«На суше и на море. Выпуск 3 (1962 г.)»

На суше и на море. Выпуск 3 (1962 г.)

Александр Колпаков. Око далекого мира

ЛЕОНИД медленно поднялся на плоский прибрежный холм, раздвигая рукой высокую душистую траву, доходившую ему до плеч, и остановился у подножия памятника. На вершине мраморного тороса был изваян человек в полярной меховой одежде. В одной руке он держал планшет, а другую козырьком приложил к глазам, словно защищал их от блеска льдов. Леонид скользнул взглядом по надписи: «Исследователям Северной Земли» -и, взобравшись на уступ обелиска, сел, обхватив руками колено.

Это был худощавый, гибкий молодой человек лет тридцати, с мечтательными, немного грустными глазами и мягкими движениями. Он сидел неподвижно, слушая, как внизу шумит море, и думал о том, что преобразование биогеносферы 1 Земли - дело целой исторической эпохи. Пожалуй, ему не увидеть конечного результата. Правда, кольцо Черенкова создается довольно быстро, но пока готова лишь его полярная секция…

Все вокруг было залито каким-то призрачным, но вместе с тем сильным светом. Бесчисленные звезды на небе почти тонули в нем. Высоко-высоко, простираясь как гигантское крыло, с севера на юг перекинулась по небосводу светящаяся дуга, подобная кольцам Сатурна, видимым с экватора планеты. То было кольцо Черенкова - вытянутое облако мельчайших частиц алюминия, вращавшееся по орбите на удалении полутора тысяч километров от Земли. Оно бросало на полярные области поток рассеянного солнечного излучения, навсегда изгнав ночь из бывшего Арктического бассейна. Было так светло, что Леонид различал секундные деления на циферблате своих наручных радиочасов.

Густой молочный туман лежал в низинах. Но мысль Леонида проникала сквозь него и улавливала процессы, понятные лишь биогенологу 2. Северная Земля, веками закованная в ледяную броню, ожила, чтобы через несколько лет превратиться в Арктическую Ривьеру,- таков был план Совета Знания, над осуществлением которого Леонид работал здесь последние годы. Вскоре туманы рассеются, уйдут, и глазам предстанет дышащая теплом земля. Обнажатся готовые к цветению ростки субтропических растений, высаженные сотрудниками Климатической Службы. Острова покроются разноцветным ковром цветов и трав, как это произошло на холме, где сидел Леонид.

На севере, по ту сторону широкого плато, поднимались горы, вершины которых серебрила только что взошедшая луна. Стояла торжественная тишина, лишь временами ее нарушал отдаленный гул работавших у подножия хребта киберомашин. Леонид прислушивался к голосам природы, к журчанию воды в горах от тающих ледников и вечных снегов, к немолчному рокоту прибоя и шелесту травы у своих ног, и его мысли незаметно приняли другое направление. Да, ему не повезло… Он всегда жаждал необычного, героического, а незаметная работа биогенолога не давала пищи для этого. Все будни, будни… Прикрыв веки, он грезил о путешествиях к планетам иных солнц, о подвигах, о биосферах других миров, ждущих своих исследователей. Только там достойное поле приложения сил, скрытых в человеке. Но он навсегда прикован к Земле. Беспощадная космомедицина вынесла ему свой приговор еще в те годы, когда он мечтал о космосе и пытался поступить в Академию Звездоплавания. Его организм плохо переносил ускорения, и этого было достаточно… Леонид был лишен возможности посещать даже эфирные поселения, опоясавшие Землю по круговой стационарной орбите. С грустью следил он, как его товарищи, космобиологи и космогеографы, устремлялись в заатмосферные выси, в царство невесомости и света, чтобы познавать и изменять другие планеты. Они возвращались оттуда переполненные впечатлениями, духовно преображенные.

И Леонид, ощущавший в себе непрерывный порыв к действию, метался по всей Земле, сжигаемый неудовлетворенностью. За последние несколько лет он успел побывать и в Антарктике, и в Полинезии; на какое-то время его увлекли работы по отеплению Арктического бассейна. Но теперь и здесь основные трудности позади…

Спускаясь с холма, Леонид мысленно повторял слова Еврипида:

Нам оттого земная жизнь любезна, Что жизни мы не ведаем иной…

Он пересек еще одну холмистую гряду и. оказался на прибрежной равнине. Вдали раскинулся Североград; россыпь его огней, казалось, тихо плыла в пространстве. Справа виднелись серые массы киберомеханизмов, оттуда доносился неясный гул, вспыхивали сиреневые искры ядерной сварки. Два ряда тонких, как карандаш, опорных колонн из бездислокационного металла уходили от Северной Земли через пролив на материк. Они шагали прямо по океану, неся на себе легкие конструкции будущего моста. Леонид знал, что скоро по этому мосту, на километровой высоте от поверхности океана, помчатся атомовозы и ВЧ-мобили. Стройка была в полном разгаре, несмотря на то, что операторы давно уже спали: киберомеханизмы работали самостоятельно по заданной программе.

Впереди себя Леонид услышал какой-то странный шорох и остановился. В белесом свете, льющемся от кольца Черенкова, он увидел прозрачную грибовидную массу, медленно ползущую в траве. Величиной она превосходила гигантскую морскую черепаху. Сначала он решил, что это заблудившийся киберомеханизм из мостостроительной группы. «Вероятно, у него отказала программная катушка,- подумал Леонид.- Надо проверить». Он шагнул вперед. Масса издала нежный звон, который неуловимо растаял в воздухе, и отпрыгнула в сторону. Заинтересованный, Леонид остановился. Предмет изменил свои очертания: вытянулся в длину, стал выше. На его «спине» образовался большой нарост и с легким треском лопнул, точно набухшая почка. Леонид тихо вскрикнул от изумления, потому что в следующий миг «почка» выросла до размеров огромной, совершенно прозрачной чаши, усеянной по внутренней поверхности множеством красных овалов, тоже прозрачных. Сквозь чашу, висевшую теперь над головой Леонида, просвечивали звезды. Постепенно в его сознание проникла мысль, что это не строительный киберомеханизм. Но тогда что?…

Он снова приблизился к предмету и вдруг упал, защищая глаза от розового света, хлынувшего из глубины чаши. Леонид не успел еще опомниться, как предмет, глухо звеня, двинулся на него. Пальцы Леонида встретили что-то упругое и увязли в губчатой, покалывающей острыми иголочками массе. Он инстинктивно отдернул руки. Свечение погасло, а «гриб», ставший почти невидимым, стремительно поднялся в воздух, направляясь к югу, в сторону Большой Земли.

Некоторое время Леонид сидел не шевелясь. Постепенно он осознал, что столкнулся с необыкновенным открытием. Не менее важным, может быть, чем открытия космонавтов на других мирах.

– А я ведь его упустил,- сказал он вслух. И, усмехнувшись, покачал головой.- Вот незадача, черт возьми…

Спустя несколько минут он уже был далеко. Задыхаясь, большими прыжками Леонид бежал по равнине к городу Упругие ветви вечнозеленых насаждений, окружавших Североград, больно хлестали его по лицу. Потом он мчался мимо струившихся лунным светом зданий, где спали его товарищи - климатологи и почвоведы, киберооператоры и метеорологи, агрономы и океанографы, все те, кто создавал Арктическую Ривьеру, и все время в его голове билась одна мысль: «Я его упустил…» Догнать, узнать, что за странная машина- это желание вытеснило все остальные. Наконец он достиг стоянки гравипланов и прыгнул в первый попавшийся аппарат. Через несколько минут Леонид уже кружил над равниной, где ему встретился прозрачный «гриб». Но тот словно в воду канул. Потом Леонид увидел его в виде серо-розового пятна далеко на юге. С огромной скоростью пятно перемещалось у самой земли. Леонид устремился в погоню. Перелетел через пролив и долго гнался за все уменьшавшимся пятном. Вскоре оно превратилось в точку и исчезло. Леонид понял, что его затея безуспешна-слишком велика была скорость «гриба». И повернул назад.

Уже достигнув окраины Северограда, Леонид вдруг подумал: «А чего я, собственно говоря, мечусь?… Этот гриб и вправду необычен. Ну и что из этого?… Скорее всего, новая конструкция - вероятно, радиоуправляемая,- запущенная из Северного Научного Центра».

Несколько времени спустя он лежал в гамаке, под сенью тамариндов, росших на крыше здания, где он жил. Рядом на столике светились радиочасы. На узорчатой панели Аппарата Всеобщей связи дрожали блики лунного света. Леонид не мог уснуть: его не покидала мысль об этом предмете. Не выдержав, он встал, вызвал по Аппарату связи Северный Научный Центр и рассказал о встрече с «грибом».

– Нет, мы не запускали такой конструкции,- ответил ему дежурный, - может быть, она из Города Знания?…

Он радировал в Кибернетический Центр Города Знания: там тоже ничего не знали, но заинтересовались сообщением. Поскольку Леонид не мог ясно описать аппарат, ему предложили собрать более точные данные. Насмешливый женский голос даже выразил сомнение в реальности «гриба». Леонид рассердился, выключил планетофон и снова лег в гамак. Наступило утро, а он все думал о проклятом «грибе», слушая, как пробуждается город, сразу наполнившийся мелодичным жужжанием аэротакси, говором тысяч людей, чистыми гудками атомоходов, швартовавшихся в порту. Его злило вынужденное бездействие, но он не знал, что предпринять.

Прерывистый сигнал Аппарата Всеобщей связи нарушил тишину. «Кто бы это мог быть?» - подумал Леонид. На зеленоватом экране долго трепетали полосы ряби. Потом экран посветлел, появилась курчавая голова и бронзовое лицо молодого человека, обнаженного до пояса, мускулистого, словно римский гладиатор.

Глаза Леонида расширились от радости.

– Теранги?!

– Это я,- просто ответил тот, показывая в улыбке белые зубы. Они смотрели друг на друга и молчали от избытка переполнявших их чувств. Им было, что вспомнить. Их дружба началась три года назад, когда Леонид изучал океанские глубины к востоку от Маркизских островов. Теранги руководил на Нукухиве базой исследовательских роботов-океанологов, помогавших экспедиции. Тогда они и встретились. Леонид искренне полюбил веселого островитянина, причудливо сочетавшего в себе непосредственную натуру сына южных морей и высокую культуру людей эпохи Всемирного Братства. В противоположность Леониду глубоко земное, конкретное мышление Теранги вполне удовлетворялось миром прикладной кибернетики, которая давала пытливому уму безграничные возможности для творчества.

Леонид смотрел на друга и как будто вновь дышал целительным воздухом Нукухивы… С чистого лазурного неба струился благодатный солнечный свет, волны с шипением набегали на берег. В солнечных бликах, далеко в море, мелькали черные «головы» роботов-исследователей, а над ними, словно заботливые няньки, парили вертолеты радиотелеуправления… Потом всплыло самое дорогое: он видел грациозную головку Уны, сестры Теранги, ее глаза, в глубине которых мерцал ночной океан…

– Теранги… Как я рад… как рад,- повторял Леонид.

– Ты совсем забыл меня,- будто извиняясь, сказал Теранги.- Я с трудом отыскал тебя.- Он помолчал и добавил: - Мы должны встретиться и как можно скорей.

– Что-нибудь случилось?! - забеспокоился Леонид.

– Трудно объяснить словами. Это надо видеть… Где ожидать тебя?

Теранги был явно взволнован, и его рассказ был сбивчив. Леонид понял только, что Теранги наблюдал какое-то поразительное, необъяснимое явление, что-то вроде миража. Он сообщил, что радировал об этом в Город Знания.

– Мне предложили связаться с тобой,- закончил Теранги с удивленным видом.- Но при чем здесь ты?!

– Ага… - протянул Леонид задумчиво.- Кажется, догадываюсь. Срочно вылетай в Чукотск! Жди меня через несколько часов на эспланаде, против радиомаяка. Обо всем поговорим на месте.

Экран погас. Леонид быстро оделся, спустился в свою комнату и собрал необходимые вещи.

Вскоре он перелетел на вертолете Климатической Службы через пролив, отделяющий Северную Землю от Таймыра, приземлился у станции Северной электромагнитной автострады и пересел в один из ВЧ-мобилей, косяками стоявших меж поясов вечнозеленых насаждений.

– Берингов пролив! Эспланада! - бросил он в небольшую мембрану - приемное устройство автомата, управляющего машиной. ВЧ-мобиль бесшумно тронулся с места и, набирая скорость, понесся на восток.

Спустя несколько часов Леонид катил по широкой тенистой аллее, образованной стволами и кронами тянь-шаньских елей. Был поздний вечер. Нежный туман стлался в кустах роз, всюду сверкали капли росы. Аллея кончилась, и ВЧ-мобиль оказался на необъятной эспланаде Дежнева, огражденной со стороны пролива гранитным парапетом, вдоль которого тянулись мраморные скамьи, беседки, павильоны. Еще издали Леонид увидел Теранги, приветливо машущего ему рукой из беседки, увитой плющом.

Они обнялись.

– Рассказывай,- попросил Леонид. Вместо ответа Теранги постучал согнутым пальцем по крышке телеаппарата, висевшего у него на боку:

– Рассказывать будет он. Пойдем на станцию Всемирной Телесвязи.

В одном из залов станции он разыскал свободный проектор и вложил в аппарат ленту, привезенную с Нукухивы. Погасив свет, сказал:

– Мой телеаппарат, к счастью, был включен. Вот что произошло…

На экране проектора возникло цветное объемное изображение участка побережья Нукухивы, сопровождаемое звукозаписью. Гремела песнь ночного прибоя, слабо фосфоресцировал океан; на краю неба, усыпанного яркими звездами, темнела гряда лесистых гор. Слева, на мысу, горели огни базы, где работал Теранги. Внезапно окрестность залил ослепительный розоватый свет. Померкли звезды, свечение океана, огни базы. Вслед за тем откуда-то пришла мелодия, подобная звездной музыке. В небосклон вонзился прямой, как луч света, розовый столб.

– Он вырос как будто из-под земли, в сотне метров от меня,- прошептал Теранги.

…Столб увеличился, внутри него, начиная от основания, побежали вверх яркие спирали. Незнакомая музыка усилилась, спирали побледнели, и неожиданно Леонид увидел бегущие в колонне этого странного света как бы кадры замедленной киносъемки. Промелькнула перевернутая панорама города Таиохаэ - крупнейшего научного центра Маркизских островов. Потом операторская базы - огромный зал, уставленный большими и малыми телеэкранами, электронными машинами, инфразвуковыми приемниками.

Плыли бесконечные пляжи Всемирного Курортно-Санаторного Центра, разбросанные по всем архипелагам, островам и атоллам Полинезии… Наконец крупным планом обрисовался один из океанологических танков.

– Он находился в это время на дне океана, в ста милях от берега,- пояснил Теранги. В его глазах вспыхнуло волнение, как будто он заново переживал события.- Но как попал гидротанк в этот столб света?!

Но вот столб из розового стал бледно-желтым, мелодия превратилась в еле уловимое дуновение звуков. Где-то в бесконечности, куда, казалось, уходила вершина миража, с немыслимой, непонятной четкостью возникли белые, как жасмин, колонны, здания, легче облаков, кристально прозрачное зеленоватое небо…

Столб угас, мелодия умерла. Снова рокотал ночной океан, темнели вдали горы.

Щелкнул выключатель.

– Что скажешь, брат?…

Леонид молчал. Он понял, что этот мираж создается тем самым аппаратом, который он спугнул на Северной Земле. Только сейчас он убедился в величии явления. И с еще большей силой охватило его желание узнать, что это такое. Видение это было как отзвук его собственной мысли, ответ его памяти, вспышка мечты, эскиз Неведомого, точно молния, внезапно осветившая мрак ущелья.

– Но это не все…- опять заговорил Теранги, так и не дождавшись ответа.- Я бросился к тому месту, откуда только что исходил свет. Там было пусто!… Вдруг какой-то прозрачный, словно невесомый шар, или сфероид, взметнулся вверх. Меня обдало жарким ветром. Я задел рукой что-то осязаемое, упругое… Раздался звон, тьму прочертила слабосветящаяся полоса и упала к моим ногам.

Теранги извлек из кармана предмет, напоминающий плоскую чашу, зеленую изнутри. Она тускло блеснула своими розовато-серыми гранями. Леонид почти вырвал ее из рук полинезийца и стал рассматривать с таким видом, словно в чаше скрывалась загадка бытия.

– Деталь совершенно неизвестного назначения,- разочарованно произнес он наконец, вертя чашу в руках.- Но я ее уже видел раньше.

– Где?! Когда?!.

Леонид коротко рассказал о событии прошедшей ночи, о параболоиде, усеянном красными овалами, вероятно этими чашами.

– Мне тоже удалось дотронуться до аппарата,- сказал Леонид.- Но он мгновенно взлетел вверх, как бесшумная птица…

– Но что это?! Что?! - взволнованно спрашивал Теранги

Леонид пожал плечами.

– Пока не знаю… Уверен, чувствую… Ты был у порога необычайного открытия. Теперь скорей в Город Знания! У нас есть факты!

Камилл подошел к раскрытому окну и некоторое время молчал, словно созерцая ажурные громады Города Знания, раскинувшегося на берегах Енисея. Леонид и Теранги сидели в глубине комнаты в пластмассовых шезлонгах и ждали, когда ученый заговорит снова. Их беседа началась несколько минут назад.

Камилл, один из новых членов Совета Знания, был строен, белокур и плечист. У него было тонкое длинное лицо и взгляд, неподвижно устремленный в одну точку, словно ученый навсегда застыл над решением некоей мучительной задачи, однажды пришедшей ему в голову. Леонид и Теранги знали, что Камилл один из крупнейших теоретиков в области тяготения и света и долгие годы работает над новой проблемой, лежащей где-то у последних пределов современного знания.

– Мы запросили все научные центры планеты,- повернувшись к друзьям, сказал Камилл.- Они непричастны к явлению, которое вы условно называете миражем… Деталь, равно как и изображения, представленные Теранги, тщательно изучены…

– И что же?! - весь подавшись вперед, спросил Леонид. Камилл медленно подошел к столу, взял в. руки серо-розовую чашу и задумчиво продолжал:

– Все это не более понятно, чем пуническая грамота… Назначение чаши не установлено. По одним изображениям нельзя сделать каких-либо выводов о сущности открытого вами явления.

– Неужели оно так и останется игнорабимус 3?! -возмутился Леонид.- Примириться с этим?! Никогда!

– Подожди,- с улыбкой возразил Камилл.- Разве я примирился?… Факты - вот что мы должны накопить. Факты - воздух ученого… Я ощущаю ритм неведомой песни, но еще не знаю ее слов.

– Тогда что ты предлагаешь?

– Искать!- ответил Камилл.- Искать этот мираж! Даже.если придется исколесить всю Землю… Совет Знания предоставляет нам чрезвычайные полномочия. Мы должны выяснить природу явления! Повсюду предупреждены о нем. Станции Всемирной Телесвязи уже ведут непрерывное наблюдение. Час назад я получил сообщение из Чукотска. Мираж появился там! Я должен видеть его собственными глазами. Вылетаем немедленно!

…У восточной окраины Города Знания на фоне вечереющего неба рисовались секции электромагнитной катапульты, с которой выбрасывались стратопланы. Теранги, Камилл и Леонид едва успели занять места в пассажирском салоне, как на легкой стенке, отделяющей салон от кабины пилота, вспыхнула неоновая надпись: «Старт!». Низко загудели включенные соленоиды катапульты. В мерцании голубых искр стратоплан начал разгон. Со скоростью, вдвое превышающей звуковую, он вырвался из выходной арки катапульты. По тайге прокатился пушечный гром. Наземные генераторы послали вдогонку стратоплану высокочастотный энерголуч, чтобы тот мог продолжать полет.

Словно в калейдоскопе, внизу пронеслись сооружения энергетической централи, леса, горы, долины, потом все заволокло-облачным покрывалом. И вот уже открылась феерическая картина заатмосферного неба. Солнце, полыхавшее в черно-фиолетовой дали, с огромной скоростью покатилось на запад и скрылось за выпуклостью земного шара. Стратоплан летел теперь по инерции, описывая в пространстве параболу, упирающуюся в Берингов пролив. Камилл и Теранги спали, убаюканные мерным гулом двигателя. Но Леонид упорно думал. Он в сотый раз возвращался к видению, так поразившему его воображение. Что это было?… Особенно пейзаж, который на мгновение возник в вершине столба света?… Его нельзя было отождествить с каким-нибудь уголком земного. Но может быть, это просто игра световых лучей в атмосфере? Или флюктуации 4 частот? Потом его охватило огромное нетерпение. Он хотел бы сейчас, сию минуту быть в проливе.

Его размышления прервал рев тормозного двигателя. Перегрузка вдавила Леонида в кресло, он страдальчески морщился Послышался характерный звук рассекаемого воздуха: выпустив крылья планера, стратоплан вошел в плотные слои атмосферы. В глубочайшей пропасти разлилось зарево огней Чукотска, города с двухмиллионным населением. Робот-пилот бе зукоризненно посадил стратоплан на рельсовую тележку, кого рая окончательно и затормозила его. Шесть тысяч километров. аппарат покрыл за двадцать пять минут, молнией промчавшись над большей частью Азии.

…У входа в аэровокзал Чукотска ученых нетерпеливо под жидал общественный Инспектор.

– Наконец-то!… У нас тут настоящее столпотворение,- возбужденно говорил он, пожимая Камиллу руку.- Да сейчас сами убедитесь… Вот мой гравиплан. Прошу.

Но в машине Инспектора смогли поместиться еще только двое. Поэтому Леониду предоставили одноместный гравиплан общего пользования.

– Смотрите! - воскликнул Инспектор, когда гравипланы повисли над проливом, недалеко от эспланады Дежнева.

Соленый океанский ветер, насыщенный благоуханными ароматами южных морей, ударил Леониду в лицо. Исполинский световой столб, гораздо более мощный, чем тот, который был на побережье Нукухивы, озарял громадное пространство. Тысячи людей, привлеченных диковинным зрелищем, усеяли эспланаду, трапецеидальное тело плотины Шумилина, перегородившей Берингов пролив, облепили циклопические дуги молов в гавани Чукотска. Повсюду замер пульс кипучей жизни: на плотине остановились тяжелые составы грузовых атомных поездов и даже экспресс Москва - Нью-Йорк, пробегающий за сутки семь тысяч километров. Нескончаемый поток легковых и транспортных ВЧ-мобилей прервал свой бег, выплеснувшись по обе стороны автострады, проложенной рядом с ширококолейной железной дорогой. Лишь с аэродрома на американском конце плотины то и дело взлетали аэротакси и вертолеты, набитые зрителями, жаждавшими поближе рассмотреть чудо.

Леонид снова впитывал волнующую неземную мелодию, которая звучала внутри колонны света. Музыка была как будто негромкой и в то же время перекрывала гул центробежных насосов, вмонтированных в основание плотины. Она мощно звала его куда-то, волнуя кровь, требуя порыва, действия.

Камилл и Теранги, перебрасываясь отрывистыми фразами, устанавливали анализатор излучений, напоминавший тор с вписанной в него полусферой.

– Смотри! Изображения! - оторвавшись от прибора, сказал Камиллу Теранги.- Тогда воспроизводились окрестности Нукухивы, а здесь… - он умолк, предоставляя Камиллу убедиться самому.

По внутренней поверхности миража в замедленном темпе-плыли сооружения плотины Берингова пролива вперемежку с панорамой Чукотска: похожие на мавзолеи корпуса термоядерных электростанций, питающих энергией насосы плотины; прозрачные крыши парков и садов, здания из алюминия и пластмасс, проспекты и площади; шпили энергоприемников и мачты радиотелеуправления; океанский лайнер, готовящийся пройти шлюз, чтобы попасть из Ледовитого в Тихий океан; памятник Строителю Коммунистического Братства; бешеные водовороты воды, прогоняемой насосами на северную сторону плотины; километровые решетчатые башни маяков, дворцы отдыха и санатории, утопающие в зелени, - большое и малое, массивное и воздушное, все было отмечено красотой, дерзновенным раз махом, монументальностью и целесообразностью.

– Почему мы бездействуем?! - воскликнул Леонид.- Он же опять уйдет!…

– Разве не видишь? - отозвался Камилл спокойно.- Прибор анализирует спектр этого излучения. Слова песни…

– Это полумеры! - перебил его Леонид. - Так мы ничего не узнаем.

Неожиданно он включил горизонтальную скорость. Его гравиплан, паривший рядом с машиной Инспектора, ринулся к столбу света. Никто не успел еще опомниться, как Леонид уже вплотную приблизился и коснулся розовой субстанции. Раздался общий крик тысяч людей, стоявших на плотине и эспланаде, ибо гравиплан Леонида, точно щепка, попавшая в водоворот, завертелся, опрокинулся и, спирально навиваясь на внешнюю поверхность миража, устремился вниз. У самой воды его отбросило в сторону, он упал в океан. И тотчас столб света растаял, словно его и не было вовсе.

– Зачем он это сделал?! - возмущался Камилл.- Что за порыв?!

– Не понимаю,- пожал плечами Теранги.- Впрочем… Он всегда такой.- Свесившись за борт гравиплана, полинезиец с тревогой следил, как аппарат Леонида захлестывают волны. К месту его падения спешили спасательные катера.

– Неужели он убит?! - схватился за голову Инспектор.- Невероятное несчастье в моей зоне за последние шестнадцать лет! Даю сигнал Всепланетной Тревоги!… - Он рывком включил мощный радиопередатчик служебного гравиплана.

– Не горячись,- удержал его Камилл.- Леонид, по-моему, жив.

Гравиплан Инспектора медленно приближался к месту аварии, где в скрещении прожекторных лучей качался на волнах злополучный аппарат. Наполовину высунувшись из него, Леонид мрачно следил за тем, как манипуляторы одного из катеров ловко вытаскивали гравиплан на палубу.

Перейдя на катер, Теранги помог Леониду снять мокрую одежду. Моряки дали ему костюм из своего гардероба. Камилл, стоявший поодаль, наконец подошел к Леониду.

– Объясни свой поступок… Сорвана программа наших измерений.

Леонид медленно поднял голову.

– Возможно… Но у вас еще будет случай провести такие измерения много раз.

Камилл удивленно вскинул брови:

– Ты уверен?

– Как в том, что завтра взойдет солнце! Что касается моего поступка… Мне удалось зафиксировать вокруг миража защитное поле.- Леонид показал шкалу своего энергомера.

– Ах, вот что! - сразу оживился Камилл, наклоняясь к прибору.- Да, да… Это очень важные данные.

А теперь скорей на станцию Всемирной Телесвязи! - сказал он, обращаясь к Инспектору.

– Зачем?! - удивился в свою очередь Теранги

Леонид, словно понимая замысел Камилла, молча поднялся в гравиплан.

– Ты хорошо знаешь размещение технических сооружений Эпохи Братства? - не отвечая на вопрос Теранги, спросил Камилл.

–Кажется, да,- сказал Теранги.- А что?

– Мираж посетит их, если не все, то наиболее крупные. Вот об этом мы и должны предупредить.

– Понятно, - сказал Теранги.- Но почему ты уверен в этом?

Камилл ответил иносказанием:

– Письмо зашифровано очень сложно Но один иероглиф мы уже знаем.

…Пока они летели над взбудораженным событиями Чукотском, Леонид рассказал, что снова видел внутри миража, в его основании, прозрачный «гриб» с параболоидом.

– Убежден, что это кибернетический аппарат! - сказал Теранги.- Но чей он?… Откуда?…- Внезапно он замер, широко раскрытыми глазами глядя на Леонида:- Неужели из Вселенной?…

Леонид молча наклонил голову. Он сидел, полуобернувшись назад, к проливу, словно все еще наблюдал давно исчезнувшее видение.

Инспектор круто посадил гравиплан на площадку Радиотелецентра. Они поспешили в операторский зал. Камилл, не отвечая на приветствия операторов, разыскивал глазами свободный планетофон. Кто-то торопливо уступил ему свой канал связи.

– Внимание! Всем труженикам планеты! Говорит член Совета Знания Камилл! В различных точках Земли, особенно возле крупных технических объектов, периодически возникают столбы розового света. Наша группа ведет их исследование. Прошу сохранять полное спокойствие. Долг каждого, кто заметит этот мираж, немедленно радировать мне на волне 124 мегагерца. Позывной- ГРАВИТОН-СЕМЬ!- Камилл возвратил оператору планетофон и вопросительно посмотрел на Леонида.

– Как ты думаешь, можно его поймать?

– Если бы не защитное поле, - подумав, ответил Леонид, - это было бы возможно.

– Защитное поле мы нейтрализуем… Ф-излучателями. На груди Камилла замерцал вогнутый экран Аппарата Всеобщей связи, почти тотчас прозвучал позывной ГРАВИТОН-СЕМЬ. Все насторожились. С экрана смотрел незнакомый человек.

– Клянусь атоллами, мираж! - предваряя сообщение не знакомца, сказал Теранги. Он не ошибся. Человек рассказал. что световой столб, описанный Камиллом, появился у них, в Фотограде, в районе Каракумского фотоэнергетического комплекса.

– Когда? - быстро спросил Камилл.

– Только что.- Экран угас.

– Вот это скорость…- Теранги от изумления даже пощелкал языком. - Попробуй поймай… Главное, никакой закономерности: Североград… Нукухива… Чукотск… Теперь Каракумы.

Камилл задумчиво посмотрел на огромную карту Земли, занимавшую всю стену зала.

– Теранги прав… Бессмысленно гнаться за миражем, если не знаешь, где он будет в следующую минуту. Самое разумное - следить за его перемещением по земной поверхности через Всепланетное Зеркало… Нанести путь на карту, выявить закон движения.

– Длинная песня! - воскликнул Леонид.

– Зато правильная,- возразил Камилл.- А что предлагаешь ты?

– Захватить генератор миража при непосредственном преследовании! Что из того, что у него огромная скорость? И у нас есть скоростной транспорт.

– Каким образом ты думаешь захватить? - спросил Камилл с недоверием.

– Ф-излучением нейтрализовать его защиту, а затем… затем набросить какое-нибудь заграждение. Нейтридную сеть, например.

– Мне кажется, это рискованно,- заметил Камилл.

– Для теоретиков может быть,- сказал Леонид насмешливо.

Камилл строго посмотрел на него.

– Хорошо… Попытайся. Я вызову в район Фотограда группу операторов с Ф-излучателями. Они в твоем распоряжении. Но я буду действовать по своему плану… Решил обосноваться с помощниками из Города Знания на Маркизах. Острова расположены в центре огромного водного бассейна, окруженного материками. Это удобно для наблюдения через Всепланетное Зеркало Нукухивы… Ты, вероятно, останешься с Леонидом? - спросил он Теранги.

– Да,- без колебаний сказал Теранги, хотя ему и не совсем нравился замысел Леонида. Но долг дружбы он ставил выше всего.

– Тогда дерзайте! - Камилл с улыбкой взглянул на Лео нида.- Едем в аэропорт.

Попросив друзей все время держать включенным Аппарат Всеобщей связи и информировать о ходе преследования, Камилл вылетел на Маркизы. Но для Леонида и Теранги не оказалось свободного ионолета на Фотоград. Им предложили подождать несколько часов.

– Мы не можем ждать! - решительно запротестовал Леонид.- Мираж тоже.

Леонида все сильнее разжигала исследовательская лихорадка. Как можно скорее хотелось быть на месте действия. Он боялся, что больше никогда не увидит этот дрожащий, как бы истекающий кровью свет, не услышит мелодий, глубоко проникших в его сердце.

От имени Совета Знания Леонид отменил рейс реактивного кругосветного лайнера, готовившегося принять на борт пассажиров, и через три часа гиперзвукового полета Леонид и Теранги стояли на окраине Фотограда, прикрывая головы от палящих лучей среднеазиатского солнца. Лайнер немедленно стартовал обратно в Чукотск.

Перед ними расстилалась обширная равнина, сплошь покрытая фотоэлементными пластинами. Яростное южное солнце почти круглый год изливало на них свою лучистую энергию, а пластины преобразовывали ее в электричество.

– Где же этот мираж?…- сказал Леонид, обводя взглядом горизонт, по которому громоздились конусовидные башни с раструбами. В них скоплялась уловленная энергия всего Каракумского фотоэнергетического комплекса. Время от времени башни выстреливали ее в виде сгустков электромагнитных волн. По ионным дорожкам - узким коридорам, состоящим из ионов воздуха, - энергия распределялась по всей Восточной Евразии.

– Может быть, он не заметен в лучах солнца? - предположил Теранги.

– Кто-то спешит к нам, - встрепенулся Леонид, указывая на зеленую каплю, мчавшуюся от Фотограда, что виднелся в трех километрах справа. Капля превратилась в ВЧ-мобиль. Резко затормозив, он остановился, из него выскочил человек в белом комбинезоне фотоэнергетика. Леонид и Теранги сразу узнали незнакомца, который сообщил в Чукотск о появлении здесь светового столба.

– Опоздали, друзья! - на бегу восклицал фотоэнергетик. - Все окончилось минут тридцать назад!… - На его лице было написано огорчение. - Вот там, - инженер указал на северо-запад, - еще можно рассмотреть конечную фазу явления. Оно переместилось…

– К Великой автостраде? - прервал его Леонид.

– Да-а… - удивленно ответил инженер. Леонид приложил руку к глазам, всматриваясь в еле заметный серо-розовый конус, почти ушедший под горизонт.

– О!… Вы бы посмотрели, как это грандиозно!-рассказывал фотоэнергетик. - Я проверял волноводы двенадцатой энергопушки. И вдруг померк яркий день… Наступили розовые сумерки. Гляжу - в километре от меня этот столб! Он затмил солнце, оно выглядело просто серым пятном!…

– И в столбе света отражались окрестности Фотограда? Фотоэнергетик запнулся и внимательно посмотрел на Леонида.

– Шутите что ли вы, не пойму, - сказал он. - Сами все знаете, а делаете вид…

– Нет, нет! - удовлетворенно рассмеялся Леонид. - Мы просто нашли первые слова этой световой поэмы, как сказал бы наш друг Камилл.

Теранги как будто понимал скрытый смысл иносказания, но это было как неясные силуэты, видимые сквозь толстый слой полупрозрачного кристалла. Во всяком случае, он понял, что явление миража - неземного происхождения и что кто-то исследует Землю, передавая информацию о ней в виде живых объемных изображений.

– Не будем терять времени, - сказал Леонид инженеру. - Довези нас теперь до автострады.

…Вдали показалась высокая стена пирамидальных тополей. Леонид молчал, всматриваясь в знойное марево, плывущее над тополями, словно надеялся увидеть там знакомое сияние.

– Уна что-нибудь передавала для меня?- внезапно спросил он Теранги. Этот вопрос обрадовал полинезийца. Он давно ожидал его.

– Я так спешно вылетел в Чукотск… Даже не предупредил ее. Но она ждет тебя. Это я знаю твердо.

– Я не видел Уну, должно быть, тысячу лет… - тихо продолжал Леонид, - но она всегда живет здесь, - он приложил руку к сердцу и умолк, весь отдавшись воспоминаниям… Они нахлынули неожиданно сильно, властно проникли в сердце. Это было три года назад и как будто никогда не прерывалось, а лишь до поры до времени таилось в глубине его сознания… Еле слышно роптал ночной океан, и его блики дрожали в глазах Уны. Стояла тишина, легкая, как мысль; в сумраке тропической ночи маленькая рука девушки чертила в воздухе зыбкие силуэты слов: «Я люблю тебя нуи, нуи, нуи 5…» Их руки, лица, губы слились в высоком порыве всеобъемлющего чувства… Потом Леонид, по зову Совета Преобразования Биогеносферы, отплыл в Арктику. Уна, не скрывая печали, пела ему вслед старинную песнь своего народа, мешая родную речь с выученными русскими словами:

А харри та фоу,

А торо та фарраро 6,

Но тебя больше не будет.

Эта бесхитростная песенка еще долго-долго звучала в его ушах. Гордый любовью прекрасной островитянки, он поклялся себе совершить во имя нее подвиг. Но время шло, а Леонид, упорно работая над преобразованием Северной Земли, все еще не считал возможным вернуться на Нукухиву: героический подвиг, как он его себе мыслил, оставался мечтой…

В ста метрах от зеленого барьера растительности дорогу ВЧ-мобилю преградил фотоэлементный шлагбаум. Голос невидимого автомата, скрытого в корпусе шлагбаума, громко предупредил:

– Въезд на автостраду категорически воспрещен! Прошу налево, в подземный туннель.

– О, дьявол.. - сказал очнувшийся от грез Леонид - Нам на автостраду как раз и нужно.

– Придется идти к диспетчеру, - промолвил фотоэнергетик, кивнув на высокую башню из поляроида, поднимавшуюся из-за тополей.

Они распрощались с инженером и направились к башне Бесшумный лифт доставил их в обзорный зал с прозрачными стенами. В центре зала стояла большая электронная машина, за пультом сидел диспетчер. Щелчок остановившегося лифта заставил его обернуться. Увидев незнакомых людей, он встал и пошел им навстречу.

– В чем дело, друзья? - спросил диспетчер с легким недовольством: его оторвали от работы.

Леонид ответил и попросил срочно выделить ему транспортный аппарат.

– Это не так просто, - покачал головой диспетчер - Посмотрите, что делается! Ни одной свободной машины.

С пятидесятиметровой высоты башни открывался вид на обширный участок Великой Евразийской автострады. Ее голубоватое полотно шириной в двести метров, окаймленное стенами тополей, расцвеченное по осевой линии тумбами роботов-регулировщиков, насколько хватал глаз, в обе стороны было забито движущимся транспортом. По автостраде неслись Парящие - особые электромагнитные аппараты, подобные вытянутым каплям всевозможных размеров Генераторы, смонтированные у них под корпусом, наводили в полотне дороги токи Фуко, порождающие мощное электромагнитное поле Возникала своеобразная сила антитяготения, которая приподнимала Парящий на метр от земли, одновременно увлекая вперед. Скорость машин была так велика, что Леонид и Теранги не могли различить сквозь прозрачные стены «капель» ни одной фигуры, ни одного лица. Пятьсот километров в час развивали Парящие на Великой автостраде, и пассажиру требовалось менее суток, чтобы, начав движение в Гавре, достичь конечного пункта дороги - Сингапура.

Автострада была явно перегружена. И они вспомнили, почему. Наступила пора летних трехмесячных отпусков, и миллионы тружеников северных областей Евразии устремились на юг, в солнечную Полинезию, на пляжи Всемирного Курортно-Санаторного Центра.

Парящие летели сплошным потоком, - все на юг, только на юг!

– И все же нам крайне необходим аппарат, - прервал Леонид созерцательное молчание. - Мираж будет обязательно двигаться вдоль автострады. Добудьте машину именем Совета Знания!

Диспетчер задумался.

– На участке от Волгограда до Памира нет ни одного, - сказал он. - Это я знаю наверняка… Даже служебные включились в движение… Впрочем, попробую связаться с Лахором. - Он тут же вызвал по телевизиофону депо Лахора. После настойчивых требований ему удалось добиться обещания прислать на его участок единственный свободный Парящий Управления дороги.

Но прибыть он должен был только через час. Поэтому Леонид и Теранги направились в ближайший Дворец Ожидания. Едва они успели поесть, как их Аппарат связи принял позывные ионолета, на котором летели из Города Знания операторы, обещанные Камиллом. Вскоре операторы приземлились прямо на площади перед Дворцом - шесть молодых, деловитых физиков с Ф-излучателями, похожими на кислородные ранцы. Операторы коротко поздоровались и сраэу приступили к делу: расположившись в тени, они стали монтировать и настраивать свои приборы.

Леонид, не обращая внимания на жару, крупными шагами ходил по площади, то и дело прислушиваясь к тонкому гудению Аппарата связи. Его сжигало нетерпение.

– Что ты мечешься?! - не выдержал Теранги, с беспокойством наблюдавший за ним. - Все равно этим не поможешь.

– Он может исчезнуть! - отвечал Леонид. - Уйдет в космос.

– Почему ты так думаешь?

Леонид промолчал и стал вызывать Камилла, но безуспешно: очевидно, тот еще не прибыл на Нукухиву.

Наконец с юга пришло сообщение: мираж возник в районе Хорога и медленно перемещается по ответвлению автострады в сторону Гоби.

– Все ясно! - воскликнул Леонид. - Там Электрическое море. Вперед!…

Леонид, а за ним остальные направились к диспетчеру.

– Постой! - остановился Теранги. - У нас же есть ионолет. Он еще здесь.

– Не годится! - сказал Леонид. - Гриб ведь плывет над самой землей… Только с земли его и можно нейтрализовать.

…Волнуясь, Леонид подступил к диспетчеру:

– Дайте Парящий!… Где же он?!

Тот не отвечал, прислушиваясь к тихому жужжанию, нараставшему из-за горизонта. Почти тотчас оно перешло в низкий рев. Леонид обернулся и увидел лахорский Парящий, на предельной скорости приближавшийся к башне.

…Вихрем мелькали пейзажи Средней Азии. Потом началось утомительное чередование искусственного и естественного освещения. Парящий то мчался подземными туннелями, пробитыми в недрах гор, то выскакивал в долины и на плоскогорья, залитые солнечным светом. Леонид и Теранги непрерывно переговаривались с пунктами, лежащими по обе стороны дороги, и выспрашивали о световом столбе. Мираж действительно направлялся к Электрическому морю. Наконец они увидели его.

– Вот он! Вот!… - воскликнул Леонид, указывая на цепь холмов, за которой медленно покачивался розовый конус.

Они перевалили через холмы и оказались на берегу Электрического моря. До самого горизонта колыхалась синеватая, подернутая искрами масса электрической плазмы, вечно рождающая ток за счет энергии, которая падает на Землю из Мирового пространства, - солнечной, космических лучей, радиоизлучения Галактики, а также теплового излучения самой планеты. Плазма заполняла огромную искусственную впадину, облицованную изнутри изолирующим пластиком. Подобно вышкам маяков, по берегам ее стояли монументальные энергоприемники и башни управления.

Мираж наполовину как бы погрузился в Море. С глухим, зловещим треском о его «подножие» разбивались волны плазмы. Они лезли вверх и, достигнув высоты в сотни метров, медленно опадали, свиваясь в исполинские кольца, пронизанные толстыми слепящими шнурами. В воздухе, над головами исследователей, закружились стаи голубых и белых шаровых молний. В этот момент включился Камилл: вероятно, он уже наблюдал за их действиями по Всепланетному Зеркалу.

– Укройтесь в башне!… - закричал Камилл без всяких предисловий. - Разве не видите?! Происходит борьба между плазмой и защитным полем миража. Производите измерения! Производите измерения!… Главное - мощность защиты. - Сильнейшие помехи заглушили его голос, и Камилл вынужден был прервать передачу.

Они вошли в диспетчерскую башню. Бледный диспетчер указал им обзорный сектор и автоматические приборы для производства электромагнитных измерений.

А на Море бушевал настоящий «ураган», причем плазма на глазах меняла свой цвет: из синей она превратилась в серую и все больше и больше бледнела. Операторы сосредоточенно работали с приборами, едва успевая регистрировать изменения, происходящие в плазме. Внезапно диспетчер издал неясное восклицание и бросился к пульту управления.

– Катастрофа!… Авария!…-восклицал диспетчер паническим голосом. - Он забирает у нас энергию! Придется выключать заводы и транспорт! Что же вы бездействуете?! - обратился он к Леониду.

– А что тут можно сделать? - сказал Леонид мрачно. - Это явление превосходит наши силы и наше понимание.

Диспетчер принялся лихорадочно переключать десятки клавиш, пытаясь сохранить электрический потенциал Моря. Но вот мираж окрасился в бело-розовый цвет, словно насытившись энергией, дрогнул, стронулся с места и вскоре пропал где-то за восточным горизонтом.

– Клянусь родными атоллами! Нам не настичь его, - сказал Теранги. Леонид взглянул на друга и, приказав операторам следовать за ним, направился к Парящему.

И снова они глотали сотни миль пространства. Операторы на ходу передавали Камиллу результаты измерений на Море. По удовлетворенному лицу Камилла, видимому на экране Аппарата Всеобщей связи, можно было заключить, что получены важные данные.

– Сейчас моя группа быстро проанализирует их, - сказал он на прощание. - Мираж идет впереди вас в сотне километров. Вероятно, опять двинется вдоль автострады… Разрешаю еще одну попытку захвата. В случае неудачи немедленно вылетайте на Маркизы! - закончил Камилл, обращаясь к Леониду.

…Мираж все время уходил от них дальше. Местные станции наблюдения сообщили, что столб света был восемнадцать… десять… пять минут назад. Как и предполагал Камилл, мираж двигался вдоль автострады, ненадолго задерживаясь лишь у наиболее крупных технических сооружений и сея всюду изумление, тревогу, беспокойство. Леонид манипулировал у приборной доски, выжимая из Парящего все, что тот мог дать.

В четыре часа пополудни, когда Парящий вырвался из горных теснин на просторы Северной Индии, они почти нагнали мираж. Серо-розовый столб, затмевая солнце, красовался в центре долины, застроенной гигантскими белыми корпусами.

– Да, да… - пробормотал Теранги, переглянувшись с Леонидом. - Здесь ведь Универсальный Комбинат. - Он кивнул на плывущие в зенит изображения. Световой столб бесстрастно воспроизводил и передавал куда-то отдельные циклы самоорганизующегося производственного процесса на Комбинате, где из протонов, электронов, нейтронов и других «кирпичиков» мироздания получали любые вещества и предметы: разнообразные машины, приборы, станки, бытовые аппараты, одежду, обувь и даже пищевые продукты.

…Наконец им удалось вплотную приблизиться к световому столбу, и он не исчез. Запрокинув головы, исследователи несколько секунд созерцали удивительные пространственные телеизображения. И странное дело, хотя они стояли в тридцати шагах от миража, свет не ослеплял их! В то же время яркий солнечный день заметно потускнел, а горизонт заслонила розовая дымка. На какое-то мгновение Леонид забыл обо всем, завороженный чистой музыкой, исходившей от невидимого за розовой стеной света «гриба». Потом он медленно поднял руку и дал знак операторам установить Ф-излучатели.

– Внимание! Внимание! - услышал он голос включившегося Камилла. - Не предпринимай никаких действий! Мощность защитного поля миража превосходит силу ваших аппаратов.

– Так убедимся на практике, - хладнокровно отвечал Леонид.-Нам нужны факты. Факты, говорил ты!…

Камилл хотел что-то возразить, но Леонид уже подал команду, и операторы включили излучение. Синеватое пульсирующее облако закрыло основание миража. Бесшумно вращавшийся столб переменил свой цвет на серый и стал почти невидим. Потом раздался мощный аккорд, столб расплылся в неправильный шар. Ослепительные молнии рассекли облако, и оно, свертываясь в хлопья, стремительно унеслось в зенит. Растаял и сфероид.

На миг Леонид увидел в кустарнике грибовидную массу. Ее тотчас закрыли клубы пыли, взметнувшиеся вокруг. В пространстве образовалось как бы разрежение, в которое с большой силой втягивало операторов вместе с излучателями. Люди отчаянно цеплялись за кусты, за неровности почвы, едва удерживаясь на месте.

Тут Леонид сдавленно вскрикнул и бросился к Теранги: тот находился ближе всех к миражу, и, несмотря на то что крепко держался за кусты, какая-то сила неотвратимо тащила его к грибовидной массе. Напор был так силен, что корни не выдержали, и Теранги с зажатыми в руках кустами скрылся внутри массы. Леонида швырнуло вперед, ослепительный свет, испущенный «грибом», ударил ему в глаза. Леонид отшатнулся, закрыл глаза. А когда открыл их - увидел, как грибовидный аппарат, бесследно поглотивший Теранги, вспорхнул из кустарника и с огромной скоростью исчез на юго-востоке.

Полуоглушенный неведомым разрядом, Леонид медленно поднялся на ноги. Вся его фигура выражала отчаяние. Он был раздавлен несчастьем. Теранги, наверное, погиб, осуществляя его, Леонида, замысел. Нет, нет ему оправдания!…

Собрав свои излучатели, операторы молча ожидали Леонида. Но тот, казалось, был невменяем, вперив взгляд в пространство. Напрасно его окликал Камилл, видевший все.

– Вылетай на Маркизы, - несколько раз повторил Камилл и поспешил выключиться: он знал, что человека в таком состоянии лучше оставить наедине со своими мыслями.

Внезапно Аппарат связи заработал снова, и чей-то бесстрастный голос сообщил Леониду о появлении миража в районе Дели. Леонид устремился к Парящему, который стоял на резервной линии Великой автострады. Уже открыв дверцу машины, он обернулся и крикнул одному из операторов:

– Дай мне излучатель! Я должен найти Теранги…

– Теранги ничто теперь не спасет… - начал было юноша, подавая излучатель, но Леонид перебил его:

– Вызывайте ионолет - и на Маркизы! Берегите фотоснимки и магнитограммы. Они очень нужны Камиллу.

Через минуту Парящий уже скрылся за изгибом автострады…

Всю ночь продолжалась гонка за розовой колонной. Словно издеваясь над Леонидом, она уходила все дальше по автостраде - в Бенгалию, Бирму, Малакку. Он гнался за ней, словно одержимый, выключив Аппарат Всеобщей связи, чтобы не слышать голоса Камилла. Леонида поддерживала надежда еще раз настичь мираж, проникнуть в этот «гриб». Воображению рисовался Теранги, изнемогающий внутри аппарата в борьбе с непонятными силами, зовущий на помощь… «Он не мог погибнуть!… Он жив!»-вслух восклицал Леонид. Временами его ужасала мысль об Уне. Знает ли она?… Как живая стояла девушка перед его глазами, и он не мог вынести ее укоряющего взгляда…

В Сингапур, конечную станцию Великой автострады, Леонид прибыл ранним утром - почти одновременно с миражем, который, наконец, прекратил свой сумасшедший бег и неподвижно замер в центре гавани.

* * *

Подводный атомный экспресс «Посейдон» только что отплыл из Сингапура в Полинезию. Обширный салон, в котором сидел Леонид, был погружен в темноту. В океане, по ту сторону прозрачной стены, кипела жизнь. В ярком свете прожекторов мелькали какие-то хищные пасти, умопомрачительные челюсти, стебельчатые глаза… Леонид, казалось, любовался феерическим зрелищем самосвечения рыб. На самом деле он был в глубоком отчаянии. Судьба Теранги оставалась неизвестной. Положив подбородок на скрещенные руки, опиравшиеся на выступ иллюминатора, Леонид вновь и вновь возвращался к событиям в Сингапурском порту.

… Выросший как будто из воды в центре гавани, мираж едва не вызвал настоящее бедствие. В Сингапур ежедневно прибывали десятки тысяч тружеников, и всех надо было отправить в Полинезию. Подводные экспрессы, многоместные воздушные гиганты, двухопорные океанские суда, громадные лайнеры на подводных крыльях покидали город с интервалом в две-три минуты. И вдруг четко налаженная транспортная система расстроилась. Огромные пенные волны, кругами расходившиеся от основания миража, - вероятно, результат взаимодействия защитного поля с водой - с ревом обрушились на причалы, перехлестывали палубы океанских Левиафанов, ломали легкие конструкции, увлекали в воду растерявшихся пассажиров. Сквозь грохот волн и надрывный вой сирен кораблей прорывались крики тонущих… А над всем этим господствовала невыразимо ясная мелодия - точно колонна розового свечения была какой-то исполинской эоловой арфой.

…Универсальный спасательный катер аквалот боролся с волнами, пробиваясь к миражу. Скорчившись в тесной рубке на носу судна, Леонид торопливо настраивал Ф-излучатель. Рядом стоял капитан и, ничего не понимая, с испугом спрашивал:

– Что ты хочешь делать?… Что? Объясни!…

– Молчи,- прервал его Леонид.- Увидишь.

Аквалот никак не мог преодолеть бешеные водовороты, окружавшие основание светового столба. Леонид скрипел зубами от досады. Потом ему пришла в голову спасительная мысль.

– Под воду!… - крикнул он капитану. - Под воду! Мы подойдем к нему из глубины!

Капитан отдал по радиофону команду. Судно, автоматически задраив все люки, пошло на погружение. Сразу стих рев волн. Лишь сильное движенце воды слегка колебало аквалот. Держа Ф-излучатель наготове, Леонид не спускал глав с экрана ультразвукового локатора.

– Я вижу его! - воскликнул он хрипло. Сквозь зеленоватую муть вдруг ясно проступил знакомый силуэт «гриба», окруженный ярким ореолом. Звуки мелодии, которые он испускал, находясь в нескольких метрах под поверхностью океана, гремели здесь оглушающе - вследствие хорошей звукопроводности среды.

– Делай крутой поворот! - приказал капитану Леонид и спустя минуту включил излучатель. Аквалот ринулся вправо - как раз вовремя, чтобы избежать ответной реакции «гриба». Молниеподобные разряды пронзили толщу воды слева от судна. Ореол вокруг «гриба» - как и столб света на поверхности - угасли. Несколько секунд Леонид отчетливо видел внутренность аппарата, где возникали и пропадали сложные переплетения каких-то структур. Потом «гриб» взбурлил воду и стал всплывать. И в этот момент Леонид рассмотрел сквозь вещество его днища контуры человеческой фигуры. Ему показалось даже, что она шевелится.

– Жив! - взволнованно вскричал Леонид, повергнув капитана в еще больший страх. - Я говорил! Он жив!

– Кто он?! Что?!-восклицал капитан.

– На поверхность! - скомандовал Леонид. - Скорей! Скорей!

Аквалот всплыл одновременно с аппаратом. Леонид открыл иллюминатор и выбросился в море, надеясь, что разрежение втянет его внутрь «гриба», как это было с Теранги. Но на этот раз разрежение не возникло. «Гриб» поднялся из водоворотов, в которых захлебывался Леонид, и пропал, растворившись в синей безбрежности. Обессилев, Леонид потерял сознание. Очнулся он на причале. Вокруг стояли спасшие его моряки и потрясенный событиями капитан. Волнение в порту уже улеглось, пострадавшим оказана помощь, и транспортная карусель Сингапура снова начала свою работу. Леонид сел, весь мокрый и еще не вполне пришедший в себя, медленно поднял голову.

– Где он?! Где? - Леонид озирался, разыскивая в небе аппарат. Но сколько он ни напрягал зрение, разглядывая горизонт, море, небо, - ничего не нашел.

Его окликнул прибежавший дежурный по порту:

– Ты Леонид?…

– Да, - безучастно сказал он.

– Тебя вызывает к экрану Всемирной связи Камилл.

…Камилл ни словом не обмолвился по поводу несчастья, но был мрачен. Леониду было бы легче, если бы он заговорил об этом. Камилл лишь сказал:

– Выезжай на Маркизы. Я развернул здесь целый научный центр. Удалось расшифровать еще несколько иероглифов светового феномена. - Он помолчал, потом добавил: - Твое присутствие очень важно… не только для нас.

– Хорошо, - сказал Леонид. Его внезапно охватила огромная усталость, он как-то сразу обмяк, возбуждение, не покидавшее его последние сутки, ушло. Он едва доплелся до Павильона Отдыха и уснул мертвым сном…

На потолке салона зажглись люстры, и голос вахтенного, усиленный динамиками, провозгласил:

– Всплываем на поверхность океана! Время обеда.

…Высокими валами раздалась пучина вод, из нее вынырнуло громадное рыбообразное тело «Посейдона». Будто створки раковины, раскрылись верхние части его корпуса, плавно перемещаясь относительно друг друга и образуя необъятную палубу-сад. Между пальмами и цветущими кустами протянулись легкие тенты, из недр корабля появились столы, кресла, шезлонги, раздаточные стойки, кибероофицианты. Шумная толпа людей растеклась по палубе. Леонид сидел под зонтичной пальмой, у самого фальшборта, и неохотно ел. Безучастно смотрел он на уснувший под лучами солнца Великий океан, в котором отражалось чудесное лазурное небо, слушал шелест листьев над головой, ловил тихий говор людей и обрывки музыки, - и ему хотелось умереть, раствориться в безбрежной водной пустыне, потому что он считал себя недостойным Светлого Мира, в котором жил. Из просторов мироздания в этот мир вторглось явление, не поддающееся контролю разума. Он самонадеянно сразился с ним - и нанес людям вред. По его вине погиб Теранги, один из самых дорогих ему людей, друг, товарищ и брат. Теранги, который любил его искренне, беззаветно, глубоко… Потом он начинал мучительно думать о той, к которой мечтал вернуться, овеянный славой. Что он скажет ей теперь?… Глубокая складка прорезала чистый лоб Леонида.

* * *

На морском вокзале Таиохаэ его встретил Камилл. Ученый опять ничего не сказал о случае под Лахором, и Леонид был ему благодарен за это. Пока они ехали к зданию Всепланетного Зеркала, Камилл рассказал, что наблюдения и исследования идут полным ходом, а нанесенный на карту маршрут движения миража позволяет уже сейчас в какой-то мере предугадывать пункты, где его можно ожидать.

– Мне казалось, что аппарат придет сюда за потерянной чашей, - сказал Камилл. - Но теперь я в этом не уверен… После Сингапура он не появляется второй день, - добавил Камилл с беспокойством.

…Леонид и Камилл не отходили от Всепланетного Зеркала, как назывался громадный телеаппарат, соединенный с электронным мозгом. Прошел день, другой, третий… Мираж словно в воду канул. Леонид потерял всякую надежду.

– Ушел в космос!… Не вернется… - повторял он, не находя себе места. - Что же делать?…

Камилл оставался непроницаемо спокойным. Целыми днями он переговаривался с сотнями людей, скрупулезно анализировал добытые факты и показания приборов, колдовал над многоэтажными формулами, намечая план захвата миража.

Наконец световой столб появился в Австралии, на территории Базальтового Комбината, потом перебросился в Южную Атлантику, где были сосредоточены подводные предприятия землян. Путь миража по земной поверхности был хотя и причудлив, но отражал неизменный интерес его создателей к техническим объектам человеческой цивилизации. Больше часа мираж передавал в космос информацию об освоении Антарктиды, долго колесил по Евразии и Северной Америке. Камилл непрерывно руководил по радио действиями многочисленных отрядов, стороживших на всех материках появление светового феномена, и в короткий срок собрал массу ценной научной информации. Он уже почти наверняка знал, как действовать. Однажды Камилл созвал у Всепланетного Зеркала всю группу исследователей, с которыми работал, и сообщил:

– Теперь начинаем подготовку к захвату аппарата… Если я что-нибудь понимаю в его назначении, он обязательно придет сюда! - Острие карандаша начертило овал, закрывающий большую часть амазонских джунглей. - Это ли не приманка?… Громадное скопление роботов, землеройных механизмов… Гидротехнические колоссы…

В Амазонии второе десятилетие проводились работы но осушению и расчистке девственного тропического леса. Сотни тысяч роботов и лесных танков неустанно прорубали просеки, выкорчевывали подлесок; другие машины осушали болота, прокладывали шоссе и электромагнитные автострады, создавали плантации ценных тропических культур, строили города и промышленные центры; возводили грандиозную электростанцию на водопадах Энджел-Фолс, соединяли каналами притоки Амазонки в единую водную магистраль. Веками дремавший первобытный лес пробуждался к деятельной жизни…

Камилл передал за океан распоряжение организовать вокруг сооружений Амазонии бессменное дежурство гравипланов и вертолетов, стянул туда сотни мощных генераторов Ф-лучей. В основу его плана захвата был положен замысел Леонида: как только появится мираж, гравипланы окружат его и набросят на большой район сверхпрочную сеть из нейтрида. Потом, стягивая ее к одной точке, поймают «гриб».

– Близок конец, - сообщил на другой день Камилл, встретив Леонида. - Из Амазонии радируют, что для поимки все готово.

– Теперь или никогда, - обронил Леонид, и в его словах Камиллу почудилась недоговоренность. Тень напряженного ожидания лежала на лице Леонида, словно он принял наконец давно обдуманное решение.

И только сейчас Леонид решился навестить Уну: прошла неделя с тех пор, как он прибыл на Нукухиву.

…Леонид медленно брел вдоль берега океана, по аллее, ведущей к Океанологической Базе, где работала Уна. Наступил вечер, и первые звезды зажглись на темно-синем небосклоне. Неожиданно из-за ближайшего хлебного дерева вышла Уна. Леонид не заметил ее, погруженный в свои мысли

– Леонид!…

Он вздрогнул и остановился, почти с испугом глядя на приближавшуюся девушку.

Уна была так же прекрасна, как в те дни, когда они познали счастье любви. Годы прибавили ей лишь больше женственности, мягкого обаяния. Чуть строже стало лицо, глубже и проницательнее взгляд. В ее пышных волосах белела гирлянда цветов, от которых исходил легкий, дурманящий аромат. На сгибе локтя висела изящная корзинка, сплетенная из пальмовых ветвей. Корзинка была наполнена отборными бананами в глянцевитой кожуре, спелыми красными гуавами с бордовой мякотью, просвечивающей сквозь прозрачную кожицу, румяными круглыми апельсинами. Сверху красовалась дыня

– Это тебе. - Она протянула ему корзинку. Леонид машинально принял фрукты. Потом рассеянно поставил корзинку на землю.

– Здравствуй… Уна.

– Я знала о твоем приезде,- сказала она. Приветливость и гордость, нежность и упрек причудливо боролись в ее голосе, в чертах лица, в мерцающих глазах, освещая девушку теплым, как этот вечер, светом.

– Все эти годы я ждала,- продолжала Уна. - И ты пришел. - Она попыталась улыбнуться. - Теперь океан и горы не отпустят тебя на север.

Леонид понурил голову.

– Я недостоин… На мне вина… Сделано много ошибок.

Уна мягко, но сильно сжала его пальцы, твердо посмотрела в глаза.

– Дорогой… Не терзай себя. Да, Теранги нет с нами. - Ее голос на мгновение дрогнул. - Но я знаю, верю, что ты не мог поступить иначе. В твоих глазах это имело свое значение. Ты всегда был самим собой. Камилл говорил мне, что факты, добытые тобой и Теранги… Без них он ничего бы не понял в природе этого… миража.

Леонид долго молчал.

– Прости… - сказал он с усилием. - Но мне лучше забыть тебя.

– Почему?! Этого я не могу понять. Никогда!…

– Я должен найти Теранги… Вернусь только вместе с ним… пли не вернусь совсем.

Уна растерянно смотрела на него.

– Может быть, ты любишь другую? - спросила она.

Леонид покачал головой.

– О, вовсе не это… Я люблю только тебя. Но должен быть один… Прости… Оставь меня.

Уна привлекла его к себе, поцеловала.

– Я понимаю тебя. Мужайся. Я верю в тебя и поэтому ухожу. Но что бы ни было,- сказала она горячо,- Уна всегда с тобой!

Леонид долго следил, как растворяется во мраке ее высокая, стройная фигура, и сознавал, что говорил не те слова. На душе у него было тяжело, но он ничего не мог поделать с собой. Он должен найти друга… У самого коттеджа Леонид вдруг остановился возле пальмы: она напомнила ему о прошлом. Три года назад Теранги стоял вот так же, прислонившись к ее стволу, и тихо наигрывал очень нежную мелодию, искусно извлекая ее из красивой раковины, внутри которой был смонтирован крохотный музыкально-кибернетический блок. Теранги играл с неподражаемым искусством, его лицо светилось вдохновением. Мелодия безотчетно трогала душу, волновала кровь. Она была созвучна голосу прибоя, шуму водопадов в горах, темной лазури неба, покою, разлитому вокруг, грудному смеху девушек, доносившемуся из пальмовых рощ… Потом Теранги убрал раковину в карман, обнял его за плечи, и они долго стояли, тихо беседуя о делах прошедшего дня.

* * *

…Развязка наступила через несколько дней. Внезапно пришел вызов станции Всемирной Телесвязи: мираж движется к Амазонке с юга. Группа Камилла срочно вылетела туда же на ионолете. Камилл несколько ошибся: световой столб начал передачу изображений не из Венесуэлы, от Энджел-Фолс, и не из джунглей Амазонии, а с восточных склонов Анд, где создавалась Трансамазонка - сквозной водный путь от Тихого к Атлантическому океану.

Все предвещало близость рассвета… Вершины гор уже сверкали в лучах невидимого солнца, но в глубокой долине, где находились Камилл и Леонид, было еще темно. Резко очерченные контуры горных цепей переливались всеми цветами радуги. Ледяные вершины, неподвижные и величественные, застыли на такой высоте, на какой глаз привык видеть бегущие облака. Но еще выше возносилась розовая колонна миража, освещая красно-фиолетовым светом панораму строительства. Землеройные механизмы и циклопические башни ВЧ-мониторов, пробивавших стену Анд, в этом свете напоминали сооружения из какого-то иного мира; вода, струившаяся по широкому руслу Трансамазонки, казалась темной кровью; горел багрянцем пятикилометровый шпиль, что принимал миллиарды киловатт энергии от заатмосферной термоядерной электростанции; большими красными каплями плавали в воздухе гравипланы и вертолеты, окружавшие световой столб. молчаливые толпы строителей, прекративших работы, казались скульптурными группами, выкрашенными киноварью.

Камилл оторвался от шкал многочисленных приборов, установленных вокруг, и подал знак оператору. Тот включил сигнальное устройство. Стремительно взвилась в небо ослепительно яркая ракета. И тотчас стаи гравипланов пришли в движение, быстро снижаясь к основанию столба света. Заработали сотни Ф-излучателей. Непроницаемое сиреневое облако окутало мираж Некоторое время внутри облака трепетали знакомые молнии ответной реакции аппарата, но вскоре соединенная мощь излучателей подавила защитное поле. Мираж угас. Круг вертолетов и гравипланов, обозначавших границу ловушки, сматывал на гигантский кольцевой вал нейтридную сеть и медленно приземлялся. Наконец манипуляторы, выдвинутые гравипланами, крепко прижали кольцевой вал к почве.

Когда же рассеялось Ф-облако, Леонид схватил Камилла за руку:

– Видишь?… - Очень бледный, с пристально устремленным взглядом, он шагнул вперед. Под сетью, словно рыба в неводе, бился громадный полупрозрачный предмет. Его синеватые контуры выступали все отчетливее. Оказалось, что он напоминал не гриб, а какую-то черепаху без лап, но с бесчисленными отростками антенн. На спине «черепахи», в такт ее движениям, качалась параболическая конструкция - излучатель, виденный Леонидом еще на Северной Земле. Вогнутую поверхность излучателя усеивали те самые серо-розовые граненые чаши, одна из которых была найдена Теранги.

– Это автомат… Кибер! - воскликнул Камилл. - Наконец-то и я увидел его.

«Черепаха» несколько раз обежала по кругу свою невидимую тюрьму, потом остановилась, словно растерявшийся человек. Вероятно, ее «мозг» искал в своих памятных ячейках выход из положения, не предусмотренного программой. Вдруг она раз за разом взвилась вверх, пытаясь преодолеть препятствие. Изнутри «черепахи» нарастала тревожная мелодия. По мере того как усиливался напор на сеть, мелодия становилась глуше, но мощнее. Раздался пронзительный треск: лопнул один из манипуляторов. А может быть, даже прорвалась ячейка сети. Как будто поняв это, «черепаха» упала на землю и медленно поползла к месту разрыва. Взволнованный рокот голосов прокатился по толпе.

– Он уйдет!… Держите!-закричал кто-то испуганно. Этот возглас словно толкнул Леонида в спину. С взглядом, прикованным к «черепахе», почти не сознавая своих действий, он метнулся к сломанному манипулятору.

– Остановись!… Леонид! Это безумие!-кричал ему вслед Камилл. Но Леонид уже проник под сеть и, стоя на четвереньках, широко раскрытыми глазами следил за «черепахой». Побледневший Камилл отрывисто сказал что-то старшему оператору и бросился к Леониду, намереваясь предотвратить бессмысленный, по его мнению, поступок.

«Теперь или никогда!… Иначе уйдет совсем»,- стучало в мозгу Леонида. Он протянул вперед руки и уцепился за что-то гибкое, но твердое. Могучий рывок кибера потряс сеть и едва не заставил Леонида разжать пальцы. Он слышал, как лопнуло еще несколько звеньев. Кибер снова упал на землю, готовясь к очередному удару. В это время подоспел Камилл. С перекошенным от возбуждения лицом он шарил руками в воздухе, пытаясь ухватиться за Леонида, чтобы извлечь его из-под сети. Неожиданно «черепаха» метнулась в его сторону, волоча за собой Леонида, и вдруг Камилл с изумлением почувствовал, что влетел головой в… пустоту. Вернее, он оказался внутри кибера! Тысячи щекочущих уколов пронзили его тело. Но боли не было. Не раздумывая, Камилл нащупал плечи изнемогающего Леонида и подтянул его к своим ногам. В следующее мгновение «черепаха» прорвала сеть и взвилась в воздух. Тысячеголосый крик испуганных людей наполнил долину, ударился в склоны гор, дробясь и множась в ущельях и теснинах.

Далеко внизу Камилл увидел своих операторов, растерянно бегавших среди приборов. Потом его ослепила вспышка розового света. Точно вопль о помощи, в зенит опять вонзился столб излучения. Они с Леонидом были внутри него. Камилл чувствовал, что находится в какой-то странной среде - без тяжести, но и без парения. «Силовое поле этого автомата»,-подумал ученый. Под ногами он ощущал что-то упругое, но неподатливое. Вокруг смутно мельтешили неясные контуры: сложные переплетения гибких проводников, внутри которых розовели мириады шариков и бусинок, вроде зерен хлорофилла; узорчатые схемы, пронизываемые искрами беззвучных разрядов; закрученные в спирали и клубки непонятные детали, непрестанно менявшие свой цвет и форму. Все, вместе взятое, производило впечатление живого организма. Справа, на уровне плеч Камилла, пульсировал ребристый фиолетовый шар.

– Биокибернетическая схема,- прошептал Камилл, удивляясь, что безнаказанно стоит на этих жизнеподобных конструкциях и никуда не падает. - Какая странная и совершенная… - Его голос потонул в мощной мелодии, испускаемой биомеханизмами.

«Черепаха» уже поднялась на высоту ближайших гор, преследуемая несколькими гравипланами. Но они вскоре отстали, исчерпав свой потолок.

А Леонид быстро ползал среди странных конструкций, разыскивая погибшего Теранги: «Где он?… Или ничего не осталось, кроме горстки пепла?…» Вдруг на фоне то возникающих, то пропадающих схем он увидел внизу, у себя под ногами, смутную фигуру. Он прыгнул в просвет между двумя невидимыми, но осязаемыми волноводами и медленно упал метра на два вниз, на «дно» аппарата. Теранги, исхудавший до неузнаваемости, лежал ничком, подвернув голову. Губы у него почернели и растрескались. Он был жив, но без сознания и тихо бредил. Рядом валялся портативный баллончик с тонизирующим напитком «Нектар». Леонид схватил его, открыл - баллон был пуст. Леонид понял, что Теранги смог прожить без пищи двенадцать дней лишь благодаря «Нектару». Видимо, Теранги расходовал его очень бережно-буквально по каплям. Леонид осторожно перевернул друга на спину, достал свой баллон с «Нектаром», разжал зубы Теранги и влил ему в рот несколько капель. Тот судорожно глотнул, открыл глаза, прошептал:

– Пить… Воды.

Он дал ему выпить несколько глотков. Теранги пришел в себя и стал что-то говорить шепотом, выразительно глядя на Леонида. Приблизив ухо к его губам, Леонид едва расслышал прерывистые фразы:

– Держался восемь дней… кармане блокнот… Там схемы… Возьми…

Леонид разыскал блокнот и долго карабкался наверх, к Камиллу, преодолевая какое-то непонятное сопротивление конструкций: они словно тянули его вниз.

Камилл метался среди зыбких линий, угадывая в них электронные схемы, но не мог до конца понять, что это такое.

Облитый кровавым светом излучения, он показался Леониду мифическим марсианином, управляющим подвластными ему механизмами.

– Вот… - Задыхаясь от напряжения, Леонид упал у его ног. - Это записи Теранги… Схема. Они помогут тебе.

Камилл обернулся, выхватил у него из рук блокнот. Ученый не удивился, не стал ни о чем расспрашивать: не до этого было. Камилл быстро листал блокнот, и его мощный ум мгновенно постигал схемы и записи Теранги. Для Камилла они были лучом маяка, блеснувшим в океане кибернетических гипотез.

Мелодия, издаваемая «черепахой», усилилась: аппарат явно набирал скорость. Леонид, так и оставшись лежать на «полу», случайно взглянул вверх, вдоль розового столба. И снова его глаза увидели в неизмеримой дали, куда уходил луч света, кусочек иного, прекрасного мира. Неземная мелодия захватила его с новой силой. Он растворился в ней, подобно лепестку цветка в ночном мраке, ощутил себя легким дуновением ветерка, плывущего в бесконечность…

– Камилл… Камилл… Смотри.

Рука Леонида поднялась и бессильно опустилась…Белые, как жасмин, прозрачные колонны сгустились, приблизились; возник обширный зал, причудливые аппараты, и в ореоле полудужий из розоватого металла - крупная голова… лицо, которое Леонид не смог бы описать. Чьи-то глаза, бесконечно внимательные, недоумевающие, тревожные, встретились с его глазами. На мгновение у Леонида остановилось сердце… Сжались бездны пространства, исчезло время… Он слился, воссоединился с далеким собратом по разуму и стоял теперь на Nunc Stans, на неподвижной точке настоящего, не озираясь на прошлое, не ожидая будущего. Не разорванное на ДО и ПОСЛЕ содержание бытия приобрело для него ясный и неожиданно простой смысл, как тождественное уравнение, как одна логическая самоочевидная истина…

А мозг Камилла напряженно работал, сравнивая схемы Теранги с бесчисленным множеством земных кибернетических цепей, отложившихся в его необъятной памяти за годы научных исканий. Почти интуитивно Камилл заключил, что пульсирующая ребристая сфера и есть тот самый узел, остановка которого может парализовать «черепаху». Некоторое время он колебался, вглядываясь в полупрозрачное облако пульсаций, и вдруг быстрым движением погрузил в него руку, вооруженную кибернетической иглой, которую захватил еще с Нукухивы,- словно чувствовал, что она может понадобиться. Разомкнулись сердцеобразные фиолетовые плоскости. Ребристая сфера тотчас опала, медленно трепеща, словно умирающая рыба-Мелодия резко пошла на убыль. Глаза, к беспредельной мудрости которых припал Леонид, потускнели, задрожали, расплылись. Он пришел в себя и увидел Камилла, его пальцы, погруженные в сферу. Еще какой-то миг в душе Леонида жила бесконечная тоска, сожаление по утраченному видению - он готов был созерцать эти глаза вечно. Но он видел, что Камилл конвульсивно содрогается, пронзаемый разрядами. Над головой ученого билось синее пламя.

– Что ты делаешь?! Не надо!… Подожди! - вскрикнул Леонид и, вскочив на ноги, бросился к сфере. С трудом оторвал от нее Камилла, потом мощным усилием разорвал податливое вещество сферы. И тут голубовато-белое покрывало окутало руки Леонида, перебросилось на туловище, ноги… С глухим стоном он упал навзничь.

С земли увидели, как розовый столб, нижний край которого уже поднялся до уровня самых высоких вершин, вдруг побледнел, угас, хотя кристально чистая мелодия еще звонко отдавалась в теснинах скал. Потом в вышине загорелась ослепительная звездочка, тотчас потухла, и что-то большое, темное начало стремительно падать вниз.

– Скорей!… - раздалось несколько голосов. - Спасайте их!…

Гравипланы быстро взмыли ввысь…

«Черепаху» удалось подхватить сетью буквально в последнюю минуту. Когда подбежали операторы, Камилл с искаженным от боли лицом - у него были сожжены волосы - шагнул навстречу, держа на руках Леонида.

* * *

…Колеблемые легким ветерком, шелестели листья кокосовых пальм. Где-то рядом раздавалась пушечная пальба океанского прибоя. Леонид открыл глаза и увидел прекрасное лицо Уны, склонившейся над ним. Потом он заметил поодаль, в шезлонге, Теранги, сосредоточенно изучавшего показания киберодиагноста, от которого к Леониду тянулись густые пучки проводников.

В глазах Уны плеснулась огромная радость.

– Теранги… - словно боясь спугнуть видение, прошептала Уна. - Леонид пришел в себя.

Теранги вскочил на ноги, уронил анализатор. Его теплые ладони коснулись лица друга.

– Жив!… Жив… брат… - Теранги чуть не плакал от счастья.

– Где я? - еле слышно, одними губами, спросил Леонид.

– Конечно у нас, на Маркизах,- ответила Уна. - Ты был без сознания больше недели. Мы так боялись…

Он благодарно улыбнулся ей и опять вопросительно по-смогрел на Теранги:

– А что… с Камиллом?

– Он не отходил от тебя все это время. Уехал только позавчера - его срочно вызвал Совет Знания.

– Цела ли «черепаха»?

Вместо ответа Теранги вернулся к столу, включил настенный экран телестереовизора. Леонид увидел часть зала Совета, внимательные лица ученых и вдали знакомую панораму Города Знания. Затем он узнал глуховатый, необычайно отчетливый голос Камилла, скрытого за рамкой экрана. Очевидно, тот делал сообщение для всей Земли.

– Аппарат, с таким трудом нейтрализованный нами в предгорьях Анд,- говорил Камилл,- пролил свет на одну из самых сложных проблем естествознания - проблему извлечения рассеянной энергии из окружающего пространства. Еще Циолковский мечтал об использовании той ветви великого круговорота энергии в мироздании, в которой энергия концентрируется. Путь к этому он видел в создании управляемого взаимодействия поля и вещества, в искусственном создании асимметрии между веществом и гравитационным полем. Гениальный мыслитель исходил из того, что при надлежащей локализации процессов в пространстве-времени можно добиться направленного хода энергетических процессов, когда электроны- эти носители жизни и вечной юности материи - потекут из областей с меньшей собственной энергией в области с большей энергией, как бы от холодных тел к нагретым, вопреки энтропии 7.

…Как удалось установить, «черепаха» и есть сочетание биокибернетического механизма, аккумулятора рассеянной энергии и передатчика волн тяготения. Главная часть ее оболочки - электродинамический асимметричный микробарьер, то» есть мощные слои частиц, в тысячи раз меньших, чем протоны и электроны, и обладающих диковинными свойствами. Об этом говорит хотя бы тот факт, что мы прошли через оболочку аппарата, как через пустоту. Оболочка словно по желанию пропускает макротела, но абсолютно непроницаема для любых излучений. Вот почему Теранги, плененный аппаратом, не погиб даже при нашей Ф-атаке в Андах. Частицы барьера - это еще более глубокий «этаж» строения материи, нежели известный нам микромир. Пространство там асимметрично, в нем нет «правого» или «левого», а цикличные обратимые процессы идут с громадной скоростью.

…Это техническое чудо послано к нам из планетной системы альфы Девы: на излучателе обнаружена карта звездного неба. Аппарат не нуждается в каких-либо искусственных источниках энергии, а концентрирует ее без всякой видимой затраты за счет рассеянной энергии электромагнитных и гравитационных полей, холодных масс газо-пылевых облаков. Он непрерывно поглощает неисчерпаемую энергию, разлитую в пространстве, понижая его температуру.

…Передача живых картин нашей цивилизации происходила по остронаправленному лучу гравитонных волн мощностью в биллионы киловатт. Асимметричный микробарьер препятствовал какой-либо потере энергии на бесконечно длинном пути передачи. Поэтому телеизображения доходили до альфы Девы без искажений и ослабления. Для них как бы не существовало расстояний. Это и есть та самая гравиосвязь, о возможности которой много спорили еще до Эпохи Всемирного Братства. Мы близко подошли к решению ее проблем, не хватало лишь нескольких важных звеньев. Теперь они нам известны!… Однажды сообщенное знание не может быть взято обратно. Человек получит новый могучий инструмент господства над природой - электронную энергетику и гравиосвязь. В отличие от атомной и термоядерной эта новая энергетика безвредна для человека, биологически привычна ему, так как сродни фото~ синтезу и процессам в живой клетке.

…Почему аппарат как бы не замечал людей, интересуясь лишь крупными техническими сооружениями? Оказалось, что в этом повинны мы сами: при столкновении с «черепахой» на побережье Нукухивы Теранги случайно выбил из гнезда одну из чаш-приемников, настроенную как раз на фиксацию и передачу изображений людей, животных и более мелких существ.

– Сейчас мы пытаемся встроить выпавшую деталь на свое место, восстанавливаем управляющий блок - ребристый шар, поврежденный мною и Леонидом,- закончил Камилл. - Пройдет несколько дет - и мы увидим создателей чудесного аппарата, чей ум намного опередил человеческий.

Запись прервалась, голос Камилла смолк. Леонид долго молчал задумавшись. Потом слабая улыбка осветила его лицо.

– Скоро я встану? - спросил он Теранги. - Через несколько дней. Леонид нашел руку Уны, сказал:

– Я говорил тогда…

– Не надо, - Уна приложила к его губам пальцы. Он привлек ее к себе, и счастливая девушка, тихо смеясь, поцеловала его.

1 Биогеносфера («Сфера возникновения жизни») -часть планеты, образованная литосферой, атмосферой и гидросферой, в пределах которой возникает и развивается жизнь.- Прим. ред.

2 Биогенолог - ученый, занимающийся изучением биогеносферы планеты.- Прим. ред.

3 Ignorabimus (лат.) - абсолютно непознаваемое.

4 Флюктуация (от лат. fluctuatio - колебание, волнообразное движение) - в широком смысле беспорядочные отклонения случайных величин в обе стороны от их средних значений - Прим ред

5 Нуи - очень сильно, безгранично.

6 Пальма будет расти, Коралл будет ветвиться.

7 Энтропия (греч. entrope - превращение) - особая физическая величина, характеризующая в обычно наблюдаемых явлениях и процессах рассеяние, обесценение энергии, заключающиеся в переходе всех видов энергии в тепловую и равномерном распределении ее между всеми телами природы.- Прим. ред.

На суше и на море:Повести.Рассказы. Очерки /Ред. кол.: П.Бурлака и др.; - М.: Географгиз, 1962. С. 303 - 342

Александр Мееров. Родбариды

* «Родбариды» - отрывок из научно-фантастического романа Александра Меерова «Сиреневый кристалл».

В своем романе автор развивает мысль о том, что кремний (силиций), как ближайший «родственник» углерода, способен вступать в сложнейшие соединения, подобные углеродистым, так называемым органическим. Автор допускает, что эти соединения, становясь все сложнее и сложнее (как это происходило на нашей планете с углеродистыми соединениями), образовали вещества типа силициевых белков, приведших к зарождению силипиевой жизни, для которой не потребовалось столь исключительных условий, как для зарождения на Земле жизни углеродистой. Автор считает, что миры Вселенной, вероятно, населены силипиевой жизнью в несравненно большей степени, чем углеродистой.

О приключениях людей, открывших зародыши силициевых существ, попавших к нам из далеких неведомых миров, об ученых, сумевших пробудить к жизни эти зародыши, о невероятной, еще не виданной силе, таящейся в силипиевых существах, и о победе человеческого разума над этой силой и повествует научно-фантастический роман «Сиреневый кристалл».- Прим. ред.

КОЧАН КАПУСТЫ

ВИЛЛА Ченснеппа, не совсем удачно, хотя звучно, названная Пропилеями, не походила ни на одну из загородных вилл столицы. Обычай строить для себя загородные виллы появился у богатых людей еще во времена Юлия Цезаря. С тех пор немало вилл перестали служить своим хозяевам загородными домами и стали музеями. Что же касается виллы Ченснеппа, то она никогда не служила ему загородным домом, а была задумана и строилась как своеобразный музей.

Ченснепп слыл человеком, не лишенным оригинальности, и, пожалуй, не без оснований. Однако оригиналом он был лишь в той мере, в какой из этого можно было извлечь выгоду. Сооружение Пропилеев он затеял в тридцатые годы, именно в то время, когда после невиданного «процветания» деловой мир охватила небывалая депрессия. Расчет незаурядного предпринимателя оказался правильным: вилла строилась как нечто единственное в своем роде, стоимость ее сразу бросалась в глаза, и ни у кого не могло возникнуть подозрений, что Ченснепп именно в это время, как никогда, был близок к разорению. Уже одно то, что виллу строил знаменитый Антонио Ульмаро, говорило о неограниченных возможностях богатого заказчика.

Архитектор и превосходный скульптор, Ульмаро много лет носился со своей идеей создания Анфилады Искусств, не находя человека, который мог бы по достоинству оценить эту идею, а главное, захотел бы затратить громадные средства для воплощения ее в камень, мрамор, гипс. Встреча с Ченснеппом решила дело, и вскоре неподалеку от города, в низине, заросшей тополями, буком и светлым ясенем, сотни рабочих стали возводить сооружения, которые должны были принести славу архитектору и упрочить кредитоспособность дельца.

Начались работы успешно, но по мере того, как укреплялось финансовое положение Ченснеппа, исчезала надежда на славу у Антонио Ульмаро. Разговоры о необычайном сооружении постепенно стали стихать, строительство затянулось на добрый десяток лет, Ченснепп с каждым годом все меньше и меньше отпускал средств. С началом второй мировой войны работы вовсе прекратились, и Ульмаро погиб в безвестности.

Пропилеи Ченснепп считал довольно обременительным приобретением. Огромные деньги, вложенные в их постройку, не приносили дохода, продать недостроенное сооружение было невозможно, да и не имело смысла, так как репутации одного из богатейших людей страны факт обладания оригинальной виллой-музеем ущерба отнюдь не наносил. В дни, когда голова Ченснеппа бывала занята каким-нибудь важным, требующим особой проницательности делом, он ненадолго заезжал в Пропилеи, бродил по величественным залам, хранившим традиции возвышенного творчества прошедших времен, и здесь, в тишине, обретал покой и сосредоточенность, так необходимые в предстоящем деловом сражении.

Изредка в Пропилеях появлялась шумная толпа друзей дочери Ченснеппа, и тогда римский атриум оживал, наполнялся запахом роз, пряных яств и звуками джазовой музыки, никак не гармонировавшей с античным духом того, что создал гений Ульмаро. Но как только пиршество стихало и уезжали в город автомобили, привозившие в Пропилеи молодых людей и припасы, вилла погружалась в тишину, и снова ее единственным обитателем оставался Ритам.

Поль Ритам, скульптор, искусствовед, человек, всю жизнь проживший в искусстве и для искусства, как никто другой подходил для управления и надзора за Пропилеями. С тех пор как в голову Ченснеппа, ворочавшего большими делами и никогда не допускавшего расточительности в малом, пришла мысль назначить калеку Ритама на эту должность, он мог больше не беспокоиться о своей вилле-музее. Ритам любил Пропилеи. Он знал в них все, начиная с самой дешевенькой геммы в глиптотеке 1 и кончая монументальными статуями, высеченными великими мастерами.

В последние годы жизни знаменитого архитектора Поль Ритам работал под его началом, и это давало ему возможность считать себя «учеником самого Антонио Ульмаро». Ритам ничего не создал в искусстве, оставаясь неудачником и мечтателем. Будучи дилетантом, он хотел стать творцом, будучи бесталанным, он стремился к славе и подвигу в искусстве, не понимая и не имея мужества понять, что, кроме мечты о творчестве, у него нет ничего творческого. Война отняла у него руку и ногу и этим примирила его с самим собой - ему оставалось утешение, что, не случись этого, он смог бы стать Праксителем современности, но сейчас… сейчас он живет в прошлом искусства, охраняя это прошлое, талантливо воспроизведенное в Пропилеях.

Каждое утро в половине восьмого Поль Ритам аккуратнейшим образом появляется у массивных ворот Пропилеев. Дружески поприветствовав привратника, он всякий раз сокрушается о том, что металлическая ограда, охватывающая огромную территорию усадьбы, ржавеет, и очень подробно излагает привратнику, как именно он намерен уговорить господина Ченснеппа раскошелиться.

Привратник наизусть знает всю историю уникальной ограды, с заученным интересом выслушивает скульптора, сокрушается вместе с ним, оживленно поддерживает разговор - ведь это его единственное развлечение на протяжении всего скучного дня - и удаляется в привратницкую не раньше, чем Ритам исчезает за купой деревьев, отделяющих ворота от виллы-дворца. Так Поль Ритам начинает свой утренний обход.

Каждый раз, пройдя буковую ограду и очутившись перед Анфиладой Искусств, восторженный искусствовед замирает на несколько минут, никогда не уставая восхищаться созданием Ульмаро. Отсюда, от буковой рощицы, лучше всего видна Анфилада, постепенно спускающаяся к самому низкому месту усадьбы, где громоздится мрачное сооружение, названное архитектором Средневековье. Отсюда же начинается широкая, мощенная огромными плитами Дорога сфинксов. По обеим ее сторонам правильными, унылыми рядами тянутся цоколи из красного песчаника, на которых лежат львы с человеческими головами. Однообразные, бесстрастно загадочные, они как бы символизируют вереницу веков, полных тайн я непознанного, веков, предшествовавших наибольшему расцвету искусства египтян.

Медленно, скрежеща металлической ногой по каменным плитам Дороги молчания, Ритам проходит мимо сфинксов, приближаясь к массивному каменному строению с косыми срезами стен.

Дорога заканчивается широкой площадкой, на которой Ульмаро установил иглу обелиска, иссеченную иероглифами, и колоссальную сидячую фигуру, превосходно гармонирующую с общим спокойствием архитектурных линий постройки. Вход в египетские залы представляет собой две совершенно одинаковые грузные башни с косыми стенами - пилоны, связанные между собой портиками, с небольшой, сравнительно, дверью, придавленной массивностью постройки.

Затворив за собой тяжелую бронзовую дверь, Ритам, словно с помощью машины времени, переносится в глубь веков, в царство величавой неподвижности египетских статуй, множества одинаковых колонн, в мир искусства скупого, прямоугольного, застывшего и зловеще угрюмого.

Внутренний египетский дворик архитектор выполнил так, что в любую погоду в нем ощущалось солнце Египта: умело замаскированные источники света посылали лучи через верхние отверстия, расположенные над бассейном,- все же это не уменьшало чувства придавленности. Его не рассеивали ни пестрая роспись золотом, синью, ярко-красной краской, столь же загадочная, как иероглифы, и заполнявшая все стены, колонны, карнизы; ни зелень пальм, столпившихся у бассейна; ни голубизна прохладной воды.

Египетская часть Анфилады всегда навевала тоску на Ритама.

«Искусство мертвое, искусство для мертвых,- часто думал он, рассматривая застывшие изображения барельефной живописи.- Искусство, порожденное страхом перед превратностями загробного мира, созданное для потусторонней жизни, призванное умилостивить богов небытия. Отсюда и поиски форм абсолютного покоя, таинственность, мрачность».

Ритам, как всегда, старается пройти египетский дворик поскорее, спеша в залы одухотворенного искусства Эллады, но его частенько задерживает крокодильчик.

Крокодильчик, греясь на отмели глубокого бассейна, не подавал никаких признаков жизни, часами лежал бревном, как и подобает этим милым животным, и ничем, собственно, не обременял Ритама. Но одного только присутствия в храме искусств этого существа было достаточно, чтобы натура художника бунтовала. Крокодильчик был водворен в Анфиладу волею самого Ченснеппа - это был его единственный «творческий» вклад в дело создания Пропилеев, и Поль Ритам не уставал негодовать при мысли о том, как был бы огорчен этим Ульмаро. Неужели недостаточно передал он самый дух глубокой древности? Неужели от каждого камня, колонны, фрески недостаточно веет подлинным искусством Египта, чтобы еще требовалось вселять сюда это мерзкое творение? Блажь! Прихоть собственника, не умеющего ценить настоящее искусство, большой талант. С какой силой и достоверностью переданы колорит и рисунок, применявшиеся зодчими древнего Египта, как поражает величавая неподвижность в позах статуй, строгое спокойствие линий, так характерное для египтян, стремившихся в своем искусстве к выражению абсолютного покоя!… Покоя?

«А может быть, все же прав Ченснепп?»

Ритам с трудом, долго устраивая свою металлическую ногу, присел у края бассейна и начал пристально рассматривать плоскую голову с длинным рылом, со вздутыми краями ноздрей, с характерно изогнутым, словно улыбающимся во сне разрезом рта. Крокодил был мертвенно-застывшнм, совершенно неподвижным, хотя чем-то неуловимым давал понять, что он жив.

Крокодил олицетворял собой покой!

Может быть, именно поэтому египтяне поклонялись живым крокодилам и бальзамировали мертвых?

«Неприятное животное все-таки»,-заключил Ритам и поспешил в залы Эллады.

Здесь все было светлым, жизнерадостным. Ульмаро, стремясь полнее передать сущность искусства древней Греции, сумел удивительно тонко примирить разнородность стилей.

Все было сооружено на разных высотах, без всякого признака симметрии, и в то же время все было гармонично, как гармонична сама весьма несимметричная природа. Ульмаро сделал все, чтобы воскресить чудесную красоту, некогда воплощенную греками в Акрополе. Весь свой талант он отдал тому, чтобы и теперь, спустя два тысячелетия, люди могли воспринимать эллинское зодчество так же свежо, ясно, как древний эллин, так же чувствовать его поражающую прелесть.

С залами Эллады Ритам всегда расставался с грустью. Пройдя римский атриум, он спускался по лестнице, представлявшей собой полукруглую колоннаду, проходил площадку с установленной на ней статуей Августа и останавливался у пустыря. В самой низине участка обширное пространство заросло бурьяном, мелким кустарником вереска и было усеяно замшелыми камнями. По замыслу Ульмаро это место должно было олицетворять века, последовавшие за падением Рима. Он велел не убирать камни, не планировать площадку, все оставить в смутном хаосе, в котором в эти века застыли все эстетические стремления, и только посреди пустыря воздвиг Средневековье - павильон, в миниатюре напоминавший и мрачный рыцарский замок, и тяжелый угрюмый храм только что находившего себя искусства ранней эпохи христианства.

В четверг 26 августа Ритам, как обычно, совершал свой обход Пропилеев. В то время как он стоял над крокодильчиком, решая очень важный вопрос: необходимо ли это отвратительное животное в египетском дворике, и в сотый раз пытался представить себе, как бы отнесся к этому старик Антонио, привратник прислал за ним: подъехал автофургон и шофер требует управляющего. Он привез какую-то зверушку, Это по распоряжению самого Ченснеппа.

«Как, еще один крокодил?!»

Поль Ритам поспешил к привратницкой, где его встретил шофер автофургона.

– Здравствуйте, господин управляющий. Я привез железный ящик, в котором какая-то зверушка. Кажется, черепаха.

– Черепаха? - недоуменно переспросил Ритам.

– Ну да, черепаха. Что же это еще может быть? - Шофер вдруг смутился и, стараясь скрыть, что по дороге в Пропилеи был излишне любопытен, понес изрядную чепуху, выпаливая слова с огромной скоростью.

– Подождите минутку. Вы говорите слишком быстро. Расскажите толком: откуда вы, кто вас послал и зачем эта черепаха, и говорите, пожалуйста, помедленней.

Шофер довольно подробно рассказал, что какой-то худющий, быстрый человек с желтым лицом, наняв его в Таркоре, велел немедленно отвезти на виллу Ченснеппа этот железный ящик.

– Он чертовски тяжел,- закончил шофер,- хотя и сделан из тоненького железа. Прямо невероятно, неужели черепаха может так много весить?

– Ладно. Мне все совершенно ясно. Вернее, ясно, что вы толком ничего не знаете. Вспомните, что еще вам сказал этот, как вы его называете, «быстрый человек»?

– Он сказал, что отвезти сюда ящик со зверушкой велел сам господин Ченснепп.

– Вот как? Превосходно. Давайте посмотрим черепаху.

Ритам не мог считать себя знатоком, но то, что лежало на дне ящика, никак не походило на зеленую черепаху, столь необходимую на торжественных обедах. Да, очевидно, господин Ченснепп не собирался баловать своих гостей лакомым блюдом, а имел в виду какую-то другую цель. Ну что же, хозяин знает лучше. Черепаха так черепаха… Вот только куда ее девать? Ритам еще раз заглянул в темноту ящика, где лежала большая, диаметром около полуметра, черепаха, и обратил внимание, что чуть овальный черно-коричневый ее панцирь был как бы сварен из мелких шестигранных, словно кованых щитков. Животное было неподвижно. Очевидно, оно втянуло в свою броню голову и конечности. Черт знает, что такое! К заботам о крокодильчике прибавились заботы об этом застывшем в страхе создании. Еще одно олицетворение покоя!

– Сгружайте ее.

Ритам распорядился поместить черепаху в средневековом гроте. В нем прохладно и сыровато. Впрочем, они, кажется, как и крокодилы, любят выползать на отмели и греться на солнышке. Но черепахи бывают разные. Эта вообще ни на какую не похожа. Неприязнь к непрошеному гостю, однако, не мешала Ритаму заботиться о нем. Ритам был в сущности очень добрым человеком и прежде всего подумал, что живое существо следует накормить. Он отправился в библиотеку, раскопал там все, что только можно было вычитать о черепахах, и это окончательно сбило его с толку. Одни виды черепах были плотоядными, хищными, другие питались исключительно растительной пищей. К какому виду принадлежала присланная Ченснеппом, он решительно не мог разобраться и распорядился бросить в ящик и лягушку, и кочан капусты.

Если бы он знал, к чему это приведет!

В течение всего остатка дня он тщетно пробовал связаться с Ченснеппом. Секретари неизменно отвечали, что шеф в отъезде.

Перед уходом домой управляющий хотел было наведаться в Средневековье, но после утомительного бестолкового дня не нашел в себе силы ковылять в такую даль и поздно вечером отправился отдыхать.

На следующее утро к ежедневному разговору с привратником об ограде прибавился еще разговор о черепахе. Обсуждение длилось несколько дольше обычного.

Когда художник прошел буковую рощицу и, как всегда, окинул взглядом всю Анфиладу, его охватил ужас. Средневековье исчезло. Даже отсюда, издалека, было видно, что на его месте стоит стройное, блестящее на солнце сооружение.

С тех пор как Ритам потерял ногу, он никогда не передвигался с такой скоростью. Всю Анфиладу, а это не меньше двухсот метров, он пробежал, если можно назвать бегом ускоренное до предела ковыляние на металлической ноге, и через несколько минут очутился перед пустырем. Да, у него не помутилось сознание, он не грезил. Средневековья не было. На его месте возвышалась изумительной красоты постройка, как бы выделанная из превосходного перламутра, переливавшаяся нежными полутонами всех цветов радуги. В теневой стороне постройки стены мягко светились. Впрочем, это были даже не стены. Скорее, это было скопление колонн, составленных вплотную друг к другу. Коротких и более длинных. Колонн большего и меньшего диаметра, колонн стройных и величавых в своей непонятности.

Только тот, кто в ясном небе видел сверкание молний, кто видел, как вода превращается в песок, а камни в хлеб, может понять состояние Ритама. Он не мог даже вскрикнуть, не говоря о том, чтобы пошевелиться или, тем более, предпринять что-либо.

Из охватившего его оцепенения вывела черепаха. Только теперь, немного придя в себя, он обратил внимание, что от сияющей постройки шла дорога. Там, где еще вчера были навалены камни и буйно разрастался чертополох, репейник и вереск, теперь сверкала, как стекло, гладкая, углубленная в землю полоса. В конце этой полосы, поближе к тому месту, где стоял Ритам, виднелся полутораметровый холмик, который медленно двигался, приближаясь к римской балюстраде. Позади него, как позади дождевого червя, проползшего по мокрой земле, оставалась блестящая на солнце дорожка. От холмика, как от трансформатора, исходило гудение, вся поверхность его тела пульсировала, и весь он, как гигантская, сплющенная под своей тяжестью капля ртути, перекатывался, приближаясь к тому месту, где стоял художник.

«Черепаха» выросла до таких размеров за одну ночь!

Чем ближе она подвигалась к Ритаму, тем яснее он мог различить шестиугольные маленькие щитки, или выпуклости, на ее теле, тем лучше мог ее рассмотреть. Ни головы, ни конечностей не было видно. Чудовище передвигалось всей массой, очевидно, обладая способностью перемещать центр тяжести внутри своего тела. По мере его приближения Ритам, как загипнотизированный не в силах оторвать глаз от невиданного, отступал по выложенной полированными плитами площадке.

Как только «черепаха» оставила позади себя пустырь в передним краем своего огромного тела, напоминавшего круто замешенный ком теста, коснулась гранитных плит, она стала двигаться быстрее. Расстояние от пустыря до статуи Августа она прошла минуты за две. Ритам, отступая, приблизился к ступеням балюстрады, споткнулся о них, упал и продолжал лежать, не в силах шевельнуться.

А тем временем «черепаха», встретив на своем прямолинейном пути препятствие в виде постамента статуи Августа, стала вытягиваться. Из овального холмика она превратилась в длинную колбасу, один конец которой стал огибать постамент. Другой конец некоторое время оставался в покое, но вот тоже зашевелился и быстро сомкнулся с первым. Не прошло и полминуты, как холм-черепаха превратился в бублик, окруживший творение великого скульптора. Гул усилился. Увеличилось самосвечение все время вибрирующего кольца, и оно стало расти. Оно все плотнее смыкалось вокруг статуи, утончалось и за счет этого тянулось вверх, превращаясь в огромный стакан. В две-три минуты постамент в статуя были окружены выросшей вокруг них какой-то непрозрачной пленкой и уже стали невидимы все еще лежавшему на ступенях Ритаму.

Гудение усилилось до нестерпимо пронзительной, давящей ноты и мгновенно стихло. Завеса, только что закрывавшая статую, опустилась, и статуи не стало.

Груда тонкого порошка возвышалась на том месте, где еще несколько минут назад стояла высеченная в прошлом тысячелетии фигура Августа.

Ритам закричал - дико, неистово. Закричал так, как кричит насмерть испуганный зверь.

ПЕРВЫЕ ЖЕРТВЫ

Через несколько минут после того, как машина доставила Ченснеппа и Фурна к Пропилеям, туда же стали прибывать автобусы, грузовики, автомобили и мотоциклы, заполненные служащими контор и заводов Ченснеппа. Фурн подсказал Ченснеппу, в каком духе следовало бы, по его мнению, объяснить людям создавшееся положение, и тот, став на подножку своей машины, произнес проникновенную речь, призывая всех своих сотрудников «принять посильное участие в деле, которое может сослужить огромную службу науке».

– Сегодня,- продолжал Ченснепп,- мы внезапно столкнулись с явлением, до сих пор совершенно неизвестным науке. Объяснять вам, дорогие соотечественники, в чем суть этого явления, еще преждевременно, как потому, что мы сами слишком мало знаем о нем, так и потому, что непременно найдутся люди, готовые посеять панику и недоумение среди честных тружеников нашего славного города.

Ченснепп не лишен был дара слова и умел, когда это требовалось, говорить много, не сказав ничего, а когда нужно было, то в нескольких словах выразить многое. Он упомянул, что от бдительности, с какой служащие станут охранять Пропилеи, будет зависеть благополучие и спокойствие их самих, населения столицы, а может быть, и всей страны. Сообщил также, что немедленно выезжает в город, чтобы побыстрее вернуться с виднейшими представителями Национального научного общества.

Ченснепп действительно тотчас же уехал, но не к ученым, как об этом заявил, а в военное министерство.

Фурн занялся обеспечением охраны Пропилеев. Он распорядился расставить прибывших цепочкой на расстоянии не более двух шагов друг от друга вдоль наружной стороны чугунной ограды, о плачевном состоянии которой так сокрушался заботливый Ритам. Фурн сам объехал на «виллисе» вокруг Пропилеев, сам проверил расстановку людей, выделил старших, связных, от имени Ченснеппа объявил о приличных наградах за точное выполнение инструкций и позаботился, чтобы охране были своевременно доставлены еда и питье. Августовский день выдался тихим, безоблачным, и, следовательно, не нужно было беспокоиться о каких-либо укрытиях для выставленных пикетов.

Одновременно со служащими к Пропилеям стали прибывать отряды полиции, вызванные Фурном еще из кабинета Ченснеппа. Вдоль ограды, но уже внутри ее, вытянулась вторая, более редкая цепочка из полицейских, которые посматривали за служащими Ченснеппа и за тем, чтобы к ограде не подошел никто из посторонних. Фурн рассчитывал на взаимное недоверие и не ошибся. Уже к двум часам дня полицейские задержали нескольких служащих, пытавшихся, оставив цепь охранения, перелезть через ограду, а служащие задержали двух корреспондентов, которые подкупили полицейских и стремились во что бы то ни стало проведать, что же творится в Пропилеях.

Вскоре к вилле Ченснеппа стали подходить войска. Они располагались на опушке букового леса-заповедника, примыкавшего к вилле с юго-востока; на севере, вблизи Асуарского аэродрома; на берегу озера Эно, вдоль шоссе, ведущего в город. На юго-западе, заняв ближайшие к Пропилеям холмы, спешно устанавливались артиллерийские батареи, а на юге, смыкаясь с частями, стоявшими у букового заповедника, располагались моточасти, оснащенные ракетным оружием ближнего действия и специальные отряды министерства внутренних дел. Из города прибывали санитарные машины, пожарные части. Из Лонара приехали горноспасательные отряды, из порта были привезены водолазы с тяжелым снаряжением - Фурн понимал, что Ченснепп не теряет в городе время даром, посылая все новые и новые подкрепления. Сражение обещало быть интересным. Фурн ждал приезда Ченснеппа, волнуясь и вместе с тем сгорая от нетерпения снова лицом к лицу встретиться с питомцем Родбара. Страстный охотник, он руководил окружением Пропилеев с чувством особого подъема. Он вспоминал свои охотничьи похождения на островах Пуату и теперь видел, что эта облава не шла в сравнение ни с какими, даже самыми грандиозными охотами пуатуанских князей на властителей джунглей. Зверь был обложен.

Там, за уникальной оградой, сквозь густую зелень деревьев виднелись постройки Анфилады Искусств, и в них теперь хозяйничало вырвавшееся на свободу чудовище. Фурн прислушивался, стараясь уловить уже знакомое ему гудение, но ничего не услышал. Вокруг было настороженно тихо. Не верилось, что Пропилеи окружают тысячи людей. Чем больше людей прибывало сюда, тем тишина становилась глубже, тревожней - все понимали, что происходит нечто необычайное, и все приутихли, как солдаты перед решающим боем.

Около трех часов дня всеобщую тишину нарушил шум подъезжавших к воротам автомобилей. Вместе с Ченснеппом прибыл военный министр в сопровождении трех генералов.

Старшим офицерам, собравшимся у ворот, было приказано не впускать в Пропилеи ни одной живой души.

– Кроме господина Картера,- добавил Фурн таким не терпящим возражения тоном, что офицер, руководивший охраной, почтительно приложил руку к козырьку.

– Вы думаете, сюда приедет Картер?

– Я уверен в этом.

– Вы правы, Фурн. Господин Картер должен приехать, Что же, я буду рад, если и он посетит этот не совсем обычный раут. Войдем, господа. Ну, Ритам, принимайте гостей. - Ченснепп пробовал шутить, его побледневшее лицо даже улыбалось, однако улыбка была неестественной.

Ритам открыл калитку. Ченснепп жестом предложил ему пройти первым, и шествие, возглавляемое калекой, двинулось к Анфиладе. Фурн несколько раз пытался опередить ковылявшего впереди художника, но Ченснепп все время останавливал его, придерживая за руку.

Дорогу молчания прошли, не обронив ни слова, и только на площадке перед массивными египетскими пилонами началось обсуждение вопроса, как двигаться дальше. Все говорили отрывисто, явно нервничая, приглушая голос почти до шепота

…Ритам оставил «черепаху» возле того места, где еще сегодня утром стояла статуя Августа. Как только искусствовед оправился от испуга, он сразу же бросился к телефону и больше не возвращался в Пропилеи. Решено было не входить в помещение, а попробовать по боковым аллеям, тянущимся вдоль Анфилады, приблизиться к римской балюстраде, то есть к тому месту, где в последний раз Ритам видел то, что упорно продолжал называть черепахой.

В аллеях, прогретых августовским солнцем, наполненных слегка пьянящим запахом зелени и беззаботным щебетом птичьей мелочи, было удивительно мирно. У всех участников этой своеобразной разведки стало немного спокойней на душе, и уже не верилось, что где-то здесь совсем близко, за несколькими рядами деревьев притаилось чудовище.

Аллея кончалась у пустыря, и Ритам молча указал на то место, где архитектором Ульмаро некогда было сооружено Средневековье. Теперь здесь таинственным и еще не познанным людьми архитектором-чудовищем было возведено строение, привлекавшее своей красотой и загадочностью.

– Начнем осмотр отсюда, господа, - нарушил молчание Фурн.

Из всех присутствующих он первым увидел силициевые существа и уже тогда, в мрачном зале вольеров, понял, что они обладают необычайными свойствами, невероятной живучестью, но только теперь узнал о их способности не только разрушать, но и созидать.

– Нам необходимо выяснить, господа, что же это такое. Посмотрите, какие великолепные стройные формы. Колонны, собранные в ликторск ий пучок! 2 Но каковы колонны! Нет, господа, нам совершенно необходимо подойти поближе.

Энтузиазм Фурна не разделяли ни военный министр, ни его генералы. Ченснепп выглядывал из-за их плеч. Что касается Ритама, то он, ошеломленный свалившимися на него впечатлениями, стоял в стороне и довольно безучастно поглядывал то на ликующего Фурна, то на притихших военных.

– Я полагаю,- медленно начал министр,- что мы не имеем права рисковать. Мы должны всесторонне обсудить это малопонятное явление.

– С вашего разрешения, господин министр,- почтительно вступил в разговор старый артиллерийский генерал,- я бы считал необходимым направить на это сооружение несколько снарядов.

– Снаряды? Снаряды это, конечно, хорошо, очень хорошо, генерал, но мы не знаем, что последует за этим.

– Право, господа, мы преувеличиваем опасность,- не унимался Фурн. - Это практичное существо, попав на свободу, видимо, просто позаботилось об удобной квартире для себя, а вероятней всего, для своих детенышей. Постройка напоминает виденные мной в тропиках гигантские постройки термитов. Они, правда, возводят их не столь красивыми, как эта, но тут уже дело вкуса и способностей. Генерал, вы подали мне замечательную идею,- обратился Фурн к артиллеристу, вынул револьвер и, покинув тень аллеи, твердым и вместе с тем осторожным шагом бывалого охотника направился к постройке. Не дойдя до нее шагов пятьдесят, он прицелился и спустил курок.

По мере того как Фурн приближался к постройке, вся группа, исключая Ритама, который не сдвинулся с места, довольно быстро отходила от нее - мало ли что могло произойти! Ведь еще никому не известно, что таится в этом загадочном сооружении. Может быть, чудовище засело там и, потревоженное выстрелом Фурна, проявит свой крутой нрав. А может быть, оно просто находится неподалеку и, почуяв опасность для своего потомства, бросится его защищать. Может произойти что угодно, может…

Но ничего особенного не произошло.

Фурн выпустил еще несколько пуль, все время приближаясь к постройке, и осмелел настолько, что уже подошел к ней вплотную. Прошло несколько минут, а Фурн все еще был жив и вскоре ощупывал стены-колонны, жестами призывая оставшихся в аллее подойти поближе. «Разведчикам» пришлось последовать примеру Фурна. Он бегал вокруг постройки, не в силах произнести ни слова, и только указывал на те места, куда попали его пули. Пули оставили едва заметные следы в стекловидном, полупрозрачном и излучающем изнутри особенный свет материале. Казалось, постройка выполнена из какого-то чудесного сплава стали и стекла. Большинство пуль, особенно выпущенных первыми, вовсе не повредили гладких, как бы полированных искуснейшими мастерами колонн. Колонны вырастали прямо из земли. Они устремлялись вверх, нагроможденные друг на друга в каком-то удивительно гармоничном беспорядке. От постройки, направляясь к Анфиладе, шла прямая, шириной около полутора метров, полоса, немного углубленная в землю.

– Здесь прошла черепаха,- ни к кому не обращаясь, тихо проговорил Ритам.

Сразу же были забыты недавние опасения, и Ченснепп первым присел у края полосы, ощупывая гладкую, словно отлитую из черного стекла дорогу. Военный министр долбил подобранным возле дороги камнем чудесный материал. Все три генерала, кто кортиком, кто рукояткой пистолета, кто перочинным ножом, тщетно старались отколупнуть хотя бы кусочек плотной, как застывшая лава, крепкой дороги.

– И это сделано за одну ночь!

– Разрешите узнать, господа, что здесь происходит?

Ченснепп подскочил с необычайной легкостью для своей тучной фигуры. Министр и генералы, быстро и едва уловимо поправившие свои мундиры, были уже на ногах.

– А, господин Картер,- Ченснепп расплылся в ничего хорошего не предвещавшей гостю улыбке.- Я весьма рад, что вы пожаловали в мои владения. Здесь, мне кажется, все вам знакомы.

Присутствовавшие раскланялись.

– Господин Ченснепп, я был бы весьма доволен, если бы мне удалось, особенно в присутствии этих господ, - Картер слегка наклонил голову в сторону военных, - узнать, каким образом принадлежащее мне экспериментальное животное оказалось в пределах вашей усадьбы?

– Этот же самый вопрос я хотел предложить вам, господин Картер. Я весьма доволен, что вы признаете, особенно в присутствии этих господ,- теперь Ченснепп наклонил голову в сторону военных,- что чудовищное животное принадлежит вам.

– Да, я не собираюсь этого отрицать.

– Превосходно! Вы, очевидно, так же не сможете отрицать, что, выпустив это ужасное создание, вы подвергаете опасности спокойствие столицы, а может быть, и всей страны.

– Не будем заходить слишком далеко, господин Ченснепп.

– Как, вы намерены утверждать, что не способствовали бедствиям, которые нагрянули на нашу страну?

– Я хотел бы, господин Ченснепп,- Картер внешне оставался спокойным, но слова, услышанные им от конкурента, заставили его содрогнуться,- я хотел бы вести нашу беседу в более спокойных тонах. Мне ничего не известно, о каких бедствиях вы говорите.

– Гибель Пропилеев вы не считаете бедствием?

– Гибель?

– Да, уже разрушена значительная часть этого великолепного, имеющего огромную ценность произведения искус ства, и мы еще не знаем, что последует дальше.

– Я готов, господин Ченснепп, дать вам обязательство возместить стоимость Пропилеев.

– Возместить стоимость? - Ченснепп почуял возможность сделать дело, о котором он не мог и мечтать: покрыть расходы по Пропилеям и ввергнуть своего исконного соперника в такие затраты, сделав которые, он уже никогда не сможет оправиться и вести конкурентную борьбу.

– Да, возместить стоимость, - повторил Картер, вынимая блокнот и авторучку, - но только при одном условии - вы должны немедленно покинуть Пропилеи и предоставить право мне одному руководить операцией.

Ченснепп посмотрел на дорогу, на возникшее за одну ночь сооружение и опустил руки в карманы.

– Мне кажется, господин Картер, что нам не стоит в такой ответственный для страны момент поднимать вопрос, о стоимости Пропилеев. Нам необходимо объединить усилия и вместе постараться совладать с грозной и, кажется, многообещающей силой.

– В таком случае, - улыбнулся Картер, - не будем терять времени.

– Господин Картер, я как член правительства, - начал военный министр, - должен прежде всего напомнить вам о той ответственности, которая ляжет на вас в случае, если ваши существа причинят какие-либо бедствия или материальный ущерб населению. Вы приняли правильное решение, пойдя на уничтожение всего принадлежащего вам в Таркоре, и мы оказали содействие в этом. Мы готовы и здесь применить всю мощь нашего оружия и все средства уничтожения, которыми располагаем, лишь бы не вызвать бедствия, если не сказать, катастрофы.

– Прибегнуть к средствам уничтожения мы всегда успеем. Не так ли, господин Ченснепп?

– Совершенно верно.

– В Таркоре, господин министр, дело обстояло несколько сложнее. Эксперименты были в такой стадии, когда мы не имели возможности контролировать поведение этих существ. Мы держали их в законсервированном состоянии, но одно с умыслом выпущенное животное развило ужасающую энергию и начало высвобождать других. Очевидно, такова их природа - они неудержимо стремятся друг к другу. В Таркоре их было несколько, и мы не могли справиться с ними. Здесь, насколько мне известно, находится один экземпляр, и мы должны приложить все усилия, чтобы обуздать эту невероятную силу, попробовать справиться с ней с тем, чтобы постараться дать человечеству невиданное средство созидания, а если это понадобится, то и разрушения.

– Тогда начнем, господа, - согласился военный министр.

– С чего?

– Надо действовать, полагаясь на наш общежитейский опыт и разум.

– Я готов, господа, - воскликнул старый генерал-артиллерист, - я готов отдать распоряжение стрелять!

– Боюсь, господин генерал, - улыбнулся Ченснепп, - что начинать нужно будет не с этого.

– Совершенно верно. Если ничего не удастся поделать, то этим надо будет закончить операцию. Прежде всего необходимо разведать, где находится сейчас животное и что можно предпринять для его обуздания.

Так решено было начать необычайную охоту.

Пока генералы и промышленники пререкались, обсуждая, как можно овладеть столь заманчивой силой, Фурн действовал. Он успел пройти по пустырю вдоль стекловидной дорожки, проложенной таинственным животным, и дошел до места, где недавно стояла статуя Августа. Проследить дальнейший путь животного было нетрудно. Уничтожив статую оно двигалось по прямой линии, не уклоняясь ни на миллиметр. Пройдя римскую балюстраду, оно, видимо, уперлось.в стену атриума, но и тут, кажется, не задержалось надолго - в стене было прорезано отверстие диаметром около полутора метров. Совсем неподалеку от этого отверстия была широкая дверь-арка, ведущая в атриум, но животное не воспользовалось ею и проникло в помещение сквозь толстую каменную стену. Пройдя немного наискось весь атриум, оно снова просверлило стену, все также не меняя взятого направления, и очутилось в эллинском дворике.

Фурн смотрел через эти два отверстия, стараясь разглядеть, что делает животное. Оно лежало на мраморных плитах дворика, не подавая никаких признаков жизни. Фурн почти бегом бросился обратно к пустырю, спеша сообщить о виденном, но на средине пути остановился и снова окинул взглядом пройденный странным существом путь. Фурн стал на дорожку - он был первым человеком, вступившим на эту своеобразную мостовую, - и начал внимательно присматриваться к видневшимся отсюда отверстиям в римском здании. Далеко на горизонте, как раз на продолжении воображаемой линии, соединяющей оба отверстия, вздымался гигантский столб дыма. Там был Таркор. Стало ясно - животное стремилось на выручку себе подобных. Почему же оно остановилось и больше не продолжает свой, не знающий никаких преград путь? Закончилось уничтожение его собратьев в Таркоре, или оно почему-либо потеряло способность двигаться?

Фурн поспешил к серебристому строению, около которого все еще продолжалось обсуждение, и рассказал о своих наблюдениях. Пример Фурна заставил собравшихся направиться к эллинскому дворику. Животное действительно лежало неподвижно, и группа рискнула, наконец, приблизиться к нему настолько, чтобы рассмотреть хорошенько, пользуясь, разумеется, сильными биноклями. Биноклей было только два, и почтенные господа, забыв о чинах и субординации, вырывали их друг у друга, как мальчики, которым впервые в руки попал калейдоскоп.

– Да ведь оно совсем не страшное! - воскликнул министр.

– Совершенно верно, милое, безобидное существо,- сыронизировал Ченснепп, - которое уничтожает все попадающееся на его пути.

– А я согласен с господином министром, - уверенно проговорил Фурн. - Существо действительно не страшное, больше того, я убежден, что оно добродушно по природе своей и уничтожает только тогда, когда что-то мешает ему двигаться к цели.

Прежде всего было решено проверить, почему животное перестало двигаться. Может быть, оно уже мертво?!

Фурн счел возможным применить уже испытанный способ и снова двинулся вперед, вынув револьвер. Вся остальная компания довольно удобно устроилась за солидными колоннами, предпочитая находиться в большей безопасности. Ченснепп боялся, что Фурн может застрелить животное, погубить последнюю надежду сохранить выращенное профессором Род-баром существо, но он понимал, что другого выхода пока не было.

Пули, выпущенные Фурном, исчезали в теле чудовища, как камешки в воде. При каждом выстреле по телу пробегала волна судорог, немного увеличивалось самосвечение. Попытка Фурна не оказалась напрасной: животное подало признаки жизни, и это вдохновило участников охоты. Предложения посыпались одно за другим. Все они сводились к тому, что необходимо поместить животное в какой-нибудь загон. В этих предложениях сказывался тысячелетний опыт человека, еще в доисторические времена справлявшегося с огромными мамонтами, загоняя их в ямы, ловившего в сети и западни в десятки раз более сильных, чем он сам, зверей. Но что предпринять в данном случае? Никакие каменные помещения для этого не подходили - опыт уже имелся, было хорошо известно, что питомцы Родбара свободно проникают сквозь стены. Загнать животное в глубокий бассейн, находившийся в египетском дворике? Неизвестно, как оно будет себя чувствовать в воде. Если оно просто утонет, то какой смысл возиться с ним, рисковать людьми. Если оно может существовать в воде, то оно сумеет пробуравить каменные стены бассейна и выползти оттуда, откуда ему вздумается. Картер знал, что небольшие, законсервированные существа совершенно спокойно в течение полутора лет лежали у профессора Родбара в металлических ящиках, их можно было перетаскивать куда угодно. Но существо, уже получившее возможность двигаться, вышедшее из состояния своеобразного анабиоза благодаря полученной им органической углеродистой пище (роковой кочан капусты Ритама!), вряд ли будет укрощено.

Положение казалось безнадежным. Время шло. Было неизвестно, как поведет себя пока еще спокойно лежащее существо. Если оно будет продолжать путь в Таркор, стремясь на выручку себе подобных, то это может привести к огромным бедствиям - на прямой от Пропилеев до Таркора лежала густонаселенная промышленная часть города, и появление там чудовища не сулило ничего хорошего.

Какие бы то ни было попытки обуздать его можно было предпринимать только до тех пор, пока оно не покинуло территории виллы Ченснеппа. Здесь было подготовлено все к тому, чтобы в случае необходимости начать уничтожение, локализовать бедствие.

Из всех предложенных участниками охоты способов обуздать страшное животное мысль попробовать запутать его в стальных сетях показалась наиболее приемлемой. Фурн уже собрался выйти к воротам отдать распоряжение, чтобы из порта немедленно были доставлены сети, которыми пользуются при нагрузке судов, как животное вдруг зашевелилось. Как бы угадав намерение своих противников, оно прямым путем двинулось вдоль эллинского дворика и, встретив на своем пути высокие перила, густо уставленные балясинами, спокойно прошло сквозь них. Шарообразное, сплюснутое тело его растеклось на несколько ручейков, которые, как змеи, проползли между балясинами и уже по ту сторону перил собрались в сплошной ком.

– Господа! - воскликнул Фурн.- Это не одно животное, это целая колония животных, собранная в мощный коллектив и, как знать, может быть, наделенная разумом. Строение этого кома, его шестиугольные частицы - это элементарные родбаридики.

– Как вы сказали? Родбаридики?

– Ну да, как же их назовешь? Ведь их изобрел профессор Родбар!

– Изобрел! - Картер задумался.- Родбар сделал такое, оживив силициевые зародыши… Впрочем, сейчас не до этого. Сейчас надо во что бы то ни стало овладеть этим «изобретением», не важно, одно это существо или целая колония.

Поведение родбаридов навело на мысль, что их можно попробовать «влить» в какой-нибудь подходящий сосуд. Если срочно выкопать яму, поместить туда стальной котел, попробовать загнать туда это непонятное существо, то не исключено, что с ним будет легче управиться. Предложение всем показалось наиболее удачным. Решено было поспешить с его осуществлением.

Ченснепп распорядился немедленно доставить огромный, диаметром около трех метров, стальной котел с завода силиконовых каучуков и начать рытье котлована. Предстояло выбрать место для этого котлована с таким расчетом, чтобы с наименьшим трудом можно было загнать туда родбариды. Спор был коротким - всем понравилось предложение Фурна рыть яму на прямой, избранной могучим существом как направление на Таркор.

– Я думаю, господин министр, теперь нам понадобятся услуги капитана Феррана.

– Вы правы, господин Ченснепп. Надо вызвать сюда Феррана с его танком.

– Танк сюда, в Анфиладу Искусств! - с негодованием воскликнул Ритам, но на него никто не обратил внимания.

Фурн был предусмотрителен настолько, что при отъезде Ченснеппа к военному министру напомнил ему о капитане Ферране. Танкист, завзятый охотник, страстный любитель приключений, человек, побывавший в самых невероятных переделках, он с готовностью согласился принять участие в небывалой, еще никем не виданной охоте. Но, самое главное, Ферран был давно, еще на островах Пуату, знаком Фурну. Фурн считал, что на него можно вполне положиться, можно допустить в Пропилеи, не рискуя, что капитан разболтает о виденном. Не прошло и десяти минут, как, к великому ужасу Ритама, тяжелый танк Феррана появился в Пропилеях. Капитан уже около часа с нетерпением ждал, когда его пригласят принять участие в сражении, и не замедлил появиться вблизи эллинского дворика.

Сминая газоны, ряды штамбовых роз, искусно подстриженного букса, опрокидывая на своем пути постаменты с уникальными вазами, огромная, испускающая тепло машина остановилась у изящной колоннады, замыкающей дворик с юго-западной стороны. Из танка выпрыгнул поджарый военный, похожий на кузнечика, и откозырял высокому начальству. Военный министр в нескольких словах обрисовал Феррану обстановку, подчеркнул, что сражение с существом, совершенно неизученным, могучим, может оказаться опасным, но это. видимо, нисколько не смутило отважного капитана.

– Мы с лейтенантом Тавуром готовы помериться силами с этим чудовищем. Я понял вас, господин министр. Задача заключается в том, чтобы попробовать припугнуть его танком постараться заставить двигаться в нужном направлении. Пре восходно! Будет выполнено. Господин Ченснепп, мой танк, к сожалению, не может пройти, не зацепив этой изящной колоннады.

– Действуйте, господин капитан, не считаясь не только с этой колоннадой, но и вообще со всем, что вам будет попадаться на пути.

Танк взревел, двинулся на колоннаду и через несколько секунд, обсыпанный ее обломками, уже выворачивал своими гусеницами прелестные мозаичные плиты эллинского дворика. направляясь к родбаридам.

Животное не двигалось.

Спокойно пульсировало его слабо люминисцирующее тело Танк подошел на расстояние десяти метров и остановился

Генерал, устроившийся у радиоприемника, запросил у Феррана, что он намерен делать дальше, и сразу получил ответ:

– Отступая наступать!

Танк попятился назад, снова придвинулся к животному и. немилосердно уродуя уникальные плиты, сшибая драгоценные статуи, приминая все еще струившие кристальную воду фонтанчики, наступал на него то с одной стороны, то с другой, как бы дразня, вызывая на бой.

– Ни в коем случае не подходите к нему слишком близко, - радировал генерал. - Не прикасайтесь к нему! Мы не знаем его свойств. Оно, быть может, способно выделять какие-нибудь излучения или электрические разряды!

Танк упорствовал в своем намерении непременно побудить животное к деятельности, наступая все более и более рьяно. В керосиновом перегаре, пыли обломков наблюдающим довольно смутно было видно, как протекает поединок. Но вот общий крик восторга вырвался у всех, за исключением Ритама, - животное сдвинулось с места, поползло прочь от танка. Первая победа была одержана. Маленькая, но уже дававшая надежду. Создавалось впечатление, что животное испугалось танка, уходит от него, а значит, можно было ожидать, что удастся направить его путь так, как это нужно человеку.

Танк ревел, скрежетал своими металлическими частями В Ферране пробудился азарт охотника. Он продолжал наступление, стремясь загнать животное в проход между двумя постройками, выполненными в греческом стиле, за которыми была приготовлена ловушка. Казалось, что животное уже мечется, стремясь избежать встречи с металлическим громадным зверем, казалось, оно готово бежать, так оно ускорило свои, до тех пор медлительные движения, но вдруг остановилось. Остановился и танк. Животное стало светиться более интенсивно. Теперь даже сквозь рев мотора можно было услышать его гудение. Пульсация его тела увеличилась, оно сделалось более плоским и начало зарываться в землю.

Этого не ожидал никто.

Растерялся даже Ферран. Наступать он готов был на что угодно, и чем рискованней было наступление, тем неистовей он его вел, но тут… Нет, его танк не имеет никакой возможности преследовать под землей! Однако этого и не потребовалось. Через несколько минут животное, вобрав в себя массу грунта, увеличилось в размерах и само стало приближаться к танку, оставив за собой значительных размеров воронку.

Танк отступил. Животное ускорило свое наступление, Ферран увеличил заднюю скорость и вдруг смело бросил танк вперед.

Дальнейшее произошло с ужасающей быстротой. Каждый из наблюдавших эту сцену составил о ней свое собственное мнение, мало сходное с мнением других. Никто не мог толком разобрать, каким образом танк за какие-то несколько секунд был накрыт, как огромным одеялом, темной, чуть светящейся массой. Радиосвязь мгновенно прекратилась, замолкли моторы танка. Танк стоял неподвижно, скованный родбаридами, изменившими свою форму, из приплюснутого шара ставшими плоскими, как блин, залепивший весь танк густой массой. Гудение усилилось еще больше, и так как теперь, кроме него, ничего не было слышно, то казалось, что это гудение главенствует над всем, заполняет воздух чем-то плотным и страшным.

Как только танк Феррана вынужден был остановиться, пыль, поднятая его гусеницами, начала оседать, стало лучше видно, что делается на месте сражения. Картер первым обратил внимание ошеломленных наблюдателей на то, что родбариды продолжали двигаться по направлению к выходу из эллинского дворика, приближаясь к египетским залам. Охватив всю поверхность танка, остекловав его полупрозрачной и, очевидно, очень прочной массой, раз танк уже не имел возможности двигаться, животное уменьшилось почти до прежнего объема, снова приняло форму приплюснутого шара и преспокойно двигалось в нужном ему направлении. Теперь оно гудело едва слышно, светилось не так интенсивно, как несколько минут назад, ползло медленно, не то устав от содеянного, не то прикидывая, куда бы двинуться дальше.

Все наблюдавшие происшествие застыли как изваяния. Только Ритам, развив невероятную для него скорость, бросился к месту сражения. Спотыкаясь на обломках, падая, он спешил наперерез «черепахе». С него слетела шляпа, он потерял свою палку, двигаться ему было труднее, чем обычно, но он все же обогнал животное, подбежал к невысокой колонке, на которой стояла мраморная статуя, высеченная его учителем, Антонио Ульмаро, и уже прилагал все усилия, чтобы снять ее с возвышения.

– Остановите безумца. Ведь он погибнет!

– Оно сейчас наползет на него и раздавит.

– Ритам, Ритам! Вернитесь, Ритам!

– Оставьте его, Ченснепп, мы еще не знаем… мы не знаем, как оно ведет себя при встрече с человеком.

Никто ничего не ответил Фурну, но никто уже больше и не звал Ритама.

Художник, напрягая все силы, все же стащил статую с колонки. Сумев взвалить ее на плечо, Ритам не удержался на одной ноге, потерял равновесие и упал. Не выпуская дорогое ему создание учителя, он безуспешно старался снова под няться на ноги.

Родбариды приближались. Не меняя взятого направления. они спокойно перекатывали свое темное, пульсирующее тело Ритам понял, что встать ему не удастся, и пополз, волоча за собой статую.

Яркая вспышка. Резкий звук, с которым разряжается мощный конденсатор, - и Ритама вместе со статуей отбрасывает шагов на двадцать от родбаридов.

– Это ужасно! Господа, это…

Слова Ченснеппа покрыл орудийный выстрел.

Стрелял капитан Ферран.

Скованный стекловидной массой, как муха затвердевшим полупрозрачным клеем, его танк потерял способность двигаться, но капитан довольно быстро сообразил, что орудия могут стрелять.

После первого последовала целая серия выстрелов, сотрясавших танк. Вскоре сковывавшая его масса стала отпадать кусками. Ферран включил электромотор, башня пришла в движение, и капитан показался из люка. Выскочив из танка, он вприпрыжку, еще больше напоминая кузнечика, приблизился к министру и отрапортовал:

– Господин военный министр, по независящим от меня причинам танк вышел из строя. Готов продолжать сражение пешим порядком.

– Вы отважный человек, капитан. Вы будете представлены к награде.

– Рад стараться, ваше высокопревосходительство!

Сражение все же решено было продолжать. Собственно, это уже нельзя было назвать сражением. Всем стало ясно, что справиться с родбаридами, обуздать их пока нет никакой возможности. Оставалось только одно - следить за их действиями, изучать их повадки.

Животное оставило позади себя эллинский дворик и вошло в египетский зал. Здесь, круша на ходу частокол мрачных древних колонн, сминая пальмы и бамбук, окружавшие бассейн с крокодильчиком, оно двигалось все так же плавно, не меняя взятого направления. Приблизившись к воде, оно тоже не изменило скорости, не остановилось, а шлепнулось в воду и исчезло под ее поверхностью. Крокодильчик мгновенно вышел из своего дремотного состояния. С быстротой, на которую способны эти обычно малоподвижные и медлительные существа, когда бросаются на добычу, он метнулся в глубь бассейна. Через секунду его постигла участь Ритама: сопровождаемый целым водопадом брызг, крокодильчик со страшной силой был вышвырнут из бассейна.

Пройдя свой путь под водой, выбравшись из бассейна, родбариды направились к тяжелой бронзовой двери, ведущей в массивную, сложенную из огромных камней постройку, представлявшую собой вход в египетский двор.

– Закрыть, закрыть эти двери!-вскричал Ченснепп.- Там, с другой стороны здания, на входе, такие же двери. Они закрыты. Из этого здания нет никаких выходов. Чудовище будет взаперти.

Капитан Ферран, не задумываясь, не боясь, что может разделить участь Ритама и крокодильчика, поспешил к двери. Но Ферран был осторожен в такой же мере, как и отважен, выждал ровно столько времени, сколько, по его расчетам, потребовалось, чтобы животное продвинулось вперед на более безопасное расстояние.

Животное было заперто в помещении со стенами метровой толщины, но все понимали, что эта попытка последняя, вероятно, тоже безнадежная. Действительно, не прошло и тридцати минут, как до замерших в бездеятельном ожидании ловцов стал доноситься уже знакомый им гул. Было очевидно - родбариды пробуравят толстые каменные стены с таким же успехом, как и тонкие, и не преминут вскоре появиться там, где им это будет угодно.

И они появились. Теперь это уже был не один ком, а четыре. Получив необходимую для их деятельности обильную пищу, состоявшую из кремниевого содержания гранитных стен, они увеличились до такого состояния, при котором одна колония разделилась на четыре. Как каплю ртути нельзя увеличивать беспредельно, так как она непременно начнет распадаться на более мелкие капли, так, по-видимому, и колония родбаридов распалась на несколько совершенно автономных групп, и они теперь выползали на солнце, покинув убежище, которое на какое-то время показалось людям пригодным для того, чтобы удержать чудовище взаперти.

Родбариды расползались в разные стороны, как бы намереваясь заселить возможно большие просторы. На их пути будет попадаться немало строений, пригодных им в пищу, и они будут разделяться все дальше и дальше, снова расходиться и, не боясь никаких преград, не встречая сопротивления ни со стороны животных, ни со стороны человека, распространяться на все большие и большие пространства. Все это было осознано первыми свидетелями ужасного нашествия намного позже, но в тот момент, когда родбариды покинули здание, окруженное египетскими пилонами, никто из наблюдавших эту сцену не мог прийти в себя. Наиболее сметливым из них было ясно, что дальнейшие попытки обуздать чудовищных животных бесполезны и пора последовать совету старого генерала-артиллериста. Однако принять это решение и притом самым безотлагательным образом заставило нечто новое в поведении родбаридов.

Теперь они двигались несколько быстрее. Двое из них уже успели развалить на своем пути цоколи со сфинксами, смотревшими на родбаридов так же безучастно и спокойно, как и на людей, которые вот уже пять тысяч лет толкутся возле них, а двое родбаридов стали углубляться в каменные плиты, устилавшие Дорогу молчания.

– Они уйдут! - вскричал Картер. - Они исчезнут под землей и, прокладывая неведомые нам ходы, смогут…

– Бомбить!

– Уничтожать все немедленно!

Теперь, когда решено было действовать методами привычными и понятными, всеми овладело некоторое спокойствие. Фурн и Ферран вызвались не покидать район Пропилеев до последнего момента, стараясь проследить за дальнейшим поведением родбаридов. Ченснепп распорядился прежде всего снять охрану территории, состоявшую из служащих его контор и заводов.

Начали отходить отряды полицейских. Кольцо людей, окружавшее Пропилеи, становилось все более широким. Горноспасательные отряды были отосланы обратно в Лонар, отправлены в порт непонадобившиеся водолазы с их тяжелыми металлическими скафандрами, уехали в город почти все санитарные машины, а к позициям, занимаемым войсками, стали прибывать все новые и новые части, главным образом ракетные и артиллерийские.

Стало темнеть. Долгий августовский день подходил к концу. Подходили к концу и приготовления людей, намеревавшихся начать еще одно, такое же как в Таркоре, уничтожение существ так и не познанных, страшных и вместе с тем прельщающих неугомонного человека своей непонятной мощью и невиданной жизнеспособностью, существ, зародыши которых попали на Землю из далеких неведомых миров, существ, вновь вызванных к жизни гением и неутомимым трудом Куана Родбара и его помощников.

1 Глиптотека (греч.)-собрание ровных камней.-Прим. ред.

2 - Ликтор (лат.) - почетный страж при высших должностных лицах древнеримской республики. Ликторы держали в руках связку прутьев, в которую во время военного похода вкладывали секиру.- Прим. ред.

Гордон Джайлс. На Меркурии

I. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

АЛЛО, Земля!

Говорит экспедиция на Меркурий по эфирному радиокоду. Радист Джиллуэй на ключе.

Пятьдесят пятый день после отлета с Земли.

Карсен, наш механик, сообщил, что может легко рассчитать посадку по марсианским данным. Притяжение на Меркурии немного меньше, чем на Марсе, - около двух пятых земного. Тарнэй, штурман, опустил нас по спирали на большую ровную площадку из гладкого вещества, похожего на застывшую лаву. Мы еще не выходили, так как не имеем сведении о здешней температуре и атмосфере.

Ну, вот мы и на Меркурии, самой малой из девяти планет. Действительно, две из лун Юпитера - Ганимед и Каллисто - крупней Меркурия, как говорит Маркерс, наш астроном. А спутник Сатурна - Титан - несколько меньших размеров. Меркурий также имеет честь быть ближе всех к Солнцу - в среднем около тридцати шести миллионов миль. Мы закрыли шторками иллюминаторы со стороны Солнца, иначе бы ослепли.

Из других иллюминаторов нам открывается мир не только до крайности странный, но и определенно негостеприимный: неровные каменистые поля, обрывистый горный хребет вдали, гладкие лавовые плато. Никаких признаков жизни. Горизонт близкий, но, очевидно, Меркурий - пустынный и дикий мир. Мы ожидали этого, но надеялись все же встретить и другое.

Не знаем, радоваться или нет тому, что мы здесь. Пятьдесят пять дней полета в черной, однообразной пустоте - это довольно трудные испытания. Но и пейзаж Меркурия - царство мрака и хаоса.

Однако мы прилетели сюда для научных исследований. Через четыре месяца, когда наступит благоприятный момент для старта на Землю, мы улетим. И я полагаю, что многие из нас теперь уже думают об этом.

Через пять минут после посадки капитан Атвелл созвал всех.

– Ребята,- сказал он,- я решил, что на этот раз мы никому не позволим захватить нас врасплох, как это было на Марсе и Венере. Будем работать осторожно, поняли?

Все кивнули. Трое из нас, не считая капитана Атвелла, были в экспедициях на Марсе и Венере: геолог Парлетти, Маркерс и я. Двое были только на Венере: Тарнэй и Карсен. Всего в экипаже корабля было десять человек. Четверо из них - новички: Робертсон, фон Целль, Линг и Суинертон - археолог, химик, физик и биолог.

На деле, капитан Атвелл говорил для новичков, необстрелянных людей. Почувствовав это, Линг ответил за всех:

– Мы будем осторожны, капитан. - И прибавил своим мягким голосом: - Мудрая китайская пословица гласит: «Глупец видит опасность, но когда смеется над ней, то смеется в последний раз».

Только что получено известие от Второй Марсианской экспедиции, переданное через Землю. Спасибо за поздравление, Марс. Мы рады, что как первооткрыватели сделали для вас что-то, хотя и немногое, и это помогло вам совершить удачную посадку на планету.

Продолжу завтра. Батареи сели за время перелета.

День пятьдесят шестой.

Химик фон Целль нашел атмосферу, но очень разреженную. За все время перелета мы старались догадаться, будет ли она плотнее, чем на Луне. Поскольку это так и есть, то теория Маркерса может быть и верной. Он говорит, что на Ночной стороне есть большие количества замерзших газов, каким-то образом попадающих на Дневную сторону.

Мы же находимся в Сумеречной зоне, которая была названа так в литературе прошлого столетия. Продолжительность оборота Меркурия вокруг оси равна периоду оборота его вокруг Солнца. Это для нас - единственное в своем роде впечатление. Одна сторона вечно обращена к пылающему Солнцу. Другая вот уже неисчислимые века окутана тьмой. Узкая промежуточная полоса, где вечный день сливается с вечной ночью, погружена в постоянные сумерки. Это единственная возможная зона для посадки. Слева от нас - адский зной, справа - ужасающий холод.

Мы вышли сегодня, надев скафандры. Воздухом Меркурия дышать нельзя: он насыщен горячими, ядовитыми парами.

Линг заранее предупредил нас о температуре - около 177 градусов по Фаренгейту (81 градус Цельсия). Атмосфера была суха и разрежена, но в скафандрах это не чувствовалось.

Испробовав свои физические силы, мы нашли, что можем взлетать на все двадцать футов. Новички получили от этого больше забавы, чем ветераны. Слабое притяжение нам впервые довелось испытать еще на Марсе. Визоры наших шлемов снабжены темными стеклами, защищающими от яркого света и блеска. Солнце выглядело здесь огромным желто-красным шаром, наполовину скрытым за горизонтом. Он висит почти без движения уже сотни веков. Начинаешь думать, что здесь ничто не меняется, тогда как на Земле идет эволюция.

– Здесь можно, наконец, понять, что такое Вечность,- определил Линг. Его тонкий голос в наушниках шлема звучал почти торжественно.

Но мы ошиблись. Перемены есть и здесь. Пока мы наблюдали, произошло странное явление. Горный хребет между нами и Солнцем начал медленно таять! Да, вершины постепенно заскользили по склонам, как вода. Но это не вода. Это свинец, сказал нам Парлетти, свинец, плавящийся под свирепыми лучами Солнца. К счастью, в Сумеречную зону попадают только наклонные, более слабые лучи.

Парлетти расширил свою теорию. На Меркурии с его разреженной атмосферой процессы выветривания крайне малы. Большинство металлов находится в самородном состоянии, как они застыли миллионы веков назад. Свинец плавится там, за краем Сумеречной зоны. Еще дальше - пылающая Дневная сторона, должна быть сущим адом с расплавленными озерами висмута, олова, галлия и всех легкоплавких металлов.

Парлетти оценивает максимальную температуру Дневной стороны в 700 градусов по Фаренгейту 1. Мы не можем даже и думать об исследованиях там. Человеку никогда не удастся разведать раскаленную Дневную сторону, разве что лишь в специально оборудованных кораблях. Таким образом, по мнению Парлетти, Меркурий - это огромный склад сплавов и чистых металлов.

Но вдруг Тарнэй вскрикнул, и мы тотчас ощутили, как твердая почва под ногами заколебалась. То, что мы считали камнем, оказалось металлом, и этот металл начал плавиться!

Капитан Атвелл поторопил нас к кораблю. Включив кормовые двигатели, мы перелетели на полсотню миль к Ночной стороне. Только что покинутый нами участок медленно сползал вниз, колыхаясь и вздуваясь пузырями. Мы уже были в безопасности, защищаемые слабыми холодными токами воздуха с Ночной стороны. Плато состояло, очевидно, из галлия - металла, плавящегося при температуре ниже кипения воды.

Таковы впечатления от первого дня на Меркурии. Сможем ли мы здесь когда-нибудь почувствовать себя в безопасности? Каждую минуту металлическая почва под ногами может расплавиться и поплыть.

День пятьдесят седьмой.

В прошлую ночь, нашу искусственную двенадцатичасовую ночь, шел град. Только состоял он из металлического висмута. Парлетти и Маркере обдумывают, что это значит. После целого дня споров и наблюдений Солнца они объяснили нам. Меркурий обладает либрацией - то есть он слегка покачивается. За один период обращения он подставляет Солнцу немного больше половины своей поверхности. И вследствие такого качания Сумеречная зона постоянно смещается. Каждые сорок четыре дня, полупериод обращения, Сумеречная зона ползет на сотню миль к солнечной стороне, потом на то же расстояние в обратную сторону. Но полоса миль в десять остается постоянной. Значит, эта узкая десятимильная полоска - наиболее безопасная область, на которую незначительно влияют смены зноя и холода.

Парлетти уверил нас, что здесь нам будет хорошо. Мы можем оставаться четыре месяца, не опасаясь ни расплавления почвы под ногами, ни возвращения холода. Висмутовые лары с плавящихся гор были увлечены к Ночной стороне. Встретив холодный воздух, они осели. В сущности, нет никакой разницы с водяными дождями на Земле.

Капитан Атвелл вздохнул свободнее. В конце концов можно оставаться в этой десятимильной полоске, не бегая постоянно от расплавленных волн. Здесь мы нашли впадину поблизости и сложили в нее барабаны с горючим, а сверху засыпали их обломками камней.

Наконец наше горючее было надежно защищено от всяких случайностей, особенно от зноя. Мы работали весь денъ, но почти не устали, благодаря малому притяжению. Кожа у нас, на открытых местах, потемнела, как никогда, хотя мы еще в полете проводили сеансы ультрафиолетового облучения.

Спасибо за музыкальную программу, Земля. Она слышна здесь ясно, как звон колокола. Селенобатареи нашей рации заряжаются при здешнем постоянной освещении хорошо, даже лучше, чем на Марсе. Я отключил солнечное зеркало, так как тока у меня больше, чем нужно.

День пятьдесят восьмой.

Мы не пробовали разбить лагерь вне корабля, так как пробудем здесь только четыре месяца и вполне можем выдержать такой короткий срок в тесных каютах. На Марсе и Венере, где предстояло пробыть два года, или четырнадцать месяцев, мы нуждались в более просторном жилище.

Наше положение кажется прочным: у нас есть пища, вода и воздух - всего этого больше, чем на четыре месяца. Капитан Атвелл приказал продолжать наши исследования.

Парлетти бродит кругом в радиусе мили со своими неизменными приборами. На Марсе он нашел насыщенный золотом песок, на Венере - радиоактивные породы. А здесь он вернулся с сумкой, полной золота, платины, таллия и других драгоценных и редких металлов. Он предсказывает, что Меркурий станет центром межпланетной металлургической промышленности.

Маркерс поставил свой телескоп и ищет гипотетический Вулкан - планету с орбитой еще меньшей, чем у Меркурия. Пробуя всевозможные светофильтры, он методически обшаривает весь участок вокруг Солнца. Если найдет что-либо, сказал он, то будет удивлен, как никто в мире. Он хочет доказать раз и навсегда, что Вулкана нет.

Тарнэй и Карсен исследуют кору Меркурия геофизическими методами. Они пытаются объяснить либрацию планеры тем, что одна ее половина тяжелее другой.

Фон Целль с истинно немецкой педантичностью составляет список всех необычных меркурианских сплавов, созданных здесь лабораторией Природы. Он надеется открыть такие, которыми промышленность Земли могла бы воспользоваться.

Линг измеряет невидимые корпускулярные потоки, идущие от Солнца. Эти ливни нарушают радиосвязь с Землей и порождают полярные сияния. На Меркурии они окружают каждую вершину ореолом невероятных цветовых эффектов. В ярком солнечном блеске ореолы эти невидимы невооружен ному глазу. Но Линг делает снимки со специальными цветными фильтрами.

Поль Суинертон оказался таким же ярым биологом, какими были его братья - Чарлз и Ричард. Один из них погиб в экспедиции на Венеру, другой - на Марсе. Но у них перед смертью, по крайней мере, было что исследовать. Здесь же, как горько жалуется Суинертон, нет даже микробов!

Робертсону, археологу, еще хуже. Если нет растений или насекомых, то не может быть и высших форм жизни - ни разумных существ, ни погибших цивилизаций. Совсем недавно, когда мы обедали, он задал неожиданный вопрос:

– А где пирамиды?

Все мы понимаем, чего здесь не хватает. На Марсе и Венере мы видели пирамиды, построенные древними марсианами. Надписи на пирамидах неясно говорят о существовании этих сооружений и на Меркурии. Мы были бы удивлены, если бы не нашли их здесь.

Робертсон просил капитана Атвелла позволить ему провести разведку на территории, находящейся за пределами видимости с корабля. Атвелл поджал губы, но определенного ответа не дал. Следуя своей политике осторожности, он, вероятно, еще не хочет рисковать, проводя исследования в незнакомых местах. Ему хочется вернуть всех на Землю живыми.

Алло, Марсианская Вторая! Получили ваше сообщение. Рады слышать, что вы остановили атаку боевых муравьев своей световой пушкой. Будь в то время одна такая и у нас, мы не потеряли бы Прузетта и Крукшенка. Если вы найдете их могилы с флагом Земли, нарисованным на насыпи, сообщите нам. Они умерли героями.

День пятьдесят девятый.

Замечательные новости, Земля! Два больших сюрприза. Нет, только один, так как пирамиду мы, в конце концов, ожидали. Другой сюрприз - жизнь.

Под нажимом Робертсона и Суинертона капитан Атвелл согласился на разведку сегодня утром. Он сам пошел с ними, дабы уравновесить их неопытность своей мудростью ветерана.

Они шли параллельно нашей широте Сумеречной зоны, сделав за пять часов около пятидесяти миль. На Меркурии можно двигаться быстрее, чем кенгуру. Они нашли пирамиду, воздвигнутую на холме и четко выделявшуюся на освещенном фоне. Увидев ее, Робертсон вскрикнул и стремительно помчался туда, но остановился, когда капитан Атвелл резко окликнул его. Они осторожно подошли. Никогда не угадаешь, откуда ждет тебя опасность.

Но здесь никакой опасности не было. Пирамида была древней и покинутой. Робертсон смотрел на нее с благоговением. Здесь были марсиане до нас. Двадцать тысяч лет назад, говорит Робертсон. В этом чувствовалась странная тайна. Голуэй со своими экспертами на Земле отчасти разгадал таинственные надписи с Венеры и Марса. Мы знаем теперь, что марсиане заселяли Солнечную систему и странствовали по ней еще десять тысяч лет назад. Но что потом случилось с ними? Почему они так внезапно исчезли, оставив только свои почти что вечные пирамиды?

Ответ может находиться именно в найденной нами пирамиде. Но Атвелл оттащил Робертсона прочь. В следующий раз: сейчас в баллонах осталось слишком мало воздуха. Но в этот миг Суинертон издал дикий вопль, услышанный и мною по радио.

Обходя пирамиду, они наткнулись за нею на нечто другое - на длинную, глубокую лощину, лежащую в полной тени. По краям росли лишайники. Суинертон опустился на колени и вцепился в них обеими руками. Первые признаки жизни на этой невероятно сухой планете! Мы не удивляемся, что они чуть не сошли с ума от возбуждения.

Они смотрели вниз лишь столько времени, чтобы увидеть что-то вроде тумана, покрывающего всю долину: там воздух плотнее, как полагает Суинертон, и есть водяные пары. Общий зеленый цвет внизу обещал более обильную растительность, хотя подробностей не было видно. Суинертон клянется, что видел там какое-то движение.

Потом капитан Атвелл с трудом заставил Суинертона уйти оттуда. Он отогнал и Робертсона от пирамиды, и они вернулись. Мы слишком возбуждены сейчас, чтобы спать. Жизнь на Меркурии! Но какая, если почва планеты насыщена металлами? И пирамида - это звено к загадочному прошлому…

Мы гордимся, что приняли сейчас передачу с полярной станции Земли. Мы никогда еще не слышали Марша Межпланетников в лучшем исполнении, чем у Антарктического хора. Антарктика была последним неисследованным местом на Земле до того, как мы ринулись в пространство. Спасибо.

День шестидесятый.

Этим утром пятеро снова отправились туда. Их манили одинаково и пирамида, и жизнь. Робертсон и Парлетти исследуют пирамиду, капитан Атвелл спустился в долину с Суннертоном и Лингом.

Коротко о пирамиде: Робертсон и Парлетти не нашли никакого входа. Поэтому они удовлетворились тем, что произвели обмеры и сделали снимки с надписей вокруг основания.

Капитан Атвелл со своим отрядом осторожно спустился по склону долины с оружием наготове. Чем ниже они спускались, тем больше появлялось признаков жизни: от лишайников ко мхам, к первобытным папоротникам, к группам кустов. Наконец на дне долины, на протяжении десяти миль, рос лес тростников высотой до двухсот футов. При слабом притяжении Меркурия тонкий стебель может поддерживать высокую крону. Суинертон высказывал сотни нескончаемых предположений. Многие века назад Меркурий вращался, говорил он, и на нем, видимо, поддерживалась цветущая жизнь в тех поясах, которые соответствуют нашим арктическому и антарктическому, а сейчас жизнь осталась лишь в ущельях Сумеречной зоны.

Суинертон старался догадаться, насколько сохранилась животная жизнь. Идя дальше, он встретил и ее. Жужжали насекомые, поразительно крупные - величиной с певчих птиц. Птицы, в свою очередь, были все крупнее орлов и ловили огромных насекомых на лету, как на Земле они ловят комаров. Млекопитающие - крылатые. Летучие волкообразные твари так и шныряли кругом, ища добычи.

Одно огромное чудовище, похожее на медведя, с перепончатыми крыльями размахом в тридцать футов, парило вверху, словно замышляя напасть. Потом оно отлетело прочь, забавно хлопая крыльями, и ринулось на птицу величиной с индюка, разодрало ее когтями и пожрало на лету. Как и на Марсе, животные, несмотря на разреженность воздуха, приспособились здесь благодаря слабому притяжению. А формы жизни крупные в силу одного правила: чем меньше планета, тем крупнее существа на ней. Притяжение, видимо, единственный ограничивающий фактор размера.

Это было странным и волнующим. Увиденные нами чудовища, привязанные навечно к узкой полосе, охватывающей весь Меркурий,- были последними представителями в эволюции животного мира на планете. Это кольцо упрямой жизни находится под постоянной угрозой с обеих сторон: и крайнего холода, и крайнего зноя.

Маркерс, оставаясь в лагере, сделал замечательное открытие. Он не нашел и следов мифической планеты Вулкана, но обнаружил новое небесное тело. У Меркурия есть спутник! Луна!

Земные телескопы никогда бы не заметили его, так как Меркурий расположен очень неудачно для наблюдения; слишком близко к ослепительному Солнцу. Маркерс оценивает его диаметр всего в несколько миль - еще меньше, чем у крохотных лун Марса. Но все-таки это луна.

Она быстро обращается на расстоянии около пяти тысяч миль, держась близко к Меркурию, иначе огромное притяжение Солнца давно оторвало бы ее. Маркере предлагает назвать ее Фаэтоном - по имени возницы Солнца. По-видимому, ближе к Солнцу нет больше такого тела, если не считать изредка попадающих в этот район случайных комет.

Что касается исследования долины… Трах!

День шестьдесят первый.

Продолжаю сегодня. Фильтры передатчика перегорели вчера. Фон Целль говорит, что это, вероятно, из-за нового солнечного пятна, залившего вдруг мою установку потоком электронов и корпускул. Я починил ее и добавил экран.

Атвелл, Супнертон и Линг видели нечто, еще более поразительное. На открытой полянке среди огромных тростников они наткнулись вдруг на существо поистине чудовищное. Чешуйчатое и крылатое, величиной чуть ли не с динозавра, оно выглядело странно знакомым. Когда из ноздрей у него вылетел клуб пара от дыхания, Линг узнал его.

– Это дракон! - отчаянно вскрикнул он.- Бегите!

Линг побежал, но Суинертон, парализованный, оставался некоторое время на месте. Повернувшись, чтобы бежать, он споткнулся и упал. Капитан Атвелл загородил его собою, когда чудовище кинулось на них, и выстрелил несколько раз. Дракон рванулся в сторону и, тяжело хлопая крыльями, неуклюже взлетел. Вскоре он исчез из виду.

Атвелл и Суинертон смотрели пораженные. Их пули просто спугнули его. И он исчез вдали, на Дневной стороне. Неужели он живет где-то там, в этом пекле?

После их возвращения мы обсуждали встречу с невероятным существом. Супнертон показал осколки, отбитые пулями от его чешуи. Они были похожи на кремнеобразное вещество; фон Целль подтвердил это, сделав анализ.

Кремниевая жизнь, заключил отсюда Суинертон,- ткань, в которой углерод замещен аналогичным ему кремнием. Она способна выдерживать невероятные температуры. Он с яростью утверждает, что дракон живет главным образом на огненной Дневной стороне среди других форм кремниевой жизни. И живо нарисовал нам, как это чудовище бродит по озерам расплавленного металла, сидит на вершинах гор под палящими лучами Солнца.

Фантастика? Суинертон сделал еще один шаг. Он говорит, что метаболизм в такой твари должен быть просто свирепым, возможно, настоящим горением и что мускулы ее приводятся в движение «горячим паром».

Словом, живая паровая машина! Он сам не знает, принимать ли все это всерьез. Линг, однако, принимает.

– Огнедышащий дракон китайской мифологии,- задумчиво произнес он.- Либо марсиане когда-то привозили их на Землю, либо рассказывали о них землянам для устрашения.

Алло, Марсианская Вторая! Только что получен ваш сигнал, нашли ли вы наш глиняный дом? Мы провели в нем два года. Почти родной дом для нас. Парлетти просит поискать монету, которую он там потерял.

День шестьдесят второй.

Капитан Атвелл встревожен. Марс был тихим и опасным, Венера- бурной и опасной. Меркурий - неожиданным и опасным.

Прошлую ночь разразилась буря, разбудив (всех. Сначала подул страшный ветер с Дневной стороны, такой горячий, что мы включили холодильную установку. Потом грянул ответный удар с Ночной стороны, принеся стучащий металлический град. Наш наружный термометр за один час упал с плюс 200 до 100 градусов ниже нуля по Фаренгейту 2. Металлический град бил по корпусу корабля с такой силой, что мы опасались, не пробьет ли его насквозь. Это продолжалось около десяти часов. Потом вдруг опять стало тихо и ясно.

Влияние либрации, конечно, как объясняют Парлетти и Маркере. Горячие и холодные ветры с обоих полушарий периодически сталкиваются. Там, где они встретились - милях в десяти от нас,- горячие металлические пары охлаждаются и обрушиваются сокрушительным ливнем. К счастью, в нашей постоянной зоне никогда не бывает настоящих дней и ночей. Поэтому у нас чувствуются только отголоски этих бурь.

– Неожиданное,- пробормотал капитан Атвелл,- вот в чем опасность. Жизнь там, где ее не ожидали. Тающие горы. Бури без признаков того, что они надвигаются. Пока что мы спасались. Тщательно предусматривая все заранее, мы сможем опасаться впредь. Но берегитесь неожиданности, ребята! Нельзя терять ни одной жизни.

Вдруг мы потеряли прежнюю уверенность. Что таится за ближайшим поворотом? Вот вопрос, который будет нас мучить все четыре месяца нашего пребывания на Меркурии.

Карсен заметил, что за несколько часов до бури ртуть в термометре начала колебаться около средней отметки в 177 градусов по Фаренгейту 3. Мы можем предусмотреть другие бури, так чтобы они никого не застали снаружи. Тарнэй проследил за жидким металлом на Дневной стороне и говорит, что ни один язык его не подходит к нам ближе, чем на пять миль. Суинертон предполагает, что гигантский дракон, вероятно, не найдет нас съедобными и оставит в покое, если мы не будем тревожить его. Нам нужно считаться только с неожиданностями.

Тем временем научная работа продолжается. Маркере следит за своей новой луной непрерывно, как любящий отец. Парлетти и Робертсон у пирамиды; они методически обшаривают ее шаг за шагом в поисках входа. Тарнэй измеряет высоту атмосферы. Фон Целль все еще занят металлами. Он находит, что некоторые из них, вроде галлия или индия, редки на Земле, но здесь встречаются чаще, чем железо. Карсен энергично регистрирует солнечные пятна, хотя на таком близком расстоянии их гораздо больше обычного.

Суинертон, исследуя принесенные им образцы растений, нашел, что они богаты металло-органическими соединениями, ядовитыми для нас. Линг нас отчасти тревожит. Он задумчив, работает мало.

День шестьдесят третий.

Неприятность пришла не от чего-либо неожиданного, а от дракона. Он захватил четверых на вершине пирамиды. Нынче утром все четверо вышли вместе. Парлетти и Робертсон, как всегда, остались у пирамиды, Тарнэй и Суинертон спустились в долину. Суинертон искал новые данные о жизни в долине, Тарнэй пошел с ним из осторожности. Здесь никому нельзя ходить поодиночке.

Суинертон сообщил по радио, что они набрели на дракона, по-видимому спящего. Почему он был в этой долине (для него арктической) - неизвестно. Возможно, туда загнал его недостаток пищи в привычных для него областях. Во всяком случае, у Суинертона возникла мысль выстрелить ему в глаз, чтобы убить. Позже он намеревался анатомировать это удивительное существо. Тарнэй отговаривал его, но напрасно. Ему нужно было запросить капитана Атвелла по радио.

Суинертон не промахнулся. Глаз разлетелся вдребезги со звуком разбитого стекла. Но мозг позади него, казалось, не был затронут. Возможно, кремнистая кость отклонила пулю. Взбешенный зверь погнался за ними. Сделали еще несколько выстрелов, но они не помогли.

Скользя среди огромных трав, Суинертон и Тарнэй ухитрились держаться на достаточно безопасном расстоянии от неуклюжего левиафана. Напрягая всю силу своих мускулов, оба выбрались из долины. С помощью Робертсона и Парлетти они вскарабкались на пирамиду.

Там они и сейчас, все четверо. Дракон сидит у подножия, ждет и рычит от ярости. Он пробовал неуклюже взобраться на пирамиду, но вскоре отказался от этого. Один раз он взлетел в воздух, чтобы напасть сверху. Но они легли ничком и прижались к камню верхней площадки; дракон ничего не мог с ними поделать и ждет их внизу.

Они разрядили в него свои ружья, но опять без результата. Его хитиновая чешуя неуязвима для пуль. Другой глаз был слишком маленькой целью на таком расстоянии. Когда они захотели пробраться вниз по другой стороне пирамиды, чудовище выследило их и двинулось навстречу. Никакой земной медведь не проявил бы такого упорства с загнанной на дерево жертвой.

Все это было сообщено час назад Суинертоном по радио. Капитан Атвелп схватился было за ручной пулемет, но затем опустил его. Даже если бы расстояние позволило, он не смог бы убить этого бронированного гиганта. Положение четверых захваченных очень тревожно. Через несколько часов у них истощатся запасы воздуха.

Вместе с капитаном Атвеллом мы обсуждаем способы отогнать чудовище. Хотели даже напасть на него на звездолете, Но фон Целль напомнил нам, что если дракон может жить на огненной Дневной стороне, то он выдержит и пламя реактивной струи. Кроме того, обладая чудовищной силой, он может, пожалуй, свалить и повредить наш корабль! Мы не смеем недооценивать сил этого страшного существа, неуязвимого для пуль и дышащего пламенем.

Спасибо за вашу музыкальную передачу, Земля. Я передаю ее через свой аппарат четверым захваченным. Это поддерживает в них бодрость. Мы обещали спасти их. Не знаю как.

День шестьдесят четвертый.

Все четверо спасены! Они уже возвращаются. Мы обязаны людям из Марсианской Второй. Их совет оказался удачным. Странно думать, что четыре человека на Меркурии спасены благодаря совету людей на Марсе, в полутораста миллионах миль отсюда.

Мы готовы были бросить на зверя свой звездолет, рискуя испортить его, как пришло это сообщение, советующее сделать бомбы из нашего горючего. Мы сделали их три штуки, упаковав горючее в термосные бутылки с головками из фульмината, быстро сделанного фон Целлем в его лаборатории.

Пошли капитан Атвелл, Маркере и фон Целль. Нам с Карсеном и Лингом приказано было оставаться на корабле. Карсен - однорукий. Мне нужно держать трехстороннюю радиосвязь по релейной системе. Линг… Я видел, как тяжело ему было получить этот приказ остаться. Он уже один раз убегал от дракона.

Только через час мы с Карсеном заметили, что Линга с нами нет. Он тихонько выскользнул, надев свой скафандр. Когда капитан Атвелл сообщил, что они находятся в виду пирамиды, он вдруг ахнул.

– Линг, ты здесь? Но… - И потом закончил коротко: -Ладно, оставайся.

Капитан Атвелл сообщал о своих действиях. Все четверо вскарабкались по другой стороне пирамиды, закрытые ею от чудовища. Люди наверху, чтобы привлечь его внимание, махали руками и кричали. Взобравшись, Атвелл и его отряд двинулись вперед, находясь достаточно высоко, чтобы не быть внезапно схваченными чудовищем. Наконец они достигли той стороны, где был зверь.

Наступил решительный момент.

Пока чудовище готовилось напасть, приподнимаясь на лапах, они бросили ему под ноги первую бомбу. От удара при падении воспламенились фульминат и горючее. Чудовище отшатнулось, но когда дым рассеялся, оно яростно зарычало и бросилось на пирамиду, пытаясь залезть на нее. Капитан Атвелл быстро, но осторожно бросил вторую бомбу. Она разорвалась на склоне пирамиды, отколов камни и сбросив зверя вниз.

Но он не был и ранен. Любое земное животное, даже самый могучий из динозавров, был бы смертельно ранен. Это же меркурианское чудовище потеряло только несколько чешуйчатых пластинок. Мы впервые поняли, что оно действительно неуязвимо. В сравнении с ним органическая жизнь была мягким студнем, а все силы и оружие людей - для него ничтожный дым. Дракон родился и жил там, где царят свирепый зной и вулканические силы.

Осталась одна бомба. Если и она будет потеряна, то все восемь человек погибнут. Правда, кто-нибудь и сможет спастись в одиночку, но лишь ценой жизни своих товарищей.

Мы с Карсеном на корабле могли слышать рычание чудовища по портативному радио. Это был гортанный звук, низкий, как гудок океанского парохода. А потом мы услышали и другой звук - глухие, тяжелые удары, сотрясавшие динамик.

Капитан Атвелл сказал, что это удары чудовища. Разъяренное до крайности, оно билось своим гигантским телом о пирамиду, пытаясь свалить ее. И оно бы это сделало. Никто из нас и не пробовал отрицать. Послышался задыхающийся от ужаса голос Суинертона:

– Ведь это настоящая живая паровая машина, и она развивает, наверно, тысячи лошадиных сил!

Робертсон прибавил:

– Марсианские надписи говорят об этом звере. Там даны его математические символы и очертания его фигуры. Они говорят, что его можно убить, лишь оторвав взрывом голову. Ранним марсианам, наверное, приходилось устанавливать большие пушки для этого.

Вдруг послышался резкий окрик капитана Атвелла:

– Суинертон! - крикнул он.- Сумасшедший!

– Пустите! -взвизгнул Суинертон.- Единственная надежда… Остальные смогут уйти. Я один виноват…

Но другие схватили и удержали его. Жертвовать жизнью нужно было лишь в самом крайнем случае.

Мы с Карсеном затаили дыхание. Затем услышали мягкий голос Линга, прошептавший:

– Оторвать ему голову…

Линг уже спускался по склону пирамиды, пока остальные боролись с обезумевшим Супнертоном. Линг унес последнюю бомбу! Капитан Атвелл крикнул, но Линг не отозвался. Останавливать его было уже поздно.

Капитан Атвелл рассказывал потом, что Линг спокойно спускался к чудовищу. Оно снова ударило огромным телом о постройку, сотрясая ее. Потом стало следить за крохотной мошкой и протянуло к ней свою змеиную шею.

Линг остановился перед драконом - одинокий человек против могучего чудовища. Какого мужества это потребовало - нельзя даже представить себе. Ведь дракон был ужасом его детства.

Послышался сдавленный голос фон Целля:

– А я-то назвал его трусом!

Мысль Линга была гениально проста. Он ждал, пока свирепые, зубастые челюсти не раскрылись перед ним, и бросил бомбу прямо в эту зияющую пасть. Первое же прикосновение горячего пара внутри воспламенит чувствительный фульминат. Голова дракона разлетится. Погибнет и Линг.

Мы с Карсеном услышали по радио глухой взрыв. Потом странный звук, словно от бьющихся тарелок. Это разлетались в куски кремнистые ткани чудовища. Потом- тишина.

– Ну,- раздался голос капитана Атвелла,- с драконом. все-таки покончено!

– Линга тоже нет,- прошептал фон Целль.- Храбрый Линг!

И все в этот момент почувствовали, что были раньше несправедливы к тихому, мягкоголосому китайцу. Он победил больше, чем чудовище,- он победил страх. Капитан Атвел» заговорил снова, обращаясь с горьким упреком к самому себе;

– Одна жизнь все-таки потеряна.- Но тут же осекся.

– Линг! - изумленно воскликнули все разом.

Линг ответил, задыхаясь от подъема:

– Ну что же, вернемся на корабль. Конфуций сказал: «Кто прыгнул быстро, тот живет, чтобы прыгать снова».

У Линга было всего около трех секунд до взрыва, чтобы отбежать по карнизу пирамиды. Он присел, согнувшись у стены, и остался невредимым, если не считать легких ударов от кремнистых осколков, разлетевшихся во все стороны.

Все радовались его спасению, особенно капитан Атвелл.

– Ладно, ребята,- сказал он с большим чувством.- Значит, мы пока не потеряли никого на Меркурии. И не потеряем, если всегда будем готовы к неожиданностям.

День шестьдесят четвертый. Полдень.

Неожиданное случилось. Отряд прошел от пирамиды мили полторы, направляясь к кораблю, как вдруг побежал обратно. Капитан Атвелл сообщил нам, почему. Сбоку появился ревущий поток, как показалось, расплавленного металла. Они едва успели добежать до пирамиды, снова вскарабкались на нее и стали смотреть. Всю местность вокруг залило металлическим озером.

Но это был не расплавленный металл, а ртуть. Целый глетчер ее находился милях в пяти отсюда, у края холодной Ночной стороны. Когда слабая либрация подставила его под более горячие лучи Солнца, он растаял.

Вообразите себе эту картину. Кубические мили серебристого металла залили все вокруг - целый океан. Атвелл и семь человек снова в ловушке на вершине пирамиды. Им остается только наблюдать, как уровень ртути медленно повышается.

Из всех неожиданностей это самая ироническая; нам угрожает тот самый металл, который носит имя Меркурия!

Это настоящая угроза. Все обычные металлы плавают на ртути благодаря ее высокой плотности. Поэтому наш корабль, подхваченный ею как пробка, отброшен в сторону. Мы с Карсеном почувствовали себя, как в самом бурном из морей.

Ртутное течение унесло нас далеко к Дневной стороне. Оно только что выбросило корабль на высокий металлический берег. Наша холодильная установка работает на полную мощность. Мы разделены теперь полсотней миль. Атвелл и его коллеги на пирамиде, мы с Карсеном на краю пылающей Дневной стороны. Наша задача - соединиться.

Двигатель испорчен сильными толчками. Карсен лихорадочно исследует его. У меня повреждена рука. Как только станет возможным, мы произведем ремонт и полетим к пирамиде. чтобы собрать всех вместе. Тревожит еще одна мысль: наши запасы горючего остались на дне этого ртутного моря. Как мы достанем его, чтобы лететь обратно на Землю?

Это будет моей последней передачей. Ваш последний сигнал получен так слабо, что я сомневаюсь, дойдет ли наш до вас. Мы будем посылать обычные мощные сигналы дважды в сутки - в полдень и полночь по Земному времени.

Через три месяца возобновим связь, если все будет в порядке. Если мы как-нибудь выручим свое горючее, то вернемся при благоприятном моменте для отлета. Наше единственное утешение в том, что мы никого не потеряли - пока.

Желаем удачи, Марсианская Вторая! Надеемся, у вас нет никаких затруднений. До свидания, Земля!

Первая Меркурианская экспедиция кончила.

II. КАТАКОМБЫ

День сто сорок пятый.

Привет с Меркурия, Земля! Первая Меркурианская экспедиция возобновляет радиосвязь после трехмесячного перерыва. Радист Джиллуэй на ключе.

Ну, мы никого еще не потеряли! В экспедициях на Марс, и Венеру моим печальным долгом было сообщать о погибших: пятеро на Марсе, четверо на Венере. Для нас на Меркурии стало почти законом сохранить всех. Мы хотим вернуться все десятеро!

Или останемся все десятеро на планете, если не удастся спасти наше спрятанное горючее. Оно все еще погребено под озером металлической ртути, как я сообщал три месяца назад.

Повторяю: восемь человек были отрезаны на пирамиде, окружены морем серебристой ртути с Ночной стороны, залившей все, как растаявший ледник. Она унесла наш корабль, с Карсеном и со мной, далеко на Дневную сторону и, наконец, выбросила на берег.

Там мы и оказались, а у восьми человек на пирамиде остались в баллонах совсем небольшие запасы воздуха.

Кажется, я сообщал, что двигатель корабля был испорчен. Карсен лихорадочно искал повреждение. У него только одна рука - другую он потерял на Венере. До отъезда с Земли был разговор о том, чтобы заменить Карсена кем-нибудь. Но он знает ракетные двигатели от альфы до омеги.

Как только Карсен нашел неисправность, он кончил дело быстро. Я помогал мало, у меня сломана рука. Получилось замыкание в системе распределителей. Ну, а человек с двумя руками, но без головы Карсена не нашел бы этого замыкания достаточно быстро, чтобы спасти восьмерых, оставшихся на пирамиде. Карсен сел и за управление; его единственная рука так и летала по рычагам. Он поднял корабль, повел его и посадил близ пирамиды. Пирамида осталась единственным, что возвышалось над этим странным металлическим морем.

Радостно махая руками, все восемь слезли по склону до уровня ртутного озера и побежали к кораблю. То есть попробовали бежать. Это было смешно. Фон Целль, спустившийся первым, должен бы был знать о ртути больше как химик.

Ноги у него разъехались, как у плохого конькобежца. Он упал ничком, и было похоже, что сильно ушибся. Оказывается, ртуть упруга, хотя и жидка. Это все равно, что упасть плашмя на воду с высокого трамплина.

Остальные мудро следили за фон Целлем. Он осторожно поднялся на ноги, погрузившись по щиколотку в густую жидкость. Когда он приподнял одну ногу, чтобы шагнуть, другая поехала назад. Трения не было, как на очень гладком льду. Наконец, в отчаянии, он встал на четвереньки и пополз к кораблю. Думая, что изобрел лучше, он лег плашмя и покатился. Похоже было на катание по скользкой подушке.

– В вашем-то возрасте! - поддразнил его Тарнэй по шлемофону.

Все смеялись.

Но они перестали смеяться, когда попробовали сами. Мы кинули фон Целлю веревку, когда он был уже близко, и втащили его. Остальные добрались таким же способом.

Один за другим они вошли в воздушный шлюз, потом в каюту и сняли скафандры. В опустевших баллонах кислорода почти не оставалось.

Парлетти потерял сознание, но быстро очнулся от глотка чистого кислорода. Капитан Атвелл и Маркере внесли Линга, лицо и руки у него были обожжены при близкой встрече с изрыгающим жар драконом. Он был слаб, но ободряюще улыбался. К его ожогам немедленно приложили целебную мазь. Парлетти наложил мне шины на сломанную руку. Все очень радовались тому, что снова вместе и в безопасности.

Все, кроме Суинертона. Он грустно смотрел в иллюминатор.

– Вот досада,- проворчал он.- Этот дракон тоже погребен здесь. Я хотел анатомировать его. Новая форма жизни - кремний вместо углерода! Черт возьми!

Он биолог до мозга костей.

– И дракон, и наше горючее,- напомнил капитан Атвелл. При этом все притихли. Без горючего невозможно было покинуть планету.

Алло, Марсианская Вторая! Рад слышать, что у вас еще не было никаких затруднений благодаря нашей подготовительной работе, как вы говорите. Спасибо, что считаете за нами столько заслуг.

День сто сорок шестой.

На следующий день, отдохнув, мы обсудили наше положение. Нам каким-то образом нужно извлечь свое погребенное горючее. Осторожно действуя двигателями, мы подвели корабль к этому месту. Он шел легко, едва рябя поверхность ртутного озера. К счастью, капитан Атвелл предусмотрительно приказал Маркерсу отметить положение хранилища и по Солнцу, и по ориентирам. Мы знали, что плаваем не дальше пятидесяти футов от места. Но как добраться до него через тридцатифутовый слой металлической ртути?

Сначала нам казалось, что это легко. Ртуть не твердая. Нетрудно послать человека вниз либо в скафандре, либо в кессоне. Так и попробовали. На спуск вызвался Тарнэй. Но вспомните, как растет до разрушительной силы давление воды на глубине. Давление в ртути из-за ее плотности в четырнадцать раз больше, чем в воде. Даже сделав поправку на малое тяготение планеты, получим огромную величину.

Мы сделали сварной скафандр высокого давления, сломав переборку между кладовой и главной рубкой. Вся трудность была в том, как заставить человека в скафандре опуститься! На ртути плавает даже свинец. В конце концов мы связали вместе несколько металлических реек и стали толкать Тарнэя вниз. Тарнэй опускался, пока ртуть не запузырилась у него под шлемом, а потом отчаянно закричал.

Когда мы вытащили его, то увидели, что ноги у него заклинены. Страшное давление смяло поножи в лепешку. Если бы металл треснул, Тарнэй утонул бы и погиб ужасной смертью, наглотавшись ртути.

Ноги Тарнэя в кровавых вмятинах, и теперь он, по-видимому, будет всегда хромать. Больше пробовать не стали. Подумали о колоколе, но Линг показал нам отрезвляющие цифры. Стенки должны быть толщиной в фут. Нам понадобилась бы кораблестроительная кузница, чтобы сделать такую штуку. Это было просто невозможно.

Мы растерянно переглянулись. Всего в тридцати футах под нами лежит спрятанное горючее. Но оно с таким же успехом могло бы быть и в центре планеты. Добраться до него сквозь ртуть нельзя - мы убедились на опыте. Это было все равно, что нырять в воду на глубину четырехсот футов без всяких специальных приспособлений. И все же нам нужно достать его - или навсегда остаться на Меркурии.

Я сказал «нужно», потому что мы еще не решили проблемы. А время нашего отлета должно наступить всего через девять суток. Мы можем попробовать последнее отчаянное средство, о котором уже думали. Оно будет стоить одной жизни. Спасибо за сочувствие, Земля! Оно значит больше, чем вы думаете,

День сто сорок седьмой.

Нашим следующим шагом была разведка вокруг ртутного озера, чтобы узнать, с чем мы боремся. Металлическое озеро в поперечнике около пяти миль и находится в лощине между горами Дневной половины и замерзшими кряжами Ночной. Одной стороной оно упирается в покатые склоны, другой - в крутые утесы.

Оно прекрасно и отвратительно, это ртутное озеро. Его слегка трепещущая поверхность блестит, как мягкое серебро. Когда оно швыряет свои тяжелые «волны» на берега, со всех сторон доносится непрерывный низкий гул.

Парлетти говорит, что на этой невыветривающейся планете должно быть много свободной металлической ртути - целые озера и пруды. Когда с либрацией в Дневную сторону приходит тепло, ртуть испаряется, а когда с либрацией в Ночную сторону приходит холод, она застывает в «глетчеры».

Но, к несчастью, в нашей Сумеречной зоне она не будет ни замерзать, ни испаряться. Она просто останется здесь, пока какое-либо геологическое нарушение не откроет ей путь и не позволит перетечь куда-нибудь в другую долину.

Этой надеждой мы и жили все эти три месяца - вдруг какая-нибудь свинцовая гора на краю Дневной стороны растает и позволит ртути вытечь. Теперь эта надежда исчезает. Нам нельзя ждать слишком долго. Мы до сих пор не знаем, что делать с ртутью. Для ясности расскажу, чем были заняты люди последние три месяца.

Капитан Атвелл с самого начала приказал всем продолжать научную работу. Нечего сидеть и горевать о погребенном горючем.

Организовали разведку на Дневную сторону, чтобы заглянуть в этот пылающий ад. В ней участвовали капитан Атвелл, Парлетти и Линг. Для этого они снабдили скафандры холодильными приборами, работающими от батареи.

Мы поставили корабль невдалеке от пирамиды на якорь со стальной цепью. Они отплыли на стальном «плоту», который придумали, когда плавали по озеру. Весла повели плот с поразительной скоростью, и он подпрыгивал на маслянисто-гладком металле, как пробка.

Высадившись близ Дневной стороны, отряд перевалил через горы и прошел вглубь пешком на тридцать миль. Они обходили кипящие озера расплавленного свинца, висмута, олова и кадмия, ослепительно блестевшие под лучами гигантского Солнца.

Вокруг простирались металлические скалы, равнины и утесы, раскаленные, искрящиеся, словно свежие слитки на заводах. Это было похоже на модель мира, сделанную в металле каким-нибудь исполинским рабочим. Металлические пары вились в раскаленном добела небе. Вокруг нестерпимая жара, сушь и кажущаяся безжизненность.

И все же тут не безжизненно, так как участники экспедиции видели издали двух ужасных крылатых драконов. Как они живут и чем питаются в этом уголке ада - поразительная тайна. Биологам будущего хватит работы здесь на всю жизнь.

Они видели также мираж, удивительно ясный и подробный. В атмосфере металлических паров отражался обширный, простиравшийся до горизонта, расплавленный океан с барашками на плещущихся медных волнах. Никакой построенный человеком корабль не сможет плавать по этим свирепым волнам, более свирепым, чем все земные тайфуны. Представьте себе металлические «валы» и «ветер» из металлических паров вместо воды и воздуха, и вы получите силу, которая разобьет любой дредноут, как яичную скорлупу.

Мираж был отражением того, что лежало под прямыми лучами Солнца на сотни миль впереди. Он был таким ярким, что глаза у людей заболели, несмотря на дымчатые стекла визоров.

Они вернулись, когда внешняя температура достигла 300 градусов по Фаренгейту 4. Холодильные приборы работали на пределе. Горячая почва чувствовалась даже сквозь вакуум в подошвах. Каждый потерял в весе по пяти фунтов.

– Стоит того,- сказал Атвелл,- зрелище, которое не увидите ни на какой другой планете.

Маркерс посылает следующее известие. Каждую минуту на Земле можно ожидать магнитных бурь от солнечных пятен. Полярные сияния будут особенно яркими на Земле в ближайшие двадцать четыре часа. Маркерс предлагает сделать затемнение во всех городах (в пределах видимости сияний), чтобы полюбоваться зрелищем.

День сто сорок восьмой.

Капитан Атвелл вместе с фон Целлем и Суинертоном провел также разведку на Ночной стороне.

Батареи в их скафандрах были соединены на этот раз с обогревательными приборами. И они понадобились. Температура все падала и падала. Через тридцать миль она упала до 200 градусов ниже нуля по Фаренгейту. Еще дальше, там, где лучи Солнца никогда не светили, она должна быть совсем близкой к абсолютному нулю, ниже 500 градусов по Фаренгейту 5.

Там, за краем Ночной стороны, на всем лежал слой белого «снега». Снега из замерзших газов. Вялые струйки жидкого воздуха текли оттуда и испарялись. Вот откуда Дневная сторона получает свое постоянное пополнение атмосферы. Действительно, здесь есть постоянные «пассаты» с Ночной стороны на Дневную, как пассаты на Земле, вызванные циркуляцией экваториального и арктического воздуха.

Фон Целль описывал местность почти поэтически. Вечная ночь. Яркие звезды, как драгоценные камни на угольно-черном бархате неба. Видны Земля, Венера и Марс. Марс низко, темно-красный. Земля выше - прекрасная голубая звезда. Венера блестит так ярко, что они приняли ее за вторую луну Меркурия, кроме той, которая открыта Маркерсом. Они любовались на Маркерсову луну, названную Фаэтоном за то, что она, как колесница, быстро ныряла вверх и вниз по крутой дуге, словно в поисках Солнца.

Вдруг Суинертон с изумленным возгласом остановился, Биолог едва обращал внимание на великолепный небосвод. Его глаза наткнулись на пучок зеленого лишайника. Жизнь - в этой обледеневшей от вечного холода пустыне!

Почти машинально он подобрал кусок металла с углублением в нем и положил немного лишайника в этот природный сосуд для того, чтобы исследовать его потом под микроскопом.

Они оставались недолго. Капитан Атвелл сделал целую серию снимков этих странных, вызывающих дрожь мест, и отряд пошел обратно. И вдруг обогревательный прибор капитана перегорел. Только он и защищал его от смертельного холода. Атвелл побежал, чтобы согреться в движении. Фон Целль и Суинертон последнюю милю тащили его под руки, он весь закоченел.

Его принесли на корабль бесчувственным и обмороженным. Парлетти раздел его и хорошо растер. Очнулся он всего лишь с сильным насморком.

– Опять обманули смерть, верно, ребята? - сказал он, усмехаясь.

Тут мы начали смеяться над Суинертоном. Он в отчаянии смотрел на свой ранец. Оттуда капала серебристая ртуть. Металлический кусок, подобранный им для своих драгоценных лишайников, был замерзшей ртутью с Ночной стороны. Здесь, конечно, она вернулась к жидкому состоянию, раздавив его образцы.

Фон Целль задыхался от смеха.

– Я знал это все время! - охал он, держась за бока.- Я знал, что это ртуть! Я не мог удержаться, чтобы не дать вам торжественно унести то, что станет потом горстью жидкости!

А потом, прежде чем Суинертон был окончательно добит и готов заплакать от огорчения, фон Целль открыл свой ранец и достал пучок лишайников, бережно принесенных на куске более прочного металла.

Суинертон определил позже, что лишайник был скопищем холодоустойчивых спор, случайно занесенных на Ночную сторону и терпеливо ждавших прикосновения оживляющего солнечного луча. Они ждали, вероятно, уже столетия. Неужели они будут ждать целую Вечность, ждать Солнца, которое никогда не взойдет. Эта мысль привела нас в ужас. Жизнь, частью которой являемся и мы, бросает вызов Вечности.

Но всем нам был одинаково ненавистен вид ртути, капавшей из Суинертонова ранца. Она напоминала нам об озере вокруг нас, на дне которого погребено наше горючее.

Алло, Венерианская Вторая! Поздравляем с благополучной посадкой. Эта новость попала к нам через радиостанцию Земли.

День сто сорок девятый.

После этого мы стали вовсе избегать и Дневной, и Ночной сторон. Единственная обитаемая часть Меркурия - узкая Сумеречная зона, идущая вокруг всей планеты. Это все, чем мы по-настоящему заинтересованы. Здесь есть жизнь. И пирамида.

Робертсон, рыская вокруг, как настоящая ищейка, нашел, наконец, вход в пирамиду. Маленький, квадратный туннель расположен высоко, как и в земных пирамидах. Робертсон, как должно, сообщил об этом капитану Атвеллу, прежде чем войти внутрь. Тот взял с собой Парлетти и Робертсона на разведку.

Кажется, еще больше, чем всем чудесам Меркурия, мы удивлялись древним марсианам и особенно тому, зачем они поставили свои монументальные постройки на Марсе, Венере, Земле и здесь.

Атвелл со своим отрядом нашел центральную камеру, по-видимому, бывшую некогда жилым помещением. Далее они нашли шахту, идущую прямо в темные бездны, глубоко под фундамент. Вернувшись с усиленным отрядом, капитан Атвелл позволил Робертсону спуститься туда на веревке.

Робертсон оставался внизу несколько часов, пока мы не начали беспокоиться о нем. Наконец он дернул веревку, и его вытащили. Он рассказал нам, что видел. Глаза у него были далекие, словно он смотрел в глубь веков.

Он нашел внизу огромную камеру, укрепленную металлическими балками, которые на лишенном эрозии Меркурии должны были держаться вечно. При свете карманного фонаря Робертсон рассмотрел огромные загадочные машины, большей частью исковерканные и изломанные, как после взрыва. Оборванные кабели вели, очевидно, по каналам к стенам и вершине пирамиды.

Какую энергию или какую силу вырабатывали подземные машины, излучая ее с вершины? На вершине венерианской пирамиды есть подобная же механика, но она давно уже превратилась в ржавчину под разъедающим действием воды. У пирамиды на Марсе такие же машины были, возможно, под землей, но они давно уже занесены песком.

Во всем этом есть что-то общее, считает Робертсон. Что касается Земли, то подлинные марсианские пирамиды (или пирамида) на ней были и, должно быть, разрушены либо природой, либо людьми. Пирамида Хеопса и другие египетские пирамиды - возможно, простые копии марсианских.

Робертсон говорит, что Галуэй со своим штатом переводчиков на Земле когда-нибудь правильно объяснит назначение пирамид на четырех или больше планетах. Укрепленные станции межпланетного сообщения? Робертсон говорит - нет. Машины, виденные им, предназначены для посылки колоссальной энергии, а не радиоимпульсов. Они каким-то образом связаны с исчезновением марсианской цивилизации.

Капитан Атвелл, Парлетти, Маркере и я заинтригованы больше всех, после Робертсона. Мы были среди первых людей, достигших другой планеты - Марса. Мы еще помним это первое невероятное зрелище - пирамиду в другом мире!

Главной целью наших экспедиций была разведка для будущего освоения. И вот, исследуя прошлое, временами мы делаем гораздо большие находки. Мы готовимся для будущего, но наши взгляды всегда обращаются назад. Назад, к седой, древней истории других цивилизаций, которая волнует кровь и заставляет нас чувствовать себя мусорщиками на развалинах могучего, но мертвого города.

Время стерло все, кроме слабого шепота этой великой Марсианской саги. Как говорит Робертсон, несколько театрально:

– Если бы только эти камни могли говорить!

Внимание, Земля, Марсианская и Венерианская экспедиции! Маркерс только что нашел новую маленькую комету, обходящую вокруг Солнца и снова направляющуюся к нам. Ждите ее. Давайте сведения о ее орбите. Поправка: Венерианской отменить, так как астрономические наблюдения невозможны сквозь густые тучи. Но на Земле и Марсе - следите!

День сто пятидесятый.

Все это время, как вы понимаете, мы ждали и надеялись, что ртутное озеро уйдет куда-нибудь. Парлетти каждый день измерял таяние гор на краю Дневной стороны, чтобы увидеть, не откроется ли какое-нибудь ущелье, через которое вылилась бы ртуть.

Но наши надежды исчезли, когда минули недели. Ртутное озеро свободно может оставаться в своем новом ложе целые годы. Годы! Мы содрогаемся при этом слове. Наши запасы пищи, воды и воздуха можно растянуть не больше, как на пять-шесть месяцев. Мы не можем добывать пищу здесь. Металлоорганическая жизнь на Меркурии будет ядом для нашего земного метаболизма. Воздух и вода здесь безнадежно отравлены.

Выход из этого мрачного положения нам указал Тарнэй. Он предложил взорвать гребень над долиной, в которой бьются волны ртутного озера. В эту дыру устремится ртуть и выльется в долину, лежащую на более низком уровне. Она уничтожит, конечно, всю жизнь в долине, но таков суровый закон выживания.

Это произошло десять дней назад, когда время отлета было уже опасно близко. Мы долго обсуждали этот проект. А потом, на следующий день, задумались.

Я уже говорил, что это будет стоить одной жизни. Там, в долине, Суинертон - он заблудился.

Он ходил туда несколько раз, собирая биологические данные о странной местной жизни на Меркурии, об этом остатке некогда цветущей флоры и фауны. Суинертона всегда сопровождал кто-нибудь - это было частью нашей системы защиты на планете. Капитан Атвелл наперекор судьбе решил вернуть на Землю всех.

Тарнэй был с Суинертоном девять дней назад. Суинертон, завидев новое растение или животное, часто и внезапно исчезал. Однажды Тарнэй обнаружил, что биолога нет. Он звал его снова и снова по радио, разрядил ружье в воздух, начал искать широкими кругами. Затем уведомил нас, и к нему присоединились семь человек, но Суинертон словно растаял в воздухе.

С тех пор мы стреляем над долиной каждые три часа, В другие часы я вызывал его по корабельному радио. Ежедневно высылаемые отряды обшаривали все заросли в долине, разыскивая его.

– Я знаю, что Суинертон жив,- повторяет капитан Атвелл.- Мы будем ждать до последней минуты перед взрывом. Поток ртути наверняка уничтожит его.

Все чувствовали, что он может быть жив. Воздух в долине разрежен, но чист и пригоден для дыхания. В нем нет ядовитых металлических паров, Суинертон может поэтому дышать и жить, когда запас воздуха у него окончится. В ранце у него недельный запас пищи и воды, которого может хватить в крайнем случае и на две недели.

Жив ли Суинертон, заблудившийся где-нибудь в густом высоком лесу трав, там, в долине? Блуждает ли слепыми кругами, не в состоянии расслышать наших криков и выстрелов в разреженном воздухе? Может быть, у него испорчено радио? Мы не знаем.

Капитан Атвелл старается не показывать нам своего состояния, но душа его разрывается на части от мысли, что мы все-таки потеряем одного человека.

– Неужели нам всегда придется торговаться со смертью? - услышал я однажды его бормотание, когда он смотрел на долину.

Всем ненавистна мысль о том, чтобы платить одной жизнью, хотя бы ради спасения девяти.

Срок нашего отлета близок. Капитан Атвелл объявил сейчас, что завтра мы взорвем кряж. После того как ртуть вытечет, у нас едва хватит времени найти наше горючее и стартовать. Наступил благоприятный момент для отлета. Еще день, и мы пойдем в новый быстрый оборот вокруг Солнца вместе с Меркурием. Мы не можем оставаться еще на три месяца.

Спасибо за музыкальную передачу, Земля. Она помогла нам поддержать в себе бодрость. Вот уже неделя, как нам не хотелось улыбаться.

День сто пятьдесят первый.

Суинертон вернулся! Мы все-таки не заплатили ни чьей жизнью.

Все было готово этим утром для взрыва: вывели корабль на высокий склон у края плато, подальше от взрыва; собрали все оставшееся горючее в один барабан и заложили его в отверстие, сделанное в надлежащем месте. Карсен установил запал с часовым механизмом, который и взорвет фульминат.

Но не успели мы поставить запал, как из долины, словно отдаленный крик, послышался выстрел. Спустившись бегом в долину, мы нашли Суинертона, задыхавшегося в разреженном воздухе, худого, грязного и слабого, но, по-видимому, здорового.

В нем не было ничего необычного, кроме глаз: в них было странное выражение.

Он рассказал нам свою историю. Десять дней назад, уйдя от Тарнэя, он провалился в устье пещеры, прикрытое густой листвой. При этом его радио разбилось, и он не мог позвать Тарная. Глупо, как он соглашается теперь, что начал исследовать пещеру, вместо того чтобы выйти из нее. Но не только из мальчишеской склонности к приключениям, тлеющей до глубокой старости в каждом человеке. Ему казалось, что он слышит голоса, где-то там, в глубине пещеры!

Потом он обнаружил, что заблудился: пещера разделялась на несколько ветвей. Он не знал, какую должен выбрать, блуждал там целую неделю и открыл бесконечные катакомбы, вроде Мамонтовой пещеры 6 на Земле.

Парлетти на этом месте перебил его:

– Я так и думал. Катакомбы в Сумеречной зоне - это следствие напряжений между нагретой Дневной стороной и замороженной Ночной. Этим объясняется также чистый воздух в долине. Под почвой течет жидкий воздух с Ночной стороны. Встречая тепло с Дневной, он испаряется и постоянно просачивается на дно долины.

Суинертон продолжал, и мы заметили по его глазам, что он хочет сказать нечто необычайное.

Все время, пока он блуждал по этому лабиринту, экономно расходуя пищу и воду из своего ранца, он продолжал слышать голоса! Это сводило с ума, говорит он, казалось, это были призрачные отголоски погибших душ умерших там.

Потом вдруг он наткнулся на них.

Я не ручаюсь за то, что последует дальше. Капитан Атвелл велит передавать все так, как рассказывал Суинертон.

Разумные растения, одним словом. Группа грибообразных разращений в фосфоресцирующей пещере, сидящих на почве. Толстый стебель поддерживает большую, белую, рыхлую массу, покрытую извилинами, ну, как мозг, говорит Суинертон. А «голоса», которые он слышал, были просто телепатическими импульсами, которыми они обменивались!

– Телепатия? Ба! - сказал фон Целль.- Все пещеры полны шорохов.

– Телепатия, - настаивал Суинертон,- Что в этом фантастического? Раин доказывал ее существование еще в 1933 году. С тех пор на Земле два человека беседовали между собою целый час в отдельных опечатанных комнатах.

– Но эти… эти растительные мозги! - произнес Линг.- Нелепость! Вы принесли одного с собой?

Суинертон отшатнулся, словно это предположение показалось ему чрезвычайно неприятным.

– Нет. Как я мог прикоснуться к ним? Это живые существа, и они гораздо разумнее нас.

Суинертон продолжал. Он сидел перед растениями три дня. Пробовал связаться с ними. Сначала они, казалось, игнорировали или отвергали его присутствие. Потом, наконец, начали отвечать на его мысленные вопросы.

Они - возможно, высший продукт эволюции разумной жизни на Меркурии. Меркурий, самая маленькая из планет первым охладился и породил жизнь. Она достигла своего расцвета, вероятно, биллион лет назад и распространилась в Солнечной системе задолго до марсиан. Это было так давно что от всех их творений не осталось и следа.

Но это неважно, согласно Суинертону, мыслящие растения говорят. Они развивались дальше, оставили межпланетные подвиги, как ничтожные и мальчишеские, и перешли в растительное состояние. Когда вращение Меркурия прекратилось, они пустили корни в катакомбах Сумеречной зоны и находятся там ни меньше ни больше как миллион лет!

Когда Суинертон кончил, все были словно оглушены и молчали. Непостижимые масштабы истории этой цивилизации заставили ужасаться ничтожности всего земного. Мы не знали, верить ли этому.

Карсен опомнился первым.

– Наш срок подошел. Мы должны вылететь сегодня же.

– Ставьте детонатор,-кивнул капитан Атвелл.-Слава богу, что вы вернулись, Суинертон. Я поклялся, что верну вас всех, и я сделаю это!

Когда Суинертон понял, что мы делаем, он дико вскрикнул:

– Не надо! Не затопляйте долину ртутью! Она зальет все эти пещеры и уничтожит мыслящие растения.

– Они или мы,- произнес капитан Атвелл.

– Вы говорите, что не хотите жертвовать чьей-либо жизнью,- сказал Суинертон со странной горечью.- Но вы это делаете. Вы уничтожаете мыслящие растения, а они бесконечно выше нас и живут гораздо более высокой мыслительной жизнью, чем мы, грубые животные, считающие себя цивилизованными.

– Мы убиваем их во имя необходимости. Это всего лишь часть великой битвы за космос…

– Бессмысленно! Это бессмысленно!

Глаза у Суинертона стали дикими, и он побежал к долине. Из жалости капитан Атвелл приказал поймать и запереть его. Мы не сердимся на Суинертона. Он должен пережить это.

Все готово к взрыву. Продолжу, когда он сделает свое дело.

Мне слышно, как Суинертон стучится в дверь и кричит. Он все еще бешено настаивает, что мы не должны спускать ртуть в долину и уничтожать странные мыслящие растения.

Мы еще никого не потеряли, как и хотели, но я надеюсь, что мы не потеряем и разума (я имею в виду разум Суинертона).

Подождите взрыва.

День сто пятьдесят второй.

Ртутное озеро ушло. Все случилось, как и было запланировано.

Взрывом снесло целый участок кряжа. Ртуть ринулась в долину, подобно тысяче Ниагар. Это было ужасное зрелище, видное с нашей безопасной площадки на плато. Растения, тростники, животные - все исчезло в этом серебряном потоке.

Представьте себе, если можете, что Боулдер Дам 7 взорван и что не вода, а ртуть льется в цветущую долину. Представьте себе миллионы галлонов 8 жидкого металла, низвергающегося с такой силой, что вся планета словно содрогается.

На Земле есть глетчеры льда и потоки воды. На Меркурии есть глетчеры и потоки ртути, в тысячу раз более разрушительные.

Мы были потрясены, увидев, что пирамида рухнула и превратилась в груду плавающих камней. Но никакая постройка, даже марсианская, не может противостоять этой крушащей, ревущей лавине жидкого металла.

У Робертсона вырвался стон.

– Боже милостивый! Зачем нужно было пирамиде рушиться? Она могла бы раскрыть тайны Марсианской эры, если бы ее исследовать…

Мы утешили его, сказав, что на Меркурии должны быть и еще пирамиды с прекрасно сохранившимися машинными камерами. Марсиане, видимо, поставили не одну пирамиду на Марсе, Венере или Меркурии, иначе бы мы не находили их так легко.

Через час ртуть сошла полностью, залив теперь всю долину до краев. На ее поверхности плавают ветки и листья, какие-то шерстевидные комки, маслянистые пятна. Одним ударом мы уничтожили там всю жизнь. Но опять-таки, как и с пирамидами, должны же быть и другие долины. Мы не обрекли на вымирание всю жизнь.

– И все же, - вздохнул Маркере, отворачиваясь с дрожью,- мне почти кажется, что мы убили этих…

Он запнулся, но мы знали, о чем он говорит. Знали, что Суинертон не выдумал всю историю с растительными мозгами.

Не превысили ли мы своих прав? Не спасены ли наши десять жизней ценой других жизней, несоизмеримых по ценности с нашими? Мы не знаем. Почти все забыли о нашем горючем, раздумывая об этом. Наконец капитан Атвелл послав пятерых к месту, где было спрятано горючее. Его можно будет подкатывать по одному барабану за раз. Люди скоро вернутся.

Ну, Земля, поднимаем якорь. Скоро будем дома! Алло, Венера! Сожалеем, узнав, что один человек у вас умирает от плесени. Мужайтесь! Вы сметете всю плесень своими УФ-лучами.

Погодите… Поразительная новость!

Капитан Атвелл с отрядом вернулся без горючего. Там, - где мы спрятали его, ничего не было. Продолжу позже, когда-мы обсудим этот тревожный случай.

День сто пятьдесят второй. Полдень.

Горючее у нас есть, но это странная история. Когда капитан Атвелл объявил о поразительном исчезновении запасного горючего, нашей первой мыслью было то, что поток ртути снес его в долину. Мы даже заглянули туда, ожидая увидеть разбитые барабаны и, может быть, остатки горючего на поверхности нового озера.

В долине ничего не было, но горючее тем не менее исчезло.

Люди растерянно переглядывались. Итак, мы пленники Меркурия…

– Суинертон! - вдруг воскликнул Парлетти.-Что такое он кричал сейчас?

Но вместо того чтобы бежать к нему, Парлетти бросился к выходу и, выбравшись из корабля, беспокойно оглядывался. Вдруг он показал куда-то. Тогда все увидели барабан с горючим в нескольких сотнях ярдов от нас. Мы бросились к нему. Он был цел и лежал в нескольких футах выше бывшего уровня ртутного озера. Другие барабаны были рассеяны на протяжении мили по склону плато и лежали выше уровня озера.

– Знаете ли вы, что это значит? - сказал Парлетти.- Это, значит, что наше горючее лежало здесь, высоко на берегу, все три месяца! Когда ртуть полилась сюда из тающего глетчера, она просто подхватила барабаны и выбросила их на поверхность. Все время, пока мы ждали, горючее лежало там. И нам не было никакой необходимости спускать озеро!

Мы растерянно смотрели друг на друга.

Какие дураки! Хотя мы и помнили, что на ртути плавает все, включая наш тяжелый корабль, но так и не сообразили, что барабаны попросту всплывут. Кстати, ртуть из глетчера текла довольно медленно и не разбила барабаны, а просто подняла и унесла их. Берег, куда она их выбросила, находился напротив глетчера.

Лица у всех были красными. Как это десятерым людям не могла прийти в голову такая элементарная мысль?

Земля, и вы тоже не подумали об этом? А вас там биллионы! Иногда очевидное бывает слишком глубоким, чтобы его понять.

Барабаны доставили на корабль. Суинертона не было слышно уже несколько часов. Когда мы открыли его дверь, он медленно оглядел нас и глухо произнес:

– Я увидел эти барабаны, как только вы меня заперли. Почему вы не слушали? Ну, теперь поздно говорить. Мы готовы к отлету, не правда ли? Капитан Атвелл, поздравляю вас с тем, что вы с командой из десяти человек провели четыре месяца на Меркурии, не пожертвовав ни одной жизнью!

Все содрогнулись. Мы знали, о чем он думает и почему его голос полон бесконечной иронии. Он смотрел вниз, в долину, на дне которой ртуть залила целый лабиринт катакомб.

Мы готовы к отлету… Погодите…

День сто пятьдесят второй. К вечеру.

Стартовали удачно, но потом случилась беда.

На высоте около тысячи миль над Меркурием Тарнэй доложил, что целая группа хвостовых дюз вышла из строя. Без них нет возможности развить достаточную скорость, чтобы достичь Земли меньше, чем за год.

Не рискуя садиться обратно на Меркурий с нашими искалеченными дюзами, капитан Атвелд приказал спуститься на спутник.

Мы сели на него без особых трудностей благодаря его крайне малому притяжению. Эта крохотная луна немногим больше, чем большая глыба камня или металла. Мы попытаемся исправить наши повреждения в двигателе. Как вы можете догадаться, виновата в этом ртуть. Ее пары, постоянно окружая корабль, разъели внешние трубки. Она амальгамировалась с металлом дюз, ослабив их. Ртутные пары имеют губительное влияние на все твердые металлы, если времени для этого довольно, а в нашем случае его было предостаточно.

Говоря откровенно, все системы двигателя не выдержат и часа скоростной работы. Ремонт… Ну, ладно, посмотрим.

Перспективы мрачные, но мы еще не потеряли ни одной жизни - пока. Мои батареи нужны сейчас для сварки. Возобновлю передачу, когда позволят условия.

Первая Меркурианская экспедиция кончила.

III. ПУТЬ РАЗУМА

АЛЛО, Земля, Марс и Венера! Первая Меркурианская экспедиция возобновляет связь после трехмесячного перерыва, в день двести сорок второй своего пребывания. Радист Джиллуэй на ключе.

Все десятеро еще живы и здоровы! Мы даже гордимся этим, так как пробыли на Меркурии вдвое больше, чем намеревались,- дольше, чем могли позволить наши запасы воздуха, пищи и воды. Как мы сделали это - длинная история.

Но больше оставаться не хотим и решили сделать перелет в ближайший удобный момент для этого. Но как? Наши хвостовые дюзы все еще бесполезны для длительного перелета. Нам осталось всего восемнадцать дней, чтобы решить эту задачу.

Мы знаем, что способ есть, если только Омега подскажет нам. Омега - это одно из разумных растений. Чтобы объяснить его появление, нужно рассказать все сначала.

Три месяца назад, спустив ртутное озеро и найдя свое горючее, мы взлетели. Неприятности начались сразу же. Ртутные пары амальгамировались с материалом ракетных дюз и разъели их. Ракетные дюзы, как известно, должны быть чрезвычайно прочными. Они делаются из сплава платины с иридием и должны выдерживать самые высокие температуры и холод мирового пространства. Ничтожнейшее ослабление делает их бесполезными. Ртутные пары озера превратили их в мягкую амальгаму. Когда часть дюз вышла из строя, капитан Атвелл приказал спускаться на маленький спутник Меркурия, чтобы обследовать его и осмотреть дюзы.

Фаэтон, как назвал эту луну Маркерс, невелик - миль десять в диаметре. Это сплошная масса оплавленных металлов, совершенно лишенных воздуха, воды и жизни. Он вращается вокруг своей оси с бешеной скоростью - по обороту в час. Каждый час небеса, словно движимые колесами, совершают вокруг нас полный оборот.

Это, действительно, кружило головы. У нас было такое ощущение, словно мы вот-вот соскользнем и умчимся в пространство, выброшенные центробежной силой, как камень из пращи. Это было единственное в своем роде ощущение. Фон Целль, например, едва выйдя из корабля, распластался на земле и схватился за скалу, чтобы удержаться. При несуществующем почти притяжении маленького спутника утес вырвался у него из рук и взмыл кверху, как воздушный шарик. Он годился для якоря не больше, чем перышко.

Все смеялись, несмотря на наше трудное положение. Пока Тарнэй и Карсен осматривали двигатель, остальные развлекались как могли. Мы хватали комки породы, швыряли их и смотрели, как они безвозвратно улетают в пространство. Скорость отрыва невероятно мала, что-то вроде тридцати футов в секунду, и легко доступна нашим мускулам.

Нам даже стало как-то страшно, когда мы поняли, что можем швырнуть камень на Солнце, хотя на перелет ему понадобятся годы. Бросали камни и на Меркурий, создав таким образом искусственные метеориты.

Робертсон слишком усердно пробовал свою силу. Он прыгнул и взлетел в своем скафандре, как ядро из пушки. Мы пришли в ужас, потому что он поднимался все выше и выше. К счастью, он вскоре появился, спускаясь плавно, как пушинка. Спустившись, он ухватился за нас, бледный и взволнованный.

– Господи! - выпалил он,- я думал, что еще минута - я я улечу совсем!

Человеку нетрудно сделать это, стоит лишь посильней оттолкнуться.

Но большинство из нас только стояли и смотрели вверх на великолепные вращающиеся небеса. Полчаса дня, полчаса ночи… Солнце мчалось вокруг нас, как большая комета. Звезды мелькали так быстро, что оставляли за собой слабый след. Это было похоже на фильм, запущенный с большой скоростью, и производило незабываемое впечатление.

Странно думать о нашей способности восхищаться этим зрелищем в то время, как наши шансы вернуться на Землю оставались еще неизвестными. Но хорошо, если люди могут смеяться и с любопытством заглядывать прямо в оскаленные зубы опасности. Я говорю о всей человеческой породе, не только о нас.

Тарнэй и Карсен после тщательного обследования сделали доклад. Мы не можем лететь. Дюзы не выдержат ускорения. Нельзя оставаться и на планетоиде.

– Назад на Меркурий, ребята,- заявил капитан Атвелл.-Придется нам остаться еще на три месяца. Их как-то нужно прожить.

День двести сорок третий.

Через пять часов мы сманеврировали в Сумеречную зону. Наш корабль поднял ртутные волны, сев на озеро, перелившееся в долину. Капитан Атвелл приказал подсчитать запасы.

– Горючего больше, чем требуемый минимум для перелета,-сообщил Линг.-Провизии на три недели. Воды дней на десять. Кислорода на неделю.

Мы переглянулись с нескрываемой тревогой. Недельный запас кислорода, немного больше провизии и воды, а наши двигатели почти бесполезны! Негостеприимный пейзаж Меркурия словно издевался над нами. Фон Целль немного истерически засмеялся.

– Мы никого не потеряем, ребята, и останемся все вместе. Все десять - здесь!

Капитан Атвелл, сильно размахнувшись, ударил его по лицу, прежде чем он успел прибавить что-нибудь еще. Но удар, на деле, предназначался нам всем. Фон Целль просто успел высказаться.

– Держитесь,-резко крикнул капитан Атвелл.-Не все так плохо, как кажется! На Ночной стороне есть воздух, которым можно запастись. Есть там и чистый лед. Мы пойдем сначала за воздухом, потом за водой. Не все сразу. А что касается пищи и машин, то посмотрим.

– Простите, капитан,- прошептал фон Целль за всех нас.

Дисциплина - странная вещь, потому что она или есть, или ее нет. С тех пор она у нас была, вернее, был капитан Атвелл. Его имя войдет в историю, встанет рядом с именем Александра, Цезаря, Наполеона и будет звучать гораздо громче их. Это я говорю неофициально. Если бы Атвелл услышал, он бы, наверное, вместо меня посадил радистом Линга.

Теперь об Омеге. Вскоре после того как мы сели на ртутное озеро, Суинертон вдруг закричал. В последующий момент, надев скафандр, он кинулся в шлюз, а потом на ртуть. Как неуклюжий конькобежец, он бежал изо всех сил, но едва продвигался вперед.

С трудом преодолев сотню футов, он подобрал что-то и вернулся. Задыхаясь, биолог показал это нам. То было одно из мыслящих растений, или растительных мозгов,- первое, которое мы увидели. Мягкая, белая масса, в извилинах, как обнаженный мозг, сидящий в чашечке из толстых, зеленоватых листьев. Стебель и корень у него были оторваны. Острые глаза Суинертона заметили его на поверхности ртути.

Как оно выжило, испытав сокрушительный ревущий поток металлической жидкости, заливший его подземную пещеру? Суинертон пробовал выяснить это, опрашивая существо вслух. Он говорит, что таким образом беседовал с ними в пещере. Они улавливали мысли, высказанные им вслух, и давали телепатические ответы, казавшиеся Суинертону внутренним голосом.

Так он, во всяком случае, рассказывает. Но теперь на одного знака не было от этого растительного мозга, ни малейшего мысленного шепота, хотя все затаили дыхание в ожидании его.

– Он умер,- скорбно произнес Супнергон.- Омега, последний из своей разумной расы!

Остальные улыбнулись. Пораздумав, мы посчитали смешным ожидать от растения способности мыслить. Если всмотреться, то оно было похоже больше на цветную капусту. Суинертон только вообразил, что разговаривал с ними под землей, подумали мы.

– Живой он или мертвый,- насмешливо оказал Маркерс,- вы никогда не говорили с ним телепатически.

Суинертон готов был с гневом ответить, но тут вмешался капитан Атвелл.

– Отряд за жидким воздухом выйдет через час. Парлетти, Тарнэй, Робертсон, фон Целль и я. Готовьтесь, ребята.

Спасибо за музыкальную передачу, Земля. Нам уже надоели те несколько записей, имеющиеся у нас. И спасибо, Президент Мира, за вашу речь от лица всей планеты, за то, что вы так рады нашему спасению. Мы едва можем поверить, что Земля, от полюса до полюса, ликовала, когда мы вчера возоб новили связь, и что целую ночь все радиостанции, газеты и телевидение праздновали это событие. Мы так глубоко взволнованы этим, что не можем даже говорить.

День двести сорок четвертый.

Немного времени займет рассказ о том, как мы пополнили свои запасы воздуха и воды, хотя это потребовало недели на подготовку и работы.

Экспедиция капитана Атвелла в обогреваемых скафандрах нашла на Ночной стороне озеро жидкого воздуха в трех днях пути. Оно питается каким-нибудь подземным источником из страны жестокого холода.

Века назад, объяснил Парлетти, когда Меркурий перестал вращаться, большая часть его атмосферы замерзла на Ночной стороне. По краям этого полушария, где оно соприкасается с более теплой Сумеречной зоной, газы тают и текут.

Я называю озерцо, которое мы используем, «жидким воздухом», но этот воздух не похож на Земной. В нем всего семнадцать процентов кислорода. Остальное - по большей части азот, а также высокое содержание инертных газов (до пяти процентов) - неона, аргона и криптона. Но здесь был живительный кислород, а это самое главное.

Работая посменно, мы запасли кислорода на две недели. Парлетти и Робертсон перекачивали жидкость из озерца в открытый круглодонный сосуд из листового металла. Потом они тащили его пять миль в Сумеречную зону, где находились Тарнэй и Линг со своими приборами. Они засасывали жидкость в трубку, давали ей испариться и накачивали воздух в баки под давлением. Насосом была наша гидростатическая система из двигателя, временно снятая с корабля. Энергия поступала от моих аккумуляторов, непрестанно заряжавшихся при помощи селеноустановок под постоянными лучами Солнца.

Мы с Маркерсом таскали баки взад и вперед, от корабля к месту перекачки. Это место выбрано на такой широте, чтобы край диска Солнца находился как раз под горизонтом и прямые лучи не достигали его. Еще шаг «южнее» - и жидкий воздух стал бы кипеть слишком быстро.

И вот наш экипаж дышит новой смесью. Увеличив давление, мы справились с низким содержанием кислорода. Все неприятные симптомы предотвращены тем, что давление увеличивалось постепенно, в течение суток. Теперь мы живем под высоким давлением бедного кислородом воздуха уже три месяца, без всяких неприятных последствий. Человеческий организм умеет приспосабливаться. Однако после нескольких лет эта смесь может оказаться вредной.

Вода была более простой проблемой. Большие глыбы льда лежат на Ночной стороне, где Солнца не было невообразимо давно. Вода в своей кристаллической форме всегда чиста, свободна от примесей солей. Мы просто свезли эти глыбы на корабль и оттаяли в баках.

Но с пищей дела похуже. Здесь-то Омега и помог нам.

Алло, Венерианская Вторая! Рады получить привет от вас. Вы говорите, что отдали бы правые руки за один взгляд на Солнце и звезды сквозь толстый слой тамошних туч? Вы бы никогда не захотели нашего Солнца, даже той половины его, которую видим над горизонтом Сумеречной зоны. Оно паляще. Мы обгорели до черноты.

День двести сорок пятый.

Пока часть людей пополняла запасы воздуха и воды, капитан Атвелл, фон Целль и Суинертон занимались проблемой пищи.

Сначала они совершили поход миль на сто вдоль Сумеречной зоны, найдя еще одну глубокую долину, в которой сохранилась жизнь. Должно быть, вокруг Меркурия идет целая цепь таких долин, скрывающих остатки флоры и фауны, которые, вероятно, были роскошными до того, как вращение планеты замедлилось.

Застрелив несколько крылатых животных, охотившихся друг за другом, отряд принес их домой для исследования.

Химические пробы фон Целля показали, что мясо пропитано металлоорганическими соединениями.

Венера, Земля и Марс породили формы жизни, взаимно съедобные друг для друга. Но Меркурий, обильный различными металлами, дал единственную в своем роде жизненную форму. Медь, цинк, свинец, даже платина - все это есть в меркурианокой протоплазме. Это промежуточная стадия между строго углеродной жизнью на Земле и кремниевой жизнью, имеющейся на Меркурии.

Суинертон покачал головой и с несчастным видом пожал плечами. Мясо меркурианских животных - смертельный яд для нас. Наши запасы провизии истощаются. В отчаянии он целыми часами кипятил это мясо, надеясь осадить металлы. Фон Целль нашел их в мясе довольно много, и поэтому оно все еще оставалось ядовитым. Мы пробовали кислоты, потом щелочи, но металлы упорно отказывались осаждаться. В цепных органических соединениях металлы удерживаются очень прочно.

Месяцем позже мы были вынуждены взяться за наши неприкосновенные запасы. А что мы будем есть в перелете, если и вылетим отсюда? Вода и воздух у нас есть, но пищи нет.

Все помрачнели, особенно Суинертон. Он иногда часами стоял перед Омегой и смотрел на него. Кстати, Омега не умер. Суинертон поместил его сломанный корень в водный раствор сахара и фосфата. Мыслящее растение отрастило себе корешки, и, по-видимому, посвежело.

– Омега,-бормотал нередко Суинертон,-послушай меня! Ответь мне! Как ты спасся от ртутного потопа?

Фон Целль и Суинертон сделали еще одну последнюю попытку. Они попробовали зажарить меркурианское мясо, но металлы и тут не осели.

– Все еще яд! - простонал фон Целль.- Ладно, теперь я согласен, что ничем нельзя сделать это мясо съедобным!

– А вы пробовали осаждать металлы электролитическим методом? - спросил кто-то.

Фон Целль выпрямился и, пораженный, замер.

– Вот оно! - чуть не закричал он.- Металлы легко перейдут в ионную форму и уйдут из раствора. Тарнэй, вы спасли нас!

– Не приписывайте мне слишком много,- отказывался Тарнэй.- Это Карсен сказал.

– Нет, не я,- ответил Карсен.- Это вы, Парлетти, не правда ли?

Вскоре все с подозрением смотрели друг на друга. Кто сказал это?

– Омега,- спокойно заявил Суинертон, - То есть, он сказал это телепатически.

Биолог оглядел нас с торжеством. Мы все слышали это, хотя каждый воспринял по-своему. Я перевел вольно. Это было больше похоже на тонкое впечатление, вкравшееся в наши мысли, словно звук на границе слышимости. Тарнэй жаловался потом, что слышал еще и слова: «Какие дураки».

Во всяком случае, это было решение. По торопливому приказанию фон Целля я соединил все батареи вместе. Он погрузил кусок меркурианского мяса в солевой раствор, как в электролит, и начал пропускать ток.

Через час на дне сосуда осела металлическая грязь. Фон Целль нашел мясо свободным от тяжелых металлов! Он сам ел его первым, послужив нам морской свинкой. Кто-то должен был сделать это, и он настоял на своем, так как доверял процессу очистки.

– По вкусу похоже на хорошую говядину, - сообщил он.

Через три часа с ним ничего не случилось, и мы вздохнули свободно. Итак, проблема пищи была решена. Отряды охотников приносили дичь ежедневно. Мои селенобатареи постоянно стояли у осадительного чана, давая ток и очищая мясо от тяжелых ядовитых металлов.

Но фон Целль солгал нам. Мясо было все-таки жесткое, с привкусом ворвани, но мы благодарны и за это. Оно удовлетворяет наши желудки, если не языки. Мы разнообразим свой стол меркурианской зеленью и кореньями, также обработанными электричеством.

День двести сорок шестой.

Теперь мы уверены, что будем жить: под рукой у нас есть три основы жизни - пища, воздух и вода. Первая наша трапеза из очищенного меркурианского мяса стала радостным событием. Все чокнулись за здоровье Омеги стаканами воды. Никому не хотелось портить удовольствия и вспоминать о дюзах.

Этот меч, однако, все еще висит у нас над головами. Проблема дюз высится перед нами, как гора, хотя мы и преодолели такие холмы, как пища, вода и воздух.

Но возвращаюсь к Омеге…

Суинертон, конечно, был чрезвычайно взволнован тем, что его питомец нарушил наконец свое долгое молчание. Он также и сердился на него.

– Омега,- спросил он,- почему вы молчали так долго?

– Я думал.- Было отвечено таким тоном, который можно назвать флегматичным.

Разговор, который я описываю, дается по соглашению между нами. Все мы «слышали» слегка различные версии поразительной телепатической речи Омеги.

– О чем? - продолжал Суинертон.

– Вы не поймете.

– Разве вы не знали все время о нашем неприятном положении? Почему вы не подсказали нам раньше?

– Какая разница, решили бы вы свою проблему, или нет? - спокойно спросил Омега.- Я сказал только потому, что вы по своей крайней глупости не видели ответа.

Омега был грубияном, если еще не чем-либо иным. Суинертон покраснел за всех нас и переменил тему.

– Как вы спаслись от ртутного потопа? - спросил он.

– Создал вокруг себя экран из энергии. Я едва успел, потому что меня сорвало с корня. Окруженный защитным экраном, я плавал на поверхности.

Суинертон спросил еще об этом экране, но ответ был непонятен. Тарнэй прошептал что-то об «управляемой вибрационной оболочке» и замолчал.

– Мы должны были спустить это ртутное озеро, чтобы спастись самим,- сказал Суинертон в виде извинения: - Вернее, нам казалось, что это так. Нам жаль, что вас сорвало с корней.

– Это не имеет значения,- равнодушно возразил Омега.

– А другие тоже спаслись?

– Нет.

Суинертон ошеломленно покачал головой и вернулся на более твердую почву.

– Давно ли вы живете?

– Миллион того, что вы называете годами.

– Я хочу сказать лично о вас как о личности, а не о вашей расе.

– Я и говорю о себе лично. Я пробыл один в этой пещере десять тысяч лет.

– Невероятно,- неуверенно прошептал Суинертон.- Как вы питались? Ведь там нет достаточной поверхности почвы, чтобы прокормить вас все это время.

– Я не растение и не питаюсь химическими веществами. Я извлекаю чистую энергию из материи. Кубического фута любого вещества мне хватит на тысячу лет. Того, что вы положили в воду, мне не нужно. Нужна одна только вода. А если ее нет, то воздух, пары или просто космические лучи.

– Сколько вас осталось? Вы это знаете?

– Да. Я нахожусь в телепатической связи со всеми моими соплеменниками. Нас осталось 129. Нет, 128, - поправился он.- В тысяче миль отсюда одного только что раздавило упавшим камнем.

Суинертон задавал еще вопросы, но Омега молчал. Он заговорил снова только через три дня. Омега так и вел себя все время, разговаривая с нами по нескольку минут, а потом скрывал свои мысли, молчал, словно нас и на свете не было.

Это, вероятно, покажется вам коллективной галлюцинацией. Может быть, это и так. У нас нет доказательств. Фон Целль и сам мог придумать электролитическое осаждение.

День двести сорок седьмой.

О жизненных потребностях мы уже позаботились и теперь сосредоточились на проблеме дюз.

Из наших шестидесяти четырех ракетных двигателей девять отскочили при предыдущем отлете. Запасных у нас двенадцать. Мы не подумали, будучи на Земле, что их может понадобиться и больше. Оставшихся трех запасных недостаточно, говорит Тарнэй. Если мы отлетим, могут отскочить десять или двадцать других.

Влияние ртутных паров сильно размягчило дюзы. Ртуть может амальгамироваться со всеми металлами, давая в результате непрочный сплав. Первые же взрывы ракет выжгли эту амальгаму, оставив сильно изрытую поверхность. Наша единственная надежда - снова покрыть ослабленные стенки твердым металлом, а для этого годится только платино-иридиевый сплав.

Металл у нас есть. Парлетти нашел почти химически чистые самородки платины и иридия. Они лежат на невыветривающемся Меркурии, как желуди. Гораздо труднее найти нужную нам глину. Мы можем расплавить эти самые тугоплавкие металлы с температурой плавления в 1770 и 2450 градусов по Цельсию. Тарнэй, Маркере и я придумали для этой цели дуговую печь. Но мы не можем расплавить сразу достаточное количество металла. Наша дуговая печь плавит всего по нескольку граммов. Нам как-то нужно расплавить и сохранить в таком виде несколько фунтов металла в глиняном сосуде. Дюзы нужно опускать туда, одну за другой, на всю их длину, чтобы они покрылись нацело новым слоем платино-иридиевого сплава. Чтобы сделать дуговую печь таких размеров и емкости, нам понадобится вдесятеро больше оборудования, чем у нас есть.

Мы пришли к этому неизбежному выводу шесть недель назад.

Обескуражила нас и другая неприятность. Карсен заболел три дня назад, и Парлетти нашел у него мышьяковое отравление! Даже электролитическим способом нельзя удалить все металлы из нашей меркурианской пищи. Следы мышьяка остаются; хуже, что остаются и небольшие количества свинца. Свинец - кумулятивный яд. Он накапливается в организме, пока не приведет к смерти.

Парлетти говорит, что два-три месяца меркурианской пищи убьют нас, отравив свинцом и мышьяком. Карсена пришлось кормить до выздоровления нашей драгоценной земной пищей.

Охотников иногда застигают короткие, но ужасные штормы, бушующие в зоне между Дневной и Ночной сторонами; при этом выпадает металлический град. Однажды Робертсон и Линг вернулись избитыми и окровавленными и вынуждены были пролежать три дня.

Похоже, что Меркурий собирает весь свой скрытый гнев и предупреждает чужаков об уходе. Нам непременно нужно вылететь в ближайший удобный момент. Он наступит через две недели, а мы еще не починили свои двигатели.

Алло, Венера! Держитесь бодрее. Плесень уничтожила тогда и у нас половину запасов продуктов. Но вы убедитесь, что венерианские животные - хорошая пища. Хотел бы я сказать то же и о Меркурии.

День двести сорок восьмой.

Суинертон провел еще несколько «бесед» с Омегой, когда последний бывал в настроении. Мы иногда благословляли Омегу за то, что он снимал с нас часть забот. Но и проклинали его, потому что его коварная философия равнодушия для нас опаснее всего, с чем мы до сих пор боролись.

Чувствительный по своей природе Суинертон долго размышлял об этих существах. И в тот раз, проведя неделю в пещере с мыслящими растениями, он вернулся к нам с какими-то странными взглядами.

Капитан Атвелл однажды пригрозил выбросить Омегу вон, потому что все мы встревожились за состояние Суинертона.

– Нас не касаются мыслительные процессы этой думающей травы,-резко заявил капитан Атвелл.-Нам нужно починить дюзы и улететь.

Суинертон ахнул.

– Господи! - прошептал он, как я не подумал об этом раньше. Омега - наш ответ. Он знает все. Он даже использует атомную энергию. Омега сможет сказать нам, как починить наши ракеты.

Мы подумали, что Суинертон сходит с ума. Но как только Омега удостоил нас «беседы», биолог попытался расспросить мыслящее растение.

– Омега, скажите нам, как починить наши двигатели? - спросил Суинертон. Вкратце он объяснил устройство машины и систему ракетного двигателя.

– Зачем вам нужно чинить машину? - спросил Омега.

– Чтобы вернуться домой, разумеется,- отрезал Суинертон.

Но Омега умолк. Только через пять дней оп заговорил снова в ответ на ежечасные обращения Суинертона

– Ракетные дюзы,- сказал Суинертон.- Вы можете сказать нам, как исправить их, неправда ли? Вы знаете, как?

– Да. Но я не хочу этого. Я не вижу, зачем беспокоиться,

– Вы не можете отказать - речь идет о наших жизнях, - угрожающе прохрипел капитан Атвелл. Он выхватил револьвер, прицелился в Омегу. - Если вы не скажете, я превращу вас в атомы!

Это был бесполезный жест.

– Стреляйте,- сказал Омега.- Если я захочу, я отклоню пулю своим защитным экраном. Или я предпочту умереть.

В любом случае мы не получили бы ответа. Что мы могли сделать? У Омеги не было ответа для нас.

Моя хроника дошла теперь до последнего дня. Я сказал раньше, что мы знаем, Омега может спасти нас, но он не захотел.

Мы должны были выбросить Омегу, и все же это наша единственная, последняя надежда вырваться отсюда, если он захочет.

Земля! Только что получили ваше сообщение о торжествах при открытии Межпланетной станции Тихо на Луне.

День двести сорок девятый.

Поразительная новость, Земля! Омега сказал нам, в конце концов! Нынче утром он снова «проснулся».

– Скажите нам, как починить двигатели,-умолял его Суинертон.-За это мы попробуем дать вам все, чего вы пожелаете.

Но что может желать существо, которое прожило миллион лет и все знает? И все же Омега бросил в нас словно бомбу.

– Хорошо. Я заключу с вами договор и скажу, как сделать атомную печь для получения сплава. В обмен я хочу получить мозг. Мы не исследовали человеческий мозг вот уже два миллиона лет, с тех пор как в последний раз были на Земле. Вы были едва полулюдьми тогда.

– Мозг? - в ужасе спросил Суинертон.

– Да. Выберите одного среди вас. Он умрет, потому что я поглощу его мозг полностью.

Фантастично? Абсурдно? Я вкратце опишу остальное, хотя все это совершенно невероятно. Получив наше согласие, Омега потребовал нашего штурмана Тарнэя и загипнотизировал его.

Под управлением Омеги Тарнэй стал сверхученым - иначе я не могу назвать его. Как автомат, он собирал провода. батареи, призмы, селенобатареи из наших кладовых. Он бешено работал весь день, монтируя детали по какой-то странной схеме. По его коротким приказаниям остальные помогали как могли: наматывали катушки, соединяли батареи, сваривали металлические части-Продолжу завтра. Люди устали, ослеплены, удивляются, будет ли эта машина годиться на что-нибудь. Однако надеемся, что Омега не сыграет с нами какой-нибудь чудовищной шутки.

День двести пятидесятый.

Машина готова. Она работает!

Час назад Тарнэй вставил последнюю деталь, кусочек урана из запасов Линга. В сердце машины был помещен глиняный сосуд из нашей дуговой печи. Когда Тарнэй включил рубильник, раздалось низкое гудение, словно биллионы разгневанных атомов сорвались со своих орбит. Мы ожидали взрыва, который убьет всех вместе с Омегой по самоубийственному плану, порожденному его загадочным мозгом.

Но вместо того глиняный сосуд раскалился докрасна. Куски платины и иридия в нем расплавились за несколько минут. Затем добавили еще металла, и опять получился прекрасный сплав.

Как счастливые дети, мы прыгали и кричали вокруг чудесной печи. Будет нетрудно опускать туда дюзы, покрывая их слоем сплава. Начнем эту работу завтра.

Машина пугает нас. Она дает атомную энергию невероятной мощи. Тарнэй не может объяснить ее устройство, хотя и сделал все своими руками. Каким-то образом радиоактивность кусочка урана создает нагрев, в сравнении с которым электрическая дуга кажется холодной.

Омега спас нас. Но мы должны заплатить свою цену, если обещали.

– В конце концов одной жизнью придется пожертвовать,-горько произнес капитан Атвелл.-Я сказал, что привезу вас всех обратно. Мне это не удалось. Но, по крайней мере, я пошлю вас…

Мы решительно и единодушно остановили его. Нельзя допускать добровольной жертвы. Бросили жребий. Он пал на Линга.

День двести пятьдесят пятый.

Алло, Земля! Я пропустил пять дней, так как экипаж был очень занят ремонтом дюз и подготовкой к отлету. Сейчас все готово. Дюзы сияют новыми поверхностями из платино-придиевого сплава.

Линг с нами! Мы возвращаемся все десятеро! Вы удивляетесь, наверное, тому, как нам удалось обмануть Омегу. Так вот в чем дело.

Когда наша машина была готова, Омега впал в один из своих обычных приступов молчания. Все думали об одном и том же. Если бы работать достаточно быстро и улететь раньше, чем Омега очнется, что он сможет сделать? Это будет его собственная вина.

Мы сделали даже еще один шаг. Почему бы не выбросить Омегу сейчас и не забыть обо всем этом? Какое право он имеет требовать одну из наших жизней? Омега, вероятно, просто счел бы нас дураками, если бы мы заплатили ему.

– Я могу уничтожить вас всех на месте, - раздался телепатический голос Омеги нынче утром. - Вы не можете уйти, не отдав обещанное. Кого вы выбрали?

Суинертон оттолкнул Линга.

– Меня, Омега! - вскрикнул он.- Возьмите меня, скорее! Все окаменели и ждали, что будет дальше.

– Я предпочитаю…- начал Омега.

Мы затаили дыхание, ожидая какого-нибудь луча, какой-нибудь вспышки энергии, готовой поразить либо Линга, либо Суинертона, либо всех нас.

Но Омега молчал. Медленно-медленно чашечка его листьев поникла. На глазах у всех рыхлая масса его мозга превратилась в пыль.

– Он умер,- вздохнул Суинертон.

Капитан Атвелл только что дал сигнал к отлету. Мы будем на Земле через два месяца. Все десятеро. Первая Меркурианская экспедиция кончила.

Сокращенный перевод с английского 3. Бобырь.

1 Шкала Фаренгейта - температурная шкала, в которой температурный интервал между точкой таяния льда и точкой кипения воды при нормальном атмосферном давлении разделен на 180 долей-градусов, причем точке таяния льда приписана температура плюс 32 градуса. Эта шкала применяется в Англии и США. Установлена в 1724 году немецким физиком Г. Фаренгейтом (1686-1736).

Температура плюс 700 градусов по Фаренгейту соответствует температуре плюс 371 градус Цельсия.- Прим. ред.

2 Соответствует плюс 93 и минус 74 градусам Цельсия.- Прим ред.

3 Около плюс 80 градусов Цельсия.- Прим ред.

4 300 градусов по Фаренгейту соответствуют приблизительно 150 градусам Цельсия.- Прим. ред.

5 Температура минус 500 градусов но Фаренгейту соответствует температуре минус 260 градусов Цельсия.- Прим. ред.

6 Мамонтова пещера - крупнейшая из карстовых пещер мира. Находится в США, в штате Кентукки. Представляет сложную пятиярусную систему галерей в толще известняков. Обследованная часть пещеры включает 225 проходов, 47 высоких куполов, 23 глубокие шахты, три реки, три озера. Общая длина проходов и залов пещеры составляет 240 километров.-Прим. ред.

7 Боулдер Дам-одна из крупнейших плотин США.-Прим. ред.

8 Галлон - мера жидкости и сыпучих веществ, равна (в США) 3,8 литра для жидкостей.- Прим. ред.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

21.08.2008

Оглавление

Александр Колпаков. Око далекого мира

Александр Мееров. Родбариды

Гордон Джайлс. На Меркурии

Реклама на сайте