«Белеет парус одинокий»

Альберт Гумеров Белеет парус одинокий

Порван парус, сорван якорь и несет,

И гавань не видно – туман!

Такая сила! Такая ярость!

Не спасет

Корабль…

Альдо чувствовал себя так, будто проснулся после жуткой попойки в самый разгар землетрясения. Головокружение, тошнота, красные круги перед глазами, мельтешение чего-то несуществующего на периферии зрения – всё как обычно после выхода из подпространства.

Он вяло следил, как иглы отпускают вены, втягиваются в пазы на подлокотниках – еще один ритуал. Будучи кадетом, он всегда старался пропустить это действо – зажмуривался или изучал зашифрованные в трещинах потолка иероглифы, выведенные самим временем. Глупо. Сейчас при выходе капитан парусника "Герман Мелвилл" – и единственный член его экипажа – старался впитать каждое ощущение, каждый отголосок эмоций, собирал их как трофеи, драгоценные в своей бесполезности.

Выбравшись из кресла пилота, Альдо в тысячный раз проклял длинноухих – всю расу без исключения, чего мелочиться. Почему? Да потому что изобрели чертов подпространственный двигатель. Почему? Потому что долбанная хреновина питается исключительно кровью разумных. Почему? Да хрен его знает! Любые попытки других разумных рас разобрать двигатель оборачивались детонацией корабля. Почему? Потому что он теперь навсегда одинок.

Справив нужду и приняв душ, Альдо двинул прямиком на камбуз, сварил кофе, чтобы поднять давление после потери изрядной порции крови, заел ароматный напиток плиткой шоколада, немного побездельничал. Только после этого сверился с картой и определил свое местонахождение: где-то неподалеку от Земли – прародины человечества.

Самое время ставить парус.

Любой солнечный парус представлял собой натянутую на складной каркас литиевую фольгу, которая поглощала исходящие от звезд ионные потоки. Парус не был прозрачным, но собранные в струю ионы, образуя плазменный поток, заставляли литий флюоресцировать, отчего парус казался грязно-белым.

Повинуясь нажатию клавиши, сложенный каркас выдвинулся из корпуса корабля и принялся медленно разворачиваться. Альдо заворожено вглядывался в экраны наружного наблюдения – зачастую в такие моменты он представлял себя капитаном какого-нибудь парусника докосмической эры, лихо крутящим штурвал, выкрикивающим отрывистые команды, щедро сдобренные ругательствами, попыхивающим трубку…

Штурвал… Альдо с грустью оглядел рубку. Сплошь экраны, пластиковые стены, кнопочки, панели – от докосмической эры осталось лишь название.

Команда… О чем речь? Какая команда у одинокого "специалиста по особым поручениям", как он сам себя называл? Если не кривить душой, то простого наемника, ловца удачи и опасных чудовищ.

Порывшись в столе, он нашел красную бархатную коробочку, внутри которой пряталась его драгоценность. Курительная трубка. Ни разу ее не пробовал – боялся, что раскуривание трубки не оправдает его надежд и разрушит последнюю детскую мечту – такую трепетную, такую зыбкую и такую драгоценную.

Мечта… Нечто, совершенно неподходящее битому жизнью и смертью старику. Да, в тридцать лет Альдо вправе называть себя стариком, потому что жизнь любого разумного измеряется не секундной стрелкой, а событиями, эту самую жизнь наполняющими.

Мечте ни в коем случае нельзя позволить исполниться – иначе раскрашенное всеми цветами волнения ожидание чего-то необыкновенного и сказочного в один миг превратится в разлагающийся комок обиды и болезненную пустоту.

Хорошо, если удастся найти что-нибудь новенькое, равноценное уже утерянному. А если нет? Апатия и одиночество.

Еще будучи мальчишкой Альдо безумно любил море. Зачитывался древними романами, заслушивался рассказами космических дальнобойщиков, побывавших на самых разных и удивительных планетах, в виртуальной реальности бродил по песчаным пляжам и вглядывался в подернутые легким туманом силуэты кораблей – не космических парусников, а рассекающих волны хищно вытянутых исполинов.

Повзрослев, он обязательно стал бы моряком. Если бы там, где он жил, вода не была хранящейся в контейнерах роскошью, которую доставляли с ближайших планет. Что поделать, если на искусственных спутниках нет водоемов. Зато до космического кадетского корпуса было рукой подать.

Задав угол наклона паруса и введя в бортовой компьютер намеченный курс, Альдо решил спуститься в трюм, чтобы немного поглазеть на добычу. Обычно охотник на чудовищ этого не делал, поскольку излишним любопытством не страдал, но тут по какой-то неведомой причине, решил сделать исключение.

– Из-за тебя пришлось проторчать в радиоактивной зоне почти полгода, – проворчал капитан "Германа Мелвилла", плюхнувшись на пол рядом с клеткой. За старомодной чуть подернутой ржавчиной решеткой, спеленатый силовым полем, лежал метаморф. Существо, сейчас болезненно сжавшееся в коконе и производящее самое безобидное впечатление, было способно принять любую форму. Единственное ограничение – масса тела. Безумно опасная тварь. Мало того, что полуразумная, так еще и способная читать чужие мысли.

Пластиковый стаканчик с кофе Альдо поставил на пол. Его наверняка придумали дрянным – хороший кофе подается в крохотных фарфоровых чашечках, а химическая бурда – исключительно в пластиковых стаканчиках на космических парусниках.

Оторвавшись от созерцания крохотного водоворота, в который время от времени срывались налипшие на стенки песчинки сахара, наемник вдруг наткнулся на широко распахнутые глаза растрепанной девочки по ту сторону решетки.

На вид малышке можно было дать лет семь-восемь, немытые и нечесаные сосульки темных прядей торчали во все стороны, на чумазом личике – чуточку страха и огромная ответственность за одноногую лысую куклу, которую девочка сжимала в исцарапанных ручонках.

Альдо уже видел ее однажды. Тогда их – еще совсем зеленых юнцов без боевого опыта – бросили усмирять мятеж на одной из колоний. Бравые выпускники кадетского корпуса весело убивали тринадцатилетних мальчишек с допотопным оружием, с огоньком насиловали местных женщин, без какого-либо намека на угрызения совести изощренно издевались над такими вот маленькими девочками. Мятеж был подавлен, бравые выпускники кадетского корпуса улетели к себе на искусственный спутник, а маленькая девочка, оставшись без родителей, так и стояла на развалинах своего дома, тиская в руках изуродованную пластмассовую куклу, обнимая окружающий мир широко распахнутыми зрачками…

Альдо стало интересно, по какому принципу тварь выцедила из его воспоминаний именно этот образ. С болезненным любопытством мазохиста наемник ждал, кто будет следующим. В том, что следующий образ непременно будет, капитан "Германа Мелвилла" не сомневался, ведь фокус с маленькой девочкой не подействовал. Слишком уж чёрствым чудовищем стал Альдо к этому времени.

Даниэла. Миниатюрная блондинка с чуть раскосыми глазами. Стеганый летный комбинезон, высокие сапоги, черные полированные ногти, неизменная широкая улыбка – такая приятная, такая неестественная. Повседневно-профессиональная. Второй пилот его первого экипажа. Он тогда едва-едва оправился от потери отца.

Воспоминания унесли Альдо в прошлое. Даниэла стоит к нему спиной, беседуя со штурманом, но Альдо прекрасно знает, что именно она говорит – зеркальные стены отражают каждое движение, каждую гримаску милого личика. Они говорят о нем. Причём, штурман отвечает осторожно, чтобы Альдо ни в коем случае не догадался, о чем идёт речь.

– Скорее всего, нового бедолагу взяли из жалости, – всё так же улыбаясь, говорит Даниэла.

– Зачем ты так? – возражает штурман. – Мальчик прекрасно справляется со своими обязанностями.

– Но если бы не смерть папочки и не жалость кэпа, глухонемому ни за что не улыбнулось бы получить сюда назначение. Папочка похлопотал за мальчишку, даже отдав концы.

Откуда ей было знать, что Альдо прекрасно умеет читать по губам.

Как только то задание было выполнено, он подал документы на увольнение и, как говорят пилоты, ушел в свободное плавание. На одноместном паруснике, способном обходиться единственным членом экипажа.

Первым и почти непреодолимым желанием было отпереть клетку, снять силовое поле и залепить этому милому личику полновесную пощечину. Дрянь! Она и ногтя отцовского не стоила!

Чуть успокоившись, Альдо смял стаканчик с недопитым кофе и с размаху хлопнул им по полу. Даниэла от удивления слегка приоткрыла ротик. Даниэла? Да какая это, к черту, Даниэла?! Всего лишь полуразумное животное, ковыряющееся в клочьях его памяти и, словно сачком выуживающее образы, с которыми связаны самые яркие эмоциональные всплески. И всё-таки, долбанной твари удалось его зацепить. Альдо усмехнулся.

Он остро понял, что пора уходить, иначе сейчас метаморф доберется до самого болезненного, самого яркого. Кто это будет, капитан "Германа Мелвилла" знал наверняка. Он поднялся, поправил шорты, и двинулся уже было к выходу из трюма, но искушение всё-таки взяло верх. Не осознавая, что он делает, охотник за удачей прильнул к ржавым прутьям клетки, вцепившись в них до такой степени, что побелели пальцы.

Таким Альдо и запомнил отца – шрам на левой щеке, ухоженная бородка с кое-где пробивающейся сединой, руки большие, загрубевшие, на комбинезоне пара пятен от машинного масла. И глаза. В них всегда плескался океан эмоций, в который ныряешь, а потом, понимая, что забрался слишком глубоко, пытаешься выбраться наверх. У кого-то получалось, и он цеплялся за разбитое в щепки самообладание, жадно хватая ртом воздух, а кого-то отец давил своей волей, навсегда превращая в нерадивого и оттого впавшего в немилость юнгу. За исключением глаз, лицо капитана всегда оставалось каменно спокойным, словно замерзшие моря ледяных миров.

Проклятую хреновину заклинило – Альдо тупо смотрел, как иглы подпространственного двигателя высасывают из отца последние капли жизни. Уже сотую вечность они прыгали по всем уголкам космоса, не в силах остановиться – сбой в программе, которую молодой техник пытался отладить всё время, пока отец лежал в пилотском кресле. Ничего не получалось. Влезть внутрь двигателя нельзя – детонация неизбежна, и тогда погибнут оба.

Не было ни напрасных слов прощания и утешения, ни напутствий, ни бравады, НИ ЧЕ ГО. Была ноющая боль, онемение и тоска, ледяной коркой покрывающая неравномерно бьющийся комок где-то в левой части груди.

Иглы с неохотой оторвались от вен капитана, и корабль материализовался где-то у черта на рогах – у подпространственного двигателя кончилось топливо. Всё кончилось. Для всех Альдо онемел и оглох от стресса.

Шатаясь, словно его парусник попал в метеоритную бурю, Альдо прошел к пульту и рывком содрал колпак с рычага управления люками и шлюзами трюма. Прозрачный пластиковый кожух треснул. Капитану было плевать. Он дернул рычаг, и в недрах грузового отсека – он знал, – заворочалась и поползла в открытый космос клетка с ненавистной тварью. Спустя миг, рычаг лег на место, Альдо пришел в себя, а метаморф всё также жался в угол клетки, будучи пленником силового поля.

И что на него нашло? Боль? До сих пор Альдо казалось, что после смерти отца он стал человеком без эмоций и чувств. Без слабостей. Словно из души у него с мясом выдрали какой-то стержень, средоточие боли и радости, нежности и ненависти. Тем удивительнее казалось то, что Государственный Московский Зоопарк планеты Земля едва не лишился такого редкого будущего своего питомца.

Красная бархатная коробочка сама собой оказалась у капитана в руках. Набив ее табаком – еще в детстве Альдо читал и смотрел в виртуальной реальности, как это делается – наемник раскурил трубку. Он закашлялся – табак крепко схватил капитана за горло.

Курс рассчитан, угол наклона паруса определен.

– Полный вперед! – гаркнул Альдо сам себе.

Космический парусник, сверкая грязно-белым парусом, на всём ходу понесся к Земле.

14 июня 2007

Набережные Челны

Звуковая поддержка: Скафандр, Eskimo.