ее о горячих блюдах и напитках, а в целом она отлично справлялась с трапезой сама, не то что в первые дни, когда ее кормили с ложки. Она уже начала привыкать к своему новому состоянию и даже пошучивала по этому поводу. Рэй смеялся, каждый раз отдавая должное ее остроумию, хотя на душе у него кошки скребли. Мысль о том, что если вдруг операция окажется неудачной, и она останется слепой, повергала его в уныние.

— Марсовилль-контроль, каков прогноз у вас? — запросил командир экипажа.

— К сожалению, пока ничего утешительного! — ответил диспетчер КДП в Марсовилле. — Фронт турбулентностей движется почти с такой же скоростью, как и вы, и почти в том же направлении. У нас пока ясно и тихо, но через полтора часа ожидаем его здесь. А ко времени вашего прибытия над нами будет его эпицентр. Болтанка будет не хуже той, в какую вы попали недавно. Учитывая все это рассмотрите возможность посадки в Сэнди Крик. Это в двухстах восьмидесяти километрах юго-западнее нас, совсем не там, куда вам нужно. Но во всем нашем кластере будет бушевать буря, а там ожидаются лишь ее слабые отголоски.

Штурман быстро сделал прикидку по карте района, и сказал:

— Чтобы сесть в Сэнди Крик, нам надо минут через пятнадцать менять курс и скорость, не позже. Чтобы было время на маневр, если вдруг будем проскакивать мимо.

Командир подумал несколько секунд, и связался с КДП Марсовилля:

— Марсовилль — контроль, это борт 003! Принимаем решение садиться в Сэнди Крик. Насколько я помню, у них там всего один причальный док. Предупредите их, чтобы держали его свободным!

— Да, у них всего один док, и он свободен, и кроме вас они никого не ждут! Постарайтесь только точно выйти на их аэродром, и пристыковаться с первой попытки. Отголоски бури возможны и у них. К тому же, их посадочная команда не очень опытная, у них редко садятся дирижабли! — ответил им диспетчер.

— Вас понял, Марсовилль-контроль! — закончил сеанс связи командир. — Утешил, нечего сказать! Ко всему еще и команда там неопытная! — пробурчал он в пространство. Дело в том, что посадка дирижабля на Марсе вещь в чем-то более простая, а в чем-то куда более сложная, чем посадка самолета на Земле. Простота в том, что посадочная скорость дирижабля намного ниже, чем самолета. Сложность же в том, что у дирижабля нет шасси, на котором он может подрулить к терминалу, как самолет. Дирижабль должен сесть точно в док, допуск отклонения в поперечном направлении cоставляет +4, а в продольном + 12 м. Иначе замки причальных док-кранов могут просто не захватить скобы, размещенные по периметру вдоль каждой стороны корабля, и не зафиксировать корабль в доке. В тихую погоду это не опасно, можно в крайнем случае взлететь и повторить посадку. А в сильный ветер (и особенно в порывистый) корабль может сорвать из дока и унести; или, что еще хуже, с размаху шваркнуть оземь или об конструкции дока. Если удар придется только по самой сигаре дирижабля, это еще полбеды. Водород в марсианской атмосфере не горит и не взрывается, а корпус можно починить. Но в таких случаях чаще всего удар приходился на пассажирскую гондолу, находящуюся под корпусом. И тут уже оставалось только надеяться на чудо, чтобы никто не пострадал. Потому что даже при совсем небольшой скорости столкновения инерция гигантской сигары огромна, и гондолу может смять в гармошку.

Штурман закончил вычисления по новому курсу, и доложил командиру. Командир глянул на карту района, сделал прикидку, и разрешил внести новую коррекцию курса в автопилот. Корабль слегка довернул вправо, меняя курс, становясь почти точно против ветра. Теперь он летел, так сказать, задом наперед. Их новое местоназначения лежало точно позади них, но разворачиваться и лететь в довольно сильном течении прямо по курсу, т. е. когда ветер дует точно сзади, было не очень хорошо с точки зрения управляемости. В случае, если им надо сделать какой-либо маневр, гораздо лучше и безопаснее, если корабль сориентирован против ветра. Правда, чтобы не лететь слишком быстро задом наперед и сохранять управляемость, им пришлось частично гасить скорость ветра своими двигателями, поэтому результирующая скорость была невысокой, всего около 90 км/ч. Командир поговорил по внутренней связи со старшей стюардессой, и попросил ее сделать объявление о новом местоназначении. Объявление стюардессы, понятно, не вызвало радости среди пассажиров, но и протестов не было тоже. Еще очень были свежи впечатления от болтанки некоторое время назад; когда, казалось, корабль вот-вот развалится. Все приготовились к затянувшемуся путешествию: кто-то достал книжку, кто-то смотрел фильм, а кто-то устраивался подремать, откинув спинку кресла. Несмотря на непредвиденные задержки, полет продолжался, в общем-то, нормально, без происшествий.

XXXII

Двое похитителей Стюарта вышли на почти пустой паркинг позади дома. Подойдя к своему фургону, они открыли заднюю дверь, и принялись загружать ящик с Роном и весь остальной свой скарб в машину. В это время из двух фургонов, припаркованных рядом с их машиной, выскочили четверо каких-то людей; взяв похитителей в кольцо, и, наставив на них компактные спецназовские автоматы, они приказали им лечь на асфальт. Один из четверых спросил, где Рон. Похитители сказали, что в ящике. Тогда этот спросивший залез в фургон, и попытался было открыть ящик. Увидев кодовый замок, он спросил код. Двое на асфальте начали мяться и переглядываться. Тогда двое из нападавших ткнули им в головы дулами автоматов. Белобрысый сказал код; тот, в фургоне, открыл ящик, увидел там Рона, уже пришедшего в себя и испуганно пялившегося на него. Мужчина в фургоне сделал знак своим напарникам, они вынули каждый по электрошокеру, и "отрубили" похитителей Рона. После чего загрузили похитителей в их же фургон, трое залезли в него сзади, один сел за руль. Старший в группе захвата, тот, что открыл ящик с Роном, по рации приказал водителям двух своих машин следовать за ними. Все три машины выехали на улицу, и на предельной разрешенной скорости понеслись за город. В пути старший группы приказал двоим своим раздеть и связать похитителей Рона. Их быстро раздели до трусов, широкой серой липкой лентой связали им руки за спиной и ноги, а также залепили рты. На всякий случай порывшись в их одежде на предмет мини-радиомаячка, и ничего не найдя, они перешли к карманам. Порывшись в их карманах, они нашли удостоверения офицеров службы безопасности президента США. Старший глянул в них, и задержался на удостоверении смуглого.

— Так это сам Мартинес, собственной персоной! — удовлетворенно хмыкнул он. — То-то я смотрю, рожа больно знакомая! Это он, подонок, убил три года назад Гордона из второго отдела! Да и помимо того за ним немало грешков!

Машины уже неслись по хайвею за город. Старший сказал по рации:

— Ребята, заедем-ка на свалку на Росита-Бич!

Минут через семь вся кавалькада свернула на боковую дорогу, и проехав еще километра четыре, остановилась перед гигантской свалкой. Похитителей Рона вынесли из фургона, поднесли к куче мусора, и положили на нее. Они испуганно таращились на незнакомцев, мыча залепленными ртами. Двое из группы захвата вытащили пистолеты, и хотели было уже пустить их в дело. Старший остановил их, сказав:

— Не будем брать греха на душу! Пусть валяются здесь, через день и сами сдохнут! Если раньше их никто не найдет! А найдут, так наша совесть и вовсе будет чиста! Поехали, ребята, шеф ждет!

Группа вернулась в машины, одна за другой они выехали со свалки (кроме фургона похитителей, брошенного на въезде на свалку), доехали до хайвея, и продолжили свой путь дальше от города, на юг. В машине старший велел вытащить и развязать Рона. Ему вернули его одежду, обыскав тщательно карманы. В одном из них здоровенный малый, обшаривавший карманы, нашел поддельный паспорт Рона и передал его старшему.

— Кайл Стивенсон, а он же… Рональд Стюарт! — сказал старший, прочтя его и усмехнувшись.

— Кто вы, и откуда знаете мое имя?! — с опаской спросил Рон.

— Ну, Ваше имя в кругах сильных мира сего достаточно известно! А уж нам-то и подавно! Мы из Бюро, мистер Стюарт! — приветливо улыбаясь, ответил старший. — Как видите, мы как раз вовремя, чтобы не дать Вам закончить свою жизнь там, где мы высадили Ваших похитителей!

— Спасибо, конечно! А куда вы меня везете, и зачем я вам?

— Тут недалеко уже, сэр, наша загородная резиденция! А зачем Вы нам, Вам объяснят на месте! Не бойтесь, Рон! Мы Ваши друзья, и пока Вы с нами, Вам ничего не угрожает!

Еще минут через пять машины подъехали к отдельностоящему особняку за высоким забором на границе леса. Старший поговорил через интерком с охраной, показавшись в камеру над стеной; массивные двери на въезде в резиденцию открылись, и они поехали дальше в глубину поместья. Рон заметил нестарый еще особняк в викторианском стиле, за которым, очевидно, хорошо ухаживали. Никаких табличек или вывесок, указывающих на назначение и принадлежность этого поместья на нем не было; но было видно, что это не частная резиденция. На газоне перед фасадом на флагштоке висел звездно-полосатый флаг. Они проехали на задний дворик, где была небольшая парковка. Из машины Рон в сопровождении старшего группы и еще двоих, несших ящики его похитителей, прошел к заднему входу. Дверь им открыл охранник в форме морского пехотинца США, из чего Рон заключил, что, скорее всего, это была загородная резиденция посла. Официальная фигура меньшего ранга вряд ли занимала бы целый особняк и охранялась морпехами. Они прошли через длинный коридор, и вошли в просторную и со вкусом обставленную комнату. Старший сказал, что оставляет Рона ненадолго, и вышел. Рон огляделся в комнате, все было подобрано в типичном стиле американских служебных резиденций официальных лиц достаточно высокого ранга: солидно, монументально, с претензией под старину. Что лишний раз подтвержадло, что он оказался в резиденции посла. Минут через двадцать старший группы захвата вошел в комнату вместе с высоким подтянутым джентльменом среднего возраста, лицо которого показалось Рону знакомым. Незнакомец представился Биллом, и сказал, что он сотрудник посольства. Старшего группы захвата из ФБР он представил как Генри. Билл предложил перекусить, Рон и Генри не отказались. Билл позвонил куда-то, и велел накрыть столик на троих в беседке. Потом предложил немного прогуляться, пока обед не будет готов. Через двустворчатую французскую дверь они вышли прямо на лужайку заднего двора. Билл предложил всем пойти по аллее, ведущей от заднего крыльца вглубь парка позади дома. "Боятся прослушки!" — подумал Рон. — "Ну что ж, господа! Давайте поговорим!" Предчувствие чего-то серьезного и важного, участником чего он становится, не покидало его.

XXXIII

Когда Мортимеру доложили об исчезновении агентов, отправленных на захват журналиста, он рассвирепел:

— То есть как это — исчезли?! Куда они могли исчезнуть?! А журналист?!

— Никто не знает, сэр! Пропали бесследно, и журналист тоже! — вытянувшись в струнку ответил ответственный за операцию офицер.

— Где и когда они выходили на связь в последний раз? — раздраженно спросил Мортимер.

— В 14:42 по местному времени, из квартиры журналиста. Они удачно его взяли, и собирались ехать на нашу явку. С тех пор от них ни слуху, ни духу! Наши люди там все обшарили, опросили местных, кого и как смогли. Никто ничего не видел. — ответил офицер.

— А "маячок" на машину хотя бы поставить догадались? — спросил Мортимер.

— Поставили, но, скорее всего, они не успели его включить. Что-то, или кто-то, по-видимому, не дал им этого сделать.

Мортимер умолк, теребя бородку, что было знаком чрезвычайной задумчивости. Через минуту, уже спокойным голосом, он сказал офицеру:

— Дон, распорядитесь, чтобы искали и дальше! Пусть опрашивают новых людей, расширят круг поиска! Не может быть, чтобы машина с тремя людьми пропала бесследно в большом городе, средь бела дня! Обязательно найдется хоть один, что-то видевший, слышавший, знающий! А тем временем отправляйтесь в Сан-Паулу, и сегодня же! Свяжитесь там с Симоном и его людьми, они парни толковые, проверенные! Подключайте их к поискам, и немедленно! И найдите их, Дон, живыми или мертвыми, но найдите!

Мортимер встал, давая понять, что разговор окончен. Дон кивнул, и вышел из кабинета. Мортимер набрал на видеофоне номер Глендейла. Когда тот подключился, Мортимер запросил встречи с ним. Глендейл был очень занят сейчас, поэтому поинтересовался, насколько это срочно. Мортимер сказал, что дело крайней важности. Глендейл дал добро, и Мортимер отправился на доклад о текущем положении дел. В кабинете у Глендейла сцена повторилась в точности с той, что недавно была у Мортимера. С той лишь разницей, что Глендейл, как человек склада неуравновешенного, принялся обвинять Мортимера в плохой организации дела. К чести для Мортимера, он никогда перед лицом начальства не перекладывал вину за неудачи на подчиненных. Спокойно выслушав истерику босса, он ответил, что готов понести наказание за промахи в работе, но готов и немедленно исправлять ошибки. Хотя, по сути, никаких ошибок тут не было. Те двое его оперативников понятия не имели, что люди из ФБР незадолго до их визита установили замаскированную миникамеру на площадке перед квартирой Жозе; и следили за ней, ожидая выхода Рона. Ожидая также появления людей Мортимера, они на всякий случай перехватили двоих в форме техников, зашедших в квартиру. Уж очень это выглядело подозрительно, и, как оказалось, сделали они это не зря. Но ни Мортимер, ни Глендейл, естественно, ничего об этом не знали. Глендейл постепенно успокоился, и Мортимер изложил ему те меры, которые он предпринял по исправлению ситуации. Глендейл признал их разумными, и заметно приободрился. Пройдя к старинному секретеру, вынул оттуда бутылку коньяку и две рюмки. Налил себе и Мортимеру, и знаком пригласил его выпить.

— Тут вот еще одна моя головная боль, — сказал Глендейл. — Комитет по устранению последствий катастрофы вызывает все больше нареканий в прессе. Я имел глупость посадить туда своих приятелей, которым многим обязан; а они… свиньи, только знай прикарманивают бюджетные деньги, выделенные на восстановление пострадавших регионов. И что делать теперь — не знаю! Этих пиявок теперь от этой кормушки не оттащишь. Снять их с постов — значит нажить себе смертельных врагов. Они ведь ни перед чем не остановятся, шлепнут, и все тут!

Мортимер и без его откровений прекрасно знал, кто сидел в Комитете, и чем Глендейлу грозило отстранение их от кормных постов. Некоторое время назад у него созрел план, изложить который Глендейлу сейчас было самое время.

— Босс, я хотел бы изложить Вам кое-какие соображения на этот счет, если хотите!

— Слушаю Вас, Джон! — ответил Глендейл.

— Сэр, откровенность за откровенность: Вы действительно поступили опрометчиво, назначив в Комитет всю эту полууголовную шваль. Да и не только в Комитет, в правительстве они тоже держат многие ключевые посты. Чем дальше, тем больше они начинают оттирать Вас от управления страной. Их влияние уже достигло опасных пределов, за которыми возможно устранение Вас от власти, и, по сути, установление в стране власти уголовного клана. И у меня, и в Бюро (ФБР) есть предостаточно компромата на каждого мафиози, сидящего на ключевых постах. Если судить их справедливым судом, каждого можно упечь пожизненно, а многих и вовсе отправить к праотцам. Проблема в нашей чересчур мягкой судебной системе. Они тут же наймут лучших адвокатов, которые разжалобят овец в суде присяжных, и многие избегут наказания вовсе. Ситуация сложилась критическая, и действовать тут надо быстро и решительно. Надо объявить в стране режим чрезвычайного положения, мотивируя это недавней катастрофой на юго-западе, да и общим серьезным положением дел в стране. Закон о чрезвычайном положении, как Вы сами знаете, дает Вам практически неограниченную власть. Используйте ее для быстрого устранения Ваших противников, прежде всего из мафии, как самых опасных. Их надо хватать всех сразу, быстро предъявлять им обвинения, и судить судом трибунала. Суды должны выносить максимально суровые приговоры, для самых опасных и влиятельных Ваших конкурентов это должен быть смертный приговор. Менее опасные пусть доживают свой век за решеткой.

Глендейл ошарашенно таращился на Мортимера. С минуту помолчав, переваривая сказанное своим верным сторожевым псом, он в конце концов сказал:

— Но ведь… журналисты подымут страшный вой! Выставят меня узурпатором, диктатором, эдаким… Сталиным и Гитлером в одном лице!

— В масс медиа, везде без исключения, надо ввести цензуру, чтобы они и тявкнуть не смели без разрешения. Одновременно провести мощную пропагандистскую кампанию, разъясняя всем благие цели и пользу Вашего решения. Особый упор сделать на то, что все это временно, до исправления ситуации в стране. Между прочим, опросы общественного мнения показывают, что большинство населения поддерживает жесткие меры властей по наведению порядка. А там… там видно будет, что делать дальше. Если удастся навести стабильный порядок, толпа будет Вас боготворить. Тогда будет куда проще и провести поправки в Конституцию, узаконивающие Ваши реформы и власть. Только делать это надо срочно, слишком уж вылазят наружу казнокрадство и злоупотребления Ваших ставленников. Еще немного, и оппозиция насобирает достаточно компромата, чтобы затеять процедуру импичмента. Ваши рейтинги падают, сэр! Ждать дальше нельзя, пора действовать, и действовать решительно!

— Да я знаю, знаю все это! Только вот… Ваши методы, сработают ли они, не обернется ли это против меня? — высказал свои опасения Глендейл.

— Позвольте мне все продумать, и представить Вам детальный план действий? — спросил Мортимер. Глендейл подумал несколько мгновений, и сказал:

— Действуйте, Джон, действуйте! Такие вещи у Вас хорошо получаются, я доверяю Вам!

XXXIV

Корабль приближался к месту посадки. Пора было начинать снижение, и командир запросил диспетчера Сэнди Крик о метеоситуации у них.

— В целом куда спокойнее, чем в Марсовилле! — ответил диспетчер. — Ветер восточный, могут быть отдельные порывы скоростью до 100 км/ч, но в основном их сила не превышает 30 км/ч. Будьте осторожны при заходе на посадку, посадочная команда на док-кранах не очень опытная, им нечасто случается принимать большие дирижабли, как ваш!

— Очень обнадеживающая новость! — буркнул в ответ командир. — Как сориентирован док?

— Пятьдесят градусов по азимуту! — ответил диспетчер. — Рекомендую заход на посадку против ветра, курс сорок пять градусов. Снижение начинайте, как только окажетесь в 20 км от курсового маяка номер один. Более точную глиссаду рекомендую рассчитать самим по вашим данным. Мягкой вам посадки, 003-й!

— Спасибо, Сэнди Крик — контроль! — ответил командир. Командир вызвал старшую стюардессу и попросил ее сделать объявление о посадке. Пока она его делала, штурман заложил в компьютер исходные данные полета: координаты, текущий и посадочный курс, собственную скорость, скорость и направление ветра, и т. д.; и получил глиссаду — траекторию снижения корабля. До высоты около 3200 м дул сильный северо-восточный ветер, что заставляло держать двигатели работающими на повышенных оборотах. Ниже этой высоты, по данным метеослужбы Сэнди Крик ветер менялся на восточный и резко ослабевал, что заставляло резко снизить обороты моторов и изменить курс, чтобы вписаться в глиссаду. Такие резкие переходы в режимах снижения заставляли экипаж управлять кораблем вручную, что увеличивало нагрузку на и без того подуставших в сложном полете людей. К тому же, посадочная команда дока была не очень опытна, что тоже увеличивало риск ошибки при посадке. Сам причальный док представлял собой ровную прямоугольную площадку размером 100х20 м. Вдоль ее длинных сторон, на расстоянии 25 м от углов площадки, стояли вкопанные глубоко в землю полые металлические колонны диаметром 5 м. На каждой из них монтировалась круглая поворотная платформа с док-краном и кабиной оператора. Платформа поворачивалась на 360о, телескопическая стрела док-крана отклонялась по вертикали на +30о относительно среднего положения. На ее конце находился мощный замок-захват, своей дужкой цепляющийся за одну из толстых металлических скоб по сторонам дирижабля. Скобы были расположены горизонтально, опоясывая дирижабль с каждой стороны; одна за другой таким образом, что если замок на стреле док-крана не захватывал скобу, он скользил вдоль пояса, и захватывал следующую. Когда замки всех четырех док-кранов захватывали скобы, дирижабль считался надежно зафиксированным. Тогда снизу и сбоку к нему подавались "пуповины" для выхода-входа пассажиров, шланги подачи воздуха, воды, кабеля электропитания. При причаливании корабля важную роль играла слаженность действий пилотов и причальной команды. Пилотам надлежало погасить скорость практически до нуля, а операторам док-кранов — вовремя "пристегнуть" (как это называлось на их профессиональном жаргоне) корабль, поворачивая док-кран вправо-влево и опуская-подымая стрелу. Кажущаяся на вид легкой задача на самом деле была отнюдь непростой. Мягко причалить стасемидесятитонную махину, чтобы она легла точно между док-кранами, и не задела ни за что — на это требовалась солидная подготовка. Пилот, прежде чем сесть за штурвал, должен был успешно пройти тренажерный курс пилотирования и причаливания, и потом успешно посадить настоящий дирижабль. А задача операторов док-кранов была как можно синхроннее захватить каждый своим замком скобу дирижабля. В принципе, корабль считался уже "пристегнутым", если хотя бы два док-крана захватывали его по диагонали. Захватить его двум оставшимся тогда уже не было делом сложным. В тихую погоду для тренированных пилотов и посадочной команды посадить корабль не было большой задачей. Совсем иное дело было в сильный, и особенно в порывистый ветер. Пилотам надо было очень точно рассчитать скорость снижения, тягу двигателей и выровнять корабль перед доком; а операторам док-кранов синхронно захватить дирижабль в момент, когда его скорость будет не более 15 км/ч. При большей скорости демпферы, смягчающие нагрузку на док-кран могли не выдержать, и его могло просто выломать из креплений. Если все четыре стрелы док-кранов будут выломаны, дирижабль просто унесет ветром из дока. На этот случай по углам дока стояли гарпунные установки, выстреливающие специальные крюки-гарпуны на тросе. Попадая в обшивку дирижабля, гарпун пробивал ее, цеплялся за силовые элементы конструкции; а мощные электромоторы сматывали трос назад, подтягивая дирижабль к доку. Но при этом часто ломались силовые элементы корабля, и даже если удавалось притянуть его назад, он потом требовал ремонта. Кроме того, всегда была опасность случайно попасть гарпуном в пассажирскую гондолу, и поубивать людей.

003-й снижался по рассчитаной глиссаде. Как только они миновали эшелон 32–00 (высота 3200 м), корабль стало иногда потрясывать в турбулентностях. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как их трясло после вылета, и что обещала метеослужба в Марсовилле. В такой турбулентности вполне можно сесть безопасно, подумал командир, лишь бы посадочная команда успела их надежно "пристегнуть". В своем экипаже командир не сомневался, ребята были все опытные, побывавшие не раз в переделках, и свое дело знали. Бортинженер отрегулировал тягу и тангаж двигателей перед посадочным маневром. В отличие от самолета, у которого даже посадочная скорость достаточно велика; а соответственно, велика и эффективность рулей высоты и направления, у дирижабля все обстоит несколько по-другому. Посадочная скорость дирижабля мала, поэтому невелика и эффективность рулей при посадке, несмотря на их большую площадь. Чтобы увеличить их эффективность и управляемость корабля, моторы часто размещают на небольших поворотных плоскостях. Отклоняя моторы вверх-вниз, меняя непосредственно направление вектора тяги, получают значительно лучшую управляемость на малых скоростях. К тому же, сами эти плоскости, на которых крепятся моторы, играют роль дополнительных рулей высоты. Вот и сейчас бортинженер выставил отрицательный тангаж (отклонил вниз) на кормовой и носовой паре двигателей. Корабль стал снижаться значительно быстрее, преодолевая опасные зоны турбулентности. Стюардесса сделала объявление о посадке, попросив всех пристегнуть ремни. На высоте 800 м стало значительно спокойнее, турбулентности почти исчезли. В таких условиях вполне можно было заходить на посадку носом вперед, а не кормой, как они летели до сих пор. Все же, для лучшей управляемости командир принял решение заходить на посадку против ветра, для чего им необходимо было пролететь несколько дальше дока, на юго-запад.

Корабль медленно проплывал на высоте 300 м над поверхностью. Рэй смотрел в иллюминатор на простирающуюся внизу холмистую красноватую пустыню, кое-где отмеченную оспинами кратеров и руслами высохших рек. Было непривычно чувствовать себя летящим задом наперед, сидя лицом в нос корабля, но таковы были особенности полетов на дирижаблях. Вот показались наружные строения Сэнди Крик: док, башня КДП, обзорная башня, входные шлюзы в сам поселок, купол теплицы, ангары для техники. Корабль проплыл еще с километра полтора назад на юго-запад, остановился; и, медленно снижаясь, начал двигаться вперед. Было слышно усилившийся рев двигателей, преодолевающих сейчас встречный боковой ветер.

— Ну что там, скоро посадка? — спросила его Таня, которой уже наскучило затянувшееся путешествие. Тут корабль чувствительно тряхнуло на одиночной турбулентности. Пассажиры тревожно переглянулись.

— Скоро, уже видно док! — ответил Рэй. — Еще минут десять, не больше.

Корабль медленно приближался к доку. Из кабины было видно, как док-краны развернулись, давая дирижаблю побольше места для маневра. Док был уже метрах в двухстах прямо по курсу. Корабль снова тряхнуло пару раз на турбулентностях.

— Осторожнее, ребята! Второй, добавить оборотов до тысячи! Инженер, тангаж кормовых и носовых двигателей минус пять! — скомандовал командир. Второй пилот двинул рычаги сектора газа двигателей, увеличив обороты до 1000 в минуту. Бортинженер чуть повернул диски регулировки угла установки двигателей, отклонив их вниз на пять градусов. Корабль плавно заскользил вниз и вперед, сближаясь с доком. Вот гондола уже почти выровнялась по высоте с платформами док-кранов. Можно было уже различить операторов внутри их кабин.

— Второй, убрать обороты до трехсот! Инженер, кормовые и носовые — на ноль! — скомандовал командир. Второй пилот снизил тягу двигателей до 300 оборотов в минуту, а бортинженер выровнял двигатели в горизонтальное положение. Кабина поравнялась с первой, ближней парой док-кранов.

— Переложить реверс, обороты — пятьсот! — скомандовал командир. Второй пилот переключил ручки реверса на рычагах сектора газа и немного добавил оборотов. Лопасти воздушных винтов поменяли угол установки так, что теперь винты, вращаясь в том же направлении, гнали воздух вперед, гася инерцию хода корабля. Корабль, останавливаясь, проскользнул еще немного вперед. Уже можно было "пристегивать" его док-кранами. Оператор заднего левого док-крана оказался самым проворным, и захватил своим замком скобу на ближайшем к нему сегменте дирижабля. Остальные три чуть замешкались, и теперь лихорадочно подстраивали положение своих замков под пояс скоб корабля. И тут случилось то, чего никто не ждал. Мощный порыв турбулентности дунул спереди-снизу. Будь корабль "пристегнут" хотя бы к одному переднему правому док-крану, все, возможно, обошлось бы. Плечо действия силы ветра было бы минимальным; и корабль, скорее всего, только слегка бы тряхнуло и помяло. Но он был "пристегнут" к заднему левому док-крану, и поэтому плечо действия силы ветра оказалось максимальным. Нос корабля задрало вверх метров на пятнадцать, корабль стало кренить и разворачивать влево. Все четыре гарпунные установки дока были неукомплектованы из-за сокращений в бюджете и персонале аэропорта, загарпунить дирижабль было просто некому. Оба пилота уже отстегнулись, и их просто выбросило из кресел, так что управлять кораблем они уже не могли. Демпферы платформы заднего левого док-крана не выдержали, и его стало разворачивать по часовой стрелке. Бортинженер рванулся было к панели управления двигателями, стремясь развернуть их и скомпенсировать их тягой смещение корабля. Может, это и поправило бы положение, но тут корабль налетел своим задним левым двигателем на кабину оператора док-крана. Пропеллер вращался на приличных оборотах, и двухметровые лопасти стали рубить в щепки кабину и оператора в ней. Натолкнувшись на док-кран, корабль вздрогнул. От толчка рука бортинженера, уже готовая крутануть диск установки правого переднего двигателя, соскользнула, и вместо положительного тангажа получился отрицательный. Двигатель развивал теперь тягу вверх, а не вниз, как было нужно. Нос корабля задрало еще больше вверх, он сорвал с платформы док-кран, к которому был закреплен; встал на корму, смяв ее, и стал заваливаться на "спину". "Спина" дирижабля была гладкая, без выступов. Трение обшивки о грунт было относительно небольшим, и работающие двигатели корабля потащили его по земле кормой вперед, прямо на одну из колонн дока. Колонна была сооружением прочным, глубоко вкопаным в землю, и когда корабль врезался в нее, выдержала. Дирижабль же от удара был разрушен почти на треть. Все еще работающие двигатели от удара развернулись вниз, их тягой корабль перевернуло обратно на "брюхо". Задняя часть пассажирской гондолы столкнулась с колонной дока, и, несмотря на то, что была из титана, была просто расквашена. Страшный лязг и скрежет металла, и треск ломающихся конструкций было последним, что слышала Таня перед потерей сознания.

XXXV

Рон в сопровождении своих новых невесть откуда взявшихся друзей-покровителей прогуливался по дорожке от особняка вглубь парка.

— А как вы вышли на меня? Через Мадлен? — спросил он Билла.

— Да, поначалу через нее. Но она знала только, что Вы уехали в Бразилию. Ваше точное местонахождение мы вычислили, проследив Ваши связи с Жозе Кардозу. Полной уверенности, что Вы остановились у него, конечно, не было. Потому мы и несколько замешкались, пока выяснили, что Вы действительно живете у Жозе. Кстати, Мадлен чуть не поплатилась за то, что знала, куда Вы уехали! — ответил Билл, и рассказал ему историю с неудавшимся покушением на жизнь горничной Мадлен.

— Я должен был это предвидеть, осел! — хмуро процедил Рон. Несколько метров они прошли молча, и тут Рон снова спросил:

— А как же тогда люди Мортимера вышли на меня, если они не успели "потрясти" Мадлен?

— Тут только два варианта: либо Мадлен не говорит всей правды, хотя я не склонен так думать. Уж очень она была напугана тогда визитом людей Мортимера, а в таком состоянии люди обычно искренни. Либо… утечка где-то в нашем департаменте, что мы сейчас и проверяем. Мне кажется более вероятным второе. Но сейчас не это главное. Самое важное — это то, что Вы живы и с нами, а не в лапах Мортимера. Сами понимаете, что даже после того, как Вы им все отдали бы и рассказали, им проще было бы убрать Вас. Так спокойнее!

Тем временем они вышли на лужайку, посреди которой была просторная беседка. Официанты заканчивали сервировку стола. Один из них пригласил их к передвижному рукомойнику помыть руки. Справа от беседки жарились на огне газовой шашлычницы стейки, распространяя вокруг умопомрачительный запах, от которого Рон чуть не захлебнулся слюной. Пока они мыли руки, официанты закончили сервировку, и Билл отпустил их.

— На правах хозяина поухаживаю за вами сам! — объявил он. Генри тем временем вынул из кармана какую-то штуковину, включил ее и начал водить ею над и под столом, вдоль столбов и под куполом беседки.

— Детектор "жучков"! — сказал Билл в ответ на немой вопрос во взгляде Рона. Удостоверившись, что "жучков" нет, Генри кивнул, и сел за свое место.

— Рон, я вижу, Вы уже догадались, что мы не из клуба друзей президента и его окружения?

— Зачем бы вам иначе было оставлять Мартинеса с его приятелем на свалке?! — ответил Рон.

— Хм, да уж, несколько… бесчеловечно! Хотя этот бестия Мартинес сильно портил нам жизнь, и даже отправил на тот свет двух хороших парней из ведомства Генри. Ну, да бог с ним, не о нем сейчас речь! Рон, я буду говорить напрямоту: я представляю очень могущественных людей из бизнеса и политики, которым очень не нравится все, что делает Глендейл. Они хотят свалить его, но у них недостает самого важного — "железных" доказательств его связи с мафией. Я весьма бегло просмотрел Ваши записи и статью, но даже на беглый взгляд ясно, что это будет бомба, сама по себе способная отправить Глендейла с его бандой в отставку, а то и за решетку. Согласны ли Вы помочь нам свалить Глендейла? — без обиняков спросил Билл.

— Согласен, конечно! — ответил Рон. — Как будто у меня есть выбор?!

— У человека всегда есть выбор! Да и потом… Вы ведь собирались публиковать свою статью, не так ли? Вот и считайте, что мы избавили Вас от хлопот по поиску издателя. Да еще и обеспечили Вашу безопасность при этом. Только давайте пройдемся еще раз по статье, и посмотрим, что и как нужно скорректировать! У нас есть тонны материалов на Глендейла; было бы хорошо, если бы Вы переработали их и включили в статью.

— Да я понимаю, что ее надо скорректировать в соответствии с Вашими целями! — ответил Рон.

— Ну вот и прекрасно! Начинайте завтра же. Я дам Вам в помощь человека, который собирал и систематизировал материалы по Глендейлу и его дружкам из мафии. Если будут возникать какие-то вопросы по делу — обращайтесь к нему, он все уладит. Мне кажется, до окончания работы над статьей Вам было бы лучше оставаться в Бразилии. Здесь у Мортимера нет такой разветвленной агентурной и оперативной сети, какая есть в Штатах. А когда начнется кампания в масс медиа против Глендейла, мы переправим Вас в какую-нибудь безопасную страну, и устроим Вам интервью в прямом эфире в каком-нибудь весьма смотрибельном шоу, на престижном канале, с известным ведущим. Если Вы не против, конечно!

Рон не был против. Совсем наоборот, сбывалось то, к чему он стремился всю свою журналистскую карьеру. Теперь, если дело выгорит, он наверняка получит престижную Пулитцеровскую премию за лучшую журналистскую работу. Тогда он сможет сам выбирать, что и про кого писать; а не стряпать заказные статьи, часто противоречащие его взглядам. Но… а что, если его вычислят, и обезвредят до того, как статья увидит свет… Игра была опасна, но стоила свеч. И потом…. он все равно зашел слишком далеко, теперь оставалось только идти вперед. Так что… ставки сделаны, господа, ставок больше нет!

XXXVI

Вот уже пятый год подряд в умеренных широтах Земли происходили парадоксальные вещи: после нескольких десятилетий глобального потепления климата зимы в умеренных широтах обоих полушарий за несколько лет вдруг стали необычно суровыми. В 2108-м году впервые за 78 лет Лондон и Париж сначала замело снегом, глубина которого кое-где достигала полуметра, а потом сковало льдом после небольшой оттепели. Да и летом средняя температура держалась ниже обычной на 7–8 градусов. Механизм этого парадоксального явления был описан теоретически учеными еще в начале 21 века. Но тогда это было лишь теорией, а теперь происходило в действительности. Как известно, время от времени на Земле наступали великие оледенения. Тому есть несколько причин, описанных так называемыми циклами Миланковича. Во-первых, это происходит потому, что орбита Земли не всегда постоянна. С периодом около 93 тыс. лет орбита Земли то расширяется, то сужается. Когда она расширяется, Земля удаляется от Солнца, получая меньше тепла, что является одной из причин оледенения планеты. Строго говоря, причиной оледенения является не только изменение эксцентриситета (вытянутости орбиты Земли), но также и прецессия (поворот земной оси с периодом около 26 тыс. лет), и нутация (колебания угла наклона оси Земли к плоскости ее орбиты с периодом около 41 тыс. лет). Последнее оледенение случилось десять тысяч лет назад, в ходе которого вымерло большинство гигантских млекопитающих; таких как мамонты, шерстистые носороги, саблезубые тигры, гигантские ленивцы и многие другие виды животных. Наши первобытные пращуры тогда выжили, научившись шить одежду из шкур, обогреваться огнем, строить и утеплять жилища. Хоть люди тогда не пользовались таким мощным арсеналом благ цивилизации, как сейчас; но они и не были заложниками тех сложных систем, без которых немыслима жизнь современных людей. Так вот, как выяснили ученые еще в 20-м веке, между большими циклами великих оледенений на Земле бывают еще и кратковременные, промежуточные оледенения (так называемые малые ледниковые периоды*), длящиеся от нескольких десятилетий до двух столетий. Как это ни странно звучит, но одной из причин такого оледенения (наряду с низкой солнечной активностью) может быть… глобальное потепление. Механизм этого явления таков: в формировании глобального климата огромную роль играют океанические течения. Они переносят теплую воду, согретую солнечным светом, из тропиков в умеренные широты. Теплая морская вода имеет меньшую плотность, чем холодная, и всплывает на поверхность океана. Большими океанскими течениями (такими, как Гольфстрим в Северной Атлантике) она переносится в умеренные широты. Отдавая тепло в атмосферу и обогревая прибрежные области континентов, вода остывает. Остывшая вода имеет большую плотность, за счет этого она опускается, и глубинными течениями переносится обратно к экватору. Образуется своего рода конвейер, переносящий тепло из тропиков в умеренные широты и формирующий достаточно мягкий комфортный климат даже в умеренных широтах. Этот конвейер был нарушен глобальным потеплением, вызвавшим таяние огромных масс льда в приполярных регионах. В течение многих десятилетий, начиная со второй половины 20 века, увеличивался по нарастающей сток в океан пресной ледниковой воды в приполярных регионах. Пресная вода (хоть она и более холодная) имеет меньшую плотность, чем соленая океанская. Стекая в океан, она подолгу остается на поверхности, слабо перемешиваясь с океанской. Большие массы пресной талой ледниковой воды с каждым годом все больше блокировали поверхностные океанские течения, уменьшая отдачу тепла в умеренных поясах Земли. Тепловой конвейер почти остановился, и климат на планете в начале 22 века снова стал меняться, но уже в другую крайность. В умеренных широтах с каждым годом зима становилась суровее и дольше, а лето — прохладнее, мокрее и короче. В Северной Европе, Скандинавии, на Аляске, канадском и российском Севере и на юге Аргентины и Чили лето как таковое исчезло. Холодная, мокрая весна сразу переходила в суровую зиму. Тундровые растения, и раньше едва успевавшие вызреть за короткое северное лето, теперь и вовсе перестали созревать. Из-за бескормицы стали погибать огромные стада северных оленей карибу и леммингов, основного корма полярных волков, сов и лис. Стали рушиться пищевые цепи северных регионов, очень хрупкие и чувствительные, потому что зачастую в них не было дублирующих звеньев. В тропиках же малоподвижные массы теплой океанской воды стали чаще порождать свирепые ураганы, то и дело разрушающие и без того приходящую все больше в упадок инфраструктуру прибрежных стран и регионов. Наметившаяся тенденция к локальному похолоданию не только не устранила последствия глобального потепления, но и дальше обострила экологический кризис на планете. Особенно это стало заметно в субтропических регионах, где снег стал выпадать каждую зиму и по нескольку раз, задерживаясь иногда до 7-10 дней. Все чаще вслед за оттепелями ударяли жестокие морозы, отчего всю землю сковывало ледяным панцирем, усложнявшим передвижения по дорогам, рвавшим линии электропередач. На юге Бразилии, где раньше снег и лед видели только в морозильниках, теперь детвора зимой лепила снеговиков. В США в "шантитаунах" участились случаи смерти от переохлаждения и обморожения, больницы там зимой были переполнены обморозившимися. Ученые спрогнозировали, что если эта тенденция не остановится, через восемь лет человечество будет стоять на грани энергетического краха. В умеренных широтах даже самым развитым странам с мощной энергетикой для поддержания элементарной жизнедеятельности больших городов зимой потребуется вся энергия, производимая всеми электростанциями страны. О снабжении энергией промышленности речь уже идти не будет, даже самые маленькие заводики придется отключить. Промышленное производство остановится, а что это означает, понятно всем. Какая часть человечества выживет после такой деградации, и где именно, оставалось только гадать.

Когда спасатели и парамедики прорубились через заклинившие двери в гондолу дирижабля, Таня уже пришла в себя от визга и скрежета пил по металлу. Ощупав себя, она убедилась, что цела и невредима. Стеклянный верх шлема гермокостюма оказался захлопнутым. Она не помнила, когда это она успела захлопнуть его. А может, это Рэй захлопнул? Таня позвала Рэя, ответа не последовало. Она протянула руку вправо, где сидел Рэй, рука уткнулась в пустое кресло. Тане стало страшно, она сделала попытку вскочить, но ремни удержали ее в кресле. А Рэй лежал метрах в четырех от нее, с многочисленными переломами, и, что самое прискорбное, с переломом основания черепа. Когда корабль стало кренить и задирать вверх, он успел опустить и захлопнуть стеклянный верх шлема Таниного гермокостюма. Для этого ему пришлось расстегнуть свои ремни, иначе было не достать защелки на Танином шлеме. Снова пристегнуться ему уже не хватило времени; корабль сильно тряхнуло, когда он налетел на док-кран. Рэя от этого выбросило из кресла и швырнуло вперед. Пытаясь защитить голову, он инстинктивно вытянул руки вперед. Но на пути ему попалась перегородка, и от сильного удара кости предплечий обеих рук сломались. Мгновением позже Рэй влетел головой в перегородку. От проломов черепа его спас стеклянный верх гермошлема, взявший на себя большую часть силы удара. Но удар был настолько силен, что он сместился, отчего основание черепа и пара шейных позвонков хрустнули. Более мелкие и менее серьезные переломы были уже не в счет. Но если переломы еще были делом поправимым, современная медицина творила чудеса, то с асфиксией дело было значительно хуже. Спасая Таню, Рэй не успел захлопнуть свой шлем, и теперь лежал бездыханный, так как во время катастрофы герметичность пассажирского салона была нарушена, и пригодный для дыхания воздух быстро улетучился. Разреженная атмосфера Марса, к тому же все еще слишком перенасыщенная углекислым газом, не позволяла пока дышать без дыхательных аппаратов; поэтому очень критичным при катастрофах с разгерметизацией было время пребывания без дыхания. Когда Таня попала в аварию с вездеходом, она не дышала всего двенадцать минут; и этого оказалось недостаточно, чтобы умереть, но достаточно, чтобы потерять зрение. Пока спасатели с парамедиками пробились в ту часть пассажирского отсека, где были Рэй и Таня, прошло семь с половиной минут. Таня уже была в сознании, и ее сразу же вывели наружу и отвезли в госпиталь. С Рэем вышла заминка на четыре минуты, прежде чем его с предосторожностями (из-за переломов и завалов внутри пассажирского отсека) уложили на носилки и вынесли в реанимобиль. Обследовав его, парамедики попытались оживить его ударной дозой эпинефрина и разрядами дифибриллятора. Делать непрямой массаж сердца они не решились, боясь ущемления нервов в поврежденном позвоночнике. Но все их усилия оказались тщетны. Через пятнадцать минут, как и полагается по инструкции, они прекратили попытки.

XXXVII

Рон уже почти закончил свою разгромную статью, призванную "похоронить" Глендейла, но Мортимер успел раньше запустить свой, по сути, план переворота и узурпации власти в стране. Операция, названная им "Варфоломеевская ночь", началась, как и ее подлинный прообраз, в ночь на 24 августа; в канун дня святого Варфоломея, но более чем пятьюстами лет позже, в 2111 г. Мортимер был знатоком истории, особенно средневековой, и не нашел лучшего названия для своей операции. Впрочем, в отличие от настоящей резни в средневековом Париже, сейчас дело обошлось почти без жертв. Ночью были посланы спецназ и полиция на дом к бонзам преступного мира Америки, в том числе и бывшим дружкам Глендейла. Были арестованы 247 человек, из них 24 были убиты "при оказании сопротивления и попытке к бегству", как гласили протоколы арестов. Конечно же, эти 24 были самой верхушкой, топ-менеджерами преступных синдикатов Америки. Эти люди знали всю подноготную сотрудничества Глендейла с мафией, обладали обширной властью и связями, и не побоялись бы выложить всю правду о нем. Обезглавив гидру мафии, было уже легче бороться с ней самой. Более мелкую рыбу было проще запугать, пообещать жизнь в обмен на молчание или нужные показания. По стране было объявлено чрезвычайное положение под предлогом ухудшающейся ситуации в стране в целом и в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона. В эту же ночь руководителям и выпускающим редакторам новостийных и публицистических программ на ТВ, радио, в интернете и в прессе были разосланы официальные предупреждения о персональной ответственности за содержание выпускаемого в эфир, в сеть и в печать материала. На каждую теле, радиостанцию, в каждую редакцию газеты или журнала были посланы цензоры, призванные контролировать содержание выдаваемой информации. Они были наделены широкими полномочиями, вплоть до отстранения неугодных от работы и запрещения выхода выпуска. Они же имели при себе запись телеобращения президента к народу, которую всем надлежало выпустить в эфир и в тираж утром, без каких-либо изменений. Силовая фаза операции включала в себя размещение воинских блок-постов и усиленных нарядов полиции на теле- и радиостанциях, узловых магистралях, возле военных баз и складов оружия, в морских и аэропортах, в местах массового скопления людей. Глендейл еще за два дня до операции встретился с командирами ключевых элитных частей, призваных в крайнем случае усмирять недовольных и восставших. На встрече он разразился пространной речью о трагизме ситуации, о необходимости срочных действий по спасению страны, напомнил им о присяге и воинском долге. В ночь переворота эти части выдвинулись к самым большим и слывшим неблагополучными "шантитаунам", в которых мафия всегда имела поддежку, и где могли вспыхнуть волнения. Армейские части окружили "шантитауны", блокировав и взяв под контроль въезды-выезды из них, и постоянно отслеживая ситуацию внутри визуально и через сеть своих осведомителей.

Наутро американцы проснулись в совершенно другой стране. С экранов, иногда перемежаясь "причесанными" выпусками новостей, то и дело шли обращения президента к народу, в которых он изливал душу соотечественникам. Рассказывая, как плохо положение в стране в целом, и особенно в штатах, пострадавших от падения осколков Фаэтона; он тут же переваливал вину на козлов отпущения — своих же дружков-мафиози, которых он посадил на ключевые посты в правительстве и Комитете по устранению последствий катастрофы. Само собой, что… "не в силах больше терпеть эти безобразия", он снял с постов всех проштрафившихся высших чиновников, а многие были отданы под трибунал. Трибунал был очень удобным средством расправы с неугодными и опасными, так как позволял избежать все процессуально-правовые заморочки, и быстро осудить подследственных. Но на вакантные места тоже нужно было кого-то посадить, и зачастую из-за недостатка времени отбор кандидатов проводился наспех. Все это грозило повторением тех же кадровых ошибок. В новостях, по настоянию цензоров, вставляли интервью с "простыми людьми с улицы", записанные заранее. Эти "простые люди" все как один говорили о поддержке чрезвычайного положения, курса президента на борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти, необходимости твердой власти и наведении порядка в стране, и т. п. Все эти слова были правильными, если отвлечься от того, что Глендейл и был основным виновником создавшегося положения. Некоторые ведущие и редакторы отказались было комментировать и выпускать эти "причесанные" новости. Их уволили прямо на месте, что подействовало отрезвляюще на остальных.

Осознавая, что на "шантитауны" его власть не распространяется, Глендейл постарался по возможности не доводить ситуацию в них до крайности. Более-менее спокойные трущобы были куда предпочтительнее мятежных, и Глендейл постарался сделать все, чтобы умиротворить их. В лояльные "шантитауны" с помощью войск была организована доставка продовольствия, медикаментов и предметов первой необходимости; не в пример лучше той, что существовала в пору владычествования в них мафии. Но не все трущобы оказались лояльными, кое-где войскам в той или иной мере было оказано неповиновение и даже сопротивление. В Чикаго, например, в "шантитауне" на юго-западе города, где были очень сильны позиции самой крупной мафии в Америке, дело дошло до открытого и яростного сопротивления. Поначалу люди вышли на демонстрации протеста, требуя освободить лидеров местной группировки, взятых людьми Глендейла. Солдаты долго терпели, пока в них швыряли только камни и палки. Но когда в них полетели бутылки с зажигательной смесью и начали стрелять, солдаты не выдержали, и открыли ответный огонь. В первой же стычке были убиты восемнадцать человек из "шантитауна", в основном подростки, горевшие желанием погеройствовать. Толпа, искусно подогреваемая мафиозными агитаторами, начала строить баррикады из всего, что попалось под руку. На главных магистралях этого района города выросли груды мусора, с которых еще и стреляли по солдатам из автоматов. Попытка прорваться через баррикады стоила жизни двенадцати солдатам. Применять оружие тяжелее мелкого стрелкового солдатам было запрещено во избежание излишних жертв среди населения трущоб. Осознавая, что уличные бои — не лучший сценарий умиротворения трущоб, где местные жители имели гораздо больше тактических преимуществ; Глендейл решил осуществить свою давнюю идею: подчинение непокорных с помощью голода. Войска просто закрыли все улицы, ведущие из "шантитауна", одновременно отрезав снабжение продовольствием. Мятежники пробовали наладить поставки извне через подземные коммуникации, но это была капля в море. К тому же, эти каналы поставки достаточно быстро обнаруживались военными патрулями с собаками. Через мощные громкоговорители к мятежникам с увещеваниями сложить оружие и восстановить нормальную жизнь обращались разные чиновники. А вечером, в национальном выпуске новостей Глендейл прокомментировал первые "успехи" своей "политики восстановления порядка и законности в стране". Коснулся он и ситуации в чикагском "шантитауне", повернув все так, что виновными в прекращении поставок продовольствия туда оказались сами жители трущоб. Якобы, это они нападали на грузовики с продовольствием и разграбляли их еще до того, как груз доходил до людей. Что было, конечно, совершеннейшей ложью. Так или иначе, но через восемь дней, когда продовольствие в "шантитауне" стало заканчиваться, а в стычках с солдатами были убиты еще четырнадцать человек, местным пришлось пойти на попятную. На подступах к блок-постам жители выкинули из окон белые флаги и стали разбирать баррикады. Парламентеры из "шантитауна" встретились с военным командованием, где и пришли к соглашению о прекращении "военных действий". Власти, в свою очередь, пообещали не преследовать зачинщиков и участников сопротивления.

XXXVIII

Уильям Уотерс, тот самый Билл, угощавший Рона шашлыками на лужайке, докладывал ситуацию своему шефу, директору ФБР. Уотерс был начальником оперативного отдела по Центральной и Южной Америке, а также фаворитом директора. Директор часто поручал ему дела особой важности за способность Уотерса мыслить глобально и просчитывать варианты развития ситуации. ФБР давно уже, лет восемьдесят как обзавелось собственными иностранными отделами, в какой-то степени начав дублировать ЦРУ. Тогдашнему директору с трудом, но удалось убедить президента и Конгресс в целесообразности такого шага. В поле действия ФБР все чаще стали попадать международные преступные группировки, обосновавшиеся в Штатах. Передавать такие уже наполовину "раскрученные" дела в ЦРУ для завершения было зачастую неоправданно: терялась оперативность и эффект внезапности, и зарубежные "объекты" разработки успевали уйти от преследования. Президент поддержал просьбу директора, и Конгресс одобрил создание таких отделов, хоть это часто вызывало обвинения в растранжиривании денег налогоплательщиков. По официальной легенде Уотерс числился советником посла по торгово-экономическим связям, поэтому он не сильно покривил душой, представившись Рону сотрудником посольства.

— Таким образом, мы были уже почти готовы начать кампанию против Глендейла, целью которой был бы импичмент, по крайней мере. Но, он перешел в наступление раньше. По нашим данным, автором и ответственным за исполнение всей этой вакханалии является Мортимер. — резюмировал свой доклад Уотерс.

— И что Вы намереваетесь теперь делать? — спросил его директор. — Отказаться от всей этой нашей затеи?

— Нет, сэр, конечно нет! Но наши возможности теперь, с введением в стране чрезвычайного положения и повальной цензуры в масс медиа, резко ограничены. А мы ведь и делали ставку на массированную пропагандистскую кампанию по всем фронтам! Теперь почти все легальные каналы перекрыты, они даже дошли до отслеживания и блокирования неугодных сайтов в интернете. Иностранные блокируют на время, до снятия правдивой информации, а свои — вплоть до "особого распоряжения", как это сейчас формулируется. Ну, а когда и каким оно будет, это "особое распоряжение" — одному богу известно. Сами понимаете, провайдеры не хотят идти на риск закрытия. Остался только один канал, который блокировать невозможно — иностранные ТВ спутники. — ответил Уотерс.*

— Ну так используйте их!

— Сэр, тут мы тоже сильно ограничены. Государственные каналы дружественных нам стран не хотят открыто пропускать информацию, идущую откровенно вразрез с курсом официального Вашингтона. Да и крупные частные каналы, заслуживающие доверия, заняли выжидательную позицию. А каналов откровенно антиамериканской направленности, которые с радостью начали бы кампанию против Глендейла, не так уж и много. Да и не можем мы использовать такие каналы, это было бы уж чересчур… непатриотично.

— И все же, ищите какие-то каналы, вещающие на английском на Северную Америку. Разумеется, хотя бы не откровенно враждебно настроенные к нам. Чем больше их будет, тем лучше. Нам нужна массированная атака на Глендейла по всем фронтам. Если не начать топить его сейчас, потом будет поздно. Он укрепит свои позиции в стране, проведет нужные ему поправки, и тогда уже будет значительно труднее бороться с ним. Еще, чего доброго, объявит себя… пожизненным императором Соединенных Штатов! — усмехнулся директор.

— Да, этот все может, наглости ему не занимать! — хмыкнул в ответ Уотерс. — Однако, сэр, не кажется ли Вам, что помимо пропаганды извне надо приступить к пропаганде и сопротивлению изнутри?

— Была у меня такая мысль, но, похоже, Вы и тут меня опередили! — полушутя ответил директор. — Выкладывайте, Билл, что за пакость Вы придумали?

— Сэр, по моему убеждению, уповать на одну только пропаганду, да еще извне, сейчас не приходится. Это, безусловно, сработало бы, не введи Глендейл чрезвычайное положение. А сейчас он может, пользуясь практически неограниченной властью, заткнуть кого угодно. Поэтому мне кажется более эффективным готовить переворот изнутри; осторожно прощупывая лояльных нам людей из числа тех, кто обладает реальной властью. На всех уровнях: от командиров воинских частей, охраняющих ключевые объекты; до конгрессменов и сенаторов, до банкиров, бизнесменов и медиа магнатов в особенности. Чем больше таких людей мы перетянем на свою сторону, тем проще будет развернуть пропаганду и масштабные акции неповиновения.

— И много, Вы думаете, найдется таких людей? — недоверчиво спросил директор.

— По имеющимся у меня сведениям, достаточно много, сэр! — ответил Уотерс. — Надо только не упустить момент и "дожать" их, пока повиноваться Глендейлу не вошло у них в привычку. Если пойдет цепная реакция хотя бы молчаливого бойкота распоряжений Глендейла, его власть быстро рассыплется. Слишком много недовольных его политикой на всех уровнях. Но надо подтолкнуть этот ком, чтобы он покатился на Глендейла и раздавил его.

— Хорошо, Билл, я встречусь с некоторыми людьми, способными… слепить такой ком! С их помощью мы столкнем его на Глендейла!

XXXIX

Когда Тане сказали о смерти Рэя, она долго билась в истерике. Так долго, что измотала и себя, и персонал отделения. Им пришлось сделать ей укол транквилизатора, после чего она заснула, и проспала десять часов. Во сне ей приснился Рэй, шедший ей навстречу по песчаному берегу океана. Почему-то он был в скафандре, которыми они пользовались на Марсе, хотя они были на Земле, она это точно знала. Таня ясно видела его лицо за стеклом шлема; было видно, что он дышит с трудом, задыхаясь от недостатка воздуха. Она попыталась бежать к нему, но ноги стали как ватные и не слушались ее, она едва-едва могла переставлять их. Вот лицо Рэя уже стало красным, глаза дико выпучились, он был на грани удушья. Таня кричала ему и делала знаки, чтобы он поднял стекло шлема, ведь он на Земле, здесь можно дышать без скафандра. Но Рэй не слышал ее и не понимал ее знаков. Вот он упал на песок, корчась в муках удушья. И тут Танины ноги стали вдруг на удивление послушными и сильными. Она подбежала к нему, сквозь стекло шлема было видно, что Рэй уже без сознания. Судорожными движениями Таня пыталась открыть защелки и поднять стекло, но пальцы вдруг онемели, как обмороженные. Безуспешно провозившись с минуту с защелками, и осознавая, что уходит драгоценное время, она стала лихорадочно соображать, как выйти из ситуации. Единственным выбором было разбить стекло. Это было весьма непросто, она знала, что стекло было закаленное и выдерживало большую ударную нагрузку, но… не смотреть же, как Рэй умирает от удушья! Таня оглянулась вокруг в поисках чего-то подходящего для этого. Кроме камней, ничего рядом не было. Взяв увесистый булыжник, она принялась бить им в стекло шлема. Но камень отскакивал, оставляя лишь мелкие трещинки. Таня знала, что надо бить дальше, пока мелкие трещинки не перерастут в большие. Тогда стекло расколется, и воздух попадет внутрь шлема. Но если не рассчитать силу удара, можно ведь и убить Рэя этим самым камнем! От этой мысли ей стало не по себе. Но… другого выбора не было, и она продолжила бить по стеклу, стараясь соизмерять силу удара. Стекло покрывалось все новыми мелкими трещинками, кое-где они стали перерастать в глубокие. Наконец, после очередного удара стекло рассыпалось, и, как Таня ни старалась рассчитывать силу удара, камень провалился в шлем. Таня закричала от ужаса. Глянув вовнутрь, она ожидала увидеть вместо лица кровавое месиво. Но внутри был только… красный марсианский песок. Холодея от ужаса, не веря своим глазам, Таня закричала что было силы. Подняв глаза, она вдруг увидела вокруг себя знакомый марсианский пейзаж: желто-оранжевое небо, дюны мелкого красного песка и веретена мелких смерчиков. Сделав после крика вдох, она сама стала задыхаться в ядовитой атмосфере. В глазах полыхнуло яркой вспышкой, такой же, какую она увидела, когда стреляла ракетами в ночное небо после аварии с вездеходом. От этой вспышки она и проснулась в холодном поту. Проснувшись, какое-то время не могла понять, почему вокруг так темно и где она находится. Потом события вчерашнего дня всплыли в ее памяти, и она почувствовала, как сознание медленно дрейфует прочь от действительности. Это испугало ее, она подумала, не сходит ли с ума. С того самого злополучного дня катастрофы с вездеходом она жила в какой-то степени в сюрреалистичном мире. Потеря зрения сыграла в этом главную роль. Только потеряв зрение, люди начинают понимать, какое это счастье — быть зрячим. К волнениям и стрессам после аварии с вездеходом добавился стресс от второй катастрофы с дирижаблем и потери Рэя. Марс постоянно напоминал людям, что он — не тот уютный и ласковый мир, каким была родная Земля. Малейшие просчеты и небрежности здесь могли обернуться смертью. Неудивительно, что от всего пережитого Танин рассудок слегка помутился. Она стала впадать в депрессию, с каждым днем все больше и больше. Подолгу лежала в постели, перестала интересоваться происходящим, на вопросы отвечала односложно, а то и совсем не отвечала. Попытки медперсонала санчасти расшевелить, вывести ее из этого тупика заканчивались неудачами. К счастью для Тани, в клинике Марсовилля оказался хороший психотерапевт, сумевший вывести ее из состояния этого духовного ступора.

XL

Последние три дня Глендейл ходил злой, как черт. Замысел Мортимера, прекрасно обдуманный и осуществленный, теперь вдруг начал давать сбои. То тут, то там случались какие-то накладки, иногда сводившие на нет все его усилия по установлению личной власти. Люди, ответственные за исполнение его распоряжений, ссылались то на объективные факторы, то на упущения низовых исполнителей. На первый взгляд эти отговорки выглядели убедительными, но… у Глендейла чем дальше, тем больше создавалось впечатление саботажа. Подкреплялось это убеждение еще и тем, что через дня четыре после "Варфоломеевской ночи" началось вещание на страну частных зарубежных спутниковых каналов, обрушившихся с волной критики на него, Мортимера, и их ближайших помощников. И критика эта была не всегда голословной, и выглядела хорошо организованной. Государственные зарубежные СМИ пока воздерживались от открытой критики Глендейла и его политики, ограничиваясь лишь констатацией фактов и в целом объективным освещением событий. Но самое неприятное случилось сегодня. Утром позвонил Мортимер и попросил аудиенции по важному делу. Только войдя, Мортимер молча подошел к компьтеру, вышел на сайт одного британского новостийного агентства, и показал ему статью, повергшую Глендейла сначала в ярость, а потом в уныние. В ней Рон Стюарт, за которым люди Мортимера безуспешно охотились, вывалил на Глендейла весь тот компромат, который выболтали ему братья Манзанино. В довесок к этому он вывалил и кое-что менее существенное из досье директора ФБР. Когда приступ ярости прошел, и Глендейл снова обрел способность соображать адекватно, он спросил Мортимера:

— Джон, что-нибудь делается для того, чтобы американцы не читали эту гадость обо мне?

— Да, сэр, каждый иностранный сайт блокируется, как только в поле зрения поисковых систем попадает подобного рода крамола про Вас. А отечественные и вовсе закрываются… на неопределенное время. Мы оставили полностью незаблокированными для внутреннего пользования только несколько наших серверов, чтобы знать, чего ожидать от недругов и быть в курсе событий. Так что со стороны интернета большого вреда не будет. Вот откуда исходит реальная опасность, так это со стороны иностранных спутниковых телеканалов. Блокировать сигнал со спутника невозможно; а отслеживать каждый спутниковый приемник и тарелку, да еще находящиеся в частном пользовании, просто нереально.

— А Вы не преувеличиваете эту опасность? — недоверчиво спросил Глендейл. — Ведь в стране введено чрезвычайное положение, верные нам части контролируют ключевые города и объекты в них. Любого, кто попробует протестовать, можно без долгих проволочек поставить к стенке.

— Нет, сэр, я не преувеличиваю! Идеология всегда была самым сильным оружием, способным как поднять людей на борьбу, так и деморализовать их. Вы слышали что-нибудь о Льве Троцком? — спросил Мортимер.

— Троцкий, Троцкий… дай бог памяти! Это кто-то в России, еще при Советах?

— Совершенно верно, член первого большевистского правительства Ленина, пламенный агитатор. Сразу после прихода к власти большевики развязали гражданскую войну, в которой поначалу терпели одно поражение за другим. Так вот, Троцкого посылали на самые угрожающие участки фронта, где красные уже фактически были сломлены. И после его речей солдаты сами шли в атаку, и опрокидывали врага, порой даже превосходящего их. Тем, что Советы удержались у власти и победили в окружении врагов, они во многом обязаны Троцкому. Волею случая этот журналист, как его…, Стюарт, и стал таким вот Троцким Вашей оппозиции. Недооценивать важность информационной войны — значит проиграть битву за власть!

— И что теперь делать? — растерянно спросил его Глендейл. — Ведь эта пропаганда теперь может достаточно быстро, как кислота, разъесть все, что сделано нами за долгие годы пути к высшей власти!

— Ума не приложу, сэр! — ответил Мортимер. Впервые за последние годы он действительно не знал, что делать.

— Я знаю! — сказал Глендейл после недолгого размышления, с патетическим выражением решимости обреченного на лице. — Сказавши "а", надо говорить и "б". К черту все слюнявые демократические нормы! Будем действовать, как Гитлер после прихода к власти. Кнутом и пряником, и больше кнутом, чтобы особо чувствовался контраст с пряником. Малейшее недовольство должно пресекаться, даже незначительный бунт наказываться. Только создав атмосферу страха перед неотвратимым наказанием даже за малейшие грехи можно держать людей в повиновении. Необходимо создать тайную полицию, шпионящую за гражданами и имеющую полномочия хватать любого за малейшую крамолу. Это наше большое упущение, надо было заняться этим еще до введения чрезвычайного положения!

— Но у нас уже есть такое подразделение в ФБР! Не с такими широкими полномочиями, хватать людей просто так они не могут! — ответил Мортимер.

— Знаю, но оно слишком мало для задач того масштаба, который необходим в нынешней ситуации. К тому же, даже шпионя, эти люди привыкли придерживаться демократических норм. Они не смогут быть надежной опорой в тотальном терроре. Их необходимо заменить теми, кто не будет чувствовать себя скованными догмами демократии. И потом, их директора отнюдь нельзя причислить к числу людей, которым я доверяю. Джон, подберите кандидатуры шефа этой организации! Я имею в виду тайную полицию, не ФБР… пока что! После утверждения разработайте с ним структуру, штат и задачи каждого отдела! Окончательно все это утвердим после совместного обсуждения. И пора уже начать проводить поправки в конституцию, отменяющие ограничения по срокам президентства и по его полномочиям! Они ведь уже готовы, насколько я помню?

— Ну да, уже давно! — ответил Мортимер, несколько ошарашеный натиском Глендейла.

— Вот и прекрасно! Действуйте, Джон, и постоянно держите меня в курсе событий!

Глендейл предпринял, в общем-то, правильные шаги, но слишком поздно. Оппозиция его диктатуре росла с каждым днем, саботаж его распоряжений все больше сводил на нет его усилия. Вскоре после введения чрезвычайного положения состоялась встреча лидеров оформляющейся оппозиции. Массовые собрания, митинги и демонстрации были запрещены, поэтому оппозиционеры использовали для встречи благовидный предлог — похороны известного телеведущего Шона Маршалла, бывшего другом многих политиков, крупных бизнесменов и высших чиновников страны. Шон более двадцати лет был ведущим популярной телепрограммы, и почти все мало-мальски значимые политики страны бывали гостями его шоу, некоторые не один раз. После панихиды заговорщики собрались отдельной группой, и, якобы поминая усопшего, обсудили планы действий и назначили ответственных за их исполнение. На начальном этапе главный упор делался на антиглендейловскую пропаганду, дискредитацию его действий и саботаж указов и распоряжений. Директор ФБР, тоже бывший на встрече, пообещал помощь в реализации этих планов через сеть своих агентов, многие из которых имели влияние на среднее и низовое звено потенциальных исполнителей саботажных действий. На некоторые ключевые фигуры в правительстве и администрации президента директор и сам имел влияние. Иногда это было не очень чистоплотное влияние, но директор был полон решимости давить и на такие рычаги, если по-хорошему не выйдет. Особая важность придавалась задаче склонения на сторону оппозиции командиров воинских частей, призванных подавлять протесты населения и охранять ключевые дороги, транспортные узлы и важные объекты. Тех же, которых не удастся склонить, следовало хотя бы уговорить не вмешиваться в ход событий. Это было одной из самых трудных задач. Военные — люди, привыкшие к дисциплине и подчинению приказам. Кроме того, они давали присягу. Убедить их пойти на неповиновение приказам и нарушение присяги будет очень непросто. Поэтому предполагалось начать попытки склонения прежде всего с тех командиров, кто слыл человеком думающим, а не просто машиной для исполнения приказов. К тому же, в случае выхода не на тех людей был большой риск не просто получить отказ, а и "засветить" и провалить всю организацию. Трибуналы сейчас отправляли людей за решетку десятками тысяч, без долгих проволочек. Такие сведения о личностных особенностях командиров можно было добыть только в архивах Пентагона, куда тоже еще следовало найти лазейку. Это было возложено на Уотерса, который после удачно проведенной операции с перехватом похищенного Рона Стюарта пошел на повышение, и был переведен на работу в Штатах; и на его людей.

Вскоре такой случай представился сам собой. Один из оперативников Уотерса случайно в баре познакомился с майором, работающим в Пентагоне. Уотерс поставил задачу своим людям искать любые контакты в Пентагоне, могущие вывести на архивы с личными делами командиров среднего и высшего звена; и оперативник сразу уцепился за такую ниточку. Оказалось, что майор служил по медицинской части, и по службе имел доступ к личным делам командиров. Все армейские командиры раз в пару лет проходили медкомиссию, в том числе и психиатрическую. На каждого заводился психологический профиль, в соответствии с которым выносился вердикт о годности командира к командованию ввереными ему частями. Психологический профиль был очень детальный, указывающий на такие личностные психологические особенности, о которых не то что знали, а и подозревали далеко не все подопечные. Майор же оказался подвержен пагубным страстям — играл в казино. Иногда выигрывал, раза четыре даже неплохо, но чаще проигрывал. В последнее время ему очень не везло, и он залез в долги. Теперь не знал, как их возвращать; его жалованье хоть и было весьма пристойным по армейским меркам, но совершенно не предусматривало расходы на казино. Майор был в печали от такого поворота судьбы, и заливал печаль в баре. Оперативник угостил майора пару раз выпивкой, у того развязался язык, и спьяну он выболтал, кто он и где служит. Когда же после еще пары рюмок майор поведал о своих финансовых проблемах, оперативник почуял удачу. Раньше он тоже служил в армии, после ранения вышел в отставку; и, как оказалось, у них были общие армейские знакомые. Разбередя душу майору воспоминаниями, оперативник улучил момент, и предложил ему финансовую помощь. Выяснив размер его долга, оперативник тут же выписал ему чек на половину суммы, сказав, что вторую половину он получит после выполнения небольшой услуги. Майор не верил своим глазам, решение проблем свалилось прямо с неба! От счастья и выпивки он совершенно обалдел, и даже не поинтересовался, какую услугу от него требуют. Тут оперативник засобирался, взял у майора визитку, расплатился за обоих; и, сказав тому, что позвонит ему на днях, ушел. Во время всей беседы он курил, прикуривая от зажигалки "Зиппо", все время стоявшей на столе. В зажигалке была вмонтирована миникамера, записавшая всю их беседу. Когда на следующее утро майор проснулся, и в поисках завалявшейся в карманах купюры наткнулся на чек, он все вспомнил, и ужаснулся своей глупости. Первым его порывом было отнести чек назад этому… как его бишь…. Саймону Скотту, как было написано в чеке. Но тот не оставил никаких своих координат. Полдня майор боролся с искушением тут же отнести чек в банк, понимая, что деньги ему выдали не за красивые глаза. В конце концов, даже если этот… Саймон и записал их беседу, вряд ли он выболтал что-то серьезное, раз ему пообещали вторую половину за какую-то услугу. А чек…. его можно и вернуть назад этому… Саймону, черт бы его побрал! Или вот прямо сейчас взять и порвать его! Майор взял чек, собираясь порвать его в клочки от греха. Но тут ему на глаза попалась сумма в чеке…. черт возьми, это ровно половина того, что ему требовалось для покрытия долга! И этот долг ему больше нечем покрыть, не влезая в новые долги. Он и так уже взял жалованье за полгода вперед, и покрыл только треть долга. А ведь еще проценты, черт их дери! Майор долго собирался с духом… взял чек за оба конца, зажмурился, и уже совсем было собрался рвануть за концы. Но тут перед глазами снова всплыла сумма долга, и он чуть не разрыдался. Выпустив чек, он со стоном плюхнулся на диван. Отойдя немного, он стал соображать, какую такую информацию им от него надо. В секреты государственной важности он посвящен не был; самой серьезной информацией, к которой он имел доступ, были досье для служебного пользования о психическом и физическом состоянии среднего и высшего армейского командования. Как люди, вербующие его, собирались использовать такую информацию, он не имел ни малейшего понятия. А может…. они через него собираются как-то выходить на его подопечных, используя, скажем… психологический профиль? Если так, то пусть сами пытаются как-то соблазнять или шантажировать их! В конце концов, это личное дело каждого, соглашаться или нет, а его совесть тогда и вовсе чиста! Придумав для себя такую отговорку, майор с успокоившейся совестью засобирался в банк. Чек в банке приняли без проблем, и через пару дней, когда платеж прошел, Уотерс знал, что майор сглотнул наживку и крепко сидит на его крючке. "Теперь он будет делать то, что от него требуется, а иначе… у нас есть чем его припереть!" — подумал Уотерс.

XLI

Таня наконец-то попала на борт орбитальной станции, где в специальном отсеке для пациентов, ожидающих отправки на межпланетном челноке, ей предстояло провести неделю. Предшествующее этому путешествие из Сэнди Крик в Марсовилль прошло гладко, без приключений. Погода установилась хорошая, и за два с половиной часа ее доставили дирижаблем. В Марсовилле пришлось подождать еще сутки отправки из астропорта марсианского модуля-челнока на станцию. Астропорт Марсовилля был пока что единственной космической гаванью на Марсе, способной переваривать большой грузо- и пассажиропоток. Большой — это по марсианским меркам, конечно. На Земле аэропорт с таким оборотом считается самым заштатным. Но… на Марсе еще не жило столько людей, чтобы строить по-настоящему большой астропорт. Вместо этого в планах на следующие семь лет было строительство астропортов, подобных Марсовилльскому, в главном поселении каждого кластера. Это избавило бы другие кластеры от постоянной транспортной зависимости. Марсовилльский астропорт состоял из шести доков, каждый из которых был способен принять один посадочный модуль с орбитальной станции "Мэйфлауэр-2", висящей на околомарсианской орбите. Марсианские посадочные модули были универсальны, и могли перевозить либо грузовую (грузоподъемностью до 75 т), либо пассажирскую (вместимостью до 60 чел.) кабину. Допускалась также перевозка нестандартных и крупногабаритных грузов без кабины, пристыкованными под самим модулем. Кабина (и грузовая, и пассажирская), шестигранной в плане и шатрообразной в сечении формы, пристыковывалась к посадочному доку на орбитальной станции. А сам модуль, как курица на яйца, садился сверху на кабину, пристегивался к ней специальными замками-захватами, и был готов снова взлетать с грузом. Впрочем, такая операция была необходима только на орбитальной станции; на Марсе же кабину просто подкатывали под модуль, стоящий на посадочной площадке, что было проще и безопаснее. Посадка модуля на кабину была очень сложным маневром, пилоты модулей все имели высшую категорию и допускались к полетам на них только после определенного налета часов и двухмесячного курса спецподготовки. Сам модуль был похож на гигантского шестиногого паука, высотой шесть и диаметром (размахом ног-опор) тринадцать метров. Наверху его была шарообразная пилотская кабина, посаженная на кольцевидное основание, служившее также топливным баком. Из этого кольца вниз по углам шестигранника шли шесть ног-опор, на трех из которых были установлены соплами вниз реактивные двигатели, немного отклоняющиеся по вертикали для обеспечения не только импульсной, но и векторной коррекции положения модуля в пространстве. Опоры были двухзвенные, нижние звенья — телескопические и сгибающиеся наружу и вовнутрь, так что всегда можно было отрегулировать высоту каждой ноги, а значит, и строго вертикальное положение модуля. Это было важно при аварийной посадке на неровную поверхность, и особенно при взлете с нее. Впрочем, дно посадочного дока астропорта, представляющее собой диск из армированного полибетона диаметром шестнадцать метров и толщиной полтора; было весьма ровным, выставленым по горизонтали. Этот диск значительно облегчал взлет и посадку, и делал модуль устойчивым на зыбком грунте. Все шесть доков располагались веером вокруг невысокого круглого двухэтажного здания астропорта. Однако, двухэтажным оно было только над поверхностью, под поверхностью были еще шесть этажей. От него на уровне второго этажа к каждому доку тянулся герметичный тоннель-переход, по которому люди проходили на посадку или высадку. Грузовые кабины загружались обычно на грузовом терминале чуть поодаль от здания, и буксировались к докам электрокарами по объездной бетонной дороге, проложенной позади доков. Она соединяла все доки и широкой подковой опоясывала территорию астропорта. Между доками и зданием, под тоннелями-переходами, пролегала еще одна бетонная дорога, соединяющая доки и здание ответвлениями. Для борьбы с песчаными заносами после пылевых бурь пришлось пойти на ухищрения. Грунт за пределами бетонных дорожек разровняли, полили особым полимерным составом, который образовывал гладкую твердую корку на поверхности. Когда дули пыльные бури, песок по большей части перекатывался через такую корку, почти не задерживаясь на ней. Те же заносы, что все-таки иногда образовывались, сдувались "ветродуем" — специальной машиной, по сути, воздушной турбиной большой мощности на колесах. Турбина поворачивалась в пределах 180о, мощной струей сдувая песок с дорожек и конструкций в сторону. После посадки и остановки двигателей к пассажирской и пилотской кабинам подтягивались герметичные "пуповины" для входа-выхода пассажиров и пилотов; наподобие тех, через которые выходят пассажиры из самолета на Земле. Следом пристыковывались шланги подачи реактивного топлива, окислителя и сжатого воздуха, кабели электропитания. Пассажирская кабина была поменьше, полегче, с менее толстыми стенками, в отличие от грузовой. Внутри нее устанавливались до 60 кресел для пассажиров. В кабине имелись системы освещения, обогрева, регенерации и кондиционирования воздуха, автономного электропитания, а также иллюминаторы. В грузовой кабине было все то же самое, кроме кресел и меньшего числа иллюминаторов. Оба вида кабин, и пассажирская, и грузовая, были герметичными. Грузовая — на случай перевозки грузов, не терпящих отсутствия воздуха; например, животных и растений. В большинстве же случаев воздух из грузовой кабины просто откачивался перед полетом. Пилотская кабина венчала все это сооружение и имела круговой обзор. Кроме того, в ее полу по окружности имелось несколько иллюминаторов, позволяющих видеть все под собой. На самой кабине находились антенны радиосвязного, локационного и навигационного оборудования. В полу пилотской кабины была также шлюзовая камера для выхода наружу на случай посадки вне дока. В ней едва умещался один человек в скафандре, но больше для экипажа из двух пилотов и не нужно было. Управление модулем в руках опытного пилота со стороны смотрелось проще простого: все маневры производились джойстиком, регулировавшим отклонение маршевых двигателей; и тремя ручками сектора газа, регулировавшими подачу топлива на каждый двигатель индивидуально. Но чтобы управлять с такой легкостью, требовалось наличие пилотской квалификации, определенного налета часов на самолетах или дирижаблях, и двухмесячного курса подготовки пилотов таких модулей. Малейшая ошибка, особенно на конечном этапе посадки, была чревата аварией, а то и катастрофой с жертвами. В начале эксплуатации посадочных модулей случилось четыре аварии и одна катастрофа, в которой погибли восемь человек. Все аварии случились из-за ошибок пилотов, главным образом, в визуальной оценке высоты. Катастрофа же произошла в 2037 году из-за отказа на посадке одного из двигателей. Двигатель отказал на высоте 38 метров, два других создали нескомпенсированную тягу, и модуль перевернуло вверх ногами. На приличной скорости он врезался в землю, пилотскую кабину расплющило в лепешку; а те шестеро пассажиров, кто не пристегнулся, получили смертельные увечья. Остальные двадцать девять пассажиров отделались несмертельными ранениями и ушибами, что зарекомендовало высокую надежность пассажирской кабины. На таком вот челноке и в такой пассажирской кабине Таню и доставили на орбитальную станцию. Межпланетный челнок прибыл по расписанию, но до его отправки на орбитальную станцию на околоземной орбите предстояло подождать еще три дня. Все три дня круглосуточно шла разгрузка-загрузка челнока. Марсианские колонии все еще достаточно сильно зависели от снабжения с Земли, хотя уже не абсолютно, как это было в начале колонизации. Этим челноком с Земли были доставлены запчасти и агрегаты для строительной и горнопроходческой техники, смазочные масла для механизмов и жидкости для гидравлических систем, порошок полибетона, урановые стержни для реакторов, электроника и электромеханика для разных систем в поселениях, различное продовольствие, почта и новая партия поселенцев в сорок шесть человек. Назад отправлялись поломанные машины и механизмы, слишком дорогие, чтобы бросить их ржаветь на Марсе, и которые невозможно было починить здесь; образцы геологических пород, обратная почта и те из колонистов, у кого истек срок контракта, либо отправляющиеся в отпуск. Были еще семнадцать человек вышедших на пенсию, одиннадцать умерших, пожелавших быть похороненными на Земле, и двое больных, включая Таню. Таня сама передвигаться по станции, да еще в условиях невесомости, не могла. Она едва начала привыкать передвигаться вслепую в пределах своего отсека. Самое трудное было научиться не натыкаться на острые углы и выступы, которых в ее каюте было нарочно сделано как можно меньше. Чтобы она случайно не разбила голову, выделывая акробатические кульбиты, ей еще в Марсовилле выдали боксерский шлем, позаимствованный в местном спортзале. Глаза она еще раньше стала защищать черными очками. При отсутствии силы тяжести, паря в каюте или отсеке, очень трудно было ориентироваться из-за постоянно меняющегося даже от легкого толчка положения собственного тела в пространстве. Когда она теряла тактильный контакт с предметами и стенами, часто ловила себя на мысли, что, должно быть, со стороны ее судорожные барахтания в попытке нащупать снова какую-то опору выглядят очень смешно. В условиях ограниченного пространства и всеобщей предстартовой суеты, чтобы не мешать другим, ей приходилось практически безвылазно торчать в своей каюте. Скука была смертн ая, но… так она, по крайней мере, не усложняла жизнь себе и другим. Четыре раза в день к ней приходила медсестра, приносила еду. По причине все той же невесомости жидкую пищу приходилось есть из тюбиков, выдавливая ее в рот. Последний раз Таня проделывала это три года назад, когда летала на Землю в отпуск после окончания срока контракта; но тогда все это, и невесомость, и еда из тюбиков, было развлечением. А сейчас приходилось заново осваивать простейшие движения, которые зрячие пассажиры делали без труда; на ощупь и на слух учиться ориентироваться в пространстве. Как это часто случается у потерявших зрение, у нее повысилась слуховая чувствительность. Теперь она подолгу не могла уснуть из-за повсеместных на корабле фоновых шумов и звуков, издаваемых работающими системами и механизмами. Она слышала их порой даже через затычки, любезно предоставленные бортовым врачом. К слову сказать, медперсонал санчасти станции окружил ее вниманием и заботой. Медсестра постоянно дежурила в соседней каюте, и являлась по первому зову. Каждый день на час-полтора Таню сопровождали на занятия в бортовой тренажерный зал. Она поначалу было отказывалась, но врач настоял, сказав, что иначе через почти три месяца мизерного тяготения она не сможет самостоятельно ходить на Земле. Таня подчинилась, а через пару дней и вовсе вошла во вкус, и стала иногда проситься в зал во второй раз на день. Занятия на тренажерах, помимо прямой пользы, еще и помогали "убить" время, и отвлекали от тягостных мыслей и хандры.

XLII

Однажды Таня, не в силах больше сидеть без дела, вышла прогуляться в отсек, в который выходила ее каюта. Ей еще в первый день "показали", где были "поручни для ускоренного передвижения". Когда ей в первый раз сказали про эти поручни, она было подумала, что это какая-то механическая "примочка", к которой можно, скажем, пристегнуться, и она потащит тебя сама по лабиринтам отсеков. Но все оказалось куда проще: это были самые обычные металлические поручни, тянущиеся через каждый отсек по одной из стенок. Перехватываясь за них руками, можно было буквально перелетать с приличной скоростью из отсека в отсек. Без них приходилось бы хвататься за что под руку попало, что было не всегда удобно, а иногда и небезопасно. Да и скорость передвижения при этом была куда ниже. Термин же этот был придуман остряками для "чайников", таких, как Таня. Все от души потешались над легковерным новичком, когда какой-нибудь шутник из экипажа на полном серьезе посылал его к начальству узнать, можно ли ему пользоваться "поручнями для ускоренного передвижения". Впрочем, над Таней, ввиду ее ограниченной дееспособности, так подшучивать не стали; просто объяснили, что это за штука такая. Таня, выплыв из своей каюты, покрутила туда-сюда головой, стараясь определить, откуда доносится знакомое гудение. Поручень находился прямо под одним из насосов, и по его звуку Таня научилась находить поручень. Схватившись за него, и перебирая руками, она со скоростью человека, идущего скорым шагом, стала передвигаться вперед. Обострившийся слух здорово помогал ей ориентироваться в пространстве, частично компенсируя потерянное зрение. Слыша, что впереди никого нет, Таня буквально летела вперед. Через метра три должен быть поворот под прямым углом, и она несколько замедлилась. Вот наконец она почувствовала наощупь изгиб поручня, уходящего за угол, и снова рванула вперед. Но тут что-то массивное и твердое ударило ее в правый висок. Не столько от боли, сколько от неожиданности Таня вскрикнула, выпустив поручень из рук. В глазах вспыхнуло, она потеряла ориентацию, и, судорожно размахивая руками и ногами, кувыркалась, как волчок на исходе завода. Рядом кто-то охнул, схватил ее за руку, и взволнованным мужским голосом спросил, все ли с ней в порядке.

— Еще не поняла! Вроде да! — ответила Таня в замешательстве, ощупывая голову. — Где тут поручень, подскажите?! А то я не вижу ничего!

— О, господи! — воскликнул мужчина испуганно. — Давайте я Вас в санчасть провожу!

— Нет-нет, не переживайте! Я зрение потеряла задолго до того, как Вы меня по голове стукнули! — успокоила его Таня.

— Уф! — облегченно вздохнул мужчина. — И все же, я Вас провожу в санчасть! Мало ли что! Вот только вызову кого-нибудь отнести на место эту вот бандуру, которой я Вас стукнул.

Как Таня ни артачилась, незнакомец настоял на своем. Связавшись с каким-то Анджеем по рации, он попросил его доставить какой-то агрегат, название которого Таня не поняла, в отсек Е8, и сдать его техникам.

— Ну вот, сейчас мой товарищ придет, и доставит эту бандуру куда надо! Минуту, я только привяжу ее, чтобы не болталась в отсеке! — сказал незнакомец, возясь со своей ношей. — Кстати, меня зовут Игорь, а Вас?

— Таня! — представилась Таня. — Судя по имени, Вы — русский?

— Ага! — ответил Игорь, — А Вы?

— Американка, но тоже с русскими корнями! Мои бабушка и дедушка по отцу были русскими.

— Ясно! Ну что, пойдемте в санчасть? Давайте мне левую руку, а правой возьмитесь за поручень, он справа от Вас. Перехватывайте понемногу поручень, и… вперед! Я Вам буду подсказывать дорогу.

Взявшись за руки, они неспешно поплыли по отсекам в сторону санчасти, находившейся в носу корабля. Будучи не только галантным, но и достаточно разговорчивым, Игорь быстро наладил контакт с Таней. Вообще, ему с ней было как-то удивительно легко и приятно общаться. Еще до того, как они дошли до санчасти, он успел рассказать ей, что он инженер-электронщик, уже третий год летает на челноке; а до того работал на Земле в институте, проектирующем плазменные двигательные системы для тех же челноков. Рассказал также, что уже два года как разведен, имеет дочь, которая живет с матерью в России. Таня также вкратце поведала ему о себе. Тут они подошли к санчасти, где Таня сделала последнюю слабую попытку избежать осмотров. Но Игорь вместе с дежурным врачом настояли, и она подчинилась. Врач осмотрел ее голову, не нашел никаких следов удара, задал ряд вопросов о самочувствии. По результатам осмотра и опроса врач заключил, что возможно весьма легкое сотрясение мозга, которое вполне может пройти бессимптомно. Во всяком случае ничего серьезного, госпитализация и лечение не требуются. Врач предложил Тане остаться, если она желает, чтобы окончательно удостовериться, нет ли симптомов сотрясения. Но Таня собралась идти, и Игорь вызвался проводить ее до каюты. На пути назад они поболтали понемногу обо всем, пошутили и посмеялись над сегодняшним происшествием; и когда Игорь сказал, что они уже перед ее каютой, она почувствовала, что ей не хочется с ним расставаться.

— Вам надо идти? — спросила она.

— Надо, к сожалению! — ответил он. — Я сейчас на смене.

— А когда заканчивается смена? — спросила она.

— В восемь! — ответил он.

— А Вы приходите после смены! — сказала она. — Я поставлю этот, как его… самовар. Попьем

чайку, поболтаем о том, о сем!

Оба посмеялись удачной шутке. Самоваров, конечно, на корабле не было, это был редкий теперь антиквариат. Он еще усмехнулся ее неправильному ударению в русском слове, у нее это мило выходило.

— Я Вас чуть не убил, а Вы меня в гости приглашаете! — шутливо посетовал он.

— Ну, вот и отметим неудачное покушение на мою жизнь! — парировала она.

— Ну, хорошо, приду! — пообещал он. — В восемь пятнадцать, хорошо?

— Хорошо! — ответила она. — Буду ждать!

— До встречи! — сказал он, и поплыл в следующий отсек, перехватываясь по поручню. Перед дверью он обернулся; Таня все еще стояла в проеме двери своей каюты. Он открыл дверь в следующий отсек, нырнул туда, закрывая за собой дверь. По клацанию двери Таня поняла, что он ушел, и тоже ушла к себе в каюту.

Наконец, три дня на "приколе" истекли, настал день старта межпланетного челнока. Земля и Марс уже начали выходить из противостояния, и лететь до Земли теперь придется не чуть более двух, а почти три месяца; даже на мощных плазменных двигателях, какие приводили в движение межпланетный челнок. Еще сто лет назад, в далеком 2009 году российский ученый Олег Батищев предложил революционный проект двигателя, рабочим веществом которого был азот — самый распространенный элемент на Земле, в огромных количествах в виде газа содержащийся в атмосфере. Это давало плазменному двигателю колоссальное преимущество перед ионным, работающим по сходному принципу, но использующему в качестве рабочего вещества ксенон или цезий — редкоземельные элементы. Принцип действия плазменного двигателя достаточно прост: в рабочую камеру закачивается газ (в двигателе Батищева — азот), под воздействием микроволнового излучения он доводится до состояния высокоионизированной плазмы, а дальше под воздействием мощного магнитного поля плазма выбрасывается наружу, создавая реактивную тягу. Тяга даже самого мощного плазменного двигателя мала по сравнению с тягой соразмерного ему обычного химического двигателя. Но чтобы долететь с Земли до Марса на корабле с химическим двигателем, даже в период противостояний двух планет; требовалось колоссальное количество топлива, в несколько сот раз превосходящее массу полезной нагрузки. Преимущество плазменного двигателя в том, что его удельный импульс (отношение создаваемого двигателем импульса к массе затраченного топлива) в среднем на два порядка выше удельного импульса химического двигателя. Плазменный двигатель нельзя использовать для, например, вывода больших ракет на орбиту. Но в открытом космосе, в межпланетных перелетах, где не требовалось преодолевать полную поверхностную силу тяжести планеты, вот тут и реализовывалось все преимущество плазменного двигателя. К тому же, плазменный двигатель, в отличие от химического, именно благодаря очень малому удельному расходу топлива мог работать на протяжении всего полета, разгоняя корабль до больших скоростей, а не только на начальном участке траектории. Благодаря постоянной тяге в течение всего полета создавалась небольшая (немного менее половины лунной) искусственная гравитация, что тоже было определенным плюсом. Первые серьезные разработки таких двигателей использовались еще в 2007 году для вывода на околоземную орбиту небольших спутников. В 2013 г. NASA завершило наконец летные испытания своей разработки плазменного двигателя c переменным удельным импульсом VASIMR. Но разработка NASA при меньшей мощности была еще и в 10 раз менее экономичной, чем двигатель разработки Батищева. На нынешних космических кораблях использовались именно усовершенствованные двигатели Батищева. На межпланетном челноке, отбывающем на "Ноев Ковчег" (околоземная орбитальная станция), было установлено девять таких двигателей суммарной мощностью 60 МВт, объединенных по три в три кластера. Каждый кластер запитывался электроэнергией, необходимой для ионизации газа и создания магнитного поля, от отдельного небольшого ядерного реактора. Из соображений безопасности экипажа двигательно-реакторная группа была вынесена в хвост корабля и закрыта от его обитаемой части щитом в форме диска, в котором находились топливные баки с жидким азотом, выполнявшие попутно функцию радиатора двигательной установки. Из тех же соображений, но уже для экипажа орбитальной станции, плазменные двигатели челнока включались на удалении 300 км от нее; а старт и первоначальный разгон проходили при помощи стартовых химических двигателей сравнительно небольшой мощности, служивших также корректировочными. Итак, 17 апреля 2111 года по земному календарю межпланетный челнок "Марс Экспресс-2", на борту которого одним из пассажиров была Таня, отправился в почти трехмесячное путешествие к Земле.

XLIII

Антиглендейловская кампания, развернутая оппозицией, набирала все большие обороты и начала приносить первые плоды. Критика режима теперь доносилась не только с зарубежных каналов, не симпатизировавших Глендейлу и раньше. Теперь и официальные каналы дружественных Америке стран, ранее воздерживавшиеся от критики, начали все больше и больше позволять себе "откровенную ложь и разнузданную клевету в отношении меня, моих верных помощников и наших действий во благо страны", как сказал сам Глендейл на одном из телемостов с Европой. Глендейл пришел на передачу, как ему казалось, во всеоружии; полный решимости показать всем этим жалким пустословам-борзописцам, кто хозяин ситуации в Америке. Но на телемосту на Глендейла спустили столько собак-журналистов и вывалили на него такой компромат; что он, при всей своей красноречивости и умении заболтать любого, вскоре стал срываться, заикаться и мямлить что-то неубедительное в свою защиту. Там и сям в передаче вставляли куски программы Рона Стюарта, вышедшей на многих европейских каналах ранее, и вылившей на Глендейла тонны грязи, нарытой им с подачи братьев Манзанино. Телемост транслировали в прямом эфире три крупнейших телеканала Америки. На случай каких-либо "неувязок" надзирающим цензорам на этих каналах было сказано под благовидным предлогом прервать передачу. Зная об этом, Глендейл решил не сдаваться, и держать удар до конца; надеясь еще переломить общественное мнение в свою сторону. Но ведущий передачи в европейской студии очень умело построил тактику поведения, постепенно приводя все более и более веские свидетельства, обличающие Глендейла, ловя его на противоречиях и откровенной лжи. Двое цензоров на двух телеканалах сделали, как им было сказано; почуяв, что Глендейл становится мальчиком для битья в глазах всей Америки. А вот третий… третий был подвержен греху возлияния, и эту его слабость умело использовали недруги. Незадолго перед передачей дежурные редакторы как бы случайно угостили его хорошим коньяком, потом еще… потом еще и еще. К началу телемоста он уже был в подпитии, а редакторы, забалтывая его всякой ерундой, все продолжали подливать ему. К моменту, когда Глендейла начали серьезно "щипать" в прямом эфире, и цензору надлежало прервать программу под любым благовидным предлогом, прерывать ее было уже некому. Цензор спал на диване в гримерке в объятьях Бахуса мертвецким сном. Формально прерывать передачу было в прямых обязанностях цензора, и больше никого. Никто больше и не вмешался, и телемост транслировался без купюр, до конца, и на всю страну. Рейтинг популярности президента и его команды, и без того заметно снизившийся, упал ниже плинтуса. На следующий день по всей стране только и было разговоров о том, какой в стране президент. Собственно, кое-что из того, что американцы увидели из передачи, уже было известно многим и раньше. Но раньше оно было на уровне слухов, и никаких веских доказательств этому никогда не было представлено. Теперь же стараниями многих журналистов, и прежде всего Рона Стюарта, Глендейл был показан самим американцам в настолько неприглядном виде, что абсолютное большинство просто ужаснулось, узнав, что страной правит преступник, место которому за решеткой. Виновник такой "популярности" — цензор канала, пропустившего передачу в эфир полностью, на следующий день был схвачен опричниками Мортимера и лично допрошен им. На допросе помятый от выпитого вчера цензор, от страха икая и потея, блеял что-то невразумительное про происки врагов государства, напоивших его перед передачей. Выяснив, как все случилось, Мортимер доложил Глендейлу, и спросил, что делать с цензором. Глендейл отрешенно махнул рукой, ответив, чтобы тот сам решал. Как бы то ни было, ситуацию уже не исправишь, и Мортимер не стал свирепствовать. Цензора просто выгнали в шею, с запретом работы в госструктурах. Вот так слепой случай и пагубное пристрастие одного ничтожного человечка сыграли роковую роль в судьбе президента великой страны!

В последующие несколько дней как-то незаметно началось вымывание почвы из-под ног Глендейла. То тут, то там его решения и распоряжения саботировались, поначалу исподтишка, а дальше — почти в открытую. Переломный момент настал через неделю после "Глендейл шоу", как остряки прозвали тот злополучный телемост. В Атланте люди, недовольные Глендейлом, вышли на демонстрации с требованием к Глендейлу уйти в отставку. Солдаты, призванные разогнать демонстрацию, отказались это делать. Точнее, это отказался делать командир части, отдавший приказ солдатам просто контролировать ситуацию, не допуская беспорядков. Репортаж о демонстрации (с солидарными комментариями) вышел в эфир сразу семи телеканалов, несмотря на запрет. Цензоры просто закрыли глаза на это прямое нарушение своих распоряжений. По стране прокатилась волна демонстраций, и почти везде те, кто был обязан не допустить их, не сделали ничего для их разгона. Командиры опять ограничились только отданием приказа контролировать ситуацию. Когда же на следующий день после демонстрации в столице Глендейл собрал срочное совещание правительства, включая министра обороны, тот просто осадил Глендейла сообщением, что командиры элитных частей отказываются выполнять его приказы по подавлению протестов. Что, мол, все ссылаются на крайне взрывоопасную атмосферу в частях, грозящую вылиться в вооруженное восстание, спровоцированное такими приказами. Это дала свои плоды работа людей Уотерса, которые через майора медслужбы из Пентагона подобрались к личным делам командиров, изучили их психологические профили, и избирательно встретились с теми, с кем были неплохие шансы договориться. Из ста тридцати двух командиров, с которыми встретились люди Уотерса, только семеро дали категорический отказ и еще двенадцать не дали определенный ответ. Остальные сто тринадцать пообещали по крайней мере саботировать приказы на подавление антипрезидентских выступлений; а многие из них, после того, как им было обещано повышение по службе и досрочно следующий чин в случае прихода к власти оппозиции, обещали сотрудничать с заговорщиками. Чтобы они не передумали, им дали понять, что вся беседа была записана, не упирая, однако, слишком на это. Все-таки, абсолютное большинство командиров пошло на нарушение присяги и неповиновение приказам не из страха за свою шкуру, и не за будущие блага при новой власти; а из чувства гражданской ответственности, не желая видеть в президентах своей великой страны преступника.

Вслед за слабиной, которую дал режим на телевидении, пошла цепная реакция по всем СМИ. Повсеместно, игнорируя запреты цензоров, выпускающие редакторы телеканалов, печатных изданий и интернет-сайтов стали пропускать материалы, в той или иной степени идущие вразрез с официальной пропагандой. Некоторые особо ретивые цензоры пытались было как-то влиять на таких редакторов, грозя всяческими карами, вплоть до увольнения и запрета работать в СМИ. Но таких чересчур усердных цензоров самих быстро поставили на место командиры частей, "охраняющих" офисы СМИ. Кое-где, там, где командиры заняли откровенно антипрезидентскую позицию, цензоров попросили убраться по-хорошему и больше не появляться на работе. Глендейл попробовал было лично вызвать командиров частей, считавшихся еще недавно преданными ему, и повлиять на них своей харизмой и ораторским искусством. Из 88 оповещенных командиров явились только 17. Остальные сослались на какие угодно причины: от болезни до невозможности покинуть свои подразделения ввиду сложности ситуации. Но было и без того ясно, что это просто отговорки. Явившиеся на встречу семнадцать человек все как один рассказывали о висящем в воздухе духе мятежа. Солдаты и младшие командиры заражены вирусом антипрезидентской пропаганды и отказываются выполнять приказы, не соответствующие их убеждениям, говорили они. Стало практически невозможно требовать от солдат беспрекословного подчинения; они, того и гляди, обезоружат командиров и запрут их под замок, а там и до самосуда недалеко. Приходится идти на компромиссы, чтобы не нарваться на конфликт и не спровоцировать бойню, говорили они. И это было действительно так, командиры не преувеличивали. Тут только до Глендейла дошла вся серьезность ситуации и шаткость его власти. Пытаясь хоть как-то переломить развитие ситуации в свою пользу, он выступил с телеобращением к нации, в котором в очередной раз набросился с обвинениями в клевете на своих противников, старался всячески выставить себя кристально чистым перед согражданами, и взывал к патриотизму и чувству гражданской ответственности каждого в этот сложный для страны момент. Но было уже слишком поздно, маховик неповиновения режиму набрал обороты, подпитываемый пропагандой оппозиции. Чтобы переломить ситуацию, надо было опираться на реальную силу в лице армии, полиции и национальной гвардии, а эта опора тоже стремительно уходила у него из-под ног, во многом стараниями людей Уотерса. Реально опасаясь вскоре быть низложеным и угодить на скамью подсудимых, Глендейл стал готовить пути бегства из страны. Единственными помощниками ему в этом остались Мортимер и его люди, потому что были накрепко повязаны с ним многими преступлениями, и опасались возмездия не меньше его.

XLIV

Межпланетный челнок, на котором летела пассажиром Таня, был в пути уже неделю. Первые три дня ушли на разгон корабля вокруг Марса по раскручивающейся спирали. Из них почти сутки уходили на разгон до скорости 5 км/с, второй космической скорости для Марса, при достижении которой любое тело преодолевало притяжение планеты и покидало околомарсианскую орбиту. Гравитационное поле планеты помогало также разогнать корабль до крейсерской скорости в 8,9 км/с на последнем витке спирали, что экономило топливо, энергию и время. Путешествие протекало без происшествий, отчего Таню одолевала скука. Зрячие пассажиры хоть могли свободно перемещаться по большинству отсеков, общаясь друг с другом и с экипажем, заводя знакомства, скрашивая серость будней полета. Тане же приходилось большую часть суток торчать в пределах своего отсека, чтобы не мешать другим и не создавать проблем самой себе. Отдушиной были визиты Игоря. Он заходил почти каждый день, они подолгу просиживали у нее в каюте. Рассказав друг другу о своей жизни, оба вскоре почувствовали взаимную симпатию. Игорь был внимательным и не позволял себе ничего лишнего, что очень нравилось Тане. Другой отдушиной были занятия в тренажерном зале, где Таня старалась выкладываться. Это помогало и скрашивать скуку, и поддерживало мышцы и кости в тонусе, смягчая негативное воздействие очень малой гравитации (в полете двигатели корабля работали постоянно, создавая небольшую, около 10–12 % от земной, силу тяжести). Медсестра-сиделка, помогающая Тане и досматривающая за ней, по своей инициативе предложила Тане выучить алфавит Брайля — алфавит для слепых, разработанный Луи Брайлем еще в 19-м веке. Поначалу этот алфавит, достаточно сложный, давался Тане с большим трудом. Но как только она поняла все комбинации и закономерности его, дело пошло на лад. Таня быстро выучила алфавит, и взялась читать запоем книги, напечатанные шрифтом Брайля, каких оказалось случайно с десятка полтора в небольшой библиотеке корабля.

На 23-й день полета произошло событие, впрыснувшее адреналина в кровь каждому на челноке. Служба космической погоды прислала сообщение с пометкой "Срочно! Прочесть и отреагировать согласно инструкциям немедленно!". В нем сообщалось о выбросе коронарной массы нашим светилом, в облако которого попадал "Марс Экспресс-2". Стоит напомнить, что выброс коронарной массы — это выброс огромного, в миллиарды тонн, количества по сути высокоионизированного газа из атмосферы Солнца. Поток заряженных частиц, несущихся с огромной скоростью вместе с солнечным ветром, пагубно влияет на сети энергоснабжения на Земле, выводя из строя высоковольтные трансформаторы индуцированными геомагнитными токами. Для всего живого на Земле эти выбросы непосредственной опасности не представляют, т. к. их в значительной степени отклоняют и поглощают магнитосфера и атмосфера. Марс же не имеет магнитосферы, и имеет весьма тонкую и менее плотную атмосферу; поэтому эти выбросы смертельно опасны для "марсиан". Только в подземных помещениях люди были защищены надежно от радиации солнечных выбросов. Даже радиационная защита вездехода поглощает только чуть более половины радиации выброса. Вспышка на Солнце, по свету от которой и распознаются такие выбросы, была зарегистрирована автоматическим зондом системы оповещения Службы космической погоды, висящим в одной из точек Лагранжа на орбите Земли. Такая же система из четырех зондов была развернута и на орбите Марса, на тот случай, когда Земля и Марс находятся в диаметрально противоположных точках своих орбит. Но сейчас Земля и Марс находились не очень далеко друг от друга, всего в 75 млн. км, поэтому зонд на орбите Земли "засек" вспышку раньше, чем такой же на орбите Марса.

Получив оповещение о "солнечной отрыжке", как в шутку стали называть такие выбросы "марсиане", дежурная смена экипажа челнока немедля стала выполнять стандартные для таких случаев процедуры. Времени в их распоряжении было немного, около двенадцати минут. Все межпланетные космические корабли и орбитальные станции с 30-х годов 21-го века стали оснащаться системой генерации магнитного экрана MSGS (Magnetic Shield Generation System). По периметру обитаемой части корабля, и вокруг тех отсеков, где была чувствительная к радиации электроника, располагались мощные электромагниты, при включении которых создаваемое ими магнитное поле практически полностью нейтрализовывало радиацию выброса средней силы. Только очень сильные выбросы нейтрализовывались не полностью. Магниты были очень мощными, потребляли много энергии; поэтому при их включении мощность маршевых двигателей заметно снижалась, иной раз наполовину, если выброс был очень сильный. Запитывались магниты от реакторов двигательной установки. Нынешний выброс был средней силы, экипаж не раз сталкивался с такими, все операции каждый член экипажа знал назубок благодаря частым тренировкам. Поэтому когда через семь минут после первого пришло второе сообщение о выбросе, уже с зонда марсианской службы оповещения, на корабле все было готово. Электромагниты магнитного экрана были включены, маршевые двигатели переведены на 65 % мощности, все иллюминаторы задраены металлическими щитками. На время прохождения через облако выброса корабль становился слепым и глухим, так как все средства радиосвязи, все радиолокационные и навигационные системы; все на корабле, что излучало и принимало радиосигналы, выключалось во избежание выхода из строя. Даже видеокамеры внешнего наблюдения приходилось выключать, они тоже не всегда выдерживали ярость нашего светила. За пять минут до достижения облака выброса навигатор сделал последнюю коррекцию курса перед выключением радионавигационного оборудования. По счастью, из-за высоких взаимных скоростей корабля и облака (так как они двигались в данном случае навстречу друг другу), и относительно небольших его размеров время пролета сквозь него ожидалось не более полутора часов. За такое время даже без предшествующей коррекции курса корабль не успеет сильно отклониться от него. Хуже было бы, если бы облако застало корабль во время полета к Марсу, да еще на заключительном этапе маршрута, когда корабль тормозится; и необходимо постоянно корректировать курс, чтобы не "промазать" мимо орбитальной станции. Тогда на изменение траектории корабля и возвращение может уйти еще добрая неделя. Экипажу корабля, да и некоторым из пассажиров, уже случалось (некоторым и не раз) пролетать через выбросы коронарной массы. Но все же в ожидании пролета все на корабле, кто бодрствовал, невольно напряглись и подтянулись. Вот корабль вошел в облако выброса. Внутри это, естественно, никак не проявлялось. Только счетчики Гейгера, датчики которых были разбросаны снаружи по кораблю, стали показывать резко возросший фон. И если бы сейчас можно было взглянуть на корабль снаружи, было бы видно полыхающее радугой облако, окутавшее обитаемую часть корабля. Оно было, по сути, тем же полярным сиянием, которое часто видно в приполярных широтах. Поток заряженных частиц, изрыгнутых Солнцем, взаимодействуя с магнитным полем защитного экрана корабля, и вызывал радужное свечение вокруг корабля. Остряки шутили, что, мол, надо бы попросить начальство разрешить установить на корабле рекламные щиты. В такие дни, как сегодня, они бы классно подсвечивались, и были бы видны издалека. Инженер дежурной смены экипажа проверил показания счетчиков Гейгера, ввел их значения в программу подстройки мощности магнитов защитного экрана, и компьютер выдал текущие значения мощности. Нынешний выброс был не самым мощным, на его нейтрализацию пришлось отвести всего 34 % мощности реакторов. Все же, потеря мощности на двигателях была ощутимой, и скорость упала на 40 %. Почти как предсказывалось, через час двадцать три минуты корабль вышел из облака выброса, что показали счетчики радиации, вернувшись к обычным для данной области Солнечной системы показаниям. Магниты защитного экрана были выключены, включены все радиопередающие и приемные системы, открыты "жалюзи" на иллюминаторах. Двигатели вновь стали получать полное электропитание, развивая полную мощность. В общем, жизнь на корабле вернулась в нормальное русло.

Через три дня после пролета через выброс, в 8:13 утра по универсальному межпланетному времени, корабль ощутимо потряс взрыв. В центральном посту оба пилота, штурман и инженер дежурной смены экипажа тревожно переглянулись. Заквакал динамик аварийной сигнализации. Инженер глянул на дисплей, на котором была представлена трехмерная компоновочная схема корабля. Секция второго кластера двигателей мигала красным цветом; секция топливной системы, питающей второй кластер — оранжевым. По цветовой кодировке степени серьезности аварий красный цвет означал серьезные повреждения, опасные для целостности конструкции и функциональности системы. Оранжевый — повреждения средней тяжести, потенциально опасные для целостности конструкции и функциональности системы. Сигналы аварии с поврежденных систем дублировались также мигающим красным текстовым сообщением. Второй пилот нажал на панели аварийного вызова кнопки вызова командира корабля и старшего инженера, и дважды объявил их вызов по громкой связи. Глянув на монитор внешнего видеонаблюдения, инженер нашел картинку с соответствующей камеры, направленной на поврежденные секции. Коснувшись ее пальцем, он вывел картинку с этой камеры крупным планом на весь экран. У всех вырвался вздох изумления: на ней было видно три развороченных взрывом двигателя второго кластера. Из их разорванных рабочих камер струился дымок — это испарялся в космос азот из поврежденной топливной линии. Инженер тут же метнулся к дисплею системы управления двигательно-реакторной группой; ткнув несколько раз в экран и выведя топливную систему второго кластера крупным планом, он мгновенно и правильно оценил ситуацию. Выделив один из насосов, и клацнув мышкой на его статус "Отключен"; он перекрыл подачу азота в поврежденный кластер, предотвратив возможные дальнейшие разрушения и просто потерю топлива. Питание геликонов — мощных СВЧ-генераторов, доводящих азот до состояния плазмы; и питание электромагнитов, сдерживающих плазму; было автоматически выключено сразу же, в первые пару секунд после взрыва. Тут люк в центральный пост распахнулся и в него буквально влетели старший инженер и командир корабля. Первым вопросом обоих был: "Что случилось?" Инженер дал краткий, но точный отчет об аварии и о своих действиях. Командир и инженер проверили все по сообщениям компьютера и картинкам с камеры. Убедившись, что инженер действовал правильно, и по инструкции, командир одобрительно кивнул. Первые, самые неотложные меры по локализации аварии и недопущению дальнейших разрушений были приняты; теперь надо было установить ее точные размеры, определить степень влияния на безопасность полета. А дальше уже думать, как исправлять ситуацию, чтобы авария как можно меньше повлияла на график полета. Командир срочно вызвал старшего помощника, старшего инженера, и ремонтную команду инженеров и техников на совещание.

XLV

Усилия Глендейла и Мортимера по возвращению контроля над силовыми ведомствами страны результатов почти не дали. Даже те из армейских командиров, кто явился на совещание, прямо сказали, что не могут ручаться за верность своих частей президенту и присяге. На полицию и национальную гвардию надежды было еще меньше. При "разгоне" демонстраций протеста в столице и в еще нескольких крупных городах полиция фактически самоустранилась, ничего не делая, только что не давая демонстрантам дебоширить. Когда Мортимер снял с постов начальников управлений полиции в этих городах, и попробовал назначить своих ставленников, все как один отказались. Все понимали, что стоит за таким вот назначением. Никто не хотел рисковать своей профессиональной репутацией и уважением коллег, заработанными годами честной службы, выполняя распоряжения политических трупов. Это был серьезный сигнал обоим, развеявший последние иллюзии по поводу прочности их положения. Еще пытаясь хоть как-то собрать остатки своей тающей на глазах власти, оба пытались изо всех сил воздействовать любыми путями: запугиванием, шантажом, посулами, на людей, от кого реально зависело положение в стране. Но на исполнителей высшего и даже среднего звена это уже не действовало, настолько уже президент и его окружение потеряли авторитет в стране. А на исполнителей низового звена, на которых еще можно было хоть как-то рассчитывать, попросту не хватало времени. Чувствуя, что дни их сочтены, они принялись готовить пути отступления, при которых хоть как-то мало-мальски можно было сохранить лицо, и прослыть в мире невинно пострадавшими от козней злодеев.

Еще полгода назад администрации президентов США, Франции, Италии, канцлера Германии и премьер-министра Великобритании договорились об официальном визите президента Глендейла в эти страны. Предполагались встречи с президентами и премьерами, в ходе которых будет обсуждаться широкий круг вопросов, включая вопросы сотрудничества в космосе, и прежде всего программа MIESEP (освоение Марса). За полтора месяца до предполагаемого президентского тура по Европе, когда по этикету полагается уведомить принимающие страны, состоится ли визит, или нет, Мортимер приказал отменить визиты. Через несколько дней в стране было введено чрезвычайное положение, и Глендейл извинился перед иностранными партнерами за невозможность визитов при столь сложной обстановке в стране. Это было понятно, никто не ездит в гости, когда дома пожар. Этикет был соблюден, визиты отложены до лучших времен. А сейчас вдруг администрация президента стала запрашивать своих партнеров в странах, куда намечались визиты, о возможности организации их прямо сейчас, немедля. Это вызвало всеобщее недоумение, все ведь видели, что творится в стране. Тем не менее, отказать высшему государственному лицу, да еще такой страны, было бы верхом неуважения даже не к Глендейлу, которого и за рубежом уже мало кто уважал, а прежде всего к американскому народу. Поэтому администрации глав государств, куда были посланы запросы, быстренько связались со своим начальством, которое утрясло свои планы в соответствии с новыми вводными. После всех "утрясок" со всеми Глендейл получил подтверждение о готовности всех глав принять его во вновь назначенные сроки. Аппараты глав стран, посещаемых Глендейлом, принялись лихорадочно готовить программы визита, документы на переговоры и прочую бумажную канитель. План Мортимера по срочному бегству во избежание наказания за содеянное стал как будто воплощаться в жизнь. План, в общем-то, был неплох: чувствуя, что президента и его ближайших соратников по беззаконию не сегодня-завтра низложат; и, скорее всего, отдадут под суд, отправиться в ближайшие дни в официальные визиты. Если за время их отсутствия в стране произойдет переворот, они попросят политического убежища в какой-либо из стран вояжа, одновременно всячески изобличая новую власть. Если с умом построить кампанию обвинения новой власти в государственном перевороте и в еще бог знает каких грехах; можно надеяться, что им всем где-нибудь да дадут политическое убежище. Они ведь очень не любят государственные перевороты, эти старые демократии Европы. К тому же, официальный визит всегда придает главе государства вес в глазах мировой общественности. Ну, а получив убежище, они будут под защитой закона страны, предоставившей его. А на безбедное существование им хватит наворованного и лежащего на подставных счетах в разных банках мира до конца дней, и еще детям с внуками и правнуками останется. Если же каким-то чудом переворота не произойдет; ну, тогда по возвращению домой надо будет с удвоенной энергией взяться за выкорчевывание сорняков заразы на политическом Олимпе Америки. Заговор не может зреть бесконечно; если он зреет слишком долго, он теряет силу и выдыхается. А тогда будет проще прижать оппозицию "к ногтю"; в конце концов Глендейл — законно избранный президент, и добиваться порядка в стране есть его прямая прерогатива, как первого лица государства. Но пока что надо было переждать смутное время за границей.

XLVI

Совещание командного и технического состава экипажа челнока началось с подробного доклада дежурного инженера об аварии и его действиях. Все внимательно слушали, тщательно вникая в подробности происшедшего, иногда задавая вопросы. Когда общая картина случившегося была всем ясна, командир спросил мнение каждого, начиная с младшего по положению. Все по очереди высказали примерно одно и то же: необходимо детально исследовать показания бортовых самописцев и поврежденные двигатели, чтобы понять первопричину взрыва. Вполне возможно, что она не была устранена, или была устранена не полностью, а потому была опасность повторения аварии. С вышедшеми из строя тремя двигателями из девяти продолжать полет к Земле еще было возможно, на пределе их мощности это займет еще на три недели дольше, т. к. корабль сейчас догонял удаляющуюся Землю. Если же еще один кластер пострадает от аварии, тогда сам рейс челнока окажется под угрозой. О полете до Земли уже не будет и речи, а возвращение на марсианскую станцию даже от нынешнего положения займет около шести недель, с учетом маневра разворота и торможения. Если же отказ случится позже, где-то на полпути до Земли, лететь до Земли тоже не будет никакой возможности: скорость корабля будет едва превышать орбитальную скорость Земли. Чтобы догнать Землю, потребуется еще месяца четыре. На это не хватит ни топлива, ни продовольствия на борту. Тогда единственным выбором останется лететь назад к Марсу, т. к. красная планета будет сближаться с кораблем. Но на это тоже понадобится около 55–60 дней, а продовольствия на борту было только на месяц больше необходимого для обычного полета, со всеми исправными двигателями.

Попытка выяснить причину взрыва по расшифровкам записей "черных ящиков" — бортовых самописцев, не выявила каких-либо серьезных отклонений основных параметров; кроме, пожалуй, резко упавшей прямо перед взрывом производительности одного из топливных насосов первого двигателя кластера. Этот насос был установлен в системе охлаждения двух из восемнадцати электромагнитов, создающих магнитное поле, удерживающее и контролирующее плазму в одной из рабочих камер двигателя. Плазма — высокоионизированный газ, нагретый до сотен тысяч градусов. Ни один материал не может выдержать такие температуры, поэтому плазма удерживается на безопасном расстоянии от стенок рабочих камер двигателя сильным и сложным по конфигурации магнитным полем. Создается оно очень мощными электромагнитами, которые работают при отрицательных температурах и нуждаются в постоянном отводе тепла. Теплоотвод осуществляется с помощью того же азота — топлива, на котором работают плазменные двигатели. Азот в топливных баках корабля хранится в сжиженном состоянии при температуре около -200 °C. Магниты должны охлаждаться весьма эффективно, их рабочая температура лежит в пределах -200…-160 °C.* При более высокой температуре напряженность поля, создаваемого каждым магнитом, падает; и тем больше, чем выше температура сердечника магнита. При этом создается "вспучивание" — искривление линий результирующего магнитного поля в сторону стенок рабочей камеры. Если только один магнит из восемнадцати создает "вспучивание", это еще терпимо и далеко не всегда катастрофично. Но если поле искажают два и более (особенно два соседних), то "вспучивание" получается слишком глубоким, плазма приближается к стенкам на опасно близкое расстояние. Стенки рабочей камеры не выдерживают нагрева, плазма прожигает стенки, двигатель просто взрывается, что и случилось с первым двигателем второго кластера. Взрыв был достаточно сильным, чтобы опасно повредить и вывести из строя два других двигателя кластера. К счастью, между кластерами были установлены титановые защитные экраны, не давшие повредить и разрушить двигатели двух других кластеров. Таким образом, было выяснено, что непосредственной причиной взрыва явилось чувствительное уменьшение прокачки азота одним из насосов, который охлаждал два рядом стоящих магнита. Но что вызвало уменьшение прокачки, то есть падение оборотов насоса, это еще предстояло выяснить. Самописцы попросту не фиксировали изменение токов и напряжений, управляющих работой насоса. Еще и еще раз проверив текущие показания всех систем двух уцелевших кластеров, инженеры не выявили каких-либо серьезных отклонений от нормы, в том числе и в работе насосов системы охлаждения магнитов. Видимых причин, вызвавших падение оборотов злополучного насоса, никто не мог придумать. Но они были, и их надо было выявить во избежание повторения аварии с более серьезными последствиями. Командир поэтому попросил старшего инженера послать запрос на Землю о подобных инцидентах на других челноках; а всех присутствующих вспомнить любые случаи неисправностей, связанных с насосами охладительной системы, случавшиеся в их практике. И еще он велел дежурной смене постоянно отслеживать показания оборотов насосов системы охлаждения уцелевших двигателей. В случае падения оборотов инженеру смены надлежало вручную держать производительность насосов. С чем все и разошлись по своим рабочим местам.

Спустя несколько часов Игорь, инженер смены, на которой случилась авария, постучал в дверь центрального поста. Командир открыл дверь нажатием кнопки на панели управления у себя на столе. Игорь вошел, поздоровался, и вынув из кармана куртки флэшку, сказал:

— Вот, гляньте, командир, на что я наткнулся часа полтора назад!

Командир вставил флэшку в слот компьютера, компьютер открыл ее содержимое. Там была какая-то статья из журнала "Сайенс". Командир начал ее читать, в ней речь шла о результатах исследований свойств новых сегнетоэлектриков в условиях повышенной радиации. Тут надо немного ввести читателей, не очень искушенных в электронике, в курс дела. Сегнетоэлектрики — вид полупроводников, используемых в том числе и в датчиках температуры. Такие датчики разбросаны там и сям по обшивке корабля. Особенно плотно они стоят вокруг двигательной группы. Там необходимо особенно тщательно контролировать температуру, так как уже упоминалось, что при повышении температуры сердечников электромагнитов искажается картина магнитного поля, что может привести к взрыву. Когда двигатели находятся в тени, холод открытого космоса не дает повышаться температуре магнитов. Но когда двигатели находятся на солнце, температура их обшивки может достигать +160 °C. Термодатчики фиксируют повышение температуры, и посылают сигнал в схему управления насосом. Схема повышает обороты насоса, увеличивая прокачку азота через радиаторы магнитов, и дополнительно охлаждая их. Так вот, в статье упоминалось, что два года назад учеными из США была разработана присадка к полупроводнику-сегнетоэлектрику, существенно расширяющая его температурный диапазон. Ранее в термодатчиках использовались сегнетоэлектрики на основе двух разных соединений: одно работало в диапазоне от 0 °C до +270 °C, другое — от -230 °C до 0 °C. Номинально они перекрывали весь диапазон температур, которым подвергалась обшивка корабля. Но из-за несовершенства технологии производства иногда получался небольшой (около 6-10 °C) температурный зазор нечувствительности относительно 0 °C, в котором термодатчики не срабатывали. Если такой зазор существовал достаточно долго (пять и более минут), этого могло быть достаточно, чтобы схема управления насосом не сработала должным образом. Этого, опять-таки, было вполне достаточно, чтобы магниты перегрелись, искажая картину поля. Но такие неблагоприятные совпадения случались очень редко, и длились недолго. Зато оба этих соединения были малочувствительны даже к большим дозам радиации на протяжении всего срока службы. Американские ученые разработали присадку к высокотемпературному сегнетоэлектрику, которая расширяла его рабочий диапазон в сторону отрицательных температур. Теперь недостаток с зазором нечувствительности был изжит. Но на испытаниях нового термодатчика выявилась его чувствительность даже к умеренным дозам радиации. В результате облучения солнечной радиацией (что случается, когда корабль попадает в выброс коронарной массы Солнца) свойства полупроводника с новой присадкой изменялись настолько сильно, что он резко терял свои рабочие качества. Эти исследования нового сегнетоэлектрика еще не были полностью завершены, но термодатчики на его основе уже почти два года постепенно устанавливались на межпланетных челноках и орбитальных станциях взамен старых. В конце авторы статьи били тревогу по поводу повсеместного перехода на непрошедшие в полном объеме испытания термодатчики. Далее шли заводские обозначения тех моделей термодатчиков, в которых использовались новые сегнетоэлектрики.

— Командир, надо взглянуть на журналы ремонтно-профилактических работ на корабле за последние два года! Вполне возможно, что эти новые термодатчики и стояли на двигателях второго кластера. — сказал инженер.

— Да, конечно, Игорь! Все сведения в вашем распоряжении! — ответил командир, давая доступ инженеру к главному компьютеру корабля. Игорь сел за клавиатуру, нашел нужную информацию, и стал отслеживать записи о заменах термодатчиков за два года.

— Ну да, вот они! Четыре месяца назад новые термодатчики в порядке плановой замены были установлены на двигателях первого и второго кластеров. И именно этого типа, о котором речь в статье! — инженер ткнул пальцем в соответствующие записи в журналах. Переглянувшись с командиром, оба тут же взглянули на экран, куда выводились картинки с камер внешнего наблюдения. Найдя картинку с камеры, следящей за первым кластером двигателей, оба облегченно вздохнули: двигатели были на теневой стороне.

— Майкл, держите корабль все время так, чтобы первый кластер был в тени! Не допускайте попадания его на солнце! И оставьте запись об этом в бортовом журнале для следующей смены! — скомандовал командир первому пилоту.

— Есть, командир! — ответил первый пилот. Задав в компьютере новые параметры траектории, первый пилот исключил все вращательные маневры корабля, стабилизировав его в вертикальной плоскости. По счастью, траектория корабля была рассчитана так, что первый кластер после пролета через облако выброса оказался в тени. Это и спасло его систему магнитов от перегрева, а двигатели от взрыва. Но исключить вращательные маневры корабля полностью на всей траектории полета было невозможно. До сближения со станцией на околоземной орбите это еще можно было соблюсти, но на участке торможения корабль разворачивался на 180о, а при стыковке с ней обязательно потребуются всякие маневры, в том числе и вращательные. Предстояло как-то иначе, более надежным способом решить проблему охлаждения магнитов двигателей первого кластера.

XLVII

Глендейл, Мортимер и президентская "свита" летели в первую страну, куда предстояло нанести визит — в Великобританию. Само название страны теперь звучало как издевка: великой Британия не была уже давно. Экономический закат когда-то мощнейшей державы мира начался еще с середины 20-го века. А с 50-х годов века 21-го из-за постепенно повышающегося уровня океана начался и закат чисто физический. К началу 22-го века страна потеряла 34 % своей территории, главным образом на юге и востоке, где низменностей было больше. Лондон не был затоплен, но только благодаря защитным дамбам, титаническими усилиями возведенным Королевским инженерным корпусом еще в середине прошлого века. Мелкое море плескалось в радиусе 30 км от столицы, делая и без того влажный климат еще более мокрым. Корабли выходили из лондонского порта прямо в море по фарватеру, бывшему когда-то Темзой. Спасение столицы от затопления еще в середине прошлого века было провозглашено задачей номер один для всей страны. Астрономические средства были потрачены на строительство дамб, которые не только окружали Лондон, но и образовывали неширокий (38 км в самом широком месте) и длинный (138 км) перешеек, связывающий город с остальной частью страны. Перешеек тянулся вдоль Темзы на запад страны, да самого Уэльса. Когда в 2063-м году амбициозный проект защиты столицы был завершен, масс-медиа трубили об этом, как о величайшем достижении отечественной инженерной мысли и строительной индустрии. Но на поддержание всей этой инфраструктуры ежегодно уходило до пятой части бюджета государства. На спасение остальной низменной части страны денег катастрофически не хватало. Огромные территории южных и восточных графств, бывших когда-то житницей страны, были затоплены или подтоплены; что сделало невозможным их использование в сельском хозяйстве. Шестнадцать миллионов человек были сорваны с насиженных мест и переселены в северные и западные графства. На программы помощи им уходило в иные годы еще до трети бюджета, фактически лишая страну перспектив хоть какого-то минимального экономического роста. В последнее время все чаще раздавались недовольные голоса, твердящие, что гораздо дешевле было бы перенести столицу в какой-либо город центральной, возвышенной части страны. А высвободившиеся средства потратить на переселение и обустройство людей из затопленных графств. Лондон стал похож на полуосажденную крепость: по утрам десятки тысяч людей ехали в город на работу по узкому перешейку, по часу и более простаивая в "пробках" на шоссе. Та же картина повторялась вечером, но уже в обратном направлении. Парковок в городе катастрофически не хватало даже на окраинах. Озлобленные водители, безуспешно потратив иной раз до получаса на поиск парковки, бросали машины на первом попавшемся пятачке. Возвратясь после работы к машине, и найдя под "дворником" штрафную квитанцию, люди просто свирепели. Бывали случаи вымещения водителями злости за мытарства с парковкой стрельбой по невинным прохожим, часто со смертельным исходом. Чтобы хоть как-то разгрузить дороги, власти стали вводить высокие пошлины на въезд в город. Это помогло, но теперь плачевная ситуация сложилась на пригородных поездах. Ближе к городу в них набивалось столько народу, что люди часто просто теряли сознание от давки и духоты. Власти срочно перебросили дополнительные поезда на лондонское направление. В вагонах стало ощутимо свободнее, но стали возникать заторы на станциях. Железная дорога строилась задолго до затопления, и просто не была рассчитана на такие потоки. Как ни старались диспетчеры интенсифицировать движение, но в заторах поезда простаивали иногда до часу. Не помогала даже автоматизированная диспетчерская система, дорога просто достигла и перешла за свой предел пропускной способности. В таких условиях диспетчеры зачастую "срезали углы" и отключали автоматику, которая, действуя строго по правилам, часто сама создавала заторы. Но в условиях постоянного стресса "срезание углов" не проходило даром: рано или поздно диспетчер совершал ошибку, приводящую к крушениям и жертвам. В 2098-м году в лобовом столкновении двух поездов по ошибке диспетчера погибли 46 человек, 84 получили ранения и увечья. Попытка построить еще одну ветку по перешейку закончилась ничем. Перешеек и до строительства дамб был достаточно густо заселен и застроен. А когда были построены дамбы, и он стал единственным транспортным коридором к столице, цены на землю на нем взлетели многократно. Самые хорошие участки разошлись, как горячие пирожки на ярмарке. Столичный бомонд и бизнес-элита скупили большинство земель на перешейке, и застроили их поместьями. Когда же власти задумали тянуть еще одну "железку", выяснилось, что она там и сям пересекала эти элитные участки. Попытки выкупить земли у владельцев заглохли почти сразу: хозяева либо наотрез отказывались продавать свои участки, либо заламывали просто запредельные цены. В итоге все так и осталось: "железка", работающая на пределе своих возможностей, многокилометровые "пробки" на дорогах, безуспешные поиски парковок в городе. В 80-х годах была найдена альтернатива: построена подземная двухколейная железная дорога вдоль перешейка. Планировалось, что она разгрузит пассажиро- и грузопоток на наземной дороге. Строительство опять-таки обошлось в баснословные деньги, так как геологические условия были очень сложными. Грунт на перешейке был очень "плывучий" (сказывалась близость воды), а из-за плотной застройки на поверхности почти все работы по прокладке тоннеля пришлось вести только изнутри. После завершения строительства, длившегося почти пять лет, эксплуатация тоннеля началась с аварии. Подрядчик строительства — крупная фирма, решила сорвать куш побольше; и передала заказ на часть работ субподрядчику помельче, с гораздо меньшим бюджетом, разумеется. Те, не будь дураки, сделали то же самое, но в еще меньших масштабах. Когда дело дошло до реальных исполнителей работ, вышло так, что они были вторыми, а то и третьими субподрядчиками. Бюджет работ, естественно, уменьшался с каждым последующим субподрядчиком. На гидроизоляционные работы в тоннеле была нанята малоизвестная фирма с небезупречной репутацией. Гидроизоляция во многих местах потекла еще до сдачи тоннеля в эксплуатацию, заставляя постоянно откачивать воду то тут, то там. В день открытия дороги сочившаяся из протекающего стыка двух секций вода капала прямо на распределительную коробку электропитания автоматических стрелок на одном из перегонов тоннеля. По халатности электрика из мелкой фирмы-субподрядчика, забывшего вставить в одно из отверстий коробки уплотнительную прокладку, в зазор между кабелем и коробкой стала попадать вода. Как раз в это время с "материка" (как называли лондонцы незатопленную часть страны) в Лондон вышел пассажирский поезд, в котором наряду с обычными пассажирами на церемонию открытия тоннеля ехали и правительственные чиновники в сопровождении мэра города. Когда поезд был в полусотне метров перед стрелкой, вода, проникшая в распределительную коробку, вызвала замыкание. От него сработало реле переключения стрелки, переключившее ее на отводной путь, соединяющий обе колеи. Диспетчер заметил у себя на пульте неправильно переключившуюся стрелку, но было уже поздно. Поезд на скорости 190 км/ч свернул на отвод, под действием центробежной силы его накренило набок, он соскочил с рельсов и врезался в мощную бетонную колонну. От лобового удара первый вагон, в котором ехали важные "шишки", сплющило на треть. В нем не выжил никто из 28 пассажиров. Второй вагон, сойдя с рельсов и расцепившись с третьим, встал поперек пути. Его протаранили вбок остальные четыре вагона поезда. В нем выжило только 14 человек из 62. Остальные вагоны пострадали меньше, и погибших в них было меньше. Прибывшие на место катастрофы спасатели почти четверо суток в тесноте тоннеля распиливали и растаскивали груды покореженного металла, вынимая из них и живых, и мертвых. Погибших в катастрофе было 187, раненых 146, из них тяжело 61. Пресса две недели потом муссировала это несчастье, как и выявленные расследованием массу нарушений и отступлений от норм при строительстве. Министрам транспорта и промышленного строительства пришлось уйти в отставку. Начальники фирм-подрядчиков и субподрядчиков, допустивших нарушения норм, а также непосредственные исполнители пошли под суд. Полтора месяца тоннель был закрыт на расследование катастрофы и устранение недоделок; но даже когда открылся, желающих прокатиться под землей не было еще в течение почти трех месяцев. Только после массированой "промывки мозгов" обывателям и многократных уверений чиновников всех уровней об устранении всех недоделок, люди стали понемногу "объезживать" тоннель. Новый мэр Лондона со товарищи для пущей убедительности совершил поездку через весь тоннель туда-обратно. А в масс медиа все чаще обсуждался вопрос о целесообразности таких затрат, сопровождаемых такими жертвами, на сохранение Лондона в качестве столицы. Многие предлагали перенести столицу в Эдинбург или Глазго. Но этому воспротивились шотландские националисты: как так, столица государства ненавистных им англосаксов, притеснявших Шотландию столетиями, будет в ее сердце? По всей Шотландии прокатилась волна протестов. Одни протестовали против переноса столицы в шотландский город, более радикальные же вообще ратовали за отделение от Великобритании. Шотландия веками мечтала о независимости, но пока центральная власть в Лондоне была сильна, шотландцы мирились со сложившимся положением вещей. Теперь же, когда центральная власть пошатнулась, националисты подняли голову. К тому же, экономическое состояние Шотландии было куда лучше, чем Британии в целом. Она намного меньше пострадала от подъема уровня океана, так как почти вся была куда более гористая, чем Англия. Очень малому числу людей в сравнении с Англией пришлось покинуть насиженные места. Да и в масштабные авантюрные проекты типа огораживания столицы дамбами шотландцы не ввязывались. Еще и потому шотландцы жаждали поскорее отделиться, что не желали "спонсировать безумства англичан", как они сами говорили. Вслед за шотландскими подняли голову и уэльские сепаратисты. Уэльс тоже сравнительно мало пострадал от "всемирного потопа", а сепаратизм там всегда был еще более сильным. Там даже дело- и судопроизводство всегда велось на кельтском наречии, абсолютно не похожем на английский. В такое вот сложное для Великобритании время, когда страна несла тяжкое бремя экономических, политических и социальных проблем, стоя на грани развала, и нанес визит президент без реальной власти Стивен Глендейл.

XLVIII

Командир собрал специалистов по технике на очередное совещание. Вопросы были все те же: как добиться нормальной работы насосов первого кластера, если придется поворачиваться этой стороной к солнцу? И вообще, как контролировать работу насосов вручную? Текущую ситуацию доложил старший инженер экипажа:

— Как вы уже знаете, есть все основания полагать, что термодатчики первого кластера повреждены радиацией при пролете через облако солнечного выброса; и не работают, как должны. Отсюда опасность того, что при повороте первым кластером к солнцу и нагреве его двигателей схема управления насосами не сработает, и прокачка азота не увеличится. Что из этого может выйти, вы все знаете. Надо добиться круглосуточного мониторинга работы насосов и ручной регулировки их производительности. Как выяснилось, невозможно напрямую с бортового компьютера регулировать параметры насосов именно в системе охлаждения магнитов. Схема управления насосом саморегулирующаяся, то есть она получает данные о температуре непосредственно с термодатчиков, и процессор схемы сам подстраивает параметры насоса, без вмешательства оператора. Не знаю, по каким соображениям проектировщики "слепили" такую именно "жесткую" схему; но что есть, то есть. Может, они хотели упростить задачу инженерам, полностью переложив на автоматику эту задачу. На челноке следующего выпуска такое дублирование c бортового компьютера уже заложено в архитектуре схемы. Нам же повезло меньше, поэтому пришлось проявить смекалку. Наш инженер Игорь Глазков нашел в техдокументации, что на плате схемы управления насосом есть технологический разъем. В него еще при испытании схемы на Земле вставляли тестовую плату с датчиками параметров работы схемы. После испытаний этот разъем поленились убрать, тем более, что он никому не мешал. Так и установили эти платы на двигатели, на наше счастье. Инженеры смен экипажа быстренько разработали несложную в целом схему параметрического контроллера на основе широко используемого везде процессора серии 17007. Ее предполагается воткнуть в этот технологический разъем, а другой разъем на ленточном кабеле от нее пойдет на шину данных и управления бортового компьютера. Таким образом мы получим управляемую извне схему управления насосами, извините за тавтологию! Но есть одна проблема…. - инженер немного замялся, — ни один из бортовых роботов-манипуляторов, во-первых, не достает до двигательной установки, а во-вторых, неспособен на такие тонкие и разнообразные движения, какие нужны при манипуляциях с лючками, замками, платами. На кораблях следующей серии есть передвижные роботы, способные переползать по обшивке, закрепившись за поручень, и выполнять точные и тонкие движения. Но на нашем их пока не включили в штатный комплект.

— Но ведь установить ее можно только снаружи?! Значит, придется кому-то выходить наружу?! — раздались возгласы с мест.

— Да, придется! Но другого способа нет! И на время замены, само собой, придется отключить двигатели первого кластера. — ответил инженер. Отключение двигателей первого кластера означало потерю скорости, что означало увеличение полетного времени. Они и так выбились из графика из-за потери второго кластера, а теперь еще вот это! К тому же, пребывание вне корабля означало определенную дозу радиации для тех, кому предстояло делать эту работу. Ведь они летели в открытом космосе, вдалеке от "зонтика" магнитосферы Земли, прикрывающего даже висящие на низкой околоземной орбите корабли.

— И сколько на это понадобится времени? — спросил командир.

— На установку каждой платы около 10 минут, на каждом двигателе их 9. Чтобы было поскорее, надо бы послать трех человек минимум, по человеку на двигатель. И еще около 20 минут — получаса уйдет на то, чтобы добраться от шлюзовой камеры до кластера, закрепиться, достать инструменты, открыть-закрыть сервисные лючки, и обратно. Всего около двух часов, если работать будут трое. — ответил инженер.

В комнате стоял гул голосов, все обсуждали эту новость. Поднял руку один из инженеров смены, и сказал:

— Командир, разрешите мне пойти?!

— И мне! И мне! И мне разрешите! — раздалось со всех сторон. От желающих не было отбоя, и командир, немного подумав, сказал, что немного позже отберет команду. Старший инженер знаком попросил присутствующих успокоиться:

— Вообще-то, готовы пока что только семнадцать плат из двадцати семи. Техникам надо еще напрячься, и скорее закончить все оставшиеся. Потом надо будет отрепетировать буквально каждый шаг, чтобы не создавать нештатные ситуации самим; а если они все же случатся, знать, как выйти из них. — сказал старший инженер, как будто сам по себе выход из корабля не был нештатной ситуацией.

— Ну, хорошо, ситуация в целом ясна! Мы обсудим, кого послать; и с теми, кто будет отобран, будет проведен тренинг. Кандидаты на выполнение задания будут вскоре оповещены. Если вопросов нет, прошу разойтись по местам! — сказал командир. Вопросов ни у кого не оказалось, и люди покинули комнату психологической разгрузки, служившую также комнатой для собраний.

— Так мы это обсуждаем, как будто им предстоит выйти прогуляться в парке на Земле! Ведь всякое может случиться! Работать им предстоит вблизи работающих двигателей третьего кластера. Выключать их крайне нежелательно, мы и так уже сильно отстаем от графика. Да и чтобы добраться до них, надо пройти почти 30 метров. — сказал озабоченно старший инженер. "Пройти" было не совсем правильным словом; им предстояло буквально проползти вдоль обшивки от люка ближайшей шлюзовой камеры, держась за поручень и перебирая руками. Добравшись до двигателей, предстояло закрепиться фалом с карабином на конце, достать из сумки с инструментами отвертку, открутить ею болт-замок на лючке, разжать ею же крепежные защелки на разъеме платы схемы управления насосом, достать из сумки самодельную плату, вставить ее в разъем, защелкнуть на нем отверткой защелки, вставить еще один разъем на конце жгута проводов в разъем шины данных и управления, и защелкнуть защелки на нем. Потом надо было закрыть лючок, закрутить на нем болт-замок, открыть следующий, проделать все те же операции с платами еще восемь раз. Потом уже отцепить карабин на конце страховочного фала, и возвращаться по поручню назад, к люку шлюзовой камеры. Одно только перечисление всех действий заняло восемь строк. И все это надо будет сделать в скафандре, стесняющем движения, в толстых перчатках, сильно ограничивающих чувствительность пальцев, в опасной близости к работающим двигателям третьего кластера, и под воздействием солнечной радиации.

У себя в каюте командир открыл личные файлы всех специалистов-технарей. Его интересовало прежде всего семейное положение и показания личных дозиметров. Ему не хотелось посылать работать в открытый космос тех, у кого доза облучения за последний год приближалась к предельной. Ну, и само собой, не хотелось посылать семейных, всякое ведь могло случиться. Изучив файлы, он остановился на трех кандидатурах. Все были из разных смен, все холосты, у всех дозы облучения едва превышали половину нормы. Составив приказ о назначении этих трех в команду по ремонту двигателей, он послал его по локальной сети старшему инженеру, добавив примечание об организации детального тренинга всех троих. Получив его, старший инженер собрал инженеров смен, ознакомил их с его содержанием, и все четверо сели разрабатывать план работ и детали тренинга. Через три часа и то, и другое было готово. Все трое технарей были вызваны, ознакомлены с приказом, посвящены в детали плана работ. Теперь предстояло отрепетировать во всех подробностях все движения и манипуляции. Для этого не обязательно было выходить "за дверь", как это называли все в экипаже. Места для этого и внутри корабля было достаточно. Вдоль всех отсеков по стенке проходил поручень, очень облегчавший передвижение по кораблю. Перехватывая по нему руками, можно было передвигаться из отсека в отсек куда быстрее, чем хватаясь за что попало. А лючки для доступа к агрегатам и узлам различных систем в изобилии имелись и внутри корабля. Вся группа собралась в отсеке, свободном от людей, и тренинг начался. Сначала репетировали прохождение вдоль борта корабля по поручню, без скафандров.

— Не летите так быстро ребята, не летите! Тут важна точность и расчет каждого движения, а не скорость! Не забывайте, что снаружи вы будете в скафандре, стесняющем движения, и в перчатках, снижающих чувствительность пальцев! Лучше тщательнее отрабатывайте каждое движение, каждый захват и перехват руками! — убеждал всех старший инженер.

Когда все движения стали получаться хорошо, перешли ко второму этапу. Каждый надел перчатки, в которых предстояло работать снаружи, и стал пробовать достать из набедренной сумки крестообразную отвертку, и открутить-закрутить болт-замок на лючке. Это оказалось не так просто, как казалось; все по разу упустили отвертку. В толстых перчатках с хорошей теплоизоляцией руки были как не свои; несмотря на то, что отвертка была электрическая, и ее не надо было крутить руками. Другой отверткой, самой обычной, с плоским концом, попробовали разжать-зажать защелки, крепящие плату к разъему. Для этого в одном из лючков установили наспех пустую плату с тем разъемом, в который предстояло запихивать плату с контроллером. Даже приглушили свет, сделав освещенность такой же, как снаружи, на реальных двигателях. Инженер продолжал свой инструктаж:

— Ребята, будьте осторожны, и соизмеряйте усилия! В эти разъемы ничего не вставлялось со дня сотворения этого монстра; бог знает, в каком состоянии они сейчас. Вполне возможно, что болты и защелки почти везде будут приморожены, ведь там глубокий холод. У вас у каждого будет по небольшой горелке, пользуйтесь ей для разогрева. Но осторожно, не добавляйте слишком много кислорода в горелку, и не держите пламя слишком долго на замерзшей детали. Прежде чем вставлять плату, убедитесь, что в контактных площадках ничего нет! Настройте фонари на шлеме, чтобы они давали такой конус света, какой вам нужен для хорошего обзора! Вставляйте плату осторожно, без лишнего усилия! Сами знаете, достаточно немного перекосить ее, и контактная площадка может лопнуть, кусочек ее может отломиться. Если плату не удастся вставить, обязательно выясните, из-за чего не удалось! Постарайтесь не терять платы, у нас будет по паре лишних на каждого из вас, но не более того! Делать второй комплект полностью займет еще пару дней, а этого мы себе не можем позволить!

Вставить плату в разъем у всех получилось хорошо, и не раз, несмотря на перчатки. В конце еще по паре раз прошлись по полному циклу, и старший инженер резюмировал:

— Ну что ж, весьма неплохо! Главное — без суеты, ребята! Лучше на пять-десять минут дольше задержаться, чем пороть горячку и делать наспех! А сейчас идите по каютам, поспите часа три. Перед выходом "за дверь" надо хорошо отдохнуть. За это время как раз будут закончены последние платы.

С этими словами тренинг был закончен, и все разошлись по своим делам: старший инженер — сделать последние распоряжения и приготовления перед выходом технарей "за дверь", а технари — отсыпаться.

XLIX

Пребывание Глендейла в Великобритании прошло относительно гладко, если не считать одного досадного инцидента. Во время проезда королевского кортежа по улицам Глендейл был в одной машине с королем. Машина была с открытым верхом; и король, и Глендейл, стоя сзади, помахивали вышедшим поприветствовать их лондонцам и улыбались. Толпа не выказывала враждебности Глендейлу, и это ему понравилось. Значит, общественное мнение здесь еще не настолько заражено бациллой антипрезидентской оппозиции, как дома, думал он. Когда кортеж, поворачивая, замедлил скорость; кто-то из толпы швырнул яйцо, попавшее Глендейлу прямо в лоб. Неизвестно, кому оно предназначалось, бросавшего так и не нашли, но Глендейл воспринял это на свой счет. Оставшиеся два дня визита были безнадежно испорчены. Глендейл по натуре был человеком очень самолюбивым, и любой выпад в свою сторону воспринимал болезненно. А тут такое… стать посмешищем для праздной толпы. Везде в публичных местах в Лондоне, где ему случалось бывать после того, он невольно втягивал голову в плечи, ожидая чего-то мерзостного в лоб. Это не прошло незамеченным, и в последний день визита во многих утренних таблоидах появилась удачная карикатура по поводу "яичного лобового столкновения". Когда Глендейлу утром принесли пачку свежих газет с карикатурой на первых полосах, ему хотелось разорвать всю пачку и швырнуть в лицо придворному почтмейстеру.

На обратном пути в аэропорт Глендейл уже не восхищался, как прежде, "инженерным чудом" британцев — системой дамб, окруживших Лондон и спасших его от затопления. В начале визита он просто рассыпался в славословиях дамбам и подземной железной дороге, называя их не иначе, как "гением инженерной мысли" и "примером целеустремленности и самоотверженности нации".

И мелкое море, разлившееся вокруг Лондона, которое сами британцы называли "гнилым", теперь казалось невыносимо вонючим, как клоака. По сути, так оно и было. Когда море подступило к его нынешним границам, на огромных площадях оно было глубиной не более 2,5 м. Приливами и штормами нанесло ила, в котором все, что было оставлено людьми и могло гнить, постепенно гнило и разлагалось, распространяя вокруг зловоние. Особенно невыносимым оно было летом, и в штиль. Усугубляло депрессию Глендейла и то, что ни от короля, ни от премьер-министра и парламента, не последовало ни слова одобрения его внутренней политики. Как он ни рассыпался в дифирамбах британцам, они ограничились только стандартными протокольными фразами вежливости, не более того. Конечно, реально его власти никакие одобрения его курса иностранными официальными лицами не помогли бы. Но он рассчитывал, по крайней мере, на хоть какую-то словесную поддержку его действий внутри страны официальным Лондоном. В случае, если дома произойдет переворот в его отсутствие и придется искать политического убежища, такая поддержка придала бы весу его фигуре. Кроме того, Великобритания, обремененная непосильными расходами на поддержание системы дамб и затратами на переселенцев из затопленных графств; сильно урезала свое участие в космических программах, и, в частности, в марсианской MIESEP. Так что и тут Глендейлу похвастать было нечем.

Следующей страной в программе визита была Германия. Она, хоть и не так сильно, как Великобритания, но тоже пострадала от подъема уровня океана. Почти две трети северных приморских земель были затоплены. Но основные промышленные зоны — Рурская область и Бавария, расположенные достаточно высоко, не пострадали совсем. Германия в этом смысле была в гораздо более выигрышном положении, чем многие другие низменные страны Северной Европы. Однако, малые потери в территориях обернулись большими потерями в экономике и проблемами в демографии. С повышением уровня океана начался массированный приток в Германию жителей из низменных стран — Голландии и Дании, и, в меньшей мере, из Польши, Финляндии, и из той же Великобритании. Хоть большинство из них не были бедными, но их было много; и их обустройство на новом месте потребовало значительного напряжения бюджета, очень быстро ставшего дефицитным. В результате Германии тоже пришлось сократить свое участие в космических программах, хоть и не так сильно, как Британии и США. Приток беженцев обострил экономическую ситуацию в стране. Стало тяжело найти любую работу, не говоря уже о хорошей. Число сидящих на пособии по безработице выросло в разы, что и дальше усиливало налоговый пресс на работающих. Все это способствовало сначала усилению ксенофобии, которая начала заметно проявляться еще в 90-х годах 20-го века. Позднее на ее основе начал подымать голову и неонацизм. Поначалу сборища неонацистов были незаконными, а за побоища и погромы в кварталах эмигрантов полиция время от времени хватала рядовых членов. Вдохновители и организаторы, однако, редко получали по заслугам. Борьба с неонацизмом продолжалась с переменным успехом до 2086 года, когда под давлением симпатизирующих ей обывателей неонацистская партия Deutsche Volksfront, или DVF ("Германский Народный Фронт") была официально зарегистрирована. Умело организовав пропагандистскую кампанию в регионах, играя на ксенофобии обывателя, партия стремительно набирала популярность; особенно в южных землях, где общество было более моноэтничным, чем на севере страны. Активно разжигалась ненависть на расовой и религиозной почве. В этот раз неонаци решили разыграть "еврейскую карту" позже, после того, как будет устранена "мусульманская угроза". Мусульмане, которых в Германии к тому времени было уже более 7 миллионов, были провозглашены "чумой христианского мира". Самые непримиримые идеологи неонацизма в своих речах объявляли новые "крестовые походы" против "исламской нечисти" в исконно христианских землях. Подъему ксенофобии среди этнических немцев способствовало и то, что среди безработных, получающих пособие, была велика доля иммигрантов-мусульман. Мусульманские семьи традиционно были многодетными, поэтому искусственно раздувался тезис о "плодящейся, как мыши" мусульманской диаспоре. Уже на следующих выборах в парламент страны — бундестаг, партия получила 28 % мандатов. А в некоторых южных землях, а именно в Баварии, неонацисты получили почти половину мандатов. Еще до их прихода к власти начался исход иммигрантов, иностранцев (особенно темнокожих) из южных земель. Но, как всегда, действие вызывает противодействие. Германия уже не была такой, какой она была в 30-х годах 20-го века. Многие партии левого толка, объединившись, давали неонацистам адекватный отпор по всем направлениям, вплоть до бития морд бритоголовым молодчикам. И общество стало другим, в целом по стране не таким моноэтничным; и экономических предпосылок для утверждения нацизма как государственной идеологии и прихода к власти неонацистов было куда меньше. Однако, немецкое общество оказалось все же в немалой степени поражено коричневой чумой; и не было никаких гарантий, что в случае ухудшения экономической, социальной, экологической ситуации рецидив не повторится.

L

Трое, кому выпало идти "за дверь", собрались на последний инструктаж в отсеке, примыкающем к шлюзовой камере. Одним из них был Игорь, инженер смены, новый Танин знакомый. Его же назначили и старшим группы, так как у него уже было два выхода в прошлом и позапрошлом годах. Старший инженер и командир еще раз напомнили всем о мерах предосторожности в открытом космосе, хотя это было излишне. Все и без того отлично знали, как надо себя вести в космосе. По окончании каждый с помощью двух техников надел скафандр, пристегнул шлем и перчатки. Скафандр был оснащен автономной системой жизнеобеспечения, в состав которой входили: система дыхания, кондиционирования и регенерации воздуха с тремя баллонами с воздушной смесью; система электрообогрева; и система электропитания с двумя батареями очень большой емкости (основной и резервной). На каждом скафандре была установлена также портативная рация, посредством которой каждый из троих мог держать связь с кораблем и между собой. На правое бедро каждому пристегивалась небольшая сумка с инструментами: электроотверткой с разными насадками, плоскогубцами, кусачками, молотком и небольшой газовой горелкой для разморозки примерзших болтов и защелок на разъемах. К поясу скафандра карабином цеплялся фал, другой конец которого таким же карабином цеплялся за поручень, идущий вдоль всей длины корабля. Длина фала регулировалась с помощью зажима, перемещаемого по всей его длине. На левом боку к поясу крепилась сумка с платами контроллера насосов, которые и следовало устанавливать на двигателях. Командир и старший инженер пожали руку каждому, открыли люк в шлюзовую камеру, и все трое один за другим перешли в нее. Люк за ними закрылся. Каждый включил свою систему жизнеобеспечения и рацию. Все проверили правильность функционирования всех систем своих скафандров, и оповестили об этом центральный пост. Получив подтверждение от каждого, дежурный инженер смены включил откачку воздуха из шлюзовой камеры. Зеленая лампочка над люком в отсек погасла, а красная, означавшая откачку (либо утечку) воздуха, замигала. Когда весь воздух был откачан, красная лампочка загорелась ровным светом. По этому сигналу можно было открывать люк и выходить "за дверь". Игорь потянул на себя и влево рычаг открывания люка, потом толкнул люк наружу. Он открылся, и Игорь первым нырнул в черную дыру. За ним последовали двое остальных.

Хоть Игорю и случалось уже дважды выходить в открытый космос, каждый раз это было незабываемое событие. Одно дело смотреть в космос через иллюминатор или окно купола кабины, и совсем другое — видеть перед собой во все стороны бескрайнюю черную бездну, подсвеченную Солнцем и усыпанную оспинками звезд. Звезды в космосе не мерцали, а светились ровным светом. Эффект мерцания создавала атмосфера Земли. Сама Земля уже была хорошо заметной зеленоватой звездочкой, Марс же отсюда казался маленькой чечевинкой. Юпитер сейчас был в противостоянии (на кратчайшем расстоянии) с кораблем, но даже такой супертяжеловес отсюда казался маленькой горошиной. Расстояния даже до ближайших планет были настолько большие, что создавалось впечатление полной неподвижности корабля в пространстве. А ведь он летел сейчас сквозь бездну космоса с непостижимой скоростью — 48 000 км/ч; то есть за час, если бы он был на околоземной орбите, он делал бы немногим более оборота вокруг Земли. Солнце, немного меньшее в угловых размерах, чем с Земли и незамутненное атмосферой, разливало ослепительно яркий белый свет. От осознания огромности Солнечной системы и своей ничтожности в ней, каждого, выходящего в открытый космос, охватывал благоговейный трепет перед силами природы. Охватил он и Игоря. Но…эмоции эмоциями, а работа работой. Все трое, во главе с Игорем, перехватываясь за поручень, поплыли вдоль обшивки в хвост корабля. На пути им пришлось обогнуть здоровенный диск, в котором размещались топливные цистерны и реакторы. Он же служил экраном, защищающим остальную часть корабля от радиации. Вот они оказались на обратной стороне диска, возле последнего пролета фюзеляжа, за которым уже была двигательная установка. Тут все остановились на последний краткий инструктаж. Игорь сказал:

— Ребята, давайте разделим двигатели! Джек, ты пойдешь на первый, я на второй, а ты, Михаэль — на третий! Чтобы не мешать друг другу, вы оба начинаете работать с головной стороны, а я — со стороны сопла. По мере завершения работы вы продвигаетесь к соплам, я — к головной части! Если какие проблемы или неясности, спрашивайте меня или центральный пост! Не забудьте пристегиваться каждый раз, когда передвигаетесь вперед! Работайте без суеты, но и без проволочек! Вперед, ребята, по местам!

С этими словами Игорь заскользил по поручню к соплу второго двигателя. Напарники Игоря, Джек Фултон и Михаэль Гроссман, американец и немец, оба астронавты со стажем, имевшие не один год налета на межпланетных челноках, остались возле головной части первого и третьего двигателей соответственно. Двигатели каждого кластера располагались в углах равнобедренного треугольника, с углом 120о в вершине его (если смотреть со стороны сопел). Двигатель номер два в каждом кластере был в вершине треугольника, первый и третий — в углах при основании. При таком расположении двигатели занимали минимальный объем при достаточно хорошем доступе к каждому, особенно ко второму, внутреннему. В диаметре каждый двигатель был около 180 см, расстояние между центральным и боковыми было около 2 м. Так что работать всем троим одновременно порой было не очень просторно. Потому Игорь и развел всех по разным концам. Закрепившись фалами за поручень и отрегулировав нужную их длину, каждый принялся откручивать болт-замок на ближайшем лючке отсека, в котором находилась плата управления насосами. Первый же болт-замок у каждого вызвал проблемы: он оказался приморожен в своем гнезде. Неудивительно, ведь температура на теневой стороне корабля была около -80 °C. Любая грязь или остатки смазки на резьбе, даже если это была тоненькая пленочка, примораживали болт намертво. Если попытаться насильно открутить его, он запросто может лопнуть, оставив лючок заблокированным. При такой температуре любой металл становился хрупким. Необходимо было сначала разогреть болт переносной газовой горелкой. Каждому пришлось достать ее, и пустить в ход. В вакууме космоса кислорода для горения взять было неоткуда, кроме как иметь его с собой. К горелке крепились два небольших баллончика: один — с пропаном, и другой — с кислородом. Игорь открыл оба краника, поднес к горелке кремниевую зажигалку нажимного действия, чиркнул ею, высек искру. Небольшой конус пламени появился из горелки. Отрегулировав подачу кислорода так, чтобы пламя не было слишком горячим, он начал круговыми движениями водить им по болту и вокруг него. С полминуты разогрева таким огнем бывало обычно достаточно. Выключив горелку, он взял электрическую отвертку, ткнул крестообразной насадкой в шлиц болта, и слегка придавил кнопку на ручке. Отвертка провернула болт, его головка слегка вышла из гнезда. Игорь нажал кнопку, и подержал ее, пока болт не выкрутился полностью. Потянув за него, Игорь открыл лючок. Посветив внутрь нашлемным фонариком, он осмотрел и саму плату, и ее разъемы. На вид все было в полном порядке, нигде не было ни трещин, ни сколов, ни грязи. Игорь достал из сумки плату контроллера в металлическом корпусе-экране, которую надлежало установить, и попробовал вставить ее в разъем. Плата вошла легко, после несильного нажима. Так же легко вошел в другой разъем ленточный жгут проводов, идущий от платы контроллера. Теперь надо было защелкнуть на каждом разъеме боковые металлические защелки, чтобы со временем и плата, и жгут не выскочили из разъемов от вибраций и тепловых расширений. Из четырех защелок только одна не защелкнулась, так как опять-таки оказалась приморожена. Игорь снова зажег горелку, разогрел защелку, и защелкнул ее. Потом закрыл лючок, и осторожно, с минимальным усилием, закрутил болт-замок. Он закрутился без проблем, герметично запечатав отсек. Игорь глянул на часы: казалось, несложная процедура, а заняла почти десять минут. Он переместился чуть дальше, к следующему лючку. За приблизительно то же время двое других его напарников проделали то же самое. Вариации были только в числе примерзших защелок. Вся троица приступила к той же процедуре на следующем лючке.

— Scheiße! — раздалось в наушниках ругательство Михаэля.

— Что такое, Михаэль? — спросили одновременно оба его напарника.

— Я поломал контактную площадку на плате! Нажал чуть сильнее, чем надо, и, видимо, с перекосом! — ответил он.

— Ну, у тебя ведь есть две запасные? — спросил Игорь.

— Да есть, есть! Но досадно все равно! Глупо как-то вышло! — ответил Михаэль.

— Ладно, бывает со всеми! Будь осторожнее, проверяй лучше разъемы! — начал поучать Игорь.

— Угу, так и делаю! А вот… легкий перекос — и на тебе!

— Ладно тебе ворчать, брюзга! — шутливо укорил его Игорь. — Работаем, ребята!

Все трое продолжили начатое. Игорь на несколько секунд закрыл глаза, в глазах три раза вспыхнули яркие вспышки. Это было знакомое всем астронавтам явление — космическая радиация. Частицы и солнечной, и, в меньшей мере, межгалактической радиации, бомбардируя тело человека, проникают через глаз, и "выбивают" импульс на сетчатке. Мозг воспринимает его как вспышку. Скафандр имеет защиту от радиации — углеродистую ткань с прослойкой полиэтилена, из которой скроены внутренние слои его оболочки. Она задерживает до 80 % космической радиации, обеспечивая достаточно хорошую защиту. Но ахиллесовой пятой скафандра является нашлемное стекло, на него ведь ткань не наклеишь. Есть, в принципе, специальные добавки, придающие стеклу радиопоглощающие свойства. Но из-за них стекло становилось матовым, что, понятно, было неприемлемым в работе астронавта.

Михаэль почти закончил свой двигатель, остался последний лючок. Он открыл его, проверил разъем, полез в сумку за платой. Взяв ее не совсем удобно левой рукой, он решил перехватить ее правой. Слегка толкнув ее вправо, он левой рукой взялся за поручень, а правой приготовился перехватить ее на лету. Но тут левой рукой он ощутил довольно сильный толчок в корпусе двигателя, а обшивка даже слегка вздрогнула. Инстинктивно он схватился за поручень еще и правой рукой. Это естественно, тут даже не успевает сработать сознание, но работают рефлексы. Причиной толчка была гелиевая пробка в топливопроводе. Иногда вместе с азотом в топливные цистерны попадает немного гелия. У него другая плотность, и он не смешивается в жидком состоянии с азотом. Когда гелий попадает в топливопровод, он при прокачке создает перепад давления до и после насоса. Этот перепад и вызвал резкий хлопок в трубах, испугавший Михаэля. Михаэль держался за поручень обеими руками всего секунд пять, но этого времени хватило, чтобы плата, которую он упустил, уплыла из зоны досягаемости. Его страховочный фал был закреплен метрах в трех, и из пяти метров его длины пару метров были смотаны в самосматывающуюся бобину. Это он сам укоротил фал, чтобы он не цеплялся за Игоря, когда тот работал рядом. Михаэль уже израсходовал обе запасные платы, и ему очень досадно было потерять последнюю в самом конце. Мгновенно оценив ситуацию, он решил достать уплывающую назад плату. Он молнией метнулся чуть вперед, к месту крепления фала к поручню, быстро отцепил карабин, метнулся назад, и прицепил карабин на самом конце поручня, почти не глядя на него. Потом разжал зажим на бобине, держащий смотанную часть фала, чтобы фал вытянулся на полную длину; оттолкнулся от поручня, и полетел назад, за упущеной платой. Она была уже метрах в четырех позади сопел двигателей, по счастью, не попадая в струю работающих. Михаэль поймал-таки плату, и, облегченно вздохнув, потянул другой рукой за фал, ожидая тут же ощутить его натяжение. Но фал… свободно потянулся, безо всякого натяжения. Он бросил взгляд на закрепленный конец фала, и… похолодел от ужаса. Другой конец, который он закрепил за поручень, свободно болтался уже метрах в трех позади корабля.

LI

Визит Глендейла в Германию тоже не увенчался особыми успехами на фронте личной поддержки. Были подписаны несколько второстепенных договоров, в том числе и в сфере сотрудничества в космосе, включая марсианскую программу. Но ни слова поддержки его внутриполитического курса ни от одного официального лица он не услышал. Исключая, разве что, лидера неонацистов Гельмута Брандта. В другое время, будь позиции Глендейла в мире более популярными; он, может, и не стал бы якшаться с такими одиозными лидерами. Но сейчас перебирать не приходилось; и когда его пригласили на партийный съезд в Нюрнберге, он согласился. Съезды в Нюрнберге, помимо дани традициям наци, были еще одним напоминанием того, какой грозной силой является партия. Уже после официального признания DVF, Германского Народного Фронта, нацистам пришлось целых семь лет биться с властями и общественностью за разрешение проводить свои партийные шабаши именно в Нюрнберге. Ведь здесь проводились официальные сборища еще NSDAP, гитлеровской партии, в 30-40-х годах 20 века. После поражения нацизма в 1945 году были уничтожены и грандиозный стадион, и помпезный зал для собраний, построенные нацистами в 30-х годах. Теперь же право на свои сборища именно в Нюрнберге неонацисты рассматривали как величайшую победу и дело принципа. Нынешний зал съезда был там и сям украшен неонацистской символикой — четырьмя скрещенными в форме свастики кинжалами в белом круге, на красном полотнище. Съезд был посвящен 25-летию партии и проходил с большой помпой. Присутствовали делегаты от всех земельных отделений, депутаты бундестага-члены партии, многие сочувствующие нацистам депутаты от партий правого толка. Когда в зал вошли первые лица партии во главе с Брандтом, которого теперь тоже именовали фюрером, зал встал и взорвался овациями и приветствиями. Приветливо улыбаясь, Брандт переждал минуты три этот экстаз публики, и знаком предложил всем присутствующим сесть. В своей речи Брандт отметил растущую поддержку партии среди рядовых немцев в целом по стране, но в то же время посетовал на снижение популярности в северных землях, где процент этнических немцев был меньше, чем в южных. Иммигранты, среди которых наци не имели поддержки, традиционно оседали больше в северных землях. Старый принцип отбора членов в партию — принадлежность к арийской расе, теперь уже не ставился во главу рекрутской политики. Немцев, даже считающих себя этнически чистыми, подпадающих под каноны облика ариев, в современной Германии было кот наплакал. Если бы нынешние лидеры неонацистов строго следовали этим канонам, их партия не набрала бы и десяти процентов своей нынешней численности. Пришлось пожертвовать принципами ради численности. Но все же, несмотря на отступления от канонов, ни евреев (даже четвертькровок), ни полукровок (а тем более чистых представителей) других рас в партию не принимали. Глендейл, поначалу не хотевший посещать нацистское сборище, спустя некоторое время уже не жалел, что приехал сюда. Еще в молодости одним из его кумиров был Гитлер. Он не разделял всех взглядов Гитлера, особенно на еврейский вопрос; но восхищался его харизмой, силой его воздействия на толпу и способностью подчинять своей воле миллионы людей. Пробыв на съезде до конца, он удовлетворенно отметил, что нынешний наци номер один, Гельмут Брандт, во многом соответствовал его представлениям о лидере нацистов. Чего ему, по мнению Глендейла, недоставало, так это жесткости и даже жестокости Гитлера в отношении соратников по партии, отбившихся от рук. Дело в том, что уже лет пять как в партии зрел раскол. Лидер молодежного крыла партии Deutsche Jugend Patriotisch Front, DJPF (Немецкий Молодежный Патриотический Фронт), Иоахим Фишер, бывший кадровый военный, уволенный в запас после ранения на службе в составе миротворческого контингента ООН в Украине; набирал популярность в партии, постепенно затмевая самого фюрера — Брандта. Фишер стоял на куда более радикальных позициях, чем остальные члены руководства. Искусно эксплуатируя юношеский максимализм и незрелость суждений молодежи, он более других идеологов партии преуспел в разжигании ненависти к неполноценным инородцам. Врагами номер один для него, как и для остальных нацистских бонз, были мусульмане. Но что касается следующих в списке, которыми для неонацистов традиционно были евреи, тут он сильно расходился во взглядах с первыми лицами партии. Для него евреи были на третьем месте, а на втором — славяне, в особенности украинцы и русские. Ненавистью к ним он проникся, служа в миротворческом контингенте ООН в Украине, распавшейся на три части, и вот уже пятый десяток лет живущей в состоянии вялотекущей гражданской войны. Еще в начале 21 века, начиная с правления президента Ющенко, верховное руководство Украины проводило крайне безмозглую и авантюрную национальную политику. Пытаясь утвердить украинскую государственность в стране, где на начало 21 века более половины населения говорило по-русски; все президенты, начиная с Виктора Ющенко и после него, в той или иной степени делали все, чтобы подвести свою страну к гражданской войне. Огульная и насильственная украинизация, разжигание ненависти ко всему русскому, героизация украинских пособников гитлеровцев, и подобные безмозглые действия привели к расколу украинского общества. В 2062-м году на всей Восточной и Южной Украине разразилась засуха, первая по-настоящему жестокая засуха, ставшая с тех пор бичом этой некогда житницы Европы. На Западной же Украине, в особенности в Закарпатье, после недели почти не прекращающихся дождей, даже мелкие ручьи превратились в бурлящие потоки, затопившие почти половину территории. В стране было объявлено чрезвычайное положение, правительство обратилось в ООН, МВФ и в различные финансовые организации с просьбой о предоставлении срочной гуманитарной и финансовой помощи. Но большинство стран и Европы, и мира в целом сами нуждались в продовольствии. ООН организовала доставку гуманитарной помощи, МВФ выделил кредит, но это едва покрыло треть нужд Украины. Тогда президент Украины Роман Стецюк, сам выходец из Западной Украины, или, как их называли на Востоке, "западенец", издал указ о конфискации "излишков зерна" у фермеров. Так как основные посевы зерновых были сосредоточены на востоке и юге, вооруженные команды конфискаторов (состоявшие из "западенцев"), были посланы именно туда. Они начали изымать у фермеров урожай (и не только его), оставляя взамен расписки с обязательством властей вернуть позже (когда позволит ситуация с продовольствием) либо такое же количество зерна, либо его стоимость деньгами, в ценах на момент возврата. Возмущению людей, с таким трудом вырастивших скудный урожай, построивших на нем планы на будущее, а теперь лишающихся его, не было предела. Люди стали сопротивляться, но куда попрешь против оружия? Однако, когда на Херсонщине за отказ отдать не только зерно, но и личное имущество, приглянувшееся конфискаторам, была расстреляна целая семья, тут люди не выдержали. Ночью родственники и соседи расстреляных спалили заживо на свою беду оставшихся в селе и перепившихся конфискаторов. В мятежное село наутро были посланы два взвода вооруженных бойцов Народной Украинской гвардии, состоящей в основном из тех же "западенцев". Но про них узнали в расквартированном по соседству авиаполку, личный состав и командир которой не переносили зарвавшихся националистов. Командир приказал, и навстречу колонне машин националистов вылетели пару боевых вертолетов, и вышли несколько БТРов. Вертолеты расстреляли машины из пулеметов, а десятка полтора уцелевших "гвардейцев" были окружены солдатами и уничтожены. После этого случая по всей Южной и Восточной Украине прокатилась волна расправ над конфискаторами и гвардейцами. Президент срочно отменил свой указ о конфискациях, но было поздно. Чаша терпения народа была переполнена, и местные власти Крыма, Одесской области и всей Юго-Восточной Украины провозгласили об отделении. Была образована сначала Республика Крым, в состав которой вошли также Одесская, Николаевская и Херсонская области; а вслед за ней — Восточно-Украинская республика. Президент попытался вернуть мятежные республики силой, послав в них части верных ему гвардейцев. Но военные части, расквартированные на их территории, состояли в основном из русскоязычных и пророссийски настроенных военных. Командиры почти всех частей уже присягнули на верность новым правительствам, и направили свои части в бой с частями гвардейцев. В разразившейся вскоре братоубийственной бойне гражданской войны погибло более 60 тыс. человек, из них более двух третей — гражданские лица. Под боком у Европы возник новый очаг конфликта, пламя которого грозило перекинуться дальше. Возникла реальная опасность повреждения или перекрытия газопровода из России, на котором "сидела" половина Европы. НАТО стянуло к границам Украины войска, грозя оккупацией. Россия предупредила, что в таком случае введет войска в Восточную и Южную Украину. Это возымело действие, и политики всех вовлеченных в конфликт сторон под эгидой России и Запада сели за стол переговоров. Запад попробовал было давить на лидеров самопровозглашенных республик; но они, ощущая мощную поддержку России, проявили неожиданную для всех несговорчивость, ни под каким видом не желая возвращаться в состав Украины. Более того, они пригрозили, что в случае силового сценария со стороны Запада перекроют газовую трубу, проходящую по их территории. Перспектива оставления половины Европы без тепла и света быстро умерила воинственный пыл западных радетелей Украины. На президента Стецюка было оказано мощное давление, и он был вынужден отказаться от силовых попыток решения проблемы. Россия предложила организовать комиссию по урегулированию конфликта; и до принятия ею решений, устраивающих всех, признать статус-кво. Мелкие стычки противоборствующих сторон продолжались, несмотря на перемирие; и для предотвращения нового витка конфликта в буферную зону между тремя частями когда-то единой Украины были введены миротворческие войска ООН и российские миротворцы. Но закрыть всю длину более чем полуторатысячекилометровой границы между отделившимися частями Украины и ней самой миротворцами было невозможно. Противоборствующие стороны то и дело проникали мелкими отрядами на территорию соседей; и организовывали мелкие, но весьма жестокие и кровавые стычки. Миротворцы, где могли, давали отпор и тем, и другим; но их было значительно меньше, и они не всегда успевали. В одной из миротворческих частей, расквартированных в Черниговской области, и служил более семи лет назад Иоахим Фишер, лидер молодежного крыла нацистской партии.

LII

Когда Михаэль упустил плату и пустился за ней вдогонку, он на какое-то время оказался вне поля зрения Игоря и Джека. Пропустила этот момент и дежурная смена, следившая за работающей снаружи бригадой в камеры внешнего наблюдения. Его отсутствие они обнаружили только тогда, когда его страховочный фал отцепился от поручня. А с фалом случилось вот что: когда Михаэль в последний раз перецеплялся карабином, он слишком энергично нажал на его защелку. Пружинка на защелке не выдержала такого нажатия, ведь при -80 °C металл становится хрупким. Она лопнула, и защелка болталась, уже не препятствуя карабину соскользнуть с поручня. От движений фала туда-сюда карабин сместился и отцепился. Когда Михаэль обнаружил, что он уже не прицеплен к кораблю, он секунд на пять лишился дара речи от ужаса. Этого времени оказалось достаточно, чтобы свободный конец фала "уплыл" от корабля метров на шесть. Тут его отсутствие обнаружили Игорь и Джек. Игорь сразу же сориентировался, отцепил свой фал, быстро переместился в конец двигателя, намереваясь прицепиться своим карабином за самую крайнюю точку поручня, и на полной длине своего фала попробовать достать уплывающий фал Михаэля. Но расстояние до него было явно больше пяти метров, а это была предельная длина их страховочных фалов. Игорь окликнул Джека:

— Джек, быстро отцепляйся, и пулей сюда! — и тут же доложил на центральный пост, — Центральный, у нас ЧП! Михаэль отцепился, и сейчас находится метрах в десяти от корабля, медленно удаляясь! Достать его на своем фале не смогу, он уже слишком далеко! Попробую сцепить свой фал и фал Джека! Срочно готовьте "Рокет-Мэна"!*

— Вас понял, сейчас же готовим "Рокет-Мэна"! Доложите сразу же о результатах Ваших действий! — откликнулся центральный пост. Тем временем Джек уже был рядом, протягивая Игорю конец своего отцепленного фала, а другой рукой держась за поручень. Игорь прицепил один конец фала Джека к свободному концу своего, а другой конец — к концу поручня, ближайшему к Михаэлю. С силой оттолкнувшись, он полетел назад по курсу, намереваясь схватить конец фала Михаэля. Вот оба фала, к которым был прицеплен Игорь, растянулись на полную длину. Но фал Михаэля был уже позади, метрах в двенадцати. Вытянув в отчаянной, но, как и сам он понимал, уже бесполезной попытке обе руки к Михаэлю, Игорь от отчаяния буквально зарычал протяжным громким рыком.

— Игорь, Игорь, брось мне конец фала! Брось мне фал! — кричал Михаэль, уже осознающий безнадежность своего положения.

— Фала у меня больше нет, Михаэль! — упавшим голосом ответил Игорь. Тут же он доложил в центральный пост о своей неудавшейся попытке. Надо было возвращаться, Михаэлю он уже ничем помочь не мог. Игорь потянул за фал, перебирая его и приближаясь к кораблю. Добравшись до места, где его ожидал Джек, он отцепил и отдал ему один фал. Бросив взгляд назад, он увидел еле различимую в черноте космоса белую горошину, в которую превратился Михаэль. В наушниках слышался дрожащий призыв Михаэля:

— Не бросайте меня, ради всего святого, не бросайте! Спасите меня-ааа!!!

Тут, возможно, читатели, как следует учившие физику в школе, постараются уличить автора в фальсификации. Как же, мол, астронавт, даже полностью отделившийся от корабля, будет отставать от него, да еще так быстро? В космосе нет воздуха, оказывающего сопротивление предметам. Любой предмет, отделившийся от корабля, должен просто лететь рядом с ним, не отдаляясь. Ведь прямо перед отделением этот самый предмет имел такую же скорость, как и корабль. Даже если учесть, что Михаэль слегка оттолкнулся назад в погоне за упущенной платой, все равно он не должен был так быстро и так далеко отстать от корабля. Все это так, если бы речь шла о корабле с химическими маршевыми двигателями, которые отключаются после вывода корабля на межпланетную траекторию, где корабль летит уже без ускорения. Плазменные же двигатели работают и после вывода, разгоняя корабль до середины пути, после чего начиналась фаза торможения. Корабль движется с ускорением, сообщая такое же ускорение и всем предметам на борту. Но как только что-то отделяется от него, оно перестает получать импульс, сообщаемый двигателями, и начинает отставать. К тому же, прирост этого разрыва увеличивается каждую секунду, потому что корабль движется с ускорением. Поэтому-то Михаэль так быстро и отстал.

— Центральный, вы там что-то делаете с "Рокет-Мэном"?! — раздраженно спросил Игорь.

— Да, он почти готов! Вы закончили с установкой плат? — в свою очередь спросили с центрального поста.

— Мы с Джеком — да; у Михаэля осталась одна неустановленная! — ответил Игорь.

— Надо закончить! У вас остались запасные?

— У меня осталась одна! — сказал Джек.

— Поставьте ее, и возвращайтесь назад! — скомандовали с центрального.

Тем временем в шлюзовой камере шла лихорадочная подготовка к выпуску "Рокет-Мэна". Выяснилось, что по недосмотру техника смены не были заправлены его бачки с горючим и окислителем, хотя он должен был быть в полностью снаряженном состоянии, на случай подобных сегодняшнему ЧП. Заправка требовала около 20 минут, так как требовалось помимо собственно заправки еще отнести скафандр с места хранения до топливного отсека, а потом назад. Потом тому, кому предстояло спасать, требовалось надеть на себя скафандр, выйти в шлюзовую камеру, переждать откачку воздуха, и потом только выходить в открытый космос. На это требовалось еще около 8-10 минут. Как ни торопились все поскорее привести "Рокет-Мэна" в полную готовность, он был готов только через 25 минут. К тому времени сигналы радиомаячка Михаэля, принимаемые на корабле, уже еле-еле различались на фоне галактического радиошума. Тут инженер дежурной смены сказал:

— Командир, не надо посылать "Рокет-Мэна"! Отложите хотя бы на время его выход, а я объясню, почему!

Командир дал команду спасателям задержать на время выход "Рокет-Мэна". Все, кто был в центральном посту, вопросительно уставились на инженера.

— Сигнал радиомаячка Михаэля уже почти не принимается. Это значит, что он на расстоянии не менее 50 км. Это практически предельный радиус полета "Рокет-Мэна". Но, во-первых, даже если он найдет Михаэля, вернуться с ним назад он сможет только при условии, если корабль сию же секунду встанет, как вкопаный. Сами понимаете, что это невозможно, наши двигатели работали все это время, и сейчас работают. Во-вторых, мы не можем дать "Рокет-Мэну" не то что точные координаты Михаэля, а хотя бы направление на него, без сигнала его радиомаячка. На нашем бортовом радаре Михаэль неразличим, ЭПР* его скафандра просто ничтожна. И в оптику на таком расстоянии, да на фоне звездного неба, он неразличим тоже. В тепловизор, я думаю, мы его тоже не увидим. Если послать "Рокет-Мэна", он и Михаэля не найдет, и сам не вернется. Даже если найдет каким-то чудом, мы все равно потеряем их обоих.

На несколько секунд в отсеке установилось тягостное молчание. Потом командир сказал оператору станции слежения:

— Посмотрите в тепловизор назад по курсу! Обследуйте конус градусов в 30 от оси!

Оператор добросовестно просмотрел в тепловизор конус позали корабля в 30о во все стороны от оси. Обернувшись назад, он отрицательно покачал головой, и заметил:

— Даже если бы он был раз в шесть ближе, мы его все равно не различили бы! Скафандр ведь почти не пропускает тепло. У него только лицо через стекло было бы едва различимо на расстоянии до пары километров от силы.

— А если… развернуть корабль, и затормозиться? — задал сам себе вопрос командир. Но тут же сам себе и ответил после краткого размышления:

— Нет, это ничего не изменит! Даже со всеми работающими на полную мощность двигателями на это ушло бы часа полтора. За это время мы разойдемся с Михаэлем на добрую тысячу километров. У него и воздуха не хватит на столько времени. А у нас нет трех двигателей, и еще три не опробованы после ремонта. Это ничего не изменит!

Командир подумал еще секунд двадцать, и, дотронувшись на экране до соответствующей секции на карте-схеме корабля, переключил связь на шлюзовую камеру:

— Говорит командир! Спасательной команде — отбой! Повторяю, спасательной команде — отбой!

— Центральный, мы вас правильно поняли, нам отбой?! — недоуменно переспросил один из троих спасателей, готовивших "Рокет-Мэна".

— Да, отбой всей команде! Возвращайтесь в отсек, "раздевайте" "Рокет-Мэна", приступайте к своим рабочим обязанностям! — ответил командир.

В это время, установив последнюю плату, на борт вернулись Игорь и Джек. Переждав восстановление нормального давления воздуха в шлюзовой камере и декомпрессию, они вошли в отсек. Когда они сняли скафандры с помощью той же команды, которая "одевала" "Рокет-Мэна", и узнали от них об отмене операции по спасению Михаэля, Игорь вскипел от негодования. Добравшись до центрального поста, он распахнул люк, и буквально влетел в него, чуть не сбив командира.

— Почему Вы отменили спасательную операцию? Кто дал Вам право распоряжаться жизнью и смертью человека? — негодуя, воскликнул Игорь.

Все в отсеке замерли: выпад Игоря был прямым и грубым нарушением субординации, и по Уставу за него грозило наказание. Командир глянул на Игоря, потом повернулся к старшему помощнику, и попросил подменить его на полчаса. Снова повернувшись к Игорю, он сказал спокойно:

— Пошли за мной!

Они вышли, "доплыли" до каюты командира, он открыл дверь, и знаком пригласил Игоря войти.

LIII

Иоахим Фишер, лидер молодежного крыла неонацистской партии, семь с лишним лет назад служил в миротворческом контингенте ООН на Украине. Мотострелковый батальон бундесвера, в котором Фишер служил командиром взвода, был расквартирован недалеко от Чернигова, древнего русского города. Однажды БТР, командиром которого был Фишер, выехал на охрану гуманитарной миссии, доставляющей продовольствие полуголодному населению, измученному частыми засухами и стагнацией в экономике. В крупных городах еще как-то вертелся бизнес, люди получали какие-то деньги, имели возможность что-то покупать. А в маленьких городках бизнес скончался сам собой ввиду низкой покупательной способности населения и постоянных грабежей. В буферной зоне между собственно Украиной и самопровозглашенной Восточно-Украинской республикой после окончания войны появилось множество до зубов вооруженных банд, состоящих частично из местных, и частично из наемников всех мастей. Они занялись грабежом, поначалу местного населения (кто еще остался); а когда у него грабить стало нечего, переключились на гуманитарные конвои. Продовольствие и товары первой необходимости — основные грузы, доставляемые конвоями; всегда пользовались большим спросом в полуголодной и бедной стране. Награбленное вывозилось в города, где сбывалось оптом через "своих" людей. Конечно, чтобы избежать ненужных проблем с властями, бандиты "подмазывали" чиновников из городских и сельских администраций, полиции, начальников воинских частей. Подкупленные чиновники давали "наводки" на конвои, обеспечивали беспрепятственный провоз награбленного, прикрывали торговлю им, и предупреждали бандитов о готовящихся против них "зачистках". Колонна миссии прибыла в Чернигов, и оттуда в сопровождении четырех БТРов с солдатами-миротворцами выехала в маленький городишко в 120 км от Чернигова, который находился в буферной зоне ответственности батальона Фишера. В голове и хвосте колонны ехали по два БТРа, Фишер был в головном. Колонна почти вся въехала в неширокую просеку через лес, по которой проходила порядком разбитая дорога. До городка оставалось 45 км, когда из леса и в хвост, и в голову колонны по БТРам ударили ручные гранатометы. Оба головных и второй хвостовой БТРы задымили. Двое человек из девяти в экипаже Фишера, включая его лучшего друга Ганса Хофмайера, были убиты; остальные все целы, только кое-кто был слегка контужен и поцарапан осколками. Фишер дал команду экипажам подбитых машин покинуть их, и занять оборону по бокам колонны. Все уцелевшие вылезли из всех подбитых машин, экипаж хвостовой уцелевшей машины открыл стрельбу в лес. Солдаты рассыпались вдоль кюветов по сторонам дороги и открыли стрельбу. Фишер связался по рации с командиром уцелевшего БТРа, и попросил его передать на базу, что они атакованы, и чтобы оттуда выслали пару десантных и пару вертолетов огневой поддержки. Иначе долго им не выстоять, аммуниция расходуется быстро, а бандиты имеют тактическое преимущество: они — в лесу, который знают, как свои пять пальцев. Фишер передал по цепи, чтобы экономили патроны, стреляли только по бандитам, а не в белый свет для острастки. Неизвестно, с какими силами бандитов они столкнулись, и успеет ли до захода солнца подоспеть помощь. Бандиты знали, что с заходом солнца вертолеты вряд ли прилетят, и выбирали время для атаки незадолго до того. А увести машины они могли и в темноте, все окрестные дороги они знали хорошо. Тут был подбит сразу из двух РПГ последний уцелевший БТР. Из него никто не вылез; если кто и был еще жив, ему предстояло сгореть заживо. Времени и возможности у занявших оборону на дороге солдат лезть в горящую машину спасать раненых просто не было. Огонь из лесу был достаточно плотный, и велся по всей длине колонны с обеих сторон леса. Фишер заключил из этого, что бандитов было достаточно много, до двух взводов. В то же время, пока солдаты были поблизости от машин с продовольствием, они были в относительной безопасности. Бандитам были нужны исправные машины, чтобы быстро, не перегружая захваченный груз, уйти с места стычки. Поэтому по машинам они не стреляли, что давало возможность солдатам прикрываться ими. Однако, если помощь не подоспеет вовремя, у обороняющихся попросту выйдет весь боезапас; и у них просто не останется другого выбора, кроме сдачи в плен. Кажется, бандиты тоже это понимали; и ослабили огонь, постреливая, просто чтобы держать солдат в напряжении. Фишер обеспокоенно посмотрел на солнце; оно уже висело над самым горизонтом, а вертолетов все не было. И связи с базой не было, последняя "дальнобойная" рация была на последнем БТРе, который теперь чадил гигантским факелом в небо в хвосте колонны. Надо было как-то выбираться самим, не дожидаясь подмоги. Фишер передал командование своему заместителю, Гансу Рихтеру, а сам пополз вдоль канавы в хвост колонны. У него созрел план, но надо было оценить ситуацию на месте. В хвосте колонны стреляли пореже, дышалось тут легче. Фишер сказал командиру третьего БТРа Арнольду Кривицки:

— Арнольд, нам надо убираться поскорее!

— Хорошо бы еще знать, как?! — ответил Арнольд.

— Есть план! — сказал Фишер.

А придумал Фишер вот что: в хвосте колонны были два самых больших грузовика. В последний, полузагруженный, могли поместиться все оставшиеся в живых двадцать два человека. Он и стоял поперек дороги; водитель, как только начали обстреливать колонну, сделал попытку развернуться. Так что на разворот назад уйдет меньше времени. Надо было только группами, прикрывая друг друга огнем, быстро отойти назад, погрузиться, и выезжать назад, к месту отправления. В этом месте дороги, к счастью, было достаточно широко, и оба БТРа съехали на правую обочину. Если вырулить круто влево, вполне можно проехать грузовиком, не тратя времени на маневры, оценил Фишер.

Теперь надо было организованно, но быстро отойти из головы колонны в хвост. Фишер связался по рации с Рихтером:

— Ганс, отходите по двое назад, в хвост колонны! Прикрывайте огнем отход! Только быстро, нельзя, чтобы они опомнились и поняли, что мы затеяли!

— Понял, Иоахим! Отходим! — ответил Рихтер.

Уже начало темнеть, и Фишер приказал всем надеть тепловизионные очки. Большие, как у лыжников, очки были снабжены тепловизором. В темноте они были незаменимы, позволяли на расстоянии до тридцати метров в полной темноте различать бегущую крысу. В очки было видно солдат, группами по двое перебегающих из головы колонны. Пока двое передних перебегали, двое задних огнем прикрывали их отход. Фишер порадовался, что выбил для своих бойцов пламегасители на автоматы, иначе в сумерках их отлично выдавали бы вспышки выстрелов. Похоже, что у бандитов не было тепловизионных очков, потому что они не перенесли огонь сразу же вслед отходящим солдатам. А эхо стрельбы не сразу позволило обнаружить их отход.

— Быстрее, ребята, в кузов, быстрее! — понукал подбегающих солдат Фишер. Наконец, последние четверо полезли в кузов, и Фишер дал команду водителю заводить и выруливать круто влево. Тут вдруг наступила тишина; бандиты уловили, что солдаты больше не стреляют. Они тоже прекратили огонь, стремясь понять, почему. Тут заурчал мотор грузовика, и он с места рванул, круто взяв влево. Фишер подтолкнул последнего солдата в кузов, закинул туда свой автомат, схватился за борт, и сильно оттолкнувшись ногами, запрыгнул на подножку под рамой кузова. Но тут что-то сильно толкнуло его в правое плечо, и он сорвался с борта. Упав на дорогу, он почувствовал сильную боль пониже правой ключицы, и тепло, разливающееся по боку под одеждой. "Ранен?!" — промелькнуло в мозгу. Последнее, что он видел перед потерей сознания, были огоньки выстрелов автоматов подбегающих к нему бандитов и уносящийся прочь грузовик.

LIV

Командир открыл шкафчик, достал оттуда два тюбика с коричневатой прозрачной жидкостью. Протянув один Игорю, сказал:

— Давай…. за Михаэля! Будет ему… космос пухом! — мрачно сострил он. Игорь открутил крышечку на тюбике, поднял тюбик. Они оба помолчали несколько секунд, потом выдавили в рот содержимое тюбиков. Коньяк побежал по горлу, приятно согревая все внутри. Все жидкости в рационе астронавтов были в тюбикообразных контейнерах. Ведь в космосе, при нулевой гравитации, жидкость либо собиралась в шарик, будучи вылитой из сосуда; либо растекалась ровным слоем по всей поверхности сосуда. Другого способа выпить жидкость без потерь, кроме как выдавить ее из тюбика прямо в рот, просто не было. Спиртное на корабле было под строжайшим контролем командира. Выдавалось оно только для отмечания праздников, дней рождений членов экипажа и других важных торжеств; и в весьма умеренной дозировке, не более 200 мл вина или 100 мл более крепких напитков на человека. Поначалу новичкам эти ограничения казались чрезмерно строгими, но через время каждый начинал понимать их справедливость. Стоило бы только ослабить контроль за спиртным, и в условиях замкнутого пространства, рутинной работы среди одних и тех же людей не всякий устоял бы перед грехом пьянства. У командира, как и у всякого начальника, был свой небольшой НЗ спиртного… на всякий случай. Выпив свой коньяк, командир помолчал с минуту, мрачно вперившись взглядом в стену. Потом сказал Игорю:

— Знаешь, чем отличается твоя должность от моей? Помимо размера жалованья, конечно! Ты отвечаешь за железо, ну, и еще за нескольких человек твоей смены. Я же отвечаю еще и за весь экипаж; за всех вместе, и за каждого в отдельности. Неужели ты всерьез полагаешь, что я принял это решение, не взвесив все, и не рассмотрев все варианты?

Игорь вытаращился на него, ожидая далее каких-то объяснений. Но командир сказал:

— Ты сам инженер, и весьма неплохой! Подумай, сопоставь все факты, и ты сам придешь к тому же решению! А сейчас… иди, работай! Да, напиши сегодня же рапорт обо всем случившемся; все, что вам видел и знаешь! Рапорт сдашь мне… завтра уже сдашь, как на смену придешь!

Игорь, слегка ошарашенный, вышел из каюты командира, и направился по своим делам. И в самом деле, ему как-то и в голову не пришло, что командир не мог принять такое решение наобум; без выяснения всех обстоятельств, не посоветовавшись с другими, не учтя всех последствий своего решения. Игорь и сам уже интуитивно понимал правильность решения командира. Ему просто не хватало времени спокойно разложить все по полочкам, и сделать несложные расчеты. Командир тоже покинул свою каюту, направившись в центральный пост. В рубке центрального поста царила обычная деловая суета людей, знающих свое дело от и до. Командир "вплыл" в отсек, сел в свое кресло. Минут пять он сидел, еще и еще раз прокручивая в голове события сегодняшнего дня; спрашивая себя, правильно ли он оценил ситуацию и верное ли принял решение. Но нет, в сотый уже раз перебрав все обстоятельства ситуации, учтя все варианты развития событий, он только утвердился в правильности своего решения. Теперь по возвращению на Землю предстоит расследование. Комиссия по летным происшествиям будет расследовать обстоятельства дела; его и других членов экипажа, причастных к событиям, повлекшим за собой потерю Михаэля, будут донимать расспросами. Как будто это что-то изменит теперь. Нет, он понимал, что так и должно быть, что это неизбежно. Но… Михаэля уже не вернут никакие комиссии и разбирательства. А это было самым тяжким грузом на душе у командира. Это было тяжелее любых обвинений и наказаний, даже если они последуют.

Командир повернулся к старшему помощнику, и сказал:

— Виктор, все ли готово для тестирования установленных плат?

— Да, командир! — ответил Виктор Фернандес, испанец, инженер-астронавт ESA, Европейского Космического Агентства. Командир работал с Виктором уже не первый год, знал его еще по работе в Европейском Центре космических исследований в Тулузе. Когда был объявлен набор в экипажи космических челноков, командир составил протекцию Фернандесу. Они и здесь отлично сработались, понимая друг друга с полуслова, и часто предугадывая действия друг друга в той или иной ситуации.

— Ну что ж, тогда начнем! — сказал командир, и кивком головы дал знак инженеру дежурной смены начинать. Инженер ткнул несколько раз пальцем на своем мониторе, выведя крупно схему управления насосами системы охлаждения электромагнитов первого кластера. На первом этапе тестировались только сами платы схемы управления насосами, вхолостую, без включения двигателей. Необходимо было выяснить, работают ли платы, установленные группой Игоря, и все ли они работают. Для этого прокачка азота осуществлялась через неработающие двигатели, а потом азот возвращался в топливную цистерну по возвратному контуру. Инженер задал повышенные обороты в схеме управления первым насосом, она отработала их. Через минуты три задал пониженные, она вновь отработала. Еще минуты через три вновь вернулся к повышенным значениям; и в этот раз все прошло, как по маслу. Далее эта процедура была повторена на каждом из оставшихся 26-ти насосов двигателей первого кластера. Все насосы отрабатывали изменения, вводимые оператором, и устойчиво работали в разных режимах. Инженер доложил о результатах командиру, но это было излишне; командир и сам видел, что система работает, как часы. Наконец они получили полностью контролируемую систему охлаждения магнитов двигателей первого кластера. Теперь можно было включать и сами двигатели.

Включив подачу азота в рабочие камеры двигателей, инженер включил мощнейшие СВЧ-генераторы, доводящие газ до состояния высокоионизированной плазмы. Вместе с ними включались также и электромагниты, фокусирующие и удерживающие плазму на безопасном расстоянии от стенок рабочих камер двигателей, и управляющие ее истечением из сопла. Вот температура плазмы и степень ее ионизации достигли рабочих значений. На камере наблюдения за первым кластером стали видны растущие бело-голубые хвосты потока плазмы из сопел.

— Есть истечение плазмы из сопел всех трех двигателей! — подтвердил инженер смены.

— Держите обороты насосов системы охлаждения магнитов на уровне 85 % от максимальных! — приказал командир. — Особо следите за насосами, когда двигатели первого кластера окажутся на солнечной стороне!

— Есть, командир! — ответил инженер.

Высокая производительность насосов системы охлаждения позволяла эффективно охлаждать электромагниты, независимо от того, работали или нет внешние термодатчики, управляющие насосами. Вероятность их отказа после пролета корабля через облако выброса радиации была очень высока, и полагаться на них было нельзя. Теперь даже если двигатели первого кластера окажутся на солнечной стороне, а термодатчики не сработают, можно было не опасаться повторения взрыва, случившегося на втором кластере.

Смена Игоря закончилась полчаса назад. Придя в свою каюту, он попробовал было написать рапорт об инциденте с Михаэлем. Едва начав, он застрял тут же. Мысли снова и снова возвращались к произошедшему сегодня. В сотый раз он перебирал свои действия, пытаясь убедить самого себя, что это он где-то недосмотрел, что тут в чем-то была его вина. Формально он ни в чем не был виноват. Все члены группы получили подробный инструктаж и по проведению работ, и по мерам безопасности. Михаэль сам, по своей инициативе пустился ловить плату, нарушив инструкции. Но… Игорь знал, что в одном он сплоховал. За минуты четыре-пять до того, как Михаэль пустился в погоню за той злосчастной платой, Игорь в последний раз поглядел на обоих своих товарищей. До того он делал это чаще, каждые пару-тройку минут, постоянно держа ситуацию под контролем. Он не видел, конечно, все мелочи, которыми были заняты его товарищи, но, по крайней мере, постоянно держал их самих в поле зрения. А тогда… тогда он провозился дольше, чем надо, с последней платой. Она все не влезала в разъем, пока он не прогрел его слегка горелкой. Этого времени оказалось достаточно, чтобы "прозевать" Михаэля. И в этом была и его вина, как ни крути!

Тут зазвонил видеофон. Он глянул на маленький экранчик, это была Таня. Он вдруг поймал себя на мысли, что очень хочет увидеть ее, и прямо сейчас. Они встречались почти каждый день на протяжении этого… почти месяца со дня знакомства. И чем дальше, тем большую симпатию друг к другу чувствовали. Он поднял трубку.

— Игорь, привет! — поздоровалась она.

— Привет, Таня! — ответил он.

— Соболезную тебе! — сказала она.

— Спасибо! — ответил он. — А… откуда, собственно, тебе это известно?

— Да…. неважно! — сказала она. Из чего Игорь заключил, что кто-то из экипажа слишком много болтает. Ведь всем членам экипажа, кто знал о таких происшествиях, запрещалось распространяться о них среди пассажиров, дабы не сеять панику среди порой чересчур впечатлительных натур.

— Ты… сейчас можешь зайти?! — спросила Таня с надеждой в голосе.

— Да! — ответил Игорь несколько более эмоционально, чем следовало бы, чтобы казаться отстраненным.

— Ну, давай тогда! Жду! — тоже несколько взволнованно произнесла Таня.

LV

Когда Фишер очнулся, он обнаружил себя на койке в маленькой больничной палате. Кроме него там было еще три человека: двое взрослых мужчин, и один подросток лет шестнадцати. Мужчины были легко ранены: один-в правое предплечье, а второй, пардон, в мягкое место. А вот мальчишка был тяжелый, судя по хрипам и всхлипам, каждый раз доносящимся из его легких при вдохах-выдохах. Фишер сделал попытку приподняться на локтях, но резкая боль в правом плече не дала этого сделать. Он оглядел свое плечо: оно все, а также и правый бок, было обмотано бинтами, на которых кое-где слегка проступила кровь. Заметив, что он пришел в себя, один из мужчин, тот, что был ранен в предплечье, крикнул:

— Сестричка, тут этот… немчура очухался! — и, обращаясь к Фишеру:

— Щас тебе достанется, немчура! Наша Галка, она вас жуть как не любит!

Тут в палату вошла Галка, дородная бабища средних лет, местная сестра-сиделка. Уперев руки в бока, она оглядела Фишера издалека, и процедила сквозь зубы:

— Тут путним людям нема места разместиться, так еще этот… Фриц чертов! У-уу, чтоб тебе повылазило, ироду!

— Я не есть Фриц, я есть Иоахим! — ответил на ее реплику Фишер. У него были неплохие способности к языкам, и за два года службы на Украине он неплохо овладел русским, общаясь с местными в увольнениях и на службе в совместных гуманитарных акциях. И добавил:

— Скажите обо мне Вашему начальству!

— Уже бегу, аж спотыкаюсь! — пробурчала Галя. — Знает о тебе наше начальство!

Тем не менее, сестра вышла, и через минуты три вместе с ней в палату вошел мужчина средних лет, в полевой форме украинского образца. Представившись Геннадем Петровичем, он спросил Фишера, как тот себя чувствует. Фишер ответил, что неплохо, только слабость во всем теле. На просьбу сообщить о нем в штаб миротворческих сил или представительство ООН, Геннадий Петрович ответил, что это не в его компетенции, и что вопрос о нем решается начальством. А пока что, если Иоахим не возражает, его покормит Галина, сестра-сиделка. Фишер был не особо голоден, но рассудил, что он не на курорте; и пока кормят, надо пользоваться случаем. Он видел, в каком состоянии месяца три назад привезли из плена двух журналистов и двух солдат-американцев, за которых украинские "стрельцы" (как сами себя называли бандиты), получили выкуп. Бедняги были похожи на скелеты; видно, попали в плен либо к очень жадным, либо очень бедным бандитам. Тут Галина принесла обед: тарелку борща с кусочком курицы и гречневую кашу. Сам Фишер есть не мог из-за ранения в правое плечо и сильной слабости из-за большой потери крови, поэтому Галине пришлось кормить его с ложки. Во время кормления он прослушал пространный монолог Галины о том, какие подлецы миротворцы, подстрелившие полгода назад в стычке ее мужа и брата. На вопрос, как это произошло, Галина сказала, что их подстрелили во время "эксприации" (так в ее произношении звучало "экспроприация") грузов гуманитарного конвоя. На резонное замечание Фишера, что они ведь грабили, Галина обозвала его дурнем; и добавила, что это там им легко рассуждать, в сытой и мирной Европе. А здесь то война, то безработица, то неурожай. И со всех сторон норовят мирного селянина ограбить, и свои, и чужие. Фишер не стал спорить по поводу нравственности местных "мирных" селян, робингудствующих на больших дорогах. Все равно, у нее на любой его аргумент найдется контраргумент, да и его выздоровление сейчас зависит от этой громогласной бабенки.

Маленькая больничка, в которой валялся Фишер, была в захудалом городке на самой границе Украины и Восточно-Украинской республики. Собственно, граница в этих местах демаркирована не была, и обе стороны то и дело предъявляли права на тот или иной населенный пункт. Но ни у той, ни у другой стороны не было достаточно политической воли и влияния положить конец беззакониям в приграничной полосе. Центральные лидеры обеих сторон были заняты междоусобной борьбой за власть, и до ситуации на границе никому особого дела не было. Пользуясь послевоенной разрухой и слабостью местной власти, украинские "стрельцы" боролись за "возвращение Восточной Украины в лоно единой и неделимой Украины"; или попросту… бандитствовали на больших дорогах, да держали в страхе население мелких городков да поселков. Справедливости ради надо сказать, что отряды "народной милиции" Восточной Украины тоже не оставались в долгу, частенько углубляясь в ближние тылы противника и грабя всех подряд. Чтобы уже совсем не выглядеть бандитами с большой дороги перед всем миром, бандиты с обеих сторон рядились в шкуры "борцов за независимость" и "борцов за воссоединение". Но идейности в них было на копейку; все остальное было замесью жадности, авантюризма и простого желания легкой и разгульной жизни в постепенно приходящей во все больший упадок стране.

LVI

Игорь нажал на кнопку звонка в Танину каюту. Дверь открылась, на пороге его встретила Таня.

— Привет еще раз! — сказал он.

— Привет, привет! — ответила она, — Вытирай ноги, проходи!

Игорь машинально глянул под ноги, намереваясь вытереть их об… неизвестно что. Тут до него дошло, что она его разыграла. Таня обладала здоровым чувством юмора, в карман за словом не лезла, и часто разыгрывала Игоря на таких вот мелких бытовых розыгрышах. Он от души рассмеялся, она в ответ заулыбалась. Он отметил про себя, как она хороша, особенно когда улыбается.

— Ага, и пальто на вешалку повесь, да? — все еще смеясь, парировал он.

— Угу, именно! — ответила она.

Таня оттолкнулась от двери, и "поплыла" вглубь каюты, вытянув руки. Игорь невольно напрягся, опасаясь, что она сейчас наткнется на что-то и ушибется. Она как прочла его мысли, и сказала:

— Не бойся, я уже давно свободно ориентируюсь в каюте. У меня хорошая зрительная память и пространственная ориентация, я быстро запомнила расположение предметов. Наощупь, конечно же! И потом, специально для меня в каюте оставили только те, об которые нельзя убиться. А те, что убрать нельзя, обиты толстой стеганой тканью.

— Ах, вот оно зачем! А я-то думаю, отчего это в моей каюте ящики и стеллажи не обиты ничем, а в твоей — хоть спать на них укладывайся?! — шутливо заметил он.

— Игорь, скажи, а… твоего товарища, того, что отстал от корабля, его в самом деле никак нельзя было спасти? — вдруг спросила Таня.

— Нет, никак! Слишком долго снаряжали "Рокет-Мэна", было упущено время. И я сплоховал, моя вина тут тоже есть! — ответил Игорь мрачно. Игорь пересказал Тане историю с потерей Михаэля, не утаивая и свой промах в этом. На что Таня заметила:

— Не вижу, в чем тут твоя вина, во всяком случае, явная?! Михаэль ведь знал, что и как делать, и чего делать нельзя?! Нелепая случайность и его собственная недисциплинированность — вот что стало причиной его гибели!

— Да, но… все же! Поглядывай я на него чаще, может, и заметил бы, когда он отцепился!

— Но ведь ты не звезды считал, ты был занят делом, ради которого вас послали туда! И когда заметил неладное, ты сразу же сделал все, что мог, чтобы спасти его! Не вини себя понапрасну, твоя вина в случившемся весьма спорна! — утешая его, сказала Таня. Потом протянула к нему руку, и попросила:

— Дай мне свою руку!

Игорь протянул ей левую руку, коснувшись ладонью ее руки. Она взяла его руку, и, неожиданно для него, прижалась к его ладони щекой. И сказала:

— Мне страшно подумать, что на месте Михаэля мог оказаться ты!

У Игоря перехватило дух и бешено заколотилось сердце. Он протянул к ее лицу другую ладонь, провел по ее щеке. Его рука скользнула вниз, он обнял ее за талию и привлек к себе. Ее руки обвили его шею, они сблизились, и губы их сплелись в страстном и долгом поцелуе.

В центральном посту в это время все наблюдали весьма уникальное явление — падение кометы на Юпитер. Это была комета 96P/Махгольца — короткопериодическая комета, открытая в 1986 году американским астрономом-любителем Дональдом Махгольцем. Юпитер, этот старший брат Земли в нашей системе и ее покровитель, в очередной раз поглотил своим притяжением космического скитальца, потенциально опасного для всего живого. Если бы не он, вероятность столкновения нашей планеты с каким-нибудь крупным космическим объектом (астероидом, кометой), способным уничтожить жизнь на Земле, была бы гораздо выше. Зрелище было неповторимое по своим масштабам и красочности. Комета еще на приличном расстоянии от Юпитера под воздействием мощнейших гравитационных сил планеты начала распадаться на куски, каждый из которых испускал длиннейший, иногда до сотен тысяч километров, хвост. Весь этот космический артобстрел был хорошо виден с Марса даже невооруженным глазом, так как Марс и Юпитер находились в это время в противостоянии (на кратчайшем расстоянии друг от друга и на одной прямой с Солнцем). С Земли его можно было видеть только в достаточно мощный телескоп, т. к. Земля уже вышла из противостояния с Юпитером. С корабля же это событие было хорошо различимо в мощный бинокль. У всех, кто его видел, захватило дух. Комета распалась на семь осколков, которые еще трое суток летели к планете, прежде чем по очереди вошли в атмосферу. Каждый из них, сгорая, образовал огромные пятна; самое большое было размером с Марс. По подсчетам ученых, количество энергии, выделившейся при этом, в 500 раз превосходило энергию взрыва всех ядерных зарядов, до сей поры накопленных человечеством. По счастью, падение осколков произошло на видимой стороне планеты; что дало и профессионалам, и любителям возможность в подробностях наблюдать это редкое явление. С помощью спектрального анализа было выяснено, что до трети массы кометы составляла вода, конечно, в состоянии льда. Это лишний раз подтверждало теорию занесения воды на планеты земной группы (Меркурий, Венера, Земля, Марс) кометами. Ведь после своего формирования все планеты земной группы еще долгое время были очень горячими, отчего вода с их поверхности просто выпарилась. Когда же они остыли, кометы, бомбардировавшие их поверхность многие сотни миллионов лет, наполнили их естественные резервуары водой. А дальше каждая из планет пошла своим эволюционным путем. Меркурий, по предположениям ученых, изначально был значительно больше. Впоследствии он пережил столкновение с крупным небесным телом, сорвавшим с него внешние, более рыхлые слои. На это указывает его аномально высокая для такой маленькой планеты плотность. Если на нем до этого и была вода, она, конечно же, вся испарилась при столкновении. Если бы даже такого столкновения не случилось, вода была бы в конце концов выпарена нещадно палящим совсем рядом (по космическим меркам) Солнцем. Впрочем, последние радарные исследования приполярных областей планеты показали наличие там сильно отражающего радиоволны вещества, наиболее вероятным кандидатом в которое является обычный водяной лёд. Попадая на поверхность Меркурия при ударах о него комет, вода испарялась и путешествовала по планете, пока не замерзала в полярных областях на дне глубоких кратеров, куда никогда не заглядывает солнце, и где лёд может сохраняться практически неограниченно долго.

На Венере же все случилось иначе. Как полагают ученые, в глубокой древности там существовали океаны, и условия, весьма подходящие для жизни. Но позже из-за резко возросшей вулканической активности в атмосферу было выброшено огромное количество углекислого и сернистого газов, вызвавших сильнейший парниковый эффект, выпаривший всю воду с поверхности и поднявший среднюю температуру до 475 °C. На поверхности, конечно, весьма маловероятно существование даже микробной жизни. Но гигантское атмосферное давление (почти в 100 раз больше земного) делает возможным существование бактерий-экстремофилов на высоте, в облаках сернистого газа, затягивающего густой пеленой всю планету. Температура там весьма подходяща для жизни бактерий, а пищей им может служить сам сернистый газ, точнее, соединения серы в нем. Жизнь в процессе эволюции научилась приспособляться к таким невероятным условиям, в которых никто и не подумал бы ее искать.

LVII

Фишера везли на обмен. После месяца отлеживания в больничке и потом еще почти месяца мытарств по полевым лагерям бандитов, его договорились таки обменять на одного из полевых командиров украинских "стрельцов", взятого в плен незадолго до пленения Фишера. Это было редкой удачей, так как обычно бандиты требовали выкуп, который командование миротворческих сил если и собирало, то с большими потугами, и очень долго. Заложники пребывали в плену иной раз до года. В самых тяжелых случаях бандиты просто убивали заложников, не дождавшись выкупа. За время службы миротворцем и плена Фишер насмотрелся всякого: и бессмысленой братоубийственной бойни, и обмана и предательства лидерами обеих противоборствующих сторон; и порой полного морального разложения людей, у которых вошло в привычку жить грабежом, разбоем и насилием. И этих-то людей миротворцам приходилось защищать друг от друга! Постепенно он проникся неприязнью к славянам, и прежде всего к русским и украинцам. Почему, спрашивал он сам себя, весь цивилизованный западный мир должен помогать людям, не могущим элементарно навести порядок в своем доме и научиться ладить друг с другом? Не мог он также простить и гибель своих товарищей, служивших вместе с ним. По его представлениям славяне вообще, а восточные в особенности, были балластом Европы. Их следовало бы выполоть, как выпалывает рачительный хозяин сорняки в цветнике.

Процедура обмена пленными прошла без осложнений, если не считать маленького инцидента с унижением Фишера. Обе стороны договорились обменяться на нейтральной полосе, разделяющей Украину и ее ренегатную восточную часть. Это была малоиспользуемая грунтовая дорога, что было как раз кстати для обеих сторон, не желающих афишировать свои контакты. Три армейских джипа миротворцев подъехали к месту с востока, и остановились в ста метрах от километражного знака. С запада подъехали украинские стрельцы, и тоже встали в ста метрах от знака. Из машин вывели Фишера и полевого командира бандитов. Вкратце напомнив обоим о правилах обмена и их поведении, с обоих сняли наручники, и велели идти вперед, к своим. Фишер и командир пошли навстречу по раскисшей от дождей грязной грунтовке, выбирая места посуше. На полпути они встретились, остановились, глядя друг на друга. Если Фишер смотрел на командира без каких-либо эмоций, то тот просто сочился ненавистью к Фишеру. Миротворцы сильно "пощипали" отряд командира в том бою, в котором его самого взяли в плен. Cмерив Фишера ненавидящим взглядом, командир пошел вперед, прямо на него. На узком перешейке между двумя огромными лужами густой грязи было едва-едва разминуться двоим, и то бочком. Фишер слегка повернулся боком, пропуская командира, и рассчитывая, что тот сделает то же. Но тот попер, как танк, и не думая уступать; и намеренно сильно толкнул Фишера вбок своей коренастой тушей. Фишер не удержался на ногах, и упал правым боком в месиво грязи. Едва зажившее плечо пронзила дикая боль. Встать, опираясь на правую руку, не получилось из-за огнем полыхнувшей боли в плече. Пришлось перевалиться через спину на левый бок, и вставать, опираясь на левую руку. Когда поднялся, он весь, естественно, был в холодной мерзкой грязи. К тому же, ныло едва поджившее плечо. Обернувшись, он увидел ржащую толпу бандитов, и своего злорадно ухмыляющегося обидчика. С десяток солдат-миротворцев, стоящих на другой стороне, было сделали попытку рвануть навстречу Фишеру для помощи, но их остановил криком командир. По правилам обмена, никто из встречающих не должен был заступать за стометровую отметку. Бандиты соблюдали его, миротворцам тоже не пристало нарушать. Пришлось ждать, пока Фишер подымется сам, весь извалявшись в мерзкой жиже. Когда он подошел к своим, весь грязный с головы до ног, едва волоча ноги, облепленные толстым слоем грязи, задыхаясь от злости и ноющей боли в плече; никто не решился ни обнять его, ни даже похлопать по плечу. Командир отделения оказался догадливее других: приказал двоим бойцам раздеть Фишера, быстренько обмыть, поливая прямо из канистры, и переодеть в чистое. Благо, пара комплектов обмундирования оказалась под рукой в одной из машин. Пока ехали на базу, Фишер, вместо того, чтобы успокоиться, только еще больше внутренне распалял себя. У него все стояла в глазах наглая ухмылка его обидчика и смеющиеся над ним рожи бандитов. После этого он просто возненавидел славян.

На базе после осмотра врачами ему дали еще две недели поваляться в госпитале, подлечить раненое плечо. Он хотел остаться в армии, но на медкомиссии ему сказали что он более негоден к строевой. После ранения у него часто болело плечо, что ограничивало подвижность руки. Госпитальный врач в госпитале для миротворцев сказал, что Фишеру страшно повезло остаться в живых после такого ранения, и, особенно, лечения. Через месяц с небольшим после освобождения его комиссовали, и отправили домой, в Германию. Немалую роль в становлении нацистских взглядов Фишера сыграло именно увольнение из армии. Ему нравилось служить, это была настоящая мужская работа. А на "гражданке", помыкавшись месяца три, поискав сначала работу по специальности (а до армии он работал автомехаником высшего разряда на заводе BMW), и не найдя ничего по своей квалификации, он "сел" на "социал" (пособие по безработице). В общем-то, можно было устроиться механиком в какую-нибудь частную автомастерскую, но там платили гроши на старт, а это его не устраивало. К тому же, ему страшно не по душе было работать с иммигрантами, которых было пруд пруди среди автомехаников в таких местах. Школьный приятель, работавший в департаменте соцобеспечения, помог ему "сесть" на неплохое пособие, как военнослужащему, раненому на службе. Потеряв стержень, Фишер стал "прожигать" жизнь, шляясь по кабакам и борделям. Однажды, после кутежа в кабаке он с приятелем отправился к девкам, в бордель "маман" Изабель. Изабель, эмигрантка из Испании, сама поначалу была проституткой; и прошла через все круги в своем деле, прежде чем открыла свой бордель. У нее работали, в основном, иммигрантки-нелегалки; и в основном, из Восточной Европы. С ними было проще, они не смели никому жаловаться, будучи сами на птичьих правах. Ему приглянулась одна новенькая симпатичная шлюшка по имени Алиса, как оказалось, из Украины. Она была хороша собой, еще не затаскана, и неплохо владела техникой секса. Но когда он стал переходить через грань оговоренного, и проявлять садистские причуды, ей это не понравилось, и она прямо высказала ему. Фишер тогда был в изрядном подпитии, а в нем он часто зверел без особой на то причины. Непокладистость украинской шлюхи подействовала на него, как красная тряпка на быка. Он сильно ударил ее по лицу, разбив ей в кровь губу. Она стала кричать, звать на помощь. Он тогда вообще рассвирипел, и сильно врезал ей кулаком в живот. Она осела на пол, ловя воздух ртом, как рыба на суше. От боли она как-то неестественно ухмыльнулась, что напомнило ему ухмылку пленного полевого командира, столкнувшего его в грязь. В мозгу его как-будто сорвало какой-то стоп-кран, и он стал бить ее ногами куда придется, в том числе и по голове. Остановился только тогда, когда она затихла, уже не закрываясь от ударов. Он присел, дотронулся до нее; она не пошевелилась, и не издала ни звука. Повернув ее окровавленную голову, он наткнулся на ее остекленевший взгляд. Тут до него дошло, что он… убил ее. Он моментально протрезвел от ужаса, но вовремя взял себя в руки. Пока никто не обнаружил, надо было заметать следы. Он схватил полотенце, смочил его, и наспех стал вытирать свои отпечатки там, где мог их оставить сегодня. К счастью, они только начали, и он не успел пооставлять их во многих местах. И заплатил он вперед, и наличными, а не кредиткой, так что тут его отследить не смогут. Вытерев все за собой, он внимательно осмотрел комнату на предмет своих личных вещей. Нет, все его было при нем. Можно было уходить. Он уже открыл дверь, но тут вспомнил, что внизу сидит охранник. В его обязанности входило проверять, все ли осталось в порядке после ухода гостей. Так скоро быть "засвеченным" не входило в планы Фишера, и он решил поискать другой путь. Открыв окно, он обнаружил, что совсем рядом, метрах в двух, слева по стене проходит пожарная лестница. Если сильно оттолкнуться ногами и прыгнуть, запросто можно допрыгнуть до ее обратной стороны. Надо только не промахнуться в полутьме, и схватиться за ступеньки. А дальше, перебирая руками, уже нетрудно было добраться до перил лестницы, и перелезть на ее пролет. Он вылез на подоконник, примерился, и, сильно оттолкнувшись, прыгнул. Армейская сноровка не подвела, он схватился за стальную перекладину точно в том месте, где планировал. Но тело по инерции качнулось маятником вперед, и он сильно ударился правым коленом о перекладину пониже. Застонав от дикой боли в колене, он восстановил равновесие, и стал переползать, вися на руках, к перилам лестницы. От напряжения заныло раненое плечо, но он уже добрался до перил. Зацепившись еще и ногами, он перелез через перила на рабочую сторону лестницы. Спустившись с четвертого этажа, ему пришлось спрыгнуть на землю, повиснув на руках, но это были уже мелочи. Встав на ноги, он побежал, прихрамывая, к себе. Надо было забрать вещи из маленькой квартирки, которую они снимали вдвоем с приятелем, бывшим сейчас в отъезде. Тут его осенило: а что, если… "мадам" вызовет полицию, а они "потрясут" Вернера, его приятеля, который пришел в бордель с ним?! Всем остальным Вернер, конечно же, догадается наплести, что он не знает его, что они только познакомились, и тому подобное. Но тут он припомнил разговор с этой… как ее бишь, Алисой. Когда они сидели внизу в баре, потягивая дешевое винище, она проболталась, что не может съездить домой проведать больную мать, так как она нелегалка. А раз так, то Изабель не станет вызывать полицию, ей ни к чему проблемы с властями из-за нелегалок. Алису уже все равно не вернуть, а других ее девочек депортируют, и заведение прикроют. Сама же она в лучшем случае отделается очень крупным штрафом. Изабель, скорее всего, постарается поскорее и тихо избавиться от трупа. Надо только не шляться к ней больше. Но Вернера на всякий случай все же надо предупредить. Он достал мобильник, набрал номер Вернера. Тот долго не брал телефон, видимо, еще был в борделе. Наконец он отозвался:

— Слушаю!

— Ты еще там? — спросил Фишер. Ему только что пришло на ум, что не надо называть в разговоре ни имен, ни упоминать о борделе. На всякий случай, если дело дойдет до полиции, и они подымут записи его переговоров.

— Да, но уже собираюсь уходить! А что? — спросил Вернер.

— И хорошо! Быстро собирайся, и вали оттуда! Ни с кем ни о чем не заговаривай! Я буду тебя ждать в парке, что возле Фридрихаллее, на скамеечке возле фонтана! Это очень срочно! — быстро протараторил Фишер, и выключил мобильник.

LVIII

Корабль был на последней трети пути до Земли. Уже пора было начинать тормозить, а то можно и "промазать" мимо орбитальной станции. Маневр торможения начинался с разворота челнока на 180о. Затормозить в космосе можно только поменяв вектор тяги двигателей на противоположный, то есть развернувшись задом наперед. Потом маршевые двигатели включались на определенное время на полную мощность, а на последнем этапе сближения со станцией компьютер постоянно корректировал время их работы и пространственное положение корабля. Для разворота надо было сначала выключить все маршевые двигатели, так как иначе они уведут корабль в сторону от расчетной траектории. Импульс для разворота сообщали шесть небольших маневровых химических реактивных двигателей, разбросаных на носу и корме корабля. Перед разворотом надо было еще раз убедиться, что насосы в системе охлаждения магнитов двигателей первого кластера работают, и справляются с повышенной нагрузкой. Командир приказал дежурной смене еще раз протестировать все насосы на разных режимах, в том числе и на повышенных оборотах. Все насосы прошли тест успешно.

— Отключить подачу азота во все маршевые двигатели! — скомандовал командир.

— Есть отключить подачу азота! — ответил дежурный инженер. Каждый кластер двигателей питался от своей группы баков. Инженер, ткнув несколько раз пальцем в монитор, вывел крупно схему подачи топлива в двигатели, и перекрыл вентиль сначала третьего, потом первого кластера. Следующими были отключены "геликоны" — СВЧ-генераторы, своего рода мощнейшие микроволновки, разогревающие азот до состояния высокотемпературной плазмы. Теперь требовалось несколько минут на "продувку" двигателей, как это называлось на профессиональном слэнге инженеров, когда магнитное поле "выдувало" остатки плазмы из рабочих камер двигателей. На камерах видеонаблюдения было видно, как струи плазмы, истекающие из сопел двигателей, утоньшались и укорачивались, пока не исчезли совсем. Наконец, вся плазма была "выдута", и инженер доложил об этом командиру. Командир разрешил выключить питание магнитов всех двигателей, на чем процедура выключения двигателей заканчивалась. Прокачку азота через радиаторы магнитов не выключали, т. к. после завершения маневра разворота двигатели предстояло снова включать. Такая строгая отчетность во всех действиях инженера перед командиром может показаться человеку несведущему занудством, но это было абсолютно оправдано. Инженер, конечно же, и сам знал всю процедуру, но… порядок есть порядок. Командир — единственный человек на корабле, отвечающий за всех и за все. Перепутай кто-то что-то (все мы делаем иногда ошибки, даже элементарные), и последствия для всех на корабле могут быть самые серьезные. Поэтому и есть на корабле командир, в чьи обязанности входит и контроль, и взятие ответственности за действия подчиненных.

Следующим в процедуре маневра торможения был собственно разворот корабля. Небольшие корректирующие двигатели, самые обычные химические реактивные двигатели, включались на короткие интервалы времени. Всего их было одиннадцать, и расположены они были так: три стояли на корме корабля в виде трехлучевой звезды, плоскость которой была перендикулярна осевой линии корабля, соплами наружу по радиусу от осевой. Еще три были установлены на носу такой же звездой, но повернутой относительно кормовой на 60о. Они создавали поперечный разворачивающий импульс. Включая одновременно три (например, один на носу; и два, образующих с ним звезду — на корме; либо наоборот) двигателя, можно было быстро развернуть корабль вокруг центра масс. Еще две пары противоположно направленных двигателей стояли в диаметрально противоположных точках на внешней окружности дискового щита, в котором располагались топливные баки и реакторы. Эти двигатели создавали осевой вращающий импульс, чаще всего такой маневр был необходим при причаливании к станции. И еще один стоял в группе со всеми маршевыми, прямо на оси корабля, в центре круга, образованного всеми остальными двигателями. Это был стартовый двигатель, используемый для "отчаливания" от орбитальной станции и первоначального разгона; а также для торможения на участке ближнего сближения со станцией. Он был заметно больше и мощнее остальных корректировочных, и его назначением было удаление корабля на безопасное расстояние (около 300 км), на котором можно было уже включать маршевые двигатели.

— Запуск программы выбора кормовых и носовых корректирующих двигателей! — скомандовал командир. Инженер смены запустил программу, автоматически выбирающую и запускающую корректирующие двигатели. Компьютер с помощью спутниковой навигационной системы определял положение корабля в пространстве, и выбирал тройку двигателей, включение которых разворачивало корабль без отклонения от заданной траектории. В этот раз компьютер включил один двигатель на корме и два на носу. Колонки цифр на мониторе, определяющие координаты корабля в пространстве, замелькали меняющимися значениями. Трехсотпятидесятитонная махина начала медленно разворачиваться вокруг своего центра масс. В конце маневра для компенсации разворачивающего импульса и фиксации корабля на прежнем курсе включилась пара двух незадействованных в начале маневра двигателей на корме и один на носу. Корабль замер. Весь разворот занял минуту и восемнадцать секунд, что может показаться неправдоподобным. Тем не менее, это было так, потому что в космосе ведь нет никакой среды, препятствующей таким маневрам. Корабль слегка сместился с курса из-за небольшой инерционности двигателей и погрешности вычислений компьютера. С разрешения командира инженер ввел новые текущие значения, компьютер обработал их и выдал величины и знаки коррекции по курсу и тангажу. Корректирующие двигатели опять отработали, включившись на одну-две секунды, и корабль встал на прежний курс. Теперь можно было снова включать маршевые двигатели, но уже на обратную тягу, для торможения. Процедура включения, естественно, была обратной по последовательности процедуре выключения. На камере наблюдения стали видны быстро растущие хвосты бело-голубой плазмы, истекающие из сопел двигателей.

— Держать обороты насосов на 85-ти процентах от максимальных! — скомандовал командир дежурному инженеру. При нормально работающих термодатчиках, даже если двигатели оказывались на солнце, обороты насосов редко повышались до 85 %. Теперь же, с потенциально неисправными термодатчиками надо было быть вдвойне осторожными, и держать производительность насосов повышенной. При такой производительности жидкий азот гарантировано хорошо охлаждает магниты, что позволяет создавать нужную конфигурацию магнитного поля, удерживающего плазму в рабочих камерах на безопасном расстоянии от стенок двигателей и управляющего ее истечением.

— Есть держать на 85-ти процентах! — отрапортовал дежурный инженер смены и выставил обороты всех насосов на нужном значении.

Игорь проснулся, как ему показалось во сне, от ощущения переворачивающейся каюты. В момент, когда маршевые двигатели выключились перед разворотом, исчезла та небольшая искусственная гравитация, которая создавалась ускорением, сообщаемым кораблю двигателями. Когда же они снова включились, снова появилось ускорение, но уже противоположно направленное; а с ним опять небольшая гравитация. Под ее действием гамак, в котором он спал, несколько осел и провис на растяжках. От этого он и проснулся. Спальные гамаки были изобретением, пришедшим в космонавтику из военно-морского флота. И там, и здесь они использовались прежде всего из-за недостатка места. Гамак после сна можно было легко отцепить, скатать в скатку, и подвесить так, чтобы он занимал минимум места. Только на флоте спать в гамаке можно было исключительно на спине. В космосе же гравитации не было (либо была очень небольшая, когда корабль летел с ускорением), за счет чего гамак почти не провисал. Кроме того, специальная система растяжек позволяла достаточно плотно натянуть гамак, так что его дно становилось довольно жестким и плоским. К нему крепился спальный мешок, что позволяло спать раздетым, и даже переворачиваться на бок или спину. Хотя, как было замечено, в космосе спящий человек переворачивается гораздо реже, чем на Земле. На Земле, по причине довольно большой силы тяжести, если долго лежать в одном положении, можно отлежать мышцы, стиснутые весом тела. Поэтому мы инстинктивно, часто даже не просыпаясь, переворачиваемся во сне до 60 раз за ночь, когда отлежанные мышцы сигнализируют в мозг. В космосе же, в невесомости мышцы ничем не сдавливались, и можно было проспать, перевернувшись всего с десяток раз. Игорь глянул на Таню, посапывавшую в соседнем гамаке. На ее лице блуждала детская улыбка, оттого оно было особенно прекрасным. Он вспомнил вчерашний день, и довольная улыбка появилась и на его лице тоже. Несмотря на все неудобства занятий сексом в невесомости, вчерашняя вспышка страсти между ними была экстраординарным событием в аскетическом быте астронавтов.

LIX

После удачного бегства из борделя Фишеру пришлось спешно уйти из маленькой съемной квартирки. Он не был до конца уверен в том, что Изабель не поднимет шум из-за убитой шлюшки, или не станет искать его через своих друзей-бандитов. Изабель сожительствовала с одним из главарей бандитской группировки, одноглазым Клаусом. Тот был знаменит жестокими расправами над провинившимися, и не щадил даже женщин и детей. Когда Фишер узнал об этом от своего разбитного всезнающего приятеля, он решил не искушать судьбу; и исчез, взяв с собой только чемодан с самым необходимым. Приятель отвел его в клуб, где обосновались неонацисты. С его рекомендацией Фишера приняли с распростертыми объятьями. Дали ему комнатку в дальнем конце здания, немного денег; и предложили вступить для начала в DJPF, молодежное крыло партии. Фишер после всех злоключений за последний год уже вполне созрел, и, недолго думая, согласился. Как бывшего кадрового военного с боевым опытом его сразу поставили командиром взвода нацистских молодчиков. Молодежный союз имел полувоенную структуру, боевики были сколочены в отделения и взводы по территориальному признаку. Время от времени организовывались поездки в лес на стрельбища, где волчата Брандта оттачивали умение владеть оружием и приемами рукопашного боя. Опыт Фишера оказался востребованным, он сам умело подошел к организации подготовки нацистского молодняка. Его заметили "наверху", и стали продвигать по партийной служебной лестнице. За два с небольшим года он сделал головокружительную карьеру от командира взвода до "югендфюрера", как называлась его нынешняя должность в партии. Помимо таланта организатора в нем открылся также и ораторский талант; и он начал блистать на партийных сборищах, зажигая аудиторию пламенными речами. Авторитет его в партии вырос настолько, что он стал соперничать за верховное фюрерство с самими Брандтом, стоявшим у истоков партии. В партийной верхушке началась междуусобная борьба за власть, ослабляющая позиции партии на политической арене страны. Это тщательно скрывалось от рядовых членов, но руководство высшего и среднего звена было достаточно осведомлено. Когда Глендейлу рассказали об этих распрях, он высказал искреннее сожаление. В самом деле, партия, достигшая немалых успехов стараниями ее высших бонз, в том числе и Брандта с Фишером, теперь их же стараниями откатывалась назад. Пример для подражания в его понимании теперь становился антипримером.

В Германии президенту Глендейлу тоже не особенно везло с политической поддержкой. Только неонаци и поддержали его публично, больше никто не решился. Уж слишком одиозной фигурой стал президент Соединенных Штатов.

Следующей страной в программе была Италия. Когда-то довольно мощная итальянская экономика, бывшая на передовых направлениях многих научных исследований, технологических прорывов, теперь хронически отставала от остальных главных экономик Европы. Страна уже много лет страдала от почти непрестанных засух. Волны нелегальных эмигрантов, главным образом из Северной Африки, Балкан и Восточной Европы, то и дело накатывались на маленькие Апеннины. Население перевалило за 100 млн., из которых только чуть более половины обладали каким-либо легальным статусом. Страшная перенаселенность подстегнула цены на землю и жилье, сделав приличное жилье доступным только весьма состоятельным людям. Около 70 % населения ютилось в старых домах, многие из которых были в аварийном состоянии. Недостаток пахотной земли и затяжные засухи привели к хроническому дефициту и жесткому рационированию продовольствия. Рационированный пакет продуктов был вполне доступен любому работающему или пенсионеру. В свободной же продаже продукты тоже были, но большинство их ассортимента было доступно только людям с достатком не ниже среднего, и то не каждый день. Очень напряженной была криминогенная ситуация. Орды иммигрантов из арабских стран, Африки, зачастую имевших весьма приблизительные и своеобразные понятия о законности и порядке, и вели себя в стране в соответствии со своими понятиями. Но страшнее всех была мафия; причем, не родная, итальянская, а "русская", как ее все называли. Основана она, и правда, была выходцами из России, но уже давно стала интернациональной. Все же, ее руководство и костяк боевиков составляли русские, а рядовые члены (или "быки" на мафиозном слэнге) были уже кто угодно, но тоже выходцы из России. Русский язык и здесь был объединяющим людей разных национальностей. "Русская" мафия давно уже заткнула за пояс доморощенную итальянскую по размаху деятельности, глубине проникновения в общество и… жестокости. Полиция и спецслужбы время от времени проводили "зачистки" в рядах мафии, но они ограничивались, главным образом, вылавливанием рядовых членов, и никогда не доходили до верхов. Сразу после такой децимации активность мафии на какое-то время резко снижалась, но после вербовки новых "быков" все возвращалось на круги своя. Высший эшелон "неприкасаемых" редко оказывался потревоженным благодаря осведомителям в руководстве силовых структур и мощной юридической защите дорогих, но от этого не менее продажных адвокатов. Италия оставалась Италией, и мафия в ней была неистребима, особенно такая, как русская.

Все же, итальянская доля участия в космических проектах (включая MIESEP) оставалась довольно значительной, чтобы пренеберегать ею. Итальянское космическое агентство ASI (Agenzia Spaziale Italiana) еще с конца 20 века играло весьма заметную роль в освоении космического пространства. Многие итальянские телекоммуникационные и научно-исследовательские спутники с тех пор бороздили просторы космоса и висели на орбитах. Итальянская радиоаппаратура стояла на всех международных орбитальных комплексах, а итальянская горнопроходческая техника работала на Марсе с первых дней высадки там людей. В последние лет десять страна урезала финансирование космических программ из-за режима жесткой экономии и приоритетного финансирования программы оздоровления экономики. Больших успехов в ее оздоровлении заметно не было, деньги как будто уходили в песок. А вот перспективы участия страны в освоении Марса, естественно, значительно сузились. Ведь квоты переселенцев тоже распределялись между странами-участницами проекта пропорционально доле участия. Доля выходцев из Италии и в лучшие первые двадцать лет освоения Марса, когда был высок энтузиазм, и страны-участницы не жались в расходах, не превышала 12 %, а сейчас и вовсе упала до мизерных 3,6 %. Зато стабильно высокой — не ниже 31 %, оставалась почти все эти годы доля Китая. Китай тоже немало пострадал от глобальных изменений климата. Прибрежная низменная полоса, оказалась затопленной вглубь континента кое-где до 330 км. Население Китая хоть и сократилось несколько, но все же составляло немалые 1,4 млрд. человек. Многие китайцы снова, как и многие века вплоть до конца 20-го столетия, стали жить впроголодь. Тем не менее, руководство страны только наращивало из десятилетия в десятилетие финансирование марсианской программы. Что позволяло Китаю увеличивать квоты переселенцев, обостряя напряженность во взаимоотношениях с другими странами; не без оснований опасавшихся, что если дело пойдет так дальше, то вскоре и Марс станет большим Чайна-тауном Солнечной системы.

LX

Межпланетный челнок приближался к орбитальной станции на околоземной орбите. Игорь заступил на смену в полночь по универсальному межпланетному времени. Время в космосе было вещью весьма условной; его течение в сравнительно короткие промежутки никак, кроме как по часам, обнаружить было нельзя. Если, конечно, не пользоваться астронавигационными приборами. Ведь ни закатов, ни восходов там нет; вокруг только вечный мрак космоса, подсвеченный светом звезды, дающей нам жизнь. Лишь в достаточной близости к Земле становилось заметным ее суточное вращение, по которому в какой-то мере становилось ощутимо течение времени. Но пока еще корабль был на удалении около 2 млн. км от Земли, и для невооруженного глаза угловые размеры Земли были примерно как Луны в зените для наблюдателя с Земли. Корабль интенсивно тормозил всеми работающими двигателями. Торможение и последующая стыковка были самыми сложными элементами в пилотировании космических кораблей. Трехсотпятидесятитонную махину, разогнанную плазменными двигателями до скорости в 68 000 км/ч, теперь предстояло замедлить до скорости почти втрое меньшей, вывести на орбиту станции, висящей на высоте 1200 км от Земли, и пристыковать к ней. Даже со всеми компьютерами и навигационными системами этот маневр требовал немалого психологического напряжения экипажа и дежурной смены. Инженеры смены постоянно отслеживали параметры работы всех систем, и в особенности системы охлаждения магнитов двигателей первого кластера. Корабль в процессе разворота для торможения повернулся первым кластером к солнцу, и теперь его обшивка интенсивно грелась. Но насосы системы охлаждения работали исправно, поддерживая заданные обороты, и угрозы повторного взрыва не было.

Игорь сел в свое кресло, надел миниатюрные наушники с микрофоном для связи внутри корабля, и начал обычную процедуру тестирования основных систем. Все было исправно и работало как часы. Его мысли переключились на Таню; он часто ловил себя на том, что в последние пару недель все больше думает о ней. Они оба чувствовали то нечастое между людьми родство душ; оба отмечали совпадения в мыслях, взглядах, отношении ко многим вещам. Ему нравилась та легкость и непринужденность, с которой держала себя она, несмотря на свое нынешнее физическое состояние. А вчера… он довольно хмыкнул, вспоминая, что произошло вчера. Мысли его витали где-то во вчера, а руки делали свое дело, летая по кнопкам, панелям, мониторам, проводя привычные процедур; а мозг фиксировал параметры работы разных систем, отмечая малейшие отклонения от нормы. Вдруг он заметил некоторое падение давления теплоносителя в рабочем контуре первого реактора. На корабле были установлены три ядерных реактора на быстрых нейтронах, дающие электроэнергию и для маршевых двигателей, и для всех прочих нужд. Топливом для них был уран-235, а в качестве теплоносителя использовался сплав двух жидких металлов — калия и натрия. Реакторы такого типа имели существенные преимущества в весе и габаритах перед водяными реакторами, используемыми на АЭС. Кроме того, они гораздо быстрее вводились в рабочий режим. Но у них был один существенный недостаток — высокая химическая активность оксидов калия и натрия. Даже небольшие примеси оксидов разъедали металлические трубы и емкости, в которых циркулировал сплав. Поэтому перед закачкой сплава в контур его тщательно очищали от оксидов. Нарушение этого требования могло привести к утечке теплоносителя, выходу из строя реактора, и, естественно, радиоактивному загрязнению на корабле. Приняв небольшое падение давления за временную флуктуацию, Игорь ничего не стал делать, ожидая, когда компьютер сам скорректирует его, чуть повысив обороты насоса. Компьютер отреагировал соответствующим образом, повышая производительность насоса. Давление немного возросло, но потом опять начало падать, что насторожило Игоря. Тут на мониторе замигало красным предупреждение об утечке радиации в рабочем контуре первого реактора, противно заквакала звуковая сигнализация. Игорь мгновенно активировал защиту реактора, и отключил насос контура теплоносителя, как и полагалось по инструкции. В реакторном отсеке сейчас длинные графитовые стержни начали вдвигаться в активную зону первого реактора, глуша цепную реакцию. Опасность перегрева и расплавления реактора из-за прекращения циркуляции теплоносителя была устранена, но утечка жидкого металла из рабочего контура понемногу продолжалась, а с ней продолжалась и утечка радиации. Само по себе это не было очень уж угрожающим, так как весь реакторный отсек был изолирован от остального корабля несколькими слоями поглощающего радиацию полимера. К тому же, изнутри, из обитаемых помещений доступа напрямую в реакторный отсек не было, что также преграждало доступ радиации. Все реакторы корабля находились каждый в своем хорошо изолированном модуле. В случае утечки радиации при разгерметизации рабочего контура надо было только заглушить реактор и перекрыть циркуляцию теплоносителя. Потом, после стыковки с орбитальной станцией, все внешние трубопроводы и цепи отсоединялись, и модуль целиком снимался для захоронения на корабле-мусоровозе на высокой околоземной орбите. Это было дешевле и безопаснее, чем ремонт и дезактивация вышедшего из строя. На его место ставился новый, снова подсоединялись все коммуникации, и реактор вступал в строй. Корабль специально был спроектирован таким образом; везде, где возможно, по модульнуму принципу.

Игорь срочно вызвал старшего инженера и помощника командира. Участие командира пока не требовалось, он будет оповещен позже, когда проснется. Командир только что прилег отдохнуть после напряженной смены, и его беспокоить не стали. Игорь вкратце объяснил ситуацию обоим начальникам. Все стали обсуждать, что делать дальше.

— Прямой опасности для экипажа и пассажиров нет. Реактор заглушен, а то незначительное количество эвтектики (сплава натрия и калия), что вылилось из контура, не может излучать очень уж большие дозы. Да и находится вся эта требуха в очень хорошо изолированном отсеке, вы сами все это знаете! — резюмировал ситуацию Игорь. — Плохо то, что мы потеряли весь первый кластер. Мы и с двумя вынуждены были тормозить, включив оба на полную мощность. А с одним работающим кластером мы никак не затормозимся в расчетной точке рандеву со станцией.

— И как быть тогда? — спросил старпом. И после недолгого раздумья озвучил свою же, только что пришедшую в голову мысль:

— Надо пустить корабль по высокой спиральной траектории вокруг Земли, по спирали с очень мелким шагом; буквально, может быть, не более 1000 км. Тогда у нас будет время затормозиться до точки рандеву! Рассчитайте сейчас же параметры вхождения в спираль, чтобы мы смогли погасить скорость на орбите станции до приемлемой для стыковки! — обратился он к навигатору.

Навигатор погрузился в расчеты. Суть замысла старпома состояла в следующем: когда корабль достаточно сбросит скорость и сблизится с Землей, чтобы быть захваченным ее гравитацией, пустить его по слабо закручивающейся спирали, с небольшим (около 1000 км) расстоянием между витками. В этом случае длина траектории торможения увеличивалась значительно, что давало время погасить скорость до приемлемой для стыковки со станцией. Но для этого требовалось очень точно рассчитать траекторию и угол вхождения в спираль, и постоянно контролировать и корректировать ее. Собственно, и со всеми исправно работающими двигателями корабль все равно сближался бы со станцией по спирали. Но тогда она была бы короткой, всего в тройку витков, и начиналась на гораздо более низкой орбите. Сейчас же приходилось входить в спираль на гораздо более высокой орбите, чтобы сделать много витков.

— Вот, по моим расчетам нам надо входить в спираль здесь! — навигатор ткнул ручкой в монитор, на котором была нарисована траектория корабля. — Это будет на высоте… почти… 12 тыс. км. Но чтобы войти точно по новой траектории, надо не позднее, чем через… три часа начать менять курс. А лучше прямо сейчас, учитывая, что у нас только один рабочий кластер. Тогда и войдем плавнее, и сожжем меньше топлива.

Такие решения без ведома командира не принимались, и старпом решил позвать его. Выбрав на мониторе его имя из списка членов экипажа, он ткнул в кнопку вызова. В каюте командира зазвонил видеофон. Через секунд десять на экране показалось его заспанное лицо.

— Что случилось, Виктор? — спросил командир.

— Командир, необходимо Ваше решение! Ситуация изменилась, надо менять курс! — ответил старпом.

— Хорошо, сейчас буду! — сказал командир.

LXI

Итальянский визит Глендейла был отмечен сравнительно неплохими успехами. Ему удалось подписать с премьер-министром страны договор об американских инвестициях в итальянскую экономику. В обмен итальянцы согласились не сворачивать свое участие в марсианских программах, и даже увеличить вложения в них по некоторым направлениям. В частности, в постройке следующего поселения на крайнем юге земли Темпе, где были разведаны богатые залежи урановых руд. Растущие поселения и промышленность "марсиан" жадно требовали энергии, и доставлять топливные стержни для реакторов с Земли становилось все накладнее. К тому же, вечно так продолжаться все равно не могло, когда-то надо было начинать использовать ресурсы урана на Марсе. Параллельно с началом добычи урана планировалась закладка комбината по обогащению урановой руды, что тоже требовало энергии. Но еще до строительства завода и поселения надо было построить АЭС, ведь без энергии ни одно из этих произодств работать не могло. И еще до всего этого требовалось развернуть временную базу для строителей и рабочих мобильного завода по производству строительных конструкций из полибетона. Во всех этих проектах итальянцы согласились участвовать, в некоторых с долей до 30 %, что было весьма немало. Под такой весомый вклад они просили увеличить квоты для своих переселенцев до 13 % в год. Глендейл не мог единолично решать такие вопросы, но пообещал всячески лоббировать эту просьбу на следующем саммите глав государств-участников MIESEP. Итальянский премьер-министр кивал в ответ обещанию Глендейла, думая про себя, что уж кто-кто, а Глендейл вряд ли досидит в Белом Доме до следующего такого саммита, планировавшегося на начало 2112 года. В любом случае, с Глендейлом во главе Америки или с кем-то другим, но договор есть договор. Кто бы там ни пришел к власти после него, он обязан будет выполнять подписанные обязательства. Прагматичные итальянцы, взвесив все затраты и выгоды, пришли к выводу, что дело это стоит свеч, особенно в долгосрочной перспективе. Пора было возрождать былую славу Италии, что на этой планете, что на другой.

Последней страной в протоколе визита была Франция. Франция выглядела значительно лучше других стран Европы, особенно Великобритании, или Голландии с Данией, от которых в результате повышения уровня океана почти ничего не осталось. Все же, 23 % территории страны начала 21 века сейчас было под водой. Затоплены оказались низменные области северного и западного побережья. Бретань превратилась в остров, отделенный от остальной части страны мелким проливом в 38 км в самом узком месте. Во время отлива его дно обнажалось, и паромное сообщение становилось невозможным. Пришлось французам в 2066 году построить длинный двухъярусный мост-виадук. По нижнему ярусу шла двухколейная железная дорога, а по верхнему — шестиполосное шоссе. Но даже его шести полос оказалось недостаточно, и на нем вскоре стали возникать многокилометровые пробки. Пришлось срочно строить еще два подобных моста; законченные через пару лет, они разгрузили первый мост, и пробки стали реже и короче. Но через пять лет эксплуатации выявился конструктивный дефект в четырех пролетах моста. Самые первые (по срокам изготовления) четыре пролета одного из мостов были заказаны в дочерней фирме главного подрядчика — компании "Циклон", отхватившей 80 % заказа. "Циклон" уже давно разработал схему перекачки денег в свой карман через дочерние, более мелкие фирмы. В погоне за наживой дочерние фирмы "Циклона" там и сям допускали халатность и отступления от норм, экономя на всем. До поры это сходило им с рук, несколько мелких скандалов удалось замять. Но в этот раз не сошло. В термических швах четырех бетонных пролетов вместо прокладок из специальной термоводостойкой резины они поставили прокладки из обычной. За пять лет воздействия стихий, перепадов температуры и влажности резина растрескалась, выкрошилась из швов, и перестала играть свою роль прокладки, смягчающей тепловые расширения. От расширений и сужений стал выкрашиваться бетон на стыках пролетов, грозя разрушением конструкции. Это было вовремя замечено, и мост был закрыт на устранение недоделок. Но две недели простоя моста обошлись казне в кругленькую сумму, которая и была предъявлена в судебном иске дочерней фирме "Циклона". Фирма была слишком маленькой, чтобы вынести в одиночку такие иски. Она обратилась за помощью к родительской фирме, но там посчитали уместным откреститься, "подставив" таким образом директора дочерней. Когда за неуплату исковой суммы директора дочерней фирмы арестовали, он не стал молчать, и выложил все, что знал о нарушениях, коррупции и приписках в "Циклоне". Когда следствие начало разматывать цепочку финансово-производственных преступлений в "Циклоне", она потянулась в самые верхи власти. Скандал был такой, что председателю правительства пришлось уйти в отставку; а нескольким чиновникам поменьше, включая министра гражданского строительства сесть за решетку. Как выяснилось, они за немалые взятки содействовали "Циклону" в получении блестящих результатов аудиторских проверок через свои "карманные" конторы. А также содействовали получению выгодных заказов в обход правительственных тендеров. Скандал с "Циклоном" обнажил такие вопиющие изъяны в управлении бизнесом и такие зияющие прорехи в расходовании бюджетных денег, что все общество всколыхнулось и возмутилось.

Во Франции Глендейлу повезло меньше всего. Французы настолько погрязли в дрязгах и скандалах в высших эшелонах власти, что у них не осталось ни политической, ни личной воли заниматься продвиганием космических программ. Все потуги Глендейла остались тщетными, ни одно из его предложений не прошло в Национальном собрании — нижней палате французского парламента. Французский визит Глендейла прошел совершенно впустую. С, в общем-то, весьма скромными результатами американский президент уезжал на родину. Уезжал в неизвестность, совершенно не представляя, что его ждет там. Мортимер в продолжение всего визита отслеживал ситуацию на родине, фильтруя информацию из разных источников. Вроде никаких настораживающих признаков он не замечал. Ни в СМИ, ни из личных конфиденциальных источников не поступало никаких вестей о развитии антипрезидентской кампании. Полный штиль, и это больше всего настораживало и Мортимера, и Глендейла. Такое затишье бывает перед бурей, это они оба хорошо знали. Но… другого ничего не оставалось, кроме как возвращаться домой. Никакого формального повода просить какую-либо страну о политическом убежище не было. Внешне все было спокойно, но… это и в самом деле, было затишье перед бурей. Чутье не обманывало двух старых крыс.

LXII

Корабль вошел в закручивающуюся спираль на высоте 12 000 км над поверхностью Земли. Отсюда родная планета была уже узнаваема во всех деталях, во всех изломах береговой линии континентов, огромного желтого пятна Сахары, белого Антарктиды и зеленого океана Амазонии.

Правда, за последние сотню лет сильно изменились и береговая линия почти на каждом континенте, и размеры пустынь, и ледяной панцирь Антарктиды, и Амазонские джунгли. На каждом континенте низменные прибрежные регионы были затоплены. Такие страны, как Бирма, Голландия, Дания исчезли практически полностью. Многие прибрежные страны утратили ту или иную часть своей территории, а 93 % мелких аттольных государств Полинезии и Микронезии просто были поглощены океаном. Повсеместно увеличилась площадь всех уже существовавших пустынь и появилось множество новых. Сахара поглотила почти все и ранее неширокие прибрежные полоски оазисов вдоль северного побережья Африки и дошла кое-где почти до экватора на юге. Зеленый океан Амазонии, эти легкие планеты, как их было принято называть, уменьшился на 42 % по сравнению с началом 21-го века и продолжал сжиматься с пугающей быстротой. Еще быстрее сжималась площадь ледового панциря Антарктики. Многие прибрежные ледники перестали существовать; те же, что еще уцелели подальше в глубине материка, интенсивно таяли, сползая в океан. Когда ледник начинает таять, талая вода просачивается под него, собирается в ручейки, потом в ручьи, и стекает в океан иногда довольно бойкими речушками. Создается как бы слой смазки между грунтом и дном ледника, из-за чего он еще быстрее сползает в океан. Большие массы пресной холодной талой воды подолгу оставались на поверхности океанов, блокируя теплые океанские течения и останавливая тепловой конвейер. Как уже описывалось выше, это вызвало временное локальное похолодание в приполярных, умеренных и отчасти субтропических широтах, особенно в северном полушарии. Такой вот парадокс: глобальное потепление может привести к локальному похолоданию. Большие изменения произошли также в Мировом океане. Океан является гигантским абсорбентом углекислого газа; он способен поглотить до четверти СО2, находящегося в атмосфере. За последние 200 лет выбросы углекислоты антропогенного (связанного с деятельностью человека) характера неуклонно росли, и очень быстрыми темпами. В результате асидификации (повышения кислотности) Мирового океана вымерли многие виды донных организмов, на которых растворенная углекислота оказывала наибольшее воздействие. Подобный процесс уже случался на Земле, и не раз. Самым серьезным потеплением, вызвавшим беспрецедентную асидификацию океана, был так называемый позднепалеозойский термальный максимум, случившийся 55,5 млн. лет назад. Тогда в течение 20 тыс. лет среднегодовая температура на Земле повысилась на 6 °C, и на столько же повысилась температура Мирового океана. Вымерли многие бентосные (донные) виды морских организмов, оскудела флора и фауна океана. Но тогда горизонт насыщения углекислотой находился на глубине около 1500 м, благодаря чему многие виды донных организмов выжили, мигрировав на более мелкие глубины. В современном океане все эти процессы шли в десять раз быстрее, а горизонт насыщения поднялся на глубину 550 м, что не оставило шансов гораздо большему числу видов. Даже планктон, обитающий на поверхности, и гораздо менее подверженый неблагоприятным воздействиям, чем донные виды; и тот во многих регионах океана вымер. Вслед за ним вымерли и киты, чей рацион состоит целиком из планктона. Исчезли также многие виды, так или иначе зависящие от планктона. Океан, эта колыбель жизни, еще недавно кишащий ею, теперь оскудел настолько, что ученые забили тревогу; полагая, что теперь прежнее разнообразие и численность видов вряд ли когда-либо восстановятся.

Корабль проплывал над Северным полюсом, который сейчас, летом в северном полушарии был совершенно лишен ледовой шапки. Зимой худо-бедно еще как-то намерзали относительно тонкие льды на площади, равной приблизительно площади Ирландии до начала подъема уровня океана. Северный морской путь вдоль северных берегов России теперь даже зимой был совершенно свободен от плотного льда. Только паковый лед временами опускался, немного задерживая проход караванов судов, которым теперь почти не требовался ледокол. Казалось бы, этому можно было только радоваться. Навигация по Северному морскому пути стала теперь возможной круглогодично. Но… возить грузы стало особо не для кого. Большая часть российского Севера, где жили потребители этих грузов, оказалась затопленной. Полуостров Ямал, Северо-Сибирская, Яно-Индигирская, Колымская низменности потеряли от 20 до 53 процентов территории. Больше всех пострадали коренные народы, занимающиеся традиционно выпасом северных оленей. Олени не могут жить в более южных широтах, они попросту стали вымирать. Терпящие убытки оленеводы попробовали уехать на материк в поисках лучшей доли. Но на материке с работой было туго, а оленеводы в большинстве своем ничего другого делать не умели. Кое-кто из них где-то устроился, но большинство стало бездомными спивающимися люмпенами. Те же, кто остался в тундре, оказался обречен. Старые порты на побережье, через которые раньше доставлялись грузы, оказались затоплены. Затоплены оказались и низменности, и поймы рек, где раньше кормились ягелем стада оленей. Кое-где сохранились островки незатопленной тундры, но тут сильно изменился климат. Короткое северное лето, раньше достаточно теплое для того, чтобы вызрели немногочисленные тундровые растения, служившие кормом оленям и прочим травоядным, теперь как таковое исчезло. Холодная зима сменялась каким-то слякотным и холодным межсезоньем, за которым опять наступала зима. Растения не успевали вызреть, и от бескормицы стали вымирать олени. В конце концов вслед за своими оленями вымерли и их пастухи. Исчезла древняя самобытная цивилизация пастухов и охотников, со своим языком, обычаями, культурой, фольклором. Мировая цивилизация потеряла еще один маленький узорчик в своей сложной мозаике.

Корабль был в паре часов полетного времени до стыковки со станцией. Игорь как раз заступил на смену. Перед этим он забежал к Тане, и спросил, кто и когда ее будет встречать. Оказалось, они не имела ни малейшего об этом понятия. Решили спросить у медсестры, отвечающей за сопровождение Тани. Та ответила, что после стыковки свяжется с санчастью станции, и выяснит. Игорь попросил ее дать ему знать, когда она прояснит этот вопрос. Ему очень хотелось проводить Таню на станцию лично. Медсестра пообещала, что так и сделает. Удовлетворенный, Игорь ушел в центральный пост.

Стыковка — самый сложный элемент полета, и не менее волнительный, чем отчаливание корабля от станции. Помимо дежурной смены, в центральном посту собралось все начальство: командир, старпом, старший инженер. Даже свободный от вахты начальник санчасти пришел. Зрелище и в самом деле было впечатляющим. Корабль плыл на последнем витке перед стыковкой со станцией. Земля уже занимала почти весь обозреваемый из купола кабины горизонт. Западное полушарие, над которым корабль сейчас входил в тень Земли, было затянуто довольно густой пеленой облаков над северной Атлантикой. Вот корабль обогнул Землю, входя в зону тени. Еще какое-то время, несмотря на то, что прямые лучи Солнца уже не падали на корабль, было достаточно светло из-за дифракции света в атмосфере. Тот край Земли, за которым было Солнце, светился ярким нимбом из-за той же дифракции. Но вот корабль пролетел дальше, и вошел в зону полной тени. Было что-то сюрреалистичное в этом переходе от яркого солнечного света, заливавшего все вокруг, к полной темноте. Теперь только огни городов подсвечивали континенты, да проблесковые маяки мигали на выступающих частях корабля. Игорь включил прожектора подсветки, освещающие ключевые зоны корабля: стыковочный док, реакторно-двигательную группу, носовую и кормовую части корабля.

— Корабль на траектории дальнего сближения, курсовая скорость…, скорость снижения…, относительная скорость сближения…, расстояние до станции…, градиент снижения в норме! Все системы корабля функционируют нормально! — пилот докладывал параметры снижения корабля. На участке дальнего сближения траекторию и все эволюции корабля полностью контролировал компьютер. На более позднем участке ближнего сближения управление брал на себя пилот. Собственно, компьютер мог произвести полностью автоматическую стыковку, но… зачем тогда пилот в экипаже?! Командир предпочитал держать тренированного пилота, который в случае отказа компьютера мог бы провести стыковку в полностью ручном режиме. Тем временем корабль уже вышел на участок ближнего сближения. Станция уже была различима не только на экране радара, но и в мощный тепловизор в центральном посту.

— Отключить маршевые двигатели! — скомандовал командир.

— Есть отключить маршевые двигатели! — ответил пилот. Выведя крупно на мониторе двигательно-реакторную группу, и поклацав несколькими клавишами, он запустил последовательность отключения трех оставшихся рабочих маршевых двигателей. Индикаторы тяги плазменных двигателей поползли вниз, пока не замерли на нуле. Дальше торможение осуществлялось одним только старым добрым химическим двигателем, включавшимся по мере надобности.

— "Ноев Ковчег", это "Марс Экспресс"! Как слышите нас, как видите? — запросил Игорь станцию.

— "Марс Экспресс", и слышим, и видим вас хорошо! Вы на расчетной глиссаде, параметры снижения в норме! — ответили со станции. — Стыкуйтесь к доку номер один, он будет на левой от вас стороне "бублика"! "Бубликом" на слэнге астронавтов называлась сама тороидальная конструкция станции. На станции было два стыковочных дока для больших межпланетных кораблей, расположенных диаметрально противоположно на внешнем, большем по диаметру торе. В нем же располагались и складские отсеки. Во внутреннем, меньшем торе находились жилые каюты, ядерные энергетические установки, три двигательно-реакторных группы, все сориентированные в одну сторону. В самом центре внутреннего тора был большой центральный пост управления, сделаный в виде чечевицы. На крыше и днище центрального поста были смонтированы антенны радиолокационного, навигационного, связного и прочего оборудования. С одной из них сейчас в направлении челнока был направлен узкий радиолуч, образующий глиссаду — траекторию подлета к станции. По нему сначала компьютер, а на последнем участке — пилот, вели корабль на стыковку.

— Перейти на ручное управление кораблем! — скомандовал командир.

— Есть перейти на ручное управление! — отрапортовал пилот, отключая автопилот. Теперь наступала самая ответственная и напряженная фаза полета. Теперь управление кораблем брал на себя пилот. При ошибке пилотирования корабль мог проскочить точку стыковки, и тогда придется уходить на второй заход. Ничего страшного, по большому счету, задержка максимум в пару часов. Но все же… это был бы удар по квалификации пилота; его тогда наверняка на какое-то время отстранят от полетов, и пошлют тренироваться и вновь подтверждать квалификацию на тренажер на Земле.

Станция была уже в двадцати километрах от корабля. Ее залитый светом первый стыковочный док был отлично виден уже и в мощный бинокль. Вся остальная часть станции едва-едва подсвечивалась габаритными огнями и проблесковыми маяками. Пора было поворачиваться собственным доком к доку станции. Пилот на пяток секунд включил пару корректировочных двигателей, расположенных диаметрально противоположно на огромном блине дискового щита, и направленных в противоположные стороны. Корабль стал поворачиваться вокруг своей оси, разворачиваясь своим доком в сторону дока станции. На мониторе "побежали" меняющиеся колонки цифр, определяющих пространственное положение корабля. Когда положение плоскости торца дока корабля приблизилось к параллельному с торцом дока станции, пилот на полторы секунды включил противоположно направленные корректирующие двигатели. Пыхнув пламенем, они погасили инерцию вращения корабля. Теперь предстояло мягко причалить к станции, погасив небольшое превышение скорости корабля. Это был особенно трудный маневр, требующей подготовки на тренажере и опыта практических стыковок. Если пилот неправильно рассчитает скорость замедления, и сильно затормозит корабль, недотянув до дока станции; придется переворачивать корабль опять носом вперед, и разгоняться, опережая станцию. Потом опять перевернуться кормой вперед, и, притормаживая двигателем, снова пробовать сблизиться со станцией. А все потому, что главный двигатель, которым на последнем участке ближнего сближения тормозился корабль, был один, на корме. Поэтому пилоты предпочитали проскочить немного вперед станции, а потом постепенно сближаться с ней, притормаживая двигателем. И уж высшим шиком считалось "посадить" корабль, не проскакивая вперед. Пилот "Марс Экспресса-2" был опытным ветераном, на счету которого было одиннадцать стыковок. Включая время от времени на секунду-две главный кормовой двигатель, и подталкивая корабль к доку станции корректирующими, он вывел корабль точно на док. В монитор уже было хорошо видно прямоугольный, размером 4х3 м, раструб дока, окаймленный по периметру мощными скобами-захватами. Док корабля был точно такой же, с такими же скобами, но несколько смещенными относительно скоб на доке станции. Когда скобы на раструбе дока станции входили в зацепление со скобами на раструбе дока корабля, захват получался "мертвым". Пилот дал последний легкий толчок кораблю в боковом направлении; и конусовидный усеченный выступ на раструбе дока корабля, или как его называли остряки — "папа", мягко вошел в такое же по форме углубление на раструбе дока станции — "маму". Скобы с обеих сторон c легким лязгом вошли в захват, пристыковав корабль к станции. Внутри каждого дока открылись вовнутрь двустворчатые герметизированные двери, уйдя в выемки. Теперь оставалось только вставить вручную изнутри съемные резиновые надувные уплотнители, герметизирующие стык. Они предотвращали медленную утечку воздуха из обоих доков. Когда и это было сделано, можно было уже переходить из корабля на станцию, и обратно; перемещать грузы, и т. п. После завершения всех послестыковочных формальных процедур, предусмотренных регламентом стыковки, Игорь попросил инженера своей смены подменить его на полчаса, и помчался в санчасть узнавать по поводу отправки Тани. В санчасти медсестра с доктором заканчивали оформление дел на своих подопечных перед сдачей их в санчасть станции. Видя, что до отправки Тани он может не успеть, Игорь спросил, сколько займет оформление дел. Врач ответил, что еще минут 30–40. Это никак не устраивало Игоря, через уже двадцать две минуты ему надо было быть на послеполетном брифинге, докладывать начальству о происшествиях в полете. Видя обеспокоенность Игоря, врач сказал:

— В принципе, Вы можете и сами отвести мисс Блэкмор в санчасть! Ее файл уже готов. Знаете, где она находится?

— Знаю, мне приходилось там бывать! — ответил Игорь.

— Ну и прекрасно, раз так! Сейчас я Вам дам ее флэшку, она уже готова; и Вы можете ее провести. Если, конечно, сама мисс Блэкмор не против!

Таня не была против. Игорь получил ее личную флэшку со всеми ее медицинскими данными и историей болезни. Поблагодарив доктора и медсестру, и попрощавшись, они покинули корабль.

На переходе из внешнего кольца станции во внутреннее они попали в небольшой затор, образованый группой из пяти-шести человек, переносящих длинномерный груз. Пережидая его, им пришлось остановиться под стеклянным обзорным куполом. В это время станция начала выходить из тени Земли. Сначала начал светлеть горизонт, через толщу атмосферы показался светящийся ореол; а еще через пару минут первые лучи Солнца брызнули в окна купола. Не рассеиваемые атмосферой, они сразу же чувствительно дали себя знать теплом. Игорь невольно прищурился, а Таня, почувствовав тепло на лице, спросила:

— Что, солнце вышло?

— Да, солнце вышло! — ответил Игорь, в который раз пораженный красотой и величием космического восхода. Солнце, эта скромная по звездным меркам звезда, относящаяся к "желтым карликам", разливала сейчас свой свет по всей Солнечной системе. Свет, давший жизнь всем, и согревающий всех обитателей планеты Земля, этой первой колыбели человечества. А теперь согревающий и ту его крохотную часть, что обосновалась во второй своей колыбели — на Марсе. Свет великой звезды по имени Солнце!

Торонто, 2010 г.

*Малые ледниковые периоды совпадают с минимумами солнечной активности и резким уменьшением числа пятен

на Солнце. За последние 8000 лет таких минимумов было 18. Последние из них: минимум Шпёрера (1450–1540),

минимум Маундера (1645–1715) и минимум Дальтона (1790–1820).

*ЭПР, эффективная площадь рассеяния — площадь некоторой фиктивной поверхности, являющейся идеальным

изотропным отражателем, и, будучи помещённой в точку расположения цели нормально по направлению облучения,

создающую в точке расположения радиолокатора ту же плотность потока мощности, что и реальная цель.

* Малые ледниковые периоды совпадают с минимумами солнечной активности и резким уменьшением числа пятен

на Солнце. За последние 8000 лет таких минимумов было 18. Последние из них: минимум Шпёрера (1450–1540),

минимум Маундера (1645–1715) и минимум Дальтона (1790–1820).

*Точки Лагра?нжа, также известные как точки либра?ции (от лат. libratio — качание, колебание) или L-точки — это такие

точки в системе двух массивных тел, в которых третье тело с пренебрежимо малой массой, на которое не действуют

никакие другие силы, кроме гравитационных сил со стороны этих двух массивных тел, может оставаться

неподвижным относительно этих тел. В данном случае массивные тела — это Солнце и Марс.

*Точки Лагра?нжа, также известные как точки либра?ции (от лат. libratio — качание, колебание) или L-точки — это такие

точки в системе двух массивных тел, в которых третье тело с пренебрежимо малой массой, на которое не действуют

никакие другие силы, кроме гравитационных сил со стороны этих двух массивных тел, может оставаться

неподвижным относительно этих тел. В данном случае массивные тела — это Солнце и Марс.

*Рокет-Мэн (Rocket Man, англ.) — шутливое название астронавта-спасателя, облаченного в скафандр, оснащенный

небольшими реактивными двигателями, позволяющими автономно передвигаться на удалении от корабля.

Присвоено по аналогии с персонажем одноименного Голливудского фильма конца 20 в.

*Только при сверхнизких температурах в катушках электромагнитов создается эффект сверхпроводимости-явление,

при котором практически исчезает электрическое сопротивление проводника, что позволяет создать максимально

сильное магнитное поле, необходимое для удержания плазмы в рабочей камере и истечения ее из сопла.

*Малые ледниковые периоды совпадают с минимумами солнечной активности и резким уменьшением числа пятен

на Солнце. За последние 8000 лет таких минимумов было 18. Последние из них: минимум Шпёрера (1450–1540),

минимум Маундера (1645–1715) и минимум Дальтона (1790–1820).

*Коммерческие АМ-радиостанции прекратили свое вещание к 2025 г. ввиду плохого качества вещания в этом диапазоне. А FM-радиостанции не вещают на большие расстояния

Оглавление

Ласьков Игорь . Вторая колыбель

Реклама на сайте