«Развилка во времени»

Жерар Клейн Развилка во времени

Два телефона звонили одновременно. Жером Боск колебался. Такие неприятные совпадения случались довольно часто. Но никогда еще так рано, в пять минут десятого, когда только-только пришел в контору и, еще ничего не делая, тупо глядишь на серую скучную стену напротив стола с абстрактными пятнами рисунка, настолько бледными и бесформенными, что они совершенно не дают пищи воображению.

Из этого положения было несколько выходов. Он мог ответить одному, и пусть другой ждет, пока не надоест, или перезвонит через пять минут. Он мог снять одну трубку, спросить, кто говорит, извиниться, снять вторую трубку, спросить, попросить подождать, выбрать того, кто важнее, или того, у кого имя длиннее, во всяком случае выслушать первой женщину, если одна из них будет женщиной, а уж потом мужчину. Женщины в делах менее многословны. Наконец, можно снять две трубки одновременно.

Жером Боск выбрал последнее.

Он поднес две трубки к ушам.

Два голоса:

— Жером, тебе уже звонили?

— Я первый, не правда ли? Отвечайте!.. Скажите!

Голос отчетливый, уверенный. Голос взволнованный, на грани отчаяния. Оба удивительно похожие, они перекликались как эхо.

— Алло, — сказал Жером Боск. — С кем имею честь?

— Нет…нет… не надо… любой.

— Объяснять слишком долго… Нас могут прервать… до тебя невозможно дозвониться. Слушай внимательно, это единственный шанс в твоей жизни. Говори «да» и отправляйся!..

— Предлог… я… нет… ни в коем.

Клик-клик. Гудок. Тишина. Гудок. Тишина…

Он повесил трубку левого телефона. Другую трубку он несколько секунд продолжал держать в правой руке, прижимая к уху и прислушиваясь к печальной механической музыке из двух нот- звука и тишины, звука и тишины, — словно тревожная сирена надрывалась в глубине раковины из черной пластмассы.

А голос-то был один и тот же. Но как один человек может говорить сразу по двум телефонам, по двум разным линиям, произнося при этом одновременно совершенно различные слова?

И мне этот голос знаком. Я его уже где-то слышал.

Для него было ясно одно: из обеих трубок слышался мужской голос.

Он принялся за работу. Пачка белой бумаги, маленькая коробка со скрепками, три шариковые ручки с разноцветными стержнями и стопка всевозможных бланков — все было под рукой. Ему нужно было подготовить письмо, подобрать досье, составить отчет, проверить несколько цифровых сводок. Этого хватит на первую половину дня.

Он стал работать. Любопытно, что за работой он не мог не думать о том, что ему хотелось бы написать, о рассказах, которые он желал написать и которые трудно и медленно писал по вечерам. И не менее любопытно, что в эти вечерние часы он думал о своей дневной работе, продолжал беспокоиться о каком-нибудь незаконченном деле, как там примут его не слишком-то связные объяснения, успеет ли он подготовить в срок отчет и о прочих вещах, которые должны были отступить на задний план.

Когда-нибудь, когда-нибудь он будет писать с утра до вечера, только писать! Но при этой мысли сердце его внезапно сжалось. Сможет ли он тогда писать, придумывать разные истории, находить иные слова, чем те, которые мелькают в отчетах и деловых письмах?..

Зазвонил левый телефон.

— Алло, — сказал он.

— Алло. Жером Боск?

Это был тот же отчетливый голос.

— Да, слушаю.

— Я звоню тебе два дня назад. Слышимость была скверная. Теперь ты меня хорошо слышишь?.. Я потратил два дня, чтобы найти нужный номер, вернее, сочетание благоприятных условий. Не так-то просто звонить по телефону из одного времени в другое.

— Простите, как вы сказали?

— Из одного времени в другое! Предпочитаю сразу выложить тебе всю правду. Я звоню из будущего. Я — это ты сам только постаревший на… Впрочем неважно.

— У меня нет времени на розыгрыши, — сказал Жером Боск, не отрывая взгляда от досье.

— Вечно тебе все надо объяснять, уточнять.

— Как ты себя чувствуешь в будущем?

— Гораздо лучше, чем ты. Я занимаюсь делом, которое мне нравится, и могу писать целыми днями. У меня куча денег, во всяком случае с твоей точки зрения. Одна вилла на Ибице, другая в Акапулько. У меня жена и двое детей. Я доволен жизнью и счастлив.

— Поздравляю, — сказал Жером Боск.

— И все это, разумеется, твое, вернее, будет твоим. Надо поставить на верную карту. Для этого я тебе и звоню.

Сегодня утром, без двух минут двенадцать, тебе позвонит по телефону один человек, очень важная шишка. Он сделает тебе деловое предложение. Надо его принять… Без всяких колебаний…

Зазвонил телефон справа.

— Меня вызывают по другому аппарату, — сказал Жером Боск. — Пока!

Он вспомнил, когда впервые услышал этот голос. Он звучал из динамика магнитофона. Это был его собственный голос. Телефон его, конечно, изменял, обезличивал, приглушал, но все же это был его голос.

Он снял трубку.

— Откажитесь… откажитесь… позднее…

— Вы что, больны? — спросил Жером Боск. — Может быть, кого-нибудь предупредить? Где вы находитесь? Кто вы?

— Я-я-я т-т-т-т, — задохнулся голос. — Я — ты!

— Еще один, — буркнул Жером Боск. — Но другой голос говорил, что…

— …из будущего… не соглашайтесь… тем хуже… поймите…

Он задумчиво повесил трубку. Неужели и это его голос, как и тот, первый? В этом он не был уверен. И в то же время оба голоса, справа и слева, имели что-то общее. «Два разных момента будущего, — подумал он, два разных голоса из будущего пытаются со мной связяться».

Он снова взялся за папку с документами.

Зазвонил телефон справа.

Он взглянул на часы. Было точно без двух минут двенадцать.

— Алло?

— Мсье Боск? — спросила телефонистка. — Международный вызов. Одну секунду.

Щелчок. Он услышал расстояние, по которому шел вызов, — танец электронов, пересекающих границы без паспортов, танец волн, перепрыгивающих пространство, отраженных антеннами многочисленных спутников над океанами, проникающих сквозь невообразимое переплетение нитей телефонных кабелей, проложенных по дну морей.

— Алло! — произнес мужской голос. — Мсье Боск? Жером Боск?

— Да это я.

— Оскар Вильденштейн. Я говорю с вами с Багамских островов. Только что прочел вашу последнюю книгу — «Как в бесконечном саду». Хорошо, превосходно, дорогой мой, очень оригинально.

Это был внушительный голос, мужественный, уверенный. Голос, от которого пахло дорогими сигарами, голос человека, одетого в белый смокинг, который говорил, сидя у прохладного бассейна под чистым лазурным небом.

— Я читал всю ночь. Не мог оторваться. Хочу сделать из этого кинофильм… Я хочу вас видеть. Чем вы сейчас заняты?

— Я работаю в конторе, — сказал Жером Боск.

— Вы можете уволиться. Отлично. Садитесь в самолет, аэродром Париж-Орли, четыре часа по вашему времени.

Погодите. Мне подсказывают: четыре тридцать. Я заказываю билет. Мой агент в Европе проводит вас до аэропорта. С собой ничего не берите. В Нассо найдется все, что нужно.

— Я бы хотел подумать.

— Подумать? Подумать, конечно надо. Я не могу вам сказать все по телефону. Подробности мы обсудим завтра за завтраком.

— Всего хорошего, — проговорил Жером Боск ослабевшим голосом.

Несколько мгновений он смотрел на телефоны, словно ожидая, что они снова зазвонят, я потом пошел по коридору, по истертой дорожке с выступающими из-под нее параллельными полосами, словно тенями рассохшегося паркета. Он пересек двор и очутился на улице. И направился к маленькому испанскому ресторанчику.

Он только приступил к салату из помидоров, когда к нему подбежала официантка.

— Вас просят к телефону. Мужчина сказал, что вы сидите наверху, на балконе. Телефон внизу, возле кассы.

Телефон стоял, как на троне, на шкафчике между кассой и входом в кухню. Жером Боск втиснулся в уголок, чтобы не мешать проходившим мимо официанткам.

— Алло, — сказал он, стараясь заслонить рукой другое ухо от звона тарелок.

— Вильденштейн тебе звонил?

— Да, точно без двух двенадцать, — ответил Жером Боск.

— И ты согласился?

Голос был натянут, как струна.

— Я еще не знаю. Надо подумать.

— Но ты должен согласиться! Ты должен отправиться туда! Вильденштейн — потрясающий тип. Вы сразу сговоритесь и понравятся друг другу. С первого взгляда. С ним ты достигнешь всего!

— Я хотел бы понять одно, — медленно проговорил Жером Боск, — как ты можешь со мной разговаривать? Вы что, изобрели в своем будущем машину времени?

Голос из другого времени залился смехом.

— Такая машина уже существует в твое время. Не знаю, должен ли я тебе говорить. Это тайна. Лишь очень немногие знают о ней. До сих пор, даже сейчас, никто толком не знает, как это действует. Эта машина времени обычный провод. О, разумеется, не тот телефон, что у тебя на столе, вся мировая сеть. Это самое сложное, что когда-либо было создано человеком. Гораздо сложнее самых больших компьютеров. Подумай о миллиардах километров проводов, о миллионах усилителей, о немыслимых переплетениях соединений на автоматических центрах. Подумай о миллиардах вызовов, обегающих всю Землю. И все это взаимосвязано. Иногда бывает, что в этой путанице происходит нечто непредвиденное. Иногда бывает, что провод вместо двух точек пространства соединяет два момента времени. Возможно, когда-нибудь об этом скажут открыто. Но я сомневаюсь. Слишком много непредусмотренного. Соглашайся! Это все.

— Не знаю, — пробормотал Жером Боск и услышал щелчок на другом конце провода.

Они открыли новое назначение обычных проводов.

Итак, соединение.

Сеть покрывает всю планету. Ее линии тянутся вдоль шоссе, бегут рядом с железными дорогами — леса прямоугольных деревьев-опор выросли повсюду. Провода в каучуковых оболочках пролегли по дну океанов и рек. Они образуют плотную и одновременно тонкую, сложную паутину. Нити ее накладываются друг на друга и переплетаются. Сегодня уже никто не в силах нарисовать полную диаграмму мировой сети. А что будет через десять лет? А через двадцать? Эта сеть, по-видимому, превзойдет по своей сложности даже человеческий мозг. Эта сеть — по-своему живой организм. Люди все время расширяют ее, тщательно ремонтируют, без конца совершенствуют. Центральные станции становятся похожими на нервные узлы. Электронные вычислительные машины расчленяют информацию на мельчайшие фрагменты, чтобы не допустить наложенных сигналов и в то же время до предела заполнить паузы…

Дверь в приемную была приоткрыта. Секретарша явно поджидала его.

— У вас посетитель, мсье Боск. Он в кабинете.

Перед своей дверью он заколебался, потом взял себя в руки и вошел в кабинет.

— Фред Харди, — сказал англичанин, протягивая очень длинную холеную руку с коротко обрезанными квадратными ногтями. — Мсье Вильденштейн позвонил мне, прежде чем заказать разговор с вами. Он выразил желание, чтобы я подготовил все необходимые бумаги.

* * *

Когда они проезжали мимо Люксембургского сада, радио в машине прерывисто зажужжало. Это был аппарат старого выпуска, с диском, как у телефона.

С пересохшим голосом Жером Боск снял трубку.

— Жером! — послышался голос. — …Удалось вас найти… Никуда не уезжайте, ради всего святого! Произойдет… Не…

— Кто со мной говорит?

— Ввв… вы сами, — прошептал голос одному Жерому Боску. — Я уже…

— Не надо уезжать, — отчетливо произнес голос и тут же смолк, словно убитый последним, невероятным, отчаянным усилием…

* * *

Он поднимается по передвижному трапу, придвинутому к носу самолета. Войдя в салон первого класса, он останавливается в нерешительности. Его проводят к креслу возле иллюминатора перед самым крылом самолета, и он покорно следует за стюардессой. Под ее бдительным взглядом он застегивает страхующие ремни.

Моторы ревут, и самолет без предупреждения устремляется вперед, прижимая Жерома Боска к спинке кресла. Он пытается заглянуть в иллюминатор. Самолет уже в воздухе.

Он пробует представить себе Багамы, Нассо. И постепенно свыкается с мыслью, что он уже летит. Ему кажется, но он в этом не уверен, что голос слева, отчетливый и твердый, голос Ибицы, Акапулько, Барбары, от разговора к разговору все время удалялся, становился все менее разборчивым, в то время как тот, другой, взволнованный приближался и становился яснее.

Наконец Жером Боск соображает, что стюардесса обращается к нему. Она протягивает ему голубой листок, свернутый по-особому, как телеграмма. Вид у нее удивленный.

— Это вам, мсье Боск. Радист извиняется, но ему удалось разобрать лишь несколько слов. Вокруг полно статических разрядов. Он просил подтверждения, но ничего не добился.

Жером Боск разворачивает листок и читает всего два слова, нацарапанных шариковой ручкой: «До скорого…»

— Пожалуйста, — просит он, — пожалуйста, вы не можете спросить у радиста, на что был похож голос?

— Мсье Боск, — говорит она, — радист не может как следует описать голос. Он просит его извинить. Он говорит, что передача шла с очень близкого расстояния, сигнал был очень мощным и, несмотря на помехи, ему кажется, что, кроме этих слов, ничего не было передано.

Жером Боск видит, как стюардесса отходит, берет микрофон и, набрав воздуху, произносит глубоким нежным голосом:

— Дамы и господа, прошу внимания! Мы входим в зону воздушных возмущений. Пожалуйста, погасите сигареты и застегните ваши пояса.

Жером Боск больше не слушает. Сквозь иллюминатор он видит в глубине только что ясного неба почти черную точку, воздух темнеет и завихряется над ней, и самолет летит прямо туда. Прямо в зрачок небесного синего ока расширяющийся и черный, черный, черный…