«Они сверкали, как алмазы»

Филип Хосе Фармер

Они сверкали, как алмазы

Все утро Джек Крэйн лежал в укромном месте среди кустов. Чтобы хоть немного размять мускулы и разогнать застоявшуюся кровь, он изредка двигался, но в основном оставался неподвижным и походил на груду ветоши. За все это время он не видел и не слышал агентов БОЗИПа, да и вообще все вокруг было совершенно тихо и спокойно. Предрассветная мгла помогла Джеку скрыться от глаз преследователей, когда он, задыхаясь, бежал из притона транси, прятался по задворкам от настигающих пронзительных свистов и окриков, полз на четвереньках по аллее и в конце концов спрятался в высокой траве среди кустов, окаймлявших внутренний дворик какого-то дома.

На мгновение сердце Джека забилось слишком уж громко, и он обреченно подумал, что не услышит своих преследователей, даже если те подойдут совсем близко, и что в конце концов люди из БОЗИПа выследят его. Приятель рассказал Джеку, что недавно построенный лагерь находится всего лишь в трех часах езды от города. Это означало, что агенты в черной униформе будут кишеть в округе, как пчелы в улье. Однако до сих пор вокруг не наблюдалось ни души. Пока Джек лежал, горячее и неутомимое солнце стало взбираться на небо. Гулкие удары сердца сменились бесшумными, но болезненными движениями в желудке.

Он сжевал шоколадку и пару засохших печений, подаренных домохозяйкой накануне вечером. Голод, терзавший Джека так, что казалось, будто в животе взад-вперед расхаживает разъяренный тигр, немного утих. Зверь припал к земле и сладко облизывался. Но его хвост застрял в глотке Джека, который явно чувствовал сухую шерсть, царапающую рот. Ощущения были пренепрятнейшие, но он уже давно привык к различным неудобствам. Ночь непременно придет. И тогда появится возможность утолить мучительную жажду.

Джека начала одолевать дрема, глаза его закрывались. Только он собрался немного вздремнуть, как случайным движением руки задел лист и обнаружил темную гусеницу, в центре некоторых сегментов которой красовались желтые пятнышки. Почувствовав себя лишенной укрытия, гусеница начала медленно уползать. Не успела она переместиться и на два дюйма, как ее накрыла движущаяся тень. Эту тень отбрасывала черная оса с оранжевым кольцом на брюшке. Быстрым плавным движением оса приблизилась к гусенице и бросилась в атаку.

Прежде чем оса успела захватить толстую шею намеченной жертвы, та начала быстро сворачиваться и разворачиваться, извиваясь из стороны в сторону. Какое-то мгновение полосатый агрессор никак не мог ухватить шею гусеницы. Острые челюсти осы соскользнули с судорожно дергающейся кожи, и тут утомленная жертва остановилась на долю секунды.

Пользуясь этим промедлением, оса поднялась высоко на ножках и оторвала голову гусеницы от земли, обнажив при этом желтую полоску на брюшке. В то же мгновение оса резко изогнулась и вонзила жало между двумя сегментами жертвы. По телу гусеницы пробежала дрожь, и она неподвижно застыла, словно тут же умерла.

Джек зачарованно смотрел на разыгравшуюся перед ним борьбу, переживая за гусеницу, как за выслеженного и затравленного товарища. Его собственная борьба в последние несколько месяцев была такой же отчаянной, хотя и небезнадежной, и...

Все мысли одновременно улетучились. Сердце снова бешено заколотилось. Краем глаза он заметил тень, упавшую на траву. Медленно и осторожно Джек повернул голову и увидел пару сияющих ботинок.

Он не промолвил ни слова. Что толку? Оттолкнувшись руками от земли, Джек рывком поднялся и угрюмо уставился в молчаливую пасть автоматической винтовки 38-го калибра, которая сказала ему, что бегство подошло к концу. И ответить такому собеседнику было абсолютно нечего.

II

Джеку повезло. Одним из последних его загнали в грузовик, который когда-то использовался для перевозки скота. И теперь, стоя лицом к задней решетке фургона, он хотя бы мог свободно дышать. Машина ехала навстречу солнцу. И беспощадные лучи не так обжигали Джека, как остальных пленников, настолько прижатых друг к другу, что они даже не могли отвернуться от бьющего в глаза солнца.

Сквозь полуприкрытые веки Джек рассматривал молодых парней, стоящих по обе стороны от него. За последние три дня, проведенных в притоне транси, парень, стоявший слева от Джека, приобрел все признаки странного состояния, в которое впадали все транси. Он бормотал что-то, был безразличен к пище, не слышал, что ему говорят. А сейчас шок от внезапного нападения и поимки ускорил все прогнозируемые процессы. Вытянув руки, словно богомол, парень, полусогнувшись, держался за решетку. И даже давка не могла изменить позу этого несчастного, застывшего, как бетонная статуя.

Человек справа от Джека что-то бормотал, но рев мотора и гул переключаемых на подъеме скоростей заглушали его голос. Он заговорил громче:

--_Cerea flexibilitas_. Состояние глубокого ступора. Вот что ждет всех нас.

--Дурак,-- сказал Джек.-- Только не меня. Я не псих и не собираюсь им стать.

Поскольку ответа не последовало, Джек решил, что говорил недостаточно громко и потому его не расслышали. Позднее, даже когда было тихо, оказалось, что многим трудно расслышать его слова. Это приводило Джека в тихую ярость.

Он закричал. Было уже все равно -- подслушают его или нет. Вряд ли кто-нибудь из пойманных мог оказаться агентом Бюро Охраны Здоровья и Психики. Да и вообще -- плевал он на это. Бозипские ублюдки не сделают ему ничего, что не запланировали заранее.

--Знаешь, куда мы едем?

--Конечно. ФРЛМ-три. Федеральный реабилитационный лагерь для мужчин номер три. Я провел в горах две недели, наблюдая за ним.

Джек окинул говорившего взглядом. Как и все остальные в грузовике, он был одет в обтрепанную рубашку, заляпанную и подранную куртку и сальные, грязные штаны. Щеки его покрывала черная довольно длинная щетина, завитки густых волос спускались на шею. Большую пыльную шляпу он надвинул прямо на глаза. Под тенью ее широких полей глаза парня блуждали из стороны в сторону с таким же страхом, который, как знал Джек, светился и в его собственных глазах.

Голод и бессонные ночи иссушили щеки и заострили подбородок этого человека. Его окружал практически видимый воздух; казалось, что горячая аура исходит из вен, полных лавы, и воспаленных глаз, излучающих жар, который невозможно уже сдержать внутри тела. Лицо парня было таким же, как у всех транси,-- лицо человека, сгорающего в лихорадке или же галлюцинирующего под воздействием сильных наркотиков.

Джек отвернулся и с несчастным видом уставился на пыль, вскипающую за колесами, словно в ее желто-коричневом экране отражалось удаляющееся прошлое.

--Что случилось с нами? -- проговорил он сквозь зубы.-- Мы должны работать на хорошей работе, быть счастливыми и уверенными в будущем. А мы -- всего лишь бездельники, бродяги, скитальцы, нищеброды, попрошайки и воры.

Его товарищ пожал плечами и бросил искоса тяжелый взгляд. Он, вероятно, ждал вопрос, который рано или поздно задавали каждому транси: "А почему ты избрал такой путь?" Никто не давал вразумительного ответа на такой вопрос. Каждый врал, не получая никакого удовольствия от своей лжи. И даже спрашивая о том же самого себя, любой транси знал, что не узнает правды. Но что-то заставляло всех их снова и снова спрашивать об этом.

Сосед Джека тоже уклонился от ответа.

--Я читал в журнале статью доктора Веспы, начальника Бюро охраны здоровья и психики,-- сказал он.-- Веспа написал статью сразу после того, как указом президента создали Бюро. Он, цитирую, "с тревогой и опасением", указывал на тот факт, что шесть процентов молодых людей в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет -- шизофреники, нуждающиеся в госпитализации. И он, цитирую, "был потрясен и напуган" тем, что пять процентов нации -- бездомные и безработные, три и семь процента из которых -- в возрасте от четырнадцати до тридцати. Веспа сказал, что, если шизофрения будет так прогрессировать, половина населения земли окажется в реабилитационных лагерях. Но если это произойдет -- погибнет другая половина населения. Общество вернется к каменному веку. И шизофреники тоже умрут.

Парень облизнул губы, словно попробовал цифры на вкус, а они оказались горькими.

--Я очень заинтересовался ответом Веспы одной женщине, написавшей ему,-- продолжил он.-- Ее дочь скончалась в лагере БОЗИПа для психов, а сын покинул прекрасный родительский дом и отказался от превосходного будущего, чтобы стать бездельником и бродягой. Мать этих детей хотела узнать, почему так случилось. Ответ Веспы состоял из шести длинных параграфов, каждый из которых был теоретически обоснован и изложен самыми выдающимися социологами. Сам Веспа склонялся к теории массовой истерии. Но если бы вы внимательно прочитали его статью, то поняли бы, что ответ лишь один: мы не знаем, почему все это происходит.

Он сказал, хотя тебе это и не понравится, что шизофреники и транси -- две стороны одной монеты. Все они заражены одной и той же болезнью, какой бы она ни была. И транси часто умирают, как психи. Только живут немного дольше.

Переключались передачи машины. Пол кузова накренился. Джека прижали к задней решетке тела прочих пленников. Он молчал, пока не ослабло давление, и, только свободно вздохнув, заговорил.

--Не сравнивай меня с собой,-- сказал он.-- Я избрал такую жизнь по причине совсем другой, чем эти ненормальные. Совершенно другой, понимаешь? И тут все ясно как божий день. Я бы не оказался здесь с вами, ребята, если бы не увлекся наблюдением за осой, ловящей гусеницу, и не заметил, как агент БОЗИПа подкрался ко мне.

Пока Джек рассказывал про маленькую трагедию, свидетелем которой он случайно оказался, стоящий рядом парень позволил себе пару раз криво улыбнуться. Он даже казался поглощенным этим рассказом, и, когда Джек замолчал, промолвил:

--Вероятно, это была оса-аммофила. _Sphex urnaria Klug_. Прекрасный, но злобный демон. Жалом она впрыскивает яд в центральный нерв гусеницы. Это не только парализует жертву, но и как бы консервирует ее. Оса прячет две таких гусеницы в подземную нору и прикрепляет к их телу одно из своих яиц. Когда из яйца вылупляется личинка, она съедает обоих червей. Они живы, но совершенно беспомощны и не могут сопротивляться, пока личинка полностью не сжирает их тела. Неплохо придумано, а?

--Так поступают многие насекомые: _Sceliphron cementarium, Eumenes coarcta, Eumenes fraterna, Bembix spinolae, Pelopoeus..._

Джека перестал слушать эти излияния. Его осведомитель оказался одним из транси, проводящих почти все время в библиотеках. Эти умники радовались каждому шансу продемонстрировать свои энциклопедические, но бесполезные знания. Сам-то Джек, повзрослев, перестал зачитываться книгами. Последние три года все дни и вечера он проводил на улице, в круговерти несущихся мимо лиц, мерцании витрин ресторанов, магазинов и офисов, продолжая надеяться, надеяться...

--Так ты сказал, что следил за лагерем? -- Джек прервал заумные высказывания на греческом и латыни.

--Что? Ах да. Две недели. Я видел огромное количество транси, которых везли туда, но не заметил, чтобы кого-нибудь вывозили. Может, они остались в ракете.

--В ракете?

Парень смотрел прямо перед собой. Его лицо оставалось невозмутимым, но голос дрожал.

--Да. В огромной ракете. Она приземлилась и выгрузила десятки людей.

--Ты что, рехнулся?

--Говорю тебе, я видел ее. Я еще не совсем свихнулся, чтобы видеть то, чего на самом деле нет. Пока еще не свихнулся.

--Может, у правительства и есть ракеты, просто они никому не говорят об этом.

--Но какая связь между реабилитационными лагерями и ракетами?

--Твоя история с ракетами совершенно фантастическая,-- пожав плечами хмыкнул Джек.

--Если бы четыре года назад кто-нибудь сказал, что ты станешь бездельником, которого увезут в концентрационный лагерь, ты бы наверняка тоже сказал, что это фантастично.

Не успел Джек ответить, как грузовик остановился около высокого забора с колючей проволокой. Ворота со скрипом отворились. Подпрыгивая на ухабах, грузовик двинулся по грязной дороге. Джек увидел нескольких агентов БОЗИПа в черной униформе, сидевших рядом с тяжелыми пушками. Машина остановилась около другого выхода, миновав еще один забор с колючей проволокой. Вокгуг бегали мощные доберман-пинчеры, смотревшие на транси холодными, спокойными глазами. Подняв за собой клубы дыма, машина проскрипела еще по одному участку дороги, где наконец окончательно остановилась. Водитель заглушил мотор.

Агенты опустили заднюю решетку грузовика. С любопытством осмотрев пальцы вцепившегося в прутья несчастного шизика, они принесли лом. Затем с трудом отцепили парня от машины, и так, полусогнутого, и увели.

Загремели команды сержанта. Неуклюже спотыкаясь, транси выпрыгивали из грузовика. Их быстро разделили на небольшие группы и строем увели в загон, а оттуда -- в огромные черные бараки. В течение часа каждый из пленников был раздет, обрит, помыт в душе. Каждому вручили серую форму, алюминиевую миску, полную бобов, ложку, кусок хлеба и чашку горячего кофе.

После всего этого Джек побродил вокруг, рассмативая песчаную почву под ногами, колючую проволоку и часовых в черной форме. Он все время задавал себе один и тот же вопрос: где, где, где, где? Это было двенадцать лет назад, но где же, где это было?

III

А как просто было бы избежать всего, что произошло, если бы только он послушался своего отца. Но мистер Крэйн, к сожалению, оказался не слишком строгим отцом.

--Джек,-- сказал он,-- пойди-ка, пожалуйста, поиграй на улице или выйди в другую комнату. Очень трудно разговаривать о делах, когда ты шумишь и носишься вокруг, а я должен обсудить с господином...

--Конечно, папочка,-- ответил Джек, прежде чем отец успел назвать имя своего гостя. Джек сейчас был вовсе не Джеком Крэйном, а Чингачгуком. Он вообразил, что стулья и диван -деревья. А большое тяжелое кресло, в котором сидел посетитель папы (Джек про себя называл его просто Мистером) -представляло для мальчика огромное поваленное бревно. И Чингачгук намеревался засесть за этим бревном в засаду.

Мистер нисколько не помешал Джеку играть. Он улыбнулся и с ласковой настойчивостью сказал, что Джек очень хороший мальчик. Гость был одет в легкий серо-зеленый летний костюм и носил с собой большой коричневый кожаный портфель, который казался слишком тяжелым для его тонких, как соломинки, рук и ног. Выглядел Мистер довольно странно: очень тонкая талия и слишком широкие плечи делали его фигуру совершенно непропорциональной. Он снял желто-коричневую панаму и обнажил белый пушок, покрывающий розовую кожу головы. Бледное Лицо Мистера напоминало луну в солнечный день. Широкая улыбка обнажила ряд прекрасных но искусственных зубов.

Внешность посетителя казалась еще более странной из-за очков, толстые стекла которых так сильно были окрашены в розовый цвет, что Джек никак не мог разглядеть глаза Мистера. Дневной свет как-то странно отражался в этих очках, и казалось, что под каким углом не посмотришь -- все равно не увидишь, что же за очками. Оправа причудливо изгибалась и полностью скрывала даже уголки глаз.

Мистер объяснил, что он -- альбинос и должен постоянно носить очки, чтобы свет не резал глаза. Джек на минутку прекратил игру в Чингачгука, чтобы послушать Мистера. Он никогда раньше не видел альбиносов и даже не знал, что такие существуют.

--Мальчик совершенно мне не мешает,-- сказал Мистер.-- Пусть играет здесь, если хочет. Он ведь развивает свое воображение, и, возможно, в этой гостиной сможет найти гораздо больше занимательного, чем где-то во дворе. Мы, взрослые, не должны препятствовать развитию чудесного дара воображения, которым обладают наши дети. Фантазия, воображение -- как бы мы ни называли эту способность человеческого мышления -- именно она главный источник вдохновения и талантов, из которого черпают все эти ученые, музыканты, художники и поэты, которые в последующем становятся действительно что-то значащими личностями. Они -- взрослые, которые остаются детьми.

Ты ведь сейчас последний из могикан и подкрадываешься к французскому капитану, чтобы метнуть в него томагавк, не правда ли? -- обратился к Джеку Мистер.

Тот моргнул. Кивнул. Непрозрачные розовые линзы выглядели, словно врата, открывающие серый лысый череп Мистера.

--Послушай меня, Джек,-- продолжил коммивояжер.-- Ты забудешь мое имя, да это и не важно. Но ты всегда будешь помнить обо мне и моем визите, правда?

Джек посмотрел на непроницаемые стекла и тупо кивнул.

--Вам следует помочь сыну развить воображение.-- Мистер повернулся к отцу Джека: -- Оно непременно пригодится мальчику для осуществления его стремлений и желаний. Как и все перспективные молодые люди, он пытается отыскать затерянную дверь в райские сады. История великих поэтов и деятелей искусства -- это история попыток вернуться в царство, утерянное Адамом, в забытые сады Гесперид разума, на Авалон, преданный забвению в нашей душе.

--Я внимательно вас слушаю.-- Крэйн в удивлении щелкнул пальцами.

--Лично я считаю, что когда-нибудь люди поймут, чего же они ищут всю свою жизнь. И изобретут аппарат, который позволит ребенку проектировать в своем воображении различные видения -так, как пленка отбрасывает изображения на экран.

Я вижу, вы заинтересовались,-- продолжил Мистер.-- Ну конечно, ведь вы -- профессор философии. Итак, давайте назовем эту игрушку спектроскопом, ведь сквозь нее человек может видеть спектры, которые часто проявляются в его подсознании. Ха-ха! Хотите знать как он работает? Я расскажу вам. Хотя в научных журналах об этом ни разу не упоминалось, ученые моей страны разработали довольно простое устройство. Могу объяснить все очень просто: свет падает на сетчатку глаза, отдельные лучи посылают импульсы полярным клеткам, которые передают полученные сигналы на оптический нерв, соединяемый с мозгом...

--Ваши объяснения элементарны и слишком упрощены,-- буркнул отец Джека.

--Прошу прощения.-- Мистер кивнул.-- Думаю, что будет достаточно простого наброска. Детали вы сможете добавить сами. Так вот. Такой спектроскоп преломляет свет, направленный в глаз, который теперь получает лучи только определенной длины волны. Я не могу сказать вам -- какой именно, скажу лишь, что визуально это находится в красном диапазоне. При этом поток света концентрируется, проходя словно через линзу, что, как известно, увеличивает его мощность.

Результат? Активизируется до сих пор неоткрытое химическое вещество, находящееся в визуальном разряде красных лучей. Это вещество стимулирует зрительный нерв неизвестным ранее образом. Электромеханические раздражители затем начинают действовать на подсознание и полностью пробуждают его.

Давайте-ка я объясню немного по-другому. Особенности подсознания не в его местоположении, а в строении. Между нейронами коры головного мозга существуют биллионы вариантов связи. Посмотрите на эти варианты, как на множество карт в одной колоде. Перетасуйте карты один раз, и вы получите мозг простого работяги, который живет под девизом _cogito ergo sum_ -- "я мыслю, следовательно существую". Но если вы перетасуете карты еще раз, то, возможно,-- бинго! -- вам повезло, и вы получили комбинацию нейронов (или карт), формирующих подсознание. Спектроскоп как раз и осуществляет перетасовку карт. Когда взрослый или ребенок смотрит сквозь этот прибор, он первый раз в жизни наяву видит результат работы своего подсознания, воспринимая мир иначе, чем в мечтах или фантазиях. Человек как бы попадает в свой собственный райский сад. И я уверен, что когда-нибудь такой спектроскоп будет доступен всем детям.

Когда это произойдет, мистер Крэйн, вы поймете, что мир только выиграет от тайных желаний людей. Земля станет гораздо лучшим местом. Рай, запрятанный глубоко в каждом человеке, может быть найден.

--Не знаю,-- сказал отец Джека, задумчиво поглаживая подбородок.-- Такие дети, как мой сын, и так слишком замкнуты. И если вы дадите им подобную психологическую игрушку, то увидите, как они растут, все более и более замыкаясь в своем внутреннем мире. Это не приведет ни к чему хорошему. Человек был изгнан из райского сада. И вся человеческая история -- это долгие и мучительные скитания в поисках чего-то лучшего. Но люди не ищут сытой и ленивой жизни в золотом веке. Если человечеству было бы предначертано вернуться в райские сады, оно бы регрессировало, стало статичным, инфантильным или даже остановилось в развитии. Люди бы задохнулись в западне собственным мечтаний.

--Возможно,-- ответил коммивояжер.-- Но я думаю, что ваш ребенок неординарный. И пойдет гораздо дальше, чем вы думаете. Почему? Потому что он крайне чувствителен, и все что ему надо -- это надлежащее руководство воображением. Слишком многие дети становятся явными ничтожествами, думающими только о том, как набить желудок, чьи головы полны ничего не значащего вздора. Они так и останутся приземленными. Я имею в виду, что они погрязнут в быту и невежестве.

--Еще ни один страховой агент не говорил мне ничего подобного,-- хмыкнул отец Джека.

--Как и все настоящие продавцы, я психолог от рождения! -взвизгнул Мистер.-- Но у меня есть преимущество перед всеми прочими. Я доктор психологии. Разумеется, я бы предпочел остаться дома и проводить дни в библиотеке. Но мои собственные дети недоедают, и не подумайте, что это шутка. Поэтому я решил поехать за границу и заняться здесь чем-нибудь, что принесет нам хоть немного хлеба насущного. Я не мог более оставаться и смотреть, как голодают мои маленькие детишки.

--Более того,-- сказал Мистер, очертив рукой в воздухе большую дугу,-- вся эта планета -- проклятое место, где наказуем каждый, не предпринимающий активных действий и предпочитающий спокойную жизнь в четырех стенах.

--Ваши слова вызваны голодом. У вас интересное произношение и имя. Вы грек, да?

--В некотором отношении,-- ответил Мистер, снова оживившись.-Мое имя в переводе означает "милосердный", или "добрый", или "имеющий благие намерения". Вполне уместный перевод. Я ведь пришел к вам, чтобы предложить свои услуги. Так, поговорим о ежемесячных выплатах.

Джек встряхнулся и сбросил с себя какое-то странное оцепенение, которое, как ему показалось, распространяли очки Мистера. Он снова превратился в Чингачгука и пополз на четвереньках от стула к дивану, оттуда к табуретке и поваленному бревну, которое взрослые принимали за большое кресло. Мальчик осторожно выглянул из-за кресла и прицелился в отца из древка метлы, которое сейчас служило мушкетом. Он застрелит белого человека и снимет с него скальп. Джек хихикнул, потому что на самом деле отец был абсолютно лыс.

В этот момент Мистер решил снять очки и протереть их платком из нагрудного кармана. Отвечая на вопросы Крэйна, гость в задумчивости вертел очки в руках. Линзы оказались наравне с глазами Джека. Одного неосторожного взгляда было достаточно, чтобы Джеку снова захотелось посмотреть на очки. И один этот взгляд настолько ошеломил мальчика, что он сразу и не понял, что все, что он видит -- нереально.

На другом конце комнаты находился отец. Но Джек явно видел, что это уже не комната, а большая поляна под низко нависающей ветвью дерева, ствол которого был шириной со стену. И под ногами лежал не персидский ковер. Вместо него зеленела ровно подстриженная трава. Всюду росли огромные цветы с ярко-желтыми лепестками, алые кончики которых чуть колыхались от нежных дуновений ветра. У ног Крэйна белая лошадка, размером не больше фокстерьера, объедала пламенеющие верхушки цветов.

Все это было так чудесно! Но кто же этот обнаженный гигант, развалившийся на покрытом мхом валуне? Неужели его отец? Нет! Да! Хотя черты лица этого человека утратили былую заостренность, шероховатость и бледность. Хотя глаза его сверкали, под загорелой кожей играли мускулы, и он выглядел привлекательно, как молодой атлет -- все же это был отец. Даже густые вьющиеся волосы, свободно падающие на широкий лоб, и тело, мускулистое как у пантеры, не смогли скрыть, кто же это такой на самом деле.

Нервы Джека трепетали. И хотя он боялся, что, если лишь на минуту отвернется, никогда больше не увидит эту чудесную картину, все же отвел глаза от радужного видения.

Возврат в серую, наполненную каким-то скрежетом и грохотом, реальность оказался таким болезненным, что по щекам Джека побежали слезы и он задохнулся словно от удара под ложечку. Ведь вокруг существовала такая красота, а он ничего не знал об этом!

Мальчик внезапно понял, что всю свою жизнь был слепым и останется таким навсегда, на невыносимое навсегда, если не посмотрит снова через стекла очков.

Торопливо, украдкой Джек посмотрел на очки, и боль в сердце и животе ушла, все его нутро обдувал нежный ветер. Какая-то сила подняла Джека. Он парил, ласкаемый бледно-красным, бархатистым, приятно бодрящим ветром.

Джек увидел свою маму, которая выбежала из-за дерева. Это было очень странно, потому что она умерла много лет назад. Но Джек явно видел маму -- но не такой, какой помнил ее: с вялой походкой, кашляющей, с тонкой, словно восковой кожей. Теперь бронзовый загар покрывал красивое и стройное тело, вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Она подбежала к отцу и нежно его поцеловала. И тот нисколько не возражал, что на маме не было никакой одежды. Джек наслаждался столь прекрасным зрелищем и купался в потоках мягкого светло-розового воздуха, согреваемый ветром, который наполнял его, словно воздушный шарик...

И вдруг он почувствовал, что падает, со свистом и шумом, ощущая тошноту, беспомощно несется через пустоту. А холодные сильные порывы желто-серого воздуха, обжигая кожу, крутят и терзают его снова и снова. Привычный мир, в котором Джек родился и вырос, обернулся теперь к нему самой страшной и жестокой своей стороной. Снова мальчик почувствовал удар под ложечку -- казалось, что серые щупальца обычной реальности проникают в самую душу.

Джек посмотрел на коммивояжера, который как раз собирался надеть очки на переносицу длинного носа. Веки Мистера были закрыты, и мальчик так и не увидел его глаз.

Но Джеку и не было никакого дела до этого. Он думал совсем о другом. Припав к полу за креслом, мальчик судорожно соображал, искал хоть какую-то причину, чтобы задержать Мистера, и не находил ее. И ничто не могло заставить его язык зашевелиться, чтобы выкрикнуть во все горло: "Нет! Нет! Нет!"

Гость поднялся, собрал бумаги в портфель, потрепал Джека по голове и, обернув к нему свои розовые очки, попрощался и сказал, что больше не вернется, потому что собирается уехать жить в город. Но Джек не смог даже пошевелиться или сказать хоть слово. И после того как дверь за Мистером закрылась, мальчик долгое время не мог сбросить с себя какую-то тяжесть, которая придавила его, словно застывшая лава. С этого момента никакие крики и рыдания не могли уже вернуть Мистера назад. И все, что мог сделать его отец,-- это позвонить доктору, который померил Джеку температуру и дал успокаивающие таблетки.

IV

Над лагерем завис огромный, черный с серебром космический корабль, по форме напоминавший устрицу, с белой опорой с оранжевыми наконечниками. Джек стоял за проволокой, изогнув шею, чтобы рассмотреть, как эта махина светом прожекторов ощупывает сумерки в поисках места для приземления. Яркие лучи, ослепляя, скользили над лагерем.

Когда глаза Джека привыкли к яркому свету, он смог рассмотреть ровную площадку между забором и кораблем шириной примерно в полмили. Ракета теперь стояла в тишине, поблескивая в освещаемых клубах дыма. Сбоку открылась дверь, и оттуда начали шеренгой выходить люди. Через равнину прогромыхал грузовик и остановился рядом с гигантской железной конструкцией. Из кабины вышел очень высокий человек, остановился рядом с бортом машины, и оттуда, как показалось Джеку, стал приветствовать вновь прибывших или давать им какие-то указания. Что бы там ни происходило, все это длилось так долго, что Джек потерял всякий интерес к непонятным действиям незнакомцев.

В последнее время он даже на минуту не мог подумать о чем-то отвлеченном, постоянно вспоминая событие из детства. Он побродил вокруг, бросая украдкой взгляды на лица товарищей по несчастью и вяло отмечая, что униформа и бритые головы немного улучшили их внешний вид. Но ничто не могло умерить возбуждение в глазах этих людей.

Раздался пронзительный свист. Джек подпрыгнул от неожиданности. Бешено забилось сердце. Он почувствовал, что близок конец поисков. Он встретит кого-то за углом. Через минуту столкнется лицом к лицу с этим человеком, и тогда...

Джек прошел еще немного вдоль забора и ослабел от волны разочарования, в очередной раз поняв, что за углом никого нет. Это всегда случалось именно так. Кроме того, в этом лагере не было углов. Он дошел до стены в конце аллеи. Ну зачем только он стал рассматривать это проклятое место!

Сержанты построили узников в колонны по четыре человека, чтобы увести их в бараки. Джек предположил, что наступило время ложиться спать. Без всякого возмущения он покорился лающим командам и резким толчкам. Им предстоял долгий путь. Десять тысяч раз Джек успел подумать, что все это не должно было случиться с ним.

Если бы только он был достаточно сильным человеком, чтобы бороться с самим собой, как боролся Иаков с ангелом, если бы не позволял себе сдаться до полного разрешения проблемы -- то мог бы, как и отец, преподавать философию в небольшом колледже. Джек окончил школу, а потом, вместо того, чтобы идти в колледж, как того хотел отец, решил годик поработать, накопить немного денег и посмотреть мир.

Так он и сделал. Но когда деньги кончились, Джек не вернулся домой. Он поплыл по течению жизни, работая там и сям, спал в ночлежках, притонах, на скамейках в парке и в чужих машинах.

А когда только что созданное Бюро охраны здоровья и психики, пытаясь решить проблему транси, запретило увольнения, Джек отказался работать. Он знал, что как только уйдет с работы, будет немедленно арестован. Как сотни тысяч других молодых людей, он нищенствовал, подворовывал и прятался от местной полиции и агентов БОЗИПа.

Все эти годы, проведенные в невзгодах и скитаниях, он ни разу не позволил себе вникнуть в настоящую сущность искомого им, окутанного таинственной туманной пеленой Грааля. Джек знал, что это такое и не знал одновременно. Это знание всегда находилось где-то на краю его сознания, вращаясь на периферии, легко узнаваемое даже по смутным очертаниям, но безымянное. В любое время Джек мог бы вызвать его поближе и сказать:

--Да, ты и есть _это_. Я знаю тебя, и знаю, чего ищу. _Это_...? Что же _это_? Бесполезность? Глупость? Безумие? Мечта?

Но Джеку никогда не хватало смелости приблизиться к разгадке. Когда то, что он так жаждал найти, становилось ближе, он убегал сломя голову. Предмет его поисков должен был оставаться где-то на горизонте, вновь удаляться, всегда находясь в движении,-- так, чтобы Джек не мог ухватить его.

--Парни, шагом марш!

Джек не сдвинулся с места. Грузовик, отъехавший от ракеты, прогромыхал сквозь ворота и остановился около толпы транси. Около пятидесяти мужчин выбрались из машины.

Шедший за Джеком парень внезапно налетел на него. Джек даже не обратил внимание на это и не пошевелися. Он украдкой наблюдал за группой людей, которые вышли из ракеты. Все они, очень высокие, широкоплечие, были одеты в легкие серо-зеленые пляжные костюмы и коричневые панамы. В длинной тонкой руке каждый из них нес черный кожаный портфель. А переносицу каждого длинного носа украшали очки с розовыми стеклами.

Хриплый крик раздался из толпы транси. Некоторые из парней, шедших рядом с Джеком, упали на колени, как будто какой-то яд парализовал их ноги. Они кричали и протягивали к странным людям руки. Мальчик рядом с Джеком распластался на земле лицом вниз, снова и снова произнося:

--Мистер Пелопеус, мистер Пелопеус!

Джек никогда раньше не слышал этого имени. Он с отвращением смотрел, как парнишка повернулся на бок, опустил голову, прижал к груди судорожно сжатые кулаки и подтянул согнутые колени к животу. Много раз Джек видел подобную картину в притонах транси, но так и не смог преодолеть тошноту, которую вызывала в нем эта сцена.

Он отвернулся и чуть не столкнулся с одним из прилетевших на ракете. Человек опустил портфель, прислонил его к ноге, достал из нагрудного кармана белый носовой платок и стал протирать розовые стекла очков. Веки его были плотно сжаты, как будто он не переносил света.

Джек пристально смотрел на незнакомца, пока имя, которое произносил стоящий сзади парень, не проникло ему в сознание. Внезапно, словно рев мощной лавины наводнения, которая с грохотом вливается в изгиб сухого ущелья, слова ошарашили Джека. Он ринулся вперед и ухватился за очки в руках человека. Одновременно Джек еще и еще раз выкрикивал слова, наконец-то заполнившие пробелы его памяти:

--Мистер Эвменес! Мистер Эвменес!

Сержант выругался и ударил Джека кулаком в лицо. Тот упал навзничь. И хотя ощущение было такое, будто челюсть вывихнута, Джек перекатился на бок, встал на четвереньки и попытался подняться на ноги.

--Не рыпайся! -- проревел сержант.-- И становись в строй, а то еще раз получишь по морде!

Джек потряс головой, чтобы в ней хоть немного прояснилось. Припав к земле, он протянул руки к мужчине, но тот даже не шелохнулся. Джек снова и снова вполголоса нараспев повторял:

--Мистер Эвменес! Очки! Пожалуйста, мистер Эвменес, дайте мне очки!

Сорок девять мужчин, похожие на мистера Эвменеса, как родные братья, вопросительно посмотрели сквозь непроницаемые розовые очки. Пятидесятый положил носовой платок в карман. Кривая улыбка обнажила блестящие вставные зубы. Свободной рукой он снял шляпу, помахал ею толпе и поклонился.

Голову мистера Эуменеса покрывал белый пушок, сквозь который просвечивала розовая лысина. Жесты его были комичны и ужасны одновременно. Взмах шляпой и манерный поклон сказали больше, чем слова. _"Прощайте навсегда и счастливого пути"_,-- вот как можно было это понять.

Затем мистер Эвменес распрямился и разлепил веки.

Сначала показалось, что в глазных впадинах не было глазных яблок, как будто они наполнены лишь тенями.

Джек тщетно пытался рассмотреть эти странные глаза. Но мистер Эвменес, или один из прибывших в ракете людей, уносился куда-то вдаль и становился все меньше и меньше. Нет! Это уменьшался сам Джек, сознание которого взмывало куда-то вверх в собственном теле. Или падало в бездну.

Он, Джек Крэйн, чувствовал себя пустой шахтой, по которой сам же и скользил, пронзительно крича,-- прочь, прочь от внешнего мира. Окружающая действительность виделась ему словно с обратной стороны бинокля, который во много раз увеличивал изображение. А человек, держащий в руках вожделенное сокровище, которое Джек искал всю жизнь, находился по другую сторону бинокля. И удалялся в противоположном направлении, словно соединенный с горизонтом резиновой лентой, конец которой кто-то отпустил. И мистер Эуменес летел к горизонту -прочь от Джека.

Странные картины мелькали перед глазами Джека, но он не переставал ясно мыслить и понимать, что случилось. В то же время Джек чувствовал, как руки застыли в умоляющем жесте, протянутые точно у попрошайки, как лицо исказилось в агонии мольбы, а губы тихо и проникновенно, будто заклинание, повторяли одни и те же слова.

Но настоящее осознание действительности оказалось столь же внезапным и ослепляющим, как проблеск понимания происходящего, который является эпилептикам перед припадком. Эта была та самая мысль, которую Джек так старательно прятал на горизонте своего ума, мысль, которая наконец-то длинными скачками догнала его, а затем остановилась, присела на корточки и стала скалить зубы, ехидно высунув длинный язык.

Конечно же, все эти годы он должен быть знать, что же на самом деле ищет. Понимать, что мистер Эвменес -- самая жуткая вещь на свете. Джек знал это, но словно наркоман, отказывался даже допустить такую мысль. Он искал человека. Хотя понимал, что результат поисков может оказаться для него фатальным. Очки с розовыми стеклами качнут створки ворот, которые не должны открываться настежь. И Джеку следовало догадаться _что_ и _кто_ такой мистер Эвменес, когда парень в грузовике демонстрировал свои энциклопедические знания.

Как он мог быть таким тупым? Тупым? Очень даже просто. Он _хотел_ быть тупым. Но почему же мистер Эвменес и ему подобные использовали такие очевидно разоблачающие имена? Выражали ли они таким образом свое презрение к людям или же проявляли жестокое остроумие? Взять хотя бы те двусмысленные объяснения насчет спектроскопа, данные коммивояжером отцу. А тот даже ничего не заподозрил. Даже глава Бюро охраны здоровья и психики не посчитал необходимым хоть как-то скрыть свою истинную сущность.

Доктор Веспа. Он назвался таким именем, словно бросил перчатку в лицо человечества. А человечество по-идиотски внимало его словам, так и не догадавшись об истинном значениии имени. Веспа -- итальянское имя. Джек точно не знал, что оно означает, но, основываясь на смутных обрывках школьных знаний, предполагал, что на всех языках это имя имеет такое же значение, как и в латыни.

И можно считать крупным везением то, что он столкнулся с коммивояжером только сейчас. Если бы он нашел Эвменеса раньше, во время своих бесконечных скитаний, точно так же, как и теперь, он не заполучил бы очки. И шок был бы таким сильным, что Джек не смог бы даже крикнуть, чтобы разоблачить этого человека в глазах окружающих. И вел бы себя точно так же, как сейчас. И его все равно бы привезли в лагерь.

Сколько других транси встретили незабываемое лицо мистера Эуменеса на улицах? Все поиски несчастных скитальцев тут же прекращались, и они впадали в то состояние, которое официально превращало их в жертву БОЗИПа.

Это была последняя разумная мысль Джека. Он более не чувствовал свое тело. Тонкая розовая завеса опустилась между сознанием и чувствами. Словно пелена, она окутала Джека, облегчая падение в бездну пустоты и забвения. Завеса кружилась, мимо проносились размытые контуры разных предметов -- большое дерево, которое Джек когда-то видел в гостиной, обнаженный гигант -- отец, прислонившийся к дереву и жующий яблоко, и маленькое нежное создание, поедающее прекрасные цветы.

Но реальный мир все еще был где-то рядом. Джек чувствовал, как руки офицеров в черной форме поднимают его и кладут на что-то твердое, что качается и прогибается под тяжестью онемевшего тела. Но все перемещения и толчки ощущались очень смутно. Затем его переложили на какую-то более мягкую поверхность и внесли в помещение, которое, как смутно почувствовал Джек, находилось внутри одного из бараков.

Спустя час или два -- не имело значения когда; Джек уже перестал ориентироваться во времени и вообще понимать, что это такое -- он посмотрел сквозь бесконечную шахту самого себя в глаза одного из мистеров Эвменесов, или мистера Сфекса, или доктора Веспы. Каким бы именем он себя не называл -- человек этот был одет во что-то белое, на шее висел стетоскоп.

Рядом стоял еще кто-то точно такой же, только с накрашенными губами и в шапочке медсестры. Миссис Эвменес принесла поднос, на котором стояли несколько ящичков. В одном из них лежал большой и острый скальпель. В другом -- яйцо. Размером с куриное.

Джек успел увидеть все это, прежде чем окутавшая его завеса приняла другой оттенок красного цвета и полностью заслонила окружающий мир. Но и сквозь почти непроницаемую розовую пелену Джек увидел, как доктор Эуменес с высоты смотрит на него, словно вглядываясь в бездонный колодец. И Джеку наконец удалось рассмотреть глаза. Большие, гораздо больше, чем следовало бы. Не бледно-розовые глаза альбиноса. А сплошь черные, состоящие из множества шестигранников, стороны которых отражали свет.

Они сверкали.

Как алмазы.

Или как глаза огромной и очень высокоразвитой осы.