Александр Яблоков Мертвец
Неподалеку от Белфонта, штат Пенсильвания
Завтрак закончился, толпа схлынула. Отодвинутые в спешке стулья под странными углами теснились вокруг заляпанных сиропом столиков. Официантка немного сбавила шаг и, наливая мертвецу вторую чашку кофе, наконец-то поправила упавшую на глаза прядь волос. — Это ваше? — спросил он, указывая на стену. Официантка не удостоила его ответом. Вместо этого она обернулась ко мне. — Что, уже не лезет после вчерашнего? Я отодвинул от себя тарелку с нетронутой индейкой и недоеденным гарниром. На самом деле, за всей этой охотой на мертвеца я вообще пропустил День благодарения и сейчас пытался восполнить этот пробел. Похоже, не слишком удачно.
— Просто нет аппетита.
— Зачем же тогда было заказывать? Кто вас заставлял? Я вам тут не мамочка, чтобы всех уговаривать…
— Это точно, — согласился я.
Она шутливо поддела мой рюкзак носком тапочка с пятном горчицы.
— Это что еще за дамская сумочка? — И прежде чем я успел ее остановить, наклонилась и попыталась его приподнять. — Черт! Гантели там, что ли?!
Я ляпнул первое, что пришло в голову:
— Это поисковое оборудование. Знаете, ищу всякие штуки вдоль старой железной дороги… Вы себе не представляете, сколько там валяется интересных вещей.
— Неужели?
— Ну да. Иногда на тако-ое можно наткнуться! Обломки фонарей, молотки обходчиков… Однажды мне даже попался телеграфный ключ. Вы только представьте, какие им передавали сообщения!
Всем известно, что занудство — лучшая маскировка. И очень редко кто этим пользуется.
Все то время, что я проторчал в закусочной, здоровенный парень за столиком у входа не сводил глаз с официантки. Она же умудрилась принести ему бифштекс, картошку фри, глазунью из трех яиц, английскую булку, французскую булочку, три чашки кофе, ментоловую зубочистку — и при этом ни разу на него не взглянуть. Во время этой короткой беседы верзила так поглядывал в нашу сторону, что мне было немного не по себе. Но теперь он сгреб свою охотничью кепку кислотно-оранжевого цвета и поплелся к выходу, оставив в подставке для салфеток изящного лебедя из десятидолларовой банкноты. По-прежнему не поднимая глаз, официантка забрала этот шедевр оригами, развернула и сунула в карман фартука, после чего протерла растрескавшуюся клеенку мокрой тряпкой.
— Не советую сегодня высовывать отсюда свою задницу, — бросила она мне. — Первый день сезона охоты, и каждый норовит пальнуть по всему, что шевелится.
— Спасибо за совет. Хотя я уже нашел, что искал. Она с подозрением глянула на меня.
— Да ну? — Глаза у нее были серые, самые обыкновенные. — И что же? Похоже, я становлюсь чересчур разговорчивым.
— Да так, ничего. Старый хлам. На самом деле, главное ведь не результат, а сам процесс, верно? Это как в спорте…
Она фыркнула. Я показал себя таким же тупицей, как и все остальные.
Мертвец снова призывно взмахнул своей чашкой. Но когда официантка приблизилась, отдернул руку, лишив ее законной добычи.
— Так это ваше? — кивнув на стену, спросил он.
— С чего вы взяли?
На стене, обшитой дешевым пластиком «под дерево», висело с полдюжины акварелей — между часами с изображением поднимающихся с болота уток и коллекцией тарелок с Капитолиями, причем большинства штатов на полке недоставало.
— Не знаю. — Мертвец с видом знатока задумчиво втянул щеки. — Есть что-то такое в их стиле…
Официантка пожала плечами. Стройная и подвижная, она все же была старше, чем мне показалось вначале. Но этот жест, без сомнения, остался неизменным с момента ее появления на свет.
— Угу. — Это прозвучало как признание.
— Очень мило.
— Ну конечно.
— Нет, правда. Я вас не слишком отвлекаю?
Она взглянула в окно на посыпанную гравием парковку, где молчаливые грузовики дожидались возвращения своих хозяев-охотников.
— Ваши работы объединяет… э-э… один лейтмотив, верно? Назовем его «Отбросы цивилизации против сорной травы». Пожалуй, именно так, на грани, где одно переходит в другое.
— Можно и так сказать. — Она протянула руку, чтобы забрать тарелку.
— Я еще не закончил.
Судя по жесту, которым официантка отбросила со лба волосы, она ему не поверила, однако все же поставила назад тяжелую тарелку с розовым ободком и пятнами яичного желтка.
— Особенно мне понравилась вот эта. Заржавевший насос, лежащий среди цветущей куриной слепоты. И еще вот эта… Смятый бумажный пакет буквально рифмуется с сухими дубовыми листьями. Ну, чем не лейтмотив?
— Это просто то, что я вижу.
— И это вы тоже видели? Пауза.
— Конечно. Я не могла этого не увидеть. Даже на работу опоздала. А вы бы прошли мимо?
— Пожалуй, нет. Но я бы не знал, что с этим делать. Украдкой, стараясь, чтобы мертвец не заметил, что я обращаю на него внимание, я тоже взглянул. Из свежеукатанного асфальта торчали две лягушачьи лапки. Не представляю, как она этого добилась, но казалось, будто над дорогой все еще вздымается пар. Пятнистые лапки влажно поблескивали.
— Вот и я не знала… Босс говорит, от этого у клиентов аппетит портится.
— И тем не менее разрешил вам повесить картину?
— А куда бы он делся? Кто еще согласится здесь работать?
Телу этого мертвеца довелось пережить столкновение с перилами моста, а также немало побродяжничать, к чему он вряд ли был подготовлен. Несмотря на это, выглядел он довольно неплохо, даже внушительно. Под вельветовой рубашкой выпирало брюшко. Когда я брался за эту работу, то провел немало времени в беседах с его переселенной личностью. Голос был полностью синтезированный, потому я совершенно не представлял себе, каким окажется тело. Клиент, разумеется, прислал мне давнишнюю фотографию какого-то моложавого типа. Видно, комплексы живут в людях и после смерти…
Впрочем, это тело как раз не умерло. В том-то и заключалась проблема, для решения которой меня наняли. Я взвалил на плечи рюкзак с необходимыми для работы инструментами. Не гантели, конечно, но вес все равно немаленький. Зато помогает держаться в форме.
Неподалеку от Монтичелло, штат Юта
— Что вы пьете? — поинтересовался голос из динамика, висящего на перилах лестницы.
— Бурбон.
— Всегда любил бурбон…
— И чем вы его теперь заменяете?
— Вкус никуда не делся, просто теперь он не имеет смысла.
Я качнул жидкость в фарфоровой чашке, гадая, сможет ли встроенный микрофон уловить всплеск.
Динамик хохотнул. Смех вышел совсем как настоящий, с очень натуральной гортанной хрипотцой. Однако если он думал таким образом меня успокоить, то ошибся. Ведь этот голос был выбран специально. Лично я предпочитал те, что дико ревели в диапазоне нескольких октав, словно трубы архангелов. Громкость ведь всегда можно уменьшить.
— Понимаете, Ян, я способен чувствовать вкус не хуже, чем вы. Но… нет контекста. Никаких ассоциаций со старыми приятелями, с престижностью, с сексом. Знаете, до переселения я и не подозревал, насколько в мире ощущений все зависит от среды…
Тополя за пересохшим ручьем поскрипывали на ветру. Вообще, по-моему, тополь — это скорее гигантский сорняк, а не дерево. Упавшие ветки вечно изгаживают то, что я называю «моим газоном», хотя на самом деле является местом, куда местные недоросли приходят по ночам, чтобы снова и снова удостовериться: пивные банки не горят. Взамен двух покрышек, которые триумфальными арками проторчали в песке весь прошлый год, последний ливень принес мне тележку из какого-то супермаркета. Теперь она лежала там колесами вверх, наполовину засыпанная песком. Должно быть, кто-то сбросил ее с моста выше по течению.
— Так что это еще вопрос, — продолжал он, — получил бы я истинное удовольствие от глотка «Мэйкерс Марк», если бы ни разу не видел его рекламы.
Я осушил свою чашку и наполнил заново. Однажды, несколько месяцев назад, я швырнул ее в один джип с присобаченными к крыше колонками — видимо, на тот случай, если какой-нибудь горный козел еще не слыхал о том, как любовь-морковь волнует кровь. А на следующее утро я снова нашел ее: как ни в чем не бывало моя чашка стояла прямо на разделительной полосе — целехонькая, только ручка отбита. С тех пор это моя любимая чашка.
— Возвращаемся к старому парадоксу на новый лад, — сказал он. — Кому они нужны, эти деревья?1 В том-то все и дело, что человеческий разум — результат общения с себе подобными. И существует он, в первую очередь, благодаря социуму. Никуда от этого не денешься.
— Вы, наверное, хотели спросить, есть ли у меня какие-то успехи.
— Да, признаться, эта мысль приходила мне в голову.
— Так вот… Никаких.
— Что, совсем?
— Вы исчезли совершенно бесследно. Я понятия не имею, где вы находитесь.
Он фыркнул, явно польщенный, несмотря на неудачу.
— Выходит, я оказался умнее, чем вы думали?
— Нет.
— Как это?
— Дело не в том, умный вы или нет. Не из-за этого я не могу вас найти.
— Ян, нехорошо так обижать клиентов.
— Послушайте, — сказал я, — если бы у вас сейчас было тело, вы смогли бы удариться в бега и в течение месяца водить за нос хитроумнейшую систему слежки? Только честно? Знаете что? Если вы сейчас не скажете мне всю правду, я никогда не смогу вас найти.
— Мое тело. Вы не сможете найти мое тело.
— Это вы — и вы это знаете. Не какой-то там зомби, а вы сами. Вы в своем собственном теле. Тот вы, каким вы прожили всю жизнь.
— Это все равно что сказать: «Это вы, только другой вы».
— Ну да, — согласился я. — К сожалению, наша грамматика отстала от жизни и пока не делает различий между «вторым лицом кремниевым» и «вторым лицом углеводородным». Уж извините.
— Ян, — вздохнул он, — я нанял вас, чтобы найти меня. Мою непе-реселенную версию, или остаток меня, или того меня, который не умер так, как следовало. А вы нисколько не продвинулись в этом деле. И это не радует.
У переселенных вечно какие-то комплексы. Они ни за что не признаются в чем-то подобном, но это так. Тело, по крайней мере, несет на себе неоспоримую печать подлинности. Лишившись же столь ощутимого «водяного знака», все переселенцы в той или иной мере страдают синдромом самозванца, хотя и никогда с этим не согласятся. Насколько же хуже обстоят дела, когда есть еще и тело, которое разгуливает по белу свету вместе с версией твоей оригинальной личности!
Однако на этот раз проблема оказалась еще сложнее. Мой клиент полагал, что процесс перехода прервался раньше, чем были закодированы и переданы последние мельчайшие частицы биоэлектрического потенциала. И он ощущал себя как бы не в фокусе, словно скачался не до конца. А потому нуждался в доступе к своему прежнему мозгу.
Разумеется, в результате такого доступа мозг был бы полностью разрушен. Такова уж технология, ничего не поделаешь.
— Если мы хотим чего-то добиться, — заявил я, — вы должны ответить на мой вопрос.
Длинная пауза.
— Нет, Ян. Я не смог бы от вас скрыться.
— Значит, вам кто-то помог.
— Похоже, что так.
— Но вы-то что мне сказали? Что погибли в автокатастрофе на каком-то безлюдном шоссе!
— На дороге, ведущей к трассе I-80, к западу от Гранд-Айленда. Машину занесло на мокром асфальте.
— Я слыхал о людях, которые делают такие штуки специально. Переселяются сами, но еще и тело оставляют. Что-то вроде извращенного размножения, только воспроизводится не тело, а разум.
— Ян, я ведь уже сказал вам. Думаете, я просто издеваюсь? Ваши услуги дороговато стоят для подобных шуток. Никакого злого умысла, поверьте. Я был уверен, что погиб во время аварии, а затем был успешно и полностью переселен — и вдруг обнаруживается, что мое тело все еще где-то шатается. Мне это не нравится.
Тело, вот этот самый мертвец, засветилось на скрытой камере в городке Дэйвенпорт, что в Айове: он брился в туалете на местной автозаправке. Качество изображения оказалось отвратительным, но все равно было видно, как ужасно он выглядел: всюду бинты, шины, осмотический мини-насос под мышкой… И тем не менее он останется жив. Взятые с одноразовой бритвы образцы ДНК однозначно принадлежали моему клиенту. То есть его телу. И это был последний след, который мне удалось обнаружить. Там, где-то в горах над Миссисипи, мертвец исчез.
Я установил наблюдение в его любимых и просто знакомых местах: в домах друзей, в городе, где он учился, рядом с музеями и кафе, к которым его могло потянуть. Ничего. Он даже не явился на могилу жены, которая умерла (по-настоящему) за год до той аварии. Ему явно подсказали. Кто-то помогал.
— Тот несчастный случай. Я хочу представить его в мельчайших подробностях, — сказал я. — Расскажите, что именно тогда произошло.
— Да гнать не надо было… — проворчал он. — Ничего бы и не произошло.
Он спешил из мотеля на обеденную встречу с важным клиентом, уже опаздывая. Стояла поздняя осень, и в тени под пешеходным переходом еще оставалась полоска льда, хотя в других местах остатки выпавшего накануне снега уже растаяли. Он гнал машину на предельной скорости, безопасной для сухого асфальта. А когда вылетел на лед, резерва для ошибки уже не оставалось.
И она не замедлила случиться. Он не вписался в поворот, врезался в ограждение и потерял сознание на обочине шоссе, вдали от станций «скорой помощи». Помнил только, как лежал в искореженной машине, пригвожденный к сиденью металлическими обломками сквозь бесполезную защиту сдувшейся подушки безопасности. А еще — как приближающиеся фары превратили бетонные перила моста в размытую колонну света.
Потом он очнулся: с криком, весь в крови, почти при смерти. Но, как ни странно, не в машине «скорой помощи», а в кузове напичканного электроникой микроавтобуса.
Это было воспоминание моего клиента. По-видимому, было много чего еще, раз его сознание отсканировано и запущено заново. Однако во время скачивания гиппокамп прекращает передачу данных из оперативной памяти в долговременную, а синтез белка происходит со сбоями, поэтому воспоминаний об этом периоде сохраниться не могло. Лихорадочные видения умирающего — вот все, с чем мне предстояло работать: вспышки красных светодиодов и гирлянды спутанных кабелей.
— Я ему помешал, — произнес он вдруг.
— Кому? — не понял я.
— Тому типу, который меня переселял. Понимаете, я был весь в крови, а когда он схватил меня, чтобы уложить на сиденье, то всего перемазал еще и соусом для барбекю. Даже волосы выпачкал, пока подсоединял электроды… Не знаю уж, салфеток у него не было, что ли? Такой резкий, сладкий запах, похожий на кровь, только сильнее… И угораздило же меня так умереть! А он откуда взялся?! На полу валялся смятый бумажный пакет, и на картонной тарелке лежали свиные ребрышки. Он даже погрыз их еще немного, не отрываясь от работы — словно я не умирал буквально у него на руках!
Что ж, если в Гранд-Айленде имелось приличное местечко, где готовили барбекю, я знал, кто мог найти моего клиента. Но какого дьявола Барнаби на старости лет взялся задаром переселять найденных на дороге незнакомцев? Да потом еще и разрабатывать изощренные планы, чтобы помочь телу избежать поимки? Он ведь давным-давно отошел от дел… Однако все это теперь не имело значения. Мой старый друг и учитель. У меня не было ни малейшего желания его выслеживать.
Мама должна знать, где он.
Открывая телефон, я резко дернул слайдер, и тот застрял.
— Черт!
Я нажал сильнее, но в результате его заело окончательно.
— Надо почаще вычищать оттуда песок.
Как и все родители, моя мамочка ухитряется давать ценные советы в такую минуту, когда они могут вызвать лишь раздражение.
— Я знаю, мама.
— Как у тебя дела?
— Отлично. Извини, что так долго пропадал. Попалось несколько особо привередливых клиентов.
— Представляю, скольких эмоциональных затрат требует твоя работа.
— И не говори. Я знал, что ты все поймешь, мам. Слушай, я тут вспомнил кое-что и подумал…
— Милый, тебе нужно просто сказать это «кое-что». Я вздохнул.
— Знаю.
— Ну, и?..
— Ты давно разговаривала с Барнаби? — Пожалуй, это прозвучало чересчур торопливо. — В смысле, вы ведь поддерживаете какие-то отношения, верно? Думаю, до рождественских открыток дело не дошло, но он всегда был к тебе неравнодушен, сам мне это говорил. И ты знала, что он просто делал то, что должен был…
Я выдохся и замолчал. Я заполнил болтовней столько пустоты, сколько мог, но, похоже, ее запасы были неисчерпаемы.
К ночи похолодало, а бурбон почему-то перестал меня греть. Я встал пятками на самый край крыльца. Ступенька скрипнула под моим весом, но выдержала. Где-то в темноте послышался детский смех койота.
— Что тебе нужно? — Ее голос был едва различим.
— Да так, ничего. Я…
— Милый, ты способен воспринимать конструктивную критику? Я проглотил слова, о которых потом мог пожалеть. И благодаря которым никогда бы не получил то, что хотел.
— Разумеется. С удовольствием. Выкладывай.
— Когда ты говоришь «да так, ничего», это значит, что дальше ты наплетешь кучу чепухи. Не надо, ладно? И тогда мы оба сможем не притворяться, а беседовать серьезно.
— Мне нужен Барнаби, — выдавил я через силу. — По работе. У него есть кое-какая информация, которая мне необходима. Я должен с ним поговорить. Ты ведь знаешь, тебе он не откажет. Для него это было такое счастье — а точнее, облегчение, — что ты начала с ним общаться. Ему от этого становилось как-то легче. Где он теперь?
— Оставь его в покое, — отрезала она. — Оставь меня в покое.
— Не могу. Он знает то, что мне нужно.
— Прости, милый. Прости… за все.
— Ну что ты, мам. Все в порядке.
Повисла долгая пауза, и я уже решил было, что мама ушла.
— Милый… Ты только спросишь его, правда? Ничего больше?
— Мне нужна зацепка. Хоть что-нибудь.
— И ты уверен, что он сможет тебе помочь?
— Да.
И она мне сказала.
— Спасибо, мам. Я позвоню.
Я отправился на кухню и стал готовить себе бутерброды в дорогу.
Неподалеку от Белфонта, штат Пенсильвания
Но я так и не позвонил ей — пока не переговорил с Барнаби. И она мне не звонила. С момента моей первой встречи с Барнаби наше общение с мамой никогда еще не прерывалось на столь долгий срок.
Пусть мертвец потешится беседами об искусстве и флиртом с официанткой, решил я. Недолго ему уже осталось — теперь, когда я наконец его выследил. Я допил свой кофе и пошел звонить маме.
В закусочных давно уже не стояли телефоны-автоматы, но люди по-прежнему пользовались коридорчиком возле туалета для телефонных разговоров — здесь пусть весьма условное, но все же уединение. Вся стена была исписана телефонными номерами вперемежку с комментариями типа: «Вот же сука!», «Задолбало уже это ваше пи-пи-пи…» или «Большой хрустящий кусок французской итальянской булки»…
— Мам? Ты меня слышишь?
Сплошные помехи, гораздо сильнее, чем обычно. И все же я ощущал ее присутствие на другом конце линии — как в детстве, когда заходил в мамину спальню, чтобы услышать ее дыхание и удостовериться, что она жива.
— Мама!
— Что ты с ним сделал? — ее голос раздался в моем ухе неожиданно резко.
— С Барнаби? Просто поговорил… Клянусь! Он выглядел… м-м-м… довольно неплохо, учитывая обстоятельства. В смысле, он стал действительно…
— Его увезла «скорая». Он в реанимации. Сообщили: шансов выжить немного.
Бедняга Барнаби. Честно говоря, выглядел он неважно, но мне почему-то казалось, что он будет жить вечно.
— Я тут совершенно ни при чем. Когда я уходил, он был в полном порядке.
Тишина.
— Мам? Пожалуйста…
Я ждал долго, но больше не услышал ничего.
Когда я вернулся, официантка протирала тряпкой опустевший столик мертвеца. Я закинул рюкзак на плечо и бросился к двери.
— Вам завернуть с собой? — крикнула она мне вдогонку.
— Удачного вам сезона! — пожелал я на прощание. — Если мы больше не увидимся.
Дверь его машины была распахнута. Конечно, прежде чем войти в кафе, я позаботился о стартере. Чтобы понять это, ему хватило пары секунд. Быстро соображает. Мой клиент все время кичился своей проницательностью, но я не придавал этому особого значения, а зря.
От автостоянки склон холма уходил круто вверх, теряясь в тени оголенных дубовых крон. На фоне ясного осеннего неба темнели пятна пожухлой листвы и опустевшие комья птичьих гнезд.
Где-то выше по склону затрещали ветки. Я бросился туда, продираясь сквозь заросли кустарника, от которого, наверное, произошла колючая проволока. После нескольких минут неравной борьбы я наткнулся на какой-то ручей. Если идти по течению и пригнуться пониже, встречи с большинством колючек можно миновать. Из-под ног у меня покатились камешки. Судя по отпечаткам ботинок, мертвец пришел к тому же выводу, что и я.
Но на что он рассчитывает, этот жалкий ублюдок? Бежать ему некуда. Несмотря на то, что он отчаянно цепляется за собственное тело, он не слишком хорошо о нем заботится. После такого подъема он совсем выбьется из сил. Я прикинул, что это должно произойти минут через пятнадцать.
Ручеек тем временем забирал вверх все круче. Должно быть, во время сезона дождей он превращается в настоящий водопад. Надо мной нависли три длинных сросшихся корня. Пока я пытался за них ухватиться, острые концы впивались мне прямо в лицо. Пришлось отклониться немного назад и цепляться не глядя, на ощупь. Корневища были мокрые и скользкие. Наконец мне удалось отыскать корень, который был немного суше и крепче остальных, и подтянуться. Тот прогнулся под моей тяжестью. Повиснув на локте, я глянул вверх и обнаружил перед глазами грязную подошву. Мертвец поставил ногу мне на грудь и неторопливо надавил.
Корень выскользнул у меня из рук, и я рухнул назад. Ударился я довольно крепко, а потом покатился вниз, пересчитав все камни на склоне. Наконец, уткнувшись лицом в землю, я остановился. Сверху донесся треск ломающихся веток, затем все стихло.
Первым делом я проверил целостность снаряжения, а потом уж и свою. И то, и другое вроде бы еще работало. Я снова стал карабкаться вверх по склону, на этот раз осторожнее.
За водопадом начинался лес. Я не видел, куда убежал мертвец: может, налево, вверх по склону, который становился все круче, а может, к открытой равнине, туда, где гребень холма изгибался петлей, образуя долину.
Кто-то негромко кашлянул. Я оглянулся. На скалистом выступе стоял человек с ружьем.
— Господи, от тебя шума больше, чем от рухнувшей космической станции! — Это оказался охотник из кафе, тот самый, что оставил официантке денежного лебедя. На нем красовалась все та же ярко-оранжевая кепка. — Ну и что мне с тобой делать? Придется вытаскивать тебя отсюда к такой-то матери. Пива хочешь?
В пригороде Феникса, штат Аризона
— Это случилось после того, как мы переселили ту женщину по фамилии Вилсон. — Барнаби шаркал по дому в разных тапках: один был стоптанный, а второй новехонький, еще с этикеткой на пятке. Я ходил следом. Медленно. Мы обошли дом по кругу: кухня, столовая, гостиная, прихожая, снова кухня… И так два раза. — Хотела, чтобы ее переселили вместе с собакой. Деньжата у нее водились, но… Черт, не хватало еще, чтобы бессмертная шавка пребывала в вечном психозе по поводу отсутствия кремниевых столбов!
Голос у него стал куда тише, чем раньше, а в руках появилась дрожь.
— Барнаби…
Он взглянул на меня.
— Ты ведь тоже туда хочешь, да? — спросил он. — Хочешь, чтобы тебя выскребли из этой смазливой рожи и переселили наверх, прямо к бестелесной вечной жизни? Что ж, тогда придется тебе раскошелиться, вот и все, что я могу сказать.
— Ты всегда требуешь деньги вперед?
— Я что, благотворительная организация? — Эта его любимая присказка теперь казалась каким-то странным атавизмом. Он усмехнулся и тут же зашелся хриплым кашлем. — Проклятье! Это все из-за лишней жидкости. В моем возрасте она скапливается повсюду.
Новый приступ кашля. Прошло несколько минут, прежде чем он отдышался.
— Будто головка лука, завалявшаяся в углу холодильника… Счищай это тело, как шелуху, сынок. И чем раньше, тем лучше. А не то потеряешь последнее, что осталось.
— Эх, Барнаби…
Похоже, у него самого были не все дома. Я даже удивился, как меня это расстроило.
— О Барнаби не беспокойся. — Только привычка огрызаться осталась прежней. — С Барнаби все в порядке.
— Ты хоть меня-то помнишь?
— Хм… — в его голосе послышалось сомнение. — Все вы, клиенты, на одно лицо… Я что, черт побери, обязан всех помнить? Вы сваливаете, а мне остаются одни вонючие скелеты. Об этом вы когда-нибудь думали? Хрена с два! Для вас это все грязное белье. Вы даже не запихиваете его в корзину… Хочешь выпить?
Я вздохнул.
— Хочу.
— Тебе, как всегда, «Мэйкерс Марк»?
Я удивленно на него посмотрел, но Барнаби по-прежнему выглядел дряхлым полоумным стариканом. Что это, результат случайного столкновения нейронов? Или он надо мной потешается?
— Сам я уже не чувствую вкуса этой дряни, но надраться в хлам еще могу. Сейчас, только найду очки, чтобы отыскать, где она…
Уткнув подбородок в воротник заношенного халата, он принялся возиться со шнурками, на которых болталось, как минимум, три пары очков.
— Состязание между чувствами и разумом: кто первый вылетит за дверь.
— Барнаби, я кое-кого ищу.
— Я тоже. — Вид у него был унылый. — Себя. Такое чувство, будто оставил большую свою половину в вагоне, а сам выбежал на минутку за сигаретами и отстал.
— Ты переселял его примерно год назад.
— Не будем о тех, кого я переселял. Это все в прошлом.
— Барнаби, мне нужно знать.
Это прозвучало чуть резче, чем я хотел. Его глаза, в очках похожие на яйца с голубыми желтками, сердито уставились на меня.
— Всем нам чего-нибудь нужно. Тебе, думаю, сейчас нужнее всего стаканчик старого доброго бурбона.
Мы снова вернулись на кухню. Нагнувшись, Барнаби отворил шкафчик возле раковины. Затем извлек оттуда охапку полиэтиленовых мешочков, полупустой пакет шоколадных хлопьев, пару банок колы и батон обглоданного мышами хлеба. Хлопья из пакета сыпались через прогрызенную дырку. Барнаби сосредоточенно поковырял ее скрюченным пальцем, затем, после минутного раздумья, открыл какой-то ящик, покопался в мешанине розеток, удлинителей, распределительных коробок и лампочек и наконец вытащил катушку скотча.
— Ты не мог бы подцепить эту штуку? Мои пальцы…
Я помог ему. Он отмотал изрядный кусок липкой ленты, заклеил пакет и поставил его на стол. Потом снова наклонился, нырнул в глубь шкафа и вытащил оттуда бутылку виски — красную, с каплями поддельного воска на горлышке. Бутылка была непочатая.
— Должен сказать, Барнаби, я потрясен. — Я откупорил и наполнил два пыльных бокала. — Он не мог тебе заплатить. И никакой сделки вы заключить не успели. Ты просто ехал мимо, доедая по дороге свой ужин, слушал радио и случайно наткнулся на разбитую машину. Ты вытащил умирающего человека и переселил его — вот и все. Ну, просто ангел милосердия.
Барнаби с хмурым видом сидел за кухонным столом, словно дожидаясь, когда же официант наконец подаст ему суп.
— Но он выжил, — продолжал я. — Кто мог такое предвидеть? Тебе пришлось оставить ему личность. Я знаю, как ты работаешь, Барнаби, уж поверь мне. Но мне нужно его найти, вот и все.
— Да, я, бывало, попадал в аварии… Помню, как-то ехал я в жуткий ливень, когда тот парень на мотоцикле… Ты не поверишь, на мотоцикле с коляской! Выскочил мне навстречу на полной скорости и — бац!
Я схватил его за грудки и встряхнул. Он оказался на удивление тяжелым и рыхлым — вовсе не мешок костей, как мне казалось.
— Барнаби, шутки в сторону! Мне необходимо его найти.
— Ты всегда был редкостным дерьмом, — сказал Барнаби. — Я приютил тебя, научил ремеслу, помог выжить… И знаешь что? Не стоило этого делать. Нет, не стоило.
Он замолчал, задыхаясь. Очки свалились ему на грудь, седые волосы стояли торчком. Глаза уставились куда-то мимо, словно меня вообще здесь не было, словно это не я чуть не задушил его только что.
Я опустил его на стул. Мама не хотела, чтобы я здесь появлялся. Она боялась. Чего? Что я свяжу старика и буду его пытать? Что я убью его? У родителей порой довольно странные представления о детях…
Я потянул на себя входную дверь и едва не споткнулся о два засохших цветка в горшках, стоявших на верхней ступеньке крыльца. Я и забыл, что в провинции парадный вход — штука чисто символическая и что в дом я вошел через гараж.
— Погоди, погоди. — Он зашаркал за мной следом. — Ян… Я обернулся.
— Ян… Я не хотел… На самом деле я рад тебя видеть.
— Я тоже был рад повидаться.
Он положил руку мне на плечо и пристально посмотрел мне в лицо. Что ему вспоминалось? Быть может, то, как он впервые по-настоящему вгляделся в мое лицо, когда я с криками валялся той ночью на лужайке?
А может, и нет. Возможно, он снова силился вспомнить, кто я такой.
— Тебе это и правда нужно? — спросил он.
— Иначе я бы не стал являться сюда и приставать к тебе.
— Да ладно, чего уж там… — пробормотал он и глубоко вздохнул. — Я ведь, знаешь, всю жизнь избавлялся от тел. Они были ничем. Отбросами. Но свое тело я не брошу. Я не буду переселяться. Во-первых, большая часть меня уже исчезла. Я тянул слишком долго. Не хотелось бы мне доживать вечность с тем, что осталось. Но есть и еще кое-что… Вот этот мешок дерьма — я. Не просто сопли, которые свисают с моего мозга. Это и есть я.
— Понятно.
— Я дал ему хорошее прикрытие: Деннис Нейдел. Для друзей просто Дон-Дон.
— Дон-Дон?
— Хорошее прозвище, правда? Прилипло еще со времен студенчества, после какой-то тупой шутки в китайском ресторане. Такие вещи застревают в памяти навечно: например, как кто-нибудь упал и сломал зуб, поскольку слонялся без дела, вместо того чтобы пойти в школу. Или кто-то неправильно произносит какое-нибудь слово… Или — ты. — Он даже трястись перестал. — Ян, а ведь ты и есть моя случайная отличительная черта.
— Кстати, мама передавала привет.
— Я и не сомневался.
— Зачем ты это сделал? — спросил я.
— Ты имеешь в виду, зачем я помог этому парню выжить? — Он пожал плечами, приведя в движение множество костей. — Ну, я был немного навеселе… Ладно-ладно, выпил пять кружек пива и виски в придачу. Это случилось прямо на моих глазах. Этот тип ни на что не обращал внимания, просто несся по дороге, даже не притормозил на повороте. Бац! Я услышал, как что-то хрустнуло. Ну да, я было проехал мимо, но в последнюю секунду остановился. Все снаряжение — со мной, я на взводе, вот и взялся за работу, даже не соображая, что делаю. Понимаешь, Ян, я ведь уже сто лет этим занимаюсь…
— Знаю, Барнаби, — кивнул я. — Уж я-то знаю. Не обращая на меня внимания, он продолжал:
— Наверное, мне просто захотелось выпендриться. Ни перед кем. Просто… о Господи! Ну, знаешь, прощальная гастроль и все в таком духе… Не знаю. Пойми, это ведь мое дело. Единственное, в чем я мастер. Вот и все.
— Но он не умер.
— Смотри-ка, какие мы стали сообразительные! Кто бы мог подумать… Ну да, он не умер. Он даже не собирался умирать — ни тогда, ни после. Меня просто сбила с толку вся эта кровища. Сказывается все-таки отсутствие приличного медицинского образования… Нет, он, конечно, был не ахти в каком состоянии, но помирать вовсе не собирался. — Барнаби сглотнул. — И принялся меня упрашивать. Понял, видать, что происходит. Что совсем скоро в программе нашего вечера значится «считывание с разрушением данных». И вот ведь какая штука интересная получается: этот тип, как и все прочие, совершенно не желал умирать, чтобы жить вечно! Какие-то у него были возражения по этому поводу… Сорвал с себя провода, чуть не выдернул вилку из черепа… Еле уговорил его. Потом я отвез его в больницу, подальше отсюда, в Де-Мойнсе — там работает один мой знакомец. Как ни странно, когда мы доехали, он был все еще жив. Не образец здоровья, конечно, но кровь туда-сюда еще гонял.
— Выходит, ты скопировал его личность и отпустил на все четыре стороны. Барнаби, дружище, с такими вещами пора завязывать. Хватит уже портить жизнь себе и другим.
— А знаешь что? Будь по-твоему. Я этим дерьмом больше не занимаюсь. И если у тебя есть голова на плечах, Ян, ты поступишь так же. Бросай все это к чертовой матери.
Ему становилось все труднее дышать. Я схватил старика под мышки и потащил в гостиную, но и там все горизонтальные поверхности были завалены каким-то хламом. Ногой смахнув на пол стопку книг и журналов, я плюхнул его на диван.
— Я не могу все это бросить, — объяснил я ему. — Это единственное, что я умею делать.
Он махнул рукой, но ничего не сказал.
— Тебе принести чего-нибудь, Барнаби? Может, стакан воды? Он покачал головой.
Я все-таки налил ему воды и оставил стакан на кофейном столике возле дивана.
— Я передам привет Дон-Дону.
В окрестностях Бельфонта, штат Пенсильвания
Палатка охотника оказалась настоящим бункером. Внутри поместились несколько радаров, кварцевый обогреватель, раскладное кресло и мини-холодильник. На экранах радаров светились призрачные инфракрасные контуры топографических индикаторов.
Хозяин вынул из холодильника две бутылки.
— Нелегкое это дело — охота. Но мне нравится. Где же еще окажешься наедине с природой, верно? Только тут и чувствуешь себя человеком.
— Верно, — согласился я.
— А ты здесь по чью душу, если не секрет? Сейчас не лучшее время, чтобы шастать по округе.
В последнее время мне это говорили слишком часто.
— У меня товарищ — бывалый охотник. Мне давно хотелось посмотреть, как это все происходит, вот он и согласился взять меня с собой. Но я зазевался, и он ушел вперед. Мы потерялись.
— Кажется, я его видел — шустро так топал вверх по склону. Хотя вообще-то там ничего интересного нет. Может, твой приятель не так крут, как ты думаешь? Но давай-ка глянем…
Я потягивал пивко и смотрел, как он охотится. Радары прочесывали местность вдоль и поперек, и на экранах появлялись пятна от источников тепла.
— Здесь есть еще пара ребят, по другую сторону хребта. Видишь облачка пара? Должно быть, над чем-то смеются… — И он напряженно уставился в экран, словно пытался разглядеть на нем слова анекдота.
— Залегли там с самого рассвета. Хитрецы! А теперь взгляни-ка сюда.
— Он сместил изображение. — Сидят себе, как пай-мальчики, а в какой-нибудь сотне ярдов от них, вот здесь, в чаще, притаился олень. Видишь?
Мутное продолговатое пятно, немного крупнее человека, неподвижно застыло на экране.
— Не беспокойся, сейчас отыщем твоего приятеля, но сперва… Давай-ка покажем этим придуркам одну штуку. — Он взял в руки что-то вроде пульта дистанционного управления. На экране, в районе передней части затаившегося оленя, возникло перекрестье курсора. — Идем!
Он схватил ружье и штатив, и мы выбрались наружу. После тепла палатки осенний ветер казался особенно колючим. Охотник установил штатив на плоском камне, и ножки автоматически выровнялись. Он взглянул на экран своего пульта.
— Приходится делать поправку на ветер. В новейшей модели это происходит автоматически — а здесь есть допплеровский радар и все такое. Но твой приятель, верно, хотел сэкономить побольше зеленых…
— Он нажал на какие-то кнопки. Ружье беззвучно повернулось на подставке. Затем тренога выросла в высоту, а ствол оружия слегка накренился. Его дуло нацелилось на невидимого зверя и застыло в ожидании последней команды.
— Мы почти на границе охотничьих угодий, поэтому я выбрал снаряд высокого проникновения. С такими штуками приходится обращаться осторожно, а не то можно насквозь прострелить какую-нибудь машину в миле отсюда…
Впрочем, он не удосужился даже мельком взглянуть на складчатый гребень холма, где в ожидании заката, которого ему не суждено было увидеть, притаился олень. Вместо этого охотник обернулся назад, к долине, где остались закусочная и забитая грузовичками парковка. За ними едва различимая официантка тащила по двору тяжелые баки с помоями, вскидывала их на плечо и вываливала содержимое в мусорный контейнер. Даже с такого расстояния была заметна ее своеобразная костлявая грация.
— Может, когда-нибудь изобретут что-то и для такой охоты… — На миг его лицо озарилось печалью и усталостью. — И мы сможем окончательно изгадить и это дело.
Затем, все так же не отрывая глаз от закусочной, он нажал красную кнопку на пульте. Ружье выстрелило. Хлопок был на удивление аккуратный, и никакого дыма. Словно бы ничего и не произошло.
— Ну, давай глянем, что получилось.
Теперь крестик курсора на экране мигал красным. Олень даже не шелохнулся. Охотник вывел на дисплей точные температурные характеристики объекта. Несколько секунд ничего не происходило, потом столбик термометра пополз вниз, одна десятая градуса за другой.
Охотник облегченно вздохнул:
— Попался, голубчик! — Потом хихикнул: — А эти-то, великие белые охотники, так и сидят себе, дожидаются. Вот идиоты!
Новый всплеск ярких облачков от двух других охотников. Он нахмурился, не желая подражать им.
— Ну, а теперь займемся твоим приятелем.
Мариетта, штат Джорджия
Позднее я сообразил, что они, должно быть, работали уже довольно долго, прежде чем один из них разбил чашку, и шум разбудил меня.
Я лежал под горой одеял, обмотав шею рукавами лыжной куртки. Видимо, ночью я вставал, чтобы ее натянуть, хотя ничего об этом не помнил. Мама всегда включала кондиционер на полную мощность. Оранжевый циферблат будильника показывал что-то около трех утра. Я совсем продрог в своей пижаме: она была хлопковая, летняя, хотя в нашем доме лето не наступало никогда. С такой мыслью я встал, чтобы повесить куртку обратно в шкаф. Мама будет недовольна, если ее увидит. У нее был пунктик насчет того, что всему свое время.
Вот только если б не было так холодно…
Бормотание. Опять она уснула с включенным телевизором. Рано или поздно взрывы закадрового смеха в каком-нибудь старинном сериале ее разбудят. Я вышел из комнаты, тихонько ступая по толстому ковру. Мама болеет, ей нужно как следует высыпаться. Хотя мне ужасно не хотелось видеть ее в голубоватом свете экрана. Так она казалась мертвой.
Но в спальне никого не было, и телевизор молчал. Одеяла и подушки в беспорядке валялись на большой кровати, которую мама когда-то делила с моим отцом. Это из-за ее болезни он ушел. Он говорил, что ее выбор — чистое безумие. Что он не сможет с этим жить. В тот день, когда отец нас бросил, он просто остановился на дороге и попросил меня «пожалуйста, позаботиться» о матери и пообещать, что с ней ничего не случится.
Ничего себе просьба для ребенка, чья мать умирает от рака печени! У отца не было времени дать мне дальнейшие инструкции, поскольку через месяц или около того он и сам умер от сердечного приступа прямо на работе.
Голоса доносились с первого этажа. Обычно мама не засыпала в гостиной, но она с каждым днем становилась все слабее… Я заглянул в ванную и достал из шкафчика ее таблетки, чтобы они были под рукой, когда она проснется. Пробуждение для нее было равносильно вскрытию — так она сказала кому-то однажды, когда думала, что я не слышу.
В гостиной было темно. И телевизор выключен. Зато в кухне горел свет.
— Ну же, давай… — бормотал кто-то.
— Погоди секунду, — во втором голосе слышалось раздражение. — Тут тонкая работа…
— Да брось, Барнаби. Просто сделай это, и все. У нас ведь есть несколько миллиметров в запасе, верно?
— Чем точнее, тем лучше.
— Мы ее теряем. На нулевом давлении долго не протянешь. Переходи к стволу мозга.
— А я чем, по-твоему, занимаюсь? Раздался жуткий звук дрели, сверлящей кость.
— Есть, есть. Отлично.
— О'кей, — сказал Барнаби. — Теперь пусти меня. Что тут у тебя?
— Все резервные копии уже сделаны. Последняя — три недели назад. Это более девяноста девяти процентов личности. Я вообще не понимаю, зачем надо было тащиться сюда за…
— Это часть сделки, Джефф. Нам нужно всё.
— Но это же сплошная боль! Боль и страдание. Может, она и не захотела бы это помнить, если бы могла попросить. В конце концов, мы могли забить ей одни только события, без этой боли.
— Какой же это опыт, если он лишен боли?
— Господи, Барнаби! — воскликнул Джефф. — Кончай философствовать. Здесь тебе не спальня первокурсников.
Через столовую я прокрался к двери. Пахнуло чем-то резким и сладким — лишь позднее я понял, что это был запах жареных на гриле бараньих ребрышек.
Мама лежала на кухонном столе, голая. Кожа ее вздулась, вены выпятились, а все тело было покрыто шрамами. Я никогда не видел ее голой, даже до болезни, и теперь смотрел, как завороженный. Потом мне стало стыдно — дико, до тошноты стыдно, но в тот момент я не мог оторвать от нее глаз. Большие груди торчали вертикально вверх, несмотря на то, что живот, бока и бедра обвисли. Я был еще слишком мал, чтобы понимать, насколько это странно, но из-за того, что ее грудь так торчала, я не мог оторвать от нее глаз.
Голова мамы была запрокинута назад. На секунду мне показалось, что у нее отросли длинные волосы, которые собраны в хвост на затылке. Но волос у нее не было, об этом позаботилась химиотерапия. А из маминого затылка торчал толстый кабель.
Пискнул какой-то прибор.
— Джефф! Кажется, кто-то очень беспокоился насчет ее давления… Джефф вытащил что-то из-за уха и с размаху воткнул в грудь моей матери.
— Очень изящно, — проворчал Барнаби. — Хочешь искромсать на кусочки всю сердечную мышцу?
— Еще несколько минут — и это тело уже не понадобится. Должно быть, заслышав какой-то шум, Барнаби поднял глаза и увидел меня.
— Это еще что такое?!
— Что вы делаете с моей мамой?! — выкрикнул я. Джефф глянул на Барнаби поверх очков.
— Ты что, не проверил, дома ли ребенок?
— Его не было в записях! Идиоты…
Я бросился бежать. Споткнулся о провода, протянутые через всю кухню, рванул заднюю дверь и, протаранив москитную сетку, выбежал во двор. Ночь ударила мне в лицо, влажная и жаркая. Я босиком помчался по мокрой траве.
Барнаби бежал за мной — я слышал за спиной его пыхтение и топот. Он почти нагнал меня, но я сумел увернуться, обогнул изгородь и, тяжело дыша, забежал за гараж. На дорожке был припаркован мини-вэн, из открытых дверей которого змеились провода, а маленькая антенна смотрела в сверкающее звездами небо. В нескольких соседних домах виднелись огоньки, но улица оставалась пуста, и никто в округе понятия не имел, что здесь происходит.
Сильная рука схватила мое запястье. Мы оба повалились на траву, но Барнаби оказался сверху. Я брыкался, лягался, вопил… За шумом кондиционеров никто из соседей меня не услышал.
— Малыш, пойми, они нам ничего не сказали. — От Барнаби пахло бараньими ребрышками. — Или она им сама не сказала.
— Кто?
— М-м… Полагаю, твоя мама. Она ведь твоя мама, верно?
— Она умирает! Что вы с ней…
— Она будет жить вечно, малыш. Вечно. Подумай об этом.
Для меня уже больше ничего не имело смысла. Мне даже не казалось странным, что я лежу на соседском газоне, придавленный каким-то толстым коротышкой, провонявшим соусом для барбекю, смотрю вверх, на несколько видимых из этого положения звездочек, и слушаю, как лает чья-то собака — просто так, непрерывно и бестолково.
— Она что, ничего тебе не сказала? — его голос стал напряженным.
— Она подписала с нами договор, когда заболела. Медицинские прогнозы были не самые благоприятные, верно? Не стоит притворяться, будто это не так. В смысле, когда твоя печенка сгнила… притворяться бессмысленно, верно? Это просто чушь. Ерунда…
Он мог бы еще долго перечислять синонимы слова «бессмыслица», если бы я не заорал: «Это вы ее убили!» — и не попытался его ударить.
И мне это удалось. Позже, вспоминая то, как я вел себя тогда и что думал, только этим ударом я мог по-настоящему гордиться. Он охнул, и я почувствовал, как он весь напрягся. Он был в ярости. Что ж, тем лучше. Он мог бы вышибить из меня дух, не сходя с места, что было бы просто замечательно. По крайней мере, это было бы достойным оправданием тому, что я не смог спасти маму.
— Она сама нас попросила. — Его дыхание обдало мое ухо жаром.
— Откуда-то узнала про нас и пришла. Она все понимала. Что это единственный путь. Единственный выход.
— Что… вы… сделали? — всхлипывая, спросил я. — О чем она вас попросила?
Одна из светящихся точек, которую я принял за звезду, оказалась самолетом. Она проползла по небу и исчезла.
— Чтобы ее отсканировали. А потом загрузили заново. Видишь ли… не знаю, как тебе это объяснить…
— То есть отсканировать ее личность и скопировать на другой носитель? — догадался я.
— М-м… Да, пожалуй, можно и так сказать.
— И она будет жить вечно?
— В том-то вся суть. — Он немного ослабил хватку и одобрительно похлопал меня по плечу. — А ты сообразительный парень.
— Я читал об этом, — сказал я. — Но к чему тогда вся… секретность?
— Понимаешь, нынешняя технология… гм-м… еще не слишком развита, так сказать. В том смысле, что большую часть этой машинерии состряпали мы сами. Нет, ты не думай, в теории все путем. Это, конечно, эксперимент, но эксперимент оправданный. Мы, так сказать, бета-тестеры. Но поди попробуй получить официальное разрешение в Управлении медицины! Крупные компании давно прибрали это дело к рукам, чтоб им пусто было…
— ЧТО ВЫ СЕЙЧАС СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ?!
Он отвернулся.
— Это считывание с разрушением данных, понимаешь? Чтобы вытащить всё до последнего, все воспоминания, нужно разобрать на части синапсы…
Он еще держал меня, но уже не так крепко. Он думал, что я успокоился и готов подыграть им, позволив сделать свое дело.
— Эй!
Но было уже поздно. Я вырвался и помчался к дому.
— Мама! Мамочка!
В дверях показался Джефф, волочивший за собой тяжелую тележку с оборудованием. Рубашка его пропиталась потом. Он взглянул на меня, когда я пробегал мимо, но, видимо, слишком устал, чтобы хоть как-то среагировать.
— Пусти его, — запоздало сказал Барнаби. — И давай-ка рвать когти. Она лежала на столе, мертвая. И запах… Боже, этот запах! Я только об этом и мог думать. Воняло дерьмом, мочой, гнилью… Лишь через несколько минут я смог подойти к ней.
Голова мамы свесилась набок. На затылке осталась зияющая дыра, и не было даже волос, чтобы прикрыть ее. В конце концов я вытащил из-под раковины стопку бумажных полотенец, смял их и запихнул в отверстие.
От гаража отъехал грузовик. Я чуть не бросился за ним следом. Когда он уехал, я остался один.
Я взобрался на стол и открыл кухонный шкафчик. Недоеденный пакетик чипсов был аккуратно свернут и прижат дешевой скрепкой — улыбающийся рот, полный белых зубов. Чипсы отдавали плесенью. Не знаю, сколько они провалялись там.
Зазвонил телефон. Я сел на стол и снял трубку.
— Алло?
Шипение помех, затем щелчок.
— Милый, почему ты не в постели? — спросила мама.
Неподалеку от Белфонта, штат Пенсильвания
— Что вы хотите со мной сделать? — спросил мертвец.
Он лежал на земле, связанный, полуголый и уже обмазанный электролитическим гелем. После того как радары охотника засекли его, поймать мертвеца не составило особого труда. Я схватил его, когда он сидел на пеньке, опустив голову к коленям, и пытался отдышаться. Он предпринял еще одну попытку:
— Может, вы хотя бы скажете, кто вы такой?
Я не собирался с ним разговаривать. Какой смысл? Вместо этого я вытащил и настроил оборудование. Чем скорее все будет кончено, тем лучше.
— Прошу вас…
— А кто меня нанял? — взорвался я. — Ведь ты же, сукин сын! Ты сам!
— Но я не… — Он со свистом втянул в себя воздух. — Вы имеете в виду другой я? Тот я, которого этот невесть откуда взявшийся псих так торопился создать, что не заметил: я вовсе и не собирался умирать? Не-ет… Это не я. Это моя пиратская копия.
— Так нечестно, — голос моего клиента раздался из ниоткуда. Я с ним еще не связывался, но, очевидно, он сам решил, что настало время для более тщательного контроля.
Услышав собственный голос откуда-то из воздуха, мертвец застыл, точно громом пораженный.
— Что… э-э… в смысле… — Он сглотнул. — Ну и как оно там?
— А помнишь тот день, когда я… когда ты и Кэрол отправились пешком в горы? Стоял туман, в тени деревьев было почти темно, и когда вы добрались до вершины, потратив столько сил, все равно ничего не увидели, потому что вокруг были одни деревья. Кэрол пошла вперед, а потом позвала тебя. И как только вы выбрались на скалистый уступ, с которого открывался вид на озеро и еще дальше, ветер разогнал дымку, и выглянуло солнце, казалось, можно разглядеть каждый листочек на каждом дереве, куда ни глянь…
— Что, прямо вот так? — спросил мертвец.
— Прямо вот так, все время.
— Звучит круто. — Мертвец вздохнул. — А я даже не смог побывать на могиле Кэрол. Барнаби сказал: это худшее, что я могу придумать. Меня сразу накроют, как только я там появлюсь. — Зубы его стучали от холода. Он глянул на меня так, словно это я был во всем виноват. — И что же? Меня все равно сцапали.
— Кончай с ним и идем отсюда. — Мой клиент был немногословен. Похоже, мой новый знакомый, охотник, был не единственным, кто предпочитал не смотреть на свою жертву во время выстрела.
Я знал, что у мертвеца на затылке уже имеется порт доступа. Вероятно, в больнице ему поставили заплату, но справиться с ней будет довольно легко.
Мертвец попытался освободиться от пут, но будь он актером в спектакле о заложниках, я бы ему не поверил.
— Что-то пошло не так. Минул целый год, как он переселился. Почему именно теперь?
Я никак не отреагировал.
— Ох, неспроста ему понадобилось прятать концы в воду! Вот что я сказал бы, если бы мне пришлось что-то скрывать. Я знаю, как веду себя, когда что-нибудь напортачу. И он точно такой же…
— Ну и как, много нашли старинных рельсов?
Я оглянулся. На склоне, прямо над нами, стояла официантка из кафе. Она была одета как для прогулки: легкие кроссовки, нейлоновые брюки и короткая темно-красная ветровка. Волосы были собраны на затылке. Я не слышал, как она подошла — слишком громко завывал ветер в долине.
— Этот тип пытается меня убить! — крикнул мертвец.
— Не совсем верная формулировка, — заметил я.
Она убрала руку куда-то за голову, и ее волосы взметнулись на ветру. Спрыгнув вниз по склону, она наспех обмотала передающую антенну красной резинкой для волос. И прежде чем я успел помешать ей, сделала шаг назад, вскинула руку над головой и поворотом кисти указала вниз, на антенну.
Неслышный выстрел охотника — где-то там, вдалеке — разнес антенну на куски.
Она посмотрела на меня.
— Он всегда за мной следит. Обычно это меня достает. Но иногда бывает полезно.
— Если вы позволите ему быть полезным слишком часто, — сказал мертвец, — он никогда от вас не отстанет.
— Это уж мое дело. — Хотя она только что его спасла, официантка смотрела на мертвеца совершенно бесстрастно. Ее глаза спокойно и внимательно изучали его самого и теперь уже бесполезные приборы. — Я видела, в какую задницу ты угодил. Хотела было плюнуть, но… У меня выдался свободный вечерок.
Она улыбнулась, словно солнце выглянуло из-за туч, и пошла прочь.
— Можно попросить вас об одолжении? — стуча зубами от холода, произнес мертвец.
— В чем дело?
— Когда вы будете это рисовать… Не могли бы вы сбросить мне несколько фунтов? — Он взглянул на нее. — Всего парочку? Эффект картины ведь от этого не изменится.
— С чего вы взяли, что я собираюсь вас рисовать?
— Я это знаю.
Она пожала плечами.
— Правда и милосердие не так несовместны, как кажется.
Она сняла с себя куртку и накинула ему на плечи. Раскрасневшаяся на холодном ветру, она была стройна и прекрасна. Не думаю, что наш друг-охотник действительно намеревался когда-нибудь ее поймать. По крайней мере, мне хотелось на это надеяться.
Она снова двинулась прочь, на этот раз быстрее, легким пружинящим шагом взбираясь вверх по склону.
— Сознание есть иллюзия, — произнес голос моего клиента. Он вдруг утратил всю свою фальшивую хрипотцу, всю видимость объема и реальности, и звучал как простое сообщение.
— Если сознание — иллюзия, — тут же отозвался мертвец, — то кто же тогда остался в дураках?
— Нет ничего более бессмысленного, чем играть в слова с самим собой, — ответил мой клиент.
— Некоторые считают, что сознание — это и есть игра в слова.
— Я-то точно знаю, что такое сознание. Это сырая, недоработанная операционная система, способ кое-как слепить вместе несовместимые программы, выпущенные для разных целей и в разное время. Мы строим в голове модель реальности, чтобы работать с ней на скорости приблизительно пятнадцать бит в секунду. Вот эту модель мы и называем сознанием.
— Но тебе эта модель уже не нужна, — сообразил мертвец. — Обработка данных идет несравнимо быстрее, нет всего этого архаичного «железа», не нужны неуклюжие, приблизительные методы, чтобы узнать лицо или заключить сделку.
— Верно. Здесь в сознании нет нужды.
— Хм… Значит, ты не в сознании? Просто притворяешься, чтобы нам было спокойнее? Как это мило с твоей стороны.
— Да я в таком сознании! Но… я бережно храню его — что-то типа того, как фольклорный ансамбль надевает узорчатые национальные костюмы исчезнувшего народа.
— Я всегда отличался сентиментальностью, — пробормотал мертвец. — Вечно храню всякое старье. Кэрол это ужасно раздражало. — Он продолжал уже громче: — А если твое сознание исчезнет, это ведь все равно что умереть, так?
Ответ прозвучал незамедлительно:
— Да.
— О Господи! — Мне в конце концов пришлось вмешаться в этот моно-диалог. — Эй! Вы наняли меня, потому что хотели снова поселиться в собственном теле, а не для того, чтобы вытягивать из него остатки биоэлектрического потенциала? Вы хотели вернуться, пока не исчезли окончательно!
Мой клиент ничего не ответил.
— В самом деле, — в голосе мертвеца слышалось упрямство, а не удивление. — Ты не помнишь, случайно, какого черта я врезался в это ограждение? Дорога была сухая, как в пустыне…
Я не смог удержаться, чтобы не вставить:
— Он говорил, там оставалась полоска льда.
— Что ж, я бы так и сказал, верно. На удивление бездарная попытка самоубийства.
— Кэрол… — проронил мой клиент.
— Слава богу, она никогда не узнает, как я облажался! Только это меня и утешает. Что ж, приходится учиться на собственных ошибках. Я больше не собираюсь убивать себя.
Я повернулся к ним спиной и вытащил телефон. Из-за косых лучей осеннего солнца казалось, будто весь мир накренился набок.
— Мам, прости насчет Барнаби. Я знаю, что ты… Возможно, я так и не смог его простить. Не знаю.
Очаровательная дама из Социальной службы организовала похороны моей матери и нашла мне приемную семью, но в первую же ночь я сбежал и отыскал Барнаби. В мамином письменном столе лежали все документы, касавшиеся переселения. У Барнаби не хватило ума их забрать.
— Мам!
Теперь в трубке не просто слышался шум помех. В нем звучали флейтовые нотки и сложные мелодические рисунки. Она не умерла, не исчезла. Но мне больше не с кем было разговаривать.
— Ты столько для меня сделала, — сказал я. — Я никогда этого не забуду.
Дети всегда говорят это слишком поздно. Мама воспитывала меня и после того как умерла. Она всегда была рядом, все эти годы моей жизни у Барнаби, и потом тоже. Это она помогла мне выследить его и, сыграв на чувстве вины, заставила приютить меня. Она сделала все возможное, чтобы остаться со мной.
Я выключил телефон.
Они все еще разговаривали, этот мертвец и его… душа? Тихо и мирно. Я бросил снаряжение и начал спускаться вниз по склону.
© Alexander Jablokov. Dead Man. 2006. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2006 г.
Примечания
1
Парадокс Джорджа Беркли: «Если в лесу падает дерево и никто этого не слышит, производит ли его падение шум?»
(обратно)
Комментарии к книге «Мертвец», Александр Яблоков
Всего 0 комментариев