«Бог, мы тебя не звали»

Фильчаков Владимир Бог, мы тебя не звали

Мне повезло - я первый заметил эту компанию и пристроился караулить по соседству. Мой злейший друг Бенджамин - конкурент! - только злобно глянул в мою сторону и ушел - закон есть закон. Компания была большая и веселая, парни, девушки, молодые, цветущие, они расположились на двух скамьях в небольшом скверике возле кинотеатра, пили пиво в больших количествах и я уже мысленно подсчитывал барыши от продажи пустых бутылок, которые после них останутся. Выходило очень неплохо. Причем мне не пришлось даже ждать, когда они разойдутся, один из парней заметил меня за кустами, все понял, и, как только у них освобождалась очередная бутылка, он кивал мне, я скромно подходил со своим мешком и прибирал бутылку. Ребята называли меня отцом и относились ко мне очень тепло. Нет, зря Бенджамин злобствует на современную молодежь, зря. Очень приличные ребята, они даже не матерились при девушках, а это многого стоит. Если б было можно, я бы всюду ходил за этой компанией по пятам. Но... все на свете имеет конец. Закончилась и пивная вечеринка в скверике у кинотеатра, молодые люди разошлись, я подобрал последние бутылки и поволок мешок на рынок по соседству, где эти самые бутылки принимают. Здесь стояли цветные пластиковые ящики и царствовала Михея - толстая румяная баба, невероятно голосистая и проворная, несмотря на комплекцию. Михея принимает у нас бутылки на десять копеек дешевле - ей же нужно получить свой навар, зря, что ли она стоит тут с утра до вечера - и то при условии, что этикетки с бутылок соскоблены. Если же ты сдаешь бутылки с этикетками, будь добр заплатить Михее полтинник с каждой бутылки. Поэтому я пристраиваюсь невдалеке, под чахлым деревцем, достаю из кармана осколок бутылочного стекла и принимаюсь тщательно скоблить этикетки, сокрушаясь о старых временах, когда на пивных бутылках были только маленькие ярлычки под самым горлышком и скоблить нужно было намного меньше. Впрочем, в те времена мне не приходилось зарабатывать сдачей бутылок, да никого тогда и не заставляли соскабливать этикетки.

Наконец, очистив все бутылки, я подхожу к Михее, пряча глаза. Я избегаю смотреть ей в глаза. Мне стыдно. Дело в том, что полгода назад, глубокой осенью, у нас произошла небольшая, но неприятная история. Михея, женщина несчастная и одинокая, имела на меня виды. Она не влюбилась в меня, Боже упаси, но, заметив тихого и скромного БОМЖа, которого все считали интеллигентом, решила про себя: а почему бы не сделать из этого БОМЖа человека? Она привела меня к себе, в избушку в старом городе, отмыла в бане, отпарила, отстирала, и положила с собой в постель. Тогда я увидел себя в зеркале и не узнал. Три года с лишним я не смотрел на себя в зеркало. Отражения в магазинных витринах и в случайных стеклах не в счет - там всегда играют блики, да и отражаешься ты как призрак - полупрозрачный и ненастоящий. Худое, даже изможденное, черное лицо. Неровно постриженная неопрятная борода с проседью - бороду мне постригает Ванька по прозвищу Хватай, подстригает тупыми ножницами и при слабом свете свечей и фонарика. Глаза, глубоко запавшие в глазницах, смотрящие испуганно, даже затравленно. Вот таким я увидел себя в зеркале. Я не ужаснулся, не содрогнулся, честно говоря, я ожидал худшего. Мой вид меня даже приятно удивил. А что со мной стало после бани да после бритвы бывшего мужа Михеи! Красавец, да и только! Михея посмотрела на меня одобрительно и... уложила с собой в постель. Вот тут-то я и потерпел полное фиаско. Михея не в моем вкусе. Что только она ни делала, как ни старалась - я не мог побороть своего отвращения при виде ее жирного тела. Она сильно гневалась, кричала, разбила несколько тарелок со стола, за которым кормила меня обедом, плакала, обзывала импотентом, козлом и другими бранными словами, приводить которые здесь я не стану. Коротко говоря, не вышел у нас роман. Не получился. Теперь Михея при моем появлении смолкает, презрительно поджимает губы и отворачивается. У нее хватило ума не растрезвонить мое фиаско на весь свет, поэтому едва ли кто догадывается о наших отношениях. И никто больше не называл меня импотентом, потому как с другими женщинами у меня вполне получалось. Но это так, к слову.

Сдав бутылки и получив причитающиеся мне деньги, я с облегчением покидаю владения Михеи. Мой путь лежит в забегаловку под названием "У Чипа". Что за Чип, кто он такой, никто, пожалуй, не знает, да это и не важно. Важно то, что там, с черного хода, торгуют так называемой "катанкой" - водкой сомнительного происхождения, со вкусом ацетона и неповторимым запахом, от которого, если нет к нему привычки, может и стошнить. Нет, даже не это важно. Такой водкой торгуют повсюду, но не повсюду вам нальют пятьдесят граммов в пластиковый стаканчик. И стоит это совсем недорого.

Я выпиваю свою порцию, пристраиваюсь на солнышке у крыльца черного хода, достаю из кармана свое сокровище - окурок "Примы" почти в полсигареты, закуриваю, щурясь и вытирая рукавом слезы, выступившие при принятии "катанки". Хорошо. Даже, я бы сказал - очень хорошо. В такие минуты понимаешь, что жизнь прекрасна, и что человеку, в сущности, не так уж много от нее, жизни, нужно. Светит солнышко, уже совсем тепло, скоро проклюнутся первые листочки на деревьях и можно будет снять надоевшее за зиму, пропахшее подвалом пальто с изорвавшейся подкладкой... На меня наваливается дрема и я встряхиваю головой, аккуратно гашу сигарету, прячу остаток в карман и встаю. Спать нельзя. Люди не любят спящих БОМЖей. Они терпят нас, никого не трогающих, подчищающих улицы от пустых бутылок, незаметных и не требующих к себе внимания, но вот спящих на виду - ненавидят. Спать нельзя. Я бреду дворами к своему дому. Если уж спать, то дома. Дом у меня из красного кирпича, пятиэтажный, старый, из тех, что называют "хрущобами", построенный в начале шестидесятых. В доме два подвала - один большой, в три подъезда длиной, а другой маленький, под четвертым подъездом. Вход закрыт тяжелой дверью, обитой ржавым железом, дверь заперта на врезной замок. Но у меня, как и у каждого обитателя подвала, есть свой ключ. Я отпираю дверь, протискиваюсь в узкую щель - дверь не открывается на полную ширину из-за кучи мусора, - и прохожу в душную темень. Вообще-то, это против наших правил - появляться в подвале днем. Мы стараемся не мозолить глаза жителям и приходим только ночевать, но я не могу удержаться - мне хочется вздремнуть.

Подвал - это почти дворец. Здесь тепло зимой и прохладно летом. Сейчас, весной, здесь слишком жарко - через весь подвал проходит большая труба, снабжающая радиаторы отопления квартир, и от этой трубы идет жар, потому что отопление пока еще не отключили. Вот-вот отключат, и тогда в подвале сделается холодно. Здесь даже есть электричество, но мы его не включаем, потому что нет лампочек, а тратить деньги на лампочки никому из нас не приходит в голову. Помимо меня здесь живет много народу: тут и мальчишки десяти-двенадцати лет в количестве пяти человек, две девчонки такого же возраста, еще пара мужчин (кроме меня) и две женщины. Все взрослые неопределенного возраста, трудно разглядеть года на давно не мытом, а если это мужчина, то и небритом лице - иногда можно посчитать стариком совсем молодого человека, особенно если он, как я, например, не прочь пропустить пару-другую стаканчиков горькой в день. Вот возьмите сегодняшнюю компанию, которая называла меня отцом - не гожусь я в отцы восемнадцатилетним, если мне недавно стукнуло только тридцать.

Сейчас в подвале никого - все на промысле, вернутся только вечером, и я могу спокойно и без помех вздремнуть под действием паров ацетоновой водки. Я на ощупь пробрался к своему месту - подвал так хорошо знаком мне, что свет совершенно не нужен, - улегся на свой лежак и задумался. Раньше в подвале были дощатые перегородки, разделявшие помещение на кладовки, но со временем, из-за того, что из этих кладовок стали тащить все, что там только ни лежало, жильцы оставили подвал без присмотра, в нем случился пожар и все кладовки благополучно выгорели дотла. Теперь здесь просто большое помещение, которое скоро приберет кто-нибудь из новых русских под магазин или забегаловку. Одно время, когда у нас появилась лампочка, мы имели случай лицезреть наше жилище. Неприглядное зрелище, как может показаться любому стороннему наблюдателю - закопченные пожаром стены, песчаный пол, закиданный грязными тряпками, кучи мусора в углах - продукт нашей жизнедеятельности, - любому, но не обитателю подвала. Нам здесь нравится. Впрочем, не стану говорить за всех. МНЕ здесь нравится, и этого достаточно. Где-то в глубине сознания ворочается беспокойная мысль о том, что подвал, и правда, могут у нас отобрать, но я стараюсь об этом не думать - когда еще это случится. Вот когда случится, тогда и будем беспокоиться. Читывал я Дейла Карнеги, читывал, знаю, что к чему. Между прочим, я во многом с ним не согласен, но это уже другой разговор.

Мой лежак сделан из досок и держится на четырех чурках, причем две из них немного выше других, поэтому лежак чуть наклонен, и там, где он ниже, помещается моя голова. Мне кажется (а точнее, я вычитал в какой-то книжке еще тогда, когда... словом, давно), что такая поза - ноги выше головы - дает возможность организму гораздо лучше отдохнуть, чем традиционная горизонтальная.

Поспав около часа - часов у меня, конечно же, нет - я встал, немного помял лицо руками, чтобы снять отечность, пробрался к выходу, запер дверь снаружи и отправился на промысел. Дело шло к вечеру, погода совсем разгулялась, мне стало даже жарко в моем пальто - значит больше людей выберутся на улицы, станут пить пиво и оставлять повсюду пустые бутылки. Я опять встречаю Бенджамина, мы переглядываемся, отворачиваемся. Собственно, мы ничего не имеем друг против друга, не слишком мешаем друг другу, и иногда даже разговариваем на отвлеченные темы. Вот скажите, много ли вокруг вас людей, с которыми можно поговорить на отвлеченные темы? Или так - а вам часто хочется разговаривать на отвлеченные темы? Я брожу возле кинотеатра, выискивая компанию, потребляющую пиво. Но на этот раз мне не везет - мало мальски приличные компании уже разобраны конкурентами, в том числе и Бенджамином, который злорадно усмехается. Я делаю ответную гримасу, думая про себя, что Бенджамин вовсе не злой, и корчит рожи только по долгу "службы".

Через час работы у меня в мешке оказывается всего три бутылки, чего, конечно же, не хватит на стаканчик водки. Однако мое терпение, в конце концов, оказывается вознаграждено. Большая компания очень шумных молодых людей попала мне прямо в руки, я сопроводил ее до места дислокации и победно посмотрел на Бенджамина, который с досады покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. Однако радовался я напрасно. Компания, рассевшись по скамьям в скверике, оказалась весьма агрессивной. Они зло смотрели на меня, прекрасно понимая, ЧТО мне от них нужно, и один из них, глядя мне в глаза прокричал:

- Ну что ты здесь пасешься? Проваливай, пока тебе не переломали ноги!

Я отошел подальше, прячась за кустами. Молодые люди очень громко разговаривали, хохотали, среди них были две девицы весьма разнузданного вида, обе уже навеселе, громко смеялись и размахивали руками. Я терпеливо ждал, курсируя на пределе видимости, чтобы отогнать конкурентов. Закон есть закон

- никто не сунулся в мои владения. И вот я услышал:

- Эй, ты!

Один из парней помахал мне рукой. Я подошел ближе. Компания вела себя подозрительно тихо, они стояли полукругом, в центре которого лежало около десятка пустых бутылок.

- Иди, не бойся! - продолжал манить меня парень. - Бери бутылки. Ну, скорее!

Я неуверенно приближался, пытаясь разгадать их замысел. Они держали руки за спиной. Могут ведь и побить, такие случаи бывают.

- Ну, что же ты? - спросила одна из девиц, глядя на меня нахальными глазами.

Я подошел вплотную, расправил мешок и неуверенно протянул руки. И тут парни и девушки с гиканьем выхватили из-за спин камни и начали расстреливать бутылки. Стекло с хлюпаньем билось. У меня на лице застыло растерянное выражение. Молодые люди именно этого и добивались, потому что расхохотались, показывая на меня пальцами. Я стоял, опустив руки и, действительно, был смешон.

- Ну что? - крикнул тот парень, который звал меня. - Что же ты не берешь свои бутылки? - И все снова громко расхохотались.

Я посмотрел на парня. Тому не понравился мой взгляд, он подошел ко мне вплотную и сказал:

- Ну что смотришь, помоечник? Проваливай отсюда! Ну и воняет же от тебя!

Я опустил глаза, повернулся и пошел, ожидая удара. Но меня не тронули. Никто больше не смеялся. Очень веселые и непосредственные молодые люди. Ни себе, ни мне. А зачем?

Я понуро брел по аллее прочь от кинотеатра, думая о том, что вечернего стаканчика мне может и не достаться. И тут меня окликнули скрипучим голосом. Я обернулся. Бенджамин.

- Сволочи! - сказал Бенджамин, кивая в сторону веселой компании. Он говорил с легким, едва уловимым акцентом.- По свински поступили. Что у тебя там? - он показал скрюченным пальцем на мой мешок.

- Три бутылки, - грустно ответил я. - Придется еще ходить.

Бенджамин постоял немного, пожевал толстыми губами, подергал бородавку на носу и сказал:

- Давай сюда свои бутылки. Я тебя стаканчиком угощу. На меня сегодня благотворительная блажь нашла. Особенно после того, как эти придурки столько бутылок разбили, эх!

Ну что же, нашла блажь, так нашла. Я его тоже однажды угощал, вот он и хочет отплатить. Мы идем к "Чипу". Бенджамин шествует впереди в своем длинном черном плаще на меховой подкладке. Плащ был когда-то белым, но эти времена - увы! - давно миновали. Он грузно ступает плоскостопыми ногами, поглядывает на меня черным глазом. У "Чипа" мы получаем по стаканчику, выпиваем, я извлекаю из-за пазухи большой ломоть хлеба, половину отдаю Бенджамину, тот смотрит на меня с неудовольствием, но хлеб берет. Мы присаживаемся в глубине двора на чурбаны, жуем хлеб.

- Слыхал? - угрюмо спросил Бенджамин, глядя на меня изподлобья. - Ангел появился.

- Ангел, - кивнул я, смакуя вкус черного хлеба. - Не слыхал. Врут, небось.

- Врут, - согласился Бенджамин, внимательно оглядывая меня с ног до головы. - Только в каждом вранье доля правды всегда есть.

- Не скажи, - лениво отозвался я. - Иногда бывает такое вранье, в котором не то что доли правды, даже запаха ее нет. Может быть это как раз такой случай?

- Кто знает? - Бенджамин пожал плечами, посмотрел на закатное солнце из-под огромной ладони, потом на меня и сурово произнес: - Ты почему стал БОМЖом?

- Почему, почему... - я тихо вздохнул. - Какая разница? Стал, да и стал. Жизнь так сложилась.

- А почему она у тебя так сложилась? - продолжал настаивать Бенджамин. Хочет забраться мне в душу, - подумал я. - Вот только зачем? - А вслух

сказал:

- Я очень сильно люблю свободу. Я и развелся из-за того, что не мог терпеть принуждения. Туда не ходи, тут не сиди, мой руки, побрейся... И так без конца. Надоело. Квартиру оставил жене.

- Дети есть? - сурово спросил Бенджамин.

- Если бы у меня были дети, разве я стал бы таким? - с тоской ответил я. - Выпивать любил. И теперь... люблю. А вот обнюхивание и приказы "Дыхни!" ненавидел. И ненавижу. Зато теперь никто не просит меня дыхнуть, - я сделал попытку улыбнуться и у меня получилось. - Все и так знают, что от меня всегда пахнет спиртным.

- Ацетоном от тебя пахнет! - сурово заключил Бенджамин, на что я обреченно кивнул. - А все же? В чем причина, что ты оказался здесь?

- Так я же объясняю, - вздохнул я. - Свободу люблю...

- Ну так зарабатывал бы большие деньги! - перебил Бенджамин. - Свобода

- это большие деньги. Не просто деньги, а большие деньги. - Разве это вот,

- он махнул рукой в мою сторону, - свобода?

- Вопрос, конечно, спорный, - охотно согласился я. - Можно и поспорить. Было бы желание.

- Одно желание, - особо напирая на слово "одно", сказал Бенджамин.

- Да, как в сказке, - кивнул я. - Одно желание, не больше. Иначе - не интересно.

- Совершенно не интересно, - подтвердил Бенджамин. - Он исполняет одно желание.

- Кто?

- Ангел. Я тебе битый час про него толкую.

- Ангел. Эх, если б он существовал, этот ангел...

- И что тогда? - Бенджамин повернулся ко мне всем телом, его черный глаз блеснул неподдельным интересом.

- А ничего, - апатично ответил я. - Абсолютно ничего.

- Как ничего? Совсем ничего?

- Понимаешь, Бенджамин, - стал терпеливо объяснять я. - Очень трудно сказать, ЧТО я буду делать при тех или иных обстоятельствах. Невероятно трудно. Не слушай тех, кто с легкостью говорит, что он сделает то-то и то-то, потому, что в подавляющем большинстве случаев он поступит совершенно по другому. Все это от лукавого. Это сродни предсказанию будущего - ты можешь предсказать что угодно, а произойдет совершенно противоположное. Впрочем, ты можешь и угадать, я не отрицаю. Лично я никогда не занимался и не собираюсь заниматься предсказаниями. Поэтому я и не могу сказать тебе, ЧТО я сделаю, если передо мной появится ангел и позволит себе исполнить мое единственное желание. Я даже не могу сказать, какое оно будет, мое желание, и будет ли оно у меня вообще. Кроме того, я в ангелов не верю.

- Понимаю, - расстроенно сказал Бенджамин. - В тебе чувствуется философская жилка. Недаром ты кандидат философских наук. Материалист?

- Ты, как всегда, преувеличиваешь. Я не стал кандидатом философских наук. Не успел. Да мне, собственно, не очень и хотелось им стать.

- Знаешь что? - Бенджамин посмотрел на меня сурово. - Я, пожалуй, угощу тебя еще одним стаканчиком. Сиди тут и жди.

Он пошел к "Чипу", а я сидел и смотрел на его ботинки, точнее - на мелькающие подошвы. Эти ботинки - предмет зависти всех БОМЖей. Они высокие, шнурованные, на толстой резиновой подошве, и - кожаные. Бенджамин ими особенно гордится и, как говорят, никогда их не снимает, чтобы не украли. Впрочем, мне мои ботинки тоже не хочется потерять - в чем мне тогда ходить?

- и я их тоже не снимаю. Зря он пошел за еще одним стаканчиком. За несколько лет моей жизни Без Определенного Места Жительства у меня выработалась стойкая дневная норма потребления алкоголя - два стаканчика в день. Если выпить больше - мне уже не будет так хорошо, как всегда. Ладно. На этот случай у меня тоже есть предмет гордости - фляжка из нержавеющей стали. Все-таки держит меня прошлое, крепко держит. Ни за какие деньги я не соглашусь продать эту фляжку. Это подарок. Единственный подарок, которым я дорожу. Потому, что мне подарила эту фляжку... Ладно. Подарила и подарила. Кому, кроме меня, это интересно?

Пришел Бенджамин, принес водку. Я аккуратно, чтобы не пролить ни капли, вылил водку во фляжку, тщательно завинтил крышечку. Завтра можно не выходить на утренний промысел. Разве что придется раздобыть что-нибудь поесть. Бенджамин посмотрел на меня с неудовольствием - ему ведь придется пить одному. Впрочем, мы, БОМЖи, не особенно щепетильны на этот счет. Бенджамин выпил свою порцию, крякнул, вытер толстые губы рукавом, понюхал корочку хлеба.

- Сильна! Ох, сильна, дьявольская жидкость! - он поморгал влажными глазами, проследил, как я прячу фляжку в карман. - Значит, на ангела тебе наплевать?

- Что значит "наплевать"? Я этого не говорил. И потом, я же не верю в ангелов. Как мне может быть наплевать на то, чего нет?

Бенджамин покивал с сокрушенным видом, посмотрел на пустой пластиковый стаканчик, который все еще держал в руке и бережно положил его в карман.

- А в Бога ты веруешь? - спросил он сурово, глядя на меня черным глазом.

- В Бога? Верую. В ангелов - нет. Уж извини, Бенджамин.

- Да нет, ничего, - немного смягчился Бенджамин. - Не одинок ты в безверии своем. - Язык у него слегка заплетался, очевидно и для него второй стаканчик оказался избыточным. - Смотри, встретишь его, не продешеви.

- Кого его?

- Кого, кого. Ангела!

- Ах, ангела. Конечно не продешевлю. Я постараюсь. Честное слово!

Вот вам, пожалуйста, пример разговора на отвлеченные темы. Ангел. Надо же такое придумать!

Мы расстаемся не прощаясь, просто встаем и уходим в разные стороны. Я иду к своему подвалу, лелея в душе сладкую мысль о том, что у меня за пазухой лежит еще один ломоть хлеба, который я утаил от Бенджамина, и который я съем ночью, в минуты мучительной бессонницы (результат дневного сна после первого стаканчика), если моя добрая душа не заставит меня поделиться с кем-нибудь из вечно голодных мальчишек. Но завтра, завтра мне будет решительно нечего есть, и придется искать пропитание наряду с пустыми бутылками. Но это будет только завтра, не правда ли?

В подвале сидело полукругом все наше молодое население - мальчишки и девчонки. Они или глупо хихикали или сидели с закрытыми глазами. Нанюхались клея и ловят глюки - так у них это называется.

- О, Философ! - широко улыбнулся Ванька-Хватай, показывая редкие и гнилые зубы. Философ - это мое прозвище. - Проходи скорей. Нюхать будешь?

Он всегда спрашивает, буду ли я нюхать, хотя я никогда не соглашаюсь. Он даже не поворачивал головы. Как он понял, что это я? По шагам? Или по запаху?

Я молча прошел к своему топчану, уселся, стал рассматривать детские лица, освещенные неверным светом свечи. Киска и Лапка - наши девчонки. Они коротко пострижены и почти ничем не отличаются от мальчишек. На правом глазу Лапки вздулся ячмень. Миля, Стяга, Лавр и Патрон сильно нанюхались и сидят с закрытыми глазами, покачиваясь из стороны в сторону. Я улегся на топчан и закрыл глаза. Я дома. Что бы и кто бы там ни говорил - я дома. Я здесь живу. Я прихожу сюда каждый день. Я бы даже не выходил отсюда, если бы не надо было промышлять пропитание и выпивку.

Оказывается, кроме меня и детей в подвале был еще и Тюк. Он тихо и мирно лежал в своем углу, как всегда пьяный - от него распространялся едкий запах перегара. Тюк напивается каждый день до бесчувствия. Как он ухитряется в таком состоянии добраться до дома - не постигаю. Милиция его никогда не забирает - милиция вообще старается с нами не связываться, а с Тюком и подавно. Наши мальчишки утверждают, что Тюку всего-навсего шестнадцать лет, но я склонен этому не верить - на вид ему все сорок. Он щуплый, сморщенный, цвет лица у него серый. Как он ухитряется добывать деньги на такое количество выпивки - для всех загадка. Впрочем, может быть ему нужно совсем немного - напившись однажды, он не может остановиться и пьянеет до бесчувствия уже от ста граммов водки. По утрам он встает, жутко болея, и исчезает в неизвестном направлении, оставляя всех в твердой уверенности, что вечером явится на заплетающихся ногах, рухнет на свою лежанку, протяжно простонет и резко отключится, словно кто-то щелкнет его жизненным выключателем. Ночью он не храпит и даже не шевелится, но никто не проверяет - жив ли он, потому что такая картина повторяется многократно с неизбежностью захода солнца.

Я лежал в полудреме, наслаждаясь выпитым в обществе Бенджамина. Заснуть мне, пожалуй, не удастся - наша молодь затеяла какую-то возню и издает громкие звуки, к тому же я выспался днем. Что такое Бенджамин говорил про ангела? Одно желание? Ну как же, только одно, ни больше, ни меньше. А почему не три? Как золотая рыбка - три желания. Какое бы загадать желание? Нет, пожалуй, одного желания вполне достаточно - мне и его-то придумать трудно, что уж говорить о трех. Ангел. Ха. Ха. Ха. Очень скоро в подвал придут сразу два "ангела" - Палка и Зинка, наши общие друзья. Алкоголички, эх! Не такие примечательные, как Тюк, но тоже колоритные. Обе лохматые, длинноволосые, нечесанные, Палка длинная и худая, за что и получила свое прозвище, а Зинка - маленькая и пухлая. Эти напиваются не до бесчувствия, долго не укладываются спать, пристают ко всем с пьяными разговорами "за жизнь", пытаются воспитывать наших детей, на что неизменно получают порцию матерщины, заводят разговоры о своей болезни (обе они давно больны гонореей) и, как венец вечера, затевают драку между собой. Причем, если что-то в этом распорядке изменится, мы все будем страшно разочарованы.

Есть у нас еще один "ангел" - Нарик. Это наркоман. Он ночует редко, иногда пропадает целыми днями. Он в полном рабстве у уличных торговцев наркотиками - за дозу его можно заставить делать все, что взбредет в голову. Вот так. А ты, Бенджамин, говоришь - ангел. Не может к нам в подвал прийти ангел. Здесь слишком грязно, темно и воняет. Запачкает ангел свои белоснежные крылышки, как потом ему отмываться? Сюда даже черт не заглядывает, а если бы и заглянул, поморщился бы брезгливо, скорчил рожу на своем свином рыле и исчез по добру, по здорову. Не верю я ни в ангела, ни в черта, Бенджамин.

Я почти заснул. Я даже не слышал, как шумно ввалились в подвал Палка и Зинка. Точнее, слышал сквозь дрему, но это не произвело на меня обычного шокового действия. Когда я открыл глаза, то увидел такую картину: наши мальчишки сидят кружком и режутся в карты, девчонки крутятся вокруг, подглядывая и давая дурацкие советы, а Палка и Зинка мыкаются рядом, пытаясь убедить молодежь в пагубности карточных игр вообще и "очка" в частности. Пацаны играют не на деньги - денег у них нет, все деньги, которые им удается заработать попрошайничеством, воровством или разовой работой, они тратят тут же, не сходя с места - на еду, сигареты и клей. Они играют на шелбаны, причем бьют так, что головы должны бы трещать, но у пацанов крепкие головы и никто не жалуется.

Я снова закрыл глаза, но не тут-то было - в подвале вдруг возникло какое-то движение, послышались изумленные возгласы, мальчишки перестали шлепать картами. И раздался голос:

- Здравствуйте, люди добрые.

Я вгляделся в полумрак помещения и увидел молодого человека, опрятного, гладко выбритого, светловолосого, хорошо постриженного, одетого в темный плащ почти до пола. Он настолько не вязался с окружающей обстановкой, был настолько чужим здесь, что хотелось тряхнуть головой, сбросить наваждение. Но в то же время я понимал, что он настоящий.

- Эй! - сказал Хватай. - Ты как сюда попал?

Молодой человек приветливо улыбнулся и промолчал.

- Здравствуйте, - сказал я, садясь на своем лежаке. - Присаживайтесь, прошу вас. Извините, у нас здесь не очень чисто.

- Это ничего, большое спасибо, - ответил незнакомец и присел на краешек топчана Тюка.

Он покосился на Тюка, но не брезгливо, а, как мне показалось, с интересом. Мальчишки и девчонки сгрудились за моей спиной, с любопытством глазели на незнакомца. Палка и Зинка таращили глаза и покачивались, стараясь удержаться в вертикальном положении.

- Я пришел к вам от... него, - незнакомец нерешительно ткнул пальцем в потолок.

Дети дружно задрали головы и стали наперебой вспоминать, кто живет над нами. Один я понял правильно и спросил:

- Так вы ангел?

- Ангел? - переспросил незнакомец и задумался на минуту. - Пожалуй, да, я ангел. Меня прислал ОН.

- Я понял, понял, - я кивнул, посмотрел на притихших мальчишек, услышал их приглушенный шепот за спиной: "Какой ангел? Ангелов не бывает! Да тихо ты! Вдруг правда? Ну ты дал, Стяга! Сейчас он тебе конфетку даст. Почему конфетку? А ты что хотел, бутылку ацетона? Да тихо вы, давай послушаем! Он на Философа наткнулся, сейчас Философ ему врежет!" Я слегка улыбаюсь и обращаюсь к незнакомцу: - ОН послал вас... сюда?

- Да. А что тут удивительного? Бог дает каждому человеку хотя бы один раз в жизни шанс. Вы этого шанса были лишены, вот я и пришел... дать вам этот шанс.

- Послушай, красавчик, - пьяным голосом сказала Палка. - У тебя выпить есть?

- Извините, не пью, - ангел галантно поклонился, и опять на его лице не возникло брезгливого выражения.

- Фи, - Палка сплюнула себе под ноги. - Не пьют они. Глядите, мы какие, мы не курим, мы не пьем, мы здоровеньки помрем.

- Простите, - перебиваю я пьяные излияния, - но мне кажется, вы пришли не по адресу. Что касается этих ребят, то у них, мне думается, все еще впереди. Может быть у них еще будет этот самый шанс? Что до меня, то я этот шанс держал в руках, держал крепко и выпустил не потому, что сглупил, а потому, что мне он просто был не нужен.

- А мне нужен! - опять встряла Палка. Зинка залепила ей затрещину и у них началась обычная драка. Женщины вцепились друг другу в волосы, свалились с топчана и принялись возиться на полу, приглушенно ругаясь самыми неприличными словами.

- Эти женщины тоже не маленькие, - продолжал я, глядя в растерянные глаза небесно-голубого цвета, - и тоже упустили свой шанс. Рядом с вами лежит конченный алкоголик по прозвищу Тюк. Ребята утверждают, что ему всего шестнадцать, но я склонен этому не верить. Мне кажется, они сильно преуменьшили возраст Тюка.

Палка и Зинка поднимаются, хныча, ругаясь и размазывая слезы по лицу. У них всклокоченные и спутанные волосы,расцарапанные лица, честно говоря, на них страшно смотреть, и если бы у меня не было привычки, я ужаснулся бы. Но ангел стоически переносит окружающий мир. На его лице кроткое и смиренное выражение, отчего у меня мелькает безумная мысль: "А вдруг и в самом деле - ангел?!" Женщины усаживаются на дальний топчан и принимаются вполголоса переругиваться. Сегодня все идет совсем не так, как всегда, и их это несколько отрезвляет.

- Итак, - сказал я с улыбкой, - вы пришли дать нам повторный шанс? Или этот шанс - не для всех?

- Почему повторный? - спросил ангел. - Уверяю вас, вы не держали своего шанса в руках, это была одна видимость. У детей этого шанса тоже не будет никогда. Судите сами - они не учатся, у них не будет никаких знаний и, чего греха таить, это немаловажно в вашем мире - не будет никаких связей. Тюрьма или психическая лечебница - вот их удел.

- Я могу согласиться с вами относительно детей, - сказал я. - Вполне возможно, что им не удастся выбраться наверх. Но что касается меня - уже и поздно, и не нужно.

- Не говорите опрометчиво. Я не стану вступать с вами в дискуссию. Прошу меня извинить, но я пришел сюда отнюдь не за этим. Я пришел для того, чтобы дать вам всем шанс стать людьми. Я исполню любое ваше желание, слышите? - любое желание, каким бы абсурдным и несбыточным оно вам ни казалось. Два ограничения. Первое - ваше желание не должно причинять вреда людям. И второе - не просите денег. Вот и все. Вы вольны использовать свое желание или отказаться от него. Важно то, что вы можете круто изменить свою жизнь. Я приду завтра в это же время. Думайте. Засим - до свидания.

И ангел растаял в воздухе.

- Вот это да! - восхищенно сказал Хватай. - Во дает, а? Стяга, ты какое желание загадаешь?

- Отстань! - пробурчал Стяга. - Уж я загадаю - будь здоров, не то что ты.

- А что я? А что я? Я тоже загадаю, мало не покажется. А ты, Миля?

- А я попрошу бутылку ацетона, - криво усмехается Миля. - Или коробку клея. "Момент", а? Как вам такое желание? Тоже, распустили уши, а он вам лапши и навешал! Эх, вы!

- Как уши?! Как навешал?! - набросились на него все.

- А так. Желание он исполнит, держи карман шире.

- Ты, Миля, неверующий какой-то, - сказала Киска. - Не веришь ни во что. А надо верить. И надеяться.

- Точно, - поддакнула Лапка. - Я вот верю. Он ангел. Он придет завтра и исполнит любое мое желание.

- Какое желание?! - всколыхнулись дети.

- А так я вам и сказала! - Лапка показала каждому в отдельности грязную дулю.

- Я тоже не верю! - вдруг объявил Патрон, за что Миля тут же протянул ему руку. Они обменялись многозначительным рукопожатием.

- А как же он сюда попал, а потом исчез?! - закричали Хватай и Лапка почти хором.

- Фокус, - со знанием дела объявил Патрон. - Я однажды видел по телевизору одного такого фокусника. Его звали Честерфильд. Так он залез в ящик, а девушку связал и покрывалом накрыл, а потом - бах! - девушка в ящике, а он из-под покрывала - бах! - и выскакивает связанный.

- Ну и враки! - авторитетно заявил Хватай. - Где это ты видел телевизор? У тебя что, дома телевизор был? Это у твоей-то матери и телевизор? Враки!

- Сам ты враки! - обиделся Патрон. - Ты, блин, не знаешь, что говорить

- молчал бы лучше в тряпочку. Не было у меня дома телевизора, да. А ты что, думаешь, что телевизор только дома можно смотреть?

- Я тоже видел! - поддерживает Патрона Миля. - Только его не Честерфильд звали, а Коперфильд. Он такие штуки проделывал, куда там вашему ангелу! Он вашего ангела в задницу заткнет и не подавится!

- Не богохульствуй! - вскричала Зинка. - Ангела - в задницу, прости, господи!

- А ты как думаешь, Философ? - шепотом спросил меня Лавр, самый маленький мальчишка в нашей ночлежке, ему еще и десяти нет. - Я, конечно, еще маленький, но во всяких там дедов Морозов и прочих Снегурочек нисколечки не верю, а вот в ангела... Не знаю. Скажи, Философ.

- Знаешь, - так же шепотом ответил я, - я, если честно признаться, тоже не верю ни в деда Мороза, ни в Снегурочку, ни в ангелов. А исчезнуть и правда можно без всяких ангелов. Называется - иллюзия. Это когда человек не видит то, что есть, и видит то, чего нет.

- Здорово как, - разочарованно шепчет Лавр. - А я было подумал... Значит, все это туфта?

- Не знаю. Слушай, давай не будем думать, что он нас обманул? Ведь есть же вероятность того, что он и правда - ангел. Давай будем считать, что он, все-таки, ангел. Поэтому ты загадай желание. А вдруг исполнится? Только самое-самое желание, хорошо?

- Хорошо, - радостно прошептал Лавр. - Я загадал уже. Если исполнится, я в ангелов поверю.

Я кивнул ему и подмигнул. Я едва не отобрал у мальчишки надежду. Но, с другой стороны, иллюзорные надежды вредны. Вредны? Откуда ты знаешь, что для Лавра вредно, а что нет? И иллюзорная ли это надежда? А вдруг и правда

- ангел? Я прислушался к разговорам в подвале. Никто уже не говорил об ангеле. Женщины укладывались спать и вяло, по инерции, переругивались. Мальчишки опять играли в карты, а девчонки заглядывали из-за спин. Я медленно лег и закрыл глаза. Ангел. Какое же желание загадать? И надо ли его загадывать? Мои мысли поплыли в другую сторону, мне привиделся Бенджамин, взирающий на меня сурово, потом выплыло лицо ангела, он что-то говорил и мягко улыбался. И я незаметно уснул.

Утром я встал с больной головой, чего не случалось с тех приснопамятных времен, когда я впервые оказался в этом подвале. К тому же сильно хотелось есть, что не удивительно, если учесть, что за последнюю неделю я съел чуть больше половины буханки хлеба. Надо идти на промысел, а как не хочется! С другой стороны, мне не надо зарабатывать на выпивку, во фляжке плещется вчерашнее угощение Бенджамина. Мне нужно заработать только на полбуханки хлеба, для этого достаточно собрать шесть бутылок. Что ж, вперед, на промысел!

Мой промысел заключается в бесцельном хождении туда-сюда по злачным местам. Россия, по-моему, самая свободная страна - у нас разрешается пить пиво в общественных местах, то есть на улицах, скверах и в местах отдыха. Поэтому все перечисленные места у нас являются злачными. Место моей постоянной работы - сквер перед кинотеатром "Восток". Когда-то это был современный кинотеатр, в котором показывали широкоформатные фильмы, но получилось так, что широкоформатные фильмы, почему-то, не прижились, а потом грянула перестройка с ее демократией и гласностью, и кинотеатр захирел. Теперь здесь кино уже не показывают. Изредка залетают в нашу непроходимую глушь столичные артисты, в основном проездом на Дальний Восток или обратно, раз в год заезжает худосочный цирк, вот и вся работа бывшего кинотеатра. Каким-то непостижимым образом ему удается держаться на плаву - фойе отдано под зал игровых автоматов, очевидно, за счет аренды кинотеатр и живет. Перед кинотеатром разбит небольшой сквер, прочерченный асфальтовыми дорожками в виде пятерни, здесь стоят тяжелые скамьи, на которых любит тасоваться молодежь. Они, правда, называют это "тусоваться", и это слово, благодаря всеобщей неграмотности, прижилось даже в печати. Впрочем, не знаю, может быть слово "тусоваться" взято из другой области, и к колоде карт не имеет никакого отношения. Был бы у меня под рукой словарь - я посмотрел бы.

Я курсирую по дорожкам, и у меня в мешке уже две бутылки, несмотря на утро. "По утрам даже лошади не пьют", - сказал Савва Морозов в одном из фильмов и эта фраза стала крылатой. Но Савва, а точнее, сценарист, ошибался. Лошади, может быть и не пьют, а вот русские люди - пьют. Точнее - похмеляются. А поскольку похмеляются они преимущественно пивом, то работа мне, и таким как я всегда найдется. Подумав об этом, я как раз приобрел во владение третью бутылку и увидел Бенджамина. Точнее, я увидел вовсе не его, а вальяжного господина в бежевом, очень дорогом пальто, в белоснежном кашне, безукоризненно отутюженных коричневых брюках и рыжеватых кожаных ботинках. Господин шел очень уверенной походкой прямо ко мне и улыбался. Очень трудно было узнать в нем Бенджамина, но я узнал. По бородавке на носу. Постриженный, вымытый, выбритый, даже, как чуть позже выяснилось, надушенный - мыслимое ли дело? - Бенджамин подошел ко мне и лицо его сделалось суровым.

- Ну? - сказал он, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки. - Как жизнь? - Он подождал ответа, не дождался и продолжал: - А я вот... Прибарахлился.

Что-то было в нем не то, кроме внешнего вида. Извиняющиеся нотки в голосе, вот что.

- Присядем? - он кивнул не ближайшую скамью, спрятанную в кустах.

Мы сели. Я не знал, что и думать, не то чтобы сказать.

- Ну что? - сурово начал Бенджамин. - Видел ангела?

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

- Видел, значит? - Бенджамин с неудовольствием пожевал губами, принялся разглядывать свою руку, обтянутую тонкой лайковой перчаткой песочного цвета. - И что скажешь? - он бережно стянул перчатку и я увидел тщательно ухоженные ногти и белые руки, отмытые от въевшейся в них грязи. - Что молчишь? Язык проглотил, не иначе, - он удовлетворенно покосился на меня. - Желание загадал?

Я кивнул, потом спохватился, замотал головой.

- Не загадал, - Бенджамин покивал с удрученным видом. - Я так и думал.

- Он вдруг повернулся ко мне всем телом, взял меня за воротник, приблизил лицо и зашептал угрожающе: - Загадай! Загадай, я тебе говорю, философ несчастный, иначе век будешь сидеть в своем вонючем подвале среди шизофреников! Загадай! - при этом он крутил в пальцах мой воротник.

Я скосил глаза на его руку и выдавил из себя:

- Испачкаешься же!

Он отпустил меня, брезгливо посмотрел на пальцы, достал из кармана белоснежный платочек, вытер руку и швырнул платок в чугунную урну, стоящую рядом со скамьей.

- Ну так что? - он посмотрел на меня изподлобья, хмуро и неприязненно.

Я вздохнул, пожал плечами и пролепетал:

- Загадаю.

- Ни хрена ты не загадаешь! - раздражился Бенджамин. - Знаю я тебя! Будешь сидеть и философствовать, вместо того, чтобы ухватиться за протянутую руку и выбраться из ямы.

- А ты что загадал? - спросил я.

- Я? Да какая разница? Я тебе не скажу. У меня ведь совсем другие обстоятельства. Совсем! - он зыркнул на меня черными глазищами, презрительно скривился. - Ты на меня не смотри. Я богатый как... У меня столько денег, что ты даже не знаешь, что такие числа существуют.

- Так ты пожелал богатства? - ахнул я.

Бенджамин крякнул с досады, шлепнул себя по коленке и насупился:

- Проснись, парень! Ни у какого ангела на свете нет такой силы, чтобы за одну ночь сделать меня богатым, отмыть, отпарить, отчистить и придать тот внешний вид, который тебя так поразил. Я богат уже сто лет. Мой дедушка был богат, мой прадедушка был богат. Я генетически богат, понимаешь? А это,

- он махнул рукой в мою сторону, - блажь. Это я с жиру бесился. Я даже не в этой стране живу. Я в одной стране был бродягой, в другой стране был бродягой, в третьей стране тоже был.

- Так какого ж рожна, - возмутился я, - ты все время твердишь про ангела?!

- А потому, что это шанс! Шанс! И не вороти физиономию от брызг, летящих из моего рта! Чистоплюй!

- Хорошо, - устало сказал я. - Я загадаю желание. Обязательно. Поверь мне. Только не надо нравоучений. Избавь меня от нравоучений, это единственное, что я искренне ненавижу. Если ты продолжишь меня поучать, мы с тобой подеремся. Я совершенно не умею драться, и ты тяжелее меня раза в два, поэтому ты меня, конечно же, побьешь. Но тебе это не сделает чести!

Я встал и пошел, слыша, как Бенджамин раздраженно засопел. Учитель, тоже мне! Я от таких учителей сбежал, так они меня и тут достали...

- Постой! - резко сказал Бенджамин. Я обернулся. - На-ка вот, возьми. - Он протянул мне горсть смятых купюр. Я подошел, взял деньги, не считая, положил в карман.

- Спасибо, Бенджамин.

- Не благодари! - одернул он. - Для меня это капля. Это вся наличность, которая есть у меня в кармане. Не давать же тебе мою кредитную карточку! Ступай!

От денег отказываются только дураки. Вот и я не отказался. К черту бутылки! Я заметил в Бенджаминовой горсти, наряду с червонцами несколько сотенных бумажек. Я шел, не оглядываясь, прикидывая про себя, на сколько дней Бенджамин обеспечил меня едой и выпивкой. За этими мыслями я забыл о чудесном превращении Бенджамина, о том шоке, который я испытал при виде этого импозантного мужчины, так мало похожего на прежнего Бенджамина. Тоже мне, Гарун аль Рашид! Дойдя до "Чипа", я пристроился в закутке у крыльца и пересчитал деньги. Четыреста двадцать рублей! Целое состояние! Я купил свой неизменный стаканчик, полбуханки хлеба и чебурек. Это же настоящая гастрономическая оргия! Ах, как хорошо! Желание. Какое, к лешему, желание! Нет у меня никаких желаний, особенно сейчас, когда я закусываю сочным чебуреком, а в кармане у меня целая прорва денег. Ну выберусь я наверх, и что? Опять работать, мучиться, вставать по утрам, нести какую-то ответственность... Экономить, рассчитывать, чтобы денег хватило до зарплаты, а если не хватит, идти к кому-то, клянчить, унижаться, занимать... Выносить начальника, который глуп как пробка, а начальником стал только потому, что у него влиятельные родители. Одеваться прилично, следить за собой, каждый день бриться, раз в месяц постригаться, мыться не тогда, когда хочешь, а тогда, когда надо. Да, я лентяй. Я предпочитаю жить в подвале потому, что там я свободен от всех условностей, от всего перечисленного. Может быть это смешно, может быть это непонятно, но мне нет до этого никакого дела. И желание у меня одно - чтобы меня оставили в покое. Во всяком случае - сейчас.

Сегодня прохладно, и долго на улице не засидишься. Да я и не хочу сидеть. Я хочу вернуться домой и лечь на свой топчан. Что я и делаю. Вот так. Захотел - лег спать. Захотел - не лег. Что хочу, то и делаю. И мне нравится! И я никому не позволю влезать в мою жизнь со своими советами, даже Бенджамину. Тем более Бенджамину. И я вернулся в подвал, улегся на топчан и с чувством глубокого удовлетворения заснул.

Проснулся я от шума. Палка с Зинкой, как всегда, ругались. Но мне показалось, что сегодня они более трезвые, чем всегда, поэтому их ругань была более злой. Мальчишки и девчонки сидели на топчанах молча, насупившись. Это было удивительно, по-моему они сегодня совсем не нюхали клей, исключая, впрочем, скептиков Милю и Патрона, которые традиционно глупо хихикали. Но более всего меня поразил Тюк. Он не валялся в бесчувственном состоянии, а сидел и таращил бессмысленные глаза на огонь свечи. Он был почти трезвым, и можно было считать, что мир перевернулся. Здесь же присутствовал и Нарик, напоминающий скелет, обтянутый кожей. Он находился в предпоследней стадии ломки, его трясло крупной дрожью, на лбу выступили капли пота, руки беспрерывно шарили вокруг и жили совершенно отдельно от хозяина, в глазах застыла мольба.

Я понял, в чем дело. Население подвала ожидало появления ангела.

- Философ, - сказал Миля, - вставай, а то проспишь царствие небесное. - И они с Патроном захихикали.

Я сел, помял лицо руками, оглядел присутствующих, спросил:

- Ждете?

Мне никто не ответил, только Тюк пробормотал что-то невразумительное. Ко мне подсела Палка, толкнула в бок локтем.

- Ты загадал желание, Философ?

- Загадал, загадал, - успокоительно сказал я. - А ты?

- И я загадала, - Палка мелко закивала, поднесла к глазам тонкую руку.

- Скажи, философ, почему я такая?

- Какая - такая?

- Вот такая, - она обвела себя рукой. - Вечно пьяная.

- Я тоже такой, - ответил я. - Вечно пьяный. Только я пью меньше, чем ты, вот и вся разница между нами.

- Нет, ты не увиливай, - Палка помахала пальцем перед моим лицом. - Ты мне на вопрос ответь. Или не можешь? Не можешь, - она вздохнула, кивнула в сторону Зинки. - Вон та стерва. Как она мне надоела, ты бы знал! Вот прямо взяла бы ее и задушила.

- Ты уже пробовала, будет тебе.

- Да, - грустно согласилась Палка. - Пробовала. Руки у меня слабые, не получилось. Вообще я вся - слабая. Может быть поэтому я такая?

- Может быть.

- Может быть мне попросить ангела, чтобы я стала сильной?

- Не знаю, - я покачал головой. - Попросишь сделать тебя сильной, он и сделает тебя сильной, сможешь двести килограммов поднять. Ну и что?

- Философ, ты дурачком-то не прикидывайся! - Палка посмотрела на меня насмешливо. - Думаешь, я не отличаю, да? То физическая сила, а то духовная. Или ты МЕНЯ дурочкой считаешь? Эх, Философ, Философ!

- А ты дура и есть! - неожиданно раздался голос Зинки. Она незаметно подобралась к нам, ведомая любопытством: о чем это Палка разговаривает с Философом?

- Зина, ты бы не лезла в чужие разговоры, - задушевно сказала Палка, на что у Зинки глаза полезли на лоб - такого она от Палки не ожидала. С минуту Зинка смотрела на нее, потом вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась. Настала очередь Палки удивляться. Она подскочила к Зинке, обняла ее и увела в угол, утешая и говоря ей ласковые слова. На это нереальное зрелище все взирали с бесконечным удивлением. Несколько минут в подвале стояла тишина.

- Философ, скажи, он придет? - громко спросил Лавр. - А то Миля с Патроном говорят, что не придет.

- Ребята, я не знаю, - я пожал плечами, оглядел всех по очереди. - Самый лучший способ - подождать.

И мы ждем. Пацаны, как всегда, коротают время за картами, девчонки подглядывают за ними, а вот остальные... Палка и Зинка сидят, обнявшись, и плачут. Тюк смотрит на всех с нескрываемым удивлением - похоже, он не понимает, как он здесь оказался. Нарика ломает, он тихо стонет и трясется, то ляжет, то примется ходить из угла в угол, пытается заглянуть каждому в глаза - а вдруг у кого-нибудь окажется в заначке спасительная для него доза.

Ангел появился незаметно. Он не вошел через дверь, он просто возник в центре подвала, без всяких спецэффектов.

- Здравствуйте, добрые люди.

- Ну вот! - Лавр толкнул в бок Патрона. - А ты говорил - не придет.

- Здравствуйте, добрый человек, - сказал я. Дети тоже поздоровались, нестройно и тихо.

- Я пришел, как обещал, - сказал ангел, присаживаясь на край топчана Тюка. Тюк боязливо отодвинулся. - Вы загадали желания? - Никто не ответил, дети потупились и старались не смотреть на ангела. - Ну что же, с кого начнем? С самого маленького? Иди сюда, малыш. - Лавр осторожно приблизился, опустив голову. - Ну, каково же твое желание? Ну, смелее, малыш! Что же ты? Не стесняйся. Ну хорошо. Можешь сказать свое желание мне на ухо. Никто не услышит.

Лавр что-то прошептал ангелу на ухо, тот улыбнулся, тоже прошептал что-то в ответ. Лавр просветлел, поднял голову, победно оглядел присутствующих. Он отошел к мальчишкам, те набросились на него с вопросами, задавая их шепотом, на что Лавр только отрицательно качал головой.

- Кто следующий? - ласково спросил Ангел.

- Я! - вперед вышел Патрон. - У меня желание простое, я не буду его прятать. Я хочу немедленно, сию минуту, вот прямо сейчас... Я хочу бутылку ацетона!

Все ахнули, уставились на Ангела. А тот протянул руку к Патрону и в этой руке появилась бутылка с прозрачной жидкостью и бледно-зеленой этикеткой. Все снова ахнули. Я почувствовал, как по мне забегали мурашки. Патрон глупо ухмыльнулся и, почему-то, спрятал руки за спину.

- Бери, - сказал Ангел. - Это твое желание, твой шанс.

С лица Патрона сползла улыбка, он смотрел на бутылку широко открытыми глазами. Потом взял бутылку, посмотрел на этикетку, попытался ухмыльнуться, но вместо этого у него вышла ужасная гримаса. Он, нетвердо ступая, отошел к мальчишкам, Миля выхватил у него бутылку, принялся сдирать пробку.

- Ацетон! - послышался его шепот. - Настоящий!

Патрон сел, свесив руки между колен и тупо уставился в стену.

И тут к Ангелу подскочил Нарик. Он бухнулся перед ним на колени, молитвенно сложил руки и простонал:

- Помоги, господи!

- Я слушаю тебя.

- Дозу! - прохрипел Нарик. - Дозу! Не откажи в милости своей! Умоляю! Не дай умереть.

- Погодите! - я вскочил, протянул руку к Ангелу. - Вы что же, хотите исполнить ЭТО желание?

- Да, - ответил Ангел.

- Но ведь это - не желание! Поймите, человек не отдает отчета в своих желаниях, он привязан к наркотику, у него в голове только одна мысль - унять боль, которая мучит его. Разве ЭТО - желание? Прошу вас, не исполняйте его! Сделайте его независимым от наркотика.

- Я пришел исполнять желания, а не вести с вами дискуссию, - сказал Ангел.

С этими словами он вложил в руку Нарика шприц. Нарик, не сходя с места, закатал рукав истертой рубашки, несколько раз сжал и разжал кулак, чтобы обозначить вены и ввел иглу под кожу. Через несколько секунд на лице его появилось блаженное выражение.

- Спасибо тебе, господи, - произнес он и на четвереньках пополз к своему месту.

- Я знал, что ты жесток и бездушен, - сказал я разочарованно. - А теперь я убедился в этом. Для тебя мы - всего лишь игрушки. Кто поставил тебе такое правило - исполнять любые, самые абсурдные желания? Оно настолько сурово, это правило, что от него нельзя отступить ни на йоту?

- Да, именно так, - сказал Ангел. - Вам дается шанс, а как вы его используете - ваше дело. Свобода воли...

- Свобода воли! - перебил я. - Человек болен, болен психически, он находится в наркотической зависимости, может ли он отвечать за свои желания? В вашей власти было избавить его и от боли, и от зависимости, но вы этого не сделали. Как же, это уже не одно желание, а два, да и тем более не высказанные, и не его собственные. Знаете, что я вам скажу? Вы не бог, вы дьявол. Так и передайте тому, кто вас сюда послал.

- Успокойтесь, - мягко сказал Ангел. - Раз уж вы втягиваете меня в дискуссию, я вам отвечу. Да, это может показаться жестоким. Более того - это жестоко и есть. Но таковы условия, и вы о них были предупреждены. Вы берете на себя ответственность за чужие желания? А имеете ли право? Откуда вы знаете, ЧТО этому человеку нужно? Вы не знаете, что станет с ним, избавься он от наркотической зависимости, а я знаю. Можете ли вы, не обладая информацией, принимать какие-то решения? Не можете. В противном случае это будет совершенно безответственное решение, за которое вам не придется даже отвечать. Узнав о судьбе этого человека после излечения от наркомании, вы просто погорюете немного, покачаете головой, и скажете: "Да, вот это судьба". Прошу вас, отвечайте только за себя, не берите на себя функцию Бога. Не вы ли совсем недавно говорили Бенджамину, что не можете сказать, как поступите в тех или иных обстоятельствах до тех пор, пока эти обстоятельства не встанут перед вами? Видите, вы даже за себя ответить не можете. Как же вы можете отвечать за других?

- Простите, - пробормотал я, совершенно уничтоженный. - Я был глуп.

- Хорошо, - Ангел улыбнулся. - Итак, продолжим. Кто следующий?

- Можно я? - Киска подняла руку, как на уроке. Ангел ободряюще улыбнулся ей, она робко подошла, тряхнула головой. - Мне нужно три тысячи рублей. Вы говорили, чтобы мы не просили денег, но другого желания у меня нет.

- Эти деньги могут круто изменить твою жизнь? - спросил Ангел.

- Не знаю, - Киска пожала плечами. - Я должна одному хмырю... простите, одному человеку три тысячи рублей. Из-за этих денег я у него почти в рабстве, а если бы я отдала ему...

- Это у кого ты в рабстве, Киска? - спросил Хватай. - У Мавра, что ли?

- Не твое дело! - огрызнулась девочка, не поворачивая головы.

- Я не дам тебе денег, - задумчиво сказал Ангел и на лице Киски появилось кислое выражение, - но я сделаю так, что тот... человек будет считать, что ты рассчиталась с ним сполна. Тебя это устроит?

- Да! - Киска просияла и попыталась исполнить что-то вроде реверанса.

- Теперь я, теперь я! - закричала Лапка, подбегая к Ангелу. - Сделай меня красивой!

- Девочка моя, - сказал Ангел с улыбкой. - Ты и так красива, только тебя нужно отмыть и причесать.

- Нет! - Лапка упрямо топнула ногой. - Ты же сказал, что исполнишь любое желание. Ну так исполни!

Ангел сокрушенно покачал головой и тут же мы услышали дружный возглас восхищения, вырвавшийся у Палки и Зинки, которые все это время сидели обнявшись за спиной у Ангела. Женщины, как завороженные, встали и подошли к Лапке, которая выглядела как драгоценная жемчужина в обрамлении грязных тряпок. Девочка удивительно похорошела, ячмень на глазу исчез, ее лицо было чисто вымыто, ресницы слегка подкрашены, она оказалась очень хорошо пострижена, как в самой дорогой парикмахерской, и мы увидели, что она и впрямь очень красива.

- А теперь я, ладно? - раздался незнакомый голос и все повернулись в сторону Ангела. Рядом с ним стоял Тюк, который и произнес эти слова. Получалось, что мы совсем не знали его голоса, потому что никогда его не слышали! - Ангел! - сказал Тюк. - Если ты и правда Ангел - сделай так, чтобы я не пил.

- Сделано! - сказал Ангел.

- А вот мы сейчас проверим! - Тюк выхватил из-за пазухи наполовину опорожненный водочный шкалик. Он сел на топчан, вытащил из бутылки бумажную пробку и опрокинул шкалик в рот. Однако его тут же согнуло пополам и вырвало. - Ага! - прохрипел он через минуту, глядя на нас красными глазами. - Работает!

- Теперь я, теперь я! - закричали Палка и Зинка одновременно.

- Не торопитесь, - со смехом остановил их Ангел, загораживаясь от них ладонями. - Уверяю вас, я исполню желание каждого.

- Ладно, давай ты, чего уж там, - насупилась Зинка.

- Да ну, Зин, давай уж ты, я подожду.

Пока они препирались, уступая очередь друг другу, к Ангелу подошел Миля и с вызовом сказал:

- Хочу очутиться в бане. И чтобы оплачено было! Прямо сей...

Он не успел договорить и пропал.

- Вот черт! - выдохнули Палка и Зинка. - Ой, простите...

- Ничего, - ободрил их Ангел. - Добрые люди! Для тех, кто не верит в то, что я действительно исполняю желания - без обмана! - хочу сказать, что бутылка ацетона и посещение бани не изменят вашей жизни. Поэтому советую не разбрасываться желаниями. Кто следующий?

- Я, - упавшим голосом сказала Зинка. - Я хочу... Я хочу... Я не знаю, чего я хочу! Я хочу так много, что не знаю, что выбрать! Нет, кажется знаю! Я хочу иметь собственную квартиру! И чтобы не пить, как Тюк. И еще...

- Погодите, погодите, - Ангел протянул к ней руки. - Желание может быть только одно.

- Понимаете, - быстро заговорила Зинка, - одного желания, чтобы изменить мою жизнь мало. Мало! Ну допустим, я перестану пить. И что? Я так и останусь здесь, в этом подвале...

- Ну почему же? - улыбнулся Ангел. - Перестанете пить, устроитесь на работу, сначала на не очень престижную, заработаете немного денег, приоденетесь, приведете себя в порядок, устроитесь на более высоко...

- Работать? - лицо Зинки скривилось как от уксуса. - Пусть Пушкин работает!

- Очень хорошо, - лицо Ангела поскучнело. - Итак, у вас только одно желание. Я слушаю вас.

- Ладно, - Зинка махнула рукой. - Давай квартиру и дело с концом!

- Пожалуйста, - Ангел протянул Зинке связку ключей и какую-то бумагу. - Вот ключи, а вот ордер на квартиру. Ступайте.

- А... Она... Эээ...

- Все в порядке, - успокоил Ангел. - Это действительно ваша квартира. Целиком и полностью. Однокомнатная малогабаритная. Окна выходят в очень уютный зеленый дворик. То есть, он скоро станет зеленым. Думаю, вам понравится.

- Слышь, Философ, - прошептал кто-то, дергая меня за рукав. Это Хватай.

- Я не знаю, что попросить. Помоги, а?

- Как же я тебе помогу? - также шепотом ответил я. - Ты же слышал, что Ангел говорил мне. Что я должен отвечать только за себя. Я вообще не любитель давать советы, а теперь и подавно. Извини, Ваня.

- Вот так, да? - обиженно насупился Хватай. - Не посоветуешь, да?

- Ну я не знаю, - я развел руками. - Представь, я сам не знаю, что попросить. Честное слово.

- Врешь! - убежденно сказал Хватай, на что я только пожал плечами. Хватай понуро отошел к мальчишкам.

За разговором с Хватаем я упустил просьбу Палки. Заметил только, что у всех вытянутые лица, а больше всего у Ангела.

- Понимаете, - неуверенно сказал он. - Это ведь вопрос веры. Целиком и полностью. Тот, кто не верует в это всей душой... у того ничего не получится.

- Я верую! - убежденно сказала Палка. - Не сомневайтесь.

- Ну что же, - по прежнему неуверенно произнес Ангел. - Исполнено.

Палка закрыла глаза, посидела немного, открыла глаза, огляделась.

- Ну, - сказала нетерпеливо. - И почему я до сих пор здесь?

- Так ваше время еще не пришло, - расстроенно сказал Ангел. - Всему свое время, знаете ли.

- Я хотела сейчас! - Палка села на топчан Тюка, который все это время хлопал глазами, разглядывая пустой водочный шкалик, и закрыла лицо руками.

- Простите, - твердо сказал Ангел. - Но даже если бы вы сказали "сейчас, сию минуту" я не смог бы сделать этого. Я же не могу убить вас, поймите меня.

- Эх, - Палка потерянно огляделась, скорчила ужасную гримасу и разрыдалась. - А когда? - бормотала она, размазывая слезы по грязному лицу. - Когда? Сколько мне еще мучиться? А?

Зинка бросилась утешать подругу, зло глядя на Ангела.

- Ходят тут всякие, - бормотала она, гладя Палку по лицу. - Ходят, ходят, а потом возьмут и обидят бедную девушку. А она, между прочим, никому ничего плохого не сделала. Пойдем-ка ко мне, подруга. У нас с тобой есть теперь квартира. Интересно, этот догадался туда какой-никакой мебели накидать? Пойдем, не реви. - Она повела Палку к выходу и они исчезли из подвала.

- Теперь моя очередь! - вышел вперед Стяга. - Я хочу, чтобы мои мамка и папка перестали пить и я вернулся к ним. Вот! - Он с вызовом оглядел мальчишек, собираясь давать отпор насмешникам, но никто не засмеялся. Наоборот, на него смотрели с завистью.

- Очень хорошо! - сказал Ангел. - Исполнено. Только сейчас они, как всегда, пьяны и ничего не соображают. Завтра они будут болеть с похмелья, а послезавтра будут злы и раздражительны. Поэтому ступай домой на третий день. Хорошо? Ну, а ты, мальчик? - Ангел повернулся к Хватаю. - Что пожелаешь ты?

- Я не знаю, - угрюмо сказал Хватай. - Родителей у меня нет. Точнее, папка есть, но он в тюрьме сидит за убийство. А мамка при родах умерла. А что пожелать? Я бы денег пожелал, но вы же не дадите. Я бы работал, да кто меня на работу возьмет, я же маленький. А что еще? Знаете что? Пожелайте за меня, а? Ну, вам же виднее.

- Хорошо, - задумчиво произнес Ангел, сплетя пальцы и уткнувшись в них подбородком. - Я дам тебе золотые руки. Ты будешь парикмахером, да не простым, а от Бога. - Ангел широко улыбнулся. - А уж как ты распорядишься своим умением - твое дело. Теперь вы, - он повернулся ко мне.

- Вот что, - сказал я, повернувшись к Патрону, который так и сидел с раскупоренной бутылкой ацетона в руках, глядя в одну точку. - Исполните желание этого парня вместо моего.

- Почему? - лицо Ангела снова поскучнело.

- Потому что он не просто продешевил. Он не поверил в ваше могущество, поэтому загадал неправильное желание.

- Вот как, - сухо сказал Ангел. - Только мне кажется, здесь был кто-то еще, кто неправильно распорядился моим могуществом. Он, кажется, сейчас парится в бане, если я не ошибаюсь? Или вот этот молодой человек, на лице которого написано неземное блаженство от вколотой дозы героина. Почему вы не хотите поправить их желания? Почему вы выбрали того, а не этих? Или вы считаете его более достойным? На основании каких критериев, позвольте спросить? Не беспокойтесь за других. Они сделали свой выбор. Подумайте о себе, ибо самое время.

- Спасибо, - так же сухо ответил я. - Я о себе уже подумал.

- Итак? Каково будет ваше желание?

- Я хочу, - начал я, чувствуя, как кровь бросается в голову, а в коленках возникает противная слабость, - я хочу, чтобы вы немедленно исчезли из этого подвала.

Ангел широко улыбнулся и пропал.

- Ты что, Философ! - накинулись на меня дети. - С ума сошел? Это же и правда - Ангел!

- Я знаю, ребята, - улыбнулся я. - Именно поэтому я его и прогнал.

- Но почему?! Почему, Философ? Объясни!

- Я уже не раз говорил вам, что больше всего я ценю свободу. Я не хочу быть никому обязанным, в том числе и Богу. Я ведь его сюда не звал. И здесь я оказался не столько благодаря стечению обстоятельств, сколько благодаря своему желанию. Так что Ангел исполнил мое желание. Я хочу остаться здесь потому, что только здесь я чувствую себя свободным. Мне, конечно, тяжело тягаться в философии с самим господом Богом, но это мое и только мое решение и он должен его уважать. И потом, какое бы желание я не загадал, я не останусь удовлетворенным, мне всегда будет казаться, что, загадай я какое-то другое желание, я получил бы больше. Вот и весь секрет. А сейчас - оставьте меня в покое. Я хочу спать.

Мне повезло - я первый заметил эту компанию и пристроился караулить по соседству. Мой новый конкурент Понт только злобно глянул в мою сторону и ушел - закон есть закон. Компания была большая и веселая, парни, девушки, молодые, цветущие, они расположились на двух скамьях в небольшом скверике возле кинотеатра, пили пиво в больших количествах и я уже мысленно подсчитывал барыши от продажи пустых бутылок, которые после них останутся. Выходило очень неплохо. Новый день начинался удачно.