«Хочешь цветочек?»

Артем Белоглазов Хочешь цветочек?

Деревня эта поначалу произвела на меня довольно странное впечатление: чарующее и удручающее одновременно. Дома, вроде красивые и богатые, при ближайшем рассмотрении оказались неряхами-замарашками с выбитыми окнами, поваленным штакетником, заросшими диким бурьяном палисадниками и потоптанными, разоренными огородами, по которым будто мамаевы орды прошлись.

Однако издалека они, тонущие в зеленой пенной листве деревьев и кустарников, казались ярко-праздничными, удивительно нарядными. В большинстве своем двухэтажные, из цветного фигурного кирпича, стильные, изящные, не просто четырехстенные коробки, нет. С балкончиками, мансардами, эркерами, прочими украшательствами. Стены, увитые плющом, цветы на подоконниках, машины в каждом дворе, и не какие-нибудь "Запорожцы", в основном иномарки, – всё это говорило о достатке и благоденствии.

По пыльным, в колдобинах, улочкам бегали, вывалив от жары языки, здоровенные лохматые собаки – все в репьях и колтунах свалявшейся шерсти. Добродушно щурились на наш видавший виды красный жигуленок, медленно катящий мимо, но не гавкали и не кидались следом.

В синем безоблачном небе каталось наливное желтое яблочко – солнце, припекало да оглаживало лучами своими ласковыми землю-матушку. А теплый ветерок слегка трепал кроны деревьев, в которых щебетали-чирикали невидимые пичуги.

– Итить твою налево! – с чувством сказал Дейзи, вытряхивая из пачки сигарету, после чего сунул ее в рот и, щелкнув зажигалкой, затянулся глубоко-глубоко. Выдохнул дымные прозрачные колечки: – Кр-расота!

– Да уж, – откликнулся я, притормаживая перед очередной рытвиной. – Что-то местных не видно.

– Угу, – согласился друг-товарищ, – они это, того… вымерли, блин, как динозавры.

– Не смешно, Денис. О! У них же купить можно че-нить, молоко там, сыр. Свеженькое, не магазинное. Как думаешь?

– Ну, купи. А я молоко с детства ненавижу.

Сказано – сделано, останавливаю машину, иду к ближайшему дому. Тук, тук – в окошко. Хозяева есть, мол? Слышу, сопят за спиной – Дейзи, значит, увязался: неохота ему в машине сидеть.

– Кто там? – доносится со двора.

– Проезжие, – кричу. – Продуктов хотим прикупить. Молочка там, то, се.

Скрипит щеколда, в воротах открывается небольшая дверка, и я тихо офигеваю. Потому что вышедший навстречу крепкий парнишка лет тридцати держит в руках нехилых размеров дрын; на лице парня расплывается, отсвечивая желтым и фиолетовым, огромный синяк.

– А-а… э-э… – удивленно булькает толстяк-Денис. – Че случилось-то?

– Да ниче, – улыбается хозяин, – нормально. Не обращайте внимания. Может, в дом пройдете? Жарко здесь.

– Айда, Тим, – говорит Дейзи. – В натуре печет, блин, сварюсь скоро.

– Ладно, сейчас. Машину поближе подгоню только.

Парнишка с фингалом непонятно хмыкает и вроде бы хочет что-то сказать, но пока раздумывает, я уже ухожу.

Мы сидим на кухне и пьем чай с малиновым вареньем, а Гриша – так зовут хозяина – жалуется на гада-соседа Фрола, из-за которого ни молочка, ни сыра, ни творога деревенского не видать нам как своих ушей.

– Почему это? – поддерживает разговор Дейзи.

– Так он, падла, коровку мою на прошлой неделе отравил, – объясняет Григорий. – Давно уж грозился, вот и сподобился.

– Что-о?! – захлебываюсь я, проливая чай (черт! горячий!) на недавно стиранные (мать-перемать!) джинсы. – Как это?!

– А че? – недоумевает хозяин. – Фрол же. Он завсегда чужую скотину гнобит – у Васильевых, Никитиных, Якимовых. У меня вот.

– В милицию заявили? – проявляет недюжинные умственные способности Денис. – Или в суд сразу, пусть возмещает моральный и материальный ущерб!

– Зачем? – Ухмылка плохо вяжется со страшным кровоподтеком на скуле. Вообще не вяжется. – Я его сам вразумил: отметелил, дай бог, до сих пор охает. Сарайчик еще поджег.

– Мы… наверное, пойдем, – как можно миролюбивее говорю я, пихая друга ногой. – Засиделись что-то. Пора, как говорится, и честь знать.

– Ага, – поддакивает Дейзи, косясь на дрын, стоящий в углу кухни, и на толстощеком лице мелькает ужасная догадка: не этим ли горбылем отдубасили беднягу-Фрола? – Торопимся. Спасибо, в общем, за чай. Без обид, короче. Давай, братан, удачи.

Гришка смотрит на нас, печально – сочувствующе? понимающе?! – улыбаясь, а в глазах стынет непонятное, странное-странное выражение, будто вода в скованной ледком луже.

Мы выметаемся на улицу – очень-очень быстро, ставя рекорд по бегу на пересеченной местности. Еще бы – кому охота сидеть рядом с чокнутым психом-поджигателем?

– Твою мать!.. – выдыхает Денис. – Они все тут, на хрен, сбрендили.

И я согласно мотаю головой, глядя, как толпа придурков с кольями и монтажками разносит на кусочки нашу "пятерку".

– Эй, мужики! – складывая ладошки рупором, кричит неслышно подошедший сзади Григорий. – Охолоните-ка. Чужую тачку ни за что, ни про что ломаете.

– Как чужую? – не соглашаются мужики и "работу" свою не прекращают. – Гостей твоих, Гриня. Иль ты их не упреждал?

– Да каких еще гостей?! Люди, понимаешь, мимо проезжали, молочка купить хотели. Слышь, Фрол, молочка. А нет его, спасибо тебе, значит. И машину всю изуродовали, вот и второе спасибо на подходе.

Народ возле разбитого, исковерканного до неузнаваемости жигуленка задумчиво чешет затылки. Совещается о чем-то. Наконец к нам выдвигается маленькая делегация из трех человек.

– Звиняйте, пацаны, – басит крепкий широкоплечий дядя с пудовыми, наверно, кулаками, – обознались. Готовы, так сказать, возместить убытки. Сто пятьдесят штук устроит?

– А-а… – открываю рот. – Сто?..

– Сто пятьдесят. Мало? Ну, сто шестьдесят, не больше. Машина-то у вас старенькая, никудышная.

– Ништяк, братан. – Дейзи на высоте, уже прикинул выгоду. Подсчитал, взвесил, измерил. – Мы согласны.

Я молчу. Сто шестьдесят тысяч за такую рухлядь, как эта несчастная "пятерка"? Судьба определенно зачислила нас в любимчики. Надолго ли?

– Лады, – подводит итог здоровяк. – Обождите немного, через часик принесем деньги-то.

***

– Заходите давайте, – говорит Гриша, – не здесь ведь ждать будете?

Конечно, нет, думаю. Что за деревня ненормальная? – маньяк на маньяке.

– Угу, непременно. – Денис тянет меня за рукав: пошли, мол. – Тут всех, что ль, гостей так встречают?

– Ну… бывает, – уклоняется от ответа хозяин.

– Часто бывает? – настаивает толстый. И че ему неймется?

– Когда как.

На этот раз сидим уже в зале, смотрим телевизор, приличный такой, внушительный, явно не из дешевых. Каналов – до черта и больше. Я лениво щелкаю пультом, перебираю наугад.

– Спутниковая антенна, – объясняет Григорий. – Купил вот годика два назад, жена просила, – и, предвосхищая следующие вопросы, продолжает: – В городе она сейчас, Наташка-то, родителей навещает. Ну и дела кой-какие: выиграли недавно в лотерею то ли кухонный гарнитур, то ли спальный. Забрать надо, тут же недалеко, километров девяносто-девяносто пять. Наймет фургон и привезет.

– Правильно, – соглашаюсь я. – Кухонный гарнитур в хозяйстве не помешает.

Обещанные деньги принесли спустя часика полтора, вручили толстую пачку пятисотенных. Считать будете? – спросили. Дейзи не поленился – проверил, минут пять возился. После весь этот ворох бумажек в карман сунул, у него карманов на джинсах штук десять, наверно. Всё честно, говорит, мужики, претензий нет. А тот, что с пудовыми кулаками, улыбается и пивка выпить предлагает – типа мировая. Сначала в баньку, потом, значит, пиво. Я отказался, а толстый пошел: любит он на халяву-то.

Вернулся лишь к вечеру, я уж и дождаться не чаял. Хмурый, подавленный, будто "любимая" теща в аварию попала, да отделалась всего-то легким испугом.

– Ну ты урод, – говорю. – Где шлялся так долго? Давно бы на попутке уехали.

– Тимми, ты только не ругайся, Тимми, – шепчет он. – Всё будет путем, чувак. Завтра я обязательно отыграюсь. Сто пудов. Удача на нашей стороне.

– Ты че несешь, олух? – я злюсь и начинаю нервничать. – Ни фига не въеду. Давай-ка по порядку.

– Че рассказывать-то? Пиво пили, ну, после еще добавили. И еще… Затем в карты сели играть. Продул я, короче, все наши бабки… подчистую, блин. Ты не ругайся, Тимур, ладно?

– Дэн, ты ушлепок, дебил. Сволочь последняя. Я не знаю даже, какое слово еще подобрать.

– Отыграюсь, – твердит он. – Верняк. Потрещал тут с одним, секретик кое-какой вызнал. Не дрейфь, братан.

Я только рукой махнул да Гришку пошел искать. Извини, мол, хозяин добрый, можно до завтра переночевать? Разумеется, он не отказал.

Утро началось с громких криков, в которых слово "мать" было самым мягким, да ими, в общем-то, и продолжилось. Сначала сонный Дейзи расшиб коленку, налетев на некстати подвернувшуюся тумбочку. Затем порезался кухонным ножом и в довершение всего – опрокинул на себя стакан с горячим чаем. Ах да, выходя на улицу ("Отыграюсь – и домой. Уедем сразу, ага?"), он умудрился зацепиться футболкой за гвоздь, торчавший из сложенного у ворот штабеля разнокалиберных досок. Так и пошел – в рваной.

А я опять увидел, как в Гришкиных глазах стынет, похрустывая морозным ледком, прежнее непонятно-странное выражение.

***

– Какого черта, Дейзи?!!

Ребристое дуло пистолета больно упирается в висок. Капли пота на лбу. И губы пересохли. Да он же сошел с ума, мать его так! У этого жирного сукина сына напрочь сорвало крышу. Как я раньше не замечал? Ну козел, ну с-скотина! Опять, наверно, проигрался местным в пух и прах. Урод проклятый!

– Заткнись, Тимми, или я разнесу твою гнилую башку. Ты не хера не понял, придурок. А я второй раз повторять не буду, ясно?!

Жилистая пятерня крепко-накрепко вцепилась в мои волосы, а холодный ствол всё сильнее и сильнее вдавливается в голову. Оч-чень неприятное ощущение, скажу я вам.

– Спокойно, Дэн. – Кадык движется часто-часто – вверх-вниз, вверх… – Убери пушку, поговорим как нормальные люди, или ты тоже сдвинулся, а чувак? Тоже, да?! – я постоянно сглатываю копящуюся во рту слюну, и кадык дергается туда-сюда, вверх-вниз, словно чертов поршень в чертовом двигателе внутреннего сгорания.

– Спокойно?! – шипит он. – Я спокойней сотни дохлых удавов! Слышишь, ты, тупой идиот?! Полчаса распинаюсь уже, объясняю, а ты? Не лечи меня, Денис, – вот что ты сказал! Козел, блин, выслушать и то не можешь. Знаешь, что будет, если я сейчас нажму на курок? Нет?! Так я скажу – удача, выйдя из-за ближайшего угла, задерет подол и встанет раком. Понял, баран?! Квартира, доставшаяся в наследство от неизвестного, но богатого и благополучно почившего родственника. Машина, выигранная в лотерею. Клад, зарытый под любым – понимаешь? любым! – деревом, стоит только копнуть!

– Я понял, Дейзи, – бормочу я.

– Всё-всё понял. – Сердце, ровно птица в клетке, – бьется! бьется! бьется! Тараном в ворота – бух! бух! Оно и так в клетке, лезут дурные мысли. В грудной клетке.

– Дейзи, пожалуйста… – Мое хриплое учащенное дыхание заглушает остальные звуки. Едкий, соленый пот скатывается со лба – Господи! Я не верил в тебя! Помоги, яви чудо! – заливает глаза, течет по щекам…

– Отпусти меня, толстый ублюдок! – ору я. – Сука! Мы же друзья!

– Такая байда, Тим, – Денис нервно грызет ногти. – Влип по самое не могу. Слушай, короче. Вчера, когда домой возвращался… черт, аж ноги заплетались, то в жар бросало, то в холод – ни денег теперь, ни машины. Подошел, значит, один, плюгавенький такой, в кепке, а пиджачок на нем дорогой, моднючий. И говорит: не повезло, брат? Я ему, отвали типа, не лезь в душу. А он свое гнет: удача, мол, она такая, седня навоз, завтра – бабок воз. Хочешь, грит, удачливым быть? Кто ж не хочет, отвечаю. А если за чужой счет? – спрашивает. Как так? Да просто. Ты вот сейчас в карты играл, деньги все, что ль, твои были? Половина только. Что другу-то скажешь? Прикарманил, получается, у товарища бабки, как своими распоряжался. Пошел ты, говорю, советчик хренов. Он смеется: не нравится правда-то? И дальше разговор ведет. Фарт всегда такой, объясняет. Везет, знаешь, кому? Не дуракам, нет – умным. За счет тех дуралеев и везет. Тебе счастья полный дом, а кому-то – жрать нечего. Ну и что? – говорю, делится, что ли, со всеми? Это алкашам жрать нечего, нормальный человек всегда заработать сумеет. Тот прям расцвел, по плечу меня хлопает: правильно мыслишь, однако. Так хочешь удачу? Исключительно для себя, остальным – плохо ли, хорошо будет, неважно. Ну я и согласился. А он – тут же – цветочек протягивает, на одуванчик похож, который без пуха, только синий. Съешь, говорит, и всё. Что за фигня? – спрашиваю. Недофорт это, как дитю малому втолковывает. Чудное слово, да, Тим? Цветок недоброй фортуны. Ешь, удача будет…

Денис замолчал, вздохнул протяжно, взглядом в пол уткнулся. Потом опять забубнил – монотонно, устало:

– С подвохом везенье оказалась. Видел, как я утром спотыкался на ровном месте? Как из рук всё валилось? Пакости и неприятности будто из мешка дырявого посыпались. Удача, блин, недобрая. Чтоб тебе хорошо было, надо другим плохо делать. Больно. Гнобить, короче, всех на корню. А не будешь – судьба тебе-любимому плюхи с затрещинами отвешивать примется. Не дай бог еще поможешь кому, доброе дело сделаешь – тогда совсем кранты, надевай белые тапочки и жди костлявую. Правда, можно уравновесить.

Дейзи истерически захихикал.

– Одной рукой, блин, давать, а другой, мать ее, брать!

Я тупо пялился в стену комнаты – желтые обои с крупным ромбовидным узором, – выделенной нам хозяином дома для ночлега, и молчал.

– Смотри! – кричал Дейзи, раскидывая разноцветные купюры. – Думаешь, выиграл? Не-а, нашел. Спасибо мужикам, подсказали, че делать нужно. Видишь?! – он тыкал мне в нос блестящий, лоснящийся от смазки пистолет. – Тоже нашел. Легко, Тимур. Грохнул пару собачек, рыжему Федьке морду набил, колеса у чьей-то тачки пропорол, каменюкой в окно засадил. Мне везет, как Иванушке-дурачку в сказке! Я имею судьбу, пока она не поимела меня! Сволочи!!! Они все здесь такие! А-а-а!..

Бах! – стекло разлетается на тысячи мелких осколков.

Бах! – звук выстрела больно бьет по ушам.

Бах! – пороховая гарь лезет в ноздри.

Бах! Бах! Бах!..

– Эй, – в приоткрытую дверь осторожно заглядывает владелец дома. – Че палите без толку? Орете зачем? Работать мешаете.

– Гриша, – всхлипывает Денис, – сука ты, Гриша. Почему раньше ничего не сказал? Не предупредил?

– Очень много вопросов к тебе, братан, – говорю я. – Оч-чень много, – и как бы невзначай направляю дуло пистолета ему в живот. – И попробуй только не ответить хотя бы на один.

***

– …Как всё началось, спрашиваете? Давненько уже, годах в семидесятых примерно. Даже история соответствующая имеется, ну, или байка, хоть как называйте.

Пошел, значит, один нашенский в лес за грибами. Ванька-клоп его звали, а может, и по-другому. Бродит, ноги топчет, собирает помаленьку – не удались в то лето грибы. Вот уж и к болоту Именьковскому выбрел. Глядь, мужик какой-то шестом топь пробует: перейти, видно, хочет. Увидел мужик Ваньку, местный ты? – спрашивает. Тот кивает. Ну, пособи тогда, говорит, через болото перебраться, небось, и тропку какую знаешь.

Знаю, конечно, отвечает Клоп. Айдате, гражданин, проведу. А на мужичке-то одежка богатая, браслеты на руках, кольца; цепочка золотая, бумажник толстый из заднего кармана выглядывает. Ванька, карманник бывший, три года за воровские дела отсидевший, и позарился. Пока вел, покрепче к дядьке тому прислонялся, будто поддерживал, а сам руками – раз, раз. Слямзил бумажник-то, да браслетик серебряный увел. Мужик, верно, заметил, однако вида не подал. Спасибо, говорит, добрый человек, за помощь.

А Ванька ему, вот наглый: спасибом сыт не будешь, может, отблагодаришь чем? Ладно, усмехается дядька, нехорошо так, с прищуром, будто сглазить помышляет, отблагодарю. Век помнить будешь. Наклонился, пошарил вокруг, да цветочек какой-то сорвал. На, сует ему, съешь, удача тебе во всём будет. Ты ее со своими ухватками быстро добьешься. Обыкновенный цветок, на одуванчик похож, только синий. Врешь, удивляется Ванька, быть того не может. Да зачем мне врать? – толкует мужик, ешь знай, не отравишься. Удача, она смелых любит. Если не хочешь или боишься – выброси, дело твое. И ушел.

Вот с тех пор, советских еще, и пошло-поехало. Скоро тридцать годков будет. Юбилей, стало быть.

– А кто он? Ну, человек этот. Хотя… человек ли?

– Не знаю. Да какая, в сущности, разница?

– Ну… есть, наверно. Вот скажи, Гриш, тебя-то как подловили? Ты честный весь, принципиальный.

– На бабу, Тимур. Всё зло от баб, слыхал?

Молча киваю.

– К соседу моему, Матвею Ильичу, лет девять назад племянница погостить приехала. Студентка-пятикурсница. Ох, красавица – ладная, стройная, фигуристая. Добрая такая, наивная. Глазищами зелеными по сторонам хлопает, улыбается ласково – аж сердце в груди замирает-останавливается. Все будто взбеленились разом, павлинами вынарядились, побрякушки золоченые нацепили, ходят вокруг, кобели, стойку делают. Здрасте-пожалуйста, как вас зовут девушка? – а меня так-то, очень приятно, помощь какая не нужна? Матвей терпел-терпел, потом вышел с двустволкой, ка-ак жахнул по толпе-то, хорошо хоть поверх голов целил, для острастки, значит. Вы, говорит, паскудники, если Наташку мне спортите, лучше сразу вешайтесь, сами, понятно? Увяли, стало быть, хвосты павлиньи, рассосались женишки – кому охота дырку в башке заиметь? Тихо-мирно неделя прошла, а Ильич вскоре в город засобирался, на выходные. То ли к другу заглянуть, то ли еще что. Мне же наказал за племяшкой присматривать, слово взял… Нарушил я его. Письмо мне подкинули, от ее имени: люблю, мол, целыми днями о тебе мечтаю. И цветочек синенький в конверте том лежал. Выпил я для храбрости, цветочком закусил, да и пошел. Уж отбивалась она, сопротивлялась, всё зря – только сильней раззадорила… Матвею я сразу повинился, он долго зла не держал – женись, сказал, парень ты видный, и Наталье, как ни странно, понравился. Вот так-то. Свадьбу сыграли, дом новый справили, дочке в апреле семь лет исполнилось. В школу моя Светка осенью пойдет, в первый класс.

– Как же вы… как живете-то здесь, такие…

– Ущербные, – доканчивает за меня Григорий. – Просто живем, обыденно. Раньше-то, особенно поначалу, убивали, конечно, грабили да насильничали, дома жгли. Бывало, целыми неделями деревня полыхала – не успевали тушить.

– А теперь как?

– Как, как – кверху каком. Бои кулачные устраиваем: стенка на стенку. Дома с сараями по бревнышкам-кирпичикам разносим – строго по графику, не думай. Бывает, и поджигаем иногда. Скотину травим, огороды чужие топчем-разоряем. После урожай, знаешь, какой? – драгоценный… Чуть копнешь землю – вот они, лежат-дожидаются – камушки, золотишко. Ухоронка чья-то безвестная. Отдашь, разумеется, государству его долю, да только тех двадцати пяти процентов, что тебе останутся, года на четыре с гаком хватит. Всё зверье в округе давно извели. Над приезжими вроде вас или родственниками чужими изгаляемся-насмешничаем, убытки потом втройне возмещаем. Никто еще не жаловался.

– Мне… что мне-то теперь делать? – подает голос Дейзи.

Спрятал лицо в ладони, раскачивается из стороны в сторону.

– У тебя, брат, выход лишь один. Поэтому, считай, и нет его вовсе. Здесь селись, живи. Поможем, значит, обустроиться-то. Люди свои, – Гришка с опаской трогает желто-лиловый синяк, морщится – больно, наверное. – Сочтемся.

15 – 17.10.04

© Артем Белоглазов aka bjorn