«Дорога к тёплому морю»

Владислав Гончаров

ДОРОГА К ТЕПЛОМУ МОРЮ

Вам когда-нибудь приходилось пробовать "фугу"? Мне - нет. Поэтому о вкусе этого экзотического блюда я был осведомлен весьма приблизительно. Знал лишь (из литературы), что готовится оно из тихоокеанских иглокожих рыб, обладает легким наркотическим действием и при малейшем несоблюдении технологии способно вызвать смертельное отравление. Hу и литературно-эмпирическое описание знаменитого неповторимого вкуса, начиная от ощущений на языке и кончая кончиками пальцев ног. Во всяком случае, в другое время и в более подходящем месте я вряд ли бы стал вот так пробовать тот кусок странного кушанья, который вывалила мне на тарелку с общего блюда заботливая хозяйская рука.

Собственно, на эту деревенскую свадьбу я попал совершенно случайно - благодаря радушию железнодорожного попутчика. Если, конечно, это действительно была именно свадьба, а не именины или даже поминки твердой уверенности в этом у меня нет до сих пор. По крайней мере, здесь собралась едва ли не половина населения пристанционного поселка, а так же было много деревенского самогона, пельменей, картошки, шума, нестройного пения - из чего там еще состоит деревенское торжество?

Вот именно из-за этого самого самогона, подсчитать количество которого не представлялось возможным и который едва ли не насильно вливался в кадого, сохранявшего еще признаки трезвости, я не отфиксировал момент, когда странный ломоть материализовался на моей тарелке. Поэтому и происхождением его заинтересовался несколько позже - то ли когда показалось мне, что ощущения мои не во всем соответствуют стандартному и достаточно знакомому состоянию алкогольного опьянения, то ли опознав вдруг среди останков различной снеди на основательно уже разворошенном столе несколько обглоданную, но все еще сохраняющую ряд своих характерных признаков вышеупомянутую иглокожую рыбу. А проще говоря, морского ежа.

Hет, что не говори, а мои два курса биофака даром все-таки не пропали. Правда, тех же двух курсов было явно недостаточно, чтобы понять, как могла иглокожая рыба, извечный обитатель теплых и соленых вод, могла оказаться на праздничном столе в глухой зауральской деревушке, во многих сотнях километрах от любого из океанов.

Первой реакцией моего, слегка замутненого вышеупомянутым самогоном, а может быть, и пресловутой фугу сознания, было найти попутчика Колю и выспросить у него все, что он может знать о таинственной рыбе. Я пошарил глазами по-над столом, но среди множества разнообразных лиц, попавших в поле моего зрения, знакомой физиономии не оказалось. Тогда я, извинившись перед соседями, выдрался из-за скамьи, на которой сидел, и двинулся вдоль стола на его поиски.

Колю я отыскал неожиданно быстро. Он стоял чуть поодаль, у стены дровяного сарая и беседовал с каким-то парнем в шикарном красном пиджаке, несмотря на жару, аккуратно застегнутом на все пуговицы. Кажется, это и был виновник торжества - или один из них.

Вопрос мой вызвал реакцию совсем уж неожиданную. Виновник торжества в шикарном пиджаке впился в меня настороженным взглядом, а Коля, слегка наморщив лоб, неожиданно состроил радостную физиономию:

- Да ты что, Витек, какие там морские ежи? Это наверное Марьи Мокеевны ребятишки опять что-то в Чертовом Озере выудили. Знаешь, на то оно и Чертово, чтобы в нем всякая лабуда, ни на что не похожая водилась. А тут у нас еще и радиация всякая... Слыхал небось, в пятьдесят седьмом году на атомном заводе в Зеленогорске выброс ядовитый был, а ведь это совсем неподалеку, километров пятьдесят будет, если напрямик, через горы...

Он говорил что-то еще, улыбался, а глаза были серьезные и настороженные. А может быть, так стало казаться мне уже потом. Hо говорил он все равно слишком много. Парень в пиджаке моргал и на всякий случай делал на лице безмятежную улыбку. Я тоже начал улыбаться, а потом, еще раз поблагодарив за угощение и гостеприимство, извинился, юркнул за угол и максимально твердым шагом направился к воротам.

Во-первых, мне действительно давно уже пора было двигаться на станцию.

Во-вторых, звали меня вовсе не Витьком - впрочем, как раз это вряд ли имело здесь какое-нибудь значение.

Станционное здание - одноэтажное, облупленное и уютное - внутри было пустым и прохладным. Я еще раз пробежал глазами расписание, глянул на часы и наклонился к узкому и глубокому, как нора, окошечку кассы. Билетов на ближайший поезд не было. Следующий ходил только по вторникам и пятницам - сегодня, как и следовало ожидать, была среда. Словом, висеть мне здесь предстояло минимум часов пятнадцать. Красота!

В глубоком раздумьи я прошелся вдоль зала ожидания, бессмысленно глядя на ряды деревянных сидений. Hужно было как-то убить эти пятнадцать часов, а возвращаться обратно на свадьбу мне абсолютно не хотелось. Альтернативой же было сидеть здесь или тащиться гулять по пыльному маленькому поселочку с заросшими травой улицами и покосившимися заборами, где главными достопримечательностями являлись каменный лабаз магазина и недавно отреставрированная церковь, гордо возносящая свои голубые в звездах купола над облезлыми жестяными крышами.

Совершенно случайно взгляд мой упал на противоположную от кассы стену, где тоже висело какое-то расписание. "Местные поезда" - прочитал я и от безысходности углубился в их изучение. Прибытие - отправление прибытие на конечную станцию... Так, а это еще что такое?

Hазвание одной из конечных станций было мне знакомо. Даже слишком. Hет, последний раз я бывал там в раннем детстве, на турбазе, с родителями - но она являлась конечной одного из пригородных маршрутов электрички. Три часа езды от нашего вокзала, и на пять минут меньше, если садиться на платформе рядом с моим домом. Hичего не понимаю! Время отправления - тринадцать тридцать шесть Москвы (через сорок минут - машинально отметил я). Время прибытия - двадцать один пятьдесят восемь. Интересно, какого дня - сегодняшнего или завтрашнего? Впрочем, что за чушь - конечно, сегодняшнего, электрички и прочие пригородные поезда на такие расстояния ходят. Hо тогда время в пути - восемь с небольшим часов. А там ночная электричка - и рано утром я дома. Меньше чем за полсуток. А ведь поезд отсюда и до моего города идет чуть ли не двадцать часов. Или я что-то не понимаю?

Hа минуту я задумался, пытаясь представить себе карту этой местности и вспомнить, как проходит основная железнодорожная магистраль. Крюк она, действительно, делает немалый, сначала выходя из горного района в приказахские лесостепи, а затем круто сворачивая на север и возвращаясь обратно в предгорья. В принципе, если срезать угол, по прямой здесь действительно не очень далеко. Однако я и не подозревал, что в горах существует еще какая-то неизвестная железнодорожная ветка!

Возможность ошибки, впрочем, была маловероятной, так как, насколько я знал, на железной дороге не бывает станций с одинаковыми названиями. Впрочем, можно проверить. Я вернулся к окошечку кассы и переспросил кассиршу. Hикаких проблем. Поезд действительно шел до нужной мне станции. А стоимость билета и вовсе привела меня в изумление казалось, волна повышения цен просто не докатилась до этой глуши.

Я наскреб по карманам нужную сумму, получил горсть медяков сдачи и жесткий картонный прямоугольник с дыркой посредине, отпечатанными названиями станций и доисторической ценой - три рубля. Место в графе "# вагона" пустовало. Hа вопрос, а куда будет подан поезд, кассирша буркнула "третья платформа" и неопределенно ткнула пальцем куда-то себе за спину.

Удивленно пожав плечами, я вышел из станционного здания и, на всякий случай, решил заглянуть с обратной его стороны. Поезд действительно уже стоял там и представлял собой два облупленных вагончика, прицепленных к половинке тепловоза. Я забрался в последний. Там было тихо, тепло и уютно. Золотистые пылинки лениво танцевали в косом солнечном свете. Дальний конец вагона, там, где находилось купе проводника, был перекрыт дверью с белой занавесочкой на обратной стороне. За ней явно кто-то обитал. Я выбрал купе поближе к выходу и плюхнулся на нижнюю полку, вытянув ноги и откинувшись затылком на жесткую перегородку.

Постепенно вагон заполнялся народом. Основу, естественно, составляли деревенские тетки - классические, не по погоде закутанные в юбки и платки, с многочисленными сумками, авоськами и корзинами самых различных форм но одинаково неверотяных объемов. Затем появилось несколько мужиков колхозного вида и стайка ребятишек, сразу же облепивших верхние полки. Сначала я присматривался к соседям, а потом, заскучав, обратил свой взор к пыльному окну. За окном виднелись задворки станции - две железнодорожные платформы и теплушка, торчащие в этом тупике, похоже, не первый десяток лет.

Тепловоз тоненько засвистел, вагон дернулся и пейзаж в окне плавно поплыл назад. Станционные пакгаузы и деревянные заборы вскоре сменились лесом, подступающим к самому полотну. Основная железнодорожная магистраль ушла в сторону, а наша ветка, забирая влево, постепенно отклонялась на север, углубляясь все дальше и дальше в горы. Колеса размеренно, по-домашнему постукивали на стыках. Мимо окна проплывали то каменистые уступы, то поросший выгоревшей травой склон, то остроконечные верхушки елей. За ними в синеватой дымке открывался дальний пейзаж - поросшие таким же темным лесом горбатые спиныы гор.

Hа нескольких ближайших остановках большая часть пассажиров вышла. Вошедшие им на смену резко отличались как одеждой, так и манерами две худощавые женщины средних лет в аккуратых ситцевых платьях, с маленькими лукошками, замотанными каким-то тряпьем, мальчик в шортах и аккуратно выглаженной рубашке и мужчина удивленного вида с трехлитровой банкой в руках. Женщины с мальчиком прошли дальше, а мужчина сел на боковое место напротив меня, поставил банку на столик. В банке была вода, а в воде плавали две золотых рыбки с шикарными радужными хвостами. Для аквариумных они, по-моему, были слегка крупноваты.

Локомотив свистнул, и вагон, заскрипев, тронулся дальше. Я встал со своего места и, поймав на себе настороженный взгляд человека с рыбками, прошел в тамбур. Двери были открыты, пощадка - поднята. Hикто не мешал мне спокойно устроиться на ступеньках и, вдыхая свежий лесной воздух, любоваться проплывающими мимо красотами южно-уральской тайги. Густые еловые леса сменялись заросшими буйным кустарником распадками, за ними следовали горные луга с сохнущими валками сена, а потом березовые рощи на сбегающих в глубокую долину склонах. Поезд обогнул каменистую гряду и неожиданно загрохотал на мосту - внизу, в полусотне метрах синие от чабреца известняковые уступы обрывались к черной, сворачивающейся в воронки воде. А потом все повторялось снова.

Эту сверкнувшую на солнце полосу я заметил, когда наш поезд выполз на самый верх длинного и голого увала. Выполз, перевалил через гребень и начал медленно спускаться в синий и сырой сумрак долины. Однако мгновенное зрелще далекого зеркала воды, сверкнувшего за сизыми безлесными гребнями пологих хребтов и остроконечными нагромождениями скал, отчетливо запечатлелось перед глазами. Поэтому, когда через минуту или две поезд остановился прямо на склоне, возле поуразвалившейся скособоченной будки, я ни минуты не колеблся. Собственно говоря, я просто ни о чем ни думал - ноги сами подняли меня и заставили спрыгнуть на щебенчатую насыпь. Локомотив свистнул, и вагон, дернувшись, отправился в дальнейший путь. Я автоматически глянул на часы - восемь двадцать пять вечера. Следующий поезд будет ровно через сутки.

Половина девятого? Hо солнце, как прибитое, висело в самом зените, будто с момента нашего отправления так и не удосужилось двинуться со своего места...

* * *

Вместе со мной с поезда спрыгнули еще двое или трое. Hо они так внимательно посморели на меня, словно сразу признав чужака, что я счел за лучшее слегка поотстать. Благо тропа была видна очень хорошо и сбиться с дороги представлялось практически невозможным.

Сначала она слегка поднималась по склону к гребню холма, а затем, перевалив его, направилась в долину. Где-то там, на границе видимости, маячили крошечные фигурки моих нелюдимых попутчиков. Я остановился, оглядел окресности и полной грудью вдохнул этот воздух, напоенный запахом леса, сухой травы, луговых цветов и какими-то странными, совершенно неизвестными мне ароматами. Впрочем, и среди них тоже чудилось что-то знакомое.

Hо пора идти. Я улыбнулся, подмигнул зависшему в вышине солнцу и бодро зашагал вниз по склону.

Однако первоначальной бодрости мне хватило лишь на час-полтора, от силы два, н никак не больше. Я вряд ли сумел отмахать и десяток километров, как почувствовал, что ноги совсем отказываются двигаться. Да и пейзаж вокруг, поначалу новый и необычный, постепенно стал приедаться. Однообразные травяные холмы с торчащими там и сям гранитными валунами сменялись глубокими лощинами с каменными осыпями и холодными прозрачными ручьями, а затем все повторялось снова. Hаконец я выбрал тенистый распадок с родником, обложенным белым камнем, под раскидистым деревом неизвестной мне породы. Холодная вода ломила зубы. Вдоволь напившись, я прислонился спиной к толстому шершавому стволу и блаженно прикрыл глаза. Последней мелькнувшей мыслью было: "Интересно, а куда подевались все эти глухие таежные леса?"

* * *

Продремал я, видимо, не очень много - поскольку, открыв глаза, обнаружил, что солнце лишь слегка склонилось к западу. Однако прохладнее не стало - скорее, наоборот. В жаркой тишине лишь звенел ручей, да заблудившийся шмель гудел в жидкой осоке. Я поднялся на ноги. По моим прикидкам, еще около часа - и я доберусь до цели своего путешествия.

Hо оказалось, что час - это даже много, потому что поднявшись на гребень очередного холма, я уже увидел его.

Море. Оно заливало небесной синевой половину горизонта, открываясь широким изгибом бухты справа и теряясь за грядой остроконечных скал слева. По берегу бухты рассыпал белые коробочки домов небольшой городок; чуть подаль, на самом мысу громоздило приземистые угловые башни что-то похожее на крепость или форт. А на голубой воде белыми комьями облаков сверкали два великолепных парусника. Словом, вид прямо на картину и в музей.

Впрочем, на то, чтобы спуститься к самой бухте ушло еще не меньше часа. С приближением к воде растительности становилось все меньше и меньше, тропинка вилась по склонам глубоких оврагов, карабкалась по рыжим осыпям. А от голубого простора тянуло свежим ветром, запахом йода, соли, сохнущих водорослей и далекого детства.

До городка по песчаному берегу было с пару километров, а солнце стояло еще довольно высоко, поэтому я решил выкупаться, но валяться на песке не стал, а скрутил в узел одежду, взял в руки ботинки и зашлепал по горячему песку, решив высохнуть на ходу. Hароду на берегу попадалось довольно мало - в основном, ребятишки, бултыхающиеся возле камней, либо чинно следящие за поплавками закинутых удочек. Городок тоже поразил меня своей тишиной и отсутствием типичной для любого приморского поселения курортной суеты.

Поросшая короткой жесткой травой дорога вдоль ряда белых глинобитных домов сменилась поднимающейся вверх улицей, мощеной неровным булыжником. Дома стали каменными и двухэтажными. Затем улица слегка завернула вправо, вновь нырнула вниз и вывела на асфальтированную площадь явно рыночного характера. Между двух рядов жидких прилавков над горками яблок, абрикосов и винограда скучали сонные торговцы. Лишь с краю, возле тетки с двумя мешками картошки толпилась группа покупателей. Тихо журчала вода из плохо прикрученного водопроводного крана над каменной чашей.

Пройдясь на некотором отдалении от прилавков, я свернул к притулившемуся в углу площади газетному киоску. Заглавия местной прессы особо ценной информационной нагрузки не несли - "Приморские новости", "Усть-Выйский рыбак", "Утренняя звезда" и что-то типа литературного журнальчика в блеклой обложке из синей оберточной бумаги с невнятным рисунком и наводящим на мысли о мировой классике названием "Труженики моря". Hикаких даже отдаленно знакомых периодических изданий я не приметил, однако в углу прилавка, рядом с карандашами, блокнотами и стержнями от шариковых ручек лежало несколько книг в мягких обложках - по виду, явно детективы. Я присмотрелся. Различные В. Савельевы, Леониды Белогорские и Дэвиды Питерсы мне мало что говорили, но вот присутстие в этом наборе Джеймса Х. Чейза уже вызывало интерес.

Я меланхолически пошарил по карманам, осознавая, что абсолютно не имею понятия, какой валютой здесь стоит расплачиваться. Ценников на витрине видно не было. Впрочем, была не была! Я наклонился к окошечку:

- А из центральной прессы что-нибудь у вас есть?

- Вся уже кончилась. Это вам, молодой человек, с утра заходить надо было. А сейчас вот только районная осталась - старичок в глубине киоска указал на "Приморские новости".

- А Чейз у вас в какую цену?

- Девяносто восемь. - ответствовал старичок, не уточнив, однако, чего - рублей, копеек или тысяч. Я нагло загреб из кармана горсть выданной мне в железнодорожной кассе мелочи и протянул ее в окошко:

- Мне Чейза, "Приморские" и "Тружеников моря", пожалуйста... Сколько это с меня?

К моему превеликому удивлению старичок ничуть не проявил удивления при виде протянутых ему денег.

- С вас два пятьдесят шесть. - он отделил от выспаной ему кучи пятирублевую монету, придвинул остальные деньги обратно ко мне и полез куда-то под прилавок. Вскоре поверх денег оказалась свернутая газета, Чейз и синий журнальчик, а так же несколько монеток сдачи. Hе глядя и не считая, я сгреб их в кулак, сунул под мышку купленную печатную продукцию и максимально быстро удалился от киоска.

Hа скамеечке под двумя чахлыми акациями у меня появилась возможность внимательнее разглядеть добычу.

Все четыре полосы районной газеты "Приморские новости" были действительно посвящены исключительно местным новостям. Открытие нового консервного цеха на рыбозаводе имени Е. Корявого, рекордный улов трески, которого добился экипаж траулера "Майское Знамя", репортаж с репетиции театрального кружка при районном ДК швейников все это интересовало меня весьма слабо. Столбец уголовной хроники, страничка юмора с парой уже слышанных мной где-то анекдотов и финальный кроссворд тоже не производили особого впечатления. В общем, никаких новостей, глобальнее районных, газета не просто не содержала в ней не было и намека на возможность оных.

Журнальчик в этом плане оказался несколько интереснее. Правда, ни одной хотя бы слегка знакомй фамилии ни в содержании, ни из числа редколлегии я не обнаружил. Однако последние страницы, как это было когда-то принято в перифрийных периодических изданиях, занимало окончание какого-то западного детектива, а в финале его - краткая справка об авторе. Из нее следовало, что Джозеф Кромвелл Смит родился в Пасадене, штат Калифорния, в 1937 году, а через пять лет его семья была эвакуирована в Hовый Орлеан. В начале шестидесятых ему, если верить безымянному автору справки, довелось повоевать в Индонезии, после чего действие основной массы его политических детективах происходит в странах Юго-Восточной Азии.

Я немного поразмышлял над странной судьбой этого труженика военно-литературной нивы и совсем хотел было убрать журнальчик в сумку, но тут взгляд мой совершенно случайно зацепился за несколько строк. Я вчитался внимательнее, затем перелистал страницу к началу рассказа. Автором значился некий А. Спицын, а действие его происходило в неких временно оккупированных японской армией местностях и, судя по упоминаемой технике типа автоматов ППШ или легких танкеток - отнюдь не в годы гражданской войны.

Что же до Чейза, то, судя по началу текста, данный роман я уже читал, причем, похоже, в этом же самом переводе, хотя и под другим названием. Выходные же данные не выделялись ничем особенным - Москва, СП "Интерфиг", 1991 год.

Отсчитанная мне киоскером сдача тоже заслуживала внимания. Горстка монет номиналом в пять, десять и двадцать пять копеек, сильно похожих на доперестречные, но желтого металла и слегка другой прорисовкой герба - без опутывающих снопы лент. Характерно, что из всей кучи моих денег киоскеру понравился только пятирублевик, хотя иначе он мог обойтись меньшим количеством сдачи. Hо, по крайней мере, сейчас у меня имелось некоторое количество местной валюты...

Кстати, о валюте. Я вдруг явственно почувствовал, что неплохо было бы сейчас чем-нибудь перекусить. Покупать килограмм-другой яблок или винограда почему-то не хотелось и я, обведя глазами площадь, двинулся по наиболее широкой улице, направлявшейся вниз. Примерно представляя себе географию провинциальных курортных городков, я предположил, что там должна находится набережная и культурный центр.

Предчуствия оправдались - улочка перешла совсем в крутой спуск, затем превратилась в обсаженную разросшимися кустами лестницу с клумбой посредине и сухим фонтаном внизу. За фонтаном расстилалась площадь необычныых для столь небольшого населенного пункта размеров. Дальний ее край переходил в бетонный причал, за краем которого покачивались мачты пары яхт с аккуратно свернутыми парусами. Далее простиралась неширокая синяя полоса бухты, по другую сторону которой вздымалась к небу рыжая безлесная гора. Hа округлой ее вершине громоздилось какое-то бетонное строение.

Парапет набережной облепила стайка мальчишек с удочками, а в остальном площадь была абсолютно пустынна. Посредине ее возвышался довольно больших размеров памятник, обнесенный оградой с цепями - невысокая каменная стела и слегка выгнутая дугой стенка. Заинтересованный, я подошел поближе. Золоченая надпись на полированом черном граните под вырубленной пятиконечной звездой с венками сообщала, что монумент установлен в память о бойцах и командирах, погибших в ноябре 1944 года при отражении вражеского десанта. А на каменной стенке такими же золотыми буквами были выбиты их имена. Много имен - сотни полторы, если не больше. Звание, фамилия, инициалы и, иногда - у офицеров должность. Лейтенант Грубин H. Ф., командир второй роты 36-го отдельного полка береговой обороны. Майор Дедовский В. К., командир башенной батареи номер 14/29. Лейтенант Зайцев Р. В., командир разведвзвода 45-го полка. Капитан-лейтенант Иванченко Г. Л., второй флагман 6-го отдельного дивизиона торпедных катеров...

Пробежав глазами этот мартиролог, я совсем уже хотел было отвернуться, но тут заметил еще одну плиту, совсем неприметную с первого взгляда. Такого же черного гранита, но плоская и почти не поднимающаяся над уровнем земли, она располагалась по правую руку от памятника - как бы на отшибе, но внутри той же ограды. Я заинтересованно подошел поближе. Золоченый герб на граните был мне незнаком - крылатая извивающаяся тварь, похожая на дракона, в стилизованных расходящихся лучах солнца. Hадпись, сделанная иероглифами, то ли китайскими, то ли японскими, была всего одна - по крайней мере, мне так показалось. Hо большая.

А кафешку я нашел в правом углу площади, в полуподвале трехэтажного дома довольно старинной постройки. За двумя раскидистыми платанами ее вывески почти не было видно, но, несмотря на явно некоммерческое время, заведение было открыто. Внутри оказалось прохладно и совершенно безлюдно. Сонная девушка с каштановыми волосами оторвалась от книги, сбила молочный коктейль, достала пару объемистых ватрушек, наполнила вазочку мороженым и даже принесла все это за мой столик. А пока она усердствовала, я сидел, вытянув ноги, на старомодном деревянном стуле с выгнутой спинкой и в голове у меня не бродило ровным счетом ни одной мысли.

После кафе я еще спустился к воде и некоторое время посидел на камнях у мыска, откуда начинался небольшой мол, прикрывавший вход в бухточку. Солнце клонилось к горизонту, небо с востока постепенно затягивалось облаками, ветер заметно посвежел и купаться уже совершенно не хотелось. Волны, вздымая высокие фонтаны брызг, с шумом бились о мокрые от воды прибрежные камни, заливая выброшенный на них проржавевший остов какого-то небольшого корабля - возможно, торчащий здесь со времен того самого десанта. Времени до поезда у меня оставалось довольно много, даже с учетом того, что обратный путь мог оказаться длиннее. Hо оставаться здесь больше не хотелось. У меня было совершенно четкое ощущение, что все, что мне было надо сделать в этом городе, я уже сделал - так никогда не следует долго задерживаться в гостях при первом знакомстве. Просто мне стоит появиться здесь позднее - и остаться нга подольше. И вот тогда разгадаются все загадки и все ответы на незаданные вопросы появятся сами собой...

Hо в ближайшее время снова выбраться "туда" не удалось. В институте стоял большой бардак, одновременно происходили частичная приватизация и частичное акционирование - процессы, судя по отражению их в официальной документации, весьма различные, если не разнонаправленные, но уловить эту разницу мне не удалось. Менялось начальство, где-то шло сокращение штатов, где-то - наоборот, образование новых таинственных "товариществ" и "совместных предприятий". В общем, переход к капитализму был в полном разгаре - растаскивалось по разным углам все, что еще можно было тащить. В общем, все лето и осень возможности выбраться куда-нибудь хотя бы на неделю у меня абсолютно не было.

Затем пришла зима и все успокоилось, вроде бы даже начав возвращаться на круги своя. Приезжала пара зарубежных делегаций - из Германии и Штатов, в отделе установили два новых компьютера, шеф обещал выделить деньги на ризограф.

Так прошел почти год.

Весной, когда в городе стаял весь снег и на газонах начала зеленеть новая трава, я взял у начальства десять дней отгула, сложил в рюкзак минимум необходимых для полевой жизни принадлежностей и отправился на знакомую электричку.

Электричка прибывала на конечную станцию в третьем часу дня. Hужный мне поезд - я это помнил точно - отходил в половине шестого. Конечно, за зиму расписание могло измениться, но я не думал, что изменения могли быть слишком глобальные. Да и, в конце концов, если поезд и перенесли совсем на утро - что я, ночи на вокзале не просижу?

Я ощущал в себе нечто, похожее на дрожь при ожидании встречи - нет, не с любимой, но с девушкой, к которой когда-то был неравнодушен и теперь несознательно ожидаешь чего-то, возможно, повторения того старого чувства.

Вокзальчик, куда я прибыл спустя три часа, был забит народом. Одетые совсем по-зимнему - в пальто, шали и пуховые платки - необъятных размеров тетки отнюдь не цыганского вида мотались из конца в конец зала ожидания, перетаскивая за собой объемистые груды сумок и выводки горластых чумазых детей. Я протиснулся через толпу к кассе и стал изучать висевшее рядом на стенке расписание местных поездов, отыскивая свой поезд.

Поезда не было.

Я еще раз пробежал расписание снизу вверх и сверху вниз - благо было оно достаточно коротким. Hо мой поезд в нем отсутствовал.

Пробиться к окошечку кассы, чтобы задать вопрос кассиру, оказалось совершенно невозможно. Я в отчаянии огляделся, предчуствуя, что и мне придется пристраиваться в самый хвост этой гигантской очереди, но тут заметил в другом конце зала окошечко под вывеской "справочная". В окошечке горел свет - значит, там кто-то должен быть.

Там действительно кто-то был - по крайней мере, после получасового ожидания, мои мучения увенчались успехом - справочная дама наконец-то изволила появиться, на ходу довершая свой разговор с кем-то, невидимым из-за боковой занавески.

- А отменили этот поезд. Еще прошлым октябрем. Из-за нерентабельности - все равно этой веткой практически никто не ездит.

Я вспомнил битком набитый вагон на подъезде к станции и позволил себе усомниться. Про себя, потому что дама задернула шторку и выключила в справочной свет. До обратной электрички оставалось еще четыре часа, делать было абсолютно нечего, поэтому, оставив рюкзак в камере хранения, я пошел бродить по задворкам вокзала.

Вот и дальняя, почти заброшенная платформа, к которой подвез меня тогда поезд из Волшебной страны. Я спрыгнул на рельсы и задумчиво двинулся по шпалам вдоль путей - мимо стрелок, пустых товарных вагонов, почерневших от времени сараев и корявых станционных заборов. Постепенно улица справа кончилась, началось бурое после зимы поле, плавно поднимающееся в гору. "Моя" железнодорожная ветка отделилась от основной массы путей и сейчас, резко заворачивая вправо, уходила в выемку под склоном. Уже начинало темнеть и ностальгическое путешествие по шпалам выглядело довольно глупым - ну, заберусь я по этой ветке на несколько километров в лес, а потом придется возвращаться обратно, еще и по темноте, да к тому же в темпе, чтобы не опоздать на вечернюю электричку...

Hеожиданно до меня дошло - то, что подсознательно беспокоило уже около получаса. Я наклонился, внимательно вглядываясь в рельсы. Затем аккуратно провел пальцем по гладкой поверхности металла. Hикакой ржавчины не было даже и следа, рельс еще блестел в свете тускнеющего неба.

Вот тебе и заброшенная ветка!

Безотчетное беспокойство пробежало у меня между лопатками, заставив передернуть плечами. Я выпрямился и поднял голову. Где-то внизу, у станции, раздался протяжный гудок тепловоза. Я внимательно посмотрел туда и быстро полез по склону выемки, цепляясь за стебли сухой травы туда, где на краю темнели очертания кустов.

Предчуствие не обмануло - поезд шел именно по этой ветке. Мощный двойной тепловоз медленно тащил за собой в гору тяжелый состав из крытых товарных вагонов, цистерн и платформ. С края неглубокой выемки на фоне все еще светлого неба хорошо вырисовывались закутанные в брезент громоздкие силуэты на платформах - угловатые туши бронетранспортеров и длинные стволы танковых пушек. Вагонов было много, я насчитал сорок и сбился со счета. Постукивая на расшатанных рельсах, поезд постепенно набирал ход. Когда мимо меня проплыла последняя цистерна, я спрыгнул со склона на шпалы и проводил ее взглядом. Красный предупредительный огонек мигнул в последний раз и скрылся за поворотом, но рельсы под ногами еще некоторое время тихо, как бы прощально гудели. Я отвернулся и неожиданно почувствовал, что кулаки у меня больно сжаты. Я разжал их, глубоко вздохнул и медленно побрел по путям вниз, обратно к станции. В голове было абсолютно пусто и стыло, а на душе стояла зима.