«Искатель, 1999 № 08»

Искатель № 8 1999

Содержание

Картер Браун — Шелковый кошмар (роман)

Робин Скотт — Подключение к основному источнику (рассказ)

Генри Л.Олди — Восьмой круг подземки; Монстр (рассказы)

Мир курьезов — Что ворует читающая планета?

КАРТЕР БРАУН. ШЕЛКОВЫЙ КОШМАР

Стоял один из тех прекрасных осенних дней, когда можно бродить по колено в желтеющих листьях по парку и замечать намек на панику в глазах суетящейся белки, делающей последние запасы на зиму. Сейчас, ночью, из окна моей квартиры открывался новый вид на Центральный парк, ярко освещенный и незатененный голыми ветвями величественных деревьев.

«Предприятия Бойда» — такое хитрое название я дал деятельности, более или менее разрешенной патентом частного сыщика, выданным некому Дэнни Бойду — снизили свою активность до такой степени, что в последние два месяца я едва сводил концы с концами. Несколько дней назад закончилась волнующая интимная интерлюдия с впечатляюще изваянной блондинкой. В самое подходящее время, когда она уже начала становиться обузой. Но слава Богу, она вдруг решила выйти замуж за человека, бывшего ее первой детской любовью в Лайвенгуде, штат Аляска, когда узнала, что он унаследовал самый крупный золотой прииск штата.

Так отчего у меня было ощущение горечи во рту, почему я чувствовал себя унылым как полупустая пивная банка, забытая на чужом крыльце? Ответ был самоочевиден: все дело во Фран Джордан — моей секретарше и иногда подруге моих невинных игр, рыжеволосой, зеленоглазой, с фигурой в виде эротической мечты, ставшей явью. Я не видел ее уже пять дней, и мне ее жутко не хватало.

Когда она не появилась в понедельник утром, я вообразил, что это случилось из-за бурно проведенного уик-энда — что-то вроде непроходящей похмелюги или неожиданно затянувшегося визита техасского нефтяника-миллионера, — и не очень обеспокоился. Во вторник я позвонил пару раз ей домой, но ее телефон не отвечал. На следующий день я приехал к ней домой, и недовольный портье открыл мне ее квартиру. В ней ничто не говорило о том, что она срочно куда-то выехала или случилось еще что-нибудь неожиданное — как обычно, ее пещера была не прибрана. И вот наступила ночь среды, и я начал по-настоящему беспокоиться о рыжеволосой и зеленоглазой девице, даже если это было не в характере человека, философия которого основывалась на желании избегать всяческих неприятностей.

Требовательно зазвонил телефон, я оторвался от окна и поднял трубку.

— Мистер Бойд? — спросил женский голос, мягкий как легкий шелест тяжелого шелка.

— Слушаю. С кем я говорю?

— Это не важно, — прошептала она. — Не вешайте трубку.

Через несколько секунд я услышал знакомый голос: «Дэнни, это — ты?»

— Фран Джордан! — проскрежетал я зубами. — Где, черт побери, ты пропадала последние три дня? Ты что же себе воображаешь? Что я плачу тебе такие деньги за то, что ты бездельничаешь целую неделю в то время…

— Дэнни! — голос ее казался безжизненным. — Они сказали, что продержат меня здесь, пока ты не приедешь сюда.

— Что? — у меня перехватило дыхание. — Кто они? Куда?

— Перестаньте заикаться, мистер Бойд! — На линии снова звучал шелковый голос. — Слушайте меня внимательно! Если вы хотите видеть мисс Джордан живой и здоровой, то поступите так, как я вам скажу.

— О чем, черт побери, речь?

— У нас еще будет время поговорить об этом, — без задержки ответила она. — В ближайшие полчаса в вашу квартиру явятся двое мужчин. Вы беспрекословно выполните их указания, понятно?

— Если вы похитили Фран в надежде на выкуп, то, должно быть, сошли с ума, — прорычал я. — Я не смогу сейчас наскрести и тысячи баксов.

— Не торопитесь, — холодно проговорила она. — Просто следуйте инструкциям. Надеюсь, мне нет необходимости напоминать вам, что, если вы свяжетесь с полицией или попытаетесь подловить моих людей, у вас вряд ли останется шанс увидеть вновь мисс Джордан?

— Кто вы такая? — завопил я. — Если вы задумали какую-нибудь грязную… — но она уже положила трубку. Я быстро сообразил, что у меня нет выхода. Если же речь идет о тщательно продуманной хохме, я поддамся на удочку, и, когда все они будут полыхать от хохота, выбью кому-нибудь зубы, даже если это будет сама Фран Джордан. Если же все так серьезно, мне придется сыграть до конца свою роль ради той же Фран.

Через долгие пятнадцать минут прозвучал дверной звонок, и я открыл входную дверь. В квартиру вошли два парня, как и обещал по телефону шелковый голос. Она только не предупредила меня о близком сходстве этих типов с самыми примитивными формами жизни, которые можно обнаружить в отвратительной жиже самой грязной сточной канавы. Оба они были огромными, мускулистыми и вызывали единственное желание сразу же забыть их. Произносили они лишь односложные слова, словно живые пародии на головорезов, которых обычно показывают по телевидению.

Удостоверившись, что я Дэнни Бойд, они обыскали меня как настоящие эксперты и, убедившись, что у меня нет никакого оружия, вывели из дома и засунули в черный седан, поджидавший на обочине. Как только я оказался на заднем сиденье, они заклеили мне глаза пластырем и заткнули уши. Так началось путешествие, в котором я потерял чувство времени и пространства, но не ощущение горечи во рту, которое усиливалось с каждой милей.

В таком состоянии я провел, казалось, целых две тусклых жизни, но в конце концов их привычно грубые руки вытащили меня из машины и потащили неизвестно куда. Ощущение было такое, словно мы долго шли по твердой бетонной дорожке и остановились на мгновение, пока кто-то открывал дверь, — блестяще заключил я. Моя правая нога вдруг повисла в пустоте, на какой-то миг перехватившей дыхание прежде, чем опустилась на ступеньки, ведущие куда-то вниз. Наконец мы остановились, и из моих ушей были вынуты беруши.

— Сейчас вы уже можете снять повязку, Бойд, — сказал один из громил.

Отлепляя пластырь, я услышал, как они отошли от меня и за ними захлопнулась дверь. В конце концов я ухитрился содрать повязку.

— Привет, Дэнни, — послышался изнуренный голос. — Ты насладился поездкой сюда?

Мои глаза заморгали, защищаясь от неожиданно яркого света, но через некоторое время зрение восстановилось. Я стоял посредине небольшой подвальной комнаты с голыми стенами, освещенной лампочкой без абажура, свисавшей с потолка на потертом проводе. Скудная мебель состояла из некрашеных стола и стула, побитого молью ковра и дряхлой кровати.

С этой кровати за мной наблюдали обеспокоенные зеленые глаза Фран Джордан. Бледное напряженное лицо, сильно помятые шелковая блуза и хлопчатобумажные брюки. Она безуспешно пыталась улыбнуться мне.

— Если ты устроил эту жуткую хохму, Дэнни Бойд, — нетвердо проговорила она, — я перережу тебе горло тупой бритвой!

— Нет, — ровно ответил я, — эта хохма пришла в голову кому-то еще. Как все случилось?

— В субботу утром, — она покачала головой, словно не верила себе сама, — я пошла в магазин купить продукты на уик-энд — с тех пор я даже не переодевалась! Ко мне подошел огромный мужик и спросил, не я ли Фран Джордан. Ваш босс, Дэнни Бойд, сказал он, попал в большую беду и нуждается в помощи. Хорошо зная тебя, я совсем не удивилась, что ты попал в беду. Поэтому я беспрекословно последовала за ним. Он затолкал меня в машину, и в ней…

— Тебе завязали глаза и заткнули уши? — предположил я.

— Вот именно! — подтвердила она. — Потом они засунули меня сюда, и с тех пор я нахожусь здесь. Дэнни, — она заколебалась, — какой сегодня день?

— Ты не знаешь даже этого? — воскликнул я. Она беспомощно пожала плечами.

— Здесь не видно разницы между днем и ночью, Дэнни, и я потеряла счет времени.

— Сегодня уже ночь среды. Что они с тобой сделали, Фран?

— Ничего. — На этот раз она все же сумела улыбнуться. — В том-то все и дело. На этой койке я спала, температура здесь нормальная, а та дверь ведет в ванную комнату. Один из них приносил мне трижды в день прилично приготовленную еду. У меня сложилось впечатление, что они добиваются моего отличного физического состояния к тому времени, когда я окончательно сойду с ума!

— Они даже не объяснили тебе, зачем привезли сюда?

— Нет, — уныло произнесла она. — Они сделали единственное исключение, заставив меня поговорить с тобой по телефону сегодня ночью. Один из них отвел меня наверх в гостиную, и там была она.

— Она? — заинтересовался я.

— Позолоченная сучка, которая придумала все это! — с горечью сказала Фран. — Она…

Дверь неожиданно распахнулась, и в ней обрисовался один из качков.

— На выход. Бойд! — проворчал он.

— Когда надо идти, значит, нужно идти, — жалко улыбнулась Фран. — Будь осторожен, Дэнни, и попытайся добиться моего досрочного освобождения.

— Обязательно, — улыбнулся я. — Совсем скоро ты будешь свободна, детка!

— Хотелось бы верить, — ответила она и отвернулась.

Громила запер за мной дверь на задвижку и показал жестом, чтобы я поднялся по ступенькам. Мы вышли в холл, он кивнул в сторону противоположной двери и пробурчал:

— Туда! И не забывай, что я буду с этой стороны двери, пока ты находишься там!

Я толкнул дверь и вошел в помещение, походившее на небольшой зал совращения во дворце султана. Роскошный плюшевый ковер послушно подмялся под моими ногами, а покрывающие стены панели темного дерева ласкали зрение своей выдержанностью. Основание единственной лампы было выполнено в виде обнаженной женщины, стоящей на цыпочках и держащей в пуках стеклянный шар, с острыми грудями, тянущимися к свету.

Тяжелые темно-синие вельветовые шторы плотно прикрывали окно, создавая элегантный фон для огромной, неопределенной формы кровати, покрытой шкурой цвета слоновой кости. Она — несомненно воплощение чьих-то эротических снов — возлежала на постели в виде буйного, но все же гармоничного сочетания черного шелка и теплых тонов плоти.

У нее были роскошные черные волосы, спускавшиеся двумя волнами от центрального пробора к плечам, обрамляя ее головку. Ее терновые глаза сверкали искрами как горящие угольки, а ее широкий, горделиво чувствительный рот был причудливо, прямо-таки сатанински изогнут в уголках. Ее гладкая, безупречная кожа была цвета слоновой кости и сливалась с покрывалом постели, а черное неглиже тонкого шелка скорее подчеркивало, нежели скрывало восхитительно полные окружности ее выпуклых грудей, надменную кривизну ее пухлых чресел и упругую округлость ее бедер.

— Добро пожаловать, Дэнни Бойд, — произнес тот же мягкий, томный голос, который я слышал час назад по телефону. На этот раз шелк действительно зашелестел, когда она скрестила ноги и округлая белизна бедра проявилась сквозь тонкий шелк неглиже как мимолетное обещание рая.

— И, пожалуйста, не стройте из себя испуганную овечку! — добавила она смешливым тоном. — Это меня расслабляет.

— Почему бы нам не покончить с этой бодягой? — элегантно выразился я. — Давайте к сути. Какого дьявола здесь делает моя секретарша? А заодно, какого дьявола здесь делаю я?

— Два хороших вопроса, — ответила она с небрежным видом. — Ваша секретарша была доставлена сюда, чтобы обеспечить ваше присутствие.

— Но почему? — прорычал я.

— Почему бы вам не присесть, Дэнни? — она кивнула на низкое кресло, стоявшее рядом со мной. — Не беситесь! Вам еще понадобится ваша энергия.

Я сел и, пристально глядя на нее, пошарил в карманах в поисках сигарет. Прикурив, я спросил:

— Кто вы такая?

— Вы можете называть меня Миднайт,[1] - она изящно пожала плечами. — Я знаю, что имя это звучит пошло, но оно мне нравится. Вы не можете не признать, что оно подходит моей цветовой гамме.

— Действительно пошлое, — пробурчал я, — как и вся эта банальная обстановка. Я бы лопнул от смеха, если бы не мысль о Фран Джордан, страждущей уже пятую ночь в вашей частной тюрьме в подвале. Так в чем дело? Или вы просто чокнутая с извращенным чувством юмора?

— Поспокойней! — в голосе ее прозвучал ледяной приказной тон. — Мы ведь можем взяться за это и с другого, более неприятного конца, если вы так настаиваете! А дело очень простое. Вы — Дэнни Бойд, человек, предлагающий свои услуги за деньги, и с этого момента я вас нанимаю.

— Каково же место Фран Джордан в этом деле?

— Она — гарантия того, что вы сделаете все, как надо. Она останется здесь, пока вы не выполните задание.

— Предположим, что я не соглашусь…

— Я уже подумала об этом, — лениво произнесла она. — В любом случае я извлеку из этого неплохую прибыль из расчета ста долларов за ночь в моей подвальной комнате со всеми ее прелестями, включая девушку. Как вам это нравится?

Сатанинский изгиб уголков ее рта искривился еще больше, пока она наблюдала за выражением моего лица.

— У вас нет выбора, не правда ли? — спросила она через несколько секунд.

— Пожалуй, нет — проглотил я ком в горле. — Но я предупреждаю вас: если только кто-нибудь тронет девушку, я…

— Пожалуйста, — женщина, называющая себя Миднайт, откровенно зевнула, — Дэнни, без мелодрамы — это так по-детски!

- О'кей, — проскрежетал я зубами. — Так в чем дело?

— Слышали вы когда-нибудь о человеке по имени Саммерс — Макс Саммерс?

Подумав с минуту, я покачал головой.

— Не думаю.

— Неудивительно, — она злобно усмехнулась. — Это лишь подтверждает умение Макса проделывать свои делишки втихую, так что мало кто слышал даже его имя. Одно время мы были партнерами.

— Вместе грабили могилы? — поинтересовался я.

Она мягко рассмеялась:

— Об этом мы как-то не подумали. Однако я все еще слежу — из сентиментальных побуждений, вероятно — за его делами и за ним самим и узнала, что он готовит какое-то крупное дело.

— Что именно?

— Не знаю, — призналась она. — Поэтому-то я и нанимаю вас, Дэнни, чтобы вы узнали.

— Где мне искать этого Макса Саммерса?

— В занюханном городишке Суинбэрн в штате Айова. Макс устроил в нем свою штаб-квартиру по неизвестной мне причине и начал искать «таланты» по всей стране. Я полагаю, что он задумал какое-то особенно крупное дело, раз запрятался в тысяче миль от больших городов! Ваша задача — узнать, что это за дело.

— Вы хотите, чтобы я доехал на попутных до Айовы и спросил его об этом? — усмехнулся я.

— Нам немного повезло, — ответила она псевдоскромным голосом. — Один из его наемников сделал остановку в Нью-Йорке, чтобы погулять немного со своим приятелем, который работает на меня. Луису его рассказ показался настолько увлекательным, что он привез его сюда, чтобы и я могла его послушать. Это было с неделю тому назад, и его старый приятель все еще гостит у меня. Мы сумели убедить его отказаться от предложения Макса Саммерса и не ездить в Суинбэрн. Так что теперь вам предстоит занять его место!

— Вы шутите? — поразился я.

— Я говорю это абсолютно серьезно, Дэнни, — улыбнулась она. — Вы скоро поймете, какая это неплохая! идея. Почему бы нам не пойти сначала поговорить о деле с моим гостем? Так я гораздо быстрее смогу убедить вас.

Она поднялась со своего ложа и пересекла комнату волнообразной, неописуемо сексапильной походкой. Тонкое шелковое неглиже попеременно то прилипало к упругим формам ее роскошного тела, то свободно развевалось, создавая упоительную игру черного и телесного цветов.

Я с готовностью последовал за ней в холл, где она остановилась и сказала своему подручному, что мы идем повидать ее гостя. Он провел нас в подвал, мимо двери комнаты, где томилась Фран Джордан, и остановился у другой запертой двери.

— Открой, — коротко приказала она.

— Вам следовало бы написать книгу, уважаемая, — с восхищением проговорил я. — Что-то вроде «Как устроить свою собственную тюрьму для забавы и прибыли»! Она могла бы даже стать бестселлером!

— Я об этом подумаю, — лениво пообещала она.

Громила отпер и распахнул дверь. При тусклом, неестественном свете свисающей с потолка красной лампочки я разглядел комнату почти идентичную той, в которой находилась Фран, за одним существенным исключением. В этой комнате не было мебели, если не считать соломенного матраса на голом полу с темным бесформенным бугром посредине. В целом комната напоминала начальный кадр из фильма ужасов, основанного на одном из классических рассказов Эдгара Аллана По.

— Джонни! — позвала Миднайт и тут же понизила голос до почти злорадного шепота: — Иди-ка сюда, Джонни. Я хочу послушать тебя еще.

В центре соломенного матраса темный бесформенный бугор резко вздрогнул и медленно пополз к открытой двери. Когда он приблизился, я сообразил в ужасном оцепенении, что это был мужчина, с большим трудом ползущий на четвереньках. Я взглянул на Миднайт и заметил садистские искорки, горящие в ее терновых глазах, в то время как она наблюдала за моей реакцией. Затем я заставил себя вновь посмотреть вниз на приближающееся к нам пресмыкающееся.

Мужчина был обнажен до пояса, и спина его была вся исполосована множеством выпуклых синевато-багровых рубцов, немо свидетельствующих о многочисленных диких избиениях. Он приподнял голову, и я увидел изможденное лицо с всклокоченной недельной щетиной, с глазками, глубоко съежившимися в глазных впадинах и с ужасом глядящими на Миднайт, словно у жестоко побитой собаки.

— Не надо больше, — визгливо пробормотал он, — пожалуйста, не надо! Вы обещали, что после того, как я расскажу вам все, вы мне ничего не сделаете!

Миднайт облизала нижнюю губу, усмехнулась мне в глаза и хрипло сказала:

— Дэнни, познакомься с Джонни Бенаресом. Он был очень крутым парнем, когда прибыл сюда неделю назад.

— Пожалуйста, — прохныкал мужчина.

— Джонни! — Она выставила свою правую ногу вперед, пока мысок черной сатиновой тапочки не оказался прямо под его носом. — Поцелуй.

Его губы издали еле слышный хлюпающий звук, когда он покорно склонил свою голову. Я с омерзением отвернулся и заметил направленный на меня пристальный, немигающий взгляд головореза, который, казалось, раздумывал над чем-то действительно важным.

— Бенарес выдержал только четыре дня прежде, чем раскололся, — на ее лице появилось злобное, знающее выражение, свидетельствовавшее о том, что она приняла свое важное решение. — Ты бы выдержал не более двенадцати часов, Бойд.

— Джонни Бенарес, — охотно представилось пресмыкающееся, — из Детройта.

— Расскажи, что ты делал в Детройте, — безмятежно попросила Миднайт.

— Я сказал тебе всю правду, честно! — захныкал он.

— Я знаю, — ответила она. — Но я хочу, чтобы ты рассказал это снова мистеру Бойду.

— Я работал на «Большого» Элла Джоргенса, пока его не прихватили агенты ФБР, — пробормотал он. — С тех пор я работал по собственному выбору.

— Но чем ты занимался, Джонни? — настаивала она.

— Наемный убийца, — безучастно ответил он. — Выполнил несколько заданий. В паре убийств стоял на стреме…

— Расскажи о своем новом деле, — предложила она, — с того момента, как ты впервые услышал об этом, и до твоей встречи с Луисом здесь, в Нью-Йорке.

— Этот Луис, — лицо Бенареса исказилось болезненной гримасой неприкрытой ненависти, — как только я доберусь до этого вшивого Иуды, я… — он отчаянно завизжал, когда низкий каблук туфли Миднайт врезался в его переносицу.

— Забудь о Луисе, — проворчала она, — и рассказывай свою историю.

— Знамо дело, — Бенарес сглотнул слезы. — Это случилось с месяц назад, может быть, раньше — не помню, сколько я нахожусь уже здесь, — мне позвонил Бен Арлен. Он сказал, что Макс Саммерс ищет хорошего профессионала для особой работы и попросил Бена найти самого лучшего наемного убийцу. — На какой-то миг он с гордостью приподнял голову. — «А кто лучше Джонни Бенареса?» — сказал Бен. Я сказал: «Хорошо», поскольку знал, что Саммерс — пахан и что слабого дела он не организует. Бен сказал о'кей, он сообщит Саммерсу, а тот свяжется со мной.

Примерно через неделю я получил по почте письмо с тысячью баксов. В нем говорилось…

— Письмо у меня, — оборвала его Миднайт. — Забудь о нем, Джонни. Ответь еще на пару вопросов.

— Как прикажешь, — охотно отозвался он.

— Бен Арлен тоже собирался принять участие в этом деле?

— Нет, — он решительно покачал головой. — Бен отправился на лето на юг, во Флориду. У него там неплохой маленький рэкет, с которого он имеет денежку, достаточную, чтобы провести зиму под солнцем.

— Ты когда-нибудь встречался с Максом Саммерсом?

— Нет. Но я, знамо, слышал о нем, — быстро проговорил Бенарес. — Нет круче пахана, чем Макс. — Он увидел приближение к своему лицу каблука Миднайт и в отчаянии вскрикнул: — Кроме тебя, Миднайт! Ты круче его!

— Никогда не забывай об этом. Ты когда-нибудь работал в Чикаго, Джонни?

— Никогда.

— Ты знал кого-нибудь, кто когда-либо работал на Саммерса?

— Нет.

— Думаю, этого достаточно, — она кивнула самой себе. — Ты можешь вернуться в свою клетку, Джонни.

— Миднайт! — Он опять приподнял голову с отчаянно умоляющими, налитыми кровью глазами. — Что еще тебе нужно от меня? Почему ты не хочешь меня отпустить? — Он увидел неспешное движение громилы, и голос его сразу сломался: — Тогда, ради Бога, повесь здесь нормальную лампочку! Этот вонючий, проклятый красный… красный… красный…

Громила просунул свою ногу под грудь Бенареса и пнул так, что тот откатился в глубь комнаты, затем закрыл и запер дверь.

— Вернемся наверх, Дэнни, — предложила Миднайт. — Мне необходимо выпить, и думаю, вам тоже.

— Не так, как Бенаресу, — проворчал я.

— Только не жалейте этого маленького, дешевого подонка Джонни, — добродушно проговорила она. — Вы думаете, он поступил бы иначе с вами или со мной, если бы мы оказались в его руках?

— Человек имеет право на человеческое отношение к себе, — ответил я, и эти слова показались глупыми мне самому.

Она презрительно пожала плечами и стала подниматься по лестнице. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Мы вернулись в комнату соблазнения, и она указала мне в сторону шкафчика с напитками:

— Налейте мне горькой, Дэнни.

— Ваше высочество! — я вежливо поклонился.

Уголки ее рта изогнулись, и она наградила меня долгим взглядом. Затем повернулась, мягко притворила дверь и заперла ее на ключ. Я прошел к винному шкафчику и приготовил напитки — горькую дли нее и виски со льдом для себя. Когда я повернулся, она отошла от антикварного столика с конвертом в руке и села на диван. Повелительным жестом пальца она пригласила меня присесть рядом с ней на белую кожаную обивку, передала мне конверт в обмен на стакан. Он был адресован Дж. Бенаресу в гостинице в Детройте. Внутри находился листок дешевой бумаги с напечатанным на машинке и неподписанным посланием:

«Будьте в Суинбэрне, штат Айова, не позднее 26 октября. Поселитесь в гостинице «Скотовод» под именем Джонни Дугуд и ожидайте связи. Деньги на расходы прилагаются».

— В конверте была еще тысяча долларов, — небрежно пояснила Миднайт. — Бенарес решил, что у него остается еще достаточно времени до поездки в Айову и что он может пропить большую часть тысячи в Манхэттене.

— И сегодня двадцать третье, — подытожил я.

— У вас навалом времени, Дэнни, — сказала она все тем же небрежным тоном. — Это ведь не такое уж и сложное задание, вы же понимаете? Всего-то и делов — поступить так, как сказано в письме. И как только вы узнаете о деле, задуманном Максом, потихонечку исчезнете оттуда.

— Вы шутите? — сердито проворчат я.

— Если выдумаете, что я шучу хоть немного, — огрызнулась она, — вам следует заглянуть еще раз в подвал.

— О'кей, — устало проговорил я. — Давайте разберемся в деталях. С самого начала у меня никуда не годные шансы на исполнение роли Джонни Бенареса. К тому же неужели вы думаете, что Макс Саммерс — если он планирует действительно крупное дело — позволит кому-нибудь скрыться после того, как он расскажет о нем?

— Макс никогда не видел Бенареса, — холодно ответила она. — Ему совершенно ни к чему вас подозревать. Насчет второго вы можете быть правы, но это не столь важно. Я пошлю кого-нибудь на связь с вами в Суинбэрне. и вы сможете передать всю информацию ему.

— Что я-то буду иметь от этой сумасшедшей затеи? — поинтересовался я.

— Вы получите обратно свою маленькую прелестную секретаршу в целости и сохранности, — небрежно бросила она.

— И?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Если вы добудете нужную информацию, получите, быть может, тысяч пять.

— Когда?

— Когда выполните задание, разумеется. У Бенареса еще осталось около шести сотен, полученных от Макса на расходы. Этого вам вполне хватит до гостиницы «Скотовод»!

— Должен признать, Миднайт, — пробурчал я, — ваша сердечность впечатляет!

Она поставила свой стакан на подлокотник дивана, подняла руки над головой и с наслаждением потянулась. От этого движения ее полные груди поднялись, а упругие соски натянули тонкий черный шелк.

— У меня целая куча достоинств, гораздо дороже сердечности, Дэнни, — заверила она меня, — от которых вы даже сейчас не можете оторвать глаз!

— Почему вы выбрали именно меня для этой сумасшедшей затеи? — в отчаянии спросил я.

— Мне нужен достаточно крутой парень, который может изобразить из себя Бенареса, и достаточно ловкий, чтобы не дать себя расколоть, — объяснила она. — У вас неплохая репутация в вашем рэкете, репутация парня крутого, ловкого и не слишком щепетильного. Кроме того, мне нужен человек, которому я могла бы довериться. А я никого такого не знаю.

— И вы решили довериться мне?

— Если у меня и были сомнения, одного взгляда на вашу короткую стрижку и ваш благородный профиля было достаточно, — непристойный смех сорвался с ее губ.

— И вы выкрали Фран Джордан и засунули ее в подвал только потому, что решили довериться мне? — проскрежетал я зубами.

— Не будете же вы порицать женщину за желание иметь определенные гарантии?

— Ну, это-то не произвело бы на вас никакого впечатления, не так ли? — с горечью спросил я. — Я на крючке, и вы знаете это! О'кей! Отдайте мне шесть сотен и велите своим подручным отвезти меня домой, меня был трудный день, я устал.

— А который час? — спросила она безучастным голосом.

Я сверился со своими часами:

— Четверть первого.

— Слишком поздно, чтобы ехать домой, — решительно заявила она. — Вам лучше провести ночь здесь, а утром мои маленькие парни отвезут вас в Манхэттен.

— Огромное спасибо, — холодно поблагодарил я.

Она медленно повернула голову и в течение нескольких секунд изучала мое лицо. В ее терновых глазах зажглись и засверкали искры, словно каскад шутих Четвертого июля.[2]

— Это приглашение должно вам польстить, Дэнни. — прошептала она, — я не так часто его делаю.

— Я должен буду разделить с Бенаресом его замечательную камеру? — пробурчал я. — С ее особыми световыми эффектами, от которых даже сильный мужчина сойдет с ума еще до утра?

— Если будете хорошо себя вести, вы, может быть, разделите со мной этот роскошный диван, — прошептала она. — Но не очень-то надейтесь на свою удачу — я ведь могу и передумать.

— Миднайт, золотце, — оскалил я зубы, — с чего это вы решили, что вы неотразимы?

Знакомая сатанинская ухмылка повернула вниз уголки ее губ. Задумчиво пожевав полную нижнюю губу, она наконец решила что-то для себя и беспечно проговорила:

— Не знаю. Может, вы — первый мужчина, не доступный для Миднайт?

— Может быть, — согласился я.

— Вы рискнете поставить на карту свою недоступность?

— Если ставки будут достаточно высоки.

Она поднялась с дивана, сделала пару шагов и остановилась спиной ко мне, склонив голову на одну сторону. Это была классическая поза из немого порнофильма. Не хватало лишь субтитров: «Я думаю! Я размышляю!» У меня было время, чтобы допить виски, пока она раздумывала. Затем я поставил стакан на подлокотник.

— Если вы устоите перед моими прелестями, Дэнни Бойд, — неожиданно возвестила она, — я позволю вам уехать и захватить с собой вашу дешевую секретаршу.

— А если не устою?

— Тогда один из моих мальцов проведет остаток ночи с ней в ее подвальной комнате!

Через несколько секунд она победно рассмеялась, нарушив внезапную тишину, установившуюся после ее предложения.

— В чем дело, Дэнни? — подстрекательски спросила она, все еще не глядя на меня. — Струхнули? Или ставки слишком высоки для лиги робких игроков, в которой вы привыкли играть?

— Это мне кажется немного круто по отношению к Фран, — проворчал я, — можно даже сказать, некрасиво.

— Вам не хватает веры в самого себя? — в ее голосе послышалась откровенная насмешка. — Подумайте только, как вы будете казниться, что не воспользовались этой возможностью. Зная, что у вас был шанс уйти отсюда самому и увести с собой девушку, но вы струсили с самого начала.

— О'кей! — прорычал я ей в спину. — Банкуйте!

— Играем! — восторженно откликнулась она.

Ее руки сделали неспешное движение, но из-за спины невозможно было сказать, чем она занималась, пока они не поднялись на уровень ее декольте.

— Я ставлю всю себя на карту, Дэнни! — голос ее донес неотвратимость первородного греха.

С легким шелестом черный шелк соскользнул по ее блестящим, сатиново-гладким плечам, обнажая изящный изгиб спины, плавно переходящей в тонкую талию и внезапно расширяющейся в выпуклые волны чресел и высокие, гордые сферы белоснежных ягодиц. Тонкий шелк ласкательным движением стекал по ее упругим бедрам и прекрасно обрисованным икрам и успокоило хрупкой пеной вокруг щиколоток с шепотом безмерного обожания.

Ее бедра шевельнулись, сначала почти незаметно, в ритмичном покачивании, быстро переросшем в бешеный языческий танец любви, который внезапно прекратился в своем апогее. Ее тело застыло в величавой неподвижности, но ее высоко подтянутая попка непроизвольно вздрогнула еще раз, едва не вырвав отчаянный стон из моей груди.

Потом она медленно — очень медленно! — повернулась ко мне, так, что сначала я увидел одну гордо выпяченную грудь, от скульптурного вида которой у меня перехватило дыхание. Нарочито неспешно она завершила поворот, широко расставив ноги, напрягши бедра и изогнув в талии тело так, что ее кремовые груди свободно закачались, подчеркивая движение своими вызывающе упругими коралловыми сосками. Ее руки потянулись ко мне в откровенном приглашающем жесте.

— Всю себя, Дэнни, — прошептала она осиплым голосом, — я предлагаю тебе. Только бери!

Я поднялся с дивана и с остекленевшими глазами сделал пару шатких шагов к ней. Но прежде чем я достиг ее, из груди Миднайт вырвался грудной, без сомнения победный смех.

— Кто знает? — От смеха ее груди колыхались все сильнее. — Может, твоя маленькая секретарша получит от ожидающего ее сюрприза не меньшее удовольствие, чем ты, Дэнни?

— Я тоже припас сюрприз для тебя, дорогуша, — еле вымолвил я.

Она все еще смеялась, когда мой кулак врезался в ее челюсть. Полнейшее изумление промелькнуло в ее глазах за долю секунды до того, как они остекленели и она рухнула без сознания на пол. Какое-то время я стоял, глядя на нее и сотрясаясь всем телом во внезапном пароксизме неистовой безысходности. В конце концов я дотащился до винного шкафчика и налил себе добрую порцию спиртного, чтобы отпраздновать тот момент, когда я сошел с ума.

Осушив стакан, я почувствовал себя несколько лучше. Еще лучше я почувствовал себя, когда убедился, что ведерко для льда было из чистого серебра. Высыпав лед на ковер, с ведерком в руках я подошел к двери. Когда я открыл ее, передо мной предстал — как я и ожидал — тот горилла.

— Миднайт просит принести еще льда, — поведал я ему и сунул ведерко в его объемистую утробу.

— Да? — Его руки автоматически обхватили ведерко, но его глаза сузились от подозрения.

— Если вы мне не верите, спросите у нее сами, — большим пальцем я показал себе за спину и сделал шаг назад, чтобы пропустить его в комнату.

Двумя решительными шагами он поравнялся со мной, увидел Миднайт. растянувшуюся на полу, и у него отвалилась челюсть от изумления.

Два фактора сыграли в мою пользу: его замедленная реакция на бессознательное состояние Миднайт и это прекрасное тяжелое ведерко для льда, которым были заняты обе его руки. Я должен был проделать все быстро и безошибочно, чтобы не дать ему шанс сделать из дорогого мне тела нечто вроде рубленого бифштекса. В следующий миг мой кулак попал ему точно за правое ухо. В этот удар я вложил вес свой вес. Он хрюкнул, сделал слепой, шатающийся шаг, уронил ведерко из ослабевших рук, но не упал.

Во второй раз я переплел пальцы обеих рук, завел их за голову и обрушил их на его затылок. И снова ворчание и хрюканье были единственной его реакцией. Мой мозг забился в истерике, отказываясь понимать, что этого чудовища вовсе отсутствовала нервная система. Но он наконец опустился на колени, как раб, отдающий дань своей обнаженной богине, а потом и рухнул лицом на ковер и остался недвижимым.

Взяв из его кармана связку ключей и сняв с него кобуру с револьвером 38-го калибра, я вынул ключ из замка, вышел в холл и запер дверь снаружи. Затем на цыпочках спустился по ступенькам в подвал словно добрая фея и открыл дверь комнаты, в которой томилась Фран Джордан.

Она лежала на древней кушетке в совершенно угнетенном состоянии, граничащем с отчаянием. При моем появлении ее зрачки расширились, и она резко села.

— Дэнни? — Если бы ее глаза распахнулись еще шире, подумал я, они выскочили бы из орбит. — Дэнни!

— Кто же еще? — прорычал я. — Давай быстро! Уже объявили последний автобус, и он не будет ждать даже сексуальное пугало вроде тебя!

К тому моменту, когда я занялся замком двери алого ада Бенареса, Фран уже догнала меня. Я распахнул дверь и прокричал:

— Бенарес! Убирайся отсюда!

И снова бесформенная куча в центре соломенного матраса судорожно дернулась и медленно поползла к двери.

— Поднимись на ноги, Джонни, мой мальчик! — напряженно поторопил я его. — Спасение пришло в последний момент!

Бенарес поднял голову, недоверчиво вытаращился на меня и пробормотал:

— Это какая-то хохма. Вы хотите поставить меня на, ноги, чтобы она снова принялась за меня?

— Никакой хохмы, — проворчал я. — Ты хочешь выбраться отсюда или нет?

Внезапный проблеск надежды зажегся в его глазах:

— Но как вы ухитрились…

— Оставим это на потом, — быстро предложил я. — Нам еще предстоит выбраться из этого притона, и мне: понадобится твоя помощь.

Я услышал, как Фран с шумом втянула в себя воздух, когда разглядела багровые рубцы на его спине и увидела, с каким трудом поднялся он на ноги.

— Это она так его отделала? — ошеломленно спросила Фран.

— С Миднайт не соскучишься, — проворчал я, схватил Бенареса за руку и помог ему выйти из комнаты.

— Я-то думал, что ты из ее подручных, — еле слышно проговорил он, — но ты, кажется, не из них? — Он прислонился к стене и обессиленно заморгал глазами. Неудивительно, подумал я, даже тусклый свет подвала причинял боль его глазам после пережитого им десятидневного красного кошмара.

— Обойдемся пока без объяснений, Джонни, — сказал я, стараясь подавить нараставшую во мне панику. — Несколько часов назад пара горилл доставила меня сюда. Один из них заперт с Миднайт в гостиной наверху. Оба они были без сознания, когда я их оставил, но когда-то они придут в себя. Другой горилла находится где-то в доме. Есть кто-нибудь еще в доме?

— Луис, — его рот искривился в злобном оскале, — мой старый приятель Луис, низкий предатель!

— Итак, Луис. Кто еще?

— Скорее всего еще один громила. За то время, что я провел здесь, я видел трех головорезов в разное время.

— Луис и две гориллы, — мрачно подытожил я. — Тебе знаком план дома?

— Они оглушили меня, как только я вошел в дверь. В себя я пришел в этой крысиной норе.

— Придется играть вслепую, — я беспомощно пожал плечами. — Ты сможешь идти?

— Мистер, — зловеще проговорил он, — чтобы выбраться отсюда, я полечу!

Мы пошли вверх по ступенькам. Я — впереди, Бенарес за мной и Фран замыкающей. Я задержался ненадолго у двери в гостиную и послушал: изнутри не доносилось ни звука, и я решил, что Миднайт и ее горилла все еще мирно отдыхали, но мне даже думать не хотелось, как долго пробудут они в этом состоянии.

По коридору мы дошли до вестибюля. Мы остановились, и я осторожно высунул голову и ствол револьвер из-за угла. Я никого не увидел, но услышал разговор в комнате с раскрытой дверью в дальнем конце вестибюля. Нам пришлось бы пройти мимо этой комнаты, чтоб, добраться до входной двери. Нам нужно было выработать некую стратегию. Я объяснил остальным нервным шепотом ситуацию и свой блестящий, хоть и просто план. Насколько он был блестящим, должно было показать время, как сказали одному восьмидесятилетнему чудаку, женившемуся на девятнадцатилетней девчушке.

Но поскольку лучшей идеи никому в голову не при шло, мы решили привести в действие «план Бойда». В соответствии с ним Бенарес должен был войти прямо эту комнату. И, пока сидящие в ней парни очухаются от неожиданности появления свободного Джонни, я ворвусь туда с револьвером в руке. Фран же следовало покорно ожидать в вестибюле в качестве нестроевой исхода нашей операции.

Мы прокрались на цыпочках через холл и прижались к стене рядом с открытой дверью. Я кивнул Бенаресу, он усмехнулся и, волоча ноги, вошел в комнату. Я услышал его ядовитый пронзительный голос:

— Привет, ребята. Где тут можно отлить?

В комнате установилась шоковая тишина. Я выждал секунды три и бросился в дверь с револьвером в руке. Это была просторная комната — видимо, большая гостиная дома. В отличие от комнаты соблазнения Миднайт, в которой она и действовала соответственно.

Трое мужчин сидели вокруг карточного столика полного денег, пепельниц и стаканов, и все еще пялились на Бенареса, словно на какое-то видение. В одном из них я узнал приятеля громилы, мирно спящего на ковре Миднайт. Напротив него сидел еще один парень из той же весовой категории. Третий парень был совершенно другого пошиба: стройный, безупречно одетый, едва достигший сорокалетия, с худым, меланхоличным лицом святого. Но у святого не могли быть такие мертвые глаза, ни шрам от старого ножевого ранения, который сморщил кожу с одной стороны его рта.

— Никому не двигаться, даже не дышать, — проскрипел я — и все, быть может, останутся в живых!

Как если бы кто-то повернул выключатель, все одновременно перевели глаза с лица Бенареса на мое. Амбалам достаточно было взглянуть на 38-й калибр, чтобы оставить саму мысль о сопротивлении в ожидании своего шанса. Обезображенный шрамом святой пристально и долго смотрел на меня, затем поднял руку — достаточно медленно, чтобы я не занервничал — и мягко провел пальцами по густым курчавым белокурым волосам.

— Ты, должно быть, Бойд, — в его низком, хорошо поставленном голосе прозвучал не вопрос, а утверждение, — Что скажешь о Миднайт, Бойд?

— Я ее оглушил, — ответил я без затей.

— Ты… — ямочка на его щеке стала еще глубже, когда на лице появилась довольная ухмылка. — Вот это да! — Он счастливо хихикнул. — Могу поспорить, что впервые в истории будущий самец Черной вдовы ухитрился укусить первым![3]

— В другое время я посмеялся бы вместе с тобой, — прорычал я. — Сейчас же заинтересован в средстве передвижения. Где машина, в которой вы доставили меня сюда?

Качок, который был вместе со мной в машине, обеспокоенно облизал губы, когда я уставился на него.

— Не изображай из себя скромника, приятель, — сказал я фальцетом, — не то я попрошу Джонни зажечь спичку под твоим отвратительным носом и посмотрю, не освежит ли твою память запах жженой ворвани.

— Это был бы кайф! — прошептал Бенарес.

— Она стоит перед домом, — прохрипел амбал.

— Ключи?

— У меня в кармане.

— Достань их очень медленно и брось сюда, — велел я.

Он сделал, как было приказано, и я поймал ключи свободной рукой.

— Что теперь? — вдруг поинтересовался Бенарес.

— Может, им понравится комната, которую вы только что освободили? — предположил я.

— Ага, — он несколько раз кивнул головой с высокопарной важностью подвыпившего адвоката. — Это звучит неплохо, приятель, но прежде я должен кое-что сделать.

Медленной, шаркающей, но решительной походкой он двинулся к карточному столику, держа руки в футе перед собой, судорожно сжимая и разжимая пальцы.

— Джонни! — закричал я. — Сейчас не время…

— Это мой старый дружок Луис, — монотонно проговорил он. — Христопродавец! Я должен поблагодарит его за чудесное время, проведенное здесь. Ты не представляешь, какие прекрасные идеи он подкидывал «Дай ему еще шесть плетей, Миднайт, и он расколется. Даже в лучшие времена Джонни был всего лишь бесхребетным панком!» И, как ты понимаешь, приятель она таки ему поверила!

— Прибереги это на потом, Джонни! — прорычал я без всякой надежды на успех. — Это может подождать! Не рискуй…

Но было уже поздно. Святой со шрамом сидел между двумя амбалами, а это значило, что Бенарес должен был обойти одного из них, чтобы добраться до Луиса. Я еще говорил, когда Бенарес начал обходить громилу, бросившего мне ключи, и закрыл его от меня своим телом. Два выстрела раскатились эхом по комнате.

Джонни Бенарес дважды резко дернулся назад под ударами пуль и рухнул боком на пол. При звуке выстрелов некий условный рефлекс привел в движение мои ноги, и я вдруг оказался в трех футах от того места, где стоял перед этим. Поэтому третья пуля бандита выбила штукатурку примерно там, где должна была находиться моя голова.

Он действовал как и подобало профессионалу, выстрелив в третий раз над уже падающим телом Бенареса в надежде размазать мои мозги по штукатурке, если бы я еще соображал, что же случилось. Единственно, чего он не учел, были мои нервные ноги, и поэтому у него уже не было никакого шанса. Той доли секунды, которая понадобилась его глазам, чтобы найти меня, и его руке чтобы довернуть ствол на полдюйма, хватило мне с избытком, чтобы дважды подряд нажать на спусковой крючок револьвера 38-го калибра.

Темная дырка вдруг образовалась на дюйм ниже его левого глаза, и к ней моментально добавилась вторая чуть выше брови. Он тут же потерял интерес к игре и обмяк на стуле, а его голова свесилась под неестественным углом.

Внезапно воцарившаяся абсолютная тишина изменила название игры с «Убей или умри» на «Сыграй в статуи». Луис сидел не двигаясь, с рукой, замершей на полпути внутри пиджака, а еще живой другой громила замечательно изображал из себя восковую фигуру согнувшейся гориллы, приподнявшейся со стула.

Напряжение постепенно спадало. Рука Луиса по дюйму за раз вернулась на столешницу, где и осталась лежать ладонью вниз. Амбал с застывшим на лице оскалом крадучись опустился на стул и сделал вид, что даже и не пытался встать.

— Как я уже сказал, джентльмены, — я сделал глубокий вдох, — может, вам подойдет комната, только что освобожденная Джонни Бенаресом?

Судя по выражению их лиц, они не возражали бы и против черной дыры, лишь бы остаться в живых.

Я стоял у окна своей квартиры и смотрел на ярко освещенный Центральный парк, потом перевел взгляд на часы и поразился: прошло всего лишь пять часов с того момента, когда я любовался в последний раз его видом. Фран уже чертовски долго плескалась в ванне, но я решил, что это не может помешать мне выпить немного до ее появления.

С того момента, как зазвонил телефон и шелковый голос сказал, что я должен был сделать, если хотел, чтобы Фран сохранила свое здоровье, все происходило так дьявольски стремительно, что я все еще не мог поверить в случившееся: поездка с повязкой на глазах, комната с неестественным красным освещением и жалкой фигурой Джонни Бенареса, ползущего к двери на четвереньках как побитая собака; сумасшедшее предложение занять его место и встретиться с типом по имени Макс Саммерс в каком-то занюханном городишке в Айове; фантастически сексапильная женщина по имени Миднайт; идиотская гибель Бенареса… Это была та еще ночь!

Я припомнил выражение облегчения, которое явилось на измученном лице Фран, когда после прозвучавших в комнате выстрелов последним из нее вышел я. Очень долго не смогу я забыть и выражение лица Луиса, когда я запер его и амбала в комнате, в которой подвергали пыткам Джонни Бенареса, За этим последовала сумасшедшая поездка по извилистым и узким проселкам, пока мы не сообразили, что дом находился в паре миль от города Гринвич в штате Коннектикут, и не выбрались наконец на шоссе, ведущее к Манхэттену.

— Эй! — прозвучало из ниоткуда. — Про меня ты забыл? Кого я презираю, так это скрытого пьяницу!

— Кого я ненавижу, — холодно ответил я, — так людей, скрытно проникающих в комнату. Разве ты могла закрыть за собой дверь, чтобы я знал, что кто-то вошел?

Тут я поднял глаза и увидел Фран, стоящую в нескольких шагах от меня, свежевымытую, благоухающую, благопристойно прикрытую от шеи до щиколоток белой шелковой пижамой, которая любовно обрисовала каждую линию, выпуклость и ложбинку ее восхитительного тела.

Ее зеленые глаза ожили и заискрились как всегда, а на лице появилось свойственное ей отчасти циничное, отчасти беспутное и отчасти смешливое выражение. Судя по всему, она полностью пришла в себя от жутких впечатлений последних пяти дней, которые, вероятно, показались ей вечностью, насыщенной страхом и неуверенностью. Это не могло не радовать.

— Не считаю возможным пить с подчиненными, — холодно произнес я. — У них может возникнуть иллюзия равенства. Но в данном случае имеются несомненные смягчающие обстоятельства. — Я оглядел ее с ног головы критически, но, тем не менее, одобрительно. Если подумать, то можно и изменить это правило. Никогда не пить с подчиненной, если она не одета в шелковую пижаму, достаточно обтягивающую и достаточно тонкую, чтобы выставить напоказ каждую ее родинку.

Фран заинтересованно оглядела себя и живо откликнулась:

— Что-то я не помню, чтобы у меня были родинки. Но это и неудивительно: я только что родилась заново в твоей ванной после того, как испытала удел в десять раз хуже, чем смерть, преданно исполняя обязанности твоей преданной служащей. Но я очень надеюсь, что отметина моего возрождения не оказалась в таком месте, где она могла бы смутить девушку.

— Что желаешь выпить? — спросил я ослабленным голосом.

— То же, что и ты, — огрызнулась она. — Лишь бы побольше алкоголя и поменьше льда. Прошло пять долгих дней с тех пор, как я пила в последний раз, разве ты забыл?

— Уверен, что ты никогда не дашь мне этого забыть, — ответил я и поспешил выполнить ее заказ.

— Тебе вообще-то повезло увидеть эту пижаму, — вдруг заметила она с загадочной женской логикой, не имеющей ничего общего с предыдущим разговором, — если иметь в виду, что ты дал мне только полчаса на сборы, когда мы остановились у меня по пути сюда. Все твои подлые штучки, типичный «сексуальный подход Бойда», не оставляющий девушке времени, чтобы поразмыслить над последствиями ночи, проведенной в твоем доме!

Я протянул ей стакан, и она выхватила его из моей руки так, словно боялась, что я передумаю.

— Фран, золотце, — проявил я терпение. — Я тебе уже говорил, что это ради твоей безопасности.

— Хихиканье и хохот за сценой! — съехидничала она.

Со стаканом в руке и задумчивым выражением лица она уселась на диване. Захватив свой стакан, я присоединился к ней, сев достаточно близко для интимной беседы, но не настолько близко, чтобы она подумала, что я сделал это лишь ради интимности.

— Фран, — косо посмотрел я на нее, — ты никак думаешь?

— Помолчи, — рассеянно проговорила она, неодобрительно нахмурив элегантные брови. — Неужели ты не видишь, что я думаю?

Есть старая, избитая истина — ищи женщину за спиной каждого великого мужчины. Могу спорить, что за спиной каждого страдающего маниакальной депрессией мужчины следует искать женскую логику.

— Дэнни, — неспешно проговорила она, — сколько будет пять помножить на двадцать четыре и минус двадцать один?

— Девяносто девять? — рискнул я.

— Шестью девять пятьдесят четыре, — еле слышно пропела она, — и еще пятьдесят четыре, плюс пять, получается пятьдесят девять… — Она наградила меня победным взглядом: — Скажем, ровно шестьсот!

— Что ровно шестьсот? — прохныкал я.

— Я же все рассчитала вслух, — снисходительно пояснила она. — Может, я сделала это слишком быстро для твоего мозга размером с горошину? Ну что же, — насмешливо пожала она плечами, — придется проделать все заново. Пожалуйста, Дэнни, сосредоточься!

— Я буду не я, а Эйнштейном! — пообещал я.

— Меня похитили и держали в этой ужасной кутузке этой ужасной сучки в течение пяти дней, так?

— Так! — произнес я четким интеллигентным голосом.

— С субботы до среды, — продолжала она. — То есть пять помножить на двадцать четыре, минус двадцать один.

— Я знаю, что я тупой, — смиренно произнес я. — Но почему минус двадцать один?

— Нормально я работала бы в конторе три из этих дней по семь часов в день, — терпеливо разжевала она.

— Получается ровно девяносто девять сверхурочных часов, которые я проработала на тебя, исправно выполняя обязанности преданной служащей, будучи похищенной.

— Эй! — завопил я с ужасом. — Подожди-ка! Не можешь же ты…

— По моим расчетам, моя зарплата равна трем долларам в час, — безжалостно продолжила она, — но сверхурочные ведь оплачиваются вдвойне! Итак, девяносто девять часов по шесть долларов в час — это… ровным счетом ты мне должен шесть сотен!

— И это твоя благодарность за то, что я рисковал жизнью, чтобы спасти тебя от удела в десять раз хуже, чем смерть? — горько рассмеялся я. — Как сказал Шекспир: «Есть ли — что-то там такое — более жестокое, чем человеческая неблагодарность?» Но когда он написал «человеческая», он имел в виду «женская»!

Фран неожиданно разразилась неудержимым хохотом, не обращая ни малейшего внимания на мой убийственный взгляд.

— Ну, парень! — Плечи ее беспомощно тряслись. — Я так и знала, что это сработает наверняка!

— Сначала ты впала в истерику, а теперь — в буйство, — прорычал я. — Что сработает? Или ты не знаешь, о чем говоришь?

Она сделала сверхусилие и держала свое идиотское хихиканье достаточно долго для того, чтобы одарить меня торжествующим взглядом своих зеленых глаз.

— Тебе, Дэнни, я открою свои тайные мысли, — пообещала она дрожащим голосом. — Когда ты мне наливал, я думала, как хорошо было развалиться на этом диване и расслабиться, наслаждаясь наконец виски после пятидневного вынужденного воздержания. Но как только я села, мне пришло в голову, что твое безумное самомнение заставит тебя сделать поспешные заключения и предположить, что я предлагаю открытый сезон для твоих ненасытно распутных инстинктов лишь потому, что я расположилась на твоем диване. Так как могла бы я отвлечь тебя от них, чтобы спокойно насладиться своим виски? Если ли что-либо, что может подействовать на тебя сильнее секса? И я сообразила: есть — деньги!

— Ты хочешь сказать… Вся эта хохма послужила лишь для того, чтобы я оставил тебя в покое, пока ты насладишься выпивкой? — Я чуть было не задохнулся от возмущения.

— И это сработало на сто процентов! — Фран сделала последний глоток, небрежно уронила стакан мне на колени и сладко улыбнулась. — Разве нет?

Я безмолвствовал, что нечасто со мною случается. Фран повернула голову ко мне и тепло улыбалась несколько секунд, потом подняла руку и нежно погладила меня по голове.

— Какой чудесный ежик! — влюбленно проговорила она. — У меня возникло непреодолимое желание задрать повыше юбки и пробежаться по нему босиком ранним утром, пока еще свежа роса.

— А у меня возникло непреодолимое желание задрать повыше твои юбки — если они у тебя окажутся — и выпороть тебя! — прорычал я. — Ты не переставала разыгрывать меня в течение уже десяти минут с того момента, как просочилась из ванной комнаты!

— Прости меня, Дэнни, — она надула губы, изображая из себя маленькую обиженную девочку. — Это, наверное, реакция от пребывания в той ужасной комнате!

Она неожиданно повернулась ко мне спиной, подняла ноги на диван и уютно откинулась назад, едва дав мне время убрать с коленей пустой стакан и освободить место для ее головы.

— Я все еще никак не могу забыть этот дикий кошмар, — прошептала она, глядя широко раскрытыми глазами вверх, в мое лицо. — Эта жуткая сучка похитила меня лишь для того, чтобы заставить тебя поработать на нее в роли бедного Джонни Бенареса! Ты думаешь, она говорила правду об этом Максе Саммерсе — кто бы он ни был! — и о крупном деле, которое он затеял в каком-то вшивом городке Айовы?

Разумеется. Твое похищение было взаправдашним, как были взаправдашними рубцы на спине Бенареса. Так почему неправдоподобно ее желание, чтобы я занял его место и выполнил ее задание, схватив тебя в качестве заложницы?

— Сейчас это кажется столь фантастичным, — прошептала она, — но я должна признать, что, пока это длилось, это было ужасно реально, — губы ее растянусь в хитрой улыбке. — Ты придумал эту хохму с безопасностью в твоем доме — скажи мне правду — только того, чтобы заманить меня к себе домой? Ведь так?

— Нет, не так, — правдиво ответил я. — После случившегося я не думаю, что Миднайт, Луис и остальная банда откажется от своей затеи. Поэтому с сегодняшнего дня ты отправляешься в отпуск! У тебя есть тетушка во Флориде, которую ты жаждешь повидать, или, может, школьная подружка где-нибудь на Аляске?

— Ты это серьезно?

— Совершенно серьезно, — заверил ее я. — Я хочу, чтобы ты уехала как можно дальше от Нью-Йорка по крайней мере на пару недель. Как ты на это посмотришь?

— Я полагаю, что девушке не следует отказываться от дополнительного отпуска — конечно же оплаченного! — по какой бы то ни было причине, — притворно скромно проговорила она. — Я могла бы пожить пару недель у своего школьного приятеля. В Техасе.

— Превосходно! — с восторгом подхватил я.

— Он развелся шесть месяцев назад, и только что начала качать нефть еще одна скважина на его южной лужайке, — озабоченно прошептала она. — Именно сейчас он нуждается в женском участии. Ни одному мужчине не следует тратить все эти деньжищи в одиночку!

- Пожалуй, лучше будет отвезти тебя обратно в ту подвальную комнату и оставить там гнить! — беспомощно предложил я.

— Бедный Дэнни! — она взяла мою руку, положила ее на свою прелестную правую грудь и с неожиданной силой сжала мои пальцы так, что я почувствовал теплую упругость ее плоти под тонким шелком пижамы.

— Я пошутила, — мягко сказала она. — А чем ты займешься, пока меня не будет, Дэнни?

— Я думал об этом, — признался я. — Теперь, когда речь идет о свободном выборе, я, может, пойду, на сделку с Миднайт, естественно, на чисто меркантильной основе.

Фран непроизвольно вздрогнула.

— Иногда у тебя проявляется черный юмор, Дэнни Бонд! Забудь, что я спросила!

Наступила тишина, и я воспользовался ею. Моя вечно ищущая рука незаметно отделилась от никому на нужной шелковой помехи.

— У вас восхитительная правая грудь, мисс Джордан, — правдиво заметил я.

— Я рада, что вы обратили на это внимание, мистер Бойд, — спокойно ответила она. — Левая тоже хороша. Если желаете, можете проверить.

Меня вдруг, без всякого предупреждения, охватило отвратительное угрызение совести, парализовавшее мою ищущую руку так, что она бесполезно повисла в воздухе в трех дюймах от принятия ее любезного приглашения. Фран с любопытством изучала ее в течение нескольким секунд, затем недоуменно покачала головой.

— Мне потребуется, слишком много времени, чтобы поправиться настолько, чтобы дорасти до твоей руки, — тактично намекнула она. — Боюсь, что Магомету Бойду придется прийти к моей маленькой горе!

— Я просто задумался, Фран. золотце мое, — пробормотал я сквозь сжатые зубы. — Может, твое нынешнее поведение всего лишь реакция на жуткие последние пять дней. Мне не хотелось бы, чтобы ты сожалела ой этом потом, так что… — Я громко застонал, слушая столь несвойственные мне слова, вырванные из моего рта этим старомодным угрызением совести, противным моей личности, — так что я буду возражать, если ты передумаешь!

Она заморгала от изумления: «Дэнни, ты не заболел?»

— Только немного ослаб головой, — прошептал я, и гротескная ухмылка искривила мой рот в нечто отдаленно напоминающее диаграмму продаж компании на грани банкротства.

— Когда ты ворвался в подвал с револьвером в руке, — мягко промолвила она с ярко разгоревшимися зелеными глазами, — я вдруг вообразила — может быть, в первый раз с тех пор, как я тебя знаю, что под этим дешевым внешним лоском мальчишки со слишком преувеличенным сексуальным магнетизмом и ужимками крутого парня скрывается мужество подлинного героя и умение справиться с насилием с помощью насилия.

— Благодарю вас, мисс Джордан, — кисло пробормотал я.

— Есть еще кое-что, — неукротимо продолжала она. — Я не забыла, что ты вмазал по челюсти этой противной сучке и нокаутировал ее, не поддавшись обаянию ее обнаженного кувырканья перед твоими глазами. И ради чего? Ради того, чтобы спасти меня!

Моя все еще парящая рука была схвачена твердой и одновременно нежной хваткой и аккуратно опущена на изящно слепленную грудь, несомненную близняшку той, которую уже сжимала другая моя рука.

— Сегодня ночью, — прошептала Фран, — ты был моим рыцарем в сияющих доспехах, поспешившим на спасение девицы, запертой в подземной темнице нечистой ведьмой. И если после всего этого спасенная девица не может отдать должное своему рыцарю — исходя из искреннего восхищения и благодарности, не говоря уже о неизбывном девичьем любопытстве по поводу того, как поведет себя рыцарь без своих доспехов, — тогда я могу только спросить, во что выродились рыцари в наши дни?

Она вдруг сделала глубокий вдох и свирепо уставилась на меня:

— Так что если ты, Дэнни Бойд, не собираешься сию же минуту трахнуть меня неистово и страстно, то спасайся, ибо я собираюсь сделать именно это!

— Прекрасная леди, — поспешно пообещал я, — как только я укрою вас в уединении моего замка, я так быстро сброшу свои доспехи, что вы не успеете даже произнести: «Круглый стол»!

Секунд через пять она исступленно вытаращилась на два белых шелковых флага — все, что осталось от ее пижамы, гордо развевающейся на шкафу, потом, развалившись на кровати, посмотрела на меня и проговорила, задыхаясь:

— О'кей, рыцарь. Круглый стол!

С понятным сожалением я простился с Фран в аэропорту за две минуты до ее посадки на дневной самолет Майами. Она собиралась провести две недели у свое замужней сестры, и эта перспектива ее отнюдь не вдохновляла. Как и меня: какой рыцарь в сверкающих доспехах удовольствовался бы одной ночью? Но я действительно полагал, что, оставаясь в Нью-Йорке, она подверглась бы реальной опасности. К тому же я не смог бы действовать свободно, пока она не окажется в безопасности.

Я подождал в аэропорту, пока ее самолет не взлетел и не скрылся в кудрявом облаке, а потом занялся неоконченным бизнесом с нечистой ведьмой, живущей в мрачном замке в двух милях от Гринвича в штате Коннектикут. Скоротечный ланч дал мне время для мысленной проверки моего рыцарского снаряжения, необходимого для моей поездки. Мои чресла были уже опоясаны, ибо я чувствовал, что в международном аэропорту никому, даже рыцарю, не позволили бы расхаживать с неопоясанными чреслами.

Со мною было готовое к бою оружие — Магнум 357, согревавшее мою подмышку. В качестве транспорта я все еще пользовался черным конем, одолженным накануне рядом с ведьминым замком. Я посчитал себя вполне подготовленным. Мне не хватало лишь карты, чтобы побыстрее добраться до цитадели ведьмы, и мне пришлось надеяться лишь на мою память и способность разобраться в лабиринте множества местных дорог.

Я без труда нашел съезд с шоссе и сравнительно легко восстановил в памяти ночной маршрут по Гринвичу. И лишь когда я поехал по узким извилистым проселкам, меня начали обуревать сомнения.

Примерно через час я уже не сомневался — я был уверен, что никогда не найду этот треклятый дом, даже если потрачу следующие пятьдесят лет на поиски по этим смехотворным, одинаково выглядевшим дорогам. Однако я не оставлял своих попыток еще полчаса, лишь убедившись в правильности своего предчувствия. Тут мне в голову пришла совершенно иная мысль, новая, как ядерный взрыв.

Я резко затормозил и остановился на обочине, стараясь не думать о тех отвратительных нечистотах, которые вырвались бы из моей бедной головы, если бы взорвались мои закипевшие мозги. Тут-то я и решил покопаться в бардачке. Я не удержался от вопля, когда мои дрожащие пальцы нащупали регистрационную карточку машины. В одном на нее можно вполне положиться: она указывает имя и адрес хозяина. Только умственно отсталый вроде меня мог бесконечно кружить в течение девяноста минут по дорогам в поисках адреса, который лежал в бардачке под носом.

Со мной поравнялась пара подростков, и я спросил у них, как проехать по адресу, четко отпечатанному на регистрационной карточке. Ребята вежливо и доходчиво объяснили мне, как быстрее добраться до искомого дома, и заверили, что на это уйдет не больше десяти минут. Так оно и оказалось.

Я завернул на бетонную подъездную дорожку и припарковал машину как можно ближе к дому. Было около четырех часов. Солнце уже исчезло, оставив после себя зловеще мрачное небо. Вес «магнума» подбодрил меня. Я высвободил его из кобуры под мышкой и аккуратно положил рядом на сиденье.

Как именно следует рыцарю объявить о своем прибытии во вражеский замок самым достойным и вместе с тем вызывающим образом? Через несколько секунд я с грустью припомнил, что для этого необходимо иметь особое снаряжение и, в частности, конного пажа, который трубит в свой рог по знаку рыцаря. Но разве изобретательность двадцатого века не позволяет обойтись без пажа и его трубы?

И я опустил локоть на клаксон и оставил его там. Неожиданный трубный рев, звучащий постоянным диссонансом, производил достаточно шума, чтобы разбудить всю округу. Зажмурившись изо всех сил и скрестив пальцы, я страстно пожелал про себя, чтобы жмурики, если они все еще оставались в доме, не услышали, что происходит снаружи. И Джонни Бенарес, и тот амбал даже при жизни выглядели слишком жуткими, подумалось мне.

Одна из плотных штор на окне приподнялась на дюйм примерно через пять секунд после того, как начался весь этот шум. Я подхватил «магнум» правой рукой и поднял его под обрез бокового стекла. Но еще довольно долго ничего не происходило, и нескончаемый рев клаксона уже начал действовать на нервы мне самому. Наконец входная дверь распахнулась, и в ней обрисовалась некая фигура. Я оторвал локоть от клаксона, и неожиданная тишина ударила по ушам сильнее диссонирующего рева.

Женщина, называвшая себя Миднайт и имевшая на самом деле — судя по регистрационной карточке, найденной в бардачке — малоромантическое имя Лаура Триветт, медленно, с трудом передвигая ноги и едва двигая телом, подошла к машине. Меня это бы озадачило, но постепенно пришло понимание совершенно очевидной причины — страх. Ведь чего меньше всего они могли ожидать, это что уже на следующий день я осмелюсь снова сунуть свою голову в пасть льва.

В тот момент Миднайт могли пугать до смерти самые разные возможности: я мог заманивать ее в ловушку в то время, как окружающие кусты кишели копами, готовыми наброситься на нее, я мог быть маниакальным убийцей, жаждущим мести и ждущим в машине ее приближения, чтобы разрядить в нее в упор оба ствола обреза.

Когда она наконец приблизилась, я обратил внимание на мертвенную бледность ее лица под каскадом глянцевитых черных волос. Ее терновые глаза глядели безучастно и одновременно бдительно. Стильный свитер, грубо связанный из черного мохера, и белые шерстяные брюки обтягивали и выпячивали ее полную, но превосходно сложенную фигуру.

Она остановилась в футе от меня, и я испытал тайное ликование, увидев синяк на густо напудренном подбородке.

— Привет, Миднайт, — небрежно бросил я. — Я приехал вернуть тебе машину.

Ее груди растянули черный мохер, когда она вдруг глубоко вдохнула.

— Хорошо, Бойд. Что вам нужно? — Мягкая томность исчезла из ее шелкового голоса, который напоминал теперь туго натянутую нить на грани разрыва.

— Я тут раздумывал над сделкой, предложенной вами прошлой ночью, — ответил я небрежным тоном, — Может быть, если условия мне подойдут, я пойду на нее.

Природный сатанинский выверт ее полных чувствительных губ стал заметнее, когда ее рот свирепо искривился.

- Не шутите со мной, Дэнни Бойд! — сердито проворчала она. — Луис держит вас на мушке «винчестера», а Эдди не спускает с вас свой «уэтербай», и у обеих винтовок прекрасные прицелы! Стоит мне лишь шевельнуть рукой, и вы никогда не узнаете, что вас убило!

— Миднайт, дорогуша, — я сладко улыбнулся ей и приподнял на пару дюймов свою правую руку так, что ствол «магнума» лег на край дверцы и уставился ей прямо в живот. — Малейшее подергивание вашей руки обусловит появление у вас второго пупка!

Она задержала дыхание на долгую секунду, потом медленно, с дрожью выпустила воздух.

— О'кей, — коротко кивнула она. — Итак, мы в патовом положении. Скажите же, чего вы хотите на самом деле, и покончим с этим!

— Я вам уже сказал, — устало произнес я. — Сделайте мне достойное предложение, и я стану для вас Джонни Бенаресом и отправлюсь на Средний Запад.

В ее темных глазах засверкала россыпь искр. Пристально разглядывая меня, она проговорила низким голосом:

— Прошлой ночью вы свирепо напали на меня и оставили бездыханной на полу! Потом вы избили одного из моих людей до такой степени, что он долго еще будет страдать от кровоизлияния в мозг. Кончили вы тем, что убили Джада Стоуна. Почему? Все потому, что вы не желали иметь ничего общего с предложенной мной сделкой! — Она оскалилась. — Вы думаете, я настолько глупа, что поверю вам, будто за ночь вы передумали? В последний раз, Бойд, кончайте тянуть и скажите, чего вы хотите на самом деле.

— Прошлой ночью мне не понравилось, как вы все устроили. Мне пришлось мне по душе, что вы похитили мою «пятницу» и держали ее в качестве заложницы, чтобы обеспечить мое участие. Не показалось мне, и как обращались со мной ваши подручные — словно с одного с ними поля ягода! Не приглянулось мне, и как вы начали щелкать пальцами, ожидая, что я буду вздрагивать каждый раз! Не внушило мне расположения и то, как вы отделали Бенареса, превратив его в животное, пресмыкавшееся по малейшему вашему знаку!

— Это и ежу понятно! — огрызнулась она.

— А передумал я за ночь потому, что изменилась вся ситуация, — неспешно объяснил я ей, надеясь, что да нее дойдет каждое слово. — Теперь у вас нет заложницы, с помощью которой вы могли бы меня шантажировать, и теперь вы уже знаете, что ни ваши головорезы, ни зрелище ваших голых ляжек, выплясывающих румбу, не в состоянии поставить меня на четвереньки как вонючую болонку.

— Ну и ну! Вот это парень крутой! Он даже сплевывает настоящими пулями! — Голос ее был так насыщен ненавистью, что она чуть не задохнулась. Видимо, мое саркастическое замечание по поводу ее ляжек достало ее. И этого она мне не забудет и не простит всю свою — или мою? — оставшуюся жизнь.

— Вы совершенно правы, Миднайт! — я усмехнулся. — Я именно тот крутой парень, который нужен вам для исполнения роли Джонни Бенареса в Айове. За эту ночь изменился характер сделки, поскольку я снова стал вольным агентом — вольным договориться о самом близком и дорогом моему сердцу — о бабках!

Впервые она, казалось, засомневалась. Еще немного, и мне удастся убедить ее, что я говорю правду.

— Много? — наконец спросила она.

— Пять штук сейчас, — поспешно сказал я, — и пять штук после выполнения задания.

— Предположим, я дам вам сейчас пять тысяч, — проскрипела она. — Откуда мне знать, что вы не смоетесь куда-нибудь и не обхохочетесь, вспоминая, как облапошили такую молокососку, как я?

— Этого вы не можете знать, — согласился я. — Но прошлой ночью вы упомянули, что я обладаю одним ценным качеством: мне можно доверять. Вы даже сказали, что не знали никого подобного. Доверие — основа моего бизнеса, золотце. Как только распространится новость, что на Бойда нельзя положиться или что он кого-то провел, со мной будет кончено. Так что какие-то вшивые пять тысяч не оправдывают такого риска, Миднайт!

— О'кей, — она поджала губы и кивнула. — Сделка состоялась. Пойдемте в дом и обговорим детали. — Она вздрогнула. — Здесь становится прохладно, и я уже замерзла.

— Вам лучше пойти одной, — предложил я. — Так у вас будет возможность объяснить своим ублюдкам с гигантскими ружьями, что мы только что договорились и что я теперь на вашей стороне.

— Вот как, Дэнни! — Ее голос не мог скрыть злорадства. — Вы, кажется, нервничаете?

— Еще как, — прорычал я. — Не забудьте сказать об этом им. Я нервничаю до такой степени, что, если кто-то из них всего лишь посмотрит на меня недобрым глазом, могу его тут же продырявить.

— Я им скажу, — заверила она без особой радости. — Все обойдется. Правда, будет немного трудно с Эдди. Джад — тот, которого вы убили вчера — был его другом.

Если он захочет воссоединиться со своим корешем, я буду рад помочь ему, — прошептал я.

Хорошо! — В голосе Миднайт послышалась неожиданная усталость. — Вы выразились достаточно ясно, Дэнни. Вы — настоящий крутой мужик. Однако не зарвитесь, а то я не смогу держать ситуацию под контролем. — Она медленно повернулась в сторону дома. — Дайте мне пять минут, и проходите в дом.

Я наблюдал за живописным великолепием преднамеренного покачивания ее зада, пока он не скрылся дверью. Прикурив сигарету, я откинулся на спинку сиденья и попытался снять мышечное напряжение с шеи и плеч. Мысленно я вновь проверял убедительность своей логики, возлагая благоговейную надежду на то, что она удержит их, не позволит им снести мне голову с плеч пулей 45-го калибра из их гигантского «винчестера», пока я, беззащитный, буду идти от машины к дому. Ведь должны же они сообразить, что после случившегося прошлой ночью даже такой чокнутый, как я, не вернулся бы один в этот дом без должной гарантии. Единственное, что меня беспокоило, это что они недостаточно сообразительны, чтобы понять, в чем дело. Однако я верил в Луиса — во всяком случае, пытался себя в этом убедить, — ибо нет никого более продувного — иногда более опасного, — чем настоящий, хладнокровный иуда.

Я докурил сигарету, откинулся еще дальше на спинку и, закрыв глаза, стал отсчитывать по секундам последнюю минуту. Затем вылез из машины, мягко притворил ее дверцу и направился к крыльцу. Пройти мне предстояло всего лишь футов тридцать, и, если я просчитался, что-то должно было случиться очень скоро. И случилось.

Окно, в котором приподнялась штора, как только нажал на клаксон, внезапно распахнулось с пронзительным скрипом. Длинный, обманчиво тонкий ствол «винчестера» легко скользнул на подоконник, и я резко остановился, не в силах оторвать взгляд от нацеленного в меня дула не более чем в пятнадцати футах от меня. Мое самочувствие отнюдь не улучшило знание о чудовищной начальной скорости пули этой винтовки.

Вслед за винтовкой в окне показались голова и плечи Луиса. Дьявольская улыбка на его святом лице сморщила его шрам в некое подобие ямочки, за которую любая кинозвезда отдала бы год жизни.

— Эй, Бойд! — бесстрастно обратился он ко мне. — Скажи, почему мне не следует нажать на курок и не распылить тебя на месте?

— Ты достаточно умен, чтобы знать это, Луис, — постарался я ответить как можно ровнее.

Его лицо напряглось.

— Постарайся убедить меня, Бойд!

— Ну, раз уж ты настаиваешь, — я утомленно пожал плечами. — Бывшая гостья Миднайт, которая неожиданно покинула этот дом вместе со мной прошлой ночью. Прелестная, маленькая, рыжеволосая и зеленоглазая.

— И ты припрятал ее так, чтобы нельзя было ее найти. И если ты не подашь ей весточку через определенное время, она побежите полицию и расскажет там все? — Винтовка опустилась. — Ты меня убедил, Бойд. Заходи, составь нам компанию.

Они ожидали меня в большой, рядом с дверью в гостиную комнате, где в стене все еще зияла дырка, но не было видно никаких пятен на ковре там, где умер Бенарес. Миднайт возлежала на диване с неизменным стаканом в руке. Луис изображал из себя бармена в дальнем углу комнаты — бутылок в баре хватило бы жителям поселка среднего размера, чтобы с удобством пережить третью мировую войну. Два амбала были заняты игрой в «джин-рамми» за карточным столиком — по крайней мере до моего появления.

— Мне, я полагаю, следует сделать официальные представления, раз уж вы, Дэнни, стали почти членом нашей семьи, — произнесла Миднайт бесцветным голосом. — Поприветствуй Дэнни Бойда, Пит!

Питом оказался тот парень, которого прошлой ночью я запер вместе с Луисом. Он свирепо выпятился на меня, медленно облизал губы и проворчал:

— Ага, мы уже встречались!

— Теперь твоя очередь, Эдди, — скомандовала она.

Эдди сидел напротив Пита за карточным столом. Он повернул голову в мою сторону с болезненной медлительностью, словно у него была сильно повреждена шея или даже искривлен позвоночник. И я узнал в нем амбала, который заверил меня в том, что я бы не выдержал пыток столько времени, сколько их выдержал Бенарес, и которого я заманил в будуар Милнайт и затем вмолотил б пол. За его правым ухом хорошо просматривался большой кровоподтек:

— Я рад, что ты вернулся, Бойд, — хрипло проговорил он. — Я хочу иметь тебя пол рукой. — Его маленькие поросячьи глазки горели страстной ненавистью не моргая, изучали мое лицо. — Вчера ты застал меня врасплох, — пожатием массивных плеч он предал забвению этот второстепенный раздражитель. — Обхохочешься! Но зачем ты застрелил Джада, Бойд? — Несколько секунд он тяжело дышал, размышляя, потом проворчал: — Джад был моим корешем.

— Как вы избавились от тела? — небрежно поинтересовался я. — Выбросили вместе с другими отбросами?

Он издал гортанный звук и внезапно вскочил на ноги, с грохотом отбросив стул.

— Эдди! — Свирепая властность в голосе Миднайт остановила его. — Сядь! — Она сбавила немного тон. — Я уже говорила тебе, что сейчас нас заботит нечто более важное, чем Джад.

— Ага, — беспомощно пробормотал громила, — но я…

— И хватит об этом! Луис, приведи Дэнни в мою комнату минут через пять — мы обсудим кое-какие детали.

— Обязательно, — вежливо откликнулся он, а я озаботился тем, что его хорошо поставленный голос действует мне на нервы более раздражающе, чем неандертальское ворчанье Эдди.

Миднайт покинула комнату, а я неспешно двинулся к бару в дальнем углу. Луис рассеянно улыбнулся мне; сделал приглашающий жест в сторону внушительной коллекции бутылок, заполнявших полки: «Добро пожаловать!»

— Спасибо, — я приготовил себе виски со льдом спросил его с улыбкой: — Так что вы сделали с трупами?

— С трупами? — Он слегка нахмурился, затем его меланхоличное лицо посветлело. — А, ты имеешь в виду вчерашние трупы?

— Как много трупов у вас накопилось за неделю? — поднял я брови.

— Извини, я просто задумался, — не скрыл он усмешки.

— Это не страшно, — проявил я терпение. — Так что вы сделали с ними?

— Зачем тебе это? — Он внимательно посмотрел на меня — Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Для меня имеет, — проворчал я, — Раз уж я буду играть роль Джонни Бенареса в Айове, мне не хотелось бы, чтобы Макс Саммерс прочитал в газетах о моем теле, найденном на Восточном берегу!

— Могу понять, что тебя волнует, Дэнни, — на его щеках образовались ямочки. — Но тебе незачем беспокоиться. Мы похоронили их обоих под полом в подвальной комнате, где содержали Бенареса, и покрыли трехдюймовым слоем быстро застывающего цемента.

— Теперь я буду чувствовать себя лучше.

— Миднайт понятия не имеет о том, как долго длятся пять минут, — небрежно проговорил он. — Я уверен, что она удивляется, куда к черту мы подевались. Так что захвати свое виски, и пойдем обсудим детали.

Я последовал за ним в холл, ощущая, как пристальный взгляд Эдди прожигает дырку в моем затылке. Миднайт сидела неестественно прямо на диване, нетерпеливо притопывая ногой по полу, когда мы вошли в ее будуар.

— Я рада, что вы наконец вспомнили, — ядовито заметила она.

- А я надеюсь, что вы не забыли о моих пяти тысячах, — прошептал я.

— Они на столе, — кивнула она на аккуратную пачку денег на элегантном антикварном столике, — вместе с письмом Саммерса и остатками от присланной им тысячи.

Я подошел к столику и поднял потертый кожаный бумажник, лежавший рядом с деньгами.

Он принадлежал Джонни Бенаресу. — ответила она на мой невысказанный вопрос. — Водительское удостоверение, страховая карточка и тому подобное. Не беспокойтесь насчет удостоверения личности Бенареса. Мы абсолютно уверены в том, что Макс никогда с ним не встречался и что письмо, написанное им Бенаресу, послужит достаточным доказательством того, что вы это он.

— Я хотел бы сделать еще один быстрый проход, — встрял я. — Джонни Бенарес, наемный убийца из Детройта, работавший на «Большого» Эла Джоргенса, пока агенты ФБР не схватили последнего. После этого действовал по свободному найму, участвовал в паре ограблений, в паре убийств тут и там… — я внезапно остановился и уставился на нее: — Эй! У меня есть жена, семья?

— По крайней мере не по закону, — хихикнул Луис. — Джонни Бенарес был вял во всем, кроме бандитской профессии. У него были холодные нервы, которые можно встретить в типе слишком тупом, чтобы беспокоиться о риске. Частная же его жизнь всегда была великим ничто! Дешевые девки, дешевая выпивка, дешевые гостиницы на боковых улицах чуть лучше вшивой ночлежки — вот и все!

— Никаких особых интересов, хобби?

— Одно большое ничто, — устало повторил Луис.

— О’кей, — благодарно кивнул я. — Мне позвонил Арлен и сообщил о затее Саммерса, но сам он отъезжает на зиму на юг, поэтому отказался поехать сам и порекомендовал меня вместо себя. Кто такой Бен Арлен?

— Грабитель и изредка наемный убийца, — автоматически отреагировал Луис. — Гораздо больше мозгов, чем у Джонни Бенареса, но гораздо меньше дерзости. Поэтому он не захотел присоединиться к Саммерсу он был слишком напуган.

— Это, пожалуй, все, — признал я. — Мне нужно знать еще что-нибудь?

— Теперь ты в курсе всей жизни Джонни Бенареса, Луис хихикнул опять. — Ужасно, ты не находишь?

— Когда вы отправитесь в Айову? — спросила Миднайт.

— Это имеет значение? — грубо ответил я. — Я буду там в субботу утром — это все, что должно вас заботить.

— Я говорила вам, что пошлю кого-нибудь туда, чтобы вязаться с вами, — ответила она, переварив мою реплику. — Пока я не могу сказать, кто это будет, но вы как-то должны будете узнать его.

— Верно, — согласился я. — Мне не хотелось бы проболтаться по ошибке одному из подручных Саммерса.

Она подошла к столику рядом со мной, открыла ящик и достала деревянную шкатулку ручной работы. Внутри оказались два подносика с блестящими монетами аккуратно уложенными в свои ячейки на плюшевой подкладке.

— Мой друг-коллекционер подарил мне это, — рассеянно проговорила Миднайт, внимательно изучая содержимое подносиков. — Из этого можно сделать неплохие деньги, если знать, как это сделать! — Ее пальцы нырнули и выхватили две серебряные монеты примерно одного размера с полудолларом.

— Британские полукроны, — педантично проговорила она — Они не так дороги с точки зрения нумизматов, но достаточно редки в нашей стране для случайного совпадения, — она дала мне одну из монет. — Она отчеканена в 1907 году. На этой стороне вы можете видеть Эдуарда VII.

— Значит, когда кто-нибудь явится с ее двойняшкой, я буду знать, что это ваш человек? Неплохо.

— Это лучше, чем обмениваться дурацкими паролями в переполненном ресторане, — Она хихикнула при этой мысли, потом ее лицо вновь посерьезнело. — Я полагаю, это все, Дэнни.

— Полагаю, что да, — согласился я. — Поскольку я поступил, как истинный джентльмен и вернул вам вашу машину, не мог бы кто-нибудь подбросить меня до железной дороги?

— Я вас подкину, — вызвался Луис, — тут недалеко. Я рассовал пять тысяч по разным карманам, потом взглянул на Миднайт:

— Не делайте ничего, что мне могло бы не понравиться, пока я в отъезде. Договорились?

— Пока вы будете в Айове, помните об одной вещи, Дэнни, — мягко произнесла она. — Не вздумайте меня надуть, ибо вы не проживете достаточно долго, чтоб успеть пожалеть об этом!

— Золотце мое! — Я постарался изобразить огорчение на своем лице. — Доверие — пароль всей операции, помните?

Уже стемнело, когда мы вышли из дома. Первую милю Луис молча вел машину. Я тщательно прикурил сигарету, рассмотрев в свете вспыхнувшей спички его украшенное шрамом аскетически выглядевшее лицо, и спросил:

— Миднайт сказала, что какое-то время они с Максом Саммерсом были компаньонами?

— Верно.

— Почему они расстались?

— Полагаю, это можно назвать расхождением в политике, — небрежно бросил он. — Макс был заинтересован только в бизнесе и, мне думается, не одобрил желания Миднайт примешивать к нему и удовольствие.

— Вроде ее обращения с Бенаресом? — проворчал я. — Или ее поведения, свойственного черной вдове, со мной прошлой ночью?

— У нее весьма специфический вкус к некоторым вещам, — несколько иронично проронил Луис. — И их товарищество распалось, я остался с ней не из сентиментальных соображений, а потому, что она всегда была сильнее и умнее. Они разошлись около двух лет назад, и с тех пор она оставила Макса далеко позади, мне кажется, это новое дело в Айове он задумал в отчаянной попытке сравняться с ней. Миднайт тоже так считает, я полагаю. Поэтому она так жаждет иметь своего человека в этом деле с самого начала.

Он ловко втиснулся на свободное место на стоянке железнодорожной станции.

— Вот мы и приехали. Не принимай американских полукрон в Айове, Дэнни!

— Спасибо, Луис. Не ответишь ли ты мне еще один вопрос?

— Спрашивай, — пожал он плечами.

— Меня все еще разбирает любопытство, — признался я. — Миднайт представляет несомненный интерес для любого исследователя ужасного. Ты первым сравнил ее с черной вдовой. Эта характеристика интригующе противоречит ее склонности к коллекционированию монет. Как ты думаешь? Интересно, не коллекционирует ли она людей, как монеты, Луис?

— Восхитительная теория, Дэнни, — еле слышно хихикнул он. — Но, конечно, совершенно нереальная.

— Разве? — не скрыл я своего удивления.

Белая ткань рубца в уголке его рта задергалась в еле заметном, неровном тике.

— Вопрос здесь не только в сексуальной победе, — продолжил я ровным голосом. — Она лишь отчасти удовлетворяет ее комплекс черной вдовы. Однако, как я догадываюсь, страшнее последствия. Я подозреваю, что у нее большой талант в зондировании людей, в обнаружении их слабостей и в безжалостном их использовании, пока они не оказываются безнадежно запутанными в ее паутине. И тогда уже поздно пытаться спастись — слишком много оказывается тайных секретов и странных страстей, известных ей. Что ты скажешь на это, Луис?

— Я уже говорил тебе, — напряженно ответил он, — что это любопытно, но смешно! — Он с шумом втянул в себя воздух, а ткань шрама забилась в более явном и регулярном тике. — Надеюсь, я ответил на твой последний вопрос?

— Нет, не ответил, — я смущенно заулыбался. — Это был только подступ к вопросу. У тебя действительно был выбор — уйти с Максом Саммерсом или остаться с Миднайт? Или ты уже настолько запутался в ее паутине, что не имел возможности вырваться?

— Бойд, — придушенно проговорил он, — убирайся из машины, пока я тебя не вышвырнул!

— Не пытайся мне грубить, Луис, ты не в той весовой категории, — кратко сказал я. — Знаешь, чем меня смутил настоящий Бенарес? Больнее всего ему было не от тех жутких десяти дней под красной лампочкой и не от садистских побоев, а от мысли о том, что его старый кореш, его лучший дружок предал его. У него просто не укладывалось в голове, что парень, которому он доверял так, как тебе, Луис, внезапно оказался отвратительным иудой!

Его руки так свирепо сжались на рулевом колесе, что побелели суставы пальцев.

— Убирайся, — прошипел он, — или я тебя пришью!

— Ты самый невероятный из встреченных мной иуд, — продолжил я все тем же ровным тоном. — Несомненно, хорошо образованный, не без мозгов, уверенный в себе — зачем тебе понадобилось предавать такого бродягу, как Бенарес, к тому же старого приятеля? Зачем тебе было наблюдать, как Миднайт получает садистское удовольствие от умышленной попытки довести человека — твоего старого кореша! — до животного состояния?

Он уронил голову на руль, поспешно отвернулся и всхлипнул:

— Я убью тебя за это, Бойд, даже если это будет последним, что я сделаю…

Я открыл дверцу и вышел из машины как раз в момент, когда поезд втянулся с тем неспешным видом, который всегда бывает у поездов, сознающих, что паническое бегство пассажиров с Манхэттена начнется в обратном направлении.

— Одного не забывай, Луис! — Я просунул голову окошко для последнего выпада. — Начиная с послезавтра, Джонни Бенарес будет живым и здоровым в Суинбэрне, штат Айова, а не под тремя дюймами свежего, быстро застывающего цемента, где его похоронил вероломный предатель, которого он держал за друга!

Поздним утром двадцать шестого октября, я зарегистрировался в гостинице «Скотовод», подписавшись с шикарным росчерком своим новым именем: Дж. Дугуд. У портье не оказалось ни писем, ни телефонограмм для меня, но он храбро попытался обрадовать меня, сообщив, что его уже не однажды спрашивали, не прибыл ли я. Потом он дал мне комнату на третьем этаже, выходящую на железнодорожную горку, и мне уже не терпелось услышать все эти гудки, которые не дадут спать всю ночь.

После скромного ланча — официант втиснул меня как начинку сандвича между двумя пальмами, так что я оставался невидимым — я вышел прогуляться. Отель располагался как раз в центре Главной улицы — потеряться я никак не мог.

Городок выглядел вполне спокойным и вполне приемлемым для жизни, если тебе не противно видеть каждый день одни и те же физиономии. Я испытываю страх перед открытыми пространствами и начинаю чувствовать себя жутко одиноко, проведя лишь день в городе, где меньше двух миллионов жителей.

К пяти часам я осмотрел уже весь Суинбэрн. Если и оставалось что-либо, чего я не видел, мне на это было наплевать. В баре гостиницы я нашел свободную табуретку, на конце стойки и с благодарностью взгромоздился на нее и посвятил себя всецело виски, ощущая одиночество сродни дикому гусю, мигрировавшему в конце лета на север вместо юга и удивлявшемуся всю зиму отсутствию остальных.

Где-то через час на соседнюю табуретку мужественно взобрался похожий на мышь маленький человечек, заказавший нервным шепотом пиво. Я бы не обратил на него внимания, если бы минут через десять он вдруг не наклонился в мою сторону и не прошептал уголком рта: «Дугуд?»[4]

— Пытаюсь, приятель, — откликнулся я, не подумав. — Разве все мы не пытаемся делать добро?

Тут я заметил обалдевшее выражение его лица, сообразил, о чем он спрашивал, и поспешно ответил:

— Он самый.

- Рад познакомиться с вами. Вы ведь Джонни? — Его пальцы коснулись моей руки, качнули ее вверх-вниз и тут же убрались, словно принадлежали начинающей доярке, впервые подошедшей к живой корове.

— Меня зовут Ларри, — он коротко улыбнулся, обнажив отвратнейший комплект фальшивых зубов, унаследованных, должно быть, от самого громко говорящего дядюшки в целом мире. — Меня прислал мистер Саммерс. — Его голос моментально стал уважительным. — Мистер Саммерс просил сказать вам «добро пожаловать». Он очень рад, что вы прибыли вовремя!

— Можете передать мистеру Саммерсу мои наилучшие пожелания, — не нашелся я сказать ничего лучшего.

— Мистер Саммерс назначил встречу на восемь тридцать сегодня вечером и желает, чтобы вы присутствовали, — сообщил паренек.

— Где? В гостинице?

— Нет, сэр! — Он торжественно покачал головой. — Мистер Саммерс хотел бы быть уверенным в совершенной секретности встречи. Я заеду за вами в восемь и отвезу на место встречи. О'кей. Джонни?

— О'кей, Ларри, — ответил я с не меньшей торжественностью.

Он вновь проделал эту рутину «качни разок и выбрось», спустился с табурета на пол и мгновенно исчез, оставив стойке стакан, на три четверти заполненный пивом. Если остальные члены банды, подумалось мне, были такими удальцами, как Ларри, уж не затеял ли Саммерс нечто действительно отчаянное, например, выкрасть недельные припасы мороженого из киоска на углу.

Я рано пообедал в гостиничной харчевне, заранее дав на чай официанту, чтобы он не засадил меня опять между пальмами в кадках.

В зале были только три человека: маленький и озабоченный мужчина с гороподобной женой, которая все время громко заверяла его, что он самый поганый из всех поганцев, и маленькая старая леди, неустававшая вязать между блюдами. Она изучающе разглядывала — вязала она вслепую — огромную женщину и ее осажденного мужа, а я пытался разглядеть, что вывязывали ее звонкие спицы. Я так и не понял этого. Кстати, знает ли кто-нибудь, что вязала мадам Дефраж на спектакле с гильотиной? Да и было ли кому-нибудь дело до того? К этому моменту я решил, что наелся.

Я с чувством облегчения выбрался в вестибюль и стал ждать, уверенный в том, что меня хотели, что кто-то любил меня, даже если это был всего лишь Макс Саммерс. Ровно без одной минуты восемь в вестибюль торопливо вбежал Ларри и обеспокоенно огляделся, словно хорек, твердо веривший до последнего момента, что кролик непременно, как и обещал, придет на свидание. Когда он увидел меня, в его глазах появилось выражение раболепной благодарности.

— Вот вы где, Джонни! — Он схватил меня за руку и сделал вялую попытку потащить к двери. — И точно в указанное время!

Мы вышли на тротуар, и он сделал вид, что тащит меня к побитому «Форду», выглядевшему так, словно ему не хватало нескольких лет, чтобы стать классическим антиквариатом и стоить дороже, чем новейшая модель, только что сошедшая с конвейера в Детройте.

Я сел рядом с Ларри, забравшимся за руль с выражением свирепой решимости на лице и твердо сжавшим его выпрямленными руками, как и подобает великим гонщикам. Он так и не разогнался быстрее двадцати пяти миль в час даже на пятимильном отрезке междугородного шоссе, но я допустил, что это происходило лишь потому, что его ноги были слишком коротки, чтобы побольше нажать педаль газа.

Поездка заняла около тридцати минут. Нашим пунктом назначения оказалась ферма в десяти милях от городка, расположенная в живописной местности. Три машины успели добраться туда до нас, и все они были такого же побитого вида, что и наш «Форд».

Выключив мотор, Ларри посмотрел на часы, щелкнул языком и прохихикал:

— Нам лучше поторопиться, Джонни, уже восемь тридцать!

— Саммерс не сдохнет, если мы опоздаем на минуту! — устало проворчал я.

— Нет-нет! — Он неистово закачал головой. — Вы не понимаете, Джонни. Мистер Саммерс верит в то, что пунктуальность — это стержень жизни!

— Странная же должна у него быть сексуальная жизнь! — не удержался я от сарказма, но Ларри уже не было в машине.

Я последовал за ним в дом. Через скрипящую деревянную веранду и входную дверь мы попали в большой квадратный холл и наконец в удивительно уютную гостиную с горящими поленьями в открытом камине. Нас опередили три парня, собравшиеся у огня. Они посмотрели на нас с нескрываемым любопытством, но не произнесли ни слова.

— Пойду скажу мистеру Саммерсу, что все собрались, — прошелестел Ларри и выпорхнул из комнаты.

Я присоединился к группе у огня и прикурил сигарету. Никто даже не кивнул мне. Тишина становилась все более тягостной, пока повторное появление Ларри не разрядило обстановку.

— Джентльмены! — Человек-мышь распух на глазах от сознания своей собственной важности. — Не присядете ли вы? Мистер Саммерс через минуту будет с вами!

Кресла и диван были расставлены так, что одно кресло, было совершенно очевидно, предназначено для самого Саммерса, так что выбора у нас не было. Все задвигались слишком быстро для меня, поэтому я оказался на диване вместе с крупным мужиком — примерно одного роста со мной, но по меньшей мере на тридцать фунтов тяжелее меня. У него были серо-стальные волосы ежиком, темно-загорелое и обветренное лицо и бдительные серые глаза. Он походил на моряка. Однако я припомнил одного сутенера, выглядевшего моряком, и я еще не встречал моряка, который выглядел бы сводником.

Какое-то время он изучал меня краем глаза, потом проговорил неожиданно мягким голосом:

— Как вы считаете, кто из нас с большим приветом: тот, кто это организовал, или мы, приехавшие сюда?

— Спросите меня об этом, приятель, после того, как он скажет свое слово, — усмехнулся я в ответ. — Пока что я не видел здесь ничего стоящего железнодорожного билета до этого захудалого городишки!

— Я здесь провел уже три дня, — проворчал он. Они тут скатывают тротуары уже около девяти часов вечера и, как я полагаю, где-то тщательно прячут всех девок от семнадцати до тридцати пяти. Пока что я не дел ни одной из них!

Он внезапно закаменел при звуке шагов, направлявшихся по холлу к гостиной. Через секунду высокий, худой мужчина обрисовался в дверях и остановился, тепло улыбаясь всем присутствующим.

— Добрый вечер, джентльмены! — Голос его был отрывист, но приятен. — Ларри, пожалуйста, налей нашим гостям.

— Да, сэр! — Человек-мышь обежал нас четверых, составив список из трех кукурузных виски и одного шотландского.

— Два шотландских, — весело подсказал высокий и худой мужик, когда Ларри проскочил мимо него как маленький вихрь. Потом он окинул собравшуюся компанию спокойным, неспешным взглядом, словно капитан, сознающий свое положение, свою команду, чье положение он тоже сознавал.

— Я — Макс Саммерс, джентльмены, — объявил он, прошел к оставленному для него креслу, изящно сел и положил на колени свой дипломат.

Ему было не более сорока, посчитал я. Он вполне мог сделать легальное состояние где-нибудь на Мэдисон-авеню в качестве натурщика для рекламы идеального менеджера из верхнего эшелона. Всегда превосходно одетого, красивого своей мужественностью, с намеком на утонченность. Того, в ком инстинктивно, с одного взгляда, признаешь блестящего шефа корпорации, культурного в самом широком смысле слова, со всемирной репутацией спортсмена (игрока в поло или яхтсмена), знатока произведений искусства, имеющего Дьявольский успех среди женщин всех возрастов и даже свободно говорящего по-японски.

Вот как выглядел Макс Саммерс. Я решил оставить на потом оценку того, что скрывалось под столь внушительной внешностью. Он прикурил сигарету от изящной платиновой зажигалки, элегантность которой вызвала у меня желание сплюнуть, затем удобно откинулся на спинку кресла. Он, очевидно, ожидал чего-то, и через несколько мгновений нечто впорхнуло в комнату со стаканами на подносе. Закончив их распределение, Ларри вопросительно взглянул на Саммерса. Последний щелкнул пальцами, и маленькая мышь испарилась.

— Теперь мы можем заняться делом, — Саммерс опять выпрямился в кресле. — Прежде всего я хочу поблагодарить вас, джентльмены, за то, что вы приехали сюда. Честно говоря, я весьма горд тем, что четыре наилучших профессионала оказали мне столь высокое доверие. Не думаю, что вы пожалеете об этом.

— Чудесно, — тихо промолвил сидящий рядом со мной моряк. — Но это пока нам ничего не говорит, не так ли? Я провел целых три дня в этой мусорной куче, и мне они показались тремя неделями!

— Я вас понял, — кивнул Саммерс. — Скоро я скажу о сути дела. Но сначала я хотел бы, чтобы вы познакомились друг с другом и сошлись поближе в предстоящие две недели. Мы будем действовать единой командой, и поэтому необходимо, чтобы мы прониклись взаимным доверием и уважением. Так что позвольте мне представить вас друг другу, джентльмены, с соблюдением осторожности, конечно! — Он посмотрел на морячка рядом со мной. — Как вы знаете, каждому из вас дал вымышленное имя на то время, что вы будете находиться здесь. Нам целесообразно обращаться друг другу только по именам. Вы были тщательно отобраны из четырех разных районов страны. До сих пор вы никогда не встречались, и я полагаю, что не захотите встретиться после завершения дела. Перед вами — он показал на морячка — Дьюк.

— Привет, — сухо произнес моряк.

— Дьюк — истинный артист по вскрытию сейфов, веско проговорил Саммерс. — Если я правильно помню, вы единственный в мире, кто на спор открыл банку персиков с помощью нитроглицерина. Ведь так, Дьюк?

— Я проиграл! — Дьюк, широко ухмыляясь, поднял вверх левую руку так, что все мы увидели отсутствие среднего и безымянного пальцев.

— А это Джонни, — палеи Саммерса указывал на меня. — Он тоже артист в своем деле. Однажды он застрелил человека среди бела дня на многолюдной улице, стоя рядом с копом, которого он убедил в том, что стреляли священник иди маленькая старая леди, находившиеся в десяти ярдах сзади них.

— Кого из них предпочел коп? — поинтересовался Дьюк.

— Я не стал дожидаться, чтобы узнать это, — ответил я.

Палец Саммерса двинулся дальше.

— Это — Сэм.

Сэм был постарше, где-то за пятьдесят, с блестящей лысой головой и выпуклыми голубыми глазами. Судя по нему, он долгие годы неуклонно съеживался внутри своей кожи, ибо сейчас она лежала складками на его вице и руках. Это придавало ему вид рептилии, что еще более подчеркивалось его дряблым ртом и влажными, резиноподобными губами.

— Сэм обладает тем же талантом, что и Джонни, — Саммерс благожелательно улыбнулся нам обоим. — Только у Сэма несколько иная специализация.

— Скажем, лифты, которые останавливаются, — произнес Сэм пронзительным голосом, в котором слышалось некое кудахтанье, как если бы вас окружили цыплята. — Самым интересным, пожалуй, был случай с тем поганцем, который потратил всю свою жалкую жизнь на то, чтобы делать все правильно. Его будильник всегда звонил без одной минуты семь, и он вставал с постели ровно в семь — ни разу не изменил себе за пятьдесят лет! У него даже был таймер на кухне, по которому он варил яйца ровно три минуты. В свою контору он ходил пешком и каждое утро по одному и тому же маршруту. Если бы ему пришлось сделать лишних три шага, он побежал бы к врачу!

— И? — холодно спросил Дьюк.

— И я решил, что тип, правильно проживший всю свою жизнь, и умереть должен тоже правильно, — он ликующе хихикнул. — Я заложил бомбу в кухонную плиту и поставил часовой механизм так, чтобы старый поганец оказался на месте в нужный момент. В то утро он получил настоящий сюрприз на завтрак. Таймер оттикал последнюю секунду яичных трех минут, и — бух!

— И последний по счету, но не по значению, — завершил Саммерс представление, — это Билл.

Билл был моложе всех — лет двадцати шести — двадцати семи. Болезненно худой юноша с соломенными волосами, изрядно уже поредевшими, и того же цвета глазами, совершенно лишенными какого-либо выражения. Он неуклюже зашаркал ногами под испытующими взглядами собравшихся, потом глубоко засунул руки в карманы штанов, словно нашкодивший школьник.

— Билл — спец системы, — мягко проговорил Саммерс.

— Чего? — Сэм отклячил от удивления свои резиновые губы.

— Вам нужно рассчитать что-то, скажем, до одной стотысячной секунды? — терпеливо пояснил Саммерс — Обратитесь к Биллу! Или сделать так, чтобы будильник убегал вперед на пять минут за три часа? Или чти бы мотор грузовика вышел из строя ровно в трехстах милях от гаража, но не дальше четверти мили от того места, где вы его ожидаете? Обратитесь к Биллу, и он это устроит!

— Ага! — Сэм энергично кивнул. — Теперь понял!

— Теперь немного о себе, — снова заговорил Саммерс без намека на скромность. — Я планирую, организую и финансирую всю операцию, джентльмены. Это самое крупное дело, которое я затеял за всю свою карьеру, и осмелюсь предположить, что вы будете того же мнения, когда узнаете детали. Для него нужны люди, много людей, человек пятнадцать, как я полагаю. И прежде всего необходимо соединение мозгов, талантов и профессионального искусства, которыми обладаете вы четверо.

Он сделал паузу и осмотрел каждого из нас по очереди внимательным, пристальным взглядом.

— От каждого из вас дело потребует ответственное и готовности подвергнуться опасности. Считаю, что необходима полная откровенность на этот счет с самого начала. Но вас ожидает и соответствующее вознаграждение! Я намерен оставить себе шестьдесят процентов добычи и поделить оставшиеся сорок поровну между вами, то есть по десять процентов на каждого. Надеюсь, вы согласны?

Послышалось некое чириканье, когда кто-то в дверях прочистил глотку. Повернув голову, я увидел Ларри, стоявшего там с отчаянным выражением на лице.

— Ах да! — Саммерс благожелательно улыбнулся ему. — Мы ведь не можем забыть Ларри! Как вы знаете, Ларри помогает мне с предварительной подготовкой. Возможно, мы воспользуемся его услугами и в самом деле, но пока что я в этом не уверен.

— Ларри в деле? — изумился я. — Да на что он годится? Через долю секунды я испустил дикий вопль, когда что-то острое болезненно вонзилось в мой затылок. Моя голова повернулась так резко, что я чуть не вывихнул себе шею. Ларри стоял сзади меня с пружинным ножом в руке.

— Вот на что я гожусь, Джонни! — застенчиво прошептал он. — Никаких чудовищных звуков, никакого шума, понял? — Его жуткие фальшивые зубы победно сверкнули. — Бесшумное убийство — вот моя специальность!

— Ты меня убедил, Ларри! — Я беспомощно содрогнулся. — Только, пожалуйста, с этого момента предупреждай меня свистом или еще как-нибудь, когда приблизишься ко мне на шесть футов!

— Используем мы Ларри в деле или нет: — спокойно продолжил Саммерс, — это не отразится на вашей доле, джентльмены — я вознагражу его из своей доли. Кстати, — добавил он, тускло улыбнувшись, — поскольку мы все теперь друзья, меня огорчит, если вы не будете называть меня Макс!

— Минутку! — резко вмешался Дьюк. — Весь этот приятельский треп вызывает у меня тошноту. Прежде всего выясним кое-какие факты, Макс. Четверо из нас получили заглавные роли. Я вас правильно понял? Билл — гений, когда нужно вывести из строя какую-нибудь машину. Сэм — умелец, способный превратить практически любую вещь в смертоносное оружие при помощи пары проводков. Я знаю все о сейфах и нитроглицерине. А Джонни, мой сосед, — самый хладнокровный убийца в целом свете! Так что это за работка, для которой нужны подобные эксперты? Вы сказали, что она опасна, Макс? В какой мере она опасна? Даже половины собравшихся здесь профессионалов хватило бы, чтобы устроить Содом и Гоморру! Может, для успеха операции вы планируете кого-то убить? Скольких? Одного? Двух? Двадцать? Прежде чем продолжить, я хочу знать, во что я вляпался!

— Я понимаю вашу озабоченность, Дьюк, — откликнулся Саммерс с замороженной улыбкой, — но…

— Я еще не кончил! — вставил Дьюк все еще кротким голосом, в котором почувствовалась холодная сталь, зловеще предупреждавшая о том, что он готов был взорваться.

— О, простите! — натянуто произнес Макс Саммерс. — Продолжайте, пожалуйста!

— Вы даже назвали долю каждого, — Дьюк безрадостно рассмеялся. — Но долю чего? Много это или мало? Я хотел бы знать, во сколько вы оцениваете добычу, Макс. Тогда каждый процент обретет определенное наполнение.

— Мне понятны ваши побуждения, Дьюк, — Макс безуспешно попытался улыбнуться ему. — Но прежде…

Он внезапно прервал фразу, когда Дьюк нарочито неторопливым движением поднял руку, посмотрел на часы и холодно проговорил:

— Я хочу знать, о какой работе идет речь и какова будет предполагаемая добыча. У вас две минуты, Макс. Если я не услышу этого, я уйду и уже не вернусь!

Тусклый румянец окрасил щеки Саммерса, Несколько секунд он жевал нижнюю губу, потом отважился заговорить снова.

— Я не собираюсь пока обсуждать суть работы ни с вами, Дьюк, ни с кем-либо еще, — раздраженно произнес он. — Слишком много поставлено на карту, чтобы рискнуть утечкой информации. Не хотелось бы, чтобы кто-то нас опередил и увел добычу из-под нашего носа. Как не хотелось бы, чтобы, когда мы приступим к делу, нас уже поджидали агенты ФБР. Пока я могу сказать только одно: операция должна быть проведена через две недели, и нужно еще сделать чертовски много для ее подготовки. У всех у нас будет множество забот в оставшиеся недели.

Дьюк пожал своими массивными плечами и небрежно кивнул:

— О'кей. В этом есть смысл, и я согласен подождать. Но каков будет улов?

— Это я могу сказать, — ответил Макс и снова сделал паузу, очевидно, чтобы усилить психологический эффект.

Магическое видение денег делало ненужной эту паузу — все присутствовавшие и так не сводили с него глаз.

— Джентльмены, — в его голосе прозвучало самодовольство, — одно я могу вам обещать: мы возьмем не менее полумиллиона долларов!

— Полмиллиона? — Зрачки Сэма расширились от восторга, рукавом пиджака он смахнул слюну с подбородка. — Эй! Десять процентов означают пятьдесят штук, не так ли?

— Пятьдесят тысяч долларов! — дрожащим голосом пролепетал рыжеволосый юноша по имени Билл, этот вундеркинд в механике. — За один раз!

— Не забывайте, Билл, что мы пока еще их не взяли! — ледяным тоном напомнил Макс. — И взять их будет нелегко! Это вам не подарок сорвать с рождественской елки! Мы должны будем действовать по сложному и напряженному расписанию, ибо только так можно провернуть это дело. Не уложись только один из нас в расписание, и все полетит к черту. Помните об этом!

— Обязательно, мистер Саммерс, — нервно проронил пацан.

— Джонни! — Макс сосредоточил свое внимание на мне. — Насколько хорошо вы знаете «винчестер»?

Я чуть не прыгнул с дивана, но потом сделал усилие и постарался успокоиться: не мог же он знать о Луисе и его пушке.

— С какого конца, Макс?

— Очень смешно, — огрызнулся он. — Я имею…

— Давно им не пользовался. Вы имеете в виду с оптическим прицелом?

— Именно. Это нестрашно, Джонни. У вас будет время потренироваться на следующей неделе. Ларри посвятит вас в детали. — Он тут же забыл о моем существовании. — Сэм! Я хочу позже обсудить с вами и Биллом небольшую проблему. Мне нужна ваша помощь для того, чтобы поставить перед Дьюком его задачу. — Он еле слышно хихикнул. — Жизнь иногда сложи штука!

Ленивым движением он поднялся на ноги, держа в правой руке свой дипломат. Снова он был весьма уверенным в себе менеджером самого высшего уровня. Я закрыл глаза и попытался представить его с Миднайт в ее комнате обольщения, но для этого требовалось большее воображение, чем мое.

— Ну что же, — живо проговорил Макс, — это, пожалуй, все на данный момент. Ларри будет поддерживать с вами постоянный контакт, так что вам не о чем беспокоиться. Или у кого-нибудь есть особые проблемы?

— Ага, — усмехнулся Дьюк. — Как нам не сойти с ума в этом задрипанном городишке? Можем ли мы появляться в городе вместе? Например, пропустить по паре стаканчиков в баре иди что-нибудь в этом духе?

Макс поколебался с секунду.

— Вполне, Дьюк. Почему бы и нет? Я полагаю, нет нужды говорить, что наша операция будет проведена где угодно, но только не в Суинбэрне, штат Айова. Этот городок мы используем лишь в качестве тренировочного лагеря.

Дьюк повернулся ко мне и поскреб голову длинными деликатными пальцами, которые по устоявшемуся штампу могут принадлежать лишь хирургам и музыкантам.

— Почему бы тебе не поехать со мной, Джонни? — небрежно спросил он. — Мы могли бы пропустить по паре стаканчиков.

— Звучит неплохо, — согласился я.

— О'кей, поехали, — пробурчал он. — Меня уже тошнит от всех этих разговоров о богатствах! От них перегревается кровь, понимаешь?

Так началась наша дружба.

На третий день мы нашли лучший бар города, укрывшийся в проулке на южном конце Главной улицы. Его хозяином оказался человек по имени Донован, питавший страстную, всепоглощающую ненависть к человечеству. Он считал себя самым несчастным на всем свете Единственный раз в жизни ему повезло, рассказал он нам, двадцать лет назад, когда его жена сбежала с коммивояжером, но через пару дней он обнаружил, что она сняла все деньги с его банковского счета и прихватила с собой все лучшее из его запасов спиртного.

Это был худенький человечек с дикими глазами, с отдельными клочками гладких серых волос, торчащих одинокими оазисами на его орехово-коричневом черепе. Он не верил ни в дантистов, ни в искусственные зубы, поэтому его улыбка представляла собой ужасающее зрелище: она обнажала шесть разбитых пеньков, казавшихся потерянными в клейкой топи. Вообще подобное лицо следовало бы уничтожить при рождении ради грядущих поколений.

С тех пор мы проводили в его заведении каждую ночь. Он уже убедился в том, что не мог ничем оскорбить нас, и старался игнорировать. Он изображал из себя немого, совершенно не воспринимающего наши призывы снова наполнить стаканы. Это продолжалось уже целый час, а поскольку мы были единственными клиентами, нас это начало порядком раздражать.

— Донован! — Дьюк забарабанил кулаками по стойке. — Если ты не в состоянии обслуживать клиентов, то, ради Христа, поставь сюда эту бутылку кукурузного, а? — Никакой реакции. — Ты только посмотри на этого жалкого старого ублюдка! — простонал Дьюк. — Следовало бы поставить пьедестал посреди шоссе и водрузить его там! Тогда бы я купил себе танк и атаковал бы его в течение уик-энда!

— Мне кажется, он медленно умирает! — громко сказал я. — Он разваливается на ходу.

— Не хотел бы я присутствовать при этом, — Дьюк содрогнулся от одной этой мысли. — Представляешь всю эту вонь?

— Послушай! — взволнованно завопил я. — Да если мы заполучим его труп, мы сделаем состояние! Мы его забальзамируем и объездим с ним всю страну. У нас будет самое завлекательное шоу! Как тебе это? «Чудовище, изображавшее из себя человека!» Один взгляд на Донована — забальзамированного! — и никто никогда не поверит, что он был когда-то человеком!

— Ты, пожалуй, прав, — задумчиво кивнул Дьюк. — Но как ты объяснишь эти сумасшедшие пучки заплесневелой травы, торчащие из его башки?

— Это было чудовище из далекого космоса. Ему нужны были волосы, чтобы он мог изображать из себя человеческое существо. — Он выбрал какую-то редкую траву, растушую в пустыне Гоби, и пересадил ее на свой череп. Но она так и не принялась.

— А ты знаешь почему? — доверительно заревел Дьюк. — Потому что в монгольской пустыне эту траву удобряют проходящие верблюды, которые регулярно останавливаются и… ну ты знаешь.

— Еще бы, — заорал я в ответ. — Та же беда и с зубами, которых не осталось. Эти корешки, которыми блещет, он добыл…

С оглушительным стуком перед нашим носом стойку опустилась бутылка кукурузного.

— Да подавитесь вы оба от первого же глотка! — пронзительно завопил нам в лицо дикоглазый маньяк, забирая мои бабки. — Чтобы в ваших дыхательных глотках выросли поганки и плесень и вы сдохли от медленного удушья!

— Ну, мужик, — трезво проговорил Дьюк, — у тебя-то они уже растут на черепушке!

Донован содрогнулся, словно получил смертельную рану, и с диким визгом ухватил каждой рукой по пучку на своей голове и дернул за них с жуткой свирепостью.

— Ага! — победно завопил он через секунду. — Видали? Не выдернешь и волоска, даже с помощью крана!

Он стоял перед нами, счастливо моргая глазами и заливаясь слезами от боли, причиненной самому себе.

— Это было великолепно! — Дьюк аккуратно прикурил сигарету. — Можешь проделать еще какой-нибудь трюк в том же духе, Донован? — Потом доверительно, но громко сказал мне: — Если нам удастся достаточно долго поддерживать его в таком состоянии, он наконец убьет себя, и нам останется только найти жидкость для бальзамирования!

— Ха! — дико усмехнулся Донован и вдруг потерял всякий интерес к нам и медленно перетек в дальний конец стойки.

— Не знаю, — безучастно пожал плечами Дьюк, — стоило ли так стараться всего лишь за бутылку кукурузного?

— Это твои проблемы, приятель! — ответил я, радостно наполняя свой стакан.

— Так ты забываешь о своих друзьях? — холодно спросил он.

Я налил и ему, намекая своим укоризненным взглядом, что сделал бы это без напоминания. После долгих десяти дней и еще более долгих ночей, проведенных в Суинбэрне, получаешь истинное удовольствие от подобных утонченных сценок.

— Как прошел твой день, приятель? — небрежно спросил Дьюк.

— Сам знаешь как, — огрызнулся я. — Точно так же, как и вчерашний, и позавчерашний, и т. д. Каждое утро Ларри забирает меня из гостиницы и отвозит в пустыню, где я вряд ли могу ухайдакать кого-нибудь, и поздно вечером привозит меня обратно. В промежутке я осыпаю пулями окрестности. Настоящая волнующая жизнь!

— А я целый день заседал с большим боссом, — медленно проговорил он. — Я словно вернулся в школу. Не успевал я решить одну из его задач, как он задавал мне новую!

— Что за задачи?

— Рутинные в своем большинстве. Сколько нитро нужно, чтобы вскрыть такой-то сейф, вполне конкретно и детально описанный? Что случится, если заклинит замок сейфа? Ничего волнующего. Именно о такой работе я и подумал, получив приглашение Саммерса.

— Но что-то все же волнует тебя, приятель? — догадался я. — Я могу видеть это в твоих побитых молью глазах.

— Ты взрываешь боковую стену здания! — неожиданно произнес Дьюк, понизив голос так, чтобы стоящий другом конце немой маньяк не мог его подслушать. — Вернее, Макс желает сделать это! Потом он аккуратно измеряет результаты, проверяет эффект на строении, имея при этом данные о типе использованного кирпича, о естественных напряжениях в здании… Собрав все возможные данные, он передает их мне.

— Я чего-то не понимаю, — беспомощно сознался я.

— Это потому, что ты не дослушал до конца! — самодовольно усмехнулся Дьюк, разыгрывая теперь свою собственную утонченную сценку. — Когда я уже перегружен данными об этой стене, Макс решает перейти к вопросам: «Скажем, ты хочешь обрушить всю стену наружу, Дьюк. Сколько нитро потребуется для этого и где его нужно заложить?» Затем он откидывается в кресле и не успокаивается до тех пор, пока я не отвечу в течение двух минут. Сукин сын!

— О стене, — заинтересовался я. — Она-то тебя и волнует?

— Ты даже не лаешь мне перевести дух, — горько посетовал он. — Меня взволновал вопрос, который он задал позже. Он хотел знать: если я обрушу стену наружу на улицу, могу ли заранее определить с точностью четырех футов, какую часть улицы шириной в шестьдесят футов заблокируют обломки? Потом он превзошел самого себя! Следующий вопрос: если я уроню стену внутрь здания, какую опасность это будет представлять для находящихся в нем?

— Это резонный вопрос, — не мог не признать я.

— Это дурацкий вопрос, — зло поправил он меня, — если прежде не увидишь здание и не будешь знать точное расположение людей в момент взрыва.

— Ты так и сказал Максу?

— Я высказался гораздо грубее, — проворчал он. — Я мог ожидать, что наемный убийца туп и задаст дурацкие вопросы, но чтобы это сделал сам босс, организующий все дело! С того момента, как он спросил об этом, у меня играет очко. «Самое крупное дело!», — сказал он в первую ночь. — «Это будет опасно! Вы, четверо, — ключ ко всему плану!» Когда он сказал все это в первый раз, я подумал, что он просто трепался, и меня это обеспокоило. Теперь же меня беспокоит еще больше то, что он, видимо, не трепался.

Дьюк внезапно наградил меня холодным, пристальным взглядом.

— Ты хоть задумывался обо всем этом, Джонни? О деле, которое нам предстоит провернуть? Для которого ты целыми днями тренируешься со слоновой винтовкой с оптическим прицелом! Когда Макс начинает спрашивать, что случится с людьми в большом здании, если обрушить взрывом на них одну стену. Бог знает, какую дьявольщину готовит слюнявый Сэм! У меня жуткое предчувствие, и оно меня беспокоит. К тому времени, когда Макс раскроет свои карты, будет уже поздно!

— Забудь об этом! — пожал я плечами. — Ты хочешь спокойно дожить до старости, пойди в дворники!

— Не хохми со мной, Джонни, мой мальчик, — тихо пробурчал он. — Мне уже сорок семь лет, и тринадцать из них я провел в тюрьме. Я не собираюсь возвращаться туда. Но меня не устраивает и альтернатива быть обвиненным в массовом убийстве.

— Полегче, приятель. Я просто пошутил!

— За такие шутки ты однажды получишь по морде!

— Перестань, Дьюк, — попросил я. — Если ты когда-нибудь сунешь мне в руку хоть каплю своей прелестной дряни, клянусь, я впаду в истерику аж на несколько секунд…

— На самом деле нет ничего особенного в обращении с нитроглицерином, если знаешь, что делаешь! — проурчал он.

— А ты это знаешь, приятель, поскольку это твой бизнес, — ровно проговорил я. — Как бить морду — мой бизнес.

Я наблюдал за его судорожно сжатыми кулаками на стойке, пока они не разжались, и я решил, что он успокоился. Но через пару секунд Дьюк встряхнулся телом в приступе неудовлетворенной ярости и вскочил на ноги.

— Это заведение смердит! — вскричал он. — Доном воняет! — Он слепо уставился на меня. — Ты смердишь! Весь проклятый свет провонял! Ты меня слышишь? Воняет!

Он неожиданно нырнул за почти полной бутылкой кукурузного, но я его опередил.

— За это заплатил я, — шепотом напомнил я ему. — Если ты хочешь разнести заведение, купи себе другую бутылку.

Долгие пять секунд он стоял с затуманенными убийственной красной дымкой серыми глазами, дрожа во своим огромным корпусом. Затем глубоко в его горле возник вопль отвращения, он повернулся и, тяжело ступая, вышел из бара.

Я взобрался снова на табурет и закурил с ощущением радости от того, что в этот момент мы не катались с ним по полу, пытаясь выдавить друг другу глаза. Просто Дьюк страдал от нервного желудка. Если бы я провел тринадцать лет в заключении, у меня было бы, я полагаю, такое же ощущение. Прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу, и он, может быть, вернется уже минут через пятнадцать.

Сорока минутами позже я решил, что он уже не вернется, и налил себе стремянную на дорожку перед тем, как пойти в гостиницу. И тут услышал то, чего никогда не слышал в баре Донована и, судя по выражению его маниакального лица, не слышал и он. Это было чудное пощелкивание туфелек на шпильках, быстро приближавшихся к стойке. Она уселась через три табурета от меня и заказала себе коктейль, и я успел хорошенько разглядеть ее.

Она удобно разместилась на табурете, скрестив свои стройные ножки и не обращая внимания на то, что подол задрался на добрые четыре дюйма над ее украшенными ямочками коленками. Шикарная прическа образовала из глянцевитых прядей густых бело-золотистых волос светящийся ореол вокруг ее треугольного лица, казавшегося одновременно смышленым и соблазнительным. Конечно же, подумалось мне, она была девочкой из Манхэттена, иначе никогда не осмелилась бы зайти в такое омерзительное заведение, как бар Донована.

Восхитительный изгиб ее широкого рта источал высокомерие, волнующе компенсируемое распутной влажной мягкостью выпяченной нижней губы. На ней был дорогой костюм, украшенный абстрактным бежевым рисунком по тускло-золотому фону. Блуза обтягивала высокие груди бесконечно более интригующего рисунка.

— Вот ваш «старомодный», леди! — Донован опустил стакан на стойку перед ней, и я мысленно содрогнулся: «старомодное» что?

Блондинка попробовала напиток, и рот ее перекосило. Затем, пожав плечами, она прикончила его одним большим глотком, словно ее обуревала жажда. Возвращая стакан на стойку, она поймала мой взгляд и бледно улыбнулась.

Я продемонстрировал ей левый профиль — он чуточку лучше правого — и ухмыльнулся в ответ.

— Могу я предложить вам повторить? — спросил я, соскальзывая, полный оптимизма, с табурета.

— Благодарю вас, — она слегка склонила голову в сторону, размышляя. — Вот что, — произнесла она низким, очаровательным сипловатым голосом, — кинем монету: проигравший платит.

— Чудесно!

Я выхватил четвертак из кармана, шлепнул им о стойку и прикрыл его ладонью. Она порылась в сумочке, достала нечто похожее на новехонькие полдоллара и тоже шлепнула его на стойку.

— У меня решка, — сказал я. — А у вас?

Ее губы дрогнули.

- Посмотрите сами, — предложила она и мановением руки подтолкнула монету по стойке ко мне.

Я остановил ее пальцем и пригляделся.

- Орел, — сказал я. — Так что… — Тут я более внимательно посмотрел на блестящую монету под моим пальцем — на ней была ярко сверкающая голова короля Эдуарда VII. Да и как ей было не быть на британской полукроне? Я повернул ее и, увидев, что она была отчеканена в 1907 году, вытаращился на блондинку.

Губы ее снова дрогнули, и она с легкостью произнесла:

— Можете вы выставить пару?

Я сунул палец в кармашек для мелочи, выудил парную полукрону, положил ее на стойку и подтолкнул в сторону блондинки. Она внимательно изучила монету и улыбнулась.

— Я, пожалуй, не буду больше пить. Я немного устала и хотела бы вернуться в отель.

— Я как раз собирался это сделать. Может, я мог бы…

— Я не возражаю против вашей компании, — степенно ответила она.

Я громко пожелал спокойной ночи Доновану, но он или опять играл в молчанку, или соображал, как набрать денег на билет до пустыни Гоби, чтобы проверить версию с верблюдами.

Мы вышли на улицу, и она расхохоталась.

— В какой-то миг я почти поверила в то, что вы скрытно передадите мне секретный план московской забегаловки или еще что-то в этом духе! — Она взяла меня за руку и посмотрела на мое лицо притворно застенчивыми глазами. — Как поживаете, мистер Бойд?

— Дутуд! — прорычал я. — Дж. Дугуд, пожалуйста, в крайнем случае Джонни Бенарес, но никогда Дэнни Бойд в этом городе. Даже у стен есть стены, у которых есть уши!

— Ужасно сожалею, — тут же раскаялась она. — Я просто не подумала и сморозила глупость. Больше это не повторится.

— О'кей! Забудьте об этом.

— О! — Она внезапно остановилась с тревогой на лице. — Я еще кое-что забыла! — Я — Лаура.

— Прекрасное имя. Однако при вашей внешности и фигуре, золотце, никто бы не споткнулся даже на имени Элзи Бабблгам!

— Благодарю вас!

— После десяти дней, проведенных в этом занудном городишке, вы даже представить себе не можете то удовольствие, которое вы мне доставили, появившись в притоне Донована, — не мог скрыть я свой восторг. — Снова увидеть пару красивеньких ножек! Эти милые коленки с ямочками и…

— Где вы находились в тот момент? — спросила она ядовито. — Валялись на заплеванном полу бара?

— Ну и повезло же мне, — блаженно вздохнул я, — что вы забрели к Доновану как раз, когда я…

— Черта с два повезло! — неэлегантно выразилась она. — Я набила мозоли на ногах, шляясь два часа по городу, в попытке найти вас! Этот бар был последним местом, где я еще не побывала!

— Ну, — тоскливо промямлил я, — мне просто хотелось обнаружить хоть какую-то романтику в нашей первой встрече.

— Зарубите себе на носу! — выразительно произнесла она. — Не будет ничего романтического ни в одной из наших встреч! Только бизнес! К тому же Миднайт рассказала мне все о вас!

— Неужели она рассказала вам правду?

— Насколько я могу судить о вас, это была стопроцентная голая правда! — ответила она ледяным тоном.

— Что я не сыграл роль самца-жертвы в ее игре и черную вдову? — поинтересовался я. — И что вместо этого я вмазал ей по челюсти?

— Заткнитесь! — внезапно вспыхнула она. — Миднайт — самая удивительная личность, которую я когда-либо знала в своей жизни! И я даже отказываюсь упоминать ее имя в вашей компании!

— Чудесно! — проскрежетал я зубами и вежливо убирая ее руку с моей. — С этого момента мы связаны только бизнесом, как вы и настаиваете. Позвоните мне утром до девяти, и я посмотрю, смогу ли выделить вам время в моем плотном расписании!

Я ускорил шаги и быстро оставил ее позади. Примерно через минуту я резко остановился и прислушался: откуда-то сзади меня раздалась безнадежная визгливая мольба о помощи. Я развернулся и увидел ее, прислонившуюся к витрине магазина, снявшую одну туфлю и усиленно массирующую подъем ноги.

— Давайте не будем ссориться! — слезно попросила она, когда я подошел. — Доставьте меня в больницу или еще куда-нибудь, где мне заменят мои ноги — они меня просто убивают!

Тут-то в Суинбэрне, штат Айова, случилось маленькое чудо: на Главной улице появилось свободное такси. Я подсадил Лауру в машину, и мы классно проехали три квартала до гостиницы. Через пять минут я столкнулся с классическим примером демократии в действии. Я пробыл в этом отеле уже десять дней и жил в омерзительной комнате, выхолившей на железнодорожный двор, а Лаура появилась здесь самое большее четыре часа назад и получила люкс на верхнем этаже с окнами на Главную улицу.

Как только мы вошли в гостиную ее люкса, она рухнула на диван и скинула туфли, издавая при этом негромкие, булькающие вопли, свидетельствовавшие об экстазе. Если бы это проделывал какой-нибудь мужчина, кисло размышлял я, все соседи кинулись бы к своим справочникам по психиатрии.

— Ах! — блаженно вздохнула она. — Замечательно. Теперь я бы не отказалась от стаканчика. Распорядитесь, пожалуйста, Дэ… Джонни!

— Что вам заказать?

— После бара Донована я думаю, что смогу лишь через несколько лет попробовать снова «старомодный», — она содрогнулась от одного воспоминания. — Шотландское виски со льдом!

Обслуживание оказалось весьма спорым для ковбойского притона. Или все дело было в люксе? Когда официант исчез в ночи, я расслабился в кресле напротив дивана, на котором возлежала Лаура. Возлежала — иначе не скажешь, ибо для девушки, желавшей ограничиться только бизнесом, она была удивительно небрежна со своим подолом.

С того места, где я сидел, открывался интересный, даже очаровательный вид.

— Миднайт посвятила меня во все, — оживленно заговорила Лаура. — Так что мне нет нужды задавать дурацкие вопросы. Не желаете ли доложить мне, Джонни?

— Есть, мадам! Можно мне не отдавать сейчас салют? Я сломал руку в трех местах, загоняя Миднайт на флагшток, а она, к несчастью, свалилась на меня!

— О, господи! — Она закрыла глаза и изобразила мучительное страдание, которое пришлось впору ее лицу. — Неужели мне придется еще выносить ваш инфантильный юмор?

— Я припасу его на потом, если желаете, — пообещал я.

— Пожалуйста!

Я довольно подробно доложил ей обо всем, что случилось со времени моего прибытия в Суинбэрн до настояшего момента. Лаура сидела уже выпрямившись, когда я закончил, глаза ее взволнованно сверкали.

— Обворожительно! — Она глубоко вдохнула. — Вы тренируетесь убивать людей из винтовки, Дьюк рассчитывает взрыв зданий с находящимися в них людьми, а Слюнявый Сэм превращает в мины-ловушки все, до чего он может добраться! Я горю желанием узнать, что случится дальше.

— И я хотел бы знать, — проворчал я. — Когда вы свяжетесь с Миднайт?

— Я позвоню ей завтра утром, — счастливо ответила она — Миднайт полагает, что мне следует задержаться здесь — быть на месте на случай, если все придет в движение. Понимаете?

— Я-то в этом живу, — выразительно проронил я.

— О! Простите! — Она закрыла рот рукой. — Я просто не…

— Я знаю, золотце, — тускло проговорил я, — знаю!

Лаура откинулась на диване, и ее юбка снова услужливо задралась. Меня бы это должно было зачаровать, но нет, не на этот раз.

— Как долго вы работаете на Миднайт, Лаура? — небрежно спросил я.

— Я вовсе не работаю на Миднайт, — холодно ответила она. — Скорее мы с ней дружим.

— Лаура Триветт! — воскликнул я.

— Кого еще вы ожидали? — удивилась она.

— Однажды ночью я одолжил вашу машину, — тепло улыбнулся я ей. — Я же чувствовал, что был хороший повод для нашей встречи!

— Опять вы за старое! — простонала она. — Я вам; сказала, что меня не интересует ничего, кроме бизнеса. Пожалуйста, никаких ухаживаний!

— Да никто и не думает ухаживать! Я даже не пытался больше смотреть украдкой на ваше темно-голубое белье!

Она резко выпрямилась и судорожно натянула юбку на колени. Лицо ее покрылось темным румянцем.

— Не пошлите!

— Я всего лишь хочу знать, какое место вы занимаете в организации Миднайт, — правдиво сказал я. — В ту ночь ваша машина находилась у ее дома, а где были вы?

— Вероятно, у себя дома. Миднайт чаще пользуется машиной, чем я. Это имеет какое-нибудь значение?

— В ту ночь был убит настоящий Джонни Бенарес. То же самое случилось с одним из подручных Миднайт — Джадом Стоуном.

— Я… я ничего об этом не знаю! — Говоря это, она отвернулась.

— Вы знаете, сколько заплатила мне Миднайт за работу?

— Это меня абсолютно не интересует! — раздраженно ответила она.

— Пять тысяч долларов, и обещала еще столько после завершения дела.

— И что? — Она опять посмотрела на меня наполовину вызывающе, наполовину испуганно.

— Лаура, — усмехнулся я, — вы очень привлекательная девушка, но вы дилетант в делах Миднайт, ведь так?

Она надула дрожащие губы.

— Вы грубите и говорите ужасные вещи!

— И тем не менее вы впервые действуете заодно с Миднайт?

— Каждый когда-нибудь начинает.

— Но не таким же образом! — проворчал я. — Она прислала кого-нибудь еще с вами?

— Разумеется, нет! Она уверена в том, что я прекрасно справлюсь!

В отчаянии я закрыл глаза на несколько секунд, потом неохотно открыл их вновь.

— Вы сказали, что она самая замечательная личность. В каком смысле?

— Ну, — она беспомощно пожала плечами, — просто она такая, вот и все!

Какое-то время я рассматривал ее. Что-то не состыковывалось. Что-то было не так.

— Вы в нее влюблены или как? — стесненно прошептал я.

— Что? — Она разинула рот в остолбенении. — Влюблена в Миднайт? В мою старшую сестру?

— Конечно же нет! — Я беспомощно сглотнул. — Кто мог такое вообразить? Я и не знал, что у Миднайт есть младшая сестра. Да, но вы же не живете с ней… — продолжал я лепетать, пытаясь замазать свою глупость. — У вас своя квартира, вы сказали?

— Да, в Мэррей-Хилл, — ответила она с несколько посветлевшим лицом. — Я ее обожаю и скучаю по ней. Когда они разошлись с Максом, Миднайт заставила меня заиметь свою собственную квартиру. — Она медленно покачала головой. — Это было ужасной ошибкой. Он был так добр к ней! Мне он не очень нравился, ибо он всегда обращался со мной как с равной. Вы понимаете?

- Это важно, — рассеянно проговорил я, ломая голову над причиной, по которой Миднайт послала свою младшую сестру на выполнение чисто мужского поручения.

— Я виню во всем эту маленькую ползучую мышь Ларри!

Отстраненно я сообразил, что Лаура продолжает говорить, и постарался прислушаться.

— Он — ненормальный, я в этом убеждена! — страстно воскликнула она. — Он всегда ревновал его к Миднайт, опасался, что она подрывает отношение Макса к нему. Это было глупо, но Ларри нельзя было переубедить. а эта его манера постоянно подкрадываться, — никогда нельзя было знать, не окажется ли он вдруг рядом с тобой. Он и меня не любил, поскольку я поймала его однажды, когда он подглядывал, как я одеваюсь. Я собиралась сказать об этом Максу, но маленькое пресмыкающееся разрыдалось, встало на колени и упросило меня не делать этого. Я ничего не сказала Максу, но он все равно ненавидел меня с тех пор. Потому, полагаю, что было ранено его самолюбие, когда он плакал и умолял меня.

Все дело, видимо, было в неукротимой жажде выжить, свойственной любой женской особи и позволяющей ей непрестанно болтать даже, когда на нее обрушилось небо, безнадежно размышлял я.

— Джонни!

Я поднял глаза и увидел, что она наблюдала за мной с озадаченным лицом.

— Что-нибудь случилось? — быстро спросила она. — Вы выглядели ужасно обеспокоенным.

— Лаура, милая, — мечтательно проговорил я, — каким именем велела тебе пользоваться Миднайт во время твоего пребывания здесь?

— Моим собственным, конечно, — она медленно моргнула. — Я не выдаю себя за кого-то еще, как Джонни.

— Еще как! — я кровожадно улыбнулся ей. — Если я выдаю себя за Джонни Бенареса, то вы выдаете себя за Иуду!

— Что?

Внезапно страх заполнил ее глаза, она прижала тыльную сторону ладони ко рту и вжалась в спинку дивана стремлении отодвинуться подальше от меня. Я поднялся с кресла и опять ухитрился улыбнуться.

— Извините, я сказал ужасную вещь. Вы этого не знали.

Она убрала руку ото рта.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— И Макс Саммерс, и Ларри знают Лауру Триветт, — мрачно произнес я. — Как только они узнают о вашем приезде сюда, они сразу поймут, что это не простое совпадение и что это может быть объяснено лишь утечкой в их собственной организации. Что Миднайт сумела каким-то образом подсунуть им своего человека. И первое, что они сделают, выяснят ваши передвижения с момента вашего прибытия сюда: куда вы ходили и с кем встречались. И каждый раз в ответе буду я!

— О боже! — Она непроизвольно вздрогнула. — Об этом-то я и не подумала!

— То-то и оно, Лаура, — согласился я. — Но Миднайт подумала об этом. По какой-то неизвестной мне причине я ей больше не нужен. Своим нокаутом той ночью я задел ее гордость, и теперь она со мной расквиталась. Скинь со счетов некого Дэнни Бойда, и почему бы не предоставить оппозиции возможность позаботиться о деталях?

— Чтобы Миднайт спланировала такую ужасную штуку? — Она вяло покачала головой. — Я не могу этому поверить!

— Ее ведь не озаботило то, что таким образом ее младшая сестра станет Иудой, разве не так? — мягко проронил я.

Она тихонько заплакала. Ее бы следовало утешить, но я был последним человеком в целом свете, готовым сделать это.

— Утром я уеду, — приглушенно произнесла она. — Может, тогда они так и не узнают, что я была здесь.

- После того как вы провели в городе столько времени, разыскивая меня? — прошептал я. — Вы упомянули кому-нибудь мое имя?

— Нет! — уверенно сказала она. — Предполагалось, что я вас даже не знаю. Во всяком случае, пока мы не сравнили наши монеты.

Хоть что-то, подумал я. Появился слабый проблеск надежды. Донован видел нас вместе. Но в его глазах я всего лишь подцепил телку в его баре, а Лауре Триветт не было места в его безумной жизни. Тут я сообразил, как глупо надеяться, что они ничего не узнают, когда ее имя записано в журнале у портье, а служащие отеля будут постоянно говорить: «Люкс мисс Триветт», «Напитки в люкс мисс Триветт» и… Хватит и этого.

— Я, пожалуй, пойду, Лаура, — тихо сказал я.

Она подняла залитое слезами лицо.

— Дэнни… могу я теперь называть вас вашим настоящим именем?

— Я полагаю, ты узнала сегодня что-то новенькое в этом Суинбэрне, — усмехнулся я.

— Я очень сожалею, — она посмотрела на меня ошеломленными глазами. — Не могу ли я сделать чего-нибудь, чтобы помочь вам? Все, что угодно! Если я позволю Ларри…

— Нет! Однако я ценю ваше предложение, дорогая. Не расстраивайтесь уж очень. Может, все еще обойдется, а?

Уже у дверей я вспомнил, что, по крайней мере, она могла бы удовлетворить мое любопытство по одному вопросу.

— Лаура! — я посмотрел на нее через плечо. — Что из себя представляет Луис?

— Луис? — Судя по ее липу, даже упоминание его имени вызывало у нее отвращение. — Он жестокий человек, Дэнни, жестокий и ужасный. Я считаю его жутко опасным, ибо он умен. Я пыталась объяснить это Миднайт, но она только рассмеялась и заверила меня, что легко справится с ним. «Если он плохо поведет себя, сказала она, я отниму у него то, в чем он больше всего нуждается». Что бы это ни значило.

— Он был с Максом и Миднайт до того, как они разбежались, и решил остаться с вашей сестрой, так?

— Верно.

— Он у нее кем-то вроде адъютанта? Она отдает приказы, а он следит за их исполнением, так?

— Да, думаю, что так, — драматично фыркнула она. — Если что-нибудь случится с вами, Дэнни, из-за того, что я наделала, никогда в жизни не заговорю с сестрой!

— Не тревожьтесь, пока ничего не случилось, золотце. А как обстояли дела до того, как Макс и Миднайт расстались? Что поделывал тогда Луис?

— Ларри всегда бы чем-то вроде адъютанта при Максе, — раздумчиво проговорила она. — Я не уверена насчет Луиса. Может, он всегда делал одно и то же.

— Что именно?

— Я не помню точного слова, Дэнни, — она прикусила губу, задумавшись, потом с досадой покачала головой. — Нет, не могу вспомнить. Он… колол сейфы?

— Колол… — я разинул рот, пока до меня не дошло.

— Вы хотите сказать, что он был медвежатником?

— Точно! — Она энергично закивала. — Что это значит, Дэнни?

— Что он прибегал к взрывчатке, чтобы вскрывать сейфы. Обычно при этом пользуются нитроглицерином. Спасибо, Лаура. Теперь мне лучше уйти.

Я поспешно вышел из люкса и направился в свою комнату, раздумывая, как Дьюк мирился со всем этим столько времени, если желудок его беспокоит хотя бы наполовину того, как мой достает меня.

В моей комнате горел свет, но озабоченность желудком помешала мне обратить на это внимание, пока я не открыл дверь. А когда я это сделал, было уже поздно: мой ночной посетитель уже смотрел на меня с сияющей улыбкой, пуская блики своими отвратительными фальшивыми зубами.

— Поздно же вы возвращаетесь домой, Джонни, — робко заметил Ларри, потом вдруг хихикнул. — Могу поспорить, что вы прячете в отеле горячую блондинку!

— Его глаза тоскливо сверкнули при этой мысли.

— Ну что ж, — я сделал над собой усилие и улыбнулся в ответ. — Ставьте наличными, приятель!

— Как-нибудь в другой раз, — с сожалением ответил он. — Мы должны срочно идти.

— Идти? Посреди ночи? Куда к черту? — спросил я подходящим случаю удивленным голосом.

Какой-то миг я раздумывал, стоило ли и дальше разыгрывать из себя Джонни Бенареса, если они уже все знали и поэтому Ларри приехал за мной. Очень мне не хотелось доставить ему дополнительное удовольствие.

— Срочный сбор, — сказал Ларри, потом бессознательно понизил голос, упоминая святое имя. — Мистер Саммерс ждет нас: так что лучше поторопиться.

— Это скорее походит на панический сбор. Посреди-то ночи! — проворчал я.

— Кстати, — Ларри смущенно зашаркал ногами, — надеюсь, вас это не расстроит, Джонни: ожидая вас, я упаковал ваш чемодан и велел спустить его в машину.

— Но почему? — промычал я.

— Вы сюда уже не вернетесь, — он нервно улыбнулся. — Надеюсь, вы не имеете ничего против перемены места?

Мозг выкидывает глупейшие штуки именно в таки моменты. Единственное, о чем я мог думать, это о том, как никогда не понимаешь человека, которому объявили смертельный приговор, пока его не объявили тебе самому! А побитый «Форд» Ларри казался катафалком, хотя место исполнения приговора могло быть оставлено на усмотрение эксперта в бесшумном убийстве. Потом наконец вернулось некое подобие логики, и я начал обсасывать шансы застать врасплох Ларри и добиться в этом успеха.

Весь это мусор прокрутился у меня в голове меньше чем за секунду, пока Ларри наблюдал за мной с нервной улыбкой, словно приклеенной к его вонючим зубам.

— Ничего не имею против, — сказал я, как я надеялся, нормальным голосом. — К тому же я ненавижу упаковывать чемодан. — Я проворно повернулся к двери. — Поехали?

— Разве вы не возьмете свою пушку, Джонни? — прощебетал Ларри.

Я очень медленно повернулся обратно к нему, обещая себе: если Ларри придумал эту игру в кошки-мышки для собственной забавы, я засуну эти зубы ему в глотку и оставлю его в шкафу сдыхать от удушья.

— Пушку? — спросил я.

— Я ни за что бы не осмелился упаковать ее для вас, Джонни, — ответил он с выражением ужаса на лице. — Я прекрасно понимаю брата-профессионала. У меня бы желудок перевернулся, если бы кто-то только притронулся к одному из моих ножей!

— Ага, — тягостно проговорил я. — Спасибо, Ларри, я очень это ценю. — Миновав его, я прошел к шифоньерке, ожидая на каждом шагу появления его пружинного ножа. Но этого не произошло. Зубы благожелательно сверкали в мою сторону, пока я надел подмышечную кобуру и засунул в нее «Магнум»

— Если вы готовы, Джонни, — залыбился Ларри, — я пойду вперед.

Ощущение нервного желудка внезапно пропало, когда я последовал за Ларри. Взамен я получил безнадежно запутанную голову.

В камине гостиной сельского дома опять весело потрескивали поленья.

Ларри остановился в дверях, может быть, в силу привычки, а я прошел вперед. Все остальные уже ожидали: Макс Саммерс в своем председательском кресле; Билл и Слюнявый Сэм занимали другие два кресла, а теперь уже хорошо знакомое мне корпулентное тело удобно устроилось на одной половине дивана.

— Наконец-то! — Макс холодно посмотрел на меня. — Мы ждали вас, Джонни, больше часа!

— Если бы я был в курсе, Макс, я бы что-нибудь придумал, — ровно произнес я. — Но у меня всегда было плохо со вторым зрением.

— Ладно, раз уж пришли, садитесь! — огрызнулся он.

Я тяжело опустился на диван рядом с Дьюком и вопросительно посмотрел на него. На его сильно загорелом и обветренном лице проступила бледность, его левое веко дергалось в тике.

— Ты плохо выглядишь, приятель, — мягко проговорил я. — Теперь ты видишь, что получается, когда слишком рано кончаешь пить и уходишь домой.

— Сделай мне одолжение, панк, — его тон тоже был мягким, но хрипота голоса отвратительно грубой. Он повернул голову и презрительно посмотрел на меня. — Раз ты собираешься пускать слюни всю ночь, тебе следовало принести с собой ведро!

Пока он выплевывал эти слова, его серые глаза сверкали предостерегающе. Я едва заметно мигнул, когда он кончил говорить, и заметил подтверждение в его глазах.

— Я просто проявил дружеское сочувствие, Дьюк, — я выразительно пожал плечами и, нахмурившись, откинулся на спинку дивана.

Саммерс как всегда выглядел так, словно только что вышел от своего лондонского портного и поднялся в] личную ракету, чтобы не опоздать на очередное совещание. Единственное очевидное изменение, произошедшее с ним, состояло в том, что он отбросил свое очарование и магнетизм, считая их уже излишними.

— Джентльмены! — Его голос приобрел некое парадное звучание. — Я созвал этот срочный сбор, поскольку возник ряд неотложных проблем, которые необходимо решить практически немедленно. Как вы помните, на нашей последней встрече я сказал вам, что нам предстояло дело через две недели. Ну так вот, в определенном смысле это остается в силе: дело будет провернуто точно по расписанию, но на день раньше. К этому вынуждают обстоятельства, которые от нас не зависят.

— Что же случилось? — Слюнявый Сэм настолько разволновался, что почти исчез за пеленой собственной слюны.

— Мы еще дойдем до этого, — ответил ему Макс. — Итак, мы собрались здесь, на своей оперативной базе. Начиная с этой секунды никто не должен покидать ферму ни под каким видом!

— Это правило распространяется и на вас, Макс? — невинно спросил я. — Вам ведь нужно шевелиться, чтобы организовать еще пятнадцать парней! Вам и — я полагаю — Ларри?

— Естественно, это не касается меня именно по упомянутым вами причинам, Джонни! — Он наградил меня убийственным взглядом, который мне следовало сохранить в памяти, ибо я прервал генерала, выступавшего перед своими войсками.

— Ларри будет находиться здесь постоянно, — продолжил он. — Он проследит за тем, чтобы никто даже не пытался покинуть ферму. Я уже отдал ему распоряжения на этот счет и теперь предупреждаю вас всех. Ларри!

В ответ от дверей послышался преданный щебет.

— С данного момента никто не покидает дома, — четко произнес Макс. — Я полагаюсь на то, что вы остановите любого, кто предпримет такую попытку, — любым способом. Если для этого потребуется убить кого-то, вы его убьете!

Сделав паузу, он глубоко вдохнул.

— Сегодня вечером Дьюк посетил меня. Мы долго говорили, но так и не пришли к согласию. Он заявил мне, что передумал и не желает участвовать в деле.

— Только сейчас? — забрызгал слюной Сэм. — Ты сбрендил или как? В чем дело? Или ты струсил? Забудь об этом! Слишком поздно, чтобы отказываться, приятель!

Только одно было в пользу Сэма: чем больше он говорил, тем хуже его было видно, пока он не исчез окончательно за тонкой дымкой.

— Теперь, когда вы знаете о настроениях Дьюка, — ровно продолжил Макс, — я полагаю, мы оставим этот вопрос на потом. Я хотел бы, чтобы прежде вы ознакомились с предстоящей работой. Ну, а потом, кто знает? — Он мягко пожал плечами. — Может быть, Дьюк передумает опять? Итак, прошу вас последовать за мной.

Он провел нас через квадратный холл к весьма прочно выглядевшей двери — стальной, подумал я, обклеенной тонкой фанерой и густо покрытой лаком. Макс отпер дверь, что само по себе было целым спектаклем. Затем он распахнул ее и повернул выключатель.

Это была большая комната — примерно двадцать на сорок футов, с окнами, плотно закрытыми ставнями, усиленными стальными полосами. Ряд флюоресцентных ламп залил комнату светом без теней. Проход в три Фута шириной был оставлен по периметру комнаты, а остальное пространство было занято городом и его окрестностями.

Неожиданно наступило Рождество, и я опять стал маленьким мальчиком. Моя мама дарила мне целый день в мире грез отдела игрушек, и я часами простаивал у игрушечной железной дороги, наблюдая, как восемь поездов одновременно шныряли в разных направлениях по искусственной местности. И это было раем.

Миниатюрный город Макса Саммерса произвел поначалу на меня такое же впечатление. Особое очарование вызывали тщательно проработанные детали трех кварталов на главной улице и двух поперечных улицах.

— Эй! — взволнованно закулдыкал Сэм. — Это великолепно, Макс! Кто это сделал?

— На это потребовались месяцы труда, — самодовольно проговорил Макс. — Часть сделал Билл, но в основном это произведение ловких рук Ларри. Когда они заканчивали очередную деталь, он приносил ее сюда и ставил на свое место.

— Что это за город? — тихо спросил Дьюк.

— Оллфилд, — ответил Макс.

— В каком штате?

— Я приготовил вам маленький сюрприз, — широко улыбнулся Макс. — Он находится в Айове, в семидесяти восьми милях отсюда… — он победно оглядел нас — плюс-минус шестнадцать футов.

— Но это же захудалый городишко! — забрызгал опять слюной Сэм. — Не больше той мусорной ямы, в которой мы находимся сейчас! Где вы надеетесь найти полмиллиона в этом вшивом городишке?

Макс взял в руки девятифутовую указку из-за двери и встал на край небольшого водоема, представлявший несомненно удобную позицию.

— Вот где, джентльмены! — Указка уперлась в центре города во вторую по размеру поперечную улицу, весьма подробно воспроизведенную.

— Банк фермеров, торговли и местной промышленности, — добавил он, и конец указки дотронулся до крыши самого большого здания на восточном углу. — Три крупные суммы ввозятся в этот банк и вывозятся из него раз в неделю. В целом они составляют чуть больше трехсот пятидесяти тысяч долларов. Так что мы возьмем наши полмиллиона: банк должен иметь небольшой резерв наличных на всякий пожарный случай.

— Макс? — внезапно заговорил рыжеволосый Билл дрожащим от возбуждения пронзительным голосом. — Зачем было делать модель всего города? Конечно, все это ужасно красиво! Но…

— Вы поймете это позже, — прервал его Макс. — Изменение даты вызвано тем, что три компании, о чьих деньгах идет речь, договорились перенести день зарплаты на четверг. Раньше банк получал деньги в четверг вечером и в пятницу утром отправлял их на предприятия, где они раскладывались в конверты. Теперь деньги будут поступать в банк в среду около полудня и на следующий день развозиться по компаниям в бронемашинах.

Для нас главное состоит в том, что деньги находятся в банке с полудня среды до утра четверга. Итак, наш день-Д — среда и час-Ч — два пятьдесят пополудни. Происходит авария на электростанции — указка указала ее расположение, — через пять минут на телефонном узле происходит странный взрыв, который, добавлю, выведет из строя только оборудование, но не людей. Заметьте: главное шоссе проходит не ближе трех миль от Оллфилда, и напрямую их соединяет только одна дорога. На ней в миле от шоссе потерпит дорожное происшествие большегрузный бетоновоз — его развернет поперек и он перекроет дорогу собой и тоннами вылившегося бетона. Выездную дорогу на север мы оставим открытой, словно по ней мы вывезем деньги. На самом деле мы ей не воспользуемся, но пусть полиция думает так!

В 3.05 одновременно загорятся три разных склада в этом квартале — в одном из них хранится множество бочек со смолой, так что город накроет плотной завесой дыма. В то время в двух ювелирных магазинах — тут и тут — будут разбиты витрины в попытке ограбления, что произведет много шума и привлечет к себе внимание…

— Постойте! — Сэм чуть не захлебнулся. — Вы сбрендили или что? А как же банк? Разве мы не собираемся напасть на банк? Или вы забыли о нем за всем этим трепом?

— Сэм… — Макс, очевидно, исчерпал последние остатки терпения. — В том-то и дело! Мы нападем не на банк, а на город, и банк окажется в наших руках!

Он долго еще рассказывал, накручивая одну деталь на другую. И постепенно в моем мозгу все яснее складывалась картина небольшого городка в тихий осенний вечер. Сначала случаются неприятные неудобства — гаснет свет и замолкают телефоны, затем наступает неразбериха маленьких несчастий — разбиваются магазинные витрины и взрываются почтовые ящики, и, когда они достигнут апогея, приходит очередь больших бедствий. Склады горят в столбах пламени, и густой черный смоляной дым покрывает завесой весь город. Потом мощный взрыв сотрясает город, обрушивая одну стену банка. Люди разбегаются во все стороны под крики: «Землетрясение!»

К этому моменту несколько нанятых Максом головорезов берут банк под контроль, давая Дьюку возможность сосредоточиться на двери в хранилище…

— У вас, Сэм, будет полная свобода передвижения, — ровно продолжал Макс. — В вашем распоряжении будут машина, водила и боевик для охраны, и вы сможете быстро достигнуть любого пункта. В течение сорока пяти минут между 3.28 и 4.13 мы должны держать город в постоянной панике, чтобы его граждане не могли даже на минуту задуматься о том, что, черт возьми, происходит!

— Усек! — Выпуклые бледно-голубые глаза Сэма увлажнились от восторга. — Я им устрою веселую жизнь! Дымовые шашки, бомбы с удушливым газом и все такое прочее!

— Билл, — более спокойным голосом обратился Макс к рыжеволосому мальчишке, стараясь, догадался я, вселить в него уверенность, — у радио и телестудий есть свои аварийные электростанции. Если хоть одна из них воспользуется ими, мы окажемся в большой беде. Твоя главная задача — позаботиться о них! Как только управишься с ними, займетесь тем же, что и Сэм. Делайте все, что можно и как угодно, чтобы усилить беспорядок и панику!

— Обязательно, — пацан кивнул, уже получая кайф от воображаемых картин хаоса.

— Джонни!

— Да? — я придвинулся поближе к Максу, пока кончик указки медленно прошелся по линии крыш к противоположному углу перекрестка и застыл над парапетом на крыше трехэтажного здания напротив банка.

— Здесь будете вы, Джонни, — тихо проговорил Макс. — Вы — режиссер всего представления. У вас одна задача — держать ринг чистым! — Указка обвела круг возле банка, прихватив около сотни футов на улицах с обеих сторон. — Если вы этого не сделаете, мы не сможем взять деньги, — тихо произнес он. — Если не все сразу получится у остальных трех, у них будет возможность поправить свои ошибки. У вас такой возможности не будет, Джонни! Если этот угол будет заблокирован, нам придется отказаться от своей затеи!

— Понятно, — подтвердил я.

— Вы король, Джонни, — прошептал Макс. — Здесь, наверху, с вашим — «винчестером». Но еще ни один малодушный король не удержал своего трона! Вы должны быть там в 3.15 и с момента взрыва стены до того, как наши три пикапа не заберут добычу, держать чистым этот угол. Понимаете, что я имею в виду?

— Вы имеете в виду: если для этого придется кое-кого ухлопать, значит, они мертвы, — прорычал я.

— И мертв любой коп, который высунет там голову, — быстро добавил Макс.

— Разумеется, — пожал я плечами.

— Прекрасно, Джонни, мой мальчик, прекрасно! — Он даже похлопал меня по плечу. — Я дам вам охранника, конечно, не такого высокого класса, как вы. Он доставит вашу амуницию и прикроет ваш тыл, чтобы вам не пришлось постоянно оглядываться. Он проведет вас до парапета и обратно по другому маршруту до машины, которая будет вас поджидать. Ясно?

— Мне это кажется превосходным, Макс, — ответил я. — Последнее время мне уже наскучило расстреливать деревья.

— Молодец! — Макс одобрительно хохотнул. — Итак, джентльмены! — Он оглядел всех с сияющей улыбкой. — Вам придется провести большую часть времени в оставшиеся два дня здесь, в этой комнате, поэтому почему бы нам не пойти пропустить по стаканчику?

— Один вопрос, Макс, — вежливо обратился к нему Дьюк. — Как вы собираетесь вывезти деньги?

— Три пикапа оборудованы усиленными амортизаторами, мощными шинами и форсированными моторами, — пояснил Макс. — После их загрузки они рванут через город к северному выезду. В определенном месте три идентичных пикапа займут их место и поедут дальше по северной дороге. Они будут пустыми или нагруженными обычным товаром.

Три пикапа с деньгами въедут в подземный гараж в этом месте, — указка указала, где именно, — будут тут же разгружены, а деньги — спрятаны там же, в гараже. Тем временем три машины-манка будут брошены в разных местах на северной дороге. Все они были уведены и перекрашены. Я полагаю, что копы потратят много времени на их обследование и на прочесывание прилегающих районов.

— Деньги останутся в гараже до субботы, когда в городе состоится футбольный матч — главное событие года, — Макс сардонически ухмыльнулся. — Средняя школа Суинбэрна против средней школы Оллфилда. Чуть ли не все население Суинбэрна приедет сюда на игру и поедет обратно после ее окончания. Весьма вероятно, что многие из них явятся сюда с утра и заполнят город. Это даст нам отличную возможность загнать в гараж машины и загрузить их. После окончания матча мы вольемся в поток машин болельщиков, который растянется на все расстояние между двумя городами.

— Вы оставите полмиллиона в гараже на целых три ночи? — недоверчиво спросил Дьюк.

— Объясню, — откликнулся Макс. — В день-Д Ларри и я возьмем на себя гараж. Как только пикапы будут разгружены, Ларри проводит водителей и посадит их на самолеты и поезда. Потом он вернется в гараж, в нем мы пробудем до субботы, когда вы приедете забрать нас и деньги.

Внезапно наступила тишина, и все уставились на Дьюка. Я поочередно оглядел их лица и ужаснулся. На всех лицах была откровенная враждебность, в их глазах светилось скрытое предвкушение, как если бы это была толпа линчевателей за минуту до возгласа: «Веревку!»

— Ну как, Дьюк? — наконец спросил Макс вежливым, нейтральным голосом. — Что скажете?

Дьюк энергично поскреб голову, и это скрежетание взорвало глубокую тишину, в которую погрузилась комната. Потом он повернулся к макету города и рассматривал его несколько мгновений.

— Макс! — в его голосе чувствовалось легкое колебание. — Что, если я обрушу эту стену на улицу?

— Нельзя, — твердо ответил Макс. — Если мы заблокируем эту улицу, пикапы не смогут подъехать, и полмиллиона останутся на месте. Проблема почти та же, что и у Джонни, только «винчестер» не поможет с кирпичами.

Дьюк пожевал нижнюю губу, потом прошептал почти извинительным голосом:

— Все дело в людях внутри. При направленном внутрь здания взрыве нельзя заранее предугадать его последствия. Я уверен, что кто-то обязательно будет убит.

— Нападение на банк произойдет почти через полчаса после его закрытия, — мягко напомнил Макс. — В нем не останется ни одного клиента.

— Но останется персонал, — прошептал Дьюк. — Полицейский и банковский охранник — не в счет. Такова их работа, и они знают о риске, которому подвергаются. Они вооружены и стреляют в ответ! Но служащие банка, среди них много молоденьких девушек, лет семнадцати — двадцати. Что за ужасная смерть, Макс! Когда твое тело будет разорвано на куски!

— Оставьте эту болезненную впечатлительность, Дьюк! — резко бросил Макс. — Вы знаете не больше нас, что произойдет при взрыве! Вы сами это сказали! Может, все отделаются лишь легким испугом? На этот риск вы обязаны пойти.

— Что, если я этого не сделаю? — прошептал Дьюк.

— Уже слишком поздно искать кого-либо еще, — приглушенно ответил Макс. — Так что ничего не выйдет, мы откажемся от ограбления и разъедемся по домам. Вы представляете себе, сколько мне стоила подготовка операции? Почти семьдесят пять штук, Дьюк. Для меня это уже не игра, а вложение капитала. Если ничего не произойдет в среду в Оллфилде, вы выпишете мне чек?

— Эй, Дьюк! — Сэму пришла в голову новая идея. Если ты не хочешь поджечь запал, позволь сделать это мне! Пустяк! Как только стена рухнет, ты займешься сейфом, а я отправлюсь в город нарушать общественный порядок!

— Сначала я должен заложить нитроглицерин в стену, — мрачно напомнил Дьюк. — Что бы ни случилось потом, отвечать мне. Но все равно спасибо, Сэм,

— Я считаю, что вы должны принять решение сейчас же, Дьюк, — голос Макса перешел на металлический скрежет. — Скажите нам: полмиллиона или ничего?

— И если ничего, приятель, — Сэм опять пустил слюну, — не спрашивай нас о своем будущем — его можно будет обрисовать в двух словах, если не в одном!

Загорелая кожа Дьюка посерела как никогда, и он выглядел на двадцать лет старше. Судя по его виду, он набирался мужества, чтобы сказать нам, что предпочитает смерть.

— Дьюк, — быстро заговорил я, — это все твои нервы — ты слишком долго ошивался в этом затраханном городишке, и тебя замучили всякие дурацкие мысли. В чем мы все нуждаемся — это в паре недель наедине с выпивкой и телками. Так что…

Я отчаянно таращился на него, болтая без умолку, пока наконец он не поднял голову и не встретил мой взгляд. Я едва заметно мигнул ему, и он замер от удивления.

— … вот так-то, Дьюк, — я сам уже утомился от своего занудного голоса и постарался поэтому закруглиться поскорее. — Перестань думать свои дурацкие думы, и все будет хорошо, приятель!

— Наше время истекает, — Макс преувеличенно нетерпеливо сверился со своими часами. — Вы должны дать ответ сейчас же, Дьюк.

Губы Дьюка увлажнились, он неуклюже пожал плечами и вяло проговорил:

— Джонни прав. Дурацкие мысли. К дьяволу их! Давайте возьмем эту кучу бабок, а потом найдем выпивку и телок!

Его серые глаза спокойно смотрели на меня и, независимо от бессмысленных слов, передавали простое послание. Несколько минут назад, обвиняли они, я почти набрался мужества, чтобы умереть, и все могло бы уже кончиться. Но ты обещал мне, что я могу жить дальше и не должен буду взрывать эту проклятую стену. Поэтому теперь ты отвечаешь за все, только ты. Если ты обманешь мои ожидания, я, не колеблясь, сделаю это, и кто бы ни умер при этом, это будет на твоей совести, а не на моей.

Делая вид, что погрузился в созерцание макета города, я дал другим выйти из комнаты, чтобы остаться одному на несколько минут. Неприятное предчувствие становилось все отвратительней в последние пятнадцать минут и следовало его проверить. Я вытянул «Магнум» из кобуры, и предчувствие оказалось правильным — патронов не было. Этот факт дал начало новой цепочке умозаключений, в конце которой был лишь голый ужас.

Случаются утра, вяло размышлял я, когда не стоит просыпаться в том же теле, в котором заснул накануне.

Когда я вышел из комнаты, в холле меня поджидал Ларри со смущенной улыбкой на лице.

— Мистер Саммерс просил меня собрать все оружие и спрятать его до утра среды, — мягко сказал он. — Надеюсь, вы не против, Джонни?

Вторник тянулся и тянулся. Время между завтраком и обедом показалось целой неделей. Мы слонялись из угла в угол по дому. Только Билл проявил достаточно энтузиазма и провел часть времени в комнате с макетом. И все это время, если даже вы и не видели Ларри, могли ощущать его присутствие. Это лишало меня присутствия духа, напоминало о том, что рассказала Лаура о времени, когда Миднайт и Макс еще не расстались.

Весь день Дьюк всячески избегал возможности остаться наедине со мной, и к наступлению вечера я начал уже отчаиваться.

Я слепо пялился в ночь за окном гостиной, курил сигарету и раздумывал на любимую тему — Дэнни Бойд, — только она перестала уже быть любимой. Самоанализ — разрушителен, а не конструктивен! Чего доброго, от него могли появиться бородавки на носу! Но все же стоило им заняться.

Зачем ты вернулся к Миднайт и сказал ей, что готов сыграть роль Джонни Бенареса на твоих собственных условиях? Так можно было заработать. Верно! Узнав подробности задуманного Максом Саммерсом преступления, я сразу же сообщил бы о нем полиции. Вряд ли из-за этого стоило подставлять свою шею. Что еще

Другие доводы не приходят в голову. Лжец! Ну, может, дело в самой Миднайт? Еще бы, она же сексуальная маньячка, а ты такой же! Верно. Если бы речь шла о любой другой привлекательной даме, а не о ней. Вот как?

Что заставило Миднайт передумать насчет моей полезности и отомстить, послав свою сестренку, чтобы она подставила меня? Не знаю. Неужели этот маленький гад Ларри просек тебя? Наверняка! Взять хотя бы его шутку о том, что ты прячешь маленькую блондинку б отеле? Его предложение взять твою пушку после того, как он ее разрядил? Чего еще ты хочешь? Почему же он тебя пока не разоблачил? Может, из чистого садизма?

Я должен как-то выбраться отсюда сегодня ночью и предупредить полицию. Не говори об этом, сделай что-нибудь! Что, например? Это твоя проблема! Это бесполезно! Верно!

Я резко отвернулся от окна и увидел Дьюка: он остановился в дверях и наблюдал за мной с настороженным выражением на лице.

— Я думал, что Сэм здесь, — с опаской сказал он.

— Если ты боишься оставаться наедине со мной, приятель, — усмехнулся я, — можешь крикнуть: «На помощь!», и Ларри окажется за твоей спиной в мгновение ока.

Он сократил расстояние между нами в три мощных шага и свирепо прошипел:

— Я тебе ничего не должен, вонючий агент или коп!

— Я ни то и ни другое, — прошептал я в ответ.

— Слишком уж ты башковитый для простого наемного убийцы! — прорычал он. — Вчера ночью я почти собрался с силами, чтобы сказать им, что я не взорву эту проклятую стену и что они могут убить меня, если угодно, но тут влез ты. Пока ты болтал всякую чепуху, которой я не слушал, взглядом ты пообещал мне, что я могу остаться в живых, и не взрывая стены. Ведь так?

— Верно, — признал я.

— Тогда мне показалось, что случилось чудо! — он безрадостно рассмеялся. — Для тебя-то в этом не было ничего удивительного! Ты-то прекрасно знал, что им не удастся даже добраться до банка, ибо ты, ловкий агент, уже предупредил своих дружков! И все же я обязан тебе своей жизнью и не смогу сказать остальным, что утром они отправятся прямиком в тюрягу, а не в банк!

— Бойд, меня зовут Дэнни Бойд. Я частный сыщик. Не спрашивай, как я попал сюда — это слишком длинная история, и теперь она уже не имеет значения. Важно то, что ничто не помешает им отправиться утром в банк, ибо у меня не было возможности предупредить полицию. Если только я не вырвусь отсюда сегодня ночью, они сотворят с Оллфилдом все, что задумали.

— Плохо дело, — осторожно проронил он.

— Маленький Ларри просек меня, — добавил я. — Но по какой-то китайской причине он пока молчит. Но я не сомневаюсь, что он не даст мне увидеть этого «винчестера». Так что дело времени. Мне нужна помощь, приятель.

— Моя?

— Почему бы и нет? Я не гордый! Если большой сентиментальный слюнтяй — разражающийся слезами только потому, что его просят прикончить пять-шесть, молоденьких девочек — просит разрешения помочь мне, я ему это разрешу!

— Если ты собираешься что-то предпринять, — прошептал он, — поторопись, пока не вернулся Макс. Сейчас нам нужно беспокоиться только о маленьком Ларри.

— Не забывай Слюнявого Сэма и Малыша Билли! — напомнил я ему.

Дькж выразительно пожал плечами.

— О малыше смешно даже говорить — только потом придется дать ему коробку леденцов. Сэм хорош только с минами-ловушками. Так что давай свои идеи, приятель.

В дверях послышался щебет, сопровождаемый ярю проблеском фальшивых зубов. Ларри щурился почти застенчиво.

— Надеюсь, я не помешал?

— Да нет, просто мы с Дьюком любим потрепаться, — торжественно произнес я. — Понимаете, мы не поддерживаем постоянную связь. — Я посмотрел на Дьюка с самым серьезным выражением лица. — Когда состоялось наше последнее свидание?

— В ту ночь, когда твой отец прокрался вниз по лестнице и застал нас, — не колеблясь ни секунды, ответил он, и я не удержался от смеха.

— Вы оба природные комедианты, — лениво проговорил Ларри, когда я наконец перестал смеяться. — И каждый из вас обладает индивидуальным стилем, а это так редко в наши дни.

Он опустил руку в карман и вынул свой пружинный нож. С рассеянным выражением на лице он начал нажимать кнопку, наблюдая, как выскакивает и убирается лезвие.

— Возьмем для примера Дьюка, — прошептал Ларри. — Он представляет собой старомодный тип комика. К тому же он очень сентиментален. Только слишком уж бьет на слезу. Кто-то должен бы редактировать его тексты!

— Ларри, свои фальшивые зубы ты подобрал в мусорном ведре? — вежливо спросил Дьюк. — Или украл их у бедной дворняжки, пока она спала?

Большой палец Ларри побелел, и снова лезвие ножа выскочило из черенка с металлическим щелчком.

— Пожалуйста, не воспринимайте так близко к сердцу мою критику, — мягко попросил Ларри. — Я просто подумал, что она поможет вам улучшить вату игру. Если быть откровенным, я предпочитаю Джонни из вас двоих. Он совсем неплохо исполняет свою роль, пока не запутывается совершенно и забывает, кто он — Джонни Дугуд, Джонни Бенарес или Дэнни Бойд. Ты должен следить за собой, Джонни или Дэнни.

— Я начну репетировать при первой же возможности, — заверил я.

— Кстати, о репетициях, — ободряюще улыбнулся он, — пару раз, когда я оставлял тебя с твоим «винчестером», я украдкой возвращался и наблюдал за тобой. Ты, оказывается, не проявлял особого энтузиазма. Джонни Бенарес отнесся бы гораздо серьезнее к своим тренировкам, понимая, что за такую большую долю мы ожидаем от него эффективной работы.

— Эй, Ларри! — неоправданно громко проревел Дьюк. — Если ты так ловок, как получилось, что ты так и не вырос?

Улыбка Ларри искривилась в уголках рта, и он радостно хихикнул:

— Знаешь что, толстячок? Завтра ты взорвешь для нас эту стену, даже если мне придется стоять у тебя за спиной и подкатывать тебя… — его кисть дернулась в мо ментальном зигзаге, и лезвие ножа ослепило нас своим блеском… — время от времени.

— Это будет завтра после полудня, — ответил Дьюк ледяным голосом. — До тех пор я тебе нужен, гад. Но у меня нет нужды в тебе. Так что убирайся!

— Ну, Дьюк, — укоризненно моргнул глазами Ларри. — Ты должен хорошо относиться ко мне!

— Это еще почему? — фыркнул Дьюк.

Ларри подбросил нож в воздух, наклонился вперед и искусно поймал его в заведенную за спину руку.

— Если ты будешь хорошо вести себя, я, может быть, оставлю твоего приятеля в живых до утра, — он нервно улыбнулся и исчез.

— Тут он несомненно прав, — признал я.

— Я забыл сказать тебе, Дэнни, — произнес щебечущий голос, и я чуть не выпрыгнул из кожи. — Сегодня ночью я уйду, как только вернется мистер Саммерс.

Этот гад опять стоял в дверях, играя пружинным лезвием, словно и не входил вовсе.

— Мистер Саммерс привезет с собой друга, — добавил он, — чтобы присматривать за всеми вами. Он тебе понравится, Дэнни. Я попрошу его особенно присмотреть за тобой.

— Спасибо, — пробурчал я сквозь зубы.

— Его зовут Арлен, — он нетерпеливо ждал моей реакции, — Бен Арлен.

— Парень, который предложил Джонни Бенареса, — жалко промямлил я.

— Пару дней назад я разговаривал с ним по телефону, — объяснил Ларри. — Он займет завтра твое место на крыше за долю, предназначавшуюся Бенаресу, поскольку он чувствует персональную ответственность за случившееся. Он попросил также о небольшом одолжении, — Ларри небрежно пожал плечами. — И я не имею ничего против его просьбы.

— О каком именно небольшом одолжении? — шепотом спросил Дьюк.

— Ну как же, убрать Бойда, конечно! — хихикнул Ларри. — Я только что вспомнил об этом и решил сказать тебе об этом, Дьюк, так что ты можешь грубить мне. Даже если ты будешь вежлив, нет никакой гарантии, что Бойд доживет до утра. В твоем распоряжении останется еще примерно час после обеда, Дэнни.

— Как долго Макс знал обо мне? — поинтересовался я.

— Мне не хотелось его беспокоить, — уважительно сказан Ларри. — У него и так хватает забот. К тому же, — громко фыркнул он, — это такой пустяк!

— Ты скажешь Максу, когда он вернется сегодня ночью? — ворчливо спросил я. — Или подождешь и преподнесешь ему сюрприз завтра утром, когда он обнаружит мой труп в розовых кустах?

— Я сам предпочитаю эту идею о розовых кустах, — серьезно ответил Ларри. — Когда что-то уже сделано, это избавляет от докучливого обсуждения. И не пытайся воспользоваться моим отсутствием, Дэнни! Это может привести к тому, что ты умрешь медленно и весьма болезненно, а не быстро. Официально Бен остановится здесь проездом. Я не стал бы его смущать, рассказав мистеру Саммерсу о реальной ситуации.

Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и посмотрел на меня с застенчивой улыбкой.

— Я очень надеюсь, Дэнни, что ты не будешь возражать, — его улыбка стала еще застенчивей, — но поскольку она тебе уже не понадобится, я решил заняться твоей маленькой блондинкой в гостинице «Скотовод», Именно туда я отправляюсь сегодня ночью. Может, передать ей твое прощальное послание?

Воздух, казалось, расступился, и он в нем растворился.

Обед даже приблизительно нельзя было бы назвать праздничным, а положение осужденного пленника не могло улучшить мой аппетит. Остальные были напряжены в преддверии своего дня-Д, поэтому говорил в основном Макс.

Бен Арлен оказался темным, угрюмым типом с нависшими бровями, разговорчивым как кобра. С момента своего прибытия он не спускал ни на секунду глаз с меня. К тому времени, когда был подан кофе, я себя ощущал старым петухом накануне Дня Благодарения.

— Макс! — внезапно позвал Дьюк с дальнего конца стола. — Я думал об этой стене весь день.

Саммерс замер на своем стуле с неподвижным липом и хрипло переспросил:

— Ты что?

— Стена, — небрежно повторил Дьюк. — Я не хочу обрушивать ее внутрь банка, а вы не хотите, чтобы она заблокировала улицу, так? Может, мне удастся сделать кое-что получше!

— Эй! — от удивления Сэм выпустил целый фонтан слюны. — Послушаем старину Дьюка! Он способен на многое!

Макс расслабился и выглядел неподдельно заинтересованным.

— Расскажи поподробнее.

— Хаос и беспорядок, шумиха и паника, — торжественно повторил по памяти Дьюк. — Все это нам необходимо на протяжении того часа, что нам понадобится внутри банка. И чем больше, тем лучше?

— Разумеется! — решительно кивнул Макс.

Несколько секунд Дьюк сидел с самодовольной улыбкой, а все выжидающе смотрели на него.

— Мне, может быть, удастся поднять эту стену вверх и швырнуть ее через улицу на здания на ее другой стороне, — беззаботно сказал он.

— Черт! — пронзительный голос Малыша Билли выражал благоговение перед удивительной картиной разрушений, нарисованной Дьюком. — Это было бы клево!

— Блестящая идея, Дьюк! — с восторгом откликнулся Макс. — Не сможете ли вы это проделать?

— Думаю, что да, — с весьма торжественным лицом Дьюк достал из кармана блокнот для рисования и разглядывал его какое-то время. — Я хотел бы сначала перепроверить запасы нитроглицерина. — Какой-то миг он колебался. — Я надеялся, что вы пройдете со мной, Макс. Тогда я мог бы показать вам на месте, что я задумал, как поведут себя запалы и все такое прочее — мне важно знать ваше мнение.

— Разумеется, Дьюк! — Макс улыбнулся ему почти влюбленно. — Почему бы не пойти сейчас?

— Превосходно, — уважительно откликнулся Дьюк и небрежно окинул взглядом стол. — А как вы, парни? Хотите посмотреть?

— Еще как! — Малыш Билли чуть не упал, поспешив встать из-за стола.

— Это я должен видеть, приятель! — радостно забулькал Слюнявый Сэм. -

— Джонни? — спросил Дьюк.

Я замешкался с ответом, увидел, как голова Арлена отрицательно качнулась, и сказал:

— Спасибо, Дьюк, но я посижу тут.

— Бен? — настаивал он.

— Я составлю компанию Джонни, — холодно, в нос ответил Арлен. — Вам далеко идти?

— Я построил железобетонный сарай в пятидесяти ярдах от гаража, — сказал Макс. — Так мне лучше спится, когда я знаю, что нитроглицерин находится на достаточном удалении.

— Я думаю! — согласился Арлен. — Если вы задержитесь, я, пожалуй, прогуляюсь до вашего возвращения. Может, и Джонни пойдет со мной?

— С удовольствием, — в отчаянии пробормотал я.

— Можете не торопиться, парни, — сказал Дьюк. — Мы недолго. — Его глаза задержались на мне. — Если идея сработает, мы быстро вернемся. Так что ждите нас.

Они вышли из гостиной, и голоса их слышались еще несколько секунд, пока они находились в пределах слышимости. Я прикурил сигарету, откинулся на спинку стула и посмотрел на Арлена.

— Хотите знать, что случилось с Джонни Бенаресом? — спросил я.

Он шевельнул плечом в знак презрительного равнодушия и ровно проговорил:

— А зачем мне? Он был неплохим убийцей, а в остальном — дешевый бродяга.

— Я думал, он был вашим другом, — спокойно продолжил я, — и поэтому пожелали сами убрать меня.

— У Джонни никогда не было ни одного друга, — хохотнул он. — Тебя же я хочу, потому что ты выставил меня в неприглядном свете. Бенареса они взяли по моему поручительству, но только каким-то образом получили взамен тебя. Они рассуждают таким образом, что я могу оказаться виновным в этом. Поэтому я приберу за собой, пока это не стало проблемой, понятно?

— Я вас понял.

— Почему бы нам не покончить с этим, пока они так заняты? — небрежно бросил он.

— Вы говорите как дружелюбный местный дантист, — прорычал я. — Я пропущу стаканчик на дорожку, хорошо?

— Ладно, — раздраженно согласился он, — но не пытайся растянуть его на всю ночь!

Я достал новую бутылку бренди из буфета и принес ее на стол под пристальным взглядом Арлена. Потом нашел коньячный бокал и победно вернулся с ним к столу во второй раз. Арлен придирчиво наблюдал, как я наливаю коньяк.

— Достаточно! — проворчал он.

— О'кей, — тяжело вздохнул я и поднял бокал. — За… Я увидел, как белый язык пламени метнулся в ночное небо в окне за его спиной, и через долю секунды звук ударил по моим барабанным перепонкам. Ударная волна словно прилив выдавила все двери и оконные рамы в задней части дома. В тот миг, когда я увидел язык пламени, я прыгнул, упал боком на пол и закатился под стол. Панический голос Арлена произнес: «Что…», и это было все.

Удостоверившись в том, что больше ничего не влетит в комнату сквозь зияющие в стенах дыры, я осторожно выбрался из-под стола и поднялся на ноги. Арлен свалился на стол так, словно он не привык засиживаться по ночам. Окно за его спиной было из зеркального стекла, припомнил я, и это объяснял сверкающий восемнадцатидюймовый осколок — чудовищней, чем любой изготовленный человеком кинжал, — который все еще колебался между его лопатками, пригвоздив его к столу.

В ящике шифоньерки в комнате Ларри я нашел свой «Магнум» и патроны. Чемодан мой был практически собран, и мне понадобилась лишь минута на сборы. Я забросил чемодан на заднее сиденье пикапа покойного Арлена и вернулся в дом.

Страсть Макса Саммерса к каждой детали имела, как я убедился, свои преимущества. Я нашел, спешно обшарив его комнату, аккуратно отпечатанное расписание намеченной на завтра операции вместе с полным отчетом о произведенных расходах и множеством имен. Оставив все эти улики так, чтобы полицейские их сразу нашли, я бросился к пикапу.

В квартале от гостиницы я остановился у телефонной будки и сообщил в участок об ужасном взрыве. Я был уверен, что он произошел на ферме Саммерса, и не проверят ли они, в чем там дело?

Повесив трубку, я выждал десять секунд, потом позвонил им снова. В этот раз я был портье гостиницы «Скотовод». Что-то жуткое творилось на третьем этаже в люксе мисс Триветт, сказал я. Только что с улицы вбежал мужчина и прокричал, что кто-то пытается изнасиловать девушку в одной из комнат гостиницы. Он увидел это из соседнего здания — окна комнаты были не зашторены. «Я думаю, он прав, — сказал я дрожащим голосом, — судя по шуму, там творится черт-те что!»

Потом я пробежал полквартала до гостиницы, ворвался внутрь, притормозил у конторки и завопил, что кого-то насилуют в комнате наверху — я увидел это из дома напротив, и что я поднимусь наверх и разорву насильника. Оставив портье в состоянии внезапного паралича, я кинулся вверх по ступенькам.

Дверь в комнату Лауры была закрыта и наверняка заперта, решил я. Но я достаточно прожил в этом отеле и знал, насколько хрупки в нем стены и двери. Прыжок с разбегу доказал мою правоту — дверь пьяно распахнулась вовнутрь, и я, шатаясь, ввалился в комнату.

Лаура лежала на постели, ее тело замерло. Ларри собирался стянуть с нее последнее из белого белья. Он распрямлялся из согнутого положения над нею, когда я настиг его. Конечно, это было жестоко — в его-то час славного триумфа, когда его сексуальные фантазии вот-вот могли стать явью! Он промедлил лишь секунду и сделал вялую попытку прикрыть рукой лицо, вот и все!

— Насильник! — радостно завопил я так, чтобы слышал весь отель, и вмазал ему правым кулаком точно в рот.

Раздался звук разбившегося фарфора. Он сделал судорожное глотательное движение, и его глаза выпучились от ужасающего осознания случившегося.

— Свинья! — заревел я и врезал ему кулаком под ложечку.

С услаждающим слух глухим звуком он воткнулся спиной в стену и беспомощно откинулся обратно ко мне.

— Еще хочешь! — проорал я. — Ну что ж, сам напрашиваешься.

Через миг стена содрогнулась вновь, но на этот раз он соскользнул вниз и растянулся на полу.

— Дэнни! — отчаянно взвыла Лаура и бросилась в мои объятия.

— Нет! — вскрикнул я и бросил ее на ковер. — Ты никогда в жизни меня не видела! И его тоже!

Она попыталась было подняться, посмотрела на меня с сомнением и осталась там, где была. Я повторил все сначала, и она наконец поняла.

— Он сказал, что ты жив и здоров и что тебя держат в доме Макса, — запинаясь, сообщила она. — И все зависело от меня: каждая подаренная ему ночь продлит твою жизнь на один день!

— Что? — пришел я в ярость. — Маленький гаденыш думал, что я умру раньше, чем он доедет до отеля! И во всем виноват он! — Я обошел кровать и ударил его пару раз ногой по ребрам. Я уже серьезно подумывал, не сломать ли ему руку или две, когда появилась полиция.

Стоя в коротеньких трусиках и обхватив себя руками как в картине «Святая невинность», Лаура судорожно изложила сочувствующему полицейскому набор лжи, которую я ей подсказал. Потом я изложил свою версию, и он выразил пожелание, чтобы на свете было побольше таких людей, как я — почему именно, я не очень понял, — а внимательно оглядев Ларри, он воодушевился как ребенок в рождественское утро. Найдя в кармане Ларри пружинный нож, он совсем расчувствовался, и мы с ним стали почти старыми друзьями, когда он уходил, небрежно волоча за воротник бездыханного Ларри.

Имя Ларри часто повторялось в планах и отчетах Макса, и я представил себе, как обрадуются копы тому, что в их руки попал хоть один живой член банды, которого они смогут призвать к ответу.

Но очень долго еще не смогу я отделаться от чувства искреннего сожаления о том, что я так и не узнал фамилии Дьюка.

Я припарковался как можно ближе к дому, выскочил из машины и предупредительно распахнул дверцу со стороны Лауры. Она вышла из машины со слегка озабоченным видом.

— Дэнни, разве не должна я была сначала позвонить?

— Это подпортило бы сюрприз, дорогая, — заверил ее. — Пошли! — Я взял ее под руку и потянул к крыльцу.

— Но она, вероятно, уже прочитала о Максе за прошедшие два дня, — возразила она.

— Тогда мы, может быть, еще не опоздали на празднование! — проговорил я нарочито веселым голосом. — Пойдем посмотрим!

Я позвонил несколько раз, и входная дверь наконец отворилась. Нас встретил тот амбал, которого я оглушил в «комнате соблазнения» Миднайт, — по имени Эдди, как я припомнил.

— Уф, это вы мисс Лаура, — проворчал он. — Уф, проходите! — Он шире распахнул дверь, и я последовал за ней в холл.

— Все шалишь, Эдди? — шутливо обратился я к громиле. — Хоронил других корешей в последнее время?

Он несомненно попытался бы мне врезать, но присутствие Лауры сдержало его, и рука его опустилась к ноге.

— Она у себя, мисс Лаура, — пробурчал он и прошаркал в гостиную, где — я готов был поспорить — шла игра в «джин-рамми».

Будь у нее хоть четверть шанса, Лаура быстренько бы выскочила обратно на улицу. Только я не дал ей и доли шанса. Твердо взяв ее за локоть, я привел ее в движение и подтолкнул к той комнате. Она тихо постучала, и через секунду голос ее сестры пригласил войти.

Миднайт возлежала на своем диване свободной формы, и украшенный шрамом святой Луис готовил выпивку у винного шкафчика. При виде Лауры испуг промелькнул на лице Миднайт. Она вскочила с дивана и горячо обняла младшую сестру.

— Лаура, дорогая! — голос было подвел ее, но она быстро овладела собой. — Как я рада тебя видеть! Чудесно!

Я взглянул на Луиса и убедился, что за последние две недели его неприязнь ко мне ничуть не изменилась, разве что усилилась.

— Дай же мне полюбоваться на тебя! — радостно воскликнула Миднайт.

Она отстранилась от Лауры, твердо держа ее за руки.

— Замечательно! — наконец произнесла она. — Ты красива как никогда, дорогая! — Она вдруг всплеснула руками. — Это надо отпраздновать! Луис, пожалуйста, открой шампанского! Я так жутко устала уже от поминок по Максу! — На ее лице внезапно появилось раскаяние, и она продолжала сиплым голосом: — О, прости меня, Лаура, любимая. Я и забыла, что Макс всегда тебе нравился, не так ли, дорогая?

— Он навсегда останется в моей памяти, — сдержанно проговорила Лаура. — Ты, конечно, знаешь Дэнни Бойда, дорогая?

— Разумеется, — гортанно ответила Миднайт.

Она медленно, неохотно повернула голову в мою сторону. Тусклые искры в ее терновых глазах угасли, оставив после себя серый пепел, когда она взглянула на меня.

— Привет, Дэнни. Вы, должно быть, оригинал негодного пенса? — сатанински улыбнулась она.

— Или британской полукроны чеканки 1907 года? — с омерзением парировал я.

Луис принес бокалы, ведерко со льдом и бутылку шампанского. Хлопнула пробка, заструилось игристое вино, и все выпили, но праздника не получилось.

Паузы в несвязной беседе становились все длиннее. В одну из таких пауз Луис слегка наклонился ко мне, и в предвкушении удовольствия на его шраме образовалась ямочка.

— Я полагаю, это были самые легко заработанные пять тысяч, Дэнни?

— Я бы этого не сказал, — улыбнулся я ему. — А ты хоть раз заработал столько в своей жизни, Луис?

— Не будь смешным! — прорычал он. — Я зарабатываю… А, забудь об этом! — Он растянулся в своем кресле, не скрывая дурного настроения.

Когда наступила следующая пауза, переросшая в гнетущее молчание, я прочистил горло.

— Ты уже рассказала Миднайт, как мы смеялись в ту ночь, когда ты приехала в Суинбэрн, золотце? — спросил я Лауру с вежливой улыбкой хорошо воспитанного гостя, искусно поддерживающего угасающую беседу.

— Нет, — подавленно ответила Лаура. — Пока нет!

— Бедная девочка искала меня по всему городу и в конце концов нашла в последнем баре, — весело проговорил я. — Мы вернулись в отель и пропустили по стаканчику. Я и понятия не имел, что она ваша сестра — это выяснилось в разговоре. Лаура рассказала мне о своей жизни здесь с вами и Максом, а также с этим милым гаденышем Ларри! Оба они узнали бы ее, как только увидели в Суинбэрне, и это могло бы дорого мне стоить. Когда я объяснил ей это, Лаура — что за чудесная девушка! — обещала уехать из Суинбэрна на следующее утро первым же поездом. Так она не попала бы никому на глаза. Но вскоре мы сообразили, что это уже не имело никакого значения, поскольку вы велели ей зарегистрироваться в гостинице под своим собственным именем!

Я хохотнул и покачал головой.

— Поэтому мы сыграли в одну веселую игру. Игру в отгадывание, вы знаете такую? Мы так и не получили ответов, но у нас возникли жутко интересные вопросы! Например, почему Миднайт списала со счетов Дэнни Бойда и отдала его на растерзание противнику еще до того, как он мог передать важные для нее сведения? — Я наградил Миднайт сияющей улыбкой. — Был и такой вопрос: почему Миднайт сделала из своей младшей сестры Иуду, послав ее в Суинбэрн, чтобы выдать с головой Дэнни Бойда? Вы не находите жутко интересными эти вопросы?

Миднайт сидела словно высеченная из камня, держа побелевшими пальцами ножку шампанки. Казалось, она дышала несколько более затрудненно, чем обычно, но, может, все дело было в шампанском?

— Дэнни! — в голосе Лауры прозвучала отчаянная мольба. — Не пора ли нам идти?

— Нет! — решительно возразил я. — Есть еще кое-что, и тебе придется это выслушать. А после все, что ни захочешь, дорогая!

— Чего ты добиваешься, Бойд? — спросил Луис хорошо поставленным голосом, который всегда действовал мне на нервы. — Уж не пытаешься ли ты восстановить Лауру против своей сестры, нанизывая одну инсинуацию на другую, одну бесстыдную ложь на другую?

Я переждал, потом сдержанно сказал:

— Я пытаюсь добраться до правды, Луис, если ты знаешь, что это значит. Так что, пожалуйста, не прерывай меня, а то я заткну тебе пасть!

Его лицо окрасилось в цвет густого красного вина, пока он издавал еле слышные булькающие звуки. Он начал было подниматься с кресла во взвешенном, нарочито размеренном движении, но увидел усмешку предвкушения на моем липе и передумал.

— Оставив Лауру, я вернулся в свою комнату и застал там поджидавшего меня Ларри, — продолжил я, обращаясь прямо к Миднайт. — Макс объявил срочный сбор у себя на ферме, и мы должны были немедленно отправиться туда. Затем он пошутил: уж не завел ли я в гостинице какую-нибудь блондинку? Я догадался, что он уже знает о Лауре, но он разрешил мне взять мой пистолет, — разряженный им, но я еще этого не знал, — чтобы ввести меня в заблуждение.

Это меня обеспокоило, поскольку не имело никакого смысла. Вы так жаждали, чтобы я занял место Бенареса, что даже похитили мою секретаршу. Потом вы заплатили мне за это пять тысяч. Но прежде чем я имел возможность передать ценные сведения, вы решили отделаться от меня.

— Я нахожу все это утомительным, пошлым и путаным, — произнесла Миднайт переменившимся, слегка небрежным голосом. — Не вижу причины, почему я должна с этим мириться. Вышвырни его отсюда, Луис!

— Луис? — Я зловеще улыбнулся ему. — Ты слышал, что сказала леди?

Он болезненно покраснел.

— Не глупи. Миднайт! Ведь это он чуть не вколотил в пол Эдди, помнишь?

— Поверьте мне, вам придется меня выслушать, — сказал я кротким голосом. — И все мы останемся здесь, пока вы этого не сделаете!

— У меня нет выбора! — проскрежетала она зубами. — Но вы еще пожалеете, Бойд! Уж я позабочусь об этом!

— Единственно возможный логический вывод: у вас был другой лазутчик в стане Макса и он выдавал гораздо более ценную информацию, чем я мог надеяться когда-либо добыть. Это не мог быть ни один из трех других спецов, приглашенных Максом участвовать в деле, ибо они знали не больше, чем я. Кто оставался! Сам Макс? Ни в коем случае, если только все не посходили с ума. Значит, только Ларри. Я попытался взглянуть на него вашими глазами. Он был в состоянии знать все, что делал Макс. Ваша проблема была в другом: могли ли вы доверять ему или в последний момент он вас предал бы? Потом в ваши руки попал Джонни Бенарес и вы усмотрели шанс улучшить ставку на Ларри, заслав еще одного агента.

Но почему вам понадобился частный сыщик? Этот вопрос не давал мне покоя с самого начала! Ведь вы, прекрасно знали — я был в этом уверен, — что ни один частный детектив не позволит Максу провернуть его дело, задолго известив о нем полицию. Я попытался понять вашу точку зрения, и у меня это получилось. Чего вы жаждали больше всего — это одержать верх над Максом, перехватив у него операцию или украв его добычу. Ларри был в состоянии помочь вам в ваших планах.

Вы решили: если вашим планам не суждено было сбыться, тогда следует провалить операцию Макса, и частный сыщик как нельзя лучше подходил для этой задачи, ибо не преминул бы известить полицию.

Когда же Ларри сообщил вам все детали предстоящего ограбления банка, во мне вы больше не нуждались. Теперь вы надеялись перехватить добычу, и важно было помешать мне известить полицию. Наступил подходящий момент открыть на меня глаза Ларри.

— Чего вы от меня хотите? — насмешливо спросила она. — Немного крови? Вы хотите, чтобы я пожалела несчастного, получившего ни за что пять тысяч долларов? Вы этого хотите?

— Я хочу, чтобы вы послушали меня еще пару минут. Последнее, что я не мог понять, это что могли вы предложить Ларри — чего он не мог бы получить от Макса, — чтобы он стал предателем? Ведь он был правой рукой Макса и имел все — деньги и власть. И бесполезно было предлагать ему чуть больше того или другого.

Я еще немного подумал о вас, Миднайт. О вас и о вашем комплексе черной вдовы, который предполагает не только физическое овладение мужчиной, но и нечто большее. Вы выискиваете его слабости, потом потворствуете им, разжигаете их, и с каждым разом бедняга все больше запутывается в вашей паутине. А какие слабости имелись у этого гаденыша Ларри?

Лицо Лауры превратилось в белую маску, воплощение ужаса, но глаза ее гневно сверкали, и это — надеялся я — было добрым признаком.

— Помнишь, ты рассказывала мне о жизни в этом доме, когда Макс еще был компаньоном Миднайт? — спросил я ее.

Лаура медленно кивнула, с трудом прочистила горло и еле слышно вымолвила:

— Разумеется, я помню, Дэнни.

— Ларри постоянно находился поблизости от тебя. Даже когда ты не могла его видеть, ты ощущала на себе его обжигающий взгляд. Однажды ты поймала его, когда он подсматривал, как ты одевалась, и предупредила его, что расскажешь об этом Максу. Но Ларри разрыдался, встал на колени и упросил тебя не делать этого. Но ты чувствовала, как с тех пор он ненавидел тебя за это унижение?

— Да, — энергично кивнула она. — Так оно и было. Но какая тут связь с той особой приманкой, которую могла предложить ему Миднайт? Я хочу сказать…

Она вдруг закрыла глаза и судорожно дернула кадыком.

— Нет! — в отчаянии прошептала она. — Нет! Только не это!

— Лаура, милая, — мягко проговорил я. — Когда я понял, что Ларри работает на Миднайт, я все же не мог уяснить, зачем ей понадобилось посылать тебя так далеко — чтобы подставить меня? Ей же достаточно было сказать обо мне самому Ларри!

— Но у нее был замечательно удобный предлог, чтобы послать меня в Суинбэрн, — сказала Лаура тихим, невыразительным голосом. — Чтобы вступить в контакт с тобой, Дэнни? Тебе незачем разжевывать это. Спасибо!

— По плану Макса захваченные ими в банке Оллфилда деньги должны были оставаться в течение трех ночей в подземном гараже, — добавил я. — Макс и Ларри охраняли бы их все это время.

Я полагаю, дело было так: «Я могу дать тебе, — сказал ей Ларри, — полмиллиона на блюдечке с голубой каемочкой! Я даже могу отдать тебе вместе с деньгами Макса так, чтобы он видел, как ты будешь забирать их у него под носом. Взамен я хочу Лауру, и я ничего не скажу тебе, пока Лаура не приедет в Суинбэрн!»

Лаура приподняла голову и вопросительно уставилась на каменное лицо Миднайт.

— Ты, конечно, согласилась, — с удивлением констатировала она. — Что такое младшая сестренка в сравнении с такими деньжищами и шансом унизить Макса! — Она поднялась и посмотрела на меня. — Не отвезешь ли ты меня домой. Дэнни?

— Как скажешь, Лаура, — мягко ответил я.

— Миднайт! — Она посмотрела на старшую сестру холодным, спокойным взглядом. — Я хочу задать тебе всего лишь один вопрос. Пожалуйста, ответь честно, хотя бы потому, что это могут быть последние слова, сказанные тобою мне. Ты продала меня как товар, даже не сказав, что я стала чьей-то собственностью. Скажи, что мне оставалось делать, когда я узнала бы, каким грязным, патологическим типом был Ларри и кошмар от физического контакта с ним стал бы совершенно невыносимым?

Неумолимое и безжизненное, бронзово-каменное лицо Миднайт словно находилось вне поля зрения и слышимости.

— Я полагаю, твой ответ был бы: «Убей себя!», — медленно проговорила Лаура. — Но тебе было бы наплевать, что бы я ни сделала! Только не после того, как за меня дали такую цену!

Каменное лицо внезапно растворилось в потоках слез, которые, казалось, смыли его черты. Неприятный вопль отчаяния вырвался из горла Миднайт, оплакивающей нечто безвозвратно утраченное. Это был чисто первородный звук без малейшего намека на вину, печаль или сожаление.

Лаура бросила последний взгляд из двери на смазанное лицо женщины, стенающей и корчащейся на диване, затем прошла к входной двери с удивительно спокойным выражением лица.

Примерно в четверти мили от дома нам встретилась патрульная машина с двумя мужчинами в штатском на заднем сиденье. Оба они посмотрели на нас тем пристальным, жестким, подозрительным взглядом, который часто красноречивее свидетельствует об их профессии, чем серебряная бляха.

— Дэнни! — Лаура обернулась, провожая их взглядом. — Ты думаешь, что они направляются…

— Думаю, что да, — ответил я извиняющимся тоном. — Видимо, в связи с тремя дюймами свежего бетона на полу в подвале.

— Я вижу, — сказала Фран Джордан, счастливая, — что та жуткая сучка все же была арестована.

— Верно, — ответил я. — Как было в Майами?

— Солнечно!

— И это все, что ты можешь сказать о великолепном двухнедельном отпуске? — шокированный, спросил я.

— Поправка, — она обнажила в оскале ровные белые зубы. — Двухнедельный отпуск, проведенный с моей замужней сестрой, никак нельзя назвать великолепным!

— Да, — осторожно проронил я, — это плохо. Но я должен признать: приятно будет пообщаться с тобой опять в конторе в понедельник!

— Пожалуйста! — проскрежетала она зубами. — Не говори так! — Ее зеленые глаза злобно блеснули. Именно с подобных слов начались все неприятности!

— О'кей, — послушно откликнулся я, — Фран, золотце, приятно будет пообщаться с тобой, — в конторе, моей квартире, на пляже — пикник под луной — ух! — последнее было самопроизвольной реакцией на жуткий удар ее сжатого кулака в мой живот.

— Согласно моей сестре, — тихо прорычала Фран, — я — праздная, ленивая, аморальная, неженственная, скандальная, распущенная, оранжерейно-изнеженная, вялая, непристойная, безнравственная, передержанная в тех местах, где сверхразвита, и ношу это смехотворно тонкое нижнее белье только, чтобы досадить ей!

— Ух ты! — воскликнул я в неподдельном изумлении. — Теперь я понимаю! Потребовались долгие две недели, чтобы накопить такой запас слов, а?

— Все это было сказано в один день! — огрызнулась она.

— Ты хочешь сказать, что твоя замужняя сестра не разговаривала с тобой в остальные тринадцать дней? — поразился я.

— Это было бы бесцельно, ибо меня там уже не было, — холодно парировала она. — Я уехала вечером того дня, когда приехала.

— Ну, вот, — порадовался я за нее, — значит, не так уж… И куда же ты уехала?

— На Багамские острова, — она зевнула, потом перекатилась на бок. — Они оказались гораздо интереснее, чем моя замужняя сестра.

— Тебе повезло попасть на пароход. Как, кстати, он назывался?

— «Золотой Овен», — бесстрастно ответила она.

— Не думаю, что слышал о нем, — пробормотал я.

— Куда тебе! — самонадеянно произнесла она. — Алекс построил его всего лишь год назад.

— А! — почувствовал я себя оправданным. — Конечно, я не мог бы знать… Кто такой, черт возьми, этот Алекс?

— Мы наткнулись друг на друга в ту ночь, когда я сбежала из дома моей замужней сестры, — небрежно бросила она. — Он тоже убегал — от чьего-то мужа или что-то в этом духе. Мы столкнулись и растянулись на дороге. Очнулась я…

— Когда ты уже плыла с ним на Багамы, где и провела с ним следующие тринадцать дней на его яхте под названием «Золотой… — я задохнулся от возмущения.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказала Фран холодным, чужим голосом, — что у тебя, Дэнни Бойд, и моей замужней сестры очень много общего! Например, одинаковая подозрительность!

— Вовсе нет! — прорычал я. — Только потому, что я считаю тебя праздной, ленивой, аморальной, неженственной, скандальной, распущенной…

— Все, хватит! — мрачно сказала она. — Прощай, Дэнни Бойд!

— Ты, надеюсь, не уходишь? — с тревогой спросил я.

— Как вольный ветер! — непреклонно ответила она.

— Но еще так рано, — слабо запротестовал я. — Всего лишь три часа утра. Ты права! Я смиренно прошу меня простить и беру назад все свои слова. Я действительно страдаю подозрительностью! Только потому, что ты провела тринадцать дней на яхте с типом по имени Алекс… него друзьями…

— Только с Алексом, Дэнни, — сладко возразила она.

— … с одним Алексом на его огромной яхте и с его командой и шестью официантами, — решительно продолжил я, — это еще не повод для подозрений. Но если я когда-либо повстречаю его, я сломаю шею этому сукину сыну!

Фран дико взвизгнула, перевернулась на живот и сумасшедше забарабанила ногами.

— Это так смешно? — заскрежетал я зубами.

— Именно это он сказал о тебе! — простонала она.

— Алекс? — проворчал я. — Длинные, гладкие волосы, похож на поэта…

— Блестящие соломенные волосы и похож скорее на викинга! — прошептала она.

— Низкого роста, толстый, с постоянным насморком…

— Шесть футов, три дюйма, атлет, в жизни никогда не простужался! — сдержанно парировала она.

— Черт с ним! Давай лучше поговорим обо мне!

— О'кей, — ответила она притворно скромным голосом. — Я вернусь через минуту.

— Куда это ты? — с подозрением спросил я.

— Одеться, — коротко ответила она. — Сам знаешь, стоит тебе заговорить на эту тему, и ты проболтаешь долгие часы.

— Хочешь сделку? — быстро спросил я. — Никакого разговора, — никакой одежды!

— Годится! — прошептала она, с удовлетворением растягиваясь в постели.

— По крайней мере ты вернулась к своему рыцарю в сверкающих латах! Черт! Я почти забыл.

Секунд через пять Фран неистово завизжала и одним прыжком пересекла комнату.

— Во что теперь ты играешь? В смерч? — сердито проворчала она, нежно массируя восхитительную часть своей анатомии.

— Я только что вспомнил, — ответил я, не пошевелив ни одним лицевым мускулом. — Я оставил коня припаркованным у счетчика на один час.

РОБИН СКОТТ. ПОДКЛЮЧЕНИЕ К ОСНОВНОМУ ИСТОЧНИКУ

— Ну, старик, ты роешь капитально, — сказал Маха, расчищая себе место среди картонок из-под пиццы, мотков провода и отдельных частей старых электронных приборов, толстым слоем покрывавших весь пол подвала, который они арендовали вдвоем с Косматым. Восхищение Махи новым проектом Косматого было не только эстетическим. Будучи менеджером по бизнесу в команде, он ухитрялся обеспечивать хрупкую финансовую поддержку им обоим, продавая время от времени экспериментальные работы Косматого в стиле «фаунд-арт».

— Врубаешься? — откликнулся Косматый, не поднимая головы от дымящегося паяльника.

— Я торчу!

Косматый выбрал полуметровый кусок великолепного желтого провода № 12 на шестьсот вольт с изоляцией из полихлорвинила и припаял его к коричневому терминалу автоприцепа от оставшегося после войны АН-3/АСВ Марк IY. Он подождал немного, пока серебристая капелька расплавленного олова не стала серой и твердой, и затем подергал провод. Он изогнул его и надел свободный конец на штифт № 7 в розетке электронной лампы 117Л7, свободно ходивший вверх-вниз в древней Мотороле. Провод смотрелся на своем месте, и он припаял второй конец.

— Это им стебанет по мозгам, — сказал Маха. — Я говорю, это типа того, что здесь хлеб для нас болтается, Косматый.

Безразличие Косматого не было напускным. Он жил исключительно ради своего искусства, и разделял энтузиазм Махи по поводу продаж только тогда, когда ощущал нехватку сырья. «Это моя вещь», — сказал он, выравнивая конденсаторы на 200 микрофарад, светло-бежевые керамические накладки, и закручивая идущие от них провода за длинный терминал от фирмы Дженерал Телефон.

— Я что говорю-то, это мое дело. Парень должен делать свое дело, чтобы там ни было. Если они не врубаются, нормально. Если врубаются, тоже нормально.

Для Косматого это была необычно длинная речь. Маха, который с гордостью считал себя очень практичным человеком, потряс головой.

— Что «нормально», балда? Ты делаешь свою вещь, но, ради Бога, не меняй ее. Это я смогу загнать. Поставим на выставку, через неделю будет у богатенького Буратино в вестибюле. Кто-нибудь из шикарных декораторов по интерьеру западет на нее, попомни мое слово.

Косматый пожал плечами, весь в мыслях о своем искусстве. Он припаял в нескольких местах два вогнутых трехдюймовых рефлектора на круглую серую раму какого-то экспериментального уродца из Военно-морской научной лаборатории, который был списан после того, как обошелся в 500 000 долларов налогоплательщикам. Он отступил, чтобы оценить впечатление, затем вернулся и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Пара вместе смотрелась слишком представительно, как груди, и это все портило.

Вещь получилась около семи футов в высоту. Механической основой служили стойки бомбодержателя, покрытые серой сморщенной краской, но их практически не было видно за густой паутиной кабелей и проводов, нагромождением ярко раскрашенных деталей, собранных из тысячи различных приборов. Эти приборы закупались на вес в магазине Джейка, расположенном на Сорок пятой стрит, где продавалось старое военное имущество и электротехника.

Косматый не имел ни малейшего понятия о первоначальном предназначении электронного барахла, которое он использовал. Но это было дешево, как раз в пределах той суммы, которую Маха позволял ему тратить после расчетов с домовладельцем, хозяином продуктового магазина и барменом. Его завораживали яркие краски, сияние меди и бронзы, скользкое виниловое покрытие проводов и пластиковых трубок, изогнутые очертания высокочастотных измерителей, вычурная геометрия длинных гладких рубиновых стержней в стеклянных цилиндрах, квадратные, шестигранные и круглые алюминиевые контейнеры, маленькие цилиндры с полосками и точками, штепсели с десятками дырочек и вилки (если он искал достаточно долго, чтобы найти подходящие), которые входили в эти штепсели, чтобы образовать единое и восхитительное целое. И еще там были большие стеклянные цилиндры, содержащие сказочный мир маленьких металлических деталей, и полевые приборы из орехового дерева, на старинных бронзовых шкалах которых было выгравировано «Рио», и «Париж», и «Берлин», и «СВ», и «МВ», и «ЛВ».

Там были предметы в форме тарелок на подвесках, которые плавно покачивались взад-вперед, когда он толкал их. Были квадратные трубки, которые, казалось, пустили бы квадратные струи воды, если бы он смог их включить. Были короткие черные тяжелые штуки, которые удобно ложились в руку и почему-то при этом он начинал думать о сказочных троллях, живущих под мостами. Были линзы, через которые хорошо вглядываться в загадочную темноту. Были мили и мили проводов: обычных, блестящих, зеленых, черных, белых, красных, розовых, бордовых, желтых коричневых, голубых, — проводов с точками на них, с полосками, проводов, соединенных попарно, и десятками, и сотнями, проводов перекрученных так, словно мир стоял на месте, держа их за один конец, а вселенная прокрутилась раз десять, держась за другой.

И поверх всего этого великолепия, стоявшего буквой «Г» высотой семь футов и длиной десять и семь футов, сияли с тропической яркостью мириады маленьких точек спайки.

Когда Косматый задумал эту работу, будучи в глубокой прострации, он подготовил себя к ней с аскетичной суровостью паладина: принял ванну, стащил новую рубашку и проработал две недели на фабрике в Лонг-Айленде. Там его научили использовать паяльник, отвертку и гаечный ключ.

И он понял, и завинчивал, и закручивал. Каждая вещь, которую можно было вкрутить в другую вещь, была вкручена. Каждая деталь, которую можно было привинтить к другой детали, была привинчена. Провод подходил к каждой клемме, а поскольку проводов было больше, чем клемм, они припаивались к стойкам бомбодержателя, приборам, измеряющим напряжение, к оптическим приборам, тарелкам и волноводам.

Свободных концов не было — все куда-нибудь подсоединялось. Кроме двух проводов, двух больших черных кабелей.

Маха отошел и встал рядом с Косматым, восхищаясь работой.

— Ну, старик, это классно. Просто отпад.

Косматый кивнул. Он был согласен. Если бы только не два кабеля.

— Вот эти два никуда не идут, — сказал он. — И я еще не сообразил…

Маха потрогал свою остроконечную бородку.

— А что бы тебе не отсоединить их да не выдернуть оттуда на хрен?

Косматый потряс головой.

— Черт, я не знаю, где они там проходят. Если я сейчас туда влезу, я могу эту штуку сломать.

— Да забудь, старик. Не связывайся с этим. Что-нибудь придумаешь, было бы из-за чего волноваться.

Но Косматый не мог успокоиться. Он был художник, добивающийся совершенства, и два неприкрепленных и нефункциональных провода беспокоили его.

— Они меня достают, — сказал он, — а грузовик с выставки приедет после обеда и увезет родимую.

— Остынь, Косматый, — сказал Маха, опасаясь, как бы Косматый не сделал что-нибудь со своим шедевром. — Пусть заберут. Мы типа того, что линяем, и пойдем забьем косячок. Ты покуришь и сделаешь Индийскую штуку. До всего допрешь, а на выставку можем ночью залезть.

Косматый неохотно согласился, и после того, как автопогрузчик и грузовик, присланные с выставки, увезли его шедевр, он отправился с Махой делать Индийскую штуку.

Марихуана и медитация сделали свое дело, и решение пришло к нему во всем своем великолепии в их скупо обставленной квартире, расположенной над мастерской.

— Я допер! — сказал он.

Маха, который уже полчаса рассматривал обложку журнала «Ридерс Дайджест» за октябрь 1942 года, повернул голову.

— Я знал, старик, что ты дойдешь до сути. Ну что там? Расколись.

Косматый выудил потрепанный шнур единственной лампы в комнате из-за заднего сиденья от самолета Гудзон Терраплейн 1938 года, которое, вместе с кроватью, составляло всю обстановку квартиры.

— Это путь к решению, — сказал он.

Маха, чей словарь временно истощился, вопросительно посмотрел на него.

— Два провода, Маха! Куда они идут?

— В лампу, старик. Чтобы туда попал ток.

— Я имею в виду другие концы.

— О, я врубился. В стенку. — Понимание осветило помятое лицо Махи, как восход солнца освещает дома в Нью-Джерси. — Конечно, — сказал он. — Для твоей вещи. Тебе нужен штепсель для тех двух проводов!

— Разве это не прекрасно! — сказал Косматый, и вид у него был как у Архимеда, или Александра Грэхама Белла, или как у человека, который только что поймал такси в час пик под проливным дождем.

Они понеслись по вечернему городу к Сорок пятой Вест Стрит и магазинам электроники, расположенным там. Магазин Джейка был еще открыт, и их приветствовал сам Джейк.

— Что скажешь, Косматый? Пару бочек деталей? Есть клевый товар от Дженерал Дайнемикс, а еще есть маленькие прикольные ящички из ЦРУ.

— Не-а, — сказал Косматый. — Мне нужен только штепсель.

— Штепсель? Какой штепсель? У нас есть какие хочешь.

— Дай мне большую дуру. Большую и квадратную и, может быть, черную или зеленую.

— На какой ток рассчитываешь? Сколько ампер эта дура должна потянуть?

— Я почем знаю? — Косматый пожал плечами. Он не понял вопроса. — Это неважно. Только чтобы она была большой и квадратной и, может быть, черной.

Джейк поковырялся в бочке.

— Как насчет этого? — спросил он, держа в руках большую штепсельную вилку с двумя штырьками. — Используется для выставок. Штучка берет сотню ампер.

— Заметано, старик, — сказал Косматый. — Я ее беру.

— А у тебя есть куда ее втыкать? — спросил Джейк, заворачивая покупку.

— Нет, старик. Дай мне другую половинку тоже.

— А как насчет того, чтобы куда-то присоединить штепсельную розетку. Кабель какой-нибудь нужен?

Косматый повернулся к Махе в некоторой растерянности.

— Он так красиво говорит, что я торчу от звуков.

Джейк вздохнул и заговорил медленно, тщательно выговаривая слова:

— Штепсельная розетка — это вторая часть штепсельного разъема. Тебе нужен мощный кабель, чтобы подсоединить ее к источнику тока, и когда ты воткнешь эту половинку сюда, соответствующий ток пойдет в любую хреновину, которую ты подключаешь.

— Да, старик. Я ее беру.

Джейк продал Косматому обе половинки штепсельного разъема и сотню футов простого двухжильного кабеля № 4. Маха поторговался и оплатил покупку, а затем они, все еще в блаженном состоянии от принятой дозы, залезли в рейсовый автобус и покатили к пустынному зданию выставки.

Вволю полазив по кустам и наступая то и дело друг другу на руки, они ухитрились, наконец, открыть окно на первом этаже отверткой Косматого. Не включая свет, чтобы не привлекать внимание, они пробрались в темноте в выставочный зал, где стоял шедевр Косматого, и Косматый приступил к работе в тусклом свете, пробивающемся от уличных фонарей. Маха помогал, зажигая спички, одну за другой. Как у большинства курильщиков марихуаны, спичек у него было много.

Косматый присоединил оба болтающихся провода к проушинам штепсельной вилки. Со штепсельной розеткой было сложнее, но после долгой возни и чертыханья ему удалось закрепить в ней один конец кабеля, купленного у Джейка.

— А что ты сделаешь с другим концом? — спросил Маха, зажигая сороковую по счету спичку.

— Не знаю. Я так думаю, надо к какому-то току подключить.

Они осмотрели темный зал, но не нашли ничего подходящего, кроме стандартных розеток.

— Может, в подвале, — предложил Маха.

— Ага. Пойдем поглядим. — Они протопали по коридору и вниз по лестнице, в подвал. В темном углу они обнаружили шкаф с проводами, набитый прекрасными гудящими устройствами серого и черного цвета, с резиновыми прокладками. На дверце шкафа была надпись: ОПАСНО — ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ — НЕ ТРОГАТЬ.

— Слышь, Косматый, напряжение — это что, электричество? — спросил Маха.

— Ага, — ответил Косматый. — Но здесь написано, что нам туда нельзя.

— Мы не можем сейчас смотаться! — сказал Маха, который был человеком невероятной отваги. — Слышишь, если ты меня снизу подержишь, я достану одну из этих белых хреновин, откуда провода идут, а другую — с другой стороны.

Косматый, напоминавший орангутанга не только своей волосатостью, но и комплекцией, медленно кивнул, с достоинством оттопырив нижнюю губу.

— О чем базар, старик.

Маха взгромоздился на плечи Косматого, пролез руками сквозь сеть проводов в шкафу и прикрепил сначала один конец, затем другой. Он не привык работать руками, и действие марихуаны все еще сказывалось. Потребовалось много ворчливых советов от Косматого, пока кабельные терминалы не соединились плотно с наконечниками в трансформаторе.

Кабель, который Джейк продал им, был слишком короткий, чтобы тянуть его вверх по лестнице, затем по длинному коридору и в выставочный зал. Поэтому они вывели его через подвальное окно, по стене здания и в окно, через которое они влезли в помещение. Его длины еле-еле хватило, чтобы розетка оказалась в поле досягаемости штепсельной вилки.

Время уже было за полночь. Тусклый свет от фонарей Сорок второй стрит проникал через окна выставочного зала, освещая запутанный проводами шедевр Косматого зеленовато-желтым светом. Он стоял: держа в одной руке штепсельную вилку, а в другой розетку.

— Давай, старик, действуй, — сказал Маха. — Я хочу посмотреть, как загорятся все эти маленькие зеленые, и желтые, и красные лампочки.

Косматый колебался.

— Мы подходим к сути, Маха. Когда я воткну эту вилку, мы типа того, что подключимся к проводам, которые бегут по всему миру. А ток, прикинь, он идет оттуда, где жгут уголь, чтобы сделать пар и крутить турбину. А этот уголь получается из того, что когда-то росло благодаря солнцу, а солнце — это звезды и все то дерьмо, что наверху… — он ткнул рукой, в которой держал вилку, в темный потолок, — …и это часть всей нашей гребаной Вселенной, а мы сейчас подключимся к Основному Источнику.

На Маху эта речь произвела глубокое впечатление, но его сжигало нетерпение, «Втыкай ее старик! Я знаю, у тебя высокая душа, но я хочу посмотреть, как все эти маленькие лампочки загорятся!»

Косматый глубоко вздохнул и воткнул два бронзовых наконечника вилки в розетку.

Толстая голубоватая искра пробила разъем. Колонны электронов поплыли от трансформатора на пятьдесят киловатт, стоящего в подвале. Они проходили через штепсельный разъем и втекали в шедевр Косматого. Каналы проводимости из-за перегрузки переформировывались в альтернативные каналы. Возникали магнитные поля, происходил гистерезис, отставание фаз. Напряжение менялось, выпрямлялось, билось в какой-то непонятной слабой гармонии. Электрооптические устройства вспыхивали ярким светом и фокусировались. Электромеханические устройства пульсировали и преобразовывались. Тарелки поворачивались и мерцали в зафиксированном положении. Поля взаимодействовали между собой. Родилось нечто, не бывшее ни электрическим, ни механическим, ни магнитным, ни оптическим, но объединившим в себе все эти характеристики и установившим связь, которой на земле еще не было. Свет на Сорок второй улице отключился. Свет в Манхэттене отключился. Электричество отключилось по всему восточному побережью, а в ширину полоса отключения доходила до Пенсильвании. «Merde»! — выругался франко-канадский начальник смены электростанции в Эль Ассомпсьоне. — Опять это произошло!»

В выставочном зале шедевр не получал энергию от черного кабеля, но он уже подключился к Основному Источнику, и питание шло к нему из другого мира, другого времени. Его красные, зеленые и янтарно-желтые фонари, снятые с самолетов, мигали, как далекие летние зарницы. Его тарелки и оптические устройства раскачивались взад-вперед, словно в танце, отыскивая фокус и постепенно сужая круг поисков. Вспыхнул луч чего-то, что напоминало свет, и темный зал наполнился пульсирующими бликами. Раздался слабый вой, пение бездны, и пахнуло машинным маслом и сырым воздухом. Интенсивность того, что напоминало свет, росла и становилась невыносимой. Маха и Косматый, спотыкаясь, отступили к стене, закрываясь руками, а вой становился все выше, уходя в область ультразвуков. И затем все резко стихло, и свет исчез. Что-то металлическое звякнуло.

Мужественный Маха первым опустил руку и огляделся.

— Ух ты! — тихо и восхищенно произнес он. — Ты посмотри на эту дуру!

Косматый осторожно выглянул из-под руки. Перед его шедевром, который снова стал безжизненным предметом, стояла Вещь. Она была двенадцати футов в высоту и своими рублеными формами отдаленно напоминала человеческую фигуру — как статуя кубиста Стива Ривеса. Она сияла, нержавеющая сталь и пластик и… другие материалы. На ее большой квадратной груди освещенная панель мигала странными иероглифами, быстро сменявшими друг друга, а из-за небольшой решетки в ее огромной, со сложными изгибами голове доносилось странное квохтанье. Какое-то время Маха стоял в изумлении, открыв рот, а потом повернулся к Косматому.

— Круто! — сказал он. — На самом деле, круто, Косматый! Это как раз то, что надо!

Косматый — сама скромность — пожал плечами.

— Это моя вещь, — сказал он. Прозрачный протуберанец метнулся в их направлении и впитал слова.

Мелькающие символы на груди Вещи мигнули, ярко высветились и приобрели узнаваемый вид. Пробежала строка ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЧЕРЕДОВАНИЕ, затем ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ОТСЕВ, затем ПРОВЕРКА УСТНОЙ РЕЧИ. Из-за решетки вместо квохтанья донесся мелодичный женский голос: «Отбор образцов завершен. Лингвистический отсев завершен. Форма связи: модулированное изменение воздушного давления. Уровень интеллектуального развития — древний Английский. Все верно, сэр?» Голос был похож на голос стюардессы или телефонистки — безличный, вежливый, лишенный каких-либо эмоций.

— Она базлает с нами? — шепотом спросил Косматый.

— Может быть, — ответил Маха.

— А о чем?

— Не врубился. Типа того, что говорим ли мы по-английски или нет.

Косматый пожал плечами, сглотнул слюну и сделал шаг по направлению к Вещи. Он добавил мощности своему голосу:

— Да, детка. Только мы больше по-американски говорим.

Панель быстро замигала и высветила: ЯЗЫК ПОДТВЕРЖДЕН, а затем — ПОЖАЛУЙСТА, ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ. Голос сказал с напевной мелодичностью телефонистки: «Пожалуйста, сообщите ваше имя и номер глакс перед тем, как разместить ваш запрос».

Теперь пришла очередь Махи пожимать плечами.

— Давай, Косматый, действуй. Что тебе терять? Скажи ей.

— Мое… э… имя, — запинаясь, проговорил Косматый, — …э… Бертрам Лоуренс Фремптон…

— Бертрам! — воскликнул Маха. — Я и не знал… — Он начал хихикать.

— Заглохни, Маха. — Косматый был смущен и растерян. — Ты мне лучше скажи, что за черт этот номер глакс?

— А кто знает? Дай ей свой номер социального страхования.

— …э… и 339-24-3775.

Вещь щелкнула и мягко зажужжала. Надпись на ее груди оповестила: ПРОВЕРКА КАТАЛОЖНОГО СЧЕТА, а спустя секунду снова заговорил безличный голос: «У вас нет каталожного счета, сэр, поэтому вам разрешен только стандартный первоначальный набор гражданина из трех запросов на товары и услуги, не выше уровня III Класса. Дополнительные запросы могут быть размещены только после открытия минимального счета на сумму одна тысяча Галактических Рабочих единиц, плюс налоги». Надпись мигнула и появилась новая: ПЕРЕДАЙТЕ ЗАПРОС № 1.

Косматый потряс головой, пытаясь прочистить мозги.

— Старик, — сказал он, оборачиваясь к Махе, — я не врубаюсь. Я не врубаюсь.

— Ух ты! — воскликнул Маха. — Он возбужденно переступил с ноги на ногу. — Отпад! Ну, как в кино. Типа того, как Рекс Инграм и Турхан Бей, или — блин — Корнел Уайлд!

Косматый умоляюще посмотрел на Маху. Он привык, что этот щуплый человечек ему все объяснял.

— О чем ты, Маха? Ты врубился?

— Старик, блин. Это же типа того, что очень просто. Как в кино. Ты надыбал себе джинчика. Прикинь, один из тех котиков, что дает тебе три желания.

— О-о!

— Так действуй, старик, желай!

Косматый снова потряс головой, все еще в растерянности, но он уважал способность Махи ухватывать суть высоких понятий, таких вещей, которые лежали за пределами его собственного миропонимания, и он решительно повернулся, чтобы выложить первое желание. Он уставился на решетку и уже открыл рот, чтобы говорить, но заколебался. Он закрыл рот, открыл его снова и опять закрыл, и повернулся к Махе.

— А что мне пожелать, Маха?

— На хлеб, старик. На хлеб! — Маха задыхался от волнения, нетерпение так и бурлило в нем из-за неспособности Косматого оценить ситуацию.

— Бертрам Лоуренс Фремптон, — проворчал он тихо, с явным неодобрением. — Блин!

Косматый повернулся обратно, кивнув головой в знак признания мудрости Махи.

— Э-э… во-первых… э-э, я хочу много хлеба, типа того, что может…

— Косматый! — завопил Маха. — Ты тупая башка! Скажи ей, ты не это имел в виду! Это деньги! Ты шизик!

— Я не это имел в виду! — закричал Косматый. — Типа того, что забери это обратно, детка!

Но было очевидно, что уже слишком поздно. Буханки хлеба стали возникать повсюду вокруг них: круглые датские булочки, длинные золотисто-коричневые французские батоны, пышные черные германские хлебцы, американские слойки, округлые английские чайные булочки, плоские греческие лепешки, странные караваи из других мест, из других времен. Хлеб был везде. Воздух был насыщен густым запахом дрожжей, ничего не было видно от сыпавшейся дождем выпечки. Сквозь все это еле-еле просвечивала надпись на груди Вещи, где после слова ЗАПРОС стояла цифра «2»,

Стоя по колено в булках, Маха тихо плакал от отчаяния.

— Старик, ты, наверно, недавно слез с дерева. Что проще — попросить у джинчика что-нибудь, и ты все завалил.

— Прости, Маха. Я типа того, что — прости, Маха. Как думаешь, может, я еще раз попытаюсь?

— Нет! — Маха взметнул обе руки, словно пытаясь заткнуть еле видимое место между усами и бородой Косматого. — Остынь, Косматый. Давай минутку подумаем.

— Хорошо, Маха, — виновато сказал Косматый, — теперь-то я буду осторожен и попрошу деньги, Д-Е-Н-Ь-Г-И, деньги.

— Нет. Нет. Глянь на этот хлеб. Какие деньги ты подучишь, может быть, времен Конфедерации. Блин. Кто знает, какие деньги? — Маха затих, глубоко задумавшись. Косматый ждал, любуясь Вещью, в восхищении от ее прекрасной конструкции,

Через некоторое время Маха вдруг просиял, и снова повернулся к Косматому.

— О'кей. я допер. Проси бриллианты. Они прилично стоят.

Косматый повернулся, чтобы выполнить указание, но Маха неожиданно поднял руку, печально остановив его.

— Нет, это не пойдет. Слишком трудно толкнуть. Шмон начнется капитальный, нас вывернут наизнанку.

Он подумал еще, поглаживая свою лысину. Затем, с хитрым выражением на лице, выудил из кармана смятую пятидолларовую бумажку.

— Вот, — сказал он, — попроси у нее пару миллионов таких штучек. И ради Христа, не назови их зеленью.

Косматый взял бумажку, послушно кивнул и обратился к Веши с непривычной тщательностью:

— Во-первых, я… э… желаю два миллиона вот этих пятидолларовых бумажек.

Маха слушал, удовлетворенно улыбаясь.

Вещь мигнула своей освещенной панелью и выдвинула узкий ящик откуда-то из середины корпуса. Голос произнес: «Если вы желаете получить услуги по дублированию, пожалуйста, положите оригинальный образец для дублирования в зигипэт».

Косматый подошел, держа банкноту в руке. Он был готов уже опустить ее в ящик, когда Маха вдруг снова завопил:

— Стой, Косматый! Стой! На них на всех будет один серийный номер! Как на игрушечных деньгах!

Косматый застыл, испуганный, что он опять сделает что-нибудь не то. Маха одним прыжком покрыл пятнадцать футов расстояния до Косматого и сунул в его руку брелок для ключей с полустертым серебряным долларом, вмонтированным в него.

— Вот! На пару миллионов баксов все равно потянет! Косматый взял брелок, сглотнул, бросил испуганный взгляд на Маху, прикрыл глаза и уронил в зигипэт весь комплект — серебряный доллар, бронзовый ключ от квартиры, номер лицензии, закатанный в пластик (Небраска, 1948), и кольцо, на котором все это держалось.

Ящичек захлопнулся, и воздух вокруг них стал желтовато-серым от падающего металла. Косматый обхватил голову руками и скорчился среди булок. Маха подскакивал, тоненько вскрикивая и пытаясь уворачиваться, по мере того, как металл все выше и выше громоздился вокруг его ног. Во все стороны разлетались липкие куски хлеба, и слышен был только дробный стук, как от тысяч игральных автоматов, в которых одновременно выпал джек-пот.

Шторм утих, и Косматый опустил руки, открыл глаза и уставился на светящуюся надпись на Вещи. Она гласила: ПЕРЕДАЙТЕ ЗАПРОС № 3.

Маха прекратил набивать карманы металлом. В любом случае они уже были полными. Внезапно он замер от шокировавшей его догадки.

— Боже мой! — сказал он, плюхнувшись задом на холм из хлеба, равномерно перемешанного с металлом. — Боже мой!

— В чем дело? — смиренно спросил Косматый испуганным голосом. — Я опять все испортил?

— Ты посмотри вокруг! Как мы все это увезем домой? Здесь тонн двадцать, не меньше!

— Может, мы пригоним грузовик и найдем пару лопат…

— Балда! Подгонишь грузовик в два часа ночи к выставке, я тебя тут же полиция возьмет за задницу!

Маха снова погрузился в мысли. Косматый вернулся к восторженному созерцанию Вещи.

— Да, — сказал Маха, подумав какое-то время. — Есть только один путь. У тебя есть еще одно желание, поэтому попроси ее перебросить все в нашу комнату.

Косматый оторвался от своего восхищенного созерцания. Он не смотрел на Маху. Ему было очень трудно отказать маленькому человечку.

— Нет, — сказал он после долгого молчания.

— Как это «нет»? Нам все это здесь без мазы. Хозяева выставки придут — будут проблемы. Как мы объясним…

Косматый набрался мужества и повторил: «Нет!»

— Ты что, балда! У тебя есть еще одно желание, не испорти его. Мы должны весь этот хлеб куда-то спрятать! Прикинь, что на это можно купить, Косматый! Тебе новую мастерскую! Любую телку, какую захочешь! Марихуаны хоть завались — до конца жизни!

— Нет, — сказал Косматый. — У меня осталось последнее желание, и я хочу пожелать то, что хочу на самом деле.

— Что? — Маха был искренне удивлен. — Мы перебросим хлеб домой, и ты сможешь купить все, что захочешь.

Сосредоточенно думая о своем, Косматый проигнорировал Маху и с решительным видом встал перед прекрасной машиной.

— Эй, — сказал он ей. — Я хочу задать вопрос. Табло высветило слова: ПЕРЕДАЙТЕ ВОПРОС. Голос сказал: «Вы хотите каталог или справочник по услугам?»

— Да, детка. Я типа того, что на самом деле хочу первоклассный утиль, я имею в виду… типа… что-то типа ненужных частей механизмов и электронного барахла. Вот такого, из чего ты сделана, ну и остальное. — Косматый почувствовал странное смущение, сославшись на машину, стоявшую перед ним.

Надпись изменилась, на табло появилось: ПРОВЕРКА СПРАВОЧНИКА, и после небольшой паузы голос проговорил:

— В Справочнике сообщается, что склад бракованных, использованных и не полностью укомплектованных электромеханических, гравитационных и псевдоневрологических приборов и компонентов к ним, представляющих большой коммерческой ценной расположен в космическом секторе № 4, сорок седьмая временная зона.

— Отпад, — счастливым голосом произнес Косматый. — Я кое-что возьму.

— Сообщите, пожалуйста, количество.

Косматый попытался вспомнить размеры их мастерской в подвале.

— Дай мне столько, чтобы набить полностью примерно тридцать на сорок футов и в высоту пять-шесть футов. И еще, — Косматый соображал с необычайной скоростью, потому что это была его вещь, — подбрось туда вещи, через которые можно подключаться, и какие-нибудь ручные инструменты.

Надпись начала мигать, и тут Косматый закричал: «Стой!» Ему в голову пришла еще одна идея. Надпись ПЕРЕДАЙТЕ ЗАПРОС № 3 вновь появилась на табло.

— Как насчет службы доставки? У вас есть бесплатная служба доставки?

— Доставка по всем запросам осуществляется бесплатно в пределах космических секторов с первого по третий, и временных зон с сорок второй по шестьдесят пятую, — ответил голос.

— Здорово, — сказал Косматый. — Адрес: 1001 Нью-Йорк, Тридцать пятая Вест Стрит, 217. Это в подвале.

Затем, посмотрев на несчастного Маху, он быстро добавил:

— И включите в доставку все вот это. — Его рука описала дугу, указывая на громоздящиеся горы хлеба, вперемешку с металлом.

Надпись замигала непонятными иероглифами, из-за решетки донеслись бессмысленные звуки. Взвился ослепляющий смерч из булок, ключей и серебряных долларов. Сильнейший порыв ветра, ворвавшийся в помещение через открытое окно, чтобы заполнить временно образовавшийся вакуум, с бешеной силой швырнул Маху и Косматого через весь зал. Снова вспыхнул, ослепляя их, луч того, что было не совсем светом. Снова стал слышен вой, который, постепенно, становился все менее пронзительным и все более громким. Оглушенные и получившие невероятный удар по всем своим органам чувств, два человека отчаянно цеплялись за тонкие ниточки, удерживающие их сознание от надвигающейся мглы. И, наконец, ниточки порвались.

Прошло время, и в темном выставочном зале снова была тишина. Зеленовато-желтый свет не пробивался через окно. На лицевой стороне шедевра не мигали красные и зеленые и янтарно-желтые лампочки. Единственным звуком, который доносился сюда, был приглушенный шум дорожного движения по Сорок второй стрит.

Маха первый пришел в сознание. Он встал, потянулся, зажег спичку и осмотрел зал. Зал был пуст, за исключением шедевра Косматого и сгоревших спичек. Он наклонился нал Косматым и потряс его:

— Давай, Косматый. Просыпайся!

Косматый сел и, схватившись за голову, застонал.

— Что случилось, Маха?

— Без понятия, — потряс головой Маха. — Я так полагаю, мы вырубились. Ну, уж я поговорю с Арни, что за травку он нам подсунул. О-о-о, это было что-то!

— Это было прекрасно, Маха, — покачал головой Косматый. — У меня на самом деле прочистило мозги. На какое-то время там я даже подумал, что у меня есть все, что мне нужно…

— Да, я знаю. У меня это тоже было. — Маха пнул ногой штепсельный разъем. — Но это не все, Косматый, что-то у нас исчезло. Исчез свет на Сорок второй стрит. Нам нужно отсюда линять, пока копы не вычислили, кто все это сделал.

Косматый одобрительно кивнул и потянулся за отверткой.

— Лучше отсоединить розетку, пока они свет не дали.

Он двинулся в подвал, Маха следом. Вдвоем они отсоединили черный кабель от трансформатора, туго скрутили и покинули здание выставки тем же путем, что и забрались в него.

Вдоль Сорок второй стрит работали бригады электриков, а первые автомобили, появившиеся на улице, скапливались на перекрестках из-за неработающих светофоров. Двое мужчин устало плелись шестнадцать кварталов к своей мастерской. Подойдя к двери, они не обратили внимания на то, что она слегка выгнулась наружу. Маха потоптался, роясь в карманах, и раздраженно выругался.

— Ну, блин! Косматый, у тебя есть ключ? Я свой где-то потерял. Ну, блин…

ГЕНРИ ЛАЙОН ОЛДИ. ВОСЬМОЙ КРУГ ПОДЗЕМКИ

…Эдди скользнул в вагон в последний момент, и гильотинные двери с лязгом захлопнулись у него за спиной. Взвыла сирена, и поезд со свистом и грохотом рванулся с места, мгновенно набрав скорость. Кто-то непроизвольно вскрикнул, упав на шипастый подлокотник. Эдди только усмехнулся — этот сойдет на первом-втором круге. Или погибнет. Подземка таких не терпит.

Перед глазами мелькнуло лицо того парня, там, наверху — разбитое, искаженное болью и отчаянием, его собачий взгляд снизу вверх на занесшего дубинку полицейского. Сам виноват — не успел перебежать на зеленый — и все же…

…Затормозил поезд еще резче, чем стартовал, но на торчащие из торцевой стены иглы на этот раз никто не наткнулся. Мгновение Эдди раздумывал, стоит ли сейчас выходить, и эта пауза спасла ему жизнь. Высокий парень в клетчатой ковбойке и обтягивающих узкие бедра синих брюках рванулся к выходу — и нарвался на брейк-режим. Мелькнули створки дверей, и парня рассекло пополам. Хлынула кровь, в полу распахнулась черная пасть утилизатора, и обрубки тела рухнули вниз. Пол сомкнулся.

Брейк-режим срабатывает редко, особенно на первом круге, так что до следующей станции подвохов можно не опасаться. Но там обязательно нужно будет выйти. Железное правило десс-райдеров: в одном вагоне — одна остановка.

Под потолком мертвенно-бледным светом мигали гост-лампы, и в таком освещении все пассажиры сильно смахивали на выходцев с того света. «Большинство из них скоро действительно станет покойниками», — подумал Эдди. Сам Эдди в покойники не собирался. Как, впрочем, и все остальные. В том числе и тот парень, которого срезал брейк…

Додумать до конца Эдди не успел. Поезд затормозил в дальнем конце станции, однако их вагон остановился там, где еще можно было допрыгнуть до перрона. Эдди первым выскочил на платформу, без труда преодолев семифутовый провал. Почти одновременно с ним приземлился молодой паренек с только начинающими пробиваться черными усиками. Эдди мимоходом оценил собранность его движений. Сильный соперник. С ним надо будет держать ухо востро. Еще неизвестно, что у него в карманах.

…Эскалатор резко кончился, и под ногами разверзлась пропасть. К этому Эдди был готов. На «обрыве» ловятся лишь новички. Он резко перебросил тело на соседний эскалатор, шедший вниз. Первый круг пройден.

Но это так, разминка.

Ступенька под ногами ушла вниз, и Эдди остался висеть на поручне. Позади раздался крик, и тут же захлебнулся — его смяли вращающиеся внизу шестерни. Эдди оглянулся с тайной надеждой — черта с два, чернявый парнишка был жив-здоров, болтался на поручне, как и он сам.

Ступенька встала на место, и Эдди тут же отпустил бортик. Вовремя. По всей длине поручня с треском прошел электрический разряд, и не успевшие отдернуть руку в судорогах попадали на ступеньки. Ладно, первая зелень срезана…

Эдди соскочил с эскалатора, благополучно обошел открывшуюся перед ним «чертову задницу» и побежал по перрону. Пошел второй круг.

Поезд подошел почти сразу и остановился посреди платформы. Это было подозрительно, но оставаться на месте было еще опаснее, и Эдди прыгнул внутрь. Некоторые, в том числе и чернявый, тоже успели вскочить в вагон, прежде чем гильотинные двери захлопнулись, и кому-то отрубило руку. Жаль парня, но этот, хоть и без руки, жить будет — на втором круге раненых еще спасают…

…Пол разошелся, и Эдди вместе с остальными снова повис на поручнях. Не зря ему не нравился этот поезд. Вот сейчас как долбанет током по рукам!.. Хотя нет, не долбанет. В подземке шанс есть всегда. Маленький, еле видный — но есть. Это только у русских, говорят, бывают такие места, где вообще нет никаких шансов. Но русские и там проходят. Если не врут.

А врать они умеют. Хотя бы про то, что у них облавы не проводятся… Полиция, дескать, сама боится нос на улицу высунуть. На черта тогда нужна такая полиция?! Или как там она у них называется…

До станции оставалось провисеть секунд двадцать, когда висевший рядом с Эдди здоровяк неожиданно ударил его ногой в живот. От боли Эдди чуть не разжал руки, но чудом удержался. Ах ты, сука жирная… Эдди сунул руку в карман куртки и нащупал потертую зажигалку. Только новичок полезет на рожон на втором круге. А если он «зеленый» — он попробует еще раз.

Здоровяк попробовал. Но когда он качнулся на поручнях, Эдди протянул руку и чиркнул колесиком у толстых пальцев, вцепившихся в планку. Парень взвыл и инстинктивно отдернул руку. И тут поезд затормозил. На вопль сорвавшегося никто не обратил внимания. Их ждал третий круг.

Сверкающие отточенной сталью створки дверей разошлись, но вместо пола внизу по-прежнему чернел провал. Это не удивило Эдди. Как-никак, в прошлый раз он добрался до седьмого круга. Правда, там его чуть не задавил «хохотунчик», и пришлось сойти с дистанции.

Эдди качнулся, в точно рассчитанный момент разжал пальцы и упал вперед, успев уцепиться за край платформы. Контактный рельс оказался в опасной близости. Лопух! Он подтянулся и перевалился через край. Ага, «лабиринт». Третий круг.

Скользящие дорожки ползли по перрону, пересекаясь на разных уровнях, то и дело проворачиваясь и меняя направление. Несколько секунд Эдди наблюдал за этим, внешне хаотическим, движением, пока не почувствовал, куда надо идти. Он не смог бы объяснить, как у него это получалось, да и не собирался никому ничего объяснять. Когда Эдди прыгнул на выбранную им дорожку, рядом с ним приземлился чернявый. Сзади ехали еще трое. Да, только трое. Быстро, однако…

…Эдди автоматически перескочил на соседнюю дорожку, и на то место, где он только что стоял, опустился тяжелый пресс. Пропустив очередную магистраль, Эдди прыгнул на дальнюю линию, потом на следующую… За десять минут он благополучно добрался до противоположного края платформы. Еще через минуту вся их компания была в сборе.

Поезд уже ждал их. Внутрь все вскочили без потерь, только последнему оторвало каблук на ботинке. Повезло. Могло и ногу оттяпать.

Едва поезд рванул вперед, как в вагоне сразу же погас свет. Это не сулило ничего хорошего. И точно! Из стен лениво поползли отростки щупалец, усеянные присосками. Вагон-спрут! Влип… Сразу четвертый круг. Эдди рванул из рукава нож и принялся рубить тянувшиеся к нему щупальца. Остальные были заняты тем же. Вся бойня происходила в тишине и в почти полной темноте; слышно было лишь тяжелое дыхание людей и изредка — свист промахнувшегося ножа, рассекавшего воздух.

Одно щупальце все же добралось до руки Эдди и мгновенно прилипло, прорывая одежду и кожу. Он, не глядя, махнул ножом, но эта зараза и не думала отваливаться! С трудом Эдди удалось оторвать корчившийся обрубок, но рука сильно кровоточила. Кое-как перевязав предплечье оторванным рукавом, он перевел дух. Хорошо было бы передохнуть, но рано — только на седьмом круге есть островок безопасности, «нейтралка». На этот раз Эдди собирался пройти дистанцию до конца. Как и эти четверо. Вернее, уже трое. Четвертый лежал на полу, обвитый со всех сторон жадно пульсирующими щупальцами. Кажется, он был еще жив, но даже если обрубить все это — он умрет от потери крови. И тем не менее, худощавый парень в очках — а почему этот студент еще жив?! — склонился над умирающим и пытался разрезать страшный кокон. Это было совершенно бессмысленно, но Эдди невольно почувствовал уважение к очкарику.

Перрон. Прыжок, перекат. Позади злобно щелкает «прищепка», но поздно. Куда теперь? На другой край перрона, на пятый круг — или сразу на шестой, через «геморрой Эмма»?… И Эдди прыгнул в тоннель.

Он сразу заскользил вниз по абсолютно гладкому наклоненному желобу. Здесь было темно, и Эдди надел инфраочки. Со все возрастающей скоростью он несся по трубе, то и дело изгибающейся под разными углами. Благодаря очкам, Эдди вовремя успел заметить выскочившее впереди из пола длинное лезвие и, бросив тело к стене, промчался в дюйме от него. Поворот, еще один… Сверху нависают стальные крючья. Эдди вжался в пол, стараясь стать как можно более плоским. Дальше, дальше…

И вдруг впереди замаячил свет. Это или станция, или… Или! Это были фары поезда! Проклятый «геморрой» выносил его прямо под колеса. Эдди еле успел выхватить вакуумную присоску и влепить ее в стену. Поезд громыхал вплотную к нему, а он висел, вцепившись в спасительную присоску, и молился всем богам, каких мог вспомнить. На середине молитвы в спину Эдди что-то врезалось, присоска не выдержала, и он полетел под колеса…

…Очнулся Эдди почти сразу. Болел затылок и содранный бок, но, в целом, он легко отделался. Видимо, он свалился в тоннель через секунду после того, как поезд промчался мимо. Вот что значит искренняя молитва во спасение души! Даже близко к тексту.

Рядом зашевелилось темное пятно, и тут же приняло форму человека. Эдди скорее угадал, чем увидел, что это чернявый. Черт бы его побрал! Еще один живучий…

Край перрона обнаружился совсем рядом. На этот раз Эдди вскарабкался на него с трудом — сказывалось падение. Его спутник выбрался следом. Оглянувшись, Эдди с удивлением отметил, что тощий очкарик тоже с ними. А вот четвертого не было.

— А где этот? — вырвалось у Эдди. Очкарик молча показал ему две скрещенные руки.

Эдди повернулся и пошел по платформе, время от времени рефлекторно уворачиваясь от флай-брейкеров, то и дело пролетавших над ним. Голова соображала плохо, Эдди шел на «автопилоте», но это были мелочи. На шестом круге есть кое-что посерьезнее — однажды Эдди уже побывал здесь.

Вот оно! Прямо к нему мчался аппарат, напоминавший асфальтовый каток, но, в отличие от последнего, обладавший вполне приличной скоростью. Эдди остановился, выжидая. Когда машина была уже совсем рядом, он резко кувыркнулся в сторону. Каток промахнулся, но тут же затормозил и развернулся для новой атаки. Черт, где же поезд?! И, словно издеваясь над ним, из тоннеля вылетел состав и остановился в нескольких ярдах от Эдди. Спасительные двери в любую секунду могли захлопнуться, а наперерез Эдди уже мчался озверевший каток. Сломя голову, Эдди кинулся к двери. По перрону побежала трещина, пол начал оседать, уходя из-под ног, но, последним усилием оттолкнувшись от рушащегося перрона, Эдди все же успел кубарем вкатиться в вагон, чудом не напоровшись на входные иглы. По сравнению с платформой шестого круга, этот смертельно опасный вагон показался Эдди родным домом…

…Совсем как тогда, лет десять назад, когда взбесился их район. Все кругом рушилось, земля уходила из-под ног, горели сараи, а позади неумолимо надвигалась грязная громада бульдозера с занесенным ковшом. Ну сейчас-то ладно, сейчас все-таки десс-райд, а тогда… Тогда они просто не успели вовремя выселиться. Но Эдди все же ушел. И тогда, и сейчас…

Чернявый и очкарик были уже здесь.

— Спасибо. Вы отвлекли его на себя, — вежливо сказал очкарик.

В ответ Эдди грязно выругался. Как же, отвлек… Просто проклятый каток погнался за ним, а не за этими сволочами, хотя лучше бы он поступил наоборот.

Поезд сорвался с места и понесся в темноту. Впереди были еще два круга.

…Они выскочили на платформу почти синхронно и сразу же упали, распластавшись на полу. Тусклое двенадцатифутовое лезвие со свистом прошло над их головами и исчезло, словно его и не было. Дальше поезда не ходили. Седьмой и восьмой круг проходили пешком. Вагон, хоть и таил в себе опасность, но давал хоть какую-то защиту — здесь же человек был лишен даже этого.

Не дожидаясь остальных, Эдди вскочил и побежал к другому краю платформы. Он добрался до пешеходного тоннеля, именуемого в просторечии «кишкой», обалдев от отсутствия ловушек и боясь этого больше всего. Чернявый с очкариком, тупо глядя на него, пошли по платформе, и сразу же им навстречу выехали три катка. Эдди прижался к стене тоннеля, наблюдая за происходящим.

Очкарик бежал зигзагами, на удивление ловко огибая «черные дыры», а за ним по пятам, постепенно настигая его, несся каток. Чернявый летел по прямой, но это не был панический бег загнанного зверя — это была знаменитая «линия жизни», о которой слышал каждый десс-райдер. И все было бы хорошо, но ему наперерез мчались сразу два катка.

Очкарик в последний момент прыгнул в сторону, каток промахнулся, подмяв парочку слишком низко спикировавших флай-брейкеров, затем машина развернулась, но было поздно. Очкарик к тому времени уже стоял рядом с Эдди.

— Молодец! — одобрительно сказал Эдди. Очкарик смущенно улыбнулся, и от этой улыбки Эдди сразу стало как-то легче на душе. «Еще побегаем!» — подумал он, не замечая, что думает почему-то во множественном числе.

Чернявый был обречен, но продолжал упрямо бежать по прямой, не сворачивая. Оба катка настигли его одновременно, но тут чернявый сделал невозможное: он взвился в воздух, подпрыгнув футов на шесть, сделал сальто и покатился по перрону, так и не отклонившись от своей "линии жизни". В тот момент, когда он был в воздухе, оба катка врезались друг в друга. Вспышка взрыва на миг ослепила Эдди. Когда он снова начал видеть, на платформе догорала, чадя копотью, груда покореженного металла. Чернявый стоял рядом с ними, и можно было услышать, как судорожно стучит его сердце. Эдди молча пожал ему руку — ничего лучшего он придумать не смог.

— Пошли, — сказал он внезапно осипшим голосом и зашагал по «кишке», не оглядываясь.

В «кишке» не было ловушек, но здесь десс-райдера поджидало нечто пострашней стандарта первых кругов. И оно не заставило себя долго ждать. Впереди вспыхнул ослепительный свет, послышался нарастающий вой и грохот — так, наверное, хохотал дьявол у себя в преисподней, потешаясь над очередным незадачливым грешником. Потому-то штуку и прозвали «хохотунчиком». Это был огромный металлический цилиндр, почти совпадавший по диаметру с тоннелем, время от времени проносившийся по «кишке» то в одном, то в другом направлении.

Кто-то из старых десс-райдеров рассказывал, что если бежать навстречу «хохотунчику», никуда не сворачивая, с криком «Задавлю!» — то он остановится и повернет обратно. Скорее всего, это была шутка, и Эдди не собирался ее проверять. Он помчался по тоннелю, ища спасительную нишу в стене — она должна была находиться где-то здесь! Вот и она… Эдди нырнул в нишу и вжался в стену. В следующий момент его прижало еще сильнее, но это оказался всего лишь чернявый. «Хохотунчик» с воем пронесся мимо.

«Жаль студента, — подумал Эдди, — не успел… А хоть бы и успел — в нише места еле на двоих хватает».

Вой неожиданно смолк, послышался чмокающий звук, и наступила тишина. Эдди и чернявый одновременно выглянули из своего убежища, при этом чернявый отпустил руку Эдди, которую прижимал к стене. «Господи, а ведь если бы не он, я бы остался без руки!» — дошло до Эдди, и он совершенно по-новому взглянул на чернявого, но тот смотрел в другую сторону, туда, где скрылся «хохотунчик».

Там стоял живой очкарик. Он бросил на пол почерневший пластиковый квадратик и зашагал к ним. Ну конечно! Очкарик высветил лайф-карту. Теперь на десять минут он в безопасности. За это время он должен либо добраться до финиша, либо сойти с дистанции, потому что на восьмом круге без лайф-карты — верная смерть.

— Пойдешь дальше или сойдешь? — спросил Эдди у подошедшего к ним очкарика.

— Сойду. Пройдусь с вами до «нейтралки», отдышусь и сойду. С меня хватит. В прошлый раз я дошел всего лишь до шестого.

«А, так он не новичок, — подумал Эдди. — Впрочем, это можно было и раньше сообразить…»

…Все трое влетели на островок, перепрыгнув мигающую границу, и рухнули на пол. Минуту или две они лежали молча, отдыхая. Потом очкарик покосился на свой лайф-таймер. У него оставалось около шести минут. Он снова лег и, чуть помедлив, заговорил:

— Подумать только, а ведь раньше подземка была обычным средством передвижения. Каких-нибудь тридцать-сорок лет назад.

— Ври больше, — лениво отозвался Эдди.

— Я не вру, — обиделся очкарик. — Я в книгах читал.

— В книгах… А гильотинные двери? А «чертовы задницы»? Мне бы того автора, который «хохотунчика» придумал…

— Всего этого тогда не было.

— А что было? — заинтересованно приподнялся чернявый.

— Просто подземка. Пути, вагоны, а на дверях вместо ножей — резиновые прокладки. И эскалаторы обычные, без ловушек.

— Так какого же рожна все это придумали? — недоверчиво спросил Эдди.

— Все эти проклятые самоорганизующиеся системы… и симбионты-программисты, — пробормотал очкарик. — Впрочем, извините, мне пора.

Он подошел к спускавшейся сверху ржавой лестнице и стал на удивление ловко взбираться по ней. Вскоре он скрылся из виду.

— Еще минуту лежим и уходим, — сказал Эдди. — Последний круг остался.

— Не стоит. Полежите еще. Отдохните…

Эдди резко обернулся. У кромки островка стояли двое. Здоровенный такой облом, футов шесть с половиной, не меньше, плюс старый армейский «Бертольд». Второй был мал ростом, безбров, безволос, и только глаза у него казались мужскими. Левее, у лестницы, стояли трое «шестерок», вертели в руках разные железные предметы.

— И шестикрылый серафим на перепутьи им явился, — просвистел кастрат. Верзила что-то уныло буркнул — наверное, оценил шутку.

О «серафимах» Эдди слышал. «Ребята, — заныл он, — вы не по адресу, с нас, кроме штанов, брать нечего, а штаны мы сейчас снимем, вы только мигните, мы сразу…»

— Изыди, сатана, — наставительно сообщил безволосый. — Не искушай сердца наши ложью. Уразумел?

Эдди уразумел. То, что им нужны лайф-карты — это он уразумел с самого начала. На толчках такая карта тянула до семи штук, так что даже из-за двух стоило рискнуть. Кстати, и его карты с толчка. Он же не спрашивал, откуда они добыты.

— Мужики, — подобострастно тянул Эдди, — мужики, не берите греха на душу, мы же без них на восьмерке шагу не пройдем…

Он успеет. Должен успеть. Бросок на облома — а именно этого от него не ждут — и он нырнет в «кишку». Гнаться за ним не станут — даже симбионты не возьмут десс-райдера в подземке, да еще на седьмом-восьмом… не самоубийцы же они, в самом деле… Вот только чернявый… Ну что ж — чернявый…

Как-то невпопад собственным мыслям, Эдди прямо с колен бросился в ноги скопцу — тот оказался на удивление увесистым — и с ревом швырнул его в верзилу. Рефлексы у последнего оказались отличными, верзила увернулся, и бросаемый с визгом вылетел за границу «нейтралки» и исчез в «заднице». Молодец верзила, в здоровом теле — здоровый дух! Ну а теперь — в «кишку»!.. Прыгнув совсем в другую сторону, Эдди перехватил руку с арматурой, намеревавшуюся раскроить чернявому череп, и всем весом навалился на чужой локоть.

Сначала он подумал, что сломал руку самому себе — звук выстрела был очень негромким. С пола Эдди следил, как верзила снова поднимает пистолет. Очень болело простреленное плечо, но вряд ли кого-нибудь это интересовало. Оказывается, интересовало. Рубашка на груди «серафима» вспухла кровавым пузырем, во все стороны полетели клочья мяса, и верзила свалился на пол с крайне удивленным выражением лица. Оставшаяся бригада мигом растворилась в серой мгле люка.

Уже не скрываясь, чернявый вытащил из кармана небольшой цилиндрик и сунул его в правый дымящийся рукав — теперь его гранатомет вновь был заряжен. Потом чернявый подобрал пистолет и сунул его Эдди.

— На. Пригодится.

— Ты цел?

— Почти. В ногу ножом саданули.

— А меня в плечо задело. Но это ерунда. Тебя как зовут?

— Макс.

— А меня Эдди. Идти сможешь?

— Попробую. Если не смогу — иди один.

— Пошел ты к черту, — беззлобно сказал Эдди неожиданно для себя. Он помог Максу перевязать ногу, и они поднялись с пола. Впереди был восьмой круг.

Эдди плохо помнил, что было дальше. Они, шатаясь, брели по осыпающемуся под ногами перрону, вокруг горели стены, было трудно дышать; оба то и дело интуитивно уклонялись от флай-брейкеров и шаровых молний, обходили ловушки, даже не замечая их, и шли, шли…

Временами Эдди казалось, что он снова наверху, в городе, и вокруг снова пожар, все горит, и Ничьи Дома корчатся в огне, а пожарные цистерны заливают огонь кислотной смесью, и еще неизвестно, что хуже — эта смесь или огненный ад вокруг; а там, дальше, за стеной пламени — полицейские кордоны, ждут, когда на них выбегут скрывающиеся симбионты, и они не будут разбираться — они всегда сначала стреляют, а уж потом разбираются… Потом был момент просветления. Они были в «кишке», и на них с обеих сторон надвигались «хохотунчики». До ниши далеко, да и не поместиться в этой нише двоим. Но бросить Макса Эдди уже не мог. И тогда он сделал то, что час назад даже не могло прийти ему в голову. Он выхватил свою запасную заветную лайф-карту, чудом пронесенную мимо контрольного автомата, и сунул ее в ладонь Макса — свою Макс к тому времени уже высветил. Обе карточки вспыхнули одновременно, и «хохотунчики» исчезли, словно сквозь землю провалились. Но здесь, на восьмом круге, лайф-карты действовали всего минуту, в отличие от десяти на других кругах и получаса при обычной работе подземки.

Минуты им не хватило. На них снова мчался «хохотунчик», а до перрона было еще далеко. И тогда они оба развернулись и вскинули правые руки. Это было запрещено, но плевать они хотели на все запреты! Вспышки выстрелов следовали одна за другой, и им даже в голову не приходило, что заряды в их гранатометах должны были давно кончиться. Лишь когда вой стих, они опустили руки. «Хохотунчик» превратился в груду оплавленного металла.

Потом снова был провал. Эдди помнил только, что Макс упал и не мог встать, и тогда он взвалил его на спину и потащил. Макс слабо сопротивлялся, вокруг трещали электрические разряды, их догоняло какое-то дурацкое фиолетовое облако, и Эдди шел из последних сил, ругаясь только что придуманными словами…

Пока не увидел свет.

…Со всех сторон мигали вспышки, на них были открыто устремлены стволы кинокамер, и какой-то тип в белом смокинге и с ослепительной улыбкой все орал в микрофон, а Эдди все никак не мог понять, что он говорит.

— Эдди Мак-Грейв… Победитель… Гордость нации… Приз в тысячу лайф-карт… прогресс Человечества…

— Идиот! — заорал Эдди, хватая человека в смокинге за лацканы. — Макс, скажи этому…

Тут он увидел в толпе улыбающегося и машущего им рукой очкарика, и наконец потерял сознание…

…Они втроем сидели в маленькой квартирке очкарика (Эдди так и не удосужился узнать, как его зовут) и пили кофе и синт-коньяк. Очкарик уже минут пять что-то говорил, но Эдди его не слышал. Только одна мысль билась у него в мозгу: «Дошли!..»

Постепенно сквозь эту мысль все-таки пробился голос очкарика:

— Подонки! Они сами не понимают, что создали! Это же ад… А сытые обреченные черти в пижамах, обремененные семьей и долгами, упиваются страданиями гибнущих грешников… на сон грядущий! А там хоть потоп…

Эдди протянул руку к бокалу с коньяком — вернее, хотел протянуть, но не успел, потому что бокал сам скользнул ему в ладонь. Он даже не заметил, как это произошло. «Я сошел с ума», — подумал Эдди. Но тут он вспомнил палившие по сто раз однозарядные гранатометы, свой безошибочный выбор пути в «лабиринте», «линию жизни» Макса…

Они должны были погибнуть. Но они сидят и пьют кофе. Они стали людьми. Или не совсем людьми. Или СОВСЕМ людьми. Кем же они стали?

«Это не ад, — подумал Эдди. — Он не прав. Это чистилище. Не прошел — попал в ад. Прошел — …»

И тут Эдди заметил, что очкарик молчит и грустно смотрит на него.

— Эдди, дружище, — тихо сказал очкарик. — Неужели ты хочешь, чтобы и твои дети становились людьми, только пройдя все восемь кругов подземки?…

МОНСТР

…Мы сидели за столом не более двух часов, но в воздухе уже повисло сизое сигаретное облако, газеты были засыпаны рыбьими костями и чешуей, а в канистрах оставалось не более трех литров пива. Все находились в стадии легкого опьянения, сыпали плоскими шутками и старыми анекдотами, слушая преимущественно самих себя. Из обшарпанных колонок хрипел «ДДТ», на который, кроме меня, никто не обращал внимания. Скука. Пиво, рыба, полузнакомая компания и осточертевшие записи — все то же. Надо было предков не слушать, идти на литературный… Ну, не поступил бы сразу — так отслужил бы и все равно… Предки теперь на два года в Венгрию укатили, а я тут сижу и дурею от скуки…

— Слышь, Серый, что это у тебя за повязка на руке? Металлист, что ли?… Тогда почему клепок нет?

Если бы я еще сам знал, что это за повязка! Ну, была там какая-то родинка, так как в шестнадцать лет перед днем рожденья отец мне эту повязку на руку наложил, так я ее больше и не снимал. Батя, кстати, тоже такую носит. Говорит, наследственное, болезнь, вроде саркомы. Не дай бог на эту родинку свет попадет — все, кранты, помереть можно. Правда, я про такую болезнь ни разу не слышал. Но экспериментов пока не проводил — уж больно у отца глаза тогда серьезные были. И сам повязку никогда не снимает. Даже когда купается. Или на медосмотрах…

— Серега, ты перебрал, что ли?

— Нет, я в норме.

— Тогда давай, колись про повязку.

— Да ничего особенного. Упал в детстве, руку до кости об железяку пропорол. Шрам там жуткий. Лучше и не смотреть.

— Покажи.

— Ты что, шрамов никогда не видел?

— И то правда, Стас, чего ты к человеку пристал?…

— А мне интересно. Что ж это за шрам такой ужасный, что на него и посмотреть-то нельзя?… Под пиво.

Черт бы побрал этого Стаса! Вечно, как напьется, так ему дурь в голову лезет.

— Слышь, Серый, ты меня уважаешь?

Ну вот, началось. Сейчас драться полезет. Не хочу я с ним драться.

— Уважаю.

— Тогда покажи.

— Слушай, Стас, я тебя уважаю, но повязку снимать не буду.

— Почему?

— Ну, повязку разматывать неохота. Да и тебя наизнанку вывернет, если увидишь. Все пиво пропадет.

— Не пропадет. Я еще столько же выпить могу. Показывай.

Тут меня взяла злость.

— Хорошо. Показываю… — и я показал Стасу фигу.

— Ах ты козел! Это ты мне!..

Стас полез через стол, опрокидывая стаканы с пивом, на пол посыпались остатки рыбы, зазвенело разбитое стекло. Сколько раз давал себе слово не пить с малознакомыми людьми! Так этот балбес Колька опять затащил. Теперь в углу помалкивает, пиво сосет…

Стаса ухватили сзади за штаны и стащили обратно на диван. Стас был весь в пиве, в рыбьей чешуе, красный, как рак, и отчаянно ругался. Ему сунули в руки недоеденный хвост — и Стас утих.

— Спасибо, ребята.

— Не за что. А шрам свой мог бы и показать. Может, хоть Стаса стошнило бы…

— Не стошнило бы, — снова подал голос угомонившийся было Стас. — Ну покажь, жалко, что ли?

Он привстал и запустил в меня хвостом.

— И то правда, — отозвался кто-то из угла, — чего ты ломаешься…

Снять, что ли? На секунду. И сразу обратно завяжу. Самому ведь интересно — считай, девять лет не разматывал… Выпитое пиво подталкивало к подвигам.

— Ладно, уговорили. Только на минутку — покажу — и обратно замотаю.

— Об чем разговор!

— Только шрама там нет никакого. Наврал я.

— А черт тебя разберет, когда ты врешь! Показывай.

Я с трудом расстегнул уже основательно приржавевшую застежку (нержавейка, называется!) и стал аккуратно разматывать черную кожаную ленту. Надо будет и вправду заклепок на нее насажать. Пусть думают, что металлист — приставать не будут.

Кожа под повязкой была неестественно белая, в красных прожилках, и совсем без волос. Ну, однако, папа и намотал! Перестраховщик. Вот хохма будет, если там вообще ничего нет. Ладно, посмотрим…

— Что это у тебя, Серый? Татуировка? — все с интересом придвинулись к моей руке. И в самом деле, что это? На месте родинки — две пересекающиеся окружности, диаметром с двухкопеечную монету, перечеркнутые крест-накрест. Откуда…

И тут руку мне словно ожгло огнем. Окружности вспыхнули горячим красным светом, как спираль электроплитки. Нестерпимый жар быстро распространился по всему телу. Перед глазами поплыло, в ушах нарастал звон, окружающее стремительно проваливалось в расплавленную качающуюся пустоту… «Ну вот, предупреждали же!..» — успел подумать я, попытался было отдать приказ несуществующим рукам закрыть проклятую родинку — и это последнее усилие окончательно выбросило меня из реальности…

Мыслю — следовательно, существую. Не мыслю? Следовательно, не существую…

…Тишина. Нет, не совсем тишина. Часы тикают. За окном, в отдалении, прогрохотал трамвай. Стоп. За каким окном?

Лежу на чем-то твердом, наверное, на полу. Очень не хочется открывать глаза. Странно, почему так тихо?

Сквозь ресницы я вижу белый потолок с тонкими витиеватыми трещинками, люстру с одним горящим плафоном… Та же комната. И ничего не болит, даже голова. Может, мне все спьяну привиделось? Так вроде бы не с чего, подумаешь, каких-то три литра «Колоса»…

Подтягиваю ногу, опираясь руками об пол, при этом влезаю во что-то липкое — а, это Стас стакан с пивом разбил, на стекло бы не напороться! — и медленно встаю, поднимая опухшие веки. И тут же хватаюсь рукой за стенку, чтобы не упасть снова.

Возле дивана, обивка которого была разорвана в клочья, лежал окровавленный Стас, неестественно вывернув голову. Живот его был распорот, часть внутренностей вывалилась на паркет. Правая рука была оторвана по локоть, из культяпки еще сочилась кровь, смешиваясь с пивом из раздавленной восьмилитровой канистры. Вот во что я влез…

Из-под обломков стола торчали ноги в кроссовках. Одни ноги, без туловища. На правом «Адидасе» налип рыбий плавник.

Когда меня перестало рвать, я с трудом разогнулся и побрел в прихожую, к телефону. Телефон, к счастью, уцелел. Я переступил через кого-то с огромной рваной раной на спине и взял трубку. И только тут обратил внимание, что повязка по-прежнему аккуратно закрывает предплечье левой руки. Может, я ее действительно не снимал?…

Молоденькому сержанту сразу стало плохо, и пожилой врач из приехавшей с ними "скорой помощи" минут семь приводил его в чувство. Пока они там возились, коренастый капитан с серьезным лицом отвел меня в сторонку и стал задавать вопросы. Я честно удовлетворил его любопытство, умолчав, правда, о случае с повязкой — не хватало еще, чтобы этим заинтересовалась милиция. Внимательно выслушав меня, капитан вместе с очухавшимся сержантом удалился осматривать место происшествия. Бледный сержант предположил возможность пьяной драки, споткнулся о разорванного Стаса и все остальное время угрюмо молчал.

Мне сунули протокол, подписку о невыезде, я подписал, не глядя, и потащился домой.

В голове гвоздем засела идиотская фраза из протокола. «В квартире имели место пять трупов в состоянии расчленения». Пять трупов. В состоянии.

Так нас же было семеро! Это я точно помню! Стаса я опознал сразу, потом Дуремара с Сашкой, Зеленого… И чьи-то ноги. Коля был в турецком свитере, зеленоватый такой, с полосками, варенки на нем кооперативные, туфли, саламандровские, кажется… А ноги-то были в кроссовках! Значит, это Славка. А Николай, выходит, исчез… Куда?

Придя домой, я сразу схватил телефонную трубку.

— Алло, Коля, это ты?

— Я.

— Это Сергей.

— Ну?

Да что он, в самом деле, ваньку валяет!..

— Ты знаешь, что на хате произошло?!

— А что?

— Ты только держись за что-нибудь… Всю компанию в куски порвали. Имеют место пять трупов в состоянии расчленения. Милиция приехала, «скорая»…

— Кончай трепаться.

— Да не вру я! И трезвый. Ты-то куда исчез?

— «Скорую» тебе вызывать побежал. Ты ведь как руку размотал, так посинел сразу и грохнулся; непонятно с чего. А тут телефон на блокираторе. Ну, я и побежал с автомата звонить. Дозвонился, возвращаюсь — а там менты у подъезда, врачи суетятся… Ну, думаю, это ты Стаса порезал. Или он тебя. И ушел. От греха подальше. А что там хоть случилось-то?

— Да не знаю я! Очнулся — а они… уже… Слушай, ты б в милицию сходил, а?

— А что я? Я еще меньше тебя знаю… И потом у меня аспирантура — сам понимаешь. Зачем мне это надо?

— Ладно, я про тебя говорить не стану.

— И не говори. Пока.

И он повесил трубку.

Неделя прошла, как в тумане. Я рассчитывал калькуляции, бегал с бумагами, составлял и корректировал сметы, а перед глазами у меня все время стояла залитая пивом и кровью комната — и изуродованные тела на полу. Ночью эти трупы оживали и звали меня за собой. Я кричал, и возмущенные соседи начинали стучать в стенку. Еще один вызов в милицию, для уточнения показаний, ничего не изменил.

Приходя домой, я бросался на диван, включал видео и застывал, тупо уставившись в экран. Но там снова стреляли, резали, лилась кровь — и я выключал аппаратуру. После того, что было на самом деле, я не мог смотреть боевики.

А в субботу позвонил старый знакомый Володя и пригласил к нему на дачу, на день рождения. Отказаться было неудобно, тем более, что он собирался заехать за мной на машине. Компания там, конечно, еще та — одни фарцовщики да брокеры, что, в принципе, одно и то же — но сидеть одному дома мне уже было невмоготу. Выбрав кассету из кучи опротивевших мне «ужасов», я сунул ее в сумку. На подарок.

Как только приехали, Володя сунул кассету в свою видуху. На экран толпой полезли вампиры, вурдалаки и прочая нечисть.

— Спасибо, Серега, — Володя, не отрываясь от экрана, протянул мне руку. — Я за этим фильмом уже третий месяц гоняюсь.

— Не за что. Ты названивай чаще, может, еще что объявится…

— Обязательно, — оторвать его от экрана было уже невозможно, и я прошел в соседнюю комнату.

— О, Серый, привет! — ко мне со всех сторон потянулись руки. Я прошел через строй и в награду получил бокал шампанского.

— За именинника!.. — шампанское было отличным. Я закусил шоколадной конфетой из коробки и принялся за холодные закуски.

— А где наш именинник?

— Я ему новую кассету подарил — так он ее тут же смотреть уселся.

— Ладно, хозяин — барин… А мы пока за него еще выпьем.

Выпили еще шампанского. Потом кто-то сбегал и достал из холодильника водку. Выпили. Повторили. И включили музыку. «Совдеп» здесь был не в моде, и из новеньких колонок фирмы «Перлос» застучал приторно пульсирующий ритм «диско».

Кто-то танцевал, кто-то продолжал пить. Напиваться я не собирался, поэтому пробрался к двери и присоединился к танцующим.

За дверью двое выясняли свои темные дела.

— Я же сказал, что беру, — я узнал голос Коли. Ну конечно, без него ни один день рожденья не обходится…

— Мало ли, что ты сказал. Пока ты там телился, их уже забрали.

— Слушай, Влад, кончай! Я из-за тебя на двадцать кусков влетел.

Оба были изрядно поддатые, и разговаривали на повышенных тонах.

— А что мне твои двадцать кусков?! Сам виноват.

— Ладно, Влад, отдай их мне за сорок — и разойдемся.

— Ага, раскатал губы… Я их уже за шестьдесят сдал.

— Ну, Владя, ты об этом еще пожалеешь. Пеняй на себя…

— Да пошел ты!.. Не из пугливых.

— Тем хуже для тебя.

Дверь открылась, и Николай с силой захлопнул ее за собой. Он бросил быстрый взгляд в мою сторону, поспешно отвел глаза, чертыхнулся, пробираясь между танцующими, и вышел через противоположную дверь.

Ну вот, опять чего-то не поделили.

Через минуту в комнате появился Влад и протолкался ко мне.

— Слушай, Серега, дело есть. Пошли, воздухом подышим.

Ну конечно, опять будет просить что-нибудь достать. Для Влада любое сборище — лишний повод провернуть очередное дело.

Мы вышли на лужайку перед дачей. Солнце еще не зашло за горизонт, и огромным диском висело над подернутыми дымкой горами, играя бликами на вымытых стеклах, черепичной крыше, ветках старых кленов. За небольшим холмом начинался лес, темневший сумрачными провалами теней. Влад достал пачку «Мальборо», угостил меня. Закурили.

— Пошли, пройдемся.

По тропинке мы поднялись на холм, перевалили через него и подошли к лесу.

— Слушай, Серега, ты видеокассеты достать можешь?

— Чистые или с записями?

— С записями. Чистые я и сам достать могу.

— Тогда с какими записями?

— Порнуха.

— Ты знаешь, Владя, я этим не увлекаюсь. Фантастику там, боевики, ужасы разные — это пожалуйста. А порнухи у меня нет.

— Ну, может, у кого-то из друзей есть?

— Погоди, надо подумать.

Мы медленно направились обратно к даче.

— Ты знаешь, есть один… Тебе как надо — записать или купить?

— Можно записать, можно — купить. Можно поменяться — как он захочет.

— Хорошо, я с ним поговорю. Да ты его и сам знаешь! Никаноров, Федька…

— Конечно, знаю!

— У тебя его телефон есть?

— Нет.

— А ручка и бумага?

— Есть.

— Тогда записывай.

Я продиктовал Владу номер телефона, и мы двинулись обратно. Сигарета догорела, и я щелчком отправил «бычок» вперед, следя за траекторией огонька. В том месте, где упал окурок, на земле было что-то нарисовано. Я подошел и взглянул на рисунок. Это были две окружности, перечеркнутые крест-накрест!

Меня обдало жаром. Окружающее зыбко потекло перед глазами, резко застучало сердце… Опять! Но ведь повязка на месте. Как же так?!.

Словно издалека, до меня донесся голос Влада:

— Серега, что с тобой? Перебрал, да?

Враг. Передо мной враг. Его надо убить. Нет, не враг. Пища. Ее надо есть. Отличная пища, слабая и вкусная. Пищу надо есть еще живой, когда азарт победы продолжает кружить голову и вырывается из глотки низким ревом. Враг тоже может быть пищей, но враг умеет делать больно. А эта пища совсем не умеет, она только дергается и издает странные клокочущие звуки. Звуки жертвы. Вкусные звуки…

Я пришел в себя. Земля была забрызгана еще дымящейся кровью, а у моих ног на тропинке лежало то, что осталось от Влада, закрывая проклятый знак. Я опустился на землю, поднял голову к темнеющему небу и дико завыл… Теперь я знал правду.

…Серьезный капитан долго и пристально смотрел на меня. Если бы в моем кармане нашелся хотя бы перочинный нож — он немедленно выписал бы ордер на арест. Но он был реалист, этот немолодой капитан, и его реализм не мог предъявить мне никаких улик. Да, гуляли. Да, вернулся к даче. Да, ничего не видел. Прибежал на крик. Подпишите протокол.

Дома я устало опустился в протертое кресло и откинулся на спинку. Генетический атавизм. Мутация. Проклятие рода. Отец знал, но не сказал мне. И правильно — я бы все равно не поверил… Итак, я — чудовище. Выродок. Монстр.

…Но во второй раз знак был начерчен прямо на земле. Кто-то рассчитывал, что я увижу рисунок — и правильно рассчитывал… Кто-то знает мою тайну. И Влада… Влада хотели убрать. Моими руками. Вернее, лапами моего монстра. И убрали. И я знаю, кто этот человек.

Тогда он сказал, что побежал вызывать «скорую». Но ведь я не терял сознания и не валялся на полу! Зачем нужна была «скорая»?! Николай стоял сбоку, со спины, и через плечо глядел на открывающийся знак. Он видел знак! И видел мое превращение. Но монстр-то не мог его видеть! Потому что Коля стоял сзади. И успел удрать. Чтобы потом воспользоваться своим знанием. В полной уверенности, что я ничего не вспомню. Я сам подтвердил это своим звонком.

Он — убийца. И может снова и снова делать убийцей меня. Что же делать? Убрать его? Встретить в безлюдном месте и размотать повязку?… Нет! На мне и без того слишком много крови. Единственный выход — уехать. Уехать из города, туда, где меня никто не знает. И эта повязка больше никогда не будет размотана. Решено… Но осталось последнее испытание.

Я задернул занавески, на всякий случай вынес аппаратуру и бьющиеся предметы в соседнюю комнату, запер дверь. Потом встал напротив зеркала, положил на тумбочку лист бумаги и вывел две пересекающиеся окружности, жирно перечеркнув их крест-накрест…

…Враг! Хитрый враг, хорошо прячется. Не вижу. Где?! Ярость клокотала, подкатывая к горлу, заливая глаза. Где враг? Убить! Найти и убить. Сразу. Убить…

Нет, это не я. Это он. А ну-ка… Боже праведный! Изображение было немного размытым, но достаточно отчетливым. Из зеркала на меня смотрел ящер. Плоская ухмыляющаяся физиономия, утонувшие под низким лбом глазки, розовая пасть с узким длинным язычком и белоснежными клыками. Тело, закованное в зеленоватую чешую с металлическим отливом, покоится на треугольнике мощных лап и мясистого хвоста. Передние лапы кротко сложены на груди и выглядят хилыми в сравнении с могучим постаментом — но их силу и крепость кривых когтей я уже знаю. Только рост, вроде бы, мой. Ходячая смерть. Ископаемый убийца…

…Очнулся я на полу. Не глядя, скомкал лист и поднес к нему спичку. Прощай, монстр…

На следующий день я подал заявление об увольнении.

Уволить меня обещали через два месяца, а пока все оставалось по-прежнему. Я ходил на работу, занимался осточертевшими расчетами, а дома валился на диван и брал книгу. Или включал видео. Комедии смотрел.

На улицах мне всюду мерещился проклятый знак. Я старался возвращаться домой разными маршрутами, кружил по городу, входя в подъезд, на мгновение закрывал глаза…

Но ничего не происходило, и постепенно я стал успокаиваться. Вряд ли за эти два месяца Николай снова попытается выкинуть такой фокус. А потом… Потом я уеду.

В тот вечер после работы я забрел в рок-клуб. Здесь, как всегда, царила вольная психоделическая атмосфера. Кто-то терзал гитару, извлекая из нее самые невероятные звуки; в углу бренчал разбитый рояль, на крышке которого художник, не обращая внимания на игравшего, рисовал афишу к предстоявшему рок-фестивалю; за стеной скрежетали и вопили какие-то металлисты, и повсюду бродили длинноволосые личности в потертых джинсах и с сигаретами в зубах. Это были музыканты, их друзья и знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей.

Нужную мне группу «ЗЭК» — «Земля: Экология Космоса» я нашел довольно быстро. Репетиция была в самом разгаре: ударник избивал свои барабаны, не забывая прикладываться к бутылке пива и периодически ударяя ею по бас-тому; гитарист, извиваясь между колонками, выдавал плачущие трели, от которых хотелось выть на луну, что и делал вокалист, используя вместо луны прожектор; клавишник с зажатой в зубах «Примой» балансировал между Иоганном Себастьяном и Одессой-мамой; и только рыжий басист, устало сидевший на побитом трехногом табурете, меланхолично и методически играл свою партию. Короче, полная психоделика. Это и был их стиль. А больше половины текстов для них писал я.

Ребята доиграли песню, и я подошел здороваться.

— Серега, как тебе?

— Нормально, темп только надо подвинуть. Песня, конечно, унылая, но злая. А у вас она незлая, но унылая.

— Точно. Что я тебе говорил, Вадюха?! Говорил — темп подвинуть надо, а ты — «психоделика, психоделика»!..

Ребята снова взялись за инструменты. Я стал высказывать свое мнение, и когда мы перестали посылать друг друга и начали прощаться — была уже половина одиннадцатого.

Прохожих на улице почти не было, фонари горели редко, и это, как ни странно, успокаивало — черта с два в такой темноте увидишь этот знак, даже если Колька и нарисовал его где-нибудь. Я свернул в проходной двор с идиотским стишком про мусорный киоск и ехидной припиской «А.С.Пушкин», — и впереди раздался крик. Кричала женщина, и кричала так, что я сразу понял — это серьезно. И побежал на крик.

В углу двора двое парней прижимали к стенке какую-то девушку, а третий, присев на корточки, пытался стащить с нее юбку. Еще один стоял в стороне и курил. Девушка старалась вырваться, и это очень мешало парням в осуществлении их замыслов. Наконец куривший шагнул вперед и ударил ее наотмашь кулаком по голове. Девушка обмякла и повисла на руках у державших ее мужчин.

В следующий момент я был уже рядом и, налетев на присевшего парня, сбил его с ног. Мы покатились по земле. Злость моя, к сожалению, не соответствовала возможностям — и через секунду я ударился затылком об угол кирпичного забора. Приподнялся и сел. На большее сил уже не было. Все. Погиб поэт, невольник чести…

— Щас, мальчики… Салатик делать будем, — перед глазами возникло длинное тусклое лезвие.

— Я бы этих металлюг живьем закапывал… Гады лохматые… Браслетик вот только снимем, браслетик бабки стоит… Черт, застежка-то ржавая совсем…

…Салатик, говоришь? Ну, монстр, давай!..

…Пища. Много. Хорошо. Одна пища думает, что она — враг, и машет блестящим коротким когтем. Коготь свистит в воздухе, скользя по чешуе, и вместе с лапой отлетает в сторону. Убегает! Пища убегает!.. Нельзя. Тело мягкое, без чешуек. Хорошее тело. Еда. Хорошая еда. Удовольствие…

Враг! Враг ударил в спину! Где?! Вон… У врага идет дым изо рта, и из руки. Тоже. Враг далеко, враг спешит к выходу из пещеры, враг прячет в шкуру летающий коготь… Хорошо спешит, медленно. Хороший враг. Теперь совсем хороший. Пища…

С полминуты я лежал неподвижно на асфальте двора, прижав гудящий затылок и огромный синяк на спине к холодной поверхности. Вставать не хотелось. Я видел все, что происходило — я видел, или монстр? — Наверное, все-таки я — ящер жрал… А я на грани обморока, истерики, самоубийства держал проклятую рептилию, не давая расслабиться, насытиться, обернуться назад… и заметить девушку, без сознания лежавшую у стены. Что это означало, мне было хорошо известно. Пища. Коротко и емко. И страшно. Страшно, когда когтистая узкая лапа мелькает в воздухе, вспарывая кричащего человека от пряжки пояса до ключицы; страшно, когда могучий хвост сбивает жертву, оскалившаяся пасть нависает над ней, и затвердевший вдруг язык протыкает живот и пробует внутренности; страшно, когда пуля рикошетом визжит по чешуе, и стрелявший слышит рев моего ящера — последнее, что он слышит…

Я встал, отвернувшись, замотал повязку и пошел к девушке.

Девушку звали Люда. Я это узнал уже после, выйдя из подворотни и выслушав целый поток застенчивых благодарностей. В тот момент мне было не до этого — Люда не должна была заметить следов побоища. Иначе я просто не смог бы объяснить ей ситуацию. Потом Люда ужаснулась собственному виду, и пришлось заходить ко мне за иголкой, мылом и пузырьком йода. Потом мы пили чай, шли по ночному городу, прощались у подъезда, договаривались о завтрашней встрече.

А потом я возвращался обратно, топая по проезжей части и не желая уступать дорогу встречному запоздалому троллейбусу. Сонный водитель, высунувшийся из окна, подробно изложил свою точку зрения на пьяных сопляков и их антисоциальное поведение. И я с ним полностью согласился.

На следующий день мы сидели в кафе и болтали о всякой ерунде. Я увлеченно представлял в лицах какой-то заурядный случай из жизни канцелярских крыс, Люда весело смеялась, встряхивая челкой, прикрывшей следы вчерашних царапин… Она вообще умела на удивление здорово сопереживать всему, что окружало нас — хорошей погоде, сливочному мороженному, моим наивным шуткам… Когда я подошел к кульминации, за наш столик неожиданно подсел Коля. Я даже не заметил, как он возник на вертящемся стуле между нами.

— Привет, ребята. Серый, есть разговор.

Коля излучал любезность и радушие. Я было хотел принять условия игры, но истрепанные в конец нервы не выдержали.

— Мне с тобой не о чем разговаривать.

— Зато мне с тобой есть. Пошли, выйдем.

Я положил ложечку, успокаивающе кивнул насторожившейся Люде и пошел к выходу.

— Серый, мне повестка пришла из ментовки. Это твоя работа?

— Нет.

— Сережа, хороший мой, я ж тебя, кажется, просил… Зачем тебе лишние неприятности на единицу времени?

— А что будет?

— Увидишь.

И тут на мне сказалось вредное влияние моего ящера.

— Я сам тебе скажу, что будет, — я аккуратно взял Николая за пуговицу. — Я встречу тебя в каком-нибудь безлюдном месте и размотаю эту повязку. Понял? Или повторить?

Он понял. Он посерел и уставился на меня стеклянным взглядом. Если бы взглядом можно было убивать — я бы не дошел до столика. Но я дошел. Вспоминая по дороге, что похожее выражение лица я уже, кажется, где-то видел. Где?…

Я расплатился, и мы с Людой пошли в парк. Часть парка, прилегавшая к кафе, была похожа скорее на лес. Настроение было испорчено уже окончательно, Люда молчала — я перестал быть занимательным собеседником и угрюмо созерцал повороты тропинки.

Шагнув за очередной поворот, я остолбенело замер. Смотреть было нельзя, но тело не слушалось. Решился, все-таки, сволочь трусливая… Передо мной был мой знак. Нижняя часть креста была смазана — видимо, рисовавший очень торопился. Сквозь знакомую жаркую волну донесся голос Люды: «Что с тобой, Сережа? Тебе плохо?».

Мне было очень плохо.

Пища. Пища и деревья. Неправильные деревья, неопасная пища. Запах леса. Неправильный лес, не такой… Нельзя! Стой, мерзавец! Стой… Почему? Нельзя… Деревья. Пища. Можно.

Слов проклятый ящер не понимал. Он хотел жрать, он всегда хотел жрать, это была доминанта его существования. Я ворочался в чужом теле, низким ревом продираясь через чешуйчатую глотку, отбрасывал плоскую морду в сторону — но ящер хотел жрать и медленно, но упрямо восстанавливал власть над телом. Это было его тело. Время опутывало меня длинными липкими волокнами, тяжелая лапа неотвратимо зависла в воздухе…

Ископаемая смерть из длинной цепи моих перерождений, прорвавшая пласты времени и эпох — разъяренный ящер стоял перед своей жертвой. А между ними стоял я и всем упрямством своих волосатых предков, всей яростью прижатых к стене, забитых в колодки, всем отчаянием закованных в цепи — всем человеческим, что еще было во мне, я держал своего монстра, держал через потребность жрать, держал, собирая всего себя в кулак, и наконец собрал, и этим кулаком — нет, не кулаком — чешуйчатой когтистой лапой…

Острая боль пронзила все мое существо, отовсюду навалилась жгучая, черная, ревущая пустота, и цепи, которые еще держали мой рассудок, растянулись и начали лопаться…

Что-то теплое текло по лицу. Я медленно поднял руку и провел по щеке. Кровь. Малой кровью… Значит, все-таки могу. Могу.

— Сережа, что же это?! Я сошла с ума… Мне показалось… У тебя все лицо в крови!..

Я еле успел подхватить падающую девушку и мягко опустить ее на траву. На большее меня уже не хватило. Я повернулся лицом к тропинке — и увидел Колю. Он быстро шел прочь. Один раз он оглянулся — и я наконец вспомнил, где я видел это выражение лица.

В зеркале, в пустой комнате.

Это был мой монстр.

Николай ускорил шаг, потом побежал, ветки деревьев упруго хлестнули его силуэт, размытый быстрым движением — и вот уже парк пуст, только по аллее неторопливо идут двое и катят перед собою ярко-красную коляску, в которой сидит толстый сердитый младенец, увлеченно грызущий круглую погремушку…

Я моргнул, земля качнулась, завертелась, и на миг мне показалось, что это мы, мы с Людой движемся сквозь вечерний парк, сквозь лиловые тени надвигающегося будущего. Мы-завтрашние о чем-то болтали, не замечая нас-сегодняшних, и наш нерожденный сын все пытался укусить беззубыми деснами новую игрушку, круглую, как земной шар… кусал, смеялся и взмахивал ручкой с едва заметной родинкой у пухлого запястья…

Я молчал, молчал парк, молчала лежащая у моих ног девушка — и лишь в сознании моем, как в гулком заброшенном соборе, все бормотал сухой срывающийся голос, сбивался, хихикал и снова принимался за свое…

«И положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его…»

МИР КУРЬЕЗОВ

ЧТО ВОРУЕТ ЧИТАЮЩАЯ ПЛАНЕТА?

Лучшие образчики литературного творчества всегда глубоко нравственны. Воровство, напротив, глубоко безнравственно. Вот почему столь удивляет тот факт, что большинство европейских и американских книготорговцев жалуется на расцветшее буйным цветом воровство, причем, как выяснилось, предметом неправедного вожделения жуликов становятся главным образом такие произведения, как «Чужак» Альбера Камю или «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера. В магазине «Хэтчерд» на лондонской площади Пикадилли эти и сходные по значимости книги стоят на самой верхотуре. Чтобы их нельзя было достать без помощи продавца, поскольку именно они в особой чести у воров. «Крадут» и сочинения Грэма Грина, — сетует владелец магазина. И недоуменно добавляет: — А вот книжки с сексом и сальностями почему-то совсем не интересуют жулье».

Иначе обстоит дела в калифорнийском городке Маунтин-Вью. Здешние продавцы убеждены, главная причина воровства — чувство неловкости и стыда. Куда проще сунуть в карман, скажем, «Сексуальность современного мужчины» и удрать, чем, краснея и пряча глаза, подойти с этой книжкой к кассиру.

Владелец книжной лавки «В ином свете», что на Манхэттене, жалуется на частые пропажи поэтических сборников. Похоже: «Вой» Аллена Гинзберга убеждает любителей изящной словесности в том, что источник любой собственности — воровство, а стало быть, ворочать не зазорно. Й последние годы на Манхэттене расплодилась немало книжных развалов, на которых торгуют без всяких лицензий. Не секрет, что львиную долю здешнего товара составляют книги, только что украденные с магазинных полок.

Во Франции мальчики с ловкими пальчиками явно отдают предпочтение увесистым фолиантам в кожаных переплетах. Например, «Новейшую историю Французской Республики», пользующуюся особым спросом у бедных студентов. Именно жаждущих знаний чаще всего ловят {или не ловят) при попытках «освободить» собственность от ее законного владельца.

Предотвратить кражи из книжных магазинов невероятно трудно. Если и удается как-то обуздать бесчестных покупателей, тотчас начинают воровать сами продавцы. Книги слишком легко прятать в карманах и слишком хлопотно снабжать штрих-кодами, поэтому многие владельцы магазинов даже не представляют себе подлинных масштабов наносимого им ущерба.

Впрочем, иные книгочеи выказывают высокие, хотя и весьма причудливые моральные принципы. Недавно один парижский книготорговец получил денежный перевод на 50 долларов от американца, который 46 лет назад, в бытность свою студентом Сорбонны, стащил у этого торговца, какой-то справочник. «С тех пор совесть ни на миг не давали мне покоя!» — говорилось в приложенной к чеку записке. Может быть, неправы те, кто утверждает, что литература не способна воспитывать?

Примечания

1

Полночь (англ.) (Здесь и далее прим. пер.)

(обратно)

2

Национальный праздник США, когда устраивают фейерверки.

(обратно)

3

Самка паука «черная вдова» умерщвляет самца после совокупления.

(обратно)

4

Фамилию «Дугуд» можно перевести: «Делайте добро».

(обратно)

Оглавление

Содержание

КАРТЕР БРАУН. ШЕЛКОВЫЙ КОШМАР

РОБИН СКОТТ. ПОДКЛЮЧЕНИЕ К ОСНОВНОМУ ИСТОЧНИКУ

ГЕНРИ ЛАЙОН ОЛДИ. ВОСЬМОЙ КРУГ ПОДЗЕМКИ

МОНСТР

МИР КУРЬЕЗОВ . . . . .

Реклама на сайте