«Мозги»

Леонид ЛАЙТ МОЗГИ (РОМАН В ДВУХ ТОМАХ)

ТОМ ПЕРВЫЙ ОТКРЫТИЕ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ " ДЖЕРАЛЬД УИТНИ"

Глава 1

Жизнь — это непостижимая череда сменяющих друг друга как стандартных, так и удивительно странных, а порой — и безумных событий, вовлекающих нас в мир глубоко противоречивых эмоциональных переживаний, наполненных либо душевным спокойствием, либо страхом, тоской и обреченностью. Мы, как беспомощные существа в руках неугомонной судьбы, стремящейся разнообразить наше существование и оттого бросающей нас от привычных спокойных берегов к берегам далеким, неизведанным, а порой — и опасным. Но как скучна и бесполезна была бы наша жизнь, когда бы все в ней было упорядочено: один день сменял бы ему подобный и каждый последующий шаг был бы известен нам, так как был бы нами уже однажды пройден. Где каждое существо занимало бы свое, предназначенное ему, место и один лишь сухой прагматичный разум управлял бы нами.

И даже если кто-то выступит за этот мир, ему не удержать его таким всегда, ибо даже самый точный механизм дает сбой, и эта идеальная система нарушится в миг и приведет к хаосу. Но это и будет наша настоящая жизнь, ибо только изменения, ощутимые и слегка заметные обеспечивают движение вперед и открывают перед нами огромные возможности, направляя нас к нашему загадочному будущему. И наша задача — успеть и быть готовыми к встрече с ним.

Как расценивать подобные события: считать ли их значимыми, необходимыми, или они таят угрозу и разрушают нас? Столкнувшись с ними, мы уже не осознаем этого, разум уступает место импульсу, и в порыве жизнеутверждающего безумства мы, каким-то образом, понимаем, что важно лишь то, что мы должны стремиться к ним, суметь заметить предпосылки этих событий, направить свои действия навстречу к ним и воспринимать их как дар судьбы.

Но для них нужна соответствующая почва. Наша жизнь должна быть идеальной и размеренной, чтобы в ней вдруг произошли бы изменения. Когда, достигнув всего и задумавшись о том, что нет в мире более ничего, что можно было бы желать, мы неожиданно оказываемся в центре событий столь непредсказуемых, что мы не в состоянии даже угадать, какими могут быть их последствия.

Был ли готов Джеральд Уитни, скромный, но очень талантливый ученый, блестящий историк, специалист в области Древнего Мира к тому, что, проснувшись однажды обычным утром, он встал на путь к удивительным событиям, кардинально изменившим всю его жизнь и его самого.

К сорока годам он имел все: отмечая этот факт, необходимо сказать, что с самого рождения его жизнь была интересна и насыщена. Он родился в семье образованных и богатых родителей, имевших благородный и утонченный вкус во всем и сумевших воспитать единственного сына в атмосфере тепла, уважения и абсолютной внутренней гармонии. Семья много путешествовала, и Джери с детства увлекался культурой и историей других народов. Это увлечение в дальнейшем вылилось в одержимость, жизненную необходимость и, окончив исторический факультет Бостонского университета, он провел пять лет в изучении истории и культуры Древнего Востока, в результате чего получил степень доктора наук.

Но более всего доктор Уитни интересовался историей Древней Греции и Рима. Прикосновение к культуре народов этих государств вдохновляло его, приводило в восторг. Он был всецело погружен в этот мир и с трепетом относился к каждому новому источнику знаний о нем.

Однако Джеральд Уитни не был закрытым хранилищем бесценных знаний. Он издал ряд книг, читал лекции в родном университете, а затем предпочел уйти в частную школу и работать там, в качестве учителя истории.

Он был замечательным человеком: добрым, порядочным и открытым. В чем-то немного сентиментальным, как все гениальные люди, но и как все гениальные люди, он был абсолютно нетщеславным и поэтому довольствовался в своей жизни ровно тем, что имел. И сам он с уверенностью мог сказать, что имел всё и от того был счастлив.

Он был женат и имел двух детей: пятилетнюю дочь — Алису и трехлетнего сына — Николаса. Его жена, Лиз была врачом. Вот уже несколько лет она работала в центре исследований психологических процессов человека и принимала участие в разработке уникального научного эксперимента.

Семья жила в небольшом загородном доме, окруженном прелестным маленьким садиком и огромными цветочными клумбами. Каждое утро все просыпались рано и вместе завтракали. Оживленный разговор за столом сопровождался радостными криками детей, восторженно хваставшихся своими рисунками перед родителями и друг перед другом. Затем Джеральд и Лиз уезжали на работу, а дети оставались дома с няней, дожидаясь родителей, бегая по дому и затевая весёлые, шумные игры.

Жизнь семьи текла своим чередом, и ничего в ней не предвещало никаких изменений. Все повторялось изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год…

И в тот, казалось, ничем не приметный апрельский день все началось, как обычно.

Глава 2

— Таким образом, в ходе беседы, рядом последовательных вопросов, Сократ изобличал собеседника в противоречиях, устраняя тем самым, мнимое знание, а беспокойство, вызываемое у собеседника в такой беседе, побуждало его мысль к поиску истины, что позволяет считать, что Сократ вступал в увлеченный спор с любым человеком не с целью переубеждения последнего, а для достижения истины… — профессор Уитни спокойно ходил по аудитории, излагая мысли, как обычно, логично и последовательно. Он внимательно всматривался в лица своих учеников и про себя радовался их пониманию материала.

Шел первый семинар по Сократу. Согласно заданию, полученному учениками после лекции, они должны были самостоятельно изучить все возможные дополнительные источники информации о древнегреческом философе и подготовить для всеобщего обсуждения наиболее интересные темы.

— Да, Саймон? — спросил Уитни первого желающего выступить ученика.

— Профессор Уитни и уважаемые коллеги! — откашлявшись, начал свое выступление Саймон Рейн, имевший авторитет самого сознательного книжного червя в классе. — Я согласен, Сократ, действительно, был мастером спора. Но, как мне кажется, далеко не всегда его цели были абсолютно безобидными.

— Интересно! Что именно ты имеешь в виду? — спросил Уитни и отошел к окну.

Класс оживился: кто-то глубоко и артистично вздохнул, а одна из учениц, Келли покачала головой и недовольно сгримасничала — все знали, что конек Саймона — сказать что-то экстраординарное.

— На мой взгляд, — невозмутимо продолжал Саймон, — Сократ злоупотреблял своими способностями убеждения — попросту, мошенничал. Ведя спор, он мог убедить своего собеседника сначала в одной, а затем — в другой своей точке зрения. Причем, слушатель одинаково верил и в первую, и во вторую правду. Какую из этих двух правд считать правдой, и где гарантия, что кроме этих двух правд нет третьей правды, о которой благородный Сократ умолчал. Он мошенничал!

Все это время критично качавшая головой Келли, теперь подскочила и бросилась в спор с Саймоном.

— Тебе бы только кого-то оболгать! — воскликнула она. Сократ, действительно, обладал высоким мастерством убеждения, но никогда не обманывал людей, в отличие от своих современников-софистов. Его истины строились на искренней точке зрения, в рамках тех знаний, которые были доступны человеческому разуму той эпохи. Сократ имел твердые убеждения и ценил принципы, на которых строилась истина.

Удовлетворенный Уитни стоял у окна, с доброй улыбкой покорно наблюдая разгоряченный спор классных активистов. Каждый высказывал свое мнение: в дискуссии вспомнили и Диогена Лаэртского, восхвалявшего демократичность Сократа, и осуждавших его, завистников и будущих обвинителей Мелета, Ликона и Анита. И о том, что, по мнению того же Диогена, Сократ был первым казнен по суду за, якобы, "не чтение" богов. И, уже более успокоившись, ученики обсудили привычки Сократа, его отношение к жизни и, особенно — строгое соблюдение им здорового образа жизни, позволившее ему одному выжить во время эпидемии чумы в Афинах. А так же — о том, что, уже, будучи стариком, Сократ учился играть на лире, не считая это зазорным…

"Как приятно, — подумал Уитни уже после занятий, идя по школьному коридору, — что современная молодежь не остается безразличной к великим людям, жившим и творившим много веков назад…"

Глава 3

Ни для кого не было секретом, что Уитни получал огромное удовлетворение от своей работы. Покидая повседневный школьный мир, он чувствовал себя полезным человеком, и осознавал, что каждый прожитый им день был частью мощного созидательного механизма, в котором он занимал ключевое место.

Уитни отличался от тех людей, которые находили себя либо только в работе, спасаясь в ней от семейных неурядиц, либо только в семейной жизни, растворяясь в ней от рабочих проблем — для Уитни и работа, и дом были одинаково содержательными и важными факторами его жизни. С того момента, как Уитни выходил из школьного мира, он погружался в мир, не менее богатый и интересный для него — мир его семьи.

И в тот вечер, направляясь к своей машине, он испытывал огромную радость оттого, что, сделав все необходимое на работе, он возвращался домой.

Он уже ехал по загородному шоссе, как вдруг, зазвонил телефон. "Вот так, — подумал Уитни, — оставил его в машине и весь день удивлялся отсутствию звонков…"

— Да! — ответил он.

— Джери?! Это — Чарли! Не верю, что наконец-то дозвонился! Что случилось?! Почему не отвечал?!

— Все очень просто, я оставил телефон в машине — забыл…

— Тебе пора немного отдохнуть! Оставленный в машине телефон, и все подобное — это первые признаки хронической усталости.

— Брось! Я не придаю этому такого серьезного значения! Тем более что это — не в первый раз.

— Нет, на этот раз тебе не отвертеться! В ближайшее лето ты едешь с нами в Европу!

— Я не так много зарабатываю, чтобы ездить в Европу! Если бы я был адвокатом, как ты, или — банкиром, как Стивен, я бы тоже позволил себе отпуск в Европе! — сказал Джери и улыбнулся.

Это была его любимая шутка. Всякий раз, когда речь заходила о том, что один из его двух друзей купил себе новую дорогую машину, или путевку на дорогой курорт, Уитни говорил снисходительно: "Конечно, если бы я был адвокатом, как ты, Чарли, или — банкиром, как ты, Стив, я бы тоже себе это позволил!"

Все прекрасно понимали, что Джеральд просто шутит. Роскошь никогда не привлекала его. Он никогда не стремился к большим деньгам, хотя многие его друзья и знакомые были очень богатыми и преуспевающими людьми. Джеральда Уитни все уважали и ценили за его доброту, талант и естественность.

— Перестань шутить, Джери. Подумай о Лиз и своих детях! Пэм не дает мне покоя — только и говорит о семейной поездке! Она мечтает, что все три семьи поедут вместе. О деньгах не думай… В конце концов, я могу тебе одолжить — это не так дорого, как ты думаешь.

— Значит, вы с Пэм решили ехать в Европу?

— Тебе, действительно, пора отдохнуть! Ты опять не так все понял! Европа — цель нашего летнего отпуска. А сразу после празднования годовщины нашей свадьбы мы решили съездить одни на недельку куда-нибудь в тихое местечко к морю. Ну ладно, я звонил тебе только для того, чтобы напомнить о субботе. Я надеюсь, что ты об этом не забыл?!

— Конечно же, нет! Мы с Лиз и детьми обязательно будем!

— Позвони домой! — напоследок сказал Чарли. — Лиз может волноваться! До встречи!

— Не беспокойся! Увидимся в субботу! — ответил Уитни.

Отключив телефон, он глубоко вздохнул и подумал: "Как летит время! Вот уже двадцать лет прошло со свадьбы Чарли, а кажется, что это было вчера!"

Оставалось миль пять, но Уитни все же решил позвонить жене.

— Лиз, дорогая, ты не потеряла меня? Я еду домой! Представляешь, я оставил телефон в машине! Чарли весь день не мог дозвониться… Ты не звонила мне сегодня?

— Я звонила, но именно так все и поняла. Мне кажется, что если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы это почувствовала…

— Ты чем-то взволнованна?

— В общем, ничего серьёзного! Дети не могут найти Билли… Бегают, ищут его по всему двору, и Мэри вместе с ними.

Билли был маленьким беленьким щенком — любимцем всей семьи. Не смотря на то, что в своих веселых играх дети иногда забывали о том, что Билли — маленькое, беззащитное создание, и могли резко оттолкнуть его, даже шлепнуть, Билли, во что бы то ни стало, старался находиться в центре внимания всей семьи и стойко сносил всё, что с ним делали его любимые маленькие хозяева. То он был наряжен Алисой в какое-нибудь разноцветное платье и изображал королевского пажа. То летал на мече, когда Николасу вздумывалось играть с ним в футбол. Однажды, подъезжая к школе, Уитни обнаружил его у себя в машине и, так как отвозить его назад не было возможности, Уитни был вынужден держать собаку в своем рабочем кабинете, что доставило ему много проблем… Кроме того, Алиса и Николас обожали устраивать шумные игры прямо в доме. Когда они, крича и визжа от восторга, вместе с лающим Билли, носились то вверх, то вниз по лестнице, передвижение по дому для всех других его обитателей было, просто, небезопасным. Но Билли был ещё и очень хитрой собакой — иногда, когда ему надоедало участие в играх детей, он прятался в самых дальних местах дома или двора, и дети вместе со своей няней Мэри сбивались с ног в поисках любимца. А он появлялся лишь тогда, когда дети, проискав его долгое время, переключались на другое занятие. И тогда всё начиналось снова… Обрадованные его появлением, дети тут же бросали все дела и затевали очередные, еще более вздорные, игры, в которых отдохнувший Билли вновь принимал самое активное участие.

— Я сейчас подъеду, — сказал Уитни, — тогда и разберёмся во всём!

Глава 4

Уитни вошел в дом и был, буквально, сбит с ног детьми. Алиса и Николас нарядились какими-то забавными мифическими существами и бегали по дому, визжа от удовольствия. Билли уже бегал вместе с ними.

— Я смотрю, пропавший герой уже нашелся? — спросил Уитни. — Что же у вас случилось на этот раз?

— Мы играли в древних богов, папочка! — ответила Алиса. — Билли должен был изображать керинейскую лань. Николас решил закрепить ему рожки и выкрасить лапки в желтый цвет. Рожки Билли ещё вынес, а лапки выкрасить не давал. Вот он вырвался и убежал, и просидел где-то целый день.

— Зачем же тебе понадобилось красить Билли, а, Ники? — ласково обратился Уитни к сыну.

Но тот только смущённо улыбнулся.

— Ну, что ж, рассказывайте, чем же вы занимались, пока Билли от вас прятался?

В этот момент Алиса подбежала к Уитни, протягивая ему листок бумаги с какими-то рисунками.

— Папа, Николас опять все неправильно нарисовал! — кричала она.

Бедный Николас тянулся сзади изо всех сил, пытаясь вырвать лист у Алисы из рук.

— Отдай! — захныкал он.

— Ну почему же, неправильно? — спросил Уитни, взяв листок и усевшись в кресло.

— И кто же это? — не унималась Алиса.

— Этот могучий человек в тигровой шкуре, наверное, — Геракл? — поддержал сына Уитни с серьезным выражением лица.

— Ну вот, ну вот, папа сказал, что это — Геракл! — радостно воскликнул Николас, хлопая в ладоши и прыгая на месте от удовольствия.

— А это — кто? — не теряя надежды доказать свою правоту, лукаво спросила Алиса.

— Наверное, это — лань? — предположил Уитни, глядя на своих малышей. — Только, у нее рога — золотые, значит, надо было использовать желтый цвет.

— Я же сказала — неправильно! — засмеялась Алиса.

Уитни это не понравилось.

— Если ты знала, то должна была подсказать Николасу — ты, ведь старше его! — объяснил Уитни.

— Можно подумать, он бы меня послушал… — ответила Алиса. — А ты нам расскажешь сегодня про следующий подвиг Геракла?

— Конечно, — ответил Уитни. — А сейчас пойдемте в столовую. Мама зовет нас ужинать.

За ужином разговор продолжился.

— Значит, сегодня вы ещё и рисовали, маленькие историки? — поинтересовался Уитни.

— Это Николас весь день рисовал свои картинки к подвигам Геракла, а я смотрела, — ответила Алиса. — А потом я пошла поливать цветы.

— А почему ты сама не рисовала? — спросил Уитни.

— У меня не получился первый рисунок, и я решила больше не рисовать. Я не люблю делать того, что не умею! — кокетливо ответила Алиса.

— Зато, наш милейший доктор Джонсон считает, что умеет делать все! — неожиданно сказала Лиз. — В его возрасте обладать таким упорством!

— Неужели, никаких результатов? — спросил Уитни и, лукаво подмигнув детям, добавил: Вы можете стать свидетелями настоящей операции по пересадке мозгов!

— Не говори ерунды, Джери! — ответила Лиз. — При чем тут мозги?

— И все же, суть в этом — в мозгах!

— Речь идет о знаниях, об интеллекте, которым один человек при желании сможет поделиться с другим, в случае положительного завершения эксперимента! — пояснила Лиз.

— И каковы ваши прогнозы на это счет, доктор Лиз Уитни? — важно пролепетала Алиса, состроив удивительную гримасу.

— Мои прогнозы, маленькая шалунья? — ответила ей Лиз. — Я думаю, что все может получиться, если за дело взялся доктор Джонсон, даже если сейчас это кажется нереальным. Но доктор Джонсон продолжает нас удивлять. Он собрал всю нашу группу сегодня и заявил, что, по его расчетам, все подготовительные работы могут быть завершены уже через месяц. А затем он собирается проверить результаты на практике.

— А сама ты как считаешь? — спросил Уитни.

— Знаешь, — ответила она задумчиво, — наверное, он прав… Просто, мы так давно этим занимаемся, что привыкли к самому процессу. Хотя, довольно уже топтаться на месте. Он прав, что решил перейти к практике, если, конечно, найдет непосредственных участников эксперимента.

— Я могу участвовать в эксперименте! — воскликнула Алиса. — И поделиться своими знаниями с Николасом — ему их, явно, не хватает!

— Не нужны мне твои мозги! — пробурчал Николас. — Я все узнаю сам!

С этими словами, Николас взял со стола маленькую конфету и бросил её в Алису. Конфета упала на пол, где её тут же схватил Билли и съел.

— Не хватает, не хватает! — вновь начала дразниться Алиса.

— Дети, перестаньте шалить! — строго сказала Лиз. — Мэри, — добавила она, обратившись к няне, — уведите детей в детскую.

Тут Алиса взобралась на колени к отцу и спросила, не расскажет ли он еще одну историю о Геракле, на что Уитни ответил, что им нужно вначале принять душ и лечь в постель.

Пообещав, что именно так они и сделают, веселая компания удалилась в детскую.

Через несколько минут и Уитни отправился к своим малышам.

— Папа, — жалобно спросил Николас, выглядывая из-под одеяла, — разве, это хорошо — брать у кого-то его знания, получать их готовыми? Разве человек не должен все узнавать сам?

— Конечно же, ты прав, дорогой, — серьезно ответил Уитни. — Все нужно узнавать самому: больше читать, наблюдать, думать, смотреть познавательные передачи по телевизору…

— Папочка, а сказка? — пропищала Алиса.

— Ну, хорошо! Где мы остановились? — спросил Уитни.

— На керинейской лани, папочка, — ответила Алиса, удобно положив голову на маленькие кулачки, и закрыв глаза.

— Итак, — начал Уитни, Геракл сумел тронуть своим благородством сердце богини Артемиды и привез Эврисфею медноногую и златорогую лань. Но на этом его приключения не закончились. Его повелитель Эврисфей приказал ему убить Эриманфского кабана — чудовище, жившее на горе Эриманф и убивавшее своими огромными клыками всякое живое существо. Итак, Геракл отправился к горе Эриманф…

Уитни зевнул и посмотрел на своих малышей: они уже спали.

"Видимо, сегодня они, действительно, набегались со своим Билли, " — подумал Уитни и отправился к себе в комнату.

Глава 5

Когда Уитни вышел из комнаты детей, Лиз уже убрала со стола, и поднималась наверх, в спальню.

— Пэм звонила сегодня, — сказала она мужу, когда он вошел в комнату. — Хотела напомнить о праздновании годовщины свадьбы.

— Я тоже разговаривал с Чарли об этом, когда ехал домой, — отозвался Уитни.

— Пэм суетится как перед настоящей свадьбой! И я могу ее понять — такое событие! А затем они собираются к морю…

— Да, Чарли говорил, — пробурчал Уитни.

— И о поездке в Европу он тебе говорил?

— Говорил… — ответил Уитни и сел на кровать.

— Я так хочу поехать, Джери! И дети очень обрадуются. Я понимаю, тебе сейчас не всё интересно… Ты всё это уже видел… Но подумай, что видят наши дети. И Пэм, и Кейт хотят взять с собой детей. Джери, дорогой, не надо отказываться!

— О чём ты говоришь, дорогая Лиз? Я — первый человек, который заинтересован в том, чтобы показать своим детям как можно больше интересных вещей! Но, я не знаю, это должно осуществляться в несколько ином виде. Когда они станут постарше, я сам возьму их в какое-нибудь увлекательное путешествие. Но сейчас, это очень дорого! У нас с тобой нет таких денег, Лиз! И ты должна это понимать! Одно дело, когда речь идет о походе к морю, или о чём-то в этом роде, но — Европа! Лиз, это слишком дорого! Это так не похоже на тебя. Раньше ты так щепетильно относилась к денежной независимости. Любой намек на заем денег воспринимала за оскорбление. Что же случилось с тобой в этот раз?

— Ты прав! Сейчас я не думаю о деньгах. Но делаю это исключительно ради детей! В конце концов, Пэм и Кейт готовы занять нам необходимые деньги!

— Ясно! Это заговор!

— Дорогой! — сказала Лиз, немного сбавив напор. — Среди всего могут быть исключения… Подумай сам, ведь в этом нет ничего плохого. Это — замечательная идея! И план такой интересный! Вот послушай!

— Так, — вздохнул Уитни, — у вас и план есть…

— Постарайся все воспринимать серьезнее, Джери! — немного обиженно сказала Лиз. — На днях мы с Пэм и Кейт созванивались и обсуждали детали. Мы думаем ехать семьями — шестеро нас, взрослых и шестеро детей. Хотим купить огромный трейлер, украсить его шарами, цветами, разрисовать и поехать по самым интересным местам Франции, Германии, Англии… Чарли начал заниматься документами, визами. К тому же, в этом году у нас у всех так много разных юбилеев, во-первых, нам всем шестерым исполняется по сорок лет, во-вторых, годовщины свадеб: у Чарли с Пэм — двадцать лет, у Стивена и Кейт — пятнадцать, и даже, у нас с тобой — десять… Такие события нельзя пропускать! Время уходит, Джери, а радостных моментов в жизни — все меньше и меньше…

— Не расстраивайся, Лиз! — весело ответил Уитни. — Через каждые пять лет эти даты будут округляться: через пять лет всем нам будет по сорок пять, а через десять — по пятьдесят… Сплошная романтика!

— Перестань шутить, Джери! — сказала Лиз, вставая.

— Извини, дорогая! Идея, действительно, хорошая! Просто, я еще не совсем к ней готов. Я должен подумать. И если господин Чарльз Смит берет на себя юридическую сторону дела, а уважаемый Стивен Уайлдер — финансовую, то профессор Джеральд Уитни возьмет на себя организацию экскурсии… Значит, Европа?! Ну что ж, великолепно! Лувр, Тауэр, Дрезденская галерея и многое другое ждут нас! — с этими словами, Уитни поплелся в ванную.

— Вот увидишь, это будет прекрасный отдых! — довольно отметила Лиз, и поставила будильник, как обычно, на шесть утра…

Глава 6

— Вот увидишь, Джери, это будет прекрасный отпуск! — воскликнул Чарльз Смит, потирая руки от удовольствия.

Столик с разложенной картой Европы стоял под раскидистым деревом в прохладном спокойном месте.

Стоял прекрасный субботний день. Чарльз и Пэмела Смит праздновали двадцатилетие своей супружеской жизни. Приготовления к празднованию заняли около трех недель, и Пэмела старалась не зря. Дом в этот день выглядел великолепно — цветы, ленты, шары…

Для сада была приглашена специальная группа дизайнеров, которые придали кустарникам форму надписи "счастливая семья".

Было много приглашённых: друзей, знакомых, родных. Была также выделена площадка с бассейном для детей. Прямо в саду были расставлены столы, и играл духовой оркестр.

— Значит, вы и есть доктор Лиз Уитни, работающая в лаборатории доктора Джейкобса Джонсона? — пожилая дама с милым добрым лицом восторженно пожимала руку Лиз.

— Вы правы, — смущённо ответила Лиз, — я, действительно, работаю с доктором Джонсоном, но, право, это не стоит той важности, которую выражает ваша интонация по отношению к моей скромной персоне!

— Мой муж, — восторженно продолжала дама, — говорит, что в лаборатории Джонсона работают настоящие гении! Значит, это и к вам относится, моя дорогая!

— Что вы, я лишь ассистент доктора Джонсона…

— Опять ты скромничаешь, дорогая Лиз! — возразила неожиданно появившаяся Пэмела. — Я вижу, вы уже познакомились! Миссис Тейлор — давняя знакомая отца Чарли и внимательно следит за всеми продвижениями науки и техники. Зная, что ты, моя подруга, являешься одним из разработчиков эксперимента, миссис Тейлор, придя сюда, первым делом спросила о тебе.

— Мне говорили, что доктор Джонсон готовит нам настоящую сенсацию! — не унималась миссис Тейлор. — Я жду, не дождусь того дня, когда об этом будет объявлено открыто. Может быть, вы откроете мне секрет, и скажете, когда состоится презентация?

— О, боюсь, что точной информации нет даже у нас, миссис Тейлор… — вежливо ответила Лиз.

— Вы поступаете абсолютно правильно, дорогая моя, открывать секреты столь серьёзного дела нельзя никому!.. О, — воскликнула она неожиданно, — а вот и Анна Уайт! А я то думала, что она в Европе!

— Нет, она уже приехала вместе с сыном Кларком и внуками! — сказала Пэмела.

— Дорогие Пэмела и Лиз! Боюсь, мне придётся вас оставить! — отрапортовала миссис Тейлор.

— Ничего! — успела ответить ей Пэмела, прежде чем миссис Тейлор скрылась в толпе.

— Кто-то слишком много разговаривает в нашем ведомстве! — недовольно отметила Лиз.

— Вряд ли ты на сегодняшний день встретишь хотя бы одного человека в городе, который, хотя бы, косвенно не знал о разработках доктора Джонсона, тем более, если речь идёт о такой любознательной персоне, как миссис Тейлор. У неё всегда найдутся точные источники.

— Зачем же ей тогда понадобилось допрашивать меня?

— Пустая светская болтовня, дорогая Лиз… Ну да ладно, куда подевалась Кейт?

— Она сейчас подойдёт. Ей необходимо выяснить что-то, связанное с её сыном.

Пэмела пребывала в отличном настроении. Ничего не испортило ей торжества. И все её друзья ей в этом помогали. Но одна тревожная мысль все же беспокоила её, — она сквозила в её проницательных серых глазах. Та же мысль тревожила и Кейт Уайлдер, и Лиз Уитни — как пройдут переговоры их мужей по поездке в Европу.

Идея принадлежала Пэмеле, но подруги сразу же поддержали её, и у каждой из них было множество причин мечтать о поездке.

Никогда до этого им не приходилось так волноваться за свои планы. Все три семьи охотно откликались на подобные идеи и старались друг для друга изо всех сил, но вдруг Джеральд Уитни начал беспокоить своих друзей. Обычно легкий на подъем, он в этот раз не проявил привычного внимания и интереса. И теперь, женская половина столь сплоченного союза серьезно тревожилась. Именно поэтому Пэмела, Кейт и Лиз продолжали заниматься гостями, а Стиву и Чарльзу было поручено разрядить обстановку и демонстрированием собственной увлеченности, увлечь Джери.

Для этих целей в саду под деревом, в стороне от гостей и музыки стоял стол — своеобразный стол переговоров. Ничего не подозревающий Джери считая, что просто принимал участие в обсуждении планов, оказался мишенью мощной дипломатической атаки со стороны своих друзей.

Чарльз стоял у стола, слегка наклонившись, и довольно улыбался. Стивен сидел за столом, озабоченно всматривался в карту и что-то измерял линейкой, попыхивая трубкой. Уитни пытался вникнуть в детали и внимательно слушал размеренные рассуждения Стивена.

Чарльз Смит и Стивен Уайлдер были двумя самыми близкими друзьями Уитни. Едва ли кто-то из них мог бы точно сказать, сколько лет они знали друг друга. Они вместе росли, учились, повзрослели, обзавелись семьями.

Чарльз Смит, или, просто — Чарли, был очень похож на Джеральда — с детства любознательный, подвижный, инициативный — он был незаменимым спутником Уитни в исследованиях родного края. Они учились в одном классе, сидели за одной партой, имели одинаковые увлечения, любимые школьные предметы и всегда были готовы что-нибудь придумать.

Много раз они затевали всевозможные поездки, но всегда родители узнавали об их планах и вносили свои коррективы, и в наиболее интересных случаях их останавливали. Друзья никак не могли понять, каким образом их родители получали настолько достоверную информацию.

Однажды, вернувшись домой немного раньше обычного, Чарли увидел, как его одноклассник Стив Уайлдер — неуклюжий толстяк, рассказывал матери Чарльза об очередной затее её сына и Джери.

Выходя из дома одноклассника, преданного им, Стив, буквально, застыл от изумления и страха с огромным эскимо в руках, полученным от миссис Смит за сообщение важной информации, когда увидел Чарли, стоявшего в угрожающей позе с руками в боках.

Нетрудно себе представить, что произошло дальше…

Но сломанная рука Стивена вскоре срослась, синяки под глазами исчезли, хотя ему никогда уже не пришлось надеть его любимую рубашку, так как не удалось удалить с нее множественные жирные пятна от эскимо…

Время всё расставило по своим местам: дети выросли, Джери стал известным ученым, Чарли — адвокатом, Стивен — финансистом. Детские раздоры остались в прошлом. Стивен Уайлдер из маленького толстячка превратился в высокого стройного молодого человека, и именно он помог Чарльзу познакомиться с Пэмелой — его будущей женой, с которой они прожили двадцать лет и оставались молодыми и жизнерадостными рядом друг с другом. А когда пять лет назад у отца Джеральда случился инфаркт, именно Стивен Уайлдер поднял на ноги всех врачей города, и операция, спасшая отцу Уитни жизнь, была проведена успешно.

Время изменило многое, но лучшие черты характера наших героев сохранились и отточились с годами. Чарльз и Джеральд, несмотря на возраст, все также были способны на различные выдумки. Стивен остался таким же осмотрительным и рассудительным, как в детстве, но теперь он участвовал во всевозможных мероприятиях своих друзей. Когда Чарльз или Джеральд подавал идею, Стивен расчетливо и серьёзно доводил её до ума. За это Стивен имел прозвище "голова".

— Я ещё не совсем уверен…, — бурчал себе под нос Стивен. — Ещё раз все пересчитаю и точную сумму сообщу вам завтра.

— Конечно, — заметил Джеральд, — я представляю, сколько это будет стоить…

— Ты опять начинаешь, Джери, — возмутился Чарльз. — Мы всё обсудили и решили. Когда это ты успел превратиться в зануду?!

— Я молчу, — покорно ответил Уитни и улыбнулся.

В этот момент он заметил, что из-за соседнего дерева за ним внимательно наблюдает Лиз. Он отметил напряжение на её лице и понял, что она, видимо, давно следит за ним. Он приветливо махнул ей рукой и улыбнулся.

"Да, — подумал он, — нелегко будет пробить столь мощный оборонительный заслон… Видимо, придется ехать…"

В эту секунду он подумал, что его одолевают странные мысли. Если раньше его мало беспокоило то, кто обеспечивает возможность того или иного мероприятия, то теперь он никак не соглашался зависеть от чьего-либо кошелька. Но в то же самое время он понимал, что поведет себя как эгоист, если в данной ситуации будет думать лишь о своей гордости и независимости.

Таким образом, он твердо решил, что до тех пор, пока не разберется в себе сам, будет стараться поступать так, как раньше…

С этой мыслью он пододвинул к столу свободный стул, стоявший рядом, и сел.

Лиз, увидев улыбку на лице мужа, казалось, немного успокоилась и направилась к подругам, которые с нетерпением ждали от неё сообщений:

— Ну, как? — спросила Пэм.

— Как на спектакле! — возмущенно ответила Лиз. — Стив и Чарли, как будто два истинных актёра, машут руками и что-то объясняют…

— А Джери?

— Делает вид, что слушает, но мысли его витают где-то далеко! О чём он думает? Что его мучает?

— Ладно, не переживай. Может, Стиву и Чарли удастся выполнить свою задачу…

— Странно, что с ним происходит?

— Врачи называют это психологическим кризисом…

— Не говори ерунды, Пэм! — возразила Кейт. — У Джери не такой характер… По-моему, мы опять заговорились. Я понимаю, поездка в Европу для нас сейчас одна из самых главных тем, но не будем забывать, что сегодня мы празднуем годовщину твоей свадьбы, Пэм!

Вдруг, раздался дикий визг, и толпа ребятишек во главе с Алисой вихрем пронеслась мимо в сопровождении весёлого лая Билли.

Глава 7

К десяти часам вечера, когда гости разошлись, наши друзья уложили детей спать и собрались вместе в гостиной за чашечкой кофе.

Настроение у всех было хорошее, и поэтому разговор складывался легко и непринуждённо. Конечно, не обошли и тему предстоящей поездки — видимо, дамы решили окончательно убедиться в том, что их мужья пришли к единому решению по этому вопросу.

— Поездка всем пойдет на пользу, — сказала Кейт. — Что до меня, то я давно мечтаю побывать во Франции! Можно даже сказать, что моей детской мечтой является город старинных замков Блуа.

— Согласна с тобой, — отозвалась Пэмела. — Для нас это также важно — наш сын, Джейкобс, собирается в этой поездке проверить твёрдость своего решения относительно будущей профессии. Он сказал, что если старинные замки и иные свидетельства культуры и истории древних народов увлекут его, как в книгах, то он будет учиться на историческом факультете.

— Это — правда, чистая правда, — подтвердил Чарльз. — С самого детства он твердит, что хочет "стать историком, как дядя Джери"…

— Объясни ему, что он должен подумать, как следует, и всё взвесить, прежде чем решиться на столь серьезный шаг, — ответил Уитни. — Лишь в начале все кажется заманчивым и изящным. Со временем лоск исчезает, а вечные проблемы проявляются всё четче. История — это наука для самозабвенно увлеченных людей, способных жертвовать всем ради нее. Это огромное поле творческой деятельности, поглощающей в себя полностью, но, увы, не дающей материального богатства…

— При чем тут материальное богатство? — спросил Чарльз, разводя руками. — Ты заставляешь меня повторить тебе то, что раньше ты говорил мне сам — "…материальное богатство в масштабе вселенной — ничего перед огромным моральным и духовным обогащением личности, познающей истину…" Ты сам давно уже должен понять, что твое основное богатство — это твоя голова, твой интеллект.

— Да уж, богатство, — скептически отозвался Уитни. — С этим чувством приятно жить, пока ты молод и думаешь, что впереди есть очень много времени, чтобы что-то исправить. Но наступает момент, когда жизнь выносит строгий счет и сурово спрашивает тебя, что ценного ты сделал для человечества, в целом, для своих близких и для себя.

— Ты разве мало сделал? — спросила Лиз.

— Чем я могу похвалиться? — спросил Уитни. — Мне уже сорок лет, у меня — лишь небольшой загородный дом, двое маленьких и очень любознательных детей, нуждающихся в чем-то намного большем того, что я могу им предложить, и жена, которая вынуждена работать, так как её муж, "глава и кормилец семьи", получает очень небольшой преподавательский оклад.

— Ты опять начинаешь, Джери! — раздраженно сказала Лиз. — Я думаю, что ты, действительно, очень устал… И тебе пора как следует отдохнуть. И, потом, — продолжала она, — я вовсе не жалею о том, что работаю. Я занимаюсь очень интересным делом! Правда, единственное, что меня беспокоит — это мой отпуск… Боюсь, что доктор Джонсон, не захочет отпускать никого в решающий момент научного эксперимента.

— Значит, всё-таки очень скоро мы станем свидетелями уникального события? — спросила Пэмела. — И ты, действительно скрыла от миссис Тейлор «секретные» данные!

— Тут нет ничего секретного, на самом деле, просто, мне не совсем хотелось слишком много об этом говорить! Меня несколько смущает бешеный темп и полёт фантазий доктора Джонсона, который, как мне иногда начинает казаться, готовит всем нам не просто, сенсацию, а настоящую бомбу… И вся эта идея мне иногда начинает не нравиться.

— Но, ведь, ты — одна из разработчиков эксперимента…

— …и не должна так рассуждать, я понимаю. Когда-то я и сама, не жалея времени и сил, увлечённо занималась изучением психических процессов человека, но то, чем мы сейчас занимаемся сейчас, меня немного пугает. В общем, теоретическая часть проекта почти завершена, — ответила Лиз, — остались кое-какие детали, но именно они требуют больше внимания и времени. А затем доктор Джонсон собирается провести громкую презентацию.

— И когда состоится презентация? — поинтересовалась Кейт.

— По предварительным подсчётам, это будет примерно через месяц, где-то — в начале июня, я думаю, — ответила Лиз.

— Вот и отлично, — сказала Пэмела. — Эти сроки вполне укладываются в наши планы. Поездка намечена примерно на июль. Так что, не волнуйся, Лиз. У нас есть возможность сначала ознакомиться с результатами ваших исследований, — пропустить такое событие, просто, непростительно. А затем, быть может, ваш доктор Джонсон предоставит вам всем небольшой отпуск, в связи с успешным, будем надеяться, окончанием эксперимента. И тогда мы отправимся в Европу.

— Будет обидно, если из-за меня всё сорвётся, — сказала Лиз.

В этот момент сверху, где находились дети, донеслись какие-то шорохи, и на лестничной площадке появилась Алиса, жмуря глаза от яркого света.

— Что случилось, детка? — спросила Лиз, поднимаясь навстречу дочери.

— Мне…, вернее — нам… очень хотелось бы, чтобы папа рассказал нам что-нибудь перед сном.

— Мы думали, что вы уже спите, — сказала Кейт.

— Нет, миссис Уайлдер, — ответила Алиса, — никто не спит. Мы рассказывали друг другу разные истории, теперь никто не может уснуть. Папочка, — продолжала она, обращаясь к Уитни, — ты ведь нам что-нибудь расскажешь?

— Конечно, дорогая, — покорно ответил Уитни и пошёл вслед за своей дочкой.

Из детской он ушел нескоро — войдя, он обнаружил, что ни один из шестерых детей, действительно, не спал: как самые старшие, так и малыши. Каждый из них знал, что "дядя Джери" — отличный рассказчик и поэтому они все уговорили Алису сходить за ним и попросить его что-нибудь рассказать. Они улеглись по кроватям и приготовились слушать. Воцарилась тишина…

По просьбе малышей, Джеральд начал с подвигов Геракла, рассказов о титанах, богах, славных путешествиях Одиссея, троянской войне…

Малыши вскоре уснули, а дети постарше просили ещё и ещё. И тогда Уитни рассказал о бесценных культурных сокровищах мира, и о том, что, конкретно, они смогут посмотреть во время поездки по Европе.

Только в два часа ночи Уитни добрался до постели. Но и утром ему не дали поспать, — едва пробило шесть часов, как друзья подняли его с постели для утренней пробежки.

И только к трем часам дня, когда вся семья собралась ехать домой, Уитни почувствовал глубокое облегчение, зная, что дома он сможет немного отдохнуть.

К вечеру, выспавшись, наконец, он почувствовал себя довольно бодрым и жизнерадостным.

Дети, как обычно, заманили его к себе в комнату и показали свои новые рисунки. На этот раз они уже не спорили за лидерство. Они дружно стали уговаривать его поехать в Европу, так как дети Пэмелы и Кейт успели по-своему, по-детски, повлиять на Алису и Николаса. Так же дружно они уговорили отца рассказать им новые истории об их любимом герое — Геракле.

Уитни выполнил их просьбу относительно Геракла, пообещал подумать относительно Европы и, убедившись, что дети уснули, пошел к себе в комнату.

Лиз уже была в постели, но еще не спала. Удобно устроившись, она просматривала какую-то папку с документами.

— Что ты читаешь? — поинтересовался Уитни.

— Бумаги, связанные с нашим проектом. Это — результаты моего самостоятельного изучения человеческой памяти. Доктор Джонсон просил меня просмотреть их и предоставить ему некоторые данные.

Уитни понимающе кивнул головой и лег.

Затем он неожиданно повернулся к ней и сказал:

— Лиз, пожалуйста, расскажи мне, как всё это будет?

— Что? Наш эксперимент? — не отвлекаясь от бумаг, чисто механически спросила Лиз.

— Да, эксперимент. Не понимаю, как такое возможно…

— Джери, дорогой, — немного раздраженно сказала Лиз, — У меня совершенно нет времени… Необходимо просмотреть кучу бумаг. Я не успеваю. Давай, я расскажу тебе в другой раз. Пойми меня правильно…

— Я не прошу о деталях, — не унимался Уитни. — Объясни мне в двух словах… Я так часто об этом слышал, что меня охватило невероятное любопытство.

— Хорошо, — ответила Лиз, — но только в двух словах! Вот, смотри — это папка с документами. В ней содержится большое количество материала. Он весь расположен по тематике. В этом файле — материал одной тематики, в том — другой. Мозг человека также содержит информацию разнообразной тематики. Специальная программа позволяет систематизировать и считывать содержимое человеческого мозга.

— Понятно! — кивнув головой, сказал Уитни.

— А теперь, смотри, — продолжала Лиз, — представь себе, что эта красная папка — информация, содержащаяся в твоем мозге, а эта, черная, наполовину пустая — знания другого человека.

— Интересно!

— Теперь, допустим, — продолжала Лиз, — этому человеку понадобилось получить знания, имеющиеся у тебя. Причин для этого может быть много — нехватка времени для изучения материала самостоятельно, или очень низкий уровень усвоения нового материала… Ты понимаешь меня? Ну, не хватило его самого…

— Да-да, — подтвердил Уитни.

— Он смотрит в твою папку и выбирает нужный файл, тот или иной. Ты, если ты, конечно, ничего не имеешь против, можешь отдать ему этот файл. Понимаешь? И ты не слишком страдаешь от этого, и он что-то выигрывает…

— Не совсем понимаю, — ответил Уитни. — А, что, если позже этот файл понадобится мне самому?

— Положишь в папку другой, такой же точно файл, — спокойно сказала Лиз. — Добудешь знания привычным для тебя способом: прочтешь еще раз соответствующую литературу, и восполнишь свои знания. Тебе, ведь, это сделать проще, чем ему, потому что твой уровень усвоения материала намного выше, чем у него.

— Хорошо, я понял… — ответил Уитни и уже собирался открыть рот, чтобы спросить о чем-то еще, как Лиз его остановила:

— Джери! Я и в самом деле, не успеваю! Спи, уже довольно поздно…

— Хорошо, — покорно сказал он — суть я, все же, понял…

Глава 8

А Лиз поняла, что она обидела мужа, подумав, что ему незачем вникать во все детали дела, к которому раньше он не проявлял никакого интереса. И с чего бы это, вдруг, ему понадобилось спрашивать об этом теперь… Лиз принимала участие в разработке эксперимента не первый год, но тема эта в семье почти не обсуждалась. Лиз всегда старалась разграничивать понятие дома и работы.

Тем более что, не смотря на относительное спокойствие и гармоничность семейной жизни Лиз и Джери, они были абсолютно разными людьми, и по-разному относились ко многим вещам.

Если Джери слыл человеком добродушным, открытым, общительным и несколько безалаберным, то Лиз с самого детства чётко знала, чего хотела добиться в жизни. А хотелось ей, будучи защищенной основательной и серьёзной работой, иметь крепкую семью.

Происходила она из не очень богатой семьи, в которой, кроме неё, было ещё пятеро детей, поэтому с малых лет она понимала, что в жизни рассчитывать ей придётся лишь на себя.

Она была организованной и целеустремлённой, кроме того, чрезвычайно строгой как к себе, так и к другим. Всю свою жизнь она строила по чёткой, отлаженной схеме, которую выбрала для себя ещё в детстве.

Тогда же, в детстве, она твёрдо решила стать врачом, так как считала эту профессию очень серьёзной и важной.

Лиз очень хорошо училась в школе. Поэтому без труда поступила в университет.

Она была очень скромной, из друзей у неё в то время были только две, но очень близкие подруги — Пэмела и Кейт, которые учились вместе с ней. Не смотря на то, что, обычно, Лиз избегала шумных компаний, подругам удалось, всё же, уговорить её пойти с ними на вечеринку, на которой Лиз и познакомилась с Джеральдом Уитни, или, просто, Джери, как его называли друзья.

Встреча с Уитни изменила всю её жизнь, вместе с тем разрушив все её мечты о крепкой католической семье. Так как простодушный Джери никак не вязался с образом почтенного и заботливого отца семейства. И Лиз не оставалось ничего другого, кроме как смириться с этим, потому что с первого взгляда она поняла, что влюблена в этого милого парня, чрезвычайно умного, талантливого Джери, всеобщего любимца.

Джери также сразу заметил строгую замкнутую Лиз, резко отличавшуюся от всех других девочек, с которыми он общался.

С тех пор они стали довольно часто встречаться, хотя Лиз испытывала при этом некоторый дискомфорт, так как Джери был из очень богатой семьи. Но благодаря интеллигентности родителей Джери и их искренней убеждённости в том, что именно такая девочка как Лиз сможет благотворно повлиять на их сына, Лиз со временем стала чувствовать себя хорошо и в доме Уитни.

В год встречи Лиз и Джери им обоим было по двадцать лет. Они были очень дружны, но к серьёзным отношениям не стремились. Лиз понимала, что вначале она должна окончить университет, получить профессию, устроиться на работу. Джери вообще не считал своей первейшей задачей создание семьи.

В этот год их близкие друзья Пэмела и Чарли поженились. Через пять лет, когда Лиз и Джери почти заканчивали учебу, поженились и Кейт со Стивом. Лиз же с Джери с женитьбой не торопились. Перед Джери возникла необходимость проведения практических научных исследований и на пять лет он отправился на восток, а, вернувшись, активно занялся научным трудом.

Поженились они лишь спустя десять лет знакомства.

По началу их семейная жизнь складывалась очень тяжело. Несмотря на упорные старания Лиз и помощь со стороны родителей Джери, он не скоро осознал, что семейная жизнь требует от него огромной ответственности. Будучи избалованным чудовищной славой в научных кругах, он был крайне не серьёзным и безалаберным в быту.

Но Лиз не опускала рук, считая, что вода, всё же, точит камень. Спустя некоторое время ей удалось пробудить в муже чувства главы семьи и, категорически отказавшись от материальной зависимости от своих родителей, он приобрёл небольшой загородный дом, впервые заслужив искреннее уважение своей жены.

И лишь спустя четыре года совместной жизни, Джери, наконец-то, остепенился, стал серьёзнее и ответственнее. Рождение первого ребенка, дочери Алисы, окончательно превратили Уитни в настоящего семьянина. Именно с того времени мечта Лиз о «настоящей» семье начинала сбываться.

В Уитни проснулись самые настоящие отцовские чувства. Он обожал свою дочь, заботился о ней, сидел около неё ночами, глубоко переживал, если она, вдруг, заболевала, и был невероятно горд ею, собой и своей семьёй в целом.

Когда маленькой Алисе было два года, в семье Уитни родился второй ребёнок — сын Николас.

Лиз и Джери вместе воспитывали детей. Лиз придерживалась строгих правил в воспитании, считая, что к дисциплине и организованности детей следует приучать с раннего детства. Джери, в свою очередь, конечно же, любил побаловать детей, за что ему попадало от Лиз, но серьёзное значение придавал интеллектуальному воспитанию, учил их читать и писать, рассказывал им много познавательного.

Лиз очень хорошо знала своего мужа. Будучи знакома с ним уже двадцать лет, она была абсолютно уверенна, что всегда знала, что занимало его мысли, чего можно было от него ожидать. Однако последние несколько недель в Уитни стали происходить определённые изменения, выражаемые в редких случаях, даже совершенно невзначай, но бывшие, тем не менее, заметными для неё. Всё это тревожило её, хотя она сама не могла до конца разобраться в природе своего беспокойства.

Лиз отложила бумаги и посмотрела на мужа, — он уже спал.

"Интересно, — подумала она вновь, — с чего бы это вдруг его заинтересовал наш эксперимент? Надо же, уже почти два часа ночи…"

Она завела будильник и выключила свет.

Глава 9

Следующий день прошел, как обычно.

Одухотворенный своим педагогическим успехом, Уитни возвращался домой.

Было ещё довольно рано, но уже начинало темнеть.

"Наверное, будет гроза…", — подумал он, окинув взглядом небо с низко стоявшими облаками.

Подул слабый прохладный ветерок, и дышать стало легче и приятнее. Но, не смотря на общее ощущение счастья и покоя, Уитни почувствовал, будто что-то неизведанное гложет его изнутри.

Вот уже дорога завернула за привычный холм, вскоре появилось знакомое имение Хонестов, а от него и до дома недалеко…

Уитни удивился тому, что проанализировал это. Неужели, он чего-то боялся? Странно, глупости… И все же, его ощущения были крайне странными.

Вот он подъезжал к имению Хонестов.

Он проезжал его дважды в день с тех пор, как купил свой загородный дом. Он очень хорошо знал его историю и людей, владевших им и живших в нем.

Хозяевами этого имения были пожилые люди, приехавшие в Штаты из Англии ради своей маленькой дочери Элен, имевшей слабые легкие и нуждавшейся в более сухом климате.

Они были добрыми, порядочными и очень богатыми людьми. Не желая расставаться с вековыми традициями родины, они выстроили дом в стиле средневековых английских замков. Произошло это более двадцати лет назад.

С тех пор Элен выросла, вышла замуж и уехала, а родители остались одни. Забота о доме стала их единственным занятием, и поэтому красота его не оставляла равнодушным ни одного проезжавшего мимо человека.

В нем было что-то необычное, удивительное, притягательное.

Он был «великолепным», как подумал Уитни, проезжая мимо него в этот раз, и удивился, что именно теперь дал ему такую характеристику — раньше он просто не задумывался над этим.

Да, имение, действительно, было великолепным… Оно занимало площадь в полторы тысячи акров. Участок располагался на возвышенности, от чего вид дома становился более величественным. В центре возвышался огромный замок из серого камня, густо увитый с одной стороны каким-то темно-зеленым вьющимся растением. Прямо к дому вела вымощенная камнем широкая дорожка, по обе стороны от которой размещались удивительные разноцветные цветочные клумбы. Вокруг замка с задней и боковых сторон росли высокие густые деревья.

Дорога в этой местности была несколько изогнута и поэтому, проезжая по ней, можно было увидеть замок почти со всех сторон. Имение было обнесено высокой решетчатой чугунной оградой.

Именно этот участок пути и проезжал тогда Уитни. Он с удивлением отметил, что ехал очень медленно, словно специально снизив скорость, чтобы лучше всё рассмотреть. Этот факт испугал его. Любопытство никогда не было его отличительной чертой.

Но он не прибавил скорость, так как не был уверен, что чувствует себя хорошо. Вместе со странными мыслями он отметил, что его охватывает какое-то волнение, и дыхание его затруднилось. Он расстегнул воротник, но облегчения не почувствовал. В этот момент он заметил, что на тяжёлых воротах была прикреплена какая-то надпись. Подъехав ближе, он увидел, что это было объявление о срочной продаже имения.

Эта информация так сильно подействовала на него, что он остановился для того, чтобы взять себя в руки.

Через несколько секунд его неприятные ощущения куда-то исчезли и, включив мотор, он быстро поехал домой.

— Лиз, тебе известно о том, что имение Хонестов продаётся? — первым делом спросил он у жены, войдя в дом.

— Да, я узнала об этом сегодня, — ответила Лиз. — И я нисколько не удивлена. Все родные Хонестов в Европе, а с возрастом желание вернуться на Родину становится сильнее.

— Интересно, сколько они просят за свой дом? — задумчиво спросил Уитни.

— Насколько я знаю — два миллиона долларов, — ответила Лиз. — Хотя его реальная стоимость намного выше. Видимо, им важно просто продать дом быстрее… Но почему ты спрашиваешь?

— А ты никогда не хотела жить в таком доме?

— Видел бы ты сейчас своё лицо, Джери, — смеясь, сказала Лиз. — Даже не знаю, что оно больше выражает — безысходную печаль или удивление своей собственной глупости… Иди ужинать, Джери. Как ты сам говоришь, "если бы ты был адвокатом, как Чарли, или — банкиром, как Стив, и ты бы позволил себе такой дом".

— Ты бы хотела жить в таком доме? — задумчиво спросил он опять.

— Если серьёзно, — ответила Лиз, — у меня другое представление об этом. Счастье я измеряю не стоимостью дома, а его уютом, атмосферой, понимаешь?!

— Ты права, Лиз, — сказал Уитни, немного подумав, — если бы я был адвокатом, как Чарли, или — банкиром, как Стив, я бы позволил себе этот дом…

За ужином Уитни молчал, и дети, заметив его грусть, не стали его беспокоить, и сразу после ужина ушли спать.

Он же сидел, задумчиво глядя в одну точку, еще очень долго…

Глава 10

В последующие несколько дней друзья и знакомые Уитни замечали в его поведении странные изменения — он вдруг стал молчаливым, замкнутым, задумчивым… Иногда он останавливался у открытого окна и устремлял свой взор куда-то вдаль…

Сам он также не мог понять, что с ним происходило. Он чувствовал внутри себя надвигавшиеся перемены и понимал, что они неизбежны.

Порой он пытался разобраться во всём и, думая о своих чувствах, мыслях, переживаниях, понимал, что в основе всего лежит причина, глубоко неприятная ему, его натуре, характеру, сознанию. Он пытался прогнать от себя свои мысли, но разум не давал ему покоя, всё навязчивее вынося на поверхность его сознания рожденную очень глубоко внутри него, развивавшуюся в нем постепенно, и в определенный момент созревшую правду, которую он должен был, увы, принять — его разочарование в жизни…

Его терзала мысль о том, что когда-то в юности он совершил ошибку, непоправимую ошибку, и теперь, спустя много лет, её последствия всплыли на поверхность действительности, заставив его раздвоиться. Его разум боролся с сердцем, и холодный, прагматичный ум спорил с нежными, добрыми и восторженными чувствами, управлявшими им все эти годы. И чем нежнее сердце шептало ему о том, как много тепла, добра и радости он дал людям за все эти годы, тем строже и больнее его разум твердил ему о том, что лично для себя и семьи он не сделал ничего…

Он понимал, что не должен допустить продолжения этого мучительного спора, от которого мог просто помутиться рассудок. Он осознавал, что должен был принять какое-то очень серьёзное решение, чтобы восстановить покой внутри себя. В своих тяжёлых, противоречивых раздумьях он пришёл к выводу, что должен срочно внести серьёзные и ощутимые изменения в свою жизнь, и что лишь это условие поможет ему восстановить гармонию и понять, что для него было важнее всего.

Он заставил себя контролировать эмоции и в определённый момент решил, что кризис миновал. Остался лишь неприятный осадок и Уитни понимал, что внутренние противоречия небеспочвенны и ему, действительно, следует серьёзно обдумать своё положение. Он старался быть с собой предельно откровенным и делал определённые выводы из своих здравых рассуждений.

Во-первых, он окончательно решил, что его профессия интересна и важна для него, так как личные исследования и возможность поделиться их результатами с юными, жаждущими знаний умами необходимы ему. Во-вторых, из любых противоречий должен быть найден выход и возможно, Уитни обладал какими-то внутренними ресурсами, ранее невостребованными и оттого — неиспользованными. Значит, необходимо обнаружить их и решить, как их использовать. В-третьих, он нужен людям, окружающим его — жене, детям, друзьям, коллегам, ученикам. Благо, его внутренний кризис не отразился на взаимоотношениях с ними и все переживания он сумел сохранить внутри себя.

Значит, необходимо продолжать жить и ради себя, и ради всех тех, ради кого он жил все эти годы. И, наконец, в-четвертых, — его психологический кризис не привёл к тяжёлым последствиям — он не впал в депрессию, не сошёл с ума, значит, судьбе не было угодно вычеркивать его.

Но переломный момент был — есть, над чем задуматься. Стоит, приняв его за внезапный толчок, использовать выводы и энергию, рождённые им, и совершить что-то очень значительное в жизни.

Сделав все эти выводы, он ещё раз ясно увидел, что жизнь — это сложный, но очень интересный процесс, в котором и сам он играет определённую, отведённую ему, роль. И что однажды, решив "выйти из игры", он чуть не нарушил этот механизм, и сам не сломался. Он понял, что необходимо действовать в тех условиях, которые жизнь создаёт для всех сама, и поэтому он решил полноценно вернуться к своей роли и вновь стать активным участником жизни.

А жизнь всё текла своим чередом…

Прошло две недели с того дня, когда Уитни узнал о продаже дома Хонестов.

Его друзья, Чарльз и Пэмела, вернулись из своей короткой поездки. Все друзья собрались вместе и были счастливы вновь увидеть Уитни в прежнем настроении.

Ещё раз они обсудили свои планы и решили, что для успешной их реализации требовалось тесное глубокое содружество и искренняя взаимная поддержка. И ближайшим ответственным событием должна была стать презентация научного открытия доктора Джонсона, в котором Лиз играла немаловажную роль, и оттого считала это событие очень важным для себя лично. Конечно, друзья, видя её волнение, старались, как могли помочь ей и поддержать её. Тем более что до презентации оставалось несколько дней, и весь город с нетерпением ждал этого события.

Слухи разнеслись с невероятной скоростью. Часть информации, блуждавшей в обществе, была достоверной, но многое — раздутыми выдумками, благодаря которым было несколько версий о возможностях, открывавшихся научным экспериментом команды Джонсона. Много спорили, много говорили о положительных и отрицательных сторонах идеи. Многие не верили в успех эксперимента, другие же рассматривали его как чудо. Но в любом случае, все понимали, что это открытие — судьбоносное событие в науке и технике…

Глава 11

За несколько дней до презентации все члены команды доктора Джонсона находились в ненормированном режиме работы: приходили очень рано, уходили поздно…

Все данные снова и снова анализировались, результаты — проверялись, обсуждались мельчайшие детали.

И вот, наконец, день, решавший дальнейшую судьбу научного открытия, настал…

В этот день к центру исследований психологических процессов человека съезжалось огромное количество людей, желавших стать живыми свидетелями первого уникального эксперимента.

Огромный зал вмещал тысячу зрителей, среди которых можно было встретить медиков, психологов, журналистов, преподавателей, студентов и людей, старавшихся просто следить за всеми достижениями науки и техники.

На сцену было доставлено всё необходимое, в центре был установлен огромный монитор.

Ровно в назначенное время на сцене появился директор центра, Адам Кинг, который первым должен был обратиться к присутствующим.

— Дамы и господа! — начал он мягким низким голосом, — Прошло четыре года с того дня, когда мой старый друг, давний коллега, всеми уважаемый человек, Джейкобс Джонсон спросил меня, верю ли я в то, что человек может получить знания не из личных наблюдений, чтения литературы, не на уроке в школе или институте, а наиболее простым способом. Через подключение при помощи компьютера к мозгу какого-нибудь гения-донора и переноса знаний, потратив на это всего две минуты… — тут он сделал паузу, зал затих, а Кинг продолжил, — "Ты насмотрелся фантастики? " — спросил я его. "Нет, — ответил он, — задача ученого состоит в том, чтобы найти способ превратить фантастику в реальность. Я собираюсь начать экспериментальную работу для достижения такой возможности, Адам. И хочу получить твоё согласие на её проведение…"

Разумеется, я удивился: как его идее, так и уверенности в её успехе, и поэтому в тот день я ничего не ответил. Через месяц, взвесив всё, я решил дать ему согласие. К тому же, выяснилось, что к этому времени доктор Джонсон уже собрал серьёзную команду специалистов, имевших свою собственную убежденность в возможности успеха.

Без излишней самоуверенности, но упорно; без тщеславия, но целеустремлённо эта сплочённая команда смелых людей час за часом, день за днём, год за годом скурпулёзно трудилась во имя научно-технического прогресса.

И теперь, сегодня мы все станем свидетелями эксперимента, практически подтверждающего справедливость этой научной гипотезы.

Я прошу выйти на сцену моего друга, профессора Джейкобса Джонсона!

Прогремел взрыв аплодисментов и на сцену вышел невысокий пожилой человек, с добрым и одновременно строгим лицом, седой, с небольшой бородкой, в очках, скромно одетый.

Все жители города очень хорошо знали этого человека, как одного из самых ревностных служителей науки, честного, доброго, порядочного и смелого учёного.

Он поприветствовал Адама Кинга, и тот прошёл на своё место, за длинным столом, стоявшим на сцене специально для работников центра и участников команды доктора Джонсона.

Джейкобс Джонсон подошёл к микрофону, в зале установилась гробовая тишина, и он начал:

— Дорогие друзья! Как долго я мечтал о дне, когда бы смог с уверенностью сказать о том, что предел человеческой фантазии, нашедшей опору в науке, не наступил, и представить наглядное тому подтверждение… И вот, этот день настал, и я стою здесь, перед вами, и моё подтверждение бесконечности научного развития — при мне. Хотя, правильнее было бы сказать — "наше подтверждение", так как то, что вы увидите сегодня, является результатом труда многих людей. Я хочу представить вам этих людей и пригласить их на сцену. Это — доктор медицинских наук, ведущий специалист в области изучения психолгических процессов человека, профессор Гримсби Райдер, ведущий специалист-кардиолог, профессор Кристина Бинн, специалисты высшей квалификации в области изучения психических процессов человека, авторы теоретических и практических разработок эксперимента, мои непосредственные ассистенты — Роберт Браун, Филипп Клар, Элизабет Уитни, Кэтрин Кноу, Джефферсон Смитт, специалист высшей квалификации, ведущий программист нашего центра Том Крофт и технический ассистент — непосредственный ведущий предстоящего эксперимента — Пол Вуд.

Выход этих людей также сопровождался аплодисментами. Среди присутствующих в зале находились близкие друзья Лиз — Чарльз, Пэмела, Стивен и Кейт и, конечно, её муж, Джеральд Уитни.

Когда звук аплодисментов стих, а все разработчики эксперимента заняли свои места, зрители увидели, что вид сцены несколько изменился, и теперь слева от длинного стола, за которым сидели сотрудники доктора Джонсона, располагался стол с компьютером и по обе стороны от него — два высоких кресла.

Доктор Джонсон теперь уже сидел за столом в халате и продолжил выступление, перейдя к практической части вечера:

— Прежде чем продемонстрировать вам наглядно наше открытие, позвольте ввести вас в курс дела и ознакомить вас с некоторыми выкладками из его теоретической основы.

Итак, объектом нашей работы является человеческий мозг, как хранилище информации, мощная мыслительная машина, способная эту информацию принимать, анализировать и выносить обратно.

Мозг каждого человека уникален по различным показателям подобно процессорам разных компьютеров, являющихся, как известно, моделями искусственного интеллекта. Подобно компьютеру, имеющему свой объем памяти, тип содержащейся информации, и так далее, человеческий мозг также имеет свой собственный объем, тип, скорость обработки информации и т. п.

Информация, содержащаяся в нашем мозге — это наши знания, так сказать, результат наших личных, активных и пассивных, желаемых и вынужденных, произвольных и непроизвольных наблюдений окружающего мира. Вся эта информация разнообразна и… — тут доктор Джонсон сделал паузу, многозначительно улыбнулся и добавил: Боюсь, что я заговорился! Как мне кажется, подошло время, действительно, перейти от теории к практике, тем более что во время проведения эксперимента, все действия будут комментироваться по их значимости и назначению.

А я с удовольствием передаю право вести эксперимент своему техническому ассистенту Полу Вуду, а сам превращаюсь в так называемого "подопытного кролика" — это первый, и не последний сюрприз!

— Спасибо, доктор Джонсон, — сказал Пол Вуд, вставая из-за стола. — Поскольку, многое теперь будет зависеть от меня, я хочу попросить всех присутствующих в зале зрителей морально поддержать меня и моих коллег. Итак, добрый вечер, дамы и господа! — громко сказал он, обращаясь к залу.

В зале прозвучал очередной взрыв аплодисментов. А Пол Вуд подошел к столу с компьютером и продолжил объяснение, начатое доктором Джонсоном:

— Как уже сказал доктор Джонсон, информация, содержащаяся в мозге каждого человека, разнообразна. Её тип, качество и объем зависят от многих факторов — объективных и субъективных; например, любой из нас, по сугубо объективным причинам, имеет более полное представление об особенностях климата своей собственной страны, нежели какой-либо другой, расположенной на другом материке… Что касается субъективных причин, то вы и сами понимаете, что, люди, имеющие разную профессиональную специализацию или увлечения, интересы, могут иметь более глубокие знания именно в этих областях.

В любом компьютере информация также разнообразна и легко систематизируется.

Нашей команде удалось разработать прибор и специальную программу, позволяющие при помощи компьютера систематизировать и считывать информацию, содержащуюся в мозге человека.

Сегодня мы продемонстрируем вам их работу.

Непосредственным объектом предстоящего сегодня эксперимента является мозг автора нашего проекта, доктора Джонсона!

Зал аплодировал, а Пол Вуд пригласил доктора Джонсона пройти и занять его место в одном из кресел, стоявших у стола с компьютером.

Доктор Джонсон удобно уселся в кресле, словно собираясь просидеть в нем очень долго.

Пол подошел к столу и, комментируя свои действия, начал подключать к голове доктора Джонсона стоявшее на столе оборудование:

— Я надеваю на голову доктора Джонсона специальный обруч, имеющий сверхчувствительные датчики, улавливающие импульсы мозга. Прибор, соединенный с компьютером, позволит получить детальную информацию о знаниях доктора и передать эту информацию через специальную программу на дисплей компьютера. Огромный монитор, установленный в центре, позволит вам видеть всё, что буду видеть я.

Итак, информация уже поступила на экран компьютера и монитора… Доктор, Джонсон, — обратился Вуд к своему «пациенту», — как вы себя чувствуете?

— Все хорошо, спасибо, Пол, продолжайте, — ответил Джонсон.

— Давайте посмотрим, — продолжал комментировать Вуд, — какой перечень наименований даёт нам компьютер…

— Информация даётся в алфавитном порядке и в правом столбце указан объем каждого наименования. Читаем: «агротехника», "астрология", «астрономия», и так далее… При необходимости каждый пункт можно просмотреть по подпунктам. Например, можно раскрыть пункт «биология»: здесь мы имеем следующие подпункты: «анатомия», "ботаника" и так далее… Можно просмотреть что-то, не имеющее прямого отношения к профессии доктора Джонсона. Например, посмотрим в подпункт «философия». Здесь мы видим такие подпункты, как — «абстракция», "анализ", "аналитическая философия" и так далее.

Разумеется, каждый из этих подпунктов может быть прочтен полностью.

Но то, что интересует нас сегодня в рамках нашего эксперимента, — это пункт «поэзия», подпункт "современная американская поэзия". Я прошу выйти на сцену молодого поэта Лоуренса Брайта. А мы временно освободим доктора Джонсона от оборудования, так как сейчас мне необходимо задать несколько вопросов уважаемому господину Брайту.

Итак, господин Брайт, прошу вас на сцену! — Вуд поприветствовал высокого худощавого, слегка смущенного молодого человека, который явно очень волновался и не до конца понимал, что от него хотят.

— Не могли бы вы нам рассказать, пожалуйста, о вашем вчерашнем дне, господин Брайт, — попросил Вуд.

— Вчера утром, — начал он нетвердым голосом, — мне позвонил доктор Джейкобс Джонсон и попросил меня принять его по личному вопросу в любое удобное для меня время.

— Скажите, пожалуйста, Лоуренс, — спросил Вуд, — раньше вы были знакомы с доктором Джонсоном?

— Нет, лично мы знакомы не были, — ответил Брайт. — Он сказал, что нашёл меня через моего издателя, как молодого начинающего поэта.

— Спасибо, Лоуренс, — одобрительно кивнув головой, сказал Вуд. — Какова была ваша реакция?

— Я несколько удивился, но согласился принять доктора Джонсона в три часа дня.

— И о чём вы разговаривали с доктором?

— Он пришёл в назначенное время и поинтересовался, нет ли у меня совершенно нового стихотворения на любую тему, любой сложности, объема, но такое стихотворение, которое я ещё никому не показывал.

— У вас нашлось такое стихотворение?

— Да, буквально несколько дней назад я написал новое стихотворение "Весеннее настроение", небольшое, простое, легкое довольно стихотворение… Его я и показал доктору Джонсону. Он, в свою очередь, поблагодарил меня и сказал, что это — как раз то, что надо.

— Скажите, пожалуйста, Лоуренс, — спросил Пол Вуд, — доктор Джонсон объяснил вам, для чего ему потребовалось именно такое стихотворение?

— Да, — ответил Брайт, — он сказал, что стихотворение, причем, именно новое, никому неизвестное стихотворение требуется для проведения научного эксперимента…

— Совершенно верно, Лоуренс. Позже вам станет ясно, для чего доктор Джонсон приходил к вам и спрашивал вас именно о совершенно новом стихотворении. А сейчас, господин Брайт, я прошу вас пройти и сесть за тот длинный стол рядом с разработчиками эксперимента… Ну, что ж… — продолжил Пол, оборачиваясь к доктору Джонсону, — теперь я хочу задать вам несколько вопросов…

— Да, Пол, пожалуйста, — улыбнувшись, ответил доктор Джонсон.

— Итак, доктор Джонсон, что вы сделали после того, как ушли от Лоуренса Брайта? — спросил Вуд.

— Я пришёл домой, — покорно начал Джонсон, — и выучил это стихотворение.

— Отлично, доктор Джонсон. Значит, теперь это стихотворение у вас, что называется, в голове… Вернемся к нашему эксперименту, — продолжал Вуд. — Подключим оборудование доктора Джонсона вновь и вернёмся к прерванному просмотру информации мозга доктора Джонсона. Если вы, уважаемые зрители, помните, мы собирались просмотреть подпункт "современная американская поэзия". Просмотрим теперь именной указатель, поскольку нас интересует конкретный человек. Итак, в списке поэтов имеется ваше имя, уважаемый господин Брайт! — обратился Вуд к поэту. — Я прошу вас подойти сюда, пожалуйста, сейчас мне понадобится ваша помощь.

Молодой поэт робко подошёл к Вуду.

— Посмотрите, пожалуйста, на экран, Лоуренс, — сказал Пол. — Это ваше стихотворение?!

— Да, — удивлённо улыбнувшись, ответил Лоуренс.

— А теперь, внимательно просмотрите его; именно так оно выглядит в памяти доктора Джонсона. Правильно ли доктор его выучил?

— Да, абсолютно правильно… — ответил Брайт.

— Вы уверенны, что нет ошибок? — переспросил Вуд.

— Нет-нет, всё верно, я уверен, — твердо ответил Брайт.

— Отлично, спасибо, Лоуренс, — заключил Вуд. — Но не уходите, пожалуйста, у меня к вам есть ещё одна просьба… Присядьте на этот стул, пожалуйста! Спасибо!

— А теперь, — продолжал Вуд, обращаясь к залу, — я вывожу это стихотворение на монитор на сцене и каждый из вас, сидящих в зале может теперь его увидеть. Постарайтесь, по возможности, запомнить его. Но мне хотелось бы попросить моих коллег, сидящих за столом, не оборачиваться на монитор… А теперь, действительно, о главном!

Сейчас мы продемонстрируем вам передачу текста этого стихотворения, как вполне подходящего для презентации объема информации, непосредственно из головы профессора Джонсона в голову другого человека.

Для эксперимента мы выбрали небольшой текст, но в принципе, возможна передача информации, имеющая объем в десять раз больше и более того.

Процесс передачи будет возможен при помощи специального прибора, взаимодействующего с нашим компьютером, регулирующего этот процесс при помощи нескольких операций.

Но второй участник эксперимента ещё не определён… — сказал Пол многозначительно. — Это — наш второй сюрприз… Но я могу сказать, что в целях максимального снижения риска эксперимента, этим участником станет кто-то из разработчиков из команды доктора Джонсона. То есть — один из людей, сидящих за столом. А право выбрать этого человека я передаю нашему гостю, Лоуренсу Брайту. Вот, об этом я и хотел вас просить, уважаемый господин Брайт.

— На столе, в этой коробке лежат свернутые листки бумаги с именами людей, сидящих за столом, — продолжал Вуд. — Лоуренс Брайт выберет один листок и определит, тем самым, нашего второго участника, который и займет место во втором кресле и будет удостоен чести быть первым приемником искусственно полученного интеллекта.

— Итак, прошу вас, Брайт, тяните! — воскликнул Вуд.

Брайт подошёл к столу и дрожащими руками вынул один лист. Затем, также, волнуясь, передал его Вуду.

— Давайте, посмотрим, — сказал Пол, разворачивая лист, — вот это новость!..Дамы и господа, — громко продолжал он, обращаясь к залу, — вторым участником эксперимента будет…директор нашего центра, Адам Кинг! Прошу вас поприветствовать и поддержать доктора Кинга!

— Наверное, на всех листочках было написано моё имя! — весело отметил Кинг и встал из-за стола.

Когда очередной взрыв аплодисментов стих, Вуд предложил Кингу занять место во втором кресле.

— Мы надеваем на голову Адама Кинга обруч, передающий сигнал прямо в его мозг, — пояснил Вуд. — Итак, начинаем процесс. Выбираем операцию «перенос». В качестве переносимой информации — текст стихотворения Лоуренса Брайта "Весеннее настроение". Информация в течение пяти секунд переходит в голову доктора Кинга безвозмездно, что означает, что память доктора Джонсона уже не содержит эту информацию. Проверим этот факт, — Вуд с серьёзным видом просмотрел именной указатель в подпункте "современная американская поэзия" в памяти доктора Джонсона и объявил, что в нем более нет имени Лоуренса Брайта.

— Это стихотворение, — пояснил он, — находится теперь в голове у доктора Кинга. И мы сейчас это проверим. Итак, уважаемые дамы и господа, прошу убедиться. Сейчас мы осуществим просмотр содержимого памяти доктора Кинга. Пункт «поэзия», подпункт "современная американская поэзия" — стихотворение Лоуренса Брайта "Весеннее настроение". Я выношу текст на экран, чтобы все могли убедиться в том, что это стихотворение абсолютно идентично тому, что вы видели в начале эксперимента. Что вы скажете, уважаемый господин Брайт? — спросил Пол Вуд у молодого поэта.

— Уникально, я просто поражён! — ответил Брайт.

— Отлично, — заключил Вуд и обратился к участникам эксперимента:

— Скажите, доктор Джонсон, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо! — ответил Джонсон, снимая обруч.

— Вы помните что-нибудь из стихотворения, заученного вами вчера? — спросил Вуд.

— Не знаю, поверят ли мне зрители, — улыбнувшись, ответил Джонсон, — но я не помню из него ни строчки. Даже, как-то неестественно…

— Но как вы оцениваете ваше общее самочувствие? — настороженно спросил Вуд.

— Все абсолютно нормально! — ответил доктор Джонсон. — Просто мне самому интересно было, наконец, испытать то, что я сам так долго прогнозировал, и то, что программа, действительно работает…

— Отлично, — сказал Вуд. — Полная потеря информации так называемым «донором» — это один из результатов эксперимента. Но прошу вас не беспокоиться, дамы и господа, доктор Джонсон сможет легко вновь вернуть содержание этого стихотворения, затратив на его заучивание не более пяти минут. Так как информация исчезает не полностью — в мозге остаётся подсознательная память об этой информации, и на её повторное получение мозг будет реагировать во много раз быстрее, обычный способ приобретения знаний поможет довольно быстро восстановить весь потерянный материал.

Теперь Пол Вуд обратился к Адаму Кингу:

— А как вы себя чувствуете, доктор?

— Спасибо, Пол, — ответил Кинг. — Я чувствую себя отлично!

— Скажите, пожалуйста, доктор Кинг, — начал Вуд несколько таинственно, — а вы могли бы прочесть вслух стихотворение Лоуренса Брайта? Вы ощущаете в себе такую возможность?

— Я попробую, — ответил Кинг, слегка смутившись. — Надо сказать, перебирая в памяти, я чувствую, что знаю его…Ну, давайте, давайте, я попробую:

… Приходилось ли вам когда-нибудь

Видеть нового дня рождение…

Или нового времени года

Слышать бурное приближение?

Появление новой зелени,

Птиц весёлое лепетание…

Или ветра задорного, смелого

Вмиг весь мир облететь обещание…

Так идёт к нам весна звенящая,

Всё приходом своим изменяя.

Словно маршем своим бодрящим

Нас меняться самих заставляя!

И природа, звеня ручьями,

Объявляет своё пробуждение.

А над просеками и полями

Вновь — весеннее настроение…

— Давайте поаплодируем доктору Кингу, так блестяще рассказавшему стихотворение Лоуренса Брайта! — восторженно воскликнул Пол Вуд.

В зале в очередной раз прозвучал гром аплодисментов, и Адам Кинг артистично поклонился.

— Отлично, — продолжил Вуд. — Теперь вы видите, что доктор Кинг свободно пользуется информацией, полученной столь уникальным способом.

Таким образом, я могу сказать, что наш эксперимент завершён, уважаемые дамы и господа! И прежде, чем передать заключительное слово доктору Джонсону, я хочу спросить Лоуренса Брайта о том, что он думает о проведённом эксперименте.

— Большое спасибо! — опять слегка волнуясь, ответил Брайт. — Мне очень приятно было принять участие в этом уникальном событии. И, конечно же, я преклоняюсь перед талантом доктора Джонсона и всех ученых, окружающих его. Надеюсь, что развитие науки не остановится и доктор Джонсон изобретёт в скором времени что-либо ещё!

— Спасибо вам, господин Брайт! И спасибо вам, уважаемые зрители, — покорно заключил Вуд. — Моя миссия на этом завершена, и я передаю слово доктору Джонсону. — С этими словами Пол Вуд сел за стол вместе со своими коллегами.

А доктор Джонсон обратился к залу:

— В первую очередь, ещё раз хочу вам сказать, — начал он, улыбаясь, — что я чувствую себя, действительно, очень хорошо! И поверьте, у меня нет ощущения, что у меня в мозге кто-то что-то выскребал, как это, наверно, может кому-то показаться! Говоря серьёзно, — доктор Джонсон сделал паузу, — разрабатывая нашу идею, мы преследовали следующую цель — решить проблему дефицита интеллекта в нашем обществе в целом…

Согласно нашим результатам, теперь любой желающий сможет получить (перенять) любую информацию от другого, желающего её передать, человека. И в этом случае знания человека, как уникальная ценность могут стать предметом коммерческой операции, или, иначе говоря, продажи. Теперь высокообразованный интеллектуал имеет возможность заработать очень большие деньги за счёт содержимого своего мозга. При этом передаваемая информация легко вновь им восстанавливается по схеме, вскользь упомянутой моим ассистентом, Полом Вудом. Процесс передачи знаний при этом напоминает донорство крови.

К началу проведения работы над нашим экспериментом нас подтолкнули результаты социологических исследований, которые проводил наш центр среди жителей нашего города. Я бы хотел вкратце ознакомить вас с этими результатами.

Проводя опрос, мы задали следующие вопросы: Считаете ли вы свой уровень интеллекта достаточно высоким? Достаточно ли легко вы усваиваете новый материал? Не возникало ли у вас желание заменить свой интеллект на более высокий? Готовы ли вы заплатить деньги за возможность приобрести уникальные знания в короткий срок, не занимаясь при этом самостоятельно изучением соответствующей литературы?

Выяснилось, что лишь около двадцати процентов опрошенных были полностью удовлетворены состоянием своего интеллекта. Остальные восемьдесят процентов считают, что их знания не достаточно полны. Примечательно, что многие из опрошенных людей готовы пройти через самые невероятные вещи, чтобы заполучить как можно больше знаний за наиболее короткий период времени, не утруждая себя, по их словам, чтением большого объёма литературы или заучиванием. Особенно это касается языков. Многие студенты признались в том, что, пробездельничав семестр, с трудом сдают экзамены. И, более того, иные из них не против выложить огромные деньги тому, кто вложит им в мозг весь возможный материал по химии, физике, математике, или любому другому, требуемому, предмету за одну ночь.

Разумеется, нельзя опираться на данные опроса, как на самый серьёзный фактор, но определённый спрос на знания, причём — быстрые знания, в обществе, всё же, есть.

Наша следующая задача — устроить настоящий случай передачи знаний от одного человека другому на коммерческой основе. И в конце своего выступления я хочу сделать сенсационное сообщение. Более того, никто из моих непосредственных коллег не знают всех подробностей этого сообщения.

Размышляя о возможности коммерческой операции, я подумал, что должен найти человека, умного, образованного, известного, и предложить ему принять участие в этой операции.

В определённый момент я подумал об одном из самых известных и уважаемых людей нашего города, с которым я позже встретился, переговорил, всё объяснил и убедил его согласиться…

Теперь я готов сообщить вам, что имя человека, согласившегося принять участие в операции и продать часть своего интеллекта за пять миллионов долларов любому нуждающемуся в этих знаниях…, — доктор Джонсон сделал паузу, зал затих, и Джонсон громко объявил, — этот человек — известный историк, талантливый учёный, профессор Джеральд Уитни! И он присутствует в этом зале! Я прошу вас, профессор, подняться к нам, на сцену!

Зал оглушался аплодисментами. Ошарашенная Лиз уставилась на мужа, стоявшего теперь в центре восклицающего общества, в лучах света и славы. Сам же Уитни уже не понимал, правильно ли он сделал, что согласился с предложением доктора Джонсона. Увидев ужас в глазах жены и недоумение на лицах сидевших рядом с ним друзей, он даже пожалел о том, что вообще находился в этом зале…

Но внутренняя интуитивная уверенность взяла верх над его смятением и, ещё раз поклонившись, он встал и пошёл на сцену…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ "ДИКИЙ ДЖО"

Глава 12

В тот самый июньский вечер, когда мечты доктора Джонсона осуществлялись; когда Джеральд Уитни объяснял со сцены тысяче зрителей своё согласие принять участие в странной сделке, предметом которой должен был стать его интеллект; за сто километров от дома Уитни, где его маленькие дети Николас и Алиса с нетерпением ждали возвращения своих родителей, на другом конце города, в огромном пятиэтажном доме старого Морриса Каннингфокса было не до презентации.

Был первый понедельник июня. Именно в первый понедельник каждого месяца старый Каннингфокс собирал сыновей на семейный совет, на котором обсуждались совместные планы.

Он был чрезвычайно строг в делах и считал это качество основой многолетнего успеха. Друзья и знакомые называли его "королём игорного бизнеса" — он имел самую разветвлённую сеть казино и игорных домов в городе, и не было более ни одного другого человека, который бы поднялся на самый верх без совершения серьёзных преступлений, лишь за счёт высокой внутренней организованности и целеустремлённости.

Основам своего дела и принципов он учил своих детей. У него было три сына: Питер, Кевин и Джозеф. Двое старших сыновей старались безукоризненно следовать советам и требованиям отца и унаследовали его способность грамотно и серьёзно вести дела, применяя, где необходимо ум, ловкость, и, порой, хитрость. А младший сын Каннингфокса был абсолютно неприспособленным в этом отношении человеком.

Каннингфокс видел и свою вину в этом. Джозеф был поздним сыном, и мать относилась к нему с особенной любовью и нежностью, как может относиться любая мать к любимому позднему ребёнку. Она лелеяла его и, как могла, уберегала от сложностей жизни. Каннингфокс же старался не давить на нее, понимая её материнские чувства.

Результатом этой чрезвычайной опеки стала абсолютная неспособность Джозефа находить общий язык с окружающим миром.

Как и своих старших сыновей, Каннингфокс отправил его в школу, где он не освоился среди сверстников — был среди них белой вороной и эти проблемы помешали ему получить какое-либо образование.

Каннингфокс не отчаивался — он решил привлечь сына в семейное дело, и сам стал обучать его. Когда жена Каннингфокса, Джулия попросила его подарить Джозефу казино к его двадцатилетию, как это было сделано по отношению к Питеру и Кевину, Моррис пошел ей на встречу, и специально для Джозефа открыл небольшое игорное заведение на окраине города. Но так как у него еще не было опыта в этом деле, Каннингфокс предложил своему давнему знакомому Гарри Гамблеру занять место управляющего в этом казино и обучить искусству управления его сына Джозефа.

Но Каннингфокс совершил большую ошибку. Гамблер по-своему отнесся к воспитанию Джозефа.

Гамблер был чрезвычайно хитрым человеком. Он сумел настолько искусно «приручить» Джозефа, что тот и не заметил, как стал полностью подчиняться ему, безукоризненно следуя его «советам» и не задумываясь над тем, насколько хорошо или плохо это было. Он проводил с Джозефом беседы, в которых делал вид, что старается помочь ему разобраться в своих внутренних проблемах, избавиться от многих комплексов и стать, в конце концов, истинным хозяином своей судьбы. Гамблер привил Джозефу новый, крайне удобный для него самого "вкус жизни", благодаря которому сам стал полноправным хозяином казино. Он убедил Джозефа, что ему не обязательно самому заниматься делами, что ему достаточно просто уметь командовать.

Джозеф шел на работу, как на праздник. Запираясь в кабинете, он проводил большую часть своего «рабочего» времени за игрой в карты. Гамблеру было выгодно пристрастить легко подверженного отрицательному влиянию Джозефа пить крепкие спиртные напитки и курить. Из его кабинета все чаще стал слышен грубый пьяный разговор, замешанный на самых тяжелых ругательствах.

Но Гамблер чересчур увлёкся властью и в определённый момент совершенно перестал обращать на Джозефа внимание.

Он нанял людей, которым «перепоручил» его. Именно они теперь и «организовывали» досуг Джозефа, развлекая его. Но этим людям было указано соблюдать во всём меру и во время прекращать «веселье», так как ему, разумеется, не хотелось, чтобы старик Каннингфокс о чём-либо догадывался.

Но однажды, в один из таких «весёлых» вечеров кто-то из новых «коллег» Джозефа, выпив более привычного, решил открыть ему глаза на правду, которую видели все вокруг, кроме него самого — тот факт, что Джозеф не является хозяином своего казино, так как на самом деле всем руководит Гамблер. А Джозефом он управляет, как марионеткой. Джозеф в тот вечер и сам был пьян более привычного. Желая добиться справедливости и разоблачить предателя, он ворвался в кабинет своего «горе-учителя» и устроил там настоящую бойню — неистово крича и ругаясь, он избил Гамблера до полусмерти и разбил о его голову тяжёлый дубовый стул.

Именно в этот вечер его братья, решили проверить его лично и, войдя в кабинет, увидели жуткую картину — перевёрнутую мебель, комнату, залитую кровью и разъярённого Джозефа, которого пытались утихомирить прибежавшие на крик, охранники.

Его связали и оставили в таком виде до утра. Гамблера Питер и Кевин были вынуждены увезти в больницу. Страшно опасаясь гнева старика Каннингфокса, он умалял Питера и Кевина ничего не рассказывать их отцу, пообещав, что исправит всё сам, как только оправится. Но братья и сами боялись открыть отцу правду, считая, что истинное положение дел убьёт его.

Скрыв всё от отца, они наняли другого человека, и сами по очереди ежедневно ездили к Джозефу, и контролировали его. Но с того самого жуткого вечера все работники казино Джозефа Каннингфокса прозвали его "Диким Джо".

Таким образом, Питер и Кевин скрыли от отца правду, и Моррис оставался в неведении около двух недель. Но он не был глух и слеп и, конечно, видел изменения в поведении своих сыновей. Он неоднократно спрашивал их о том, как развивались дела у них лично и у Джозефа, но уклончивые ответы сыновей заставили его сомневаться в том, что всё шло так хорошо, как они говорили.

Начав серьёзно волноваться, он решил позвонить одному из работников казино, в котором работал Джозеф, зная, что этот человек обязательно должен будет рассказать Каннингфоксу истинное положение дел. Предчувствие не обмануло его. То, что он услышал, глубоко потрясло его. Он ругал себя за то, что не увидел явных изменений в Джозефе. Он чрезвычайно располнел, и на его лице появилось странное довольное выражение с явными признаками весёлой жизни. "Я должен был всё это заметить и немедленно отреагировать, — думал он. — И старый прохвост Гамблер. Мне не стоило доверять человеку с такой фамилией*…"

Но поведение его сыновей возмутило его больше всего. Конечно, он старался понять их нежелание огорчить отца, но одним из основных его принципов было проявление доверия и на его взгляд, они должны были рассказать ему все, как есть.

И теперь, созвав своих сыновей для ежемесячного совета, он

— Гамблер — в переводе с англ. — «мошенник». был чрезвычайно зол за то, что все они по-своему не оправдали его доверие.

Поэтому, все трое, сидевшие в тот вечер за дубовым столом, нервничали, слушая медленную размеренную речь отца, сопровождаемую лишь мерным постукиванием тяжёлых часов.

— И я пришёл к выводу, — говорил он, — что если события зашли так далеко, то необходимо принять серьёзное, экстренное решение. С завтрашнего дня я буду брать Джо с собой и ни на минуту не буду спускать с него глаз.

Джозеф сидел напротив отца, потупив взгляд, и всякий раз, когда Каннингфокс повышал голос, он съёживался, как провинившийся пёс, которого ругал хозяин.

— Мне стало не по себе, когда я представил перед собой картину того вечера! — строго заметил он. — И уж, конечно, не допущу повторения подобных событий.

— Что будет с казино? — позволил себе поинтересоваться Питер.

— Необходимо нанять временно хорошего управляющего до тех пор, пока Джо не научится вести дела сам, — ответил отец.

— Года два-три, — буркнул Кевин. — Обучить его будет слишком трудно.

— Кто тот человек, которого вы наняли тайно? — сурово спросил Каннингфокс у Кевина.

Тот понял, что позволил себе слишком много после того, как скрыл от отца правду и ответил ему уже более учтиво:

— Ты знаешь его, я думаю. Это — Билл Уэйв.

— Да, — сказал Каннингфокс, — его я действительно, знаю. Думаю, что он нам подойдёт. Обсудим это позже.

— У меня есть сомнения, отец — осторожно сказал Питер.

— Какие? — спросил Моррис.

— Я не думаю, что тебе удастся добиться чего-то, просто водя Джо с собой. Ему не хватает элементарной логики, чтобы понять принцип работы. И, потом, без общих знаний ему не обойтись. Толку будет мало.

— Что ты предлагаешь?

— Точно я ещё не знаю, быть может, пригласить специалистов, чтобы они поработали над Джо, над его мышлением, логикой, воспитанием.

— Не представляю, кто возьмётся за Джо, — ехидно заметил Кевин. — Случай у нас необычный. Джо уже далеко не мальчик…

— Проблема достаточно серьёзная, — ответил Каннингфокс. — Этот вариант необходимо долго и тщательно продумывать. Если вы имеете какие-то соображения, можете их обдумать и затем сообщить мне конкретные идеи. Но пока, — в этот момент он грозно посмотрел на Джозефа, от чего тот снова съежился, — я буду действовать так, как решил. Отправляйся спать, Джо. Завтра встанешь рано! — сказав это, Каннингфокс переключил все внимание на Питера и Кевина и продолжил обсуждать другие вопросы.

А Джозеф, для которого семейный совет уже закончился, вышел из кабинета.

Глава 13

Лиз молча ходила по комнате…

По выражению её лица можно было понять, что если кто-нибудь попытался бы заговорить с ней в этот момент, она бы просто взорвалась, как бочка с порохом.

Прошло два часа с того момента, как закончилась презентация. Понимая, что нервы Лиз могли не выдержать и, будучи удивлёнными таким безрассудным решением Уитни сами, Стивен, Чарльз, Пэмела и Кейт решили не оставлять Джери и Лиз одних и поехали к ним домой. И теперь они просто молча сидели в гостиной и, осторожно поглядывая на Лиз, ждали, когда она успокоится и скажет всё сама. Каждый из них в эти минуты думал, усиленно пытаясь понять, что случилось с Джери и что заставило его решиться на столь странный шаг. Сам же Уитни был в растерянности и сидя здесь, в гостиной, вместе со своими друзьями, прокручивал в голове всё случившееся, пытаясь предугадать, что последует за этими событиями.

Обычно Лиз была очень спокойной и теряла контроль лишь в особенно напряжённые моменты. Но всякий раз внутренняя сила заставляла справляться с внешним волнением и загасить гнев. Все ждали именно этого момента, ждали и не мешали её внутренней борьбе.

Наконец, она остановилась и, посмотрев на мужа, спросила его:

— Зачем, Джери, ты сделал это? Мне это не понятно. Выходя за тебя замуж, я думала, что связываю жизнь с гением. Неужели всё это время под благородной маской скрывался жалкий торговец интеллектом?

Она села в свободное кресло и закрыла лицо рукой… Джери молчал. Его друзья также не проронили ни слова.

— Конечно, — продолжила она, злобно усмехнувшись, — я знаю, что именно ты думаешь сейчас. Наверное, ты думаешь, что как участник команды, непосредственно разрабатывающий эту идею, я должна была ожидать, что найдутся люди…

Она бросила быстрый взгляд на Уитни, но он опять ничего не ответил.

— Да, — продолжала она. — Разрабатывая эту идею, мы, безусловно, надеялись, что найдутся люди, готовые принять в этом участие. Но как я могла предположить, что именно ты станешь первым, кто пойдёт на это. Теперь я понимаю причину твоего интереса к эксперименту. Ты давно всё решил, а я и не подозревала! — тут Лиз опять подскочила и стала нервно ходить по комнате. — Джонсон тоже хорош, этот старый мошенник приготовил всем нам чудесный сюрприз. Какая новость — завтра все будут знать, что известный учёный, профессор Джеральд Уитни продаёт свой интеллект за пять миллионов долларов. Чудесно! Я просто…

— Достаточно! — резко перебил её Уитни и поднялся с кресла. — Достаточно эмоций! Я, действительно, считаю, что ты, будучи одной из разработчиков эксперимента должна была ожидать, что люди, согласившиеся принять участие в эксперименте, найдутся. И нет ничего страшного в том, что таким человеком оказался я! И я считаю, что это больше закономерность, нежели неожиданность…

— Ситуация непростая, — позволил себе вмешаться в разговор Стивен. — В жизни немало непростых ситуаций. Просто мы все удивлены, что ты принял такое решение.

— Инициатива принадлежала не мне! — сказал Уитни.

— Естественно, — критично заметила с кресла Лиз, — доктору Джонсону. Но ведь ты не отказался!?

— Да, не отказался, — ответил Уитни. — И у меня были личные причины для этого. Мне кажется, что каждый из вас считает меня сумасшедшим. Трудно понять другого человека…

— Перестань, Джери, — сказал Чарльз. — В таком необычном случае никто не может понять что-либо определённо. Может быть, если бы ты объяснил нам…

— Хорошо! — раздражённо ответил Уитни. — Я объясню! У кого-нибудь из вас когда-нибудь возникало ощущение, что большая часть жизни уже пройдена, а что-то очень важное, необходимое для вас вы не сделали? Вам никогда не казалось, что то, что вы считали самым значительным достижением для вас, на самом деле оказалось непоправимой ошибкой? Когда вами овладело бы самое настоящее разочарование в жизни? Когда вам казалось бы, что внутри вас жило, развивалось и крепло какое-то странное, коварное существо, знающее о вас всё и одолевающее вас вопросами о смысле жизни и многих других серьёзных вещах? А вы понимали бы, что вам не уйти от ответа, но нигде, ни в том, что вы знали, ни в том, что думали ранее, этих ответов вам не найти. Когда загнанные этим в угол, почти сошедшие от этого с ума, вы обречено соглашались с тем, что вы в этой жизни — никто и не способны ни на что серьёзное…

Одолеваемый этими мыслями, я боялся оставаться один, боялся самого себя, так как понимал, что все мои ощущения и мысли на самом деле шли от самого меня, от второго меня, живущего во мне.

Временами эти ощущения полностью оставляли меня, и я начинал верить, что навсегда, но в определённый момент они вновь возвращались и становились навязчивыми.

Однажды эти мысли чуть не сломили меня окончательно.

Я проезжал мимо дома Хонестов и меня охватило странное чувство, несмотря на то, что раньше я много раз проезжал мимо этого дома и ничего подобного не чувствовал, даже просто, не замечал его. И вот, когда я увидел вывеску с объявлением о срочной продаже, мой внутренний голос, как будто шепнул мне язвительно: "Вот видишь, Джеральд, ты, действительно, ни на что не способен. Кто ты? Жалкий, бедный учитель… Ты даже не можешь позволить себе купить этот дом… Почему ты не пошёл по стопам отца и не стал юристом, тогда бы ты мог купить этот дом".

Это было слишком, я просто взбунтовался… Вернее, сначала я сник и несколько дней был на грани, считая, что моя жизнь закончилась. Но затем я понял, что сам строю свою жизнь, а это значит, что я должен использовать какие-то силы, скрытые внутри меня и сделать всё возможное, что я способен на многое. И вот, когда доктор Джонсон предложил мне участие в эксперименте, я понял, что это и есть мой шанс доказать себе самому, что, используя свой интеллект, я смогу заработать большие деньги и даже позволить себе такой огромный дом…

Стивен и Чарльз посмотрели на всех остальных с таким видом, будто бы хотели сказать: "Ну, вот, видите… Этим всё и объясняется…". Однако, ни Пэмела, ни Кейт никак не отреагировали на дипломатический прием своих мужей.

В комнате воцарилась полная тишина.

— Не знаю, — процедила сквозь зубы Лиз после некоторого молчания и напряженных внутренних рассудений. — Я ничего ещё не могу понять. Особенно сейчас… Ты ничтожный, слабый и…страшный человек, Джери.

Уитни промолчал.

— Думаю, — участливо сказала ей Помела, — тебе лучше пойти и лечь спать. На сегодня, действительно, достаточно эмоций… Кейт, — добавила она, обращаясь к подруге, — давай уведём Лиз в её комнату.

С этими словами Помела с Кейт подошли к Лиз и, бережно взяв её под руки, повели наверх.

— Ты хочешь купить этот дом, ведь так, Джери? — спросил Стивен, когда Лиз с подругами удалились.

— Да, — обречено ответил Уитни. — Но я хочу сделать это не для себя, а для своей семьи.

— А вдруг, дом уже продали? — поинтересовался Чарльз.

— Нет, я уже говорил с хозяевами. Они согласились подождать…

— Сколько времени осталось до этой операции? — спросил Стивен.

— Трудно сказать… Требуется определённое время для проведения дополнительных исследований, связанных лично со мной, а затем, когда появится покупатель, прости, мне самому не по себе от этого определения, проведут исследования, связанные с ним, после чего они проверят всё вместе, что-то вроде нашей совместимости. В общем, я не знаю!

— Странную цену определили за твои мозги, — сказал Чарльз. — Почему лишь пять миллионов?

— Видишь ли, это стоимость одного процента моего интеллекта, то есть, лишь того объема знаний, потеря которого не станет губительной для меня и легко восстановится без всяких стрессовых состояний. В общем, доктор Джонсон объяснял мне всё это, но я сомневаюсь, что объясню тебе так, как он.

— Интересно, значит, полная стоимость твоего интеллекта определена в полмиллиарда. Это так немного. Интеллигенция всё ещё в проигрыше. Очень печально…

— Да, может быть, — безразлично ответил Уитни. — Но вот, что меня, действительно, волнует, так это как мне убедить во всём Лиз…

— Об этом думай меньше всего, Лиз быстро отходит. Поговоришь с ней завтра, когда она успокоится…Её можно сейчас понять…

— Я должен постараться найти подходящие слова…

— В таком случае, — сказал Стивен, — давайте искать их вместе. Я лишь позвоню детям и предупрежу их, что мы здесь. Думаю, что будет лучше, если мы сейчас выпьем для начала по чашечке кофе.

Глава 14

Выйдя из кабинета отца, Джозеф направился к себе в комнату. Теперь он мог вздохнуть свободно. Угроза, которой он так боялся весь этот день, миновала. Он помнил, как сурово посмотрел на него отец, когда он входил в его кабинет, как он дрожал всё то время, когда отец отчитывал его перед братьями и как он вздрагивал и съёживался, когда отец начинал говорить особенно громко и сердито. Но теперь всё кончено, и Джозеф мог вздохнуть свободно. Всё страшное было позади, и теперь он мог пойти в свою комнату и лечь спать.

Но в это же самое время, какое-то другое чувство поселилось внутри него, и оно было в несколько раз сильнее и того чувства страха, которое он ощущал в течение дня, и того чувства облегчения, которое он испытывал теперь, когда шёл по коридору к себе в комнату. Он ещё не до конца понимал, что это было, но уже через несколько секунд после того, как он вышел из кабинета, это чувство полностью охватило его.

Это была обида, горькая обида за то, что там, за дверьми, его отец и братья остались решать серьёзные проблемы, а его отправили спать.

И так было всегда. Ещё в детстве братья отказывались брать его с собой, когда ходили в кино, играть в теннис, шахматы. У Джозефа никогда не было друзей, он не умел общаться со сверстниками. Всё у него получалось слишком грубо, неуклюже. В школе все дразнили его «бегемотом» за то, что он был маленьким и толстым. Когда отец записал его в кружок юных ботаников, он вскоре ушёл из него, потому что его постоянно подгоняли и дразнили «тюфяком». Приходя домой после школы, он часто плакал, уткнувшись лицом в подушку.

Единственным человеком, которому он доверял, которого любил, была его мать. Он вспомнил, как однажды мать зашла к нему в комнату и застала его плачущим. Он рассказал ей о своей детской обиде. Но она положила ему руку на голову и, улыбнувшись, ласково спросила его, хочет ли он стать высоким и сильным. Джо посмотрел на неё недоверчиво и спросил, возможно ли это. А мама сказала, что это вполне возможно, если, конечно, он сам постарается. На следующий день они вместе направились в тренажёрный зал.

Затем Джо начал заниматься баскетболом. Через некоторое время он почувствовал себя намного увереннее, однако, детские обиды не давали ему успокоиться. Он продолжал сторониться сверстников, а вскоре и вовсе стал агрессивным и озлобленным. Теперь он знал, как нужно отвечать на обиды и дерзкое обращение. Принцип "не дать себя в обиду" стал главным в его жизни. И чем больше он решал свои проблемы при помощи силы, тем больше был уверен в том, что это был единственный для него и самый верный способ. Он мало уделял времени и внимания учёбе, заботясь лишь о своей физической форме. Со временем он почувствовал отсутствие необходимости думать о чём-либо серьёзном вообще. Он, казалось, бросил вызов всем вокруг. Но если поначалу Джозеф мог контролировать себя и знал, когда и с кем он должен был вести себя так или иначе, то со временем он всё меньше и меньше задумывался над своими поступками.

Но в тот вечер после семейного совета, направляясь в свою комнату и прокручивая в голове всё случившееся с ним, он, вдруг понял, что своим упрямством и вызывающим поведением нанёс вред лишь себе. Он мог обманывать кого угодно вокруг, но только не себя. Заставив себя взглянуть на себя самого со стороны, он увидел человека, не научившегося в жизни ничему, кроме желания быть дерзким и вызывающим человеком. Он ничего не знал, ничего не умел и был не способен решать не только вопросы семейных дел, но даже свои собственные проблемы. Решать по-настоящему, а не так, как он привык это делать. Он подумал, затем о своей матери, и о том, что именно она больше всех переживала за него. Ему захотелось вдруг, чтобы всё было, как в детстве. Чтобы она так же пришла к нему в комнату, он рассказал бы ей о своих проблемах, а она дала бы ему добрый материнский совет. Но в этот раз он постарался бы следовать её советам более серьёзно и ответственно, не причиняя ей боль, а, наоборот, заставляя её гордиться своим сыном. Он подумал и о том, что она, вероятно, знала уже о случае в казино, и ему было особенно стыдно за это происшествие именно перед ней. Он представил себе, как она, должно быть, расстроена, и не знал, как посмотреть ей в глаза. Но всё же, именно её, свою мать, он хотел бы теперь увидеть.

Думая в тот момент о матери, Джозеф не знал, и не мог знать, что мать остаётся матерью в любой ситуации, что бы ни случилось с её детьми. Какие бы ошибки они не совершили, мать всегда старается понять их и простить. Именно поэтому мать Джозефа, Джулия Каннингфокс уже ждала сына в его комнате.

— Мама, — удивлённо произнёс он, войдя в комнату.

— Джо, — устало сказала она, — как…как же так?! Когда я обо всём узнала, я не поверила. Скажи мне, Джозеф, ведь ты не хотел так поступать?

— Не знаю…

— Ты ведь был всегда таким хорошим, добрым мальчиком…

— Люди, работающие в моём казино, теперь называют меня "диким Джо", — усмехнувшись, сказал он.

— Ужасно!

— Да…

— Отец решил теперь брать тебя с собой на работу. Мне кажется, что так будет лучше. Это значит, что он всё ещё верит в тебя и надеется, что ты сможешь всему научиться…

— Ты тоже веришь в меня?

— Конечно, — уверенно ответила мать. — Тебе просто нужно самому постараться.

— Мне кажется, что у меня уже ничего не получится.

— У тебя всё получится! Я уверенна. Только будучи рядом с отцом, постарайся внимательно следить за всем и запоминать. Представляй себе, что всё это ты делаешь сам. И когда ты всему научишься, станешь таким же ловким и умным, как твой отец и братья, ты сможешь сам управлять своим казино.

— Мне придется многому учиться, — устало ответил Джозеф. — На это уйдёт слишком много времени.

— Ты должен суметь воспитать в себе и контролировать такие качества, как серьёзность, порядочность, ответственность. Ты должен научиться ценить своё время и думать, прежде чем что-либо сделать или сказать. И не забывай, что при всем при этом, ты должен оставаться просто хорошим человеком, — а это гораздо труднее…

— Да, это будет трудно, — пробормотал Джозеф.

— Нет ничего в жизни, чего ещё не сделал бы человек, — тихо сказала Джулия, гладя сына по голове, словно маленького ребенка. — а это означает, что и ты справишься. Ну, ладно, Джозеф. Уже довольно поздно. А вставать тебе с завтрашнего дня придётся очень рано. Так что, тебе пора спать. И самое главное, — добавила она, выходя из комнаты, — помни, что я во всём тебя поддержу.

После разговора с сыном Джулия направилась в рабочий кабинет мужа.

Питер и Кевин уже разъехались по домам.

Старый Каннингфокс сидел, опустив голову на руки, с крайне угрюмым выражением лица, чрезвычайно уставший.

— Боюсь, мы окончательно упустили время, Джулия… — тихо сказал он вошедшей жене, — и потеряли сына.

Она молча подошла к столу и села напротив Каннингфокса.

— Я сам во всём виноват… — продолжал он. — И все свои ошибки я могу перечислить одну за другой…

— К чему? — спокойно ответила Джулия. — Ошибки необходимо не перечислять, а исправлять. Раз ты всё это понял, будем надеяться, что понял ты всё, у тебя есть шанс исправить хотя бы что-нибудь. Теперь тебе придётся вплотную заняться сыном самому. И делать это необходимо терпеливо, проявляя тактичность. Самое время понять, что Джо такой же человек, как и ты и заслуживает должного к себе уважения.

Каннингфокс ничего не ответил. Возможно, он понимал, что жена была права, и сознание того, что он сам всё последнее время ошибался, сжигало его изнутри.

— Уже очень поздно, Моррис… Иди спать. А завтра всё спокойно обдумаешь.

Глава 15

Ни сам Моррис Каннингфокс, ни его сыновья никогда ранее не чувствовали себя более напряжёнными, чем после последнего семейного совета.

Никто из них не признавался друг другу в том, что этот совет дал им понять, что в семье назрела серьёзная проблема, предпосылки которой они сами отказывались замечать в течение долгого времени.

Питер Каннингфокс ехал домой с тяжёлым осадком в сердце. Мысль о том, что и он, и его брат, и его отец вместе лишили Джо возможности быть полноценно образованным человеком, махнув однажды на него рукой, заставляла его чувствовать себя настоящим негодяем. Ещё больше его угнетала мысль о том, что всё это делалось лишь для благополучия их семейного бизнеса.

Питер ехал домой. Он надеялся, что за те семь-восемь часов, что оставались до утреннего подъёма, он сможет и немного выспаться и, хотя бы, немного отвлечься от того, что происходило в доме его отца.

Однако лишь только он въехал во двор, тут же понял, что отдохнуть ему, всё же, не удастся.

Миссис Оул, его экономка, стояла на пороге его дома с руками в боках.

Питер знал, что это было плохим знаком.

Необходимо отметить, что мир семьи Питера Каннингфокса существенно отличался от того, что происходило в доме его отца и всего остального мира в целом. Жизнь внутри его семьи текла своим, особым, чередом…

Семейная жизнь Питера Каннингфокса была довольно сложной, даже — странной. Нельзя сказать, что это превращало его жизнь в ад, скорее наоборот, сложности семейной жизни Питера давали ему силы отвлекаться время от времени от рабочих проблем. И, более того, сам он считал свою жизнь совершенно нормальной, настоящей, живой…

Питеру Каннингфоксу, старшему сыну Морриса Каннингфокса было тридцать восемь лет. Он отличался основательностью, серьёзностью, внешним и внутренним спокойствием, интеллигентностью. Питер был единственным сыном, перенявшим от своих родителей только положительные качества. И. он был единственным человеком, которому его отец мог доверять всецело.

Именно поэтому всегда основным его делом оставалось блюсти, строго блюсти интересы семейного бизнеса Каннингфоксов. И, именно поэтому, всегда создавалось ощущение, что его личная жизнь строилась, как бы, между делами, между его постоянными заботами о процветании этого бизнеса.

Когда Питеру было двадцать пять лет, он, как бы, между прочим, женился. Причём жену он также привёз, как бы, между прочим, вернувшись из деловой поездки в Италию. Никто из окружавшись его людей не мог понять, как такой скромный, занятый лишь делами, человек, смог завоевать сердце истинной итальянки, красивой, умной, пылкой. Хотя, сама она объяснила свои интерес к Питеру тем, что ей, как раз, и понравилась его основательность, которая была видна ей с первой минуты знакомства, состоявшегося в самолёте…

В результате именно она стала главой их семьи. Питера это вполне устраивало, принимая во внимание его плотную трудовую занятость. Единственное, что ему теперь оставалось, это успевать жить с той скоростью, которую задавала его жена. Она сразу настроила своего мужа таким образом, что у них должен быть достаточно большой загородный дом, должным образом построенное домашнее хозяйство, решение этого вопроса она оставила за собой, и как можно больше детей, так как именно детей она любила больше всего на свете. Питеру осталось лишь подчиниться. За тринадцать лет совместной жизни Питер обеспечил своей семье вполне приличный дом и обзавёлся пятью чудесными детишками, трое из которых были мальчиками, а двое — девочками. Для успешного ведения домашнего хозяйства его жена наняла двух домашних работниц и двух садовников. А в качестве непосредственного помощника — очень строгую пожилую женщину, миссис Оул, которая успешно справлялась со своими обязанностями. И, надо отметить, благодаря стараниям миссис Оул, в доме порядок был идеальный, как с точки зрения эстетической, так и психологической. Если Луиза, жена Питера, легко срабатывалась с ней, и даже была для неё настоящей хозяйкой, то Питеру постоянно приходилось относиться к миссис Оул с подчёркнутым уважением, а порой, и со страхом…

Теперь, увидев её, стоящую в такой угрожающей позе, он подумал, что это, действительно, плохой знак.

— Наконец-то вы приехали, господин Каннингфокс! — сразу же начала она. — Я всегда говорила вам, что вашим детям никогда не хватало отцовского воспитания, а сегодня это проявилось слишком остро!

Питер был удивлен. Ему всегда казалось, что в чём в чём, а в его отцовском воспитании его дети точно не нуждались. Потому что воспитание, которое прививалось детям его женой, при самой непосредственной помощи миссис Оул, было настолько строгим, что могло заменить любых десять материнских и отцовских норм воспитания, принятых в любой другой семье. И поэтому он решил, что в данном случае речь, скорее всего, идёт об очередном женском капризе.

— Что тут у вас случилось, миссис Оул? — как всегда уважительно спросил он.

— Вашей жене в её положении необходимо больше вашей поддержки, а вас почти не бывает дома, мистер Каннингфокс, — как всегда издали завела речь миссис Оул.

В данный момент необходимо отметить, что семья дожидалась пополнения. Именно поэтому миссис Оул вот уже полгода начинала высказывание всех своих претензий Питеру примерно с этой фразы. И он всякий раз терпеливо выслушивал это долгое вступление.

— Ваш младший сын Джордж затащил вашу младшую дочь Елен в ванночку с холодной водой и продержал там её бедняжку около получаса. Если бы не ваша жена, малышка бы отправилась к праотцам.

— Она здорова сейчас? — спросил Питер.

— Она больна! — с жаром ответила миссис Оул. — Её почти синюю от холода вынула миссис Каннингфокс и сразу же уложила под теплое одеяло с грелками. Мы ей дали выпить горячего чаю, но и это не спасло положения. У малышки поднялась высокая температура. И два часа бедняжка пролежала едва живая.

— Врача вызывали?

— Неужели вы могли подумать, что мы сами об этом не додумались! Врач был, конечно! Хорошо, если всё обойдется простудой.

В этот момент в дверях появилась его жена.

— Что с девочкой? — спросил её Питер.

— Уже всё в порядке!

— Но как же вы не заметили, что она полчаса пролежала в холодной воде?

— Полчаса? — удивленно спросила Луиза. — С чего ты это взял?

Ничего более не сказав, устало вздохнув, он вошёл в дом.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, дорогая? — ласково спросил он жену.

— Была у врача…

— Что-то случилось?

— Нет-нет, просто теперь мне необходимо чаще бывать у врача. Ты забываешь, что срок уже большой.

— И что сказал врач?

— Он сказал, что всё в порядке…

— Приятная новость. Хоть что-то приятное за весь сегодняшний день. Но все же, что случилось с Елен?

— Они с Джорджем решили полить цветы, но вместо этого нашли где-то небольшую пластмассовую ванну и, наполнив её водой прямо из шланга, улеглись в неё. Хорошо, что Джим был рядом и сразу же вытащил их оттуда.

— Они не заболели?

— Насколько я знаю, нет. Мы сразу же дали им выпить горячего молока с медом, так что всё в порядке.

— А врача вы вызывали?

— Зачем… Всё и так обошлось. С чего ты взял, что мы вызывали врача?

— Миссис Оул сказала!

Луиза удивленно посмотрела на мужа.

— Или она сказала мне неправду? — продолжал Питер.

— Но зачем? — рассеянно спросила Луиза.

— Откуда мне знать, зачем, — начиная раздражаться, ответил Питер. — Вероятно, ей не очень приятно моё постоянное длительное отсутствие, и таким образом, вызвав во мне тревогу, она решила мне отомстить…

— Не знаю, не знаю, — сказала Луиза. — Она так за всё сейчас переживает. Дом фактически держится на её плечах. Вот она и ходит, ворчит на всех целыми днями…

— Но не придумывать же теперь такое! — возмущенно ответил Питер. — По её словам, Елен чуть не умерла… Это же надо было придумать такое!

— Не обращай внимание. И пойдём ужинать. У тебя, как всегда усталый вид.

Луиза, как ни странно, пребывала в хорошем, подозрительно хорошем настроении. Это ангельское спокойствие настораживало Питера. И прежде чем говорить ей о своих делах, он решил выяснить причину этого грозового затишья.

— Что ещё нового произошло за сегодняшний день? — поинтересовался он.

— Питер, — осторожно начала Луиза. — У меня к тебе есть одна просьба…

— Да, — отозвался он и подумал, что это, вероятно, и есть, наконец-то, начало объяснений, которых он так долго ждал.

Сегодня на приёме мы с доктором обсуждали то, как наилучшим образом повлиять на течение беременности. Кстати, он сказал, что у нас будет две девочки…

Услышав это, Питер чуть было не упал, спотыкнувшись на ступеньках.

— Если ты помнишь, вначале я не хотела, чтобы он называл мне даже пол ребенка, так как я хотела, чтобы это был сюрприз для нас обоих, — спокойно продолжала Луиза. — Но во время последнего осмотра он сказал, что не имеет морального права скрывать от нас ни пол, ни то, что это будет двойня. Он сказал, что считает, что будет правильнее, если мы, все-таки, будем готовы к этому заранее.

Питер внимательно слушал и слегка бледнел…

— Доктор, несомненно, сделал правильный вывод, — тихо сказал он, расстегивая воротничок.

— И доктор посоветовал мне позаботиться о самом настоящем отдыхе без переживаний, суеты. Съездить куда-нибудь на месяц или два… — продолжала Лиз.

— И что ты решила на этот счёт?

— Я подумала, что было бы неплохо съездить в Италию к моим родителям.

— Но я сейчас очень занят, и не смогу сопровождать тебя…

— Я понимаю. В этом и сложность… Но, если ты не против, я могу пока поехать одна, без тебя, с детьми, разумеется.

— А миссис Оул едет с тобой? — еле сдерживая себя, ответил Питер. Для одного дня было слишком много… — Одной тебе ехать опасно. Да и ты наверно не собиралась родить в дороге.

— Да, она, разумеется, поедет со мной, если я поеду. Но ближе к родам мне хотелось бы, чтобы и ты приехал туда.

— Ты собираешься пробыть там три месяца?

— Ну, во-первых, я не еду прямо завтра. Пока я всё обдумаю, пока мы соберёмся, пройдет недели две-три.

— Понятно…

— Надеюсь, ты не обижен?

— Нет, конечно, я вполне тебя понимаю… Ведь я, в конце концов, сам заслужил это.

— Что ты заслужил? — остановившись, сказала Луиза, бросив на мужа недобрый взгляд. — Сейчас ты будешь говорить, что я тебя бросаю, да?

— Я уделяю тебе слишком мало времени. Это заметно всем, даже твоей дорогой миссис Оул. И это только моя вина, что сейчас на время родов ты будешь чувствовать себя спокойнее не здесь, а у своих родных, в Италии.

— Хватит говорить глупости, ты заводишься понапрасну. Сколько раз я уже рожала? Пять… И всегда здесь, рядом с тобой и твоей семьёй. В этот раз поеду в Италию. Что здесь такого? Как соскучишься, приезжай…

— Я согласен, — разведя руками, заключил Питер. — Но скучать вряд ли получится. Очень много дел, очень…

— После вашего семейного совета ты опять будешь отходить несколько дней. Эта ситуация вполне привычна.

— Здесь всё намного серьёзнее, дорогая. Сегодня мы поняли, что произошла катастрофа…

— Какая катастрофа?

— Видишь ли, это трудно объяснить, но, кажется, мы угробили своего брата…

— Джо? Значит, ты наконец-то это понял? Но расстроен ты не из-за этого. Уверенна, твой отец обо всём узнал и сегодня высказал свое мнение на этот счёт.

— Мы должны были ожидать этого. Хотя, единственная причина, по которой мы скрыли всё от него, это — его здоровье.

— Вероятно, то, что я скажу тебе сейчас, тебе не понравится, но, как мне кажется, твой отец сам в первую очередь во всём виноват. Насколько я знаю, с самого детства к Джо в доме относились не очень внимательно. Все, кроме твоей матери. Именно её мне теперь жалко, её и Джо. А теперь уже поздно что-либо менять. Сделать это трудно, почти невозможно.

— Да, ты права, изменить ситуацию в лучшую сторону может теперь, разве что, чудо… Но то, что я сейчас чувствую в связи с этим, невозможно передать.

— И что вы решили теперь делать?

— Раз на чудо мы надеяться не можем, пойдём обычным путём — шаг за шагом. Джо не хватает образования, воспитания, культуры. Значит, будем приглашать соответствующих специалистов. Если не за год, то, хотя бы, за два он чему-то научится.

— Как же легко и просто ты рассуждаешь! Ты хоть сам понимаешь, насколько глупые вещи ты говоришь. Бедный Джо! Опять вы будете над ним издеваться…

— Надо хотя бы с чего-то начать… Может быть, именно сейчас это поможет Джо. Но сегодня я уже не могу говорить об этом. Чувствую, если мы продолжим эту дискуссию сейчас, я наговорю очередных глупостей, дорогая Луиза. Завтра я вновь продумаю сложившуюся ситуацию. Может быть, многие из моих сегодняшних нездоровых суждений я и сам завтра сочту на самом деле бредовыми. И потом, если ты собираешься ехать в Италию, то я, скорее всего, пока буду жить у отца. И на месте мне будет проще во всем разобраться и за всем следить.

— Постарайся не совершить очередных ошибок. И не забывай, что речь идёт о живом человеке.

Глава 16

Увидев утром спящих рядом с собой Помелу и Кейт, Лиз слегка смутилась, и сразу вспомнила события прошлого вечера. Но теперь в ней уже не было той неумолимой злости на мужа: единственное, что мучило её теперь, была досада за то, что Джеральд усомнился, как ей казалось, в благополучии их жизни и оценил её материальную сторону выше их чисто-человеческих отношений. Именно это чувство засело тупой иглой в её сердце.

— Доброе утро, — пробормотала Пэмела, проснувшись и увидев Лиз, застывшую на кровати в странной позе. — И давно ты уже не спишь? Я даже не заметила, когда мы вчера уснули. Надо разбудить Кейт.

— Да, — ответила ей Лиз, — вы пока поднимайтесь, а я пойду и приготовлю нам что-нибудь к завтраку.

Когда она спустилась вниз, оказалось, что мужчины уже разъехались. На столе лежала записка от Стивена для неё. В этой записке он сообщал ей о том, что позвонил доктору Джонсону и предупредил его о том, что она, возможно, не сможет выйти на работу, так что Лиз, теперь могла об этом не беспокоиться. "Надо же, — подумала она, — вот, что значит — друзья".

Стивен был прав. Лиз вряд ли могла выйти на работу в этот день. Она почувствовала глубокое облегчение, узнав, что ей не придётся решать это самой. Она открыла настежь окно и с удовольствием вдохнула свежий воздух. Затем она прошла на кухню, поставила чайник и стала собирать на стол. Через несколько минут её подруги присоединились к ней, и они втроём приготовили неплохой завтрак.

Эта ситуация была для них привычной. Всякий раз, когда у одной из них появлялись личные проблемы, остальные подруги приезжали к ней и проводили с ней столько времени, сколько требовалось.

Эта традиция началась с того случая, когда Пэмела вдруг серьёзно повздорила с будущим мужем Чарльзом незадолго до свадьбы. В тот момент она и заявила ему, что не собирается выходить за него замуж, а затем закрылась у себя в комнате. Родители пытались с ней поговорить, но безуспешно. Поняв это, они позвонили Лиз, а она, в свою очередь — Кейт. Вдвоём они очень скоро приехали, убедили Пэмелу в том, что ей лучше впустить их в комнату. Она согласилась, и ровно двое суток они просидели втроём в комнате, решая эту проблему. В итоге Пэм и Чарльз поженились и прожили счастливо двадцать лет, продолжая любить друг друга.

Поэтому каждая отлично знала, как себя вести в подобных ситуациях. Они предпочитали не ограждать друг друга от видимых проблем: если проблема возникла, именно её они и обсуждали до тех пор, пока все трое не приходили к единому решению.

Так произошло и в этот раз: сев за стол, они не стали заходить к интересующей их теме издали.

— Я думаю, что в поступке Джери нет ничего ненормального, — сказала Пэмела. — Да, мне кажется, что если по-иному взглянуть на его решение, то Джеральда даже можно понять.

— Мне трудно понять, Пэм, — ответила Лиз, — в этой проблеме — две стороны, одна из которых мне особенно неприятна. Создаётся впечатление, что всё, что есть сейчас в нашей жизни, надоело ему, и он решил всё это изменить. Мне просто обидно, я очень люблю и уважаю Джери, Пэм, но мне обидно, ведь всё это, так или иначе, связано со мной. Значит — и во мне что-то не так, понимаешь?

— Ты вбила себе в голову то, чего нет на самом деле, — сказала Пэмела. — Всё намного проще. Видишь ли, этих мужчин, порой, очень трудно понять. Ты проживёшь со своим мужем десять, двадцать, тридцать лет и думаешь, что хорошо знаешь его, а какой-нибудь случай показывает, что ты о нём почти ничего не знаешь. У многих из них в мыслях долгое время созревает какая-нибудь грандиозная идея, что-то совершенно невероятное. Возможно, Джери чего-то особенного хотелось всё это время. Вы были так заняты своей работой, что, я уверенна, у вас давно не было откровенных разговоров о том, чем каждый из вас живёт, чего хочет в глубине души.

— Боюсь, — со своей стороны возразила Кейт, — всё здесь гораздо серьёзнее и сложнее. Джеральд — не мечтатель и не безумец. Он всё пытался объяснить нам вчера. На мой взгляд, причины того, что сейчас с ним происходит, следует искать в прошлом.

— Не понимаю, — сказала Пэмела.

— Стивен рассказывал мне, что Джеральд должен был стать юристом, как его отец, — объяснила Кейт. — Но почему-то, пошёл по другому пути.

— Я знаю, — ответила Лиз. — Джери говорил, что в детстве серьёзно увлекался историей. Его невозможно было оторвать от книг, хотя все вокруг считали, что он вместе с Чарли пойдёт учиться на юриста, как их отцы. При этом Джеральд и сам в этом нисколько не сомневался. Но в определённый момент его родители обратили особое внимание на увлечение сына и серьёзно спросили его о том, кем он собирается стать. Они объяснили ему, что этот вопрос очень серьёзен, и только ему решать, кем быть в будущем — юристом или историком. Они пояснили ему, что, сделав неправильный выбор, он будет мучиться всю жизнь, и чтобы этого не произошло, решили не мешать ему и уважать то решение, которое он сам примет. Вот так и получилось, что Джери выбрал историю.

— В этом и объяснение, — заключила Кейт. — Выбрав однажды историю, он предпочёл интеллектуальное материальному. Вернее, он вряд ли думал тогда об этом, интеллектуальном или материальном, он просто не принимал этого в расчёт. И все эти годы он не думал об этом, живя лишь тем, что имел. Но в определённый момент жизнь вынесла ему серьёзное испытание, показав, что есть ещё и что-то большее того, что он имел, например, тот дом, что-то, что ему недоступно, по причине нехватки того материального, того, о чём он не думал. Это был серьёзный удар по всему тому, чем он жил всё это время, во что верил. Ему пришлось срочно спасать свой мир, и он нашёл способ доказать, что, будучи тем, кто он есть, он может позволить себе что-то, о чём раньше и не задумывался, но при этом, не меняя основы своего образа жизни и мышления.

— Да уж… — сказала Пэмела.

— Мне кажется, — добавила Кейт, — Джеральд решил купить этот дом. При этом он не хочет, чтобы к нему относились как к какому-то другому, изменившемуся Джери. С его точки зрения, он нисколько не изменился. Судьба ударила его больно, но он устоял. На его взгляд он просто нашёл правильное решение.

— Это напоминает мне случаи, когда мужья тайно подрабатывают по ночам, разгружая вагоны, чтобы подзаработать денег для покупки нового «авто», — сказала Пэмела.

— Случай, конечно, не совсем такой, дорогая, — снисходительно ответила Кейт. — Но в поступке Джери есть что-то благородное.

— И что же теперь делать? — спросила Лиз.

— Готовься к переезду, — ответила Кейт и улыбнулась. — Но главное — постарайся понять и поддержать Джери.

Глава 17

Питер заехал за Кевином, и они направлялись на работу вместе. После семейного совета, проведённого накануне, у них было много забот. Но все эти заботы не шли ни в какое сравнение с проблемой, связанной с братом Джо. Поэтому каждый из них думал о нём, и пытался понять, чего именно отец ожидает от него, и какой результат надеется получить от своей новой идеи.

— Я думаю, Джо не такой уж и безмозглый…, — задумчиво сказал Питер.

— И ты думаешь о нём? — отозвался Кевин. — Признаюсь, он никак не выходит у меня из головы.

— В детстве он был таким забавным, добрым…

— Да уж, и таким смешным, пухлым! В школе его ещё дразнили каким-то смешным прозвищем! Не помнишь, каким?

— "Бегемотом", — вздохнув, ответил Питер. — Его звали «бегемотом». И я боюсь, что именно за этого «бегемота» мы все теперь и расплачиваемся…

— Почему — мы?

— Видишь ли, и мы в какой-то мере виноваты в этом. Ты помнишь хоть один случай, когда бы ты успокоил его, поговорил бы с ним, спросил бы его, что его беспокоит, или попытался бы объяснить, что нужно сделать, чтобы его больше не дразнили?

— Нет, конечно! — усмехнулся Кевин.

— И я не помню… Даже — наоборот, помню, как мы быстро убегали от него и закрывали дверь, чтобы он не мог ее открыть. А он стоял там, внутри, и плакал… Боже мой…

— Да, уж…Но за это нам доставалось от родителей. Никогда не забуду, как он, жалуясь матери, сквозь слезы пробурчал, что когда вырастет, соберет всех обиженных детей и построит для них огромный настоящий детский городок, чтобы им всем было весело. А теперь — такое!

— В этом нет ничего странного. Выводы делай сам: он все время был один — и в раннем детстве, и когда пошел в школу. Никто его не понимал: отец считал, что мать его балует, мы его сторонились, друзей у него не было. Но он вырос, и всё это ему в определённый момент надоело, он это осознал и решил всё изменить, сделать всё так, как он хочет. Учёбу он забросил. Ведь в школе он не видел ничего хорошего, а отца просто продолжал бояться, именно поэтому он научился дома быть одним, а вне дома — другим. Его понимала только мать, но что она могла? Ведь Джо — не девчонка. И он хотел всем показать, что он — не девчонка, не какой-нибудь там, толстенький бегемот, а Джо. Вот он и объявил всем войну. А в итоге — ни ума, ни воспитания, одна слепая, глупая ярость. И такие неутешительные результаты — прямо у нас под носом!

— Да уж, значит, был «бегемотом», стал "диким Джо". Его последняя выходка говорит о том, что он далеко зашёл в своей яростной войне.

— Нет, я думаю, что как раз этот поступок говорит не о ярости. Нет,… конечно, и это тоже, ведь ни ты, ни я на такое бы не пошли, но в этом случае, я думаю, причина в его слабохарактерности. Во всём виноват этот негодяй, Гамблер. Это он подвёл Джо к такому безумному поступку, и сам, в конце концов, пострадал от этого. Джо подчинился Гамблеру. А это и плохо и хорошо.

— Что же тут хорошего?

— Хорошо, что он подвержен влиянию. И мы это используем ему во благо!

— Что думаешь делать?

— Раз Джо поддаётся влиянию, значит, мы должны повлиять на него.

— Всё это время отец пытался повлиять на Джо, — возразил Кевин, — но это не дало результатов.

— Отец сначала запугал Джо, а это очень плохо. Гамблер поступил иначе. Он, видимо, понял, как заинтересовать Джо, и нам надо постараться заинтересовать его.

— Но отец уже взялся за Джо.

— Понимаешь, Кевин, даже если отец ткнёт Джо носом в каждую свою бумажку, он ничему его не научит, вот увидишь.

— Потому что наш Джо — такой "дикий"? — иронично спросил Кевин.

— Не дикий, Кевин, не дикий, а просто — крайне запущенный, — пояснил Питер. — Что касается его характера, то его последняя выходка серьёзно разозлила отца, а его гнев повлиял на Джо, так что он теперь стих… Понимаешь, овладеть искусством управления нашему бедному Джо помешает элементарная нехватка интеллекта — вот в чём беда!

— И что же делать?

— Не знаю… Сам постоянно об этом думаю. Это — большая проблема…И в школу его уже не отправишь… Вот, беда, — вспылил он и резко надавил на тормоза. — Красный свет, и совершенно некстати! Нет ничего хуже, чем застрять здесь, на этом перекрёстке. Потеряем минут десять…

— Бог мой, Питер! — радостно воскликнул Кевин. — Вот это — идея!

— Что случилось?! — раздражённо спросил Питер.

— Ты только посмотри на это! — ответил Кевин, указывая на афишу. — "Известный историк, доктор наук, талантливый учёный, Джеральд Уитни продаёт свой интеллект за пять миллионов!"

— Ну и что?!

— Ты говоришь, нашему Джо не хватает мозгов? Интеллект профессора Уитни подойдёт?

— Не говори ерунды, Кевин.

— Послушай! Эта афиша — не реклама нового фильма. Речь идёт о серьёзном научном открытии. Этим занимаются известные учёные.

— У этих учёных, похоже, нет серьёзных проблем! Подбросить бы им задачку, вроде нашего брата Джо.

— И они бы дали тебе точный и быстрый ответ, будь уверен!

— Ты шутишь?

— Никаких шуток, я слышал об этом открытии и ранее и думаю, что это как раз то, что нам надо. Вот и зелёный свет, можешь ехать!

— Даже если это действительно серьёзно, — сказал Питер, немного помолчав, — необходимо всё взвесить, обдумать. Хотя в нашем случае любая возможность — выход из положения.

— Думай, Питер, думай и взвешивай…

Глава 18

Лиз пошла на работу. Она решила серьёзно поговорить с доктором Джонсоном. Это было связано с тем, что она была категорически не согласна с решением её мужа принять участие в эксперименте. Эмоциональные обрывки объяснений Уитни не устраивали её, казались ей абсурдными. Все это настораживало, беспокоило её. И, безусловно, на фоне её чрезвычайной обеспокоенности, спокойствие и лояльность её подруг обескураживали её.

Доктор Джонсон, к её удивлению, также был полон спокойствия.

Он объяснил ей, что идея принадлежала, действительно, ему. И, безусловно, Джеральд Уитни согласился принять его предложение не сразу, а лишь спустя несколько дней. Уитни не говорил о своих причинах принять участие в эксперименте, и доктор Джонсон не стал его расспрашивать. Он посоветовал Лиз самой поговорить с мужем, если её так беспокоит его участие. Но со своей стороны доктор Джонсон приложил все усилия для того, чтобы убедить её доверять результатам исследований, в которых она и сама принимала активное участие.

— И, потом, — заключил доктор Джонсон, — Речь, ведь, идет об очень маленьком объёме памяти, который легко восстановится.

— А вы оставались бы столь спокойны, если бы речь шла о ком-то из ваших близких, доктор Джонсон? — ответила Лиз.

— Ваши личные чувства могут плохо отразиться на работе, дорогая Лиз, если вы будете продолжать истязать себя подобными мыслями. Я сейчас же готов стать участником эксперимента, но вы и сами понимаете, что быть одновременно и участником и исполнителем невозможно.

— И, тем не менее, мне придётся подумать о моём продолжении работы над экспериментом, доктор Джонсон… Боюсь, что мои личные чувства, действительно могут плохо отразиться на моей работе.

— Вам надо всё спокойно обдумать, Лиз. Я вам мешать не буду… Сегодня вы можете не приступать к работе. Сходите куда-нибудь, посоветуйтесь с кем-нибудь. А затем решите для себя окончательно, но не откладывайте решение в долгий ящик. Мы не сможем продолжать работу в неполном составе.

— Пожалуй, я последую вашему совету насчёт сегодняшнего дня и постараюсь всё основательно обдумать. Но даже если я решу отказаться от продолжения работы, я передам вам материалы всех моих личных исследований и наблюдений.

— Хорошо, Лиз. Вы хорошо всё обдумайте, а обещаю, что приму любое ваше решение!

— Спасибо, доктор Джонсон, — сказала Лиз напоследок и вышла из его кабинета.

Направляясь к своей машине, она думала лишь о том, что из разговора с доктором Джонсоном она так ничего для себя и не прояснила. Что делать, как правильно поступить? Лиз ни в коем случае не хотела обидеть мужа, так как, всё-таки его любила…

Сев в машину, она задумалась на несколько минут, а затем взяла телефон и набрала номер телефона.

— Это ты, Уолтер?

— Да, Лиз! Здравствуй, дорогая! Где ты сейчас?

— Я еду к тебе! Ты сейчас не очень занят?

— Ты же знаешь, что для тебя у меня всегда найдется время, Лиз.

— Хорошо, увидимся…

Уолтер был старым знакомым Лиз, с которым она училась ещё в университете. Его истинное неизменное увлечение наукой сделало его затворником. Он мало появлялся на публике, но тщательно следил за всеми изменениями, происходившими в современной биологии, химии, медицине, психологии… Лиз знала, что именно Уолтер, как никто другой, мог помочь ей во всём разобраться, понять её и дать ценный совет…

Примерно через полчаса она подъезжала к его лаборатории.

Уолтер был не женат, жил один за городом и имел огромную лабораторию. Её созданием и развитием он занимался почти пятнадцать лет. Он очень много занимался частными научными исследованиями, а также вёл определенные секретные разработки для государства. Он не имел одной, чётко очерченной области применения своих знаний и мог одновременно заниматься медицинскими экспериментами и биологическими исследованиями. Но, всё же, у Уолтера Вайсмана была любимая область — зоология. Этой науке он мог отдаваться всецело. И, если по чьей-либо просьбе он занимался медициной или психологией, или другими разделами биологии, то он называл эти исследования «коммерческими». А зоологией Уолтер занимался для себя, как он сам любил говорить, для души.

Порой Лиз, скрывая даже от себя эту мысль, мечтала быть также самостоятельной, как и Уолтер. Где-то в уголке своего большого сердца она хранила слабую и, увы, не сбывшуюся, надежду посвятить себя науке…

Ей стало душно, но, выйдя из машины, она почувствовала, что начинала успокаиваться…

"Уолтер… — думала она, — Именно Уолтер мне поможет…"

Лиз очень хорошо знала внутреннее расположение в лаборатории Уолтера и, пройдя мимо длинных рядов клеток с различными животными, без труда нашла его в химической.

— Значит, сейчас ты занимаешься «коммерческими» исследованиями, дорогой Уолтер?

— С чего ты так решила?

— Ну, если у тебя в руке пробирка и пахнет от тебя химикатами, значит, зоология осталась в стороне!

— И ты сильно ошибаешься, дорогая. Именно сейчас я и занимаюсь своим любимым делом.

— А как насчёт остальных исследований?

— Есть несколько заказов… Ты удивишься, дорогая Лиз, но, похоже, в скором времени я займусь ещё и фармацевтикой!

— Нет, не удивлюсь, я всегда знала, что твой талант безграничен…

— Ну-ка, ну-ка, узнаю это выражение лица! У тебя опять проблемы…

— Неужели ты ничего не слышал о вчерашнем происшествии, Уолтер?

— О вчерашнем? Дай-ка вспомнить… Кажется, вчера наша футбольная сборная с шумом проиграла матч?

— Перестань шутить, Уолтер, я не верю, что ты не следил за нашими исследованиями!

— Что-то связанное с пересадкой мозгов? — буркнул Уолтер и, посмотрев на злобное лицо Лиз, криво улыбнулся. — Ладно, ладно, сдаюсь! Я был на вашей презентации… Довольна?

— Но почему ты не подошел к нам?

— Может быть, тебе правильнее было бы спросить меня, почему я не подошел к тебе, чтобы ты от злости на своего гениального мужа убила меня, как первого попавшегося под руку…? Нет, дорогая Лиз, я не безумец, чтобы идти на столь явный риск…

— Верно, его я чуть не убила! Но что за сумасбродное решение, Уолтер? Ты можешь это как-нибудь объяснить?

— Я? Я, ведь, не он! Как я могу объяснить чужое решение!

— Всё сегодня против меня! — раздраженно ответила Лиз. — Ни от кого ещё сегодня я не дождалась понимания…

— Ну, кажется, с моим экспериментом всё ясно… — ответил Уолтер. — Давай теперь поговорим и о твоих делах. Но, думаю, лучше пройти в другое помещение. Здесь, немного попахивает химией, будь она неладна!

— Они быстро перешли в рабочий кабинет Уолтера. Посмотрев на стол, Лиз вскрикнула от удивления.

— Узнаешь? — не без гордости в голосе, спросил Уолтер.

На столе стоял прибор, точь-в-точь напоминающий тот, что был разработан в лаборатории доктора Джонсона.

— Я вел параллельные исследования, — спокойно пояснил Уолтер. — Не ожидала?

— Честно говоря, нет!

— Я и сам не думал, что, всё-таки, займусь этим делом… Знаешь, Лиз, а ведь доктор Джонсон с самого начала предлагал мне участвовать в разработке этого прибора вместе с вами.

— Почему же ты не согласился?

— Думаю, ты хорошо знаешь и меня, и своего шефа. Два человека, настолько схожие в фанатичности и необузданности мысли не могут работать вместе. Я решил, что если я буду работать самостоятельно, наука от этого только выиграет…

— А доктор Джонсон знает об этом?

— Знает! Более того, я периодически делюсь с ним результатами своих исследований. Однажды доктор Джонсон даже признался, что благодаря моим данным разобрался в одном из запутанных моментов исследования.

— Ну, что ж, значит, у тебя есть возможность поговорить об этом от своего лица, будучи полностью посвящённым в детали разработки! И что ты обо всём этом думаешь?

— Об эксперименте или об участии в нём твоего мужа?

— И о том, и о другом. И как можно серьёзнее…

— Хорошо, дорогая Лиз, давай поговорим серьёзно, — ответил Вайсман, садясь и жестом предлагая Лиз присесть. — Думаю, что для тебя, как участника разработки, ясно, что теоретическая часть эксперимента до конца всё же не доведена. Что раздел эксперимента, связанный с копированием и переносом копии интеллекта, вообще, содержит очень много не ясного. А ведь, именно, на этот раздел я предлагал доктору Джонсону обратить внимание в первую очередь. Короче говоря, в погоне за сенсацией, будем называть вещи своими именами, доктор Джонсон не позаботился, как следует, о тыле. Весь эксперимент, на мой взгляд, находится в сыром виде.

— Но как же он тогда смог решиться на такой рискованный шаг, как коммерческая операция?

— Эта операция и для меня была настоящим сюрпризом, даже шоком! Но, это не совсем то, о чём я говорил тебе только что. Если я не ошибаюсь, доктор Джонсон не собирается работать с копиями. Твой муж будет передавать свой действительный интеллект… А эта часть эксперимента, как раз таки до конца доведена. Перенос действительного интеллекта, конечно, не самое приятное мероприятие, но, по крайней мере, здесь мы в большей безопасности. На презентации всё было видно хорошо. Прибор работает, результаты на лицо. Объем интеллекта, который Уитни собирается передать, достаточно мал. Думаю, тебе не стоит так сильно волноваться.

— Меня, кроме всего прочего, беспокоит психологическое состояние моего мужа, те причины, которые подтолкнули его к этому решению.

— Напрасно! Это, как раз таки, вяжется с его натурой. Я ведь знаю безумца Джери. А как он сам всё объяснил?

— Сказал, что решил при помощи своего интеллекта заработать деньги и купить огромный дом… Ты представляешь, Джери, возвышенный Джери погнался за деньгами.

— Если я не ошибаюсь, когда-то возвышенность его идей тебя даже злила!

— Но он всегда был таким, а теперь, вдруг, с чего бы это…

— Ну, переедете в новый дом, какие проблемы?

— Если бы я смогла рассуждать также просто…

— Не беспокойся! Прежде чем приступить к операции доктор Джонсон все, как следует, проверит — работа эта, как правило, очень скрупулезная. В случае обнаружения каких-либо неверных данных, операция будет отменена или отложена. Доктор Джонсон при всей своей одержимости не станет действовать вслепую. Ну, как легче? Пойдем выпьем чашечку чая?

— Лучше, давай, кофе…

— Нет, дорогая Лиз, я не стану травить тебя кофе.

— У меня к тебе есть одна просьба, Уолтер, — сказала Лиз за столом.

— Слушаю!

— Я собираюсь отказаться от продолжения работы над экспериментом.

— На мой взгляд, это неправильное решение. Похоже на бегство.

— И все же, я так решила. И не пытайся меня переубедить — это бесполезно. Сознание того, что из-за какой-нибудь моей ошибки может пострадать человек, тем более, близкий мне человек, сводит меня с ума. Я боюсь, что не выдержу такого испытания.

— Но может быть, Джери надеется на твоё участие и чувствует себя спокойнее, зная, что ты рядом…

— Джери вряд ли нуждается в моём участии и моём мнении, в противном случае, прежде, чем давать согласие Джонсону, он посоветовался бы со мной. Но, в любом случае, я скажу ему об этом. Но это — не главное. Сейчас, узнав, что ты достаточно посвящён в наши дела, я бы хотела просить тебя продолжить участие в разработке вместо меня.

— А доктор Джонсон знает о твоём решении?

— Я сказала ему сегодня утром.

— Даже не знаю, что тебе ответить, дорогая Лиз. В любом случае я буду следить за ходом эксперимента и, если ты так хочешь, могу присутствовать на операции.

— Я буду тебе очень признательна.

— Мне необходимо будет поговорить об этом с доктором Джонсоном. Неизвестно ещё, как он отреагирует.

— В такой ответственный момент он вряд ли откажется от участия такого компетентного специалиста, как ты…

— Но ты и сама подумай ещё раз о своем решении, дорогая Лиз. Обещаю, что постараюсь во всём тебе помочь. Но, не забывай, что я почти новое лицо…

Ещё очень долго они обсуждали другие темы, скорее относившиеся к их общим друзьям, чем к работе. И, возвращаясь домой, Лиз чувствовала облегчение после разговора с Уолтером. Теперь она могла быть спокойна за мужа, за то, что в предстоящей операции за ним будет следить человек, которому она доверяет. Но беспокойство, связанное с определённым внутрисемейным кризисом не оставляло её. И она понимала, что ни один посторонний человек, сколь близко бы он ни был связан с ней и Джери, не мог бы ей помочь разобраться в этом. Она поняла, что её ещё ожидает серьёзный разговор с Джери.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ"

Глава 18

Старый Каннингфокс был тверд в своем желании перевоспитать сына. Это была не первая попытка, но он не отчаивался. Он был убежден, что из любой ситуации может быть найден выход и к любой проблеме подобрано решение. Каннингфокс был чрезвычайно умным человеком и решил, что если предыдущие попытки были безуспешными, значит, средства и методы были выбраны неверно. Он взвесил все факты и заключил, что в ситуации постоянного тесного общения с отцом, при котором он, Каннингфокс, будет не давить на сына силой, а наоборот — терпеливо помогать ему, Джо сможет, наконец, добиться успеха. В этот раз Каннингфокс верил в успех своего решения и поэтому свой новый рабочий день начал воодушевлено. Он разбудил сына в пять часов утра, сделал с ним утреннюю пробежку, принял холодный душ и, позавтракав, повез сына на работу.

К этому времени в его рабочем кабинете уже были проведены преобразования, — напротив его стола был установлен стол специально для Джо. Каннингфокс решил, что параллельно с тем, что Джо будет наблюдать и принимать участие в естественном течении дел, для него будет полезно также ознакомиться с уже имеющейся документацией, для чего Каннингфокс пригласил своего ассистента, Синтию Уильямс.

Однако предположение Питера вскоре подтвердилось, — Джо вникал в дела с трудом и через некоторое время Каннингфокс понял, что и этот метод, сам по себе, вряд ли даст нужный результат. Джо, действительно, был сильно запущенным.

Каннингфокс решил ещё раз серьёзно и спокойно обдумать все возможные способы выхода из сложившегося положения.

Отправив сына домой, он решил позвонить Питеру и спросить его более подробно о том, как он представляет себе приглашение специалистов для Джо и каких именно специалистов он имеет в виду.

В это же самое время Питер раздумывал, сидя в своем кабинете, звонить или не звонить отцу по поводу открытия Кевина. Питер не был уверен в таком способе решения проблемы Джо, зная, что Кевин, будучи импульсивным человеком, мог быть легко одержим любой безумной идеей. При этом он мог очень скоро остыть и через несколько дней даже не вспомнить о том, что когда-то горячо отстаивал ее. Питер был другим человеком — выдержанным и серьезным. Возможно, он не обладал таким живым и острым умом, как Кевин, из-за чего никогда скоропалительно не принимал никаких решений, но у него всегда хватало ума и терпения, чтобы разобраться в любой ситуации детально и основательно и затем сделать абсолютно правильный, наиболее эффективный вывод. Именно поэтому, приехав на работу, он сразу сделал запрос в центр исследования психических процессов человека и вскоре получил подробное описание научного открытия доктора Джонсона и объяснение его перспектив. Питер несколько раз перечитал полученные материалы и глубоко задумался. В серьезности проекта он теперь не сомневался, но и понимал риск, который несет в себе любое неотработанное открытие. Более всего его на данный момент волновало то, как отец отреагирует на это предложение. Когда зазвонил телефон, Питер вздрогнул. Взяв трубку, он немного удивился тому, что отец ему звонит.

— Питер, нам необходимо поговорить относительно специалистов, которых ты хотел пригласить для Джо, — неожиданно для Питера сказал отец. — Ты больше об этом не думал?

— Да… — смутившись, ответил Питер. — Я, действительно, думал об этом. Но, произошло нечто новое и невероятное, в чем я еще и сам не могу разобраться. Кевин обнаружил это, а я сделал запрос…

— Это как-то связано с Джо? — нетерпеливо спросил Каннингфокс.

— Да, речь идет об одном эксперименте… И у меня есть его описание. Думаю, тебе необходимо ознакомиться с этими материалами лично. Получи факс и прочти. Интересно, что ты об этом скажешь…

— Что это? — удивленно спросил Каннингфокс, бегло просмотрев бумаги. — Очередная шутка прессы?

— Нет, это реальность. Боюсь, мы немного отстали от жизни. Этим научным открытием доктора Джонсона, серьезного ученого, не бросающего слов на ветер, сейчас заняты умы многих людей. Эти бумаги я получил непосредственно из центра исследования психических процессов человека.

Каннингфокс нервно просмотрел документы вновь. Всю свою жизнь он с трудом привыкал ко всему новому и необычному.

— Ты предлагаешь нам воспользоваться этим открытием в отношении Джо?

— Все необходимо взвесить. Я думаю, тебе стоит просмотреть все это спокойнее.

— Может быть… — задумчиво ответил Каннингфокс. — Я еще раз просмотрю материалы и перезвоню тебе позже.

Положив трубку, Питер спокойно вздохнул — теперь ответственность за окончательное решение отец возьмет на себя. Все теперь будет так, как он скажет.

Каннингфокс же, в свою очередь, задумался. Он хорошо знал своих сыновей. Если от Кевина можно было ждать безрассудных поступков, то Питер обычно думал, прежде чем что-либо предложить, значит, идея, которую Питер предложил ему, была, с его точки зрения, серьезной. Документы, полученные им, также свидетельствовали об этом.

Каннингфокс оказался в крайне сложном положении. Просматривая бумаги, полученные от Питера вновь и вновь, он ловил себя на мысли о том, что понимал, что данное открытие, вероятно, даёт ему возможность в одночасье решить проблему, развивавшуюся годами. Он даже позволил себе допустить возможность определённого риска, но, как ему казалось, оправданного риска, решившись на который, он мог получить сверхожидаемые результаты…

Просидев над бумагами около двух часов, он решил лично связаться с доктором Джонсоном, для чего стал искать в справочнике информацию о центре, в котором проводились исследования. Он был чрезвычайно удивлен, обнаружив, что директором центра оказался Адам Кинг, его бывший одноклассник.

Через несколько секунд Кинг уже ответил на телефонный звонок Морриса Каннингфокса.

— Здравствуй, Адам, тебя беспокоит один твой старый знакомый Моррис Каннингфокс. Ты ещё помнишь Морриса Каннингфокса?

— Старого хитрого лиса, Морриса Каннингфокса?* — радостно воскликнул Кинг. — Конечно же, помню! Как твои дела?

— Спасибо, хорошо, — ответил Каннингфокс. — Надеюсь, что и у тебя всё отлично. Мне бы хотелось получить у тебя что-то вроде консультации.

— Да, я слушаю!

— Речь идёт об одном странном научном эксперименте, который, якобы, проводится в вашем институте. Что-то связанное с переносом интеллекта.

— Да, Джонсон ведет эту работу. А почему ты спрашиваешь? Разве ты испытываешь дефицит мозгов?

— Нет, — засмеялся Каннингфокс. — Интеллект нужен не мне. У нас возникли некоторые семейные проблемы. В общем, я * Каннингфокс — в пер. с англ. — "хитрый лис". хотел бы знать, действительно ли это серьёзный проект и не способен ли он повредить физическому или умственному состоянию человека?

— Лично я могу судить об этом постольку, поскольку сам был непосредственным участником эксперимента. Мне перенесли определённую информацию прямо из мозга доктора Джонсона.

— Неужели? — удивленно спросил Каннингфокс.

— Да, представь себе, это произошло со мной.

— И ты при этом не чувствовал ничего неприятного, неестественного?

— Абсолютно ничего, Моррис, — засмеялся Кинг. — И сейчас не чувствую. Знаешь, я всё ещё помню это стихотворение, что мне перенесли. Так что здесь, действительно, всё серьёзно… Но, ты ведь знаешь, риск остаётся в любом случае…

— Да, уж…

— У тебя случилось что-то серьёзное? — участливо спросил Кинг. — Быть может, я смогу тебе ещё как-то помочь?

— Нет-нет, Адам, спасибо! Не смею тебя больше отвлекать от дел. Спасибо за помощь!

— Не за что, Моррис, — ответил Кинг несколько растерянно. — Звони, если понадобится ещё что-нибудь! И заходи…

— Конечно! И ты звони!

После разговора с Кингом, Каннингфокс растерялся. Если сам Кинг принимал участие в эксперименте, значит, нельзя было сомневаться в нём. В изученных документах вся информация была логична и правдоподобна. Получив подтверждение от столь уважаемого им человека, он решил, что ему стоит воспользоваться этой возможностью. Подумав об этом, он набрал номер телефона Питера.

— Питер! — сказал он. — Мне удалось получить более убедительное доказательство серьёзности этого эксперимента.

— Что будем делать теперь?

— Сегодня уже поздно. Но завтра вы с Кевином поедёте к доктору Джонсону и скажете, что готовы воспользоваться его научным открытием. Все детали обсудим дома сегодня вечером.

Глава 19

В гостиной Уитни всё, казалось, было как обычно. Поужинав, все собрались вместе. Лиз читала журнал, а Уитни просто сидел в кресле и с довольным видом наблюдал за игрой своих детей, разложивших на тёплом пушистом коврике игрушки.

— Куда ты спрятал моих коров, негодный мальчишка? — строго спросил бог Аполлон голосом Алисы.

— Я не брал, — тихо отозвался голосом Николаса из колыбели малыш Гермес.

— Я отведу тебя к отцу, — сурово крикнула Алиса. — Пусть он решает, кто из нас двоих прав!

Тут она неожиданно обернулась к отцу и спросила:

— А кто был умнее, — Афина, Гермес или Аполлон?

— Нельзя ответить однозначно… Признав кого-то из них самым умным, ты рискуешь оскорбить других богов, Алиса.

— Да, — тихо сказала она, — если бы они жили в наше время, каждый из них мог бы поделиться своими знаниями с другими людьми, как ты, папочка. Но ведь ты не отдашь всё, правда?

Уитни косо посмотрел на Лиз, но она никак не отреагировала.

— Конечно же, нет, дорогая, — ласково ответил он. — То, чем я делюсь — это такая маленькая часть, что ни я, ни ты ничего не заметим. Но тому, кто её получит, я надеюсь, она пригодится.

— А на полученные деньги мы купим новый дом, да, папа? — восторженно воскликнул Николас.

— Откуда ты об этом знаешь? — удивленно спросил Уитни, стараясь даже не смотреть на жену.

— Мы слышали, как вы вчера разговаривали, — смущенно ответил Николас.

— А это правда? — спросила Алиса.

— Думаю, что, да… — рассеянно ответил Уитни.

— Ура! — закричал Николас. — У нас будет новый дом. Он — огромный, в нём много цветов и деревьев. Там я буду прятаться от Алисы.

— Никто не умеет прятаться лучше, чем я, — ответила Алиса. — И лучше бегать. Попробуй, догони меня!

Она подскочила и стремительно понеслась наверх по лестнице. Николас, визжа, погнался за ней.

— Дети! — строго сказала Лиз. — Мне кажется, вам уже пора ложиться спать.

— Я уже наверху! — крикнула Алиса.

Она на минуту исчезла, но затем появилась вновь, молниеносно спустилась вниз, подбежала к отцу, спряталась за спинкой кресла и, выглядывая оттуда, как шаловливый котёнок, спросила его:

— Ты расскажешь нам сегодня сказку, папочка?

— А что я рассказывал вам в последний раз? — спросил Уитни, изгибаясь, чтобы увидеть хитрое лицо своей малышки.

— Про критского быка! — ответила Алиса, прячась ещё дальше.

— Хорошо! — сказал Уитни. — Идите умывайтесь, я сейчас приду и расскажу вам про коней Диомеда.

Алиса дважды оббежала гостиную, размахивая руками, словно птичка, и побежала наверх. Уитни ещё раз взглянул на Лиз, молча поднялся и пошёл к детям.

Всё это время его одолевала тяжесть. Весь день он думал, что должен объясниться с Лиз, но она вела себя так, будто ничего не произошло и её поведение ещё больше давило на него.

Но Лиз не была так спокойна, как казалось. Она также понимала, что объяснение — неизбежно, и чем быстрее оно произойдёт, тем легче им будет принять общее решение и обсудить детали. Она признавала это, но никак не могла заставить себя заговорить первой.

Когда Уитни вышел из детской, она всё ещё сидела в гостиной, продолжая читать журнал. Увидев мужа, она отложила его и серьёзно спросила его:

— Я понимаю, что ты принял решение, Джери, но ты уверен, что поступаешь правильно?

— Вряд ли можно найти человека, который всегда уверен во всём, что делает. По крайней мере, это решение позволит мне избавиться от внутренних противоречий.

— Значит, ты окончательно решил купить новый дом?

— Да. Я уже переговорил с хозяевами. Как только появится покупатель, состоится подписание договора, и на мой счёт будет переведена соответствующая сумма, я оформлю все необходимые документы и мы сможем в него переехать.

— Мне жаль этот дом…, — рассеяно сказала Лиз.

— Но твои родители могут поселиться в нём. Им ведь не понравился Лос-Анджелес. И теперь они могут вернуться сюда…К тому же, они говорили, что если вернутся, то хотели бы жить поближе к нам. А в этом доме они будут рядом.

Лиз молчала. Уитни чувствовал, что она была напряжена. Он вспомнил события вчерашнего вечера, её гнев и ему хотелось избавиться от этой проблемы поскорее.

— Мне кажется, — сказал он, — что ты всё усложняешь, Лиз. Нет ничего безнравственного в том, что я решил заработать деньги ради благополучия семьи. К тому же, теперь мы сможем спокойно поехать в Европу, зная, что свою часть расходов мы оплатим сами.

— Какая разница, нравственно или безнравственно, — вспылила Лиз. — Проблема совсем в другом. Просто мне не нравится эта идея. Конечно, Пэмела и Кейт полностью поддержали тебя и я уверенна, многие вокруг думают также, но они — внешние наблюдатели. Они обо всём судят со своей позиции. А я вижу всё изнутри. Меня серьёзно беспокоит именно твоё участие в операции. Когда впервые по твоей просьбе я рассказывала тебе о сути нашего эксперимента, когда объясняла его при помощи папок и файлов, мне и самой всё казалось таким простым, но теперь, когда это коснулось моей семьи, я уже ни в чём не уверенна.

— На презентации всё прошло безупречно…

— Между тем, что ты видел на презентации, и тем, что ждёт тебя на операции — огромная разница. Информацию, объёмом в один листок перенесли без всяких проблем. Но один процент твоего интеллекта — это такой огромный объём, что никак нельзя сравнить с презентацией. Сейчас мне кажется безумием расставаться со своим собственным интеллектом, даже если тебе обещают, что девяносто девять процентов из ста твоих знаний остаются при тебе.

— Теперь поздно что-либо менять, — разведя руками, отозвался Уитни.

— Как учёный, внёсший свой вклад в этот эксперимент, и как твоя жена, я поставлена в двусмысленное положение. Сегодня утром я объявила доктору Джонсону о своем желании прекратить участие в работе над экспериментом.

— Это означает, что ты уже не будешь следить за развитием событий лично?

— Именно… Говоря об этом с доктором Джонсоном, я и имела в виду, что не хочу больше и слышать об операции, так как моя личная позиция в этом отношении крайне негативна теперь и может помешать успешному развитию дел. Доктор Джонсон со мной согласился.

— Но ведь ты сказала, что тебя беспокоит моё участие в операции. Мне казалось, что это означает, что ты будешь следить за всем с ещё большим вниманием.

— У людей с крепкими нервами всё шло бы именно так, но я — твоя жена и действительно переживаю за тебя. И мой страх может ещё больше навредить, чем чьё-либо безразличие. Пусть участие в эксперименте продолжат нейтральные люди. Я с одной стороны, безусловно, не довольна твоим участием в эксперименте, но с другой стороны, если события уже развиваются по определённому намеченному плану, и, если авторитетные специалисты говорят, что серьёзно переживать в этом деле не за что, я уверенна, что ты сейчас попал в надёжные руки. Но теперь у меня есть личная заинтересованность в том, чтобы операция прошла успешно. И я позаботилась о том, чтобы в эксперименте приняли участие крайне компетентные специалисты. Я уже договорилась с Уолтером Вайсманом. Он продолжит работу вместо меня.

— Уолтер Вайсман… — недовольно поморщившись, проговорил Уитни. — Но ведь он не работает в этой области уже очень давно.

— Ты ошибаешься, дорогой, он очень активно занимается тем же, чем и мы.

— Откуда ты об этом знаешь? Доктор Джонсон поделился с тобой этой информацией?

— Нет, об этом я узнала от Уолтера лично…

— Ты с ним встречалась?

— Да, сегодня утром.

— Понимаю, у тебя возникла очередная проблема, и решать её ты предпочла на стороне.

— Выбирай выражения, Уитни. Нет никакой необходимости примешивать в дело личные эмоции. Ты никогда не любил Уолтера, но в данном деле лучше специалиста нам не найти. Если ты не отказываешься от своих прежних планов и собираешься идти до конца, то придётся смириться с тем, что твоё здоровье и успех операции в целом будут зависеть и от Уолтера.

— Ладно, хорошо. Не будем вмешивать в дело личные эмоции. Но зачем тебе вообще понадобилось встречаться с ним.

— Просто, кроме личного психологического несогласия с тем, что ты участвуешь в операции, у меня есть серьёзные причины для беспокойства… Теоретическая часть проекта завершена не полностью, несмотря на заверения доктора Джонсона. Участие в эксперименте является очень опасным на данной стадии абсолютно для любого и единственное, на что я сейчас надеюсь, так это на то, что прежде чем приступить непосредственно к операции, доктор Джонсон и наша группа всё ещё раз перепроверят. На этом этапе и нужен опытный специалист со стороны, который на всё посмотрит своим свежим взглядом. Вряд ли ты согласишься с тем, что готов так просто лишиться своего интеллекта…

— Доктор Джонсон говорил что-то о «систематизированной» или «скопированной» информации, позволяющих сохранить при себе все свои знания, — сказал Уитни.

— Да, мы вели исследования, связанные с переносом так называемых «копий» интеллекта, вместо действительного интеллекта. Но это направление до конца не изучено и не проверено, — ответила Лиз, задумчиво. — А направление, связанное с переносом действительного интеллекта, в котором мы работаем сейчас, ближе к безопасному.

— Но, всё же мне бы не хотелось, чтобы ты полностью и окончательно отказывалась от участия в эксперименте. Ладно, будь, по-твоему, пусть Уолтер примет участие, я не буду против. Однако мне будет спокойнее, если ты будешь находиться в курсе всех дел.

— Может быть ты и прав. Уолтер сказал мне то же самое. Я подумаю ещё об этом. Возможно, я останусь в проекте пока, на период исследований вашей совместимости. Но только до операции.

Глава 20

После короткого обсуждения с сыновьями разговора с Адамом Кингом, Моррис Каннингфокс отправил их в центр исследования психологических процессов человека.

— Проходите, господа! — доктор Джонсон вежливо поприветствовал вошедших Питера и Кевина и, указав на кресла, предложил им присесть.

— Мы звонили сегодня утром и предупредили о нашем приходе, — сказал Питер, сев.

— Да, меня поставили в известность.

— Нас заинтересовало ваше последнее открытие. Можно, также, считать, что нами уже принято окончательное положительное решение. Мы пришли к вам за разъяснением некоторые интересующих нас вопросов, собственно, деталей.

— Вы получите любой ответ, который я буду в силах вам дать.

— Это и есть прибор, обеспечивающий передачу интеллекта от одного человека другому? — спросил Кевин, указывая на экспериментальный столик, стоявший в углу кабинета.

— Да, это — он. Если хотите, вы можете подойти ближе и лучше рассмотреть его.

Кевин, словно ждавший именно этого предложения, подошёл к прибору.

— Как много уже появилось желающих воспользоваться вашим предложением? — спросил он.

— Люди, безусловно, заинтересованы в этом открытии. К нам уже поступило довольно много запросов. Но, необходимо учесть, что это удовольствие не из дешёвых. Потому мало, кто может позволить себе дорогой, слишком дорогой интеллект.

— Что касается нашего случая, — сказал Питер, — вопрос денег волнует нас менее всего. Важно лишь то, можете ли вы гарантировать успешность вашей операции?

— Никто не может дать стопроцентной гарантии успеха, — спокойно ответил доктор Джонсон.

— Браво! — сказал Кевин. — Это — ответ истинного профессионала!

— Однако, какова вероятность успеха? — спросил Питер.

— Довольно высокая. При условии, конечно, если вся предварительная работа будет проведена тщательно.

— Допустим, — продолжал Питер, — что у нас есть человек, и он у нас действительно, есть. Это наш родной брат, Джозеф, упустивший возможность получить образование, остро нуждающийся в ваших услугах. И мы согласны ими воспользоваться. Какие действия должны быть предприняты вами и нами теперь?

— Сама операция не требует много времени. А предварительное обследование займёт неделю или две. Мы уже начали проводить исследования в отношении профессора Уитни. Те же самые пункты исследований должны быть выполнены и в отношении вашего брата.

— Какие, именно, исследования? — поинтересовался Питер.

— Исследования на предмет свободного объёма памяти, уровня интеллекта…

— Уровня интеллекта? — задумчиво спросил Кевин. — Может быть, не стоит?

Доктор Джонсон удивлённо посмотрел на него, а Питер, в свою очередь, поторопился сказать:

— Нет-нет, доктор Джонсон, мы, разумеется, сделаем всё, что вы скажете!

— В этом документе, — сказал доктор Джонсон, подавая папку, — вы найдёте описание всех пунктов исследований, которые необходимо провести по отношению к вашему брату, а здесь, на этом диске — подробную информацию об интеллекте профессора Джеральда Уитни. Ваша задача — выбрать нужные вам знания в указанном объёме. К какому числу вы будете готовы встретится с профессором Уитни для обсуждения деталей и подписания контракта?

— Нас устроит любая дата, которую вы назовёте, доктор Джонсон, — покорно ответил Питер.

— Не забывайте, господа, вам необходимо ещё просмотреть этот диск и выбрать необходимую информацию, — напомнил доктор Джонсон.

— Думаю, просмотр и выбор займёт у нас не более двух дней, — ответил Питер. — Соответственно, мы были бы готовы встретиться с профессором Уитни в пятницу. Если это будет удобно ему.

— Необходимо связаться с ним и согласовать дату и время. Я перезвоню вам сегодня вечером и сообщу конечный результат.

Питер и Кевин поднялись.

— Ждём вашего звонка, — сказал Питер, прощаясь.

Глава 21

Питер и Кевин ехали домой, везя с собой ценную информацию, полученную от доктора Джонсона.

Питер, как обычно, вёл машину и, как обычно, был полон сомнений. Теперь, его беспокоило то, как Джо и мать воспримут столь необычную новость. Ему вдруг подумалось, что раньше он даже не принимал в расчёт реакцию Джо. Но, в самом деле, не тащить ведь его на операцию, как безмозглое животное. Питер подумал, что подобное предложение может шокировать, обидеть, оскорбить Джо, и в этом случае, объясняя ему своё мнение, Питер должен проявить максимум корректности и уважения к брату. С одной стороны, он почувствовал облегчение после того, что эта мысль всё же пришла к нему в голову. Было бы нелепо прийти домой и с порога заявить: "Джо, мы решили поместить тебе в голову настоящие мозги!". Но с другой стороны, она окончательно поставила его в тупик. Ему вдруг подумалось, что выстроенный им и многими другими, воздушный замок, тает у него на глазах. "Думай, Питер, думай, — твердил он про себя. — Если затеял что-либо, найди возможность сделать это правильно. Вот так задача!"

— Конечно, не прилично рыться в чужих делах, особенно, в чужом интеллекте, — усмехнулся Кевин, — но интересно, что у нас здесь, у профессора Джеральда Уитни. Ты только посмотри Питер!

Кевин, не привыкший брать на себя чересчур много ответственности за чтобы то ни было, не мучился никакими сомнениями — а даже наоборот, — взяв ноутбук, просматривал диск со знаниями профессора Уитни.

— Так-так-так! — бормотал он радостно. — Хочешь взглянуть?

— Кевин! — прервал его возгласы Питер. — Как мы сообщим об этом Джо и нашей матери?

— Что? — удивлённо спросил Кевин, отвлёкшись от столь увлекательного для него занятия. — Вот это да! Об этом я и не думал!

— Теперь придётся подумать. Но к счастью, у меня появилась определённая идея. Надеюсь, что пока мы доедем до дома, я всё основательно обдумаю.

— Они не поймут… — задумчиво ответил Кевин. — Что бы ты ни сказал, будет трудно убедить нашу мать.

Войдя в дом, они сразу направились в комнату Джо. Увидев их, мать решила пройти за ними.

Джо сидел за компьютером. В этот день отец уехал один на важную встречу и отвёз сына домой пораньше. У Джо было хорошее настроение. Несмотря на то, что он мало, что понимал в делах отца, ему было приятно находиться с ним в одном кабинете и ощущать себя частью происходившего рабочего процесса. Он понимал, что теперь, наконец, он попал именно в то течение жизни, которого неосознанно внутренне ждал уже долго. Он глубоко переживал, когда отец начинал терять терпение, объясняя ему какие-то не совсем понятные ему вещи. И чем больше Джо напрягал своё сознание, пытаясь что-либо понять, тем больше путался. Но, несмотря на эти неприятные моменты, Джо был доволен тем, как теперь всё складывалось для него. Особенно ему приятно было оттого, что он больше не ездил в «своё» собственное казино, в котором «работал» вместе с Гамблером. Ему было страшно вспомнить о том также, какой образ жизни он вёл, находясь рядом с этим человеком, как лгал братьям, и старался не сталкиваться с отцом. Он понимал теперь, что тогда, когда думал, что, следуя советам Гамблера, утверждал себя в качестве взрослого самостоятельного человека, он жестоко ошибался, и старался скорее об этом забыть. Джо подумал, что ему было бы даже стыдно теперь прийти в казино, в котором каждый за спиной звал его "диким Джо".

Ему вдруг захотелось проснуться однажды утром абсолютно другим человеком. Он не понимал того, каким конкретно образом эти изменения могли бы произойти, но непременно он хотел стать умным, воспитанным и рассудительным человеком, таким, как его отец, его братья, особенно, Питер. Стать таким, каким его мать хотела видеть его. Естественно, он понимал, что это было невозможно, но столь приятная мысль, как розовая мечта грела его и, находясь в хорошем настроении, он занимался своим самым любимым занятием, которое было его любимым занятием ещё с детства — конструированием на компьютере детских игровых городков.

Джо немного смутился, когда Питер и Кевин пришли к нему. Нельзя сказать, что Джо не любил своих братьев или испытывал к ним чувство, близкое к обиде, ему просто было неприятно, что его чудесные внутренние рассуждения были резко прерваны.

— Занимаешься своим любимым делом, братец Джо? — спросил Кевин и, пройдя в угол комнаты, уселся на стул.

Питер не стал садиться. Он немного нервничал. Подойдя к Джо, он осторожно начал, слегка косясь на вошедшую мать, по-видимому, понявшую интуитивно, что речь пойдёт о не совсем обычных вещах:

— Скажи мне, Джо, что бы ты сделал, если бы у тебя в компьютере не было твоей любимой программы?

— Наверное, я бы перенёс себе в компьютер эту программу с диска, — ответил Джо, не понимая, что Питер от него хочет.

— Молодец, Джо! — ехидно отозвался из угла Кевин, уже успев начать читать какой-то журнал.

— Представляешь, Джо, современные учёные разработали такую уникальную программу, которая может считывать и систематизировать знания любого человека, заглянув к нему прямо в мозг? — сказал Питер.

Джо ничего не ответил, но отвлёкся от своего занятия. Увидев заинтересованность Джо, Питер продолжил:

— Больше того, они придумали такой прибор, который может перенести знания одного человека другому, из мозга в мозг.

— К чему ты клонишь? — нетерпеливо спросила мать.

— Скажи мне, Джо, — аккуратно продолжил Питер, — когда отец объяснял тебе суть своих документов, у тебя возникали вопросы, или тебе абсолютно всё было понятно?

— Кое-что мне было непонятно, — смущённо ответил Джо.

— Честный мальчик, — сказал Кевин.

Мать была напряжена и злобно посмотрела на Кевина, но Питер, уже привыкший не обращать на него внимания, продолжил:

— Понимаешь, Джо, если человек не занимается развитием своих знаний, памяти, ему становится трудно понимать сложные вещи. Чтобы их было легче понимать, человек должен постоянно развивать свой интеллект, расширять свой кругозор — читать книги, учиться и так далее.

— Ты предлагаешь мне пойти учиться? — спросил Джо.

— Это было бы великолепно! — ответил Питер. — Но у нас не так много времени. Если бы это был единственный выход, именно так мы и поступили бы. Ты бы занимался с учителями, другими специалистами. Но это не единственный выход. Есть более эффективная возможность. Все необходимые тебе знания ты можешь получить очень быстро и без особых усилий. В нашем городе живёт человек, очень умный и известный учёный, профессор Джеральд Уитни, который согласился продать часть своего мощного интеллекта. Если ты захочешь, то сможешь стать человеком, который получит эти бесценные знания. Они и помогут тебе побыстрее понять наше семейное дело и стать настоящим управляющим своего казино, в котором все будут уважать и ценить тебя, так как ты будешь ещё и культурным, воспитанным человеком.

— Ты, наверное, сошёл с ума, Питер! — возмущённо сказала мать. — Как ты мог до этого додуматься?

— Я же говорил тебе, что они не поймут! — сказал Кевин, выглядывая из-за журнала.

— Я согласен пойти на эту операцию! — ответил Джо и вернулся к своему занятию.

Питер облегченно вздохнул.

— Вы что, не видите, что он не понимает, что говорит! — возмутилась мать. — Прежде чем идти сюда, вы должны были поговорить со мной или с отцом!

— Мы уже говорили с отцом, — ответил Кевин. — Он сам всё проверил и поддержал эту идею.

— Вы все сошли с ума! — сказала мать.

— Так-так-так, вижу, обсуждения в разгаре! — неожиданно появился Каннингфокс.

— А я вижу, — сказала мать, — на старости лет ты выжил из ума!

— Нет, я не выжил из ума, — ответил Каннингфокс. — Как сказал Питер, мы опять отстали от жизни. Мы с тобой уже не молодые люди и, конечно, с недоверием относимся ко всему новому, но что поделаешь, жизнь идёт слишком быстро, надо за ней успевать.

— Я не совсем понимаю, о чём ты? — спросила Джулия, — Не забывай, что среди нового много опасного.

— Если я не ошибаюсь, именно ты говорила, что микроволновая печь — опасна для здоровья, — ответил Каннингфокс. — Но, не смотря на это, вот уже который год, ты начинаешь утро с подогрева завтрака в микроволновой печи.

— При чём тут — печь? Не забывай, что в данном случае речь идёт о голове.

— Посмотри на свой нос — он тоже на голове!

— А нос здесь при чём?

— Ты ведь не побоялась подставить под нож хирурга голову, когда решила изменить форму носа.

— Я смотрю, эта безумная идея окончательно овладела вашим сознанием, — сказала Джулия. — У меня нет никакого желания спорить с вами. Завтра я сама поговорю с Джозефом и попробую его разубедить.

— Не волнуйся, мама, — ответил Джо. — Я хочу попробовать. Я тебе всё объясню.

— Если эта операция пройдет хорошо, — сказал из своего угла Кевин, откладывая журнал, — я предложу профессору Джонсону продать и мой интеллект.

— Лучше бы я не соглашалась на пластическую операцию, — ответила Джулия, выходя из комнаты. — Но я не позволю вам калечить своего сына. Завтра мы ещё поговорим с тобой, Джо.

— Ты права, мама, — сказал Кевин. — Тебе не стоило соглашаться на операцию, и тебе не пришлось бы сейчас смириться с этим. Но я, всё же уверен, если ты спокойно всё обдумаешь, то согласишься и на этот раз.

Глава 22

Стояло спокойное, ясное летнее утро…

И если для Уитни было привычным посвящать своей семье выходные дни, в которые они вместе со своими близкими друзьями собирались для совместного времяпровождения, приезжали друг к другу, или выезжали на природу, то для Питера Каннингфокса те выходные дни, когда бы он оставался со своей семьёй были редкими.

Это было связано с его фанатичной преданностью работе, и его семья привыкла к этому положению дел. Объясняя это всем своим знакомым, он говорил, что в той области, в которой он работает, всегда находится очень много дел.

Но в это воскресенье Питер остался дома. И простой причиной тому было то, что у него сломалась машина. Точнее, это было лишь внешней, видимой причиной. Но внутри он осознавал, что сам был этому рад, так как чувствовал себя чрезвычайно уставшим. Его жена, Луиза, была права, говоря, что он очень долго отходил после каждого семейного совета, но в этот раз все было гораздо тяжелее.

Прошло две недели с того дня, когда перед семьей Каннингфоксов возникла та самая проблема, которая грозила своим неожиданным обострением уже очень долго. И за эти две недели уже произошло многое для её решения: и неожиданным образом появившееся объявление о переносе интеллекта, и бурные обсуждения этого способа решения проблемы внутри семьи, и разговор с доктором Джонсоном, и встреча с самим Уитни для обсуждения основных вопросов. Самым тяжёлым для Питера оказалось противостояние с матерью, которая, естественно, воспринимала данный способ решения проблемы крайне негативно. К разговору об операции с ней пришлось возвращаться несколько раз. Но вряд ли убеждения даже столь дипломатичного Питера могли бы стать для неё основными в данном вопросе, если бы не желание Джо использовать эту возможность, как последний, по его словам, шанс. Ей было не понятно это непоколебимое желание. И сколько бы она ни возвращалась к обсуждению этого вопроса с самим Джо, она так и не смогла убедить его в обратном даже на несколько секунд. В конечном итоге ей пришлось смириться.

Произошло, действительно, очень многое, и Питер чувствовал себя совершенно непригодным для того, чтобы в воскресенье ехать на работу. Кроме всего прочего, доктор Джонсон начал проводить необходимые обследования Джо, связанные с предстоящей операцией, и Питер вот уже неделю каждый день возил брата в центр, стараясь самостоятельно вникать по возможности во всё, и тем самым, хоть немного держать ситуацию под контролем.

Таким образом, Питер Каннингфокс остался дома и с удовольствием возился со своей машиной во дворе дома, в окружении своих веселых малышей.

Необходимо также отметить, что Питер водил машину уже около двадцати лет, но так и не научился грамотно разбираться в ней, так как у него для этого не было достаточно времени.

Поэтому, занимаясь в это утро своей машиной, он сам мало рассчитывал на то, что сможет её отремонтировать. Но его малышам было весело. Их забавляло то, что их папа, всегда такой серьёзный и опрятный, теперь был весь испачкан маслом, мазутом и выглядел смешно.

Весело смеясь, они бегали вокруг машины, и всякий раз, когда Питер пытался залезть под неё, он обнаруживал, что там, под машиной уже лежало двое-трое сорванцов во главе с его самой активной дочкой Элен. Именно в эти минуты он вдруг ловил себя на том, что начинал осознавать, какое счастье ему дал господь в виде такой настоящей семьи. Ему так хотелось дать себе обещание проводить с семьей больше времени, но он боялся, что его уже сформированное отношение к работе не даст ему исполнить данное себе обещание…

Вдруг он услышал бурные восклицания своих детей, и прямо перед его носом появилась счастливая физиономия его брата Кевина, который нагнулся и заглядывал под машину, где лежал Питер.

— Я уже побывал в твоем казино, — весело начал Кевин, — и удивился, не застав тебя там. Но ты, как я посмотрю, делаешь успехи. Как глава большой семьи ты выглядишь впечатляюще…

— Без издевательств ты никогда не обходишься, — ответил Питер, вылезая из-под машины. — Что же ты вдруг решил меня искать? И почему ты с чемоданом?

В это время из дома вышла Луиза и направилась к ним.

— Хочу пожить у вас какое-то время, вы не против?.

— А что у тебя случилось? — спросила Луиза. — Ты, что, так увлёкся игрой в рулетку, что проиграл свою квартиру и теперь тебе негде жить?

— Питер мне говорил, что я всегда над ним издеваюсь. Но ты, дорогая Луиза, меня перещеголяла. Я не настолько глуп, чтобы проиграть квартиру. Но жить мне, действительно, негде. Сегодня ночью меня затопили соседи сверху. О ремонте я уже договорился. Но мне сказали, что все восстановительные работы займут около недели…

— Когда ты уже наконец-то женишься, Кевин, — ответила Луиза. — И купишь себе нормальный дом, в котором ты не будешь зависеть от соседей.

— Женюсь? Ну, это вряд ли… Так я не понял, ты не против?

— Что за вопрос, конечно живи. Тем более что со мной это теперь не связано. Послезавтра я улетаю в Италию. Так что живите, следите за домом…

— Сначала я думал пожить первое время у отца пока Луиза в отъезде, — пояснил Питер. — Но мы с ней подумали и решили, что лучше я останусь дома. Здесь за многим необходимо следить.

— Отнеси вещи в дом, Кевин, — сказала Луиза. — Не стой!

— Сегодня мама приезжает к нам на обед, — сказал Питер Кевину, когда тот вернулся. — Решила обсудить что-то с Луизой по поводу её поездки.

— Она уже разговаривает с тобой? На тебя она больше всех была зла…

— Не смотря на то, что всю эту кашу заварил ты.

— Вот это и называется — быть Кевином Каннингфоксом. А со стороны всё выглядит так, как будто ты — инициатор!

— Смейся, смейся, дорогой Кевин. Но у меня такое чувство, как будто это именно я во всём виноват… Иногда я даже жалею о том, что рассказал отцу обо всём этом. Не смотря на то, что внешне он выглядит спокойно, видно, что внутри он переживает.

— Что сделано, то сделано… И потом, наша мать почти успокоилась, раз приезжает к тебе по субботам.

— Не забывай, что она приедет к Луизе.

— Перестань, она всегда тебе верила.

— Это меня и беспокоит. Мне страшно подумать о том, что что-то может быть не так, как мы ожидаем. Ты сам хоть раз думал о том, как это опасно?

— Ну, я не думаю, что Джо может стать ещё глупее. Куда дальше…

— Мало того, что ты с острым языком, ты ещё и жестокий.

— Ладно, не думай об этом. Всё-таки делом занимаются серьёзные люди. Будем им доверять.

В этот момент прибежали маленькие шалуны Питера, сообщая о том, что бабушка приехала.

— И дядя Джо приехал, — радостно воскликнула Елен.

Малыши собрались вокруг бабушки и Джо и, взяв их за руки, тащили прямо к машине Питера.

Луиза уже спешила на встречу свекрови, понимая, что Питеру будет неловко общаться с ней после того, что произошло.

— И Кевин здесь? — удивленно спросила её Джулия.

— У меня в квартире потоп, буду жить с Питером.

— Что это вдруг ты занялся машиной? — удивленно спросила она у Питера.

— Да вот, — смущенно ответил он, — думал, что смогу хоть что-то сделать. Но, похоже, придётся пока её бросить.

— Ладно, вызовем завтра кого-нибудь. А на работу поедем на моей машине, — сказал Кевин.

— Что с машиной? — спросил Джо.

— Ехал вчера домой, и за несколько километров до дома заглох мотор, представляешь? Завожу, а она не заводится. Завожу, не заводится. Хорошо, что сосед проезжал мимо. Он меня и дотянул до дома. Ладно, пойдемте в дом… Луиза, наверняка, сейчас нас позовёт.

— Пойдем, Джо, — сказала Джулия сыну, когда остальные уже ушли.

— Да-да, — ответил он. — Я сейчас подойду.

Через пятнадцать минут он присоединился ко всем.

— Дядя Джо починил машину! — радостно объявил Джордж.

— И всего за пять минут, — добавила Елен.

— Да? А я провозился с ней целое утро! — удивился Питер. — И что там было не в порядке?

— Объяснять долго, — смущенно ответил Джо, — я тебе потом, после обеда покажу прямо на машине. Тем более что такая поломка у тебя может случаться часто. Тебе надо будет поставить машину на профилактику.

— Не думал я, что ты разбираешься в машинах, братец Джо, — сказал Кевин. — Где и когда ты этому научился?

— После школы помогал отцу Билла в его мастерской.

— Так кому из вас нужен чужой интеллект? — иронично заметила Луиза. — Вам нужно больше общаться. Будучи родными братьями, вы, на самом деле, мало, что знаете друг о друге.

— У нас ещё есть время, — заметил Кевин.

— Вот и начните прямо сейчас восполнять этот дефицит общения! Почему бы Джо не пожить вместе с вами, в этом доме? Меня здесь не будет. Так вы будете рядом и чисто по-братски узнаете друг друга.

— По-моему, неплохая идея, — ответила Джулия.

— Мне тоже нравится, — сказал Питер.

— Ну что, Джо, как ты сам к этому относишься? — спросил Кевин. — Поживёшь вместе со своими братьями?

— Я не против, — вновь смущённо ответил Джо.

— Значит, решено, — заключила Джулия.

Глава 23

Настал день заключения договора между Каннингфоксом и Уитни. Все обследования остались позади, и доктор Джонсон уверенно констатировал абсолютную совместимость Джеральда Уитни и Джозефа Каннингфокса. С момента презентации прошёл месяц.

Уитни приехал на подписание договора вместе со своим другом Чарльзом Смитом.

Джо отказался присутствовать при подписании и остался в доме Питера.

У сторон не возникло никаких разногласий, и дело было решено довольно скоро, после чего Джеральд Уитни вместе с Чарльзом отправились урегулировать не менее важный для Уитни вопрос — переговоры по приобретению имения Хонестов.

Моррис Каннингфокс и его сыновья отправились на работу.

В конце дня Питер и Кевин поехали домой. Несмотря на необычность подписанного договора, они были довольны достигнутым соглашением, согласно которому у Джо появлялся реальный шанс приобрести общие знания в различных областях, обеспечивающие ему благоприятный фундамент для дальнейшего интеллектуального развития.

Войдя в дом, они позвали его, но ответа не услышали. Они обошли весь дом, но Джо так и не нашли.

От неприятного ощущения надвигавшейся тревоги у Питера больно кольнуло в сердце. Неужели Джо на самом деле не относился к операции столь положительно, как хотел, чтобы думали окружающие? Неужели, в глубине души он был обижен на своих братьев и отца и, воспользовавшись тем, что находился в доме один, он решился на что-либо страшное, непоправимое…

Крайне взволнованный он выскочил во двор и начал искать Джо там. Кевин, возможно, в первый раз в жизни обеспокоенный не меньше брата, думающий, вероятно, то же самое, что и Питер, выбежал за ним.

— Вы не видели моего брата Джозефа? — нетерпеливо спросил Питер у выходящего из-за дома садовника Майка.

— Он там, за домом… — спокойно ответил тот.

— Что он там делает? — спросил Питер и, не дождавшись ответа, быстро забежал за дом. Кевин бежал за ним.

Там они и увидели брата за необычным занятием.

Увиденное глубоко потрясло их обоих.

В лучах заходящего солнца перед ними предстал весь сияющий от свежего лака тонкой работы деревянный детский домик с изящной маленькой лесенкой. Джозеф, мирно склонясь над ней, аккуратно покрывал лаком оставшиеся незакрашенными полоски дерева. Крыша, окна и дверца домика были украшены тонкой резьбой.

Вся представшая перед братьями картина производила впечатление высокой духовной умиротворённости. Им обоим стало неловко за их резкое вторжение в этот недостойный их обыденных мыслей мир.

Раскрыв рот от изумления, они стояли, словно вкопанные, дивясь выражению уникального таланта их брата, о котором, как они тогда поняли, они мало, что знали…

Услышав шорохи за спиной, Джозеф обернулся.

— С утра я не знал, чем заняться, — смущенно начал он. — И вот, решил…

— Джо! — восхищенно сказал Питер, перебив его. — Ты сам всё это сделал.

— В одной из программ я увидел изображение этого домика и описание его построения и решил попробовать его построить сам. Но Майк помогал мне.

— Это просто поразительно! — воскликнул Кевин.

— Тебе, действительно нравиться? Я подумал, что когда малыши вернуться из Италии, они обрадуются. Но это ещё не всё. Этот домик — лишь часть целого ансамбля, в который входят ещё и одна маленькая башенка и мостик, соединяющий домик с маленьким бассейном.

— Ты и бассейн собираешься строить?

— Да, расположение сада и водопровода позволяет постройку бассейна с фонтаном.

— Ты сам справишься?

— Конечно, на это уйдет дней десять, но если Майк поможет мне, закончим быстрее.

— Это просто невероятно! — не переставал удивляться Кевин.

— Сегодня мы подписали договор, — как бы невзначай сказал Питер. — Операция состоится через две недели.

— Значит, с городком можно не торопиться, — спокойно ответил Джо.

— Ты не передумал? — спросил Питер и посмотрел на Джо, взглядом полным собственных сомнений на этот счёт. Ему вдруг подумалось, что в операции нет никакого смысла, что им бы удалось помочь брату более естественным способом.

— Нет, я не передумал, — уверенно ответил Джо, даже не отвлекаясь от своей работы.

— Тогда пойдёмте ужинать… — рассеянно заключил Питер.

Глава 24

Уитни был крайне одержим идеей приобретения имения Хонестов. Трудно определить, какие эмоции были доминирующими в основе этого желания — амбиции, сохранившиеся со времен обеспеченного детства, или необходимость освобождения от некой материальной зависимости, но ради этого желания, Уитни был готов на всё.

Именно поэтому, сразу после подписания контракта с Моррисом Каннингфоксом он отправился к Вильяму Хонесту и подписал с ним уже подготовленные Чарльзом бумаги на приобретение имения.

Несмотря на то, что Лиз высказалась против скорого приобретения дома, Уитни твёрдо решил переехать в новый дом до операции, и сделал всё возможное для достижения своей цели.

На переезд семье Уитни потребовалось полторы недели.

За три дня до операции семьи двух наиближайших друзей Уитни Стивена и Чарльза приехали к Уитни на празднование новоселья.

Уитни сиял от счастья. Это был первый случай за последние несколько месяцев, когда друзья Уитни могли видеть проявление неподдельного счастья на его лице.

— Следующее главное событие — это поездка в Европу! — весело говорил он своим друзьям. — И немаловажным фактором для меня является то, что теперь я могу позволить себе эту поездку, не смотря на то, что я не являюсь адвокатом, как Чарли, или банкиром, как Стив!

Друзья Джери искренне радовались за него. Их радовало то, что они видели перед собой прежнего, весёлого и беззаботного Джери. Джери, не только поражавшего всех постоянством хорошего настроения, но и способного передавать это настроение окружающим.

Для празднования он подготовил специальную программу, в которую включил всевозможные веселые конкурсы, викторины. Победителям он вручал специальные призы.

Дети тоже чувствовали себя свободно и весело. Алиса, обладавшая столь же зажигательным характером и организационными способностями, как и её отец, смогла увлечь своих маленьких друзей на активное и шумное время провождение.

Единственным человеком, чувствовавшим себя не достаточно комфортно и весело на этом празднике, была Лиз. В отличие от всех её друзей она терзалась сомнениями по поводу принятого её мужем решения и ни на минуту не переставала думать о предстоявшей операции, от которой не ждала ничего хорошего.

Глава 25

…Эти два человека впервые увидели друг друга. Они были абсолютно разными людьми, но одна общая идея овладела их сознанием и привела в одно и то же время и место, тем самым, приравняв их друг другу.

Одним из них был известный историк, талантливый учёный, профессор Джеральд Уитни. Другим же — никому не знакомый человек, Джозеф Каннингфокс.

Каждый из них пришёл сюда за исполнением желания, и каждый из них вложил в него такой огромный смысл, что не было в мире ни одного человека, способного заставить кого-либо из них отказаться от него.

Исполнив своё желание, Джеральд Уитни надеялся доказать, что, будучи обычным учителем, имевшим за спиной лишь опыт работы в сугубо научной, интеллектуальной сфере, не проводившем в жизни ни одной коммерческой операции, не будучи владельцем преуспевающего банка, человек может добиться многого, в том числе, и в материальном смысле, положившись лишь на свой собственный интеллект.

Джозеф Каннингфокс, в свою очередь, мечтал о том, что, воспользовавшись шансом, предоставленным ему в самом разгаре его проблем, он сумеет, став другим, более совершенным человеком, изучив дело семьи, быть достойным своего отца и братьев, добиться уважения окружавших его людей и заслужить гордость своей матери.

До операции оставалось полчаса. Каждый из них был погружён в свои собственные мысли. Им обоим вспомнились события последних нескольких дней, когда мысли всех окружавших их людей — родных и друзей были заняты лишь темой предстоявшей операции.

Уитни вспомнил, как накануне, его друзья Пэмела, Чарльз, Кейт и Стивен пришли к нему домой, и они все дружно и весело обсудили их предстоящие планы. Чарльз сказал ему, что образ жизни, который они с Джеральдом вели до поступления в университет, в котором было много приключений, подсказывал ему, что главное приключение — ещё впереди и он, Чарльз, нисколько не удивлялся решению Джеральда. Стивен же выразил опасение, что Джери может остаться совсем без мозгов, если будет продавать их всякий раз, как ему захочется купить что-нибудь дорогое, например, яхту. И шутя, добавил, что предлагает ему воспользоваться одним из самых выгодных депозитов своего банка для сохранения и приумножения средств, оставшихся у Уитни после покупки дома, чтобы у него не было соблазна пойти на очередную операцию. Кейт предложила Уитни не обращать внимание на то, что говорят окружающие, а лишь придерживаться позиции, которую диктует ему его разум. Пэмела же была уже вся в мыслях о предстоящей поездке в Европу и мало, что могла добавить по поводу операции.

Джозеф вспомнил лишь сложный разговор со своей матерью и то, с каким трудом ему удалось убедить её в правильности своего решения. Он искренне надеялся на то, что результаты предстоящего эксперимента позволят ему приблизиться к тому, к чему он так стремился.

В назначенное время их пригласили в кабинет. Там уже находились все участники команды доктора Джонсона, и было подготовлено всё необходимое оборудование. Каннингфокс находился в кабинете, так как ему было разрешено присутствовать во время операции. Лиз также была там, но не как непосредственный участник-разработчик проекта, а как сторонний наблюдатель, так как побоялась влиять на течение процесса. По её просьбе на операции присутствовал Уолтер Вайсман.

— Ну, что же, дамы и господа! Все в сборе, я думаю, мы можем начать операцию, — сказал доктор Джонсон и включил диктофон. — Я, доктор Джейкобс Джонсон объявляю начало операции по переносу одного процента интеллекта профессора Джеральда Уитни господину Джозефу Каннингфоксу, согласно тематике, выбранной им и его родственниками. Время начала операции — двадцать четвёртое июня, одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года, девять часов утра. Вместе со мной, лицом, ответственным за проведение операции, присутствуют следующие сотрудники: профессор Гримсби Райдер, профессор Кристина Бинн, мои ассистенты, Роберт Браун и Джефферсон Смит, ответственный за программное обеспечение операции, профессор Том Крофт. Я прошу всех участников операции занять свои места. Прошу ответственных специалистов ответить на мои вопросы. Готовы ли к операции приборы Джеральда Уитни и Джозефа Каннингфокса?

— Приборы готовы, — ответили Роберт Браун и Джеффорсон Смит.

— Каково физическое состояние Джеральда Уитни?

— Все показатели в норме, — ответила Кристина Бинн.

— Каково физическое состояние Джозефа Каннингфокса?

— Все показатели в норме, — ответил Гримсби Райдер.

— Готова ли программа к работе?

— Программа к работе готова, — ответил Том Крофт.

— Прошу вас запустить программу, — сказал доктор Джонсон.

— Программа запущена, — ответил Крофт.

— Как вы себя чувствуете, профессор Уитни?

— Спасибо, хорошо, — ответил Уитни.

— Как вы себя чувствуете, господин Каннингфокс? — продолжал доктор Джонсон.

— Спасибо, хорошо, — ответил Джозеф.

— Прошу вас, профессор Крофт, выделить необходимые разделы для передачи и ввести необходимые параметры.

— Необходимые разделы выделены, параметры введены, — ответил Крофт.

— Включить программу переноса интеллекта, — сказал доктор Джонсон.

— Программа включена, — ответил Крофт.

Лиз и Каннингфокс были чрезвычайно напряжены. Каждый из них старался внимательно следить за происходящим и вслушиваться в каждое произносимое слово.

— Прошу вас, профессор Крофт, комментируйте процесс, — сказал доктор Джонсон.

— Одна десятая процента интеллекта перенесена, две десятых процента интеллекта перенесены…, — размеренно комментировал профессор Крофт.

— …Восемь десятых процента интеллекта перенесены, — продолжал комментировать Крофт.

— Подготовиться к отключению программы, — сказал Джонсон.

— Один процент интеллекта перенесён, — сказал Крофт. — Отключаю программу.

— Подготовиться к завершению операции, — заключил доктор Джонсон.

— Программа не отключается! — взволнованно сказал Крофт. — Процесс переноса интеллекта продолжается! Выбор разделов производится произвольно!

— Включить аварийное прекращение работы! — крикнул доктор Джонсон. — Каково физическое состояние пациентов?

— Показатели резко ухудшаются! — ответила доктор Бинн.

— Систематизирование внутренней информации нарушено! — в один голос воскликнули Роберт Браун и Джефферсон Смит.

— Аварийное прекращение не включается! — воскликнул профессор Крофт. — Процесс переноса интеллекта ускорился в десять раз! Пятнадцать процентов интеллекта перенесено!

— Необходимо отсоединить оборудование! — воскликнула Кристина Бинн. — Пациенты теряют сознание!

— Отключить питание и отсоединить оборудование! — крикнул доктор Джонсон. — Подготовить реанимацию!

Каннингфокс окаменел от ужаса. Лиз подскочила и, поддавшись необъяснимому импульсу, выбежала из кабинета…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ " ПОСЛЕДСТВИЯ"

Глава 26

Лиз очнулась в медицинской палате. Возле ее кровати сидела Пэмела и заботливо поправляла ей одеяло.

— Что со мной случилось? — нервно спросила Лиз.

— Ты нас так напугала, дорогая! — ответила Пэмела. — Ты находилась без сознания целые сутки. Доктора уже начали серьезно беспокоиться.

— Без сознания? — автоматически повторила Лиз и приподнялась на локтях. — Боже, Джери! — воскликнула она. — Что с Джери?

— Хотела бы я сказать тебе, что с ним все в порядке, но не могу.

— Он… умер? — тихо спросила Лиз.

— Нет, боже мой, Лиз, нет, конечно! — горячо ответила Пэмела. — У него глубокий шок. В общем, знаешь, сейчас придет доктор Джонсон и все тебе расскажет.

— Я должна пойти к мужу! — взволнованно сказала Лиз, подскакивая с постели.

— В свое время! — твердо ответил вошедший доктор Джонсон.

— Это — ваша вина! — крикнула ему Лиз. — Вы не имели права распоряжаться чужим здоровьем и чужой жизнью! Зачем вы втянули его в свои дела?!

— Сейчас вы не можете рассуждать здраво, — невозмутимо ответил доктор Джонсон. — Вам необходимо успокоиться. А затем вы поймете, что на месте вашего мужа мог оказаться любой другой человек. Но это, конечно, вовсе не означает, что я отказываюсь признать свою вину…

— Я и сама во многом виновата, — сказала Лиз, садясь на кровать. — Я чувствовала, я знала, что это небезопасно! Я убеждала его, но он не послушал! И вот — результат! Я должна была быть твердой, но он слушал всех вокруг, но не меня! И это притом, что все думали исключительно об успехе операции, и только я одна думала именно о нем самом…

На некоторое время в палате воцарилась тишина.

— Что, конкретно, произошло с ним? — спросила она доктора Джонсона. — Мне необходимо знать всю правду. Я могу его увидеть?

— Как вы себя чувствуете? — в ответ спросил ее доктор Джонсон.

— При чем тут я? — нервно спросила Лиз. — Я чувствую себя хорошо! Скажите мне, как он себя чувствует! Или он так плох?!

— Просто, вы должны быть готовы к тому, что увидите. Последствия — невероятные!

— Чем окончилась операция?

— К тому времени, когда мы смогли отключить все оборудование, он потерял около тридцати процентов своего интеллекта. Причем, на данный момент довольно трудно определить, чего именно он лишился. Это относится и к его воспоминаниям, и к его знаниям. Грубо говоря, он потерял всего понемногу. А его оставшиеся знания перемешались. Ваш муж находится сейчас в крайне тяжелом состоянии. Это — как внезапный шок, который вывел из строя всю его систему мышления, плюс безвозмездная потеря тридцати процентов интеллекта.

— Этот процесс — необратим?

— Обратим! Но трудно сказать, как долго ваш муж будет возвращаться к нормальной жизни. Сейчас он не реагирует ни на какие внешние раздражители. Вся его нервная система расстроена. Это означает, что все придется начинать с начала — первая мимика, первое слово, первый шаг… Конечно, не все у него будет происходить как у ребенка — ведь у него осталось семьдесят процентов его собственного интеллекта, не смотря на то, что он находится в беспорядочном состоянии. Вначале, мозг должен будет самостоятельно справиться с систематизацией своего содержимого. Со временем все его оставшиеся знания займут свои места — вот с этого момента, который, еще раз вам напомню, произойдет не слишком скоро, ваш муж будет в состоянии самостоятельно восполнить все свои утерянные знания, если, конечно, пожелает их вернуть.

— Что же мне теперь делать?

— Не смотря на то, что сейчас очень многое будет зависеть именно от вас, я скажу лишь, что вы должны будете вести нормальный образ жизни. Ваш муж будет жить с вами, в вашем доме, в семье. С ним вы будете регулярно разговаривать, в смысле, вы ему будете что-то рассказывать, а он будет просто находиться рядом с вами, но вам не следует перенапрягать его. Конечно же, в первую очередь ему понадобится сиделка, которая будет его кормить, мыть, ухаживать за ним — ведь он в первое время будет как новорожденный, ну вы меня понимаете…

— Да.

— Сиделка должна будет находиться в доме круглые сутки. Но у нее будут свои обязанности. Ваша забота и забота ваших друзей — окружить вашего мужа вниманием, любовью, теплом, естественными человеческими эмоциями. Как я вам уже говорил, вы должны будете садиться рядом с ним, разговаривать между собой, шутить. Постепенно его мозг начнет реагировать на ваши слова, эмоции, память будет постепенно восстанавливаться. И важно, чтобы ваши дети чаще находились рядом с ним, играя в свои детские игры. Так они будут влиять на его подсознание. Часто больные быстрее поправлялись рядом с маленькими детьми, благодаря их живой энергии, эмоциям.

— Боже мой, бедные дети! — отчаянно сказала Лиз. — Они не переживут этого!

— Вы плохо знаете своих детей, Лиз! — улыбнувшись, ответил доктор Джонсон. — Они уже с отцом. Именно они все восприняли так, как нужно. Мы лишь объяснили им, что их отец — болен и требует особенного внимания и заботы. Так что, уже часа три, как они от него не отходят.

— Если вы позволили отвезти Джеральда домой, значит его физическое состояние не нарушено? — с надеждой спросила Лиз.

— Мы не обнаружили никаких изменений в его физическом состоянии. Все его проблемы сейчас связаны с нервной системой, которая, естественно, влияет и на его физическое состояние. Но я убежден, что, как только пройдет шок, его нервная система придет в норму, его сознание и мышление восстановятся. Я, разумеется, буду проводить регулярное наблюдение за вашим мужем, для чего в первое время буду довольно часто приезжать к вам. Но я также надеюсь, что, немного придя в себя, вы и сами, как опытный специалист будете принимать участие в его лечении. Если предположить, что все пройдет, как я ожидаю, то через какое-то время ваш муж вернется к своему прежнему совершенно нормальному состоянию.

— Теперь я могу увидеть мужа?

— Пойдемте…

— И еще, — добавил он, идя по коридору, — вам будет целесообразно взять отпуск, в связи со сложившимся положением. Я уже разговаривал с директором.

— Да, спасибо.

Подойдя к двери палаты, в которой находился Уитни, доктор Джонсон остановился и серьезно посмотрел на Лиз.

— Прошу вас, помните, — сказал он ей, — то, что вы сейчас увидите — временное состояние.

Войдя в палату, Лиз первым делом обратила внимание на огромное кресло-каталку, стоявшее посередине. Оно было повернуто спинкой к дверям. По обеим сторонам кресла сидели ее дети — Алиса и Николас и что-то друг другу шептали. На полу беспорядочно лежали игрушки, книжки, альбомные листки с рисунками — дети находились с отцом уже довольно долго.

Когда дверь открылась и вошла Лиз, Николас радостно воскликнул:

— Мама, я так рад, что с тобой все в порядке! Когда мы сюда приехали, нам сказали, что ты очень сильно устала и теперь спишь. Но мы не поверили, мы так боялись, что с тобой что-то случилось!

— А папа заболел… — грустно сказала Алиса. — Он ничего не слышит и не видит. Точнее, он все слышит и видит, но ничего не понимает и не может сказать.

— Но доктор Джонсон сказал, что он скоро поправится, — добавил Николас. — Если мы ему поможем.

— А мы поможем! — сказала Алиса. — Мы уже начали учить папу рисовать и говорить. Правда, пока еще ничего не получается, но обязательно получится!

— А еще, мы рассказывали папе сказки! — добавил Николас. — Мы рассказали ему о Геракле — все, что он нам рассказывал.

Алиса повернулась к отцу и, ласково погладив его по руке, сказала ему:

— Папа, папочка, наша мама пришла! Давай, мы тебя развернем!

Вдвоем с Николасом они быстро развернули кресло. Лиз еле устояла на ногах — увиденное потрясло ее. Уитни сидел в кресле, как живой труп: без движений, без всяких следов мыслей на лице, склонив голову на бок.

— Джери, — тихо сказала она, приближаясь к мужу.

— Он ничего не понимает… — посмотрев на него и на мать, участливо пояснила Алиса. — Не расстраивайся, мамочка, он не только тебя — он еще никого не узнает…

— Взгляд Лиз упал на нелепую панамку, надетую на голову Уитни. Заметив это, Николас спросил у нее:

— Правда, симпатичную панамку мы нашли для папы? Доктор сказал, что ему нельзя ни простужаться, ни перегреваться на солнце!

При виде всей этой картины, Лиз стало плохо. Она едва сдерживала слезы. Комок горечи, обиды и обреченности встал у нее в горле. Она ощущала чувство такой глубокой жалости и к мужу, и к детям, что ей вдруг стало стыдно за себя — за то, что она пролежала без сознания целые сутки, когда была так нужна всем им.

В этот момент вошли Чарльз и Стивен.

— Лиз, ты уверенна, что уже чувствуешь себя достаточно хорошо? — спросил Чарльз. — Ты слишком бледная!

— Ничего, — тихо ответила Лиз. — Со мной все в порядке.

— Пэм, собирай детей, складывай игрушки! — с деловым видом сказал Стивен. — Сейчас поедем, машина уже подошла! Пойдем с нами, Лиз!

— Уже?! — удивленно спросила она. — Я все еще не могу прийти в себя…

— Может быть, вы немного посидите? — участливо спросил доктор Джонсон. — Ваши друзья сами со всем справятся.

— Нет-нет, доктор Джонсон, со мной все будет в порядке, — ответила Лиз. — Лучше будет, если я поеду сейчас же вместе со всеми.

Стивен покатил коляску, а Чарли еще на некоторое время задержался с доктором Джонсоном.

Лиз, прислонившись к стене, подумала про себя: "В который раз я понимаю, что значит — настоящие друзья… Боже! Дай мне сил справиться с этим!"

В машине Пэм рассказала ей, что еще накануне им позвонили из больницы и сообщили о несчастье. Она вместе с Кейт поехала домой к Лиз забрать детей, а Стивен и Чарльз сразу отправились в больницу.

Лиз и Пэмела ехали в машине Смиттов. Впереди них шла огромная машина, в которой Стивен и Чарльз везли кресло-каталку с Джери и детей, выказавших настойчивое желание ехать с отцом.

Слушая Пэмелу и бессознательно глядя на машину, ехавшую впереди, Лиз не могла дать себе отчет в том, понимает ли она сама до конца, что вокруг нее происходит. Облокотившись на дверное стекло, и, прокручивая в голове все произошедшее, она не выдержала и разрыдалась.

— Что ты, дорогая! — сказала ей Пэмела. — Перестань, ведь мы рядом с тобой — мы поможем!

— Мне нехорошо, Пэм, — ответила Лиз. — Я смотрю вокруг, — все ведут себя так, как будто ничего не произошло. То есть, я хочу сказать, что все делают все необходимое, но, находя в себе силы сохранять спокойствие, чего я не могу сделать. Даже дети оказались мудрее и сильнее меня.

— Не переживай, Лиз! — подбадривала ее Пэмела. — Доктор Джонсон сказал, что даже при самых худших прогнозах, первый реабилитационный срок Джери продлится месяца два-три — это тот период, в который его сознание должно быть упорядочено, и он сможет продолжить нормальную умственную деятельность. В этот период мы все, если ты, конечно, не возражаешь, будем жить в вашем доме и все время находиться рядом с вами.

— Я буду только рада этому… Тем более что я боюсь, что первые несколько дней буду, просто, не в состоянии делать что-либо сама.

— Вот и отлично! Мы уже привезли свои вещи.

— Лишь бы вам это не доставляло проблем, — сказала Лиз.

— Не говори глупостей! — ответила Пэмела. — Не забывай, что мы с Кейт, все равно, сидим дома, а наши мужья и так собирались взять отпуск для поездки в Европу.

— Да уж… — критично заметила Лиз. — Вот вам и поездка!

— Никто не мог ожидать такого исхода, дорогая. К тому же, теперь мы, все-таки, будем вместе! А месяца через два-три Уитни придет в себя. А затем ты и оглянуться не успеешь, как он вновь возьмется за изучение различной литературы и станет прежним Джеральдом Уитни. Все будет, как раньше — вот тогда и поговорим вновь о поездке!

— Мне бы твою уверенность!

— Главное, что его физическое состояние не пострадало. Ну вот, мы и приехали!

Во дворе их встречала Кейт.

— Я, как раз, только что все приготовила! — сказала она. — Лиз дорогая, я рада, что ты в порядке! — продолжала она, помогая Лиз выходить из машины. — Теперь будем хозяйничать вместе!

— Алиса, не торопись! — сказал Стивен, подходя к задней двери машины. — Мы с дядей Чарли сами все сделаем! — Подержи-ка лучше дверцу!

— Добро пожаловать домой, Джери! — сказал Чарльз, ввозя каталку в дом.

— Алиса, Николас, забирайте свои игрушки! — кричал Стивен из машины. — А теперь, идите с тетей Кейт, она вас накормит.

— Лиз, пойдем с нами! — сказала Пэм.

В столовой был накрыт стол.

— Мы все будем находиться здесь, — пояснила Кейт. — Джери будет также вместе с нами, я уже договорилась с сиделкой. Она в первое время будет ухаживать за ним, в том числе, и кормить.

В столовую вкатили каталку с Джери. Вместе с Чарльзом вошла женщина в светлой форме.

— Познакомьтесь, — сказала Кейт, — это — Молли, сиделка Джери. От нее в ближайшее время будет зависеть многое… Подкатите Джеральда вот сюда, — обратилась она к Молли. — Да, сюда, так — хорошо! Всех остальных прошу пройти за стол.

После обеда Кейт с Пэмелой отвели Лиз в ее комнату, так как серьезно опасались, что все произошедшее могло вызвать у нее нервный срыв.

Алиса и Николас сказали, что хотят остаться с отцом, но Стивен строго ответил им, что на сегодня они и так сделали много и поэтому, даже если они сами этого не замечают, все же очень устали. Он объяснил им, что если они сейчас не дадут себе отдохнуть, то не выдержат два месяца. Только испугавшись, что, действительно, не смогут помочь отцу, Николас и Алиса согласились немного поспать, и Стивен повел их в детскую. Молли собиралась уже приступить к своим дальнейшим обязанностям, но Чарльз предложил ей немного отдохнуть, сказав, что сам побудет с Джеральдом.

Чарльз был его самым близким и самым старым другом и, конечно же, ему было о чем вспомнить, находясь рядом с Уитни.

— Ничего, старина Джери, — ласково сказал Чарльз. — Ты, обязательно, выберешься! Я уверен! Разве, это — самое страшное событие в твоей жизни? Мы с тобой попадали и в более непростые ситуации, но всегда находили возможность справляться с проблемами. Помнишь, как мы веселились, когда были детьми? Я часто с тоской вспоминаю об этих самых счастливых годах нашей жизни, когда мир казался непостижимым и созданным лишь для того, чтобы мы постигали его… Иногда мне даже хочется плакать… А помнишь, как мы с тобой взобрались на самое высокое дерево, когда отдыхали летом в деревне у твоей бабушки? Чтобы снять нас оттуда, пришлось вызывать кран… Но это еще что?! Помнишь, мы с тобой поехали зимой кататься на реку, когда отмечали Рождество у моей тети в Канаде? Мы дошли до середины реки и провалились под лед. Еще бы минут пять, и ни тебя, ни меня бы здесь, точно, не было… Вот это — действительно, непростая ситуация! А сейчас?! Мы просто перестали верить в себя! Но, ничего! Мы все теперь будем с тобой: и я, и Лиз, и Стив, и Кейт с Пэм, и главное — твои малыши — они у тебя такие замечательные, такие хорошие, добрые. И так тебя любят! Ни один из нас не даст тебе пропасть! Вот увидишь, дружище Джери, пройдет совсем немного времени, и ты снова станешь самым умным человеком в нашем городе и тогда мы все, действительно, куда-нибудь поедем вместе!

Глава 27

Прошло три месяца…

Джеральду Уитни они не принесли, увы, ощутимых положительных изменений. Процесс его возвращения к нормальной жизни был крайне медленным, почти незаметным, как, впрочем, и говорил доктор Джонсон. Друзья Уитни все еще находились рядом с ним, поддерживая его и, помогая Лиз справиться с охватившим ее отчаянием…

Для семьи Каннингфоксов этот период оказался таким же сложным, как и для семьи Уитни. Не смотря на то, что состояние Джозефа Каннингфокса по окончании операции не было столь тяжелым, как Уитни, оно, все же, внушало не меньшее опасение для окружавших его людей…

По настоятельной рекомендации доктора Джонсона, Питер и Кевин в первое время должны были докладывать ему обо всех настораживающих проявлениях в состоянии Джозефа. И сам доктор Джонсон не раз заходил к Каннингфоксам навестить своего несчастного пациента.

И вот, спустя три месяца после операции Питер и Кевин пришли к доктору Джонсону для очередной консультации.

— Хорошо, что у него, хотя бы, прекратились эти странные нервные вздрагивания… — вздохнув, заметил Питер. — Наша бедная мать еле пережила этот кризисный момент. Но меня беспокоит то, что он иногда, как будто, теряет мысль и непроизвольно начинает рассказывать какие-то непонятные вещи, например, о царице Клеопатре или о царе Соломоне. Причем, об этих и разных других людях он говорит что-то совершенно несвязанное, логически необъяснимое, элементарно — с точки зрения исторической последовательности, например.

— Со дня операции прошло всего три месяца, — заметил доктор Джонсон. — Еще довольно рано судить о том, что пройдет безвозвратно, а что останется с ним навсегда. Но то, о чем вы говорите, меня не удивляет. Если вы помните, прежде чем перейти непосредственно к операции, мы проводили длительные предварительные исследования мозга вашего брата. Мозг человека — уникален. Разные люди обладают разными умственными способностями, например, разным уровнем усвоения нового материала и так далее. В нашей работе мы должны были учесть множество факторов: объем свободной памяти, качество имеющейся информации. Мы должны были быть уверенными в том, что человек сможет оперировать полученными знаниями. Для этого приобретенные знания должны вписываться в систему имеющейся информации. Самым идеальным случаем можно считать следующий: допустим, человек знает итальянский язык в общем смысле, на довольно неплохом уровне. Но срочно ему потребовалось овладеть терминологией в узкой научной области. И тогда, недостающая терминология, заимствованная со стороны по нашей методике, легко становится в строй уже имеющихся знаний. Но… это, лишь, идеальный случай…

— Значит, — заключил Питер, — получатель, все же, должен обладать изначально высоким уровнем интеллекта?

— Не обязательно. Если объем получаемой информации — не очень большой, а сама по себе информация не относится к сложной или узкоспециальной, то даже не очень начитанный или высокоинтеллектуальный человек вполне сможет с ней справиться. Поэтому мы настаивали на объеме знаний, не превышающем одного процента интеллекта профессора Уитни, зная, что этот объем не перегрузит мозг получателя.

— Да, — заметил, как всегда, сидевший в углу, Кевин, — в нашем случае объем оказался слишком большим, просто огромным. И уж точно, не взаимокомбинируемый с изначальным интеллектом нашего бедного Джо. Вполне понятно, что с такой кашей в голове нетрудно женить короля Артура на царице Нефертитти…

— Вы правы. В вашем случае объем оказался слишком большим. Поэтому знания проявляются неестественным образом. Когда человек умеет управлять имеющейся информацией, он понимает, в каком случае и в каком окружении ее применять. Если же контроль потерян, или, как в вашем случае, еще не обретен, мозг начинает выдавать информацию бессознательно и человек в этом случае будет, буквально, «плеваться» различными умными словами, выражениями, не понимая, что делает. Достаточно, чтобы кто-то из окружающих людей произнес одно слово, имеющее отношение к тематике приобретенных знаний, как оно, это «кодовое» слово вызовет импульс мозга и информация хлынет наружу через речь этого "горе-интеллектуала".

— Как теперь будут развиваться события? — спросил Питер.

— Часть информации со временем будет утеряна, иначе говоря, сотрется. Это — те знания, которые не смогут уложиться в мозге вашего брата. Оставшаяся информация, наоборот — закрепится в его сознании и этой информацией, этими знаниями он сможет оперировать совершенно осознанно, как своими собственными.

— И он, действительно, станет умнее… — заключил Питер.

— Фактически, да. Умея свободно обращаться с полученными знаниями, он сможет делать это настолько естественно, что, на самом деле, будет казаться, что он стал умнее. Со временем вы к этому привыкнете.

— Нам самим придется много читать, чтобы на тот момент не оказаться глупее нашего брата, — отозвался Кевин.

— Наше положение, увы, не такое простое, — сказал Питер. — Плохо, когда нет ума в голове, но и его избыток не до конца избавляет от всех проблем.

— В любом случае, — неожиданно сказал доктор Джонсон. — Ваше положение гораздо лучше, чем положение профессора Уитни.

— Действительно, — смущенно ответил Питер. — Мы ведем себя, как эгоисты. Каково состояние профессора?

— Не скрою, прошедшие три месяца были для него и его близких довольно сложными, — вздохнув, заметил доктор Джонсон. — Но мозг профессора Уитни постепенно справляется с поставленной перед ним задачей. Память восстанавливается и упорядочивается. По крайней мере, он начал узнавать своих родных и друзей и вскоре сможет обходиться без сиделки. Хотя до полного выздоровления ещё далеко…

— Почему у него и у нашего брата Джо такие разные последствия операции? — поинтересовался Питер.

— Не все так просто объясняется, — ответил доктор Джонсон. — До операции мозг профессора Уитни представлял собой мощнейший мыслительный орган, организованный и отлаженный. Боюсь, что в таком мощном интеллекте все должно оставаться на своих местах. Мне кажется теперь, что потеря даже одного процента знаний не прошла бы незамеченной для столь совершенной системы, настроенной не на потерю знаний, а, наоборот, на постоянное приобретение. Наш эксперимент в отношении профессора Уитни с самого начала был ошибкой.

— Тогда мне придется повременить с продажей моего интеллекта… — заметил Кевин задумчиво.

— Займись-ка лучше его совершенствованием! — критично ответил Питер, и, обернувшись вновь к доктору Джонсону, сказал: — Ну что же, доктор Джонсон, спасибо вам за разъяснения! Будем ждать, когда Джо станет настоящим интеллектуалом… Думаю, что нам с Кевином уже пора идти. Мы и так вас слишком задержали!

— Все в порядке! — ответил доктор Джонсон. — Если возникнут какие-то дополнительные вопросы, заходите! А мне, в свою очередь, еще предстоит сегодня заехать к профессору Уитни. Быть может, за последние два дня произошли еще какие-нибудь позитивные изменения в его состоянии.

Глава 28

Доктор Джонсон оказался прав — спустя три года после операции никто не мог узнать Джозефа Каннингфокса. Близким людям было трудно привыкнуть к тому, что в его речи отражались темы, ранее никого из них не интересовавшие. И не смотря на то, что, как и предсказывал доктор Джонсон, Джозеф постепенно научился осознанно применять свои знания, его родные и близкие настораживались всякий раз, когда Джозефу вздумывалось ссылаться на того, или иного известного героя, или на то, или иное историческое событие.

Изменения в сознании Джозефа серьезно отразились и на его поведении. Став более уверенным в своих силах человеком, он объективнее оценивал происходившие вокруг него события, правильнее реагировал на них, и делал выводы, более обдуманно принимал решения…

Его личный успех повлек и успех в работе. Будучи спокойным и серьезным человеком, он вскоре добился уважения и признания своих коллег, демонстрируя ответственность, профессионализм и тонкое чувство юмора…

*******

Джозеф ехал в новый офис отца для ежегодного расширенного заседания Совета Директоров корпорации Морриса Каннингфокса.

Отец особенно отметил, что Джозеф обязательно должен присутствовать на этом заседании, зная о том, что из-за своего постоянного желания оставаться в тени, он, вряд ли, собирался ехать туда.

Джозефу, действительно, не хотелось ехать. Он знал, почему отец настаивал на его присутствии. Ещё за несколько дней до совещания отец сообщил жене о том, что собирается рекомендовать его на вступление в Совет Директоров. Данное неожиданное желание отца поставило Джозефа в тупик, и сознание того, что сам он (Джозеф) совершенно не готов принять решение отца психологически давило на него.

Планы его отца, о которых догадывался Джозеф, перестали совпадать с его собственными. Он знал, что любой другой человек на его месте был бы польщен такой честью, но Джозеф находился в двусмысленном положении. Он сомневался относительно правильности сделанного им выбора и уже не испытывал прежнего восторга перед миром казино…

Накануне совещания он обсуждал сложившуюся ситуацию со своей матерью, и она предложила ему не скрывать от отца правду. Это он понимал и сам, но как сказать ему эту правду, он не знал…

Поэтому, приехав в офис, он предпочёл не заходить сразу к отцу, а переговорить с Питером или с Кевином, так как они знали о сомнениях Джозефа. Но, к сожалению, Кевина не оказалось в данный момент на месте, а Питер был чрезвычайно занятым, и, более того, увидев Джозефа, сразу попросил найти для него важный документ, который был необходим отцу, и Джозефу пришлось направиться в кабинет помощника его отца Синтии Уильямс.

Выяснилось, что она занималась поисками именно этого документа, и была чрезвычайно всполошена. Лиричное настроение Джозефа никак не вязалось с её взволнованным настроением, и Джозеф понял, что, вряд ли сможет даже просто поговорить с кем-то, для того, чтобы отвлечься от своих невеселых мыслей.

Но ему, почему-то не хотелось заниматься поисками, тем более что он был убеждён, что вряд ли сможет найти что-либо в помещении, в которое только что переехали и в котором и стул-то не сразу найдешь.

Он, просто, спокойно уселся на свободное кресло и стал рассказывать Синтие какие-то забавные истории. Но она, вряд ли была настроена выслушивать его и всячески старалась привлечь Джозефа к поискам, выражая лёгкое недовольство его настроением.

— Посмотрите в той папке, Джозеф, пока я ищу здесь, — предложила Синтия Джозефу, указывая на полку в шкафу.

Но Джозеф, то ли не услышав, то ли не пожелав услышать ее, спокойно продолжал разглагольствовать, уставившись в потолок и положив ногу на ногу:

— Кому нужна эта постоянная скрытая война, а, дорогая Синтия? — спросил он ее.

— Не задавайте глупых вопросов, Джозеф, — механически ответила Синтия. — Вы и сами прекрасно знаете, что вашему отцу необходимо постоянно поддерживать свой вес и оставаться наверху.

— Браво, Синтия! Вы говорите, как человек, преданный своему начальнику! А что стоит за постоянным стремлением моего отца поддерживать свой вес и держать в напряжении всех своих конкурентов? — меланхолично спросил Джозеф, не меняя позы.

— Наверное, огромные деньги? — ответила Синтия, не отвлекаясь от своего дела.

— Вот именно, деньги… — обречено повторил Джозеф и, поднявшись, поплелся к столу. — Что в них проку, в этих деньгах? — продолжал он. — Всё, абсолютно всё сейчас делается ради денег! Какой банальный стимул… Мы с вами живем в удивительно скучный век, Синтия, в котором нет места возвышенным идеям и романтике!

Он сел за стол и принялся просматривать папку, на которую ему указала Синтия.

— А ведь было время… — продолжал он задумчиво, вновь отвлекшись от своего дела. — Было время, когда людьми руководили совершенно иные идеи и стимулы. Вспомним, например, Троянскую войну…

Не успела Синтия и открыть рта, как в кабинет вошел взволнованный Питер.

— Вы уже нашли документы, о которых я вас просил? — нервно спросил он, обращаясь к Синтие.

— Я, как раз, этим сейчас и занимаюсь! — ответила она.

— Давайте спросим Питера, из-за чего началась Троянская война, — невозмутимо продолжал Джозеф.

— Какая еще Троянская война? Джо, займись лучше делом! У нас много работы, а ты сам ничего не делаешь и еще отвлекаешь Синтию. Не забывай, что отец тебя тоже кое о чем просил! — возмущенно ответил Питер и, обернувшись к Синтии, добавил: — Когда найдете документы, сразу же занесите их, пожалуйста, отцу. Он постоянно о них спрашивает.

— Куда я заложила эту папку?! — нервно спросила Синтия, когда Питер вышел из кабинета. — После переезда я ничего не могу найти!

— Если бы вы жили тысячу лет или, хотя бы, несколько веков назад, дорогая Синтия, — ответил ей Джозеф, уже успевший вновь погрузиться в поиски, — вам бы не пришлось заниматься этим неблагодарным делом. Сидели бы себе на балконе, а какой-нибудь влюбленный юноша пел бы вам серенады…

— Наконец-то, нашла! — радостно воскликнула Синтия и, взяв бумаги, выскочила из кабинета.

Когда она вернулась, Джозеф уже стоял у окна, глядя куда-то вдаль.

— Успели? — спросил он ее.

— Как раз, вовремя! — ответила Синтия. — Хотя ваш отец уже начал сердиться.

— Рад за вас, — тихо сказал он.

— Так из-за чего же началась Троянская война? — весело спросила Синтия, сев за рабочий стол.

— Из-за женщины… — равнодушно ответил Джозеф.

Синтия удивленно подняла брови.

— Из-за женщины, — повторил он и продолжил нараспев:

Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы

Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:

Истинно, вечным богиням она красотою подобна!

— Кто?! — удивленно спросила Синтия.

— Елена… — вздохнув, ответил Джозеф.

— Так-так-так! — проговорил Кевин, неожиданно войдя в кабинет. — Наш романтик заговаривает вам зубы, дорогая Синтия?! И Елену с Парисом приплел!

— Приятно поговорить с эрудированным человеком! — отозвался Джозеф.

Кевин прошел и сел, как всегда, в угол.

— А о царе Давиде он вам рассказывал? — спросил он Синтию.

— Джозеф говорил о разнице между идеями в наши дни и в более древние времена, — ответила Синтия.

— О любви, стало быть, — заключил Кевин. — Значит, о Давиде он не говорил… — Кевин посмотрел на часы и обратился к Джозефу: — Собирайся, Джо, пора!

— Все уже собрались? — спросил Джозеф.

— В полном сборе, — ответил Кевин.

Джозеф молча поднялся и направился к дверям.

— Не думаю, что отцу понравится то, что я сегодня скажу… — тихо сказал он Кевину, подходя к кабинету отца.

— Значит, это — окончательное решение? — спросил его Кевин серьезным тоном.

— Да, окончательное! — твердо ответил Джозеф.

— Ну что ж, входи! — сказал Кевин, открывая перед ним дверь.

— Прошу вас пройти на свои места, — сказал Каннингфокс входящим сыновьям. — Все в сборе, теперь можно начать совещание. В первую очередь я решил обсудить положение моего младшего сына, Джозефа, как я уже вам ранее говорил, — он встал со своего места и подошел к сыну.

— Вот уже год, как ты самостоятельно и вполне успешно управляешь своим казино, — сказал он ему. — За этот период ты не допустил ни одной ошибки, чем заслужил уважение со стороны всех нас. И теперь я решил ввести тебя в Совет Директоров. Ты достаточно созрел для того, чтобы занять достойное место рядом с твоими братьями. Прежде чем вынести этот вопрос на голосование, в положительном исходе которого я не сомневаюсь, я решил узнать твое собственное мнение.

Глубоко вздохнув, Джозеф поднялся и обратился к присутствующим:

— Уважаемые дамы и господа! Я благодарен судьбе за то, что сейчас стою здесь и обращаюсь к вам. За последние три года многое изменилось и, слушая похвалы отца в мою сторону, я, как и все вы, прекрасно понимаю, что далеко не все, достигнутое мною, произошло исключительно благодаря моим собственным способностям. Нет смысла отрицать тот факт, что три года назад я стал совершенно другим человеком, и насколько это плохо или хорошо, я думаю, покажет время. Но, видимо, изменения, ураганом ворвавшиеся в мою жизнь, всколыхнули, прежде всего, какие-то глубоко затаенные, но мои собственные качества, позволившие мне серьезно взглянуть на вещи и решить, что в жизни важнее всего для меня и ради чего я должен теперь жить…

Каннингфокс нахмурил брови, но ничего не сказал.

Испытывая чувство сыновнего долга, — продолжал Джозеф, — я, первым делом, постарался сделать все, чтобы основательно изучить семейное дело и оправдать ожидания моей семьи. Но внутри меня всегда жила другая идея, светлая мечта — я хотел посвятить жизнь детям. Не раз я говорил об этом с моим отцом, матерью, братьями и теперь окончательно решил обратиться к своей мечте и оставить мир казино…

Думаю, было бы нечестно, если бы я согласился с предложением отца, имея совершенно иное отношение к этому. Надеюсь, что когда-нибудь вы сможете меня понять… — сказав это, он сел.

Немного помолчав, старый Каннингфокс ответил:

— Откровенно говоря, я с тревогой ожидал вероятности такого решения. Но я рад, мой дорогой сын, что ты нашел в себе мужество и твердость не отказаться от того, к чему тебя зовет твое сердце… Не скрою, мне нелегко отрывать тебя от всего привычного и открывать перед тобой двери неизведанного мира. Но то, чем ты решил заняться — благородное дело, и я с уважением отношусь к твоему решению.

— Правда?! — робко спросил Джозеф.

— Правда! — твердо ответил Каннингфокс и вновь подошел к сыну.

С нескрываемым выражением счастья на лице Джозеф поднялся навстречу отцу.

— Спасибо, отец! — сказал он.

— Иди и заслужи уважение и там, где ты нужнее! — ответил Каннингфокс. — Не думаю, что тебе будет интересно находиться здесь и слушать то, что тебе не интересно!

— Спасибо! — еще раз сказал Джозеф и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

Глава 29

Если дальнейшая судьба Джозефа Каннингфокса приняла уже более или менее ясные очертания; если какие-то, по его словам, глубоко затаенные в нем качества позволили ему серьезнее взглянуть на многие вещи и решить, что в жизни более важно для него, и ради чего он должен жить, то в жизнь известного историка, талантливого ученого Джеральда Уитни еще предстоит внести определенную ясность…

Тем более что со дня операции, унесшей тридцать процентов его интеллекта и расстроившей всю его систему мышления, прошло пять лет…

Как же сложилась судьба главного героя этой истории?

Предоставила ли она ему шанс вернуться к своей прежней жизни и вновь стать одним из самых уважаемых людей города?

Позволили ли изменения, вихрем ворвавшиеся в его жизнь, что-то изменить в ней? Отразились ли они на нем, его мыслях? Научили ли его чему-то важному?

Будь терпелив, читатель! И ты получишь ответы на все свои вопросы…

*********

В гостиной Джеральда Уитни было шумно и весело. Разноцветные шары и флажки, развешанные повсюду, восторженные лица и оживленный разговор присутствующих создавали атмосферу счастья и радости. Джеральд Уитни, его жена Лиз и их друзья собрались за праздничным столом. В приятной беззаботной беседе каждый что-то говорил, пытаясь привлечь внимание остальных, в то же самое время не придавая значения тому, о чем говорили вокруг него.

— Дайте же сказать Чарли! — вдруг требовательно воскликнула Кейт. — Он — самый старый друг Джери и имеет право на первое слово!

— Правильно, — отозвался Стивен, — давайте послушаем Чарли!

Все умолкли и посмотрели на Чарльза.

— Хорошо! — начал он, на секунду смутившись оттого, что после полного хаоса все одновременно переключили внимание на него. — Действительно, я — самый старый друг Джери, и можно сказать, что мне довелось быть свидетелем всех самых значимых событий его жизни…

Так-так-так, — весело заметила Пэмела, — думаю, сейчас мы узнаем кое-что новое из прошлого Джери!

— И да, и нет, — ответил Чарльз. — Все, о чем я скажу, всем нам давно известно. Просто, удивительно, что я знаю о нем так много… Все началось с того, что мы с Джери родились в одном городе, в одной клинике, в одной палате, в один день с разницей в два часа в мою пользу, так что можно считать, что Джери родился у меня на глазах. У меня на глазах он рос, в первый раз влюбился и, даже, впервые убежал из дома вместе со мной в наше познавательное путешествие. Мы вместе ходили в школу, и в дальнейшем, также — у меня на глазах Джери решил, что станет историком, после чего поступил в университет, успешно его окончил, долго занимался исследованиями и вскоре получил ученую степень.

— Затем, — в тон Чарльза продолжил Стивен, — у нас у всех на глазах Джери влюбился серьезно и основательно, женился и обзавелся двумя замечательными детьми!

— Да, — подтвердил Чарльз, — вся успешная профессиональная и личная жизнь Джери проходила у нас на глазах. Следующие события, свидетелями которых мы все также стали, оказались, увы, далеко не такими приятными, как предыдущие. Это — период жизни, который можно условно назвать как "роковая операция и ее первые последствия". Но, все же, именно этот период явился началом удивительных превращении Джери. Когда, преодолев свой «недуг», у меня на глазах, как будто в своей новой жизни, Джери сказал первое слово, сделал первый шаг, заново учился и затем сдал экзамен на юридический факультет, на котором я сам учился двадцать пять лет назад.

— И теперь, у меня, как впрочем, у нас у всех на глазах, спустя всего пять лет с того тревожного дня, когда Джери находился на грани моральной и интеллектуальной гибели, спустя столь короткий срок, Джери вновь взошел на самый верх всеобщего признания, став одним из самых талантливых и успешных адвокатов города.

— И я несказанно рад, что все это происходит и у меня на глазах!

— Как раз по этому поводу у меня кое-что есть для всех вас, — сказал Стивен и, подойдя к лестнице, крикнул:

— Алиса, детка, спустись, пожалуйста!

Громко топая, Алиса примчалась вниз, а Николас, как всегда бежал за ней и хныкал:

— Я первым прибегу к дяде Стивену!

— Сбегай, детка, к моей машине, — сказал Стивен Алисе. — На переднем сиденье ты увидишь газету. Принеси ее, пожалуйста! — не успел он договорить, как Николас выскочил на улицу, крича, что он сам принесет газету.

— Удивительно, — сказала Кейт, — еще каких-то пять лет назад ты был совсем как беспомощный ребенок, Джери, а теперь…

— Никогда не забуду выражение лица Чарли, вбежавшего на кухню и сообщившего о том, что Джери, наконец-то узнал его, назвал по имени и даже что-то сказал! — добавил Стивен.

— Да, уж, — продолжила Пэмела. — Многое произошло за эти пять лет, но мы все с удивлением и радостью наблюдали за тем, как ты, Джери, подобно голодному волку, глотал книгу за книгой. В определенный момент мы даже начали беспокоиться, что такой огромный поток информации повредит твоему неокрепшему мозгу!

— Помните, как мы серьезно начали беспокоиться, когда Джери особенно увлекся чтением книг по медицинской тематике? — сказал Чарльз. — Мы уже, было, подумали, что ты решил стать врачом.

— Но активная помощь Чарли, — продолжал Стивен, — оказалась настолько «активной», что твой мозг больше откликнулся на тематику "юриспруденция"!

— Хотя Алиса и Николас так старательно стремились вновь привлечь тебя к истории, рассказывая на ночь легенды о Геракле! — улыбнувшись, заметила Лиз.

— Что лишний раз говорит о том, что изначальным предназначением Джери было — стать адвокатом! — заключил Чарли.

— А вот и газета, — добавил Стивен, когда счастливый Николас вбежал в гостиную с газетой в руках.

Но Алиса была не слишком расстроенной. Ей досталась другая ответственная миссия. Войдя в гостиную, она направилась к отцу с каким-то конвертом.

— Это только что принесли, — сказала она, протягивая конверт.

— Спасибо, дорогая! — сказал он и, извинившись, отошел в сторону.

— Что это? — спросила Лиз.

— Так, — бросил Уитни, — деловое письмо.

— Конечно, — заметила Кейт, — все желают работать с настоящим профессионалом!

Лиз опять осторожно посмотрела на мужа. Он бегло вскрыл конверт и с выражением удовлетворения на лице прочел письмо.

Лиз внимательно смотрела на Уитни. Глядя на его озабоченное, глубокомысленное, умное лицо, она до сих пор не могла до конца поверить в то, что он стоял здесь такой же нормальный, естественный, абсолютно здоровый, такой, каким он был до операции. И, слушая хор искренне восторженных высказываний своих по настоящему преданных друзей, она думала о том, что ликование и веселье, выражаемые ими в тот момент, не шли ни в какое сравнение с теми чувствами, которые испытывала она. Весь период, который был так забавно названный Чарльзом как "роковая операция и её первые последствия", предстал в памяти Лиз иным образом.

То, что сейчас все снова было в порядке, создавало впечатление, что все позитивные изменения были стремительными. Она вдруг подумала о том, что человек обладает уникальной возможностью быстро забывать обо всех выпадающих на его долю испытаниях, лишь только проблемы начинают разрешаться. Она, безусловно, понимала, что эта способность позволяет человеку продолжать жить и радоваться жизни в независимости от возникающих сложностей. Но ей почему-то не удавалось так скоро забыть о том первом годе после операции, когда выпавшие на нее, её мужа и друзей испытания, были самыми тяжёлыми.

Да, этот период был чрезвычайно тяжёлым. В состоянии абсолютного отсутствия какой-либо реакции на происходящее, Уитни находился около четырех месяцев.

Она вспомнила, какой вклад в возвращение Уитни к нормальной жизни внёс её друг, Уолтер Вайсман.

Существенной проблемой в процессе наблюдения за состоянием Уитни явилось то, что прибор, разработанный в лаборатории доктора Джонсона, оказался полностью вышедшим из строя, и на его восстановление требовалось много времени. Однако доктор Джонсон не был до конца уверен в том, что после ремонта прибор будет нормально функционировать. Более того, ни доктор Джонсон, никто другой, в том числе и Лиз, не верили в то, что им будет позволено продолжить разработки в направлении, которое было временно закрыто из-за произошедшего случая и это указывало на существенные недоработки. Таким образом, доктор Джонсон остался без прибора, так необходимого ему для успешного слежения за всеми изменениями, происходящими в памяти Уитни.

Это было большой проблемой. И решение было предложено Уолтером Вайсманом. О существовании прибора, разработанного лично Уолтером, знали только три человека: сам Уолтер, доктор Джонсон и Лиз. При помощи этого прибора доктор Джонсон при непосредственном участии Лиз и наблюдал за памятью Уитни. Более того, если доктор Джонсон мог навещать Уитни лишь один раз в несколько дней, то Вайсман проводил рядом с Джеральдом по несколько часов в день. По его мнению, резкие позитивные изменения в памяти Уитни могли произойти в любой момент, и он предпочитал в этот момент оказаться рядом с Уитни.

Лиз хорошо помнила тот день, когда изменение, произошедшее в состоянии мужа, было самым существенным.

Это произошло через четыре месяца после операции. Уолтер пришёл в дом Уитни, как обычно, в девять часов утра, так как именно в это время наблюдал повышенную деятельность памяти Уитни по самовосстановлению. У Уитни уже наблюдался один случай, когда он, находясь в комнате вместе с Чарли, узнал его и назвал по имени. Однако данное событие не привело к серьёзным изменениям в состоянии Уитни, хотя, по мнению Уолтера, данный случай был одним из первых признаков восстановления памяти. На его взгляд, в скором времени можно было ожидать восстановления памяти в объеме, достаточном для полного узнавания родных, друзей и, даже, основных событий из его жизни. Однако восстановление части памяти, отвечающей за приобретенные в результате обучения, в основном, профессиональные знания, произойдет нескоро. Но, тем не менее, надежда на серьёзные позитивные изменения в памяти Уитни, была.

Уолтер принёс свой прибор, как и обычно. Лиз вошла в комнату Уитни вместе с Уолтером.

Уолтер поместил прибор на столике рядом с креслом Уитни и подключил к нему прибор.

В этот момент Уитни неожиданно открыл глаза и уставился на Вайсмана.

"Уолтер? — спросил он с совершенно нормальным выражением лица. — Что ты здесь делаешь?"

Лиз, стоявшая в этот момент у окна, чуть не вскрикнула от неожиданности. Посмотрев на Уитни, она увидела совершенно здоровый, ясный взгляд, полный удивления относительно всего происходящего.

"Подожди, дружище Джери, — нетерпеливо сказал Уолтер, включая прибор. — Сейчас мы посмотрим…"

"Джери! — воскликнула Лиз. — Как ты себя чувствуешь?"

"Что происходит?" — продолжал удивляться Уитни.

"Лиз, подойди сюда, — воскликнул Уолтер. — Всё происходит так, как я и говорил. Его основная память упорядочилась".

"Почему я сижу в этом странном кресле?" — продолжал спрашивать Уитни.

Но Уолтер, не обращая внимания на Уитни, предложил Лиз выйти в коридор на минуту.

"Я сейчас вернусь и всё тебе объясню, дорогой!" — сказала Лиз и вышла за дверь.

Когда они вышли в коридор, оказалось, что Чарли и Стивен как раз направлялись к комнате Уитни.

"Это очень хорошо, что мы все здесь сейчас находимся! — начал Уолтер. — Кажется, произошло самое важное событие…"

"К Уитни вернулась память?" — спросил Чарли.

"Да, основная память. Это означает, что он теперь узнает всех вас и сможет общаться с нами. Но отдел памяти, связанный с его профессиональной деятельностью, еще не восстановлен. Теперь я могу сказать совершенно определенно, что именно этот участок памяти и пострадал больше всего из-за сбоя системы. Именно он и утерян…"

"На каком уровне интеллектуального развития он теперь находится?" — спросил Стивен.

"Если все данные верны, то его интеллектуальное развитие приблизительно эквивалентно его уровню до поступления в университет. То есть, он не знает, что он — ученый, преподаватель, историк вообще".

"Ему необходимо об этом напомнить?" — участливо спросил Чарли.

"Я бы не советовал вам этого делать. Так как он не в состоянии этого до конца осознать, он будет испытывать психологический дискомфорт, который затормозит его дальнейшее умственное развитие. Не забывайте, что сейчас его память нуждается в здоровом активном восстановлении. Ему необходимо теперь восстановить около тридцати процентов своего первоначального интеллекта. То есть, восполнить объем памяти, который он имел до операции. И то, каким образом он его заполнит, будет зависеть теперь только от него. От того, как на него будут действовать внешние обстоятельства".

"Но ты, ведь, и сам понимаешь, что у Джери есть профессия", — недоуменно сказала Лиз.

"Это знаешь ты, я, его друзья, но не он. До всего этого он должен дойти сам. И ему можно помогать, но не давить".

"Как же нам теперь себя вести?" — разведя руками, спросил Чарли.

"Продолжать вести себя согласно обстоятельствам, — ответил Уолтер. — Я убежден, что Уитни вряд ли поведет разговор о профессии с первого дня. Сейчас для него не существует такого понятия. Он со временем сам во всем разберется. И после этого сам решит для себя, будет ли восстанавливать свою профессию или займётся чем-либо другим".

"Ты меня пугаешь…" — сказала Лиз.

"Это не удивительно. Уитни сам себе хозяин. Если он решит сменить профессию, никто не сможет ему помешать. Не забывай, на данный момент, согласно его уровню интеллектуального развития, у него ещё нет профессии!"

"Теперь мы будем лишь внешними наблюдателями… — заключил Стивен. — Ну, что ж, постараемся никоим образом не смутить Джеральда".

"Отлично, договорились", — сказал Уолтер.

В этот момент дверь неожиданно открылась, и в коридор вышел Уитни.

"О чем вы здесь говорите?" — удивленно спросил он.

"Доброе утро, Джери! — почти хором сказали Чарли и Стив. — Как у тебя дела?"

"Нормально. А почему вы спрашиваете?" — удивленно спросил Уитни.

"Пойдемте завтракать…" — растерянно сказала Лиз, и все вместе стали спускаться в столовую.

Именно этот день и послужил отправной точкой в стремительном возвращении Уитни к нормальной жизни.

Уолтер вызвал доктора Джонсона, который также подтвердил слова Уолтера относительно ближайшего развития событий. Согласно его мнению, Уитни также потребуется какое-то время для того, чтобы вспомнить, что он взрослый человек, что у него семья, дети.

Всё произошло именно так, как и предполагал Уолтер. Уитни, действительно, не сразу вспомнил себя в качестве ученого. Но одна из его отличительных особенностей, известная ещё с детства — страсть к чтению, стала вновь проявляться довольно бурно.

Чарли был прав, сказав, что Уитни, словно голодный, глотал книгу за книгой.

И довольно скоро родные и близкие Уитни были поставлены перед фактом решения Уитни стать адвокатом…

Все отнеслись к решению, принятому Уитни по-разному.

Чарли, конечно же, поддержал решение Уитни и, более того, стал активно помогать ему. Детям не понравилось, что их отец теперь будет увлечен совсем не легендами Греции и историей. Остальные же не были ни категорически «за», ни категорически "против".

Но теперь, глядя на своего мужа, Лиз думала о том, что вся эта затея с операцией была несколько жестоким событием, искусственным образом изменившим Джери. Может быть, кто-то и сказал бы, что Джери ничего не потерял, а даже наоборот — только приобрел, стал лучше. Лиз же это изменение казалось, в какой-то степени, механическим, не живым.

Ей, вдруг, подумалось, что ни развитие научно-технического прогресса, ни какая-либо другая цель не имели серьёзного значения, если приводили к психологической ломке хотя бы одного человека.

Данная мысль, вдруг, испугала её, но, не желая испортить общего праздника, она заставила себя не подчиняться влиянию столь мрачных мыслей и воспринимать всё происходящее таким, каким оно было.

— Так что же написано в газете? — спросил Уитни, вернувшись к друзьям, заметно повеселев.

— В газете напечатана очень интересная статья, — ответил Стивен. — Сейчас я вам ее процитирую. Вот послушайте: "…Пять лет назад это роковое событие кардинально изменило жизнь как известного ученого Джеральда Уитни, так и никому ранее не известного Джозефа Каннингфокса…" — так…, здесь не очень интересно…, в общем, Джозеф Каннингфокс собирается открыть уникальный бесплатный детский городок, а нашего Джери, по мнению общественности, объявили лучшим адвокатом города за истекший год. Вот — фотографии.

— Итак, Джери, что ты теперь можешь нам сказать? — спросил Чарльз.

— Что здесь скажешь? — ответил Уитни. — Вряд ли я смогу объяснить, насколько я благодарен всем вам за то, что в самое трудное для меня время вы все находились рядом со мной и помогали мне.

А что касается моего выбора…, моего решения стать адвокатом, то теперь я могу понять восторг моего отца после каждого удачно проведенного дела. Но, думаю, — таинственно улыбнувшись, добавил он, — что для меня теперь начинается новая интересная жизнь!

— Я сейчас расплачусь… — иронично сказал Стивен. — Довольно эмоций! Не забывайте, что у нас есть ещё одно неотложное дело!

— Да-да, я согласен, — отозвался Чарльз. — Неси карту…

— Всё уже разложено! — ответил Стивен. — Прошу всех на улицу! Окончательно обсудим маршрут, а что касается документов, то я уже подготовил всё необходимое.

— Вот так сюрприз! — отозвалась Лиз.

— И это ещё не всё! — ответила Пэмела. — Чарли проговорился сегодня утром. Оказывается, наши дорогие мужчины позаботились не только о документах и визах. Они подготовили абсолютно всё!

— И трейлер тоже? — осторожно поинтересовалась Кейт

— И трейлер тоже. Нам осталось лишь согласовать маршрут. И постараться сделать это как можно скорее.

— Но зачем торопиться?

— Билеты на самолёт уже взяты, — пояснила Пэмела и, увидев недоумение на лицах подруг, поторопилась добавить: Нет, у нас, конечно, ещё есть время.

— Так, когда рейс? — нахмурив брови, спросила Кейт.

— Через две недели…Как только у детей начнутся каникулы. Я думаю, этого времени нам вполне достаточно…

— Вполне… — иронично ответила Кейт.

— Не расстраивайся, дорогая, — сказал Стивен. — Мы, действительно, всё предусмотрели. Ты сейчас во всём убедишься сама.

— Но если вы уже взяли билеты, значит начальный пункт назначения, вы все же выбрали? — спросила Лиз.

— Да, — ответил Чарльз, — мы взяли на себя такую смелость.

— Какой смысл стоять здесь и спорить! — отозвался Стивен. — Старый добрый «голова» Стивен самостоятельно решился на авантюру впервые в своей жизни. И, вдруг, такая реакция.

— Ну, хорошо, — смеясь, ответила Кейт, — убедил! Считай, что мы тебя уже простили! Ну, давайте посмотрим, что вы ещё приготовили!

Спустя несколько минут весёлая дружная компания уже обсуждала детали предстоящей поездки, и лишь Уитни, делая вид, что внимательно всё слушает, витал где-то очень далеко в облаках. Но никто из окружавших его друзей, увлечённых дискуссией, не заметил этого, или просто старался не замечать…

В саду появились Алиса и Николас. Они подошли к отцу, протягивая ему газету, принесённую Стивеном. С важным выражением лица Алиса заявила, что они ознакомилась с содержанием статьи, посвященной Уитни и Каннингфоксу.

— Несмотря на то, что на фотографии ты получился не совсем удачно, в статье о тебе написали верно! — заключила она.

— Спасибо, дорогая, — ласково ответил Уитни. — Мне приятно, что ты обо мне такого высокого мнения!

— Папочка, — пропищал Николас, — а мы пойдём на открытие детского городка Джозефа Каннингфокса?

— Обязательно, дорогой, — ответил Уитни. — Обязательно!

Глава 30

Уитни смотрел и не мог оторвать глаз от деревянных фигур волшебных животных, составлявших сложный ансамбль, окаймлявший детский городок. Не то, чтобы причудливость их форм поражали его, — он смотрел и удивлялся тому, насколько глубоко они отражали доброту того, кто их создал.

Алиса нетерпеливо дернула его за рукав.

— Папа, если ты простоишь здесь еще немного, то пропустишь всю церемонию открытия городка. Я зову тебя уже третий раз! Господин Каннингфокс уже начал говорить… Пойдем, ты еще успеешь все это рассмотреть! — с этими словами она еще раз, но уже более настойчиво потянула его за руку, и на этот раз он ей подчинился. Протискиваясь сквозь толпу, Алиса протащила отца в самый первый ряд, где он оказался чуть ли не лицом к лицу с Джозефом Каннингфоксом, который уже рассказывал о себе собравшимся:

— С детства я считал себя неудачником, и все время обстоятельства складывались таким образом, что я, увы, все больше и больше убеждался в этом. Когда я был совсем маленьким, мои сверстники не хотели играть со мной. Они дразнили меня — называли «поросенком» и гнали от себя. Дома я горько плакал от обиды, а затем, решив, что, видимо — такова моя судьба, я садился за стол и рисовал какие-то домики или собирал их из кубиков на полу. Когда я пошел в школу, ситуация не изменилась для меня в лучшую сторону: со мной опять никто не хотел дружить — все называли меня «бегемотом» и «занудой», а я опять оставался один. Возвращаясь из школы, я садился за компьютер, и конструировал детские городки, стараясь забыть о своих детских обидах. Я мечтал о том, что вырасту и стану сильным и преуспевающим человеком, как мой отец, и все будут восхищаться мной, а моя мать будет мной гордиться. Но время шло, а ничего не менялось. Вместо того, чтобы становиться похожим на своего отца, я чувствовал, что мне все труднее и труднее чего-то добиваться. Понимая, что, увы, я ни на что не способен и видя в противоположность мне успех своих братьев, я расстраивался и вновь находил утешение лишь в конструировании детских городков, ставшем моим любимым занятием.

И вот, в тот момент, когда моя мечта и моя жизнь вместе с ней, казались мне практически разрушенными, судьба подарила мне шанс. Ровно пять лет назад все в моей жизни серьезно изменилось благодаря присутствующим здесь — талантливому доктору Джейкобсу Джонсону и известному ученому Джеральду Уитни. Все в моей жизни изменилось в лучшую сторону и обретать определенный смысл. Но по мере того, как я становился сильнее и более похожим на своего отца и братьев, тем ощутимее становилось чувство странного беспокойства, овладевавшего мной. Анализируя все происходившее, и убеждая себя, что абсолютно все развивается так, как я хотел, я обнаруживал, что внутри меня скапливалась какая-то тяжесть, мешавшая мне радоваться моим успехам.

Однажды, возвращаясь с работы домой, я решил пройтись пешком, чтобы спокойно обдумать то, что происходило со мной. Проходя через парк, я увидел малыша, беззаботно строившего на песке какие-то замысловатые домики. Этот мальчик напомнил мне меня. Я подумал, что он, может быть, так же, как когда-то и я, мечтает о том, что пройдет время, и он станет великим человеком, которым будут гордиться родители и восхищаться друзья. Я подумал также, что это не случайно, что мы оказались рядом — он, еще мечтающий о радужном будущем, маленький ребенок, и я, уже взрослый человек, чьи мечты, как будто бы сбылись. Но во всем этом было что-то запутанное, сложное. Проблема заключалась в том, что по исполнении моей мечты, я не чувствовал удовлетворения. Добившись всего, о чем мечтал, я вдруг, с ужасом подумал, что все это мне совершенно не нужно.

Но, только пройдя через это, я сумел все оценить и понять, что для меня, на самом деле, важно. Я вспомнил о самом дорогом для меня человеке — о моей матери, еще с детства научившей меня двум простым, но ценным вещам — быть добрым по отношению к людям и верить лишь своему сердцу. И мое сердце подсказало мне, что в поисках чего-то самого значимого для меня, я не замечал, что это значимое всегда находилось рядом со мной. Я понял, что должен делать то, что умею, к чему лежит моя душа. Я решил, что должен строить детские городки.

Долго я сидел еще в парке в тот день, рассуждая об этом, а затем пришел домой, направился к матери и рассказал ей о своих ощущениях.

С того дня прошло чуть больше двух лет. Теперь я учусь на архитектурном факультете и мечтаю дарить доброту и любовь людям, прежде всего — детям. Пройдет несколько лет до того дня, когда я получу диплом и смогу профессионально заниматься своим любимым делом, но и сейчас уже я не могу оставаться в бездействии и поэтому начал постепенно претворять в жизнь свою детскую мечту. Я хочу подарить всем детям нашего города этот настоящий детский городок, соединяющий мое детство с детством миллионов малышей, подобных тому, который в обычный, ничем не приметный день, сам того не зная, помог мне придти к единственно верному решению в моей жизни…

ТОМ ВТОРОЙ НАУКА ДОРОЖЕ ЧАСТЬ ПЯТАЯ "ЕВРОПА, ИЛИ НОВЫЙ СЮРПРИЗ"

Глава 31

— Жестокий король Вильгельм Завоеватель смертельно боялся жителей Англии, опасался, что они могут попытаться убить его. Именно поэтому в одиннадцатом веке он построил Белую Башню, чтобы в ней прятаться от простых людей, — нараспев говорила Алиса, указывая на высокие стены Лондонского Тауэра.

— Опять ты рисуешься, Алиса, — недовольно прокомментировал Николас. — Все мы и без тебя знаем историю Тауэра. Только не думай, что можешь говорить так, как папа…

— Даже если у меня не получается теперь, получится позже, когда вырасту… Я обязательно стану историком!

— Это произойдёт нескоро! А пока тебе придётся немного отдохнуть. Экскурсию внутри Тауэра буду проводить я!

— Перестаньте ссориться! — сказал Уитни. — Ты несправедлив, дорогой Николас. На мой взгляд, рассказ Алисы был великолепным. По крайней мере, с точки зрения исторической последовательности, ничего не было упущено.

— Но внутри Тауэра экскурсию буду проводить я! — не унимался Николас.

— Считай, что я, просто, даю тебе шанс показать себя! — снисходительно хмыкнула Алиса. — И потом, я сегодня что-то немного устала…

— Прошу всех пройти за мной, — серьезным тоном начал Николас. — Мы с вами имеем честь войти в один из старейших и величайших музеев Англии.

— И Николас и Алиса действительно хорошие рассказчики! — улыбнувшись, заметила Пэмела, следуя за маленьким гидом. — Джейкобс, Келли, — обратилась она к своим детям, — я советую вам послушать Николаса. Уверяю вас, вы узнаете много нового и интересного.

— Твои дети пошли в отца, дорогая Лиз! — отметила Кейт. — Если дела и дальше пойдут столь успешно, их ожидает слава великих историков, как и Уитни.

— Главное, чтобы они не допускали тех же ошибок, что и Уитни… — ответила Лиз.

— Ты всё ещё не можешь смириться?

— Понимаешь, в объективном смысле я должна только радоваться, и я это, конечно же, понимаю. Но до конца разобраться в своих чувствах я не могу. Надеюсь, что со временем, мои сомнения развеются…

Семьи Уитни, Смита и Уайлдера вот уже вторую неделю находились в Англии, и четвертый день — в Лондоне…

За спиной остались Германия, Австрия, Италия, Швейцария, Франция со своими чудесными городами, уникальной культурой, традициями и обычаями, великолепными памятниками и музеями.

Не смотря на коренной поворот в судьбе, изменивший профессию Уитни, он решил специально для этой поездки и своих друзей восстановить в памяти весь материал, ранее известный ему об истории и культуре этих государств. И, вдохновленный вновь вспыхнувшей в нём любовью к истории, он доставил своим друзьям немалое удовольствие от своих экскурсий. Более того, по просьбе Алисы и Николаса он помог им подготовить отдельные сообщения о некоторых достопримечательностях Лондона, которые они могли бы прочесть сами.

Поездка по Европе, о которой наши друзья мечтали вот уже пять лет, действительно пошла всем на пользу. Они чувствовали в себе прилив сил и некое необъяснимое физическое, моральное и духовное обновление, благодаря которому понимали, вдруг, что находили в себе ранее скрытый от восприятия источник жизни и энергии, заставляющий их смело смотреть вперед и продолжать брать от жизни всё самое лучшее, светлое и доброе, что даётся людям.

Планы осуществлялись именно так, как и мечтали наши друзья. Большой, разноцветный, украшенный шарами, цветами и лентами, трейлер, мирно катил их по просторам Европы.

На своем пути от города к городу, проезжая по весёлой деревенской местности, они часто останавливались и подолгу любовались красотой природы этих мест.

Если ночь заставала их в пути, и до ближайшего населенного пункта было еще далеко, они ставили палатки для ночлега.

В такие вечера они разводили небольшой костёр и, собравшись вокруг него, мирно беседовали, делясь своими впечатлениями, искренне радуясь всему тому, что им доводилось увидеть и узнать в этих новых местах.

Въезжая в города, они останавливались в небольшом отеле и обязательно задерживались в городе на три-четыре дня, осматривая достопримечательности города под руководством Уитни, либо просто гуляя по улицам города, рассматривая все, что попадало им на пути…

Глава 32

Но, помимо восторженного созерцания красоты и особенностей этих стран, наших друзей ждал другой сюрприз…

Учёный мир каждого крупного города был очень хорошо информирован относительно научного открытия доктора Джонсона, результатов первой, проведенной на коммерческой основе, операции, всемирно известного учёного, профессора Джеральда Уитни, его согласия принять участия в операции и неудачи, постигшей его в результате трагичного её завершения.

К этому данному времени доктор Джонсон и Уолтер Вайсман констатировали факт полного восстановления памяти Уитни, что означало достижение такого умственного состояния, при котором он мог уже помнить всё, когда-либо с ним происходившее и помнить период времени непосредственно перед операцией.

Люди науки и пресса проявляли активный интерес к Уитни. Они были детальным образом информированы относительно его путешествия, и в каждом крупном городе он обязательно оказывался в окружении камер и репортёров, со всех сторон осыпавших его вопросами об операции.

К сожалению, не все написанное в результате подобных обрывистых «интервью» объективно отражало суть произошедших событий. А некоторые из них давали настолько искаженное отражение истории об операции, что, разозлившись, в конце концов, Уитни решил положить конец невероятным рассказам.

И на четвёртый день пребывания в Лондоне Уитни готовился дать пресс-конференцию. Он решил раз и навсегда покончить с выдумками и собственнолично подробно рассказать о том, что на самом деле происходило с ним.

Друзья поддержали эту идею, и сами согласились принять участие.

Благоприятным в этом отношении обстоятельством явилось то, что отец Стивена имел давнее близкое знакомство с руководителем одного из популярных лондонских телевизионных каналов, который и побеспокоился об организации встречи Уитни и его друзей с прессой.

*******

Шел четвертый день пребывания в Лондоне.

Всё утро друзья решили посвятить осмотру Лондонского Тауэра.

К вечеру Кейт вместе с детьми решили пойти в кино, а Уитни, Лиз, Пэмела, Стивен и Чарльз отправились на пресс-конференцию.

Атмосфера, царившая в конференц-зале, напомнила Лиз день презентации в Нью-Йорке, и оттого пребывание на встрече с журналистами показалось ей крайне неприятным. Через некоторое время она даже почувствовала желание уехать поскорее, и ей стоило больших усилий заставить себя остаться там. Единственное, что ей в тот момент оставалось, это ждать, когда всё закончится.

Именно поэтому начало восторженного выступления мужа Лиз благополучно прослушала, отрешенно уставившись в одну точку.

В это время Уитни делился с присутствующими тем, как крупица за крупицей получал он от своей жены первоначальную информацию об эксперименте. Он рассказывал о том, как, оказавшись в плену психологического кризиса, был готов на любое сумасбродное решение, о том, как доктор Джонсон сделал ему неожиданное предложение принять участие в эксперименте и, что согласно своему психологическому состоянию, он счёл это предложение наименее странным…

Лиз очнулась лишь тогда, когда Пэмела осторожно толкнув её в локоть, дала ей понять, что одна из журналисток обращается к ней с вопросом.

Лиз посмотрела в зал и увидела молодую девушку в ярко-красной блузке, смотревшую на неё и ожидавшую ответа на поставленный ею вопрос.

— Не могли бы вы повторить ваш вопрос, пожалуйста? — вежливо попросила Лиз.

— Мое имя — Маргарет Уокен, — ответила девушка. — Я являюсь специальным корреспондентом еженедельного издания "World News". Меня интересует ваше личное мнение относительно эксперимента.

— Как специалист, принимавший участие в его разработке, я считаю его уникальным и, безусловно, важным событием в развитии современной науки.

— А как вы относитесь к эксперименту лично, как супруга господина Уитни? Не возникало ли у вас каких-либо опасений по поводу операции ещё до её проведения?

Лиз не понравился этот вопрос. Больше всего ей не хотелось обсуждать её личную позицию. Мало того, эта ярко-красная блузка, в которую была одета журналистка, действовала на Лиз странным образом, как будто, пробуждая в ней скрытую агрессию.

— У меня возникали сомнения по поводу эксперимента, — ответила она. — Безусловно, как супруга Уитни, я опасалась за его здоровье, даже отговаривала его от участия… Однако, к сожалению, я со своим мнением осталась в меньшинстве, что, в конце концов, и привело к трагедии.

— Как же вы могли заниматься делом, в которое не верили?

Лиз была доведена до предела. Расспросы журналистки казались ей слишком дотошными и действовали ей на нервы.

— Я не могу сказать, что не верила в дело, которым занималась. Вы должны понять, что человек, имевший опыт исключительно, как разработчик эксперимента, с трудом может понять позицию человека со стороны, и наоборот… Здесь есть и свои плюсы и минусы. Страхи человека со стороны обоснованы его незнанием, как и незнанием объясняется его чрезмерный восторг по поводу какого-либо громкого открытия. Человек же, непосредственно работающий над экспериментом, в состоянии объективно оценить и преимущества и недостатки дела, которым занимается. Я допускала возможность непредвиденных обстоятельств. Но это не означает, что я не верила.

— Тогда, как вы на данный момент можете охарактеризовать своё отношение к эксперименту, если взять в совокупность ваши прежние взгляды и ваш последний опыт неудачного его завершения.

— Имея столь насыщенный опыт работы в области последних открытий науки, я, к сожалению, немного по иному посмотрела на вопрос их важности и необходимости простым людям, таким, как мы с вами, — сказала Лиз. — Иногда они мне даже представляются несколько опасными для здоровья, как и все чрезмерные случаи внедрения современных технологии в естественное течение процессов в организме.

— Но вы не можете отрицать того, что почти вся современная медицина основана на внедрении в естественный процесс жизнедеятельности. Человек, живущий в абсолютно естественных условиях, мог бы погибнуть даже от обычного приступа аппендицита. Вы призываете нас к отказу от медицины, доктор Уитни?

— Разве, я вас к чему-либо призываю? Никто не может отрицать преимущества современной медицины. Речь не идет об абсолютном отрицании внедрения в естественный процесс, речь идет об отрицании чрезмерного внедрения в естественный процесс жизнедеятельности человека, понимаете?

— Следовательно, ваш эксперимент является чрезмерным внедрением в естественный процесс человека.

— Я думаю, что — да… Что означает, что данная операция не является жизненно необходимой.

— Означает ли это, что вы не стали бы принимать участие в дальнейшей разработке?

— Да, я не стала бы принимать участие в дальнейшей разработке. Причём, это решение я приняла ещё до операции, в которой принял участие мой муж.

— Но если рассуждать теоретически, как вы считаете, каковы могли бы быть последствия продолжения работы в данной области?

— Многое зависит от моральных принципов людей, работающих над экспериментом. Я думаю, что вы и сами это понимаете…

— То есть, добрый ученый использует своё открытие во благо человечества, а злой — во зло?

— Безусловно, личные убеждения разработчика непосредственным образом влияют на судьбу открытия. Но и в случае «доброго», как вы изволили выразиться, разработчика, возможны самые негативные последствия. Не забывайте о том, что большинство великих мировых открытий приводили к трагедии, массовой трагедии из-за того, что ими пользовались затем совершенно иные люди…

— Значит, вы полагаете, что открытие доктора Джонсона приведет к массовой трагедии?

— Я не исключаю такой возможности.

— Не могли бы вы примерно назвать возможные проявления этой трагедии, согласно вашему суждению?

— Совершенно легко… Данное открытие может применяться в преступных целях. Если вы слышали о действии прибора, разработанного в нашей лаборатории, то вы, вероятно, заметили, что этот прибор позволяет считывать содержимое памяти человека. Причем наше личное желание предоставить свои мысли никак не отражается на работе прибора. Допустим, кому-то захотелось узнать содержимое вашей памяти. Достаточно заставить вас спокойно сидеть в кресле, надеть на вашу голову обруч с улавливающими импульсы датчиками, и дальнейшее от вас совершенно не зависит. Причем, вы никак не сможете помешать злоумышленникам просмотреть вашу память… Как вам такие перспективы?

— Какое-то мошенничество… — критично заметила Пэмела.

— Думаю, что любому чиновнику, владеющему государственной тайной будет опасно гулять по улице, если прибор доктора Джонсона попадет в руки вот такому, описанному Лиз, злоумышленнику, — добавил Стивен. — Такие последствия могут привести даже к политическим кризисам.

— И это только вариант считывания информации, который может грозить не только важному государственному деятелю, но и народу в целом… — продолжала Лиз.

— Что может привести кого-то к мировой власти… — ответила журналистка.

— Ну, это, конечно, больше похоже на сюжет какого-нибудь фильма ужасов. Думаю, что до этого, всё же, не дойдет. Хотя, случаи единичного использования возможны. Другой случай, — откинувшись на спинку кресла, продолжила Лиз, — интеллектуальное донорство. Операция, проведенная над доктором Уитни и господином Каннингфоксом, является первым шагом к другому, не менее ужасающему, чем мировая власть, но более приближенному к нашей реальной жизни, преступному использованию этого открытия. Каждый из вас, наверное, не раз слышал о похищении молодых, здоровых людей, становившихся впоследствии жертвами торговцев живыми человеческими органами. Разве у нас мало умных, но малообеспеченных людей. И уж точно, не меньше богатых, желающих получить чужой, более совершенный, интеллект…

— Вы нарисовали нам неприятные картины будущего, доктор Лиз Уитни, — заключила журналистка.

— Я привела вам примеры преступлении, реально возможных в нашей жизни в случае успешного продолжения и завершения эксперимента доктора Джонсона.

— Следовательно, если бы вас спросили о вашем мнении относительно необходимости продолжения эксперимента, ответ был бы однозначно отрицательным?

— Совершенно верно… Но, насколько мне известно, никто и не собирается заниматься этой разработкой далее. После неудачного завершения операции доктору Джонсону было запрещено работать в этом направлении.

— Как бы вы отреагировали, если бы узнали о том, что работа в этом направлении, все-таки, проводится.

— Проводится, кем? Доктором Джонсоном?

— Нет, другим ученым, не менее известным и компетентным…

— Американцем? — нетерпеливо перебила Лиз.

— Да, американцем. Доктором Уолтером Вайсманом.

Лиз еле усидела на месте.

— Уолтером Вайсманом? Впервые об этом слышу. Откуда у вас эта информация?

— Это достоверная информация, — спокойно ответила журналистка.

— Нет, я лично не владею такой информацией, — ответила Лиз.

— Но тогда объясните, доктор Уитни, — вновь хотела спросить Маргарет, однако Лиз перебила её и сказала, что, вряд ли, сможет ей чем-то ещё помочь, по крайней мере, до личной беседы с Вайсманом.

— Большое спасибо, доктор Уитни! — рассеянно заключила журналистка.

Лиз поняла, что её мучения, связанные с неприятными расспросами, закончились, но облегчения она не почувствовала.

После этого никто не задавал ей вопросов, но до конца пресс-конференции Лиз чувствовала себя чрезвычайно напряжённой.

Глава 33

"Уолтер Вайсман… Уолтер…" — это имя звучало в ушах Лиз всё то время, что она ехала в отель после конференции.

Соглашаясь принять участие во встрече с журналистами, она никак не могла предположить, что такое совершенно незначительное событие, как эта встреча, тем более на фоне столь замечательного путешествия, при полном умиротворении и спокойствии, ураганом ворвётся в её душу, и принесёт ей очередной неприятный сюрприз…

Весь оставшийся вечер был испорчен для неё окончательно. Но более всего она боялась, что фон пониженного настроения продержится у нее несколько дней, а ей совершенно не хотелось портить настроение друзьям.

Одним из самых неприятных моментов в данной ситуации было то, что сама она не могла дать себе отчет в том, почему её реакция на последнее сообщение была столь бурной. Казалось бы, неприятности, обрушившиеся на её семью, забыты и почти не оставили следов. Считала ли она поступок Уолтера предательским? Или её, действительно, волновала судьба всего человечества? А может быть, ей просто было неприятно осознавать то, что Уолтер, будучи её давним знакомым, не поделился с ней относительно своей работы? Этого она и сама до конца не понимала…

Её радовало лишь то, что путешествие подходило к концу. Лондон был последним пунктом назначения, и через несколько дней они должны были закончить двухмесячное путешествие и вернуться в Штаты.

И там, на месте она сможет во всём разобраться.

*******

На следующий день друзья собрались пойти на книжную выставку.

В отличие от Лиз, никто из них даже и не вспоминал о пресс-конференции. У всех было хорошее настроение.

Среди большого количества рядов, представлявших множество книг различных наименований, каждый находил что-то важное для себя.

Стивен давно мечтал попасть на эту выставку. Собственно, именно он и был инициатором этого похода. Уже через полчаса он с довольным видом нес под мышкой целую стопку изданий, как связанных с его непосредственной профессией, так и книг иной тематики. Особенно он радовался по поводу приобретения полного сборника сочинений немецкого философа Гегеля. Философия была главным увлечением Стивена.

Пэмела приобрела себе новую энциклопедию красоты и молодости. Необходимо отметить, что она всегда очень щепетильно относилась к своей внешности и никогда не упускала случая приобрести какое-нибудь новенькое издание в этой области.

Кейт серьёзно увлекалась цветоводством, и от разнообразия предлагаемой по этой тематике литературы у нее разбегались глаза.

Алиса была расстроена из-за того, что на этой выставке, увы, не было книг её отца. Но он посоветовал ей выбрать что-нибудь детское. На что Алиса ответила ему, что будет ждать следующего выхода его книг, а детская литература её не интересует.

Только Лиз бродила, не проявляя ни малейшего интереса к столь огромному выбору предлагаемой литературы.

Единственное, что её в тот момент волновало, это таинственная работа Уолтера.

Помучившись немного, довольно скоро она приняла решение связаться с журналисткой, сообщившей ей на презентации неприятную новость.

Таким образом, объяснив кое-как причину своего плохого самочувствия мужу, оставив своих друзей во власти книжного мира, она отправилась в редакцию издательства "World News".

Приехав туда, она без труда отыскала Маргарет Уокен, которая с радостью приняла Лиз и предложила ей чашечку кофе.

— Мне бы хотелось извиниться перед вами, Маргарет, — вежливо начала Лиз. — Поверьте, мне не хотелось быть грубой с вами. Вы пришли к нам на конференцию, которую мы сами и организовали, а я повела себя не совсем корректно.

— Не переживайте из-за этого, прошу вас, — поторопилась успокоить её Маргарет. Я и не думала обижаться. Видимо, я сама слишком неаккуратно приблизилась к тому, чего не должна была затрагивать… Просто, понимаете… Вы не представляете себе, какой интерес я испытываю к вашей разработке, доктор Уитни! И как я была рада, что можно было поговорить с вами, как с одним из разработчиков! Но, как мне кажется, вам эта тема не очень нравится!

— Просто она связана с неприятными воспоминаниями… Но я к вам пришла по другому поводу, Маргарет. Я бы хотела узнать у вас подробнее о том, как вы получили информацию о продолжении работы над разработкой.

— Откровенно говоря, информацию я получила от Вайсмана лично.

— Вы так хорошо осведомлены о разработках в данной области, что смогли побеседовать с Уолтером, при его замкнутости? Я так давно и хорошо знаю его, что крайне удивлена вашей посвященности в такие неразглашаемые дела. Вайсман не то, что не дает никаких общественных заявлений, он даже месяцами не покидает свою лабораторию…

— Прошу вас не волнуйтесь так, доктор Уитни. На самом деле, всё гораздо проще. Вайсман не давал открытых интервью, и никто, кроме меня не знает о его работе.

— Да? Но как же вы тогда узнали обо всем?

— Просто, Уолтер — мой двоюродный брат…

Лиз удивленно подняла брови.

— Да, — продолжала Маргарет. — И в последнее время мне удалось уговорить его поделиться со мной его рассуждениями относительно этой разработки. Когда пять лет назад над экспериментом работал не только он, и когда это касалось не только его, он, разумеется, не мог говорить о разработке открыто. Но теперь, когда он остался один, он писал мне об этой работе очень много. И, более того, дал мне разрешение написать статью, в которой я ссылалась бы на его личное мнение.

— Вам удалось написать статью?

— Да, статья почти готова… И я могу вам её показать.

— Буду вам крайне признательна.

Маргарет протянула Лиз лист бумаги, на котором была напечатана статья, составленная со ссылкой на личное мнение Уолтера Вайсмана, из которой Лиз особенно врезалась в память следующая часть: "…В целях непрерывного развития современной науки каждый уважающий себя ученый обязан использовать любой шанс для проведения научных исследований, не заботясь о том, насколько успешными окажутся результаты этих исследований. Новое поколение для того и сменяет предыдущее, чтобы доводить до конца начатые до них дела. Таким образом, можно быть уверенными в том, что и исследования, связанные с возможностью переноса интеллекта, ранее проводимые профессором Джонсоном, в скором будущем будут доведены до конца нашими приемниками, которые смогут проанализировать и исправить ошибки, допущенные нами в нашей работе сегодня. Однако даже эта абсолютная уверенность не дает нам права оставаться в стороне и мириться с решением людей, ограниченных широтой и остротой взглядов, считающих себя в праве остановить прогресс и закрывать научные проекты из-за одного неудачного эксперимента…

…Исходя из этих соображений, всемирно известный ученый профессор Уолтер Вайсман официально объявил о своем намерении продолжить работу в направлении, начатом другим известным ученым профессором Джейкобсом Джонсоном…

…Уолтер Вайсман также добавил, что в скором времени представит заинтересованному в данном вопросе обществу невероятный и совершенно неожиданный результат своих исследований, чем убедит его в бесконечности развития современной науки…"

— О каких результатах идет речь? — спросила Лиз, прочитав статью.

— Боюсь, этого я и сама не знаю.

— Он не рассказывал вам об этом?

— Нет, он предложил мне свои отдельные мысли, по которым я и составила статью…

— И как давно он решил продолжить работу?

— Кажется, около пяти лет назад…

— Сказано смело… Но, все же, меня удивляет, что он так легко сообщил вам об этом и, кроме того, спокойно относится к тому, что об этом скоро узнают многие люди. Не сомневаюсь, что ваша статья вызовет большой интерес, как в научных кругах, так и в обществе в целом. Вайсман, с его своеобразным «теневым» имиджем всегда пользовался огромной популярностью, удивляя всех не слишком частыми, но очень яркими открытиями. Держу пари, здесь что-то очень необычное, иначе он не стал бы так легко давать информацию.

— Он сказал, что это будет интересно, в связи с моей заинтересованностью в разработке доктора Джонсона.

— Ну да, конечно… Это, наверное, интересно

— Я не хотела обидеть вас, доктор Уитни, простите меня.

— Вайсман знал о том, что вы собирались придти на пресс-конференцию моего мужа?

— Да, конечно, после наших с ним неоднократных обсуждений этого дела, я подумала, что он должен знать и об этом обстоятельстве. Как раз после данного разговора я и получила от него материалы, позволившие мне написать статью…

— И она у вас получится великолепной, не сомневайтесь.

— Да, но… Могу ли я включить в статью материалы вчерашней пресс-конференции. Мне бы хотелось включить ваши мысли, так сказать, в противопоставление мнению Уолтера. Думаю, что своеобразный элемент научной оппозиции придаст статье большую насыщенность.

— Если вы стремитесь насытить вашу статью моими мыслями, то, пожалуйста, сделайте акцент на то, что я выступаю категорически против продолжения работы в этом направлении уже только потому, что считаю его опасным. Но не думаю, что стоит слишком распространяться о причинах категоричности моей точки зрения.

— Почему?

— Потому что я почти уверенна в том, что, не смотря на то, что я ничего не знаю о научных достижениях Уолтера, его открытие будет все-таки иметь грандиозный успех в научных кругах. И уж если он считает, что наука не должна стоять на месте и позволяет себе при этом делать такие уверенные и серьезные заявления, то он будет иметь больше единомышленников, чем противников его идей. И мое скромное мнение вряд ли будет иметь какое-либо значение в тот момент, когда он будет принимать лавры из рук самых известных и авторитетных ученых мира, а тысячи несчастных жертв подобных деяний, подобно моему мужу, будут вести жестокую борьбу за возвращение того, что потеряли из-за подобных открытий…

— Мне кажется, что на идеи любого гениального ученого всегда найдутся противники, — ответила Маргарет.

— Сейчас ничего нельзя говорить определенно… Необходимо дождаться более конкретных данных непосредственно от Уолтера. Любые заочные дискуссии сейчас бесполезны, — заключила Лиз и, поблагодарив Маргарет за предоставленную информацию, вышла из кабинета.

Глава 34

Возвращаясь в отель после встречи с Маргарет Уокен, Лиз не переставая, думала о прочитанной статье.

Её поражала смелость его суждений.

"Уолтер-то, оказывается, большой бунтарь…, — подумала Лиз. — Но, ничего… Он, вряд ли этого ожидает, но я, не меньший бунтарь, чем он…"

Войдя в свой номер, Лиз обнаружила, что Уитни с детьми ещё не было. Также никого не было и в номерах её друзей.

Убедившись, что ей никто не мешает, она набрала домашний номер доктора Джонсона.

— Как отдыхаете? — радостно спросил её доктор Джонсон.

— Вряд ли это можно назвать отдыхом…

— Неужели, отдых не удался?

— Слава богу, почти два месяца все было в полном порядке. Но напоследок Европа приготовила нам неожиданный сюрприз… Вы ничего не слышали об Уолтере Вайсмане?

— Если я не ошибаюсь, с ним всё в порядке… Он спокойно трудится в своей загородной лаборатории.

— А вы знаете, над чем он "трудится"? — критично спросила Лиз.

— Наверное, занимается своими обычными зоологическими опытами… Или у вас есть какая-то конкретная информация?

— Уолтер не занимается зоологическими экспериментами. Он продолжает работу, связанную с нашим экспериментом!

— С тем самым экспериментом, который…

— Да, с тем самым экспериментом, который плохо закончился! И Уолтер продолжает эту работу.

— Я, откровенно говоря, ничего об этом не слышал…

— Зато, об этом осведомлены в Европе. На следующей неделе в Лондонском научном издании "World news" выходит странная статья. В ней сказано, что Уолтер, по его собственным словам, собрался восстать против "ограниченных в широте и остроте восприятия", чиновников. Он также призывает всех уважающих себя учёных, во что бы то ни стало, использовать любые шансы для продолжения научных разработках, не заботясь об их возможных результатах! Мне кажется, что необходимо с ним поговорить…

— Вас так серьёзно это беспокоит?

— А разве вас это не беспокоит? Вы ведь не забыли о том, как закончился наш эксперимент?

— Причина была в том, что наш прибор был неисправен, а у Уолтера, как вы и сами знаете, с прибором все в полном порядке.

— Меня беспокоит то, что, как сам он откровенно заявляет, что будут представлены невероятные и неожиданные результаты его работы! Я представляю, что это может быть…

— Я думаю, что Уолтер не способен ни на что страшное. Он, конечно, большой фантазер, но не злодей… Так, что, на мой взгляд, вы напрасно волнуетесь.

— И вот я снова сталкиваюсь с непониманием, доктор Джонсон… Если вы помните, такое уже было. И я, увы, оказалась права…

— Когда вы возвращаетесь в Нью-Йорк?

— Через три дня.

— Вот и хорошо. Я постараюсь связаться с Уолтером за это время, и когда вы приедете, мы всё это обсудим с вами вместе.

— Хорошо, увидимся в Нью-Йорке…

Лиз положила трубку, но, как это постоянно было в последнее время, но облегчения не почувствовала.

"Опять никто не хочет меня понять! — подумала она. — Ну, что же, дай бог, чтобы мой опасения оказались беспочвенными, и то, что Вайсман всем нам готовит, действительно, не несло в себе ничего опасного. А мне только остаётся ждать того, что произойдет теперь…"

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ "САЛЬВАДОР"

Глава 35

Общеизвестно, что каждый из нас легко привыкает ко всему хорошему и с трудом от него отвыкает.

Чувство необъяснимой боли в груди, возникающее в момент расставания с чем-то приятным, светлым, возвышенным, хорошо знакомо каждому из нас.

Оттого легко представить нам то горькое чувство расставания с двумя беззаботными, полными добрых эмоций, месяцами путешествия по Европе, охватившее наших друзей, когда они, уладив все заключительные формальности, поднимались на борт самолета, которому досталась самая печальная миссия — оторвать их от чудесной сказки и перенести в повседневный, обыденный, полный привычных житейских проблем, мир…

Следующим неотъемлемым эпизодом подобной ситуации является рассеянное отрешенное блуждание по дому, в поисках смысла жизни, непременно возникающее сразу по возвращении из аэропорта, и продолжающееся, как правило, от одного дня до недели, в прямой зависимости от длительности удавшегося путешествия.

Именно это чувство опустошенности и охватило всех наших друзей.

Всех, за исключением Лиз.

К возвращению домой она была готова ещё несколько дней назад. Поэтому, в отличие от своих несчастных друзей, ещё в самолете знала, чем займется по возвращении. План дальнейших действий был для неё абсолютно ясен. Первое, что она решила сделать, это позвонить доктору Джонсону и поинтересоваться у него результатами разговора с Уолтером Вайсманом.

Однако ей не пришлось идти к Джонсону. По прибытии домой она обнаружила, что её ждет письмо от Вайсмана следующего содержания:

"Лиз, дорогая! Зачем тебе нужно было разводить шумиху из-за такого незначительного события и вовлекать в него Джонсона. Я и без того собирался тебе всё рассказать. Просто, не хотел забивать тебе голову всякой ерундой перед твоей поездкой. Надеюсь, что ты хорошо отдохнула. Как захочешь, приезжай ко мне. Увидишь всё сама… Уолтер!"

"Да, уж…, — подумала Лиз. — Рассказал бы ты мне по своей воле, если бы я сама не подняла эту тему…"

*******

Пообедав и немного отдохнув, Лиз отправилась к Уолтеру.

По дороге она перебирала в памяти статью лондонской журналистки о Вайсмане. Особенно ей не давала покоя фраза: "…доктор Вайсман представит обществу невероятный и совершенно неожиданный результат своих исследований, чем убедит его в бесконечности развития современной науки…". Лиз думала и усиленно пыталась представить себе, что это может быть за результат. Почему Вайсман считает его совершенно неожиданным. Больше всего ей было интересно узнать, насколько скоро лично она ознакомится с этим результатом. Произойдет ли это в этот же день или ей придется ждать ещё долгое время… В конце концов, она почувствовала, что её досада, злость, возмущение, обида на Уолтера переросли в обыкновенное любопытство.

Как всегда, Лиз нашла Уолтера в его химической лаборатории.

— Приехала, бунтарка? — весело поприветствовал её Уолтер. — Ты не представляешь, как меня отчитывал доктор Джонсон после того, как ты ему на меня пожаловалась. Я снова почувствовал себя провинившимся учеником в кабинете директора. В определенный момент мне даже стало стыдно…

— Интересно, было ли стыдно создателям ядерной бомбы за их открытие? — критично заметила Лиз.

— Начинается… В кабинете у директора я уже был. Теперь меня отчитывает классная дама! Покорно благодарю…

— Ты, ведь сам во всем виноват, Уолтер. Что это за секретность… Но где-то ты молчишь, а где-то так откровенен… Почему в Европе знают о том, о чем не знаем мы?

— Если во всем разобраться по существу, в разработке доктора Джонсона нет ничего опасного, и запрещенного, между прочим, дорогая Лиз. Так, что не вижу причин, почему я должен был перед кем-то отчитываться, или, наоборот, — от кого-то что-то скрывать. В конце концов, откуда мне было знать, что тебя так интересует то, чем я занимаюсь. Тем более, я уж точно не думал, что тебе может быть интересен факт продолжения разработки доктора Джонсона. Мне казалось, что ты и слышать об этом не хотела после того, что произошло с Джери.

— Не делай вид, что ты глупее, чем кажешься, Вайсман! Именно из-за неудачного опыта моего мужа мне особенно интересно, чтобы об этом проекте забыли! И, вдруг, такой сюрприз!

— Чаю хочешь? — неожиданно предложил Уолтер.

— Не уходи в сторону, Уолтер, — строго сказала Лиз. — Не забывай, что ты ещё должен представить мне "неожиданный результат" своих исследований…

— Все в свое время, дорогая Лиз. Обещаю, сегодня ты узнаешь всё!

— Разве мы не будем пить чай, как обычно, в твоем кабинете? — удивленно спросила Лиз, когда Уолтер повел её совсем в другую сторону.

— Сегодня мы будем пить чай в другом месте! И в расширенной компании…

— Кто-то к нам присоединится?

— Да, в этом отношении я приготовил тебе сюрприз. Но, это маленький секрет!

— Какая таинственность… А куда мы идем?

— В сад. Кажется, его ты ещё не видела?

— Нет, не видела. Но я и не знала, что у тебя есть сад.

— Правильно, этот сад я разбил сравнительно недавно. Около пяти лет назад. А ты и была у меня пять лет назад, не так ли?

— Да, как раз после нашей презентации. Я приезжала к тебе за советом. Интересно, я никогда не догадывалась, что у тебя за домом так много места…

— Ну, как тебе, нравится? — с гордостью спросил Вайсман, по-хозяйски окидывая взглядом огромный ухоженный сад с множеством деревьев, кустарников, цветов.

— Даже птицы поют… — отметила Лиз, остановившись на минуту и осматриваясь по-детски. — Оказывается, ты ещё и большой романтик, Уолтер! Я чрезвычайно удивлена.

— Тебе понравилось?

— Конечно…

— Честно говоря, я никогда не думал, что тебя может восхищать природа.

— Я, безусловно, не знаток садоводства, Уолтер, но мне здесь очень нравится, — ответила Лиз, глядя на аккуратно оформленные аллеи…

— Сейчас мы свернем на другую аллею. Там у меня растет виноград. Тебе понравится, я уверен.

Лиз молча следовала за Уолтером. Глядя на него в тот момент, она уже не чувствовала обиды на него. Было так трогательно видеть, как аккуратно Уолтер раздвигал листья роскошных кустарников и цветов, пропуская Лиз.

— Как тебе все это удалось, Уолтер? Ты, оказывается, ещё более таинственная личность, чем мне это казалось раньше! Всю жизнь ты занимался зоологией, психологией, медициной, химией и, вдруг, оказываешься создателем такого грандиозного сада. Я бы даже сказала, что это не просто сад, а лес какой-то.

— Откровенно говоря, я давно мечтал о таком саде… А вот и беседка.

И в самом деле, довольно скоро в глубине сада Лиз увидела изящную беседку, густо увитую виноградом.

— Здесь мы и будем пить чай, — прокомментировал Уолтер. — Но, я вижу, здесь еще не все готово…

Он позвонил в маленький колокольчик.

— Чай сейчас принесут… А пока я познакомлю тебя со своим другом, — заключил Уолтер.

— С другом?

— Следуй за мной…

Он взял её под руку и, проведя под раскидистыми кустами винограда, вывел в другую сторону сада.

Увидев представшую перед ней картину, Лиз едва не вскрикнула от удивления. Прямо перед ней раскинулась чудесная зеленая поляна, границ которой не было видно. Она простиралась на несколько десятков миль и постепенно переходила в маленький овраг, в глубине которого журчал ручей. Внезапно Лиз почувствовала слабое дуновение приятного свежего ветерка, от которого у неё перехватило дыхание. В этот момент она ощутила эмоции, которых у неё не было уже очень много лет… Ей, вдруг захотелось широко раскинуть руки и, как в детстве, побежать вниз по тропинке в самую глубину оврага и бежать по нему, крича от восторга.

— Боже мой, Уолтер! Какая красота! — искренне сказала она. — Никогда ещё я не чувствовала такого умиления.

— Спасибо, мне очень приятно, что тебе понравилось. Но, и это ещё не всё… Сейчас мы переходим к главному, — ответил он и потянул её за собой вниз по тропинке.

В этот момент Лиз почувствовала, как будто тупая игла больно кольнуло у неё в сердце. "Главное, мы переходим к главному…" Она вдруг вспомнила, зачем пришла сюда. Мрачные мысли овладели её сознанием моментально. Она проанализировала всё увиденное и вдруг поймала себя на том, что не понимала, как все, что ей только что показал Вайсман, было связано с экспериментом, над которым он работал.

— А вот и мой друг, — радостно сказал Вайсман, глядя куда-то в сторону.

Повернув голову туда, куда смотрел Уолтер, Лиз, действительно, увидела шагах в двадцати от себя фигуру какого-то невысокого мужчины, мирно стоявшего перед мольбертом и рисовавшего что-то.

— Это — мой друг, — ещё раз пояснил Уолтер.

— Твой друг? — удивленно спросила Лиз. — Откровенно говоря, я не знала, что у тебя есть друг-художник.

— Мой друг, действительно, художник, и очень талантливый художник. А появился он у меня совсем недавно…

"Появился, что значит, появился…" — подумала. Эти слова Уолтера прозвучали как-то странно. Посмотрев на его лицо в тот момент, Лиз с тревогой обнаружила на нем выражение какой-то непонятной удовлетворенности и гордости творца.

— Его зовут Сальвадор. Он великий художник… Пойдем, я тебя с ним познакомлю… Хотя, погоди. Пообещай мне, что не смутишь его!

— Чем? — удивленно спросила Лиз.

— Когда ты его увидишь, поймешь сама.

— Странно… Он — инвалид?

— Нет, он не инвалид! Но он не обычный человек…

— Не обычный? Ты меня пугаешь, Уолтер! — осторожно ответила Лиз и почему-то остановилась.

— Не бойся, — сказал Уолтер. Просто, даже если тебя в нем что-то удивит, постарайся не показывать этого слишком явно.

— Хорошо, я постараюсь… — рассеянно сказала Лиз и проследовала за Уолтером.

Глава 36

В это же самое время в доме Лиз все только просыпались…

Уитни собирался позавтракать. Он позвал детей и предложил им составить ему компанию. Но ни Алиса, ни Николас не были голодны. Они сказали, что хотели бы побегать на улице, поиграть с их собакой Билли, по которой очень соскучились.

Едва они вышли на улицу и позвали его, он тут же подбежал, весело лая, и безгранично радуясь встрече со своими маленькими друзьями.

Глядя в окно на своих детей, Уитни пожалел о том, что сам уже давно не ребенок и, к сожалению, не мог позволить себе резвиться так, как его дети.

Уитни ещё постоял некоторое время у окна, затем прошелся по комнатам, и, не наткнувшись взглядом ни на что интересное для себя, остановился по середине гостиной, пытаясь сообразить, с чего бы ему начать возвращение к своей повседневной жизни. Но, простояв некоторое время, так ничего и не сообразил.

Он уже собрался пойти посмотреть телевизор, как, внезапно, зазвонил телефон.

— Доктор Джеральд Уитни? — раздался чей-то радостный голос.

— Да, это — я, — удивленно ответил Уитни.

— С возвращением вас, доктор Уитни!

— Спасибо… Но, простите, с кем я имею честь разговаривать?

— Ах, да, я совсем забыл представиться, — все тем же радостным голосом говорил незнакомец. — Вы меня, вероятно, уже не очень хорошо помните, да и по телефону никогда и не слышали, хотя мы с вами являемся, так называемыми, интеллектуальными родственниками!

— Интеллектуальными родственниками? — удивленно спросил Уитни, не до конца понимая того, о чем говорил незнакомец.

"Господи…, — подумал он. — Не успел я приехать, как начинаются какие-то тайны…" Но, потом, вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Как же, боже мой, вы, вероятно, Джозеф Каннингфокс!

— Да, это я! Рад, что вы меня узнали! Мне очень жаль, что я беспокою вас сегодня, когда вы только приехали…

— Ничего, ничего! — поторопился ответить Уитни. — Я очень рад, что вы мне позвонили. Я, как раз, знаете ли, думал, чем бы заняться.

— Позвольте поинтересоваться, как прошел ваш отдых?

— Спасибо, все было очень хорошо… А как ваши дела? Надеюсь, что с вашей семьей все в порядке?

— Да-да, спасибо, у нас все хорошо. Я звоню к вам по одному, чрезвычайно важному для меня, делу.

— Я вас слушаю. Если хотите, вы можете приехать ко мне домой, и здесь мы могли бы всё обсудить…

— Если это не составит вам проблем, доктор Уитни. Вероятно, нам с вами придется встретиться. И, я надеюсь, не раз.

— Как скажете, — рассеянно ответил Уитни. — Раз уж дело, по которому вы мне звоните, настолько важно для вас, с радостью приму вас у себя дома. К какому часу вас ждать?

— О, спасибо, доктор Уитни за вашу готовность принять меня! Но, вначале, позвольте мне обрисовать вам интересующее меня дело по телефону.

— Хорошо, я весь во внимании…

— Если вы помните, я решил заняться строительством детских городков, доктор Уитни.

— Да, я помню. Мне довелось даже присутствовать на презентации вашего детского городка!

— Я рад, что вы так хорошо всё помните. Так вот, я учусь в университете и параллельно с учебой претворяю в жизнь свои давние мечты, связанные со строительством детских городков. Недавно у меня возникла идея строить не просто городки, а строения со смыслом. Определенные макеты исторических строений, способные донести детям информацию о наиболее важных исторических событий. Я, конечно, не берусь создать абсолютные образцы великих строений. Но, определенного сходства я бы хотел добиться. Мне бы очень хотелось, чтобы дети, живущие в нашем городе и не имеющие возможности путешествовать, могли бы, хотя бы, таким образом прикоснуться к наследию других стран и народов. Вот я и подумал, что вам, вероятно, было бы интересно принять участие в таком проекте…

— Проект, действительно, грандиозный и, безусловно, очень интересный. Но, какую роль вы отводите мне? Я никогда не занимался строительством детских городков, господин Каннингфокс.

— Но, зато, вы являетесь авторитетным историком…

— Увы, дорогой друг, вероятно, вы не знаете, но я больше не занимаюсь историей… Теперь я занимаюсь далеким от истории делом — юриспруденцией.

— Какая жалость, — огорченно ответил Каннингфокс. — Теперь я вспоминаю, что слышал об этом что-то. Ну, да, конечно, об этом ведь писали во всех газетах! Ради бога простите за беспокойство, доктор Уитни! До свидания!

— Подождите, подождите! — вдруг сказал Уитни. — Расскажите мне, пожалуйста, подробнее о вашей идее. Быть может, я все же смогу вам помочь. Тем более что не далее как во время нашего путешествия по Европе мне пришлось прочесть не одно сообщение о старинных замках и исторических событиях…

— Я расскажу вам, конечно! — радостно ответил Джозеф. — Согласно моему проекту, я хочу, чтобы вы помогали мне советами на стадии планирования будущих строений относительно расположения помещений в этих строениях и иных конструкционных мелочей. Так сказать, я хочу, чтобы вы были моим историческим консультантом.

— Ну, в этом деле я, конечно же, смогу вам помочь…

— А после того, как я построю это строение, вы могли бы провести по нему короткую экскурсию для детей. Точнее, не по нему, так как макет будет намного меньше оригинала. Может быть стоя снаружи, вы могли бы рассказывать о здании, а дети заглядывали бы в окошки. Я думаю, в любом случае, это было бы очень интересно маленьким детям.

— Эта идея мне нравится, — заключил Уитни. — Думаю, что мы сможем воплотить её в жизнь.

— Вы согласны?

— Конечно, необходимо обсудить детали, но, в общем, я согласен… Мне кажется, нам с вами нужно будет встретиться и все как следует обсудить.

— Я очень рад, доктор Уитни. Когда я могу приехать к вам?

— Если хотите, приезжайте прямо сейчас…

— Мне бы не хотелось загружать вас своими проектами прямо сегодня.

— Ну, хорошо, хорошо, — заключил Уитни. — Приезжайте завтра! Я думаю, часам к десяти… Вас это устроит?

— Конечно, устроит! Завтра в десять я буду у вас и принесу с собой кое-какие разработки.

— Жду вас… До встречи!

— До свидания, доктор Уитни!

Уитни сел в кресло и задумался. Он подумал, что и сам удивился тому, что с такой легкостью принял столь необычное предложение.

"Только бы не пожалеть…, — подумал он. — Хотя, о чем здесь жалеть… Главное, не подвести теперь этого хорошего доброго парня…"

Он направился в свою библиотеку, подошел к одному из книжных шкафов и стал внимательно рассматривать его. На десяти полках, аккуратно расставленные, стояли его собственные, написанные им в течение пятнадцати лет, книги, являющиеся результатом длительного изучения истории Древнего Востока и Греции. Он открыл дверцу шкафа и бережно провел рукой по длинным рядам. В тот момент он не относился к этим книгам, как к личным произведениям. Он смотрел на них, как на часть того периода жизни, который навсегда остался позади него, и в эти минуты он почувствовал такую невероятную грусть и жалость, что ему захотелось плакать.

Затем он молча опустился в стоявшее около шкафа кресло и закрыл лицо рукой.

Он подумал о том, насколько жестокой может быть иной раз человеческая судьба. Почему давние, почти забытые события жизни человека так неожиданно напоминают о себе, жестоко врываясь в сознание и, разрывая душу на части. Зачем судьбе понадобилось вновь бросить его в забытый им мир? Неужели, это следующее испытание? А может быть, это не испытание, а шанс помочь другому человеку и, даже, многим другим людям, — детям, действительно, не имеющим возможности увидеть мир воочию… Шанс вновь продемонстрировать благородство и чистоту души…

Он спокойно поднялся с кресла, вновь подошел к книжному шкафу, взял одну из своих книг, сел в кресло и начал читать…

Глава 37

Шаг за шагом Лиз приближалась к странному знакомому Вайсмана.

— Здравствуй, дорогой Сальвадор! — радостно сказал Уолтер, когда он вместе с Лиз подошел к рисовавшему.

Услышав зов, последний обернулся.

В этот момент Лиз почувствовала странное ощущение, от которого ей вдруг захотелось тут же убежать из сада Уолтера, будто из странного заколдованного леса. Но в тот же самый момент она почувствовала, что ноги её онемели, и она не могла пошевелиться. Внешность художника привела её в состояние ужаса, шока…

Со спины он казался похожим на обычного мужчину, среднего роста, изысканно одетого, в изящной шляпке на голове. Но, повернувшись, он продемонстрировал воплощение ужаса, самой жестокой выдумки, самой безумной фантазии, на которую был только способен изощренный мозг гения.

Художник оказался обезьяной… Обычным, здоровым орангутангом. Вернее, не совсем обычным. В его глазах и движениях Лиз отметила следы мыслей, живого человеческого интеллекта, естественных, не присущих животному, человеческих эмоций.

— А, это ты, Уолтер, — нисколько не смутившись, вскользь произнес ОН и, увидев, что Вайсман был не один, галантно снял шляпу в знак приветствия Лиз и, подойдя к ней, поцеловал ей руку.

— Сальвадор Вайсман! — вежливо представился он.

— Лиз Уитни… — рассеянно ответила Лиз и вопросительно посмотрела на Уолтера.

— Лиз… — задумчиво произнес Сальвадор. — Ваше полное имя — Элизабет. Очень красивое, царственное имя. И вы его достойны, мэм…

— Спасибо… Какая изумительная картина, — сделав над собой усилие, сказала Лиз, подойдя к мольберту.

— Вам нравится? — вежливо спросил Сальвадор. — Уолтер считает, что моя предыдущая картина получилась значительно лучше этой… Но вашему слову я верю больше.

— Пойдем пить чай, Сальвадор, — сказал Уолтер. — Лиз сегодня составит нам компанию.

— Чай? — отозвался Сальвадор. — Хорошо, пойдемте. Тем более что у нас в гостях дама… Я, наверное, занесу мольберт домой. Думаю, что на сегодня уже достаточно.

С этими словами он начал аккуратно собирать свои принадлежности.

— Боюсь, я не смогу предложить вам руку, — вежливо сказал он Лиз, собравшись. — Они у меня обе заняты…

— Ничего, я смогу идти и сама…

Они молча направились к той самой беседке, увитой виноградом, в которой, по словам Уолтера, они должны были пить чай.

Сальвадор, держа под мышкой мольберт, шел несколько впереди, а Уолтер шел сзади, пропуская Лиз вперед.

Всё то время, что они шли, Лиз осторожно посматривала на Сальвадора и анализировала то, с чем столкнулась. Её удивляло то, что обычное животное было каким-то образом доведено до такого состояния, что могло вести себя подобно человеку, ходить, почти прямо, говорить, правда, несколько медленно, но это почти не бросалось в глаза, потому что в глаза бросалось то, что говорил он правильно, даже вежливо… И кроме всего прочего, это создание ещё и умело созерцать окружающий мир, и, опять же, подобно человеку, объективно отражать этот мир, изображая его на полотне. Лиз подумала даже, что не удивиться, если ОН, также спокойно сядет с ней и с Уолтером за стол, и станет пить чай, держа в руке чашку, насыпая и перемешивая сахар. "Да, уж…, — думала она. — Дарвину такое и не снилось. Эволюция эволюцией, но такое…"

В беседку Лиз вошла только с Уолтером. Сальвадор направился в дом, относить свои принадлежности.

— Чай уже готов! — отметил Уолтер. — Присаживайся, дорогая, Сальвадор сейчас присоединится к нам.

— Не делай вид, что ничего не произошло… — язвительно заметила Лиз и посмотрела на Уолтера сверлящим взглядом. — Я жду объяснений. Что это?

— Что? — как будто ничего не понимая, удивленно спросил Уолтер. — Ты имеешь в виду Сальвадора?

— Да, его…

— Это и есть результат моих исследований и экспериментов. А ты, наверное, уже подумала, что я овладел мировой властью…

— То, что я подумала, теперь не имеет никакого значения, Уолтер. Но, то, что я увидела сегодня, во сто раз хуже и страшнее всего того, что я могла представить! Я бы даже сказала, что это преступление…

— Я не стану защищаться, дорогая Лиз, — спокойно ответил Уолтер. — Кто-то скажет, что это преступление, кто-то воспримет это как чудо. Я же назову это результатом научного прогресса.

— Это крайняя, недопустимая форма жестокости…

— Постарайся, хотя бы из уважения к Сальвадору не заявлять об этом открыто. Он ещё не очень хорошо разбирается в окружающем его мире…

— Я не собираюсь доставлять ему страдания, Уолтер. Принимая во внимание всё произошедшее, я испытываю к этому несчастному существу, по крайней мере, жалость, даже симпатию.

— Мне приятно это слышать.

— Это не комплемент в твою сторону. К Сальвадору я отношусь просто как к живому существу, ставшему жертвой жестокой усмешки злого гения.

— Даже при всей твоей категоричности, я не ожидал от тебя такой реакции… Неужели, в тебе не проснулся естественный, присущий ученому-практику, интерес к необычному открытию?

— Это открытие мне совершенно не симпатично… Твое отношение к науке далеко отошло от гуманности. А я причисляю себя к гуманным ученым. А что касается научного любопытства, интереса, то, извини, в данной ситуации абсолютно всё мне представляется яснее ясного, дорогой Уолтер. Просто ты воспользовался нашим открытием и сделал его жертвой это несчастное создание… А интеллект, я полагаю, ты использовал свой собственный, доведя при этом до ума часть эксперимента, связанную с переносом скопированной памяти, не так ли?

— Только не забывай, изобретение этого прибора стало возможным и при моей помощи… Не пытайся выдать меня за похитителя чужих мыслей.

— Не думаю, что кто-то захочет тебя в этом обвинять, и сама не собираюсь. Увидев Сальвадора, мне хочется забыть, что я принимала участие в разработке этого прибора. И уж точно, вряд ли я стану подчеркивать связь между нашим открытием и «результатом» твоей самостоятельной научной деятельности. Да и думаю, доктор Джонсон не станет… Так, что бояться тебе нечего. Никто не будет намекать на плагиат.

— Между прочим, доктор Джонсон иначе отнесся к моей работе… — заметил Уолтер.

— Ты показывал ему…?

— Да, дорогая, Лиз. После нашего с ним разговора мне пришлось ему показать Сальвадора. И Джонсону он как раз таки понравился.

— Речь не о Сальвадоре, а о тебе…

— Ну, всё, откладываем разговоры, Сальвадор выходит из дома.

— Откуда ты знаешь?

— Вон стоит камера…

— Но он только что вышел.

— Не забывай, что слышит-то он лучше нас с тобой.

— Хорошо, на этом мы пока и закончим. Конечно, я не стану тебе мешать, дорогой Уолтер, но в данном случае я не разделяю твою позицию.

— Тихо, иначе он услышит…

— Почему вы не пьете чай? — удивленно спросил Сальвадор, войдя в беседку и, увидев Лиз и Уолтера, сидящих в странной позе.

— Лиз предложила дождаться тебя, и я согласился…

— Спасибо, — вежливо сказал Сальвадор и сел за стол. — Если бы я знал, что вы станете меня ждать, я бы постарался придти скорее.

Уолтер начал разливать и подавать чай.

— Значит, вы любите рисовать? — подчеркнуто вежливо спросила Лиз, обращаясь к Сальвадору.

— Очень…

— Сальвадор живет здесь уже три года, а страсть к живописи обнаружил в себе лишь год назад… — сказал Уолтер. — Причем, Сальвадор — самоучка. У нас в гостях был известный художник-пейзажист, Серджио Минелли. Ему очень понравились картины Сальвадора. И он удивлялся тому, что у Сальвадора такая высокая техника.

— А кто-нибудь ещё видел ваши картины? — поинтересовалась Лиз.

— Уолтер посоветовал мне организовать выставку… — ответил Сальвадор.

— Выставку? — удивленно спросила Лиз и еле удержалась от того, чтобы не подавиться.

— Но мы ещё не решили окончательно, — заключил Уолтер. — Доктор Джонсон обещал помочь нам с организацией.

— Доктор Джонсон? — спросила Лиз и, подавившись, в конце концов, начала кашлять.

— Будь осторожней, дорогая Лиз! — бережно похлопывая её по спине, сказал Уолтер.

— А он-то, какое отношение имеет ко всему этому? — откашлявшись, спросила Лиз.

— Ну, как же, директор одного из выставочных залов его хороший знакомый! — ответил Вайсман и, сделал Лиз какой-то знак.

— А! Ну, конечно, доктор Джонсон! Я и не сразу поняла!

— Вы тоже знакомы с доктором Джонсоном? — радостно спросил её Сальвадор.

— Да, но я не сразу сообразила, о ком идёт речь! Просто, я знаю двух докторов Джонсонов. Один из них, действительно хорошо знаком с миром живописи, а другой — мой начальник!

— Вот как! А чем вы занимаетесь, Лиз?

— Я…? — рассеянно спросила Лиз, и как-то глупо оглядела беседку, будто бы думая найти среди листьев винограда ответ на столь неожиданный для неё вопрос. — Я занимаюсь… историей.

Уолтер удивленно посмотрел на Лиз, но сразу же всё понял. В её глазах он будто бы прочел: "А ты, что, хотел, чтобы я рассказала ему о том, что занимаюсь научной разработкой по переносу интеллекта? И имею к Сальвадору чисто профессиональный интерес"

— Историей? — спросил Сальвадор и задумался. — Рассказами о прошлом?

— Ага! — ответила Лиз. — Именно, о прошлом.

"Слава богу, в истории, он, похоже, не очень разбирается, — подумала Лиз, косо поглядывая на Сальвадора. — Иначе, я бы попала в конфуз со своими знаниями!"

На несколько минут в беседке воцарилась тишина. Каждый, из сидевших за столом, странно смотрел на других своих собеседников.

— Так! Значит, вы подумываете о выставке, — решив перевести разговор на другую тему, сказала Лиз.

— Мы ещё не решили…, — ответил Вайсман.

— Почему, не решили, — спросил Сальвадор. — Ты, ведь, сам говорил мне, что доктор Джонсон всё устроит!

— Еще о многом необходимо подумать, многое решить, — разведя руками, ответил Уолтер.

— Давайте, подумаем, — сказала Лиз, чувствуя, что выражение её лица, почему-то, становится все глупее и глупее. — Может быть, и я смогу вам чем-то помочь…

Сальвадор вопросительно посмотрел на Вайсмана, но тот ничего не ответил.

— Слушай, Лиз! А давай, мы с Сальвадором покажем тебе его картины! Как ты на это смотришь, Сальвадор? — неожиданно предложил Уолтер.

— Если, конечно, вы не против, Лиз… — смущенно сказал Сальвадор.

— Я не против! — ответила Лиз. — Считайте, что я ваш первый зритель!

Вместе они направились в дом Вайсмана. На втором этаже размещалась довольно просторная мастерская, в которой на подставках, аккуратно накрытые белым полотном стояли картины.

Войдя, Сальвадор сразу же начал открывать их все одну за другой.

Лиз была поражена. Картины оказались, действительно, великолепными.

— Думаю, что вам, на самом деле, пора организовать выставку… — серьёзно заметила она, остановившись в центре мастерской и изумленно глядя на полотна…

Она переходила от одной картины к другой и внимательно рассматривала их. Уолтер не проронил ни слова. Сальвадор тоже молчал.

— Мне, наверное, пора идти… — сказала Лиз несколько позже. — Никто из домашних не знает о том, что я уехала, и куда…

— Мы тебя проводим, — ответил Уолтер.

Вместе они дошли до ворот. Сальвадор помог Лиз сесть в её машину.

— Лиз замужем? — задумчиво спросил Сальвадор у Уолтера, когда машина Лиз отъехала.

— Да… А почему ты спросил?

— Мне показалось, что она тебе нравится…

— Она мне, конечно, нравится. Ведь мы с ней знаем друг друга очень, очень давно, — вздохнув, ответил Уолтер. — Я хорошо знаю её мужа, Джеральда, так что, мы с Лиз только друзья, и не больше…

Глава 38

После отъезда Лиз Уолтер задумался…

То, чего он не замечал раньше, внезапно стало ему очевидно. Взвесив всё основательно, он был вынужден признать, что Лиз в чем-то была, все-таки, права. Он понял, что должен пересмотреть своё отношение к Сальвадору. По крайней мере, относиться к нему более ответственно, более серьёзно, перестать видеть в нем лишь результат своего гениального открытия, признать в нем самостоятельное живое существо, которое не может, и не должно зависеть исключительно от его воли.

Он решил поговорить с Сальвадором и направился в мастерскую.

Сальвадор стоял перед одним из мольбертов и внимательно смотрел на него.

— Как ты считаешь, стоит ли выставлять эту картину? — спросил он у Уолтера, когда тот вошел.

— Значит, тебе хотелось бы устроить выставку?

— Но, ведь, мы с тобой об этом договаривались…

— Да, но…

— Есть какие-то проблемы?

Вайсман прошел к окну и сел в кресло.

— Видишь ли, есть определенные проблемы, связанные с тобой лично.

— Ты имеешь в виду то, что я не похож на других людей?

— Откровенно говоря, об этом я бы не хотел сейчас говорить…

— Но, ведь, мы с тобой уже обсуждали и это, Уолтер. Ты уже рассказывал мне о том, что я не просто не похож на других людей, но и то, что я, вообще, не человек.

— Да, я говорил, но…

— Уолтер, что с тобой? Тебе не за что бояться. Ты всегда делал все возможное для того, чтобы подготовить меня к знакомству с окружающим миром. Подошло время его начать.

— Я понимаю, ты готов к знакомству с окружающим миром, людьми, которых ты ещё не знаешь…

— Но люди могут быть не готовы к встрече со мной. Ведь так?

— Они даже и не подозревают о твоем существовании, о возможности твоего существования. Не забывай о том, что ты единственный в своем роде.

— Я понимаю это…

— Ты понимаешь не все…

— Тогда объясни.

— Хорошо, постараюсь объяснить… Будет лучше, если ты присядешь.

Сальвадор сел.

— Итак, слушай и постарайся меня понять. Очень много лет я занимался биологией, в частности зоологией, медициной… Благодаря тому, что вокруг меня всегда находились талантливые люди, у меня была возможность заниматься самыми невероятными исследованиями. В последствии я стал самостоятельно заниматься наукой и задался целью совершить открытие, более чем, просто невероятное. Я захотел открыть нечто гениальное, никем ранее даже не предполагаемое. Очень долго я готовил основу для этого открытия. И вот, однажды, мой старый знакомый, известный ученый предложил мне вместе с ним разработать прибор, позволяющий переносить интеллект из мозга одного человека в мозг другого. Несколько лет мы изучали возможность создания этого прибора, и судьба увенчала нас успехом, — прибор был разработан. Он был разработан и испытан. В начале все шло хорошо, но затем прибор вышел из строя. Официальным его разработчиком прибора был мой друг, и ему лично было запрещено продолжать исследования в этой области. О моем участии в разработке не знал никто. Таким образом, я имел возможность совершенствовать свой собственный прибор, о котором также никто не знал…

Однажды меня осенила безумная мысль: "Почему бы не применить этот прибор в отношении другого живого существа, не человека…" Вначале я испугался этой мысли. Некоторое время я гнал её от себя, даже пытался заняться другими исследованиями, но научный интерес, страсть все время ищущего ученого взяли верх. Я занялся совершенствованием прибора, дополнительным изучением его возможностей. Судьба вновь не отвернулась от меня. В конце концов, я создал и этот прибор. Но применять его на практике я все ещё боялся. Очень долгое время я пытался убедить себя в том, что данный опыт не является актом нечеловечности, негуманности…

В один прекрасный день я смог убедить себя в том, что успешное завершение эксперимента приведет к расширению возможности тех существ, которые не имели этой возможности изначально, согласно желанию природы. Таким образом, дорогой Сальвадор, приведя в исполнение свою безрассудную волю, я посмел восстать против законов природы. И единственной явной причиной такой смелости является моя бунтарская натура…

Вскоре появился ты. В том самом качестве, в котором ты находишься сейчас. Существо, не являющееся человеком, но имеющее интеллект человека. Существо, значительно изменившееся под влиянием этого интеллекта. Существо, ставшее совершеннее. Мне было приятно наблюдать в тебе эти изменения. Я относился к тебе, как к своему детищу, и был безгранично горд собой. Собой… В этом вся загвоздка, в этом вся проблема. Все то, что ты называешь теперь моими усилиями подготовить тебя к знакомству с окружающим миром, на самом деле было усилиями подготовить возможность предоставить миру результат своего труда, предмет своей собственной гордости. Внезапно я поймал себя на мысли о том, что то, что я собираюсь сделать сейчас, является желанием удовлетворить свое тщеславие, честолюбие. И если разобраться во всем, я вел себя как обыкновенный эгоист…

Но к счастью, судьба дает нам право не только на совершение ошибок, но и на их осознание, даже на их исправление. К счастью, меня все ещё окружают добрые, честные, порядочные люди, способные открыть мне глаза на истинное положение дел… Эти люди дали мне понять, что мое другое, ранее мною не замечаемое, отношение к тебе не дает мне право вести себя с тобой так, как я привык. Я понял, что не просто горжусь тобой, как существом, созданным мной, я понял, что испытываю к тебе чувство, близкое к настоящей родственной любви, как к живому существу, которое, может быть и по моей воле, но уже имеющее свой характер, принципы, суждения. Существо, имеющее право на личное мнение. И теперь мне бы не хотелось подвергать тебя такому страшному испытанию, как выход в мир, который на самом деле слишком груб, беспощаден, совершенно не способен на объективное принятие необычных явлений, в том числе и к встрече с тобой. Теперь я уверен, что ты с твоей тонкой, неиспорченной натурой не сможешь перенести этого испытания. Извини, Сальвадор, но мне бы не хотелось теперь торопиться с выставкой…

— Это лишь твое мнение… — спокойно ответил Сальвадор.

— Разве, ты считаешь иначе?

— Я думаю, что многое зависит от того, как я сам ко всему этому отношусь… Ты боишься, что люди не смогут принять меня таким, какой я есть… Но ты забываешь, что мне уже приходилось встречаться с людьми.

— Ты имеешь в виду Лиз, доктора Джонсона? Эти люди относятся к числу самых добрых, понимающих людей. Не все люди похожи на них. Большинство совершенно не такие, как Лиз или доктор Джонсон.

— Ответь мне, Уолтер, что ещё мешает нам организовать выставку, кроме твоих страхов за то, что не все люди смогут принять меня таким, какой я есть?

— Думаю, что ничего…

— Вот и хорошо. Я думаю, что если есть люди, не похожие на Лиз или доктора Джонсона, то, наверное, есть и люди, похожие на них. Будем надеяться, что мне повезет, и я встречу больше добрых людей, чем злых…

— Иными словами, ты хочешь устроить выставку.

— Когда чего-то хочешь, необходимо к этому стремиться, что-то для этого делать, не сдаваться… И я не побоюсь идти вперед. Если уж судьба предоставила мне шанс иметь определенные преимущества перед моими сородичами, я не буду упускать этот шанс.

— Хорошо, Сальвадор! Можешь не сомневаться, я во всем буду тебя поддерживать…

— Значит, теперь ты займешься организацией выставки?

— Да, завтра же я переговорю с доктором Джонсоном…

— А я тем временем ещё поработаю над своими картинами… — заключил Сальвадор, вновь возвращаясь к своему любимому занятию.

— Кстати, Уолтер, — неожиданно сказал Сальвадор, когда Вайсман открыл дверь, чтобы выйти из мастерской, — чем, на самом деле, занимается Лиз?

— Она, ведь, тебе сказала…

— Да, но мне показалось, что она немного нервничала, отвечая на мой вопрос о её профессии. И мне показалось, что она мне солгала…

— Но, если она сама тебе сказала, что занимается историей, значит так и есть.

— Я так не думаю… Видимо, она пыталась что-то скрыть…

— Не знаю. Думаю, об этом тебе лучше поговорить с ней самой…

Глава 39

Возвращаясь домой, Лиз думала исключительно о Сальвадоре. Она была вынуждена признаться себе в том, что он ей чрезвычайно понравился. На фоне его невероятного обаяния, доброты, вежливости, интеллигентности — словом, всех тех качеств, которые и в человеке-то не каждом встретишь, и Уолтер казался ей не таким уж страшным человеком. В конце концов, характер Сальвадора был полностью заслугой Вайсмана, результатом его воспитания, его личного влияния на Сальвадора.

Более того, встреча с Сальвадором навеяла на неё какое-то авантюрное настроение, она, вдруг, почувствовала себя соучастницей Вайсмана.

Теперь в ней не было уже ни злости на него, ни обиды, ни желания обвинять его в чем-либо. Быть может, в ней, действительно, проснулся тот самый, незамутненный социальными, житейскими взглядами, интерес ученого-практика, к которому взывал Уолтер. Неизвестно, что за изменение произошло в сознании Лиз, но довольно скоро она поняла, что была готова поддержать Вайсмана, помочь ему открыть Сальвадора миру и, наоборот, — открыть этот мир Сальвадору. Причем, она захотела сделать это так, чтобы это открытие не стало болезненным, шокирующим для её нового знакомого, к которому она начала ощущать настоящие дружеские чувства.

Приехав домой, она решила поделиться новостями со своим мужем.

Уитни услышал, как пришла Лиз, и сразу же вышел ей навстречу.

— Так ты себя чувствуешь? — спросила она. — Уже отдохнул?

— Да, спасибо. И отдохнул, и уже успел заняться кое-какими делами…

— Тебе звонил кто-то из твоих клиентов?

— Нет, это не связано с адвокатурой… Звонил Джозеф Каннингфокс… Ну, я думаю, ты должна его помнить. Это тот самый молодой человек, который…

— Да, я помню. Тот самый человек, который получил тридцать процентов твоего интеллекта. И зачем же ты ему, вдруг, понадобился?

— Если ты помнишь, он занялся строительством детских городков. И ему понадобилась моя консультация. Видишь ли, теперь он решил строить макеты реальных строений, представляющих определённую историческую важность. Собственно говоря, во все детали своего проекта он меня ещё не посвятил, но работа эта, я думаю, достаточно интересная. В общем, завтра он придет сюда, и мы с ним всё это обсудим…

— Но, почему он решил обратиться к тебе? Ты, ведь, не занимаешься историей уже довольно давно…

— А кто проводил экскурсии в Европе? Или ты уже забыла об этом?

— Ах, да, конечно! Ты хочешь сказать, что ты справишься.

— Можно попробовать, если ему это поможет.

— Решать тебе…

— Я, ещё, конечно, подумаю…Необходимо все взвесить. А как дела у тебя? Ты, я смотрю, уже успела где-то побывать!

— Да! И надо сказать, со мной сегодня произошла невероятная вещь… Сама не знаю, как ко всему этому относиться.

— Тогда рассказывай!

Лиз знаком предложила Джеральду сесть, и, сев сама, подробно рассказала ему все то, что видела у Уолтера.

— Ужас какой-то… — заключил Уитни.

— Это ты так отреагировал, не видя Сальвадора воочию. Мне кажется, что ощутить то, что ощутила я, можно лишь увидев всё своими глазами.

— Значит, Вайсман решил выставить картины этого Сальвадора? Как же он собирается представить обществу художника?

— Знаешь, Джери, если говорить откровенно, то я и сама сначала отнеслась к этому событию скептически, даже негативно, но затем я подумала, что Сальвадор имеет право на активную творческую жизнь. Общество обязано признать его талант. Я думаю, что мы должны помочь Вайсману и Сальвадору. По крайней мере, я собираюсь…

— Другими словами, ты хочешь, чтобы и я чем-то помог… Но, что я смогу сделать?

— Договориться с директором картинной галереи. Вы, ведь, с ним хорошие друзья.

— Ну, хорошо, допустим, я договорюсь с директором галерей. Но что это решит. Проблема остается проблемой. Сальвадор — не человек, и все будут относиться к нему, как к не человеку. Ты не боишься, что посетителей будут интересовать вовсе не картины…

— А вот в этом отношении у меня есть одна идея… — таинственно ответила Лиз.

Глава 40

Желание Сальвадора устроить персональную выставку своих картин исполнилось довольно скоро, и спустя месяц после принятия окончательного решения он принимал гостей в частной картинной галерее друга Уитни Самуэля Стивенсона.

Сальвадор был невероятно счастлив. В двух просторных, хорошо освещенных залах были размещены двадцать пять самых лучших полотен. Отбор картин осуществлялся тщательно. Причем принять в этом участие были приглашены и Лиз и Уитни, и даже Алиса с Николасом, которые очень быстро подружились с Сальвадором и приезжали к нему почти каждый день, проводя в его мастерской по несколько часов, а, также наблюдая за тем, как Сальвадор рисует, находясь в саду Уолтера. Приятным сюрпризом для всех присутствовавших был огромный портрет Алисы, на котором она была изображена в изумительном нежно-голубом платье с букетом цветов в руках.

Сальвадор, как и подобает художнику, приветливо встречал гостей, обсуждал с ними свои полотна, отвечал на различные вопросы.

— Пэмела и Кейт отлично справляются с ролью знатоков современной живописи, не так ли, — лукаво заметила Лиз Уолтеру, наблюдая за тем, как искренне её подруги беседовали с Сальвадором, рассматривая один из пейзажей.

— Да, уж, Пэмела так естественно кивает головой, на что-то указывает…

— Сейчас подойдут студенты с исторического факультета, — таинственным тоном сказал подошедший Уитни. — Их я тоже подготовил… А вот, и они… Подходят к Сальвадору.

— Смотрите-ка, никакого удивления на лице, — отметила Лиз.

— Точно, — ответил Уолтер. — Чего не скажешь о тебе. Видела бы ты своё лицо в тот момент, когда бедный Сальвадор обернулся! Откровенно говоря, только в тот момент я собственно и понял то, с какими проблемами может столкнуться несчастный Сальвадор в этом мире, если даже подготовленные люди, вроде тебя, так его воспринимают…

— Извини меня, со мной не проводили двухчасовой подготовки!

— Как они отреагировали, когда ты им все рассказал? — спросил Уолтер у Джеральда.

— Во-первых, я выбрал самых спокойных, а во-вторых, я сначала детально объяснил, так сказать аккуратно и постепенно подвел их к сути дела. В общем, когда я показал им портрет Сальвадора, они даже не удивились.

— Он так счастлив! — сказала Лиз.

— Только бы он ничего не заподозрил…

— А что он может заподозрить? — возразила Лиз. — Что он знает о выставке? Что необходимо для неё? Галерея, картины и зрители! Картинная галерея находится в культурном центре города, картины развешаны так, как решил он. Вот уже второй час сюда приходят самые разные люди, естественно себя ведут, рассматривают картины с неподдельным интересом, беседуют с Сальвадором…

— Но где же доктор Джонсон? — спросил Вайсман.

— Не всем же приходить в одно и то же время. Вот если весь день у Сальвадора будут мелькать одни и те же лица, тогда он точно что-то заподозрит! Доктор Джонсон и работники нашего института придут после обеда…

Лиз, как и обещала сама себе и своему мужу, активно помогала Уолтеру Вайсману в подготовке выставки картин Сальвадора, чем в начале чрезвычайно удивила Уолтера. Однако, увидев её решимость, он не только поверил в искренность её намерений, но и принял некоторые её соображения относительно организации выставки.

Идея Лиз была крайне неожиданной для всех. Как и все посвященные в тайну Сальвадора, люди, она прекрасно понимала, что общество совершенно не готово к встрече Сальвадора по объективным причинам. Однако личная его заинтересованность в проведении выставки все равно в определенный момент привела бы к тому, что Вайсману пришлось бы идти ему на встречу, и поэтому он признался себе в том, что чем быстрее состоится эта выставка, тем лучше для всех. Тем более что Лиз предложила довольно удачный способ решения возникшей проблемы. На выставку были приглашены только люди, хорошо знакомые ей, Вайсману, её мужу и их друзьям. И, повозившись, как следует над списком потенциальных посетителей персональной выставки Сальвадора, Лиз вместе с Уолтером остановились, в конце концов, на двухстах пятидесяти персонах, отличавшихся лояльностью, добротой, серьезностью, пятьдесят из которых имели непосредственное отношение к различным научным разработкам в области медицины, биологии, психологии. Эти люди и должны были постепенно появляться "один за другим" в галерее в течение трех дней.

За несколько дней до выставки Сальвадора привезли в картинную галерею для того, чтобы он сам смог осмотреться и проконсультироваться со специалистами относительно всех существенных деталей.

И теперь, следя за всем происходящим, Лиз и Уолтер были счастливы оттого, что всё складывается так, как им хотелось…

— Значит, выставка продлится три дня, — заключил Уитни.

— Да, по крайней мере, так мы договаривались со Стивенсоном, — ответил Уолтер.

— Ну а теперь я на несколько минут оставлю вас, — сказала Лиз. — Подойду к Сальвадору. Его дискуссия с Пэмелой и Кейт что-то слишком затянулась! Может быть необходимо свежее мнение.

В этот момент в зале появились люди с камерой.

Уолтер Вайсман, увидев их, мгновенно побледнел.

— Это ещё что за новости… — тихо сказал он Джеральду. — Надо пойти и разобраться с ними, пока они не подошли к Сальвадору. Шумиха нам сейчас совершенно не нужна.

Уолтер решительно направился в сторону вошедших людей. Уитни молча проследовал за Вайсманом. Но, не успели они сделать и двух шагов, как, вдруг, услышали, как Чарли попросил их отойти в сторону.

— Если тебя смутили эти люди с камерой, можешь не беспокоиться, — шепотом сказал он. — Эти люди — мои… Я специально пригласил их на тот случай, если Сальвадор решит дать интервью какому-нибудь издательству. Теперь, по крайней мере, всё будет выглядеть более натурально…

— Но нам не нужна никакая реклама! Зачем вообще понадобилось приглашать журналистов? — возразил Уолтер.

— Эти люди не будут оглашать абсолютно всё, что увидят… Они просто сделают короткую заметку о событии, в которой сообщат о том, что в нашем городе прошла выставка молодого художника, и все… Там не будет никаких личных деталей и фотографий. Исключительно общая информация и кое-что из личных высказываний Сальвадора. Какие-нибудь отдельные мысли. Заметка будет опубликована в журнале "Новости в мире искусства".

— Но зачем тогда понадобилось приносить камеру? — спросил Уолтер, косо поглядывая на журналистов, уже разговаривавших с Сальвадором.

— Просто так, для убедительности…

— Но, что, если Сальвадор захочет просмотреть репортаж?

— Об этом я, откровенно говоря, не подумал…

— Теперь придется подумать!

— В крайнем случае, покажешь ему заметку в журнале, а про репортаж скажешь, что они не всегда получаются, и поэтому, их не всегда включают в сводку новостей. А для верности скажи, что у тебя самого такое уже случалось… А вот это, действительно, интересно! Посмотри-ка на дверь! Ты его знаешь?

— Конечно, знаю, — ответил Уолтер. — Это Джозеф Каннингфокс, если я не ошибаюсь…

— Это я пригласил его сюда, — сказал Уитни и направился к Джозефу.

— Уитни с Каннингфоксом работают над каким-то совместным историческим проектом, — пояснил Чарльз Уолтеру.

— Интересно, — заметил Уолтер, — оказывается, они сотрудничают теперь…

— По инициативе Каннингфокса.

— Кстати, Каннингфокс — очень интересная личность… — задумчиво сказал Уолтер.

— Тебе приходилось с ним работать?

— Не совсем… Извини, я тебя оставлю, мне нужно поговорить с Лиз.

"Везде сплошная секретность…" — подумал Чарльз и принялся рассматривать картины.

Уолтер подошел к Лиз и осторожно отозвал её в сторону.

— О чем они его спрашивают? — спросил он её, продолжая поглядывать на журналистов.

— В общем-то, ни о чем опасном, — ответила Лиз. О его отношении к современной живописи, о его собственных картинах и дальнейших планах…

— Не нравится мне всё это… — процедил сквозь зубы Уолтер. — Кстати, Лиз, давно хотел тебе сказать, Сальвадор-то догадался о том, что ты вовсе не историк…

— Неужели… Зачем ты мне об этом говоришь?

— Просто так… Боюсь, как бы и здесь он до всего не докопался…

— Это будет неудивительно. Ведь не зря у него твой интеллект.

— С чего ты это взяла?

— Ты же сам говорил…

— Я тебе ничего не говорил… Это было твое предположение. Интеллект — не мой. Точнее, изначально — не мой.

— Что значит, изначально?

— Это очень долго объяснять… В общем, Сальвадор получил интеллект моего друга, художника Серджио Минелли. Откуда у него, по-твоему, страсть к живописи. Если бы у него был мой интеллект, его увлечением были бы далеко небезопасные химические опыты. Нет, Лиз, другого такого, как я больше не нужно…

— Что-то я начинаю уставать, — сказала Лиз и шепотом добавила, — кажется, наши «гости-журналисты» уже уходят…

Люди с камерами попрощались и покинули галерею.

Лиз и Уолтер подошли к Сальвадору, Кейт и Пэмеле.

— Ну и как дела? — весело спросила Лиз у Сальвадора. — Какие у тебя впечатления?

— Я приятно удивлен тому, что люди испытывают такой искренний интерес к моим работам.

— Ты этого заслуживаешь! Абсолютно все считают твои работы гениальными…

— Мне очень приятно… Спасибо вам! Большое спасибо!

— За что? — растерянно спросила Лиз.

— За все, что вы для меня сделали…

— Перестань, Сальвадор, наши заслуги не так велики, как ты думаешь. В конце концов, эта выставка стала возможной лишь благодаря тебе…

— Что-то у всех какие-то грустные лица и говорим мы о каких-то скучных вещах, — сказал Уолтер. Оживитесь! Впереди ещё два дня… Если так пойдет и дальше, у нас не хватит сил для того, чтобы реализовать все, что мы задумали… Всё, всё, достаточно хандры!

— Отлично! — поддержал Сальвадор. — У меня как раз появилась замечательная идея!

— Какая? — в один голос спросили Лиз и Уолтер.

— Давайте, все вместе пойдем сегодня в ресторан!

— В ресторан? — удивленно спросил Уолтер. — Зачем?

— Ну, как же? У нас такой замечательный повод…

"Боже мой", — подумала Лиз. — "Вот только этого нам не хватает! Пойти в ресторан, где каждый уж точно будет глазеть на Сальвадора. Надо же, какое упрямое существо…"

— Зачем нам сегодня ресторан, — начал убеждать Сальвадора Вайсман. — Все мы и так сегодня устали! Вот, посмотри на Лиз! Она еле стоит! Буквально только что мы говорили с ней о том, что уже страшно устали…

Сальвадор посмотрел на Лиз, которая стояла с таким жалобным выражением лица, что он тут же отказался от своей идей.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Давайте тогда пойдем через три дня, когда все закончится…

— Ну, кому нужен этот ресторан? — продолжал Уолтер. — Если мы захотим, сможем отметить наше замечательное событие у нас дома. Или в саду. Можно расставить столы, заказать все необходимое, и хорошо повеселиться!

Уолтер говорил с жаром и, видимо, столь убедительно, что Сальвадор согласился и на этот раз. А Уолтер спокойно вздохнул, подумав о том, что на этот раз гроза пронеслась мимо. "Но только на этот раз…, — думал он. — И неизвестно, когда возникнет следующий напряженный момент…"

К его счастью больше ничто не омрачило его до конца дня. Все проходило по заранее обдуманной схеме, и все действующие лица появлялись в свое положенное время…

Глава 41

Со дня выставки прошло два месяца…

Её организация и проведение оказались занятием более серьезным и напряженным, чем предполагали наши друзья. Поэтому, успешно с ним справившись, они, изрядно уставшие, возвращались к обычному течению жизни…

Уитни полностью погрузился в совместный с Каннингфоксом проект, Лиз вернулась в лабораторию доктора Джонсона, который начал новую исследовательскую работу и предпочел делать это в прежнем составе. Алиса и Николас пошли в школу, и на прочую активную деятельность у них почти не было времени.

Таким образом, Уолтер Вайсман и его друг Сальвадор испытывали жесточайшую хандру, неожиданно оказавшись в стороне от пристального внимания со стороны своих друзей, и вынуждены были, в конце концов, также вернуться к своей прежней деятельности: Уолтер продолжил научные опыты, а Сальвадор полностью занялся живописью. Безусловно, Лиз и её подруги навещали их, но визиты эти постепенно становились всё реже и реже.

Поэтому в один из поздних вечеров Лиз была чрезвычайно рада тому, что Уолтер ей позвонил.

— Как поживает Сальвадор? — почти сразу спросила она.

— Вот как раз о нём я и хочу поговорить, о Сальвадоре! — явно очень волнуясь, ответил он.

— Что случилось? — нетерпеливо спросила Лиз.

— Он пропал!

— Как пропал…

— Понимаешь, сегодня я заезжал к доктору Джонсону по поводу моей последней научной работы и немного задержался…, — нервно ответил Уолтер. — В общем, когда я вернулся полчаса назад, Сальвадора уже не было…

— Ты везде посмотрел?

— Конечно…

— Мы с Джери сейчас приедем!

— Хорошо, я буду ждать…

Лиз и Джеральд довольно быстро приехали в дом Вайсмана. Он уже ждал у дверей. Вместе они вновь обошли весь дом, вышли в сад, спустились в овраг.

— Очень плохо, что уже темно, и ничего нельзя увидеть! — раздраженно отметил Уитни.

— Его здесь нет! Я уверен! — нервно сказал Уолтер. — Я его несколько раз звал. И потом, такого никогда раньше не было. Боюсь, что случилось что-то страшное!

— Не паникуй раньше времени, Уолтер! — ответила Лиз. — Давай, ещё раз посмотрим в доме! Может быть, найдем хоть что-нибудь… Я пойду в мастерскую!

Спустя две минуты она вернулась с конвертом в руках.

— Полагаю, это — тебе, — сказала она Уолтеру, протягивая конверт.

— Это почерк Сальвадора! Где ты его нашла?

— В мастерской, на маленьком столике. В твоем взволнованном состоянии это не удивительно, что ты его не заметил…

Уолтер торопливо раскрыл конверт и прочел письмо.

— Я так и знал, что все это плохо закончится! — обречено сказал он и, опустившись на стул, закрыл лицо рукой.

— Что случилось? — спросила Лиз и, взяв письмо из рук Уолтера, прочла его вслух:

"Дорогой мой друг, Уолтер!

Я знал, что моя идея тебе не понравится и, поэтому решил ничего тебе о ней не говорить…

Во-первых, я хочу поблагодарить тебя за всё, что ты для меня сделал! А во-вторых, попрошу тебя понять, что именно это превращение требует от меня активных действий. Если уж ты ввел меня в мир разумных существ, то не должен мешать мне постигать его…

Я вернусь, когда пойму, что мне это необходимо.

Сальвадор".

— Он не вернется… — растерянно сказал Уолтер.

Лиз и Уитни молча опустились на стулья и погрузились в раздумье.

— Он еще не знает, что такое мир, несчастный Сальвадор, — продолжал Вайсман. — Он, бедняга, думает, что сможет вернуться, когда захочет…

— Необходимо его отыскать! — предложила Лиз и энергично направилась к дверям.

— Каким образом? — спросил Уолтер.

— Обратимся в полицию!

— Придем в полицию, и что мы там скажем? Что пропало не известно, какое существо? А может быть, объясним им, что это за существо?

— В любом случае необходимо что-то делать, — сказал Уитни. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Но, подумай сам, если мы будем просто сидеть здесь и грустно вздыхать, Сальвадору легче не станет. Хорошо, можно и не обращаться пока в полицию. Давайте вначале сами объедем весь город, все места, в которых, на наш взгляд, Сальвадор мог появляться, и уже после этого будем думать, что делать дальше…

— Я прямо сейчас и позвоню Стивену и Чарли, — поддержала Лиз. — Пусть они выедут на машине и попытаются найти Сальвадора. И нам надо срочно выезжать.

— Собирайтесь! — сказал Уитни, обращаясь к Лиз и Уолтеру.

— Хорошо, — вяло ответил Вайсман. — Поедем, поищем. Но, как мне кажется, всё это совершенно бесполезно…

Поиски продолжались около четырех часов. За это время они успели объехать всевозможные ночные клубы, дискотеки, бары, рестораны. Однако ни в одном из этих мест не было найдено никаких следов Сальвадора.

Окончательно расстроенные, они вернулись в дом Вайсмана.

— Теперь необходимо решить, что мы будем делать дальше, — сказал Уитни. — Что ты об этом думаешь, Чарли?

— В полицию обращаться, действительно, нельзя. Значит, необходимо задействовать частных детективов.

— Я считаю также, — ответил Уитни.

— Ну, что же, — разведя руками, сказал Уолтер. — Видимо, это лучшая идея. Я со своей стороны также приму определенные меры.

— Тогда завтра же мы и займемся этим вопросом, — заключила Лиз. — Хотя, правильней было бы сказать, «сегодня», — уже утро… А теперь, я думаю, нам необходимо вернуться по домам, набраться сил для дальнейших действий.

— Да, так будет лучше, — сказал Стивен и направился к двери. Остальные проследовали за ним.

— Не теряй надежды, Уолтер! — сказала Лиз, садясь в машину. — Не могу ничего гарантировать, но наш жизненный опыт не раз показывал, что все вместе мы можем сделать очень много, когда возникает такая необходимость. Мы постараемся сделать все возможное для того, чтобы найти Сальвадора и вернуть его домой…

— Будем надеяться, — ответил Уолтер и глубоко вздохнул. — В любом случае, спасибо за все, что вы уже для меня сделали. Если бы я с самого начала мог предположить, что может так произойти, то я, быть может, по иному смотрел бы на многие вещи.

— Никогда ничего нельзя знать заранее, дорогой Уолтер, — спокойно сказала Лиз. — Наука всегда была для тебя дороже всего, а что стоит ученый, который отказывается от науки и всех возможностей, которые она дает… Даже если на первый взгляд они кажутся странными, неправильными, негуманными и, даже, жестокими…

*******

Однако словам Лиз не суждено было сбыться: иной раз даже крайне активные коллективные действия многих друзей оказываются безуспешными. Ни продолжавшиеся две недели личные поиски, ни услуги привлеченных по этому делу частных детективов не дали никаких результатов. Следов Сальвадора не было нигде.

Уолтер находился в депрессивном состоянии. Никто из окружавших его друзей не ожидал раньше, что он был способен на подобное чувство. Внезапно произошедшая трагедия показала, что Вайсман был по-настоящему привязан к своему новому другу. Друзья, как могли, старались его утешить. Привлеченные детективы перенесли свои поисковые действия на ближайшие государства. Это внушало новую надежду. Но Уолтер, казалось, окончательно её потерял, не переставая говорить, что несчастный Сальвадор, так стремившийся познать окружающий мир, сумел, к несчастью, исполнить свое желание, и этот мир оказался для него слишком жестоким.

На фоне абсолютного отсутствия какой-либо информации о Сальвадоре, другие неприятности стали окружать и без того несчастного Уолтера со всех сторон.

Слухи о совершенно необычном существе, созданном им, каким-то образом просочились в прессу, и изумленное и шокированное общество требовало от Уолтера полного признания и обнародования последних результатов его научной деятельности.

Телефон в его доме не умолкал ни на минуту. Пэмела и Кейт, желая хоть как-то морально поддержать друга, находились в доме Вайсмана и отвечали на все телефонные звонки, заверяя звонивших в том, что слухи весьма преувеличены и никакого необычного существа, описанного праздными деятелями из желтой прессы, на самом деле не существует. Но, даже если оно и существует, то лично Вайсман не имеет к нему никакого отношения.

А Стивен Уайлдер тем временем решил задействовать в поиски Сальвадора своих многочисленных знакомых за границей…

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ "ЦЕНА УСПЕХА"

Глава 42

— Осталось полчаса, — констатировал Стивен, посмотрев на часы. — И, я надеюсь, нам удастся все прояснить.

— Лишь бы ваш друг не ошибся, — сказал Уолтер, обращаясь к Стивену.

— Конечно же, все возможно. Может получиться и так, что это — лишь ложная тревога, но необходимо надеяться на лучшее.

Уолтер Вайсман, Джеральд Уитни и Стивен Уайлдер находились в самолете, летевшем в Монтеррей.

Случилось так, что спустя почти полгода после исчезновения Сальвадора, друг Стивена, Кристофер Клиффорд, живший и работавший в последние несколько лет в Латинской Америке, сообщил ему о том, что он нашел следы Сальвадора в Мексике. И теперь наши друзья должны были приехать на место и проверить имевшиеся данные.

В аэропорту их уже ждали.

— Это и есть мой друг Кристофер, — сказал Стивен, представляя своим друзьям одного из встречавших, высокого строгого мужчину, весь вид которого говорил о том, что он не привык бросать слов на ветер. — А это, я полагаю, господин Гонсалес?

— Да, это господин Роберто Гонсалес, — поприветствовав наших друзей, сказал Клиффорд, — известный в Мексике ученый, специализирующийся в области зоологии. Именно с его помощью мне удалось получить некоторую информацию, которая, на мой взгляд, имеет отношение к вашему пропавшему питомцу.

— Вы его видели? — нетерпеливо спросил Уолтер у своего мексиканского коллеги.

— Увы, да… — грустно ответил Гонсалес. — И, если окажется, что это существо, действительно, ваш питомец, то готовьтесь к худшему, господин Вайсман, так как он находится в очень плохом состоянии.

— Он болен?

— К сожалению, я не знаю… — разведя руками, ответил Гонсалес. — Мне не удавалось приблизиться к нему. Его тщательно охраняют…

— Кто?

— Думаю, будет лучше, если вы увидите все сами. А заодно и проверите, ваш ли это питомец или нет. Но, если принять во внимание то, что мне рассказывал о вашем друге господин Клиффорд, и сравнить с тем, что пришлось увидеть мне, то сейчас несчастное животное сильно изменилось…

Наши друзья решили плотно пообедать в ресторане в аэропорту, так как им предстояло малоприятное длительное путешествие в глубь страны в небольшое селение, в котором, по словам Гонсалеса, на данный момент находился Сальвадор.

Ближе к вечеру они подъезжали к странному полуразрушенному строению, из которого доносилась очень веселая громкая музыка.

— Что это? — спросил Уитни, выходя из машины.

— Это передвижной цирк, — ответил Гонсалес. — Нам необходимо торопиться! Представление уже началось.

— Подождите здесь некоторое время, — скомандовал Клиффорд. — Мне необходимо кое-что проверить. Разговаривайте шепотом!

— Сальвадор находится здесь, в цирке? — удивленно спросил Уолтер. — Вы, действительно, видели его здесь?

— Да, я видел его.

— Но если вы видели его здесь и отметили, что он не совсем обычное существо, неужели никто кроме вас за все эти месяцы не заинтересовался им?

— Я ведь вам сказал, что цирк передвижной! — нетерпеливо ответил Гонсалес. — Раньше они здесь не были. В этом месте они выступают всего лишь второй день.

— Но как вы сами тогда заметили их?

— Я давно слежу за этим цирком. Видите ли, за двести миль от этого места находится моя зоологическая лаборатория. Дети, приходящие ко мне на учебу, рассказали мне однажды, что к ним в городок приезжал цирк, в котором показывают говорящую обезьяну. Конечно же, сначала, я им не поверил, но они говорили так убедительно, что я решил проверить лично. Таким образом, в первый раз я пришел на представление в этот цирк, когда он находился в другом небольшом городке далеко от сюда около четырех месяцев назад. С тех пор они успели побывать в десяти населенных пунктах.

В этот момент вернулся Клиффорд.

— Не будем терять ни минуты! — строго сказал он. — Все детали обсудим потом. Важно, чтобы эти «артисты» не изменили программу. Если сегодня вечером они не выведут Сальвадора на арену, нам никогда ничего не удастся доказать.

— На арену! — воскликнул Уолтер. — Боже мой, бедный Сальвадор!

— Я ведь сказал вам, что его показывают, как говорящую обезьяну… — пояснил Гонсалес.

— И что, вам приходилось слышать, как он разговаривал?

— Да, когда я увидел его в первый раз, он активно разговаривал, и был, знаете ли, очень даже весел. Создавалось впечатление, что ему даже нравится то, чем он занимается. Но потом, постепенно, видимо, он осознал, что он, — всего лишь несчастный пленник, на котором другие люди зарабатывают деньги. И, между прочим, огромные деньги.

— Негодяи! — со злостью заключил Уитни.

— Надо быть предельно осторожными… — тихо сказал Гонсалес. — Здесь везде много охранников. Должно быть, они и сами понимают, насколько серьезным и опасным делом занялись. Не даром они курсируют между маленькими городами и подчеркнуто избегают крупные, где могут привлечь к себе внимание.

Гонсалес приобрел пять билетов, и они все вместе вошли в зал.

Арена выглядела столь же убого, как и временное пристанище передвижного цирка. Однако зрителей было очень много.

В тот момент, когда наши друзья вошли в зал, зрителей развлекали три клоуна, бегавших по арене и устраивавших веселое представление с дрессированными петухами.

— Сейчас как раз должен появиться Сальвадор, — сказал Гонсалес. — Все время, что мне приходилось видеть Сальвадора, он выступал с этими клоунами!

Но, следующим номером было выступление акробатов.

— Странно, — сказал Гонсалес. — В прошлый раз вместе с клоунами они выпускали Сальвадора. — Неужели, что-то уже произошло?

— Боже мой, бедный Сальвадор, — ответил Уитни.

Оставшиеся полчаса наши друзья напряженно всматривались в каждого следующего выходящего артиста.

Но, увы, в этот вечер удача не улыбнулась им. Сальвадора в программе не было.

— Они что-то с ним сделали…, — не переставая, твердил Вайсман, когда он вместе со своими спутниками возвращался в гостиницу после неудавшейся проверки. — Если с ним что-то произошло, то виноват в этом лишь я. Это я обрек его на такую трагичную судьбу! Если бы не моя преступная деятельность, он бы продолжал жить в тропическому лесу вместе со своими сородичами и вел бы мирную привычную для него деятельность…

— Не корите себя прежде времени, господин Вайсман, — как мог, успокаивал его Гонсалес. — Во-первых, это, быть может, вовсе не ваш питомец. А во-вторых, даже если его не было сегодня, это ещё ничего не значит. Быть может, они выведут его завтра… Да, действительно, сейчас я припоминаю, как однажды его также не было в программе! Будем надеяться, что завтра они его выведут.

В следующий вечер наши друзья вновь отправились в цирк.

Программа началась так же, как и накануне.

Опять спустя некоторое время на арене появились три клоуна с петухами. Но Сальвадора с ними не было…

— Если до конца выступления он не появится, я со своей группой поддержки обшарю весь их сарай! — грозно ответил Клиффорд. — Мы ещё посмотрим, кто здесь умнее и хитрее!

— Нет-нет! — радостно сказал Гонсалес, прислушиваясь к объявлению следующего номера. — Кажется, сегодня нам, все-таки повезет. Готовьтесь, господа, сейчас вы его увидите.

В этот момент конферансье с чрезвычайно важным видом указал на вход на арену и зал взревел от восторга.

— Они все так взволнованны! — отметил Гонсалес. — Значит, они его уже видели… Да, смотрите, вот он.

На сцене вновь появились те самые три клоуна, которых наши друзья видели раньше с петухами. Но только в этот раз вместе с ними вышел другой странный субъект, также как и они, наряженный в разноцветную клоунскую одежду. Не смотря на то, что клоуны весело прыгали вокруг своего странного спутника и радостно кричали, вид у него был печальным и отрешенным. Зеленая шапочка с бубенчиком нелепо свисала с его головы. Но глаза несчастного животного выражали нестерпимое страдание. В сердце у Уолтера защемило от боли.

— Сальвадор! — обречено сказал он.

— Боже мой, какой кошмар! Как он мучается! — воскликнул Уитни.

В этот момент несколько человек, сидевших перед нашими друзьями, оглянулись, выказывая свое недовольство по поводу издаваемого ими шума.

— Что они говорят? — спросил Уитни у Гонсалеса, указывая на клоунов, которые весело бегали вокруг несчастного Сальвадора и что-то громко кричали.

— Они сообщают зрителям, что перед ними находится говорящая обезьяна. И сейчас они попытаются её разговорить. Но понять то, что он будет говорить, сможет лишь тот, кто понимает английский язык, так как обезьяна умеет разговаривать только на английском языке.

— Говори о себе!!! — с явным жестким акцентом крикнул один из клоунов на английском языке и начал дергать Сальвадора за шапочку. — Говори, глупая обезьяна!!!

Бедный Сальвадор лишь растерянно смотрел по сторонам.

Не дождавшись ничего от животного, клоун стал бить его.

— Садисты! — воскликнул Уолтер, не обращая внимание на вновь оглянувшихся людей. — Мы должны остановить этот кошмар!

— Господин Вайсман, — строго обратился к Уолтеру Клиффорд. — Вы уверенны, что это животное и есть ваш питомец?

— Безусловно! — нетерпеливо ответил Вайсман. — Мои друзья могут это подтвердить.

Стивен и Джеральд утвердительно кивнули головой.

В этот момент Клиффорд подал знак рукой человеку с бородой, сидевшему в зале на противоположном ряду и пристально смотревшему в сторону Клиффорда и его спутников.

Увидев знак, он также махнул кому-то рукой, встал с места и решительно двинулся на арену.

Со всех сторон показались вооруженные люди, оцепившие весь зал.

Выйдя на арену, человек с бородой начал громко говорить что-то, обращаясь ко всем присутствующим.

— Что он говорит? — спросил Уолтер у Гонсалеса.

— Он говорит, что он является официальным представителем властей и просит всех оставаться на своих местах.

В этот момент он посмотрел в сторону Гонсалеса, и его спутников и попросил спуститься на арену.

Уолтер быстро сбежал вниз по лестнице и подбежал к своему питомцу.

— Бедный мой друг, — растерянно сказал он.

В глазах несчастного Сальвадора промелькнула слабая искорка радости. Но, увы, ничего сказать он не смог.

— Что они с тобой сделали… — горько сказал Уолтер.

— Вы можете забрать животное, господин Клиффорд, — кратко сказал человек с бородой. — Но необходимо заполнить некоторые документы, поэтому я прошу вас пока никуда не уезжать. Вы можете выйти из здания и подождать нас в машине.

— Никто не попытается нам помешать? — спросил Клиффорд.

— Нет! Все арестованы!

— Хорошо, — заключил Клиффорд, — мы будем ждать вас в машине.

Гонсалес и его спутники медленно двинулись к выходу. Уитни и Вайсман, бережно взяв Сальвадора под руки, повели его с собой.

Глава 43

Все формальности удалось уладить довольно скоро.

И спустя четыре часа с момента выхода несчастного Сальвадора на сцену наши друзья все вместе поднимались на борт самолета, направлявшегося в Штаты.

По прибытии они были удивлены, увидев огромное количество людей, находившихся в аэропорту.

Когда Вайсман и его спутники оказались на улице, огромная толпа окружила их со всех сторон, не давая двигаться дальше.

"Ответьте на несколько вопросов, господин Вайсман? Вам удалось отыскать вашего питомца, господин Вайсман? Кто оказался похитителем вашего питомца, господин Вайсман?" — звучало со всех сторон.

Внезапно появились несколько людей в строгой одежде, которые приказали толпе расступиться. Увидев их, Уитни почувствовал неладное. Один из этих людей подошел к Вайсману, и, представившись агентом федерального бюро расследований, попросил его вместе с его спутниками и питомцем проследовать за ним.

Встречавшие их Лиз, Пэмела и Кейт не могли пробиться к своим друзьям из-за огромного количества журналистов, и вынуждены были со стороны наблюдать за тем, как Вайсман и его друзья сели в машины и уехали в неизвестном направлении…

******

В течение следующих нескольких дней город буквально «гудел» от наплыва всевозможной информации, имевшей отношение к Уолтеру Вайсману и результатам его научной деятельности.

Средства массовой информации были переполнены сообщениями противоречивой эмоциональной окраски.

Активное общество разделилось на две крупные группы, одна из которых называла Вайсмана величайшим ученым, добившимся невероятных результатов и сдвинувшим науку с мертвой точки. Другая же часть научного мира открыто и категорично заявляла о том, что считает Вайсмана злым гением, принадлежащим к числу людей, виновных во всех мировых трагедиях. Эти люди требовали возбудить против Вайсмана уголовное дело за зверское издевательство над живым существом, а его питомца, которого расценивали не иначе, как невинную жертву, отправить обратно в тропический лес к его сородичам…

Однако власти имели свой собственный взгляд на произошедшие события.

Сальвадор был отправлен в институт зоологии, где должен был пройти полное обследование.

Уитни и его друг Стивен Уайлдер, сообщив все, что знали о деятельности Вайсмана и его питомце были отпущены в тот же день.

Уолтер Вайсман был вынужден держать строжайший ответ.

Дважды его вызывали на допрос, во время которого ему задавали множество вопросов относительно его деятельности. В его загородной лаборатории был проведен тщательный обыск, материалы всей его научной деятельности за последние пять лет были изъяты, как и последний, разработанный им прибор, позволивший перенести Сальвадору человеческий интеллект.

Материалы Вайсмана были изучены консилиумом ведущих ученых штата, которые, в конце концов, констатировали факт отсутствия в работе Уолтера элементов запрещенной деятельности.

Физическое состояние Сальвадора было тщательно изучено, никаких патологий обнаружено не было, и выводом ученых стало требование отправить животное в естественную среду обитания.

Спустя две недели тщательного изучения дела Уолтера Вайсмана, он был выпущен на свободу без предъявления каких-либо обвинений. Однако от него потребовали, чтобы он собственнолично отвез Сальвадора в то место, в котором он и был найден Вайсманом пять лет назад. В качестве сопровождающего специалиста был избран доктор Джейкобс Джонсон, который, не колеблясь, согласился с поставленной перед ним задачей.

Глава 44

Однако этим решением долгая эпопея под названием «Сальвадор» не окончилась.

Общество, доведенное собственным любопытством до крайности, требовало обнародования информации о Сальвадоре.

Понимая состояние Уолтера, его друзья решили приехать к нему домой для того, чтобы обсудить с ним дальнейшие действия, которые ему, на их взгляд, следовало предпринять для того, чтобы напряжение, возникшее в обществе, спало.

Уолтер находился в крайне изможденном и абсолютно безразличном ко всему происходящему состоянии. Сальвадор оставался в его доме, но был совершенно не похож на того Сальвадора, которого знали наши друзья. Из всех прежних, имевшихся у него проявлений человеческого интеллекта не осталось совершенно ничего… Из-за этого Вайсману пришлось поместить его в отдельное помещение. То, что не удалось преступникам из Мексики, совершили сотрудники института зоологии, доведшие своими тестами несчастного Сальвадора до неузнаваемого состояния.

— Конечно, теперь, когда в Сальвадоре произошли необратимые процессы, я согласен с тем, что самое лучшее, что только можно для него сделать, это, — увести его туда, откуда его взяли… — безразлично заключил Уолтер.

— Значит, в дорогу ты уже собрался? — спросила Лиз.

— У меня и выбора-то нет…

— Необходимо встретиться с журналистами, я думаю, — осторожно сказал Уитни.

— Для чего?

— Видишь ли, общество, хоть оно и жестоко, заслуживает того, чтобы знать правду о таком серьезном открытии, и желательно, из первых рук.

— Не вижу необходимости… Это самое общество считает себя слишком просвещенным, и поэтому давно уже нашло ответы на все свои вопросы. Вряд ли оно нуждается в моих объяснениях. Да и потом, им нет никакого дела до того, что я сам думаю по этому поводу. Большинство называет меня обычным преступником.

— Если ты помнишь, и я вначале не принимала твою точку зрения — возразила Лиз. — Но, в дальнейшем, оценив по настоящему твое открытие, я изменила свое отношение к работе.

— Я благодарен тебе за это, дорогая Лиз, — спокойно ответил Уолтер. — И благодарен всем вам за все, что вы для меня сделали, для меня и Сальвадора. Теперь, когда мне его вернули, когда при вашей активной помощи мне удалось вырвать его из рук преступников, я должен думать только о нем, чтобы исправить допущенную мной ошибку.

— Сальвадор был прекрасным существом… — сказала Пэмела.

— Именно, был… — ответил Уолтер. — Но как раз общество и внесло свой вклад в то, что его теперь больше нет в том состоянии, которого мне однажды удалось достигнуть.

Внезапно зазвонил звонок на входной двери.

— Странно, кто бы это мог быть… — растерянно сказал Уолтер.

— Я открою, — ответила Лиз и направилась к дверям.

Вернулась она уже вместе с доктором Джонсном, который довольно энергично поприветствовал всех, и обратился к Вайсману:

— Уолтер, собирайтесь, через час у нас пресс-конференция. О зале я уже побеспокоился. Все крупные издательства проинформированы.

Вайсман бросил на Джонсона недружелюбный взгляд, но ничего не ответил.

— Собирайтесь, Уолтер, собирайтесь, — уверенно повторил Джонсон. — Позже вы и сами поймете, что я прав.

— Ну, вот видишь, Уолтер! — заключил Уитни. — Не только мы думаем, что встреча с прессой необходимо. По крайней мере, теперь им придется опираться на твое мнение, и в газетах перестанут появляться невероятные истории о Сальвадоре.

— Кстати, на пресс-конференцию был приглашен и Джозеф Каннингфокс, являющийся, как известно, участником первого эксперимента в области, к которой относятся ваши недавние разработки. Он, в свою очередь, опубликовал статью, в которой категорично заявляет о том, что направление, в котором вы работали, является неоценимо важным для развития современной науки. И потом, среди приглашенных журналистов — представители наиболее серьёзных научных изданий, которым выпала честь довести до людей правду о вашей работе…

— Ну, что ж, если все уже организовано, видимо, так будет лучше… — разведя руками, ответил Вайсман. — Быть по-вашему… Я буду готов через пятнадцать минут.

— Вероятно, мое присутствие также понадобится? — спросил Уитни.

— Если вы не откажетесь, Уолтеру, я думаю, это поможет, — ответил Джонсон.

******

Спустя сорок пять минут Уолтер Вайсман был полностью к услугам Нью-Йоркской прессы. Доктор Джекобс Джонсон, Джеральд Уитни, Джозеф Каннингфокс и два независимых специалиста, приглашенных Джонсоном сидели за одним столом и были готовы отвечать на различные вопросы журналистов, имеющие прямое отношение к научной деятельности Уолтера Вайсмана.

Лиз, Пэмела, Кейт, Стивен и Чарли разместились в первом ряду зала, который был почти заполнен представителями прессы.

Вайсман морально готовился к предстоящей схватке, так как понимал, что, не смотря на присутствие других специалистов, готовых отвечать на вопросы, именно он, Вайсман, должен был оказаться в центре самых жестких дебатов.

И он оказался абсолютно прав, — с самой первой минуты пресс-конференции вопросы градом посыпались на его голову.

— Не могли бы вы объяснить нам, доктор Вайсман, кто такой Сальвадор? Человек это, или животное?

Основательно собравшись с мыслями, он начал:

— Сальвадор — не человек. Это обыкновенная обезьяна, орангутанг, еще около шести лет назад обитавшая в тропическом лесу Африки и привезенная мною специально с целью проведения моего научного эксперимента по переносу человеческого интеллекта…

— Кто был инициатором переноса интеллекта животному от человека, и каким образом возникла эта идея?

— Данный эксперимент является продолжением научной разработки, начатой доктором Джонсоном, в которой я также принимал определенное участие.

— Однако вы не значились в числе официальных разработчиков?

— Господин Вайсман был приглашен мной для участия в работе, — ответил доктор Джонсон за Вайсмана. — Однако он пожелал вести самостоятельное изучение, и, в общем, был вправе… Но, не смотря на это, господин Вайсман добился значительных успехов в данной разработке, и мне приходилось не раз обращаться к нему за советом. Я прошу прощения, Уолтер, продолжайте, пожалуйста!

— Да, спасибо за комментарий, доктор Джонсон! — ответил Уолтер, обращаясь к своему коллеге, и продолжил: Согласно вышеупомянутой разработке, существовала возможность переноса интеллекта одного человека другому при помощи специально разработанного прибора. Как известно, я специализируюсь преимущественно в области зоологии. Именно поэтому у меня возникла идея попытаться изобрести прибор, подобный разработанному в лаборатории доктора Джонсона, и дающий возможность переноса человеческого интеллекта животному.

— Вы с самого начала верили в успех дела?

— Не совсем. Моя идея представляла собой отдельные расплывчатые мысли. Я лишь мечтал о том, что было бы интересно добиться такой возможности, проверить, насколько такое вообще возможно, когда животное, получившее человеческий интеллект, начинает меняться, как бы постепенно превращаясь в существо, близкое к человеку… Мной управлял чисто научный интерес и, думаю, что это можно понять.

— И однажды вам удалось разработать такой прибор?

— Да, через два года после принятия решения заниматься этим делом, я действительно, создал этот прибор.

— И тогда вы применили его в отношении того самого орангутанга, которого вы привезли из Африки.

— Да, именно так… В том же году, когда я решил заняться изобретением прибора, я привез из Африки детеныша орангутанга, хотя прибор еще был лишь в проекте, так как считал, что все то время, что я собирался заниматься разработкой прибора, будет лучше, если животное начнет постепенно отвыкать от родной среды и привыкать к человеку. Таким образом, два года, что я разрабатывал прибор, мой питомец находился у меня, и воспитывался мною, как домашнее животное.

— Эксперимент удался сразу?

— Не смотря на все мои опасения и неудачный опыт применения прибора на операции, участниками которого были всем вам хорошо известные господин Уитни и господин Каннингфокс, первая же операция прошла успешно.

— Первая? Их было несколько?

— Совершенно верно, их было несколько. Это было связано с тем, что я решил переносить своему питомцу интеллект постепенно, небольшими «порциями» для того, чтобы он мог благополучно укладываться в мозге животного наиболее эффективно. Здесь необходимо отметить, что, если среди вас есть люди, внимательно следившие за открытием доктора Джонсона, то они должны были обратить внимание на тот факт, что интеллект профессора Уитни переносился Джозефу Каннингфоксу в буквальном виде, что означает, что доктор Уитни, действительно, безвозмездно отдавал часть своего интеллекта. Мне же удалось завершить изучение возможности переноса копии интеллекта, при котором донор не терял ни «грамма» своей собственной памяти. Первая часть человеческого интеллекта, полученная Сальвадором, содержала элементарные знания, которых было достаточно для того, чтобы созерцать и отражать элементарные вещи, находившиеся вокруг него.

— Какое слово было первым в речи вашего питомца?

— Формирование его речи происходило не по той привычной схеме, которую мы наблюдаем у человека. Он выдавал фактически те фразы, которые получал во время операции. Таким образом, словарный запас моего питомца полностью формировался искусственно и зависел от моего выбора.

— Что вы почувствовали, когда увидели результаты своей работы?

— Как и любой ученый, — удовлетворение, прежде всего… Процесс проходил успешно… Через некоторое время результаты работы стали меня даже удивлять. Да, я был полностью удовлетворен…

— Сколько времени вам потребовалось для того, чтобы довести вашего питомца до наивысшей точки развития.

— Три года… За это время я постепенно ввел в мозг Сальвадора такой объем интеллекта, который мог позволить ему ходить, подобно человеку только на задних конечностях, говорить, думать, рассуждать, делать определенные выводы…

— Почему вы назвали своего питомца именно таким странным именем?

— Однажды мне захотелось проверить то, насколько возможно вместе с интеллектом перенести склонность к какой-нибудь особенной деятельности, свойственной людям: например, рисованию, музицированию, пению… Среди моих друзей был художник. Именно его интеллект и был использован в качестве основного. Соответственно, когда я увидел, что и эта гипотеза подтвердилась, и мой питомец стал проявлять явный интерес к живописи, я решил дать ему соответствующее имя… И назвал его Сальвадором.

— Следовательно, картины, выставленные на выставке в галерее Самуэля Стивенсона, действительно, были написаны Сальвадором?

— Именно… Сальвадор оказался поистине талантливым художником. И именно это обстоятельство я считаю основным в моей работе, то, что мой питомец оказался, в конце концов, не просто человекоподобным существом, а оригинальным существом, перенявшим человеческий талант…

— Знал ли кто-нибудь из известных вам коллег-ученых о вашем открытии?

— Нет… Я решил не беспокоить никого прежде времени до того, пока я сам все, как следует, не проверю и не разберусь во всем сам…

— Как Сальвадор относился к вам?

— Как к своему другу, брату, с уважением…

— А как он сам воспринимал себя в сравнении с людьми? Он никогда не задавался вопросами относительно существенной разницы между ним и людьми?

— Я старался не обострять его внимание на этом вопросе, хотя он, безусловно, мог видеть разницу между мной и собой. Однажды я объяснил ему, кто он и рассказал ему "его историю". Я постарался сделать это осторожно, и думаю, что мне это удалось…

— Входило ли в ваши планы представление Сальвадора людям?

— Вначале — да, но затем я не был в этом уверен, так как перестал считать, что люди смогут принять его таким, какой он есть на самом деле…

— Правда ли то, что Сальвадор был похищен?

— Да…

— Как это произошло?

— Согласно той информации, которую нам представили в Мексике, Сальвадор был замечен во время прохождения его выставки. Один из студентов, приглашенных на выставку, рассказал о Сальвадоре своим друзьям, которые довольно быстро решили воспользоваться случаем заработать на Сальвадоре деньги. Им удалось продать Сальвадора в один из мексиканских цирков, в котором Сальвадора выставляли в качестве говорящего животного…

— В каком состоянии находится ваш питомец сейчас?

— За полгода пребывания в чудовищных условиях Сальвадор полностью лишился приобретенного им ранее интеллекта… Это связано с тем, что для поддержания нормального функционирования приобретенного интеллекта, Сальвадор должен был находиться под моим постоянным наблюдением. И потом, за три года мне приходилось пятнадцать раз проводить операции по переносу интеллекта и регулярно следить за его состоянием. И так, как последние полгода данная работа не проводилась, в мозге Сальвадора произошли необратимые изменения…

— Значит, вы считаете, что для благоприятного функционирования приобретенного интеллекта, необходимо его постоянно регулировать и дополнять?

— Да, именно так я и считаю…

— Но как, в таком случае вы объясните случай, проведенный до вас доктором Джонсоном, — неожиданно спросил один из журналистов. — Разве господин Каннингфокс подвергался дополнительному переносу интеллекта? Вы ведь не станете отрицать того, что благодаря однажды перенесенному интеллекту господин Каннингфокс достиг довольно высокого уровня интеллектуального развития, и его развитие продолжается и по сей день?

Никто из сидевших за столом вместе с Вайсманом не ожидал такого поворота. Однако Вайсман не растерялся. Немного подумав, он ответил и на этот вопрос:

— Знаете ли, именно этот вопрос является для меня самым простым на сегодняшний день…

Доктор Джонсон удивленно посмотрел на Вайсмана.

— Ответ станет для вас совершенно очевидным, как только вы серьезно задумаетесь над тем, можно ли сравнивать человека с обезьяной, мозг человека с мозгом обезьяны, интеллектуальные возможности человека и обезьяны, — сказал Вайсман и, улыбнувшись, откинулся на спинку стула. — И потом, что вам известно о господине Джозефе Каннингфоксе?

Вайсман посмотрел на Джозефа и спросил его разрешения продолжить объяснения.

— Да-да, конечно, господин Вайсман! — вежливо ответил Каннингфокс и принялся внимательно слушать Уолтера.

— Феномен Джозефа Каннингфокса объясняется чрезвычайно просто, уважаемые дамы и господа! Я с абсолютной уверенностью, основанной на моем личном изучении интеллекта господина Каннингфокса до и после проведения операции, могу заявить, что мозг господина Каннингфокса на данный момент не содержит не единой тысячной доли процента интеллекта господина Уитни!

Увидев массовое проявление удивления, Вайсман продолжил:

— Джозеф Каннингфокс на самом деле нуждался не в интеллекте, а в определенном стимулировании его интеллектуального развития. Имеющийся у господина Каннингфокса интеллект не является просто интеллектом, полученным им от профессора Уитни, а представляет собой результат активного интеллектуального развития, вызванного посторонним интеллектом. Проблема, которую семья господина Каннингфокса приняла за необразованность, на самом деле была крайней формой закомплексованности, результатом неправильного воспитания. В результате этой закомплексованости в мозге Джозефа образовался своеобразный эмоциональный или — психологический барьер, препятствовавший его интеллектуальному развитию. Для того чтобы поверить мне, достаточно обратить внимание на тот неопровержимый факт, что отец и братья господина Каннингфокса являются чрезвычайно умными людьми. А в паршивую овцу в семье я, простите, никогда не верил. Таким образом, все проблемы господина Каннингфокса были исключительно психологическими. А проведенная операция и внезапный шок, возникший в результате неудачного её завершения в дополнении с резким вторжением в мозг Джозефа тридцати процентов громадного интеллекта профессора Уитни, пробили вышеупомянутый мною психологический барьер. Именно за счет этого в мозге господина Каннингфокса стали бурно протекать процессы, которые должны были начать происходить намного раньше, но по известным причинам, несколько запоздали…

— Следовательно, господин Каннингфокс мог бы добиться всего и без интеллекта профессора Уитни?

— Не совсем так… Интеллект профессора Уитни был необходим ему лишь на момент устранения психологического барьера. И в этом случае, господину Каннингфоксу, безусловно, есть, за что благодарить профессора Уитни. Но говорить о том, что Каннингфокс стал умнее за счет интеллекта господина Уитни, в данном случае, все-таки, не приходится…

— И что же вы теперь будете делать с вашим питомцем?

— С Сальвадором?

— Да…

— Увезу его в Африку… Где буду следить за процессом его адаптации к естественной для него среде.

— Вам не жаль того, что все, что вы делали в течение долгого времени, сейчас оказывается совершенно бесполезным?

— Безусловно, мне очень жаль… И, прежде всего, самого Сальвадора. Если бы не недавние события, его развитие не остановилось бы… Но, что поделаешь, такова жизнь… Хотя, я не могу сказать, что то, что я сделал, сейчас бесполезно. Проведя столь грандиозную работу, я приобрел огромный опыт, который поможет мне впредь не совершать прежних ошибок и сохранять бдительность.

Глава 45

Наступил день отъезда Вайсмана и Сальвадора.

Вместе с доктором Джонсоном они должны были плыть в Африку на корабле.

Лиз приехала в порт для того, чтобы проводить их.

Она успела подъехать к тому моменту, когда они начали подниматься на борт корабля.

До отправления оставалось полчаса, и доктор Джонсон предпочел подняться в каюту раньше Вайсмана с тем, чтобы проверить все необходимое, в том числе и условия, в которых должен был ехать Сальвадор.

Поэтому, скоро попрощавшись с Лиз, он отправился на борт корабля. Сальвадор по просьбе Уолтера также пошел следом за доктором Джонсоном, неся на плече какую-то странную сумку. В этот момент Лиз подумала, что в Сальвадоре, все же осталось что-то от разумного существа, хотя ей, безусловно, очень не хватало теплых, добрых слов, которыми они с ним могли обменяться, если бы с Сальвадором не случилось несчастье…

— Будем прощаться… — растерянно заключил Уолтер, когда доктор Джонсон и Сальвадор скрылись из поля зрения.

— Очень жаль, что все закончилось так печально, — ответила Лиз. — Мне будет очень не хватать вас с Сальвадором. Я успела к нему привыкнуть… Неужели, все настолько безнадежно?

— В отношении Сальвадора? Боюсь, что да…

— Очень жаль…

— Мне — нет, — неожиданно ответил Уитни. — Сделав его однажды сверхобычным существом, я уже дорого поплатился за это, а он тем более. Ни к чему повторение горькой ошибки. Теперь все сложится так, как должно…

— Ты считаешь, что естественная среда более подходит для него?

— Звучит странно, не правда ли? Мы сомневаемся в том, что кому-то может не подходить естественная среда. Уже так похоже на человека. Именно он всегда выбирал для себя среду неестественную, постоянно искусственно ухудшая её. Сальвадор, к счастью, не человек и ему проще будет вновь адаптироваться к своей родной среде, не волнуйся…

— Я не совсем согласна с тем, что Сальвадор не человек… Знаешь, Уолтер. То, что я скажу тебе сейчас, вероятно, удивит тебя. Но, не смотря на мои прежние взгляды, в этом случае я готова была полностью тебя поддержать, и сейчас готова… Я не считаю, что ты сделал правильно, положив всему конец. Тебе нельзя было останавливаться на достигнутом. Сальвадор не животное…

Уолтер вопросительно посмотрел на нее.

— Да, не удивляйся. Я, действительно, так думаю…Сальвадор не животное, давно уже не животное. И я на твоем месте сделала бы всё возможное, чтобы его дальнейшее развитие не остановилось. С твоим талантом и способностями ты мог бы достигнуть много…

— Мне очень приятна твоя оценка моих способностей, дорогая Лиз, но я ничего не могу поделать. Я не стану продолжать издеваться над несчастным Сальвадором. Не хочу брать на душу очередной грех…Я просто постараюсь обеспечить ему лучшие условия у него на родине.

— Ну, что же… — рассеяно заключила Лиз. Если ничего нельзя поделать, пусть будет так, как ты сказал. Видимо, тебе уже пора идти…

— Да, уже пора…

— Обязательно напиши мне, когда приедешь! Расскажи, как вы устроились. И вообще, постарайся держать меня в курсе дел по возможности!

— Обещаю… Да, Лиз, — неожиданно сказал Уолтер. — Чуть не забыл! У меня к тебе есть одна просьба…

— Слушаю…

— Я уезжаю на месяц, быть может, на два, а может и того больше… В доме я оставил прислугу, которая будет за всем следить, кормить животных, ухаживать за садом. Но мне очень хотелось бы, чтобы ты, хотя бы иногда приезжала туда. Я дам тебе ключи от своего кабинета, от мастерской Сальвадора…

— Ты, как будто угадываешь мои мысли, дорогой Уолтер. Значит, ты предоставляешь мне возможность хоть иногда смотреть на картины Сальвадора. Мне очень приятно, очень…

— Возьми ключи, и не скучай, — заключил Уолтер, протягивая ей связку ключей. — Вот этот — от мастерской Сальвадора.

— Я обязательно приеду туда…

— Если хочешь, можешь взять любую картину, которая тебе понравиться… Сальвадор мечтал подарить их все своим друзьям.

— Боже мой, — чуть не плача сказала Лиз. — Мы говорим о нем, как об умершем.

— То, что произошло на самом деле, мало отличается от этого…

— Я обязательно что-нибудь возьму себе на память… Быть может, портрет Алисы? Думаю, ей особенно будет приятно иметь этот портрет…

— Или портрет, или любую другую картину…

— Ладно, Уолтер, тебе пора…

— Не грусти, быть может, ты решишь приехать к нам когда-нибудь…

— Не знаю, может быть… Уже пора, Уолтер, пора… — еще раз сказала Лиз.

— До свидания…

— До свидания, Уолтер. Счастливого пути!

Лиз проследила за тем, как Вайсман поднялся на борт корабля.

Поднявшись, он обернулся и махнул ей рукой. Через несколько минут он скрылся из виду…

Лиз же стояла, не двигаясь, ещё очень долго, отрешенно глядя вслед отплывающему кораблю… Чувство, охватившее её в тот момент, было настолько горьким, а горечь настолько глубокой и безнадежной, что никакие усилия воли не могли заставить её сдвинуться с места.

Она смотрела вслед кораблю, уносившему часть её души, и ясное сознание этого сжигало её. Комок горечи, обреченности встал у неё в горле.

Она смотрела вслед уходящему кораблю, и думала, что вместе с Уолтером и Сальвадором, он уносит её мечту.

Она вдруг осознала, что впервые за всю свою жизнь искренне поверила в возможность чуда, осязала это чудо и даже жила в нем… И то самое чудесное существо, в реальность которого она поверила, оказалось для неё самым естественным, самым человечным. И это существо навсегда покидало её теперь.

Ей стало больно оттого, что один из самых светлых, чудесных этапов её жизни уходил от неё безвозвратно. И самым страшным во всей этой ситуации было то, что сама она при всей своей силе ничего не могла исправить, а те, кто мог, не хотел…

Она поняла, что вместе с Сальвадором она теряет часть своей реальной жизни, и должно пройти очень много времени для того, чтобы она свыклась с этим и забыла об этом…

Все то, что происходило с ней сейчас, казалось ей каким-то ненужным, бессмысленным… И не только потому, что она особенно ощутимо чувствовала горечь расставания, но и потому, что для всего возвышенного, чистого, доброго на этом свете, как её вдруг показалось, совершенно не было места… Ей подумалось, что появление Сальвадора также не имело смысла. Все грандиозное, что было сделано Уолтером, оказалось никому не нужным. Общество, которому следовало бы с благодарностью относиться к невероятным открытиям, отвергло их, и, более того, сделало все возможное для того, чтобы их разрушить, уничтожить их следы. Ей стало обидно за Уолтера, талантливого ученого, одного из самых лучших её друзей, человека, необходимого всем окружающим, доведенного обществом до признания правильным такого чудовищного решения, как отказ от своих прежних взглядов.

Его отъезд показался ей теперь бегством…

Бегством не только от беспощадного общества, но и, вероятно, бегством от прошлого, принесшего ему так много неприятных моментов… И, сделав это, он, вероятно, надеется на то, что новая страна даст ему больше шансов, чем его Родина…

А она? Что оставалось ей?

Она чувствовала себя частью растворявшегося у нее на глазах мира.

Самым печальным было то, что ей пришлось остаться в этом мрачном прошлом. Остаться в окружении прежних забот, прежних проблем… И, что, именно в этом мире ей теперь придется искать пусть даже самые маленькие, но все же её, заслуженные ею, радости, строить собственные воздушные замки, претворять в жизнь собственные мечты…

Что именно здесь, в этом мире живут те люди, которых она любит, которыми дорожит. Люди, которые любят её и нуждаются в ней… Её друзья и её семья…

И каждый день, прожитый ею, и есть тот самый побег от прошлого, при помощи которого она пытается убежать от былых ошибок, неприятностей, проблем…

И не только она…

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ "УБЕГАЯ ОТ ПРОШЛОГО…"

Глава 46

Со дня отъезда Сальвадора и Вайсмана прошло полгода.

Этот срок был слишком мал для Лиз для того, чтобы успокоиться и смириться со столь тяжелой моральной утратой. Но, не смотря на то, что внутренняя борьба была крайне жестокой, сильный характер Лиз и её способность самоконтроля, все же, взяли верх над эмоциональными переживаниями. Понимая, что благополучие её семьи, напрямую зависящее от её настроения, было самым важным фактором для неё, она заставила себя вернуться к прежнему течению жизни.

И хотя, ни мужу, ни друзьям, ни детям не довелось ни разу увидеть ни слезы у неё в глазах, ни печального отрешенного взгляда, направленного в пустоту, она позволила себе оставить при себе частицу легкой светлой грусти, которую хранила глубоко в своем сердце.

Иногда, в очень редкие минуты, оставаясь совершенно одна, она позволяла себе отдаться этой грусти, и мысленно возвращалась к тем приятным дням, которым никогда уже не было суждено вернуться к ней. Сердцу становилось тепло и легко, и Лиз была благодарна богу за способность хранить память обо всем дорогом и радостном, данную им человеку…

*******

А жизнь вокруг неё тем временем набирала новые обороты.

Совместный проект её мужа и Джозефа Каннингфокса приближался к наивысшей ступени развития.

Достаточно было взглянуть в глаза Джозефа Каннингфокса, излучавшие счастливое сияние, и можно было сделать безошибочный вывод, что он безумно рад тому, как складывались обстоятельства в последние несколько недель.

В первые недели совместной работы Каннингфокс целыми днями пропадал в доме Уитни, который с огромным удовольствием консультировал его по всем интересовавшим его вопросам.

Одним из интереснейших обстоятельств данного проекта было привлечение в него детей Уитни, особенно Алисы, которая была буквально переполнена искренней любовью к истории. И в определенный момент Уитни и Каннингфокс пришли к единому соглашению, что, раз уж, городок — детский, и смотреть на него будут преимущественно дети, то будет неплохо, если историю городка и всех его персонажей будут рассказывать дети. Таким образом, решили начать с Алисы.

Увлеченность Каннингфокса в определенный момент сильно отразилась и на отношении Уитни к данному проекту. Начав работу в проекте лишь с благосклонного согласия дать определенные тематические консультации, он дошел до крайней степени погружения в совместную работу, что за несколько недель до открытия городка привело к тому, что от некоторых юридических дел Уитни даже пришлось отказаться…

И заключительная работа, проводимая на месте построения детского городка, проходила уже при его активном участии, что несказанно радовало многочисленных почитателей его таланта, как ученого-историка.

Таким образом, приближавшееся событие должно было стать одним из самых значимых в культурной жизни города, и многие, имевшие общие сведения о данном проекте, люди, с нетерпением ждали его.

Друзья Уитни были крайне удивлены столь активной деятельности Джеральда на ниве бывшей профессии, но, безусловно, старались, как могли, помочь ему в подготовке мероприятия.

Глава 47

Лиз также не оставалась в стороне от происходивших событий.

И, не смотря на то, что работа над новым проектом доктора Джонсона также требовала от неё, как и от всех остальных участников, много времени и сил, Лиз, все же, старалась находить время для работы по организации мероприятия, переговорам с производителями рекламных материалов специально для мужа.

Выполняя эту работу, она надеялась как можно скорее забыть печальные события, связанные с её другом Уолтером и Сальвадором, тем более что от них, увы, не было ни одного сообщения.

Доктор Джонсон, который должен был в ближайшее время вернуться в Штаты для продолжения координирования своего нового проекта, также никакой дополнительной информации о Сальвадоре и в целом о делах, связанных с работой Вайсмана, не присылал.

Наступила заключительная стадия морального отторжения Лиз от дела, в котором, еще совсем недавно, она была одним из самых активных участников…

И для того, чтобы придать этой стадии завершенный вид, Лиз решила отправиться в дом Вайсмана для того, чтобы, следуя его совету, взять из мастерской Сальвадора написанный им портрет Алисы.

Подъехав к дому Уолтера, Лиз сразу заметила, что за ним хорошо следят. Все дорожки у ворот и перед домом были в идеальной чистоте.

На звонок Лиз вышла хорошо ей знакомая домработница Уолтера, Кэрол.

— Добрый день, госпожа Уитни, — вежливо поприветствовала она Лиз. — Проходите, пожалуйста.

— Мне бы хотелось пройти в мастерскую Сальвадора…

— Да, господин Вайсман еще до отъезда предупредил меня о том, что вы, скорее всего, приедете, чтобы взять картины Сальвадора.

— Картину, только одну картину.

— Как пожелаете, — ответила Кэрол и попросила Лиз следовать за ней.

— Сегодня утром в мастерской была произведена влажная уборка. Если хотите, можете присесть в это кресло.

— Спасибо, Кэрол, — вежливо ответила Лиз. — Но, вы ошибаетесь, я пришла сюда вовсе не с проверкой. У вас нет никакой необходимости в чем либо отчитываться передо мной. Я, всего лишь, хочу посмотреть картины, немного здесь побыть…

— Может быть, вы желаете чашечку чая или кофе?

— Ну, хорошо, — скорее из вежливости, нежели из желания что-то пить ответила Лиз. — Принесите мне чашечку чая.

Через десять минут Кэрол вернулась с подносом, на котором стояло все, необходимое для чаепития: большой чайник, укрытый полотенцем, молоко, сахар, конфеты, печенье.

"Да, уж, — подумала Лиз, — Уолтер, похоже, действительно дал жесткие указания относительно моего визита…"

Предложив Кэрол знаком поставить все принесенное на столик, Лиз удобно устроилась в кресле.

— Может быть вам открыть картины? — участливо спросила Кэрол.

— Нет, нет, я сама, — ответила Лиз.

Когда Кэрол вышла из мастерской, Лиз поднялась с кресла и медленно прошлась вдоль стоявших в ряд картин, аккуратно открывая их одну за другой.

От каждой из них повеяло столь знакомым ей теплом, добротой и душевностью Сальвадора. Глядя на картины, она вспомнила события, связанные с Сальвадором: день её знакомства с ним, выставку, многочисленные встречи…

"Как много он мог бы ещё сделать…" — подумала она.

Вдруг она заметила, что среди стоявших в мастерской картин не было портрета Алисы, который она хотела взять себе на память.

Импульсивно она открыла дверь и вышла в коридор.

— Кэрол! — громко позвала она.

— Да, мэм, — отозвалась Кэрол.

— Здесь нет одной из картин, о которой мы договаривались с Вайсманом.

На секунду Кэрол смутилась, но затем, как будто неожиданно вспомнив, сказала:

— Ах, боже мой, конечно же, я знаю. Вы говорите о портрете вашей дочери Алисы. Господин Вайсман звонил и просил обновить краски на этой картине. Как раз сегодня утром картину нам вернули. Я прикажу Томасу принести её вам прямо сейчас.

— Спасибо, попросите принести её в мастерскую…

Лиз вернулась в мастерскую и вновь занялась прерванным просмотром картин.

В этот момент она подумала, вдруг, что совершила очередную ошибку. Ей показалось, что она поступила неверно, просто так отпустив Вайсмана, не убедив его остаться и продолжить работу, связанную с Сальвадором.

Теперь она решила, что, как только состоится открытие детского городка Джеральда и Джозефа, она всерьёз подумает над тем, чтобы поехать в Африку и там сделать то, что не сделала здесь…

В этот момент внесли картину и поставили на подставку.

— Это просили передать вам, когда вы придете за картиной, — важно сказал Томас, протягивая Лиз какой-то конверт.

— Что это?

— Письмо, адресованное вам…

— Мне? От кого?

— От господина Вайсмана…

— От Вайсмана? Спасибо…

Когда Томас вышел, Лиз вновь опустилась на кресло в растерянности.

"Что за письмо? — подумала она. — Зачем Уолтер решил оставить мне письмо и передать его таким странным образом?"

Лиз распечатала конверт и принялась за чтение письма, в котором было написано следующее: "Дорогая, Лиз!

Если ты читаешь это письмо, значит, все же, ты решилась навестить наш с Сальвадором дом.

Приехав в Африку, я несколько дней серьёзно думал над твоими словами в день нашего отъезда.

И теперь мне искренне стыдно перед тобой за то, что я скрыл от тебя правду о событиях, к которым ты имеешь определенное отношение, правду, которую ты имеешь полное право знать…

Случилось так, что я солгал всем вокруг, предварительно дав обещание строго хранить тайну, которую никто не должен знать, кроме меня, доктора Джонсона и тех людей, которым я давал это обещание.

А правда эта заключается в том, что, я, на самом деле имею другое мнение о продолжении работы, связанной с Сальвадором… И, как ты заметила, Сальвадор — не животное, уже давно далеко не животное. В интеллектуальном смысле слова я даже могу сказать, что Сальвадор — почти человек и, безусловно, заслуживает того, чтобы работа по развитию его интеллекта продолжилась. К его счастью «высокие» специалисты сумели, все же, оценить важность моего открытия для науки в виде разработки прибора и создания такого уникального существа, как Сальвадор. Но рассказать об этом кому-либо открыто я не мог.

Мне было больно видеть, как ты у меня на глазах теряла веру в меня, как в ученого, дорогая Лиз…

Безусловно, первое, что мне захотелось сделать, когда я увидел несчастного Сальвадора в ужасающем состоянии на арене цирка — это немедленно увезти его в Штаты и сделать все необходимое для возвращения ему интеллекта. И к моему великому изумлению мне дали на это разрешение.

И не смотря на то, что его интеллектуальные способности, действительно, намного ниже человеческих, определенная часть перенесенного Сальвадору интеллекта, сохранилась в его мозге, так что мне было с чего продолжить работу по восстановлению его прежней памяти.

Таким образом, после проведения ряда успешных повторных операций, я могу с уверенностью сказать, что Сальвадор, как уникальное создание, и, просто, как личность, не потерян как для науки, так и для всех тех людей, которым он дорог…

Проблема заключается лишь в том, что мне было запрещено продолжать эту работу открыто, так как общество, действительно, не готово ещё к принятию ни Сальвадора, ни каких-либо других существ, близких ему…

И если не принимать во внимание тот горький факт, что мое обещание не разглашать эту тайну, заставило меня невольно расстроить таких дорогих людей, как ты, Лиз, я, все же рад, что вывез Сальвадора из страны, в которой его ждала бы печальная судьба…

Мне очень хотелось бы надеяться на то, что когда-нибудь ты меня поймешь и простишь, дорогая Лиз и, может быть, приедешь навестить нас.

До скорой встречи.

Искренне преданный тебе,

Уолтер Вайсман".

Прочитав письмо Уолтера, Лиз еще некоторое время неподвижно сидела в кресле, уставившись в одну точку…

Она ощущала в эти минуты, как естественная человеческая радость постепенно заполняет её всю, заново рождая в ней потерянное ранее желание жить и во что-то верить…

"Да, дорогой Уолтер…, — думала она, возвращаясь домой. — Значит, все-таки, я оказалась права… Наука всегда была для тебя дороже всего в жизни…"

*******

Приехав домой, Лиз, словно на крыльях вбежала в гостиную, в которой находились Уитни и её дети.

Увидев свой портрет, Алиса обрадовалась, но ещё больше всех обрадовали новости, принесенные Лиз о состоянии Сальвадора.

Весь вечер Лиз и остальные члены её семьи пребывали в чрезвычайно веселом настроении. Все вместе они радостно обсудили предстоящую презентацию совместного творения Уитни и Каннингфокса, до которого оставалось почти три недели.

И уже перед тем, как лечь спать, Уитни сказал жене:

— Мне кажется, что мы с тобой сейчас думаем об одном и том же.

— Разумеется, об одном и том же, — отозвалась Лиз. — В этом нет ничего удивительного. Твоим проектом сейчас заняты не только наши головы. Я бы сказала, что весь город в большей или меньшей степени думает об этом.

— Я говорю не о проекте…

— А о чем же?

— Я говорю о Вайсмане и Сальвадоре…

Лиз удивленно посмотрела на мужа и присела на кровать.

— Дорогая моя Лиз, — сказал Уитни, садясь рядом с ней. — Какой смысл отрицать, что сейчас ты думаешь именно об этом.

— Да, — рассеянно ответила Лиз. — Сейчас я думаю об этом. Тебя это огорчает?

— Конечно же, нет, дорогая Лиз. Меня это не огорчает.

— Ничего не могу с собой поделать, Признаюсь, что с того момента, как я прочла письмо Вайсмана, я думаю только о Сальвадоре. Это плохо и предательски по отношению к тебе…

— Нет, ты ошибаешься. Я не вижу в этом ничего плохого, предательского по отношению ко мне.

— Но, Джери, — попыталась возразить Лиз, но Уитни перебил её.

— Позволь мне до конца высказать свою мысль, дорогая Лиз, — сказал он. — Просто послушай меня, не перебивая. А затем, если ты сочтешь необходимым сказать что-то, ты это сделаешь.

— Хорошо, Джери, я слушаю…

— Так вот, Лиз. Уже много лет мы вместе, а ещё больше лет мы знаем друг друга. И все это время все твои мысли были исключительно со мной, нашей семьей, детьми. Ты отдавала нам всю себя без остатка. Множество случаев подтверждают, что если тебе надо было забыть о себе, своей работе ради кого-то из нас, ты, не задумываясь, забывала об этом. Но сейчас я не могу позволить тебе вновь забыть об этом ради меня и моего проекта, да и к тому же, он почти завершен. А для того, что осталось, итак есть много времени. Я знаю, что ты — талантливый специалист, ученый. И мне очень хочется, чтобы впредь, начиная, быть может, уже с сегодняшнего дня, ты не забывала об этом. Я думаю, что сейчас ты должна хотя бы временно забыть о моем проекте, и вспомнить о том, что ты — специалист центра исследования психологических процессов человека.

— К чему ты клонишь? — удивленно спросила Лиз. — Что ты конкретно предлагаешь мне сейчас сделать?

— Поехать в Африку, — спокойно ответил Уитни.

— В Африку?

— Именно. Как можно скорее, купить билет на самолет, и лететь в Африку. Ты ведь хочешь вновь встретиться с Сальвадором и ознакомиться с работой Вайсмана?

— Но как же дети? — спросила Лиз, разведя руками.

— А ты считаешь, что я не смогу позаботиться о наших детях?

— А как же здесь?

— А здесь все будет хорошо. И потом, дорогая Лиз, если ты поторопишься купить билет, то, как раз успеешь вернуться к нашей презентации.

Лиз была поражена. Даже она сама не могла признаться себе в том, что в тот момент больше всего она хотела именно этого — поехать в Африку и повидаться с Сальвадором и Вайсманом.

Она медленно поднялась, несколько раз прошлась по комнате, затем остановилась и посмотрела на Уитни.

— Спасибо тебе, дорогой Джери, — тихо сказала она. — Ты даже не представляешь себе, насколько счастливой ты сделал меня, сказав это.

Глава 48

Через три дня Лиз уже была готова лететь в Африку. За время, что она сама выделила себе на подготовку к этой поездке, она успела сообщить о своем приезде Уолтеру и переговорить со своими подругами о решении навестить Вайсмана и Сальвадора.

Лиз приехала в аэропорт одна, заранее попросив не провожать её.

Она была в аэропорту почти за час до вылета самолета, и поэтому, удобно устроившись в одном из кресел зала ожидания, принялась перечитывать последнее письмо Уолтера, присланное в ответ на её сообщении о скором приезде, в котором он особенно восторженно рассказывал о том, как продвигается его работа.

Задумавшись над одним из прочтенных предложений, Лиз неосознанно отвела взгляд от письма, и заметила, как в её сторону медленно направлялась молодая девушка с крайне опечаленным выражением лица. Именно это заставило Лиз оторваться от чтения и сосредоточить всё свое внимание на этой девушке, которая находилась в столь удрученном состоянии, что, казалось, не замечала ничего вокруг. Она медленно опустилась в кресло на одном ряду с Лиз буквально в нескольких метрах от неё.

При ней почти не было вещей, — лишь небольшая дамская сумочка лежала у неё на коленях. Из этой сумочки девушка также отрешенно вынула платочек и, поднеся его к лицу, беззвучно разрыдалась.

Она была такая молодая, красивая, нежная и совершенно беспомощная в своем состоянии. Лиз почувствовала такую глубокую жалость к ней, что, совершенно забыв обо всех своих делах, она захотела подойти к этой девушке, обнять её, успокоить.

Но едва она успела подумать об этом, как в зале появился другой герой этой странной трагичной сцены, свидетельницей которой так неожиданно оказалась Лиз.

Высокий молодой мужчина с не менее опечаленным лицом искал кого-то глазами, и, только лишь его взгляд упал на плачущую соседку Лиз, он моментально подбежал к ней, и, опустившись перед ней и, обняв её колени, начал говорить ей что-то негромким взволнованным голосом.

— Но как же так, дорогая Кристина! Как же так! — едва расслышала Лиз в его отчаянном обращении.

Девушка ничего не отвечала ему, видимо, будучи не в силах справиться с охватившим её приступом отчаяния.

— Я не могу отпустить тебя, Кристина, не могу… — сказал мужчина, положив голову ей на колени.

Она, почувствовав это, отняв лицо от платка, посмотрела на него, нежно положила руку ему на голову и сказала:

— Поздно… Уже — очень поздно…

Она подняла голову, будто желая найти ещё какие-то слова и, просидев так несколько минут, вновь разрыдалась.

— Не плачь, Кристина, — сказал мужчина и, сев в кресло рядом с ней, принялся её успокаивать.

Лиз задумалась. Ей стало неловко от того, что она оказалась невольной свидетельницей столь печальной сцены, но она не могла встать и уйти, так как любое её движение могло нарушить тишину и смутить этих двух несчастных.

Вдруг Лиз услышала объявление о посадке на свой самолет.

Стараясь не смотреть в сторону тех двоих, она быстро поднялась, и, взяв свой чемодан, отправилась на посадку.

Сев в кресло, Лиз продолжала думать о девушке, которую видела в зале ожидания.

Она уже собралась откинуться на спинку кресла, как вдруг увидела, что рядом с ней садится та самая девушка, о которой она подумала несколько секунд назад.

— Вы себя хорошо чувствуете? — вежливо спросила её Лиз. — Вы уверенны, что сможете перенести полет.

Девушка удивленно посмотрела на неё.

— Мне очень жаль, — продолжила Лиз, — но я была свидетельницей вашего прощания с тем молодым человеком, который вас провожал. Я, конечно, понимаю, что это не совсем корректно с моей стороны так грубо врываться в ваши дела, но я — врач, и мне хотелось бы убедиться, что после такой стрессовой ситуации вы не чувствуете себя плохо.

— Мне бы хотелось извиниться перед вами, мэм, — вежливо ответила девушка. — Мне следовало держать себя в руках. Но это было так тяжело…

— Меня зовут — Лиз Уитни, — спокойно ответила Лиз.

— Очень приятно, — сказала девушка. — А меня — Кристина.

— Вы летите в Танзанию?

— Да… — рассеянно ответила Кристина. — Но, признаться, я не совсем уверенна, что поступаю правильно…

Она откинулась на спинку кресла и, помолчав немного, вновь обратилась к Лиз:

— Мне очень тяжело, Лиз… Очень… Знаете, я не думала, что после того, что произошло, я смогу вообще с кем-либо говорить об этом, но, пожалуйста, простите меня, я хочу сказать вам откровенно. Это бегство… То, что я сейчас делаю, это — бегство, самое настоящее бегство.

— От того самого человека?

— Его зовут Дейв… Я решила, что мы с ним должны расстаться, — Кристина нервно заломила руки. — Да, я так решила… Он умалял меня не делать этого, но я не могла остаться. Не могла…

— Пожалуйста, успокойтесь, Кристина. Я прошу вас. Вам может стать плохо. Если это причиняет вам такую боль, лучше будет, если вы не станете говорить об этом.

— Нет-нет, мне надо высказаться. Прошу вас, поговорите со мной, Лиз, я прошу вас…

— Вы его любите, Кристина? — вежливо спросила Лиз.

— Не просто люблю. Я его очень люблю, очень…

— Но, тогда, почему вы уезжаете?

— Он женат…

— Женат? И вы не сразу об этом знали? Он обманул вас?

— Нет… он меня не обманывал…, — Кристина вновь немного задумалась и затем продолжила: — Это — довольно запутанная ситуация. Мы с ним знакомы очень давно. Видите ли, я тоже врач, и по долгу службы мне приходилось принимать участие в крайне опасных научных разработках, которые проводились в Латинской Америке несколько лет назад. Незадолго до моей поездки туда к месту проведения этих разработок я познакомилась с Дейвом. Мы встречались, подумывали о женитьбе, разумеется, после того, как я вернусь в Штаты… Уезжая, я дала ему слово, что по окончании этих разработок, я уйду работать куда-нибудь в более спокойное и безопасное место, которое, к тому же, не будет связанно с такими частыми командировками. Я уехала и не переставала думать о нем. Мысль о том, что он ждет меня, помогала мне справиться со сложностями моей работы в столь чудовищных условиях. И в тот момент, когда разработка подошла к своей финальной стадии, группа наших ведущих специалистов допустила серьезную ошибку и в лаборатории произошел взрыв. Огромное здание превратилось в руины, и все мы оказались заживо погребены под ними. В течение двух первых дней из-под завалов доставали только трупы… Двадцать пять моих коллег из двадцати погибли в тот день. Следующие три дня поисков не дали результатов и я, в числе остальных пяти сотрудников лаборатории были признаны пропавшими без вести и в мой дом пришли страшные вести…

— Но, как же вы остались живы? — удивленно спросила Лиз.

— Благодаря чуду, иначе не сказать…Да… И я, и те четыре человека, что вместе со мной, находились в момент взрыва в отсеке — в зоне повышенной секретности — в помещении, расположенном в подвале лаборатории. Посторонние люди не знали о существовании этого подвала, так как ни на одном чертеже здания, он не был указан, и, разумеется, не стали нас искать. Мы отвечали за раздел эксперимента, к которому не были допущены остальные работники лаборатории. И только благодаря этому мы остались живы.

— Но как вам удалось выбраться оттуда? Ведь спасательные работы были прекращены.

— К счастью — не были. Группа специалистов из Вашингтона, заинтересованных в результатах эксперимента, потребовала продолжения работ по расчистке завалов, если не с целью обнаружения оставшихся в живых сотрудников, то, по крайней мере, для спасения хоть каких-то материально-технических средств. И на пятый день после взрыва мы, уже начавшие испытывать недостаток кислорода, наконец-то увидели солнце.

— И вы вернулись домой…

— Увы, нет… Эта программа относилась к разряду секретных. Люди из Вашингтона были заинтересованы в необходимой информации, полученной нами в результате проведения эксперимента для его дальнейшего завершения. И, поскольку разработки были особо секретными, нас поместили в закрытую клинику, после чего отправили на другой объект для завершения ранее начатой работы.

— И ваши родные не знали о том, что вы остались живы?

— Тогда — не знали. Только спустя четыре года я смогла вернуться, наконец, к себе домой, окончательно решив покончить со столь опасной деятельностью. Нет необходимости говорить о том, насколько рады были мои родные вновь увидеть меня живой и здоровой.

— Могу себе представить…

— Да, но… меня ожидал страшный удар… Дейв был женат…

— Он думал, что вы погибли, долго о вас думал, впал в отчаяние, но потом, спустя какое-то время, нашел утешение у женщины…

— Почти так… Когда он увидел меня, на него было жалко смотреть…Никогда ещё мне не приходилось видеть такого отчаяния…

— Но вы и сами были в таком же состоянии.

— Не в момент нашей встречи… Тогда я еще ничего не знала о его браке… Мои родители не решались рассказать мне об этом сами. Я думала, что он таким странным образом выражает радость по поводу нашей встречи. Ему было трудно это сделать, но он сам рассказал мне все. Когда я узнала об этом, подумала, что наступает конец…

— И ничего нельзя было сделать, изменить? Он успел полюбить эту женщину?

— Она ждала ребенка… Он вот-вот должен родиться. Поняв, что все кончено, я решила расстаться… Конец всей этой историй вы, к сожалению, видели сами…

— Очень сложная ситуация…

— Ситуация? Нет, это, пожалуй, — настоящая трагедия… Это — конец…

— Не стоит отчаиваться. Вы ещё очень молоды…

Кристина промолчала.

— И что вы теперь думаете делать? — продолжила Лиз.

— Не знаю… Откровенно говоря, не знаю…

— Но вы куда-то летите…

— Едва ли я сама точно знаю, куда лечу, Лиз…

— Но самолет, в котором вы находитесь, имеет совершенно определенный пункт конечного назначения. И, вероятно, покупая билет на этот самолет, вы не могли этого не знать… Значит, вы каким-то образом решили, что полетите именно в Африку…

— Да, я решила… Если можно так сказать…

— Что это значит?

— Я сидела дома, думая обо всем этом. И пришла к выводу, что самым правильным решением будет уехать, как можно быстрее и как можно дальше… Я подошла с закрытыми глазами к карте и в прямом смысле слова наугад ткнула в неё пальцем. Оказалось, что я попала в юго-восточную часть Африки. Таким образом, я здесь, в самолете, лечу неизвестно куда и неизвестно зачем…

— Но что вы будете делать, когда самолет сядет?

— Пойду работать в красный крест врачом, или медсестрой… Или придумаю что-нибудь ещё. Я доверилась судьбе, и судьба забросила меня в этот самолет…

— У вас уже есть предварительная договоренность?

— Нет…, — ответила Кристина и на несколько секунд задумалась. — Вы тоже считаете это безумием?

— Это, видимо, даже больше, чем безумие, дорогая Кристина. Но не мне вас судить и ругать… Не думаю, что это сколько-нибудь интересно и целесообразно… Я думаю, что будет лучше, если мы сейчас вместе немного подумаем о вас.

— То есть?

— Вы сказали, что место, в которое вы направляетесь, было выбрано наугад, что, в принципе, означает, что вам совершенно все равно, куда лететь?

— Да…

— В таком случае, я предлагаю вам присоединиться ко мне. Не могу гарантировать вам решение всех ваших проблем, но, исходя из того, что мне известно, могу вас заверить, что встретят нас по высшему разряду! И потом, кто знает, может быть, в лаборатории моего друга найдется место для квалифицированного специалиста, имевшего опыт работы над чрезвычайно секретными медицинскими разработками!

— Такой неожиданный поворот… — рассеянно сказала Кристина.

— Зато — неплохая альтернатива вашим планам, не так ли? Ну, давайте, Кристина, решайтесь…

— В моем положении мне, действительно, все равно… Но, тем не менее, знаете, Лиз, я почему-то верю вам…

— Думаю, вы не зря доверились судьбе, дорогая Кристина. Я почти уверенна в том, что люди, с которыми вы встретитесь уже сегодня, станут вашими лучшими друзьями.

— Мне кажется, что одного такого друга судьба уже дала мне…

— Так значит — вместе со мной? — спросила Лиз.

— Почему бы и нет…, — ответила Кристина и улыбнулась.

— Ну, в любом случае, у вас ещё есть около часа на обдумывание до посадки самолета…

Глава 49

Лиз была права, говоря, что уже в тот же день Кристина встретится с новыми друзьями. Уолтер Вайсман встречал Лиз в аэропорту. Он был чрезвычайно рад этой встрече.

— Не верю своим глазам! — радостно воскликнул Вайсман, — даже после получения твоего письма, я не верил в то, что ты, все-таки, решишься на поездку.

— Все бывает, дорогой Уолтер, все бывает! — ответила Лиз и, взяв за руку Кристину, представила её Вайсману: Это — моя новая знакомая. Её зовут Кристина.

— Кристина Уайт, — уточнила Кристина и подала Вайсману руку.

— Уайт? — спросил Вайсман. — А вам не знаком доктор Билл Уайт — микробиолог из Нью-Йорка?

— Вы знаете Билла Уайта? — радостно сказала Кристина.

— И я, и Лиз, мы оба его знаем…

— Ну да, — ответила Лиз, — это — довольно известный ученый и очень талантливый.

— Я очень рада услышать столь лестный отзыв о нем. Это мой отец, — пояснила Кристина.

— Вот так поворот! — воскликнула Лиз. — Я-то знала только ваше имя. Значит, вы — Кристина Уайт, дочь известного ученого и пошли по стопам своего отца. Нет, Уолтер, мир, конечно, тесен, но я и не предполагала, что настолько! Кристина — врач.

— Врач? — спросил Уолтер.

— Да, я хирург.

— А как вы встретились? — спросил Уолтер.

— В самолете, — ответила Лиз. — Но это долгая история. И по дороге мы тебе все расскажем.

— В таком случае, я думаю, нам будет, о чем поговорить, и будет, чем вас удивить…, — заключил Вайсман. — Вон там стоит моя машина. Через два часа мы приедем во владения Уолтера Вайсмана.

— Уолтер всегда отличался любовью к само похвалам, — снисходительно заметила Лиз Кристине.

Однако Вайсман оказался прав. Территория, приобретенная для него правительством специально для проведения его разносторонних научных исследований, была огромной.

На ней разместился целый природный заповедник, в глубине которого была выстроена огромная лаборатория с совершенным оборудованием.

— Теперь меня почти невозможно заставить выйти из лаборатории, — посмеиваясь, говорил Уолтер, показывая гостьям свои роскошные рабочие помещения.

— Это легко понять, не так ли? — сказала Лиз, обращаясь к Кристнине.

— Я полностью с вами согласна… Мне не приходилось видеть столь современное оборудование. Я полагаю, что ваш труд действительно очень интересен правительству, раз оно преподнесло вам такое богатство… — ответила Кристина.

— Ну, это делается не безвозмездно, — не без гордости сказал Уолтер. — Благодаря моим химическим исследованиям правительство ежегодно становится богаче на несколько миллионов долларов, и это только по самым скромным подсчетам.

— Очень скоро вы убедитесь, дорогая Кристина, что Уолтер — не только большой хвастун! — отметила Лиз. — Например, я давно уже знаю его как превосходного хозяина. Никто не умеет так сервировать стол, как Уолтер и подавать чай.

— Боже мой! — воскликнул Вайсман, хлопнув себя ладонью по лбу. — Какой же я эгоист! Я ведь совсем забыл, что вы только с дороги и не отказались бы перекусить чего-нибудь!

— Ну, это поправимо? — спросила Лиз.

— Даже более чем, дорогие мои гостьи, даже более, чем. И, к тому же, посмотреть все остальное мы успеем и после обеда, а может быть — и завтра… Я ещё не показал вам две лаборатории, составляющие мою профессиональную гордость.

— Мы успеем, дорогой Уолтер, будь уверен, — ответила Лиз. — Я приехала сюда на две недели, а, что касается Кристины, то, я думаю, что она составит тебе компанию и на более долгий срок…

— Неужели? — воскликнул Уолтер.

Кристина промолчала.

— Это, конечно, только если ты сможешь заинтересовать Кристину своими научными исследованиями! — ответила Лиз.

— Значит, ты в меня уже не веришь?

— Ну, мне бы очень хотелось убедиться в твоем профессионализме ещё раз, дорогой Уолтер… Я имею в виду, что мне очень хочется повидаться с одним из твоих пациентов…

— Ага, — лукаво улыбнулся Уолтер, — кажется, я догадываюсь, о ком идет речь!

— Я надеюсь, с ним все в порядке? — осторожно спросила Лиз, и, обернувшись к Кристине, добавила: — Вам просто необходимо познакомиться с Сальвадором.

— С Сальвадором? — спросила Кристина. — Сальвадор — это ваш пациент, доктор Вайсман? Он болен чем-то?

— Нет-нет, он совершенно здоров. Мне приходилось много работать над формированием его личности. Лиз имела в виду именно это.

— Так, где же он? Я думала, что сразу его увижу… — сказала Лиз.

— Все в свое время!

— Когда?

— Сейчас ты его увидишь! Сразу же за этой дверью, — ответил Уолтер, подводя своих гостей к последней двери длинного коридора.

— За этой дверью? — удивленно спросила Лиз. — А что находится за этой дверью? Хотя, нет, не объясняй мне это. У тебя столько дверей и столько коридоров, что, я боюсь, что все те две недели, что я собираюсь пробыть здесь, я потрачу на изучение твоего дома. Я не замечаю, где заканчивается рабочее отделение этого строения, а где начинается жилое…

— Мы уже находимся в жилом отделении, — пояснил Уолтер. И эта дверь ведет в столовую.

Сказав это, Уолтер распахнул настежь дверь и пропустил вперед своих гостей.

Войдя, Лиз была поражена. Посередине огромной столовой стоял большой обеденный стол, уставленный множеством блюд. Около стола в торжественной позе стояли доктор Джонсон и Сальвадор, который сразу же кинулся навстречу Лиз, едва она вошла.

— Вижу, мы как раз вовремя, — сказал Вайсман.

— В самое время, — ответил Сальвадор, приветствуя обеих дам, и галантно представляясь Кристине, на лице которой отпечаталось то же самое изумление, которое Вайсман видел и у Лиз, когда она впервые увидела Сальвадора. Лиз же светилась от счастья, глядя на него.

— Сальвадор, дорогой! — радостно сказала она. — Как же я рада, что с тобой все в порядке!

— И я чрезвычайно рад нашей встрече, Лиз! — тепло ответил он.

— Позвольте познакомить вас с нашей гостьей — Кристиной Уайт, хирургом, и дочерью всемирно известного ученого Билла Уайта! — сказал Уолтер, обращаясь к Сальвадору и доктору Джонсону.

— Боже мой! — воскликнул доктор Джонсон. — Как я рад этой встрече! Я лично знаком с вашим отцом и искренне верю, что вы являетесь достойной преемницей его таланта!

— Ох, — смущенно ответила Кристина, — спасибо вам за ваши добрые слова!

— Ну что ж, добро пожаловать в Африку, — торжественно заключил доктор Джонсон, знаком предлагая всем пройти за стол.

— Я ведь говорила вам, Кристина, что нас ожидает теплый прием, — сказала Лиз и прошла за стол.

— Но где же Боб? — спросил Уолтер.

— Разве можно заставить его оторваться от работы хотя бы на минуту, — ответил доктор Джонсон. — Он сказал, что придет, как только освободится.

Едва доктор Джонсон успел сказать это, как в комнату с шумом влетел совершенно странный субъект, который мчался столь стремительно, что было сложно разобрать, кто это был.

— Эврика! — кричал он. — Я сделал это, доктор Вайсман, я наконец-то установил формулу этого вещества.

— Осторожнее! Не снеси здесь все! — воскликнул Уолтер и схватил его за руку.

В этот момент субъект остановился, и Лиз увидела, что это был молодой темнокожий человек, одетый в белый халат и державший в руках пробирку с каким-то дымящимся веществом.

— Я установил… — рассеянно повторил он и опустился на стул рядом с Вайсманом.

— Извините, — тихо сказал он, по очереди осмотрев присутствующих.

— Может быть, ты унесешь этот вонючий препарат в лабораторию? — спокойно спросил Вайсман. — Если ты, конечно, не хочешь всех нас здесь отравить… А потом присоединишься к нам и нашим гостям.

— Извините, — ещё раз, но более смущенно сказал молодой человек и медленно вышел из столовой.

— Эх, ты, Уолтер, Уолтер, — покачав головой, сказала Лиз. — Разве можно так обращаться с юными гениями. — Так ты отобьешь у него любовь к науке.

— Отбить любовь к науке? У Боба? — удивленно воскликнул доктор Джонсон и рассмеялся. — Да это просто невозможно!

— Кто этот малый? — спросила Лиз.

— О! Этот малый сделает немало открытий в химии! — улыбнувшись, ответил Вайсман. — Он живет у меня около полугода. Вначале я взял его просто, как работника по дому. Мне поначалу были нужны люди. Его семья живет далеко отсюда, на севере Африки, а этот любопытный молодой человек около трех лет проводил самостоятельные исследования родного материка, пешком перейдя через Атласы и пустыню Сахару.

— Так далеко?

— Найди хотя бы одного увлеченного Африкой исследователя, которого не привлекали бы зеленые леса Юго-Восточной Африки. Вот он и добрался до моего «рая». Этот малый сразу привлек к себе внимание… Он кое-как умел говорить по-английски, но что-то все равно понимал. Увидев нескрываемый блеск в его глазах, интерес, с которым он рассматривал предметы в моей лаборатории, я и решил взять его к себе.

— Однажды Боб совершил удивительный поступок, — смеясь, добавил доктор Джонсон. — Увидев, как Уолтер работает с животными, берет у них кровь, проводит анализ, Боб решился на собственное маленькое исследование. В его голове зародился странный план. Его мучила несправедливость, с которой творец создал всех животных. "Почему одни животные глупые и слабые, а другие сильные и умные" — не раз говорил он мне. Тогда я не понимал значение этих высказываний. Но благодаря одному странному происшествию мы с Уолтером поняли, что именно он имел в виду.

— Однажды, засидевшись поздно вечером за увлекательной беседой, — продолжил Вайсман, — мы услышали легкий шорох, доносившийся со стороны лаборатории. Разумеется, мы с доктором Джонсоном тихо прошли туда и увидели интересную картину.

— Боб стоял в одной из лабораторий, склонившись над столом с инструментами, — вновь говорил Джонсон. — В руках он держал какой-то пластмассовый поддон, в который укладывал несколько пробирок и шприцов. Вооружившись под конец бутылем со спиртом и куском ваты, он тихонько вылез через окно.

— Признаться, мы не хотели его спугнуть, — сказал Вайсман. — Напротив, нам стало интересно узнать, для чего он взял все это. Мы осторожно проследовали за ним. Он направился прямиком к клеткам с животными. Там он вначале влез в клетку тигра. Видимо, он уже успел сделать ему укол, так как тот глубоко спал и не проснулся от шума. Наш "юный ученый", недолго думая, взял у тигра целый шприц крови и аккуратно выдавил её в пробирку. Затем он влез в клетку с овцой и взял кровь у неё.

— Вернувшись к своему "рабочему столу", — продолжал доктор Джонсон, — он спокойно смешал кровь тигра и овцы. Затем, также совершенно спокойно наполнил этой смесью один из оставшихся шприцов и вновь двинулся в сторону клетки овцы…

— И что же дальше? — чуть ли не хором спросили Кристина и Лиз.

— Ну, само собой разумеется, на этом мы с доктором Джонсоном были вынуждены остановить столь опасный эксперимент, — заключил Вайсман. — Если бы мы позволили ему сделать инъекцию овце, несчастное животное наверняка бы издохло.

— Боб был чрезвычайно расстроен, — сказал Джонсон.

— Я искренне верил, что, смешав кровь овцы и тигра и влив её обратно овце, смогу наделить её умом и силой тигра, — сказал вошедший Боб.

Услышав это, Лиз и Кристина дружно рассмеялись, а затем и остальные присоединились к ним.

— Именно таким образом и началась моя карьера, — сказал Боб и сел за стол.

— Вот именно! — продолжил Вайсман. — Именно — началась. На следующее же утро я твердо решил, что сделаю из Боба своего помощника.

— Несомненно, меня можно назвать одним из самых везучих людей в мире, — сказал Боб. — Вряд ли найдется ещё один человек, которому достался интеллект самого доктора Вайсмана.

— Да, дорогая, — отвечая скорее на взгляд Лиз, ответил Вайсман. — Я поместил в мозг Боба свой собственный интеллект, тем самым, в довольно короткий срок, получив себе отличного ассистента, который уже самостоятельно проводит сложнейшие химические опыты, но любимым занятием которого осталось исследование крови человека и различных животных.

— Значит, теперь вы можете на научном уровне работать над тем, что вас всегда так интересовало, — заключила Лиз.

— Благодаря доктору Вайсману, — ответил Боб.

— Я припоминаю наш с тобой разговор на выставке картин Сальвадора, Уолтер, когда ты сказал мне, что не хотел бы, чтобы на свете появился ещё один ненормальный "Уолтер Вайсман", способный проводить по несколько часов с пробиркой в руках!

— Да, я помню этот разговор. Но на самом деле, все оказалось намного веселее! — ответил Уолтер. — Боб, действительно очень похож на меня. Он перенял многие мои недостатки. Так же, как и я, он может бегать по всему дому с опасными дымящимися реактивами, резать лягушек, ставить безумные опыты. Но я безумно счастлив, что он есть. Порой оказывается, что мы думаем об одном и том же, дополняем друг друга. И иногда мне начинает казаться, что к Бобу я отношусь как к своему сыну.

— Интересное у вас имя, Боб, — сказала Лиз. — Это — ваше настоящее имя?

Услышав этот вопрос, и Боб и Сальвадор и Вайсман и даже доктор Джонсон рассмеялись.

Лиз удивленно посмотрела на них.

— Да, похоже, климат Африки действует на вас странным образом, — критично заметила она.

— Не обращайте внимания, дорогая Лиз, — успокоившись, сказал доктор Джонсон. — С нами все в полном порядке. Просто, настоящее имя Боба — это целая история.

— Разумеется, когда Боб только пришел к нам, — объяснил Уолтер, — мы спросили его о его настоящем имени. Боб произнес его. Оно было настолько длинным и звучало так странно, что ни я, ни доктор Джонсон не решились повторить произнести его. В этом имени такая необычная и забавная игра гласных и согласных звуков, что невольно начинаешь смеяться, когда слышишь его. Учитывая, что мы только что плотно пообедали, мы не будем просить Боба произнести его имя вновь, так как нашим желудкам не выдержать столь странного смеха, но как-нибудь потом он скажет, и вы сами на себе почувствуете странное влияние звучания этого имени на нервную систему человека.

Лиз была ещё больше поражена. В её глазах выражалось не только удивление, но и искренние опасения за психическое состояние её коллег.

— Как имя человека может вызвать истерический смех? — удивленно спросила Лиз.

— Не обращайте внимания, Лиз, — поторопился ответить ей Боб. — Я нисколько не обижаюсь. И могу понять ваших друзей. Дело в том, что у меня, безусловно, есть имя, но все мои знакомые уже давно называют меня не совсем по имени…

— Как это? — критично спросила Лиз.

— Понимаете, моё имя, это — не совсем имя, а некая фраза, дающая определенную информацию обо мне. Ну, в этом нет ничего удивительного. У многих народов вы встретите это явление. Когда в именах людей содержится определенная информация об их обладателях: их уме, талантах и даже характере. Поэтому имя получается длинным и трудно выговариваемым. Так же и мое имя. А для человека, не знающего языка нашего народа, трудно его понять. В этом нет ничего удивительного. Довольно часто фраза, произнесенная на незнакомом языке, кажется нам звучащей необычно, а порой — и смешно, даже если её смысл очень серьезный.

— Ну, я рада, что вы так легко к этому относитесь, Боб, — сказала Лиз. — И какую же информацию, в таком случае, дает о вас ваше имя?

— Это тоже интересно, — отозвался Уолтер.

— Моё имя означает что-то вроде того, что я — этот "человек, которому трижды хотели оторвать нос за необычайное любопытство", — спокойно сказал Боб.

Услышав это, Лиз и Кристина, почему-то не сумев совладеть с собой, дружно рассмеялись.

— Нет, ну это забавно, — сказала Лиз, — ну ладно — "оторвать нос", а то ведь — "трижды оторвать нос"! Нет, теперь я это понимаю.

— Я представляю, как вы будете смеяться, когда услышите звучание имени на языке Боба, — ответил Уолтер.

— Нет, только не сейчас, — сказала Лиз. — А то, я боюсь, это действительно может быть опасно. Единственное, что я уже могу сказать, так это то, что и я, и Кристина, начинаем потихоньку сходить с ума, заразившись от вас каким-то странным вирусом!

— Вот поэтому мы, с согласия Боба, и дали ему другое, более легко произносимое имя, — пояснил Уолтер и предложил всем сосредоточить внимание на десерте.

— Ну, так какая у нас программа на вторую половину дня? — спросил доктор Джонсон, когда все пообедали.

— Боюсь, что сегодня я уже ни на что не гожусь, — ответила Лиз. — И думаю, что Кристина чувствует себя также.

— В таком случае, я отведу вас в ваши комнаты, — сказал Вайсман, поднимаясь из-за стола.

— Скажите мне, — обратилась Кристина к Лиз перед тем, как войти в свою комнату. — Я много лет провела, работая над самыми причудливыми экспериментами. Но то, что я услышала сегодня, показывает, насколько мало я знаю. Я не стала ничего спрашивать при ваших друзьях, но, когда мы остались одни, объясните мне, что означают все эти странные опыты, связанные с переносом интеллекта, и все такое?

— То, что вы не знаете об этом, ещё ничего не говорит. Это — всего лишь, результат узкого исследования. И незнание этого никак не умаляет ваших знаний. Но, я думаю, вам пора узнать обо всем этом, дорогая Кристина. Заходите ко мне, и я все вам подробно расскажу.

Глава 50

Утро следующего дня было восхитительным.

Выспавшись, Лиз и Кристина отправились осматривать «владения» Уолтера Вайсмана.

И, не смотря на то, что Уолтер уговаривал Лиз и Кристину направиться сразу в его самые крупные лаборатории, которые по его собственным словам составляли его гордость, в первую очередь Лиз решила навестить Сальвадора в его новой мастерской.

Войдя туда, Лиз подумала, что все вновь было, как прежде — и мастерская, и накрытые полотном готовые картины, и Сальвадор, стоящий с палитрой в руках перед одной из незаконченных работ.

Они долго говорили о разных вещах, беспокоивших их, вспоминали ранее происходившие события. И, глядя на Сальвадора и обстановку, сложившуюся вокруг него, Лиз подумала, что теперь, возможно, она уже могла не беспокоиться за его будущее, которое представлялось ей только в самых ярких красках, и, что не самое маловажное — вдали от назойливого и жестокого общества, вынудившего его покинуть Штаты.

— Знаешь, — сказал Вайсман, обращаясь к Лиз, когда они сидели одни поздно вечером, — это, возможно, будет звучать странно, но я чувствую себя необычайно счастливым человеком. Возможно, во мне говорит возраст, и я становлюсь сентиментальным, но мне так хорошо сейчас, как никогда не было ранее.

— Думаю, возраст здесь абсолютно не причем, и счастлив ты потому, что, возможно, теперь нашел то, что по праву можешь назвать делом своей жизни.

— Да, в данный момент я занимаюсь шестью государственными и пятью собственными проектами…

— Впечатляет…

— Не хочешь присоединиться? Я думаю начать ещё один проект, а доктору Джонсону необходимо возвращаться в Штаты… Его исследования подходят к концу. Так что, я остаюсь один. Мне нужен знающий коллега, с которым я бы мог продолжить работу. Давай, оставайся на пару месяцев, пользуясь тем, что твой начальник здесь, и ты можешь обговорить это с ним.

— Нет, сейчас не могу, у Джери через две недели важная презентация…

— Ты не заметила, что у Джери всю жизнь важные презентации. И все это время ты с ним.

— Я ведь, — жена его…

— Да, но, кроме того, ты — ученый, высококвалифицированный специалист. Неужели тебе не интересно заниматься наукой?

— Ты знаешь, Уолтер, у меня уже был похожий разговор с Уитни, который также предложил мне больше заниматься наукой.

— Откровенно говоря, не ожидал… Неужели Джери, наконец, стал замечать, что вокруг него тоже нормальные люди со своими достоинствами, планами?

— Ну, перестань так о нем говорить… Именно благодаря нему, я и приехала сюда…Знаешь, мне стало легко после его слов. Он, как мне кажется, пробудил во мне самой веру в то, что я — действительно человек науки…

— И что ты решила?

— Решила, что он прав, конечно же… Я и сама это прекрасно понимаю. Просто, только сейчас для этого стали складываться обстоятельства, — дети подросли, да и Джери, наконец-то, разобрался в себе… И потом, здесь, у тебя, столько новых возможностей. Так что…

— Значит, остаешься?

— Не сейчас. Но, думаю, что после презентации Джери я вернусь сюда на некоторое время…

— Уже веселее…

— Шутник, — весело сказала Лиз. — Неужели на старости лет я решилась на столь серьезный шаг… Самой трудно в это поверить.

— Со временем ты поймешь, что это — необходимая часть твоей жизни, Лиз.

— Ты меня убедил, Уолтер, убедил. Завтра же утром мы обсудим с тобой все детали проекта, в котором ты хочешь меня задействовать.

— Ты думаешь, это будет всего лишь один проект? — лукаво улыбнувшись, сказал Вайсман. — Даже и не надейся. Ты будешь принимать участие, как минимум, в трех моих проектах. У меня нет возможности создавать своим сотрудникам райские условия. Тот, кто работает со мной, не знает слово «отдых» и "мало работы". Если ты согласишься мне помочь, дорогая Лиз, то мы с тобой сделаем удивительные вещи!

— Я не сомневаюсь в твоих безграничных способностях, Уолтер!

— Спасибо… Что ты мне ответишь, если я скажу тебе, что проект, связанный с Сальвадором, я не считаю завершенным?

— Ты хочешь усовершенствовать Сальвадора? — усмехнувшись, сказала Лиз.

— Нет-нет… Это я так сказать, образно выразился! Я имею в виду проект под кодовым названием «Сальвадор», в процессе работы над которым, я смогу создать новые существа, подобные Сальвадору с человеческим интеллектом!

— Но зачем тебе это понадобилось?

— Ну, как же, Лиз? Эти существа, получив мой или твой интеллект, или интеллект доктора Джонсона, например, станут незаменимыми помощниками в моих многочисленных проектах. Существа, которых не нужно будет ничему учить, так как в интеллект, переданный им, уже будут заложены все эти знания.

— Ты начинаешь сходить с ума, дорогой Уолтер!

— И ты опять сильно ошибаешься! Как, например, ты воспринимаешь Сальвадора?

— Сальвадор — это уникальное существо!

— Но оно создано по вышеупомянутой схеме! Таких, как Сальвадор, может стать очень много! Только подумай об этом серьезно, дорогая Лиз!

— Или я слишком стара для восторженных мечтаний, или теряю квалификацию…

— Это — не мечтания… А теоретические выкладки будущего проекта.

— Так самоуверенно…

— Разве я когда-нибудь бросал наполовину выполненную работу, дорогая Лиз? Если мне не изменяет память, до сегодняшнего дня я доводил до конца все свои проекты.

— Нет, не бросал. Я это признаю… А что ты думаешь о Сальвадоре, Уолтер?

— О Сальвадоре? — удивленно спросил Вайсман. — Разве с Сальвадором что-то не так?

— То есть, все, что нужно было сделать для него, ты уже сделал… Или ты просто потерял к нему интерес?

— Почему ты так думаешь? Нет, я не потерял к нему интерес… Мне не понятно, что ещё можно для него сделать… Я восстановил уровень интеллекта, который он имел до похищения. Теперь Сальвадор снова живет в моем доме, занимается своим любимым занятием. Как мне кажется, он чувствует себя совершенно нормально.

— Да… Но мне кажется, со временем он начнет ощущать тяжесть от того, что так сильно отличается от нас. Иметь человеческий интеллект в теле животного — это не самое приятное, на мой взгляд…

— Но, изменить его тело я не смогу. И кто же из нас больше мечтатель, а, дорогая Лиз? — улыбнувшись, сказал Уолтер. — Ты права, со временем, эта мысль начнет на него давить. Но что я могу поделать? Здесь я бессилен.

— Видимо, да… — тихо ответила Лиз.

— Ну вот, — заключил Уолтер, — я смотрю, ты, действительно, очень из-за этого расстроена. Поверь мне, я что-нибудь придумаю… И потом, если нам удастся осуществить проект по созданию других, подобных Сальвадору, существ, ему уже не будет скучно…

— Верно, но эти существа будут использованы тобой для работы над твоими проектами, а Сальвадор — уникальная личность, ему необходимо свободное, непринужденное общение.

— Для этого у него есть я, потом приедешь ты, найдутся и другие люди. Чисто человеческое, духовно наполненное, общение возможно только с людьми. И здесь ты права, создать другое существо, максимально похожее на Сальвадора, будет, действительно, невозможно. Боюсь, что он, действительно, так и останется один в своем роде.

— И снова — тупик? Очередное доказательство несостоятельности теории о целесообразности создания существ, подобных Сальвадору.

— Не беспокойся, Лиз. Я обещаю тебе, что внесу в головы своих будущих созданий только интеллект, сухой разум, и никаких эмоций, дабы избежать душевных переживаний своих питомцев.

Лиз ничего не ответила.

— В любом случае, дорогая Лиз, надо стараться жить тем, что имеешь. И если ты не в состоянии сделать что-то, лучше об этом не думать. Так что, будет правильнее, если мы вернемся к своим реальным делам. А точнее, к начатому разговору о предстоящих проектах.

— Ну, хорошо, — немного подумав, сказала Лиз. — Постараюсь подумать об этом спокойнее, обещаю…

— Вот и отлично! Одна голова — хорошо, а две — лучше!

— Да, но не забывай о Кристине. Она тоже может оказаться тебе полезной. И потом, в виду сложившихся у неё личных обстоятельств, ей будет полезно заняться исследовательской работой под руководством столь увлеченного человека, как ты…

— Спасибо, дорогая Лиз! Я и не забываю о ней. Уже в те минуты, когда я вез вас к себе в заповедник, я уже обдумывал те темы, в которых Кристина могла бы мне помочь.

— Ах ты, хитрец! Бессовестный человек! — засмеялась Лиз. — Ты умеешь ловко обрабатывать ничего не подозревающих людей, используя не совсем корректные методы.

— Главное — результат! — подмигнув, ответил Уолтер. — Зато, все теперь довольны, не так ли? Ловлю тебя на слове, согласие на работу со мной ты уже дала. В общем, милости просим ко мне в лабораторию завтра с самого утра. И, если хочешь, пригласи и Кристину.

— Значит, завтра с утра, — заключила Лиз, вставая с кресла.

— Именно, как можно раньше… Хотя, нет, — опомнившись, сказал Уолтер. — Чуть было не забыл. Хорошо, что вспомнил. Завтра утром меня не будет в лаборатории. Я иду в лес за травами для моего фармацевтического проекта.

— За травами?

— Да, — спокойно ответил Уолтер. — Мне нужны травы нескольких сортов и листья. Только не говори, что ты не знаешь, что травы растут на земле и в поиске нужных трав, порой приходится долго и терпеливо ползать по земле. И то, что листья растут на деревьях и для того, чтобы набрать более подходящие экземпляры, иногда приходится по этим деревьям лазать!

— Боже мой! Зачем тебе это всё?

— Все это я использую в разработке нового уникального травяного препарата для больных сердечной недостаточностью. Если мои исследования будут столь успешными, как я думаю, этот препарат будет принципиально новым лекарственным средством в современной фармацевтике. Как раз таки в проектах, подобных этому, мне и будет полезна помощь Кристины.

— И когда ты вернешься?

— Думаю, к обеду. Так что, часа в два, я буду полностью в вашем с Кристиной распоряжении. Если захочешь, я тебе подробно расскажу об этой настойке. У неё будет очень приятный запах, вкус, и, самое главное — потрясающий эффект!

— Без хвастовства, ты — не ты, дорогой Уолтер! Ну, хорошо, мы с Кристиной подождем твоего возвращения. Только будь внимателен в выборе трав и листьев.

— Не беспокойся, дорогая Лиз. Я делаю это не в первый раз.

Глава 51

Однако следующий день готовил Уолтеру Вайсману опасное испытание, заставившее его провести несколько дней на грани жизни и смерти.

Не успели Лиз и Кристина сесть за стол для того, чтобы позавтракать, как в столовую вбежал взволнованный Боб.

— Доктор Уитни! — проговорил он, наконец, взяв себя в руки. — Идите за мной, не теряя ни минуты! С доктором Вайсманом случилось несчастье.

— Что произошло? — спросила Лиз, подскакивая с места.

— Он упал с очень высокого дерева. И в первые минуты я подумал, что он разбился. Но он ещё жив, хотя и находится в ужасном состоянии.

— Но как все произошло?

— Давайте я расскажу вам по дороге!

— Подождите, я пойду вместе с вами, — сказала Кристина, устремившись за Лиз.

— Это далеко? — нетерпеливо спросила Лиз, когда они, взяв с собой и доктора Джонсона, бежали по прорубленной Вайсманом тропе.

— Нет… осталось совсем немного… Немного дальше, за теми деревьями. Да, — запыхавшись от быстрого бега, сказал Боб. — Вон он лежит…

Лиз и все остальные остановились. В нескольких шагах от себя они увидели неподвижное тело Вайсмана. Они остановились и боялись сдвинуться с места.

— Надо его перенести в дом, — сказала Кристина и направилась к Вайсману.

— А если он умер? — тихо сказала Лиз и закрыла лицо руками.

Но в тот же момент Вайсман издал слабый стон.

— Нет, — ответил доктор Джонсон. — Он ещё жив.

— В вашей лаборатории есть рентген? — спросила Кристина у доктора Джонсона, подойдя к Вайсману и опускаясь перед ним.

— Да, конечно, — ответил Джонсон.

— А носилки?

— И носилки есть…

— Так бегите скорее за носилками! — нетерпеливо сказала Кристина. — А как насчет условий для проведения срочной операции?

— Я смогу подготовить для неё все необходимое…

— Тогда бегите скорее и готовьте! И дайте Бобу носилки, пусть он возвращается с ними, а сами оставайтесь на месте и готовьте все к нашему возвращению…

— Вы собираетесь делать операцию сами? — спросила Лиз.

— Это — мой долг! Не забывайте, что я — хирург по образованию! — ответила Кристина, осматривая Вайсмана. — Надеюсь, вы поможете мне в этом.

Увидев боевой настрой Кристины, Лиз решила полностью ей подчиниться, и молча делала все, что она ей говорила.

Боб вернулся с носилками довольно скоро…

— Надо переложить его очень аккуратно… — скомандовала Кристина. — Я подозреваю черепно-мозговую травму…

Довольно скоро все могли убедиться в высоком профессиональном уровне Кристины Уайт, сумевшей провести сложную операцию в столь непростых условиях.

Однако несколько дней после проведенной операции состояние здоровья Вайсмана вызывало у всех немалые опасения. У него держалась очень высокая температура и начиналась страшная лихорадка.

— Может быть, стоит вызвать врачей из Штатов? — то и дело спрашивала Лиз у Кристины, которая словно темная туча ходила вокруг Вайсмана.

— Зачем? — нетерпеливо обрывала её Кристина.

— Из-за температуры, — рассеянно отвечала Лиз.

— Высокая температура — это нормальная реакция организма, — нетерпеливо отвечала Кристина.

— Да, но не так же долго?

Как правило, в конце подобных разговоров Кристина бросала на Лиз столь страшный взгляд своих жгучих черных глаз, что Лиз замолкала, вновь доверяясь опыту и интуиции своей молодой коллеги.

И только по прошествии недели состояние Вайсмана стабилизировалось.

— Зачем вам понадобилось лезть на дерево? — нервно спросила у него Кристина после того, как в очередной раз термометр показал нормальную температуру. — Нельзя было сорвать листья с нижних веток?

Уолтер лишь бессильно улыбнулся.

— Нельзя так бездумно рисковать своей жизнью! — буркнула Кристина и, дав некоторые распоряжения сиделке, вышла из комнаты Вайсмана.

— Бедная девочка, — тихо сказала Лиз, глядя вслед Кристине. — Такая ответственность и такое мужество!

— Ничего-ничего, — ответил Вайсман. — Не бывает в жизни легких путей. Надо уметь принимать серьезные и ответственные решения. Эта операция только добавила ей опыта! Теперь я уверен, что принял правильное решение в отношении её.

— Лучше бы ты оставался без сознания, дорогой Уолтер! — недовольно сказала Лиз и поднялась со стула. — Ему спасают жизнь, а он ведет себя, как неблагодарная свинья! Целую неделю мы, не смыкая глаз, сидели около тебя. А ты, только успев очнуться, уже пустился в философские рассуждения о долге!

— Но, ведь, Кристина — хирург! Значит, это — и есть её долг, спасать людям жизни! Немного практики никому ещё не помешало! — сказал Уолтер и, глядя на озлобленное лицо Лиз, криво улыбнулся.

— Извини, дорогая, — добавил он. — Это была неудачная попытка поднять тебе настроение. Прости, пожалуйста. Я очень благодарен и тебе, и доктору Джонсону, и тем более — Кристине за все, что вы для меня сделали! Ведь я бы мог оказаться здесь совершенно один! Не представляю, что бы я делал, если бы никого из вас здесь не было…

— Неужели? — критично заметила Лиз.

— Конечно, — серьезно ответил Вайсман. — Мало того, я понял также, что был слишком самоуверенным и ошибочно считал себя абсолютно самодостаточным человеком. Если раньше я полагал, что единственное, что мне нужно для счастья — это огромная лаборатория и мои мозги, то теперь я абсолютно уверен в том, что, как и все другие люди, нуждаюсь в присутствии кого-то рядом…

— Что, испугался? — сказала Лиз. — Ах ты, эгоист! Ещё скажи, что мечтаешь теперь о том, что или я, или Кристина будем день и ночь находиться рядом с тобой, чтобы во время поймать тебя своими собственными руками во время твоего очередного падения, когда тебе вновь захочется лазить по деревьям!

— Лиз, дорогая, — оправдываясь, начал Уолтер, — ты не правильно поняла меня. Тебе сложно будет в это поверить, но я на самом деле очень многое понял теперь. Скорее всего, это раньше я был эгоистом, ни в ком не нуждался, а теперь, как мне кажется, я начинаю понимать и ценить такие истинные человеческие ценности, как дружба, солидарность, взаимоподдержка.

— Думаю, эти мысли поселились в твоей голове не надолго. Пройдет немного времени, ты встанешь на ноги, вновь почувствуешь силу удачи, своей интуиции, и все станет, как прежде!

— Я постараюсь помнить об этом всегда, — тихо сказал Уолтер.

Лиз косо посмотрела на Вайсмана, ничего не ответив.

— Не забудьте выполнить все распоряжения доктора Уайт, — сказала она сиделке и вышла из комнаты Вайсмана, откуда прямым ходом направилась к Кристине.

Войдя к ней, Лиз застала её горько плачущей.

— Боже мой, что случилось, дорогая, — сказала Лиз и бросилась успокаивать Кристину, но та никак не могла успокоиться.

— Я не верю, — пробормотала она, наконец…

— Во что, вы не верите?

— Не верю, что мне удалось все сделать, как следует…

Лиз ничего не ответила.

— После случая с Дейвом я подумала уже, что ни на что серьезное больше не способна, — всхлипывая, говорила Кристина. — Я только-только начинаю понимать, что на самом деле произошло! Только-только до меня начинает доходить то, насколько все это было серьезно… Только сейчас я начинаю все по настоящему осознавать!

— Дорогая моя, — ответила Лиз, обняв Кристину за плечи, — уже все позади. И вы абсолютно всё сделали правильно… Возможно, сейчас у нас есть все основания сказать, что трагедия, произошедшая с Вайсманом, окончательно вернула вас к действительности. И теперь вы сможете вернуться к нормальному течению жизни. Внутренний импульс направил все ваши силы, всю вашу внутреннюю энергию на спасение жизни другого человека, заставив вас временно забыть о ваших личных проблемах. И, если вам удалось сделать это однажды, вы сможете сделать это снова. Воспользуйтесь вашей огромной силой воли для полного преодоления вашего душевного кризиса. Ваш собственный организм показал вам, что вы на это способны.

— Да, — тихо сказала Кристина, — но ведь, если бы я сделала что-то не так, доктор Вайсман мог бы умереть…

— Никто не знает, что уготовано каждому из нас, дорогая Кристина… Быть может, это чудовищное стечение стольких обстоятельств не было случайным…

— Значит, я ещё на что-то способна? — тихо спросила Кристина.

— Девочка моя, я восхищаюсь вами. Вы, даже сами того не подозревая, и мне помогли понять, что и я на что-то ещё способна. Когда с моим мужем произошло несчастье, я оказалась бессильна, и духом, и физически ему помочь, и в определенный момент в моем сознании закрепилась мысль, что я могу быть кем угодно, но только не врачом. Что я окончательно потеряла в себя веру, если не нашла в себе сил выполнить главный завет врача — сделать все возможное для спасения жизни человека… Но ваша решимость, ваша воля передались и мне. И я хочу искренне поблагодарить вас за это, даже если сейчас и выясняется, что и вы сами делали это несколько бессознательно, — сказала Лиз и улыбнулась.

— Да уж, — ответила Кристина, — наша жизнь, действительно, очень непредсказуема, и трудно понять, какие выводы, сделанные нами после того, или иного опыта, направляют нас к нашему истинному предназначению, а какие уводят далеко в сторону…

— А не пора ли нам пообедать, а? — сказала Лиз после некоторого молчания.

— Пойдемте, — заключила Кристина, поднимаясь, — только, в начале, мне необходимо навестить моего "пациента"…

— Навестите, навестите. Лучше, если вы его навестите его сами, а то я так давно его знаю, что за некоторые его принципиальные суждения порой просто готова его убить…

— За что же? — удивленно спросила Кристина.

— Это долго рассказывать, и, я думаю, не зачем… Просто, с возрастом Вайсман превращается в нудного философа. Пожалуй, ему нельзя давать себе ни минуты отдыха, чтобы у него не оставалось времени на серьезные философские рассуждения. Давайте, приводите его, скорее, в полную боевую готовность, пусть возвращается к своим многочисленным проектам.

— Хорошо, — усмехнувшись, ответила Кристина, — постараюсь сделать все, что от меня зависит.

— Да, — сказала Лиз, открывая дверь, — за день до своего падения, Вайсман поделился со мной некоторыми соображениями по поводу своих новых проектов.

— И…

— И сказал, что хотел бы и вас привлечь в некоторые из них. Что вы на это скажете?

— Вы верно заметили, Лиз, — сказала Кристина, немного помолчав, — мне, действительно пора возвращаться к нормальному течению жизни. И надо сделать это прямо сейчас, когда для этого сложились обстоятельства. Причем, не раздумывая долго…

— Рада это слышать, дорогая Кристина. Рада это слышать.

Глава 52

Наступил день возвращения Лиз в Штаты. Она должна была лететь не одна, а вместе с доктором Джонсоном, так как исследования, которые он проводил вместе с Вайсманом, были полностью завершены, и он мог спокойно возвращаться к своей основной работе. Тем более что, вернувшись, он собирался начать со своей командой новый проект, детали которого он обсудил вместе с Уолтером.

Состояние здоровья Вайсмана уже не вызывало опасений, и Лиз совершенно спокойно оставляла его на попечение Кристины, которая успела проявить себя и как высокопрофессиональный специалист, и как внимательный друг, в котором Вайсман больше всего нуждался в ближайшее время.

— И самое главное, — говорила Лиз Кристине, — не забывайте о том, что я приеду, как только пройдет презентация проекта моего мужа. А это произойдет довольно скоро. И, скорее всего, я буду говорить со своим мужем о длительном отсутствии, так как я уже пообещала Вайсману помочь ему с некоторыми его новыми проектами.

— Будем ждать вас с нетерпением, Лиз, — говорила ей Кристина. — И, пожалуйста, не беспокойтесь за доктора Вайсмана. С ним теперь все будет хорошо.

— Я полностью вам доверяю, дорогая Кристина, но прошу вас, не забудьте о том, что при малейшем обострении состояния Вайсмана все-таки лучше связаться со мной в любое время дня и ночи, и помощь не заставит себя долго ждать…

— Уверенна, что ничего серьезного не произойдет. Но в любом случае, я буду держать вас в курсе…

— Спасибо…

— Не волнуйтесь, Лиз. И спокойно занимайтесь своими делами.

— Да, я хотела напомнить вам об одном, не менее важном деле, Кристина, — сказала Лиз, уже перед тем, как садиться в машину. — Как вы думаете поступать дальше?

— Вы имеете в виду моё пребывание здесь?

— Да. И к тому же, я имею в виду ваших родителей. Вы ведь так и не сообщили им о том, где находитесь… Думаю, уже пора дать о себе знать, как вы считаете?

— Что касается Африки, то, я, разумеется, останусь здесь до тех пор, пока доктор Вайсман в этом нуждается. И затем, когда он поправится, я думаю, мне будет, чем здесь заняться…

— Вот и отлично! А как насчет родителей? Вы сообщите им?

— Я сделаю это в ближайшее время, не беспокойтесь, доктор Уитни.

— А остальное? — спросила Лиз, немного помолчав.

— Если вы имеете в виду Дейва, то здесь воспоминания ещё слишком свежи, но я надеюсь, работа поможет мне забыть об этом.

— Позаботьтесь об Уолтере, Кристина, — многозначительно заключила Лиз, — мне очень хотелось бы, чтобы с ним все было в порядке.

"Хорошая, все-таки, девушка — Кристина, — думала Лиз по дороге в аэропорт, — и как получается так, что судьба заставляет страдать таких хороших людей… Надеюсь, что с Вайсманом ей повезет больше…" Вдруг, испугавшись своих собственных мыслей, она опомнилась от внутренних размышлений, и сосредоточила все своё внимание на документах, полученных от Вайсмана, относительно его предстоящих проектов.

"А, что? — вновь подумала она. — Это не такая уж и странная мысль… В конце концов, Вайсман тоже хороший человек, и вполне заслуживает счастья в личной жизни…"

Глава 53

Спустя несколько дней состоялось открытие нового детского городка Джозефа Каннингфокса, на которое, как и предполагалось ранее, пришло очень много людей.

Стивен Уалдер стоял рядом с Уитни с крайне удивленным выражением лица.

— Кто бы мог подумать, что Каннингфокс догадается до воспроизведения Олимпа, — отметил он, рассматривая очередное произведение искусства, предложенное Джозефом Каннингфоксом.

— Да, уж, — ответил Уитни, — мы очень долго думали над тем, с чего нам, все же, начать. Было очень сложно определить, какое из всемирно-известных исторических строений будет наиболее интересным именно для детского восприятия.

— И ты, дорогой мой друг, как и всегда, решил обратиться к Греческой мифологии…

— Именно. Идея выбрать именно эту тематику принадлежала мне. Я подумал, что историческая панорама вместе с интересным сообщением о древнегреческих богах будет смотреться эффектнее. Каннингфокс все основательно обдумал, рассчитал, и решил, что так будет правильнее. Таким образом, и был создан этот "мифологический городок".

— И он у вас великолепно получился! Никогда не мог бы подумать, что можно настолько достоверно передать атмосферу, царившую несколько тысячелетий назад. И, глядя на эти строения, статуи, начинаешь верить в то, что все это, действительно, происходило когда-то…

— Мы постарались сделать все, что было возможно. Но главный акцент мы, все-таки, решили сделать на рассказ обо всех этих персонажах.

— Да, Алиса так горда, и с таким увлечением рассказывает что-то другим малышам…

— Это ещё не все. Через несколько минут она и её "группа поддержки" покажут детям несколько сцен из мифологии.

— Это тоже была твоя идея?

— Нет, эта идея принадлежала Алисе. Меня и Каннингфокса пригласили на генеральную репетицию. Я, откровенно говоря, был приятно удивлен. А Каннингфокс, вообще, был в таком нескрываемом восторге!

— Да, мероприятие у вас получилось по истине грандиозное! А где Лиз?

— Она здесь вместе с Пэмелой и Кейт.

— Они также принимают участие в открытии детского городка? В последние несколько дней Кейт была какая-то взбудораженная! Как я ни пытался, так и не смог ничего у неё допроситься по поводу их участия.

— Это отдельная история. Лиз предложила Пэмеле и Кейт сделать этот детский праздник более насыщенным. Они решили, что будет лучше, если каждый ребенок получит ещё и какой-нибудь памятный сувенир. Так что, у них много забот!

— Я заметил, что Лиз стала более веселой, открытой, даже счастливой?

— Да, и мне приятно это видеть.

— Это после поездки в Африку?

— Думаю, да… Убедившись в том, что Сальвадор сейчас в полном порядке, Лиз успокоилась. И более того, Вайсман предложил ей участвовать в каком-то грандиозном проекте, так что она скоро поедет к нему для того, чтобы начать эту работу.

— Она поедет в Африку? И на какое время?

— Скорее всего, месяца на три-четыре. И потом, если работа будет продвигаться хорошо, то она задержится…

— И ты согласился?

— В некотором смысле я сам посоветовал ей вернуться к научной работе. И я уверен, что сделал правильно.

В этот момент Уитни увидел, что к нему направлялся Моррис Каннингфокс, отец Джозефа.

— Счастлив, приветствовать вас, господин Уитни! — радостно обратился он к Джери и, обернувшись к Стивену, представился: — Моррис Каннингфокс.

— Очень приятно, господин Каннингфокс, — вежливо ответил Стивен, пожимая руку Каннигфокса.

— Это — один из моих ближайших и давних друзей, Стивен Уайлдер, — пояснил Уитни, представляя Стивена Каннингфоксу. — Вероятно, вы помните его по дню заключения общеизвестного договора.

— Очень рад, — ответил Каннингфокс. — Мне очень приятно поздравить вас с открытием вашего детского городка, господин Уитни.

— Вы забываете, что этот детский городок — результат совместного с вашим сыном труда, господин Каннингфокс.

— Что вы… Конечно же, я не забыл об этом. И я безумно рад, что мой сын смог достичь такого невероятного успеха. Но я прекрасно понимаю, что сделано это было при вашем активном участии, с вашей неоценимой помощью. Так что, для вас это событие — не менее важное, чем для моего сына.

— Конечно же, да. Я счастлив не менее. Вы здесь один?

— Нет, моя жена, Джулия, тоже здесь. Она стоит около Джозефа. Она так счастлива, что дожила до того дня, когда она может по настоящему гордиться своим сыном Джо. Мой старший сын Питер также должен приехать сюда вместе с женой и детьми.

— Ваш сын Джозеф так и светится от счастья, — отметил Стивен.

— Да, он признался, что очень серьёзно готовил это мероприятие, но не ожидал, что всё будет настолько хорошо…

— Это его заслуга!

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен…, — спокойно ответил Уитни.

В этот самый момент он и понял, для чего дал Каннингфоксу согласие принять участие в его проекте…

Он увидел выражение искреннего счастья на лицах всех, находившихся вокруг него в тот день людей. Счастье отражалось на лице Джозефа Каннингфокса, доброго, благородного человека, старавшегося сделать все, от него зависящее для того, чтобы дети, пришедшие на этот праздник, получили бы от него как можно больше света, тепла и радости. Счастье было выражено на лице его матери, отца, всех его родных и близких.

То же самое выражение счастья он увидел и на лицах своих друзей, Алисы, Николаса, всех детей, которые пришли в этот день посмотреть на детский городок.

Счастьем светилось и лицо Лиз, сделавшей очень многое для него и для всех тех людей, которые собрались вместе с ним в этот значимый день…

Уитни понял тогда, что именно это самое чувство — чувство общего счастья, одного большого, достаточного для всех счастья, и было тем самым стимулом, ради которого и было сделано все это.

Тем самым стимулом, ради которого Уитни мог бы сделать и намного больше, если бы это от него требовалось.

Поняв это, он почувствовал огромное моральное облегчение, какое-то непонятное духовное освобождение, подобное неожиданному открытию, которое всегда находилось рядом с ним, но ранее, почему-то остававшееся вне его восприятия.

И эта мысль придавала ему огромную моральную силу, позволившую ему вновь почувствовать себя значимым человеком…

Глава 54

Утром следующего дня Уитни спустился в столовую к завтраку. Лиз уже сидела за столом с крайне довольным выражением лица.

— А где наши юные друзья? Еще не проснулись? — шутливо поинтересовался Уитни. — Обычно они стараются сделать все возможное для того, чтобы оказаться за столом раньше меня!

— Да, впервые за долгое время они проспали, — ответила Лиз. — Но это и не удивительно, ведь вчера, после такого грандиозного события, в котором они принимали самое активное участие, они пришли такие уставшие!

— Кто-то звонил уже сегодня утром? — спросил Уитни, разворачивая деловые бумаги.

— Скотт звонил тебе, и уже два раза! Он был так взволнован, говорил, что опасается, как бы ты не отказался от ведения его дела. Говорил, что появились какие-то новые обстоятельства. Там, действительно, случилось что-то серьезное?

— Да, так, пустяки, — буркнул Уитни, не отвлекаясь от бумаг.

— Странно, ты сегодня надел свой старый костюм, — отметила Лиз.

— Разве он мне не идет? — спросил Уитни.

— Да нет, почему же, я всегда тебе говорила, что этот костюм был одним из твоих лучших костюмов, — ответила Лиз. — Просто, ты не надевал его с…

— С той роковой операции?

— Именно это я и хотела сказать, — растерянно ответила Лиз. — В общем, это не единственное, что меня удивило твоем поведении. Ты, вдруг, так сильно изменился!

— Посмотри вокруг, дорогая Лиз, — усмехнувшись, ответил Уитни. — Все говорят, что я стал совершенно другим человеком!

— Я не имею в виду изменения, произошедшие за последние шесть лет, — сказала Лиз. — Мне кажется, что кое-что резко изменилось в тебе совсем недавно. Я бы даже сказала, что это как-то связано с тем конвертом, что ты получил несколько месяцев назад. Помнишь, незадолго до нашей поездки в Европу? После того, как ты его прочел, выражение твоего лица резко изменилось на глазах!

— Серьезно? — иронично спросил Уитни.

— А затем, ты так загадочно намекнул что-то о новой интересной жизни, которая, якобы, открывается для тебя!

— Правда? — улыбнувшись, спросил Уитни.

— Джери, что было в том конверте? — тихо спросила Лиз.

— Боюсь, что мое объяснение покажется тебе еще более загадочным, дорогая Лиз, нежели все предыдущее, — начал он. — Видишь ли, вся наша жизнь — это совершенно непостижимая череда сменяющих друг друга как стандартных, так и удивительно странных, а порой — и безумных событий, направляющих нас к нашему загадочному неизбежному будущему. И наша задача — успеть и быть готовыми к встрече с ним. Счастлив тот, кто сумеет заметить предпосылки этих событий, направить свои действия навстречу к ним и воспринять их как дар судьбы.

Я чувствую себя счастливым человеком, потому что успел использовать эти события, чтобы оценить очень и очень многое…

Шесть лет назад моя жизнь резко изменилась, дав мне шанс исполнить желание моих родных и друзей, с самого моего детства видевших меня юристом. Причем, я и сам постепенно начал верить в то, что и моим тайным, истинным желанием было то же самое!

— Но ты, действительно, стал блестящим адвокатом! — возразила Лиз.

— Да! Я и сам понимаю свой успех! Но что-то с самого начала было не так, а несколько месяцев назад у меня возникло странное ощущение, которое я никак не мог объяснить и понять. То, что я почувствовал тогда, теперь я могу слово в слово объяснить тем, что я услышал в странном признании того парня, Джозефа Каннингфокса, год назад на открытии его детского городка. Он сказал: "…добившись всего, о чем мечтал, я с ужасом подумал, вдруг, что мне это, совершенно, не нужно" Вот, так и со мной! Исполнив волю своего отца и став юристом, успешным, как говорят люди, юристом, я также обнаружил, что мне это не принесло, увы, никакого удовлетворения…

— Ты меня пугаешь, Джери! — растерянно сказала Лиз.

— Я ни о чем не жалею! — продолжал Уитни. — Ни о потере интеллекта, который перешел другому человеку, ни о том сумасшедшем полугоде жизни, когда я был беспомощным, как дитя, а затем был вынужден все начинать с начала. Нет, дорогая Лиз, я ни о чем этом не жалею, даже наоборот — опять же, говоря словами Каннингфокса, "…только пройдя через это, я сумел все оценить и понять, что же в жизни важнее всего для меня…". Да, последние шесть лет, действительно, многое изменили во мне и в моей жизни. Но и многому меня научили. А самое главное, что я понял — это то, что необходимо ценить и беречь, прежде всего, то, что имеешь!

Как-то раз, уже тогда, когда обо мне стали говорить как об известном адвокате, я сидел в своем рабочем кабинете, и взгляд мой случайно упал на ряд книг, моих собственных книг, написанных после долгого путешествия по Греции. Мне захотелось вновь заглянуть в них, чтобы вспомнить те ощущения, что я испытывал тогда. Погрузившись на несколько часов в этот мир своего бывшего увлечения, я вдруг понял, что это и есть мой собственный, мой живой и удивительный мир, единственный, приводящий меня в восторг, единственный, в котором я могу и, соответственно, должен жить! И недавний совместный с Каннингфоксом проект, в котором я вновь ощутил себя нужным именно в качестве историка, подтвердил это…

Столь светлое и искреннее признание и подтолкнуло меня тогда к заключительным и самым важным изменениям в моей жизни — все основательно обдумав и взвесив, я вновь решил вернуться к своей прежней профессии. Не желая никого пугать прежде времени, я тайно, не афишируя своих действий, сделал все возможное для того, чтобы восстановить свою квалификацию преподавателя и ученую степень. Сделав это, я обратился в школу, в которой работал до той "роковой операции" с просьбой восстановить меня в должности преподавателя истории. Конверт, что я получил несколько месяцев назад, это — положительный ответ на мой запрос. Получив его, я съездил в школу и уладил заключительные детали. Так что, сегодня — мой первый рабочий день после определенного перерыва!

Лиз была крайне удивлена. При всех её сомнениях по поводу принятого её мужем решения стать адвокатом, не покидавших её в течение последних нескольких лет, такого поворота она не ожидала…

Она подумала, вдруг, что это и есть тот самый, совершенно очевидный случай того, как в безумной гонке от прошлого, испытав очень много нового, необычного в изменившейся, порой кардинально изменившейся, жизни, человек, возвращается вновь в свое прошлое… И этот побег бесполезен в любом случае… Теперь она видела, что так случилось и с Уолтером и с Джери. Каждый из них, пусть скрывая это от всех остальных, хранил при себе какую-то очень маленькую частичку прошлого, которой в последствии было суждено вырасти и заполнить все их существование…

И даже если бы у нее в тот момент и оставались какие-то вопросы, они бы исчезли сами собой, лишь только она взглянула бы в сияющие от радости глаза Джеральда.

Она видела выражение счастья и глубокого удовлетворения на лице мужа, который спокойно позавтракал, поцеловал её на прощание и, взяв портфель, вышел из дома.

Оказавшись на улице, он с нескрываемым восторгом посмотрел на восходящее солнце, в котором именно в тот момент увидел что-то удивительное и прекрасное.

Вдохнув полной грудью свежий утренний воздух, небрежно взмахнув портфелем, он твердым шагом направился к своей машине…

Оглавление

ТОМ ПЕРВЫЙ ОТКРЫТИЕ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ " ДЖЕРАЛЬД УИТНИ"

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

ЧАСТЬ ВТОРАЯ "ДИКИЙ ДЖО"

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ"

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ " ПОСЛЕДСТВИЯ"

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

ТОМ ВТОРОЙ НАУКА ДОРОЖЕ ЧАСТЬ ПЯТАЯ "ЕВРОПА, ИЛИ НОВЫЙ СЮРПРИЗ"

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ "САЛЬВАДОР"

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ "ЦЕНА УСПЕХА"

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ "УБЕГАЯ ОТ ПРОШЛОГО…"

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

Реклама на сайте