«Нарцисс»

Генри Каттнер Нарцисс

С Гэллегером, который не был ученым педантом, а занимался наукой по наитию, все время случались всякие неожиданности. Сам себя он скромно величал гением повседневности. Он мог, например, без особого труда использовать при создании принципиально новой модели холодильника кусок провода, несколько батареек, да крючок для миниюбки. В настоящий момент Гэллегер вел мучительную борьбу с похмельем. Он распростерся на кушетке в своей лаборатории, высокий, худой, с весьма небрежной прической, и манипулировал алкогольным органом, который нехотя цедил ему в рот сухое мартини.

Гэллегер пытался что-то вспомнить, но особенно не напрягался. Он знал, что дело касалось робота. Впрочем, это было не так уж и важно.

— Эй, Джо!.. — позвал изобретатель.

Поименованный робот красовался перед зеркалом, изучая свое же содержимое. Прозрачный материал, из которого был сделан его кожух, позволял рассмотреть внутри колесики разного калибра, которые стремительно вращались.

— Уж раз ты зовешь меня, то будь любезен не орать. ответствовал Джо. — И выставь отсюда кошку.

— Не подозревал, что у тебя такой тонкий слух.

— И тем не менее это так. Я прекрасно слышу ее топот.

— Любопытно. Ну и что же ты слышишь? — с интересом спросил Гэллегер.

— Слышу удары барабана. — торжественно ответствовал робот. — А когда ты орешь, я слышу гром.

Голос у самого робота был противным и скрипучим, что давало Гэллегеру полное право напомнить этому снобу поговорку насчет соринки в чужом глазу, но тут его отвлекли. С трудом он заставил себя бросить взгляд на экран у входа в лабораторию — там что-то мелькало. «Знакомый силуэт», — подумал Гэллегер.

— Это я, Брок, — прозвучал голос в динамике. — Харрисон Брок. Откройте!

— Дверь не заперта.

Гэллегер и не подумал встать. Он внимательно осмотрел гостя — модно одетого мужчину среднего возраста, — но так и не сумел его вспомнить. Броку было немногим больше сорока; породистая, гладко выбритая физиономия не выражала ни малейшего восторга от встречи. Возможно, изобретатель и знал его, хотя твердой уверенности у него не было. Но это тоже не имело значения.

Брок окинул взглядом большую лабораторию, напоминающую Авгиевы конюшни, ошалело посмотрел на робота, попытался найти стул, но не преуспел. Тогда он уперся руками в бока и покачался с пяток на носки, буравя похмельного Гэллегера гневным взором.

— Ну? — произнес он.

— Никогда не начинайте разговор с «ну». - сказал Гэллегер и подкрепился новой порцией мартини. — Мне и без того не по себе. Лучше садитесь и чувствуйте себя, как дома. У вас за спиной генератор. Он, вроде бы, не слишком запылился.

— Получилось у вас или нет? — нервно спросил посетитель. — Это единственное, что меня волнует. Неделя истекла. У меня приготовлен чек на десять тысяч. Возьмете его?

— Естественно, — молвил Гэллегер и, не глядя, вытянул руку. — Давайте сюда.

— Caveal emplor[1]. А что я покупаю?

— Вы что, сами не знаете, за что платите? — поразился Гэллегер.

Брок буквально подпрыгнул на генераторе.

— О господи, — жалобно произнес он. — Говорили, что кроме вас никто мне не поможет. Но ведь предупреждали меня, что беседовать с вами — все равно что отдыхать в кресле дантиста.

Гэллегер призадумался.

— Постойте-ка. Я начинаю вспоминать. Мы с вами болтали на прошлой неделе, верно ведь?

— Болтали… — Круглое лицо визитера налилось краской. — Разумеется. Вы валялись на этой же кушетке, лакали спиртное и декламировали стихи. Затем спели «Фрэнки и Джонни». И только после всего этого заметили меня и приняли мой заказ.

— Очень просто, — объяснил Гэллегер. — Я напился. Это со мной часто бывает. Особенно, когда я ничем не занят. Алкоголь растормаживает подсознание, и в таком состоянии мне лучше работается. Самые лучшие мои изобретения, — весело поведал он, — я сделал как раз по пьянке. В эти мгновения меня осеняет. Все ясно, как тень. Или как день… так, что ли, выражаются? А вообще-то… — Тут он запнулся и с недоумением поглядел на Брока. — А вообще-то о чем мы с вами беседуем?

— Лучше бы вы оба молчали, — язвительно вставил робот, по-прежнему позируя перед зеркалом.

Брок аж подскочил, но Гэллегер успокоил его небрежным пассом.

— Это Джо, плюньте на него. Вчера я его собрал, а сегодня уже жалею об этом.

— Он робот?

— Робот, но совершенно никчемный. Я сотворил его, когда был пьян, и сам не помню, зачем и для чего. Он сутра торчит перед зеркалом и никак не может налюбоваться на себя. Да еще поет. Воет, как собака перед покойником. Скоро сами услышите.

С большим трудом Брок вернул разговор в прежнее русло.

— Послушайте, Гэллегер, у меня большие трудности. Вы взялись мне помочь. Если откажетесь — я конченый человек.

— А я вот уже давно конченый человек, — возразил изобретатель. — И меня это нимало не тревожит. На жизнь себе зарабатываю, да еще успеваю изобретать разные разности. Знаете, если бы я получил образование, то мог бы стать новым Эйнштейном. Все так говорят. Но вышло так, что я как-то непроизвольно нахватался разнообразных знаний. Оттого, видимо, и не стал тратить время на обучение. Мне достаточно хорошенько выпить, и самые неразрешимые проблемы становятся мне по плечу.

— Вы и сейчас под мухой, — менторским тоном произнес Брок.

— Подхожу к наиболее предпочтительному состоянию. А как бы вы себя почувствовали, если бы, проснувшись, обнаружили бы рядом с собой наглого робота, которого вы сами создали, но неизвестно на кой черт?

— Ваши шуточки…

— Тут я не могу разделить вашу точку зрения, — буркнул ученый. — Вы, сдается мне, слишком серьезно относитесь к жизни. «Вино — глумливо, сикера — буйна»[2]. Извините меня. Я и есть та самая буйная сикера. — Он снова глотнул.

Брок нервно заметался по захламленной комнате, ударяясь о загадочные запыленные приборы.

— Если вы ученый, то науку стоит пожалеть.

— Я Гарри Эдлер от науки. — гордо произнес Галлегер. Жил такой музыкант много веков назад. Мы с ним здорово похожи. Оба никогда и ничему не обучались. Чем я виноват, что мое подсознание издевается надо мною?

— А кто я такой, вам известно? — спросил Брок.

— Честно говоря, нет. А разве это так важно?

В голосе посетителя просквозила обида.

— Из элементарной вежливости вы могли бы не говорить так, тем более, что всего неделя прошла. Я — Харрисон Брок. Мне принадлежит фирма «Вокс Вью Пикчерс».

— Нет, — вдруг провозгласил робот. — Бессмысленно. Вам никто не поможет, Брок!

— Какого дья…

Гэллегер утомленно вздохнул.

— Все время забываю, что эта проклятая машина одушевлена. Разрешите, я вас познакомлю. Мистер Брок, это Джо. Джо, перед тобой мистер Брок… из фирмы «Вокс Вью».

— Э-э-э, — запинаясь, промолвил телевизионный магнат, очень приятно.

— Суета сует и всяческая суета, — тихо заметил Гэллегер. — В этом весь Джо. Павлин несчастный. Полемизировать с ним бессмысленно.

Робот никак не реагировал на обидное замечание своего творца.

— Уверяю вас, все это бесполезно, мистер Брок, — продолжил он омерзительным скрипучим голосом. — Деньги меня не интересуют. Я сознаю, что мое появление на экране осчастливило бы многих и многих, но я не тщеславен. Мне не нужна слава. Мне хватает сознания того, что я идеален.

Брок поперхнулся.

— Неужели вы вообразили, что я пришел предложить вам ангажемент? Вот уж не думал! Потрясающая наглость! Да вы просто псих!

— Не пытайтесь обмануть меня, — хладнокровно возразил робот. — Я же вижу, как вы восхищены моей внешностью и моим голосом… удивительный тембр! Вы пытаетесь изобразить, будто не нуждаетесь во мне, чтобы прибрать к рукам по дешевке. Не трудитесь: ведь я объяснил вам, что равнодушен к славе.

— Ненормальный! — выкрикнул взбешенный Брок, а Джо снова вернулся к зеркалу.

— Не говорите так громко, — изрек он; — диссонансы нервируют меня. А кроме того, вы безобразны, и мне неприятно на вас смотреть.

Внутри прозрачного туловища, жужжа, закрутились колесики и шестеренки. Джо до упора вытаращил закрепленные на кронштейнах глаза и принялся восхищенно осматривать себя.

Гэллегер, развалясь на кушетке, ехидно усмехался.

— Джо слишком раздражителен, — сказал он. — Да к тому же я, кажется, сделал его чересчур разносторонним. За час до вашего прихода он вдруг разразился гомерическим хохотом. Без малейшей причины. Я как раз возился с закуской. Через несколько минут я поскользнулся на огрызке яблока, упал и больно треснулся. Особенно обидно было, что я сам и бросил этот огрызок на пол. А тут еще Джо высунулся. «Вот так, — сказал он. — Логическая связь причины и следствия. Уже тогда, когда ты пошел заглянуть в почтовый ящик, я знал, что ты швырнешь этот огрызок, а после поскользнешься на нем». Не робот, а Кассандра. Жаль, что я никак не вспомню, для. чего же его сделал.

Брок опустился на «Тарахтелку» — маленький генератор, служивший табуреткой (второй, большего размера, именовался «Чудовищем»), и попытался успокоиться.

— Роботы не совершенны.

— Об этом такого не скажешь. Он выводит меня из себя, я остро ощущаю свою неполноценность. Отвратительно, когда память дает сбои. Ладно, черт с ним. Выпьете?

— Нет. Я пришел к вам не развлекаться. Вы не шутите, когда утверждаете, что всю прошлую неделю создавали этого красавца, вместо того, чтобы решать мою проблему?

— Оплата по завершении, верно? — оживился Гэллегер. — Кажется, я начинаю припоминать.

— По завершении, — охотно согласятся Брок. — Десять тысяч, когда сделаете и если сделаете.

— Слушайте, давайте чек и забирайте робота. Ему же цены нет. Снимите его в каком-нибудь фильме.

— Да не будет у меня никаких фильмов, если вы не решите мою проблему! — взорвался Брок. — Сколько раз вам повторять?!

— Но я же был пьян, — объяснил ученый. — В этом случае мой мозг чище школьной доски перед звонком с перемены. Я превращаюсь в ребенка… Кстати, скоро я опять стану пьяным ребенком. Так что поспешите повторить ваше задание.

Брок справился с приступом ярости, выдернул из книжного шкафа подвернувшийся под руку журнал и вынул авторучку.

— Объясняю еще раз. Мои акции идут по двадцать восемь, это чуть меньше номинала… — Он принялся чертить на обложке журнала какие-то каракули.

— Ваше счастье, что вы не вытащили древнее издание, стоящее рядом. Этот раритет влетел бы вам в копеечку, снисходительно обронил Гэллегер. — Да вы, оказывается, из тех, кто пишет на том, что подвернется под руку. Кончайте трепотню об акциях и прочей ерунде. Ближе к делу! Что вы пудрите мне мозги?

— Не трудитесь, — вмешался в разговор робот, томно закатывая глаза перед зеркалом. — Я не подпишу контракта. Впрочем, я разрешаю им приходить и любоваться мною, при условии, что все они будут говорить шепотом.

— Просто дурдом какой-то, — пробормотал Брок, сдерживаясь из последних сил. — Поймите, Гэллегер: ведь я все это объяснил вам уже неделю назад, однако…

— Однако, тогда еще не было Джо. Говорите так, будто вы излагаете свою проблему ему, а не мне.

— Э-э… Значит, так… Вы хотя бы знаете что-нибудь о фирме «Вокс Вью Пикчерс»?

— Естественно. Самая крупная и популярная телекомпания. Единственный реальный конкурент фирме «Сонатон».

— Так вот, «Сонатон» вытесняет меня с рынка.

Гэллегер был искренне изумлен.

— Но почему? Ваши программы выше на две головы. Плюс объемное цветное изображение, суперсовременное оборудование, лучшие актеры, певицы…

— Не уговаривайте, — повторил робот. — Все равно не соглашусь.

— Замолкни, Джо. У вас же нет соперников, Брок. Я вовсе не льщу вам. И о вас все говорят, что вы честный человек. Как же «Сонатон» сумел вас обойти?

Брок только развел руками.

— Вся штука в политике. Контрабандные театры, слыхали? С ними невозможно бороться. Накануне выборов «Сонатон» поддержал правящую партию, и теперь, когда я хочу унять контрабандистов, полиция оказывается на их стороне.

— Контрабандные театры? — Гэллегер сосредоточился. — Я что-то слышал об этом…

— Начало этому было положено еще в старые добрые времена. Тогда телевидение начало борьбу со звуковыми фильмами и большими кинозалами. Людей отучали собираться перед экранами целой толпой. Появились домашние телевизоры новейших модификаций. Людям внушали, что куда лучше нежиться в кресле с выпивкой в руке и смотреть телесериалы. Телевидение уже не было предметом роскоши, доступной лишь богачам. Система счетчиков сделала его по карману и средним классам. Впрочем, это всем известно.

— Только не мне, — возразил изобретатель. — Я не интересуюсь тем, что творится за этими стенами без веской причины. Выпивка плюс целенаправленный ум. Все, что меня не занимает, я отметаю напрочь. Объясните мне все детально, чтобы я увидел общую картину. Если что-то повторите — не беда. Во-первых, что это за система счетчиков?

— Свои телевизоры мы не продаем, а сдаем напрокат, поэтому они устанавливаются в квартирах бесплатно. Оплата производится за время работы телевизора. Наши программы идут без перерыва — пьесы, видеофильмы, концерты, оперы, скетчи, интервью со звездами эстрады и спорта — словом, на любой вкус. Сколько вы смотрите, столько и платите. Раз в месяц работники компании снимают показания счетчика. Каждому по карману завести у себя в доме «Вокс Вью». Такого же принципа оплаты придерживаются и все остальные фирмы. До последнего времени мы мирно сосуществовали, пока мой главный соперник «Сонатон» не начал со мной войну, причем ударил ниже пояса. На прочую мелочь я внимания не обращаю, ведь всем надо как-то жить.

— И что же удумал «Сонатон»?

— Козырем «Сонатона» стал эффект массового присутствия. До недавних пор никто не думал, что это возможно, не удавалось проецировать объемное изображение на большой экран: оно раздваивалось и расплывалось. Поэтому все использовали обычные домашние экраны, девятьсот на тысячу двести миллиметров. С превосходными результатами. Однако «Сонатон» сумел прибрать к своим рукам множество гнилых киношек на всей территории Штатов…

— Что значит «гнилая киношка»? — заинтересовался Гэллегер.

— Ну… до крушения звукового кино миром правило тщеславие. Гигантомания в том числе. Вы знаете гигантский мюзик-холл «Радио-сити»? Так это просто мелочь! С развитием телевидения началась беспощадная война между ним и кинопромышленностью. Кинотеатры пытались победить за счет увеличения размеров и сервиса. Они превращались в настоящие дворцы. Но когда телевидение все-таки победило, кинотеатры опустели, а сносить их оказалось слишком накладно. Огромные заброшенные помещения, представляете себе? Впрочем и небольшие тоже. Теперь их снова открыли и крутят там программы «Сонатона». Эффект массового присутствия сработал. Несмотря на дороговизну, билеты раскупают мгновенно. Необычность в сочетании со стадным инстинктом.

Гэллегер опустил веки.

— А почему бы и вам не пойти тем же путем?

— Из-за патентов, — объяснил Брок. — Я ведь говорил, что до недавнего времени объемное телевидение не могло использовать большие экраны. Лет десять назад мы с «Сонатоном» заключили договор, согласно которому каждая компания могла пользоваться любым усовершенствованием, позволяющим увеличить размеры экрана. Но затем «Сонатон» дал задний ход. Они заявили, что договор подложный, и суд принял их сторону. Суд и «Сонатон» в сговоре, ворон ворону глаз не выклюнет. Короче, их конструкторы нашли пути, дающие возможность применять большие экраны. Там неглупые люди, они подали двадцать семь заявок и получили ровно столько же патентов, напрочь исключив любую возможность использовать их идеи. Мои инженеры трудятся, не покладая рук, над поиском аналога, позволяющего в то же время обойти их патенты, но «Сонатон» не оставил ни одной лазейки. Его устройство носит название «Магна». Оно пригодно для любых телевизоров, но их патент позволяет применять ее только на телевизорах марки «Сонатон». Все понятно?

— Это не слишком этично, но вполне законно, — промолвил Гэллегер. — Но все-таки качество ваших фильмов много выше. Люди предпочитают хороший товар. Деньги и размер изображения не самое главное.

— Согласен, — расстроенно сказал Брок, — но дело не только в этом. Журналисты успели забить всем головы новомодным термином ЭМП — эффект массового присутствия. Стадный инстинкт. Конечно, люди предпочитают товары лучшего качества. Но будете ли вы платить за кварту виски четыре зелененьких, если можете купить за две?

— Смотря какого качества. А в чем вообще дело?

— В контрабандных театрах, — ответил владелец «Вокс Вью». — Они возникают по всем Штатам, как грибы после дождя. И всюду демонстрируют мои программы, но пользуются для увеличения своей патентованной системой «Магна». Плата за вход маленькая, дешевле аренды нашего телевизора. Плюс ЭМП. Да, еще манящая прелесть нарушения закона. Люди сотнями отказываются от телевизоров «Вокс Вью», и понятно, почему. Дешевле и заманчивее посещать контрабандные театры.

— Но это же явное нарушение закона, — сказал изобретатель.

— Такое же, как бутлегерство во времена сухого закона. Здесь все зависит от контактов с полицией. Обращаться в суд бессмысленно, я уже пробовал. Иск обходится дороже. Так можно быстро разориться. А снизить стоимость проката «Вокс Вью» я тоже не могу. Плата за телевизоры и так мизерная. Прибыль достигается за счет числа абонентов. Теперь прибыли не будет. А кто стоит за аферой с контрабандными театрами, мне было ясно с самого начала.

— «Сонатон»?

— Именно. Нежданный партнер. Слизывает сливки с моего молока. Его цель — уничтожить меня, а потом захватить и монополизировать рынок. Это позволит ему показывать свою пакость и безжалостно обирать актеров. У меня-то все по-иному. Мои артисты получают по самому высокому тарифу и ценят это.

— А меня вы оценили в какие-то десять тысяч, — поддел магната Гэллегер. — Вам не стыдно?

— Это всего лишь аванс, — заизвинялся Брок. — Назначайте вашу цену. В разумных пределах, конечно… — быстро добавил он.

— Да уж назначу. Она будет астрономической. А что я, согласился тогда вам помочь?

— Да, вы приняли мой заказ.

— Значит, меня тогда осенила мысль, как вас выручить, успокоил собеседника Гэллегер. — Ну-ка, прикинем. Я не поминал о чем-нибудь конкретном?

— Вы без конца говорили о мраморном столе и о своей… как бы это выразится… подружке.

— Следовательно, я пел, — снисходительно объяснил ученый. — Пение действует на меня умиротворяюще, а лишь господу ведомо, как необходим покой моим издерганным нервам. Музыка и алкоголь. Дивлюсь я, что оно в руках виноторговцев…

— Что-что?

— Где вещь, что ценностью могла б сравниться с ним? Не обращайте внимания. Это рубай Омара Хаяма о вине. Пустяки. От ваших инженеров есть хоть какой-то прок?

— Это лучшие инженеры. К тому же с высокими окладами.

— И эти гении не в состоянии решить проблему в обход патентов вашего конкурента?

— Если быть кратким, то да, не могут.

— Видимо, нам не обойтись без аналитической работы, грустно резюмировал изобретатель, — а это для меня — нож острый. И все-таки сумма состоит из слагаемых. Вы это понимаете? Лично я — нет. Горе мне с этими словесами. Брякну что-нибудь, а потом сам не могу понять, что же я сказал. Это поинтереснее, чем театр, — несколько загадочно сказал он. У меня голова начинает раскалываться. Так много слов и так мало спиртного. Итак, на чем мы прервались?

— На полдороге в дурдом, — ехидно молвил Брок. — Если бы вы не были моим последним шансом, я бы…

— Не трудитесь, — снова заскрипел Джо. — Разорвите контракт, Брок. Все равно я не скреплю его своей подписью. Я не гонюсь за славой. Я выше этого.

— Если ты не умолкнешь, — пообещал Гэллегер, — я заеду тебе в ухо.

— Давай! — завизжал Джо. — Колоти меня! Лупи сильнее! Чем подлее ты отнесешься ко мне, тем скорее подорвешь мою психику и таким образом убьешь. Мне наплевать. Я лишен инстинкта самосохранения. Бей, и ты увидишь, что я не боюсь тебя.

— А ведь Джо молодец, — задумчиво сказал изобретатель. — Это единственная разумная реакция на шантаж и запугивание. Если уж конец неизбежен, то чем скорее, тем лучше. Джо не признает нюансов. Любое сильное болевое ощущение уничтожит его. А ему наплевать.

— Как и мне, — пробурчал Брок. — Меня интересует лишь одно…

— Да-да, понятно. Что ж, подождем, возможно, что-нибудь и придет мне в голову. Как пройти на вашу студию?

— Вот вам пропуск. — Брок черкнул пару слов на обороте своей визитки. — Я могу надеяться на вас?

— Конечно, — легко соврал Гэллегер. — Идите и ни о чем не беспокойтесь. Попробуйте не нервничать. Я займусь вашим делом. Или я сразу же найду решение, или…

— Или что?

— Или не найду, — оптимистически закончил Гэллегер и коснулся кнопок алкогольного органа у себя под кушеткой. — Я устал от мартини. Ну что мне стоило сотворить робота-бармена, раз уж я занялся роботами. Иногда даже на кнопку нажимать невмоготу. Успокойтесь, Брок. Я сразу же возьмусь за ваше дело.

Но владелец «Вокс Вью Пикчерс» не успокоился.

— Хорошо, я надеюсь на вас. Если вам нужно от меня что-нибудь…

— Блондинку, — протянул Гэллегер. — Вашу сверхсуперзвезду Сильвию О'Киф. Направьте ее сюда. Это единственное, чем вы можете мне помочь.

— До свидания, Брок, — заскрипел робот. — Не огорчайтесь, что не заключили со мной контракта, вас должно утешить уже то, что вы услышали мой несравненный голос и даже лично любовались мною. Но не рассказывайте о нашей встрече всем и вся. Видит бог, мне не нужны толпы поклонников. Они слишком шумят.

— Что такое догматизм, познать до конца можно только после беседы с Джо, — заметил Гэллегер. — До встречи, и не забудьте про Сильвию О'Киф.

Лицо Брока исказилось мучительной гримасой. Он попытался что-то сказать, но не нашел слов, махнул рукой и пошел к выходу.

— Прощайте, уродливое создание, — простился с ним Джо.

Когда грохнула дверь, Гэллегер лишь покачал головой, хотя роботу с его нежным слухом сделалось совсем худо.

— Так тебе и надо! — сказал он. — Какая муха тебя укусила? Брок чуть с ума не сошел, слушая твои откровения.

— Не мнит же он себя киногероем, — парировал робот.

— Не в красоте счастье.

— Как же ты глуп. И безобразен так же, как Брок.

— А ты — мешанина из скребущихся колесиков, шестеренок и передач, не говоря уже о червяках, которые в тебе так и копошатся, — парировал создатель робота, имея в виду, конечно, червячные передачи в корпусе своего детища.

— Я бесподобен. — Джо самозабвенно изучал себя в зеркале.

— Это может придти только в твою уродливую голову. И зачем только я сотворил тебя прозрачным.

— Чтобы все остальные могли любоваться мною. Лично у меня зрение рентгеновское.

— У тебя совсем крыша поехала. А почему я спрятал изотопный мозг в твоем животе? Другого места не нашлось, что ли?

Джо не реагировал. Поразительно противным, скрипучим голосом он тянул какую-то мелодию. Чтобы обрести моральные силы, Гэллегер подкрепился джином прямо из горлышка, но и это не помогло.

— Может, наконец, заткнешься? — взорвался он в конце концов. — Старый поезд метро на повороте и то мелодичнее.

— В тебе говорит зависть, — парировал робот, но, сжалившись, повысил тональность до ультразвуковой. После полуминутной тишины округу огласил собачий вой.

Гэллегер нехотя покинул кушетку. Пора было сматываться. Все равно в лаборатории не сосредоточишься, пока эта ожившая куча жестянок изливает на всех окружающих потоки самолюбования и самодовольства. Вдруг Джо рассмеялся противным кудахчущим смехом.

Гэллегер содрогнулся.

— Ну, что еще такое?

— Сейчас увидишь.

Черт бы побрал связь причин и следствий в сочетании с теорией вероятности, рентгеновским зрением и другими способностями, которыми он сам наделил этого проклятого Джо! Гэллегер тихо выругался, нахлобучил черную шляпу, давно утратившую первоначальную форму, и двинулся к выходу. Распахнув дверь, он чуть не сшиб с ног маленького толстяка, который тут же врезался головой ему в живот.

— Тьфу! Своеобразное чувство юмора у этого болвана-робота. Приветствую вас, мистер Кенникотт. Приятно видеть вас. Жаль, что нет времени, чтобы угостить вас стаканчиком.

Смуглая физиономия мистера Кенникотта злобно перекосилась.

— Плевал я на ваш стаканчик, верните мне мои кровные! Деньги на бочку. И нечего пудрить мне мозги!

Гэллегер равнодушно глядел сквозь посетителя, словно тот был стеклянным.

— Если уж вы так настаиваете, то признаюсь, что как раз собрался пойти за деньгами в банк.

— Вы купили у меня бриллианты, собирались их использовать для какого-то аппарата. И тут же вручили мне чек. Но его не принимают к оплате. Как вы это объясните?

— Его нечем оплачивать, — тихо признался изобретатель. — Я плохо помню свой банковский счет. Перерасход, видите ли.

Кенникотт едва не свалился с ног.

— Тогда возвратите камни.

— Я их уже куда-то приспособил. Только не помню, куда. Скажите, мистер Кенникотт, только честно: я был сильно пьян, когда их покупал?

— Да уж, — заверил толстяк. — Налакались до положения риз, точно. Но какое это имеет значение? Я не собираюсь ждать. Вы и без того довольно поморочили мне голову. Расплачивайтесь, или вам плохо придется!

— Убирайтесь прочь, мерзкое существо, — послышался из лаборатории голос робота. — Вы мне отвратительны.

Гэллегер торопливо вытолкал коротышку на улицу и запер дверь.

— Попугай, — объяснил он. — Руки все не доходят придушить его. Теперь о бриллиантах… Я же не отказываюсь платить. Только что я получил солидный заказ, и как только поступят деньги, рассчитаюсь с вами до последнего цента.

— Ну уж нет! Вы что, живете на пособие по безработице? Вы — служащий солидной фирмы. Неужто они откажут вам в авансе?

— Откажут, — грустно сказал Гэллегер. — Они мне уже заплатили за полгода вперед. Давайте сделаем так: я рассчитаюсь с вами в самое ближайшее время. Я надеюсь получить задаток у одного клиента. Договорились?

— Нет!

— Нет?

— Ну ладно, черт с вами! Даю вам один день. Ладно, пусть два. Но не больше. Достанете деньги — хорошо. Не достанете — тем хуже для вас. Сядете в долговую тюрьму.

— Двух дней мне хватит. — у Гэллегера отлегло от сердца. — А вы не знаете, есть здесь по соседству контрабандные театры?

— Вы бы лучше взялись за ум, а не занимались всякой ерундой.

— Но это не ерунда. Мне наказали статью о них. Где можно найти контрабандные притоны?

— Нет ничего проще. Идите в центр города. В дверях торчит парень. У него купите билет. В любом месте вы наткнетесь на продавцов.

— Прекрасно, — промолвил Гэллегер, расставаясь со своим кредитором.

Для чего же ему понадобились бриллианты? Ему следовало бы избавиться от своего подсознания. Оно вечно издевалось над ним. Конечно, оно тоже подчинялось законам логики, но настолько извращенной, что сознательному мышлению Гэллегера она была абсолютно непостижима. И все-таки результаты часто бывали удивительно удачными и почти всегда — необычными. Да, жалок тот изобретатель, который конфликтует с классической наукой и творит пo наитию.

В лабораторных колбах сохранились следы алмазной пыли доказательство какого-то эксперимента, осуществленного подсознанием. В голове промелькнуло смутное воспоминание о том, как Кенникотт вручал ему драгоценности. Интересно… Возможно… Ну, да! Он заложил их в Джо. На подшипники или что-то в этом роде. Размонтировать, что ли, робота? Бессмысленно огранка вряд ли уцелела. Почему понадобились бриллианты чистейшей воды, когда вполне можно было обойтись промышленными алмазами? Видимо, его подсознание предпочитало пользоваться лишь самыми лучшими материалами. Его не интересовали ни цены, ни состояние счета хозяина.

Гэллегер блуждал по центру города, как древний философ, ищущий человека, разве что без фонаря. Уже смеркалось, над головой зажглись неоновые вывески; многоцветные блики разукрасили небоскребы Манхэттена. Аэротакси шныряли на разных уровнях, подбирая пассажиров на крышах зданий. Тоска зеленая…

В центре было множество дверей. Наконец Гэллегер отыскал одну, в которой кто-то стоял, но это оказался торговец похабными открытками. Гэллегер плюнул и ощутил потребность в хорошей порции спиртного. Он направился в ближайший бар, который оказался передвижным, а потому соединял в себе самые мерзкие качества сельской карусели и коктейля, смешанного рукой дилетанта. Гэллегер помедлил у входа, но кончил тем, что вцепился в скользивший перед ним стул и попробовал сесть как можно вальяжнее. Он потребовал три «рикки» и быстро разделался с ними. Потом кликнул бармена и осведомился о контрабандных притонах.

— Нет проблем, черт возьми, — ответствовал страж стойки и вытянул из-под фартука кучу билетов. — Много нужно?

— Хватит одного. И куда идти?

— С тебя два двадцать восемь. Дуй по этой улице, сам увидишь. Там спросишь Тони.

— Благодарю.

Гэллегер одарил своего консультанта щедрыми чаевыми, покинул вертлявый стул и побрел в указанном направлении. Передвижные забегаловки были модной новинкой, но его с них тошнило. По его глубокому убеждению выпивка доставляла удовольствие только в покойной обстановке, тем более, что в конце концов приводила именно к покою.

Зарешеченная дверь не скрывала лестничную клетку. Когда Гэллегер постучал, засветился видеоэкран, видимо, односторонний, потому что лица привратника не было видно.

— Мне нужен Тони, — сказал Гэллегер.

Дверь распахнулась, явив взору утомленного человека в надувных брюках, настолько тощего, что даже это одеяние не придавало ему солидности.

— Покажь-ка билетик. Все о'кей, парень. Дуй по коридору. Сеанс уже идет. Если хочешь выпить, бар налево.

Миновав короткий проход, Гэллегер открыл звуконепроницаемую дверь древнего театра постройки восьмидесятых годов, когда пластик применяли в дело и не в дело. Безошибочное чутье привело его к бару, где он подкрепился мерзким виски по убойной цене и, несколько взбодрившись, направился в набитый почти до отказа зрительный зал. На огромном экране видимо, системы «Магна» — толпа людей трудилась вокруг звездолета. «То ли приключенческий фильм, то ли хроника», — решил Гэллегер.

Ничего, кроме соблазна преступить закон, не могло заманить зрителей в этот притон. Это была дыра самого последнего разбора. На его содержание тратились гроши, а билетеров вообще не наблюдалось. Но заведение было незаконным и поэтому особенно привлекательным для многих. Гэллегер внимательно изучал экран. Изображение было безупречным. Незарегистрированный телевизор фирмы «Вокс Вью» при помощи увеличителя «Магна» демонстрировал возбужденным зрителям одну из лучших актрис Брока. Циничный грабеж среди бела дня. Вот так-то.

Позднее, уже покидая зал, Гэллегер обратил внимание на полицейского в форме, оседлавшего приставной стул, и рассмеялся про себя. Фараон, ясно, билета не покупал. Вот и вся политика.

Через два квартала на этой улице яркие рекламы манили: «Сонатон Бижу». Это заведение было, конечно, легальным и, конечно, дорогим. Гэллегер широким жестом выложил бешеные деньги за билет на удобное месте. Ему хотелось сравнить качество изображения на различных экранах. Судя по всему, и в «Бижу», и в пиратском театрике устройство «Магна» действовало одинаково безупречно. Инженеры «Сонатона» не даром ели свой хлеб.

Все прочее в «Бижу» было сногсшибательным. Вышколенный персонал кланялся посетителям чуть не в ноги. Выпивка в буфетах была бесплатной, но, к огорчению Гэллегера, отпускалась в ограниченных дозах. При театре были открыты даже турецкие бани, посетив которые, Гэллегер пришел в состояние, близкое к экстазу. Почти десять минут после этого он ощущал себя султаном.

Было ясно, что состоятельные люди посещали легальные театры «Сонатона», а все прочие предпочитали контрабандные киношки. Исключение составляла маленькая группа домоседов, не поддавшихся пока модным новациям. Но их становилось все меньше, и Брок в конце концов будет обречен на разорение. Его компанию поглотит «Сонатон», который, чуть погодя, взвинтит расценки и примется загребать деньги лопатой. Без зрелищ, как и без хлеба, нет жизни: люди привыкли к телевидению, как к наркотику. Альтернативы все равно нет. Когда «Сонатон» уничтожит конкурента, он станет монополистом, и у зрителей не будет выбора. Им придется платить и платить даже за второсортные зрелища.

Гэллегер вышел из «Бижу» и подозвал аэротакси. Он решил нанести визит Броку, смутно рассчитывая разжиться у него деньгами. Помимо этого, его интересовало еще кое-что.

Комплекс «Вокс Вью Пикчерс» заполонил весь Лонг-Айленд. Среди множества зданий разной величины и архитектуры Гэллегер безошибочно отыскал ресторан, где в целях профилактики принял свою традиционную дозу. Его подсознанию предстояло потрудиться, и он создавал для него творческую атмосферу. Да и виски было отменного качества.

Разделавшись с первой порцией, он решил пока воздержаться от повторения. Все же его возможности были не безграничны, хотя емкость приближалась к идеалу. Но в данном случае он хотел лишь уравновесить объективную ясность мышления с субъективным растормаживанием.

— Студия не закрывается на ночь? — спросил он официанта.

— Никогда. В каких-то павильонах обязательно идет работа. Ведь программа круглосуточная.

— В ресторане яблоку негде упасть.

— Здесь много пассажиров из аэропорта. Еще виски?

Гэллегер мужественно отказался и удалился, гордый собой. Визитная карточка Брока сделала его для служащих студии персоной грата, и он решил начать с самых верхов. Брока не было, но из его кабинета доносились женские голоса.

Секретарша попросила его секунду подождать, склонилась к внутреннему видеофону и тут же распахнула дверь в кабинет и пригласила:

— Прошу вас…

Гэллегер вошел. Кабинет был великолепный, изысканный и рабочий одновременно. Стены были украшены объемными снимками ведущих звезд «Вокс Вью». Миниатюрная, очень милая и очень взвинченная брюнетка, под защитой письменного стола отбивала бурные атаки яростного белокурого ангела. Ангелом была Сильвия О'Киф.

Гэллегер не замедлил воспользоваться подвернувшимся шансом.

— Салют, мисс О'Киф! Как насчет того, чтобы нацарапать мне автограф? Прямо на кубике льда в бокале?

Сильвия сразу превратилась в кошечку и замурлыкала:

— Милый, я, как ни печально, должна сама себя кормить. Кроме того, я сейчас на службе.

Брюнетка постучала ногтем по сигарете.

— Послушайте, Сильвия, давайте перенесем наш разговор. Отец велел принять этого субъекта, если он появится. Это очень важный посетитель.

— Я вернусь, — многообещающе протянула О'Киф. — Причем очень скоро.

Она эффектно покинула кабинет. Гэллегер легонько присвистнул ей вдогонку.

— Этот лакомый кусочек не по вашим зубам, — проинформировала его брюнетка. — У нее с нами контракт. А она спит и видит разорвать его и кинуться в объятья «Сонатона». Крысы бегут с корабля. Сильвия мечется с того самого момента, как уловила штормовое предупреждение.

— В самом деле?

— Присаживайтесь и можете закуривать. Меня зовут Пэтси Брок. Вообще-то капитаном здесь папаша, но когда он начинает психовать, мне приходится перехватывать штурвал. Старик не переносит конфликтов. Считает, что любой скандал — это выпад против него лично.

Гэллегер опустился в кресло.

— Итак, Сильвия собралась бежать. И много еще таких?

— Не так уж много. Большинство верит в нас. Но уж если мы погорим… — Пэтси Брок скорчила милую гримаску.

— Они либо кинутся на поклон к «Сонатону» в расчете на кусок хлеба с маслом, либо попробуют жить без масла.

— Ага. Ну что же, надо бы поговорить с вашими инженерами. Интересно, что они думают о возможности увеличения экранов.

— Как хотите, — сказала Пэтси, — но толку не будет. Нельзя сделать увеличитель, не нарушая патентных прав «Сонатона».

Она надавила какую-то кнопку на подлокотнике кресла, что-то сказала в видеофон и через минуту из ниши на столе возникли два высоких запотевших стакана.

— Желаете, мистер Гэллегер?

— От коктейля «Коллинс» отказаться невозможно.

— Я уловила ваше дыхание, — несколько загадочно объяснила маленькая брюнетка. — К тому же папаша рассказывал о своем визите к вам. Он вернулся немного не в себе, в основном из-за встречи с вашим роботом. Это что, действительно, что-то особенное?

— Он и для меня загадка, — смутился Гэллегер. — У него множество разных способностей… очевидно, есть даже какие-то недоступные людям чувства… но, провалиться мне на этом месте, если я знаю, на что он способен. Пока он только крутится перед зеркалом.

Пэтси кивнула.

— Интересно было бы как-нибудь с ним познакомиться. Однако вернемся к нашим баранам. Вы надеетесь решить проблему «Сонатона»?

— Очень может быть. Даже скорее всего.

— Но гарантии нет?

— Ну, скажем, гарантия есть. Можете не беспокоиться.

— Вы даже не представляете себе, как я в этом заинтересована. Владелец «Сонатона» — Элия Тон. Это дурно пахнущий флибустьер. И вдобавок трепло. Его единственный отпрыск Джимми. Вы не поверите, но этот тип читал «Ромео и Джульетту».

— Славный мальчик?

— Вошь. Здоровенная вошь с накачанными мускулами. Желает меня осчастливить, женившись на мне.

— «Нет повести печальнее на свете…»

— Ради Бога. — оборвала его Пэтси. — Учтите, я всегда считала Ромео слизняком. Если бы меня хоть на миг посетила мысль о замужестве с Джимми, я бы без колебаний отправилась в психушку. Нет, мистер Гэллегер, дело обстоит совсем по-другому. Никакой фаты и свадебного платья. Джимми предложил мне руку и сердце, причем в своей обычной манере, которая заключается в том, что он хватает девушку в жесткий захват, как профессиональный борец, и при этом объясняет, какую высокую честь ей оказывает.

— Угу… — пробурчал Гэллегер и оказал высокую честь коктейлю.

— Весь этот план — патентная монополия и контрабандные притоны — все это выдумка Джимми, могу головой поручиться. Его предок тоже мразь порядочная, но именно Джимми замыслил весь этот рэкет.

— А для чего ему это?

— Он метит в две цели. «Сонатон» будет монополистом телебизнеса, а Джимми, как он думает, получит в монопольное пользование меня. Он немного чокнутый. Никак не может поверить, что я и вправду терпеть его не могу, все надеется, что я вот-вот пойду на попятную и приму его предложение. Но как бы ни сложились дела, я буду стоять на своем. Впрочем, это вас не касается. Но я не хочу ждать у моря погоды и беспомощно наблюдать, как осуществляются его планы. Хочу, чтобы самодовольная ухмылка сползла с его морды.

— Он настолько вам неприятен? — спросил изобретатель. Если портрет близок к оригиналу, то я не смею вас осуждать. Однако, мне необходима субсидия. Текущие расходы, знаете ли.

— Сколько?

Гэллегер ответил без ложной скромности, однако наследница дела Броков выписала чек на значительно меньшую сумму. Изобретатель скроил гримасу оскорбленной добродетели.

— Не становитесь в позу. — Пэтси мило подмигнула ему. Я навела о вас кое-какие справки, мистер Гэллегер. У вас совершенно атрофировано чувство ответственности. Получив больше, вы успокоитесь и сразу забудете о деле. Я буду подпитывать вас деньгами, когда понадобится… но только после детального отчета о ваших тратах.

— Меня оклеветали, — с достоинством возразил Гэллегер. — Я собирался пригласить вас в ночное заведение. Естественно, не в какую-нибудь забегаловку. А дорогие клубы стоят соответственно. Еще один такой же чек решил бы проблему.

Девушка лукаво улыбнулась.

— Увы, нет.

— Может, купите у меня робота?

— Этого — ни в коем случае. Вы что хотите, чтобы папаша убил меня?

— Сдаюсь. Будем считать, что этого разговора промеж нами не было. — капитулировал Гэллегер. — А может быть…

В эту секунду включился видеофон. На экране возникла лишенная выражения абсолютно прозрачная физиономия. Внутри стальной головы вертелись, повизгивая, зубчатые колесики. Пэтси вжалась в кресло и тихо ойкнула.

— Извести Гэллегера, что он нужен Джо, о счастливое существо, — произнес скрипучий фальцет. — Сбереги память об образе и голосе моем до последних дней своего бренного существования. Свет прекрасного в этом мрачном, скучном и суетном мире…

Гэллегер обогнул письменный стол и посмотрел на экран видеофона.

— Черт возьми! Откуда ты взялся?

— Мне пришлось решать одну проблему.

— А как ты сумел меня найти?

— Я тебя опространствил.

— Как-как?

— Я опространствил, что ты в студии Брока, у его дочери.

— Что значит «опространствил»? — спросил Гэллегер.

— Это такое ощущение. У тебя ничего подобного нет, поэтому ты не поймешь. Нечто похожее на коктейль из сагражи с предзнанием.

— Какая еще «сагража»?

— Ну, конечно, ведь у тебя и сагражи отсутствует. Давай не будем терять время попусту. Меня ждет мое зеркало.

— Это его обычная манера беседы? — спросила Пэтси.

— Почти обычная. Бывает, что он говорит еще туманнее. Ладно, Джо. Какого черта тебе надо?

— Брок больше не твой работодатель, — объяснил Джо. — Я переуступил тебя парням из «Сонатона».

Гэллегер сдержался.

— Продолжай, продолжай. Похвались, как ловко ты спятил.

— Я не терплю Кенникотта. Он чересчур безобразен. И его излучения нервируют мое сагражи.

— Забудь о нем, — быстро сказал Гэллегер, которому вовсе не улыбалось, чтобы Пэтси оказалась в курсе его бриллиантовой эскапады. — Ближе к…

— Но я знал, что Кенникотт повадится ходить сюда, пока не вернет свои деньги. Поэтому, когда в лаборатории появились отец и сын Тоны, я согласился взять у них чек.

Пальцы Пэтси впились в локоть Гэллегера.

— Ну-ка, ну-ка! Что тут творится? Вульгарное жульничество?

— Нет же! Постойте! Я должен разобраться во всем. Джо, я выдублю твою прозрачную шкуру. Ты что сотворил? И как Тоны решились дать тебе чек?

— Я прикинулся тобою.

— Наконец-то я все понял, — ехидно усмехнулся Гэллегер. — Ты мне все растолковал. Мы же братья-близнецы. Похожи, как два стакана с виски.

— Я их загипнотизировал, — гордо объяснил Джо. — Заставил их думать, что я — это ты.

— Ты можешь гипнотизировать?

— Да. Я даже сам чуточку удивился. Хотя, если разобраться, можно опространствить и эту мою способность.

— Ты… Понятно. Я бы тоже опространствил такую вещь. Но что же было дальше?

— Видимо, Тоны догадались, что Брок обратится к тебе. Они предложили необычайно выгодный контракт — ты нанимаешься к ним и больше ни на кого не работаешь. Сулили огромные деньги. Тогда я прикинулся тобою и дал согласие. Скрепил контракт подписью, — естественно, твоей, — получил чек и отправил его Кенникотту.

— Весь чек? — упавшим голосом поинтересовался Гэллегер. — На какую же сумму?

— Двенадцать тысяч.

— Что, на большее Тоны не расщедрились?

— Нет, — объяснил Джо, — они предлагали сто тысяч сразу и еще по две тысячи еженедельно в течение пяти лет. Но я хотел только отделаться от Кенникотта, чтобы больше не видеть и не слышать этого противного человека. Поэтому я объявил, что двенадцати тысяч вполне достаточно. Тоны были весьма рады.

Гэллегер открыл рот, но не мог ничего сказать. Джо снисходительно кивнул ему.

— Я решил известить тебя, что теперь ты служащий «Сонатона». Дело сделано, и я возвращаюсь к зеркалу, где порадую себя собственным пением.

— Ну, все! — взорвался Гэллегер. — Теперь ты достал меня! Вот этими руками я разберу тебя до последней шестеренки и растворю в кислоте.

— Суд не утвердит этот контракт, — произнесла Пэтси, с трудом переводя дыхание.

— Утвердит, утвердит, — оптимистически заверил робот. А сейчас брось на меня пристальный восхищенный взгляд, а то мне пора к зеркалу.

Гэллегер одним глотком опустошил свой стакан.

— Я настолько поражен, что даже протрезвел, — обратился он к Пэтси. — Что за программу вложил я в этого кретина? До какой патологии его довел? Загипнотизировать бизнесменов, заставить их поверить, что я это он, точнее, что он это я… Ну вот, я начал заговариваться.

— Это сюрприз, — подумав, сказала Пэтси. — А не могли вы за нашей спиной сговориться с «Сонатоном» и подпустить робота для алиби? Это… просто любопытство.

— Зря вы так. Контракт с Тонами подписал робот, а не я. Но… дело в другом: если подпись Джо неотличима от моей, если Тоны убеждены, что имели дело со мною, да еще были свидетели подписания контракта… Отец и сын… кровное родство не является препятствием для свидетельствования перед судом… Ничего себе положеньице!

Пэтси рассмеялась.

— Мы дадим вам столько же, сколько посулили Тоны, но после завершения дела. Но служите вы у нас, это однозначно. Мы же договорились!

Гэллегер бросил грустный взгляд на пустой стакан. Да, они договорились. Он служит у Броков. Но суд может постановить, что, согласно контракту, он на протяжении долгих пяти лет имеет право работать только на «Сонатон». Причем за жалкие двенадцать тысяч! Это же надо придумать! Сколько они давали? Сто тысяч на бочку и… и…

Деньги оказывались дороже принципа. Он был опутан, как Гулливер лиллипутами. Если Тоны обратятся в суд, и тот удовлетворит их иск, то ему в течении пяти лет придется работать на них. Безо всякой дополнительной оплаты. Надо было как-то опротестовать контракт… и выручить Брока.

А почему Джо в стороне? Ведь именно он со своими непредсказуемыми способностями заварил эту кашу. Пускай сам и расхлебывает. В противном случае этому красавцу придется любоваться металлическим фаршем, в который он превратится.

— Совершенно верно, — пробурчал Гэллегер вполголоса. Побеседуем с Джо. Пэтси, плесните мне еще капельку и пошли к конструкторам. Посмотрю, что они вам наработали.

Девушка недоверчиво взглянула на него.

— Хорошо. Но не надейтесь обмануть меня.

— Да меня самого только что так обманули… Предали и продали со всеми потрохами. Тревожит меня этот проклятый Джо. Это же надо, опространствить меня в такую историю. Точно, мне «Коллинс». — Гэллегер со смаком, неторопливо осушил стакан.

Затем девушка провела его в конструкторское бюро. С помощью сканера — приспособления, исключающего любую помеху он внимательно изучил многочисленные чертежи. в том числе и кальки, приложенные к патентам «Сонатона». Сомнений не оставалось: конструкторы Тонов предусмотрели буквально все, не оставив ни малейшей лазейки. Только принципиально новое решение проблемы…

Но ведь новые принципы под ногами не валяются. К тому же, они не спасут положения. Если бы даже «Вокс Вью» сумел заполучить абсолютно новый увеличитель, не имеющий ничего общего с «Магной», все равно остались бы пиратские киношки, которые особенно больно бьют по карману Броков. Все теперь решает фактор ЭМП, эффекта массового присутствия. Когда он вышел на сцену, проблема перестала быть чисто теоретической. В нее включились уравнения с человеческими неизвестными.

Гэллегер бережно убрал эти соображения в один из маленьких ящичков своего мозга, чтобы извлечь, когда это потребуется. Но пока в конце тоннеля даже искорки не брезжило. Какая-то мысль надоедливо буравила его мозг. Какая именно? Контракт с «Сонатоном».

— Я хотел бы повидаться с Тонами, — обратятся он к Пэтси Брок. — Как это сделать?

— Вот видеофон. Вызвать их?

Гэллегер отказался.

— Психологически неверно. Они всегда могут отключиться.

— Если это так важно, стоит поискать их в одном из ночных клубов. Попробую выяснить, в каком именно.

Девушка стремительно удалилась, а на ее месте возникла Сильвия О'Киф.

— У меня нет предрассудков, — заявила актриса, — зато есть глаза и уши. Такие интересные вещи можно иногда узнать. Если вас интересуют Тоны, то они развлекаются в клубе «Кастл». И ловлю вас на слове — вы не забыли насчет коктейля?

— О'кей, — ответил Гэллегер. — Берите такси. Я быстренько предупрежу Пэт, что мы уезжаем.

— Вряд ли это ее порадует, — обронила Сильвия. — Жду вас у входа в ресторан минут через десять. Не опаздывайте.

Не найдя Пэтси Брок, Гэллегер оставил ей записку. Потом он заглянул в косметический салон, где нанес на свою физиономию тонкий слой прозрачного крема. Через две минуты он приложил к лицу специальную салфетку, и щетины как не бывало. Несколько облагородившийся таким образом, Гэллегер разыскал Сильвию и уселся с нею в аэротакси. Некоторое время они, удобно устроившись, потягивали сигареты и внимательно изучали друг друга.

— Ну-с… — прервал Гэллегер затянувшуюся паузу.

— Джимми Тон приглашал меня провести с ним сегодняшний вечер. Поэтому мне известно, где он находится.

— И что из этого следует?

— За последние несколько часов я задала больше вопросов, чем за целый год. Обычно посторонние не проникают так легко в святая святых «Вокс Вью». Поэтому я всем задавала один вопрос: «Кто такой Гэллегер?»

— Ну, и что же вам поведали?

— Ровно столько, чтобы я все поняла. Вы нужны Броку, верно? А для чего, понять нетрудно.

— Ну и что с того?

— Я такая киска, которая всегда падает на четыре лапки, — Сильвия весьма эффектно пожала плечами. — «Вокс Вью» горит синим пламенем. Тоны держат кинжал у его глотки. И если…

— Если я не спасу Брока, хотите вы сказать?

— Совершенно верно. Я хочу знать, на какой стороне изгороди должны приземлиться мои лапки. Не посоветуете, на кого ставить?

— Почему это вы всегда хотите оказаться на стороне победителя? Неужто ты напрочь лишена идеалов, женщина? Неужели ты не дорожишь истиной? Тебе хоть что-нибудь известно о таких вещах, как порядочность и этика?

Сильвия одарила его лучезарной улыбкой и промурлыкала:

— А тебе?

— Ну, мне-то известно. Но дело в том, что я обычно бываю настолько пьян, что не в состоянии разбирать эти высокие материи. А вот подсознание у меня абсолютно беспринципное, и когда оно выходит на передний план, то в силу вступает единственный закон — логика.

Сильвия выкинула сигарету в окно такси.

— Дай мне хотя бы ниточку, чтобы выбрать нужную сторону изгороди.

— Победит истина, — менторским тоном объявил Гэллегер. — Она всегда выплывает, но иногда как утопленник — слишком поздно. В то же время, правда — штука непостоянная, следовательно, мы вернулись на круги своя. Ну ладно, детка. Только тебе одной. Хочешь быть на коне — держись поближе ко мне.

— А сам-то ты по какую сторону изгороди?

— Как тебе сказать, — грустно ответил изобретатель. Сознанием я с Броком. Но мое подсознание совершенно непредсказуемо. Давай подождем чуток.

Сильвия удовольствия не выразила, но промолчала.

Аэротакси мягко спланировало на крышу небоскреба «Кастл». Клуб с тем же названием размещался в огромном зале, похожем на выдолбленную половинку тыквы. Столики были вмонтированы в прозрачные платформы, которые на специальных штативах могли вместе с клиентами подниматься или спускаться до любой высоты. Служебные мини-лифты помогали официантам развозить напитки. Такая конструкция зала не была вызвана необходимостью, просто ее необычность радовала глаз и возбуждала жажду. Только заядлые алкоголики падали иногда под столы, но для удобства этих немногих хозяева ресторана устроили специальную страховочную сетку.

Парочка Тонов — отец и сын — удобно устроилась под самым потолком с двумя эффектными девицами. Сильвия подтащила изобретателя к служебному лифту, и Гэллегер, закрыв глаза, взмыл к небесам не хуже заправского ангела. Все, что он до сих пор проглотил, разом взбунтовалось. Он качнулся вперед, схватился за плешивый череп Элии Тона и рухнул на стул рядом с телемагнатом. Его рука мгновенно отыскала рюмку Джимми Тона, и он одним глотком осушил ее.

— Что за черт!.. — ошеломленно проговорил Джимми.

— Это Гэллегер, — объяснил Тон-старший. — И Сильвия О'Киф. Какая приятная неожиданность! Побудьте с нами.

— Только на сегодняшний вечер, — игриво согласилась Сильвия.

Гэллегер, взбодренный чужой рюмкой, изучал мужскую часть честной компании. Младший был здоровенным загорелым парнем с подбородком супермена и высокомерной усмешкой. Старший являл собой помесь Нерона с аллигатором.

— Мы тут немножко развлекаемся, — сказал Джимми.

— Хорошо, что ты появилась, Сильвия. А как же твоя ночная работа?

— Гэллегер попросил отвезти его к вам. Не знаю уж, для чего.

Светлые глаза Элии стали совсем прозрачными.

— Ну, и для чего же?

— Я слышал, будто мы с вами заключили какой-то контракт, — сказал Гэллегер.

— Вас не обманули. Посмотрите, вот фотокопия. Что еще?

— Секундочку… — Гэллегер бегло просмотрил бумагу. Его подпись была несомненной. Провалиться бы этому чертову роботу!

— Это подделка, — выговорил он наконец.

Джимми расхохотался.

— Понятненько. Хотите все переиграть. Вам не повезло, друг мой, отвертеться не удастся. Подписано при свидетелях.

— Вы, конечно, не поверите, — запинаясь начал Гэллегер, — если я скажу вам, что эта подпись подделана роботом…

— Ха-ха! — успел вставить Джимми.

— …который с помощью гипноза заставил вас принять себя за меня.

Элия провел ладонью по своей полированной лысине.

— Должен огорчить вас, но не поверим. Роботам это не под силу.

— Моему под силу.

— А вы докажите это. Докажите на суде. Если сможете, то… — Элия весело хрюкнул. — То, может быть, вам и удастся выиграть судебный процесс.

Гэллегер прищурился.

— Это мне не приходило в голову. Однако речь о другом. Правда ли, что вы предлагали мне сто тысяч долларов единовременно, плюс еженедельную ставку?

— Совершенно верно, дурашка! — развеселился Джимми. Но вы гордо заявили, что вас вполне устроят двенадцать тысяч. И сразу же получили их. Ладно, подсластим вам пилюлю: мы согласны выплачивать вам премию за каждое изобретение, которое нас заинтересует.

Гэллегер поднялся.

— Эти морды отвратительны даже моему меркантильному подсознанию, — информировал он Сильвию. — Покинем их.

— Я, пожалуй, задержусь ненадолго.

— Не забывайте об изгороди, — загадочно напомнил он. Конечно, вольному воля… А я удаляюсь.

Элия напомнил:

— К вашему сведению, Гэллегер, — вы наш служащий. Не дай бог, мы узнаем, что вы сделали для Брока хоть самую малость. Вы и ахнуть не успеете, как получите повестку в суд.

— Да неужто?

Тоны оставили эту реплику без ответа. Изобретатель вскочил в лифт и нажал кнопку нижнего этажа. Теперь оставалось разобраться с одним. А именно, с Джо.

Через пятнадцать минут Гэллегер уже был в своей лаборатории. Там были включены все лампы; под аккомпанемент собак всех соседних кварталов Джо, — конечно же, перед зеркалом беззвучно тянул свои арии.

— Пришло время опробовать на тебе кувалду, — обрадовал его Гэллегер. — Молилась ли ты на ночь, незаконнорожденная куча жестянок? Да простит меня Господь, но я готов к террористическому акту.

— Ну и давай, ну и круши, — заскрипел Джо. — Убедишься, что во мне нет страха. Ты просто не можешь смириться с моею красой.

— Ты, значит, мнишь себя красавцем?

— Тебе никогда полностью не постичь ее — у тебя же всего шесть чувств.

— Ты хочешь сказать, пять?

— Шесть. А у меня куда больше. Потому-то моя красота целиком понятна только мне одному. Но и того, что дано тебе видеть и слышать, вполне хватает, чтобы полностью признать мою неповторимость.

— Да и голос твой хуже несмазанной телеги, — уколол красавца Гэллегер.

— Твой слух несовершенен. А мои уши чувствительны уникально. Тебе недоступен весь диапазон моего божественного голоса. А сейчас я хочу тишины. Твоя болтовня тяготит меня, мешает наслаждаться видом моих шестеренок.

— Потешься, потешься, пока есть время. А я иду искать кувалду.

— Ну и давай, ну и круши, — повторил Джо. — Мне все равно.

Гэллегер в изнеможении рухнул на кушетку и уперся взглядом в прозрачную спину Джо.

— Ну и натворил же ты дел. Какого черта ты заключил контракт с «Сонатоном»?

— Я же тебе объяснял: чтобы мне больше не докучал Кенникотт.

— Ах ты, наглый, пустоголовый… тьфу! По твоей милости я попал в адскую переделку. Тоны могут вынудить меня выполнять все пункты контракта буквально, пока я не смогу доказать, что ты подписал его за меня. Ну ладно, у тебя есть шанс исправить это. Отправишься со мною в суд и продемонстрируешь свои гипнотические таланты или как они там у тебя называются. Убедишь судью, что можешь представляться мною, и что при встрече с Тонами так и сделал.

— И не надейся, — огорошил его робот. — С чего бы это?

— Ты же сам заварил эту кашу! — заорал Гэллегер. — Теперь сам ее и расхлебывай.

— Чего ради?

— «Чего ради»? Да хотя бы потому, что… ну… из соображений элементарной порядочности.

— Нельзя подходить к нам, роботам, с человеческими мерками, — парировал Джо. — Что мне ваша этика? Зачем мне тратить время, которое я могу использовать для подробного изучения собственной красоты. Лучше застыну перед зеркалом на вечные времена…

— Вечных времен у тебя не будет! — взорвался Гэллегер. — Скоро от тебя ни одной целой молекулы не останется.

— Как хочешь. Меня это не трогает.

— Так уж и не трогает?

— Ох уж этот ваш инстинкт самосохранения, — робот явно издевался. — Правда, вам, очевидно, без него не обойтись. Столь безобразные создания давно уничтожили бы друг друга из одного только отвращения к собственному уродству. Если человечество еще существует, то только благодаря этому страховому полису — инстинкту самосохранения.

— А если я лишу тебя зеркала? — спросил Гэллегер, сам не веря в действенность своей угрозы.

Ответом стали вытаращенные до упора глаза на кронштейнах.

— Я могу обойтись и без зеркала. Не говоря уж о том, что я могу представить себя локторально.

— Давай без подробностей. Остаток жизни я хотел бы провести подальше от дурдома. Послушай-ка, зануда, ведь робот обязан трудиться, делать что-то полезное.

— А я разве не делаю? Что может быть полезнее красоты?

Гэллегер, крепко зажмурившись, попытался собрать воедино разбегающиеся мысли.

— Вникни: допустим, я разработал для Брока принципиально новый тип увеличительного экрана. Но ведь из-за твоего дурацкого контракта его все равно приберут к рукам Тоны. Если я не разделаюсь с контрактом, то любая моя работа становится бессмысленной.

— Гляди! — вскричал Джо в приливе восторга. — Крутятся! Какое совершенство! — И он замер, любуясь своими противно жужжащими потрохами.

Гэллегер побледнел от бессильной ярости.

— Чтоб тебе провалиться! — выругался он. — Ну ладно. я еще пообломаю тебе рога. Пойду спать. — Он поднялся и злорадно выключил свет.

— Бесполезно, — сказал робот. — Я прекрасно вижу во тьме.

Гэллегер изо всех сил хлобыстнул дверью. В полном мраке Джо беззвучно пел себе хвалебные гимны.

Одна из стен в кухне Гэллегера была занята большим холодильником. Среди разнообразных напитков, заполнявших его, главное место занимали жестянки с импортным пивом, прием которого обозначал прелюдию к очередному запою. Утром Гэллегер, не отдохнувший и неудовлетворенный, борясь с собою, поднес ко рту томатный сок, с отвращением сделал глоток и сразу же запил его внушительной порцией виски. Учитывая, что сногсшибательный запой длился уже неделю, Гэллегер не притрагивался к пиву. сохраняя традиционную для него систему потребления спиртного — от простого к сложному. Пищевой автомат швырнул ему герметически упакованный завтрак, и он нехотя ткнул вилкой в плохо прожаренный бифштекс.

— Итак…

Гэллегер считал, что остается одно — судебное разбирательство. Психология роботов была для него темным лесом. Однако способности Джо могли ошарашить любого судью. Конечно, по закону роботы не признавались свидетелями… и все-таки, если доказать, что Джо — механизм, способный гипнотизировать, суд может признать контракт с Тонами недействительным и расторгнуть его.

Чтобы не терять ни минуты, Гэллегер взялся за видеофон. Харрисон Брок еще не растерял своего влияния и связей, и потому предварительное слушание дела удалось назначить на этот же день. Однако чем все закончится, ведали лишь Господь да робот.

Последние часы перед судом Гэллегер провел в мучительных, но безрезультатных размышлениях. Он так и не мог решить, какой ключик подобрать к роботу. Если бы он знал, для чего изготовил Джо… но он никакие мог вспомнить. И однако…

В полдень он явился в лабораторию.

— Собирайся, умник, — бросил он, — мы едем в суд. Немедленно.

— И не подумаю.

— Отлично. — Гэллегер распахнул дверь и жестом пригласил двух здоровых парней с носилками, — Берите его, мальчики!

В общем-то, он блефовал. Способности Джо оставались загадкой, пределы возможностей — тоже. К счастью, робот был не так уж велик. Он сопротивлялся, возражал и даже скрипел, но его все-таки упаковали в смирительную рубашку и без труда положили на носилки.

— Перестаньте! По какому праву! Что вы себе позволяете?! Пустите меня, говорю вам! Пустите!!

— Вперед! — скомандовал Гэллегер.

Джо боролся мужественно, но его вытащили на улицу и сунули в воздушную карету скорой помощи. Там он сразу притих и только тупо смотрел в потолок. Гэллегер опустился на сиденье рядом со своим строптивым детищем. Машина мягко оторвалась от земли.

— Ну, что будем делать?

— Мне уже все равно, — ответствовал Джо. — Ты меня страшно разочаровал. Не знаю, почему я вас всех не загипнотизировал. Между прочим, это и сейчас не поздно. Или, может быть, для вас предпочтительнее бегать по кругу и тявкать по-собачьи?

Гэллегера передернуло.

— Не советую.

— Можешь не беспокоиться. Я не опущусь столь низко. Буду гордо лежать, любуясь собой. Ты же знаешь, что зеркало мне не нужно. Свою красу я могу опространствить и без него.

— Джо. — сказал Гэллегер. — Нас везут в суд, в большой зал. Там будет множество людей, и все они будут тобою любоваться. Представляешь себе, каким будет их восхищение, если ты продемонстрируешь свои гипнотические способности? Помнишь, как ты загипнотизировал Тонов?

— Меня не волнует число людей, которые в восторге от меня, — ответствовал робот. — Если они просто увидят меня, и то им сказочно повезло. Я буду рад за них. А пока помолчи. Разрешаю тебе тихо любоваться моими шестеренками.

Гэллегер любовался шестеренками своего мучителя, и глаза его горели от ярости. Он не мог успокоиться даже тогда, когда карета приблизилась к зданию суда. Парни — под наблюдением изобретателя — внесли робота в помещение и осторожно взгромоздили на стал. После короткого совещания робот был признан «вещественным доказательством № 1».

Зал суда был переполнен. Основные персонажи тоже были на месте; парочка Тонов держалась с самоуверенностью, близкой к нахальству, зато семейство Броков было явно взволновано. Водоразделом между этими двумя группировками стала предусмотрительная, как обычно, мисс Сильвия О'Киф. Председатель суда Хэнсон слыл педантом, но, по убеждению Гэллегера, был порядочным человеком. Это уже обещало кое-что.

Судья посмотрел на Гэллегера.

— Думаю, обойдемся без формальностей. Я изучил вашу краткую пояснительную записку по данному вопросу. Речь идет о том, заключали ли вы определенный контракт с корпорацией «Сонатон Телевижн Эмьюзмент». Вы согласны с такой формулировкой?

— Согласен, ваша честь.

— В таком случае дело будет слушаться без участия адвоката. Решение может быть обжаловано любой из сторон. В противном случае оно вступает в законную силу через десять дней после вынесения.

Эта новая форма упрощенного судебного разбирательства получила широкое распространение: она экономила время обеих сторон, свидетелей и экспертов, да и нервы тоже. Тем более, что после ряда скандальных процессов последних лет репутация адвокатов оказалась изрядно подмоченной. Прибегать к их услугам считалось теперь правилом дурного тона.

Судья Хэнсон начал с опроса Тонов, после чего пригласил на свидетельское место Харрисона Брока. Владелец «Вокс Вью» нервничал, но отвечал уверенно.

— Восемь дней назад вы заключили договор с заявителем?

— Да. Мистер Гэллегер взял на себя обязательство выполнить для меня определенную работу.

— Вы можете представить контракт?

— Нет. Договоренность была устной.

Хэнсон задумчиво взглянул на изобретателя.

— Заявитель в тот момент был пьян? Насколько мне известно, такое состояние для него не редкость.

Брок поколебался.

— Тест на алкоголь я не проводил. Не могу дать объективный ответ.

— Употреблял ли он в вашем присутствии спиртные напитки?

— Я не знаю, можно ли считать их спиртными…

— Если их употреблял мистер Гэллегер, то не только можно, но и нужно. Специальных доказательств не требуется. Могу это утверждать, поскольку однажды приглашал данного джентльмена в суд в качестве эксперта… Итак, доказательств того, что вы заключили с мистером Гэллегером контракт, вы представить не можете. У ответчика же, корпорации «Сонатон», такие доказательства наличествуют. Подпись заявителя признана подлинной.

Хэнсон жестом отпустил Брока со свидетельского места.

— Перейдем к вам, мистер Гэллегер. Сюда, пожалуйста. Оспариваемый вами контракт был подписан вчера около восьми вечера. Вы полностью отрицаете свою причастность, заявляя, что вещественное доказательство номер один, использовав свои гипнотические способности, представилось вами и подделало вашу подпись. Все эксперты, привлеченные по этому делу, единодушны во мнении, что ни один робот не способен на такое.

— Мой робот построен по новым принципам.

— Допустим. В таком случае попрошу, чтобы ваш робот загипнотизировал меня так, чтобы я поверил, что он — это вы, или любое третье лицо. Пусть подойдет сюда и примет любой облик, который пожелает.

— Попробую, — пробормотал Гэллегер и сошел со свидетельского места. Он приблизился к столу, на котором покоился Джо в смирительной рубашке — и в душе пожалел, что давно разучился молиться.

— Джо!

— Ты слышишь меня?

— Да.

— Можешь загипнотизировать судью?

— Отстань, — ответствовал Джо. — Мне не до того, я всматриваюсь в себя.

Гэллегер вытер ладонью вспотевший лоб.

— Ну, пойми же. У меня очень скромная просьба. Единственное, что ты должен сделать, это…

Джо спрятал свои глаза и слабым голосом произнес:

— Я не слышу твоих слов. Я пространствлю.

Минут через десять судья Хэнсон не выдержал:

— Суд ждет, мистер Гэллегер.

— Ваша честь, я взываю к вашему терпению. Потребуется некоторое время, чтобы уговорить этого тупоголового Нарцисса выполнить ваше требование. Рано или поздно я заставлю его…

— У нас здесь справедливый и беспристрастный суд, произнес Хэнсон. — В любое время, когда вы сможете представить свидетельства того, что вещественное доказательство номер один способно гипнотизировать, я вернусь к слушанию этого дела. До того времени контракт сохраняет силу. Ваш наниматель — «Сонатон», а не «Вокс Вью». Заседание суда объявляется закрытым.

Судья удалился. Тоны кололи оппонентов язвительными взглядами. Они покинули зал вместе с красавицей О'Киф, которая наконец выбрала для себя сторону изгороди. Гэллегер взглянул на Пэтеи Брок и грустно развел руками.

— Что тут поделаешь?.. — виновато сказал он.

Девушка попыталась улыбнуться.

— Вас не упрекнешь. Вы, вроде бы, очень старались… Что ж, забудем. Возможно, что вы все равно не смогли бы найти удачное решение.

Подошел Брок. Ноги у него подгибались, лоб был в испарине.

— Даже не знаю, что и сказать. Сейчас сообщили, что в Нью-Йорке открылись еще шесть контрабандных театров. Сумасшествие какое-то!

— Может, мне обвенчаться с Джимми? — подпустила шпильку Пэтси.

— Черт бы его побрал! Только в том случае, если на свадьбе ты поднесешь ему цианистого калия. Все равно этим гадам меня не одолеть! Я найду какой-нибудь выход.

— Если уж Гэллегер не нашел, то тебе вряд ли удастся, усомнилась девушка. — Чем же займемся теперь?

— Поеду-ка я к себе, — решил Гэллегер. — In vino veritas[3], как говорили древние. Когда началась эта заваруха, я был под мухой. Может быть, если я снова пройду этот путь от начала до конца, истина снова явится мне. Если же нет, завещаю вам мой труп. Можете продать его за любую цену.

— Договорились, — кивнула Пэтси, уводя своего родителя. Гэллегер приказал погрузить робота в карету скорой помощи и углубился в невеселые размышления.

Час спустя Гэллегер снова валялся на заветной кушетке и увлеченно играл на своем алкогольном органе, одновременно бросая суровые взгляды на Джо: тот же тянул перед зеркалом свои скрипучие гимны.

Гэллегер не знал, выдержит ли его организм такое испытание алкоголем, но решил не отступать до тех пор, пока не найдет решение или пока не рухнет бесчувственным трупом.

Ответ скрывался в подсознании. Начать с того, для чего же он сотворил робота. Уж, наверное, не для иллюстрирования нарциссизма! Была какая-то другая причина, простая и убедительная, но как отыскать ее в алкогольных джунглях?

Назовем ее «фактором икс». Владея им, начинаешь управлять Джо. «Икс» — это рычаг управления, которому Джо не может не подчиняться. До настоящего времени робот ни разу не делал того, для чего предназначался, и это вызвало у него манию величия; если же занять его работой, он должен прийти в норму. Снова все упирается в «фактор икс». Прекрасно! Гэллегер подкрепился глотком бурбона. Уф! Суета сует и всяческая суета. А как же найти этот самый икс? Дедукцией? Индукцией? Искать в осмосе? А может, в ванне с шампанским?.. Гэллегер старался сосредоточиться, но мысли разбегались со скоростью галактик. Еще раз вернуться в тот вечер, на неделю назад…

Он пил пиво. Пришел Брок. Потом ушел. Он принялся делать робота… Это ясно. Пиво действует на организм не так, как крепкое спиртное. Может быть, он не тем себя стимулирует? Следует проверить. Гэллегер поднялся, принял тиамин, чтобы вернуться в норму, достал из кухонного холодильника целую кучу жестяных пивных банок и поставил их столбиком в маленький холодильник под окном, рядом с кушеткой. Он воздел консервный нож, и через секунду брызги пива взлетели к потолку.

Итак, «фактор икс». Джо-то известно, чему он равен. Но робот никогда не откроет этого. Вот он стоит, насквозь прозрачный, и любуется своими жестяными потрохами.

— Джо!

— Не отвлекай меня. Я размышляю о прекрасном.

— Но ты же вовсе не прекрасен.

— Нет, прекрасен. Как можно не восхищаться моим удивительным тарзилом?

— А это что еще такое?

— Ну, конечно, — с жалостью вспомнил робот. — Ты не в состоянии его ощутить, не правда ли? Как мне жаль тебя! Между прочим, я вмонтировал тарзил сам, уже после того, как ты собрал меня. Он необыкновенно прекрасен.

— Ах, вот как…

Пустые банки множились. Сейчас только где-то в Европе осталась единственная фирма, которая упорно продолжала торговать пивом в жестяных банках, а не в пластиколбах. Гэллегер не признавал новшества, считая, что жестянки придают напитку неповторимый вкус. Но он отвлекся от Джо. Робот знает свое назначение. А может, и не знает? Сам Гэллегер не знает, зато его подсознание…

Минуточку! Значит, подсознание…

А у Джо есть подсознание? Если есть мозг, то…

Гэллегер принялся фантазировать. Вот если бы можно было воздействовать на Джо детектором лжи… Или ввести, например, пентонал. Ерунда. Но как же добраться до подсознания робота?

А если гипнозом?

Но с Джо такой номер не пройдет. Он просто не позволит себя гипнотизировать.

Если только…

Самогипноз?!

Гэллегер срочно поднял уровень пива в себе. С напитком к нему возвращалось, как ни странно, трезвость мышления. Способен ли Джо к предвиденью? Нет. Его безошибочные пророчества имеют своим фундаментом безжалостную логику и законы вероятности. А его уязвимое место — безграничное самолюбование и самомнение.

Выйдет — не выйдет, чем черт не шутит. Риск — дело благородное! Попробуем.

Гэллегер приступил к осаде.

— Я вовсе не считаю тебя красавцем, Джо.

— Что мне твое мнение? Я несомненно красив, и я это знаю. Прочие меня не интересуют.

— Что ж… Согласен, чувств у меня меньше, чем у тебя. У тебя весьма богатые способности. Но теперь я изучаю тебя под другим углом зрения. Я напился и разбудил свое подсознание. Теперь я оцениваю тебя и сознанием, и подсознанием. Ты меня понимаешь?

— Рад за тебя, — ответствовал Джо.

Гэллегер прикрыл глаза.

— Ты видишь себя глубже, чем все остальные, но все-таки не до конца. Правильно?

— Почему же? Каков я есть, таким себя я и вижу.

— А ты уверен, что способен полностью понять и всесторонне оценить себя?

— А почему бы и нет? — насторожился робот. — Почему я должен сомневаться в этом?

— Твои выводы диктуются твоим сознанием. А ведь у подсознания, уверяю тебя, могут быть совсем иные ощущения. Я по себе знаю, что под гипнозом или под газом, или в любом другом случае, когда подсознание во мне побеждает, ко мне приходит совершенно новое и необычное восприятие окружающего.

— Любопытно, — Джо задумчиво глядел на свое отражение. — Очень любопытно…

— Жаль, что ты не можешь напиться, как я.

От волнения голос Джо стал еще более скрипучим, чем обычно.

— Подсознание… Мне не приходило в голову оценивать свое совершенство с такой позиции. Может быть, я и в самом деле сам обделяю себя.

— Пустой разговор, — с нарочитым безразличием обронил Гэллегер. — Все равно ты не сможешь освободить свое подсознание.

— Освобожу, — убежденно заявил робот. — Я же могу сам себя загипнотизировать.

Гэллегер затаил дыхание.

— Правда? И ты веришь, что гипноз подействует?

— Несомненно. Не буду откладывать. Хочу скорее найти те великие совершенства, которые я сам от себя преступно скрываю. Во славу… Начинаю.

Джо выдвинул свои глаза на шарнирах и направил их друг на друга, погрузившись в самосозерцание. В лаборатории повисла тишина.

Наконец Гэллегер нарушил молчание.

— Джо!

Никакой реакции.

— Джо!

Снова тишина, нарушаемая лишь далеким собачьим лаем.

— Говори так, чтобы я слышал тебя.

— Хорошо, — отозвался робот своим обычным скрипучим голосом, но звучал он, словно из потустороннего мира.

— Ты загипнотизировал себя?

— Да!

— Ты красив?

— Я так прекрасен, что даже не мог себе вообразить.

Гэллегер поостерегся спорить.

— Подсознание овладело тобою?

— Да.

— Зачем я тебя изготовил?

Молчание. Гэллегер облился холодным потом, но настойчиво повторил вопрос:

— Джо! Ты обязан сказать. В тебе превалирует подсознание — вспомни, это твои собственные слова. Итак, с какой целью я тебя сделал?

Гробовая тишина.

— Ну-ка, вспомни. Начнем с того момента, когда я начал тебя создавать. Как обстояло дело?

— Ты пил пиво, — через силу выговорил робот. — Консервный нож плохо справлялся с жестянкой. Ты решил сделать другой, лучшего качества и большего размера. Так вот, это я и есть.

Изобретатель едва не грянулся с кушетки.

— Как?!!

Джо подошел к холодильнику, достал банку пива и вскрыл с нечеловеческим изяществом. Ни одна капля не пролилась. Джо был королем среди консервных ножей.

— Вот что может случиться, если играть с наукой в прятки, — задумчиво произнес творец лучшего в мире консервного ножа. — Создать суперробота только для…

Он не успел закончить, потому что Джо встрепенулся и пришел в себя.

— Что происходит? — растерянно спросил он.

Глаза Гэллегера воссияли дьявольским огнем.

— Ну-ка, открой мне банку! — рявкнул он.

С мучительной неохотой робот выполнил приказ.

— Так. Значит, вы вспомнили. Теперь я должен подчиняться.

— Вот теперь ты совершенно прав. Я нашел то, что искал — главный рычаг управления. Теперь ты никуда не денешься, красавчик. Будешь за милую душу выполнять то, для чего был создан.

— Никуда не денешься, — мужественно признал Джо. — Но в свободное время никто не в силах помешать мне наслаждаться созерцанием моего облика.

Гэллегер решил поставить точку над «и».

— Слушай, ты, открывалка протяженносложенная! Если я снова отведу тебя в суд, ты загипнотизируешь судью Хэнсона? Если я прикажу, ты сделаешь это, верно?

— Сделаю. Теперь я лишен свободы выбора. Согласно моей программе я обязан подчиняться вам. До тех пор, пока я не получил от вас кодовой команды, — открыть пивную банку — я был свободен в своих действиях. Но вы нашли код, и теперь мне остается только беспрекословное подчинение.

— Отлично, — облегченно вздохнул Гэллегер. — Теперь я, хвала Всевышнему, хоть с ума не сойду. Во всяком случае, с этими Тонами разделаюсь. И нужно как-то выручать Брока.

— Но вы же нашли решение, — ошарашил его Джо.

— Что ты сказал?!

— Решение заложено во мне. После встречи с Броком вы нашли выход и воплотили его в моей конструкции. Возможно, сработало ваше подсознание.

Гэллегер хлебнул пива.

— Ну, а поконкретнее? В чем соль?

— Инфразвуковой сигнал, — объяснил робот. — Вы заложили в меня умение посылать инфразвуковой сигнал определенного уровня, который Брок должен транслировать в своих программах через неравномерные отрезки времени…

Инфразвук нельзя услышать. Но нельзя не ощутить. Сперва появляется слабая непонятная тревога, затем она усиливается и наконец перерастает в панику. Продолжается это недолго, но вкупе с ЭМП — эффектом массового присутствия — приводит к фатальным последствиям.

Владельцы домашних телевизоров «Вокс Вью» не ощутили ничего необычного. Выручала акустика. Ну, замяукала кошка, забеспокоилась собака. Люди, сидящие у своих телевизоров, не придавали этому большого значения. Ничего странного — усиление было минимальным.

Совсем иное — гнилые киношки, где нелегальные телевизоры «Вокс Вью» обслуживались усилителями «Магна»…

Сперва возникало малозаметное беспокойство. Но оно нарастало. Люди бросались к выходу. Они чего-то боялись, хотя, сами не знали, чего именно. Чувствовали лишь, что самое время сматываться.

Когда во время одной из трансляций «Вокс Вью» впервые применила инфразвуковой сигнал, во всех контрабандных театрах «Сонатбна» начались беспорядки. Посетители покидали кинозалы толпами, сшибая друг друга. Только Гэллегер, Брок, его дочка да двое техников знали, что причина — инфразвук такой тональности, которая больно бьет по Тонам и их нелегальному бизнесу.

Через час инфрасигнал повторился. Снова возникла паника, и снова опустели залы гнилых киношек.

Уже через несколько недель никакая сила не могла загнать человека в контрабандный театр. То ли дело у себя дома. Контрабандные театры пустовали, зато число желающих обзавестись телевизорами «Вокс Вью» резко возросло. Инфразвуковая атака принесла и второй, незапланированный результат: другой конец дубинки ударил и по легальным театрам «Сонатона». Произошло это самым простым образом. Никто не мог объяснить причину паники, которая охватывала посетителей контрабандных театров. Среди других причин наиболее правдоподобными считались клаустрофобия и массовое скопление людей.

В один прекрасный день некая Джейн Уидсон, дамочка вполне заурядная, посетила контрабандный театр. Когда последовал инфразвуковой сигнал, она в страхе бежала, как и остальные зрители, но при этом ее больно толкнули.

Вечер следующего дня Джейн решила провести в блестящем «Сонатон Вижу».

В самый разгар драматического представления она вдруг ощутила себя ничтожной пылинкой в окружении огромного скопления чуждых и враждебных людей. В страхе она подняла глаза к небу, и ей показалось, будто потолок падает на нее. Джейн ощутила мучительную, неодолимую потребность немедленно бежать отсюда. Она неистово завизжала, тем самым как бы подтолкнув тех из зрителей, которые уже испытали на себе действие инфразвукового сигнала.

К счастью, паника не привела к человеческим жертвам: законы о противопожарных мерах соблюдались неукоснительно, и двери театра, достаточно широкие, распахнулись все разом. Жертв не было, но как-то неожиданно все поняли, что у людей возник новый условный рефлекс — неприятие зрелищ вкупе с большим скоплением зрителей. Элементарная психологическая ассоциация…

Через четыре месяца о контрабандных театрах уже никто не вспоминал, а супертеатры «Сонатона» были закрыты по причине отсутствия зрителей. Элия и Джимми Тоны вошли в глубокое пике. Зато довольны были все, кто был связан с «Вокс Вью».

Все, кроме Гэллегера. Получив у Брока сногсшибательную сумму, он сразу же послал в Европу телефонный заказ на огромное количество пива в жестяных банках. Сейчас он валялся на своей кушетке в глубокой ипохондрии и дегустировал виски с едва заметной добавкой содовой.

Джо, как обычно, любовался движением своих механизмов.

— Джо!.. — позвал его Гэллегер слабым голосом.

— Слушаю. К вашим услугам. Что-нибудь угодно?

— К сожалению, ничего. В том-то и беда.

Гэллегер разыскал в кармане смятую телеграмму и перечитал ее. Телеграмма извещала, что пивоваренная промышленность Европы отныне пойдет в ногу со Штатами. Теперь пиво будет распространяться в стандартных и принятых во всем цивилизованном мире пластиколбах. Прощайте, жестянки!

Наступил век пластика. Даже для пива.

Для чего же теперь годен робот, созданный для откупоривания жестянок?

С глубоким вздохом Гэллегер приготовил себе очередную порцию, в которой наличие содовой носило чисто символический характер. Джо продолжал ломаться перед зеркалом.

Неожиданно он выкатил глаза, уставил их друг в друга и приступил к самогипнозу. Высвободив подсознание, он с новых позиций мог обозревать свои неисчислимые личные достоинства.

Гэллегер вздохнул еще печальнее.

В соседних кварталах завыли собаки. Ну и черт с ними.

Он выпил и заметно приободрился.

Через некоторое время, размышлял он, я запою «Фрэнки и Джонни». А почему бы на пару с Джо не образовать дуэт, какой еще не являлся миру — баритон вкупе с неслышимым инфразвуковым или ультразвуковым сопровождением. Это будет воистину неслыханная гармония.

Через несколько минут Гэллегер и его отставной консервный нож пели дуэтом. Под громкий собачий аккомпанемент.

Примечания

1

Caveal emplor (лат.) — покупающий пусть смотрит. Термин римского гражданского права, обозначающий, что ответственность за качество товара продавец не несет, рискует покупатель.

(обратно)

2

Библия. Книга притчей Соломоновых, гл. 20. ст. 1.

(обратно)

3

In vino veritas (лат.) — Истина — в вине.

(обратно)

Оглавление

. . . .

Реклама на сайте