«Звездный зверь»

Пол Андерсон Звездный зверь

Глава первая.

Лекарство от рая.

Специалист по перерождениям думал, что он слышал все за последние три сотни лет. Но сейчас он был удивлен.

— Мой дорогой друг, — спросил он. — Вы сказали «тигр»?..

— Правильно, — ответил Хэрол. — Вы ведь сможете это сделать, не так ли?

— Ну, я полагаю, что да. Но сначала мне нужно изучить эту проблему, конечно. Пока еще никто не желал перерождения в нечто, столь далекое от человека. Но могу сказать +заранее — это возможно. — Глаза специалиста загорелись блеском, которого не было вот уже несколько десятилетий. — По крайней мере, это будет… интересно!

— Я думаю, что у вас уже имеется запись характеристик тигра, — сказал Хэрол.

— О, должны где-то быть. У нас есть записи каждого животного, которое еще существовало к тому времени, как был изобретен этот способ, и я уверен, что среди них найдется и несколько тигров. Но встает проблема модификации. Человеческий разум не может существовать в нервной системе, отличной от человеческой. Нам нужно будет по-настоящему изменить характеристики — большего размера мозг с большим количеством извилин, конечно, и так далее…

Но даже и тогда это будет далеко от совершенства, но ваш разум в основном останется стабильным в течение года или двух, если не произойдет ничего неожиданного. Но вам достаточно будет этого времени, не так ли?

— Полагаю, что да, — ответил Хэрол.

— Сегодня перерождение в животные формы становится модным, — согласился специалист. — Но до сих пор требовались только животные с легко модифицируемыми системами, например человекообразные обезьяны. Теперь и вовсе не нужно менять мозг шимпанзе, чтобы он в течение многих лет сохранял способность к человеческому мышлению. Слоны тоже хорошо для этого подходят. Но — тигр… — Он покачал головой. — Я думаю, это можно сделать по определенному образцу. Но почему не горилла?

— Я хочу плотоядное, — сказал Хэрол.

— Полагаю, этого хочет ваш психиатр, — намекнул специалист.

Хэрол резко кивнул. Специалист вздохнул и оставил надежду на пикантные признания. Сотрудник Станции перерождения слышал множество странных историй, но этот парень не собирался уступать. Ну, хорошо же, сам факт его запроса будет разжигать страсти в течение нескольких дней.

— Когда это может быть готово? — спросил Хэрол.

Специалист задумчиво почесал в затылке.

— Это займет некоторое время, — сказал он. — Знаете ли, нам нужно просканировать эту запись и поработать над основной нейтральной структурой, которая будет вмещать человеческий разум. Это больше, чем просто наложение памяти. Гены регулируют организм в течение жизни и диктуют в рамках окружения даже время и скорость старения. Нельзя взять животное с совершенно противоположным филогении онтогенезом, оно не будет жизнеспособным. Поэтому нам нужно модифицировать каждую частичку клетки, так же как и всю огромную и сложную структуру нервной системы.

— Короче говоря, — улыбнулся Хэрол, — этот разумный тигр будет размножаться подобающим образом.

— Если он найдет такую же тигрицу, — ответил специалист. — Ненастоящую, конечно, — их ведь не осталось, и, кроме того, потомство будет великолепным. Но, может быть, вы захотите для кого-нибудь тело женской особи?

— Нет, я только хочу тело для себя самого. — Мельком Хэрол подумал об Ави и попробовал представить ее, воплощенную в гибкую убийственную грацию огромной кошки. Нет, она не тот тип. А кроме того, одиночество было частью лечения.

— Конечно, когда мы модифицируем запись, наложить вашу память на нейтральную структуру будет пустячным делом, — сказал специалист. — Это будет совершенно обычная процедура, как любое человеческое перерождение. Но усовершенствовать эту запись — ну, я могу привлечь компьютерный центр исследовательской бригады для специального сканирования и компьютерной обработки. Над этой проблемой никто не работает сейчас. Скажем, через неделю. Подойдет?

— Прекрасно, — сказал Хэрол. — Я приду через неделю.

Он повернулся, коротко попрощавшись, и пошел вдоль длинного перехода к ближайшему трансмиттеру. В нем было пустынно теперь, за исключением нечеловеческих мобильных роботов, скользящих по своим заданиям. Слабый глубокий шум деятельности, который наполнял Станцию перерождения, доносился исключительно от механизмов, от потоков электронов, шепчущих по вакууму, молчаливого торжества искусственного интеллекта, который настолько превосходит человеческий разум, что люди больше не могут проследить за их мыслями. Человеческий мозг просто не может оперировать таким количеством одновременных факторов.

Машины стали оракулами сегодняшнего дня. И богами, дающими жизнь.

«Мы паразитируем на наших машинах, — думал Хэрол. — Мы — маленькие блохи, прыгающие вокруг гигантов, которых мы однажды создали. Больше нет ни одного настоящего ученого человека. Да и может ли быть, когда электронный мозг и большие автоматы, являющиеся их телами, могут делать все гораздо быстрее и лучше, могут делать такое, о чем человек не мог даже и мечтать, вещи, о которых великий человеческий гений имеет лишь смутное представление? Это нас парализовало, это и бессмертие путем перерождения. Теперь не осталось ничего, кроме жизни в праздности и нескончаемого круга удовольствий, — да и разве можно получить от чего-нибудь удовольствие после стольких столетий?»

Было неудивительно, что перерождение в животных стало последним криком моды. Оно предполагало некоторую надежду на новизну — на некоторое время.

Он проходил мимо зеркала и остановился, чтобы взглянуть на себя. В нем не было ничего необычного: он был высоким и приятной наружности, теперь это стало униформой. На висках появилось немного седины, а на макушке волосы стали редеть, хотя телу его было всего двадцать пять лет. Но теперь оно почему-то всегда рано старится. В старые времена оно дожило бы почти до ста лет.

— Мне — дайте вспомнить — четыреста шестьдесят три года. По крайней мере — моей памяти — и что я представляю собой — себя или же след своей памяти?

В отличие от остальных людей в здании он носил одежду — легкую тунику и плащ. Он был немного чувствителен к дряблости своего тела. И действительно, ему следовало бы держать себя в лучшей форме. Но зачем это делать, когда запись его двадцатипятилетнего тела была таким превосходным образцом?

Он подошел к кабине трансмиттера, поколебался какое-то мгновение, раздумывая, куда отправиться. Он мог пойти домой — привести в порядок свои дела, прежде чем перейти к фазе тигра, — или же он мог заглянуть к Ави, или — мысли его унеслись куда-то, пока он со злостью заставил себя очнуться. После четырех с половиной столетий становится трудно координировать все свои воспоминания — он становился все более и более рассеянным. Нужно, чтобы сотрудники психиатрической бригады Станции перерождения потрудились над его записью на период одного поколения и стерли немного этого бесполезного хлама из его конъюгации хромосом.

Он решил навестить Ави. Когда он произнес ее имя в трансмиттер и ждал, пока он выудит из электронных полей в Центре ее теперешнее место жительства, ему пришло в голову, что он за всю свою жизнь только дважды видел Станцию перерождения с внешней стороны. Место было огромным, невыразительная громада зданий возвышалась к небесам над почти пустой европейской крепостью — такой же впечатляющий вид, как у кратера Тихо или колец Сатурна. Но когда трансмиттер переносит вас из одной кабины в другую внутри зданий, у вас редко бывает возможность посмотреть на их внешний вид.

На мгновение он позабавился мыслью о том, как бы переместиться в близлежащий дом, чтобы посмотреть на Станцию. Но — увы, в ближайшее тысячелетие у него на это не было времени. Станция будет существовать всегда, так же как и он.

Включилось поле трансмиттера. Со скоростью света Хэрол пролетел вокруг планеты в апартаменты Ави.

* * *

Случай был достаточно официальный, чтобы Рамакан облачился в свои лучшие одежды, красный плащ поверх туники и множество ювелирных украшений, предписанных для торжественных случаев. Потом он сел перед своим трансмиттером и стал ждать.

Кабина стояла как раз внутри веранды с колоннами. Со своего места Рамакан мог видеть через открытые двери крутые склоны и пики Кавказа, теперь зеленые с возвращением лета и, за исключением тех, которые покрыты вечными снегами под ясным небом. Он жил здесь многие века, в отличие от других непоседливых землян. Но он любил это место. Он жил среди широких просторов, в которых царило спокойствие, оно никогда не менялось. Сегодня большинство людей стремится к разнообразию, в лихорадочной погоне за новым и непознанным, старые умы в молодых телах пытаются восстановить утерянную свежесть. Рамакан был — его называли, во всяком случае — нудным. Скорее — постоянным или не любящим перемен — что больше соответствовало истине. И это делало его идеально подходящим для его работы. То, что оставалось от правительственных функций на Земле, было возложено на него.

Фелджи опаздывал. Рамакана это не беспокоило, он и сам никогда никуда не торопился. Но когда представитель созвездия Псов наконец прибыл, способ его появления вызвал изумленное ругательство, сорвавшееся с уст землянина.

Он появился не через трансмиттер. Он приехал в лодке с корабля — в тонкой металлической акуле, плывущей по небу. Рамакан заметил плоские орудийные жерла и зловещие дула ружей, высовывающиеся из-за них. Анахронизм — Земля не видела войн вот уже несколько веков, больше чем на его памяти. Но…

Фелджи вышел из вакуумного тамбура. За ним следовала группа вооруженной охраны, которая поставила свои блистеры на пол и замерла в полной готовности. Капитан с созвездия Псов пошел в одиночестве по направлению к дому.

Рамакан встречался с ним и раньше, но теперь он наблюдал за ним более внимательно. Как и большинство представителей воздушного флота, Фелджи несколько превосходил размерами земные стандарты, а жестокое выражение его лица и суровая поза были почти шокирующими. Его суровые, облегающие тело одежды немного отличались от тех, которые носили его подчиненные, всего лишь знаками отличия. Черты лица его были отталкивающими, кожа — темная из-за защитной пигментации, необходимой под ужасным светом Прокиона, но в глазах его было нечто, чего Рамакан никогда не замечал раньше.

Жители созвездия Псов были достаточно похожи на людей. Но Рамакан подумал, не было ли доли правды в тех слухах, которые разнеслись по Земле со времени их прибытия, о том, что мутация и отбор в течение их долгой жизни на планете изменили колонистов во что-то такое, чем они не смогли бы стать при других условиях.

Конечно, их социальная организация и общественная психология казались отличными от тех, что были на Земле.

Фелджи подошел к короткому эскалатору на веранде и сдержанно поклонился. Психографы обучили его современному языку землян, но в его голосе все еще сохранилось эхо хрипловатого колониального выговора, и построение фраз у него было странным.

— Мои приветствия тебе, командир.

Рамакан отвесил ответный поклон, но для землянина это был слегка насильственный жест.

— Добро пожаловать, гене… генерал Фелджи. — И затем неофициально: — Пожалуйста, проходите.

— Благодарю. — Мужчина вошел в дом.

— А ваши товарищи?..

— Мои люди останутся снаружи. — Фелджи сел без приглашения, серьезное нарушение этикета, но, в конце концов, нравы его родины были другими.

— Как пожелаете.

Рамакан заказал напитки с помощью комнатного доставочного устройства.

— Нет, — сказал Фелджи.

— Прошу прощения?

— Мы на Прокионе не пьем. Я думал, что вам это известно.

— Извините меня. Я совершенно забыл об этом. — С сожалением Рамакан отправил вино и бокалы назад в банк вещей и сел сам.

Фелджи сидел как вылепленный из камня, пресекая все попытки сиденья принять форму, которая была бы ему удобна. Постепенно Рамакан понял, что за эмоции, которые тлели и потрескивали, как дрова в огне, скрывались за этим темным истомленным выражением лица — гнев.

— Я полагаю, что вы находите свое пребывание на Земле приятным, — сказал он в наступившей тишине.

— Давайте не будем произносить ничего не значащих слов, — резко бросил Фелджи. — Я здесь по делам.

— Как пожелаете. — Рамакан попытался расслабиться, но не смог: его нервы и мускулы были неожиданно напряжены.

— Насколько я могу догадываться, — сказал Фелджи, — Вы являетесь главой правительства Земли.

— Полагаю, что так говорить было бы неправильно. У меня звание координатора. Но сегодня координировать особенно нечего. Наша социальная система практически сама руководит собой.

— Пока она у вас есть. Но на самом деле вы совершенно дезорганизованы. Каждый индивидуум предоставлен самому себе.

— Естественно. Когда у каждого есть устройство доставки, с помощью которого можно удовлетворить все обычные потребности, возникают экономические связи и, следовательно, в большей степени социальная независимость. Конечно, у нас имеются общественные службы: Станция перерождения, Энергетическая Станция, Центральный Трансмиттер и несколько других. Но их немного.

— Я никак не могу понять, почему у вас нет взрыва преступной деятельности.

Последние слова, несомненно, были из жаргона жителей созвездия Псов, и Рамакан поднял брови в замешательстве.

— Антисоциального поведения, — объяснил Фелджи негодующе. — Воровство, убийства, разорения.

— Но какая же необходимость в воровстве? — спросил Рамакан в изумлении. — Ведь степень независимости, которая существует в настоящее время, совершенно уничтожила все социальные трения. Психозы были стерты из нейтральных компонентов записей при перерождении задолго до этого.

— В любом случае я полагаю, что вы говорите от имени всех землян?

— Как я могу говорить от имени почти биллиона разных людей? Знаете ли, мой авторитет не так уж и высок. Всего лишь настолько, насколько это необходимо. Однако я сделаю все, что смогу, если только вы мне скажете…

— Земля находится в невероятном упадке, — резко сказал Фелджи.

— Возможно, вы правы. — Тон Рамакана был мягок, но он рассердился, хотя и пытался оставаться вежливым. — Иногда я и сам так думаю. Однако разве это имеет какое-то отношение к настоящему предмету нашего обсуждения — чем бы он ни был?

— Вы бросили нас… — сказал Фелджи, и теперь ярость и ненависть слышались в его голосе, отражаясь в блеске его глаз. — В течение девяти веков Земля жила в роскоши, в то время как люди созвездия Псов сражались, страдали и умирали в этом худшем из миров, хуже, чем в аду.

— Но зачем же было нам отправляться к созвездию Псов? — спросил Рамакан. — После того, как несколько космических кораблей основали там колонию, — ну, у нас была целая Галактика. Когда с вашей звезды больше не стали приходить корабли, я полагаю, было решено, что все люди там погибли. Возможно, что кто-то и поехал туда, чтобы это проверить, но требовалось целых двадцать лет, чтобы туда добраться, да и общество там было негостеприимным и неблагодарным, а вокруг было так много звезд. Потом появились устройства для создания различных вещей, и на Земле больше не стало правительства, которое контролировало бы подобные дела. Путешествие в космос стало делом личным, и не было ни одного человека, который проявил бы интерес к Прокиону. — Он пожал плечами. — Извините.

— И вы еще извиняетесь! — Фелджи выплюнул слова. — В течение девяти веков наши предки сражались за свою планету, голодали и умирали в нищете, опустившись почти что до варварства, и им нужно было убивать почти на каждом шагу, вели самую жестокую войну в истории с Цернигами, нескончаемые столетия войн, пока одна раса не уничтожит другую. Мы умирали в старости — поколение за поколением — мы выжали всё, что нам было необходимо, из планет, вовсе не предназначенных для существования на них человека, — мой корабль провел двадцать лет, добираясь сюда, — двадцать лет короткой человеческой жизни — и вы извиняетесь!

Он вскочил и стал мерить шагами пол, раздался его полный горечи голос:

— У вас есть звезды — у вас есть бессмертие, у вас есть все, что только можно произвести из материи. А мы провели двадцать лет, заключенные в металлических стенах, чтобы прилететь сюда, — думая, что, возможно, Земля еще не пала в тяжкие времена — и нуждается в пашей помощи!

— И чего же вы от нас хотите теперь? — требовательно спросил Рамакан. — Вся Земля приветствует вас…

— Мы — просто нечто новое!

— …вся Земля рада предложить вам все, что может. Чего же еще вы хотите от нас?

На мгновение гнев все еще остался в странных глазах Фелджи. Когда он исчез, он сморгнул его, как будто упал меж ними занавес, он остановился и заговорил с неожиданным спокойствием.

— И правда, я… мне следует извиниться, я думаю. Нервное напряжение…

— Не стоит обращать внимания, — сказал Рамакан.

Но про себя, в глубине души, он удивился. Насколько он мог доверять пришельцам из созвездия Псов? Все эти тяжелые века войн и интриг — и они переставали быть людьми, во всяком случае, не такими людьми, как жители Земли, — но что еще он может сделать?

— Все в порядке. Я понимаю.

— Благодарю вас. — Фелджи снова присел. — Могу я узнать, что вы предлагаете?

— Конечно же копии преобразователей материи. И копии роботов, которые осуществляют более сложные, методы перерождения. Некоторые из процессов, которые происходят в этих случаях, — выше понимания человеческого разума.

— Я не уверен, что нам это принесет пользу, — сказал Фелджи. — Земля обросла косностью. За последние полтысячелетия, кажется, не произошло никаких значительных перемен. Ну, наши космические корабли летают лучше ваших.

— А чего же вы ожидали? — пожал плечами Рамакан. — Какие же возможные стимулы были у нас для перемен? Прогресс, пользуясь устаревшим термином, — это средство, ведущее к концу, и мы достигли его конечной цели.

— Я все еще не понимаю, — Фелджи почесал подбородок. — Я даже не уверен, как работают ваши дубликаторы.

— Я не могу рассказать вам все об этом. Но даже самые выдающиеся технические умы Земли вряд ли смогут рассказать вам больше. Как я уже говорил вам раньше, все это невозможно объять настоящей науке. Только электронный мозг может переварить такой поток информации одновременно.

— Может быть, вы дадите мне краткое резюме всего вышесказанного и расскажете, что представляет собой это ваше устройство. Особенно меня интересуют средства, при помощи которых оно приводится в действие.

— Ну, дайте подумать, — Рамакан порылся в своей памяти. — Ультраволны были открыты — да, должно быть, это было семь или восемь веков назад. Они несут энергию, но она не электромагнитной природы. Их теория, насколько человек мог понять, связана с волновой механикой.

Первое применение этого открытия основано на том, что ультраволны могут переноситься на расстояния многие астрономические единицы, беспрепятственно, без вмешательства материи и без всякой потери энергии. Теория всего этого была интерпретирована на постулате, что волны, ну как бы это выразиться, скажем, распознают приемник и просто направляются к нему. Конечно, нужен не только передатчик, но и приемник, чтобы произвести волну. Естественно, это привело к совершенно идеальной передаче энергии. Сегодня вся Солнечная система получает свою энергию от Солнца, которая передается Силовой Станцией на дневной стороне Меркурия. Все, от межпланетных космических кораблей до телевизоров и часов, получает энергию из этого источника.

— Мне это кажется опасным, — сказал Фелджи. — Предположим, что станция сломается?

— Этого не произойдет, — сказал Рамакан доверительно. — У станции есть свои роботы и вовсе никакого обслуживающего персонала в лице людей. Все записывается. Если какая-то часть выходит из строя, она автоматически отсылается в ближайший банк материи и восстанавливается. Есть и другие меры предосторожности. На станции не было никаких неполадок с тех пор, как она построена.

— Понятно, — у Фелджи был задумчивый вид.

— Вскоре после этого, — продолжал Рамакан, — было обнаружено, что ультраволны могут также переносить материю. Можно было построить цепи, которые сканировали бы тело атом за атомом, растворяли его в энергии и переносили эту энергию на ультраволне вдоль по сканирующему сигналу. В приемнике, конечно, этот процесс шел в обратной последовательности. Естественно, я все чрезвычайно упрощаю. Тут действует вовсе не простой сигнал, а фантастический комплекс сигналов, которые только ультраволны могут переносить. Однако вы получили общее представление. Вся транспортировка сегодня происходит таким способом. Устройства для полетов в воздухе или космическом пространстве возникают только для специальных целей или же развлекательных путешествий.

— У вас ведь есть что-то вроде Центра Контроля, не так ли?

— Да. Есть станция перемещения на Земле, в Бразилии. В ней находятся все записи, такие как адреса и координаты миллионов мест по всей планете. Это огромное сложное устройство, конечно, но работает совершенно и эффективно. Поскольку расстояния теперь ничего не значат, стало наиболее рентабельным делать общественные пункты пользования централизованными.

Ну, от трансмиттеров был сделан шаг к записи сигналов и репродуцированию их на банк с любой другой материей. А следовательно — к дубликатору. Созидателю материи. Можете представить, какую пользу это принесло экономике Земли! Сегодня он есть у каждого, и если нет записи того, что требуется, можно получить ее дубликат из огромной «библиотеки» Станции создания материи. И все, что касается материальных ценностей, можно получить, повернув диск и нажав на выключатель.

А это, в свою очередь, повлекло за собой технику перерождения. Это просто логичное продолжение того, что было создано раньше. Ваше тело записывалось в его первичной жизни, скажем, в возрасте около двадцати лет. Тогда вы живете до тех пор, пока захотите, скажем, до тридцати пяти, или сорока лет, или до того возраста, пока не начнете стареть. Тогда ваша нейтральная часть записывается одна с помощью специальных сканирующих приборов. Память, как вы знаете, является материей нейтральных хромосомных наборов и измененных молекул белка, которые тоже не так уж трудно сканировать и записывать. Эта добавочная частичка накладывается электронным способом на запись вашего двадцатипятилетнего тела. Тогда ваше собственное тело используется как банк материи для материализации записи в измененном виде — и фактически моментально создается ваше новое тело — молодое, но со старыми воспоминаниями! Вы становитесь бессмертным!

— В некотором роде, — сказал Фелджи. — Но мне не кажется это правильным. «Эго», душа или то, что вы называете этими словами, — создается впечатление, что вы теряете это. Вы создаете только превосходную копию.

— Когда копия настолько совершенна, ее нельзя отличить от оригинала, — сказал Рамакан, — да и какая разница? «Эго» — в основном общественное понятие. Вы, ваша сущность является постоянно изменяющейся частицей хромосом, носящих всего лишь временные связи с молекулами, которые случайно несут этот отрезок в данный момент. Это конструкция, а не структурный материал, вот что важно. А конструкцию мы сохраняем.

— Действительно? — спросил Фелджи. — Мне показалось, что среди землян можно найти некоторое сходство.

— Ну, поскольку записи можно изменять, нет причины, чтобы сохранять изуродованные или больные тела, — сказал Рамакан. — Записи могут быть скопированы с совершенных экземпляров, и все участки с их «эго» стираются; тогда их можно будет наложить на чью-то еще нейтральную запись. Перерождение — в новом теле! Естественно, каждый хочет соответствовать превалирующим стандартам красоты, вот почему и появляется некоторая похожесть. Другое тело, конечно, может привести со временем и к другой личности, поскольку человек — психосоматическое существо. Однако общество, которое является необходимым атрибутом «эго», сохраняется.

— Угу, понимаю. Позвольте спросить, сколько же Вам лет?

— Около семисот пятидесяти лет. Я был средних лет, когда изобрели перерождение, но я переродился в новое молодое тело.

Взгляд Фелджи скользнул с гладкого моложавого лица Рамакана к своим собственным рукам, с узловатыми суставами и выступающими венами шестидесятилетнего мужчины. Тотчас же пальцы его сжались, но голос остался мягким.

— У Вас не возникает неприятностей с воспоминаниями?

— Да, но частенько бесполезные и повторяющиеся фрагменты изымаются из записи, и это помогает. Роботы точно знают, какая часть записи соответствует данному воспоминанию, и могут его стереть. Скажем, после еще одной тысячи лет, вероятно, у меня будут большие пробелы в памяти. Но это будет не так уж и важно.

— А как насчет очевидного ускорения бега времени с возрастом?

— С этим были проблемы в первую пару столетий, но потом казалось, что время несколько выровнялось, и нервная система приспособилась к этому. Хотя, должен сказать, — согласился Рамакан, — что это, так же как отсутствие стимулов, возможно, является причиной такого статичного состояния нашего общества и общей непродуктивности в настоящее время. Есть ужасная тенденция к откладыванию важных дел со дня на день, а день кажется слишком коротким для того, чтобы что-то сделать.

— Конец прогресса, затем — науки, искусства, стремлений — всего того, что делает человека человеком.

— Не совсем так. У нас все еще есть искусства, рукоделия и — хобби, полагаю, так это можно назвать. Может быть, сегодня мы не так уж много делаем, но зачем это нам?

— Я удивлен, найдя, что так много земного превратилось в дикость. Я бы подумал, что вас слишком много на планете.

— Не совсем верно. Созидатель и трансмиттер дали людям возможность жить далеко друг от друга, на физической дистанции, и все же быть при необходимости в пределах досягаемости. Общение вышло из моды. А что касается проблемы перенаселения, то ее не существует. Заимев нескольких детей, немногие люди хотели иметь еще. Ну, это в некотором роде стало не модно, что ли.

— Это верно, — сказал спокойно Фелджи, — на Земле едва ли увидишь ребенка.

— И конечно, намечается тенденция переселения на другие звезды, поскольку люди ищут новизны. Можно послать свою запись в корабль-робот, и путешествие через века станет пустячным делом, Я полагаю, что это еще одна причина спокойствия на Земле. Самые беспокойные искатели приключений давно ее покинули.

— У вас есть с ними связь?

— Никакой. Не может ее быть, когда космические корабли могут передвигаться при скорости, равной половине скорости света. Время от времени любопытные путешественники заглядывают к нам, но это случается очень редко. Кажется, они пытаются основать какие-то необычные культуры в Галактике.

— Вы хоть какую-нибудь работу выполняете на Земле?

— Ну конечно, некоторые службы необходимо поддерживать, психиатрия, например, специалисты должны следить за работой некоторых станций и так далее. И поэтому там есть какое-то количество занятий для личности — особенно в сфере развлечений, а также возможность создания замысловатых изделий ручной работы, чтобы их могли копировать созидатели. И, кроме того, достаточно людей, которые хотят работать несколько часов в месяц или в неделю, просто, чтобы хоть чем-то занять время или же поправить финансовые дела, которые не позволяют им купить такие услуги для себя, какие они хотят.

Это абсолютно стабильная культура, генерал Фелджи. Возможно, это единственное стабильное общество в истории человечества.

— Мне интересно, у вас что же, совершенно нет никаких мер предосторожности? Никаких военных сил, скажем, никакой защиты против завоевателей — ничего?

— Почему же мы должны бояться этого в космических просторах? — воскликнул Рамакан. — Какие еще завоеватели могут прилететь, потратив столько световых лет, — при скорости, равной половине скорости света? Но если они и сделают это, то зачем?

— За добычей…

Рамакан рассмеялся.

— Мы можем скопировать все, что они попросят — и дать им.

— И сейчас можете? — внезапно Фелджи встал. — Можете?

Рамакан тоже поднялся на ноги, и его нервы и мускулы снова напряглись. В лице представителя Созвездия Псов был жестокий триумф, мстительность и угроза.

Фелджи подал сигнал своим людям через дверь. Они побежали попарно, подняв бластеры, и что-то жестокое и безобразное было в их глазах.

— Координатор Рамакан, — сказал Фелджи, — Вы — арестованы.

— Что-что… — Землянин чувствовал себя так, будто кто-то нанес ему физический удар. Он весь сжался, ища поддержки.

Он едва слышал железный тон:

— Вы подтвердили все то, что я предполагал. Земля не вооружена, не подготовлена, беспомощно зависит от незащищенных ключевых точек. А я — капитан военного корабля, полного солдат.

— Мы победим!

Глава вторая.

ТИГР, ТИГР!

Теперешний дом Ави находился в Северной Америке, посредине побережья Атлантического океана. Как и большинство частных домов в эти дни, он был маленьким и с низкими потолками, с регулируемыми внешними стенами и с мебелью, которую легко можно будет сменить. Она любила цветы, и огромный сверкающий красками сад цвел вокруг ее жилища, простирающийся вниз к морю и в сторону материка до опушки бескрайнего леса, который был возвращен с окончанием возделывания почвы.

Они прогуливались меж кустов, деревьев и цветов — она и Хэрол. Ее распущенные волосы были длинными и светлыми и развевались на морском ветерке, ее восемнадцатилетнее тело было изящным и стройным, как у молодого оленя. Неожиданно ему стала ненавистна мысль о том, что ее придется оставить.

— Я буду скучать по тебе, Хэрол, — сказала она.

Он криво усмехнулся.

— Ты привыкнешь к этому, — сказал он. — Есть же другие. Полагаю, ты присмотришь себе одного из этих космонавтов, прилетевших, как говорят, с созвездия Псов несколько дней назад.

— Конечно, — сказала она невинно. — Я буду очень удивлена, если ты останешься в стороне и не попытаешься познакомиться с женщинами, которых они привезли с собой. Будет хоть какая-то перемена.

— Не слишком-то большая, — ответил он. — Честно говоря, я в полной растерянности и не могу понять теперешнюю страсть к разнообразию. В этом отношении все люди похожи один на другого.

— Все дело в том, кто тебя окружает, — сказала она. — После стольких лет совместной жизни начинаешь понимать человека слишком хорошо. Вы можете сказать точно, что он собирается сделать, что он вам скажет, что он будет есть на обед и что он хочет делать вечером. Эти колонисты будут — новыми! У них не такой как у нас образ жизни, они смогут рассказать о новых, отличных от нашей планетных системах, они… — Она запнулась. — Но сейчас за ними будут охотиться столько женщин, и я сомневаюсь, выпадет ли мне шанс с этими незнакомцами.

— Но если все, что ты хочешь, — это разговоры, ну, тогда… — Хэрол пожал плечами. — Во всяком случае я понял, что у жителей созвездия Псов все еще сохранились семейные отношения. Они будут ревновать к своим женщинам. И мне тоже нужна такая перемена.

— В плотоядное! — Ави рассмеялась, и Хэрол подумал снова, что ее смех напоминает музыку. — По крайней мере у тебя оригинальный тип мышления. — Неожиданно она высказала то, что думала. Она взяла его за обе руки и заглянула в его глаза. — Именно это-то мне всегда и нравилось в тебе, Хэрол. Ты всегда был мыслителем и путешественником, и ты никогда не позволял себе умственной лени, как большинство из нас. После того, как мы расстаемся на несколько лет, ты всегда возвращаешься обновленным, ты сходишь с проторенной дорожки и делаешь что-то необычное, ты узнаешь что-то новое, ты становишься снова молодым. Мы всегда возвращаемся друг к другу, дорогой, и я всегда радуюсь этому.

— И я, — сказал он спокойно. — Хотя я сожалею и о наших расставаниях тоже. — Он сухо улыбнулся, но за его улыбкой скрывалась печаль. — Мы могли бы быть очень счастливы в прежние времена, Ави. Мы бы поженились и прожили жизнь вместе.

— Всего несколько лет, а потом — старость, немощность и смерть. — Она пожала плечами. — Смерть! Небытие! Когда кто-то умирает, мир больше не существует для него. Не существует, когда не остается мозга, чтобы осознать это. Просто — ничего. Как будто тебя никогда и не было! Тебе никогда не было страшно от этой мысли?

— Нет, — сказал он и поцеловал ее.

— Вот еще одна причина, почему ты — не такой как все, — пробормотала она. — Интересно, почему ты никогда не летал к звездам, Хэрол. Все твои дети улетели.

— Однажды я просил тебя полететь со мной.

— Только не меня. Мне нравится тут. Жизнь — веселая штука, Хэрол. Мне кажется, она мне не наскучит как большинству. Но это не ответ на мой вопрос.

— Именно ответ, — сказал он и тогда закрыл рот на замок.

Он стоял и смотрел на нее, удивляясь, — неужели он был последним мужчиной на Земле, который любил женщину, и ему хотелось знать, что она на самом деле чувствует к нему. Возможно, по-своему она любила его: они всегда возвращались друг к другу. Но не так, как он нежно любил ее, не настолько, чтобы расставание было для нее грызущей болью, а встречи —…Не важно.

— Я все-таки буду поблизости, — сказал он. — Я буду бродить по здешним лесам, я скажу персоналу Станции перерождения, чтобы они вернули мне человеческий облик в твоем доме, и тогда я буду всегда по соседству.

— Мой ручной тигр, — она улыбнулась. — Заглядывай ко мне время от времени, Хэрол. Ходи со мной на некоторые вечеринки.

— Отличное зрелище — в сопровождении тигра! Нет уж, спасибо. Но ты можешь гладить меня по голове и кормить большими кровавыми стейками, а я буду выгибать спину и мурлыкать.

Они пошли рука об руку к пляжу.

— Почему ты решил стать тигром? — спросила она.

— Мой психиатр посоветовал мне перерождение в животное, — ответил он. — Я становлюсь ужасным психом, Ави. Я не могу просидеть спокойно и пяти минут, и у меня возникают приступы дурного настроения, когда, кажется, для этого совершенно нет никаких причин, жизнь — это ужасный фарс; ну, сегодня это, видно, становится довольно ординарной болезнью. В особенности эта скука. Когда у тебя есть все, и ты не прилагаешь к этому никаких усилий, жизнь становится ужасно пресной. А когда еще и живешь века и испытываешь это сотни раз — никаких перемен, никакого волнения, ничего, что могло бы пробудить то, что есть глубоко в тебе… Во всяком случае, доктор предложил мне полет к звездам. Когда я отказался от него, он предложил мне стать на некоторое время животным. Но мне не хотелось быть похожим на всех. Я не хотел стать обезьяной или слоном.

— Все тот же прежний противоречивый Хэрол, — пробормотала она и поцеловала его. Он ответил ей с неожиданной страстью.

— Пара лет дикой жизни в новом нечеловеческом теле внесет хоть какое-то разнообразие в мое существование, — сказал он некоторое время спустя. Они лежали на песке, чувствуя, как омывает их солнечный свет, слушая убаюкивающие волны и нюхая чистый терпкий запах моря, соли и долгих ветренных километров. Высоко над головой кружила чайка, белая на фоне синевы.

— Ты сильно переменишься? — спросила она.

— О да. Я даже не смогу помнить те вещи, которые я теперь знаю. Я сомневаюсь, сможет ли самый умный тигр понять векторный анализ. Но не это главное. Я верну все назад, когда восстановят мой человеческий облик. Когда я почувствую, что перемена в моей личности зашла так далеко, что это будет небезопасно, тогда я приду сюда, и ты сможешь отправить меня назад в Центр перерождения. Основополагающим пунктом в этом лечении будет перемена точки зрения, новая и опасная окружающая среда, Ави!

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее.

— Ави, почему бы и тебе не поучаствовать в этом? Почему бы нам не стать тиграми вдвоем?

— И иметь кучу тигрят? — она вяло улыбнулась. — Нет, спасибо, Хэрол. Может быть, в другой раз, но не сейчас. Я действительно вовсе не искательница приключений. — Она потянулась и снова уютно устроилась на теплой белой дюне. — Мне нравится все, как есть.

А тут еще эти люди со звезд — Небесные светила, что это со мной? Еще немного, и я уверен, что совершу неблаговидный поступок в отношении какого-нибудь ее любовника. Мне и вправду нужно это лечение.

— И тогда ты придешь назад и скажешь мне об этом, — сказала Ави.

— А может быть, и нет, — поддразнил он ее. — Может быть, я где-нибудь найду себе красавицу-тигрицу и так полюблю ее, что мне не захочется снова превращаться в человека.

— Никакой тигрицы ты не найдешь, если только не убедишь кого-нибудь еще пройти все это с тобой, — отвечала она. — Но захочется ли тебе снова иметь человеческое тело после такой замечательной полосатой шкуры? И будем ли мы, бедные люди, у которых совсем нет шкуры, казаться тебе привлекательными?

— Дорогая, — он улыбнулся, — для меня ты всегда останешься достаточно привлекательной, чтобы тебя съесть.

Тогда они пошли в дом. Морская чайка все еще ныряла и парила высоко в небе.

* * *

Лес был огромным, и зеленым, и таинственным с солнечным светом, который бросал на землю тени, и с разгулом папоротника и цветов под огромными старыми деревьями. Там были ручьи, которые, журча; прокладывали свой сумеречный путь меж прохладных мшистых берегов, рыбы, сверкающие серебряными полосками на прозрачных отмелях, одинокие озерца, где тишина висит, как плащ, открытые луга волнующейся на ветру травы, простор, одиночество и нескончаемое биение пульса жизни.

Глаза тигра видели меньше, чем человеческие глаза, мир казался туманным и плоским, и бесцветным, пока он к этому не привык. После этого ему все труднее и труднее было вспомнить, что такое цвет и воображение. И проснулись его другие чувства, он понял, каким пленником собственного разума он был, выглядывая из своего черепа на мир, частью которого он до сих пор себя ни разу не почувствовал.

Он слышал звуки и их оттенки, которые вряд ли ощущал человек: слабое жужжание и стрекотание насекомых, шелест листвы на легком теплом ветерке, неуловимый шепот совиных крыльев, топоток маленьких перепуганных существ по высокой траве — все это сливалось в одну причудливую симфонию, биение сердца и звуки дыхания леса. И его ноздри трепетали от неопределенного разнообразия запахов, опьяняющего благоухания смятой травы, острого вкуса плесени и гниения, резкого аромата меха, горячечного опьянения свежепролитой крови. И он чувствовал каждой шерстинкой, его усы трепетали при малейшем шуме, он праздновал победу глубокой, сильной игрой своих мускулов — он ощущал жизнь, человек был наполовину мертвецом в сравнении с той жизненной силой, которая кипела в тигре.

А ночью, ночью — для него больше не существовало темноты. Лунный свет был белым, холодным туманом, через который он крался на своих мягких лапах, самая черная темнота для него была светом, тени — тусклые полосы света, перемещающаяся, скользящая фантазия серых тонов, как старый и неожиданно пришедший на память сон.

Он сделал себе лежбище в пещере, которую нашел, и его новое тело не чувствовало никаких неприятных ощущений от влажной земли. По ночам он крадучись выходил наружу — огромное неясное привидение с блестящими янтарями глаз на свету, и лес говорил с ним звуками, запахами и ощущениями, вкусом игры на ветру. Тогда он был хозяином, и все население лесов трепетало и в суматохе разбегалось. Он был смертью — смертью в черных и золотых полосках.

Однажды в ту часть мозга, которая осталась от человека, ему пришла старая рифма. Он позволил словам прозвучать зловещим громом в его мозгу и попытался произнести их вслух. Лес задрожал от хриплого тигриного рыка.

Тигр, тигр, твои глаза огнем горят в ночных лесах. Чей бессмертный взгляд иль крик смог нарушить этот миг?

И из его кошачьей высокомерной души вырвался ответный рык:

— Мой!

Поначалу он не был слишком удачлив: человеческая неуклюжесть мешала ему. Он рычал от ярости и огорчения, когда кролики разбегались от него, а олени чуяли, где он затаился, и уносились стрелой. Он приходил к дому Ави, и она скармливала ему большие куски сырого мяса, и смеялась, и чесала ему под подбородком. Она была довольна своим домашним животным.

«Ави», — подумал он и вспомнил, что он ее любил. Но то было в человеческом облике. Для тигра в ней не было ни эстетической, ни сексуальной привлекательности. Но ему нравилось разрешать ей гладить себя, и он мурлыкал, как мощный мотор, и терся о ее стройные ноги. Она все еще была дорога ему, и когда он снова станет человеком…

Но тигриные инстинкты отвоевывали себе путь, наследие миллионов лет нельзя было так легко снять со счетов, не важно, как старались специалисты, изменяя его. Они добились всего лишь повышения его умственного уровня, но нервы и железы тигра работали сами за себя.

Наступила ночь, когда он увидел семейство кроликов, танцевавших в лунном свете, и атаковал их. Один удар огромной лапы со стальными когтями, и он услышал звук распарываемой плоти и хруст сломанных костей, и тогда он глотал сладкую горячую кровь и сдирал мясо с хрупких ребер. Он впал в неистовство, он рычал и бушевал всю ночь, выказывая свое ликование бледной морозной луне. На восходе он прокрался в свою пещеру утомленный, его человеческий разум был немного смущен всем этим. Но на следующую ночь он снова был на охоте.

Его первый олень! Он терпеливо лежал на ветке, нависающей над тропой, только нервно подергивался его хвост, пока часы медленно тащились, и он ждал. И когда олениха стала проходить под веткой, он кинулся на нее, как рыжая молния. Сильный удар лапой, челюсти, как ножницы, короткая ужасная схватка, и она лежала мертвой у его ног. Он объелся, он ел до тех пор, пока с трудом мог дотащиться назад в свою пещеру, и тогда он заснул, как после попойки, пока голод не разбудил его, и он пошел назад к скелету. Стая диких собак жадно терзала его. Он кинулся на них и убил одну, а остальных напугал. После этого он продолжил свой пир, пока не остались только кости.

Лес был полон забав, для тигра жизнь была легкой. Но не слишком легкой. Он никогда не знал, вернется ли он назад с полным или пустым желудком, но это не портило ему удовольствия.

Им не удалось стереть все воспоминания тигра, остались обрывки, чтобы приводить его в недоумение, иногда он просыпался с легким недоумением: «Где он находится, что происходит?» Казалось, он помнил туманные восходы в джунглях, широкую коричневую реку, блестящую на солнце, другую пещеру и еще одно полосатое тело рядом с ним. С ходом времени он становился все более и более сбитым с толку, он смутно представлял, что, должно быть, он однажды охотился на негров, и ему казалось, что белые носороги проходили мимо него, как движущиеся в потемках горы. Становилось все труднее держать мысли в порядке.

Этого, конечно, и следовало ожидать. Его кошачий мозг не мог вместить все воспоминания и представления человека, и с ходом недель и месяцев он терял прежнюю ясность воспоминаний. Он все еще идентифицировал себя с определенным набором звуков «Хэрол», и он помнил другие формы и сцены — но все более и более туманно, как будто они были тающими крыльями сна. И он твердо держал в уме, что ему нужно вернуться к Ави и позволить ей послать… или привезти?.. его куда-то еще, прежде чем он совершенно забудет, кто он такой есть.

«Ну, пока еще есть для этого время», — думало его человеческое «я». Он не потеряет все эти воспоминания сразу, он знал достаточно хорошо заранее, что его человеческая суть, на которую было сделано наложение, будет распадаться в своем непривычном вместилище, знал и то, что ему нужно будет вернуться. И тем временем он все глубже и глубже погружался в жизнь леса, его горизонты сужались до тех пор, пока такая жизнь не стала его привычным образом существования.

Время от времени он приходил вниз к морю, к дому Ави, чтобы получить еду и отметиться. Но эти визиты становились все реже и реже: открытое пространство действовало ему на нервы, и он не мог больше оставаться в доме после наступления темноты.

Тигр, тигр…

А лето было на исходе.

* * *

Он проснулся от сырой изморози в пещере, снаружи шел дождь, и колючий ветер дул в промокших темных деревьях. Он задрожал, зарычал и выпустил когти, но этого врага он не в состоянии победить. День и ночь медленно тащились в тоске.

Он вспомнил, что тигры в старые времена были очень приспособляемыми животными, граница их обитания распространялась до Сибири. Но его оригинал был родом из тропиков. «Черт побери!» — ругнулся он, и громовой рык прокатился по лесам.

Но потом наступили сухие, ясные дни с дикими ветрами, зовущими с высоких бледных небес, с упавшими листьями, вьющимися в водовороте ветров и смеющимися своим тонким, хрустящим смехом. В небесах кричали гуси, направляясь на юг, и трубный глас оленя раздавался в ночи. Воздух был опьяняющим, тигр катался в траве, мурлыкал, как приглушенные раскаты грома, и выл на огромную оранжевую луну, когда она вставала. Мех его стал гуще, он больше не чувствовал холода, разве что острое покалывание в венах. Теперь все его чувства обострились, он жил с настороженностью, как будто ходил по острию ножа, и научился ходить по опавшим листьям, как тень.

Бабье лето, длинные ленивые дни, как восставшая из праха весна, огромные звезды, терпкий запах гниющей растительности, и его человеческий разум вспомнил, что листья похожи на золото, бронзу и пламя. Он ловил рыбу в ручьях, зачерпывая свою добычу одним резким движением лапы, он рыскал в лесах и выл на высокие горы под луной.

Когда вернулись дожди, серые, холодные и мокрые, мир утонул в море слез. По ночам был мороз, от которого немели его лапы, а звезды блестели ярче, и сквозь холодную тишину он мог слышать отдаленный шум моря. Становилось все труднее подкрадываться, и он часто голодал. Но теперь он не слишком обращал на это внимание, но переживал из-за прихода зимы. Возможно, ему лучше вернуться.

Однажды ночью выпал первый снег, и утром мир был бел и спокоен. Он с трудом прокладывал себе путь, рыча от злости и размышляя, не пойти ли ему на юг. Но котам не свойственны долгие путешествия. Он смутно припомнил, что Ави может дать ему еду и крышу над головой.

Ави… на мгновение, когда он попытался вспомнить ее, то подумал о золотом в темных полосах теле, и резкий кошачий запах наполнил пещеру над старой широкой рекой. Он покачал своей массивной головой, злясь на себя и на весь мир, и постарался вызвать в своем воображении ее образ. Черты лица были размыты в его памяти, но он вспомнил запах и низкую приятную музыку ее смеха. Он пойдет к Ави.

Он прошел по голому лесу надменной походкой царя, и вот он уже стоял на пляже. Море было серым, холодным и огромным, оно с ревом бросало свою белую гриву на берег, и летящая морская пена попала ему в глаза. Он зашагал по кромке, пока не увидел ее дом.

Он был странно тих. Тигр прошел через сад. Дверь была открыта, но внутри было пустынно.

Может быть, она уехала. Он свернулся клубком на полу и заснул.

Позднее он проснулся, голод терзал его внутренности, и все же никто не пришел. Он вспомнил, что она хотела уехать на юг на зиму. Но она не должна была забыть о нем, она должна наведываться сюда время от времени. Но в доме сохранился лишь слабый ее запах, ее не было тут долгое время. И все было в беспорядке. Ей что же, пришлось уехать поспешно?

Он подошел к созидателю. Он не мог припомнить, как он работает, но вспомнил процесс заказа и нажатия выключателя. Он навалился на рычаг всей силой своей лапы. Ничего не произошло.

Ничего! Созидатель не работал.

Он зарычал в разочаровании. Постепенно им завладел недоуменный страх. Все шло не так, как нужно.

Но он был голоден. Ему придется попытаться добыть себе еды самому, и тогда позднее он придет сюда в надежде найти Ави. Тигр пошел назад в лес.

Теперь он чуял жизнь под снегами. Медведь. Раньше они с медведями находились в состоянии выжидательного нейтралитета. Но этот спал, не приняв мер предосторожности, а его желудок взывал к еде. Он несколькими сильными движениями смел его укрытие и бросился на животное.

Опасно будить медведя, который находится в спячке. Этот проснулся быстро, внезапно его тяжелая лапа нанесла удар, и тигр отпрыгнул, кровь струилась с его морды.

Н а него нашла дикая ярость, неистовое бешенство, которые заставили его сделать прыжок вперед. Медведь рявкнул сердито и обнял себя лапами. Они стали сближаться, и неожиданно тигр начал сражаться за свою жизнь.

Он не помнил о сражении ничего, кроме красного водоворота шока и злобы, метания в снегу и ручьев пролитой крови на холодном воздухе. Удары, укусы, царапины, гром ударов по его ребрам и черепу, горячий привкус крови во рту и нелепость смерти, которая кричала и непрерывно вертелась у него в мозгу!

Наконец он зашатался, обливаясь кровью и рухнул на поверженного медведя. Лежал он там долго, и поблизости рыскали дикие собаки, поджидая, когда он умрет.

Некоторое время спустя он слабо пошевелился и съел немного медвежьего мяса. Но уйти он не мог. Его тело было сплошной открытой раной, его лапы подгибались, одна из них была сломана и раздроблена огромной челюстью. Он лежал подле мертвого медведя в развороченной берлоге, и медленно на него падал снег.

Сражение, агония и близость смерти вызвали все его прежние инстинкты. Но все еще пребывая в облике тигра, как и все представители тигриного рода, он облизывал свое порванное в клочки тело и глотал куски подгнивающего мяса пока шли дни, а он ждал, когда к нему вернутся прежние силы.

Наконец он смог хромая доплестись до своей пещеры. Похожие на сон воспоминания изводили его, где-то должен быть дом и кто-то, кто был к нему добр, но — но…

Ему было холодно, он хромал и хотел есть. Пришла зима.

Глава третья

ТОРЖЕСТВО ТЬМЫ

Ты нам больше не нужен, — сказал Фелджи, — но, принимая во внимание ту помощь, какую ты нам оказал, тебе позволят жить — по крайней мере до тех пор, пока мы не вернемся назад в созвездие Псов и Совет не решит твое дело. Кроме того, возможно, ты обладаешь более ценной информацией о Солнечной системе, чем все наши остальные пленники. Они в основном женщины.

Рамакан посмотрел на его жестокое торжествующее лицо и уныло отвечал:

— Если бы я только знал, что вы задумали, никогда не стал бы помогать.

— О да, тебе бы пришлось, — бросил Фелджи. — Я видел твою реакцию, когда мы продемонстрировали тебе некоторые свои средства убеждения. Все вы, земляне, одинаковы. Вы так долго прятались от смерти, что совсем потеряли всю твердость характера. И только одно это делает вас неспособными сохранить планету своей.

— У вас были планы получить дубликаторы, трансмиттеры и силовые лучи — всю нашу технологию. Я помог вам получить все это со станций. Чего же еще вы хотите?

— Землю.

— Но почему? Получив созидатели и трансмиттеры, вы сможете превратить свою планету в рай, как в древней сказке. Земля, конечно, больше подходит, но разве окружающая среда теперь имеет значение для вас?

— Земля так и осталась настоящим домом для людей, — сказал Фелджи. В его глазах был такой фанатизм, какого Рамакан не видел даже в ночных кошмарах. — Она должна принадлежать лучшей человеческой расе. Кроме того — ну, наша культура не сможет свыкнуться с вашими технологиями. Цивилизация прокионитов сложилась в неблагоприятной обстановке, которая представляла собой не что иное, как войны и лишения, и это стало частью нашего естества теперь. Теперь, когда Церниги повержена, мы должны найти другого врага.

«О да, — подумал Рамакан. — Такое тоже случалось в кровавом прошлом Земли. Нации, которые не знали ничего, кроме войн и страданий, стали в них закаленнее, возвеличивали грубые добродетели, которые давали им возможность выжить. Милитаристское государство не может позволить себе мир, праздность и процветание; народ его может начать задумываться. Поэтому правительство ищет завоеваний за его границами, — не важно, нужны они или нет, — чтобы поддерживать контроль над военными, нужна война.

И насколько теперь прокиониты остались людьми? Что изменило их за века ужасной эволюции? Они больше не люди, они — боевые роботы, хищные животные, им необходимо кровопролитие».

— Вы видели, как мы обстреляли станции из космоса, — сказал Фелджи. — Станции перерождения, Созидатель, Трансмиттер — они теперь представляют собой радиоактивные кратеры. Ни одна машина не работает на Земле сейчас, ни одна лампа не горит — ничего! А без созидателей, от которых зависит бездеятельная жизнь, земляне скатятся до крайней дикости.

— И что тогда? — спросил, устало Рамакан.

— Мы заедем на Меркурий, чтобы заправиться, — сказал Фелджи. — Тогда направимся назад к созвездию Псов. Мы воспользуемся вашим созидателем, чтобы сделать записи основного состава команды, они могут по очереди на короткий срок подвергаться перерождению во время полета, чтобы управлять кораблем и корректировать его курс. Когда мы прилетим домой, то будем всего лишь немного старше.

И тогда наверняка Совет пошлет флот с командами, чей возраст будет неизменным. Они захватят Землю, уничтожат оставшееся население и вновь ее заселят. И тогда, — в его глазах сверкнул бешеный огонь — к звездам! В конечном счете — Галактическая империя.

— Просто, таким образом, вы снова сможете воевать, — сказал Рамакан без всякого выражения. — Просто таким образом вы сможете превратить своих людей в глупых рабов.

— Хватит, — рявкнул Фелджи. — Упадническая культура не в состоянии понять наши мотивы.

Рамакан стоял размышляя. Когда прокиониты вернутся назад, на Земле еще останутся люди. Для того чтобы приготовиться, у них будет сорок лет. Люди из различных точек Солнечной системы прилетят в космических кораблях домой, они увидят разрушения на планете и узнают, кто виновник всего этого. Используя созидатели, они смогут быстро все восстановить, они смогут вооружиться, скопировать миллионы людей, жаждущих отмщения.

И пока люди Солнечной системы так далеко ушли в своем упадке, он был способен только на слепую панику. Но Рамакан так не думал. Конечно, Земля разрушена, но не настолько же.

Казалось Фелджи прочел его мысли. В его тоне было жестокое удовлетворение:

— У Земли не будет шанса вооружиться. Мы воспользуемся энергией со станции на Меркурии, чтобы привести в действие огромные дубликаторы, которые превращают камни в топливо для наших кораблей. Но когда мы закончим, то сожжем и станцию тоже. Космические корабли будут дрейфовать в космосе без энергии, колонисты на других планетах умрут, когда регуляторы окружающей среды перестанут функционировать, и во всей Солнечной системе не станет энергии, чтобы хотя бы заставить вращаться колесо. И это, я думаю, будет последней каплей!

Конечно, конечно. Без энергии, без инструментов, без еды и крыши над головой наступит финал катастрофы. Когда жители созвездия Псов вернутся не останется ничего, кроме горстки голодающих одичавших людей. Рамакан почувствовал внутри пустоту.

Жизнь стала сплошным сумасшествием и кошмаром. Конец…

— Ты останешься тут, пока мы не вернемся, чтобы сделать с тебя запись, — сказал Фелджи. Он повернулся на каблуках и вышел.

Рамакан рухнул на сиденье. В отчаянии глаза его осматривали вновь и вновь пустую маленькую кабину, которая была его тюрьмой, оглядывался и оглядывался вокруг, и взгляд его изобразил тот водоворот мыслей, который был в его голове. Он посмотрел на охранника, который стоял в дверном проходе, опираясь на бластер, с презрительной скукой, которую вызвал у него пленник. Если… если о всемогущие Боги! — неужели это все, что унаследует зеленая планета Земля!

Что же делать? Что вделать? Должен же быть какой-то ответ, какой-то выход, ведь нет проблемы без решения. Или это именно такой случай? Какие гарантии он может иметь от космического правосудия? Он спрятал лицо в ладонях.

«Я был трусом, — думал он. — Я боялся боли. Слишком рациональный, я говорил себе, что они, вероятно, не захотят слишком многого, я воспользуюсь своим влиянием, чтобы помочь им получить дубликаторы и схемы. И остальные тоже струсили, они согласились, они от трусости горели желанием помочь завоевателям — и вот расплата!»

* * *

Что же делать? Что делать? Если корабль как-то затеряется, если он так и не вернется назад — прокиониты удивятся. Они пошлют еще корабль — или два, не больше — чтобы разведать, что произошло. И через сорок лет Земля может подготовиться к встрече этих кораблей — подготовиться к ведению войны с ничего не подозревающим противником, если к тому времени они воспользуются шансом, чтобы восстановить все, если Силовая станция на Меркурии сохранится…

Но корабль может смести станцию с лица планеты, и корабль вернется с известием о том, что Земля — в руинах, и толпой ринутся сюда завоеватели — набросятся черными воронами на ничего не подозревающую Галактику, как эпидемия чумы…

Как остановить корабль — сейчас?

Рамакан почувствовал, как бьется его сердце, казалось, оно сотрясало все его тело своим неистовым биением. А руки его стали холодными и неловкими, во рту пересохло, он был испуган.

Он встал и пошел к охраннику. Прокионит приподнял свой бластер, но выражение его лица не изменилось: он не чувствовал страха к безоружному представителю завоеванной расы.

«Он застрелит меня, — подумал Рамакан. — Смерть, от которой я бежал всю свою жизнь, совсем рядом сейчас. Но моя жизнь была долгой и приятной, и лучше уж сейчас положить ей конец, чем влачить еще несколько лет жалкое существование в качестве презренного пленника, и… и… я ненавижу их мерзкие печенки!"

— Чего тебе? — спросил прокионит.

— Меня тошнит, — сказал Рамакан. Голос его был похож на шепот из-за сухости в горле. — Разрешите мне выйти.

— Назад.

— Я тут все перепачкаю. Позвольте мне пойти в туалет.

Он споткнулся, чуть не упав.

— Иди вперед, — коротко бросил охранник. — Запомни, я иду следом.

Рамакан шатался, когда подходил к охраннику. Трясущимися руками он схватил дуло бластера и выдернул оружие из его рук. Не успел охранник вскрикнуть — Рамакан спустил курок прямо ему в лицо. Какой-то дальний уголок его сознания был в шоке от дикости, которая таилась в нем, когда захрустели кости.

Охранник опрокинулся. Рамакан поддержал его, опуская на пол, пнул чтобы удостовериться, что он будет лежать тихо, и снял с него длинный плащ, ботинки и шлем. Теперь руки его тряслись и в самом деле — он с трудом надел на себя эту простую одежду.

Если его поймают — разница будет всего в каких-то минутах. Но все равно он боялся. Страх пронзительно вопил внутри него.

Он заставил себя идти с кошмарной медлительностью по коридору. Ему пришлось пройти мимо другого охранника, но его не заметили. Когда он завернул за угол, его ужасно затошнило.

Он спустился вниз по лестнице к помещению, где находились двигатели. Благодарение Богам, он проявил достаточно любопытства, чтобы расспросить о конструкции корабля, когда они прибыли в первый раз! Дверь была открыта, и он вошел.

Пара инженеров наблюдала, как работает гигантский созидатель. Он пульсировал, глухо гудел и содрогался от мощной энергии солнца и от разрушающихся атомов камней — атомов, которые превращались в осмий, заряжающий энергией двигатели корабля для дальнего путешествия назад. Тоннами топлива заполнялись топливные баки.

Рамакан закрыл звуконепроницаемую дверь и застрелил инженеров.

Потом он подошел к созидателю и переключил кнопки управления. Рамакан начал производить плутоний.

Тогда он улыбнулся с огромным облегчением, все еще не веря в то, что он победил. Рамакан сел и заплакал от радости.

Корабль не вернется назад. Станция на Меркурии сохранится. И с ее помощью несколько решительных людей в Солнечной системе смогут все восстановить. На Земле будет ужас, полный хаос, большинство населения опустится до дикости и умрет. Но и выживет достаточно, и останутся цивилизованными, и будут готовы к отмщению.

«Возможно, это и к лучшему», — подумал он. Может быть, Земля действительно погрузилась в тьму бесцельного покоя. Это правда, что больше не было старых стремлений, надежд и отваги — всего того, что делает человека человеком. Никакого искусства, никакой науки, никаких приключений — чопорное самодовольство и нереальное бессмертие в синтетическом раю. Возможно, этот шок и вызов — как раз то, что было необходимо Земле, чтобы указать путь к небесам снова.

Что же касается его, у него были долгие века жизни, и он осознал, что глубоко внутри него таится такая усталость. «Смерть, — подумал он, — смерть — это самое длительное путешествие из всех. Без смерти нет эволюции, нет настоящего вкуса жизни, нет настоящих приключений».

Он вспомнил, что в его жизни однажды была девушка и она умерла еще до того, как стали доступны машины для перерождения. Странно — после всех этих столетий он все еще помнил, как развевались на ветру ее волосы однажды на высоком холме в летний день. Он подумал, увидит ли он ее еще.

Он так и не почувствовал взрыва, когда масса плутония достигла критической.

* * *

Ноги Ави кровоточили. Ее туфли окончательно развалились, а ноги ее были стерты о камни и ветки. Снег окрасился ее кровью.

Усталость впивалась в нее когтями, она больше не могла идти — но она должна, она должна, она боялась остановиться в диком лесу.

Она никогда не была в одиночестве за всю свою жизнь. Всегда был рядом телевизор и трансмиттер, и в любое место на Земле можно было попасть почти мгновенно. Но мир превратился в необъятность, машины были мертвы, остался только холод, и мрак, и безлюдные белые пространства. Мир тепла, музыки, смеха и случайных удовольствий стал далеким и нереальным, как сон.

Может, это и в самом деле сон? Разве она всегда вот так брела больная и голодная через мир ночных кошмаров, меж голых без листьев деревьев и через снега, которые принес ветер, и сквозь ветра, которые пронизывали ее до костей сквозь лохмотья ее одежды? Или и это все тоже было сном, внезапным сумасшествием ужаса и смерти?

Смерть — нет, нет, нет, не может умереть, она была одной из бессмертных, она не должна умереть!

А ветер все дул и дул.

Надвигалась ночь, зимняя ночь. Где-то во тьме залаяла дикая собака. Она попыталась закричать, но ее горло так пересохло, что не могло издать ни звука, получилось только хриплое карканье.

Помогите, помогите, помогите.

Может быть, ей следовало бы остаться с этим мужчиной. Он построил ловушки, время от времени ловил в них кролика или белку и поддерживал в ней жизнь. Но он смотрел на нее так странно, когда прошло несколько дней без добычи. Он бы убил ее и съел бы, ей нужно было бежать.

Бежать, бежать, бежать — она не могла больше бежать, лес тянулся без конца, ее поймали в сети холод и ночь, голод и смерть.

Что случилось, что случилось, что произошло с миром? Что станет с ней?

Ей нравилось представлять себя древней богиней, созданием, которое возникло из ниоткуда, которой служил огромный бесконечный мир, и это было его единственной целью.

И где теперь этот мир?

Голод обжег ее, как удар ножа. Ави споткнулась о заснеженный ствол дерева и упала; она лежала, делая слабые попытки подняться.

«Мы были слишком мягкими, слишком довольными, — смутно сознавала она. — Мы растеряли всю свою силу, мы были просто маленькими паразитами на наших машинах. А теперь мы не годимся…

Нет! Это меня не коснется! Я однажды была богиней…»

Испорченный ребенок! — глумился над ней демон в ее мозгу. — Младенец, плачущий по мамочке. Ты уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе… после стольких веков. Ты не должна бегать кругами и ждать помощи, которая никогда не придет, ты должна помочь себе самой, построить укрытие, искать орехи и корешки, построить ловушку. Но ты не можешь. Вся твои надежда на себя стерта из твоей памяти.

Нет — помогите, помогите, помогите…

Что-то двигалось во тьме. Она задохнулась от крика. Желтые глаза горели как два костра, и великолепное тело беззвучно выступило вперед.

Ави быстро что-то пробормотала, чуть не сойдя с ума от страха, но внезапно ее осенила догадка, и она стала хватать ртом воздух, не веря себе самой, — она все поняла.

В этом лесу мог быть только один тигр.

— Хэрол, — прошептала она и поднялась на ноги. — Хэрол.

Все было в порядке. Этот кошмар кончился. Хэрол позаботится о ней. Он будет для нее охотиться, защищать ее, приведет ее в мир машин, который должен же был где-то существовать.

— Хэрол, — закричала она. — Хэрол, мой дорогой…

Тигр стоял неподвижно, только хвост его подрагивал. На мгновение совершенно некстати он вспомнил звуки, которые пронеслись у него в мозгу: «Ваше основное мышление останется стабильным в течение одного-двух лет, если не произойдет ничего неожиданного…» Но эти звуки для него были бессмысленны, они пронеслись по его мозгу и канули в забвение.

Он был голоден. Изуродованная лапа заживала плохо, он не мог поймать добычи.

Желание поесть — самая элементарная потребность подтачивала его изнутри, заполняла его тигриный разум и тигриное тело, не оставляя никаких других чувств.

Он стоял и смотрел на существо, которое не убегало от него. Некоторое время назад он убил одно такое же — при этой мысли он облизнулся.

Откуда-то издалека к нему пришло воспоминание, что это существо однажды было… он был… он не может вспомнить…

Он шагнул вперед.

— Хэрол, — сказала Ави. В ее голосе послышался все возрастающий страх и ужас.

Тигр остановился. Он знал этот голос. Он помнил… он помнил…

Он знал ее когда-то. В ней было что-то такое, что сдерживало его.

Но он был голоден. И его инстинкты роптали внутри него.

Но только бы он смог вспомнить, прежде чем будет слишком поздно…

Время тянулось бесконечной бездной, пока они стояли и смотрели друг на друга — женщина и тигр.

-=-

Перевод О. Кутуминой и О. Сидоровой

Источник: Авторский сборник "Пришельцы с Земли". М.: «Сигма-пресс», Ангарск: "Амбер Лтд". 1996 г. стр. 191–230.

Оглавление

Пол Андерсон Звездный зверь

Реклама на сайте