«Записки пропавшего без вести»

Записки пропавшего без вести

А теперь еще об одной сенсации.

Неподалеку от хорода Х… были найдены два человека, которые считались погибшими много лет назад. В результате несчастного случая они оказались замурованными, но не погибли, а сумели приспособиться и прожить почти девять лет. Они потеряли дар речи, но за два месяца, прошедшие после их спасения, снова научились говорить. Их личности идентифицированы и они полностью восстановлены в правах. Только дружба и взаимовыручка позволила им остаться людьми в самых невероятных условиях существования. Вместе с ними было найдено существо мужского пола, напоминающее обезьяну или паука. Существо назвали «Самец», но оно так и не научилось откликаться на эту кличку.

Самца поместили в клетку зоопарка, но он отказывался принимать пищу и вскоре умер. Ученые пока не нашли обьяснения этой загадки. Мир все еще полон чудес.

Почему это случилось именно со мной?

Первые дни я не переставал задавать себе этот вопрос, хотя смысла в нем было немного. Правда, я отношусь к тем людям, которые предпочитают задавать вопросы вместо того чтобы действовать. Хорошо уже, что я осознаю этот свой недостаток.

Когда я осознаю его, я решаю, что нужно наконец что-нибудь сделать и делаю что-нибудь. Но так как я не особенно привык действовать, то результат получается совсем неожиданным и, конечно же, это не тот результат, который был мне нужен.

Так вышло и на этот раз. Я взял с собой немного провизии, чемодан с бельем и двумя книгами, кошку и отправился на новоселье. Мне тридцать девять лет, из них двадцать я простоял в очереди на квартиру, хотя квартира была положена мне с самого начала как молодому специалисту, очень важному для производства. И вот теперь, когда я имел в руках ордер, оказалось, что мой дом все еще недостроен. Как специалист умственного труда я привык решать проблемы логическим путем.

Если документ у меня есть, решил я, значит я имею право поселяться.

Мой новый шестнадцатиэтажный дом был построен за городской чертой, потому что все места в городе были заняты. Перед домом простирался пустырь, за домом – невозделанные поля. Там и сям на расстоянии нескольких километров друг от друга выростали из чернозема другие шестнадцатиэтажные дома, в точности похожие на мой. С удовольствием я отметил, что мой дом был почти готов, в отличие от остальных, больше похожих на гнилые зубные пеньки разной степени разрушенности. Кошку я застегнул в сумке чтобы она не нашла дороги назад. Говорят что кошки не могут ориентироваться, если не знают по какой дороге их несли. Для того чтобы кошке было еще труднее сбежать, я постоянно переворачивал сумку, вертел ее и перекладывал из руки в руку. Кошка тихо и безнадежно мяукала, расчитывая на мою жалость. Если бы я знал тогда, что ей суждено стать моим спасителем и моим единственным другом на много лет, я бы обращался с нею повежливее.

Несмотря на поздний вечер, кран у моего дома работал, поднимая кирпичи, а рабочие довольно бодро суетилирсь.

Каждый, видимо, желал поскорее разделаться с этим домом, чтобы с новыми силами взяться за другой. Моя квартира находилась на пятнадцатом этаже, а недостроенным оставался только шестнадцатый. Я остановился, задрав голову, и стал смотреть как споро и уверенно работают строители. Один из них остановился рядом со мной. Это был худой человек в грязной куртке и с приподнятыми плечами, на которых он, наверное, привык носить тяжести. Он снял желтую каску и надел вместо нее шапку-ушанку в знак того, что работа близится к концу.

Когда он говорил, он размахивал левой рукой – возможно, профессиональная привычка.

– Как вам это нравится? – спросил он.

– Нужно еще посмотреть внутри, – ответил я уклончиво.

– Да что внутри! – обиделся строитель, – внутри все в порядке. А закончить дом до завтрашнего утра, как вам такое нравится?

Он поспешил по своим делам, а я стал подниматься по лестнице. Лестница была заляпана цементом. По дороге я встретил еще нескольких спешащих строителей. Несмотря на спешку, они останавливались и говорили мне несколько фраз о своих профессиональный неурядицах и проблемах. Все они были очень добрыми и приятными людьми. Еще я встретил нарядно одетую женщину, которая стояла и кучерявила свои волосы. Я поздоровался с ней, как с будущей соседкой. Она смутилась и ушла. Сзади было заметно, что у нее толстые ноги.

Дверь в моей квартире открывалась вовнутрь, а не наружу, как я ожидал, поэтому, повернув ключ, я долго дергал ее на себя и уже почти отчаялся, когда ко мне подошел один из строителей и просто толкнул дверь. В перекрытиях следующего этажа еще оставалось довольно большое отверстие, в которое строители передавали по цепочке кирпичи. В отверстии виднелось небо, начинавшее темнеть.

Я выпустил кошку, которая уже смирилась и притихла, и кошка бодро вбежала в комнату. Говорят, что это хороший знак. Если кошка заходит с удовольствием, то на новом месте проживешь долго. Так оно и оказалось впоследствии.

Внутри квартира была уже оклеена обоями и имела вполне жилой вид. Во второй комнате стояла большая грубая кровать с матрасом, на которой, я думаю, отдыхали рабочие и играли в карты. Колода карт валялась здесь же. Еще в комнате был старый шкаф без дверок и несколько стульев. Я запер дверь и, так как время было позднее, лег на кровать и решил спать.

Впервые у меня появилась возможность провести ночь в собственной квартире. Я предвкушал приятные сны, но не тут то было: неугомонные рабочие продолжали строительство весь вечер и ночь, поднимая очень сильный шум. Шум стих только к утру, когда небо стало светлеть, и только тогда мне удалось уснуть.

Кошка не спала вовсе и ходила, принюхиваясь к новому месту.

Я проснулся поздно от ярких солнечных лучей, которые подползали к моему лицу. Проснувшись, я сразу почувствовал радость от того, что нахожусь в собственном доме (хотя это была всего лишь квартира, я предпочитаю называть ее домом).

Впереди было целое воскресенье и я собирался дважды сьездить домой за вещами, чтобы придать дому более-менее уютный вид, а на вечер пригласить кого-нибудь в гости. Впрочем, я пока еще не знал кого приглашать, потому что друзей у меня немного, а хороших друзей вообще нет. Не потому что я плохой человек, а потому что я от природы нелюдим и не умею знакомитья с людьми. Я обычно поддерживаю беседу, если человек сам обращается ко мне, но заговорить самому всегда казалось мне непреодолимо трудным. Я умею обходиться без общества и редко страдаю от одиночества. Я научился использовать одиночество для чтения книг, например, или для разных раздумий. Если бы не это, не знаю, смог ли бы я выдержать последующие годы.

Подойдя к двери, я толкнул ее по привычке, но она не открылась. Я смутно помнил, что с дверью в моем доме было что-то не так, но не мог припомнить что именно. Несколько минут я упорно толкал дверь, пока не понял, что ее нужно тянуть. Я потянул дверь на себя и увидел за ней новенькую, еще не до конца просохшую стену. Прямо посреди стены стояли два огромных бетонных блока, а пространство между ними было заложено белым кирпичем. Сначала я не поверил своим глазам.

Бывает такое чувство, когда ты понимаешь, что нужно верить то ли глазам, то ли логике, но не можешь поверить ни тому, ни другому. Я больше привык верить логике, поэтому я прикрыл дверь и сделал большой круг по квартире, прежде чем снова взяться за дверную ручку. Честно говоря, я всерьез надеялся, что в этот раз за дверью окажется проход. Но нет, стена оставалась там же – весомая, грубая и зримая.

Тогда я попробовал использовать логику еще раз. Конечно же, подумал я, строители работали в темноте и очень спешили, стремясь порадовать новоселов, поэтому они построили стену не там где нужно. Ничего страшного в этом нет. Скоро начнут вселяться другие жильцы (я вспомнил женщину, которая кучеряила волосы) и заметят, что стена стоит не на месте. Если же они не заметят сразу, то я стану стучать им в потолок и стены; рано или поздно меня спасут. К счастью, у меня припасено на два дня еды, поэтому беспокоиться не стоит. На работе я сумею обьяснить ситуацию, а впрочем, если меня не будет несколько дней, то никто этого не заметит. Если же мое заточение продлится более недели, то я сьем кошку, а что же делать? – как и все люди, привыкшие к одиночеству, я хорошо себя знал и понимал, что смогу сьесь кошку, если это будет нужно для спасения моей жизни. Правда, потом судьба распорядилась иначе.

Было, по-видимому, около двенадцати, мои часы остановились и я определял время по солнцу. Делать было нечего и я решил осмотреть свои припасы и, если ничего нового не случится, почитать книгу. Из еды у меня оказалось: восемь банок рыбных консервов (припас к празднику новоселья), два батона хлеба, банка рисовой и банка овсяной крупы. Спичек, соли и сахара у меня не было. Две книги, которые я взял с собой были: Библия и «Робинзон Крузо». Я решил почитать Робинзона, потому что находил некоторое сходство между его ситуацией и моей. Когда я дочитал до того места, где Робинзон делает календарь, я взял карандаш и написал на клочке газеты: «Сегодня девятое апреля 1996 года. Первый день моего заточения.» Читать расхотелось и я стал смотреть в окно, надеясь кого-нибудь увидеть и позвать на помощь. С пятнадцатого этажа открывался прекрасный вид. Я мог видеть город километрах в семи или десяти от меня, несколько недостроенных домов, разбросанных в пустоте без всякого порядка, дорогу, которая шла в мою сторону, но потом разветвлялась – ни одна из веток не направлялась к моему дому. Вдоль дороги шло большое животное, кажется, корова. Чуть ближе женщина катила коляску с огромными пустыми коробками. За дорогой виднелся оазис тополей, возле него стоял автобус. Поля уже начинали зеленеть и это приятно радовало глаз.

Я отошел от окна потому что захотел пить. Странно, но до сих пор мысль о воде не приходила мне в голову. А должна была, потому что без воды человек погибает мучительной смертью на девятнадцатый день, как я слышал. Батареи были теплыми и это меня утешило. В крайнем случае, решил я, пропилю батарею пилочкой для ногтей и у меня будет много свежей горячей воды. А дырочку можно будет заткнуть чем-то.

Потом я пошел в ванную и убедился что вода течет. Строители постарались на славу. Значит, у меня был свой источник, не хуже, чем у Робинзона. В передней комнате, недалеко от дверей, стояла бочка, в которой плавили смолу. Сейчас застывшая смола оставалась только на дне, поэтому я решил наполнить бочку водой – на всякий случай, если будут перебои с водоснабжением. Я начал носить воду литровой бутылкой из-под молока (другой посуды у меня не было) и убедился что наполнить бочку будет не так-то просто. По просьбе кошки я налил воды в баночку.

Может быть, кто-то и не любит работать, но я не из таких.

Я не умею просто сидеть на месте, от этого устаешь. Когда я нашел себе занятие, мне стало легче и спокойнее на душе. Я возился с бочкой до конца дня и только тогда вспомнил, что ничего не ел. Я разделил свою еду на минимально возможные порции и решил есть по одной порции в день. Порций оказалось четырнадцать – больше чем достаточно. Я бы мог есть и больше, но решил немного похудеть. В последние месяцы я несколько раз начинал серьезно следить за своим весом, но больше суток не выдерживал. Теперь же у меня появилась прекрасная возможность. Я всегда умел извлекать пользу из самых неожиданных ситуаций. А кошку я решил не кормить, кошки живучие.

В ЭТОМ МЕСТЕ ЗАПИСКИ ПРЕРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ ЗАПИСЬ ОТНОСИТСЯ,

ВИДИМО, К НАЧАЛУ СЕНТЯБРЯ. ПОЧЕРК МЕНЯЕТСЯ, ЗАМЕТНО, ЧТО

АВТОР ОТНОСИТСЯ ОЧЕНЬ БЕРЕЖНО К КАРАНДАШУ И ПИШЕТ МЕЛКИМИ

БУКВАМИ, ПОЧТИ НЕ НАДАВЛИВАЯ НА БУМАГУ, ПОЭТОМУ НЕКОТОРЫЕ

МЕСТА НЕРАЗБОРЧИВЫ.

…сьела Дракошу. Как жаль, ведь я уже немного научил ее говорить. Я вспоминаю тот день, когда Дракоша впервые залетела в мое окно и Мурка бросилась на нее со скоростью стрелы, пущеной из лука. К тому времени Мурка стала мускулистой, поджарой, настоящей охотничьей кошкой. Говорят, что кошки настолько сильны, что способны загрызть даже человека. К счастью, Мурка меня любит. Но Дракошу она невзлюбила. Дракоша обычно спала, усевшись на люстру и только это спасало ее от расправы. Улететь она не могла, мешало сломанное крыло, которое сраслось неправильно. Конечно, рано или поздно Мурка бы ее сьела. Но жаль, Дракоша была умной вороной и знала целых восемь слов. Теперь мне не с кем будет поговорить.

Я не виню Мурку, ведь только ей я обязан тем, что пока еще не умер голодной смертью. Все же я очень исхудал, несколько месяцев мне было так плохо, что я даже не мог писать. Теперь немного легче. Я привык обходится минимальным количеством еды и просто не понимаю, как мог есть раньше такие огромные порции и еще чувствовать себя голодным через два часа после обеда. Сейчас я немного слаб, но выгляжу прекрасно – я рассматриваю себя в зеркале каждый вечер.

Зеркалом мне служит окно в кухне, оно очень запылилось снаружи и, если включить вечером свет, отражает меня не хуже настоящего зеркала. Хотя у меня выросла борода, но она не очень длинная и без единого седого волоса. Мне ни за что не дашь тридцать восемь. Похудев, я обнаружил мышцы на своем теле. Пока они не очень велики, но если не будет перебоев с едой, я буду заниматья упражнениями. Свободного времени у меня много.

Мурка действительно хороший друг и легко поддается дрессировке. Может быть, она поняла, что нам не выжить друг без друга и поэтому каждую пойманую птичку несет ко мне. Мы делим добычу по справедливости и едим сырой. Я научился разгрызать косточки и мои зубы, безнадежно испорченные кариесом, снова стали крепкими и здоровыми. Я не знаю чему приписать этот удивительный эффект – то ли голоданию, то ли регулярному употреблению птичьего мяса. Вначале я приманивал птиц хлебными крошками, но крошки слишком дороги и я придумал лучший способ: я разобрал шкаф и сделал из него одну довольно длинную доску, которую прибил к оконной раме (труднее всего было изобрести молоток). По этой доске Мурка регулярно выбирается на крышу и там охотится. Не знаю как ей это удается, но она всегда возвращается с добычей. Я попробовал собрать в комнатах пыль и полить ее водой, а потом посадить несколько ячменных зерен. К сожалению, зерна не прорасли. Я боюсь, что настанет время, когда я не смогу обходиться без витаминов.

У меня есть маленький радиоприемник, который ловит несколько местных станций. Раньше я слушал его всегда, когда мне было скучно, и узнавал новости. Сейчас батарейка села и голоса почти не слышны. Я иногда слушаю новости, чтобы быть в курсе событий – это помогает мне ощущать себя человеком. В начале лета я слушал передачу о себе самом. Когда я исчез, никто не хватился меня, но вскоре исчезли деньги из кассы той фабрики, где я работал. Наверняка это сделали специально, чтобы меня обвинить, меня не очень любило начальство. Милиция обьявила розыск, но меня так и не нашли. Еще бы. Есть еще одно неясное обстоятельство, которое удивляет меня: я не единственный пропавший без вести, таких как я еще двадцать шесть человек. Жаль, но милиция не догадалась выяснить получали ли они кваритры в новых домах (вокруг стоит восемь почти готовых новых домов, мой девятый), вдруг кто-нибудь заперт в моем доме. Если так, мне не было бы так скучно.

Приятно знать, что рядом с тобой есть человек.

Как ни старались строители, но закончить мой дом они не успели. Об этом я тоже узнал из местных новостей. Все девять незаконченных домов были законсервированы на неопределенный срок. Боюсь, что мне придется прожить здесь годы. За пять месяцев люди только дважды проходили невдалеке и один раз у дома останавливалась машина. Каждый раз я кричал, человек из машины меня определенно слышал, но не стал помогать. Я думаю, он испугался моей бороды. Часто у дома пробегают стаи бродячих собак. Они приходят из полей и снова уходят в поля.

Некоторые собаки довольно крупны, я думаю, что это могут быть волки, которые смешались с собачьей стаей. Наверное, эти стаи опасны. Я бы не хотел попасть в зубы этим тварям.

Иногда я разговариваю сам с собой чтобы не разучитсься говорить. Мой голос звучит грубо и странно. Раньше у меня был совсем другой голос. Я начинаю забывать некоторые слова.

Правда, это не совсем забывание, я могу прочесть или написать эти слова, но произнести их вслух мне не удается. Такое чувство будто ты двоечник и стоишь на экзамене перед грозной комиссией. Комиссия говорит:»Ну!», а ты не можешь выдавить из себя ни слова, даже если знаешь что-то. Это все из-за того, что мне не с кем говорить. Одно время я пробовал говорить сам с собой, но перестал, потому что начал чувствовать себя немного сумасшедшим. Мне даже казалось, что я раздвоился.

Сейчас я нашел выход: я пою. Так как за всю жизнь я не спел ни одной песни, представляю что можно сказать о моем пении.

Оказалось, что петь я могу только басом, хотя мой голос высокий от природы. Но если я пою своим собственным голосом, начинает болеть горло. Возможно, из-за пения мой голос изменился.

Я всегда любил читать, но обе своих книги я прочел десятки раз. Теперь я не могу читать, потому что знаю наизусть каждую страницу. Моя память заметно улучшилась, потому что я помню наизусть всю Библию. Если бы кто-нибудь сказал мне раньше что такое возможно, я бы не поверил. Если бы не чтение и не мои записи, я бы уже разучилсвя разговаривать. Как жаль, что у меня всего один карандаш…

НА ЭТОМ МЕСТЕ ЗАПИСЬ СНОВА ОБРЫВАЕТСЯ. СЛЕДУЮЩИЙ ОТРЫВОК БЫЛ

ЗАПИСАН, ВИДИМО, ГОРАЗДО ПОЗЖЕ.

…такой ужас, что я не могу не написать об этом.

Карандаш совсем не слушается пальцев, еще бы, шесть лет прошло. Или пять? Не помню. Сейчас я способен вспомнить только те события, которые произошли не так давно: прошлым летом или весной. Что-то происходит с моей памятью. Когда я перечитываю свои записки, я убеждаюсь, что ничего из записанного не помню. Я совершенно не помню Дракоши, хотя из записок видно, что это была ворона, которую я научил говорить слова. Наверное, я ее любил, а вот теперь не помню. Я совершенно не помню того, что происходило со мной в прошлой жизни, я даже с трудом представляю теперь, что в мире есть что-то еще кроме моего дома. А ведь стоит долго посмотреть в окно и я обязательно увижу машины на дороге или даже людей.

Интересно, что это за существа – люди? Неужели они похожи на меня?

Увы, теперь мне не с кем разговаривать. Последнее живое существо покинуло меня. Прошлым летом Мурка, спускаясь с добычей, по неосторожности сорвалась с палки и упала вниз, на кучу земли. Кажется, она не разбилась, но ее разорвали собаки. А в этом году собак стало еще больше. Понятно, ведь они размножаются в городах, а когда пищи становится мало, уходят в поля. Их будет становиться все больше и больше, до тех пор, пока они не сьедят всех нас. Правда, до меня им не добраться.

Если бы я не принял своевременно мер, то после смерти Мурки мне бы оставалось только умереть с голоду. Я воворю «принять меры», но это не правда, – все что я делал, я делал просто так, без умысла. Я совсем перестал думать о своем будущем. Оно так же мало значит для меня, как и прошлое. Я привык заниматься гимнастикой в свое свободное время.

Наверное, вначале в этом был какой-то смысл, может быть, я расчитывал натренироваться до такой степени, чтобы суметь спуститься по отвесной стене. Но это оказалось невозможным и я продолжал заниматься только из привычки. На дне моего чемодана были приклеены листки из какого-то спортивного журнала. Журнал агитировал за восточные единоборства и показывал несколько упражнений и диаграмм. Не имея ничего другого, я занялся единоборствами и накачиванием мышц.

Довольно быстро я стал прекрасным атлетом. Делать быстрые движения мне мешали длинные волосы и борода. Волосы я научился завязывать в узел, а бороду отрезал пилочкой для ногтей, пока не потерял ее. До сих пор не знаю куда девалось это прекрасное устройство. Когда борода отрасла ниже пояса и стала мешать очень сильно, я придумал выход: каждое утро я стал откусывать двадцать длинных волосков. Вскоре моя борода стала короче. К тому же я до сих пор не разучился считать до двадцати – во всем есть свои плюсы. А вот дальше двадцати мне трудно.

Еще тогда, когда Мурка была жива, незадолго перед ее смертью, я предпринял свое первое путешествие за пределы квартиры. Несколько лет (не помню точнее) я тренировался лазить по стенам и научился это делать, не срываясь. Я могу сейчас даже уцепиться за потолок и повисеть на нем некоторое время. На моем потолке нет побелки, а дожди промыли широкие трещины, куда легко помещаются пальцы. Спуститься по стене я не мог – пятнадцать этажей это слишком много – зато мне удалось подняться на крышу вслед за Муркой. Дело в том, что строители, торопясь, укладывали кирпичи очень неровно и вся стена над окнами моей квартиры была в выступах и впадинах, за которые легко цепляться пальцами. Самой крыши не было – был лишь недостроенный ее кусок и кусок шестнадцатого этажа. По всему этому валялось великое множество битых кирпичей, бетонных осколков, арматурной проволоки и всего прочего. Там были прекрасные места для засады. Я выбрал хороший кусок проволоки и стал его затачивать чтобы получить оружие. Тогда я даже не догадывался, что этим оружием мне придется защищать свою жизнь.

Я точил проволоку несколько дней, пока не получил идеальное копье. Старый шершавый бетон вполне подходящий заменитель точильного камня. Потом я выбрал еще восемь прутков и спрятал, а остальное сбросил вниз. Не знаю, зачем я это сделал, но позже оказалось, что я поступил очень предусмотрительно.

После гибели Мурки я научился охотиться на птиц самостоятельно. Это было не трудно сделать, потому что птицы глупы. Но я роассказываю не по порядку: в первый раз, выбравшись на крышу, я не увидел там ничего кроме травы.

Трава росла везде – настоящая, зеленая. Я упал на траву и начал ее есть. Я рвал ее и горстями запихивал в рот. Она была такая горькая и такакя вкусная! Наверное, мне не хватало витаминов тогда. После этого я иногда щипал траву, но понемногу, а когда наступила зима, я обдирал кору с небольших деревьев, которые успели вырасти на крыше. Конечно, труднее всего мне приходилось зимой. Не из-за холода, потому что моя одежда давно износилась и я привык ходить совершенно голый.

Волосы на моем теле начали расти неимоверно и сейчас я покрыт хорошей густой шерстью – не такой густой, как у настоящего зверя, конечно.

Трудности настали с первыми заморозками. Я попробовал выбраться на крышу – и не смог. Кирпичи оказались скользкими. Если бы я не был так хорошо тренирован, я бы погиб. Но я приловчился висеть на одной руке, растапливая лед пальцами другой. Осенью это было еще не так трудно, но зимой!

Мне приходилось висеть часами на пальцах одной руки, изогнувшись в очень неудобной позе (кстати, недоступной для большинства людей). Несколько раз я срывался. К счастью, у меня есть веревка. Сейчас я уже не могу точно вспомнить зачем я ее брал с собой, но могу предположить, что в день моего новоселья этой веревкой был обвязан мой чемодан.

Предположение вполне логичное, потому что замки на моем чемодане сломаны. Один конец веревки я привязал к батарее, а второй к ремню своих брюк. Когда я срывался мне было очень страшно и больно, хотя я понимал что ничего страшного не случится. К сожалению, веревка была слишком короткой, чтобы обеспечить мне безопасный подьем, поэтому за метр или полтора до крыши мне приходилось отвязывать ее от брюк. Вначале я поступал очень неосторожно, просто бросая конец веревки вниз и спускаясь совсем без страховки, но потом я придумал лучший способ. Я оторвал две железные скобы от дивана и сделал из них удобный крючок, за который цеплялся. При подьеме я цеплял этот крючок за выбоину в кирпиче, а при спуске – снова за свой ремень. Однажды мое копье упало вниз (копье я тоже продевал в ремень) и убило одну из собак, которые бегали внизу, дожидаясь, пока я сорвусь. Если бы у меня была длинная веревка, я имел бы замечательный способ охоты, но об этом остается только мечтать.

Теперь я перехожу к самому страшному: однажды, поднявшись на крышу, я спрятался за кустами и стал ждать птиц. Я сидел за большим куском бетона, из которого во все стороны торчало железо. В этом месте ветер нанес много пыли. Пыль была плодородной. Я раздумывал о том, не взять ли немного пыли в свою комнату и не посадить ли мне что-нибудь у себя. Я осмотрелся, выбирая место где пыль лежала плотнее и к своему ужасу увидел след человеческой ноги. Сначала я не поверил своим глазам. Я всегда не могу верить своим глазам, когда случается что-нибудь удивительное – я больше доверяю разуму, чем чувуствам. Я встал и подошел к следу. След никак не мог быть моим, потому что он был намного больше моего и даже пах иначе. За последние годы мой нюх значительно развился и я даже не понимаю как обходился раньше без такого полезного чувства. Я принюхался – поблизости никого не было. Чепуха, подумал я, здесь не может быть людей, это какая-то ошибка природы. Успокоив себя так, я продолжил охоту. Правда, прежнего спокойствия уже не было. Мне начали сниться страшные сны и несколько ночей я вообще не спал. Но так как ничего страшного не происходило, я понемногу расслабился.

У меня было прекрасное оружие – несколько тяжелых железных дротиков, и владел я им неплохо, так, что мог попасть в воробья, сидящего в десяти шагах. Я решил что сумею постоять за себя, если придется, хотя такая возможность казалась мне маловероятной. Я настолько отвык от людей, что не мог представить никого кроме самого себя. Временами я начинал серьезно думать, что людей вовсе не существует, а я одинок во Вселенной, что люди – это просто выдумка моего нездорового воображения. Иногда мне снились женщины, но они тоже были нереальны – женщины без лиц. Я имел и другое оружие – собственные руки. В первый раз я задумался об этом тогда, когда отрывал от дивала железную скобу: она легко гнулась в моих пальцах, хотя вполне выдерживала вес моего тела. У меня была странная монета, ни назначения, ни стоимости которой я не помнил – 20 рублей. Оказалось, что я способен гнуть эту монету в пальцах как бумажную. Так же легко я гнул гвозди и прочее. Конечно, такие необычные спобобности были результатом долгих лазаний по стене и особенно зимних висений над пропастью на двух-трех пальцах.

Иногда у меня возникали странные желания – бить, ломать, бросать что-нибудь. Я не сопротивлялся таким желаниям, хотя понимал, что цивилизованный человек себя так не ведет.

Однажды я бросил хорошо заточенное копье в стену и оно застряло в штукатурке. Это дало мне идею – пробить стену и освободиться. Стену, построенную на месте дверей, я не мог пробить из-за массивных бетонных блоков, зато другие стены были потоньше. После двух дней стараний я смог выбраться в соседнюю квартиру. На полу квартиры было несколько голубиных гнезд, которые я сьел вместе с содержимым. Мой желудок способен переварить практически любую пищу. Пара голубей все еще билась в комнате; я поймал их на лету когда они пытались выпорхнуть в окно. После такой сытной еды меня потянуло в сон и я проспал применрно полтора дня. Интересно, что сейчас, когда путь к свободе был открыт, я не спешил. Я так сжился со своим домом, что совсем не хотел покидать его.

Что ждет меня там, на свободе? Мир, которого я не помню и не знаю. Наверное, уже давно наступило третье тысячелетие и люди очень изменились, если не исчезли совсем с лица земли. Я подошел к двери и дернул ручку. Дверь оказалась не запертой, но за ней снова была стена.

Я закричал и стал колотить в стену кулаками. Хотя еще минуту назад я не хотел уходить отсюда, такое разочарование было выше моих сил. Я начал реветь как разьяренный зверь и удивился своему новому голосу – мой голос звучал так громко, что в окне треснуло стекло. Когда я замолчал, то услышал эхо.

Другой получеловеческий голос, в точности похожий на мой, ответил мне. Я кричал еще несколько раз, пока не убедился, что мне отвечает не эхо, а голос чужака. Первым моим импульсом было схватить чужака и разорвать его и я даже бросился на стену и взобрался по ней, но сразу успокоился.

Не нервничай, сказал я себе, люди себя так не ведут, ты же человек, в конце концов.

После этого случая меня все чаще стали одолевать сомнения.

Я лежал на груде тряпья, оставшейся от моего дивана и размышлял: человек ли я? С одной стороны, если я мыслю, значит, я человек, но с другой? Мои руки к этому времени удлинились так, что я мог почесать любое место на ноге, не наклоняясь. Я совершенно разучился разговаривать и не знаю даже, узнал ли бы я человеческую речь, если бы ее услышал.

Нечленораздельные вопли, рев и плач – вот и все звуки, которые я мог издавать. Мне был понятен рев другого получеловека, в том звуке была угроза. Может быть, я стал обезьяной? – нет, потому что у обезьян длинные руки и короткие ноги, а мои ноги тоже несколько удлинились. Тогда кто же я?

С ЭТОГО МОМЕНТА ЗАПИСИ СТАНОВЯТСЯ СОВЕРШЕННО НЕРАЗБОРЧИВЫМИ.

ОДНАКО С ПОМОЩЬЮ КОМПЬЮТЕРНОГО АНАЛИЗА УДАЛОСЬ ВОССТАНОВИТЬ

ЧАСТЬ ДОКУМЕНТА. ТЕ МЕСТА, ДЛЯ КОТОРЫХ НЕВОЗМОЖНА ТОЧНАЯ

РАСШИФРОВКА, ПРИВОДЯТСЯ В ПЕРЕСКАЗЕ, ПО ВОЗМОЖНОСТИ ТОЧНОМ.

БОЛЬШИНСТВО ФРАЗ ИСПРАВЛЕННО ДЛЯ СООТВЕТСТВИЯ ЯЗЫКОВЫМ

НОРМАМ.

…мне удалось подобраться, оставшись незамеченным. Их было трое, среди них одна женщина, показавшаяся мне знакомой. Все трое были сыты и имели небольшие животики. Четвертый, который жарился на огне тоже был жирным: жир капал и вспыхивал искорками. Я бы мог убить их сейчас, потому что они безоружны и слабы, но будет лучше, если я поймаю их по одиночке. Пищу нужно расходовать экономно. С другой стороны они могут выследить меня и напасть на меня спящего.

Глядя на женщину, я вспоминаю что-то очень давнее, что-то похожее на сон. У женщины очень длинные волосы, ниже колен, это неудобно, почему она их не откусывает? Волосы кучерявятся. Ноги у женщины толсты и, наверное, вкусны. На ее пальцах два кольца, я не помню для чего служат эти предметы.

Один из них главарь, я это ясно слышу по его рыку. Он на голову выше двух других. Но мне не трудно будет справиться с ним – у него слишком сытое лицо, такого лица не бывает у сильных мужчин. Наверное, я начну с него. Я спрячу его в дальней комнате и открою окно, чтобы тело присыпало снегом.

Он пролежит до весны и не испортится. До самой весны я смогу не лазить на крышу. Недавно я чуть не погиб, сорвавшись. Еще одна такая же неудача может стать последней…

…все же выследили меня. Оказывается, они хитры. У них было несколько больших ножей и они напали на меня сонного. Я всегда крепко сплю после удачной охоты. Было видно, как они обрадовались, увидев веревку. Они помнят что это такое. Они привязали меня к трубе: я страшно рычал, потому что труба была горячей и мне казалось, что даже моя шерсть начала дымиться. Они не убили меня сразу потому что не голодны. Тут они очень ошиблись.

Двое ушли (главарь и женщина), один остался. Я притворился спящим и опустил голову на грудь. На самом деле я подбирался зубами к веревке. Еще немного и она оказалась у меня во рту. Я не спеша начал перегрызать волокна. Веревка старая, но еще прочная. Жаль, у меня больше не будет страховки. Мой сторож, кажется, уснул.

Я перегрыз веревку и бесшумно освободился. Очень болела спина, но я привык не обращать внимания на такие мелочи. Я взял его нож и заглянул в соседнюю комнату. Те двое спали в обнимку. Как слабы эти существа, они так боятся холода, что не способны спать в одиночку. Я не стану их есть. Пусть они сами едят друг друга. Они мне противны. Я человек и останусь человеком до конца. Что это на меня нашло?

…сегодня они решили сьесть женщину. Конечно, они правы, потому что женщина толще всех и, наверное, мягче. Потом главарь сьест оставшегося, а после этого умрет с голоду. Эти твари не умеют охотиться по-настоящему, они умеют только нападать друг на друга. Они привязали женщину веревкой за шею и начали танцевать. Более бесполезных и уродливых телодвижений я никогда не видел. Женщина кричала, предчувствуя свою участь. Конечно, я бы мог вмешаться, но не знаю, нужно ли.

Пока они топали ногами, я пробрался в их логово. Здесь есть много вещей, которые кажутся мне знакомыми. Например одежда. Я вспомнил что такое одежда, но не помню для чего ее одевают. Судя по брюкам и платьям, здесь было двенадцать мужчин и восемь женщин. Потом они сьели друг друга.

Интересно, как они выбирали кого сьедать раньше. С каждым днем я все больше их ненавижу, они кажутся мне грязными и больными. Уже поэтому я не стану их есть. Я уже два дня не был на крыше и проголодался. Надо бы пойти на охоту, пока не ослабел от голода.

Я нашел такие вещи, которые почти заставили меня плакать.

Например фотографии – на фотографиях были все люди и люди, а на некоторых только пустые поля или строения. Не понимаю, зачем нужны фотографии, на которых нет людей. Я узнал женщину на нескольких картинках. Это та самая, которую будут есть завтра. Нет, скорее всего послезавтра, нужно подождать чтобы у нее прочистился желудок. Если держать ее на привязи слишком долго, то она начнет худеть. Этого они не допустят.

Я помню, что брать чужое у людей не принято, поэтому я взял только пилочку для ногтей – она возвращает меня в прошлое, в то прошлое, которое я почти забыл, в то прошлое, когда я еще был человеком. Чем дальше я от человека, тем больше хочется сохранить в себе что-нибудь человеческое. Я буду продолжать вести свои записи. Когда я закончу свой карандаш, я возьму еще один здесь. Чтобы это не было воровством, я принесу и оставлю что-нибудь взамен. Когда я перечитываю свой дневник, я не понимаю начальные записи. Что, если те буквы, которые я пишу, уже давное не буквы? Что, если я стараюсь напрасно? Что, если я уже перестал быть человеком?

Ночью я снова пробрался к ним. Наверное, я делаю это напрасно. Но такой уж я есть – идея для меня важнее реальности. Я долго думал, что бы сделал человек на моем месте и решил, что человек, скорее всего, постарался бы спасти женщину. Так Робинзон спасал своего Пятницу, а он был человек. Если я хочу быть человеком, я должен сделать то же самое. К тому же, это не так трудно. Все трое спали. Главарь спал рядом с женщиной, было видно, что он только недавно отлип от нее. Ошейник с женщины не снимали. Я зажал ей рот рукой и перерезал веревку. Она попробовала закричать и вырваться, но от меня не вырвешься так просто. Я оттащил ее в свою квартиру, протянув по дороге через четыре дыры в стенах.

Сначала она пробовала кусать мою ладонь, потом успокоилась.

Жаль, что никто из нас не умеет говорить; было когда-то время, когда я мечтал поговорить с кем-нибудь и вот теперь не могу.

Судя по приключениям Робинзона, женщина должна быть мне благодарна, во всем подчиняться и даже ставить мою ногу себе на голову. Так делают дикари. Но она не похожа на дикарей.

Она прорычала что-то не очень враждебное и повалилась спать.

Странно ведут себя эти люди. Может быть, мне нужно было ее угостить? Кажется женщин угощают, когда они приходят в гости…

…записываю на следующий день. Почему это происходит именно со мной? Всегда, когда я решаюсь что-то сделать, получается наоборот. Это все от того, что я много думаю. Если бы я не думал, они бы спокойно ее сьели и со мной все было бы в порядке. Когда я заснул, женщина встала, взяла мой нож (тот самый, которым я освободил ее) и воткнула мне в живот. Я не знаю, насколько серьезна рана. Она не стала меня добивать, непоследовательная, как и все женщины, а с радостными воплями бросилась к своим. Она думает, что раз они сьедят меня, то ее не тронут. Конечно не тронут, но до поры до времени. Когда от меня не останется и косточки, они снова возьмутся за нее. Но уже некому будет перерезать веревку. Кажется, в прошлой жизни я не очень любил иметь дело с женщинами, и правильно.

А я-то думал как бы ее назвать и выбирал какой из дней недели звучит ласковее. Все равно календаря у меня нет, я не знаю, когда ее спас. Я почти решил назвать ее Вторником.

Кажется, моя рана серьезна, но не смертельна. Если бы она повредила что-ниюудь важное внутри, я бы уже умер. Мне просто повезло – она проткнула мне живот не очень глубоко. На моем животе мышцы толщиной в кирпич и почти такой же твердости.

Я стал зализывать рану. Из-за лазания по стенам я стал очень гнибким и мне совсем не трудно лизать собственный живот. Плохо, что кровотечение не останавливается, я чувствую, что слабею. Если я буду совсем слаб, они меня убьют. Я слышу их голоса. Они приближаются, но боятся войти.

Они пробуют испугать меня своим рычанием и ждут, чтобы я зарычал в ответ. По звуку они узнают насколько я слаб. Плохо, что здесь так много крови, она так сильно пахнет, что они могут потерять голову. Правда, я сделал маленькую дырку в стене, они смогут протиснуться только по одному. У меня есть копье, они знают и опасаются. Женщина что-то верещит, кажется подгоняет. Она выигрывает в любом случае. Кого бы ни убили, мяса будет достаточно на несколько месяцев вперед – значит, она проживет эти месяцы.

Я подполз к дыре в стене и положил возле себя копье, так, чтобы его было хорошо видно. Они заглядывали несколько раз, видели копье и уходили. Я мог бы убить одного из них, бросив копье, но остаются еще двое. К тому же мне неприятно убийство.

Наступает вечер. Кровотечение стало не таким сильным, но встать я не могу, боюсь, что откроется рана. Они ждут, пока я засну. Соврешенно правильный расчет. Больше двух суток без сна я не выдержу, я ведь не спал и прошлой ночью. Кружится голова и хочется пить. Я пробовал лизать пятна крови, но они уже высохли. Какое мучительное чувство – жажда.

Они не так уж и глупы. Я бы на их месте придумал то же самое. Они решили дежурить по очереди и не давать мне спать.

Как только я закрываю глаза, кто-нибудь из них просовывается в дыру и начинает рычать. С каждым разом я просыпаюсь медленнее. Мне так плохо, что я почти забыл, что речь идет о моей жизни. Кажется, сейчас я мог бы отдать жизнь за несколько часов сна или за банку воды. Но ни того, ни другого мне не дадут – даже за мою жизнь. Поэтому нужно что-то делать. Наступает рассвет. Я держусь уже более суток. Еще одних суток мне не выдержать.

Я попробовал встать на ноги. Получилось, хотя кружится голова. Края раны склеились, но я могу иддит только нагнувшись. Если я напрягусь, рана разойдется снова. Главное это добраться до крана с водой и не дать им войти в комнату.

Если они войдут я пропал. Я подвинул к дыре остатки шкафчика и стал ждать. Они повыли немного и кто-то сунулся. Я ударил копьем, не очень сильно, так, чтобы не убить. С той стороны кто-то отскочил. Теперь они меня не видят. Они подумают и решат колотить в шкафчик по очереди, ничего другого не придумаешь. Я не смогу отвечать ударом на каждое их движение. но у меня есть немного времени, пока.

Я подошел к крану и открыл его. Воды не было. Конечно же, когда нужно то ее нет. В последнее время с водой перебои.

Есть еще снег за окном. Я лег грудью на подоконник и стал слизывать снег. Его было очень мало, а лед плохо плавился под моим языком. Наверное, мой язык стал холодным из-за потери крови. На подоконнике много льда, недавно была оттепель.

Какое красивое небо на рассвете… Они уже начали бить в стенку шкафчика. У меня остался один выход. Жаль, что больше нет страховки.

Стена совсем ледяная. во время оттепели шел небольшой, но долгий дождь и ветром его задувало в комнату. Лед покрыл кирпичи тонкой пленкой. Я выбрался на верх рамы и взялся за первый, очень удобный кирпич. Лед под моими пальцами тает очень медленно, слишком медленно. Сколько я смогу провисеть на одной руке? – несколько часов, как раньше, или намного меньше? Они уже вошли в комнату и кричат, не видя меня. Очень быстро они догадаются – но, кажется, лед уже подтаял. Я подтянулся на одной руке и взялся за следующий кирпич. К счастью, он оказался почти сухим, можно схватиться сразу.

Одна из этих тварей высунулась из окна и ткнула меня ножом в пятку, выше им уже не достать. Хорошо, что они не умеют лазить по стенам.

Третий кирпич меня подвел. Летом он очень удобен из-за выбоины, но зимой в ней собирается вода и замерзает. Для того чтобы ее растопить приходится долго висеть на одной руке, а пальцы второй отогревать во рту, иначе к ним не поступает кровь. Я давно мог бы выбить в этой стене удобную лестницу моим копьем, но я боялся, что кто-то другой сможет воспользоваться ею. Правильно боялся.

Я посмотрел вниз. Одна тварь довольно спокойно сидела и ждала продолжения. Слишком спокойно. И только одна. Конечно, я ведь забыл главное: след человеческой ноги на крыше. Они могут выбираться на крышу по потайным ходам, которых я не знаю. Они решили разделиться, главарь наверняка уже ждет меня сверху. Плохо, что они вошли в мою комнату, там лежали мои копья. Теперь все оружие у них, а у меня только голые руки.

Да, вот и голова показалась сверху. Это главарь и у него мое копье. Он грозит мне. Но не настолько же он глуп, чтобы бросить копье сейчас – я же просто упаду вниз, а они не получат мяса, за которым охотятся. Нет, он на самом деле целится, я вижу это по его глазам. За что? Если он сбросит меня со стены, у него остается еще женщина, толстая и вкусная. Сейчас он просто хочет со мной покончить. Кровь бросилась ему в голову, он не способен думать.

Я наконец-то удобно взялся двумя руками и одной ногой.

Пальцы моих ног сейчас стали такими же удобными, как и пальцы рук. Но с руками мне управляться все труднее, пропали все мелкие движения.

Он метнул копье, но очень неловко. С такого расстояния невозможно промахнуться, он почти касался меня острием. Я успел отпрянуть и повиснуть на левой руке, но копье вонзилось мне в спину около лопатки справа. Хорошо, что он бросал сверху, потому что кость отклонила удар и копье вошло очень глубоко, но вдоль мышц. Тепер моя правая рука бесполезна, я не смогу ее поднять, Я могу только шевелить пальцами. Я еще долго способен провисеть на левой, но рано или поздно сорвусь. Нужно что-то решать, пока в пальцах еще остается сила.

Я прыгнул вниз, разжав пальцы. Падая мимо своего окна, я успел за что-то схватиться и перевернуться головой вниз.

Падать головой вниз гораздо приятнее, потому что видишь перспективу. Я схватился за раму четырнадцатого этажа рукой и ногой. Теперь нужно быстро выбить стекло и вползти в комнату.

Вот только бы не пораниться снова, крови почти не осталось.

Даже не знаю, сколько ран у меня сейчас. Алые точки стекают по шерсти на затылке, отрываются и с сумасшедшей скоростью летят вниз. Они похожи на маленькие улетающие копья – одна за другой, одна за другой. Я чувствую их соленый запах. Нужно спешить, пока они не нашли еще одно копье.

Мне удалось втянуться в комнату четырнадцатого этажа. Я все же порезал последнюю целую руку и порезал серьезно. Кровь бежит струйкой. Кажется, перерезана вена. Сколько же во мне крови? Я согнул руку в локте и лег на нее всем телом, чтобы пережать сосуд. Кажется, удалось. Я хочу спать, я засыпаю…

Когда я очнулся было утро. Обе мои руки не двигались, но я чувствовал только одну, другая совсем онемела и лежала как бревно. Я откатился в сторону и стал ждать. Вот забегали мурашки и закололо в пальцах, тепло и жизнь втекает в руку.

Рана закрылась, значит все будет в порядке. Когда рука стала двигаться, я выдернул копье из спины и слизал с него кровь. В моем положении нельзя терять пищи. Рана в животе совсем закрылась, все заживает слишком быстро, у людей так не бывает. Я снова начинаю сомневаться в том, что я человек.

Нет, сейчас я не позволю себе думать об этом.

Нижняя комната в точности такая же как моя, но не такая уютная. Дверь открывается и за дверью пустота. Сейчас это пугает меня. Я слишком сжился со своим домом, мне кажется, что я погибну без него. Если я уйду сейчас, то что со мной будет. Кто я? – странное волосатое существо с длинными руками и ногами, немного напоминающеее человека. Немного, совсем немного. На обезьяну я тоже не похож, больше на волосатого паука. Кому я нужен в человеческом мире? Я даже не способен говорить. Меня посадят в клетку и будут показывать любителям поразвлечься. Я прожил столько лет в одной клетке вовсе не для того, чтобы попадать в другую. Может быть, они разрежут меня на кусочки, чтобы посмотреть что у меня внутри, а потом заспиртуют? Но это лучше, чем попасть в зоопарк. В зоопарке я жить не стану.

Следуюшие два дня я отдыхал и зализывал раны. У меня было достаточно пищи, потому что дикие собаки, привлеченные запахом крови, заполнили весь этаж. Я приоткрывал дверь и впускал по одной, а потом ломал им хребет. Так я поймал семерых, но седьмая, самая большая, успела меня слегка укусить. Я решил прекратить охоту, незачем убивать этих несчастных, если ты не голоден.

Вскоре я почувстовал себя совсем хорошо и стал задумываться о том, что мне делать дальше. Я так и не доказал себе самого главного, я так и не смог спасти женщину. Я попробую еще раз, если не поздно. Они вполне могли сьесть ее за это время. Мне нужно процарапать копьем цемент между кирпичами, так, чтобы сделать удобные зацепки для пальцев, и, выбрав удобный момент, вернуться. Они не смогут устроить засады в моей комнате, потому что я почувствую их запах…

…Закнчиваю свои записки. В них нет больше смысла. Мне удалось вернуться к себе, но я опоздал. Теперь этих тварей осталось двое, они будут доедать мороженое мясо до весны, а потом сьедят друг друга. Меня они не трогают, наверное, боятся. Я так и не смог ничего сделать, я всегда был неудачником. Идут дни за днями и я все больше превращаюсь в животное. Я уже привык ходить на четырех лапах, так оказалось намного удобнее. Мои зубы, которыми я гордился раньше, стали сейчас еще тверже и выросли так сильно, что клыки торчат изо рта. Я не могу прикрыть их губой. Когда я рычу, мой голос закипает вначале где-то в животе и только потом начинает вибрировать горло. Иногда я смотрю в пыльное стекло на кухне и вижу, что в чертах моего лица тоже не осталось ничего человеческого. Я проиграл в этой игре, меня больше нет…

…появились люди. Это последняя моя запись. Люди выбивают кирпичи из стены и увозят их на грузовиках. Они все время осматриваются, кого-то боятся. Не хотел писать, я почти уснул в этой жизни, но решил сделать последнюю запись. Я всегда решал и делал не то что нужно. В последние месяцы я заставил подчиниться тех двоих. Они признали во мне вожака. Я отучил их от людоедства и научил убивать собак. Хотя еды сейчас достаточно, они все еще охотятся друг за другом. На днях больший ранил меньшего. Я не дал ему закончить. Наверное, этих людей уже ничем не изменишь. Им нравится жить со мной, они не собираются спускаться и уходить, хотя могли бы. Они, в отличие от меня, пока не превратились в зверей…

Оглавление