«Зелёное на чёрном»

Наталья ГАЙДАМАКА

ЗЕЛЕНОЕ НА ЧЕРНОМ

Какой был дождь!

Щедрый, теплый, он хлынул так, что ничего не стало видно сквозь трепетную серебристую завесу. Но скоро солнце нашло просвет в тучах - и косые струи дождя вспыхнули в его лучах осколками радуги.

Посреди умытого дождем сада в густой зелени прятался домик под красной черепичной крышей. На крылечке стояли четверо.

- Вот это дождь! - радовался Рэм. - Правильно говорят: слепой. Идет и не видит, что солнце светит. Смотрите, радуга! Это к счастью...

- Дождик, дождик, - грустно усмехнулась Марта. - И вправду ты слепой. Мог бы видеть, пролился бы только на наш островок. Зачем поливать пустыню?

- Неизвестно, что еще принес этот ваш дождик, - буркнул старик.

- Мне кажется, - тихо сказала Лина, - что это первый дождь в моей жизни...

Марта вошла в комнату и остановилась у порога.

- Что тебе? - поднял голову от потрепанной книжки Рэм.

- Да нет, ничего... ничего особенного. Просто я хотела тебе сказать... - ее серые глаза остро блеснули и уставились в пол. Она была сосредоточенно-хмурой, словно решала в уме какую-то сложную задачу.

- Что случилось? Чего ты сегодня такая кислая?

Все еще глядя вниз, Марта тихо произнесла:

- Больше так нельзя... Этому надо положить конец... - она запнулась, словно ей не хватило дыхания.

- О чем ты?

Марта отвернулась к стене, зажмурилась, а когда ладони Рэма легли на ее плечи, строптиво дернулась, освобождаясь. Небрежно собранные на затылке волосы рассыпались по плечам. Казалось, все ее силы ушли на это простое движение. Уже не сдерживаясь, она зарыдала - такая обиженная, такая маленькая и беззащитная... Рэм утешал ее, как дитя: гладил мягкие темные волосы, мокрые щеки, шептал смешные и ласковые слова... Постепенно Марта затихла и уже не сопротивлялась, когда он взял ее голову в ладони и повернул к свету. Белая прозрачная кожа Марты покрылась розовыми пятнами, веки опухли и покраснели, но такая - заплаканная - она была ему еще ближе и роднее.

- Видно, не кончился еще сегодняшний дождик, - коснулся губами одного глаза, потом другого.

Марта невольно улыбнулась, отерла лицо уголком цветастого фартучка и заговорила так, будто ничто на прерывало их беседы:

- Так вот, я советовалась с отцом. Не может она больше здесь оставаться.

- Ничего не понимаю. Кто - "она"?

- Ну... эта девчонка...

- Лина?!

Марта молча кивнула.

Был обычный июльский день. По крайней мере, таким он был с утра.

Марта убирала в доме. Закончила мыть полы, взяла таз с грязной водой, чтобы вынести во двор, ногой распахнула дверь - и остолбенела. Небо прямо на глазах темнело, наливалось багрянцем, и густые клубы, что пенились и набухали там, вверху, почему-то напомнили ей кипящую поверхность вишневого варенья, которое она вчера готовила:

Таз грохнул о порог, вода разлилась, окатив ноги Марты. Она испуганно схватилась за косяки и вскрикнула:

- Отец!

Ее крик эхом разнесся среди мертвенной тишины, которая упала вокруг. Странные тучи быстро заполнили небо, они катились так низко, что хотелось пригнуться; солнце исчезло, воцарился непроглядный огненный мрак. Марта оцепенела. Безумный ужас сковал тело. Тьма была живой, она дышала, и дыхание ее опаляло лицо...

Едва передвигая ноги, Марта заставила себя пойти за угол дома, туда, где остался отец. В липком кровавом тумане невозможно было разглядеть хоть что-то. Марта знала, наверное, каждую травинку в своем дворе, но сразу утратила ориентацию и вряд ли разыскала бы старика, если б небо не вспыхнуло дважды слепящим ярко-алым заревом. Зарницы выхватили из мрака фигуру отца - он сидел на низкой скамеечке, прислонившись к стволу яблони.

Крепкая, сильная Марта едва дотащила его небольшое сухое тело до дома. Ей повезло: она сразу нащупала дверь, заползла внутрь и обессиленно вытянулась на полу, тяжело дыша и обливаясь потом. В голове гудело, легкие словно набиты колючим мелким снегом, в груди переливался хрип. Марта никак не могла вспомнить, закрыла ли за собой двери. Кажется, нет... Нужно было встать и запереться, но сил не хватало. Она прислушивалась к тяжелому дыханию отца и думала о том, что все-таки необходимо встать и запереть дверь. Как будто это могло защитить от багрового мрака, в котором потонул весь мир. Она вздрогнула: ветер хлопнул створкой дверей. Створка со скрипом отошла снова, ударилась о стену, потом грохнула, будто рука великана подтолкнула ее. Кажется, закрылась... Нет, опять распахнута... Ветер крепчал, басовито воя, и стены дома тряслись под мощными порывами. Дверь моталась туда-сюда, стуча о стену. Душная волна обрушилась на Марту и накрыла ее с головой...

Очнувшись, Марта ощутила на лице жесткую горячую ладонь. Открыла глаза. В окна пробивался слабый свет. Она взяла руку отца в свою и крепко стиснула - старческие пальцы вяло шевельнулись.

Марта поднялась на ноги. Ее шатало, но, держась за стены, за мебель, она упорно тащилась из комнаты в комнату. Сколько времени прошло? Часы остановились. Как узнать, который час? Покрутила ручку приемника молчание, включила свет на кухне - нет тока. Ну что ж, такое бывало и раньше. Потом все выяснится... Странное безразличие охватило ее, не хотелось ни о чем думать.

Услышала, как в комнате со стоном зашевелился отец, вернулась к нему, помогла встать и добраться до кухни. Достала холодное мясо, хлеб, простоквашу, и они молча поели.

Потом осмелилась выглянуть во двор. По траве змеились седые пряди обычного, не кровавого тумана, и она облегченно вздохнула. Медленно обошла подворье. Животные и птицы были живы, но какие-то вялые, словно сонные. Только пес, как всегда, радостно заскулил и кинулся к ней, жарко дыша и стараясь лизнуть в лицо. Марта села на землю возле собачьей будки, пес вертелся вокруг нее.

В висках стучали злые молоточки. Ноги не слушались. Словно обожженная, горела кожа, особенно на руках и шее. Но хозяйство не бросишь... И она поднялись, побрела дальше.

Будничные хлопоты вернули Марте покой и уверенность. Когда старик появился во дворе и принялся, по обыкновению, ворчать, она даже обрадовалась. Все привычно, все, как всегда: собака лает, куры кудахчут, папенька ругается...

Старик же между тем поминал по матушке все подряд: собаку, которая при его появлении смылась в будку; будку, которую сикось-накось изладил нелюбимый зять; зятя, что поперся за каким-то чертом в лес по ягоды, да еще внучка с собой прихватил - будто дома есть нечего! холодильник аж ломится! - далее крыл и холодильник, сейчас не работающий, и идиота, отключившего электричество, и, в конце концов, всех тех ученых дармоедов, которые напридумывали всякие-разные токи, атомы и пропасть других глупостей, без каких можно прекрасно обойтись... Марта не слушала эту привычную воркотню.

- И куда лезут, умники? - гневался дедок. - Чего им еще надо? Вот и доигрались, чтоб им пусто было! Все через них! А теперь чего ж? Конец света!

- Да помолчи ты хоть немного! - не выдержала наконец Марта. - Чего расшумелся? Еще ж ничего не известно...

- Дурища! Ох и дурища же ты! - завопил старик, размахивая руками у нее перед носом - откуда и, силы взялись. - Неизвестно! Как же, придут к тебе, известят! Все расскажут! Как ребенок! Сама погляди, если не слепая, - и он ткнул пальцем в горизонт.

- Ребенок? - у Марты в груди что-то с болью оборвалось. - Ребенок?..

До сих пор она глядела лишь под ноги, видела только свое подворье. А теперь выпрямилась, подняла голову, осмотрелась - и увидела черные, как смолою облитые, холмы, которые будто стали выше и закрывали полнеба. Где-то там, среди этих мертвых хмурых громад, затерялся ее сын крохотное, родное, теплое существо... Марта простерла руки к безответному небу и закричала - пронзительно, дико...

- Ты думай, что говоришь! - вспыхнул Рэм. - Куда же ей деваться?

- Куда деваться... Мы уцелели, значит, еще кто-то мог спастись. Разве это невозможно? Ты же сам говорил!

- Говорил. Но эти люди, может, за тысячи километров отсюда, может, и совсем в другом полушарии. Если они вообще есть. Да я сейчас муравья на нашем дворе раздавить боюсь, Марта, а ты из каприза бросаешься человеческой жизнью!

- Это вовсе не каприз. Выслушай меня - и поймешь, что у нас нет другого выхода.

- Да чем тебе Лина помешала?

- А почему это ты ее так защищаешь? Кто она тебе? Нам всем она одинаково чужая.

- Чужая или родная, она прежде всего ребенок. Живая душа, наконец. Беззащитная и слабая...

- Ребенок... Разве ей три года?

- Пусть не три - тринадцать. Девчонка совсем...

- Когда мне было тринадцать, никто не называл меня слабою и беззащитною. Я умела постоять за себя. О, мне всему довелось научиться. Ты же знаешь, мать ушла от нас, с тех пор дом держался на мне, а ведь была ненамного старше Лины. Все тут мое... везде мои руки...

- Поставь себя на ее место. Что бы делала ты в этом стеклянном аду? Выжила бы?

- Не хочу я ставить себя на чье-то место. Я - это я, а она - это она. Мы с ней совсем разные, ясно?

- Конечно, разные. Я знаю, ты не любишь ее, она тебя раздражает. И тем, что молчалива, думает все время про что-то свое, и тем, что такая вялая, невнимательная, все у нее из рук валится...

- А что, не так? Помощи от нее - кот наплакал, а я должна разрываться...

- Я знаю, Марта, тебе нелегко, ты устаешь. Но я помогаю, чем могу. Не трогай только Лину, дай девчушке опомниться, душу отогреть. Мы ведь не знаем, какая она была раньше, до этой беды. Легко ли пережить такое? Сейчас весь мир для нее - мы. Разве можно вот так взять и выгнать?..

- А разве я в своем собственном доме не вправе делать, что захочу? Отец со мной согласен.

- Так я и знал, это он надоумил тебя выгнать Лину!

- Нет, я сама!

- Неправда, Марта! Ты бы до такого не скатилась. Да вспомни, как мы нашли ее, принесли сюда, отпаивали теплым молоком, учили заново ходить... И ты все это забыла?

- Ты говоришь: вспомни, как мы нашли ее. А ты сам - ты забыл, как я нашла тебя?

Рэм растерялся лишь на миг - на неизмеримо малое мгновение, когда дорога, круто свернув налево, вывела его из леса, и он увидел багровые клубы туч, закрывшие небо. Но этого мгновения хватило, чтобы автомобиль, потеряв управление, вильнул в сторону и влип в могучий ствол старого дерева. Машину тряхануло, раздался противный скрежет металла, звон разбитого стекла. Темная тяжесть обрушилась на Рэма, кровь залила глаза, и он уже не мог понять, наяву ли привиделся ему багровый мрак за окнами помятой кабины, или это было химерой, порожденной подступающим беспамятством.

Когда Рэм наконец пришел в себя, то странный пейзаж, его окружавший, показался продолжением бреда. Пред ним расстилались черные холмы, покрытые мглистой дымкой. Несмелые лучи солнца скользили по блестящей темной пленке, укрывшей все вокруг. Мелькнула безумная мысль: на другой планете оказался, что ли? Но небо над головой было земным, обычным, обычным было и солнце. Рэм огляделся. Увидел вокруг обыкновенные деревья. Он долго и напряженно всматривался в них, словно хотел убедиться, что они не растают в воздухе. Но деревья не исчезали, и ветер чуть шевелил верхушки крон. Рэм снова обернулся лицом к черной пустыне.

Метрах в пяти впереди пролегла неровная волнистая борозда, отделяющая зеленую траву от мертвой темной поверхности. Рэм осторожно вылез из машины, медленно подошел к борозде, присел и, преодолевая отвращение, коснулся пленки рукой. На ощупь она оказалась гладкой, твердой и холодной. Он в мыслях определил ее как "черное стекло".

Когда выпрямлялся, неожиданно потемнело в глазах. Но он устоял на ногах. Видимо, ушибся все-таки сильно... Кожа, покрытая засохшей кровью, неприятно зудела. Он вернулся к машине и погляделся в треснутое зеркальце заднего вида. Ну и хорош... Увидит кто - перепугается. Бровь рассечена, потому и крови столько. Наверное, попало осколком стекла. Хорошо, хоть не в глаз. Ничего, заживет.

Он полез в кабину, достал фляжку с водой, намочил платок и, глядя в зеркало, начал оттирать кровь. Вынул из аптечки йод и пластырь. Смазал рану йодом, стараясь не угодить в глаз, потом заклеил - неловко, криво, да бог с ним... Снова заглянул в зеркальце. Ну вот, теперь лучше.

Дороги дальше не было, она исчезла под грудой черного стекла, только очертания угадывались. Придется возвращаться. Перед поворотом в лесополосу Рэм видел село. Он пойдет туда, отыщет людей, должен же хоть кто-то знать, что произошло! Добираться надо пешком - один он с машиной ничего не сделает. Нужно идти, хотя кружится голова и ноет все тело. Другого выхода нет. Не может он сидеть тут и ждать...

Рэм шел не по дороге, а обочиной, часто останавливаясь, держась за стволы деревьев. Наконец выбрался на вершину холма и замер.

Туман совсем пропал, и все было видно как на ладони: зеленый, овальных очертаний островок светлел среди застывшего стеклянного моря. Каким чудом он уцелел? Черное стекло расстилалось, насколько хватало глаз. Лишь в одном месте деревья заслоняли горизонт, но Рэм пришел с той стороны и знал, что и там - то же самое...

Он впился глазами в полоску пшеницы, которая пересекла его путь. За ней поднимали головы жаркие подсолнухи, в лощине блестел пруд, а возле него среди зелени сада алела черепичная крыша. Там жилье, люди!

Спускаться с холма было легче, но Рэму изменяли силы. Он принялся считать шаги - сначала по пятьдесят, потом по сорок, тридцать, а затем просто садился в пушистую дорожную пыль. Двадцать пять шагов - меньше нельзя. Он должен проходить по двадцать пять шагов...

Рэм увеличивал паузы между переходами. Но когда падал на землю, избавляясь от необходимости тщательно считать непосильные шаги, тревожные мысли набрасывались голодной стаей. Что это за черное стекло? Откуда оно взялось? Что произошло? Как далеко тянется пустыня? Вчера вечером он приехал в гости к матери. Жена и дочь остались в городе, отделенном теперь черными холмами. Что, если проклятое стекло добралось и туда? Жена не захотела поехать с ним - дескать, дома столько дел накопилось. Не пустила и дочку, а она так просила... Сейчас все, по крайней мере, были бы вместе, и он знал бы, что с ними все в порядке. Почему не настоял!.. А мама... Что с нею? Ничего не известно! И поэтому он должен встать, должен идти вперед, найти людей, выяснить, какая же беда настигла их, почему вот этот живой островок окружила черная пустыня...

Узенькая тропка, петляя меж подсолнухов, вела через огород. Он пошел по ней, надеясь сократить путь. Уже близко, еще несколько минут... Но все сильнее дрожали ноги, кружилась голова, и только злость подхлестывала - он ненавидел собственную слабость. Стыдно просить помощи, пока еще способен двигаться. Вот уже белеет стена домика. Он видит синие окна и горшки с геранью на подоконниках. Дошел...

Рэм оперся рукой о стену и закрыл глаза. Было тихо. Неужели нет никого? Нет, невозможно, невероятно, чтобы все его усилия оказались напрасными... И вдруг во дворе загомонили утки и послышался женский голос.

То, что увидел он, выйдя из-за угла дома, поразило своей обыденностью. Будто ничего и не случилось, не легла вокруг черная пустыня - женщина во дворе кормила уток, собака, лязгнув цепью, залаяла на него. Здоровенный рыжий пес исправно нес службу, словно мир вокруг был прежним...

Женщина оглянулась. Ее глаза глянули на Рэма испуганно. Она выдохнула: "О-ох..." и медленно двинулась к нему, вытирая руки о цветастый фартук. Цепляясь за стену, Рэм начал оседать на землю.

- Ты забыл, как попал в этот дом? Забыл, какой ты приполз?. Как я выхаживала тебя? Ночами возле тебя сидела... Это я тебя выходила, я тебя спасла! А ты... ты...

Марта снова зарыдала, и до Рэма долетало нечто невразумительное:

- Думаешь, легко... а где ж мои... никто не скажет... а ты...

Рэм смотрел в окно. Он уже не пытался успокоить Марту и заговорил лишь тогда, когда она затихла в изнеможении.

- У нас горе общее, Марта. Мы не просто потеряли близких - такое ведь и раньше, в обычной жизни, бывало. Мы потеряли весь мир, в котором жили. То, что мы спаслись, - случайность. Мы не должны были уцелеть. Можно лишь гадать, почему так вышло. Мертвые не воскреснут, Марта. Надо думать о живых. Только теперь, после этого ужаса, начинаешь понимать, как мало нужно, чтобы уничтожить все живое...

- Это все так, - вздохнула Марта. - Ясно, нам просто повезло. И не только в том, что мы остались жить. Нам есть чем жить, понимаешь? Вспомни, как ты сказал: мы перешли к натуральному хозяйству, как наши далекие предки, еще и посмеивался - мол, я плохо учила историю и забыла, что это-такое.

- Кажется, я так говорил...

- Так вот, нам есть, где жить, чем питаться. Пока что есть. Но надо смотреть вперед. Никто не знает, что будет потом. Сможем ли мы прокормить себя. Запасы не бесконечны, и только глупец не поймет, что на трех человек расход пищи меньше, чем на четырех...

- Хочешь сказать, что девочка тебя объедает? Вот отчего Лина за столом так мало кладет на свою тарелку. Клюет, как птичка... Вы смотрите на нее, как на воровку, и она это чувствует!

- Ну и хорошо, если чувствует. Так не может продолжаться! Она уже набралась сил...

- И поэтому надо указать ей на дверь? Марта, ты же мать!

- Была! - отрезала Марта.

- А ты представь себе, что это твоего сына выгоняют в мертвую пустыню...

- Моего сына больше нет. Мы не вернем своих родных тем, что будем хлопотать о чужом дитятке! Пусть ищет себе другого приюта.

- А если наш островок - последний приют в мире? Мы обошли все окрестности, Марта, поднимались на все холмы! Сплошь только это черное стекло и никакого просвета. Радио молчит, света нет и не будет. Мы одни, Марта! Нам не на кого надеяться.

- Ты же говорил, что где-то могут быть еще люди?

- Это только допущение, как ты не понимаешь! А черная пустыня реальность, вон она - всюду, куда ни глянь.

- Зачем же мы тогда ходили в эту пустыню, чего искали? Зачем ты повел меня туда? Мы бы никогда не увидели Лину, не притащили бы ее сюда, домой, не морочились бы с ней! Почему она не осталась там? Она же хотела добраться до города, вот пусть бы и добиралась! Мы бы ничего не знали о ней! И зачем мы пошли в ту сторону, зачем только нашли ее... - Марта снова захлебнулась криком и слезами.

Рэм лежал навзничь и смотрел в небо. Впервые за все дни оно было таким чистым и голубым. Он наслаждался теплом и покоем, старался ни о чем не думать. Мозг отказывался принимать страшную реальность, защищался от нее, словно оберегая тело, давая ему возможность окрепнуть. Силы прибывали с каждым днем, но вместе с выздоровлением приходила и тревога.

- Возьми у меня корзину, - услышал он голос Марты. Она сидела на дереве и собирала вишни. Когда Рэм подошел, протянула ему горсть ягод. Попробуй! Вкуснота.

Рэм успел поставить корзинку на землю и подхватить под руки Марту, которая прыгнула с дерева. Юбка ее задралась, открыв круглые колени, и Марта, оказавшись на земле, принялась ее поправлять и отряхивать.

- Вижу, ты совсем выздоровел, - неожиданно подмигнула Марта, и Рэм понял, что впервые видит ее улыбку.

- Вообще-то я болеть не люблю и не умею, - словно извиняясь, сказал он. - А тут на тебе - свалился как сноп, наделал тебе забот... Ну, теперь все прошло. Чем помочь тебе? Ты скажи только...

- Не торопись, работа всегда найдется. Успеешь еще.

- Спешить и впрямь некуда. Придется, видно, привыкать к размеренному ритму жизни наших предков. А чтоб совсем было похоже, отпущу бороду. Лезвий мало, а электробритва теперь ни к чему.

- Хорошо, хоть не в пещере будем жить. Что б мы ели сейчас, если бы не все это... - Марта обвела рукой подворье. - Сад... огород... а еще пруд. Ты умеешь ловить рыбу?

- Если б даже и не умел, пришлось бы научиться. А там, возле леса, уцелел кусок пшеничного поля. Ты умеешь печь хлеб?

- Если б не умела, пришлось бы научиться... - Марта снова улыбнулась, потом вздохнула, помолчала и как-то нерешительно спросила: - А ты... ты уже... здоров?

- Вроде да. А что?

- Я думаю... можно было бы сходить... посмотреть... Как там, в селе... - она запнулась, опустила глаза и начала сосредоточенно отдирать потрескавшуюся кору со ствола вишни. Но Рэм хорошо прял все, чего она не досказала. Была еще надежда, слабенькая, призрачная, но все-таки надежда, что кто-то спасся. Нужно было все выяснить.

То, что осталось от села, нельзя было назвать руинами, нет, все сохранилось, но оказалось закутано в черную блестящую пелену, под которой угадывались очертания домов, машин, опор электросети, деревьев, напоминающие гигантские надгробия и жуткие обелиски.

Рэм и Марта застыли в молчании перед этим небывалым кладбищем. Они догадывались, что именно увидят, но зрелище мертвого села ошеломило обоих; Марта кусала губы, не решаясь нарушить зловещую тишину, но отчаяние ее пробивалось глухими стонами. Рэм не мог себе позволить предаться горю стоящая за его спиной женщина могла надеяться только на него. Он был обязан хоть немного облегчить тяжкую ношу, упавшую на хрупкие женские плечи.

Он обернулся, и Марта кинулась к нему, обхватила его шею руками. В глазах ее дрожали слезы.

- Уйдем отсюда, - хрипло прошептала она. - Нечего нам здесь делать...

- Да... Я провожу тебя. Возвращайся домой, а я еще поднимусь на тот холм. Ты говорила, с него видно город? Не хочу откладывать на завтра...

- Нет, я с тобой, - Марта крепко вцепилась в его руку.

Долго шли молча.

- Смотри, до горизонта все черно, - наконец произнесла Марта. - Как на пепелище...

- Вселенское пожарище, - нехотя откликнулся Рэм. - Повсюду это черное стекло.

- Как ты сказал? - Марта встрепенулась. - Черное стекло?

- Ну да. А ты как называешь это?

- Смолою...

- Вероятно, так точнее. И вправду напоминает застывшую смолу.

- А как ты считаешь, что это могло быть?

- Не знаю, Марта. Ничего не знаю. Лезут в голову всякие бредовые предположения...

- Вот и рассказал бы...

- Есть два варианта. Первый - стихийное бедствие, какое-то неизвестное нам явление природы, возможно - космическая катастрофа.

- А второй?

- Второй... новое страшное оружие. Наверное, химическое. Я никогда не слыхал ни о чем подобном. А может, и не оружие. Может, неудачный эксперимент или авария. В городе было немало химических заводов. Впрочем, вряд ли это распространилось бы на такие большие расстояния...

- Непонятно еще одно: почему сохранился наш островок?

- Ты рассказывала, что надвинулся красный туман, а потом налетел сильный ветер. Может, как раз антициклон нагрянул. В центре его создается область повышенного давления, и воздух движется от середины к краям, понимаешь?

Марта кивнула.

- Похоже, что этот туман, вернее, конденсированный газ при взаимодействии с органикой разрушает ее и создает эту пленку. Ты заметила, какими деревья стали? Только стволы и самые толстые ветви, как после пожара... Антициклон, наверное, перемещался с небольшой скоростью, а потому успел захватить только наш островок. В других же местах ничто не помешало реакции, и все исчезло под черным стеклом. Если мы встретим еще кого-нибудь, может, и узнаем, что произошло. Пока что это все лишь мои предположения...

- Вот мы и пришли, - сказала Марта. - Напрасно только ноги били. Везде одно и то же.

Там, где раньше был город, виднелись темные громады. Слезы у Марты высохли, лоб прорезали морщины. Внезапно она дернула Рэма за руку.

- Смотри-ка... - указала движением головы. - Что это там?

На склоне одного из холмов виднелось неясное светлое пятно.

- Похоже, человек лежит, - Рэм заторопился. - Может, живой еще. Идем туда!

- Хватит, Марта. Криком ты ничего от меня не добьешься. Давай говорить спокойно. Ты считаешь, что вчетвером нам тесно. Если уж на то пошло, почему бы тебе не выгнать, например, меня? Я тоже чужой в этом доме. К тому же, у меня больше шансов дойти до людей, если они где-то еще есть, чем у Лины.

- Что за глупости! - фыркнула Марта. - Ты тут не чужой, и ты это хорошо знаешь.

- А почему я перестал быть чужим, ты не задумывалась?

- Ну и вопросик... - Марта искоса взглянула на Рэма. - Понравился ты мне, дурачок.

Голос ее звучал спокойно, уверенно, даже весело.

- Разве это надо объяснять? Я думала, ты и сам догадался.

- Догадался... Хорошо еще, что ты родного папеньку не надумала выгнать. Вот уж без кого можно обойтись! Он же никому жизни не дает. Удивительно, как в таком хилом теле помещается столько брюзжания и злобы на весь мир.

- Вот его ты не трогай! Какой ни есть, отец все-таки. Не обращай внимания на его ворчанье. Между прочим, как ты думаешь, откуда у нас появилось столько хороших и нужных вещей? Мы с ним расстарались! Помнишь дом на границе черного и зеленого? Мы проходили мимо в тот день, когда нашли Лину. Дом был покрыт смолой только наполовину, и многое внутри оказалось неиспорченным. И для тебя кое-что нашлось, и для твоей драгоценной Лины. Что бы мы делали без этой одежды, которая как на тебя пошита? Все эти сорочки, куртки - ты думал, это от моего мужа осталось? Нет, миленький, муж мой был худой, как щепка, и на голову ниже тебя. А ты у нас ничего парень, - она уже совсем миролюбиво взъерошила ему волосы. Я ведь тебе добра хочу. Надо думать о будущем... Вот мы и взяли оттуда все, что могло пригодиться...

- И когда же это вы успели там пошарить?

- Успели. Хватило времени. Пока ты нянчился с Линой...

- О, теперь я догадался, откуда в буфете взялось столько хрусталя. Это тоже необходимо? Просто-таки позарез? И тоже для будущего? Не на нашу ли свадьбу?

- Не психуй. Правильно я тебе сразу ничего не сказала. Чуяло мое сердце - не дождешься от тебя благодарности. Ну все равно - не тащить же назад!

- А тебе не кажется, что это - обыкновеннейшее мародерство? Вы готовы тянуть в дом всякое барахло, потому что вам это нужно. А вот Лина - живой человек - вас не интересует, она вам не нужна! Меня же вы не вышвырнули с вашего острова только потому, что я - полезная вещь. Ну да, без меня вам было бы труднее, не так ли? Свой хлеб я всегда отработаю. Ну там дровец нарубить, огород вскопать, воды принести, дверь починить... А в награду можно меня и приласкать - чтоб сильнее старался!

У Марты задрожали губы.

- Ты... ты... знаешь, кто ты такой?

- К сожалению, знаю. Во-первых, ваша рабочая сила. Во-вторых, муж для тебя, продолжатель вашего рода. Я просто прекрасно вписываюсь в вашу жизненную схему, так сказать, островную модель. А вот Лина - нет, не вписывается. Ей нет здесь места. Поэтому вы и объявили ей войну...

Домой вернулись в сумерки. Рэм нес на руках тоненькое, почти невесомое тело. Коротко остриженные льняные волосы, красное в клеточку платье... Голова девочки запрокинулась, и видно было, как в ямке между ключиц пульсирует голубая жилка. Жива...

Марта не видела ее тут раньше. Наверное, в гости на лето приехала. Из города. Неужели она хотела добраться домой? И покинула по своей воле тот зеленый островок, на котором застала ее беда?

- Кого это вы притащили? - буркнул старик, остро поглядывая исподлобья.

- Не видишь, что ли? - устало ответила Марта.

Рэм не отходил от девочки. Она все время молчала, иногда раскрывала глаза и, моргая длинными ресницами, обводила комнату взглядом, в котором застыло грустное удивление. Губы ее слабо шевелились, словно хотели что-то произнести.

- Как зовут тебя, доченька? - спросил Рэм, осторожно кладя ладонь на ее прохладный лоб.

- Ли-на, - долетел едва слышный шепот.

- Помоги мне, - прозвучал у него за спиной голос Марты. - Я согрела воду, хочу ее вымыть. Сегодня ей нельзя давать ничего, кроме молока. Неизвестно, когда она ела последний раз. Я скажу отцу, он посидит с нею.

Рэма страшно изумило то, что всегда молчаливый и хмурый старик начал причитать над Линой, называть ее крошечкой и голубонькой. Когда они с Мартой внесли ведра, полные горячей и холодной воды, старик торопливо вышел, словно испугался, что его застанут растроганным. Со двора опять понеслось его ворчанье, - все громче. Видимо, после долгого молчания старику трудно было сдержаться.

Лину выкупали и напоили теплым молоком, после чего она задремала. Рэм на цыпочках вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась беззвучно, но он уловил какой-то неясный шорох и еще раз заглянул в комнату.

- Где... я? - донеслось из темноты. - Кто... вы?

- Тебе нельзя сейчас разговаривать, - Рэм избегал прямого ответа. Ты долго болела, теперь тебе нужно набраться сил. Вот окрепнешь немножко и тогда спрашивай сколько хочешь, ладно?

- Так я... болела? - в ее голосе Рэму почудился скрытый укор. - А мама знает... где я?

- Мы найдем ее, - только и смог ответить Рэм и поторопился выйти на шепот Марты:

- Не трогай ты ее, пусть спит. Идем ужинать.

- Спокойной ночи, Лина.

Девочка не ответила, - да он и не ждал ответа. Марта появилась очень кстати. Что мог он сказать этому ребенку?

Стол был накрыт на двоих. Марта пристроила свечку на подоконнике.

- А где ж отец? - спросил Рэм.

- Он нас не дожидался, поел уже. Кажется, разыскал-таки бутылочку, как я ни прятала... Теперь завелся, нескоро остановится.

- Хоть услышу наконец, какой у него голос, - попытался шутить Рэм.

- Ой, надоест еще, - Марта пренебрежительно поджала пухлые губы. Это он так долго из-за тебя молчал. А теперь освоился...

- Да в нем Цицерон погиб, - засмеялся Рэм, стараясь развеселить Марту. - Во декламирует!

Она не приняла шутливого тона и как-то обреченно вздохнула:

- Начинается...

Голос за окном звучал то вдохновенно, то гневно, полнился иронией и трагизмом, сплетал в один клубок страшные проклятия и нежные слова, ласковые имена и грязную брань. Отец Марты оплакивал гибель мира, крыл свою бывшую супругу, мужа Марты и его родичей. Муж Марты повинен был в том, что оказался никудышным хозяином, мать Марты тем провинилась, что дочь в нее удалась, такая же безголовая: зачем отпустила маленького в лес с этим болваном? Даже сочувствие к Лине, так поразившее Рэма, сменилось злобой: почему она спаслась, чужая девчонка, а не его внук?

Рэм еще не сталкивался с такими уродливыми проявлениями горя, ему было одновременно и жаль старика, и гадко. Наконец он не выдержал и сделал шаг к двери, но Марта преградила ему дорогу.

- Не трогай его! - умоляюще зашептала она. - А то он начнет бранить нас с тобой, а я... я так устала... я не выдержу...

Ладонь Марты легла ему на плечо, и он замер, не решаясь шевельнуться, чувствуя, как тепло ее руки переливается в его тело. Свечка замерцала, догорая, пугливые тени запрыгали по стене.

Выкрики старика долетали уже не так отчетливо, наверное, отошел дальше от окна. Но еще можно было разобрать, как он клеймит ученых - от них все беды! Громкие выпады против науки все чаще прерывались полусонным бормотанием. Потом звякнула кружка о ведро, стоявшее на скамейке, - после приступа красноречия деду захотелось пить. Скрипнула дверь, послышались тяжелые шаги: старик побрел в свою комнату. Щелкнул замок. Марта осторожно убрала руку с плеча Рэма.

- Он всегда был такой? - шепотом спросил Рэм, чтобы не молчать.

- Еще хуже. Сейчас постарел, хоть рукам воли не дает, знает, что теперь-то со мной не справится. А раньше... всем доставалось. Поэтому и мама бросила его. Не выдержала...

- А ты?

- А что я? Куда мне было деваться? Сестры разъехались, с мужниной родней не сошлась... Надо ж было где-то жить. А тут все-таки дом, хозяйство.

Она оглянулась на темное окно.

- Ночь уже...

- Я пойду, Марта. Добрых снов...

- Не уходи, - голос Марты дрогнул. - Мне страшно...

Легкие пальцы коснулись щеки Рэма. Он порывисто обнял ее и спрятал лицо в темных волосах.

Будто большая ночная птица раскинула сильные крылья и вылетела в раскрытое окно, унося с собою все печали. И сразу стало легче Дышать. Со двора потекла в комнату ночная прохлада и аромат маттиолы. Марта прерывисто вздохнула и тряхнула головой, отгоняя последние призраки. Волосы ее пахли дождей, позабытым вольным ливнем.

- Что ты несешь? При чем тут война? На войне убивают. А я не собираюсь никого убивать. Я и оружия-то в руках сроду не держала.

- Оружие разное бывает. Твое - равнодушие. Оно тоже убивает. Равнодушие к чужой боли, чужому горю, нетерпимость ко всему, что не укладывается в твои представления о жизни, к тому, кто чужой, не такой, как ты и твой отец... Лина чужая, потому что не такая. - Рэм старался говорить ровно, спокойно, словно объясняя очевидное. - Ты уничтожаешь не только Лину. Ты убиваешь и будущих ее детей. Ведь девочка, если мы выживем в этом аду, вырастет и сможет родить детей. Что если им предстоит заселять нашу землю снова?...

- А где ж ты, миленький, собираешься искать ей жениха? - Глаза Марты сделались колючими. - Небось, сам ждешь-не дождешься, пока она подрастет? Рыцарь-избавитель... Ну да, девочки быстро растут, я это знаю. Еще год-другой, и тогда... Ты просто меня не любишь! - она снова сорвалась на крик.

- Неправда, Марта. Мне больше некого любить в этом сожженном мире. Именно потому я хотел уберечь себя от страшной ошибки, ведь ты...

- Ошибка - это оставить ее здесь! Пусть убирается вон! Немедленно!

- Пока я здесь, ты не посмеешь.

- Пока ты здесь? - с нажимом сказала Марта. - Пока ты здесь? А куда же ты денешься?

За что, ну за что же?

За что они меня невзлюбили?

За что ненавидят?

Когда же это началось? Когда я рассказала Марте, почему оказалась недалеко от их дома? Она тогда поглядела на меня, как на ненормальную: "Лилии? Какие лилии? Там давно одна тина да жабы квакают". Наверное, девчонки меня и вправду разыграли, а я, как маленькая, побежала в лес искать это озерцо... Я никогда не видела водяных лилий... Даже тете ничего не сказала - убежала. Мама расстраивалась, что я такая доверчивая. Она мне говорила: "Учись отличать ложь от правды, добро от зла, доченька, ты уже большая". Теперь никто не скажет мне: доченька. Рэм однажды так сказал - и все. Не хочет сердить Марту. А Марта меня даже по имени не называет, будто его у меня и нет... Она к собаке и то добрее.

Я их боюсь. У меня руки и ноги деревянными становятся, когда Марта на меня смотрит. Глаза у нее такие недобрые. Что ж она меня сперва по головке-то гладила? Зачем? А старик меня просто обходит, как пустое место. Чужая... Всем я тут чужая. Так Марта сказала.

Зачем только они нашли меня!.. Я их не просила... Да я и не помню даже, как к ним попала!

В селе все дома сделались одинаково черные, без окон, без дверей. Я не смогла узнать наш дом. Только об одном и думала - добраться до города. Там мама... И я шла, шла... Пока не упала. А потом я была уже тут, у них.

Они так на меня смотрят, будто это я во всем виновата. Я чувствую их злость. Она меня давит и душит... хуже, чем красный туман. Рэм говорил яд, химическое оружие. А мне иногда кажется, что это их ненависть такая черная и скользкая, как черная смола. Это она взорвалась и все вокруг уничтожила... Может, потому их и не задело?

Никого, никого они не любят. Не зря же поселились подальше от всех. Только для себя стараются, только чтоб им было хорошо. Марта хитрая. Она вроде жалуется на отца, а вроде и хвалится им: вот он у меня какой, никому спуску не даст! А Рэм... Он добрый, он заступался за меня, я слышала. Только они все равно по-своему сделают. Они уговорят его, а не уговорят, так заставят. Марта сумеет. Она красивая. Я же видела, как он смотрит на нее...

Что ж делать? Что мне теперь делать? Просить, плакать, не выгоняйте меня, оставьте, я для вас все сделаю? Не оставят. А мама говорила: "Никогда не унижай других и сама не унижайся". Нет, не буду я унижаться. Не стану их просить. И ждать не стану, пока в спину вытолкают. Я сама уйду. Главное - идти и не оглядываться. А то станет страшно: позади все зеленое, а впереди - черное...

Я пойду в город. Я должна дойти! Я уже поправилась, я теперь смогу... А если и вправду там есть кто живой? Что, если и мама жива? Я найду ее. Я буду идти, пока не встречу людей...

Почему они не могут мне простить, что я живая? Что по их земле хожу, хлеб их ем? Черная смола убивает быстро, а они... Если во всем мире сейчас только они остались... Как мне тогда жить? Лучше уйти от них навсегда... в черную пустыню...

За что, ну за что?

Вот и граница. Теперь надо ступить на черную смолу и идти, идти, идти... Только бы не оглянуться! Не оглянуться!

Хорошо, что они не видят, как я плачу...

Скрипнули двери - на пороге стоял старик.

- Да хватит вам ругаться, - сказал чуть, ли не добродушно. - Нет ее уже. Было бы о чем говорить.

- Как - нет? - вздрогнул Рэм.

- А так, нет - и все. Вы тут такой шум подняли - мертвый проснется. Она слушала, слушала - да и ушла. Видно, сама поняла...

- Ушла... - с облегчением выдохнула Марта.

- И что ты думаешь, такая упрямая, слова даже не сказала. Зыркнула на меня волчонком, подхватилась и побежала. Ну, оно и лучше. - Старик уставился холодными водянистыми глазами на Рэма: - Ты, парень, не вздумай догонять. Тут ей все одно не жить, пока я в доме хозяин. В случае чего, у меня и винтовка есть. Охотничья. Старенькая, но в порядке. Так что не горячись. У тебя ж голова на плечах варит, я понял. Мы с тобой поладим. Ты и сообразительный, и руки откуда надо растут, - глаза старика потеплели. Мне жить немного уже, на тебя оставлю и дочку, и хозяйство...

- Спасибо за честь. Только не по мне она, - Рэм изо всех сил дернул дверь, которую старик предусмотрительно запер на крючок. Петля вылетела, и дверь распахнулась.

- Ты чего? Ты куда? - взвилась Марта. - Неужто за этой девчонкой побежишь? Безумный, ты ж пропадешь!

- Я тут пропадаю. Каждый день, каждую минуту!

Марта беспомощно оглянулась, ища поддержки, но старик куда-то исчез.

- Не пущу! - заголосила, вцепившись в руки поэма.

В ответ он засмеялся тихим, странным смехом. Марта залилась краюшкой и отпустила его.

- Ты еще и смеешься надо мною? Ну так иди, держать не буду. Сам назад прибежишь, проситься станешь, чтоб пустили! - с яростью крикнула она, повернулась на каблуках и хлопнула за собой дверью.

Когда она снова выскочила на крыльцо, Рэм был уже за пределами зеленого островка. Сквозь слезы Марта видела, как он догнал девочку, положил руку ей на плечо, наклонился, что-то говоря, - и дальше они пошли вместе.

Марта побежала за ними. Она не знала, как вернуть его, просто бежала, бежала... Почти возле самой границы споткнулась о толстый корень и упала. Вытирая грязной ладонью слезы, заливавшие лицо, медленно поднялась с земли. Взгляд ее скользнул по черной пленке. Она присмотрелась повнимательнее - и не поверила глазам: в смоле появились просветы, граница черноты отодвинулась на пядь, это было хорошо видно по серой полоске песчаного грунта меж пленкой и зеленой травой. Сомнений не было: утренний дождь размыл пленку там, где она была потоньше. Но Марта даже не обрадовалась своему открытию. Машинально отряхивая пыль, она смотрела вослед двум удаляющимся фигурам. Красное платьишко Лины, белая рубаха Рэма еще долго виднелись на черном фоне. Прибежал запыхавшийся отец с ненужной винтовкой в руках....

Снова посыпался дождь.