«Секта»

Макс Эрлих Секта

Глава 1

Дьявол лежал на кровати. В его руке дымилась сигарета. Он пускал кольца дыма, лениво провожая их взглядом. Кольца медленно плыли вверх, к потолку гостиничного номера. Время от времени он бросал взгляд на часы и хмурился.

Он ждал телефонного звонка.

У него не было ни рогов, ни хвоста. Но многие считали его Сатаной. Вернее, человеческим его воплощением. И ежедневно проклинали его в своих молитвах, и предостерегали невинных и доверчивых от искушений Антихриста. Они охотно ввергли бы его в геенну огненную, но бессмысленность этого была очевидна: ведь ад и был для него родным домом. Впрочем, на земле у него не было дома. Сегодня он был в Нью-Йорке. Завтра мог оказаться в Чикаго. В Сент-Луисе. Или в Майами, Хьюстоне, Сиэтле. Он был всюду и не был нигде. Дьявол не позволял себе расслабляться. Он шёл к цели, не останавливаясь ни перед чем. Он появлялся без предупреждения и наносил неожиданный удар.

Человеку, которого звали то Дьяволом, то Сатаной, то Люцифером, то Антихристом, — некоторые, боялись произнести его имя, говорили шепотом «Он», — было под пятьдесят. Но несмотря на возраст, он был строен и гибок, как спортсмен. Он нравился женщинам, у мужчин вызывал доверие. Он мог быть холодным как лёд, но мог быть и обаятельным, и неотразимым. Мужественное лицо с грубыми чертами, голубые глаза и светло-каштановые волосы — с такой внешностью он не выделялся из толпы. В этом было преимущество. Он обладал хитростью, которую и следует ожидать от Дьявола, острым живым умом, даром красноречия и искусством убеждать. Он умел успокаивать и завораживать. Он умел — и знал когда — нанести смертельный удар. Наконец телефон зазвонил.

Он неторопливо взял трубку. Голос на другом конце провода дрожал. Это был голос смертельно испуганного человека.

— Здравствуйте. Это Уильямс. Стэнли Уильямс.

— Вы должны были позвонить раньше.

— Я знаю. Но не мог решиться.

— И что же?

— Я согласен.

— Окончательно? На моих условиях?

— Цена слишком высока.

— Ещё не поздно отказаться, мистер Уильямс.

— Нет, я готов.

— Хорошо. Вы понимаете, что это опасно?

— Да. Я готов рискнуть.

Голос задрожал ещё сильнее.

— Я готов отдать всё, что у меня есть.

В голосе Дьявола зазвучало сочувствие.

— Я понимаю вас. На вашем месте я сделал бы тоже самое… Вы обещали действовать по моим указаниям. Всё ли у вас готово?

— Да. Мы ждём вас.

— Хорошо. Я вылетаю первым рейсом.

— Я встречу вас в аэропорту.

— Нет. Там слишком людно. Нас не должны видеть вместе. Ждите. Я сам вас найду.

Дьявол положил трубку. Он застегнул воротничок рубашки, завязал галстук, надел пиджак и тёмные очки. В поездках он не снимал их ни днём, ни ночью.

Он всегда ездил налегке. В небольшом портфеле не хватало лишь одного предмета. Он подошёл к столу и взял Библию. Переплёт был старый и потёртый. Судя по всему, книгу перечитывали множество раз. Он никогда не расставался с ней. Дьявола охватило знакомое возбуждение. Он был готов в путь.

— Ну вот, — подумал он. — Скоро господь недосчитается ещё одной души.

А там и ещё одной. И ещё, и ещё, и ещё…

Глава 2

За рулем мерседеса находился крупный мужчина сорока пяти лет с обветренным лицом. Фрэнк Рид был инженером-строителем и жил в Монтесито, фешенебельном пригороде Санта-Барбары. Кейт Рид, сидевшая рядом с ним, была на несколько лет моложе мужа.

Было восемь часов утра, но жара уже повисла в воздухе. В это июльское воскресное утро они ехали в сторону Лос-Анджелеса со скоростью 60 миль в час, но Кейт боялась, что в районе Малибу поток машин, устремляющихся к морю, может их задержать.

— Ты уверен, что мы успеем?

— Я специально выехал с запасом. Ради бога, успокойся. Не нервничай.

— Я не могу, Фрэнк. Мне страшно.

— Перестань. Чего ты боишься?

— Они сказали, чтобы мы не опаздывали. Ни на минуту. Иначе…

К её голосу подступила тошнота, — она не могла не думать о том, что ждет их. Вернее, её. Одну её. Они специально предупредили, что говорить будут только с ней.

Кейт чувствовала себя опустошенной, измученной. После того звонка они не смогли уснуть, всю ночь думая о предстоящей встрече. Она открыла сумочку. Рядом с пачкой сигарет лежал толстый запечатанный конверт. Кейт отчаянно сжала его в руке, словно этот конверт мог спасти их. Всё равно она надеялась, что именно так и будет.

Она закурила и откинулась, прикрыв глаза, прислушиваясь к гулу двигателя и шороху шин по шоссе.

Фрэнк вёл машину очень осторожно. Дорога, уже проселочная, вилась по краю ущелья. Крутые повороты обрывались в бездну.

И вдруг они увидели указатель: Астарот. Буквы были едва различимы. Еще несколько поворотов, и они приехали.

На первый взгляд поселок напоминал небольшой университетский городок. От большого здания в глубине — по-видимому, административного — веером расходились дорожки к домам. Дорожки были в прекрасном состоянии, газоны аккуратно подстрижены. Дома выглядели чисто и аккуратно — на вид им было не больше четырех-пяти лет.

Но в облике городка было нечто необычное. Прежде всего гигантский металлический крест метров пятнадцать в высоту. Он возвышался на крыше главного здания. На каждом из корпусов стоял такой же крест, но поменьше.

Необычной была и высокая ограда из металлической сетки, окружавшая поселок. Единственные ворота были плотно закрыты. Снаружи ручки не было: отпирались они только изнутри.

На воротах висела табличка:

Вход воспрещён.

Ворота и ограда под напряжением.

Опасно для жизни.

Рид затормозил.

Кейт прижалась к нему. Она дрожала.

— Фрэнк, мне страшно. Я не могу.

— Надо, Кейт, дорогая.

— Но я не могу, одна я боюсь.

— Я бы с радостью пошёл вместо тебя, но ты же помнишь, что они сказали по телефону. Ты должна быть одна. Разве можно уехать, так и не увидев его?

— Нет, — прошептала Кейт. — Только не это.

— Тогда иди. Ты мать. Может быть, он тебя послушается. Поговори с ним. Объясни ему. И ничего не бойся. Я с тобой.

Она вышла из машины и медленно пошла к воротам.

Ворота приоткрылись, затем бесшумно закрылись за ней.

За воротами никого не было. Казалось, посёлок вымер. Тишина казалась неестественной и зловещей. Её нарушал лишь скрип гравия на дорожке под её ногами. Она чувствовала, что покрывается испариной.

Из большого здания навстречу ей вышли четверо. В грубых монашеских балахонах, они показались Кейт страшным видением из времён Инквизиции.

Они медленно подошли и остановились, молча глядя на неё.

Наконец старший, седобородый старик, подпоясанный белой веревкой, поднял руки и сложил указательные пальцы в знаке креста.

— Господь любит тебя, — сказал он.

Остальные приветствовали её тем же жестом и словами.

Кейт была ошеломлена. Она не знала, что сказать в ответ.

Наконец она решилась:

— Меня зовут Кейт Рид. Мне было назначено приехать к десяти часам…

— Ты находишься на святой земле, — заговорил старик. — Она носит библейское имя Астарот. Мы все — Души Господни, смиренные ученики святого Учителя, Посланника Господа нашего Иисуса Христа. Мое имя Нехемия, я — Первый Старец Астарота.

Он взглянул на своих спутников и продолжал:

— А это — Наставники: Зедекия, Хаттуш и Азарий… Ты привезла деньги?

— Да.

— Ты можешь отдать их мне.

Кейт посмотрела в глаза старику.

— Сначала я должна увидеть своего сына.

— Сына? Кто он?

— Джефф Рид.

— Твой сын умер.

— Умер? — У Кейт перехватило дыхание.

— Джефф Рид умер. Это было его имя во грехе. Его больше нет. Есть Симеон.

— Симеон?

— Когда он присоединился к Душам Господним, он обрел другое имя — в Воскресении Симеона, но это не твой сын.

— Как не мой?

— Он не принадлежит тебе больше. Ты была лишь его матерью во грехе. А в Воскресении он принадлежит Господу.

Первый старец вновь протянул руку.

— Дай мне деньги, как того требует Симеон.

Внезапно страх Кейт прошёл, теперь она чувствовала только гнев.

— Я должна увидеть моего сына. Я настаиваю. Если я не увижусь с ним, денег вы не получите.

— Хаттуш, призови Симеона.

Один из Наставников повернулся к главному зданию и сделал знак рукой. Кейт увидела, как из дверей вышел её сын.

Его вид потряс её. Он был неузнаваем. За месяц, что он провёл здесь, Джефф исхудал, лицо его стало бледным, как у заключённого, волосы отросли и спутались. Но самым страшным был его взгляд — остановившийся, неживой; остекленевшие глаза. Он смотрел сквозь Кейт, словно не узнавая её. На нем был такой же балахон с капюшоном, но веревочный пояс был не белым, как у Старца, и не красным, как у Наставников, а зелёным.

Скрестив пальцы, он приветствовал Первого Старца:

— Господь любит тебя, Нехемия.

— Господь любит тебя, Симеон. Сюда приехала твоя мать во грехе. Она привезла деньги. Но она не хочет отдать их Церкви и требует встречи с тобой. Мы не хотели подвергать тебя этому испытанию, но пришла пора узнать, готов ли ты к нему.

— Джефф, — прошептала Кейт. — Боже мой, Джефф…

Его глаза скользнули по её лицу.

— Не зови меня Джефф. Моё имя Симеон.

— Джефф, прошу тебя…

— Симеон! — его голос внезапно зазвучал гневом и ненавистью. — Ты и мой отец во грехе никогда не понимали меня. — Джефф уже кричал на неё. — Ты мне не мать! Ты — воплощение зла, дочь дьявола, исчадие ада. Блудница, предающаяся разврату с сыном Сатаны, с похотливым животным, которое было моим отцом во грехе. Наша семья — это грязь и мерзость. А я обрёл Воскресение во Христе. Я посвящаю Господу нашему свою душу. Тебя же я не знаю…

Джеф взглянул на первого старца, и так же неожиданно приступ ярости кончился. Он протянул руку:

— Дай деньги.

Она смотрела на него, не в силах поверить в то, что видела и слышала. Она торопливо раскрыла сумочку и достала конверт. Всё происходящее казалось ей нелепым, страшным сном. Почему она здесь? Что происходит? Что случилось с её сыном?

Джефф передал толстый конверт Первому Старцу, повернулся и зашагал к зданию с крестом на крыше. Кейт бросилась за ним. По щекам её текли слёзы:

— Джефф, умоляю тебя, уйдём со мной, пожалуйста…

Он с отвращением стряхнул с себя её руку. Почти в истерике, она продолжала звать сына. Первый старец приблизился к ней и сказал:

— Успокойся. И уходи.

Тогда она ударила его. По лицу, наомашь, изо всех сил. Трое Наставников схватили её и потащили к воротам. Кейт яростно боролась, вырывалась, пытаясь вцепиться ногтями в кого-нибудь. Но они были сильнее.

Фрэнк Рид увидел их только тогда, когда раскрылись ворота. Он выскочил из машины. Но Наставники уже вытолкнули Кейт, и тяжёлые ворота захлопнулись.

Глава 3

В большом зале собралось всё население Астарота: молодые люди в балахонах с зелёными поясами Учеников и Наставники, подпоясанные красными шнурками. В глубине зала — алтарь. Одну его сторону украшало золотое распятие, другую — фотография Учителя, Посланника Господа, основателя и руководителя секты. Он смотрел на свою паству с отеческой улыбкой, подняв руку в благословении.

В Церкви не было ни скамей, ни стульев, все размещались прямо на каменном полу, лицом к алтарю.

Прямо за алтарём сидели пять Старцев. Лица их были суровы и торжественны. В центре находился Нехемия, Первый Старец. Место по левую руку от него занимал Иеровоам, Старец, надзиравший за Спасением новых членов, то есть за их вовлечением в братство. Рядом сидел Енох, надзиравший за Очищением, Молитвой и Покаянием. Места справа от Нехемии принадлежали Иезекии, казначею и Реовоаму, эконому братства.

Шторы были опущены. Толстые свечи отбрасывали таинственно мерцающий свет на лица Старцев. По залу метались тени.

Первый Старец встал и осенил собравшихся знаком креста.

— Господь вас любит.

Все повторили жест и протянули:

— Господь любит тебя, Нехемия.

— Учитель вас любит, — проговорил он.

— Благословенно имя Учителя, Посланника Господа, Провозвестника Мессии.

— Братья и сестры, я не стал бы прерывать ваши занятия и благочестивые размышления в этот святой день, если бы сегодня утром в нашей обители не произошло событие, заслуживающее вашего внимания.

Вы знаете, что Сатана может принимать любое обличие для искушения праведных. Сегодня он пытался искушать нашего нового брата Симеона, приняв облик его матери во грехе. Он тщился помешать ему завершить Очищение, хотел пошатнуть его веру. Но Симеон узрел истину и устоял перед искусом Дьявола. Он отверг её и своего отца во грехе, отказался от них ради подлинной семьи. Ради вас. Ради своей духовной семьи. Да будет его опыт полезен вам. Те, кто зовёт себя вашими матерями и отцами, вам ныне чужды. Их жизнь — плоть и грех, ваша — дух и Воскресение. Симеон с честью выдержал испытание. На пути его будет много других искушений, но недалек день, когда завершится его Очищение и он сменит свой зелёный пояс на красный. Хвала Симеону!

— Хвала Симеону, — подхватили собравшиеся.

— Я уже говорил, — продолжал Первый Старец, — что Сатана имеет много обличий. Но в одном он появляется чаще всего. Мы говорили вам о нём, показывали его фотографии. Узнаете ли вы его, если встретите?

— Узнаем, — прозвучал ответ.

— Так остерегайтесь его, не дайте ему похитить у Господа ваши души. Где бы не увидели его, сразу же сообщите своему Наставнику.

Первый Старец помолчал.

— Но довольно об этом. Сегодня у нас радостный день. Брат Симеон выдержал труднейшее испытание. Вознесём же слова радостного умиления и благодарности Господу.

Несколько Наставников быстро поднялись со своих мест и достали из ниши электрогитары. Оттуда же появился небольшой электроорган и ударная установка. Сначала звучали ударные. Через несколько мгновений раздалось негромкое пение. Пели все. Ударные задавали ритм. Ученики, Наставники и Старцы, казалось, впали в гипнотический транс. Они раскачивались в такт музыке, неподвижно глядя прямо перед собой застывшими, словно остекленевшими глазами…

Но была в зале одна Ученица, которая только принуждала себя делать то же, что и остальные. Её имя в Воскресении, библейское имя, данное в братстве, было Аталия. Но раньше её звали — она должна была забыть это имя во грехе — Синди Хайлэнд. Раньше, «во грехе», они с Джеффом любили друг друга и вместе же были «спасены», то есть оказались в братстве. Собственно говоря, идея поехать в Астарот посмотреть на жизнь в братстве принадлежала Джеффу, Синди присоединилась к нему очень неохотно. Теперь она понимала, что они совершили непоправимую ошибку, — железные ворота Астарота, закрывшись за ними, навсегда отрезали их от нормальной жизни.

Она чувствовала, что Души Господни — это страшная, злая сила. Она видела, что её пытаются лишить разума, используя обряд Очищения и другие методы превращения Учеников в полноценных членов братства. Синди пока ещё держалась, но она знала, что рано или поздно её лишат разума, как Джеффа, как остальных. Её силы были уже на исходе.

Ей приходилось скрывать свой страх, всё время следить за собой, чтобы не сорваться. В голове беспрерывно звучали библейские тексты, повторявшиеся днём и ночью, она беспрестанно слышала, что Господь любит её и что все они тоже любят её. Иногда она чувствовала, что проваливается в бездну. Бессонными ночами она твердила себе: «Я не Аталия, я Синди Хайлэнд, Синди Хайлэнд». Она повторяла своё имя даже во сне, цепляясь за него, как за последнюю ниточку, связывающую её с жизнью.

Она смотрела на Джеффа и ей становилось страшно. Он зашёл слишком далеко. Его надо было спасать. Но как?

Они оба были пленниками. Оказаться наедине с Джефом было невозможно. Даже на минуту. Рядом всегда был кто-нибудь из Наставников или Старцев. Они бдительно следили за каждым Учеником, не оставляя его ни на мгновение.

Особенно усердствовал Наставник Товий. Он был её воспитателем и учителем Священного Писания. Это был 45-летний толстяк с огромным животом и лоснящимся угреватым лицом. Ей казалось, что он постоянно потеет, его маленькие глазки жадно смотрели на неё. Когда он наклонялся к ней, чтобы показать в книге стих, Синди начинало мутить от его дурного запаха из его рта.

Она знала, почему он так смотрит на неё. Когда закончится Очищение, касаться её тела не будет запрещено, это уже не будет грехом. Она видела, что Товий остановил на ней свой выбор.

Синди с ужасом думала, что наступит ночь, когда её пошлют в комнату Товия. Его мокрый липкий рот будет прижиматься к её губам, эти жирные потные руки будут шарить по её телу. Задыхаясь от запаха пота и зловонного дыхания, она должна будет терпеть — с отвращением, но не сопротивляясь, ибо немыслимо, что Ученица посмела отвергнуть Наставника, почти Старца. Немыслимо, потому что каждый должен доставлять другим утешение и радость как молитвой, так и другими способами…

Синди скорее покончит с собой, чем допустит это. Но Товий уже теряет терпение, он даже готов сократить срок её Очищения.

Надо бежать! Бежать, но как?

Глава 4

Фрэнк Рид закончил свой рассказ. Он с надеждой глядел на Хейнса. Джо Хейнс, заместитель прокурора округа Санта-Барбара, был старым другом Рида ещё по университету. Хейнс покачал головой.

— С юридической точки зрения ты бессилен. Джеффу 18 лет, он совершеннолетний и может делать что хочет, не нуждаясь в твоём разрешении.

— Но ведь это безумие.

— На твой взгляд, да. А он так не считает. Он имеет право на отправление любого культа и на принадлежность к любой церкви. Это предусмотрено Первой поправкой к Конституции. Свобода вероисповедания.

— Но, черт побери, Джо, это же не законная церковь, это секта. Сборище фанатиков и мошенников.

— Я с тобой согласен, но многие придерживаются иного мнения.

— Они выманили у Джеффа все его деньги, разве это не мошенничество?

— Это ещё надо доказать. Джефф скажет, что это добровольное пожертвование.

— Но он же явно был под гипнозом. Может быть, даже под действием наркотиков…

— Успокойся, Фрэнк, успокойся…

— Неужели ты ничего не можешь сделать?

— Астарот находится в округе Лос-Анджелес. Это вне пределов моей юрисдикции. Конечно, я мог бы позвонить в Лос-Анджелес, но это бесполезно. Многие родители оказались в таком же положении, кое-кто создал организации для борьбы с сектами. Они действуют через суд, но секты пользуются значительной поддержкой. Чуть что, они обращаются в Конгресс, заявляя, что нарушаются их конституционные права. Ты не представляешь себе, какое сильное у них лобби в Вашингтоне. И поверь мне, никто не захочет с ними связываться. Даже официальные церкви не позволят себе конфликтовать с сектами…

— Джо, — перебил его Рид, — я всё понимаю. Но что мне делать? Кейт и я, мы оба любим его. Я не могу видеть, как эти мерзавцы лишают его разума. Кейт просто с ума сходит.

Хейнс помолчал. Он раскурил трубку и внимательно посмотрел на Рида:

— Есть один человек, который мог бы тебе помочь.

— Кто?

— Его зовут Гленнон. Джордж Гленнон. Писатель. Он знает об этой секте больше, чем кто-либо. Насколько мне известно, он пишет о ней книгу.

— Чем же он может помочь мне?

— Я и так сказал тебе слишком много. Если хоть что-то из нашего разговора просочится, у меня будут серьёзные неприятности.

Хейнс раскрыл блокнот, написал номер телефона на листке бумаги и дал его Риду.

— Всё, Фрэнк. Извини, у меня сегодня ещё уйма дел.

Глава 5

Два дня спустя Синди вызвали к Езекии. Старец объявил ей, что по отзыву её Наставника Товия, она достойно проходит Очищение и может работать во славу Господа, неся Слово Учителя заблудшим во грехе. Если она хорошо справится с этим, Очищение будет закончено.

Ей предстояло начать работу на следующее утро.

Теперь, наконец, она могла выйти за ворота Астарота, пусть не одна, пусть в сопровождении Наставников, но это реальная возможность убежать…

Автобус остановился около рынка. Наставник Эфраим, сидевший за рулём, повернулся к Ученикам.

— Что вы будете делать?

— Продавать! — прокричали в ответ возбуждённые Ученики, одеты на сей раз не в балахоны с капюшонами, а в одинаковые серо-синие рубашки с красными буквами ДГ, вышитыми под нагрудным карманом, и темно-синие брюки и юбки.

— Что вы будете продавать?

— Слово Учителя!

— Кто он?

— Посланник Господа!

— Господь любит вас, — сказал Эфраим. — А теперь ступайте, несите слово Учителя!

Самое ужасное, — подумала Синди, — что они действительно рвутся работать. Неважно, сами они пришли к этому или их запрограммировали, но они верят в то, что делают. Они гордятся этим.

Эфраим раскрыл дверь, и Ученики вышли из автобуса.

Cинди замерла, словно заворожённая. Впервые за целый месяц она оказалась за пределами Астарота. Ей казалось, что она очутилась на другой планете. Все казалось ей необычным, вызывало изумление. Поток машин на Фэрфакс Авеню, вывески и витрины магазинов.

Но самым удивительным были люди; они были в ярких платьях, рубашках, шортах, майках — в толпе не мелькало ни одного монашеского балахона…

— Пойдём, Аталия, — позвал её Сим, Наставник, назначенный старшим. — И держись поближе к Зиппоре. Она поможет тебе.

Они начали предлагать свои брошюры прямо на стоянке — туристам, выходящим из автобусов, и покупателям, приехавшим на рынок. Синди вспомнила, чему их учил Сим утром:

— Улыбайтесь, побольше доброжелательности, и, главное, будьте предельно искренни. Помните, вы предлагаете самое прекрасное и чистое, что можно предложить людям, — Слово Учителя. Не бойтесь говорить громче, чем обычно, когда обращаетесь к потенциальному покупателю. Они видят, что вы привлекаете внимание окружающих, и им неудобно отказать вам. Мужчины, как правило, охотнее покупают у Учениц, женщины — у Учеников. Проявляйте инициативу и сообразительность. Если покупатель пожилой, говорите, что деньги пойдут на дом престарелых. Если женщина — на детский дом. Надо уметь найти подход к покупателю…

Сначала дело у Синди шло медленно, но она быстро нагнала остальных. Она видела, что оба Наставника, Сим и Эфраим, внимательно наблюдают за ней. Пытаться бежать сейчас бесполезно, они слишком близко. Спрятаться на стоянке негде.

Примерно через час она сказала Эфраиму, что ей надо в туалет. Синди подумала, что, оказавшись внутри крытого рынка, она сумеет убежать. Но даже в туалет её одну не отпустили. Её сопровождала Зиппора.

На обратном пути они шли мимо фруктовых рядов. В Астароте кормили скудно и однообразно: овсянка, тушёные овощи, картошка, макароны и бобы, — Синди забыла, что такое вкусная еда. Здесь же громоздились груды ярких апельсинов, гавайских папай, винограда, сочных груш, хрустящих яблок, истекающих соком дынь. Они проходили мимо прилавков, заваленных миндалём, фисташками, грецкими орехами, воздушной кукурузой, шоколадными конфетами и пастилой, домашними леденцами на палочках и печеньем.

Зиппора торопила её, подталкивала вперёд, слегка придерживала за локоть.

— Зиппора, давай остановимся на минутку, посмотрим.

— У нас нет времени. Нас ждут.

— Но это всё так… так красиво.

— Я знаю, — ответила Зиппора. — Но мы не должны поддаваться соблазнам, Аталия. В Писании сказано, что нельзя уступать зову плоти, которая есть враг души. Мы принадлежим Господу и должны питать душу, а не плоть.

Она ненормальная, — думала Синди. — Они все ненормальные. Надо бежать скорее, прямо сейчас. Иначе будет поздно, она станет такой же, как Зиппора.

Можно вырвать руку, оттолкнуть Зиппору и побежать по проходу между прилавками, чтобы затеряться в толпе покупателей и туристов, потом выскочить через один из выходов с южной стороны.

Она приготовилась. Главное, не насторожить Зиппору. Синди уже приподнялась на носках, но вдруг замерла. Впереди, буквально в нескольких шагах, она увидела Сима. Он неторопливо шёл по проходу, поглядывая по сторонам. Синди поняла, что он и Эфраим всё время будут рядом с ней. И сегодня, и завтра. И на следующий день. Пока не будут уверены в ней. Абсолютно уверены.

Глава 6

Гленнон слушал Ридов спокойно, кивая время от времени, словно то, что рассказывали Фрэнк и Кейт, было ему хорошо известно. Наконец Фрэнк закончил:

— Хейнс дал мне понять, что вы могли бы помочь нам.

— Не совсем так. Сам я помочь не могу, но могу вывести на того, кто мог бы. Впрочем, это зависит…

— От чего?

Гленнон не спешил с ответом. Он оценивающе посмотрел на Ридов, потом проговорил:

— От многого. Будет ли он свободен. Захочет ли рисковать ради вас.

Теперь Гленнон глядел ему прямо в глаза.

— Прежде, чем принять решение, он захочет встретиться лично, чтобы изучить вас, знать, как вы поведёте себя в чрезвычайной ситуации. Я должен предупредить, мистер Рид: то, что вам предстоит, крайне опасно. Потребуется большое мужество и выдержка. Не говоря уже о том, что операция должна быть подготовлена очень тщательно. Если вас что-либо пугает…

— Я готов на всё.

— Хорошо. Тогда, прежде, чем перейти к деталям, несколько слов о Душах Господних.

Культов и сект в Соединённых Штатах сотни, но Души Господни, несомненно, самая крупная и могущественная из них. Миллионы, которые она зарабатывает, не облагают налогом. Что касается числа членов, то оно в несколько раз превышает, вместе взятые, секты Муна и Харе Кришна. Живут Души небольшими коммунами — братствами, как они их называют. Этих коммун около ста. Но кроме них у секты есть и тайные члены. В иерархии они занимают довольно высокое положение Наставников и служат секте по-своему. Многие из них, например, занимаются «спасением», иначе говоря, вербовкой новеньких.

— Вы сказали, что эти члены тайные? Почему?

— Дело в том, что они могут заниматься и не совсем законной деятельностью, если она служит интересам секты. А общественным мнением руководители дорожат. Их очень много, и они не менее фанатично преданы секте, чем те, кто живёт в братствах. Секте и своему Учителю, преподобному Бафорду Джо Ходжесу.

— Ну хорошо, с ними всё ясно. Но как среди них оказался наш сын?

— Я не знаю ни вашего сына, ни его подружку, мистер Рид, так что могу дать лишь самый общий ответ. В 60-е годы ровесники Джеффа и Синди были активными бунтарями. Тогда был Вьетнам, движение за гражданские права и тому подобное. Сегодняшние молодые люди тоже бунтари, но пасивные. Их энергия не находит выхода. В качестве мишени они выбирают существующий порядок, истэблишмент, а частью его являются традиционная религия, частное предпринимательство и, наконец, их собственные семьи. Они ощущают отчуждение, чувствуют себя потерянными, и секта становится для них новой семьёй.

— Ясно. А теперь — как связаться с этим человеком?

— Никак. Он сам найдёт вас.

— Вы так и не сказали нам, — вмешалась Кейт, — кто он.

Гленнон загадочно улыбнулся:

— Придёт время — узнаете.

Глава 7

Всё решил случай.

На перекрёстке бульвара Санта-Моника и Старз Авеню столкнулись две машины, и сразу образовался затор, в котором застрял их автобус. Между ним и остановившейся впереди машиной оставалось небольшое расстояние. Можно было, подав автобус вперёд, попытаться протиснуться между другими автомобилями и свернуть на Старз Авеню.

Cим подошёл к сидевшему за рулем Эфраиму.

— Справишься, Эфраим?

— Не знаю. Здесь я ещё поверну, но потом придётся круто взять влево. Места слишком мало. Могу кого-то задеть. Или застрянем на повороте.

— Тогда лучше не пытаться. Не хватало ещё неприятностей с полицией, — Сим жестом попросил Эфраима открыть дверь. — Может, это ненадолго. Взглянем, что впереди.

Эфраим открыл дверь, и они с Симом вышли из автобуса.

Синди сидела на втором сиденье слева по ходу автобуса. В открытую дверь была видна Старз Авеню, убегавшая вдаль. Широкая улица словно звала её за собой.

Не задумываясь, Синди вскочила с места, выпрыгнула из автобуса и побежала. Кто-то из сидевших сзади закричал ей вслед. Сим обернулся, на мгновение остолбенел, хотел остановить Синди, но было уже поздно.

Она бежала по южной стороне улицы мимо каких-то контор и банков. Взглянув через плечо назад, увидела обоих Наставников, которые, громко топая, неслись за ней. Прохожие останавливались, глядя им вслед с любопытством и удивлением.

Старз Авеню лежала перед ней, прямая как стрела. Синди оглянулась ещё раз — расстояние между ней и преследователями сокращалось. Она поняла, что если будет просто бежать по улице, её догонят. Надо спрятаться, забежать в какое-то здание!

На углу Констеллейшн Авеню она увидела въезд в подземный гараж. Стремительно перебежав на другую сторону, она влетела внутрь, проскользнула под жёлтым автоматическим шлагбаумом и помчалась вглубь. Спустя мгновение она услышала за спиной топот Наставников. Мелькали стрелки указателей с надписями: «Этажи С и Е», «Стоянка для гостей», «Длительная стоянка», «Синий сектор», «Красный сектор», иногда появлялись стрелки с надписями «Выход» или «Эскалатор».

Она попыталась оторваться от преследователей, лавируя между машинами. Напрасно. Они бежали, ни на мгновение не выпуская её из виду, кричали: «Аталия, вернись! Господь любит тебя, Аталия», — но она не останавливалась. Крики отражались от бетонных стен, эхо искажало голоса, они звучали как в пустой металлической бочке.

Глава 8

Вдруг Синди увидела поворот с указателем «Стоянка для гостей». Дорога вела вниз. Она устремилась туда, но шаги преследователей не отставали.

Она задыхалась, каждый вдох обжигал лёгкие. Охватывал страх. Если поймают, в Астароте ждёт ад под названием Покаяние и Смирение. Такая форма очищения применялась к отступникам.

Её разденут донага и запрут. Будут давать только хлеб и воду, чтобы «очистить и подготовить тело к принятию новой души». Монотонный голос из динамиков беспрестанно будет повторять тексты из Библии, высказывания Учителя, призывать к покаянию. Станет твердить, что братья её любят, Господь любит, что её смутил Сатана и что его можно побороть.

Это похоже на Очищение, которое уже пришлось пройти, только в тысячу раз страшнее. Она знала: если поймают, заставят пройти через всё это, то, как и Джефф, она превратится в верную Душу Господа, будет любить Его и работать во славу Его, пока не свалится от изнеможения. Взгляд остановится, остекленеет. Тогда не останется и помыслов о возвращении к прежней жизни, «жизни во грехе». Человеческая психика не может сопротивляться такой атаке, второй раз ей не спастись.

Так что сейчас она боролась за жизнь.

Синди вбежала в другой большой зал с указателем «Сектор С». В конце его заметила эскалатор. Тяжело дышать, бросилась туда. Но Наставники догоняли. Они были сильнее. Расстояние между ними неумолимо сокращалось.

Расталкивая возмущенных людей, Синди бежала вверх по эскалатору. Добежав до конца, бросилась на другой, идущий выше, затем на следующий, пока не оказалась на просторной площади Сенчери Плаза. Над головой высились небоскрёбы, среди них — здание компании Эй-би-си. Внизу переплетались переходы и галереи торгового центра. Синди свернула вправо, к указателю «Отель Сенчери Плаза». Но, пробегая мимо витрин магазинов и ресторанов, она всё чувствовала за собой тяжёлое дыхание Эфраима и Сима.

Теперь Наставники бежали молча. Было ясно, что Синди от них не уйти.

Она повернула к главному входу в отель. Влетела в распахнутые двери, побежала по эскалатору на второй этаж. Теперь она оказалась в гигантском холле рядом с баром, где ранние посетители пили кофе.

И опять она неслась мимо витрин с сувенирами и газетных киосков. Поворот направо, ещё один. Наставники расталкивали всех на пути. Какой-то мужчина в форме, возможно служащий отеля, что-то прокричал им вслед. Синди оставляли силы, хотелось только одного — умереть.

И снова мелькали вывески контор авиокомпаний и туристских агентств, но в них не спастись. Наконец она увидела женский туалет. Вбежала и захлопнула дверь. В следующее мгновение Наставники уже колотили в неё руками и ногами.

— Аталия, немедленно выходи! Аталия!

Вдруг послышались другие голоса, шум, неразборчивые выкрики — и наступила тишина. Синди умылась, привела себя в порядок, посмотрела в зеркало и остановилась в раздумье.

Как хотелось добраться до дома, снова оказаться у матери в Санта-Монике.

Но как?

Переждать здесь ещё час-другой, а потом уйти, может быть, Наставники не будут караулить так долго? Но где гарантия, что Эфраим и Сим не поджидают у выхода из гостиницы? Может быть, уже стоит наготове машина и её схватят, как только она выйдет на улицу. Синди знала, что секта не расстанется со своей добычей просто так. Пока есть какая-то возможность вернуть её, они не отступятся.

В туалете висел телефон-автомат. Она решила позвонить матери и попросить её приехать.

В туалет вошла женщина, Синди разменяла у неё доллар, опустила монету и набрала номер.

Никто не отвечал.

Она позвонила ещё раз. По-прежнему никого. Мама вернётся, — успокаивала себя Синди, — ничего. Она в магазине. Или у соседей. А вдруг её нет в городе? Она могла уехать к сестре в Палм-Спрингс. Или к бабушке в Хьюстон.

Чуть не плача от отчаяния, Синди снова и снова набирала номер.

Наконец, когда, казалось, прошла целая вечность, мать ответила.

— Синди!

— Мама, я уже целый час дозваниваюсь…

— Я только что из парикмахерской. Синди, Синди, девочка моя… Что с тобой? Ты здорова?

— Здорова, здорова.

— Боже мой, ты же не звонила мне целый месяц. Где ты? В этом ужасном месте?

— Нет, я убежала из Астарота.

— Слава богу. Я вообще не понимаю, почему ты…

— Мама, послушай. Я не могу сейчас говорить. Я хочу как можно скорее домой. Но не могу выйти. Ты должна приехать за мной.

— Да, да, дорогая, конечно. Скажи только, куда.

— Я в отеле «Сенчери Плаза».

— Хорошо. Но где… — вдруг мать замолчала. — Подожди минутку, кто-то звонит в дверь. Я открою и сразу вернусь.

Прошло минуты две, пока мать снова не взяла трубку.

— Подумать только, какое совпадение!

— В чём дело?

— Представляешь, ты пропадаешь целый месяц, а стоит тебе позвонить, как тут же появляются твои друзья.

— Какие друзья?

— Они не представились. Два милых молодых человека. Спросили, дома ли ты.

— Что ты им ответила?

Элизабет Хайленд уловила в голосе дочери тревогу.

— Что случилось, девочка моя?

— Мама! Что ты им сказала?

— Не знаю. Какое это имеет значение? Я сказала, что ты будешь через час-два. Разве это важно? Ты говорила, что ты в отеле «Сенчери Плаза». Но где же именно? Это гигантский отель. Где тебя искать?

— Мама, подойди к окну. Посмотри, они уехали или нет.

— Что?

— Пожалуйста, скорее, это очень важно.

Квартира Хайлендов была на третьем этаже, из неё было видно почти всю улицу.

Вскоре Элизабет Хайленд вернулась к телефону.

— Cинди! Они здесь. Сели в машину, отъехали от нашего подъезда и остановились у соседнего дома. По-моему, они не собираются никуда уезжать. Странно, я же сказала им, что ты вернёшься не очень скоро.

— Мама, я перезвоню тебе позже.

— Но в чём дело?

— Мне нельзя к тебе. Я перезвоню.

Она повесила трубку. Стало жутко. Конечно, они не теряли времени. Значит, Эфраим и Сим по-прежнему где-то здесь, её ждут. Возможно, им прислали подкрепление, и её поджидают не только у входа, но и в коридорах гостиницы.

В этот момент дверь раскрылась, и вошли две женщины. Синди узнала их сразу. Это были Наставницы из Астарота. Она влетела в кабинку и повернула защёлку.

— Аталия, открой, — они стали стучать в дверь. — Господь любит тебя. Пойдём с нами, тебе все простят.

Дверь дрожала под ударами кулаков.

Громко разговаривая, в туалет вошла группа женщин. Наставницы смолкли.

Через какое-то время наступили тишина. Синди встала на сидение и выглянула. В туалете не было никого. Она спустилась и осторожно открыла дверь, понимая, что Наставницы могут появиться в любую минуту. Судя по всему, они не остановятся ни перед чем.

Находиться здесь дольше было опасно. Синди перебрала в уме всех друзей, но тут же сообразила, что Наставники уже вытянули из Джеффа все адреса и телефоны. Рано или поздно её найдут. В полицию звонить бесполезно. Ей не поверят, решив, что она хочет просто привлечь к себе внимание. В лучшем случае отвезут домой, к маме.

А там уже ждут.

И тут её осенило. Она позвонила на междугородную и попросила справочную Санта-Барбары. Телефон Фрэнка Рида ей дали сразу, даже два — рабочий и домашний. Синди набрала рабочий и услышала отца Джеффа Рида. Он перебил её на середине рассказа:

— Оставайся там, никуда не выходи. Я еду.

Глава 9

У причала гавани Сан-Франциско стояла роскошная быстроходная яхта. На белом корпусе чётко выделялось название: «Посланник Господа». Кроме команды на ней могли разместиться ещё по крайней мере десять человек. Это была плавучая резиденция Его Святейшества Учителя и, следовательно, главная церковь Душ Господних. Весь экипаж, конечно же, состоял из членов секты.

Когда яхта стояла в порту, они ходили в балахонах с капюшонами, чтобы всем — а прежде всего инспекторам Федерального налогового управления — было ясно, что это не какая-нибудь прогулочная яхта, а Храм Божий и как таковой обложению налогом не подлежит.

Яхта прибыла в Сан-Франциско, потому что Учителю здесь предстояла запись на телевидении, кроме того, должно было состояться важное деловое совещание и, наконец, оба двигателя яхты нуждались в текущем осмотре.

Обычно «Посланник Господа» находилась в море. Здесь Преподобный Бафорд Ходжес мог спокойно предаваться благочестивым размышлениям, сочинять послания своим последователям и, что самое главное, здесь ему не докучали назойливые журналисты.

Впрочем, сегодня Учитель намеревался ответить на ряд вопросов. Преподобный Ходжес придавал большое значение предстоящей встрече и соответственно к ней подготовился.

Он прекрасно знал Новый Завет; толковал священные тексты к своей выгоде и даже позволял себе нескромные аналогии: двенадцать Учеников, которыми он окружил себя, носили классические евангельские имена.

Несмотря на то что из-за ремонта двигателя кондиционеры были отключены, Учитель оделся в грубый серый балахон с откинутым на плечи капюшоном. Он был наглухо застёгнут и подпоясан золотым шнуром. Трое из двенадцати Учеников, присутствовавших в тот день, были одеты так же, с той лишь разницей, что их пояса были чёрными.

Гости поднялись на борт яхты. Их сразу проводили в салон. Глава делегации, Луис Гудмэн, представитель Еврейского комитета США, представил своих спутников. Дейвид Шапиро из Союза за гражданские свободы в реббе Джозеф Эпстайн, член Национального совета раввинов.

Ходжес улыбнулся гостям и поднял руку в благословении:

— Господь любит вас.

Члены делегации переглянулись. Гудмэн бесцеремонно спросил:

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, братья мои. И вы это знаете сами. Ведь вы Его избранный народ. Так сказано в Писании. Да и сам Спаситель был евреем, пока не явился людям как Сын Божий. — Ходжес повернулся к реббе Эпстайну. — Вы же знаете Священное Писание. Вы со мной согласны?

— С тем, что он был евреем, да, — ответил раввин. — Но что касается остального, то это вопрос веры.

— Ну хорошо. Я понимаю, что вы пришли к нам не для того, чтобы обсуждать Писание.

Он представил стоящих безмолвно Учеников.

— Это трое из моих Учеников. Матфей, Лука и Пётр.

— Господь вас любит, — проговорили Ученики.

Учитель ещё раз улыбнулся и повернулся к столу.

— Прошу вас, господа, садитесь. Чай, кофе, прохладительные?

Гости отказались. Они не могли отвести глаз от четырёх фигур в серых балахонах, неподвижно стоящих напротив. У них был зловещий вид, наводивший на мысль о какой-то монашеской мафии во главе с улыбающимся главарём-мафиози.

Ходжес заметил их скованность и снова широко улыбнулся:

— Наверное, мы производим странное впечатление, но эта одежда — символ нашего смирения, воздержания и любви к Господу. Мы надеваем её лишь в церкви, но это судно — Храм Божий. — Он замолчал, внимательно оглядывая собеседников. — И так, господа, чему мы обязаны вашим присутствием?

— Прежде всего, — сказал Шапиро, — мы заявляем решительный протест.

— Протест? В связи с чем?

— В районе Филадельфии церковь вашего братства, названную Симрон, возглавляет Первый Старец Озем. Он сделал провокационное антисемитское заявление, которое, к нашему глубокому сожалению, получило нежелательную огласку.

Учитель нахмурился.

— Какого рода заявление?

— Буквально следующее: «Шесть миллионов евреев, погибших во время второй мировой войны, — это расплата за распятие Спасителя»

Преподобный Бафорд Ходжес казался потрясённым:

— У вас есть доказательства, господа?

Шапиро передал ему вырезку из газеты.

— Заявление было сделано во время интервью местной телевизионной компании.

Учитель пробежал глазами вырезку, и лицо его помрачнело.

— Господа, — сказал он, возвращая заметку, — я искренне сожалею о случившемся. Первый Старец Симрона невежествен и глуп. Я обещаю вам, что уже сегодня он будет отозван из Симрона и примерно наказан. Поверьте, господа, это высказывание ни в коей мере не отражает нашего отношения к еврейскому народу. В своё время Аврааму было сказано, что племя его благословит все народы и священным плодом его семени станет Мессия. Мы верим в пришествие Мессии. И пророчество уже начало исполняться: еврейский народ вновь обрёл свою землю обетованную — Израиль. Значит, приход Мессии близок. Я хочу, чтобы вы поняли, господа. Мы поддерживаем ваш народ и считаем, что противники Израиля выступают против Бога, они — исчадие ада и слуги Сатаны.

Члены делегации казались вполне удовлетворёнными. Заручившись обещанием Ходжеса сделать официальное заявление в печати с изложением его позиции, они ушли.

Учитель с Учениками проводили их взглядами, затем с облегчением рассмеялись.

— Чёрт побери, Бафорд, — сказал ученик, который был представлен гостям как Лука. — Как ты их! Я и сам тебе поверил.

— Спасибо, Билли.

— Да ты у нас просто златоус, — хмыкнул второй, носивший имя Матфея. — Они тебе в рот смотрели.

Учитель начал расстёгивать застёжку на вороте балахона.

— Но это стоило того, Дик. Ты сам понимаешь, как нам нужна поддержка евреев. Тем более что Союз за гражданские права существует во многом благодаря им.

Ученики, опередив Учителя, уже сняли балахоны и остались в обычных костюмах.

— Какого чёрта мы их надевали, — сказал Пётр. — И так жарко. Меня теперь хоть выжимай.

— Что поделаешь, Рей, — Учитель открыл шкафчик, достал стаканы и виски. — Мы же всё-таки в Храме Божьем, — и подмигнул. — А теперь за работу. Билли, ты первый. Каковы итоги последней телепередачи?

Полное имя Билли, которого Ходжес назвал Лукой, было Уильям Дигби. Он представлял известную финансовую фирму Мейсон, Эндерс энд Дигби. В «ДГ» он был финансовым директором. Все двенадцать Учеников являлись членами секты лишь номинально. Это были крупные юристы, руководители рекламных компаний, финансисты, специалисты по средствам массовой информации. И каждый из них получал свою долю прибыли.

Дигби достал из портфеля бумаги.

— Передача дала прекрасные результаты. После неё только добровольные пожертвования составили почти пятьсот тысяч…

Затем шли цифры, касающиеся деятельности издательства, публикующего сборники высказываний Учителя, фирмы звукозаписи, выпускающей пластинки и кассеты с текстами проповедей, и студии, снимающей телевизионные программы с участием Ходжеса. Все компании объединились под финансовой крышей Ревренд Ходжес Ивэнджилистик Эссосиэйшн, Инк. — Евангелической ассоциации преподобного Ходжеса — корпорации с многомиллионным капиталом и годовым бюджетом в 20 миллионов долларов. Доходы корпорации стремительно возрастали, причём Дигби бдительно следил за тем, чтобы её деятельность никоим образом не вышла за рамки религиозной, поскольку как евангелическая ассоциация она была свободна от налога.

Затем обсудили вопрос о предстоящем выступлении Ходжеса по телевидению и об интервью для специального номера журнала Тайм, посвящённого деятельности Душ Господних.

— Следующий пункт повестки дня, — сказал Ходжес, — Дьявол. Джон Морс. — Он повернулся к Петру, вернее, Реймонду Гарви, старшему партнёру юридической компании Гарви, Донан, Белл энд Уолл. — Есть что-нибудь?

Гарви отрицательно покачал головой.

— Наши люди продолжают поиск, но результатов пока нет: он слишком хорошо конспирируется и исчезает быстрее, чем мы успеваем его засечь.

— Рей, вы должны найти его. Эти сопляки, которых он депрограммирует, всё чаще стали давать интервью газетчикам.

Глава 10

Фрэнк Рид расплатился с водителем такси и вошёл в кафе у отеля «Старлайт». Он позвонил Морсу ещё из аэропорта и договорился о встрече. Время близилось к полудню, и кафе постепенно заполнялось.

Он прошёл к последнему столику, за которым уже ждал Морс, и протянул ему руку.

— Вы знаете, после того, что мне рассказал Гленнон, я ожидал, что у вас будут рога и хвост.

Морс улыбнулся. Он подозвал официантку, заказал яичницу с ветчиной и кофе. Рид ограничился кофе.

Он почувствовал холодный изучающий взгляд Морса. Казалось, тот читает самые затаённые мысли собеседника. Но Фрэнка Рида смутить было нелегко.

— Ответьте мне на один вопрос.

— Пожалуйста.

— Для чего вам понадобилось заставлять меня лететь сюда, в Мемфис. Только для того, чтобы вы на меня посмотрели? Почему бы просто не поговорить по телефону? — Рид не скрывал раздражения.

— Но ведь вы прилетели, правда?

— Да, прилетел.

— А это значит, что вы нуждаетесь во мне значительно больше, чем я в вас. В противном случае я сам прилетел бы к вам в Калифорнию.

Неожиданно Морс улыбнулся. Его улыбка была искренней и обезоруживающей.

— Извините, мистер Рид. Не сердитесь. Мы ведь затеваем очень опасное дело, и я должен быть в вас уверен.

— Ну и каково ваше мнение обо мне?

— Думаю, вы подходите. Во-первых, я получил о вас хороший отзыв от Гленнона. Во-вторых, ваши физические данные вполне меня устраивают. Здесь нужен сильный человек. А кроме того, решительный и смелый — в этом, как я вижу, вам не откажешь. Наконец, по-моему, ради сына вы готовы на всё.

Рид молча кивнул.

— Хорошо, а теперь ближе к делу. — Морс подвинул к себе яичницу. — Единственная возможность вытащить вашего сына из Астарота — это похищение. И сделать это придётся вам. Принимать участие в самом похищении я не буду. — Морс снова улыбнулся, но взгляд его был холоден. — Как говорят в некоторых фильмах, мне нельзя светиться. Но я буду вас направлять, разработаю план всей операции и полностью его подготовлю. Вы должны отдавать себе отчёт, что это преступление.

— Я понимаю.

— Кроме того, если что-нибудь сорвётся, ни вы, ни ваша жена больше никогда не увидите сына. Его сразу же переведут в какое-нибудь отдалённое братство. Это вы тоже понимаете?

Риду стало не по себе, но он собрался с силами и кивнул.

Морс продолжал:

— Не всегда всё идёт по плану. Под Новым Орлеаном есть коммуна Душ Господних под названием «Вифания». Отец одной девочки, которая туда попала, допустил ошибку. Операция сорвалась. А сам он просто чудом остался жив. В глазах этих фанатиков человеческая жизнь ничего не стоит. Они не остановятся ни перед чем.

— Я не собираюсь ошибаться, — оборвал его Рид. — Короче, я похищаю Джеффа. А в чём заключается ваша роль?

— Моя задача — вернуть его сознание и волю. Я психолог и занимаюсь тем, что называется депрограммирование. Не бесплатно, разумеется. Подобных мне в Штатах всего несколько человек, мы не в состоянии помочь всем, кто в нас нуждается.

— Но, может быть, если я привезу Джеффа домой, мы с матерью объясним ему, что любим его, что…

— Бесполезно. Через неделю он сбежит от вас, и на этот раз вы даже не будете знать, где он. Вы не понимаете, Фрэнк. Думаете, что вы собираетесь похитить сына, но это не так. Его уже похитили Души Господни. Они лишили его разума, воли, превратили в послушную марионетку. Чтобы добиться этого, его почти не кормили, заставляли работать по десять часов в день, не давали спать, пока не убедились, что в нём не осталось ничего личного. Постоянные молитвы, бдения, занятия — всё это нужно было для того, чтобы он возненавидел то, что находится вне стен братства. И помочь ему теперь может только профессионал.

Фрэнк Рид внимательно посмотрел на Морса.

— Ясно. Что я должен делать?

Глава 11

Когда совещание закончилось, Ходжес поднялся наверх, в свою каюту. На большой двуспальной кровати его ждала стройная блондинка не старше двадцати лет. Она сидела, подложив под спину подушку, и листала журнал. Её изящное обнажённое тело отражалось в огромном, во всю стену, зеркале, что делало её ещё более соблазнительной.

— Бафорд, ну где ты пропадаешь? Я жду тебя уже два часа.

— Извини, Ребекка.

— Не зови меня этим дурацким именем. Меня зовут Ивлин Мей, и ты это прекрасно знаешь.

Ходжес осклабился, поддразнивая её, и стал раздеваться.

— Это Храм Божий, тебе дано библейское имя.

— Иди ты знаешь куда!

Она отбросила журнал и пристально взглянула на него. Внезапно выражение её глаз изменилось. Теперь в них светилось ничем не сдерживаемое желание и страсть.

— Я так долго ждала тебя, Баффи. Просто с ума схожу. Ну же, раздевайся быстрее.

Официально Ивлин Мей Лэнгли была Наставницей и в бортовом журнале яхты записана в качестве секретарши преподобного Ходжеса. Они только что провели несколько упоительных недель на Багамах. И в течение всех этих напоённых солнцем дней и пропитанных морским солёным ветром и волшебным лунным светом ночей она не оставляла его своим вниманием. Ивлин Мей очень добросовестно относилась к своим обязанностям.

Настроение Ходжеса улучшилось. Выпитое виски согрело, перспектива увидеть свой портрет на обложке Тайма приятно возбуждала, но это тепло и возбуждение не шли ни в какое сравнение с теми чувствами, которые вызывал у него вид Ивлин Мей, обнажённой, ждущей, дрожащей от нетерпения. Его возбуждал острый запах её тела, в котором смешивался аромат духов и горячей женской плоти.

Преподобному Бафорду Джо Ходжесу, несмотря на его пятьдесят с лишним лет, было чем гордиться. Подвыпив, в кругу близких ему людей он любил говаривать, что у него не только язык хорошо подвешен. И эта грубоватая острота всякий раз вызывала у присутствующих восторг. Он питал слабость к молоденьким девушкам, и во всех поездках, разумеется деловых, его сопровождала новая секретарша. Он любил разнообразие.

Господь щедро одарил Ходжеса, и это сыграло не последнюю роль в его карьере. Ибо у истоков её лежала кругленькая сумма, полученная им в наследство от некой престарелой матроны, последние годы жизни которой были согреты любовью тогда ещё двадцатипятилетнего Ходжеса.

Как отличалось от той старой развалины юное тело Ивлин Мей.

Он быстро разделся и наклонился над ней. Ивлин Мей смотрела на него, как заворожённая.

Потом Ивлин Мей любила поболтать. Но Ходжес уже не слушал. Она успела порядком ему наскучить. Всё-таки два месяца — это очень большой срок. Ни одна из предшественниц Мей не задерживалась так надолго. Конечно, в постели она была хороша, но простовата. У него уже была на примете одна молоденькая Наставница в Эламе. Как же её звали? Какое-то сложное имя. А, да, Иегосава. Точно. Дочь Иорама и сестра Агазия. Вторая Книга Царств, 11,2.(Особым предметом его гордости было превосходное знание Библии). Он был уверен, что двадцатилетняя Иегосава, у которой были такие чудесные чёрные глаза и мягкий чувственный рот, будет счастлива служить Господу в объятиях Учителя. Он улыбнулся про себя, предвкушая, как снимет с неё грубый серый балахон. Её тела Ходжес ещё не видел, но воображение у него было развито вполне.

Конечно, он не сразу забудет Ивлин Мей. Она была родом из Северной Каролины, из обедневшей аристократической семьи. Её предкам, в числе которых был даже один из полководцев армии Конфедератов, принадлежали плантации, и сама она словно сошла со страниц «Унесённых ветром». Пожалуй, это и привлекало Ходжеса больше всего. В своё время, когда он был жалким полунищим бродячим проповедником, шансов оказаться в постели с такой женщиной у него было не больше, чем у последнего негра с плантации её предков. Но сейчас она лежала рядом в роскошной каюте его яхты, а в швейцарском банке у него было отложено несколько миллионов долларов.

Да, — подумал он, — ты проделал большой путь, Бафорд Джо.

В шестнадцать лет, когда умерла мать, он убежал из дома и первое время зарабатывал на жизнь поденной работой. Смышлёный подросток очень скоро понял, что от работы в поле спину ломит куда сильнее, чем от поклонов и молитв, которыми так донимал отец. И Бафорд решил по его примеру проповедовать Слово Божие.

В один прекрасный день он прочитал в газете объявление, где говорилось, что Всеобщая Единая Церковь готова за чисто номинальную плату произвести желающих в сан священника, который даёт юридическое право на совершение похоронных и свадебных обрядов, а также крещения. Теперь он с полным правом именовал себя Преподобным Бафордом Джо Ходжесом, что подтверждалось соответствующим дипломом.

Он обладал редким красноречием и подкупающей искренностью, которые на баптистов в южных штатах производили должный эффект. В нём было нечто, вызывающее доверие и привлекающее людей. И он проповедовал на улицах маленьких городков, на фермах, прямо в полях, а затем пускал по кругу шляпу, в которой набиралась горстка мелочи. От города к городу приходилось добираться на попутных машинах, а то и просто пешком.

И тут с ним произошло Чудо, благодаря которому имя преподобного Бафорда Ходжеса попало во все газеты, он стал знаменит на всю страну.

Это случилось в горах штата Теннесси. Накануне он хватил лишнего и остался на ночь в дешёвом борделе какого-то городишки. Голова трещала после вчерашнего. А надо было идти дальше, и для того, чтобы попасть в соседний округ, предстояло пересечь бурную горную реку, прорезавшую глубокое ущелье. До пешеходного моста было мили две, поэтому он решил перейти через ущелье по одноколейному железнодорожному мосту.

Владелица заведения его отговаривала, но напрасно.

Он шёл по шпалам, стараясь не смотреть вниз, и вдруг в утреннем тумане послышался звук приближающегося поезда. В этот момент он находился на самой середине моста. Бежать назад или вперёд было бесполезно, прыгать вниз — равносильно самоубийству: река обмелела, и всё дно было усеяно острыми обломками скалы. Поезд стремительно приближался. Машинист и не подозревал, что кому-то может прийти в голову пойти по этому мосту, на котором не было даже пешеходной дорожки; кроме того, это было строжайше запрещено и перед въездом на мост была установлена предупреждающая надпись.

Даже теперь, в полной безопасности, лёжа в постели с Ивлин Мей, Бафорд Ходжес покрывался испариной, вспомнив пережитый ужас. Он вспомнил запах смерти — отчётливый и тошнотворный, который он ощутил слишком быстро, а машинист не заметит его в густом тумане и затормозит слишком поздно. Локомотив или безжалостно раздавит, или раздробит его и собьёт в пропасть.

Он бежал, захлёбываясь слезами, скуля от ужаса, как загнанный зверь, и моля бога о спасении. Поезд был уже совсем близко, машинист увидел в тумане фигуру бегущего человека и рванул рычаг тормоза. Пронзительный скрежет металла разорвал туман, из-под колёс метнулись искры, — он было ясно: уже слишком поздно.

В этот-то момент и произошло Чудо.

После того как Ходжес стал знаменитостью, его проповеди собирались слушать целые толпы. В числе людей, заворожено внимающих его словам, однажды оказалась и шестидесятилетняя вдова миллионера Элинор Баннинг.

Когда она умерла, оставив состояние, он купил немного экранного времени на небольшой телевизионной станции в одном из южных штатов, и число приверженцев стало стремительно расти. Он сделал ставку на молодёжь — и не ошибся. Молодёжи нужно было что-то новое, необычное, отличное от традиционных форм. И он создал совершенно новую религию. Сначала он назвал секту Дети Господни, но вовремя сориентировался и решил, что не следует ограничивать членов возрастными рамками. Так родились Души Господни, превратившиеся благодаря неустанным трудам Ходжеса в самую богатую секту в Штатах.

Да, Бафорд Джо, ты проделал большой путь…

Ходжеса разбудил телефонный звонок. Было пять часов утра, и он с раздражением взял трубку.

— Слушаю.

— Господь любит вас, Учитель.

— Господь любит тебя, брат мой. Кто это?

— Амон. Первый Старец из Каны.

Имя ничего не говорило Ходжесу. Старцев было много, и он не собирался запоминать всех поимённо. Он даже не помнил, где находится Кана.

— Из Каны?

— Братство близ Мемфиса.

— Ах да. Что там у вас стряслось?

— При обычных обстоятельствах, — начал Старец, — я ни за что бы не решился прервать сон Учителя, но по размышлении решил это сделать.

— Короче.

— Сегодня утром среди нас появился Дьявол.

— Дьявол? Где, как?

— Прямо на улице. Его самого мы, разумеется, не видели. За него действовали другие. Он похитил ещё одну Душу. Ученицу по имени Эстер. Возможно, в эту самую минуту он развращает её чистую душу, наполняя её…

— Хорошо, брат Амон, — нетерпеливо перебил Ходжес. — Ты правильно сделал, что позвонил. Спасибо. Господь любит тебя.

Он швырнул трубку и выругался. Полусонная Ивлин Мей с испугом смотрела на него.

— В чём дело?

— Опять эта сволочь!

Он знал, что будет дальше. Морс депрограммирует девчёнку, затем, через Гленнона, выведет её на телевидение, газеты, радио. Она будет рассказывать гадости про Души Господни, про то, как её втянули, какой обработке она подверглась, возможно, опять будет расследование, на секту подадут в суд. Всё это уже не в первый раз. И с каждым разом ему приходилось всё труднее.

Он знал, что Джону Морсу нужны не Души Господни, а он сам, Бафорд Джо Ходжес. Морс, движимый чувством ненависти, хотел поднять его на свой трезубец и ввергнуть в геенну огненную. Он становился слишком опасен.

Ходжес набрал номер Дика Кэсуелла.

— Дик, это Бафорд.

— Какого чёрта, Бафорд, шестой час. Ты что, до утра не мог потерпеть?

— Я плачу тебе, чтобы звонить, когда считаю нужным, брат Матфей.

— Ладно, ладно, что там у тебя?

— Слушай меня внимательно, Дик. — И Бафорд начал объяснять, что надо сделать.

Глава 12

Самолёт, на котором Морс прилетел в Лос-Анджелес, приземлился на пятнадцать минут раньше, и ему надо было как-то убить время. Проходя мимо телефонной будки, он остановился.

Утром его разбудил звонок Гленнона, который рассказал о разговоре по телефону с неким Кэсуеллом из известной рекламной фирмы. В самолёте Морс взвесил все за и против, но в глубине души он знал, что не устоит перед искушением и позвонит Ходжесу. Эта мысль даже начала его забавлять.

Он вошёл в будку и набрал номер междугородней. Когда телефонистка ответила, оон попросил соединить его с номером, который утром продиктовал Гленнон.

— Я звоню из автомата, за его счёт, пожалуйста.

— С кем будете говорить?

— С Его Святейшеством, посланником Господа.

Телефонистка ответила не сразу.

— Простите, я не расслышала.

— С его Святейшеством, посланником Господа. Вас поймут.

Через несколько секунд он услышал в трубке мужской голос. Это не был Ходжес, должно быть, кто-то из его персонала.

— Алло?

— Междугородняя вызывает Его Святейшество, посланника Господа. — В голосе телефонистки звучало сомнение и недоверие. — Вызов за ваш счёт.

— А кто его спрашивает?

— Дьявол, — сказал Морс.

Телефонистка молчала. Она явно колебалась: просто отключить этого сумасшедшего или вызвать старшего смены. Наконец приняла решение:

— Вы подтверждаете оплату?

— Да, подтверждаем. Одну минуту, соединяю с Его Святейшеством.

— Морс, — раздался голос Ходжеса, — я ждал вашего звонка.

— Господь любит вас, Бафорд.

— Спасибо, брат Морс. Но вас он не любит. Вы совращаете его души.

Морс хмыкнул.

— У каждого своя работа.

— Хватит валять дурака. Мне надоели ваши фокусы с депрограммированием. Вы мне мешаете.

— И вы хотите предложить мне сделку?

— Совершенно верно. Сколько вы хотите за то, чтобы удалиться на покой?

— А сколько вы дадите?

— Сколько вы хотите?

— На какую сумму вы готовы?

— Четверть миллиона долларов. Наличными.

— Бафорд, вы шутите? Вы хотите, чтобы Дьявол отложил свой трезубец из-за каких-то двухсот пятидесяти тысяч?

— Но это огромная сумма.

— У вас не хватит денег, Бафорд.

— Даже Дьявол имеет свою цену. Я готов удвоить сумму.

— Полмиллиона?

— Наличными. Из рук в руки. Без налога. Это моё последнее слово. Что скажете?

— Я же сказал, Бафорд, у вас не хватит денег, чтобы купить меня.

— Ну что же. Вы упустили свой шанс. Берегитесь.

Морс повесил трубку и зашагал к выходу из здания аэропорта. Угрозу Ходжеса он воспринял всерьёз. Посланник Господа на земле не только умён, но и безжалостен. Он защищает многомиллионную империю и не остановится ни перед чем. Даже перед убийством.

Морс вышел через зал компании Америкэн Эрлайнз и остановился в нескольких шагах от стоянки такси, на которой вытянулись в линию несколько машин.

Внезапно из потока машин, едущих во втором ряду, круто вывернуло такси и затормозило напротив Морса прямо перед терпеливо ждущими коллегами. Морс открыл дверцу, бросил на сидение портфель и сел в машину.

Водители сердито за сигналили нахалу, взявшему пассажира без очереди.

— С приездом, мистер Морс.

— Спасибо, Чарли.

Чарли тронул с места. Водитель первого из стоящих на стоянке такси выскочил из машины и закричал вслед, грозя кулаком. Остальные таксисты возмущённо сигналили.

— Похоже, что они сердятся, — заметил Морс.

— Естественно, — ухмыльнулся Чарли. — Торчишь тут целый день, ждёшь пассажира, и вдруг какой-то тип уводит клиента прямо из-под носа. Я бы на их месте… — он затормозил, пропуская пешеходов, идущих от здания аэропорта. — Послушайте, мистер Морс, мы с вами работали в Сан-Франциско, в Сан-Диего и в Чикаго. Но в Лос-Анджелесе вам работать ещё не приходилось, да?

— Совершенно верно.

— Я вам понадоблюсь?

— Разумеется. Такси трудно было раздобыть?

— Легче, чем в Чикаго. Я ведь сам родом из Лос-Анджелеса, так что друзья помогли. Хозяин, правда, беспокоился, что лишат лицензии, но деньги всё-таки взял.

Морс был доволен, что вопрос решился так легко. Он уже не раз убеждался на опыте, что такси имеет несомненные преимущества перед частной машиной.

— Где я буду жить?

— Я всех вас разместил в отеле «Холидей Инн». Ваш номер заказан с сегодняшнего дня, а для мистера и миссис Рид — с завтрашнего.

— Нам может понадобиться ещё один номер для старшего сына Ридов и его приятеля. Они прилетят через пару дней. Рид сказал, что оба — крепкие ребята и не подведут.

— Это хорошо. Одному Риду не справиться.

— А где эта гостиница?

— На бульваре Сансет, рядом с выездом на шоссе на Сан-Диего. Оттуда удобно добираться и до Астарота, и до центра города.

— А Астарот ты видел?

— Как раз вчера туда съездил.

— Ну и что скажешь?

— Не знаю, как вы на этот раз справитесь, мистер Морс…

Глава 13

На склоне горы у самого обрыва лежали Рид и Морс. Высокая трава скрывала их от посторонних глаз. У каждого был мощный бинокль. Астарот раскинулся перед ними, как на ладони.

Добравшись сюда, они нашли узкую заброшенную дорогу, она отходила от основной и поднималась выше в горы. Понтиак, взятый Ридом напрокат по указанию Морса, с трудом одолел подъём и теперь стоял в стороне от дороги за невысокими кустами.

Они уже рассмотрели основное здание с гигантским крестом, спальные корпуса, гараж и подсобные помещения в дальней части Астарота. Особенно внимательно Рид изучал забор, надеясь увидеть уязвимое место, но он уже понял, что единственный путь на территорию коммуны лежит через надёжные стальные ворота. Время от времени до них доносился злобный лай сторожевых псов, которые днём сидели в вольерах за гаражом. Иногда по чисто выметенным дорожкам проходили члены братства. Бинокли были достаточно сильными, чтобы рассмотреть даже их лица. Солнце всё ниже опускалось к горизонту.

— Ну что? — Рид повернулся к Морсу.

— Пустой номер. Здесь его не взять. Они как в крепости.

— А другие варианты у нас есть?

— Пока не знаю. Будем надеяться, что он уже выезжает на работу.

— А если нет?

— Тогда дело плохо. Он здесь давно?

— Недель пять.

Морс помрачнел.

— Очень плохо. Это моя вина. Надо было сразу спросить. Я думал, он там дольше. Дело в том, что новых Учеников обрабатывают месяца два или три, — эта промывка мозгов называется Очищением, — пока не оболванят настолько, что считают возможным доверять. Тогда их посылают в город продавать труды Учителя. Исключения крайне редки. Но ничего. Будем ждать. Если понадобится — даже месяц.

Он говорил не отрываясь от бинокля.

— Впрочем, — тон его внезапно изменился, — может быть, так долго ждать и не придется. Ну-ка, посмотрите. Что вы видите?

Рид поднял бинокль к глазам.

— Большой синий автобус. Сбоку написано «ДГ». Отъехал от гаража. Подъезжает к главному корпусу.

— На нём обычно ездят в город, — пояснил Морс. — Но по вечерам это бывает не так уж часто.

Автобус остановился у входа в главное здание, откуда цепочкой потянулись Ученики в сопровождении Наставников. И вдруг Рид схватил Морса за руку:

— Вот он!

— Джефф?

— Да.

— Быстро говорите, — скомандовал Морс, — который? Пока он не вошёл в автобус.

— Четвёртый справа.

— Высокий блондин?

— Да. Входит в автобус. Видите?

— Ну что же, Рид, — Морс отложил бинокль и облегчённо вздохнул. — Господь, должно быть, любит нас. Всё-таки мы не зря приехали.

Морс подождал немного, чтобы увидеть, в какую сторону свернёт автобус. Миновав ворота, он свернул направо, в сторону долины Сан-Фернандо.

Тем временем Рид уже завёл машину, Морс вскочил в неё уже на ходу, и они помчались вслед за автобусом.

Стемнело. Машины шли сплошным потоком. Они свернули на Хайлэнд Авеню и подъехали к большому стадиону. Между понтиаком и автобусом было три машины.

Автобус свернул на платную стоянку и затормозил. Рид остановил машину в нескольких метрах. Пока Ученики с пачками брошюр выходили из автобуса, шедшие за понтиаком машины заперли его со всех сторон. Ученики в сопровождении Наставников уже шли к главному выходу на стадион, рядом с которым висели ярко освещённые афиши: Род Стюарт. Последний концерт в Калифорнии.

Рид и Морс вышли из машины; Морс осмотрелся: сотни автомобилей стояли бампер к бамперу.

— Приехали. Теперь до окончания концерта не выбраться. Завтра поедем на рассвете, посмотрим, где они работают днём.

— А мы разве не пойдём за ними?

— Не стоит. Здесь мы ничего не сможем сделать, к тому же меня они знают в лицо.

— Может, я попробую подойти к нему, поговорить?..

— Ни в коем случае, — оборвал Морс. — Чёрт побери, Рид, вы что, так ничего и не поняли? Он не будет вас слушать. Он видит в вас врага.

— Я понимаю. Но что будет, если я только попробую?

— Что будет? Его завтра же увезут из Астарота в какой-нибудь Эфес или Ханаан, за тысячи миль отсюда, и вы даже не узнаете, где его искать.

Рид смутился.

— Извините. Просто я увидел его сегодня и…

— Ничего, Фрэнк, — он впервые назвал Рида по имени. — Бывает. В любом случае, уехать до конца концерта мы не сможем. Как вы относитесь к рок-музыке? Род Стюарт выступает не каждый день. Пойдёмте, послушаем?

Глава 14

Этой ночью, хотя они и легли гораздо позже обычного, Джефф долго не мог заснуть.

Все Ученики спали на втором этаже большого спального корпуса. Здесь не было ни отдельных спален, ни даже перегородок. Койки стояли в четыре ряда, как в казарме. Ученицы жили на третьем этаже. А Наставники в другом корпусе, с отдельными комнатами.

Джефф лежал с открытыми глазами. Несмотря на усталость, не спалось. Он знал, что достойно прошёл Очищение и теперь, если будет хорошо работать, распространяя Слово Учителя, и зарабатывать больше других, на него раньше времени наденут красный пояс Наставника.

А это даст и определённые привилегии. Раз в неделю ему дозволят спать с одной из Наставниц или Учениц по его выбору. Он будет получать лучшую пищу и иногда выезжать за пределы Астарота по делам братства.

Впрочем, здесь, в Астароте, он был счастлив. Очень счастлив. Здесь не надо было ни о чём думать, не надо было принимать никаких решений. От него требовалось лишь доверять Учителю и делать то же, что и все. Именно в этом и заключался душевный покой. Здесь не смущали никакие искушения, здесь он был в полной безопасности. Его отец во грехе Фрэнк Рид больше не давил, не приставал, требуя брать пример с Кэна, старшего брата, который учился в Стэнфордском университете и был капитаном футбольной команды.

Всё это его больше не волновало. Теперь он был Симеоном, душа его принадлежала Господу, и в служении Ему заключался смысл жизни. Наконец-то нечего было бояться; когда придёт конец света, его душа будет спасена, и он обретёт вечную жизнь в счастье и покое. Так сказал сам Учитель, Посланник Господа на земле.

Но важнее всего было ощущение принадлежности к братству. Он чувствовал, что не одинок, здесь все братья и сёстры. Вокруг люди, которые его любят и которым он не безразличен. Они действительно любят. Ведь братство Душ Господних зиждётся на любви. На любви к Господу, на любви к Учителю, на любви друг к другу, от Первого Старца до самого неопытного Ученика.

Конечно, Очищение было нелёгким испытанием, но даже в то время жизнь не сводилась к одной только работе. Дважды в неделю они пели гимны, псалмы и танцевали. Каждый день после обеда целый час оставался свободным, можно было гулять по территории, играть в мяч или просто лежать под деревом. Чувство голода не проходило, но Джефф понимал, что воздержание необходимо для подлинного Очищения. Ведь умерщвляя плоть, мы спасём душу.

Перед его глазами возник сочный кусок жареного мяса. Усилием воли он отогнал мысль о еде. Учитель сказал, что все твари, живущие на земле, созданы Господом, поэтому убивать и есть их — грех.

Он решил думать о чём-нибудь другом. Очень беспокоила судьба Аталии. Неужели она не была счастлива в Астароте? Он чувствовал свою вину: надо было поговорить с ней, объяснить, как прекрасно жить в братстве.

Внезапно вспомнилась их последняя встреча. Это было в церкви, в час последней молитвы. Они сидели на полу рядом, и в какой-то момент он повернулся в её сторону.

Балахон Аталии был неплотно запахнут и под ним мелькнула обнажённая грудь. Он попытался отогнать это воспоминание, но не смог. Стало только хуже. Вспомнилось, как давно, словно это было много лет назад, в другой жизни, они впервые встретились на пляже. Тогда ей было семнадцать лет. Стройная загорелая девушка смотрела на него широко открытыми глазами, длинные каштановые волосы развевались на ветру. Между ними словно проскочил электрический разряд. Он вспомнил, как ехали вдоль берега, глядя на волны, как, найдя уединённую бухту, они, наконец, разделись и легли на горячий песок, тесно прижавшись друг к другу. На Синди был очень открытый купальник; запах и ощущение её кожи, солёной от морской воды и нагретой солнцем, сводил с ума. А потом они взяли у приятеля ключ и провели ночь в его квартире в Санта-Монике. Джефф представил её тело и чуть не застонал.

Он попытался вспомнить то место в Писании, где говорится об укрощении плоти. Напрасно. Перед глазами стояла Синди, он даже почувствовал, как она прижимается к нему всем телом…

Сбросив одеяло, он решительно направился в душ. Там включил воду и закрыл глаза. Это средство Наставники рекомендовали как наиболее эффективное в борьбе с Дьяволом, искушающим плоть. Джефф долго стоял под холодной водой…

Глава 15

На следующий день Морс и Рид дежурили у Астарота с рассвета. Концерт закончился поздно, и Рид боялся, что с утра никто из работавших накануне не поедет в город, но Морс знал ситуацию лучше:

— Не волнуйтесь, Фрэнк, это не коммуна хиппи, а секта. Сегодня такой же рабочий день, как любой другой.

И действительно, среди Учеников, садившихся в автобус, был и Джефф. В этот раз за руль понтиака сел Морс. Он ехал за автобусом, не отставая, до самого международного аэропорта. Автобус останавливался у нескольких входов, и каждый раз из него высаживалась небольшая группа Учеников, которые сразу же начинали предлагать брошюры авиапассажирам. Группа, в которой был Джефф, вышла из автобуса около зала компании Трансуолд Эрлайнз и заняла довольно удобное место шагах в тридцати от выхода: они не мешали входящим, и в то же время пройти ко входу, минуя их, было трудно.

— Пригнитесь, когда будем проезжать мимо, — предупредил Морс.

Он проехал ещё немного вперёд и остановился. Опустив стекло машины, жестом подозвал носильщика, разгружавшего тележку с багажом, протянул пятидолларовую бумажку. Носильщик наклонился к машине.

— Послушайте, — обратился к нему Морс, — вы видели раньше этих ребят?

— Да, сэр. Они каждый день сюда приезжают.

— Одни и те же?

— Да, конечно. Приезжают примерно в это время, а уезжают около шести.

Морс поблагодарил носильщика, отдал ему деньги и завёл машину. Судя по всему, он был доволен.

— Ну что же, Фрэнк, вероятно, у нас получится.

— Почему вы так думаете?

— Аэропорт очень удобное место для наших целей. Пока давайте остановимся где-нибудь и понаблюдаем.

Морс, объехав аэропорт, въехал на открытую стоянку напротив зала Трансуолд. Найдя удобное место, остановил машину и протянулся назад за биноклем. Он долго, внимательно рассматривал здание, тротуар с пешеходами, машины и, наконец, опустил бинокль:

— Прекрасно. Брать будем завтра. — Рид уже привык, что Морс говорит о его сыне, как персонаж гангстерского фильма об облюбованном сейфе. — Чем скорее, тем лучше.

— А как мы это сделаем?

— Я всё объясню. А пока смотрите внимательно. Видите, эти двое подошли к Наставнику. — Рид поднял бинокль в тот момент, когда Наставник кивнул, и два Ученика, подходившие к нему, направились ко входу в аэропорт. Когда дверь за ними закрылась, Морс повернулся к Риду:

— Как видите, они ходят только парами. Ни один Ученик никогда не остаётся один, даже на минуту. Теперь всё внимание на эту дверь.

Через некоторое время оба Ученика вышли из здания и направились к основной группе. Морс повернулся к Риду.

— Ну что, заметили?

Рид пожал плечами.

— Когда они вышли, основная группа была от них метрах тридцати. Вот в такой-то момент вам и надо будет действовать. Но перед тем, как перейти к деталям, хочу ещё раз предупредить. Если вы не успеете скрутить его, втолкнуть в машину и отъехать за 15–20 секунд, будет поздно. Подбегут Наставники, и вам не поможет даже полиция, понятно?

— Да.

— И ещё. Этой машиной пользоваться неудобно. Нужно такси.

Рид в недоумении уставился на Морса.

— Как такси?

— Это я беру на себя. А теперь поедем смотреть домик. Вы всё сделали, как я говорил?

— Да. Это горнолыжный центр, летом он пустует. Окна, как вы советовали, я заколотил досками.

— Прекрасно. Поехали.

Вечером того же дня в гостиницу приехали Кен, старший сын Ридов, и Джо Питерсон, друг Джеффа. Кейт Рид и Синди были с ними.

Морс сразу же пригласил Фрэнка, Кена и Джо к себе в номер. Он подробно инструктировал их, задавая неожиданные вопросы, наблюдая за реакцией. Помощники Рида производили хорошее впечатление. Кен был очень похож на отца: высокий, загорелый, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, — он спокойно выслушал указания Морса и с уверенностью в голосе сказал:

— Всё будет нормально, сэр.

Джо, лучший друг Джеффа, сильно отличался от Кена. Это был светлокожий блондин, темпераментный, энергичный. Он не мог спокойно сидеть на месте и всё время метался от стола к окну и обратно. Его Морс решил посадить в такси, в то время как Фрэнк и Кен будут действовать снаружи.

Затем он достал из портфеля полицейские наручники и протянул Риду: нужно было научиться защёлкивать их в одно мгновение. Теперь всем предстояло действовать без помощи Морса. В аэропорту он сможет лишь наблюдать со стороны, а присоединится только в горах, куда должны привезти Джеффа.

Глава 16

После совещания все спустились в ресторан поужинать, но Морс остался в номере. Он взял газету и раскрыл её на странице с программой телевидения. Большинство религиозных программ, такие как «Преподобный Эд», «Врата рая», «Путь к счастью», «Возлюби ближнего своего», шли по воскресеньям в утренние часы. Но те, кто мог себе это позволить, покупали иногда дорогостоящее вечернее время. Вот и сейчас по седьмому каналу должен был начаться «Час Душ Господних».

Эта передача записывалась на студии «ДГ» и потом транслировалась на всю страну. Каждое воскресенье её одновременно показывали семьдесят телевизионных станций. Морс не пропускал ни одной передачи. Он улыбнулся, подумав, знают ли Души Господни, что это любимая программа Дьявола.

Преподобный Бафорд Ходжес беззастенчиво заимствовал идеи, мизансцены, постановочные элементы и даже сценарные разработки у других проповедников, выступающих по телевидению. Но каждый раз он вставлял в передачу что-нибудь неожиданное, какой-то яркий, запоминающийся ход и, конечно же, очередное послание от бога, которые получал словно по прямому проводу.

Морс вспомнил, как в предыдущей программе Ходжес представил телезрителям нового Ученика, им оказался не кто иной, как сам Боб Биддл, певец и композитор, гитарист из группы Блю Илектрикс, кумир подростков всей страны. С тех пор не прошло и недели, а песни Биддла на стихи Учителя уже вошли в десятку самых популярных, потеснив даже Билли Джоэла и Пола Саймона.

Морсу было интересно, что Ходжес предложит публике на этот раз. Программа началась как обычно. Чистые юные голоса запели гимн.

Из затемнения показался сияющий крест, под ним полукругом стоял хор. Юноши и девушки в голубых рубашках счастливо улыбались с экрана. Жизнерадостные, розовощёкие, аккуратно причёсанные, со свежими лицами, — просто идеальные молодые американцы с журнальной картинки.

Ходжесу следовало отдать должное. Евангелизм — это шоу-бизнес, здесь важно уметь выбрать актёров. Выбор Ходжеса был безупречен.

Затем камера развернулась на зрителей, сидевших перед хором. В основном это были молодые люди, такие же свежие и улыбающиеся, как и певцы. Среди них было много Душ, специально привезённых из ближайших коммун для съёмок передачи.

Свет в зале постепенно погас, и луч прожектора выхватил из темноты преподобного Бафорда Ходжеса.

На нём был строгий тёмный костюм и галстук в тон. Снежно-белые волосы и короткая седая борода придавали ему вид добродетельного отца семейства. Голос звучал мягко, с таким теплом и искренностью, что не слушать его было невозможно.

— А теперь, — обратился он к зрителям, — оглянитесь вокруг, посмотрите на своих соседей и пожмите им руки.

Зал оживился: все поворачивались друг к другу, улыбались, жали руки.

— А теперь скажите своему соседу: Господь любит тебя, и я тоже. — Сначала неуверенно, а затем громко и стройно зрители повторили эти слова.

Учитель улыбнулся.

— Сегодня я хочу рассказать вам о Чуде. То, что вы услышите, потрясёт вас и, может быть, даже изменит ход вашей жизни, как это уже произошло со мной.

Морс знал эту историю, но ему было интересно, в каком виде она будет представлена сегодня.

Учитель начал рассказ.

— Это произошло, когда я был юным бродячим проповедником. Он ходил из города в город в зной и холод, под палящим солнцем и под проливным дождём, неся людям Слово Божие.

Однажды в небольшом городке Роджерсвилле он провёл ночь у постели умирающей женщины, а на рассвете отправился в путь. Надо было до полудня успеть в соседний городок, чтобы выступить с проповедью.

Слова Ходжеса не вязались с там, что Морс знал об Учителе, но голос звучал так искренне и убедительно, что хотелось верить.

Когда Ходжес должен был рассказать о поезде, в зале раздался грохот приближающегося состава, тревожный гудок. Шум стал невыносимым, гудок пронзительно ревел, но голос Ходжеса был хорошо слышен:

— Я знал, что этот поезд — орудие Дьявола, решившего избавиться от меня, потому что я осмелился бросить ему вызов и нести людям Слово Господа. И я понимал, что никакая человеческая сила не в состоянии остановить его. И тут, братья и сёстры, я услышал Голос. Он раздавался не откуда-то, а звучал во мне. Я не мог поверить тому, что слышал. Господи, говорил я себе, возможно ли это?

Учитель замолчал. В этот момент откуда-то раздался голос. В нём было что-то неестественное, даже неземное. Зрители замерли. Затем до них дошло, что Учитель, будучи прекрасным актёром, решил представить сцену Чуда в виде диалога:

Ангел: Господь услышал твою мольбу, сын мой.

Учитель (с недоверием): Господь?

Ангел: Да. Сейчас тебе предстоит пройти по долине смерти. Но не страшись ничего. Я с тобой.

Учитель: Но кто ты?

Ангел: Я — ангел Господа.

Учитель: Ангел?

Ангел: Сын мой, тебе предстоит великая миссия.

Учитель: Но я сейчас умру.

Ангел: Господь решил, что ты должен жить. Он дарует тебе не только душу, но и тело. Ибо ты избран для исполнения Его воли.

Учитель: Я?

Ангел: Он избрал тебя из множества тех, кто несёт людям Его слово. Он дарует тебе жизнь, чтобы ты стал Его посланником. Ты раньше других почувствуешь и предскажешь приход Мессии. Ты откроешь Церковь и будешь спасать души Его именем. И пребудет с тобой благословение Господне, так же, как и с теми, кто пойдёт за тобой во имя Господа.

Грохот колёс уже заглушал слова Ходжеса.

Учитель: Но как мне исполнить своё назначение, ведь я погибну?!

Ангел: Посмотри вперёд, сын мой, там, у себя под ногами ты обретёшь жизнь и спасение. И ты запомнишь этот момент, ибо это Чудо даровано тебе Господом.

Ангел замолчал, и теперь в зале был слышан лишь голос Учителя, звучавший твёрдо и торжественно:

— И я увидел то, о чём говорил Ангел: в нескольких шагах передо мной не хватало одной шпалы. Размеры отверстия позволяли втиснуться туда, а от падения удерживала опорная балка. Когда мне помогли выбраться, я был совершенно спокоен, братья и сёстры, ибо я знал, что меня хранит Господь. Потом я встал на колени и возблагодарил Господа за чудесное избавление. Это было воистину Чудо, все так и сказали, ибо только накануне здесь прошёл путевой обходчик, и все шпалы были на месте.

Да, это было Чудо. И, как вы знаете, с того самого дня я неустанно тружусь, исполняя волю Господа.

На заднем плане тихо запел хор, а Учитель, выдержав приличествующую паузу, заговорил о более земных материях: о новой церкви, строительство которой было замечено в горах Сан-Бернардино, о домах престарелых и сиротских приютах, на которые нужны были деньги. Он говорил так убедительно, что даже Морс готов был поверить в их существование, хотя и прекрасно знал, куда на самом деле идут доходы секты.

— Пожалуй, на сегодня достаточно, — подумал Морс и выключил телевизор. — Завтра предстоит тяжёлый день.

Глава 17

Фрэнк Рид, Кен и Джо выехали из гостиницы рано утром и остановились на тихой улочке в пяти минутах езды от аэропорта. Вскоре из-за угла появилось такси и остановилось рядом с понтиаком. Из него вышел коренастый крепкий мужчина с добродушным лицом и подошел к ним.

— Доброе утро. Меня зовут Чарли. Чарли О'Коннор, — он пожал всем руки. — Поехали.

Они пересели к нему и по дороге в аэропорт согласовали последние детали. В данном случае, от частной машины не было бы толка — стоянка у входа в здание аэропорта запрещена. Но такси другое дело. Оно может медленно ехать вдоль тротуара, может в любом месте останавливаться — правда, ненадолго, но зато не привлекая внимания. Наконец, на стоянке такси оно может стоять сколько угодно.

Чарли высадил Ридов около входа в камеру хранения, немного не доезжая до зала Трансуолд Эрлайнз. Они вошли внутрь и расположились так, чтобы их не было видно снаружи, а они видели Чарли и Джо, оставшихся в машине.

Чарли откинулся на сиденье и стал ждать появления автобуса «ДГ», время от времени поглядывая на Джо, сидящего сзади, в надвинутой на глаза бейсбольной кепке.

Через некоторое время автобус появился: Френк и Кен не видели, кто из него вышел, но Джо дал знак, что заметил Джеффа.

Время тянулось мучительно долго.

Наконец около полудня Чарли махнул рукой. Они подошли к машине и сели на заднее сиденье рядом с Джо.

— Ваш сын только что вошел в зал. Чарли завел двигатель. — С ним какой-то парень. Cейчас они выйдут, и надо действовать. Я подъеду ко входу и заторможу.

— Кен, — Рид повернулся к сыну. — Я выскакиваю первым. Ты за мной.

— Да, отец.

— Не вздумай захлопнуть за собой дверь. После этого действуй, как договорились. Джо, ты готов?

— За меня не беспокойтесь, мистер Рид.

Они напряженно смотрели на вход. В нескольких шагах Ученики в одинаковых синих рубашках останавливали прохожих, что-то объясняя им, показывая тонкие брошюры. Их голоса звучали громко, навязчиво, это действовало на нервы сидящим в машине. Время словно остановилось, Джефф не показывался.

— Да что они там, заснули? — нервно кусая ноготь, сказал Джо. Фрэнк Рид взглянул на часы.

— Прошло только пять минут.

— Спокойно, не нервничайте, повернулся к ним Чарли. Но его пальцы, сжимавшие руль, побелели от напряжения.

Мимо проехала полицейская машина. Один из сидевших в ней полицейских обернулся и внимательно по смотрел на Чарли. Инстинкт подсказывал ему, что здесь что-то не так. Если такси стоит, пассажиры или выходят или садятся — эти же ведут себя необычно. Кроме того, в этом месте такси обычно останавливаются с наружной стороны разделительного островка, а эта машина встала на маленькой дорожке, словно водитель собирается въехать на тротуар.

Чарли понимал, что полицейские могут сделать круг и вернуться, чтобы выяснить, в чем дело. Все зависело от того, насколько они добросовестны. Если полицейский ленив или просто устал, он может махнуть рукой на свои подозрения и забыть, в противном же случае непременно вернется. И тогда все сорвется.

Чарли решил ничего не говорить о своих опасениях. Они и так нервничают. Главное, чтобы Рид действовал точно, как сказал Морс. Никаких уговоров. Оглушить — и в машину.

— Вот он! — Рид схватил Чарли за плечо.

Джефф и его напарник показались в дверях.

Глава 18

Машина рванулась вперёд, едва не столкнувшись с фургоном авиакомпании, отъезжавшим от тротуара. Через мгновение Чарли был уже перед входом.

— Давай, — закричал он. — Быстро!

Фрэнк уже открыл дверцу и выскочил из машины. Кен встал за его спиной.

— Отец! Кен! Почему…

Рид схватил его за руку.

— Ты поедешь с нами.

— Нет, — закричал Джефф. — Нет! Пусти!

Кен схватил брата за другую руку и потащил к машине.

— Пустите! — он обернулся ко второму Ученику. — На помощь, Самуил.

Самуил, растерявшийся в первый момент при появлении Ридов, бросился на помощь Джеффу. Пронзительно закричав, он схватил Кена за шею и начал гнуть его к земле. Кен выпустил Джеффа и изо всех сил ударил его в лицо. Самуил рухнул на асфальт, из носа потекла кровь.

Тем временем Джефф, продолжая отчаянно вырываться, стал звать на помощь Наставников:

— Авессалом! Исав! На помощь!

Наставники уже поняли, что происходит, и бежали к такси.

— Да скорее же! — закричал из машины Чарли.

Джефф сопротивлялся так, словно защищал свою жизнь, но отец с братом уже подтащили его к машине, пригнули к открытой дверце. Джо с заднего сиденья схватил Джеффа за волосы и рванул на себя, в то время, как Кен толкал его снаружи.

Им удалось захлопнуть дверцу прямо перед носом у подбежавших Наставников. Один ухватился за неё, попытался открыть, но Чарли уже рванул с места. Несколько шагов Наставник пробежал, держась за ручку, потом споткнулся и упал. Второй что-то кричал им вслед, грозя кулаком.

В такси Джефф не успокаивался. Его пытались прижать к сиденью, чтобы скрыть от посторонних глаз, но Джефф извивался, вырывался из рук.

— Сволочи! — кричал он. — Сатанинское семя! Пустите меня! Пустите!

Он рванулся к дверце, открыл её, но в последний момент Кен и Джо оттащили его и захлопнули дверь. Хотя Джефф недоедал и сильно похудел, у него оказалось достаточно сил, чтобы сопротивляться, а ярость их увеличивала. Какое-то время он ещё продолжал борьбу, потом затих.

— Всё, Джефф, — наклонился к нему Джо. — Успокойся. Мы же тебе добра желаем. Это я, Джо. Ты помнишь меня, старина?

— Меня зовут Симеон, — закричал Джефф. — Симеон! Симеон!

Фрэнк Рид увидел в глазах Кена и Джо недоумение и испуг. К такому они не были готовы. Это действительно был не Джефф, которого они знали, а какой-то сумасшедший. Рид попытался его успокоить.

— Тише, сынок. Ты ведь наш Джефф. Вот увидишь, всё будет хорошо.

— Сатана! — Джефф с ненавистью смотрел на отца. — Вас послал Дьявол, чтобы похитить у Господа мою душу. Но я не отступлюсь! — Он плюнул отцу в лицо. Кен и Джо дёрнулись. Фрэнк спокойно достал носовой платок и вытерся.

— Они все такие сначала, — сказал Чарли, не оборачиваясь. — Тут уж ничего не поделаешь.

Наконец подъехали к той улице, где осталась машина, и Чарли остановился рядом с ней. Надо было пересадить Джеффа в понтиак. В нескольких шагах от них какой-то мужчина поливал газон, чуть дальше женщина везла из магазина тележку с продуктами. Джефф почувствовал нерешительность и снова стал вырываться, отчаянно царапаясь и пинаясь. Хотя стёкла в такси были опущены, он закричал:

— Помогите! На помощь!

— Придётся вмешаться, — сказал Чарли.

Он вышел из машины, открыл заднюю дверцу и наклонился над вырывающимся Джеффом. Найдя какую-то точку в основании черепа, он нажал на неё. Джефф мгновенно затих, закатив глаза.

— Через пару минут он очнётся, — сказал Чарли.

Они быстро перенесли Джеффа в понтиак и сели в машину, Кен за руль, Фрэнк и Джо — на заднее сиденье, поддерживая Джеффа.

— Счастливо, мистер Рид, — улыбнулся Чарли.

— Спасибо, Чарли. Спасибо за всё.

— Не переживайте, ваш парнишка придёт в себя. Поторапливайтесь. Не стоит здесь стоять. — Чарли помахал им, сел в машину и отъехал. В этот момент Джефф очнулся и попытался вцепиться отцу в глаза. Джо заломил ему руки назад, Фрэнк достал наручники и защёлкнул их на запястьях сына.

Джон Морс наблюдал всю сцену похищения с того же места на стоянке, что и накануне. Когда такси отъехало, он ещё задержался, заметив полицейскую машину, вызванную, по всей видимости, кем-то из прохожих.

Он видел, как полицейские разговаривают с Наставниками. Те пожимали плечами, разводили руками. Он улыбнулся: всё как обычно. Их слов не было слышно, но Морс прекрасно знал, что они говорят: «Один из наших братьев просто взял такси и поехал в обитель. Драка? Что вы, сержант! Никакой драки не было. Мы ничего не видели… Эти люди? Это их дело, мы ничего не видели. Как его имя? Втолкнули силой?! Ну что вы, сержант, кому это могло понадобиться? Разбито лицо? Да это носовое кровотечение. С ним это часто случается. Как его зовут? Ну, если вы настаиваете, его имя Симеон. Фамилия? У него нет фамилии. Когда-то у него были и фамилия и имя во грехе, но нам они неведомы. Душа его принадлежит Господу, а имя его Симеон. Вот и всё.»

Наконец полицейские уехали. Ну что же, — думал Морс, — обращаться в полицию никто не быдет. Расследование, внимание прессы — всё это не в интересах Ходжеса. Ему проще смириться с потерей ещё одной души, чем привлекать к секте нежелательное внимание.

Морс вырулил со стоянки и поехал к гостинице. Там его ждут Кейт с Синди, чтобы вместе ехать в горы, в домик, который на два месяца снял Рид.

Теперь в игру вступал Дьявол.

Глава 19

Во время беседы с редактором журнала «Тайм», проходившей в отеле «Клифт», Ходжесу принесли записку. Прочитав её, он извинился и вышел в соседнюю комнату, где стоял телефон, взял трубку. Звонил Кэсуелл.

— Да, Дик… Что случилось?

— Бафорд, опять Морс. На сей раз в Лос-Анджелесе. В аэропорту. Полтора часа назад. Он похитил Ученика из Астарота. Их Первый Старец пытался связаться с тобой на борту «Посланника», но тебя не было, и он позвонил мне. Я подумал, что это достаточно важно, чтобы…

— Неважно, что ты думал, — перебил его Ходжес. — Как его зовут?

— Симеон.

— Идиот! Я имею в виду его настоящее имя.

— Некий Джефф Рид. Из Санта-Барбары.

Ходжес помолчал, что-то обдумывая, затем принял решение. Собственно говоря, это решение было принято уже довно, он просто ждал подходящего момента.

— Дик, ты должен найти мальчишку.

— Это не так просто сделать. Морс, наверное, уже спрятал его где-нибудь. Пока не депрограммирует, будет держать под замком, а потом…

— Послушай, Дик. Я прекрасно знаю, как работает Морс. И я понимаю, что нам сейчас, скорее всего, не удастся найти этого Джеффа Рида. Но мне плевать. Он мне нужен в любом виде. И ты найдёшь его, даже если для этого придётся привлечь ФБР.

— Что ты задумал, Бафорд?

— Пора выкладывать карты на стол. Морс сам напросился. Но он не понимает, что для него это конец.

— Но как? И зачем тебе этот мальчишка?

Ходжес рассмеялся.

— Это моё секретное оружие, Дик. Поэтому я и хочу, чтобы ты нашёл его. И чем быстрее, тем лучше.

Джеффа заперли в одной из комнат второго этажа, окна которой, по указанию Морса, были заколочены толстыми досками. Иногда Души не выдерживали напряжения и пытались выпрыгнуть из окна.

Морс приехал под вечер, привёз Кейт и Синди. По пути они заезжали в магазин, и багажник был доверху набит продуктами. Рид уже закупил несколько ящиков консервов, поэтому с удивлением смотрел на продукты, привезённые Морсом.

— Этих запасов хватит на целый месяц.

— Совершенно верно.

— Нам что, придётся сидеть здесь так долго?

— Надеюсь, не больше трёх-четырёх дней. Самое большое — неделю.

— Тогда зачем вы накупили столько всего?

— Чтобы произвести впечатление на вашего сына. Когда увидит эти продукты, он подумает, что мы готовы пробыть здесь хоть целый месяц, если понадобится. Именно это мне и нужно.

Кейт и Синди накрыли на стол, и Кейт начала резать ветчину на бутерброды для Джеффа. Но Морс остановил её:

— Извините, миссис Рид, Джеффу придётся обойтись без ужина.

— Но он даже не обедал и, должно быть, умирает от голода.

— Вот и хорошо, — Морс забрал у неё тарелку с бутербродами. — Чем голоднее будет, тем лучше. И кроме того, — он откусил кусок и улыбнулся, — он всё равно не стал бы их есть.

— Почему?

— Потому что это ветчина. А Души Господни не едят мясного.

После ужина Морс объяснил всем, что от них требуется.

— Прежде всего запомните, что Джефф Рид, сидящий сейчас наверху, это не тот мальчик, которого вы все знаете. В настоящее время это совсем другой человек. В Астароте он подвергся психологической обработке. Синди уже, наверное, рассказала вам, что тем, кто проходит так называемое Очищение, не дают досыта есть, высыпаться, заставляют много и тяжело работать. И всё это время им приходится слушать тексты из Библии и высказывания Учителя, которые беспрерывно несутся из громкоговорителей. А кроме того, служба, занятия, богослужения и так далее. И всё это время они слышат одно и то же. Господь, Господь, Господь любит тебя… Наконец, психика человека не выдерживает, и он ломается. Именно это в Астароте сделали с Джеффом. Теперь для того, чтобы депрограммировать его, я должен воспользоваться их же методами.

Кейт Рид побледнела.

— И ему придётся голодать? И не спать?

— Ну, не совсем так. Но не больше, чем я разрешу. Главное, чтобы ему было плохо.

— Но это жестоко!

— Что поделаешь, миссис Рид, другого выхода у нас нет. Думаю, я с ним справлюсь. Вряд ли изменения личности в данном случае носят необратимый характер. Как бы то ни было, нам всем надо запастись терпением.

Потом он объяснил, что в первый день наверх не пойдёт. Джефф должен свыкнуться с мыслью, что его держат взаперти, но пусть думает, что его заперли родные и друзья, а не Джон Морс.

— Если он увидит меня сразу, — объяснил Морс, — это будет тяжелейшая психическая травма. Он страшно испугается — может быть даже настолько, что попытается покончить с собой. Видите ли, Души Господни создали мне определённую репутацию. Несчастные дети считают, что я буду истязать их, прижигать сигаретами, девочек — насиловать и глумиться над ними. Если же Джефф будет знать, что его родные здесь, рядом, он будет чувствовать себя в большей безопасности. А сейчас вам надо будет пойти к нему. Но не всем сразу, а по очереди. Вы будете сидеть у него, чтобы он не спал. Говорите с ним. Говорите всё, что угодно. Что вы любите его, что вам без него плохо, что вы хотите его вернуть. Он не будет слушать и не поверит, но некоторое воздействие на его сознание это окажет. По крайней мере, он успокоится и будет готов к тому шоку, который предстоит пережить при виде меня.

— А если он попытается убежать? — спросил Рид. — Я имею в виду, что будет, если он нападёт на кого-либо из нас?

— Это не исключено. На этот случай вам придётся друг друга страховать. Открывать дверь только вдвоём, причём в любом случае кому-то придётся дежурить под дверью. И ещё. Что бы Джефф ни говорил вам, держите себя в руках, не кричите на него, не раздражайтесь. Вы должны показывать, что любите его, пусть даже сейчас он этого не понимает.

Первой идёт Синди. Кен будет дежурить на лестнице. Остальные могут поспать, пока не подойдёт их очередь. Порядок будет такой: после Синди пойдёт Фрэннк, а Джо сменит Кена на лестнице. Затем миссис Рид, Кен и Джо. Вы должны продержать его всю ночь. Утром пойду я.

За завтраком все сидели угрюмые и подавленные.

— Он сошёл с ума, — сказал Фрэнк Рид. — Это болезнь.

— Ты не представляешь себе, что он говорил мне, — заплакала Кейт. — Какие гадости. Это было ужасно.

— Он неузнаваем, — Кен отодвинул тарелку. — Оказывается, я совсем его не знал.

— Понимаете, мистер Морс, — Синди печально посмотрела на него. — Никто из нас ничего не добился.

— Так и должно быть, — Морс допил кофе и встал. Он взглянул на часы. Джо Питерсон вышел от Джеффа час назад, и Морс распорядился, чтобы Джеффу дали поспать. Ровно час, не больше. Слишком долго оставлять человека без сна нельзя. Или он, даже слыша всё, что говорят, будет не в состоянии понять обращённые к нему слова. Утомление должно быть постоянным, изнуряющим, но точно рассчитанным.

— Пора, — Морс достал из портфеля чёрную папку. — Я пошёл. Сколько это продлится, не знаю, может быть, сутки, а может, и неделю.

Морс поднялся наверх, и Фрэнк Рид запер за ним дверь.

Глава 20

Джефф проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Он с трудом открыл глаза и увидел над собой незнакомого человека. Трудно было сообразить, где он находится.

— Кто вы?

— Меня зовут Джон Морс.

Джефф оцепенел. Потом резким движением поднялся, глядя в лицо Морсу. Глаза расширились. Он побледнел.

— Нет! — пронзительно закричал он вдруг. — Я знаю, кто ты.

— Хорошо. — Морс спокойно посмотрел на него. — Кто я?

— Дьявол.

— Ну, ну, сынок. Что за вздор. Дьяволу полагается быть с рогами и с хвостом.

— Я знаю тебя в лицо. Я видел фотографии в Астароте.

Морс придвинул к лежащему на полу матрасу, на котором сидел Джефф, единственный стул. Джефф отшатнулся, прижался к стене.

— Не бойся, Джефф. Я не причиню тебе зла.

— Меня зовут Симеон.

— Нет, Джефф.

— Симеон, Симеон, Симеон! — надрывно закричал Джефф.

— Джефф, — спокойно и твёрдо повторил Морс.

Тот весь дрожал, на лбу проступил пот.

— Успокойся, Джефф, — продолжал Морс. — Я ничего тебе не сделаю. Мы будем просто разговаривать. Говорить, говорить и говорить до тех пор, пока не обретёшь утраченный рассудок. Я хочу, чтобы ты понял: подлинный дьявол не я, а тот, кто называет себя Учителем. Он утверждает, что послан богом, но это ложь. Хочешь знать, кто он на самом деле? Он самозванец и лжец, проходимец и мошенник, лицемерный ханжа и вор.

— Это неправда! — закричал Джефф. — Неправда! Неправда!

— Вот как? А что же он сделал для тебя хорошего, что ты так защищаешь его?

— Он открыл для меня бога. Он научил меня любить. Он дал мне покой и счастье. Он научил меня служить Господу.

— Достаточно Джефф. На самом деле он научил тебя служить Бафорду Ходжесу. Он отобрал всё, что у тебя было: машину, деньги, родных, друзей. Он не давал тебе есть досыта и лишил тебя разума. После этого он заставил тебя работать с утра до ночи, продавая его сочинения. Как ты думаешь, куда идут те деньги, которые ты зарабатывал?

— На дело Господне.

— Ты уверен? — Морс достал из папки несколько фотографий. — Как тебе нравится эта яхта? Она принадлежит Ходжесу. Стоит ровно миллион долларов. А кто за неё заплатил? Ты и такие же, как ты, которые работают по десять часов в сутки, собирая деньги, чтобы Ходжес плавал на этой роскошной яхте, пил виски и жрал бифштексы.

— Изыди, сатана. — В глазах Джеффа мелькнуло торжество. — Теперь я знаю, что ты лжёшь! Души Господа не пьют спиртного и не едят живых существ.

— Все?

— Все!

— И сам Учитель?

— Разумеется. Это закон братства.

— Интересно. — Морс достал из папки ещё одну фотографию. — Очень интересно. А это что?

На фотографии был снят «Посланник Господа», стоящий у причала. Рядом с яхтой стоял фургон с надписью «Мясо — колбасы». Двое рабочих вносили на яхту освежёванную баранью тушку.

Джефф изучил снимок, напрягся, но вдруг с облегчением отдал его Морсу.

— Всё верно. Это для команды.

— Ты забываешь, Джефф, «Посланник» — это ещё и церковь, я значит, что все члены экипажа тоже Души Господни. — Он улыбнулся. — К твоему сведению, Учитель предпочитает бифштексы с кровью. А виски — неразбавленное. Перед обедом и после. Теперь ты понимаешь, почему он не хочет, чтобы вы ели мясо? Почему он требует, чтобы вы были вегетарианцами? Потому что морковка и макароны дешевле!

Джефф смотрел на него остановившимся взглядом, затем заговорил.

— Это всё ложь. Ложь. Ты хочешь пошатнуть мою веру.

— Это ещё не всё, Джефф. Ты не видел пока вот этого. — Морс протянул Джеффу ещё одну фотографию. На ней Бафорд Ходжес в плавках лежит на пляже рядом со стройной блондинкой. В одной руке Учителя дымилась сигарета, другая покоилась на бедре полуобнажённой красотки. Ходжес не подозревал, что его фотографируют, поэтому снимок получился весьма откровенным.

— Вот он, глава вашей церкви. — Морс достал следующую фотографию. — Пока вы усмиряете плоть холодным душем, он отдыхает на Багамах или на Бермудах. С разными спутницами. А ведь это грех.

На следующем снимке Ходжес сидит за столом в ночном клубе. С ним рядом красовалась брюнетка мексиканского типа с чувственным лицом. Вырез платья был слишком низким, и казалось чудом, что оно держится на ней. На столе стояла бутылка виски, официант открывал шампанское. В этот раз Ходжес заметил, что его снимают и попытался закрыть лицо руками, но узнать его было нетрудно.

— Учитель не брезгует и услугами профессионалок. Вот она, например, берёт двести за ночь. Сколько дней тебе нужно продавать его писанину, чтобы набрать такую сумму?

— Довольно, — Джефф заткнул уши обеими руками. — Я не хочу ничего слышать.

— Придётся слушать. Тебе некуда деться. Мы будем сидеть в этой душной вонючей комнате, пока ты не прозреешь, сколько бы времени на это ни потребовалось.

— Я же сказал, я не буду слушать.

Но Морс увидел, что глаза Джеффа забегали. Было видно, что ему стало не по себе. Вдруг он вспомнил что-то и смело посмотрел Морсу в глаза.

— Ты бессилен перед истинной верой. Сказано в Писании: «Противостаньте дьяволу, и убежит от вас».

Морс достал Библию и протянул её Джеффу.

— Покажи мне, где это сказано.

Тот нерешительно взял книгу.

— Где-то здесь. Я точно не знаю.

— Тогда я скажу тебе. В соборном послании святого апостола Иакова. Глава 4, Стих 7. Ты даже Библию не знаешь. Знаешь из неё только то, чему учили в Астароте. Но у тебя были плохие учителя. Они учили только одному — ненависти.

— Они учили нас любви!

— Нет, Джефф, ненависти. Они учили вас ненавидеть весь мир. Ненавидеть друзей, близких. Ненавидеть отца и мать.

— У меня нет ни отца, ни матери.

— Перестань, Джефф. Не в капусте же тебя нашли. У тебя есть отец, который любит тебя, и мать, которая в муках рожала тебя, растила и без памяти любит. А эти ханжи научили тебя ненавидеть их, плевать отцу в лицо и оскорблять мать.

Нет, Джефф, ты не знаешь Писания. Когда речь идёт о родителях, оно учит не ненависти, а любви. Ты помнишь десять заповедей?

Джефф молчал.

— Ну хорошо, — продолжал Морс. — Ты их помнишь. Чти отца своего и мать свою. Что это, ненависть или любовь? Ты помнишь, как ты оскорблял мать, как плевал в лицо отцу? А знаешь, что об этом говорится в Библии? Исход, 21: «Кто ударит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти». Это стих 15. А вот семнадцатый стих: «Кто злословит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти». Этому Старцы вас не учили? Отвечай, Джефф, отвечай!

Морс сидел с Джеффом десять часов. И всё это время он говорил не умолкая. Когда его сменил Фрэнк Рид, Морс едва не падал от усталости.

Глава 21

Когда Джефф переставал отвечать на вопросы и почти терял сознание из-за голода и недосыпания, Морс доставал небольшой, но мощный магнитофон и включал на полную громкость кассету с записью голоса Учителя. Он сам смонтировал эту кассету из нескольких записей высказываний и проповедей Ходжеса, которые ему удалось за большие деньги раздобыть в одной из коммун. Взятые по отдельности, фразы были понятны, но смонтированы на одной плёнке, они превращались в набор бессмысленных слов, раздражающих бесконечными повторениями одних и тех же интонаций, как на испорченной граммофонной пластинке. При перезаписи Морс сделал тембр голоса Ходжеса более резким, не меняя его при этом до неузнаваемости.

Голос Учителя звучал пронзительно, слова обрушивались на сознание, и Джеффу казалось, что под их потоком барабанные перепонки вот-вот лопнут. Он начинал ненавидеть этот голос, который не давал ему провалиться в спасительное забытьё.

Иногда Морс разрешал Джеффу заснуть, но не больше, чем на час. В комнате было невыносимо жарко и душно, но ему не давали ни вымыться, ни даже переодеться. Кормили скудно — овсянка и вареные овощи — так что чувство голода не проходило. Когда Джефф был в состоянии слушать, Морс проигрывал кассеты с признаниями депрограммированных Душ. Он заметил, что Джефф напрягается, когда слышит рассказы девушек, которых вынуждали вступать в связь с Наставниками и Старцами.

В какой-то момент Джефф не выдержал:

— Язык твой лжёт. Избави душу мою, Господи, от языка, произносящего слова лжи.

Морс улыбнулся.

— Это из Псалмов, Джефф. Но цитируешь ты неточно. Ну что же, если ты решил снова обратиться к Библии, давай посмотрим Писание. Времени у нас много. Давай вспомним что-нибудь про Ходжеса, который зарабатывает миллионы на таких легковерных простаках, как ты. Хотя бы вот это. Евангелие от Матфея. Глава 7, стих 15: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные».

— Это ложь.

— Нет, это правда. А лжёт твой Учитель.

— Он учит любви.

— Так же, как тебя учили любви к родителям. И к брату. А ведь в Первом послании Иоанна сказано: «Кто говорит: „я люблю Бога“, а брата своего ненавидит, тот лжец».

Морс обрушивал на Джеффа цитаты из Библии, многократно возвращаясь к одному и тому же, повторяя свои мысли снова и снова, пока они не начинали пускать корни в сознании Джеффа. Он присылал к нему плачущую Кейт, отца, брата, Синди, показывал фотографии молодых людей и девушек, которые не выдерживали в секте и сходили с ума, вскрывали вены, бросались под машины.

Джефф страдал теперь не только от недостатка сна, голода и духоты, сколько от сомнений, которые заронил в его душу Дьявол. Дьявол, оказывается, знал Писание лучше, чем Наставники и даже Старцы, хотя должен был бы сжечь святую книгу, а не читать её. А вопросы, которые тот задавал Джеффу и на которые он не мог дать ответ… Где правда? Где ложь? И этот голос Учителя, который бьёт по голове, не давая заснуть, проникает в мозг, разрушая сознание…

— Хватит, я больше не могу!

Морс выключил магнитофон и в комнате наступила тишина.

— Ты слышишь, Джефф, — заговорил Морс, — он говорит о любви, он учит тебя ненависти. А любовь не там, она здесь. Она ждет тебя внизу, там, где твои родители, Синди, где твой брат и твой друг. И я буду говорить тебе об этом не умолкая. Сегодня и завтра. И через неделю, и через месяц. Если это понадобится, всю жизнь…

И снова он попытался сломать ту стену, которая отгораживала сознание Джеффа. Он показывал ему новые и новые фотографии, документы, вырезки из газет, прокручивал записи рассказов родителей, из-за секты потерявших детей. Иногда глаза Джеффа стекленели, и тогда Морс снова ставил на полную громкость кассету с голосом Учителя. Время от времени выпадал короткий отдых, но и эти десять — пятнадцать минут Джефф не оставался один. К нему поднималась Синди и мать. Затем снова приходил Морс и читал наизусть Писание, выбирая из него места, прямо противоречащие всему, что говорили Наставники. Джефф слушал слова, звучавшие как ересь, как богохульство, но которые, — как он сам мог убедиться, раскрыв Библию, — исходили от самого Господа. Кровь стучала у него в висках, становилось страшно, хотелось обхватить голову руками, свернуться в комок и умереть. И вот в один из таких моментов Джефф не выдержал и заплакал. Он дрожал и всхлипывал, как ребёнок, закрыв руками лицо.

— Господи, господи, где я был? Что это было? Что со мной?

Морс внимательно наблюдал. В его практике были случаи, когда особенно стойкие Души пытались изображать перелом, но Джефф не притворялся.

Морс машинально посмотрел на часы. С того момента, когда он впервые вошёл в эту комнату, прошло сорок четыре часа и десять минут. Почти двое суток.

Бедный мальчик, — подумал он. — Каково ему пришлось…

Перед тем как попрощаться с Ридами, Морс объяснил им, что Джеффу домой возвращаться ещё нельзя, и Синди предложила пожить у её дяди в Палм-Дезерте. Теперь самым трудным было не давать Джеффу возвращаться мыслями к жизни в секте. Травма ещё слишком свежа, и рецидив мог быть бы необратимым. Но Синди любила Джеффа, на неё можно было положиться.

Всё было позади, и Морс ехал в Лос-Анджелес, чувствуя себя измученным и опустошённым. Так было каждый раз после депрограммирования. Ведь ему приходилось не легче, чем пациенту. Физически это было крайне тяжело. Эмоционально — просто невыносимо. И каждый раз потом перед глазами вставал Сидон, снова всё тот же кошмар — заснеженное поле, голое дерево, серый балахон…

Сейчас ему надо было забыть всё: Сидон, Джеффа Рида, Душ Господних, Бафорда Ходжеса. Надо было вернуться к нормальной жизни, ощутить реальный мир, смеяться и жить, как живут все люди — по крайней мере до тех пор, пока снова не позвонит Джордж Гленнон и не скажет, что к нему обратился отец или мать какого-то ребёнка из Иерихона, Херонеи или Вифании…

Глава 22

Дом Хайлендов стоял у пересечения двух дорог, лицом к пустыне, окружённой кольцом скалистых гор с вершиной Сан-Хасинто.

Во флигеле, где они поселились, в маленькой кухоньке Синди готовила их любимые блюда. Иногда на обед приглашали старики. Но в целом они не очень докучали молодым — дядя почти каждый день отправлялся играть в гольф, время его жены целиком поглощали теннис, бридж, светская жизнь. Синди и Джефф целиком были предоставлены самим себе.

Каждый день, сухой и знойный, был напоен солнечным светом, льющимся с безоблачного неба. Поездки верхом, теннис, бассейн, по вечерам кино и встречи с друзьями — день тянулся бесконечно долго, как бесконечно долгими были сиесты под полуденным солнцем у бассейна, когда они погружались друг в друга, смакуя каждое мгновение близости.

И каждую ночь они любили друг друга.

Джон Морс предупреждал Синди, что Джефф мог измениться. То давление, которое секта оказывает на разум человека, не проходит бесследно и для всего организма, он начинает регрессировать: у девушек прекращаются менструации, у юношей приостанавливается рост бороды и усов, снижается потенция. По его мнению, это связано с тем, что, если у человека отнять возможность самостоятельно принимать решения, он впадает в детство — физически и морально. Следовательно, Синди нужно будет немного терпения, если она заметит это в Джеффе. Но такая проблема не возникала. Джефф был в отличной форме — загорелый молодой бычок.

Он стал набирать вес. С лица сошло постное, унылое выражение, оно опять научилось улыбаться.

В конце первой недели нагрянули родители, затем опять наступило затишье. Как-то раз позвонил Морс. Короткий отчёт Синди его вполне удовлетворил. Он сообщил новость: одна из телекомпаний хочет снять документальный фильм о Джеффе и таких, как он, когда тот вполне оправится. Но это не завтра, времени впереди много. А пока — так держать, Синди. Так сказал Морс.

И опять потянулись золотые дни.

Это случилось на десятый день. Их машина медленно катила мимо вековых деревьев заповедника Джошуа Три Моньюмент, мимо обветренных скал, в очертаниях которых проступали то фигуры людей, то корабли, то доисторические животные. Остановив машину, Синди с Джеффом вышли, чтобы подойти поближе к удивительным скульптурам, созданным природой.

Рядом с их машиной затормозил серый «кадиллак». Троих молодых людей, выведших из него, никак нельзя было принять за туристов.

— Джефф, — помертвевшими губами прошептала Синди, — ты знаешь, кто это?

— Да.

— Бежим, — в панике сказала она.

— Бежать? Но куда? — в голосе Джеффа не было надежды. — В пустыню? Вокруг только песок — бежать некуда.

Они пошли к машине, не зная, что будет в следующий момент. Трое Наставников спокойно наблюдали за ними, не двигаясь с места. Потом один из них произнёс:

— Моё имя Авель. Это Исав и Азаэль. Господь любит тебя, Симеон.

Исав посмотрел Джеффу в глаза.

— Иди с нами, Симеон. Господь ждёт тебя.

— Нет, — сказал Джефф, — я не хочу.

— Мы знаем, как Сатана соблазнял тебя, Симеон.

— Моё имя Джефф. Всё кончено.

— Мы знаем, что ты боролся. — Теперь говорил Авель. — Как он искушал тебя. Ты уступил ему лишь на время. Мы понимаем тебя, Симеон. Он мучал и истязал тебя. Плоть слаба, но ты не закоснел в грехе. Ты можешь ещё очисться молитвой.

Авель говорил, и голос его был мягким и обволакивающим. Джефф застыл, оцепенел. Синди видела, как стекленели его глаза, он дрожал, как в лихорадке.

— Нам не хватало тебя, Джефф. Твои друзья, твоя семья скучали по тебе. После того как ты смоешь грязь греха и вернёшь свою душу Господу, ты воссоединишься с ними на земле и на небесах.

— Джефф, — голос Синди дрожал. — Не слушай их. Не уходи!

Но он уже не слышал её. Она чувствовала, что ей не пробиться к его сознанию — слишком поздно.

Синди закричала от отчаяния, пытаясь оттащить Джеффа. Её оттолкнули, он она не отступала, осыпая ударами своих врагов.

— Отпустите его! — кричала она. — Отпустите! — и её отчаяние эхом билось о скалы. Она повисла на одном из Наставников, он ударом отбросил её на землю. Она лежала, уничтоженная, обессилившая, и смотрела, как уводят Джеффа. Он шёл словно завороженный. Наставники не замолкали не на секунду, слова лились нескончаемым потоком, и Джефф, казалось, погружался в них, как в сон. Вдруг она увидела, как его застывшее лицо дрогнуло в слабой улыбке. Наставники улыбнулись в ответ и, обняв его за плечи, притянули к себе. Он не сопротивлялся.

Один из Наставников вернулся к машине Синди, вынул ключи зажигания и забросил его далеко в песок. «Кадиллак» тронулся.

Синди упала головой в песок и зарыдала.

Преподобный Бафорд Ходжес сидел в своём кабинете на борту «Посланник Господа» с телефонной трубкой в руке.

— Да что они там, заснули, что ли, — он раздражённо забарабанил пальцами по столу и посмотрел на адвоката, сидевшего напротив. — Неужели некому подойти к телефону?

— Алло! — в трубке раздался низкий мужской голос.

— Это Эдэм?

— Да, — прозвучал короткий ответ.

— Соедините меня с Первым Старцем.

— К сожалению, я не могу его беспокоить. Он отдыхает.

Теперь голос Ходжеса звучал по другому. В нём не было слышно раздражения, он словно обволакивал собеседника.

— А с кем я говорю?

— Это Наставник Зибеон. Секретарь Первого Старца Оссии. Кто его спрашивает?

— Учитель.

Потрясённый Наставник замолчал. Наконец он обрёл дар речи.

— Господь любит вас, Учитель.

— Скажи Оссии, брат мой, что мне срочно надо с ним поговорить.

Пока Ходжес ждал, он подмигнул Гарви. Но тот, судя по выражению лица, не разделял игривого настроения Учителя.

— Господь любит вас, Учитель, — раздался в трубке взволнованный голос.

— Господь любит тебя, Оссия.

— Я слушаю вас, Учитель.

— Брат Оссия, к тебе сегодня должны доставить одного Ученика.

— Он уже здесь, Учитель. Я сам буду надзирать за тем, как он проходит Покаяние.

— Я снимаю с него Покаяние.

— Но, Учитель, он осквернён Сатаной.

— Верно, — согласился Ходжес. — Но его ждёт иное назначение, о котором я не могу сказать тебе, брат Оссия.

— Хорошо, Учитель. Он будет освобождён от Покаяния.

— Но это ещё не всё. Вы должны как следует кормить его. Он будет питаться за одним столом со Старцами.

Оссия был поражён.

— Ученик?! За одним столом со Старцами?

— Да, это противоречит Уставу, но он нуждается в особом обращении. Этот Ученик избран Господом. Ты понял, брат Оссия?

— Да, Учитель. Я сделаю всё, как вы сказали.

Преподобный Ходжес положил трубку и посмотрел на Гарви.

— Да, Рей, этот мальчик посла мне богом. Я хочу, чтобы его откормили, отмыли, причесали. Он должен выглядеть лучше, чем парни с рекламы военных академий. Вся страна должна влюбиться в него, когда он будет давать показания.

— По-моему, ты делаешь ошибку, Бафорд. — Гарви щёлкнул зажигалкой. — Затевать судебное дело в нашем положении просто безумие.

Ходжес внимательно на него посмотрел.

— Видишь ли, Рей, ты всегда меня недооценивал. Я сам вылетаю завтра в Эдэм.

Глава 23

Третьего ноября Генеральному прокурору округа Лос-Анджелес поступило заявление от Джеффи Эндрю Рида, члена секты Души Господни. В заявлении говорилось, что он был похищен и незаконно лишён свободы известными ему лицами.

Слушание дела «Граждане штата Калифорния против Фрэнка Рида, Кейт Рид, Кеннета Рида, Синди Хайленд, Джозефа Питерсона и Джона Морса» было назначено на 16 января в зале № 102 на десятом этаже здания Уголовного суда в Лос-Анджелесе. Перед судом предстали шесть обвиняемых. Обвинение против них было сформулировано по нескольким пунктам: похищение и преступный сговор с целью похищения, незаконное лишение свободы и преступный сговор с целью незаконного лишения свободы.

Предстоящий процесс сразу же оказался в центре внимания прессы. В Лос-Анджелес съезжались журналисты со всей страны. За неделю до слушания дела вышел журнал «Тайм», целиком посвящённый преподобному Ходжесу и Душам Господним, сильно подогревавший интерес публики.

Прокурор округа Томас Хэтч решил сам выступить в качестве государственного обвинителя. Защиту представлял Мэтью Блейк, один из самых блестящих и талантливых адвокатов страны. Темпл-стрит перед зданием суда была буквально запружена народом: у тротуара стояли четыре больших автобуса, возле них медленно прогуливалась целая толпа Учеников. Это была своего рода тихая демонстрация. Каждую минуту по сигналу Наставников они дружно тянули нараспев: Господь любит вас. На противоположной стороне Темпл-стрит собралась толпа, сильно отличавшаяся от первой. Она состояла из родителей, чьи дети оказались втянутыми в секту. Они размахивали самодельными плакатами и гневно кричали: «Свободу нашим детям!» «Запретить ДГ», «Души Господа — обман!», «Ходжес любит не Христа, Ходжес любит доллары!». Чуть дальше стояли фургоны и автобусы телевизионных компаний, у самого входа толпились фотографы репортёры.

Блейк пробился через толпу журналистов и поднялся на десятый этаж. Коридор был забит корреспондентами и желающими попасть в зал так плотно, что ему пришлось прибегнуть к помощи дежурных. Несколько раз он споткнулся о телевизионные кабели: вдоль стен, в оконных проёмах и на скамьях были установлены осветительные приборы, безжалостно заливавшие всё ярким светом, который словно обнажал коридор, делая его похожим на декорации, а зрителей — на актёров драмы, которой предстояло здесь разыграться.

Заседание началось ровно в девять. Первое слово судья Бреннер дал обвинителю. Блейк слушал его вполуха, понимая, что решение присяжных будет зависеть не от этого выступления и не от его, Блейка, речи, а от того, как будет построен допрос свидетелей, какие вопросы им зададут и какие прозвучат ответы.

Свидетели обвинения — несколько человек, оказавшихся рядом с залом Трансуолд Эрлайнз в момент похищения, и владелец коттеджа в горах, где держали Джеффа, были, по мнению Блейка, не в счет. Что же касается главного свидетеля — Джеффа Рида, — ему предстояло выступать после перерыва. Блейк всё утро в нему присматривался.

На нём был новый, с иголочки, пиджак с буквами «ДГ» под нагрудным карманом, тщательно отутюженные брюки и начищенные до блеска туфли. Свежий, аккуратно причёсанный, он производил приятное впечатление. Этакий милый мальчик из приличной семьи, вежливый, хорошо воспитанный, учился в Гарварде, играл за университетскую футбольную команду, — одним словом, как раз такого жениха вы хотели бы для своей дочери. И тем не менее что-то настораживало Блейка.

Когда пришла очередь Джеффа Рида, он прошёл за стойку на место свидетеля, положил руку на Библию и поклялся говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды — и да поможет ему бог. Он выглядел очень молодым и неуверенным. Сидел на самом краю стула и робко смотрел прямо перед собой. В сторону родителей не взглянул ни разу. Когда, в какой-то момент, он встретился глазами с кем-то из присяжных и растерянно улыбнулся, тот улыбнулся ему в ответ — так трогателен он был своей молодостью и беззащитностью.

Окружной прокурор Хэтч начал допрос. Он говорил с мягкими щадящими интонациями, как бы сочувствуя свидетелю. После предварительных вопросов он спросил:

— Из-за чего вы ссорились?

— Он хотел, чтобы я стал таким же, как он. Чтобы учился в том же колледже и делал всю жизнь то же, что и он. А я хотел другого.

— Чего именно вы хотели?

— Я хотел любви. Хотел любить и знать, что меня любят. Я чувствовал, что повсюду царит дух наживы и коррупции. А мне хотелось просто помогать людям. И я посвятил свою Душу Господу.

— То есть вы присоединились к Душам Господним?

— Да. И в братстве я обрёл то, что искал. Вы даже не представляете, как это прекрасно. У меня появились любящие братья и сёстры. Я обрёл новую семью, где меня любят, я не чувствую себя чужим и счастлив.

— Вам хотелось бы вернуться к родителям, к своей прежней жизни?

— Нет.

Джефф совсем не был похож на прежнего фанатика из Астарота. Естественные реакции, без бесконечных ссылок на Библию, без проклятий — он производил впечатление вполне нормального человека.

— Вас увезли против вашей воли?

— Да, сэр.

— Вы сопротивлялись?

— Сопротивлялся.

— Когда вас втолкнули в машину, вы прекратили сопротивление?

— Нет, я продолжал вырываться.

— До каких пор?

— Пока на меня не надели наручники.

По залу пронёсся ропот. Прокурор выдержал паузу.

Джефф рассказал, как его привезли в коттедж, как заперли в душной, с заколоченными наглухо окнами комнате и как Джон Морс, находящийся в этом зале, оскорблял и избивал его, не давая ни есть, ни спать, как пытал его, заставляя отречься от веры.

— Как долго вы сопротивлялись?

— Сорок четыре часа. Почти двое суток.

— И в течение всего этого времени вам не давали спать не кормили?

— Да, ваша честь.

— Вы ослабли от голода и недостатка сна?

— Да, ваша честь.

— И потому прекратили сопротивление и уступили?

— Нет, сэр. Я только притворился, что уступаю.

— Значит, вы сохранили верность Душам Господним?

— Да, сэр.

Джефф рассказал, как решил обмануть своих тюремщиков и убежать при первом же удобном случае. Но это было не просто. Его перевезли в Палм-Дезерт, к нему приставили Синди Хайленд, которая не оставляла его ни на минуту. Наконец ему удалось позвонить в Астарот и сказать, где он находится. И братья приехали на помощь.

— Джефф, вы счастливы в братстве Душ Господних?

— Да, сэр, очень.

— Как вы относитесь к своим родителям после того, что случилось?

На глаза Джеффу навернулись слёзы. Он достал платок и вытер их, голос его срывался.

— То, что они сделали, ужасно. Они причинили мне много зла. Но я всё равно люблю их.

Джон Морс слушал Джеффа и с каждой минутой, по заметным только ему деталям, убеждался, что тот совершенно искренен. Да, Бафорд Ходжес, хоть я и ненавижу тебя, но вынужден снять шляпу. Блестящая работа.

Когда Джефф закончил, председатель взглянул на часы. Пять минут пятого. Прокурор прекрасно рассчитал время. Дотянуть до конца заседания — мудрый тактичный ход. Теперь у защиты не осталось времени для вопросов. В результате присяжные вернутся в гостиницу под впечатлением только что услышанного, а за ночь показания свидетеля отложатся в их памяти очень прочно.

— Время вечернего заседания истекло, — судья Бреннер опустил на стол молоток. — Объявляется перерыв до девяти часов утра завтрашнего дня.

Глава 24

Блейк задержался в зале заседания, чтобы ещё раз поговорить с Морсом. Он понимал, что именно вокруг него развернётся наиболее острая борьба — ведь Морс не был ни родственником, ни другом, на даже просто знакомым пострадавшего.

— Меня смущает один момент, Джон, — начал он, отводя Морса в сторону. — Души Господни с таким почтением относятся к Библии. Каждое слово в ней чтут как слово божие. И тем не менее этот мальчик присягает на Библии и тут же начинает беззастенчиво лгать.

— А он не лжёт, он искренне верит в то, на что запрограммирован: в Библии нет ни слова лжи, и этика Священного Писания — единственно верная этика.

— Он что, считает, что всё было так, как он говорит?

— Может быть, и не считает. Но это допускается принципом антиномии.

— Постойте, если я не ошибаюсь, антиномия — это что-то из области логики, какое-то противоречие.

— Приблизительно так. Это слово греческого происхождения. «Анти» означает «против», а «номос» — «закон». Философия антиномии отрицает все обычные моральные обязательства и ценности, такие как верность, честность, правда и так далее. Эта философия зародилась в некоторых раннехристианских сектах. Их члены верили, что им, как единственно истинным христианам, дозволено лгать, красть, совершать любые преступления во имя Господа. Если эта ложь или это преступление необходимы, чтобы нести Его слово, Господь простит их. И в Его глазах они не будут ни лжецами, ни преступниками. Более того, им было дозволено прибегать к любому оружию — вплоть до убийства — в борьбе с миром неверующих, который погряз в грехе и никогда не очистится от скверны. Но если ты действуешь во имя бога, то ты чист и попадаешь в рай.

— Чёрт побери, — Блейк не мог сдержать чувств. — Вот уж действительно, век живи, век учись. — Он задумался. — Но это значит, мальчишка знает, что лжёт. Просто замечательно. Вот увидите, что я с ним сделаю завтра. Он собьётся в первые же десять минут.

— На вашем месте, Мэтт, я бы на это не рассчитывал.

— Почему?

— Вам не удастся его сбить. Он свято верит в свою правоту — он на это запрограммирован. Самим Ходжесом, который работал с ним целых три месяца. Может быть, вам лучше вообще воздержаться от допроса.

— Вы шутите?

— Нет, я не шучу. Он будет придерживаться своей версии, не отступая от неё ни на шаг и не сбиваясь. А вот вы можете оказаться в неловком положении.

Блейк улыбнулся.

— Послушайте, Джон. Я имел дело с такими лжецами, от которых у самого мощного детектора лжи началась бы истерика. Это были гении в своём роде. И ни один их них не смог выстоять против меня. Я повторяю ещё раз, что завтра он запутается в своей лжи и собьётся на первых же десяти минутах.

— Ну, что же, — Морс пожал плечами, — будем надеяться, что вы правы.

На следующее утро защите было предоставлено право на допрос свидетеля. Джефф занял своё место за барьером в центре зала и посмотрел на сторону Блейка.

Но адвокат не торопился вставать из-за стола. Он тянул время, перебирая какие-то бумаги. Любой свидетель, которому предстоит допрос, нервничает и беспокоится. Ожидание усиливает беспокойство, заставляет нервничать ещё больше, и свидетель становится более уязвимым. Мэтт Блейк знал по опыту, что в суде, как, впрочем, и во многих других случаях, от таких незначительных деталей зависит очень многое.

Наконец он подошёл к свидетелю и посмотрел ему в глаза.

— Вас зовут Джеффи Эндрю Рид?

— Это имя я получил при рождении.

Блейк отечески улыбнулся.

— Вы не будете против, если я буду звать вас Джефф?

— Моё имя Симеон, но в данном случае я не буду против.

— Хорошо, Джефф. Вчера вы сказали суду, что любите своего отца.

— Да, сэр.

Блейк задавал вопросы и внимательно смотрел в глаза Джеффу. Но то, что он видел, производило странное, гнетущее впечатление: глаза абсолютно ничего не выражали. Они были словно покрыты плёнкой, которая не пропускала никаких эмоций, мыслей, чувств. В них не было ни беспокойства, ни волнений, не было жизни. Они казались стеклянными. Словно это были глаза не человека, а манекена.

Метью Блейк почувствовал беспокойство. Он задавал вопросы по заранее подготовленному плану, но этот план предусматривал определённые варианты в зависимости от реакции свидетеля. Но Блейк не видел никакой реакции. Её просто не было.

Он продолжал задавать вопросы. Накануне Джефф заявил, что… он утверждал, что… Если это действительно так, то правда ли, что… Он ставит Джеффу ловушки. И ловушки оставались пустыми. Прокурор неоднократно заявлял протесты: вопрос носит наводящий характер; вопрос основывается на предположении; вопрос содержит в себе заранее подготовленное мнение; он навязывает свидетелю суждение. Свидетель не может подтверждать правильность вывода. Большинство протестов председатель суда не принял, но несколько вопросов Блейка было снято.

Блейк продолжал допрос свидетеля. Он снова и снова пытался его запутать, сбить, поймать, пытался добиться от него изменения показаний. Но все усилия были напрасны. Свидетель Рид не отступил от своих показаний ни на шаг. Блейк почувствовал, что Джефф действительно верит в то, что говорит правду, Он действительно был, как выразился Морс, запрограммирован. Блейку стало не по себе. Казалось, что он разговаривает не с человеком, а с роботом. В то же время он чувствовал, что присяжные внимательно следят за ходом допроса. И спокойствие свидетеля производит на них хорошее впечатление. Блейк понимал, кое-кто из них уже считает, что адвокат просто давит на бедного мальчика. «Почему он не прекратит допрос? И так ясно, что мальчик говорит правду. Видно же, что он не лжёт. Защитник ни за что не смог зацепиться. Ни разу».

Блейк почувствовал, что рубашка взмокрела от пота. Ещё ни когда за долгие годы практики он не чувствовал себя таким беспомощным. Было очевидно, что этот раунд проигран. Надо прекращать допрос, пока не поздно.

— У меня всё, — сказал Блейк.

Джефф Рид вышел из-за свидетельского барьера, а Блейк отправился на место, боясь встретится взглядом с Морсом. Проходя к столу, он всё же взглянул на Морса, ожидая увидеть выражение упрёка — «А что я вам говорил», — но Морс смотрел в другую сторону.

Председатель суда вопросительно взглянул на обвинителя.

— Мы закончили, ваша честь, — с улыбкой сказал тот. — Все свидетели по делу опрошены. Обвинение сформулировано.

Судья Бреннер посмотрел на Блейка.

— Защита готова?

— Да, ваша честь.

— Хорошо, — судья опустил на стол деревянный молоток. — Объявляется перерыв. Слушание дела будет продолжено через пятнадцать минут.

Блейк быстро прошёл в туалет и открыл кран с холодной водой. Хорошо, что судья объявил перерыв. Ему надо собраться с мыслями. Допрос Джеффри Рида оказался слишком тяжёлым испытанием. Зря он не послушался Морса. Господи, что же они сделали с мальчишкой? Как им это удалось? Просто страшно. А если эта секта будет расти и дальше? Да ведь они смогу запрограммировать так же, как Рида, десятки тысяч, миллионы людей. Это страшная сила. История уже знала подобное. Не здесь, в Германии. В принципе, они могли бы завладеть умами всей страны. А почему могли бы? Могут. Уже сегодня. А ведь эти секты набирают всё большую силу…

В этот момент Блейк понял, насколько важен этот процесс. Нет, не для него лично, не для его карьеры. Для всей страны. Для будущего его детей.

Глава 25

План защиты, продуманный Блейком, был основан прежде всего на показаниях родителей и на том впечатлении, которое они произведут на присяжных.

Фрэнк Рид отвечал на вопросы защитника, и было видно, что его рассказ задел всех мужчин, — они представляли себя на его месте и не скрывали сочувствия.

Прокурор сделал из этого свои выводы и во время допроса не стал оказывать на Рида давление, чтобы не настраивать против себя присяжных.

Затем Блейк пригласил Кейт Рид. То, что она говорила, немногим отличалось от показаний мужа, но, в отличие от него, она с трудом сдерживала чувства и едва не плакала. Она не могла оторвать глаз от сына, но Джефф упорно избегал встречаться с ней взглядом. Присяжных тронули показания, особенно рассказ о посещении Астарота. От её допроса прокурор воздержался, зато когда дошла очередь до Синди, он напомнил ей о происшествии в заповеднике.

— Скажите, Джефф Рид пытался убежать от Наставников?

— Нет, но бежать было некуда…

— Мисс Хайленд, я прошу вас прямо отвечать на мои вопросы: пытался ли он убежать, да или нет?

— Нет, не пытался.

— Оказывал ли он сопротивление, когда Наставники сажали его в машину?

— Нет.

— Он боролся с ними, пытался вырываться?

— Нет.

— Значит, он сел в машину добровольно. Правильно?

— Протестую, — встал со своего места Блейк. — Обвинитель задаёт наводящий вопрос.

— Протест принимается, — судья Бреннер строго посмотрел на Хэтча.

— Вы показали, — продолжал Хэтч, — что один из Наставников ударил вас, и вы упали.

— Да.

— Он первым на вас напал?

— Нет, но дело в том…

— Он не нападал на вас первым. Верно?

— Да.

— Кто-нибудь из приехавших на помощь Джеффу напал на вас первым?

— Протестую, ваша честь, — Блейк опять приподнялся.

— Протест принимается, — судья снова посмотрел на прокурора. — Сформулируйте вопрос иначе.

— Кто-нибудь из Наставников нападал на вас первым?

— Нет.

— Значит, первой напали вы?

— Нет, я…

— Разве это не так, мисс Хайленд? Разве вы не первая напали на них?

— Да, это так.

— Вы били их кулаками, царапались и пытались схватить Джеффа за руку. Это так?

— Да.

— И таким образом вы сами спровоцировали одного из Наставников ударить вас. Да или нет?

— Да… Но ведь…

— У меня больше нет вопросов, — оборвал её прокурор.

Блейк решил, что заслушивать Кена Рида и Джо Питерсона нет необходимости. Мотивы их участия были очевидны.

Он пригласил для дачи показаний Джона Морса.

По залу пробежал шум. Благодаря журналистам Морс уже стал знаменитостью: таинственная романтическая личность, неуловимый мститель, который в течение долгого времени в одиночку вёл борьбу против могущественной секты. В журнале «Тайм» ему была посвящена отдельная статья, в которой говорилось, что Души Господни считают его воплощением самого Сатаны и называют не иначе как Дьяволом, что его фотографии вывешены в каждой коммуне ДГ и в течение всего этого времени на него безуспешно велась охота. Разумеется, всё это подогревало интерес публики к нему ещё больше. Журнал пытался взять у него интервью, но безрезультатно. И хотя ходило множество слухов о причинах, вызвавших войну против ДГ, никто не знал наверняка, почему он её ведёт. По-видимому, он сам не хотел, чтобы знали о мотивах. Поговаривали, что преподобный Ходжес и некоторые его приближенные знали подлинное имя Дьявола и причины этой войны, но тоже хранили молчание.

На вступительные вопросы адвоката Морс отвечал, что родился в городе Флинт, штат Мичиган, ему сорок восемь лет и последним постоянным его место жительства был Нью-Хейвен, штат Коннектикут. Психолог по образованию, он окончил университет в штате Мичиган и после защиты докторской диссертации в течение пятнадцати лет занимал должность заведующего кафедрой клинической психологии Йельского университета. Темой его научных изысканий была психопатология познания и восприятия в развитии личности, а также психофизиология мотивации и программирование поведения. Он был автором большого количества статей и двух монографий на эту тему.

Блейк спросил Морса, когда тот впервые занялся изучением вопросов программирования и депрограммирования сознания.

— В 1953 году в Корнеллском университете. Тема моей диссертации «Анализ дезориентации сознания вследствие воздействия стрессовых факторов в условиях заключения и сенсорной депривации». Я работал с бывшими заключёнными, отбывшими длительные сроки тюремного заключения. Их сознание было запрограммировано в соответствии с порядком жизни в тюрьме.

— И ваше исследование имело целью способствовать их реадаптации к нормальной жизни на свободе?

— Да, сэр.

— Была ли диссертация опубликована?

— Да, сэр, была.

— И что произошло потом?

— Она привлекла внимание военных. Программирование, или как они его называют, промывание мозгов, заинтересовало Пентагон, и мне сделали предложение. В течение нескольких лет я работал в составе специальной исследовательской группы Управления разведки, затем в Управлении по исследованию кадровых ресурсов Министерство обороны и в Научно-исследовательском институте Министерства обороны имени Уолтера Рида. Затем мне предложили кафедру в Йельском университете.

— Мистер Морс, вы показали, что оставили кафедру три года назад.

— Да.

— И чем вы занимались все эти три года?

— Только практическим депрограммированием.

— А что послужило причиной такой резкой смены деятельности?

Он вспомнил холодный зимний день, когда в их доме в Нью-Хейвене раздался тот телефонный звонок. Запомнилось, что за окном как раз начал падать снег. Он смотрел на редкие снежные хлопья, медленно опускавшиеся на землю, молча слушал голос в трубке, и всё это казалось кошмарным сном. Положив трубку, он поднялся к Норе, и они сразу выехали.

Дорога вела прямо на север. Снег усиливался, и скоро уже бушевала настоящая метель, залепляя ветровое стекло. Щётки не справлялись, ехать приходилось медленно, наугад, но он не останавливался. В каком-то городке их остановил полицейский и посоветовал переночевать в мотеле, подождать, пока снегоочистители приведут шоссе в порядок, но они поехали дальше.

Каким-то чудом они всё-таки добрались до городка Эссекс Джанкшен, откуда ему накануне позвонили. Там уже ждали. Они долго шли по длинному коридору, потом вошли в комнату, где лежало тело Сузи. Нора потеряла сознание. В состоянии шока её увезли в больницу в Бэрлингтон.

Когда Сузи нашли, её сфотографировали. Он попросил снимки. Шериф не хотел их доставать, но Морс настоял. С больших чёрно-белых фотографий на него смотрело лицо Сузи, искажённое предсмертной мукой. Он видел дерево, ветку с переброшенной через неё верёвкой, распахнувшийся балахон, её обнажённое тело с выступающими рёбрами…

В ушах зазвенело, к горлу подступила тошнота, и он побежал к умывальнику. Потом ему стало холодно, бил озноб. Шериф участливо спросил, чем может помочь, и он вспомнил, что надо ехать в Бэрлингтон, узнать, что с Норой.

— Я повторяю свой вопрос, мистер Морс. Что явилось причиной вашего решения?

Взгляд Морса был неподвижен. Голос Блейка доносился словно откуда-то из далека. В зале стояла напряжённая тишина. Он провёл рукой по лицу и ответил:

— Самоубийство моей дочери.

Морсу было трудно говорить, глаза покраснели, время от времени он замолкал, потом продолжал рассказ. О том, как его восемнадцатилетняя дочь попала в секту, как они с женой ездили в Сидон в надежде увидеть её и как их даже не впустили. О звонке Сузи, когда она потребовала перевести все её деньги на счёт ДГ, об оскорблениях, которыми она осыпала отца и мать, когда они пытались убедить её вернуться. О тех методах, которые используются в сектах для того, чтобы человек превратился в послушный безвольный автомат и о результатах своих исследований в области программирования и депрограммирования. О том, как он понял, что спасти Сузи можно только похитив её из Сидона. И о звонке шерифа. О том, как его жена лишилась рассудка. И о своём решении посвятить жизнь борьбе против похитителей душ.

Морс закончил давать показания в пятом часу, и судья Бреннер объявил перерыв. Для вопросов обвинения времени уже не оставалось.

Глава 26

Ровно в десять часов Джон Морс занял место для свидетелей. Прокурор некоторое время изучающе смотрел на него, затем задал первый вопрос:

— Мистер Морс, была ли у вас договоренность с Фрэнком Ридом об оплате ваших услуг?

— Да.

— О какой сумме шла речь?

— Двадцать тысяч долларов.

— Сколько времени у вас ушло на подготовку и депрограммирование?

— Около недели.

Хэтч выдержал паузу. Он вернулся к своему столу и взял какие-то бумаги, просто чтобы потянуть время. Хотел, чтобы сказанное отложилось в сознании присяжных. Двадцать тысяч за одну неделю. Он взглянул на присяжных. Судя по всему, эта цифра произвела на них должное впечатление. Большинству из них приходится тянуть лямку два года, чтобы заработать эту сумму.

Он снова подошёл к Морсу.

— Мистер Морс, вы показали, что занимались депрограммированием в течение трёх лет. Это верно?

— Да.

— Сколько человек вы депрограммировали за это время?

— Значительное число.

— Точнее.

— Сто шесть.

Он снова помолчал, чтобы присяжные могли перемножить двадцать тысяч на сто шесть. Значит, за три года… однако!

— Правильно ли будет сказать, что именно деньги были основным мотивом вашей деятельности?

— Нет, это не так. У меня очень большие накладные расходы. Часть денег идёт на транспорт, часть на оплату услуг, которыми мне приходится пользоваться в разных городах. Много уходит на содержание в клинике жены. Кроме того, я никогда не запрашиваю лишнего. Мистер Рид может позволить себе заплатить эту сумму. Иногда мои клиенты оплачивали только накладные расходы. Некоторым я помогал целиком за свой счёт.

— Вы можете назвать кого-нибудь из таких клиентов?

— Я могу перечислить десятка полтора лиц, которые подтвердят…

Хэтч перебил его:

— Вы ненавидите Души Господни, не правда ли?

Прокурор почувствовал, что сам подстроил себе ловушку, и решил резко изменить направление атаки. Теперь он задался целью продемонстрировать присяжным предвзятость обвиняемого.

Наконец Хэтч пришёл непосредственно к обстоятельствам дела.

— Обсуждали ли вы похищение с родителями пострадавшего?

— Да.

— Вы инструктировали их?

— Да.

— Оказывали ли вы им дополнительное содействие, например, я имею в виду такси?

— Да.

— Правда ли, что вы длительное время лишали Джеффа Рида сна?

— Да.

— Правда ли, что вы били его?

— Нет, это неправда.

— Правда ли, что вы пользовались теми методами депрограммирования, о которых вы нам говорили?

— Да.

— Иными словами, эти методы заключаются в бесчеловечном обращении с объектом депрограммирования, в лишении его свободы против воли?

— Но это не против его воли, он вообще был её лишён. Я как раз и хотел вернуть ему свободу сознания и воли.

— Давайте уточним. Вы держали его взаперти, чтобы не убежал?

— Да.

— Значит, он хотел убежать от вас?

— Да.

— И вы не давали ему сделать это?

— Да.

— Ваша честь, — Хэтч повернулся к председателю суда, — у обвинения больше нет вопросов.

После этого обвинитель и защитник выступили с речами, которые в тот же вечер были опубликованы во всех газетах. Это были, несомненно, шедевры ораторского искусства. Хэтч понимал, что делает себе имя, которое так поможет ему в борьбе за кресло Главного прокурора штата; Блейк вложил в своё выступление все те чувства, которыми успел проникнуться за время процесса. Но они оба понимали, что как бы убедительно ни звучали их слова, исход дела будет решён в комнате, где будут совещаться присяжные.

Эпилог

Из газеты «Лос-Анджелес Таймс» от 6 марта: «Лос-Анджелес. Верховный суд штата Калифорния принял решение об освобождении из-под стражи под залог в размере 100 тысяч долларов Джона Морса, отбывающего заключение в тюрьме штата. Эта сумма была собрана рядом организаций, состоящих из граждан, чьи дети являются членами секты Души Господни.

Процесс по делу Морса и Ридов, состоявшийся в начале этого года, привлёк внимание всей страны, и деятельность секты Души Господни стала предметом широкого обсуждения в печати. В значительной степени этому способствовал выход в свет книги об этой секте известного публициста Джорджа Гленнона. Автор приводит факты самоубийств и психических расстройств среди членов секты, подтверждённые документами.

Вследствие публикации ряда фактов Министерство финансов и Федеральное налоговое управление учредили специальную комиссию для изучения деятельности секты и её совместимости со статусом организации, свободной от уплаты налогов. Комиссия также начала расследование и по поводу источников дохода и финансовой деятельности главы секты, преподобного Бафорда Ходжеса.

В ряде округов под давлением общественности принято постановление о временном опекунстве, в силу которого, по постановлению суда, родителям членов секты ДГ может представляться право временного опекунства на период 30 дней.

В течение этого времени группа специалистов по депрограммированию может помогать родителям убеждать детей и оставить секту и вернуться к нормальной жизни.

Однако все перечисленные мероприятия вызвали острую реакцию со стороны не только секты ДГ, но и других сект. Некоторые видные политические деятели в связи с этим выражают серьёзную озабоченность, утверждая, что «мы имеем дело с заговором в общенациональном масштабе, цель которого — лишить американский народ, и прежде всего молодёжь, их неотъемлемых гражданских прав. Это — вопиющее нарушение Конституции».

Преподобный Бафорд Ходжес сделал по этому поводу следующее заявление: «Я категорически отвергаю все измышления и инсинуации, целью которых является опорочить деятельность Душ Господних, — заявил он. — Если меня и дальше будут подвергать преследованиям и гонениям, как подвергался гонениям в другой стране и в другое время наш Господь, и даже если меня вынудят покинуть страну, они не смогут уничтожить Души Господни. Миллионы христиан в Европе и по всему миру жаждут услышать Слово Божие — и я буду нести его людям, ибо дело наше угодно Господу».

А. Хараш Союз трёх Программистов

Дело было в Астрахани, в холле дворца бракосочетаний, где мне предстояло прочитать лекцию о психологической готовности супругов к отцовству и материнству. Их было десятка полтора пар, подавших заявление в загс и готовившихся на днях заключить брачный союз. Тяготы супружеской жизни были для них где-то в будущем, взоры были ясны и открыты, и я предложил им вслух подумать о том, чего бы они больше всего хотели от своего будущего ребёнка. Ответ был практически единодушен: послушания. Чтобы ребёнок слушался своих родителей…

Удивительное единодушие, свойственное всем нам, родителям. Мы не говорим: чтобы он был счастлив. Чтобы он был свободен. Чтобы умел принимать самостоятельные решения. Чтобы был крепок, бесстрашен, умён… Нет, главное — послушен. Послушен нам — своим родителям. Остальное — вторично.

Помнится, я тогда же рассказал будущим супругам об одном случае идеального послушания. Как-то в консультацию обратилась немолодая на вид женщина с заплаканными глазами. Проблема, с которой она пришла, была необычна. Её сын слушался. Слушался всегда и во всём — с раннего детства, чуть ли не с рождения. Исполнял всё, что от него требовалось. Неукоснительно и незамедлительно. Слушался даже не слов — невысказанных желаний. Мама вручает ему два билета в театр — сходи, мол, с приятелем. Взрослый ведь, скоро шестнадцать. Нет говорит, мама, я без тебя не пойду, только с тобой… С 9 часов вечера — дома, как штык. В 10 — в постели. Бальзам для материнского сердца. Вот такой славный мальчик.

Всё бы хорошо, но только в тот же самый период, незадолго до эпизода с театральными билетами, мама стала замечать, что сын, по-прежнему оставаясь образцом послушания, бубнит время от времени себе под нос что-то странное. Прислушалась и услышала: «Вот мне исполнится шестнадцать — я вам с бабушкой покажу…». Удивилась, но значения не придала. Мало ли что он бормочет. Чушь какая-то…

Но вот парню стукнуло шестнадцать. И в тот же самый день заявился он домой в полночь. Мать с ног сбилась, обзвонила все отделения милиции, больницы. В городском морге справлялась. А он, как ни в чём не бывало, — в полночь… Где был? — спрашивает. Отвечает: балдел. Мать и слова такого не знала. Но он ей объяснил. И добавил при этом, что теперь он совершеннолетний — стало быть, взрослый и сам себе хозяин. И будет вести себя так, как ему заблагорассудится…

Это похоже на то, что в пропаганде называется «эффект бумеранга»: слишком сильное давление со стороны пропагандиста оборачивается со стороны объекта воздействия своей противоположностью. Мать блистательно преуспела в обучении милого дитяти послушанию, норме. Но норм много, а мать одна; а в чём она не преуспела, так это в обучении его любви. Норма сама по себе бездушна; и нормопослушность сына обернулась в один прекрасный день против самой же матери, её самое сделала жертвой механического бездушия. Воспитала машину — и оказалась у неё под колёсами…

Программист, раздавленный машиной, им же самим запрограммированной. Всё очень просто: машина взяла и сменила программу, благо другие программисты — вот они, под рукой. В школе, на улице, на пустыре, на танцплощадке, в дискотеке. Окажись неподалёку те же астароты, сидоны, вифании, эдомы, иерихоны, херонеи — и пришлось бы искать Дьявола, способного выцарапать заблудшую Душу из цепких лап Наставников.

От одного Программиста парнишка сбежал к другому.

Повесть Макса Эрлиха — произведение публицистическое. Публицистика — жанр страстного обличения. Публицист обязан чётко обозначить свои симпатии и антипатии, разделить мир на чёрное и белое, виновных и невинных.

Но Эрлих не просто публицист. Он — художник. И хорошая публицистика невольно оказывается во власти законов иного рода и порядка — законов искусства, изнутри расшатывающих и взламывающих чёрно-белый замысел публициста.

Кто-то (кажется, Шпенглер) писал, что автор — не единственный творец художественного произведения. Точнее, он — мать произведения, тогда как отец произведения — Бог. Произведение зачато в художнике Богом, и прокрустово ложе субъективного замысла, в которое тот без остатка пытается по наивности уложить своё чадо, неизбежно оказывается для него слишком узким. Аналогичным образом судил о механизме творчества Карл Густав Юнг, увидевший гениальность самых чистых им авторов — Гёте, Ницше, Шопенгауэра — в способности производить на свет тексты, не предусмотренные их сознательным намерением. И ещё решительнее высказался на сей счёт Михаил Бахтин: «Замысел всегда меньше создания (даже неудачного)».

Автор волен возлагать вину на того или иного персонажа, на ту или иную политическую силу или социальный институт, на лицо или группу лиц. Но искусство, проступающее в авторской строчке, склонно проявлять удивительную строптивость, и тогда, как сказал поэт,

…на мрачные созвездия

Оно слагает главную вину.

(Ф. Шиллер. Пролог к «Валленштейну»)

Макс Эрлих сделал всё для того, чтобы возложить главную вину за поруганные общественные идеалы, разрушенные семейные очаги, разбитые родительские сердца, за искалеченные судьбы сотен или даже тысяч молодых людей, отлученных от полноценной человеческой жизни и её полнокровных ценностей, — на мерзкую секту, на Наставников и Старцев, на её основателя предводителя, бесстыжего сластолюбца и беспримерного лицемера преподобного Бафорда Джо Ходжеса.

Однако секта — всего лишь одна из «звёзд» в мрачном созвездии, которое автор, повинуясь «императиву Бахтина», запечатлел на страницах повести. Это — один из трёх Программистов, ответственных за трагедию Джеффа Рида. Другие два — семья, его «первопрограммист», и «Дьявол» Джон Морс, психолог, одержимый жаждой «депрограммирования».

Секта — явление не просто антисоциальное. Это прежде всего антисемейное образование — враг и разрушитель семьи, объявляющий зачатие «во грехе» позором, а законный брак — беззаконием. Трудно сказать, в какой мере творческая фантазия преподобного Ходжеса и его соратников вдохновлялась антиутопией Олдоса Хаксли, однако твёрдое намерение покончить с «грубым живородящим размножением», забытым и стыдливо замалчиваемым в инкубаториях «дивного нового мира», ощущается в социальной программе Душ Господних с предельной яростью. Секта — это, собственно, и есть живое миниатюрное воплощение Мирового Государства, с его декларацией «общности, одинаковости и стабильности», жёсткой системой сословно-профессиональных ячеек и кодифицированным промискуитетом.

Но в той же мере, в какой секта является образованием антисемейным, точно в той же мере она является образованием семейным — в самом точном и, можно сказать, буквальном значении слова. Говоря на чужом языке, хоть и выученном назубок, невольно выговариваешь слова с особым старанием; по этому признаку безошибочно угадывают иностранца. По своему внутреннему устройству секта — старательное, прилежное, добросовестное подражание семье. До того добросовестное, что вновь поступивший в неё Ученик как бы переживает своё физическое рождение. Оттого-то и редеет у него растительность на лице, снижается мужская потенция. Он — младенец, младший брат, новорождённый. Обретающий, впрочем, в момент рождения (имитируемого в сидонах и астаротах муками Очищения) сонм старших сестёр и братьев, внимательных отцов, а также, если хотите, заботливых тётушек, дядюшек, мудрых дедов… И, как во всяком добропорядочном семействе, — главу семейного клана, солнцеподобного Основателя Рода.

Тем и опасна секта: сладкоголосый оборотень, заманивающий доверчивых детишек в заколдованный замок. Волк, пробравшийся к ягнятам в ладно пригнанной овечьей шкуре. Вызов, бросаемый обществу прямолинейным антисемейным бунтарством «балдеющих» подростков и организованной эмансипацией экзальтированных дам и девиц, в сравнении с этим, надо признать, всего-навсего безобидный детский лепет. Секта сильна тем, что семье в качестве конкурентоспособной альтернативы она противопоставляет семью. Семейным ценностям — семейные, семейной организации — семейную же… Но с фирменным «знаком качества».

Важно отметить, что Бафорд Джо Ходжес ничего особенного не придумывал и не изобретал. Он просто ловко и, можно сказать, квалифицированно воспользовался разрушительной антисемейной механикой, разработанной, апробированной и отлаженной его многочисленными собратьями и предшественниками. Всего лишь прилежный продолжатель традиции, но уж никак не её зачинатель.

Точно так же не выдумывал и не изобретал преподобный Ходжес свои методы «программирования». Секта и здесь отнюдь не уникальна.

Но самый мрачный парадокс заключается в том, что методы эти, точно так же, как и ценностно-символическое оформление секты, заимствованы все из того же источника — из разрушаемой ею семьи. Семью и здесь бьют её же оружием.

От чего бежит в «секту» Джефф Рид? Он сам объясняет это с исчерпывающей полнотой и яростью: «Родители всё время ссорятся. Они не любят друг друга. Маму интересует только бридж и вечера в дамском клубе, а отца — только деньги. Деньги, деньги и деньги. Мы с ним всё время ссорились… — он хотел, чтобы я стал таким же, как он. Чтобы учился в том же колледже и делал всю жизнь то же, что и он…»

Джефф бежит из семьи, спасаясь от равнодушия родителей и вечного требования быть послушным семейной традиции, олицетворяемой её живыми носителями. Это и есть две неразрывно связанные между собой стороны родительского программирования, жестокость и жёсткость которого открыл в середине 60-х годов американский психотерапевт Артур Янов.

Янов не пользуется особой популярностью среди своих коллег — уж не потому ли, что выявленная им реальность отношений между родителями и детьми чересчур страшна и беспощадна? Он обнаружил в основе невротических переживаний, терзающих человека в зрелом возрасте, боль и страдание, скопившееся в нём под действием издевательств и оскорблений, физических и моральных, которыми, подчас незаметно для себя самих, родители раз за разом подвергали его в детстве и раннеподростковом возрасте. То, что родители делают ненамеренно и незаметно для себя, профессиональные «промыватели мозгов» совершают сознательно и целенаправленно. И с тем же результатом формируют страх непослушания и стремление угодить тюремщику. То же делает с Учениками Бафорд Ходжес с его армией Старцев и Наставников. Только более изощрённо. И, если хотите, более вкрадчиво, бережно и осторожно.

Применительно к секте, её ритуальном, номам и методам воздействия слово страх и производные от него Эрлих употребляет не менее десятка раз. И ни разу — применительно к тому, как обращаются с Джеффом его отец и другие доброжелатели, включая самого «Дьявола» Джона Морса. А между тем сцена похищения Джеффа отцом, старшим братом и другом Джо в повести одна из самых жестоких. «Джефф сопротивлялся так, словно защищал свою жизнь, но отец с братом уже подтащили его к машине, пригнули к открытой дверце. Джо с заднего сиденья схватил Джеффа за волосы и рванул на себя (!), в то время как Кен толкал его снаружи». «Джо заломил ему руки назад, Фрэнк достал наручники и защёлкнул их на запястьях сына». В инструкциях и планах Морса Джефф фигурирует как неживой предмет, и Фрэнк Рид подозрительно быстро привыкает к тому, что тот «говорит о сыне, как персонаж гангстерского фильма об облюбованном сейфе».

Родной отец, родной брат и те, кто действует их именем, куда меньше церемонятся с Джеффом, чем сладкоречивые «братья» и «отцы», новообретённые им в секте. Почему? Да потому, что для своих родителей Джефф и есть сейф — ценный предмет, правда, тяжеловатый и неуправляемый. Его внутренний мир, сомнения, надежды и страдания — наличия всего этого в нём, конечно, признаётся, но чисто умозрительно. «Ты и мой отец во грехе никогда не понимали меня», — выкрикивает Джефф при встрече с матерью. И наивно полагать, что слова вложены в его уста преподобным Ходжесом или кем-то из его клевретов. Он для своих родителей — прежде всего собственность, на которою они, по их мнению, имеют неотъемлемые священные права. Любят ли они его? В определённом смысле — конечно. «Люди с установкой на обладание хотят владеть теми людьми, которых они любят… Это легко заметить в отношениях между родителями и детьми…» — писал Эрих Фромм, описывая процесс дегуманизации человеческих отношений в современной западной культуре. Любят как собственность. Похищая Джеффа, родители возвращают себе свою собственность, отчего и преисполнены убеждения, что имеют моральное право на любое насилие.

Столкновение секты и семьи — столкновение двух собственников. Недаром выяснение отношений между Кейт, матерью Джеффа, и его новыми «братьями» начинается с вопроса, кому он теперь принадлежит… В своём отношении к Джеффу как к неодушевлённой вещи, в принципе лишённой свободы воли, они едины.

Заодно с ними и Джон Морс, рыцарь без страха и упрёка, самоотверженно отстаивающий право родительской собственности на тело и душу ребёнка. Он ловок, обаятелен, проницателен, неотразим. Хитрость, острый живой ум, дар красноречия и искусство убеждать делают его опасным. «Он умён успокаивать и завораживать. Но умел — и знал когда — нанести смертельный удар».

Да, преподобному Бафорду достался опасный противник. Но в то же время и верный единомышленник, исповедующий в точности те же психологические идеи и методы. Джентльмен, уважающий в своём смертельном враге коллегу-манипулятора и умеющий по достоинству оценить его работу. «Да, Бафорд Ходжес, хоть я и ненавижу тебя, но вынужден снять шляпу. Блестящая работа».

Признавая в Ходжесе коллегу и достойного соперника, Морс, однако, не сознаёт всю меру общности связывающих их взглядов и убеждений. Ему и в голову не приходит, что стоит только в изложении принципа антиномии, которым он ошеломляет адвоката Блейка, на место формулы «во имя Господа» поставить «во имя семьи», «во имя семейных ценностей», «во имя собственности на ребёнка» и т. д. — и получится формулировка принципа, которого в борьбе с Ходжесом неукоснительно придерживается он сам, Джон Морс.

Так что же делает Морс, помогая родителям Джеффа вернуть сына? Сам он называет это «депрограммированием». На самом же деле он перепрограммирует — вместо одной программы внедряет другую. Против манипуляции он не знает иного орудия, кроме «антиманипуляции» — всё той же манипуляции, но с обратным знаком. Уверенные в себе, ловкий и неотразимый Джон Морс олицетворяет собой слабость и растерянность теоретической науки, осознавшей, наконец, свой долг перед людьми и вступившей на путь практического вмешательства в их судьбы. С благими намерениями, но без понимания задач, которые поставлены перед ней жизнью.

Таково это мрачное созвездие — Союз Трёх Программистов, совместными усилиями сделавших живую человеческую душу своей безвольной игрушкой.

Но что же сама это безгрешная Душа Господня — юный Джефф Рид, небесный светлячок, заплутавший в мрачном созвездии Макса Эрлиха? Может быть, к нему-то мы и должны проникнуться полным и безусловным сочувствием, признав в нём невинную жертву человеческого властолюбия, бесчувствия и жестокости?

Да! — отвечает Эрлих-публицист. Нет! — говорит реальность, добросовестно воспроизведённая им на страницах повести. Ибо чего ищет Джефф в секте и всюду, куда ступает его нога? Он ищет… всё того же Программиста, который окончательно избавит его от необходимости думать и решать. В Астароте «он был счастлив. Очень счастлив. Здесь не надо было ни о чём думать, не надо было принимать никаких решений. От него требовалось лишь доверять Учителю и делать то же, что и все. Именно в этом заключался душевный покой», за который юный Джефф, не задумывался, платил своей свободой и человеческой самоценностью. В этом — его вина и его ответственность. Ничуть не меньшая, чем вина и ответственность его родителей, преподобного Ходжеса и дипломированного психолога Джона Морса.

Так быть или не быть сектам? Автор оставит вопрос открытым. Но ответ ясен: быть до тех пор, пока мы и наши дети не откажемся от власти и покоя во имя свободы. Пока не усмирим свою неугасимую жажду программировать других и ещё более властную потребность быть запрограммированными Теми, Кто Знает Истину и Принимает За Нас Решения.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог

А. Хараш Союз трёх Программистов

Реклама на сайте