«Серый Ленсмен»

Эдвард Элмер `Док` Смит Серый Ленсмен Дети Линзы-1 (Сага о Ленсменах-4)

Глава 1 СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ ПИРАТОВ

Среди укреплений, опоясывавших планету, затерявшуюся на огромном расстоянии от звездного скопления АС 257-4736, угрюмо возвышалась крепость, очень похожая на обиталище Гельмута. Более того, в некоторых отношениях крепость даже превосходила убежище того, кто имел обыкновение говорить от имени Босконии. Она больше и мощнее, вместо одного купола их было много. К тому же о новой крепости никто ничего не знал, так как ее обитатели не имели с людьми ничего общего, если не считать высокоразвитого интеллекта.

В центральной части одного из куполов сверкали и переливались несколько светящихся шаров, а около них распласталось бесформенной грудой престранное существо с множеством щупалец. Оно не было похоже на осьминога. Кое-где на теле чудовища торчали колючки, но оно не походило и на морского ежа. Покрытое чешуей, зубастое и крылатое, странное существо не имело ни малейшего сходства ни с ящерицей, ни с морской змеей, ни с грифом. Разумеется, описание через отрицание неадекватно и оставляет много неясностей, но, к сожалению, более содержательно рассказать о столь необычном существе не представляется возможным.

Все внимание существо сосредоточило на внутренности одного из светящихся шаров. С помощью какого-то загадочного механизма оно воспринимало информацию, поступавшую из аналогичного шара, находившегося у Гельмута, и ясно представляло все, что происходило на Главной Базе пиратов. Существо отчетливо видело усеянное трупами пространство внутри купола и знало, что Галактический Патруль атакует базу Гельмута. Знало оно и то, что вездесущий линзмен проник в цитадель Гельмута, умудрился вывести из строя значительную часть персонала и теперь готовится взять штурмом покои самого Гельмута.

— Вы допустили серьезную ошибку, — холодно, без всяких эмоций направило чудовище мысленный посыл в светящийся шар. — Вы пришли к правильному заключению слишком поздно, когда спасти базу уже не представлялось возможным, так как линзмен усовершенствовал аннигилятор субэфирного детектирования. Ваша ссылка на то, что и я несу вину в равной мере с вами, безосновательна. Это была ваша проблема, а не моя. Я занимался и занимаюсь другими вещами. Ваша база, разумеется, потеряна. Выживете лично вы или нет, целиком зависит оттого, насколько адекватны ваши средства защиты.

— Но, Эйчлан, вы же сами признали их адекватными.

— Прошу простить, но я сказал, что они, кажется, адекватны.

— Если мне удастся выжить или точнее, если мне удастся уничтожить линзмена, каковы будут ваши приказания?

— Отправляйтесь к ближайшему коммуникатору и дайте сигнал сбора всех наших сил. Половина кораблей пусть займется космическим флотом Патруля, а остальные уничтожат все признаки жизни в системе Солнце III. Я не пытался отдавать приказы, поскольку все лучи связи переключены на ваш пульт. Впрочем, если бы мне и удалось воспользоваться лучами, толку все равно было бы немного: ни один командир во всей галактике не знает, что я говорю от имени Босконии. Если успеете отдать приказы, немедленно доложите мне.

— Указания принял. Вас понял. Конец связи. Гельмут.

— Проследите, чтобы приемные устройства ваших видеоприборов были установлены по инструкции. Я буду наблюдать за происходящим и записывать. Приготовьтесь! Линзмен уже близко. Конец связи. Эйчлан, говорящий от имени Босконии.

Между тем линзмен действительно был рядом, совсем рядом. Едва он сокрушил защитные экраны пирата, как его собственная защитная зона вспыхнула нестерпимо ярким белым пламенем от залпов полупортативных излучателей и застучал крупнокалиберный пулемет. Но защитные экраны линзмена почти не уступали защитным экранам большого космического корабля, а броня скафандра почти такая же крепкая, как корабельная. Да и излучатели Киннисона не менее мощные, чем у противника.

Все свои помыслы линзмен сосредоточил на голове Гельмута, пока еще скрытой под мыслезащитным экраном по ту сторону белого пламени и стены шквального пулеметного огня. Киннисон упорно стремился к поставленной цели, остановить его было невозможно.

Киннисон был наготове и, едва мыслезащитный экран Гельмута стал поддаваться, начал проникать своей мыслью в заветную зону за экраном, туда, где сиял и переливался шар силового поля. Киннисон создал вокруг сверкавшего сгустка энергии силовую завесу, почти полностью отрезав шар от Гельмута, и тому оставалось либо немедленно восстановить полный контроль над шаром, либо погибнуть.

Киннисон не боялся шара. Он по-прежнему не знал, что это такое, но, какова бы ни была природа шара, Киннисон научился своей мыслью контролировать его и управлять им. Поэтому основное направление атаки оставалось прежним: прорвать мыслезащитный экран Гельмута. Стоит главарю пиратов ослабить свой мыслезащитный экран настолько, чтобы мысль Киннисона проникла сквозь завесу, как Гельмут уже никогда больше не сможет мыслить.

Наступательный порыв линзмена был просто неудержим. С бульдожьим упорством он продвигался вперед и вперед. И вот наконец противники сошлись вплотную. Щелкнули магнитные присоски, и две фигуры, закованные в тяжелые скафандры, покатились в яростной схватке. В какой-то момент оба тела оказались прямо под шквальным огнем автоматического крупнокалиберного пулемета. Скафандр Киннисона, спроектированный с таким расчетом, чтобы он мог выдержать огонь пулемета, и уже успешно испытанный, не пострадал: пули отскакивали от него, не оставляя даже вмятины. Скафандр Гельмута, хотя и намного более прочный, чем обычные индивидуальные скафандры, пули пробили насквозь. Так погиб Гельмут.

Встав на ноги (для этого пришлось включить маневровый двигатель скафандра), Киннисон устремился к пульту управления, и тут его ждало сильнейшее разочарование: он не мог нажать ни на одну кнопку, управляющую защитными экранами гигантского наружного купола! Тяжелый скафандр, способный выдержать чудовищные нагрузки, не приспособлен к миниатюрным и тонким механизмам, столь обычным для штатного космического скафандра. Покинуть свое бронированное убежище именно теперь, в среде, сложившейся внутри купола, было невозможно. А между тем время шло, и Киннисон начал неумолимо отставать от намеченного графика. До момента «ноль» оставалось едва ли пятнадцать секунд, и тогда объединенные силы космического флота Галактического Патруля обрушат на защитные экраны наружного купола всю свою чудовищную разрушительную мощь. Снятие защитных экранов после момента «ноль» неизбежно означало бы для Киннисона мгновенную смерть.

Тем не менее Киннисону удалось разомкнуть управляющие электрические цепи: он не очень заботился о сохранности босконского имущества. Подняв излучатель, повел лучом по громоздившимся вокруг пультам управления. Вспыхнула, почти взорвалась, как бы торопясь исчезнуть, изоляция. Серебро и медь стекали тонкими струйками в облачках сверкающих металлических паров. Высоковольтные дуги с оглушительным треском и грохотом вспыхивали и гасли между шинами высокого напряжения, которые корежились и плавились от нестерпимого жара. В различных местах сложной системы контроля происходили короткие замыкания. Защитные экраны Босконии перестали существовать. И только тогда Киннисон смог выйти на связь со своими друзьями.

— Хейнес! — мысленно обратился Киннисон через свою Линзу. — Вызывает Киннисон! Прием!

— Хейнес слушает, — мгновенно последовал мысленный ответ. — Поздрав…

— Подождите! Еще не все сделано. Пусть корабли перейдут в безынерционный режим и все, кроме вашего, полностью заэкранируют себя. Наши корабли не должны даже смотреть в сторону пиратской базы. Никто из наших людей не должен посылать свои мысли на базу.

— Готово! — сообщил Хейнес после секундной паузы.

— Не приближайтесь к планете. Я скоро вернусь. А теперь, адмирал, мне необходимо сказать несколько слов лично вам. Я не из тех людей, которые считают возможным отдавать приказы Командиру Порта, но очень важно, чтобы вы сейчас сосредоточили все внимание только на мне и в течение нескольких минут не думали ни о чем другом.

— Принято. Я ничего не имею против приказов, если они исходят от тебя.

— Вас понял. Теперь нам будет гораздо легче действовать.

Киннисон решил, что не должен думать о той захватывающей загадке, которую представлял собой светящийся шар, пока не будет полностью готов к этому. Интересно, много ли найдется людей, которые сознают все значение шара? Многие ли понимают, какая умственная выучка необходима для того, чтобы успешно пользоваться сияющим шаром?

— Сколько гамма-дзета улавливателей вы можете задействовать, адмирал? — спросил Киннисон менее официальным тоном.

После краткой консультации с офицерами адмирал ответил:

— Десять улавливателей постоянно находятся в действии. Пошарив по сусекам, мы сможем довести их число до шестидесяти, но их необходимо предварительно отрегулировать и настроить.

— Пока я не прибуду к вам на борт, ничего не запускайте. Сейчас довольно безопасно, и вы можете спокойно находиться в инерционном режиме, я уравняю свою скорость с вашей и прибуду к вам.

После некоторых маневров, совершенно необходимых в тех случаях, когда одно инертное тело сближается с другим в космическом пространстве, неуклюжая фигура Киннисона в непробиваемом скафандре ввалилась в герметичный тамбур. Створки наружного люка сомкнулись за ним, створки внутреннего люка раскрылись, и линзмен вступил на внутреннюю палубу флагманского корабля.

Прямиком проследовав в оружейную, Киннисон не без труда выбрался из своего крохотного боевого корабля, каким был его тяжелый бронированный скафандр, и отдал техникам подробные наставления относительно того, как следует хранить это сокровище. Затем без промедления направился в центральный пост, на ходу делая приседания, наклоны и размахивая руками, с чувством невероятной свободы и легкости после длительного невольного заключения в тесном скафандре. Душ был бы как нельзя более кстати, но служба превыше всего.

Из всех людей, находившихся в помещении центрального поста, Киннисон знал лично только двоих. Но его знали все, и когда высокая ладная фигура линзмена в серой униформе переступила через комингс, его встретили дружными возгласами.

— Приветствую вас, коллеги. Спасибо за встречу. — Киннисон помахал рукой присутствовавшим.

— Рад видеть вас, Командир Порта! Здравствуйте, ком-мандор. — Хейнеса и фон Хоэндорфа Киннисон приветствовал с таким видом, будто они виделись всего лишь час назад, хотя со времени последней встречи прошло десять недель. Никто бы не догадался по тону приветствия, чем было заполнено все это время: можно было подумать, что Киннисон прибыл после длительного отдыха.

Фон Хоэндорф сердечно приветствовал своего ученика, но Хейнес нетерпеливо прервал его:

— Хватит любезностей. Расскажи-ка нам лучше, сынок, обо всем. Расскажи все, что можно, — торопливо оговорился Хейнес.

— Как мне кажется, теперь уже нет никакой необходимости в секретности, — и линзмен поведал о том, что произошло.

— Итак, как вы видите, джентльмены, — заключил он свой рассказ, — я ничего толком не знаю. Одни лишь догадки, подозрения и дедукция. Возможно, что ничего и не случится. Но и тогда предложенные мной меры предосторожности не причинят нам никакого вреда, не считая, разумеется, затраченных на них усилий и времени. Если же все-таки что-нибудь произойдет — а я уверен, что будет именно так, — то события не застанут нас врасплох.

— Но раз вы полагаете, что нечто непременно должно произойти, то, значит, Боскония по масштабам своего влияния — организация межгалактическая, и сфера ее деятельности гораздо шире, чем у Галактического Патруля!

— Возможно, хотя и не обязательно. Мои слова могут означать только то, что босконцы имеют внешние базы, расположенные гораздо дальше, чем наши. И прошу не забывать о том, что я строю свои рассуждения на весьма скудной информации. То экран оказался мысленепроницаемым, то мне не удалось нащупать внешний луч, если таковой вообще был. Я всего лишь перехватил обрывок мысли, в котором упоминалась «та галактика», а не «эта галактика» и не «наша галактика», и подумал, что даже мысленно называть галактику, в которой находишься, «той» довольно странно.

— Но ведь никому еще не… Впрочем, оставим эту тему. Ребята собраны и ждут твоих указаний. Командуй!

— Спасибо! Прежде всего всем перейти в безынерционный режим. Над тем, что может произойти здесь, особенно не размышляйте, а лучше всего вообще забудьте.

— Понятно! — почти в один голос ответили операторы, и Серый линзмен сел за экран.

Наконец-то его разум, свободный от посторонних забот, может целиком сосредоточиться на исследовании, которое он так долго ждал и так упорно откладывал. И мысли Киннисона устремились к куполу на Главной Базе пиратов, внутрь купола — к таинственному светящемуся шару (и внутрь шара), висевшему в воздухе и сулившему пока несбыточные надежды.

Ответ последовал мгновенно — он был столь молниеносным, что обычный разум практически ничего не мог бы воспринять, даже подвижный ум Киннисона успел отметить лишь некую весьма расплывчатую реакцию. Но кое-что Киннисон все же заметил: в какую-то едва уловимую долю секунды он явственно ощутил мощную злую интеллектуальную силу, подкрепленную мультиплексными сканерами и субэфирными силовыми полями, соединенными в сложную сеть.

Киннисон почти не сомневался, что светящийся шар представляет собой необычно мощное средство неизвестного назначения. По мнению Киннисона, шар служил коммуникатором, но в действительности он оказался чем-то гораздо большим. Обычно безвредный, шар способен превращаться в адскую машину на частотах любой мысли, передаваемой заранее установленным кодом.

При соприкосновении с мыслью линзмена шар, в соответствии с заложенной в него программой, взорвался. Мгновенно высвободилась гигантская энергия, которой шар был начинен. Но и это не все: шар послал сигналы на частотах, на которые были настроены приемники детонаторов огромных зарядов дуодекаплил-автомата, расположенных в стратегически важных точках базы, — знаменитого «дуодека», квинтэссенции разрушительных сил атомного взрыва!

— Адская музыка! — прокомментировал в изумлении Командир Порта адмирал Хейнес и погрузился в глубокое молчание при виде того, что творилось на экране: купол, крепость и сама планета исчезли в гигантском огненном шаре.

Но наблюдатели Галактического Патруля полагались не только на остроту своего зрения. Их сканеры работали на сверхвысоких скоростях. Когда стало ясно, что ни одному из кораблей ничто не угрожает, Киннисон попросил прокрутить некоторые записи в обычном темпе.

Проглядывая запись, замедленную до скоростей, которые может воспринимать человеческий глаз, двое пожилых линзменов и один молодой тщательно изучали трехмерную картину развернувшихся на планете событий. Изображение было записано с точек, близких к центральному куполу и даже расположенных внутри него.

Линзмены отчетливо видели, как сверкающий шар силового поля вдруг самопроизвольно распался, вслед за ним, на неуловимое мгновение позже, сработали вторичные центры детонации, и, словно по мановению волшебной палочки, все слилось в один ослепительно засверкавший огромный шар аннигиляции. Не было летящих во все стороны обломков, сопровождающих любой обыкновенный взрыв: ни один инертный обломок не мог вылететь при детонации дуодека, ибо волна детонации этого адского вещества распространяется по нему со скоростью света, вследствие чего вся масса взрывается за время, измеримое разве что в долях одной триллионной секунды.

Как мы уже говорили, в первый момент взрыва все оставалось недвижимо, кроме расширявшейся волны разрушения. Ничто не могло двигаться — сначала инерция удерживала вещество на месте, а потом было уже слишком поздно: все, что находилось вблизи от центров детонации, мгновенно превращалось в излучение и сливалось в единый клуб ослепительно сверкавшего пламени.

По мере того как сферы расширялись, температура и давление внутри них падали, и последствие взрыва начинало мало-помалу слабеть. Вещество уже не исчезало в один миг, превращаясь в излучение. Плиты, арматурные сети и даже гигантские части циклопических сооружений изгибались, вспучивались и корежились. Рушились стены. Огромные обломки металла и строительного камня, частично оплавленные, частично с острыми зазубренными краями начали летать во все стороны.

Действие невообразимо мощного взрыва дуодека было направлено не только вверх Действие вниз оказалось, возможно, еще более катастрофическим.

Чудовищной силы судорога проникла глубоко в недра планеты, преодолев на какое-то время силы гравитации, и планета раскололась, поверхность ее покрылась зияющими трещинами и разломами. Когда же давление уменьшилось, ядро планеты начало плавиться, и на поверхности забили вулканы. Гравитация, некогда царившая на планете, снова захватила власть. Трещины и разломы сомкнулись, выдавливая на поверхность бессчетные миллионы кубических миль раскаленной лавы и металла. По планете пробегали волны дрожи, она как бы нервно подергивалась.

Наконец, произошел взрыв. Раскаленные газы и пары остыли. Водяной пар сконденсировался. Вулканическая пыль осела. И перед глазами наблюдателей вновь возникла планета, но как она неузнаваемо изменилась! Там, где некогда была Главная база, ничто не напоминало о пребывании человека. Все исчезло бесследно. Исчезли горы. Долины оказались засыпанными обломками скал. Континенты и океаны переместились, причем весьма заметно. Землетрясения, вулканы и другие проявления сейсмической активности не только не затухали, но, наоборот, становились все сильнее и сильнее.

Планета Гельмута на долгие годы стала пустынным, необитаемым миром.

— Так! — с шумом выдохнул воздух Хейнес, который затаив дыхание следил за экраном. — Произошло то, что и должно было произойти. Необратимо и неизбежно. Я намеревался использовать базу Гельмута, но похоже, что нам придется обойтись без нее.

Киннисон обратился к наблюдателям, сидевшим за пультами гамма-дзета-улавливателей.

— Есть ли какие-нибудь сигналы? — спросил он.

Выяснилось, что три улавливателя отметили некую активность: не следы или вспышки, а четкие точечные источники, свидетельствовавшие об остроте фокусированных лучей большой мощности. Все три точечных источника расположены на одной прямой, которая уходила в межгалактическое пространство.

Киннисон внимательно зафиксировал положение прямой в пространстве и застыл в задумчивости, широко расставив ноги, засунув руки в карманы, с глазами, устремленными вдаль. Он напряженно размышлял.

— Я хочу задать вам два вопроса, — наконец прервал его размышления командор фон Хоэндорф. — Был ли Гельмут Босконией или нет? И что нам теперь делать, не считая, разумеется, захвата восемнадцати пиратских наблюдательных постов?

— На ваши вопросы у меня, к сожалению, один ответ — не знаю.

Лицо Киннисона стало напряженным и жестоким:

— Вам известно теперь обо всем столько же, сколько и мне. Я не утаил ни одно из своих предположений. Я не утверждаю, что Гельмут был Босконией. Наличие обнаруженной нами цепочки коммуникаторов и другие мелочи, о которых я уже упоминал, наводят на мысль, что это не так. Впрочем, мы знаем слишком мало, чтобы выносить окончательное суждение. Вероятность того, что Гельмут не был Босконией, столь же велика, как и вероятность того, что был. Ваш второй вопрос, командор фон Хоэндорф, связан с первым. Но прервемся: я вижу, что наши начали захватывать наблюдательные посты босконцев.

Пока фон Хоэндорф и Киннисон беседовали между собой, Хейнес отдал приказы, и огромный космический флот Галактического Патруля, не без труда разделенный на восемнадцать частей, перегруппировался и окружил восемнадцать форпостов Главной Базы Гельмута. Но, к удивлению сил Галактического Патруля, подавление форпостов оказалось нелегкой задачей.

Босконцы наблюдали за разрушением Главной Базы Гельмута. Их основные видеоэкраны были мертвы. Сколько ни пытались те, кто находился на форпостах, им никак не удавалось вступить в контакт ни с одним из высших начальников, чтобы получить приказы и доложить о том тяжелом положении, в котором оказались. Спастись бегством пираты также не могли: любой истребитель Галактического Патруля настиг бы их за считанные минуты.

О том, чтобы сдаться на милость победителя, не было и речи — лучше принять смерть в бою, чем оказаться брошенным в камеру смертников Галактического Патруля. Вопрос о помиловании или о приговоре, заменяющем смертную казнь более или менее длительным сроком заключения, даже не возникал: противостояние Цивилизации и Босконии ничем не напоминало войны между двумя добропорядочными и в общем во многом схожими между собой нациями, — войны, которые столь часто разыгрывались в далеком прошлом на Земле. Противостояние между Цивилизацией и Босконией было борьбой за выживание между двумя диаметрально противоположными, взаимоисключающими и абсолютно несовместимыми культурами, — борьбой, которая велась в галактических масштабах не на жизнь, а на смерть, в которой ни одна из сторон не хотела перемирия и не согласилась бы на него; конфликтом, который в силу суровой необходимости не мог не привести ни к чему другому, кроме беспощадного, полного и безжалостного уничтожения одной из сторон.

У пиратов не оставалось другого выхода: они должны погибнуть. Хотя пираты придерживались иных ценностей, а их взгляды на жизнь, с нашей точки зрения, просто чудовищны, они отнюдь не были трусами, не прятались по углам, как крысы, а сражались и сражались отважно против неизмеримо превосходящего по численности и мощи противника, не имея возможности ни скрыться, ни выбрать поле боя. Сражались в мрачной решимости заставить жалкую и презренную Галактическую Цивилизацию израсходовать как можно больше боеприпасов и сил. Охваченные самоубийственным восторгом, босконские инженеры создали оборонительное оружие фантастической мощи, разместили его в космическом пространстве и теперь спокойно ожидали массированной атаки на свои форпосты, пребывая в твердой уверенности, что такая атака непременно последует.

И час атаки настал. Впереди двигались тяжелые крейсеры Галактического Патруля, безмятежно уверенные в своей несокрушимой мощи. Хотя эти боевые космические корабли обладали сравнительно небольшой наступательной силой, они несли на себе захваты, прессоры и защитные экраны, которые — разумеется, теоретически — не мог одолеть ни какой излучатель. Они захватывали один босконский истребитель за другим. В задачу тяжелых крейсеров входило лишение противника возможности двигаться, поскольку, как хорошо известно, в обычных условиях нельзя нанести ущерб объекту, который находится в безынерционном режиме, да к тому же способен свободно перемещаться в пространстве. Он просто отлетит в сторону при соприкосновении с нематериальным лучом или материальным веществом.

Но что это? Одна за другой три ослепительные вспышки света, сравнимые по яркости разве что с атомными взрывами, возникли на наружной обшивке крепости. Три тончайших луча, насыщенные огромной энергией, хлестнули по защитным экранам нападающих и продырявили их с такой легкостью, словно те были тонкой паутиной! Пал первый защитный экран, пал второй. Лучи прошили даже «защитную стенку» — сверхмощный экран, вспыхнув, разрушился. Проникли лучи и сквозь броню кораблей, казалось бы, нарушая один из важнейших принципов, о котором мы только что упоминали: ни один объект в космическом пространстве, находящийся в безынерционном режиме, не может быть поврежден. Но в данном случае тяга, развитая двигателями, была столь чудовищно велика, что даже немногие атомы вещества в пространстве, окружавшем обреченные крейсеры, оказали лучам сильнейшее сопротивление. Космический корабль был как бы пронзен всепожирающим цилиндром аннигиляции.

Секунду — не более — невероятные лучи сверкали во тьме космического пространства и погасли, но и секунда оказалась слишком большим сроком.

Три безжизненные груды металла повисли в космическом пространстве. Не успели погаснуть три первых луча, как вспыхнули три других. Их в свою очередь сменили три новых луча. Девять мощнейших военных космических кораблей Цивилизации были поражены до того, как остальные корабли приблизились к форпостам пиратов на дальность своего лучевого залпа!

Большинство офицеров на флагманском корабле на какое-то мгновение замерли от неожиданности, но двое офицеров пришли в себя раньше других, и их реакция была почти мгновенной.

— Торндайк! — воскликнул адмирал. — Что они там сделали и как?

Киннисон не стал задавать вопросов. Вместо этого он склонился над пультом, пытаясь разобраться в таинственных лучах, обладающих невероятной проникающей способностью.

— Они дали залп сверхтонко сфокусированными лучами из своих главных излучателей, — несколько хрипловатым голосом доложил бортинженер флагмана Лаверн Торндайк. — Эти лучи поражают все, на что падают как вы видели сами, цель сгорает необычайно быстро.

— Что и говорить, горячие лучи, очень горячие, — заметил Киннисон. Судя по записям приборов, температура превышает пять миллиардов градусов с возможной ошибкой примерно в десять раз. Но даже эти цифры носят сугубо приблизительный характер, так как электронные схемы всех приборов не выдержали перегрузки и перегорели.

— Но как им самим удалось уцелеть? — вмешался в разговор фон Хоэндорф.

— А они и не уцелели. Они дали залп по нашим кораблям и погибли, — мрачно объяснил Торндайк, — Сочли, что стоит пожертвовать одним излучателем и одним обслуживающим его расчетом за один наш крейсер и его экипаж. С их точки зрения сделка выгодная.

— Больше таких сделок не будет, — заявил Хейнес.

У Галактического Патруля было достаточно истребителей, чтобы поразить вражескую крепость на расстоянии, превышающем даже огромный радиус действия убийственных лучей, которыми управляли камикадзе.

Защитные экраны босконцев оказались отрезанными от источника питания — космической энергии. И тогда вступили в действие лучи кораблей-истребителей Галактического Патруля. Обстрел продолжался час за часом, и, по мере того как сила сопротивления жертв падала, кольцо кораблей Галактического Патруля вокруг них сжималось все теснее. Наконец, даже гигантские аккумуляторы огромных крепостей иссякли. Защитные экраны пиратских форпостов пали под непрекращающимся яростным огнем истребителей, и через несколько минут в космическом пространстве от последних твердынь пиратов на подступах к их Главной Базе остались лишь облачка отдельных атомов.

Великая Армада Галактического Патруля перестроила свои боевые порядки и, включив двигатели на полную мощность, взяла курс к родной галактике.

Между тем в помещении центрального поста трое линзменов заканчивали весьма серьезное совещание.

— Вы видели, джентльмены, что произошло с планетой Гельмута, — голос Киннисона прозвучал резко, — и я хотел бы поделиться с вами соображениями относительно возможной попытки уничтожения всякой жизни на Солнце III. Для этого противнику достаточно взорвать одну дуодековуго бомбу на дне океана. Я знаю только одно: мы не должны позволить застать нас врасплох, и поэтому необходимо все время быть начеку.

И Серый линзмен с окаменевшим лицом направился в отведенную ему каюту.

Глава 2 СЛИЯНИЕ РАЗУМОВ

На протяжении всего долгого обратного пути на Землю Киннисон почти не выходил из каюты, глубоко погруженный в безрадостные размышления, и под конец был вынужден признаться самому себе, что так и не пришел к сколько-нибудь утешительному выводу. Да и на Главной базе, занимаясь неделю за неделей множеством неотложнейших дел, Киннисон продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию. Из горных высот абстракции Киннисон был спущен на грешную землю не кем иным, как Главным хирургом Лейси собственной персоной.

— Выбросьте все из головы, дружище, — дал дельный совет своему непокорному пациенту Лейси. — Когда вы так долго сосредоточиваетесь на чем-нибудь одном, вихри вашей мысли концентрируются на все более узком клочке пространства, пока, наконец, эффективный объем вашей мысли не становится бесконечно малым. Выражаясь математически, интеграл от носителя вашей мысли, взятый от минус бесконечности до плюс бесконечности, в пределе стремится к нулю.

— Что-то я не пойму, о чем вы толкуете, доктор, — удивился линзмен.

— Разумеется, о чистой математике, хотя вполне может быть, что и о недурственной психологии, — невозмутимо ухмыльнулся Лейси и продолжал:

— Я имею в виду, что ваши мысли постоянно сосредоточены на чем-то одном. Если вы окончательно зациклитесь и ваши мысли пойдут по кругу, вы рискуете, образно говоря, укусить самого себя за спину. Я предлагаю вам немного отдохнуть и отправиться куда-нибудь, где можно поразвлечься.

— А куда?

— На большой бал в честь объединенных сил Галактического Патруля, дружище. Старый доктор Лейси прописывает вам бал как лекарство. Вам необходимо сменить обстановку.

Самый большой бальный зал в городе сверкал огнями и великолепием убранства. Тысячи разноцветных ламп рисовали причудливый узор на полу зала, его стенах, на лицах гостей. Две тысячи представительниц прекрасного пола, раз-наряженных в пух и прах во все лучшее, чем гордились и могли похвастаться сотни планет, составляли многоцветный букет, затмевавший спектр богатством красок и оттенков. Присутствовали в зале и две тысячи мужчин, одетых в строгие костюмы, разнообразную униформу служб Галактического Патруля, с медалями и лентами.

— Первый танец вы танцуете с мисс Форрестер, — представил Киннисона доктор Лейси, и линзмен заскользил по паркету с восхитительной блондинкой, одетой по последнему крику моды в платье из тончайшего нежно-голубого гламофетта с Манаркана.

Человеку неосведомленному скромное одеяние Киннисона из простой серой кожи могло показаться не соответствующим пышно разодетому собранию. Но для гостей бала, равно как и для нас, живущих ныне, строгая униформа вольного линзмена превосходила по красоте и значимости самые изысканные наряды. Сотни глаз неотрывно следили за удивительно красивой парой, ритмично двигавшейся по сверкающему паркету. Но стройная красавица чувствовала себя в объятиях линзмена неуверенно, смотрела в пол и неожиданно сбилась с такта.

— Простите, я чуть не наступил вам на ногу, — извинился Киннисон. — Знаете, когда все время торчишь в спидстере, практиковаться в бальных танцах приходится редко.

— Очень любезно с вашей стороны делать вид, будто во всем виноваты вы, но мы сбились с такта целиком по моей вине, и вам известно об этом так же хорошо, как и мне, — покраснела от смущения красавица. — Я умею танцевать, но, сказать по правде, никогда еще не танцевала с Серым линзменом.

— Да? — Киннисон был искренне удивлен, и его партнерша впервые взглянула ему в лицо. Мисс Форрестер успокоилась, стала держаться менее напряженно и танцевать изящно и непринужденно — так, как она умела танцевать.

— Никому из нас не приходилось прежде видеть Серого линзмена, разве что на портретах и фотографиях, а тем более танцевать с ним… Все так неожиданно. Мне нужно привыкнуть. Я даже не знаю, как с вами разговаривать! Нельзя же называть вас «мистер», как обыкновенного чело…

— Я буду рад, если вы, обращаясь ко мне, будете говорить просто «скажите», — заверил девушку Киннисон. — Может быть, вы предпочитаете не танцевать с таким неуклюжим медведем, как я? Вы не против, чтобы я раздобыл парочку бутербродов и бутылочку файалина или чего-нибудь в том же духе?

— Нет, нет! — запротестовала мисс Форрестер. — Я совсем не это имела в виду. Я хочу протанцевать с вами танец до самого конца. Поверьте, мне очень нравится танцевать с вами. А потом я буду хранить бальную карточку (надеюсь, вы мне ее надпишите?) с веточкой лаванды как воспоминание о том, что в юности я танцевала с Серым линзменом Киннисоном. Мне кажется, я пришла в себя и теперь могу танцевать и разговаривать одновременно. Вы не возражаете, если я задам вам несколько глупых вопросов о космосе?

— Валяйте. Насколько я могу судить, ваши вопросы совсем не глупые, хотя и элементарные.

— Боюсь, что вы снова великодушны ко мне. Как и большинству девушек здесь, мне никогда не приходилось бывать в дальнем космосе. Несколько раз летала на Луну. Совершила два полета; на Марс и Венеру. Я никогда не могла понять, как вы, люди дальнего космоса, умудряетесь воспринимать чудовищные скорости, с которыми преодолеваете огромные расстояния, или как работает ваша космическая связь. Если верить профессорам, то человеческий разум не способен воспринимать такие величины. Но, как мне кажется, вы все-таки принадлежите к числу тех, кто их правильно оценивает. А может быть…

— Вы хотите сказать, что ваш партнер не человек? — заразительно засмеялся Киннисон. — Нет, профессора совершенно правы. Никто из нас не в состоянии воспринимать подобные величины, но вся штука в том, что мы с ними работаем. Кстати сказать, до меня только сейчас дошло, с кем я танцую. Вы Глэдис Форрестер. Теперь мне совершенно ясно — мы с вами в одной лодке!

— Мы с вами? Но каким образом?

— Человеческий разум действительно не в состоянии воспринимать такое число, как миллион. Но, насколько мне известно, ваш отец, человек весьма и весьма состоятельный, дал вам миллион наличными, чтобы вы приобрели познания в области финансов тем способом, который только и дает ощутимые результаты, — познав все тонкости финансового дела на собственном опыте. Сначала вы понесли большие, убытки, но под конец, заключив несколько выгодных сделок, сумели с лихвой восполнить потери, несмотря на то, что разные ловкачи пытались воспользоваться вашей неопытностью. Разум не в состоянии представить себе миллион, но это ничуть не мешало вам манипулировать миллионом, не так ли?

— Но финансы — совсем другое дело, — запротестовала мисс Форрестер.

— Если вы взглянете попгубже, то увидите, что существенных различий нет, — возразил Киннисон. — Лучше всего объяснить, воспользовавшись аналогией. Вы не можете представить себе наглядно размеры Северной Америки, что, однако, ничуть не мешает вам объехать всю Северную Америку на автомобиле. На какой марке вы путешествуете по земле?

— У меня спортивная машина Дехотинского.

— Гм. Верхний предел скорости, — сто сорок миль в час. Думаю, что вы предпочитаете ездить со скоростью от девяноста до ста миль в час. Представим себе, что вы водите седан Крауновер или какую-нибудь большую тихоходную калошу со скоростью около шестидесяти миль в час и что ваша машина способна развивать скорость в девяносто миль. Предположим также, что у вас есть радио. На длинных волнах вы можете слушать программу, передаваемую радиостанцией, которая находится от вас на расстоянии трех-четырех тысяч миль, на коротких волнах принимать программу, передаваемую из любой точки земного шара…

— Я могу принимать по остросфокусированному лучу на ультракоротких волнах программы с Луны, — прервала Киннисона мисс Форрестер. Я много раз слушала такие программы.

— Разумеется, — сухо согласился Киннисон, — слышимость отличная, если ничто не мешает…

— Слышимость довольно плохая, — заметила богатая наследница, — очевидно помехи все же бывают.

— Неважно. Так вот, если теперь вы замените «мили» на «парсеки», то получите представление о скоростях, развиваемых в далеком космосе, и о том, как мы с ними управляемся. Наши скорости изменяются в зависимости от плотности материи в космическом пространстве, но в среднем, скажем, при плотности один атом вещества на десять кубических сантиметров пространства, мы движемся со скоростью около шестидесяти парсеков в час, при полной тяге около девяноста парсеков в час. Наши коммуникаторы работают на уровне ниже эфира — на субэфирном уровне…

— А что это такое? — поинтересовалась мисс Форрестер.

— Предложенное мной определение ничуть не хуже любого другого, — улыбнулся Киннисон. — Мы не знаем, что такое гравитация, хотя и используем ее. Никто не может сказать, как распространяется гравитация, и распространяется ли вообще. Никому еще не удалось изобрести какое-нибудь устройство или прибор, разработать метод, который позволил бы определить природу, период или скорость гравитационных волн. Мы, по существу, ничего не знаем о пространстве и времени. Вообще, если разобраться как следует, мы знаем обо всем не очень-то много, — заключил он.

— Но все равно, от ваших слов мне как-то стало уютнее, — призналась мисс Форрестер, едва заметно приблизившись к своему партнеру. — Расскажите, пожалуйста, о коммуникаторах.

— Ультраволны распространяются быстрее, чем обычные радиоволны примерно во столько же раз, во сколько скорость космических кораблей превосходит скорость наших тихоходных автомашин, то есть во столько, во сколько парсек больше мили. Грубо говоря, в девятнадцать миллиардов раз.

— Девятнадцать миллиардов! — воскликнула потрясенная мисс Форрестер. — А вы говорили, что никто не может воспринять даже миллион!

— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Киннисон. — Вам не нужно воспринимать или наглядно представлять себе большие числа. Все, что нужно знать, — это то, что космические корабли дальнего плавания и коммуникаторы покрывают расстояния в несколько парсеков практически за то же время, за которое земные автомашины и радиоволны преодолевают расстояния в несколько миль. Поэтому когда какой-нибудь космический волк толкует вам о парсеках, вы просто мысленно подставляете мили и представляете себе автомашины и радиопередатчики. Тогда вы будете воспринимать расстояния и скорости, как космонавты дальнего плавания, а может быть и более наглядно.

— Мне никто и никогда так не объяснял, но все равно для меня слишком сложно. Распишитесь, пожалуйста, на моей бальной карточке.

— С удовольствием.

Другие девушки не решались подойти к линзмену, словно никак не могли решить, кому из них танцевать с ним следующий танец. Впоследствии Киннисон никогда не мог объяснить, как случилось, что он оказался в паре с весьма соблазнительной миниатюрной брюнеткой, одетой — по крайней мере частично — в некое подобие умопомрачительного покроя сильно декольтированного платья цвета адского пламени. Линзмену никогда еще не доводилось видеть такого материала. Выглядел он как застывшее электричество!

— О мистер Киннисон! — нежно проворковала новая партнерша. — Все астронавты и в особенности вы, линзмены, такие герои, не правда ли? Ведь в космосе так страшно! Я бы ни за что не могла стать астронавтом!

— А вам случалось бывать в космосе, мисс? — улыбнулся Киннисон.

— А как же! — юная леди явно предпочитала изъясняться восклицательными предложениями.

— Наверное, рейс на Луну? — попытался угадать Киннисон.

— Что вы, не смешите меня! Гораздо дальше! Я прямиком отправилась на Марс! Временами у меня мурашки бежали по коже! Было так страшно! Думала, что никогда не вернусь на Землю!

Но вот танец подошел к концу. За ним последовали другие танцы с другими девушками, однако Киннисон, как ни старался, не мог заставить себя целиком погрузиться в окружавшее его веселье. Когда-то, в бытность свою кадетом, он с головой окунался в легкую атмосферу бала, но теперь вся эта мишура не затрагивала его. Разум упорно возвращал к проблеме, не дававшей ему покоя. Наконец, в толпе, среди множества людей, собравшихся в зале, он увидел девушку с копной удивительно красивых волос с красноватым медным отливом и изящной великолепно сложенной фигуркой. Киннисон не стал ждать, пока девушка повернется к нему лицом. Он сразу узнал ее: это была она, некогда сиделка и строгая няня, выходившая его в госпитале, она, которую он в последний раз видел в окрестности ныне такой далекой планеты Бойссии II.

— Мак! — адресовал свое мысленное послание только ей Киннисон. — Во имя любви к Клоно, протяните мне руку — спасите меня отсюда! На сколько танцев вы уже ангажированы?

— Ни на один! Я предпочитаю не обещать танцы заранее.

Подумав так, Мак вздрогнула, словно ее кольнули иглой, и в панике остановилась, учащенно дыша, с неожиданно сильно забившимся сердцем. Как известно, ей случалось принимать переданные с помощью Линзы мысли и прежде, но тогда все было иначе, совсем по-другому. Теперь же каждая клеточка мозга линзмена открыта перед ней, и заглянув в его разум, она увидела там такое! Она могла читать его мысли легко и просто, как он читал мысли других людей! И она постаралась как можно глубже укрыть свои мысли, изо всех сил пытаясь не думать ни о чем.

— Не бойтесь, Мак, — тихо возникла в ее мозгу мысль, тихо и спокойно, словно ничего необычного вообще не происходило. — Я отнюдь не намерен вторгаться в ваш разум. Мне и так известно, что если бы вы записывали все танцы, на которые вас хотели бы ангажировать, то очередь растянулась бы до послезавтра. Могу ли я пригласить вас на следующий танец?

— Конечно, Ким.

— Спасибо. Линза отключена до конца вечера.

Мак-Дугалл с облегчением вздохнула, когда Киннисон оборвал линию телепатической связи: у нее было такое ощущение, как будто он повесил телефонную трубку.

— Я хотел бы потанцевать со всеми вами, — сказал Киннисон, обращаясь к большой группе девочек-подростков, окруживших его и жадно пожиравших глазами, но я давно обещал следующий танец. Поэтому прошу извинить меня. Возможно, мы еще увидимся.

— Прошу простить, друзья, — протиснулся Киннисон сквозь плотное кольцо молодых людей, окруживших блистательную Мак-Дугалл — Прошу простить, но следующий танец мисс Мак-Дугалл обещала мне. Не так ли, мисс Мак-Дугалл?

Она кивнула и улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой, которая так раздражала его, когда он лежал в госпитале.

— Я слышала, как вы взывали к вашему космическому богу, но уже начала опасаться, что вы позабыли о танце, — приветствовала она Киннисона.

— А еще говорила, что никому не обещает танцев заранее. Дипломат! — проворчал себе под нос стоявший в стороне посол.

— Не будьте наивным, — также тихо пробормотал ему в ответ капитан морской пехоты, — Она не обещает танцев никому из нас. Но это же Серый линзмен!

Хотя медсестра Мак-Дугалл отнюдь не была миниатюрной, рядом с атлетически сложенным линзменом она казалась маленькой и хрупкой. В полном молчании они описали круг по огромному бальному залу. Золотисто-зеленое бальное платье, кстати сказать, гораздо более закрытое, чем у многих других дам, легко развевалось в такт искусным движениям серых сапог с высокой шнуровкой партнера.

— Хорошо здесь, Мак, — вздохнул наконец Киннисон, — но я примерно в семи килоциклах от всего окружающего великолепия и никак не могу настроиться. Не знаю, в чем дело, но дюзы мои словно забиты. Должно быть, я становлюсь чем-то вроде космического клопа.

— Вы космический клоп? Вот уж нет! — мисс Мак-Дугалл решительно тряхнула головой, — Вы прекрасно понимаете, в чем тут дело. Просто вы слишком сильный человек, чтобы сказать вслух об этом.

— Вы так думаете? — спросил Киннисон.

— Несомненно, — решительно тряхнула головой мисс Мак-Дугалл. — Что удивительного, что вы не можете попасть в унисон с большинством тех, кто собрался в зале? Мне и самой трудно настроиться на одну волну с ними, а ведь моя работа не идет ни в какое сравнение с тем, чем занимаетесь вы. Каждый десятый из присутствующих не бывал за пределами атмосферы, каждый сотый не летал даже пассажиром дальше Юпитера. Почти все они никогда не интересовались ничем, кроме нарядов или любовных приключений. О том, кто такой линзмен, они имеют столь же смутное представление, как я о гиперпространстве или о неевклидовой геометрии!

— Ничего себе кошечка! — засмеялся Киннисон. — Поскорее спрячьте коготки, пока вы кого-нибудь не оцарапали!

— Причем здесь кошечка? — возмутилась Мак-Дугалл. — Я говорю правду. Да что там собравшиеся на балу! Никто во всей Вселенной не знает, чем вы занимаетесь в действительности, и я совершенно уверена, что только два человека обо всем догадываются. И доктор Лейси не из их числа, — неожиданно заключила она.

Пораженный, Киннисон не сбился с шага и только спросил:

— Вы не очень-то вписываетесь в эту матрицу, как, впрочем, и я. Что, если нам незаметно улизнуть отсюда?

— Охотно, Ким.

Они выбрались из толпы и вышли на воздух. В полном молчании нашли скамью под развесистым деревом и сели.

— Зачем вы пришли сюда сегодня, Мак? — спросил Ким отрывисто.

— Я… мы… вы… О, оставим эту тему, — запинаясь, произнесла девушка, и краска смущения залила ее лицо и плечи Усилием воли она овладела собой и продолжала:

— Видите ли, я согласна с вами. Ведь вы как-то сказали, что я изучила вас до девятнадцатого знака после запятой. Даже доктор Лейси при всех его знаниях в отношении вас иногда заблуждается, как мне кажется.

— Так вот оно в чем дело!

Однако дело было совсем не в этом, далеко не в этом, но медсестра скорее откусила бы язык, чем призналась, что пришла на бал по одной-единственной причине: ей было известно, что на бал приглашен Кимболл Киннисон.

— Так вы знали, что такова была идея Лейси?

— Разумеется. Иначе вы бы никуда не выбрались. Лейси опасался, как бы вы не сошли с резьбы, и считал, что вам нужно немного развлечься.

— А вы?

— Я решительно с ним не согласна, Ким. Лейси так же далек от истины, как астронавт, вздумавший довериться своим глазам при посадке на Тренко, о чем я ему и сказала. Это он может сойти с резьбы, но не вы. Вам нужна работа, и вы делаете свое дело. И вы непременно доведете его до конца, даже если все мерзавцы макрокосмической Вселенной вздумают мешать вам!

— Клянусь усами Клоно, Мак' — Киннисон резко повернулся к своей бывшей сиделке и пристально посмотрел в ее широко раскрытые карие глаза с золотистыми искорками. Несколько мгновений Мак-Дугалл так же пристально смотрела на Киннисона, но потом отвела взгляд в сторону.

— Не смотрите на меня так! — почти закричала она. — Я терпеть не могу этого. У меня такое ощущение, будто я стою перед вами голая! Я знаю, что вы выключили свою Линзу. Я бы просто умерла, если бы она работала! Но и без Линзы вы читаете в умах, как в открытой книге!

Мак была несказанно рада тому, что могучее средство телепатического общения выключено: в голове ее бродили мысли, которые линзмену знать совсем не следовало — ни сейчас, ни потом, никогда! Киннисону еще лучше, чем Мак-Дугалл было известно, что стоит ему напрячь свои вновь обретенные способности, как она предстанет пред ним совершенно беззащитной, поскольку он легко сможет читать все ее мысли, — знал, но не прибегал к подобному средству. Условности человеческих отношений требовали, чтобы некая твердыня в человеческом разуме оставалась неприкосновенной, но Киннисону во что бы то ни стало нужно выведать, что знает эта женщина. Если понадобится, он готов вытряхнуть сведения из нее силой и заставить напрочь забыть о том, что она знала,

— О чем вы там проведали, Мак, и как вам удалось? — спросил Киннисон тихо, но с такой скрытой настойчивостью, что Мак-Дугалл почувствовала, как у нее по спине пробежала дрожь.

— Я многое знаю, Ким. — Девушка слегка поежилась, хотя вечер был теплым. — Все я почерпнула из вашего разума. Когда вы послали мне свою телепатему на балу, я не получила четкую, ясно сформулированную мысль, как бывало прежде, а как бы оказалась внутри вашего разума — целиком внутри него. Мне приходилось слышать, что линзмены толкуют о широком двустороннем обмене, но даже представить не могла, что это такое, да и никто не знает, пока не испытает на собственном опыте. Разумеется, я не поняла и миллионной доли того, что мне открылось или по крайней мере показалось, будто открылось. Все произошло так быстро. Я никогда не думала, что у смертного может быть такой разум, Ким! Но меня охватил не только восторг, но и ужас! Я просто затряслась от страха. А вы ничего не знали.

— Гм… гм… Это полностью меняет всю картину.

К удивлению Мак, голос Киннисона звучал спокойно и задумчиво. Линзмен совсем не был рассержен и оставался невозмутимым:

— Я не заметил, как упустил луч, и вместо узконаправленной телепатемы возникло слияние разумов! Я чувствовал, что вы ведете себя необычно, но относил за счет простого тщеславия. Подумать только, что назвал вас безмозглой курицей!

— И не один раз, а дважды! — поправила Мак-Дугалл своего бывшего подопечного. — Должна признаться, что, когда вы второй раз обозвали меня безмозглой курицей, я была рада, как никогда в жизни.

— Чувствую, что и впрямь становлюсь космическим клопом.

— Нет, Ким, — мягко остановила она Киннисона. — И вы никакой не зануда, не каприза, хотя я вас так и называла. Но теперь, когда узнала, на что вы способны, как же нам поступать дальше?

— Поскольку я сам передал все это знание, мне думается, что могу смело предоставить решать вам. Вы сохраните его, — медленно проговорил Киннисон.

— Сохраню! — воскликнула Мак-Дугалл. — Разумеется, сохраню. Ведь теперь все, что я видела, хранится в моем разуме. И никто не вырвет у меня моего знания!

— Конечно, конечно, — рассеянно пробормотал Киннисон. Мак многое не знала, но просвещать ее было просто ни к чему.

— Видите ли, в моем разуме есть немало такого, о чем я сам не догадываюсь. Но раз я предоставил вам открытый канал, тому должна быть какая-то причина, хотя мне она неизвестна.

Несколько мгновений Киннисон напряженно размышлял, потом продолжил:

— Несомненно, какую-то роль сыграло подсознание. Возможно, оно установило, что мне необходимо обсудить всю ситуацию в целом с кем-нибудь, кто обладает свежим взглядом и поможет избрать новый угол для атаки. Хейнес и я мыслим во многом одинаково, и от консультаций с адмиралом при всем моем уважении к нему проку было бы мало.

— Вы мне настолько доверяете? — спросила Мак-Дугалл ошеломленно.

— Безусловно, — не колеблясь" ответил Киннисон. — Я знаю о вас достаточно, чтобы быть полностью уверенным в том, что могу положиться и доверить любые секреты.

Так неромантично Кимболл Киннисон, Серый линзмен, осознал первые отзвуки все более ясного, необычайно важного факта: отныне между ним и медсестрой Мак-Дугалл не существует и не может существовать ни на йоту сомнения или неясности.

Затем Киннисон и Мак-Дугалл мирно беседовали, но не о милых пустяках, а о проблемах космического масштаба, о Вселенной и о конфликте между двумя культурами — Цивилизацией и Босконией.

Так они сидели под деревом, как обычные влюбленные, и их уединение охраняла не только Линза Киннисона, но и его неусыпное сверхчувственное восприятие. Время от времени посылаемые его разумом телепатемы входили в контакт с разумом других пар, бродивших по парку в поисках уютного уголка, и те ретировались, не понимая, какая сила гонит их от развесистого дерева, под сенью которого укрылись Киннисон и Мак-Дугалл.

Наконец их долгий разговор подошел к концу, и Киннисон помог своей собеседнице встать. Теперь он держался куда увереннее прежнего, и в глазах у него появился какой-то новый блеск.

— Кстати сказать, Ким, — спросила Мак-Дугалл, когда они не спеша возвращались в бальный зал, — кто такой Клоно, чьим именем вы недавно клялись? Еще один космический бог наподобие Ношабкеминга валерианцев?

— Нечто вроде, только покрепче, — засмеялся Киннисон. — Клоно — это комбинация из Ношабкеминга, некоторых богов древних греков и римлян, всех трех Парок и множества другого. Первоначально культ Клоно зародился на Корвине, но ныне он широко распространен в некоторых секторах галактики. Чего только нет у Клоно: и зубы, и рога, и когти, и усы, и хвост, словом, все на свете. Поэтому клясться Клоно удобнее, чем любым другим известным мне космическим богом.

— Но почему мужчинам вообще необходимо клясться, Ким? — спросила с любопытством Мак-Дугалл. — Ведь это же просто глупо.

— По той же самой причине, по которой женщины плачут, — парировал Киннисон. — Мужчина клянется, чтобы удержаться от слез, женщина плачет, чтобы удержаться от божбы . И тот и другой подход имеют под собой веские основания. Своего рода предохранительный клапан — средство сбросить излишнее давление, которое иначе разорвало бы и котел, и трубы.

Глава 3 БОГ ИЗ МАШИНЫ

В библиотеке роскошного особняка Командира Порта — в покоях, тщательно оберегаемых от любого вторжения, — уютно расположились двое пожилых линзменов, все еще состоявших на действительной службе в Галактическом Патруле. С заговорщицким видом, ухмыляясь, они поглядывали друг на друга.

Один из них потянулся за стоявшей на буфете бутылкой красного файалина ( Этот сильно стимулирующий, хотя и совершенно безвредный напиток приготавливается из плодов произрастающего на Корвине кустарника Fayaloclastus Augustifohus Barnsteadi. Его очень любят распивать на всякого рода церемониях те, кому посчастливилось его раздобыть. — Э. Э. С ) и наполнил два небольших бокала.

— За любовь! — провозгласил тост Хейнес.

— За великую любовь! — подхватил Главный хирург Лейси.

— Долой опеку! Пусть сами разбираются — не маленькие, — почти в один голос воскликнули оба приятеля.

— Что же ты не спрашиваешь, все ли идет как задумано? — поинтересовался Лейси.

— А что зря спрашивать? Мне и так все известно. Как ты знаешь, в моем рабочем кабинете видимо-невидимо лучевых детекторов, — последовал невозмутимый ответ.

— Очень на тебя похоже! Я бы тоже не прочь все знать, да только где мне взять столько детекторов? Выкладывай, да поскорей, что там нового, — снова ухмыльнулся Лейси, но улыбка на этот раз получилась какой-то кривоватой.

— А что рассказывать? Ты проделал поистине титаническую работу и теперь можешь преспокойно посиживать в сторонке и отдыхать.

— Отдыхать? О каком отдыхе может идти речь, если рядом изрыгает пламя огневержец с волосами цвета красноватой меди. У самой еще молоко на губах не обсохло, а она осмеливается прямо в лицо заявлять, что у тебя размягчение мозга, а интеллект как у комара или у последнего фонтема с Забриски. Как прикажешь вести себя с ней? Не могу же я отправить строптивую подчиненную на гауптвахту, хотя она вполне заслуживает самого сурового наказания за вопиющее нарушение субординации?

— Будет тебе, будет! — успокаивающе заметил Хейнес. — Не думаю, что все было так уж плохо.

— Может, и не так плохо, но все же скверно.

— Когда-нибудь твоя подопечная повзрослеет и в один прекрасный день поймет, что ты водил ее за нос.

— Возможно… А пока это всего лишь часть более обширного замысла. Слава Богу, я уже не молод. Они так страдают!

— Постой! Почему они страдают?

— Тебе лучше знать. Ведь ты, а не я видел, чем все кончилось. Так что же произошло? И как ты теперь оцениваешь ситуацию? — спросил Лейси.

— Ни хорошо, ни плохо.

Хейнес медленно наполнил бокалы и долго задумчиво покачивал бокал, прежде чем заговорил снова:

— Она, конечно, знает, что попалась на крючок, я очень опасаюсь, как бы что-нибудь не предприняла.

— Я уже тебе говорил, работник она что надо и не позволит никому водить себя за нос. Гм… Мне кажется, в подобной ситуации непродолжительная разлука была бы показана.

— Послушай, а почему бы тебе не отправить куда-нибудь госпитальный корабль? Ты бы избавился от нее на некоторое время.

— Отправить, конечно, можно. Как по-твоему, трех недель хватит? Жаль, что нельзя послать и его куда-нибудь.

— Почему нельзя?

А когда Лейси вопросительно посмотрел на него, Хейнес пояснил:

— Не упадешь от удивления? Он отправляется в туманность Лундмарка.

— Но это же невозможно! Полет займет годы! Никто еще оттуда не возвращался. Кроме того, у него здесь новая работа, да и удержать его в разлуке ты сможешь лишь до тех пор, пока у него не будет ни секунды свободного времени.

— Полет не продлится слишком долго, и наш подопечный скоро вернется. Мы всегда надеялись, что вещество в межгалактическом пространстве так сильно разряжено, что полет займет примерно одну десятую расчетного времени. Разумеется, мы сознаем опасность, и он будет снабжен всем необходимым.

— Не хотелось бы вмешиваться в их отношения таким образом, но, видно, тут ничего не поделаешь. Перед отправкой мы дадим ей повышение, назначим начальником сектора. Как ты считаешь?

— Кажется, кто-то совсем недавно говорил об огнедышащем чудовище с волосами цвета меди, о несносном характере, или мне послышалось? — насмешливо спросил Хейнес.

— Она и есть чудовище, самое настоящее. Но к тому же лучшая из всех медсестер и самая красивая женщина, которая когда-либо жила на Земле и всех обитаемых планетах!

— Ладно, Лейси, повышай ее в должности. Она, конечно же, заслуживает его. Если бы она не была великолепным специалистом, мы бы даже близко не подпустили ее к нашему линзмену. А вместе он и она — самая прекрасная пара молодых людей, которых рождала старушка Земля.

— Полностью с тобой согласен! Ты же сам видел — какая пара скелетов!

А тем временем в апартаментах отряда медицинских сестер молодая девушка с пышной копной волос, отливающих красноватой медью, и карими глазами с золотистыми искорками всматривалась в свое отражение в зеркале.

— Тупица несчастная, нескладеха! — с горечью, хотя и беззвучно, выговаривала она своему отражению. — Микроцефал, курица безмозглая! Сколько мужчин во Вселенной, так нет! Угораздило же тебя влюбиться в Кимболла Киннисона, который и смотрит-то на тебя как на мебель! В Серого линзмена…

Выражение ее лица изменилось, и она едва слышно прошептала:

— Серого линзмена… Да он же просто не в состоянии любить кого-нибудь, пока выполняет свою задачу. Линзмены не могут позволить себе ничего человеческого… ничего! Пока достаточно и того, что я его люблю…

Она выпрямилась, пожала плечами и улыбнулась, но даже вымученная улыбка удержалась на ее лице недолго. Гримаса боли исказила прекрасные черты, и девушка ничком бросилась на кровать.

— О Ким, Ким! — рыдала она. — Как бы я хотела… Ну почему ты не можешь… Зачем я только родилась?

Три недели спустя, находясь далеко от Земли в глубинах космического пространства, Кимболл Киннисон погрузился в размышления, весьма далекие от привычного хода мыслей. Он лежал в подвесной койке, задумчиво покуривая и глядя невидящими глазами в металлический потолок. Впервые Киннисона занимали мысли не о Босконии.

Он размышлял о Мак, возвращаясь мысленно к танцу на балу, когда впервые в жизни ему не удалось сконцентрировать луч, чтобы передать точно нужную мысль. Почему? Объяснение, которое он дал Мак, далеко не соответствовало действительности. Почему он был так рад видеть ее? И почему в самые неподходящие моменты в его сознании возникает ее образ и он явственно видит Мак, ее глаза, губы, пышные волосы?… Мак, конечно, красива, но ей далеко до той красотки из седьмого сектора, с тем видением из галлюцинаций любителя тионита, с которой он некогда встретился на Альдебаране II. Стоило Киннисону вспомнить о той красотке, как у него появилось слабое сожаление, что он не свернул ее безупречную шею… Нет, Мак и в подметки не годилась той блондинке на балу — как ее звали? Кажется, мисс Форрестер…

Ответ на все недоуменные вопросы мог быть только один, и это обстоятельство глубоко потрясло его… Нет, столь очевидного ответа он не допускал и в истинности не хотел признаваться даже самому себе. У него есть работа — задание, которое требуется выполнить. Галактический Патруль затратил миллионы, чтобы сделать из него линзмена, и его долг отплатить им верной службой за все, что они на него израсходовали. Ни один линзмен, тем более Серый линзмен, не связывал себя женитьбой. Он не смог бы сидеть на месте, а она не смогла бы летать с ним. Кроме того, девять из десяти Серых линзменов погибают прежде, чем перестают летать, а тот, кому случится прожить достаточно долгую жизнь, чтобы выйти в отставку и сменить пульт управления космического корабля на наземную службу, успевает к тому времени обзавестись различными механическими и другими протезами…

Нет, ни за что на свете! Ни одна женщина не заслуживает столь страшной участи — чтобы ее жизнь превратилась в сущий ад! Подумать только: годы агонии, постоянное ожидание, способное подточить любое сердце, и как венец всего раннее вдовство! Или в лучшем случае участь сиделки, при муже, наполовину состоящем из стали, резины и фенольной пластмассы. А эта с волосами цвета меди слишком хороший человек, чтобы обречь ее на что-нибудь подобное…

Но стоп. Задний ход! На каком, собственно, основании он полагает, будто достоин такой девушки? Вполне может быть, в особенности если учесть его «прекрасное» поведение в госпитале, когда был всецело вверен ее заботам, что она и в мыслях не держит, чтобы относиться к нему как-нибудь иначе, чем так, как ведет себя строго беспристрастная медицинская сестра по отношению к капризному пациенту? Скорее всего она о нем и не думает. Он бы отдал все гадолиниевые сокровища Клоно за самую робкую надежду на то, что она согласится выйти за него замуж, разумеется, при условии…

Впрочем, а что"если она все же согласится? В кого только женщины иногда не влюбляются. Он ничем не выказал свою симпатию к ней, не сделал ни малейшего намека. Она слишком мила, слишком красива, слишком полна жизненной силы для женщины, которой предстоит связать свою жизнь с космическим клопом. Она заслуживает" счастья, а не разбитого сердца. Она заслуживает всего лучшего, а не худшего в жизни. Любви на всю катушку от целого человека, а не какого-то жалкого обрубка, любви на всю жизнь, а не в течение каких-то жалких долей секунды, которые он может предложить женщине. Пока он еще не утратил способности ясно мыслить, он, Кимболл Киннисон, не сделает ничего такого, что могло бы испортить ей жизнь. Лучше бы не встречался с медноволосой на балу. Теперь и близко не подойдет к той планете, на которой будет находиться она, а если увидит ее где-нибудь в открытом космосе, то умчится со скоростью в сотню парсеков в час.

Придя к столь горькому выводу, Киннисон выпрыгнул из подвесной койки, швырнул в пепельницу недокуренную сигарету и решительными шагами направился в центральный пост.

Корабль, на котором летел Киннисон, был красой и гордостью космического флота Галактического Патруля. Великолепно энерговооруженный, с мощными двигателями, способными обеспечить и чудовищную тягу, и любой маневр, со всем необходимым для надежной защиты и сокрушительного нападения, корабль к тому же был космической лабораторией и обсерваторией. Экипаж корабля помимо штатного состава мог изменяться, равно как и оборудование на борту корабля. Сейчас на борту находились десять линзменов — событие, не имеющее аналогов в истории освоения космоса даже для таких гигантских боевых кораблей, каким был «Неустрашимый». Научный персонал на борту «Неустрашимого» был как бы поперечным срезом Древа Познания. Кроме штатного экипажа в рейс отправились лейтенант Питер ван Баскирк с ротой валерианских сорвиголов, Ворсел с тремя дюжинами велантийских сородичей, Тригонси, бочкообразный линзмен с Ригеля IV, с дюжиной своих коллег, главый бортинженер Ляверн Торндайк со своими великолепными механиками. На борту «Неустрашимого» три шеф-пилота, лучшие из лучших пилотов Главной Базы — Гендерсон, Шермерхорн и Уотсон.

«Неустрашимый» был гигантским кораблем. Таким он и должен быть, чтобы нести на себе помимо людей и оборудования, отобранных Киннисоном, персонал и оборудование, взятое в рейс по настоянию Командира Порта адмирала Хейнеса.

— Великий Клоно! Сэр! Какая невосполнимая брешь возникнет в оснащении Главной Базы, если мы не вернемся! — пытался протестовать Киннисон.

— Вы непременно вернетесь, Киннисон! — мрачно ответил Хейнес. — Я потому и посылаю с вами всех этих людей и все это оборудование, что хочу быть твердо уверенным в вашем возвращении.

И вот теперь они неслись в межгалактическом пространстве, и Серый линзмен, используя свои возможности сверхчувственного восприятия, посылал с закрытыми глазами телепатему за тесную оболочку железных стенок на простор космического пространства. Не ведая материальных преград и ограничений, он наслаждался зрелищем, вряд ли доступным самой дерзкой фантазии человека.

Вокруг космического корабля простиралась пустота. Не было ни планет, ни солнц, ни метеоритов, ни частиц космической пыли. Все окружающее пространство абсолютно пусто, и при мысли о столь идеальной пустоте в душу закрадывался ужас. Подчеркивая пустоту, на огромных, недоступных разуму расстояниях в космическом пространстве недвижимо висели галактики, образующие нашу Вселенную.

За огромным космическим кораблем Первой галактики располагались крохотные, ярко сверкающие линзы меньших галактик, расположенные так далеко, что входящие в них солнечные системы были невидимыми, — так далеко, что даже гигантские массы сопровождающих их шарообразных звездных скоплений были неразличимо скрыты в двояковыпуклой чечевице галактики. Перед галактикой, справа и слева от нее, выше и ниже располагались другие галактики, никогда не исследованные человеком или другими существами, признающими кодекс Галактической Цивилизации.

Сколь непостижимо большой ни была скорость полета «Неустрашимого», все же галактики час за часом оставались недвижимыми. Какие расстояния! Какое величие! Какое великолепие! Какое ужасающее ледяное спокойствие!

Несмотря на то что Киннисон, посылая телепатему, знал, что увидит именно такую картину, он все же был несколько подавлен своим ничтожеством по сравнению с космическим величием открывшегося его мысленному взору зрелища. Что у него за работа! Он, крохотная мошка с едва видимой ультрамикроскопической планеты, дерзает отправиться в макрокосмическое пространство — во владения всеведущего и всемогущего Творца!

Киннисон решительно встал с кресла, стряхнув мимолетное дурное настроение. Печалиться решительно ни к чему! Такое настроение отнюдь не поможет ему приблизиться к первой контрольной станции, а у него была работа, которую нужно делать. В конце концов, разве человек не столь же велик, как космическое пространство? Как бы в противном случае он сумел добраться сюда? А он здесь! Нет, что ни говори, человек больше космического пространства. Мысленно представив себе макрокосмическое пространство, человек овладел им!

Босконцы, кто бы они ни были, также овладели макро-космическим пространством. Он, Киннисон, уверен, что босконцы действуют в межгалактическом масштабе. Даже покинув Землю, он твердо верил, что проложенный им курс приведет к оплоту пиратов в каком-нибудь звездном скоплении, принадлежащем его собственной галактике и расположенном так далеко от Земли, что база пиратов ускользнула от внимания составителей космических карт. Но оказалось, что подобным надеждам не суждено сбыться. Ни ошибка в прокладке курса, ни навигационная погрешность не виновны в том, что пиратская база не находилась поблизости от какого-нибудь, пусть даже самого далекого звездного скопления в его родной галактике. Взятый на пиратскую базу пеленг ясно и недвусмысленно указывал на туманность Лундмарка, и именно она и была пунктом назначения его полета.

Человек ничем не уступал пиратам, возможно, даже в чем-то превосходил их, если принять во внимание последние события. Из всех рас, населявших галактику, человек постоянно захватывал инициативу, всегда был лидером и командиром. И если не считать обитателей Эрайзии, человек обладал лучшим мозгом во всей галактике.

— Хватит предаваться размышлениям, — решил прервать себя Киннисон, тем более что настало время принять рапорты и внести соответствующие поправки. Киннисон стал вступать в контакт с учеными и наблюдателями.

Вряд ли было бы уместно вдаваться здесь в подробности отчетов или останавливаться на остальной части полета ко Второй галактике. Достаточно сказать, что высококвалифицированная команда наблюдала, изучала, записывала и сопоставляла полученные данные и что они приближались к пункту своего назначения с величайшей осторожностью. Детекторы работали на пределе дальности, наблюдатели неусыпно следили за всеми экранами, но сам «Неустрашимый» оставался неуязвим для детекторов противника, так как был оснащен аннигиляторами Хотчкисса.

«Неустрашимый» преодолел чудовищное расстояние, отделявшее Первую галактику от Второй, и вступил в ее пределы. Какая она — островковая Вселенная, по существу, аналогичная Первой галактике с ее планетами и их обитателями? Если так, то что случилось с коренными обитателями? Были ли они завоеваны Босконией или сметены ее ужасной культурой, а может быть, все еще сопротивлялись?

— Предположим, что взятый нами пеленг-след босконского луча, — рассуждал проницательный Ворсел, — тогда весьма велика вероятность, что противник контролирует всю галактику. В противном случае — если бы босконцы были в меньшинстве или вели борьбу за господство — они не могли бы отвлекать свои силы, которые вторглись в пределы нашей галактики, и перестраивать корабли в соответствии с требованиями, которые предъявляет к их защите новое оружие, разработанное в лабораториях Галактического Патруля.

— С очень высокой вероятностью вы правы, — согласился Киннисон, и все остальные линзмены присоединились к его мнению. — Следовательно, мы должны действовать без лишнего шума. Впрочем, все к лучшему. Если босконцы держат под контролем всю галактику, то им некого опасаться, и их бдительность, должно быть, притупилась.

Так и оказалось. Вскоре удалось обнаружить солнце, вокруг которого обращалась планета, и пока «Неустрашимый» находился от этой солнечной системы на расстоянии в несколько световых лет, его детекторы обнаружили корабли противника. Значит, босконцы, по крайней мере, не использовали аннигиляторов детекторных лучей!

С борта «Неустрашимого» направили обзорные лучи. Линзмен с Ригеля IV Тригонси напряг свою способность к сверхчувствительному восприятию, а Киннисон сбросил на поверхность планеты коммуникационный центр и мысленно стал вести наблюдения как бы с точки зрения обитателя планеты. Вскоре удалось выяснить, что планета принадлежала босконцам и очень слабо укреплена. Никаких следов лучевой связи с Босконией обнаружить не удалось.

«Неустрашимый» обследовал одну солнечную систему за другой, но результаты по-прежнему оставались неутешительными. Наконец на одном из экранов детекторов удалось обнаружить признаки деятельности: между космическим кораблем, находившимся в тот момент на экране, и какой-то другой станцией действовала линия лучевой связи. Киннисон перехватил сообщение, и пока остальные наблюдатели брали пеленг на станцию и определяли ее характеристики, в мозг Киннисона проникло сообщение:

— …немедленно приступайте к освобождению корабля Р4К730. Эйчлан, говорящий от имени Босконии. Конец связи.

— Следуйте за тем кораблем, Генри! — сказал внезапно охрипшим голосом Киннисон. — Слишком близко не подходите, но не упустите его!

И Киннисон сообщил остальным то, что ему удалось узнать из перехваченных приказов.

Погоня продолжалась сравнительно недолго и привела к желтоватой звезде, вокруг которой обращались восемь планет среднего размера. К одной из планет и направлялись ничего не подозревавшие пираты, за которыми на большом удалении следовал корабль Галактического Патруля. Вскоре стало ясно, что завоевание босконцами планет этой солнечной системы не закончено и битва за господство продолжается. В одном месте на поверхности планеты находился то ли город, то ли огромная военная база. Поселение накрыто, словно защитным куполом, сверкающим сгустком излучения.

Киннисон послал в осажденную крепость телепатему и без долгих преамбул и особых формальностей установил контакт с высшими офицерами. Он не удивился, узнав, что обитатели планеты по внешнему виду более или менее похожи на людей, поскольку по возрасту, климату, атмосфере и массе планета очень напоминала Землю.

— Да, мы сражаемся с босконцами, — гласила ответная мысль со всей ясностью и определенностью. — Мы нуждаемся в помощи, очень нуждаемся… Не могли бы вы?…

— Мы обнаружены! — привлек внимание Киннисона крик от пульта управления, — Они окружают нас!

Приблизившись к планете, «Неустрашимый» вошел в зону помех, и его достаточно четкое изображение возникло на видеоэкранах вражеских кораблей. Они атаковали противника стремительно и яростно. Не прошло и секунды после того, как наблюдатель, сидевший за пультом в центральном посту «Неустрашимого», криком оповестил о надвигающейся опасности, и наружные защитные экраны патрульного корабля запылали ярким пламенем под яростными залпами не менее дюжины босконских лучей.

Глава 4 МЕДОН

Все взгляды устремились к приборам и самописцам, но непосредственных причин для тревоги не было. Строители «Неустрашимого» знали свое дело: его наружный защитный экран, самый легкий из четырех экранов, выносил нагрузку от лучевого обстрела без малейших признаков перенапряжения.

— Пристегнуть страховочные ремни, — приказал начальник экспедиции, — Генри, переведите «Неустрашимый» в инерционный режим. Уравняйте скорость «Неустрашимого» со скоростью базы.

Когда главный пилот Генри Гендерсон включил свой компенсатор Бергенхольма, корабль сильно бросило в сторону столь велико было рассогласование скоростей корабля и базы.

Пальцы Гендерсона бегали по клавиатуре пульта управления с такой же легкостью и уверенностью, с какой пальцы органиста бегают по клавиатуре «царя всех музыкальных инструментов», но извлекали не мелодичные аккорды и арпеджио, а ревущие взрывы строго контролируемой энергии. Каждый переключатель управлял одним двигателем. Легкое беглое прикосновение к клавишам на пульте управления отзывалось мягким увеличением тяги; при сильном нажатии на клавиши тяга возрастала вполне ощутимо, и при вдавливании кнопки в панель двигатель начинал работать на полную мощность и развивал максимальную тягу до тех пор, пока оператор не отпускал кнопку.

Гендерсон виртуозно управлял огромным космическим кораблем. Плавно, без видимых усилий за считанные секунды «Неустрашимый» совершил несколько головоломных кульбитов, описал размашистую спираль и, качнувшись, приготовился к спуску. Но никто, даже два других шеф-пилота, не говоря уже о самом Гендерсоне, не обращал внимания на отточенное совершенство, изящество, с которым были выполнены маневры. Для Гендерсона это была его работа. Он был главным пилотом, а одна из отличительных особенностей столь высокого звания состояла в том, что его обладатель просто не мог выполнять самые трудные маневры без кажущейся легкости.

— Как насчет того, чтобы накрыть их залпом, шеф? — Чатауэй, старший офицер по вооружению, не произнес вслух ни слова. Впрочем, ему не требовалось ничего произносить вслух. Но самая поза старшего офицера и нетерпение его подчиненных были красноречивее всяких слов.

— Не торопись, Чатти, — ответил Киннисон. — Подождем, пока они возьмут нас в сферу, «осферят». Тут мы их всех и накроем. Либо все, либо ничего — если хотя бы один из кораблей противника сумеет скрыться или у него будет достаточно времени, чтобы проанализировать обстановку и сообщить на свою базу о наших планах, то это будет одинаково плохо.

Затем Киннисон снова вошел в контакт с офицером осажденной базы и возобновил разговор с того самого места, на котором он был прерван.

— Мы попытаемся помочь вам, но чтобы помощь оказалась эффективной, необходим достаточно чистый эфир. Не могли бы вы приказать вашим кораблям удалиться за пределы действия помех?

— На сколько времени? Босконцы могут причинить нам невосполнимый ущерб за один оборот планеты вокруг собственной оси.

— Нам хватит одной двадцатой этого времени, никак не больше. Если не удастся добиться желаемого за такое время, то мы вообще ничего не сможем сделать. К тому же босконцы не направят на вас особенно много лучей, так как их основные силы будут отвлечены на нас.

Когда корабли, занятые постановкой помех против аннигиляторов босконцев, удалились, Киннисон повернулся к своему старшему офицеру по вооружению.

— Время, Чатти! Командуйте своим подчиненным. Лучевые залпы можете давать по своему усмотрению. Главный калибр пока не трогайте.

Из раструбов боевых излучателей, установленных на борту кораблей-истребителей Галактического Патруля, на ближайшие корабли босконцев обрушились лучи столь чудовищной разрушительной силы, что по сравнению с ними боевые лучи босконцев казались слабыми и бессильными. Но и они еще не были лучами главного калибра!

Как уже говорилось, «Неустрашимый» необычный корабль. Прежде всего впечатляли его чудовищные размеры. По объемам и массе «Неустрашимый» превосходил даже корабли-истребители Галактического Патруля, и от иглообразного носа до массивной кормы с дюзами «Неустрашимый» до отказа начинен энергией, предназначенной для использования в самых невероятных экстренных случаях, которые только могли возникнуть в изобретательных и изощренных умах Командира Порта адмирала Хейнеса, его инженеров и проектировщиков.

Но сколь титаническими ни были лучевые залпы «Неустрашимого», ни один пиратский корабль не был серьезно поврежден. Босконцы потеряли наружные защитные экраны. У многих пиратских кораблей пала и вторая линия защиты. Именно в этом и состояла стратегия Галактического Патруля: продемонстрировать противнику, что наступательное оружие Патруля превосходит наступательное оружие пиратов, но недостаточно мощно для того, чтобы угрожать самому их существованию.

Но вернемся к отряду кораблей Галактического Патруля. Обнаружив противника, босконцы поспешили «взять его в сферу». Разумеется, пиратам и в голову не приходило, что перед ними пришельцы из далекой Первой галактики. Они полагали, что имеют дело с мятежными обитателями планеты, население которой столь долго и успешно сражалось с босконскими захватчиками.

Босконцы атаковали «Неустрашимого», и под сосредоточенным огнем их боевых лучей наружный защитный экран начал поддаваться. Испускаемое им излучение все более смещалось в высокочастотную область спектра. Ослепительно белое сияние сменилось голубым, то в свою очередь уступило место ультрафиолетовому свечению, которое перешло в невидимую область и, наконец, в мертвую черноту — экран перегорел. Второй защитный экран сопротивлялся несколько дольше и упорнее, но наконец пал и он, и бремя защиты корабля автоматически легло на третий экран. Одновременно упала мощность боевых излучателей «Неустрашимого»: у пиратов должно создаться впечатление, будто корабль вынужден переключить часть своих энергетических ресурсов с нападения на защиту, чтобы укрепить свой третий, и, как полагали босконцы, последний защитный экран.

— Потерпите, Чатти, теперь уже осталось недолго, — заметил Киннисон. — Как только они сообщат своему командованию, что нанесли нам сокрушительный удар, полностью контролируют обстановку, вот-вот оттеснят нас от планеты, я предоставлю вам возможность действовать. Доложите о готовности теперь, потом вам будет некогда.

— Мы в состоянии одновременно задействовать восемь новых излучателей главного калибра с взаимозаменяемыми модулями, — четко доложил Чатауэй. — Нас взял в сферу двадцать один корабль противника. Других босконских кораблей в радиусе действия детекторов не обнаружено. С периодом разряда в ноль целых шесть десятых секунды и паузой между залпами в ноль целых девять сотых секунды вся операция займет одну целую девяносто восемь сотых секунды.

— Старший офицер связи Нельсон, — обратился Киннисон к другому специалисту, — может ли последний из уцелевших кораблей противника за две секунды успеть сообщить своему командованию нечто такое, что могло бы причинить нам материальный ущерб?

— Полагаю, что нет, сэр, — строго официально доложил Нельсон. — Поскольку пиратам, как они считают, удалось легко разделаться с нами, а отражение нападений противника является для пиратов обычной операцией, отряд босконских кораблей, с которым мы сейчас встретились, не поддерживает постоянную связь со своей базой. Если мои предположения верны, то босконский офицер по связи просто не в состоянии наладить за две секунды надежную лучевую связь со своей базой.

— Говорит Киннисон, — раздалось по трансляции во всех отсеках корабля. — Оценив имеющиеся у меня данные и считая, что нападение на противника, произведенное сейчас, неожиданно для него и не позволит ему передать Босконии информацию о нашем главном оружии, я принял решение открыть огонь. Слушай мою команду. Огонь!

По команде Киннисона восемь неописуемо мощных излучателей изрыгнули свои смертоносные лучи. Восемь все-проникающих стилетов энергии пронзили космическое пространство сквозь экраны, защитные стенки и переборки, сквозь металл за неуловимо малое время, не поддающееся измерению. Каждый луч перед тем, как погаснуть, слегка качнулся, и поэтому жертва либо распалась на две половины, либо оказалась рассеченной на множество частей. Действие нового оружия многократно превзошло действие оружия, которое так легко уничтожало тяжелые крейсеры Галактического Патруля. Испытания показали, что оно почти полностью соответствовало теоретическим расчетам проектировщиков.

Стоило померкнуть первым восьми лучам, как тут же вспыхнули восемь новых, затем еще пять. Металл для лучей был ничуть не менее проницаемым, чем органика. Любое препятствие, твердое или жидкое, в мгновение со свистом превращалось в облако пара и таяло. Вскоре «Неустрашимый» остался в полном одиночестве в небе нового мира.

— Потрясающе! Великолепно! — прозвучало в голове Киннисона, едва он восстановил мысленный контакт с офицером, находившимся далеко внизу на поверхности все еще неведомой планеты.

— Сейчас мы вызовем наши космические корабли и сообщим, что им разрешено возвращаться. Не могли бы вы немедленно совершить посадку, чтобы привести в действие один давно разрабатываемый нами план?

— С удовольствием, но лишь после того, как сядут ваши корабли, — согласился Киннисон. — Ведь ваши условия приземления, несомненно, сильно отличаются от привычных земных, и не хотелось бы, чтобы наша посадка причинила какие-то разрушения. Дайте знать, когда посадочная площадка полностью освободится.

Сигнал с планеты последовал довольно скоро, и Киннисон кивнул своим пилотам. Находившийся в безынерционном режиме «Неустрашимый» сначала слегка подпрыгнул, взвившись в верхние слои атмосферы, но восстановил инерционный режим и «успокоился». Уравнять скорости корабля и планеты было несложно, и вскоре огромный корабль начал медленно опускаться на поверхность, как бы опираясь на огненные струи, бившие из кормовых дюз.

— Их посадочные площадки для космических кораблей нам не подходят, даже если бы они были в два раза больше, — заметил Шермерхорн, — Куда они хотят поместить нас?

— Никуда, — спокойно ответил Киннисон. — «Неустрашимый» не пострадает, так как он построен с учетом посадки на необорудованные планеты. Мы отнюдь не надеялись, что где-нибудь, кроме Земли, нас будет ждать посадочная площадка с ложем подходящих размеров. Постарайтесь посадить «Неустрашимого» на брюхо вон в том дальнем углу посадочной площадки как можно ближе к огромному ангару, только не снесите его выхлопными струями.

Как и говорил Киннисон, легкость «Неустрашимого» была лишь кажущейся. Мастерски, без видимых усилий шеф-пилот снизил огромный корабль в указанном Киннисоном углу посадочной площадки, но, коснувшись покрытия, корабль не остановился, С прежней легкостью, без шума и сотрясений, он пронзил бетонные плиты и углубился в почву планеты на целых двадцать футов. Бетон, армированный высокопрочной сталью, поддался под тяжестью «Неустрашимого» без видимого сопротивления!

— Что за чудовище! Кто они? Откуда прилетели?… — уловил Киннисон сумятицу растерянных мыслей коренных обитателей планеты при виде истинных размеров и массы «Неустрашимого». Затем сквозь неразбериху мыслей встречавших пробилась ясная и четкая мысль офицера:

— Мы были бы очень признательны, если бы вы и столько ваших спутников, сколько вы сочтете возможным, прибыли на беседу с нами, как только вы немного привыкнете к нашей атмосфере. Если хотите, можете оставаться в скафандрах.

Подвергнув атмосферу планеты анализу, офицер «Неустрашимого» счел, что она пригодна для дыхания, хотя по своему составу и не походила на атмосферу Земли, Ригеля IV или Велантии; но ведь искусственная атмосфера на борту «Неустрашимого» также не совпадала по своему составу с атмосферой ни одной из этих планет.

— На беседу вместе со мной отправятся Ворсел и Тригонси, — решил Киннисон. — Остальные остаются на месте. Покидать борт корабля до нашего возвращения запрещаю. Вряд ли нужно говорить о бдительности. Как вы знаете, всякие происшествия случаются, когда их меньше всего ждешь. Включите детекторы на всю катушку и держите ухо востро. Будьте готовы, как и подобает первопроходцам, в любой момент сделать все, что в ваших силах. Пойдем, друзья.

И трое линзменов, раскачиваясь и спотыкаясь на ходу, направились через огромное поле к внушительному зданию управления портом.

— Незнакомцы, или лучше сказать друзья! Позвольте представить вас Вайзу, нашему президенту, — произнес знакомый Киннисону голос офицера достаточно ясно и отчетливо, хотя всем трем линзменам было видно, что он потрясен при виде спутников Киннисона.

— Мне сообщили, что вы понимаете наш язык, — начал с сомнением президент.

Он также был озадачен видом Тригонси и Ворсела. Ему сообщили, что Киннисон более или менее похож на коренных обитателей планеты, и решил, что то же самое относится к остальным членам экипажа. Но эти двое были настоящими чудовищами!

Они даже отдаленно не походили на людей. Тригонси с планеты Ригель IV напоминал по своей комплекции огромную нефтяную бочку, покрытую кожистой оболочкой с многочисленными отростками. Вместо головы в верхней части туловища куполообразный выступ. Четыре неуклюжие ноги походили на колонны. На первый взгляд такое могло привидеться только во сне! Обитатель планеты Велантия Ворсел имел еще более устрашающую внешность. Он очень напоминал сказочного дракона, который может привидеться только в кошмарном сне: кожистые крылья, голова как у крокодила, кривые лапы и длиннющий хвост!

Но президент Медона сразу заметил то общее, что было у трех пришельцев, — Линзы, мерцавшие и словно жившие собственной жизнью. Линза Киннисона прикреплена к загорелому запястью металлическим браслетом. Линза Тригонси погружена в лоснящуюся черную плоть одного из извилистых щупалец. Линза Ворсела вдавлена, по-видимому, с невероятной жестокостью и мерцала во лбу между двух отвратительных на вид глаз на телескопических стеблях.

— Мы понимаем не ваш язык, а ваши мысли с помощью тех самых Линз, на которые вы обратили внимание.

Когда переданная Киннисоном телепатема отчетливо прозвучала в мозгу президента, Вайз от изумления открыл рот.

— Продолжайте, пожалуйста. Минутку! Знакомое, ни с чем не сравнимое ощущение возникло вдруг у Киннисона во всем теле.

— Не может быть! Мы перешли в безынерционный режим! Вся планета! По крайней мере в этом отношении вы обогнали нас. Насколько мне известно, ни один ученый, к какой бы из рас, населяющих нашу планету, он не принадлежал, даже и не помышлял о создании компенсатора Бергенхольма столь больших размеров, чтобы целую планету перевести в безынерционный режим.

— На проектирование сверхкомпенсатора ушли долгие годы. Немало времени понадобилось для изготовления и монтажа отдельных узлов, — пояснил Вайз. — Мы хотим покинуть нашу солнечную систему в надежде, что удастся избавиться от врагов наших и ваших, то есть босконцев. Таков единственный шанс на выживание. Технические средства для побега готовы давно, но удобный случай представился только сейчас, благодаря тому, что вы разгромили босконцев. Впервые за много-много лет ни один босконский корабль не будет наблюдать за нашим отлетом.

— Но куда вы направляетесь? Ведь босконцы непременно обнаружат вас.

— Разумеется, такую возможность мы не исключаем, но просто вынуждены пойти на риск. Нам нужна передышка или мы погибнем. После многолетней непрерывной войны ресурсы находятся на грани истощения. В нашей галактике есть уголок, где планет очень мало, а те немногие, которые там есть, необитаемы. Поскольку эти планеты не сулят никаких прибылей, космические корабли залетают туда редко. Если нам удастся скрытно от босконцев достичь того уголка галактики, то с большой вероятностью мы сумеем без помех оправиться от войн и потрясений.

Киннисон обменялся телепатемами со своими спутниками и снова обратился к Вайзу.

— Мы прибыли из соседней галактики, — сообщил он президенту Медона и мысленно указал, какая именно галактика имеется в виду. — Вы живете на краю своей галактики. Почему бы вам не перебраться в нашу галактику? Друзей у вас здесь нет, ведь, как вы сами считаете, ваша планета единственная, которой еще удалось сохранить независимость. Мы можем обещать вам мирное или по крайней мере почти мирное существование в ближайшем будущем, так как изгоняем босконцев из нашей галактики.

— То, что вы называете «почти мирным существованием» для нас, привыкших жить в условиях нескончаемой войны, — блаженный покой, достижимый ранее разве что в смелых мечтах, — с чувством ответил президент. — Мы давно рассматривали возможность переселения в вашу галактику и отказались от нее по двум причинам. Во-первых, нам ничего не известно об условиях, господствующих в вашей галактике, а нам не хотелось попадать из одной беды в другую, еще худшую. Вторая причина более важная: у нас недостаточно данных о плотности вещества в межгалактическом пространстве. А не располагая такими данными, мы не могли рассчитать время, необходимое для перелета, и не были уверены, что источников энергии, сколь бы велики они ни были, хватит для того, чтобы компенсировать потери на тепловое излучение.

— Мы уже рассказали вам в общих чертах об условиях, которые ожидают вас в нашей галактике, и готовы предоставить недостающие данные о плотности вещества в межгалактическом пространстве.

Так они и сделали. Несколько минут медонцы оживленно совещались. Тем временем Киннисон совершил мысленное путешествие на одну из силовых станций. Он ожидал увидеть гигантские энергетические установки, шины для передачи электроэнергии толщиной футов в десять, возможно, с охлаждением в жидком гелии и тому подобные вещи. Но от того, что он увидел в действительности, у него перехватило дыхание, и, не веря своим глазам, Киннисон обратился за помощью к Тригонси. Ригелианец с помощью своего сверхчувственного восприятия проник в зал энергетических установок и, как и Киннисон, от удивления чуть не лишился дара речи.

— В чем дело, Триг? — наконец спросил Киннисон. — Это больше по твоей части, чем по моей. Вон тот двигатель размером с мой ботинок, но пусть я буду незамужней тетушкой самого Клоно, если он не перерабатывает за час тысячу фунтов массы. А вся энергия на выходе генератора поступает через две проволочки — два проводника номер четыре, не больше, — в общей оплетке, как обыкновенная пара электрических проводов. Сверхсовершенная изоляция? Но даже если так, где переключатель?

— Должно быть, изолятором здесь служит вещество с практически бесконечным сопротивлением, — ответил Тригонси несколько рассеянно, поскольку погрузился в изучение необыкновенных механизмов. — У обитателей планеты должно быть есть проводник получше серебра, если только они не умеют каким-то другим способом обращаться с высокими напряжениями… Мне кажется, что они вообще не пользуются переключателями, во всяком случае я не вижу ни одного… Должно быть, просто перекрывают в случае необходимости источник энергии… Нет, вот переключатель. Он такой миниатюрный, что я чуть было не проглядел его. Нечто вроде пластинки из изолятора с режущей кромкой на конце. Выступая из прорези в футляре, такая пластинка перерезает оба проводника и прерывает дугу, возникающую в случае замыкания. Проводники при каждом таком «выключении» оплавляются на концах, поэтому у них сменные наконечники. Ким, они изобрели что-то стоящее! Я хочу задержаться здесь и изучить все основательно.

— Верно. А потом мы переоборудуем «Неустрашимого».

И тут Киннисона и Тригонси позвал Ворсел: медонцы решили принять приглашение и переселиться в Первую галактику. Были отданы соответствующие приказы, внесены поправки в курс, и планета, ставшая поистине сверхгигантским космическим кораблем, двинулась в новом направлении.

— Не спидстер, но и не черепаха, мы развиваем неплохую скорость, — прокомментировал Киннисон, обратившись к президенту. — Не будет ли с нашей стороны непочтительным, если мы будем называть вас просто «Вайз» (Wise — мудрый (англ).), тем более что это, насколько я могу судить, не ваше настоящее имя…

— Здесь меня все так и называют, и вы, разумеется, тоже можете называть меня так, — ответил президент. — У нас на Медоне нет собственных имен. У каждого обитателя планеты имеется номер, или, лучше сказать, символ, состоящий из чисел и букв алфавита. В символе заключены все сведения о жителе планеты. Но поскольку в повседневной жизни обращаться с символами не очень удобно — они довольно громоздки, каждый имеет прозвище, обычно какое-нибудь прилагательное, которое более или менее точно отражает характерную особенность человека. Вам, землянину, мы не можем дать полный символ, а вашим двум спутникам не в состоянии присвоить никакого символа вообще. Однако вам, возможно, было бы интересно узнать, что вы все трое получили прозвища. Хотите узнать какие?

— Очень!

— Вас назвали «Проницательным», вашего друга с Ригеля IV «Сильным», а вашего спутника с Велантии «Подвижным».

— Весьма лестно, но…

— Мне очень нравятся наши прозвища, — вмешался в разговор Тригонси, — но, может быть, мы займемся более серьезными делами?

— Вы совершенно правы, — согласился Мудрый. — Нам многое нужно обсудить. Особенно нас интересует ваше оружие, которым вы так успешно разгромили босконцев.

— А вы сами не могли собрать и проанализировать все необходимые сведения о нашем оружии? — напрямую спросил Киннисон.

— Нет. Ваши лучи действовали недостаточно долго. Но, изучая записи приборов, мы пришли к выводу, что интенсивность лучей не правдоподобно высокая и что каждый луч возникал в результате совершенно невероятной, чудовищной перегрузки излучателей более или менее обычного типа. Некоторые из нас тоже удивлялись, как мы сами до этого не додумались…

— Мы также удивлялись, когда босконцы применили лучевое оружие против нас, — улыбнулся Киннисон. Мы предоставим вам формулы и рабочие чертежи, в том числе защитных устройств, а взамен хотели бы получить несколько уроков по проектированию энергоустановок.

— Такой обмен знаниями, несомненно, полезен, — согласился Мудрый.

— Босконцы ничего не знают о наших лучах, и нам меньше всего хотелось бы информировать их о своих достижениях, — предостерег Киннисон. — Поэтому считаю своим долгом внести два предложения. Первое: прежде чем пускать в ход первичные лучи, вы должны предпринять все от вас зависящее, чтобы избежать их применения. Второе: не используйте первичные лучи, если не можете почти одновременно, как это сделали мы, уничтожить босконцев, способных сообщить о происходящем на свою базу. Все понятно?

— Абсолютно все! Мы согласны со всеми вашими оговорками. В наших интересах так же, как и ваших, держать в секрете от босконцев столь мощное оружие.

— Прекрасно. Джентльмены, через несколько минут мы возвращаемся на борт «Неустрашимого».

Вернувшись на корабль, Киннисон обратился к Тригонси:

— Вы и ваша команда выразили желание остаться на планете, показать медонцам, что и как делать, а заодно оказать им общую помощь и получить информацию относительно их энергетической системы. Торндайк! Вам и вашим ребятам, а также линзмену Хотчкинсу также стоит заняться изучением энергосистемы Медона. Ворсел, я просил бы вас остаться на корабле. До поступления нового приказа вверяю вам всю полноту власти. Побудьте на планете еще дней семь — десять, пока она не удалится на достаточно большое расстояние от Второй галактики. Затем, если Хотчкинс и Торндайк не закончат к тому времени свои дела, оставьте их на планете вместе с Тригонси, а сами стартуйте на «Неустрашимом» к Земле. Постарайтесь на некоторое время отключиться от всяких забот и поддерживайте со мной телепатический контакт. В любой момент мне может понадобиться сверхдальний коммуникатор.

— К чему такие подробные наставления, Ким? — удивился Хотчкинс. — Слыханное ли дело, чтобы командир покинул свою экспедицию? Не рехнулся ли ты случаем?

— Я в своем уме. Но мне надо слетать кое-куда. Кажется, мне пришла в голову неплохая идея. Не можешь ли ты вывести мой спидстер, Аллердайс?

И Серый линзмен удалился.

Глава 5 ЦВИЛЬНИК ДЕССА ДЕПЛЕЙН

Спидстер Киннисона покинул гостеприимный борт «Неустрашимого» и, никем не замеченный, совершил без всяких происшествий и приключений полет на Главную базу.

— К чему эта растительность? — спросил Командир Порта при виде Киннисона, ибо лицо Серого линзмена обрамляла успевшая отрасти бородка.

— Какое-то время мне понадобится изображать Честера К. Фордайса. Если мне не удастся это сделать, я быстро сбрею бороду. Если же удачно исполню роль, то настоящая борода всегда лучше искусственной, — ответил Киннисон и принялся излагать Хейнесу подробности битвы с босконцами и последующие события.

— Чистая работа, сынок, я горжусь тобой, — поздравил Хейнес своего молодого коллегу по окончании доклада. — Мы начнем сразу же и постараемся закончить реконструкцию кораблей в самые сжатые сроки, как только инженеры доставят с Медона необходимые данные.

— Я хочу задать один вопрос, сэр, хотя и сознаю, что вторгаюсь в ваши прерогативы, — спросил молодой линзмен странно изменившимся голосом. — С какого времени вы начали терять пятикурсников как раз накануне их выпуска? Я имею в виду тех курсантов, которых вы направляли на Эрай-зию для примерки и подгонки их Линз, но которые на Эрай-зию так и не прибыли. Не вернулись они и на Землю, а их Линзы остались невостребованными.

— Лет десять назад. Может быть, двенадцать, если я не оши…

Хейнес прервал себя на полуслове и пристально посмотрел на молодого коллегу:

— А откуда ты знаешь, что такие случаи бывали?

— Дедукция. Но я уверен, что не ошибся в своих выводах. Каждый год должен исчезать по крайней мере один выпускник. Обычно их было два-три.

— Правильно, но обычно исчезновения были связаны с происшествиями или с нападением пиратов… Так ты думаешь, что это?…

— Я не думаю. Я знаю! — твердо заявил Киннисон. — Все они прибыли на Эрайзию и умерли там. Все, что я могу сказать: слава Богу, что есть на свете эрайзиане. Мы можем всецело полагаться на свои Линзы. Эрайзиане следят за нашими Линзами.

— Но почему они ничего не сообщали нам? — озадаченно спросил Xейнес.

— Они ничего и не скажут, — говорить не в их духе, — просто и с убеждением констатировал Киннисон. — Они дали нам инструмент, Линзу, позволивший выполнять работу, и следят за тем, чтобы она функционировала исправно. Нам надлежало научиться пользоваться ею, но научиться непременно самим. Свои битвы мы должны вести сами равно как и нести свои потери. Теперь, когда мы разгромили военную организацию противника, уничтожив Гельмута и его штаб, мой самый большой шанс установить местонахождение Босконии связан с выходом на синдикат, занимающийся наркобизнесом. Пока вы очищаете нашу галактику от остатков босконских сил и не даете им построить новую военную базу, я хочу проникнуть в логово противника.

— Тебе виднее. А могу ли я спросить, куда ты намерен отправиться? — Хейнес лукаво посмотрел на Киннисона. — Дедукция тебе не подсказала?

Линзмен выдержал взгляд адмирала и ответил, словно не замечая иронии:

— Нет. Дедукция не позволила сделать мне столь далеко идущие выводы.

И добавил тем же странным тоном:

— Вы сами расскажете мне, когда сочтете необходимым.

— Я? А какое я имею отношение ко всему этому? — Командир Порта изобразил удивление.

— Самое прямое. Позвольте изложить ход моих рассуждений. Гельмут, по всей видимости, не был связан с наркобизнесом, поэтому организация торговцев тионитом осталась в целости и неприкосновенности. А коли так, они попытаются захватить как можно больше территории и нанести нам удар посильнее, чем прежде. Я ничего не слышал о какой-нибудь необычной деятельности на Земле или в пределах нашей солнечной системы. Значит, торговцы наркотиками перенесли ее куда-то в другое место. Но где бы они ни действовали, вы должны быть прекрасно осведомлены, ведь вы состоите членом Галактического Совета, а советник Эллингтон, глава Управления по борьбе с наркобизнесом, вряд ли предпримет какой-нибудь важный шаг, не посоветовавшись с вами. Я угадал?

— Попадание в яблочко. Твоя логика, сынок, безупречна, — в восторге заметил Хейнес. — Хуже всего сейчас обстановка на Раделиксе. Они нанесли по планете сильнейший удар. На прошлой неделе мы направили на Раделикс целую воинскую часть. Отозвать их или вы предпочитаете действовать независимо?

— Отзывать не нужно. Думаю, что от меня будет больше пользы, если я стану действовать самостоятельно. Некоторое время назад я оказал ребятам с планеты Раделикс небольшую услугу, и они, конечно, не откажутся помочь мне. Если позволят обстоятельства, то объединенными усилиями мы разыграем неплохую пьесу.

— Очень рад, что ты выбрал такой план действий. Обитатели планеты Раделикс весьма высокомерны и обидчивы, и у нас нет оснований считать, что наши люди смогут действовать эффективнее, чем местные специалисты. Но раз за сценой будешь находиться ты, картина выглядит совершенно иначе.

— Боюсь, вы неоправданно высоко оцениваете мои…

— Ничуточки, сынок. Подожди-ка минутку, я наполню бокалы файалином… За твою удачу!

— Благодарю вас, шеф!

— Счастливого пути!

И Серый линзмен удалился. В космопорт, в свой спидстер и снова в космическое пространство, рассекая его пустоту на быстроходном корабле, развившем максимальную тягу, — корабле, которым по праву гордился как последним достижением космический флот Галактического Патруля.

Полет на Раделикс был продолжительным, но Киннисон не терял времени даром: он занимался физическими упражнениями, размышлял и прослушивал кассету за кассетой с записями уроков языка планеты Раделикс. Иногда Киннисона обступали непрошеные мысли о медсестре с волосами цвета красноватой меди, но он решительно гнал их прочь. «Женщины, — решил он про себя, — не по моей части, любые женщины!» Он снова отпустил бороду, подстриг ее и с помощью тройного зеркала и четырех стереоскопических фотографий добился некоторого сходства с ван Дейком. Линзу сдвинул вверх по руке и держал обнажившуюся полоску белой кожи под ультрафиолетовыми лучами кварцевой лампы, пока за несколько сеансов вся кожа не покрылась ровным загаром.

Спидстер он не направил прямо на Раделикс, поскольку быстроходная машина сразу бросалась всем в глаза и каждый принимал ее за то, чем она и была в действительности. Кроме того, частные лица не имели права на вождение таких кораблей. Соблюдая все меры секретности, Киннисон посадил спидстер на базе Галактического Патруля, расположенной за четыре солнечные системы от планеты Раделикс. На этой базе Кимболл Киннисон бесследно исчез, но появился высокий, с густой, стоявшей дыбом шевелюрой и курчавой бородкой Честер К. Фор-дайс. Космополит и дилетант в науке, изнывавший от безделья, вылетел ближайшим рейсом на Раделикс. Он был не совсем похож на человека с тем же именем и отличительными чертами, который высадился на базе несколькими днями раньше.

Именно мистер Честер К. Фордайс, а не Серый линзмен Кимболл Киннисон спустился по трапу пассажирского космического лайнера в Ардите, столице планеты Раделикс. Он поселился в отеле Ардит-Сплендид и не без шума, хотя и не привлекая к себе особого внимания, органично вошел в высшие круги раделикского общества, где и был радушно принят. Вскоре мистер Фордайс развлекал чрезвычайного и полномочного посла Земли на планете Раделикс и сам от души смеялся шуткам своего сановного друга. Вездесущий и успевающий бывать повсюду, мистер Фордайс за короткое время успел завести сотни различных знакомств, в том числе со всеми выдающимися личностями. Разумеется, его знакомство с вице-адмиралом Жерроном, линзменом, командиром базы Галактического Патруля на планете Раделикс, просто не могло не состояться.

И оно действительно состоялось при обстоятельствах вполне естественных и логичных. На одном из великосветских приемов линзмен Жеррон остановился, чтобы перекинуться парой слов со своим новым знакомым. По чистой случайности поблизости от них никого не оказалось. Мистер Фордайс повел себя странно.

— Жеррон! — произнес он, не двигая губами, почти неслышно, раскуривая сигарету. — Не смотрите сейчас на меня и не показывайте своего удивления. Постарайтесь ни с кем не разговаривать следующие несколько минут, после чего направьте на меня свою Линзу и сообщите, видели ли вы меня раньше или нет.

И, взглянув на свои наручные часы, имевшие столь большие размеры и столь богато изукрашенные, сколь возможно для ручных часов без погрешений против изысканного вкуса, он произнес несколько ничего не значащих фраз и удалился.

По истечении десяти минут мистер Фордайс получил от Жеррона телепатему:

— Насколько я могу судить, мне никогда не приходилось видеть вас раньше. Вы заведомо не входите в число наших агентов, а если вы из людей Хейнеса, с которым мне доводилось работать прежде, то вы немало потрудились, чтобы изменить внешность. Должно быть, мы где-то встречались с вами прежде, иначе ваш вопрос не имел бы смысла. Но если не считать вполне очевидного факта, что вы белый землянин, то я не могу сказать ничего больше.

— Ничего?

— Поскольку знаю не так уж много землян-линзменов, ваш вопрос позволяет мне прийти к выводу, что вы Киннисон, хотя я и не узнаю вас. Вы сильно изменились внешне, стали старше. Кроме того, слыхивал ли кто-нибудь, чтобы вольные Серые линзмены выполняли работу обыкновенного агента?

— Я действительно стал старше и изменил внешность, отчасти естественно, отчасти искусственно. Что же касается моей работы, то обычному агенту она не под силу требуется много специального снаряжения и оборудования…

— Не сомневаюсь, что вы его раздобыли. У меня мурашки бегут по коже при мысли о том, какой опасности вы подвергались.

— Как по-вашему, надежно ли я защищен от опознания, если не буду пользоваться Линзой? — мягко вернул Жеррона к теме разговора Киннисон.

— Я абсолютно уверен, что узнать вас невозможно. Вы здесь в связи с тионитом?

По мнению Жеррона, прибытие на Раделикс Серого лин-змена не могло быть вызвано ничем другим, кроме тионита.

— А ваше запястье? — не удержавшись, спросил Жеррон. — Я видел вашу руку. Вы не носили Линзу в течение нескольких месяцев — земные браслеты оставляют на руке полоску незагорелой кожи.

— Я специально облучал полоску ультрафиолетовым светом, пока она не покрылась ровным загаром. Неплохо получилось, не правда ли? А теперь хочу попросить вас о небольшой помощи. Как вы и предполагали, я здесь по делам тионитового кольца.

— Любая поддержка вам обеспечена. Сделаем все, что в наших силах. Но занимается всем Управление по борьбе с наркобизнесом, а не мы. Впрочем, вы знаете это не хуже, чем я, — прервал себя вице-адмирал, несколько озадаченный.

— Я знаю. Поэтому и обращаюсь к вам, ведь вы представляете здесь секретную службу. По правде говоря, я до смерти боюсь утечки информации и не говорил о предстоящей операции ни с кем, кроме линзменов, и не вступал в контакт ни с кем из Управления по борьбе с наркобизнесом. У меня настолько безупречная легенда, насколько это было в силах Командира Порта Хейнеса.

— Никаких вопросов о подлинности вашей личности не возникнет, — прервал Киннисона Жеррон.

— Я хотел бы, чтобы вы замолвили словечко среди ваших парней и девушек, сказав им, будто знаете, кто я такой, и что со мной можно иметь дело, ничего не опасаясь. Если босконские агенты засекут меня, то примут за агента Хейнеса, а не за того, кем я являюсь на самом деле. Это первое. Сможете ли вы помочь?

— Охотно. Сделать то, что вы просите, совсем не трудно. Будем считать этот пункт выполнимым. Что дальше?

— Во-вторых, вам необходимо иметь под рукой команду хорошо обученных морских пехотинцев на тот случай, если я обращусь к вам. Позднее сюда прибудут валерианцы, но помощь мне может понадобиться еще до их прибытия. Возможно, придется затеять сражение или даже поднять нечто вроде мятежа.

— Морские пехотинцы, все как один, атлетического сложения, хорошо обученные и в полной боевой готовности будут ожидать вас в любой момент. Что-нибудь еще?

— Пока все. Знаете ли вы графиню Авондрин, даму, с которой я танцевал сегодня минут двадцать назад? Есть ли у вас досье на нее?

— Разумеется, нет. А что вы имеете в виду?

— Разве вам не известно, что она является босконским агентом?

— Вы с ума сошли! Какой она агент? Да она просто не может быть тайным агентом! Помимо всего прочего она дочь члена Совета планеты Раделикс и жена одного из наших самых лояльных офицеров!

— И все же… Она женщина как раз такого типа, из которых вербуют тайных агентов.

— Это не более чем ваши подозрения! — возразил адмирал. — Докажите или откажитесь от ваших слов!

Адмирал с трудом сохранял самообладание и то и дело посматривал в дальний угол, где джентльмен с усами покойно раскинулся в кресле.

— Хорошо. Но если она не агент, то к чему бы ей носить мыслезащитный экран! Вы, конечно, не подозревали об этом, потому что не пытались ни разу определить, кто из знати носит экран.

Разумеется, такие попытки не предпринимались. Великосветское обхождение, пояснил адмирал, требует соблюдения определенных правил, в частности, никто не вправе вмешиваться в личную жизнь другого, по крайней мере в определенных пределах. Выслушав адмирала, Киннисон продолжал:

— Вы не проверили, есть ли у кого-нибудь из представителей великосветского общества на планете Раделикс мыслезащитный экран, а я проверил. И когда проводил эту работу, для меня не существовало таких понятий, как хороший тон, вежливость, рыцарство или обыкновенное приличие. Я подозревал каждого, кто не носит Линзу.

— Мыслезащитный экран! — воскликнул Жеррон. — Но как графиня может носить мыслезащитный экран? Ведь на ней не скафандр, а бальное платье.

— Это последняя — с иголочки — модель мыслезащитного экрана, — пояснил Киннисон. — Она так же надежна, как та, которую ношу я сам, и не уступает ей по мощности. Уже самый факт, что графиня носит мыслезащитный экран, дал мне немало весьма полезной информации.

— Что я должен предпринять в отношении графини? — спросил адмирал. Он был сильно смущен, но ведь прежде всего он был линзменом.

— Ничего особенного, за исключением того, что было бы интересно узнать, сколько ее друзей впоследствии стали нюхать тионит. Я постараюсь раскрыть графиню. О ней особенно не беспокойтесь. Не думаю, что она именно тот человек, который нам нужен. Скорее всего, лишь мелкая рыбешка. Не может же в самом деле так повезти, чтобы с первой же попытки к нам в сети попался крупный экземпляр.

— Надеюсь, что она мелкая рыбешка, — лицо Жеррона исказила болезненная гримаса. — Я ненавижу Босконию не меньше, чем все вы, но при мысли, что графиню придется отправить в тюремную камеру, все во мне восстает.

— Если картина, которую я себе нарисовал, верна хотя бы наполовину, — то до судебной камеры дело вряд ли дойдет, — заметил Киннисон. — Мне нужна всего лишь хорошая наводка. Посмотрим, что удастся сделать.

В течение нескольких следующих дней Киннисон без уста-ли, с величайшей осторожностью проникал в чужие умы, не оставляя никаких следов вторжения. Он подвергал проверке множество людей — мужчин и женщин, аристократов и простых обитателей планеты Раделикс, официанток и посланников, прислугу и водителей тяжелых грузовиков. Он разъезжал по городам. И везде, где бы он ни был, незначительной частью своего мозга играл роль Честера К. Фордайса. Что же касается девяноста девяти процентов его обширного интеллекта, то они уходили на бесконечные поиски, анализ и исследования собранных данных. Трудно представить, в какие темные глубины низменных страстей, грязи и коррупции приходилось ему опускаться, на какие вершины верного служения своему долгу и истине, мужества и высоких идеалов приходилось подниматься. Но Киннисон никогда не распространялся о подобных вещах и не скажет о них ни слова.

Наконец, он вернулся в Ардит и поздно вечером направился к резиденции графини Авондрин. Слуга встал и впустил позднего гостя. Ни тогда, ни потом он не мог вспомнить об этом. Спальня была заперта изнутри. Но разве мог самый хитроумный механизм устоять против слесаря, мастерски владеющего своим ремеслом, да к тому же снабженного всеми необходимыми инструментами и способного легко добраться до самых сокровенных деталей замка?

Дверь отворилась. Графиня спала чутко, но, прежде чем она успела вскрикнуть, одна сильная рука зажала ей рот, а другая повернула тумблер выключателя ее тщательно замаскированного мыслезащитного экрана. Дальнейшие события разворачивались быстро.

Мистер Фордайс вернулся к себе в отель, и линзмен Киннисон направил мысленное послание линзмену Жеррону.

— В восемь двадцать пять утра под каким-нибудь предлогом поставьте перед домом графини двух стражей или полицейских. У графини наступит легкое помешательство.

— Простите, не понял… Что наступит у графини?

— Ничего особенного. Она вскрикнет, выбежит из спальни полуодетой и будет яростно отбиваться от всех, кто хотя бы прикоснется к ней. Предупредите офицеров, что она дерется, царапается и кусается. В спальне офицеры обнаружат следы взломщика. Их будет предостаточно. Если они сумеют поймать его — великолепно. У графини будут наблюдаться все признаки и симптомы наркотического отравления, даже следы укола на руке, но врачи не сумеют установить, какой наркотик был ей введен. Разумеется, не может быть и речи о настоящем помешательстве. Через несколько месяцев графиня будет снова в полном уме.

— Это все ваши проделки? И больше вы ей ничего не сделаете?

— Больше ничего. Думаю, что могу отпустить ее с миром. Она мне очень помогла и к тому же впредь будет паинькой. Я внушил ей, чтобы она вела себя хорошо до конца своих дней.

— Чистая работа, Серый линзмен. Что еще нужно сделать?

— Я попросил бы вас быть послезавтра на балу, который устраивает посол Земли, разумеется, если вы не против.

— Я непременно буду. Присутствие на балу входит в мои должностные обязанности. Нужно ли мне иметь при себе что-нибудь для вас или привести кого-нибудь?

— Нет. Вы понадобитесь, чтобы сообщить мне информацию о лице, которое, вероятнее всего, прибудет на бал и станет интересоваться, что же произошло с графиней.

Бал был просто великолепен, но ни у одного из двух линзменов настроение нельзя назвать праздничным. Они действовали. Оба линзмена не искали и не избегали общества друг друга, но так получалось, что никогда не оставались одни.

— Мужчина или женщина? — спросил Жеррон.

— Не знаю. Я только установил, что кто-то появился.

Жеррон не стал расспрашивать Киннисона, какой сигнал тому удалось перехватить. Захочет Серый линзмен, рассуждал Жеррон, скажет все сам, не захочет — нечего и расспрашивать,

Внезапно внимание Жеррона привлекла удивительно красивая женщина, появившаяся в дверях зала. Но любоваться красавицей пришлось недолго: телепатема Киннисона проникла сквозь железный контроль, которым командующий базой Галактического Патруля на планете Раделикс окружил свой мозг.

— Уж не хотите ли вы сказать… Не может быть! — слабо запротестовал Жеррон.

— Именно она! — ответил Киннисон. — Она выглядит как ангел, но поверьте мне на слово, до ангела ей очень далеко. Она из самых изворотливых змей, которые когда-либо ползали на свете, а низости, на которую она способна, нет предела. Я знаю, что она прекрасна лицом и телом. Но она просто соблазнительница, девушка по вызову из седьмого сектора, мечта наркомана, накурившегося тионита. Кстати, одно из ее прежних имен Десса Депдейн с Альдебарана II. Вам это что-нибудь говорит?

— Признаться, ничего.

— Она по уши завязана в наркобизнесе. Однажды мне представился удобный случай свернуть ее прекрасную шею, но я упустил его. А сейчас она заявляется на бал под носом у всей нашей службы по борьбе с наркобизнесом… Хотел бы я знать, неужели дело у них поставлено так плохо, что они не могут разобраться даже с таким простым делом, как идентифицировать Дессу Деплейн… Я уверен, что вы не знаете ее и никогда о ней не слышали.

— Я действительно не знаю ее и ранее о ней не слышал.

— Возможно, что ей удалось проскользнуть на Раделикс незаметно… Может быть, представители Управления по борьбе с наркобизнесом сочли, что еще не время открывать карты, или пропустили ее по чьей-то небрежности. Но ее присутствие — здесь связывает меня по рукам и ногам. Уж она-то меня узнает, можете быть уверены. Вы знакомы с кем-нибудь из линзменов, работающих в Управлении по борьбе с наркотиками?

— Конечно.

— Вызовите одного из них сюда. Сообщите, что Десса Деплейн, гурия-цвильник (Общее название всех, кто имеет хотя бы какое-то отношение к наркобизнесу. — э. э. с.), прибыла на бал… Что? Он ее тоже не знает? Жаль. Вы уверены, что никто из ваших ребят не узнает прекрасную леди?

И Киннисон мысленно передал своему собеседнику полный портрет удивительно красивой особы, с царственным видом пересекавшей бальный зал.

— Никто не знает? Может быть, поэтому она и находится здесь. Те, кто послал ее, полагают, что она сможет невредимой вернуться к ним. Приходите и забирайте ее.

— Вы выступите свидетелем?

— Если будет необходимо, но скорее всего мое выступление не понадобится. Когда она поймет, что игра проиграна, здесь разверзнется ад.

Как только связь с линзменом прервалась, Киннисон понял, что остаться в стороне ему не удастся. Никто, кроме него, не сможет помешать ей послать предупреждение сообщникам. Жаль, но придется вмешаться. Жеррон, принимавший поток мыслей, теснившихся в голове Киннисона, посматривал на него с любопытством.

— Не отключайтесь, — улыбнулся Киннисон. — Моя последняя встреча с красоткой прошла неплохо. Надеюсь, что и сейчас мне повезет. Кто-нибудь из присутствующих понимает по-альдебарански?

— Никогда не слышал, что кто-нибудь владеет этим языком.

Киннисон подошел к блистательной красавице и, протянув ей руку в земном приветствии (кстати сказать, на Альдебаране II принято приветствовать друг друга при встрече таким же жестом), заговорил:

— Мадам Деплейн не помнит, конечно, Честера К. Фордайса. На мне лежит проклятое клеймо ординарности, но всякий, кому выпадет счастье хотя бы один раз увидеть мадам, запомнит ее на всю жизнь, как запомнил я после дивного новогоднего бала в Хай Альтамонте.

— Гадкий льстец! — засмеялась женщина, — Надеюсь, вы простите мне мою забывчивость, мистер Фордайс, но в жизни так много интересных встреч…

Глаза красавицы внезапно удивленно расширились, а выражение сменилось: вместо безмятежного покоя в них запылала жгучая ненависть не без примеси страха.

— Так вы все-таки меня узнали, постельная кошечка с Альдебарана, — спокойно заметил Киннисон. — Я так и думал.

— Конечно, я тебя узнала, мальчишка-переросток, бойскаут проклятый! — зашипела красавица, и рука ее метнулась к корсажу. Постороннему наблюдателю могло показаться, что встретились и мирно беседуют два старых друга.

Как ни проворна была красавица, ее партнер реагировал еще быстрее. Его левая рука молниеносно перехватила ее левое запястье, а правой рукой он обнял красавицу за талию. И, улыбаясь друг другу, они направились к выходу из зала.

— Стоп! — вспыхнула она, — Вы делаете из меня посмешище!

— Ничуть! — Киннисон по-прежнему улыбался, но глаза были холодны и беспощадны. — Люди вокруг нас думают, что так толкуют между собой друзья на Альдебаране. И не надейтесь, что вам удастся прикоснуться к переговорному устройству. Перестаньте выкручиваться! Даже если бы вам удалось включить переговорное устройство, я размозжил бы вам голову прежде, чем вы произнесли хотя бы одно слово!

Когда линзмен и его спутница вышли из зала, красавица избрала другую тактику.

— Давайте присядем где-нибудь и все обсудим! — предложила она, пуская в ход свои чары. Красавица была обольстительна, но линзмена это ничуть не тронуло.

— Поберегите свое дыхание, — сухо посоветовал он ей. — Для меня вы просто цвильник, ни больше ни меньше. Самка вши — все равно вошь, а назвать цвильника вошью означало бы нанести смертельное оскорбление племени вшей.

Он произнес эти слова и знал, что говорит правду, но почему во имя девяти кругов ада на Валерии именно ему выпало быть линзменом? Почему именно ему предстояло совершить то, что он должен совершить сейчас? Однако иного выхода не было.

— Есть только одно, что может заставить меня поверить в вашу хотя бы частичную невиновность, — обратился Киннисон к красавице, — в том, что в вас сохранились хотя бы один добропорядочный инстинкт и хотя бы одна светлая мысль.

— Что я должна сделать, чтобы вы мне поверили, линз-мен? Скажите, и я тотчас же это сделаю.

— Выключите свой мыслезащитный экран и пошлите вызов своему боссу.

Красавица окаменела. Этот фараон — не дурак, он действительно что-то знает. Он должен умереть" и немедленно. Разве она осмелится выйти на связь с…?

И тут Киннисон ощутил то, что давно ожидал: приближались вызванные им сотрудники Управления по борьбе с наркобизнесом.

Резким движением он распахнул мантию, скрывавшую стройную фигуру красавицы, выключил мыслезащитный экран и вошел в ее мозг. Но как он ни торопился, было поздно, точнее, почти поздно. Киннисон не нашел никаких сведений ни о местоположении босса, ни о пеленге на базу торговцев тионитом. Он увидел лишь смутное изображение отсека космического корабля и тучного человека в роскошно обставленной каюте. Затем ее разум померк, и тело безжизненно опустилось на скамью, словно оно было без костей.

Такими и нашли Киннисона и его спутницу сотрудники Управления по борьбе с наркобизнесом: женщина безвольно, словно в глубоком обмороке, откинулась на спинку скамьи, а мужчина в мрачной задумчивости смотрел на нее.

Глава 6 ПЬЯНЫЙ ДЕБОШ

— Самоубийство? Или вам пришлось ее… — Жеррон деликатно замолчал. Уинстед, линзмен из Управления по борьбе с наркобизнесом, не произнес ни слова, но бросил на Киннисона испытующий взгляд.

— Ни то ни другое, — покачал головой Киннисон. — Возможно, мне пришлось бы устранить ее, но меня опередили.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «ни то ни другое»? Она мертва или жива? Как все произошло?

— Пока еще жива и, если я не сошел с ума, в ближайшем времени умирать не собирается. Она не из тех, кто кончает жизнь самоубийством. Расстаться с жизнью добровольно?

Ни за что на свете! Что же касается того, как все произошло, то все было очень просто. А вот почему просто?

Киннисон скорее размышлял вслух, чем обращался к своим коллегам.

— Я бы понял, если бы они убили ее. А вот случившееся лишено всякого смысла.

— Но девушка умирает! — запротестовал Жеррон. — Что вы собираетесь делать?

— Если бы я знал, что мне делать, — задумчиво произнес Киннисон. — Торопиться не следует. То, что с ней сотворили ее боссы, не поддается никакому лечению… Но почему? Пока мне не удастся сложить картину из разрозненных фрагментов, я не пойму, в чем здесь дело… Ни в одном из отдельных эпизодов нет ни малейшего смысла.

Киннисон тряхнул головой и продолжал:

— Одно совершенно ясно. Она не умрет. Если бы они намеревались убить ее, то она уже была бы мертва. Но они считают, что ей можно оставить жизнь, и я с ними согласен. В то же время они явно не хотят, чтобы я завладел той информацией, которой она располагала, и могут забрать ее. Отсюда вывод: до тех пор, пока она жива тем более когда находится в таком тяжелом состоянии, как теперь, ее необходимо охранять. Но даже в том случае, если она все же умрет, не оставляйте тело без охраны ни на секунду до тех пор, пока не произведут вскрытие и вы не будете твердо убеждены, что она мертва и мертвой остается. Если она придет в себя, немедленно дайте мне знать. А теперь лучше всего отправить ее в госпиталь.

Звонок из госпиталя не заставил себя ждать: пациентка пришла в себя.

— Она разговаривает, но я ей не отвечаю, — сообщил Жеррон. — Происходит нечто странное, Киннисон.

— Иначе и быть не может. Продолжайте в том же духе, пока я к вам не прибуду, — и Киннисон поспешил в госпиталь.

— Доброе утро, Десса, — приветствовал он красавицу на альдебаранском языке. — Надеюсь, вам лучше? Ее реакция удивила Киннисона.

— Разве вы меня знаете? — почти вскрикнула она, бросаясь в его объятия. И это не было попыткой обворожить и пустить в ход всю ту технику обольщения, которой красавица виртуозно владела. Нет, перед ним было совершенно невинное существо, до смерти перепуганная молодая девушка.

— Что случилось? — искренне рыдала она. — Где я? Что делают здесь незнакомые мне люди?

Ее широко раскрытые полные слез глаза смотрели на него с укором, и]по мере того как он погружался в них взглядом, мысленно проникая в мозг, лицо его принимало все более суровое выражение. Ее сознание было сознанием невинной молодой девочки! Ни в сознании, ни даже в самых темных уголках подсознания не осталось ни малейшего намека на то, чем она занималась с пятнадцатилетнего возраста. Это было поразительно, неслыханно, но так было. Для нее все годы как бы прошли в одно мгновение и бесследно исчезли!

— Вы были очень больны, Десса, — мрачно произнес Киннисон, — и теперь вы уже взрослая.

Обняв ее за плечи, он повел Дессу в соседнюю с палатой комнату, и поставил перед зеркалом.

— Взгляните на себя.

— Но это не я! — запротестовала Десса. — Там кто-то другой! Та, в зеркале, такая красивая!

— Нет вы, — мягко сказал линзмен, — Вы пережили очень сильное потрясение. Думаю, память скоро восстановится. А теперь вам пора снова в постель.

Она повиновалась, но заснуть не могла. Вместо сна Десса впала в транс, и почти в такое же состояние впал Киннисон. Более часа он лежал, вытянувшись во весь рост, записывая день за днем события нескольких лет в девственно чистую память Дессы. Наконец, запись подошла к концу.

— Спите, Десса, — сказал Киннисон, поднимаясь с кресла. — Спите. Вы проснетесь в восемь утра совсем здоровой.

— Линзмен, вы молодец! — Жеррон смутно сознавал, что произошло на его глазах. — Истину вы ей, конечно, не сообщили?

— Разумеется. Она знает теперь только то, что была замужем и овдовела. Остальная часть легенды весьма фрагментарна, информации достаточно лишь для того, чтобы Десса могла свести концы с концами, если встретит старых знакомых. Пробелов много, но они вполне объяснимы пережитым ею сильным потрясением. Я добился одного: больше никогда люди из наркобизнеса не смогут использовать Дессу. Всякий, кто попытается загипнотизировать ее, будет счастлив, если ему удастся унести от нее ноги.

Но появление Дессы Деплейн и его, Киннисона, необыкновенное приключение с ней существенно изменило положение линзмена. В толпе на балу ни у кого не было мысле-защитных экранов, но среди присутствовавших, вполне вероятно, находились агенты… И собранные ими наблюдения могли позволить их боссам обнаружить взаимосвязь между Фордайсом и развернувшимися событиями… Разумеется, боссам наркобизнеса не составило бы труда понять, что настоящий Фордайс не мог совершить ничего подобного… Значит, оставаться и дальше Фордайсом не следует…

И Честер К. Фордайс исчез, растаял, уступив место незнакомцу. Родом он, по-видимому, с далекого Посена, поскольку воздух планеты Раделикс был для него смертельно опасен, и для защиты от агрессивной атмосферы планеты незнакомец вынужден носить скафандр. Ни одна раса, даже отдаленно напоминающая человеческую, не могла бы «видеть» сквозь шлем из сплошного непрозрачного металла.

Замаскировавшись таким образом, Киннисон продолжил свои изыскания. Мысли его вновь и вновь обращались к той смутной картинке, которая сохранилась в памяти Дессы Деплейн. И место, и человек могли находиться только где-то на планете Раделикс. Аппаратура, замаскированная под мантией Дессы Деплейн, не могла передавать сигналы за пределы планеты. Киннисон уже располагал отчетливым изображением помещения и несколькими снимками человека. Изображение помещения было довольно полным. Оставалось лишь уточнить некоторые детали. Иное дело портрет человека. Что из сохранившегося в памяти Дессы было реальным и что плодом воображения?

Он знал, что Десса великолепно развита физически. Он знал также, что никакой гипноз не может полностью уничтожить основные, наиболее фундаментальные характеристики подсознания. Внутреннее «эго» остается неизменным. Был ли человек на сохранившейся в памяти Дессы картине столь отвратительным в действительности или его образ частично или даже в основном следствие того отвращения, которое Десса питала к своему боссу?

Часами просиживал Киннисон у экрана, шаг за шагом просматривая видеозапись с изображениями отвратительного толстяка, сохранившимися в памяти Дессы. Изображения были различны от реалистических до карикатурных, явно порожденных мстительным женским воображением. Поразмыслив, Киннисон решил, что обе крайности маловероятны. Истина, по-видимому, находится где-то посредине. Следовательно, заключил Киннисон, человек действительно тучен и имеет отталкивающую внешность. Более того, отвратительные черты сохранялись, даже когда Киннисон пытался варьировать внешность незнакомца с помощью электронного фоторобота.

— Парень — отпетый негодяй, — подвел итог своим размышлениям Киннисон, — и его необходимо уничтожить. Я рад, что мне предстоит схватка не на жизнь, а на смерть с мужчиной. Если бы снова пришлось сражаться с женщиной, я бы не выдержал и сошел с ума. Думаю, что тех сведений, которые мне удалось собрать, достаточно, чтобы уничтожить негодяя.

И линзмен с планеты Земля принялся снова тщательно, город за городом, прочесывать планету Раделикс. Но теперь Киннисон был не один. Рядом с ним находились другие лин-змены, и каждый свой шаг он тщательно планировал и обсуждал с ними. Тем не менее поиски шли удручающе медленно, пока наконец Киннисон не вышел на некоего бармена, который, судя по всему, знал того, кто был нужен линзмену. Сам бармен был тучен и пользовался скверной репутацией. С того момента, как Киннисон «вычислил» бармена, поиски главы преступного синдиката заметно ускорились. Раздобыв необходимые сведения, Киннисон направился в город, где находилось питейное заведение бармена. По иронии судьбы этим городом оказался Ардит, столица планеты Раделикс, тот самый Ардит, с которого начались поиски.

Перед Киннисоном со всей остротой встал вопрос, как действовать дальше. Методы, которыми он до сих пор столь успешно действовал на Бойсии II и других базах, здесь, на планете Раделикс, неприемлемы. Одно дело несколько десятков обитателей, другое сотни и тысячи. Малейшая оплошность угрожает полным провалом всей операции. Действие на расстоянии также исключалось: Киннисон не был эрайзианином, и сфера распространения его телепатем имела ограниченный радиус. Оставалось одно: стать работягой-докером.

И Киннисон стал докером. Подчеркнем: стал настоящим докером, а не делал вид, будто он докер. Его рабочий день был наполнен тяжелым физическим трудом. Руки огрубели, соответствующие изменения произошли и во внешности. Он много и жадно ел и еще больше пил. Но где бы он ни был, требовал, чтобы ему наливали из той самой бутылки, из которой пил сам бармен: и в ту пору, как и сейчас, бармены пили не столь потенциально разрушительные напитки, которыми потчевали своих посетителей. При всем том Киннисон неизменно напивался до такого же состояния полного беспамятства, как и другие его коллеги-докеры.

Киннисон скрупулезно следил за тем, чтобы жить строго по средствам, и тратил ровно столько, сколько зарабатывал тяжелым трудом. Около трети заработанного шло компании за жилье и пансион. Все остальное Киннисон тратил за стойкой тучного бармена или оставлял в игорном зале его заведения. Дело в том, что Боминджер (так звали бармена), хотя и ворочал крупными делами и совершал солидные коммерческие сделки, отличался патологической жадностью и не гнушался любой прибыли. Деньги есть, деньги, считал Боминджер, сколь бы мала ни была сумма и каков бы ни был источник прибыли. Разумеется, линзмен превосходно знал, что крупье и банкометы в заведении Боминджера нечисты на руку. Читая в их умах, как в открытой книге, Киннисон был великолепно осведомлен о всех махинациях и уловках, к которым они прибегают, запуская колесо рулетки, о крапленых картах и многих других тайнах их ремесла. Но выигрывать у них или пытаться бороться было бы бесполезно и даже опасно, так как сразу привлекло бы к нему внимание и выделило из остальных посетителей заведения. К очередной получке Киннисон проигрывался в пух и прах. Подобно другим докерам, он все свободное время проводил в питейном заведении Боминджера, бесцельно слоняясь из угла в угол в смутной надежде на бесплатную выпивку, которую выставит кто-нибудь из более удачливых игроков или посетителей, еще не успевших спустить все до последнего, иногда на выигрыш в карты или в рулетку. Так он торчал в заведении до тех пор, пока кто-нибудь из вышибал не вышвыривал его на улицу.

Но чем бы ни занимался Киннисон — работал ли в доке, играл ли в карты или предавался возлияниям, он неустанно изучал Боминджера и принадлежавшие ему увеселительные заведения. Ни разу линзмену не удалось проникнуть сквозь мыслезащитный экран тучного бармена или застать Боминджера врасплох, без экрана. И все же он смог выяснить многое. Киннисон трудолюбиво, страницу за страницей, перечитал многие тома тщательно оберегаемых от постороннего глаза бухгалтерских книг, изучил груды документов, скрытых в недрах массивных сейфов. Незримо Киннисон присутствовал на совещаниях главарей, ибо их мыслезащитные экраны не могли помешать утечке зрительной или звуковой информации. Выяснилось, что сам босс юридически не является владельцем злачного места и тесных, как тюремные камеры, номеров, в которых наркоманы, курившие, нюхавшие или вкалывавшие с десяток различных наркотиков, предавались пороку. И тем не менее и заведение, и номера, равно как и многое другое, официально были его собственностью. Киннисон устанавливал, выслеживал и идентифицировал одного агента за другим. Пользуясь своим сверхчувственным восприятием, он обследовал переходы, ведущие в покои, скрытые в глубине дома. Здесь его ждали неожиданные открытия. Один сравнительно короткий коридор привел в помещение, обставленное с неслыханной роскошью. В таком соседстве нищеты и богатства нет ничего особенно удивительного. Но оказалось, что короткий коридор вел в кафе «Нализок», излюбленный притон великосветских наркоманов планеты Раделикс! В нижнем этаже все выглядело вполне пристойно и невинно. Грабеж совершался совершенно открыто: гостям подавали такие счета, от которых у простых смертных наверняка потемнело бы в глазах. Но были комнаты наверху, похожие на камеры-одиночки, и хотя посетители кафе «Нализок» одеты по последней моде и принадлежат к высшему свету, по существу они ничем не отличались от тех бедолаг, которые принимали наркотики по соседству в жалких клетушках.

Мужчины, женщины и девушки лежали в забытьи. Их тела были скованы судорогой, характерной для любителей тионита. Сильно сжатые зубы, напряжение в каждой мышце, зажмуренные глаза, сжатые кулаки, бледные, без единой кровинки, лица, словно высеченные из мрамора, заторможенные эмоции, ощущение, будто все желания сбылись… И жестокая действительность: кажущееся устранение всех препятствий на пути к осуществлению желаний в действительности означало лишь неумолимое сползание к черте, отделяющей экстаз от смерти. Такова участь тех, кто принимал тионит: погоня за каждым микрограммом этого вещества, прием, ощущение неземного блаженства и страшной слабости, не позволявшей сдвинуться с места, клятвы и обещания ни за что на свете не притрагиваться больше к страшному яду и прием его во все больших дозах до тех пор, пока быстро слабеющее тело способно выдержать, и, наконец, роковая черта.

Киннисон видел расплывшиеся в идиотских улыбках лица курильщиков хадива, трясущиеся руки тех, кто предпочитает колоться централином, безнадежно глупевших пожирателей бентлама… К чему продолжать? В небольшом квартале, примыкавшем к заведению Боминджера, наркоманы с планеты Раделикс могли без труда раздобыть любую отраву, которой услаждали себя, ускоряя свою кончину. И нужно сказать, что поток посетителей не иссякал. Даже если вам требовалось нечто необычное, вы всегда могли получить то, что соответствовало вашему вкусу, разумеется, за особую плату.

И Киннисон изучал, постигал и анализировал. Все сведения он ежедневно докладывал — через Линзу — линзменам из Управления по борьбе с наркобизнесом.

— Киннисон! — запротестовал однажды Уинстед. — Сколько вы еще собираетесь заставлять нас ждать?

— До тех пор, пока не выйду на их верхушку или они не выйдут на меня, — ответил Киннисон.

Вот уже многие недели его Линза была запрятана в ботинке, завернутая в листок фольги из сильно заряженного металла. Обнаружить ее можно только с помощью остро направленного детекторного луча. Но и в столь необычном месте Линза функционировала превосходно.

— Сопряжено ли это с опасностью для вашей жизни? — спросил Уинстед, возглавлявший Управление по борьбе с наркобизнесом.

— Да, и с каждым днем все большей. Все больше актеров принимают участие в драме. Я могу допустить какую-нибудь оплошность. Очень трудно все время быть в напряжении.

— В таком случае предоставьте действовать нам, — настаивал Уинстед. — Мы уже знаем достаточно, чтобы уничтожить сеть наркобизнеса одним ударом на всей планете.

— Прошу вас пока ничего не предпринимать. Ваше продвижение в распутывании наркотической сети нормально для ваших возросших сил. Все, что сверх нормы, немедленно вызовет у дельцов от наркобизнеса тревогу. Вы можете захватить всех, кто замешан в наркобизнесе на планете Раделикс, но мне этого недостаточно. Я охочусь не за мелкой рыбешкой, а за акулами. Поэтому сидите тихо, пока я не подам вам сигнал действовать. Хорошо?

— Раз вы настаиваете, то, разумеется, хорошо. Будьте осторожны, Киннисон!

— Буду. Уверен, что долго ждать не придется. Мне просто необходимо как можно быстрее взорвать наркосеть тем или иным способом. Если удастся, я постараюсь передать вам и Жеррону предупреждение!

Киннисон выяснил все, за исключением того, ради чего он прибыл на планету Раделикс — кто был реальным боссом цвильников. Он знал где, как и когда поступают наркотики. Он знал тех, кто их принимает, и всех основных распространителей. Ему были известны почти все тайные агенты сети наркобизнеса и даже многие мелкие разносчики, продающие порции зелья на улице, в тавернах и тому подобных местах. Он знал куда, как и за что переводятся деньги. Но все пути, которые удалось отследить, замыкались на Боминджере. Создавалось впечатление, что именно тучный бармен верховный управитель наркосиндиката. Но такое впечатление обманчиво-оно не могло не быть ложным. Если идеи Кин-нисона хотя бы наполовину верны, то и Боминджер, и другие главари наркобизнеса на планете Раделикс всего лишь мелкая рыбешка и получали приказы от какого-то босконского супербосса, отчитывались перед ним и, судя по всему, переводили ему деньги. Но хотя Киннисон был абсолютно уверен в правильности своих подозрений, никаких следов реального существования супербосса ему, несмотря на все старания, найти не удавалось.

Киннисон не сомневался, что супербосс поддерживает связь со своими вассалами на планете Раделикс с помощью мыслелуча. Босконец не стал бы доверять важную информацию обычным средствам связи, ибо тогда ее было бы легко перехватить, и оказался последним идиотом, вздумай он направлять инструкции, пусть даже сколь угодно надежно зашифрованные, в письменном виде или записанными на пленку. Нет, считал Киннисон, информация от супербосса, если она поступает, должна передаваться по мыслелучу. Чтобы принять такую информацию, бармену непременно придется выключить свой мыслезащитный экран. И тогда-то, но отнюдь не раньше, настанет пора вступить в игру Кинни-сону. Судя по тому, как осторожно и предусмотрительно вел себя Боминджер, действовать будет сложно. Вряд ли он выключит свой мыслезащитный экран, не включив предварительно дюжину других. До сих пор линзмену, как он ни старался, ни разу не удалось улучить такой момент.

Киннисон мог поклясться, что за время наблюдения Боминджер ни разу не выключил свой мыслезащитный экран. Правда, Киннисон хотя бы несколько часов в сутки спал, но спал необычайно чутко, и его подсознание и Линза даже во время сна были постоянно нацелены на мыслезащитный экран Боминджера и подняли бы тревогу при первом же признаке выключения.

Но как и предсказывал линзмен, прорыв не заставил себя долго ждать. Произошло все не в ночной тиши, и не в спокойные дневные часы, а незадолго до полуночи, когда жизнь в заведении Боминджера била через край. Сигнал поступил не вдруг и не сразу, ему предшествовал довольно продолжительный период все нараставшего напряжения, напоминавшего тревогу и настороженность стража, стоящего на посту.

Агенты короля наркобизнеса по одиночке и группами в небывалом доселе количестве начали собираться в зале увеселительного заведения Боминджера. Одни из них держались подчеркнуто самоуверенно, другие чувствовали себя явно не в своей тарелке. Киннисон, сидевший за столиком в углу зала, играл сам с собой в солитер по-раделикски и слепил за обстановкой в зале и за кабинетом Боминджера. Ни там, ни там ничего заслуживающего внимания не происходило.

Когда в зал вошли пятеро неизвестных с мыслезащитными экранами и, усевшись за зарезервированный для них столик, попросили официанта подать им игральные карты и напитки, среди агентов наркобизнеса прошла волна возбуждения.

— Жеррон! Уинстед! Все скоро начнется. Думаю, сегодня вечером. Агенты расставлены повсюду. Пятеро с мыслезащитными экранами находятся в зале. Чувствуется сильное нервное напряжение. Множество агентов рассредоточено снаружи заведения по всему кварталу. Меры предосторожности носят общий характер. Меня, насколько я могу судить, никто не подозревает. Опасайтесь шпионов, которые наделены сверхчувственным восприятием, например, выходцев с Ригеля или Посена. Стягивайте команду, но не подходите слишком близко. Рассредоточьтесь так, чтобы вы могли прибыть ко мне на подмогу через тридцать секунд после вызова.

— Что означают ваши слова о том, что вас, «насколько можно судить», не подозревают? Вы сделали нечто такое, что привлекло к вам чье-то внимание?

— Ничего такого, на что бы я сам обратил внимание. Но не исключено, что я допустил миллион различных мелких промахов. Впрочем, берусь утверждать, что серьезных про счетов не допустил, иначе меня не оставили бы сидеть в зале.

— Вы подвергаете свою жизнь серьезной опасности. Без

Скафандра, без защитного жилета, без излучателя Де Ляметра. Лучше выбирайтесь из заведения подобру-поздорову, пока можете.

— И потерять все, чего я добился за это время? Ни за что! Думаю, что смогу постоять за себя, если понадобится. Внимание! Ко мне приближается один из мальчиков с мыслеза-щитным экраном. Оставляю свою Линзу открытой, чтобы вы немного полюбовались на него…

Тут Боминджер выключил свой мыслезащитный экран, и Киннисон немедленно вошел в его сознание, целиком заполонив его. Повинуясь воле Киннисона, тучный бармен послал своему босконскому супербоссу подробный отчет обо всех делах, ничего не утаивая и не приукрашивая. В ответ последовал целый поток распоряжений, приказов и инструкций. Босконский шеф поинтересовался между прочим, не появлялся ли в поле зрения Боминджера и его людей какой-нибудь пронырливый пришелец или коренной обитатель планеты Раделикс, который бы пользовался мыслелучевой машинкой, наподобие той, которая была у того линзмена, будь он четырежды проклят!

«Здорово их проняло!» — не без злорадства подумал Киннисон.

— Нет, — гласил спокойный ответ, — за последнее время ничего не обыкновенного не происходило…

И тут в самый решающий момент, когда все мысли линзмена были сосредоточены на успешном завершении нелегкой задачи, к столику, за которым он сидел, подошел какой-то тип и подозрительно уставился на Киннисона.

— Что тебе надо? — проворчал Киннисон. Он не мог особенно отвлекаться, но и выходить из роли подвыпившего докера было бы явно преждевременно. — Ты из тех вонючих ищеек, которые все пытаются разнюхать, не открыл ли я здесь свой маленький бизнес? Клянусь Клоно и всеми его щенками, не оставь я здесь слишком много денег, я бы разнес в щепки все заведение и никогда бы даже не посмотрел в эту сторону.

— Полегче, приятель, не обожги себе крылышек, — успокаивающе заметил агент, убедившись в безосновательности своих подозрений.

— Какой я тебе приятель? — пьяно возразил линзмен, встав из-за стола и качнувшись раз, другой, снова опустился на стул. — Ты вонючий шпик! Не смей называть меня приятелем, слышишь? Я очень разборчив. Подумать только, каждый, кто хочет, смеет назвать меня приятелем!

— Не стоит шуметь, — пытался утихомирить «докера» агент, — Чего ты завелся? Я не сказал ничего обидного. Давай-ка лучше выпьем!

— Не стану пить, пока не закончу игру. Не видишь, что ли, человек занят? — с пьяным упрямством пробормотал Киннисон и, улучив момент, послал телепатему через Линзу. — Все ли в порядке, друзья? События развиваются быстро. Если я выпью то, что предлагает мне этот тип (а в вино наверняка подмешана какая-нибудь гадость…), мне придется изобразить пьяный дебош. Как только крикну, спешите на помощь! Не зевайте!

— Но я же вижу, что тебе просто необходимо выпить, — настаивал пират — Пойдем выпьем. Я плачу.

— А кто ты такой, чтобы ставить мне, джентльмену с планеты Земля, выпивку? — возмутился линзмен, впадая в бессмысленный приступ ярости. Пьяный докер, по мнению Киннисона, должен был вести себя именно так.

— Нет, ты скажи, я тебя просил угощать меня? Я человек образованный. Не веришь? И денежки у меня есть. Если понадобится, на выпивку хватит.

Докер накалялся все больше и больше.

— Так что же ты ко мне лезешь? Тебя кто-нибудь просил угощать меня?

Далее шла нецензурная тирада, не воспроизводимая даже в современном реалистическом литературном произведении.

Киннисон напрашивался на драку. Если его «собеседник» ответит даже наполовину столь же агрессивно, драки не миновать, а драку Киннисон мог бы растянуть столько, сколько потребуется. Если же тот не ответит на явные оскорбления, которыми осыпал его Киннисон, значит, он не тот, за кого его принял линзмен, ибо лексикон докера, мягко говоря, не отличался особым изяществом.

— Если ты сейчас не выпьешь со мной, я переломаю все твои пропитанные лаксло кости, понял? — агент тщательно подавлял свой гнев, но смотрел на докера неприязненно. — Я не каждый день приглашаю всяких подонков, ошибающихся в доках космопорта, выпить, но когда приглашаю, мне не отказывают. Так выпьешь или предпочитаешь, чтобы парочка ребят сначала отдубасила тебя как следует? Официант! Две порции лаксло.

Ситуация накалилась до предела, но Киннисон все же не мог действовать: совещание у Боминджера продолжалось, и линзмен еще не получил всю информацию, которую намеревался добыть. Докер явно не вызывал ни у кого особых подозрений, иначе его бы давно прикончили. Для этой публики убить человека-сущий пустяк, но шпик не желал омрачать репутацию заведения Боминджера убийством завсегдатая. Судя по всему, агент считал разговоры о мыслелучевой связи пустыми баснями. Кроме того, он полагал, что приемопередающее устройство должно быть громоздким, а одежды на докере не так много, чтобы его спрятать… Что же касается даровой выпивки, то в напиток непременно что-нибудь подмешали. Значит, они намереваются расспросить его, и пить отравленный лаксло не следует!

Наступил самый важный момент: совещание у Боминджера закончилось в тот самый миг, когда официант поставил на стол перед Киннисоном и агентом по бокалу лаксло. Как линзмен и ожидал, перед концом совещания ему удалось получить дополнительную информацию. И прежде чем тучный бармен, глава наркобизнеса на планете Раделикс, смог снова включить свой мыслезащитный экран, он был мертв. Убил его взрыв, да, да, настоящий взрыв, раздавшийся в мозгу. Избавившись от Боминджера, Киннисон переключил всю мощь Линзы на передачу сигнала о помощи своим союзникам.

Но даже такой тренированный человек, как Киннисон, не мог выдержать столь высокую нагрузку на мозг без видимых извне признаков. Его лицо отвердело, а глаза утратили благодушное пьяное выражение. Взгляд из отсутствующего стал острым и холодным. И эту мимолетную перемену заметил или, скорее, почувствовал агент. Подозрения вспыхнули в нем с новой силой.

— Пей, сволочь, пей быстро, а не то испепелю на месте! — приказал он, держа руку на излучателе Де Ляметра.

Рука докера послушно протянулась к бокалу, а мозг отдал приказ двум агентам, сидевшим в зале поблизости. Те выхватили оружие и с дикими криками открыли стрельбу. По чистой случайности (так по крайней мере могло бы показаться постороннему наблюдателю) их выстрелами были разрушены два мыслезащитных экрана На какую-то долю секунды шум отвлек даже вышколенный разум противника Киннисона, и этой доли секунды хватило, чтобы выполнить задуманное.

Быстрым, почти незаметным движением Киннисон выплеснул содержимое своего бокала в глаза босконцу, молниеносно коленом перевернул стол, больно ударивший агента по руке, в которой тот держал оружие, выбил излучатель Де Ля-метра и отшвырнул его далеко в сторону. Одновременно он нанес противнику удар кулаком, вложив в удар всю силу тренированного тела. Киннисон целился не в челюсть, не в голову и не в лицо. Линзмены умеют кое-что получше, чем драться голыми руками, сокрушая пальцы и суставы о чужие кости. Киннисон нанес удар в солнечное сплетение. Огромный кулак линзмена вошел в тело противника почти по запястье. Потрясенный цвильник издал крик, перешедший в едва слышный стон, и испустил дух. Киннисон потянулся было за излучателем противника, но было поздно: его уже подобрали.

Один, два, три, четыре из находившихся поблизости агентов скончались на месте, не получив ни единого удара. Но этого было мало. Киннисон усиленно работал кулаками и, что было несравненно страшнее, ногами, нанося смертельные удары направо и налево. Один из носителей мыслезащитного экрана бросился было к линзмену, но Киннисон живо усмирил его, нанеся смертельный удар ребром ладони по основанию черепа. Другого носителя мыслезащитного экрана Киннисон укротил, метнув в него стул.

Разумеется, драка в кабаке Боминджера была далека от рыцарского поединка или схватки на ринге. Линзмены умели драться врукопашную без всякого оружия, кроме того, которое дала им мать-природа. Каждый линзмен до тонкости знал все смертельные приемы боевых искусств и самых бесчестных громил десяти тысяч планет за двадцать тысяч лет.

Тут двери и окна заведения Боминджера разлетелись на мелкие осколки, и в зал, где кипела драка, ввалились те, с кем ни одна из разумных рас, населявших галактику, не хотела бы сойтись лицом к лицу в рукопашной схватке, — вооруженные до зубов валерианцы, размахивающие своими боевыми секирами!

Гангстеры дрогнули и обратились в паническое бегство, но не тут-то было: ни одному из них не удалось ускользнуть из сетей, расставленных Управлением по борьбе с наркобизнесом.

— Киннисон! — пронеслась четкая телепатема в сознании линзменов. Все они не видели Киннисона, а лейтенант Питер ван Баскирк видел его — видел, не глядя.

— Привет, Ким. Как поживаешь, крошка? — прозвучал ясный и громкий голос ван Баскирка. — Недурно мы повеселились?

— Благодарю всех участников операции, — передал Киннисон телепатему Жеррону и Уинстеду и добавил, обращаясь к ван Баскирку:

— Привет, чудище ты валерианское! Чисто сработали?

— Взяли всех до единого, но только благодаря вам… Не будь вас… Мы хотим особо отметить…

— Спасибо, не надо! Мое имя не должно фигурировать. Это ваша работа, и вы с ней отлично справились. А теперь, друзья, мне остается пожелать вам чистого космоса. Пора снова в путь!

«Куда?» — хотели было спросить все трое, но было уже поздно: Серый линзмен исчез.

Глава 7 ЗАСАДА

Киннисон решительными шагами направился было прочь от заведения Боминджера, но уйти далеко не удалось. Не успел он добраться до своего убогого жилища, как холодный рассудок подсказал, что работа выполнена только наполовину, даже меньше, чем наполовину. Воздавая босконцам должное за осторожность и продуманность, с которой они организовали свой преступный бизнес, Киннисон считал маловероятным, чтобы даже такая сравнительно небольшая структурная единица как штаб планетного отделения наркосиндиката не имела запасных вариантов на случай провала и не дублировала контроль за функционированием своих заведений. Бос концы, по мнению Киннисона, просто не могли не ввести двойной контроль в некоторых звеньях своей организации после разгрома, казалось бы, неприступной Главной базы Гельмута.

Были и другие мелочи, подтверждавшие правильность подобного вывода. Откуда взялись пятеро с мыслезащитными экранами? Боминджер о них явно ничего не знал. Если догадка верна, как полагал Киннисон, то какой-то вышестоящий штаб наркосиндиката следил за происходящим с помощью детекторного луча. Разумеется, детекторными лучами пользовались не только босконцы, но и представители Цивилизации. И обе стороны знали, что заблокировать детекторные лучи обычно трудно. Иное дело — использование мыслезащитных экранов. Босконцы прекрасно понимали, что мыслезащитные экраны позволят неизвестному линзмену обнаружить их агентов, но были вынуждены пойти на риск из опасения подвергнуться воздействию смертельно опасных мыслелучей, И почему он, Киннисон, раньше не подумал об этом и не заблокировал весь район предполагаемых событий? Впрочем, после драки кулаками не машут.

Предположим, продолжал рассуждать Киннисон, что догадка верна. Босконцы знали, что имеют дело с линзменом и морально готовы к тому, что перед ними тот самый линзмен, с которым им уже приходилось сталкиваться раньше. Мгновенное превращение пьяного докера в хладнокровно действующего, тренированного мастера рукопашного боя… Необъяснимая смерть с полдюжины босконских агентов, в том числе и самого Боминджера… Все плохо… Очень, очень плохо… Их детекторные лучи, должно быть, прощупали всего меня миллиметр за миллиметром, подумал Киннисон, теперь босконцам известно, где находится Линза, и что и как он делает. Жаль, но, кажется, он, Киннисон, угодил в капкан, и с самого начала все испортил… Вот если бы ему удалось добраться до штаба воротил наркобизнеса и накрыть их до того, как они пошлют подробный отчет о разыгравшихся событиях в Босконию.

Добравшись до своей комнаты, он погрузился в размышления, пытаясь всесторонне обдумать сложившуюся ситуацию. Обычными способами выследить босконское гнездо наркобизнеса не удастся. Их штаб должен находиться где-то здесь, на планете Раделикс, и быть вне всяких подозрений, следовательно не имел никаких связей с бандой торговцев тионитом. Штаб должен быть небольшим — всего несколько человек во главе с весьма неглупым боссом. Задача штаба — наблюдение за коммерческими операциями синдиката. Но сами сотрудники в операциях не участвуют, вмешиваясь только в самых экстренных случаях. Обе группы — мозг, или штаб, и исполнители — не должны иметь между собой ничего общего, кроме сигнала «я свой», позволяющего в случае необходимости вызвать на подмогу подкрепление, как это было в случае с Боминджером.

Но теперь босконцы «раскололи» его, Киннисона… Что делать? Что же теперь делать?!

Линза! Вот где ответ. По крайней мере, должен быть, если он вообще существует. Что такое Линза? Особым образом соединенные кристаллики. Линза не живая, но живет своей псевдожизнью, как бы отражая его собственную жизнь… А что, если… О вольфрамовые зубы великого Клоно! И придет же такое в голову! Мысль, пришедшая Киннисону, была настолько всеобъемлющей в своих связях и ответвлениях, что он даже поежился, передернул плечами и едва не упал в обморок от пережитого шока. Киннисон взял в руки свою Линзу и, приказав себе успокоиться, послал телепатему на базу Галактического Патруля:

— Жеррон! Срочно вышлите мне портативный блокатор от детекторных лучей.

— Но противник немедленно засечет вас, как только вы включите блокатор. Мы никогда не пользуемся этими приборами, хотя они и состоят у нас на вооружении.

— Не говорите прописных истин, — прервал Киннисон командира базы. — Пришлите блокатор немедленно, а я постараюсь вам объяснить свой план.

И Киннисон сообщил Жеррону то, что считал нужным, заметив в заключение:

— Я открыт всем ветрам и уверен, что только быстрые и решительные действия могут привести нас к успеху.

Блокатор детекторных лучей был доставлен, и, едва посыльный удалился, Киннисон включил прибор. Теперь он, Киннисон, стал центром сферы, непроницаемой для детекторных лучей. Для любого, кто пользовался детектором с обзорным лучом-шпионом, Киннисон сразу становился подозрительным объектом, привлекающим внимание, но это обстоятельство ничего не меняло. Сняв ботинок, Киннисон извлек из него Линзу и, завернув в носовой платок, положил на пол. Затем так же, как он сделал бы, если носил Линзу на себе, Киннисон направил телепатему Уинстеду.

— Все в порядке, линзмен? — спросил Киннисон тихо.

— Все в полном порядке, — мгновенно последовал ответ. — А почему вы спрашиваете?

— Просто так, для проверки, — ответил Киннисон, умолчав о том, что именно проверял!

Затем он проделал нечто такое, о чем, насколько ему известно, не помышлял ни один линзмен. Чувствуя себя голым и беспомощным без Линзы, Киннисон направил телепатему через три четверти поперечника галактики туда, где находилась планета Эрайзия. Телепатема Киннисона была не простой: она в точности соответствовала образу мышления Ментора — гигантского, внушающего трепет Мозга, учителя и покровителя Киннисона.

— Это ты, Кимболл Киннисон с планеты Земля, — ощутил Киннисон ответ с знакомыми модуляциями псевдоголоса, которые запомнились ему еще с памятных бесед на Эрайзии. — Так ты пришел к заключению, что твоя Линза не самая важная вещь на свете, как тебе казалось прежде?

— Я… Вы… Видите ли, я не хотел… — забормотал Киннисон, обескураженный суровым тоном Ментора, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

— Стоп! Ты мыслишь неопрятно. Такое поведение обычно не прощается. Соберись с мыслями, юноша, и объясни феномен мне, вместо того чтобы просить объяснить непонятное тебе. Я сознаю, что ты только что постиг еще одну грань Космического Целого. Я знаю, какой шок это вызвало в твоем незрелом уме, что заставляет меня снисходительно отнестись к совершенному тобой проступку. Четкое и ясное мышление — единственно надежная защита в том дерзком предприятии, которое ты задумал. Путаные смутные мысли непременно станут источником несчастья, неизбежного и непоправимого.

— Слушаюсь, сэр, — послушно ответил Киннисон, чувствуя себя робким школьником перед строгим учителем — Вы совершенно правильно поняли ошеломившую меня догадку. На первой стадии обучения Линза необходима, подобно хрустальному шару или другим блестящим предметам на сеансе гипноза. Но на более высокой стадии обучения мозг обретает способность работать без посторонней помощи. Но Линза, очевидно, наделена какими-то другими функциями. Я подозреваю, что она не только для того, чтобы идентифицировать носителей Линзы. Следовательно, я могу работать без Линзы, но только в тех случаях, когда такой самостоятельный режим становится совершенно необходимым. Мне также ясно, что мое обращение не является для вас неожиданностью. Поэтому осмелюсь спросить, вовремя ли я обратился к вам ?

— Вовремя. Вы делаете большие успехи, и я вами очень доволен. С особым одобрением отвечу, что вы не обращались за помощью при решении чрезвычайно трудной задачи, которую поставили перед собой.

— Я понимал, что от обращения толку не будет, и знал почему, — улыбнулся Киннисон — Бьюсь об заклад, что когда Ворсел прибудет к вам для прохождения второй переподготовки, он с ходу разрешит все трудности, которые стояли передо мной.

— Вы рассудили правильно. Уже разрешил.

— Как? Он уже прибыл на Эрайзию? Но ведь вы говорили мне, что…

— Все, что я говорил, было и остается истинным. Разум Ворсела более развит и обладает более высокой чувствительностью, — он легче реагирует на изменения обстановки. Но ваш мозг обладает большей емкостью, большими способностями и большей силой мышления, хотя все эти качества пока находятся в скрытом состоянии.

Вызвав перевозку, Киннисон прямиком отправился на базу. Блокатор детекторных лучей все время работал на полную мощность. Оставшись один в комнате, он положил тщательно изолированную Линзу и кассету в лученепроницаемый контейнер и вызвал к себе командира базы.

— Жеррон, контейнер имеет жизненно важное значение, — сказал Киннисон, когда тот прибыл. — Помимо прочего он содержит подробный отчет о проделанной мною работе. Если я не востребую сам, пожалуйста, перешлите его на Главную Базу лично адмиралу Хейнесу. Срочность доставки в данном случае не играет особой роли. Позаботьтесь о безопасности контейнера. Это жизненно важно!

— Вас понял. Будет отправлен на базу со специальным офицером связи.

— Благодарю. Разрешите воспользоваться вашим видеофоном? Мне необходимо поговорить с зоопарком.

— Разумеется, можно.

— Зоопарк? — спросил Киннисон, когда на экране перед ним появился пожилой человек с длинной белой бородой. — Говорит линзмен Киннисон с планеты Земля, Серый линз-мен в свободном режиме. Не найдется ли у вас трех ольгонов в одной клетке?

— Найдется. В нашем зоопарке в одной клетке сидят четыре ольгона.

— Тем лучше. Не могли бы вы немедленно отправить их сюда, на базу? Присутствующий здесь вице-адмирал Жеррон подтвердит мои полномочия.

— Ваша просьба весьма необычна, сэр, — начал было седобородый с сомнением, но, услышав подтверждение со стороны вице-адмирала, смолк.

— Хорошо, сэр, — согласился он, и связь прервалась.

— Ольгоны? — переспросил удивленный командир базы. — Ольгоны?!

Дело в том, что ольгоны, или раделикские крылатые барсы, по праву считаются самыми свирепыми и не поддающимися приручению хищниками на планете. На грамм живой массы у ольгона приходится больше коварства и жестокости, чем у любого другого известного науке зверя. Ольгон — не птица, а крылатое млекопитающее. Нападая на жертву, ольгон использует не только острые когти орла, но и мощные клыки барса, а его отношение ко всем остальным формам жизни может быть охарактеризовано как «антисоциальное» в энной степени.

— Именно ольгоны, — спокойно подтвердил Киннисон, — Не беспокойтесь, я с ними справлюсь.

— Разумеется, справитесь, но… — начал было Жеррон и тут же умолк. Серый линзмен всегда делает нечто удивительное, беспрецендентное, непостижимое. Но до сих пор ему удавалось добиться поистине поразительных результатов, и не пристало ему, командиру базы, заставлять Серого линз-мена тратить свое драгоценное время на объяснения.

— Вы думаете, что я спятил?

— Нет, Киннисон, не думаю. Просто, как мне кажется, нет особых оснований считать, будто удалось накрыть хотя бы один процент пиратов, замешанных в наркобизнесе.

— Особых оснований? Один процент? Да никаких оснований у нас нет и быть не может, — голос Киннисона звучал неожиданно бодро и радостно. — Но вы смотрите на этих людей с совершенно неверной точки зрения. Вы воспринимаете их как гангстеров, бандитов, подонков, для вас они не более чем отбросы цивилизации. Но в действительности такой подход неверен. Они не уступают нам по своему умственному развитию, а кое в чем даже превосходят. Возможно, я предпринимаю излишние меры предосторожности, но даже если так, то вреда не будет. С другой стороны, существуют по крайней мере две вещи, которые я ставлю на кон и которые имеют для меня первостепенное значение: моя работа и моя жизнь. Поэтому хочу особо подчеркнуть: с той самой минуты, как я покину территорию базы, успех задуманного мной предприятия и моя жизнь будут находиться всецело в ваших руках.

Пока Киннисон беседовал с командиром базы, дожидаясь ольгонов, множество посетителей успело побывать в закрытых мыслезащитными экранами помещениях базы. Они сновали через пропускные пункты то в одну, то в другую сторону, у всех у них были две общие отличительные черты: все они земляне или потомки землян, и все имели нечто общее с Киннисоном.

— И последнее, что я хочу сказать вам на прощание, — обратился Серый линзмен к Жеррону, — логово босконцев может находиться где-то поблизости, в Ардите, но может располагаться в каком-нибудь ином месте на планете. Следите за мной с помощью детекторного луча и попытайтесь обнаружить, не наблюдает ли кто-нибудь еще. Задача не из легких, так как следить будет специалист высокого класса. Постарайтесь сделать так, чтобы ольгоны всегда находились от меня по крайней мере на расстоянии в одну милю — примерно в тридцати секундах полета. Привлеките к работе всех линзменов, которых вам удастся найти. Держите в полной готовности космический крейсер и спидстер. Возможно, мне понадобится воспользоваться и тем и другим, а может быть, не понадобится ни то, ни другое. Сказать заранее, как именно сложится обстановка, я не могу. Знаю только, что если мне что-нибудь понадобится, то ждать будет некогда. А самое главное, Жеррон, я попрошу вас никогда не использовать свою Линзу, чтобы ни произошло со мной или вокруг меня, пока я не подам вам знак. Договорились?

— Договорились, Серый линзмен! Чистого вам космоса!

Киннисон на такси добрался до угла узкой улочки, на которой находилось его убогое жилище работяги-докера. Это был отчаянно смелый, безумно дерзкий трюк, но именно в безрассудности, парадоксальности и заключалась его сильная сторона. Возможно, какой-нибудь хитроумный бос-конец и мог бы отгадать загадку, но, как надеялся Киннисон, У тех, кто, возможно, станет следить за ним, на раскрытие таких трюков мозгов не хватит. Расплатившись с таксистом, Киннисон с самым беззаботным видом сунул руки в карманы драных штанов и, насвистывая, направился по узкой улочке к себе домой. Актерская работа была превосходной, лучшая за всю непродолжительную карьеру Киннисона-лицедея, и исполняемая им роль забулдыги-докера сыграна тем более превосходно, что он не знал, есть ли у него хоть один зритель. Но при всей внешней беззаботности Киннисон был внутренне напряжен до предела. Его сверхчувственное восприятие как бы накрывало его полусферой, а находившийся в состоянии постоянной готовности мозг мог мгновенно привести в действие напряженные мышцы.

Между тем в тщательно охраняемой комнате сидело человекоподобное существо, гуманоид, так сказать, до восьмого знака после запятой. В течение двух часов гуманоид неотрывно следил за экраном детектора, наблюдая со все возрастающим беспокойством за непонятной лихорадочной активности землян на базе Галактического Патруля. В течение нескольких минут взгляд его задержался на человеке, севшем в такси, и беспокойство переросло в панику.

— Да это же линзмен! — воскликнул наконец он, — С Линзой или без Линзы, но линзмен и никто другой! И ему еще хватает выдержки вернуться к себе домой на такси, твердо зная, что он засечен?

— Так в чем дело? Возьмем его, и вся недолга! — посоветовал компаньон. — У нас же все готово.

— Но такого просто не может быть! — взорвался шеф. — У линзмена должна быть Линза, на то он и линзмен, а Линза не может оставаться невидимой. А у парня нет никакой Линзы, да и вообще нет ничего, кроме драных штанов! Понимаешь? Ничего! Линзмен, за которым мы охотимся, не стал бы слоняться по городу — он просто бесследно исчез.

— В таком случае плюнь на этого докера и последи за кем-нибудь еще! — посоветовал компаньон.

— Но ведь поблизости нет никого другого, кто был бы похож на проклятого линзмена, — зарычал раздраженно шеф. Его одолевали сомнения, и он никак не мог принять решение. Ситуация оказалась необычайно запутанной, под каким углом ее ни рассматривай.

— Парень должен быть линзменом, больше некому. Я проверял и перепроверял его. У меня нет сомнений. Он считает, что находится в безопасности. О нас ему ничего не известно, он даже не предполагает, что мы существуем. Кроме того, его двойник Фордайс, которого я подозревал с самого начала, нигде больше не появлялся.

— Наверное, все еще находится на территории базы. Может быть, настоящий линзмен ускользнул, пока ты тут следил за типом в такси.

— Да замолчишь ли ты, наконец! — заорал взбешенный шеф и потянулся было к переключателю, но рука замерла в воздухе.

— Зачем тебе брать ответственность на себя? — невозмутимо продолжал компаньон. — Сообщи наверх, и пусть они сами расхлебывают. Тут явно пахнет жареным.

— А потом мне отрежут уши… Что-нибудь вроде «ваш отчет не полон и выводы не обоснованы». Ты этого хочешь? — негодующе фыркнул шеф. — Чтобы меня сместили за некомпетентность? Нет, мы должны все распутать сами, и распутать до конца… Но, как ни крути, он не линзмен! Да просто не может быть линзменом, вот и все!

— Тебе виднее, шеф! И прекрати говорить «мы должны». Это твое дело. Твое и ничье больше. Раз ты решил взяться за него, то ты босс, а не я, — возразил компаньон. — И браться нужно за дело сейчас, не откладывая.

— А я и принимаюсь, — угрюмо заметил шеф. — Есть у меня один проверенный способ. И не таких раскалывали.

Способ действительно был. Один-единственный. Парня нужно взять живым и заставить рассказать все как на духу.

Босконец в задумчивости потрогал головку винта на ножке стола.

— Не вздумай убить его. Он нужен мне живым. Если случайно убьешь, я сам пристрелю тебя, так и знай.

Серый линзмен не спеша шел по узкой улочке, немузыкально насвистывая и всем своим видом показывая, что находится в полной гармонии со вселенной.

Нужно сказать, что для того, чтобы так спокойно идти в западню, ни единым жестом не выдавая внутреннего напряжения, требуется немалое мужество. Еще больше самообладания необходимо, чтобы ни единым движением не показать, что ты ожидаешь нападения, даже в тот момент, когда увесистая дубинка в мускулистой руке опускается тебе на затылок. Но какими бы качествами ни должен обладать человек, чтобы безукоризненно сыграть роль ничего не подозревающего подвыпившего докера, у Киннисона они были.

Ничем не выдав своего состояния, он успел в самый последний момент, когда дубинка уже находилась на волосок от его головы, совершить незаметно для нападавшего рывок вперед и тем самым несколько смягчить силу удара.

Но вот дубинка достигла цели. У линзмена от удара из глаз посыпались искры. Он упал ничком, слабо дернулся и затих.

Глава 8 ОЛЬГОНЫ

Как уже говорилось, Киннисон успел в последний момент совершить незаметный рывок вперед и вниз, несколько смягчив силу удара. Все же удар был настолько силен, что нападавший ничего не заподозрил. Ему казалось, что дубинка опустилась на голову линзмена со всей страшной силой. К тому же, хотя Киннисону и удалось слегка смягчить удар, все же линзмен был оглушен, но не терял сознания. Он не оказал сопротивления, когда нападавший и его сообщник перекатили его на спину, связали ремнем ноги, скрутили руки за спину и затолкнули в машину. Киннисон в полном сознании следил за действиями бандитов.

Через полчаса линзмен довольно реалистично изобразил, будто он приходит в себя.

— Полегче, приятель, — проговорил тот из бандитов, который нанес ему удар, поигрывая перед глазами Киннисона дубинкой. — Попробуй только крикнуть или подать какой-нибудь другой сигнал, и я живо тебя успокою. Если у тебя есть одна Линза, то я навешу тебе еще и другую.

— Какого дьявола ты меня куда-то тащишь? — яростно заорал «докер». — Думай, что делаешь, дубина стоеросовая…

И докер принялся долго и со знанием дела поносить своего неприятеля.

— Лучше заткнись, а не то он сейчас тебя двинет, — посоветовал Киннисону подручный громилы, который вел машину. Киннисон послушно умолк.

— Не скажу, чтобы ты действовал мне на нервы, — продолжал подручный, — но от тебя слишком много шума.

— А в чем дело? — спросил Киннисон уже спокойнее. — Какого черта он меня ударил, а теперь еще куда-то везет? Я ничего плохого не сделал. Чего он на меня взъелся?

— Не знаю, — ответил старший из двух бандитов, — Босс сам объяснит тебе все, когда мы приедем туда, куда надо. Босс приказал слегка трахнуть тебя по башке и доставить живым, если ты не будешь ерепениться. Он просил передать, чтобы ты не орал и не пользовался Линзой. Если вздумаешь орать, мы тебя испепелим. Если захочешь воспользоваться Линзой, то у тебя все равно ничего не получится. Босс следит за базами, космопортами и всем прочим, а если вздумаешь звать на помощь, то мы имеем приказ зажарить тебя живьем и отвалить в сторону. Мы успеем исчезнуть, прежде чем подоспеет подмога.

— У вашего босса мозгов, как у кота под хвостом, — прорычал Киннисон. Он знал, что босс, где бы тот ни находился, слышит каждое слово.

— Он, наверное, рехнулся. Стал бы я вкалывать докером, будь я линзменом! Пораскинь мозгами, приятель, если, конечно, они у тебя есть.

— Я ничего не знаю и не хочу знать, — упрямо твердил бандит.

— Но у меня же нет никакой Линзы! — бушевал докер в бешенстве, — Не веришь, можешь обыскать меня!

— Это не мое дело, — невозмутимо ответил бандит. — Я ничего не знаю и не хочу знать. Мое дело маленькое: босс приказал, я выполнил, и все. Понял? А теперь веди себя потише, не буянь и будь пай-мальчиком. Станешь буянить, тебе же хуже.

И бандит легонько стукнул дубинкой по колену линзмена.

— Я тебя так отделаю, что свои не узнают. Понял?

Киннисон «понял» и погрузился в мрачное молчание. Автомашина с бандитами беспрепятственно катилась вперед, а сзади на расстоянии ровно одной мили шел грузовик с большим ящиком в кузове. Вел грузовик, должно быть, в силу случайного совпадения, линзмен. Высоко в небе время от времени по своим неотложным делам пролетали самолеты и вертолеты. По странной случайности за штурвалами большинства из них сидели пилоты-линзмены.

Еще выше, в стратосфере, тщательно заэкранированный от детекторных лучей, чтобы ни один наблюдатель не мог обнаружить его с помощью лучей-шпионов, над магистралью, по которой двигалась бандитская автомашина, завис боевой космический корабль. Пламегасители полностью скрадывали сверкание выхлопных струй, вырывавшихся из дюз с тихим свистом. Столь же высоко над планетой и столь же тщательно заэкранированный висел над магистралью спидстер, управляемый линзменом. Галактический Патруль напряженно ждал сигнала, чтобы начать действовать.

Между тем бандитская машина подъехала к воротам загородной виллы и остановилась в ожидании. Киннисон знал, что в глубине виллы босконский босс внимательнейшим образом следит за экраном своего детектора, настороженно ожидая признаков активности Галактического Патруля. Киннисон понимал, что при малейшем подозрении автомашина будет мгновенно уничтожена. Но никаких подозрительных признаков, свидетельствующих о том, что Галактический Патруль что-то замышляет, не было. Киннисон послал телепатему Жеррону, а тот, уловив ее с помощью сверхчувствительных приборов, довел до сведения остальных линзменов. Все ждали. Наконец ворота открылись, и машина въехала на территорию виллы. Бандиты грубо выволокли Киннисона из машины. Вот тогда он и послал свой сигнал. На базе Галактического Патруля по-прежнему царило спокойствие, но все вокруг сразу пришло в движение. Самолеты и вертолеты начали кружить над виллой, космический крейсер и спидстер устремились вниз с максимальной скоростью. Ящик в кузове следовавшего за бандитской автомашиной грузовика раскрылся, клетка, оказавшаяся внутри ящика, как бы распалась, и четыре свирепых ольгона, сидевших внутри нее, расправив крылья, устремились к цели.

Хотя по скорости полета ольгоны не могли соперничать с самолетами и вертолетами, зато лететь им было недалеко, и к цели они прибыли первыми. Бандиты не успели получить никакого предупреждения. Еще мгновение назад все находилось под их контролем, и вдруг словно небо обрушилось на планету: ольгоны бесшумно спикировали и набросились на обезумевших от неожиданности и страха бандитов со всей присущей им яростью. Своими зазубренными когтями они вцеплялись в глаза, лица, рты, разрывая, кромсая, калеча, а клыками впивались в горло.

От нестерпимой боли и ужаса бандиты громко завыли, но услышать их было уже некому: роскошная вилла взлетела на воздух от детонации дуодека. Сброшенные на бандитскую виллу шарики дуодека были очень малы: участники операции отнюдь не намеревались причинять ущерб соседним виллам и опасались ранить Киннисона, но и малых зарядов оказалось вполне достаточно, чтобы уничтожить бандитское логово. В мгновение ока бесследно исчезла и сама вилла и другие постройки, и даже самый чувствительный детектор не мог обнаружить среди развалин никаких признаков жизни.

Тем временем подъехал грузовик с клеткой, и Киннисон, довольный тем, что ольгоны великолепно справились со своей задачей, загнал их обратно. Сидевший за рулем линз-мен, убедившись, что клетка тщательно заперта, освободил Киннисона от пут.

— Все в порядке, Киннисон? — спросил он.

— Спасибо, Баркнетт, все в полном порядке.

И двое линзменов, один за рулем грузовика с клеткой, другой — в гангстерской машине отправились на базу Галактического Патруля. Там, в служебном кабинете командира базы вице-адмирала Жеррона, Киннисон получил назад свой пакет с Линзой и отчетом.

— Должен признаться, что иногда меня пробирало до холодного пота, но вы всегда умудрялись просчитать игру на несколько ходов вперед, — признался позднее Киннисону Уинстед. — Как по-вашему, удалось ли нам покончить с главарями наркобизнеса на планете Раделикс или кто-нибудь из них уцелел?

— Если и удалось, то уверен, что не здесь, — ответил Киннисон. — Мне кажется, что для пущей надежности они продублировали управление своей организацией… По крайней мере, на этот раз… А вот что касается следующего раза…

— Следующего раза не будет, — заверил Уинстед.

— Если говорить о планете Раделикс, то, согласен, не будет. Зная, чего ожидать, вы сможете предотвратить возрождение преступной организации. Но я думал о своем следующем шаге.

— О! Не сомневаюсь, что вы справитесь и с теми гангстерами, Серый линзмен!

— Надеюсь, — последовал лаконичный ответ.

— Удачи, Киннисон!

— Чистого космоса, Уинстед! — и Киннисон покинул планету Раделикс.

Пока спидстер мчался в космическом пространстве, Киннисон размышлял, опасаясь, что Ментор счел бы результат не вполне чистым. Ведь он, Киннисон, не смог добраться даже до первого контрольного пункта! Одно ясно: необходимо придумать что-нибудь новенькое. До сих пор ему удавалось одерживать верх над преступниками потому, что он всегда успевал рассчитывать на один шаг дальше, чем они, но как долго ему суждено сохранять преимущество?

Разумеется, Боминджер не принадлежал к числу интеллектуальных гигантов, но его босс далеко не дурак, а тот мафиози, с которым он, Киннисон, беседовал через Боминджера, оказался весьма хитроумной бестией.

— Чем выше, тем крупнее птица, — подумал Киннисон, — или, лучше сказать, тем умнее.

Возвращение на Землю прошло без всяких приключений, и вскоре Серый линзмен со знаком своего линзменовского достоинства, ослепительно сверкавшим на запястье, испрашивал разрешение на прием у адмирала Хейнеса.

— Немедленно пропустите его! — услышал Киннисон в коммуникаторе слегка искаженный голос Хейнеса, и секретарь пригласил его пройти в кабинет адмирала. На пороге он в удивлении остановился, увидев, что Хейнес находится в кабинете не один: у него было совещание с Главным хирургом Лейси и каким-то обитателем Посена.

— Входите, Киннисон, — пригласил Хейнес, — Лейси хочет увидеть вас на минутку. Доктор Филлипс — линзмен Киннисон с правом на вольный режим. Разумеется, наш гость никакой не Филлипс, мы дали ему это имя из чувства самосохранения, поскольку не рискуем даже пытаться произнести его подлинное имя.

Филлипс, обитатель Посена, такого же роста, как Киннисон, но более плотного сложения. Его фигура по форме несколько напоминает человеческую, но отличается от нее в деталях. Вместо двух рук у мистера Филлипса четыре руки, каждая из которых заканчивается двумя кистями, обращенными ладонями друг к другу. Каждая кисть имеет по два больших пальца: второй палец находится там, где у человека расположен мизинец. Глаз у мистера Филлипса вообще нет, даже затылочного глаза. Зато у него два широких плоских носа и два зубастых рта. Один рот располагается там, где у безволосой сверкающей круглой головы перед, другой расположен сзади. По бокам голову мистера Филлипса украшают крупные, скрученные, очень подвижные уши.

Как у большинства рас, обладающих каким-то чувством, заменяющим зрение, голова мистера Филлипса обладала сравнительно малой подвижностью. Шея у обитателя Посена короткая, массивная и очень сильная.

— Вы превосходно выглядите, просто великолепно! — сообщил Лейси, со знанием дела разглядывая тело, которое еще недавно было беспомощно распростерто перед ним, закованное в многочисленные бандажи, повязки и корсеты, — Разумеется, прежде чем я смогу дать сколько-нибудь определенное заключение, необходимо сделать рентгеновский снимок. Впрочем, теперь мы обойдемся без всяких снимков. Филлипс, прошу вас, взгляните вот сюда… — Далее последовала длинная серия непонятных медицинских терминов. — …и вы сможете составить представление о том, насколько успешно прошло выздоровление.

И пока мистер Филлипс изучал внутренний механизм Киннисона, Главный хирург продолжал:

— Великолепные диагносты и хирурги, эти обитатели Посена. Еще бы! Ведь они обладают способностью видеть пациента насквозь, не разнимая его на части. Через несколько столетий и у нас каждый врач обретет такую способность. Доктор Филлипс проводит сейчас исследование по нейрологии. Его интересует проблема нейронного синапса и ветвление нейронных дендритов…

— Лейси! — с укором произнес Хейнес. — Тысячу раз просил вас не употреблять в разговоре со мной всякую тарабарщину. Как вы считаете, Киннисон?

— Боюсь, что не могу согласиться с вами, шеф, — улыбнулся Киннисон. — Специалисты, стремящиеся к точности выражений, не могут пользоваться обычным языком.

— Правильно, мой мальчик! Я приятно поражен! — радостно воскликнул Лейси. — Почему вы, Хейнес, никак не можете принять такую точку зрения? Стоит вам выучить несколько десятков слов, как вы легко поймете, о чем говорят люди! Если сильно упростить и огрубить суть дела, то можно сказать, что доктор Филлипс занимается изучением проблемы, занимавшей медиков на протяжении тысячелетий. Низшие формы клеток обладают способностью регенерировать: раны сами собой заживают, переломанные кости срастаются. Но высшие формы клеток, например, нервные клетки, регенерируют плохо, если вообще регенерируют, а самые высшие формы — клетки головного мозга — не регенерируют вовсе ни при каких условиях.

Лейси бросил укоризненный взгляд на Хейнеса и продолжал:

— То, что я говорю, ужасно. Всякая мысль, если ее излагать на языке профанов, выхолащивается. Точные утверждения становятся ущербно неполными, неадекватными, ложными и, что гораздо хуже, утрачивают всякий смысл. Я хотел сказать…

— Прошу тебя, перестань. Не забывай, что ты не у себя в кабинете, — прервал старого друга Хейнес. — Мы отлично поняли твою главную мысль. Остается только непонятно, почему у людей не восстанавливаются сами собой нервные волокна или спинной мозг и не вырастают новые нервные клетки взамен поврежденных? Почему такая бессловесная тварь, как морская звезда может нарастить все тело вместе с головным мозгом, если только он у нее есть, к одному-единственному уцелевшему лучу, а существо, наделенное способностью мыслить и ставшее жертвой, например, детского паралича или рака, не может воспользоваться здоровой ногой и не воссоздать себя в новом, полноценном обличье?

— Я действительно хотел высказать нечто в этом духе, но надеюсь, что со временем тебе удастся приблизиться к цели ближе, чем ты привык на своих боевых кораблях, — ворчливо заметил Лейси и добавил:

— А теперь нам с доктором Филлипсом пора отчаливать, и мы оставляем вас, двух боевых коней, наедине.

— Вот мой подробный рапорт, — сказал Киннисон и положил на стол перед адмиралом кассету, как только гости покинули кабинет и был включен мыслезащитный экран. — О большей части проделанной работы я уже докладывал вам лично, здесь лишь запись.

— Разумеется, я очень рад, что вам удалось разыскать Медон — и для их, и для нашей пользы. У них есть кое-что, в чем мы очень нуждаемся.

— А куда их поместили? Я думал, что им отведут солнечную систему неподалеку от нашего Солнца, чтобы они расположились по соседству с нашей Главной Базой.

— Чуть дальше — около Альфы Центавра. Трудно ли было их разыскать, сынок?

— Не особенно. Боскония владеет всей Второй галактикой целиком и полностью. Может быть, где-то там затерялись независимые планеты. Может быть даже, что их много. Но заниматься поиском независимых планет сейчас мне кажется рискованным, хотя нами сделано немало. Мы доказали правильность нашей точки зрения. Боскония заведомо находится во Второй галактике. Однако пройдет еще немало времени, прежде чем мы будем готовы вести с ней войну на месте, а сейчас нам есть чем заняться. Согласны?

— До девятнадцатого знака после запятой.

— Тогда, если вы не возражаете, пока на Главной Базе будут переоборудовать боевые корабли первой линии, оснащая их новыми энергетическими установками с медонскими изоляторами и проводниками, я хотел бы заняться выслеживанием Босконии по линии торговли наркотиками. Я абсолютно уверен, что босконцы стоят за всем наркобизнесом.

— В определенном смысле их наркотики представляют для нашей Цивилизации большую опасность, чем их корабли. Наркотики — это внутренняя опасность, и в конечном счете они таят в себе роковую угрозу.

— Согласен. А так как я лучше, чем все остальные линзмены подготовлен к борьбе с наркобизнесом, может быть, вы разрешите мне… — Киннисон не закончил фразу и вопросительно посмотрел на Хейнеса.

— Я вижу, что ты себя не недооцениваешь, — ядовито заметил адмирал. — На тебя вся наша надежда в борьбе с наркобизнесом.

— А кто еще? Разве что Ворсел… Я слышал, что несколько наших…

— Им показалось, будто они засекли кого-то, но тревога оказалась ложной. К сожалению, желаемое приняли за действительность. Вернулись с пустыми руками.

— Жаль, хотя мне ясно, почему так произошло. Пеленг был взят неточно, а человеческий мозг, если он не полностью подготовлен к принятию нечеткого сигнала, уничтожает сигнал окончательно… Почти бесследно. Забавная штука человеческий мозг! Впрочем, все разговоры ни к чему. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Мне настоятельно требуется поговорить с вами.

— Разумеется, мог бы. На тебя возложена самая важная миссия во всей галактике, и мне хотелось бы побольше узнать о твоих намерениях, если ты готов говорить о них.

— У меня нет секретов от любого линзмена. Все мы работаем во имя достижения одной цели — окончательного изгнания Босконии из нашей галактики. С чисто военной точки зрения они уже практически изгнаны, но их наркосиндикат по-прежнему остается в пределах нашей галактики и пускает все более глубокие корни. Поэтому следующую задачу я вижу в том, чтобы изгнать цвильников. У них есть розничные торговцы зельем и всякая мелкая рыбешка, работающая на подхвате. Все они, «шестерки», образуют самый нижний слой организации. Над ними стоят секретные агенты, наблюдатели, оптовые торговцы, импортеры и дилеры. Всеми ими управляет одно лицо — босс планетной организации. Например, Боминджер был боссом всех цвильников на планете Раделикс.

В свою очередь планетные боссы подчиняются региональному директору, который координирует и направляет их деятельность. Под рукой у одного регионального босса ходит до нескольких сот планетных филиалов. Как вам известно, мне удалось выйти на регионального директора, которому подчинялся Боминджер, — некоего Преллина, калонианца. Если моя гипотеза верна, то региональные директорш должны подчиняться какому-то более высокому начальству, возможно, галактическому директору, который в свою очередь может подчиняться самой Босконии или по крайней мере одному из высших офицеров. Не исключено, что галактический директор входит в состав правительства босконцев, как бы оно там ни называлось.

— Что и говорить, ты наметил для себя амбициозную программу. А как думаешь подступаться к ней?

— В том-то вся и загвоздка. Сам не знаю, — сокрушенно признался Киннисон — Но если программа вообще выполнима, то действовать нужно именно таким способом, каким я наметил. При любом другом варианте потребуется тысяча лет и больше людей, чем мы располагаем. Мой же план должен сработать без всяких осечек, разумеется, если он вообще осуществим.

— Я согласен. Стоит отсечь голову, как тело умрет само собой, — кивнул Хейнес.

— Вот именно, в особенности когда голова хранит в себе подробные отчеты и бухгалтерские книги о деятельности остальных частей тела. После того как Боминджер и другие ушли в небытие, унося все сведения о своей деятельности, наши коллеги быстро очистили Раделикс от остатков цвильников. Отныне не составит особого труда поддерживать полный порядок на планете, разумеется, за исключением обычной бутлегерской мелочевки, но и ту можно свести до минимума. Аналогично, если мы устраним Преллина и возьмем под контроль его ближайших соратников, то это поможет нам очистить те двести планет, которые подчиняются Преллину. И так далее.

— Все очень просто, очень ясно… теоретически. — Старый адмирал был задумчив. Сомнения не покидали его. — Осуществить практически твой план чрезвычайно трудно.

— Но необходимо, — настаивал молодой линзмен.

— Думаю, ты прав, — согласился наконец Хейнес. — Бесполезно отговаривать тебя. Ты, конечно, должен использовать свой шанс, но прошу соблюдать максимальную осторожность. Не столько ради себя, сколько ради всех нас.

— Постараюсь, шеф. Мне так много приходится заботиться о собственной безопасности, что меня скоро будут называть «мистер осторожность».

— Гм! — скептически хмыкнул Хейнес. — То-то и заметно. Тебе что-нибудь требуется?

— Да! — поразил адмирала утвердительный ответ Киннисона. — Я попрошу построить для меня спидстер, который нельзя обнаружить средствами электромагнитной разведки. Он должен целиком состоять из немагнитных материалов. Несущие части корпуса необходимо выполнить из бериллия и аналогичных материалов.

— Но для электрического оборудования на твоем спидстере все равно понадобятся сердечники из кремния и стали…

— Как-то раз в «Трудах» нашей Академии наук я прочитал, что в крупных модулях силовые поля были испытаны и оказались более эффективными, чем традиционные материалы. В меньших модулях, приборах и так далее, действительно необходимо использовать некоторое количество железа, но разве нельзя его так насытить полями на детекторных частотах, чтобы железные детали не реагировали на электромагнитное воздействие?

— Не знаю. А разве такое возможно?

— Я ничего не утверждаю, а просто высказываю предположение. Впрочем, одно я знаю заведомо. Мы должны постоянно опережать босконцев — придумывать раньше и быстрее новые виды нападения и защиты и, применив хотя бы один раз, сразу же отбрасывать и больше к ним не возвращаться.

— Если не считать первичных излучателей, — многозначительно улыбнулся Хейнес. — Снимать их с вооружения нельзя. Ведь даже теперь, когда мы располагаем медонскими источниками энергии, нам не удается создать экран, способный противостоять первичным лучам. Необходимо сохранить их в тайне от Босконии, и в этой связи я хочу похвалить тебя за весьма удачное предложение использовать способность велантийских линзменов читать мысли в период, когда первые установки с первичными лучами еще только создавались.

— Вам удалось поймать босконских шпионов? Сколько?

— Довольно много, по три-четыре на каждой базе. Мы впервые за всю нашу историю можем быть абсолютно уверенными во всем нашем персонале.

— Я тоже так считаю. Ментор говорит, что Линзы достаточно, если правильно ею пользоваться, что нам по силам.

— А как быть с видеоэкранами? — спросил Хейнес, все еще ощущая беспокойство.

— Теперь у нас черное покрытие, поглощающее девяносто девять процентов излучения, и мне не нужны двери или окна в помещении. Тем не менее даже одного процента отраженного света достаточно, чтобы выдать меня в критический момент. А что если попросить нескольких наших ребят заняться этой проблемой? Пусть они поставят после девяноста девяти десятичную запятую и попробуют выяснить, сколько девяток им удастся добавить после запятой.

— Неплохая идея, Киннисон. У ребят будет уйма времени, пока инженеры продолжат биться над техническим заданием по спидстеру. Но ты прав, абсолютно прав. Мы, или точнее ты, должен все время опережать их мысль, и конечно же будет сделано все, чтобы построить прибор, воплощающий твои идеи. Не сомневаюсь, что в скором времени Боскония предпримет против тебя какие-то действия. Может, что-то происходит уже сейчас, но скорее всего случится через неделю или даже через год. Но ты еще ничего не сказал о своих грандиозных планах.

— Я откладывал на самый конец, — в голосе Серого линзмена чувствовалась озадаченность и неуверенность. — Дело в том, что мне, попросту говоря, не за что ухватиться. Я не знаю, как подступиться к проблеме. Моих познаний в математике и физике явно недостаточно, и в расчетах все получается отрицательным не только инерция, но и сила, скорость и даже масса. Окончательные результаты всегда содержат мнимую единицу, то есть квадратный корень из минус единицы. Избавиться от мнимой единицы мне не удается, но я ума не приложу, как воплотить мнимую величину в реальном приборе. Возможно, что стоящая передо мной задача просто неразрешима, но прежде чем отказаться от идеи, я бы хотел созвать конференцию, если вы и Совет не возражаете.

— Разумеется, никто не станет возражать. Не забывай, что ты Серый линзмен.

В голосе Хейнеса не было упрека. Наоборот, адмирал сиял от переполнявшей его гордости за младшего коллегу.

— Дело не так просто, сэр, — смущенно произнес покрасневший Киннисон, — Я еще слишком зелен, чтобы затевать столь большие дела. Моя идея может показаться гораздо более дикой, чем использование раделикских ольгонов против гангстеров. Конференция, которая могла бы положить начало воплощению идеи, потребует больших расходов, целое состояние, и мне не хотелось бы тратить столь большие деньги под собственную ответственность.

— До сих пор все твои идеи были достаточно разработаны, поэтому Совет поддерживает тебя на все сто процентов, — сухо заметил адмирал, — Затраты в таком деле не самое главное.

И заметил изменившимся голосом:

— Кстати, Ким, имеешь ли ты вообще какое-нибудь представление об источниках финансирования Галактического Патруля?

— Боюсь, что самое смутное, — признался Ким.

— Только здесь, на Земле, мы располагаем резервом более чем в десять миллиардов наших денежных единиц. Поскольку правительство сосредоточило свою деятельность во вполне определенной сфере и, в частности, отдает приоритет нашей организации, тщательно контролируя ее деятельность, свободная энергия человеческого общества оказалась направленной на производство различных благ. Расцвет торговли между мирами и наши доходы достигли столь высокого уровня, что налогообложение снижено до минимума, а старая истина гласит: чем ниже налоги, тем выше деловая активность и доходы.

В настоящее время налоги упали до самого низкого уровня за всю нашу историю. Например, налог на суммарный доход составляет только три целых пятьсот девяносто две тысячных процента. Если бы не недавний кризис, вызванный босконским вмешательством в торговлю между мирами, нам пришлось бы снизить налоги еще больше, чтобы избежать серьезных финансовых трудностей, связанных с тем, что слишком большая доля циркулирующей в галактике денежной массы сосредоточивается в расходных фондах Галактического Патруля. Поэтому, сынок, не думай о деньгах. Сколько бы тебе ни нужно было израсходовать, будь то тысячные, миллионные или миллиардные суммы, бери сколько надо и действуй.

— Спасибо, шеф. Рад, что вы мне объяснили все так доходчиво. Теперь я смогу с большей уверенностью распоряжаться деньгами, которые мне не принадлежат. Если вы разрешите мне воспользоваться в течение недели или около того услугами библиографа, ведающего послужными списками ученых, и лучом галактической связи, то я больше не стану беспокоить вас.

— Сейчас все устроим.

Адмирал нажал кнопку, и через несколько минут в кабинет вошла стройная красивая блондинка.

— Мисс Хостеттер, — обратился к ней адмирал, — Позвольте представить вам Серого линзмена Киннисона. Прошу вас передать ваши обычные обязанности ассистенту. С этой минуты вы поступаете в распоряжение линзмена Киннисона и будете выполнять его распоряжения до тех пор, пока он не сообщит вам, что вы свободны.

В Научной библиотеке Киннисон кратко обрисовал своей новой помощнице интересовавшую его проблему и в заключение заметил:

— Мне необходима группа, состоящая примерно из пятидесяти ученых. При большей численности группой нельзя эффективно управлять. Как организованы ваши списки? Можете ли вы отобрать по ним пятьдесят лучших ученых?

— Я полагаю, что смогу отобрать такую группу, — девушка на минуту задумалась, прикусив нижнюю губку, — Видите ли, файл, в котором хранятся послужные списки ученых, не обычный указатель, но у каждого ученого есть определенный рейтинг. Я воспользуюсь акцептором… Нет, лучше реджектором, программой, которая отбросит все карточки ученых с рейтингом ниже определенного. Если мы установим рейтинг выше семисот, то программа отберет нам величайших из гениев.

— Как по-вашему, сколько их наберется?

— Не знаю точно, думаю, что сотня, другая. Если отобранных окажется слишком много, уровень отбора можно повысить, скажем, до семисот десяти. Но особенно много ученых с таким рейтингом не наберется, так как только двое имеют галактический рейтинг выше семисот пятидесяти. Вероятны повторы. Например, такие специалисты, как сэр Остин Кардинг, будут представлены в окончательном файле двумя-тремя карточками.

— Прекрасно! Нам нужно отобрать пятьдесят ученых. Давайте начнем.

Кипа за кипой карточки с послужными списками проходили через автомат, просматривавший тысячи карточек в минуту. То и дело некоторые карточки отсеивались автоматом. Наконец наступил долгожданный момент.

— Думаю, все, — заметила мисс Хостеттер. — Здесь математики, физики, астрономы, философы и те ученые, чей рейтинг не укладывается в принятую классификацию.

— М. В. Н. — прочитал Киннисон надпись карандашом на полях верхней карточки небольшой стопки, отложенной в сторону. — А эти карточки вы не хотите пропустить через реджектор?

— Нет необходимости. Это карточки тех двух ученых, о которых я только что упоминала. Только их рейтинг перевалил отметку в семьсот пятьдесят очков.

— Отборные умы, так сказать, сливки из сливок? Позвольте взглянуть, — протянул руку Киннисон. — А что означают буквы М. В. Н.?

— Я очень сожалею, сэр, но не могу ничего вам сказать, — потупилась в замешательстве мисс Хостеттер. — Никто из нас, работников библиотеки, не знает. Между собой мы расшифровываем буквы как «Мыслители Высокого Напряжения».

— Ах так! — теперь пришла очередь краснеть линзмену. Тем не менее он взял отложенную стопку карточек и бегло прочитал на верхней карточке: "Класс XIX. Лица, в настоящее время не поддающиеся классификации… отсутствие адекватных методов… умы такой глубины и охвата, которые выходят за рамки имеющихся показателей… Рейтинг выше гения (750)… Признаки неустойчивости психики отсутствуют… Власть, превышающая все ранее известное… рейтинги условны и являются оценкой их способности снизу…

Отложив в сторону верхнюю карточку, Киннисон прочитал:

— Ворсел, Велантия, восемьсот. На следующей карточке значилось:

— Кимболл Киннисон, Земля, восемьсот семьдесят пять.

Глава 9 ЭЙЧИ И ЭРАЙЗИАНИН

Командир Порта адмирал Хейнес был абсолютно прав в своем предположении, что некий босконец, кем бы он ни был и какой пост ни занимал, возможно, приступил к действиям, призванным свести на нет все, что удалось свершить линзмену с планеты Земля. Именно в то время, когда Киннисон трудился в Научной библиотеке, отбирая пятьдесят лучших умов, босконцы созвали совещание, имевшее самое непосредственное отношение к линзмену с планеты Земля.

Участники совещания собрались во Второй галактике, находящейся на чудовищном расстоянии от нашей, на планете Джарневон в той самой мрачной крепости, о которой мы кратко упоминали. Председательствовало на совещании не поддающееся описанию существо, вошедшее в историю под именем Эйчлана.

— Совещание объявляю открытым, — заявил Эйчлан, обращаясь к восьми другим столь же неописуемым чудовищам, расположившимся на длинной низкой широкой скамье из материала, напоминавшего камень. — Девять дней назад каждый из нас приступил к выяснению новых фактов, могущих пролить свет на деятельность все еще гипотетического линзмена, который, как полагал Гельмут, и был реальной силой, стоявшей за недавними ужасными событиями в земной галактике.

Как первое лицо, говорящее от имени Босконии, я хочу доложить вам о сложившейся военной ситуации. Вам известно, что с падением Главной Базы наши позиции в Первой галактике стали весьма и весьма уязвимыми и подвижные силы были изгнаны за ее пределы. Чтобы облегчить реорганизацию, мы направили туда корабли, в задачу которых входило обеспечение координации наших сил. Некоторые из кораблей были направлены к планетам, находившимся в целом под нашим контролем. Ни один из кораблей не сообщил ни об одном сколько-нибудь заслуживающем внимания факте, который прояснил бы то, что нас всех интересует. Корабли, приближавшиеся к базам Галактического Патруля или встречавшиеся с его кораблями, просто прекращали выходить на связь. Даже установленные на кораблях автоматические устройства переставали функционировать или передавали некие невразумительные сигналы, свидетельствующие о полном разрушении кораблей. Тогда мы попытались применить каскадную схему: за одним кораблем на большом расстоянии следовал другой, в задачу которого входило с помощью аналитических приборов определять природу используемых противником лучей или любого другого оружия. Однако противник создал бланкетные зоны огромной мощности, и мы потеряли еще шесть кораблей, так и не получив столь необходимых данных. Таковы факты. Как вы видите, все они отрицательны. Теория, дедукция, подведение итогов и попытка создания единой картины происшедшего, как обычно, последуют позже. Предоставляю слово Второму говорящему от имени Босконии — Эйчмилу.

— Факты, о которых я имею честь сообщить вам, также отрицательны, — начал Второй, — Вскоре после того, как наши операции на планете Раделикс начали давать результаты, на планету с Земли прибыл контингент сотрудников Управления по борьбе с наркобизнесом, в числе которых мог быть, а мог и не быть линзмен…

— Прошу вас пока строго придерживаться фактов, — кратко заметил Эйчлан.

— Затем вскоре мой младший агент, женщина, которой вменялось в обязанность все время носить мыслезащитный экран, вышла из строя и утратила для нас всякую ценность из-за помешательства, принявшего весьма серьезную форму. Наконец, еще один агент третьего разряда, также женщина, бывшая источником очень важной информации, перестала посылать свои сообщения. Через несколько дней Боминджер, планетный директор, не прислал доклад в установленные сроки, равно как и планетный наблюдатель, который, как вам известно, оставался совершенно неизвестным членам штаба и не имел с ними связи. Судя по сообщениям, поступившим из других источников, в частности от импортеров и грузоотправителей, весь наш персонал на планете Раделикс ликвидирован. Между тем ни на какой другой планете ничего не обычного не произошло, и ни один настораживающий факт, сколь угодно незначительный, не был отмечен.

— Эйчнор, третье лицо, говорящее от имени Босконии.

— Факты, которыми я располагаю, также отрицательны Единственный источник информации, находившийся внутри баз Галактического Патруля, заблокирован. Все агенты (некоторые из них посылали важные сообщения на протяжении многих лет) замолчали, и попытки восстановить связь до сих пор заканчивались неудачей.

— Эйчснап, Четвертый говорящий от имени Босконии.

— Все факты отрицательны. Нам не удалось обнаружить никаких следов планеты Медон. Вместе с ней бесследно исчез двадцать один наш корабль, принимавший участие в боевых действиях против медонцев.

По мере того как Первый выслушивал один за другим доклады, щупальца его время от времени пробегали по клавиатуре стоявшей перед ним сложной машины.

Выслушав последнего, он объявил:

— Приступаем теперь к анализу и сопоставлению фактов, а также построению теоретического объяснения происшедших событий и к выводам.

Каждое из чудовищ по очереди ввело в машину свои соображения и выводы. Машина недолго погудела и выдала ленту, которую Эйчлан оторвал и внимательно прочитал строку за строкой все, что на ней было напечатано.

— Если отвергнуть выводы, имеющие вероятность меньше девяноста пяти процентов, то мы имеем следующее, — оповестил он собравшихся. — Во-первых, три вывода с вероятностями от ноль целых девяноста девяти сотых до ноль целых девятисот девяноста одной тысячных, то есть практически достоверных. Какой-то земной линзмен стоит за всем, что произошло. Этот линзмен обладает мощью разума, неслыханной ранее для его расы. Он же в основном несет ответственность за разработку новых ужасающих по силе видов оружия в лабораториях Галактического Патруля. Во-вторых, с вероятностью ноль целых девяносто девять сотых линзмен и его организация перешли от обороны к нападению. В-третьих, с вероятностью ноль целых девяносто семь сотых инициатором событий на планете Раделикс выступает не Земля и даже не Галактический Патруль, а Эрайзия, и, следовательно, сообщение Гельмута по крайней мере частично верно. В-четвертых, с вероятностью ноль целых девятьсот девяносто пять тысячных Линза каким-то образом замешана в исчезновении планеты Медон. С еще меньшей вероятностью, а именно с вероятностью ноль целых девяносто четыре сотых тот же самый линзмен, о котором говорилось ранее, имеет какое-то отношение и к исчезновению планеты Медон.

Я не стану основывать на изложенных выше выводах заключение о том, что исчезновение планеты Медон имеет гораздо более серьезное значение, чем может показаться на первый взгляд. Пока планета оставалась на месте, она не имела особого значения, но исчезнув, обрела для нас жизненно важное значение. Легко отдавать невыполнимые приказы, как это сделал Гельмут, когда распорядился «прочесать дюйм за дюймом всю планету Тренко». Прочесать звезда за звездой всю галактику в поисках Медона было бы еще труднее, и для выполнения такой задачи потребовалось бы несравненно больше времени. Однако что можно сделать, должно быть сделано.

Вернемся к нашим выводам. Вряд ли мне нужно говорить, что ситуация сложилась на редкость тяжелая. Это первый серьезный отпор, который культура Босконии получает с момента своего возникновения. Вы все прекрасно знаете историю нашего возвышения: как мы, эйчи, захватили сначала город, затем расу, планету, солнечную систему, область галактики и, наконец, всю галактику, как мы распространили свое влияние на земную галактику в качестве первого шага к установлению господства над всеми населенными галактиками макрокосмической вселенной.

Вы знаете наше кредо: власть принадлежит тому, кто одержал победу. Выживает сильнейший и наиболее приспособленный, и он-то и будет править остальными. Противостоящая нам так называемая Цивилизация зародилась на Земле, но источник движущей силы ее развития находится на Эрайзии. Она слишком мягка, слаба и тщедушна, чтобы сопротивляться интеллектуальной и материальной мощи нашей культуры. Мириады существ обитают на многих планетах, каждое стремится к власти и, стремясь, отдает власть наиболее сильному и приспособленному. Мириады планет заполняют галактику, и каждая планета в ответ на наш благотворно деспотический контроль делегирует и отдает власть эйчам. И вся власть, делегированная миллиардам эйчей, достигает своей кульминации и осуществляется нами, девятью лицами, воплощающими Босконию. Каков же, джентльмены, основной вывод нашей встречи?

— Необходимо навестить Эрайзию!

Собравшиеся были единодушны в своем мнении, и надобность в обращении к компьютеру отпала сама собой.

— Я хотел бы рекомендовать, джентльмены, — уточнил свое мнение Восьмой, говорящий от имени Босконии, — соблюдать особую осторожность. Мы старая раса и способны на многое, но меня не покидает предчувствие, что на Эрайзии существует некое неизвестное качество или сила, назовем это «икс» — наделенное свойством, которое мы пока не в состоянии оценить по достоинству. Не следует забывать и о том, что Гельмут, хотя он и не был родом с Джарневона, обладал выдающимися способностями. Тем не менее с ним обошлись столь безжалостно, что он не смог даже представить полный или заключительный отчет о своей экспедиции. Имея в виду все эти факты и соображения, я настоятельно предлагаю не производить высадку на Эрайзию, а запустить на планету с достаточно большого расстояния торпеду.

— Весьма здравый совет, — одобрил Первый. — Что же касается Гельмута, то для дышащего кислородом он был необыкновенно способным существом. Но, как и всем, кто дышит кислородом, ему было присуще недостаточно жесткое мышление. Считаете ли вы, наш самый выдающийся психолог, что некий реально существующий или воображаемый мозг мог бы одолеть ваш мозг, не применяя физическую силу или какое-нибудь устройство, подобное тому, каким был, по-видимому, судя по сообщениям Гельмута, раздавлен его мозг? Я употребляю оговорку «по-видимому» вполне умышленно, поскольку не верю, что сообщения Гельмута отражали истинное положение дел. Сказать по правде, я склонялся к тому, чтобы заменить Гельмута кем-нибудь из эйчей, как бы неприятно ни было подобное назначение для любого представителя нашей расы, имея в виду излишнюю мягкость его мышления.

— Нет, — отвечал Восьмой, — я не верю, что во Вселенной существует чей бы то ни было разум, обладающий достаточной мощью, чтобы подавить мой разум. Прошу извинить за трюизм, но мысленное воздействие, сколь бы мощным оно ни было, не может подавить сильную, сконцентрированную волю, обладающую противоположной направленностью. Именно поэтому я голосовал против того, чтобы наши агенты применяли мыслезащитные экраны. Такие экраны позволяют противнику обнаруживать наших агентов, но не приносят сколько-нибудь существенной пользы. Я уверен, что противник применил, не мог не применить, физические средства, а после того, как он добился физического подчинения, от экранов уже не было никакой пользы.

— Не думаю, что могу полностью согласиться с вами, — взял слово Девятый говорящий от имени Босконии. — Мы располагаем вполне убедительными данными, свидетельствующими о том, что противник использовал силы интеллектуального воздействия совершенно незнакомого нам типа. Хотя мы все сошлись во мнении, что достоверность доклада Гельмута следует оценивать как минимальную, мне все же представляется, что многие данные подкрепляют гипотезу о наличии у противника разума, способного манипулировать разумом других существ без материального посредника. Если это действительно так, то мы должны рекомендовать всем этим подданным неукоснительное использование глухих мыслезащитных экранов как единственное надежное средство защиты от подобного воздействия.

— Теоретически верно, но сомнительно на практике, — возразил психолог, — Если бы мы располагали какими-нибудь данными о том, что экраны оказались столь эффективным средством защиты, как вы говорите, то я согласился бы с вами. Но так ли они эффективны? Экраны не смогли спасти от уничтожения ни Гельмута, ни его базу. Ничто не указывает, что мыслезащитные экраны хотя бы временно воспрепятствовали проникновению предполагаемого линзмена на планету Раделикс. Вы говорите о «глухой» защите с помощью экранов. Но подобный эпитет бессмыслен. Абсолютно надежного экранирования просто не существует. Если же постулировать, как теперь делаем мы, что один разум способен без всякого физического, телесного контакта управлять другим разумом (а учитывая то, что я неоднократно проделывал с разумом многих наших агентов, такое предположение не столь далеко от истины, как может показаться), то линзмен может для достижения своих целей воздействовать на любой разум, не заблокированный от такого воздействия мыслезащитным экраном. Как вы знаете, Гельмут пришел к выводу, хотя и слишком поздно, что линзмен завладел нашей Главной Базой, воздействуя на мозг собаки.

— Чушь собачья! — возмущенно фыркнул Седьмой. — В противном случае нам ничего не остается, как убить всех собак или снабдить их мыслезащитными экранами.

— Допустим, — возразил психолог, сохраняя полную невозмутимость. — Разумеется, вы можете уничтожить всех тварей, которые бегают и летают. Но вы не можете уничтожить всю жизнь в какой-то местности на всех уровнях, вплоть до червей в их норках и термитов в их скрытых от постороннего глаза ходах. А кто может провести разграничительную линию и сказать: «За чертой начинается разумная жизнь»?

— Развернувшаяся дискуссия, несомненно, интересна, но бесплодна, — вмешался Эйчман, не дав оппоненту разразиться язвительным ответом. — Думаю, что ближе к теме нашего совещания было бы обсуждение тех мер, которые нам следовало бы предпринять, или на кого возложить практическое осуществление таких мер, поскольку сложившаяся ситуация допускает только одно решение — применение атомной бомбы достаточно большой мощности, способной уничтожить на трижды проклятой планете всякие следы жизни. Следует ли нам направить туда кого-нибудь одного или кто-нибудь из нас вызовется выполнить такую миссию добровольно?

Переоценить противника в худшем случае означает лишь принятие чрезмерных предосторожностей. Недооценка противника, в особенности такого, как наш, может оказаться роковой. Мне кажется, что решение вопроса в данном случае лучше всего предоставить психологу, но если угодно, мы можем выработать совместное решение.

Обращение к компьютеру было сочтено излишним: все согласились, что решение лучше всего предоставить Эйчампу Восьмому, говорящему от имени Босконии.

— Мое решение очевидно, — взвешивая каждое слово, объявил Восьмой. — Я отправлюсь туда сам, в одиночку. Помимо всего прочего я в большей степени, чем остальные, склонен считать, что в изложенной Гельмутом версии событий есть доля истины. Мой разум единственный, в чьей силе я абсолютно уверен. Я твердо знаю также, что мой разум способен противостоять любой интеллектуальной силе, какой бы интенсивной она ни была, независимо от способа ее применения. Мне не надо других спутников, кроме обитателей Эйча, но и тех придется подвергнуть тщательной проверке, прежде чем они поднимутся на борт космического корабля вместе со мной.

— Я так и думал, что вы примете именно такое решение, — сказал Первый. — Я тоже отправляюсь вами. Думаю, что мой разум выдержит все нагрузки.

— Не сомневаюсь. Полагаю, что в вашем случае проверка излишни, — согласился психолог.

— И я! И я! — слились в хор голоса остальных участников совещания.

— Нет, — последовал краткий ответ Первого. — Двух членов экипажа вполне достаточно, чтобы управлять всеми механизмами и оружием на борту космического корабля. Увеличить экипаж за счет босконцев означало бы неоправданно ослабить наши позиции. Вам отлично известно, что многие делают все от них зависящее за право занять место на этой скамье. Взять с собой в экспедицию более слабый разум, даже если он принадлежит выходцу из эйчей, означало бы навлечь на себя беду. Вдвоем мы будем в безопасности, я — потому, что неоднократно доказывал свое право на титул Первого, говорящего от имени Босконии, Эйчамп как непревзойденный знаток психики и интеллекта. Наш корабль готов к отлету. Мы отправляемся немедля.

Как уже упоминалось, среди эйчей не было трусов. Они были тиранами и диктаторами, самыми жестокими и бессердечными, черствыми и безжалостными, холодными, как скалы их каменистого мира, беспощадными, словно сказочный Джаггернаут, но всех их отличала логичность мышления и стойкость духа. Тот же, кто был лучше всего приспособлен, выполнял поставленную перед собой задачу неукоснительно, как нечто само собой разумеющееся, делал свое дело с лишенным всяких эмоций автоматизмом хорошо отлаженного механизма, кем он в действительности и был. И поэтому в полет отправились Первый и Восьмой из числа говорящих от имени Босконии.

Их корабль, темный снаружи и изнутри, так как свет им не нужен, не имел на борту привычной землянам атмосферы, ибо они не принадлежали к числу существ, дышащих кислородом, пересек усеянные звездами просторы на периферии Второй галактики, пронесся через еще более разреженное межгалактическое пространство и оказался в пределах земной галактики, где взял курс к внушавшей всем непрошеным гостям непреодолимый ужас планете Эрайзия.

Но даже двое босконцев при всей своей храбрости не отважились приблизиться вплотную к планете и остановились на максимальном расстоянии, которое позволяло выпустить торпеду точно по цели. И все же такой предосторожности оказалось недостаточно, и корабль эйчей проколол защитный экран, создаваемый силой эрайзианской мысли и окутывавший всю планету. Прицелившись, Эйчлан протянул щупальца к пусковому механизму ракет с атомными боеголовками (нужно ли говорить, что семеро оставшихся на родине членов Совета следили за каждым движением Эйчлана с максимальным напряжением, на которое только были способны), но произвести боевой пуск ему так и не удалось: мысль, острая, как игла, и твердая, словно закаленная сталь, пронзила его мозг.

— Остановись! — скомандовала мысль, и Эйчлан, как и его босконский компаньон, повиновался.

Оба замерли, не в силах пошевелить ни одним мускулом, словно окаменев; остальные члены Совета в изумлении смотрели на них, не в силах понять, в чем дело. Приборы и механизмы на борту корабля оставались в том же состоянии, в котором они пребывали перед тем, как Эйчлан потянулся к пусковому механизму: механизмы не были чувствительны к мысли, с ними ничего не происходило. Придя в себя, семеро членов Совета, оставшиеся на Джарневоне, начали понимать, что происходит нечто необычное, ужасное, неожиданное, решительно не укладывающееся в разработанный ими план операции. Но вмешаться и что-нибудь предпринять они не могли; им оставалось только пассивно наблюдать за происходящим и ждать.

— Так это Лан и Амп с Джарневона! Вот кто к нам пожаловал, — раздалось между тем в головах у двух членов Совета, неподвижно замерших в кабине космического корабля, дрейфовавшего на дальних подступах к Эрайзии. — Поистине правы Старейшины. Мой разум еще не сведущ, созданная мною картина Космического Целого, как я теперь понимаю, страдала многими погрешностями и неточностями. Но вы превосходно укладываетесь в обобщенную мной теперь схему, и я весьма признателен вам за то, что вы дали мне новый материал. Располагая им, я продолжу строить свою картину Мира.

Думаю, что следует отпустить вас и дать благополучно вернуться на свою планету. Как вам известно, мы предупреждали Гельмута, вашего младшего компаньона, и вы могли поплатиться жизнью за попытку злостно нарушить запретную для незваных гостей зону вокруг Эрайзии. Но бессмысленное или не вызываемое необходимостью разрушение не способствует интеллектуальному совершенству, поэтому я вас отпускаю. Вы вольны вернуться на свою планету. Повторю лишь инструкции, которые давал вашему подчиненному: никогда, ни под каким видом не возвращайтесь к нашей планете и не приближайтесь к ней.

Эрайзианин воздействовал на босконцев ничтожной долей своей силы, но тела непрошеных гостей были почти парализованы, хотя разум не затронут. Психолог холодно заметил:

— Милейший, вы не поняли главного. Вы имеете дело не с Гельмутом и не с кем-нибудь из слабых и безмозглых кислорододышащих, а с эйчем, — и страшным усилием воли протянул щупальца к пульту управления.

— Ну и что из этого? — Эрайзианин сжал мозг Восьмого с такой силой, что в окружающем пространстве как бы распространились волны всепоглощающей боли. Затем, овладев разумом психолога, эрайзианин заставил Восьмого приблизиться к пульту коммуникатора, на экране которого можно было видеть семерых оставшихся на Джарневоне членов Совета, наблюдавших за происходящим с явным изумлением.

— Установите коммуникатор так, чтобы меня могла слышать вся планета, — приказал Эрайзианин, пользуясь органами речи Эйчлана, — чтобы каждый член расы эйчей понял то, что я сейчас передам.

Последовала короткая пауза, после которой мерно зазвучал голос, тщательно взвешивавший каждое слово:

— Я, Эвконидор с Эрайзии, обращаюсь к вам через груду полуживой плоти, которая некогда была вашим главным психологом Эйчампом, Восьмым членом Высшего совета, известного вам под названием Боскония. Я намеревался сохранить жизнь этим двум примитивным существам, но понял, что подобная акция с моей стороны была бы бесполезной. Их разум, равно как и разум всех вас, слушающих меня, замутнен, извращен и не способен мыслить логично. И они и вы совершенно не правильно истолковали бы мой жест. И они и вы сочли бы, что я оставил их в живых только потому, что не смог уничтожить. Некоторые из вас стали бы вновь и вновь предпринимать попытки проникнуть на мою планету. В истинности моих слов вас может убедить только явная демонстрация высшей силы. Сила — единственное, что вы способны понять. Цель вашей жизни сводится к обретению материальной власти. Жадность, коррупция и преступление — средства, используемые для достижения цели.

Себя вы считаете сильными и безжалостными. Если принять во внимание ваши ограниченные возможности, то вы таковыми и являетесь, хотя должен сказать, что существуют такие бездны жестокости и порока, которые вы даже представить себе не можете, ибо мозг ваш груб и неразвит.

Вы любите власть и силу, вы поклоняетесь им. Почему? Любому разуму, наделенному способностью мыслить, должно быть ясно, что стремление к власти по самой природе преходяще и не способно доставить истинного удовлетворения. Даже если кто-нибудь из вас обрел бы власть над всей материальной вселенной, что это дало бы ему? Ничего. Что он обрел бы? Ничего. У него даже не возникло бы чувство удовлетворения, ибо жажда власти ненасытна и в конечном итоге обращается на себя и пожирает себя. Примите за твердо установленный факт, что есть только одна власть, одна сила, не ведающая границ и в то же время конечная, ненасытная и удовлетворяемая, вечная и неизменно приносящая своему обладателю истинное удовлетворение от свершенного, которое тем больше, чем больших усилий она от него потребовала. Я имею в виду силу разума. Вы так отстали в своем интеллектуальном развитии, которое к тому же приняло столь извращенную форму, что не в состоянии понять, как такое может быть. Но стоит любому из вас сосредоточить свою мысль на одном-единственном факте или на каком-нибудь маленьком предмете, например, на камешке, на семени растения или на каком-нибудь крошечном живом существе, хотя бы на короткое время, как вы начнете постигать изреченную мной истину.

Вы хвастаетесь тем, что ваша планета стара. Но что из того? Мы, эрайзиане, жили на многих планетах самого различного возраста — от космической юности до космической старости, но впоследствии перестали зависеть от случайности образования небесных тел.

Вы любите разглагольствовать, будто вы древняя раса. По сравнению с нами, вы глубоко инфантильны. Мы, эрайзиане, родились на планете, которая образовалась не во время недавнего, по космическим масштабам, прохождения одной галактики сквозь другую, а в столь глубокой древности, что если выразить ее возраст в годах, то это ничего не скажет вашему разуму. Наш возраст уже был непостижимо велик для вашего разума, когда ваши отдаленные предки начали извиваться в протоплазме первобытного мира.

В ваших умах я читаю вопрос; «А знает ли Галактический Патруль о том, что…» Нет, не знает. Никто, кроме нескольких самых мощных умов Галактического Патруля, не имеет даже отдаленного представления об истине. Открыть всей Цивилизации любую часть истины означало бы нанести ей смертельный удар. Хотя создатели и хранители Цивилизации являются подлинными искателями истины, все же их разум еще незрел, а продолжительность жизни эфемерна. Даже если бы они просто осознали, что существует такая раса, как наша, то уже одно это вселило бы в них сильнейший комплекс неполноценности, который сделал бы невозможным дальнейший прогресс. В вашем случае такого развития событий нельзя даже ожидать. Проанализировав все происшедшее, вы просто объявите самим себе, что такого не могло быть и поэтому не было. Тем не менее впредь вы не должны приближаться к Эрайзии.

Позвольте мне в завершение еще раз сформулировать наиболее важное из сказанного. Вы считаете себя долгоживущими. Знайте же, насекомые, что продолжительность жизни в тысячу ваших лет для нас не более чем один миг. Я сам прожил уже много таких периодов, но еще молод, и всего лишь страж у ворот Эрайзии, не посвященный в тайны серьезного мышления.

Я говорил долго. Мое многословие объясняется тем, что мне нестерпимо видеть, как энергия целой расы используется не по назначению из-за неверно поставленной цели. Я хотел бы наставить ваш разум на путь истины, если такое вообще возможно. Я указал вам путь. Последуете ли вы моему призыву или не последуете, решать вам. Боюсь, что многие из вас, ослепленные недальновидной гордыней, уже отбросили в сторону мое обращение, решительно отвергая возможность изменить привычный ход мыслей. Все же я питаю надежду, что хотя бы немногие из вас встанут на путь истины.

Независимо от того, пойдете ли вы по пути истины или нет, я настоятельно советую внять моему предупреждению. Эрайзия не потерпит вторжения. Да послужит вам уроком судьба двух нарушителей нашего покоя, которые сейчас уничтожат самих себя. Смотрите и помните!

Голос гиганта умолк. Щупальца Эйчлана снова протянулись к пусковому устройству. Огромная торпеда с ядерной боеголовкой выползла из недр космического корабля.

Но, вместо того чтобы устремиться к далекой Эрайзии, торпеда описала круг и ударила в самый центр борта огромного космического крейсера с эйчами. Раздался оглушительный взрыв, и от детонации атомных боеголовок борт корабля превратился в сверкающее облако мельчайших частиц. Потом все исчезло.

Глава 10 НЕГСФЕРА

Поиски в Научной библиотеке даже с такой ассистенткой, как мисс Хостеттер, и переговоры по лучевому коммуникатору дальней связи заняли значительно больше времени, чем отводившаяся на них по первоначальному плану неделя, но в конце концов Киннисону все же удалось составить список. В него вошли пятьдесят три наиболее выдающихся ученых и мыслителя со всех планет Галактической Цивилизации. Лучшие умы были собраны с В а идем ара, Централии и Альзакана, Чикладора и Раделикса, из солнечных систем Ригеля, Сириуса и Антареса. Разумеется, миллионы планет оказались «обойденными» вниманием Киннисона, а из тех немногих, чьи обитатели вошли в окончательный список, только Земля была представлена двумя «голосами».

Каждому, кто вошел в список, Киннисон в личной беседе обстоятельно разъяснил всю важность и необходимость предполагаемого проекта. Самая ответственная роль в задуманном Серым линзменом плане отводилась сэру Остину Кардингу, гениальному математику, создателю новейшего раздела математики, позволившего разработать теории позитрона и отрицательной энергии, или негэнергии. Сам себя сэр Остин скромно именовал координатором и наблюдателем. Местом сбора величайших умов галактики Киннисон во избежание споров, обид и соперничества выбрал не Землю, а Медон, планету в галактике совершенно новую и «ничейную»: Серый линзмен превосходно разбирался в психологии тех, с кем отныне ему предстояло иметь дело.

Все отобранные им ученые и мыслители были гениями высочайшего ранга, но во многих (Киннисон не без основания считал, что в слишком многих) случаях они были чрезмерно ранимыми и болезненно реагировали на малейший дискомфорт. Еще до того, как вся команда оказалась в сборе, стало ясно, что между гениями даже столь высокого класса существует острейшее соперничество, грозящее перерасти в ревность, а после первой рабочей встречи, на которой Киннисон изложил участникам проекта, что им предстоит свершить, понадобились весь его авторитет, воля и энергия, а также недюжинные дипломатические способности Ворсела и присущий ему такт, чтобы величайшие гении принялись за работу.

То и дело кто-нибудь из этих бесспорно выдающихся личностей, считая свое достоинство ущемленным тем или иным действительным или мнимым покушением со стороны другого участника проекта, приходил в неописуемую ярость и заявлял во всеуслышание, что ноги его больше здесь не будет и что он немедленно возвращается на свою родную планету. Киннисону и Ворселу стоило немалых усилий утихомиривать страсти. Иногда, для того чтобы успокоить разобидевшегося гения, им приходилось совместными усилиями или порознь прибегать к манипулированию его сознанием.

Нужно сказать, что в большинстве случаев поводы для обид отнюдь не были вымышленными. Ссоры, перепалки и стычки вспыхивали непрестанно по малейшему поводу. Резкие выпады, оскорбительные замечания в адрес коллег и даже поношения можно было слышать ежечасно. Все участники проекта были величайшими учеными галактики и привыкли, что каждое их слово воспринимается беспрекословно, почти благоговейно, и никому в голову не приходило его оспаривать. Теперь же величайшим умам галактики пришлось заниматься текущей будничной работой и выслушивать ехидные критические замечания от тех, к кому они привыкли относиться свысока, и подобная ситуация была для величайших умов совершенно невыносимой.

Но по прошествии некоторого времени большинство участников проекта все же притерлись друг к другу и научились работать в контакте с другими, осознав, что решить поставленную Киннисоном проблему в одиночку невозможно даже частично, а от услуг нескольких самых отпетых индивидуалистов Киннисону пришлось отказаться. Мало-помалу начали появляться первые обнадеживающие результаты, хотя ждать их пришлось довольно долго. К тому времени Серый линзмен успел потерять в весе двадцать пять фунтов, и даже Ворсел, несмотря на всю свою железную выдержку, оказался на грани нервного истощения. По его утверждениям, он утратил способность летать, потому что крылья его повисли дряблыми складками, и ползать, так как от сильного похудания брюшные пластины панциря больно стучали по хребту, причиняя страшные мучения!

Наконец дело было сделано: казавшуюся неприступной проблему удалось свести к системе уравнений, умещавшейся на листке бумаги. Правда, большинство из живших в то время обитателей галактики в этих уравнениях ничего не поняли бы, так как в основе их лежали новейшие достижения математики, полученные в ходе мозгового штурма проблемы и неизвестные за пределами узкого круга участников проекта.

Ни один медонец не был допущен к участию в проекте: включение хотя бы одного медонца в число участников проекта повлекло бы за собой массовый исход обидчивых темпераментных маньяков, лихорадочно работавших над решением проблемы, но Серый линзмен скрупулезно фиксировал каждое действие, каждую мысль любого из отобранных им гениев. Записи Киннисона тщательно изучались не только Мудрым с Медона и его помощниками, но и многочисленной армией не столь блестящих, но несравненно более уравновешенных ученых Галактического Патруля.

— Вот теперь вы, ребята, можете приниматься за работу, — произнес со вздохом глубокого облегчения Киннисон, когда последний из участников проекта, фигурально выражаясь, отряхнул со своих одежд прах Медона и отбыл на родную планету. — А я хочу недельку отоспаться. Сообщите мне, когда действующая модель будет готова. Идет?

Киннисон лукавил: ничто на свете не интересовало Серого линзмена больше, чем наблюдение за постройкой первого аппарата. Он видел, как возводился решетчатый каркас, как сооружалась сферическая оболочка диаметром в двадцать футов. Не меньший интерес вызвал у Киннисона и монтаж специальным образом размещенных шести атомных возбудителей, каждый из которых обладал производительностью, позволявшей преобразовывать в чистую энергию десять тысяч фунтов массы в час. Киннисон знал, что возбудители запускают энергетические приемные экраны с коэффициентом усиления не менее двадцати тысяч. Энергия, снимаемая с приемных экранов, эквивалентна той, которая выделилась бы при аннигиляции по крайней мере шестисот тысяч тонн массы в час. Чудовищную энергию закачивали в центр сети шесть небольших механизмов, представлявших собой не что иное, как шесть супербергенхольмов. Описывать внутреннее устройство-столь необыкновенно.сложных устройств было бы бесполезно. Скажем только, что создание их было бы совершенно невозможно без медонских проводников и изоляторов. Наблюдал Киннисон и за строительством конвейера и желоба. На его глазах сотни тысяч тонн различных бросовых материалов-камней, песка, цементных глыб, металлолома и всевозможного мусора — сбрасывались в сферу и бесследно исчезали, словно их и не было.

— Давайте хоть раз заглянем внутрь сферы и посмотрим, что там происходит! — не выдержал однажды Киннисон.

— Не сейчас, Ким, — охладил его пыл главный инженер Лаверн Торндайк. — Там внутри образуется вихрь, пока микроскопический. Я не имею ни малейшего понятия о том, что последует дальше, но, должен сказать, чертовски рад быть здесь и способствовать осуществлению задуманного тобой плана.

— Но когда? — настаивал линзмен. — Когда вы сможете ответить на вопрос, будет ли работать полномасштабная установка или не будет? Мне нужно срочно отправляться в полет.

— Вы, сэр, можете отправляться в полет, когда вам будет угодно, — последовал неожиданно резкий ответ. — Вы нам больше не нужны, свое дело вы сделали, теперь мы делаем свое. Опытная установка отлично работает. Ведь если бы она не работала, разве мы могли бы втиснуть столько всякой всячины в такое малое пространство? Мы изготовим полномасштабную установку прежде, чем она вам понадобится.

— Но я сам хочу увидеть, как она заработает. Неужели не понятно, болван ты этакий? — возразил Киннисон, и тон его был шутливым лишь наполовину.

— Возвращайся дня через три-четыре, а еще лучше через неделю. Но боюсь, ты не увидишь ничего, кроме дыры.

— Именно дыру в пространстве я и хочу увидеть, — подтвердил линзмен, и именно это зрелище представилось его глазам через несколько дней.

Сферическая оболочка внешне не изменилась. Все механизмы по-прежнему несли невообразимую нагрузку. Самые разнообразные отходы все так же исчезали, превращаясь в чистую энергию, исчезали бесследно, бесшумно, словно таяли.

Но в центре массивной сферической оболочки теперь что-то появилось. Математик сказал бы, что смутно видневшийся предмет, висевший в центре сферы, сам имел форму сферы, точнее негсферы, поскольку состоял из отрицательной энергии, и был размером с бейсбольный мяч, но глаз обыкновенного человека не столь изощрен, чтобы анализировать наблюдаемое. Разум не мог представить себе таинственный объект объемным или трехмерным. Свет словно втекал в него, бесследно исчезая. Глаз не способен с уверенностью различить ни форму предмета, ни структуру его поверхности. Разум как бы бессильно склонялся перед пустотой, непрерывно принимавшей причудливо изменчивые формы.

Киннисон попытался проникнуть внутрь таинственного предмета с помощью сверхчувственного восприятия, но в изумлении отступил. Это не была обычная темнота: перед Киннисоном простиралась полная, абсолютная пустота, полнейшее отсутствие всего! Абсолютная пустота, отрицательная энергия, негсфера!

— Думаю, мы получили как раз то, что нужно! — заметил, придя в себя, линзмен. — Можете прекратить подкачку энергии.

— Нам все равно вскоре пришлось бы прекратить подкачку, — ответил Мудрый, — поскольку мы полностью израсходовали весь запас материалов. Чтобы получить то количество энергии, которое вам требуется, понадобилось бы масса весьма большой планеты. Может быть, вы присмотрели какую-нибудь подходящую планету, когда вынашивали свой план?

— Кажется, мне удалось придумать кое-что получше. Я имел в виду материал такой планеты, только уже разделенной на части для удобства транспортировки.

— Пояс астероидов! Как же я сам не догадался! — воскликнул Торндайк. — Великолепная идея! Одним выстрелом мы убиваем двух зайцев: получаем необходимое количество материала для превращения массы в энергию и заодно расчищаем пространство для безопасной космической навигации. А как быть с метеорными старателями — теми, кто добывает драгоценные металлы на астероидах?

— С ними все улажено. Большие астероиды, на которых ведется добыча драгоценных металлов, остаются на месте. Для навигации они опасности не представляют, так как на них установлены радиомаяки. Старателей-одиночек мы отправим со всем их скарбом за счет Галактического Патруля в другие солнечные системы. Пусть себе ищут драгоценные металлы там. Но, прежде чем я отправлюсь в полет, мне бы хотелось выяснить, как обстоит дело с еще одним пунктом нашей программы. Не будет ли срывов со второй очередью сферы-аннигилятора?

— Не беспокойся. Все будет в полном порядке.

— Отлично! Тогда за дело!

Два огромных грузовых космических корабля с планеты Земля были наготове. Взяв на буксир опытную сферу-аннигилятор и целую вереницу захватов и прессоров, они немедленно стартовали к Солнцу. Через несколько часов (ибо главным в рейсе была не скорость, а соблюдение осторожности) караван достиг пояса астероидов, и команды с азартом принялись вылавливать плававшие в космическом пространстве каменные и металлические глыбы.

— Выбирайте астероиды поменьше, — предупредил Киннисон, — те, что имеют в поперечнике не более десяти футов, иначе они не влезут в нашу установку. Вот когда будет построена вторая очередь аннигилятора, дойдет дело и до больших астероидов.

— Но ведь мы можем разрезать крупные астероиды на части, — предложил Торндайк. — Для чего у нас, спрашивается, секущие плоскости?

— Не возражаю. Следите за тем, чтобы ваша малютка всегда была хорошо накормлена.

— Не беспокойся! Голодать мы ей не дадим.

Огромные глыбы, реже каменные, чаще железно-никелевые, получив толчок, отлетали туда, где на растяжках между космическими кораблями висела сфера-аннигилятор. Попадая в простиравшуюся вокруг кораблей зону действия бергенхольмов, астероиды переходили в безынерционный режим. Прессоры сплющивали их до нужных размеров и проталкивали в зияющие жерла установки, прижимая к внутренней поверхности ненасытной сферической оболочки, и массивные глыбы, приходя в соприкосновение с роковой поверхностью, исчезали. Казалось, астероиды проходят сквозь сферическую поверхность из привычного трехмерного пространства в иной мир.

Даже те, кто принимал непосредственное участие в сооружении аннигилятора и его эксплуатации, не претендовали на понимание происходящих внутри установки процессов. В сути явления, и то со всевозможными оговорками и лишь до определенной степени, разбирались лишь сорок с небольшим мудрецов — тех самых величайших галактических гениев, которые были придирчиво отобраны Киннисоном. Только они владели языком, адекватным для описания аннигиляции, — умопомрачительной по сложности математикой.

Между тем команды поднаторели в отлове астероидов, и прессоры бесперебойно смыкали и размыкали свои мощные челюсти, превращая бесформенные глыбы метеоритного железа в аккуратные болванки поперечником в десять футов и длиной в четверть мили, а в космическом пространстве безостановочно шел монтаж сферы-аннигилятора второй очереди диаметром в сто пятьдесят миль. Столь гигантское сооружение не было металлоемким, и на монтаж его ушло не так много усилий, как можно было бы подумать. Число рабочих точек довели до двухсот шестнадцати. В каждой на массивной платформе соорудили генераторы и супербергенхольмы, возбудители экранов. Но между собой платформы соединялись в единую жесткую конструкцию не чудовищными балками и толстенными металлическими тросами, а неизмеримо более прочными чисто силовыми связями. Чтобы выполнить монтаж грандиозного сооружения, потребовалось немало космических кораблей и специалистов, но инженеров и кораблей у Галактического Патруля хватало.

Когда сфера отрицательной энергии, или, как ее называли, негсфера, в центре циклопического сооружения достигла в поперечнике примерно одного фута, ее пришлось окружить непрозрачным экраном. Выяснилось, что долго или пристально смотреть на нее небезопасно: могут возникнуть тяжелые расстройства зрения. Когда непрозрачный экран достиг в поперечнике шестнадцати футов и оказался слишком близко от несущих конструкций, монтаж аннигилятора подошел к концу.

Линзмен не без волнения ждал завершения строительства, но земные и медонские инженеры работали совершенно хладнокровно и невозмутимо провели испытания всех устройств.

Наступил решающий момент.

— Готово! Готово! Готово! — докладывали одна за другой все службы. Наконец, Торндайк повернул главную рукоять. Негсфера, невидимая из-за большого расстояния, но отчетливо различимая на видеоэкранах, как бы сжалась — столь велики были новые силы.

— Не зевайте, ребята! — подхлестнул работавших голос Торндайка. — Что толку кормить нашу крошку через час по чайной ложке? Дайте ей поесть вволю!

И ребята дали крошке поесть вволю. Необходимость распиливать крупные астероиды на части отпала: астероиды с поперечником в десять, пятнадцать и даже двадцать миль вместе с более мелким космическим мусором словно всасывались в жерла гигантской установки, чтобы пройти сквозь внутреннюю сферическую поверхность и раствориться во тьме небытия. Все механизмы и узлы работали превосходно.

— Теперь ты доволен, Ким? — спросил Торндайк.

— Очень, — с облегчением вздохнул линзмен. — Жаль, что мне нужно лететь.

— Счастливого пути! Чистого тебе космоса!

— Счастливо оставаться. Возможно, скоро увидимся. Если не удастся, то пошлю тебе телепатему. Видишь, вон там Земля? Странное это чувство — видеть заранее то место, куда летишь.

Перелет на Землю в спасательной космической лодке даже и перелетом-то настоящим не назовешь. По прибытии на Землю Серый линзмен первым делом направился на Главную Базу, где его уже ждал новенький спидстер, изготовленный из немагнитных материалов. Следующие несколько дней ушли на испытания. Результаты оказались превосходными: спидстер практически неуловим. Его не могли обнаружить электромагнитные детекторы. Спидстер неразличим даже в телескоп в пределах прямой видимости. Его мог бы выдать отблеск обшивки — он показался бы наблюдателю крохотной звездочкой. Но изготовленное линзменом-химиком специальное черное покрытие поглощало девяносто девять целых и девяносто девять сотых процентов падающего света, поэтому спидстер оставался невидимым даже в луче прожектора.

— Все в порядке, Ким? — поинтересовался адмирал Хейнес, сопровождавший Киннисона на последних этапах испытаний.

— Лучше и быть не может. Огромное вам спасибо.

— А ты сам не магнитный?

— Нет. У меня даже в ботинках нет ни одного железного гвоздя.

— В чем же дело? Я вижу, что ты встревожен. Нужно что-то, требующее больших расходов?

— Вы попали в самую точку, адмирал. Дело даже не в больших расходах, а в том, что они могут оказаться напрасными.

— Раз нужно, значит, нужно. А что ты задумал?

— Ничего особенного. Как вы знаете, вокруг нас есть множество холодных планет. Они ни к чему не пригодны.

— Таких планет тысячи, да что там тысячи — миллионы.

— Медонцы установили на своей планете компенсаторы Бергенхольма и за несколько недель приплыли из туманности Лундмарка в нашу галактику. Почему бы нашим планетографам не подобрать парочку таких мертвых и никому не нужных планет, у которых в некоторых точках их орбит скорости совпадают по величине, но противоположны по направлению с точностью до одного-двух градусов?

— Ты что-то задумал, сынок? Ладно, будь по-твоему. Такие пары планет стоит подобрать для нашей же пользы. У тебя есть еще что-нибудь?

— Больше ничего. Чистого эфира, шеф!

— Мягкой посадки, Киннисон!

И изящный черный спидстер без видимых усилий взмыл в небо и устремился прочь от Земли.

Через Боминджера, главаря наркомафии на планете Раделикс, Киннисон имел длительное и в высшей степени удовлетворившее его интервью с Преллином, региональным директором всей уцелевшей после разгрома наркомафии. Теперь Серому линзмену был известен точный адрес Преллина и название фирмы, под прикрытием которой тот действовал: Этан Д. Уэмблсон и сыновья, инкорпорейтед, Бронсека, Квадрант Восемь, Коминош, бульвар Дезали, 4627. Название фирмы сначала вызвало у Киннисона сильнейший шок — это был крупнейший торговый дом в галактике, обладавший безупречной репутацией.

— Вот как искусно они маскируются, — размышлял Киннисон, а его спидстер тем временем глотал парсек за парсеком. До Бронсеки было недалеко — в пределах радиуса действия Линзы, и Киннисон счел за благо установить связь с кем-нибудь, кто мог бы сделать предварительные приготовления. О Бронсеке Киннисону приходилось слышать, но на самой планете он не бывал ни разу. Ему было известно, что по своим параметрам Бронсека напоминает Землю, но климат на ней теплее. Миллионы землян жили на Бронсеке, и планета им нравилась.

Приближаясь к Бронсеке, Киннисон принял все меры предосторожности, равно как и при посещении Коминоша, столицы Бронсеки. Здание под номером 4627 по бульвару Дезали оказалось восьмиэтажной громадой, занимавшей целый квартал. Владела зданием семья Уэмблсонов, которая и занимала его целиком. Непрошеные гости внутрь здания не допускались. Прогулявшись мимо здания, Киннисон обнаружил, что почти вся внутренность здания — огромный цилиндр-окружена мыслезащитными экранами. Пользуясь эскалаторами в соседних зданиях, Киннисон попытался подняться и опуститься, но тщетно — экран был непроницаем. Под различными предлогами Киннисон посетил несколько десятков офисов по соседству со зданием Уэмблсонов, выбирая время своих визитов с таким расчетом, чтобы нужного ему человека приходилось ждать по часу и более.

Но все усилия были напрасны: как он ни старался, ему не удалось обнаружить ни одного сколько-нибудь ценного факта. Размах деятельности фирмы «Этан Д. Уэмблсон и сыновья, инкорпорейтед» был поистине грандиозен, но вся деятельность протекала строго в рамках закона! В файлах, хранившихся в помещениях за пределами внутреннего цилиндра, были зарегистрированы сделки и операции, ни одна из которых не была связана даже с малейшим нарушением закона. Все сотрудники фирмы, как мужчины, так и женщины, были наняты в соответствии с существующим законодательством. Что же касается внутренних помещений, которые, судя по числу служащих, входивших в здание по утрам и покидавших его по окончании рабочего дня, были более обширными, чем наружные, то они оставались недостижимыми: мыслезащитные экраны не выключились ни на миг.

Киннисон обследовал и записал на пленку разум нескольких десятков клерков, но не обнаружил ничего интересного. В деятельности этих сотрудников фирмы ничего странного или необычного не было. «Старик» — Говард Уэмблсон, приходившийся Этану кем-то вроде внука, — построил величественное здание, когда его жизнь оказалась под угрозой. Он редко покидал здание-и к его услугам внутри здания были роскошные покои.

Многие из тех, кто входил в здание или выходил из него, имели мыслезащитные экраны, но тщательно изучив этих людей и проследив за их передвижениями, Киннисон пришел к выводу, что он напрасно теряет время.

— Все без толку, — сообщил Киннисон линзмену на базе Галактического Патруля на Бронсеке. — С таким же успехом я мог бы попытаться незаметно втолкнуть булавку в ольгона. Должно быть, Говарда Уэмблсона предупредили, что он у меня на очереди, и его светлость держит ухо востро. Готов спорить, что наблюдателей у него теперь раз в десять больше, чем обычно. Думаю, что я сэкономлю немало времени, прибегнув к другой тактике. Я всегда считал, что справиться с астероидом легче, чем с планетой. Пусть они попробуют разубедить меня — им предстоит чертовски трудная задача. Мне уже пришлось выступать в роли пьяницы-докера. Теперь моя репутация будет похуже, однако ничего не поделаешь.

— Но другие также предупреждены, — заметил Киннисону линзмен с Бронсеки, — а они ничуть не лучше. Может быть, целесообразнее разворошить муравейник и в суматохе попытаться извлечь необходимые сведения?

— Нет, — решительно возразил Киннисон. — Получить таким способом те сведения, за которыми я охочусь, невозможно. Вы совершенно правы, другие, конечно же, предупреждены, но они не стоят непосредственно у меня на пути к трону и поэтому не принимают грозящую им опасность так серьезно, как Преллин или Уэмблсон. Их тревога вскоре уляжется. Они просто не могут все время чего-то опасаться — это мешает им наслаждаться жизнью.

— К сожалению, против использования Преллином мыслезащитных экранов ничего сделать нельзя, — продолжал Кинни-сон, отвечая сам себе на невысказанную мысль. Они не запрещены законом, равно/ как и блокировка детекторных лучей-шпионов. Каждый имеет право на невмешательство в личную жизнь. А сейчас один некстати заданный вопрос или один подозрительный шаг, и вся тщательно продуманная операция может пойти насмарку. Поэтому прошу вас и ваших коллег продолжать разработку намеченных нами линий, а я попытаюсь прибегнуть к другой тактике. Если мой план сработает, я вернусь и мы вскроем эту консервную банку так, как вам хочется, иначе говоря, накроем одним махом четыреста планетарных организаций, занимающихся наркобизнесом.

Вот почему Киннисон отогнал свой новенький спидстер-невидимку на Землю на Главную Базу Галактического Патруля, а в солнечной системе Бронсеки появился еще один бродяга из числа тех, кого презрительно называют метеорными старателями.

Странный народ эти бродяги, вечные странники в пустоте космического пространства. Но большинство метеорных старателей принадлежат к отбросам общества, — забулдыги и негодяи. В одних солнечных системах астероидов и метеоритов, а также другого космического мусора, больше, чем в нашей солнечной системе, в других меньше, но вряд ли существует хотя бы одна солнечная система, в которой астероидов, метеоритов, крупных и мелких, нет вообще. Огромные глыбы и глыбы поменьше состояли в основном из камня или железой и келевого сплава, но некоторые из фрагментов твердых пород, плававшие в космическом пространстве, отличались высоким содержанием платины, осмия и других драгоценных металлов, а время от времени счастливчики обнаруживали целые друзы алмазов и других драгоценных камней. Поэтому в поясах астероидов каждой солнечной системы неизменно можно обнаружить всеми презираемых, но в то же время отважных и стойких метеорных старателей, которые, ежесекундно рискуя жизнью, перебирались с одной глыбы на другую в надежде, что следующий фрагмент космического мусора окажется для них вожделенным Эльдорадо.

Некоторые из метеорных старателей были попросту неудачниками. Но встречались среди них и преступники, бежавшие от правосудия своих планет, но недостаточно важные для того, чтобы быть объявленными Патрулем в галактический розыск. Некоторые из метеорных старателей по тем или иным причинам — приверженности к наркотикам или непреодолимому пристрастию к спиртному — утратили способность или желание к систематическому труду, которым зарабатывают пропитание их более ортодоксальные собратья. Среди метеорных старателей немало и авантюристов, у которых любовь к рискованным приключениям была в крови. Подобно лесорубам, в незапамятные времена обитавшим на Земле, они исступленно трудились на протяжении нескольких недель лишь для того, чтобы потом за несколько дней дикого разгула и еще более диких ночных оргий спустить все заработанное в самых гнусных притонах, которых пока хватало в каждой обитаемой солнечной системе.

Но к какой бы категории они ни относились, у всех метеорных старателей было много общего. Все они жили одним днем, не строя планов на будущее. Все, как один, бесстрашные космические бродяги. Впрочем, особого выбора у них и не было: другие просто не выживали. Жизнь их полна опасностей, тягот и насилия. Все они люди низменных страстей, открыто предававшиеся всевозможным порокам, и все, как один, выражали во всеуслышание (даже если у них и были некоторые сомнения) полнейшее презрение к закону. «Там, где кончается атмосфера, кончается и закон», — таков был известный всей галактике девиз отпетой братии, и только один закон-право сильного, подкрепляемое портативным излучателем, — властвовал на пользующихся дурной славой участках астероидных поясов.

Прибывая для «разрядки» в злачные места и притоны цивилизованной части галактики, они приносили с собой особую атмосферу беззакония. Планетарная полиция смотрела на проделки метеорных старателей сквозь пальцы, в частности потому, что астероиды находились вне ее юрисдикции, поскольку каждый большой астероид считался отдельным миром и имел свое собственное правительство. Пусть метеорные старатели укокошат с дюжину таких же космических бродяг, как они сами, или кровососов, которые безжалостно вытягивают у них тяжким трудом заработанные деньги, что из того? Если бы кто-нибудь разом уничтожил всех этих бродяг, то Вселенная стала бы только лучше! А когда Галактическому Патрулю приходилось вмешиваться, чтобы утихомирить особенно разбушевавшихся бродяг, то на место происшествия прибывал не какой-нибудь там полицейский, а вооруженные до зубов подразделения, численностью от взвода до роты!

Вот среди таких людей Киннисон решил испытать свой жребий, чтобы еще раз попытаться вступить в контакт с галактическим директором наркобизнеса.

Глава 11 КОСМИЧЕСКИЕ ГАНГСТЕРЫ

Хотя Киннисон покинул Бронсеку, полностью отказавшись тем самым от выхода на высшее руководство наркобизнеса с этой стороны, Патруль отнюдь не прекратил наблюдение за Преллином-Уэмблсоном в Коминоше, босконским региональным директором сети наркобизнеса. Один за другим прибывали и исчезали линзмены, скромные, незаметные, но исполненные мрачной решимости. Они прибывали с Земли, Венеры, Манарканы, Боровы. Линзмены всех человеческих рас, к которым мог принадлежать таинственный линзмен, единственный, которого знали и с достаточным основанием боялись босконцы.

Побывали на Бронсеке и линзмены из солнечных систем Ригеля, Посена и Ордовика. Побывали представители всех рас, наделенных сверхчувственным восприятием, побывали, чтобы испытать свою способность проникать сквозь преграды. Даже Ворсел с планеты Велантия несколько дней безуспешно пытался проникнуть своим могучим разумом сквозь мыслезащитные экраны Уэмблсонов, но был вынужден отступить.

Продолжались ли коммерческие операции торгового дома Уэмблсонов, как обычно, или нет, сказать трудно, но Галактический Патруль был абсолютно уверен в трех вещах. Во-первых, хотя босконцы могли уничтожить за время наблюдения некоторые свои архивы, ничто не было вынесено из здания по воздуху, по суше или по какому-нибудь туннелю. Во-вторых, никто из цвильников не сомневался, что линзмены не отступят до тех пор, пока так или иначе не одержат верх. И, в-третьих, жизнь Преллина была отнюдь не безоблачной!

А пока собратья-линзмены вели столь эффективную психическую атаку на гнездо цвильников, Киннисон по мере сил вживался в свою новую роль — космического бродяги, метеорного старателя с астероидного пояса.

Он не имел права допустить ни малейшей ошибки ни в чем. Он должен стать метеорным старателем до мозга костей, и он им станет! Прежде всего Киннисон с величайшей тщательностью выбрал себе подходящее оборудование. Оно должно соответствовать своему назначению и быть вполне надежным, но в то же время не привлекать внимания, чтобы не вызвать кривотолков.

Его космическим кораблем стал неуклюжий, но мощный буксир с непропорционально большим герметичным шлюзом, основательно износившийся за несколько десятилетий тяжелой работы. Весь корпус в вмятинах, царапинах и ржавчине, но когда инженеры Галактического Патруля закончили переоборудование буксира, он, несмотря на неказистую внешность, превратился в великолепно оснащенный боевой корабль. Космическая обшивка, буры Сполдинга, излучатели Де Ляметра, захваты и прессоры — все превосходного качества и отвечало самым высоким стандартам. Но внешне на корабле лежала печать многолетней работы в крайне тяжелых условиях. Короче говоря, Киннисон превратился в преуспевающего метеорного старателя.

Он подстриг волосы и усы ножницами, не уступавшими по внешнему виду всему кораблю, но тем не менее действовавшими вполне исправно. Выучил Киннисон и тарабарский жаргон, на котором разговаривали между собой метеорные старатели. В этот жаргон входили слова из нескольких сот планетных языков человеческих и почти человеческих рас. Под «почти человеческими» здесь имеются в виду расы АААААА по классификации, подразделяющей обитателей галактики на на шесть групп. В группу АААААА входят кис-лорододышащие, теплокровные, прямоходящие и имеющие голову, руки и ноги, более или менее напоминающие человеческие. Дело в том, что даже среди метеорных старателей каждый тянется к себе подобному. Теплокровный кислорододышаший никогда не встретит радушный прием в притоне, который содержит, например, какой-нибудь трокантер — холоднокровный, напоминающий по внешнему виду пресмыкающееся, избегающий всякого света и дышащий газовой смесью настолько холодной, что у человека наступает паралич, а по своему химическому составу смертельной.

Прежде всего Киннисону пришлось научиться пить крепкие алкогольные напитки и принимать наркотики, а главное — создавать правдоподобную картину опьянения, поскольку на такой разум, каким он обладал, алкоголь и наркотики не действовали. Тионит для метеорного старателя слишком дорог.

Оставались ад и в, героин, опий, нитроляб, бентлам. Киннисон остановил свой выбор на бентламе. Его легко достать повсюду в галактике, и действие его наиболее соответствовало характеру Киннисона. Прием бентлама не связан со сложными процедурами, действие достаточно сильное, но для организма он менее вреден, чем другие наркотики (разумеется, если со временем вы не становились наркоманом). Так Киннисон стал «бентламоманом».

Бентлам, известный также под названиями бенни, травка, «спи-усни» и другими, представлял собой волокнистую влажную массу, напоминавшую по консистенции жевательный табак. Через своих друзей из Управления по борьбе с наркобизнесом Серый линзмен раздобыл партию чистейшего, первоклассного бентлама в оригинальной упаковке, поступившую от знаменитого торговца наркотиками.

Проблема пьянства не требовала особых размышлений. Киннисону предстояло научиться пить все, что льется, как это делало большинство метеорных старателей.

Холодно, расчетливо и бесстрастно, совершенно отстранение, словно он калибровал бюретку или анализировал неизвестный раствор, Киннисон приступил к решению стоявшей перед ним задачи. Свою «вместимость» Серый линзмен измерял так же, как емкость любого физического тела. Он бесстрастно отмечал действие каждой строго отмеренной порции высококачественного напитка, постепенно увеличивая дозу, равно как и действие бентлама, словно речь шла об изучении химической реакции, а сам он посторонний наблюдатель.

И бентлам и спиртное вызывали у него глубокое отвращение. Всеми фибрами его существо восставало против вызываемых ими ощущений: потеря координации и контроля, преувеличенное представление о собственной особе, утрата истинных ценностей, галлюцинации. Тем не менее Киннисон упорно, шаг за шагом, осуществлял всю намеченную программу, даже ценой полной физической беспомощности, длившейся в зависимости от дозы более или менее долго. Но когда опыты завершились, Киннисон располагал полной информацией о своих возможностях как наркомана и алкоголика.

Он научился точно определять, сколько активного вещества в принятой им порции дурмана, узнавать по вкусу крепость напитков и чистоту бентлама. Он знал с высокой точностью, сколько еще мог «принять на борт» и как долго будет длиться опьянение. Он открыл для себя то, что уже давно было известно другим: наркотик действует сильнее, если предварительно немного выпить, и что лучше бентламом «лакирнуть» поверх спиртного, чем наоборот. Киннисон даже определил, с какой скоростью возрастает от частой практики доза спиртного, после которой наступает опьянение. И только вооружившись такими знаниями, Киннисон приступил к работе в качестве метеорного старателя.

Для обычного старателя вполне достаточно работать в астероидном поясе одной солнечной системы, но Серому линзмену совсем не улыбалось, чтобы кто-нибудь узнал, откуда появился новый метеорный старатель. Поэтому он перемещался с места на место в пяти астероидных поясах, шаг за шагом приближаясь к цели — солнечной системе Боровы.

Добравшись наконец до этой солнечной системы, Киннисон придал своему видавшему виды космическому кораблику среднюю скорость астероидного пояса, простиравшегося как раз за орбитой четвертой планеты, нырнул между отдельными астероидами, пришвартовался к облюбованной глыбе и, включив Бергенхольм, приступил к работе. Прежде всего следовало «обустроиться»: смонтировать на астероиде огромный герметический шлюз, снабженный продублированной системой контроля, в котором находились инструменты и нужное для работы оборудование. Киннисон облачился в скафандр, убедился, что портативный излучатель Де Ляметра сидит удобно — все метеорные старатели были вооружены, перекачал воздух из выходного шлюза в корпус корабля и открыл наружный люк. Метеорные старатели не работали внутри своих кораблей: слишком много времени уходило на протаскивание металла сквозь герметические входные шлюзы. К тому же каждая такая операция сопровождалась утечкой воздуха, а воздух был поистине драгоценен — не только в денежном выражении, хотя и это обстоятельство немаловажно, но и потому, что корабль таких скромных размеров, каким был буксир Киннисона, не мог нести слишком больших запасов воздуха.

Смонтировав шлюз, Киннисон припал к экранам электромагнитных детекторов и, включив захват, поймал пролетавший мимо фрагмент металла. С ловкостью заправского профессионала Киннисон закрепил пойманный метеорит и принялся его анализировать. Семь целых девять десятых. Железо. Игра не стоит свеч. Крупным заготовителям такой метеор еще мог бы пригодиться — астероидные пояса уже давно служили поставщиками железа для сталелитейной и железоделательной промышленности, но для него, старателя-одиночки, в обломке космического металла не было ничего привлекательного. Отшвырнув пойманный было метеорит в сторону, Киннисон схватил захватом другой. Потом еще и еще один. И так час за часом, день за днем. Утомительный, однообразный труд до ломоты в спине метеорного старателя-одиночки. Но очень немногие метеорные старатели обладали физическими данными Серого линзмена или его выносливостью, и все до единого были неизмеримо ниже его по умственному развитию. А ведь именно разум решает в конечном счете все даже у метеорных старателей! После долгих неудачных попыток фортуна улыбнулась Киннисону, и ему удалось поймать несколько метеоритов с высоким содержанием драгоценных металлов — ничего особенного, но все-таки уже добыча.

А затем в один из дней произошло событие, которое хотя и было предугадываемо, однако с математической точки зрения оставалось почти столь же маловероятным, как образование солнечной системы. Событие как нельзя лучше высветило жестокие законы джунглей, которые царили в астероидных поясах. Два различных космических корабля, промышлявших неподалеку друг от друга, схватили своими захватами один и тот же метеор! Но в выходном шлюзе чужого корабля находились двое старателей, и они схватились за оружие с проворством хорошо натренированных профессионалов-убийц, для которых убить человека ничего не стоит.

Впоследствии, размышляя о произошедшем, Киннисон пришел к заключению: эти двое, очевидно, были космическими гангстерами, промышлявшими убийствами и разбоем. Настоящие метеорные старатели никогда не работают вдвоем на одном корабле, и они не спешили открывать огонь, столкновение не стало для них неожиданностью. Не исключено, что и яблоко раздора — злополучный метеор — был всего лишь приманкой.

Киннисон не мог, следуя нормальным естественным наклонностям, тихо ретироваться, уступив гангстерам спорный метеор. Слух о происшествии распространился бы широко, и его заклеймили бы как труса и слабака. Не1, по неписаным законам метеорных старателей он должен убить любого более слабого, чем он сам, или быть убитым тем, кто сильнее. Не мог он и завладеть сознанием гангстеров достаточно быстро для того, чтобы предотвратить смертоубийство. С одним гангстером он еще, возможно, справился бы, но с двумя… Такое явно ему не по силам, ведь он не эрайзианин! Но все эти мысли пришли в голову Киннисону много позднее, а когда развертывались события, времени на размышления не оставалось. Вместо того чтобы размышлять, нужно действовать — и он действовал, автоматически и мгновенно.

Руки Киннисона скользнули к потертым рукоятям излучателя Де Ляметра, высвободили его из кожаной кобуры и одним плавным движением, быстрым и изящным, перевели на бедро в удобное для открытия огня положение. Но как ни проворен был Киннисон, он все же чуть не опоздал! Четыре вспышки озарили кромешную тьму почти одновременно. Оба нападавших головореза упали замертво. Только теперь линзмен почувствовал, как конвульсивно сжалась какая-то мышца в плече, и заметил рану, услышал, как со свистом вырывается дыхание в опавшем скафандре. Жадно пытаясь схватить ртом воздух, которого уже не было в опустевшей оболочке, упрямо не позволял себе отключиться, он успел закрыть наружный люк шлюза и повернуть клапан в рабочее положение. Киннисон ни на миг не терял сознания и как только снова обрел власть над окаменевшими в судороге мышцами, снял скафандр и внимательно осмотрел себя в зеркало.

Глаза, налитые кровью. Обильное кровотечение из носа. Из ушей тоже сочится кровь, но не так сильно. Барабанные перепонки целы — это позволило ему, сделав несколько глубоких вдохов, уравнять наружное и внутреннее давление. Судя по вкусу крови во рту, могло открыться и внутреннее кровотечение, но ничего серьезного Киннисон у себя не обнаружил. Он оставался без воздуха не так долго, чтобы это могло привести к тяжелым последствиям. По крайней мере, так хотелось думать.

Обнажив плечо, он обработал рану мазью Зинсмастера от ожогов. Рана была обширной, но не тяжелой. Кость не задета — значит, заживет через две-три недели. Наконец, Киннисон осмотрел свой скафандр. Если бы у него был штатный скафандр члена Галактического Патруля, тогда бы, конечно, никаких проблем просто не возникло. Разумеется, у него имеется запасной скафандр, но все-таки лучше попытаться… Конечно, он заменит прожженный участок, и все будет в порядке.

Киннисон натянул запасной скафандр, снова вошел в шлюз, нейтрализовал экраны и вышел наружу. Там он сделал то, что сделал бы на его месте любой метеорный старатель: он снял с обоих вздувшихся трупов их скафандры и столкнул тела в космическое пространство. Затем обыскал гангстерский корабль и перенес с него на свой помимо четырех тяжелых метеоров все мало-мальски стоящее, что он мог поднять, а его корабль вместить. Затем перевел гангстерский корабль в инерционный режим и, включив двигатели, предоставил на волю случая, ибо так поступил бы настоящий метеорный старатель. Любой из них не задумываясь и без всяких угрызений совести захватил бы чужой корабль со всем, что находится на борту. Но сами корабли подлежали обязательной регистрации, и поэтому оставаться на борту захваченного корабля опасно, разумеется, если в игру не включалась организованная преступность.

С самым будничным видом Киннисон провел анализ того метеора, из-за которого произошла стычка. Его интересовало, не был ли метеор просто приманкой. Как показал химический анализ, метеор состоял из железа, и рыночная цена его равна нулю. По привычке Киннисон продолжал работать. Теперь у него уже накопилось достаточно металла, чтобы покутить даже в «Приюте старателей», известном своими высокими ценами, но о том, чтобы отправиться туда прежде, чем заживет плечо, нечего было и думать. А через несколько недель Киннисона снова поджидало сильнейшее потрясение.

Однажды он внес в шлюзовую камеру метеор — огромный, более четырех футов в самом малом поперечнике. Он вырезал из метеора пробу для анализа, но едва погас луч Бергенхольма, Киннисон, перебрасывая с руки на руку еще не остывший образец, понял по его необыкновенной тяжести, что металл обладает поразительно высокой плотностью. С бьющимся сердцем он поместил образец в прибор для определения плотности, и сердце его едва не остановилось, когда он увидел, что стрелка прибора застыла всего лишь за два деления до конца шкалы!

— Клянусь медными копытами Клоно и его рогами с алмазными наконечниками! — присвистнул от удивления Киннисон. Несколько успокоившись, он принялся за более точные измерения массы метеорита.

— Подумать только! У меня в руках около тридцати килограммов какого-то металла, значительно более плотного, чем чистая платина! Да это же свыше тридцати миллионов чистоганом, или я засидевшаяся в девичестве тетушка фонтема с Забриски. Что мне с ним делать?

Неожиданная находка дала Серому линзмену передышку Она опрокинула все его расчеты. Было бы неразумно тащить метеор в такой притон, как «Приют старателей». Там не раз убивали и не раз еще убьют за тысячную долю стоимости такого метеора. К тому же, куда бы он ни заявился со своим сокровищем, неизбежно пойдет молва, а этого следовало избегать. Можно, конечно, вызвать корабль Галактического Патруля и сбыть с рук драгоценную диковину, но кто-нибудь мог заметить, и тогда легенда о метеорном старателе, на которую затрачено столько сил, развеялась бы как дым. Лучше всего зарыть метеор, решил Киннисон. Карты солнечной системы у него есть, и четвертая планета недалеко.

Он отрезал от метеора кусок массой в несколько фунтов и, изготовил из него некое подобие самородка — небольшого метеора, запустил самодельный метеор, а затем взял курс на планету — слабо видневшийся диск примерно в пятнадцати градусах от солнца. У Киннисона в штурманском столе была крупномасштабная карта солнечной системы с подробными примечаниями. Борова IV необитаема, если не считать нескольких низших форм жизни и, разумеется, аванпостов. Холодная. Атмосфера разреженная — это хорошо, значит, не будет облаков. Без океанов. Без вулканической деятельности. Очень хорошо! Он, Киннисон, осмотрит планету с высоты примерно в один диаметр и первая же бросающаяся в глаза особенность рельефа станет вехой убежища.

Киннисон облетел планету один раз по экватору, и внимание его привлекло необычное образование из пяти могучих пиков, выстроившихся полукругом, обращенным вогнутой стороной к северному полюсу планеты. Киннисон заложил еще один виток, но сколько он ни вглядывался, никаких других заметных ориентиров обнаружить так и не удалось. Тщательно осмотревшись и убедившись, что за ним никто не следует, Киннисон круто спикировал к средней горе.

Гора оказалась потухшим вулканом. Дно кратера, имевшее в диаметре около ста миль, было покрыто застывшей лавой. В центре этой безжизненной пустыни глубоко внутрь уходил ствол. Именно туда и направил свое утлое суденышко линз-мен, и там, в самом центре нижней площадки, он выкопал яму и спрятал свое сокровище. Затем взлетел и, зависнув на высоте примерно в пятьдесят футов, работал двигателями до тех пор, пока расплавившаяся лава не обрела снова подвижность, и потоки ее не скрыли всякие следы его визита. Затем Киннисон взлетел в космическое пространство и, вызвав на связь Хейнеса, подробно сообщил ему обо всех событиях.

— Мне привезти метеор с собой, когда я навещу вас, или вы предпочитаете, чтобы кто-нибудь из ваших офицеров забрал его пораньше? Метеор принадлежит Галактическому Патрулю.

— Нет, Ким, метеор принадлежит только тебе.

— Разве? Помнится мне, что по закону все находки и открытия, сделанные служащими Патруля, принадлежат Патрулю.

— Ты слишком расширительно толкуешь закон. Научные открытия ученых при выполнении ими научных исследований по программам Галактического Патруля, действительно принадлежат Патрулю. Но ты забываешь, что ты Серый линзмен с правом свободного поиска и в качестве такового не отчитываешься ни перед кем во всей Вселенной. Даже закон об обязательном отчуждении в пользу Патруля десяти процентов стоимости найденного клада на тебя не распространяется. Кроме того, твой метеор не относится к категории кладов, так как, насколько известно, ты его первый владелец. Если настаиваешь, я могу, конечно, доложить Совету, но заранее знаю, каков будет ответ.

— Понял. Благодарю, шеф, — и связь прервалась.

Вот оно что! Он избавился от своего сокровища, и теперь оно в безопасности. Даже если с ним что-нибудь случится и он окажется в лапах у цвильников, Патруль выкопает метеор. А если он, Киннисон, доживет до отставки и займется канцелярской работой, то Патрулю до конца его, Киннисона, дней не придется платить ему жалованья. Финансово он теперь обеспечен.

И Киннисон сосредоточил свои помыслы на предстоящем первом визите в «Приют старателей» в качестве метеорного старателя. Плечо и рука полностью зажили. Драгоценного металла он собрал достаточно не только для хорошей попойки, а для оргии с поистине королевским размахом в намеченном им притоне.

Разумеется, весь визит в «Приют старателей» был тщательнейшим образом продуман до мельчайших подробностей. Для его целей чем больше городок, тем лучше. Тот, за кем он охотится, не мелкая пташка и не станет иметь дело со всякой шпаной. Большие воротилы не станут убивать одурманенных наркотиками метеорных старателей, чтобы завладеть их скарбом и жалкими космическими корабликами, как иногда делают преступники рангом поменьше. Воротилы прекрасно понимают, что солидный доход может приносить только постоянно действующее заведение, бизнес, который обогащает своих владельцев денно и нощно.

Взвесив все эти соображения, Киннисон взял курс на огромный астероид Евфросайн и его знаменитое злачное место «Приют старателей». Для всех высокоморальных граждан это заведение было позором не только для солнечной системы, но и для всего сектора галактики. Самое название притона стало нарицательным для обозначения всевозможных пороков и тех, кто предается им, более чем в двустах обитаемых и цивилизованных мирах.

Глава 12 БИЛЛ ВИЛЬЯМС, МЕТЕОРНЫЙ СТАРАТЕЛЬ

Как уже говорилось, «Приют старателей» самый крупный легальный притон во всем секторе галактики. Благодаря розыскной работе своих коллег по Галактическому Патрулю, Киннисону стали известны все сколько-нибудь заметные фигуры преступного мира на Евфросайне. Правил всем подпольным синдикатом на гигантском астероиде некто по фамилии Стронгхарт.

Линзмен посадил свой корабль-буксир в док Стронгхарта, погрузил оборудование, которое было на борту суденышка, на ручную тележку и отправился потолковать с самим Стронгхартом. «Снабжение. Оборудование. Металл. Покупка и продажа» — гласила надпись на вывеске. Но любому сколько-нибудь сведущему человеку было ясно, что вывеска существует лишь для прикрытия и даже наполовину не отражает деловой активности Стронгхарта. Под скромной вывеской разместились танцевальные залы, бары, игорные залы, где посетитель мог найти себе по вкусу множество азартных игр, а также небольшие клетушки — знаменитые «номера».

— Добро пожаловать к нам, незнакомец! Рады приветствовать вас в нашем заведении! Удачный был рейс? — хозяин увеселительного заведения всегда приветствовал новых посетителей с особой сердечностью. — Не угодно ли стаканчик? Выпивка за счет заведения.

— Сначала дело, потом удовольствие, — проворчал в ответ Киннисон. — Скажи-ка, приятель, сколько бы ты дал мне за все это? Здесь у меня то, что мне самому уже не нужно.

Хозяин внимательно осмотрел скафандры и инструменты, а затем в упор взглянул Киннисону в глаза. Тот и бровью не повел.

— Двести пятьдесят за все. Идет? — предложил Стронгхарт.

— Это твоя последняя цена?

— Последняя. Впрочем, я не настаиваю. Не нравится, можешь убираться на все четыре стороны.

— Двести пятьдесят… И повернется же язык сказать такое! Видел я кровососов, но таких!… — возмутился Киннисон.

— Погоди! Куда торопишься? У тебя ведь и металл есть, верно?

— Верно-то верно, но не для твоей милости. Надо же, двести пятьдесят за все, грабитель проклятый! Да только скафандры тянут на всю тысячу!

* * *

— Ну и что? Я тебе дело говорю, а ты сразу начинаешь кипятиться. Не могу я заплатить тебе настоящую цену, понял? Вещички-то с мокрого дела, сразу видно. Значит, мне их надо сбыть с рук по-тихому, без шума. Ты же пришил тех, кому принадлежали скафандры, верно?

— Ладно, не горячись, — успокоил «старателя» Стронгхарт, когда линзмен разразился замысловатым ругательством, которое было в ходу у космических бродяг. — Чего зря пылишь? Я же знаю, что они выстрелили первыми. Они всегда стреляют первыми. Ты не виноват. Но разве это что-нибудь меняет? Можешь быть спокоен за свою шкуру. Я никому не скажу. К чему мне? Стал бы я брать вещички с мокрого дела, если бы много трепался, верно? Вот металл — другое дело. Метеоры — законный промысел, и за них я заплачу тебе столько же, сколько заплатил бы любому другому, а может быть, даже больше.

— Ладно, будь по-твоему, — нехотя согласился Киннисон. Костюмы двух гангстеров он уступил по дешевке, сознавая, что если будет упорствовать, то рискует получить лучевой выстрел.

Таков был первый визит в «Приют старателей», но в намерения Киннисона входило стать постоянным посетителем, а прежде чем его примут за своего, предстояло, как он прекрасно сознавал, пройти нелегкую проверку. Разумеется, за ним должны следить. В его пользу должна сработать молва, которая, конечно же, распространится. Старатель, уложивший двух гангстеров наповал выстрелами в маски скафандров, — человек серьезный и шутить не любит. Для поддержания репутации, подумал Киннисон, придется уложить еще одного или двух, но не много и не слишком часто.

При покупке металла Стронгхарт вел себя достаточно честно. Он без обмана (Киннисон проверил с помощью микрометра) вырезал из метеора образец для анализа, не мухлевал при определении плотности и взвесил метеор на весах, имевших сертификат управления торговли. Стронгхарт воспользовался таблицами средних цен в зависимости от плотности, составленными Бюро Стандартов Галактического Патруля, и предложил ровно половину табличной цены, что, как достоверно знал Киннисон, было достаточно честно. Разумеется, продав металл монетному двору или пункту по сбору драгоценных и редких металлов Галактического Патруля, каждый старатель мог получить за свою добычу настоящую цену. Но нужно совершить далекий рейс и долго ждать результатов анализа, производимого за счет сдавшего металл старателя, поэтому большинство метеорных старателей предпочитало сдавать металл за половинную цену, лишь бы хлопот было поменьше.

Разделавшись с метеорами, Киннисон принялся торговаться со Стронгхартом по поводу припасов, необходимых для следующего рейса. Чтобы обеспечить автономный полет крохотного космического корабля посреди бескрайнего и враждебного космического пространства, необходимо закупить множество жизненно важных мелочей. При закупке припасов линзмена обсчитали самым бессовестным образом, но и это было в порядке вещей. Никто и не ожидал, что торговля в таких местах, как «Приют старателей», ведется честно, а наценки укладываются в обычные нормы прибыли.

Когда Стронгхарт подвел итоги, Киннисон задумчиво поскреб щетинистый подбородок:

— Не густо. Давненько я не был среди людей и рассчитывал погулять немного, чтобы небу жарко стало. Но на удовольствия явно не хватит. Ладно, придется продать заначку. Есть у меня метеоритик в заначке. Думал оставить его до следующего раза, да, видно, нечего делать.

Киннисон запустил руку в вещевой мешок и извлек оттуда кусок драгоценного металла.

— Уступлю за тысячу пятьсот.

— Тысяча пятьсот! Либо ты совсем спятил, либо меня держишь за идиота, — с деланным возмущением воскликнул Стронгхарт, прикидывая массу металла. — Двести, от силы двести пятьдесят, но и это, поверь мне, очень высокая цена. Скажу тебе как на духу, даже родной матери я не дал бы за металл три сотни. Ты его не отдавал на анализ? Почему же ты просишь так дорого?

— Я-то не отдавал, но ведь и ты его не анализировал, — возразил Киннисон. — И ты и я, мы оба знаем, что металл хорош, так что анализировать метеор ни к чему. Тысяча пятьсот, или я отправляюсь на монетный двор и получаю полную цену. Раз мы с тобой не сговорились, мне здесь оставаться ни к чему, клянусь девятью кругами ада на Валерии! На «Приюте старателей» свет клином не сошелся. Выпить и повеселиться можно и в других местах. Верно, приятель?

Покупатель и продавец препирались между собой еще долго. Наконец Стронгхарт уступил, как и рассчитывал Серый линзмен.

— А теперь, сэр, пожалуйте сюда, — затараторил Стронгхарт, как только сделка завершилась. — Здесь вы найдете развлечение себе по вкусу. Если вы окажетесь без денег, можете не сомневаться, что у нас вы всегда сможете продать свои припасы или даже корабль но самой выгодной цене и без всяких хлопот. Комната всегда к вашим услугам. Обивка стен и мебель мягкая — вы просто не сможете ушибиться или разбиться при случайном падении. Мы обслуживаем старателей уже многие годы, и все всегда оставались довольны. Никто из тех, кто хоть раз сдавал нам товар или покупал припасы в рейс, не обращался больше никуда. Все только у нас. И всего две сотни за полное обслуживание, сэр. Это дешево, уверяю вас, сэр, очень дешево…

— Гм, — Киннисон задумчиво почесал шею. — Думаю, что берлога мне подходит. Иной раз, когда я налижусь или нанюхаюсь до зеленого змия, то просто не могу остановиться. Но комната с мягкой обивкой мне ни к чему. Я никогда не буйствую. Я принимаю на борт двадцать четыре единицы бенни, отключаюсь на двадцать четыре часа, а когда прихожу в себя, готов, как огурчик, снова отправляться в космос! Вы, конечно, не можете раздобыть мне бенни, а если бы и могли, то вряд ли товар был бы высшего сорта, насколько я понимаю.

Это был решающий момент. К нему линзмен шел так долго и так осторожно. Разум Киннисона легко читал мысли Стронгхарта, и Серому линзмену не пришлось ждать, пока тот облечет их в словесную форму.

— Двадцать четыре единицы! — воскликнул Стронгхарт. Выдержать такую дозу бентлама было поистине героическим деянием, но и человек, стоявший перед ним явно не из породы мягкотелых слюнтяев. — Ты уверен, что выдержишь?

— Уверен. И если мне попытаются подсунуть хотя бы чуть меньшую порцию или качество окажется чуть хуже, то я перережу глотку тому, кто это сделает. Деньги у меня водятся. Есть у меня и несколько астероидных поясов, оставленных про запас. Они мне еще пригодятся. И раз уж дело доходит до бенни, то мне вынь и положь самого лучшего и полной мерой.

— Сам я не занимаюсь торговлей бенни, — сказал Стронгхарт, и линзмен знал, что его слова по крайней мере отчасти были правдой, — но я знаю человека, у которого есть приятель, подрабатывающий на травке. Первоклассный бентлам в оригинальных упаковках, импортируемый с Корвины II. Тебе обойдется всего в четыре сотни. Гони денежки, и можешь отправляться в ад.

— Откуда четыре сотни? Ты что, спятил? — насмешливо фыркнул Киннисон. — Думаешь, я совсем сижу на мели. Двух сотен и за глаза хватит.

— Постой, браток, не горячись, — примирительно заметил Стронгхарт. Он рассчитывал, что незнакомец остался совсем без бентлама и поэтому с радостью заплатит восьмикратную цену. — За сколько ты покупал травку прежде?

— По десятке за единицу — по двести сорок за круг, — быстро и точно назвал настоящую цену Киннисон. — Столько плачу и тебе, и не вздумай толковать, что за круг ты берешь двести пятьдесят.

— Идет. Гони деньги. И не бойся: здесь никто тебя не обворует и не обманет. Мы дорожим репутацией заведения.

— Хорошо. Ребята говорили, что заведение у тебя классное, — более дружеским тоном заметил Киннисон. — Но присмотри, чтобы мне не подсунули чего-нибудь вместо бенни. Я этого так не оставлю!

Продолжая разговаривать все столь же миролюбиво, линзмен сделал неуловимое движение плечами, и Стронгхарт с воплем отпрянул: прямо на него смотрели раструбы двух излучателей Де Ляметра, зажатых в огромных грязных лапищах старателя.

— Убери оружие. Ты что, спятил? — заорал Стронгхарт.

— Сначала взгляни на них, — предложил Киннисон, протягивая излучатели. — Это не те заржавленные игрушки, которые я тебе толкнул по дешевке. Это мои собственные, и они в полном порядке. Ты ведь разбираешься в оружии? Посмотри на них поближе.

Хозяин притона в оружии разбирался слабо и взял излучатели с опаской. Но ему было ясно, что у него в руках оказалось настоящее боевое оружие, которым пользовались часто и основательно, и на собственном опыте Стронгхарт мог почувствовать, что выхватывалось грозное оружие без промедления.

— Помни, — продолжал линзмен, — я никогда не отключаюсь до такой степени, чтобы кто-нибудь мог отобрать оружие. И учти, если я не получу полный круг бенни, характер у меня сильно портится.

Стронгхарт отлично знал, что таково действие бентлама, и ему вовсе не улыбалось, чтобы ломка у необузданного метеорного старателя произошла именно сейчас, когда под рукой у него два излучателя Де Ляметра. И Стронгхарт заверил строптивого гостя, что зелье в нужном количестве и высшего разбора будет доставлено немедленно.

Со своей стороны Киннисон понимал, что здесь, в недрах притона с самой скверной репутацией, можно чувствовать себя в относительной безопасности. Покуда он бодрствует, ему ничто не угрожает, так как все знали о его способности постоять за себя в любой компании. И можно быть уверенным, что его не прирежут, пока он будет находиться в отключенном состоянии. Один визит Билла Вильямса принес Стронгхарту неслыханный доход, а в перспективе новые и новые визиты.

— Первая выпивка, как я уже говорил, приятель, всегда за счет заведения, — прервал размышления Киннисона голос Стронгхарта. — Что будешь пить? Ты ведь землянин, значит, предпочитаешь виски?

— Не совсем так, хотя и близко. Я с Альдебарана II. Нет ли у тебя доброй старой альдебаранской болеги?

— Нет, но у нас есть прекрасное виски. Это примерно то же, что болега.

— Ладно. Давай глоток.

Киннисон плеснул себе в стакан виски примерно на три пальца, выпил залпом, передернулся от острого наслаждения и издал оглушительный вопль:

— Гип-гип-ура! Я Билл Вильямс, старый бродяга, метеорный старатель с Альдебарана II, и сейчас я гуляю, понял?

И он снова издал оглушительный вопль. Затем, успокоившись, Киннисон продолжал чуть заплетающимся языком:

— Это пойло не приближалось к Земле на миллион парсеков, но недурственно, весьма недурственно. Клянусь зубами и клыками святого Клоно, льется в глотку, словно глотаешь живого ольгона! Чистого тебе космоса, приятель, я скоро вернусь.

Первым делом Киннисон обошел весь «Приют», методично выпивая первый же напиток, который попадался под руку, у каждой стойки.

— Тур доброй воли, — радостно пояснил он Стронгхарту по возвращении. — Я всегда совершаю его, чтобы отвести гнев Клоно. Но всерьез напиться намерен здесь,

И Киннисон осуществил свое намерение. Он пил без разбору все, что ему подавали, смешивая мыслимые и немыслимые напитки с таким беспечным пренебрежением к последствиям, которое поразило даже собиравшихся в питейном заведении закаленных бойцов — истребителей алкоголя.

— Все, что льется, — провозглашал он громко и часто, — должно быть выпито, и немедленно.

Чем больше Киннисон пил, тем веселее он становился. Он угощал всех желающих, танцевал со всеми «хозяйками», награждая их необыкновенно щедрыми чаевыми. В азартные игры он не играл: они вызывали у него скуку, а деньги, по его убеждению, из которого он не делал секрета от окружающих, должны приносить радость.

С несколькими посетителями Киннисон, или, точнее, Билл Вильямс, даже подрался, но все так же весело и беззаботно, оглушительно хохоча во все горло. Он промахивался, пытаясь нанести боковые удары такой чудовищной силы, что, попади они в цель, ими можно было бы свалить лошадь, и лишь случайно, скользящим ударом, внезапно парализовал противника. В результате стычек Киннисон получил по огромному фонарю под каждым глазом. Носу также досталось.

Но его явно добродушное настроение, как часто бывает в подобных случаях, оказалось весьма неустойчивым и сменялось вспышками гнева, вызываемыми причинами еще более пустяковыми, чем те, из-за которых вспыхивали драки. В результате нескольких таких вспышек он разнес в щепки четыре стула, два стола и побил немало посуды.

Только однажды ему пришлось вытащить свой излучатель Де Ляметра, и новость о том, что новичок не любит дурацких шуток и молниеносно выхватывает оружие, разнеслась вокруг, но и тогда он не убил своего противника. Только попугал легким ожогом от лучевого выстрела в его сторону и отпустил восвояси.

Так продолжалось день за днем. Наконец, к великому облегчению остальных посетителей питейного заведения, деньги у жизнерадостного пьянчуги подошли к концу, и его, державшего по бутылке в каждой руке, выставили на улицу. Покачиваясь и прикладываясь то к одной, то к другой бутылке, он радушно приглашал всех встречных присоединиться к возлиянию. Тротуар оказался недостаточно широк для него, и он занял большую часть улицы. Спотыкаясь и едва не падая, он всякий раз вновь обретал равновесие — чудом и в результате великолепной космической подготовки.

Наконец, опустошив обе бутылки до дна, отбросил их в сторону и неуверенным шагом двинулся вперед, что есть сил горланя песню. Голос не отличался особой приятностью, но недостаточная красота тембра с лихвой возмещалась громкостью.

Так он прошел всю улицу до конца и вернулся в «Приют старателей». Прибыв, по выражению самого гуляки «на базу», Киннисон поздравил себя с проделанной работой. Неплохо, совсем неплохо! Билл Вильямс, метеорный старатель с Альдебарана И, превратился из фикции в живого человека из плоти и крови, более того, стал знаменитостью. Его репутация как кутилы и наркомана теперь установлена прочно.

Схватив своего друга Стронгхарта за плечи и жарко дыша ему прямо в лицо, новоявленный Билл Вильямс заявил:

— Вот здорово! Не возражаешь, если я закричу совой? Ты парень что надо. Вели принести еще кварту чего-нибудь спиртного. Слушай, одолжи сотнягу, а? Я отдам тебе в следующий раз. Хочешь, я продам тебе…

— С тебя хватит, Билл. Ты уже изрядно повеселился. Как насчет того, чтобы пойти теперь баиньки?

— Отличная мысль! Веди меня в мою комнату.

Какой-то незнакомец подошел к Киннисону с одной стороны и взял его под руку, Стронгхарт взял под другую, и они отвели через небольшой коридор в отведенную ему комнатушку. И пока вели, Киннисон интенсивно изучал мозг незнакомца. Это был именно тот, за кем он, Киннисон, охотился!

У незнакомца был мыслезащитный экран, но носить его все время так утомительно, что до конца своего пребывания на Эвфросайне он решил его снять: ведь здесь никаких линз-менов и в помине не было! Они, босконцы, тщательно все прочесали и проверили всех, даже этого забулдыгу. Сюда не мог проникнуть ни один линзмен, а если бы и проник, то его сразу бы вывели на чистую воду. Киннисон с самого начала был уверен, что Стронгхарт связан с кем-то повыше, чем мелкий торговец наркотиками. Теперь его гипотеза подтвердилась! Незнакомец знал многое, и линзмен воспринял всю информацию. Так, значит, через шесть недель?… Отлично, за такое время он, Билл Вильямс, сумеет найти столько металла, что хватит погулять по-королевски… А пока будет длиться загул Билла Вильямса, он, Киннисон, сумеет кое-что сделать…

Шесть недель… Времени предостаточно, и все же… По всей видимости, региональные руководители не сразу настолько расслабятся, что, позабыв осторожность, захотят на время сбросить с себя всю сбрую и мыслезащитные экраны. Милости просим! Снедаемый нетерпением, Киннисон, если того требовали обстоятельства, мог становиться терпеливым, как кот, подкарауливающий добычу у мышиной норки.

Когда его ввели в каморку и усадили на постель, он принял из рук незнакомца сверток с двадцатью четырьмя единицами бентлама и, давясь от жадности, разжевал каждую порцию и проглотил. Следующие двадцать четыре часа Билл Вильямс проспал мертвым сном, полностью отрешившись от всего на свете.

Проснувшись, он почувствовал, что совершенно разбит. С трудом приведя себя в относительный порядок, Билл Вильямс тяжелым шагом спустился в контору, где Стронгхарт вручил ему взятые на хранение — на всякий случай! — ключи от буксира.

— Голова раскалывается, сэр, — это было утверждение, а не вопрос.

— Трещит по всем швам, — простонал Билл Вильямс. — Не могли бы вы убрать проклятую кошку? Она так громко топает.

— Состояние тяжелое, но длится недолго. Выпейте стаканчик. Вам сейчас просто необходимо выпить.

Линзмен опрокинул поднесенный стаканчик, секунду подождал, пока спиртное не разольется теплом по внутренностям, и, не поблагодарив, вышел. Вежливость не была в чести среди посетителей «Приюта старателей». В голове Билла Вильямса, словно по волшебству, прояснилось, но сильная боль осталась.

— Возвращайтесь к нам, сэр!

— Все было отлично, — признал линзмен. — Лучше и быть не может. Вернусь недель через пять-шесть, если повезет.

И когда космический буксир, потрепанный и жалкий на вид, но обладавший мощными двигателями, взмыл в космическое пространство, в «Приюте старателей» состоялся важный разговор. Посетителей в ранний час еще не было, и Стронгхарт, используя свободную минутку, беседовал с барменом и одной из «хозяек».

— Побольше таких парней, и у нас забот было бы меньше, — заметил Стронгхарт. — Тихий, приятный в обращении парень, мухи зря не обидит.

— Да, если его не трогать, парень совсем смирный. Но чуть затронь, жди беды, — заметил бармен. — Держу пари, что трезвый или пьяный, но промаху из своих излучателей он не даст.

— Он такой милый, такой тактичный, — вздохнула одна из «хозяек» заведения, — настоящий джентльмен. Он просто душка.

И с ней и с другими девицами Билл Вильямс действительно был очень обходителен. От неуклюжего верзилы-старателя ей перепало немало денег. А за что, спрашивается? За то, что она ему улыбалась и согласилась потанцевать с ним.

— Тех двух, которых он укокошил, — продолжала «хозяйка», — и впрямь стоило убить. Наверняка сами напросились, иначе он бы их не тронул.

Это и было то, к чему так стремился Киннисон: Билл Вильямс стал старым добрым знакомым, завсегдатаем «Приюта старателей».

И вот Киннисон снова один среди астероидов. Снова тяжкий, изнурительный труд, снова полное одиночество. Сказочные метеоры с богатым содержанием драгоценных или редких металлов больше не попадались — такие чудеса происходят лишь раз в сто лет, но метеоры с обычным содержанием ценных металлов встречались. Однажды, когда трюм его корабля уже был загружен наполовину, Киннисон услышал призыв о помощи на волне сигнала бедствия.

— Помогите! Космический корабль "Калотуо, мои координаты… Бергенхольм не работает, метеоритные экраны практически не действуют, нас несет на астероиды. Срочно нуждаемся в помощи космического буксира или любого корабля, оборудованного захватами. Повторяем! Требуется срочная помощь!

Судя по громкости сигнала, космический корабль находился где-то поблизости.

При первых же словах о помощи Киннисон включил двигатели своего корабля на полную мощность, и через несколько секунд полета в безынерционном режиме и минуты инертного маневрирования, потребовавшего от линзмена высочайшей техники пилотирования и немалых физических усилий, он был внутри входного шлюза космического лайнера.

— Я немного разбираюсь в Бергенхольмах! — командным тоном заявил он. — Возьмите на буксир мой корабль! Где пассажиры? Вы их эвакуируете?

— Да, но мы боимся, что наших спасательных средств недостаточно. Корабль сильно перегружен.

— Воспользуйтесь моим кораблем. Заполните его до отказа.

Если старший помощник и удивился предложению, неожиданному со стороны капитана неказистого на вид космического буксирчика, то он не показал вида.

В машинном зале Киннисон приказал команде, бестолково толпившейся у различных агрегатов, отойти в сторону и стал методично осматривать один за другим все переключатели. Помимо слуха и зрения Киннисон напряг свое сверхчувственное восприятие, позволявшее ему заглянуть внутрь герметически запаянного корпуса Бергенхольма. Как ему пригодились бесконечные часы, которые он и Торндайк проводили в борьбе с неуклюжим Бергенхольмом во время обратного рейса с планеты Тренко с ее вечными бурями, засухой и наводнениями. Теперь он в совершенстве знал устройство Бергенхольма и мог наверняка считаться одним из непревзойденных специалистов.

— Проводник номер четыре где-то закоротило, — сообщил Киннисон. — Нужно снять крышку номер три с нижнего люка. Отвертывать гайки нет времени. Принесите мне лучевой резак.

В считанные секунды крышка была срезана, и те, кто находился поближе, увидели, что проводник номер четыре слегка обгорел и обнажившиеся медные жилы касались внутреннего выступа кожуха. На ликвидацию аварии потребовалось лишь несколько секунд. Все Киннисон сделал своими руками. Штатная прислуга только подавала инструменты, повинуясь отрывистым командам, и подсвечивала фонариками, когда ему пришлось забраться внутрь тесного задымленного пространства. Наконец последовало долгожданное:

— Готово! Можно включать!

И замерший было космический корабль ожил. Тогда Киннисона в награду за свершенное чудо привели в святая святых космического корабля — каюту капитана.

— Я поставил временный шунт. Он продержится до вашего возвращения в порт, сэр, — доложил Киннисон капитану, судорожно отдав приветствие.

«Давай, что же ты медлишь? — приказал он себе. — Ведь ты за этим сюда и пришел».

И Билл Вильямс побледнел и задрожал.

— Вам плохо? — обеспокоенно спросил капитан и, протянув ему налитое в бокал отборное виски, сказал:

— Выпейте. Вам сразу станет легче.

Киннисон послушно выпил. Потом схватил бутылку и, налив себе доверху, еще выпил. Затем, к величайшему отвращению и ужасу капитана, вытащил из кармана своих грязных, засаленных брюк пачку бентлама и с идиотски блаженным видом принялся ее жевать. Забытое снизошло на него разом. Он отключился.

— Бедняга… Какой талант и какая ужасная судьба, — пробормотал капитан, укладывая бесчувственное тело на койку.

Когда Киннисон пришел в себя и выпил «на опохмелье», к нему зашел капитан и, с сожалением глядя на вконец опустившегося космического волка, сказал:

— Ведь вы были когда-то человеком. Инженером, да еще каким! Я недостоин подавать вам даже разводные ключи.

— Может быть, может быть, — безучастно отвечал бледный и вялый Киннисон. — Я и теперь в полном порядке, вот если бы не проклятые срывы…

— Я знаю, — нахмурился капитан. — Лечиться не пробовали?

— Много раз. Никакого результата, — безнадежно махнул рукой л и измен.

— Назовите мне ваше имя, ваше настоящее имя… Пусть вся планета узнает, что вы еще не совсем…

— Лучше не надо, — страдальчески замотал головой линзмен. — Мои старики думают, что я погиб. Пусть себе думают. Моя фамилия Вильямс, сэр, Вильямс с Альдебарана II.

— Как скажете.

— Далеко ли мы находимся от того места, где я поднялся к вам на борт?

— Недалеко. Меньше полумиллиарда миль. Это вторая планета — наша родина. Ваш астероидный пояс простирается за орбитой четвертой планеты.

— Тогда я полечу. Мне пора.

— Как скажете, — повторил капитан. — Мы хотели бы отблагодарить вас…

И протянул Биллу Вильямсу пачку денег.

— Спасибо, но лучше не надо. Видите ли, сэр, чем больше времени требуется мне, чтобы сколотить деньжат, тем дольше я не…

— Понял. Будь по-вашему. Спасибо за все.

Капитан и старпом проводили спасителя до выходного шлюза. Они старались не смотреть на него и избегали смотреть друг на друга.

Киннисон также был сосредоточен. Молва об этом происшествии также пойдет гулять по свету. К тому времени, когда он вернется в «Приют старателей», она дойдет и туда и очень поможет ему. Очень!

Киннисон не мог открыть истину офицерам, хотя знал, что они думают сейчас, когда провожают его:

«Бедняга! Какой блестящий талант и какая ужасная судьба!»

Глава 13 СОВЕЩАНИЕ ЦВИЛЬНИКОВ

Вернувшись на пояс астероидов, Киннисон, он же Билл Вильямс, или попросту Дикий Билл, с удвоенной энергией принялся за работу. Что значила какая-то бутылка доброго старого бренди для человека такого богатырского здоровья, каким был Киннисон! Куда девалась вялость и расслабленность хронического пожирателя бентлама! Впрочем, никакой расслабленности и не было: все признаки отравления бентланом, равно как и опьянения, были не более чем искусной игрой или притворством, призванными ввести в заблуждение возможных наблюдателей.

В трудах незаметно миновали три недели. На двадцать первый день, проникнув в сознание одного из цвильников, Киннисон узнал, что в «Приют старателей» должен наведаться директор организации наркобизнеса в масштабах всей борованской солнечной системы, чтобы присутствовать на каком-то важном совещании. Чему будет посвящено совещание, невольный информатор Киннисона не знал, да и особенно не интересовался. Для Киннисона же совещание представляло первостепенный интерес.

Серый линзмен знал или, по крайней мере, подозревал на основании весьма хитроумных соображений, что предстоящее совещание должно было быть региональной конференцией крупных боссов наркобизнеса, и ему весьма важно собрать как можно больше информации о положении дел у цвильников Боровы. Киннисон решил присутствовать на совещании, разумеется, незаметно для остальных участников.

Конференция должна состояться только через три недели. Времени оставалось предостаточно, но Киннисон решил на всякий случай прибыть пораньше и поэтому принялся за работу особенно рьяно, чтобы добыть побольше метеоритов с высоким содержанием ценных и редких металлов. День проходил за днем, и число пойманных «космических бродяг» — метеоров — в трюме видавшего виды космического буксира Билла Вильямса неуклонно росло.

За несколько дней до начала совещания Киннисон посадил свой кораблик в док Стронгхарта. Там его встретили с широко распростертыми объятиями как старого друга после долгой разлуки.

— А, Дикий Билл! — от души приветствовал Стронгхарт. — Рад, весьма рад тебя видеть! Как рейс? Фортуна не изменила?

— Привет, Стронгхарт! — не менее сердечно похлопал по спине своего закадычного друга линзмен. — Рейс выдался на славу! Напал на богатый сектор. Привез металла вдвое больше, чем в прошлый раз! Рассчитывал вернуться недель через пять-шесть, а обернулся за пять недель и четыре дня!

— Считал небось денечки до нашей встречи?

— Как не считать! У меня внутри все пересохло, словно в пустыне на Рильце. Кстати, чего мы медлим? Давай покончим с делами поскорее. Прими у меня металл, а то мне еще нужно обойти все кабаки и проверить, не забыли ли они Билла Вильямса!

Деловая часть встречи прошла четко, без сучка и задоринки. Покупатель и продавец понимали друг друга с полуслова. Каждый знал свои права и старался не нарушать прав партнера. Стронгхарт взял из метеоров пробы на анализ, взвесил каждый метеор. Все припасы для следующего рейса были куплены. Двадцать четыре единицы бентлама? Пожалуйста, кто бы возражал. Может быть, еще чего-нибудь? Ни ссор, ни споров, ни криков. Все как нельзя лучше, все ко взаимному удовольствию, как и подобает среди друзей и джентльменов. Киннисон отдал Стронгхарту на хранение ключи от своего корабля, получил толстенную пачку денег и, выпив на прощание ритуальный стаканчик спиртного за счет заведения, отправился в поход по кабакам, дабы, как говаривал Билл Вильямс, метеорный старатель, умилостивить Клоно или, по крайней мере предотвратить особенно активное противодействие со стороны грозного бога.

На этот раз обход всех салунов «Приюта» занял значительно больше времени, чем во время первого визита. В прошлый раз Билл заходил в салун, хватал со стойки ближайший стакан с любым пойлом, опрокидывал в свою бездонную глотку и шествовал дальше, никем не замечаемый и не привлекающий ничьего внимания. Теперь все обстояло иначе. Где бы ни появлялся Билл Вильямс, он неизменно оказывался в центре внимания.

Мужчины, успевшие познакомиться с Диким Биллом во время первого визита, подходили, чтобы сердечно приветствовать. Мужчины, незнакомые с ним, непременно хотели опрокинуть стаканчик-другой за его здоровье. Женщины, знакомые и незнакомые, буквально висли на нем, пуская в ход все свои чары. Для всех Билл Вильямс был не только героем и своего рода знаменитостью, но и удачливым (или искусным) старателем, человеком, который из каждого рейса привозит пачку денег, такую толстую, что ею можно заткнуть дюзу маршевого двигателя грузового корабля! Кроме того, Билл Вильямс щедр и беззаботно тратит свои денежки. Поэтому Дикого Билла следовало удерживать в салуне как можно дольше, а если он непременно желает отправиться в какое-нибудь другое заведение, то неотступно сопровождать.

Именно на такое повышенное внимание и рассчитывал линзмен. Всякий знал, что Билл Вильямс, когда ему хочется напиться всерьез, не станет принимать спиртное рюмками, стаканами или, скажем, бокалами. Увольте: когда такой человек, как Билл Вильямс, надирается основательно, ему подавай тару покрупнее. Если он кого-нибудь угощает, то не подносит стаканчик, а ставит целую бутылку. Поэтому ни у кого из новоявленных друзей Билла Вильямса не вызывало ни малейших подозрений, когда, прибыв в очередной кабак, Билл приказывал выставить на стол целую батарею бутылок и щедро потчевал всех желающих. В пылу веселья никто не заметил, что сам Билл вливал в себя только микроскопические дозы спиртного.

И позже, по окончании торжественного обхода всех салунов, во время основательнейшей попойки в заведении Стронгхарта Билл Вильямс «принял на борт» достаточно, но не так много, как могло бы показаться. Дикий Билл оставался необычайно жизнерадостным и веселым, раздавал направо и налево более чем щедрые чаевые и по-прежнему был подвержен вспышкам безудержного и беспричинного гнева. Как и во время своего первого визита, Билл Вильямс с кем-то дрался, правда, всего лишь раз или два, но выхватывать излучатель Де Ляметра не пришлось ни разу: ведь теперь его знали и так любили!

Появление в заведении Стронгхарта все большего числа людей с мыслезащитными экранами подсказало Киннисону, что день совещания приближается. Мозг его работал холодно и расчетливо. Серый линзмен был в полной боевой готовности. И когда мнимый Билл Вильямс, держа в каждой руке по бутылке и то и дело прикладываясь то к одной, то к другой, совершал заключительное триумфальное шествие по улице, распевая во все горло и задирая встречных, голова его оставалась ясной как стеклышко. Добравшись до своего номера и «встав на якорь», он выпил еще одну бутылку виски, попросил у Стронгхарта взаймы под залог будущего фарта и, получив отказ, довольствовался лошадиной дозой бентлама. Киннисона ничуть не смутило, что Стронгхарт и другие цвильники не расстаются с мыслезащитными экранами — ни на что другое он и не рассчитывал. Тщательно разжевав все двадцать четыре таблетки бентлама и проглотив их на глазах Стронгхарта, Билл Вильямс с блаженным видом закрыл глаза и растянулся на койке. Зверская доза наркотического препарата была способна парализовать любого человека, и, принимая характерную для пожирателя бентлама позу, Киннисон не очень погрешал против истины: тело отказывалось служить ему, но сознание оставалось ясным. Ведь мозг Киннисона не был мозгом обыкновенного человека, и доза бентлама, способная полностью отключить мозг любого «нормального» метеорного старателя, была нипочем мозгу Серого линз-мена. Разумеется, смешивать алкоголь и бентлам — последнее дело, хуже не придумаешь, но разум линзмена работал ясно и четко. Более того, обессилевшее от непомерной дозы наркотика тело как бы освободило от своих уз ясный разум, и тот, воспарив над распростертым на койке телом, устремился в заветный зал — туда, где проводилось совещание цвильников. Высшее руководство организации отдало строжайшие распоряжения о необходимости соблюдения секретности. Все подступы к залу, где проходило совещание, охранялись людьми в мыслезащитных экранах. Во время заседания в зал могли входить только специально отобранные и тщательно проверенные официанты в мыслезащитных экранах. И тем не менее Киннисон сумел проникнуть в святая святых, но, разумеется, не сам, а, так сказать, через своего посланца!

Ловкий карманник быстро ощупал одного из официантов, обслуживавших собравшихся в зале боссов наркобизнеса, когда тот вознамерился войти в зал, и незаметно выключил мыслезащитный экран. Официант намеревался было поднять шум, но тут же забыл, что хотел сказать, а у карманника происшедшее тут же изгладилось из памяти. Войдя в зал, официант несколько неуклюже задел одного из боссов, но никаких замечаний со стороны последнего это не вызвало. Более того, босс совершенно забыл об официанте, словно того никогда и не было. Оказавшись под контролем Киннисона, воротила наркобизнеса на какой-то миг вдруг запустил пальцы в генератор своего мыслезащитного экрана и, потянув, слегка ослабил крепление небольшого, но весьма важного сопротивления, после чего все происходившее на совещании стало для линзмена открытой книгой.

— Прежде чем мы приступим к делу, — начал директор региональной организации, — я прошу вас, джентльмены, показать мне свои мыслезащитные экраны.

С этими словами он предъявил присутствующим свой собственный мыслезащитный экран, но даже специалисту самой высокой квалификации понадобился бы не один час, чтобы установить, что экран директора функционирует не вполне исправно.

— Что за чушь! — возмутился один из участников совещания. — Откуда бы линзмену взяться на Эвфросайне? Как бы, скажите на милость, он мог проникнуть сюда?

— Никто не знает, что может или чего не может сделать конкретный линзмен. Этим и объясняется строгость принятых мер предосторожности. Стронгхарт, надеюсь, всех, кто находится в этом здании, тщательно обследовали?

— Всех, — кивнул Стронгхарт, — даже пьяных и полностью отключившихся наркоманов. Здание окружено мыслезащитными экранами, кроме того, у каждого из нас есть свой, индивидуальный мыслезащитный экран.

— Полностью отключившиеся наркоманы не в счет, разумеется, при условии, если они действительно отключились. Кстати сказать, кто такой Дикий Билл, о котором мы столько слышим?

Стронгхарт переглянулся со своим приятелем, и они оба рассмеялись.

— Я его давно проверил, — все еще смеясь, заметил он. — Уж он-то заведомо не линзмен, хотя сначала я думал, будто он агент Галактического Патруля. Мы обыскали и его самого, и принадлежащий ему буксир — ничего подозрительного.

Запросили четыре солнечные системы. Все ответили, что знают Дикого Билла как метеорного старателя. Он чист. Сейчас он у нас во второй раз. Целую неделю пил без просыпу, а только что мы дали ему двадцать четыре таблетки бентлама. Вы знаете, что это за доза?

— А чей бентлам — ваш или его? спросил региональный директор.

— Мой. Поэтому я и утверждаю, что Билл Вильямс чист как стеклышко. Все остальные наркоманы также вне подозрений. Всех пьяниц мы тщательно проверили, как вы и приказывали.

— Прекрасно! Лично я склонен думать, что никакой реальной опасности не существует, а тот линзмен, которого все так боятся, все еще находится на Бронсеке. Тем не менее распоряжения все же отданы, и это правильно.

— А как насчет новой системы организации, которую сейчас разрабатывают? Я имею в виду новую схему организации, при которой никто не знает своего босса?

— Система еще не готова. Никак не удается добиться абсолютной надежности. Мы по-прежнему пользуемся старыми добрыми бухгалтерскими книгами. Громоздко, зато абсолютно надежно. Разумеется, если ими не завладеет противник. Тогда одних из нас ждет камера смертников Галактического Патруля, а других кое-что другое. Одни говорят, что наши шифры абсолютно надежны. Другие полагают, что любой шифр можно разгадать. Впрочем, вот новые инструкции и приказы для вас. Доведите их до тех лиц, которым они предназначены. А теперь самое время поужинать и немного выпить.

Цвильники принялись за яства и вина. Они наслаждались жизнью, пребывая в полной уверенности в собственной безопасности под двойным прикрытием мыслезащитных экранов, коллективных и индивидуальных. И экраны действительно обеспечивали им полную, стопроцентную защиту — но лишь после того, как линзмен, выведав у регионального директора все необходимое, восстановил поврежденный генератор и тот заработал на полную мощность!

Головы цвильников были защищены от проникновения в них постороннего разума, чего нельзя сказать об их бухгалтерских книгах и прочих документах, хранившихся в сейфах. И хотя тело Киннисона, или, точнее, Билла Вильямса, метеорного старателя, все еще оставалось беспомощным в крохотном номере на задворках заведения Огронгхарта, его разум, усиленный способностью к сверхчувственному восприятию, читал, страница за страницей, бухгалтерские книги и документы, читал с такой легкостью, словно они и впрямь находились в руках у Киннисона. А тем временем далеко в космосе линз-мен Ворсел фиксировал на неуничтожимых металлических скрижалях счета, имена, факты и цифры, отражающие всю деятельность цвильников в масштабе борованской солнечной системы!

Правда, вся информация зашифрована, но, поскольку Киннисон шифр знал, прочитать записи не составляло никакого труда. На Главную базу информация была отправлена, запечатанная личной печатью Серого линзмена, а это означало, что прочитать ее можно лишь после того, как он сам того пожелает.

По прошествии двадцати четырех часов Дикий Билл очнулся от блаженного забытья, взял у Стронгхарта ключи от своего буксира и покинул гостеприимный астероид Эвфросайн. Киннисон знал того, с чьим могучим интеллектом ему предстояло сразиться, знал, где его найти, но, как ни печально, не имел ни малейшего представления о том, с какой стороны лучше приняться за дело и как осуществить задуманное. И тут, к немалому облегчению Киннисона, последовал настоятельный вызов от адмирала Хейнеса. Поистине должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, ибо за истекшие месяцы Киннисон несколько раз сам выходил на связь с адмиралом, но никогда прежде Хейнес не вызывал линзмена,

— Киннисон! Вызывает Хейнес! — прозвучал голос в сознании Киннисона.

— Киннисон слушает, сэр! — послал Серый линзмен ответную телепатему.

— Не отвлек ли я тебя от чего-нибудь важного?

— Нет, не беспокойтесь. Я тут совершаю небольшой перелет.

— Дело в том, сынок, что у нас возникла ситуация, в которой тебе, по нашему, мнению следовало бы беспристрастно разобраться. Не мог бы ты немедленно прибыть на Главную базу?

— К вашим услугам, сэр! Немного отвлечься от моих повседневных забот будет даже полезно по двум причинам: позволит мне немного замести концы и даст делу созреть до такой степени, когда я смогу расколоть твердый орешек. К вашим услугам, сэр!

— Запомни, сынок, ни я, ни кто другой не вправе отдавать тебе приказы! — довольно резко заметил адмирал. — Серому линзмену с правом на вольный режим не может приказывать никто. Мы можем лишь просить тебя о чем-нибудь или советовать, но где именно ты можешь принести наибольшую пользу, решать тебе и только тебе.

— Позвольте заверить вас, сэр, — со всей серьезностью возразил Киннисон, — что любой совет или любая ваша просьба для меня равносильны приказу.

И добавил более обычным тоном:

— Ваш вызов срочный, а мой развалюха-буксир плетется черепашьим шагом. Не могли бы вы послать за мной какой-нибудь более быстроходный корабль?

— «Неустрашимый» тебя устроит?

— Что за вопрос! Неужели вам удалось его переоборудовать за столь короткий срок?

— Как видишь!

— Держу пари, «Неустрашимый» стал одним из самых быстроходных кораблей Галактического Патруля! Он и раньше развивал неплохую скорость, а теперь за ним и подавно угнаться трудно.

И в назначенный срок в отдаленный участок космического пространства, поблизости от которого не было ни одного постороннего корабля (о чем убедительно свидетельствовали экраны включенных на предельный радиус действия детекторов), за буксиром Киннисона прибыл «Неустрашимый». После непродолжительных маневров, корабли сблизились, и «Неустрашимый», взяв на борт обшарпанный буксир, устремился к Главной Базе.

— Привет, Ким, старый космический бродяга! — последовало неуставное приветствие однокашника Серого линзмена Мейтланда, командира «Неустрашимого». Друзья крепко обнялись.

— Босс просил тебя, Ким, выйти на связь с ним за час до прибытия на Главную Базу, — информировал Мейтланд Киннисона, когда «Неустрашимый» приблизился к земной солнечной системе.

— Через Линзу или по видеоканалу?

— Он ничего не сказал. Думаю, что по твоему усмотрению.

— Тогда я воспользуюсь видеоканалом. И через секунду адмирал и Серый линзмен созерцали Друг друга на экранах видеодетекторов.

— Как ты там, сынок? — спросил Хейнес, внимательно всматриваясь в лицо Киннисона, и добавил уже через Линзу:

— До нас здесь, на Земле, дошли слухи о том, что ты вытворял на Эвфросайне. Человек не может столько пить и принимать лошадиные дозы наркотиков без вреда для своего здоровья. Я даже удивляюсь, что ты был в состоянии самостоятельно взлететь на своем тихоходе. Как тебе удалось пройти через все это? Как ты теперь себя чувствуешь?

— Приходилось тяжело, но что поделаешь? Не разбив яиц, яичницу не изжаришь, — пожал плечами Киннисон. — Впрочем, я не жалуюсь. Мне многое удалось разузнать. Чувствую себя превосходно.

— Очень рад слышать, сынок. Здесь у нас только Эллисон и я знали, кто такой Дикий Билл на самом деле. Должен сказать, что ты заставил нас поволноваться.

И снова переходя на видеоканал, Хейнес закончил вслух:

— Прошу сразу же по прибытии на Главную Базу пожаловать в мой кабинет.

— Слушаюсь, сэр! Буду у вас ровно через две минуты после того, как мы приземлимся.

— Адмирал занят, Руби? — спросил Киннисон у секретаря адмирала, входя в приемную.

— Проходите, линзмен Киннисон, адмирал ожидает вас, — улыбнулась в ответ миловидная молодая женщина и, пропустив Киннисона в кабинет, плотно прикрыла за ним дверь.

Адмирал ответил на уставное приветствие Серого линзмена, пожал ему руку и лишь после этого обратился к третьему лицу, находившемуся в кабинете:

— Навигатор Ксилпик, позвольте представить вам Серого линзмена Киннисона, с правом вольного режима. Прошу садиться, джентльмены.

И, обращаясь к Киннисону, адмирал продолжал:

— В последнее время снова стали исчезать грузовые и пассажирские корабли, исчезать бесследно, без единого сигнала тревоги или бедствия. Конвои оказались неэффективными: корабли сопровождения исчезали вместе с сопровождаемыми кораблями.

— В том числе и корабли сопровождения с нашими новыми излучателями? — спросил Киннисон у адмирала через Линзу. Новые излучатели были секретным оружием Галактического Патруля, и разговаривать о них вслух не рекомендовалось.

— Нет, — последовал краткий ответ. — Мы решили не выпускать в полет ни один корабль с новыми излучателями до тех пор, пока не разберемся, в чем здесь дело. Единственное исключение — полет посланного за вами «Неустрашимого».

— Прекрасно. Больше испытывать судьбу не стоит. Обмен телепатемами последовал в считанные мгновения, и адмирал Хейнес продолжал без малейшей задержки.

— Так вот, корабли сопровождения бесследно исчезали, не передав на базу сигнала бедствия или тревоги. Автоматическое оповещение также не срабатывало — приборы просто переставали передавать сигналы. Первым и пока единственным лучом света, позволившим хотя бы в малой степени выяснить обстоятельства таинственного исчезновения кораблей, стал рапорт, который я получил от навигатора Ксилпика, хотя, должен признаться, мне трудно поверить в то, что это имеет отношение к делу.

Киннисон посмотрел на незнакомого офицера. Розовый. Сразу можно узнать уроженца Чикладора — розовый с головы до пят. Кустистые волосы, треугольные глаза, зубы, кожа — все розовое. И речь идет не о красной крови, просвечивающей сквозь тонкую полупрозрачную кожу, а о непрозрачном пигменте, розовом с кирпично-красным оттенком, столь характерном для гуманоидов, обитающих на Чикладоре.

— Мы подвергли Ксилпика самому тщательному обследованию, — невозмутимо продолжал Хейнес, как будто Ксилпик находился не в его кабинете, а на своей родной планете. — Самое ужасное во всей истории, что Ксилпик абсолютно честно рассказывает о виденном им или, по крайней мере, считает, что был свидетелем разыгравшихся на его глазах сцен. Можете называть его рассказ как угодно, — галлюцинацией, наваждением, навязчивой идеей, но то, о чем он говорит, слишком невероятно, чтобы этому верить. И тем не менее, судя по всему, все произошло именно так, и всякие сомнения в психическом здоровье Ксилпика следует отмести как несостоятельные. А теперь, Ксилпик, я попрошу вас рассказать Киннисону то, о чем вы уже поведали членам Совета. Надеюсь, Киннисон, вам удастся извлечь из его слов рациональное звено. Нам это оказалось не под силу.

— Итак, я вас слушаю.

Но Киннисон не только внимательно слушал чикладорца. Как только Ксилпик начал говорить, Серый линзмен проник в его разум. Несколько мгновений ушло на то, чтобы настроиться на волну, на которой тот мыслил. Но зато потом Киннисон как бы своими глазами увидел все, что пришлось пережить Ксилпику.

— Второй навигатор радегелианского космического корабля скончался во время рейса, некогда корабль совершил посадку на Чикладоре, я занял его место. А примерно через неделю вся команда разом сошла с ума. Правивший вместе со мной вахту пилот вышел из-за пульта управления и, схватив кресло, вдребезги разнес автоматический прокладчик курса, после чего перешел в инерционный режим и выключил все навигационные приборы.

Я закричал, но он даже не обратил на меня внимания, а все вокруг вели себя так, словно рехнулись. Я нажал на кнопку срочного вызова капитана, но тот никак не отреагировал. Члены экипажа во главе с офицерами столпились у выходного люка, куда чуть позже прибыли капитан и старший помощник. Меня охватил ужас, но я последовал на некотором расстоянии за ними, чтобы посмотреть, как будут разворачиваться события дальше. Капитан, старший офицер, а за ними и остальные члены экипажа один за другим поспешно скрылись в переходном тамбуре, словно торопясь попасть куда-то.

Ближе я подходить не стал — мне вовсе не улыбалось выйти в космическое пространство без скафандра. Я поспешил обратно в центральный пост управления, чтобы с помощью лучевого детектора осмотреть ближайшие окрестности корабля, но передумал. Если неведомый противник возьмет наш корабль на абордаж, то первым делом нападающие бросятся в рубку — туда, где находится центральный пост управления. Нет, решил я, лучше пробраться на борт спасательной лодки, где также имеется свой лучевой детектор, и оттуда осмотреть окрестности. Так я и сделал. Но каково же было мое удивление, когда я ничего и никого не обнаружил!

Голос Ксилпика чуть не сорвался в крик, но он сдержался, хотя весь разум чикладорца трепетал от некогда пережитого ужаса.

— Спокойно, Ксилпик, спокойно! — мягко произнес Серый линзмен. — Все, о чем вы рассказали до сих пор, имеет смысл. Все превосходно укладывается в единую схему. Вам нечего беспокоиться о том, что ваш рассказ сочтут за плод больного воображения.

— Как? Вы мне верите? — чикладорец в изумлении уставился на Киннисона. С не меньшим удивлением взирал на своего любимца и адмирал Хейнес.

— Да, — твердо ответил Серый линзмен. — Более того, я не только верю вам, но и имею достаточно полное представление о том, что произошло дальше. Продолжайте, пожалуйста!

— Члены моего экипажа выходили из люка и шествовали в пространстве, словно по суше! — розовый навигатор произнес эти удивительные слова несколько робко, но все же достаточно решительно, как невероятное утверждение, которое от повторения отнюдь не становилось более правдоподобным. — Они не плавали в пространстве, сэр, они шествовали, шли, словно под ногами у них была твердая почва! И по мере того, как они удалялись, очертания их становились все более расплывчатыми, пока они совсем не исчезали. Я понимаю, что звучит невероятно, сэр — добавил Ксилпик, обращаясь только к Киннисону. — Я даже решил, что сошел с ума, как все здесь думают. Может быть, я действительно спятил, не знаю.

— Зато я знаю. Вы в своем уме, — спокойно возразил Киннисон.

— Так вот, теперь мы подходим к самому тягостному в моем рассказе. Как я уже говорил, мои товарищи по рейсу словно бы находились на борту какого-то невидимого корабля, одновременно становясь все призрачнее и как бы растворяясь в пространстве. Некоторые из них ложились, а потом… Потом что-то начало снимать с одного из них живьем кожу! И я не выдержал, сэр! Я бросился бежать, забрался в самую быстроходную спасательную лодку, которая была по противоположному от выходного люка борту, и, включив двигатели на полную мощь, устремился прочь, подальше от проклятого места. Вот и все, сэр!

— Не совсем все, Ксилпик, если я не ошибаюсь. Почему вы не хотите до конца рассказать обо всем, чему были свидетелем?

— Сказать по правде, мне просто не хватает духу, сэр. Если бы я рассказал еще немного из того, что мне пришлось увидеть, меня бы сочли сумасшедшим…

Голос Ксилпика прервался, но он справился с волнением и продолжал:

— А почему вы думаете, сэр, что я о чем-то умалчиваю? Разве вы?… — незаконченный вопрос повис в тишине.

— Я уверен потому, что знаю. И если не ошибаюсь, то вам пришлось увидеть гораздо более страшные картины. Разве не так?

— Так, именно так! — с явным облегчением заговорил навигатор. — Впрочем, происходившее на моих глазах было как бы подернуто пеленой: я уже говорил, люди словно бы растворялись в пространстве, и со временем мне стало казаться, будто весь этот ужас мне только почудился.

— К сожалению, вам ничего не показалось, — начал Серый линзмен, но его перебил адмирал Хейнес:

— Клянусь Клоно и его рогами! — вскричал адмирал. — Если ты знаешь, в чем здесь дело, то давай, выкладывай!

— Полагаю, что знаю, хотя не вполне уверен — кое-что нужно проверить. Нужных мне сведений из Ксилпика не извлечешь — он рассказал все, что ему известно. Ксилпик действительно не видел вражеского корабля, тот был практически невидимым. Даже если бы Ксилпик описал все те чудовищные пытки, которые он наблюдал собственными глазами, вы бы все равно не поверили, не могли бы поверить, ибо разум отказывается признавать такую реальность. И никто бы не поверил, кроме Ворсела, меня и, возможно, ван Баскирка. Я расскажу вам то, о чем умолчал Ксилпик, а он подтвердит или опровергнет мой рассказ. Голос Киннисоиа пресекся:

— Я видел все, о чем сейчас расскажу. Более того, я не только видел, но и слышал.

Все члены экипажа погибли в страшных мучениях под пытками. Их кромсали, жгли, хлестали плетьми, разрывали на части, подвешивали на крючья, варили в кипящем масле, раздавливали в лепешку, превращая в кровавое месиво, пытали на дыбе, травили ядовитыми газами. Было и множество других пыток. Вокруг каждого из тех, кто умирал мучительной смертью, возникало зеленовато-желтое свечение, а неведомо откуда взявшиеся лучи пожирали эту ауру. Верно, Ксилпик?

— Да, сэр, все было именно так! — воскликнул чикладорец с чувством глубокого облегчения и, подумав, добавил:

— То есть я хочу сказать, что пытки происходили именно так, как вы сейчас сказали, но в том, как люди исчезали, словно растворяясь в воздухе, было нечто необычное. Затрудняюсь сказать, что именно было так необычно. Люди словно исчезали куда-то, сэр, хотя они явно не двигались, оставались на месте.

— Срабатывала система невидимости. Только она одна и способна создавать подобные эффекты.

— Правители Дельгона! — воскликнул, пораженный внезапной догадкой Хейнес. — Но почему, скажи на милость, из всего экипажа удалось спастись только одному Ксилпику?

— Все объясняется очень просто, — ответил Серый линзмен. — Остальные члены экипажа были раделигианцами. Ксилпик — единственный чикладорец на борту, и дельгонцы просто не почувствовали его. Ведь чикладорцы мыслят на такой длине волны, которой кроме них не пользуется в галактике никто. Вы сами, возможно, почувствовали это, если пытались установить с Ксилпиком контакт с помощью Линзы. Мне понадобилось полминуты, прежде чем я вошел в контакт с ним.

Соответствует истине и его рассказ о побеге. Правители действуют медленно, и когда они сосредоточатся на чем-нибудь, до всего остального им просто нет дела, А к тому времени, когда они закончили пытки и приступили к захвату корабля, Ксилпика и след простыл.

— Но Ксилпик утверждает, что никакого другого корабля не было! — возразил Хейнес.

— Невидимость нетрудно объяснить, — пояснил Киннисон. — Нам почти удалось создать ее, и мы, несомненно, добились бы успехов, если бы поработали над проблемой чуть больше. Вражеский корабль заведомо существовал и находился совсем рядом. Нападавшие захватили корабль Ксилпика с помощью магнитных присосок и соединили выходные люки обоих кораблей герметической трубой — коридором.

— Во всем том, о чем ты сейчас рассказал, есть одна важная деталь. Мне она представляется особенно зловещей, хотя о ней ты не упомянул ни разу. Даже если предположить, что кому-то из верховных правителей Дельгона удалось уйти от Ворсела и его команды, то, спрашивается, как они сумели построить космический корабль и научились обращаться с ним? Ведь у дельгонцев никогда не было ни одного космического корабля, ни одного механизма, для создания которого требовалась бы недюжинная инженерная мысль. Поэтому дельгонцы никогда не могли изобрести или разработать такой космический корабль-невидимку.

Киннисон молчал, погруженный в размышления. Хейнес отпустил чикладорца, распорядившись, чтобы малейшие желания Ксилпика были выполнены, и, обратившись к Киннисону, спросил:

— Какие выводы ты можешь сделать из его рассказа?

— Многие, — мрачно ответил Серый линзмен. — И хуже всего то, что здесь за много миль разит Босконией.

— Может быть, ты и прав, — согласился Хейнес. — Но почему и прежде всего как?

— На вопрос «почему» ответ простой. И дельгонцы, и босконцы в большом долгу перед нами, и им очень хотелось бы сполна расплатиться. Ответ на вопрос «как» несуществен. Либо тем, либо другим способом. Важное другое: Боскония и Дельгон действуют теперь заодно, что очень-очень плохо. Можете мне поверить.

— Какие будут приказания? — спросил Хейнес. Он был великим человеком и мог спокойно испросить совета, даже приказа у любого, кто разбирался в деле лучше его.

— Никто не вправе отдавать приказы адмиралу Хейнесу, — слегка передразнивая старого адмирала, но вполне решительно возразил Киннисон. — Мы можем только советовать или предлагать, но…

— Хватит! Я еще задам тебе взбучку, юный нахал! Ты сказал, что принимаешь приказы, исходящие от меня. Так вот, я принимаю приказы от тебя. Какие будут приказания?

— Пока никаких, — задумчиво произнес Киннисон, — по крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, в чем здесь дело. Мне понадобятся Ворсел и ван Баскирк. С правителями Дельгона приходилось сталкиваться только нам троим. Мы возьмем «Неустрашимого», этот корабль обеспечит нам безопасность. Мыслезащитные экраны не позволят правителям манипулировать нашим сознанием, а генератор шума сделает «Неустрашимый» невидимым.

— Ты считаешь, что вы будете в безопасности, даже если все дельгонцы защищены экранами?

— Я бы так не сказал, К тому же дельгонцы используют босконские супердредноуты, что весьма неприятно. Неделю-другую вам придется подождать, пока мы со всем разберемся. Раз или два мне доводилось ошибаться, и я могу снова сделать неверные выводы.

И, как показали последующие события, Киннисон глубоко заблуждался. Даже столь раскрепощенный и гибкий разум не в силах представить себе реальность — такой невероятной она была. Все его выводы и догадки оказались трагически далеки от истины!

Глава 14 ЭЙЧИ И ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

Обстоятельства, при которых правители Дельгона отошли под эгиду Босконии, хотя в течение некоторого времени и оставались невыясненными, в действительности были просты и логичны, ибо сигнал о закончившемся катастрофой рейде Эйчлава на Эрайзию достиг Джарневона и стал достоянием эйчей. И эйчи извлекали из этого пользу, хотя и не в том смысле, как предлагал Эвконидор, Страж Эрайзии. Эйчи вдруг осознали, что мысль может быть не только ценным стимулом, приводящим к тем или иным материальным достижениям, но и оружием необычайной силы.

Эвконидор, Страж Эрайзии, более чем обоснованно подозревал, что его страстная проповедь, обращенная к Эйчлану, мало что изменила на Джарневоне. И, действительно, Эйчмил Второй, говоривший от имени Босконии, стал Первым. Получили соответствующие повышения и остальные члены Совета. Что же касается Восьмого и Девятого членов Совета, то ими стали новые лица, так что Совет эйчей, который и был Босконией, снова заседал в полном составе.

— Покойный Эичлан, — заявил Эйчмил на первом заседании Совета в новом составе, — совершил серьезную, более того, роковую ошибку, недооценив оппонента, хотя сам сознавал всю опасность задуманного им предприятия.

Мы едины в своем мнении: наши цели остаются неизменными, и нам надлежит действовать с большей осмотрительностью до тех пор, пока мы полностью не освоим потенциальные возможности, которые таит в себе чистая мысль. А теперь наш новый член, Девятый, по профессии также психолог, который, по счастливому стечению обстоятельств, занимался проблемой задолго до экспедиции Эйчлана, завершившейся столь трагически.

— Эрайзия в настоящее время находится вне наших возможностей, — начал Девятый. — Предвидя вероятность трагической развязки, на что я неоднократно обращал внимание моего предшественника-психолога покойного Эйчлана, я в течение длительного времени разрабатывал некоторые альтернативные меры.

Взять хотя бы проблему мыслезащитных экранов. Кто был их истинным создателем, а кто плагиатором, для нас несущественно. Эрайзия ли украла изобретение у Плура или Плур у Эрайзии, или, наконец, Эрайзия и Плур создали мыслезащитные экраны независимо. Сейчас важны следующие два факта.

Первое, эрайзиане могут пробивать мыслезащитные экраны с помощью мысленной силы, либо небывалой амплитуды, превосходящей предел прочности экранов, либо какой-то неизвестной природы.

Второе, мыслезащитные экраны были и, по всей видимости, поныне широко используются на планете Велантия, поэтому такие экраны для велантийцев должны быть равным образом и необходимым и адекватным средством защиты. Отсюда, как мне кажется, следует один обоснованный вывод: велантийцы использовали и, возможно, используют мыслезащитные экраны как средство защиты против кого-то, кто применял или продолжает применять против них то самое оружие — чистую мысль, которое мы хотим исследовать и приобрести.

Учитывая все сказанное, я предлагаю продолжить начатые мной изыскания, но не на Эрайзии, а на Велантии или какой-нибудь другой планете.

Возражений не последовало, и на Велантию направили корабль. Визит протекал гладко и не вызвал никаких осложнений. Следует заметить, что обитатели Велантии с радостью неофитов осваивали неизвестный им до контактов с Галактическим Патрулем безынерционный полет и обживали ближние и дальние окрестности своей планеты. В ту пору к ним прибывали представители множества самых различных рас, населявших планеты нескольких сотен солнечных систем. Не следует забывать и о том, что внешне эйчи больше походили на велантийцев, чем земляне, и появление на Велантии группы пришельцев с Джарневона меньше бросалось в глаза и вызывало толков, чем появление, скажем, группы землян. Поэтому роковой визит психологов с Джарневона своевременно замечен не был, и лишь много времени спустя Киннисон по косвенным признакам установил, что визит должен быть нанесен и, как оказалось, действительно состоялся.

Не станем останавливаться подробно на описании экспедиции, предпринятой Девятым и его коллегами на Велантию, хотя отчет о деятельности экспедиции отнюдь нельзя отнести к разряду скучного чтения. Достаточно сказать, что эйчи сумели войти в доверие к дружески настроенным велантийцам, они изучали и занимались сбором информации. Особенно их интересовали сведения об ужасных правителях Дельгона, хотя велантийцы не были расположены распространяться на эту тему и крайне неохотно говорили о своих прежних поработителях.

— Их власть навсегда подорвана, — спешили заверить они любознательных гостей, изящно помахивая хвостом или крылом. — Все известные пещеры и несколько недавно открытых убежищ, где гнездились твари, выжжены дотла. Стоит лишь кому-нибудь из чудом уцелевших правителей попытаться установить контроль над сознанием любого из нас, как его тут же обнаруживают и уничтожают. Даже если кто-нибудь из них остался в живых, как мы думаем, все равно правители Дельгона не представляют более угрозы для нашего покоя и безопасности.

Собрав на Велантии всю информацию, какую только было возможно, эйчи отправились на Дельгон, где все силы своего первоклассного разума и немалые ресурсы корабля направили на то, чтобы отыскать и собрать воедино остатки некогда процветавшей расы правителей Дельгона.

Правители Дельгона! За всю продолжительную историю Галактического Союза ни одна другая раса не удостаивалась всеобщего осуждения, в том числе и со стороны самих эйчей, как правители Дельгона, обладавшие отвратительной внешностью и напрочь лишенные какой бы то ни было морали. Эйчи тоже не пользовались доброй репутацией и вполне заслужили ту судьбу, которая была уготована их расе. Но у эйчей при всех их недостатках и отвратительных качествах были и свои положительные стороны. Все сходились на том, что разум эйчей направлен на зло, что они антисоциальны, кровожадны и им свойственна ненасытная жажда власти, искоренить которую могло бы только их полное уничтожение. Они обладали неисчислимым множеством дурных качеств. Но они же, по общему признанию, были отважны. Эйчи прирожденные организаторы. На свой собственный лад, но они созидатели и творцы. Эйчи имели мужество отстаивать собственные убеждения, даже если это было сопряжено с риском для жизни.

О правителях Дельгона никто не сказал ни единого доброго слова. Они беспринципны, жестоки и извращены до такой степени, которую трудно себе представить любому нормальному интеллекту, кем бы ни был его носитель. На своей родной планете правители не носили оружия, да оно им и не было нужно. Силой одного лишь разума они настигали свои жертвы, даже если те обитали на других планетах, и заставляли ил прибывать в мрачные пещеры, в которых правители влачили существование. Там жертвы погибали от множества разнообразнейших пыток, и умирая, питали своей аурой ненасытных палачей.

Механизм, с помощью которого правители Дельгона лишали жертв жизненного начала, полностью не известен. Неизвестно также, какая доля в экономике ужасной расы правителей приходилась на ауру жертв. Было ясно, что отвратительные пытки не играли сколько-нибудь важной роли в поддержании их физического существования, так как многие правители продолжали еще долгое время жить и после того, как пышные жертвоприношения стали невозможны.

Вполне вероятно, что по прибытии на Дельгон эйчи принялись за поиски уцелевших правителей, и им удалось найти достаточно много бывших владык Дельгона. Последние, разумеется, попытались поработить пришельцев и использовать их для своих садистских целей, но тщетно: хотя эйчи не имели мыслезащитных экранов, их интеллект несравненно мощнее интеллекта правителей Дельгона. Но после нескольких предварительных контактов каналы связи были установлены, и между Джарневоном и Дельгоном возник естественный союз.

Многое было сказано и написано о связующей силе любви. И любовь, как и другие возвышенные чувства, поистине способна творить чудеса. Но, по мнению автора этого повествования, слишком мало сказано о силе ненависти как цементирующего материала. И, вероятно, такое умолчание имеет под собой вполне основательные моральные причины, ибо ненависть находит себе применение в качестве связующего звена гораздо реже, чем любовь. Но в том случае, о котором идет речь в нашей повести, мы имеем перед собой наиболее яркий пример того, как две совершенно различные расы объединились, движимые не любовью и не каким-нибудь другим возвышенным чувством, а лишь ненавистью, сильной, все разъедающей и бескомпромиссной.

И дельгонцы и эйчи ненавидели Галактическую Цивилизацию и все, что с ней связано. Обе расы жаждали мести с почти ощутимой яростью. И больше всего на свете и дельгонцы и эйчи ненавидели пока еще неизвестного им носителя Линзы — линзмена из Галактического Патруля!

Эйчи холодны, жестоки и беспощадны. В их языке даже нет таких слов, как «совесть», «милосердие» или «угрызения совести». Они ненавидели неизвестного линзмена с яростью, недоступной воображению человека. Но даже ненависть эйчей бледнела по сравнению с ненавистью дельгонцев к тому, кто стал для их расы мечом Немезиды.

И когда интеллектуальная мощь правителей Дельгона, превосходящая все известное нам, обитателям Цивилизации, соединилась с поистине неисчерпаемой изобретательностью и научными способностями эйчей, результаты могли быть самыми поразительными.

И адский союз эйчей и дельгонцев принес свои плоды, зловещие и чрезвычайно опасные.

Глава 15 ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

Прежде чем корабль полностью подготовили к полету в неведомое, Киннисон передумал. Его не покидало какое-то смутное беспокойство. Ничего определенного, так, какое-то предчувствие. Подобное смутное беспокойство, как хорошо знал Серый л и измен, время от времени испытывает каждый, кто наделен способностью сверхчувственного восприятия. Поразмыслив, Киннисон решил, что тревожное ощущение вызвано неуверенностью Ксилпика при виде исчезающих фигур членов экипажа, как бы растворявшихся в воздухе.

— Думаю, мне лучше отправиться одному, — сообщил Киннисон адмиралу Хейнесу — Ведь я не вполне уверен, с чем придется столкнуться.

— А какая разница, отправитесь ли вы втроем или ты один? — спросил Хейнес.

— Жизни, — последовал краткий ответ.,

— Я сейчас говорю о твоей жизни. На большом корабле ты будешь в большей безопасности. Разве не так?

— Вполне возможно. Но я не хочу, чтобы…

— Что ты хочешь, сейчас не важно…

— А как насчет компромисса? Я возьму с собой Ворсела и ван Баскирка. Когда правители Дельгона загипнотизировали его в прошлый раз, ван Баскирк пришел в такую ярость, что прошел курс специальной подготовки у Ворсела и сейчас, по утверждению Ворсела, его не сможет загипнотизировать никто, даже дельгонцы.

— Никаких компромиссов. Я не могу приказать тебе взять «Неустрашимый», так как это не в моей власти. Знаю, что ты можешь взять любой космический корабль по своему усмотрению. Но зато я могу приказать «Неустрашимому» следовать за тобой неотступно, куда бы ты ни направлялся.

— Будь по-вашему. Я возьму «Неустрашимого», — мрачно согласился Киннисон. — Но предположим, что экипаж не вернется. Что мне тогда делать?

— А разве не это случилось с «Британией»?

— Нет, — последовал твердый ответ. — На борту «Британии» риск для всех был одинаков. Кому какой выпадет жребий. Теперь все обстоит иначе.

— Почему?

— Потому, что мой корабль оборудован лучше… Если что-нибудь прозойдет, я стану убийцей.

— Не больше, чем в случае с «Британией». Тогда у тебя также было лучшее оборудование, хотя превосходство не было столь большим, как сейчас. Каждый командир, посылающий людей на смерть, испытывает то же, что и ты. Но попробуй поставить себя на мое место. Послал бы ты одного из своих лучших людей или позволил бы ему отправиться в очень опасный рейс в одиночку, зная, что более многочисленная экспедиция повысит шанс на успех? Ответь мне, только честно.

— Возможно, не послал бы, — пришлось признать Кин-нисону.

— Отлично. Тогда прими все меры предосторожности. Я знаю, ты все сделаешь, как нужно.

И спустя день или два Киннисон улетел на «Неустрашимом». Вместе с ним в экспедицию отправились Ворсел и ван Баскирк, а также полностью укомплектованный экипаж из землян. Достигнув того района космического пространства, в котором подвергся нападению корабль Ксилпика, каждый член экипажа привел в полную боевую готовность свой скафандр (чтобы надеть его, тренированному астронавту требовались буквально мгновения), проверил личное оружие и портативную боевую установку. Киннисон обратился к Ворселу.

— Ну как, старый змей? — спросил он.

— Я боюсь, — ответил велантиец, и по его могучему телу словно пробежала волна энергии, — боюсь до кончика моего хвоста. Боюсь не того, что они снова проделают со мной то, что уже проделали однажды — по крайне мере мы трое обладаем иммунитетом против всех попыток воздействовать на наш разум. Я боюсь того, что они предпримут теперь, и у меня нет сомнений в том, что они непременно предпримут то, чего мы совсем не ожидаем!

— Меня тоже тревожит, — признался линзмен, — я даже стал вскрикивать по ночам.

— Это у вас все от учености, — вмешался в разговор ван Баскирк и своей здоровенной ручищей извлек откуда-то свою боевую секиру с такой легкостью, словно обыкновенную земную саблю. — Давайте-ка сюда ваших дельгонцев, и я их быстро научу уму-разуму.

Взмах боевой секирой убедительно подтвердил серьезность намерений ван Баскирка.

— В твоем предложении что-то есть, Бас, — засмеялся Киннисон и добавил, обращаясь к Ворселу:

— Пора настраиваться на волну дельгонцев.

Киннисон не сомневался в способности Ворсела найти предполагаемого противника. Он знал, что невероятно мощный разум его приятеля с планеты Велантия мог без Линзы и даже до того, как прошел повышенный курс обучения на Эрайзии, охватывать одиннадцать солнечных систем, а теперь Ворсел легко охватывал своим разумом половину вселенной!

Хотя все его существо протестовало против контакта с извечным врагом велантийцев, Ворсел сумел преодолеть наследственное отвращение к дельгонцам. В течение нескольких секунд он прислушивался, оставаясь недвижимым, а затем пересек рубку и прошептал пилоту пеленг на уцелевших правителей Дельгона.

Пилот резко изменил курс корабля и уступил управление Ворселу.

— Теперь я поведу корабль, — сказал Ворсел. — Так будет более правдоподобно. У дельгонцев создастся впечатление, что они всех нас держат под контролем.

Ворсел выключил компенсатор Бергенхольма и поставил на нуль остальные приборы. Огромный корабль, перейдя в инерционный режим, недвижимо повис в космическом пространстве В тот же момент двадцать добровольцев из числа экипажа, оставшихся без мыслезащитных экранов, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, устремились к выходному люку.

— Включить все экраны и генераторы шума! — скомандовал Киннисон, и вокруг «Неустрашимого» возник непроницаемый барьер из мыслезащитных экранов, а в космическое пространство устремился мощный поток помех, против которого не могла устоять ни одна система создания невидимости. И на экранах «Неустрашимого» четко обозначился находившийся совсем рядом вражеский корабль!

Но так же неожиданно, как и появился, вражеский корабль внезапно снова исчез до того, как «Неустрашимый» успел дать по нему огневой залп: огромный корабль как бы превратился в корабль-приз рак, смутно видневшийся на том месте, где только что находился вражеский космический дредноут. Это была не обычная невидимость, а нечто другое, совершенно неизвестное и непонятное. Ксилпик правильно передал необычное ощущение: корабль противника как бы ушел куда-то, исчез, скрывшись в чем-то огромном и, возможно, бескрайнем.

И тогда, находясь на расстоянии всего лишь нескольких футов от вражеского корабля вместо обычной «дальности выстрела» в несколько сотен миль, «Неустрашимый» дал залп из всех излучателей, кроме главного калибра. На таком до смешного малом расстоянии, стреляя практически в упор, «Неустрашимый» не мог промахнуться, и он не промахнулся… Но лучи проходили сквозь смутные очертания вражеского корабля, не причиняя тому ни малейшего вреда!

— Перейти в безынерционный режим! — скомандовал Киннисон.

Энергия неудержимым потоком начала поступать в огромный Бергенхольм, но ничего не происходило! Никаких признаков перехода в безынерционный режим, хотя у членов экипажа и появилось какое-то странное, никогда ранее не возникавшее чувство.

— Надеть скафандры! Включить мыслезащитные экраны! Приготовить все необходимое для оказания экстренной помощи! — скомандовал Киннисон и подумал:

«Раз мы не можем уйти от чего-то неизвестного, попробуем встретить его лицом к лицу».

В том, что вокруг происходит нечто необычное, Киннисон не сомневался. Он хорошо знал те малоприятные ощущения, которые испытывает человек в море, воздухе или в космическом пространстве. А поскольку будущих астронавтов приучали справляться с приступами морской, воздушной или космической болезни без искусственной тяжести, псевдоинерции и всех тех новомодных усовершенствований, которые делают пребывание на борту космических лайнеров столь комфортабельным, Киннисону были хорошо знакомы тошнота и отвратительное ощущение безостановочного падения, возникающее в невесомости. Казалось бы, ему известны все виды неприятных ощущений, возникающих при перемещении в пространстве, но здесь происходило нечто новое.

У Киннисона было такое странное ощущение, словно его сжимают или сдавливают, но не целиком, а как бы каждый атом в отдельности, и закручивают штопором некоторым загадочным образом, позволяющим не сдвигаться с места и в то же время не оставаться там, где он только что был. Он словно бы висел в пространстве часами или, быть может, всего лишь тысячную секунды, ощущая, что во всем существе происходит некая безболезненная, но глубокая трансформация, перемещающая каждую частицу тела в неизвестном и несуществующем направлении.

И по мере того как происходила таинственная трансформация, исчезало нахлынувшее оцепенение. Киннисон вновь обрел способность двигаться. Он огляделся. Насколько можно судить, все осталось по-прежнему. «Неустрашимый» почти такой же, каким был раньше. Почти не изменился и находившийся рядом вражеский корабль. Впрочем, кое-что изменилось. Воздух казался более плотным… знакомые предметы виднелись как сквозь мглу, и пропорции несколько искажены… а за бортом корабля простиралось странное серое марево… ни звезд, ни созвездий не видно…

Внезапно Киннисон почувствовал, что волна чужой мысли захлестывает его сознание. У него возникла настоятельная потребность покинуть «Неустрашимый». Ему, Киннисону, жизненно важно перейти на борт смутно видневшегося на экранах вражеского корабля, перейти безотлагательно! Но разум инстинктивно тут же стал воздвигать барьер на пути чужой мысли, Киннисон сразу понял, что происходит: правители Дельгона пытались манипулировать его сознанием!

«А как же мыслезащитные экраны?» — подумал Киннисон, словно в тумане, и усилием воли вернул мыслям привычную ясность. Он, Киннисон, не находится более в пространстве, по крайней мере в том пространстве, которое ему известно. Новое неприятное ощущение вызвано ускорением: развив определенную скорость, «Неустрашимый» вдруг остановился. Ускорение, скорость — где? В чем? Этого Киннисон не знал. Но в том, что он находится в каком-то непривычном пространстве, сомнений не было. Время непонятным образом деформировалось. В необычном пространстве материя отнюдь не обязательно должна подчиняться обычным законам. А мысль? Мысль лежит в подэфире, и, по-видимому, переход в необычное пространство не влияет на мышление. Но мыслезащитные экраны как материальные устройства в гиперпространстве не работают. Ворселу, ван Баскирку и ему, Киннисону, мыслезащитные экраны не нужны, а вот остальным членам экипажа без экранов придется туго…

Киннисон взглянул на экипаж. Все его члены, офицеры и рядовые, отбросили скафандры, отбросили оружие и снова устремились к выходному люку. Пробормотав себе под нос ругательство, Киннисон последовал за ними. К нему присоединились Ворсел и ван Баскирк. Герметический тамбур, выходной люк и дальше-сквозь почти невидимую пространственную трубу, которая, как Киннисон успел заметить, выложена каким-то твердым на вид веществом. Воздух казался тяжелым, вязким, льющимся, как вода или, скорее, жидкая ртуть. Тем не менее им можно дышать. Прекрасно! Вперед, в босконский корабль, по длинным коридорам, в помещение, которое, как две капли воды, походило на описанную Киннисоном камеру пыток. И там он увидел их — десять отвратительных чудовищ, десять драконоподобных рептилий, десять правителей Дельгона!

В густой вязкой среде, которая не была, не могла быть воздухом, они двигались так же медленно, как и земляне. Десять цепей были наброшены на шеи десяти человек в таком темпе, словно действие происходило в кино при замедленном показе. Десять членов экипажа, будто зачарованные, покорно подчинились уготованной им страшной участи. Серый линзмен выругался во весь голос и, выхватив свой излучатель Де Ляметра, произвел один, два, три выстрела. Никакого эффекта! Киннисон знал, что оружие и любое материальное устройство в гиперпространстве не действует, но все же решил попытаться. В ярости он бросился на рептилий, но пальцы свободно прошли сквозь шею чудовища. Хвост дель-гонца, усеянный ядовитыми шипами, не причинив ни малейшего вреда и не встретив никакого сопротивления, прошел сквозь шлем, скафандр и тело линзмена. Сосредоточив всю волю, Киннисон послал дельгонцам телепатему, способную обратить в руины любой неподготовленный мозг, но правители сами были мастера интеллектуальной атаки и без труда отразили натиск Серого линзмена.

Киннисон задумался. Измерения, или плоскости бытия, должны иметь какое-то пересечение, так сказать, общую территорию, иначе они, земляне, равно как и дельгонцы, не были бы здесь. Например, палуба под ногами тверда для него, Киннисона, так же, как она тверда для дельгонцев. Киннисон попытался опереться на стену позади себя, но стена поддалась, словно ее и не было. Однако дельгонцы удерживали людей цепями. Орудиями пыток правители Дельгона пользовались с ужасающей медлительностью.

Мыслить — значит действовать. Киннисон наклонился, поднял тяжелый молот и размахнулся, чтобы нанести противнику удар, но, пораженный, остановился; молот не двигался! То есть он двигался, но едва заметно, словно сквозь густую патоку! Киннисон выпустил рукоять молота, отведя руку чуть назад, и снова замер от удивления: молот едва двигался, словно мощного толчка вовсе не было! Масса! Инерция! Вещество, из которого сделан молот, обладало в сотни раз большей плотностью, чем платина!

— Бас! — послал Киннисон телепатему озадаченно наблюдавшему за всем происходившим валерианцу. — Выбери себе дубинку поменьше и приступай к работе! С большой дубинкой даже ты не справишься.

Киннисон снова наклонился и поднял небольшой узкий нож, почти скальпель, с длинным тонким лезвием. И хотя нож по тяжести не уступал дюжине широких двуручных мечей, Киннисон смог широко размахнуться и срубить голову дельгонцу. Но отбиваться ему пришлось от членов экипажа «Неустрашимого»! Правители Дельгона знали, что делали: они мысленно скомандовали своим рабам убить дерзкого незнакомца, и Серый линзмеи был опрокинут и погребен под грудой тел разъяренных, но безоружных землян.

— Убери их, Ворсел! — взмолился Киннисон. — Мне одному с ними не справиться! И, пожалуйста, подержи их немного, пока Бас и я не разберемся с чудовищами!

Нужно ли говорить, что ван Баскирк пренебрег советом Киннисона и попытался выбрать дубину побольше, но, к своему удивлению, убедился, что орудовать ей даже ему не под силу: ощущение такое, словно он попытался размахивать опорой моста! Тогда ван Баскирк остановил свой выбор на палке, толщиной всего в полдюйма и длиной в шесть футов, но и такое по земным меркам легкое оружие оказалось невероятно тяжелым, ничуть не легче его знаменитой секиры.

И двое друзей, один с ножом в руке, другой с палкой, вступили в бой с дельгонцами. Когда правители Дельгона поняли, что сражение складывается не в их пользу и конец неизбежен, они принялись драться с отчаянием крыс, загнанных в угол. Дельгонцы настолько сосредоточились на рукопашной, что это позволило Ворселу освободиться от необходимости охранять членов экипажа «Неустрашимого», вызвавшихся добровольно остаться без мыслезащитных экранов и ставших послушными рабами дельгонцев. Ворсел обмотал свободные концы цепей вокруг дыбы, чтобы земляне не могли снова принять участие в драке, и ринулся на подмогу друзьям.

Великолепная тройка, единственные представители Цивилизации, которым удалось вырваться живыми из щупалец дельгонцев, сражались плечом к плечу. Ван Баскирк чувствовал себя в своей стихии. Он вырос на планете, где сила тяжести втрое превосходит земную, и привык к густому, почти вязкому воздуху. Для него этот густой плотный воздух был несравненно лучше на вкус, чем та эфемерная, едва уловимая субстанция, которой так любят дышать земляне. Дайте человеку использовать его мышечную силу! И гигант-голландец принялся с наслаждением орудовать своей палкой, сея в рядах противника опустошение. Вскоре усилиями трех друзей со всеми десятью дельгонцами было покончено.

Глава 16 ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ГИПЕРПРОСТРАНСТВА

Как только кровавая бойня завершилась, Киннисон поспешил в центральный пост, ' во многом напоминавший стандартный, который имеется на всех кораблях. Но некоторые приборы были ему неизвестны, и каждый такой прибор Киннисон внимательно осмотрел, тщательно проследив каждый проводник, прежде чем прикоснуться к переключателю, с помощью сверхчувственного восприятия.

Неприятные ощущения, пережитые при переходе из обычного пространства в гиперпространство, повторились в обратной последовательности и с чуть режущим слух звуком «клик!» все — корабли, экипаж, Ворсел, ван Баскирк и он сам, Киннисон, — вернулись в обычное пространство.

— Всем возвратиться на борт «Неустрашимого», — приказал Киннисон, и члены экипажа поспешили на свой корабль, унося тела павших товарищей. Десять человек, подвергшихся пыткам, погибли. Еще двенадцать человек умерли, не выдержав страшной перегрузки при вторжении в их мозг сознания дельгонцев. Им ничем уже нельзя было помочь. Оставалось только доставить останки на Землю.

— А что нам делать с дельгонским кораблем? — поинтересовался ван Баскирк. — Может быть, сжечь?

— Ассоциация ученых изжарит меня на костре, если я сделаю нечто подобное, — возразил Киннисон. — Прихватим корабль с собой, возьмем на борт. Ворсел, где мы находимся? Что вы там все копаетесь вместе с штурманом?

— Минутку. Мы забрались довольно далеко, почти что вышли за пределы галактики, — ответил Ворсел, и в подтверждение его слов компьютер выдал длинный набор чисел. — Не понимаю, как нам удалось за такое короткое время оказаться так далеко.

— А сколько, по-твоему, прошло времени? — многозначительно спросил Киннисон.

— Судя по хронометрам… О! — голос навигатора замер.

— У вас сейчас мелькнула правильная мысль, — продолжал Киннисон. — Я бы не очень удивился, даже если бы выяснилось, что мы оказались за пределами известной части Вселенной. Таковы «проделки» гиперпространства, в которых я ничего не понимаю. Знаю только, что мы какое-то время находились в гиперпространстве, но мне и этого предостаточно.

На Землю экспедиция Киннисона прибыла со всей возможной поспешностью, и сразу же после приземления трофейный корабль, словно муравьи, со всех сторон облепили ученые. Они демонтировали, измеряли, анализировали, испытывали и спорили между собой.

— Они говорят, что многое им стало ясно, но многого еще недостает, — сообщил однажды Торндайк Киннисону. — Кардинг рвет и мечет по поводу твоего отчета о выходе в гиперпространство или как оно там называется. Он утверждает, что твое вопиющее невежество и незнание даже простейших основ науки достойно всяческого сожаления. Не уверен, что точно передаю его слова, но смысл такой. Он грозится не оставить от тебя даже мокрого места.

— Все не могут быть первыми скрипками в оркестре, — философски заметил Киннисон. — Кто-то должен играть и на тромбоне. Я сделал все, что было в моих силах. Ну как, скажи на милость, точно описать то, что я не могу слышать, видеть, осязать, что не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха? Но вроде бы нашим ученым удалось разгадать загадку взаимопроницаемости материи?

— Кардинг утверждает, что все очень просто. Может быть, он и прав. Но я инженер, а не математик. Насколько я понял, правители Дельгона и команда на их корабле находились в поле колебаний, создаваемых двумя генераторами — бортовым, установленным на корабле, и береговым, установленным на планете, и вследствие этого они сами и окружавшие их предметы вышли из нашего обычного пространства, как бы вывернулись из него, и оказались в гиперпространстве. Точнее говоря, они не то чтобы вышли из нашего пространства, а оказались в противофазе ко всему, что находится в нем, и поэтому два тела, одно, «вывернутое» в гиперпространство, и другое, находящееся в обычном пространстве, могут занимать одно и то же место в обычном пространстве, то есть совмещаться, не взаимодействуя, как бы становясь проницаемыми. Но стоит лишь ослабить или тем более погасить одно из колебаний, как это случилось, когда ты выключил бортовой генератор колебаний, и эффект взаимопроницаемости исчезает.

— Выключение бортового генератора колебаний уничтожает не только взаимопроницаемость, но и гиперпространство, — продолжал задумчиво линзмен. — Я понимаю, что одна особым образом созданная сила, приложенная в нужном месте, способна породить гиперпространство, но как быть с материей, которая находится на пересечении обычного пространства с гиперпространством?

— Ученые говорят что-то о синтезе, но проблема окончательно не решена.

— Спасибо за приятные новости, а теперь, извини, мне пора, Хейнес вызывает. С Кардингом я увижусь позже и попробую пролить масло на его бушующие воды.

Хейнес сердечно приветствовал Киннисона, но, поняв по выражению глаз Серого линзмена, что творится у него на душе, помрачнел.

— Ничего не поделаешь, Ким. Нам приходится снова и снова нести потери.

— Подумать только, двадцать два молодых, полных сил человека, — хрипло проговорил Киннисон. — Это я убил их.

— С одной стороны, если подходить к делу с достаточно предвзятой точки зрения, ты прав, — согласился старый адмирал, к немалому удивлению Киннисона. — По-видимому, сейчас ты не способен взглянуть на все более широко. Есть задачи, которые ты должен решать один, более того, в одиночку иногда действовать даже удобнее. Я никогда не возражал и не буду возражать впредь, чтобы ты в подобных случаях действовал сам, сколь бы опасными ни были твои экспедиции. Такова была, есть и будет твоя работа. Но, разрешив себе непозволительную роскошь предаться эмоциям, ты забываешь о главном — на первом месте всегда и везде должен стоять Галактический Патруль. Патруль несравненно важнее, чем жизнь одного человека и даже группы людей.

— Я знаю, сэр, — попытался возразить Киннисон. — Я просто хотел сказать, что…

— Должен признаться, что если ты и понимаешь, то демонстрируешь свое понимание несколько необычно, — прервал ею адмирал. — Ты утверждаешь, что убил двадцать два человека. Допустим! А как по-твоему, что важнее для Галактического Патруля — потерять двадцать два человека в успешно проведенной операции, позволившей раздобыть весьма важную информацию, или одного Серого линзмена, гибель которого означала бы необратимую потерю всей собранной информации?

— Если принять подобную точку зрения, сэр, то тогда, конечно…

Киннисон чувствовал, что прав он, а не адмирал, но не мог найти убедительных возражений.

— Другой точки зрения нет и быть не может, — спокойно продолжал адмирал. — Никакого героизма, никакой сентиментальности. А теперь я спрашиваю тебя как линзмена: что для Галактического Патруля лучше — чтобы ты в одиночку проник в гиперпространство или совершил переход, располагая всеми ресурсами «Неустрашимого»?

Лицо Киннисона стало белым как мел, черты его лица затвердели. Он не мог лгать адмиралу, но не мог и забыть умирающих в страшных мучениях товарищей.

— Я не могу, не имею права приказать людям идти на такую страшную смерть, — выдавил он из себя.

— Ты должен, — жестко возразил Хейнес. — Можешь взять «Неустрашимый» с тем экипажем, который набран сейчас, можешь кликнуть добровольцев. Но ты знаешь, на что идешь сам и что может ожидать твоих подчиненных.

Киннисон предпочел набрать добровольцев. Идти в опасный рейс сразу же вызвались оставшийся в живых персонал двух «Британии», экипаж «Неустрашимого», команды всех космических кораблей, находившихся на Главной Базе, все члены Галактического Патруля, находившиеся в резерве, адмирал Хейнес собственной персоной, Главный хирург Лейси и старый командор фон Хоэндорф. Кроме того, нашлось множество людей, которым по тем или иным причинам непременно нужно было отправиться в опасный рейс, что они и доказывали, приводя множество убедительнейших доводов.

— Признаю, ваша взяла, — произнес Киннисон с вызовом в голосе — Но мне все равно это не нравится.

— Я знаю, Ким, — Хейнес положил руку на плечо Киннисона — но ничего не поделаешь, приходится делать и то, что нам не нравится. Однако не следует никогда забывать о том, что Патруль — не армия наемников. Всякий, кто отправится в экспедицию, включая и самого тебя, знает, что такое смерть в камере пыток правителей Дельгона, и тем не менее идет на риск, защищая от ужасной участи мирных жителей, женщин и детей.

Киннисон возвращался от адмирала на стартовую площадку, погруженный в размышления. В доводах адмирала был какой-то изъян, но какой?

— Минуточку, молодой человек! — услышал он скрипучий раздраженный голос. — Вы-то мне и нужны. Я давно вас разыскиваю. Когда вы намерены отправиться в то место, где, как вы изволили выразиться со всей свойственной невеждам самонадеянностью, произошел переход в гиперпространство?

Стряхнув с себя оцепенение, Киннисон увидел перед собой сэра Остина Кардинга. Раздражительный, вспыльчивый, нетерпеливый, на редкость ядовитый на язык, сэр Остин напоминал Киннисону наседку, пытающуюся навести порядок в выводке непослушных утят.

— Рад видеть вас, сэр Остин! Мы отправляемся завтра в тринадцать пятнадцать. А что? — У Серого линзмена на душе было слишком тяжело, чтобы он мог разводить церемонии с математическими гениями.

— А то, что я должен непременно отправиться в рейс вместе с вами, хотя должен сказать со всей откровенностью, что время для старта вы выбрали чертовски неудобное. Заседания Ассоциации происходят по вторникам, и в ближайший вторник этот осел Вейнгарде…

— Что?! — не веря своим ушам, переспросил изумленный Киннисон. — Кто вам сказал, что вы должны или хотя бы можете отправиться в рейс?

— Не будьте идиотом, молодой человек! — порекомендовал не на шутку рассерженный ученый муж, — Даже вам, с вашим фантастически слабым интеллектом после постигшего вас фиаско, когда вы из-за своего совершенно непростительного невежества не смогли привести в своем отчете даже простейшего векторно-тензорного анализа чрезвычайно важного явления, наблюдать которое вам выпало счастье благодаря слепой игре случая, всякому непредвзятому человеку, наделенному способностью мыслить, должно быть ясно, что…

— Прошу вас, остановитесь, сэр Остин! — прервал Киннисон поток красноречия. — Уж не хотите ли вы отправиться со мной, чтобы изучать математику проклятого гипер…?

— Вот именно, изучать математику! — выкрикнул вне себя от ярости почтенный старец и едва не вырвал последние остатки волос. — Вы безнадежный болван, тупица! Боже, и почему существу с таким неразвитым мозгом разрешается жить на свете? Да вы даже не знаете, что в так называемом гиперпространстве кроется решение величайших проблем всех наук!

— Мне это не приходило в голову, — невозмутимо ответил линзмен. Он уже привык к яростным выпадам сэра Остина на заседаниях Ассоциации ученых, и они не производили на него особого впечатления.

— Настоятельно необходимо, чтобы я полетел вместе с вами, — все тем же скрипучим голосом, но с несколько меньшим пылом продолжал сэр Остин. — Я должен сам проанализировать поля, картину их взаимодействия, реакции и многое другое. Как вы поняли или, лучше сказать, должны были понять на своем горьком опыте, наблюдения, произведенные неспециалистом, не имеют никакой ценности. Возможности, открывающиеся для науки в связи с предстоящим вам рейсом, бесценны и уникальны. А поскольку собранные данные должны быть не только полными, но и авторитетными, я непременно должен отправиться с вами в рейс сам. Надеюсь, теперь даже вам все ясно?

— Нет, не ясно. Разве вам не известно, что всякий, кто отправится в рейс, рискует жизнью?

— Чушь! Я подверг всю кампанию, каждую ее фазу, статистическому анализу. Согласно моим расчетам, вероятность благополучного возвращения существенно отличается от нуля. Если быть точным, вероятность равна девятнадцати сотым.

— Но послушайте, сэр Остин! — терпеливо пытался вразумить гениального ученого Киннисон. — У вас не хватит времени, чтобы изучить генератор колебаний на береговой станции, даже если противник окажется настолько любезен, что предоставит такую возможность. Задача состоит в том, чтобы навсегда изгнать противника из нашего пространства.

— А никто и не спорит! Да поймите же вы наконец, что само по себе устройство генератора колебаний не имеет никакого значения. Данные, которые нам нужны позарез, — это анализ сил. Векторы, тензоры, функционирование приемных устройств, распространение волн, интерпретация, фазовые соотношения, сбор полных и точных данных о сотнях других параметров — вот что важно. Стоит пропустить хотя бы одну величину, и произойдет непоправимое. Но если нам удастся собрать необходимые данные, то устройство генератора, позволяющего создать поля нужной конфигурации]станет детски простой задачей, решение которой придет само собой.

— Ну хорошо, — сказал линзмен, начиная терять терпение — наш корабль имеет шансы вернуться на Базу, а вы? Какова вероятность благополучного возвращения лично для вас, сэр Остин?

— А какая разница, вернусь я или не вернусь? — искренне удивился сэр Остин. — Даже если связь с Главной Базой окажется невозможной, а теоретически такую вероятность нельзя сбрасывать со счетов, мои записи все равно имеют шанс вернуться. Вы не понимаете, молодой человек, как много значат данные для науки. Факты — воздух ученого. Нет, не отговаривайте меня, мне просто необходимо лететь. Я во что бы то ни стало должен лететь с вами, хотите вы этого или не хотите.

Киннисон с высоты своего богатырского роста с удивлением взирал на маленького тщедушного человечка, В лице сэра Остина он встретился с чем-то неожиданным, о чем раньше не подозревал. Киннисону хорошо было известно, что Кардинг один из величайших гениев в науке. В том, что сэр Остин обладал феноменальными умственными способностями, ни у кого нет ни малейших сомнений. Но Серый линзмен никогда не думал о сэре Остине как о человеке, обладающем личным мужеством. Впрочем, это было не мужество, не храбрость, а нечто более возвышенное, выходящее далеко за рамки повседневности, — полная самоотверженность, преданность науке, столь полная, что ни комфорт, ни самая жизнь не принимались во внимание.

— И вы полагаете, что интересующие вас данные стоят того, чтобы рисковать ради них жизнью четырехсот человек, включая вас и меня? — с искренним интересом спросил Киннисон.

— Разумеется! Даже если бы речь шла о жизни во сто крат большего числа людей, все равно данные было бы необходимо собрать, — без колебаний ответил Кардинг. — Разве вы не слышали, что я сказал? Ваша экспедиция открывает для науки поистине бесценные, уникальные возможности! И не воспользоваться ими любой ценой! было бы непростительным упущением.

— Будь по-вашему, — согласился Киннисон, — я беру вас в рейс.

Поднявшись на борт «Неустрашимого», Киннисон прошел в свою каюту и растянулся на койке. Разговор с адмиралом никак не шел из головы. И на следующее утро, едва проснувшись, Киннисон продолжал размышлять о том, что сказал ему Хейнес. А что, если шеф прав? Может быть, он, Киннисон, воспринимает себя слишком серьезно. Может быть, ему следует относиться к своей службе более прозаично, без лишней патетики?

И мысли его обратились к мелочам, из которых складывается повседневная служба на космическом корабле. Оба корабля, «Неустрашимый» и босконский, все еще связаны друг с другом. Они полетят вместе к той точке космического пространства, в которой произошел переход в гиперпространство, и попытаются вместе преодолеть туннель, или переход, соединяющий обычное пространство с гиперпространством, и он, как начальник экспедиции, должен позаботиться о том, чтобы все было в полном порядке.

Совершая обход «Неустрашимого», Киннисон заглянул по дороге в кают-компанию. Один из молодых офицеров наигрывал на фортепьяно, а примерно с дюжину других офицеров беззаботно распевали веселую песенку. Атмосфера царила самая непринужденная.

Киннисон продолжил обход «Неустрашимого».

«Что же это такое?» — продолжал размышлять он над мучившей его проблемой. Адмирал Хейнес не чувствует за собой никакой вины за гибель членов экипажа в предыдущем рейсе. Кардинг еще хуже — он готов без колебаний послать на гибель сорок тысяч людей, включая самого себя и его, Кин-нисона. Добровольцы на борту «Неустрашимого» не в счет. Их товарищи были замучены до смерти правителями Дель-гона, и они жаждали мести. Кто падет следующим? Сам Киннисон не хотел умирать, он хотел жить, но если ему выпадет жребий… Что ж, за ним дело не постоит. Игра стоит свеч!

Но откуда такая готовность отдать жизнь за какую-то абстракцию? Наука, Патруль, Цивилизация — неблагодарные возлюбленные. Какая внутренняя сила побуждает отринуть здравый смысл, анализ и все разумные доводы?

Но как бы то ни было, он, Киннисон, разделяет подобные чувства.

«Должно быть, я совсем рехнулся!» — подвел Киннисон итог своим размышлениям и отдал приказ стартовать.

Найти и пройти тот ужасный туннель в гиперпространство, на другом конце которого экспедицию ожидала полная неизвестность.

Глава 17 ПО ГИПЕРПРОСТРАНСТВЕННОМУ ТУННЕЛЮ

Едва «Неустрашимый» оказался в открытом космосе, Киннисон созвал всех членов экипажа и участников экспедиции и обрисовал им в общих чертах возможное развитие событий в начавшемся необычном рейсе.

— Босконский корабль, несомненно, вернется в свой док, — сказал в заключение Киннисон. — Док, скорее всего, одноместный, но мы будем совершать посадку отдельно. В момент посадки на борту вражеского корабля не должен оставаться ни один из членов экипажа или участников экспедиции, так как никто не знает, что произойдет при высвобождении энергии поля после остановки корабля. Для любой чужеродной материи, оказавшейся внутри босконского корабля, последствия могут оказаться самыми катастрофическими. Ясно, что на посадку с пиратской базы должен быть передан какой-то сигнал, но какой именно, мы не знаем. Сэр Остин утверждает, что связь между босконской базой и босконским кораблем невозможна до тех пор, пока на борту корабля не будет включен генератор.

Поскольку до того времени мы вместе с босконским кораблем будем находиться в гиперпространстве, генератор необходимо включить изнутри тому, кто останется на борту босконского корабля. Следовательно, двум членам нашего экипажа придется поочередно нести вахту на центральном посту босконского корабля, чтобы вовремя произвести включение генератора. Я не намерен никого назначать на столь опасное дежурство и не хочу вызывать добровольцев. Предлагаю отобрать двух самых быстрых членов персонала нашей экспедиции. Дело в том, что если находящийся в рубке босконского корабля не будет убит на месте (а такая возможность отнюдь не исключена, и с ней необходимо считаться), то ему придется поторопиться: от того, насколько быстро ему удастся добраться до входного люка «Неустрашимого», будет зависеть, останется ли он жив. Я считаю, что, руководствуясь интересами Галактического Патруля, дежурство на борту босконского корабля следовало бы поручить двум наиболее проворным членам персонала.

Говоря так, Киннисон был абсолютно уверен, что одним из двух дежурных будет он сам. Серый линзмен знал, что способен преодолеть расстояние от пульта управления босконским кораблем до входного люка «Неустрашимого» быстрее всех членов экипажа, и доказал это, пробежав дистанции за семь секунд и более чем на полсекунды опередив всех соперников. Тем неожиданнее оказались для него слова ван Баскирка:

— Прочь с дороги, тихоходы! Смотрите, как надо двигаться, когда куда-нибудь торопишься! Давай, Ворсел, посмотрим, где нам предстоит работать.

— Но вы не можете участвовать в конкурсе, — запротестовал Киннисон. — В нем могут участвовать только члены экипажа.

— Нет, ты сказал «персонала», а если я и Ворсел не члены персонала, то кто же мы? Давай спросим у сэра Остина.

— Было сказано «члены персонала», — подтвердил неподкупный арбитр, на миг отрываясь от какого-то прибора. — К тому же ваше замечание о том, что скорость является решающим фактором, не позволяет вам не признать правильность предложения ван Баскирка и Ворсела.

И действительно, крылатый Ворсел преодолел расстояние от центрального поста на борту босконского корабля до входного люка «Неустрашимого» за две секунды, а ван Баскирк за три!

— Ах ты, дубина валерианская! — прошипел Киннисон, но это был голос не начальника экспедиции, а человека, раздосадованного коварством приятеля. — Ведь ты же знал, старая перечница, что я сам хотел быть дежурным!

— Конечно, знал, земная черепаха, и Ворсел знал, — невозмутимо ответил ван Баскирк. — Но наше предложение не только обосновано, но и оптимально с точки зрения соблюдения интересов Галактического Патруля, как ты изволил выразиться.

К месту, где начинался туннель в гиперпространство, прибыли точно по графику. После включения бортового генератора колебаний значительная часть массы босконского корабля перешла в противофазу, и находившиеся на борту «Неустрашимого» испытали пренеприятнейшие ощущения из-за ускорения, направленного вдоль немыслимого в обычном пространстве вектора, и привычная твердь превратилась в ускользающее, но непроницаемое серое марево.

Сэр Остин чувствовал себя в своей стихии. Он был на седьмом небе от счастья, наблюдая, фиксируя и вычисляя. Сэр Остин хлопотал над приборами, колдовал над ними, что-то бормоча себе под нос и испуская вопли торжества всякий раз, когда ему удавалось добыть еще одну крупицу истины. Преисполненный сознанием значительности происходящего и детской радостью, сэр Остин мурлыкающим голосом надиктовывал свои умозаключения, насыщенные математическими уравнениями и формулами настолько умопомрачительной сложности, что смысл их был понятен далеко не каждому члену Ассоциации ученых.

Когда же Кардинг наконец завершил свои измерения и наблюдения, он не давал покоя никому до тех пор, пока не убедился, что драгоценные записи с уникальными данными упакованы самым тщательным образом и их, возможно, удастся доставить на Главную Базу. Присматриваясь к сэру Остину Киннисон заметил, что тот стал похож не на старую, вечно клохчущую курицу, как ему некогда казалось, а на большого кота, сожравшего канарейку и лениво жмурящегося на солнце: сэр Остин явно предвкушал удовольствие, с которым он уличит в невежестве своих коллег на ближайшем заседании Ассоциации ученых.

Между тем время шло, но какое время? Никто, даже сэр Остин, не отважился бы сказать, какое время течет в гиперпространстве и сколько его — много или мало — прошло с того момента, когда «Неустрашимый» и босконский корабль влетели в гиперпространственный туннель. И что за фантастическая область гиперпространство! Или, быть может, псевдопространство?

Но, как мы уже заметили, время шло, и когда оба корабля приблизились к босконской базе, оттуда был подан сигнал на посадку, Ворсел, в чье дежурство это произошло, сразу понял значение сигнала, так как все время был начеку. Он мгновенно нажал нужные кнопки на пульте управления и стремглав бросился к входному люку «Неустрашимого». Так быстро он не летал никогда в жизни.

Оба корабля материализовались на посадочной площадке босконской крепости — на гладкой и черной каменистой поверхности. Два солнца, одно горячее и близкое, другое бледное и далекое, отбрасывали резкие тени, столь характерные для планет, лишенных атмосферы. Горизонт замыкал гигантский кратер вулкана, внутри которого размещалась босконская крепость.

И какая! Недавно построенная, она ощетинилась раструбами излучателей всевозможных калибров и мощностей. Посредине крепости возвышался характерный для босконс-ких крепостей купол центра управления, неподалеку от «Неустрашимого» оказалось, судя по всему, здание энергоустановки, которая и создавала загадочную силу, позволявшую совершать переход из реального пространства в гиперпространство. Но было еще одно весьма отрадное обстоятельство (о такой удаче Серый линзмен не мог и мечтать!): все босконские излучатели были направлены в противоположную сторону! «Неустрашимый» совершил посадку как бы во внутрением дворе крепости, откуда босконцы не ждали нападения противника. Корабль Галактического Патруля возник из гиперпространственного туннеля внезапно, как снег на голову босконцев!

Киннисон понимал, что атака на центральный купол обречена на неудачу. Пробить защитные экраны босконцев, возможно, удалось бы, но сил для того, чтобы закрепить успех, явно не хватало. К тому же Киннисону не хотелось пускать в дело секретное оружие: сверхмощные излучатели, о которых босконцы даже не подозревали. Но поскольку враг захвачен врасплох, на стороне "Неустрашимого был фактор внезапности, и у Киннисона в запасе оставалась уйма времени — по крайней мере минута или, может, чуть больше, а за такое время противнику можно нанести немало урона!

— Всем лучевым установкам, кроме излучателей главного калибра, вести огонь по своему усмотрению! — скомандовал Киннисон в микрофон. Сам Серый линзмен уже занял место за пультом управления, и каждый член экипажа «Неустрашимого» также был на своем боевом посту.

Все излучатели «Неустрашимого», в пределах досягаемости которых было здание энергоустановки, сосредоточили огонь на нем. И оно на секунду как бы застыло, сверкая ослепительным ярким светом, а потом рухнуло, словно карточный домик.

— Отлично, ребята! — одобрил работу операторов огневых установок Киннисон. — А теперь пусть каждый выберет себе цель по вкусу, — и добавил, обращаясь к Главному пилоту Гендерсону:

— Приподними-ка «Неустрашимый» чуть-чуть, Генри, чтобы у ребят обзор был получше, и приготовься ко взлету. Здесь каждую секунду может разверзнуться настоящий ад!

Времени у экипажа «Неустрашимого» было в обрез, но все работали слаженно. Излучатели изрыгали потоки смертоносной энергии, уничтожая, испепеляя, обращая в потоки расплавленного металла и раскаленной лавы ангары, мастерские и ремонтные заводы, склады и боевые босконские корабли, стоявшие на стартовой площадке на приколе или с неполным экипажем.

— А теперь, Генри, нам самое время взлететь, пока мы целы и невредимы, — обратился Киннисон к шеф-пилоту и добавил:

— Я имею в виду не плавно взмыть в небеса, а взлететь на полной тяге, пока наши друзья на базе не пришли в себя.

Пальцы Гендерсона стремительно забегали по кнопкам и клавишам на пульте управления, оба босконских солнца на миг померкли в ослепительном блеске струй, вырвавшихся из дюз «Неустрашимого», и могучий корабль исчез из поля зрения босконских наблюдателей. Ведь «Неустрашимый» был не только самым крупным кораблем Галактического Патруля, обладавшим после того, как его перестроили, наибольшей огневой мощью, но и самым быстроходным кораблем космического флота Цивилизации.

Когда «Неустрашимый» со всеми членами экипажа и участниками экспедиции на борту, благополучно взлетев, оказался в межгалактическом пространстве, Киннисон сбросил с себя скафандр и, заключив в высшей степени возмущенного и разъяренного этим Кардита в свои объятия, закружил его по центральному посту.

— Мы не потеряли ни одного человека! Понимаете, ни одного! — радостно вопил Киннисон.

Отпустив Кардинга, Киннисон вытащил из-за пульта управления Гендерсона и принялся с ним шутливо бороться, но, получив по спине увесистый шлепок от вам Баскирка, отлетел в сторону. Переход «Неустрашимого» в безынерционный режим сделал дальнейшее продолжение возни весьма затруднительным, и радостное возбуждение по случаю благополучного исхода рискованной операции мало-помалу улеглось.

Вражеская база была расположена на самом краю Первой, земной, галактики, в далеком звездном скоплении, но все же не во Второй галактике, как опасался Киннисон, поэтому возвращение на Главную Базу не заняло особенно много времени.

— Вот, пожалуй, и все, — закончил Киннисон неофициальный отчет о рейсе адмиралу Хейнесу. — Задали мы им жару. Прежде чем они успеют восстановить крепость, вы сможете полностью уничтожить все бандитское гнездо. Даже если наша разведка обнаружит одну-две босконские базы, ребята теперь сумеют справиться с ними и сами. А я, если не возражаете, хотел бы завершить начатое дело — ликвидировать организацию цвильников.

— Пожалуй, ты прав, — кивнул Хейнес. — Ты предпочитаешь отправиться один или тебе нужна чья-нибудь помощь?

— Я уже думал об этом. Было бы неплохо, если бы Ворсел находился в моем спидстере, покуда я буду заниматься метеорным старательством. Он помог бы мне фиксировать информацию и в случае необходимости пришел ко мне на помощь.

— Это мы легко можем устроить, — одобрил Хейнес. И вскоре «Неустрашимый» отправился в рейс на Борову, унося на борту изящный спидстер-невидимку и видавший виды, ржавый и помятый космический буксир Билла Вильямса — Дикого Билла, метеорного старателя. Единственными пассажирами «Неустрашимого» были Ворсел и Киннисон.

— Боюсь, что теперь тебе придется изрядно поскучать в одиночестве, старина, — заметил как-то Киннисон.

— Ничего подобного, — решительно взмахнул кожистым крылом велантиец — Когда-нибудь, когда ты научишься мыслить по-настоящему, ты поймешь, что возможность без помех предаваться сосредоточенным размышлениям на протяжении нескольких недель выпадает редко. А если к тому же такая возможность связана с выполнением служебного долга, то что может быть лучше?

Спидстер и буксир спустили за борт «Неустрашимого» в космическое пространство, убедившись что поблизости нет ни одного наблюдателя, и Киннисон прямиком отправился в «Приют старателей», но на этот раз не для того, чтобы пускаться в разгул. Старателям было не до разгулов. Весь астероид Эвфросайн взбудоражила новость: в отдаленной солнечной системы планеты Трессилия III обнаружен сказачно богатый пояс астероидов.

Киннисона эта новость не застала врасплох, ибо метеоры, послужившие основанием «золотой лихорадки», были изготовлены и размещены в космическом пространстве по его указаниям. Дело в том, что Трессилия — родина регионального директора босконской организации, и Серый линзмен хотел познакомиться с боссом наркобизнеса поближе, и ему была нужна веская причина, по которой Билл Вильямс мог бы покинуть Борову и отбыть на Трессилию.

Жажда наживы у метеорных старателей намного сильнее жажды выпивки или наркотиков. Старатели по-прежнему заглядывали в «Приют», но ненадолго, чтобы поскорее отправиться в новый Клондайк. Ничего не обычного в происходившем не было. Такое и прежде случалось время от времени. Но Стронгхарт и его подручные не на шутку встревожились: золотая лихорадка сильно поубавила доходы заведения. Спасали только непомерно взлетевшие цены на припасы.

— И ты тоже отправляешься на Трессилию, Билл? — спросил Стронгхарт без тени удивления.

— Почему бы и нет? — последовал ответ. — Раз где-то есть металл, можешь быть спокоен, я его непременно найду.

В заявлении Дикого Билла не было хвастовства. Он просто констатировал то, что всем и так хорошо известно: старатели, искавшие счастья в астероидных поясах сотен солнечных систем, знали, что если где-нибудь есть металл, то Дикий Билл Вильямс с Альдебарана II непременно его найдет.

— Когда освободишься, заглядывай к нам, Билл, — пригласил Стронгхарт.

— Непременно, — пообещал Билл — Заведение у тебя что надо!

Киннисон отправился на астероидный пояс Трессилии, а там Билл Вильямс нашел целое состояние. В один прекрасный день он выловил весьма необычный метеорит, на изготовление которого ушла значительная часть некогда найденная Киннисоном другого метеорита. Правда, чтобы изловить свою находку, Биллу Вильямсу пришлось попотеть.

Находка Дикого Билла должна быть из ряда вон выходящей чтобы Киннисон мог довериться слепой игре случая: Эдмунд Кроунингшилд, региональный директор организации цвильников, настолько богат, что даже «Приют старателей» для него жалкая забегаловка. В его заведение имели доступ только представители высшего общества Трессилии III. Метеорным старателям и прочим работягам вход в заведение Кроунингшилда был настрого заказан.

Осуществлению задуманного Киннисоном плана помог тот случай, когда Дикий Билл починил Бергенхольм на терпевшем бедствие борованском космическом корабле. Происшествие обсуждалось широко, и все узнали, что Билл Вильямс некогда был джентльменом. А это означало, что если бы он разбогател, то ему более приличествовало бы общество, которое собиралось в заведении Кроунингшилда, чем сброд, имеющий обыкновение посещать притоны вроде «Приюта старателей».

Найденный Биллом Вильямсом метеор оказался достаточно крупным, а содержание редких и драгоценных металлов в нем достаточно богатым для того, чтобы Билл, не вызывая подозрений, сдал его на приемный пункт Галактического Патруля. Там метеор взвесили, исследовали, взяли пробу на анализ и открыли в банке на имя мистера Вильяма Вильямса солидный счет, о котором метеорный старатель Билл Вильямс не смел и мечтать. Свалившееся на Дикого Билла богатство требовало, чтобы он изменил образ жизни, и Дикий Билл после видимых колебаний, хорошо заметных внимательному наблюдателю, решил стать другим.

Раз он некогда был джентльменом, то ничто не мешает ему снова стать джентльменом. Теперь Билл Вильямс аккуратно подстрижен, ногти отполированы, а сам он одет по последней моде и тщательно выбрит. Поверх костюма мистер Вильямс по традиции альдебаранских джентльменов имел обыкновение носить роскошный плащ и делал это не без изящества. Правда, мистер Вильямс много пил, но только самые изысканные напитки. Он избегал сомнительных притонов, жил в лучших гостиницах и удостаивал своим посещением только самые лучшие таверны за одним-единственным исключением: мистер Вильямс ни разу не переступил через порог заведения мистера Кроунингшилда «Корона на щите», словно знаменитое заведение не существовало!

Время от времени мистер Вильямс — воплощение любезности и хороших манер! — приглашал какую-нибудь очаровательную даму отобедать с ним или посетить театр, но обычно предпочитал одиночество. Неприступный, строгий на вид, мистер Вильямс, возможно, был не вполне уверен в себе. Он неизменно отклонял все попытки вовлечь его в одну из «компаний», из которых состояло высшее общество на Трессилии. Мистер Вильямс выжидал, и его терпение наконец было вознаграждено.

Все чаще и чаще от все более важных лиц стали приходить приглашения посетить «Корону на щите», но он не изменно отвечал отказом, кратким и решительным, без каких-либо извинений и объяснения причин. По задуманному Киннисоном плану, мистер Вильямс мог и должен появиться в «Короне на щите» только в том случае, если всем и каждому станет известно, что инициатива приглашения исходила не от него. Наконец, с бывшим метеорным старателем как бы случайно встретился сам Эдмунд Кроунингшилд.

— Почему вы никогда не бываете в моем заведении, мистер Вильямс? — любезно улыбаясь, спросил Кроунингшилд.

— Потому, что мне не хочется, — гласил ответ.

— Но почему? — продолжал допытываться региональный босс, искренне удивленный. — О вашем упорном нежелании посетить «Корону на щите» уже пошли всякие толки. У нас бывают все!

— А разве вам не известно, кто я? — спросил мистер Вильямс холодным, ничего не выражающим тоном.

— Разумеется, известно. Вы мистер Вильям Вильямс, родом с Альдебарана II.

— Нет. Я Билл Вильямс, или, если угодно Дикий Билл Вильямс, метеорный старатель. А «Корона на щите», как я слышал, похваляется тем, что ни один старатель не переступал через ее порог, и заявляет во всеуслышание, что не нуждается в деньгах такого отребья, как всякие там старатели. Если я посещу ваше заведение и какой-нибудь чистоплюй вздумает в моем присутствии распространяться не слишком почтительно о метеорных старателях, вам придется потом долго отскребать его от пола, а полиция будет разыскивать меня за причинение тяжких телесных повреждений. Так что благодарю покорно, но ваше заведение мне не подходит.

— Только и всего? — с облегчением улыбнулся Кроунингшилд. — Но ведь это же чистое недоразумение. Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь, мистер Вильямс. Правда, метеорные старатели, я имею в виду тех, кто занимается старательством сейчас, не вполне вписываются в то изысканное общество, которое обычно бывает в «Короне на щите», но ведь вы теперь не практикующий старатель, а напоминать человеку о его прошлом не в наших правилах. Мы будем рады приветствовать вас у себя как альдебаранского джентльмена. Что же касается неуважительного отзыва о метеорных старателях, о котором вы упомянули, то смею заверить, что в моем заведении вам не придется действовать с присущей решительностью. Всякий, кто осмелится чем-то вызвать ваше неудовольствие, будет немедленно изгнан из «Короны на щите».

— В таком случае я буду рад как-нибудь заглянуть к вам на огонек. Я давно не вращался в обществе воспитанных людей, — вежливо ответил мистер Вильямс.

— Если не возражаете, я пошлю мальчика за вашими вещами. В «Короне на щите» вам будет удобнее, — предложил Кроунингшилд. Так Серый линзмен, не без некоторого сопротивления, позволил цвильникам увлечь себя под крышу директора региональной организации — в то самое место, куда он так стремился попасть.

В течение нескольких последующих дней с новым постояльцем «Короны на щите» обращались в высшей степени предупредительно, но Киннисона такая обходительность ничуть не обманывала. Он знал, что цвильники подвергнут мистера Вильямса не менее тщательной проверке, чем та, которой его некогда подвергли в «Приюте старателей». Иначе и быть не могло: ведь теперь речь шла о безопасности штаба региональной организации цвильников. Сначала он подозревал, что ему незаметно подсыпают тиоиит, но поскольку обретавшиеся в «Короне на щите» боссы региональной организации не носили миниатюрных антитионитовых предохранителей, то значит, и ему такие предохранители не понадобятся.

Однажды вечером, когда он находился в зале, к нему подошла незнакомая девушка, хорошенькая, игривая, молодая, катая между пальцев крохотный комочек какого-то пурпурного порошка. Серый линзмен знал, что это не тионит, но мистер Вильям Вильямс знать не мог.

— Не хотите ли понюхать тионита, мистер Вильямс? — кокетливо предложила она и дунула порошком ему в лицо.

Реакция мистера Вильямса была неожиданной, но мгновенной. Он ловко увернулся от порошка и дал пощечину девушке. И хотя ударил не сильно, девушка отлетела на другой конец зала.

— Что вы себе позволяете? Не забывайте, где вы находитесь, и не распускайте руки! — угрожающе зарычал подскочивший к нему вышибала.

Но теперь линзмена уже ничто не сдерживало, и он вложил в удар всю мощь тренированного тела. Вышибала перелетел через зал и, врезавшись в с гену, замер на полу безжизненной грудой. Точно рассчитанный удар не был смертельным, но вышибала пришел в сознание лишь через несколько часов.

Остальные гости повернулись на шум и замерли. Но мистер Вильямс не бросился бежать и даже не сошел с места. Он по-прежнему стоял, слегка согнув ноги в коленях, и руки его были готовы отразить или нанести любой удар — в зависимости от обстоятельств. Глаза мистера Вильямса были холодны, как железо столь знакомых ему метеоритов.

— Ну, кто еще из вас, вонючих цвильников, вздумает тянуть на меня? — спросил он негромко. Возникла напряженная тишина: словно «цвильник» в том изысканном обществе, которое собиралось в «Короне на щите», было хуже любого самого грязного ругательства. На него существовало абсолютное табу: произносить его не следовало никогда, ни при каких обстоятельствах.

Тем не менее никто из гостей не решился двинуться с места: слишком красноречива была поза мистера Вильямса. Кроме того, наводил на размышления и плащ, накинутый на широкие плечи недавнего старателя: никто не мог поручиться, что под его роскошными, свободно ниспадающими складками не скрывается пара излучателей Де Ляметра, а о том, как молниеносно выхватывает их метеорный старатель и как он стреляет из них, посетители «Короны на щите» были наслышаны.

Глава 18 «КОРОНА НА ЩИТЕ»

Эдмунд Кроунингшилд сидел в своем кабинете далеко не в лучшем настроении: ему во что бы то ни стало требовалось проверить, не является ли бывший метеорный старатель шпионом Галактического Патруля. По сообщениям, полученным с Эвфросайна, Вильямс не был, не мог быть шпионом, и произведенная им, Кроунингшилдом проверка подтвердила правильность подобного вывода. Теперь необходимо предпринять что-то неожиданное и либо полностью снять с Вильямса подозрения, либо расстаться с ним. Разумеется, Кроунингшилду как владельцу «Короны на щите» не хотелось терять клиента, имевшего на банковском счету кругленькую сумму и способного без малейших колебаний тратить любые деньги на спиртное и бентлам! Но почему проклятый мистер Вильямс таскает с собой неподъемный кофр из индурита с замком, настолько хитроумным, что лучшие специалисты не смогли с ним справиться!

— Входите! — крикнул Кроунингшилд, заслышав стук в дверь. — Ах, это ты? Что тебе удалось выяснить?

— Джейнис в порядке, босс. Он ее особенно не задел, просто дал затрещину, ну, она и с катушек! А вот Кловису повезло меньше. Он и сейчас находится без сознания, и доктор говорит, что придет в себя не раньше чем через час. Что за кулак у парня! Доктор говорит, что Кловис выглядит так, будто его огрели по голове обрезком железной трубы.

— Как ты думаешь, этот Вильямс вооружен?

— Должно быть, вооружен. Типичный убийца. Поверьте мне, босс, он бы выстрелил в случае чего не задумываясь. Он бы не стал блефовать, когда в зале было полно наших. Но он положил бы всех, прежде чем мы успели выхватить свои излучатели Де Ляметра.

— Хорошо, ступай. И не пускай ко мне никого, кроме Вильямса.

Нужно ли удивляться, что после такого распоряжения следующим посетителем оказался не кто иной, как мистер Вильямс.

— Вы хотели повидаться со мной, Кроунингшилд, прежде чем я отбуду.

Киннисон был полностью одет, даже плащ накинут на плечи, и его индуритовый кофр при нем. Согласно альдебаранским обычаям, это означало, что владелец кофра возмущен до крайности.

— Да, мистер Вильямс. Я хотел принести свои извинения за небольшой инцидент, который произошел в моем заведении, — произнес Кроунингшилд и добавил несколько раздраженным тоном:

— Хотя, должен сказать, что вы чрезмерно резко, чтобы не сказать большего, отреагировали на ребяческую выходку юной леди. Она всего лишь шутила.

— Шутила?! — тон мистера Вильямса был явно недружественным. — Должен заметить вам, сэр, что я отнюдь не считаю тионит шуткой. Я не имею ничего против нитроляба или героина и имею обыкновение время от времени расслабляться с помощью бентлама, но не допущу, чтобы кто-нибудь даже близко подошел ко мне с тионитом. Я решительно возражаю, сэр, и мне плевать, кто предлагает отраву — девушка или мужчина.

— Разумеется, разумеется! Но у нее был не настоящий тионит. Такого мы никогда не допустили бы! И мисс Картер — девушка с безупречной репутацией…

— Откуда я мог знать, что это не тионит? — возразил мистер Вильямс. — Что же касается мисс Картер, то пока женщина ведет себя, как леди, я обращаюсь с ней, как джентльмену надлежит обращаться с леди, но если она ведет себя, как цвильник…

— Прошу вас, мистер Вильямс…

— Тогда я обращаюсь с ней, как подобает обращаться с цвильниками, и все тут!

— Мистер Вильямс! Я был бы очень признателен вам, если бы вы никогда больше не употребляли такое слово…

— Неужели, трессилийская идиосинкразия? — неприязнь бывшего метеорного искателя сменилась любопытством. — Как я теперь припоминаю, мне действительно никогда не приходилось слышать это слово ни в вашем заведении, ни в его окрестностях. Приношу свои извинения за то, что невольно нарушил неизвестный мне запрет.

«Так-то лучше, — подумал Кроунингшилд, лихорадочно размышляя. — Судя по всему, гиганту с Альдебарана II никогда не приходилось видеть тионит, и он просто боялся вдохнуть наркотик».

— Остается выяснить одно щекотливое обстоятельство, мистер Вильямс, — настойчиво продолжал Кроунингшилд. — Я имею в виду ношение оружия в нашей тихой и мирной гостинице.

— А кто вам сказал, будто я ношу при себе оружие? — возмущенно спросил Вильямс.

— Собственно говоря, я просто подумал… Такое предположение вполне естественно… — растерянно забормотал владелец «Короны на щите».

Мистер Вильямс сбросил плащ, снял пиджак и остался в сорочке из тончайшего гламоретта, сквозь которую отчетливо можно было увидеть его волосатую грудь и гладкую загорелую кожу на мощных плечах. Он подошел к кофру, открыл его и извлек оттуда портупею с двумя гнездами для излучателей Де Ляметра. Мистер Вильямс надел портупею, вложил излучатели и, завершив туалет, повел плечами, чтобы поудобнее приладить оружие. Затем он обратился к изумленному Кроунингшилду и не без сарказма заметил:

— Впервые с моего появления у вас я надеваю оружие, — сказал мистер Вильямс. — Но теперь, даю вам слово, буду носить оружие до тех пор, пока не покину ваше заведение, и сделаю это с вашего разрешения немедленно.

— О, сэр, не стоит так торопиться. Произошло досадное недоразумение, — Кроунингшилд был в отчаянии. — Будьте снисходительны, сэр! Сами понимаете, предрассудки и прочее… Уверяю вас, что когда мы лучше узнаем друг друга, все пойдет как по маслу…

И все действительно пошло как по маслу. Киннисон, или, точнее, мистер Вильямс, позволил уговорить себя остаться в «Короне на щите». С прямотой альдебаранца он сообщал всем встречным и поперечным, что носит при себе оружие, и неизменно объяснял почему:

— Альдебаранский джентльмен, сэр, держит свое слово, идет ли речь о пустяках или о серьезных вещах, независимо от того, при каких обстоятельствах оно дано. Я буду носить при себе эти штуки, пока остаюсь здесь. Я должен носить их, и я так и сделаю. В любой момент могу покинуть «Корону на щите», но пока я здесь, оружие всегда будет при мне.

И мистер Вильямс действительно никогда не расставался, со своими излучателями. Правда, он ни разу не извлек их и вообще вел себя безупречно, как и подобает джентльмену, но цвильники чувствовали себя неуютно при мысли, что под рукой у мистера Вильямса, человека вспыльчивого и непредсказуемого, всегда имеются два излучателя, которые он, того и гляди, выхватит. И даже то, что все они были вооружены, не слишком их утешало.

Чтобы окончательно внушить наблюдателям мысль о своей благонадежности, мистер Вильямс начал пить или, по крайней мере, закупать спиртное во все больших количествах. Регулярно он принимал небольшую дозу бентлама. Доза наркотика росла день ото дня.

По чисто случайному совпадению (по крайней мере так решили те, кто по приказу Кроунингшилда неотступно следил за каждым шагом мистера Вильямса) в тот день, на вечер которого было назначено совещание боссов региональной организации цвильников, тихий и, в общем — джентльменский запой мистера Вильямса перешел в шумный загул. В заключение явно перебравший мистер Вильямс потребовал, чтобы ему дали двадцать четыре таблетки бентлама — слоновую дозу, которой завершал в былые дни свои загулы Дикий Билл, о чем великолепно знал хозяин «Короны на щите». Получив требуемое, мистер Вильямс отключился. Его доставили в отведенный ему номер, раздели, уложили спать на роскошную кровать с мягким матрацем, покрытым шелковыми простынями, и… забыли о нем.

Разумеется, накануне совещания все мыслимые источники утечки информации проверили, перепроверили и исключили. Но кому в голову могло прийти подозревать беспробудно пившего, в стельку пьяного мистера Вильямса, к тому же принявшего чудовищную дозу бентлама? Мистер Вильямс остался вне подозрений.

Так Серый линзмен стал «участником» совещания боссов региональной организации цвильников и получил доступ ко всей секретной информации. Правда, на этот раз, чтобы прочитать отчеты, заметки, распоряжения, счета и т. д., пришлось затратить гораздо больше времени, чем на Эвфросай-не, ведь теперь речь шла о несравненно большей, региональной, организации. Но времени у линзмена было предостаточно, к тому же и читал он быстро, а в лице Ворсела у него был надежный помощник, фиксировавший на пленке и на кассетах всю поступившую к нему информацию. Так Киннисон выковал еще одно звено в цепи и еще на шаг приблизился к заветной цели — Босконии.

Как только мистер Вильямс вновь обрел способность ходить, не раскачиваясь и не спотыкаясь, он первым делом разыскал хозяина «Короны на щите». Мучимый угрызениями совести, сгорая от стыда, горячо раскаиваясь, мистер Вильямс тем не менее снова стал альдебаранским джентльменом, а джентльмены из той солнечной системы относятся к джентльменству весьма и весьма серьезно.

— Прежде всего, мистер Кроунингшилд, я хотел бы принести вам свои искренние извинения за то, что столь грубо попрал ваше гостеприимство.

Мистер Вильямс пояснил далее, что при определенных обстоятельствах джентльмен может позволить себе дать пощечину девушке и чуть не лишить жизни охранника, но не должен терять своего достоинства. Его, Вильямса, терзает мысль о том, что он совершенно недопустимо вел себя, как вульгарный, неотесанный старатель. Такое поведение не может быть оправдано.

— Мне нечего сказать в свою защиту. Дабы избавить вас от необходимости выдворить меня за пределы вашего гостеприимного заведения, я покидаю его сам. Поверьте, сэр, что я глубоко раскаиваюсь в содеянном.

— Что вы, что вы, мистер Вильямс, вам вовсе не нужно покидать нас. Каждому случается иной раз перебрать спиртного. Нам и в голову не приходило изгонять вас.

Но мистер Вильямс продолжал настаивать на своем:

— Благодарю вас за вашу любезность и снисходительность, сэр, но я сгораю от стыда при воспоминании о некоторых своих поступках. Я никогда не осмелюсь взглянуть в лицо вашим гостям. И хотя я лелею робкую надежду на то, что все еще могу считать себя джентльменом, я решил исчезнуть и даже изменить свое имя до тех пор, пока не научусь пить, как подобает джентльмену.

Ничто не могло заставить упрямого мистера Вильямса изменить принятое им решение. Он покинул «Корону на щите», раздавая направо и налево щедрые чаевые. Так исчез (Киннисон надеялся, что навсегда) Билл Вильямс, в недавнем прошлом метеорный старатель, разбогатевший и ставший джентльменом, но допускавший, особенно в состоянии крепкого подпития, досадные срывы. А совсем неподалеку от Трессилии под другим именем, как и обещал Вильямс Кроунингшилду, он появился на борту спидстера-невидимки, где его давно поджидал Ворсел.

— Спасибо тебе за все, старина, — пожал Киннисон одну из рук велантийца, который редко использовал свои конечности для такого чисто земного, человеческого жеста — Ты все сделал как надо. Теперь ты свободен, но можешь понадобиться мне чуть позже. Если удастся собрать необходимую информацию, я дам тебе знать с помощью Линзы. Чистого тебе космоса!

— Счастливо, Киннисон!

И два линзмена отправились каждый своим путем: Ворсел полетел на Главную базу, а Киннисон отправился в длительный полет. Киннисон без особого удивления узнал, что галактический директор обретается не в самой галактике, а в звездном скоплении за ее пределами, что родом он с Калонии и что зовут его Джолт. Этот Джолт, судя по всему, — существо весьма методичное. Наметив план, он выполнял задуманное последовательно и неотступно.

Однако Киннисон довольно сильно заблуждался: незадолго до описанных событий аналогичные вопросы подробно обсуждались на заседании Совета Босконии.

— Извесно, что калонианцы хорошие исполнители, — заметил Девятый. — Они обладают сильным разумом и добиваются намеченных результатов. Однако они не идут ни в какое сравнение с нами, эйчами. Эйчлан подумывал о замене Гельмута, но он все медлил, пока не стало слишком поздно.

— Необходимо принять во внимание множество факторов, — мрачно заметил Первый. — Планета необитаема. Жить на ней могут только теплокровные существа, дышащие кислородом. База построена для таких существ, и весь персонал был набран из них. На создание базы ушли годы. Ни один из нас не мог бы жить и эффективно работать в одиночестве, не имея возможности свободно передвигаться по планете, поскольку нам пришлось бы иметь надежную защиту от тепла и атмосферы. Даже если бы нам удалось создать подходящие условия в центральном куполе, все равно нам потребовалось бы создать совершенно новую организацию прежде, чем мы смогли бы набрать персонал. Калонианцы отлично справлялись с работой, и, при всем уважении к вам и ко всем эйчам, я отнюдь не уверен в том, что даже Эйчлану, окажись он в момент нападения на базу Гельмута, удалось бы спасти ее. Как известно, Эйчлан медлил с заменой Гельмута по той же причине. Коль скоро речь заходит об эффективности, калонианцы, по крайней мере, некоторые из них, эффективны, как никто другой. Джолт калонианец. Не подумайте, будто я хвастаюсь предложенным мной выбором директоров, но я прошу особо отметить, что, как мне кажется, калонианец Преллин, директор нашей организации на Бронсеке, способен остановить продвижение Галактического Патруля.

— Выражение «как мне кажется» не внушает особого спокойствия и уверенности, — заметил другой член Совета.

— Всегда приходится учитывать непредвиденные обстоятельства, — возразил Первый. — Что же касается линзмена, то когда он может действовать, он действует. Наши лучшие наблюдатели не смогли обнаружить никаких следов его присутствия, если не считать загадочного отказа в функционировании экспериментального гиперпространственного туннеля, сооруженного нашими дельгонскими союзниками. Некоторые из нас сначала сочли строительство гиперпространственного туннеля плохо продуманной преждевременной затеей, а проникновение в него Галактического Патруля склонны приписывать способностям состоящих на службе у Патруля физиков и математиков, нежели проискам некоего чисто гипотетического линзмена, наделенного сверхчеловеческими способностями. Учитывая сказанное, представляется логичным предположить, что Преллину удалось остановить продвижение Патруля. Наши наблюдатели сообщают, что Патруль крайне неохотно прибегает к незаконным действиям. Никаких признаков подготовки таких действий не обнаружено. Правда, нашему бизнесу нанесен ущерб, но Джолт проводит необходимую реорганизацию системы.

— И все же я настаиваю на том, чтобы наша галактическая база была восстановлена и чтобы ее обслуживал персонал, набранный из эйчей, — настаивал Девятый. — По существу база — единственная крупная штаб-квартира, которой мы располагаем в этой части космического пространства, и так как она является и мозговым центром мирного покорения новых миров, и ядром нашей новой военной организации, рисковать ею без особой необходимости было бы опрометчиво.

— И вы сами, разумеется, были бы рады занять весьма ответственный пост командира базы, набрать персонал и встретить линзмена, если он высадится на планете в сопровождении всех сил Галактического Патруля, как подобает эйчу?

— Я как-то не совсем… Э-э… — растерялся Девятый. — Мне кажется, что здесь я принесу гораздо больше пользы…

— Мы все так думаем, — цинично заметил Первый. — Именно поэтому я всячески приветствовал прибытие гипотетического линзмена сюда, на нашу планету, а не на какую-нибудь другую. И глубоко убежден в том, что любые изменения в структуре нашей организации привели бы только к ее ослаблению. Джолт обладает великолепными способностями, энергичен и не хуже любого из нас информирован о возможности вторжения на его планету гипотетического линзмена или вполне реального Галактического Патруля. Я не вижу иного способа улучшить ситуацию, кроме как запросить Джолта о том, в каких припасах и подкреплениях он нуждается, и снабдить его всем необходимым.

Члены Совета обсудили все за и против. Не станем приводить здесь подробностей. Скажем только, что по окончании дебатов вопрос поставили на голосование, и большинство членов Совета поддержало мнение Первого: запросить Джолта, не терпит ли тот нужду в припасах, надо ли пополнить персонал и удовлетворить все его заявки.

Но еще до того, как эйчи собрались на Совет, Киннисон на своем спидстере-невидимке, никем не замеченный, достиг пределов того звездного скопления, в котором находилась планета эйчей. Крепости-аванпосты были расположены вокруг нее плотнее, чем вокруг планеты Гельмута, и электромагнитные детекторы работали с троекратным перекрытием. Эфир и субэфир были забиты колебательными полями, в которых аннигиляция детекторных сигналов становилась невозможной. Наблюдатели на своих постах неусыпно следили за малейшими изменениями обстановки. Но все предосторожности босконцев оказались тщетными: спидстер был выполнен из немагнитных материалов, обнаружить его принципиально невозможно, и линзмен легко проскользнул сквозь расставленные противником сети.

Оказавшись в тени, отбрасываемой планетой, Киннисон приступил к поискам мыслезащитного экрана, накрывающего крепость, и вскоре обнаружил его. Проникнув сквозь экран, Киннисон завис над планетой и осмотрел ее за один полный оборот планеты вокруг оси.

Некогда значительную часть суши чудесной зеленой планеты покрывали густые леса. Населяли ее существа, очень напоминавшие людей. Наделенные высокоразвитым интеллектом, коренные обитатели создали города, проложили дороги, построили заводы и оставили множество других памятников, свидетельствовавших о высоком уровне развития цивилизации. Теперь когда-то цветущие города погребены под потоками застывшей лавы. Всюду, куда ни обращал взгляд Киннисон, он видел руины. Завоеватели уничтожили всех коренных жителей планеты. Там где проходили дороги и работали заводы, теперь лишь летали вороны. Все крепости аборигенов сожжены дотла. Если не считать бос коне ко и базы, планета являла собой грустное зрелище-кладбище ранее процветавшей цивилизации.

— За это они мне тоже заплатят, — подумал Киннисон и сосредоточил все внимание на босконской базе. Выглядела она необычайно внушительно: около трехсот квадратных миль, покрытых мощными сооружениями, за неприступными стенами которых укрылось множество оборонительного и наступательного оружия, а в центре всего возвышался купол столь колоссальных размеров, что по сравнению с ним остальные сооружения казались просто крохотными.

«Типично босконское сооружение, — подумал Киннисон. — Крепость столь же большая и мощная, как и те, что я встречал раньше, пожалуй, даже более мощная».

Но одну босконскую крепость ему уже однажды удалось одолеть, и он не сомневался, что одолеет и другую. Воспользовавшись сверхчувственным восприятием, Киннисон без труда обнаружил, что вся территория крепости заэкранирована. Но и это была не новость!

На сей раз Киннисон не собирался воздействовать непосредственно на персонал. Вполне достаточно проникнуть где-нибудь сквозь экран, но где? Все пространство вокруг купола залито застывшей лавой и освещалось ослепительными прожекторами. Разумеется, за каждым дюймом поверхности наблюдали дежурные и, что еще хуже, фотоэлементы.

Таким образом, шансов на то, чтобы пробраться в купол по суше или с воздуха мало. А что если попытаться проникнуть в него из-под земли? Должны же существовать какие-то подземные коммуникации, например, водопровод? Обследовав протекавшую неподалеку реку, Кишшсон обнаружил водозаборные сооружения. Нашлось укромное местечко и для спидстера — в нескольких секундах полета от крепости под козырьком нависавшей над местностью гладкой скалы.

Облачившись в черный скафандр-невидимку, Киннисон поспешил к водозаборнику. Погрузился в воду и поплыл против медленного течения. В такой плотной среде, как вода, двигатели его скафандра не позволяли развивать столь большую скорость, как в воздухе, поэтому продвигался он медленнее. Но торопиться было некуда, и спустя несколько часов Киннисон оказался на территории базы.

Основная магистраль водопровода начала разветвляться на все более мелкие рукава, но к главному куполу шла труба такого диаметра, что он легко умещался в ней даже в своем скафандре. Когда до цели путешествия оставалось совсем немного, Киннисон обнаружил люк, которым давно не пользовались, и принялся обследовать купол.

Кое в чем центральный купол напоминал аналогичное сооружение на базе Гельмута, но имелись и существенные отличия. Огневых точек на базе было превеликое множество, каждая — с автономным источником питания. Зато видеоэкранов и коммуникаторов меньше, чем у Гельмута. Вместо общего зала, где располагались пульты операторов, на этот раз внутри купола оказалось множество кабинетов, в которых вершилось управление сложной иерархической структурой незаконного бизнеса в масштабах целой галактики. В большом кабинете за огромным письменным столом восседал сам Джолт, а рядом сверкал и переливался ослепительный шар — как теперь было известно линзмену, межгалактический коммуникатор.

— Вот оно что! — торжествующе воскликнул про себя Киннисон. — Значит, подлинный глава всей Босконии находится во Второй галактике!

Если нужно, он, Киннисон, готов ждать месяц, год, сколько угодно, пока коммуникатор не заговорит. К тому же он не собирался сидеть сложа руки. Кабинеты в центральном куполе не имели мыслезащитных экранов, а на столах, в шкафах и сейфах хранились все тайны наркобизнеса, и чтобы передать всю информацию и тем самым обеспечить полный и окончательный разгром организации цвильников Галактическим Патрулем, потребуется много времени.

Киннисон вызвал Ворсела и, убедившись, что тот готов, начал передавать информацию. Покончив со сведениями о деятельности Преллина с Бронсеки, Киннисон перешел к Кроунингшилду с Трессилии, затем к боссам более мелких отделений.

Киннисон закончил передавать информацию и практически завершил изучение базы, когда межгалактический коммуникатор пришел в действие. Поскольку характер и направление луча, хотя и неточно, были известны, Киннисону не составило особого труда взять пеленг на источник сигнала. Но чем дольше проходили переговоры по коммуникатору, тем сильнее росло разочарование линзмена. Приказы, распоряжения, отчеты, обсуждение различных проблем коммерческой политики — обычные деловые переговоры между двумя ответственными сотрудниками огромной фирмы. Все было достаточно интересно, но не содержало новой информации. Ни слова о том, кто такой Эйчмил и где он находится, ни слова о Босконии.

— Судя по тому, что вы ни разу не упомянули о пресловутом линзмене, ему не удалось добиться новых успехов, — заметил в заключение Эйчмил.

— До сих пор наши лучшие сотрудники не смогли его обнаружить, — осторожно ответил Джолт, и Киннисон, сидя в своем не вполне комфортабельном убежище, улыбнулся. Упоминание о «пресловутом линзмене» очень льстило его самолюбию, и он почувствовал гордость при мысли, что находится в сотне-другой футов от Джолта.

— Все линзмены, по сообщениям наших агентов, сосредоточили свои усилия на базе Преллина в Каминоше, — продолжал докладывать Джолт. — Их около двенадцати, и они постоянно сменяются. Мы не спускаем с них глаз, ведь один из них может оказаться тем самым линзменом, которого мы так давно разыскиваем.

Связь прервалась, и радостное возбуждение, охватившее было линзмена, спало.

— Без дураков, — сказал Киннисон сам себе, — мне нужно во что бы то ни стало проникнуть в сознание этого парня!

Но как подступиться к Джолту? Все работавшие в центральном куполе были снабжены индивидуальными мысле-защитными экранами и соблюдали величайшую осторожность. Собак и других домашних животных не было. Правда, Киннисон заметил несколько птиц, но только безумец мог рассчитывать на то, что птица, вьющаяся над генератором, питающим мыслезащитный экран, и старающаяся клювом ослабить некоторые контакты, не привлечет ничьего внимания — сотрудники центра умны и наблюдательны.

И тут внимание Киннисона привлек сидевший в углу паук, достаточно большой, чтобы справиться с легкой физической работой, и в то же время не столь крупный, чтобы бросаться в глаза. Обладают ли пауки разумом?

Оказалось, что сидевший в углу паук наделен гораздо большим интеллектом, чем предполагал Киннисон, и Серый линзмен достаточно легко вошел с ним в контакт. Разумеется паук не мог мыслить, но охотно работал за вознаграждение в виде пищи. Итак, паук управляем!

Спустившись с потолка на пояс Джолта, паук не смог ослабить и тем более выдернуть клемму, но сумел протиснуться внутрь генератора, питавшего мыслезащитный экран, и своими мощными челюстями перегрызть один из тонких проводничков, ослабить крепление другого и в конце концов замкнуть на корпус одну из прядей проводника. В тот же миг мыслезащитный экран отключился, и Киннисон проник в разум Джолта.

Эйчмил был боссом Джолта. Об этом Киннисон уже знал. Штаб Эйчмила находился во Второй галактике на планете Джарневон. Джолту приходилось бывать там, координаты такие-то и такие-то, курсы такие-то и такие-то… Эйчмил докладывал Босконии…

Линзмен остолбенел. Вот оно, первое подтверждение правильности его умозаключений — Боскония реально существует!

Оказывается, Боскония не существо, а Совет, по всей видимости, состоящий из эйчей, коренных обитателей Джарневона, отвратительных чудовищ, напоминающих по внешнему виду рептилий… Эйчмил знает, кто входит в состав Босконии и где происходят заседания Совета. Джолту это неизвестно.

Закончив обследование разума Джолта, Киннисон вышел из него так же незаметно, как и вошел. Паук ликвидировал замыкание, и мыслезащитный экран снова заработал. Прежде чем заняться чем-нибудь другим, линзмен заставил своего маленького союзника прибыть к себе в люк и направил его в тот уголок, где разместилось целое семейство молодых личинок. Долг платежом красен, даже если ты задолжал пауку!

Со вздохом облегчения Киннисон погрузился в воду, без приключений добрался до реки, перелетел к спидстеру и, не Мешкая, отправился на Землю.

Экспедиция прошла успешно. Правда, Киннисон надеялся, что ему удастся собрать полную информацию о Босконии, чтобы обрушить на главный центр цвильников всю мощь Галактического Патруля.

Не удалось, а жаль! Теперь необходимо собрать все сведения о планете Джарневон во Второй галактике… Придется отправиться туда одному? Нет, лучше вдвоем, взять с собой летающее чудище, Ворсела.

Глава 19 КОНЕЦ ПРЕЛЛИНА

— Прежде чем ты отправишься куда-нибудь еще, точнее, с твоей помощью или без твоего участия, я хочу покончить раз и навсегда с базой Преллина на Бронсеке. Она давно стоит у меня поперек горла, — заявил Хейнес Киннисону. — Это же скандал на всю галактику, что мы позволяем каким-то цвильникам делать все что заблагорассудится у себя под носом. Все думают, будто Галактический Патруль не в силах навести порядок. Как по-твоему, когда лучше нанести удар по Преллину и его компании? Знаешь, что они придумали?

— Нет, а что?

— Полностью прекратили официальную деловую активность. Ссылаются на неблагоприятную конъюнктуру. Связь их конторы с внешним миром прекращена: телефоны молчат, коммуникаторы не работают…

— Гм… Полагаю, что лучше всего нанести по цвильникам упреждающий удар. Мы ничего не теряем. Пусть Боскония думает, что наша стратегия провалилась и мы вынуждены прибегнуть к грубой силе.

— Легко сказать! Удар по базе Преллина — дело нешуточное.

— Безусловно. А чего вы опасаетесь?

— Ты обратил внимание, какую форму имеет накрывающий его здание мыслезащитный экран?

— Цилиндрическую. Не ошибусь, если выскажу предположение, что внутри цитадели Преллина нас ждет немало неожиданностей.

— Боюсь, что ты прав. Я пытался выяснить что-нибудь о здании. Построено оно десять лет назад. Планы и прочие документы вроде бы существуют, но никто не знает, где они хранятся и соответствуют ли истинной планировке здания.

— Клянусь усами Клоно! — воскликнул удивленный Киннисон. — Но ведь существуют же различные инспекции, строители, подрядчики?

— Городской архитектор, выдавший разрешение на строительство здания, впоследствии получил богатое наследство и ушел в отставку. С тех пор его никто не видел. Никому не удалось найти ни одного строителя или рабочего, принимавшего участие в возведении здания. Ни один инспектор не может похвастаться тем, что ему удалось побывать внутри здания. Городские власти Коминоша, а в действительности и всех других городов, не могут справиться с такими гигантами, как фирма Уэмблсонов, имеющими собственную страховую компанию, собственную инспекцию, тщательно охраняющую себя от вторжений извне. Уэмблсоны отнюдь не исключение, но не все такие фирмы-гиганты цвильники.

— Вы думаете, здание укреплено?

— Не сомневаюсь. Учитывая это, мы распорядились начать постепенную, но полную эвакуацию населения Коминоша еще два месяца назад.

— Но ведь это же сопряжено с огромными затратами! — изумление Киннисона росло с каждой минутой.

— По законам военного времени, Патруль в случае возникновения чрезвычайных ситуаций берет всю полноту власти на себя. Деловая активность от переезда ничуть не пострадала — об этом мы позаботились. Население тоже особенно не возражало, так как им были предоставлены комфортабельные дома на берегах озер и рек и созданы другие удобства. Все расходы Патруль взял на себя.

— Сколько хлопот! Какие расходы! Должен признаться, что такой способ уничтожения неприятельской крепости мне никогда не приходил в голову, но вы, сэр, как всегда, правы!

— Они глубоко заблуждаются, рассчитывая на то, что мы не пойдем на разрушение целого города ради того, чтобы покончить с ними.

— А как обстоит дело с наблюдателями? — поинтересовался Киннисон. — Их ряды недавно пополнились.

— Это уже по твоей части, — без особого интереса ответил Хейнес. — Единственное, на чем я настаиваю, — база Преллина должна быть уничтожена. Наблюдателей можешь тоже уничтожить или оставить в живых, как тебе больше нравится, — пусть себе наблюдают и докладывают по начальству.

— Мне кажется, что наблюдателей лучше оставить, — решил Киннисон. — Ведь нам еще не все известно. А намереваетесь ли вы пустить в ход секретное оружие?

— Нет. Здание, что и говорить, огромное, занимает целый квартал, но все же на первоклассную базу оно не тянет. Мы сможем выжечь почву из-под фундамента здания обычными излучателями.

Хейнес вызвал адьютанта:

— Соедините меня с сектором девятнадцать, — попросил он и, когда на экране появилось лицо пожилого линзмена, приказал:

— Приступайте к планированию операции в Коминоше, Паркер. Двенадцать космических кораблей-истребителей. Двадцать тяжелых самоходных установок, пятьдесят передвижных экранов, дистанционный контроль. Боеприпасы и прислуга. Постарайтесь спланировать операцию так, чтобы причинить городу как можно меньше разрушений. Я прибуду в Коминош на «Неустрашимом».

Хейнес лукаво посмотрел на Киннисона и добавил:

— Для меня это будет чем-то вроде небольших каникул. Хочу сам все видеть. У тебя есть время отправиться со мной?

— Есть. К тому же в Коминош мне по дороге — ведь я собираюсь лететь в туманность Лундмарка.

К моменту прибытия «Неустрашимого» вся техника, боеприпасы и участники штурма уже находились на исходных позициях. Тяжелые самоходные установки были действительно невероятно тяжелы, и когда они с лязгом и грохотом катились по пустынным улицам Коминоша, их гусеницы на фут уходили в почву. Передвижные экраны, еще более тяжелые, чем самоходные установки, разместились вокруг квартала, занятого зданием фирмы Уэмблсона, чтобы защитить остальные районы Коминоша от всеиспепеляющих потоков энергии, которые вот-вот должны политься из босконской крепости.

Коминош, столица Бронсеки, стал свидетелем битвы, которая обычно разыгрывалась в безбрежных просторах космического пространства.

Особой заботой адмирала Хейнеса было скорректировать огонь всех сил Галактического Патруля с таким расчетом, чтобы не пострадал ни один из четырех босконских наблюдателей, прибывших в Коминош незадолго до битвы. Им в обязанность вменялось фиксировать и сообщать обо всем происходящем. Отчет о событиях должен быть полным и мотивированным. Хейнес хотел, чтобы наблюдатели довели до сведения Босконии, что когда Галактический Патруль берется за дело, он доводит его до конца. Хейнесу было необычайно важно показать Босконии, что карающий меч Цивилизации, коль скоро он поднят, не колеблясь, опустится на вражескую базу и сокрушит ее, даже если та расположена посреди густонаселенного города и вопреки неизбежным разрушениям. Осечки быть не могло: адмирал не только просчитал все возможные варианты, но и создал по крайней мере трехкратное превосходство сил.

По команде все лучевые установки открыли огонь по дому Уэмблсона. Камень, стекло и металл — все, что за мгновение до открытия огня украшало фасад здания, бесследно исчезло, сгорело и испарилось, обнажив скрывавшийся внутри здания и теперь сверкавший ослепительным блеском гигантский мыслезащитный экран. Питаемый работавшими на полную мощь генераторами, экран упорно противостоял изливавшимся на него потокам энергии.

Засевшие в здании босконцы открыли ответный огонь. Залп — и пять экранов, вспыхнув, померкли. Еще залп — и тяжелой самоходной установки как не бывало! Босконцы сопротивлялись отчаянно, но когда на сверкавший купол мыслезащитного экрана с кораблей-истребителей были сброшены бомбы огромного калибра с начинкой из дуодека, вражеская крепость дрогнула. Утопая в потоках лавы, она стала погружаться в недра Бронсеки. Мыслезащитный экран босконской крепости померк. И тогда, оставаясь невидимым для окружающих, но отчетливо различимый на экранах специальных детекторов, в небо взмыл личный спидстер Преллина. Босс уносил ноги! Но разве мог босконский корабль, даже такой маневренный и быстроходный, сравниться в маневренности и скорости с «Неустрашимым», управляемым шеф-пилотом Гендерсоном?

— Ну вот и все, — медленно произнес Хейнес. — Дорого, очень дорого, но дело стоит того… Так будет с любой базой цвильников в нашей галактике. Гендерсон, посадите нас в космопорте Коминоша.

А из четырех различных городов Бронсеки четырьмя различными маршрутам в космос устремились четыре наблюдателя. Каждый из них по прибытии на свою планету послал Джолту полный отчет о всех событиях, разыгравшихся в Коми ноше.

Первой реакцией Джолта было послать на помощь Преллину эскадрилью космических кораблей, но, поразмыслив, он понял, что Преллин обречен и его теперь уже не спасет ничто. Настроив коммуникатор на волну Преллина, он долго вслушивался, но кроме космических шумов ничего не было слышно. Обычно голубоватое лицо Джолта приобрело зеленоватый оттенок, как у тех, кто страдает космической болезнью, но он превозмог слабость и доложил обо всем своему шефу Эйчмилу.

— В том, что произошло, как ни странно, есть и хорошая сторона, — заметил он в заключение доклада, — Вместе с Преллином погибла и вся информация о деятельности его организации. Кроме того, я хотел бы обратить ваше внимание на два факта. Первое, Галактическому Патрулю пришлось бросить против Преллина столь большие силы, что минош, столица Бронсеки, полностью разрушен. Второе, четыре наших наблюдателя остались целы и невредимы. Это свидетельствует о том, что намерения пресловутого линзмена провалились и он не смог, не прибегая к грубой силе, преодолеть нашу защиту.

— Ваш вывод необоснован, — возразил Эйчмил. — Применение силы может означать, что линзмен достиг своей цели. Он мог умышленно дать ускользнуть наблюдателям, чтобы усыпить те подозрения, которые могут у нас возникнуть. Вполне возможно, что именно вас он держит теперь на прицеле. Уверены ли вы, что на вашей базе не побывал никто посторонний?

— Абсолютно уверен, сэр!

— Ваше «абсолютно» меня ни в чем не убеждает. Хотелось бы верить, что вы не заблуждаетесь. Используйте всех своих сотрудников и все оборудование, которое мы вам посылаем, чтобы исключить проникновение противника на базу.

Глава 20 ПРОВАЛ

В своем немагнитном, практически невидимом спидстере Киннисон и Ворсел вступили в неизведанные просторы Второй галактики и приблизились к солнечной системе эйчей, стремясь оставаться как можно незаметнее. Целью полета их была пятая планета — Джарневон, как называл ее Джолт. Кроме названия о планете почти ничего не было известно.

На планете царил лютый холод, и атмосфера непригодна для тех, кто дышит кислородом. Джарневон не вращался вокруг собственной оси, поэтому сутки на Джарневоне совпадали по продолжительности с годом. Обитатели Джарневона населяли только вечно темное полушарие. Если у них и было зрение, то видеть они должны были в совершенно ином диапазоне спектра, чем земляне.

— Знаешь, Ворсел, мне что-то не по себе, — признался Киннисон. — Чем больше мы приближаемся к Джарневону, тем сильнее охватывает меня страх.

Киннисон действительно боялся. Его охватил страх, которого он не испытывал никогда прежде за всю свою жизнь. Ему случалось бывать в опасных переделках, однажды он был-даже смертельно ранен и лишь чудом остался жив. Но во всех этих случаях беда приходила неожиданно, и он реагировал на опасность почти автоматически, если у него вообще оставалось время на то, чтобы реагировать.

Никогда прежде ему не случалось оказаться в таком месте, о котором ему было заранее известно, что все преимущества находятся на стороне противника и что шансы выбраться живым исключительно малы. Джарневон хуже, несравненно хуже, чем гиперпространственный туннель. Там, хотя путь и необычен, зато противник хорошо известен: ему приходилось сталкиваться с дельгонцами и прежде, тогда он сумел одержать над ними победу. Кроме того, у него был «Неустрашимый», полный сил и энтузиазма экипаж и самозабвенно преданный науке старый Кардинг. Теперь Киннисон мог рассчитывать на спидстер и Ворсела, который боялся неведомого врага не меньше его самого.

Но, несмотря на все страхи и опасения, два линзмена упорно продвигались к цели своего путешествия. В конце концов, их работа всегда сопряжена с риском, и долг состоял в том, чтобы выполнить ее, и выполнить как можно лучше. Киннисон и Ворсел сознавали, что на этот раз им предстоит схватка с противником, который по меньшей мере не уступает им в интеллекте, заведомо превосходит физически и к тому же будет сражаться на своей территории.

— Должен сказать, что мне как-то не по себе, — признался Ворсел. — Трясусь от страха до кончика хвоста. Но чему быть, того не миновать!

После долгих обсуждений остановились на варианте, привлекательном тем, что в случае провала Киннисона ущерб, нанесенный Галактическому Патрулю, сводился бы к минимуму. С согласия Киннисона Ворсел проник в его разум, отчего Серый линзмен погрузился в транс, и закодировал всю хранившуюся там информацию так, чтобы та по сигналу как бы исчезла, уступив место другой информации, соответствующей разработанной линзменами легенде. Перед тем как вывести Киннисона из транса, Ворсел послал ему последнюю телепатему:

— Как только я дам тебе мысленно команду, ровно через тридцать секунд из твоей памяти сотрется вся старая информация и на ее место впишется новая. Ты как бы станешь другим человеком. Впоследствии по моей команде новая информация исчезнет из твоей памяти, а старая восстановится в прежнем объеме.

О том, что было с тобой прежде, ты не будешь помнить ничего. Никакое обследование твоего разума, на сколь бы глубоком уровне оно ни проводилось, не сможет обнаружить следов старой информации, как не смогут их открыть психотропные препараты, детекторы лжи и тому подобные устройства. Старая информация не существовала, не существует и не будет существовать до моей новой команды. А теперь, Кимболл Киннисон, очнись!

Повинуясь приказу, Киннисон очнулся и не поверил своим ощущениям: в его мозгу словно никто и не побывал!

— Ты уверен, что сделал все, как надо, Ворсел? — спросил Киннисон, тщательно обследовав закоулки своего сознания и не обнаружив нигде никаких следов вмешательства Ворсела.

— Уверен! А вот если бы ты нашел какие-нибудь следы моего вмешательства в твое сознание, то это и означало бы, что работа выполнена плохо!

Спидстер между тем снизился. Дальнейшее продвижение к босконской базе становилось рискованным. Линзмены не были уверены в том, что за ними не наблюдают. Напряжение росло.

Благополучно миновав наружные защитные экраны базы, сбросили скорость до минимальной. Все вокруг казалось спокойным. Наконец, посадили спидстер. Дальнейший путь предстояло проделать пешком.

План был прост. Ворсел должен сопровождать Киннисона до мыслезащитного экрана центрального купола. Затем Киннисон каким-то образом проникнет сквозь экран и добудет информацию для Галактического Патруля. В обязанность Ворсела вменялось доставить собранную информацию на Главную Базу. Все остальное не имело значения. Если Серому линзмену удастся вернуться на Землю вместе с Ворселом, тем лучше. Если нет, то… Впрочем, к чему думать о худшем?

Друзья дошли до мыслезащитного экрана центрального купола и остановились.

— Помни, Ворсел, что бы со мной ни случилось, ты должен оставаться в стороне. Прийти ко мне на помощь ты можешь, только послав телепатему. Самое важное доставить собранную информацию на Главную Базу. Понял?

— Я все понял, — тихо согласился Ворсел. В их дуэте Киннисон исполнял мужскую партию не потому, что был старшим, а потому, что обладал более высокой квалификацией. Оба линзмена знали это. Патруль превыше всего, даже жизни любого из своих членов или целой группы.

Киннисон двинулся дальше и ровно через тридцать секунд в его сознании произошло удивительное превращение: старая информация стерлась из памяти, у него теперь было новое имя, он стал другим человеком, никогда даже не слышавшем о некоем Кимболле Киннисоне.

На нем по-прежнему была Линза: эйч вряд ли поверил бы, что рядовой агент способен проникнуть так далеко на территорию базы, и кроме того, враги оставались в неведении относительно того, что любой линзмен способен великолепно обходиться без Линзы.

Вблизи цели Киннисон замедлил шаги. Под плитами, которыми была вымощена территория крепости, зияли глубокие колодцы, достаточно широкие, чтобы в них мог разместиться спидстер. Ловушки. Он обошел их. Благополучно миновал различные сигнальные устройства, фотоэлементы, невидимые лучи, электронных сторожей.

Осторожно попробовал послать пробную телепатему, и в тот же момент стальные шланги, спустившиеся откуда-то сверху, опутали его по рукам и ногам. Беспомощный, он был поднят ввысь и через воздушный люк доставлен внутрь купола — в помещение, где находилось множество орудий пыток. В соседнем помещении заседал Совет Девяти, или Боскония, и один облаченный в скафандр правитель Дельгона.

— Никак к нам гость пожаловал, — заметил Эйчмил. — Он ожидает нас в дельгонской камере пыток, где так удобно проводить допросы. Не перейти ли нам туда?

Так и сделали. Каждый из эйчей облачился в скафандр для защиты от ядовитого кислорода, а дельгонец остался обнаженным. Все имели мыслезащитные экраны.

— Приветствуем тебя, землянин! Рады тебе! — обратился к пленнику Первый. — Давно мы тебя поджидаем…

— Не понимаю вас, — возразил линзмен. — Я только закончил училище. Это мое первое серьезное задание, и такой ужасный провал, сэр!

Члены Совета с удивлением переглянулись. Как такое может быть?

— Он лжет, — решил Эйчмил. — Ну-ка, дельгонец, вытряхни его из скафандра.

Правитель Дельгона послушно исполнил приказ. Землянин не сопротивлялся, да и что он мог противопоставить нечеловеческой силе чудовища.

— А теперь, — продолжал Эйчмил, — сними свой мыслезащитный экран и попробуй, не удастся ли тебе заставить его говорить правду.

Оказалось, что землянин не лгал. В том, что пленник понимал язык эйчей, нет ничего удивительного: линзмены понимают любой язык.

— И все же, — заколебался правитель Дельгона, — а что если он тот самый линзмен, которого мы так давно ищем?

— Прежде чем будет выключен хотя бы один мыслезащитный экран, — вмешался Девятый член Совета, психолог, — я предлагаю подвергнуть нашего гостя словесному допросу, предварительно накачав его психотропными препаратами, под действием которых любое теплокровное дышащее кислородом существо, если оно наделено даром речи, полностью утрачивает способность лгать.

Предложение было явно разумно, и с ним немедленно согласились.

— Не ты ли тот самый линзмен, из-за которого мы были изгнаны из земной галактики? — последовал жесткий вопрос.

— Нет, — в голосе пленника звучало искреннее удивление.

— Кто же ты и как тебя зовут?

— Я Филип Морган.

— Так мы никогда не кончим! — вознегодовал Девятый. — Позвольте мне допросить нашего гостя. Можешь ли ты управлять разумом других существ на расстоянии, не подвергая их предварительной обработке?

— Могу, если существа достаточно примитивны. По профессии я психолог, а все психологи умеют так делать.

— Поработай с ним, дельгонец!

Правитель Дельгона спокойно снял свой мыслезащитный экран, и начался поединок двух воль, столь напряженный, что субэфир, казалось, закипел.

— Стоп! — последовала команда. — Землянин, объясни, что происходит?

— Ничего особенного, — в полном соответствии с истиной ответил Киннисон. — Каждый из нас наделен способностью оказывать сопротивление тому, кто попытается проникнуть в наше сознание. Нельзя беспрепятственно войти в сознание высокоорганизованного существа и тем более управлять им.

— Вот оно что! — и все девять эйчей — членов Совета, как по команде, сняли свои мыслезащитные экраны. Действовали они вполне логично: раз линзмен не смог подчинить своей воле разум дельгонца, то он тем более не в состоянии установить контроль над разумом Девяти, каждый из которых, будучи эйчем, обладает гораздо более развитым мозгом, чем любой правитель Дельгона. К тому же дельгонец допрашивал землянина, задавая ему вопросы вслух, а речь так медленна по сравнению с мыслью. Сняв мыслезащитные экраны, допрос можно вести мысленно, а значит, гораздо быстрее. Телепатемы посыпались на Киннисона градом.

Такая сила разума, какой обладает он, Филип Морган, появилась у линзменов недавно. Как она достигается, он не знает. Его просто отправили на Эрайзию, там усыпили, а когда проснулся, обнаружил, что обладает новым разумом. Точный механизм превращения ему неизвестен, но вероятно что-нибудь вроде усовершенствованного гипноза. Для подобной акции из числа слушателей отобрали только наиболее успевающих, причем по специальности «психология». О старой «Британии» ему приходилось слышать, но лишь как о легенде. Ничего конкретного он не знает. Кто установил место нахождения базы Гельмута и подсыпал тионит в систему воздухопроводов ему неизвестно. Нет, он не знает, кто убил Гельмута. Насколько ему известно, босконские шпионы, обнаруженные на базах Галактического Патруля, живы. Нет, ему никогда не приходилось слышать ни о планете Медон, ни о человеке с фамилией Боминджер, ни о мадам Деплейн, ни о Преллине. Он не разбирается в оружии как наступательном, так и оборонительном, — ведь он психолог, а не инженер или физик.

— Стоп! — приказал Эйчмил. — Перестаньте задавать вопросы! Так мы никогда не сдвинемся с места. — И, обращаясь к Киннисону, добавил:

— А теперь, молодой линзмен, вместо того чтобы рассказывать нам о том, чего ты не знаешь, постарайся для разнообразия сообщить что-нибудь такое, в чем ты хорошо разбираешься. Как ты работаешь? Я начинаю подозревать, что линзмен, которого мы ищем, не исполнитель, а руководитель, директор.

И допрос принял новое, более «продуктивное» направление. Линзмены, сотни линзменов, особенно молодых, получают индивидуальные задания от какого-то руководителя. Никто из младших линзменов никогда не видел того, кто отдает приказы. Он известен всем под кодовым именем «Икс-А-Икс». Все линзмены, находясь в космосе, получают приказы и инструкции через свои Линзы. Собранная исполнителями информация поступает к руководству также через Линзы. Да, сэр, Икс-А-Икс знает о том, что здесь сейчас происходит, информация поступает к нему непрерывно…

Нож вонзился в тело Киннисона совершенно неожиданно. Тело пронзила острая боль. Брызнула кровь. Рану тотчас же обработали, кровотечение остановили: в расчеты мучителей не входило, чтобы жертва умерла от потери крови, пленник нужен им живым.

Едва Линза Киннисона перестала передавать информацию, Ворсел, оставаясь в убежище, вошел в прямой контакт с разумом друга, хотя тем самым он подвергал свою жизнь серьезной опасности. Ворсел знал, что в камере пыток, где Допрашивают Киннисона, находится дельгонец, и мысль о тысячах принесенных в жертву коренных обитателей Велан-тии, заставляла его устремлять разум на помощь другу, хотя инстинкт самосохранения подсказывал совершенно иную линию поведения. Ворсел был великолепно осведомлен о том, что из всех обитателей вселенной, именно дельгонцы особенно чувствительны к малейшим колебаниям эфира, передающим мысли велантийцев, и тем не менее продолжал поддерживать прямой контакт с разумом Киннисона.

Из предосторожности Ворсел максимально сузил мысленный луч и перешел на частоту, как можно более далекую от того диапазона, в котором обычно мыслили правители Дельгона, и продолжал наблюдать за происходящим в камере пыток. Риск велик, но продолжать наблюдение необходимо. Мало-помалу в мозгу Ворсела начала зарождаться мысль о том, что Киннисону, возможно, не удастся выбраться живым из камеры пыток и что гибель его не должна быть напрасной.

— Можешь ли ты поддерживать связь с Икс-А-Иксом сейчас? — продолжал между тем допытываться Эйчмил.

— Нет, не могу.

— Прекрасно. С одной стороны, мне бы очень не хотелось мешать тебе. Пусть Икс-А-Икс узнает, что происходит, когда один из его подчиненных дерзает шпионить за Советом или Босконией. С другой стороны, я считаю, что сейчас такая информация была бы преждевременной. Икс-А-Икс узнает обо всем, но в свое время…

Приняв телепатему от Эйчмила, Киннисон не испытал чувства торжества: он достиг своей цели, узнал, что Боскония — это Совет девяти эйчей, правящих всей враждебной Цивилизации частью Вселенной, узнал, что высшее руководство босконцев размещается на планете Джарневон. Оставалось ликвидировать босконскую базу на Джарневоне, и мощь Босконии навсегда будет подорвана. Он, Киннисон, сделал свое дело и теперь может спокойно умереть.

Ворсел испытывал гордость за своего друга. Велантийцу и в голову не приходило бросить Киннисона в беде. Он, Ворсел, останется на Джарневоне до тех пор, пока сохранится хоть малейшая надежда или пока не возникнет угроза, что он не сможет покинуть планету и доставить на Главную Базу бесценную информацию.

Безжалостный допрос между тем продолжался.

Да, сэр, Икс-А-Икс направил его, Филипа Моргана, чтобы он исследовал вашу планету и установил, существует ли связь между планетой и организацией цвильников. Он прибыл один, на спидстере. Нет, он не может даже приблизительно указать, где находится спидстер: было темно и от места посадки он ушел далеко. Вскоре спидстер начнет подавать короткие сигналы, по которым он, Филип Морган, сможет установить, где находится корабль…

— Но какие-то соображения о том, кто такой таинственный Икс-А-Икс, у тебя все же есть?

Руководитель Галактического Патруля вот кто нужен Совету эйчей! Икс-А-Икс был мозгом Патруля, а представление о верховном правителе как нельзя лучше соответствовало представлениям эйчей об оптимальной структуре любой действенной организации. Эйчи не сомневались в том, что найти Икс-А-Икса трудно, но им было просто необходимо собрать даже мельчайшие крупицы информации о линзмене.

— Пытался ли ты разузнать о нем? Где он находится?

— Да, сэр, пытался, и неоднократно, но безуспешно. Линзы не обладают направленным действием. Сигналы, практически одинаковой интенсивности, поступают со всей галактики, и Линзы улавливают их. Здесь, на планете, сигналы от Икс-А-Икса слышны гораздо слабее. Возможно, это свидетельствует о том, что резиденция Икс-А-Икса находится в каком-то звездном скоплении, расположенном в направлении на зенит или надир…

Больше из жертвы ничего извлечь не удалось. Информация была выкачана досуха, и восемь эйчей удалились, оставив с пленником Эйчмила и дельгонца.

— То, что вы, Эйчмил, намереваетесь сделать с лазутчиком, по-детски наивно и беспомощно. Ваша основная идея превосходна, но воплощение ее ниже всякой критики.

— Почему? — удивился Эйчмил. — Я намереваюсь выколоть ему глаза, переломать все кости, снять с него живьем кожу, поджарить на медленном огне, разрезать на кусочки и в таком виде послать Икс-А-Иксу в качестве предупреждения о том, что такая же участь ожидает каждого, кого он вздумает послать лазутчиком на нашу планету. А что бы сделали с нашем гостем вы?

— Вам, эйчам, — сокрушенно вздохнул дельгонец, — недостает утонченности. Вам чуждо высокое наслаждение возможностями, которые открываются перед тем, кто пытает отдельное существо, группу существ или целую расу. Например, вам и в голову не приходит, что для Икс-А-Икса, кем бы он ни был, гораздо большая пытка видеть своего посланца живым, чем мертвым.

— Это невозможно! Линзмен должен умереть, и он умрет здесь, на Джарневоне!

— Вы меня не так поняли. Линзмен и сейчас уже не живой, хотя и не мертвый. Да, у него переломаны кости и выколоты глаза, но ведь это сущие пустяки по сравнению с тем, что ему предстоит, всего лишь начало. Если бы его пытал я, то прибег бы к множеству других приемов, но непременно следил бы за тем, чтобы ни одна пытка не приводила к смерти линзмена. Например, я бы привил на его конечности организм, который медленно высасывал бы из него все соки. Я бы извлек из линзмена все жизненные силы, а затем поместил бы бренные останки в спидстер и, запустив корабль в сторону земной галактики, послал бы Галактическому Патрулю уведомление о курсе и скорости спидстера.

— Но Патруль все равно заполучил бы линзмена живым! — негодующе воскликнул Эйчмил.

— Вот именно. Увидеть его в таком состоянии было бы для Патруля худшей из пыток, о чем я уже говорил. Что, по-вашему, хуже: получить труп, сколь угодно изуродованный, и похоронить его со всеми почестями или обнаружить в прибывшем спидстере инвалида и потом долгие годы заботиться о жалкой развалине, у которой интеллекта не хватает даже для того, чтобы разжевать и проглотить пищу? К тому же, чтобы спасти линзмену жизнь, им пришлось бы ампутировать ему все четыре конечности, на которые я бы привил плотоядный организм.

Размышляя таким образом, дельгонец протянул щупальце и включил механизм в центре помещения. Ворсел замер от неожиданности. Несколько мгновений он колебался, не зная, стоит ли ему раскодировать Киннисона, превратить его из Филипа Моргана в Киннисона. Если бы Ворсел знал о намерениях дельгонца, он непременно раскодировал. Но Ворсел на миг замешкался, и теперь было поздно, слишком поздно.

— Я включил мыслезащитный экран вокруг нашей камеры пыток, — пояснил дельгонец, — ибо не желаю ни с кем делить доставшееся мне лакомство. — Есть ли у вас какие-нибудь замечания относительно того, как усовершенствовать предложенный мной план пыток?

— Нет, нет! В умении придумывать изощренные пытки вам, дельгонцам, нет равных.

— Ничего удивительного. Мы, правители Дельгона, практикуемся в тонком искусстве производить пытки с самого возникновения нашей расы. Не хотите ли получить удовольствие и лично переломать линзмену кости?

— Я не ломаю кости из удовольствия. У вас получится гораздо лучше. Единственное, чего я добиваюсь, чтобы линзмен стал наглядным пособием для Икс-А-Икса и предупреждением.

— Смею заверить вас, что лучшего наглядного пособия, равно как и более убедительного предостережения нет и быть не может. Более того, я охотно покажу вам результаты, когда завершу работу с пленником. Буду рад, если вы останетесь и лично пронаблюдаете за моей работой. Обещаю вам, что зрелище будет интересным, развлекательным и в высшей степени поучительным.

— Нет, благодарю вас.

Эйчмил вышел, и дельгонец принялся за связанного и беззащитного линзмена.

Опустим из милосердия завесу над тем, что происходило в камере пыток в течение последующих двух часов. Сам Киннисон, когда его спрашивали, решительно отказывался отвечать, ограничиваясь лишь одним замечанием:

— Я знал, как поставить блокировку нервной системы, и ни одна из пыток не причинила мне особой боли. Но в то же время сознавал все, что проделывал над моим беспомощным телом дельгонец, и это было настолько отвратительно, что меня мутило. Вам случалось когда-нибудь наблюдать за хирургом, вытаскивающим ваш аппендикс? Так вот, я испытывал нечто похожее, только гораздо хуже. Ничего интересного в происходящем не было. Во всяком случае, мне все ничуть не нравилось.

Помыслы Киннисона были сосредоточены на решении одной задачи: нужно во что бы то ни стало проникнуть сквозь мыслезащитный экран дельгонца! От этого зависели его, Киннисона, жизнь и спасение. Жаль, что поблизости нет ни птиц, ни пауков.

— Интересно, — подумал Киннисон, — есть ли здесь хоть какая-нибудь живность?

Живность была. Камера пыток использовалась часто и подолгу. Жирная грязь, скопившаяся в водостоках и сливных отверстиях, стала прекрасной питательной средой для примитивных организмов, бывших чем-то вроде джарневонских червей.

Выбрав одного такого червя подлиннее и потолще, Киннисон настроился на примитивный мозг существа и попытался управлять им. Это заняло много, очень много, непозволительно много времени. Червь по уровню интеллекта уступал даже пауку, но все же обладал первичными зачатками разума. И когда Киннисону удалось, наконец, установить с ним контакт, оказалось, что червь живо реагирует на такой стимул, как пища.

— Давай, приятель, поторапливайся! Тебя ждет вкусная-еда! Будет чем полакомиться! — подгонял Киннисон червя, и тот полз по полу камеры пыток, карикатурно торопясь туда, где его ждала обещанная обильная и вкусная пища. Повинуясь посылу Киннисона, червь заполз в генератор, питавший мыслезащитный экран дельгонца, и генератор на миг вышел из строя. Замыкание прошло незаметно для дельгонца, но в тот же момент его сознание оказалось под полным контролем Ворсела, неустанно бомбардировавшего телепатенами мыслезащитный экран правителя Дельгона. Повинуясь Ворселу, тот послушно вышел на связь с Эйчмилом и, доложив о том, что «работа с пленником» закончена, спросил:

— Не хотите ли полюбоваться результатами?

— Нет, — последовал короткий ответ. — Если вы удовлетворены своей работой, то меня она вполне устраивает. Можете отправлять останки линзмена Йкс-А-Иксу.

Посторонний наблюдатель, вероятно, очень удивился бы, увидев, как дельгонец бережно взял щупальцем какого-то червяка и зачем-то отнес его в дальний угол камеры пыток — туда, где грязь в сточном желобе была особенно жирной. Но объяснялось все очень просто: Киннисон расплатился со своим невольным помощником, спасшим ему жизнь.

— Ким, ты сможешь справиться с дельгонцем? Он сумеет найти спидстер? — спросил Ворсел.

— Да, не беспокойся.

Покорный дельгонец доставил на борт спидстера тело Киннисона, где его бережно принял Ворсел, действовавший в открытую, так как установленные экраны полностью защищали спидстер от всевозможных воздействий извне. Спидстер сразу же взлетел, а правитель Дельгона с чувством исполненного долга направился в центральный купол. Еще бы! Разве он не изувечил жертву? Не лишил ее всех жизненных сил?

— Мне чертовски жаль отпускать палача, — признался Ворсел.

— Пусть себе идет, — слабо возразил Киннисон. — Не долго ему осталось. Он свое скоро получит. Ты все взял под контроль?

— Все, не беспокойся.

— Спасибо, дружище. Я не могу более держать блокаду нервной системы… Мне больно, очень больно…

И Киннисон потерял сознание. Он погрузился в темные бездны беспамятства — разъяренная природа взяла наконец свое.

Ворсел послал сообщение на Главную Базу, а затем сосредоточил все свое внимание на израненном спутнике. Наложил шины на изломанные руки и ноги, обработал и перевязал ужасные раны, зиявшие на лице Киннисона на месте выколотых глаз, ввел Киннисону бесценный анодин, без которого Серый линзмен погиб бы в жесточайших муках.

— Может быть, ты позволишь мне отключить твое сознание, покуда не подоспеет помощь? — спросил с тревогой велантиец Киннисона.

— А ты можешь сделать так, не убивая меня?

— Если ты мне поможешь, то смогу. Если же окажешь сопротивление, то, думаю, тебя никто не спасет.

— Я не стану сопротивляться. Действуй, — и Киннисон отключился.

К сожалению, Ворсел ничего не мог сделать с привитыми дельгонцем организмами, превратившими руки и ноги Киннисона в бесформенные обрубки.

Ворселу не оставалось ничего другого, как ждать помощи, которая, как ему достоверно было известно, могла прийти еще очень не скоро.

Глава 21 АМПУТАЦИЯ

Посланный Ворселом сигнал достиг Линзы адмирала Хейнеса, и тот, отложив даже самые срочные дела, сосредоточил все свое внимание на отчете, об экспедиции Киннисона и Ворсела. Как и подобает истинному офицеру Галактического Патруля, тем более линзмену, Ворсел начал отчет с подробного изложения добытой в ходе экспедиции ценнейшей информации и лишь в самом конце поведал о пытках, которым подвергся Киннисон, и о тяжелом состоянии, в котором тот находился.

— Сообщите, не преследуют ли вас босконцы? — обеспокоенно спросил Хейнес. — Можете ли вы с уверенностью сказать, что погони нет?

— На экранах детекторов, установленных на борту спидстера, нет никаких признаков погони, — доложил Ворсел. — С момента нашего отлета с Джарневона эйчи не предпринимали ничего, чтобы послать за нами свои корабли.

— Все же для большей надежности наши корабли встретят вас и сопроводят на Главную Базу, — сообщил Хейнес. — И, прошу вас, примите все меры для спасения жизни Киннисона.

Прежде, покидая свой кабинет на Главной Базе, Командир порта оставлял своему заместителю целый ворох подробнейших инструкций и список наиболее важных и неотложных дел. На этот раз обошлось без инструкций.

— Принимайте команду, Саутворт! — распорядился Хейнес. — Вы остаетесь за главного. Я вылетаю по срочному вызову. Киннисон обнаружил Босконию, но тяжело ранен. Жизнь его в опасности. Я вылетаю на «Неустрашимом» навстречу спидстеру в сопровождении флотилии. Когда вернусь, не знаю, может быть, через несколько недель.

Хейнес перешел к коммуникатору. «Неустрашимый», как всегда, стоял на стартовой площадке в полной готовности. Где остальные корабли флотилии? Вместе с ней должен отправиться в рейс новейший корабль-госпиталь — единственный корабль Красного Креста, способный парсек за парсеком следовать в одном боевом строю с «Неустрашимым».

— Отдел космической навигации? Рассчитайте оптимальную точку встречи «Неустрашимого» и флотилии, следующих с максимальной скоростью генеральным курсом на туманность Лундмарка. Старт через пятнадцать минут. Определите также примерное место встречи со спидстером, стартовавшим с туманности Лундмарка к Земле сегодня в девять часов четырнадцать минут и летящим с максимальной скоростью. Отставить! Время встречи со спидстером мы установим более точно позднее. Адмирал Саутворт сообщит вам все необходимое для расчета. Главный госпиталь? Вызываю Главного хирурга Лейси… Привет, старина! Киннисон ранен. Состояние очень тяжелое. Я лечу за ним. Пойдешь со мной в рейс?

— Разумеется! А как насчет…

— Все в порядке. Я лечу на «Неустрашимом». В пути к нам присоединится флотилия и твой новенький корабль-госпиталь. До старта осталось одиннадцать с половиной минут. Пошевеливайся, старина!

И Главный хирург «пошевелился».

За две минуты до старта отдел космической навигации вызвал на связь главного навигатора «Неустрашимого».

— Курс на точку встречи с флотилией широта три градуса пятьдесят четыре минуты тридцать секунд долгота девятнадцать градусов сорок две минуты время встречи двенадцать часов семь минут двадцать шесть секунд за пределами нашей галактики проверьте и повторите, — монотонно, без знаков препинания и пауз, забубнил из динамика голос, но старший навигатор легко воспринял все цифровые данные на слух, успея их записать и повторил без ошибки.

— Данные приблизительны из-за отсутствия точной информации о вариации плотности среды и увеличении протяженности маршрута в связи с необходимостью отклоняться от кратчайшего пути в окрестности звезд, — продолжал свой речитатив динамик, — в двенадцать часов ноль минут вашему второму навигатору надлежит установить связь с навигаторами флотилии для взаимной корректировки курса.

— Можно подумать, что без них я бы не догадался, — возмутился второй навигатор. — Разве я зеленый новичок? Остается только сообщить, что два плюс два четыре целых ноль десятых!

Колокол громкого боя возвестил о том, что до старта «Неустрашимого» осталось пятнадцать секунд. Все члены экипажа заняли свои рабочие места. Точно в назначенный срок j космический сверхдредноут взмыл со стартовой площадки. Мили четыре-пять подъем происходил в инерционном режиме на тяге, создаваемой реактивными двигателями, под вой сирен и мигание бортовых огней. Затем «Неустрашимый» перешел в безынерционный режим и, увлекаемый фотонными двигателями, исчез в космических просторах. Земля, словно по мановению волшебной палочки, провалилась куда-то вниз и исчезла, минуты через две Солнце превратилось в яркую звезду, а минут через пять в одну из мириад светящихся точек, образующих Млечный Путь.

Час за часом, день за днем, «Неустрашимый» с невообразимой скоростью мчался к намеченной точке, лежавшей за пределами земной галактики. По мере приближения к краю Галатики звезды встречались все реже и реже. Наконец «Неустрашимый» вырвался в межгалактическое пространство. В назначенный срок второй навигатор вышел на связь с флотилией и вызвал своего коллегу:

— Привет, Гарви! Похоже, мир тесен, раз мы снова с тобой встретились! Чудак из отдела космической навигации настоятельно рекомендовал мне выйти с тобой на связь, чтобы скорректировать наши курсы. Если он давал такие советы только мне, то по возвращении на базу я с ним хорошенько потолкую.

— Не горячись, Пол, мне он рекомендовал сделать то же самое. Похоже, парень думает, будто без его дурацких советов мы просто пропадем. Может, они там с ума посходили потому, что с нами летят большие шишки? Ты там, на «Неустрашимом», видишь самого старика Хейнеса. Может, тебе что-нибудь известно? Что за спидстер мы должны сопровождать на базу?

— Гарви, я знаю не больше, чем ты. Начальство ничего не сообщает. Давай-ка лучше сверим нашу прокладку: каков мой курсовой угол по твоим данным? Четырнадцать градусов три минуты ноль шесть секунд, декремент…

Далее разговор двух навигаторов приобрел столь специальный характер, что неподготовленному читателю было бы трудно понять в нем хотя бы единое слово.

Встреча флотилии с «Неустрашимым» состоялась в уточненной точке космического пространства. Флотилия «расступилась», пропуская «Неустрашимого» и, перестроившись в конус, двинулась дальше на максимальной скорости.

Задолго до расчетного времени встречи со спидстером велантийский линзмен, лично знавший Ворсела, установил с ним контакт и послал телепатему, намного опередившую космическую флотилию. Это позволило уточнить курс флотилии и место встречи со спидстером. И вот в назначенное время Ворсел сообщил, что видит флотилию на экранах своих детекторов.

— Ворсел просит сбросить тягу до нуля, — сообщил валентиец своим спутникам. — Ворсел приближается… Он уже близко… переходит в инерционный режим… включает реактивные двигатели… Просит нас оставаться в безынерционном режиме, пока он не уравняет свою внутреннюю скорость с нашей… Просит следить за ним по огням его дюз…

И пораженные командиры кораблей, навигаторы и прочие члены экипажей с удивлением обнаружили посреди боевого порядка флотилии спидстер — космический корабль немалых размеров, хотя по показаниям всех детекторов, электромагнитных и лучевых, там, где они видели корабль, было пустое пространство.

Но спидстер действительно находился посреди кораблей флотилии! И яркое сияние раскаленных газов, вырывавшихся из его дюз, убедительно свидетельствовало об этом.

— Всем кораблям флотилии за исключением «Неустрашимого» перейти в инерционный режим, — скомандовал Хейнес и добавил, обращаясь к своему пилоту:

— Подай-ка нас немного назад, Гендерсон, и тоже переходи в инерционный режим.

— Как мне побыстрее перебраться на «Пастера»? — спросил у Хейнеса Лейси («Луи Пастер» — так назывался корабль-госпиталь).

— Можешь воспользоваться командирской бричкой, только скажи ребятам заранее, какое ускорение ты спокойно переносишь.

И после серии удивительных по красоте и сложности маневров, когда юркий космический кораблик, в просторечии именуемый бричкой, совершал головокружительные эволюции, чтобы погасить скорость, приданную ему «Неустрашимым», и приобрести скорость «Пастера», командирская бричка причалила к космическому госпиталю.

— Рада вас видеть, доктор Лейси, — приветствовала Главного хирурга на борту «Пастера» Кларисса Мак-Дугалл, протянув, ему обе руки, — Как вы добрались? У нас все готово.

Лейси стоял, как пораженный громом. Если бы он знал, а он должен был знать, но совсем запамятовал, что Мак-Дугалл работала на «Пасдере»!

— Благодарю вас… Я тоже очень рад вас видеть… — в растерянности бормотал Лейси, лихорадочно пожимая руки Мак-Дугалл и пытаясь сообразить, что сказать дальше:

— Кстати, кто старшая операционная сестра на «Пасторе»?

— Как кто? — удивилась мисс Мак-Дугалл. — Конечно, я.

Кто же еще?

«Кто угодно!» — хотел сказать Лейси, но промолчал и добавил, чтобы хоть как-то сгладить неловкость:

— Просто я считаю, что вам вовсе не обязательно лично присутствовать в операционной во время операции… Я хотел предложить…

— Вы не смеете предлагать ничего подобного! — Мак-Дугалл, не отрываясь, смотрела на Лейси, пораженная страшной догадкой. Только теперь она окончательно поняла, что означало странное выражение его лица.

— Только не Ким, Лейси, ну пожалуйста, только не Ким! — умоляюще прошептала она.

— Теперь вы понимаете, Мак, что вам никак нельзя присутствовать при операции. Ваше присутствие совершенно исключено. Кто угодно, только не вы.

— Нет! — решительно возразила Мак-Дугалл, хотя лицо ее по-прежнему оставалось мертвенно-бледным. — Неужели вы думаете, Лейси, что я позволю кому-нибудь ассистировать, когда его будут оперировать?!

— Я не хотел говорить вам, но он находится в тяжелом, почти безнадежном состоянии.

Услышать такое от Лейси, хирурга с огромным опытом, немало повидавшего за свою долгую жизнь, было невероятно.

— Тем более я настаиваю на своем праве ассистировать вам во время операции. В конце концов, здесь моя работа!

— А я говорю, что вам не следует даже переступать через порог операционной. Таков мой официальный приказ!

— К черту ваши идиотские приказы! — вспыхнула Мак-Дугалл. — Вы же понимаете, что я все равно буду ассистировать вам!

— Послушайте, юная леди…

— Неужели вы полагаете, будто в ваших силах приказать мне, чтобы я не выполняла те самые обязанности, выполнять которые поклялась при получении диплома? — не на шутку разбушевалась Мак-Дугалл. — Даже если бы участие в операциях не входило в мои обязанности, я все равно ассистировала бы вам! Единственное, что может помешать, — ващ приказ надеть на меня смирительную рубашку, но предупреждаю заранее: вам понадобятся не менее десяти помощников! А если вы решитесь на нечто подобное, то, будьте уверены, я позабочусь, чтобы вас с позором изгнали с действительной службы в Галактическом Патруле!

— Ладно, Мак-Дугалл, ваша взяла! — устало согласился Лейси. — Но предупреждаю, если вы упадете в обморок, то уж я непременно позабочусь о том, чтобы…

— А я — то думала, что вы меня знаете лучше, доктор Лейси.

Перед Главным хирургом снова стояла полностью владеющая собой безупречная медсестра Мак-Дугалл, ослепительно прекрасная и спокойная, как мраморная статуя.

— Если Ким умрет, умру и я. Но если Ким останется жив, я буду рядом.

— Ладно, будь по-вашему! — согласился хирург. — Возможно, вы будете держаться во время операции мужественнее, чем кто-нибудь другой. Но помните о последствии. Такое напряжение не проходит даром.

— Я знаю, — тихо сказала Мак-Дугалл. — Но я справлюсь, если Ким будет жить.

И снова перед Лейси возникла старшая медсестра Мак-Дугалл — безупречная, подтянутая, невозмутимо спокойная.

— Каков ваш предварительный диагноз, доктор? — спросила Мак-Дугалл.

— У Кима нечто вроде слоновой болезни, только в гораздо более тяжелой форме. Поражены обе руки и обе ноги. Необходима радикальная ампутация. Вместо глаз у Кима зияют рваные раны. Ожоги. Множественные сложные переломы. Резаные и колотые раны. Внутренние ушибы, разрывы и кровотечения. Отеки. Глубокий шок. Но, поскольку головной и спинной мозг целы, общий прогноз благоприятный.

— О, как я рада! — на мгновение сквозь непроницаемую броню вышколенной медсестры проглянула любящая и страдающая женщина.

— Простите, доктор Лейси, то, что Ким будет жить — правда, или вы просто хотите меня обнадежить?

— Истинная правда! — заверил Лейси как можно более убедительным тоном. — Дело в том, что способность Ворсела к сверхчувственному восприятию многократно превосходит способность человека, и его сообщения о состоянии Киннисона отличаются полнотой и точностью. Я уже говорил вам, мозг, разум и спинной мозг Киннисона не пострадали, что вселяет надежду на его спасение.

Наконец скорость спидстера сравнялась со скоростью космического госпиталя, спидстер после короткого маневра причалил к «Пастеру» и был поднят на борт гигантского корабля-госпиталя. Серого линзмена немедленно доставили в операционную. Анестезиолог занял свое место у операционного стола, а Лейси получил мысленное послание от Киннисона:

— Анестезия мне не поможет, доктор Лейси. Вы не можете отключить мое сознание, не убив меня. Делайте операцию без наркоза. Я держал блокаду нервной системы, пока дель-гонец пытал меня, смогу выдержать и операцию.

— Но мы не можем оперировать вас без анестезии! — воскликнул Лейси. — Тяжелые операции, а вам предстоит операция не из легких, производятся под общим наркозом, и вы не можете находиться в сознании во время операции. Мне кажется, что вы сейчас бредите. Давайте попробуем наркоз. Мы всегда даем общий наркоз при таких операциях, и всегда с успехом. Вы не возражаете?

— Не возражаю. Валяйте. Мне даже лучше, не нужно поддерживать блокировку нервной системы. Анестезиолог дал наркоз.

— Киннисон, вы отключились? — спросил Лейси через Линзу.

— Нет, — последовал ответ. — Физически я бодрствую, но ничего не чувствую и не могу пошевелить ни одной мышцей, но мысленно присутствую в операционной.

— Но такое невозможно! — запротестовал Лейси. — По-видимому, вы были правы, но мы не можем дать вам большую дозу наркоза, вы ее просто не выдержите. Но вам необходимо выключить сознание! Можете ли вы сами отключиться?

— Могу, конечно. Но почему мне необходимо выключить сознание? — с любопытством спросил Киннисон.

— Чтобы избежать шока! Ваш мозг может не выдержать! — пояснил хирург. — В вашем случае духовная или интеллектуальная сторона происходящего важнее, чем физическая.

— Возможно, вы и правы, но выключить мое сознание с помощью анестезии вам не удастся. Позовите Ворсела. Он уже делал нечто похожее. Ему удалось продержать меня в бессознательном состоянии, возвращая сознание только когда он кормил или поил меня. Ворсел единственный, кто по эту сторону от Эрайзии может манипулировать моим сознанием.

Прибыл Ворсел.

— Спи, друг мой! — скомандовал он мягко, но твердо. — Спи глубоко, разумом и телом. Ты не испытываешь никаких ощущений, не чувствуешь даже, как идет время. Спи, пока кто-нибудь, обладающий достаточными знаниями и властью, не пробудит тебя.

И Киннисон погрузился в сон, настолько глубокий, что не услышал даже вызов Лейси по Линзе.

— Он так и будет спать? — спросил у Ворсела изумленный Лейси.

— Да.

— Сколько времени?

— Сколько угодно. Пока кто-нибудь из врачей или сестер не пробудит его или пока он не умрет от голода или жажды.

— Питание Киннисон будет получать. Было бы лучше, если бы он оставался в таком состоянии, пока не заживут раны. Не причинит ли ему вреда столь продолжительное отключение сознания?

— Поверьте, что все абсолютно безвредно.

И хирург вместе с операционной бригадой приступили к своей нелегкой задаче. Поскольку читатель уже имеет представление о тяжести повреждений, полученных Серым линзменом под пытками, воздержимся от описания операции, которая была продолжительной и трудной. Бледная как мрамор, старшая операционная сестра держалась великолепно, стоически, так, словно на операционном столе лежал не самый близкий для нее, горячо любимый человек, а незнакомец. Она не упала в обморок и позже, когда Лейси произвел ампутацию всех обезображенных конечностей.

— Три или четыре сестры потеряли сознание, а несколько интернов пришлось вывести из операционной, — рассказывала Мак-Дугалл впоследствии автору книги в ответ на прямой вопрос. — Но я держала себя в руках до конца операции. А потом — потом я отключилась. У меня началась истерика, да такая сильная, что им пришлось дать мне транквилизаторы и уложить в постель. Кима не позволяли видеть до тех пор, пока мы не вернулись на Землю и его не поместили в Главный госпиталь. Даже старого Лейси настолько потрясла операция, что ему понадобилось выпить две рюмки бренди, чтобы прийти в себя.

Прошло немало времени, прежде чем Лейси решил, что линзмена пора пробудить от сна. Сделать это вызвалась Кларисса. За право пробудить Киннисона ей пришлось выдержать настоящее сражение, и она выиграла его. Настаивая на своем праве пробудить Киннисона и угрожая нанести тяжелые физические увечья каждому, кто осмелится оспорить ее право.

— Ким, дорогой, просыпайся, — нежно прошептала она. — Самое худшее уже позади. Ты выздоравливаешь.

Серый линзмен пришел в себя мгновенно. Он полностью владел памятью, сохранившей до мельчайших подробностей все, что произошло до того, как Ворсел подверг его гипнозу. Киннисон напрягся, готовый в любой момент блокировать нервную систему от нестерпимой боли, но боли не было. Впервые за долгое-долгое время его тело наслаждалось покоем.

— Я так рада, что ты проснулся, Ким, — продолжала Мак-Дугалл, — Я знаю, что ты не можешь разговаривать со мной. Повязки тебе снимут на следующей неделе. Ты не можешь даже послать мне телепатему — твою новую Линзу еще не успели доставить. Но зато я могу разговаривать с тобой, а ты можешь слушать. Не падай духом, Ким. Я люблю тебя по-прежнему, и как только ты сможешь говорить, мы поженимся. Я буду заботиться о тебе…

— Не нужно меня жалеть, Мак, — вдруг отчетливо прозвучало в ее сознании. — Я знаю все, о чем ты хотела сказать, но промолчала. Я вовсе не такой беспомощный, как тебе кажется. Я могу входить по желанию в контакт с любым человеком или разумным существом. Я вижу теперь даже лучше, чем прежде. Но я ни в коем случае не соглашусь, чтобы ты вышла за меня замуж!

— Ты бредишь! У тебя горячка! Ты спятил! — чуть не закричала Мак, но тут же взяла себя в руки. — Может быть, ты и способен посылать людям телепатемы без Линзы, как только что сделал со мной, но видеть не можешь. Поверь мне, ведь я была в операционной.

— Нет, могу, — настаивал Киннисон, — Во время второго посещения Эрайзии я научился очень многому, о чем никому не рассказывал. Моя способность к сверхчувственному восприятию не уступает способности Тригонси, а может быть, даже превосходит ее. Например, я вижу, что ты похудела, осунулась. Ты работала очень много — я доставил тебе немало хлопот.

— Для такого заключения необязательно видеть, — насмешливо фыркнула Мак, — Достаточно владеть дедукцией.

— Будь по-твоему. А как насчет роз на том столе? Там белые, желтые и красные розы. Верно?

— Ты, наверное, научился различать розы по запаху, — с сомнением сказала Мак. — К тому же ты, должно быть, знаешь, что практически все цветы, известные ботанике, друзья и просто коллеги приносят сюда, в палату.

— Я могу пересчитать все розы и назвать, какого цвета каждая. А как насчет медальона с твоими инициалами, который ты носишь под форменным платьем? Ведь его я не могу обнаружить по запаху. А чей портрет в медальоне? — звучавший в сознании Мак-Дугалл голос Киннисона пресекся от удивления. — Да там мой портрет, клянусь усами Клоно! Мак, где ты его раздобыла?

— Там уменьшенная копия твоей фотографии, которую мне дал адмирал Хейнес. Я ношу его потому, что люблю тебя, о чем говорила тебе и раньше.

Мак широко улыбалась своей ослепительной улыбкой: теперь она твердо знала, Ким может ее видеть, Ким не будет беспомощным, он видит, мыслит, воспринимает окружающее и может реагировать. Какое счастье! У Мак резко повысилось настроение. С души словно свалился камень. Правда, Ким теперь не может — пока не может! — брать на себя инициативу. Ну что ж! Инициативу ей придется взять на себя.

— Я не только люблю тебя, Ким. Я твердо решила выйти за тебя замуж, нравится тебе мое решение или не нравится, — Мак покраснела. — И вовсе не из жалости, Ким, и не для того, чтобы ухаживать за тобой. Мое решение созрело раньше, гораздо раньше.

— Но это невозможно, Мак, — запротестовал Киннисон, горько сетуя на несправедливость судьбы. — Я тысячу раз думал о нашем союзе, когда был в космосе, и всякий раз приходил к одному и тому же выводу. Ты слишком красива, жизнерадостна и великолепна, чтобы связать свою жизнь с инвалидом, к тому же наполовину состоящим из стали, резины и фенолина.

— Замолчи, Ким, — спокойно возразила Мак-Дугалл. Куда девалась ее неуверенность и нервозность, которые чувствовались в начале разговора. Сейчас она была совершенно спокойна и буквально светилась от радости.

— До сих пор я не знала, что ты меня тоже любишь. Теперь знаю. Тебе не понять, но пока будет жива хотя бы мельчайшая частица Кима Киннисона, я буду любить ее еще сильнее, чем любила бы тебя всего.

— Но я не могу жениться на тебе! — мысленно простонал Киннисон. — Понимаешь, не могу! Я еще не выполнил всего задуманного, и в следующий раз они вполне могут добраться до меня. Я не могу, Мак, допустить и не допущу, чтобы ты погубила свою жизнь ради какой-то ничтожной частицы, которая, может быть, чудом уцелеет.

— Хорошо, Серый линзмен, — сказала Кларисса спокойно, излучая безмятежную улыбку и словно не слыша горьких слов Киннисона. — Отложим разговор на некоторое время. Боюсь, что я злоупотребила своим положением медсестры. Устав медицинской службы запрещает персоналу спорить или ссориться с пациентами.

— Тогда другое дело. А как ты, будучи старшей медсестрой отделения, умудряешься неотлучно дежурить в моей палате дни и ночи?

— Очень просто, — беззаботно ответила Мак, и лицо ее снова озарилось ослепительной улыбкой. — Разве не старшая медсестра отделения составляет график дежурств для среднего и младшего персонала?

И добавила более строгим тоном:

— А теперь я должна сделать тебе массаж и перевязку.

Глава 22 РЕГЕНЕРАЦИЯ

— Привет, старый костоправ!

— Привет, канцелярская крыса!

— Я вижу, твоя рыжеволосая фурия мобилизовала все стратегические резервы и ведет планомерную осаду крепости.

Прибыв в Главный госпиталь, чтобы обсудить кое-какие важные вопросы борьбы с босконцами, адмирал Хейнес заглянул на минутку в кабинет Лейси.

— Что-то я не пойму, Лейси, ты не можешь или не хочешь избавиться от Мак-Дугалл?

— Не хочу, а возможно, и не могу. Юная ведьма разнесет в щепки госпиталь, она ни за что не согласится уволиться со службы, женит на себе Киннисона и утащит куда-нибудь в укромный уголок, где станет сама выхаживать его. Ты хочешь, чтобы Киннисон выздоровел?

— Не старайся казаться большим идиотом, чем ты есть на самом деле. Что за дурацкий вопрос?

— Не нагнетай напряженность вокруг Мак-Дугалл! Пока она ухаживает за Киннисоном, другими словами, не отходит ни на шаг все двадцать четыре часа в сутки, за него можно не беспокоиться. Все, что необходимо, она достанет из-под земли.

— Не сомневаюсь. Но я имею в виду другую ситуацию, которую мы, насколько можно судить, не контролируем. Киннисон не выстоит против превосходящих сил противника — Мак и себя самого. К тому же Цивилизации нужно иметь побольше таких представителей, как Киннисон и Мак-Дугалл.

— Я не считаю, что «Другая ситуация», как ты изволил выразиться, полностью вышла из-под нашего контроля. Нам еще многое предстоит сделать, чтобы события развивались в нужном направлении. Что же касается Киннисона, то…

— Кстати, когда ты собираешься пришить ему руки и ноги? Они ему скоро очень понадобятся.

— Тебе пора бы начать мыслить, но, к сожалению, ты никак не научишься, — сухо ответил Лейси. — Иначе ты, вероятно, обратил бы больше внимания на отчет о работах Филлипса. Сегодня он провел последний опыт. Пойдем, мы тебе все объясним, а твоя беседа с Киннисоном подождет полчаса. В лаборатории Филлипса друзья обнаружили фон Хоэндорфа. Хейнес не ожидал встретить здесь престарелого грозу всех слушателей Учебного центра, командора фон Хоэндорфа, но Лейси, судя по всему, удивлен не был.

— Филлипс, — обратился Лейси к экспериментатору, — объясните, пожалуйста, старым боевым коням, которых видите перед собой, что вы делаете. Разумеется, без лишних подробностей.

— Перед нашей лабораторией была поставлена задача установить, какой гормон или другой агент вызывает рост нервной ткани…

— Минуточку, я попытаюсь объяснить то же самое более доходчиво, — вмешался Лейси. — Кроме того, вы не справедливы к самому себе и из скромности умалчиваете о многом. Прежде всего коллега Филлипс обнаружил, что проблема восстановления поврежденных нервных клеток неразрывно связана с несколькими другими нерешенными проблемами, такими, как начальный рост нервных клеток, его связь с общим ростом организма, регенерацией утраченных членов у низших форм и т. д. Как вам, должно быть, известно, Хейнес, нервные клетки растут и у низших форм жизни они регенерируют. Но этими фактами по существу исчерпывалась информация, которой располагал Филлипс, приступая к исследованиям. Что же касается высших форм жизни, то даже у растущего организма регенерация спонтанно не происходит. Филлипс решил выяснить почему.

Ему удалось установить, что тироидин управляет ростом, но не инициирует рост. Этот факт, по мнению Филлипса, свидетельствовал о существовании какого-то неизвестного гормона, вырабатываемого у низших организмов железой внутренней секреции, которая отсутствует у высших организмов, или сильно атрофирована. Если бы железа полностью отсутствовала у высших организмов, то зацепиться, что называется, было бы не за что. Но раз железа только атрофирована, то сохранялась надежда, что ее удастся обнаружить у высших организмов в зародышевом состоянии. И Филлипс принялся методически исследовать животных от червя и вверх по эволюционной лестнице. Через его лабораторию прошло несколько тысяч видов, и в конце концов терпение властей Посена, родной планеты Филлипса, иссякло, и под тем предлогом, что поставленная цель недостижима, они отказались финансировать продолжение исследований. Тогда Филлипс перебрался к нам, на Землю. Мы поняли, что раз он настолько убежден в правильности выбранного им направления исследований, что готов посвятить им остаток своей жизни, то нам просто необходимо оказать ему поддержку. И мы выдали Филлипсу карт-бланш.

Филлипс счастливо сочетает все качества, необходимые подлинному исследователю: фантастическое упорство, наблюдательность, изощренный логический анализ и великолепное владение техникой эксперимента. В результате настойчивых поисков Филлипсу удалось обнаружить то, что он так искал: шишковидную железу. Оставалось найти стимулятор. Филлипс перепробовал лекарственные препараты, химические вещества, весь спектр излучения от самого мягкого до жесткого, различные комбинированные воздействия. После многолетних исследований Филлипсу удалось добиться кое-каких успехов, но окончательное решение проблемы ускользало. Он и его сотрудники побывали на других планетах, населенных гуманоидами, и изучили все, что имело хотя бы какое-то отношение к проблеме стимуляции шишковидной железы. Когда же вы, джентльмены, переместили планету Медон в нашу галактику, Филлипс скорее для очистки совести, чем с какой-то надеждой посетил новую планету и нашел на ней то, что так долго и упорно искал.

Медонцы знали, как стимулировать шишковидную железу, но их метод был опасен. Филлипс позволил им по-новому взглянуть на проблему в целом и помог разработать новые инструменты и новую методику стимуляции железы. Вернувшись на Землю, Филлипс вознамерился было испробовать новую методику на пирате, осужденном на смертную казнь, но фон Хоэндорф предложил себя в качестве подопытного кролика. И вот мы здесь.

— Гм… гм! Звучит очень заманчиво! — произнес адмирал несколько нерешительно. — Скажите, а вы абсолютно уверены в том, что ваша методика сработает?

— Насколько вообще можно быть уверенным в любой новой методике — вероятность успеха составляет около девяноста пяти процентов.

— Шансы высокие, что и говорить. Хейнес повернулся к фон Хоэндорфу:

— На что, интересно, вы рассчитывали, старый лис, вынюхивая обо всем за моей спиной? Надеялись, что вам удастся проскользнуть первым, сославшись на старые заслуги? Должен напомнить, что я тоже Серый линзмен с правом свобедного режима и что по праву старшинства первым должен быть я. Вы выбываете из игры, фон Хоэн!

— Я узнал об опыте Филлипса раньше и решительно отказываюсь уступать вам право быть первым испытуемым, — фон Хоэндорф был тверд, как алмаз.

— Вам придется уступить, — настаивал Хейнес. — Кинни-сон больше не ваш слушатель. Перед вами не неоперившийся желторотый птенец, а мой линзмен. Кроме того, я больше подхожу в качестве подопытного кролика — у меня протезы заменяют больше частей тела, чем у вас.

— Пять или шесть протезов для испытуемого ничуть не хуже, чем дюжина, — возразил командор.

— Джентльмены, прошу вас еще раз подумать! — обратился к претендентам Филлипс. — Учтите, что шишковидная железа находится в головном мозгу. И хотя моя методика до сих пор не привела ни к одному повреждению мозга, мне еще не приходилось ни разу применять ее к головному мозгу землянина, поэтому я отнюдь не могу гарантировать, что все обойдется благополучно.

— Ну и что? — в один голос спросили оба престарелых линзмена, не желая ни на миллиметр сдаваться свои позиции.

— Оперируйте их обоих, — приказал потерявший всякое терпение Лейси. — Нам давно необходимо было принять закон, по которому Серые линзмены подлежат лишению их высокого звания при первых же признаках старческого маразма.

— Вы, конечно же, предполагаете начать с себя? — невозмутимо парировал реплику Лейси адмирал Хейнес. — Прекрасная мысль!

Но мало-помалу страсти улеглись, и Хейнес уступил командору фон Хоэндорфу право первым подвергнуться операции. Филлипс сделал каждому из двух Серых линзменов обезболивающий укол, после чего фон Хоэндорф комфортабельно расположился в кресле. Голову оперируемого закрепили специальными зажимами, и операция началась. Странное было зрелище! Филлипс родом с Посена, а коренные обитатели планеты не имели глаз и вместо головы их туловище заканчивалось сверху небольшой выпуклостью. Два лучевых скальпеля были полностью скрыты в чудовищных размеров ручищах, но оперировал Филлипс виртуозно, и иглы лучей с точностью до микрона вонзились в небольшую железу, скрытую в глубине мозга старого линзмена. Затем наступила очередь Хейнеса.

— Вот и все, или нам необходимо подвергнуться операции еще раз? спросил он, когда его освободили от головных зажимов.

— Все, — ответил Лейси. — Действие одной стимуляции длится всю жизнь. Но для того, чтобы завершить курс лечения, вам следует посетить госпиталь еще раз. Лучше всего послезавтра. Вам придется пробыть у нас некоторое время. Ваши протезы плохо подогнаны, и культи деформировались, поэтому, возможно, потребуется хирургическое вмешательство.

Хейнес прибыл в госпиталь через день, но, разумеется, не для того, чтобы стать лежачим пациентом. Вместо госпитальной койки он предпочел инвалидную коляску, и вскоре разъезжал в ней по своему рабочему кабинету и центру управления. Через несколько дней Хейнес позвонил Лейси в сильном возбуждении.

— Знаешь, что ты наделал, старая перечница? — спросил он негодующим тоном. — Ты лишил меня не только моих идеально подогнанных протезов, к которым я так привык, но и зубов! Мои искусственные челюсти мне больше не подходят: я не могу есть! Я голоден, как волк! Никогда в жизни не был так голоден! Я не могу жить на одном супе мне нужно работать! Что делать?

Лейси громко расхохотался:

— Поделом тебе! Фон Хоэндорф переносит все спокойно, как и подобает Серому линзмену. Не волнуйся так, старина, побереги свою аорту! Я пришлю тебе медсестру, и она покормит тебя с ложечки! У дитяти режутся зубки! В твоем-то возрасте!

Через несколько минут в кабинет адмирала вошла медсестра Мак-Дугалл, сочувствующая и исполненная сострадания.

— Я даже не подозревала, адмирал Хейнес, что… — смутившись, Мак-Дугалл умолкла.

— Что столь значительная часть адмирала Хейнеса протезирована? — пришел ей на помощь адмирал. — Что поделаешь, наш общий друг Киннисон мало похож на меня — у него все настоящее. Мои протезы изготовлены так искусно, что мало кто догадывался о том, что они у меня есть. Но зубы! Когда их нет, у человека исчезает радость жизни. Впрочем, мне сейчас не до философских рассуждений. Не принесли ли вы, милочка, мне чего-нибудь поесть?

— Конечно, принесла!

Покормив адмирала, Мак-Дугалл наклонилась и нежно поцеловала его.

— Вы и командор фон Хоэндорф замечательные люди, и я вас очень люблю, — сказала Кларисса. — Лейси просто злой, противный старикашка, он смеется над вами. Ведь он прекрасно знает, что вы голодны, что вам нужно есть больше, чем обычно, что вы растете. Но не беспокойтесь, адмирал, я не дам вам голодать. Я хочу, чтобы вы выздоровели как можно скорее и чтобы Филлипс помог Киму регенерировать утраченные органы.

Впервые Хейнес увидел в медсестре — старшей медсестре! — Мак-Дугалл не просто красивую женщину, не олицетворение безупречно исполняемого долга, не высококвалифицированную медсестру, а живого человека, способного сострадать другому.

— Прекрасная пара получится из нее и Киннисона! — подумал адмирал. — Нужно только, чтобы парень выбил у себя из головы всю дурь о «героях космоса» и прочую дребедень! Но это уже его, Хейнеса, забота.

Между тем работы у адмирала прибавилось. Галактический Совет внимательнейшим образом изучил отчеты Киннисона. Каждому члену Совета была предоставлена возможность побеседовать с Киннисоном и Ворселом. По всей Первой галактике силы Галактического Патруля готовились нанести босконцам удар и окончательно избавить Цивилизацию от ее заклятых врагов. На всех базах и верфях боевые корабли Патруля строились, вооружались, перестраивались и перевооружались.

Хорошо еще, что Галактический Патруль за время своего существования успел скопить поистине неисчерпаемое богатство: осуществление грандиозной программы подготовки к решающему наступлению на Босконию требовалось огромных расходов. И нити руководства сходились к адмиралу Хейнесу, Президенту Галактического Совета, который в самый нужный момент не мог даже как следует поесть!

Между тем новые зубы прорезались — все тридцать два зуба! Выросли взамен утраченных в космических сражениях рука и нога. Сиявшая на протяжении многих лет обширная лысина покрылась густой седой шевелюрой.

— Наши подопытные животные после регенерации прожили отпущенное природой время, состарились и умерли естественной смертью, — изящно прокомментировал Лейси. — Я начал было опасаться, не омолодили ли мы вас ненароком и не обрели ли вы в результате регенерации бессмертие. Рад видеть, что мои опасения оказались безосновательными и биологический возраст регенерированных частей совпадает с биологическим возрастом всего организма. Было бы чертовски неприятно, если бы для того, чтобы избавиться наконец от двух престарелых Серых линзменов, вечно брюзжащих и досаждающих всем своими мелочными придирками, мне не оставалось бы ничего другого, как попросту их прикончить.

— От ваших шуточек мухи дохнут! — проворчал Хейнес. — Скажите нам лучше, когда вы намереваетесь регенерировать Киннисона? Учтите, что он нам очень нужен.

— Теперь уже скоро. Как только вы и фон Хоэндорф пройдете психологическое обследование.

— Вот чего нам только не хватало! Зачем нужно какое-то дурацкое обследование, когда и без него ясно, что мой мозг функционирует великолепно?

— Таково ваше мнение, но что вы знаете о своем мозге? Ворсел сообщит нам, в какой форме находится ваш разум, разумеется, если он вообще есть у вас.

Велантиец, тщательно обследовав Хейнеса и фон Хоэндорфа, установил, что стимуляция шишковидной железы никак не отразилась на деятельность их мозга.

И, только получив такое заключение, Филлипс прооперировал Киннисона. Как и в двух предыдущих случаях, регенерация прошла вполне успешно. Зарубцевались и бесследно исчезли ужасные раны, выросли новые руки и ноги, регенерировались глаза.

Вместе с тем Киннисон почувствовал, что стал несколько медлительнее и слабее, и по решению Совета был переведен в лечебно-оздоровительный санаторий для полной реабилитации. Только через несколько недель, после того как он полностью овладел вновь обретенными органами, ему разрешили вернуться к исполнению своих обязанностей.

Незадолго до выписки из госпиталя Киннисон беседовал с Клариссой на скамье в парке:

— Ты теперь полностью выздоровел, стал таким же, как прежде. Как мне кажется, пришла пора решить между нами то, что мы так долго откладывали, Ким.

— Лучше решить чуть позже, Мак,

Глаза Киннисона светились от переполнявшей его радости жизни.

— Ты права, я снова цел, но мне необходимо завершить то, что я начал, а шансов вернуться живым у меня один к десяти. Даже Филлипс не может оживить труп.

— Не стоит пугать себя заранее, — голос Мак был безмятежно спокоен. — Большинство страхов, которыми люди пугают себя заранее, никогда не сбываются,

— Будь по-твоему. Но я еще не сказал тебе главного. Посмотри на меня. Кто я такой? Завсегдатай питейных заведений, крутой старатель, хладнокровный убийца даже собственных подчиненных…

— Ты сам знаешь, что ты не прав, Ким, — горячо возразила Мак.

— А кто же я еще? Убийца, мясник, руки которого по локоть обагрены кровью, таким и останусь. Неужели ты или какая-нибудь другая достойная женщина могла бы выдержать столь тяжкую ношу, как жизнь с убийцей? И ты могла бы без отвращения принимать мои объятия?

— О чем ты все время толкуешь, Ким? Зачем ты на себя наговариваешь? — удивленно спросила Кларисса. — Если бы ты был наемным убийцей или убивал, повинуясь инстинкту, другое дело. Ты суров, но иначе нельзя… А что касается твоих похождений на Эвфросайне и Борове, то и они были продиктованы необходимостью… Я горжусь тобой!

— Ты лучше всех в мире, — упорно сопротивлялся Киннисон. — Я только повторяю то, что говорил тебе и раньше. Я просто недостоин тебя.

— Я устала спорить. Видно, ничего не поделаешь. Ты должен завершить то, что начал, и я горжусь твоей работой, хотя она и отнимает тебя у меня. Ступай и знай, Ким, что, когда ты закончишь свои дела, я буду ждать тебя! Чистого космоса, Серый линзмен! — и Кларисса решительными шагами удалилась.

— Чистого космоса, Крис!

Бессознательно Киннисон назвал Мак-Дугалл уменьшительным именем, которым уже давно называл ее мысленно. С минуту он сердито смотрел ей вслед. Потом встал и, расправив плечи, удалился в сторону, противоположную той, в которой скрылась Кларисса.

А на далеком Джарневоне Эйчмил Первый говорящий от имени Босконии, беседовал по коммуникатору с Джолтом. Давным-давно он направил послание-предупреждение воображаемому руководителю линзменов и получил загадочный, но, несомненно, таящий вызов ответ:

— Морган жив, жив и Икс-А-Икс.

Джолт не располагал никакой новой информацией относительно судьбы, постигшей спидстер, так как на базах Галактического Патруля не сохранилось ни одного босконского шпиона. Ему не было известно о новых открытиях линзменов. Он не мог предложить сколько-нибудь обоснованной гипотезы относительно того, каким образом пресловутый Икс-А-Икс разузнал о Джарневоне и установил местонахождение планеты. Он был уверен лишь в одном: Галактический Патруль повсюду в Первой галактике перевооружается в неслыханных прежде масштабах, и сам по себе данный факт не мог не внушать тревогу.

Эйчмил рассуждал хладнокровно:

— Вывод может быть только один. Линзмен проник к вам и от вас узнал о нашем существовании. Другим способом Цивилизация не могла получить сведения о Джарневоне.

— Но почему вы считаете, что утечка информации произошла у нас? — возразил Джолт. — Если существует сила, способная проникнуть сквозь мои мыслезащитные экраны и незаметно овладеть сознанием, то почему та же сила не могла бы овладеть вашим сознанием?

— Я сужу по результатам. Подосланный к вам лазутчик преуспел в своих намерениях, тогда как проникший к нам разведчик потерпел неудачу. Намерения Галактического Патруля очевидны: перевооружиться и изгнать остатки наших сил из земной галактики, возможно, атаковать вашу крепость и в конце концов проникнуть в нашу галактику.

— Пусть только сунутся! — прорычал Джолт. — Нам есть что противопоставить им.

— Я бы на вашем месте не был так самоуверен, — предостерег Эйчмил. — Я начинаю обдумывать и такую возможность, как замораживание вашей базы и ваше возвращение на Калению. Нам необходимо сохранить на будущее как можно больше планетных организаций.

— Будущее? Но если нас разгромят, то о каком будущем может идти речь?

— Будущее у нас есть, — холодно ответил Эйчмил. — Мы укрепляем оборону Джарневона, и вскоре она станет достаточно мощной, чтобы противостоять любой попытке нападения. Если Патруль сам не решится напасть на нас, мы спровоцируем его нападение. А после того, как уничтожим все подвижные силы Патруля, захватим снова земную галактику. Оружие для этого уже создается. Вам ясно?

— Ясно. Мы разошлем предупреждение всем нашим группам, чтобы они были готовы в случае необходимости покинуть базу.

Совещание продолжалось, но ни Эйчмил, ни Джолт не подозревали о двух весьма важных обстоятельствах: когда Патруль будет готов, он нанесет сильный удар без предупреждения; удар по преступной организации босконцев будет нанесен не снизу, а сверху!

Глава 23 РАЗГРОМ

Киннисон работал, играл, отдыхал, ел и спал, боксировал с мастерами, тренировался в обращении с излучателями Де Ля-метра и вскоре обрел былую форму. Он часами плавал и бегал по пересеченной местности, загорал на жарком солнышке. Он окреп, посвежел, и под бронзовой от загара кожей снова, как прежде, перекатывались упругие мышцы. По его настоятельной просьбе Лейси согласился повидать бывшего пациента.

Серый линзмен встретил флайер с видимым нетерпением, но когда увидел, что Главный хирург прибыл один, лицо его вытянулось.

— Мисс Мак-Дугалл нет, — проницательно заметил Лей-си, предвосхитив вопрос, который готов был сорваться с губ Киннисона. — Ее вообще нет на базе.

— Как нет? А где же она?

— Точно не скажу, не знаю. Где-то на пути к Борове. Впрочем, вам-то что до нее? Судя по тому, как вы с ней договорились… Очень интересный способ договариваться. Девушка себе места не находит, все глаза проплакала. Наконец, в ней взыграла шотландская гордость, и я разрешил ей снова уйти в космический рейс. А теперь, когда мы выяснили все, что вас интересовало, подойдите ко мне поближе. Я должен осмотреть вас и решить, можно ли допускать к работе. — Так и быть, юноша, можете лететь, — Лейся сменил официальный тон на более дружеский и даже похлопал Киннисона по спине. — Одевайтесь, и я доставлю вас к Хейнесу.

На Главной базе Киннисона с радостью приветствовал адмирал.

— Рад видеть тебя, Ким! — воскликнул Хейнес. — Покажи-ка твои новые пальцы. Прекрасно! Не хуже, чем прежние!

— Я тоже так считаю!

— Жаль, что пальцы выросли так быстро! Если бы они росли несколько лет, ты бы их больше ценил. Но вернемся к нашим делам. Флот вышел в космос и находится на пути к цели. Мы присоединимся к нему в назначенный срок. Если ты не возражаешь, я бы хотел, чтобы ты находился на борту.

— Я мог только мечтать о таком приказе. Благодарю вас, сэр.

— Ладно, ладно. Я жду от тебя другой благодарности. Ты можешь оказать Патрулю большую услугу еще до выхода в космос.

Хейнес испытующе посмотрел на Киннисона. Тот знал, что у адмирала есть для него какое-то особое задание.

— Я слушаю вас, сэр. Жду ваших не приказаний, а советов и рекомендаций.

Оба понимающе улыбнулись. Несмотря на разницу в возрасте, они великолепно понимали друг друга.

— Когда ты станешь постарше, сынок, ты поймешь, что самая лучшая тактика состоит в том, чтобы как можно точнее придерживаться Устава Галактического Патруля. Я хочу поручить тебе работу, с которой не справился бы никто, кроме тебя, хотя она довольно противная. Я имею в виду руководство операциями Великой Армады.

— Руководство операциями Великой Армады! — с отвращением повторил Киннисон. — Святой Клоно со всеми его потрохами! Но я же не генеральный штаб! Почему вы считаете, сэр, что я справлюсь с таким заданием?

— Должен сказать, сынок, что не имею ни малейшего представления о том, с какой работой ты справишься и с какой не справишься. Знаю только одно: если ты не справишься, то и никто другой не справится.

До сих пор мы планировали все операции так, будто флот представляет собой не единый сбалансированный организм, а сборище кораблей различного тоннажа и назначения. Страшно даже подумать, к чему могут привести несогласованные действия наших кораблей.

— Вы меня убедили, сэр. Пошлите за Ворселом, и мы попытаемся спланировать операцию так, чтобы покончить с противником одним или в крайнем случае двумя ударами. Было бы смешно и стыдно сооружать вокруг объемной карты целый корабль, если мы не умеем ею толком пользоваться. Кстати, адмирал, я что-то нигде не вижу медсестры, которая ухаживала за мной в госпитале, — мисс Мак-Дугалл. Где она? Я хотел поблагодарить ее и вручить букет цветов.

— Медсестра? Мак-Дугалл? Ах, такая рыжеволосая. Дай-ка припомнить… Кто-то о ней недавно упоминал? Вышла замуж? Нет, что-то другое… Вспомнил! Она отбыла в рейс на каком-то госпитальном корабле. Куда? Точно не помню — то ли на Альзакан, то ли на Вандемар. Что же касается благодарности, то тут нужны не слова и не букет цветов. Но вернемся к более важным делам. Так ты считаешь, что тебе удастся спланировать согласованные действия Великой Армады?

— Не сомневаюсь, сэр!

Едва Киннисон отбыл, в кабинет адмирала вошел Лейси. Два заговорщика обменялись понимающими улыбками. Киннисон пал! Капитуляция полная и безоговорочная.

— Новые обязанности несколько отвлекут его от тяжелых мыслей. Но все равно, бедняги, они так страдают!

— Ничего, им полезно!

Серый линзмен прибыл на флагманский корабль в настроении, которое даже сам вряд ли смог бы описать. Он так рассчитывал увидеть ее, так жаждал увидеть ее! И почему она решила отправиться в рейс именно сейчас? Ведь она же знала, что Великая Армада готовится стартовать с земных баз, и понимала, что он непременно примет участие в операции… Где она теперь, кто знает! Когда он вернется, непременно разыщет ее, даже если придется перевернуть всю галактику. Долг долгом, а Крис это Крис!

Киннисон вернулся к реальности и обнаружил, что поднимается по трапу на борт флагманского корабля, известного среди членов Галактического Патруля под кодом Z9M9Z, а широкой публике под названием «Директрисы». Флагман был спроектирован и построен как штабной корабль Великой Армады. На борту «Директрисы» нет наступательного оружия, но защита необычайно мощная, ибо на корабле находился мозг, управлявший и координировавший всеми действиями Великой Армады.

Из экспедиции, которая привела к падению базы Гельмута, адмирал Хейнес извлек горький урок задолго до того, как флот из пятидесяти тысяч кораблей достиг назначенной цели, адмирал понял, что он не в состоянии контролировать и тем более управлять действиями такого количества кораблей и что вместо единого флота к оплоту босконцев движутся разрозненные боевые единицы. Если бы база Гельмута могла нанести ответный удар или хотя бы оказать мощное сопротивление, с космическим флотом Цивилизации было покончено.

И сразу после возвращения на Главную базу из «триумфальной» экспедиции Хейнес отдал приказ о проектировании и постройке специального флагманского корабля, способного осуществлять эффективное руководство более чем миллионом боевых единиц.

Объемная карта галактики росла на глазах по мере того, как всем становилось ясно, что при планировании операций Великой Армады именно ей отводится наиболее существенная роль. В окончательном варианте объемная карта достигала более двухсот метров в диаметре и отражала то, что происходило примерно в пятистах тысячах кубических метрах контролируемого пространства. В объеме, превышавшем семнадцать миллионов кубических футов плавали порознь и в скоплениях более двух миллионов светящихся точек. И только после того, как объемная карта галактики была изготовлена и введена в действие, инженеры и техники обнаружили, что она бесполезна. Ни один ум не в состоянии воспринять в целом ситуацию в космическом пространстве, оценить, какая из групп нуждается во введении поправок. Нечего было и думать, что в боевой обстановке удастся связаться с любой из светящихся точек по коммуникатору, защищенному от подслушивания!

Киннисон оглядел объемную карту, затем обвел взглядом пульт управления с миллионами кнопок и клавиш, орду операторов, каждый из которых лихорадочно нажимал какие-то кнопки. Затем, закрыв глаза, Серый линзмен на целый час погрузился в размышления, чтобы лучше осмыслить происходящее.

— Внимание! — послал он телепатему персоналу, находившемуся в зале. — Выключить цепи! Полностью прекратить все операции!

Затем Киннисон вызвал на связь Хейнеса.

— Всю эту дребедень отсюда нужно немедленно убрать. Пришлите мне несколько симплексанализаторов и толковых инженеров. У Гельмута была великолепная установка на мультиплексных модулях, и у Джолта были кое-какие идеи. Если добавить их к тому, что у нас уже есть, может получиться неплохая система оперативного управления.

К прибытию Ворсела все было готово.

— Ты следишь за той стороной объемной карты, я за этой, — торопливо принялся объяснять Киннисон. — Предполагалось, что Великая Армада примет общий старт, когда корабли достигнут границы двенадцатого сектора. Основной замысел состоял в том, чтобы пересечь галактику по маршрутам, сходящимся к Джарневону, но командующие флотами отдельных солнечных систем, по-видимому, хотят вести войну по-своему. Ты только посмотри, что вытворяет тот парень! Он вырвался вперед на девять тысяч парсеков. Сейчас я его немного приторможу.

Киннисон направил свой симплекс на красную точку. Послышался щелчок, и на табло загорелось число 449276.

— Говорит штаб Великой Армады! — передал Киннисон телепатему. — Почему вы самовольно вырвались вперед?

— Прошу прощения, сэр… Соединяю вас с командующим флотом, сэр…

— Некогда! Передайте вашему командующему, что если он еще раз нарушит приказ, я прикажу заковать его в кандалы. Немедленно вернуться в строй! Конец связи.

— Когда у нас под рукой миллион кораблей, мы не можем тратить слишком много времени на кого-нибудь одного, — мысленно пояснил Киннисон Ворселу. — Но если нам удастся обуздать их, то получится совсем неплохо.

Притормаживая торопливых, подгоняя медлительных, вводя поправки в курсовые углы час за часом, день за днем, Киннисон и Ворсел добились желаемого: из хаоса постепенно вырисовался порядок. Красные точки в карте выстроились в стену, которая словно гигантский невод выгнулась в космическом пространстве. И хотя в объемной карте стена перемещалась едва заметно, в реальном пространстве корабли неслись со скоростью почти в сто парсеков в час. Космический невод стремительно приближался к белой точке-"Директрисе".

В меньших подробностях обстановка в космосе отображалась в так называемом «уменыпителе» — уменьшенном варианте объемной карты.

Хейнес несколько раз наведывался на борт и в глубокой задумчивости наблюдал за всем происходящим, но сомнения не покидали его.

— Все это хорошо, но не следует забывать о главном, — однажды заметил адмирал. — Дело клонится к тому, что вскоре я смогу передвигаться разве что верхом на палочке. Тебе, одному или с Ворселом, придется руководить не только подготовкой, но и проведением операции.

— Ни мы, ни кто-нибудь другой не можем сравниться с вами по части тактики, — ответил Киннисон. — В интересах Галактического Патруля, чтобы предстоящим сражением руководили именно вы. Для вас мы и построили умень-шитель. Он позволит вам легко следить за обстановкой в целом и принимать общие решения, а о деталях мы позаботимся сами.

— А эта штука не подведет? — все еще сомневаясь, спросил Хейнес. — Взгляни! Похоже, что вот те две красные точки собираются выбить нашу точку за пределы карты.

— Не беспокойтесь, сэр! Уменыпитель сильно сокращает расстояния. В реальном пространстве они пройдут от нас не ближе чем в трех парсеках.

Час «ноль» настал, и армада земного космического флота — восемьдесят один корабль — заняла свое место в гигантском неводе, прочесывавшем космическое пространство. По мере того как армада проходила одну солнечную систему за другой, новые флоты присоединялись к боевому строю, неумолимо надвигавшемуся на врага.

Миновали галактику и устремились к тому звездному скоплению, в котором находилась база противника.

— Сомкнуть строй и окружить звездное скопление, — скомандовал адмирал, и гигантский невод сомкнул свои крылья. — Командующие флотов! Приказываю открывать огонь по любому вражескому объекту! Сохранять установленную дистанцию от планеты! Включить защитные экраны на полную мощность!

Огонь, извергнутый миллионами излучателей, уничтожил экраны аванпостов крепости Джолта, и в мгновение ока сами аванпосты превратились в груду искореженного металла.

Галактический директор Джолт срочно связался с Эйчмилом Первым, говорящим от имени Босконии.

— Какая наглость! — возмущенно заметил Джолт. — Эти идиоты судят о нашей мощи по крепости Гельмута. Они не понимают, что и мы не теряли времени даром. Обрушили на аванпосты моей крепости мириады своих кораблей, но крепость числом не возьмешь. Идиоты!

— Они не дураки. Я уверен в том, что… — ответил Эйчмил задумчиво.

— Торндайк! — вызвал между тем Киннисон.

— Все в порядке! — последовал мгновенный ответ.

— Включай! — и на объемной карте исчез красный круг, обозначавший негсферу: флагманский инженер включил на своем пульте генераторы, и вся материя в окрестности негсферы как бы исчезла, перешла в таинственное небытие. Всякая связь с ней прекратилась.

— Вы только взгляните! Вот там! К нам что-то приближается! — подозвал Джолта один из операторов. Но на экранах не было ничего!

Ни Джолту, ни кому-нибудь из его сотрудников не оставалось жить и миллионной доли секунды, и они даже не успели осознать, что погибли. Вся база Джолта — триста квадратных миль — исчезла. На ее месте образовалась гигантская воронка.

Что же произошло? Эйчмил не знал, так как его «глаз» был ослеплен. Он и его ученые могли только строить предположения и с поразительной точностью делать логические выводы. В отличие от них офицеры Галактического Патруля располагали всей полнотой информации, и их корабли методически уничтожали вражеские крепости одну за другой. С босконским владычеством в отдаленном звездном скоплении было покончено. И Великая Армада, перестроив порядки, устремилась к своей галактике.

Глава 24 КОНЕЦ ЭЙЧЕЙ

— Они не дураки. Я уверен в том, что… — произнес Эйчмил, и коммуникатор, связывавшей его с Джолтом, померк, окончательно убедив Эйчмила, что он прав в своих выводах.

База Джолта разгромлена. Это ясно. Отсюда следует непреложный вывод о том, что владычеству Босконии над земной галактикой пришел конец. В том, что Патруль рано или поздно уничтожит региональные и планетные организации Босконии, не было ни малейших сомнений. Икс-А-Иксу, проклятому руководителю линзменов, удалось тайно похитить документы Джолта.

Теперь должна последовать атака на Джарневон, поэтому разбрасывать силы на оказание помощи региональным и планетным организациям было бы неразумно. Наоборот, все силы необходимо сосредоточить. Когда Патруль вздумает напасть на Джарневон, они будут готовы. Но так ли это? База Джолта была хорошо укреплена, но все же пала. У Патруля есть какое-то секретное оружие.

Эйчмил созвал совместное совещание Босконии и Академии наук. Холодно и точно, строго придерживаясь известных фактов, он сообщил собравшимся о событиях, которые наблюдал на экранах. Развернулась дискуссия.

— Несомненно, что речь идет об анти матери и, — подытожил сказанное один из ученых. — Давно высказывалось предположение о том, что в каких-то других мирах, возможно, в гиперпространстве, существует антиматерия. По-видимому, исследуя гиперпространство, земные ученые открыли такой мир и перенесли антиматерию в наш мир.

— Могут ли земляне производить антиматерию? — задал вопрос Эйчмил.

— Такая вероятность ничтожно мала, — последовал ответ. — Им понадобилось бы разработать совершенно новую математику. Скорее всего, земляне воспользовались готовой антиматерией.

— Тогда и нам необходимо срочно найти антиматерию.

— Мы сделаем все, что от нас зависит. Не следует забывать, однако, что поле поисков необычайно обширно и на быстрый успех рассчитывать не приходится. К тому же для ведения оборонительных операций антиматерия не требуется.

— Почему?

— Потому что применив прессоры против бомбы с антиматерией, Джолт, по существу, сам доставил ее на свою базу, то есть сделал именно то, что хотел противник. Для борьбы с таким оружием необходимо устройство, которое бы возвращало бомбы с антиматерией противнику. Никто из участников совещания даже не подозревал, что бомба, о которой они говорили, имела массу планеты и что от самой планеты, на которой находилась база Джолта, осталось лишь несколько метеоритов.

— Пусть атакуют, — угрюмо заметил Эйчмил. — Они используют новое секретное оружие, иначе их безумная тактика была бы необъяснимой. Располагая менее мощным оружием, Галактический Патруль не мог бы выиграть продолжительную войну вдали от своих баз. Мы в силах противопоставить им не менее многочисленный флот. К тому же у нас преимущество: наши базы находятся поблизости. Мы победим их и земная галактика снова станет нашей!

Адмирал Хейнес почти все время, свободное от сна, проводил за решением тактических задач, и постепенно выражение на его лице изменилось от напряженного беспокойства до полного удовлетворения. Включив свой защищенный от подслушивания передатчик, Хейнес вызвал на связь всех офицеров-коммуникаторов и передал им телепатему:

— Всем кораблям включить детекторы на максимальную дальность в направлении на вражескую галактику. О любом, сколь угодно слабом сигнале, немедленно сообщать в штаб Великой Армады. По сигналу, переданному с флагмана, кораблям немедленно выключить двигатели и оставаться в дрейфе до получения дальнейших приказаний.

— Взгляните сюда, — показал адмирал на уменьшитель, в котором теперь было изображено межгалактическое пространство и край Второй галактики.

— Мне пришло в голову одно решение, но практическая его реализация зависит от вас, Ворсел, и ваших велантийцев. В начале нашей кампании вы заметили, что я знаю толк в тактике. Я хотел бы разбираться в ней гораздо лучше. По крайней мере тогда у меня не было бы сомнений в том, что босконцы и я понимаем под хорошей тактикой одно и то же. Тем не менее беру на себя смелость предположить, что мы встретим их флот еще на подходах к галактике…

— Но почему? — удивленно спросил Киннисон. — На месте Эйчмила я бы расположил все корабли вокруг Джарневона.

— Плохая тактика. Выдвинув флот против нас, Эйчмил приобретает решающее преимущество. Разгромив наши силы на дальних подступах к своей планете, он получает возможность собрать множество ценных сведений с тем, чтобы использовать их для укрепления обороны базы.

— Но мы не можем уклониться от сражения. Было бы самоубийственным оставлять у себя в тылу мощный вражеский флот.

— Почему? Было бы неприятно и довольно неуютно, но ничем особенно нам не угрожало бы.

— Не согласен. Босконцы могли бы, например, воспользоваться нашим отсутствием и напасть на Землю.

— О такой возможности я как-то не подумал, — признался адмирал. — А как бос концы организуют такое нападение? Не может же Эйчмил разделить флот пополам. Нет, зная, что на Земле его ожидает хорошо укрепленная база, он может действовать, только собрав все свои силы в кулак и нанести либо упреждающий удар на подступах к Джарневону, либо по Земле.

— Прекрасно. Я же говорил, адмирал, что по части тактики вам нет равных!

— Спасибо, сынок! Я хочу знать: сможете ли вы, Ворсел и ваши помощники с Ригеля, разделить наш флот на две части и сформировать две чаши — каждая половина должна образовать полусферу? Босконцы скорее всего сгруппируют свои корабли в плотное построение, и было бы удобно «осферить» их, заключить в сферу и уничтожить.

Киннисон присвистнул:

— Вы не боитесь, сэр, что босконцы подстроят вам какую-нибудь каверзу?

— А что они могут сделать! Сколько кораблей вы бы обнаружили, если бы пользовались обычными детекторами?

— Около двух процентов. Когда босконцы поймут, что мы заключили их в сферу, будет слишком поздно. Однако оказавшись внутри нашего строя, босконцы смогут выстроиться в сферу, что даст им определенные тактические преимущества.

— Все так, — согласился адмирал. — Но преимущество в огневой мощи на нашей стороне. Имея к тому же преимущество в скорости, мы сможем отступить, сохраняя свои боевые порядки. Итак, сколько времени вам необходимо, чтобы перестроить наш флот?

— Думаю, что часов восемь-десять.

— Отлично. Действуйте.

Вражеский флот был обнаружен. По сигналу с флагмана все корабли Великой Армады легли в дрейф. По окончании расчетов, произведенных Ворселом и его помощниками, каждый командир корабля получил координаты своего нового места, и по прошествии двух часов полета в безынерционном режиме все заняли указанные им позиции. В уменьщителе на глазах Хейнеса выстроились две полусферы.

Вскоре стало ясно, что босконцы не могут эффективно маневрировать своим флотом. Их корабли гибли один за другим, потери Великой Армады были незначительны. Один за другим вспыхивали и гасли защитные экраны босконцев.

Эйчмил сохранял спокойствие.

— Мы сдерживаем их натиск. Еще немного, и им придется отступить. Им уже нечем питать излучатели, запасы энергии на исходе. Сейчас они пустят в ход свои бомбы с антиматерией, и если мы выстоим, они будут навсегда изгнаны из нашей галактики! Мы уничтожим их!

Но Эйчмил глубоко заблуждался. По сигналу Киннисона Торндайк пустил в ход тайное оружие: две огромные массы — материи и антиматерии, две планеты, а не какие-то бомбы, которые ожидал Эйчмил, сблизились и аннигилировали с выделением огромного количества энергии. В адском пламени чудовищной вспышки бесследно исчез Джарневон.

Глава 25 КАПИТУЛЯЦИЯ КИННИСОНА

Шум и суета, неизбежные при посадке огромного космического флота, прекратились. Торжества по случаю победы еще не начались. Хейнес и Киннисон сидели в кабинете адмирала и, попивая файалин, беседовали.

— Ребята из Управления по борьбе с наркобизнесом мечтают, чтобы ты снова поработал с ними, — заметил Хейнес. — И дело не в том, что они не справятся без тебя с цвильниками. Справятся! Просто им хочется поработать с тобой, Эллингтон, Хикс, Спенсер, Фрелингхозейн… От заявок на тебя нет отбоя. Я прикажу переслать тебе все заявки, чтобы ты сам мог выбрать то, что тебе больше по вкусу. Кстати, есть тут одно важное дело…

— Прошу прощения, шеф! — прервал адмирала Киннисон. — Не могли бы мы прервать нашу беседу ненадолго? Мне нужно решить кое-что, возможно, слетать кое-куда, Я точно еще не знаю.

— У тебя есть дела поважнее, чем Галактический Патруль? — сухо осведомился адмирал.

— Пока я все не выясню, есть, — покраснев, ответил Киннисон, и по его глазам было видно, каких усилий стоило ему произнести последние слова. — Самое важное дело на свете.

— Я, конечно, не могу приказывать тебе, сынок, но… — Хейнес с видимым разочарованием нахмурился. — Впрочем поступай, как знаешь.

— Простите, шеф, но мне не потребуется много времени. Я вернусь, как только все выясню, и выполню то, что вы пожелаете.

— Ладно, я просто валял дурака, — сказал адмирал Хейнес, широко улыбаясь, — Я все знаю. Прости за маленький спектакль, ведь ты и Мак так страдаете! Ты молод, настойчив и упрямо хочешь нести на своих плечах всю тяжесть космоса. Я не смею мешать тебе. Что же касается твоего «самого важного на свете дела», то ты найдешь ее в Главном госпитале, в комнате семьдесят два девяносто пять.

— Так вы все знали?

— А кто не знал? Разве что несколько представителей какой-нибудь отсталой расы, которые ничего не слыхали ни о тебе, ни о маленькой бунтарке с волосами цвета меди, о рыжей Мак…

Но адмирал говорил в пустоту: в его кабинете, кроме него самого, уже никого не было.

Киннисон выскочил из здания Управления космопорта и, насвистывая, вприпрыжку, словно был мальчишкой, а не Серым линзменом, помчался к тому месту, где его уже поджидал водитель быстроходной машины, всегда стоявшей наготове перед Управлением.

— В Главный госпиталь! Побыстрее! — приказал он. Шофер любил срочные задания, и не прошло и нескольких секунд, как машина затормозила перед зданием госпиталя.

— Можете возвращаться! Ждать меня не надо! бросил на бегу Киннисон. Скоростной лифт поднял его на семьдесят второй этаж, и, робея, он постучал в дверь комнаты семьдесят два девяносто пять.

— Войдите! — раздалось чистое контральто. Но Киннисон все медлил.

— Входите же!

Дверь отворилась, и на пороге появилась старшая медсестра отделения.

— Ким!

— Как мне тебя не хватало, Кларисса, Крис!

— Ты вернулся. Я знала, что ты вернешься, но не думала, что так скоро!

— Я не мог не прийти. Я просто не мог выдержать больше без тебя.

— Скажи, Ким, только честно, не приложил ли ко всему руку Лейси?

— Не знаю, не думаю, — покачал головой Киннисон. — Я его давно не видел. Впрочем, с него станется. Хейнес как-то вскользь обронил замечание о том, что… Кто поймет, что у обоих стариков на уме?

— Кто тут разглагольствует о стариках? — раздался неожиданно за спиной Киннисона притворно строгий голос. Серый линзмен, обладавший даром сверхчувственного восприятия и способностью контролировать и даже управлять сознанием других людей и существ, не заметил подкравшихся сзади адмирала Хейнеса и Главного хирурга Лейси! Киннисон и Мак-Дугалл мгновенно отпрянули друг от друга, но Хейнес с невозмутимым видом продолжал как ни в чем не бывало:

— Даем вам пятнадцать минут, а затем мы зайдем за вами. Иначе вы опоздаете на торжества. Нам необходимо кое-что обсудить с вами.

— Входите, пожалуйста, — пригласила Мак-Дугалл. — Вы знаете, что против правил принимать посетителей противоположного пола, но большинству наших сестер не приходилось видеть ни одного Серого линзмена, а тут их сразу трое.

— Не беспокойтесь, мисс Мак-Дугалл, — чинно возразил Лейси. — Правила относятся только к медсестрам, находящимся на действительной службе.

— Вы хотите сказать, что я больше не… — глаза Мак-Дугалл гневно сузились, и голос зазвучал достаточно резко.

— Я сказал только то, что сказал, и ничего больше. Потерпите немного, и вы все узнаете, — не сдавался Лейси.

— Киннисон, — вступил в разговор Хейнес. — Вы приглашаетесь завтра на заседание Галактического Совета.

— Зачем?

— Повышение по службе. Мы хотим предложить вам занять пост Галактического координатора, директора, что-нибудь в этом духе. Попросту говоря, назначить вас большим боссом во Вторую Галактику, ранее известную под названием туманность Лупдмарка.

— Я просто не справлюсь с такими обязанностями.

— Пустяки. Вы всегда так говорите, когда вам поручается новое дело, а потом превосходно справляетесь. Кстати сказать, ваше новое назначение сопряжено с необходимостью совершать кое-какие полеты, поэтому в качестве вашей личной яхты вам предоставляется «Неустрашимый».

— Ким! — в восторге прижалась к Киннисону Кларисса.

— Заметано! — торжествующе подвел итог переговорам Лейси.

— Но ведь я должен буду подать в отставку, а мне так не хотелось бы, — возразил Киннисон.

— Конечно, не хотелось бы, сынок. Но помни, что все назначения условны. На службе или вне службы, ты всегда остаешься Серым линзменом, и любой твой приказ на пользу Галактического Патруля остается обязательным для всех.

— А теперь позвольте и мне сообщить вам некоторые новости, — вмешался Лейси. — Хейнес умолчал о том, что он стал президентом Галактического Совета. Приказ о вашем назначении будет его первым приказом, и хотя старый хрыч не умеет ничего делать сам, он отлично выбирает тех, на кого может переложить свою работу.

— А что вы говорили о сестрах, которые находятся на действительной службе? — спросил Киннисон.

— Просто доктору Лейси захотелось немного попугать меня, и он сделал вид, будто уволил в отставку с действительной службы.

— Ничего подобного. Я никого и никогда не пугаю, — обиделся Лейси. — Просто я считаю, что мисс Мак-Дугалл следует отчислить с действительной службы, поскольку она должна заняться приготовлениями к собственной свадьбе.

— Да еще такой, на которой соберется весь Галактический Патруль. Кстати, не хотите ли прослушать проект приказа? Зачитайте, Лейси, — распорядился Хейнес.

— За безупречную службу и т. д., и т. п., и личную храбрость наградить главную медсестру Клариссу Мак-Дугалл по случаю ее ухода в отставку премией в размере десяти тысяч единиц. Приказ вступает в силу с двенадцати часов сего дня.

И добавил, обращаясь к замершей от неожиданности Мак

— Как вы думаете, мисс Мак-Дугалл, на подвенечное платье хватит?

Оглавление

Глава 1 СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ ПИРАТОВ

Глава 2 СЛИЯНИЕ РАЗУМОВ

Глава 3 БОГ ИЗ МАШИНЫ

Глава 4 МЕДОН

Глава 5 ЦВИЛЬНИК ДЕССА ДЕПЛЕЙН

Глава 6 ПЬЯНЫЙ ДЕБОШ

Глава 7 ЗАСАДА

Глава 8 ОЛЬГОНЫ

Глава 9 ЭЙЧИ И ЭРАЙЗИАНИН

Глава 10 НЕГСФЕРА

Глава 11 КОСМИЧЕСКИЕ ГАНГСТЕРЫ

Глава 12 БИЛЛ ВИЛЬЯМС, МЕТЕОРНЫЙ СТАРАТЕЛЬ

Глава 13 СОВЕЩАНИЕ ЦВИЛЬНИКОВ

Глава 14 ЭЙЧИ И ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

Глава 15 ПРАВИТЕЛИ ДЕЛЬГОНА

Глава 16 ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ГИПЕРПРОСТРАНСТВА

Глава 17 ПО ГИПЕРПРОСТРАНСТВЕННОМУ ТУННЕЛЮ

Глава 18 «КОРОНА НА ЩИТЕ»

Глава 19 КОНЕЦ ПРЕЛЛИНА

Глава 20 ПРОВАЛ

Глава 21 АМПУТАЦИЯ

Глава 22 РЕГЕНЕРАЦИЯ

Глава 23 РАЗГРОМ

Глава 24 КОНЕЦ ЭЙЧЕЙ

Глава 25 КАПИТУЛЯЦИЯ КИННИСОНА

Реклама на сайте