«Музыка души»

Ларри Эйзенберг Музыка души

* * *

Дакворт скучал. Я видел это по потускневшему блеску его маленьких черных глазок. Он непрерывно зевал и потягивался, и я поймал себя на том, что тоже сочувственно зеваю, хотя и был полон бодрости и жизненной силы.

— Да скажи, ради бога, — воскликнул я в один прекрасный день. — Что с тобой случилось?

Он вздохнул.

— У меня один из тех приступов хандры, что иногда овладевают умом ученого. сейчас у меня нет ни единой новой идеи, которой я мог бы заняться, а старые ни на что не пригодны. Но не волнуйся. Я из нее выкарабкаюсь.

Но это ему не удалось, и тоска никак его не отпускала. Я настолько встревожился, что пригласил на ленч в факультетскую столовую доктора Нара, известного психолога, который гонял крыс через многочисленные лабиринты. В разговоре я подбросил ему проблему хандры Дакворта, и доктор Нар тут же клюнул на приманку.

— Я понимаю, как он себя чувствует, — сказал он. — Сам через это проходил. Я в таких случаях спасался тем, что конструировал новый лабиринт, сквозь который крыса просто не могла пройти.

— Разве вы не любите крыс?

— Терпеть их не могу, — ответил Нар. — С детства ненавидел. Мною движет тщеславное желание довести крыс до такого отчаяния, чтобы у них случилось нервное расстройство.

— Вряд ли это поможет Дакворту, — с сомнением отозвался я.

— И наоборот, — сказал Нар, — он может попробовать дать голове полный отдых. Ведь сейчас у него нет новых идей, и он их упорно ищет. Следовательно, его мысли спутались в узел.

— Так что вы предложите?

— Полный отказ от академической деятельности. Пусть себе бездельничает, ловит рыбу, даже волочится за женщинами, если это ему по нраву.

— Можно попробовать, — согласился я. — Постараюсь втихаря внушить ему мысль о целительной силе битья баклуш.

Вечером я попытался отыскать Дакворта, но безрезультатно. Придя домой, я торопливо проглотил обед и сидел, с тоской наблюдая на экране телевизора за эволюцией многокомпонентного беспенного мыла, и ерзал от нетерпения. Наконец моя дочь на мгновение положила телефонную трубку. Я тут же схватил ее и начал лихорадочно набирать номер. Мне повезло. Великий нобелевский лауреат был дома.

— Алло, — раздалось в трубке после протяжного зевка.

— Дакворт, — воскликнул я. — Где ты пропадал весь вечер?

— Спал.

Я щелкнул языком.

— Кажется, у меня есть лекарство от твоей болезни.

Мне показалось, что пересказ стратегии доктора Мара не произвел на него впечатления. Но все-таки он нехотя согласился попробовать, наверняка лишь для того, чтобы от меня отделаться.

Кажется, он последовал моему совету. Весь следующий день я заглядывал к нему в лабораторию, но его там не было. Секретарь заверил меня, что во всяком случае, он не спит сейчас дома. Через неделю я уже начал задумываться, куда он подевался. Еще через неделю я уже почти позабыл про него, но тут меня позвали к телефону. Я ощутил и вину, и радость, услышав голос Дакворта, резкий и язвительный, каким он бывал всегда, когда его мозг работал на полную силу.

— Ты вернулся к работе? — воскликнул я.

— Само собой, — фыркнул он. — Не мог бы ты прямо сейчас зайти ко мне в лабораторию?

Я отправился к нему, переполненный восторгом. Было ясно, что паутину вымели прочь, и мощная созидательная машина, мозг Дакворта, снова готова к работе. Когда я вошел, он ходил взад-вперед, бормоча под нос ругательства.

— Что-нибудь не так? — тревожно спросил я.

— Еще хуже, — с горечью ответил он. — Я попытался полностью посвятить свое время вину, женщинам и песням. С вином проблем не возникло, чего не скажешь о женщинах. Мы полностью утратили чувство истинной непристойности и вульгарности.

— Получил от ворот поворот?

— Наоборот, даже не приходилось ни о чем просить. Давно ты в последний раз был в кино?

— Давненько, — признался я. — Честно говоря, меня слегка раздражает этот тошнотворный поток половых актов, что поливает тебя с экрана. К тому же я никогда не относился к сексу как к спортивному зрелищу.

Дакворт схватил мою руку и с чувством ее пожал.

— Бывают случаи, — сказал он, — когда я начинаю вспоминать, почему ты мне так нравишься. Но ты упустил суть. Все фильмы до омерзения скучны.

— Ты прав.

— И вот, — подвел итог Дакворт, — хоть я и надеялся расслабиться, посмотрев несколько банальных фильмов, эти гимны сексуальным маньякам просто залепили мои глаза и уши гротескными карикатурами на мужчин и женщин. Если честно, меня стало тошнить от прыщавых задниц.

Я представил и содрогнулся.

— Но оставались еще и песни,— напомнил я.

— Они и одарили меня свеженькой идеей, — сказал Дакворт.

Я просиял.

— Нечего зря радоваться, — сказал Дакворт. — Идейка небольшая, зато в интересах публики. Я прослушал достаточно много рок-поэм и понял, как мне задурили голову невежды и музыкальные кретины. То-то я удивлялся, куда подевались Моцарты и Бетховены. И тут ко мне пришел ответ.

— Они умерли?

— Я стараюсь говорить серьезно, — сказал Дакворт. — Я изобрел новую музыкальную форму. Мне потребуются твои таланты программиста и выход на твой компьютер.

Я был разочарован, и это, наверное, отразилось у меня на лице.

— Здесь нет ничего оригинального, — сказал я. — Уже есть компьютерные программы для сочинения музыки и множество электронных синтезаторов вроде «Муга», имитирующих звучание разных инструментов.

— Да знаю я об этом, — сказал Дакворт. — Мой ТСД предлагает новый подход, возвращающий нас к человеку в самом фундаментальном смысле.

— ТСД?

— Телосинтезатор Дакворта.

— Ты что, синтезируешь тела?

Дакворт застонал.

— Выходит, я подобрал неподходящий акроним. Идея вот в чем. Я предлагаю увязать различные диапазоны звуков с определенными параметрами тела. К примеру, кардиограмма — это электрическая волна, воспроизводящая изменения поля, связанные с циклами сокращения сердца. А что будет, если различным амплитудам этой волны я назначу соответствующие звуки?

— А другой диапазон звуков привяжешь к изменениям мозговых волн? — предположил я.

Дакворт едва не воспарил от радости.

— Ты понял мою мысль, — воскликнул он. — Пусть скрипки соответствуют кровяному давлению, а гобои — электропроводности кожи. Измеряя различные параметры организма и посылая эти сигналы в ТСД, можно будет воспроизводить звуки различных инструментов, и каждый из них будет отражать различные изменения, происходящие в нем.

— Просто здорово! — отозвался я. — Каждый человек станет создавать свою музыку, уникальную для него и для настроения, в котором он пребывает. Мне это нравится.

— Прекрасно, — сказал Дакворт. — Тогда мне потребуется твое время, и немало.

Лишнего времени у меня не было, но не мог же я бросить старого друга.

— Как-нибудь утрясем, — пообещал я.

Я работал урывками. Даже сидя в кино, я размышлял о работе некоторых подпрограмм. Я неделями не ходил на ленч, пока от сладостей у меня не начали портиться зубы. Наконец программа для компьютера была написана и отлажена.

Дакворт был образцом терпеливости. Он вошел в машинный зал, толкая перед собой ящик на колесиках.

— Так, разместим электроды на твоем теле, присоединим их к моему ящику, я через него к компьютеру.

— Ко мне? — воскликнул я. — Ни за что!

— Не бойся обнажить свою душу, — сказал Дакворт. — Звук будет подключен к наушникам на твоей голове, и лишь ты один услышишь музыку.

Как только Дакворт ловко наложил электроды и включил прибор, я затаил дыхание. Зазвучала моя музыка.

Ощущение оказалось одновременно и радостным, и болезненным. Оно пробудило все, что я знал о себе, и даже то, в чем мне вовсе не хотелось признаваться. Я был потрясен до глубины души, и когда Дакворт отключил аппарат, я пообещал себе стать другим, лучшим человеком.

— Я должен кое-что сказать жене, — сказал я.

— Потом, — отозвался Дакворт и пристально вгляделся в мое лицо. — Ты выглядишь так, словно только что прошел через суровое испытание. Кажется, сейчас моя очередь.

— Лучше не надо, — предупредил я.

— Я должен.

Я помог ему наложить электроды на грудь, голову и руки, а затем включил аппарат. Дакворт надел на голову наушники, и лицо его превратилось в бескровную тень. Я отвел глаза, припоминая, через что прошел сам.

Когда все закончилось, Дакворт промолчал. Он молча отсоединил провода и убрал все ненужные теперь приборы. Когда мы вышли из компьютерного зала, он повернулся ко мне.

— Кому бы ты позволил послушать свою музыку?

— Только моему психоаналитику.

— Согласен, — сказал Дакворт. — Надо будет послать доктору Стирсфорду письмо с извинениями.

Стирсфорд был соперником Дакворта на получение Нобелевской премии. Я намеренно не стал спрашивать Дакворта, о чем он собирается писать. Он выудил бумажник и протянул мне банкноту.

— Это двадцатка, что я был тебе должен, — сказал он.

— Да я уже позабыл о ней.

— Знаю, — сказал Дакворт. — Сейчас я избавляюсь от грехов. Хочу переписать некоторые свои заявки о субсидиях, где я навешал на уши слишком много лапши.

Я схватил его за руку.

— Дакворт! — воскликнул я. — Неужели ты не видишь, что попало нам в руки?

Его тусклые глаза заблестели, и он погладил свою тощую бороденку.

— Я знаю, о чем ты говоришь. Эта музыка заставила нас заглянуть себе в самую душу. Как следствие, мы стали честными людьми и решили отделаться от всех своих неблаговидных поступков.

— Верно, — сказал я. — При всей нашей скромности я не думаю, что мы уж настолькообременены всяческими грешками. Но что если мы попробуем дать послушать музыку его души кому-нибудь из власть имущих?

— Не у каждого может получиться, — сказал Дакворт.

— Ну, так давай проведем крутой эксперимент, — предложил я. — Испробуй его на президенте Хинкле.

Дакворт вздрогнул.

— На президенте нашего университета и знаменитом ученом муже? Чертовски нечестный будет опыт, но я согласен.

Уговорить президента Хинкла участвовать в эксперименте оказалось намного легче, чем я предполагал. Он явился в лабораторию на следующее утро, и наложив на него электроды, я надел ему на голову наушники. Во время приготовлений он улыбался до ушей и даже насвистывал какую-то фривольную песенку. Затем Дакворт включил ТСД.

Лицо Хинкла засияло, словно рождественская елка. Он ритмично замахал руками и даже слегка подпрыгнул. Я с изумлением посмотрел на Дакворта, и увидел на его лице еще большее недоумение. Через пятнадцать минут мы выключили компьютер.

— Как, уже? — спросил Хинкл. — Неужели так быстро? Дакворт, вы превзошли себя. Какое очаровательное музыкальное устройство!

— Так вам понравилась музыка? — спросил Дакворт.

— Понравилась? Боже, не то слово! Она была величественная, благородная, яркая. Я совершил восхитительное путешествие в глубины моей души, и все, что я там увидел, доставило мне наслаждение.

— Понятно, — сказал я.

Когда я снял с него электроды и помог надеть рубашку, Хинкл заговорил снова.

— И еще вот что, — сказал он. — То, что я пережил, заодно помогло мне принять решения по паре вопросов, насчет которых я колебался. Я собираюсь принять предложение совета попечителей о возведении моей 25-футовой статуи. И еще я разрешу им удвоить мое жалование.

— И это в то время, когда всем остальным предложили смириться с десятипроцентным сокращением окладов? — воскликнул я.

Вопрос был неосторожный, но я не смог сдержаться.

— Только истинно великий человек способен принять почести без ложного смущения, — заявил президент.

Он слегка наклонился и пожал сначала руку Дакворта, потом мою. Выходя из лаборатории, он помахал нам рукой.

Когда он вышел, я с печалью покачал головой.

— Вот тебе и фига с маслом, Дакворт, — с горечью произнес я. — На этот раз ТСД усилил все имевшиеся у Хинкла склонности эго маньяка. А бог свидетель, что он ни в каком усилении никогда не нуждался.

— Ты прав, — сказал Дакворт. — Машина бесполезна. Людей, которые от природы благородны, она делает еще благороднее.

— А всех мерзавцев еще большими мерзавцами, — добавил я. — Она прекрасно может послужить для отделения овец от козлищ.

— Да неужто мне нужен сложный электронный агрегат чтобы определить негодяя, если я и так это вижу? — воскликнул Дакворт.

— Нет, но ты представь, какую пользу он принесет в отделе кадров. Те, кто будут удручены, могут заняться работой, выполняемой на нижних эшелонах. А те, что станут с наслаждением слушать музыку своей души, будут признаны пригодными для руководящих постов. Да один Пентагон станет закупать их тысячами.

Тем временем Дакворт внимательно осмотрел пожарный шланг, что аккуратными кольцами свисал с крюка. Затем ловко выхватил из ниши пожарный топорик.

— Остановись, Дакворт, — предупредил я. — Луддитский подход ничего не решит.

— Я ее создал, и у меня есть право ее уничтожить, — рявкнул он.

— Уже нет, — сказал я. — Кстати, мы проглядели самый важный аспект. До сих пор еще никто не слушал музыку чужой души. Подумай, какие здесь открываются возможности.

Дакворт содрогнулся.

— Уже подумал.

— Да ничего подобного! — воскликнул я. — Ты только представь. Допустим, каждые жених и невеста прослушают музыку другого. Или еще лучше — что, если каждый кандидат на политическую должность или на другое место, где требуется личность, пользующаяся доверием, будет обязан дать людям послушать свою музыку?

— Тогда у нас не останется кандидатов, — ответил Дакворт.

— Так кто же сейчас циник? Может, ты и прав. Но предположи, только предположи, что люди начнут стараться приводить свои поступки в соответствие со своими словами. какое мы тогда получим замечательное общество!

— Весьма отдаленная вероятность, — отозвался Дакворт.

Он приподнял топор, а затем аккуратно повесил его обратно на стену.

— Какого черта, — сказал он. — Что, скажи мне, не является отдаленной вероятностью? Попытка — не пытка. Я даже соглашусь написать серию популярных статей о возможностях ТСД, конечно, если ты мне поможешь.

— Само собой, — ответил я. — Но все-таки я считаю себя недостаточно для этого достойным.

— Да брось ты, — сказал Дакворт.

Мы принялись отсоединять кабели и запаковывать ТСД, и тут Дакворт впервые за весь день усмехнулся.

— О чем смех? — спросил я.

Дакворт пожал плечами.

— Как знать? — ответил он. — Мне только что пришло в голову, что ТСД способен решить для Мао проблему самокритики.

И насколько мне известно, решил.

Оглавление