«Заботливая женская рука»

Надежда Первухина Заботливая женская рука

…Напиши я серьезную книгу, начиненную разными добрыми советами, ничего путного из этого не получится, потому что никто из ныне живущих не стал бы тратить свои деньги на подобное сочинение и никто не стал бы его читать.

Ли Юй. Полуночник Вэйян, или Подстилка из плоти

г. Кимовск, Тульская область,

Россия 7 января,

среда, 19:30

Мужчин нужно любить.

Глубоко, самозабвенно, бережно, трепетно и всю свою сознательную жизнь.

И причем не абы как любить, не бабушкиными методами, а с учетом современных достижений психологии и сопредельных с нею дисциплин. А бессовестную и надоедливую аксиому «Все мужики — сволочи» следует считать противоречащей моральному облику личности современного мира и запретить специальным параграфом Женевской конвенции по правам человека.

Вы не согласны?…

Ну знаете ли! Не понимаю, куда тогда катится мир!

Прямо в какую-то бездну жестокого первобытного и исторически абсолютно бесперспективного матриархата!

Ведь что бы там ни говорили, а мужчины нынче — самые незащищенные и зависимые слои населения нашей славной планетки!

Судите сами.

По данным неулыбчивой науки статистики и алкогольно зависимой науки психологии, современные мужчины подвержены капитальной зависимости от:

— перипетий карьеры и настроения начальства;

— курса валют и цен на нефть;

— благосклонности своего автомеханика;

— количества и качества алкогольных и слабо-алкогольных напитков, то же о табаке;

— квартирного вопроса и вопроса продолжения рода (в смысле: а надо ли?);

— женского коварства, коварства производителей поддельной виагры, а также коварства погоды.

И ведь это далеко не полный перечень!

Верно, джентльмены?

Немудрено, что жизнь у современного мужчины по всем статьям выходит самая что ни на есть скорбная умом и сердцем. И добро бы, если б другие, якобы разумные существа, то бишь женщины, это понимали! Так ведь нет!

Женщине все параллельно, а также сугубо розово и фиолетово. Из любой ситуации практически любая женщина выкрутится-вывинтится без особых моральных потерь. Как говорится в одной древне-китайской пословице, всякая женщина столь хитра, что может одновременно и вкушать копченого угря, и получать чувственное удовольствие. Какие перипетии карьеры, какие грозные начальники могут заставить понервничать женщину, когда она возьмет да и в декрет уйдет, и ни один начальник ей не указ! Касательно же мудреных вещей вроде курсов валют, мировых цен на нефть… так женщины издавна их не особенно-то уважают и даже немного побаиваются, вроде инструкции на суахили к стиральной машине «Вятка-автомат». Благосклонность автомеханика — вообще для женщины не проблема, и чем сия женщина глупей и симпатичней, тем механик сговорчивей да благосклонней (проверенный факт). Вопросы же матримониальные и квартирные женщина решает по мере поступления и, как правило, катастрофически успешно. Потому что решает их за счет мужчин, к тому времени уже накормленных поддельной виагрой и обалдевших от паршивой водки и сигарет.

И кому же легче живется, господа?

Вот и я о том же.

Так что мужчин любить надо.

Тем более что они от этой самой любви тоже в капитальную зависимость попадают и даже бывают готовы на некоторые подвиги и общехозяйственную помощь. А когда у них с любовью напряженка — страдают, не спят ночами, маются с похмелья и в целом не удовлетворяются жизнью. Хотя изо всех сил старательно разыгрывают перед окружающими этакого мужественного мачо-бодрячка или донельзя делового бумагогрыза, которому всякие нежности-сентиментальности вовсе не требуются. Вроде как в той глупой рекламе: «У них есть секс, они думают, что у них есть любовь. А у Тинькова есть ракушка, и он думает, что это мобила».

Вот в этом, кстати, заключается еще одна трагедия современного мужчины.

Он слишком много думает.

И слишком мало любит.

Хотя, возможно, такое положение вещей иногда вполне его устраивает.

И по отношению к Трифону Вамбонговичу Оглоедову это утверждение на сто процентов верно.

Потому что Трифон Вамбонгович Оглоедов в свои двадцать три года чересчур много думал да и додумался до того, что счел себя не просто баловнем судьбы, а абсолютно счастливым человеком. Он был всем доволен, скептически относился к переменам и авантюрам, считал себя человеком с богатым внутренним миром и массой как откопанных, так и еще находящихся в стадии выкапывания талантов. И искренне не понимал, почему все остальные этого не замечают и не преисполняются здоровой зависти к его, Трифона, образу жизни.

А пресловутые «все остальные» только диву давались, как такого идиота еще земля носит. И судьба терпит.

Опять-таки судите сами…

Зачат Трифон Вамбонгович был под золотые фанфары Олимпиады-80. Его юная (в ту пору) мама, кандидат в мастера спорта по толканию ядра, воспылала внезапной, короткой и, к счастью, взаимной страстью к выходцу из дружественной Африки, непревзойденному чемпиону по русским шашкам, Вамбонге Найре-Оглоэде. Разумеется, в олимпийскую программу турнир по русским шашкам не входил, и Вамбонга Найра-Оглоэда просто приехал в составе кучной и шумной африканской спортивной делегации, но это вовсе не помешало ему в рекордные сроки пленить могучую русскую красавицу. Из-за частых отлучек в Олимпийскую деревню к дружественному африканцу мама Трифона не смогла качественно толкнуть ядро, вылетела из состава сборной, а заодно и из комсомола — за аморальное поведение. И тут же судьба скорчила новую гримасу: Вамбонга вместе с делегацией воротился в родимую Африку, оставив русской возлюбленной пару сувенирных масок из эбенового дерева, старый гульфик из листьев травы запарибодягу, а также возможность сетовать на судьбу матери-одиночки.

Впрочем, сетовать пришлось недолго. Мама Трифона была не просто красавицей-спортсменкой, но и женщиной чудовищно ядерного темперамента и потому, несмотря на отягощающее обстоятельство в виде крикливого младенца, сумела выйти замуж за респектабельного пятидесятилетнего стоматолога Авессалома Штокмана. Едва грянула перестройка, стоматолог Штокман отбыл на историческую родину, прихватив с собой коллекцию золотых зубных коронок и ядерную маму Трифона. Самого же мальчика оставили какой-то дальней родственнице, живущей в унылом и подернутом мещанством городке со звонким, как комсомольская путевка, названием Кимовск. И опять-таки Трифону несказанно повезло. С родственницей. Потому что оказалась она, Октябрина Павловна Мусагетова, директрисой местной школы искусств и вообще дамой, крепко двинутой всем прекрасным и вечным. Так что юному Трифону пришлось последовательно пройти адовы круги обучения скрипке, вокалу, основам танца, живописи, ваяния и даже актерского мастерства. Но ничего путного из этого не получилось: с музыкальным слухом у мальчика были серьезные и неразрешимые проблемы, балет отпал сам собой, едва Трифон перебрал с весом (и продолжает перебирать до сих пор), а неудачных живописцев да скульпторов и без того на душу населения приходится больше, чем каких-нибудь тестомесов или патронажных сестер. Таким образом, потомку далекого африканского друга остался только театр. И Трифон, человек по натуре чрезвычайно рассудительный, решил, что любовь к театру вполне соответствует его внутренним представлениям о творческой свободе. Правда, любовь эта была не совсем взаимной. Потому что Трифон (если кто этого еще не понял) был негром.

Очень, кстати, эффектным негром с ботинками сорок седьмого размера и одеждой размера этак шестидесятого. И ростом под два метра. И головой с копной черных толстеньких косичек. В общем, эдакий ласковый кофейный бегемот с томными глазами, напоминающими два кило грильяжа в шоколаде.

И как, скажите, этому бегемотику играть на сцене, допустим, Гамлета? Или Чацкого? Это ж какой хохот поднимется в зале, если здоровущий негр выйдет на подмостки в роли чеховского дяди Вани?! Спектакль насмарку, сборы нулевые.

Эй, вот только не надо про расизм и все такое! Если герой негр, то автор это не сам придумал. Кому не нравится — можете дальше не читать. Ксенофобы!

Хотя, конечно, были в негромкой актерской карьере Трифона два светлых, в смысле положительных, момента. Роли Отелло и Тома (из известной «Хижины»). Но и тут не все получалось гладко. Дядя Том в исполнении Трифона выходил не заморенным плантаторами хиляком, а роковым мужчиной, вождем бунтующих масс, что противоречило авторской концепции. А шекспировский мавр получался настолько устрашающим, что актрисы, исполняющие роль Дездемоны, все поголовно начинали визжать, едва дело доходило до известной кульминации. Потому как страшно: вдруг не рассчитает силу и натурально придушит своими здоровенными ручищами, которыми впору лишь бамперы у автомобилей мять!

Не сказать чтобы Трифон воспылал любовью к сценическим подмосткам с самого нежного возраста. Даже наоборот. Насильственное приобщение к прекрасному так разозлило нашего героя, что он, едва окончив школу, снес на помойку все свои нотные тетради, ксилофон и скрипку (что потом кричала ему родственница, даже представить страшно!). И уехал в областной центр, поступил в университет, на очень далекий от искусства факультет точного машиностроения по специальности «тара и упаковка». Тара с упаковкой были выбраны опять же в пику родственнице: мол, мечтаешь сделать из меня Карузо, так нет, буду заниматься вопросами использования ящиков, бочек и всевозможной бечевки! Но Трифона ждало жестокое изумление, когда с началом занятий он узнал, что избранная им специальность касается отнюдь не упаковочной бумаги для подарков, а самых натуральных гильз для патронов и снарядов! И по окончании университета ждет Трифона работа на каком-нибудь секретном оружейном предприятии, подписка о неразглашении и невозможность выехать за границу!

— Я предупреждала тебя о том, что ты разочаруешься в своем выборе! — кричала Трифону родственница, когда он сдуру откровенно ляпнул ей по телефону, что не такого ждал от поступления в универ. На что Трифон ответил: «С чего вы взяли? Я страшно доволен!» — и понял, что лучше не делиться ни с кем своими надеждами и разочарованиями.

Да и некогда было делиться. Первые два курса Трифон упрямо барахтался в логарифмах, увязал в интегралах и блуждал по линиям всех проекций. Возможно, так бы и жил Трифон, постигая бесконечные истины точного знания, но однажды друзья по общаге буквально силком вытащили упрямого негра на премьерный спектакль студенческого театра «Риск».

И оказалось, что страсть к сцене все еще жива в нашем герое. Он ухитрялся по ночам готовить контрольные себе и трем одногруппникам, вовремя сдавал зачеты и курсовые и еще урывал возможность побывать на спектакле. А скоро из зрителя превратился в актера: молодой и язвительный режиссер «Риска» предложил Трифону сыграть главную роль в комедийном спектакле «Лайма — лучшая подруга Тарзана». После чего Трифону сказали, что роль обезьянки Лаймы он сыграл с удивительным реализмом. Трифон не обиделся. Он давно понял, что театр — его стихия, и пошел сдавать сопромат.

Четвертый курс Трифон закончил, получив степень бакалавра и произведя некоторый фурор в преподавательской среде прекрасными идеями своей дипломной работы на тему «Использование струи воды высокого давления для очистки гильзы от остатков взрывчатых веществ». Трифону стали прочить магистратуру и аспирантуру, но он разумно рассудил, что человек, так до конца и не разобравшийся, чем же давление в паскалях отличается от давления в атмосферах, вряд ли сумеет как следует двинуть вперед гильзопатронную науку. К тому же и порох Трифон видел только в качестве формулы в учебнике.

Получив диплом, Трифон опять-таки не пошел проторенной дорогой поиска работы по специальности, а двинулся своим путем, направление коего знал только сам. Он вернулся в Кимовск и устроился в местный театр мастером сцены. Кроме того, ему иногда перепадали роли. А еще он подрабатывал в одном очень крутом и закрытом казино в роли вышибалы, и хотя еще никого не вышиб, одного вида его гигантской фигуры было достаточно, чтоб наглые посетители превращались в милых и интеллигентных людей. Кстати, в этом казино Трифон получил прозвище Кофейная Башня. Бандиты и местные олигархи так и говорили: «Порулили к Кофейной Башне, оттянемся!» Трифона уважали и даже иногда снисходили до разговоров с ним. Хотя кто еще до кого снисходил…

Фи, скажете вы, как это пошло и скучно — герой работает в бандитском казино! Где же его романтичность, где рыцарственные устремления? Нужны ли нам в литературе непоэтичные кофейные башни, которые мечами не машут, магией не владеют, пороху не нюхают, спасением мира от вселенского зла не озабочены? Как с такого героя пример брать?

А никак!

Наш Трифон Вамбонгович вовсе не для того на свет появился, чтоб с него пример брали!

И в казино он работал не по велению души. Просто деньги были нужны. Для получения второго высшего образования. И не где-нибудь, а в столичном университете культуры. Потому что с тех пор, как Трифон впервые увидел язвительного режиссера студенческого театра «Риск», решил стать режиссером сам.

Режиссером, и больше никем.

В этом, кстати, присутствовал и практический момент. Мы уже говорили о том, что ролей у негра в театре — раз-два и обчелся. А для режиссера цвет кожи никакого значения не имеет. Так-то.

Все вышесказанное отнюдь не означает, что Трифон вожделел мировой славы, потрясающих приключений и возвышенной любви с испепеляющей страстью в придачу. Просто со свойственной всем прекраснодушным людям практичностью он полагал, что успешно сделанная карьера позволит ему со спокойным осознанием собственной правоты пропрекраснодушничать всю оставшуюся жизнь. И никто не станет наконец учить его, как правильно строить модель собственного бытия.

К сожалению, он не был романтиком, и это здорово осложняло сам процесс его существования. Но об этом — в свое время. Теперь же упомянем еще об одной особенности Трифоновой натуры.

Был у Трифона один недостаток.

Несмотря на свое прекраснодушие и миролюбивый норов, все свои сознательные годы жизни Трифон Вамбонгович Оглоедов имел в сердце иррациональное и ничем не обоснованное чувство ненависти.

Он ненавидел зиму.

Во всех ее проявлениях.

Даже самых положительных.

Возможно, поэтому и пришлось ему лет с семнадцати исполнять роль городского Деда Мороза.

Ирония судьбы, как говорится.

Штаб-квартира ФБР, Эдгар-Гувер-билдинг,

Вашингтон, округ Колумбия, США

7 января, среда, 19:30 (время московское)

— Молдер-р-р-р-р!!!

— Че?

— Что «че»?! Что значит «че»?! Куда ты сунул доклад по последней поездке в Висконсин?! Я его три дня готовила!!!

— Расла-а-а-абься, Ска-а-алли. На кой ффак тебе этот доклад?

Очаровательная даже в состоянии лютого гнева Дэйна Катерина Скалли, специальный агент ФБР, грохнула кулаком по столу — как раз в миллиметре от обтянутых несвежими носками ступней Фокса Уильяма Молдера, тоже специального агента ФБР.

Фокс Молдер не дрогнул, только с некоторым любопытством поглядел на напарницу:

— Что-то ты нынче агрессивная, Дэйна. Критические дни?

Скалли позеленела от злости. Фокс автоматически отметил, что светло-зеленый цвет кожи напарницы прекрасно гармонирует с ее рыжими волосами.

— Я специальный агент. — Дэйна Катерина зашипела на Молдера, как перегревшийся автомат для варки кофе эспрессо. — И у меня не может быть критических дней! Они мне не положены! Потому что это не предусмотрено штатным расписанием!

Молдер сочувственно прицыкнул через дырку от выбитого зуба. Зубом пришлось пожертвовать как раз в недавно завершившемся деле висконсинского маньяка-гуманоидофила, охотившегося за прилетающими на тарелочках братьями по разуму. Маньяка поймали и обезвредили прямо на месте преступления — он непотребно домогался маленького и скромного зеленого человечка. Что интересно, маньяк задержанию не противился. Воспротивился пострадавший, то есть маленький зеленый человечек. Он-то и вышиб Молдеру зуб — лучом из неизвестного на Земле оружия, которое Молдер навскидку определил как молекулярный деструктор третьего поколения.

— Прекрати цыкать, Молдер. — Дэйна явно настроилась на непримиримость. — Лучше бы сходил к стоматологу. А то доцыкаешься до того, что кариес отправит тебя в место постоянной дислокации на Арлингтонском кладбище.

— Отстань, Дэйна. — Молдер брезгливо сморщился. — Ты же знаешь, после того как мы вычислили в стоматологической ассоциации действующую секту воинствующих вампиров, я к дантистам — ни ногой.

— Тогда хотя бы ноги со стола убери.

— А чем тебе не нравятся мои ноги?

— Мне не нравится твой парик, который ты сейчас нацепил на ноги.

— Парик как парик. Тон «темный шатен».

— Но почему на ногах?!

— Дэйна, не будь такой забывчивой. Я носил этот парик, не снимая, сорок дней.

— О, шит!

— Шит здесь ни при чем. Это все индейцы племени навахо. Они в последний мой неофициальный визит к ним обрили меня наголо и нанесли на череп специальную татуировку, оберегающую от дурного глаза начальства и помогающую в скоростном карьерном росте. Да, а их главная шаманка заявила, что лысым я смотрюсь куда эротичнее.

— И ты поверил! Жалкий нарциссист! С этой лысиной ты смотришься точь-в-точь как тот бездарный актеришко, никак не вспомню его фамилию… Он еще изображает, что любит кататься на сноубордах в одних шортах и босиком.

— Не понимаю, о ком ты говоришь, — надменно процедил Молдер, но парик с ног снял и принялся непринужденно им обмахиваться. Из парика периодически вылетали какие-то мелкие насекомые.

— А я не понимаю, почему ты таскал на себе эту дрянь целых сорок дней?

— Татуировка такая. Больше месяца должна к коже приживаться. В темноте. Иначе все насмарку. Зато теперь, Скалли, представь, какой я произведу фурор среди наших коллег, заявившись на очередное совещание с татуированной лысиной.

— Тебе опять пропишут нейролептики, только и всего, — хмыкнула Скалли. — И заставят пройти курс регрессивной психотерапии.

— Обойдутся, — Молдер наконец убрал со стола ноги. — Я сам себе психотерапевт.

— Хорошо, что индейцы тебе только лысину разукрасили, — фыркнула Скалли. — Деммит! — вдруг рявкнула она. — Так вот где папка с материалами по висконсинскому маньяку! Молдер-р-р-р! Да как же ты смел брякнуть на нее свои вонючие лапы!

— А, то-то я понять не мог, что же мне мешает…

— Я должна ее отнести Скиннеру! А ты… Блад бастид![1]

— Скалли, что ты сегодня так торопишься к Железному Вилли? Он тебя вызывал?

— Н-нет… А какое это имеет значение? — опешила Скалли.

— А такое, что с тех пор, как в нашем штате появилась вакансия практикантки и эту вакансию заняла некая особа по имени Тоника Плевински, в кабинет к Скиннеру просто так лишний раз не зайдешь…

— Ты на что это намекаешь, напарник?!

Молдер посмотрел на Скалли невиннейшим взором:

— Ни на что. — Неописуемому выражению его лица мог бы позавидовать даже популярнейший актер Дэвид Духовны. — Ты все равно не поймешь. Тебе по штатному расписанию не положено.

— Молдер, — тяжело сказала Скалли, — а вот это уже сексизм.

— Ай, прекрати! — Молдер картинно махнул ручкой. Но мах получился убогим, потому что протез кисти Молдеру поставили буквально пару месяцев назад, после того как спецагент на собственном опыте убедился, что в озере Мичиган прочно прописался доисторический и вполне живучий зубастый мегалодон. — Я и слова такого не знаю. Ты хотела папку — вот она. Хочешь прямо сейчас ринуться к Скиннеру — пожалуйста. Но за последствия я не ручаюсь.

— А что такое? — Скалли напряглась. — У него опять приватная встреча с этим мерзавцем Курильщиком, да?

Молдер вздохнул. Вот вздохи у него получались отменно — помогал новейший бронхолегочный имитатор, который спецагенту установили вместо легких в качестве дружеского эксперимента братья по разуму, прилетевшие из Крабовидной туманности. Правда, братья по разуму не уточнили, когда прилетят снова, чтобы сменить комплектующие и провести переустановку. Но Молдер надеялся на торжество идеи галактической дружбы. Поэтому вздыхал с оптимизмом.

— Какой Курильщик? — Еще один вздох. — Скалли, ты меня совсем не слушаешь. Скиннер наверняка сейчас занят. С той самой Тоникой.

— Откуда у тебя эта информация? Ты установил в кабинете заместителя директора ФБР подслушивающее устройство?!

— Неа. Я был у него с четверть часа назад. Отчитывался по делу гоблина-бейсболиста. Так Скиннер меня вполуха слушал. И сейф у него был открыт. А в сейфе — бутылка «Джека Дэниелса», початая, горка с конфетами, виноградом и апельсинами. И главное — коробка с кубинскими сигарами.

— Но Скиннер не курит!

— То-то и оно, Скалли, — многозначительно сказал Молдер. — А в дверях я, уходя от Скиннера, столкнулся с Тоникой. Эта толстуха чуть не размазала меня по стенке — так спешила к нашему Вилли.

Скалли, похоже, начала прозревать.

— Ты хочешь сказать, что наш кристально чистый Скиннер настолько не дорожит репутацией, что…

— Именно.

— …Что работает еще и на Контору?!

Молдер разочарованно вздохнул:

— Эх, Скалли. Все-таки жаль, что у тебя в жизни некоторые вещи не предусмотрены штатным расписанием.

Скалли обиженно надула губки. Выглядело это жутковато — Молдер тут же подумал, что зря его напарница каждый месяц посещает пластического хирурга. Тем более что хирург был явным оборотнем с наклонностями к некрофилии, просто его никак не могли застукать с поличным.

Пытаясь вернуть раздутым губам нормальную форму, Скалли подхватила папку с делом висконсинского маньяка.

— Вше-таки я попытаюшь добитьшя приема у Шкиннера, — невнятно прошепелявила спецагент. Верхняя губа никак не слушалась и наползала на нижнюю, как шляпка гриба. — Долшен ше он убедитьшя ф том, што мы не фря… не шря тратим шредштва налогоплательшшикоф… Молтер, ну што ты сидишь как иштукан! Доштань иш шейфа мой новый губозакатыватель! Не могу ше я идти к Шкиннеру ф таком виде!

— Тоника Плевински еще и не в таком виде к шефу является, — буркнул Молдер, но просьбу напарницы выполнил — подошел к утопленному в бетонной стене потайному сейфу, набрал код, представляющий собой сумму выигрышных матчей «Ред сокс», и достал замысловатый прибор. Прибор жутковато топорщился хромированными крючочками, посверкивал тонкими, как перышки воробья, лезвиями и нежно бренчал массой свинцовых шариков на тонкой цепочке. Молдер с благоговейным страхом протянул прибор Скалли.

— И как ты только с ним обращаешься… — протянул он. — Это же наверняка очень больно…

Скалли повертела в руках убийственную штучку, поднесла к своей распухшей губе… Молдер нервно зажмурился…

— Ну вот, — услышал он через секунду вполне нормальный и бодрый голос напарницы. — Отлично помогает восстанавливать форму. Молдер, можешь открыть глаза. Уверяю тебя, это несмертельно.

Молдер подчинился. Посмотрел на Скалли. Та сияла красотой и с нежностью смотрела на свой чудовищный приборчик. Однако Молдер расслабился только после того, как приборчик снова водворился в сейфе.

— Иногда я тобой просто горжусь, Скалли. — Спецагент позволил себе эту чересчур штатскую фразу. — Ты способна экспериментировать с такими ж у т к и м и вещами…

Скалли самодовольно хмыкнула:

— Да уж, это тебе не в грязном парике целый месяц ходить! Я бы такого себе никогда не позволила!

— Да что ты так привязалась к моему парику! Мы живем в свободной стране, и я никому не позволю посягать на мое конституционное право ходить в парике столько, сколько мне вздумается! А кроме того, Скалли, я могу и в суд на тебя подать за эти выпады! Когда-нибудь.

— Неужели?! И каково будет обвинение?

— Дискриминация по половому признаку, — спокойно сказал Молдер. — Своей постоянной, возмутительной фразой вроде того, что «ты бы себе этого не позволила», ты нагло намекаешь на то, что я мужчина.

— Что ты, Молдер! Никогда я на это не намекала!

— Вот! Ты опять! Это уже знаешь как инкриминируется?!

— И знать не хочу. Дыши спокойней, Молдер. Я отправляюсь к Скиннеру. А ты пока в мое отсутствие…

— «Перемой посуду, наколи дров, выстирай белье, прочисть очаг от золы и посади перед Эдгар-Гувер-билдингом двенадцать розовых кустов», да, Скалли?!

— Ничего подобного! — Скалли сердито поглядела на напарника. — И откуда ты только набираешься подобной чепухи? Я всего-то хотела предложить тебе в мое отсутствие поставить на мой компьютер последнюю версию «Виндоус». А то старая виснет. Надеюсь, эта моя просьба не классифицируется как уголовное преступление?

И Скалли, нарочито отчетливо цокая каблучками своих новых туфелек, покинула кабинет.

— Крейзи! — беззлобно сказал Молдер захлопнувшейся за напарницей двери. — Новую версию ей поставь! Чтоб мышку на коврик вырвало, да?!

В отсутствие Скалли Молдер посидел немного за чтением пиратской распечатки нового романа звезды российского детектива некоей Веры Червонцевой. Роман назывался «Resort zone»,[2] но пиратский переводчик, похоже, здорово страдал от отсутствия знаний современного русского литературного сленга. Поэтому некоторые страницы представляли собой тарабарскую смесь русских и английских сложносочиненных предложений. Словом, читать противно. И неудивительно, что Молдер обрадовался, когда на пороге его кабинета возник Чарли.

Чарли был снежным человеком. Или йети, бигфутом, реликтовым гоминидом — как кому нравится. Рост Чарли зашкаливал за семь с половиной футов, плечи напоминали грядки с коноплей (по ширине и по взлохмаченности), а на пальцах рук-ног угрожающе выгибались длинные когти цвета дынного сока. На волосатом лице сверкали багровые глаза, тонкие губы не скрывали свисающих почти до подбородка клыков, а в каждой ноздре чудовищного носа могло с удобствами расположиться по шмелиному гнезду. Однако внешность ничуть не отражала истинного характера Чарли. Сей реликтовый гоминид был весьма мирным и коммуникабельным типом. Скалли и Молдер обнаружили его в жестоких по климату горах штата Вайоминг, где Чарли вполне благочестиво жил в полуразрушенной хижине, оставшейся от какого-то очередного туристского нашествия. Как объяснил гоминид спецагентам, в этой хижине он кантовался уже с десяток лет и за это время сумел выучиться английскому языку по полному собранию сочинений Чарльза Диккенса, чудесным образом оказавшемуся в хижине. В честь великого писателя гоминид попросил его звать Чарльзом. Или — для особых друзей — Чарли. А Скалли с Молдером как раз и стали такими особыми друзьями. Потому что именно они убедили руководство ФБР и людей из Пентагона не применять против несчастного йети тактического оружия, а сохранить ему жизнь и нормальную среду обитания. Потому-то Чарли и оказался постоянным жителем Штаб-квартиры ФБР, что, кстати, начальству было выгодно: соблюдалась и секретность и толерантность.

Правда, Чарли скучал в ФБР. Не раз просился он в стажеры, рвался на какие-нибудь опасные операции по захвату террористов или наркокартелей, но ему очень вежливо и мягко отказывали. Поэтому Чарли довольствовался перечитыванием Диккенса и обществом Молдера. С Молдером реликтовый гоминид вообще был, что называется, на короткой ноге. Итак…

— Заходи, Чарли, — дружелюбно улыбнулся спецагент волосатому гиганту. — Присаживайся.

Гигант аккуратно вдвинул свое тело в небольшой зазор между стенкой и креслом. С сомнением посмотрел на кресло и остался стоять. Улыбнулся Молдеру в ответ, продемонстрировав великолепие своего не испорченного стоматологами оскала.

— Но не отвлекаю ли я вас, о мой дорогой друг, от важных и благородных дел? — с изысканным произношением коренного лондонца осведомился йети.

Молдер внутренне поморщился. Все-таки гоминиду над своим языком еще работать и работать.

— Ты ничуть не помешал, Чарли, — сказал он, стараясь попасть в тон разговора. — Даже наоборот. Я всегда рад тебя видеть.

— Весьма польщен. — Гоминид хотел было почесать свою роскошно обволошенную грудь, но воздержался, решив, что это крайне неприличный жест. — А где же леди Дэйна? Благополучна ли она? Как ее драгоценное здоровье?

— Здоровье? Да на ней пахать… — невежливо хохотнув, начал Молдер, но тут же осекся. — Нормально, Чарли, мм… Она, э-э, благополучна. Вполне. Да.

— Рад сие слышать. — Гоминид снова просиял улыбкой.

Молдер вспомнил, что не ответил на первый вопрос йети-джентльмена (точнее, джентльйети).

— Скалли, э-э, леди Дэйна в данный момент находится у мистера Скиннера. С официальным докладом.

— Оу, — уважительно протянул Чарли. — Надеюсь, она скоро вернется и я буду иметь честь предложить ее вниманию свой новый венок сонетов…

Молдер хотел было сказать, что Дэйна Скалли и венок сонетов — явления столь же совместимые, сколь совместимы кетчуп и крем для депиляции, но сдержался. Чарли с трудом переносил разочарования и удары судьбы. Так, например, свое последнее разочарование в справедливом мироустройстве гоминид три недели оплакивал на чердаке Штаб-квартиры, тем самым вызвав мощную панику среди служащих и прочего мирного населения.

— Сонеты — это, конечно, замечательно, — искусно поставленным жизнерадостным тоном заявил Молдер. — Но кофе с коньяком тоже не помешают. А, Чарли? Ты как насчет кофе? Или коньяка? У меня отличный коньяк здесь припрятан, настоящий армянский!

— О, — подивился Чарли. — Откуда у вас такая роскошь? Хотя я, конечно, постыдно мало разбираюсь в качестве алкогольных напитков…

— Ничего, я тебя научу. А коньяк еще с прошлого года остался, после поездки в Ереван, где мы со Скалли обезвредили банду местных инкубов. Инкубы преподнесли нам целый ящик этого божественного напитка только ради того, чтобы мы со Скалли не раскручивали их дело.

— А вы?

— Я же агент ФБР, Чарли! Разве меня можно подкупить коньяком, хотя бы и армянским? Не создали еще такого напитка, которым можно купить расположение агента Молдера! В честь чего давай выпьем по рюмочке!

И Молдер, опасливо покосившись на дверь, приподнял уголок висевшего на стене плаката. Про плакат с сомнительной фотографией летающей тарелки и надписью «Хочу поверить!» в ФБР не было известно разве что ленивому. А вот про то, что за плакатом Молдер скрывает потайной шкафчик с любимыми коньяками, знал только сам Молдер. И Чарли. Но Чарли, как истинный джентльйети, был неболтлив.

— Удобно ли это? — засмущался йети. — Алкоголь в такое время суток…

— Время самое подходящее. — Молдер уверенно разлил коньяк по бокалам. — Давай за нас, и за ВМФ, и за миротворческие подразделения славных американских парней в Ираке!

— Ваше здоровье, мистер Молдер, сэр! — Изяществу, с которым реликтовый гигант опорожнил бокал, мог бы позавидовать сам лорд Честерфилд.

— Хорошо-то как, — с чувством крякнул Молдер. — Лечит от депрессии лучше всякого психотерапевта.

— Мой бог, у вас депрессия, сэр?!

— Еще какая! — Молдер помрачнел.

— Могу ли я узнать причину? — Славный йети был сама заботливость.

— Мне скучно, дорогой друг! — ответствовал спецагент. — Моя жизнь стала слишком прозаической, из нее ушла романтика…

— О-о…

— Да. Ну что интересного, захватывающего и необычного случилось со мной за последние полгода? Пару раз меня похищали агрессивные Чужие, потом пытались инициировать бруклинские вампиры, всякие там мелкие бандиты один раз хотели изменить мой пол, трижды сбрасывали с небоскребов, раз пять взрывали в машине… Еще колдун вуду из Гарлема безуспешно пытался меня зомбировать, но я вывел его на чистую воду, и он оказался вовсе не колдуном вуду, а чукотским шаманом-коммунистом… Даже вспомнить нечего! Где интригующие тайны, необъяснимые происшествия, сверхъестественные исчезновения и леденящие кровь стычки с чудовищными порождениями Мирового Зла?! Я теряю свои гениальные способности спецагента в повседневной рутине, милый Чарли!

— Дорогой мистер Молдер, сэр! — прочувствованно воскликнул йети. — Позвольте вам сказать, что вы не правы. Ваш талант, сэр, блестяще проявился в недавнем деле о похищении мутантов-эмбрионов. А также в ужасающем эпизоде захвата исламского оборотня-смертника, три часа терроризировавшего служащих кошерного банка «Тевье и Сыновья». Вы несправедливы к себе, дорогой сэр! И ваша жизнь — не что иное, как цепочка ярчайших событий, достойных увековечения в романе! Или повести. Или на худой конец в телесериале.

— Ты точно так думаешь? — Молдер испытующе уставился на реликтового гоминида.

— Безусловно, сэр! И у меня есть предчувствие, что в ближайшем будущем вас ожидают новые удивительные приключения!

— А, ну если так… Давай еще по одной. За будущее и за приключения, которые нас в нем ожидают.

— С удовольствием, дорогой мистер Молдер, сэр!

Однако не успели спецагент и реликтовый гоминид пригубить свой коньяк, как в кабинет ворвалась клокочущая и сыплющая непристойными междометиями вулканическая лава, то бишь Дэйна Катерина Скалли.

— Пьете?! — взревела лава. — На рабочем месте? Почти в рабочее время?! Да что за бардак творится в Бюро?! Немедленно прекратить!!!

Чарли от стыда не знал куда деваться, а агент Молдер, давно привыкший к радиоактивному темпераменту своей напарницы, сказал только:

— Остынь, Дэйна.

Та издала неопределенный звук, отдаленно напоминавший рычание раненого саблезубого тигра.

— Я подам рапорт об уходе, — отрычавшись, заявила Скалли. — Лучше работать патологоанатомом в окружном морге или читать лекции сопливым курсантам в Ленгли, чем пребывать в этом бардаке!!!

— Дорогая миледи, — тон почтенного гоминида был столь кротким и нежным, что навевал возвышенные мысли о Сикстинской капелле или матери Терезе, — я прошу вас о прощении. Оставьте свой гнев. Это исключительно моя вина, мистер Молдер отнюдь…

— Ах, Чарли! — Скалли, конечно, была психованной дамочкой, но, к чести своей, быстро остывала от гнева. — Я вас вовсе ни в чем не обвиняю. Просто этот Скиннер…

И она, залившись слезами, уткнулась в волосатое предплечье гоминида.

— А что Скиннер? — деловито поинтересовался Молдер, где-то в недрах души кремируя свою зародившуюся было ехидную ухмылку.

Дэйна поблагодарила Чарли за предложенный им носовой платок, отерла зареванное личико и рассказала следующее:

— Захожу я к Скиннеру в кабинет, а они там…

— Кто «они»?

— Шеф и эта… Тоника! На полу! Ковер к стенке оттащили, и прямо на бетоне… Боже, какой ужас! И на меня — ноль внимания. Я папку на пол уронила, а Скиннер даже головы не повернул, так увлекся! А эта Тоника, змея, еще и хихикает: «О, Дэйна, дорогая, как здорово, что ты сюда заглянула! Нам как раз нужен третий для большей яркости. Присоединяйся! Пусть присоединится, правда, Вилли?» Я просто дар речи потеряла от ярости. Потом говорю Скиннеру: «Как это понимать, сэр?» А он: «Понимайте это как посттравматическую психотерапию, агент Скалли. Мне нужно было снять затянувшийся стресс. И вам настоятельно рекомендую заняться этим с нами. Только пиджачок снимите, а то помнется или запачкается…»

— А ты?

— Что я?! У меня еще есть понятия о нравственности. И я никогда не позволю себе заниматься подобными вещами, да еще на бетонном полу!

— У-у, — протянул Молдер уважительно. — Скалли, твой моральный облик вызывает у меня ассоциацию с мемориалом Линкольна. Честно! Кстати, ты ведь так и не сказала, чем же Скиннер с Тоникой Плевински занимались прямо на бетонном полу?

— Разве не сказала? — Брови Дэйны Скалли недоуменно выгнулись.

— Ни намека.

— Хм, странно… Впрочем, я ведь находилась в такой сумятице чувств… Но мне даже как-то стыдно говорить об этом. Особенно в присутствии Чарли. Что он подумает о нравственности нашей расы!

— Ничего, здесь все свои, — успокоил Молдер. — А наш общий друг Чарли и так уже достаточно осведомлен о низменных повадках вида homo sapiens, особенно после того как двуличный подлец Алекс Крайчек под предлогом дружеской вечеринки заманил Чарли в стрип-бар и показывал его за деньги тамошним шлюшкам. И, между прочим, огреб на этом неплохие деньги. С которых, разумеется, не заплатил налога. Но это наша маленькая грустная тайна.

— О, бедный Чарли! — Дэйна почесала гиганта под мышкой. — Как ты, должно быть, огорчился.

— Пустое, миледи.

— Дэйна, не увиливай от ответа. Чем шеф занимался с Тоникой?

— Ох, Молдер, это так отвратительно, так грязно и низменно. Они…

— Да?

— Они… РИСОВАЛИ НА ПОЛУ ЦВЕТНЫМИ МЕЛКАМИ!!!

Молдер страдальчески охнул:

— Да ты что?!

— Именно! — Похоже, чуть остывшая лава опять принималась за старое клокотание. — Рисуют, а сами едва не визжат от восторга! У Скиннера вся рубашка выпачкана мелом, не говоря уже о платье Тоники. И они еще предложили мне присоединиться!

— Кстати, Дэйна, — отвлеченно поинтересовался Молдер. — Спрашиваю из сугубо научного интереса: что именно они рисовали? Не заметила? Не запомнила?

— Ха! — гордо ответствовала Дэйна Скалли. — Благодаря небесам у меня отличная зрительная память! Так что я просто уверена, Скиннер рисовал вазу с букетом магнолий, а Тоника — чешуекрылых.

— Мм???

— Отряд Lapidoptera. Бабочки. По некоторым признакам — самцы непарного шелкопряда.

— Дэйна, дорогая, откуда у тебя такие познания в энтомологии?

Скалли только отмахнулась от этого риторического вопроса. Уж кто-то, а Фокс Молдер должен был знать, что Дэйна Скалли и биология — близнецы-братья. Точнее, сестры. Поэтому спецагент Молдер незамедлительно изобразил на своей холеной физиономии напряженную работу мысли.

— Значит, говоришь, ваза… — глубокомысленно протянул он.

— И букет магнолий, мистер Молдер, сэр, — услужливо подсказал наш общий друг Чарли.

— И бабочки непарного шелкопряда, — напомнила Скалли.

— Самцы.

— Самцы.

— О, шит… Скалли, а ведь это говорит о многом! Кстати, ты не помнишь, какая была форма у вазы, которую рисовал Скиннер?

— Отлично помню. Ваза в форме вазы.

— Тяжелый случай. — Молдер вздохнул. — По Фрейду и Юнгу, такая форма вазы…

— И букет магнолий, мистер Молдер, сэр! — Чарли явно не хотел, чтобы о нем забыли.

— Да, действительно, магнолии. Совсем из головы вон. Спасибо, Чарли.

— А что с магнолиями, Фокс?

— Магнолии, Дэйна, это такой символ… Символ такого… даже не решаюсь тебе это высказать, ффу.

— Я так и знала! — потрясенно прошептала Скалли. — Вот к чему ведут все эти увлечения граффити! О Скиннер, Скиннер, как ты пал! Ведь это же подрыв авторитета всего нашего Бюро! А если о пагубной страсти нашего шефа узнают в Белом доме? Вазы, магнолии, непарные шелкопряды… Самцы.

— Самцы, Дэйна, это прерогатива Тоники Плевински. Ты сама сказала, что их рисовала она.

— Это дела не меняет. Ты понимаешь, что может разгореться скандал похлеще того, который возник, когда мы с тобой пустили в Интернет материалы о Розуэллской летающей тарелке, якобы потерпевшей крушение и на поверку оказавшейся старым русским метеоспутником! Нас опять уволят! И где мы с тобой, Молдер, найдем работу? Пиццу будем разносить?

— Зачем ты так сразу… — укоризненно сказал Молдер. — Слишком мрачная перспектива. И потом, что такого? Ну рисует заместитель директора ФБР мелками на полу в своем кабинете — и пусть себе!

— Но я же обязана доложить в вышестоящие инстанции, согласно параграфу четвертому, пункту…

— Ай, Скалли, кому это нужно?! Зачем, как говорят эти ужасные русские, vinosit' sor iz izbi. В общем, пусть эта информация останется между нами двумя…

— Кхм, сэр…

— Тремя. Извини, Чарли. Я же не стал собирать компромат на Скиннера после того, как он мне впервые предложил…

— Что?!

— Поиграть с ним в железную дорогу. И я играл с ним, Скалли! И не стыжусь этого! Кстати, дорога просто отличная. Паровозики такие блестящие, семафоры отделаны красным деревом. У меня в детстве такой дороги не было. Скиннер, кстати, сказал, что и у него тоже.

— Какой ужас!!! — потрясенно прошептала Скалли. — И я только сейчас узнаю о тебе т а к о е… Как ты мог молчать?!

Молдер смешался. А Скалли вдруг выдала небывалое:

— Я все поняла! Это воздействие!

Молдер вытаращил на нее свои контактные линзы:

— Какое воздействие?

— Психонейролингвистическое! Или онейрокоррекционное! Направленное на Скиннера, Тонику и на тебя, Молдер! Возможно, вас просто зомбируют, но скорее всего…

— Дэйна, ты порешь чушь. Да Скиннеру просто скучно сидеть целыми днями в своем кабинете, вот он и развлекается, как может. А Тоника раньше работала воспитательницей в учреждении для детей с задержкой умственного развития. Потому после и перевелась в ФБР. Это она посоветовала нашему шефу нейтрализовывать негативные эмоции при помощи художественного творчества и игр. Между прочим, Скиннер еще классно лепит фигурки из пластилина. И делает аппликации из цветной бумаги. У меня дома уже две его работы на стенке красуются — одну подарил в честь Дня независимости, а другую на Новый год. И крокодил пластилиновый стоит. Почти в натуральную величину.

— В натуральную величину крокодила? — восхитился йети.

— Нет, — смутился Молдер. — В натуральную величину пластилина.

Дэйна Скалли грозно притопнула каблучком.

— Молдер, ты меня не убедил! Я продолжаю настаивать на версии психокоррекционного воздействия!

— Дэйна, опомнись, да кто может на нас со Скиннером такое воздействие оказать?! Зная нашу с ним чугунную психику!

— Кто угодно! — вспылила Скалли. — Пришельцы! Колдуны вуду! Маньяки-гипнотизеры! Исламские террористы! Наконец, просто русские! Пойми, Молдер, это явное нарушение психической нормы — когда взрослый человек принимается рисовать, лепить пластилиновые фигурки, играть в железную дорогу! И делает это не с какой-то определенной целью, а просто так! Да еще на рабочем месте! И в рабочее время!

— А еще у Скиннера есть детский барабан, — тихо добавил Молдер. — С деревянными палочками. Красный. Он мне дал разок стукнуть.

— Вот! — Новый обвиняющий вопль. — Молдер, разве раньше ты интересовался детскими барабанами?! Тебя ведь даже в детстве из бойскаутов выгнали!

— Ну, выгнали, и что такого?

— Мистер Молдер, сэр, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, будто леди Дэйна хочет сказать вам, что вы и ваш уважаемый шеф подпали под некое влияние…

— Вот-вот! Спасибо, Чарли! Молдер, йети и тот понимает, что тут дело нечисто. И я даже могу предположить, кто оказывает на тебя и Скиннера столь чудовищное воздействие! Эта толстушка! Практикантка! Тоника Плевински!

— Интересная версия, — хмыкнул Молдер. — Но она сама рисовала и лепила, и аппликации…

— Усыпляла бдительность! — отрезала Скалли. — Примитивный шпионский прием! Я не удивлюсь, если окажется, что после таких художественных сеансов из кабинета Скиннера пропали все секретные материалы и паркеровские ручки!

— Вы ошибаетесь, агент. — Бесшумно вошедший в кабинет заместитель директора ФБР Скиннер аккуратно притворил за собой дверь и холодно посмотрел на Дэйну. — Паркеровские ручки у меня все на месте, я их проверяю каждые полчаса. И чешские цветные карандаши тоже.

Скиннер выглядел, как всегда, подтянуто, официально и строго. Разве что крошечное меловое пятнышко на рукаве его пиджака слегка портило общее впечатление.

— Агент Молдер, агент Скалли, — тоном, неуютным как наждак, отчеканил Скиннер. — Только что получено донесение от агента Сирила. По форме ноль це ноль.

— Неужели?! — беззвучно ахнул Фокс Молдер.

— Ваши инструкции, агенты. — Скиннер, чего раньше никогда не бывало, собственноручно протянул Молдеру черный кейс. — Уровень секретности — два. Вы вылетаете в Москву. На сборы девятнадцать минут.

— А почему не двадцать? — это Скалли.

— А почему в Россию? — это Молдер.

— Как заместитель директора ФБР я не уполномочен отвечать на подобные вопросы. — Изронив эту фразу, Скиннер почти по-армейски покинул кабинет своих лучших спецагентов.

— О, шит! — воскликнула Скалли, заглянув в кейс. — Мы и вправду летим в бывшие Советы! Только зачем нам нужна эта штука?

И она достала из кейса безвкусно расписанную матрешку с физиономией нынешнего русского президента.

— Потом разберемся! — Молдер смотрел то на Скалли, то на матрешку, и в глазах его горел адреналиновый огонь новых приключений. — Едем в аэропорт! А с подробностями дела ознакомимся в самолете!

И тут напомнил о себе Чарли.

— Мистер Молдер, сэр, — жалобно протянул он. — Пожалуйста, возьмите меня с собой. На эту операцию. Я не буду лишним. Обеспечу вам прикрытие, безопасность, места в гостинице…

— Чарли, это безумие, — бросила Скалли, в виде вихря проносясь по кабинету и прихватывая все то, что, по ее мнению, пригодилось бы в дороге. — Кто тебя в самолет пустит? Кроме того, билетов на тебя не заказано, с таможней начнутся проблемы… И не мечтай.

— А я бы взял Чарли с собой! — неожиданно выдал Молдер. — Парень засиделся на бумажной работе. Пусть понюхает пороху.

— Вы рехнулись, — констатировала Скалли. — Оба.

— Возможно, — вежливо кивнул Молдер. — Пойдем-ка, Чарли. Уладим вопрос с твоей визой и билетами.

…Едва парочка сумасшедших удалилась, Дэйна, опасливо посматривая на дверь, сдвинула потайную панель в своем письменном столе. Из углубления достала пакет, набитый пестрыми лоскутками, и пышноволосую длинноногую куклу в неумело, но с любовью сшитом пышном платьице.

— Дорогая Синди, — прошептала кукле спецагент. — Я улетаю на новое и, возможно, особо опасное задание. Вряд ли вернусь скоро. Так что извини, я опять не успеваю сшить тебе приданое.

И с горьким вздохом Дэйна Катерина Скалли засунула куклу с лоскутками обратно.

Главное управление Федеральной службы безопасности

Лубянка, Москва, Россия

7 января, среда, 19:30

А здесь тихо. Как-никак праздничный день.

Вечер.

И никто еще не знает…

Никто не подозревает…

Хотя, может, это и к лучшему.

Чу!.. Слышен звон бубенцов издалека!

Точнее, не бубенцов. Это позванивают брелоки на ключах. Ключах от некоего заполненного темнотой кабинета.

Это кому же в рождественский вечер не сидится у ликующей китайской иллюминацией елки? Кто покинул роскошный стол с водочкой «Посольской», салатом «Федеральным», уткой по-звенигородски и сладострастно шкварчащими тефтельками в соусе ай-люли-мажули?! У кого обретается такая тектоническая сила воли, чтоб отказаться от высокохудожественного наслаждения просмотром телевизионного концерта обремененной пленительными ножками группы «ВИА Гра», променяв его на сомнительное удовольствие посещения столь неуютного места? Это кем же надо быть…

Кем-кем… Анатолием Колосковым, вот кем! Ясно вам, любители елок, тефтелек и юмористической примадонны Регины Дубовицкой?!

Что?! Вы не в курсе, кто такой Анатолий Колосков?

Ну и хорошо. И правильно.

Излишняя информированность никому еще не приносила ощутимой пользы. И в случае с Анатолием Колосковым это утверждение категорически верно.

Как говорится, шпионы и кошки умирают первыми.

Так себе каламбурчик, верно? Но чего же ждать от каламбурчика, если сочинен он именно Анатолием Колосковым. Внештатным секретным сотрудником по особо важным делам при ГУ ФСБ. Настолько внештатным и настолько секретным, что о его существовании на Лубянке знали только немногочисленные местные мыши. Но именно скромному гению Анатолия Колоскова принадлежала честь раскрытия самых громких преступлений, предупреждения чудовищных заговоров и даже военных переворотов. Правда, лавры, звания, медали и премии за это доставались другим. Но Анатолий и не стремился к славе и карьере. Он работал исключительно из неподкупной любви к чистоте конституционной крови.

Ибо больше в этой жизни его ничего не интересовало.

Ибо был он последним московским инкубом.

Это только люди думают, что существование инкуба — сплошная череда непрекращающихся пикантных удовольствий и не менее пикантных приключений, связанных с достижением тех самых удовольствий. И бытует мнение, будто сами инкубы, равно и суккубы, больше ничем не интересуются. Так вот. Пример секретного сотрудника ФСБ майора Анатолия Колоскова доказывает нам, что это мнение ошибочное.

Но здесь нужно внести некоторую ясность. Хотя бы в то, кто такие на самом деле инкубы и иже с ними суккубы.

Подчеркиваю, на самом деле.

Вроде бы все про них известно еще с архаических времен. Мол, это малосимпатичные духи, существующие за счет соблазнения падких на сладострастье женщин и не менее падких (но старающихся поддержать свое аскетическое реноме) мужчин. И мудреные средневековые трактаты говорят о том, что инкуб и суккуб суть один и тот же дух, просто он легко меняет свой пол в зависимости от пола партнера. С мужчиной он становится суккубом, то бишь пышнотелой дамочкой, готовой на все, а с женщиной, соответственно, инкубом, то есть готовым опять-таки на все мужчиной. А в пользу версии о существовании сих эзотерических существ говорит масса доказательств, тоже почерпнутых из средневековых трактатов.[3] Например, рукописное сочинение[4] некоего монаха ордена Мудрых Терпил, благочестивого отца Рудимента, буквально переполнено свидетельствами о том, как по ночам, во время аскетических упражнений, его настырно посещали прелестные девицы-суккубы и тем самым очень огорчали. Отец Рудимент, в частности, пишет: «Се, токмо потщился аз возлежщи на ложе скорби своея и дать очима своима дремания, абие явишася середь кельи моея дева, зело обильная плотию и устами. Сия непотребная тварь приняшася мене в ушеса речи похабныя шептати, устами лобзати, руками обнимати, ногами обвивати. Аз же супротив нея восстати не можаху, такожде зело гневно вопияху. До самыя утрени мене сия похабственная тварь терзаше, покуда близ дверей кельи моея братия не явишася». Нет никакого основания не доверять этому свидетельству отца Рудимента, хотя можно также предположить, что «обильная плотию» дева на самом деле существовала лишь в распаленном аскетическими упражнениями воображении автора трактата. Что, впрочем, не помешало мудрой братве из инквизиции обвинить отца Рудимента в активных связях с суккубами и оперативно поджарить его на костре. Другое подобное сочинение[5] принадлежит перу целомудренной насельницы обители Сестер Безупречной Чистоты благопотребной Пропорции Мануальной. Сестре Пропорции здорово доставалось от инкубов, являвшихся к ней почему-то в мушкетерских облачениях, поющих греховные песнопения и восхваляющих сладости плотской любви. Сестра Пропорция пишет,[6] что к сей любви оставалась безучастна, однако безучастность не помешала ей оказаться в деликатном положении. Разумеется, свою вопиющую беременность она свалила на коварных инкубов — якобы они овладели ею во время сна. И никто не придал значения тому, что родившееся от инкуба дитя как две капли воды походило на местного пономаря.

Однако вернемся к собственной эротической современности. И сразу скажем, что инкубам да суккубам здесь просто нет никакого простора для деятельности. В мире наживы и чистогана, в мире, где попраны сами идеи достижения маленьких приятных удовольствий, где цинично поруганы традиции и сброшены с пьедесталов легкомысленные идольчики земного счастья, — в таком мире люди заботились о чем угодно: карьере, экологическом равновесии, уровне инфляции, демографическом урегулировании, национальном своеобразии, политической толерантности, но только не о получении изощренного и долгосрочного удовольствия. Даже на стандартный секс не хватало времени, не говоря уж об экзотических плотских усладах с распутными духами. Поэтому движение инкубов-суккубов начало приходить в упадок — ведь попирался сам принцип их существования! Так сказать, терялось фундаментальное значение. А широкое распространение интим-салонов и магазинов эротического белья нанесло по инкубам-суккубам решающий сокрушительный удар. Духи измельчали, потеряли свои навыки, потенцию и привлекательность. А измельчание, как известно, ведет к необратимым мутациям и постепенному исчезновению вида. Потому Анатолий Колосков остался последним московским инкубом, утратившим первоначальные способности настолько, что его плотская форма была статична и характеризовалась как условно мужская. То есть выглядел-то он как мужчина… Словом, у Анатолия были все причины стать незаметным служителем закона.

И сейчас, в этот тихий и нежный рождественский вечер, ему не сиделось в астрале. Предчувствие грядущих роковых событий гнало его на Лубянку, как собирателя антиквариата гонит на помойку надежда на обретение очередной бесценной реликвии. Анатолий беспрепятственно прошел сквозь все запертые двери, вычерчивая в воздухе незатейливые знаки Защиты от Коррупции и Основ Безопасности Жизнедеятельности. Кроме того, Анатолий, как еще не утративший квалификации инкуб, пользовался системой локальных маскировочных чар и ментальных глушителей.

Своим специальным ключом он отпер дверь мрачноватого кабинета. В иные дни кабинет этот занимали люди — суетливые, напыщенно-сосредоточенные и юридически вздорные. Люди, считал инкуб Анатолий, не умели работать с преступлениями. И уж тем более они неспособны были преступления предчувствовать.

В отличие от него.

И он имел право гордиться своей способностью.

Инкуб заклинанием Всеведущего Хакера заставил включиться компьютер и с интересом принялся просматривать файлы особой степени секретности.

При этом больше всего Анатолий Колосков задерживал свое внимание на файлах, в которых фигурировал некий городок Кимовск.

По Лубянке фланировали ряженые, Москва мерзла в сиянии иллюминаций и фейерверков.

Инкуб отключил компьютер и мрачно улыбнулся своему внутреннему голосу.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

7 января, среда, 19:30

Так вот, Трифон Вамбонгович Оглоедов, незаконнорожденный сын африканского чемпиона по русским шашкам, ненавидел зиму.

Ему с самого детства претили сомнительные радости разбивания носа на катке, лепки кособоких снеговиков, катания с гор и взятия снежных крепостей. Он старательно и артистично изображал бронхиты, ангины и насморки перед своей искусствоведческой родственницей, дабы избежать обязательного посещения елки и вынужденной встречи с цинично-хмельным Дедом Морозом. И если вполне мирный по натуре Трифон и мог противиться чему-либо всеми силами души, то это были новогодние праздники.

Однако рок не интересуется нашими вкусами. И если тебе суждено стать космонавтом, так хоть наизнанку вывернись, быть тебе не продавцом мороженого, а покорителем далеких звездных трасс! И наплевать судьбе на твои склонности к садоводству и огородничеству, коль задумала она сотворить из тебя боксера-тяжеловеса!

Хотя нельзя сказать, что бокс и садоводство друг друга категорически не переносят.

Однако вернемся к нашему герою.

Новогодние праздники Трифон не терпел еще и потому, что примерно лет с тринадцати ему пришлось исполнять роль Деда Мороза. Сначала в школе, а потом на всех городских утренниках и народных гуляньях. Трифон противился, как мог, чести таскать на плечах шубу, пропахшую потом предыдущих поколений Дедов Морозов. Он выдвигал массу аргументов, доказывающих, что он, негр (хоть и полукровка), может напоминать русского красномордого зимнего персонажа лишь слабовидящему. Тщетно. Родственница от искусства, в последние годы жизни ставшая дамой крайне ядовитого темперамента, говорила своему воспитаннику следующее:

— Трифон, ты несносен! Если общественности нужно, чтобы ты стал Дедом Морозом, стань им! И не говори мне ничего про цвет кожи, мы, слава советской власти, не расисты, и белым у нас становится любой, даже негр!

— Советской власти давно нет.

— Зато менталитет остался! — как шашкой рубила родственница. — И ему следует подчиняться! Кстати, свой парик и бороду возьмешь в ванной, я их уже постирала… И не смей мне возражать! До инфаркта довести меня хочешь?!

Трифон, конечно, не хотел — Октябрина Павловна и в здоровом состоянии была страшна, а что уж про инфаркт говорить. И попробуй возрази этой даме, что инфаркт — преимущественно мужская хворь, да и не случается он почти каждую неделю… Трифон не возражал. Поэтому цеплял на себя ненавистную дедморозовскую амуницию и шел веселить народ.

Родственница умерла, едва Трифону исполнилось двадцать. Не от инфаркта. На нее рухнул башенный кран вместе с монтажником, который до этого битых полчаса орал на суровую старушку, чтоб она убралась со стройплощадки и не торчала под стрелой — ей, мол, тут не Красная площадь, нечего развешивать на бетономешалках революционные транспаранты… Проводив Октябрину Павловну в скорбный путь, русский негр украдкой облегченно вздохнул: закончилось его вынужденное новогоднее рабство. И отныне он сам хозяин своего времени и своих увлечений.

Но не тут-то было.

Видимо, в сознании жителей Кимовска наличие чернокожего Деда Мороза на всяком городском елочном торжестве было неразрывно связано с самим понятием праздника. Поначалу Трифон сердился и упрямился (а упрямиться он мог долго и мастерски), но потом махнул рукой, восстановил душевное равновесие и согласился быть бессменным городским олицетворением новогодья. С тем только условием, что ему сошьют персональное облачение за счет города (требуя это, Трифон втайне надеялся, что ему откажут, и тогда он имеет полное право послать всех куда подальше). Ему не отказали, и шуба, крытая алым, с золотым шитьем атласом, хрустящие, как свежие чипсы, кожаные сапоги да шапка, подбитая отличным песцом, занимали теперь в гардеробе Трифона почетное место.

Нельзя сказать, что Трифон окончательно смирился с участью Деда Мороза. Едва начинался декабрь, он стремился отлынить от этой участи всеми правдами и неправдами. Но, едва подкатывали праздники, начиналось…

— Трифон Вамбонгович, детский сад номер четыре вас беспокоит… Два утренника в один день не проведете? Для средней и младшей групп? И если можно, придите с тем посохом, с которым в прошлом году приходили, — ребятки от него просто в восторге!

…А то, что эти паршивцы в прошлом году вывинтили из посоха комплект батареек, поддерживающих сияние звезды-набалдашника, и чуть не раскурочили саму звезду, — это, разумеется, никому не интересные детали скучной реальности…

— Триша? Это Сергей Миронович. Не забыл еще своего дорогого преподавателя по сольфеджио? Да, разумеется, я теперь директор школы. Но это ничего не меняет, ты же знаешь, как я всегда к тебе относился… Триша, дружок, с нетерпением жду твоего выступления на вечере для преподавателей. Будет и Ванда Михайловна, и Герасим Иванович. Они так тебя любили, ты был их лучшим учеником! Да, еще во время школьных каникул проведи серию ежедневных утренников. Договорились?

«Договорились»! Как будто с учителем, превратившим твое детство в рафинированное чистилище, можно договариваться! Трифон до сих пор просыпается с криком, если ему снится, как Сергей Миронович заставляет его угадывать нижнее «ми»! А злющая пианистка Ванда, барабанившая по клавишам «Мюльбаха» так, словно это были ее заклятые враги! А про художника Герасима, мнившего себя вторым Левитаном и вбивавшего в юного Тришу любовь к живописи методом энергичного постукивания коробкой с акварельными красками по Трифоновой макушке, вообще лучше не вспоминать. И Трифон должен перед ними выступать в роли заполненного добродушием отмороженного старца! Выступать бесплатно! Тратя свое личное время! И почему у служителей прекрасного всегда так туго с тактом и совестью?!

— Вамбонгыч, негритос ты мой любезный, хай тебе, то исть привет от тружеников сохи и сепаратора! Это я, председатель фермерского хозяйства «Всё путем»! Слышь, Вамбонгыч, завтрева грузовик за тобой пришлю — уважь, приедь, выступи перед нашими доярками! Подарки?… Не, подарки не надо, наши бабы тебе сами подарков насуют во все места — оне у меня с самой уборочной ни одним мужиком не разговелись! Потешь сердешных, а то надои падают!

Так кого тешить-то: баб или коров?! Лучше бы коров — в хозяйстве «Всё путем» бабы за всякого мужика, даже и за такого юного, как Трифон, готовы волосья друг другу повыдергать. А самого мужика могут и покалечить. В объятьях задушить. Но обидеть председателя, Орландо Фомича Гуськова, — грех. Когда-то состоял он записным ухажером Октябрины Павловны, тщетно лелеял надежду воссоединиться с нею в браке. Даже предлагал тогда еще юного Тришу усыновить. Не вышло… Теперь хозяйство Орландо Гуськова — самое передовое в районе. И подопечные доярки — тоже передовые. А Трифон Вамбонгович, даром что был городским жителем, истово любил простые сельскохозяйственные будни. И то, что доставшаяся Трифону от родственницы дачная землица регулярно снабжалась отборным навозом, мочевиной да суперфосфатами, являлось заслугой крепкой смычки города и деревни, то бишь Деда Мороза Трифона и председателя Гуськова…

— Это Олег. Слышь, пацан, ты вечерком подгребай к нашей братве в ресторацию. Братва с Санта-Клаусом хочет выпить. Не, Снегурочку не приглашаю, тупая она у тебя какая-то. И без сексапила. Лучше один приходи. «Джингл-белл» петь будем. И «В лесу родилась елочка». Типа того. Возьми диск с караоке.

От Олега Трифону никуда не деться. Придется идти. А возможно, поспешать на цыпочках. Олег, симпатичный коренастый парниша, на два года старше нашего героя, — местный авторитет, держатель всех крупных торговых точек рванувшего в активный капитализм Кимовска. Обидеть Олега наверняка подписать себе смертный приговор. Трифон не хочет смертного приговора, не хочет обнаружиться на городской свалке в виде трупа с красным колпаком на разложившейся башке, и потому согласен быть Санта-Клаусом, петь под караоке «Джингл-белл» хоть до посинения. Хотя от Олеговых приятелей его воротит, как от мусорного бака. Эти приятели, которые пальцы веером держат даже во время отправления малой нужды, похоже, капитально застряли в периоде толстых золотых цепей-ошейников и малиновых пиджаков. И до сих пор разговаривают с людьми методом тыка в зубы дулом пистолета. Однако это не мешает им быть сентиментальными до того, чтобы устраивать катания на санках со школьной горки (бывало и такое, не одними саунами, казино да стриптизами жив русский бандит). И если этим сентиментальным бандитам не потрафить, могут так по морде напаять — ни одна хирургия не поможет.

Одно утешительно. Праздничное сумасшествие, начинающееся примерно с западного Рождества (это Олег принципиально празднует католическое Рождество — видимо, мечтает американизироваться, хотя в Америке католиков — как в Сахаре аквалангистов), достигает своего апогея в новогоднюю ночь, а ближе к Рождеству православному идет на спад. Видимо, к седьмому января налимонившийся народ начинает испытывать укоризненные уколы печени и вместо Деда Мороза желает принимать аллохол, карсил и гастал.

И в этом году Трифон, упарившийся на дедморозовской страде, справедливо надеялся, что на Рождество его оставят в покое. Все уже были удовлетворены: детсадовские горлопаны, нахальные школяры, продвинутые искусствоведы, страстные доярки и конкретные пацаны. И Трифон просто мечтал о времени, когда можно будет повесить дедморозовский костюм в гардероб (до будущего года), хорошенько отоспаться и, пользуясь возможностью посидеть дома, продолжить работу по написанию брошюры «Опыт начинающего огородника». Ведь страстным увлечением (помимо театра, естественно) Трифона Вамбонговича было огородничество. И частично садоводство.

В этом своем хобби Трифон был не понят и одинок. Друзья-ровесники возмущались тем, как может молодой, здоровый, полный сил парень терять время, вскапывая грядки, удобряя рассаду и борясь с колорадским жуком. Молодой парень должен париться не в теплице, а в сауне, накачивать мышцы не на окучивании картошки, а на тренажерах в фитнес-центрах. А огород — это удел и утеха пенсионеров. Трифон не спорил. К двадцати трем годам он хорошо понял, что спорить неконструктивно. Он предпочитал отмалчиваться и поступать по-своему. Правда, это тоже не всегда получалось.

…Так вот, в нынешний рождественский вечер Трифон привычно запаковал атласную шубу в целлофановый кокон, упрятал ее в дальний угол шкафа, приготовил себе кофе и бутерброды с холодным куриным филе и уселся писать новую главу для своей огороднической книги. Глава называлась «Песня, спетая в крапиве» и посвящалась некоторым аспектам борьбы с сорняками.

Однако в половине восьмого произошла маленькая неприятность.

Вырубилось электричество.

Трифон лениво помянул черта, встал, касаясь руками стены, добрался до кладовой и принялся шарить по многочисленным коробкам с нужным и ненужным хламом в поисках фонарика. Но вместо полезной вещицы под руку попадались рваные кеды, ракетки для бадминтона, цоколь от настольной лампы, сломанная музыкальная шкатулка, школьный микроскоп, камертон, мотки спутанной лески, куски войлока, пальцы…

Пальцы?

Трифон совершенно не по-мужски заверещал и отскочил от двери, рискуя обрушить на себя половину всего содержимого кладовой. Больно ударился лопаткой о висевшее на стене коридора декоративное панно, пришел в себя. Нервно хохотнул. Темнота, заполнявшая квартиру, перестала быть обыденной и привычной. Отныне в ней таилось нечто.

И у этого нечто были пальцы.

Трифону совершенно некстати вспомнился весь прочитанный еще в школьные годы Стивен Кинг. Перед глазами замелькали самые жуткие кадры всех когда-либо пересмотренных фильмов ужасов. И наш герой, холодея сердцем, почувствовал, как его шею стискивают чьи-то ледяные твердые…

И тут…

Кто-то рьяно, от всей души, загрохотал кулаками в дверь!

Да здравствует спасительный стук в дверь!

Благословен да будет тот, кто вовремя стучит нам!

Нет, это как-то двусмысленно… Вот! Стучит к нам!!!

Трифон почти всхлипнул и, отклеившись от стены, ринулся открывать.

Открыл.

— Сюрприз!!!

Ошалевшему от квартирной темноты Трифону свет на лестничной площадке показался нестерпимо ярким. Но самое главное, в этом свете стояли люди.

— Здорово, Трифон! — сказали люди. — Мы к тебе в гости пришли. Накрывай на стол.

— Мм?! — спросил Трифон.

Как быстро мы забываем пережитые ужасы и оглушаем неблагодарностью тех, кто нас от этих ужасов избавил. Так и Трифон, едва пришедший в себя после душившего кошмара, мгновенно скис от перспективы общения с незапланированными гостями.

Однако перспектива возвращения одному в темную квартиру, где за каждым углом могут подстерегать чрезвычайно неприятные и непонятные вещи, тоже Трифону не улыбалась. Поэтому он сказал гостям:

— Прошу!

— Ой, Трифон, а что это ты в темноте сидишь?

— Пробки, — неопределенно ответил Трифон. — Осторожней, у меня тут… В общем, это из кладовки вывалилось, когда я фонарик полез искать.

— Фонарик — полумера, — деловито заявил один из гостей, бывший дворовый друг, а ныне весьма перспективный электрик. — Где у вас распределительный щит?

— Э-э… — протянул Трифон, не ожидавший от электрика такой активности, но тут свет вспыхнул, словно подчиняясь чьей-то безмолвной команде.

Или прихоти.

…Неслышному щелчку невидимых пальцев…

— О-о, наконец-то! — Гости загомонили, принялись суетливо мешать друг другу в прихожей, напоминая стаю пингвинов в клетке для хомячка. Наконец растерянному хозяину доверили важную миссию распределения гостевых пальто и шуб по площади вешалки и всей компанией ввалились в комнату.

В этот момент нужно, наверное, подробнее объяснить, что же за гости нагрянули к нашему герою.

Дворовый друг, он же перспективный электрик, с плюшевым именем Миша, явился в обществе своей юной и изображающей глубокую житейскую умудренность жены Светланы. Умудренная Светлана уже несколько месяцев была поглощена русской религиозной философией и идеями аскетизма, поэтому просила называть ее не иначе как Фотинией — по-церковнославянски, с видом знатока рассуждала об экуменизме и с затаенной гордостью заявила, что под ее воздействием теперь пост соблюдает и муж. Правда, при упоминании о посте перспективный электрик Миша скорчил крайне кислую мину.

Вторая семейная пара тоже была чрезвычайно молода: муж — ровесник Трифона, а о возрасте жены вообще упоминать смешно. Эта пара — Владислав и Нина — сразу наводила на мысли о великолепно отполированных мебельных гарнитурах, до того они были новенькие, лощеные и сверкающие. Владислав подавал надежды в качестве местного самородного поэта. Его же переливающаяся полировкой супруга занималась возвышенным бизнесом, являясь совладелицей небольшого книжного магазинчика, а по совместительству — неплохой исполнительницей экзотических танцев в главном городском ресторане «Европа».

Оставшиеся два приятеля являлись людьми холостыми и до чрезвычайности богемными. Оба принадлежали к касте самодеятельных актеров и полностью разделяли интерес Трифона к театру. Но их портило увлечение каналом MTV и злоупотребление подростковым тезаурусом. Гена и Юрик называли себя «мирным содружеством крепких перцев», а в самодеятельном театре играли почему-то роли соблазненных девственниц.

И последняя гостья. Ею оказалась милая Гранечка. Гранечка, то есть Аграфена Бороздкина, была кроткой, тихой и вечно растерянной девочкой о двадцати пяти годах (впрочем, те, кто встречал ее впервые, не давали ей и двенадцати). Гранечка выглядела беззлобным, легко ударяющимся в слезы существом, для которого даже вопрос «Который час?» звучал с интонацией обвинительного приговора. Определенных занятий у Гранечки не было. Куда бы ни устраивалась она на работу: в магазин, библиотеку, прачечную или артель по изготовлению искусственных цветов, у нее не складывались отношения с начальством и коллегами. И вовсе не потому, что Гранечка нарушала трудовую дисциплину или оказывалась конфликтным работником. Отнюдь! Гранечка всегда была сама аккуратность, точность, вежливость и деликатность. И это оказывалось непосильным испытанием для коллег. Их начинала мучить совесть, терзать упреки в собственном несовершенстве, и Гранечку, как зримое воплощение этих мучений и упреков, увольняли. Хотя при этом всегда дарили памятные подарки и называли «милой». Гранечка считалась девушкой, давно и безответно влюбленной в Трифона. Ни она, ни Трифон этого не опровергали. Лень.

Итак, гости представлены взыскательному оку читателя. Но не следует думать, что они сыграют сколько-нибудь значительную роль в нашем повествовании. Хотя автор и предпочел бы наделить их важными функциями, это будет погрешностью против истины, а связываться с истиной себе дороже.

Трифон с плохо скрываемой обреченностью смотрел на нежданных визитеров. А они меж тем взяли на себя все полномочия по организации и проведению вечеринки. Светлана-Фотиния заявила, что приготовит расстегаи, но вместо расстегаев у нее получилась слабая пародия на пиццу. Нина подрядила Гранечку резать овощи для салата, поминутно называя ее «моя милочка» и с тихой ненавистью наблюдая за тем, что та вытворяет с вареной морковью. Поэт Славик при поддержке электрика Миши наряжали чем попало притащенную с собой елку (Трифон никогда не ставил у себя в доме елки, и приятели об этом знали). А крепкие перцы Юрик и Гена изображали активную деятельность по сервировке стола.

В суматохе предзастольных дел Трифон чувствовал себя лишним и потерянным. Он так мечтал о спокойном вечере! Он почти продумал раздел, в котором напишет об оптимальном способе корчевания одуванчиков! Конечно, Трифон не мизантроп, который сторонится всего человечества. Но иногда это самое человечество здорово треплет нервы.

Наконец приготовления к празднеству благополучно перетекли в фазу первых тостов. Впритык к елке стоял стол, милая Гранечка под руководством полированной Нины притащила тарелки с разносолами, нарезкой и ужасно надоевший, но почему-то приготовляемый всеми без исключения крабовый салат из отходов минтая. Поэт Владислав озаботился о напитках, в коих считал себя непревзойденным знатоком. Поэтому вниманию мужчин была предложена водка «Березка», а дам вынудили довольствоваться шампанским с загадочной этикеткой и сомнительным букетом. Гена и Юра сакраментально заявили, что всей водке в мире предпочитают «Клинское» и, несмотря на всеобщие протесты, выставили на стол дюжину бутылок.

Сначала тосты были удручающе стандартными. Да и душевный разговор не получался: электрик Миша пресекал в зародыше попытки поэта Славика почитать свои новые творения, Гена и Юрик откровенно потешались над резво запьяневшей от шампанского милой Гранечкой, а Нина препиралась с Фотинией, старающейся направить всех на истинный путь аскетизма и отшельнической жизни. При этом пицца и салат не переставали поглощаться, батарея пустых бутылок выстраивалась у стены. И примерно часа через два после начала застолья народ капитально расслабился и пришел в ту фазу наслаждения собственной жизнью, при которой хочется поиздеваться над существованием ближнего своего. Как правило, роль такого ближнего традиционно выпадает играть хозяину дома.

— Трифон, а где твоя девушка? — поинтересовалась Нина, с выражением игривой ехидны поглядывая на Гранечку.

— Какая девушка? — озадачился Трифон. Присутствовала в его натуре этакая первобытная невинность, доставшаяся, по-видимому, от африканского папочки. И благодаря этой невинности Трифон иногда становился совершенно неуязвимым для стрел девичьей стервозности.

— Ну как же… — протянула Нина. — Такая черненькая, худенькая. Я тебя с ней видела в дансинге. В прошлый вторник. Вечером.

— Это был не я. — Трифон наотрез отказывался поддерживать светскую беседу. — В прошлый вторник я в деревне был. У Орландо Фомича. Выступал там. И по дансингам я не хожу. Времени на это нету.

Нина строптиво поджала губки. Трифон был тот еще кремешок, принудить его к поддержанию столь интеллектуального светского разговора было невозможно.

— Ох, Триша, какой ты скрытный! — Нина решила-таки оставить за собой последнее слово. — Почему ты ничего не говоришь нам, твоим друзьям? Не понимаю.

— Конечно, не понимаешь, — встрял крепкий перец Гена. — Потому что у тебя пониматоры отсутствуют. А вот у меня они есть, причем большие.

— Фу!

— Все пустословите, — задудела в аскетическую дуду Фотиния. — А с чем старость встретите? Ведь в скольких грехах покаяться придется!

— Свет, хватит, а? — умоляюще пробубнил супруг-электрик. — Ты уже всех запарила своим благочестием. Блин.

— Как ты можешь! — вспылила Фотиния. — Это тебя бесы против святой жизни настраивают. И вас всех тоже.

— Ну да, — радостно согласился Юрик. — А на фига нам эта святая жизнь сплющилась?

— Святая жизнь помогает здоровью, — поучительно заявила Фотиния. — От пьянки да курения раньше времени загнуться можно…

— Здоровье, говоришь? Гы-гы! — тут же возник Гена. — Вот ты послушай про деда одного моего кореша. Этот дед, капитально толковый мужик, между прочим, всю жизнь пил вместо воды водку, папиросу из зубов не вынимал, даже когда спать ложился, а уж баб у него было — никаких калькуляторов не хватит, чтоб пересчитать! Дожил этот хорек до девяноста лет и до сих пор живет, как утверждает мой кореш. И еще ворует провода с линий электропередач — сдает их в пункты металлолома, чтоб на бутылку заработать. А родной брат этого самого деда, близнец, пил только молоко, курить даже и не думал, женщин не имел ни одной и умер. В трехмесячном возрасте. Вот так.

— Это все чепуха! — сердито воскликнула Фотиния-Светлана. — Это ты наверняка в Интернете выискал такую байку!

— А откуда ты знаешь? Небось сама лазишь по сайтам с пошлыми анекдотами, а, святоша?!

— Вот и нет!

— Светк, не психуй, — мирно сказал Гена. — Вопрос стоит не этим ребром. Вопрос к Трифону: где его девушка?

По лицу Нины растеклась змеиная улыбка.

— Нет у меня девушки! — отрезал Трифон. А Гранечка поперхнулась кусочком колбаски и принялась ужасно кашлять.

— Знаешь, друг, — в голосе Гены прорезались нотки задушевности. — Это наводит на определенные размышления. Это притом, что размышлять я не люблю и не умею.

— Заметно.

— Триша, неужели тебе никогда не бывает одиноко и скучно? — захлопала ресницами Ниночка.

— Нет. — Трифон мысленно проклял Нину приблизительно до седьмого колена.

— А по ночам? — не унималась юная супруга поэта.

— По ночам я сплю. У меня режим.

— Ага, режим, как же! — подал голос Гена. — Тришка, ты не просто тормоз, ты ручной тормоз! Намек просекаешь?

— А шел бы ты…

Полированная Нина скабрезно хихикнула. Похоже, она поняла Геночкин намек куда быстрее, чем сам Трифон. А милая Гранечка впервые за весь вечер оглядела окружающих с каким-то плохо замаскированным торжеством и спросила Трифона:

— И тебя это устраивает?

— Вполне.

Все заржали.

Трифон хмыкнул:

— Идиоты. Как будто мне заняться больше нечем.

— Трифон прав, — авторитетно сказала Фотиния. — Секс — это не главное в жизни. Главное — совершенство духа, и тела.

Муж Фотинии опять кисло посмотрел на нее. Видимо, он этим самым совершенством был преисполнен по самое не хочу.

— Тришка, неправильный ты какой-то. — Поэт Славик был юн, в отличие от Трифона субтилен телом, но на щеках его пылал огонь каких-то прыщаво-революционных идей. — Вот чего ты добиваешься в жизни?

«Чтоб никто не лез ко мне в душу», — хотел ответить Трифон, но из присущей ему деликатности сказал:

— Ничего.

— Как, совсем?

— Ну да. А чего добиваться-то? Все, что нужно, у меня есть. Мне даже зарплаты моей хватает. Потом на режиссерское поступлю, выучусь, буду ставить спектакли… Чего еще надо?

— Молоток, — не по-церковнославянски определила Фотиния. — А ведь ты в своих духовных исканиях продолжаешь путь греческих исихастов, индийских йогов и буддийских монахов. Так сказать, черпаешь счастье в себе самом. Трифон, у тебя никогда не было желания уйти в монастырь?

— Нет.

— Зря. Из тебя бы первосортный монах получился.

— Не уверен.

— Почему?

— Поспать люблю. А у них там всенощные бдения всякие…

— Всенощное бдение — это… — начала было Фотиния, но тут ее неделикатно прервал подающий надежды поэт:

— Тришка, ты хочешь сказать, что всем доволен?!

— Да. А почему должно быть иначе?

— Потому что жизнь делают недовольные! Ищущие! Находящиеся в непрерывном движении! А ты…

— А я и не собираюсь делать жизнь. Я просто живу. И кстати, я не понимаю, какое отношение к недовольству жизнью имеет вопрос о наличии у меня девушки. Что бы изменилось, если б она у меня была?

— Все! — воскликнула Ниночка. — Ты стал бы более романтичным, мир вокруг тебя преобразился бы как…

— Ага. Ну да. Вот, оказывается, для чего нужны девушки. Мир преображать. А я-то думал, все гораздо проще…

— Грубиян!

— Просто не романтик. Нина, зато у тебя Славик — такой романтик, что закачаешься. Чего тебе от меня-то надо?

Трифон слегка покривил душой. Девушка у него конечно же была. Только она об этом не знала. А то, что наш герой скрывал от приятелей свои сердечные тайны, скорее говорит в его пользу. В конце концов, это вам не ток-шоу «Двери» с Нагием Дмитриевым, где специально подготовленные актеры разыгрывают перед зрителями сцены жутких душевных откровений.

Девушку, из-за которой Трифон изредка не спал по ночам и чьим именем собирался назвать новый сорт выведенной им среднеспелой фасоли, звали Людмилой. Но откликалась она исключительно на Димку, презирая своих родителей, которые родили ее девочкой, да еще и всучили ей столь нежное и дамское имечко. Димка Романцева с самого нежного возраста являлась звездой местной сцены. Димка была не просто симпатичной или красивой, она разила наповал. И именно за свою неотразимость она себя и ненавидела. Да, Димка хотела сделать сценическую карьеру. Но не при помощи своих бедер и волос. Ее раздражало то, что всякий мужчина, увидев ее, катастрофически и необратимо глупел. А глупых мужчин Димка ненавидела еще больше, чем умных.

Про Димку в Кимовске ходили чудовищные слухи. Мол, она хочет сделать себе кучу пластических операций, чтоб зубы не были такими белыми, ноги — стройными, а грудь — высокой и пленительной. Она носит татуировку «Это тебе не достанется, гад!» на внутренней стороне бедер. Она стрижется наголо, а во время спектаклей надевает парики. Она необратимо фригидна. Она разводит дома кроликов, а затем собственноручно их стерилизует. Она тоннами пожирает шоколад, чтоб испортить свою фигуру, достойную резца Бенвенуто Челлини. Она вообще хочет сменить пол, хотя ненавидит мужчин во всех их проявлениях.

Димка не опровергала, но и не подтверждала этих слухов. Трифону казалось, что ее они вообще не задевают.

Хитовыми ролями Димки были Энни Уилкс в постановке по «Мизери» Стивена Кинга, Антигона в одноименной трагедии Софокла и Регана в «Короле Лире». Но отнюдь не это влекло Трифона к ершистой и холодной девушке. Всякий раз, когда Трифон имел счастье лицезреть сердито-прекрасную Димку — во время ли спектакля либо в буфете, где она пила жалкий кофе с крекерами, — его тело превращалось в подушку для булавок, а взгляд был жалким и нежным одновременно. Он понимал, что Димка — не просто существо противоположного пола. Она существо высшего порядка. Бешеная небожительница, которая никогда не снизойдет до его размеренного бытия. Трифону казалось, что призрачно-холодные глаза Людмилы-Димки взирают лишь на небеса, а ее рук достойны касаться исключительно падшие ангелы. И то, что Димка являлась официально признанной любовницей бандитского авторитета Олега, ничего не меняло. И Трифон вовсе не испытывал ревности, когда к театру подкатывал белый лимузин и Олег усаживал него аристократически безучастную ко всему происходящему Димку…

Словом, ситуация такая, что не за столом в обществе легковесных приятелей ее рассказывать. И Трифон мудро промолчал.

Компания просидела примерно до полуночи — до того момента, как тихая Гранечка уснула, уткнувшись в тарелку из-под салата. Тут уж все поняли, что пора откланяться, Гранечку с трудом разбудили (прощаясь, она старательно пыталась поцеловать Трифона в щеку, но почему-то попадала в шкафик с обувью). Гена с Юриком изъявляли активное желание остаться у Трифона ночевать под тем предлогом, что надо же кому-нибудь поливать елку. Но Трифон проявил настойчивость, всех выпроводил и остался один на один с разгромленной квартирой. А это было не особенно приятно, учитывая все усиливающуюся головную боль. Трифон выпил пару таблеток шипучего аспирина и с отвращением поплелся в кухню, где его встретили несимпатичные остатки прошедшего пиршества, грязная мойка и даже пара нагло расположившихся на столе тараканов. При виде похмельно настроенного чернокожего гиганта тараканы не изобразили попытки к бегству, а нагло сидели на куске недоеденного кем-то сервелата и поводили усиками.

— Паршивцы, — сказал безо всякого выражения Трифон тараканам и по стеночке передислоцировался в комнату. Предварительно поклявшись самому себе в том, что отныне и навсегда водка изгоняется из его жизненного расписания.

Пиршественный разгром почему-то показался еще более неприглядным. Елка раздражала своим дурацким видом, тем более что гости не придумали ничего лучше, как украсить ее всем, что попало им в квартире под руку. Поэтому с веток свисали тюбики с зубной пастой и кремом для бритья, носовые платки, вилки, невнятные плюшевые игрушки, оставшиеся с детских времен, и прочая чепуха. Трифон, кривясь как от зубной боли и неожиданно резко раздражившись на самого себя за несанкционированное веселье, принялся собирать со стола грязные тарелки. При этом у него мелькнула циничная мысль о том, что, будь у него девушка (обычная, на каждый день, а не блистательная Димка, конечно!), эту неприятную процедуру вкупе с мытьем посуды и дальнейшей уборкой квартиры можно было бы передоверить ей. Эти мысли вовсе не означают, что Трифон был несамостоятельным мужчиной, способным только паразитировать на теле любимой женщины. Но вы же знаете, даже у самых порядочных мужчин бывают такие мысли… Иногда.

С горкой грязных тарелок Трифон опять поплелся в кухню и…

Нет, не надо думать, что он, согласно законам комедии «Тупой и еще тупее», растянулся с этими тарелками на полу, зацепившись за какой-нибудь каверзно лежащий предмет. Мы не в Голливуде, и наши люди, даже будучи в состоянии жестокого абстинентного синдрома, тарелок не роняют. Талант, как говорится, не пропьешь.

Так что Трифон, когда увидел это просто остановился.

Замер.

Забыл дышать, поэтически выражаясь.

Потом все-таки выдохнул, медленно присел на корточки, груду тарелок поставил на пол, чтоб рук не занимали…

И внимательно посмотрел на это, отчаянно моля небеса о комментарии происшедшего.

Однако небеса молчали, и Трифон сидел и бессмысленно пялился на продолговатую коробку, обтянутую блестящей розовой бумагой для упаковки подарков и украшенную бело-розовым пышным встрепанным бантом, чем-то похожим на пирожное с кремом.

Коробка как коробка.

И проблема заключалась только в том, что, когда Трифон провожал друзей, а потом шел из кухни в комнату, ее на полу не было.

Трифону показалось, что его горла коснулись прохладные тонкие пальцы.

И пахло от пальцев почему-то ладаном.

Место, неизвестно

Время неизвестно

Все это можете придумать сами

Он набрал в легкие побольше воздуха и прорычал:

— Горе вам, о непотребствующие и заплесневевшие в грехах своих, ибо грядет на вас… мм… грядет на вас… Проклятие, что бы такого придумать?!

Две крупные ящерицы цвета хаки с песком задумчиво взирали на человека, энергично рвущего на себе остатки волос. Они наблюдали за ним не первый день. Впрочем, время здесь не имело значения.

Человек перестал рвать на себе волосы, плюхнулся на валун, издав при этом нечто вроде придушенного воя, достал из складок своей убогой одежды книгу, напоминающую сильно засаленный и лохматый кирпич, и принялся ее листать, шепча под нос:

— Раздел третий, раздел третий, ага, вот… «Асобенастй насылания праклятий». «Для тово, штоб наслать ужастное праклятие на народ, страну или палитичскую партию, нада прешде всиво определицца с видом праклинания. Праклинания бывают следуюшших видов…»

Человек перечитал виды «праклинаний», вздохнул и покачал головой.

— Ничего не получится, — грустно сказал он ящерицам. — Эта должность явно не для меня. И чего ради я сюда приперся?!

Человек отшвырнул засаленную книгу. Если б ящерицы умели читать,[7] они прочли бы название: «Стань правидцем всиво за сорок дней. Гарантия испалнения прарочеств! Удобно и качественно!» Эта книга пропахала в душе человека глубокие борозды и заставила его поверить в то, что он вовсе не мелкий клерк в фирме по продаже настенных кварцевых часов, а великий провидец и предсказатель грядущих напастей. Человек бросил место в фирме, квартиру, жену и чужую жену и через некоторое время оказался здесь, где говорить можно было только с ящерицами. И предсказывать смену климата скорпионам. Но человек не сдавался. Он верил, что стать пророком сегодня гораздо легче, чем получить место коммерческого директора.

А то, что ему пока не удалось толком сформулировать ни одного пророчества и предвидеть хоть какой-нибудь солидный мировой катаклизм, — мелочь, не заслуживающая внимания. Он утешал себя тем, что, наверное, все великие пророки так начинали. Хотя, конечно, налицо был недостаток пророческого образования. Латынь и греческий ему так и не дались.

Человек откашлялся, вытряс из рваной сандалии песок и опять обратился к ящерицам:

— Се, зрю, как грядут на вас…

И в этот миг нечто, похожее на молнию, ударило его в медный лоб и заземлилось в пятках. Человек зажмурился и завизжал. Вокруг него вздымались песчаные дюны, лопаясь и опадая, как пузыри на поверхности манной каши. Книга «Стань правидцем» засверкала так, будто в ее недрах взорвали атомную бомбу. Ящерицы занервничали и с нехарактерной для себя резвостью удрали прочь.

Человек открыл глаза. Если бы ящерицы остались, они не преминули бы заметить, что глаза человека стали похожими на яростно раскаленные угли.

И голос нового провидца загремел под серыми от страха небесами:

— Вы что, ничего не чувствуете, идиоты?! Она действительно надвигается! Я не шучу!!! Она является в мир, чтобы…

Человек, скорчившись, упал на раскаленный песок и закрыл голову руками. С неба на него посыпались камни вперемешку с чем-то, здорово похожим на ядреный птичий помет. Но человек этого даже не замечал.

— Господи, — скулил человек, отплевываясь от набившегося в рот песка. — Я и не ожидал, что на самом деле это будет так ужасно!

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

8 января, четверг, 00:45

«Ух ты!» — хмыкнул Трифон и потянул руку к банту, украшавшему странную коробку, справедливо полагая, что у него галлюцинация на почве неумеренных возлияний. И этой галлюцинации положено развеяться от одного прикосновения.

Пальцы коснулись шелковистого выгиба ленты.

«Не глюк».

Трифон Вамбонгович напрягся.

Нет, коробки точно не было до сего момента. И никто принести ее не мог, потому что…

Он бы это помнил.

«Может, это бомба?» — защекотала мозг неприятная мысль, но ее Трифон немедленно отринул как абсолютно неприемлемую. Он человек мирный, жизнь у него неаппетитная, так что убивать его при помощи коробки с пластидом — только зря упомянутый пластид переводить.

— Черт знает что, — хрипло выдавил из себя Трифон, решительно развязал бант и снял с коробки интимно зашуршавшую крышку.

И заорал, отшатываясь как черт от ладана.

Отшатываться из положения «сидя на корточках»- довольно неудобное и сложное занятие, требующее не одного месяца регулярных тренировок. Посему неудивительно, что, отшатнувшись, Трифон вписался своей довольно-таки солидной пятой точкой прямо в груду грязных тарелок. Так что поклонники фильма «Тупой и еще тупее» наконец-то могут быть ублаготворены.

Противный хруст раздавленной посуды и последовавшие за ним крайне неприятные ощущения вернули Трифона к липкой реальности. Он перестал орать, крепко выругался, отряхнул штаны от налипших осколков вперемешку с селедочными костями и сказал себе:

— Спокойно. Этого не может быть.

Однако это было. И через минуту, и через пять коробка оставалась на месте. И… ее содержимое тоже.

Трифон пересилил себя и вновь заглянул в коробку.

Первое впечатление его не обмануло.

Это действительно была рука.

Весьма изящная рука мирно покоилась в атласном гнездышке коробки. Цвет руки был очень даже симпатичный — нежно-персиковый с оттенком топленого молока, словно рука изредка загорала в хорошем солярии…

«Что за фигня?!» — мысленно возмутился Трифон.

Пальцы руки — тонкие, с очаровательными морщинками на фалангах и прелестными миндалевидными ноготками — были явно дамской принадлежности. Между указательным и средним пальчиками вызывающе торчал листок бумаги. Трифон вздохнул, досчитал до трех с половиной и потянул за этот листок, содрогаясь от неприятного ощущения. Развернул бумажку и прочел:

«Нопшество от вирмы «Чжоу Чунг Ху Юй» — многопунксианальная рука! Сработана из экологисески систых products! Помошчь в доме! Выпалняит сто различеных опирасий! Даверьте ей свае хазяйсво и вы забудете problems! Товар серсифисирован. Перед испольсованием знакомиться с instruction нада».

Трифон облегченно выдохнул. От прочтения безграмотной бумажки загадка не стала более разъясненной, но у нее хотя бы появилось вполне реальное происхождение. И его непонятный кошмар превратился в обычную китайскую поделку. А впадать в состояние предкоматозного ужаса перед товаром явно левой «вирмы» по меньшей мере неразумно. Трифон и не впал. Брезгливо морщась, он рассматривал руку в коробке и пытался рассуждать о том, каким образом она водворилась в его коридоре. Да, и еще нашему герою хотелось бы уточнить, какие такие сто операций выполняет это пластмассовое (или силиконовое? Или пьезокристаллическое?) жутковатое чудо. К тому же англизированный призыв перед использованием руки ознакомиться с инструкцией был невыполним — похоже, никакой инструкцией в коробке и не пахло. Словом, чепуха какая-то. Хлам в подарочной упаковке. Трифон бросил бумажку-рекламку поверх прелестных пальчиков и тщательно закрыл коробку крышкой. Пускай китайцы сами такими руками пользуются, у них сознание, дзеном извращенное. А русский мужчина, хоть и африканского происхождения, далек от подобных «нопшеств».

Вот только как же эта коробка у Трифона оказалась?

И зачем?

Да, и разумеется, надо выяснить, что же с нею делать!

Потому что выкинуть в мусоропровод как-то… Жалко, что ли.

Наш Трифон, конечно, честно попытался поразмыслить над этими фундаментальными вопросами. о голова вскоре думать отказалась. И Трифон не мудрствуя лукаво сунул коробку с дурацкой рукой в кладовку, наивно полагая, что в ближайшее время сможет не только рассортировать там весь накопившийся хлам и отправить его на помойку, но и разобраться с этим «рождественским» подарочком. Ха, может, это все-таки проделки крепких перцев?! Тем более что Гена и Юрик всегда были признанными специалистами в устроении мелких пакостей всему человечеству. Не кто иной, как они, прошедшим летом устроили в городском парке секс-шоп на выезде и орали в мегафон, призывая прогуливающихся с детишками вполне респектабельных матрон разжиться неприличными имитаторами и всякими возбуждающими кремами. Что странно, парковая милиция никак не прореагировала на столь вопиющее хулиганство. А однажды эти остроумцы-негодяи не поленились устроить истерику в главном городском универмаге «Юбилейный», пугая пришедших за покупками домохозяек воплями о том, что, по последним сообщениям Интерфакса, в килограммовых упаковках стирального порошка «Эпос-Био-С-Зелеными-Гранулами» обнаружены споры сибирской язвы и тайваньского гастрита. Этим пакостники вызвали обвал цен на товары бытовой химии и сильную головную боль у менеджеров по продажам. Так что, логично рассудил Трифон, Гена и Юрик вполне могли подкинуть ему эту коробку. Тем более они давно намекали Трифону, что пора бы ему огрести от них какую-нибудь пакость, а то живет слишком спокойно.

Трифон мысленно пообещал Гене и Юрику многочисленные и суровые кары за столь пошлую шуточку и постарался переключиться на конструктивную идею о немедленной уборке квартиры. Наш герой не был чистюлей, но всякий бытовой разгром имеет свои пределы. Осколки тарелок на полу действовали Трифону на нервы. Он вспомнил, что в последний раз видел веник в районе своего письменного стола, а совок… Нет, насчет совка — это уже слишком. Ну откуда в доме молодого, не обремененного хозяйственными инстинктами мужчины быть такой неромантической вещи, как совок? Настоящие мужчины, славные холостяки, используют в этом качестве газетный лист. Или старый номер «Пентхауза». Трифон пошел к письменному столу, обрел веник, погребенный под пыльным собранием сочинений Бернарда Шоу, выдрал из какого-то старого журнала лист поплотней, и тут его «повело». Нет, не так, как «ведет» горького пьяницу новая лошадиная доза паленой водки. Навалилась слабость, от которой тело словно потеряло все кости и расплылось, как кусок сливочного масла по горячей сковородке. А за возможность заснуть немедленно Трифон готов был просто отдать душу. К желанию молодого человека выспаться добавилось осознание того, что вокруг него хмурилась пустая неприбранная квартира с неласковым холодильником и пренаглыми тараканами. Словом, никакой радости для усталого мужчины в самом расцвете сил!

И Трифон мирно уснул. Прямо на полу. Подложив под щеку лохматую сторону веника.

А каждому читателю давно известно, что, покуда литературный герой спит, сюжет не останавливается. В нем происходят не самые скучные процессы, в которые герою предстоит включаться сразу же после пробуждения.

Итак, наш герой, как и полагается иногда герою, спит, и снится ему…

…Лето. Дача. Грядки с подросшими кустиками картофеля. Сам Трифон — сверкающе-эбеново-мускулистый в набедренной повязке из старой скатерти — стоит средь волнуемой ветерком картофельной своей плантации. И ощущает себя царем, со скипетром-тяпкой в одной руке и герметичной банкой для отлова колорадских шестиногих членистоногих — в другой. Идет Трифон меж гряд, тяпочкой культурно каждый кустик окучивает, а чуть заметит где полосатую арестантскую робу наглого шестиногого, так сразу подцепляет его с листа и в банку, в банку! А в банке, для пущего томления полосатых колорадцев, налита ядовитая смесь керосина с карбофосом. Членистоногие картофельные зэки при виде карающего Трифона, конечно, стремятся прочь с места своих преступлений — бросают увлекательные занятия по спариванию да пожиранию свежих листиков, падают с куста наземь, притворяются мертвыми, уходят в несознанку. Но Трифон, картофельный самодержец, прозирает суровым оком эти хитрости, и ни один хитинооблаченный наглец не уходит от его карающей длани. А над дачей, над картофельным океаном, над ручейками фасоли, джунглями укропа и райскими кущами смородины наливается закатной спелостью небо, и пахнет от неба сладким яблоком грушовкой…

Хорошо Трифону от такого сна, весело. И уж собирается он во сне прополоть грядочку с огурцами сорта «Зозуля», как видит, что на этой самой грядке, безжалостно разрушая все Трифоновы агрономические ухищрения, расположилась самая большая жизненная неприятность нашего героя. А именно: сидит в установленном прямо на грядке кресле Трифонова родственница Октябрина Павловна (ох, не царство ей небесное!), вяжет. Чего в действительности отродясь за нею не водилось. Спицы мелькают, очки поблескивают. И духами родственницыными — «Белая сирень» — по всему огороду пахнет, прямо как в грозу в начале мая!

— Октябрина Павловна! — возмутился было Трифон, но родственница сурово на него посмотрела:

— И тебе это не надоело?

— А че такого… — вмиг растерялся Трифон. И стало ему противно оттого, что почувствовал себя снова совсем как в детстве, когда приходил он домой, вывозившись в грязи да велосипедной смазке, а Октябрина Павловна принималась его жестоко отмывать и отчитывать. И потом заставляла три часа подряд разучивать романс Алябьева «Соловей». Без перерыва на обед. И всегда поступала так, что Трифон чувствовал себя без вины виноватым!

— Чего вам от меня надо, тетя?! — Трифон во сне решился на такое фамильярное обращение, чего никогда не делал в реальности. — Вы мне и так жизнь испортили — грядку с огурцами загубили, а теперь еще и воспитывать, что ли, надумали? Это вам-то лично не надоело?

— Как ты со мной разговариваешь, мальчишка! — Тон у Октябрины Павловны даже и во сне напоминал гудение трансформаторной будки.

— Я вам не мальчишка! — вспылил Трифон. — Говорите побыстрее, что вы в моем сне делаете, и отправляйтесь… куда-нибудь. Мне еще надо колышки для фасоли вбивать!

— Скажите пожалуйста, какие мы занятые! — насмешливо фыркнула Октябрина, еще и повозилась в кресле, чтоб оно поплотней да поглубже утопло ножками в грядку и размяло водянистые огуречные стебли. — Ты мне не указывай! Понимаешь ли ты, Трифон, что твое существование есть прямой позор всего нашего рода!

— С какой же стати? — насупился Трифон. Почел он эти обидные слова прямым намеком на свое незаконнорожденное происхождение, и точно: принялась презлобная Октябрина Павловна, сверкая очками и противно тряся морщинистым подбородком, перечислять все Трифоновы прегрешения, вольные и невольные. И родился-то он от проезжего молодца, и мать-то у него оказалась бесстыдницей да паскудницей, коли байстрючонка бросила на ее, Октябринино, попечение… И самой-то Октябрине Трифон жизнь скособочил, потому что, не будь его, она бы наконец сумела удачно выйти замуж за одного солидного чиновника, а негритенок-родственник стал досадной сему помехой… К тому же сам Трифон надежд не оправдал — в изящных искусствах себя не проявил, не стал ни вторым Кобзоном, ни Лиепой, ни Глазуновым, ни даже Николаем Расторгуевым!

— Лучше бы ты, Трифон, вырос среди привокзальных бродяг, стал первостатейным бандитом, наводящим ужас на окрестности, чем превратился вот в такое законопослушное нечто! — визжала старая Октябрина. — Серость ты непроходимая! Землеройка ты неамбициозная!

Трифон стиснул кулаки, причем жест этот у него получился впервые, как во сне, так и наяву.

— Отстань, старая! — прорычал он. — Мало того что ты надо мной все мои лучшие годы экспериментировала, как над кроликом, так и сейчас покоя не даешь! Да уж лучше б я действительно был бандитом — ты б тогда против меня и пискнуть не смела! Так радуйся, что я не бандит, а актер! И к тому же — будущий режиссер!

— Акте-о-ор-рр!!! — раскатилась-расхохоталась тетка Октябрина, вспугнув голосищем стайку воробьев. — Из такого ничтожества актеры не выходят! А режиссеры — тем более! В тебе нет честолюбия! Нет жажды славы! Твое существование идет по инерции! Ты не борешься с трудностями! Не подходишь к жизни творчески! А ведь пора уже об этом подумать! К Пушкину слава пришла в шестнадцать лет, к Шолохову в двадцать два… А вот ты так и просидишь всю свою жизнь на этих чертовых грядках с картошкой! И сказок о тебе не расскажут, и песен не споют!

— Пусть не споют, — спокойно сказал Трифон. — Переживу. И вообще, моя жизнь — это не ваша проблема!

— Как же не моя?! Да я, глядя на такую твою жизнь, просто в гробу переворачиваюсь!

— Октябрина Павловна, вас же кремировали.

— Не имеет значения. Так вот, Трифон, мой тебе завет: оставь сцену. Стань обывателем окончательно. Устройся на завод «Кимовсктара». Сделай ремонт в квартире. И женись. Это обязательно.

Трифон во сне никогда не злился. А тут накатило.

— Засуньте свой завет знаете куда? — прищурил он свои волоокие, а в данный момент зло сверкавшие глаза. — Я буду жить так, как сочту нужным. Сам. И пошла вон с грядки, старая стерва!

Октябрина Павловна завопила гневно:

— За стерву ты у меня отдельно получишь! Я клянусь, что устрою тебе такую судьбу, что ты сам в петлю полезешь! И не будет тебе от меня покою, противный щенок!

Понимает Трифон остатками сознания, что совсем неприятный получается сон: с криками, с проклятиями и прочей драматической чепухой. Еще и триллер добавляется: после таких воплей Октябрина Павловна здорово видоизменилась, обернулась устрашающим скопищем колорадских жуков и расползлась по всему огороду.

— Такой вариант меня не устраивает! — крикнул жукам Трифон и принялся опрыскивать их раствором специальной убойной жидкости «Фас».

Но что какая-то жидкость супротив Октябрины Павловны!

В мгновение ока жуки рассредоточились по картофельным грядкам, повисли на кустах смородины, напоминая грязно-рыжие бороды ночных татей да лиходеев. До слез стало обидно Трифону, что все его ухищрения огородные даром пропали. И впрямь хоть в петлю лезь.

Но Трифон, конечно, не полез. Дурак он, что ли? Тем более что сон его сделал новый оборот, и теперь видится Трифону, будто стоит он в каком-то магазине, разглядывает выложенные на прилавке химикаты для борьбы с огородными вредителями. И магазин этот впритык заполнен всяким сельскохозяйственным инвентарем. Трифон приглядел себе газонокосилку уцененную да пакет с дустом и заоглядывался в поисках продавца, потому что даже во сне не мог Трифон уйти из магазина, бессовестно прихватив понравившийся товар и не заплатив.

— Есть тут кто-нибудь? — спрашивает Трифон, и неожиданно гулко звучит его голос в этом маленьком захламленном помещении.

— А как же! — радостно отвечает писклявый девичий голосок откуда-то из-за леса лопат и грабель.

И вот уже перед Трифоном стоит некая особа юного и прелестного телосложения — в коротеньком платьице и босоножках, коленки расцарапаны, ноготки на пальцах пообломаны, словом, резвушка. Только вот голова у резвушки хоть и симпатичная, но старческая, волосы седые волной по плечам струятся, личико в морщинках.

— Ох, — только и выдавил из себя Трифон.

— Что, миленький, не признал? — улыбается старушечья голова на девчоночьих плечах. — А ведь я тетя Капа, гардеробщица школьная, защитница первая твоя от гнева Октябрины Павловны.

Трифон всматривается в лицо странной старухи-девочки. И верно: это тетя Капа, которая частенько выгораживала его перед гневной родственницей, покрывала Трифоновы шалости, нос ему вытирала, штанишки от грязи-пыли отряхивала, и, бывало, прятался Трифон во вверенной ее попечению раздевалке, когда не хотел идти на урок сольфеджио или рисования. Тетя Капа тоже давно умерла, еще раньше Октябрины Павловны, но ее потерю Трифон переживал глубже. И сейчас он искренне обрадовался старушке.

— Тетя Капа, а что это вы такая… странная?

Та засмеялась — и по-девичьи звонко, и по-старушечьи одышливо:

— Да вот уж так судьба распорядилась, Тришечка! Хоть и померла я, а силы жизненной неизрасходованной во мне еще немало было, оттого и тело девичье. А старость свои следы на лице оставила… Но ведь скажи, Тришечка, ежели мне голову отрезать, так ведь по телу-то мне больше тринадцати и не дашь?

— Тетя Капа, что вы за ужасы говорите! Не надо отрезать вам голову!

— Не надо так не надо, — кивает тетя Капа и хитренько так на Трифона посматривает. — А чего сюда пришел-то?

Трифон растерялся.

— Так ведь это сон.

— Сон? Ну пускай будет сон. Слух до меня дошел, что Октябринка опять тебе жизни не дает и из могилы судьбу твою мутит. Так?

Трифон вспоминает легионы жуков.

— Похоже на то. Хотя я не понимаю, чем ей так насолил.

— А ничем, — улыбается тетя Капа, только грустно. — Злыдней всегда была твоя опекунша, злыдней и померла. На весь мир злилась, все проклинала его за то, что ни славы он ей не принес, ни богатства. Не любила никого, да и ее никто не любил. И ты ей был ровно кость в горле — дитя незаконное, все она подкидышем тебя звала… не об том речь. Ты опасайся, Тришенька.

— Чего?

— Беды какой. Очень уж коварная да злобная эта Октябрина Павловна. К примеру, может грипп на тебя наслать. Или даже перелом голеностопного сустава какого-нибудь.

— Да бросьте вы, тетя Капа! И быть такого не может!

— Тришенька, ты не спорь, а меня, старую, слушай. Нужна тебе защита от всякого коварства: и людского и нелюдского. Оберег в дом. Ты пока погляди тут, а я подумаю, что сделать можно.

— Да я уж поглядел. Вот газонокосилку бы купил. Она в качестве оберега не подойдет?

— Шутник, — хмыкает тетя Капа невесело. — Погоди-ка, есть тут у меня под прилавком заначка дефицитных товаров…

Тетя Капа скрывается под прилавком, словно батискаф уходит на глубину. На уровне Трифоновых коленей раздается скрежет, приглушенное чертыханье и шум, будто от рассыпавшегося ящика с гвоздями. Наконец тетя Капа появляется.

— Вот, — говорит она. — То, что надо.

И выкладывает на прилавок руку.

Такую же руку, какую Трифон уже видел недавно наяву.

— Только не это! — кричит Трифон.

— Почему? — удивляется тетя Капа. — Она на первое время тебя и от злых напастей оборонит, и заместо хозяйки в доме будет. Покуда, допустим, не женишься. Ей, руке-то этой, много не надо, только хвали да благодари. Ну, мыть иногда не забывай. А уж она на тебя поработает от души, не нарадуешься…

И протягивает руку Трифону. А та вдруг пальцами этак изящно шевельнула: приветик, мол, молодой человек!

— Господи, кошмар какой! Нет, тетя Капа, и не убеждайте, не притронусь я к ней. Мало ли от кого эту руку отрубили!

— Глупый! Не отрубали ее вовсе! Она есть великое изобретение и подарок всему человечеству!

— Ну пускай тогда все человечество с нею и водит дружбу, а я не буду. Тем более что у меня уже такая есть.

Тетя Капа изумляется:

— Откуда же?

— Сам не знаю. В коридоре лежала коробка. Открыл ее, а там рука. И бумажка, сообщающая, что рука эта какой-то китайской фирмой с неприличным названием изготовлена.

— То подделка, Тришенька, — убежденно говорит тетя Капа. — Явный контрафакт. Толку тебе от нее никакого. А вот эта рука — и защита тебе, и поддержка. Уважь меня, старую, возьми.

И так умоляюще смотрит тетя Капа на Трифона, что он сдается.

— Ладно, — говорит. — А сколько же мне платить за нее надо, тетя Капа?

— А нисколько, — сразу просияла та. — И газонокосилку забирай. Подарок это тебе от меня, Тришенька!

— Ну… спасибо.

Трифон берет таинственную руку. И брезгливость смешивается в нем с удивлением, потому что рука эта тепла человеческим теплом и кажется совершенной. Исполненной таинственной жизни.

— Вот и ладненько. — Тетя Капа растроганно смахивает слезу. — Пойду я к себе, пора. Хорошо, хоть еще разок свиделись, дитеночек!

— Счастливо вам, тетя Капа. — Трифон видит, как его покровительница тихо растворяется в магазинном сумраке. И слышит в ответ:

— Ты уж ее не обижай…

Тут бы и пора сну кончиться. И он вроде как кончается, потому что Трифон видит себя уже не в магазине садового инвентаря, а на диване в собственной гостиной, перед включенным телевизором. И с экрана доносится до него следующая звонкая речь:

— Мы рады вас приветствовать в нашем телемагазине! Сегодня вашему вниманию мы представим не надувные матрацы, кастрюли-скороварки и пояса для похудания! Нет, это нечто совершенно особенное! Это настоящая мечта каждого мужчины! Точнее, теперь это уже не мечта, а совершенная реальность, которую вы можете приобрести за смехотворную сумму! Это «Леди Забота» — новейшая разработка кибернетических технологий! «Леди Забота» — это реальная помощь одинокому мужчине в любом возрасте! Решение многих проблем! Она настоящая подруга жизни, истинный знаток того, чего действительно хочется мужчинам! Она удобна в обращении, не требует источников питания, ее легко мыть, легко хранить, легко переносить! Возьмете ее с собой в поход или на рыбалку — она приготовит вам перекусить, помоет посуду и всю ночь будет отгонять комаров от вашей палатки! Начнете в доме ремонт — ей ничего не стоит зашпаклевать все труднодоступные щели, побелить потолки, приклеить обои и даже поменять сантехнику! Вы возвращаетесь поздним вечером с банкета — она заботливо поможет вам добраться до дома и не заблудиться в собственном подъезде, а кроме того, именно она с утра угостит вас пивом, чтоб вы не мучились от головной боли. А промозглым осенним вечером, когда ваш автомобиль по самые дворники заляпан грязью, на всех мойках очереди, а самому заниматься мытьем просто непосильный труд, только скажите этой руке: «Помой машину!» — и она блистательно сделает это, не страшась ни проливных дождей, ни лютых холодов! Просто невозможно перечислить, что она способна сделать для вас, потому что она способна на все! Заведите себе заботливую женскую руку — изобретение ведущих восточных специалистов по роботронике и нанотехнологиям! Тот, кто позвонит нам прямо сейчас и закажет портативный модуль «Леди Забота» по нашей супернизкой цене, получит вторую руку бесплатно! А кроме того, вы получите вот эту прекрасную терку для творога, часы для варки корок и подставку под холодное! И эти чудесные и необходимые в быту вещи тоже совершенно бесплатно! А если вы расскажете об этой рекламе пятнадцати вашим друзьям и знакомым, вам будет счастье! Звоните и получайте!

Трифон изумленно таращится на экран. Там, на всем протяжении этого рекламного ролика, вертится-вихляется перед зрителем очень знакомая дамская ручка… «Вот надоела-то!» — подумал Трифон, берет пульт, переключает программу и попадает на трансляцию заседания Госдумы. И сразу становится интересно, потому что на трибуне заходится в крике самый эпатажный политик Выжриновский.

— Этого нельзя допустить! — вопит Выжриновский так, что микрофон отключается автоматически. — Это не только нарушение наших конституционных прав, но и прямое ущемление достоинства русских мужиков! Да! Я предлагаю объявить войну Китаю, чтоб они прекратили производство этих поганых рук! Однозначно! Русский человек должен иметь бабу целиком, а не по частям! А то сегодня у него рука, завтра он купит ногу, послезавтра… еще чего-нибудь, а кто ему детей родит?! Да за это надо сразу расстреливать, как при Сталине, да!

Депутаты начинают кричать хором, кидаться в оратора стаканами, и Трифон опять меняет канал. Но какая бы программа ни шла: «Конкретный инстинкт» со Светланой Сойкиной, «Золотой квадрат» с Вирджинией Вульф, «Дуршлаг» с Энигмой Желудицкой, «Чем отстирать миллион» с Максимом Леонидовичем, — везде речь идет об одном и том же.

О действующей модели заботливой женской руки.

Даже на MTV от нее не было спасения. Циничный ведущий «Позорной десятки», вертя в своих волосатых лапах лениво отбивающуюся руку, донес до зрителей информацию о том, что лидером отстойного рейтинга на этой неделе стал заводной хит времен советской индустрии «Руки рабочих, вы даете!».

— Да что за фигня?! — возмущается Трифон…

И понимает, что проснулся.

Оказалось, что проспал он не так уж и много. Стояла глубокая ночь. Голова болела нещадно, а все потому, что заснул Трифон, как вы помните, на венике. Теперь одна щека у нашего героя в точности воспроизводила рельеф веничных прутьев. Трифон посидел, посмотрел на веник и решил, что ему сейчас важна не уборка (она всегда может подождать), а хотя бы аспирин. И душ.

Но едва Трифон вышел из неосвещенной гостиной в коридорчик, включил свет и огляделся, как с внезапным ужасом понял — произошла катастрофа.

Во-первых, собственно коридор. Он, едва зажегся настенный светильник, прямо-таки засверкал свежевымытым линолеумом без признаков давешних битых тарелок и, хм, пищевых отходов. А под ногами у Трифона вольготно расстелился неопознанный, но симпатичный коврик, по курчавому ворсу которого пошлепать босиком — сплошная радость. Только непонятно было: откуда это подножное удовольствие в квартире Трифона появилось?

«Может, я сам купил, положил и забыл?» — подумал Трифон, но тут же опроверг эту никчемную версию. Коврик был явно не из дешевых. Это сколько надо работать мастером сцены, чтоб такой себе позволить, — раз. И никогда Трифону коврики не были интересны, не любил он на них тратиться — два. Больше предпочитал пледы. А третья непонятность относилась к тому, что тогда пришлось бы признать, что он и коридор отмыл, и осколки посуды убрал, а этого-то уж точно не было!

Опасливо, словно в квартире засела рота исламских фундаменталистов, Трифон пересек коридор и потянул на себя дверь ванной. Включил свет.

Ух ты!

Ванная комната сверкала, как зубы рекламного мужичка-спортсмена, на раз перекусывающего стальную перекладину. Под старыми кранами отсутствовали ржавые несимпатичные потеки, кафель интимно поблескивал, будто его только что купили и налепили на стену, а из корзины для белья исчез трехмесячный завал из носков и рубашек.

— И как это понимать? — растерянно поинтересовался Трифон у своего отражения в зеркале. Кстати, отражение было весьма приличным — потому что с зеркала исчезли заскорузлые кляксы от зубной пасты, мыльной пены и крема для бритья.

Вопрос Трифона прозвучал риторически. И немного по-детски. Квартира молчала. Причем не просто так, а с некоторым ехидством. Мол, догадайся сам, ты же у нас умник по жизни!

Трифон и рад был бы догадаться, но не в его характере была склонность к длительным размышлениям по поводу житейских заморочек. Он довольно долго учился принимать жизнь такой, какая есть, и теперь, можно сказать, пожинал плоды учения. Заснул в грязной квартире, проснулся — в чистой. Подумаешь, чудеса! Кроме того, вместо упражнений в дедукции хотелось с толком и расстановочкой принять душ, потом перекусить чего-нибудь подходящего для столь позднего времени и занять господствующее положение на диване. Но не для сладостного погружения в дрему. Трифон понимал, что спать ему после таких-то эмоциональных снов вовсе не хочется. А лучшим транквилизатором для нашего героя станет чтение книги «Основы картофелеводства». Трифон ее уже второй месяц изучал, предвкушая грядущую весну, поездку на дачу, отполированный черенок лопаты в горящих ладонях и томительно пахнущую перегноем землю…

По ночам напор воды вовсе никакой, поэтому большого удовольствия от душа не получилось. Но голова перестала болеть, общее восприятие действительности здорово посвежело, а это уже явный плюс. И решение приготовить себе омлет уже не казалось невыполнимым.

Однако на кухне Трифона ждало новое потрясение. Он от этого даже слегка ослабел и привалился к дверному косяку — перевести дыхание, освоиться в реальности, которая до сих пор была для него другой — привычной и менее… сверкающей. Чистота здесь не просто царила. Она была возведена в ранг священного явления. На такой кухне можно было бы проводить экуменические моления. Но самым главным был все-таки не апофеоз чистоты и стерильности. Главным был аромат.

Чего уж греха таить, редкий человек не любит вкусно и от души поесть (за исключением женщин, сидящих на диетах). Хотя диетосидящие женщины — это на самом деле не извращение человеческой природы, а демонстрация титанической силы воли и неисчерпаемых возможностей прекрасной половины человечества поиздеваться над своим организмом. Поэтому мы не будем принимать их в расчет. Так вот. Кто из нас, дорогие читатели, не блаженствовал, обоняя сложную симфонию жаркого из свинины! Или рыбы в кляре. Или, допустим, такой простой, но восхитительной штуки, как свежевыпеченные слоеные пирожки с грибами. Да даже соленый огурец, серьезный огурец настоящего бочкового посола, становится задушевным другом нашего человека, утешает его в трудную минуту тягостных раздумий и финансовых затруднений гораздо лучше, чем воспетый классиком великий и могучий русский язык! Кстати, хорошо приготовленный язык с острым да пикантным гарниром да под марочное вино… А сырные десерты! А фруктовые салаты, шоколадные трюфели и рюмочка «Сен-Бренданса»!

Э-э, извините. Что-то автор отвлекся.

Просто на кухне у Трифона так пахло…

Словом, даже если у вас чрезвычайно смелая кулинарная фантазия, ей это благоухание все равно аршином общим не измерить.

Скромный кухонный столик был сервирован к ужину так, словно вкушать пищу собирался по меньшей мере член королевской фамилии, а сам ужин, похоже, томился на конфорке вычищенной до белизны газовой плиты в глубокой чугунной гусятнице. Трифону гусятница досталась от Октябрины Павловны в качестве самого недвижимого наследства. Потому что до сей минуты эта посудина всегда мирно стояла за шкафом наполненная разной метизной мелочью — гвоздями, шурупами, болтами. Но сейчас в ней были явно не гвозди, потому что распространяла она отнюдь не амбре целлюлозно-гипсокартонной пиццы. Продолжая на всякий случай опасаться происков всепроникающих исламских фундаменталистов, Трифон подошел к плите и аккуратно снял крышку с гусятницы. О-о-о… Внутри оказались голубцы — горяченькие, духовитые и видом напоминавшие поэму экстаза для отдельно взятого желудка. Наш герой не был диетопоклонником и потому инстинктивно издал хищное сладострастное урчание — голубцы, да еще в листьях краснокочанной пикантной капусты, были любимым с детства блюдом Трифона, но сам он себе их сроду не готовил, справедливо полагая, что, во-первых, кулинария — не мужское занятие, а во-вторых, у него никакого таланта не хватит, чтоб воспроизвести такие же голубцы, каковые иногда приготовляла Октябрина Павловна в минуту острой душевной доброты.

— Откуда вы, родимые? — с придыханием поинтересовался у голубцов Трифон. Это был второй, но отнюдь не последний риторический вопрос за сегодняшний вечер.

Голубцы, естественно, не отвечали.

«Бывают в жизни чудеса!» — справедливо решил наш герой и, здраво рассудив, что сытость никогда не бывает лишней, принялся поглощать удивительное блюдо. Управившись с голубцами, он хотел было отправиться в гостиную — общаться с диваном и трудом по картофелеводству, но потом решил, что настолько судьбу испытывать не стоит, и потому помыл посуду незамедлительно. И даже гусятницу почистил остатками пасты «Пемолюкс». К тому же кухня — удивительно чистая и свежая, как шестнадцатилетняя невеста, — словно благословляла его на сей подвиг посудомойства.

Однако наш человек не был бы нашим человеком, если б не глодал его извечный вопрос «Кто виноват?». В данном случае кто виноват в этой сверхъестественной чистоте Трифоновой квартиры? Кто, понимаешь, ликвидировал неприятные остатки вчерашнего застолья, почистил ковер, стер многолетнюю пыль с книжных полок, разобрал завал из старых газет и папок на письменном столе, взбил диванные подушки и даже носовые платки на елке завязал элегантными бантиками, этак по-европейски? Может, братья по разуму? Гуманоиды из какого-нибудь Магелланова Облака или, к примеру, созвездия Гончих Псов? Хочу поверить! Но что-то не верится. Это к спецагенту ФБР Фоксу Молдеру, возможно, на Рождество прилетает погостить братва на серебристых сфероидах — барбекю там устроить, в бейсбол сыгрануть, Дэйну Скалли пособлазнять, ну и заодно по хозяйству помочь. В рамках вселенской братской-по-разуму помощи.

А нашему человеку братья по разуму не помощники. Потому как, в отличие от вышеупомянутых знаменитостей из ФБР, у нашего человека братья по разуму — тараканы. А помощники из них, как известно, еще те.

«Может, у меня домовой завелся?» — лениво подумал Трифон, с максимальным удобством (диванная подушка под левой рукой, картофелеводческий трактат — под правой) располагаясь на диване. Версия, конечно, была неправдоподобной, но возможной. Заводятся же у народа всякие неврастенические барабашки, духи усопших предков, начинают хулиганить с посудой, надписи неудобочитаемые на стенах выводить, на магнитофонную пленку ругательства многообразные записывать…

«А вдруг это и есть предупреждение? — на миг испугался Трифон, вспомнив свой сон. — Ведь недаром тетя Капа говорила мне про опасности от злобной моей родственницы. И руку эту еще подсунула! Ерунда, конечно. Злые духи родственников, проклятия и вещие сны… Просто какой-то сериал «Замороченные»! Хотя… Должно же быть всему этому правдоподобное объяснение!» Еще раз окинув взором зал, он решил:, что такая чистота даже его родственнице была бы не по силам. Тут явно работала более талантливая женская рука…

Что?

Трифону показалось, что створка окна в гостиной приоткрылась. Иначе откуда бы взялся этот порыв морозного и жгучего воздуха со странным запахом меди?

А этот звук, немного напоминающий царапанье ногтей по обоям в коридоре?

Трифон выронил книгу и сжался на диване настолько, насколько ему позволяли сжаться габариты его тела.

Перед его носом, примерно в полуметре от пола, в воздухе элегантно парила рука, игриво шевеля прелестными тонкими пальчиками.

И вот это Трифону уже не казалось.

Аэропорт «Шереметьево», Москва,

Россия

8 января, четверг, 8:29

— Знаешь, Молдер, ведь мы так и не придумали себе правдоподобной легенды. Нас могут взять прямо у трапа. И будут правы. А мы пойдем на русскую каторгу лишь потому, что Скиннеру приспичило отправить нас с новым заданием в эту страну оленей!

— Скалли, страна оленей — это Скандинавия. Похоже, у тебя обострился топографический кретинизм. И кстати, каторги у русских уже нет. У них тюрьмы.

— Это у нас тюрьма, Молдер! А у русских все равно — каторга. И ты меня не переубедишь!

— Дамы и господа, самолет идет на посадку. Просим вас не курить, пристегнуть ремни и вернуть стюардессе стаканы из-под водки.

— Мисс Скалли, а что, если нам представиться семейной парой, приехавшей в Россию к своим дальним родственникам? — застенчиво предложил Чарли. Он до сих пор находился под впечатлением от перелета, его глаза сияли детским восторгом и гордостью — лучшие агенты ФБР взяли его на задание!

— Нет, дорогой Чарли, этот вариант не пройдет. Как мы, например, представим тебя?

— Давайте изобразим киноактеров! — осенило Молдера. — А что? Мы приехали в Россию снимать фильм «Миротворец-два». Например. А Чарли тогда можно легко представить как дублера Джорджа Клуни.

— Что ж, — кивнула Скалли. — За неимением времени на другие фантазии остановимся на этом варианте. О, шит! Когда мы наконец приземлимся! Мне надоело это облако за иллюминатором!

— Скалли, мы уже сели. — Молдер усмехнулся. — И это не облако, а огромное количество русского снега. Называется sugrob.

— Да? Никогда не слышала. Итак, запомните, мы — актеры.

— А какая киностудия?

— Пусть будет «Нью лайн синема». Говорят, русские просто без ума от таких фильмов.

— Ну-ну, — скептически сморщил нос Молдер.

Аэродром встретил их чудовищной метелью.

— Деммит! — воскликнула Скалли, как только смогла отплеваться от снега, моментально набившегося в рот. — Молдер, почему ты не предупредил меня, что здесь такой адский холод?!

— Я предупреждал. — Молдер подхватил напарницу под руку и ринулся вслед за остальными пассажирами к терминалу. За ними шагал Чарли, наслаждавшийся удивительным морозным воздухом. — Я тебя предупреждал. Но ты заявила, что в этом пальто ты ездила на Аляску и, следовательно, тебе никакие холода не страшны.

— Да, но на Аляску я ездила летом!

Молдер попытался пожать плечами:

— Эту деталь ты как раз и упустила. Но если сейчас мы поторопимся войти в помещение, то мгновенная смерть от переохлаждения тебе не грозит. Соберись с силами и не забывай, что ты актриса.

Спецагенты ФБР были непревзойденными мастерами по части маскировки и имели способности растворяться в любой толпе, не привлекая к себе внимания. Но так было до тех пор, пока Скалли и Молдер не прилетели в Россию.

Едва перед ними распахнулись двери аэропорта, как оказалось, что их уже ждут.

— Нас вычислили, о, шит! — приглушенно взвизгнула Скалли и вцепилась в рукав напарника. Чарли растерянно застыл рядом.

Агенты стояли у входа в огромный зал. Он примерно наполовину был заполнен народом, который никуда не спешил, держал в руках плакаты и сиял приветственными улыбками. Впереди толпы стоял здоровущий, пузатый мужик с перепачканной физиономией и одетый в грязно-синий комбинезон. Рядом красовалась пышнотелая красавица в национальном русском костюме и головном уборе, который Молдер назвал «cocoshmk». В руках красавица держала накрытый длинным полотенцем поднос, а на подносе обреталось нечто вроде русского варианта биг-мака. Молдер шепнул Скалли, что это явный «rassteguay».

Мужик в грязном комбинезоне весело взмахнул рукой и проорал:

— Велкам!

А красавица низко поклонилась (биг-мак чуть не упал с подноса) и пробасила:

— Милости просим, гости дорогие!

И толпа зааплодировала растерянным спецагентам.

— Молдер, я ничего не понимаю, — прошептала Скалли. — Может, это какая-то ошибка?

— Стой и улыбайся! Чарли, к тебе это тоже относится!

Из толпы выскочила стайка ярко и пестро одетых людей: мужчины в алых атласных рубахах и с гитарами, а смуглые женщины — в пышных юбках, кофтах с розанами и с кошмарным количеством блескучей бижутерии. Мужчины ударили по струнам, а женщины взмахнули юбками и запели:

— То us there has arrived our favourite Mr. Molder, our de-e-e-e-ar![8]

Молдер от такого приветствия залился краской смущения и удовольствия. А тут еще к спецагентам подскочила симпатичная девица в канареечной юбке и лиловой кофте и протянула поднос с фужерами, наполненными водкой до краев.

— Это провокация, Молдер! — перешла на полутелепатическую связь Дэйна Скалли. — Скорее всего, это яд. Люди из Кей-Джи-Би подослали этих аборигенов для того, чтоб отравить нас без суда и следствия! Не пей, Молдер!

Но Молдер уже взял один бокал и протягивал второй напарнице.

— Это местный обычай, Дэйна. Нельзя обижать русских, отказываясь с ними выпить. Так что пей.

Скалли вздохнула, мысленно попрощалась с родными, прокляла Скиннера, пославшего их в эту дикую страну, и поднесла к губам бокал.

Хор грянул:

Scally, Scally, Scally, Scally! Scally, bottoms up![9]

«Какой ужас! — закашлялась Скалли, хотя выпитый ею алкогольный яд был вполне… качественным. Не виски, не «Абсолют», конечно, но для России сойдет. — Помнится, когда мы с Молдером ездили на Фолклендские острова, чтобы спасти тамошних охотников за черепами от лап нашего эмиссара, там нравы были менее дикими… А Молдеру это, похоже, нравится. Иначе с чего это он улыбается, как идиот?»

Пестро одетые люди подхватили растерянных и оттого неспособных к сопротивлению агентов под белы рученьки и нежно, но настойчиво повлекли к запасному выходу из зала. Да так быстро, что бедный бигфут Чарли, коему не дали ни водочки отведать, ни русским биг-маком закусить, едва поспевал за друзьями.

У VIP-выхода из аэропорта спецагентов ждал великолепный «линкольн». Дверца распахнулась, из машины выскочил смуглый мордастый тип с выкрашенными в седой цвет космами ив джинсовом костюме, расшитом стразами.

— Привет, ребята! Добро пожаловать в Россию! — зычно воскликнул мордастый и сверкнул металлокерамической улыбкой. — Я ваш экскурсовод, и вы можете звать меня Фил. Просто как Донахью, андестенд?

Молдер и Скалли переглянулись и синхронно закивали, как китайские болванчики.

— Расписание у нас сегодня напряженное, — деловито пожаловался Фил спецагентам. — Просто крыша едет, сколько всего успеть надо. Так что прямо сейчас делаем обзорную экскурсию по Москве, потом в отель — вам час на ванну, переодевание, то да се, после отеля — обед у премьер-министра, после министра быстренько смотаемся в Троице-Сергиеву лавру, потом… — Фил сверился с блеснувшим в руках коммуникатором, — полчаса вам на разговор с патриархом по вопросам слияния конфессий… После патриарха быстренько в отель, надеваете вечерние костюмы — и на «Рождественские встречи» нашей главной российской суперзвезды. Ффу, кажется, на сегодня это все. Президент примет вас завтра. Я уже договорился.

— Простите, сэр, — осторожно заговорила Скалли. — Похоже, вы нас с кем-то путаете. К чему нам, простым американским актерам, встречаться с русским президентом?

— И патриархом, — вставил Молдер, бросив быстрый одобрительный взгляд на напарницу. — Дружите Фил, вы действительно нас с кем-то спутали.

Экскурсовод засмеялся:

— Да бросьте вы, господа, эти свои секретные штучки! Вас, мистер Молдер, с вашей очаровательной Дэйной Скалли знает в России каждый. Мы восхищаемся вашей работой! Вы крутые ребята и лучшие спецагенты ФБР! Это честь для нашей страны, что вы прилетели сюда!

— Ничего подобного, — заупрямилась Дэйна. — Мы актеры. Приехали на пробы к новому российско-американскому фильму. А это, — жест в сторону Чарли, — дублер Джорджа Клуни.

— А чего ж это сам Клуни не приехал? — проявил заинтересованность Фил.

— Хворает, — вздохнул Молдер. — Подозрение на атипичную пневмонию. Но как только вылечится, сразу будет тут. Так что никакие мы не спецагенты. Посудите сами, дружище Фил, если б мы были фэбээровцами, разве б смогли так легко проникнуть в Россию? И так засветиться?

— Вот черт, и верно. — Фил был сама озадаченность. — Что ж, выходит, мне придурки в нашем управлении неправильную наводку дали? Перепились там за праздники, вот и городят черт-те что… А фильм-то какой снимать будете?

— «Миротворец-два», — услужил Чарли.

— О-о. — В голосе Фила послышалось искреннее уважение. — Круто. Борьба с терроризмом и все такое. А кто еще из актеров подтянется? Вин Дизель будет? А Кейт Моос?

— Куда же без них, — улыбнулся Молдер своей милой обезоруживающей улыбкой кататоника. — Сами понимаете — звезды…

— Фил, извините, но мы торопимся. — Скалли попыталась взять ситуацию в свои руки. — А нам уже сегодня надо быть на съемочной площадке.

— Да вы что, ребята? — поразился Фил. — Какие съемки, у всех рождественские каникулы, страна в запое! Нет, сначала обзорная экскурсия… Давайте-ка в машину.

— Ни за что, — едва слышно прошептала Скалли. — Молдер, он один, нас двое. Я сейчас применю удар Учителя Пеньяма «Два-пальца-об-скалу», и этот тип потеряет сознание примерно на час. Угоняем машину и едем, куда надо…

— Дэйна, это не самое мудрое решение, — пробормотал в ответ Молдер. — Лучше согласимся с… экскурсоводом и сядем в машину добровольно. Я попытаюсь загипнотизировать этого Фила, и он под воздействием моих указаний сам отвезет нас в место Икс. Всегда можно добиться своего, не применяя насильственных методов.

— А давайте я его просто напугаю! — тут же нашелся Чарли.

(В изложении на бумаге кажется, что этот спор между агентами тянулся минут пять. На самом деле наши герои обменялись мнениями и приняли решение за ноль целых и восемнадцать сотых секунды.) Восторжествовало мнение Молдера. Но едва Молдер успел сказать: «Ладно, Фил, едем на экскурсию», как из метели вынырнули две машины с яркими надписями «Киносъемочная». Машины притормозили у «линкольна», из них выскочили люди в камуфляже и с перепачканными зеленой краской лицами, подбежали к агентам.

— Ну наконец-то! — жизнерадостно проорал самый высокий закамуфлированный мужик. — Ребята, как долетели?! Я ваш режиссер, меня зовут Кеша Гуценко, и сейчас мы едем прямо на студию!

— В чем дело? — напрягся экскурсовод Фил, и глаза его неприветливо сверкнули из-под седой челки. — Кто такие? По какому праву?

— Актеры мы! — заржал камуфляжный Кеша Гуценко. — Сливки богемы. Приехали встретить своих коллег из Голливуда. Правда, коллеги?

«Коллеги из Голливуда» затравленно кивнули. Ситуация становилась критической. Появление на сцене «актеров» в камуфляже и с весьма некамуфляжным оружием воодушевило наших агентов еще меньше, чем перспектива обзорной экскурсии по Москве.

Похоже, экскурсоводу Филу сливки богемы тоже не пришлись по вкусу.

— Документы предъяви, — непримиримо сказал Фил прославленному российскому режиссеру. Сказал, разумеется, по-русски, но Скалли и Молдер уловили смысл по интонации.

— Похоже, они работают на разные конторы, — выдвинул версию Молдер.

— И находятся в состоянии конфронтации, — с видом знатока прокомментировала Скалли.

Меж тем Кеша Гуценко, едко усмехнувшись, протянул экскурсоводу Филу какой-то несолидный клочок бумажки. Фил посмотрел на него, переменился в лице, пробормотал нечто вроде «tvoyou mat'!» — и вдруг в его руках образовался пистолет. «Глок», — автоматически определила Скалли. — Австрийский самозарядный, девять миллиметров… И почему у русских спецагентов такое убогое табельное оружие?»

Убогое не убогое, а когда этот пистолетик Фил наставил на «режиссера», все слегка застыли и изобразили немую сцену.

— Ты пукалку-то свою убери! — совсем не кинематографично отреагировал на этот пассаж Кеша Гуценко. — И рули отсюда по-доброму. Нечего тебе с людьми искусства связываться.

— Я первый этих ребят застолбил! — взвизгнул экскурсовод. — Мне премию обещали.

— Если отсюда не уберешься, — ласково пояснил Кеша, — будет тебе и премия, и крематорий без очереди, и посмертное звание Героя России. Понял? Или мальчики мои тебе объяснять должны?

— Я понял, понял, — пугливо забормотал Фил и вжался в капот своего «линкольна». — Хрен с вами, забирайте этих. Дайте мне только уйти. Я вам дороги больше не перескочу…

С этой жалкой речью экскурсовод резво кувыркнулся через капот и затаился под прикрытием сверкающей машинной туши. Камуфляжные же актеры и понять сего маневра еще не успели, а уж тонированные стекла в «линкольне» бесшумно и стремительно опустились, на свет божий злобно глянули автоматные дула, числом четыре, и зарявкали так, что тошно стало. Скалли с Молдером схоронились в ближайший sugrob, Чарли просто в обморок упал (он не выносил вида крови), а актеров автоматными очередями выкосило всех до единого. Причем первым упал на московскую мерзлую землю Кеша Гуценко, издав перед смертью жуткий нечленораздельный рык. Правда, к чести отечественных кинематографистов надо упомянуть и о том, что в ответ на автоматную атаку из одной «киносъемочной» машины послышались беспорядочные и несерьезные выстрелы, но они уже не могли помешать общему положению дел. Тем более что в «линкольне» хоронился еще и гранатомет, и с его нехитрой помощью от огрызающихся представителей богемы остались только пылающие воспоминания.

Через минуту все было тихо. Фил появился из-за капота, как чертик из табакерки, с невыразимым презрением глянул на трупы в камуфляжном рванье и принялся неласково расталкивать агентов ФБР:

— Подъем, ребята! Наши победили! Давайте-ка в машину!

Мудрость спецагентов ФБР заключается в том, что они иногда проявляют крайнюю неоперативность. Раздосадованный тормозными американцами Фил-экскурсовод хотел уж было подбодрить дорогих гостей парой озорных выстрелов в воздух, но не вышло. Потому что едва Фил поднял пистолет, как в следующее мгновение уже опрокинулся навзничь, с выражением крайнего разочарования созерцая черненую рукоять кинжала, вошедшего в его грудь. А вслед за сим прискорбным происшествием ни с того ни с сего взорвался автоматосодержащий «линкольн» — присоединился, так сказать, к остальным огненным пионам, столь бурно расцветшим на заснеженном бетоне аэродрома.

— Скалли, как ты думаешь, что все это означает? — Молдер с видимым сожалением покинул гостеприимный сугроб и принялся хлопать Чарли по волосатым щекам, возвращая того к жизни.

— П-п-олагаю, з-з-за н-нам-ми охот-т-т-т-тились ды-ды-дыве российские спецслужб-бы! — Для Скалли пребывание в сугробе оказалось не столь уютным. Она ожесточенно принялась отряхивать снег со своего субтильного пальтеца. — Чарли, хватит лежать! — рявкнула она на несчастного гоминида. — Как будто тебе одному страшно в этой кошмарной стране. Стыдись! Можно подумать, ты не наш человек!

— Я вообще не человек, миледи, — пробубнил Чарли, не предпринимая, однако, попыток перейти в вертикальное положение. — Я не могу справиться со страхом, пока он на нас смотрит. Это проблемы генетической памяти.

— Кто? Кто смотрит? — нервно заоглядывались Скалли и Молдер. Вокруг не было ни одной живой души.

— Постарайтесь сделать вид, что не обращаете внимания на окружающее, — прошептал гоминид. — Он стоит на крыше вон той сувенирной лавки. Он невидим и очень опасен. Это он бросил кинжал в седого экскурсовода и поджег его машину огнем своих глаз.

— Да кто он? — изнывал от близости тайны Молдер. Блин, опять истина была где-то рядом, а он даже не чувствовал ее зловонного запаха!

— Он — чудовище, — прошептал Чарли. — Мой народ страшился таких больше, чем горных обвалов и метеоритных потоков.

— Чудовище? Что это означает? — удивилась Скалли.

На этот вопрос Чарли не ответил.

— Хорошо, а шанс уйти от него у нас имеется?

И опять-таки Чарли промолчал, обреченно зажмурив глаза. Вместо него ответил другой голос, ласковый, как солнце над пустыней Гоби:

— Шанс уйти у вас есть, уважаемые спецагенты. Но у вас нет шанса уйти живыми.

— Вот это деловой разговор! — обрадовался в пустоту Молдер. — Каковы ваши требования?

— Полноте, какие требования! — Голос стал еще ласковей, а пустыня — еще суше и пустынней. — Вы же гости столицы. Правда, в отличие от предыдущих… экскурсоводов, у меня для вас есть более интересный вариант развлекательной программы.

— А именно? — Скалли занервничала. Нечасто ей приходилось разговаривать с невидимками, да еще, по определению Чарли, опасными и изменчивыми сердцем.

— Сейчас подъедет мой транспорт. — Садитесь в него без рассуждений. Я буду на связи.

— И куда нас отвезут? — не унималась Скалли. — Знаете ли, наше правительство не допустит гибели федеральных служащих…

Через все пространство площади, ветвясь и изгибаясь, проскочила длинная молния ядовито-бирюзового цвета. И голос иронично спросил:

— Неужели?

— Скалли, лучше заткнись! — умоляюще потребовал Молдер. — Ты что, забыла — мы у сумасшедших русских, они не станут с нами церемониться!

— Спецагент Молдер, — опять голос невидимки. — Меня всегда восхищало ваше умение верно оценивать ситуации. О, а вот и транспорт.

И впрямь перед опешившими агентами взялась как из-под земли машина совершенно неизвестной Молдеру модели.

— Располагайтесь, не чинитесь! — Голос явно веселился. — Прокатимся с ветерком!

— Молдер, мы погибли, — тоскливо прошептала Скалли.

— Похоже на то, — ответствовал Молдер. — Так не посрамим же завоеваний американской демократии!

— Это ужасно, — чуть не зарыдал несчастный гоминид Чарли.

Отягощенные этой мыслью, они уселись в загадочную машину. Та весьма резво для своего внешнего вида рванула с места.

И что интересно, за рулем этой резвой машины не наблюдалось никого, хотя бы отдаленно напоминающего шофера.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

8 января, четверг, 9:30.

— Ты зачем?! — спросил Трифон, нервно наблюдая за парящей на уровне его носа дланью.

Конечно, логичнее и правильнее в такой ситуации незнакомому человеку задать вопрос: «Ты кто?» Но так ведь это человеку! А не отдельной, гм-м, детали. Тем более что и слепому ясно — какова эта деталь. А вот зачем она и, что интереснее, откуда взялась в мирной и до последних часов отнюдь не паранормальной квартире нашего героя, вопросы куда более актуальные.

Трифон вспомнил свой сон: предупреждение тети Капы, ее «подарок» и бесконечные телевизионные прославления новейшей спасительницы человечества — заботливой женской руки. Но то сон… Допустим, его можно объяснить — ведь как раз перед тем, как заснуть, Трифон обнаружил в своем коридоре коробку с… рукой. Обнаружил и не придал сему факту серьезного значения. Потом проснулся, не узнавая своей вычищенной и благообразной квартиры, но тоже особенно-то не ломал голову над тем, как такое могло свершиться. А теперь вот оказалось, что рука (похоже, та самая, из коробки) вполне жизнеспособна, бойка и настырна.

Но это же какой кошмар!

И зачем такой кошмар нашему герою в его спокойной прекраснодушной жизни?!

Он ведь не экстремал какой-нибудь, не извращенец с маниакальной страстью к различным частям человеческого тела! Если эта рука вознамерилась бесповоротно поселиться в квартире Трифона, что подумают соседи? И друзья, изредка приходящие в гости?! Трифон схватился за свои косички, мысленно представив подобную ситуацию. К примеру, сосед — интеллигентный алкоголик, бывший настройщик роялей — явится к Трифону в состоянии горячего желания получить материальное вспомоществование, а в коридор вместо Трифона высовывается эта рука и являет смиренному алкоголику негуманный кукиш! Хотя в этом есть, несомненно, и положительный момент. Во-первых, Трифоновы деньги целей будут, ибо алкогольный рояльный настройщик не имеет обыкновения возвращать долги, а наш герой отнюдь не богат. И второе: явление свободно парящей в воздухе руки, возможно, так отрезвит попрошайку, что он навсегда забудет о благотворном влиянии водки на организм.

Хотя последнее сомнительно.

Про друзей же и вовсе лучше не вспоминать — они и без того при любом удобном случае стараются Трифона морально уязвить, попрекнуть необщительностью, скромностью жизни и отсутствием честолюбия. А также отсутствием стандартной девушки на сердечном горизонте. И вдруг они узнают про эту руку! Сразу посыплются ядовитые сожаления, издевательские намеки: как же, девушку завести — не потянул, довольствуешься каким-то кибернетическим обрубком! Нет, приятелям об этом ни слова! Засмеют!

— Вот ты какая несимпатичная пакость! — мрачно сказал Трифон, разглядывая вояжирующую по комнате руку пасмурным взором. — Не было печали! И на кой черт ты свалилась на мою голову! И что мне с тобой делать?

Рука на миг замерла, затем метнулась к письменному столу. Схватила со стола листок бумаги и авторучку и со всем этим добром пристроилась рядом с Трифоном на диване (наш герой от этого вжался в спинку и слегка позеленел). Но рука вела себя неагрессивно. Просто принялась что-то быстро и даже с каллиграфическим изяществом выписывать на листке бумаги. Потом продемонстрировала свой труд Трифону.

— Очень мило! — похвалил Трифон. — Просто замечательно. Только я не знаю иероглифов. Это ведь иероглифы?

Рука задумчиво (как показалось Трифону) похлопала по пузатому диванному сиденью. Затем щелкнула пальцами и легонько потрепала Трифона по щеке (тот взвизгнул от отвращения и ужаса). И снова принялась рисовать. Только теперь не иероглифы, а значки, немного напоминающие египетские пиктограммы. Трифон сначала не хотел смотреть на это художество, но естественное человеческое любопытство взяло-таки верх.

Вот что получилось у его новой знакомицы: рука, двойная ломаная линия, глаз, фигурка человека, рука, пирамида, тройная ломаная линия, летящая птица, рука, меч, фигурка человека, тройная ломаная линия.

— Не уверен, что смогу это правильно прокомментировать, — сказал Трифон. — Наверное, рука — это ты.

Щелчок пальцами.

— Слушай, а давай сразу договоримся! — осенило Трифона. — Если ответ положительный, то ты щелкаешь пальцами один раз, а если отрицательный — то два. А если сомневаешься, то…

Щелчок, щелчок, щелчок.

— Да, три. Вот, кстати, что интересно: по-русски ты писать не можешь, каляки всякие рисуешь, а то, что я говорю тебе, — понимаешь. Как это получается? Ведь ушей-то у тебя нет.

Рука безмолвствовала с загадочным видом: дескать, я вообще существую только для того, чтоб ты без конца удивлялся моей неповторимости. И радуйся этакой благодати — общаться с чудом природы!

(Читатель! Заметьте, Трифон уже не отшатывается от загадочного оккупанта. Или, скорее, оккупантки. Он пытается понять и наладить контакт. Похоже, следовало бы продвинуть Трифона по дипломатической части. Это все-таки круче, чем упаковка для тротила или режиссура.)

— Итак, рука — это ты, ломаная линия… гм, похожа на волну. Ты приплыла?

Щелчок, щелчок.

— Прилетела? Тут еще птица нарисована, кстати.

Снова двойной щелчок.

— Ну не знаю! Может, это глагол какой, означающий… Означающий твое отношение к глазу и к фигурке человека!

Щелк.

— Ага. Глаз, наверно, значит «смотреть, наблюдать». То есть получается: ты — двойная ломаная линия — смотреть — фигурка человека… Человека… Ты смотришь на человека?

Рука отмахнулась от домыслов Трифона и быстро заштриховала нарисованную фигурку человека черной пастой.

— Черный человек… — протянул Трифон. — Чернокожий? Я?

Щелк.

— Ты смотришь на меня!

Щелк. Щелк.

— Ну да, это глупо, откуда у тебя глаза. Ты… Ты не смотришь, ты за мной присматриваешь!

Щелк!

— Обалдеть! — с чувством произнес Трифон. — Ты какая-нибудь шпионская штука, да?

Трижды щелчок.

— Ответа не знаешь? Так. Ладно. Дальше у нас что? Дальше у нас опять рука и пирамида. Ты — рука из египетской пирамиды? Рука фараона?

Раздраженный двойной щелчок.

— А, ну да, как же я забыл, ты же выглядишь как женская рука. Значит, ты рука фараонши. Фараонки. Женщины фараонского происхождения… Гм-м, чушь какая! Но ты не обижайся на мои толкования. Сама виновата — рисуй понятнее, я тебе кто, Шампольон? Что может означать пирамида, кроме того, что она, гм, пирамида, а? Стоп. Пирамида — это же что-то связанное с похоронами! Это склеп! Понятно, рука из склепа! Из загробного царства!

Очень-очень раздраженный двойной щелчок и серия дополнительных рисунков под основными!

— Рука, пирамида, человек в пирамиде, глаз, двойная волнистая линия, кувшин? Голова рогатого улыбающегося быка?! Ну и как я это расшифрую? Ты хочешь загнать меня в пирамиду? То есть в гроб? В смысле умертвить, что ли?

Двойной щелчок! Двойной щелчок! Двойной щелчок!

— Не понимаю. Я в Египте не жил, не знаю, как такие надписи читать.

Рука явно заволновалась. Выглядело это жутковатенько: рука, быстро семеня пальчиками, заелозила по дивану, потом перебралась на стену и пошуршала ноготками по обоям. Потом вдруг рванула по воздуху через всю комнату — к книжному стеллажу, где блестела глянцевой обложкой одна из любимейших Трифоновых книг «Как построить дачный дом своими руками». На обложке красовался прелестный деревянный дом с красной черепичной крышей. Рука схватила книгу, подтащила к замершему на диване Трифону и принялась попеременно тыкать указательным пальцем то в свой рисунок пирамиды, то в снимок дома. До Трифона дошло.

— Это дом?! То есть ты — рука в доме?! В доме человека? Черного! В моем доме! Ффу, а я уж чего только не придумал! Ты это… рисуй яснее, что ли!

Ласковый однократный щелчок и попытка погладить Трифона по голове.

— Значит, ты в моем доме за мной присматриваешь… Так, волнистые и ломаные линии опускаем, все равно непонятно. Птица и меч в первом случае, кувшин и голова быка… улыбающегося быка — во втором. Опять фигня какая-то! Птица… Курица — не птица, женщина — не человек. Ну да, ты не человек, ты просто рука… Неправильно рассуждаю? Ха, хотел бы я посмотреть на того, кто в такой ситуации сумеет рассуждать правильно! Птица в полете. Типа того, что я свободен, как летящая птица? Опять не то. Ладно, а меч? Меч — символ защиты. Я должен тебя защищать?

Щелк. Щелк.

— Ого. Ты должна меня защищать?!

Щелк!

— Круто. — Трифон впервые за все эти безумные часы поглядел на руку с уважением. Такая хрупкая, понимаешь, худенькая, даже в какой-то мере костлявая, а собирается его защищать! Вот смех! И ростом-то не вышла, в смысле, размером: всего-то до локтя, а какие амбиции! А пальчики на вид такие слабенькие. Хоть, конечно, очень симпатичные, черт возьми. Даже у Димки, девушки своей безнадежной мечты, Трифон таких нежных пальчиков не наблюдал.

Тут он сам над собой горько рассмеялся. Тоже, блин, нашел что сравнивать: живую и прекрасную девушку с некоей рукообразной сущностью! Кстати, осенило Трифона, а ведь это классное выражение — «рукообразная сущность»! Очень здорово определяет статус подселившегося к нему артефакта!

Рука нетерпеливо постучала ноготком по разрисованной бумаге: не отвлекайся, мол, расшифровывай давай!

— Нет, — замотал головой Трифон. — У меня уже мозги коротят от такой напряженной деятельности. Кувшин и быка я потом растолкую. И волнообразные линии тоже. Лучше попробуем объясняться методом вопросов и ответов. Ты — искусственное существо?

Щелк. Щелк.

— Ж и в о е?!

Один щелчок и гордый жест.

— То есть тебя не создали, а родили? Вот такой, да?

Щелчок и некий жест, примерно означающий: «И что в этом такого странного? Мало ли кто в каком виде рождается! Бывает и хуже!»

— А-а… — Трифон понимал, что безвозвратно сходит с ума. — А кто твои родители? Нет, погоди, не рисуй, я так до пенсии твоих рисунков не разберу! Задам вопрос иначе, хотя, конечно, это нескромно: отец у тебя есть?

Щелк.

— Мать?

Щелк.

— Они… люди?

Тройной щелчок. Рука сомневалась в принадлежности своих родителей к виду «человек разумный».

— Инопланетяне?! — восторженно выдохнул Трифон, растеряв остатки своей рассудительности.

Наконец-то!!! Вот этим все и объясняется! Рука — представитель иной цивилизации, настолько высокоразвитой, что надобность в наращивании вокруг одной руки дополнительных систем и функций организма просто отпала. Точно! И вот инопланетная рука явилась на Землю с миссией братской помощи, наблюдения и защиты! И не кому-нибудь, а именно Трифону Вамбонговичу Оглоедову, симпатичному скромному молодому человеку русско-африканского происхождения, выпала великая честь стать первым объектом заботы братьев (или сестер?) по разуму.

У Трифона даже голова слегка закружилась: ясно представилось ему, как вместе с инопланетной рукой путешествуют они по всему миру, дают интервью и автографы, рассуждают о новом витке галактической дружбы… То есть рассуждает, конечно, Трифон, зато руке приходится давать огромное количество автографов, производить миллиарды пожатий, благословений и дружественных похлопываний по плечу. Под девизом «Протяни другому руку!» на Земле заканчиваются войны, экономические кризисы, воцаряется мир и всеобщее благоденствие, а Трифон пишет книгу «Наша рука», и книга мгновенно становится мировым бестселлером, лидером продаж, славой издательств, источником баснословных гонораров для скромного, но уже великого автора… А потом, допустим, Трифону звонят с Байконура… Нет, лучше сразу с мыса Канаверал:

— Господин Оглоедов!

Нет, вот:

— Господин всемирный президент!

Так-то лучше. Значит, звонят. Видеозвонком:

— Господин всемирный президент, случилось беспрецедентное событие! Мы не одиноки во Вселенной! Братья по разуму хотят заключить с землянами нерушимый договор о взаимовыгодном сотрудничестве! Просят вас и вашу руку прилететь на Марс для свершения акта подписания!

Трифон, конечно, отнекивается, скромничает, как и положено скромничать всякому президенту земного шара:

— Да что вы, куда это мы с рученькой полетим на старости лет… Да у нас с нею плановая прополка, высев среднеспелой фасоли, написание мемуаров… И без нас есть на Земле достойнейшие. Пусть они и идут на контакт с братьями по разуму!

Тут начинаются митинги исключительно планетарного характера. Народы мира толпятся с плакатами: «Трифон, лети на Марс!», «Трифон, ты честь и совесть нашей планеты!» И марсиане тоже, конечно, волнуются и упрашивают. И даже обещают бесплатно прислать за Трифоном свой самоновейший гиперпространственный «Челленджер». Либо «Вояджер». Но уж никак не «Шаттл». Трифон не может устоять против воли народов, берет с собой руку и смело отправляется на Марс. А постаревшая, но все равно чудовищно прекрасная Димка, утирая джинсовым заскорузлым рукавом слезы, провожает взглядом в небе яркую точку ракеты и шепчет: «Вот западло, раньше-то я его голимым фуцином считала, а он крутой ништячный децибел!» А на Марсе, на Марсе-то…

…Трифон очнулся от ощутимо болезненного щелчка по носу. Марсианские пейзажи, экстремальная красавица Димка, вселенское президентство — все рассыпалось прахом. Трифон вздохнул и устыдился собственных мечтаний. Устыдился даже того, что вообще посмел мечтать. Раньше он себе таковых вольностей практически не позволял! А тут прямо развезло, как пьяницу!

— Значит, ты инопланетного происхождения, — повторил руке Трифон.

Щелк, щелк.

— Нет?! Вот блин… Ты на Земле родилась?

Щелчок.

У Трифона скоро нервный тик начнется от такого количества щелчков, точно!

— А где? В смысле, в какой стране? Или хоть на каком континенте?

Не дает ответа.

— Погоди, погоди… — Трифон призвал на помощь остатки своего логического мышления. — Ведь была же коробка! Твоя! В которой ты лежала (кстати, как ты умудрилась оттуда выбраться, ума не приложу). И там записочка какая-то дурацкая с названием фирмы! Китайской! Значит, ты китайского происхождения! Я пойду возьму коробку — посмотрю, что это за фирма!

Трифон метнулся в коридор. Чисто. В кладовку — нет и следа от блестящей коробки! И ни намека — на шелковую ленту!

К тому же в ранее захламленной кладовке теперь царил та-а-акой генеральский порядок…

Наш герой разочарованно вернулся в гостиную. Глянул на примостившуюся на диванной подушке руку:

— Ты выкинула?

Щелчок отрицательный.

— Ага, конечно! — скептически ухмыльнулся Трифон. — Вот взяла коробка и сама собой испарилась в пространстве! Чтоб понапрасну не мусорить!

Щелчок сомнения.

— Не знаешь? А кто знать будет?

Опять сомнение.

— Поверил я тебе, — пробормотал наш герой, но все же уселся рядом с рукой, спросил нерешительно: — Значит, ты не из Китая? А иероглифы тогда зачем рисовала?

Рука молчала. В смысле, не щелкала.

— Ладно. Понятно. Это твоя маленькая тайна. Не хочешь — не говори. То есть, конечно, не говори… То есть не щелкай. Тьфу, черт, вот я запутался-то!

Рука без определенного места жительства придвинулась к Трифону и ободряюще похлопала его по коленке: не зависай, корешок, все путем, расслабься!

И Трифон вправду как будто расслабился, без прежней испуганной озадаченности глянул на рукообразную сущность:

— А сколько тебе лет?

Рука погрозила пальчиком.

Трифон смешался:

— Ох, извини, я забыл, что женщин о возрасте спрашивать не принято… А ты еще та штучка!

И по элегантному жесту руки Трифон понял: да, она штучка действительно та. И опять от этого понимания мурашки заскакали по коже. Но скакали они недолго — Трифон своим мурашкам особой воли не давал, можно сказать, держал их в ежовых рукавицах.

…Некоторый скептически настроенный читатель, вскормленный идеями соцреализма, конечно, может вполне здраво рассудить: «Неувязочка у вас получается, господа! Почему это ваш гегой, этакий хгабгец, вместо того чтоб бояться непонятно откуда взявшегося в квагтиге объекта, так скзть, агтефакта, пгинимается с ним общаться буквально как с догогой тещей?! Кгоме того, наш гегой должен немедленно сообщить в соответствующие огганы пгавопогядка о незаконном втогжении в его жилище незагегистгигованной детали человеческого огганизма! Обгаз Тгифона совегшенно пготивогечит всем пгинципам постгоения литегатугного пгоизведения!»

На что мы ответим так:

«Во-первых, герой боялся. Еще как боялся! И даже испытывал к «агтефакту» здоровую неприязнь! Минут пять. Нет, скорее, семь. А во-вторых, если герой только и будет делать, что бояться, нервно вздрагивать, истерически взвизгивать, падать в обмороки и кричать: «Я не верю своим глазам!», так этим он здорово надоест читателю. На фига нужны нам нервные и пугливые литературные герои, таких и в жизни, пардон, хоть совком греби. Нет, герой должен, конечно, и понервничать, и повосхищаться — эмоционально отреагировать, так сказать. Но эмоции эмоциями, а сюжету развиваться надо, приключения всякие приключаться должны, а какие могут быть приключения, ежели герой половину романа в обмороке валяется, а вторую половину нудно требует подселить его в палату для небуйных психов?! И пускай это противоречит всем принципам литературного произведения! Переживем. Тем более что мы в этих самых принципах не сильны. Мы вообще пишем беспринципно».

…А Трифон меж тем задал следующий вопрос, обведя взглядом свою ухоженную гостиную:

— Это все ты сделала?

Скромный, но исполненный достоинства щелчок.

— И в коридоре тоже ты прибралась? Да? И на кухне? И голубцы приготовила? Кстати, спасибо, отличные голубцы получились, просто сверхъестественной вкусноты… Ты просто молодец! И все это сделала одна? Пока я спал?

Вот наивный типичный взгляд мужчин на жизнь. Они думают, что, покуда спят, женщины занимаются всякими глупостями или тоже дрыхнут без задних ног. А между тем женщина, пока спит мужчина, способна на такие потрясающие бытовые подвиги, на такие интеллектуальные озарения, на такой гимн своим творческим способностям, что мужчине даже и не снилось. И это притом, что женщина вообще может быть… только рукой.

— Обалдеть, — прошептал Трифон. — Но это ты зря. Я ведь вполне и сам могу все сделать…

Рука легкомысленно взмахнула… э-э… собой. Мол, спокойно, мальчик, кто тут спорит с утверждением, что ты самый хозяйственный мужчина на свете! А это просто была сугубо женская и сугубо рекламная акция: смотри, как я умею, смотри, какая талантливая! Надо к этому женскому тщеславию некоторое снисхождение иметь…

— Ладно, — вроде бы снизошел Трифон. — Тогда коврик в коридоре откуда взялся? У меня такого не было!

Снова легкомысленный взмах.

— Ты не отнекивайся. — В голосе Трифона прорезались хозяйские нотки, словно не с загадочным явлением, недоступным человеческому уму, он беседу вел, а с бестолковой родственницей. — Ты его купила? Нет? Что, украла? Ты с ума сошла! Беспределыцица! Немедленно верни откуда взяла! Не хватало еще, чтоб ко мне милиция заявилась — по наводке безутешных хозяев коврика! Как не стыдно! Такая на вид порядочная, приличная рука, а занимаешься воровством!

Пальчики у руки мелко, жалобно задрожали. Трифон почувствовал себя последним негодяем: обидел несчастное существо, меж тем как оно действовало из лучших побуждений.

— Расстроилась? — Трифон неловко коснулся пальцами трепещущего запястья своей новой знакомицы. — Не обижайся. Я понимаю, ты хотела как лучше. Но от этого коврика у нас будут одни неприятности…

Нет! Нет!

Рука опять принялась рисовать, несмотря на протестующий возглас Трифона. Квадрат с бахромой, две вертикальные волнистые линии, пирамида, горизонтальная восьмерка, рука, птица, сундук?

— И что это значит, сокровище мое?

Трифон сказал и сам ахнул. Он еще никогда в жизни не называл никого так покровительственно ласково! «Сокровище мое»! Надо же!

А рука от «сокровища», похоже, просто пришла в радостное безумие, засвидетельствовав свою благодарность Трифону целой серией звонких щелчков. И вдруг — р-раз! — и вскарабкалась к Трифону на плечо, обняла пальцами за шею, притихла смущенно. Словно давно хотела этого, но решилась только теперь.

— Ну, ты прямо так сразу… — покраснел Трифон. — Мы же друг друга совсем не знаем… Ты, конечно, пойми меня правильно…

Он пробормотал еще пару каких-то бестолковых фраз и умолк, удивляясь внезапному ощущению довольства и спокойствия. Рука, лежавшая на его плече, была теплой, нежной и какой-то уютной. Указательным пальцем она мягко давила на ямку под затылком, и от этого по телу Трифона побежали приятные мурашки. Трифон почувствовал, что впадает в сладкое оцепенение, при котором весь мир кажется довольно-таки неплохим местом жительства.

— А ты классная, — прошептал Трифон руке. — Жалко только, по-русски писать не умеешь. И как тебя научить — ума не приложу: глаз у тебя тоже нет. Может, тебе достать букварь для слепых. Знаешь, есть такие, с выпуклыми буквами. Или нет… Я таких букв сам не разберу… А ты вообще как ко мне решила поселиться, надолго?

Рука отвлеклась от поглаживания Трифоновых косичек и дважды щелкнула пальцами.

— То есть ненадолго?

Опять двойной щелчок.

— Погоди… Навсегда?!

Один щелчок.

— О как… — Трифон неожиданно понял, что эта перспектива его вовсе не пугает. Проблемы, конечно, будут, но так у кого их нет. — Только предупреждаю, тебе со мной будет нелегко, у меня характер не сахарный. У меня характер — черный кофе. Горький.

Рука пощекотала Трифона под подбородком, видимо давая этим понять, что уж с кофейным характером Трифона она как-нибудь справится. А наш герой подумал, что он неприлично давно не брился. И его щетинистый подбородок для нежных пальчиков — не самое приятное ощущение.

— Пойду побреюсь, — стесняясь самого себя, заявил он руке. — А ты случайно не хочешь душ принять? Или ванну? Ведь ты, пока убиралась, вспотела, наверное… То есть запылилась.

Рука согласно щелкнула.

…Покуда Трифон брился, рука увлеченно ныряла, бултыхалась и нарезала круги в ванне, наполненной вспененной водой. Трифон наблюдал за ней краешком глаза. Руке явно нравилось такое времяпровождение. Тем более что Трифон не поскупился на хорошую пену и выдал своей новой подруге коробку с ароматическими банными шариками. Сам-то он не был любителем таких гигиенических излишеств, пену и шарики для ванны ему как-то подарила полузнакомая девица из казино, — видимо, рассчитывала на то, что сама воспользуется своим подарком в Трифоновой ванне. Девице не обломилось, но подарок наконец-таки нашел применение.

«Симпатичная она все же, — подумал Трифон. Не про девицу из казино. Про руку. — Смешная. И откуда она только взялась?»

Он вспомнил, что давно, еще в отрочестве, читал кошмарные рассказы Стивена Кинга. И больше всего его детское воображение поразили «Клацающие зубы» и «Скреб-поскреб». Он тогда еще думал, что классно было бы иметь такие жуткие челюсти: притащить их в школу и пугать девчонок, а лучше — противных высокомерных солистов школьного хора «Золотые голоса» Кольку Ботинкина и Родьку Шепелявко. Вот уж визжали бы эти надменные солисты своими уникальными голосами, когда клацающие челюсти прыгнули бы на них из темноты зрительного зала и вцепились в штаны! А еще с такими зубами хорошо ходить поздно вечером — не страшны наглые пацаны-хулиганы, дядьки-маньяки и грабители, которые могут украсть самое дорогое — детские пластмассовые часики «Сейко» с маленьким компасом без стрелок. Или вот, допустим, палец, торчащий из раковины. Конечно, не так интересно, но если в квартиру заберутся воры, вид такого пальца может здорово их напугать и направить на путь истинный.

Трифон мысленно улыбнулся. Что ж, выходит, начинают сбываться его детские мечты? Сбываться самым непостижимым образом! Нет, сейчас он не нуждается в моральной поддержке здоровенной гавкучей челюсти. И палец, торчащий из унитаза, — малоприятное зрелище. А вот рука… Совсем другое дело! И вот что странно: он совсем перестал ее бояться! И вовсе ему не противно, а даже интересно: что будет дальше? И как с нею быть?

«Надо ей имя придумать», — решил Трифон.

И в этот момент требовательно задребезжал телефонный звонок.

Место неизвестно

Время неизвестно

Как ни странно, у него появились ученики.

Вечером он прочитал небесам свежесочиненный псалом, в котором предавались жутким карам все, не разделяющие мировоззрения псалмосочинителя. Потом вкусил плодов пустыни. Плоды извивались, царапались — не хотели, чтобы их вкушали, но потом смирились и захрустели хитином на остатках зубов нового великого провидца. Едва солнце рухнуло за ближайший бархан, в пустыню пришли холод и тьма. Провидец выкопал себе ямку в теплом песке, погрузился в нее, оставив на воздухе только голову — чтоб остывающий воздух освежал и дарил размышления о высоком и вечном.

А еще можно было смотреть на звезды пустыни.

И почти не бояться грядущего на землю кошмара.

Провидец вздохнул, попытался склонить голову на песчаную подушку. У него это пока плохо получалось — не хватало аскетической практики. Сантиметрах в десяти от носа провидца из песка вылез молоденький скорпион и испуганно прыснул в сторону, — похоже, информация о гастрономических пристрастиях пустынного пророка распространялась среди скорпионов уже на уровне генетической памяти.

Где-то печально завыли песчаные волки. Пророк подозревал, что они тоже наделены предчувствием надвигающегося ужаса. Волки иногда приходили к валуну, который облюбовал провидец под свое жилище, и с вопросительным выражением в холодных желтых глазах слушали, как исхудавший, пропеченный солнцем человек взывает к остекленевшим небесам.

Ближе к рассвету провидец уснул. Ему снился искусительный сон, из-за которого придется еще пару недель питаться одним песком. Провидец не любил искусительных снов, предпочитая сны вещие и поучительные. А что вещего может быть в сновидении, посвященном визиту в огромный продуктовый супермаркет? Провидцу снились бесконечные полки с бутылями минеральной воды, цистерны с апельсиновым соком, ванны пива, бассейны тоника… Провидец застонал, корчась в своей песчаной постели-саркофаге, и вдруг услышал человеческую речь.

Он открыл глаза. На уровне его припорошенного песком носа находились загорелые ступни в потертых полотняных сандалиях с деревянной подошвой. Провидец осторожно приподнял затекшую голову и посмотрел вверх, туда, где по определению должен был находиться хозяин сандалий.

Это была женщина, крайне несимпатичная, вся какая-то растрепанная, жалкая и с нервным лицом, выдающим обилие в душе крайне неприличных страстей. В руках женщина держала кувшин.

— Изыди, сатана! — потребовал провидец.

— Я принесла тебе воды, — сказала женщина, но ее язык был непонятен провидцу. — Для чего ты закопал себя в песок? Ты сумасшедший?

— Я не слушаю тебя! — прохрипел провидец. — Пошла вон, исчадие ада!

К женщине подошел мужчина, тоже неприглядный и вызывающе жалкий. Вдвоем они некоторое время переговаривались на своем языке, потом мужчина, несмотря на протесты провидца, принялся выкапывать того из песка. А женщина окатила пророческую голову водой.

— Идиоты! — завопил тот. — Что вам от меня нужно?

— Он и впрямь безумен, — сказал мужчина. — Язык его темен для нас. Может быть, он из тех людей, кто ищет пророчеств и знания о будущем?

— Для этого его глаза недостаточно чисты, мой господин.

— Что ты понимаешь в этом, женщина? Разве не учил нас пророк Шатун эль-Захребет, что явное нужно искать только в тайном? Говорю тебе, этот несчастный наделен даром предвидения. Только у него этот дар еще не вполне развился. Нам надо ему помочь. Отведем его в лагерь. И кстати, надо проверить, как у него обстоят дела с обрезанием. У настоящего провидца с этим никаких проблем не бывает… Помоги-ка мне.

— Ты позволишь мне… посмотреть? Самой? — спросила женщина с затаенной надеждой.

— Стыдись, дочь порока! Ты должна подержать этого человека за руки, чтобы он не оказывал мне сопротивления. «Посмотреть»! Если б каждой нечестивой дочери адской пустыни позволялось смотреть на то, на что ей смотреть не подобает, род человеческий пресекся бы!

— Я не поняла твоих слов, господин, их смысл темен для меня, — смиренно ответила женщина, но можно было поклясться, что в черных глубинах ее глаз вспыхнул язвительный огонь.

— Держи руки ему, я сказал! Он царапается! Похоже, он настоящий провидец — у него такие длинные ногти! Почти как у сладкоязыкого Забери эль-Вали, предсказавшего падение трех империй и четырех мировых валют!

Мужчина терпеливо и придирчиво осмотрел нижнюю часть тела отчаянно визжащего и сопротивляющегося провидца.

— Ну как? — спросила женщина. — Кроме ногтей у него есть еще что-нибудь длинное?

— Непотребная дщерь!..

— Уж и спросить нельзя, — обиделась непотребная дщерь.

Провидец же, подвергшийся столь унизительной процедуре осмотра, призывал на головы нежданных осквернителей его покоя кары и громы небесные. И, что интересно, в раскаленном, как лист меди, небе пустыни действительно стали собираться тучи.

А суровый мужчина, отпустив провидца, не без грации повалился ему в ноги и воскликнул:

— Хвала тебе, о пророк пророков, провидец провидцев, тайнозритель будущих явлений и темных гаданий! Дура, кланяйся! Когда тебе еще представится такая возможность?

— Значит, у него порядок с этим делом, да? — шепотом поинтересовалась женщина, совершая целую серию почтительных поклонов «носом в песок». — Он обрезан согласно заповедям великих предшественников?

— Да разорвут орлы пустыни твой язык и твою печень, любопытная дочь варваров! Пусть будет известно тебе, что сей человек воистину велик, ибо нет у него ничего… э-э… ничего.

— О! — изумленно протянула женщина и в очередной раз ткнулась носом в песок. — Тогда он воистину велик!

Несчастный провидец вздорно ругал этих идиотов, посмевших нарушить его благочестивый покой. А потом случайно глянул на небо…

— О нет, — сдавленно прохрипел он. — Только не это!

Точно над его головой стояло налитое грозовой тьмой облако, напоминавшее густой синяк на оливковой коже мулата. Две короткие, раздвоенные, словно змеиные языки, молнии ударили из тучи в песок, превратив его в кипящие лужицы стекла. Мужчина и женщина проследили взгляд пророка и окончательно пали ниц, прикрывая головы руками и с завыванием распевая благочестивую песнь.

— Уходите! — прокричал им провидец. — Это вас не касается! Безмозглые тупицы!

Они его не слушали. Они завороженно взирали на облако. Из облака высунулась рука — белая, как снег на вершинах далеких гор. Рука величаво простерлась над головой провидца…

И озорно щелкнула его по плешивой макушке.

Провидец без сознания рухнул на песок.

Рука весело помахала окостеневшим от благоговейного ужаса мужчине и женщине и нырнула в тучу. Через мгновение небо было прежним — раскаленным и чистым медным листом.

…Первой осмелилась подать голос женщина:

— Мой господин, что это было?

Ее господин долго отплевывался от песка, а потом задумчиво изрек:

— Знак.

— Господен?

— Знак небес. Во всяком случае, ни на что другое это непохоже. Помоги мне привести великого пророка в чувство.

Женщина поднялась и немедленно стала обмахивать лицо провидца своим широким платком. Мужчина истово, с благоговением принялся похлопывать по провидческим щекам.

— Очнись, о великий и отмеченный перстом Высшей Десницы! Очнись, дабы стать учителем и повелителем народов!

— О, вы еще тут, — простонал будущий повелитель народов, открывая глаза. — Какого дьявола вам от меня надо? Проваливайте! Спасайте ваши задницы! Иначе скоро у ваших задниц будут большие неприятности!

— Что он говорит? — спросила женщина у своего господина.

— Призывает на нас благословение, — уверенно ответил мужчина. — Он благодарит нас за то, что мы пребывали с ним в этот миг небесного откровения, и посвящает нас в свои ученики.

— Здорово, — с сомнением произнесла женщина. — Вот что значит новый пророк — пробудешь с ним пять минут, и уже можешь выступать в роли его апологета. Как думаешь, нам на базаре станут делать скидку, если мы скажем, что мы ученики нового провидца?

— Замолчи, лукавая дщерь! О, великий учитель! Изволь благословить нас и разреши нам, как верным твоим рабам, препроводить тебя в место, больше подобающее твоему величию!

— Э-э! Куда вы меня тащите, болваны! Сандалии, сандалии забыли!..

Так отставной террорист Нахрап эль-Забей и женщина без определенных занятий по имени Пленира стали первыми и последними учениками человека, возвещавшего очередной конец света.

Учениками, не понимавшими ни единого его слова.

Через час после того, как эти трое покинули место, отмеченное лужицами расплавленного песка, к забытым стоптанным сандалиям нового провидца осторожно приблизилась крупная ящерица. Она обследовала сандалии и, придя к какому-то своему выводу, принялась с видимым удовольствием откладывать в них яйца.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

8 января, четверг, 11:30

…А за телефонным звонком, словно вторя ему в желании не дать Трифону покоя, заныл, задергался звонок дверной.

Трифон чуть бритвой не порезался!

И кому это он вдруг так понадобился?

С работы? Вряд ли. В театре сейчас рождественские каникулы, основной состав подрабатывает на многочисленных елочных торжествах в областном центре, так что мастер сцены вряд ли кому понадобится. А в казино Трифону выходить только через три дня, там сейчас вышибалой другой местный амбал — Костя Кисляй, страх и ужас мелкой и крупной шпаны. У Трифона с Костей договоренность: сменяться через пять дней, и до сих пор эта договоренность не нарушалась, мрачно-задумчивый Кисляй пунктуально выходил на работу. А если Костя заболел и из казино прислали кого-нибудь за Трифоном, чтоб он подменил? Вряд ли. Костя обладает повышенным иммунитетом ко всему, что касается болезней.

Может, кто из вчерашних Гостей? Допустим, невинная Гранечка, которая будет неубедительно изображать, что забыла у Трифона в квартире свою сумочку или шарфик, хотя наш герой, умело просекавший все попытки девичьей забывчивости и рассеянности, вчера собственноручно сунул сумку в слабые Гранечкины лапки и намотал ей на шею шарфик. Но ведь девушки иногда бывают такими настырными…

Трифон вздохнул. Звонки продолжались, соревнуясь друг с другом в громкости. Нет, это явно не с работы и явно не Гранечка (все-таки так звонить у нее нахальства не хватит).

Тогда кому он понадобился?

Трифону стало неуютно в собственной ванной. Нет, он не обладал даром предчувствия или высокоразвитой интуиции. И с внутренним голосом, который предупреждающе пискнул бы ему нечто вроде: «Опасность! Внимание!», тоже было туговато. Поэтому Трифон, как чистый перед законом человек, пожал плечами и шагнул было из ванной навстречу трезвонящей нервной неизвестности, но в этот миг…

Мокрая рука выскочила из ванной и деликатно дернула Трифона за рубашку. Вроде как попросила обратить на себя внимание. Потом приложила свой указательный пальчик к Трифоновым губам.

— Ага, — догадался Трифон. — Мне о тебе говорить нельзя.

Один тихий щелчок.

— А открывать стоит? Это не опасно? — напрягся Трифон. — Может, там бандиты какие?

Рука изобразила сомнение.

— Ладно, почему сразу бандиты… Но я буду осторожен. Да?

Щелчок.

Рука вцепилась в висящее на стене банное полотенце, закуталась, так что и видно ее не стало — висит здоровенное махровое полотенище на стене и висит. И никаких ассоциаций не вызывает.

— Понятно. Тебя нет.

Трифон, не обращая внимания на разрывавшийся звонками телефон, подошел к двери. Глянул в глазок. Люди какие-то. Незнакомые. Три молодых крепких мужичка и плотненькая девушка вызывающе симпатичного вида. Все дружно улыбаются, а самый крепкий мужичок в синем форменном комбинезоне давит на пупочку звонка.

— Вам кого? — крикнул Трифон через дверь.

Звонок стих.

— Нам нужен Трифон Оглоедов. Проживает здесь такой?

— Ну, допустим… — опять крикнул Трифон. — А вы кто?

— Мы — школа ремонта! — рявкнул улыбчивый мужик в синем комбинезоне. — Смотрите нас по всем каналам!

— Серьезно? — удивился Трифон. — А я вас не вызывал.

— А нас вызывать не надо! — проорал синий комбинезон. — Мы сами приходим. Мы сердцем чувствуем, где требуется наша помощь в виде активных ремонтных работ.

— Да зачем мне ремонт? Не нужно мне ремонта, — гнул свою линию Трифон. — Я обои полгода назад менял. Во всех комнатах. Так что спасибо за внимание, но я обойдусь.

Трифон ехидно хмыкнул, отошел от двери, хваля себя за то, что сообразил, как отбрить незваных гостей. В то, что к нему на самом деле заявились телевизионные ремонтники, он, естественно, ни на секунду не поверил.

Только не успел он сделать и пяти шагов по коридору, как его замечательная дверь с противным хрустом и кряканьем срываемых петель рухнула на пол. В дверном проеме стояли ремонтники и отмахивались от облака взметнувшейся пыли.

— Вот видишь, Триша, — назидательным тоном сказал синий комбинезон. — Дверь-то у тебя совсем никудышная. Кулаком по ней пару раз стукнешьи падает. А говоришь, ремонт не нужен. В нашей стране без нас, без ремонтников, никуда просто. Так что давай показывай по-хорошему, где ремонтировать надо.

И вся компания протопала мимо онемевшего Трифона в глубь квартиры.

Он резко выдохнул, вышел из ступора и кинулся вслед:

— Я сейчас милицию вызову!

— А вот это ты зря, — миролюбиво улыбнулся синий комбинезон. — Мы же к тебе по-хорошему пришли.

Незваные ремонтники рассредоточились по гостиной. Извлекли из широких карманов своих форменных комбинезонов какие-то загадочные инструменты и принялись простукивать стены, заглядывать за мебель, совать руки за батареи отопления.

— Ну, каков фронт работы? — бодро осведомился у коллег синий комбинезон.

— Потолки явно переклеивать надо. А перед этим проштрабить! — гаркнул мужичок с небритым подбородком.

— Мебель сменим. Сделаем стиль хай-тек. Подоконники обобьем ковролином, на пол кладем ламинат, в стены встраиваем светильники. Джабик, как там стены насчет светильников — качественные?

— Да, все чисто… Тося, как ты считаешь, нам одного ящика гвоздей хватит?

— Если что, шурупами и саморезами воспользуемся. У меня тут хороших саморезов полный карман…

Трифон, раздувая ноздри, замер в дверях и яростно заорал:

— Слушайте, пошли вон!!!

Ремонтники, за какие-то минуты превратившие его гостиную в картину «Обыск в доме молодых революционеров», чуть приостановили работу и посмотрели на хозяина квартиры.

— Зачем кричишь? — укоризненно сказал Джабик. — Мы тебе плохого не хотим. Сделаем свой ремонт и свалим.

— Именно. — Голос за спиной Трифона был таким чудовищно-вежливым и одновременно безумно злобным, что наш герой дрогнул сердцем и не осмелился повернуть головы. — А вы, молодой человек, как вас там, чем кричать, лучше посодействовали бы… ремонту.

— Знакомься, Трифон, — с мстительной радостью в голосе сказал синий комбинезон. — Это наш дизайнер. Советую тебе сразу дать согласие на сотрудничество с ним.

— Он умный молодой человек. — Опять этот жуткий голос ожившего мертвеца! — Он согласится.

И в комнату, отодвинув в сторонку безвольно окостеневшего Трифона, шагнула мумия.

То есть так поначалу Трифону показалось, что это мумия. А потом первый и самый глубокий ужас прошел, он пригляделся к новому персонажу разыгравшейся драмы и понял, что человек, которого называют дизайнером, просто очень худ. И упакован в светло-кремовый костюм, напоминающий многослойные бинты. Дизайнер сел на диван, повернул свой лысый, обтянутый сухой кожей череп в сторону Трифона и осклабился, изображая, видимо, дружескую улыбку. Трифона передернуло. Нет, это не мумия. Все виденные Трифоном мумии выглядели гораздо симпатичнее и живее.

— Обнаружили? — поинтересовался дизайнер у ремонтников, продолжая гипнотизировать Трифона своим оскалом.

— Пока нет, — отозвался синий комбинезон. — Ищем, товарищ… дизайнер. У нас еще кухня, спальня, балкон и ванная с туалетом.

— Про кладовую не забудьте, — посоветовал дизайнер. — И рассредоточьтесь, а то толчетесь все в одной комнате, как тараканы на куске колбасы. Оперативнее работайте, а я пока с хозяином… пообщаюсь.

И он показал Трифону, что тот должен наконец отклеиться от стены и присесть рядом.

Надо сказать, что Трифон на самом деле уже с полминуты как пришел в себя и оценил ситуацию. Но, припомнив занятия по актерскому мастерству, продолжал вживаться в роль испуганного дебила, который только поначалу храбрился и вопил, а теперь находится в состоянии шока и готов делать все, что прикажут. Только, дяденька, не бейте!

Трифон артистично уселся на краешке собственного дивана, словно бедный родственник. Опустил глаза, поелозил тапкой по полу. Хотел ковырнуть пальцем в носу, но одумался — этот жест сочтут явным переигрыванием. Все-таки к нему не идиоты последние вломились.

Не идиоты, а кто?

Взгляд мумифицированного дизайнера представлял собой смесь легкого утомления и презрения.

— Не молчите, Трифон Вамбонгович, — потребовал дяденька холодно. — Скажите что-нибудь.

— А что сказать-то? — пробубнил Трифон.

Получилось здорово. Именно с такой интонацией он говорил эти слова в детстве, когда его вызывали на педсовет по поводу очередного вопиющего нарушения школьного устава. Завучи от этой фразы начинали биться в истерике. Похоже, и дизайнера проняло. Он прямо-таки зашипел, как негашеная известь:

— Так-таки и нечего вам сказать, Трифон Вамбонгович? Неужели у вас такая неинтересная жизнь?

— Жизнь как жизнь, — продолжал гундосить Трифон, подбавив в свою роль образ забитого плантаторами ниггера: «Нет, масса, старый Том ни на что не жалуется. У него самая хорошая жизнь. Есть мотыга, тростник и солнце над головой. Спасибо свободной Америке за наше право на труд!» — Ничего особенного.

— Не может быть! — всплеснул руками дизайнер (Трифону показалось, что застучали кости). — У такого молодого, полного сил симпатичного человека — и не особенная жизнь. Непорядок!

«Непорядок — это то, что вы ворвались в мой дом! Уроды! Интересно, кто-нибудь из соседей слышал, как дверь грохнула? Вот бы догадались выйти и глянуть! Я бы крикнул, чтоб ментов вызвали… Хотя это глупо. Я, здоровый мужик, сам не рискую за телефон схватиться, а моя соседка, тетка Матильда, значит, не испугается? Кстати, а телефон-то не звонит. Замолчал, как только эти ремонтники дверь вышибли. Интересное совпадение».

— А что, Трифон Вамбонгович, — не унимался дизайнер. — Может, вас в последнее время что-то беспокоит? Может, какие-нибудь проблемы?

— Нету у меня проблем, — хмуро ответил Трифон и некрасиво шмыгнул носом. Решил, что шмыганье носом под такую реплику будет в самый раз.

— Ну, — засмеялся дизайнер, словно костями захрустел. — Проблемы — дело наживное. Вчера — нет, а сегодня — тут как тут. Не так ли, Трифон Вамбонгович?

И тут Трифон решил продемонстрировать высоту своей сообразительности:

— Вы хотите сказать, что вы — моя проблема?

— Совершенно верно, мой дорогой Трифон Вамбонгович! — Снова этот оскал. — И только в ваших силах сделать так, чтоб эта проблема вам не докучала!

«Почему же телефон не звонит? Может, они кабель перерезали? Или просто из розетки шнур выдернули так, что я не заметил. Вот черт! Зря я сначала к двери пошел. Вдруг мне кто-то звонил, предупредить хотел насчет этих вот… проблем».

— И что я должен делать? — задавая этот вопрос, Трифон почти и не старался имитировать дрожание голоса. Голос у него сам по себе дрожал. Только от ярости. Но пусть дизайнер думает, что это от страха.

— Помочь нам, дорогой Трифон Вамбонгович, и больше ничего, — продолжал скалиться дизайнер.

— Кому — вам? Школе ремонта, что ли? Обои, что ли, старые со стен сдирать? Или стремянку таскать?

— Издевается, гад, — констатировал появившийся в дверях гостиной Джабик. — Нет, ты только посмотри, Пал Палыч, этот маленький обдолбанный ниггер над нами издевается!

— Да, — подтвердил синий комбинезон, оказавшийся Пал Палычем. — Не уважает он школу ремонта.

— Мальчики, — сказал дизайнер. — Только не по почкам и не в пах. Для начала.

— О'кей, — кивнул синий Пал Палыч и свалил Трифона с дивана капитальным ударом в челюсть.

Тут же подскочила симпатичная Тося с глазами накокаиненной нимфоманки, оседлала Трифона, коленками прижала его руки, вцепилась в волосы, рванула кверху:

— Говори, падла!

У Трифона челюсть болела так, словно по ней бульдозер прошелся. Но он понял, что игра в дебила закончилась и молчание для него может обернуться не только потерей волос (как же эта паразитка их дерет!), но и головы.

— Я буду говорить, — невнятно прошепелявил он, стараясь шевелить челюстью так, чтоб она не взрывалась болью. — Только объясните, что вы хотите от меня услышать.

— Не рви ему скальп, Тося, — приказал дизайнер. — Видишь, человек уже способен сотрудничать.

Трифон осторожно поморгал, показывая, что да, он способен.

— Помогите молодому человеку принять удобную для беседы позу, — сказал дизайнер.

Трифона усадили на пол, руки заломили за спину (одну держал Пал Палыч, другую — этот чертов Джабик), а третий мужичок с плотоядной улыбочкой уселся напротив Трифона со здоровенным гвоздодером.

— Это наш Гера, — любезно объяснил дизайнер. — Он немой, но это не мешает ему быть специалистом широкого профиля. Видишь, Трифон, штучку у него в руках? Штучка называется гвоздодер. Но рвать ею можно не только гвозди. И если ты хочешь, чтобы в будущем у тебя были дети, то говори, где она!!!

— Кто она? — искренне удивился Трифон.

Нет, правда, удивился. Он готов был к тому, что ему предложат стать наркокурьером. Или, допустим, сказать адрес загородной дачи хозяина того казино, в котором Трифон вышибалой подвизался. Или будут обвинять в том, что он, Трифон, соблазнил жену какого-нибудь олигарха, чего и в помине не было. Ну, на худой конец денег требовать станут. И Трифон честно отдаст. Те полторы тысяча рублей, которые лежат у него в кошельке в скромном ожидании далекой и не менее скромной зарплаты… А тут — нате вам! Какие-то совершенно бессмысленные вопросы и требования!

Специалист широкого профиля выразительно пощелкал гвоздодером. У Трифона на шоколадном лбу выступила испарина, но он не сдался:

— Я действительно не понимаю, о ком речь! Кто «она»? Девушки ко мне не ходят, разве что вчера были друзья со своими женами. Так я к ним никакого отношения не имею…

— Зубы нам не заговаривай, — ровно посоветовал дизайнер. — А то своих собственных лишишься, так что ни один стоматолог не поможет.

— Ты отлично знаешь, скотина, о ком идет речь! — завизжала Тося. — Шеф, можно, ну можно я его пну в мошонку?! Хоть разочек!

— Не торопись, Тося, — охладил ее пыл мумифицированный дизайнер. — Придет время и для твоих пинков. Давай все-таки исходить из того соображения, что наш подопечный отличается здравомыслием и скажет все без дополнительных… воздействий. А ты, черномазая собака, лучше напряги свои гребаные мозги и подумай, не происходило ли с тобой за последнее время чего-нибудь… необычного.

И тут Трифон понял.

Рука!

Им нужна рука, которая появилась в его доме.

И приди они двумя-тремя часами раньше, он и сам вынес бы ее им на подносе: нате, заберите, мне такого добра вовеки не надобно! Но после того, как они с нею общались, после ее робких попыток понравиться Трифону и объясниться с ним… Нет, он не мог отдать ее на растерзание этим ремонтникам! Тем более что она так мило купалась и так по-детски беззащитно шевелила пальчиками…

— Значит, необычного… — протянул Трифон. — Как же, было. Прямо не далее как вчера ночью.

Он почувствовал, как все они напряглись. А еще…

Дверь в ванной слегка приоткрылась, Трифон этого не видел и не слышал, но он почувствовал, как в гостиную проник тонкий аромат персиков. Потому что шарики для ванны были с персиковым маслом…"

— Ты не делай пауз, дорогой, — с нажимом в голосе посоветовал дизайнер Трифону. — Ты говори. Прямо как на исповеди. Что как было.

— А, хорошо, — осторожно кивнул Трифон. — В общем, сон мне приснился…

— Начальник, дай я ему морду раскрошу, он нас за лохов держит с его гребаными снами! — взвился Пал Палыч.

— Тихо, — рыкнул дизайнер. — Сон, значит? Ну-ну.

— Да, сон, — набычился Трифон. — Вы же сами просили про необычное, вот я и… Ой, а можно все-таки этот инструмент подальше убрать, а то он меня сильно нервирует.

— Как только расскажешь, сразу и уберем, — пообещал немой Гера удивительно красивым баритоном.

— Значит, снится мне сон. Будто я летчик. Не просто так, а пилотирую наш бомбардировщик. И лечу я над секретными заводами противника. И сбрасываю бомбу! Потом вторую! Потом третью! Заводы, конечно, в плюшку. Сбросил, значит, а сам снижаюсь над развалинами, высовываюсь из кабины и ору:

«Эй, там, внизу! Бомба на вас падала?!» — «Как же, — отвечают снизу. — Падала! И не одна!» — «А вы на ней сварной продольный шов видели? Позиция такая-то?» — «Какая, какая позиция?» — «Такая и такая!» — «А, понятно! Ну как же, видели!» — «Ну и как шов, качественный?» — «Как же, качественный!» — «Превосходный сварной шов!» — «Просто исключительный!» — «Побольше бы нам бомб с такими швами!» — «Дай бог здоровьичка тем, кто такие швы сваривает!» А я опять в небеса взлетаю и думаю: «Вот так-то, а говорили у нас, что дрянь сварной шов, и целый завод новогодней премии лишили. А людям-то нравится! Люди качеством довольны. Надо на завод телеграмму отправить: «От потребителей рекламаций не поступало. Только положительные отзывы». Вот.

Трифон умолк. Смотрели на него нехорошо.

— И что дальше? — зловеще поинтересовался дизайнер, а «немой» Гера щелкнул гвоздодером.

— А дальше я проснулся.

— И что?

— И все. А разве такой сон — не необычное явление? Э, вот только не надо сразу тянуться этим нестерильным инструментом к моим репродуктивным органам! Не надо, я сказал!!!

Трифон поднатужился и эффектным приемом (ой, спасибо Косте Кисляю, приему этому Трифона обучившему!) вывинтился из захвата на миг оцепеневших ремонтников. И — покуда этот миг прекрасный не прошел — одному кулаком в диафрагму, другому — ногой под колено, гвоздодер выхватить у Геры, и ему же этим гвоздодером вмазать по крепкому черепу! Да, и не забыть второй ногой дернуть на себя свалившийся с дивана плед. Потому что на этом пледе неосмотрительно стоит нимфоманка Тося. А теперь нимфоманка теряет равновесие и звучно стукается виском о железную подставку для видеоплейера. И затихает. И из дееспособных противников остается только дизайнер. Но это уж закон жанра — самых страшных врагов напоследок оставлять, чтоб герой мог проявить все свои превосходные качества в решающей борьбе!

Трифон взмахивает трофейным гвоздодером как двуручным мечом. Он ведь, между прочим, фехтовать умеет. В театральной студии обучился. И хотя фехтование на гвоздодерах там не проходили, замах все равно выглядит картинно. Так, что невозмутимый дизайнер чуть меняется в лице и приподнимается с дивана.

— Это ты зря, — говорит дизайнер. — Мы бы оставили тебя в живых, а теперь у нас нет выхода…

Пистолет в его руке кажется продолжением пальцев. И стреляет он в Трифона так легко и буднично, как будто ставит точку в разговоре.

И Трифон ничего не успевает подумать перед смертью.

Потому что смерть не наступает.

Потому что между Трифоном и пулей вдруг проскакивает белая размытая молния.

А потом происходит нечто совсем непонятное. Дизайнер дергается, как будто ему между лопаток всадили раскаленные вилы, хватает ртом воздух, роняет пистолет и почему-то бежит к окну. И — в закрытое окно, сквозь двойные рамы — рыбкой.

С восьмого этажа…

— Господи, — шепчет Трифон и борется с подкатившей к горлу дурнотой.

…Хорошо, что из разбитого окна дует такой морозный ветер. Он приводит в чувство.

А еще хорошим средством от обмороков служит телефонный звонок.

— Да? — безучастно говорит Трифон, сняв трубку.

— Трифон Вамбонгович Оглоедов?

— Да.

— Вас беспокоит майор Колосков, Федеральная служба безопасности…

— Как вы вовремя, — констатирует Трифон. — Просто по заказу.

На том конце трубки отвечают не сразу.

— Трифон Вамбонгович, у вас что-то случилось?

— Да, уважаемый представитель федеральной службы. У меня тут школа ремонта отдыхает. После ремонта. Который они так и не сделали.

— Я у вас сейчас буду, — решительно чеканит трубка. — Никому не открывайте. Мой пароль «Клеопатра».

— Ха, — говорит Трифон, — я бы, конечно, не открыл, но у меня дверь с петель снесли. Так что пароли не обязательны.

— И все-таки… Будьте осторожны. Я потороплюсь.

Трифон секунду слушает короткие гудки, осторожно кладет трубку, переступает через отключившегося Геру и идет в ванную. Но там руки нет.

— Ты где? — осматривается Трифон.

Рука обнаруживается в спальне, на подушке. Она сжала пальцы в кулачок и дрожит.

— Успокойся, — тихо говорит ей Трифон. — Я же тебя не выдал.

Рука вяло приподнимается, разжимает пальцы, и на одеяло падает неприятного вида кусочек металла.

Пуля.

— Спасибо, — ошеломленно говорит Трифон. — Ты… Иди ко мне.

Рука прижимается к его груди. Трифон успокаивающе гладит ее и почему-то думает, что если бы рука умела плакать, то он сейчас услышал бы ее нервные и жалобные всхлипывания.

Ресторан «Жигули», г. Москва,

Россия

8 января, четверг, 12:30

— Как вам наш традиционный русский обед? Нравится?

Скалли кивнула, затравленно прожевывая пятый блин с красной икрой. Молдер нервно дул национальный русский напиток, который официант назвал «yorsh». А бедолаге Чарли, до сих пор не пришедшему в себя после жуткой перестрелки в аэропорту, пришлось утешаться странным блюдом под названием «solyanka», заедая его плоским коричневым пирожным, именуемым «pechatny pryanik».

…Они некоторое время кружили по русской столице в странной машине без шофера. А холодный голос их нового знакомца оповещал специальных агентов, что «сейчас они проезжают мимо Донского монастыря, знаменитого своим некрополем». Или Государственной российской библиотеки. У голоса был неприятный акцент гарлемского негра еврейского происхождения. Молдера от этого акцента просто в дрожь бросало, и Скалли понимала напарника — Фокс до сих пор не забыл, как однажды в Гарлеме черномазаятолстая колдунья попыталась его одновременно соблазнить и зомбировать.

Наконец голос объявил, что они приехали перекусить. Мол, русские всегда отличались хлебосольством, и он не может не предоставить возможности гостям из дружественной Америки вкусить блюда местной кухни.

Вылощенный метрдотель провел спецагентов в VIP-кабинет. Стены кабинета были зеркальными. То есть агенты могли видеть всех посетителей ресторана, агентов же не видел никто. Скалли это раздражало — к зеркальной стене с той стороны все время подходили дамочки и прихорашивались. А один несимпатичный джентльмен долго корчил рожи, не зная, что за его ужимками наблюдают.

Но более всего раздражало спецагентов сознание того факта, что они попались. И то, что они не имеют чести созерцать своего пленителя, отнюдь не добавляло им оптимизма.

А ехидный невидимка разливался соловьем:

— Поверьте, господа спецагенты, нигде вас не накормят так вкусно, как в этом ресторане! Впрочем, я не уточнил, вы, возможно, предпочитаете китайские блюда? В американских боевиках все супер-герои питаются в чайн-тауне…

— Так это в боевиках, — огрызнулась Скалли. Блины, конечно, были невероятно вкусными, но это может плохо отразиться на фигуре. А в свой фитнес-центр при ФБР Дэйна теперь сможет попасть очень не скоро…

— Послушайте, сэр, — решил расставить все акценты Молдер. — Не могли бы вы стать видимым?

— А зачем? — тут же отозвался ехидный голос.

— Врага надо знать в лицо, — твердо ответил Молдер.

— Врага?! Помилуйте, дорогой Фокс, я вовсе вам не враг. Наоборот, я предлагаю вам вполне достойное и взаимовыгодное сотрудничество. Оно в интересах и вашей и моей страны.

— Фокс, будь осторожен, — предупредила Скалли. — Обычно, когда нам предлагают сотрудничество, это плохо кончается. Помнишь, как некий крезанутый ученый предложил тебе сотрудничество в эксперименте по использованию машины времени? И как ты попал в собственное будущее, а вернувшись, угодил в психиатрический приют, так как долго не мог решить, какой именно ты из будущего вернулся?

— Скалли, у нас, похоже, нет выхода, — грустно оторвался от бокала с русским напитком Молдер. — Мы попали, как цыпленок в перьещипательную машину.

— У нас в России говорят: «Попал, как кур в ощип», — поправил спецагента бесплотный голос. — Но в одном вы правы, мистер Молдер. Долой невидимость! Будем откровенны с теми, кто становится по нашу сторону баррикад!

С этими словами по кабинету пронесся вихрь холодного воздуха. Чарли схватился за голову и закрыл глаза. Молдер и Скалли едва сдержались, чтоб не последовать его примеру. Неожиданно одно из зеркал исказилось, поплыло, как патока с тарелки, и из серебряной его глубины выступило существо, вид которого поверг спецагентов ФБР в состояние предкоматозного ступора.

У существа имелось две головы на одном, покрытом перьями и плоской бронзовой чешуей тулове. Одна голова напоминала птичью, а другая — бычью. Но в природе еще не обнаружено птиц с двенадцатью глазами и быков с тремя рогами и двумя парами постоянно двигающихся челюстей. Монстр также обладал шестью развитыми псевдоподиями, напоминавшими промасленные суставчатые паучьи лапы с наманикюренными когтями на концах. Вместо ног или лап у него имелись гигантские клешни, все в наростах, напоминавших позолоченные бородавки. Сзади наблюдался длинный пурпурно-черный хвост, мерно ходивший из стороны в сторону, словно сломанный шлагбаум на железнодорожном переезде. А из груди уродливого и мерзкого существа росли три коричневатых лакированных шипа. На одном из шипов висел мобильный телефон «Сименс».

— Что, хорош? — проскрежетало существо, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, дабы спецагенты ФБР могли оценить все совершенство его фигуры.

Скалли автоматически отметила, что с момента превращения голос монстра звучит менее совершенно и гладко. Видимо, мутации не проходят для него бесследно.

Молдер отчаянно расхрабрился:

— Рады знакомству, сэр. В своей многолетней практике мы встречались с разными образцами жизни, но, разумеется, все они не идут ни в какое сравнение с вами. Скажите, а вот эти бородавочки вы сами золотили, или такими они у вас и вырастают?

— Молдер, опомнись, что ты говоришь! — всплеснула руками Скалли. — Во-первых, это может быть не сэр, а леди. А во-вторых, какое тебе дело до его бородавок?

— Не волнуйтесь, миз Скалли.[10] — Существо свило хвост кольцом и уселось на него, как на надувное кресло. — Вопросы мистера Молдера меня отнюдь не обижают. Что же касается моей половой принадлежности, то я мужчина. Хотя в это трудно поверить. И я сразу открою вам карты, дорогие спецагенты. Вы нужны мне для того, чтобы я мог вернуть себе человеческий облик. Согласитесь, это не противоречит принципам гуманизма.

— Не противоречит, — кивнула Скалли. Она уже начала привыкать к облику русского монстра. — Но только в том случае, если вы не станете при этом прибегать к противозаконным действиям.

Молдер поморщился. Скалли с ее вечной дилеммой «закон или человечность» была иногда просто невыносима.

— Дэйна, — сказал он. — Полагаю, нам стоит выслушать все аргументы этого джентльмена.

— Благодарю, мистер Молдер. — Чудовище приложило одну из лап к шипованной груди. — Я почему-то был уверен, что вы пойдете мне навстречу. Конечно, я чересчур жестко повел себя с вами в момент нашего знакомства. Но поверьте, это не от недостатка воспитания или неприязни к вам, а из опасения, что эти типы в аэропорту просто вас растерзают. У них ведь нет ничего святого! Что такое жизнь американского спецагента для русских гангстеров!

— Это были гангстеры? — удивился Молдер. — А я почему-то подумал, что нас сцапали знаменитые ваши спецслужбы. Как они сейчас называются? Фи-эс-би?

— Спецслужбы о вас ничего не знают. И я приложу все усилия, — чудище полыхнуло глазами, — чтобы такая ситуация сохранялась и впредь. Мне нужна ваша помощь, и не в моих интересах отдавать вас на растерзание парням с Лубянки. Много им будет чести! Кстати, мистер Молдер, скажите вашему реликтовому другу, чтобы он успокоился и открыл наконец глаза. Я вовсе не собираюсь его уничтожать. Наоборот, сочту за большую удачу, если он согласится поболтать со мной о принципах английского реализма. У меня ведь нет никаких нормальных собеседников!

Чарли открыл глаза.

— Вы любите Диккенса, сэр? — дрожащим голосом поинтересовался он у чудовища.

— Обожаю! — искренне воскликнул тот. — И Теккерея, и Голдсмита! А Гарди, Голсуорси, Шоу! Какой кладезь культуры! Только в последние годы из-за активной мутации моих зрительных клеток я не имею возможности читать книги. Когда у тебя двенадцать глаз, процесс чтения превращается в какие-то американские горки. Как я страдаю из-за этого, мой друг!

— О-о, — протянул Чарли с пониманием. — Если угодно, сэр, я буду читать вам вслух.

Чудовище воздело свои псевдоподии к потолку:

— Это великолепно! Чарли, вы настоящий джентльмен! Я буду вам безгранично признателен, только…: Боюсь, у нас не будет времени на столь приятное занятие. Нас ждут серьезные дела.

— Какие же? — напрягся Молдер.

— Для этого, господа, вам сначала нужно выслушать мою историю. Это правдивая история, но чтобы вы до конца поверили мне и не сомневались, что наше сотрудничество носит государственный характер, я вам скажу следующее: «Somewhere away, it's very far…»[11]

— There are rains during sunshine,[12] — осипшим голосом добавил Молдер. — Боже мой! Так вы согласовали свою операцию с нашим начальством?

— Разумеется, — кивнуло чудище своей птичьей головой. — Я имел приватный разговор с мистером Скиннером, обрисовал ему ситуацию и попросил тайно направить в Россию двух лучших агентов ФБР, то есть вас. Тут, ребята, скоро начнется такая заварушка, что ваша помощь будет просто неоценима. Кстати, на ваши счета уже переведено мною по миллиону долларов. И это только аванс.

— Вау, — сказал Молдер. — Мы внимательно слушаем вас, дорогой сэр.

— Да, да, — кивнула Скалли, старательно отгоняя от себя мысль о том, сколько пластических операций она сможет сделать на такую прорву денег.

— Начну с того, что мне уже более пяти веков, — заговорило чудовище. — И из этого времени только первые двадцать лет я провел в человеческом облике.

— Мой бог! — потрясенно прошептала Скалли. Так вот, оказывается, как воздействует на русских эта их ужасная экология!

— Нет, экология здесь ни при чем. — Чудовище словно разгадало мысли Скалли. — Дело было так. В те давние времена у Руси существовал параллельный вариант бытия — Тридевятое царство. Информация о его существовании закодирована в наших русских сказках. И никто не подозревает о том, что оно существовало на самом деле. А я был тамошним царевичем. Мои родители — царь Агапий и царица Митродора родили меня, будучи людьми уже почтенных лет…

— Отчего же это? — проявила живой интерес Скалли.

— Матушка была поначалу бесплодна. Но вот однажды на купальской неделе в граде Кутеже, резиденции моих царственных родителей, объявился некий человек, возвестивший всем, что он есть непревзойденный лекарь, врачующий любую хворь, немощь и травму. И, кроме того, помогающий женщинам навсегда забыть о бесплодии…

Рассказчик вздохнул. Его вздох напоминал работу аэродинамической трубы.

— Царица Митродора немедленно испросила у супруга дозволения на то, чтобы пройти курс лечения у заезжего медицинского светила. Царь дозволил, ибо его снедало беспокойство по поводу отсутствия наследника. Вы ведь знаете, господа, какая у нас история… даже и прямых наследников режут в жестокой борьбе за власть, что же может начаться в стране, если наследника вообще не будет! Это просто крах империи! И хоть Тридевятое царство — не Россия, это его тоже касается. Так вот. Лекаря пригласили во дворец, в матушкины покои. По словам дворцовой челяди, выглядел сей целитель препакостно: плюгавый мужичонка, голова с одного боку брита, с другого — стрижена, ноги босы, грязно тело и едва прикрыта грудь… И вот этот неприятный тип заявил, что излечит матушку от бесплодия! От денежного вознаграждения он отказался, сказав, что только по факту зачатия и рождения дитяти предъявит права на благодарность. И также сказал, что выбор, какова должна быть благодарность, оставляет за собой.

— Это выглядит подозрительно, — пробормотал Молдер, захваченный повествованием. Похоже, наклевывалось самое неожиданное и потрясающее дело «Секретных материалов». Все-таки молодчина Скиннер, что послал спецагентов в Россию! А какой колоритный этот древний русский царевич! Как сияет позолота на его бородавках!

— Совершенно с вами согласен, мистер Молдер, — заметило чудище. — Итак, целитель затворился в покоях царицы и не велел никому туда входить в течение недели. Многие слышали, как заунывным и противным голосом изрекает лекарь непонятные словеса, как призывает падших духов…

— Гипноз. Или оккультное воздействие, — быстро определила Скалли.

— По истечении недели царица Митродора вышла из своих покоев к царю. Точнее, ее вывел лекарь, потому что царица была столь слаба, что не могла самостоятельно передвигаться. На расспросы батюшки, каким образом целитель лечил ее, матушка отвечала, что быстро заснула и во сне слышала только заунывное чтение. А когда проснулась, то почему-то поняла, что уже беременна.

— Внушение? — нахмурила бровки Скалли.

— О нет. Вскоре действительно обнаружилось, что царица понесла, и плод рос не по дням, а по часам. По дворцу, а потом и по всему городу Кутежу поползли нехорошие слухи: дескать, это лекарь самолично обрюхатил государыню и теперь рожденное дитя никак нельзя будет признать законным наследником. Эти слухи дошли и до самого царя. Батюшка мой был вспыльчив и ко всяким слухам благорасположен. В гневе он призвал к себе лекаря и повелел ему дать отчет о своем гнусном деянии. На что лекарь только рассмеялся царю в лицо и осыпал его оскорблениями. Тогда царь повелел бросить лекаря в темницу.

— What there is «dungeon»?[13] — уточнил Молдер.

Тут неожиданно для всех подал голос доселе пришибленно молчавший Чарли.

— Мистер Молдер, сэр, возможно, я ошибаюсь, но полагаю, что «темница» — это древнерусское название изолятора временного содержания для особо опасных государственных преступников, — смущаясь, сказал гоминид.

— А-а, — протянул Молдер и глянул на монстра. Тот утвердительно кивнул.

— Итак, лекаря бросили в темницу. А царь с вполне понятным волнением стал ожидать разрешения царицы от бремени. И вот наконец свершилось. Я родился. По свидетельству царских мамок-нянек и прочих кормилиц я был очаровательным младенцем с кудрявыми волосами цвета спелой пшеницы, голубыми глазами и нежной розовой кожей. И пухленькими пальчиками с ноготками перламутрового блеска… Совсем не тот урод, который сидит перед вами теперь!

— Как трогательно, — прошептал Чарли и уронил на свою мохнатую щеку крупную мутноватую слезу.

— Царь стал искать во мне признаки сходства с опальным лекарем. Но их не оказалось! Наоборот, налицо имелись явные признаки, подтверждающие, что мой отец — царь Агапий! Например, родимое пятно в виде орла, распростершего крылья. Или веснушки на пятках, по сто сорок две на каждой. Именно такое число веснушек имелось и у самого царя. Я не буду говорить о том, что у меня, как и у царя, тоже были голубые глаза! Мой венценосный родитель понял, что совершил ужасную ошибку, поверив ничтожным слухам и посадив в темницу невинного человека. Он немедленно лично отправился к заключенному, дабы даровать ему прощение и осыпать милостями, но, увы, было поздно. Свершилось непоправимое!

— Что именно? — затаив дыхание, одновременно спросили Скалли, Молдер и Чарли.

— Несчастный лекарь лежал бездыханным на полу темницы. Тело его ссохлось и почернело, словно смерть наступила много лет назад, одежда превратилась в прах. И тут мой батюшка увидел еще одно неопровержимое доказательство того, что лекарь никак не мог обесчестить мою матушку. Сей загадочный целитель не имел на своем теле ничего, напоминающего главное мужское достоинство.

«О горе мне! — вскричал тогда царь Агапий. — Я в гордыне своей оклеветал невинного человека, и теперь на мое царство придут многочисленные напасти!» — «Отчего ты так думаешь, государь?» — встревожилась царица Митродора.

И тут царь поведал ей о том, что во времена своей молодости, еще не будучи венценосцем, он, охотясь с легкомысленными приятелями на медведя, повстречал в кутежанских глухих лесах девицу необычайной красоты. Разумеется, и он, и его легкомысленные приятели (все родом из боярских семейств) стали приставать к девице с непристойными предложениями. Но она ответила на это так, что у нахальных юнцов кровь застыла в жилах.

«Вас, — сказала девица, испепеляя юнцов своими сверкающе черными глазами, — ждет скорый несмываемый позор и страшная смерть. А тот, кто потом станет царем, однажды пожалеет, что не умер молодым. Ибо ему суждено оклеветать невинного и навлечь проклятие на свое царство, а на свое потомство — великий ужас. Что, круто я вас запугала, лохи боярские? То-то же. Будете впредь знать, как предлагать всякие пакости одиноким порядочным девушкам!»

Правда, девушка после этих слов на глазах у ошеломленной компании перекувырнулась через пень, на котором сидела, и превратилась в черную лису с вороньими крылами и змеиным хвостом. «Ведьма!» — завопили несчастные и бросились было к нечисти, дабы зарубить ее мечами, но не смогли и рук поднять — завязли в неожиданно загустевшем воздухе, словно мухи в варенье. В дурном настроении возвращались молодые витязи с этой охоты, хотя и уговаривали друг друга не верить вздорным пророчествам чертовки. Однако не прошло и года, как половина пророчества сбылась — все клевреты царя Агапия скончались страшной и позорной смертью. Дождями размыло старые Навозные горы, что возвышались за царскими конюшнями, и навоз стал общей могилой для благородных боярских сыновей. Правда, непонятно было, как они оказались в районе зловонных гор — ведь даже золотари и те посещали их лишь в случае крайней необходимости и за большие деньги. Видно, не обошлось здесь без злого колдовства. Царь Агапий объявил государственный траур. С годами забылось сие несчастие, и само пророчество тоже почти стерлось из памяти царя, но теперь, когда умер по царскому самодурству невинный человек, все припомнилось, и стала грызть самодержца лютая тоска. А тоску русский человек, пусть даже и уроженец царства Тридевятого, заливает обильным количеством водки либо самогона…

— What is samogon? It too is your national drink?[14]

— It's our national property,[15] — почему-то совсем не гордо ответил двуглавый царевич Тридевятого царства и продолжил дальше тянуть суровую нить своего печального повествования.

В одночасье ушел царь Агапий в жестокий запой и живым из него уже не вернулся. Затосковала царица Митродора, передала бразды правления державой юному царевичу и отправилась в дальний монастырь — молиться о спасении души своего непутевого супруга. Царевич же (звали его, кстати, Филимон) принялся владычить разумно и толково, ибо сызмальства имел склонность к книжным трудам, из которых черпал наставления о государственном устройстве и политических премудростях. А едва царевичу минуло двадцать лет, порешил он найти себе достойную, мудрую и прекрасную деву, заключить с нею союз брачный и упрочить тем самым свое царственное положение. По Тридевятому царству объявили о начале смотрин царских невест, в Кутеж потянулись девицы: и родовитые, и богатые, и красивые, и умные. Царевич Филимон с каждой имел деликатную и целомудренную беседу об изящных искусствах и философской этике, а потом через доверенную няньку сообщал о своем решении. Так тянулось сватанье до того момента, как появилась в царских палатах некая девица, назвавшаяся Антиномией.

Сия Антиномия весьма была изобильна красотой лика и остротой ума. О чем бы ни заговорил с нею царевич Филимон: об эклектических ли веяниях постмодернизма или о социальных концепциях поздних экзистенциалистов — на все у прекрасной Антиномии был готов достойный и свидетельствующий о ее незаурядном уме ответ. Филимон от восхищения позабыл обо всем на свете и тут же объявил, что нашел себе невесту. Всех остальных претенденток, дабы они не уезжали из Кутежа разочарованными, оставили погулять на царской свадьбе, потанцевать с молодыми витязями — глядишь, и для них найдутся женихи не хуже самого царевича…

Свадьба царская по роскоши и веселью превосходила все мыслимые пределы. Иностранцы, которые и в будни не упускали случая в Кутеже бесплатно разговеться печеными гусями да медовыми пряниками, на царской свадьбе вообще обнаглели — не только ели-пили в три глотки, а еще и в карманы со стола ястий и питий опускали бессчетно. Но то кутежан не сердило: пусть знают чужеземцы, как умеет народ в Тридевятом царстве праздновать и не жалеет куска для чужого рта. Долго длился свадебный день под перезвон гуслей да лихой посвист берестяных рожков, но наконец наступил и сладостный вечер, напоминающий влюбленному царевичу о первой брачной ночи. И вот молодых отвели в опочивальню, украшенную ветвями хмеля и цветами любистока. Да только случилось тут страшное событие. Едва затворились за Филимоном и Антиномией двери, как пылкий царевич приник к устам молодой супруги. Та ответила ему с нежностью… И словно в кипяток его лицо опустили — такая боль пронзила бедного молодого мужа! Все его тело извивалось в корчах, кожа пузырилась, вместо одной головы на плечах выросли две, и притом нечеловечьих, из боков брызнули расколовшиеся ребра, а вместо них вылезли отвратительные суставчатые лапы, ноги свело в клешни… Чудище, бывшее минуту назад симпатичным царевичем Филимоном, с горестным ревом рухнуло на праздничный ковер опочивальни — к ногам прекрасной Антиномии. А та закричала в ужасе: «Опять! О я несчастная! Да когда же я смогу нормально с мужчиной поцеловаться, не говоря о большем!» — и тоже грянулась в обморок.

В обмороке молодые пролежали недолго. Антиномия очнулась первой, взяла в углу опочивальни кувшин с квасом и вылила его на обе царевичевы головы. Тот кое-как в себя пришел, хотя, когда Антиномия по его просьбе подвела его к зеркалу, опять едва не брякнулся без сознания.

— Прости меня, милый Филимон! — заливаясь горючими слезами, сказала Антиномия и погладила царевича по чешуйчатому плечу. — Не думай ты худого обо мне. Не ведьма я, чернокнижница, не злодейка, что мужчин губит бессчетно. Просто такая уж у меня, многогрешной, генетическая карма!

И рассказала Антиномия царевичу, что сызмальства обладает она невероятной способностью — если какого мужчину поцелует, так тот незамедлительно в ужасающее чудовище превращается. И нет разницы — поцелует ли Антиномия мужчину из любви или почтительности. Еще будучи девочкой малолетней, поцеловала она как-то перед сном папеньку своего — превратился папенька в помесь дракона, бегемота и кенгуру. А ведь был до сего момента высокородным и владетельным герцогом, на чьи обширные поместья зарились все менее богатые соседи.

— Папенька, однако, на меня не рассердился, — утирая слезы, рассказывала Филимону Антиномия. — Наоборот, даже возрадовался. Отныне, мол, никто не посмеет у меня, такого чудовища, пытаться вотчину отвоевать! Все соседи страшиться станут! А чтоб еще более страху на всех нагнать, повелел мне папенька перецеловать всех его вассалов, пока они спали, — чтоб не только он был таким чудищем, но и подчиненные. Ослушалась я папеньку — жалко мне стало мужчин губить — и бежала из родимого замка. Долго скиталась по лесам да равнинам, потом набрела на деревушку бедную, прибилась к одной доброй вдове. Стала у нее вместо дочери. Всю работу выполняла с удовольствием, а еще ходила в местную школу, где хороший был учитель: и об искусстве с нами говорил, и о философии, и о науках естественных… Десять лет я в той деревне прожила, многому научилась, и к тому же стала девушкой, на которую все парни заглядываются, хоть и было мне всего шестнадцать. Но я все их заигрывания отклоняла, помнила, чем это может им грозить… Только сердце ведь не камень. Влюбилась я в сына нашего учителя. Но никаких волностей не допускала. Думала, может, это только поцелуи мои так на мужчин влияют? А если поцелуев не разрешать, — может, все благополучно окончится? Но не довелось мне это узнать. Юноша тот очень страдал, что не разрешала я ему себя даже в щечку поцеловать и сама сего никогда не делала. И вот как-то на Пасху, в храме, он возьми и поцелуй меня прямо в губы, а я опешила и ответила ему. Ох какое горе было! На глазах у врех прихожан превратился он в такого монстра, что многие за сердце схватились и пали бездыханными от ужаса. А я опять бежала! В городах больших обращалась я к различным лекарям со своей бедой, но медицина тут оказалась бессильна. И колдуны-хироманты-астрологи мне тоже не помогали, только денег требовали. Правда, грешна, одного мужчину я сознательно чудищем сделала: был то известный распутник, соблазнивший многих невинных девиц и тем самым доведший их до крайнего отчаяния. Когда он стал меня домогаться, я взяла и поцеловала его как следует — из женской солидарности, чтоб он больше никому жизнь не ломал. Чудище из него получилось отменное: туловище жука, голова крысы, лапы таракана, а вместо хвоста оленьи рога растут — остриями внутрь. И главное, он каменным стал. Теперь стоит он в том городе как памятник — в напоминание всем распутникам, что их тоже может постигнуть такая же участь. А все девицы считают своим долгом на памятник тот плюнуть презрительно… Годы шли, и подумала я, что избавилась от своей проклятой способности. Да и замуж мне хотелось, как всякой приличной женщине, — сколько можно по земле скитаться? Тут я прослышала, что в Тридевятом царстве невест выбирают для молодого царевича, и явилась сюда — на твое, Филимоша, горе… Надеялась, сначала объясню все тебе, а уж потом мы разберемся по-семейному, как нам лучше свою интимную жизнь устроить. Ан не успела…

Долго рыдала-каялась Антиномия на плече у супруга чудовищного. А потом отерла слезы и сказала:

— Слыхала я от добрых людей, Филимоша, что есть на земле некое чудо, вроде волшебной палочки. И чудо это рукой прозывается. Может оно, говорят, все желания исполнить и помочь тому, кто самый несчастный человек на земле. А есть ли кто нас с тобой несчастнее? Я ужасный дар имею, ты облик человеческий потерял… Надо нам с тобой эту руку искать, чтобы молить ее о помощи.

Подумал царевич, что сказка это, про чудеснуюто руку, но ведь не было у него выхода. И тайно, ночью глухой, покинул он с молодой женой царство, отправился на поиски…

Чудовище замолкло. Чарли рыдал в салфетку, Скалли рыдала в лацкан Молдерова пиджака.

— Боже мой, — выдохнул Молдер. — Это драма покруче гибели «Титаника»! И что же, ваше высочество…

— Можно просто Филимон.

— И что же, Филимон, все эти пять столетий ваша супруга вместе с вами занимается поисковыми работами?

— Нет, что вы… Разве я мог допустить, чтобы горячо любимая мною женщина старилась и страдала? Сразу из Тридевятого царства мы отправились в Швейцарские Альпы, к тамошним гномам. Ведь известно, что эти мастера кирки и отбойного молотка изготавливают высококачественные темпоральные резервуары замкнутого типа.

— Мм? — не понял Молдер.

— Это компактные емкости, внутри которых время замкнуто само на себе. Нечто схожее с кольцом Мебиуса. Если поместить живой организм в этот резервуар, он не будет стареть, нуждаться в пище и питье. Кстати, именно в такой резервуар гномы поместили ту сиротку, Белоснежку… Помните?

— Но это же сказка! — Скалли, слушая все это, перестала плакать и обрела профессиональный скептицизм.

— Разумеется, — кивнуло чудище. — Эту сказку сочинили сами гномы, чтобы никто не нарушал их спокойствия и не приставал с требованиями наладить массовое производство темпоральных резервуаров. Ведь если люди поверят, то все захотят заснуть на сто-двести лет, а потом проснуться молодыми и полными сил! И жить в прекрасном будущем!

— Да, это было бы круто, — дрожащим голосом подтвердила Скалли.

Несмотря на скептицизм, у рыжеволосой Дэйны Катерины было игривое воображение. И это воображение нарисовало перед нею такие перспективы…

— Гномы поначалу отказывали нам с женой в этой услуге. Вы уже, конечно, понимаете, о чем речь. Я хотел погрузить в темпоральное кольцо свою милую Антиномию. Чтоб разбудить ее только тогда, когда найду этот артефакт. Эту руку! И мне в конце концов удалось убедить гномью бригаду изготовить для моей жены резервуар. Правда, взамен я отписал гномам все полезные ископаемые Тридевятого царства. И говорят, эти предприимчивые ребята за полтысячи лет так почистили наши недра, что там даже лишнего дождевого червя не найдешь. Но на что не пойдешь ради любимой жены…

Воцарилось молчание, нарушаемое только деликатным сморканьем реликтового гоминида в салфетку.

— Значит, вы ищете таинственный артефакт, который должен вернуть вам человеческий облик и излечить вашу жену так, чтобы она своим поцелуем не превращала мужчин в мутантов? — решил на всякий случай уточнить Молдер.

— Да, — печально и торжественно ответил царевич Филимон.

— И этот артефакт выглядит как человеческая рука? — тоже внесла ясность Скалли.

— Не выглядит. Это и есть рука. Только не человеческая, а женская.

— Хм, — поджала губки Скалли. Ну конечно, царевич Тридевятого царства! Откуда ему знать о современных концепциях феминизма!

— А вам известен принцип действия искомого артефакта? — Агент Молдер отбросил сентиментальности и задавал вопросы деловым тоном, свидетельствующим о том, что активированы все его дедуктивно-аналитические способности. — Каким образом он функционирует? Что лежит в основе контактности артефакта с субъектом, которого мы условно обозначим как «Самый несчастный человек»?

— Увы, мне ничего неизвестно об этом, — развел царевич Филимон второй парой лап. — Все сведения, которые я черпал из старинных манускриптов, касающихся данного вопроса, отрывочны, бессвязны и противоречивы. Но в одном они сходятся — рука действительно существует. И может помочь тому, кого возьмет под покровительство.

— Кстати, у меня вопрос к вам, мистер царевич, — Скалли тоже вспомнила о своих обязанностях спецагента. — Каким образом вам удается становиться невидимым?

— Чего же проще? — удивился Филимон. — Это у меня шапка-невидимка. У нас в Кутеже их исстари шить навострились и на экспорт в разные страны поставлять. Очень удобно. Согласитесь, миз Скалли, кто бы пустил такого урода в кафетерий или в библиотеку? Кроме того, есть такие секретные архивы, куда можно проникнуть только невидимкой…

— А для нас вы таких шапочек не припасли? — загорелся энтузиазмом Молдер.

— Конечно, припас. Ведь нам столько дел предстоит! Только вот беда — я вашему Скиннеру про двух агентов писал, а вас трое. На Чарли у меня шапочки нет. А возвращаться за нею в Тридевятое царство сейчас никак невозможно — вектор не тот. Вынесет не туда — и пропадет весь труд моей жизни.

— Ничего, — улыбнулся Молдер. — С Чарли мы вопрос решим.

— Благодарю вас, мистер Молдер, сэр.

— А теперь, мистер Филимон, — строго-спокойным голосом потребовала Скалли. — Объясните нам, что от нас, как спецагентов ФБР, требуется.

— Как? — удивился царевич. — Чего ж тут непонятного? Вы мне поможете найти эту руку. У вас ведь такой опыт работы в неординарных ситуациях!

— Допустим, — протянула Скалли. — А что, среди русских нет агентов такого уровня?

— Возможно, и есть, — уклончиво ответил царевич. — Но русские агенты обладают одним серьезным недостатком, который может помешать работе.

— Оу! И каким же?

— Много пьют и почти не закусывают.

— Ясно, — кивнул Молдер. — Тогда не будем медлить, приступим к работе. Филимон, какова предполагаемая зона поиска артефакта?

— Видите ли… Я точно не знаю. Но, по некоторым сведениям, она сейчас должна находиться в России.

— А, ну это мелочи, — махнул рукой Молдер. — За неделю управимся.

— Полагаете? — двинул челюстями царевич, что, видимо, означало улыбку: — Россия большая…

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

8 января, четверг, 12:30

В ожидании нового гостя, назвавшегося по телефону майором Колосковым, Трифон решил чуток навести порядок в разгромленной квартире. Поднял сорванную с петель дверь, прислонил ее к стене и мельком подумал, что очень некстати придется залезать в долги, чтоб ее починить. Не будешь же жить с открытой дверью, тем более что было у Трифона ощущение, будто фальшивые ремонтники — только первая ласточка, влетевшая в его квартиру, заинтриговавшись судьбой подселившейся к Трифону рукообразной сущности.

Интересно, а откуда они узнали?

И кем являются на самом деле?

Хорошо, что у Трифона с лета оставалась целая коробка с липкой лентой — он ею пленку парниковую на даче скреплял. А теперь вот запасы пригодились — упаковал Трифон своих гостей-ремонтников скотчем так, что любо-дорого. Когда очнутся, будет им над чем поразмыслить. Рука Трифону в этом упаковочном процессе не помогала, просто крепилась к его плечу пальцами наподобие аксельбанта. Трифон понимал: боится и нервничает. Еще бы не бояться! Ряхи-то у ремонтников такие, что вся профессиональная боксерская лига связываться не захочет!

— Надеюсь, я вас не убил, — сказал Трифон обмотанным скотчем ремонтникам и отправился на кухню, потому что от пережитого стресса у него разыгрался такой аппетит, что хоть плитку кафельную глодай!

Трифон поставил чайник, подумал было про яичницу, но тут безвольно поникшая у него на плече рука ожила, мягко отстранила нашего героя от плиты и понудила его сесть на табурет у столика. Мол, отдыхай, с этим я справлюсь, это моя работа.

— Ну, как знаешь, — улыбнулся Трифон.

Рука распахнула дверцу холодильника, стремительно обследовала его на предмет наличия продуктов («Да там нет ничего, я все никак в магазин не соберусь, извини!» — счел своим долгом прокомментировать это действие Трифон), достала банку шпрот (Трифон про ее существование и забыл уже), кусочек сыра, кусочек сливочного масла, три яйца и кетчуп с майонезом. Задумчиво поводила над этим богатством пальцами, а потом принялась резать, взбивать, крошить, перемешивать, напоминая собой маленький хозяйственный ураганчик. Выложила нечто сложносоставное в сковородку, включила духовку, отправила сковородку в духовку, сняла с плиты закипевший чайник, заварила Трифону чаю, нарезала хлеб, сделала бутерброды, выключила духовку, вынула сковородку с чем-то, что распространяло дивный аромат высококлассного кулинарного блюда, переложила со сковороды это нечто на тарелку Трифону, поставила перед носом — прошу, мол, бон апети!

— А вилку? — съехидничал Трифон. Но ехидничал он из сугубо мужской склонности к скептицизму.

Нет, в самом деле, где вы видели мужчину, который, наблюдая за женской бурной хозяйственной деятельностью, преисполнится откровенного восторга? Восторгаться мужчина будет в глубине своей души, проникновенно благословляя, к примеру, свою спутницу жизни, которая великолепно готовит капустные шницели и фаршированные кабачки. Но вслух свой восторг мужчина не выразит. Он скажет: «Вилку дай!» или «Опять перец забыла?», что на самом деле является свидетельством не его безграничного хамства, а, наоборот, смиренного, немого восхищения перед непостижимыми возможностями противоположного пола.

Рука изящно положила перед Трифоном вилку. Устроилась напротив, на краешке стола, нервно постукивая пальчиками: дескать, пробуй, говори, как тебе это понравится.

Трифон поднавалился на предложенное блюдо, ойкнул и выпучил глаза:

— Как ты это сделала?

Рука замерла. В этом замирании явственно слышался безмолвный вопрос: «Тебе не нравится, да?»

— Это… Это просто потрясающе! Умм… И всего-то нужно шпрот, сыра и масла… Если это не едят боги на Олимпе, то я не знаю, кто еще достоин такое есть! Ты просто чудо!

Рука выразительно отмахнулась. Мол, спасибо за комплимент, я знаю, что я чудо. Но это только малая часть моих чудесных способностей. Это мелочи, мол. Касательно же богов олимпийских, то рылом они не вышли, чтоб есть мою стряпню. А вот ты, Трифон, вышел.

Трифон в момент управился с кулинарным шедевром. После него есть бутерброды было бы кощунством, но рука деликатно на этом настояла. И была права — бутерброды оказались, тоже хоть куда. Особенно это сочетание сливочного масла, свежего салата и черной икры…

У Трифона кусок застрял в горле. Он отложил недоеденный бутерброд, строго глянул на свою визави и спросил:

— А черная икра у нас откуда? И свежий салат? Как это понимать?

Рука тихонько сползла со стола, порулила к подоконнику, начала там драпироваться в шторку.

— Солнце мое, ты от ответа не увиливай! — рассердился Трифон. — Хочешь сказать, что тоже у соседей заняла?

Заметили, да? Уже даже не «сокровище», а прямо «солнце»! Представляете, если каждый мужчина, справедливо гневаясь на дражайшую половину, примется именовать ее не «заразой жирной» или «кобылой горбатой», а этак аристократически «солнце мое»? Количество разводов резко уменьшится. Что, в принципе, самим мужчинам невыгодно. Поэтому следите за тезаурусом, джентльмены! Не позволяйте вашей природной интеллигентности и деликатности взять над вами верх! Иначе вслед за деликатностью верх над вами возьмут эти негодяйки. То есть мы.

— Ты хулиганка, — обреченно сказал Трифон. — Но я тебя понял. Это намек на вопиющую пустоту моего холодильника. Золотко, ты же сама понимаешь — есть у меня время по магазинам ходить? На нас буквально полчаса назад совершено было нападение! Нам дверь с петель снесли! Разгром в квартире учинили! И я еще не знаю, как быть с этими ремонтниками: то ли в милицию сдать, то ли с балкона повыбрасывать. Черт, и ведь еще стекла в гостиной выбиты! А у меня денег — кот начхал! Нет, не вздумай ни у кого одалживаться! Сначала коврик, потом икра, а теперь еще и занимать бабки у всего подъезда примешься! Лучше я сам займу. Ну что ты за штору прячешься? Обиделась, да? Не обижайся, я и сам не знаю, как себя с тобой вести. Ты такая…

— Заботливая.

Трифон сделал вид, что не вздрогнул. Медленно взял кружку с горячим чаем, медленно же повернулся на стуле — в сторону вошедшего.

— А вы кто будете? — с деланым безразличием поинтересовался Трифон и отхлебнул чаю. Сладкий. Красота. И откуда бы руке знать, что он любит сладкий чай?

— Клеопатра, — отчеканил стоявший в дверях кухни человек.

— Очень приятно, — столь же невозмутимо ответствовал Трифон. — Трифон. Проходите, присаживайтесь, будем чай пить.

По холодному, скульптурной лепки лицу нового гостя серой мышкой мелькнуло замешательство.

— Э-э, Трифон Вамбонгович, вы, наверное, меня не так поняли, — промямлил он. — Я вам звонил. Майор Колосков, особо особый отдел ГУ ФСБ.

— Отчего же, я понял, товарищ майор. Значит, особо особый отдел. Ну, будем знакомы, — и Трифон протянул майору руку. Свою руку.

Тот почему-то слегка покраснел.

— Простите, Трифон Вамбонгович, но руки я вам подать не могу. Это ни в коем случае не должно расцениваться вами как оскорбление, поверьте! Просто я забочусь о вашей безопасности.

— А ваши руки так опасны?

— И не только руки, — вздохнул майор Колосков. — Поверьте, это так. Я позднее вам объясню, и вы отдадите должное моей предусмотрительности… Простите, Трифон Вамбонгович…

— Можно просто Трифон.

— Благодарю. Так вот, Трифон, у вас случайно не найдется коньячку грамм сто?

— Найдется.

— Буду бесконечно благодарен.

Трифон (не выпуская из руки кружки) подошел к кухонному навесному шкафчику, достал початую бутылку «Хеннесси», подарок Олега на Рождество. Поставил перед гостем. Подумал и добавил рюмку.

— Не могли бы вы налить сами? — спросил гость.

— Отпечатки боитесь оставить? — усмехнулся Трифон.

Гость тоже изобразил улыбку:

— Трифон, дорогой мой… У меня нет отпечатков. И это я вам тоже разъясню. Со временем. Просто чем меньше я буду контактировать с вещами, принадлежащими вам, тем лучше. Считайте, что у меня особая форма проказы.

— Ну хорошо.

Трифон налил майору сто грамм. Тот с достоинством их принял. Спросил:

— Трифон, вы можете обойтись без этой рюмки?

— В принципе да, а что?

Гость методично принялся откусывать от рюмки кусочки и глотать их, почти не жуя.

Трифон вытаращил глаза:

— Господи, вы кто, йог?

— Нет, — дожевав рюмку, ответствовал гость. — Просто я не человек. Понимаете, ее, конечно, можно было бы вымыть. Но полное уничтожение — стопроцентная гарантия…

— Вы — не человек?! А кто? И зачем вы ко мне…

— Трифон! — Майор Колосков проникновенно посмотрел на молодого человека, — Давайте я вам все изложу по порядку. Только скажите сначала: они где?

— Кто «они»?

— Трифон, вы же сами сообщили мне по телефону, что на вас совершила нападение некая преступная группа, выдающая себя за специалистов по ремонту. Я даже имею подозрение по поводу их личностей, но надо проверить…

— А-а… Они в комнате лежат. Я их скотчем замотал, как мумий. А их дизайнер в окно выпрыгнул. Почему-то. И теперь из окна дует.

— Пройдемте в комнату. — В голосе майора Колоскова послышались нотки явно металлического происхождения.

— Ой, — удивился Трифон, едва переступив порог своей многострадальной гостиной. — А где же они?

Вместо Пал Палыча, Джабика, Геры-немого и ярой нимфетки Тоси на полу растекались непрезентабельного вида зеленые лужи. В лужах плавали мотки скотча.

— Я счастье разбил с торжеством святотатца, — пробормотал майор Колосков, брезгливо переступая по линолеуму и чуть наклоняясь, чтоб визуально оценить качество загадочных луж.

— Что? — изумился Трифон.

— А, это я так, Трифон, не обращайте внимания. Не относящиеся к делу мысли вслух… Что ж. Картина ясна. Вы, Трифон, не волнуйтесь. У вас побывали в гостях вульгарные пожиратели.

— Кто?!

— Пожиратели. Вид негативной нежити. Подразделяются на пожирателей вульгарных и высших. Используются черными колдунами в качестве запугивающего средства. Вас, Трифон, хотели напугать. Сильно. Какой-то темный маг одержим идеей извести вас в самое ближайшее время. Либо ему вас заказали. У вас есть враги?

Трифон ошеломленно посмотрел на майора Колоскова:

— Вы серьезно? Нежить? Маги?

— Именно. Так как насчет врагов?

— У меня их нет. Откуда? Я же вполне мирный человек. Кстати, а почему этих уродов называют пожирателями? Они что…

— Да, пожирают. Все, на что имеют разрешение от своего Посвящающего, то есть колдуна или мага. Могут сожрать ваши деньги. Здоровье. Время. Силы. Положительные эмоции и творческие идеи. В конце концов, могут съесть вас как биологический объект. Вы молодец, Трифон. Интуитивно поняли, что сможете избавиться от них только в том случае, если начнете им сопротивляться. Сопротивление реципиента для них смертельно, они разрушаются. Ведь они еще и покорностью, запуганностью питаются.

— Интуиция тут ни при чем. Просто я на них очень разозлился. Интересно, а этот их дизайнер с пистолетом тоже пожиратель?

— С пистолетом? — оживился майор. — Нет, на пожирателей это не похоже, они человеческое оружие не используют. Как этот тип выглядел?

Трифон поежился:

— Как мумия, наверно…

— А, — махнул рукой майор Колосков. — Тогда можете не беспокоиться. Это и была мумия. То есть мумифицированный модуль. Тоже нежить. Очень наглая и очень слабая. Поэтому вооружается. Но стреляет плохо, практически всегда промахивается, и сразу после выстрела начинается процесс саморазрушения. Такая у этой дряни программа. Каждый темный маг имеет разрешение на воссоздание полудюжины таких модулей-мумий. Он через окно выпрыгнул, говорите? Типичное поведение для мумии-модуля. Теперь наверняка перед вашим подъездом валяется куча грязных бинтов… Да, неприятно только, что они такое безобразие в вашей квартире учинили. Не худо было бы прибраться…

— Я… Да, разумеется. Сейчас возьму веник, где-то он тут у меня был… Вас, надеюсь, не смутит, что я буду беседовать и убираться?

Майор Колосков чуть раздвинул губы в улыбке.

— Дорогой Трифон, — сказал он. — Меня вы можете совершенно не опасаться. Поверьте, я знаю, что у вас есть кому заняться уборкой.

И не успел Трифон слова молвить, как в гостиную явилась рука. Задумчиво замерла перед носом майора Колоскова.

— Примите мое почтительное приветствие, о спасительное создание! — поклонился майор руке. — Обещаю вам и вашему господину полную доверительность и безопасность.

Рука, словно удовлетворившись этими речами майора, принялась за воссоздание в гостиной ее былого великолепия. Веник и ведро для мусора так и носились за ней, подчиняясь ее безмолвному приказу.

— Хорошо работает, оперативно, — похвалил майор Колосков руку. — Вам досталась изумительная особь, дорогой Трифон. Рад за вас.

— Спасибо, конечно.

— А теперь я приступлю к своим разъяснениям, дорогой Трифон. Ибо чувствую, что у вас на языке вертятся тысячи вопросов, а кроме того, вы испытываете справедливое негодование: я вошел в ваш дом, прервал чаепитие, вызнал вашу тайну. Можно присесть? Заметьте, как тщательно она почистила обивку дивана! Ни одна человеческая женщина с этим справиться не способна.

Что обивка! Через две минуты о разгроме в гостиной напоминало только разбитое окно. Трифон и его гость расположились на диване, источавшем слабый, но приятный аромат лаванды. А рука отправилась дальше приводить квартиру в порядок. Изредка из глубины комнат доносился стук или грохот перетаскиваемой мебели.

— Прежде всего, дорогой Трифон, вы хотите знать, откуда мне известно про появившийся в вашей квартире артефакт, известный в паранормальных сообществах как рука? У меня хорошо развиты способности к ясновидению. Потому я и служу в особо особом отделе, о котором никто из простых смертных, хотя бы и служащих в ФСБ, не догадывается. Почему я настоял на встрече с вами? Я предвидел, что вам грозит опасность. Но здесь у меня вышел прокол — я счел, что опасность вам угрожает, от обычного человека, меж тем как вами явно заинтересовался оккультист, раз по вашу душу пришли вульгарные пожиратели. Я опоздал. Но, к вашей чести, вы справились с ними сами. А если нападения повторятся, то я уже буду с вами рядом и смогу дать должный отпор. Почему я собрался вас защищать? Потому что вы избранный.

Трифон от волнения икнул:

— К-кем избранный?

— Ею, разумеется. — Майор Колосков кивнул в сторону кухни, где негромко брякала посуда. — Заботливой рукой.

— А… зачем? Зачем я избранный? Блин, только этого мне не хватало!

— Тут уж ничего не поделаешь, дорогой мой Трифон. Избирать — ее право. Так гласит легенда…

— Еще и легенда есть! Какая же?

Трифон чувствовал себя неуютно. Нет, он безусловно поверил всем словам странного майора, заявившего, что он не человек, и подтвердившего это заявление активным поеданием стеклотары. Но Трифону показалось, что в его жизни наблюдается явный преизбыток романтических тайн с уклоном в авантюрный триллер. Человеку спокойного темперамента, каковым Трифон и являлся, трудно было ужиться с мыслью, что в квартиру в любой момент может вломиться вульгарная нежить и потребовать сотрудничества. Да и рука эта, хоть Трифон к ней и притерпелся, все-таки лихо расшатывала привычную систему координат. А еще (Трифон даже самому себе стыдился признаться в этом) ему почему-то очень понравился майор Колосков. У майора, при всей его суровости, было очень красивое, нежное лицо, чарующие глаза, пленительные губы и упоительный голос. Словом, полный набор достоинств, любуясь коими Трифон чувствовал себя готовым бежать на прием к сексопатологу.

Майор Колосков внимательно посмотрел на Трифона. Покачал головой, прошептал: «Я так и знал. Трансовое состояние» — и внезапно издал протяжное громоподобное рычание.

— А? — очнулся Трифон, покидая мир своих крайне неприличных грез.

— Трифон, мало я у вас коньяку попросил. Через минуту дадите мне еще сто грамм. Это поможет вам избавиться от… Трифон, перестаньте на меня так глазеть! У вас ведь вполне правильная ориентация! Очнитесь!

— Мм, — пробормотал Трифон. И попытался майора поцеловать.

— Бли-и-ин, — тоскливо взвыл майор и мгновенно ретировался на кухню.

Вернулся он с бутылкой коньяка в руках. Нахально отпил из горлышка, пробормотал: «Бутылку потом сжую». Сел не на диван, а на подоконник. Понаблюдал за Трифоном. У того уже имелся вполне осмысленный взгляд.

— Так-то лучше! — сказал майор. — Извините меня, Трифон. Я виноват. Это все моя проклятая природа.

— В смысле? — насторожился Трифон. И впрямь, после того как майор опять глотнул коньяку, в мозгах у нашего героя посветлело.

— Я уже сказал вам, что я не человек. И это правда. Я инкуб. Он же суккуб. Не вижу смысла скрывать это от вас, Трифон, тем более что нам еще предстоит долгое сотрудничество.

— Я не очень хорошо знаю, кто такие инкубы и суккубы…

— Низшие духи с ярко выраженной чувственной актуализацией, — мрачно отчеканил Колосков. — Бесплотные сексуальные гиганты. Мастера обольщения.

— О! — Трифон покраснел. — Это значит, вы меня могли…

— Мог. Но не хотел. Трифон, я уже давно не работаю по специальности. Из принципа. Видите ли, вместо того чтобы погружать человечество в пучину сладострастия, занимаюсь вопросами безопасности. Но у меня, к сожалению, еще остались кое-какие рудиментарные… способности.

— Например?

— Вы, э-э, начали соблазняться, только глядя на меня. Хорошо, что у вас коньяк есть. Когда я пью коньяк, у меня гормональный баланс нарушается, а вы перестаете смотреть на меня как на потенциального сексуального партнера.

— А-а, вот оно что… — опять покраснел Трифон.

— И прикосновений я стараюсь избегать. Вы только на меня глянули, вам уже нехорошо, а если коснуться? Кстати, потом добудьте трехпроцентный раствор хлорамина и протрите им подоконник. Где я сидел. Во избежание взрывов незапланированной чувственности. Это нам совсем ни к чему.

— А диван?

— А что диван?

— Вы на нем тоже сидели…

— Хлорамин. Проверенное средство. Знаете, Трифон, стыдно признаться, но иногда я сам на себя начинаю западать. Этакий нарциссизм в тяжелой форме. Тогда только хлорамином и спасаюсь. В ванну лью и погружаюсь дня на три.

— Нелегко вам приходится.

— Это да, — кивнул инкуб. — Но речь, если вы помните, не обо мне. Речь о руке, которая поселилась в вашем доме, тем самым избрав вас объектом своей заботы.

— А как вы узнали?…

— Дар ясновидения, я же вам говорил. Приходится отслеживать все мощные моменты дестабилизации паранормального поля. А Явление Руки — именно такой момент.

— И вы знаете, что это за рука?

— Я знаю легенду, — с торжественностью в голосе сказал инкуб Колосков. — Но даже легендам свойственно ошибаться, мой мальчик. Поэтому примите ее за рабочую версию. Все равно большего мы пока не знаем. Итак… Есть на Земле некое племя. Очень древнее и при этом малочисленное. Некоторые считают, что оно скрывается в аравийских песках. Другие полагают, что место обитания племени — карстовые пещеры или даже доисторические ледники. Так или иначе, но племени этого никто не видел.

— И тем не менее о нем знают? — скептически поднял бровь Трифон.

— Именно. Что ж, это ведь легенда. Известно, что это самое древнее племя на земле. Они исповедуют единобожие и, по слухам, присутствовали при создании Адама.

— Но это-то уж полная чепуха. Адам и был первым человеком! Вроде.

— А я не сказал, что это племя — люди, — загадочно изрек майор Колосков, мерцая ониксовыми глазами.

— Bay, — изумился Трифон.

— Они узрили, как создан был из персти земной Адам, прародитель человечества. Они видели, как Адаму одиноко среди эдемской красоты. Но затем они стали свидетелями иного чуда, не вошедшего в канонические религиозные книги. Адам уснул. А когда проснулся, рядом с ним лежала рука. Прекрасная одушевленная рука, способная поддержать, утешить, помочь, развеселить… Однако змий, что был искусителем и хитрецом, нашептал первому человеку, что одной руки ему будет недостаточно и надо требовать от Создателя большего. Снова уснул Адам. И на сей раз после долгого сна он очнулся и увидел пред собою женщину. И дальше все развивалось по известному сценарию. А рука исчезла. Легенда говорит, что ее похитил сам змий. Но также легенда говорит и о том, что древнее племя вступило в борьбу со змием и, одолев его, получило право на владение райской рукой. Племя хранило руку, оберегало ее от посторонних глаз, но раз в пятьсот лет рука являла себя человечеству, ибо в ней заложен был великий инстинкт заботы и нежности. Говорят, она сама избирает того, к кому хочет явиться. Это должен быть самый несчастный, самый неудачливый человек на Земле, обделенный всеми радостями жизни…

— Интересное дело! — справедливо возмутился Трифон. — Это что же получается?! Я самый несчастный?! Неудачник?! Да ни фига подобного! Чушь какая!

— Ничего не знаю, — пожал плечами инкуб. — Так гласит легенда.

Трифон еще с минуту повозмущался, а потом уставился на инкуба, который предусмотрительно отхлебнул еще коньяку.

— И что теперь?

— Мм?

— Что теперь мне делать с нею?

— А ничего. Живите. Она сделает вас счастливым.

— Спасибо большое, но я как-нибудь сам, — хмыкнул Трифон. — Счастье — это, конечно, здорово. Но только сегодня эти прожоры… То есть пожиратели. Требовали у меня руку.

— На этот счет в легенде тоже есть комментарии, — вздохнул инкуб. — У счастливого подопечного руки обязательно появятся враги. Которые захотят сами обладать этим артефактом. Потому что у руки есть одно очень важное свойство…

— Она желания выполняет? — глупо хихикнул Трифон.

— Выполняет. Так что зря хихикаете. Правда, легенда гласит, что за рукой всегда остается выбор — выполнять то или иное желание или нет. Но некоторые полагают, что смогут ее убедить.

— Вы про темного мага?

— И про него тоже. Я предвижу, что вы, Трифон, скоро окажетесь в эпицентре таких событий, по сравнению с которыми сегодняшнее нашествие пожирателей — просто экскурсия в библиотеку. Но не бойтесь. Я по мере своих сил буду оберегать вас и этот артефакт от опасностей, предупреждать о заговорах, покушениях, возможно, приму участие в ликвидации некоторых оккультных бандитских группировок…

— Э-э… — протянул Трифон. — А отказаться от всего этого нельзя?

— Помилуйте! — искренне удивился инкуб Колосков. — Кто же от своего счастья отказывается?!

— Действительно. — Трифон сник. — Как я сразу не подумал?

Инкуб прелестно усмехнулся.

— Полноте печалиться, Трифон, — сказал он и спрыгнул с подоконника. — Все не так мрачно. Ступайте, помогите вашей заботливой руке навесить входную дверь. А я пока подумаю над тем, кому из ныне практикующих темных магов понадобилось посылать к вам пожирателей и притязать на право обладания этим уникальным созданием.

Частная квартира,

г. Москва, Россия

9 января, пятница, 9:43

Молдеру плохо спалось в России.

Всю ночь он ворочался в постели без сна. Не давали покоя мрачные мысли о том, что они со Скалли втянуты в некую сомнительную игру. Судьба много раз учила Фокса, что нельзя доверять людям. И уже тем более нелюдям.

Хотя этот царевич из мифического Тридевятого царства говорил столь убедительно… А Скалли вообще в конце их беседы смотрела на монстра так, словно увидела мужчину своей мечты. Но, с другой стороны, если один аванс за их работу составил миллион долларов каждому… «Да я за такие деньги готов выдать секретную информацию о местонахождении Скиннерова барабана!» — сребролюбиво подумал Молдер. В Бюро платили мало и частенько задерживали зарплату. Спецагент иногда с ужасом думал о том, что так и не успеет внести очередной взнос за свой новенький вертолет… А тут такое везение! Раскрутить на приличные бабки представителя древней и, возможно, исчезающей царской династии! А если удастся действительно помочь ему, то это пахнет и солидным повышением по службе. И тогда уже не Скиннер будет разрисовывать бетонный пол своего кабинета цветными мелками, — тогда он, Молдер, устроится там с Тоникой Плевински и примется мастерить муравьиную ферму. А Скалли пусть учится лепить из пластилина…

Молдер лениво оглядел комнату. При свете небольшого ночника она выглядела почти скромной, но вчера, когда царевич Филимон привез их сюда, они со Скалли подумали, что этот тип все-таки решил провести экскурсию.

— Что вы! — весело отозвался Филимон на эти сомнения. — Это моя московская квартира. Понимаете, я подумал, что лучше вам не светиться в гостиницах. А здесь и охрана, и сигнализация, и решетки на окнах… Если какие-нибудь местные гангстеры опять задумают вас похищать, им проще будет расстаться со своей жизнью, чем сделать это.

Квартира была огромной и роскошной. Стены комнат украшала лепнина, позолота, лак и инкрустации. С потолка свисали редкостной красоты люстры. Картины школы барбизонцев красовались в небольшой гостиной. В мраморных каминах пылал огонь. Паркетные полы представляли собой произведение искусства. А какая мебель! Молдер подозревал, что американскому президенту будут не по карману такие буфеты, канапе и ломберные столики. По коридорам скользили вышколенные слуги, больше похожие на тени. Царевич предложил гостям перекусить, но те, памятуя обильную трапезу в «Жигулях», отказались. К тому же у Молдера побаливала печень. Русский yorsh сделал свое каверзное дело.

— В таком случае кофе! — сказал невидимый (снова) Филимон. — Кофе и сигары. Мистер Молдер, Чарли, как вы относитесь к сигарам?

— О, мы не курим, — отозвались они. — У нас в Бюро месячник «Скажи никотину нет!». Приходится соответствовать. Вот от чего бы мы не отказались, так это от мисочки с жареным арахисом.

И тут же перед носом Молдера оказалась здоровенная, литра на три, фарфоровая миска, до краев наполненная знаменитыми орехами для «Сникерсов». Молдер и Чарли устроились на софе, поставили между собой миску и принялись целеустремленно выуживать из нее еще теплые, ароматно пахнущие поджаренные орехи. Скалли презрительно посмотрела на такую вольность и в ответ на любезный вопрос царевича, что ей угодно, попросила стакан негазированной минеральной воды.

Молдер орехи-то грыз, но и от дела отлынивать не собирался, тем более что оно, похоже, намечалось быть небезынтересным.

— Филимон, вы говорите, что рука должна обнаружиться у самого несчастного человека. По вашим предположениям, кто в России претендует на это печальное звание? Нам со Скалли…

— Мистер Молдер, сэр!

— И с Чарли нужно хотя бы примерно представлять, с каких социальных групп начинать свои поиски.

— Ну, я не знаю… — растерянно ответил невидимый Филимон. — У нас в России каждый второй несчастный. У нас вообще не принято быть счастливым и довольным. Если вы послушаете наши программы новостей или какие-нибудь аналитические шоу, то подумаете, что эта страна просто находится на грани апокалиптической катастрофы — до того в ней всем плохо живется…

— Задача осложняется, — протянул Молдер огорченно. — Насколько я помню, население вашей страны составляет что-то порядка ста пятидесяти миллионов…

— Ста пятидесяти миллионов девятисот девяноста девяти тысяч четырехсот семнадцати человек, — отчеканил Филимон-невидимка. — Нет, уже четырехсот восемнадцати — только что в городке Болоховка родился мальчик.

— Вау! — воскликнула Скалли. — Откуда у вас такая информация, мистер царевич?

— Есть кое-какие люди, связанные с российской статистикой, — туманно ответил царевич. — Я ведь тоже не бездействовал, когда узнал о том, что рука может объявиться в России. Сколотил группу независимых аналитиков, информационный штаб, то-се… Конечно, с вашим талантом, дорогие агенты, никакой штаб не сравнится, но мы хотя бы проделаем всю черную информационную работу…

— Молдер, как будем искать? — нетерпеливо спросила Скалли. — У тебя уже есть предположения?

— Конечно! — с достоинством ответил Молдер. — Проще простого. Примем за рабочую версию условное распределение населения России по социальным группам. Далее в алгоритме поиска задаем параметры: пол, возраст, общественное положение, уровень жизни. Выделяем группы, самые неустойчивые относительно категории «счастье». И с этими группами работаем более тщательно.

— Браво! — воскликнул невидимый Филимон. — А как это будет выглядеть на практике?

— Э-э… — Молдеру нестерпимо захотелось почесать свою лысину, но он постеснялся снимать парик при архаическом царевиче. — Например, рассматриваем условно социальную группу «чиновники высшего звена». Поскольку общественное положение и уровень жизни субъектов группы крайне высоки по сравнению с остальными группами, пол и возраст некритичны. Методом диагонального просмотра знакомимся с жизнью типического субъекта «чиновник». И делаем вывод, что в данной социальной группе несчастных просто не может быть. А вот если мы возьмем социальную группу «работники бюджетных организаций», то картина вряд ли будет столь однозначной и оптимистической… Я прав, Скалли?

— Не совсем. — Рыжеволосая красавица деловито достала из кармана пиджака мини-компьютер, принялась что-то высчитывать и строить пространные графики. — Ты, как всегда, забываешь учесть погрешности. В данном случае погрешности можно обозначить русскими терминами «vezuha», «nepruha» и «avos'».

— Поясни, — кратко потребовал Молдер.

— Для русского менталитета, — начала менторским тоном Скалли, — характерны необоснованные надежды на вмешательство в судьбу человека неких высших сил.

— Религиозного характера? — напрягся Молдер.

— Не выяснено. Скорее, эти силы для русских имеют ту же смысловую и эмоциональную значимость, что и рок для древних греков. Силы «nepruha», «vezuha» и «avos'», по убеждению русских, имеют свойство решающего влияния на жизнь субъекта.

— Например?

Скалли почувствовала, что пришел ее звездный час: как же, этот самовлюбленный Фокс Молдер, вечно придирающийся ко всем ее идеям, подвергающий критике каждую ее сентенцию, теперь внимал ее словам, как юный курсант Академии ФБР. То-то же! Пусть знает, что спецагент Дэйна Скалли тоже имеет способности к аналитической работе!

— Возьмем жизненный алгоритм двух условно человеческих единиц, которые обозначим как «чиновник» и «бюджетный работник». Допустим, на определенном этапе жизни у чиновника закончилась vezuha и началась nepruha — выяснилось, что он берет взятки, занимается растлением малолетних и замешан в промышленном шпионаже. И хотя данный чиновник всегда учитывал силу «avos'», ему это не помогло, и он из своей социальной группы переходит в другую, обозначаемую как «уголовные преступники». Разумеется, общий уровень его счастья резко снижен, «чиновник-преступник» полагает, что он самый несчастный человек на земле, и, надо сказать, он в этом почти прав. Теперь рассмотрим субъекта «бюджетный работник». Основной показатель его жизни — «nepruha». У него ничтожное жалованье, замучили налоги, проблемы с жильем и собственным здоровьем. Он вполне подходит под определение «самый несчастный». Но, в силу присущего данной социальной категории природного оптимизма, субъект тоже надеется на силу «avos'», которая и помогает преодолеть житейские неприятности. И avos' действительно помогает: например, этот «бюджетный работник» выигрывает миллион в каком-нибудь телешоу. Или находит престижную работу. То есть у него начинается vezuha. И он счастлив!

— И к чему ты все это рассказала? — иронично покривил губами Молдер.

Скалли хотела сдерзить, но передумала и ответила спокойно:

— К тому, что нам с каждой группой придется работать очень долго. Потому что категории «счастье» и «несчастье» весьма размыты у любого индивидуума. Ты вот, например, Фокс, счастлив, когда так жадно поглощаешь жареный арахис. А я при этом глубоко несчастна, так как очистками от орехов ты совершенно неприлично заплевал этот прекрасный ковер работы туркестанских мастеров!

— Я потом все уберу, — покраснел Молдер.

— Миз Скалли, — поинтересовался невидимый царевич. — А что конкретно вы предлагаете?

Скалли набрала в легкие воздуха, готовясь разразиться новой высоконаучной тирадой, но тут произошло небывалое.

Гоминид Чарли робко поднял руку и сказал:

— А можно мне?

Все на него посмотрели.

— Говори, Чарли, — мягко предложила Скалли. — Мы очень внимательно тебя слушаем.

— Понимаете… — Чувствовалось, что Чарли ужасно смущен. — С того момента, как царевич Филимон рассказал нам свою печальную историю, мне не дает покоя один вопрос. Если волшебная рука, как вы утверждаете, является к самому несчастному человеку на свете, то почему она не явилась к царевичу? Может быть, он еще не самый несчастный?

— Нет! — печально воскликнул Филимон. — Самый-пресамый! Несчастнее не бывает!

— Поверьте, дорогой царевич, я не хотел вас обидеть, — склонил голову Чарли. — Но умоляю, выслушайте меня дальше! Вот что я подумал… Волшебная рука проигнорировала несчастного царевича и его спящую супругу. Но это значит, что точно так же она может проигнорировать и всех остальных несчастных!

— И что из этого?

— А то, что руку надо искать не среди людей несчастных, а среди самых счастливых! Самых удачливых! Самых довольных жизнью!

Услышав это, все долго молчали. Наконец Скалли тихо сказала:

— Чарли, это абсурд.

— А мне кажется, в этой версии что-то есть, — раздумчиво протянул Молдер. — Не пойму только, что именно.

— Знаешь, Чарли, а ты все-таки молодец! — несколько фамильярно заявил царевич Филимон. — Я понял ход твоих рассуждений. Люди всегда уверяют себя в обратном и не смотрят в глаза правде. Поэтому счастливцы мнят себя несчастными и ропщут на жизнь, а те, за кем несчастья ходят по пятам, черпают силы и радость в благодарности и смирении.

— Думаю, мистер царевич, к вам это утверждение не относится, — мягко сказала Скалли, все больше проникаясь состраданием к Филимону.

— Это да. Мой случай — уникальный, — уверенно заявил Филимон. — Что ж. Тогда нам следует начинать поиски со счастливчиков. Эй, слуги мои верные! А подать-ка нам через минуту-полторы все списки победителей лотерей, шоу и игр за текущий месяц!

— Логично, — пробормотал Молдер. — Примем их за исходную и начнем разрабатывать.

…Через минуту и двадцать три секунды в комнату тихо, сам собою, въехал стол с работающим компьютером. Голос ниоткуда торжественно объявил:

— Приказание выполнено, хозяин.

Скалли и Молдер буквально прилипли носами к монитору.

— Давай статистику! — азартно воскликнул Молдер.

Они посмотрели. Почитали. Растерянно переглянулись.

— Всего один человек?

— Похоже, что так, — вздохнула Скалли. — Это, конечно, сужает круг наших поисков, но… Что-то мне здесь не нравится.

— Почему? Ты посмотри, Дэйна. Трифон Вамбонгович Оглоедов, житель города Кимовск, Тульской области, выиграл двести тысяч рублей в сто тринадцатом розыгрыше моментальной лотереи «Сотри, узнай, выбрось!». Выиграл… о черт, десятого января!

— Завтра, — загробным голосом прокомментировал Чарли.

— Вот это-то мне и не нравится, — закончила свою мысль Скалли.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

10 января, суббота, 10:00

На улице было непразднично. Едва рассвело, как оказалось, что небо спряталось в тучах, похожих на громадные засаленные ватники. Из туч посыпался мелкий противный снег. Трифон с содроганием смотрел из своего разбитого окна на это климатическое беспутство. Окно пришлось заделать пленкой, одеялом и скотчем, но Трифон понимал — это не метод. Нужно было идти на рынок — купить стекло. Также требовался коньяк и хлорамин для майора-инкуба, потому что тот заявил: остается дневать-ночевать у Трифона, дабы пресечь все попытки новых нападений. Словом, майор Колосков намылился играть роль телохранителя.

«И рукохранителя», — насмешливо подумал Трифон. Инкуб и рука, похоже, подружились. Трифон даже грешным делом подумал, что рука тоже влюбилась в инкуба с мощным либидо. Что странно, Трифон при этой мысли испытывал нечто, похожее на ревность.

Была и еще одна причина, по которой хочешь не хочешь, а выходить на улицу, в непогоду и мрак, придется. Холодильник пуст. Просто шаром покати. И денег — шиш. Так что надо сначала смотаться в казино — занять у кого-нибудь из тамошних ребяток деньжат до зарплаты. Трифону там всегда помогут. И Костя Кисляй его выручает, и симпатичный крупье по прозвищу Жано, и даже «сам», держатель казино Вахтанг Муслимович. А потом — на рынок, прикупить того-сего…

Трифон вышел на кухню. Там стоял инкуб и, стараясь лишний раз ничего не касаться, наблюдал за тем, как рука энергично рисует свои значочки-крючочки.

— Пытаетесь наладить общение? — усмехнулся Трифон. — У меня это слабо получилось. Только на уровне ответов «да», «нет», «не знаю». А рисунки эти — просто какая-то… египетская грамота!

— Я вас обрадую, Трифон, — сказал инкуб. — Это не египетская грамота, а достаточно распространенный в совмещенных пространствах язык общения. К нашему общему счастью, я владею этим языком в совершенстве.

— Да? — восхитился Трифон. — И что же она здесь нарисовала?

— Все просто. Это список продуктов, который вам необходимо купить.

— Ого! — Трифон глянул на исчерченную символами бумагу. — Слушай, радость моя, ты ничего не перепутала? Я не миллионер! Я простой русский негр. Вот это что за точечки? А этот овальчик? И звездочки…

Рука взобралась к Трифону на плечо, погладила кончиками пальцев по щеке, указала на майора. Тот кивнул:

— Вас понял. Перевожу. Так, Трифон. Точечки — это капуста белокочанная. Точек две, значит, бери два килограмма. Овальчик — это колбаса, правда, надо уточнить, вареная или копченая. Лучше возьми двух видов, неизвестно, когда тебе придется в следующий раз по магазинам да рынкам бегать, жизнь у тебя теперь опасная…

— Погодите, — вздрогнул Трифон, — вы со мной не пойдете, да? То есть я один?… А как же моя безопасность?

— Не волнуйтесь. Думаю, в толпе никто на вас нападать не рискнет. Кроме того, охотятся не за вами, а за рукой. А она должна быть дома. И я ее буду охранять.

— Да. Пожалуй, так будет правильно, — согласился Трифон.

Втайне он даже почувствовал радость — выберется наконец из квартиры, вдохнет свежего, пусть и неуютного воздуха, посмотрит на людей, на афиши, которыми вечно оклеен главный вход на рынок… Отвлечется от ненормальной фантастичности своего бытия. Это ведь гораздо нужнее, чем всякие вымороченные приключения.

— Так, что там еще по списку? — деловито осведомился Трифон, мысленно прикидывая, сколько денег придется брать взаймы.

Инкуб глянул на бумажку и перечислил:

— Йогурт, сладкий творог с черносливом, кило муки, подсолнечное масло «Золотая семечка», сыр пармезан, сыр феста, луковый паштет, полкило печенки, головку чеснока, банку маринованных артишоков…

— Чего?!

— И килограмм нежирной свинины. И от меня личная просьба — не забудьте про коньяк. Можно самый дешевый. Я нетребователен.

— Ладно, — обреченно вздохнул Трифон. Но тут же не выдержал, сорвался: — Объясни мне, о рука, зачем тебе нужны какие-то артишоки? Не надо успокаивающе дергать меня за ухо! Имею я право знать?!

— Трифон, зачем вы так с нею, — укоризненно сказал инкуб. — Поверьте, она вам только добра желает.

— Я верю. — Трифон сник.

Мрачное у него было состояние. До сего момента он ощущал себя человеком, безраздельно принадлежавшим только самому себе. Он был сам себе хозяин, господин, слуга и советчик. Сам решал, что покупать — вермишель или эти чертовы артишоки. Сам, как умел, справлялся с проблемами стирки и уборки. А теперь — на тебе! Появилась на его голову эта заботливая женская рука!

Трифон молча отправился одеваться. Инкуб только озадаченно поглядел на него и ничего не сказал. Рука нежничала, ласкалась, старалась обратить на себя внимание…

— Не подлизывайся, — строго сказал Трифон. — Пока буду по магазинам бегать, верни ковер из прихожей его законным владельцам. Нечего тут криминал разводить.

Рука сползла с его плеча, опустилась на пол, грустно побрела куда-то в темный угол.

«Обиделась, — понял Трифон. — Зря я с ней так. Все-таки девчонка, а девчонки все жутко капризные и обидчивые».

Но виноватого лица не сделал, утешать обидчивый артефакт не кинулся, подхватил авоську, с которой всегда дрейфовал в рыночно-магазинном океане, и ушел, довольно-таки строго хлопнув заново навешенной дверью.

В казино по случаю утра было тихо. Костя Кисляй сидел за охранной стойкой и сосредоточенно читал «Игру в бисер» Гессе. По напряжению его лицевых мышц было заметно, что чтение проходит с переменным успехом.

— Привет, Костя, — улыбнулся Трифон.

— А, шоколадный, — обрадовался Кисляй и с некоторым облегчением отложил в сторону потрепанную книжку. — Че пришел в такую рань? И на работу тебе еще не пора вроде…

— Костик, да у меня проблемка, — развел руками Трифон.

— Деньги кончились? — проницательно спросил Костя.

— Ага.

— Тебе сколько надо?

— А сколько дашь? — ухмыльнулся Трифон. Он мог так легко шутить с Костей — Костя негра уважал за спокойствие натуры и умение выразительно глядеть на зарывавшихся клиентов. А кому другому такие ухмылки не сошли бы с лица — Костя ревностно блюл субординацию и любого наглеца мог за минуту перевоспитать в сугубого скромника.

— Много не дам, — серьезно ответил Костя. — За праздники мы с Алкой потратились — теща, собака, приехала.

— О-о, — сочувственно покачал головой Трифон.

— Ага. Блин, мы с моей-то на раздельном питании, каждую калорию считаем, жирней кефира ничего не пьем и не едим, а эта стервоза заявилась: «Че это у вас пустой холодильник? Дочка, он тебя голодом морит! Ну-ка, дайте мне денег, я вам продуктов куплю!» Алка чуть не плакала — вся ее диета псу под хвост. Так ведь теща все сама и сожрала… Тебе три тыщи хватит?

— Выше крыши! Через неделю отдам, лады?

— Ок. — Костя внимательно посмотрел на Трифона. — Слушай, шоколадный, а ты странный какой-то.

— В смысле? — напрягся Трифон.

— Другой. Озабоченный.

— Гы-гы.

— Не, я серьезно. Глаза горят, уши красные…

— Как это могут быть красными мои черные уши?.

— Не знаю. Поляризация света, наверное.

— Черт-те что городишь…

— Тришка, лучше колись сразу, Гранечка тебя прищемила, да? Пришла и в квартире прописалась? Ой, сочувствую… Теперь ее хрен выгонишь.

— Нет, Костя, дело не в этом, — грустно сказал Трифон. — Но если я тебе правду расскажу, ты ни фига не поверишь.

— Ладно, — сразу смирился Костя. Копание в чужой жизни он считал делом, недостойным своей суровой натуры. Костя достал кошелек, отсчитал Трифону три тысячи и пожелал удачного дня.

От казино до рынка «Фермерский» было идти примерно три квартала. Трифон решил не шиковать и не ловить маршрутное такси — пешая прогулочка по метели должна взбодрить организм и подготовить его к дальнейшим приключениям. И хотя нынешнее зимнее утро отнюдь не было прелестным, Трифон с удовольствием вдыхал морозный, еще не испорченный запахами бензина, воздух. А еще он вдруг поймал себя на мысли, что смотрит на окружающий мир совершенно по-иному. По-царски, что ли… Вот, например, идут ему навстречу два пацанчика невинно-десятилетнего возраста, смотрят на негра в ярко-желтой куртке и начинают хихикать, перешептываться, дразниться. Трифон на это — ноль внимания. Еще и улыбается негодникам покровительственно: хихикайте, салаги, хихикайте, вас дома не ждут инкубы и загадочные руки. А вот идет девушка, тоненькая, в куцей шубке, волосы снегом припорошены. Симпатичная. Иди, девушка, иди, Трифон занят, его дома ждет не дождется заботливая женская рука, будет готовить салат из сыра с артишоками, своего повелителя Трифона кормить, инкуба коньяком поить…

— Трифон! Ты медитируешь, что ли? Привет, говорю, а ты молчишь!

Трифон остановился, будто лбом о стену приложился. Посмотрел на девушку в шубке. И понял, что он круглый, беспримесный, неизлечимый идиот!

Небожительница Димка Романцева, прекрасная мечта его изредка бессонных ночей, первой поздоровалась с ним, а он ее даже не заметил!

— Д-димка, здравствуй, — выдавил Трифон, понимая, что гибнет окончательно в глазах своей тайной любви. — Прости, пожалуйста. Я… Я тебя не заметил.

«Вот и все. Я болван. Кто меня за язык тянул? Ну почему я сам все испортил? Я и вправду бегемот!!!»

А Димка возьми да и улыбнись заморожено стоявшему кофейному бегемоту:

— Серьезно? Честно, не заметил? Классно! Трифон, ты первый парень, который меня не заметил! Мне это нравится. — И Димка взяла ошарашенного Трифона под руку. — Ты куда направляешься?

— Н-на рынок. 3-за продуктами.

— Слушай, Триш, я с тобой пройдусь. Не возражаешь?

— Н-не…

— Ну, пойдем. Чего же ты стоишь?

Трифон резко выдохнул:

— Извини, все нормально. Просто вспоминал, какие мне артишоки надо купить.

Димка прыснула, и ее лик небожительницы исчез, появилось милое, симпатичное девичье личико.

— Триша, ты тоже ешь эту гадость? У меня мать от артишоков просто тащится. А я больше капусту уважаю. Квашеную.

Видимо, слово «капуста» было неким кодом, который запустил в голове Трифона поведенческую программу «Парень обычный, незаторможенный». Трифон перестал дрожать мелкой дрожью, бестрепетно поправил руку Димки на сгибе своего локтя и зашагал вместе с нею к рынку.

— Капусту? Да, Димка, я очень люблю квашеную капусту. С репчатым луком и подсолнечным маслом.

«Не, ну я придурок! Нашел о чем с девушкой говорить! О капусте! Она решит, что я абсолютный даун! И будет права».

Но Димка не смеялась. Она увлеченно кивнула в ответ и добавила:

— Я еще ее сама готовить классно умею. Добавляю тертый хрен, немного антоновки и аниса.

«Ты, о богиня, готовишь капусту?!» — хотел было воскликнуть Трифон, но сдержался. В конце концов, богини тоже имеют право на хобби. Может, квашение капусты — хобби богини Димки. Поэтому вместо этого неконструктивного восклицания Трифон сказал деловито:

— Анис хорош с краснокочанной. Я сам не готовил, но у соседки по даче пробовал.

— У тебя есть дача?

— Ага.

— Отдыхаешь на ней? Шашлыки, пиво, все такое?

— Отдых — не только шашлыки и пиво. У меня там экспериментальный участок. Вывожу новый сорт среднеспелой фасоли.

Димка с уважением глянула на Трифона.

— Ты молодец, а я-то думала…

Что Димка думала про Трифона, она договаривать не стала. Но Трифон понял, что, вероятно, мысли эти были отнюдь не лестные.

А дальше разверзлись перед Трифоном небо и земля.

Потому что богиня Димка сказала серьезным и добрым голосом:

— Тришка, хочешь зайти ко мне в гости? Я тебя капустой угощу.

«Да! Все что угодно! Счастье мое! Не трать на меня капусту! Я согласен есть даже твои кактусы!»

— Димка, ты извини, но я сейчас никак не могу. Правда.

Димка заметно погрустнела. Трифон заторопился с объяснениями:

— Понимаешь, у меня сейчас дома, в общем, как бы родственники. Я поэтому и за продуктами рванул — их кормить надо.

— Тогда понятно, для кого тебе нужны артишоки. А откуда у тебя родственники взялись?

— Я и сам не знаю, — обреченно вздохнул Трифон. — Но с тех пор как они у меня появились, на нас нападали бандиты, выбили окно, взломали дверь…

Димка внимательно поглядела на Трифона:

— Не врешь? Нет, и впрямь правду говоришь. Ты, Тришка, врать генетически не способен. А среди родственников, наверно, затесалась какая-нибудь классная девчонка, да?

— Вот еще! — фыркнул Трифон. Знала бы Димка, как обстоит дело…

Может, стоит ей все рассказать? Нет, не поверит. Подумает, что это Трифон сочиняет для того, чтобы произвести на нее неизгладимое впечатление. Она вон даже его слова насчет нападения бандитов пропустила мимо ушей. Как будто нападение бандитов — дело обычное, вроде покупки стакана семечек.

— Ладно, — улыбнулась Димка. — Родственники — дело святое. Но когда уедут — приходи ко мне в гости. Приглашаю.

— На капусту?

— Ага. Я тебе позвоню?

— Да… Димка, а откуда у тебя мой номер телефона?

— Олег дал. Пока, Трифон, иди за своими артишоками.

И Димка свернула в переулок, затерялась в метели, не видела, как стучит кулаком по своему кофейному лбу Трифон, как обзывает себя последними словами…

Потрясенный внезапной встречей, наш герой шел к рынку просто на автопилоте. Вспоминал, как смотрела на него богиня Димка, как доверчиво и легко касалась его руки, как загадочно мерцали ее глаза. А он: «Артишоки!» Нет, идиот в квадрате, больше никто!

Но… Она ведь обещала позвонить.

А одной из отличительных черт характера Людмилы Романцевой было неукоснительное исполнение всех обещаний. Так что, может, еще не все потеряно? И вот что интересно: зачем это бандиту Олегу давать своей официальной любовнице номер телефона какого-то негритоса Тришки?

Трифон об этом подумал, и его передернуло от слова «любовница». Ну никак оно не сочеталось с обликом Димки. Потому что любовница — это вальяжность, стервозность, килограммы косметики и минимум интеллекта. А Димка… Впрочем, его ли дело, в каких отношениях состоят Димка и Олег? Трифона, в конце концов, пригласили только на капусту…

«А вдруг она решила, что я испугался? Что боюсь, будто Олег узнает и подумает, что я отбиваю у него девушку? Вот черт, ничего не понимаю. Ладно, хватит мозги ломать! Между прочим, еще минута, и я бы проболтался Димке про руку и инкуба. А это опасно».

Трифон и не заметил, как дошагал до ворот рынка. Тут начиналось царство лотков и палаток, шумное и суетливое в любую погоду. Трифон двинулся было к мясному павильону за свининой, но внезапно был остановлен замурзанного вида мужичком в старой, латаной куртке-аляске, валенках, ватных штанах и дурацкой шапочке с помпоном. Из-под надвинутой на лоб шапочки глядели на Трифона мутно-печальные глаза. Пахло от мужичка третье-дневошным перегаром.

— Слышь, земляк, — жарко зашептал мужик. — Купи билет лотерейный. За двадцатку отдаю. Выигрышный билетик, ей-богу.

— Зачем он мне? — поморщился Трифон. — Сам выигрывай.

— Сам не могу, у меня фарта нету. Возьми, земляк, а? Мне двадцатку бы позарез — трубы горят! С утра во рту ни капли…

Трифон вздохнул и достал деньги:

— На, раз горят.

Мужик обрадовался:

— Земляк, ты это… Ты молоток! Вот спасибо тебе! На билет-то!

— Да не надо…

— Нет, ты возьми, возьми, тебе, паря, счастье будет.

Мужичок всучил Трифону яркую, с голографическими буквами картонку и побрел в сторону палатки, где продавали водку на розлив. Трифон посмотрел на билет, хотел выбросить, но почему-то передумал.

— Счастье будет, — пробормотал он. — У меня и так уже этого счастья — хоть в банки маринуй.

Вошел в мясной павильон, присмотрел приличный кусок свинины, сунул руку в карман за кошельком… Карман был умело взрезан, топорщился курточным синтепоном, а кошелек, естественно, исчез.

— Черт! — в сердцах рявкнул Трифон. Продавцы посмотрели сочувственно. — Карман порезали.

Вот тебе и счастье! Это ж надо так лопухнуться! И продуктов не купил, и без копейки остался. А ведь еще придется Костику долг отдавать!

Внешне Трифон выглядел спокойным, но внутри у него все кипело. Он вышел с рынка и отправился куда глаза глядят, не замечая, что все еще сжимает в руках лотерейный билет.

В таком состоянии — глаза полны мировой скорби, рука сжимает блестящую картоночку — Трифон явился домой. На пороге его встречал инкуб.

— Трифон, что с вами? — встревоженно воскликнул красавец майор.

Тут же из кухни вылетела рука, тоже замерла вопросительно.

— Кошелек сперли, — развел руками Трифон. — Так ничего и не успел купить.

— А это что за бумажка?

— Это? — Трифон глянул на билет, словно только сейчас его увидел. — Это мне алкаш один продал. За двадцатку. Да, хоть лотерейным билетом разжился.

— Моментальная лотерея «Сотри, узнай, выбрось!», — прочел инкуб блестящую надпись на билете. — Трифон, испытайте удачу, а вдруг выиграете?

— Смеетесь? — хмыкнул Трифон. И протянул билет руке. — Выбрось его, пожалуйста. Я переоденусь, чаю попью. И подумаю, у кого еще можно бабок занять…

Трифон сбросил куртку, начал разуваться и не обратил внимания на то, что рука положила билет на шкафик, прижала его тяжелой баночкой гуталина и принялась увлеченно сцарапывать с поверхности билета слой черной краски. Инкуб Колосков смотрел за манипуляциями руки со все возрастающим волнением.

— Трифон! — внезапно вскричал он. — Смотрите! Вы выиграли!

Рука весело замолотила кулачком по ящику: знай, мол, наших! Потом сунула билет удивленному Трифону под нос.

— «Ваш выигрыш составляет 200 000 рублей…» — ошарашенно протянул он. — Не, этого просто не может быть!

— Может, может! — радостно заверил нашего героя сияющий инкуб. — С этой рукой вас просто будут преследовать счастье и удача! Видите, уже преследуют! Жаль, что сегодня суббота и вы не сможете получить в банке свой выигрыш. Но зато с понедельника у вас начнется совсем иная жизнь!

— Ну-ну, — скептически поглядел на билет Трифон…

И в этот момент ему в лопатку уперся пистолетный ствол.

Секретная база поклонников Небесной Длани,

место неизвестно

День третий от Явления Длани

— И кого вы сюда притащили, о дети извращенного шакала? Как вы смели ввести чужеземца и иноверца на нашу секретную и строго священную землю?!

Старик терракотового цвета, в несвежем, но когда-то белом облачении, грозно взирал на бывшего террориста по имени Нахрап эль-Забей, глупую женщину, именуемую Пленира, и совершенно бессмысленного человека с глазами, похожими на раздавленные гнилые сливы. При этом старик грозно стучал посохом о прокаленный солнцем песок. Из песка выбралось неопрятное насекомое, отдаленно напоминавшее жука-скарабея, глянуло на посох и старика и благоразумно порскнуло прочь.

— Что молчите, о негодные сандалии на ногах высшего божества?! Говорите, кто этот жалкий человек?

— О почтенный учитель, — кланяясь и прикладывая ладонь к грязному лбу, заговорил Нахрап эль-Забей, — мы привели пред твои очи этого человека потому, что, как нам кажется, это новый великий пророк.

Старик злобно расхохотался и воздел руки к небесам:

— Что я слышу! Террорист, который не в силах был за всю свою жизнь свершить ни одного террористического акта во славу Правоверной Длани, судит о том, кто может и кто не может являться пророком! Ему кажется!.. Горе тебе, святая община! Горе тебе, священный песок! Ибо топчут нас ноги идиотов и самоуверенных болванов! Да будет вам известно, о непотребные сосуды с прокисшим уксусом, что лишь я, великий учитель Указал, могу верно судить о том, пророк человек или нет!

— Но потому мы и привели его к тебе, учитель Указал, — низко кланяясь, подала голос Пленира. Однако она была неразумна и бессмысленна в речах, как все женщины, и потому прибавила: — Мы видели явственные знаки того, что этот человек отмечен и избран Дланью.

— Замолчи, несчастная! — вскричал учитель Указал. — Уста даны женщине не для того, чтобы говорить!

— А для чего? — искренне удивилась Пленира…

Человек же, из-за которого разгорелся вышеприведенный спор, горестным взглядом смотрел на местность, куда приволокли его ревностные почитатели. Секретная база поклонников Небесной Длани находилась в самом глухом и неуютном месте обширной неизученной пустыни. Сюда не мог добраться ни один человек, не зная точного пути и не веруя в промыслительную Длань. Со всех сторон базу укрывали барханы и песчаные дюны. Их насыпали специально, чтоб случайному путнику (ведь всякое бывает) не попалось на глаза то, чего видеть ему не положено.

А на базе было на что посмотреть. Вся она располагалась на укатанной площадке, имеющей форму правильного круга. В центре площадки из песка к небу устремлялась тридцатиметровая скульптура Небесной Длани, ослепляющая всех тяжелым золотым блеском, потому что, разумеется, изваяна она была из чистого золота. Во всяком случае, это утверждал учитель Указал, а спорить с ним охотников не находилось — посох учителя был тяжел, и слугам его разрешалось пользоваться автоматами Калашникова во имя торжества веры.

В десяти шагах от скульптуры, на западе, был воздвигнут Священный Короб — храм для адептов учения о Длани. Стены Короба были сложены из лучшего полированного мрамора и украшены резьбой, иллюстрирующей основные аспекты учения. Вот Длань вручает первому человеку на Земле бразды правления всеми птицами небесными и зверями полевыми. Вот она спасает первого рукопророка от смерти в пасти удава и дает ему заповеди, по которым будут жить рукочтители из поколения в поколение… Вот Длань посрамляет врагов и разит их молниями… Насаждает веру, искореняет злочестие… Иллюстраций было много, видимо, объект поклонения здешнего народа имел очень бурную жизнь.

К священному Коробу был пристроен небольшой, но изящный домик с колоннами, гранитными ступенями и тяжелыми двойными дверями. Изнутри этого домика доносились тоскливые вопли павлинов и журчание фонтанов. Аскетической простотой и строгостью домик выдавал свою явную принадлежность местному жречеству. Остальные жилища представляли собой или старые, проржавевшие трейлеры без колес, или крошечные глинобитные домишки, напоминавшие обмазанные конским навозом спичечные коробки. Возле этих жилищ кипела жизнь: голопузые детишки чистили пулеметы и сортировали патроны, их матери — изможденные, но с неистовым огнем в глазах женщины — визгливо спорили меж собой, пристраивая друг дружке на плечи и грудь связки динамитных шашек… Мужчин видно не было. Похоже, они отдыхали где-нибудь в тенечке, спасаясь от палящего зноя этого часа…

Человек, приведенный в лагерь, вздохнул. Если быть провидцем означает попасть в общество подозрительных типов с большим количеством оружия и амбиций, то он уже пожалел о выбранной им стезе. Но выхода не было.

— Так какие же доказательства его пророческого дара вы можете мне представить? — снова обратился учитель Указал к террористу и глупой Пленире.

— Он говорит на чудном языке, — заторопился Нахрап эль-Забей, дабы реабилитировать себя в глазах сурового Указала. — Он не имеет того, что мужчине положено природой…

— Как, совсем? — недоверчиво спросил учитель Указал.

— Да, — кивнул террорист. — Но даже не это главное, мой господин. Мы стали свидетелями великого чуда.

— Вы? Свидетели чуда? Так говорите скорей, не заставляйте мой посох изнывать от нетерпеливого желания прогуляться по вашим спинам!

— О учитель Указал! — торжественно воскликнула женщина. — В буре и мрачном облаке явилась Священная Длань над главою этого человека и благословила его! Мы видели!

Старик помрачнел:

— Это еще ничего не доказывает. Вам могло померещиться. Это немудрено при вашем пристрастии к гашишу.

— Учитель, мы уже давно…

— Ступайте! — повелительно приказал старик. — Займитесь делами. Я не поощряю праздных прогулок по пустыне. И запомните, следующая ваша прогулка может окончиться тем, что вы останетесь вне стен нашей священной базы.

Когда перепуганные Нахрап эль-Забей и Пленира, почтительно пятясь, удалились, старик спросил незнакомца на ломаном английском:

— Кто ты?

— Я провидец, — незамедлительно отозвался изможденный человек. — Твои люди — глупцы. Зачем они привели меня сюда? Я хочу умереть в пустыне, чтобы никто не услышал моих пророчеств, ибо они страшны.

— Умереть ты всегда успеешь, это я тебе обеспечу, — успокоил провидца старик Указал. — О чем ты пророчишь?

— О том, что на Землю явилось великое зло, и надо избавиться от него, пока еще не поздно.

Старик Указал принялся задумчиво чертить на песке фигуры концом своего посоха:

— Как выглядит зло, о котором ты пророчишь?

— Оно выглядит как рука. Женская рука.

Старик посмотрел с ужасом на своего собеседника:

— Опомнись, безумный! Разум твой помрачился от жары и жестокого голода! Разве не знаешь ты, что священная рука, или Длань, как мы ее называем, есть великое благо для человечества, и мы всеми силами стараемся приблизить ее явление миру! Мы поклонники Длани, последовательно проводящие в жизнь основные моменты учения о ней. И ты не смеешь…

— Мне очень жаль вас, — со слезами в голосе сказал провидец. — Но вы ошибаетесь.

— В чем же наша ошибка? — зловещим шепотом поинтересовался старик и поудобнее перехватил свой посох. — Растолкуй мне, новый пророк.

— Вы верите в то, что эта рука принесет всем на свете счастье и благоденствие?

— Это так! — благочестиво кивнул учитель Указал.

— Вы верите, что она исполнит добрые желания всех добрых людей?

— Мы верим в то, что она исполнит исключительно наши желания, но это для тебя несущественная деталь, я полагаю.

— Да, да! — нетерпеливо воскликнул провидец. — Но в этом-то и заключается главное горе. Нельзя исполнить все желания одновременно! Нельзя сделать всех людей счастливыми! Нельзя заботиться о людях больше, чем они сами заботятся о себе! Это зло! Человечество ждет хаос! Хаос сбывшихся мечтаний, удовлетворенных желаний, вечного богатства и сытости! Это будет конец света! И она, вершительница этого зла, уже появилась в мире! И за нею началась охота! И эта охота — едва ли не большее зло, чем война, голод и чума! Ее надо остановить! Ее надо уничтожить!

Человек выкрикнул эти запальчивые слова и мешком повалился на песок. Потому что тяжелый посох учителя Указала раскроил несчастному провидцу череп.

— Ты не прав, — спокойно сказал мертвецу старик. — Но можешь считать, что ты пострадал за свое пророчество. Кстати, это самое пророчество у тебя удалось вполне профессионально.

И старик ушел в священный Короб — совершать очередное молитвенное возглашение Небесной Длани. А к трупу тихо подобрались террорист Нахрап эль-Забей и глупая женщина Пленира. Накрыли его мешковиной и унесли в место, которое учитель Указал насмешливо называл «последним приютом для спорящих с нами».

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

10 января, суббота, 12:30

Трифон почувствовал, как затылок стискивают стальные обручи страха. Во рту появился привкус ржавой консервной банки. Трифон видел, как странно и заторможенно смотрит на него инкуб Колосков, как замерла рука…

«Надоело мне это все!» — подумал Трифон и резко обернулся, ожидая встретиться лицом к лицу со своим предполагаемым врагом…

Никого не было. И пистолетного ствола под лопаткой тоже не было.

А инкуб Колосков участливо спросил:

— Трифон, что с вами?

Тот виновато усмехнулся:

— Чертовщина какая-то мерещится… Показалось, что мне угрожают оружием. Скоро собственной тени начну пугаться.

Инкуб нахмурился, вытянул вперед левую руку, а правую завел за спину в каком-то противном человеческой природе изгибе и стал напоминать упрощенный вариант телевизионной антенны. Поводил руками из стороны в сторону, пощелкал пальцами:

— Трифон, в квартире все чисто. Никаких паранормальных вторжений нет. Поверьте, если б вам грозила опасность, я бы почувствовал.

— Спасибо, — выдохнул Трифон. — Успокоили.

— Однако, — напряженно проговорил инкуб. — На лестничной площадке напротив вашей двери стоит человек.

— Что за человек? — нервно дрогнул Трифон.

Инкуб сплел пальцами левой руки немыслимую фигуру, навел эту фигуру на дверь, как подзорную трубу:

— Женщина. Она хочет войти к вам и не решается. Намерения… Похоже, дружелюбные.

— Значит, можно открыть?

Инкуб кивнул:

— Да, а мы с рукой пока спрячемся на кухне. Может, это просто ваша соседка. Хочет соли занять. Или спичек.

Трифон недоверчиво хмыкнул и открыл дверь.

Остолбенело замер.

На пороге стояла Димка Романцева, прижимая к груди обеими руками трехлитровую банку с квашеной капустой.

— Привет, — сказала Димка и смущенно улыбнулась. — Я тут подумала… Раз у тебя родственники, угости их капустой моего приготовления. Ничуть не хуже артишоков.

— С-спасибо, Димка, — потерянно прошептал Трифон. Мир рушился на его глазах, галактики свертывались в маковые рулетики, черные дыры превращались в блинчики со сметаной, сверхновые звезды вспыхивали и шипели, как капли масла на раскаленной сковородке. Словом, случилось нечто небывалое вроде создания Вселенной — Людмила Романцева пришла к скромному парню Трифону в гости!

— А… — помялась Димка. — Мне можно войти?

— Ффу! — Трифон наконец обрел способность дышать. — Конечно! Извини, я такой тормоз… Проходи.

— Ага, — по-прежнему не расставаясь с банкой, Димка переступила порог. Осмотрелась. — У тебя тут ничего, уютно. Только холодно.

— В комнате стекло разбито. Я ж тебе говорил, бандиты напали.

— Бандиты? Это хорошо, — невпопад ответила Димка, и Трифон понял, что и у его богини какие-то нелады со здравым смыслом. — А где же твои гости?

— Они… — Трифон сделал неопределенный жест. — Они на кухне, д-да, там…

— Ну… — тихо сказала Димка, — тогда отнеси им банку, что ли…

Трифон хотел было исполнить приказ своей богини, но тут из кухни, расточая улыбки, явился инкуб Колосков.

— Здрасьте, — томно поприветствовал Димку нахальный инкуб. — Чай пить с нами будете?

«Соблазнит, гад!» — отчаянно подумал Трифон про инкуба. Но Димка выглядела совершенно равнодушной к чарам любострастного духа.

— С удовольствием, — сказала она. — А то я намерзлась, пока до вас добиралась. Вы кто?

— Майор особо особого отдела ФСБ Колосков. Для вас — просто Толик, — добавляя в голос страстного придыхания, ответствовал майор. — А вы?

— Димка Романцева. Для вас — просто Людмила… Ой!

Понятно, почему Димка сказала «Ой!», покрылась бледностью и выронила банку. Прямо перед ее носом нарисовалась рука и приветственно взмахнула пальчиками. Потом стремительно спикировала вниз за падающей банкой, перехватила ее в сантиметре от пола и с этой нелегкой ношей удалилась на кухню.

— Трифон, — страшным голосом сказала Людмила. — Это как?!

— Ты не бойся. — Трифон неловко приобнял Димку за плечи, она этого и не заметила. — Сейчас я тебе все объясню.

…Димка послушно пила третью чашку чая и не сводила восторженного взгляда с фланирующей по кухне руки.

— Трифон, она просто потрясающая! Где вы с нею познакомились?

— Прямо тут, — пожал плечами Трифон. — Она явилась, и все.

— А как ты с ней общаешься?

— Она рисует… Значки всякие. А майор потом расшифровывает. Кстати, этот майор — инкуб. Тебе это ни о чем не говорит?

— Нет, а должно?

Трифон отследил, каким равнодушным взглядом скользнула прекрасная Димка по распаленному майору, и с удовольствием сказал:

— Неа.

Майор сдавленно застонал. Похоже, он впервые не был доволен тем фактом, что на его соблазнительную внешность и поток чувственных флюидов никто не обращает внимания.

Немудрено, что Димка игнорировала инкуба. Она завороженно наблюдала за тем, как заботливая женская рука готовит чай, вытирает тарелки, словом, суетится по хозяйству.

— А как ее зовут? — тихо спросила Димка.

Трифон слегка удивился:

— Никак. Рука и рука.

— Так нельзя. — В голосе Людмилы Романцевой послышалась стальная решимость. — Ты, Трифон, человек или кто? Затерроризировал бедную руку, она на тебя пашет почем зря, а ты даже имени ее не знаешь! Ну ты тип!

— Я не тип! — отчаянно воскликнул Трифон. — И я ее не терроризирую! Она вообще тут находится исключительно по собственной воле!

— Все равно, давай ей имя придумаем.

— Ага, какое же?

— Например, Анечка.

— Ха! — с выраженной надменностью среагировал на это предложение Димки униженный майор. — Надо же такое придумать! Анечка! Это вам что, кошка? Канарейка?! Она священный артефакт! Она, может быть, при сотворении мира присутствовала! Хотя это я, конечно, загнул…

— Ваши предложения? — ледяным тоном поинтересовалась Димка.

Инкуб смешался под взглядом ее жестких, как гамма-излучение, глаз.

— Не знаю, — проворчал он. — Пусть будет просто — Рука.

В кухне повисло неловкое и достаточно глупое молчание, которое всегда бывает в компаниях, где люди долго спорили из-за пустяков. Все смотрели на деловито снующую по кухонному столу руку. Она на мгновение приостановила свою деятельность, словно почувствовала устремленные на нее взгляды, выдвинула ящик стола, достала оттуда лист бумаги, огрызок карандаша, двинулась с этим добром к нашим героям, возложила лист на столешницу и…

— Опять рисунки… — простонал про себя Трифон.

…И написала:

«МИНR ЗАВУТ ДА».

— Она научилась писать по-русски! — возликовал Трифон.

— Ну, «научилась» — это спорное утверждение, — пробормотал инкуб. — Однако это здорово облегчает нам возможность общения. Что это значит: «Меня зовут Да»? Почему Да?

Рука написала:

«ПАТАМУШТА».

— Димка, у тебя случайно не осталось школьных учебников по русскому языку? — заговорщицким шепотом спросил Трифон. — Мне кажется, это ей будет просто необходимо.

— Да, тебе учебники нужны? — заикаясь, выдавила Димка.

«АГА. НЕСИ. СПАСИБА. ТРИФОН ТЕБЕ НАДА ДЕНИГ?»

— Ну, надо… — смутился Трифон. Ох, не хотелось ему обсуждать свои финансовые проблемы при Димке.

«БИЛЕТ ЛАТЫ… ЛОТУ… ЛОТЫРЕЙНЫЙ СУДА НЕСИ МНЕ ДАВАЙ».

— Зачем?

«НАДА».

Трифон метнулся в коридор, где на шкафике для обуви так и лежал забытый лотерейный билет. Принес.

Димка глянула и ахнула:

— Ты выиграл?

— Выходит, да, — почему-то смутился Трифон. Протянул билет руке: — Держи.

Рука по имени Да крепко стиснула плотную картонку — так, что та буквально превратилась в крошечный комок бумаги. При этом раздался несколько неприятный звук — как будто человек подавился этим самым комком бумаги и пытается его, скажем так, выплюнуть. А через минуту рука разжала пальцы и шлепнула по столешнице плотной пачкой новеньких тысячных купюр.

— Упс, — нервно икнул инкуб. — Ну ни фига себе!

— Ага, — тихо поддержала инкуба Димка Романцева.

И только Трифон недовольно вздохнул. Рука Да оказалась не только потрясающе хозяйственной сущностью, но и принялась откалывать всякие чудотворные фортели. А Трифон, как человек практического образа мыслей, к чудесам относился с недоверием.

— Зря ты это, — прошептал он руке. — Я тебя что, просил?

Эту реплику услышала Димка и глянула на Трифона сурово:

— Что ты к ней цепляешься? Чем она тебе не угодила? Она тебе только хорошего желает…

— О-о, — хмыкнул Трифон. — Вот она, женская солидарность в действии!

— Да, солидарность! — воскликнула Димка. Бесстрашно погладила Да. Или Ду? — Ты посмотри, до чего ты ее довел! У нее ногти слоятся! Кожа шершавая и трескаться начала! Она у тебя уже сколько времени, а ты ее даже в маникюрный кабинет не отпускал!

— Димка, ты что городишь-то? — искренне удивился Трифон. — Куда ей в маникюрный? Там все в обморок рухнут. И потом, она у меня не так давно. И что ты так о ней заботишься? Эта рука тебе что, родственница?

Димка покраснела, отвела взгляд:

— Просто мне ее жалко…

— Люди, а давайте вы не будете ссориться? — ласково улыбнулся инкуб. — Трифон, не заводись. Эта рука волшебная, и устроить тебе маленькое финансовое чудо ей ничего не стоит. В конце концов, для того она у тебя и поселилась. Ты лучше вот что: бери деньги и дуй в магазин, потому как в холодильнике у тебя по-прежнему пусто и одиноко, а мое астральное тело истосковалось по коньяку. Людочка, а вы как относитесь к идее мирного застолья? В честь встречи и знакомства?…

— Нет, спасибо, — рассеянно ответила Димка. Похоже, ее терзала какая-то мысль. Она задумчиво глядела на руку, а та, в свою очередь, как-то устало и даже опечаленно примостилась на краешке стола.

Трифон почувствовал себя неловко. В самом деле, что он выкобенивается? Привалило тебе счастье — подставляй руки и не рассуждай, за какие твои добродетели ты его удостоился. Ведь и правда — рука эта для него, идиота, старается, а он только кривится недовольно.

— Извини, — сказал Трифон руке. — Я в магазин слетаю мигом. А тебе какой крем купить для… э-э… кожи?

Тут Димка очнулась:

— Покупай подороже, не мелочись. И лучше два — защитный и питательный. И маникюрный набор купи, я Да… Дашечке ногти обработаю.

Трифон воззрился на свою богиню:

— Ты это серьезно?

— Вполне. Тришка, что ты на меня так мрачно уставился?

— Ничего. Просто удивляюсь.

— Чему это?

— Как быстро ты нашла с ней общий язык.

— Ничего удивительного, — пожала плечами Димка. — Просто я ее очень хорошо понимаю. Кстати… из магазина пойдешь, зайди к моим предкам, скажи — Димка просила отдать ее старые учебники по русскому.

— Погоди… Димка, а ты разве не хочешь со мной… прогуляться?

— Неа, мы тебя тут подождем.

— Ага, — радостно поддержал инкуб. — Капусту будем дегустировать.

Щеки у Трифона вспыхнули, он готов был изничтожить резвого майора на месте, но тут рука опять проявила себя с наилучшей стороны.

Она солидно погрозила инкубу кулаком, а потом написала:

«ТРИФОН НИ БЕЗПАКОЙСЯ ОНИ БУДУТ СИДЕТЬ ТИХА».

Трифон ухмыльнулся:

— Тогда ладно.

…Его второй шопинг оказался не в пример удачней первого. Правда, Трифон здорово нервничал: вдруг наколдованные рукой деньги окажутся фальшивыми или исчезнут в тот момент, когда он подойдет к кассе? Но опасения оказались напрасными, похоже, рука творила натуральные и высококачественные чудеса. Трифон набрал полные сумки продуктов, не забыл про крем и маникюрный набор, а потом зашел в будочку под вывеской «Резка стекла» и договорился с тамошним, озабоченным решением китайского кроссворда мужичком, что тот через полчаса будет у него дома с оконным стеклом и даже поможет это стекло вставить… Конечно, Трифону не хотелось называть свой адрес и добавлять лишнего свидетеля тому, что он называл про себя «Чудо о руке», но что поделать, не жить же с разбитым окном… А еще родители Людмилы Романцевой были крайне удивлены, когда Трифон объявился на пороге их квартиры и сказал:

— Здрасьте, а Димка просила отдать мне ее старые учебники по русскому.

Родители Димки, люди заторможенно-интеллигентные, только недоуменно переглянулись, но отдали просимое без лишних расспросов.

Трифон сам решил внести пояснение:

— Вы не волнуйтесь, Людмила сейчас у меня, мы будем тесты по русскому языку проходить, нам в театре нужно для повышения квалификации.

— Конечно, конечно, — закивали родители.

И посмотрели на Трифона так, словно у него на куртке висела табличка «Даун обыкновенный. В общении — предельная осторожность».

Кстати, о куртке. Пореза от бритвы утрешнего карманника на ней не было видно — рука Да искусно все зашила, перед тем как пустить Трифона в автономное плавание по магазинам. Причем рука зашивала, Димка держала куртку, а инкуб терся рядом и тоже изображал какую-то деятельность. Похоже, майор здорово втрескался в Димку. И совершенно ясно, что безнадежно и безответно. При мысли об этом Трифон даже почувствовал нечто вроде сострадания к несчастному инкубу.

А Димка-то, Димка! Нет, она просто рехнулась при виде этой руки! Буквально ни на шаг от нее не отходит! А ее вечномерзлотные глаза при взгляде на Да прямо-таки лучатся нежностью и умилением. Лучше бы Димка так на него, на Трифона, смотрела! И чем ей рука так понравилась? Чем он, Трифон, этого дурацкого артефакта хуже?! Слава богу, не увечный какой, все при нем, и девчонки по нему сохнут. Некоторые. А Димка… Наверное, она так рукой восхищается, потому что сам Трифон для нее интереса никакого не представляет.

«Ага, конечно, — раздался внутри Трифона ехидный голосок. — И капустой угощать Димка пришла руку по имени Да. Это очень умный вывод, особенно если учесть, что капуста нужна руке, как… как жабе джинсы. Дурак ты, Трифон».

Трифон утомился от сумятицы собственных чувств (да и сумки с покупками были ощутимо тяжелыми), сел на скамейку в скверике неподалеку от дома. Неожиданно для себя залюбовался закутанными в снег кустами барбариса и снежной кривобокой крепостью, которую, видно, построили сопливые местные архитекторы… Метель кончилась, было тихо, свежо и спокойно. Вороватые галки, похожие на тайных террористок, кучковались вокруг брошенной мятой газеты, теребили ее клювами, видно, пытались среди напечатанных типографской краской строчек выискать что-то съедобное… Простуженно каркали вороны. Воробьи жались по кустам, ободряюще чирикали, мол, не кручиньтесь, парни, пройдет зима, наступит лето, все будет цвета фиолета! Один воробей, самый смелый, с пиратски подбитым глазом, слетел с ветки, подскочил к скамейке, глянул на Трифона, наклонив голову: дескать, сидеть сидим, отдыхаем, а как насчет уплаты небольшого налога местному пернатому криминалитету? Трифон засмеялся, вытащил из сумки маленькую булку, искрошил на снег. Пиратский воробей одобрительно пискнул, принялся клевать, тут же подтянулась остальная взъерошенная братва.

«А хорошо», — отстраненно подумал Трифон. В зиме, оказывается, тоже есть своя приятность. Свежий снег, прозрачный воздух и даже нежные бесконечные сумерки… Но удовольствие удовольствием, а надо идти: дома ждет коньяк трезвый и потому сексуально опасный инкуб, придет стекольщик, да и поесть чего-нибудь не мешало бы… И потом, можно будет поговорить с Димкой. Предложить ей совместно обучать руку Да русскому языку. И под это дело назначить Димке свидание…

Однако судьба, побаловав Трифона минутной приятной передышкой, видно, решила, что хватит с него маленьких земных радостей. Едва Трифон вышел из скверика, как перед его носом взвизгнула тормозами машина бандита Олега. Из машины выскочили двое мрачных амбалов:

— Стоять, черномордый Дед Мороз!

А Трифон что? Трифон стоит. Причем спокойно. Наверное, после школы ремонта он уже ничего не боится. Только улыбается:

— Привет, парни.

— Ты пасть закрой, — посоветовал один амбал. — И давай в машину по-быстрому.

— Зачем? — удивился Трифон, пытаясь разглядеть за тонированными стеклами, кто еще сидит в машине. — Блин, мне домой надо.

Задняя дверь распахнулась, и на Трифона глянул Олег. Сказал мягко, но настойчиво:

— Триша, пацаны дело говорят, присядь с нами. А домой мы тебя подвезем.

Трифон понял, что спорить бесполезно и небезопасно, сел в машину. Та мягко тронулась с места.

— Что тебе от меня нужно, Олег? — вежливо и с достоинством осведомился Трифон. — Вроде я тебе нигде дорогу не переходил…

— Верно, — с легким зевком сказал Олег. — Дело не в этом.

— А в чем?

Амбалы напряглись так, что кожа на куртках заскрипела.

— Олег, ему растолковать?

— Погодите. — Олег царственно отмахнулся. — И заткнулись все, у меня с Трифоном толковый разговор.

«Ох, нехорошо! Что ему от меня надо? Про Димку узнал? Но ведь у нас с ней ничего нет, подумаешь, в гости пришла! А если про… про руку?! И этот туда же! Откуда они все узнают, не иначе как у меня в квартире скрытая камера работает!»

Но Олег сказал неожиданное:

— Я к тебе, Трифон, большое расположение имею. Ты не фуфло, а крепкий корешок. Живешь, никого не трогаешь, яму никому не роешь, в падлах не ходил… Поэтому не нравится мне, Трифон, что кто-то приморить тебя собирается. Неправильно все это.

— Как это — приморить? — нервно уточнил Трифон, хотя уже догадывался — как.

Олег безучастно посмотрел в окно:

— Слух у нас на хазе прошел. В город паренек один приехал. Смурного вида, характер — чистая чума. Паренек этот по мочилову работает. И берет за ту работу солидные бабки.

— И что? — облизнул губы Трифон. В горле пересохло, а в кончиках пальцев неприятно закололо — как всегда было, когда Трифон волновался, но старался это скрыть.

— Говорят, паренек этот заказ получил грохнуть негра, который Дедом Морозом наряжается. А у нас в Кимовске только один негр Дед Мороз. Ты.

— Чушь какая! — искренне удивился Трифон. — Олег, да что я такого сделал, чтоб по мою душу киллера засылать? Ты шутишь, что ли?

— Петросян шутит, — ровно ответил Олег. — Я тебе, Трифон, не враг. Я потому с тобой и перетереть хочу: думай мозгом, кому тебя замочить выгодно и из-за чего?

Трифон помолчал. Потом спросил:

— Олег, а ты не знаешь, как давно этот киллер появился?

— За лоха считаешь? — хмыкнул Олег. — Я этот город держу и не буду знать, когда ко мне мочилы разные приезжают? Как раз седьмого января он засветился на пригородной автозаправке. Мои ребятки его просекли и знать дали. Я народ поднапряг: к кому, мол, в гости такой серьезный человек направляется? И все узнал.

— Значит, на Рождество… — вздохнул Трифон. — Слушай, Олег, могу я тебе доверять?

— Вполне.

— Тогда слушай…

— Погоди, — поднял палец Олег. Сказал кожаным амбалам: — Парни, вышли покурить на свежий воздух. Волыны тут оставьте, нечего светиться.

Как только Олег остался в машине наедине с Трифоном, он кивнул:

— Говори.

Трифон поежился:

— Началось все с коробки…

Как ни странно, но Олег совершенно не удивился рассказу Трифона. Слушал, не перебивал, покручивал в пальцах малахитовые четки. Когда Трифон закончил свою печальную повесть, спросил:

— Кому еще про это бухтел?

— Да никому! То есть до сегодняшнего утра никому.

— В смысле?

«Сам убьет или покалечит?»

Трифон постарался не зажмуриваться и сказал:

— Мы сегодня с Димкой на улице встретились. Поболтали о жизни, о капусте квашеной…

Олег молчал.

— Ну и разошлись. А потом домой возвращаюсь, а мне инкуб говорит, что за дверью женщина стоит. Открываю — а это Димка.

Олег молчал.

— С банкой капусты. Тут она все и увидела.

Олег молчал.

— А потом она с рукой подружилась. Решила учить руку правописанию, потому что рука пишет по-русски с жуткими ошибками… Олег, я…

Олег сказал:

— Ну Димка… Запарила она уже всех своей капустой! Даже до тебя добралась! Бешеная сестрица, блин!

Трифон не верил своим ушам:

— Людмила — твоя сестра?

— Ну, — кивнул Олег. — Сводная. А ты не знал?

— Нет. Олег, а все говорят, и я тоже думал…

— Что я с ней сплю? Это фуфло. Димка — она на самом деле такая дура, что не передать. Придумала, что ей надо считаться любовницей самого крутого бандита в городе, чтоб мужики не липли. А теперь вот ноет: ее все боятся, в кино сходить не с кем, не то чтоб развлечься с интимным уклоном.

Трифон захохотал смущенно:

— Я ведь тоже… боялся!

— А что, она тебе нравится?

— Ну… да.

— Одобряю. Ты, Трифон, мне круто симпатичен. Так что бери Димку в оборот. Но чтоб вежливо!

— Само собой.

— Она ведь какая? — неожиданно ласковым голосом сказал Олег. — Она бестолковая. В голове — пудра.

— Так уж и пудра, — засомневался Трифон.

— Ну. Сама себе проблем напридумывает, а потом бежит ко мне: Олег, разгреби! А мне некогда, у меня бизнес… И еще она трусливая такая, всего боится, даже на сцену боится выходить, поэтому и прячется за крутого брата.

— Никогда бы не подумал.

Помолчали.

— Ты вот что, Трифон, — сказал Олег, нарушая паузу. — Ты к ней, конечно, клейся, только виду не подавай, что тебе известно, что она моя сестра. Ей же это в сильный кайф — думать, будто ты на нее так запал, что и меня не боишься.

— А я и вправду запал, — тихо сказал Трифон, отвернувшись.

Олег дружески похлопал его по плечу:

— Ладно, тут-то все в норме. А вот главный вопрос мы так и не решили. Кто же за тобой охотится? Кто на тебя стуканул? Этот твой инкуб — человек верный?

— Наверное, да. Только он не человек. Сам так сказал.

— Без разницы. Димка тоже не могла, она, конечно, с пудрой вместо мозгов, но не до такой же степени… И один раз на тебя уже напали?

— Да. И, похоже, их волновала именно рука.

— Плохо, что твоя хаза им известна.

— Кому им?

— Тем, кто тебя приморить хочет. Слышь, Трифон, давай так ситуацию разрулим: я у тебя на хазе сажаю своих ребяток, а тебя со всем кагалом везу на дачу.

— На мою?

— На свою. Она под Поленовом, закрытая зона. Муха не проскочит, там безопасно.

— И сколько мне там сидеть?

— А до тех пор, пока киллер не засветится. Он парень оперативный, долго ждать не будет. Может, уже сейчас всю твою квартиру на прицеле держит.

Трифон почувствовал себя неуютно:

— Бред… И что всем так понадобилась эта рука?

— Может, она больших бабок стоит? Типа произведение искусства?

— Ты бы на нее посмотрел. Ничего особенного.

— Что ж, посмотрю. Счас только корешам свистну, и прокатим тебя с ветерком до хазы. Пацаны, быстро в машину, поехали!

Трифон еще раз подивился тому, как беспрекословно подчиняются Олегу кожаные амбалы.

По лестнице поднимались вместе, причем Трифона амбалы буквально прикрывали своими телами. Видно, поняли, что у начальства другие планы, и поэтому прониклись к Трифону менее кровожадными чувствами.

У двери Олег предупреждающе поднял руку и шепнул:

— Погоди, Трифон, че-то мне тут не нравится.

— А что именно? — шепнул в ответ Трифон.

— Ты куришь?

— Нет.

— Инкуб?

— Нет.

— А из-под двери сигаретным дымом прет.

Олег приник ухом к двери:

— И тихо, как на кладбище. Если бы Димка там сидела, мы бы это уже поняли.

Трифону стало жутко от своей догадки.

— А если… — начал он, но не успел договорить.

В квартире грохнул взрыв.

Олега, Трифона и амбалов буквально смело с лестничной площадки.

Кто-то завопил. Что-то разбилось. Завоняло острым и соленым.

Теряя сознание, Трифон понял, что это погибла банка с маринованными артишоками.

Частная квартира,

г. Москва, Россия

11 января, воскресенье, 11:30

— Вы за это ответите! Вы даже не представляете, с кем вы связались!!!

Вслед за этим криком роскошная фарфоровая ваза стремительно грянулась о поверхность огромного, во всю стену зеркала. Раздался устрашающий звон, во все стороны полетели осколки.

Очень красивая и очень разгневанная девушка оглянулась, чтобы выяснить, произвело ли это разрушительное хулиганство впечатление хоть на кого-нибудь. Однако в комнате она была одна, и запертые снаружи двери не шевельнулись.

— Я требую объяснений! — закричала девушка. — Я сейчас здесь все переколочу! Пожалеете!

Она обессиленно выдохнула и обошла комнату по периметру. Очень сердито оглядывала великолепие картин, обитых шелком стен, полок с дорогими безделушками. Большие зеркала отражали ее расстроенное лицо и напряженную фигурку. Девушка заглянула за портьеры — вдруг обнаружатся тайные Двери или камеры наблюдения? Проверила, крепко ли заперты окна. Оказалось, крепко, к тому же меж двойных рам располагалась красивая и весьма мощная металлическая решетка. Девушка вздохнула и устало села на раззолоченный диванчик. Рассеянно подумала о том, что не успела надеть ни сапог, ни куртки — притащили ее сюда очень стремительно. И главное, зачем?

— Эй, кто-нибудь! — возмущенно крикнула она. — Фиг ли прятаться?! Какие ваши требования?

Кажется, это сработало. Скрытая широкой портьерой с ламбрекеном дверь медленно отворилась. Девушка пригляделась и вздрогнула. Прямо к ней направлялся здоровенный волк с серебристо мерцающей шерстью и янтарным светом в жестоких глазах.

— Я буду сопротивляться, — жалобно пообещала девушка. — Я владею стилем Трезвого Мастера!

— А блины ты печь умеешь? — ехидным человеческим голосом осведомился волк.

— Что?!

— Что слышала. Небось блины печь не умеешь, а туда же… стиль Трезвого Мастера…

Девушка оскорбленно поджала губы. Потом сказала:

— Между прочим, умею. И еще пироги пеку. С капустой и яйцами.

— О, — уважительно вильнул хвостом волк. — Пироги я ценю. Пироги — это другой разговор. Это не кунг-фу. Я присяду?

— К-куда?

— На пол, естественно. Я тебе не болонка — на софе валяться. Кстати, будем знакомы. Серый Волк. Для друзей — Сережа. А тебя как зовут? И не вздрагивай, я девушками не питаюсь, тем более такими красивыми. Я вообще вегетарианец.

— Оч-чень приятно. А я — Людмила.

— Хорошее имя, — дипломатично похвалил волк Сережа.

Людмила отважилась на вопрос, тем более что волк у ее ног сидел вполне мирно:

— Это ты тут хозяин?

— Ни-ни, — ответил волк. — Я тут в гостях. Ну и охранником подрабатываю…

— А кто хозяин?

— Кто тебя сюда вытащил, тот и хозяин, — неопределенно отозвался волк.

— А поточнее? И зачем меня сюда притащили? Имейте в виду, мой брат внесет вам любой выкуп за меня, если дело в деньгах.

— Нет. Да ты не волнуйся, все с тобой будет в порядке. Только зря ты зеркало разбила — плохая примета. А попала ты сюда, в общем, случайно. Что называется, под горячую руку. Под руку, ха!.. Вектор мы коряво рассчитали, всю органику заодно зацепило…

— Кто это «вы»?

Волк смущенно почесал нос лапой:

— А ты поверишь?

— Придется. Не темни.

— Ага. Сами мы не местные…

— Ха!

— Ничего смешного! — обиделся волк. — Нечего смеяться над несчастными людьми из Тридевятого царства!

— Людьми из Тридевятого царства?!

— Именно. Параллельный вариант развития цивилизации и все такое.

— Людьми?

— Ах, ты об этом. Заколдованные мы. В этом вся проблема.

— И ты заколдованный?

— Само собой.

— А я почему-то подумала, что ты оборотень.

Волк иронически рыкнул:

— Сразу видно, что ты никогда не имела дела с настоящими оборотнями. Они не очень-то симпатичные. Когти без маникюра, шерсть нечесаная, в глазах — тоска мировая. А я все ж таки богатырь.

— Да? — немного разочарованно протянула Людмила. — А я думала, царевич. Или принц. В основном это принцы заколдованными ходят. Если, конечно, не скачут на белых конях.

— Нет, я кровей нецарских, хоть и благородных. Царевич у нас — Филимон, но его в такую страсть заколдовали, что он по жизни в шапке-невидимке ходит. И сюда не появился, чтоб лишний раз твою психику не травмировать. А я его верный соратник…

— Погоди… Значит, это он…

— Что?

— Меня сюда вытащил?!

— Да. Но повторяю, вытащили тебя сюда, в Москву, случайно, как и инкуба этого малахольного. При первой же возможности обратно вернем.

— В Москву? Так… Ну, слава богу, что хоть не в Тридевятое царство! А кого же вы вытаскивали не случайно?

Волк-богатырь совершенно по-человечески вздохнул:

— Ее. Волшебную палочку.

— Ничего не понимаю… Мы сидели в квартире Трифона, ждали, когда он из магазина придет, обсуждали фильм «Ван Хельсинг»… А потом — как будто взрыв. И не было никакой волшебной палочки. Откуда бы у Трифона оказаться волшебной палочке? Он же не Гарри Поттер!

— Да это я ее так называю — палочка. А на самом-то деле она рука.

— Ах, вот в чем дело, — нахмурилась Людмила. — Значит, вы тоже за этим артефактом охотитесь. Мне инкуб рассказывал, что на Трифона уже нападали… Вы просто какие-то бандиты оккультные! Чего к человеку привязались? И к его руке? Точнее, она, конечно, не его…

— Эта рука нам больше жизни нужна, — раздался в комнате новый и очень печальный голос.

Людмила вздрогнула — голос был, а вот его обладатель зримо не присутствовал. Но волк сказал в пустоту: «Добрый день тебе, царевич», и все разъяснилось.

— Вы — Филимон? — на всякий случай уточнила у голоса Людмила. Получила положительный ответ и снова полюбопытствовала: — А зачем вам эта рука?

Волк выразительно сверкнул на Людмилу глазами:

— Она же волшебная. Может выполнять желания. А у нас нет более жгучего желания, чем сбросить с себя оковы колдовства и зажить нормальной человеческой жизнью. Осточертело таскаться по лесам в волчьем образе. Мне уже за тридцать, а я даже не женат. А царевич, вот хоть и семейный человек, но что это за семья, когда муж — чудище кошмарное, а жена не по своей вине опасней атомной бомбы?

— Вы не волнуйтесь, — раздался голос Филимона. — Мы же не звери. Не разбойники. Пусть рука наши желания выполнит, а потом снова отправляется к своему Трифону. Должна же она снисхождение иметь! Я пятьсот лет с женой не виделся! Как она там без меня, бедная, в своем гробу хрустальном… А с вами действительно случайно получилось — хотели только одну руку похитить, а вышло вон что. Но, может, это и к лучшему? Вы будете свидетелем, что хоть и некрасиво мы поступили, забравши артефакт без спросу, но из благих побуждений. И готовы его вернуть. После того, как станем людьми, конечно.

— Ну, тогда ладно… — Людмила улыбнулась: было в голосе царевича что-то, что заставляло верить ему и сочувствовать. — Только у меня родители с ума сходят — куда дочь пропала…

— Филимон, мобилу дай, — потребовал волк.

Из воздуха материализовался мобильный телефон. Упал на колени Людмиле.

— Позвоните своим родителям, Людмила. Только придумайте какое-нибудь нефантастическое объяснение…

— Не дура, понимаю, — отрезала Людмила и набрала номер. — Алло, мам, ты? Ой, пожалуйста, без истерик! Никуда я не пропала! Жива-здорова. Я… Я просто свою школьную подругу встретила, Катьку Сурикову, ты помнишь, белобрысая такая. Ага, вот-вот. Я как раз от Трифона возвращалась, а она на машине едет, на таком «шевроле» навороченном. Она теперь модель, снимается в «Вог» и «Ред стар»… Ну, мы с ней заболтались, детство вспомнили… Мам, Катька мне предлагает кастинг в их модельном агентстве пройти, поэтому я задержусь в Москве на несколько дней. Что? Ну зачем ты кричишь, да, я в Москве. Ничего страшного, остановилась у Катьки. Не волнуйся, все нормально. Здесь нет мужиков, если ты об этом. И наркотиков тоже! Мам, вообще-то я уже большая девочка, если ты заметила. Что значит, я никогда тебе этого не говорила? Теперь говорю. Мамочка, не волнуйся, все будет хорошо, я регулярно стану звонить и держать тебя в курсе дела… Взрыв? Какой взрыв? Нет, об этом я ничего не знаю! А что народ говорит? Понятно… Ладно, все, жди, я скоро приеду!

Людмила выключила телефон и передала его волку.

Тот глянул на нее вопросительно:

— В чем дело?

Людмила взъярилась:

— Сволочи вы, люди из Тридевятого царства! Зачем вы квартиру Трифона взорвали? Хорошо, он на лестничной площадке был и отделался только ушибами и царапинами! Свидетелей ненужных устраняете, да? Может, и меня прикончите?

— Сдурела ты, что ли? — искренне возмутился волк. — Мы тебе не Аль-Кайеда — все к чертям взрывать!

— Это не мы, — подтвердил и голос невидимого царевича. — Это не наши методы.

— Ваши методы — людей похищать, да? — шмыгнула носом Людмила. — Давайте побыстрее упрашивайте свою руку-палочку, чтоб она вас расколдовала, и домой меня отправляйте! Мне надо знать, как там Трифон.

— Хорошо, — хором сказали Филимон и волк. — А вы, Людмила, ничего не желаете? Ванну, завтрак, свежую столичную газету? Вы не у врагов, и не стоит себя изнурять…

— Я подумаю, — строго сказала Людмила. — А где инкуб?

— Тут, рядышком.

Волк подошел к стене и надавил лапой на плечо мраморного пузатого купидона. Стена отъехала в сторону, и взору девушки открылась небольшая, отделанная черным деревом комнатка, где за кофейным столиком сидел инкуб Колосков и сосредоточенно поглощал коньяк прямо из бутылки.

— Эй, майор, ты слишком много выпил! — громко сказала Людмила и помахала инкубу рукой, чтобы привлечь его внимание.

Тот с неохотой оторвался от бутылки, вздохнул, пробормотал:

— Не все ли равно теперь! Вечный мне позор…

— Анатолий, иди сюда, — потребовала Людмила. — Хватит пить.

— Вы правы, несрам… несраб… несравненная Димка! — пьяно рыгнул инкуб. Встал и нетвердой походкой прошествовал к Людмиле. — О, вся компания в сборе! Волк позорный и эта сволочь невидимая! А где находятся ваши подлые американские шестерки?

— Это кто тут шестерки? — по-русски спросила, входя, рыжеволосая красотка, чем-то показавшаяся Людмиле знакомой.

— Это кто тут американские? — неласково осведомился гигантский волосатый тип с красиво алевшими глазами.

— Кхм, — мрачно кашлянул симпатичный мужчина, немного напоминавший актера Дэвида Духовны.

— Это кто? — ядовито осведомилась Людмила. — Тоже люди из Тридевятого царства?

Инкуб приблизился к Людмиле и несмело положил ей руку на плечо. Поняв, что девушка никак на это не реагирует, сказал:

— Это, Димка, преступные заговорщики. Они нагло вторглись в частную квартиру и похитили артефакт космической важности. Щас я их буду обездвиживать. То есть обезвреживать. Тока вспомню текст кодекса Миранды…

— Мы не заговорщики! — заявила рыжеволосая красотка. — Мы есть специальные агенты ФБР. Я агент Скалли, а вон тот лысый — агент Молдер. А это — внештатный агент Чарли.

— Правда, что ли? — изумилась Людмила. — Скалли и Молдер? А я-то не пойму, откуда вас знаю…

— Мы присланы с особой гуманной миссией…

— Ага, ничего себе миссия — в чужие квартирки без спросу… — вякнул Колосков. — Плюс похищение людей и инкубов без их. на то согласия. Это чревато! Эх, спецназа на вас нету!

— Да что мы такого сделали?! — вспылил голос Филимона. — Ну, позаимствовали руку — так ведь не насовсем. Вернем же!

— А где она, кстати? — поинтересовался инкуб. — Что тянуть время? Излагайте ей свои просьбы, и дело с концом. Нас там Трифон заждался.

— Верно. Настал час, — торжественно раздался голос царевича Филимона. — Эй, слуги мои верные! Внесите сюда ларец сапфирно-смарагдовый, да не раскокайте по дороге, олухи!

В воздухе произошло некоторое шевеление. Расталкивая в стороны дверные занавеси, в комнату вошли двое мужчин в черных с серебром плащах. Они аккуратно, как бомбу, несли искрящийся гранеными самоцветами ларец.

— На стол поставьте, — приказал Филимон.

Слуги деликатно водрузили ларец на стол и незамедлительно удалились.

— Миз Скалли, откройте ларец, — попросил царевич. Похоже, он здорово волновался.

— Дорогой царевич, — решил внести свою лепту Молдер. — Для чистоты эксперимента вам необходимо стать видимым. Иначе мы не сможем засвидетельствовать сам факт вашего преображения.

— Логично, — согласился царевич и добавил веско: — Прошу спокойствия. Снимаю шапку-невидимку.

После чего наступила минутная тишина, нарушенная только приглушенным воплем Людмилы.

— Да, — сказала Людмила. — Теперь я вас понимаю. Волк — это еще куда ни шло. Но позолоченные бородавки… С этим нельзя жить!

Агент Скалли коснулась драгоценного ларца:

— Внимание, открываю!

— Ах, — сказали все.

Медленно поочередно заглянули в ларец.

Рука лежала там и не подавала признаков жизни.

— Спит? — предложил нетрезвую версию инкуб Колосков и сам ее устыдился.

— Похоже, у нее шок, вызванный резким смещением пространства, — подвела под научное обоснование Скалли. — У меня, например, от ваших игрушек с событийным вектором чуть крыша не поехала. Заметили, я начала говорить по-русски?

— Не только ты, — встрял Молдер, а Чарли согласно кивнул.

— Вот-вот. Это явный признак… — вздохнула Скалли.

— Поправьте меня, если ошибусь, — смущаясь, заговорил гоминид Чарли. — Мне кажется, она недовольна.

— Чем это? — поинтересовался Молдер. У него версий не было, но он считал своим долгом подвергать неконструктивной критике чужие интеллектуальные потуги.

— Ее оторвали от любимого человека, — почти прошептал Чарли. — Причем насильственно.

— Хм… — Молдер излучал скептицизм. — Во-первых, не оторвали. Это звучит двусмысленно, дружище Чарли. А во-вторых, ну какой у нее может быть любимый человек? Странно было бы присваивать артефакту эмоции и привязанности.

— Этот типчик лохматый прав, — вступилась за Чарли Людмила. — Вы думаете, раз она всего-навсего рука, то уж и чувств у нее нет? Что вы ее обижаете?

И Димка бесстрашно извлекла из ларца предмет общих споров. Побормотала:

— Привет, Дашечка, это я, все хорошо. Выполни, пожалуйста, желания этих несимпатичных ребятишек, и давай отправляться домой, к Трифону.

Рука слабо шевельнулась.

— О! — обрадовалась Людмила. — Она меня узнает!

Рука задрожала.

— Чего дрожишь? — ласково погладила руку девушка. — Не бойся. Они тебе ничего плохого не сделают.

Рука выпрыгнула из объятий Димки, как рыбка из садка, и гневно заметалась по комнате.

— Не пускайте ее к окнам! — истошно взвизгнул Молдер. — Переколотит и смоется! Ищи ее тогда опять!

— Да! Дашечка! — завопила и Людмила. — Иди ко мне, хорошая моя!

Рука вскарабкалась на люстру и выглядывала из переплетения хрустальных нитей, как ствол пулемета.

— Мне интересно, почему она так себя ведет? Как-то неконтактно… — ни к кому не обращаясь, пробормотал инкуб. — Это на нее непохоже…

Тут царевич Филимон воздел свои жуткие лапы и возопил велиим гласом:

— Рука предивная! Заклинаю тебя всем святым — исполни желание мое, сбрось с меня и супруги моей чары проклятые!

— И с меня тоже! — взвыл дурным голосом волк-богатырь.

— А нам со Скалли не мешало бы получить по бунгало на Фиджи, — пробурчал под нос Молдер.

Все выжидательно уставились на руку. Та покачала люстру, а потом размахнулась и шарахнула ошеломительной молнией прямо в богатыря-волка. Тот еле успел отскочить…

— За что?! — завопил волк. Хвост у него все-таки подгорел. — Мы же по-хорошему просим!

Вторая молния заставила всех кинуться в другую комнату. Царевич Филимон бежал последним, зацепился ногой-клешней за ковер, и ему здорово опалило хитиновый панцирь. Если б не прозрачная защитная стена из особо прочного стекла, опустившаяся, едва включились сигналы пожарной тревоги, нашим героям было бы несдобровать.

— Гневается государыня, — сделал вывод Филимон. — Ох, горе горькое…

— Кошмар какой! — возмутилась Скалли. — Мы работаем с прямым риском для жизни. За это доплачивать надо, между прочим.

— Вот она, американская мелочность! — пренебрежительно фыркнул дрожащий от ужаса инкуб Колосков.

В комнате, где осталась рука, бушевал пожар. Через тайные ходы туда спешили царевичевы слуги с огнетушителями.

— Все это очень странно, — сказала Димка. — Она ведет себя не так, как раньше. Может, она настолько привыкает к одному хозяину, что выполняет только его желания? А всех остальных готова просто спалить на месте?

— Надо ее обезвредить, — решительно сказал Молдер. — Она пожароопасна.

— Господа, позвольте мне! — вызвался Чарли. — Я думаю, что найду с ней общий язык.

— Чарли, это опасно! Это может стоить тебе жизни! — заломила руки Скалли.

— Это мой гражданский долг, — скромно сказал гоминид. — Поднимите стену, пожалуйста.

И он исчез в полной пламени и дыма комнате.

А через минуту вернулся, держа в своих мощных ручищах скомканную бархатную скатерть. Скатерть отчаянно извивалась, дергалась и пыталась вырваться.

— Сопротивляется, — пояснил Чарли. — Еле успел. Она уже там окно распотрошила и выскочить собиралась. Резвая штучка.

Раздался треск рвущейся ткани. Рука по запястье высунулась из скатерти и вцепилась Чарли в бороду.

— Ай! — взвизгнул тот. — Хулиганка! Больно же!

— Ее нужно успокоить! — закричала Скалли. — Царевич, в твоей аптечке имеются шприц и ампулы с транквилизаторами?

— А? Не знаю! — Царевич кривился от боли — спина у него сильно пострадала. — Где там слуги мои верные, пес бы их побрал! Эй, кто-нибудь! Аптечку для миз Скалли, живо! Иначе мой меч — ваши головы с плеч!

— Какой твой меч, Филимон, опомнись, — простонал волк-богатырь. — У тебя его отродясь не было…

Пожар уже ликвидировали. Какой-то низкорослый, мрачного вида человечек с заплетенной в две косички бородой и зелеными очками на мясистом, баклажанного типа носу принес большую белую коробку с красным крестом на крышке. Шмыгнул носом: «Не надо ли еще чего, хозяин?» Получил ответ: «Приготовь для всех в парадной гостиной чаю с пряниками!» и ушел.

Скалли суетливо вскрыла аптечку, принялась в ней рыться, ворча себе под нос что-то сугубо медицинское. Наконец обнаружила одноразовый шприц и упаковку ампул, Прочитала на ампулах надпись, присвистнула: «Подсудное дело!», но в глазах ее загорелся огонь какой-то неправедной активности. Она профессионально набрала содержимое ампулы в шприц и вколола его в отчаянно

сопротивляющуюся руку.

— Что это было за лекарство, Скалли? — поинтересовался Молдер.

— Транквилизатор-нейролептик, производный от пентонала, — мрачно сказала Скалли. — Секретная разработка яйцеголовых из ЦРУ. Вот только как он оказался у гражданина Тридевятого царства?

— Мы там тоже не лаптем щи хлебаем, — как-то неопределенно выразился по этому поводу Филимон. Но никто всерьез и не озадачился, откуда в аптечке заколдованного царевича обретаются самоновейшие лекарственные препараты.

Все с волнением смотрели на руку.

Она сначала судорожно сжималась и дергалась, потом ее движения стали сонными, замедленными, и наконец она совсем успокоилась в объятиях гоминида.

— Вот теперь она точно спит, — заявил гоминид, водружая руку на небольшой столик. — Что будем делать?

— Я знаю, как нам нужно поступить! — заявил агент Молдер. — Мы с самого начала избрали неправильную тактику. Похитили артефакт, вместо того чтобы склонить к сотрудничеству его временного хозяина, то есть… э-э… Трифона Оглоедова.

— Опомнился, — презрительно бросил инкуб. — Все вы, америкашки, такие: сначала бомбите, а потом начинаете разговоры дипломатические вести.

— Клевета! — гордо ответствовал Молдер.

— Мистер Молдер прав в данном случае, — покачал головами Филимон. — Я просто повел себя как узурпатор — решил, что только мне одному должно принадлежать право осчастливиться. Думаю, нам нужно вернуться к Трифону и договориться с ним. Тем более что рука, кажется, к нему привязана всерьез… Людмила, что вы скажете?

Димка молчала.

— Людмила?

— А? Да, это будет правильно, только…

— Что?

Людмила замялась:

— Мне кажется… Это не та рука.

— То есть?

— Это не Да. Не та рука, которая была у Трифона в квартире.

— Почему вы так думаете? — удивился инкуб.

— Потому что Да была рукой правой. А эта рука-левая, — спокойно заявила Димка. — Я помню.

— Но это абсурд! — воскликнул инкуб Колосков. — Насколько мне известна легенда о руке, этот артефакт существует в единственном экземпляре. Она уникальна!

— Но это не значит, что ее нельзя подделать, — сказал гоминид и сам пришел в изумление от своей догадки.

— Но… — потрясенно протянул царевич Филимон. — Кто мог пойти на такое непотребство?

— Ищите, кому это выгодно! — заявила Скалли. — Первый принцип любого детективного расследования. У вас, царевич, имеются враги?

— У кого ж их нет! — печально щелкнул клешней царевич.

— Припомните их и подумайте, кто мог бы изготовить поддельный артефакт и столь искусно подменить его. И кстати, когда именно произошла подмена?

— На квартире Трифона — исключено, — твердо заявил инкуб. — Вы похитили нас в мгновение ока. К тому же, кроме меня и Людмилы, в квартире на тот момент никого не было. Чужого я бы почувствовал…

— Значит, — торжественно изрекла Скалли, — руку подменили уже здесь. В вашей резиденции, дорогой царевич.

— Что-о? — взвыл тот. — Эй, слуги мои верные…

— Тихо! — прикрикнул на царевича Молдер. — Если хотите выяснить, кто из ваших слуг предатель, делайте вид, что вам до сих пор ничего неизвестно о подделке. Созовите их всех под каким-нибудь невинным предлогом. Мне думается, что тот, кто замешан в этом деле, уже улепетывает отсюда с настоящей рукой! И бежит он не куда глаза глядят, а к своему работодателю, к тому, кто изготовил фальшивку и кому нужна настоящая рука!

— Верно! — замогильным голосом отозвался Филимон. — О горе мне, горе! Оле мне, кривоумному! Оле мне, жестоковыйному!

— Не огорчайтесь, — коснулась Скалли суставчатой лапы царевича. — Все еще поправимо. Сколько у вас здесь персонала?

Царевич сосредоточенно начал считать, при этом его птичья голова начала пререкаться с бычьей и обвинять ту в недостатке памяти. Наконец Филимон объявил:

— Ровно дюжина.

— Зовите всех сюда, и немедленно!

Царевич клацнул клешнями и возопил:

— Слуги мои верные! Придите пред очи мои все до единого!

…Когда перед царевичем нарисовался нестройный ряд из одиннадцати человек, Скалли шепнула Молдеру:

— Так я и знала!

— Что угодно, хозяин? — хором воскликнули слуги.

— Угодно мне наградить вас за службу верную, беспорочную, — сказал Филимон. — Жалую всем по наделу земли да по три пуда муки и по золотой гривне!

— Благодарствуем, хозяин!

— Молодцы! Только что-то мнится мне, будто вы не в полном составе…

— Верно, хозяин. — Вперед вышел тот самый несимпатичный типчик, что приносил Скалли аптечку. — Нету повара твоего, Ерофея.

— А где же он?

— Сказал, животом страждет, хозяин, ушел с час назад. Сказал, к дохтуру пойдет в энту… полуклинику…

— Ага, — со значением сказал инкуб.

— К доктору… — протянул Молдер. — Это, разумеется, отговорка. Скорее всего, повар Ерофей — тайный агент вашего врага, и сейчас он передает ему артефакт! Нужно его найти!

— Нужно, да как?! — взвыл Филимон. — Мы же не собаки-ищейки!

— Зато у нас есть волк, — решила внести свой вклад в общую проблему Димка.

— А и верно! — Царевич сразу воспрянул духом. — Ну что, Сергий-богатырь, послужишь снова доброму делу?

— Не вопрос! — ответил волк. — Мне только след надо взять. Где этот повар всего более отирался? Пойду я там понюхаю…

— И не медли, друже! — заломил лапы Филимон. — Каждая минута на счету. А вы все, слуги верные, ступайте, делами своими озаботьтесь.

— А насчет десятины земли и муки ваше распоряжение остается в силе, хозяин?

— Да, да, — отмахнулся Филимон. — Вот как найдем поваришку, так сразу все вам и выдам по полной программе. Ступайте.

— Благодарствуем, хозяин.

Слуги ушли, впереди них несся волк, направляя свой бег на кухню.

— Эта неудача не должна нас расстраивать! — Скалли решила внести в души окружающих немного здорового оптимизма.

— Конечно, — ехидно протянула Людмила. — Особенно Трифону не надо расстраиваться. После того как его квартиру взорвали.

— Это не мы!

— А я и не к вам это отношу. Я вообще. Мне тоже радости мало тут торчать. У меня есть дома разные дела.

— Если угодно, я вас незамедлительно верну домой, — нашелся царевич. — И в самом деле, что вам до наших бедствий.

Димка, похоже, смутилась.

— Нет, я с вами останусь, это я так… Мне тоже хочется знать, отыщется ли Да. Мы ведь с ней почти подружились…

— Прошу тишины, — негромко, но очень внушительно сказал инкуб Колосков.

Все мгновенно затихли и замерли. И в тишине стало слышно, как в комнате раздается ласково-зловещее тиканье.

— Это рука тикает, — испуганно прошептал Чарли.

— В ней бомба! — пискнул не своим голосом Молдер. — Скалли, помнится, ты была лучшим сапером в Квантико…

— И не подумаю, — отрезала Скалли. — Нам всем лучше укрыться. А еще лучше…

Зловещее тиканье прекратилось. Все застыли в ужасе, глядя на коварную подделку.

А подделка тихонечко полежала-полежала на столе и…

…растворилась в воздухе.

Исчезла.

— Ничего не понимаю, — прошептал агент Молдер. — О эта чудовищная Россия!

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

11 января, воскресенье, 11:30

Свет!

Камера!

Мотор!

— Здравствуйте, это программа «Двери» и Нагий Дмитриев. Как известно, все мечтают быть счастливыми. Но немногие из нас знают, в чем именно заключается их счастье. А иногда из ложной скромности мы бываем недовольны теми, кто пытается дать нам счастье. Ита-а-а-ак, Трифон!

Па-ба-ба-бам!

— Здравствуйте, Трифон, присаживайтесь вот на этот оранжевый диванчик. Расскажите вашу историю.

— Моя история очень проста. Дело в том, что я — счастливый человек. Конечно, это не значит, что у меня нет проблем, что я всего достиг в жизни, стал самым богатым, самым крутым и прославленным. Но это мне и не нужно. Я доволен тем, что есть. Мне кажется, если человек доволен своим положением и не пытается, извиняюсь, сорвать себе пуп, чтобы это положение изменить, то это и есть счастье. Счастье лично для него. Но несколько дней назад все в моей жизни пошло кувырком. Потому что в ней появилась заботливая женская рука.

— О! — это Нагий Дмитриев томно дунул в микрофон.

— О-го-го! — это вопли в студии.

— Я могу продолжать? Так вот. Она принялась меня опекать. Она все сама, без моего на то согласия, делает по хозяйству, защищает меня, даже достает деньги!

— О! О! О! — вопли в студии.

— Она спасла мою жизнь, когда на меня напали бандиты! Нет, я очень ей за все благодарен, но все-таки я не хочу, чтобы меня делали счастливым без моего участия! Что я получаюсь за мужик, если меня постоянно опекает какая-то заботливая женская рука!

— Понятненько. — Нагий Дмитриев просто выцеживает это словечко в микрофон. — Что ж… Выслушаем другую сторону. Заботливая женская р-р-рука!

Студия взрывается аплодисментами.

Появляется рука.

В студии вопли и несколько обмороков.

Нагий Дмитриев ненатурально весел:

— Здравствуйте… э-э… рука, присаживайтесь… То есть не присаживайтесь, кхм-м, располагайтесь, как вам удобно. Кстати, куда вам прицепить микрофончик?…

— Она лучше вам напишет свои ответы, — поясняет Трифон.

— Ага. Ладно. Итак, уважаемая рука. Вопрос к вам: на каком основании вы решили вмешаться в жизнь вот этого симпатичного молодого человека с удивительно приятным шоколадным цветом кожи?

Рука пишет в воздухе огненными буквами:

«Я ХОЧУ СДЕЛАТЬ ЕГО СЧАСТЛИВЫМ».

— Что ж, это прекрасное желание, но вот молодой человек утверждает, что и до встречи с вами он вполне был счастлив.

«ОН ОШИБАЕТСЯ. Я ЛУЧШЕ ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩЕЕ СЧАСТЬЕ. Я — ЗАБОТЛИВАЯ ЖЕНСКАЯ РУКА. СЧАСТЬЕ — МОЯ ПРЕРОГАТИВА».

— Ребята, я честно не понимаю, в чем проблема, — озадаченно трет лысину Дмитриев. — Трифон, ну хочет она вас сделать счастливым, пусть делает. Впрочем, давайте спросим у зрителей.

Полная дама в третьем ряду:

— Трифон, вы просто, извините, зажрались! Такая чудесная женщина, то есть рука, все для вас делает, себя не помнит, чтоб вам дать счастье, а вы недовольны! Стыдно!

Раскрашенный панк в четвертом ряду:

— Этот чувак прав! Голимый отстой — самому ни фига не ишачить, а все свалить на киборга-инвалида! Рука, руки прочь от Трифона!

Противный шалун во втором ряду:

— А я поддерживаю этого милого афро в другом… Представьте, что будет, если к нему придет его любимый… друг. И увидит эту руку! Это может привести к разрыву отношений, это так жестоко… Заботливые женские руки не должны мешать мужчинам и вмешиваться в их интимную жизнь! Трифон, сладенький, я оставлю тебе свой телефончик? Позвони мне после передачи!

Тип с фанатичным лицом в верхнем ряду:

— Это противоречит Священному Писанию! Человек получил заповедь — в поте лица своего есть хлеб, а он не ест! Его рука кормит! В первом послании к Коринфянам и в Откровении сказано… Эта рука есть создание Сатаны! Она возвещает пришествие в мир антихриста! Вот посмотрите на нее внимательно, наверняка на ней найдется татуировка из трех шестерок! Молитесь, спасайтесь, жертвуйте деньги на счет Единственно Верной Церкви Всех Американских Христиан, и бог помилует вас и ваш бизнес!

Нагий Дмитриев:

— Что ж, понятно, мнения разделились… Но это еще не все… Внимание, цар-р-ревич Филимон!

Па-ба-ба-бам!!!

Входит царевич Филимон.

Многочисленные обмороки в студии, истошный визг оператора, уронившего себе на ногу камеру.

Дмитриев:

— 3-здравствуйте, ц-ц-царевич, присаживайтесь.

Филимон, деликатно:

— Я постою, благодарствую.

— Ц-царевич, расскажите нам вашу историю.

Филимон:

— Я нахожусь во власти злого колдовства и лишен привычного человеческого облика. То же несчастье произошло и с моей любимой супругой. Мы лишены возможности жить нормальной жизнью, от нас все отворачиваются… Кроме того, как я могу управлять государством в таком облике? Но вот у меня появилась надежда на спасение, когда я узнал, что в мире существует она — заботливая женская рука.

Дмитриев:

— Простите, не понял…

Филимон:

— Она способна творить чудеса. Она же священная рука! Чудесное создание, которому подвластно все! И она действительно может сделать самого несчастного человека самым счастливым. А разве я не несчастен?

Крик в студии:

— Конечно, несчастен! Держись, царевич!!!

— Вот-вот. А этот Трифон утверждает, что он и без руки счастлив. Так зачем ему она? Пусть отдаст ее мне!

Трифон, возмущенно:

— Да я ее вообще не держу! Ради бога! Я же не зверь! Конечно, пусть рука выручит царевича, я не против!

Филимон, жалобно:

— Ты-то не против, а она ко мне почему-то не идет!

Дмитриев, азартно:

— Спросим мнение самой руки!

«Я САМА РЕШАЮ, КОГО МНЕ ДЕЛАТЬ СЧАСТЛИВЫМ. ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА МНЕ УКАЗЫВАТЬ».

Трифон:

— Вот видите! Я тут при чем?! Убедите ее, что она должна оставить меня в покое и спасти царевича!

Дмитриев:

— Спросим мнение аудитории.

Нервного вида престарелая девица:

— Рука, послушайте, это же негуманно! Пожалейте царевича, сделайте счастливым его!

Тот же мрачный панк:

— Ты, блин, киборг-инвалид! Рука, блин, распальцованная! Че, самая умная, да?! Тебя по-хорошему просят, а ты помочь не можешь! Я б тебе пальцы-то переломал…

Рука:

«НЕ НАГЛЕЙ. БАШКУ СВЕРНУ».

Дмитриев, нервно:

— Давайте не будем вести себя так агрессивно, мы же не на Интернет-форуме, обсуждающем творчество Надежды Первухиной… Вносите конструктивные предложения!

Противный шалун:

— А я не понимаю, в чем проблема. У царевича такой интересный вид, он так эрот-и-и-ично и мужественно выглядит. По-моему, помогать ему не надо… Царевич, возьми мой телефончик, давай сходим куда-нибудь после передачки… У тебя такие классные позолоченные бородавки. Ты мне тоже что-нибудь позолотишь.

Симпатичная девушка с банкой квашеной капусты в руке:

— Мне кажется, рука должна и помочь царевичу, и не расставаться с Трифоном. Рука, тебе жалко, что ли? Убудет от тебя? Что ты ломаешься? Если ты такая вся из себя заботливая, так почему ты считаешь, что должна заботиться о ком-нибудь одном? Так нечестно.

«У МЕНЯ ИНОЕ МНЕНИЕ. К ТОМУ ЖЕ ЦАРЕВИЧУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИДУТ ПОЗОЛОЧЕННЫЕ БОРОДАВКИ».

Дмитриев:

— Да-а, проблема…Что ж, давайте возьмем гонг и подведем итоги… Черт, а это еще кто ломится к нам на передачу? Вы кто, молодой человек?

Трифон:

— Это Олег. Олег, что ты здесь делаешь?

Олег:

— Тебя, придурка, в чувство привожу. Давай поднимайся, че, так и будешь лежать?

— Олег, ты что, а передача?

— Какая, на фиг, передача? Трифон, очнись!

Трифон хлопает глазами и понимает, что студийные софиты потускнели и скукожились, а студия известнейшего телевизионного шоу «Двери» волшебным образом превратилась в серую и унылую комнатку с занавесками из полупрозрачной белой пленки. А еще Трифон понял, что он лежит в самой неудобной позе, опершись затылком о жесткую, каменную прямо подушку.

— Олег, я где? — тупо спросил бандита Трифон.

— В больнице. Че, совсем ничего не помнишь?

— Нет… А где Дмитриев? И царевич Филимон?

— Какой Дмитриев? Какой царевич?

Голова Трифона стремительно заполнялась болью, как продырявленная галоша — водой.

— Мне сон снился, — хрипло пробормотал Трифон.

— Понятно… Встать можешь?

— Постараюсь.

Трифон честно постарался. И у него даже получилось.

Он огляделся:

— А как мы сюда попали?

Олег хмыкнул:

— На машине «Скорой помощи».

Только тут Трифон увидел, что у Олега одна рука замотана в огромный марлевый кокон.

— Что у тебя с рукой?

— Сломал, наверное, — скривился Олег. — Когда падал. Правда, я тоже хреново все помню, и очнулся уже с этой дурой гипсовой.

— Олег, а что было с моей квартирой?

— Взрыв там был.

— У-у… И ты поэтому упал?

— Да. А ты, я так понимаю, башкой здорово приложился, раз у тебя такая амнезия. Хорошо мы в квартиру войти не успели, а то летали бы сейчас в виде молекул.

— А давно мы в больнице лежим?

Олег глянул на часы:

— Ни фига себе… Сутки уже.

— А с нами кто-нибудь еще был?

— Да, парни мои. Тоже лежат со мной в одной палате. Правда, среди них я один ходячий. Вот пришел тебя навестить.

— Почему меня отдельно положили?

— Говорят, состояние тяжелое.

Трифон пошевелил руками-ногами, осторожно качнул шеей:

— Вроде у меня ничего не сломано…

— Врачам виднее, — философично, совсем не по-бандитски, заметил Олег. Сел рядом с кроватью Трифона на жесткий облезлый фанерный стул: — Ты слушай меня внимательно. Квартира твоя не просто так взорвалась. Не от утечки бытового газа. Ее взорвали. Сдается мне, это поработал тот самый смурной чувачок, который приехал тебя замочить.

Трифон схватился за голову и застонал от ужаса.

— Не дергайся, — успокоил его Олег. — Жив же.

— Да я не о себе! — вскричал Трифон. — Олег, ведь в квартире была Димка! Господи, неужели ее больше нет…

Олег странно посмотрел на Трифона:

— Больше нет и меньше нет тоже. Говорят, на момент взрыва квартира была пуста. Никого там не обнаружили. Только нас собрали с лестничной площадки, как тараканов мореных.

— Слава богу! — чуть не перекрестился Трифон. И тут его осенило. — Олег, это рука.

— Что рука?

— Та рука, о которой я тебе рассказывал! Она, наверно, почувствовала, что Димке и инкубу грозит опасность, и перенесла их куда-нибудь в безопасное место…

— Найти бы еще это безопасное место, — мрачно сказал Олег. — Тут предки уже являлись — истерику закатывали: куда Димка подевалась? А че я им скажу?

В кармане замызганной больничной пижамы Олега что-то по-шмелиному загудело.

Олег здоровой рукой достал мобильник, приложил к уху:

— Ну? — и тут же, сменив мрачно-деловитый тон на возмущенно-ласковый: — Это ты? Ты где, паразитка?!

— Это Димка? — потянулся всей душой к мобильнику Трифон.

Олег кивнул и продолжал говорить:

— В Москве? Какого фига ты делаешь в Москве? Как ты туда попала? Похитили? Сначала похитили, а потом не похитили? Димка, ты хоть иногда думай, что говоришь! Ты понимаешь, что тут твои предки уже на ушах стоят? А, ты им позвонила… Ну, иногда ты вспоминаешь про свои мозги, это точно… Так кто тебя похитил, кому я должен башку отвинтить? Что-о?…

Олег с озадаченным видом передал трубку Трифону:

— Димка говорит, что ее похитил царевич Филимон. И хочет с тобой пообщаться.

Трифон схватил трубку.

— Привет, — тепло и робко толкнулся ему в ухо Димкин голос. — Трифон, как у тебя дела?

— Да все в порядке! Димка, ты-то как? Этот царевич, он какой? Тебя пытали?

Димка рассмеялась:

— Нет, ничего подобного. Царевич… Он просто несчастный. Он с агентом Молдером и агентом Скалли решил выкрасть руку, чтоб расколдоваться, а мы с инкубом просто попали под вектор перемещения…

— Димка, ты… У тебя голова не болит случайно?

— Не болит, — отрезала Димка. — Я скоро приеду. — И возможно, не одна.

— С инкубом, да?

— И с царевичем Филимоном… Понимаешь, Трифон, настоящую руку подменили! Она исчезла! Филимон страдает — ему хочется себе человеческий облик вернуть! Поэтому он думает, что ему надо с тобой пообщаться — может, ты ему поможешь…

— Я что, маг? Блин, лучше б эта рука не появлялась, от нее одни неприятности!

Димка помолчала секунду, а потом сказала:

— Если б эта рука не появилась, я бы никогда так и не набралась смелости…

Трифон почувствовал, что от его щек можно прикуривать.

— Смелости на что, Димка?

— Пока, Трифон. Жди. Мы скоро будем. Олегу привет. Кстати, он тебе не бил за меня физиономию?

— Пока нет, — сказал Трифон, но вспомнил, что должен играть роль опального возлюбленного, и добавил: — Он собирался. Но не успел.

— Передай ему, чтоб он тебя даже пальцем не трогал! — тут же взвилась Димка.

Трифон засмеялся:

— Передам.

Голос Димки исчез.

Трифон передал трубку Олегу и сказал:

— Мне нужно отсюда сваливать. Вернуться на свою квартиру, посмотреть, что хоть от нее осталось. По мою душу собирается явиться некий царевич Филимон… Черт, он же мне во сне снился! Чудовище такое, не приведи бог!

— Сваливаем вместе, — постановил Олег. — Мне тоже интересно на чудовище посмотреть.

— А твои пацаны?

— А что пацаны? Пусть лежат, отдыхают. Или ты думаешь, что я без них ничего не стою?

— Нет, Олег.

— То-то. Только хата твоя, Трифон, конкретно погорела, и тебе там засвечиваться нельзя. Туда лучше не соваться.

— А куда же я? — растерялся Трифон.

— Ко мне на дачу, — прошептал Олег. — Двойной бонус: киллерок тебя там не засечет и менты не прискребутся с допросами-расспросами.

— Логично, — кивнул Трифон. — И что ты, Олег, ко мне такой добрый?

Олег совершенно серьезно сказал:

— Книжку одну в детстве любил. «Убить пересмешника». И хорош ржать, а то санитарская кодла сбежится!

Но санитарская кодла не сбежалась. Все оказалось гораздо хуже. В палату Трифона невинной тенью проникла милая Гранечка.

Она рассыпала из пакета яблоки, бросилась к Трифону и запричитала:

— Триша, дорогой, какое счастье, что ты жив!

— Не уверен, — процедил сквозь зубы Трифон. Перспектива общения с Гранечкой моментально ввела его в депрессивное состояние.

— Тришенька, — в глазах Гранечки бриллиантами сверкали слезы, — что говорят врачи?

— Жить будет, но без тебя, — вместо Трифона неласково сказал Олег. — Че тебе надо, Гранечка?

Трифон поморщился. Хоть Гранечку он и сам терпеть не мог (а кто мог?), но тон Олега все-таки был крайне негуманным.

— Слушай, Гранечка, — сказал Трифон, максимально понуждая себя к вежливости. — Спасибо тебе, конечно, за заботу. Только это ты зря.

— Может быть, тебе нужно сделать перевязку? Или массаж? Или укол? Я могу! — воодушевилась Гранечка, как будто Трифон только что в любви ей объяснился, а не послал ее вежливо куда подальше.

— Нет, спасибо. — Трифон не знал, что ему делать: то ли смеяться, то ли злиться.

— Трифон, я для тебя что угодно сделаю! — с пафосом воскликнула Гранечка.

Трифону стало тошно. Да и какому нормальному мужчине не станет тошно, если девица, к которой он совершенно индифферентен, примется так откровенно являть пример милосердия и самопожертвования? Просто сразу захочется сбежать куда-нибудь в Арктику — к тем двум мужикам из рекламного ролика, которые в промерзлой избе пьют банками «Нескафе», моются снегом и общаются исключительно с белыми медведями! И никакого женского общества на тысячи километров вокруг! Вот оно, настоящее мужское счастье!

— Гранечка, — почти простонал Трифон. — Мне от тебя ничего не надо!!!

— Да? — Гранечку такой ответ, казалось, не разочаровал. — Ну и ладно. Только знаешь что, Трифон? Мне от тебя нужно. Кое-что.

Трифон и Олег буквально онемели. Потому что Гранечка из затюканной дурнушки мгновенно, на их глазах, превратилась в женщину, целеустремленностью взгляда напоминавшую циркулярную пилу. Жутковато сверкая глазами, Гранечка подсела на кровать к Трифону и, почти прижавшись щекой к его щеке, прошептала:

— Трифон, она мне очень нужна…

Трифон отстранился:

— Кто?

Гранечка криво улыбнулась:

— Трифон, не валяй дурака. Ты знаешь, о чем я. Где ты хранишь свою волшебную палочку?

Тут неприлично громко захохотал Олег:

— В штанах! В штанах он ее хранит!

Гранечка повернулась к Олегу. Лицо у нее словно смялось, превратилось в какой-то резиновый ком, на котором бешеным огнем сверкали глаза со зрачками величиной с маковое зернышко.

— Смешно, да? — прошипела Гранечка и вдруг прыгнула с кровати на Олега, как Настасья Кински в классическом триллере «Люди-кошки».

Олег от неожиданности опешил и потому через мгновение валялся на полу с белым от боли лицом, а трепетная Гранечка деловито выкручивала ему здоровую руку.

— Привыкли считать меня безответной дурочкой? — рычала она. — Гранечка — старая дева, Гранечка — тихая идиотка, Гранечка — вечная неудачница… Позвольте-ка вам в этом возразить.

— Р-руку, сука! Руку сломаешь!

— Конечно, сломаю, — нежно улыбнулась Гранечка. — Больше того. Я ее тебе, Олег, на кусочки покрошу, так что ни одна хирургия не восстановит. Я же три года тайком занималась в секции кровавого кумите!

— Отпусти его! — заорал и Трифон. — Чего ты хочешь?!

— Я тебе уже сказала. — Опять нежная улыбка монашки в бегах. — Мне нужен артефакт. Волшебная палочка. Она же рука. Где она? Скажешь — так и быть, оставлю в живых этого ублюдка…

— Я тебя потом на штукатурку пущу, — пообещал Гранечке Олег, за что поплатился новым взрывом боли.

— Я не знаю, где сейчас находится эта рука! — вскричал Трифон. — У меня в квартире был взрыв! Мне сообщили, что рука похищена! Я тут без сознания валялся, как я могу знать?! Да отпусти ты его, я правду говорю!!!

Гранечка отшвырнула от себя бугая Олега так, словно это был хилый доходяга.

— Ладно, — сказала она и стряхнула пылинку с рукава своей крайне скромной курточки. — Давай это проверим. Едем сейчас к тебе, Трифон.

— Гранечка, у тебя что, машина? — вытаращился тот.

— И не только. — Гранечка щелкнула пальчиками.

Ох, как этот щелчок Трифону не понравился!

Потому что кое о чем напомнил…

А в палату, повинуясь Гранечкиному щелчку, вошли субтильные телом, но крепкие духом перцы Гена и Юрик.

— Привет, маргиналы! — дружественно сказали перцы. — Добровольно пойдете или вас подбодрить?

И перцы вытащили из-за поясов вполне серьезные пушки.

Трифон мельком подумал, что какая-то жуткая нынешняя зима у него получается: второй раз буквально за несколько дней ему угрожают оружием. А все из-за чего? Из-за бойкой, не вовремя появившейся в жизни Трифона заботливой женской руки! Она его, понимаете ли, счастливым сделать захотела! Чувствуется. Количество счастья повышается прямо с каждым шагом.

Трифон помог Олегу подняться. Тот глядел люто, но Трифон понял — этот взгляд предназначается не ему. Но на всякий случай Трифон сказал:

— Олег, извини, что я тебя втянул в это дело…

Олег только хмыкнул, потом сообщил:

— Эти братки не шутят, у одного «штейр-манлихер», у другого «ингрэм». И где только достали? Нет, пора мне на покой уходить, если у меня в городе такая мелкая шобла и с такими пушками белым днем разгуливает!

— Захлопнись, — сказал Олегу Юра. — Не дави на мою почти детскую психику. Спустились тихо по запасной лестнице, сели в машину, поехали. Что не так — снесу башку на раз. Мне можно, у меня справка есть, что я псих и бывший спецназовец с афгано-чеченским синдромом.

Повинуясь приказу «бывшего спецназовца», Олег и Трифон тихо вышли из палаты, двинулись по пустому, пропахшему больничным убожеством коридору, Гранечка возглавляла шествие, она же ухитрилась при помощи какой-то металлической закорючки открыть обитую грязной фанерой дверь с надписью «Запасный выход». На лестнице запасного выхода было грязно, валялись шприцы, рваные папки для бумаг, на сером от пыли окне висел медицинский халат…

— Быстро! — Юра вполне профессионально ткнул Трифона стволом в лопатку.

На улице, прямо возле входа, их поджидала машина крайне неприглядного вида.

— Труповозка, что ли? — хмыкнул Олег.

— Еще раз вякнешь — будет труповозка, — пообещала Гранечка.

Уселись, машина взревела дурным голосом и рванула куда-то в переплетение убогих кимовских улочек. Однако надеяться на то, что Гранечка и ее бандиты не знают дороги к дому Трифона, было просто наивно.

К квартире Трифона подходили осторожно, и Трифону все время некстати вспоминались эпизоды то из фильмов, то из прочитанных когда-то книг. Вот сейчас, наверное, они выглядят точь-в-точь как те опера, которые шли арестовывать подозрительных жителей нехорошей квартиры № 50 из великого романа Булгакова. И, как тех оперов, негодяев Гену, Юрика и Гранечку ждет жестокое разочарование.

…Дверь в квартиру была цела.

И обита новым дерматином — густо-синим, с блестящими звездочками-гвоздиками!

«Опять чертовщина», — устало подумал Трифон.

Он протянул было руку к звонку, но Гранечка его опередила:

— А что, ключей у тебя нет?

— Дура, не видишь, я в пижаме больничной, — не церемонясь, сказал Трифон. — Ты мне одеться дала?

Гранечка поджала губки.

— Да, это мой просчет. Но лучше, если ты не будешь грубить. Я очень нервно реагирую на грубость. Звони.

Трифон позвонил, надеясь, впрочем, что никто не откроет.

Хотя он уже готов был ждать от судьбы чего угодно.

Если уж даже Гранечка оказалась таким монстром…

Дверь открывалась медленно и таинственно. Так открываются двери в фамильные склепы вампиров. У Трифона заныл давно не болевший зуб…

За дверью была выжидательная и какая-то ехидная темнота.

— Я войду первой, — храбро заявила Гранечка. — А вы, мальчики, последите, чтобы Трифон и этот бандит вели себя примерно.

Трифон подумал, что как раз сейчас его волшебной руке предоставляется потрясающая возможность сделать его действительно счастливым. Для этого ей надо выскочить из темноты и как следует оглушить наглую Гранечку чем-нибудь вроде сковородки. А потом разоружить Гену и Юрика, наставить им синяков, чтоб не лезли с пушками к порядочным людям!..

— Все тихо, — сказала из темноты Гранечка. — Только свет почему-то не включается, выключатель заело, что ли… Заходите, быстро!

Они вошли. Дверь захлопнулась. Причем именно так, как положено захлопываться гробовым крышкам и дверям фамильных склепов. Юрик и Гена занервничали, и Трифон понял, что дверь захлопнули не они…

— Ни черта не видно, — ругалась Гранечка. — Ничего, я помню, как тут комнаты расположены…

Трифон почувствовал, как Олег пожал ему руку:

— Держись, я сейчас их вырублю…

Но привести в исполнение свой замысел Олег не успел.

Во всей квартире разом вспыхнул свет.

И от увиденного Трифон, Олег и даже эти хладнокровные подонки взвыли и зажмурились.

Их было множество.

Они устилали пол шевелящимся телесно-розовым ковром.

Они карабкались по стенам.

Они, покачиваясь, висели на шторах, карнизах и люстрах.

Они шевелили пальцами и издавали игривое пощелкивание, как крабы в брачный период.

Руки.

Вход на станцию метро «Сокол»,

Москва, Россия -

11 января, воскресенье, 22:55

В этот час в подземном переходе на станцию метро было несуетно и безлюдно. Возможно, поэтому хрупкая девушка в очаровательных алых сапожках с золотыми шпорами и шубке из платиновых песцов бесстрашно вышагивала мимо полуосвещенных палаток с мелочным товаром, до которого падки наезжающие в столицу провинциалы. Хотя… Если бы нашелся некий бандит или маньяк, возжелавший немедленно выяснить, насколько далеко простирается смелость этой симпатичной девушки, ему пришлось бы немедля ретироваться, наклеив на лицо непорочную улыбку. Потому что рядом с девушкой, касаясь холкой ее бедра, шел волк, и его янтарные глаза придирчиво осматривали каждую мелочь, каждую урну и каждую гранитную плитку пола. А еще в девушке наблюдалась сильная странность. Она постоянно разговаривала сама с собой и с волком. И даже, похоже, волк ей отвечал…

— Куда теперь, богатырь? — поинтересовалась девушка у своего четвероногого спутника.

— След размытый, но, похоже, надо идти через те стеклянные двери, — почти не раскрывая пасти, ответил волк Сергей.

— В метро? Значит, похититель сел на поезд… — раздался голос из пустоты.

— Почему вы так уверены в этом, майор? — другой голос из пустоты, насмешливый и с акцентом. — Человек мог просто затеряться на станции…

— Вы, агент Скалли, плохо представляете себе наши московские станции, — парировал невидимый майор Колосков (а это, разумеется, был он). — Затеряться там… скажем так, сложновато.

— У него могут быть сообщники из местного обслуживающего персонала, — не остался в долгу и голос агента Молдера. — Кстати, я заметил, что продавец вон из того киоска с поддельными часами «Романсен» очень внимательно смотрит в нашу сторону.

— Просто ему понравилась Людмила, — робко сделал комплимент гоминид Чарли.

— Потише, пожалуйста. — Димка Романцева подошла к стеклянным дверям и коснулась холки волка-богатыря. — Что будем делать? В метро с животными могут не пустить. И почему у вас не оказалось лишней шапки-невидимки?

— Я могу богатырю одолжить свою, — вызвалась агент Скалли.

— Спасибо! — махнул башкой волк. — Проблема в том, что на момент невидимости у меня нюх исчезает.

— Да, дилемма, — протянул Молдер. — Но делать нечего. Скалли, снимай шапку. Кстати… Царевич Филимон, вы что молчите?

— Я скорблю, — грустно вздохнул Филимон. — О жестокости и неблагодарности рода человеческого.

— Царевич, я ведь уже поблагодарила тебя и за сапоги, и за шубку! — нахмурилась Димка.

— Ох, да я не об этом, — смутился царевич. — Горестно мне, что мой слуга верный неблагодарным предателем оказался. Разве мало я им платил? Разве задерживал когда выплату жалованья? Разве обделял премиальными?

— Не кручинься, царевич, — вильнул хвостом волк. — Еще не все потеряно. Димка, прикрой меня, что ли. А то как бы не появились ненужные свидетели того, как мы с агентом Скалли ролями меняемся.

Димка, как могла, загородила собой волка. Через минуту волк исчез, а рядом с девушкой в алых сапожках стояла молодая женщина крайне сурового и деловитого вида.

— На станцию! — скомандовала Скалли.

Дремавшая в стеклянной будке возле турникетов бабулька была крайне удивлена следующим происшествием. Через два турникета прошли две женщины, как положено, сунув в металлические их животы магнитные карточки, а еще четыре турникета сработали вхолостую, хлопнув по пустоте. Правда, из пустоты донеслись приглушенные нечленораздельные вопли и даже рычание. Но последнее бабулька отнесла к разряду галлюцинаций, вызванных напряженной рабочей сменой.

— И куда теперь? — Скалли и Димка нервно оглядывались. Перроны были пусты. К одному подкатила пустая же электричка, постояла мгновение и с обиженным грохотом умчалась в подземное чрево.

— Рассредоточимся по станции, — приказал невидимый Молдер. — Оценим обстановку.

Похоже, теперь агент ФБР чувствовал себя в своей тарелке.

— Обстановка так себе, — старательно рассредоточившись, заявила агент Скалли. — Скромно и чисто, прямо как в синагоге.

— Когда это ты была в синагоге? — немедленно откликнулся ехидством Молдер.

— Когда охотилась за ребе-оборотнем. Ты не участвовал. Ты сидел в засаде, ожидая очередного визита пришельцев, — парировала Скалли.

— Давайте тихо, а? — возмутилась Димка такой вопиющей небрежностью спецагентов на расследовании.

— Мне нужно снять шапку-невидимку, — подал голос волк. — Я не фига не чувствую. Вместо носа просто чемодан какой-то.

— Ладно. — Димка кивнула. — Все равно, кроме нас, здесь никого нет и в обморок от твоего вида никто не рухнет.

— А может, нам всем это… обрести видимость? — поинтересовался царевич. — Ну, кроме меня, конечно.

— Не будем спешить. — Даже у невидимого майора голос звучал веско и строго. — Я уверен, что за нами все-таки наблюдают. Не может станция Московского метрополитена выглядеть так идиллически мирно! Это явная каверза. Так что лучше нам ввести предполагаемых противников в заблуждение относительно нашей численности.

Димке под руку толкнулось что-то бархатисто-пушистое.

— Сними, а? — попросил волк.

Став видимым, он немедленно принялся принюхиваться и прицельно осматриваться. Пару раз сделал ложную стойку возле колонн, заглянул в тоннели…

— Ничего не понимаю, — сказал он растерянно. — След на земле пропал.

— Что значит «на земле»? — тут же поинтересовался реликтовый гоминид.

— Только что был и вдруг испарился. Здесь. — Волк подошел к стенду с зеркалом, который стоял у черного жерла тоннеля. Поднял голову к зеркалу. Замер. А потом прохрипел потрясенно: — Смотрите! Смотрите туда!

Да, было отчего завопить удивленно! Потому что в зеркале отражался вовсе не кусочек тоннеля с цепочкой уходящих во тьму ламп и посеребренные рельсы. В зеркале была видна пустыня — с оранжевым песком и лимонно-желтым небом. И там, на стыке песка и неба, двигалась крошечная черная точка.

— Это — там, — благоговейно прошептал волк.

— Нам туда? — на всякий случай решил уточнить Молдер.

— Похоже, что так, — подала голос Скалли, а волк молчал потрясенно.

— И каким образом мы свершим сей вояж? — иронически осведомился инкуб Колосков. — Башкой в зеркало? Кто первый?

— Между прочим, — заметила Димка, — ты, майор, мог бы сам этим первым стать. Тебе все карты в руки. Ты не человек, сам говорил, что коэффициент телесности у тебя приближается к нулю. Так что если твоя башка и грянется о зеркало, наверное, пострадает только зеркало.

— Да, не повезло Трифону, — непонятно протянул обиженный инкуб. — Какая у него девушка язвительная и негуманная!

Димка слегка покраснела, но продолжала настойчиво:

— Давай, инкуб, не корчи из себя стеклянного человечка! Должен же ты оправдать свое высокое звание майора! Вперед!

— А поцелуешь? — с затаенной надеждой поинтересовался инкуб.

— Только прощальным поцелуем во время отпевания, — нежно улыбнулась Димка.

— Значит, мне это не грозит, — инкуб явственно вздохнул. — Ладно! Я пошел! Не поминайте лихом!

Он стащил с себя шапку-невидимку, сунул ее в руки Людмиле, разбежался и рыбкой прыгнул в зеркало. Именно в зеркало. Твердая на вид поверхность разошлась, как воды стоячего пруда. И пропустила в себя инкуба…

А потом тем же манером выплюнула обратно.

Все — и видимые и невидимые — столпились вокруг него:

— Как ощущения?

Инкуб озверело посмотрел на зеркало и, вскочив, сложил руки в жесте, напоминающем традиционное приветствие японских гейш:

— Р-раскрошу! Особо особый отдел ГУ ФСБ, майор Колосков! Сопротивление сотруднику правопорядка при исполнении карается…

Зеркало возмущенно пискнуло:

— А что, сразу сказать нельзя, что особо особый отдел? Че переть-то напролом? У меня тут не мясная лавка! Как насчет уважения законов совмещенных территорий?

— Законы мы чтим, — веско сказал майор-инкуб и продемонстрировал зеркалу какую-то маленькую алую книжечку с золотым обрезом. — Только ведь на тебе никаких оповещающих рун нет. Векторные сигналы отсутствуют. И системка магического глобального позиционирования явно левая, на учет не поставленная, так? Налог-то не платим? А техосмотр когда последний раз проходило?

Зеркало заверещало:

— Я тут ни при чем! Меня поставили — я стою! Вас-то, начальников, через одного, а я, между прочим, всего-навсего локальный целевой смеситель пространств! Стандартная модель! Паспорт есть технический и гарантия!

— Это я проверю. — Металлическому голосу майора позавидовали агенты ФБР — вот им бы так с задержанными разговаривать! А то всякие сентиментальности, кодекс Миранды, наручники-лайт… — Ты вот что, смеситель… давай-ка обеспечь нам право прямого входа. Мы преследуем особо опасного преступника.

— Так я ниче, препятствовать не стану, — засуетилось зеркало. — Охрана правопорядка — святое дело! А мне грамоту дадут за содействие?

— Может быть, даже орден, — вежливо пообещал инкуб.

…По ту сторону зеркало оказалось висящим прямо в воздухе прямоугольником обитой грязным войлоком двери. Из этой двери и вывалились на негостеприимный раскаленный песок наши герои.

— Прямо какие-то звездные врата, — прошептала Димка, оглядываясь. — Интересно, а обратная дорога предполагается?

— Будем на это надеяться, — сказал инкуб.

— А я нашел следы, — объявил волк Сергей. — Вперед!

И они помчались…

Нет.

Просто осторожно пошли, стараясь как можно меньше соприкасаться с песком.

Где-то шага через три Димка сбросила шубку и свитер (инкуб нервно вздохнул), Молдер потерял парик (хорошо, хоть у него вовремя изъяли шапку-невидимку), а Скалли начала однообразно жаловаться на отсутствие крема для загара. Через полчаса Молдер заявил, что видит мираж — рекламный баннер, торчащий прямо из песка, и рядом киоск с кока-колой. По мере приближения к миражу Молдер заявлял, что баннер сменился длинным бетонным забором, оклеенным разными объявлениями, и даже начал эти объявления зачитывать вслух, чтобы доказать остальным свою правоту. Звучало это примерно так:

— «Быстро, качественно, недорого установим уличные автоматы по продаже золотистых хомячков. Обеспечим регулярную доставку хомячков. В любую точку Вселенной, кроме некислородосодержащих планет». Скалли, ты подумай только! Вот где, оказывается, объявился тот бандит, который двадцать лет назад понастроил по всей Западной Вирджинии автоматов по продаже хомячков и морских свинок! Его потом гринписовцы объявили вне закона и хотели линчевать! Считалось, что этот тип покончил с собой, а похоже, развил бизнес в сопредельных пространствах!

— Запомни его телефон, — отрывисто бросала Скалли. — Закончим дело с артефактом-рукой, наведаемся к этому изуверу. За хомячков я кого угодно готова посадить на электрический стул.

А Молдер читал следующие объявления:

— «Обращайтесь к нам. Быстрое похудение на сто процентов. Лечение традиционными африканскими ядами».

— Это интересно, — вяло откликалась Скалли. — Хотя африканские яды плохо помогают в борьбе с целлюлитом. Я пробовала.

— «Шью стильные дамские платья из кожи. Качественно и с душой. Для связи — мой e-mail: molchalivy_yagnenok@bolshe.net». Скалли, напрягись! Ведь это тот самый негодяй!

— Знаю, — безучастно отзывалась Скалли и вытряхивала из сапожка песок. — Между прочим, он неплохо шьет. Я до сих пор ношу юбку его изготовления…

— Кожаную?! — вопил Молдер.

— Джинсовую, — успокаивала Скалли.

— О, шит! Нет, ты только послушай: «Один звонок, и вам в течение семи дней найдут место на престижном кладбище, оформят свидетельство о смерти, изготовят венки, закажут оркестр! Первым трем дозвонившимся с собой в подарок видеокассета с киношедевром — психологическим триллером «Звонок»! Умрите стильно и загадочно»! Эта психически больная девочка с нечесаными черными волосами до сих пор не угомонится! Сколько раз ее вытаскивали из колодца, хоронили, служили панихиды над ее могилой — восстает, как зомби с бессонницей! Кошмар!

— Ага, — соглашалась Скалли, а все остальные прислушивались к этой вязкой и тягучей беседе спецагентов — хоть какое-то развлечение в пустыне, где никто (кроме самого Молдера) не видел ничего, кроме песка.

— «Девушка по имени Алиса, которую я встретил семьдесят второго брюквера неподалеку от космической станции «Хохлой-пять»! Твой гермошлем и значок звездного десантника — все, что у меня от тебя осталось. Прошу откликнуться. Вакуумный вампир Ганнибал». Что за Алиса?

— Видимо, она была красотка, — вставил свой комментарий гоминид Чарли, иногда скучающий без внимания женского общества.

— А может, вакуумный вампир просто хочет вернуть девушке гермошлем. Может, он честный и не любит хранить чужие вещи, — добавила Скалли. — Кстати, кто-нибудь знает, кто такие вакуумные вампиры?

Наконец и рекламные объявления закончились — миражная фантазия Молдера иссякла. Он начал вяло звать Саманту — свою давно пропавшую сестру, которую, по его версии, похитили пришельцы, а по тайной версии Скалли — Саманта просто сбежала от ненормального братца и затаилась в каком-нибудь дальнем штате…

Пожалуй, только инкуб, волк, гоминид Чарли и сам царевич Филимон отнеслись к иссушающей пустынной жаре спокойно и без галлюцинаций. Настолько спокойно, что майор Колосков сначала что-то поэтически бубнил себе под нос, а потом вдруг запел приятным свежим тенорком:

Отчего так в России гудят провода? Отчего так заботливы женские руки? Просто здесь уникальная геосреда С настроеньем любви и разлуки. Я на улицу выйду — кругом благодать! Может быть, это все, что от жизни мне надо… Мне прекрасней уже ничего не видать. Может быть, из-за узости взгляда. А на сердце опять горячо-горячо — Это вовсе не признак инфаркта! И зеленый погон упадет на плечо, Будто чья-то крапленая карта…

Как ни странно, гоминид начал подпевать инкубу, покачивая в такт головой и роняя кроткие слезы:

Отчего я по жизни готов ко всему? Отчего я про счастье свое забываю? Принимаю спокойно тюрьму и суму И легко свои фишки кидаю. Ты, родная, меня провожать не ходи! Мне опять в эту жизнь возвращаться не стоит. И старушка поправит платок на груди, И старик меня крышкой накроет.

Тут все хором грянули припев:

А на сердце опять горячо-горячо…

— Тихо! — рыкнул волк. — Что за самодеятельность! Я чувствую запах человеческого жилья. Где-то во-о-он за тем барханом.

— До него еще не меньше пятнадцати километров, — прищурившись, определил Молдер. — Кстати, давайте поиграем в занимательную географию. Кто определит, в какую местность мы попали?

— Это пустыня, Молдер, — презрительно ответила Скалли. — Ты уже не замечаешь очевидного. Перегрелся окончательно.

— А ты не можешь ответить на простой вопрос, — парировал Молдер. — То, что это пустыня, ежу понятно. А вот какая именно это пустыня?

Все пожали плечами. Только Скалли, не терпевшая колкостей напарника, сказала:

— Умный, да? Вот у ежа и спроси!

— У какого ежа?! — поразились все.

— Вот у этого! — указала пальцем Скалли.

И действительно, впереди на небольшом холмике из песка сидел самый натуральный еж.

— Ежей в пустыне быть не может, — очень рассудительным голосом сказал Молдер. — Поэтому либо это очередной мираж, либо…

— А вот пальцем показывать нехорошо! — визгливо заявил еж, неприязненно косясь на российско-американскую поисковую группу.

— Говорящий мираж, — обреченно констатировал Молдер. — Плохо дело. Сейчас бы «Спрайта» для ясности мозгов… Или хотя бы «Ментоса» пожевать.

— Сам мираж. — Похоже, характер у пустынного ежа был непокладистый и даже склочный. — Кто такие? По какому праву здесь появились?

Волк-богатырь напружинил свои жутковатые мускулы:

— Что-то я не припомню тебя, колючий? Где ты мне дорогу перешел? Почему так говоришь дерзко? Начальник, да?

— А ты не пугай! — Еж резво скатился с барханчика прямо под ноги волку. — Рылом ты не вышел, чтоб говорить таким непотребным тоном с князем крови!

— О боже, — вздохнула Скалли. — Если где-нибудь в России встречаются пустыни, то мы сейчас находимся именно в такой. Потому что только в России есть ежи княжеского рода, богатыри-волки и царевичи-монстры.

— Вот тут ты, рыжая подруга, ошибаешься, — заявил сиятельный еж. — Это тебе не Россия. И даже не Азия с Африкой. Место это секретное. Гиблое. Кто здешних правил жизни не знает — к вечеру копыта отбрасывает. А вечер тут наступит скоро…

— Кажется, этот колючий тип намекает на то, чтобы мы воспользовались его услугами, — выдвинул версию гоминид Чарли.

— Допустим. — Еж заметно приосанился. — И не воспользовались услугами, а взяли в долю.

— Мы не клад копать идем, — заявил царевич Филимон, единственный из всей компании еще не снявший шапки-невидимки.

— Это кто там скулит? Не слышу? — вякнул еж, но едва Филимон снял шапку и предстал перед колючим негодником во всей красе, как тон резко сменился на робко-уважительный: — Как же тебя этак угораздило? Схема морфинга полетела? Или это творческий подход к учению об изменении видов?

— Словеса-то какие паскудные, — клацнул челюстями царевич. — Ты, брате, не ругайся так при женщинах. Вижу я, что и тебя судьба принудила заколдованным жить. Так не враждуй, а стань товарищем по несчастью.

— Судьба, ха! — воскликнул еж. — Заколдованным, хо! Я вижу, ты совсем какой-то дикий морфер. Откуда тебя такого принесло?

— Из Тридевятого царства мы, — с достоинством ответил царевич Филимон. — Я, а такожде волк-богатырь, именем Сергий.

— Тридевятое царство… — присвистнул еж. Получилось у него это пресмешно. — Как же, помню, тупиковая ветвь в эксперименте по созданию новых межвидовых особей. Я думал, вас уж нет давно, как и Атлантиды…

— Говори, да не заговаривайся! — рявкнул волк. — Тридевятое царство стояло и стоять будет!

— Не спорю, — ехидно кивнул еж. — А сюда вы зачем явились? И девиц притащили, симпатичных, кстати. Эх, где мой стандартный облик, я бы им показал. Да, я не представился. Антуан. Антуан Ежинский. А это еще кто? Инкуб? Настоящий? Первого поколения? Удивле-о-он… Неужели ваша матрица еще существует?

— Слушай, еж Антуан, — мрачно сказал инкуб. — Ты тут базар не городи. Нам с тобой болтать недосуг. Мы похитителя преследуем.

— Ну-ну, дело хорошее, — хитро сощурившись, бормотнул еж Антуан. — Тут, кстати, недавно пробегал мимо один подозрительный тип. Взъерошенный, нервный, постоянно оглядывался, будто боялся, что за ним погоня… Что странно, у этого типа было три руки. Не ваш фигурант будет?

— Он! — вскричали все. — Куда побежал?!

Еж потоптался раздумчиво на песке.

— Вообще-то мне никакой выгоды говорить вам об этом нету. Но я все-таки благородный. Поэтому скажу из сугубо альтруистических соображений. Он побежал к тем трем барханам. И если вы прямо сейчас рванете с места в карьер, как раз к завтрашнему вечеру его нагоните. Возможно.

— Спасибо за информацию, — вежливо кивнула ежу Скалли.

— Из спасибо колбасы не накрутишь, — неласково пробормотал еж и свернулся клубком. — Давайте, валите. У меня сезон спячки, между прочим.

— Тогда спокойной ночи, — как-то чересчур ласково пожелал ежу волк-богатырь…

Еж по имени Антуан Ежинский долго глядел вслед группе наших поисковиков и неприятно похрюкивал носом.

— Тридевятое царство, скажите пожалуйста, — проворчал он. — Давно пора было его прикрыть. Зона для самых тупых морферов. Отстойник. Кладбище бездарных идей…

Успокоенный тем, что царевич Филимон и иже с ним скрылись в дальних песках, еж принялся методично и оперативно раскапывать маленький барханчик, на котором доселе сидел так царственно. Можно было подумать, что еж Антуан, истомленный жестокой жаждой, ищет воду — подземный источник или какую-нибудь артезианскую скважину. Но то, что обнаружилось в зоне раскопа, на артезианскую скважину отнюдь не походило. Это был человек, и появись тут Скалли, она своим наметанным глазом дипломированного патологоанатома определила бы, что человек скончался примерно с полчаса назад и не от старости или тропической лихорадки, а насильственной смертью. А окажись тут сейчас еще и царевич Филимон, он бы опознал в скрюченном человечке своего недостойного повара Ерофея. В своих окостеневших пальцах покойник сжимал артефакт, который уже успел поднять столько шума, — вялую и безвольную руку.

Еж встал на задние лапки, а передними принялся тянуть драгоценную конечность.

— Давай, давай, рука драгоценная, — бормотал при этом он сварливым голосом. — Выбирайся на свет к своему новому хозяину и повелителю. Мне ты позарез как нужна. Есть у меня пара-тройка сотен желаний разнообразных, которые тебе придется выполнять. Ну ничего, не вспотеешь, выполнишь, на то ты, гы-гы, и артефакт. Вернешь мне облик мой прекрасный, подаришь власть над всей землею, всех врагов моих в прах обратишь… Буду я всесильный морфер, богоподобный князь, отомщу тогда некоторым дрянным представителям человечьего племени, в дурацкую ежиную шкуру меня заточившим! Берегись, негодяйка Лариса, и ты, толстая писательница Вера Червонцева, тоже пиши завещание! Грядет погибель ваша — морфер предивный, князь Ежинский! Грядет и не замедлит!..

Рука благодаря воистину нечеловеческим усилиям ежа вытянулась из пальцев покойного повара. Безвольно шевельнулась, вызвав у ежа Антуана нервную дрожь.

— Ты мне смотри не балуй! Вежливо себя веди! А то не погляжу, что артефакт, как вцеплюсь зубами! Поваришка Ерофей до чего матерущщий мужик был, а и его я завалил на раз! Теперь вот слушайся меня и повинуйся великому морферу!..

И тут в небесах, прямо над макушкой ежа, раздался тихий, но исполненный глубокого сожалеющего презрения глас:

— Вот до чего доводит мания величия с выраженным параноидальным синдромом!

— Да, начинаются необратимые мутации, — согласился другой небесный глас. — Плюс, конечно, явная энтропия духа.

Еж занервничал, нехорошо глянул на раскаленное пустынное солнце.

— Кто там озорует? — закричал он. — А ну заткнулись! Закусаю насмерть!

— Маньяк, — вздохнул один небесный голос.

— Само собой, — подтвердил второй.

А перед ежом Антуаном вдруг материализовался из жаркой пустоты давешний волк с неприятно янтарными глазами.

— А врать нехорошо, — тяжело сказал волк ежу и наступил лапой на руку-артефакт. — Красть нехорошо.

— Ты меня не воспитывай! — завизжал еж. — Песталоцци с хвостом! А ну пошел! Моя находка! Моя добыча! Не отдам!

— А придется, — заявил волк-богатырь, потому что это был, естественно, он, и никто другой.

— Убью! — истошно заорал еж, но, вместо того чтобы вцепиться набычившемуся волку в морду, кинулся к руке преткновения и впился в ее указательный палец острыми зубками, явно намереваясь утащить артефакт и тем подтвердить свое неоспоримое на него право.

Но и волк-богатырь был неробкого десятка. Он находчиво ухватил артефакт за другой конец и потянул на себя, полагая, что сил и энергии у него больше, чем у какого-то истеричного ежа, а значит, победа ему обеспечена.

И оба зверя стали тянуть несчастную руку, весьма похоже напоминая старинное русское развлечение по перетягиванию каната. Разумеется, у волка сразу обнаружились болельщики: царевич, инкуб, азартно вопящая Димка, Скалли и Молдер (кстати, это их печальные рассуждения слышал еж над собою совсем недавно) и, конечно, гоминид Чарли. Дело в том, что эта компания не поверила ежу, который так активно их спроваживал, и, пробежав десяток метров, вернулась. Тем более что и следов повара волк не обнаружил — они заканчивались как раз там, где еж восседал. Под прикрытием шапок-невидимок компания окружила ежа, понаблюдала за тем, как он выроет руку, и тут в дело вступил волкбогатырь.

— Тяни, Серега, тяни! — подзадоривал друга царевич Филимон.

— Аккуратнее! — вскрикивала Скалли. — Не забывайте, это бесценная вещь! А если вы ее повредите и она больше не сможет функционировать?!

— Бей ежа, спасай Тридевятое царство! — воодушевлялся инкуб Колосков, который до сих пор не мог простить себе, что вместо охраны артефакта и Трифона попал в такие сомнительные приключения.

Ну, о том, что и как вопила Димка Романцева, лучше не упоминать. Потому что даже самые интеллигентные девушки из приличных семей и с мощным образованием могут иногда кричать такое, что моментально вгоняет в краску московских таксистов, питерских ментов и уральских следопытов.

Увлеченные сим состязанием между ежом и волком, наши герои и не заметили, что в пустыне имели место произойти следующие события…

Небо как-то испуганно обесцветилось, словно юный хамелеон, еще не способный толково менять свою окраску.

Поднялся резкий ветер с запахом нагретого металла и ружейной смазки.

В отдалении завыли песчаные волки… И раздался грохот, подозрительно напоминающий гром среди вполне ясного неба.

Но не это главное. Главного пока наши герои, озабоченные проблемой «кто кого», не замечали.

Но скоро им представится таковая возможность.

Состязание закончилось самым неожиданным и неприятным манером.

Волк и еж, тянувшие на себя руку, похоже, переусердствовали. И несчастный артефакт, растянувшись примерно в два раза, наконец не выдержал такового уничижения и с противным звуком рвущейся резиновой покрышки лопнул. Вспыхнули яркие разноцветные искры и зашипели, исчезая в небе. Запахло мандаринами и крупными неприятностями.

Волк и еж — каждый с остатками (или останками?) руки в пасти — раскатились в стороны. Горестно выплюнули остатки (останки?) на песок и яростно завопили друг на друга:

— Ты, негодяй!

— Ты, бандит!

— Это ты виноват!!!

— Убью!!!

— Атас! — вдруг совершенно не по-царски завопил царевич Филимон. — Ребята, беда!

И конечно, он оказался прав.

Потому что иначе, как бедой, этих людей назвать было невозможно.

С десяток смуглых, закутанных в ватные халаты и грязные чалмы типов восседали на запыленных верблюдах и неумолимо целились в охотников за артефактами. Причем целились отнюдь не из луков и даже не из арбалетов…

— Деммит! — простонал приглушенно Молдер. — У них у каждого — молекулярный деструктор третьего поколения! Я всегда говорил, что арабские террористы связаны с инопланетянами! Вот и доказательство!

— Я не уверена, что это арабские террористы! — процедила Скалли сквозь зубы, не переставая мило улыбаться и заложив руки за голову.

— Откуда они взялись? — потерянно спросила Димка. — Может, это мираж? Инкуб, ты же говорил, у тебя сверхчувствительность, а сам…

— Казни меня, казни! — горько простонал инкуб. — Не почуял я их… О стыд, ты в тягость мне!!!

— Попробуем наладить контакт, — решил Молдер, нацепил на лицо самую прекрасную свою улыбку и воскликнул: — Салям! Мы мирные этнографы! Мы чтим традиции! Мы тут ненадолго…

— Недостойный пришелец! — раздалась искаженная английская речь, и к замершей в оцепенении группе подъехал на ослепительно белом верблюде старик в роскошном атласном халате. Голову его украшал кефье из золотого, с синими полосами шелка — точь-в-точь как у древних фараонов.

Типы с молекулярными деструкторами почтительно поклонились старцу, а тот явно был в гневе:

— Нечестивые иноверцы и осквернители песка священной пустыни! Кто вы такие и как посмели явиться сюда, где правит Длань Небесная и я, учитель Указал, покорный слуга этой Длани!

— Мы мирные люди! — начал было Молдер. — И нелюди. Мы преследовали похитителя, который в нашем мире украл у нас ценный волшебный предмет…

— Что за предмет? — нахмурился учитель Указал. Но, присмотревшись внимательнее к останкам руки, лежащим на песке, истошно закричал: — О горе нам! И горе вам, нечестивцы! Вы погубили ее! Вы осквернили ее! Смерть вам!

Молдер отметил, что учитель Указал как-то очень театрально воздевает руки. Но тем не менее старик выглядел впечатляюще. А еще сильнее впечатляли его суровые воины, смотревшие на «осквернителей» сквозь прицелы своих деструкторов.

— Взять этих негодяев! — приказал старик. — Отвести на базу и заключить в Место стенания. А потом я и жреческий совет решим, что с ними делать…

Воины кивнули.

— Руки за голову! — коверкая слова, приказал один нашим героям. — Сопротивления не оказывать. Сразу смерть. Идти по нашему приказу. Женщины и чудовища — вперед.

— Мы могли бы оказать сопротивление, — пробормотал йети волку. — Нас же много, мы сильные.

— А что толку?! — тоскливо взвыл волк. — Неужели ты не понял? Рука погибла! Наши желания никогда не исполнятся! Какой смысл сопротивляться! Пусть уж нас лучше убьют!

И он, опустив хвост, первым побрел туда, куда ему указывал прицелом смуглый воитель.

— Этого не может быть, — потерянно шептал царевич. — Ведь артефакт нельзя уничтожить…

— Может, отдать в починку? — с сомнением сказала Димка. Ей страшно не нравилось это приключение: попали неизвестно куда, захвачены в плен дикими типами в чалмах и на верблюдах. И от верблюдов, кстати, противно пованивало. Нет, это не приключения, это черт знает что!

— Ага, в починку! — проныл каверзный еж, про которого даже слегка подзабыли, подавленные неприятной сменой событий. — Что, у тебя рядом с домом стоит палатка «Ремонт артефактов»? Дура!

— Сам такой, — с ненавистью сказала Димка. Еж ей был крайне несимпатичен; чувствовалось, что это еж с крайне темным и подозрительным прошлым. Возможно, даже преступным. — Это из-за тебя она сломалась, схватил не свое…

Еж в ответ только выругался и предпринял попытку зарыться в песок, чтобы избегнуть плена. Но тут холеный белый верблюд старика Указала сделал то, что традиционно положено делать верблюдам. Еж возмущенно пискнул и более не подавал признаков жизни.

— Захлебнулся, — презрительно констатировала Димка. — Собаке — собачья смерть.

— Кхм, — намекнул волк.

— То есть ежовая, — исправилась Димка, впрочем, лучше не стало.

— Вперед! — рявкнул предводитель. — Слава Небесной Длани! Слава!

Пленники, покачиваясь от усталости и разочарования, зашагали вперед, подгоняемые злодеями на верблюдах.

Возле откинувшего лапки ежа и растерзанного артефакта остался только учитель Указал. Он концом посоха поддел один из обрывков руки, поднес его к глазам, внимательно рассмотрел, а потом отбросил с брезгливостью.

— Артефакт, — насмешливо сказал он и ударил пятками верблюда по бокам.

Верблюд неохотно двинулся в сторону бредущего в песках каравана. Старик Указал ехал и поглядывал на небо.

— Скоро грянет буря, — заявил он неопределенно. — И на этот счет у меня имеются кое-какие планы…

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

12 января, понедельник, 1:30

Трифон был счастлив.

Уже потому, что он спал и ему ничего не снилось.

Хотя, с другой стороны, реальность, в которую они с Олегом попали еще вчера, была гораздо неприятнее самых кошмарных сновидений.

А ведь как было дело…

…Увидев чудовищное количество вполне жизнеспособных конечностей, Олег и Трифон только переглянулись и пожали плечами. Причем Трифон видел, что Олега, разумеется, зрелище потрясло, но не до такой степени, как этих паразитов Гену и Юрика. Крепкие перцы вкупе с Гранечкой, увидев шевелящиеся и ползающие руки, принялись нервно икать, лица у них стали цвета мороженых пельменей. И Трифон ощутил себя хозяином положения. Не обращая внимания на дрожащие в руках Гены и Юрика пушки, он шагнул в комнату, причем ползающие по полу руки немедленно освободили ему дорогу, словно вежливые придворные перед монархом. Правда, пара особо назойливых ручек подергала Трифона за штанину: дескать, привет, милый, как дела, мы соскучились без твоего приятного мужского общества. Театр абсурда, одним словом.

Итак, Трифон шагнул в комнату, бросив через плечо Олегу и новоявленным бандитам:

— Проходите, располагайтесь…

Он осмотрелся. Если в квартире и был взрыв, то сейчас она выглядела так, словно после взрыва ее реставрировала не то что школа, а целая академия ремонтно-строительных работ. Чисто, красиво, стильно и аккуратно. Но главное даже не это. На диване мирно сидел скромного и задушевного вида мужичок с мятой газеткой в заскорузлых пальцах. Одет мужичок был по-свойски: в старые потертые джинсы, лохматый свитерок и валенки, подшитые сзади для крепости черными кожаными заплатками. Лицо мужичка имело ту приятную особенность, при которой мужчине можно дать как пятьдесят, так и сто лет возраста. Неизвестный был лысоват, но зато имелась у него высококлассная интеллигентская бородка стильного серебристо-седого цвета.

Мужичок глянул на вошедших ярко-синими глазами и сказал просто:

— Здорово, земляки.

— Здорово, — осторожно ответил Трифон. Присутствие в квартире незнакомца, конечно, настораживало, но не настолько, чтобы голову от страха потерять. Тем более что Трифону уже столько всего повидать пришлось, одни руки чего стоят. — А вы что тут делаете?

Незнакомец усмехнулся в бороду:

— Кроссвордик вот разгадываю. Ты, паря, не знаешь ли, кстати, японского писателя, автора романа «Золотой храм»? Шесть букв, вторая «и».

— Мисима, — вместо задумавшегося Трифона подал голос Олег. И надобно сказать, что Трифон этому тоже не удивился.

Незнакомец обрадовался просто как ребенок:

— Подходит! Вот спасибо! Кстати, хозяин, — обратился он к Трифону, — ты работу-то принимай.

— Какую работу? — удивился тот.

Мужик усмехнулся:

— Забыл уже? Немудрено, впрочем, коли такие чудеса у тебя в квартире творятся. Ты же мне сам заказывал стекло вставить и адресочек дал и размеры. Я пришел и вставил — вот, гляди.

И правда, стекла во всех окнах стояли целехонькие.

— А-а, — протянул Трифон, чувствуя все же некоторую натянутость подобного объяснения. — А как вы вошли? Квартира-то была закрыта…

— Нет, паря, это ты путаешь. Квартира у тебя настежь стояла распахнутая — как не дай бог всякому. Видать, рвануло тут что-то лихо — газ природный али телевизор ламповый. «Рекорд».

— У меня «панасоник», — отвлеченно заметил Трифон.

— Один пес, не люблю я энти телевизоры, всякий от них пустой разговор. Вот кроссворды — гимнастика для ума… Да, так вот. Прихожу я, значится, со стеклом, а в квартире у тебя ну чисто ураган какой прошел. И ни души. Соседка только чуть не со слезами мне рассказывает, как от энтого взрыва у нее со стены ковер слетел. Что делать, думаю. Надо хозяина подождать, ну и работу исполнить — деньги-то плачены, и не мое дело думать, в каком состоянии квартира заказчика находится. Может, это у тебя причуда такая — взрываться по выходным…

Слушавшие разговор Гранечка и крепкие перцы нервно хихикнули. Но с места не двигались, оружием зазря никому не грозили и только посматривали опасливо на кружащиеся вокруг руки… Очень напоминали кроликов в садке, поставленном среди волчьего логова. А мужичок продолжал:

— Стекло в гостиной-то я вставил за час — дело малое! Но ведь и другие окна повылетали. Непорядок. Я и решил: схожу к себе, возьму еще стеклышка да все окошки и починю. Человек мне спасибо скажет.

— Спасибо, — подавленно сказал Трифон. — Я теперь с вами не расплачусь…

— Э, сынок, что такое деньги для хорошего человека? Тьфу, и все! Сочтемся когда-нибудь… Так, работу я сделал. А потом сел на диван раскуроченный, сижу, жду.

— Один? — подозрительно глядя на изобилие рук, спросил Олег.

Мужичок хитро прищурился:

— Спервоначалу-то был один. А потом… — Он поманил к себе Трифона и Олега шишковатым пальцем и таинственно прошептал: — Потом они появились… Руки энти…

— Каким образом? — нервно сглотнул Трифон.

— Ох, да из-за языка моего! — всплеснул руками мужик. — С нонешнего дня зарекся я черным словом ругаться. Ведь как спервоначалу испугался-то! Как было-то? Сижу, кукую, скучаю. Глядь — таракан ползет по плинтусу, раскормленный такой, морда наглая, депутатская. А я их страсть не люблю — тараканов. Я в него прицелиться хотел, ан под рукой ничего нет! И ругнулся я со злости, но от души! И только выматерился — на тебе! — с потолка прямо на этого таракана падает такая вот рука и прихлопывает его намертво!

— А дальше?

— Ну, удивился я! И опять удивление свое нецензурно выразил. И тут — две руки падают! И начинают шевелиться и мусор выносить, стены мыть! Я их матерком — на! — четыре упали!

— А потом — восемь, а потом — шестнадцать… — добавил Олег.

— Истинно так! Я сначала не сообразил этой взаимосвязи-то! — заблестел глазами мужик. — А когда сообразил… Ну сам, поди, видишь, сколько их. Чисто лосось на нересте! Но слова против них не скажу плохого: ишь как они тут прибрались — загляденье. Не хуже поливальной машины — хоть иностранную делегацию принимай!

— Понятно, — потерянно оглядел трудолюбивую колонию рук Трифон. — Выходит, вы, отец, волшебник.

— Что ты, милый! — замахал руками мужичок. — Стекольщик я. Коля меня зовут. Во всем Кимовске меня знают — я всему честному люду окна стеклю… А как с энтими руками получилось — не ведаю. Может, у тебя в квартире аура такая? Реагирующая на неприличную брань?

— Может быть, — рассеянно заметил Трифон. — Олег, видишь, вот так моя рука и выглядела. Точнее, та, которая взяла на себя труд обо мне заботиться. А теперь я и не знаю, тут она или это так, одна видимость.

Одна из рук соскочила с люстры, которую драила до сумасшедшего блеска, и дернула Трифона за косички — видимо, для того, чтобы доказать, что она и еще сотни две ее товарок — не видимость, а вполне осязаемая реальность.

— И что же мне с ними делать? — Трифон спросил это жалобно, тоном этакого многодетного отца. — Куда девать этакую прорву?!

Вот тут, когда разговор пошел в деловом русле, Гранечка со своими перцами вышла из ступора и суровым тоном заявила:

— Мальчики, пакуйте товар.

— Не много ли ты на себя берешь, Аграфена? — мельком поинтересовался Олег. — Хоть бы разрешения спросила у Трифона. Все ж таки эти руки в его квартире прописались…

— Смолкни! — кратко потребовала Гранечка. Чувствовалось, что она снова обрела под ногами твердую почву. — Смолкни и ты, Трифон. И тебе, дед, лучше молчать, дольше проживешь.

— Ой ли, красавица? — приподнял одну мохнатую бровь стекольщик Коля.

— Граня, во что паковать-то? — возмущенно подал голос Юрик. — И они, суки, расползаются. Ой, царапается, подлюка! Щиплется!

— А вы не боитесь, что эти руки окажут вам сопротивление? — насмешливо поинтересовался Трифон.

Гранечка неуверенно ухмыльнулась в ответ, а Гена и Юрик внушительно подняли вверх свои пушки. Тут ринулись к ним несколько рук, умело оружие выхватили, разобрали его на составные и принялись друг дружке перекидывать — вроде как в пинг-понг играть. Патроны так и засверкали в воздухе золотыми рыбками…

— Вот, — с удовольствием сказал Трифон. — Это вам не морковка.

— Я все равно отсюда без товара не уйду, — твердо заявила Гранечка. — Мне эти руки заказал один толковый человек из Гонконга. Он, правда, одну только заказал, но я так думаю, что и от сотни-другой не откажется. И бабки солидные отвалит. Слышь, Олег, Трифон, хотите в долю? Не получилось по-плохому, давайте по-хорошему. Вам семь процентов — и руки мои, идет?

Олег хохотнул:

— Ну ты бизнесменка! Десять.

— Олег, ты что? — изумился Трифон.

— Он все правильно делает, — отрезала Гранечка. — Восемь.

— Девять.

— По рукам. Трифон, простыни есть? И наволочки?

— Олег, как ты можешь… Ну есть.

— Неси.

Трифон мрачно глянул на Олега и отправился в спальню — доставать из шкафа спальные комплекты. «Конечно, — думалось при этом ему, — бандит он и есть бандит. Почуял выгоду — вот и решил руки нагреть. На чужих, между прочим, руках».

В принесенные простыни и наволочки руки упаковались в два счета, несмотря на сопротивление. Видимо, чуяли подсознательно, что с бандитами шутки плохи — за непослушание и нахальное поведение бойких конечностей Гранечка пообещала прострелить Трифону башку. И руки смирились. Трифон и стекольщик Коля безучастно наблюдали за тем, как Граня, Гена, Юрик и даже Олег укладывают руки, уминают их в связке, словно брюкву…

— Кошмар какой-то, — пробормотал Трифон.

Мужичок кольнул его взглядом:

— Ты, паря, кошмаров-то еще не видал… Вот, помнится, как-то одной бабенке с улицы Революции 1905 года я окна стеклил, так и навидался и наслушался. У нее, понимаешь, прописался барабашка — стекла колотит почем зря. Она их вставит, через час — на осколочки!

— Ну и…

— Я энтого барабашку на месте преступления поймал, — горделиво ответил мужичок. — Страшненький был, что твой Фредди Крюгер, но я с ним справился, слово у меня есть заветное супротив барабашек…

— Смотрю, у вас для всего есть заветное слово: и для барабашек, и для… воспроизводства рук.

Мужичок хитро прищурился:

— Это верно. Такая вот у меня… харизма. Смотри-ка, — он указал на остальных, — пошабашили. Все до единой руки увязали.

— Ну и черт с ними, — сказал Трифон мрачно.

Гранечка, оглядев упакованный предполагаемый товар, слегка подобрела и сказала Трифону:

— Может, и ты с нами в долю?

— Нет, спасибо, — вежливо покачал головой Трифон. — Не тянет.

— Зря. Думаешь, Триша, вот какая Гранечка сволочь, да? Какая жадная до денег дура? Что ж, жадная. Но не дура. Я ведь давно чуяла, что в твоей жизни что-то нечисто — слишком спокойно ты, шоколадный парнишка, живешь. Слишком уверенно. Даже зависть взяла: я столько лет на гонконгскую мафию пашу как проклятая, и нету у меня уверенности в завтрашнем дне. А у тебя есть!

— Ты работаешь на гонконгскую мафию? — недоверчиво спросил Трифон.

— Да, дорогой, и давно. Потому и имидж у меня такой — забитая дурочка. Это я сейчас осторожность потеряла. Ну да ради такой прибыли и рискнуть не страшно.

Трифон заметил, что Олег в разговор не вмешивается и слушает его безучастно. Наверное, Олега, записного местного бандита, потрясла новость о том, что какая-то Гранечка оказалась крутой ставленницей мафии из далекого Гонконга!

— А откуда ты узнала, что у меня есть волшебная палочка, то есть рука?

— Наводку дали. Из клана старика Пеньчжуя пришло сообщение: русский парень Трифон Оглоедов получил право владения артефактом под кодовым названием «рука». А у русского парня этих рук оказалось просто немерено! Вот это удача! Бинго! Надеюсь, Триша, ты не в претензии за то, что мы тебя немного раскулачили?

— Ни в коей мере, — по-прежнему вежливо отозвался Трифон.

— Вот и хорошо. И все это останется между нами, я полагаю?

— Мы же разумные люди, — светски улыбнулся Трифон. — В милиции мне не поверят, если я заявлю, что кто-то украл у меня кучу шевелящихся конечностей.

— Молодец, Трифон, — похвалила Гранечка. — Я бы за тебя даже замуж вышла…

— Я недостоин. — Трифон был само смирение.

— Это точно, — кивнула Гранечка. — Так, ладно, мальчики, на выход с вещами. А вам — счастливо оставаться. И помни, Трифон, молчание…

— …золото. Удачи, Гранечка.

— Пушки пропали, жалко, — пробубнил Гена.

— Заткнись, — сказала ему Граня. — Не будь жадным. Продадим конечности — куплю тебе атомную бомбу. Вместе с бомбовозом.

И перцы, отягощенные узлами с пиратски захваченными конечностями, ушли, предводительствуемые Гранечкой.

— Олег, как ты мог? — возмущенно воскликнул Трифон, едва за компанией захлопнулась дверь. — Торговался с этой стервой из-за каких-то процентов! Где широта твоей натуры?!

— Моя натура, Трифон, не твоя проблема, — неожиданно весело подмигнул Олег. — Хорошо, что у меня с собой мобила есть. Я должен немедленно сделать пару звонков нужным ребятам и по нужному адресу…

И Олег ушел на кухню:

Трифон поглядел на стекольщика.

— Пойду я, наверно, — с некоторым сомнением сказал тот. — А то засиделся у тебя, а обед скоро…

Трифон понял намек. Загадочный стекольщик явно напрашивался на угощение. В иной ситуации Трифон бы вежливо выставил его за дверь, но сейчас было ему безразлично — дядя Коля ли тусуется в его квартире или весь хор Пятницкого. Возлюбленная пропала, артефакт украден, точнее, нагло отобран, денег нет, жизнь разладилась, уверенности никакой в завтрашнем дне…

— Пойдемте, — сказал он стекольщику. — Я пельмени сварю. Должны вроде оставаться в холодильнике…

Как ни странно, пельменями не побрезговал и Олег. Он вообще выглядел таинственно после того, как сделал свою «пару звонков». Трифон старался не встречаться с ним взглядом, поддерживал какую-то простецкую беседу с Колей-стекольщиком — то про брюкву, то про калийные удобрения. Но все как-то не клеилось, и это страшно Трифона раздражало — как камешек в ботинке.

Одна радость: Олег уговорил свою тарелку и распрощался, деловито бросив Трифону: «Увидимся». И исчез, предварительно забрав у Трифона куртку, потому что не с руки ему, конечно, было идти по городу (хотя бы и до стоянки, куда откатили его машину) в одной пижаме.

Трифон как-то потерянно сидел на стуле. Выключили его, будто иллюминацию на новогодней елке… Кстати, о елке. Трифон даже удивился — сколько его квартира нападений пережила и подозрительных визитов, не говоря уж про взрыв, а елка все так и стоит целехонька. Прямо заколдованная.

— Да, парень, — доевши пельмени, сказал стекольщик. — Чем-то ты здорово угнетенный, как я погляжу. Может, я за бутылкой сбегаю?

— Я не пью, — отмахнулся Трифон. — Нет, выпиваю иногда, но сейчас не хочется. И без того тошно.

— А чем тошно-то? — внимательно и проникновенно поинтересовался стекольщик. — Э, паря, ты не морщись. Мы с тобой не в Америке, чай.

— А что в Америке? — удивился Трифон.

— В Америке человек печальный никогда другому человеку на судьбу не пожалуется. Ежели только тот человек не психиатр…

— Не на что мне жаловаться, — пожал плечами Трифон.

— Ой ли? — прищурился стекольщик.

Трифон хмыкнул:

— До недавнего времени я думал, что у меня вполне приличная жизнь. Пока в ней не появилась… Рука.

— Это какая же?

— Да вот вроде тех, что эти придурки сейчас утащили.

— И чем же эта рука так тебя доняла, что сидишь ты сейчас смурнее ноябрьского вечера?

— Красивое сравнение, — отметил Трифон. — Нет, она особо не донимала, просто… Проникла в жизнь и все нарушила. Вроде нежданного гостя. И пришлось с ней считаться, но даже не это самое паршивое… За ней все, кому не лень, охотиться принялись, как будто эта рука невесть какое сокровище.

— Так, может, она и есть сокровище?

— Но не для меня! — горячо воскликнул Трифон. — Я ведь и без нее прекрасно жил и вполне был счастлив…

— Ну-ну, — принахмурился почему-то Коля. — Вона ты какой молодец. Самостоятельный. Сильный. Красивый. И счастливый.

— Разве это плохо?

— Спору нет, хорошо. Только скучно.

— Ну и пусть. Мне нравится скучать. Кому я мешаю своей скукой?

— А кого радуешь?

— А должен?

— Нет, конечно, — вздохнул Коля. — Только вот что я тебе скажу, паря. Бывает цельное стекло, звенит как родниковая вода и ясное как солнце. А бывает стекло с трещиной. И звук у него не тот, и блеск.

— Это намек? Слушайте, что вы ко мне пристали? Я вам исповедоваться должен в том, что я такой ужасный и скучный эгоист?

— Дурилка ты, — усмехнулся Коля. — Человек-то ты хороший. Только трусливый.

— Это как?! — возмутился Трифон.

— А просто. Жизнь менять боишься, любить боишься, приключений тоже боишься. А когда ты боишься — тебя не уважают.

— Мне этого и не надо.

— Надо, Трифон. Сам себя-то не обманывай. Я ведь тебя, Трифон, признаться, как облупленного знаю.

— Откуда? — изумился Трифон.

А еще он почувствовал, как мурашки у него побежали по коже. Потому что стекольщик вдруг на мгновение показался ему величавым, как средневековый король.

— Откуда вы меня знаете? — повторил Трифон. — Кто вы?

Стекольщик вздохнул и поднялся из-за стола:

— Не могу я тебе этого покамест сказать, Триша. Да и пора мне, засиделся. Но я с тобой не прощаюсь. Явлюсь в самом скором времени. А ты отдохни. И сам с собой побеседуй. На тему счастья и независимости. Или это… кроссворд порешай. На, держи.

И стекольщик сунул Трифону мятую газету.

Вышел вон и дверью…

…не хлопнул.

Остаток дня Трифон провел в каком-то оцепенении. Бродил неприкаянно по комнатам, вспоминал, как рука плескалась в ванной, а Димка принесла банку с капустой. Кстати, капусту он ведь так и не попробовал. И где теперь Димка? Она сказала, что в Москве, но это тоже может быть фантастикой… Как и рука, как и царевич Филимон… Трифон бездумно смотрел телевизор, шла как раз «Ирония судьбы», а потом от нечего делать принялся разгадывать кроссворд. И через некоторое время почувствовал себя таким уставшим, ненужным и почему-то несчастным, что даже не смог ответить на вопрос из четырех букв: «Обычно считается заботливой, если женская, и крепкой, если мужская». Отшвырнул газету и задремал на диване. А потом дремота перешла в крепкий сон. Сон без сновидений. И это-то было счастьем.

Однако всякое счастье когда-нибудь кончается.

Это счастье закончилось в половине второго ночи.

В половине второго ночи сновидение Трифону все-таки явилось.

Будто бы елка, которая стоит у Трифона в гостиной, превратилась из чахлого деревца в высокую и раскидисто-пушистую красавицу. И на каждой ветке у нее висят не шарики-хлопушки, а самые натуральные телевизоры. И все телевизоры работают, передают трансляции разных программ. Трифон вроде и не хочет пялиться, а поневоле смотрит…

Творилось на телевизионных каналах что-то катастрофическое. На одном показывали, как толпы бедно одетых и изможденных людей совершали паломничество в какую-то пустынную местность. Там, среди песков, возвышалось сверкающее золотом изваяние — Рука, и перед этим изваянием люди падали благоговейно, поднимали своих детей, чтоб они увидели это чудо, кричали, что божество явилось на Землю… И все в том же благочестивом духе. А некий старик на белом верблюде занимался тем, что раздавал молящимся маленькие сувенирные руки из дешевого металла и изрекал напыщенные речи о том, что всем стойким в вере и благочестии эта рука принесет огромное счастье, независимо от пола, происхождения и семейного положения.

Другой канал просто захлебывался яростью. В роскошной студии сидел тип явно проповеднического вида. У него был чересчур победоносный голос верующего. Кривя физиономию и брызгая слюной, он вещал, что Рука, явившаяся на Землю, не что иное, как исчадие ада, коварное изобретение демонов. И цель этого изобретения — погубить народы планеты. Эмоциональная речь проповедника была, впрочем, бездоказательна. Зато плакат, висевший над его головой, выглядел внушительно: на нем изображалась рука, перечеркнутая красной краской крест-накрест, и надпись: «Стой, счастье!»

Следующая программа была посвящена проблемам Всемирного женского движения. Феминистки всех стран шагали по площадям мировых столиц и скандировали: «Женщина — это не только руки!» и «Пусть мужчины сами о себе заботятся!» Правда, на канале пошли помехи, и с Всемирного женского движения канал переключился на трансляцию заседания какого-то гей-клуба. Геи возмущенно кричали о том, что налицо дискриминация и унижение сексуальных меньшинств. «Кто сказал, что Рука — именно женская?! По каким признакам это определили?! А может быть, это рука гея!»

Истерический канал сменился другим, показывавшим новости науки. Шла передача из некоего исследовательского центра, где серьезные люди в белых халатах и кислородных масках проводили полное исследование органического артефакта под кодовым названием «Рука». Общий анализ показал, что рука создана из органических материалов неизвестного на Земле молекулярного строения и в ее цепочке ДНК сохранено информации в четыре миллиона раз больше, чем в ДНК приматов и человека. Ученые-биологи и генетики объявили это сенсацией и первой весточкой от далеких братьев по разуму. Но их тут же, на ближайшем научном симпозиуме, опровергли ученые-археологи, выдвинувшие обоснованную версию того, что загадочная Рука является не чем иным, как пропавшей конечностью легендарной Венеры Милосской! Дескать, потому Венера и лишилась своих дланей, что они были жизнеспособны, в отличие от всего ее мраморного тела. Но археологов принялись критиковать за несостоятельность теории. Во-первых, если это рука Венеры, то где находится вторая пропавшая рука? А во-вторых, руки у статуи были обрублены по плечо, тогда как артефакт изображает из себя руку до локтя… Словом, археологи были посрамлены, но тем не менее не сдавались.

Похоже, пришествие в мир Руки сопровождалось народными волнениями и катаклизмами. На одном из каналов хулиганили негры (Трифону даже стыдно стало за соплеменников). Они кричали, что на самом деле эта Рука принадлежит древней негритянской праматери. А на все возражения, что Рука белого цвета, негры яростно вопили, что это расизм и подлые белые братья просто отбелили артефакт при помощи перекиси водорода или хлорки! Ибо всем известно, что белые — самые коварные люди!

Не обошла тема Руки и людей искусства.

По уважаемому искусствоведческому каналу транслировали интервью с известнейшим российским режиссером:

— Каковы ваши творческие планы?

— Ну-у-у, сейчас я предполагаю снять фильм о том, как нужна мужчине заботливая женская рука. Это вечная тема, но только я смогу подать ее в новой и неожиданной интерпретации.

— Браво, а как будет называться фильм?

— «Рука заботы нашей». Очень по-русски и патриархально.

— Расскажите вкратце сюжет.

— Ну-у-у, героиня — женская рука просто неземной красоты. Аристократка — изящная, прекрасная, но, знаете, как все аристократки, изнеженная и легкомысленная. Она приезжает зимой в Россию и в поезде знакомится с кадетом.

— О!

— Или с юнкером, ах, не все ли равно… Он молод, наивен, неопытен. Она — кокетка высшего класса, законодательница мод, светская львица. Он влюбляется в нее безумно и готов на все.

— И она, конечно, тоже?

— Вот здесь — интрига. За ней принимается ухаживать московский генерал-губернатор, известный поклонник женских ручек. Сам император мечтает сделать ее своей фавориткой! Но рука отвергает искательства великосветских повес. Она понимает, что ее захлестнуло искреннее чувство к юному кадету. Ради него она готова оставить свет и отказаться от роскоши… Но тут вмешиваются его родители!

— Какой неожиданный поворот сюжета!

— Да, это мне всегда удается. Итак, его мать, истерическая женщина из семьи староверов. Отец — безвольный тюфяк, тупой купчина. Они требуют, чтобы их сын разорвал связь с аристократической рукой, ибо они уже сосватали для него невесту — простоватую деревенскую девушку. Сын отказывается выполнить волю родителей, они его проклинают. Вместе с рукой юноша уезжает в Сибирь, бросив училище и похоронив карьеру. Там он тайно с рукой венчается и влачит полунищенское существование. Но их любовь выдерживает все испытания, и под старость лет рука все так же продолжает заботиться о возлюбленном, варит ему щи, печет блины и доит корову. И на финал — крупный план руки. Как изменилась лощеная аристократка! Ее кожа огрубела и покрылась морщинами, ногти кривы, под ними грязь, торчат заусеницы. Но на безымянном пальце сияет обручальное кольцо из самоварного золота, и чувствуется, что рука гордится своим положением и своей непобедимой любовью!

— Браво, великолепно! Но кого же вы предполагаете на эту потрясающую и характерную роль руки? Сможет ли с этой ролью справиться российская актриса, или придется приглашать голливудскую звезду?

— Это пока моя творческая тайна…

…Тут на всех телевизионных экранах разом начинаются помехи, а потом появляется мерзкого вида человек. Лицо его бледно, глаза горят зеленым огнем, а в костлявых пальцах он сжимает оскалившийся череп.

— Горе мне, — холодным и мертвым голосом говорит человек. — Упустил я свою удачу. Не надо мне было посылать тупых пожирателей и бестолковую мумию по твою душу, о Трифон! Надо было самому явиться! Знай, что я — великий маг Фанадель — желаю заполучить явившуюся тебе руку и ради этого не устою ни перед чем! Берегись, Трифон! Я гряду к тебе, чтобы исправить ошибку судьбы. Эта рука должна была принадлежать мне, а не тебе, жалкий человечишка!

И маг Фанадель так стискивает череп, что тот рассыпается в мелкую пыль.

Однако не успевает Трифон во сне испугаться, как в трансляцию вмешивается стекольщик Коля.

— Нишкни, маг, — добродушно, но твердо говорит он. — Нету тут твоей добычи и части. Судьба она не дура, без твоей магии знает, у кого брать, кому дарить. Не трожь Трифона, и я тебя не трону.

— А, это ты… — злобно цедит Фанадель. — Николай. Неугомонный вершитель добрых дел!

— Как же тут угомонишься, когда такие, как ты, по земле разгуливают? Ступай прочь, Фанадель. Трифона я под свою защиту взял. А со мной тебе связываться опасно. Ты это знаешь.

— Ладно! — рычит маг. — Поглядим еще, чья возьмет.

И исчезает. А с экранов елочных телевизоров смотрит на Трифона стекольщик Коля. Смотрит ласково и насмешливо.

— Давай, Трифон, просыпайся, — говорит он. — К тебе сейчас гости пожалуют.

— Еще не хватало! — сонно думает Трифон. — Опять артефакт требовать будут?

— Отчасти да, — соглашается Коля. — Но они больше пообщаться хотят. Они с добрыми намерениями. Так что ты гостеприимно себя веди. У тебя, кстати, метилгидрохинона не найдется?

— Нет, а что?

— Да питаются они им…

— Кто?

— Гости твои, — поясняет Коля. — Ты их не пугайся. Они мирные. На крайний случай пельменями накормишь…

— Дядь Коль, — вежливо говорит Трифон, — а с какой такой радости вы меня под покровительство взяли?

— Нравишься ты мне, — усмехнулся дядя Коля. — Забавный ты. И потом, внучке ты моей очень уж симпатичен, в огонь и воду за тебя готова…

— Внучке? — изумляется Трифон. — Что-то я такой не припомню… Я с ней знаком?

— Еще как… — усмехается дядя Коля. — Ладно, Трифон, покедова. Просыпайся. Гости в дверь стучат. Вишь, звонить стесняются. Делика-а-атные.

Трифон проснулся и долго не мог вспомнить, где он. До того смутило его это длинное сновидение. Потом осмотрелся, не веря глазам, подошел к елке. Нет, телевизоры на елке не висели.

А потом он действительно услышал деликатный стук в дверь. Дернулся, но вспомнил, что во сне дядя Коля назвал гостей мирными и велел не пугаться. Сон, конечно, чепуха, но… Почему-то Трифон этому заскорузлому стекольщику верил.

И пошел открывать.

На пороге стояли двое мужчин и одна дама неопределенного возраста. Облачены они были в длинные кожаные плащи. На симпатичные лица с удивительно правильными чертами падали тени от широкополых шляп.

— Доброе утро, уважаемый Трифон, — вежливо и даже робко сказали джентльмены. А дама просто кивнула.

— И вам здравствуйте, — кивнул Трифон. Пока неприветливо. — Какое утро? Два часа ночи! Я, между прочим, спал!

— Просим у вас прощения за то, что прервали ваш рекреационный цикл, уважаемый Трифон. Но мы были вынуждены это сделать. Портал в вашу зону открывается только в этот временной отрезок.

— Все понятно. Тогда заходите. Чего на лестнице мерзнуть?

Гости культурно прошли в квартиру. Заоглядывались. Потом один сказал:

— Позвольте представиться. Я Ктырр.

— А я Ктурр.

— А эту девушку как зовут?

— Простите, Трифон, к сожалению, ее имя нам неизвестно. В нашем обществе она оказалась при весьма таинственных обстоятельствах, о которых предпочитает не распространяться. Мы думаем, что когда-то она была похищена генетическими пиратами с Магелланова Облака, а потом бежала от них… Мы зовем ее Таманса, что на нашем языке означает Пришелица.

— Очень приятно. Мое имя, как я уже понял, вам известно. Да вы не стесняйтесь, снимайте шляпы, плащи, проходите и располагайтесь.

— Простите, Трифон, но мы не можем раздеться. Вы поймете… Для начала — вот. Возьмите это.

И джентльмен, назвавшийся Ктурром, протянул прозрачный пузырек с носиком-пипеткой. В пузырьке колыхалась тягучая на вид сиреневая жидкость.

— Что это? — опасливо спросил Трифон, взяв пузырек.

— Это глазные капли, позволяющие вам увидеть нас в нашем настоящем облике. Видите ли, находясь в вашем пространстве, мы вынуждены соблюдать определенные правила. Одно из этих правил — выглядеть так, как выглядит основное население. Чтобы не вызывать лишнего любопытства.

— А-а…

— Пожалуйста, закапайте по одной капле в каждый глаз. Уверяю, это абсолютно безвредно. Зато вы сразу сможете многое понять, и наш разговор будет предельно откровенным.

— Ладно. Только если я ослепну…

— Помилуйте, мы же гуманные существа!

Трифон снял с пипетки колпачок. Жидкость слегка пахла травами. Трифон вздохнул:

— Ненавижу медицинские процедуры.

…Капли действительно были как вода — глаза от них не щипало и не разъедало. Трифон проморгался, а потом… глянул на своих гостей.

И ухватился за стену.

— Ого!

Гости смущенно переглянулись и развели руками:

— Да, вот так мы и выглядим на самом деле.

Точнее сказать, развели они не руками, а щупальцами. Щупальца были приятного бирюзового оттенка. Да и вообще весь облик гостей разительно сменился. Головы их сплющились с боков, напоминая головы кузнечиков, серебряные глаза занимали пол-лица, поля шляп оказались чем-то вроде крылышек, а плащи превратились в блестящий панцирь, обтекающий продолговатые тела, как гудрон.

Только молчаливая девушка осталась такой, как была. Не изменилась.

— Вы инопланетяне? — спросил Трифон.

— Как вы догадались? — удивились инопланетяне.

— Ну, это нетрудно, — хмыкнул Трифон. — Откуда будете?

— Крабовидная туманность, — сказал Ктурр.

— Издалека, — уважительно протянул Трифон. — Чаю хотите?

— Чаю? — переглянулись пришельцы. — Нет, мы воздержимся. Мы за штурвалом, а чай — это такой наркотик… Вот если б метилгидрохинону пару рюмочек. Или, допустим, пельменей.

— С метилгидрохиноном у меня туго, — сознался Трифон. — Не запасся. А вот пельмени оставались. Я мигом.

Варил Трифон пельмени и размышлял о том, какое это, оказывается, универсальное, прямо-таки вселенское блюдо. Даже далекие братья из Крабовидной туманности к пельменям неравнодушны.

Трифон и братья по разуму пристроились на кухне. Братья аккуратно и вдумчиво поглощали пельмени, а Трифон, чтобы прогнать остатки сна, пил чай. Кстати, как ни странно, но молчаливая девушка от чая не отказалась.

— Вы, наверное, хотите знать, зачем мы явились на Землю, — вежливо склонил узкую голову Ктырр.

— И почему пришли именно к вам, — добавил Ктурр.

— Да, это было бы интересно, — кивнул Трифон.

— Видите ли, — замялся Ктырр. — Мы уполномочены нашим правительством на поиски…

— Священной реликвии?

— Как вы проницательны, уважаемый Трифон! — восхитились гости.

— И эта реликвия имеет форму человеческой руки?

Гости переглянулись. Покачали головами:

— Нет, дорогой Трифон. Реликвия имеет форму щупальца. Вот как у господина Ктурра.

— Или у господина Ктырра.

— Дело в том, что это щупальце когда-то принадлежало нашему национальному герою Кторру, победившему гордурян в битве за Климбазольную пустошь. Жители нашей планеты, достигая совершенноглядения, приносят присягу именно перед Синим Щупальцем Кторра! И вот два периода назад Щупальце исчезло! На планете траур, подняты по тревоге все поисковые силы…

— Я понимаю, это действительно реликвия, — сочувственно сказал Трифон. — Но я ничем не могу вам помочь. Щупальца здесь не было. Вот рука — да, появлялась.

— Как это печально. — Глаза пришельцев горестно посерели. — А мы так надеялись… Просто в галактическом информатории всплыли сведения о том, что житель планеты Земля Трифон Оглоедов стал владельцем уникальной реликвии, и мы подумали: может, это наша?

— Сожалею, — развел руками Трифон. — Но все равно спасибо, что зашли. Девушка, вам налить еще чаю?

Девушка опять не отказалась. Пришельцы грустно доели пельмени, тщательно вылизали за собой тарелки двумя парами лиловых языков и спросили:

— Уважаемый Трифон, вы позволите, мы у вас еще немного побудем. Портал в нашу систему откроется только… через двадцать восемь земных часов. Поверьте, мы вам не помешаем.

— Да я только рад буду! — искренне сказал Трифон. — Все-таки не каждый день принимаешь гостей из Крабовидной туманности. Расскажете мне о ваших традициях, истории, кулинарных пристрастиях… Кстати, вот что интересно: ваша спутница выглядит совсем как земная девушка…

— Это да, — согласился Ктырр. — Щупальца не приложу: что с нею делать? У нас в туманности она страшно скучает. И семейной жизни у нее там никакой быть не может…

— Почему? — удивился Трифон. — Девушка вроде симпатичная.

— По нашим традициям супруга должна прийти в дом своего мужа и повелителя с двумя парами розовых щупалец. А где у этой девушки щупальца? Кто ее без щупалец возьмет? И еще у нашей самки должны иметься восемнадцать языков, иначе чем же она будет кормить и воспитывать потомство!

— О, как все сложно. Ну, оставьте тогда девушку на Земле.

— Трифон, вы настоящий Кторр! Это очень благородно с вашей стороны! Нет, все же мы не зря к вам сюда порталились!

— Что делали?

— Э-э, перемещались…

— Понятно. Слушайте, пришельцы, может, я схожу в дежурную аптеку за метилгидрохиноном? Сидеть долго… — предложил Трифон.

— Ничего, мы потерпим. Все равно мы на диете, — деликатно щелкнул языком Ктурр.

— Мы можем вам спеть песни, самые популярные в нашей туманности, — предложил Ктырр. — У нас это традиционно любимое времяпровождение. Особенно после употребления пельменей. Мы от этой пищи немного… э-э…

— Пьянеете? — изумился Трифон.

Пришельцы переглянулись и обменялись приятным мелодичным свистом. Потом сказали:

— Пожалуй что пьянеем. Согласно вашей градусной системе, как после двух поллитровых емкостей с напитком, получаемым в результате брожения солода и хмеля.

— Ну, это немного, — улыбнулся Трифон.

— А после песни мы можем рассказать о том, как наш национальный герой Кторр победил гордурян…

— Соглашайтесь, Трифон, — подала голос таинственная девушка. — Они поют здорово.

— Мы еще постараемся интерпретировать нашу песню под ваше восприятие. — Пришельцы были очень любезны. — Вот. Одна из любимых. Крабовидная лирическая!

Девушка предупредительно поаплодировала, и пришельцы запели слаженными голосами на ультракороткой частоте:

Каким ты был, таким ты и остался, Бесстрашный рыцарь звездных трасс. Куда летал, в каких мирах шатался, С чем прилетел на этот раз? Кому грозил своим ты лучеметом, Спалил кого огнем из дюз? А я б была твоим вторым пилотом, И был бы прочен наш союз! Свою судьбу с твоей судьбою Связать я так и не смогла… А я б прошла галактику с тобою И всю Вселенную прошла! Я б не боялась ни огня, ни газа, Во всех мирах была б твоя. И любы мне твои четыре глаза, И возбуждает чешуя. Твой длинный хвост среди планет мотался, А нынче мой сгубил покой! Каким ты был, таким ты и остался, Но ты и дорог мне такой!

— Внушительная песня, — искренне сказал Трифон. — Очень задушевная.

— О да. Ведь она посвящена интимным переживаниям нашей национальной героини, воительницы Ктарр, пустившейся на рискованные приключения ради того, чтобы отыскать во Вселенной своего партнера по перемещениям…

— Да, — Трифон вздохнул, — и у вас со счастьем напряженка…

— Счастье? — удивились инопланетяне. — А, это из гедонистических теорий. Недостижимая и аморфная цель каждого мыслящего субъекта.

— Почему недостижимая? — смутился Трифон. — Некоторые иногда достигают…

— Это им кажется, — мягко сказал серебряноглазый Ктурр. — Это иллюзия.

— Но иногда лучше жить иллюзией, — тоненько вздохнул Ктырр.

— Только надо выбрать себе иллюзию посимпатичнее, — добавил Ктурр и почему-то посмотрел на печальную и никому не нужную девушку без щупалец.

Спать не хотелось. Пришельцы оказались очень общительными существами и даже сверх меры болтливыми. Они рассказали Трифону про выращивание каменных деревьев, про брачную церемонию в аристократических семействах, при которой мать невесты добровольно погружается в анабиоз на весь период заключения брачного контракта, про недавно прошедший в сопредельной галактике конкурс красоты (на нем победило двуполое существо из созвездия Гончих Псов)… Словом, часов в девять утра Трифон понял, что он не может ударить в грязь лицом перед инопланетными гостями и на него возложена почетная миссия хотя бы кратко ознакомить их с достижениями земной цивилизации.

Возможностей для этого у Трифона было, конечно, немного, но все-таки…

— Дорогие инопланетяне, — сказал Трифон. — А знаете ли вы, что такое самовары?…

Секретная база поклонников Небесной Длани,

место неизвестно

День шестой от Явления Длани

— Это я виноват, — скулил волк-богатырь. — Сцепился с этим ежом паскудным и опасности не почуял! Горе нам, горе! Пропадут без покаяния да панихидки наши забубенные головушки!

— Это я виноват, — вздыхал и щелкал клешнями царевич Филимон. — Самому единолично надобно было поисками волшебной руки заниматься, а я вас втравил и под меч подставил. Нет мне прощения как недальновидному политику!

— Это я виноват, — вносил свой вклад в дело общей исповеди инкуб Колосков. — Надо было придушить этого ежа сразу, а не церемонии с ним разводить! И против банды этой смуглой стоило мне применить мастерство школы Безумного Кулака — они бы зубы по пустыне собирали до сих пор!

— Это я виноват, — гнул свою линию Молдер. — Что я за агент ФБР, когда не смог даже вовремя вызвать подкрепление и ребят с вертолетами?! Где был мой мобильный телефон?

— Это я виноват… — разрыдался было йети Чарли, но тут все справедливо возмутились:

— А ты-то при чем?!

После этого вопроса было принято решение перестать плакаться и начать мыслить конструктивно.

— Давайте оценим обстановку, — бодрым голосом начал говорить агент Молдер. — Прежде всего, где мы находимся?

— Прежде всего мы находимся в довольно милом подземелье, если не считать вон той большой кучи человеческих костей, — сказала Скалли.

— Я в широком смысле. — Молдер поморщился.

— У меня есть версия, — поднял руку инкуб. — По некоторым признакам я понял, что эта пустыня — одна из тупиковых ветвей нашей цивилизации. Неудавшийся социальный эксперимент. Вроде того Тридевятого царства, в котором живет царевич Филимон. Филимон, без обид!

— Ладно, ты дальше говори, — буркнул властитель тупиковой ветви цивилизации.

— Но нас сейчас интересует не пустыня в целом, а лишь та ее часть, где мы сейчас находимся. Я считаю, что это некая секретная база.

— А как ты догадался? — ревниво поинтересовался Молдер, пожалевший, что такая блестящая версия не пришла ему в голову.

— Нас тащили сюда через главные ворота, если помните. А я приметил на них табличку. На ней на мертвом языке так и было написано: «Секретная база».

— О-о, — протянул Молдер разочарованно.

— По некоторым косвенным признакам, — продолжал инкуб, — я понял, что эта база носит одновременно милитаристский и культовый характер.

— Поясните, — потребовала агент Скалли.

— Здесь почти у каждого жилища стоит замаскированная зенитная установка. Или бронетранспортер. Согласитесь, странный антураж для мирного поселения. Эти пустынники — профессиональные убийцы, безжалостные террористы и тому подобное. А еще они идолопоклонники.

— Вот это мне понятно, — подала голос Скалли. — Все видели статую золотой руки?

— Да.

— Интересно, она действительно золотая? — хмыкнула Димка.

— Интересно другое, — продолжала Скалли. — Насколько их культ деструктивен? То есть практикуют ли они безнравственные ритуалы и человеческие жертвоприношения?

— Боюсь, мы узнаем об этом в самое ближайшее время, — строго сказал инкуб. — Вы видели, какие глаза у этого их учителя? В них же бешенство напополам с фанатизмом играет как шампанское в бокале!

— Так, — сказал Молдер, — давайте не будем отвлекаться от темы. Что мы имеем? Базу идолопоклонников-убийц. Они почитают Руку и, похоже, в ее честь ведут войны. Или просто наносят удары по ближайшим мирным поселениям. Вряд ли нам стоит рассчитывать на милосердие подобных типов. Нам надо бежать.

— Надо, да как?! — возопил царевич Филимон. — Ведь у нас даже шапки-невидимки отобрали!

— Предлагаю произвести тщательный осмотр подземелья, — веско сказал инкуб. — Возможно, имеются подкопы, заброшенные вентиляционные шахты… Лестницы…

— Логично, — одобрила Скалли. — Нас семеро. Разобьемся на группы и обследуем подземелье в течение часа. Через час встречаемся на этом месте и делаем доклад.

— Скалли, тебе бы только доклады, — поморщился Молдер.

Сказано — сделано. Через минуту пленники принялись оперативно исследовать место своего заточения. При этом они разделились следующим образом: Скалли, конечно, шла с Молдером, Димка предпочла общество гоминида Чарли и волка Сергея, а инкубу пришлось довольствоваться царевичем Филимоном.

— Жалко, фонариков у нас нет, — посетовала Скалли. Но Молдер сказал торжествующе:

— Разве ты забыла, что старый знакомый моего отца, знаменитый нейрохирург с Плутона, вживил мне в мозг портативный прибор ночного видения? Так что не пропадем!

— А у меня глаза светятся, — заявил волк. — Ватт пятнадцать будет.

— Если я как следует почешу свои позолоченные бородавки, — смущенно сказал царевич Филимон, — то они тоже начнут светиться приятным золотистым светом. Но мне, право, неудобно чесаться при дамах…

— Ничего, царевич, — махнула рукой Димка. — Тут все свои.

Итак, всеми силами освещая себе путь, пленники храбро рассредоточились по подземелью. Оно было обширным и не слишком темным: где-то на высоте метров пятидесяти светилось крошечное окошечко.

— Скалли! — примерно через пять минут с начала осмотра восторженно воскликнул Молдер. — Не обманывает ли меня мой прибор ночного видения?

— А что такое?

— Взгляни, это скелет гигантской рептилии! Какие лапы! А этот позвоночник! О, эти гордые ученые из Британского музея отдали бы мне все свои дипломы лишь за одну берцовую кость этого дракона! Кстати, Скалли… А ведь это и есть дракон.

— Тогда я нам не завидую, — спокойно сказала Скалли.

— Почему?

— Если уж дракон не сумел отсюда выбраться, то мы и подавно…

— Не уверен. Скорее всего, это был дракон-охранник, который или сторожил здешних пленников, или… пожирал.

— Хм. Молдер, посвети-ка мне глазами.

— Я тебе что, прожектор? Не путай прибор ночного видения с карманным фонариком, Скалли!

— Ну и пожалуйста. Я на ощупь все пойму!

Скалли быстро и профессионально осмотрела скелет дракона, коснулась пальцем шейных позвонков:

— Вряд ли этот дракон был охранником. На костях следы глубоких царапин, предположительно нанесенных металлическим предметом. Похоже, здесь был ошейник, а в стене мы найдем остатки цепи. Он был прикован, и если кого и охранял, так только самого себя.

— Блестяще, Скалли.

— Спасибо, Молдер.

— Нет, ты не поняла. Я говорю, под его ребрами находится что-то блестящее. Вон, видишь!

— О, шит! Это бриллианты! Это золото, Мол-дер-р-р!

…Древние ребра дракона рассыпались в прах от суетливой возни специальных агентов.

— Молдер, это несметные сокровища! Мало того что они сами по себе стоят бешеных денег, так ведь это еще и раритет! Сокровища из параллельного мира! Снимай пиджак, Молдер, я же знаю, что он у тебя с тройной подкладкой для того, чтобы про носить в Бюро героин и пончики с сахарной пудрой. Унесем, сколько сможем!

— Скалли, а это не будет расцениваться как акт вандализма? Осквернение гробниц? Неуважение к истории?

— Чушь! Кто нас осудит за то, что мы немножко разорили параллельное пространство…

— Это да, но вот вопрос, как мы отсюда выберемся?

— Это детали, — отмахнулась Скалли, набивая Молдеров пиджак сокровищами. — Есть масса способов выбраться из темницы, когда ты нарыл в ней кучу бриллиантов и жаждешь немедленно приобщить их к своему банковскому счету!

— Ну-ну, — только и сказал Молдер. — Кстати, остальных мы проинформируем о нашей находке?

— Ты спятил? — только и ответила Скалли. — Надевай пиджак. И пойдем дальше.

— Ты думаешь, тут на каждом шагу лежит мертвый дракон на куче сокровищ? — съехидничал Молдер.

— Я думаю, что мы должны теперь найти выход из этого неуютного места, — парировала Скалли.

…Людмиле, сопровождаемой гоминидом Чарли и волком-богатырем, повезло куда меньше, чем американским федералам. Исследуя свой сектор подземелья, они то и дело натыкались на человеческие скелеты, покоящиеся на твердом песчанике в самых непринужденных позах.

— Волк, убавь яркость, — наконец взмолилась Димка. — Уже нету сил смотреть на эти мощи!

— Нет, не надо, умоляю вас! — тут же возопил Чарли. — Я боюсь темноты! А еще больше боюсь того, что наступлю на чей-нибудь череп, а потом мертвец будет являться мне в снах и укорять за это!

— Чарли, не выдумывай, — отрезала Димка. — Делать мертвецам больше нечего. Кстати, если мы не найдем отсюда какой-нибудь достойный выход, то сами скоро окажемся в положении этих мертвецов. Пищи и воды нам предусмотрительно не дали. Полагаю, что мы скоро загнемся.

— Кстати, о воде, — поводил носом волк. — Вы не чувствуете запаха сырости?

— Нет, — с надеждой сказала Димка, — а что?

Волк вздохнул:

— Вот и я не чувствую.

И тут Чарли пискнул:

— Ой, мама!

(Хотя откуда у реликтового гоминида может быть мама, непонятно. Он же вымерший вид.)

Из темноты прямо на опешивших Димку, волка и гоминида смотрела женщина.

Они долго не решались двинуться с места, а потом волк нервно хихикнул и вильнул хвостом:

— Вот я дурак, сразу не сообразил… Она же каменная! Чего мы испугались? Никакой органики!

Волк постарался включить свои глаза на полную мощность, и наши герои увидели прекрасную статую женщины, сидящей на каменном же троне. Лицо ее было величественно, мраморные глаза смотрели гордо, и облачена она была в платье, текущее множеством складок к ногам. В одной руке женщина держала шар. А в другой…

Другой руки просто не было.

— Вот это странно, — сказала Димка. — Может, ей отбили руку? Как Венере Милосской?

— На подножии трона какие-то знаки, — показал волк. — Рука, двойная волнистая линия, глаз, шар, тройная ломаная линия, рука, нога, птица, голова быка. Я это запомню на всякий случай. По-моему, инкуб силен в мертвых языках. Нарисую — он переведет. А теперь пошли отсюда. Мне не нравится, как она на нас смотрит.

— А как на вас прикажете смотреть?!

Димка впервые за всю историю брякнулась в обморок. Вообще, у нее были крепкие нервы: перемещение в пространстве, вид царевича Филимона, плен и подземелье она вынесла стойко. Но когда подала голос каменная однорукая баба, Димка не выдержала. Упав в обморок, она придавила волку Сергею хвост. Но тот этого не заметил. Он с ужасом таращился на статую во все свои янтарные глаза.

Только йети не потерял присутствия духа. Видимо, глубокое знакомство с творчеством Диккенса не прошло для него даром. Он по-джентльменски не показал неприятного удивления тому, что статуя заговорила. Наоборот.

Йети сделал самый галантный поклон и сказал:

— Я приношу искренние извинения, что вместе со своими друзьями нарушил покой столь прекрасной и величественной леди.

Статуя смутилась. Не будь она мраморная, наверное, нежный румянец залил бы ее щеки.

— Ой, да ладно! — растянула она в улыбке каменные губы. — Я просто отвыкла от приличного общества. Столько веков почти в полном одиночестве! Ваши покойные предшественники меня боялись и вовсе не стремились к общению. Это так ужасно, когда тебя считают чудовищем!

— О, как я вас понимаю, милая леди! — прочувствованно воскликнул Чарли.

— Зовите меня Да, — жеманно дернула плечиком статуя и вдруг сошла со своего трона. Протянула Чарли единственную руку: — Рада познакомиться. Я здешняя богиня.

— А я просто Чарли, — чуть не умер от смущения гоминид.

— О, какое прекрасное имя! Чарли, прошу вас без церемоний. Я ведь богиня низвергнутая и забытая. Мой народ меня предал…

— Боже мой! — воскликнул Чарли. — Как это ужасно!

— Не то слово, — кивнула богиня. — Сами понимаете, когда тебя низвергают и вместо поклонения отправляют на кладбище, характер портится. Но вам я так рада! Надеюсь, вам не будет скучно выслушать мою историю?

— Почту за честь! — опять поклонился Чарли. — Только, с вашего позволения, я приведу в чувство своих спутников. Им тоже будет крайне интересно выслушать вас.

Димка поначалу смотрела на говорящую статую с опаской, а волк нервно зевал и оттого еще больше стеснялся. Но история богини оказалась столь печальной, что страх и стеснение у наших героев скоро сменились жалостью.

— Я была богиней уже тогда, когда создавался этот мир, — заговорила статуя. — Я даже принимала непосредственное участие в его создании. Видели дюны? Моя работа.

Дюны немедленно похвалили.

— Разумеется, вначале меня почитали. У меня были храмы, жрецы и священные девственницы, исполнявшие в мою честь танцы. Не подумайте плохого — распутства и человеческих жертв я не поощряла! С этого-то и начались мои беды. Несколько тысяч лет назад мои жрецы вступили против меня в заговор. Они были недовольны тем, что я запрещаю им жертвоприношения и ритуальное надругательство над девственницами. Меня низвергли и объявили, что найдут себе нового бога. Я была брошена в это подземелье. Тогда, в начале времен, оно еще было маленьким. Потом его расширили специально — у новой веры оказалось слишком много врагов.

— Неужели вы не пытались изменить положение? — взволнованно спросил Чарли.

— Пыталась! — Казалось, по каменному лицу потекли слезы. — Я пожертвовала своей правой рукой. Отправила ее в мир, чтобы она заботилась о людях, утешала страждущих, помогала бедным, несчастным и обиженным. Я надеялась хоть так облегчить людям их участь и напомнить о себе. Но вместо этого я только усугубила их горе. Потому что хитрые жрецы объявили мою руку новым божеством и во славу этого божества принялись вести кровопролитные войны, приносить тысячи жертв, проливать кровь… А что творили с девственницами, и сказать страшно. У меня остался единственный выход. Я использовала всю свою божественную силу, чтобы отправить эту руку в другой мир. В мир, который тогда еще только создавался. Я надеялась, что там она по-настоящему будет нужна. Но я опасалась, что жрецам и того мира придет в голову безумная идея использовать эту руку в качестве орудия устрашения и услады собственных низменных инстинктов. Поэтому я повелела ей являться только самому несчастному человеку того мира и всего раз в пятьсот лет. Надеюсь, она четко выполняла мои инструкции… Что ж, теперь ваш черед. Расскажите мне вашу историю. Кстати, вы здесь одни? Что-то я слышу подозрительный шум…

— Это наши товарищи, — сознался волк. — Мы ищем возможность бежать из этого подземелья.

— Бесполезно, — отрезала богиня. — Тут до вас столько народу перебывало — никто не спасся. Дракон был — и тот подох на седьмой сотне лет.

— А вы нам не поможете? — с затаенной надеждой спросила Димка.

— Ах, деточка! — покачала головой статуя. — Кто бы мне помог! Я ведь низвергнутая богиня, а от таких толку мало. Вот если бы здесь была моя рука, в ней еще осталась моя чудотворная сила…

— Рука? — нахмурилась Димка. — Из-за нее-то мы сюда и попали…

— Рассказывайте, — вторично потребовала богиня.

…Царевичу Филимону и инкубу повезло еще меньше остальных. Они не нашли сокровищ, как спецагенты ФБР, не познакомились с древней богиней… Они просто брели по просторам подземелья: Филимон светил бородавками, а инкуб Колосков делал ногтем зарубки на стенах, чтобы потом найти обратную дорогу. От нечего делать они, как всякие настоящие мужчины, развлекались воспоминаниями о давних любовных приключениях.

— Неужели ты, царевич, ни разу за пятьсот лет жене не изменил? — настырно интересовался инкуб.

— Нет. — Царевич был тверд. — Ни разу.

— Такое целомудрие похвально, но бессмысленно. — Инкуб все-таки в глубине был самим собой — растленным и неприличным духом, потому и вопросы задавал соответствующие. — Ведь жена у тебя все равно в гробу лежит, спит. Не узнает ничего. Или ты в таком обличье на измены был просто неспособен?

— Обличье — не помеха, — заявил царевич. — Только к чему мне это?

— Конечно… — протянул инкуб. — Еще скажи, что счастье жизни заключается не в сексе, а в понимании и родстве душ!

— И скажу! — взъярился царевич. — Потому что было у меня один раз…

— Ага! — торжествующе возопил инкуб. — Значит, все-таки было!

— Да. Было. Именно понимание и родство душ. И духовное единение. Тебе, духу падшему, этого не понять.

— Куда уж мне, — хмыкнул инкуб. — Рассказывай. Все равно надо как-то время коротать.

— Ага. А ты смеяться будешь.

— Не буду. Слово майора!

— Тогда ладно. Давно дело было. По вашему счету, лет триста назад. Притомился я тогда разыскивать волшебную руку-избавительницу, да и хвороба стала одолевать. Вот и решил на какое-то время удалиться в некий безлюдный лес. Чтобы коротать там одинокие часы и заниматься садоводством — очень уж я цветы любил. Ну, конечно, слуг с собой взял, пару… сотен. Чтоб не в одиночку себе загородную резиденцию строить. Дворец мы отгрохали — на загляденье! А уж какой сад я вокруг вырастил — просто сказка. Специально выписал из далекой заморской страны семечко редкого цветочка — до того аленького, что сердце захватывало, как на него любоваться стану. Жил я во дворце мирно, цветочки полол, яблоки с райских дерев обирал да отправлял на кухню — повидло варить. Только однажды явился ко мне один очень несимпатичный купец. И сразу, без приглашения — шасть в оранжерею, где у меня сортовые аленькие цветочки взращивались опытным путем! И — дерг один цветочек из грядки! Я, конечно, человек мирный при всем моем уродстве, но такое нечестие и мне противно стало. Явился я мужику в своем обличье ужасающем и говорю ему: «Ах ты, кабачок маринованный! Ты зачем мой сортовой аленький цветочек спер, да еще и без спросу у хозяина?!» А он, губошлеп, только пыхтит и крестится. Я разозлился. Говорю: «Казнить тебя буду смертию лютою», чтоб, значит, проваливал подобру-поздорову. А он возьми и хлопнись мне в ноги: «Прости грешного, не корысти ради, а токмо волею пославшей мя дщери я цветочек сей сорвал! Дочь моя младшенькая, любимая, спать-пить-есть не может без цветочка аленького». Ну, говорю, вали отсюда, неси дочери цветочек, я не жадный… Ушел мужик. А через неделю его дочка заявляется: говорит, поблагодарить хочу тебя, чудище лесное, за милосердие, проявленное к отцу моему, и за цветочек аленький.

— А ты небось губы и раскатал! — подзудил инкуб Колосков.

— Вот и нет. Хотя девица была премиленькая. Но до того навязчивая — сил нет. Вбила себе в головенку, что должна меня от заклятия спасти. Во дворце поселилась, беседы со мной ученые ведет, песни поет, стихи декламирует… Я ей по-всякому намекал, что не дело ей у такого урода проживать, надо жениха искать достойного. Ни в какую. Уперлась: люб ты мне, чудище лесное, и все тут!

— А ты?

— А что я? Я человек женатый, не к лицу мне с девицами шашни водить, не то воспитание. Но нашел я выход из положения. Она собралась родственников навестить, я ей и говорю: возвращайся через неделю ровнехонько в полночь. Опоздаешь хоть на минутку — помру я. А сам из этого дворца тягу дал. Оставил вместо себя кучера своего, справного парня. Он давно на эту девицу заглядывался… Уж не знаю, чем там у них дело кончилось, вернулась она или нет, дожидаться того не стал. Вот с этой девицей и было у меня единение духовное, очень она способность большую имела к философским наукам. А более — ни-ни!

— Глуп ты, царевич.

— А ты, инкуб, пошляк беспримерный. Скажи-ка лучше, давно ли ты последнюю зарубку на стене ставил?

— Ох…

— Вот то-то. А ведь мы далече ушли. Ничьих голосов не слыхать.

— Может, вернемся? Что толку бродить, все равно не найти отсюда дороги.

— Рано ты, инкуб, от своего спасения отказываешься. Кто жив, тот не потерян… Ох, а это что такое? Уж не помстилось ли?

— Не помстилось, — через минуту напряженного молчания отозвался инкуб. — Где-то вода тихо журчит. Что само по себе удивительно, учитывая, что мы в пустыне. Давай-ка, Филимон, так поступим: ты тут остаешься и бородавками сверкаешь, а я обратно по зарубкам пойду и всех наших сюда приведу. Раз вода капает-журчит, значит, и выход может быть!

— Договорились.

…Филимон долго ждал возвращения блудного инкуба вместе с оставшейся компанией. Потом ругнулся досадливо: скорее всего, инкуб заплутал в подземелье и теперь ищет дорогу. Придется самому идти. Царевич старательно отколупнул одну из своих светящихся бородавок и, морщась, положил ее наземь. Бородавка таинственно поблескивала.

— Найду, — решил царевич и двинулся искать своих сотоварищей. Однако, когда он их нашел, оказалось, что инкуб отнюдь не заблудился.

— Привет, Филимон, — мрачно махнул рукой инкуб. — Тебя только и ждали. Без царевича, говорят, начинать не велено — кайфа такого не будет.

Пленники стояли в самом освещенном месте подземелья. И даже этого рассеянного света хватало, чтобы разглядеть, что их полку прибыло. Напротив наших героев стоял уже известный в этом повествовании террорист Нахрап эль-Забей с ранцем за плечами. Террорист мрачно и испуганно озирал компанию и что-то бормотал.

— Его сверху спустили на веревке, как и нас, — пояснила Димка ситуацию.

— А зачем? — удивился Филимон. — Кстати, а что это за каменная однорукая красавица шепчется с Чарли?

— Это богиня в отставке. Чарли пересказывает ей биографию Диккенса. Представляешь, Филимон, похоже, волшебная рука принадлежит именно этой богине…

— С вашей богиней разберемся позже. Агент Молдер!

— Да, царевич?

— Что вы так жадно вцепились в свой пиджак! Лучше скажите, что, по-вашему, здесь делает этот тип с ранцем? Может, у него в ранце сухой паек? Может, наши пленители гуманно решили накормить нас?

— Нет, что вы, — отмахнулся Молдер. — У него там бомба. Его обязали нас взорвать… Что?!

— Деммит! — обреченно сказала Скалли.

Террорист словно понял, что речь идет именно о нем, вздохнул и распахнул куртку. На груди у него алыми цифрами пульсировал таймер.

— Осталась минута! — завопила Скалли. — О, шит! Сделайте что-нибудь!

— Может, башку ему свернуть? — предложил волк.

— Нет! Попробуем склонить к сотрудничеству! Молдер, поговори с ним, дави на жалость!

— Я не знаю языка!

— Но других здешних жителей мы поняли!

— Потому что они обращались к нам на английском!

— Ду ю спик?! — заорала Скалли террористу.

— Ноу, — ответил тот и мрачно улыбнулся.

Майор Колосков набычился и прорычал:

— Я попробую его разминировать!

— Как?!

— Смотрите! — Инкуб подскочил к террористу и замысловатым ударом отправил его в нокаут. — Не дайте ему упасть! — крикнул инкуб. — Подхватите осторожно!

Безвольно обмякшего смертника подхватили и аккуратно удержали на весу. Молдер с величайшей осторожностью вскрыл его ранец.

— Судя по меткам, бомба у него объемнодетонирующая, В этом замкнутом пространстве рванет так, что пыли не останется! Скалли!

— Да, я готова. Это мой долг. Все, не занятые в операции, отойдите на безопасное расстояние. У меня сорок пять секунд.

— Скалли, ищи красный провод!

— Здесь нет красного, Молдер! Только синий, зеленый и желтый.

— Тогда режь самый толстый!

— Они все тонкие!

— Тогда… тогда крученый!

— Они гладкие, как лысина Скиннера!

— А пахнут все одинаково?

— Да, Молдер! О, шит! Пятнадцать секунд!

— Попробуй лизнуть, Скалли! Кислый — тот, что нужно!

— Тьфу, все сладкие! Молдер, восемь секунд!

— Уходите, уходите, все! Может, не зацепит!

— Богиня, вы же все-таки не утратили способностей, сделайте что-нибудь!

— Я бы с радостью, но богинь на саперов не обучают!

— Пять секунд!

— Прощайте, все! Не поминайте лихом!

— Три секунды!

— Людмила, мы были бы счастливы-ы-ы!

— Две!

— Зачем я все это затеял!

— Одна!

…Пустыня содрогнулась от мощного подземного взрыва. Учитель Указал, проводивший торжественную службу в Священном Коробе, позволил себе чуть улыбнуться:

— Да погибнут так все неверные и не почитающие Небесную Длань подобающим образом! Думаю, мы можем начинать очередную священную войну.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

13 января, вторник, 5:35

Расставаясь с Трифоном, добродушные пришельцы буквально рыдали в три ручья.

— Мы никогда» вас не забудем, дорогой Трифон! — клялся Ктурр.

— А я — вас! — раскланивался наш герой.

— Обязательно прилетайте к нам в гости! — упрашивал Ктырр. — Мы портал настроим! Транспорт пришлем! Ста лет не пройдет!

— Само собой! Договорились!

…Пришельцы были в восторге от той культурно-развлекательной программы, которую предложил им Трифон. Сначала они отправились в Тулу, где под водительством Трифона скупили огромную массу пряников и самоваров, произведя глобальное опустошение в сувенирных магазинах. Потом было путешествие в Ясную Поляну, где жители далекой туманности проявили недюжинное знание «Войны и мира» Льва Толстого. Потом было катание на санях в парке, угощение горячими блинами в ресторане «Купец Платонов», моментальные фото на память и возложение цветов к памятнику Всеволоду Рудневу. Но все хорошее имеет свойство быстро кончаться. И теперь пришельцы стояли на лестничной площадке возле Трифоновой квартиры, за их спинами искажалось пространство, создавая прямой портал до Крабовидной туманности. Ктырр прижимал к ногам пакеты с пряниками, Ктурр закреплял на плечах коробки с самоварами.

— Прощайте, Трифон! — говорили они. — Прощайте, таинственная девушка с неизвестной планеты! Будьте счастливы!

Вспышка света осияла эту группу, символизирующую неразрывность галактической дружбы, и Ктурр с Ктырром исчезли с лица земли в буквальном смысле.

— Эх, — вздохнул Трифон. — А ведь хотели еще гармонь купить. Забыли…

Он взял за руку безвольно стоявшую девушку (отчего-то она изъявила желание остаться на Земле, а не возвращаться в Крабовидную туманность) и повел на кухню — кормить яичницей. Трифон чувствовал себя чудовищно усталым — экскурсионная программа прошедших суток дала о себе знать.

— Ты ешь, — сказал он молчаливой и печальной девушке, ставя перед ней тарелку. — А я пойду посплю хоть полчасика. Глаза просто слипаются, как вареники.

«Полчасика» растянулись до вечера. Трифон проснулся оттого, что кто-то вежливо, но настойчиво трогал его за плечо…

«Рука!» — подумал спросонья Трифон.

В общем, он не ошибся. Его будила девушка, которую инопланетяне так любезно предоставили в распоряжение землянина.

— Ох, — сказал Трифон. — Это ты? Что случилось?

— К тебе пришли, — сказала девушка.

— О боже! — простонал наш герой, вскакивая. — Кого еще принесло?

Оказалось, что принесло Олега и стекольщика Колю.

— Рад нас видеть, а? — с каким-то пионерским задором спросил Олег.

— Привет, Триша, — ласково сказал дядя Коля и застенчиво улыбнулся.

Трифон озадаченно захлопал глазами:

— Вы пьяные, что ли?

— Ха, — сказал Олег. — По сто пятьдесят джина с тоником — это не пьянство.

— Изжога у меня от твово джину, паря, — сказал деловито Коля. — А вот «смирновочка» в самый раз будет. Триша, мы тут тебе выпивки-закуси принесли.

И дядя Коля продемонстрировал два объемистых пакета.

А Олег во все глаза смотрел на безымянную девушку.

— Она кто? — шепотом спросил он у Трифона.

— Инопланетянка, — ответил Трифон и мстительно добавил: — Она к земным мужчинам равнодушна.

— Ну, — сказал Олег решительно. — Это мы еще проверим.

Дядя Коля отволок на кухню пакеты со снедью.

— А по какому поводу гуляем? — крикнул ему вслед Трифон.

— Эх ты, — укоризненно покачал головой Олег. — С инопланетянами базаришь, а свои новости по телевизору не смотришь. Включи первый канал.

Трифон подчинился. Голос диктора нарушил сонное оцепенение комнаты:

— …акция. В результате блестяще проведенной операции под кодовым названием «Ручная кладь» на российско-китайской границе были задержаны трое злоумышленников, пытающихся нелегально переправить в Китай большое количество донорских органов для трансплантации. Разрабатывается несколько версий о причастности к этому делу гонконгской мафии и исламских боевиков…

— Стоп, — сказал Трифон. — Злоумышленники? Донорские органы в Китай?

Олег хмыкнул:

— Недалеко ушла Гранечка со своими отморозками. Их тепленькими взяли… Как увидели, что за груз несут, — подумали, что в России масонский заговор, связанный с преступным отрубанием рук!

— Теперь я вспомнил… — медленно сказал Трифон. — Ты по этому поводу звонки делал нужным людям?

— А то, — самодовольно сказал Олег. — У настоящего бандита должны быть свои люди даже в службе безопасности. А ты небось подумал, что я такой же лабух жадный?

— Было дело, — покаялся Трифон. — Извини. Интересно, а куда теперь эти руки денутся?

— Ну, — неопределенно покачал головой Олег. — Этот вопрос можно обсудить отдельно…

— Да, — сказал Трифон. — Значит, есть повод для застолья!

Дядя Коля высунулся из кухни и заорал:

— Еще какой! Новый год все ж таки!

— Кошмар, — пробормотал Трифон. — Достали меня до печени эти зимние праздники.

— Триша! — Дядя Коля явился из кухни с тарелкой селедки в руке. — А давай цивильно под елочкой разместимся. По-новогоднему.

— Дядь Коль, я, конечно, не против, — сказал Трифон. — Только сегодня не тридцать первое декабря, а уже тринадцатое января. Старый… Вот блин! И в самом деле!

— То-то, — поднял вверх палец стекольщик. — Кому он и старый, а для меня самый Новый год!

Стол был накрыт словно по волшебству. Сели. Наполнили бокалы.

— Нет, — сказал дядя Коля. — Не хватает моей широкой душе чего-то волшебного. Для создания праздничного настроения.

И хлопнул в ладоши.

По квартире прокатился звон, словно кто-то встряхнул хрустальную вазу со стеклянными шариками.

Елка преобразилась. Она словно шагнула в мир из Трифонова сна: широколапая, высокая, пушистая, торжественно пахнущая смолой и хвоей. Ее ветки отяготили крупные золотые шары и серебряные сосульки. А на макушке трепетал белоснежными крыльями маленький святочный ангел.

— Вот это да! — задохнулся от изумления Трифон. — Все-таки кто вы, дядя Коля? Волшебник типа Гэндальфа?

— Гэндальфа не знаю, — хитро усмехнулся дядя Коля. — И волшебности во мне самый чуток. Но на твою долю хватит.

Еще один хлопок в ладоши — и стекольщик дядя Коля превратился в благолепного старца с густой серебряной бородой, в шубе, крытой алым атласом, в шапке, отороченной белыми соболями, и в сапогах с блестящими снежинками вместо шпор. А в руке у него сверкал, разбрасывая вокруг радужные искры, посох с наконечником в виде звезды.

— Стекольщик… — прошептал Трифон.

— Дед Мороз, он же Санта-Клаус, — ошеломленно определил Олег.

— Верно! — усмехнулся дядя Коля. — А что, парни, хорошо я умею маскироваться?

— Высший класс. Значит, вы настоящий Дед Мороз? Которого на самом деле не бывает?

— Само собой. Так что мы с тобой, Трифон, выходит, коллеги.

Трифон вспомнил, с какой ненавистью он всегда надевал шубу Деда Мороза, и помрачнел:

— Я бы, конечно, мог соврать, что в восторге от этого… Но не буду. Я всю жизнь мечтал о том, чтобы под Новый год меня оставили в покое и не принуждали играть вашу роль.

— Дурачок ты, Триша, — ласково сказал Дед Мороз. — Хоть и большой, а самого себя не знаешь. Поначалу ты, может, и ненавидел. И мечтал. А потом ты, для самого себя незаметно, боялся, что вот наступят праздники, а про тебя забудут. И не позовут на елку — ребятню веселить. Ведь хуже нет для человека, когда про него забывают. Только зря ты этого боишься. Талант тебе, Триша, такой дан — Деда Мороза играть отменно. Наблюдаю я у тебя особую дедморозовскую харизму. Потому не отстают от тебя ни взрослые, ни дети. Потому быть тебе бессменно Дедом Морозом до конца дней своих.

— И знаешь, Трифон, — подал голос Олег. — Это не такая уж мрачная перспектива. Хочешь, я специально тебе упряжку оленей куплю?

— А я мечтал быть режиссером…

— И будешь, одно другому не мешает! — весело сказал Дед Мороз. — Я ведь тоже не всякий день в парадной форме хожу. На жизнь остеклением зарабатываю. Витражи делаю — загляденье. Кстати, стекла, что я тебе вставил, теперь ничто не пробьет — особые они. И зимой всегда на них узоры морозные будут самые наикрасивейшие, а по весне при желании можешь пейзажи заказывать — хоть русские, хоть новозеландские.

— Спасибо, — тихо сказал Трифон.

— Сочтемся, — хмыкнул Дед Мороз. — Ну, будет разговоров! А то и закуска испортится. Давай-ка, Олег, наливай!

…После третьей рюмки Дед Мороз разомлел, но смотрел на Трифона и Олега с вполне трезвым лукавством.

— Время подарков, — весомо сказал он.

Взмахнул рукой, и в руке этой обнаружился солидный мешок из красного бархата с золотыми звездами.

— Приступим к раздаче, — сказал дед и, встав, ушел под елку. А та как будто еще выросла, грозя пробить не только потолок квартиры, но и заполнить собой, праздничной и прекрасной, всю близлежащую галактику.

— Это тебе, Олег. — Дед Мороз порылся в мешке и вручил опешившему бандиту…

(А вот это пусть останется тайной. Олег был страшно доволен, но просил не разглашать. Иначе всем бандитам захочется, а на всех, как известно, блинов не напечешь.)

Загадочная молчаливая девушка (хм, после некоторого злоупотребления «смирновочкой» она уже не выглядела ни загадочной, ни молчаливой) получила от Деда Мороза толстую книжку с блестящей надписью «The X-files». С обложки сурово смотрели на мир специальные агенты ФБР Скалли и Молдер. Девушка посмотрела на обложку и отчего-то заулыбалась…

— Ну, Трифон, тебе я напоследок подарочек приберег, — широко улыбаясь, сказал Дед Мороз. — Надеюсь, доволен будешь.

И из мешка святочного Деда на свет явилась…

Ну конечно же она. Куда в этой книжке без нее!

— Рука, — выдохнули Трифон и Олег. — Это та самая?

Рука выскочила из пальцев Деда Мороза и размашисто написала на стене:

«ДА. Я ТА САМАЯ. Я ВЕРНУЛАСЬ. РАДЫ?»

— Еще как, — сказал Трифон.

И рука немедленно повисла у него на шее.

Когда благодарности отзвучали, Дед Мороз сказал:

— Ну что, все довольны?

— Вообще-то нет, — вздохнул Трифон, а рука пощекотала его за ухом. — У нас друзья неизвестно куда пропали, ни слуху от них, ни духу. Хоть в федеральный розыск объявляй!

— Зачем розыск? — изумился Дед Мороз. — Трифон, у тебя что, идиосинкразия к волшебным вещам?

— Н-нет, а что?

— А почему ты рукой заботливой не пользуешься? Она ведь тебе предназначена и твое желание с радостью выполнит. Лишь бы желание было достойным.

— Друзей вернуть — достойное желание.

— Тогда загадывай. Только ты с нею повежливей. Она за эти дни такого натерпелась, стала слишком капризная… Ну, это разговоры. Давай, Трифон!

Рука словно поняла, что сейчас к ней будут обращаться с официальной просьбой, поэтому сползла с плеча Трифона, устроилась на этажерке, словно королева на троне. Олег наблюдал за этим немой от изумления, а Дед Мороз посмеивался.

— Рука, — покашливая, заговорил Трифон. — Дорогая Да… Пожалуйста, верни сюда Димку. И инкуба. И если они где-то там не одни, а с новыми друзьями, то и этих друзей тащи сюда — всем места хватит. Я тебя очень прошу.

И Трифон поцеловал руку.

— Мне кажется, или она действительно покраснела? — шепотом спросил Олег у Деда Мороза.

— А какая разница? — улыбнулся тот.

Рука же взмыла под потолок как римская свеча, завертелась волчком, и в комнате почему-то запахло пустыней.

А потом посреди комнаты, отплевываясь от песка и растерянно озираясь, возникли Димка Романцева, инкуб Колосков, агенты Скалли и Молдер, гоминид Чарли, серебряный волк Сергей, мраморная однорукая богиня и, наконец, чудовище — царевич Филимон.

— Вот это да! — сказали все хором.

— Мы уже взорвались? — растерянно спросил гоминид Чарли. — Мы в раю?

— Нет! — весело крикнула Димка. — Мы вернулись к Трифону. Трифон, представляешь, нас ведь хотели взорвать! Но не успели.

— Инкуб! — крикнул Трифон радостно. — И ты тут?

— А куда ж я денусь? Кстати, ты хоть с остальными познакомься!

— Царевич Филимон, — сказало чудище.

— Волк-богатырь Сергей, — махнул хвостом волк.

— Специальные агенты ФБР Скалли и Молдер! И специальный агент ФБР Чарли! — отрапортовали известно кто.

— Богиня, — скромно и просто сказала каменная красавица. — Можете звать меня Да.

— Да? Как ee?

— Совершенно верно. Рученька, иди к мамочке. Иди, иди, шалунья, натворила дел…

— Эта рука — ваша? — спросил Трифон у каменной статуи.

— Когда-то была моя. — Статуя ласково погладила приникшую к ее груди руку. — Но я отдала ее на служение человечеству. И не могу присваивать ее исключительно себе. Кстати, господин Дед Рождества!

— Да?

— Как она себя ведет? Достойные ли желания исполняет?

— Вполне, — ответил стекольщик дядя Коля. — Конечно, с ней не без трудностей. Но на то она и жизнь — трудности преодолевать.

— А вы этой руке кто будете? — спросил царевич Филимон Деда Мороза.

— Да почитай что опекун, — усмехнулся тот. — Помогаю ей при ее новом появлении в этом мире выбрать человека, достойного такой заботы. Тебя, кстати, Трифон, выбрал. Цени.

— Ценю, — хохотнул Трифон. — А как же говорили, что она выбирает самых несчастных? Я вроде не из таких…

— Да не в счастье и несчастье дело! — возразил Трифону Дед Мороз. — Хотелось мне, чтоб ты жизнь почувствовал. Чтобы разморозился. Чтобы не боялся друзей заводить, веселиться беспечно не боялся! Чтобы праздники были тебе по душе, потому что нужны человеку праздники! И веселье — смешное, глуповатое, пацанячье совсем — ой как нужно человеку современному. Так что веселись, Трифон! Пришел твой Новый год!

— Не могу, — сказал Трифон.

— Чего ж тебе еще? — осердился Дед Мороз. — Что ты за человек такой, ровно варежка из кусачей шерсти: тебя гладь да мни, а ты все колючий.

— Дело не во мне. Что я один веселиться буду? Вон царевич стоит, у него есть желание неисполненное, при одном взгляде на него плакать хочется. И волк этот тоже… хорош.

— Ты в доме хозяин, — сказал Дед Мороз. — А рука… Она у тебя почитай хозяйка. Вот и попроси ее исполнить…

— Я понял. Дорогая, а ты поняла?

Щелчок!

— Просите у нее, — сделал широкий жест Трифон. — У заботливой женской руки. На то она и есть на свете.

И просьбы не заставили себя ждать.

…Поздним утром Димка и Трифон начали совместное проживание после того, как перемыли на кухне всю грязную посуду. Трифон сначала этому сопротивлялся: как мы помним, он еще считал Димку своей богиней, но она настояла на трудовой повинности.

— Слушай, — говорила Димка, звякая вилками. — А какой царевич красавец стал после превращения, да?

— Ага. Мощный типаж. Фактурный, сочный. Ему бы в нашем театре очень подошли этнические роли.

— Трифон, у тебя только одно на уме… Режиссер ты мой. Немирович-Данченко. А мне вот интересно, Филимон уже с женой встретился или как?

— Будем надеяться.

— Ага. Поставь тарелку. Слушай, а инкуб был такой разочарованный…

— С чего бы это? Димка, сознайся, он тебя клеил?

— Глупости какие.

— Значит, клеил. А ты и не заметила. Вот он и разочаровался в собственных способностях.

— Ничего. Зато он теперь рьяно возьмется за выполнение своих служебных обязанностей. Мне гоминид намекнул, что инкуб мечтает о присвоении ему звания Героя России.

— Он же вроде не стремился к чинам! Служба из одной любви к справедливости и все такое…

— Ну-у, мало ли кто к чему стремился. Он считает, что спас нас от взрыва в пустыне. Но ты же знаешь, как все было на самом деле.

— Мм… полотенце дай. Как на самом деле? Димка, вы мне толком так ничего и не рассказали!

— Я тебе как-нибудь потом расскажу, ладно?

— Когда капусту будем есть?

Димка засмеялась и покраснела. Вообще Трифон заметил, что богиням очень идет этак смущенно краснеть. Они от этого становятся еще небожительнее.

— А ты заметил, что этот гоминид Чарли очень неравнодушен к мраморной статуе? Говорят, они уедут в горы, на его родину, и будут строить там колонию. Или поселение.

— Ага. Для мраморных гоминидиков. Но, если честно, кто меня потряс, так это агент Молдер.

— Вот-вот, я даже заплакала, когда выяснилось, что эта девушка непонятная, которую тебе инопланетяне оставили на попечение, оказалась его давно пропавшей сестрой Самантой! Как она закричала: «Брат мой, о бедный страдающий брат!», а он: «Сестра моя — жизнь!» Очень поэтично. Так что желание Молдера тоже исполнилось. Вот агент Скалли…

— А что Скалли?

— Мне кажется, ей волк-богатырь больше нравился в… четвероногом обличье. Похоже, она разочарована.

— Ну, всем, как говорится, не угодишь. Смотри, у нас «Фэйри» кончилось. А говорили: «Одна капля отмывает лошадь даже в холодной воде…»

— Хи-хи. «Фэйри» кончилось, и праздник кончился… Да?

— Ничего подобного, Димка… А я тебе нравился, когда наряжался Дедом Морозом?

— Ты мне, Трифон, всегда нравился. И… и нравишься.

Через некоторое время Трифон смущенно сказал:

— Знаешь, как-то неудобно получилось.

— Что?

— Дед Мороз всех оделил, всех обрадовал, а сам ушел без подарка. Ну, не считая того, что Олег повез его на свою дачу, где обещал грандиозную развлекательную программу. Мне всегда как-то обидно было за Деда — всех веселит, а сам остается… с ватной бородой.

— Это не так.

— А, ты хочешь сказать, что для психологического типа «Дед Мороз» моральной наградой будет осознание того факта, что он приносит радость другим людям?

— Боже, Трифон, может, тебе не на режиссера, а на психолога учиться? Но примерно это я и хотела сказать.

Они громко рассмеялись, но тут же друг на друга шикнули:

— Тихо! Вдруг проснется!

Они в полном молчании домыли посуду, расставили тарелки и, обнявшись, на цыпочках прошли в спальню. Там, вольготно раскинувшись на подушках, спала заботливая женская рука по имени Да, умаявшаяся творить чудеса.

А Трифон и Димка присели на край кровати и принялись обсуждать виды экзотического посола капусты.

г. Кимовск,

Тульская область,

Россия, год спустя

— Что надо сказать, ребятки, чтобы елочка зажглась?

— Елочка, зажгись!

— Пр-равильно! Молодцы! Вот и елочка наша огоньками засветилась, прямо как летающая тарелка! Ох-хо-хо! Что-то я без своей внученьки притомился, мешок с подарками для вас нес тяжелый! Где же моя внученька задерживается? Давайте, девочки и мальчики, позовем ее!

— Снегурочка! Снегурочка! Ур-ра! Вот она! Летит!

К Деду Морозу, наряженному в алую шубу, укутанному в бороду и соболью шапку, по воздуху летела изящная рука, облаченная в некое подобие блестящей шубки и кокошника на запястье.

Дети взвыли от восторга:

— Снегурочка прилетела! Подарки!

Но, прежде чем приступить к раздаче подарков, рука-Снегурочка сунула своему Деду Морозу записку. Тот прочел и шепнул ближайшим зайцам с длинными поролоновыми ушами:

— Прикройте меня! Я отлучусь!

Он ушел за сцену, где его, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал другой Дед Мороз.

— Дядь Коль, выручишь?

— Само собой! Триша, ты не нервничай. Событие это радостное, держи нос кверху… Сам понимаешь, физиономия у тебя должна быть не нервная, а вдохновленная блестящим будущим!

— Учту, учту… Я туда сейчас еду… Дядь Коль…

— Что, милок?

— А ты случайно не знаешь, кто у нас с Димкой сейчас рождается? Мальчик или девочка?

— Не знаю! — засмеялся святочный Дед. — Я ж тебе не ультразвуковая диагностика. Давай, поезжай! Ужас до чего эти молодые отцы нервные…

Трифон убежал. Дед Мороз Коля посмотрел ему вслед, а потом обратил взгляд на сцену, где заботливая женская рука раздавала подарки.

— Все ему скажи… Ишь! Надо, чтобы был эффект неожиданности! Чтобы в жизни — все как в сказке! Хотя, конечно, я знаю, о чем мечтает каждый будущий отец…

Он опасливо огляделся вокруг…

И щелкнул пальцами.

Тула — Кимовск, 2004

Примечание

[1] «Ффак», «шит», «деммит» и, наконец, «блад бастид» — строго секретные и разрешенные только для использования агентами ФБР ненормативные выражения.

(обратно)

[2] Зона курорта (англ.).

(обратно)

[3] Совет: если хотите, чтобы поданная вами информация обрела солидность и имела успех, смело заявите, что она подкреплена средневековыми трактатами. Или эзотерическим опытом древних. Срабатывает на раз.

(обратно)

[4] Не сохранилось.

(обратно)

[5] Не сохранилось.

(обратно)

[6] Крайне неразборчиво!

(обратно)

[7] Нет никакого доказательства того, что ящерицы читать не умеют.

(обратно)

[8] К нам приехал наш любимый мистер Молдер, до-о-о-о-рогой! (Англ.)

(обратно)

[9] Скалли, пей до дна! (Англ.)

(обратно)

[10] М и з — обращение к американской женщине независимо от ее семейного положения.

(обратно)

[11] Где-то далеко, очень далеко… (Англ.)

(обратно)

[12] Идут грибные дожди (Англ.).

(обратно)

[13] Что такое «темница»? (Англ.)

(обратно)

[14] Что такое самогон? Это также ваш национальный напиток? (Наив. амер.)

(обратно)

[15] Это наше национальное достояние (наив. амер.).

(обратно)

Оглавление

г. Кимовск, Тульская область,

Штаб-квартира ФБР, Эдгар-Гувер-билдинг,

Главное управление Федеральной службы безопасности

г. Кимовск, Тульская область,

Место, неизвестно

г. Кимовск, Тульская область,

Аэропорт «Шереметьево», Москва,

г. Кимовск, Тульская область,

Место неизвестно

г. Кимовск, Тульская область,

Ресторан «Жигули», г. Москва,

г. Кимовск, Тульская область,

Частная квартира,

г. Кимовск, Тульская область,

Секретная база поклонников Небесной Длани,

г. Кимовск, Тульская область,

Частная квартира,

г. Кимовск, Тульская область,

Вход на станцию метро «Сокол»,

г. Кимовск, Тульская область,

Секретная база поклонников Небесной Длани,

г. Кимовск, Тульская область,

г. Кимовск, .

Реклама на сайте